"Зарубежная фантастика 2024-7". Компиляция. Книги 1-21 [Джим Батчер] (fb2) читать онлайн

Роберт Асприн Линда Эванс Разведчики времени (Вокзал Времени — 1)

Глава 1

Отличить туристов от постоянных обитателей восемьдесят шестого было несложно. Туристы — это те, что с разинутыми ртами, круглыми от удивления глазами и постоянно убывающими банковскими счетами. Словно дети, нашедшие на бабушкином чердаке и напялившие на себя давно забытое тряпье, они были разодеты во всякую всячину, объявленную костюмерами нынешней «модой века». Всегдашняя неловкая возня с непривычными предметами туалета, диковинного вида багаж и монеты, привезенные бог весть из каких стран, выдавали их даже быстрее, чем, скажем, приезжих на улицах Нью-Йорка задранные вверх головы.

Здешние, из восемьдесят шестого, напротив, отличались тем, что ничего подобного не делали. Они никогда ни на что удивленно не глазели, им совершенно несвойственна была самая несносная из туристских привычек — корчить из себя всезнаек, которые только и ждут, с кем бы поделиться своими познаниями — типичная бравада! — да они не смогли бы отличить драхму от сестерция, даже если бы от этого зависела их жизнь.

Что здесь, на ВВ-86, вполне могло случиться.

Нет, как раз здешние, из восемьдесят шестого, и присматривали за багажом, находили потерявшихся детей прежде, чем те успевали попасть в серьезную беду, успокаивали растерянных или скандалящих туристов на трех разных языках за три минуты, не натыкались ни на одну даму с ужасно неудобными в носке викторианскими турнюрами, и все складочки на их римских тогах, которые якобы невозможно правильно задрапировать, оставались при этом безукоризненными.

Здесь, в этой Ла-ла-ландии, ребята из восемьдесят шестого были у себя дома.

Честно говоря, Малькольм Мур не мог себе представить, как бы он жил где-нибудь еще.

Вот потому-то он сейчас и шел через Общий зал, облаченный в свою самую потрепанную шерстяную тунику (ту, что весьма живописно запятнана вином и навозом), свои самые грязные дешевые сандалии и свой самый лучший бронзовый ошейник (с надписью MALCOLUM SERVUS ____).

Пустое место на ошейнике предназначалось для имени любого, кто предложит ему работу. Добавить к надписи имя клиента Малькольм мог за несколько секунд с помощью своего гравировального карандаша на батарейках, а в его комнате был шлифовальный круг, чтобы убрать это имя, готовясь к новому путешествию. Сейчас металл был столь же сияющим, как его надежды, и столь же пустым, как его желудок.

Иногда Малькольму казалось, что само его имя навлекает на него несчастья — ведь MAL по-латыни означало «зло».

— Должно же мое невезение когда-нибудь кончиться, — пробормотал он себе под нос, метафорически препоясывая чресла перед битвой.

Он направлялся, разумеется, к Шестым Вратам. Туристы начали собираться на площадке ожидания перед этими Вратами, слоняясь шумными компаниями и небольшими группками. Зеваки уже толпились в огромном Общем зале, чтобы просто поглазеть на это представление. Отбытие экскурсантов через Шестые Врата — это было зрелище, на которое стоило посмотреть даже тем, кто не собирался лично принять участие в экскурсии. Места за столиками в маленьких кафе и барах, особенно расположенных в той части вокзала, которая называлась «Urbs Romae» — «Римский город», — быстро заполнялись.

В «Urbs Romae» киоски для продажи хот-догов были оформлены под древние лотки торговцев винами и колбасками, наподобие тех, что можно было увидеть на улицах Древнего Рима, и оборудованы котлами с горячим маслом, в которых шипели хот-доги. Широкогорлые амфоры на прилавках этих «таверн» пенились вином лучшего качества, чем то, что можно раздобыть в прошлом. Кафе пошикарнее оформлялись, как храмы, внутренние дворики богатых вилл и даже как сады с колоннадами, фонтанами и цветочными клумбами. Звон бокалов, густой аромат кофе, горячей выпечки и дорогих ликеров ласкали слух и обоняние Малькольма, возбуждая, как прикосновения любовницы. У него заурчало в животе. Боже, как он проголодался…

Он кивнул нескольким знакомым, уже усевшимся за столики кафе. Они помахали ему в ответ и тактично не пригласили его присоединиться к ним, поскольку он явно был одет для дела, а не для болтовни. Проходя мимо узкого, плохо освещенного фасада бара «Нижнее Время», наполовину скрытого за опорами галереи второго яруса (изобретательно стилизованными под мраморные колонны и балкон), он заметил Маркуса и помахал ему. Его молодой друг был занят расстановкой стаканов на столике у окна, одном из тех, которыми гордился этот бар. Трехфутовый иллюминатор создавал впечатление, что вы смотрите в него изнутри древнего морского судна.

— Бона фортуна, — неслышно, через стекло ответил бармен, затем покрутил пальцем у виска и подмигнул. Малькольм улыбнулся в ответ. Маркус — другого имени у него не было — однажды высказал мнение, что всякий, кто хочет посетить настоящий Urbs Romae, слегка чокнулся.

— Вернуться обратно? — сказал он как-то раз, когда Малькольм предложил ему объединить их таланты и познания и стать партнерами в нелегком бизнесе независимых гидов по прошлому. — Ты оказываешь мне честь, дружище. Но спасибо, не хочу. В Шангри-ла веселее. — Напряженность его улыбки подсказала Малькольму, что нужно сменить тему и запомнить, что к ней больше никогда не следует возвращаться.

«Римский город» был излюбленным местом Малькольма на станции Шангри-ла, наверное, потому, что он был специалистом по Древнему Риму. По обе стороны от входа в гриль-бар «Нижнее Время» Общий зал простирался, как некий огромный универсальный магазин, спроектированный Эшером[1]. Занимая двести ярдов в ширину и почти втрое больше в длину, он представлял собой многоэтажное нагромождение балочных ферм, широких галерей, трапов и пандусов, балконов и торчащих из стен платформ; все эти конструкции были стилизованы самым причудливым образом, причем многие из них не вели абсолютно никуда.

Изящные фонтаны и бассейны сверкали бликами под неугасимым сиянием фонарей Общего зала. Порой на фоне голубой плитки фонтана мелькало яркое пятно — это проплывала какая-нибудь экзотическая рыба: их разводили, чтобы очищать бассейны от водорослей. Пол «Римского города» был выложен цветными мозаичными панно, имитирующими творения древних римлян, — в основном на средства владельцев соседних лавочек. На стенах кое-где встречались надписи и стрелки-указатели; мимо фасадов лавок и окон отелей вверх по стенам тянулись лестницы, ведущие на невидимые снизу этажи.

Некоторые пандусы и галереи все еще сооружались или по крайней мере выглядели неоконченными. Многие из них вели к ничем не примечательным участкам бетонной стены, другие — к изолированным платформам, вознесенным на высоту четырех-пяти этажей и опирающимся лишь на ажурные металлические леса наподобие тех, что возводят вокруг реставрируемого собора. Несколько пандусов и лестниц тянулись от беспорядочно раскиданных там и тут площадок и обрывались в воздухе, предоставляя зрителю гадать, ведут ли они вверх к чему-то невидимому или свешиваются вниз из какой-нибудь дыры в пустоте.

Малькольм усмехнулся. Большинство туристов, впервые попав в Шангри-ла, приходили к выводу, что распространенное название этого вокзала Времени, Ла-ла-ландия, происходит от безумных, лунатических прогулок в никуда.

Здоровенные щиты с объявлениями, написанными аршинными буквами, окружали со всех сторон несколько пустых участков, где балконы и галереи были перегорожены цепями. Эти конструкции даже не пытались стилизовать под остальную часть «Римского города». Объявления на нескольких языках предостерегали об опасности неисследованных Врат. Цепные ограждения предназначались не столько для того, чтобы что-нибудь случайно не забрело внутрь станции, а скорее чтобы ничто случайно не вышло наружу. Эти объявления, конечно, были лишь данью юридическим формальностям. Вряд ли кто из туристов был настолько глуп, чтобы без гида проходить через открытый портал. Но на других станциях бывали подобные несчастные случаи, и семьи пропавших возбуждали судебные иски против администрации. Обитатели ВВ-86 были признательны своей администрации за эти предосторожности.

Никому не хотелось, чтобы вокзал Времени был закрыт из-за небрежного руководства.

Никому.

Туристы сегодняшней группы выглядели, как статисты на съемках фильма «Спартак». Большинство мужчин чувствовали себя неловко в похожих на женские платья туниках. Они старательно избегали встречаться друг с другом взглядами. Шишковатые, коленки и волосатые ноги всем бросались в глаза. Ох уж эти Шестые Врата… Малькольм держался в своей потрепанной тунике с привычной непринужденностью, выработанной долгой практикой. Он чувствовал себя в своей «рабочей одежде» почти так же удобно, как в обычном костюме, хотя и обратил внимание, что ремень его сандалии снова нуждается в починке.

Женщины в изящных римских стОлах оживленно болтали, разбившись на маленькие группки, сравнивая ювелирные украшения, вышитые каемочки и элегантные прически. Другие прошли на площадку ожидания перед Вратами, где расселись в удобных креслах, потягивая напитки из бумажных стаканчиков и наблюдая за происходящим. Этим, как с первого взгляда понял Малькольм, уже приходилось бывать в Нижнем Времени, — видимо, денег у них хватало. Туристы, впервые отправляющиеся в подобное путешествие, слишком волновались, чтобы усидеть в креслах. Малькольм обошел по краю толпу, выраставшую с каждой минутой, высматривая потенциальных клиентов.

— Привет, Малькольм.

Обернувшись, он увидел Скитера Джексона, одетого в изящный хитон греческого покроя. Едва удержавшись от стона, он выдавил улыбку.

— Привет, Скитер. — После краткого рукопожатия он проверил, все ли его ногти на месте.

Скитер кивком показал на тунику Малькольма:

— Ты, я вижу, все еще надеешься на этот старый фокус «гид-раб». — Его карие глаза заискрились. — Потрясные пятна. Мне бы как-нибудь взять у тебя рецепт. — Единственной неподдельной чертой Скитера, как многие здесь успели убедиться, была его неотразимая, ослепительная улыбка.

— Ну конечно, — рассмеялся Малькольм. — Одна кварта разведенного конского навоза, две кварты скисшего римского вина и три пинты ила из Тибра. Тщательно нанести кисточкой для живописи, посушить недели две и затем простирать в холодной воде. Чудесно действует на неотбеленную шерсть.

Скитер сделал круглые глаза:

— Бог ты мой. Ты говорил серьезно. — Его собственные одежды, как всегда, были щегольски опрятны и явно новы. Где он их доставал, Малькольм и знать не хотел. — Ну что же, удачи тебе, — пожелал Скитер. — Мне нужно не опоздать на встречу. — Он подмигнул. — Увидимся.

Улыбнувшись, как бесенок, считающий души грешников, изящный молодой человек смешался с толпой. Малькольм украдкой проверил висевший у него на поясе кошелек и убедился, что гравировальный карандаш и визитки все еще там.

— Ну что же, — сказал он сам себе, — по крайней мере он, похоже, никогда не надувает никого из нас, здешних. — Он взглянул на один из нескольких десятков хронометров, свисавших с высокого свода, и проверил, скоро ли откроются Шестые Врата.

Пора было браться за работу.

Толпа все прибывала. Гул стал громче. Наемные носильщики багажа старались не рассыпать неудобные ноши, состоящие из всевозможных пакетов, свертков и кожаных сумок, пока гиды из «Путешествий во времени» еще раз проверяли списки своих клиентов и давали последние наставления. Билетные контролеры у входа на главную рампу у Шестых Врат пропустили двух служащих компании, поднимавшихся проверить верхнюю платформу. Как прикинул Малькольм, здесь собралось уже свыше семидесяти человек.

— Слишком много для туристской группы, — пробормотал он. Алчность компании «Путешествия во временя», похоже, росла неудержимо. Голоса туристов и носильщиков, стонущих под своими ношами, отражались от балок наверху и создавали гул многократного эхо. По крайней мере в такой большой группе он сможет найти хоть одного клиента. Он изобразил широкую жизнерадостную улыбку, выудил из кошелька у себя на поясе визитную карточку и занялся делом.

— Здравствуйте, — обратился он к первому предполагаемому клиенту и протянул руку высокому, крепкому мужчине — судя по бронзовому загару и светлым волосам, это был калифорнийский магнат. — Разрешите представиться. Малькольм Мур, независимый гид.

Мужчина настороженно пожал ему руку и покосился на протянутую визитную карточку. Там было напечатано:

Малькольм Мур, гид по прошлому.

Рим, 47 г. до н. э. *** Лондон, 1888 г. *** Денвер, 1885 г.

По требованию клиента возможны другие маршруты.

Увлекательные приключения без суеты групповых экскурсий!

Индивидуальные туры вне обычных маршрутов и глубокое ознакомление с эпохой для отдельных лиц, семей и компаний.

Лучшие цены в Шангри-ла

Обращаться по адресу:

ВВ-86, комната 503, #111-1814

Магнат прочитал карточку и посмотрел на Малькольма.

— Вы независимый гид? — Его тон был более полон сомнения, чем Малькольму когда-либо приходилось слышать.

— Моя специальность — Древний Рим, — сказал Малькольм с теплой, искренней улыбкой. — У меня докторская степень по классической античности и антропологии и почти семь лет практики в качестве гида. Формальные экскурсии, — он кивнул в сторону служащих «Путешествий во времени», проверявших билеты и отвечавших на вопросы туристов, — включают гонки на колесницах и гладиаторские бои в цирке, но «Путешествия во времени» оставляют в стороне исключительно захватывающее зрелище…

— Благодарю, — сказал мужчина, возвращая карточку, — но я этим не интересуюсь.

Малькольм с усилием заставил себя продолжать улыбаться:

— Ну конечно. Может, как-нибудь в другой раз.

Он перешел к следующему потенциальному клиенту.

— Разрешите представиться…

Но уговорить других туристов оказалось ничуть не легче.

Судя по тому, как холодно отнеслись к его предложениям в этой толпе, компания «Путешествия во времени» заранее наговорила своим клиентам кучу гадостей про независимых гидов. У Скитера Джексона, проходимца проклятого, похоже, дела шли неплохо, чем бы он там ни промышлял в том дальнем углу. Его улыбка сияла ярче фонарей над головами.

Когда хронометр, отсчитывающий время до открытия Врат, показывал десятиминутную готовность, Малькольм начал подумывать, не наняться ли ему сейчас носильщиком — просто чтобы заработать на несколько обедов, — но решил, что у мужчины должна быть своя гордость. Он же был гидом, и притом чертовски хорошим. Если он утратит то, что еще оставалось от его профессиональной репутации, ему здесь больше не жить. Он снова окинул взглядом толпу туристов, начав с одного края и разглядывая головы и костюмы, и пришел к невеселому выводу, что он и в самом деле уже поговорил здесь с каждым.

Что же… проклятие.

Отчаянно пытаясь сохранить достойный вид, Малькольм отступил. Он ушел с участка, непосредственно прилегающего к Шестым Вратам, и вновь его захлестнули невеселые мысли. Где раздобыть денег, чтобы расплатиться за комнату и еду на ближайшие несколько дней? Но еще больше Малькольма расстроило нечто иное, не имевшее никакого отношения к деньгам или к потере его прежней постоянной работы. Ему было трудно представить, что ощущают гиды больших туристических агентств вроде «Путешествий во времени», но для него самого пройти через портал в другую эпоху означало испытать нервное возбуждение, куда более притягательное, чем возможность регулярно питаться, и едва ли не более сильное, чем секс.

Ради этого он и оставался на ВВ-86, предлагая свои услуги каждой отбывающей группе, куда бы та ни направлялась: просто чтобы снова пережить этот восторг.

Малькольм решил укрыться в тени увитого виноградной лозой портика. Это было достаточно близко к Шестым Вратам, чтобы наблюдать за представлением, но достаточно далеко, чтобы не привлечь внимания знакомых; сейчас бы он не вынес их сочувственных взглядов. Монтгомери Уилкс, выглядевший очень нелепо в своей темной униформе из Верхнего Времени, протопал сквозь толпу с решимостью атакующего носорога. Даже туристы разбегались перед ним. Малькольм удивленно поднял брови. Что Уилкс делает тут, зачем он покинул свое логово? Шеф ДВВ Ла-ла-ландии никогда не приходил смотреть на открытие Врат. Малькольм снова взглянул на ближайшее хронометрическое табло над головой и нашел ответ на свой вопрос.

Врата в Первый зал тоже вот-вот откроются. В суетливых поисках работы он совсем запамятовал, что сегодня из Верхнего Времени прибывает новая группа туристов. Малькольм потер кончик носа и улыбнулся. День двух Врат… Может, ему все же повезет. Даже если он не найдет работы, это все равно должно быть занятно.

Там, у Шестых Врат, уже вовсю кипел ажиотаж последних покупок перед отбытием. В толпе проворно сновали лоточники, нагруженные всякой всячиной: гирляндами «безопасных» колбасок, запасными кожаными сумками для сувениров, наборами для выживания (вы непременно должны иметь все это с собой!) и римскими монетами для тех, кто оказался настолько глуп, что не обменял свои деньги раньше.

Малькольм задумался, не податься ли и ему в лоточники. Они всегда, кажется, неплохо зарабатывали, и это стабильная работа. У Конни, может быть, найдется для него что-нибудь. Он рассеянно покачал головой, наблюдая, как из рук в руки переходит всякая мура, от последних стаканчиков кофе до аляповатых ювелирных украшений. Нет, ему слишком быстро наскучит поденщина, даже здесь. Об открытии собственного дела не стоит и мечтать. Не говоря уже о том, что за аренду помещения для коммерческих нужд придется платить гораздо больше, чем за жилье, и заниматься ненавистным ему бумагомаранием для государственных налоговых служб, где ему взять капитал для закупки оборудования? Инвесторы не заинтересованы в бывших гидах, им подавай шустрых бизнесменов с деловым чутьем и большим опытом управления торговыми предприятиями.

Конечно, он всегда может снова начать разведывать прошлое.

Малькольм невольно взглянул на ближайшие заграждения. Этот участок был огорожен барьерами из-за того, что открывшиеся там Врата были или еще неисследованы, или неустойчивы. Малькольм лишь дважды рискнул заняться исследованиями прошлого как независимый разведчик. Мурашки пробежали у него по спине. Кит Карсон, первый — и самый лучший — разведчик прошлого был всемирно известен. И чертовски удачлив, раз остался в живых. Малькольм был не то чтобы трус, но разведку прошлого не считал подходящей для себя карьерой. С него вполне хватало быть накоротке с гигантами разведки и делиться рассказами о ратных подвигах с подлинными героями ВВ-86 за кружкой пива с чипсами.

Внезапно раздался пронзительный гудок, отразившийся гулким эхом от свода, возвышавшегося на пять этажей. Разговоры оборвались на полуслове. Так же внезапно гудок смолк, сменившись лающим голосом, гремевшим изо всех громкоговорителей. Давнишние обитатели наклонились вперед в своих креслах, рассеянно вертя в руках бокалы или чертя кончиками пальцев узоры на запотевших столешницах. Суматоха на площадке ожидания затихла.

— Прошу внимания. Шестые Врата откроются через три минуты. Возвращающиеся группы пользуются приоритетом на проход через Врата. Всем отбывающим оставаться на своих местах, пока гиды не будут уведомлены, что Врата свободны.

Объявление повторили три раза на разных языках.

Малькольм пожалел, что у туники нет карманов, чтобы сунуть туда руки. Вместо этого ему пришлось скрестить их на груди и ждать.

Снова раздирающий уши рев гудка.

— Прошу внимания. Первые Врата откроются через десять минут. Извещаем всех отбывающих, что, если вы не прошли медконтроль, вам не будет разрешено войти в Первый зал. Приготовьте ваш багаж для таможенного досмотра…

Дальше Малькольм не слушал. Он уже много лет помнил наизусть напутствие отбывающим вверх по времени. Кроме того, наблюдать отбытие вниз по времени всегда было куда интереснее, чем смотреть, как кучка государственных служащих роется в багаже. Настоящее веселье в Первом зале не начнется, пока там не появятся первые новоприбывшие из Верхнего Времени. Малькольм отыскал взглядом таймер Шестых Врат. С этого момента в любую секунду…

Гул низкочастотных вибраций прокатился по вокзалу Времени, когда Шестые Врата, самые крупные активные Врата на ВВ-86, проснулись. Куда более низкий, чем могло расслышать человеческое ухо, и все же воспринимаемый каждым через вибрацию костей у основания черепа, этот звук, который не был звуком, все нарастал. По всему Общему залу туристы зажали уши ладонями, тщетно пытаясь ослабить это неприятное ощущение. Взгляд Малькольма невольно устремился вверх, к двум широким пандусам — тому, что спускался вниз к накопительной площадке с просторной галереи, и другому, по которому должны были подняться отбывающие, — и застыл в напряженном ожидании.

Наверху, на краю галереи, ничем не примечательный участок голой стены начал едва заметно дрожать. Так мерцает и струится горячий воздух в жаркий полдень над шоссе. Радужные пятна, меняя форму и цвет, заиграли на стене неправильными, причудливыми очертаниями. С площадки ожидания донеслись стоны, ясно слышимые сквозь шум толпы. Затем прямо в центре глухой стены появилось черное пятно.

Туристы разинули рты и начали тыкать в пятно пальцами. Большинству из них лишь во второй раз довелось увидеть собственными глазами на близком расстоянии, как открываются темпоральные Врата, — первый раз, конечно, они видели это в Первом зале, когда вниз по времени спускались в Шангри-ла. Болтовня, снова вспыхнувшая было после появления радужных пятен, прекратилась. Носильщики наконец закончили увязывать свою поклажу. Деньги опять потекли из рук в руки — новые сделки, заключенные в последнюю минуту. Не один гид отхлебнул последний глоток обжигающего кофе — теперь им две недели предстоит обходиться без него.

Пятно на стене расширялось, разрастаясь, как плесень на хлебе, если заснять ее рост на пленку и прокрутить на повышенной скорости. В центре этого островка тьмы Малькольм разглядел, как в перевернутый бинокль, очертания пыльных полок и крохотных амфор, аккуратно составленных рядами у задней стены длинной, уходящей вдаль комнаты. Затем, как мерцающая звезда, вспыхнул огонек: кто-то по ту сторону Врат зажег лампу.

Туристы внизу удивленно вскрикнули и нервно рассмеялись с явным восхищением, когда какой-то мужчина в одежде римского раба решительно и властно, как и подобает организатору экскурсий «Путешествий во времени», шагнул во Врата. Он со стремительностью бейсбольного мяча надвинулся на них, в мгновение ока вырос в размерах от нескольких дюймов до нормального человеческого роста и затем спокойно шагнул через дыру в стене на металлический решетчатый пол галереи. Он выпрямился и стал резким голосом выкрикивать приказания.

Туристы хлынули через открытые Врата на галерею и стали спускаться по пандусу. Некоторые выглядели сонными и больными, другие оживленно беседовали, но у всех был явно измученный вид. Большинство сжимали в руках сувениры. Некоторые цеплялись друг за друга. Гидам пришлось напоминать почти каждому, что нужно опустить свою Карточку времени — размером с визитную карточку — в щель шифровального устройства в нижнем конце пандуса. Малькольм снова улыбнулся. Этот ритуал был неизменен. Те, что не забывали «отбить часы» у Porta Rotnae — Римских Врат, были опытные путешественники во времени. Те, что цеплялись друг за друга, вдруг обнаружили неожиданный для них самих глубоко запрятанный страх перед путешествиями во времени — либо из-за того, что прошлое показалось им слишком грязным и жестоким, либо из-за того, что в течение всей экскурсии тряслись от страха совершить ошибку, которую гид не сумеет исправить.

Те, что выглядели сонными или больными, то ли не получили от гладиаторских боев того удовольствия, на которое рассчитывали, то ли все еще пытались прийти в себя после безудержного пьянства. Клиенты Малькольма никогда не возвращались в таком виде, что их в пору было класть в больницу. Конечно, люди, которым хватило здравого смысла нанять личного гида хотя бы для стандартной экскурсии вроде тех, что предлагало агентство «Путешествия во времени», редко оказывались настолько глупы, чтобы две недели подряд накачиваться содержащим свинец римским вином.

Уже не в первый раз Малькольм позволил себе на краткий миг горько пожалеть, что он не служит в «Путешествиях во времени», с их хорошо налаженной и прибыльной работой. Если бы только не их подлые обманные фокусы…

— Они гроша ломаного не стоят, — сказал кто-то рядом с ним.

Он вздрогнул и обернулся. Прямо на него смотрела Энн Уин Малхэни. Он с облегчением улыбнулся. Должно быть, она пришла прямо из тира, услышав гудок. Она даже не потрудилась убрать в кобуры пистолеты, торчавшие у нее из-за пояса, или распустить свои волосы, прихваченные резинкой, чтоб не мешали стрелять. Ростом всего пять футов и пять дюймов, Энн была чуть пониже Малькольма, но как раз вровень со Свеном Бейли, который подошел и встал позади нее. Он тоже был одет для упражнений в тире.

Должно быть, они только что закончили занятия с новыми учениками, наверное, с той группой, что должна отправиться в Лондон. Свен, весивший почти вдвое больше изящной маленькой Энн, хотя и был одного с нею роста, вежливо кивнул Малькольму и стал наблюдать за отбывающими туристами, неодобрительно покачивая головой.

— Что за жалкий сброд, — заметил он, ни к кому конкретно не обращаясь. — И глупый к тому же, если ты все еще здесь. — Он мельком взглянул на Малькольма.

Тот пожал плечами, принимая этот чистосердечный комплимент, и ответил на вопрос Энн:

— Я просто смотрю на представление, как и все прочие. А как дела у вас обоих?

Свен, признанный мастер владения холодным оружием, недовольно хмыкнул и не удостоил Малькольма ответом. Энн рассмеялась. Она принадлежала к числу тех немногих здешних обитателей, которые отваживались смеяться над самим Свеном Бейли. Она взмахнула своим «конским хвостом» и положила узкие ладони на бедра.

— Он продул свое последнее пари. Пять выстрелов из шести, проигравший платит по счету в «Нижнем Времени».

Малькольм улыбнулся:

— Свен, неужто ты еще не понял, что тебе не стоит состязаться с ней в меткости стрельбы?

Свен Бейли пристально рассматривал свои ногти.

— Ага. — Потом поднял голову, саркастически улыбаясь: — Беда в том, что наши ученики по-прежнему стараются истратить свои денежки. Что еще парню вроде меня остается делать?

Малькольм пожал плечами:

— Как мне говорили, вы двое делитесь своими дополнительными доходами.

Свен лишь притворился обиженным. Энн громко рассмеялась:

— Какая дикая сплетня. — Она подмигнула. — Ты не прочь присоединиться к нам? Мы направлялись в «Нижнее Время» немного поостыть и чего-нибудь перекусить.

Малькольм уже давно миновал ту стадию, когда он краснел от смущения всякий раз, как ему приходилось отклонять приглашение посидеть в баре из-за отсутствия денег.

— Спасибо, но я вынужден отказаться. Я думаю посмотреть отбытие до конца и отправиться вверх в Первый зал, попытаться отыскать возможных клиентов среди новоприбывших. И мне опять нужно чинить эту сандалию. У нее то и дело отрывается подметка.

Свен кивнул, молча принимая его отговорки, целью которых было сохранить лицо. Энн хотела было возразить, но посмотрела на Свена и только вздохнула.

— Если ты передумаешь, приглашаю тебя выпить со мной. Или, еще лучше, пусть Свен заплатит по счету из тех денег, что я выиграла. — Она подмигнула Малькольму. Свен лишь скрестил руки на груди и фыркнул, напомнив Малькольму здоровенного бульдога, с юмором наблюдающего за вспугнутой трясогузкой. — Кстати, — улыбнулась она, — мы с Кевином собирались пригласить кое-кого завтра на ужин. Если ты будешь свободен, ну, скажем, часиков в шесть, загляни к нам. Дети обожают, когда ты приходишь.

— Конечно, — сказал он, на самом деле вовсе не собираясь воспользоваться этим приглашением. — Спасибо.

К счастью, они ушли прежде, чем заметили, как у Малькольма покраснела от стыда сначала шея, а затем и все лицо. Он бы скорее съел свою сандалию вместе с лопнувшим ремешком и всем прочим, чем поверил, что Энн Уин Малхэни и в самом деле заранее запланировала на завтра вечеринку. От ее выдумки, однако, у него потеплело на душе. Он потер шею и пробормотал себе под нос:

— Я должен найти постоянную работу хоть где-то.

Но только не в «Путешествиях во времени».

Ни за что на свете он не станет там работать.

Уж лучше сдохнуть с голода.

Туристы у Шестых Врат начали подниматься по пандусу, и каждый по очереди предъявлял свою Карточку времени, чтобы его отбытие было зарегистрировано как положено. Взвизги и нервный смех взволнованных женщин были слышны на весь Общий зал, когда те набирались храбрости, чтобы шагнуть через открытый портал. Этот ритуал тоже был неизменен. Ходили слухи, что «Путешествия во времени» предпочли оборудовать звукоизоляцией противоположную сторону всех своих Врат, но не пытаться заставить туристов вести себя потише. Он хмыкнул. Он на самом деле не мог упрекать их за это. Впервые пройти через портал было действительно нелегко.

И конечно, как всегда, — на сей раз это случилось, когда три четверти группы уже прошли на ту сторону, — кто-то выронил кипу плохо увязанного багажа. Пакеты рассыпались по галерее, мешая проходу туристов. Сразу три гида, поглядывая дикими глазами на висевший над головами хронометр, бросились к куче рассыпанных пакетов и кое-как сгребли все это в охапку. Четвертый только что не пинками протолкнул оставшихся туристов сквозь открытые Врата. Края Врат уже начали медленно стягиваться к центру.

Малькольм покачал головой. С их многолетним опытом «Путешествия во времени» должны бы уж, казалось, научиться избегать подобных накладок. Он застонал. Вот что получается, если ненароком забредших на станцию людей из прошлого заставлять работать носильщиками багажа. Кто-то действительно должен позаботиться об этих несчастных, случайно прошедших через открытые Врата и оказавшихся в чужом мире. Агентство, в котором он прежде работал, никогда не использовало их в качестве дешевой рабочей силы.

Впрочем, надо признать, агентство, в котором он прежде работал, потихоньку обанкротилось.

Гиды, подобрав рассыпанные пакеты, нырнули во Врата и исчезли. Всего секунду спустя Шестые Врата мигнули и закрылись на следующие две недели. Малькольм вздохнул и вспомнил про Первый зал. Взглянув на хронометр, он тихо чертыхнулся. Только-только успеть, если поспешить. Покинув «Римский город», он почти бегом проскочил «Приграничный поселок» с его салунами и праздношатающимися «ковбоями» и рысцой помчался по «мощеным» улочкам «Вокзала Виктория», вдоль которых тянулись витрины лавок с изящными викторианскими платьями и мужскими фетровыми шляпами. И тут раздался раздирающий уши гудок, снова заставивший Малькольма тихо чертыхнуться.

— Прошу внимания. Первые Врата откроются через две минуты. Извещаем всех отбывающих, что, если вы не прошли медконтроль, вам не будет разрешено войти в Первый зал. Приготовьте ваш багаж для таможенного досмотра…

Малькольм срезал угол, наискосок промчавшись по задворкам «Замка Эдо» с его причудливыми садиками, средневековой японской архитектурой и прохаживающимися с важным видом туристами, разодетыми в костюмы самураев. Он пулей проскочил мимо отеля «Новый Эдо», обогнув группу женщин в кимоно, остановившихся, чтобы полюбоваться на фреску в вестибюле. Портье улыбнулся и помахал ему рукой, когда он пробегал мимо.

Первый зал, расположенный не далее чем в ста футах от дальнего конца «Замка Эдо», состоял из впечатляющего скопления заграждений, вооруженных охранников, пандусов, барьеров, детекторов металлических предметов и рентгеновских установок для просвечивания багажа, а также двух отдельных постов медконтроля. Все это располагалось у нижнего конца широкого пандуса, уходившего вверх на пятнадцать футов и там просто обрывавшегося. Малькольм как-то раз поинтересовался, почему вокзал не был спроектирован так, чтобы его пол располагался прямо на уровне Первых Врат, или Предбанника, как их называли все постоянные обитатели.

Поговорив с чиновниками из Бюро Допуска к Вратам Времени, Мальком решил, что ДВВ, должно быть, настояло на таком проектном решении ради его обескураживающего психологического воздействия. Монтгомери Уилкса, инспектирующего все, как рыскающий леопард, было нетрудно обнаружить — просто по бешеной суете, возникающей всюду, где он появлялся.

Малькольм нашел удобный наблюдательный пункт и прислонился к стене станции, искренне радуясь, что ему не приходится работать на этого агента ДВВ. Он взглянул на ближайший хронометр и вздохнул. Так-так… Остались считанные секунды. Уже образовалась очередь возвращающихся в Верхнее Время бизнесменов и туристов, проходящих мимо Малькольма через ряд отгороженных канатами проходов. Таможенники готовились начать досмотр.

Кости черепа Малькольма предупредили его за мгновение до того, как открылись Главные Врата, ведущие в Шангри-ла. Затем прибывающие из Верхнего Времени один за другим хлынули на станцию через открытый портал, пока отбывающие проходили таможенный контроль после обычного безрезультатного досмотра. Новоприбывшие останавливались у поста медицинского контроля рядом с неогражденной частью площадки перед Вратами, где их медицинские карты проверялись, регистрировались и вводились в базу данных ВВ-86. Как всегда, здесь были небольшие группки туристов с круглыми от изумления глазами, бизнесмены в серых костюмах, гиды в униформе своих компаний и правительственные чиновники в мундирах, в том числе почтальон ВВ-86 из Верхнего Времени с обычным грузом писем, лазерных дисков и посылок — он обошел медпост стороной и влился в управляемый хаос Ла-ла-ландии.

— Ладно, — пробормотал Малькольм себе под нос, — посмотрим, какие подарки на сей раз принес Санта-Клаус.

Тот, кто хоть раз побывал гидом по прошлому, навсегда им остается. К этой профессии привыкают, как к наркотику.

Он снова внимательно изучил большое хронометрическое табло. Следующее отбытие — через три дня, в Лондон. Денвер следовал через двенадцать часов после Лондона, а еще через сутки — Эдо. Один из трехмесячных туров в Монголию двенадцатого века должен начаться через шесть дней. Он покачал головой. О Монголии и думать нечего. Никто из новоприбывших не выглядел достаточно сильным, чтобы выдержать три месяца в дикой стране, населенной еще более дикими людьми.

Через Пятые Врата проходило не так уж много народу, даже когда они были открыты.

Он стал рассматривать прибывших. Лондон, Денвер или древний Токио… Большинство туристов, направлявшихся в Эдо, были японскими бизнесменами. Они, как правило, держались гидов-японцев. Единственный раз Малькольм побывал в Эдо шестнадцатого века с плановой экскурсией от своего старого агентства, и в тот раз он был сильно загримирован. Сегуны династии Токугавы имели скверную привычку казнить любого попавшегося им в руки иностранца, даже если ему просто случилось потерпеть кораблекрушение и оказаться выброшенным на побережье Японии. После этого первого посещения Малькольм твердо решил, что он легко отделался и почти задаром узнал достаточно много о Японии, Португалии и Голландии шестнадцатого столетия.

Значит, Лондон или Денвер… У него оставалось по крайней мере три дня, чтобы подыскать себе клиента. Его взгляд остановился на подходящего вида женщине средних лет, замершей в явной растерянности, в то время как трое маленьких детей сбились в стайку у нее под боком, заткнув себе рты кулачками и вцепившись в багаж, облепленный наклейками с индейцами и ковбоями. На младшем мальчике была широкополая пластиковая шляпа и игрушечный пояс с шестью пистолетиками. Мамаша вертела головой из стороны в сторону, вверх и вниз, ошалело глазела на хронометр и выглядела так, словно вот-вот разревется.

«То, что надо. Туристка, нуждающаяся в помощи».

Он не успел, однако, сделать и трех шагов, как к нему, подобно пикирующему ястребу, кинулась какая-то рыжая девчонка, одетая в черную кожаную мини-юбку, ажурное черное трико и черные кожаные сапоги до бедра. В руке она тащила небольшой чемодан, выглядевший так, словно он весил не меньше ее самой.

— Эй! Я ищу Кита Карсона. Не знаете, где бы он мог быть?

— Хм… — глубокомысленно промычал Малькольм, вдруг почувствовав, как каждая капля крови отливает от его мозга и бросается совсем в другую сторону. К тому же Малькольм и понятия не имел, где сейчас мог шататься отставной разведчик прошлого…

«Боже… Нужно запретить выглядеть подобным образом!»

Ясное дело, слишком уж давно Малькольм в последний раз…

Он раздраженно одернул себя. Где все же она могла бы найти Кита? Наверное, в отеле его сейчас нет, уже слишком поздно для этого; но и для выпивки еще слишком рано. Ну конечно, он развлекается, наблюдая за отбытием туристов, как и все прочие обитатели восемьдесят шестого.

Эта прелестная маленькая проказница, что набросилась на него, от избытка сил нетерпеливо притопывала своей обтянутой кожей ножкой. С коротко стриженными рыжими волосами, веснушками и ясными зелеными глазами она походила на бродячую кошку, сосредоточенную на своих делах и раздраженно отметающую все, что встает у нее на пути. Как показалось Малькольму, она была самой хорошенькой штучкой, прошедшей через Предбанник за последние месяцы. Он внимательно посмотрел ей в лицо.

— Попробуйте поспрашивать в гриль-баре «Нижнее Время». Если кто-нибудь вообще в курсе, то это могут быть тамошние завсегдатаи. Или же вы можете…

Он умолк, не кончив фразы. Ее уже словно ветром сдуло. Эта чертова кожаная мини-юбка сыграла скверную шутку со способностью Малькольма ровно дышать.

— Ну что ж. — Малькольм уперся ладонями в бока. — Если это только не… — Он никак не мог взять в толк, на кой черт столь юной девушке — и к тому же так спешно — вдруг понадобилось разыскивать не кого-нибудь, а именно Кита Карсона. — Ха.— Он попытался выбросить ее из головы и повернулся, чтобы найти ту самую растерянную туристку с хорошенькими детками. Работа была ему нужнее, чем чья-то загадочная история. — Ох, что за чертовщина.

Скитер Джексон, этот подонок, уже приклеился к озабоченному семейству и вовсю играл с младшим мальчиком. Его мамаша сияла. Помоги им Господь.

Он подумал, не предостеречь ли ее, затем поглядел на свою художественно замаранную тунику и снова выругался себе под нос. В таком наряде, учитывая лощеный вид Скитера Джексона, у него не было никаких шансов. Возможно, попозже ему удастся отозвать ее тихонько в сторонку и объяснить ей разницу между надежными гидами и всякими Скитерами Джексонами. Малькольм вздохнул. Если ему и дальше будет так везти, как в последнее время, она, наверное, залепит ему пощечину за клевету на этого «милого молодого человека».

Он подумал, что, может быть, стоит принять приглашение Энн в конце-то концов. Малькольм поплелся обратно через Общий зал, пройдя мимо «Замка Эдо», «Вокзала Виктория» и «Приграничного поселка». Он вошел в «Римский город» как раз в тот момент, когда прозвучал гудок о закрытии Предбанника, предупреждающий всех, что ВВ-86 будет отрезан от внешнего мира в течение по крайней мере двух дней. Там впереди эта маленькая нахалка из Верхнего Времени, разыскивающая Кита Карсона, проскочила прямо мимо бара «Нижнее Время», не заметив его. Малькольм улыбнулся и решил посмотреть, сколько ей понадобится времени, чтобы взмолиться о помощи.

Так чего же ей на самом деле нужно от Кита Карсона?

Что бы это ни было, у Малькольма появилось такое чувство, будто ближайшие несколько дней обещают быть очень веселыми.

* * *

Марго топала вдоль длинного, хаотически спланированного вестибюля, на ходу кляня свою опрометчивость.

— Подумать только, — вскипая от досады, бормотала она, — первый человек, к которому ты обратилась, был парень в римской тунике и ошейнике раба! Это, наверное, какой-нибудь бедолага из Нижнего Времени, забредший сюда через неустойчивые Врата, как предостерегали статьи в журналах. Дура я зеленая…

Марго вовсе не нравилось выглядеть дурой.

— Стоит ли удивляться, что он так долго думал, прежде чем ответить. Ему, наверное, сначала нужно было перевести на свой язык то, что я сказала. Хорошо еще, что он хоть как-то говорил по-английски. И я все же попала на нужный вокзал, это уже стоит отпраздновать, — добавила она шепотом, взглянув с едва сдерживаемым трепетом на разбегающийся во все стороны гигантский комплекс, границы которого терялись вдали в паутине галерей, ларьков, площадок ожидания и пересекающих главный вестибюль коридоров, уводящих бог знает куда. Тщательность, с которой она изучила план Вокзала Времени, даже приблизительно не подготовила ее к встрече с реальностью этого места. Оно было огромно, ошеломляюще. И ничто из найденной ею информации не описывало жилые секторы вокзала, маняще мелькавшие порой по сторонам Общего зала. Она осознала, что ей хочется изучить…

— Но сначала, — строго сказала она себе, — я должна найти Кита Карсона. Все остальное потом. Этот римский олух сказал, что он должен быть в каком-то баре, так что все, что мне теперь нужно сделать, это отыскать тот бар. Я могу уговорить кого угодно на что угодно. Лишь бы только найти его…

Увы, она не нашла «Нижнее Время» ни в главном проходе Общего зала, ни на каком-либо из соединенных с ним балконов. Марго поставила на пол свой тяжелый чемодан, чуть перевела дух и покосилась на пустой ряд кресел рядом с закрытыми Вратами.

— И где же этот чертов гриль-бар «Нижнее Время»?

Марго с мрачным видом снова взяла чемодан, пожалев, что решила упаковать в него все свои вещи. Она осмотрелась вокруг в поисках справочного табло с информацией о размещении всяких служб вокзала, что-нибудь вроде того, что она привыкла видеть в больших универсальных магазинах, но не обнаружила ничего хотя бы отдаленно напоминающего столь необходимую ей вещь. Спрашивать кого-нибудь и показывать тем самым свое полное, невежество она постеснялась. Ей отчаянно хотелось выглядеть взрослой, бывалой путешественницей, способной самой позаботиться о себе.

Но гриль-бар «Нижнее Время», видимо, приходился близким родственником Летучему Голландцу, поскольку его, похоже, просто не существовало. Может, он и в самом деле располагался вНижнем Времени? «Не будь дурой. Никто не стал бы устраивать бар по ту сторону Врат». Наконец она начала последовательно обходить лабиринт пересекающихся, соединенных между собой коридоров, образующих частный сектор ВВ-86. Лестницы вели в коридоры на других уровнях, некоторые из них были ярко освещены, другие тонули в полумраке и казались совершенно безлюдными. Через несколько минут она безнадежно запуталась и заблудилась.

Она снова поставила на пол свой чемодан и стала растирать затекшую ладонь.

— Неужели им было лень вывесить хоть где-нибудь справочное табло?

— Могу я вам чем-нибудь помочь?

Голос был вежливый, мужской, и донесся прямо у нее из-за спины.

Она обернулась.

Тот самый парень в тунике. Вот черт… После Нью-Йорка она всегда была так осторожна, — а ведь это был тип из Нижнего Времени, и Бог знает, зачем он за ней увязался…

— Вы следили за мной? — спросила она, разъяренная тем, что ее голос прозвучал испуганно и устало, а не спокойно и уверенно, как ей хотелось.

Он почесал шею под широким бронзовым ошейником.

— Хм, я не мог не заметить, что вы проскочили мимо «Нижнего Времени» и затем свернули явно не туда, прочь от Общего зала. Тут, в этом лабиринте, легко заблудиться.

Сердце Марго застучало так бешено, что у нее закололо в груди. Она попятилась на шаг назад.

— Должна предупредить вас, — сказала она тоном, который должен был прозвучать предостерегающе, — что я владею боевыми искусствами.

— По правде сказать, я тоже. «О, Бог ты мой…»

Он обезоруживающе улыбнулся, вдруг напомнив Марго ее школьного учителя истории.

— Большинство гидов по времени владеют ими, вы же знаете.

«Гид по времени?»

Он протянул ей визитную карточку, изящно держа ее двумя пальцами.

— Малькольм Мур, независимый гид по времени.

Марго почувствовала, что краснеет от смущения.

— Я… хм… — Ну конечно, он прекрасно понимал, что она подумала, и, кажется, находил это забавным. Она нерешительно взяла карточку и рискнула взглянуть на нее. Карточка выглядела совсем как настоящая. — Э-э, привет. Меня зовут Марго.

Если он и обиделся, что она не назвала своей фамилии, то этого не показал. Он сказал только:

— Рад с вами познакомиться, Марго, — и церемонно пожал ей руку. — Если вы не возражаете, я мог бы проводить вас обратно, к «Нижнему Времени».

Она колебалась.

Он улыбнулся.

— Бесплатно. Я беру деньги лишь за экскурсии по ту сторону Врат.

— А-а. Ладно. — И затем сухо, сконфузясь, что не догадалась сделать этого раньше, Марго сказала: — Спасибо.

— Не стоит благодарности.

У него была приятная улыбка. Наверное, ему можно доверять хотя бы немного. «Однако ей лучше было бы надеть что-нибудь другое». Его взгляд скользнул по ней с неизбежным — она почти могла сказать невольным — интересом. Большинство мужчин смотрели на нее так, думая, что ей по крайней мере восемнадцать, как ей хотелось казаться, а не почти семнадцать, как было на самом деле. Да, ей лучше было бы надеть что-нибудь другое. Но ее сапоги были слишком длинными, чтобы их можно было засунуть в чемодан, а ей хотелось подчеркнуть все свои достоинства, когда она наконец окажется лицом к лицу с Китом Карсоном… «Что же, ты ведь сама этого хотела. Получай то, на что напрашивалась». Марго схватила свой чемодан и пошла за гидом обратно к коридору, который, она была уверена, ведет не в том направлении, и вдруг вышла в поперечный коридор, уже знакомый ей: по нему она проходила, удаляясь от Общего зала. Марго вздохнула и подумала, что ей придется преодолеть еще одно препятствие на пути к своей цели: репутацию дуры. Может быть, мистер Малькольм и не скажет ничего про то, что ему пришлось за ручку выводить ее из этого лабиринта, но кто его знает? И у нее уж точно нет денег заплатить ему за молчание.

До Общего зала они, слава Богу, дошли молча. Когда они приблизились к огромному участку, обнесенному решетками, чтобы туда не проникли туристы, Марго насупилась. Она и раньше видела это, но лишь мельком. Внутри клетки из стальных прутьев в бетоне зияла неправильной формы дыра.

— Что это такое? — нерешительно спросила она, боясь, что заранее знает ответ. «Неустойчивые Врата…» Малькольм Мур посмотрел вокруг.

— Вы о чем? А, это неустойчивые Врата.

— Я читала о таких.

— Ага. Ну, пол обрушился, когда эти Врата открылись под ним. И в дыру провалился кофейный киоск.

Она подошла поближе и побледнела. Это зрелище было не для слабонервных. Воздух у дна ямы, казалось, странно дрожал и струился. Каждые несколько секунд ей слышался всплеск воды. Кости черепа у нее за ушами начали неприятно вибрировать.

— Провалился куда?

— Мы думаем, что там находится Бермудский треугольник. — Его тон был совершенно нейтральным, без всякого намека на шутку.

— Бермудский треугольник? Не пудрите мне мозги!

— Эй, — сказал он, выставив вперед обе ладони, — кто тут объявлял войну? Честно, мы считаем, что там находится Бермудский треугольник. Кэти и Джек Шерман чуть не утонули, когда эти Врата впервые открылись. Их кофейня рухнула прямо на дно. Я был в спасательном отряде, который прошел сквозь эти Врата, разыскивая их. Мало того, что они нестабильны, эта чертова штука ведет к целой связке других Врат, то и дело открывающихся и закрывающихся. Это было убийственное занятие — найти среди них те, что вели обратно в Ла-ла-ландию. Мы сделали пять безуспешных попыток и чудом вернулись назад.

— А-а. — «Вот здорово. Неустойчивые множественные Врата». — Я знаю про неустойчивые множественные Врата, — пролепетала Марго, удивившись, почему после всех своих изысканий нигде не встретила и намека, что такие штуки бывают на свете. Может быть, правительство не хотело пугать людей? — Я бывала прежде на Вокзалах Времени.

Кажется, он поверил в эту ложь. Она бы скорее предпочла умереть, чем сознаться, что ей пришлось продать почти все, что у нее было — и, пожалуй, чуть больше этого, — чтобы купить билет в Нижнее Время на ВВ-86. Марго смотрела на дыру в полу с некоторым опасением и дурными предчувствиями. Что же, она ведь оказалась здесь в поисках приключений, разве не так?

— Так где же этот бар? — требовательно спросила она, повернувшись спиной к водной бездне. — У меня есть дело к мистеру Карсону.

Малькольм Мур рассматривал ее на мгновение дольше, чем следовало бы. Неужели он что-то заподозрил? Люди из ДВВ лишь мельком взглянули на ее поддельное удостоверение личности и удовлетворились этим. Потом он пожал плечами и мотнул головой.

— Это вон там, в «Urbs Romae». «Римском городе» — перевел он, полагая, что ей неизвестно значение слова «урбс».

Марго пролепетала:

— Я знаю, откуда произошло слово «урбанистический». — Это было почти все, что она знала по-латыни, но это она знала.

В уголках его глаз появились симпатичные морщинки, когда он улыбнулся. Марго решила, что в конце концов Малькольм Мур не похож ни на одного из знакомых ей мужчин.

— Пойдемте. Я покажу вам, где это. Его не так легко заметить.

Она пошла за ним, таща чемодан, становившийся тяжелее с каждой минутой. Когда ей стало трудно поспевать за ним, он оглянулся и чуть сбавил шаг, чтобы приноровиться к ее темпу.

— Вы случайно не собираетесь посетить Лондон? Или Денвер?

— Почему вы об этом спрашиваете? Он сделал выразительную гримасу.

— Просто так, на всякий случай. Я ищу клиента на одну из предстоящих экскурсий. Нам, независимым гидам, приходится самим искать себе работу.

— А-а. Нет, я не собиралась ни на какую экскурсию. Извините.

— Не стоит извиняться. — В его глазах, однако, по-прежнему светилось любопытство. Интересно, как часто все же Кита Карсона кто-нибудь навещает? Если самый прославленный в мире разведчик прошлого окажется чокнутым отшельником… Судя по тому, с каким трудом ей приходилось выискивать свежие новости о нем, такое вполне могло случиться. Что ж, опыт общения с ее собственным отцом должен был бы достаточно подготовить ее к тому, как суметь справиться с самым угрюмым и капризным мужчиной. Благодаря этому опыту она сумела живой выбраться из Нью-Йорка, ведь так?

Малькольм Мур провел ее по крайней мере через половину длиннющего Общего зала, через места, напомнившие Марго иллюстрации из книг по истории. Она знала, куда ведут разные Врата, изучив ВВ-86 со всей возможной дотошностью, прежде чем пуститься в путь. Вот отсюда отправлялись в древние Афины, а вон та секция была оформлена, как город в Андах. Они миновали лавки, восхитившие ее экзотическим декором. Один ресторан был оформлен в виде южноамериканской пирамиды; вход в него был копией Солнечных Врат Теотиуакана.

Пройдя дальше, Марго разглядела хитроумные орнаменты из сплетенных стеблей и тел мифических животных, украшавших резные наличники входной двери в какую-то лавку. Один из ресторанов помещался внутри корабля с фигурой дракона на форштевне и вывеской, шрифт которой напоминал руническое письмо викингов. Ароматы, доносящиеся из распахнутых дверей ресторанов, заставили ее пустой желудок жалобно урчать.

«Мне следовало бы поесть, прежде чем отправляться вниз по времени. Цены здесь наверняка дикие». В Нью-Йорке она хоть могла бы купить дешевые хот-доги у уличных торговцев. Они вошли в сектор с мозаичными полами и оформленными в романском стиле фасадами лавок, затем ее провожатый нырнул в лес поддельных колонн и стальных опор и показал на скрытый в полумраке вход. Стук кружек и безошибочно узнаваемый запах пива донеслись изнутри. Нигде не было видно никакой вывески. Неудивительно, что она проскочила тогда мимо этого заведения. «Должно быть, это пивнушка, где опохмеляются лишь местные, если они никак ее не рекламируют».

— Вуаля, — с улыбкой и любезным поклоном сказал Малькольм Мур. — Гриль-бар «Нижнее Время».

— Спасибо. — Она признательно улыбнулась ему и направилась к плохо освещенному входу, предоставив ему самому решать, входить ли вслед за ней или побрести прочь, — как ему будет угодно. Ее внимание уже полностью переключилось на то, что она должна сказать легендарному Кеннету «Киту» Карсону, человеку, от которого зависело теперь все ее будущее — и даже больше того. С пересохшим ртом, с вспотевшими ладонями, Марго крепко сжала ручку своего чемодана и решительно шагнула через порог.

— …Как бы то ни было, — засмеялась Энн, заглушая своим смехом резкий стук бильярдных шаров в задней комнате, — он получил ценный урок насчет умения не отвлекаться на линии огня. Маркус, привет, да, я выпью еще.

На противоположном конце стола Свен театрально застонал. Музыкальный смех Рэчел Айзенштайн составил комический контрапункт мрачности Свена Бейли.

— Ох, заткнись и допивай свое пиво, — сказала ему Энн. — Я выиграла бесспорно и честно.

— Я знаю. Это-то меня больше всего и расстраивает.

Энн подмигнула Маркусу, а Рэчел отпила глоток вина из бокала и продолжала беззвучно смеяться. Свен еще отхлебнул из пивной кружки и вздохнул. Молодой бармен улыбнулся и отправился искать, чем бы снова наполнить их кружки и бокалы.

В бар, пригнувшись, чтобы не задеть притолоку, ввалился Грэнвилл Бакстер и задержался у входа, давая глазам привыкнуть к царящему внутри полумраку. Его серый деловой костюм все еще был свежим и опрятным, но одетый в него человек смотрел устало и понуро, в его взгляде ясно читалось: «Мне нужно выпить. Немедленно». Рэчел помахала ему и показала рукой на свободный стул. Масайское происхождение Бакстера по материнской линии и несколько предков по отцовской, бывшие звездами Национальной бейсбольной ассоциации, обеспечивали ему преимущество в росте над любым другим постоянным обитателем Ла-ла-ландии. Грэнвилл Бакстер, однако, вовсе не интересовался спортом, разве что иногда проталкивал специальные сделки «Путешествий во времени» ради щедрых комиссионных.

«Путешествия во времени» считали Бакстера гением маркетинга.

— Вы не против, если я присоединюсь к вам? — спросил он, неизменно вежливый даже здесь, в «Нижнем Времени».

Свен показал на свободный стул:

— Давай сюда.

Служащий «Путешествий во времени» со вздохом откинулся на спинку стула, вытащил из кармана носовой платок и вытер пот со своего смуглого лба.

— День двух Врат, — сказал он. Для всякого постоянного обитателя восемьдесят шестого это было исчерпывающее объяснение.

Энн помахала Маркусу и кивком показала на Бакстера. Бармен кивнул в ответ и взял глиняную кружку, чтобы налить в нее любимого пива Бакса.

— И как это прошло? — спросил Свен, сделав долгий глоток из своей собственной кружки.

Бакс, который порой говорил ужасные вещи насчет решения своих родителей назвать его «Грэнвилл», поморщился.

— Опять накладки с багажом. В остальном все прошло гладко. Ну, как обычно, трое или четверо туристов решили изменить маршрут после прибытия на вокзал, и одну женщину вырвало прямо на некое семейство по другую сторону Врат, но ничего особенного. Забыла свой пластырь от укачивания. Я вам говорю, если мой новый менеджер по отправке багажа не наведет порядок к следующему отправлению в Лондон, ему придется искать работу где-нибудь еще. Ох, Маркус, дай тебе Бог удачи.

Полкружки пива исчезло после одного долгого глотка.

Энн с сочувствием отнеслась к его рассказу. Один перевод на другую станцию, одно повышение в должности и одна семейная ссора привели к тому, что за последние полгода на ВВ-86 сменилось уже четыре менеджера по отправке багажа компании «Путешествия во времени». Бакс и сам может оказаться следующим потерявшим работу, если носильщики снова оплошают. Богатые туристы очень нетерпимо относятся к ошибкам наемной обслуги. Даже гении могут оказаться не столь уж незаменимыми, если подходящий турист устроит достаточно громкий скандал.

Маркус поставил на стол выпивку для всех остальных.

— Итак, — спросил Бакстер, — у медиков есть какие-нибудь проблемы с новоприбывшими?

Рэчел только собралась ответить, как вдруг некая потрясающая юная леди, броско одетая в черную кожу и кружева, с короткими рыжими волосами и чемоданом, ручку которого она стиснула, как пару нунчаков, влетела во входную дверь, направляясь прямо к их столу.

— Здравствуйте, — сказала она из середины зала, — я ищу Кита Карсона. Мне сказали, что он может быть здесь.

Энн и Рэчел переглянулись. Даже Бакс приподнял одну бровь.

— Нет, — ответил он дружелюбным тоном. — Боюсь, его здесь нет, разве что он играет в бильярд в задней комнате.

Девица развернулась, явно готовая прервать игру. Все мужчины в зале следили за взмахом ее короткой юбки.

— Нет, он не в задней комнате, — сказала Энн, упреждая ее. — Там только Скитер и Голди, стараются перехитрить друг друга.

Стук бильярдных шаров подчеркнул ее слова. Рыжеволосая девушка ничуть не смутилась.

— Кто-нибудь представляет себе, где мне его найти? Это важно.

— Что же, — сказал Бакс, почесав в затылке, — вы могли бы придвинуть стул и промочить горло, пока Кит не пришел сюда. — Бакс с надеждой взглянул на девушку. — Он здесь появится рано или поздно и, наверное, скоро. Кит всегда сюда заходит, особенно в день открытия Врат.

Кем бы она ни была, эта девушка явно не собиралась просто так сшиваться здесь и ждать. Маркус на своем забавном английском решил помочь.

— Он иметь отель. Он там быть?

Ее глаза просияли.

— Отель? Какой отель?

Свен опустил кружку на стол. Стекло чуть звякнуло о деревянную столешницу.

— «Новый Эдо». Это прямо в Общем зале, за большим рыбным прудом, его вход выглядит как…

Он не успел докончить фразу, а ее уже как ветром сдуло.

— Ну и дела, — удивился он.

Прежде чем кто-либо успел сказать хоть слово, в бар вошел Малькольм Мур. Он был все еще в тунике и лукаво улыбался.

— Как я вижу по вашим разинутым ртам, вы все встретились с Марго. Кто-нибудь разнюхал, зачем она ищет Кита?

— Марго? Ты ее знаешь? — спросил Бакс. — Кто она такая?

Малькольм подтащил свободный стул. Энн привстала и помахала Маркусу рукой, требуя еще пива.

— Нет, — уныло признал Малькольм, — я ее не знаю. Она пулей пролетела через Предбанник, вцепилась в меня, спросив о Ките, и тут же потерялась в жилой зоне, разыскивая «Нижнее Время». Я надеялся, что вдруг она расскажет вам, ребята, зачем ей понадобился Кит. Такой маленький колючий цветок кактуса эта девчонка, верно?

Свен рассмеялся, увидев выражение лица Грэнвилла Бакстера:

— Бакс, она загонит тебя в гроб раньше времени. Держись «Путешествий во времени», если хочешь умереть молодым.

Бакс свирепо взглянул на него и опустил глаза на свою пивную кружку.

— Что же, — заметил Малькольм, с благодарностью кивнув Маркусу, поставившему перед ним запотевшую кружку, — у меня такое предчувствие, что тут некоторое время будет нескучно. — Он поприветствовал компанию, подняв вверх свою кружку, и улыбнулся.

— Ты, — проворчал Свен Бейли, — только что сказал истинную правду, черт побери. Вот вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов: нужно ли нам предупредить Кита?

Энн и Рэчел переглянулись, Бакс поперхнулся своим пивом, а на другом конце бара даже Маркус рассмеялся. Малькольм усмехнулся:

— Бедняга Кит. Что ж, поставим это на голосование, так? Все «за»?

С серьезным видом, но с озорно блестящими глазами друзья Кита проголосовали поднятием рук. Малькольм вытянул несколько ниточек из потрепанного подола своей туники:

— Кто вытащит короткую, тот ему и сообщит.

Короткая нитка, разумеется, досталась Малькольму. Как всегда. Он вздохнул, в ответ на неизбежные насмешки лишь молча отпил большой глоток пива и пошел к телефону.

Глава 2

Возня с бумагами официальной отчетности была лишь одной из неприятностей, отравлявших жизнь Киту Карсону. Положение владельца отеля на Вокзале Времени было неизбежно связано со множеством досадных хлопот. Список его излюбленных жалоб, тщательно запрятанный в дальнем уголке души, чтобы не отвлекать от дел, включал счета из прачечной, цены на продовольствие, доставляемое через таможню, стоимость замены полотенец, пепельниц и замазывания надписей, которые постояльцы то и дело выцарапывали на стенах, персонал, готовый в любой момент потребовать расчета, ужасную скуку, прерываемую лишь внезапными скандалами, от которых он наживал себе язву, и — почти в самом верху этого списка — туристов.

Но бумагомарание он ненавидел больше всего на свете.

Это было едва ли не хуже, чем вернуться к занятиям наукой.

Офис руководителя «Нового Эдо», попросторнее некоторых новейших, из Верхнего Времени, домов, относился к тем преимуществам его нынешнего положения, что делали его терпимым. Его кабинет был оборудован видеоэкраном во всю стену, так что, сидя в своем кресле, он мог любоваться панорамными сценами Общего зала в данный момент и столь же панорамными, записанными на пленку картинами многих эпизодов из Нижнего Времени. Бар со спиртным, набитый контрабандными бутылками жидкой амброзии (которые и Кит, и его предшественник, построивший «Новый Эдо», тайком таскали из Верхнего Времени), был под рукой всякий раз, когда работа становилась слишком занудной.

Бесценные картины и другие художественные сокровища, спасенные из разрушенных во время онинских войн пятнадцатого века дворцов Киото, украшали кабинет Кита, устланный новехонькими циновками татами из рисовой соломы и отделанный тонкой резьбой по дереву и безукоризненно чистыми раздвижными перегородками из натянутой на каркас бумаги.

Однако лучшим украшением его кабинета служил уходящий в потолок световой колодец, бросавший «дневной свет» (почти настоящий с виду) на миниатюрный японский сад камней. Завораживающая композиция из расчерченного граблями белого песка, вертикально поставленных камней и искусно обрезанных сухих веток, заполнявшая целый угол кабинета, давала отдых глазам и врачевала душу.

Она была спасением Кита в те дни, когда ему приходилось возиться с бумажками. Он время от времени откидывался на спинку стула, брал в руку стакан хорошего виски и созерцал символические «острова» — каменные глыбы, плавающие посреди подернутого рябью «моря» песка. Киту доставляло большое удовольствие воображать составителей этих бланков обязательной отчетности приговоренными к долгой жизни на одном из миниатюрных пустынных островов, навеки затерянных там без надежды на спасение.

Если уж говорить о совершенном дзенском аде…

Телефонный звонок оторвал его от наполовину заполненного бланка, составленного так, что потребовалась бы целая свора высокооплачиваемых юристов для его расшифровки. Кит улыбнулся, хотя звонок пришел по линии экстренной связи. Он зажал трубку между плечом и ухом, позволив взгляду блуждать по садику в углу, и ответил:

— Да, Джимми?

Джимми Окуда, сидевший за стойкой портье, был единственным человеком, имевшим непосредственный доступ к этой линии связи. Звонок по «тревожной линии» обычно означал для Кита еще один подскок кровяного давления; сегодня такое отвлечение было более чем желательно.

— Звонок от Малькольма Мура, Кит.

— Малькольма? — Что это взбрело Джимми в голову — беспокоить его по «тревожной линии» ради звонка от Малькольма Мура? — Хм… соедини меня с ним.

На интеркоме вспыхнул огонек внешней линии, когда Джимми переключил поступивший вызов на кабинет Кита. И что только могло понадобиться от него Малькольму Муру? Кит неоднократно предлагал ему работу и всякий раз получал вежливый, но твердый отказ.

Кит нажал кнопку:

— Малькольм? Привет, чем могу быть тебе полезен?

— Кит, прости, что отрываю тебя от того, чем ты сейчас занимаешься, но минут через пять к тебе должен явиться посетитель.

— Да? — По тону Малькольма можно было предположить все что угодно. Судя по доносящемуся шуму, Малькольм звонил из «Нижнего Времени». Это могло предвещать любые неожиданности. Кит уже стал вспоминать смертельных врагов, которых он нажил в Нижнем Времени, и гадать, куда он дел свой бронежилет, который обычно носил, будучи разведчиком, как Малькольм сказал:

— Тебя разыскивает некто из Верхнего Времени.

— Из Верхнего?

Малькольм тихо хихикнул:

— Когда-нибудь, Кит, я заставлю тебя рассказать мне о той сделке в Бангкоке. Да, из Верхнего. И очень нетерпеливо к тому же. Мы проголосовали и решили, что тебя стоит предупредить, прежде чем этот посетитель на тебя накинется. — Малькольм засмеялся чему-то, что знал лишь он и его теперешние сотрапезники и во что Кита явно решили пока не посвящать.

— Охо-хо. Спасибо, я подумаю над этим.

— Не стоит благодарности. Для чего же еще нужны друзья? Удовлетвори наше любопытство, ладно? Свен говорит, что поверит всему, что бы ты ни рассказал, и поставит выпивку.

Кит поднял бровь. Если Свен Бейли был настолько заинтригован, то определенно надвигалось нечто очень странное.

— Я дам вам знать. Спасибо за предупреждение.

Малькольм повесил трубку. Кит оттолкнул кресло назад. Кто бы ни направлялся к нему, встречать незнакомца лицом к лицу, не размявшись, не отвечало представлениям Кита о разумной стратегии. Он задержался у выхода, чтобы надеть обувь, вспомнил, в каком он виде, и, поспешно сменив удобное кимоно на деловой пиджак и брюки, спустился вниз в главный вестибюль «Нового Эдо».

— Джимми, Малькольм говорит, что сюда направляется для встречи со мной кто-то из Верхнего Времени. Скажи ему, что меня сейчас нет, ладно? Я хочу, чтобы несколько минут меня нельзя было найти. Пусти его по ложному следу или что-нибудь придумай.

Джимми, который тоже был отставным разведчиком прошлого, подмигнул и кивнул:

— Конечно, Кит.

Для разведчиков прошлого никакая предосторожность не бывает излишней.

Особенно для всемирно известных.

Кит мысленно проклял всех репортеров на свете и двинулся сквозь собиравшуюся толпу. Вестибюль «Нового Эдо» был точной копией приемного зала сегунов в замке Эдо, каким он выглядел перед тем, как эта знаменитая штаб-квартира сёгуната Иэяцу Токугавы сгорела дотла при пожаре Длинных Рукавов в 1657 году. Самой примечательной деталью интерьера вестибюля была увеличенная до размеров фрески репродукция знаменитой утраченной картины Миямото Мусаси, изображавшей рассвет над замком Эдо. Картина была заказана этому прославленному художнику, поэту и воину не кем иным, как третьим сегуном Японии Иэмицу Токугавой. Она привлекала внимание даже проходящих мимо по Общему заду, а это означало, что туристы, заглянувшие сюда полюбоваться произведением искусства, часто становились здешними постояльцами.

Хомако Тани был ловким содержателем отеля.

В Ла-ла-ландии сплетничали, что строитель «Нового Эдо» спас оригинал картины во время смуты 1657 года, уничтожившей замок Эдо; но Кит так и не нашел никаких следов картины нигде, даже в личном сейфе Хомако. Разумеется, сплетничали также, что Хомако Тани был убит вспыльчивым Мусаси собственноручно во время визита Хомако в феодальную Японию из-за какого-то мелкого оскорбления, которое гордый самурай не захотел простить. Если верить другим слухам, в последний раз Хомако видели, когда он шагнул через открывшиеся нестабильные Врата в Китай династии Тан; говорили также, что он удалился в пожизненную отставку в Тибет в качестве далай-ламы.

Все дело в том, что никто на самом деле не знал, что сталось с Хомако, даже нижеперечисленные совладельцы нотариальной конторы «Чейз, Карштедт и Сиверцын», доставившие Киту впечатляющего вида пакет, наделивший его правами владельца отеля «Новый Эдо» в качестве «уплаты долгов». Единственное, чем Хомако Тани когда-либо был обязан Киту Карсону, — то, что Кит вызволил его из беды после провала на серебряном руднике в Колорадо. Насколько Киту было известно, Хомако больше никогда не возвращался на Дикий Запад. Вонь от горящих салунов, банков и борделей не могла выветриться из легких Кита несколько недель. Он до сих пор горевал по своему чудесному маленькому четырехдюймовому «вессон-фавориту», который он потерял тогда в неразберихе. Всего тысяча револьверов «смит-вессон» сорок четвертого калибра с механизмом двойного действия были когда-либо изготовлены, и его собственный пропал в дыму пожара.

Кит вздохнул. Какова бы ни была подлинная судьба Хомако Тани, его «наследство» подоспело как раз в тот момент, когда. Кит был вынужден уйти в отставку. Он нуждался в работе, скорее для того, чтобы оправдать свое пребывание в Ла-ла-ландии, чем для чего-либо еще, поскольку в деньгах он на самом деле не нуждался. «Новый Эдо» показался ему тогда подарком богов. Через три года управления отелем Кит начал подозревать, что Хомако Тани просто возненавидел работу с формулярами, а заодно и самих туристов. Потому и бросил это дело, чтобы не свихнуться окончательно.

Кит вежливо проталкивался сквозь поток новоприбывших из Предбанника, кивая и улыбаясь клиентам, чьи громкие голоса терзали его нервы, и спешил поскорее выбраться мимо выложенного галькой рыбного пруда прочь из вестибюля. Он посмотрел в оба конца Общего зала, но ничего непривычного не заметил. Обычная толпа новоприбывших туристов, разевающих рты и волочащих тяжелые чемоданы, пытаясь на ходу понять, какой самый лучший отель они могут себе позволить.

Кит подошел к стоящему отдельно киоску с сувенирами и информационными буклетами с небрежностью, выработанной долгой практикой, и сделал вид, что изучает проспекты туристических агентств. Хозяйка киоска, Ниоко Аоки, чуть подняла брови, но промолчала, обслуживая своих настоящих клиентов с заученной старательностью. От киоска Ниоко отлично просматривался главный вестибюль «Нового Эдо». Изящный фасад отеля вздымался на три этажа над полом Общего зала, завершаясь шпилем. Название было со вкусом выведено золотом — английскими буквами и японскими иероглифами. Туристы обеспечивали Киту прекрасное прикрытие, деловито покупая схемы вокзала, путеводители и майки или заходя в вестибюль полюбоваться фреской Мусаси.

Киту не пришлось долго ждать. Но внешность искавшего встречи с ним здорово удивила его. Как только Кит заметил ее, он сразу понял, что это и был тот загадочный визитер из Верхнего Времени, о котором предупреждал его Малькольм. Юная, рыжеволосая и явно привыкшая сразу брать быка за рога. В отличие от всякого нормального туриста она не глазела по сторонам, не останавливалась у витрин лавок и не искала, где бы купить путеводитель. То, как девушка была одета — и как двигалась в своем черном трико и коже, — привлекло внимание девяноста процентов мужчин в зале и немалого числа женщин.

Кит внезапно почувствовал, что ему стало трудно совладать со своим дыханием. «Боже правый, на нее приятно поглядеть». Хотя и не полезно для сердца… Мужчина легко мог влипнуть в серьезную передрягу, просто улыбнувшись ей. Она устремилась в «Новый Эдо», как шальная пуля, и вцепилась в беднягу Джимми, сидящего на месте портье. У того глаза полезли на лоб. Из-за гвалта туристов Кит не мог толком расслышать их разговора, но он видел, как она нетерпеливо нахмурилась и как Джимми пожал плечами и воздел руки кверху. Он также смог прочесть по губам, как Джимми сказал ей:

— Попробуйте поискать в «Страннике во времени».

Отлично. Теперь она пустится искать его невесть где. Рыжая комета вылетела из вестибюля «Нового Эдо» на полном газу. Откуда, Бога ради, вдруг взялось это дитя? Он-то ожидал… Впрочем, Кит не был вполне уверен, кого и чего он на самом деле ожидал. Но только не рыжеголового демона скорости с повадками ирландской рыси и намерениями столь же загадочными, как у китайского мандарина. Малькольм, черт бы его побрал, даже не намекнул ему на нечто подобное. Хотя, конечно, раз уж Свен Бейли готов выставить выпивку в обмен на информацию, то, наверное, никто все равно ничего толком не знает.

Кит задумчиво следовал за ней. Он был уверен, что никогда не натыкался на нее в Нижнем Времени. Ее бы он уж точно запомнил. Ярко и живо. Он был столь же уверен, что и в Верхнем Времени он ни разу с ней не встречался. Черт, он уже годы и годы не бывал в Верхнем Времени, наверное, с тех пор, как эта симпатичная кошечка еще была в пеленках. Если этой девушке и стукнуло восемнадцать, то не более чем несколько дней назад.

Так кто же она такая и зачем разыскивает его?

Наверное, журналистка, мрачно подумал он, желающая прославиться. У нее было то самое выражение «Я хочу взять у вас интервью, даже если вас это убьет», столь характерное для первокурсников Пулитцеровского колледжа.

Бог ты мой…

Ее кожа чуть порозовела, то ли из-за этого чемодана, который она тащила — а он выглядел увесистым — то ли с досады. Кит улыбнулся. Отлично. Чем больше она расстроится к тому моменту, когда они наконец встретятся, тем лучше для него.

Кит купил туристскую схему, чтобы скрываться за ней, и следовал за девушкой на приличном расстоянии. Та определенно не теряла времени зря. Кем бы она ни была, она направлялась прямо к «Страннику во времени», недорогому семейному пансиону для клиентов со скромными доходами. Пожилые, приличного вида отцы семейств в гавайских рубахах и джинсах строили ей глазки поверх голов своих жен, не обращая внимания на хнычущих отпрысков.

Она вцепилась в несчастную женщину-портье, пожавшую плечами, очень сердито глянувшую на нее и неопределенно махнувшую на соседний отель. Когда она нагнулась, чтобы снова взять свой чемодан, внутренности Кита среагировали рефлекторно. Мужчина, стоявший рядом с ним, простонал:

— О да, есть на свете Бог…

Кит улыбнулся. Мужчина с трудом вышел из транса, когда стоявшая рядом с ним женщина хлопнула его по плечу:

— Эй! Хватит таращиться!

Другой мужчина сказал:

— Пять минут с ней, наверное, и жеребца уморят.

— Ага, — простонал его дружок, — зато какой прекрасный способ умереть…

Они, несомненно, были правы на все сто. От этой девушки следовало ждать серьезных неприятностей — и не кому-то там еще, а именно ему, Киту Карсону, которого она так неутомимо разыскивала. Он вздохнул. Когда рыжеголовый смерч направился в «Приют беглеца», Кит решил предоставить ей продолжать охоту без него. Если Джимми все правильно рассчитал, то следующие несколько минут она будет ходить от отеля к отелю. Это позволит Киту успеть разузнать о ней побольше. Проследив за ее привлекшим всеобщее внимание маршем к «Беглецу», он поспешил назад к «Нижнему Времени».

У Марго возникло ощущение, что люди нарочно гоняют ее туда-сюда, видимо, забавы ради. Никто из портье не видел Кита Карсона, вопреки тому, что сказал ей этот улыбающийся идиот в «Новом Эдо». Если Кит Карсон и в самом деле «вышел на минутку на встречу с другими управляющими отелями — простите, я не знаю, в каком именно отеле она назначена», — то Марго готова была съесть свой багаж, чемодан и все прочее.

— Это просто смешно! — распалялась она, направляясь в еще один отель. — Должен же он где-то быть!

В отеле «Акрополис» женщина за стойкой посмотрела на нее так, словно Марго совсем рехнулась.

— Собрание? Какое собрание? Этим отелем управляю я. — Она доверительно похлопала Марго по руке. — Милочка, Джимми, наверное, позвонил Киту куда-нибудь и предупредил его, что вы его ищете. Кит терпеть не может внезапных визитов. Я бы на вашем месте устроилась где-нибудь в номере, позвонила ему с предложением назначить время и повстречалась с ним в его офисе.

Марго поблагодарила ее за совет и спешно удалилась, более чем когда-либо исполненная решимости выследить Кита и схватить его за воротник. Если она просто позвонит с просьбой назначить встречу, он найдет какой-нибудь предлог уклониться от этого или станет тянуть время — возможно, до бесконечности. Может быть, Марго и была пока никем, но она не собиралась вечно оставаться в этом качестве, и она не могла позволить такой ерунде, как чья-то чрезмерная занятость, стоять у нее на пути. Сейчас, наперегонки с тикающими часами, когда у нее оставалось только шесть месяцев, чтобы выполнить задуманное… На неудачу у нее просто не было времени.

«Если бы я была на месте Кита Карсона, — пробормотала она почти вслух, — и старалась узнать, кто меня разыскивает, куда бы я пошла? Куда-нибудь, где он смог бы поговорить с теми, кто уже встречался со мной».

Верно. Обратно в «Нижнее Время».

Она перехватила проклятый чемодан в другую руку, оглядела громадное пространство Общего зала, которое ей снова было нужно пересечь, и громко застонала.

— Будем считать это тренировкой физической выносливости, — сказала она себе. Соблазнительные запахи, источаемые многочисленными ресторанчиками, — это, наверное, было чуть больше того, что Марго могла вынести. Искушение остановиться и съесть нормальный горячий обед терзало ее, но ей не хотелось позволить еще больше остыть и так уже давнему следу.

«Вот увидите», — сказала она всему этому скопищу глумившихся над ее мечтами недоумков, вспомнив для начала этого поросенка-консультанта по трудоустройству в средней школе, затем крысу Билли Папандропулоса и, наконец, — неизбежно — своего отца. Обидные, полные ненависти слова снова зазвенели у нее в ушах. Слова сохраняли способность больно уязвлять ее еще долго после того, как зажили синяки и шишки. «Вы только подождите и увидите». Она почувствовала жжение в глазах. Сморгнув, она удержала слезы. Ужасно подрастать в каком-нибудь жалком, маленьком городишке с мечтами и грезами, которым по размаху впору лишь весь мир, — особенно если у тебя нет ничего, за что бы уцепиться, кроме этих грез. Она и так уже смертельно боялась Кита Карсона — так долго цеплялась за эту мечту, что теперь страшилась потерять и ее тоже. Но ее часы тикали, а Марго была не из тех, что сдаются. Нет, видит Бог, не из таких. Уже то, что она стояла тут, это доказывало. Марго прищурилась. «Держись же, Кит Карсон. Готов ты меня видеть или нет, я к тебе иду».

Она стояла у входа в гриль-бар «Нижнее Время».

Кит нырнул под балки балкона и шагнул через порог «Нижнего Времени».

— Эй! — окликнул его Малькольм из-за столика. — Ты встретился с ней?

— Не совсем, — сухо ответил Кит. — Погоди же, я с тобой разберусь.

Малькольм лишь усмехнулся в ответ на его угрожающий тон. Свен Бейли хмыкнул и забросил себе в рот полную горсть арахиса, запив орешки ледяным пивом. Энн Малхэни и, о Боже, Рэчел Айзенштайн, в ожидании подперев ручками головы, улыбаясь, смотрели на него. Глаза Рэчел лукаво искрились. Кит знал, что ему сейчас здорово достанется, уж это точно — Рэчел была единственным человеком в Ла-ла-ландии, с которым он никогда не мог тягаться умом. Грэнвилл Бакстер улыбнулся и поднял свою кружку в молчаливом приветствии.

Кит зашел за стойку бара и взял телефонную трубку.

Голос на том конце линии ответил:

— Это «Странник во времени», я могу вам чем-нибудь помочь?

— Да, Орва, это Кит. Что ты можешь мне сказать о той девушке, которая искала меня?

Киту захотелось держать трубку подальше от уха, так как в голосе Орвы звучало крайнее раздражение. Она успела сказать лишь «Понятия не имею, зачем…», как та, о ком они говорили, показалась в дверях «Нижнего Времени» и со стуком грохнула на пол свой чемодан. Кит чуть не охнул и постарался слиться со стенкой. Свен улыбался, как злой гном, кем он и был. Рэчел, отведя глаза, сотрясалась от беззвучного смеха. Рыжеволосое чудо впилось взглядом в Малькольма, который пожал плечами и кивнул в сторону Кита.

«Спасибо, дружок, — мрачно подумал Кит. — Уж я тебе отплачу».

Малькольм выжидающе улыбнулся.

— Мне надо идти, — пробормотал Кит в трубку. Линия разъединилась. Неистовая рыжая девчонка настигла Кита за стойкой бара.

— Мистер Карсон? Кит Карсон?

Она стояла прямо посередине единственного узкого прохода из этого уголка бара, расставив локти в стороны, уперев руки в бедра, с глазами, горящими едва сдерживаемым раздражением. Кит подумал, что ему еще не приходилось видеть никого подобного этой девчонке. Она стояла, глядя на него, как разъяренный алый попугай.

Кит повесил трубку на рычаг и осторожно сказал:

— А вас зовут…

— Марго.

Ну и ну. Он молча разглядывал ее, ожидая продолжения. Так и не дождавшись, он подсказал:

— Марго?..

Она все равно не назвала своей фамилии. Вместо этого она сказала:

— У меня есть для вас деловое предложение, мистер Карсон.

«О Боже, сейчас начнется. История вашей жизни, статьи в популярных журналах, кинобоевик…»

В этом наряде она действительно выглядела, как голливудская красотка. Кто знает, может, у нее и вправду есть какие-то связи в киностудиях. Все, что он пока мог сказать, — что это ребенок, ищущий приключений.

— Леди, — произнес он с самым терпеливым вздохом, на какой был способен, — я никогда не обсуждаю деловые предложения стоя и никогда, ни за что не стану обсуждать дела с кем-либо, загнавшим меня в угол.

Ее глаза широко раскрылись. У нее хватило скромности покраснеть, отчего ее белая кожа вдруг стала розовой; этот цвет был ей совсем не к лицу. Марго-Без-Фамилии попятилась назад достаточно далеко, чтобы Кит смог выбраться из-за бара. Оказавшись на свободе, он прислонился к приятно отполированному многими спинами деревянному ограждению.

— Теперь, если вы хотите поговорить о деле, дитя, я хочу, чтобы вы угостили меня выпивкой.

По тому, как она изумленно открыла рот, можно было бы подумать, что он предложил ей вместе с ним раздеться догола и вываляться в грязи. Ему пришлось пересмотреть свою догадку насчет Голливуда, заменив его маленьким провинциальным городком. Она закрыла рот и быстро сказала:

— Конечно.

Она невольно потянулась рукой к маленькому кошельку на поясе, одним ребяческим жестом выдав свою неуверенность и нехватку средств. Кит вздохнул. Студентка-журналистка, снова пересмотрел он свою оценку, причем не очень-то блестящая.

Он сказал:

— Маркус, как насчет моего обычного — нет, лучше, пожалуй, бурбон — и что-нибудь, чего захочет это дитя. Платит она.

Маркус, к этому времени уже привыкший к причудам визитеров из Верхнего Времени, лишь кивнул:

— Обычный бурбон? Или специальный? — Он перевел взгляд с Кита на «это дитя» и обратно, глубоко затаив улыбку в своих темных глазах. Маркусу не раз доводилось видеть все это, даже до своего появления в Ла-ла-ландии. «Специальный» — это была особая бутылка, прихваченная Китом из одного из своих последних путешествий. В «Нижнем Времени» она хранилась в личном шкафчике Кита для особых случаев. В этом личном шкафчике стояли две похожие бутылки. Чтобы вытерпеть интервью со студенткой-журналисткой; ему вряд ли хватит одной бутылки «Кирин», его обычного виски, но праздновать сегодня было нечего.

— Обычный будет в самый раз.

Маркус кивнул. Кит нехотя повел свою таинственную преследовательницу к столику. Он выбрал местечко как можно дальше от входа, в самом темном уголке «Нижнего Времени». Достаточно далеко от столика, за которым сидели его друзья, чтобы они не могли невзначай ничего подслушать, и достаточно темное, чтобы его лицо было трудно разглядеть. Если уж ему приходится это терпеть, то и ей придется потрудиться, чтобы заполучить свое интервью. Чем темнее уголок, тем лучше.

Не говоря ни слова, Марго взяла свой чемодан и пошла за Китом.

Глава 3

Ничего не получалось так, как она планировала.

Ничего.

Марго, проклиная неудачный выбор момента, свою торопливость и невезение, покорно побрела за отставным разведчиком прошлого в самый обшарпанный уголок этого, похоже, самого темного, самого невзрачного бара на станции Шангри-ла. Атмосфера соответствовала ее настроению: унылая, как мокрая кошка, и столь же дружелюбная. Даже резные деревянные маски примитивного убранства бара, казалось, злобно ухмылялись ей вслед.

Что же касается Кита Карсона, всемирно знаменитого разведчика прошлого…

Она впилась взглядом в его удаляющуюся спину. Он оказался совсем непохож на известные фотографии в журнале «Тайм», сделанные лет десять назад, или на еще более старые снимки, на которых он был запечатлен как один из самых талантливых молодых ученых Джорджтаунского университета. Во-первых, на тех фотографиях он улыбался. Во-вторых, он состарился; или, может, лучше сказать «обветрился». Разведка прошлого явно не была здоровой профессией.

Кроме того, он был одет как-то не так. Она не слишком хорошо представляла, в какой именно «униформе» она ожидала его увидеть, но этот скучный костюм и блеклый галстук были чувствительным ударом по ее романтическим представлениям. В иллюстрированной статье в «Тайм» — той, что воспламенила ее детское воображение и придала ей мужества перенести последние годы ее жизни, — самый первый из разведчиков времени красовался во всем своем великолепии, вооруженныйдо зубов и готовый вступить на арену римского цирка. Этот человек, чья теперешняя ухмылка сулила Марго незавидное будущее, человек, «протолкнувший» знаменитые Римские Врата — вот эти вот, на станции Шангри-ла, которые столь успешно и прибыльно эксплуатировало агентство «Путешествия во времени», — по-настоящему разочаровал ее своим далеко не геройским обликом.

Если легенда не врет, он едва не погиб, проталкивая эти Врата. Марго теперь не слишком верила этой легенде. Кеннет «Кит» Карсон ничуть не походил на человека, оставшегося в живых после гладиаторского боя. Высокий, худой и жилистый, он носил этот помятый деловой костюм, как каторжник мог бы носить арестантскую робу, и отрастил колючие усы, такие же тонкие и жалкие, как и все остальное в нем. Его волосы — слишком длинные и зачесанные назад с высокого крутого лба — начали седеть. Он горбился, когда шел, выглядя на несколько дюймов ниже, чем шесть футов и два дюйма, каким он должен был быть, насколько ей было известно. Он на ходу постреливал глазами по сторонам в полумрак бара, словно высматривал врагов, а не свободный столик в совершенно заурядном баре.

Он был непохож на отставного героя или на отставного профессора истории. Он выглядел, как раздражительный, неприятный старик, лет за шестьдесят по крайней мере. Марго, которой было шестнадцать лет и сорок с небольшим недель, с трудом проглотила комок в горле и сказала себе: «Держись. Не забудь речь, которую ты отрепетировала». К несчастью, не только основная часть этой речи, но и тщательно подготовленное вступление куда-то испарились, и ей пришлось судорожно искать нужные слова, пока она ставила на пол чемодан и торопливо забиралась в кабинку, выбранную героем ее жизни. Он уже уселся в самой глубине. Там воняло пивом и дешевым табаком.

Бармен, симпатичный молодой человек с чудесной улыбкой, подошел к кабинке с полным стаканом виски. Он ловко отправил стакан скользить по плохо освещенному столу к Киту Карсону и затем с вопросительным видом повернулся к Марго.

— Хм… — Она пыталась сообразить, что ей следует заказать. «Произведи хорошее впечатление…» Марго колебалась между своим любимым коктейлем — малиновым дайкири — и чем-нибудь, что могло бы спасти остатки ее репутации в глазах этого мужчины. Она нигде не смогла найти меню с указанием здешних цен и пыталась угадать, во что ей обойдется этот разговор. «А, какого черта…» Марго отбросила осторожность, рассудив, что проявить решительность было бы лучше, чем выглядеть растерянной дурой. — Виски. Того же, что вы принесли мистеру Карсону.

Официант, которого она могла разглядеть в лучшем случае как туманный силуэт в этой чертовой дыре, поклонился в какой-то странной древней манере и исчез. Кит Карсон лишь хмыкнул, издав загадочный звук, который мог означать и восхищение, и едва завуалированную насмешку. Хорошо хоть он не спросил, достаточно ли она взрослая, чтобы пить спиртное. Принесли виски. Она одним глотком выпила полстакана, затем откинулась на спинку стула, смаргивая невольно выступившие слезы и благодаря судьбу, что тут так темно.

Ух… И где они только перегоняют эту гадость?

— Итак… — Она скорее почувствовала, чем увидела шевеление на другом конце стола. — Вы сказали, что у вас есть ко мне деловое предложение? — Голос ее собеседника был таким же теплым, как январь в Миннеаполисе. — Я должен напомнить вам, юная леди, что сейчас я отрываю время от своего рабочего расписания в «Новом Эдо». У меня ведь уже есть свое дело, которым мне нужно заниматься.

Все оборачивалось хуже некуда.

«Я не сдамся! Не так быстро!» Марго прокашлялась, прикинула, не отхлебнуть ли ей еще виски, затем передумала. Смысла нет снова давиться и окончательно себя компрометировать. Ее дрожащие руки судорожно сжимали почти невидимый в полумраке стакан виски. Она снова прокашлялась, опасаясь, что ее голос прозвучит жалобным писком.

— Я разыскивала вас, мистер Карсон, потому что все единодушно признали вас лучшим разведчиком прошлого из всех занимающихся этим делом.

— Я в отставке, — сухо сказал он.

Она пожалела, что не может разглядеть выражение его лица, и решила, что он нарочно выбрал это место, чтобы сбить ее с толку. Капризный старый…

— Да, я знаю. Я это вполне понимаю. Но… — «О Боже, я болтаю, как последняя дура». Она разом выпалила то, что хотела сказать, боясь, что если тянуть дальше, то у нее просто не хватит на это духа. — Я хочу стать разведчицей прошлого. Я пришла поучиться у вас.

В темноте она услышала неожиданный звук, словно Кит поперхнулся; видимо, эта тирада застала его врасплох посередине очередного глотка. Он захрипел, закашлялся и с резким стуком поставил свой стакан на стол. Вспыхнула спичка, осветив худощавые, сильные пальцы и толстую свечку в стеклянном подсвечнике. Карсон зажег свечу, загасил спичку и оцепенело уставился на Марго. В золотом сиянии свечи его глаза смотрели на нее с непритворным изумлением.

— Я хочу стать разведчицей прошлого. — Марго уставилась ему прямо в глаза.

— Охо-хо. — Кит выдержал ее взгляд, пока она первой не сморгнула. Он прищурился, его глаза стали как щелки, а поджатые губы превратились в тонкую линию под колючими усами.

«О Боже, ты не должна думать о своем отце, ты сейчас имеешь дело не с ним, так что просто не теряй самообладания…»

Внезапно он одним глотком опорожнил свой стакан и завопил:

— Маркус! Тащи сюда всю эту чертову бутылку! Маркус торопливо подбежал к их столику:

— С тобой все в порядке, Кит?

Кит, вот как, значит. Бармен и самый знаменитый разведчик прошлого звали друг друга по именам, и у нее возникло такое чувство, словно она, как маленькая девочка, выклянчивает у отца шоколадку.

Кит улыбнулся молодому человеку своей знаменитой улыбкой и сказал:

— Да, со мной все отлично. Просто оставь мне эту бутылку, ладно? И принеси леди стакан белого вина. Мне кажется, она чуть не подавилась этим виски.

Марго почувствовала, что ее щеки пылают.

— Я люблю виски.

— Угу. — Поразительно, как много смысла мог вложить Кит Карсон в это коротенькое междометие.

— Ну, правда же! Послушайте, я и в самом деле…

Он протестующе поднял ладонь:

— Нет. Нет, пока я не выпью еще стаканчик.

Марго прищурилась. Неужели он окажется алкоголиком? Уж этого она натерпелась достаточно на несколько жизней хватит.

Бармен вернулся с затребованной Карсоном бутылкой и с удивительно изящным бокалом вина. Кит налил себе и вдумчиво отпил глоток, затем откинулся на потертую кожаную обивку кабинки. Марго проигнорировала вино. Она его не заказывала и не собиралась ни пить его, ни платить за него.

— Ну? — сказал Карсон. Его лицо превратилось в непроницаемую маску. — Вы что, всерьез размечтались насчет разведки прошлого? Кто так жестоко обманул вас, дитя?

— Что вы этим хотите сказать: кто обманул меня? Ее ошарашенный вид спровоцировал самое унизительное оскорбление, какое она когда-либо получала:

— Ну, вы, похоже, склонны к самоубийству.

Марго несколько раз открывала рот, чтобы парировать эту реплику, но, к своему ужасу, так и не нашла достойного ответа.

Кит Карсон улыбнулся, и до чего же ядовито!

— Лапочка, кем бы он ни был — или, может быть, она — все они этого не стоят. Мой совет: не растравлять больше свое разбитое сердце, вернуться домой и найти скромную, безопасную работу банкира, архитектора или какую-нибудь еще. Разведку прошлого нужно выбросить из головы раз и навсегда.

Марго сердито глотнула добрую порцию виски. «Да как он смеет…»

Она втянула воздух и закашлялась. «Черт, черт, черт…»

— Никто меня не обманывал, — просипела она. — И у меня нет ни малейшей склонности к самоубийству.

— Угу. Значит, вы безумны. Или просто глупы. Марго изо всех сил сдерживалась.

— Почему же? Я знаю, что это опасная профессия. Из того, что мне хочется ею заниматься, еще не следует, что я спятила или что я дура. Множество людей делают это, и я не первая женщина, выбравшая опасную работу.

Карсон снова подлил себе виски:

— Вы не пьете ваше вино.

— Не пью, — с вызовом ответила она. — И не буду пить. — Она протянула ему пустой стакан. Он некоторое время выдерживал ее дерзкий взгляд, затем плеснул ей жидкого огня и подождал, пока она, давясь, не проглотила налитое.

— Ну ладно, — сказал Карсон с видом учителя истории, принимающегося за любимую тему, — на минутку исключим обыкновенную глупость. В конце концов у вас все же хватило ума обратиться к опытному наставнику.

Марго была уверена, что над ней тонко издеваются, но не могла точно сказать, в чем именно состояла издевка. Какой-то иронический блеск в его циничном взгляде…

— Тогда… методом исключения остается безумие: наверное, именно оно заставляет вас скрежетать вашими жемчужными зубками.

— Ну а вы разве не были бы оскорблены на моем месте?

Та самая, известная на весь мир улыбка мелькнула на его губах в тусклом сиянии свечи, словно злой чертик из коробочки, и исчезла.

— На вашем месте? Нет. Но вы явно оскорблены, так что я должен вам кое-что объяснить. Вы хотите знать, почему вы безумны? Пожалуйста. Потому что у вас не больше шансов стать разведчицей прошлого, чем вон у того парня, Маркуса, стать астронавтом. Дитя, вы погоняете дохлую лошадь.

Она невольно обернулась и увидела великолепного молодого Маркуса за стойкой бара. Улыбающийся в ожидании новых посетителей, он в своей тенниске и джинсах выглядел совсем как обычный студент колледжа. Марго гневно глянула в лицо отставному разведчику прошлого.

— Вам не кажется, что это довольно тяжкое оскорбление? Он ведь явно ваш друг. — Затем она вспомнила про его имя, не совсем итальянский акцент и этот странный поклон, который он церемонно отвесил Киту. «Маркус» все еще было распространенным современным именем, но оно также было и распространенным древнеримским именем. — Ох… Он из прошлого?

Карсон кивнул:

— Римские Врата. Какой-то засранец турист решил, что было бы забавно купить раба и провести его в Ла-ла-ландию, а затем он бросил его и смылся в Верхнее Время, прежде чем служба ДВВ успела его задержать. Мало того, что у Маркуса не было никакого легального статуса где бы то ни было, он ведь никогда не сможет избавиться от своих дефектов: отсутствия образования, въевшихся суеверий и всего прочего. Он — древнеримский раб. И если вы не понимаете, что это значит, не только вот этим, — он похлопал себя по виску, — но также и этим, — он коснулся ладонью груди, — то вам бесполезно даже пытаться стать разведчицей прошлого.

— Я не какая-то там невежественная рабыня, брошенная в Верхнем Времени и неспособная справиться с современной техникой, — возразила Марго. — Куда как проще понять древние суеверия, чем овладеть физикой и математикой. И у меня были блестящие отметки по актерскому мастерству, я даже могла выступать на сцене в Нью-Йорке, не на Бродвее, конечно. — Эта полуправда прозвучала достаточно убедительно; по крайней мере ее голос не дрогнул. — Вместо этого я приехала сюда. Честно говоря, ваши доводы не показались мне убедительными.

Карсон вздохнул:

— Послушайте. Во-первых, у меня нет ни малейшего желания натаскивать разведчиков-новичков, независимо от того, кто они такие или насколько блестящими актерами они себя считают, подвергая их более суровой муштре, чем вы когда-либо себе представляли, и я точно так же не настроен и пытаться вбить хоть немного здравого смысла в вашу очаровательную пустую головку.

Она рассердилась, но промолчала.

— Во-вторых, вы женщина.

«Ну, поздравляю, приехали, — возмущенно подумала она, рассердившись не на шутку. — Мужской шовинизм, сверх всего прочего. Тебе стоило бы организовать клуб вместе с моим папашей».

— Я уже слышала все эти доводы…

— Неужели? — Его карие глаза прищурились, и вокруг них появилась сетка морщин и складок — следы слишком долгого пребывания на солнце и слишком многих лет суровой жизни. — Тогда вам следовало бы сообразить, что не стоит попусту тратить мое время. Женщины не могут заниматься разведкой прошлого.

Марго вспылила:

— Вас считают, как мне казалось, лучшим в этом деле! Почему же вы не хотите перестать повторять глупости всех этих маловеров и нытиков и не попытаетесь найти какой-нибудь способ преодолеть эти трудности! Из того, что мне удалось о вас узнать, вы вынуждены были уйти в отставку, но вы от этого не в восторге. Подумайте, каким блестящим достижением могло бы это стать, — подготовить первую в мире женщину, разведчицу прошлого!

В его глазах на миг что-то сверкнуло. Что это было? Интерес? Или признание справедливости ее упрека? Не понять… Он залпом выпил свое виски и бросил на нее внимательный, долгий взгляд. Марго, решив ни в чем ему не уступать, выпила свое. Эта порция пошла полегче. А может, у нее просто глотка онемела после первого раза. Очертания лица Карсона начали, однако, слегка расплываться. Скверный знак. Ей определенно следовало бы перекусить перед этой встречей.

Карсон, явно трезвый как стеклышко, плеснул себе еще немного виски. Она шутя протянула ему свой стакан. Очень мягко, но решительно он обхватил его пальцами и поставил на стол.

— Пункт первый: вы пьяны, и у вас не хватает ума остановиться. Я не буду связываться с незрелой личностью, пытающейся что-то доказать всему свету. — Марго покраснела. — Пункт второй: роль женщин в Нижнем Времени почти всюду и всегда, где и когда вы могли бы очутиться, скромнее, чем мы могли бы назвать социально уважаемой. И свобода передвижения женщин во многих обществах сурово ограничена. Кроме того, есть еще проблема костюма.

Марго давно продумала все это и имела наготове контрдоводы, но Карсон не давал ей вставить ни слова. Она сидела и беспомощно слушала, как человек, подвиги которого придали ей мужества вынести все выпавшие на ее долю унижения, продолжал методично разносить вдребезги ее последние надежды.

— Женские моды невероятно изменчивы во времени и пространстве, порой они меняются каждый год. Что случится, если вы отправитесь на разведку через неисследованные Врата и промахнетесь на пару столетий в отношении вашего костюма? Или окажетесь на другом континенте? Вы хоть представляете, как смешно вы будете выглядеть в Китае второго века до нашей эры в английском бальном платье девятнадцатого века? Вы будете заметны за версту. Возможно — и даже вероятно, — это кончится для вас смертью. Очень немногие общества действительно терпимо относятся к ведьмам.

— Но…

— В лучшем случае вы отделаетесь пожизненным заключением. Или еще забавнее, окажетесь в гареме какого-нибудь мерзавца. Скажите честно, Марго, вам бы понравилось быть изнасилованной?

Она почувствовала себя так, словно он ударил ее. Болезненные воспоминания едва не лишили ее самообладания. Марго вся дрожала до кончиков пальцев, а Карсону, черт бы его побрал, и этого было мало. В самом деле, в его взгляде она увидела еще большее удовлетворение, когда он заметил, что ее пальцы дрожат.

Он наклонился вперед, чтобы окончательно добить ее.

— Пункт третий: я не стану тренировать прелестную девушку, чтобы затем отдать ее в лапы мерзавцев вроде тех, с какими приходилось встречаться мне. Даже самые симпатичные мужчины из Нижнего Времени часто имеют скверную привычку избивать своих любимых женщин за такие смертные грехи, как, например, излишняя болтливость. Какие бы серьезные причины ни привели вас сюда, Марго, забудьте про них. Отправляйтесь домой.

Разговор был явно закончен.

Кит Карсон не снизошел до того, чтобы на прощание утешительно погладить ее по головке, направляясь к выходу. Он ушел, а она осталась сидеть в освещенной свечой кабинке, пытаясь сдержать слезы, вызванные гневом и, что еще хуже, сокрушительным разочарованием. Марго залпом выпила большой стакан виски и поклялась себе: «Настанет день, и тебе придется проглотить эти слова. Хочешь не хочешь, а ты их проглотишь». Она не могла заставить себя посмотреть туда, где сидели его приятели. У Марго все содрогнулось внутри, когда она услышала взрыв смеха, донесшийся от стола в противоположном конце зала. Она обхватила пальцами бутылку виски и сжала ее так, что у нее заболела кисть. Она была не из тех, что сдаются. Она собиралась стать первой в мире женщиной — разведчицей прошлого. Стать во что бы то ни стало.

Счет, который представил ей перемещенный раб Маркус, составлял треть всего, чем Марго владела в этом мире. Он был бы еще больше, но бокала белого вина в этом счете не было. Она должна была заплатить лишь за бутылку виски. Марго беззвучно застонала и полезла за деньгами в кошелек на поясе. Как ей теперь заплатить за номер в отеле?..

— Что ж, — сказала она себе, — пора переходить к плану «Б».

Найти себе работу и приготовиться к долгой, тяжелой борьбе, стараясь найти кого-нибудь, кто согласился бы тренировать ее. Если Кит Карсон отказывается это делать, то, может быть, согласится кто-то другой. Может быть, Малькольм Мур. Независимый гид по прошлому — это совсем не то, на что она рассчитывала, но это хоть какое-то начало. Если, конечно, его удастся уговорить учить свою конкурентку…

Марго налила себе еще виски. Раз уж она за него платит…

Да уж, это будет долгий, долгий день…

Глава 4

Гудок, отмечающий открытие Первого зала, прозвучал как раз в тот момент, когда Кит уселся позавтракать в кафе Бронко Билли в Приграничном городе. Он улыбнулся сам себе, мысленно пожелав доброго пути рыжеволосой Марго-Без-Фамилии. В компьютерном регистре прибывших туристов он нашел лишь запись о «Марго Смит», в удостоверении личности которой стоял штамп, проставленный в Нью-Йорке. В Нью-Йорке кто угодно мог раздобыть любые удостоверения, проставить любое вымышленное имя в свои обязательные медицинские свидетельства, которые должны были соответствовать данным сканирования сетчатки и отпечаткам пальцев, чтобы человека пропустили через Отдел безопасности ДВВ.

После взрыва на орбите, породившего временнЫе колебания, благодаря которым и стали возможны путешествия во времени, столько архивов пострадало или погибло, что уголовный мир Нью-Йорка наловчился изготовлять любые новые удостоверения личности. Ходили слухи, что новые удостоверения стоили дешевле, чем билеты вниз по времени до любого временнОго вокзала.

Если Марго действительно носила фамилию Смит, то Кит готов был съесть свои ботинки.

Он, слава Богу, не видел ее с того дня, как она прибыла на станцию, хотя слышал от нескольких знакомых, что она повсюду ищет кого-нибудь, кто бы взялся ее учить. Насколько ему было известно, все наотрез отказались. Сейчас она отправляется домой, где ей и следует быть. С глубоким облегчением Кит выкинул из головы все мысли о Марго «Смит». Он улыбнулся официантке, аккуратно одетой в платье с высоким воротником и длинной, до пят, полосатой юбкой.

— Привет, Кит, — с улыбкой сказала она, и у нее на щеках появились ямочки. — Как обычно?

— Привет, Берти. Да, пожалуйста, с хорошо поджаренным картофелем.

Берти налила ему кофе и положила перед ним сегодняшний выпуск «Газеты Шангри-ла». Кит успел просмотреть половину раздела «Отчеты разведчиков», составлявшего почти треть тоненькой газетки, когда прозвучал гудок, извещавший о закрытии Врат Первого зала. Кит улыбнулся:

— Прощай, Марго. Живи спокойно и счастливо.

Он поглубже уселся в своем кресле, отхлебнул кофе и продолжил чтение последних отчетов молодых разведчиков прошлого, деловито продолжавших его труды в самых невероятных местах и временах.

— Надо же, кто бы мог подумать? — Какому-то счастливчику с ВВ-73 удалось проделать Врата посредине русского дворца, построенного Екатериной Великой, и нечаянно застать ее в щекотливом положении с одним из этих пользующихся дурной славой русских кабанов…

Кит ухмыльнулся и удивленно поднял брови, прочитав о предполагаемых гонорарах, которые, стараясь обскакать друг друга, стали предлагать счастливцу порноконцерны из Верхнего Времени: находчивый разведчик вернулся обратно с видеофильмом. Другой разведчик, с ВВ-13, возвратился из жуткой экспедиции в Европу времен Вюрмского оледенения, добыв бесценные сведения об образе жизни кроманьонцев.

Иногда Кит по-настоящему тосковал по своей прежней жизни.

Берти, улыбаясь, принесла ему завтрак. Она взглянула на раскрытую газетку:

— Я вижу, вы нашли эту статью про дворец Екатерины.

Кит усмехнулся:

— Ага. Повезло же парню. Берти закатила глаза.

— Я лично считаю, что это просто стыд и срам, что предложили ему порноконцерны. Да и кому захочется спать с гигантским хряком? Вот с разведчиком, что видеозапись притащил, — это совсем другое дело. — Она подмигнула. — Всякому одинокому разведчику прошлого, нуждающемуся в комнате на ночь…

Кит улыбнулся, зная, что Берти лишь кокетничает, по крайней мере если говорить о нем. Кита все знали как самого чопорного в мире разведчика прошлого. Это заставляло большинство женщин на ВВ-86 относиться к нему, как к любимому дядюшке или двоюродному дедушке. В этом были свои преимущества, но иногда…

Он вздохнул и отогнал прочь мысли о Саре. «Древняя история, Кит». Но он по-прежнему не мог избавиться от подступавших порой размышлений о том, возможно ли было ему найти какой-нибудь способ удержать ее. «Ага. Все правильно. Ты был недостаточно хорош для нее, парнишка из Джорджии». После всех этих лет воспоминания об их последней ссоре все еще причиняли ему боль. И то, что сказали ему ее отец и дядя, когда он отправился разыскивать ее…

Кит мысленно пожал плечами. Она сделала свой выбор, а он сделал свой. Он продумал все мыслимые доводы за эти годы, пытаясь сообразить, каким образом все могло сложиться иначе, и ни разу не преуспел в этом. Поэтому Кит взял вилку, старательно не позволяя себе гадать о том, что сталось с Сарой, или о том, вспомнила ли она хоть раз о нем, читая газеты или смотря по телевизору идиотские документальные драмы о его приключениях…

«В самом деле, — мрачно сказал себе Кит, — после всех этих лет нет никакого смысла плакать об этом». Он разгладил газету, открыл новую страницу и запустил вилку в полную тарелку, на которой бифштекс с яйцами по-денверски был сервирован с гарниром из золотисто-коричневых ломтиков картофеля, посыпанных сыром и кружочками зеленого перца. Ммм… Бронко Билли знал, как нужно готовить завтрак.

Кит наполовину съел свой бифштекс, чуть недожаренный, как раз такой, какой он любил, когда на его столик легла чья-то тень. Он поднял взгляд — и едва не подавился полупроглоченным куском мяса.

Марго.

Она была одета достаточно скромно — в джинсы и полупрозрачный свитер, но старательно пыталась придать своему лицу доброжелательное выражение, плохо сочетавшееся со вздернутым вверх подбородком.

— Здравствуйте, мистер Карсон. Можно, я присоединюсь к вам?

Кит закашлялся, все еще давясь застрявшим в горле куском мяса. Он схватил чашку кофе и глотнул изрядную порцию, обжигая язык и нёбо. Кит обжег и горло тоже, но горячая жидкость протолкнула вниз кусок бифштекса. Он фыркнул, судорожно глотая и смаргивая невольные слезы. Наконец он откинулся на спинку и свирепо уставился на нее. Вот уже второй раз он чуть не подавился, застигнутый ею врасплох.

«Боже, я теряю былую хватку, если совсем еще юное дитя дважды на протяжении двух дней едва не ухитрилось убить меня».

— Вы еще здесь, как я вижу, — проворчал он, все еще полузадушенным голосом, — а я-то надеялся, что вы уже отправились домой.

Улыбка Марго была холодной.

— Я же говорила вам, мистер Карсон. У меня нет ни малейшего намерения возвращаться обратно. Я собираюсь стать разведчицей времени, и мне наплевать, во что это мне обойдется.

Он вспомнил о Екатерине Великой и ее русском кабане, и ему стало любопытно, что бы это юное дитя стало делать в подобной ситуации. Завопила бы, как разгневанная школьница, или разразилась протестами насчет жестокого обращения с животными?

— Угу. Просто интересно, сколько у вас денег, дитя? Ее лицо некстати покраснело.

— Достаточно. И к тому же я устраиваюсь на работу.

— И что же вы собираетесь делать? — вспылил Кит. — Разносить коктейли в этой вашей чертовой кожаной мини-юбке?

Марго прищурилась.

— Послушайте, мистер Карсон, я останусь на этой станции, и плевать я хотела, сколько мне для этого потребуется времени и кого мне придется искать, чтобы он выучил меня. Но я намерена стать разведчицей прошлого. Я надеялась, что мне удастся убедить вас передумать. Я не дура, и у меня есть некоторые отличные идеи, как преодолеть неудобства моего пола. Но я не собираюсь стоять здесь и выслушивать оскорбления, как какой-нибудь нашкодивший ребенок, потому что я не ребенок.

«Ты почти ребенок, черт возьми», — мысленно проворчал Кит. На него произвело впечатление ее упорство, и его тронуло, что она так решительно стремилась черту в зубы. Кит откинулся в кресле и провел пятерней по своим седеющим волосам.

— Знаете, Марго, я восхищаюсь вашей целеустремленностью. Поверьте, я говорю это вполне искренне.

Выражение ее глаз, внезапное и неожиданное, расстроило Кита.

«Боже правый, неужто она сейчас расплачется?» Кит прокашлялся.

— Но мне не хочется становиться одним из виновников вашей смерти, которая скорее всего будет неопрятной и очень мучительной. Вам не приходилось читать какой-нибудь из отчетов разведчиков вот здесь? — Он показал ей номер «Газеты Шангри-ла». — Или раздел некрологов?

Некрологи разведчиков прошлого занимали целую страницу небольшой газетки. Подробности подчас были ужасны.

Она пожала плечами:

— Все время какие-то люди умирают.

— Да, конечно. И разведчики прошлого тоже. Позвольте, я расскажу вам, как умирают разведчики прошлого, дитя. Сэм Одинокий Орел с ВВ-37 попал в лапы инквизиции. Его сожгли заживо, сначала содрав бичами кожу со спины и сломав на дыбе все крупные кости. Его напарнику удалось ползком вернуться на станцию с ужасными ожогами после попытки спасти Сэма. Дэвид прожил еще месяц. Сестры в госпитале говорили, что он все время кричал от боли.

Марго побледнела. Но продолжала упорствовать.

— Ну и что? Меня тоже может переехать автобус, а жертвы авиакатастроф зажариваются ничуть не хуже. Кит воздел руки к небу.

— Побойтесь Бога, Марго. Инквизиция — не тема для шуток. Вы не видели камеры пыток. А я видел. И у меня остались шрамы, которые это доказывают. Вам бы не хотелось на них поглядеть?

Она стиснула зубы, но промолчала.

— А вы хоть немного себе представляете, дитя, как я туда попал? Из-за чего эти ублюдки арестовали меня? Она отрицательно мотнула головой.

— Из-за неправильно произнесенного слова, Марго. Только и всего. Одно неточно произнесенное слово. А я бегло говорю на средневековом испанском.

Она сглотнула, но нашлась, что сказать в ответ:

— Вы смогли это пережить.

Кит вздохнул и отодвинул свою тарелку. У него пропал аппетит.

— Чудесно. Если вам так хочется, чтобы вас убили, поступайте как знаете. Только не просите меня помочь вам в этом. А теперь убирайтесь, а то у меня терпение лопнет.

Марго не сказала больше ни слова. Она просто вышла из кафе Бронко Билли и исчезла в сутолоке «Приграничного поселка». Кит ругнулся себе под нос и свирепо уставился на толпу проходящих мимо туристов. Что же все-таки было в этом ребенке, что так больно задевало его? В каждом ее движении чувствовалось то же проклятое упрямство, что и у Сары, и она почти так же доводила его до исступления.

Наверное, у него это в крови. Он никогда не мог противостоять маленьким женщинам с веснушками и личиками сердечком.

— Ох уж эти мне женщины.

Он раздраженно потряс в воздухе газетой и сложил ее, чтобы прочесть следующую страницу.

— Мистер Карсон?

— Что? — рявкнул он, гневно уставившись на мужчину средних лет, который никогда прежде не попадался ему на глаза. Боже мой, ну неужели человеку нельзя спокойно позавтракать?

— Извините, что не вовремя… — Этот человек умолк, не окончив фразы. — Хм, я… Простите. Я приду попозже.

Он уже уходил прочь. Кит заметил тонкую папку для документов, тщательно выглаженный костюм, дорогие туфли…

— Не убегайте, — сказал Кит. В его голосе все еще звучали ворчливые нотки. — Извините, что накинулся на вас. Я просто только что закончил один очень неприятный разговор, вот и все. Присаживайтесь, пожалуйста.

«И если вы окажетесь репортером, мистер, то беседа кончится тем, что остатки моего завтрака украсят ваш костюм…»

— Меня зовут Фиск, Гарри Фиск. — Он протянул свою визитную карточку, из которой Кит не смог узнать ничего содержательного о своем неожиданном собеседнике, кроме того, что его офис находится в Майами. — Я представляю администрацию ВВ-27, расположенного в Карибском бассейне. Нам требуется консультант…

Кит выслушал его до конца. Предложение звучало очень заманчиво. Высокооплачиваемая должность консультанта с полной занятостью, неограниченные деловые вояжи в те времена, в которых он уж точно никогда не бывал, в качестве главного советника агента «Путешествий во времени», ищущего, где бы начать освоение новых Врат, оплачиваемый номер в самом роскошном отеле на ВВ-27…

Это был великолепный шанс навсегда избавиться от возни с бумажками в «Новом Эдо» и от нескончаемого потока галдящих, вороватых туристов. Кит поскреб подбородок и обдумал все это. Расстаться с ВВ-86 означало расстаться с друзьями. И он действительно был обязан позаботиться о Джимми и о других служащих у него отставных разведчиках прошлого. Он не может продать отель первому встречному.

— Нет, — решил он, — вряд ли мне это подойдет, мистер Фиск. У меня есть отель, которым я должен управлять.

— Мы были бы только рады учредить за наш счет специальную должность управляющего отелем на все время, пока вы будете работать у нас в качестве консультанта, мистер Карсон. «Путешествия во времени» для этого проекта хотят иметь самых лучших специалистов.

Ха. Вот теперь это был очень жирный кусок. Сущий рай — до тех пор, пока ему не надоест жить в нем, и при этом он сохранял также и свой постоянный доход. А с бумажками тем временем будет возиться кто-то другой. Образ Марго, с напряженным, бледным лицом, стоящей над его столиком и сверлящей его взглядом, вспыхнул в его сознании.

«Черт бы тебя побрал, дитя, не лезь мне в голову».

Кит немного поиграл остывшими яичными желтками, размазывая их по тарелке зубьями вилки. Он уже долгое время дожидался чего-нибудь вроде подобного предложения.

— Нет, — вдруг услышал он собственный голос. — Я весьма высоко ценю ваше предложение, в самом деле; но прямо сейчас я не могу на него согласиться.

Лицо мистера Фиска вытянулось, приняв смешной и нелепый вид.

— Мне бы очень хотелось, чтобы вы передумали, мистер Карсон.

Кит пожал плечами.

— Спросите меня снова через недельку или около этого. Мы, разведчики прошлого, народ переменчивый. Фиск чуть заметно поджал губы.

— Да, в этом я уже имел возможность убедиться. Что же, у вас есть моя визитная карточка, но мои наниматели очень спешат побыстрее продвинуть этот проект, и у меня в списке есть и другие отставные разведчики прошлого.

Кит кивнул:

— Я так и думал. И я уверен, что большинство из них куда больше нуждаются в работе, чем я. — Он протянул руку. Фиск пожал ее, и Кит прочитал в его глазах старательно утаиваемое уважение.

— Если вы передумаете в течение следующих двух дней, пожалуйста, дайте мне знать.

Он мог изменить свое решение до следующего открытия Врат Предбанника.

Кит очень сомневался, что он это сделает.

Мистер Фиск ушел, оставив его наедине с остывшей яичницей.

— Ха. Наверное, тут все равно что-то нечисто, — проворчал Кит себе под нос. — Слишком хорошо, чтобы быть правдой, а значит, подозрительно. Кроме того, кому захочется жить в Бермудском треугольнике? — Он мог отправиться туда, прыгнув вниз в нестабильные Врата Ла-ла-ландии. Кит сунул визитную карточку Фиска в карман и принялся за остывший завтрак, говоря самому себе, что его решение никак не связано с желанием проследить, что же станет делать этот глупый маленький чертенок Марго.

«Да уж конечно, не связано, Кит. А у головастиков есть крылышки».

Он пробурчал что-то в свои жесткие усы и дочитал утреннюю газету, твердо решив не думать о Марго и ее самоубийственной затее. Ну почему всегда так случается, молча горевал Кит, что все настоящие беды в его жизни неизменно приходят к нему в обличье какой-нибудь неотразимо привлекательной девушки?

Если хоть слово об этом просочится…

Что же, тогда ему просто придется принять свою долю огорчений и насмешек. Все, что сделал или не сделал Кит Карсон, является, черт побери, его личным делом. «Ага. Моим и всей остальной Ла-ла-ландии». Он сделал Берти знак принести ему новую чашку кофе. Теперь Кит тревожился о том, где же Марго собирается найти кого-нибудь с достаточно серьезной репутацией, чтобы доверить ему свою жизнь. Может, ему стоит поговорить с Сергеем или Леоном, или…

«Нет, — сказал он себе, — если ты не собираешься учить ее сам, то и нечего искать для этой работы кого-нибудь другого». Честно говоря, он все равно не мог представить себе ни одного разведчика прошлого, который согласился бы попробовать это сделать.

Почувствовав огромное облегчение от этой мысли, Кит решительно выбросил Марго из головы.

«Ну зачем, — беззвучно рыдала Марго, — ему нужно было вести себя так жестоко?» Она отыскала тихое местечко под увитым лозами портиком в «Urbs Romae», где она смогла посидеть, уткнув подбородок в колени, и как следует, всласть поплакать.

«Мамочка предупреждала меня…»

Это лишь добавило еще один повод для огорчения и вызвало новый поток горьких слез. Она утерла щеку кулаком и громко зашмыгала носом.

— Я не сдамся. Чтоб его черти съели, я этого не сделаю. Здесь, на этой жалкой станции, просто должен же быть кто-нибудь еще, чтобы научить меня.

Пока что ее отшивали все, к кому она обращалась, даже независимые гиды вроде Малькольма Мура. Большинство из них хоть обходились с ней получше, чем Кит Карсон. Даже пренебрежительно бросить ей «Отцепись, малявка» и то было милосерднее, чем терзать ее жуткими описаниями людей, замученных до смерти.

— Чтоб мне сдохнуть, нет у него никаких дурацких шрамов, — всхлипывала она. — И Сэм Одинокий Орел, наверное, нисколечко не взаправдашней этих идиотских фальшивых колонн. Он просто не хочет, чтобы я стала разведчицей, вот и все, и старается меня запугать.

Она представила, как вернется в Миннесоту, где все будут потешаться над ней…

Не говоря уж об отце…

Марго вздрогнула и еще крепче обхватила колени.

— Не раньше, чем пекло замерзнет.

— Что не раньше, чем пекло замерзнет?

Марго чуть из кожи не выпрыгнула. Этот голос раздался прямо над ее ухом. Она резко обернулась и увидела, что сквозь лозы на нее смотрит чье-то лицо. Мужское лицо. Красивое мужское лицо. Радар самозащиты Марго включился на полную мощность. Хватит с нее красивых мужских лиц, уж этого добра в ее жизни было хоть отбавляй. Но его ослепительная улыбка была полна такого дружелюбия, которого ей не приходилось ни разу встречать за последние два с половиной дня, а после этого злополучного, до смерти напугавшего ее разговора с Китом Карсоном…

— Эй, что-то не так? — Он заметил, что она плакала. Кем бы он ни был, он нырнул под ее укрытие из лоз и полез в карман за носовым платком. — Вот, возьмите мой.

Марго подозрительно оглядела незнакомца, затем взяла платок:

— Спасибо. — Она вытерла лицо и шумно выдохнула через нос, затем скомкала платок и протянула его обратно владельцу.

— Нет, оставьте себе. У вас такой вид, что вам он нужен больше, чем мне. — Он сел на пол, скрестив ноги. — У вас все еще глаза на мокром месте, — добавил он слегка шутливо.

Марго поморщилась и промокнула щеки.

— Простите. Я обычно бываю не такая плакса. Но это была скверная неделька.

— Что случилось? У вас такой вид, словно вы умираете с голоду.

Марго фыркнула. Так оно и было.

— Ну… Последний раз я ела пару деньков назад.

— Пару дней? Веселенькое дело, ничего себе! Что же случилось? Какой-нибудь мошенник украл все ваши деньги?

Марго рассмеялась, сама себе удивившись.

— Нет. Во-первых, у меня мало что можно было украсть. А то, что у меня все же было припасено, я истратила. Все, что у меня осталось, это мой чемодан и счет в отеле, который я сегодня вечером не смогу оплатить.

Он наклонил голову набок.

— Вы та самая девушка, о которой все говорят? Та, что хочет стать разведчицей прошлого?

— О Боже… — «Мало мне невзгод, еще и оскорбление».

— Эй, не надо, не ревите опять. Честно, все в порядке. Я искал вас.

Марго сморгнула и уставилась на него.

— Это еще зачем?

— Я разведчик. Я уже давно искал себе напарника.

— Честно? — Ее голос прозвучал слезливо и надрывно. Это не могло быть правдой — но, Боже, как ей хотелось, чтобы это оказалось так…

Он улыбнулся:

— Честно. Моя фамилия Джексон. Скитер Джексон. Я только что вернулся из краткого делового путешествия в Верхнее Время и услыхал, что вы ищете учителя. Я уже давно подумывал о том, что мне необходим напарник — за этим-то я и отправился в Верхнее Время, — и вот я вернулся, и что я тут нахожу? Шанс, который подвертывается раз в жизни, прямо у меня под носом! — Он протянул ей руку.

Марго не могла в это поверить. Целая неделя из ее драгоценных шести месяцев уже потрачена, и все, чего она добилась за эту неделю, — получила град оскорблений, и вот теперь… может, и вправду есть Бог в конце концов. Она будет осторожна — Билли Папандропулос, красавчик, что встречаются раз в жизни, хоть этому он ее уж точно научил. Но Скитер Джексон, похоже, не пытался к ней клеиться. По крайней мере пока. Она пожала ему руку.

— Мистер Джексон, если вы это всерьез — что же, тогда вы окажетесь моим спасителем. Я не преувеличиваю. И я обещаю, я буду работать так усердно, как это требуется. Вы будете гордиться мной. — Марго рискнула на пробу улыбнуться, сыграв на том, что мужчины, похоже, ценили больше всего. — Я даже постараюсь сделать вас богатым.

Глаза Скитера Джексона глядели на нее тепло и участливо.

— Я в этом не сомневаюсь. Пойдемте, позвольте мне угостить вас завтраком.

Он протянул ей руку, чтобы помочь подняться. Марго снова вытерла свои щеки платком и отблагодарила Джексона храброй улыбкой.

— Спасибо. Я верну вам эти деньги…

Он засмеялся и галантно взял ее под руку.

— Да что за чепуха. Я вычту это из вашего заработка.

Марго заметила, что улыбается, когда она оперлась на руку мистера Джексона. Может, судьба наконец решила смилостивиться над ней? Вот будет номер, когда Кит Карсон услышит об этом! Он снова подавится своей яичницей. И после того, как он обошелся с ней, он этого заслуживает! Мечтая об опасностях, приключениях и полных тарелках с поджаренным беконом и оладьями, Марго под руку со своим новым учителем вышла в ярко освещенный, шумный Общий зал вокзала Шангри-ла.

Глава 5

Бильярдная «Нижнего Времени» была сущим раем для сплетников. Благодаря акустике этого помещения здесь одновременно можно было услышать обрывки нескольких разговоров из разных концов комнаты. Кит всякий раз недоумевал, уж не нарочно ли ее так построили. Он рассчитал удар, назвал шары и точно положил оба заявленных шара в боковую лузу. Из бара донеслось хихиканье. Кто-то со смехом рассказывал о нашествии саранчи на ВВ-37.

— Хлынули прямо в Общий зал через случайно открывшиеся Врата. Туристы визжат, дезинфекторы рвут на себе волосы и клянут все на свете. Убили их, наверное, миллион, не меньше. Несколько дней ушло, прежде чем удалось вымести их всех прочь.

В другом углу громыхал бас Роберта Ли — его ни с кем не спутаешь:

— …И когда Уилкс ему это сказал, Булл ответил ему, что все льготные пропуска ДДВ аннулируются, вот прямо с этой минуты…

Кит ухмыльнулся. Еще один эпизод нескончаемой саги. Битва управляющего вокзалом за то, чтобы ДДВ не совало свой нос в чужие дела, породила своеобразное развлечение, культивировавшееся только в Ла-ла-ландии. Известное под названием «Булл смотрит», оно состояло в бурных дебатах о том, чем кончится очередная случайная стычка между Буллом Морганом и Монтгомери Уилксом; пари заключались иногда на крупные суммы.

Кит заказал и отправил в лузу еще один шар и рассчитал следующий удар. Там, в углу, Голди Морран нахмурилась, она с головы до пят выглядела, как грозная пожилая дама с великосветскими замашками, вроде тех старух, что можно увидеть на величественной мраморной лестнице парижской «Опера» вечером перед премьерой, — разодетая в пух и прах и неодобрительно взирающая свысока вдоль своего длинного, тонкого носа, как у русских аристократок. Даже прическа — в точности тот оттенок фиолетового цвета, который у Кита ассоциировался с учительницами английского языка седьмых классов и стареющими герцогинями, — вносила свой вклад в этот образ.

Голди проследила взглядом прямую, по которой был направлен кий Кита, и фыркнула.

— Так и знала, что мне придется пожалеть об этой партии. Уж больно тебе везет. Кит хмыкнул:

— Везение, дорогая Голди, это то, что мы делаем сами. — Следующий шар, заказанный им, с мелодичным стуком упал в дальнюю угловую лузу. — Что ты наверняка знаешь лучше, чем кто-либо другой.

Она лишь улыбнулась в ответ, той едва заметной, хищной улыбкой, что могла насмерть перепугать любого, кто ее хорошо знал. Кит усилием воли подавил позыв оглянуться и посмотреть, не собирается ли кто-нибудь всадить ему нож в спину. Он рассчитал следующий удар и уже приготовился сделать его, когда с порога раздался голос Роберта Ли:

— А-а, Кит, вот ты где.

Антиквар Ла-ла-ландии, его старый друг, не мог не знать, что прерывать игру ради чего-нибудь менее важного, чем крупномасштабная катастрофа, считалось верхом неприличия. Особенно когда противником была Голди Морран. Игра с Голди требовала предельной сосредоточенности, если ты хотел выйти из бильярдной в той рубашке, в которой вошел. На мгновение в голове Кита промелькнули видения толпы самураев Токугавы, ринувшихся через Японские Врата в главный вестибюль «Нового Эдо», требуя размещения в номерах.

— Что стряслось?

Роберт прислонился к дверному косяку и стал рассеянно разглядывать собственные ногти.

— Ты видел недавно Вундеркинда?

Вундеркиндом здесь могли прозвать только одного человека: Марго.

«Ох, вот зараза. Что она еще начудила?»

За четыре дня пребывания в Ла-ла-ландии она ухитрилась заставить трепаться о ней больше народу, чем Байрон со своей сестричкой за четыремесяца их памятного летнего сезона на Женевском озере.

— Хм, нет. — Он снова прицелился. — Не стал бы особенно расстраиваться, если бы я вообще ее не видел. Он коснулся кием шара.

— Ну, так вот, она шляется повсюду со Скитером Джексоном. И говорит, что он собирается учить ее разведывать прошлое.

Его тщательно рассчитанный удар пошел насмарку. Кий Кита даже чиркнул по столу, оставив на его гладком сукне отвратительного вида борозду. Он чертыхнулся и свирепо уставился сначала на своего так называемого друга, потом на Голди. Та сделала круглые глаза и пожала плечами, изображая полнейшую невинность, чем неприятно напомнила Киту Лукрецию Борджиа в тот вечер, когда он случайно застал ее врасплох в том знаменитом, обнесенном стенами садике…

— Ха!

Кит отошел от стола со всем достоинством, на которое только был способен в этот момент, и мысленно сказал «прости» всей этой партии. Роберт Ли, скандинавские черты которого, унаследованные от матери, — светлая кожа и румяные щеки, — маскировались доставшимся от дедушки, китайца из Гонконга, азиатским обликом, лишь улыбнулся. Этот подлец, которого Кит видел насквозь, прислонился к косяку плечом, чтобы было удобнее наблюдать за игрой. В течение двух следующих минут стол безраздельно принадлежал Голди, которая едва успевала перевести дух между ударами. Последний шар она закрутила, чтобы он выскочил из оставленной Китом в сукне борозды, и он, с адским шумом затрепетав в узком проходе, проскочил наконец в лузу.

— Не повезло тебе, — улыбнулась она, протянув Киту свою тонкую, костлявую ладонь.

Кит полез в карман и достал деньги, молча расплатившись с ней. Роберт, все еще стоя в дверях, сконфуженно улыбнулся, когда она прошла мимо него, выходя из комнаты.

— Прости, Кит.

— О, какая чепуха. Я просто обожаю портить совершенно новые бильярдные столы и терять свой доход за неделю.

— Ну, Кит, я просто подумал, что тебя это рассмешит. Откуда мне было знать, что ты примешь эти новости так близко к сердцу? Не станешь же ты убеждать меня, что знаменитый Кит Карсон мог втюриться в этого рыжего чертенка?

Роберт благоразумно решил не распространяться больше на эту тему. Но всю дорогу до выхода в Общий зал антиквар хихикал себе под нос. Кит про себя бранился последними словами. С такими вот друзьями… Он развинтил свой кий и отправил его секции в специальный кожаный футляр, потом возместил убытки через Шамира Адина, ночного менеджера.

— Ты что сделал? — переспросил Шамир, разинув рот от изумления.

— Я чиркнул. Вот, держи, это должно покрыть стоимость перетяжки сукна.

— Ты чиркнул?! Ушам своим не верю. Неужто я проглядел землетрясение или что-нибудь вроде этого? Кит скривился:

— Очень смешно. Честно говоря, я бы сказал, что толчок был по крайней мере семь с половиной по шкале Рихтера. И на всех сейсмограммах было написано имя Голди. У тебя не найдется для меня бутылочки «Кирина»?

Шамир ухмыльнулся и полез за охлажденной бутылкой.

— Я тебе еще раз повторю, Кит. Если ты хочешь победить Голди Морран, играй с ней, когда она находится в бессознательном состоянии.

Кит выпил «Кирин» за пять долгих глотков, и ему сразу полегчало.

— Что ж, человек вправе мечтать, разве нет? Хиллари взошел на Эверест, Пири достиг полюса, а я верен своей мечте разбить Голди Морран за бильярдным столом.

Шамир, добрая душа, вдруг запел, угощая его волнующим перепевом шлягера «Мечтая о несбыточном».

— Ох, от тебя поддержки не дождешься, — улыбнулся Кит. — И зачем я только сюда пришел? Шамир ухмыльнулся:

— Тоже мне загадка. Все разведчики прошлого — мазохисты, жаждущие получить наказание. Это самое краткое определение данной профессии.

Кит рассмеялся:

— Тут ты меня срезал. Я ведь сам написал это.

Шамир в утешение хлопнул его по спине и отправил восвояси. Кит засунул руки в карманы, зажав под мышкой футляр для кия. «Теперь только и будет разговоров, что об этой истории. К вечеру она облетит всю Ла-ла-ландию». Он не спеша поплелся через «Римский город», не вполне представляя себе, куда он, собственно, идет, затем оценивающе принюхался к ароматам, доносящимся из «Радости эпикурейца». «Неплохо было бы сейчас поужинать, после этого пива. Хмм…»

Он гадал, что Арли Айзенштайн написал на доске «Особые блюда» сегодня вечером. Если кому-то хотелось как следует поесть в Ла-ла-ландии, то идти следовало именно сюда. Другие рестораны больше изощрялись в оформлении, но Арли открыл секрет, как заставить лучших поваров мира дожидаться своей очереди, чтобы какое-то время заправлять его кухней. Его платные агенты в Нижнем Времени добывали рецепты в обмен на получение своей доли от прибыли «Радости эпикурейца». Кое-что из того, что они приносили, конечно, заставило бы даже шотландский хаггис — начиненный потрохами бараний рубец — выглядеть аппетитно. Но он все же воскрешал достаточно много утерянных кулинарных шедевров прошлого, чтобы его дело процветало.

Шеф-повары, желающие получить доступ к кулинарным секретам Арли, платили ему за это, руководя его кухней определенное число дней в году. Поскольку большинство туристов не смогли бы распознать, из чего приготовлено то, что они ели, не говоря уже о том, чтобы догадаться о способе приготовления… По слухам, это соглашение приносило бешеные прибыли ресторанам в Верхнем Времени.

И уж точно оно оказалось прибыльным для Арли. Если вы не принадлежали к числу постоянных обитателей Ла-ла-ландии, столики в его ресторане нужно было заказывать месяца за два. С другой стороны, здешние могли посещать «Радость эпикурейца» всякий раз, когда им заблагорассудится. Арли завел неукоснительное правило всегда придерживать три столика для обитателей станции. И каждый вечер все эти три столика были заняты.

У Кита уже слюнки потекли.

Он обогнул колонну, свернув к ресторану, и чуть не сбил с ног Конни Логан. Та тихонько взвизгнула и зашаталась. Кит схватил ее под локоть и удержал.

— Извините, — одновременно сказали оба. Кит удивленно моргнул. Она была выше обычного почти на фут.

— Боже правый.

Конни была одета в шелковое кимоно, части которого скреплялись портновскими булавками или были сметаны на живую нитку. Из-под заколотого булавками подола высовывались «туфли» наподобие пляжных, только они были изготовлены из дерева, а их подметки были толщиной не менее одиннадцати дюймов. Конни сморгнула, как сова, из-за своих очков.

— Привет, Кит. Ну, как тебе? — Она развела руками, чтобы продемонстрировать во всей красе свой неоконченный шедевр.

— Попробую угадать, — шутливым тоном сказал Кит. — Твоя клиентка хочет присоединиться к полугодичному великому шествию шлюх через Ёсивару?

Конни закатила глаза.

— Не клиентка, а клиент. Он хочет сделать своей любимой фаворитке в Нижнем Времени подарок. Я его примеряю, чтобы убедиться, что его можно носить. Теперь я понимаю, почему в старинных шествиях на деревянных туфлях-платформах по обе стороны от этих несчастных девушек идут поддерживающие их юноши. Это не обувь, а орудие пытки.

Кит улыбнулся и подал ей руку.

— Мы не будем танцевать?

Конни промолчала, но с радостью приняла предложенную помощь.

— Просто помоги мне добраться вон до той скамейки, и я тут же избавлюсь от этих чертовых колодок. Я не решалась их сбросить. Не хотела потерять равновесие и сломать лодыжку.

Кит огляделся и повел ее к той самой скамейке. Даже в привыкшей ко всему Ла-ла-ландии многие оборачивались и смотрели на Конни. Ее деревянные тэта клацали при каждом шаге.

— Так кто этот таинственный клиент?

Конни пожала плечами:

— И не спрашивай. Ему около семидесяти пяти, и он весь покрыт татуировкой.

Якудза. Японский гангстер…

Район Ёсивара столицы Японии семнадцатого века стал модным местом отдыха и развлечений японских бизнесменов. Стремительное восстановление Японии после цунами, извержений вулканов и экономических потрясений, вызванных «Происшествием», как стали называть тот роковой взрыв на орбите, поразило весь мир. Для переживших катастрофу это означало возвращение к тем делам, которыми они занимались прежде, и большинство бизнесменов вновь разбогатели и продолжали все больше богатеть. Японские коллективные экскурсии в основном организовывали банды якудза — эта организация здорово отмыла свои денежки во время восстановления, поскольку именно она, похоже, контролировала львиную долю японской строительной промышленности.

Кит недоумевал, не испытывают ли гиды «Путешествий во времени» неловкости от необходимости общаться с японскими гангстерами. Он знал, что Грэнвилл Бакстер терпеть их не может, но бизнес, как говорится… Бакстер не был уполномочен принимать решения, касающиеся политики компании. Он просто занимался текущей работой, какой бы трудной и неприятной она ни была, и при этом зарабатывал кучу денег для своей родной фирмы.

Кит помог Конни опуститься на скамейку.

— Вот сюда, — улыбнулся он. — Теперь ты в полной безопасности.

Она поморщилась и поерзала, чтобы булавки не кололись, и затем с облегчением вздохнула.

— Огромное спасибо. Компьютерное моделирование, возможно, получается у меня лучше всего, но оно просто не может заменить пробную носку. Иногда это становится тяжким испытанием для тела и души.

Кит наклонился и снял с нее тэта, заслужив этим глубокий вздох признательности и облегчения. Ступни Конни, обтянутые носками таби, заметно распухли, это было видно даже сквозь ткань. Он принялся осторожно массировать их. Она зажмурилась и расслабленно откинулась на спинку скамейки.

— О Боже… ты просто прелесть, Кит Карсон.

Кит усмехнулся:

— Именно это говорят все дамы. Ты еще не обедала сегодня?

Она открыла один глаз.

— Нет, но мне сейчас некогда. Осталось закончить один особый заказ для лондонского тура, а потом у меня есть новые эскизы из Рима и еще несколько образчиков костюмов — ты даже представить себе не можешь, до чего они великолепны…

Кит пожал плечами:

— Ну, тогда пообедаем вместе в другой раз. Не забудь заказать себе пиццу или еще что-нибудь.

— Вы, разведчики, все такие гордые. — Конни опустилась еще на несколько дюймов ниже, пока Кит заканчивал массировать ее ступни, затем снова вздохнула и встала. Она пошевелила большими пальцами ног, пошаркав по цементному полу. — Благослови тебя Бог, Кит. Теперь я смогу доковылять обратно к себе.

— Могу я задать тебе один дурацкий вопрос?

— Валяй.

— Какого черта ты мучила себя, прошагав половину Общего зала в этих колодках? Конни улыбнулась:

— Я предварительно отмерила шагами в точности то расстояние, которое проходит шествие проституток через Ёсивару. Если я смогу преодолеть его в этих адских туфлях, то и любая другая женщина сможет.

Конни Логан была не то чтобы болезненной, но хрупкой. Кит поскреб подбородок.

— Что ж, пожалуй, ты права. И все же этот способ моделировать костюмы кажется мне чудовищным. Конни рассмеялась:

— Надо же, услышать такое от человека, который первым сделал мазохизм новым видом искусства. А почему ты сам стал разведчиком прошлого?

— Не могу тебе солгать. — Он наклонился поближе и прошептал ей на ухо: — Потому что это забавно.

— Вот тебе и ответ. А я каждый день играю в переодевания. — Она нагнулась за ужасными туфлями, затем быстро обняла его, уколов сразу десятком булавок. — Спасибо, золотко. Мне надо идти. Ой, забыла тебе сказать. Я видела позавчера это дитя со Скитером Джексоном.

Кит смог лишь застонать.

Брови Конни озабоченно изогнулись.

— Бога ради, Кит, она ведь на самом деле явилась сюда ради тебя, так? Ты должен ей кое-что сказать. Она преклоняется перед тобой, а Скитер собирается ее угробить. Ты не поверишь, что он заставил ее носить.

— Великолепно. И с каких же это пор меня назначили опекуном малолеток?

Конни ослепительно улыбнулась ему:

— Тебе меня не провести, Кеннет Карсон. Тебе это не безразлично. За это-то мы и любим тебя. Ну, мне пора бежать.

Кит еще долго чертыхался, когда Конни уже испарилась, торопясь к себе в ателье.

— Иногда, — проворчал он, — эта репутация славного парня обходится дороже, чем она того заслуживает. — Он вздохнул. — Ладно, черт возьми. — Он и в самом деле не мог позволить Скитеру Джексону безнаказанно выдавать себя за наставника разведчиков прошлого.

Среди постоянных обитателей станции было не принято вмешиваться в сделки, которые другой здешний обитатель заключал с чужаками. Но все же есть разница — смотреть сквозь пальцы, как кто-то нагреет на несколько долларов какого-то противного туриста, и потворствовать неосторожному убийству. Скитер, который никогда не был разведчиком прошлого — он даже почти не бывал в Нижнем Времени, — наверное, не понимал толком, насколько опасное жульничество он теперь затеял. Кит снова чертыхнулся про себя. Возможно, он не дождется никакой благодарности, но он обязан попытаться это пресечь.

Кит заскочил к себе в «Новый Эдо» лишь на несколько минут, чтобы убрать на место футляр с кием и убедиться, что Джимми успешно справляется с делом, и принялся расспрашивать всех, не видели ли они Скитера. Как правило, никто не мог припомнить, чтобы тот попадался им на глаза. Кит знал некоторые из его излюбленных мест, но сейчас этого шакала не было ни в одном из них. Скитер, как правило, обходил стороной «Замок Эдо», поскольку даже он не рисковал надуть не того человека, чтобы в результате не оказаться в каком-нибудь по-настоящему гадком месте, лишившись к тому же нескольких пальцев. Кит обошел все любимые пивнушки Скитера в «Приграничном поселке», затем прошелся по пабам «Вокзала Виктория». Ни слуху ни духу. Скитер Джексон как сквозь землю провалился.

— Но ведь должен же он где-то быть.

Когда ни одни из Врат не были открыты, станция Шангри-ла оказывалась полностью отрезанной от внешнего мира. Единственными выходами служили герметично закрытые воздушные шлюзы, ведущие — если только не врали главные хронометры и собственное оборудование Кита — в самое сердце тибетских Гималаев, примерно в конец апреля 1910 года. Единственная причина, по которой эти шлюзы могли быть когда-либо открыты, — катастрофический пожар на станции и необходимость срочной эвакуации. А поскольку автоматические системы пожаротушения были встроены в каждом закоулке Ла-ла-ландии…

Скитер не мог покинуть станции, если только он не провалился сквозь какие-нибудь неизвестные нестабильные Врата.

— Вот бы нам так здорово повезло, — пробормотал Кит. — Ну, гений, что ты теперь будешь делать? — Он положил ладони на бедра и оглядел все пространство «Вокзала Виктория», тянущееся от одной стороны Общего зала до другой лабиринтом «мощеных» улочек, освещенных коваными уличными фонарями, похожих на парки площадок ожидания, живописных витрин лавочек и неизбежной паутины пандусов и галерей, ведущих к Британским Вратам под потолком.

Какая-то туристка в фривольном одеянии девушки из бара вышла из паба «Принц Альберт» и стала рыться в маленькой сумочке, которая была бы более уместна для американской матроны из приграничного поселка. Покатые белые плечи поднимались над вызывающим декольте. Киту не было видно ее лица. Оно было скрыто ниспадающим фестоном черных перьев, украшающим шляпку, которую следовало бы носить с платьем для чопорного чаепития. Подол ее платья был слишком короток, и из-под него виднелись туфли, соответствующие совсем другой эпохе.

— Ха! Она воспользовалась услугами костюмера-халтурщика.

Туристка закрыла сумочку и повернулась на вычурных высоких каблуках. Кит застонал. «Все сходится… Марго…»

— Ну что же, Конни меня предупреждала. — Он мысленно пожал плечами и двинулся вперед, чтобы перехватить ее, неожиданно выйдя из-за «уличного фонаря» и встав у нее на пути. — Привет.

Марго подняла взгляд, оторопев от неожиданности, и пошатнулась на каблуках-шпильках. Кит подождал, пока она придет в себя.

— А. Это вы. — Помедлив, она сказала: — Привет. — И затем вздернула подбородок. — А я нашла себе учителя.

— Да, я знаю. Поэтому-то я и хочу с вами поговорить. Марго удивленно раскрыла глаза.

— В самом деле? — И почти сразу ее глаза вспыхнули подозрительностью. — Чего это ради? Кит вздохнул:

— Послушайте, можем мы объявить перемирие хоть минут на пятнадцать?

Она, прищурясь, внимательно взглянула на него, затем пожала плечами:

— Конечно. — Марго слегка мотнула головой, чтобы перья не закрывали ей глаза.

Кит чуть не ляпнул: «Эта шляпка надета задом наперед», но вовремя прикусил язык. Он пришел сюда не пикироваться с ней. Он здесь затем, чтобы спасти ей жизнь. Поэтому он предложил:

— Давайте пройдем в библиотеку. Там тихо Нам никто не помешает.

Марго недоуменно смотрела на него.

— С какой это стати вы вдруг так заботитесь обо мне? Я думала, вы меня ненавидите.

— Ненавижу вас? Я не питаю ненависти ни к кому, Марго. Разведчики прошлого не могут позволить себе такой роскоши, как ненависть.

«Или любовь…»

В глазах Марго неожиданно появилось выражение удивления и беззащитности.

— Вон оно что. Что ж, я рада.

Кит вспомнил слова Конни: «Она преклоняется перед вами» — и вздохнул. Он не был создан для роли любимого героя кого бы то ни было.

— Послушайте, Марго. Чем скорее я вам это скажу, тем скорее вы дадите мне понять, где мне следует остановиться, и тогда мы оба сможем счесть вопрос исчерпанным. — Он невесело посмотрел на нее. — И вопреки тому, в чем вы явно убеждены, мне вовсе не доставляет удовольствия задевать чувства других людей.

Впервые она не ответила ему язвительной репликой. Она просто молча пошла за ним к библиотеке.

Марго знала, что на Вокзалах Времени есть библиотеки. Туристы, гиды, разведчики прошлого — все они пользовались ими, кто реже, кто чаще. Благодаря своим собственным поискам она с удивлением обнаружила, что библиотеки Вокзалов Времени принадлежат к числу наиболее мощных информационных центров на свете. Но Скитер Джексон не предлагал ей побывать там, и она не придала этому серьезного значения. Марго никогда не любила читать книги. Она предпочитала непосредственное, живое действие и собственный опыт. Продираться сквозь пыльные пожелтевшие страницы, которые никто ни разу не открыл за полвека, — что может быть зануднее этого? К тому же все эти эксперты все равно никогда ни в чем друг с другом не соглашались, в том-то как раз и состояла работа разведчика прошлого: отправиться на место и выяснить, как все было на самом деле.

И все же…

Библиотека Ла-ла-ландии потрясла ее.

Марго подавила легкую дрожь и даже не попыталась прикинуть, сколько книг хранилось в этой… слово «комнате» было явно неуместно. А сколько тут было компьютерных терминалов с компакт-дисками и видеодисководами, и все они управлялись голосом! Судя по звучанию команд, тихо произносимых десятком погруженных в свои исследования пользователей, их запрограммировали распознавать множество языков. Компьютеры привлекали внимание Марго куда сильнее, чем любые книги.

Мистер Карсон — ей было трудно даже мысленно называть его «Кит» — быстро поговорил с худощавым темнокожим человеком лет тридцати пяти, затем повел ее в глубь помещения. Несколько индивидуальных кабинок было встроено в заднюю стену, в каждой был компьютер и акустическое оборудование.

— Для чего они?

— Лингвистические лаборатории, — тихо сказал Карсон. — Как я понимаю, вы еще не бывали тут?

Марго не смогла распознать в его голосе никакого ехидства или упрека, но этот вопрос все равно раздосадовал ее.

— Нет. Я выполняла задания Скитера, занимаясь более важными вещами. — «Зарабатывала себе на жизнь и покупала оборудование, которое мне понадобится».

— Угу. Вот свободная кабинка. — Он открыл дверь и придержал ее, чтобы она могла пройти внутрь.

Марго неуверенно вошла и села на единственный в кабинке стул. Мужчина, сыгравший столь роковую роль в ее жизни, захлопнул дверь, и она услышала, как негромко щелкнул запор.

— Ну вот. Что касается этого вашего учителя…

— Наверное, вы собираетесь рассказать мне, что он запросил куда большую цену, чем я могу заплатить, и какая я дура, что согласилась, и что я сдохну с голоду прежде, чем получу свой первый большой контракт с «Путешествиями во времени» или какой-либо другой туристической фирмой. Но вы ошибаетесь. Он не потребовал от меня никакой платы, кроме аванса за издержки, и большую часть необходимых мне денег я зарабатываю на той работе, которую он помог мне найти. Это ему нужен напарник.

Кит Карсон лишь посмотрел на нее. Он прислонился к двери, удобно скрестил ноги и смотрел на нее так, словно она была самым упрямым умственно отсталым ребенком, какого он только встречал в жизни. Ее это привело в бешенство.

— Не насмехайтесь надо мной, вы, самовлюбленный…

— Марго, — он сделал ладонями знак, которым рефери прерывает боксерский поединок, — у нас перемирие, помните? Никаких оскорблений, никаких истерик. И я вовсе не насмехаюсь над вами.

— Ха! Так я и поверила. — Но она успокоилась. Он старался для разнообразия быть повежливее с ней; самое меньшее, что она могла сделать, — это выслушать его. — Ладно, продолжайте.

— Скитер Джексон сказал вам, что он разведчик прошлого, подыскивающий себе напарника. Так или не так?

— Так. — Она прикусила ноготь, затем сложила руки на груди и постаралась не показать, что нервничает. — Ну и что из того?

— Он не разведчик прошлого. Никогда им не был и никогда им не будет. Надо отдать ему должное, он не сумасшедший и не дурак, и он прекрасно понимает, что ему это не по зубам.

«О только не это…»

— Вы хотите сказать, что мистер Джексон — лжец? — тихо спросила она.

В его улыбке чувствовалась некоторая натянутость.

— Да. И прежде, чем вы скажете мне хоть еще одно слово, мне бы хотелось отметить, что лжец — далеко не худшее из тех слов, которыми его называют. Мошенник, готовый заколоть в спину, — вот это более подходящее определение.

— Да как вы смеете…

— Заткнитесь и слушайте!

От ленивой позы и следа не осталось. Марго прикусила язык. Никто до сих пор не говорил с ней таким хладнокровным и властным тоном. Он не был сердитым — всего лишь безжалостным. И Марго испугалась. После Билли Папандропулоса…

— Скитер Джексон — виртуозный мошенник. Прохиндей, зарабатывающий себе на жизнь, одурачивая туристов. Он использует все жульнические фокусы, которые только есть на свете. Мошенничество при обмене валюты, кража багажа, карманные кражи, махинации на черном рынке, да все, что вы только можете себе представить.

Слушать дальше Марго было невмоготу. Каждое слово, срывающееся с его губ, больно ударяло по ее самолюбию, снова выставляя ее в виде легковерной дурочки.

— Скитер не трогает здешних, только поэтому служба безопасности станции терпит его. Наверное, его разыскивают в половине независимых государств мира по обвинению в тех или иных грязных делишках. Ничего насильственного, ничего действительно опасного… вплоть до последнего времени.

— Что вы хотите этим сказать? — Даже самой Марго было понятно, как неубедительно и вздорно звучало все, что она говорила.

— Если бы я считал, что все, что вы можете потерять, — последняя рубашка с вашей прелестной спины, я позволил бы вам и дальше валять дурака сколько влезет. Но если вы будете продолжать «учиться» у Скитера Джексона и затем пройдете через неисследованные Врата, думая, что вы разведчица прошлого, то обратно вы не вернетесь.

— Что же, вы ведь оставили мне не слишком большой выбор, верно? Я ведь сначала пришла к вам, помните? Он кивнул:

— Ага. И я честно сказал вам, каковы ваши шансы. Я просто подумал, что вы вправе знать, насколько опасна эта маленькая игра, которую вы затеяли. Войти в нее с открытыми глазами — это не то же самое, что стать жертвой надувательства. Как я уже говорил, я не хочу, чтобы ваша смерть была на моей совести.

— Спасибо за заботу! — выпалила Марго. — Я могу обойтись и без ваших советов, если вам больше нечего мне сказать!

Он вздохнул и не предложил ей кончить разговор.

— Ну? Вы уходите или как?

— Хоть чему он там вас учит? Марго снова скрестила руки на груди.

— А вам-то что за дело до этого? Раз вы не беретесь меня учить, чего ради я буду отвечать на вопросы, за ответы на которые вы сами потребовали бы от меня денег?

Он прищурился.

— Не надо меня оскорблять. Кто выбрал этот наряд, который вы носите?

Она лишь неприязненно посмотрела на него. Она явно в чем-то сплоховала — и поклялась себе скорее умереть мучительной смертью, чем признать это.

— Хорошо же, — проворчал он, — раз вы так упрямитесь, то мне придется говорить прямо. Допустим, Скитер отправит вас через самые «безопасные» из здешних открытых для туристов Врат, просто попрактиковаться. Если вы пройдете через Британские Врата в этом наряде, то первое, что скорее всего случится — какая-нибудь породистая леди на противоположной стороне улицы либо завизжит, либо грохнется в обморок. Шлюхи обычно не разгуливают по Бэттерси-парку.

Марго сначала побледнела, затем густо покраснела.

— Я не шлюха! И я не ношу это платье в Лондоне, как вы могли бы заметить! Я ношу его для горстки пьяных туристов на «Вокзале Виктория»! Кроме того, что с ним не так? Скитер показывал мне фотографии…

— Марго, в этом платье вы выглядите, как грошовая потаскушка. Скитеру нравится женская кожа, и у него нет ни малейшего понятия о том, как одевались порядочные женщины викторианской эпохи. Если у него и была фотография, то это наверняка снимок шлюхи из денверского салуна. Денверские бордели относятся к тем немногим туристским достопримечательностям Нижнего Времени, которые Скитер Джексон действительно посещал.

Марго захотелось куда-нибудь спрятаться. Хорошо хоть у нее хватило ума сказать Скитеру «нет» пару раз, когда он предлагал…

— Марго, вы только что продемонстрировали мне именно то, что я утверждаю: вы не понимаете, что делаете, и Скитер тоже этого не понимает. Если вы попытаетесь пройти в этом платье через Британские Врата, то вот что случится далее: после того, как какая-нибудь несчастная шокированная матрона устроит истерику, ее разгневанный спутник-джентльмен позовет констебля. Вы либо окажетесь в суде Олд-Бейли за то, что пытались промышлять не в той части города, либо вас отправят в сумасшедший дом. С уличными бродяжками, спятившими от сифилиса, обращались не слишком любезно.

Марго не хотелось слушать дальше. Розовые воздушные шарики ее надежд лопались с каждым словом, но Кит Карсон не выказывал ни малейших намерений остановиться.

— Предположим даже, что вам удастся избежать столкновения с законом. Что вы каким-то чудом доберетесь до района трущоб, где этот наряд выглядел бы более уместным. Вы хотя бы знаете, как он назывался? Не говоря уже о том, где он находился? Если вы даже по чистой случайности забредете туда, вы все равно будете в опасности. Потому что какая-нибудь проститутка исполосует вам физиономию за вторжение на ее территорию или какой-нибудь крутой тип решит превратить вас в средство заработать себе на пропитание — сначала попробовав лично, насколько вы лакомый кусок. Разве что, конечно, вам по-настоящему повезет и Потрошитель решит, что вы самая подходящая жертва.

У Марго похолодело внутри. Джек Потрошитель? Она не могла не взглянуть еще раз на свое платье или скрыть невольную дрожь. Карсон, надо отдать ему должное, даже не улыбнулся, заметив ее испуг. Он просто безжалостно довел до конца свою мысль, как охотник на вампиров вгоняет осиновый кол.

— Потрошителю нравилось, чтобы его жертвы были беспомощны. Большинству психопатов это нравится. Стоит вам пройти через Британские Врата без тренировки или гида, и вы непременно будете выглядеть беспомощнее любого другого прохожего на улице. Поверьте, вам не придется долго ждать, прежде чем Красный Джек начнет потрошить вас, как купленную на рынке рыбу…

— ХВАТИТ! — Марго зажала уши руками.

Он умолк.

Марго тяжело дышала, как после тренировочного занятия дзюдо. Кит Карсон, черт бы его побрал, выглядел абсолютно невозмутимо, словно пил чай в саду на светском приеме. «Я не сдамся! Я не могу этого сделать!» Марго буквально больше некуда было деваться. И у нее оставалось мало времени. Из ее шести месяцев один уже почти прошел.

— Я в состоянии о себе позаботиться, — упрямо сказала она. — Скитер — это все, что у меня осталось. Любой учитель лучше, чем никакого, а вы не хотите мне помочь.

Он подался вперед от двери и выпрямился.

— Совершенно верно, дитя. Я не хочу потворствовать безумству. А если я позволю вам продолжать якшаться со Скитером, он вас угробит. Он даже не понимает, во что вас втравливает. Поверьте, когда я доберусь до этого молодого идиота, я хорошенько надеру ему уши.

— Что?! — Она вскочила на ноги и стояла, вся трясясь от охватившей ее паники. У нее кончились деньги, кончились надежды, кончилось все. Если Кит заставит Скитера вышибить ее с работы… — Вы не посмеете! Если вы вынудите его отказаться от заработка… Вы просто не посмеете!

Его голубые глаза сверкнули, как холодные сапфиры.

— Еще как посмею.

— Черт бы вас…

— У вас есть хоть капля мозгов в этой маленькой прелестной головке? — Он шагнул вперед, явно собираясь открыть ее череп и посмотреть.

Она стояла на своем:

— Я не сдамся! И у вас нет никакого права вмешиваться в мои дела! Это моя жизнь, а не ваша. Я буду рисковать ею, как мне вздумается, мистер отставник, и умерьте свой крутой нрав!

Он вспыхнул от гнева.

— Послушайте, вы, маленькая упрямая…

— Упрямая? — Марго визгливо расхохоталась. Затем, прежде чем она успела до конца поверить, что она действительно это сказала, Марго услышала свой собственный голос: — Что ж, если я и в самом деле упряма, то мне есть в кого! С таким дедушкой, как вы, чего вы могли…

Кит Карсон замер на месте, не кончив шага. Его лицо опало, превратившись в сетку морщин, и он мгновенно постарел с виду лет на десять. Несмотря на загар, он побледнел, его кожа стала, как грязный снег.

От ужаса у Марго внутренности сжались в холодный, тугой ком, словно у нее в животе образовался кусок льда. «Черт… о, черт бы меня побрал вместе с моим длинным языком…»

Его сердце отгрохало по крайней мере десять судорожных ударов, а он лишь стоял там с таким видом, словно соломинка могла сбить его с ног. Пронзительные синие глаза невидяще глядели в пространство. Марго неуверенно схватилась за стул и отодвинула его в сторону, невольно стремясь оставить побольше места между собой и грозным мужчиной, который в любую секунду мог выйти из шока.

Невидящие синие глаза медленно сфокусировались на ее лице. Кит Карсон сдвинул брови. Он внимательно рассматривал ее на протяжении еще нескольких гулких сердцебиений. Марго не знала, что ей делать и что сказать, чтобы исправить свою оплошность. Когда Кит резко втянул в себя воздух и замер, Марго приготовилась к худшему, но он не сказал ничего. Похоже, он потерял дар речи. Секунду спустя Кит закрыл глаза. Потом, не говоря ни слова, повернулся и открыл дверь. Он вышел, а Марго так и осталась стоять позади стула. Ей хотелось умереть, чтобы на этом все страдания и кончились; это было бы легче, чем осознать, что она только что натворила.

Кит почти ничего не видел и не слышал. Он прошел через библиотеку, как автомат, и нашел Брайана Хендриксона за главным справочным столом. Он обнаружил этот стол, наткнувшись на него.

— Добрый день, Кит. Чем я могу… Боже правый, что стряслось?

Лицо библиотекаря понемногу перестало расплываться у него перед глазами. Кит ухватился за край стола так, что у него заболели костяшки.

— Я не сплю?

— Что ты сказал?

— Я не сплю? Брайан сморгнул.

— Вроде нет. А что?

Кит выругался. Его желудок снова ухнул в бездну. На краткий миг Киту захотелось последовать за ним.

— Этого-то я и боялся. — Он оставил Хендриксона смотреть вслед ему с разинутым ртом и буквально врезался в Марго на полпути обратно к кабинке. Она зашаталась, смаргивая слезы, и попыталась обойти его сбоку.

— О нет, не сюда! — Он шагнул в сторону, преграждая ей путь. — Назад, откуда пришли! — Он властно ткнул пальцем в кабинку.

Ее лицо пошло красными пятнами.

— Оставьте меня в покое!

Она попыталась улизнуть. Он аккуратно пресек этот маневр, слегка подвинувшись вбок, и подавил желание схватить ее за запястья. Меньше всего ему хотелось, чтобы она начала вопить. Но когда она ударила его достаточно сильно, чтобы заставить потерять равновесие, он среагировал прежде, чем успел опомниться, — что в его нынешнем состоянии было несложно. Кит сбил ее с ног и силой поволок в глубь библиотеки.

Как он и ожидал, она сопротивлялась.

Он толкнул ее в сторону достаточно резко, чтобы ее зубы клацнули.

— Ты действительно хочешь, чтобы я перегнул тебя через дедушкино колено и как следует отшлепал, маленькая девочка?

Марго открывала и закрывала рот, как вытащенная на берег рыба.

— Вы… вы не посме… — Она оборвала свои протесты на полуслове. — Вы посмеете.

Секунду они неподвижно стояли посреди библиотеки Ла-ла-ландии, как вошедшие в клинч борцы, затем она освободилась от захвата запястий грамотным движением против большого пальца, которое говорило о некотором владении боевыми искусствами, но не попыталась уйти. Она стояла, глядя на него в упор, ее грудь в низком декольте вздымалась так, что ему захотелось набросить ей на плечи мешок из-под муки. Затем она опомнилась и бросилась к лингафонной кабинке. Кит глубоко, неровно вздохнул.

Боже правый…

Ему требовалось время, чтобы осознать это, понять, где и когда…

«Сара, ну почему же ты мне так ничего и не сказала?»

От боли в груди у него заныла вся душа.

Кит закрыл глаза трясущейся ладонью. «Надо подумать. Мы с Сарой расстались в… Если она была тогда беременна и родила до… Ребенку Сары должно было бы быть около семнадцати, когда Марго…» Бог ты мой. Это вполне возможно.

Беременности старшеклассниц стали едва ли не правилом в те годы, когда мать Марго должна была заканчивать школу. Марго все время напоминала Киту кого-то. Теперь он знал, кого именно. Она не была так уж похожа на Сару, но этот нрав, не говоря уже о гордости… даже эта решимость получить то, что ей хочется, и гори все огнем. В этом Марго была Сарой ван Виик, с головы до пят.

Он не знал, плакать ему или смеяться, или, может, громко браниться во всеуслышание.

А тем временем ему все же придется столкнуться лицом к лицу со своей внучкой.

— Боже, а она по-прежнему полна решимости стать разведчицей прошлого.

Его внутренности снова провалились в бездонную пропасть. «Я не могу ей позволить сделать это…» Почти сразу пришла другая мысль. «А как именно ты собираешься ее остановить?»

Вся библиотека на миг поплыла у него перед глазами, когда он мысленно наложил лицо Марго на некоторые сцены, которые до сих пор являлись ему в кошмарных снах. «Она не понимает… думает, что это роскошное приключение, а она бессмертна… и я даже не могу настоять на том, чтобы быть ее партнером; не могу даже сопровождать и прикрывать ее…»

Если Кит попытается ступить через еще одни неисследованные Врата, весьма вероятно, что такая попытка убьет его.

— Что мне делать? Она этого хочет… — А стоило ли этому удивляться? Чего еще может хотеть ребенок, который, подрастая, неотступно грезит о своем знаменитом дедушке?

— Черт тебя подери, Кит, возьми себя в руки…

Возвращение в лингвистическую лабораторию было, наверное, самым трудным поступком, который приходилось совершать Киту за всю его жизнь.

Марго оттащила стул в дальний угол кабинки; но она не сидела на нем. Она заняла позицию за спинкой стула, вцепившись в нее, словно Кит был диким львом, которого нужно укрощать. Он вспомнил кое-какие гадкие фразы, которые он сказал ей, и нервно сглотнул. Кит тихо прикрыл дверь и посмотрел ей в лицо. Слезы оставили на нем извилистые потеки. Но ее подбородок был по-прежнему вздернут, хотя в глазах проглядывал страх.

— Я не ем молоденьких девушек, — сказал Кит. — Ты можешь поставить стул на пол.

Очень медленно Марго разжала свою мертвую хватку. Передние ножки стула тихо стукнули об пол. Она раза два сглотнула.

— Я не хотела — я имею в виду, я не собиралась…

— Что сказано, то сказано, — сухо перебил ее Кит. — И тебе действительно есть в кого быть упрямой.

Это почему-то вызвало новый поток слез. Кит чувствовал себя так, будто он только что ударил ее и за всю свою жизнь не сможет узнать, как возместить этот ущерб. Ощущение собственной беспомощности, парализовавшее его, неприятно напомнило Киту те времена, когда Сара вдруг начинала рыдать.

— Я… Скитер, он… и вы… — Марго потеряла контроль над собственным голосом.

Кит наконец догадался поискать носовой платок и выудил скомканную тряпицу из бокового кармана.

— Вот, держи.

Она разве что не выхватила платок у него из руки и повернулась к Киту спиной, отчаянно пытаясь сохранить остатки достоинства. Кит терпеливо ждал, понимая, что женская гордость — куда более серьезная штука, чем мужская, а мужчины, как известно, были готовы убить, когда их честь оказывалась задета. Она несколько раз откашлялась и промокнула лицо, затем высморкалась.

— Простите, — сказала она. — Платок Скитера я тоже испортила.

Кит поморщился. Он решил, что не хочет знать, как именно Скитер Джексон утешил его внучку. Если он поступил с ней бесчестно… «Я зашвырну его сквозь первые нестабильные Врата, какие только откроются». Она наконец повернулась к нему лицом, заплаканная бездомная сиротка в измятом платье проститутки. «Неудивительно, что она кого-то подкупила, чтобы изменить фамилию в своих документах на Смит. Не хотела, чтобы кто-нибудь знал, кто она на самом деле, отчаянно желая добиться всего своими собственными силами…»

Кит прекрасно понимал, каково это. Он прокашлялся, больше для того, чтобы выиграть время, чем для чего-то еще.

— Ты твердо решила заниматься разведкой прошлого? Она сглотнула. Ее глаза, красные и сердитые, все еще были мокры.

— Я мечтала об этом всю свою жизнь. Он снова прокашлялся.

— Учитывая, как обстоят дела, я не могу сказать, что осуждаю тебя за это… — Затем он критически оглядел ее, впервые пытаясь оценить, получится ли из нее разведчица прошлого. Он покачал головой, заметив, как четко выделяется ложбинка меж ее грудей. — Самое лучшее было бы переодеть тебя юношей, но твоя фигура не слишком для этого подходит.

Ее глаза округлились.

— Вы имеете в виду… — Затем торопливо затараторила: — Это не настоящее. То есть я хотела сказать, они настоящие, но я ношу специальные планки. Корсет. Скитер купил его для меня в ателье. Он действительно заставляет меня выглядеть… ну, пышнее. — Кит, которому было прекрасно известно, как корсет изменяет женскую фигуру, покраснел. «Я обсуждаю с моей внучкой объем ее грудей…»

Марго по-прежнему тараторила вовсю:

— Я могу носить мешковатые рубахи, ну, понимаете, чтобы спрятать лишнее, и мои бедра на самом деле не так уж широки, просто у меня такая талия узкая…

Кит покачал головой. Девчонка и в самом деле этого хотела. «Помоги, Господи, нам обоим…»

Ее лицо вытянулось. До него дошло, что она, должно быть, неправильно поняла его покачивание головой. Кит вздохнул:

— Так и быть, Марго, я это сделаю. Но с условием…

— Взаправду, что ли? — Ее голос взмыл до сопрано, чумазое личико осветилось, как рождественская елка.

— С условием! — резко повторил Кит. Она глотнула воздух и приготовилась его слушать. — Во-первых, я сам буду решать, когда ты — если это вообще произойдет — окажешься готова. Во-вторых, ты соглашаешься делать все, что я скажу, и в точности так, как я скажу. Поняла? И ты не будешь делать ничего, кроме того, что я велю тебе делать. Если после того, как мы начнем тренировки, я сочту, что у тебя нет необходимых для этого качеств, ты согласишься переключиться на что-нибудь другое. Скажем, стать гидом по прошлому. Между этими двумя профессиями огромная разница. Быть гидом забавно. Иногда опасно, но большей частью нет. Разведка смертельно опасна. Если ты думаешь, что уговорить меня тренировать тебя было трудно, то ты просто понятия не имеешь, что такое по-настоящему трудно. К тому времени, когда мы закончим тренировки, ты будешь это знать. В любой момент, когда тебе захочется с этим завязать, пожалуйста.

— Я не отступлюсь.

Кит выдавил из себя слабую улыбку.

— Так я и думал, что ты это скажешь. Но я говорю всерьез. Вспомни про виски. Знать, когда следует остановиться, может оказаться не менее важно, чем упорно добиваться своего.

Ее щеки слегка покраснели. Она утерла нос тыльной стороной ладони и со свистом втянула воздух.

— Ладно.

— Вопросы есть?

Она отрицательно покачала головой.

— Итак, договорились. — У него самого была куча вопросов к ней, но сейчас было неподходящее время их задавать. Он глубоко вздохнул и постарался справиться с холодком под ложечкой. — Тогда начнем.

Глава 6

Позвякивание кружек прорывалось сквозь низкий гул голосов, как лягушачье кваканье сквозь жужжание комаров. Привычные и успокаивающие, эти звуки приветственным хором доносились из открытых дверей «Нижнего Времени». Кит пропустил Марго внутрь первой и заметил озадаченные взгляды, скользнувшие по ним, когда они вошли. Несколько таких взглядов задержались — одни на Марго, другие на разведывательном снаряжении, которое он нес во всем известной кожаной сумке его собственной оригинальной конструкции. Обшарпанная и потрепанная, она оставалась еще прочной и удобной. В былые времена Кит чувствовал себя без нее не вполне одетым.

За стойкой бара молодая женщина с тонким лицом, которым могли бы гордиться члены британской королевской семьи, вытерла лужицу пролитого пива и кивнула ему.

— Добрый вечер, котик.

— Привет, Молли. Свободные места еще остались?

В ответ она мотнула головой, указав на маленький столик у боковой стены, рядом с которым стояли только два стула. В «Нижнем Времени», конечно, было полно народа. Нечего надеяться на тихий вечер, этот вечер из всех вечеров. Кит узнал большинство присутствующих. Смех раздавался отовсюду, прерывая добрую дюжину застольных разговоров.

— Спасибо, Молли. Как насчет пары стаканов воды со льдом?

Молли издали провожала взглядом Марго, пока та шла к указанному столику, но барменша, как обычно, воздержалась от замечаний. Она наполнила два стакана кубиками льда и водой и протянула их Киту.

— Что-нибудь еще? Кит покачал головой:

— Нет, несейчас. Может, попозже.

— Послушай, котик…

Кит замер, не пройдя и шага, отчего кубики льда в стаканах слабо звякнули. Холод запотевших стаканов проник в его ладони, созвучный тому внутреннему холоду, что по-прежнему сковывал все его существо.

— Да?

Брови Молли едва заметно насупились, выдавая сильную тревогу.

— Держи глаза открытыми, Кит. Она шельма, уж поверь.

Кит взглянул в сторону своего столика. Марго села на стул, стоявший с наружной стороны, что оставляло Киту место спиной к стене. Несмотря на полумрак, царивший в это время суток в «Нижнем Времени», он смог разглядеть, что щеки Марго заметно покраснели. Она разве что не дрожала от возбуждения.

— Подозреваю, у нее есть на то причины, — тихо сказал Кит. — Я просто стараюсь, чтобы она осталась в живых.

Молли кивнула:

— Пусть так, но держи глаза открытыми, котик. Позаботься, чтобы она не свистнула твои бабки, когда ты покажешь ей спину.

Ее озабоченность тем, чтобы Марго не стащила у него деньги, удивила его и растрогала.

— Я так и поступлю.

Она коротко кивнула и повернулась обслужить другого клиента. Кит не спеша пробирался между столиков, приветствуя по пути приятелей и парируя расспросы любопытствующих улыбкой и шутками. Марго глядела на этот ритуал, широко раскрыв глаза. Он наконец поставил стаканы на их столик и уселся на второй стул. Марго отхлебнула — и удивленно посмотрела на него.

— Вода? Я не ребенок!

— Ты пьешь то же, что и я. Обрати внимание.

Киту, кажется, еще не приходилось когда-либо видеть более выразительной гримасы недовольства у женщины — притом неподвижно сидящей на стуле с прямой высокой спинкой, какие обычно бывают в пивных барах, — но спорить она не стала.

— Я слушаю.

Судя по внимательному выражению ее лица, так оно и было.

— Отлично, Марго. Первая стадия: лекция о снаряжении.

Кит пошарил в сумке, нащупав свой личный журнал и АПВО. Марго потребуется ее собственный набор. Сделав быструю отметку в своем мысленном списке необходимых дел, он выложил на стол оба предмета, чтобы она могла их рассмотреть.

— От этих двух приборов будет зависеть твоя жизнь. Марго пялилась на них, не спрашивая, можно ли их потрогать.

— Что это за штуки такие? Я читала, что разведчики пользуются микрокомпьютерами и какой-то хреновиной для определения абсолютного времени, а Ски… Я хочу сказать, — она покраснела, — я откладывала деньги из моей зарплаты, чтобы купить себе нужное снаряжение. Это оно и есть?

— Да. — Кит взял со стола личный журнал. Компактный прибор, размерами меньше обычного листа писчей бумаги, весил больше, чем казалось с виду. — Это личный журнал разведчика прошлого. — Он откинул крышку инструмента, нажал защелку и поднял вверх небольшой экран, под которым оказались клавиатура и сетка встроенного микрофона. — Корпус водонепроницаемый, ударопрочный, предусмотрено почти все, от чего мы в состоянии его защитить, кроме разве что погружения в крепкую кислоту или расплавленный металл — или в жидкую магму. Информацию можно вводить и с голоса, и с клавиатуры. К нему можно подсоединять сканеры и цифровые микрокамеры. Этот личный журнал работает от солнечных батарей, подстрахованных аккумуляторами, которых хватает на двадцать четыре часа между сеансами подзарядки. Он автоматически записывает все на тонкопленочной кристаллической матрице, выращенной в космосе, так что нет опасности потерять информацию даже в случае катастрофического отказа источников питания. Он недешев, но без такого прибора нельзя и одной ногой ступать через Врата.

— Значит, это что-то вроде путевого дневника, для записи заметок и прочего? Кит покачал головой.

— Это намного важнее и намного подробнее. Вот это, — он похлопал по своему журналу, — в буквальном смысле слова позволяет мне не убить себя самого.

Тоненькая вертикальная морщинка появилась между бровями Марго. Неуверенность в ее глазах отражала ход мыслей, который был почти комичен.

— Нет, — улыбнулся Кит, — я не склонен к самоубийству. Хотя немало людей считают, что всякий разведчик прошлого именно таков. Ты много читала о нашей работе? Ты знаешь, что такое затенение?

Марго заколебалась, явно не зная, что ответить.

— Не стесняйся сказать «нет».

— Ну, в общем, нет. То есть я знаю, что есть нечто жуткое, связанное с темпоральными Вратами, и разведчикам прошлого приходится рано выходить в отставку, так как нельзя дважды побывать в одном и том же времени, но я не встречала нигде слова «затенение» и не слышала, чтобы его употребляли.

Словно для того, чтобы подчеркнуть ее признание, их разговор прервала чья-то тень, упавшая на столик между ними. Кит поднял голову — и едва подавил стон. Малькольм Мур подтащил к ним свой стул:

— Вы не возражаете, если я к вам присоединюсь? Это выглядит интересным. — Он перевел взгляд с разведывательного снаряжения на Кита, затем на Марго и снова на Кита и выжидающе улыбнулся.

Кит подумал, не сказать ли ему, чтобы он проваливал, но передумал. Помощь Малькольма действительно могла пригодиться. Он раза два занимался разведкой и завязал с этим ради профессии гида.

— Конечно. Присоединяйся. Малькольм развернул стул к столу и сел.

— Привет, Марго. Ты выглядишь, хм…

— Смешно, — сухо сказал Кит. Марго покраснела.

— У меня не было времени переодеться. — Она положила шляпку себе на колени и пригладила свои коротко остриженные волосы. Кит поморщился, заметив, как при этом движении заиграли ее пышные формы и с каким пристальным интересом проследил за этим Малькольм.

— Малькольм, — шепнул ему Кит, — если ты мне друг, не делай этого снова.

Малькольм недоуменно вздернул брови.

— Боже правый, что тебя гложет, Кит? Разве не может мужчина сделать леди хоть самый скромный комплимент, обратив внимание на ее достоинства?

— Нет.

Марго просто закрыла лицо ладонями.

— Она… — «Ох, черт…» — Она моя внучка.

Малькольм откинулся на спинку стула и вытаращил глаза.

— Марго твоя внучка?

Разговоры по всему бару стихли. Кит почувствовал, что у него покраснела шея, что румянец поднимается вверх до корней волос. Марго рискнула посмотреть, что происходит, и снова спрятала лицо в ладонях.

— Ну, чтоб меня… подставили. — Малькольм Мур улыбался, как деревенский дурачок. — Мисс Марго, вы и представить не можете, какой это чудесный сюрприз.

Гул разговоров снова возобновился, еще оживленнее, чем когда бы то ни было.

— Я… — Марго отчаянно старалась найти нужные слова. Она испуганно посмотрела на Кита, затем сочла за лучшее чуть слышно вымолвить: — Спасибо.

Кит сердито покосился на Малькольма.

— Чем я сейчас вот здесь занимаюсь, так это стараюсь сохранить ей жизнь. Она хочет стать разведчицей.

Улыбка Малькольма стала еще шире, хотя Кит готов был поклясться, что это невозможно физически.

— В самом деле? А что же ты говорил позавчера?

— Не важно, что я говорил позавчера. Я ее тренирую. Может быть. Если… — он свирепо глянул на Марго, — она будет слушать и учиться.

— Я слушаю! Так покажите мне, уже пора!

— Хорошо. — Кит вздохнул и залпом выпил полстакана воды, пожалев, что это вода, а не что-нибудь покрепче. — Малькольм, который сидит перед тобой, пару раз ходил в разведку.

Малькольм кивнул:

— Ровно два раза. Затем я переключился на работу гида.

Марго оперлась подбородком на сложенные ладони.

— Почему? Малькольм хмыкнул:

— Потому что я хотел дожить хотя бы до тридцати.

— Почему все то и дело твердят, что разведка — это так опасно?

Малькольм посмотрел через стол. Кит лишь пожал плечами, предоставляя Малькольму отвечать самому, — и Кит был уверен, что любой ответ гида произведет на Марго нужное впечатление.

— Ну что ж, — тихо сказал Малькольм, — потому что так оно и есть. В свое первое путешествие в прошлое я добрался до Врат на четыре минуты раньше, чем охотники за ведьмами. Один из них по инерции пролетел через Врата, и его пришлось вышвыривать обратно, когда они уже закрывались. Если бы Врата не открылись, мне бы пришлось… Ну, это не важно. Во второй раз я чудом избежал затенения — разминулся сам с собой примерно на полчаса. Тогда я поклялся, что ни за что на свете и шагу не сделаю еще раз сквозь неизвестные Врата.

Тут он хмыкнул и потер загривок.

— Впрочем, я рискнул еще один раз сделать это, когда мы спасали упавших в нестабильные Врата в полу, но тогда у меня не было времени остановиться и подумать, я просто прыгнул вниз. Мне повезло. У некоторых из нас, слава Богу, были с собой личные журналы и АПВО, так что у меня хоть есть записи, через какие Врата мы тыркались наугад, чтобы вернуться домой.

— Ладно, дошло, это опасно. Но что значит вся эта муть насчет затенения?

Кит рассеянно постукивал ногтем по своему личному журналу.

— Это значит, что ты не можешь пересечь свою собственную тень. И остаться при этом в живых. Если ты шагнешь через Врата, скажем, в Рим сотого года до нашей эры 24 марта в 2:00 пополудни по солнечному времени, то ты должна ввести в это устройство точные координаты, где и когда ты находишься. Как тебе определить все это, я скоро объясню. Самое главное, ты должна записать, когда точно ты там появилась, где ты появилась, как долго ты там оставалась и когда ты оттуда отбыла. Ты должна хранить записи о том, где и когда побывала. Вот, предположим, что кто-то еще открыл Врата в Центральную Америку, в сотый год до нашей эры, 23 марта. Если ты шагнешь через эти Врата и останешься там до 2:00 по римскому времени 24 марта, то одна из вас исчезнет. Нынешняя ты. Та из вас двоих, что находится в Риме, останется в живых там, в прошлом, но нынешняя, настоящая ты, просто умрет. Ты не можешь пересечь собственную тень. Парадокс не возникнет, потому что ты исчезнешь полностью, навсегда. Марго пожала плечами:

— Мне кажется, этого достаточно легко избежать. Просто не надо пытаться дважды смотреть, как убивают Юлия Цезаря.

Малькольм сказал:

— Это в любом случае невозможно сделать. Оба конца временных линий, образующих Врата, связаны друг с другом. Они движутся с одинаковой скоростью. Если там проходит неделя, то и здесь проходит неделя. Если ты упустишь возможность что-то увидеть, то она будет утеряна навсегда, если только не откроется новая временная линия, ведущая в тот же момент времени. Конечно, если ты попытаешься вернуться обратно, то ты пересечешь свою тень и не увидишь этого — и всего остального — больше никогда.

— Дело в том, — кивнул Кит, — что чем больше ходок в Нижнее Время ты сделаешь, тем вероятнее, что, когда ты в следующий раз шагнешь через Врата в какое-то неизвестное время, ты уже существуешь в нем где-то и когда-то. В конце концов эта вероятность реализуется, и ты погибаешь.

Марго задумчиво покусывала нижнюю губу.

— Значит… вы играете в смертельную рулетку всякий раз, когда шагаете через вновь открытые Врата, потому что вы никогда не знаете, куда — в какое время — они ведут? Зачем тогда вообще возиться со всеми этими записями, если вы все равно можете просто взять и исчезнуть? По мне, уж слишком много мороки, раз вы испаритесь прежде, чем сообразите, что вас прихлопнуло, независимо от того, чем вы напичкали эту штуковину. Я хочу сказать, если вы не знаете, в какое время вы отправляетесь, что толку вам знать, в каких временах вы побывали?

Киту пришлось напомнить себе, что Марго очень молода.

— По двум причинам. Во-первых, это твоя работа как разведчика вести подробнейшие записи. Ученые и туристические агентства захотят ознакомиться с любыми данными, которые тебе удастся принести обратно. Во-вторых, если ты не будешь вести журнал, ты можешь случайно убить себя, просто отправившись отдохнуть или попытавшись посетить другую станцию или другие Врата на той же станции.

— Да?! — Марго недоверчиво посмотрела на Кита. Она явно что-то проглядела в своих исследованиях. Марго проклинала библиотеки маленьких городков, средние школы, попечительские советы которых терпеть не могли всякие богопротивные науки вроде «эволюции», и отца, пропивавшего каждый грош, который мог бы пойти на покупку компьютера для связи с большими информационными сетями.

Малькольм кивнул:

— Он прав. Даже гидам приходится быть крайне осторожными насчет этого. Все станции построены достаточно удаленными в прошлое, не позже 1910 года, чтобы люди не могли появиться в том времени, когда они уже родились. Вот почему в находящихся в Верхнем Времени вестибюлях станций вывешены предупреждающие объявления. Вы, конечно, видели плакат по другую сторону нашего Предбанника? «ЕСЛИ ВЫ РОДИЛИСЬ РАНЬШЕ 28 АПРЕЛЯ 1910 ГОДА, НЕ ВХОДИТЕ В ЭТИ ВРАТА. ВЫ УМРЕТЕ, ЕСЛИ ПОПЫТАЕТЕСЬ ВОЙТИ НА ВОКЗАЛ ВРЕМЕНИ». Дата на этом плакате меняется каждый день, чтобы соответствовать относительному временному положению Шангри-ла. Лет десять назад пришлось возбуждать уголовные дела против службы безопасности, когда несколько отчаявшихся престарелых граждан предпочли совершить самоубийство, шагнув через Врата, чтобы избежать смерти от голода или от неизлечимого рака.

— Ладно, я понимаю опасность, — фыркнула Марго, — и я помню телепередачи об этих бедных стариках самоубийцах. Но что это еще за муть насчет возможности умереть, пытаясь попасть на некоторые другие вокзалы или войти не в те Врата на одном и том же вокзале?

— Не думай, что мы просто стараемся тебя запугать, — тихо сказал Кит. — Временное положение любой станции по отношению к абсолютному времени отличается от положения любой другой станции. Вокзалы 17 и 56 абсолютно смертельны для любого обитателя Шангри-ла. Если бы я попытался побывать на ВВ-56, я бы оказался там на прошлой неделе, то есть в тот период времени, когда я очень даже присутствовал здесь, на станции Шангри-ла, которая сейчас находится… — Он взглянул на хронометр, встроенный в его личный журнал. — Которая сейчас находится 28 апреля 1910 года, 22:01:17, по местному — то есть тибетскому — зональному времени. Гидам по прошлому тоже необходимо соблюдать осторожность.

Малькольм кивнул:

— Вот почему гиды стараются специализироваться на маршрутах через очень небольшое число Врат, ведущих из одного вокзала. Я мог бы отправиться на какой-нибудь из других вокзалов и подыскать для себя работу гида, но сначала мне пришлось бы проделать тщательные вычисления, чтобы проверить, какие вокзалы и какие экскурсии для меня безопасны. Лондонские и Денверские Врата здесь, в Ла-ла-ландии, могут быть столь же смертельны. Денверские Врата сейчас открываются в 1885 год, а Лондонские — в 1888-й. Если я попытаюсь сопровождать туриста в Денвер на той же неделе, на которой я уже сопровождал кого-то еще в Лондон три года назад… — Он вздрогнул. — Тогда я нечаянно убью себя. Поэтому мы ведем чертовски подробные записи о том, когда и где мы побывали. Помните ту маленькую визитную карточку, которую вам выдали, когда вы покупали билет в Первые Врата? Ту, в которую были внесены ваши данные, прежде чем вы спустились вниз по времени? Когда туристы пользуются Вратами, их личные карточки кодируются дважды — при спуске в Нижнее Время и подъеме в Верхнее, так что у них остаются записи о том, в каких временных периодах они побывали. Если компьютер обнаружит возможное перекрытие, раздастся сигнал тревоги. Взгляд Марго слегка потускнел.

— Несмотря на все предосторожности, иногда происходят несчастные случаи, даже с туристами. Разведчикам прошлого приходится быть крайне осмотрительными насчет этого. Например, я смогу войти на ВВ-17 лишь в том случае, если отправлюсь вверх по времени и пробуду там не меньше года. ВВ-17 всегда на двенадцать месяцев и шесть часов отстает от этой станции, в той же географической зоне, примерно в тысяче миль к северу отсюда. Если бы я прошел через Первые Врата ВВ-17, не дав ему сперва «догнать» и миновать мой последний выход из ВВ-86, я бы так и не увидел, что находится по ту сторону этих Врат.

Малькольм сказал:

— Даже некоторые мафиозные убийства были совершены этим способом, особенно организованные якудза. Они выбирают жертву, убеждают застраховать свою жизнь на крупную сумму в пользу одного из гангстеров, затем отправляют в туристское путешествие по замку Эдо из Шангри-ла по фальшивому удостоверению личности, а потом кто-нибудь другой из той же банды сопровождает жертву на ВВ-56 уже по подлинному удостоверению личности, чтобы бедняга затенил себя при свидетелях. Мгновенная прибыль.

Марго вздрогнула.

— Ладно. Кажется, я с этим разобралась.

— Теперь, когда ты провела здесь какое-то время, у тебя возникла та же проблема. Чем дольше ты будешь здесь оставаться, тем выше вероятность перекрытия. Чем через большее число Врат ты пройдешь, тем сложнее станет вся эта головоломка. Вот почему журнал так важен.

Марго облокотилась о столик.

— Ладно, урок усвоен. Нам необходимо быть осторожными. Но я по-прежнему говорю, что меня может переехать автобус, если я буду невнимательна. А для чего эта вторая штуковина?

Кит откинулся на спинку стула. Она держится так легкомысленно, чтобы скрыть свой страх? Или же она и впрямь столь глупа? Или столь упряма? Ему было любопытно, как часто ей удавалось получить то, что хотелось, просто улыбнувшись своей чарующей улыбкой или отпустив находчивую реплику, заставляющую людей удивленно хмыкнуть. Какого рода жизнь успела 4J повидать Марго, прежде чем начала охотиться за ним? Судя по тому, как привыкла она сразу давать отпор, как остро реагировала на малейшую покровительственную нотку, Кит был не очень-то уверен, что ему хочется знать ответ на этот вопрос.

— Это АПВО. Система абсолютной пространственно-временной ориентации. Ты, говоришь, читала про эту «штуковину». Она действует, сопоставляя показания датчиков геомагнитного поля и систем картирования звездного неба. АПВО более или менее точно определяет географическое и временное положение относительно абсолютного гринвичского времени.

— Более или менее? — повторила Марго. — Она не вполне точна?

— Разведчики всегда добавляют погрешность по крайней мере в двадцать четыре часа в обе стороны, когда пользуются АПВО, просто на всякий случай. Часто мы предполагаем даже еще большую погрешность, потому что, как ни хороша система АПВО, она не является абсолютно точной. Она и не может быть такой. Наша жизнь зависит от того, насколько правильно мы сумеем сориентироваться. Без этого прибора — и личного журнала — мы вообще не смогли бы работать. Даже туристские экскурсии стали бы невозможны, потому что туристические агентства нуждаются в разведчиках, чтобы прокладывать новые маршруты. Корпус АПВО обеспечивает этому прибору такую же защиту, что и корпус личного журнала.

Марго, насупив брови, смотрела на АПВО.

— Если проходить через Врата так опасно, то почему бы не закрепить АПВО на длинном шесте и не просунуть его туда и пусть он сделает свою работу? Тогда никто бы не рисковал внезапно испариться.

Кит покачал головой:

— Не так все просто. Во-первых, лишь в половине случаев при открытии Врат по другую сторону будет ночь. Если Врата откроются днем, то нельзя будет зафиксировать положение звезд, так что длинный шест окажется бесполезен. Или ночь может оказаться облачной — никаких звезд не увидишь. Наверное, можно было бы роботизировать весь этот прибор и послать его через Врата, чтобы получить правильные замеры геомагнитного поля и положения звезд, но это будет стоить кучу денег — каждый робот очень дорог, а ведь есть тысячи неисследованных Врат, и все время открываются новые. При этом все равно что-то может пойти не так, и вернуть робот не удастся. Честно говоря, разведчики-люди дешевле, надежнее и обладают тем преимуществом, что могут собирать подробную информацию об обществе, на что никакой робот не способен. Это особенно важно, когда речь идет об исторических исследованиях или об открытии новых туристских маршрутов. Мы, — он похлопал себя по груди, — стоим так дешево, что нами всегда можно пожертвовать. Мы — независимые предприниматели, не состоящие на службе ни у кого. Никакая страховая компания в мире не возьмется нас обслуживать, даже лондонская компания Ллойда. Это еще одна оборотная сторона нашей профессии. Никакой медицинской страховки, никакого страхования жизни, никаких пенсий по инвалидности. Если ты берешься за эту работу, то весь риск лежит на тебе. Существует гильдия, если тебе не лень платить взносы, но ее казна почти всегда пуста. Разведчики прошлого удручающе часто становятся жертвами тяжелейших болезней и травм. Я надеюсь, — мрачно добавил он, — что ты хорошо переносишь боль и не хлопаешься в обморок при виде крови — своей или чужой.

Марго не ответила. Но ее подбородок упрямо пошел вверх, хотя ее и так светлая кожа внезапно побледнела.

Кит откинулся назад.

— Ха! Должен признать, что ты храбрая девочка. Хорошо, позволь показать тебе, как эти штуки работают.

Вдвоем с Малькольмом они шаг за шагом продемонстрировали ей, как пользоваться обоими приборами, хоть они и не могли провести определение по звездам из Ла-ла-ландии. С личным дневником она освоилась быстро. Но геомагнитные датчики АПВО привели ее в замешательство.

— Нет, ты отложила эту величину в обратном направлении, Марго. Ты промахнулась на полматерика от цели, а это означает, что и часовой пояс ты также вычислила совершенно неверно. Попробуй снова.

— Терпеть не могу математики! — воскликнула Марго. — Я ж не знала, что мне понадобится вся эта мура!

Малькольм едва удержался от неодобрительной гримасы. Кит очень мягко забрал у нее АПВО.

— Ладно. Мы начнем с того, что ты подтянешь основные навыки вычислений. Я составлю для тебя расписание занятий в библиотеке. И не только корректирующий курс по математике. Тебе понадобятся языковые навыки, изучение истории, обычаев и костюмов, общественных структур…

Марго смотрела на него с ужасом, широко раскрыв глаза.

— Позволь-ка, я попробую угадать, — шутливо сказал Кит. — Ты думала, что разведка прошлого — это способ увильнуть от учебы в колледже?

Она не ответила, но он прочел подтверждение своей догадки в ее глазах.

— Дитя, если ты хочешь быть разведчицей прошлого, то первое, что тебе надо сделать, — это засесть за учебники. Разведчики — люди грубые и резкие, нам приходится быть такими, но большинство из нас начинали свою карьеру историками или профессорами классической филологии, или же философами и антропологами. Мы самая высокообразованная шайка крутых парней по эту сторону вечности.

Малькольм рассмеялся:

— У меня докторская степень по римским древностям.

Марго откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.

— Рехнуться можно. Если бы я хотела получить докторскую степень, я бы в школу ходила. Все, чего мне хочется, — это изучать интересные места!

Кит собрался было сказать нечто весьма прочувствованное, но Малькольм опередил его.

— Слава, богатство и приключения? — спросил он абсолютно нейтральным тоном.

Она покраснела.

Киту захотелось утешить ее.

— Вполне естественное желание, — сказал он. — Но тебе придется заплатить за это все, что положено. И у нас с тобой есть уговор, Марго. Ты будешь делать то, что я тебе скажу, и тогда, когда я тебе скажу, иначе ты и близко не подойдешь ни к каким временным Вратам.

Она, надув губы, уставилась на АПВО. Затем вздохнула:

— Ладно. Я буду ходить в библиотеку. Нужно ли для этой работы еще что-нибудь, кроме учения?

— Конечно. — Кит снова выпрямился. — Куча всего, по правде сказать. Хорошо ли ты владеешь боевыми искусствами?

— Настолько, насколько этому можно было научиться в средней школе. У меня есть пояс.

— Какой и по какой дисциплине?

— Коричневый пояс, тэквондо.

Кит поморщился. Сплошь прыжки и удары ногами, очень мало тренировочных поединков с полным контактом — куда меньше, чем ей на самом деле требуется. В школьном тэквондо тратят слишком много времени на «придержанные», не достигающие мишени удары, чтобы это и вправду могло дать ученику почувствовать, что значит на самом деле ударить — или получить удар. Кит увидел в этом возможность наглядного урока, который мог быть немедленно усвоен.

— Хорошо. Тогда пойдем.

— Пойдем? Куда?

Кит вернул дневник и АПВО в кожаную сумку.

— В спортзал. Я хочу проверить, как много ты знаешь.

— Вы… сейчас?

Кит улыбнулся:

— Ага. В чем дело, Марго? Боишься, что старик вздует тебя?

Мышцы ее лица, сжимающие челюсти, напряглись и стали твердыми, как мрамор. Она вскочила на ноги и уперлась ладонями в бедра.

— Нет. Я не боюсь никого и ничего. Где этот чертов спортзал?

— Выражайся поаккуратнее, — мягко сказал он. — Спортзал в подвале, рядом с тиром и оружейными складами.

Она вытаращила глаза.

— Оружейные склады? — повторила она то ли восхищенно, то ли испуганно. — Вы хотите сказать, где ружья и всякое такое?

Кит переглянулся с Малькольмом, закатившим в ответ глаза Кит с усилием подавил вздох.

— Да, Марго. Я имею в виду именно ружья и всякое такое. Если из этого можно стрелять или им рубить, или это в кого-нибудь вонзать, то ты должна научиться этим пользоваться.

— Ах, вон оно что…

Это был еще один аспект разведки прошлого, о котором его внучка явно не подумала. Похоже, она скорее согласилась бы взять в руки живую кобру, чем оружие. Отлично. Может быть, это убедит ее отказаться от своей безумной затеи. Судя по тому, как она стискивала зубы, Кит весьма сомневался в этом, но пофантазировать на этот счет было приятно. Он начинал все определеннее подозревать, что никакие его слова или поступки не смогут ее остановить.

Марго с важным видом заявила:

— Если мы собираемся заниматься спаррингом, мне нужно сначала посетить дамскую комнату.

Малькольм вскочил с места и встал позади ее стула, но не решился прямо протянуть ей руку с предложением помощи. Кит мрачно насупился. Марго обворожительно улыбнулась Малькольму, отчего Кит помрачнел еще больше. У Малькольма хватило воспитанности скромно смотреть в сторону, пока Марго шествовала через переполненный бар. Почти все посетители провожали ее взглядами. Кит покачал головой. От этого платья нужно избавиться. Лучше всего швырнуть его в мусорную корзину. Или, может быть, в голову Скитеру Джексону.

— Как насчет тебя, Малькольм? Ты тоже пойдешь в спортзал?

Независимый гид ухмыльнулся:

— Только попробуй избавиться от меня. Я не упущу случая сделать это своей постоянной работой.

— Ты иногда бываешь совершенно невыносим, — пробормотал Кит.

— Нечего меня попрекать, — засмеялся Малькольм. — Ведь это ты согласился ее учить.

— Ага, я это сделал. Я рассудил, что мне придется либо учить, либо хоронить ее. Малькольм перестал смеяться.

— Да. Я знаю. Если понадобится моя помощь, дай мне знать.

Кит криво улыбнулся ему:

— Так и быть. Полагаю, я тебе кое-чем обязан. Малькольм тяжело вздохнул:

— Почему у меня какое-то скверное предчувствие насчет этого?

— Потому, — сказал Кит, шутливо ударив его в плечо, — что у тебя полоса невезения. Молодой человек усмехнулся:

— С этим спорить не стану. Прекрасно, вот и она. Улыбайся, дедуся. Кит буркнул:

— Вам, мистер, лучше стоять навытяжку, когда вы говорите мне подобные вещи. — Малькольм лишь рассмеялся. Кит угрюмо пробормотал: — Я никогда не доживу до того, чтобы меня так называли. Никогда. — Он выдавил кривую усмешку, которая, он надеялся, могла сойти за улыбку. — Ладно, Марго, пошли.

Вот и начался первый этап того, о чем она мечтала.

И впереди лежала целая жизнь, стоящая того, чтобы тревожиться о ней.

Глава 7

В маленьком городке слухи разносятся быстро. И хотя для комплекса, расположенного под одной крышей, ВВ-86 был огромен, в сущности, он представлял собой очень маленький городок, в некоторых отношениях не менее уединенный, чем средневековая деревня: ни прямого теле- или радиовещания, ни спутниковой связи, чтобы поговорить с родственниками, оставшимися там, в большом мире. Электронные развлечения, разумеется, были доступны — за определенную цену. В большинстве частных квартир имелись телевизоры и проигрыватели лазерных дисков, и почти у каждого здешнего жителя — какой-нибудь компьютер. Но чтобы удовлетворить потребность в непосредственном участии в развлечениях, обитатели восемьдесят шестого прибегали к старому доброму способу, впервые изобретенному еще скучающими пещерными жителями, оказавшимися запертыми в перенаселенном замкнутом пространстве. Они сплетничали. Обо всем. О туристах, других станциях, несчастьях и приключениях в Нижнем Времени, друг о друге…

Однажды кто-то в шутку предложил администрации станции установить заборы в жилых секциях, чтобы выделить что-то вроде задних двориков. Этот шутник, сам того не желая, вызвал тянувшуюся полгода оживленную перепалку насчет того, где именно ставить эти заборы, какого цвета, кто за них должен платить, деревянные они должны быть или металлические, брать ли плату лишь за установку или за обслуживание — пока Булл Морган не топнул авторитарно ногой посреди всей этой суеты и не прекратил ее лаконичным «Никаких заборов!».

Давние обитатели восемьдесят шестого все еще время от времени припоминали эти позабытые споры.

Кит едва успел открыть дверь спортзала, как кто-то крикнул ему:

— Привет, дедушка! Как твой артрит?

Кит послал шутника куда полагается и сказал Марго:

— Вот сюда. В этом окошке ты получишь чистые спортивные шорты и куртку. Скажешь, чтобы записали на мой счет.

— Ладно.

Хорошо хоть никто не свистел вслед Марго, когда она на своих каблуках-шпильках шла к женской душевой. Кит переоделся и, выйдя из раздевалки, увидел Малькольма, лениво прислонившегося к стене. Марго пока не показывалась.

— А ты разве не собираешься поразмяться с нами? — спросил Кит, ехидно улыбнувшись. Малькольм изобразил удивление:

— Я? Чтобы поваляться по полу с твоей внучкой? Кит, я пока что еще в своем уме!

— Ты, черт побери, на двадцать лет моложе меня. Переодевайся. Если у тебя нет с собой наличных, я заплачу за прокат спортивной одежды. Проклятие, я заплачу тебе за урок борьбы. Если ты как следует ее отделаешь, может быть, она На этом успокоится.

— Что ж, ладно. Твое дело. Но я бы не стал на это слишком рассчитывать. Она и впрямь мне немного напоминает тебя.

Кит швырнул полотенце в голову Малькольму. Тот ухмыльнулся, поймал полотенце и бросил его обратно, затем направился в душ. Марго появилась в зале, прилично одетая в шорты, мешковатую куртку и взятые напрокат спортивные туфли на матерчатой подошве. Двигалась она неплохо, но, может быть, это было просто следствием ее юности и бессознательной тяги к эксгибиционизму. Она, несомненно, отлично понимала, что все мужчины в зале смотрели сейчас только на нее.

Ха! Мало того, что она моя внучка, — это само по себе достаточно скверно, она к тому же еще и кокетка. И по закону достаточно взрослая, чтобы принимать самостоятельные решения, если только возраст, указанный в ее документах, соответствует действительности. Во всяком случае, она выглядит восемнадцатилетней. А сколько ей на самом деле — это он из нее вытянет попозже. Кит постарался привыкнуть к новому, неловкому для него положению вещей, пока она сделала последние несколько шагов и остановилась, слегка балансируя на носках.

— Ну, вы готовы? Кит покачал головой:

— Сейчас сюда подойдет Малькольм. Я хочу сначала посмотреть, как ты будешь бороться с ним. Затем я сам займусь спаррингом с тобой.

Ей это явно не понравилось.

Наконец Малькольм появился.

— Ладно, босс. Что будем делать?

— Посмотрим, на что вы оба годны, идет?

Малькольм кивнул и церемонно поклонился Марго. Она ответила ему в классическом спортивном стиле — и Малькольм ринулся вперед. Полсекунды спустя Марго резко вскрикнула. Ее спина коснулась мата. Кит покачал головой и прищелкнул языком.

— Марго, неужели твой тренер никогда не учил тебя не сводить глаз с противника?

Она свирепо глядела на него, находясь в крайне неловком положении: Малькольм, лежа меж ее колен, прижимал ее запястья к мату.

— Откуда мне было знать, что он сжульничает? Малькольм улыбнулся:

— Это не до-жо, мисс Марго.

— И я чертовски уверен, что это не школьные соревнования, — сухо добавил Кит. — Мы здесь хотим проверить, как ты умеешь драться. Если ты хочешь обсуждать обычаи и правила вежливости на спортивной арене, тебе лучше отправиться к преподавателю хороших манер.

Малькольм легко встал. Марго с трудом поднялась на ноги, буравя его сердитым, обиженным взглядом.

— Хорошо же, — пробормотала она. — Посмотрим, удастся ли тебе снова повторить этот номер. На этот раз я буду начеку.

Малькольм быстро шагнул вперед и обхватил ее за шею, используя классический прием греко-римской борьбы. Этот неожиданный выпад совершенно ошеломил Марго. Она попятилась назад, стараясь выскользнуть из захвата, разомкнуть который она не могла ни силой, ни хитростью. \

— Эй! Это еще что такое? — Она старалась наступить Малькольму на подъем ступни. Он поднял ее в воздух, вызвав одобрительные смешки по всему залу. Любопытствующие зрители отбросили последние попытки притворяться, будто они заняты своими упражнениями.

Кит подавил улыбку, мудро решив, что смеяться над Марго сейчас было бы ошибкой. Он молча ступил на мат и разнял их. Марго стояла с разгневанным видом и тяжело дышала. Малькольм отвесил ей вежливый поклон, который она холодно проигнорировала.

— Хорошо, — сказал Кит, снова сходя с мата. — Посмотрим, что еще ты умеешь делать.

Она снова свирепо глянула на него, как бродячая кошка, — и тут Малькольм быстро сделал выпад. Но на этот раз он не застал ее врасплох. Марго ответила великолепным молниеносным ударом ноги, подняв колено к груди и распрямив его так быстро, что за этим движением почти невозможно было проследить. Ее ступня скользнула по щеке Малькольма. Этот удар на спортивном состязании принес бы ей немало очков. Если бы удар пришелся Малькольму в нос или в лоб, то она даже могла бы нокаутировать противника.

К несчастью Марго, ни нос, ни лоб Малькольма не находились в нужном месте. Он продолжал двигаться вперед. Пятка Марго проскочила прямо над его плечом. Прежде чем она успела отпрыгнуть назад от неожиданного выпада, девушка снова очутилась на мате в том же положении, что и прежде — Малькольм лежал меж ее колен.

— Это нечестно! — недовольно воскликнула она. — Это должно было бы свалить его с ног!

Кит кивнул:

— Ага, если бы ты действительно ударила его, то, наверное, так бы и случилось. Но ты этого не сделала.

— Послушайте, я же не хотела разбить вашему другу лицо!

— Я признателен вам за заботу, мисс Марго. — Малькольм позволил ей встать, и она растерла запястья, затем расслабила потянутую мышцу бедра.

Кит сказал:

— Перерыв на пять минут.

Он вернулся на склад снаряжения и нашел шлемы для спарринга, перчатки и борцовские туфли с подбитыми войлоком подошвами, затем вернулся в зал и увидел, что Марго молчит и злобно глядит на Малькольма.

— Отлично, вот это снаряжение должно быть очень похоже на то, которым ты пользовалась на соревнованиях по карате.

Она с удивлением разглядывала снаряжение.

«Ох, вот это здорово!»

— Попробую угадать. Ты ни разу не участвовала в поединках с полным контактом?

— Ну, по правде сказать, нет, — призналась она. — Мы всегда придерживали удары и старались, чтобы встречные выпады не совпадали по времени друг с другом. В нашей школе не хватало средств на такое снаряжение.

Кит нелестно подумал о школьной администрации, подвергающей детей риску на занятиях «спортом», который был изобретен, чтобы калечить и убивать. Он показал ей, как надевать защищающий голову шлем. Похожий на кожаный боксерский, он был сделан из мягкого пластика, с толстым валиком, проходящим через лоб и спускающимся вниз по скулам, с тесемками под подбородком и подушечками, немного прикрывающими виски и череп по бокам. Малькольм надел шлем, туфли и перчатки, а Марго все еще возилась со своим снаряжением.

Когда девушка была готова, она неуверенно сказала:

— Я все же не хочу его травмировать или еще как-нибудь повредить ему. Кит кивнул:

— Просто заставь его охнуть, и я буду вполне доволен.

— Ладно.

Вновь Малькольм бросился вперед, не дав ей времени среагировать. Марго выполнила боковой удар ногой, попав ему точно посередине таза. Он вскрикнул «ох!» и внезапно остановился. Когда он перегнулся пополам, Марго ударила его чуть повыше правого уха левым кулаком. Еще одно резкое «ох!» последовало за этим жестом. Когда он уже падал, Марго ударила его правым кулаком по затылку. Третье нелепое «ох!» вырвалось у бедняги, а когда его лицо ударилось о мат, приглушенное «ох!» вызвало улыбки зевак по всему залу.

Марго невинным тоном спросила:

— Вы имели в виду это?

Кит лишь взглянул на нее:

— Ты не хочешь совсем уделать его?

Уткнувшись лицом в мат рядом со ступней Марго, Малькольм придушенно пробормотал:

— Ради Бога, Кит, не подзуживай ее.

Кит хмыкнул и бессердечно потрогал его носком своей туфли.

— Давай, Малькольм, вставай и попробуй снова. Это не значит, что она хоть что-то умеет, это значит лишь, что ты стал слишком самоуверен.

Марго с досады фыркнула и скрестила руки на груди.

Малькольм с трудом отжался от мата и встал, слегка пошатываясь.

Кит улыбнулся:

— Что с тобой, Малькольм? Раскис после первой неудачи?

— Ну и язва же ты, — промямлил Малькольм.

— Стараюсь как могу.

Малькольм ринулся в атаку без предупреждения. Марго снова провела встречный удар, но Малькольм вовремя остановился, и ее нога просвистела в воздухе. К тому моменту, когда она закончила выполнение удара, она стояла к противнику спиной. Малькольм радостно бросился вперед. Кит поморщился и приготовился услышать протестующие вопли Марго. Она стояла к Киту спиной, когда Малькольм ринулся к ней…

И тут она удивила их обоих.

Марго сделала шаг назад, навстречу Малькольму. Когда он наскочил на нее, она двинула локтем прямо назад, предплечье параллельно полу, рука сжата в кулак ладонью вверх. Она оперлась на этот кулак и ударила Малькольма локтем в солнечное сплетение. Он перегнулся пополам с противным стоном, вызвавшим у Кита гримасу сочувствия. Марго наклонилась вперед вместе с ним и затем, обхватив его за шею обеими руками, бросила вперед. Бедный Малькольм шлепнулся на мат спиной, а Марго легко пританцовывала на носках позади него. Она захватила его волосы рукой в перчатке и ударила его в основание черепа правой рукой, придержав удар так, что голова Малькольма лишь слегка мотнулась.

И пока слезы струились из глаз Малькольма, Марго сказала еще более сладким, невинным тоном:

— Вы имели в виду уделать его вот так?

Кит скрестил руки на груди, чтобы скрыть свое удивление. Ему не хотелось, чтобы Марго уж слишком задирала нос. Бедняга Малькольм лишь смаргивал слезы и мужественно старался утереть лицо перчатками.

— Ну что же, один раз тебе это удалось, — медлительно цедя слова, произнес Кит, — но в реальной ситуации тебе всегда придется калечить или убивать по крайней мере дважды.

— Дважды? — повторила Марго. — А-а, чтобы противник не устроил тебе сюрприз, когда ты уже считаешь, что с ним покончено.

Когда она приготовилась еще раз «уделать» Малькольма, Кит жестом остановил ее:

— Нет, с Малькольмом все кончено. На этот раз.

Независимый гид гневно смотрел на Кита, словно говоря: «Хватит с Малькольма этих игр. Малькольму больно, и тебе это дорого обойдется, приятель».

Кит пожал плечами, отвечая взглядом на этот безмолвный упрек: «Кто же мог знать, что так получится?»

Малькольм с трудом поднялся на ноги.

— Тебе… — засипел он на Кита — …следует чертовски радоваться, что Булл Морган не допускает в Ла-ла-ландию судебных адвокатов.

— Ты, наверное, прав, — мягко сказал Кит. — Но и тебе тоже следует этому радоваться. Давай еще разок.

— Вот те на, Кит! Чего ты добиваешься? Задать Рэчел Айзенштайн побольше работы? Марго так и сияла самодовольством. В улыбке Кита не было ни капли сочувствия.

— В тот день, когда Марго отправит тебя в больницу, я съем твои ботинки. Давай, дружок. Соберись.

Марго отвесила ему издевательский поклон, ни на миг не сводя с него глаз. Малькольм горестно вздохнул и встал в стойку.

— Хорошо же, — пробормотал он. — Сейчас посмотрим.

Малькольм, которому требованиями тренировочного поединка была навязана роль нападающего, снова двинулся вперед, но на этот раз удивил Марго. Он атаковал ее, как опытный борец тэквондо, выполнив красивый удар ногой вперед, придуманный им самим. Его ступня хлопнула ее по спине с противным хлюпающим звуком. Малькольм принялся молотить ее обоими кулаками, раз-два, раз-два. Марго попятилась, подняла руки, чтобы защититься от ударов, и провела боковой удар, отбросив его руки. Прежде чем он успел опомниться, она дважды ударила его по лицу, используя инерцию своего движения вперед. Когда он попятился, Марго толкнула его плечом в живот, отбросив назад. И тут она по-настоящему удивила Кита — не говоря уже о Малькольме. Она захватила под колено его выставленную вперед ногу и дернула ее вверх, продолжая толкать его плечом. Малькольм плюхнулся о мат спиной, издав противное «ух!».

Марго приземлилась меж его колен, пародируя то, как он сам обошелся с ней.

— Теперь твоя очередь! — она залепила ему пощечину и ударила в кадык.

— Гак! — Малькольм выпучил глаза.

Марго прыжком поднялась на ноги, злорадно улыбаясь, и сделала Киту самый настоящий реверанс. Зеваки по всему залу засмеялись, и некоторые зааплодировали. Марго снова сделала реверанс всем присутствующим, вызвав еще больше аплодисментов. Малькольм встал на четвереньки, закашлялся и просипел:

— Прекрати это, Кит. Мама всегда учила меня не драться с девчонками. Мама никогда не ошибалась.

Кит сумел в ответ на торжествующую улыбку Марго состроить гримасу скуки.

— Я думал, ты занималась тэквондо, — сухо заметил он. — Что это был за бросок, когда Малькольм упал во второй раз?

Марго улыбнулась еще шире:

— Ну, когда я первый год училась в старших классах, я занималась дзюдо, пока не выяснила, что учителя не собираются разрешать нам вот так кататься по полу с мальчиками.

— Не говори гадостей, девчонка, — мягко сказал он Марго лишь рассмеялась.

— Что теперь? — с вызовом спросила она.

Кит в глубине души признавал за ней право гордиться собой, но нахальство было опасно. Самое время показать ей, чего она на самом деле стоит. Он ступил на мат.

Малькольм просипел:

— Подожди секундочку, дай мне отсюда убраться.

Зеваки стали теснее собираться вокруг мата со всего зала. Кто-то протянул Малькольму стакан воды, который он тут же выпил. К насмешкам и подшучиваниям он отнесся на удивление спокойно, с улыбкой расшнуровывая перчатки, стаскивая шлем и растирая затылок.

Марго наблюдала за ним, сияя удовлетворением, которое согревало все ее тело. Это был час ее торжества, и она знала это. Она прочла завистливое уважение в глазах Малькольма и явный интерес к себе на лицах нескольких человек, аплодировавших ей. «Наконец-то, — подумала она, — наконец я что-то сделала здесь так, как надо!» Может, теперь Кеннет «Кит» Карсон начнет проявлять к ней хоть немного уважения!

Высоко подпрыгнув, Марго играючи ринулась прямо к нему.

Впоследствии она так и не разобралась, что именно он сделал, кроме того, что он повернулся и поднял одну руку, тогда как другая опустилась. Марго так и не поняла, коснулась ли она его или он ее, но девушка вдруг оказалась сидящей на ягодицах у края мата на твердом, холодном полу. Боль пронзила ее позвоночник снизу доверху.

Когда Марго оправилась от шока, все, что она сумела сказать, это жалобно вскрикнуть «ой!». Она сердито повернулась к Киту:

— Вы бросили меня мимо мата!

— Нет, — ответил он, чуть заметно улыбаясь, — это ты сама бросила себя мимо мата.

— Ладно, — добродушно сказал он, — хочешь немного позаниматься серьезным спаррингом?

Этого уязвленное самолюбие Марго выдержать не могло. Она ринулась в бой, начав еще один отличный высокий передний удар ногой — вот только головы Кита не было там, куда она метила. Его голова оказалась позади и ниже ее пояса, а левая ступня Марго, на которую она опиралась, вдруг очутилась чуть выше места, где обычно находилась ее левая лодыжка, и почти на фут впереди него, тогда как ее спина быстро перемещалась прямо к полу.

На этот раз смаргивать непроизвольные слезы пришлось Марго. Ой-ой-ой… Ей был виден Малькольм, нестерпимо улыбающийся.

Кит Карсон, чтоб его черти взяли, сказал:

— Ну же, не сиди здесь без толку, дитя. Давай, вставай же, я думал, ты хочешь бороться

Она поспешно вскочила на ноги и ринулась вперед, ее кулаки замелькали в воздухе столь же быстро и яростно, как тот град ударов, который недавно обрушил на нее Малькольм. Марго увидела, как раскрытые ладони Кита мелькают перед ней в промежутках между ее ударами, но ее кулаки ни разу не попали точно туда, куда она целилась. И тут совершенно неожиданно — из-за легкого нажима на ее правое запястье и локоть — она обнаружила, что ей необходимо как можно скорее броситься прямо на пол. Она упала лицом вниз. Хорошо хоть — на мат. Марго видела лишь затопивший все поле зрения красный свет. А он стоял над ней и улыбался. Она выбросила руку в направлении его промежности, намереваясь вцепиться во что удастся.

Он схватил ее за запястье. Слегка. Всего лишь большим и средним пальцами. Чтобы еще больше унизить ее, он даже чуть отставил вверх свой указательный палец. Прежде чем она успела прийти в себя, он немного подался назад, как раз настолько, чтобы ее рука распрямилась, и чуть повернулся. Ее локоть болезненно хрустнул, коснувшись его колена. Он продолжил поворот, нарочито медленно, чтобы яснее дать ей понять, что происходит. Марго ойкнула — затем ойкнула опять, когда этот ленивый поворот заставил ее ползти вокруг Кита по кругу, просто чтобы ее локоть не вылетел из сустава. Возгласы удивления раздались со всех концов зала. «О Боже, они смеются надо мной…»

И пока она продолжала ползти вокруг него со все большим страхом и смущением, Кит сказал ей:

— Мне кажется, на сегодня хватит. Ступай в душ, мы поговорим об этом после.

Наконец он отпустил ее. Марго усилием воли сдержала слезы. Собравшиеся вокруг мужчины начали, посмеиваясь, расходиться. Она прикусила язык, с которого готово было сорваться язвительное замечание, осознав даже сквозь застилавшую глаза пелену унижения, что ей еще ой как многому нужно научиться. «Он подловил меня, черт возьми, он подловил меня…»

Что ж, ведь она за этим и пришла к нему, разве не так?

Эта мысль помогла Марго продержаться во время долгого, мучительного душа. Горячая вода барабанила по синякам и расслабляла сведенные судорогой мышцы от шеи до кончиков пальцев ног. Когда она вышла из душа, обмотавшись полотенцем, она нашла дежурную по раздевалке и попыталась потребовать обратно свою одежду. Женщина улыбнулась и протянула ей свежий комплект одежды для тренировок.

Марго простонала:

— О Боже, неужто новый сеанс пыток?

— Нет, — улыбнулась дежурная, — просто что-нибудь немного менее… хм, кажется, Кит сказал «скандальное», чем ваше платье. — Она протянула Марго также и это платье вместе с туфлями на шпильках, помятой шляпой и корсетом. — Возьмите также гимнастические туфли.

— Спасибо, — пробормотала Марго, вознагражденная добродушным смехом.

Марго обдумала, не надеть ли ей снова свою одежду, и пусть Кит Карсон катится ко всем чертям, но ее потянутые мышцы так болели, что сама мысль о том, чтобы втиснуться в этот корсет, была непереносимой. Кроме того, хватит с нее унижений на сегодняшний день. Ей не хотелось никаких напоминаний о ее собственных опрометчивых суждениях о Скитере Джексоне. Она надеялась, что эта крыса постарается теперь не попадаться ей на глаза. Она хотела никогда больше не видеть его, и, уж конечно, ей тем более не хотелось хоть раз снова разговаривать с ним. Марго свернула платье, корсет и туфли в шарообразный ком и нахлобучила на него сверху шляпу.

— Что же, — вздохнула она, — пусть это будет тебе еще одним уроком на будущее, Марго. Похоже, этот день окажется длиннее, чем ты думала.

Она задрала повыше подбородок, отказываясь признавать свое полное поражение. Она одержала верх над Малькольмом Муром и убедила Кита тренировать ее. Это немалого стоит. С этими умеренно утешительными мыслями Марго направилась навстречу очередной стычке с безумно раздражающим ее человеком, которого она избрала своим учителем. «Наверняка, — ободряюще сказала она себе, — скоро все пойдет полегче». А если не пойдет? Или если он решит, что в ней нет того, что необходимо для этого дела?

Что же, он может прогнать ее прочь, но, видит Бог, она не собирается сдаваться!

Пока Марго принимала душ и переодевалась, Кит отослал Малькольма прочь с достаточной суммой карманных денег для доброго, солидного обеда, затем позвонил, чтобы на счет Малькольма были переведены суммы, покрывающие стоимость сеанса спарринга и причиненный ему ущерб. У него были планы на будущее в отношении этого гида, связанные с тренировкой своей внучки, а это означало, что Малькольм не должен отказаться вновь иметь с ней дело еще до того, как Марго начнет брать у него уроки. Малькольм пока об этом не знал, но он вот-вот должен был стать намного богаче — и, возможно, чуточку более поседевшим. Кит покачал головой. Кто бы мог подумать, что эта пигалица отделает его столь основательно?

Он воспользовался тем, что Марго задержалась в душе надолго, чтобы найти ей следующих инструкторов. В тире почти никого не было. Энн Уин Малхэни, скрестив ноги, сидела на полу рядом с пустым стрелковым стендом и чистила старинные револьверы.

— Привет, Кит, — улыбнулась она. — Я слышала, Марго заставила Малькольма изрядно попотеть.

— Слухи разносятся молниеносно, — с усмешкой сказал он. — Бедняга Малькольм. Но он оправится от этого. Особенно когда я предложу ему возможность поквитаться с ней.

Энн рассмеялась:

— Бедняжка Марго. А кстати, где сейчас наш Вундеркинд?

— Принимает душ. Думаю, она на самом деле ревет там. Она… не очень удачно пыталась противостоять айкидо.

— Это я тоже слышала. В чем дело? Ходят слухи, что ты затеял учить ее на разведчицу прошлого, но мне в это не очень-то верится.

Кит почесал в затылке.

— Ну, на самом деле… мне хотелось бы, чтобы ты поучила ее стрелять.

— Ты хочешь, чтоб я… что?! — Энн Малхэни вытаращила глаза. Штатный инструктор по огнестрельному оружию ВВ-86 уперлась руками в свои узкие бедра, позабыв о том, что ее ладони измазаны пороховой гарью и чистящим составом. — Уж не хочешь ли ты мне сказать, что эти слухи верны?

Кит молча прокашлялся.

Энн глазела на него, в ужасе раскрыв рот.

— О Боже, ты учишь ее, да? У тебя есть на то какая-то особая причина? Я имею в виду, кроме той, что ты явно утратил остатки здравого смысла?

Кит покраснел.

— Проклятие, Энн, она все равно сделает это на свой страх и риск, если я откажусь. Ты же знаешь, как я упрям. Она ничуть не лучше, ей только что стукнуло восемнадцать, и она убеждена, что весь мир существует для того, чтобы она могла собирать цветочки где ей вздумается. Она понятия не имеет, чем рискует, ей просто хочется следовать по моим треклятым стопам…

Поведение Энн сразу изменилось.

— Ох, Кит. Бедный ты, бедный. — Она положила ладонь на его предплечье. Он медленно, позволяя раздражению и беспокойству выходить из него, расслаблял мышцу за мышцей. Когда он снова смог дышать без боли в груди, Энн сказала: — Хорошо, Кит, я буду ее учить. Но если я выскажу свое мнение о ее успехах и оно окажется неблагоприятным…

Он посмотрел ей в глаза:

— Возможно, она прислушается к словам женщины.

— Возможно. У меня через несколько минут начнется урок, а то бы я предложила позаниматься с ней прямо сейчас. Поговори со Свеном, послушай, что он скажет; потом приходи ко мне завтра с утра, и мы сможем начать тренировки.

— Спасибо, Энн. — Он стиснул ей руку в знак искренней благодарности. Она улыбнулась:

— Не благодари меня. Это обойдется тебе недешево, Кеннет Карсон — Но она шутливо подмигнула, чтобы он не обиделся.

Кит лишь простонал:

— Чего бы тебе хотелось?

— Как насчет номера люкс для новобрачных на неделю?

— На неделю? Да ты представляешь себе хоть приблизительно, сколько я могу выручить за… — Он оборвал себя. — Ладно. На неделю.

— И мой обычный гонорар плюс пятьдесят процентов за частное обучение.

Внучки обходятся недешево.

— Что-нибудь еще? Моя подпись кровью? Энн хмыкнула:

— Если ты думаешь, что я дорого беру, то посмотрим, что ты скажешь после разговора со Свеном.

— Отлично. Спасибо. А чего же тогда хочет он?

— Это отдельная тема. Жду не дождусь, что же ты сможешь предложить ему такого, чтобы он передумал.

Кит решил, что ему придется расстаться с прибылью за целый квартал, и пошел разыскивать Свена. Он нашел его на оружейном складе, где он точил римский гладий.

— Привет, Свен.

— Привет тебе. Ответ отрицательный. Визг обнаженного клинка о точильный камень не располагал к спору. Кит нашел стул и плюхнулся на него.

— Цену набиваешь? Свен поднял взгляд.

— Вот уж нет. Ее убьют, ты придешь разобраться со мной, мне придется свернуть тебе шею… Нет уж. Спасибо, обойдусь без этого.

— Ты что, предпочел бы позволить ей отправиться в Нижнее Время без подготовки?

— Ха! Ты бы лучше для начала связал ее.

— Я бы так и сделал, но ей нужно иногда ходить в ванную, а это очень решительный ребенок. Я серьезно, Свен. Для этого мне нужен ты. Энн может научить ее всему, что ей нужно знать о метательном оружии, но ей необходимо уметь обращаться с холодным, а также лучше владеть боевыми искусствами, чем она сейчас может. Ей нужны уроки. Хорошие уроки. Твои уроки.

Свен навел последний лоск на острие гладия, затем повернул его и начал заточку другой режущей кромки.

— Ты не будешь вмешиваться?

— Не-а.

— Или злиться, если она получит травму?

— Ничуть. Чем круче ей придется, тем скорее она одумается и выберет себе другую карьеру.

— Ты просто прелесть, дедушка. Что же, ответ все равно отрицательный. Она шустрая. Она поймет, что к чему.

Кит сосчитал до десяти. Поискал какие-нибудь другие доводы.

— У меня есть рукоять меча Мусаси.

Свен так и застыл с точильным бруском в руке, не закончив движения, затем чертыхнулся и принялся заново наводить запоротую кромку.

— Ублюдок. Она подписана? «Вот ты и влип».

— Ага.

Свен ел его глазами.

— Где, черт побери, ты смог раздобыть настоящую цубу работы Мусаси?

— Я нашел ее в сейфе «Нового Эдо». В этом сейфе лежит несколько удивительных вещиц. Свен мрачно рассмеялся:

— Ну, уж это точно, бьюсь об заклад. — Он отложил гладий в сторону и откинулся в кресле. — Если бы дело было только в цубе, я бы сказал тебе, чтоб ты уматывал отсюда ко всем чертям. — Свен выдержал взгляд Кита. — Тебе в самом деле настолько позарез хочется учить этого ребенка?

— Да, именно так, — тихо ответил Кит. — Если бы я считал, что есть другой выход из этого… но пока я его не нашел. Я хочу, чтобы у нее были шансы победить в драке.

Свен покачал головой:

— Женщина-разведчица. И притом совсем еще неопытный ребенок. Друг мой, ты рехнулся. — Он криво улыбнулся Киту. — Но, честно говоря, мы всегда это знали. Ладно. Я сделаю это. Да, Кит, оставь Мусаси у себя. Видит Бог, я тебе кое-чем обязан. Просто позволь мне время от времени любоваться этой штукой, и тогда будем считать, что мы квиты.

Кит, который в любом случае не мог забрать с собой обратно в Верхнее Время бесценную рукоять меча работы Мусаси, решил, что теперь он наконец знает, что подарить Свену на его следующий день рождения.

— Спасибо, дружище.

— Пожалуйста. Всякий раз, когда тебе взбредет в голову делать глупости, просто дай мне знать. Когда ты хочешь, чтоб мы начали?

— В любое время, когда тебе удобно. Свен вздохнул:

— Что же, черт, тогда, наверное, прямо сейчас. Ты уже пообедал?

Кит покачал головой:

— Нет, и мне кажется, Марго умирает с голоду. Почему бы мне не позвонить и не узнать, нет ли в «Радости» свободного столика?

— Вот это мне нравится. Я встречусь с вами там наверху, как только закончу запирать это хозяйство.

Внутреннее убранство «Радости эпикурейца» отражало расположение ресторана в «Римском городе»: мозаичные полы, расписанные фресками стены (некоторые из них создал художник, проведший целый год в Нижнем Времени, учась у древних мастеров) и столики вперемежку с настоящими пиршественными ложами для тех, кому хотелось поглощать пищу по римскому обычаю — лежа. Слух пирующих услаждал опытный игрок на лире, одетый греческим рабом. Официанты тоже были одеты, как рабы, обслуживающие почетных гостей. В этот вечер публика состояла из шести знаменитых миллионеров, одного никому не известного японского миллиардера с его нынешней любовницей, члена британской палаты лордов и его нынешней любовницы, а также трех всемирно известных актрис, оживленно беседовавших о предстоящем исследовании в Нижнем Времени, которое они задумали провести в Лондоне, готовясь к съемкам своего следующего фильма.

В общем, это был обычный вечер в «Радости». Кит заметил, что Марго страшно удивилась, когда метрдотель усадил их за соседний с актрисами столик.

— Это же…

— Ага, — оборвал ее Кит. — Привыкай к этому, Марго. — Он улыбнулся. — ВВ-86 как магнит притягивает к себе светскую публику, эту жалкую свору неудачников, которыми они являются на самом деле. Просто не мечтай войти в этот круг, и ты проживешь более счастливую жизнь. Теперь, пока мы ждем, чтобы к нам присоединился Свен…

Лицо Марго приняло озабоченное, усталое выражение.

— Да?

— Успокойся, девочка, я не кусаюсь. Вот эти три, — он кивнул в сторону актрис, — занимаются здесь сбором материала для своих ролей. Ты говорила, что собиралась стать актрисой, верно?

Она кивнула.

— Отлично. — Кит наклонился вперед и поудобнее сцепил пальцы под подбородком. — Мне бы хотелось, чтобы ты рассматривала разведку как сбор материалов для самого потрясающего в твоей жизни спектакля, в котором тебе предложена главная роль.

Марго улыбнулась:

— Ну, это нетрудно.

— А вот и нет. Если ты забудешь свои реплики, там не будет суфлера, который мог бы тебе их подсказать. У тебя не будет режиссера, который мог бы крикнуть: «СТОП! Начнем снова со страницы…» Ты будешь одна-одинешенька. Твою игру будут оценивать не критики, ее оценкой станет твое выживание. Твоими зрителями будут люди из прошлого, с которыми тебе доведется встретиться. Сумей их обмануть — и тогда, может быть, тебе удастся вернуться обратно в целости и сохранности. Ну а теперь… насчет твоего выступления в спортзале.

Ее глаза сверкнули.

— Я сумею научиться драться получше!

— Я в этом не сомневаюсь. Мне хочется, чтобы ты ответила мне на один вопрос, но ты должна хорошенько подумать, прежде чем ответить.

— Я слушаю.

Кит кивнул:

— Скажи мне, пожалуйста, каковы цели разведчика прошлого? А, привет, Арли, как дела?

Арли Айзенштайн тепло приветствовал Марго, поздравил ее с прибытием на ВВ-86 и затем порекомендовал ей нынешнее особое блюдо.

— Это новый рецепт, древнеегипетский, просто великолепный. Вы будете моими морскими свинками.

Кит улыбнулся:

— Я готов. А ты, Марго?

С задорным блеском в глазах Марго сказала:

— Все, что он закажет, возьму и я.

— Все-все? — переспросил Арли, удивленно подняв брови.

— Абсолютно все.

Арли потер ладони, предвкушая любопытную сцену.

— Вот и отлично. Я скажу Жаку, чтобы он начал готовить. Кто-нибудь еще собирается к вам присоединиться?

— Только Свен, насколько мне известно, но я не возражаю против компании, если кому-то нужно место за столиком.

— Отлично, отлично. Чем больше, тем веселее, — засмеялся Арли. — Вина? Закусок?

Кит взглянул на Марго. Она явно устала, но все еще держалась в напряжении.

— Это твое особое блюдо, оно приготовлено из птицы, из рыбы, из свинины или из говядины? Или же это нечто совсем иное?

Арли подмигнул:

— Морской деликатес. В основном.

— Хорошо, тогда почему бы нам не начать с полграфина мичельсбургского портера с хлебом и свежими фруктами? Что касается вина к основному блюду, это я предоставлю выбрать тебе.

Польщенный Арли просиял улыбкой.

— Мед. Египетский медовый напиток. Я пришлю Джулию с закусками, — пообещал он. Арли снова тепло улыбнулся Марго и отправился обходить свои владения, время от времени останавливаясь поболтать с другими клиентами.

Наконец появился Свен Бейли.

— Значит, это та самая? — бесцеремонно спросил он, едва подойдя к ним. Его долгий, непроницаемый взгляд заставил Марго неловко покраснеть, и ее глаза раздраженно блеснули.

— Та самая кто? — холодно спросила она. Свен лишь недовольно хмыкнул, проигнорировав этот вопрос, и плюхнулся на стул.

— Ты уверен, что ты этого хочешь? Кит пожал плечами:

— Ага.

— Ха!

Марго перевела взгляд со Свена на Кита, затем обратно. Ей явно хотелось задать вопрос, и она столь же явно была не уверена, что готова получить ответ прямо сейчас. Киту стало ее жаль.

— Марго, это Свен Бейли, везде и всюду известный как самый опасный человек на ВВ-86.

Марго широко раскрыла глаза. Свен только фыркнул:

— Так и есть, чтоб меня черти взяли. Последний, кто пытался доказать обратное, уже мертв. — Он грубо захохотал, заставив Марго в смущении шарить взглядом по сторонам, лишь бы не глядеть на него. Кит не счел нужным объяснять ей, что джентльмен, о котором шла речь, был спятивший турист, настаивавший на использовании стиля «биддл» формального поединка на ножах, несмотря на серьезные предупреждения Свена о том, что это для него плохо кончится (что и случилось в каком-то грязном закоулке Сохо, где тот убедился, что «фехтование на ножах» и уличная поножовщина — это две совсем разные вещи).

Свен поднял руку и просигналил Джулии, улыбнувшейся ему и подошедшей к их столику с графином вина и стаканами на серебряном подносе.

— Привет, ребята, — весело сказала она, ставя перед ними бокалы и хорошо охлажденный графин с портером, а также стаканы воды со льдом. — А какую отраву предпочитаешь ты, Свен?

Он понюхал пиво:

— Только не эту. Как насчет бутылочки «Сэма Адамса»?

— А насчет ужина есть идеи? У нас сегодня замечательный морской деликатес, новое блюдо из Древнего Египта…

— Черт, нет. Пусть Арли экспериментирует на ком-то другом. У вас еще готовят ту говядину, что подавалась здесь на прошлой неделе?

У Джулии на щеках появились ямочки.

— Ну конечно, готовят. Тебе с кровью?

— Чтоб мычала.

У Марго был такой вид, словно она вот-вот лишится всякого аппетита — если только не хуже. Кит ухмыльнулся:

— Что с тобой, девочка? Крови боишься? Марго поджала губы.

— Со мной полный порядок. Свен пристально разглядывал ее.

— Ты уж точно чересчур слабонервна для девчонки, собирающейся заниматься разведкой прошлого.

Она заерзала на стуле, но воздержалась от ответной реплики.

— Кстати, о разведке прошлого, — сказал Кит, потирая сбоку свой нос, — у тебя есть какие-нибудь идеи о том, как ответить на мой вопрос?

Марго покосилась на Свена. Она вдруг стала казаться очень юной и смущенной Затем ее подбородок снова пошел вверх.

— Ну… Задача разведчика прошлого — выяснить, куда ведут данные Врата. Кит покачал головой:

— Я не спрашивал тебя, в чем состоит задача разведчика прошлого, я спросил, каковы его цели. Это немного разные вещи.

На секунду она показалась ему настолько измученной и голодной, несчастной и смущенной, что Кит подумал, что она вот-вот расплачется. Он подсказал ей.

— Скажи первое, что тебе приходит в голову. Какова главная цель разведчика прошлого?

— Заработать деньги.

Свен от удивления громко расхохотался и одобрительно хлопнул Марго по спине. Она чуть не слетела со стула от этого хлопка, но сумела робко улыбнуться. Кит усмехнулся:

— Деньги, да? Что же, возможно, если тебе повезет. Если Врата, которые ты открыла, не ведут в русские степи середины последнего ледникового периода. Несколько ученых могут прийти от этого в восторг, но ледник толщиной в милю не обладает существенным коммерческим потенциалом. Что еще?

— Остаться в живых, — сказала она, слегка мотнув коротко остриженными волосами.

— Совершенно верно, — согласился Кит.

— Здесь ты попала в точку, девочка. Что еще? — спросил Свен, сменив Кита в нелегком деле допрашивать Марго с пристрастием.

Она задумчиво покусала нижнюю губу:

— Узнать побольше о том времени, в котором ты находишься, разумеется. Вы берете с собой фотоаппарат?

Кит подумал о Екатерине Великой и ее русском кабане и подмигнул Свену. Тот явно прочитал ту самую статью, судя по озорной искре, вдруг промелькнувшей в его взгляде.

— Иногда. Обычно нет. Фотоаппараты не относятся к самому необходимому снаряжению.

— Что же еще тогда может быть моей целью? Кит кивнул:

— Прекрасно. Ты начинаешь задавать вопросы. — Он наклонился вперед. — Самое важное замечание: та разновидность карате, которой ты научилась в школе, может отлично подойти солдату, атакующему кого-нибудь другого, но дело солдата — участие в битвах — не является основной целью разведчика.

— Нет, черт возьми, — пробормотал Свен. — Хочешь драться, отправляйся жить в Сербию или в любое место от Стамбула до Каира. Последнее, что я слышал, — Израиль угрожал взорвать парочку ядерных бомб, если исламские государства не прекратят вербовать в Нижнем Времени желающих поучаствовать в джихаде, и я не могу сказать, что осуждаю хоть одну из сторон. Боже, какая каша!

Даже у Марго хватило ума вздрогнуть. О том, во что Врата Времени превратили взрывоопасный Ближний Восток, трудно было подумать без содрогания. Мусульманские и израильские женщины создали коалицию, чтобы попытаться остановить войну, но пока что ни одна из сторон не желала прислушаться к голосу разума. Весь этот регион был объявлен запретной зоной после того, как ВВ-66 был полностью разбомблен. Кит, как и большинство обитателей восемьдесят шестого, потерял добрых друзей при гибели этой станции.

Кит прочистил горло и развеял вдруг охватившее компанию уныние, налив вина Марго и себе.

— Хорошо. Итак, — сказал Кит, — цель разведчика состоит не в том, чтобы ввязываться в драку. Она заключается в том, чтобы куда-то отправиться, разузнать все, что удастся, и убраться оттуда по-хорошему, стараясь нанести как можно меньше ущерба как данной местности, так и местным жителям.

— В особенности местным жителям, — выразительно повторил Свен. — Поступать как-либо иначе означает навлекать на себя неприятности. Большие неприятности. Если ты разозлишь кого-то, кого нельзя убить, и в результате между вами произойдет смертельная стычка, то именно тебе придется распрощаться со своей шкурой.

— Погодите, — нахмурившись, сказала Марго. — Что вы хотите этим сказать — кого-то, кого нельзя убить? Любого можно убить.

— Не совсем так, — тихо сказал Кит. — Если чья-нибудь смерть может изменить историю, то этого человека убить нельзя. По крайней мере этого не может сделать пришелец из Верхнего Времени. Парадокс не возникнет. История не изменится. Некоторые пробовали. Это никогда не получалось. Никогда. Допустим, вы пытаетесь убить какую-нибудь знаменитость вроде Джорджа Вашингтона. Ваше ружье заклинит, или оно даст осечку, или вы споткнетесь в последний момент, так что нож не попадет в жизненно важный орган. Что-нибудь случится, что не позволит вам изменить ничего существенного. И что хуже всего, это может произойти тогда, когда вы ничего подобного не ожидаете.

— То же самое может случиться, если вы ввяжетесь в смертельную драку с кем-нибудь, кого вы считаете не слишком важной персоной, — тихо сказал Свен. — Если смерть этого человека может изменить историю, то он не умрет. Но это не значит, что не умрете вы.

Впервые Марго выглядела скорее озабоченной, чем легкомысленной. Она взглянула на Свена, затем снова на Кита:

— Ладно. — Это слово прозвучало непривычно покорно. — Что еще?

— Следующее, о чем нельзя забывать, — то, что там, в Нижнем Времени, мы, а не тамошние жители, являемся посторонними. Даже если кто-нибудь не настолько важен, чтобы его смерть могла изменить историю, у нас все равно нет морального права вламываться туда с замашками супермена, думая, что мы тут просто разнесем к черту все, что нам угрожает, не позаботившись в первую очередь о том, чтобы вообще избежать проблем.

— Лучший способ победить в драке, — вставил Свен, — это прежде всего не ввязываться в нее. Настоящий борец знает, конечно, как избежать драки.

Марго прикусила ноготь большого пальца.

— А если этого сделать нельзя? Я имею в виду, вдруг на меня набросится какой-нибудь психопат. Что тогда?

Кит подумал, что его жестокие упоминания о Джеке Потрошителе явно произвели на нее должное впечатление. Он подлил ей вина.

— Такое, конечно, всегда может случиться, и порой ничего другого не остается, кроме как сломать чью-то шею или разбить кому-нибудь коленную чашечку, но чаще всего твоя цель должна состоять в том, чтобы оставаться невидимкой. Если это невозможно, то твоя цель — не дать никому сломать тебе шею или разбить коленную чашечку. И конечно, спешить, словно за тобой черти гонятся, вернуться на станцию живой. Когда речь заходит о разведчиках, то герои — это просто люди, путающие трусость со здравым смыслом.

Свен лениво повел рукой.

— Это всякий знает, а уж Кит и подавно. Настоящий знаток по этой части — как врезать и дать деру. И единственный человек на станции, которого я не могу в спарринге швырнуть на мат пять раз из пяти.

— Только пока я не вышел в отставку, дружище. Сейчас я и близко не стал бы подходить к тебе.

— Это лишь доказывает, что тебе не мешало бы снова позаниматься со мной, — улыбнувшись, ответил Свен. — Это поддержит твою форму. Поможет сохранить молодость.

— Ты бы лучше не слишком меня уговаривал, — рассмеялся Кит. — Не настолько уж ты меня моложе. Кстати, сколько тебе стукнет в июне?

— Вполне достаточно, — с притворной мрачностью, никого не обманувшей, ответил Свен.

Марго круглыми от ужаса глазами смотрела то на одного, то на другого. Затем она вдруг успокоилась, словно решила наконец, что Свен не собирается схватить нож для разделки бифштекса и зарезать ее в перерыве между салатом и основным блюдом.

— Впрочем, это вовсе не означает, — с улыбкой сказал Кит, снова возвращая разговор к тому, с чего он начался, — что в хорошем карате есть что-то принципиально порочное. Я получил черный пояс в Со Син Ри и еще один… Ну, у меня их несколько, и все они порой бывают полезными. Но айкидо — кстати говоря, это именно то, что случилось с тобой, — пожалуй, самое лучшее искусство самозащиты.

Марго уставилась на Кита гневным взглядом — хотя и менее убийственным, чем в спортзале.

— Это было унизительно.

— И умирать тоже унизительно, — лаконично заметил Свен.

Марго покраснела.

— Ладно, значит, мне еще нужно многому научиться. Потому-то я и появилась здесь, чтобы найти учителя. Это по крайней мере будет не так занудно, как математика.

Свен улыбнулся:

— Если ты не будешь знать математики, ты умрешь так же наверняка, как любой уличный бродяга с финкой. Ну а если ты действительно хочешь кого-то убить, так займись лучше корейскими боевыми искусствами. Если у тебя есть на это шесть или восемь лет. Конечно, — Свен потер ладони и улыбнулся, — Кит тебе скажет на это, что потратить годы на изучение искусства оставаться невидимым, культивируемого в школе айкидо, гораздо полезнее для разведчика, чем на изучение стиля поединка этой школы.

Кит не поддался на провокацию Свена продолжить их любимый старый спор.

— К несчастью, — сказал он Марго, — у тебя нет в запасе этих лет, потому что большую часть времени тебе придется учиться, а не тренироваться. Поэтому нам нужно будет вот что сделать: дать тебе тренера по айкидо, чтобы он обучил тебя самым важным основным приемам и нескольким специальным, тому, что, возможно, позволит тебе выбраться из скверных мест.

Свен добродушно хлопнул Марго по плечу, отчего она поморщилась.

— Верно, черт побери. Приемам, которые помогут тебе воспользоваться этими твоими чертовски привлекательными ножками, чтобы бежать что есть мочи.

Марго огрызнулась на Свена:

— Вам нет ни малейшего дела до моих ног!

— Еще как есть, — улыбнулся этот злой, толстенький гном, затем откинулся назад и пощелкал суставами пальцев, снисходительно оглядывая ее.

Марго повернулась и ошарашенно поглядела на Кита.

— Ведь он же не… Кит кивнул.

— О нет… — Она села обратно на стул, оцепенев от ужаса. — Мой кто? Тренер?!

— Ага, — сказал Свен, и тут ему принесли пиво с блюдом хлеба и фруктов. — Завтра утром, в семь. Оденься как нужно и не опаздывай. Потому что, если ты опоздаешь, я подмету мат тобой. — Тут он рассмеялся. — Черт, я подмету мат тобой в любом случае, но, если ты опоздаешь, я буду сердит, делая это. — Он поднял вверх свой бокал, словно предлагая тост. — Хорошего аппетита.

Испуг Марго, который она попыталась скрыть, был комичен.

Кит улыбнулся и налил ей вина.

— Выпей, детка. Завтра ты начинаешь тренировки, а это означает, что больше ты не будешь пить ни капли спиртного.

Взгляд Марго стал еще испуганнее.

— Совсем ничего? И даже вина?

— Ничего, — в один голос ответили Свен и Кит.

— Бестолковый разведчик… — начал было Кит.

— Я знаю, я знаю, — жалобно простонала Марго. — Долго не живет.

Это доказывает, что она способна учиться, если ей это достаточно часто повторять.

— После того как ты закончишь урок со Свеном, к твоим услугам будет Энн Уин Малхэни.

— А чем занимается она? — взмолилась Марго.

— Стреляет, как сто чертей, — усмехнулся Свен. — Прошлый раз, когда я состязался с ней на пари, без штанов меня оставила.

Марго лишь спрятала лицо в ладонях.

— Вот проклятие.

Кит попробовал погладить ее по головке, заработав этим свирепый гневный взгляд.

— Ты всегда можешь завязать и вернуться домой.

— Никогда! — Фыркнув, как бродячая кошка, она заставила Свена Бейли одобрительно усмехнуться.

— Ну что же, тогда, — Кит улыбнулся, — ешь свой ужин и слушай внимательно. Мы с дядей Свеном собираемся прочесть тебе первую лекцию по теории выживания.

Она недоверчиво посмотрела на них обоих:

— Это еще что за штука?

Свен усмехнулся.

— Когда начинается драка, постарайся оказаться где-нибудь в другом месте. И всегда помни, что никто не прикрывает твою задницу, когда ты остаешься со вселенной один на один, — и, Марго, поверь, что вселенной просто начхать на тебя. Смерть — слишком дорогая цена, чтобы платить ее за глупость и неосторожность, но в конце концов ты не сможешь этого избежать, если не будешь четко делать свою работу. А эта работа, — он отхлебнул еще глоток «Сэма Адамса» и вернулся к теме разговора, — состоит вовсе не в том, чтобы открывать Врата с целью стать богатой и знаменитой. Вот теперь слушай внимательно. Основной принцип айкидо на самом деле прост. Вот ты, — Свен уронил две капли воды в свою ложку, — а вот вселенная. — Он капнул в ложку еще две капли воды рядом с первыми, осторожно повернув ложку так, что они остались лежать отдельно от первых. — Весь фокус айкидо состоит в том, чтобы слиться со вселенной в единое целое, — и он повернул ложку, позволив каплям соединиться, — чтобы ничто не могло застать тебя врасплох. Сумей достичь этого, и ты сможешь предложить противнику примирение вместо драки. Остальное — всего лишь ловкость и практика.

Марго недоверчиво смотрела на капли воды.

— Вы разыгрываете меня.

— Ничуть.

Она вздохнула:

— Ладно. И что я должна делать, чтобы подладиться ко вселенной? Пропеть «аум» пару тысяч раз в час?

Свен и Кит переглянулись. В вопрошающем взгляде Свена явно читалось: «А ты уверен, что ты действительно этого хочешь?»

Гримаса на лице Кита означала: «Да, черт возьми, хотелось бы мне, чтобы я мог сказать что-то другое».

— Нет, — почти раздраженно ответил Свен, — ты не должна петь «аум». Не существует тайного ключа, какого-то секретного приема, который позволил бы тебе этого добиться. Это или происходит, или нет. Способ начать тренировки по айкидо — это выполнять упражнения для запястий. — Он продемонстрировал, как это делается, а тем временем Джулия подходила к их столику с полным подносом, на котором громоздились тарелки с ужином. Свен встряхнул и расправил свою салфетку. — Почему бы тебе не поупражняться в этом, пока мисс Джулия будет ставить перед тобой тарелку с угрями и тушеным осьминогом?

Марго рывком повернулась на стуле.

— Что?!

Джулия почтительно предложила ей блюдо с маленьким осьминогом — щупальца которого были искусно обвиты вокруг угрей — плавающим в луковом соусе, сдобренном непонятными пряностями и шинкованными овощами.

— О, Бог ты мой…

Тут Кит не выдержал. Он расхохотался. Свен уже вытирал салфеткой слезы.

— Ну же, Марго, — поддразнивал ее Кит. — Куда подевалась твоя бравая решимость? Я думал, ты попробуешь все, чего захочу попробовать я.

— Но… но…

— Попробую-ка я угадать. В том маленьком городке, где ты выросла, не подавали на ужин осьминогов?

Марго все еще ошалело глазела на та, что стояло перед ней. Угри, выпотрошенные и очищенные от костей, не были обезглавлены, отчего невольно казалось, будто эта полная тарелка скользкой пищи смотрит на тебя. Марго судорожно сглотнула.

— Я, хм… — Она с мрачной решимостью схватила вилку. — Ладно. Как их едят?

— Вот это отвага! — рассмеялся Свен. — Угрей режут на кусочки. Осьминога едят целиком.

Марго зажмурилась и снова сглотнула, затем попробовала кусочек и широко раскрыла глаза от удивления.

— Эй, это вкусно! Кит хмыкнул:

— Ну конечно же. Иначе Арли Айзенштайн этого бы не предлагал. Бон апетит.

Он жадно накинулся на еду.

Верная своему слову, Марго не отставала от него ни на кусочек — и наслаждалась каждым из них до последней крошки.

* * *

Лучшее, что Марго могла сказать о своем первом уроке у Свена Бейли, — что ей не пришлось за него платить. А худшее — что Малькольм Мур пришел на это поглядеть. Через пять минут занятий она всерьез пожалела о вчерашнем сеансе спарринга. Малькольм наслаждался ее крайним унижением слишком заметно, чтобы мимолетное удовольствие от ее вчерашней победы над ним могло это перевесить. За первые семь минут она получила больше синяков, чем поставила тогда Малькольму, — а Свен Бейли только начал разминаться.

Она скрипнула зубами и выдержала это.

После пятнадцати адских минут, доказавших, вне всякого сомнения, что Марго влезла в эту историю по уши и не собирается сдаваться, Свен Бейли шагнул назад и сказал:

— Ладно. Чему ты сейчас научилась? Марго растерла самую последнюю серию ушибов и сказала:

— Что мне многому нужно научиться. Но это я и так знала еще вчера вечером.

— И это все? Больше ты ничего из этого не извлекла? — Судя по его интонации, он отнес ее к царству идиотов, червей и тараканов.

Марго с трудом прикусила язык.

Свен упер руки в бока и внимательно посмотрел на нее.

— А у меня было возникло впечатление, что ты пришла сюда чему-то научиться.

— Ну так покажите мне что-нибудь, чему бы я могла научиться! Все, чем вы пока что занимались, это швыряли меня туда-сюда, словно куль с мукой!

— Присядь-ка.

— Что?

Он выразительно ткнул средним пальцем вниз:

— Садись!

Она села.

— Закрой глаза.

Она так и сделала.

— Теперь дыши.

Марго чувствовала себя как идиотка, сидя посреди спортзала, окруженная людьми, которые пялились на нее, а она тем временем не делала ничего, только дышала.

— Забудь про Малькольма, забудь про всех остальных. Сосредоточься на середине своего тела. Вдохни. Как можно глубже. Задержи вдох… Выдохни. Повтори.

С трудом ее тело начало расслабляться. Напряжение давало знать о себе в горящих огнем мышцах от шеи до бедер. Она чуть шевельнулась, приняв более удобную позу.

— Что ты чувствуешь?

— У меня напряжена шея. И плечи тоже. Болит спина.

— Отлично, это те места, в которых ты борешься с собой. Это я и имел в виду, когда спрашивал тебя, чему ты научилась. Ты борешься с собой так же ожесточенно, как ты боролась со мной. Продолжай дышать.

В течение получаса все, что Свен Бейли разрешал ей делать, — это дышать и вслушиваться в многочисленные жалобы ее тела. Когда он наконец разрешил ей снова подняться, она чувствовала себя расслабленнее, но все равно беспокойство полностью не исчезло.

— Теперь, — сказал Свен, медленно обходя вокруг нее, — попрактикуемся в упражнениях для запястий. Сила в твоих запястьях излишня. Для изучения айкидо это необходимо изменить. Вот так…

Следующие полчаса Марго упражняла запястья до тех пор, пока ее руки не начали дрожать, а суставы болеть.

— Очень хорошо. Теперь поучимся стоять.

— Стоять?

Свен скрестил руки на груди.

— Ты что, собираешься переспрашивать каждое мое слово или ты хочешь чему-то научиться?

— Да! Мне только хотелось бы научиться этому прежде, чем мне стукнет восемьдесят!

Оценивающий взгляд Свена был не теплее сугробов минувшей зимы.

— Ты еще не научилась ползать, а уже хочешь бежать марафон?

Марго плотно сжала губы. Если она восстановит против себя своего наставника, то Кит просто положит конец ее учению. Она снова услышала голос матери: «Марго, ты слишком нетерпелива. Не торопись. Ты все успеешь сделать». Да, она это сделает — но успеет ли она сделать это вовремя? Она по-прежнему бежала наперегонки с неумолимым временем, но если она хочет преуспеть, ей придется делать все по-ихнему. «Если бы только ты не заболел, ты, ублюдок…» Но он заболел. И как она не могла ничего поделать с непреклонным характером Свена Бейли, так же она не могла ничего поделать и с этим. Ей оставалось только приспосабливаться и учитывать этот факт в своих планах. Марго сделала несколько глубоких вдохов.

— Ладно. Простите. Мама всегда говорила мне, что я ужасно спешу все делать побыстрее, даже когда я училась ползать. Я постараюсь исправиться. Я обещаю. — Она попробовала умильно улыбнуться ему и поняла, что преуспела, когда его свирепое выражение чуть смягчилось. — Хорошо, мистер Бейли, как мне нужно стоять? Покажите мне.

Свен поставил ее в надлежащую позу и затем заговорил — как ни странно, о чем-то другом, кроме дыхания и укрепления ее запястий.

— Мы задумали вот что: дать тебе достаточно обширную подготовку по самозащите без оружия, прежде чем переходить к вооруженной борьбе. Нет, Марго, еще немного согни колени и опусти плечи, вот так, зафиксируй эту позу. Если ты будешь полагаться только на свое оружие, без подстраховочных слоев самозащиты, ты рискуешь оказаться беспомощной, если вдруг не сможешь воспользоваться оружием. Чем бы ты ни была вооружена — огнестрельным оружием, ножом, химическим средством самозащиты или дубинкой, — тебе всегда нужно иметь дополнительные защитные слои в твоей системе самообороны. Один из них — это бдительность. Если ты не заметишь нападающего, он застигнет тебя врасплох. И как только это случится, ты попадешь в беду. Я хочу, чтобы следующие двадцать четыре часа ты поупражнялась в нехитрой игре. Завтра расскажешь мне, как это у тебя получилось. Подсчитай, сколько раз ты замечала кого-нибудь прежде, чем эти люди заметили тебя, и сколько раз они первыми тебя замечали. Веди записи, и мы еще поговорим о бдительности завтра.

Впервые Марго увидела непосредственную пользу от этого урока. Она поклялась себе, что на этом тесте она наберет все сто процентов. Никто не застанет ее врасплох.

— Так, хорошо, чуть измени стойку, вот так. Отлично. А теперь… вот одна из причин всегда быть начеку. Пусть у тебя есть пистолет.

Марго кивнула:

— Ладно.

Свен попятился, отойдя от нее по крайней мере на двадцать футов.

— А у меня есть нож. — Он показал ладонь с согнутыми пальцами, словно держал в ней нож фехтовальной хваткой. — Леди, я хочу перерезать вам горло. Вытащите пистолет из кобуры и застрелите меня.

Он кинулся к ней. Марго хлопнула себя рукой по бедру, делая вид, что тянется к пистолету… И крепко приложилась спиной к мату. Ребро ладони Свена полоснуло ее по горлу.

Она широко открыла глаза:

— Эй! Это нечестно!

— Такой штуки, как честная игра, на свете не существует, девочка. — Он позволил ей подняться. — Опять встань в стойку. Помни, что человек с ножом может преодолеть двадцать футов быстрее, чем ты успеешь вытащить пистолет. Держись на безопасном расстоянии от возможных угроз и будь начеку.

Игра вдруг перестала казаться ей такой уж забавной.

Марго встала в стойку.

— Что еще?

— Забудь все, что ты когда-либо видела в кино. Я имею в виду боевые искусства, ножи, кулачные драки или стрельбу. Все эти фильмы — чушь. Они угробят тебя, если ты станешь относиться к ним серьезно.Поножовщина скорее загонит тебя в гроб — или искалечит — чем стрельба, если ты не будешь знать в точности, что ты делаешь. Ты должна уметь пользоваться твоим оружием. Энн научит тебя обращению с баллистическим оружием — огнестрельным, луками и арбалетами, даже с духовыми ружьями. Я буду учить тебя всему остальному. Устала? Отлично. Теперь упади.

И она сделала еще и это. Несколько раз подряд. Свен научил ее лучшим способам падать, чем те, что ей когда-либо показывали ее тренеры по карате. К тому времени как Свен удовлетворился тем, что Марго хотя бы поняла, как нужно падать, она дрожала от усталости и вспотела с ног до головы.

— Ладно, — наконец сказал ей Свен, — прими душ и переоденься. Энн ждет тебя в тире.

Марго сдержала стон и кое-как поднялась с мата. Малькольм Мур пренебрег собственным занятием ката и подошел к ней посреди зала, когда она уже шла в душ.

— Пожалуйста, — сказала Марго, выставив вперед обе ладони, чтобы он не подходил ближе, — не приставай ко мне с нотациями.

— Никаких обид. — Он улыбнулся, удивив ее неожиданно дружелюбным взглядом, и протянул ей руку. Она устало пожала ее. — В самом деле, Марго, — сказал он, явно подсмеиваясь над собой, — ты показала мне, насколько здорово я отстал в тренировках. В последнее время я обленился. Спасибо за напоминание о том, что мне пора снова обретать форму.

— А-а. Что же, добро пожаловать.

— Свен тебя порядком ухайдакал. — Это не был вопрос.

Его дружественная улыбка вызвала искренний ответ.

— Все, что он заставил меня делать, — это дышать, стоять на месте и падать! Малькольм улыбнулся:

— Ну, я легко могу представить куда худшие вещи, которые он мог бы заставить тебя делать.

К своему немалому удивлению, Марго рассмеялась:

— Что ж, тут ты, пожалуй, прав. — Она кивнула в сторону душа. — Мне… нужно привести себя в порядок. Сейчас мне придется учиться стрелять.

Должно быть, недостаток энтузиазма в ее тоне как-то передался Малькольму Муру, потому что он хмыкнул и сказал:

— Я готов предложить тебе пари. Не пройдет и часа, как ты по-другому запоешь. В самом деле, спорим, что к концу недели тебе так все это понравится, что ты будешь тайком приходить сюда пострелять в те часы, которые ты должна вроде бы тратить на изучение математики.

Марго с радостью откликнулась на этот вызов:

— Принимаю пари! Какова твоя ставка?

Малькольм снова улыбнулся:

— Моя? Черт возьми, Марго, я совсем на мели.

Она рассмеялась:

— Я тоже.

— Ну ладно, а как насчет чего-нибудь кроме денег?

— Вроде чего? — Она вдруг насторожилась.

Малькольм моргнул, явно на секунду сбитый с толку ее тоном. Марго мысленно дала себе пинка. Малькольм ничуть не походил на Билли Папандропулоса или Скитера Джексона. Во-первых, в противном случае Кит Карсон не стал бы ему доверять, и, во-вторых, он вообще не был похож ни на одного молодого человека, которого Марго до сих пор приходилось встречать.

— Ну, — помедлив, сказал он, — почти единственное, что я могу предложить, это услуги гида. Я могу устроить тебе экскурсию в Нижнее Время по Лондону — если Кит согласится заплатить за билеты, — торопливо добавил он.

У Марго заколотилось сердце. В Нижнее Время по Лондону? Ух, вот здорово… Но что взамен может предложить она? И согласится ли Кит Карсон, даже если она выиграет пари?

— Хорошо, одна экскурсия в прошлое со всеми полагающимися развлечениями против… — Она сглотнула и рискнула задать этот вопрос. — А чего хотелось бы вам?

Малькольм внимательно оглядел ее. Марго приготовилась к худшему. Но Малькольм Мур не сказал «Один час в моей спальне» или что-нибудь вроде этого.

— Как насчет истории твоей жизни?

— Что?

— Ну… — От этой его мягкой улыбки она почувствовала, что у нее внутри все становится теплым и чуточку щекотным. — Как еще людям подружиться, если они ничего не знают друг о друге?

Но…

История ее жизни? Она отвернулась.

— Тут почти нечего рассказывать. — К ее ужасу, голос вновь подвел ее, дрогнув.

Он нежно дотронулся до ее плеча.

— Марго, прости меня. Я не хотел ничего выпытывать. Я просто подумал, что было бы здорово получше узнать тебя.

Она обхватила себя руками и задумалась над этим. Разве она такая важная птица, чтобы стремиться узнать ее получше? Ее отец уж точно никогда так не считал. Билли Папандропулос считал — по своим личным соображениям, включающим секс и звонкие, солидные денежки, а также бешеный спрос на хорошеньких молоденьких провинциальных девушек, только что явившихся из какой-нибудь Миннесоты. Но Малькольм был не из таковских. Или она ошибается? Билли тоже поначалу показался ей симпатичным. Или, может статься, Малькольм просто искал трещинку в ее броне, чтобы посчитаться с нею? Возможно, это было глупо с ее стороны, однако она так не думала.

Но рассказывать Малькольму о пьяных дебошах ее отца? Или о том, как она нашла свою мать и какого-то незнакомца, которого она никогда прежде не видела, забитыми насмерть на полу кухни? Или про то, как она сбежала в Нью-Йорк в тот же день, как ей исполнилось шестнадцать, чтобы попробовать заработать денег на поиски своего дедушки, и в результате оказалась в любящих объятиях Билли Папандропулоса?

Она, сморгнув, сдержала слезы. Что ж, она ведь всегда может соврать.

— Ладно, — нехотя сказала она. — Ведь это получится не совсем настоящее пари, если у меня не будет веских причин хотеть выиграть?

Он улыбнулся:

— Что верно, то верно. Значит, по рукам? Она пожала ему руку:

— По рукам. А теперь мне и в самом деле нужно идти. Я не хочу заставлять учителя ждать меня.

— Ты не против, если я посмотрю? Или ты будешь из-за этого нервничать7

Марго подумала и решила, что она и в самом деле не против.

— Нет, мне кажется, что я, может, буду поменьше нервничать, если рядом увижу чье-то дружеское лицо.

— Боишься оружия? — сочувственно спросил он.

— Ну а вы бы на моем месте не боялись? Малькольм хмыкнул:

— Ты слишком часто смотришь вечерние новости. Ступай в душ. Я скажу Энн, что ты задержалась из-за меня.

— Спасибо.

— Не стоит благодарности.

Почему-то Марго почувствовала себя лучше, направляясь к душу. Может быть — всего лишь может быть, — она нашла своего первого настоящего друга.

Наушники-глушители и стрелковые очки были обязательными элементами экипировки на линии огня тира ВВ-86. Тир был расположен в помещении по необходимости. Одна дистанция имела длину сто ярдов и предназначалась для дальнобойных винтовок, а также для ружей бокового боя, дробовиков и пистолетов, но большинство дистанций для стрельбы были длиной десять ярдов, что наиболее подходило для обучения обращению с оружием личной самозащиты. Тренеры по стрельбе Ла-ла-ландии мечтали о дистанции в три сотни ярдов, но стоимость столь большого пространства оказалась слишком, высока. Тут не было ни глиняных голубей, ни маленьких жестяных силуэтов животных, ни нумерованных концентрических окружностей. Мишенями служили лишь чистые листки бумаги, человеческие силуэты или простые круглые стальные пластинки. На других Вокзалах Времени, откуда отправлялись охотничьи экспедиции, можно было встретить также мишени в виде животных с помеченными на них зонами смертельного поражения.

Мишени Энн Уин Малхэни также были помечены зонами смертельного поражения: их центры располагались посреди туловища человека и его черепной коробки.

Марго и так уже выглядела слегка зеленоватой. Малькольм, удобно расположившийся на соседней скамейке, пожалел ее.

— Привыкай, — сказала ей Энн. — Разведка прошлого — это не пикник.

— Все то и дело говорят мне это, — ответила Марго с нервным смешком, никого не обманувшим.

— А кто-нибудь говорил тебе, как опасно связываться в прошлом с людьми, которых нельзя убить?

Марго кивнула:

— Да, вчера вечером.

— Отлично. Людей, важных для истории, часто можно… разубедить, даже если их нельзя убить. Самозащита всегда по меньшей мере рискованное предприятие, но в Нижнем Времени она по-настоящему сложна, поскольку ты никогда не знаешь, действительно ли сработает то, что ты пытаешься сделать. Поэтому хорошо бы иметь много возможностей — быстрые ноги, умение скакать на лошади или управлять конной повозкой, хорошая подготовка в боевых искусствах. Помни, первый урок самозащиты — это…

— В первую очередь избегать опасной ситуации, — вздохнув, сказала Марго. — Это я уже слышала от Свена.

— Тогда тебе стоит всегда помнить об этом. Отлично. Пистолет — это только один слой твоей защиты. Но если ты отправляешься в Нижнее Время, полезно знать, как с этой штукой обращаться. Взять его с собой нельзя, так как ты никогда не можешь знать, не окажется ли огнестрельное оружие там анахронизмом. Но как только ты прибудешь туда, куда направляешься, тебе может понадобиться спешно им обзавестись, если там такие штуки существуют. Огнестрельное оружие сильно изменилось с тех пор, как его изобрели в начале четырнадцатого века. Поэтому мы начнем с чего-нибудь простого и вполне современного, из чего легко стрелять, просто чтобы ты освоила основные навыки этого искусства. Как только я пойму, что ты можешь попасть туда, куда ты целишься, я начну учить тебя обращению с историческим огнестрельным оружием от наших времен до первых шомпольных ружей. Тебе придется также делать домашние задания.

Марго застонала и поглядела на Малькольма, ища у него поддержки.

Он улыбнулся и пожал плечами.

— Нельзя научиться, не занимаясь. Вспомни, я уже получил свою докторскую степень, но я трачу все свободное время, изучая то, до чего у меня доходят руки.

Марго выдавила из себя улыбку, выглядящую несколько натянутой.

— Хорошо. Что именно я буду изучать?

— Основы безопасности. Виды затворов и спусковых механизмов. Виды боеприпасов. Как заряжать и разряжать оружие. Как действуют конкретные виды оружия и чем они отличаются друг от друга.

— Ой!

— Ты всегда можешь выбрать себе другую профессию, — ласково сказала Энн.

— Так покажите мне!

К ужасу Марго, ее «урок стрельбы» начался с трехчасового вводного курса по основам безопасности. Правда, ее наставница рассказала также о нескольких основных видах современного огнестрельного оружия, но от Марго требовалось, чтобы она внимательно слушала, пока Энн Малхэни просто стояла и говорила, показывая ей фотографии и макеты, и при этом повторяла: «Держи ствол повернутым в безопасном направлении; держи палец подальше от спускового крючка, пока не будешь готова стрелять; держи затвор открытым и оружие незаряженным, пока оно не будет готово для стрельбы» — так много раз, что Марго казалось, что она сойдет с ума от всего этого.

— Итак, в чем состоит первое правило безопасности?

— Держать эту чертову штуку повернутой в безопасном направлении!

— Что такое безопасное направление?

— В сторону от того, во что я не хочу попасть. От моей ноги. От соседского окна. Не вверх, если в здании, в котором я нахожусь, есть второй этаж, и не вниз, если я нахожусь где-нибудь наверху. — Марго скрестила руки. — Когда я начну стрелять?

— Попозже. Снова покажи мне, как ты разряжаешь этот несамовзводный револьвер.

Марго трижды неудачно попыталась это сделать, прежде чем у нее получилось то, что требовалось. Она улыбнулась с гордостью и облегчением, когда наконец ей это удалось.

— Не забудь, Марго, что у большинства этих старомодных пистолетов и у некоторых современных отсутствует механический предохранитель. Стоит ошибиться при этой операции с заряженным несамовзводным револьвером, у которого нет ничего, что помешало бы курку ударить по бойку, и у тебя получится случайный выстрел. Если ствол будет направлен в твой живот… — Энн с силой отвела мушку от самой середины туловища Марго — …то ты получишь ранение кишечника.

Самодовольство Марго тут же куда-то улетучилось. Она была готова расплакаться. Сперва Кит грубо обошелся с ней, затем Свен сделал ей больно, а теперь еще Энн Малхэни заставила ее почувствовать себя последней дурой, которой опасно доверять любое оружие.

— Простите! Я устала и проголодалась…

— Привыкай к этому, Марго. У тебя не будет такой роскоши — выбирать время и место для перестрелки, когда тебе придется спасать свою жизнь.

Ей хотелось разреветься. Вместо этого она попыталась урезонить свою мучительницу:

— Да, но я могу выбирать время и место для уроков! Как я, по-вашему, могу выучить всю эту чертовщину, если я с ног валюсь? Вы здесь хоть когда-нибудь едите?

Отозвавшись на эту тираду, ее животик заурчал. Малькольм Мур, должно быть, тоже услышал это, потому что хмыкнул.

Энн вздохнула и скорбно улыбнулась, затем забрала у Марго армейский несамовзводный «кольт».

— Ладно, Марго, будь по-твоему. Завтра в восемь утра, и на этот раз не опаздывай. У меня будут и другие ученики, кроме тебя.

Марго хотелось рухнуть на пол прямо там, где она стояла.

— Я приду.

О том, где ей удастся поесть, Марго не имела ни малейшего представления. У нее не хватило бы денег даже на хот-дог.

— Ну, — спросил Малькольм, когда они выходили из гимнастического зала, — что ты об этом думаешь?

— Ты пока не выиграл наше пари, — мрачно ответила Марго.

Он добродушно рассмеялся:

— Я еще могу это сделать до конца недели, ты не забыла? А это целых два дня. Как насчет позавтракать?

— Я на мели. Я хочу сказать, по-настоящему на мели. У меня на счету, наверное, центов десять.

— Где ты поселилась?

— На кушетке у Кита в гостиной. Досада, прозвучавшая в ее голосе, заставила Малькольма хмыкнуть.

— Почему ты никогда не называешь его «дедом» или «дедушкой»? — Он с любопытством ждал, как она на это среагирует. У нее был смущенный вид, и она чуть помедлила с ответом.

— Ну… он не очень похож на человека, которого можно было бы так называть.

Малькольм сделал из этого свои выводы.

— Ты боишься его.

Она мельком взглянула на него И это выражение беспомощной маленькой девочки, на миг проступившее в ее взгляде, настолько поразило Малькольма, что он почти онемел. Но этот миг прошел, и она снова смотрела на него своим дерзким, вызывающим взглядом.

— Я ничего не боюсь.

Малькольм остановился, не дойдя нескольких шагов до лифта, и это заставило остановиться и Марго.

— В чем дело? — недовольно спросила она. — Чего ты от меня теперь хочешь?

— Марго, — мягко сказал он, — если ты ничего не боишься, то наше знакомство, быть может, окажется не слишком продолжительным. И это печально. Куда печальнее, чем ты можешь вообразить.

Тонкая вертикальная морщинка появилась меж ее подведенных огненно-рыжих бровей. Она испытующе рассматривала его с неприкрытым любопытством, чуть склонив голову набок, как канарейка, увидевшая незнакомого диковинного зверя поблизости от своей клетки. Малькольму пришло в голову, что она еще очень, очень молода и отчаянно старается это скрыть. Сразу за этой мыслью пришла другая. «Жизнь уже успела потрепать ее. Проклятие, она слишком юная для того, чтобы так выглядеть. Что, черт возьми, стряслось с этим ребенком до того, как она нашла Кита?» Интерес, который он испытывал к ней, вдруг сменился покровительственным чувством, потребностью защищать ее.

Марго вздохнула, что помешало ему сказать что-нибудь, о чем позднее, возможно, пришлось бы пожалеть.

— Ты какой-то странный, Малькольм, — медленно произнесла она.

— Неужто?

— Да ты… — Она не докончила фразы.

«Я не запал на тебя, как другие мальчики? В этом дело?»

Или, может быть, учитывая усталость и напряженность, ощущавшуюся в ее манере держаться, не одни лишь мальчишки-ровесники…

Малькольм усилием воли переключился на менее интимные темы:

— Так как насчет завтрака? У меня в холодильнике есть кое-что для бутербродов. Мы можем встретиться где-нибудь в Общем зале и устроить пикник. Или у тебя есть еще другие уроки сегодня?

Марго немного расслабилась.

— Мне о них, во всяком случае, пока ничего не известно, — сказала она чуть печально. — Пикник в Общем зале — это, наверное, здорово. Я… — Она вдруг умолкла.

— В чем дело?

Она неразборчиво пробормотала что-то вроде «не важно» и отвела взгляд.

Малькольм очень бережно коснулся ее плеча:

— Эй. Это я, ты не забыла? Тот самый парень, которым ты недавно подмела мат.

Почти против ее воли, словно ослушавшись жесткого приказа сурово смотреть вниз, один уголок ее рта дернулся вверх. Она фыркнула:

— Ха! Мне что, обязательно нужно как следует отделать парня, чтобы он пригласил меня прогуляться с ним?

Малькольм рассмеялся

— Нет, но это должно придать тебе немножко душевного спокойствия — знать, что ты можешь это сделать.

Она как-то странно посмотрела на него, затем оба уголка ее рта поползли вверх.

— Вот так лучше, — улыбнулся он. — Почему бы тебе не присмотреть симпатичное местечко где-нибудь в «Замке Эдо», например, у одного из садовых прудов. Мы сможем там спокойно позавтракать.

Ее улыбка стала еще приветливее.

— Ладно. Ты знаешь, это чудесная мысль. Спасибо, Малькольм.

— Буду очень рад.

Он придержал для нее дверь лифта с комичной учтивостью, что зажгло в ее глазах озорные искорки. И вот это вызвало чувство смятения у Малькольма, твердо решившего вести себя с Марго как истинный джентльмен. Он очень даже просто может влюбиться в это дитя, и влюбиться серьезно. Марго вышла из лифта на уровне Общего зала, тепло улыбнувшись ему, и направилась в сторону «Замка Эдо». Малькольм поглядел ей вслед, затем нажал кнопку своего этажа. Непонятно, что прячет в себе эта маленькая девочка, но, как бы то ни было, это вызывает у нее душевную боль. В начале недели ему было жаль Кита. Теперь ему было жаль их обоих.

— Ладно, — философски сказал он себе, когда лифт с громким скрежетом поехал вверх, — кажется, нашлось еще одно дело для любителя улаживать чужие проблемы. — Оставалось только надеяться, что внучка Кита не впутает их всех в какую-нибудь историю, которую им не удастся распутать. Судя по тому, что ему до сих пор пришлось увидеть, она могла вызвать кучу неприятностей просто тем, что дышит.

Она могла также разбить Киту сердце, ничуть того не желая.

Когда он это понял, мурашки побежали у него по спине. И Малькольм тут же, немедля, дал себе зарок: «Я сделаю все, что смогу, — все, что Марго и Кит позволят мне сделать, — чтобы этого не случилось».

Малькольму даже думать не хотелось, как далеко мог завести его этот зарок.

Глава 8

Кит искал повода послать ко всем чертям стопку счетов, когда на одном из экранов наружного наблюдения, вмонтированных в стену его кабинета, он вдруг заметил Марго. Она сидела у рыбного пруда с галечным дном в «Замке Эдо», рассеянно глядя на воду, такая беззащитная и одинокая, что у него защемило сердце.

Он отпихнул кресло и помчался вниз, задержавшись лишь на миг, чтобы надеть обувь, и даже не сменил свое старомодное кимоно, которое он обычно надевал во время работы. Кит сам толком не знал, что он собирается ей сказать, но, может, сгодится и тот предлог, что он просто хочет получше с ней познакомиться. Она водила пальцем по поверхности кристально чистой воды, когда он подошел к пруду.

— Привет.

Она подняла голову, и ее глаза слегка расширились от удивления.

— Боже правый. Ты носишь кимоно? Кит улыбнулся:

— Я сбежал прямо от письменного стола. Я… хм, обычно стараюсь надевать самое удобное из того, что у меня есть, когда мне приходится возиться со стопками счетов или казенных бланков. Ты не против, если я посижу тут с тобой?

— А… Ну конечно.

— Что-то я не слышу особого энтузиазма, — попробовал он поддеть ее, присаживаясь рядом.

Она уткнула подбородок в колени и стала рассматривать ярких рыбок.

— Я устала, — призналась она, — и проголодалась. Малькольм подумал, что было бы неплохо съесть пару сандвичей у пруда. Вот я и выбрала подходящее местечко.

— Малькольм?

Она скорчила рожицу:

— Он сегодня смотрел, как я занималась.

Ах вот оно что…

Они некоторое время просто сидели и смотрели, как рыбки описывают медленные круги над дном пруда, вымощенным искусно уложенной небесно-голубой галькой. Наконец Марго искоса поглядела на него:

— Ты очень не любишь возиться с бумажками? Кит почесал нос.

— Терпеть не могу. Это на первом месте в моем списке того, что я ненавижу. Она улыбнулась:

— Наверное, у каждого есть свой собственный список, а?

— И что значится в твоем?

Она снова уткнула подбородок в колени.

— Да ну, всякая ерунда.

— Что, например?

— Ну, не знаю. Снег, скажем. В Миннесоте зима все силы высасывает. Снег очень быстро надоедает. Особенно когда ты уже выросла из того возраста, чтобы лепить из него снеговиков. Остается только ворчать на то, что дороги закрыты и ты повсюду опаздываешь.

Кит улыбнулся:

— Ты ноешь, словно тебе не восемнадцать, а сорок два. Она показала ему язык и усмехнулась.

— А знаешь, мне было уже двадцать, когда я впервые увидел больше квадратного дюйма снега за раз.

— Ты же из Джорджии. Там снег нечасто бывает.

— А что ты вообще обо мне знаешь? Я хочу сказать, кроме того, что напечатано в бульварных газетах? Марго улыбнулась:

— Они ужасны, верно? Пожалуй, мне больше всего нравилась история о том, как тебя похитили сумасшедшие ученые из далекого-далекого будущего, изменили твой пол, ты забеременел, а потом они снова вернули твой прежний пол и после того, как ты родил ребенка, отослали тебя обратно в наше время.

— Боже, ты, наверное, шутишь. Ее глаза сверкнули.

— Ничуть. Там даже была помещена фотография, у тебя было вот такое пузо. — Она нарисовала в воздухе огромный живот. — Мне нравится, что они могут вытворять с программами компьютерной графики, а тебе? Маленькие старушки, покупающие эти газетки в бакалейных лавках, и взаправду верят во все эти истории.

Кит мог лишь простонать.

— Так и знал, что не зря я теперь редко бываю в Верхнем Времени.

Марго хмыкнула.

Кит решил, что сейчас самый подходящий момент спросить у нее то, что мучило его давно, но он все равно не решался, не желая разрушить их пока хрупкое взаимопонимание.

— Марго…

Она снова взглянула на него:

— Да?

— Ты не могла бы рассказать мне о… Я даже не знаю, у меня сын или дочь.

Искры в зеленых глазах Марго погасли. Она сглотнула и отвернулась.

— Дочь. У тебя была дочь.

— Была?

Марго сидела, отвернув голову и не глядя на него.

— Мама умерла. Несколько лет назад.

Боль утраты родного существа, которое он даже не смог узнать и полюбить, тяжелым комом застряла у Кита в груди. Он несколько раз сморгнул, пытаясь удержать режущую глаза соленую влагу. Как умер единственный ребенок Кита? Его дочь… Она ведь была еще молодой, если она умерла несколько лет назад. Автомобильная катастрофа? Неизлечимая болезнь?

— Как ее звали? — прошептал Кит, стараясь, чтобы его голос не дрожал. — Как она выглядела?

Некоторое время Марго молчала. Затем тихо ответила:

— Маму звали Китти.

Острая боль захлестнула его. Сара и впрямь назвала их дитя Китти…

— У нее были карие глаза. А волосы… песочного цвета, что ли. Когда я была маленькой девочкой, она много смеялась. Послушай, я знаю… я знаю, что тебе хотелось бы услышать про все это, и я хочу тебе это все рассказать, но… — Она быстро заморгала. До Кита вдруг дошло, что и его внучка тоже чуть не плачет.

— Марго…

Она снова отвернулась.

— Это я нашла ее. Можем мы поговорить о чем-то другом? Ну пожалуйста…

Сколько лет было Марго, когда умерла ее мать? Киту хотелось задать ей тысячи вопросов, но Марго сейчас не хотела на них отвечать.

— А что насчет твоей бабушки? — попробовал узнать Кит, вспомнив с пронзительной ясностью свою последнюю встречу с Сарой.

Марго фыркнула:

— Я никогда не видела ее. Мама убежала из дома с папой, когда ей было семнадцать. Я не уверена, что бабушка ван Виик вообще знала, где мама жила и что мы существуем. У меня… у меня была ее фотография. Но все, что у меня было с собой, украли. В Нью-Йорке. Мне даже пришлось покупать себе новые туфли.

Кит тоже горевал об утрате этой фотографии.

— Что это был за снимок? Как она выглядела на нем? Казалась ли она счастливой?

Марго, похоже, пришлось вернуться из еще более дальней дали, чем ему. Она долго изучающе смотрела на него.

— Ты до сих пор еще любишь ее. Разве нет?

Он выдавил болезненную улыбку.

— А что, заметно?

— Ну, ты же плачешь.

— Правда? — Он провел ладонью по щекам. — Проклятие…

Марго залезла к себе в карман и достала его платок. Где-то она выстирала его.

— Держи.

Кит натужно рассмеялся:

— Спасибо, чертенок. Ты спасла мою репутацию невозмутимого разведчика прошлого.

Она начала было что-то говорить, затем умолкла.

— Что ты хотела сказать? Говори, не стесняйся. Или спроси, если это вопрос.

Марго помрачнела.

— Это не так уж важно. Просто… Все, что я когда-либо читала или слышала… Мама часто говорила, что ты вырос в бедной семье из Джорджии, что тебе приходилось экономить каждый грош и бороться за все, что ты имел. Я привыкла время от времени думать об этом. Я чувствовала гордость от того, что ты сам всего добился, но… я всегда думала, что ты…

— Ты думала, что я бросил Сару ван Виик? Из-за того, что она стала помехой моим планам?

Девушка покраснела, но ее молчание могло означать только одно.

— Я очень любил твою бабушку, Марго. Но иногда, даже если люди любят друг друга, у них бывают разные мечты, разные цели. Жизнь твоей бабушки и моя жизнь… это плохо сочеталось друг с другом. Возможно, нам никогда не удалось бы поладить. Но я по-прежнему любил ее, даже когда она оставила меня. Марго широко раскрыла глаза.

— Она оставила тебя? Кит прочистил горло.

— Пусть я рискую повторить слова моей внучки, но мы не могли бы поговорить о чем-нибудь другом? Марго моргнула. Затем сказала:

— Наверное, у каждого есть такие вещи, о которых слишком больно говорить, а?

— Ага. Мне тоже так кажется. Она слегка улыбнулась ему:

— Ты когда-нибудь возвращался обратно в Джорджию?

— Нет. И, честно говоря, не вижу в этом большого смысла. А ты собираешься когда-нибудь вернуться домой? В Миннесоту?

Ее лицо застыло.

— Да, собираюсь. Но ненадолго.

— Неоконченные дела? Она фыркнула:

— Ну, вроде того. — Она немного встряхнулась. — Во всяком случае, в истории моей жизни. У меня был брат-близнец, но он погиб при страшных землетрясениях, вызванных Происшествием. Вот тогда-то мои предки уехали из Калифорнии и двинулись в Миннесоту. Я почти не помню этого. Тогда я была еще младенцем. — Она пожала плечами. — Я выросла, уехала из дома, прибыла сюда. Об остальном и рассказывать не стоит.

Кит подумал, что очень даже стоит, но ему не хотелось давить на нее. Он и так уже узнал больше, чем смел надеяться. Дочь, внук — оба уже потерянные для него — и внучка, которая не любит снега и считает бульварные газетки глупыми и к тому же принадлежит к тем людям, что желают вернуться домой, чтобы свести старые счеты. Или, может быть, вернуть долги. Хорошо бы знать, что это за незаконченные дела у нее остались и с кем? Вряд ли она достаточно взрослая, чтобы успеть нажить себе врагов вроде тех, что остались у него.

Дела сердечные, возможно, хотя она и отрицала, что ее кто-то обманул и бросил. Мужчине вовсе не обязательно бросать девушку, чтобы она захотела вернуться и свести с ним счеты. Порой для этого ему бывает достаточно не заметить ее. Или просто полениться проявить к ней внимание. А может, все было еще проще, и ей нужно расплатиться с кем-то, кто помог ей купить этот билет до Нью-Йорка. Или…

Может быть, когда-нибудь она станет достаточно доверять ему, чтобы рассказать все остальное.

Кит заметил Малькольма, спешащего к ним из жилой зоны. У него на локте болталась самая что ни на есть обычная корзинка для пикников, и Кит решил позволить своей внучке спокойно позавтракать на свежем воздухе без дедушкиного присмотра.

— А вот и твой кавалер. Пожалуй, мне лучше продолжить заниматься моими бумажками. Только, пожалуйста, пожалей рыбу, не швыряй Малькольма в пруд в перерыве между сандвичами и десертом.

Глаза Марго вновь заискрились.

— Ладно, так уж и быть. Впрочем, после того, что проделал со мною Свен, я не смогла бы бросить в этот чертов пруд и соломку для коктейлей.

Кит ласково взъерошил ей волосы.

— Отлично. Значит, ты позанималась так, как надо. Встретимся за ужином, чертенок.

От ее улыбки у него полегчало на душе.

— Годится.

Кит ответил Малькольму, помахавшему ему рукой, и поплелся назад в свой офис. Очень решительно Кит переключил камеру именно того экрана, на котором был виден рыбный пруд, чтобы его внучка могла провести время со своим новым приятелем без дедушкиного присмотра. Кроме того, ему было совершенно не о чем беспокоиться, пока его внучка находится рядом с таким добросовестным сопровождающим, как Малькольм. Кит усмехнулся, вспомнив до смерти перепуганное лицо Скитера Джексона, когда Малькольм как следует прижал этого хлыща и абсолютно недвусмысленно разъяснил ему ситуацию, и затем вернулся к своим счетам в таком хорошем настроении, какого у него не бывало давным-давно.

Марго позанималась тренировкой с оружием дня два, когда до Кита начали доходить дурные вести. Сначала случилась стычка в Общем зале, когда к ней пристал какой-то пьяный турист. Она швырнула его прямо в рыбный пруд, словно нарочно припомнив совет Кита не кидать туда Малькольма. Булл Морган не пришел в восторг, когда этот пьяный кретин оказался миллиардером, угрожающим возбудить судебный иск. К счастью, у Марго оказалось достаточно свидетелей, чтобы Кит мог заявить встречный иск с обвинениями в сексуальных домогательствах. Миллиардер слинял в Нижнее Время со своей туристской группой, ворча в тщательно подстриженную бороду.

Кит сказал Марго:

— В следующий раз постарайся не вывихивать плечевых суставов и не топить наглых извращенцев. Его поведению нет оправданий, но есть такая штука, как превышение пределов необходимой обороны.

Она дулась несколько часов. Пожалуй, он не мог осуждать ее за это. Честно говоря, если бы он сам там оказался, этот типчик вряд ли отделался лишь вывихнутым плечом и публичным унижением — на глазах у всех быть брошенным в пруд с золотыми рыбками. Но в процессе тренировки на разведчицу прошлого она должна научиться самоконтролю и иным способам выпутываться из неприятных ситуаций.

Затем он проверил, как у нее идут дела с Энн и Свеном.

— У нее устойчивость внимания, как у двухгодовалого ребенка, — пожаловалась Энн Уин Малхэни. — Она или не хочет учиться, или боится оружия.

— Она хочет учиться, с этим все в порядке, — мрачно заметил Кит. — Но она ни за что не признается, что боится живой кобры в своей душевой кабинке, если будет думать, что из-за этого я перестану ее учить.

Энн нахмурилась:

— Это скверно.

— Я знаю.

Кит провел пятерней по волосам. После их задушевного разговора у рыбного пруда Кит знал, что все станет вдвое — нет, втрое труднее, если ему придется сказать Марго, что ее мечтам не суждено сбыться. У него до сих пор перехватывало дыхание при одной мысли о том, чтобы разрешить ей заниматься разведкой прошлого. Он также не знал, что он будет делать, если потеряет ее. Но он хотел не меньше любого дедушки на свете, чтобы его внучка была счастлива. Если после двух дней тренировок ему придется сказать ей, что это безнадежно…

— Есть хоть какая-то надежда?

Маленькая инструкторша по стрелковой подготовке заколебалась:

— Ну… может быть. У нее очень твердая рука и отличный глазомер. Когда она и в самом деле стреляет, у нее неплохо получается. Но она отлынивает от учебы. Она делает домашние задания?

Кит нахмурился:

— Домашние задания? Нет, если только она не занимается этим в библиотеке. Она доплетается до дома, как полудохлая кошка, проглатывает ужин и заваливается спать. Я не думал, что в восемнадцать лет можно так выматываться.

Энн не улыбнулась.

— Ей необходимо заниматься. Она то и дело забывает элементарные вещи: скажем, что с помповым ружьем нужно работать помпой. А потом злится на себя, когда оно не действует, как полуавтоматическое. С самовзводным револьвером у нее нет проблем, но самозарядный пистолет… — Энн лишь вздрогнула. — Я даже не пробовала еще давать ей стрелять из старинного оружия. Я просто не решаюсь.

— Отлично. Я начну гонять ее по основам оружейных механизмов, пока она ест.

— Прекрасно. Ей это необходимо.

Со Свеном получилась почти та же история. Коренастый инструктор по фехтованию и рукопашному бою увидел, как он, войдя в гимнастический зал из тира, явно собрался улизнуть через ближайший выход, но с видимым усилием взял себя в руки.

— Что, так плохо? — с ходу спросил Кит.

— Кит, — рявкнул Свен, — у тебя серьезная проблема с этим ребенком.

— Об этом ты мог бы мне и не говорить. В последнее время у меня только и есть, что сплошные проблемы. Ну-ка, попробую угадать. Ей неохота заниматься.

— О нет, — покачал Свен своей лохматой головой. — Она с жадностью старается усвоить материал, настолько быстро, насколько я могу ей его преподать. И для новичка у нее неплохо получается. Вся беда в том, что у нее никуда не годный подход.

— А что не так с ее подходом? — устало спросил Кит. — Только покороче, пожалуйста.

Злобная ухмылка Свена появилась на миг и исчезла.

— Вот невезуха, а? Подростки. Беда с ними. Если бы они не были такими милашками, мы бы просто топили их, как щенков.

— Чем они симпатичнее, тем сильнее порой хочется подержать их головы под водой. Так в чем проблема с Марго?

— Никакого терпения, никакого желания проникнуться духом айкидо. Ей просто хочется поскорее проделать все приемы, как автомат, и заняться чем-то еще. Кит, это дитя ужасно торопится сделать нечто, и я не уверен, что будет хорошо, когда она это сделает.

Ну вот, приехали. Свен разводит тут философские разглагольствования насчет его единственной внучки, которая как одержимая торопится поскорее умереть. Он не мог понять, была ли ее нетерпеливость чертой характера или это связано с таинственными неоконченными делами, которые она упомянула, или же она просто стремилась поскорее разделаться с учебой и заняться чем-то, что она могла бы счесть приключениями?

— Может, ей просто хочется отправиться в Нижнее Время, — вздохнул Кит. — Мне бы на ее месте этого хотелось. Здесь, на ВВ-86, она то и дело видит туристов, отправляющихся в разные экзотические места, куда она не может попасть, а все, что я позволяю ей делать, — это читать книжки и получать шишки от тебя и Энн.

Свен надул губы и стал немного похож на задумчивого бульдога.

— Может, так и есть, пожалуй что. Она молода, жаждет приключений. Почему бы тебе не дать ей это? Отправь ее вниз.

— Дать ей приключения? — недоуменно повторил Кит. — Ты хочешь сказать, отправить ее в Нижнее Время? Прежде, чем она будет готова?

Свен пожал плечами:

— Ну да. Почему бы нет? Я ведь говорю не о разведывательной экспедиции. Пошли ее в туристский маршрут. Скоро должны открыться Британские Врата. Снаряди ее для туристской экскурсии и отправь девчонку в Лондон на несколько дней. Может, у нее немного зуд пройдет, она хоть узнает вкус того, к чему себя готовит.

— Я не могу отправиться вместе с ней, — сокрушенно заметил Кит.

От сочувственного взгляда Свена ему легче не стало.

— Скверно, — согласился тот. — Ну, так пошли Малькольма. Он все равно задолжал ей экскурсию с гидом.

Кит прищурился:

— Что ты сказал?

Свен удивленно вытаращил глаза, затем ухмыльнулся:

— Ну что же, значит, дедушка не обо всем осведомлен. Я расстроен и удивлен, что ты об этом еще не слышал. Они заключили пари. Малькольм думал, что ей в конце концов понравится стрелять, а она сказала, что ничего подобного. Они об этом поспорили.

— На что же, Бога ради, они могли поспорить? У Марго нет ни цента. Я это знаю. Я не предоставлю ей доступа к моим счетам, пока она этого не заслужит.

Кит доверял Малькольму настолько, насколько можно доверять всякому мужчине, если девушка выглядит и ведет себя так, как Марго; но он не мог представить себе, что она могла предложить в случае проигрыша, — и если учесть, какое впечатление она производила на мужчин, а он достаточно хорошо представлял себе, что такое мужское половое влечение, — то можно было ожидать худшего даже от Малькольма.

Свен потрепал его по плечу:

— Не волнуйся. Говорят, что она поставила историю своей жизни против экскурсии с гидом.

— Историю своей жизни? Ха! — Чтобы услышать ту часть биографии Марго, о которой она умолчала, Кит и сам бы отдал целое состояние. — Какая жалость, что Малькольм проспорил.

Свен улыбнулся:

— Ты сам это сказал. Будут и другие пари. Я думаю начать заниматься с ней холодным оружием, но мне бы хотелось, чтоб она сначала немножко успокоилась. Подумай о Британских Вратах. Это может пойти ей на пользу.

— Ага, — саркастически заметил Кит, вспомнив о миллиардере и рыбном пруде. — Но пойдет ли это на пользу нам?

Свен лишь рассмеялся:

— У тебя появились стариковские замашки. Как насчет того, чтобы поразмяться?

Кит обдумал это и покачал головой.

— Нет, пожалуй, я воспользуюсь твоим советом. А это значит, что мне бы лучше отловить Малькольма до того, как он наймется проводником в Монголию или в какое-нибудь еще столь же идиотское место. Спасибо, Свен.

— Да чего уж там.

Кит нашел независимого гида обрабатывающим новоприбывших, собирающихся отправиться на экскурсию в Лондон. Он подождал, пока того не отшила некая фигуристая молодая особа, затем подошел к нему в тот момент, когда Малькольм выглядел зеленее хорошо выдержанного круга сыра «Рокфор».

— Ну что, не везет?

Малькольм скорчил кислую мину:

— Не-а. «Путешествия во времени» совсем обнаглели, не желают даже крохами делиться с независимыми гидами.

Кит сделал себе мысленную заметку немного нажать на Грэнвилла Бакстера. Прибылей от туризма было достаточно, чтобы хватило на всех. Частный бизнес Малькольма ничуть не угрожал умалить доходы «Путешествий во времени».

— Вот что я тебе скажу. Я хочу тебя нанять.

Малькольм лишь глаза вытаращил:

— Ты? Бога ради, зачем?

Кит рассмеялся:

— Давай-ка промочим глотки где-нибудь и поговорим о деле.

— Ну конечно, — с готовностью согласился Малькольм. — Всякий раз, когда ты хочешь угостить меня, Кит, тебе стоит только свистнуть.

Паб «Принц Альберт» был самым подходящим местом, чтобы посидеть и утолить жажду. Внутри было гораздо чище, чем в большинстве настоящих викторианских пабов, цены для Ла-ла-ландии умеренные, и сейчас, когда время ленча прошло, народу здесь почти не было. Они нашли столик у окна и уселись.

— Ты сегодня уже завтракал? — спросил Кит, просматривая меню. — Я все утро работал. — Он сконфуженно улыбнулся. — Ты удачно подвернулся в качестве предлога. Я отлыниваю сейчас от писанины.

— Охо-хо, — вздохнул Малькольм, беря со стола свое меню. — Лучше б тебе утаить это от Большого Брата.

Кит скорчил недовольную гримасу.

— Эта писанина все силы высасывает, — выразительно заявил он, почти повторив высказывание Марго. — Хмм… уже много лет я не ел копченой селедки.

— Всегда терпеть ее не мог.

— Гид по викторианской эпохе и к тому же настоящий англичанин, и ты говоришь, что терпеть не можешь копченой селедки? И куда только катится мир?

— Будем надеяться, к лучшему пониманию того, что съедобно, а что нет.

Кит рассмеялся:

— Тогда, Бога ради, не заказывай завтрак в средневековом Эдо.

— Одного раза оказалось достаточно, чтобы убедить меня в этом, спасибо. Я уж скорее готов каждый день есть на завтрак стейк и почки.

— Это лучше многого из того, что мне приходилось пробовать, — согласился Кит. Он положил на стол меню и подозвал официантку. Они заказали завтрак и начали опустошать стаканы с темным элем.

— Итак, что у тебя на уме? — спросил Малькольм.

— Марго. Чему же еще быть?

Молодой приятель Кита лишь улыбнулся:

— Что-то конкретное насчет нее или все вообще? Или и то, и другое?

— На самом деле и то, и другое, — признал Кит, — но особенно отсутствие у нее успехов в учебе. Улыбка Малькольма погасла.

— Она ведь неглупа, Кит. В чем же дело?

— Свен полагает, что она слишком одержима идеей поскорее попасть в Нижнее Время и это мешает ей сосредоточиться на учебе.

Гид по прошлому откинулся назад и стал играть своим стаканом с элем, оставив на деревянной столешнице мокрые круги.

— Может, он и прав, — задумчиво сказал Малькольм. — Дело, наверное, не только в этом, но кое-что он верно подметил. Она лишь о том и говорит, как бы отправиться в Нижнее Время.

— Как много времени ты с ней проводишь?

Малькольм покраснел.

— Не так много, чтобы заслужить от тебя подобный тон, Кит. Но я тревожусь за нее. Я рассудил, что, пока она будет находиться рядом со мной, ей не грозит стать жертвой кого-нибудь вроде Скитера Джексона. А ты прекрасно знаешь, что мошенники проникают сюда с каждой новой партией туристов.

Кит это действительно знал. Он успокоился.

— Да, мы ведь с тобой начистоту, верно? Ты хоть немного представляешь, как она относится к своим занятиям? Энн и Свен никак в толк не возьмут, что происходит.

Малькольм покачал головой:

— Нет, мы редко говорим о ее занятиях, во всяком случае, о занятиях в библиотеке. Чаще всего она расспрашивает меня о моих впечатлениях от посещения Нижнего Времени или о том, что мне известно о твоих похождениях там. Она… — Он запнулся, подыскивая слова.

— Что она?

— Не пойму толком. Насторожена, пожалуй. Она лишь изредка и ненадолго убирает свои колючки, если ты понимаешь, о чем я.

— Расскажи мне об этом. Она спит на диванчике в моей гостиной, ест мою пищу, принимает душ в моей ванной, и почти единственная тема, на которую она согласна болтать со мной, — это как интересно жить в Ла-ла-ландии. Ты хоть представляешь себе, скольких совершенно незнакомых мне телезвезд эта девчонка знает в лицо?

Малькольм усмехнулся:

— В самом деле? Что же, она ведь собиралась стать актрисой. Но, кстати говоря, какая девчонка в тот или иной период своей жизни не мечтает о том же? Как я припоминаю, мои сестры прошли через стадию «Умру, если не стану актрисой» вскоре после стадии «Умру, если у меня не будет лошадки» и вслед за стадией «Умру, если не попаду в олимпийскую сборную по фигурному катанию».

Кит улыбнулся:

— У меня никогда не было сестер. Похоже, я упустил самое забавное в жизни. Но еслисерьезно, то мы с Марго один-единственный раз поговорили по душам с тех пор, как она появилась тут, и то, что мне удалось тогда узнать… — Он покачал головой. — Ей так мучительно вспоминать о прошлом, что она ни за что не станет разговаривать ни об одной из миллиона мелких дурацких подробностей, а ведь я готов отдать весь «Новый Эдо», чтобы узнать о них.

Малькольм вздохнул:

— Я и сам догадался. А что… — Он умолк, на его выразительном подвижном лице промелькнуло изумление, и он прижал ладонь к голове позади уха. — Сейчас вроде не должны открываться никакие Врата — или я ошибаюсь?

Кит тоже почувствовал это: низкочастотные вибрации, возвещавшие о том, что где-то рядом вот-вот откроются Врата. Как бы то ни было, открывались они не по расписанию, а судя по болезненным ощущениям у основания черепа, Врата должны были оказаться большими.

— Новые Врата!

— Точно!

Они бросились к двери и едва не сбили с ног хозяйку паба «Принц Альберт».

— Где это? — чуть слышно взмолилась Пег Эймс. Она сжимала голову ладонями. — Матушка Медведица, это должны быть здоровенные Врата. Как больно.

Так оно и было, причем много хуже, чем когда открывались Римские Врата, самые большие активные Врата в Ла-ла-ландии. Обитатели восемьдесят шестого, не зная, куда деваться, панически сбегались в Общий зал из открытых дверей лавок и даже из коридоров жилой зоны. У некоторых в руках были сканеры, предназначенные для поиска нестабильных полей — предвестников открытия Врат — по пространственно-временному континууму. Туристов охватило смятение. Они жались друг к другу, зажимая уши ладонями. Резкие взвизги клаксона в бешеном ритме отражались эхом от балок и бетонных стен. Кто-то врубил специальную сирену, предназначенную для подачи сигнала бедствия. Прошлый раз, когда звучала эта сирена, полупостоянные нестабильные Врата, открывшиеся под кофейней Шерманов, поставили под угрозу жизни более десятка спасателей.

Охранники из службы безопасности отовсюду сбегались в Общий зал. Вслед за ними появилось несколько мужчин и женщин в неприметных серых мундирах. Они тащили с собой разнообразное снаряжение, отлов-чих сетей до специальных ружей, стреляющих ампулами с транквилизаторами, и дробовиков для подавления беспорядков. Четкими черными буквами на их серых нагрудных карманах было написано «Санитарный контроль». Их доблестные отряды сильно повысили свой социальный статус с тех пор, как было установлено, что вспышка чумы на ВВ-13 и еще то памятное фиаско с шерстистыми носорогами на ВВ-51 случились из-за нежелания администрации должным образом финансировать эти службы. Никто теперь не осмеливался отказать служащему санитарного контроля, чего бы тот ни затребовал.

Булл Морган, коренастый упрямый мужик, носивший свой костюм, как распорядитель петушиных боев носит свою злобную мину, пробирался сквозь толпу, расталкивая плечами зевак, словно ходячий пожарный гидрант. Его нахмуренное лицо со сломанным в многочисленных кулачных драках носом выражало крайнюю тревогу. Майк Бенсон, шеф службы безопасности Ла-ла-ландии, следовал в его кильватере, шаря по сторонам прищуренными голубыми глазами в поисках первых видимых признаков появления новых Врат. Он что-то настойчиво бубнил в микрофон переносной рации.

Булл Морган помахал рукой какому-то мужчине со сканером:

— У кого-нибудь есть?..

— О черт!

Дюжина сканеров нацелилась прямо вверх.

И тут потолок раскрылся. Хронометрическое табло растворилось в черном пятне. Воздух засветился разноцветными волнами, хаотически меняющими окраску по всему видимому спектру. Кит машинально зажал уши ладонями, хотя сей жест никак не мог заглушить этот характерный звук, который не был звуком. Все собравшиеся — и туристы, и постоянные обитатели станции — попятились подальше от этого места, оставив скамейки из витого железа пустыми почти в самом центре «Вокзала Виктория». Врата расширялись, неровно пульсируя черными языками по краям. Они вдруг заметно сжались к центру, затем расширились с грохотом мчащегося мимо товарного поезда и опять сомкнулась столь же быстро.

Не нужно было никакого хитроумного сканера, чтобы определить состояние этих Врат. Оно было видно невооруженным глазом.

— Неустойчивые! — крикнул Малькольм.

Кит лишь кивнул в ответ, чертовски надеясь, что ничто не ухнет сквозь эти Врата с высоты пяти этажей. Даже пол сердито задрожал от отраженных инфразвуковых колебаний. Врата еще раз начали жадно расширяться. Чернота поглощала один кусок потолка за другим, расползаясь наружу и заглатывая верхний ярус ближайшей стены, прихватывая с собой металлические галереи. «Проклятие, это самые большие Врата, какие я когда-либо видел…»

Вспыхнул трепещущий свет: зигзаги молний на фоне черных грозовых туч. Все это выглядело крохотным из-за искажения, вносимого Вратами. На долю секунды Кит разглядел то, что во всех концах света выглядело одинаково: исхлестанное ливневым дождем морское побережье. И тут ливень обрушился внутрь ВВ-86. Туристы врассыпную бросились под укрытие ближайших ларьков. Кит зажмурился, чтобы этот внезапный потоп не залил ему глаза. Еще один дикий шквал дождя ворвался внутрь, промочив их до нитки. Он поднял руку, чтобы прикрыть глаза…

Что-то огромное падало сквозь Врата.

— БЕРЕГИСЬ!

Чем бы это ни было, оно взвизгнуло, как испуганная школьница, и полетело вниз через все пять этажей. Кит отпрянул назад, когда понял, что эта штуковина падает прямо на них. Длинное извивающееся тело тяжело плюхнулось на пол всего в трех футах.

Струя крови и внутренностей попала в Малькольма.

— А, черт!

Новый ливневый шквал хлынул сквозь Врата, дочиста отмыв испачканных зевак. Кровавый след с обломками костей протянулся на двадцать футов через треснувшие булыжники и погнутые скамейки. Прежде чем Кит успел хоть сколько-нибудь подробно рассмотреть все это, еще один темный силуэт нырнул сквозь Врата. На этот раз тварь была крылата.

— Боже…

Гневный визг, напоминающий скрежет рвущегося металла, эхом прокатился под сводами Общего зала. Еще один крылатый силуэт, поменьше размером, вынырнул из черного безумия, затем еще и еще, пока целая стая бешено кружащихся крылатых тварей не начала в смятении метаться среди балок. Молния сверкнула сквозь Врата и ударила в решетчатый металлический настил галереи четвертого этажа. Голубые огоньки заплясали на стальных балках. Раскат грома прокатился по станции, вдребезги разнеся стекла верхних этажей. Острые осколки стекла зазвенели о булыжники.

И тут Врата захлопнулись.

Они исчезли так быстро, что изумленные зеваки и глазом моргнуть не успели. Последние мелкие брызги дождя оседали вниз клубящимся подобием тумана, чтобы собраться в жалкие лужицы. На целую секунду в Общем зале воцарилось безмолвие — глубокое и полное. Затем кто-то показал пальцем, кто-то еще испуганно завопил. Огромная тень на кожистых крыльях низко пронеслась над толпой. Кит инстинктивно бросился на пол.

«Бог ты мой…»

Размах крыльев этой твари был почти как у небольшого реактивного самолета. Она щелкнула длинным, острым клювом с резким звуком, словно схватила какой-то мелкий предмет, и пролетела меньше чем в футе над ближайшим «уличным фонарем».

На этот раз даже постоянные обитатели восемьдесят шестого бросились бежать кто куда. Серебристое брюхо чудища заиграло в лучах прожекторов, когда оно кругами стало подниматься под потолок. Темно-серые и черные отметины испещряли его бока и крылья. Огромный широкий вертикальный гребень на темени был весь в узорах, как крылья бабочки, с огромными глазками и алыми прожилками. Оно попыталось клюнуть туристку на третьем этаже и чуть не попало ей в голову. Женщина взвизгнула и вцепилась в перила галереи. Санитарный контроль нацелил на чудище свои дробовики.

— НЕ СТРЕЛЯТЬ В НЕГО! — вскричал Булл Морган. — ВЗЯТЬ ЖИВЬЕМ!

Полдюжины офицеров санитарного контроля чертыхнулись, но бросили свои дробовики и достали взамен большие ловчие сети. Кит поднялся с пола и ухватился за край ближайшей сети. Малькольм вцепился в веревку, привязанную к другому ее концу, и поднял сеть, держа ее наготове для следующего пролета этой твари.

— Что это за зверюга такая? — с изумлением спросил стоявший рядом служащий агентства «Путешествия во времени».

Огромное животное взмыло под потолок на тридцатифутовых крыльях, задев кончиком крыла одну из решетчатых галерей.

Сью Фритчи спокойно сказала:

— Мне кажется, оно похоже на Птеранодон Штейнберги. Почти такого же размера, как кетцалькоатлус — а это самый большой из известных нам птеродактилей. Эти Врата открылись прямо в верхний меловой период. Вот он приближается! Приготовились… ждите… ждите…

Кит собрал в кулак всю свою волю и не спускал глаз со смертоносного острого клюва, пока гигантский ящер мчался прямо на них. Только голова и шея чудовища были длиннее, чем все тело Свена Бейли. Продолговатый мозг Кита, тот отдел центральной нервной системы человека, который контролирует баланс агрессивности и страха, кричал ему во всю мочь: «БЕГИ!»

Но Кит не послушался его.

Сью по-прежнему удерживала их:

— Ждите… почти… почти… ДАВАЙТЕ!

Десяток мужчин взмахнули огромной сетью. Она опутала кожистые крылья. Еще одна сеть попала в зверя, угодив в острый клюв и торчащий вверх гребень. Огромный птеродактиль тяжело плюхнулся вниз скрежещущим, пытающимся освободиться комом, из которого торчали клюв, крылья и когти. Кто-то выстрелил в него ампулами с транквилизаторами, три ампулы подряд быстрой очередью. Булл Морган стремглав подбежал к пойманному зверю, чтобы помочь удержать сети. Могучее крыло оторвало Кита от пола и отшвырнуло прочь, в направлении разбитых «булыжных» плит, но он вцепился в веревку. Малькольма тоже подбросило в воздух, и Кит потерял его из виду. Киту показалось, что он услышал крик боли и яростное ругательство, но тут ему вдруг пришлось сосредоточить все свое внимание на злобном алом глазе и щелкающем изогнутом клюве, перекусывающем полудюймовые веревки, из которых была сплетена сеть, словно это были макаронины.

Один из служащих санитарного контроля подбежал с бухтой каната и, рискуя лишиться кистей, попытался обмотать им щелкающий клюв. Птеродактиль, мотнув шеей, швырнул смельчака в воздух, но канат, намотанный на хищный клюв, остался на месте. Крошечный пурпурный глаз свирепо вращался; но затем этот маленький злобный глаз начал закрываться. К тому времени, как транквилизаторы наконец подействовали, Кит был весь покрыт синяками и ссадинами, но Ла-ла-ландии достался завидный зоологический трофей.

— Отлично сработано, — сказал Булл, слегка запыхавшийся. — А это кто такие?

Он показал на потолок.

Сью Фритчи рассматривала в свой полевой бинокль более мелких крылатых тварей, уже рассевшихся по балкам.

— Вон те, что там, — это, похоже, ихтиорнисы. Небольшие примитивные птицы, клюв полон зубов, размером с чайку. Питаются рыбой. Они должны быть из примерно того же периода и биотопа, чтобы появиться здесь вместе со штейнберги. Их там наверху, наверное, штук двадцать. А юн там, — она повела биноклем в другую сторону, — у нас около пятнадцати небольших птерозавров размером с ворону. Черт возьми, я понятия не имею, что это за твари И вон про тех я тоже ничего не знаю. — Она нацелила бинокль на парочку ящеров, сидевших поодаль от остальных на балке. — Они похожи на каких-нибудь хищников, но я в этом не уверена. Это могут быть рыбоядные животные, но у них не совсем такие, как надо, клювы. Насколько мне известно, в палеонтологической летописи нет ничего подобного тому, что я тут вижу.

— Хоть один из этих видов мог бы образовать размножающуюся колонию или их здесь для этого слишком мало? — резким тоном спросил Булл.

— Возможно Вон та парочка, что сидит в сторонке, скорее всего нет. Но эти птерозавры и вон та стая ихтиорнисов… Конечно, генофонд будет сильно обеднен, их численность здесь почти равна критической, но нам удавалось спасать виды, столь же близкие к вымиранию. Это зависит от того, сколько тут плодовитых — или лучше сказать, яйценоских — самок. Трудно определять пол птиц, у которых нет гребней или хохолков, а я ничего подобного тут не вижу. Я вообще не представляю, как определить пол птерозавров.

Никто не позволил себе плоских острот по поводу ее последней фразы

— Они могут быть опасны для туристов? — спросил Булл, мрачно взглянув на разрушения и побледневших туристов, все еще прячущихся в лавках.

— Не знаю. Наверное, нет, если только животные не почувствуют угрозы для своей жизни. Вряд ли они испугаются, разве что кто-нибудь начнет за ними гоняться. Птицы, во всяком случае, не бывают столь агрессивны, как, скажем, пчелы-убийцы, хотя за птерозавров поручиться не могу. Это маловероятно, но мы просто не знаем наверняка.

— Тогда лучше их не беспокоить, пока мы не получим дополнительных советов от экспертов, — решил Булл. — Как только откроется Предбанник, пошли за любым нужным тебе специалистом. Эти твари едят рыбу? Вот и отлично, заполните живой рыбой все пруды на станции и держите их заполненными. Присматривайте за этими типчиками и дайте мне знать, если кто-нибудь подвергнется опасности от них. Ну, я имею в виду, более серьезной опасности, чем быть заляпанным пометом динозавров.

Служащие санитарного контроля усмехнулись. Сью Фритчи сказала:

— Это не динозавры, это птерозавры и протоптицы, но не беспокойтесь, мы с этим справимся.

Булл кивнул, затем посмотрел на Малькольма и Кита:

— Спасибо за помощь, ребята.

— Рад, что приложил к этому руку, — улыбнулся Кит. — Даже мне не каждый день случается уложить на пол гигантского птеродактиля.

Булл Морган хмыкнул:

— Усек. Ты в порядке, Малькольм?

Кит обернулся. Молодой гид нянчил поврежденное запястье.

— Да, просто здорово ушибся.

Булл Морган внимательно рассмотрел заметно опухший сустав:

— Пусть Рэчел взглянет на это, и не спорь. Я заплачу. Я позвоню ей.

Малькольм вздохнул:

— Спасибо, Булл. Черт бы побрал меня с моим невезением.

Кит улыбнулся:

— И не думай, что ты так легко увильнешь от этой работы.

Малькольм кисло посмотрел на него:

— От какой еще работы? Ты даже не сказал мне пока, в чем она состоит.

Кит соорудил повязку из рубашки Малькольма и закрепил его руку на уровне груди.

— У меня вот что было на уме — сопровождать Марго через Британские Врата

Малькольм изумленно посмотрел на Кита, затем немного ослабил повязку, чтобы руке было поудобнее. У него уже начали загораться глаза.

— Ты это всерьез?

— Чтоб мне сдохнуть. Кстати о дохлятине. Что это была за зверюга такая? — Он показал большим пальцем в сторону твари, упавшей сквозь потолок. Судя по тому, что от нее осталось, она почти вся состояла из зубов, хвоста и когтей. Несколько туристов уже подошли рассмотреть ее поближе.

Сью Фритчи вмешалась в разговор:

— Какой-то хищник с серповидными когтями, размером примерно с утараптора, но относящийся к другому виду, судя по внешности. Мы и не знали, что они дожили до верхнего мела. Вам радоваться нужно, что он мертв.

Малькольм рассеянно пожал плечами:

— Я и радуюсь. Эй, а ведь эта штука теплая! — Он наклонился над останками, чтобы разглядеть получше.

И вправду, над мертвым хищником поднимались волны тепла.

— Ага, — сказала Сюзи, отпрянув назад после мимолетного взгляда на труп. — Отойдите подальше, пожалуйста.

— Но послушайте, оно же теплое! Уж вы-то понимаете, что это значит для научных дискуссий о теплокровности птицетазовых.

Сью сердито посмотрела на него:

— Да, это я понимаю! А еще я понимаю, что перед нами остывающий труп. Его паразиты вот-вот начнут выползать из него шеренгами, а я не хочу, чтобы хоть кто-то обнаружил у себя клеща размером с его собственный мизинец или острицу размером с карандаш! Джимми, вычисти и продезинфицируй все это место!

Малькольм поспешно подался прочь. Туристы оставили попытки разглядеть мертвого хищника и вместо этого столпились вокруг опутанного сетями птеродактиля. Санитарный контроль пригнал вилочный подъемник и широкую деревянную платформу, чтобы увезти его.

— Пойдем, герой, — сказал Кит, взяв Малькольма под руку. — Давай-ка вымоем тебя и посмотрим, что с твоей рукой. — Он потащил Малькольма за собой сквозь толпу и увел его в приемную Рэчел Айзенштайн. Она поохала над его запястьем, сказала, что он героически потянул связки, и предупредила его:

— Дня два не поднимай этой рукой ничего тяжелее вилки, ладно? — Она подвязала поврежденное запястье настоящей медицинской перевязью. Его рубашка, освобожденная от обязанности служить повязкой, уже начала немного подсыхать, и на ней стали видны разрывы и пятна крови. Все остальное, однако, было чисто: Рэчел заставила его принять ванну с дезинфицирующим раствором и выдала ему новую одежду.

— Слушаюсь, мадам. — Он отсалютовал ей неподвязанной рукой.

— Вот и отлично, — улыбнулась Рэчел. — А теперь катись отсюда. У меня много работы. Несколько туристов были ранены в суматохе, с другими случились истерики. Неустойчивые Врата, — поморщилась она, — не очень способствуют душевному здоровью. Жаль, что меня там не было, хотелось бы взглянуть на это. Но меня угораздило застрять здесь на дежурстве, и я не могла отлучиться.

Кит ей посочувствовал, и они с Малькольмом оставили Рэчел наедине с ее обязанностями. Когда они вышли в коридор, Кит спросил:

— Ты мне так и не ответил. Ты не прочь прогуляться сквозь Британские Врата?

Малькольм тихонько усмехнулся:

— И ты еще спрашиваешь! Куда мне ее сводить? В оперу на вечерний спектакль? Или, может, мне лучше остаться в Ист-энде, чтобы развеять девические романтические бредни?

— Я полагаюсь на твой здравый смысл, решай сам. Но нам сейчас хорошо бы отыскать мою внучку и вместе с ней отправиться в костюмерную Конни Логан. Девочке нужен хороший старинный гардероб.

Малькольм кивнул:

— Мы будем в этой экскурсии держаться вместе с остальными туристами или мне нужно подготовить ее к роли юноши?

— Это опять же на твое усмотрение, но я невысокого мнения об обоих этих вариантах.

— И я тоже. Я встречусь с тобой у Конни, — сказал он. — Ну, минут эдак через пятнадцать или двадцать, идет? Эти брюки, что мне дала Рэчел, тесноваты.

— Лучше встретимся в «Принце Альберте», и мы сможем закончить наш завтрак, прежде чем разыскивать Марго.

Малькольм улыбнулся:

— Как скажете, хозяин! Вы можете сколько вам угодно кормить меня задарма и снабжать деньгами.

Кит лишь фыркнул.

— Я бы сказал тебе, чтоб ты пошел и вымыл голову, но ты и так уже это сделал. Встретимся в «Альберте».

* * *

Заведение Конни Логан, согласно сложившемуся в Ла-ла-ландии общественному мнению, было одним из истинно первоклассных костюмерных салонов, лучшим из всех, какие только существуют. Конни была слишком уж молода для подобной роли, ей исполнилось всего двадцать шесть, но она начинала не на пустом месте. Увлеченная театром тетушка, владелица небольшого туристического агентства, помогла ей сделать первые шаги в изготовлении старинных костюмов. Когда тетушка умерла, ей в наследство остались запас товаров, полная кладовка отрезов материи, ждущих, чтобы их превратили в исторически точные костюмы, завидные профессиональные навыки закройщицы и модельера, а также достаточно денег, чтобы привлечь дополнительные инвестиции.

Конни Логан была проницательной, творческой личностью, все обитатели восемьдесят шестого любили ее и с удовольствием судачили о ней. Они часто держали пари, во что она будет одета в следующий раз. На вывеске у двери ее салона было написано просто и ясно: «КОСТЮМЫ И АКСЕССУАРЫ». Правда, некоторые туристы оказывались настолько глупы, чтобы предпочесть лавки с более пышными названиями, но таких было немного. Пока они втроем шли сюда через Общий зал, Марго призналась, что до сих пор ни разу еще не бывала внутри этого заведения.

— Ненавижу шляться по магазинам, когда у меня не хватает денег, чтобы хоть что-то купить, — сказала она. — Только расстраиваться зря.

— А как же то платье служанки в баре? Она покраснела.

— Скитер дал мне денег на это. Он сказал мне, чтобы я купила его в салоне «Костюмы навсегда», потому что там более выгодные цены. Я… с тех пор ничего не покупала.

— Что же, значит, тебе это доставит удовольствие. Выбирай что захочется. — Кит улыбнулся, но в глубине души сомневался, поможет ли это или только осложнит положение. Когда он провел ее через вход в «Костюмы и аксессуары», Марго добрую минуту стояла посреди главного торгового ряда и глазела по сторонам. Затем она издала какой-то урчащий звук, выражающий крайний восторг, сделала полный круг, обойдя все прилавки, витрины и стеклянные шкафы с манекенами, и, вернувшись обратно к своим спутникам, сказала с горящими глазами:

— Да это же просто рай для покупателей!

И тут же метнулась к ближайшей вешалке с платьями.

Малькольм лишь мельком взглянул на вытянувшееся лицо Кита и разразился беззвучным смехом.

— Ох, заткнись, — насупился Кит. — Много от тебя помощи, нечего сказать.

— Кит, ты же должен признать, что во всем этом немало забавного. Ей восемнадцать. Она женщина. Ей только что предоставили открытый счет на небесах.

— Надо же, как здорово. Ты меня очень утешил. Длинное лицо Малькольма растянулось в широкой улыбке.

— Я подозреваю, что «Новый Эдо» это не разорит.

— Ха! Тебе-то не приходится платить налоги всякий раз, как открывается Предбанник.

В глазах Малькольма что-то сверкнуло.

— Еще как приходится. Просто мои доходы слишком малы, с меня много не возьмешь. Кит хлопнул его по плечу:

— Погоди немного. Я позабочусь об этой маленькой трудности.

— Спасибо, — проворчал Малькольм. — Вместо сущих пустяков мне теперь придется отдавать треть того, что ты заплатишь мне.

— Ну, я мог бы просто заплатить тебе две трети от той суммы, на которой мы договоримся…

— Ага, как же. У человека должна быть своя гордость в конце-то концов. Эй, гляди-ка, Конни уже приготовила целую коллекцию для нового лондонского сезона.

Он направился к витрине, где были выставлены костюмы, подходящие для него самого. Как всегда интересующийся, что нового появилось у Конни, Кит тоже начал обходить ряды стеллажей и вешалок, просто чтобы сориентироваться, что им может понадобиться. На вешалках рядами висели костюмы, соответствующие тем Вратам, что вели из Ла-ла-ландии в прошлое. Костюмы были развешаны тщательно подобранными группами, аккуратно помеченными в соответствии с географическим расположением, точным периодом времени и подходящим родом деятельности или общественным положением. Эти модели можно было либо взять напрокат (для туристов со скромными доходами), либо купить (для тех, чьи финансовые возможности были почти неограниченны).

На стеллажах и в застекленных витринах можно было найти какие угодно предметы туалета, включая поразительно разнообразную обувь, брючные ремни, белье, перчатки, веера, чулки, шляпы, пальто и плащи, подходящие старинные эквиваленты современных сумок, ювелирные изделия, часы, даже всевозможные приспособления для тайного ношения оружия: подмышечные кобуры для пистолетов и ножны для кинжалов, аналогичные приспособления, прикрепляемые к поясу, к щиколотке, даже кобуры и ножны, скрытые в женских поясах с резинками. Целую витрину занимали парики и шиньоны всех мыслимых оттенков, к большинству из них крепились заколки для волос или гребни, служившие необходимым дополнением элегантных причесок. Все они были скопированы с подлинных причесок соответствующего времени.

В другой секции салона демонстрировались подходящие средства упаковки багажа, осветительные приборы — от свечных фонарей до керосиновых ламп, предметы санитарии и гигиены, спасательное снаряжение, инструменты, оружие, даже стилизованные под старинные очки и. монокли. Один из служащих у Конни работников только тем и занимался, что шлифовал линзы для очков по рецептам и контактные линзы для длительного ношения, заказываемые теми, кто в них нуждался.

Если нечто существовало в Нижнем Времени и люди этим пользовались или этот предмет был необходим для выживания и мог быть подо что-то замаскирован, то он либо хранился на складах «Костюмов и аксессуаров», либо заведение Конни могло этот предмет изготовить.

Саму Конни, в полную противоположность ее салону, никак нельзя было назвать аккуратной и организованной. Она вышла из заднего помещения магазина, где располагались ее офис и мастерская, заметила Кита и помахала ему рукой. Кит усмехнулся. Под сметанным на живую нитку кимоно, распахивающимся, потому что Конни не повязала оби, она носила разрозненные предметы викторианского нижнего белья. На ней также были грубые римские сандалии и древний центральноамериканский головной убор из перьев, подходящий для жреца, изображающего ягуара, поверх длинных блестящих черных волос. Ее ярко-голубые ирландские глаза искрились, пока она шла через салон, шлепая на каждом шаге подметками своей старинной обуви.

— Привет, Кит! Что тебя сюда занесло?

Он встретился с ней у стеклянного ящика, в котором были выставлены батистовые чепцы с кружевами, веера, украшенные перьями и простые, а также шелковые, кожаные и матерчатые перчатки; тем временем Марго испускала самые дикие вопли, которые ему когда-либо приходилось слышать от женщины.

— А как ты думаешь? — улыбнулся он, кивнув на одержимую экстазом девушку, перебирающую висевшие на вешалке бальные платья. — Марго, конечно. Я собираюсь отправить ее через Британские Врата вместе с Малькольмом. Что-то вроде пробной вылазки, чтобы дать ей почувствовать, что такое путешествие во времени.

— Неплохая идея. Подожди секундочку, ладно? Эти перья ужасно колются.

Она сняла свой головной убор. Вместе с ним исчез и черный парик. Она встряхнула головой, поправила собственные волосы и ушла к себе в мастерскую. Когда она вернулась, на ней уже не было кимоно, которое сменилось ковбойскими кожаными штанами, надетыми поверх шерстяных подштанников и корсета с костяными пластинками. Кит знал, что порой она ухитрялась пять раз переодеться за время двадцатиминутной беседы, когда она пробовала разные новые модели. Марго заметила ее из другого конца салона. Она с удивлением глазела на нее добрых тридцать секунд, вытаращив глаза, затем снова вернулась к разглядыванию витрин с еще одним дурацким взвизгом, когда ее взор упал на нечто, показавшееся ей не менее замечательным.

— Очень тебе идет, — шутливо заметил Кит. Конни рассмеялась:

— Они безобразны, и этот корсет перерезает меня надвое, но я хочу убедиться, что планки и боковые стальные пластинки изогнуты правильно, прежде чем Уильям обошьет его тканью.

— А ковбойские штаны зачем?

— Заказчик сказал, что они ему узки. Вот я и решила — проверить, в чем тут загвоздка.

— Охо-хо!..

Кит, как и большинство обитателей станции, в какой-то момент понял, что, когда Конни Логан работает, она нисколько не задумывается о том, как выглядит. А поскольку почти всегда, когда Конни не спала, она работала — «Что ты хочешь этим сказать: займись чем-нибудь приятным для разнообразия? Я обожаю конструировать одежду!» — то Конни Логан была на первый взгляд самой сумасбродной чудачкой на Вокзале Времени, битком набитом самыми разными чудаками.

Кит подумал, что из всех встречавшихся ему психов она была к тому же самой обаятельной.

Даже он пасовал перед ее энциклопедическими познаниями.

— Лондон, значит? — спросила Конни, разглядывая Марго, обнаружившую римские столы, богато украшенные расшитой каймой. — И какая же программа? Просто туристская экскурсия? Тренировочное занятие? Репетиция разведывательной экспедиции?

— Все, что ты сейчас перечислила. Я предоставляю выбрать костюмы тебе и Малькольму.

— Но не Марго? — улыбнулась Конни.

Он закатил глаза:

— Посмотрим, что выберет она, и будем судить исходя из этого.

— Что же, вполне разумно. Напрокат или покупаешь?

— Возьми плату за прокат всего, что можно еще будет использовать, когда они вернутся. Я куплю то, что окажется испорченным.

— Идет. — Она перевела взгляд поверх плеча Кита на группу туристок, подбиравших аксессуары к выбранным ими платьям. — О черт… — Конни метнулась вперед, чуть не задев плечом Кита. — Нет, нет, нет, не этот веер, это вечерний веер для посещения оперы, а то, что у вас в руках, — это утреннее платье для прогулок и визитов. Вы будете выглядеть полной идиоткой, разгуливая с этим веером по Лондону. Смотрите, вам нужно вон тот или этот вот, или, может быть, этот… А туфли-лодочки сюда совсем не подходят, вам нужны вот эти ботинки с пуговками сбоку. Шестой размер? Хмм… чуть узковаты, мне кажется. Попробуйте вот эти, размера шесть с половиной.

Изумленные туристки разинув рты глазели на нелепый наряд Конни: ее пухлая фигурка была втиснута в батистовую сорочку, шерстяные комбинации торчали из-под нескольких нижних юбок, туго зашнурованный корсет, создававший малопривлекательные выпячивания и под, и над ним, и в довершение всего — кожаные штаны, надетые поверх нижних юбок. Римские сандалии добавляли последний штрих к ее облику.

— А-а… спасибо…

Они несколько неохотно приняли совет Конни, но послушно уселись примерять ботинки.

Конни вернулась к Киту, покачивая головой:

— Хоть бы они таблички читали… За ними нужен глаз да глаз. Ну-ка, проверим, что там с Марго. О Боже, она уже попала в беду…

И Конни снова упорхнула, прежде чем Кит успел рот открыть.

— Нет, нет, Марго, не это, ты взяла чепец воспитанницы благотворительного пансиона к дамскому платью для чаепития…

— Малькольм, — замахал рукой Кит, чтобы привлечь внимание гида, — давай сюда! Конни вышла на военную тропу, а нам нужно что-то решить!

Малькольм с виноватым видом школьника-прогульщика, застуканного в кондитерской, поспешил подойти к Киту.

— Прости. Я просто старался уловить последние моды Нижнего Времени. По сравнению с прошлым сезоном немного изменилась форма шляп — они стали более скошенными от тульи к полям, и новые сюртуки великолепны, с этими новыми отложными воротниками. Но ты видел те ужасные шерстяные трикотажные костюмы? — Малькольм неодобрительно пожал плечами. — Они их носили и в июле, и в августе, даже когда занимались спортом. Неудивительно, что люди умирали от теплового удара.

— Вот уж не знал, что ты интересуешься модами, — поддразнил его Кит.

Гид, одетый сейчас в полинявшие джинсы и дешевую футболку, улыбнулся:

— Я? Вот уж нет. Но мне лучше бы обновить свой гардероб, прежде чем ступать сквозь Британские Врата, не то я буду выглядеть, как эксцентричный старый чудак.

— А кто ж ты еще, — рассмеялся Кит. — Впрочем, и я сам. Так давай поскорей покончим с этим. Ух, как я ненавижу делать покупки.

— Только если ты сам не собираешься пройти через Врата, — улыбнулся ему Малькольм.

— Тоже верно. Ну, так насчет того, что ей потребуется…

Высокий пронзительный крик какого-то животного донесся снизу из Общего зала, и мгновение спустя за ним послышался испуганный женский взвизг. Кит и Малькольм оглянулись по сторонам и бросились к выходу. Неужели открылись еще одни Врата? Но сигнала тревоги не было, и Кит не чувствовал подозрительного гула в костях черепа. Кто-то начал ожесточенно браниться. Затем Кит обогнул крохотный декоративный садик и обнаружил женщину в средневековом костюме, уставившуюся в потолок и гневно кричащую:

— Они убили ее! Чтоб им сдохнуть, проклятым, они убили ее!

Ее спутники-мужчины, также одетые в средневековые костюмы, пытались успокоить испуганных соколов с надетыми на головы колпаками, сидевших у них на руках. Одна из птиц уже расправила крыло, пытаясь вырваться из пут.

— Кто убил кого? — недоуменно выпалил Малькольм. Несколько капель крови на бетонном полу и пара перышек подсказали Киту, что произошло.

— Мне сдается, что те две твари, которых Сью не смогла определить, скушали на завтрак сокола этой леди.

Упомянутая леди подтвердила догадку Кита в выражениях, леди отнюдь не подобающих. Малькольм кашлянул и отвернулся в сторону, чтобы скрыть улыбку. К ним поспешно подбежала команда санитарного контроля, возглавляемая Сью Фритчи.

— Что случилось?

Женщина, чей драгоценный охотничий сокол только что стал добычей древнего ястреба, растолковала ей это — довольно язвительно.

— Охо-хо! Так и знала, что произойдет что-то в этом роде. Где они теперь? А… вон где. Так. Джимми, Билл, Элис, нам нужны ловчие сети и клетки, стационарные. Если мы позволим этим тварям охотиться, у нас не останется ни одного птерозавра или ихтиорниса для исследований. А может, и какому-нибудь туристу от них достанется.

Последнее явно пришло ей в голову лишь потом, как нечто второстепенное. Кит спрятал ухмылку. Туристка, потерявшая своего сокола, стала требовать возмещения убытков. Кто-то вызвал Булла Моргана уладить дело.

— Пойдем, Малькольм. Похоже, все интересное уже кончилось. Нам нужно спланировать экскурсию в Нижнее Время.

Марго, что неудивительно, даже не заметила всей этой суматохи. Она по-прежнему металась от вешалки к вешалке, воркуя и только что не наряжаясь для смеха во все эти платья. Даже Конни было забавно глядеть на нее. Кит покачал головой. Открытый счет на небесах…

— Давай-ка посмотрим, что там выбрала наша подопечная.

— Разве мое мнение не важно? — сердито сказала Марго. Три обращенные к ней физиономии одновременно перекосились в попытке удержаться от смеха. Если бы Марго не была столь разгневанной, это выглядело бы даже комично. — Ну, так как, я что, не вправе решать сама? Это ведь мне придется носить все это рванье!

Она протянула им смешную расшитую мужскую блузу, мешковатые штаны с ужасным откидывающимся передним клапаном, которые свалились бы с нее, если бы отлетели пуговицы, на которые он застегивался, — не говоря уж об этих тряпках, которые ей пришлось бы повязывать вокруг колен, чтобы штанины не волочились по земле, — затем пнула ногой поношенные кожаные ботинки с широкими носками. Бесформенная фетровая шляпа была столь жалкой, что она не хотела даже смотреть на нее.

— Это лишь один из костюмов, которые ты будешь носить, — сказал ей Малькольм так терпеливо, что она едва не взбесилась от этого.

— Но эти тряпки просто отвратительны!

— Ты учишься не на манекенщицу, — сурово сказал Кит.

Марго подчинилась, но явно нехотя.

— Я знаю.

— Ну а теперь насчет того, что ты выбрала сама, — добавил он. — Пусть Конни выскажется об этом.

— Начнем с бального платья, — сказала чудаковатая костюмерша, вешая его обратно на вешалку. — Первое, что я могу об этом сказать, — это слово «нет». Твоя работа состоит не в том, чтобы отправиться в Нижнее Время и развлекаться там на балах. Ты должна учиться разведывать прошлое. Если потом тебе захочется когда-нибудь снова посетить Лондон и отдохнуть там, на свои деньги и в свое личное время, пожалуйста. Но до тех пор выходные платья должны оставаться здесь.

Марго вздохнула:

— Ладно. Я должна отправиться в Нижнее Время и чувствовать там себя несчастной.

— Вот уж нет! — чуть резковато сказала Конни. — У тебя удивительно негативный подход, Марго, для человека, у которого появилась возможность бесплатно побывать в Нижнем Времени. Каждая путевка на экскурсию через Британские Врата стоит несколько тысяч долларов.

Марго почувствовала, что у нее горят щеки. Она как-то не подумала об этом.

— Простите. Я просто так обрадовалась, когда вы сказали, что я могу отправиться туда и что мы можем выбрать костюмы… — Она обернулась к Киту и умоляюще посмотрела на него. — Мне так стыдно, ей-богу. Просто я так расстроилась, когда после того, как увидела все это, — она показала на переливающиеся шелка, бархат и атлас, — вы вдруг говорите мне, что я должна буду носить те тряпки.

Скромному фермерскому костюму — мужскому фермерскому костюму — не хватало только грязи, чтобы придать ему окончательно жалкий вид.

— Извинения принимаются, — тихо сказал Кит. — Как только ты научишься своему делу, Марго, — а тебе еще ох как многому предстоит научиться, — ты сможешь играть в переодевания сколько тебе заблагорассудится. Но только не тогда, когда ты работаешь. Никогда, пока ты занята своими непосредственными обязанностями.

Марго захотелось расплакаться. Она вела себя грубо и неблагодарно — ее темперамент всегда втравливал ее во всяческие несчастья, — а они были бесконечно терпеливы и любезны с ней. Это была не та ситуация, к которой она привыкла. Она растерялась и не знала, как ей себя вести.

Конни Логан сказала более доброжелательным тоном:

— Ну, посмотрим, что еще мы сможем подобрать. Малькольм, как ты думаешь, может быть, выдать ее за ученицу благотворительной школы?

— Для этого нам потребуется компаньонка, — подумав, сказал Малькольм, — но сама идея мне нравится. У нее короткие волосы, и это надо либо замаскировать, либо объяснить. Ученица благотворительной школы — отличное прикрытие. А что касается компаньонки, я могу нанять кого-нибудь из агентства и снять квартиру на ту неделю, что мы там пробудем.

— Я не понимаю, — вмешалась Марго. — Что такое благотворительная школа? Почему это хорошее прикрытие для моей стрижки?

— Бедных детей — сирот, детей несостоятельных родителей — иногда брали на воспитание в благотворительные организации, — объяснил Малькольм. — Существовали десятки школ, которые содержались на деньги патронов или патронесс. Дети, учившиеся в них, носили форменную одежду и пронумерованные значки, чтобы их различать. Поскольку санитарные условия были непросты и головная вошь встречалась часто, даже девочек коротко стригли.

— Головная вошь? — Марго инстинктивно обхватила голову ладонями, словно стараясь защититься от проникновения паразита.

Кит кашлянул.

— Санитарные условия в викторианском Лондоне были намного лучше, чем в большинстве тех мест, где тебе придется побывать в качестве разведчицы. От вшей и других паразитов можно будет избавиться, как только ты вернешься обратно.

Марго лишь глядела в пространство, захлестнутая сильнейшим желанием чем-нибудь заболеть. Ей никогда и в голову не приходило подумать о вшах. Чем больше она узнавала о своей новой профессии, тем яснее понимала, о скольких еще вещах она не догадалась подумать.

— Что ж, я не собираюсь сдаваться. Никто еще не умер от грязи.

Малькольм переглянулся с Китом, который сурово сказал:

— Миллионы людей умерли как раз от этого. Твоя задача — оставаться настолько чистой, насколько это возможно, и справляться с медицинскими проблемами после того, как ты вернешься. Если ты вернешься. Отчего, по-твоему, нужно делать столько прививок, прежде чем попасть на Вокзал Времени? В Верхнем Времени мы теперь даже оспу не прививаем. Эта болезнь исчезла навсегда. Но даже в таких сравнительно чистых местах, как Денвер девяностых годов прошлого века, ее все еще можно подцепить. Не говоря уж о стоматите или заражении крови из-за пустякового пореза или ссадины. Так что пей свои лекарства, держи себя в чистоте и надейся на то, что ты не подцепишь в прошлом ничего такого, с чем наши медики не смогут справиться. Что же, пожалуй, эта идея насчет ученицы благотворительной школы мне нравится, но это создает для нас новую трудность, Малькольм. Как объяснить, почему ты появляешься на людях вместе с ней? В Лондоне тебя знают.

— И очень даже неплохо, по крайней мере в некоторых кругах, — согласился Малькольм.

— Значит, им будет известно, что у тебя нет причин связываться с восемнадцатилетней школьницей. А ее произношение совсем никуда не годится, по крайней мере чтобы выдавать ее за английскую сиротку.

— Те немногие, с кем я знаком в Нижнем Времени, считают меня чудаковатым джентльменом из Британского Гондураса — так удобнее объяснять некоторые случайные погрешности в моем произношении.

Марго удивленно моргнула. Последнюю фразу он произнес с таким безупречно британским выговором, какого она никогда прежде от него не слышала. И хотя она не так уж долго обучалась сценической речи, она была готова поспорить на все что угодно, что это произношение было у него природным, а не заученным.

— Как ты это сделал?

— Сделал что? — Он снова заговорил по-американски, причем его произношение вновь стало столь же истинно американским, как зимы в Миннесоте.

— Говорил, как настоящий британец? Я думала, ты американец.

Малькольм улыбнулся:

— Вот и отлично. Я много работал над своим произношением. Отправляться в Нижнее Время в Денвер с британским выговором — не самая удачная идея. К счастью, у меня цепкая слуховая память и много лет практики за плечами. Но родился я в Англии. — Он кашлянул и отвернулся. — На самом деле я один из переживших Потоп.

Марго, почти не дыша, переспросила:

— Потоп? Тот, что был после Происшествия?

Малькольм потер за ухом.

— Да. Я был тогда еще ребенком. Мы жили в Брайтоне, ну, знаешь, на побережье. Каждое лето мы содержали там маленький пансион для туристов. Моей семье еще повезло, мы потеряли лишь моего старшего брата, когда наш дом смыло в море.

Марго не знала, что и сказать. Побережье Англии было опустошено приливными волнами. Прибрежным районам по всему миру крепко досталось. Несколько десятков крупных городов превратились в руины, и все усиливающийся хаос, свирепые эпидемии и голод навсегда изменили мировую политику. Марго была тогда слишком мала, чтобы все это запомнить. Она порой забывала, что большинство людей на этом Вокзале Времени действительно помнят, каким был мир до Врат и того несчастного случая, который их породил.

Ее вдруг внезапно озарило: а не потому ли ее отец стал таким, каким она его знала? Может, он все это время чувствовал себя виновным в смерти ее брата, а затем обнаружил, что не в силах приспособиться к изменившемуся миру? Ее передернуло, ей не хотелось сочувствовать отцу, но что-то в голосе Малькольма напомнило ей отца, когда тот бывал почти трезв. Его взгляд в те редкие минуты выражал то же отчаянное нежелание вспоминать прошлое, которое она сейчас прочла в темных глазах Малькольма.

— Прости, Малькольм. Я не знала. Он с усилием улыбнулся:

— Да откуда тебе знать? Не застревай на этом. Я стараюсь не растравлять воспоминания. Ну, так о чем шла речь? Ах да, о моем происхождении. Мои знакомые в Нижнем Времени считают меня джентльменом из Британского Гондураса, без семьи или повседневной работы, которая могла бы отвлечь меня от подобающегоджентльмену образа жизни. Мне просто посчастливилось иметь состоятельных, несколько сумасбродных друзей, оплачивающих мои поездки из дальних краев, в особенности американцев. Это помогает объяснить, почему я шастаю с моими заокеанскими приятелями-туристами по разным местам. Жители Лондона восьмидесятых годов прошлого века считают американцев неотесанными провинциалами, почти дикарями.

Марго фыркнула:

— Как это грубо.

Конни рассмеялась:

— Милочка, да ты и половины всего еще не знаешь. В викторианском Лондоне классовое сознание достигало прежде немыслимых крайностей. — Она показала рукой на британский отдел своего салона-магазина. — Вот почему я держу такую разнообразную коллекцию для Британских Врат. Одежда говорит буквально все о твоем общественном положении. Стоит тебе надеть один неподобающий предмет туалета, и ты превратишься в посмешище…

— Или даже хуже, — вставил Кит.

— …но если ты оденешься правильно, то просто сольешься с общим фоном и станешь невидимой. Малькольм кивнул:

— Да. Но нужно быть осторожной. Неправильная одежда приведет тебя в тюрьму или в сумасшедший дом, где тебя будут содержать взаперти с другими безумными женщинами.

Марго вздрогнула.

— Так что мы будем делать с этой легендой насчет благотворительной школы?

— Ну, учитывая мою репутацию несколько эксцентричного человека, для меня не будет слишком уж странным оказывать покровительство молодой девушке, осиротевшей, скажем, из-за вспышки холеры или какой-нибудь тропической лихорадки вроде тех, что свели в могилу столь многих европейцев в Гондурасе. Ты могла бы быть дочерью одного из моих покойных друзей или даже родственников. Племянницей, например, привезенной обратно в Англию для получения образования..

Кит то и дело одобрительно кивал.

— Мне это нравится. Прекрасно, придумаем что-нибудь подходящее. Конни, почему бы тебе не подобрать ей одежду, пока мы с Малькольмом не обновим его гардероб? Если он собирается поддерживать свою репутацию в Лондоне, то, пожалуй, ему потребуется пара новых костюмов. Малькольм, как мне кажется, тебе также будут нужны два полных наряда «инкогнито», чтобы твои лондонские знакомые не узнали тебя, когда вы вдвоем отправитесь на экскурсии по трущобам.

Конни просияла:

— Валяйте, ребята. Ох, я просто обожаю, когда разведчики и гиды вместе подбирают себе костюмы!

Кит застонал. Малькольм засмеялся:

— Не беспокойся, Кит. Я постараюсь обойтись помягче с твоим бюджетом.

— Уж будьте любезны, сэр, — имитируя чопорную викторианскую речь, ответил Кит. — Он не безграничен, как вам следовало бы знать.

И они быстрым шагом направились в отдел мужской одежды. Марго глядела им вслед.

— Как они… — она вдруг смущенно умолкла.

— Они что? — недоуменно переспросила Конни.

— Ничего, — пробормотала Марго. Она чуть было не ляпнула: «Как они милы, правда?», но оборвала себя на полуслове как раз вовремя. Она собиралась отправиться туда, где ей в силу обстоятельств придется быть крутой и решительной. Сейчас было неподходящее время позволять себе расслабиться. Не теперь, когда ее мечты вот-вот начнут сбываться. Но она не могла не думать об этом. Они и в самом деле были милы. Даже Кит, когда он не ворчал на нее из-за какого-нибудь промаха, допущенного ею в последнее время. Внезапно она догадалась, что он ворчит потому, что не знает, как с ней разговаривать.

Ее это устраивало. Она тоже никак не могла понять, как ей разговаривать с ним, во всяком случае, пока весь многослойный панцирь ее самозащиты оставался на месте. Острый язычок и усвоенная с малых лет привычка к сарказму — искусно сочетаемые с хмурыми гримасами и торжествующими улыбками — не слишком помогали побольше узнать о нем как о человеке, а не как о легендарном герое.

«Будь реалисткой, Марго. Не забывай о том разговоре у рыбного пруда. Попробуй только получше познакомиться с ним — с ними обоими, — и тебе придется рассказывать о тебе самой». Чем меньше будет сказано на эту тему, тем лучше. Для всех, кого это касается.

Марго тяжело вздохнула, заработав этим долгий любопытный взгляд со стороны Конни, затем стряхнула с себя мрачное настроение и весело сказала:

— Отлично, так как насчет костюма ученицы благотворительной школы? Покажите мне его!

Глава 9

Брайан Хендриксон происходил из семьи, в которой из поколения в поколение все старшие сыновья пожизненно служили в королевском флоте. Брайан — третий сын, рожденный на островах, — стал не моряком, а историком. Но его воспитание в семье кадровых военных моряков проявилось в его педантичной аккуратности и склонности управлять своей библиотекой с военной четкостью. Его произношение, приятное и странное, пришлось вполне кстати в Ла-ла-ландии.

Кит, воспользовавшись хорошим настроением Марго после посещения салона Конни, проводил ее прямо оттуда к справочному столу библиотеки Ла-ла-ландии. Сейчас был самый подходящий момент начинать учить ее чему-то большему, чем элементарной математике, истории огнестрельного оружия и боевым искусствам.

— Брайан, это Марго, моя внучка. Марго, это Брайан Хендриксон, штатный библиотекарь ВВ-86.

Тот мягко улыбнулся и поцеловал воздух над тыльной стороной ее ладони, как это принято в Европе.

— Чрезвычайно рад познакомиться с вами, мисс Марго.

Она моргнула, явно удивленная его старомодной учтивостью. Брайан Хендриксон удивлял почти всех новоприбывших на ВВ-86.

— Откуда вы родом? — не подумав, выпалила Марго.

Ослепительная улыбка на миг появилась на лице библиотекаря.

— На самом деле мне проще сказать, где я только не побывал в детстве. Родился на Британских Виргинских островах, первые три года жизни провел в Глазго, потом моего отца откомандировали в Гонконг. Ну-ка, вспомним… Я, кажется, забыл упомянуть про Фолкленды, да? Ученые степени я получил в Кембриджском университете.

— А-а. — Марго выглядела несколько ошарашенной. Кит улыбнулся:

— Вот потому-то мы к вам и пришли. Ей нужны продвинутые уроки.

— Да, пожалуй, так и есть, если слухи не врут.

— Они справедливы, — вздохнул Кит. — Подробные курсы истории разных стран, языки, классическая литература.

Библиотекарь чуть постукивал кончиками хорошо ухоженных пальцев по столешнице.

— Разумеется. Я бы посоветовал начать с латыни, затем заняться французским — современным, средневековым и древним, — чтобы покрыть все возможности. А также итальянским и греческим. И хорошо бы добавить основные диалекты китайского…

— Вы, надеюсь, это не всерьез? — перебила Марго, и ее голос точно соответствовал паническому ужасу, отразившемуся в ее глазах. — Латынь? И… китайские, и все эти французские… и…

Брайан моргнул:

— Ну да, разумеется, я говорю вполне серьезно. Боже мой, мисс Марго, невозможно заниматься разведкой, не владея свободно по крайней мере десятком языков.

— Десятью? — Она затравленно взглянула на Кита. — ДЕСЯТЬЮ?

Кит в ответ только потер пальцем щеку у носа.

— Ну, это лишь очень скромное число, но в целом, пожалуй, десятка может почти хватить для начала. Я бегло говорю на двадцати и могу объясняться на значительно большем числе языков. Я же предупреждал тебя, Марго. Разведка — это занятие, требующее в первую очередь постоянного самообразования. Все то время, когда ты не находишься в прошлом, изучая его своими глазами, ты проводишь в библиотеках. Ежедневно.

— Но…

— Я не придумывал эти правила специально для тебя, чтоб ты посильнее расстроилась.

— Я знаю, я знаю, — заскулила она, — я понимаю это, но…

— Он прав, мисс Марго, — тихо сказал библиотекарь. — Моими самыми постоянными клиентами являются отнюдь не туристы. В основном это гиды и разведчики. Они каждый день сидят тут часами, учатся и учатся. В самом деле, если вы посмотрите на вон тех джентльменов за компьютерами или на тех, что сидят позади, в лингафонных кабинках, то вы найдете среди них половину разведчиков прошлого, работающих от ВВ-86 на постоянной основе. Прошу извинить меня.

Кит обернулся. Джон Мерилбон, совсем новичок в разведке, несмотря на свой возраст — ему должно было вскоре исполниться пятьдесят — подходил к справочному столу.

— Брайан, извини, что вынужден прервать твой разговор, но мне необходима помощь. Я ищу информацию о старинных британских костюмах студентов и ученых. Я слышал, есть хороший общий справочник на эту тему Каннингтона и Лукаса, изданный в 1978 году.

Брайан несколько секунд, не мигая, пристально глядел на разведчика, отчего возникло четкое впечатление, будто он считает вопрос Джона совершенно не заслуживающим его внимания. Марго зашептала:

— Это несколько грубо с его стороны, тебе не кажется?

Кит улыбнулся:

— Нет, на самом деле он просто думает. Посмотри, что сейчас будет.

Брайан начал говорить:

— Хмм, да, это очень хорошее общее руководство, но там содержится намного больше того, чем вам нужно. Там рассмотрены все стили костюмов воспитанников благотворительных учебных заведений, фактически за несколько столетий. Я бы посоветовал седьмой том «Foedera» Раймера или «Уставы оксфордских колледжей, представленные Королевской комиссии» — они переведены с латыни, что ценно, или, может быть, «Statua Antiqua Universitatis Oxoniensis» Гибсона. Есть также превосходные труды Логгана, посвященные «Cantabrigia Illustrata» и «Oxonia Illustrata».

Пока библиотекарь произносил все это, он одновременно быстро выписывал на карточке названия работ и фамилии авторов.

— Вот это да! Он даже не пользовался компьютером! Кит лишь улыбнулся:

— Не надо так испуганно смотреть на меня. Никто не требует, чтобы ты выучила все, что знает Брайан. Никто не может знать столько, сколько Брайан Хендриксон. У него фотографическая память. Очень полезная штука для научного библиотекаря Вокзала Времени.

— А-а. А то я уже начала беспокоиться.

— Делай это и впредь, — рассмеялся Кит. — Мне больше нравится, когда ты беспокоишься. Это доказывает, что ты думаешь.

Она высунула розовый язык.

— Ты ужасный и низкий тип. И почему только все остальные так любят тебя? Кит почесал в затылке.

— И сам не знаю. Наверное, из-за моей привлекательной внешности и обаяния.

Тут Марго и в самом деле рассмеялась. Когда она чувствовала себя беззаботно, его внучка становилась удивительно хорошенькой девушкой, и следа не оставалось от этого мрачного взгляда ирландской бродячей кошки. Он вздохнул, вдруг почувствовав себя стариком, прежде чем он успел морально подготовиться к этому.

— Что-то не так? — спросила Марго.

— Все в порядке, — ответил Кит, заставив себя улыбнуться. — Давай-ка составим расписание твоих занятий.

Брайан вернулся, кончив помогать другому разведчику, и они принялись за дело. Он отвел Марго отдельную лингафонную кабинку, где она должна была через день заниматься по четыре часа первым из перечисленных в ее списке языком. Следующие четыре часа ее библиотечных дней (после второго завтрака, который Кит распорядился доставлять ей из «Нового Эдо», чтобы ей не приходилось покидать библиотеку) должны были быть посвящены подробному изучению истории.

— Давайте начнем заниматься с ней историей Америки, поскольку ей будет проще всего поначалу усваивать именно этот материал, — предложил Брайан. — Затем перейдем к истории Европы, изучая ее в обратном порядке, начиная с двадцатого века. А вот Африкой, Азией, Южной Америкой, Индией и Ближним Востоком займемся потом, после того, как она привыкнет к процедуре изучения истории и сможет усваивать особенности культур, сильно отличающихся от ее собственной.

Кит и Брайан согласились, что вечером ей было бы лучше уходить из библиотеки, чтобы пообедать и сделать домашние задания, а также чередовать библиотечные дни с дальнейшими тренировками. Если повезет, физические упражнения достаточно утомят ее, чтобы она могла крепко спать после самостоятельных занятий.

После того как они утрясли расписание ее подготовки, Марго была явно в ужасе и всеми силами старалась не показать этого. Она храбро улыбнулась Киту, когда они выходили из библиотеки.

— Уж одно я теперь знаю наверняка: жизнь больше никогда не будет для меня такой, как прежде. Латынь, китайский и французский, о Боже…

— Это лучше, чем львы, тигры или медведи, — усмехнулся Кит. — Не забывай, ты никогда не сможешь по-настоящему понять ни одной страны и ни одного народа, пока не научишься говорить на их языке.

— Верно, — вздохнула она, еще раз храбро улыбнувшись ему. — Я лишь надеюсь, что разведка прошлого оправдает все эти истязания.

Кит едва удержался, чтобы не взъерошить ее коротко стриженные волосы.

— Вряд ли ты будешь разочарована. Удивлена — наверное, даже почти несомненно. Но разочарована? Вот уж не думаю. Путешествия в прошлое никогда не бывают такими, какими люди их себе представляют. И в этом, — улыбнулся он, — и состоит добрая половина их прелести.

— Что же, очень надеюсь, что это так и есть. Я даже еще не приступала к занятиям, а у меня уже голова трещит!

Кит рассмеялся:

— Это потому, что ты как следует напрягла свои извилины, может быть, впервые в жизни. Не унывай. К тому времени, как ты закончишь учиться, ты не только получишь знания, соответствующие нескольким докторским степеням, причем совершенно бесплатно, но ты к тому же сможешь начать полевые исследования, на которые у большинства обладателей этих ученых степеней просто нет денег. Образование, — улыбнулся он, — никогда не бывает напрасной тратой времени.

Она удивленно взглянула на него, но промолчала. Кит понял, как отчаянно ему хочется, чтобы прогулка по Лондону убедила Марго в необходимости каждой крупицы той умственной работы, которую они с Брайаном спланировали для нее. Марго на целую неделю застрянет в Лондоне, хотя рядом с ней и будет Малькольм, наставник и защитник… Кит был настолько озабочен этой мыслью, когда вечером отправился спать, что вдруг обнаружил себя стоящим в дверях гостиной, просто чтобы посмотреть, как она спит.

Такая юная, такая беззащитная…

Он тихонько повернулся и отправился в постель.

Но заснуть ему так и не удалось.

В день, когда должны были открыться Британские Врата, Малькольм пришел за Марго рано утром.

— Привет! — Мир был просто чудесен в то утро. Наступил тот самый долгожданный день, когда она наконец пройдет через Врата в прошлое, в историю.

— Хорошо выспалась? — спросил Малькольм. Марго рассмеялась:

— Я была в таком возбуждении, что вряд ли за всю ночь хоть на миг закрыла глаза.

— Так я и думал, — усмехнулся он. — Кит уже встал?

— Он в душе.

— Все собрано?

— Да!

— Отлично. У нас сегодня назначена еще одна встреча, прежде чем мы сможем отправиться.

Охо-хо… Марго подозрительно посмотрела на него:

— Что еще за встреча?

На его лице промелькнула напряженная улыбка.

— Тебе это вряд ли понравится, но я считаю, что это жизненно важно.

— Что именно?

— Нам нужно зайти к Пауле Букер.

Марго никак не могла взять в толк, кто это, черт возьми, такая.

— Зачем?

— Твои волосы.

Марго дотронулась до своих коротко стриженных, огненно-рыжих волос.

— А что не так с моими волосами?

— Ничего — здесь и сейчас. И абсолютно все — в Нижнем Времени. Этот цвет бросается в глаза. Мы хотим привлекать к себе как можно меньше внимания. Чем незаметнее мы будем, тем лучше.

— И что же ты собираешься с ними делать? Покрасить их? — саркастически спросила Марго.

— Ага.

Она вытаращила глаза:

— Ох, ради Бога, нет.

Малькольм вздохнул:

— Я заранее знал, что тебе эта идея придется не по вкусу. Вот поэтому мне хотелось бы услышать мнение Кита.

— Насчет чего? — спросил Кит, выходя из ванной. Его единственной одеждой служило обернутое вокруг бедер полотенце, что было совсем ему несвойственно. У него были мокрые волосы, и он даже еще не успел побриться. Марго завороженно уставилась на него, она знала, что это невежливо, но ничего не могла с собой поделать.

На нем действительно были шрамы. Ужасные шрамы.

— Насчет волос Марго, — ответил Малькольм. — Мне кажется, что их следует покрасить.

Марго с трудом оторвала взгляд от иссеченного бичами торса Кита и посмотрела ему в глаза. Он проигнорировал ее испуганный вид и просто критически рассматривал ее некоторое время.

— Да, — произнес он наконец. — Не думаю, чтобы это было слишком важно пока что, но ты, наверное, прав. Она ужасно выделяется.

— Благодарю за комплимент, — проворчала Марго. Менее всего ей хотелось бы «выделяться», если привлечение к себе внимания может стоить ей таких же шрамов, как у Кита, но момент был очень неудачный. Она провела последние двадцать четыре часа, напрасно пытаясь запомнить латинские декленции и конъюгации и все эти названия форм глаголов и существительных. От этих неуловимых, изменчивых окончаний слов у нее голова шла кругом. Она старалась — по-настоящему старалась, — и вот теперь в награду за все ее труды они хотят, чтобы она покрасила свои чудные волосы в какой-нибудь гадкий, унылый цвет, чтобы он сочетался с той одеждой, которую они для нее выбрали.

Марго захотелось закричать или завизжать, или хотя бы пожаловаться, как это чудовищно несправедливо. Вместо этого она лишь стиснула зубы. Время уходило, а она была почти так же далека от разведывания прошлого, как в тот день, когда прошла через Предбанник и очутилась в Ла-ла-ландии, полная радужных надежд и понятия не имея, насколько убийственно трудным окажется их осуществление.

«Вот увидите, — пообещала она. — Как только мы попадем в Лондон, вы увидите. Я докажу вам обоим, что я смогу это сделать».

— Ладно, — сказала она наконец. — Наверное, мне придется отправляться в Нижнее Время, выглядя, как мокрая курица. Свен то и дело твердит: «Будь невидимой». Мне, наверное, следовало бы предвидеть, что к этому все шло, а? — Потом озорным тоном, превращающим горькую жалобу в веселую шутку, она сказала: — Давайте поскорее покончим с этим и отправимся в Нижнее Время, пока я еще достаточно молода, чтобы мне это понравилось!

Кит засмеялся, и даже Малькольм слегка фыркнул. Марго выскочила из номера, чтобы не выдать себя, расплакавшись. Малькольм догнал ее и пошел рядом.

— Знаешь ли, Марго, — дружески посоветовал он, — может быть, тебе станет полегче, если ты посмотришь на все это, как на самую смелую игру в переодевание, в которую ты когда-либо играла.

Она удивленно взглянула на него:

— Переодевание? Ох, черт бы меня побрал, я не играла в переодевание с тех пор, как… — Марго внезапно умолкла, вспомнив, как отец избил ее за то, что она без спросу намазалась маминой косметикой. — Ну, скажем, очень и очень давно, — вывернулась она, прикрыв свой промах веселой улыбкой. — Просто ты застал меня врасплох, и… ну… все совсем не похоже на то, чего я ожидала. Ну просто все.

— Обычно очень мало что в жизни происходит так, как мы рассчитываем, — сказал Малькольм без тени улыбки.

— Да уж наверное. Но почему мне должно это нравиться?

Малькольм бросил на нее острый, пронзительный взгляд:

— А никто и не требует от тебя, Марго, чтобы тебе это нравилось. А ты думаешь, я в восторге от того, что мне каждый день приходится выпрашивать себе работу, питаясь рисом и сушеными бобами и пряча в карман свою гордость, когда люди ведут себя со мной грубо, бессердечно или просто жестоко? Но я делаю это и улыбаюсь, потому что такова цена, которую мне приходится платить за верность моей мечте, за право жить так, как мне хочется.

Марго размышляла над этим, когда они вышли из жилой зоны и оказались посреди шумной толпы, заполнившей «Приграничный поселок». Какой-то мальчишка в слишком большой для него ковбойской шляпе и со слишком маленьким кожаным поясом с кобурой выстрелил из своего игрушечного шестизарядного револьвера в пикирующего птерозавра. Тот плюхнулся в рыбный пруд неподалеку.

— Я попал в него! — восторженно завопил мальчуган.

Птерозавр, ничуть не испугавшись, вынырнул из воды, держа в клюве извивающуюся золотую рыбку размером почти с него самого. Отец мальчика рассмеялся и подозвал малыша к себе. Тот с важным видом потопал к отцу.

Марго улыбнулась:

— Вот кто, по-моему, живет так, как ему хочется, а? — Затем более серьезно: — Не столь уж многим выпадает шанс хотя бы попытаться это сделать, верно? Мне кажется, ты первый из знакомых мне людей, который действительно делает это. — Кроме, возможно, Билли Папандропулоса, но его мечта больше походила на кошмар для каждого, кто оказывался рядом с ним. — Я завидую тебе.

— А знаешь, — тихо ответил Малькольм, — ты, наверное, первый человек, который мне завидует.

— Ха! Ну, значит, у тебя такие неважные друзья. Они не замечают того, что лежит у них прямо под носом. Деньги значат далеко не все в жизни. — Она вдруг покраснела, сообразив, что только что оскорбила всех друзей Малькольма, одним из которых был и Кит Карсон.

— Ты чертовски права, — с улыбкой ответил Малькольм. — Я рад, что ты начинаешь это понимать. До некоторых людей это так никогда и не доходит. Вот сюда. — Он кивнул в направлении «Римского города». — Лучше поторопимся, а то опоздаем.

Заведение Паулы Букер было запрятано в дальнем углу Общего зала. Марго ожидала увидеть что-то вроде парикмахерской. Но помещение, в которое они вошли, скорее напоминало приемную шикарной клиники. Они едва успели переступить порог, как из кабинета вышли двое мужчин. Один помогал идти другому, который неуклюже ковылял, словно от боли в паху. Первый сочувственно сказал:

— Если ты думаешь, что это ужасно, поглядел бы ты, что она сделала с моим.

— Ну да, — процедил второй через стиснутые зубы, — но пришивать целиком новую крайнюю плоть? Ох, как больно…

Марго ошеломленно глядела, как они вышли наружу через дверь приемной и затерялись в Общем зале.

— Что все это значит? О чем они говорили?

— Это были «веселые гуляки». — К изумлению Марго, на лице Малькольма застыла мрачнейшая из когда-либо виденных ею гримас.

— «Веселые гуляки»? — недоуменно повторила она.

— Они прибыли сюда для одного из секс-туров. Эти ублюдки отправляются в Нижнее Время и проводят там весь срок своего путешествия в разных борделях. Однако Паула по-своему заставляет их поплатиться за это. Делает им косметическую хирургию, которой они более чем заслуживают, чтобы их обрезание, в Верхнем Времени почти повсеместное, не вызвало подозрений. В большинстве тех мест, куда ведут Врата из ВВ-86, обрезание практиковалось лишь евреями. Антисемитизм был отвратительной чертой многих культур Нижнего Времени…

— А-а. Это скверная штука. Антисемитизм, я имею в виду.

— Да. Фанатизм мерзок. Но «веселые гуляки» заслуживают того, что им приходится перенести. Паула считает их находящимися где-то на уровне плоских червей, что, на мой взгляд, для них слишком почетное место на эволюционной лестнице. Она старается, чтобы они хорошенько помучились, прежде чем отправятся насиловать женщин. Если бы это могло сойти ей с рук, она бы их просто кастрировала.

Марго посмотрела вслед двоим удаляющимся мужчинам.

— Кто-то должен что-то сделать! Кто-то должен остановить это безобразие!

— Да, — сухо сказал Малькольм. — Кто-то должен. Но «Путешествия во времени» этого делать не станут. Они загребают свою долю денег от этого бизнеса. И правительство тоже. Чертову уйму денег. Половину «веселых гуляк» приходится потом держать в карантине, пока медики не вылечат подцепленные ими в прошлом венерические болезни.

— Это отвратительно!

— Я лично считаю, что их следовало бы просто бросать, как собак, в Нижнем Времени, чтобы они сдохли там от того, что подцепили.

Ни малейшая нотка снисхождения не смягчила тона Малькольма Мура. Совершенно неожиданно для себя Марго поняла, как сильно нравится ей этот гид по прошлому.

— Спасибо, Малькольм.

Он удивленно взглянул на нее:

— За что?

— Ни за что. Просто спасибо. Так что мы будем делать с моими волосами?

Он заметно вздрогнул и еще раз пристально оглядел ее, затем подошел к окошечку регистратуры и сказал:

— Малькольм Мур, мне назначено на 8:15.

— Присядьте, пожалуйста.

Долго ждать им не пришлось. Внутренняя дверь открылась, и перед глазами Марго появилась самая поразительная человеческая фигура, которую ей до сих пор случалось увидеть. Марго знала, что у нее отвисла челюсть, но она ничего не могла с собой поделать.

— Привет, Паула, — сказал Малькольм, поднявшись с места.

— Привет, Малькольм.

Паула Букер выглядела, как…

Как труп.

Другими словами описать внешность этой женщины-косметолога было невозможно. Она была высокого роста — в своих хирургических шлепанцах без каблуков шести футов — и костлявая; впалые щеки и глубоко запавшие глаза делали ее лицо похожим на череп. Окаймленное почти белыми волосами, оно было бледным, как у покойницы. Но она была отнюдь не старой. Марго готова была съесть свои туфли, если бы Пауле Букер оказалось больше тридцати пяти.

С этими бесцветными глазами и похоронным видом косметолог ВВ-86 была очень похожа на женщину-вампира из комиксов.

— Доброе утро. Как вы себя чувствуете сегодня? — спросила ее Паула, поздоровавшись за руку с Малькольмом.

Даже голос Паулы был тихим и вкрадчивым.

До Марго дошло, как неприлично она глазеет на нее, лишь когда и Малькольм, и Паула удивленно посмотрели на нее саму.

— Я…

К удивлению Марго, Паула вдруг расхохоталась. Это было настолько ошарашивающее зрелище, что Марго с трудом смогла подняться на ноги. Она наступила себе на туфлю и чуть не упала.

— Малькольм, — подмигнула Паула Букер, — а не показать ли нам этой юной леди мои фотографии?

Марго неохотно прошла вместе с Малькольмом вслед за Паулой Букер в ее личный кабинет. Одна стена была буквально сплошь покрыта фотоснимками одной из самых красивых женщин, которых Марго только доводилось до сих пор видеть. Пепельно-светлые волосы, сверкающие голубые глаза, изумительные скулы над впалыми щеками…

— Боже мой, это вы! — вырвалось у Марго. Паула снова расхохоталась:

— Ну, разве я сама не служу великолепной рекламой своего искусства?

— Вы… — Марго перевела завороженный взгляд с фотографий на ужасный призрак рядом с собой и опять взглянула на фотографии. — И вы сами сотворили с собой такое?

Улыбка Паулы была жутким зрелищем.

— Именно так. Каждое утро я добавляю новые штрихи к моему облику с помощью косметики.

— Но вы могли бы стать кинозвездой! Всемирно знаменитой фотомоделью!

— Ах, я ею и была. Фотомоделью, я хочу сказать. Это было смертельно скучно. — Глаза Паулы озорно сверкнули. — Моя нынешняя работа куда веселее. И я смогла к тому же заняться такой интересной косметической хирургией. Я получила свою степень доктора медицины именно за это. Какие-нибудь туристы-европейцы хотят посмотреть Эдо, я немного корректирую их внешность, и они сразу становятся неотличимы от прирожденных японцев. Я могу изменить цвет кожи, окраску волос, все, что потребуется.

Марго вспомнила мужчину, который, хромая, вышел из ее кабинета, и улыбнулась.

— Вот здорово! — Она взъерошила свои волосы. — А что можно сделать с этим? Все говорят, что я должна их покрасить.

Паула несколько секунд пристально рассматривала Марго.

— Да, но их нельзя делать слишком темными, а то у нее будет такой же покойницкий вид, как у меня. — Она взглянула на Малькольма. — Черные волосы с этой кожей будут смотреться ужасно. Наверное, даже с темно-каштановыми она будет выглядеть анемично.

— Тут уж ничего не поделаешь. Решай сама, насколько темными должны быть ее волосы, но ей нельзя ходить в разведку в таком виде.

— Сущая правда, — согласилась Паула. — Ни в коем случае. Рыжие волосы в средние века повсеместно ассоциировались с ведьмами. Может, потому-то они так редко встречаются сейчас — генофонд был обеднен сжиганием рыжих на кострах. Хорошо, Марго, давай-ка начнем. Малькольм, ты пока посиди в приемной, это потребует времени.

Сколько же нужно времени, чтобы покрасить в каштановый цвет одну очень коротко подстриженную голову? Недоумение Марго рассеялось, когда Паула сообщила ей о необходимости покрасить каждый волосок Марго, по всему телу.

— Да вы шутите!

— Ничуть. И вам придется подкрашивать корни волос раз в месяц.

— Но… но… — Похоже, что в последнее время это стало единственным словом, которое Марго была в состоянии выговорить.

Спустя три часа Марго вышла из кабинета, жалкая, как мокрая кошка. Стоило ей бросить один взгляд на зеркало в приемной, как она снова расплакалась.

— Эй, — воскликнул Малькольм, поспешно вскочив на ноги, — да ты чудесно выглядишь!

— Вот уж нет! — гневно запротестовала Марго. — Я выгляжу… я выгляжу ужасно!

В зеркале отражалась перекошенная, бледная физиономия, как у сиротки, избитой и брошенной умирать в какой-нибудь сточной канаве. Она бы скорее умерла, чем выдала ужасную тайну: что краска для волос была нанесена ватным тампоном на каждый клочок ее кожи.

— Послушай, не шуми. Давай где-нибудь позавтракаем, переоденемся в приготовленные для нас костюмы и возьмем наш багаж. До открытия Британских Врат у нас осталось всего два часа.

Даже эта перспектива не могла развеять мрачное настроение Марго. Вот еще одна маленькая тонкость, которую она упустила из виду, когда решила стать разведчицей прошлого. Чтобы получить то, что ей хочется, ей придется пожертвовать своей красотой.

Этот удар после всех тех битв, которые ей приходилось вести на протяжении почти семнадцати несчастных лет, когда ее заставляли чувствовать себя глупой, нежеланной, нелюбимой, обузой для всех своих близких, — это было едва ли не свыше того, что Марго могла вынести. Лишь одно удержало ее от истерических слез — она знала, что такое ребяческое поведение навсегда перечеркнет ее мечты стать разведчицей.

Ее подбородок дрожал, несмотря на все старания не показать, как она расстроена, но он все равно был задран вверх. Она сделает это. Чего бы ей это ни стоило, какие бы еще преграды ни воздвиг на ее пути Кит Карсон, она станет разведчицей или умрет, пытаясь это сделать.

И ничто не сможет ее удержать.

Ничто.

Глава 10

«Вокзал Виктория» еще не успели привести в порядок после разрушений, причиненных открытием неустойчивых Врат, но большая часть обломков уже была убрана, и начались восстановительные работы. Марго, у которой даже ладони вспотели от волнения, крепко вцепилась в ручку своего коврового саквояжа. Малькольм снисходительно улыбнулся ей, и от этой улыбки у нее вдруг защемило в груди. Малькольма Мура, одетого, как состоятельный джентльмен викторианской эпохи, уже было достаточно, чтобы заставить ее сердце затрепетать. Это явно развеселило его.

— Ты, похоже, нервничаешь.

— Я и вправду нервничаю. Это все происходит на самом деле. Это не какая-то там игра на сцене, это реальность. Ты что, привык к этому?

В глазах Малькольма появилось отстраненное выражение, словно он всматривался во что-то невидимое ей.

— Нет, — тихо ответил он. — К этому невозможно привыкнуть. Я по крайней мере так и не сумел. В Верхнем Времени я мог бы найти сколько угодно преподавательских должностей, в особенности благодаря опыту разведчика и гида в дополнение к моим ученым степеням. Но мне не хочется туда возвращаться. Шагнуть через Врата… — Он снова улыбнулся. — Сама увидишь.

В воздухе послышался гул. Марго прижала ладонь к затылку:

— Ой…

— Сейчас это может произойти в любую секунду.

Малькольм казался даже еще более возбужденным, чем Марго, что говорило само за себя. Она снова проверила, все ли в порядке с ее форменной одеждой. Под плотным дорожным плащом ее темно-синее платье и накрахмаленный белый передник были безупречны. Прелестная белая пелерина и огромная соломенная шляпа милосердно скрывали ее ужасные каштановые волосы. Толстые вязаные чулки, высокие ботинки и перчатки дополняли этот наряд, завершенный чудесным значком, на котором корона и буквы «К.М.И.Д.» обрамляли треугольник и циркуль.

— Это, — с улыбкой сказала ей недавно Конни Логан, — особенно престижная школьная форма.

— А что означают эти буквы «К.М.И.Д.»?

— Королевский масонский институт для девушек.

Малькольм, оказывается, был масоном и в реальной жизни, и в качестве той вымышленной личности, которую он изображал в Нижнем Времени.

— Я убедился, что это чрезвычайно полезно, — сказал он ей. — Если ты окажешься в беде — а попасть в какую-нибудь передрягу ничего не стоит даже опытному разведчику или гиду, — то целая сеть братьев, поклявшихся помогать друг другу в несчастье, может стать для тебя единственным шансом на спасение.

— И что, все гиды и разведчики — масоны? — спросила Марго, забеспокоившись, что перед ней возникло еще одно препятствие, которое ей придется преодолевать.

— Нет, но очень многие. Не волнуйся об этом, Марго. Членство в ложе вовсе не обязательно.

На этот раз Марго немного успокоилась, но теперь, снова поразмыслив над деталями своего костюма, подумала, не будет ли кто-нибудь в Нижнем Времени ожидать от нее знания каких-нибудь тайных ритуалов или чего-нибудь в этом роде. Может быть, Кит нарочно рассчитывал на эту ее неуверенность? Чтобы произвести на нее впечатление, убедить ее, сколь многому ей еще предстоит научиться? Марго взяла саквояж другой рукой и выпрямила спину — хотя сутулиться в этом ужасном белье, что и так повсюду жало и стискивало ее, было почти невозможно.

Несомненно, физический дискомфорт входил в план Кита обескуражить ее. Ну, с ней это не пройдет, не на таковскую напал.

Воздух начал дрожать и колыхаться под потолком. Хорошо одетые мужчины и женщины возбужденно заерзали. Затем Врата начали действовать. Вместо того чтобы раскрыться на стене, черное пятно появилось прямо в воздухе у конца высокой решетчатой платформы, неровная дыра, расширяющаяся пасть…

Марго судорожно вздохнула. Через эту пасть она различила сумеречный свет, мерцание высокой одинокой звезды. Чуть ближе ветерок раскачивал низкие, облетевшие ветви дерева. Она могла видеть — но не слышать, — как летят по воздуху сухие листья. Потом появилось теплое золотое сияние, и чья-то тень загородила свет фонаря.

Вспышки нервного смеха прокатились по толпе, собравшейся на платформе, когда некая фигура в шляпе с высокой тульей и оперном плаще прошла сквозь Врата, надвигаясь на них, как мчащийся поезд. Этот джентльмен учтиво помахал своей шляпой собравшейся внизу толпе:

— Прошу немного подождать, леди и джентльмены.

Туристы начали выходить из Британских Врат. Женщины в изящных платьях, мужчины в вечерних костюмах, оборванные слуги, что тащили дорожные сундуки, саквояжи и кожаные чемоданы, молодые женщины, одетые служанками, — все они толпой хлынули на платформу и начали спускаться по пандусу, оканчивающемуся на полу Общего зала. Многие из них улыбались и оживленно болтали. У других был мрачный вид. А некоторые еле ковыляли, ведомые под руки служащими «Путешествий во времени».

— Всегда одно и то же, — пробормотал вполголоса Малькольм. — Всякий раз несколько человек возвращаются совсем больные.

— Со мной этого не случится, — поклялась Марго.

— Да, — сухо согласился Малькольм. — С тобой этого не случится. Для того-то я тебя и сопровождаю.

Она с трудом удержалась от порыва возмущенно фыркнуть и сказать ему, что няньки ей ни к чему. Но даже она понимала, что без надежного гида ей не обойтись. И тут вдруг настала их очередь проходить через Врата.

— Ох, — воодушевленно воскликнула Марго, — вот и мы!

Малькольм галантно предложил ей руку. Она рассмеялась и приняла ее, и снова рассмеялась, когда он настоял на том, чтобы нести ее саквояж. Их «носильщик», здоровенный молодой парень по имени Джон, тащил их объемистый дорожный сундук. Марго вставила свою контрольную карточку в щель шифровального аппарата и поспешила подняться по длинному пандусу вместе с Малькольмом, пока Джон ожидал вместе с другими носильщиками багажа. Марго замешкалась на самом пороге зияющей пустоты, напуганная внутренним голосом, шептавшим ей: «Если я сделаю еще шаг, то там не будет ничего, я просто ухну вниз с высоты пятого этажа».

Она крепко-накрепко зажмурилась и вслед за Малькольмом сошла с платформы. На миг ей почудилось, что она и вправду падает.

— Открой глаза! — требовательно сказал Малькольм. Она открыла их — и охнула. Земля мчалась ей навстречу…

Малькольм поддержал ее, пока переход не закончился.

— Вот умница, — подбодрил он едва живую от страха девушку.

Марго вдруг задрожала от внезапного холода.

— С тобой все в порядке, моя дорогая?

Марго удивленно моргнула. Улыбающийся, расслабленный Малькольм с его простой и понятной американской манерой разговаривать куда-то подевался, словно его никогда и не было. Вместо него перед ней стоял чопорный английский джентльмен, озабоченно уставившийся на нее.

— Ага.

Очень деликатно Малькольм потянул ее в сторону, чтобы освободить проход для прочих туристов.

— Марго, правильный ответ на подобный вопрос вовсе не «хм, ага». Здесь это звучит ужасно неуместно. Марго почувствовала, что у нее пылают щеки.

— Ладно, — вполголоса сказала она. — А что я должна была сказать?

— Тебе следовало бы ответить: «Да, сэр, как любезно, что вы беспокоитесь обо мне, это было всего лишь минутное головокружение. Вы не могли бы еще немного позволить мне опираться на вашу руку?» В ответ на это я, естественно, предложил бы проводить тебя в какое-нибудь спокойное место, где мог бы угостить тебя стаканом лимонада или какого-нибудь более крепкого напитка, если в том возникнет надобность.

Марго была столь заворожена архаичными оборотами речи и необычными интонациями его голоса, что почти не восприняла смысла сказанного ей.

— Отлично. Я хотела сказать, очень хорошо. Я… я буду стараться, Малькольм, я вправду буду.

— А-ах, — с улыбкой ответил он. — Здесь меня зовут мистер Мур. А тебя будут звать мисс Марго Смит, ты моя подопечная. Никогда не забывай называть меня «мистер Мур». Любое другое обращение будет рассматриваться как непростительная фамильярность.

За ними Врата начали сужаться. Носильщики поспешили проскочить с остатками багажа, затем Врата в Ла-ла-ландию исчезли, и на их месте осталось сплетение коричневых лоз и высокая каменная стена. На какое-то ужасное мгновение Марго охватила полная паника. Мы отрезаны от…

Затем Малькольм подозвал жестом Джона, который подошел к ним и со вздохом поставил на землю сундук.

— Лихо мы успели, как раз как хотели, мистер Мур, сэр.

Малькольм улыбнулся:

— Отлично у тебя выходит, Джон. Твой кокни звучит вполне натурально.

— Я зря времени не терял, его нарочно изучал, сэр. — Глаза Джона лукаво сверкнули. Малькольм представил его как аспиранта, собирающегося провести в Нижнем Времени несколько месяцев, работая над диссертацией о жизни лондонской бедноты. Он с Китом заключил следующую сделку: Джон будет «работать» слугой у Малькольма и Марго в течение той недели, которую они пробудут в Лондоне, делая все, что от него потребуется. В обмен на это Кит заплатит за его билет для прохода через Врата. Он также оплатит его расходы на проживание в Лондоне и снаряжение.

— Где мы? — тихо спросила Марго. Она притопывала ногами, чтобы согреться.

— В частном саду одного дома неподалеку от Бэттерси-парк в районе Челси.

— Челси?

— Это приток Темзы. Мы находимся на другом берегу реки от того места, где мы должны будем провести бОльшую часть времени нашего пребывания здесь.

Газовые фонари освещали сад, в котором теперь возбужденно толпились туристы. Гиды «Путешествий во времени», одетые ливрейными лакеями, выстроили шестьдесят с небольшим человек в двойную шеренгу, джентльмены сопровождали дам, а тем временем носильщики возились с тяжелыми дорожными сундуками. Они заносили багаж в трехэтажное изящное здание, ярко освещенное газовыми рожками. Там, наверное, было тепло и уютно по сравнению с сырым, холодным садом.

— Здесь холодно, — пожаловалась Марго.

— Ну, ведь сейчас здесь конец февраля. Сегодня ночью будет сильный мороз, или я ничего не понимаю в погоде.

Она засунула озябшие ладони под пелерину.

— И что теперь?

— Сперва будьте любезны достать ваш личный журнал и АПВО. — Он посмотрел на темнеющее небо. — Нам нужно будет считать показания приборов и пустить хронометры нашего путешествия. Не забывайте, мисс Смит, очень важно, чтобы вы запускали хронометр вашего путешествия сразу после того, как пройдете через Врата. И включали АПВО для определения положения звезд при первой же возможности это сделать. И поскольку, как я подозреваю, скоро опустится туман, поспешите с этим. В Лондоне вечера обычно бывают туманными.

— Но мы и так уже точно знаем, где находимся, — заметила Марго.

— В туристической экскурсии — да, разумеется. Но, будучи разведчицей, вы этого знать не сможете. Вам придется это определять при первом удобном случае. Тот факт, что ваша регистрационная карточка была закодирована в Британских Вратах, сам по себе отнюдь не означает, что вы можете пропустить этот ритуал. В большинстве Врат, через которые вам придется пройти в качестве разведчицы, не будет кодирующего устройства по той простой причине, что вы будете первым человеком, прошедшим через них. И когда вы обнаружите по ту сторону ясный день, вам придется ждать до темноты, чтобы выяснить ваши геотемпоральные координаты.

Марго достала свое снаряжение и считала показания АПВО. Малькольм проверил, как она это сделала, и внес небольшую поправку, затем показал ей, как замерить положения звезд. С третьей попытки ей удалось справиться с этой процедурой, и она с гордым видом ввела результаты в свой личный журнал.

— Ну вот! Как у меня это получилось?

— При считывании показаний АПВО вы допустили погрешность, достаточную, чтобы оказаться где-то в Ирландском море, но это не так уж скверно для первой попытки в полевых условиях. Мы будем проводить определения каждый вечер, пока будем здесь находиться, чтобы вы могли попрактиковаться.

Малькольм закончил вводить данные в свой личный журнал, проверил, что Марго правильно ввела команду запуска хронометра, и потом забрал их снаряжение.

— И что теперь?

Туристы выстроились вдоль садовой дорожки и стали медленно входить в дом.

— «Путешествия во времени» распорядятся подать сюда кабриолеты, чтобы развезти нас по разным хорошим отелям сегодня вечером.

— Я думала, эти повозки называютсякэбами.

Малькольм улыбнулся:

— Кэбы сейчас очень популярны, но это небольшие двухколесные повозки. На кэбе нельзя перевезти сколько-нибудь значительный багаж. Поэтому тут нужно что-то более вместительное.

Они присоединились к очереди и стали медленно продвигаться к зданию. Марго не терпелось поскорее оказаться там. Стоять спокойно ей становилось все труднее.

— Немножко терпения, — рассмеялся Малькольм. — У нас впереди целая неделя.

— А когда сюда приедет наш кэб?

— Наши хозяева, — сказал Малькольм, несколько холодно взглянув на облаченных в ливреи гидов «Путешествий во времени», — подадут нам закуски, пока мы будем дожидаться экипажа. Мы будем отбывать небольшими группами с интервалами по крайней мере по пятнадцать минут, чтобы кто-нибудь из соседей случайно не обратил внимания на необычно большое количество людей, приезжающих и отъезжающих из этого дома

— А как «Путешествия во времени» стали владельцами этого здания?

Малькольм тихо сказал:

— Мне говорили, что со старой девой, которой прежде принадлежала эта усадьба, случилась истерика, когда в первый раз Британские Врата открылись в ее саду. Когда такое происходило несколько недель подряд, она задешево продала усадьбу одному разведчику и переехала в Шотландию насовсем. «Путешествия во времени» купили усадьбу у этого разведчика.

Марго как-то не приходило прежде в голову, чтО должны были испытывать люди в Нижнем Времени, когда прямо перед ними открываются Врата.

— А кто был этот разведчик?

Малькольм пожал плечами:

— Твой дедушка. А-а…

— Мне бы хотелось сделать одно предложение, — сказал Малькольм, когда они перешагнули порог и оказались в удивительно холодной гостиной. — Постараемся воздержаться на неделю от обсуждения каких-либо вопросов, связанных с Верхним Временем, насколько это возможно. Да, разумеется, вы здесь для того, чтобы учиться, но обсуждать что-либо относящееся к Верхнему Времени очень опасно, когда нас могут услышать люди, понимающие язык, на котором мы разговариваем. Если вам нужно будет задать мне вопрос, соблаговолите понизить голос и постарайтесь задать этот вопрос там, где вас не сможет услышать никто из посторонних. Я отвечу вам в рамках того же набора ограничений.

И снова Марго постаралась настроиться на новую манеру разговаривать, которую демонстрировал ей Малькольм.

— Очень хорошо, Маль… мистер Мур.

Он похлопал ее по руке:

— Очень хорошо, мисс Смит. А теперь, если вы будете так любезны позволить мне это, я познакомлю вас с Лондоном.

Он подвел ее к жаркому камину, топившемуся углем, и кивнул «слуге», который принес чашки горячего чая; над ними поднимался пар.

— Моя дорогая, согрейтесь тут, пока я присмотрю за нашим багажом и экипажем.

Он подал знак Джону, который потащил их дорожный сундук к длинному вестибюлю, где ждали другие носильщики. Марго потягивала терпкий чай, радуясь теплу; ее удивило, как холодно было в помещении. Другие туристы возбужденно болтали, восхищаясь обстановкой, коврами, драпировками, видами из окон. Марго немного завидовала шикарным платьям женщин. Одна элегантно одетая леди улыбнулась и заговорила с ней.

— Какой симпатичный наряд, — сказала она. — Что это такое?

С чувством огромного превосходства Марго ответила:

— Это одна из самых престижных школьных форм в Лондоне — Королевского масонского института для девушек. — Она припомнила отрывок из лекции Конни Логан и добавила: — Он был основан в Соммерс-Тауне, в Лондоне, в 1788 году одним из вольных каменщиков-рыцарей.

— Он восхитителен. Можно мне взглянуть на весь костюм?

Марго скорчила гримаску и поставила на стол свою чашку, затем откинула капюшон и сделала пируэт.

— Ох, поглядите! — воскликнула другая туристка. — Какая прелесть!

— Где вы это достали?

— В салоне Конни Логан, «Костюмы и аксессуары».

— Какая жалость, что я не догадалась одеть подобным образом Луизу, — засмеялась одна из леди. Ее дочь, выглядевшая невзрачно в простом сером утреннем платье, хмурилась под вычурной шляпкой, довольно безвкусно декорированной чучелами птиц.

— Вы только взгляните на эту брошку. Какой любопытный рисунок. Это что, школьный герб?

— Да. Это значок. Все благотворительные школы выпускают такие, чтобы сразу было видно их воспитанников.

— Леди, — улыбнулся Малькольм, — прошу извинить мое вмешательство, но я хотел бы вызволить из вашего плена мою подопечную. Наш кабриолет уже ждет. Ах, позвольте помочь вам надеть эту накидку, моя дорогая. Ночь ужасно студеная, а Джон позабыл захватить наш плед.

По гостиной прокатилась волна веселого смеха.

— Кто этот джентльмен?

— Ох, хотелось бы мне, чтобы наш гид умел так говорить!

— Или держаться, как он…

— Плевать я хотела, что там говорят «Путешествия во времени», но в следующий раз, когда я сюда прибуду, я собираюсь нанять его. И не важно, сколько это будет стоить!

Малькольм улыбнулся, прошептал:

— Минуточку, моя дорогая, — и раздал свои визитные карточки, вежливо поклонившись и улыбнувшись каждой из обступивших их леди. Затем он предложил руку Марго. — Немного внимания к бизнесу не помешает, ты со мной согласна?

Марго рассмеялась, помахала на прощание своим недавним знакомым и вышла в лондонскую ночь, опираясь на крепкую руку Малькольма.

К тому времени, как их кэб проехал по пяти темным улицам, туман настолько сгустился, что они больше ничего не могли разглядеть. Клубы желтого вонючего дыма окутали улицы. Даже лошадь, везущая их кабриолет, скрылась за этими клубами. Лишь тихое клацанье ее копыт позволило Марго поверить, что повозка движется вперед не по волшебству.

— И воняет же в этом Лондоне, — зашептала Марго. — Как в хлеву. И этот туман тоже ужасно пахнет.

— В Лондоне полно лошадей, — зашептал в ответ Малькольм. — Каждый день на лондонские мостовые падают сотни тонн навоза.

— Каждый день?

— Ежедневно, — подтвердил Малькольм. — А от туманов иногда умирает за один день несколько сотен человек. Если случится так, что тебе станет трудно дышать, ты должна будешь немедленно сказать мне об этом, и мы на поезде отправимся за город, выждем там, пока воздух хоть немного очистится.

— Дышать-то я могу, — зашептала Марго, — просто это не слишком приятно. Мы едем в отель?

— На самом деле нет. Мы остановимся на ночь в меблированных комнатах у вокзала Виктория, а утром снимем квартиру. Это позволит нам приходить и уходить, не привлекая к себе излишнего внимания. А вот наш Джон останется в этой квартире и после нашего отбытия.

— Мистер Карсон был страшно щедр, мистер Мур, — отозвался из темноты Джон. Марго захихикала:

— Ты так забавно разговариваешь.

— Он разговаривает в точности так, как ему подобает, — жестко заметил Малькольм. — О вас, мисс, этого не скажешь. Воспитанницы благотворительных школ скромны, серьезны и молчаливы, они не хихикают и не вытворяют фокусов, напрашиваясь на грубые замечания.

— Ну, прошу меня извинить, — промямлила Марго.

— Определенно я этого не сделаю. Учите вашу роль, юная леди. Это приказ.

Марго вздохнула. Еще один самоуверенный, тиранический мужик… Ей почти захотелось сменить свою школьную форму на рваные лохмотья сельского фермера или даже на еще более ветхое рубище бродяги. Переодетая мальчиком, она не должна будет так занудно заботиться о соблюдении всех этих стеснительных правил приличия. До нее начало понемногу доходить, что имел в виду Кит, когда настойчиво уверял, что женщинам, если они попытаются разведывать прошлое, придется в традиционном обществе несладко.

Звуки воды, плещущейся о камень, и изменение тембра уже привычного перестука лошадиных копыт подсказали Марго, что они находятся совсем рядом с рекой. Временами сквозь зловещий желтый туман доносились жалобные вопли пароходных свистков, подобные отдаленным крикам издыхающих псов.

— Где мы? Мне ничего не видно.

— Проезжаем через Ламбетский мост. Сквозь редкие просветы во мгле проглядывала вдали темная стена.

— А это?

— Милбэнкский исправительный дом. И Нью-Брайдуэлл тоже отсюда неподалеку.

— Нью-Брайдуэлл?

— Весьма знаменитая тюрьма, моя дорогая. Вы, право, то и дело задаете чрезвычайно шокирующие вопросы.

Туман снова сомкнулся вокруг них, как только они проехали открытый мост, обдуваемый слабым ветерком. Марго услышала низкий, приглушенный туманом шум проходящего неподалеку поезда. Резкий свисток пронзил душный, влажный воздух, он раздался так близко, что Марго аж подпрыгнула.

— Не тревожьтесь, мисс Смит. Это просто поезд, прибывающий на вокзал «Виктория».

— Нам всю ночь придется это слушать?

Она слышала, как хмыкнул Малькольм.

— И в самом деле.

Изверг. Он нарочно это подстроил, чтобы она завтра была невыспавшейся и неуравновешенной. Он ведь знал, что она и так уже давно обходится почти без сна. «Ладно, когда ты начнешь заниматься разведкой, тебе тоже придется порой недосыпать. Будем считать это частью урока». Наконец их кучер остановился. Малькольм оставил ее дрожать от холода в повозке. Он договорился с хозяйкой меблированных комнат, затем подал Марго руку и помог ей выйти из кабриолета.

— Ох, бедняжка, должно быть, вы устали, — с улыбкой сказала ей тучная леди, провожая их вверх по высокой темной лестнице. Газовый рожок на верхней площадке освещал ступени еле-еле. Марго приходилось следить за подолом своего платья, чтобы не споткнуться в темноте. — Ваш опекун сказал, как вы проделали весь путь из Гондураса и потом еще на поезде, бедное дитя, осиротевшее из-за тамошних ужасных лихорадок, и как он зачислил вас в школу, но пока не в силах расстаться с вами. Такой учтивый джентльмен, ваш опекун, осторожно, дорогая, смотрите под ноги, правильно, вот так, а вот и ваша комната. Мистер Мур будет дальше по коридору, вторая дверь от вас справа. Я распорядилась подать наверх горячей воды. А вот и ваш саквояж, дорогая, — сказала она, взяв саквояж из рук Джона и поставив его на какой-то громоздкий предмет меблировки, который, видимо, служил умывальником, судя по тазу и кувшину, который ее хозяйка достала из нижнего шкафчика под столешницей.

— Теперь я оставлю вас, отдыхайте; встретимся за завтраком, дорогая. Дерните за шнурок колокольчика, если вам что-то понадобится.

На этом — Марго разинула рот, когда хозяйка вышла, шелестя нижними юбками и плотно закрыв за собой дверь, — на этом их разговор и закончился.

А она умерла более ста лет назад…

Марго вздрогнула, мгновенно захлестнутая ощущением ирреальности всего происходящего. Это было совсем не то же самое, что смотреть старый фильм или даже играть роль в сценической постановке. Скорее это было похоже на то, чтобы шагнуть в чью-то жизнь, полную звуков, запахов и прикосновений, которые, стоит ей моргнуть глазом, все вдруг исчезнут, как лопнувший мыльный пузырь. Но ничего не исчезло. Она осторожно присела на край перьевого матраца. Веревки кровати заскрипели. В комнате пахло сыростью. Газовый рожок тихо шумел внутри матового стеклянного шара на стене. Марго недоумевала, как, черт возьми, его потушить. Она развязала ленты шляпы и сняла ее, затем скинула пелерину и тяжелую шерстяную накидку. Пелерина, некогда белоснежная, теперь стала серой от сажи — ведь этот дым выходил из угольных каминов. В комнате было холодно и сыро. Никакого тебе центрального отопления.

— И что теперь? — вслух озадаченно сказала она. Тихий стук в дверь заставил ее встать. Марго стиснула озябшими пальцами свою накидку.

— Кто там? — Ее голос был слабым и дрожащим.

— Это мистер Мур, мисс Смит. Могу я одну минутку с вами поговорить?

Марго, разве что не по воздуху, вмиг пересекла комнату, оказалась у двери и рывком распахнула ее.

Он широко улыбнулся, заметив выражение ее лица, и кивнул на газовый рожок:

— Видите сбоку эту небольшую цепочку? Марго вперилась глазами в фонарь.

— Да.

— Дерните за нее один раз, чтобы перекрыть газ. Не задувайте пламя, иначе ваша комната наполнится газом, и мы все умрем весьма неопрятно.

Вон что.

— Спасибо. Я… я как раз недоумевала насчет этого.

— Вот и отлично. У вас есть ко мне еще какие-нибудь вопросы, прежде чем я покину вас на сегодняшний вечер?

У Марго крутились в голове тысячи вопросов, но единственное, что она смогла вымолвить прямо сейчас, было:

— Как мне согреться? Здесь ужасно холодно. Малькольм оглядел комнату:

— Никакого камина. И печки тоже нет. Хозяйка, видимо, боится пожара и правильно делает. Но тут должно быть достаточно пледов в ящике для белья. — Он кивнул на тяжелый предмет меблировки в противоположном углу комнаты. — Постелите их один на другой и заберитесь под них. Что-нибудь еще?

Марго не осмелилась признаться, что ей отчаянно хочется сказать: «Мне страшно». Поэтому она лишь покачала головой и бодро улыбнулась ему.

— Что же, очень хорошо. Встретимся за завтраком. — Он наклонился и поцеловал ее в лоб. — Доброй ночи, моя дорогая. Заприте дверь.

Потом он вышел в коридор и исчез в своей комнате. Послышался тихий стук закрываемой двери. Ключ щелкнул в замке. Марго несколько секунд стояла, глядя на полутемный пустой коридор и чувствуя у себя на лбу легкую щекотку при воспоминании о прикосновении губ Малькольма Мура.

«Ох, не сходи с ума! Недоставало тебе только влюбиться, как школьнице, в обнищавшего гида по прошлому. Он все равно слишком стар для тебя и считает, что ты сделала глупость, согласившись на это пари. Кроме того, с тебя и так хватит сердечной боли из-за Билли Папандропулоса, чтобы навсегда закаяться и думать о мужчинах».

Она закрыла свою дверь и заперла ее, чувствуя, как под ее веками набухают горячие слезы. Ей не хотелось, чтобы Малькольм Мур считал ее глупой. Ей хотелось доказать ему — и всем прочим, — что она в состоянии справиться с этой работой. Делать ее, и делать хорошо.

Она лежала без сна до глубокой ночи, вслушиваясь в громыхание карет и фургонов по грязным лондонским мостовым и вздрагивая от свистков паровозов. И все время, пока она так лежала, Марго сокрушенно гадала, каким был бы вкус этого поцелуя на ее губах.

Будний день в Лондоне завораживал.

Малькольм договорился об аренде небольшой квартиры в западной части Лондона, невдалеке, через несколько улиц, к востоку от Гросвенор-сквер, чуть восточнее ультрафешенебельного Гайд-парка в районе Мейфэр Вест-энд, как сказал Малькольм, был тем самым местом, которое около десяти тысяч человек, принадлежащих к британскому «обществу» (примерно полторы тысячи семей), избрали в качестве своего постоянного места жительства в Лондоне. Дома были роскошны, но их архитектура удивила Марго. Большинство из них были скорее секциями многоквартирных зданий, чем отдельными особняками. Чудовищно длинные каменные и кирпичные фасады занимали целые городские кварталы и разделялись на отдельные «дома», принадлежащие каждый одному состоятельному семейству.

— Таков закон, — объяснил Малькольм, — принятый после Великого пожара 1666 года. Не только более огнестойкие материалы, но и сам план застройки были предписаны законом, чтобы облегчить борьбу с распространением еще одного подобного пожара.

— Насколько ужасен был тот пожар?

Малькольм тихо ответил:

— Выгорела бОльшая часть Лондона. Лишь небольшой уголок столицы уцелел. Одним из благих последствий этого пожара было то, что он, видимо, уничтожил очаги чумы, поскольку с тех пор больше не было ни одной эпидемической вспышки этой болезни. Холера, с другой стороны, все еще остается серьезной проблемой.

Марго глазела в безмолвном восхищении на длинные, сочно окрашенные фасады, безупречно чистые тротуары, на леди, подсаживаемых ливрейными лакеями в экипажи, чтобы отправиться наносить утренние визиты. Они были великолепны в своих тяжелых шелках, мехах и роскошных шляпах с перьями. Марго вздохнула, с болью вспомнив о своем костюме воспитанницы благотворительной школы и коротко стриженных крашеных волосах, но не позволила, чтобы это испортило ей удовольствие смотреть, как «настоящая жизнь» проходит рядом.

— Мы находимся достаточно далеко от центра Мейфэра, — сказал ей Малькольм, как только они расположились в шестикомнатной квартире, — чтобы остаться незамеченными в наших более скромных нарядах, но достаточно близко от него, чтобы избежать грязи и преступности Ист-энда и позволить мне продолжать играть свою роль независимого джентльмена.

— Вы уже бывали тут прежде?

— В Этой конкретной квартире — нет, не бывал, но вообще в этом районе — да. Я предпочитаю поселять моих клиентов-туристов здесь, а не в гостинице, если только они сами не настаивают на обратном. Жить на квартире, покупая овощи и рыбу на рынке, — это дает лучшее ощущение здешнего быта. Распаковывайте ваши вещи, мисс Смит, и мы приступим к нашей работе.

Он поручил Джону нанять экипаж и лошадей на неделю и договорился с хозяйкой, чтобы съестные припасы были доставлены им от торговца с хорошей репутацией. Когда заказанные продукты прибыли, он показал Марго, как приготовить завтрак в английском стиле для выезда за город.

— Мы поедем за город? — радостно воскликнула Марго. — Вправду, что ли? Малькольм улыбнулся:

— Вряд ли это будет то, что вы подумали. Упакуйте для меня твидовый костюм, пожалуйста. Вот так, большое спасибо. И захватите вот эти брюки, эту широкую рубашку и пару ботинок для себя. Да, вот этих. Для вас как разведчицы одним из самых полезных знаний будет умение обращаться с лошадьми. Я собираюсь поучить вас верховой езде.

Единственная лошадь, на которой Марго когда-либо приходилось сидеть верхом, была деревянной лошадкой на карусели, когда в их штате проходила ярмарка. И то это случилось лишь однажды, потому что ее соседи прихватили ее туда вместе со своими детьми из жалости к ребенку, отец которого тратит большую часть своего заработка на выпивку, а то и на что-нибудь похуже.

— Я ничего не понимаю в лошадях, — с сомнением в голосе сказала Марго.

— Вы научитесь. — Веселая улыбка Малькольма сгладила намек на угрозу, содержащийся в этих словах.

Лошади, которых нанял Джон — всего их было четыре — делились на две отдельные пары. Пока Джон расправлял вожжи на упряжных лошадях, Малькольм объяснил, чем они отличаются.

— Вот эта пара — кобы, коренастые сильные упряжные лошади, на которых перевозят грузы. Это не самый изящный экипаж, который можно было нанять, но он красивый и очень подходящий для той роли, что я здесь играю.

— Как он называется?

— Двухосный бругхэм с жестким верхом, — он постучал костяшками пальцев по потолку кареты, — что поможет вам незаметно переодеваться. Это семейный экипаж восьмидесятых годов девятнадцатого века, очень респектабельный.

— А эти две лошади, что привязаны сзади? — Они были намного стройнее плотно сложенных упряжных лошадей.

— Это хэки. Самые распространенные лошади для верховой езды, куда менее дорогие и красивые, чем охотничьи, но управлять ими намного проще, и их можно взять в аренду за гораздо более скромную сумму тем, кто не желает кормить лошадь круглый год, платить за стойло, за конюха, за услуги кузнеца…

— Это дорого, да?

— Очень. Вот почему платные конюшни делают такие хорошие деньги, предлагая напрокат лошадей и экипажи.

Марго подумала о том, что Конни сказала о классовых различиях, и решила рискнуть задать Малькольму один вопрос.

— А что по-настоящему богатые люди думают о тех, кто берет напрокат лошадей и экипажи? Подвижное лицо Малькольма просияло.

— Отлично, мисс Смит! Как правило, к нам, конечно, относятся свысока. Всякий, кто претендует на принадлежность к обществу, держит собственный выезд — экипаж и лошадей. Я освобожден от этой обязанности непредсказуемостью моих отлучек в Гондурас и возвращений оттуда. Если у меня когда-либо появится капитал, я намерен арендовать на продолжительный срок небольшой дом, в котором я мог бы принимать гостей. Все мои знакомые в Нижнем Времени советуют мне так и поступить, чтобы держать постоянный штат слуг вместо того, чтобы зависеть от капризов людей из агентств.

Марго задумалась о том, сколько это могло бы стоить, но не осмелилась спросить. Это показалось ей ужасно личным вопросом, а она до сих пор чувствовала себя очень неуверенно из-за последствий безобидного поцелуя вчера вечером.

— Раз уж мы упомянули о деньгах, вы помните мою лекцию о монетах? «Ох, не надо…»

— Я… — Марго отчаянно старалась припомнить, чему Малькольм учил ее во время их последнего визита к Голди Морран, одной из менял ВВ-86.— Основной единицей служит фунт. Он сокращенно обозначается такой маленькой закорючкой вроде буквы «L».

— А фунт состоит из…

Она продиралась сквозь дебри незнакомых терминов.

— Двадцати шиллингов.

— А как называется двадцать один шиллинг?

«О Боже, это что-то вроде птицы…»

— Цесарка?

Малькольм откинулся на сиденье и прикрыл рукой глаза, не в силах удержаться от смеха.

— Эта ассоциация, — просипел он, — безукоризненно логична, в этом я не могу вам отказать. Гинея, Марго. Гинея.

— Гинея, — угрюмо повторила Марго. — Двадцать один шиллинг составляет гинею.

— Ну а как еще мы называем двадцать шиллингов, кроме как фунтом?

Марго крепко зажмурилась и попыталась вспомнить. Только не королем, там на троне была королева.

— Совереном.

— Или квидом — на сленге. Из чего он сделан?

— Из золота. И полсоверена тоже! — торжествующе добавила она.

— А половина половины?

Еще что-то, тоже королевское. Но что именно, она не могла припомнить. Она беспомощно воздела вверх руки.

— Крона. Пять шиллингов составляют крону, или, на сленге, «быка».

Марго тяжело вздохнула.

— Крона. Четверть соверена — это крона. Потом есть еще полкроны, или два с половиной шиллинга. — У нее разболелась голова.

— Два шиллинга — это…

— Я не знаю, — жалобно взмолилась Марго. — У меня голова трещит!

Малькольм достал из жилетного кармана карточку, явно написанную от руки стальным пером, макаемым в чернильницу.

— Изучи это. Если ты забудешь и тебе придется посмотреть в эту карточку, пожалуйста, объясни, что ты — недавно осиротевшая американская девушка, у которой есть английский опекун, и ты просто не можешь все это правильно запомнить, потом похлопай глазами и прими беспомощный вид, и тогда лавочники, наверное, из кожи вон полезут, чтобы тебе помочь.

Марго просто не могла этого вынести. Она расхохоталась, увидев диковинную гримасу, которую состроил Малькольм. Он улыбнулся и протянул ей карточку. Марго принялась изучать все остальные денежные единицы — флорины, пенсы, гроши, пенни, фартинги и все прочие — в куда лучшем настроении, чем прежде.

Лошади, как убедилась Марго, были ужасно хитрыми тварями.

Переодеться в тесной карете — это были сущие пустяки по сравнению с необходимостью иметь дело с животным, весящим полтонны и пугающим ее до смерти всякий раз, когда оно тихо фыркало прямо в ее рубашку.

— Прекрасно, — терпеливо сказал Малькольм, когда она наконец сумела взнуздать лошадь, не лишившись при этом пальцев, — проделай это еще раз.

Она зажмурилась, собрала все свое терпение до последней крошки и сняла уздечку. Затем повторила всю эту устрашающую процедуру снова. Они занимались этим уже битый час, а она все еще даже не надела на лошадь седло, не говоря уже о том, чтобы взобраться на ее спину. Урок верховой езды начался с необходимости выучить еще один сводящий с ума набор терминов: холка, щетка, аллюры, удила, подпруги, краги, недоуздок…

«О Боже, и как мне только могло взбрести в голову, что разведка прошлого окажется полегче колледжа?»

Но даже ей была ясна практическая необходимость освоить управление хотя бы самыми основными транспортными средствами — от доисторических до автомобилей массового производства.

Марго в конце концов научилась вставлять удила и надевать уздечку, крепить седло, затем провела двадцать минут, водя своего хэка на поводу, чтобы научиться отличать друг от друга его разные аллюры и понять, как нелегко управлять лошадью с земли. К тому времени, когда она смогла выдержать экзамен, она уже валилась с ног, а пальцы на ногах и руках и кончик носа онемели от холода.

— Может, нам сделать перерыв на ленч, — предложил Малькольм, — а потом попробовать первый раз проехаться верхом?

«Ох, слава Богу».

— Дай остыть своему коню, поводи его шагом взад-вперед по дорожке минут пять, пока Джон расстелет одеяло. Затем мы напоим его и сами немного отдохнем.

Хорошо хоть Малькольм шел рядом с ней, пока она вела коня в поводу. За ними мягко шлепали по грунту лошадиные копыта Марго немного осмелела и уже не так боялась расспрашивать Малькольма.

— А зачем нам нужно давать ему остыть? Тут и так чертовски холодно!

— Всякий раз, когда вы заставляете лошадь работать, ей нужно потом дать поостыть. Особенно в холодную погоду. Перегретая лошадь, если ее должным образом не выводить, легко может подхватить смертельную простуду. Лошади — чрезвычайно деликатные создания, подверженные самым разным хворям и несчастным случаям. Ваша жизнь в буквальном смысле слова зависит от того, сколь тщательно вы ухаживаете за лошадью. Обращайтесь с ней бережнее, чем с самой собой. Лошадь должна быть напоена и накормлена прежде, чем вы сами даже посмеете подумать о еде и отдыхе. В противном случае вы рискуете остаться без лошади.

Это было разумно. Это было также удивительно похоже на лекцию Энн Уин Малхэни о том, как нужно ухаживать за своим огнестрельным оружием. «Держите его в чистоте. Особенно если вы пользуетесь черным порохом. Каждый раз после стрельбы чистите оружие. Черный порох и старинные капсюли-воспламенители вызывают коррозию. Тщательно чистите ваше оружие, или оно станет бесполезным — и это может произойти быстро. Никогда не доверяйте свою жизнь нечищеному оружию».

— Маль… мистер Мур, — поспешно поправилась она, — вы носите с собой какое-нибудь огнестрельное оружие?

Он быстро посмотрел на нее.

— Что побудило вас задать этот вопрос?

— Просто вы говорили совсем как миссис Малхэни: насчет того, что нужно держать оружие чистым, или его нельзя будет использовать. Поэтому я и заинтересовалась.

— Джентльмена не принято спрашивать: «Сэр, вы не вооружены?» Раз уж об этом зашла речь, то да. Я никогда не отправляюсь в Лондон, не говоря уже о других местах, не имея при себе хорошего револьвера.

— Разве это не запрещено? Его губы слегка искривились.

— Пока еще нет. Вон оно что.

— Есть очень немного вещей в культурах Нижнего Времени, — со вздохом сказал Малькольм, — которые несравненно предпочтительнее всего этого вздора Верхнего Времени. Отношение к самообороне — одна из них. Давайте-ка повернем обратно, вы не возражаете? Я полагаю, лошадь достаточно остыла.

Марго повернула лошадь, и они вернулись к нанятому экипажу, где она подвязала поводья и накинула на круп животного теплое одеяло. Затем она напоила его из ведерка, которое принес Джон.

— Благодарю, Джон, — улыбнулась она.

— Мое почтение, мисс.

Марго улыбнулась, но воздержалась от замечаний, поскольку они должны были по возможности оставаться «в своих ролях», чтобы избежать накладок.

Ленч был простой, но добротный: ломти говядины и сыра на хрустящих булочках и красное вино в тяжелых кружках. Джон развел жаркий костер и расстелил одеяло для своих «хозяев». Марго отдыхала, закутав плечи тяжелым плащом и склонившись над костром, чтобы не замерзнуть. Сквозь сплетение голых сучьев над их небольшим костерком были видны проносящиеся мимо облака. Она не смогла определить, под каким именно деревом они устроили ленч, но солнечный свет, пробивавшийся сквозь паутину мелких веточек и сучьев, был чудесен.

— Здорово.

Тишину нарушила птичья трель. Одна из лошадей тихонько фыркнула и, задремав, переступила задней ногой. Марго так устала, что едва удержалась от соблазна просто закрыть глаза и тоже уснуть среди глубокой тишины, лишь оттеняемой птичьим пением. Где-то очень, очень далеко Марго слышала людские голоса, но слова были неразличимы на таком расстоянии. И кроме этих голосов, еле слышный шум проходящего вдалеке поезда.

Марго никогда прежде не представляла, что мир мог быть таким тихим до появления автомобилей и реактивных самолетов.

— Вы готовы к уроку верховой езды? Марго открыла глаза и увидела, что Малькольм, улыбаясь, глядит на нее сверху вниз.

— Да, мистер Мур, полагаю, что я готова.

— Отлично. — Он протянул руку, чтобы помочь ей подняться.

Марго вскочила на ноги, отдохнувшая и готовая справиться с чем угодно. «Сегодня, — сказала она себе, — я стану наездницей».

У лошади, разумеется, были совсем иные намерения.

Свой первый важный урок относительно верховой езды Марго получила менее чем через пять минут. После того как ты падаешь на землю, тебе нужно снова забраться в седло. С бешено колотящимся сердцем она попробовала снова. На этот раз она сначала проверила, как затянута подпруга, — то, чему учил ее Малькольм перед ленчем и что она с тех пор успела забыть, — и лишь затем взобралась в седло.

На этот раз седло не сползло набок. Она вновь позволила себе нормально дышать и мертвой хваткой вцепилась в луку седла.

— Ладно, я сижу. Что теперь?

Малькольм в это время был занят тем, что седлал свою собственную лошадь. Марго вдруг почувствовала, что она страшно завидует тому, как легко он взлетел в седло и словно слился со своим скакуном.

— Следуйте за мной и делайте то же, что и я.

Он начал с того, что резко ударил каблуками по брюху лошади. Марго тоже попыталась это сделать. Ее хэк лениво тронулся с места, всем своим видом показывая: «На мне сидит новичок».

— Это сработало!

— Ну конечно, это сработало, — рассмеялся Малькольм. Он придержал поводья, пропуская ее вперед. — Пятки вниз, носки внутрь.

— Ой! Это больно!

— И не забывай сжимать ему бока бедрами. Но руки пусть будут расслабленными. Ты же не хочешь поранить ему рот удилами.

«А как насчет моих синяков и ссадин?»

Помнить сразу о всех этих пятках, носках, бедрах и руках, одновременно при этом управляя поводьями и держась в седле, оказалось нелегкой задачей, выматывающей все нервы. Через десять минут Марго уже была насквозь мокрой и глубоко несчастной. Однако лошади, похоже, не было до этого никакого дела.

— Езжай прямо вперед, — бросил ей Малькольм через плечо. — Я некоторое время поеду сзади.

Он стал объезжать ее, чтобы пристроиться позади. Лошадь Марго попыталась следовать за ним. Девушка натянула поводья, наверное, слишком сильно и послала свою лошадь прямо в живую изгородь. Ей удалось направить своего хэка прямо по дорожке лишь после того, как она несколько раз пересекла ее из стороны в сторону. В конце концов она сумела держаться правильного направления.

— У вас прекрасно получается, — донесся сзади голос Малькольма. — Сядьте чуть прямее. Вот так, хорошо. Носки внутрь. Пятки вниз. Вот так лучше. Локти расслаблены, кисти расслаблены. Отлично. Немного подберите поводья. Если он сейчас рванет, то он закусит удила, и тогда его не остановишь. Держите поводья твердо, но не натягивайте их.

— Если он рванет? — спросила Марго. — С чего это вдруг?

— Просто с лошадьми такое бывает. Это называется «лошадь понесла». Они очень пугливы. Испугать лошадь может все что угодно. Не так зашуршавший лист. Какой-то шум. Неожиданное движение или цвет. Или же лошадь может испугаться чего-то определенного. Зонтика. Поезда. Садовой скамейки.

— Великолепно. Я сижу здесь, так высоко, на животном, способном взвиться, увидя чью-то тень?

— Абсолютно точно. Напрягите бедра. Пятки вниз.

Ох…

Спустя полчаса Малькольм разрешил ей пустить лошадь рысью. Стало еще хуже. Этот аллюр сотрясал ее с головы до пят. Учась ехать рысью, она натрудила мышцы бедер почти до судорог. Он скомандовал ей снова перейти на шаг, чтобы она немного отдохнула.

— Как мне это надоело!

— Вы так говорите лишь потому, что мы еще не пробовали легкий галоп, — улыбнулся Малькольм.

— А когда мы этим займемся? На следующей неделе? Малькольм рассмеялся:

— Терпение, мисс Смит. Терпение. Нельзя летать, не умея правильно махать крыльями. Ну а теперь снова рысь.

Марго еле удержалась от стона и послала лошадь крупной рысью, которая вытрясала из нее все внутренности. Она сбилась с ритма, привставая на стременах не в той фазе подъема лошадиной холки, и ей стало еще хуже. Она попрыгала в седле пару шагов, прежде чем снова попасть в такт ритмичному подъему и опусканию крупа. В конце концов Марго научилась и этому.

— Хорошо, — сказал Малькольм, поравнявшись с ней, — посмотрим, пойдет ли эта коняга галопом.

Малькольм хмыкнул и послал свою лошадь вперед бедрами, коленями и каблуками. Он пригнулся вперед…

И унесся прочь под грохот копыт. С опозданием Марго пнула свою лошадь, понуждая ее идти быстрее. Еще секунду назад они тряслись на этой ужасной рыси. В следующий миг Марго летела.

— Ох!

Это было чудесно.

Она спохватилась, что улыбается, как идиотка, когда ее лошадь поравнялась с лошадью Малькольма.

— Эй!

Он оглянулся и улыбнулся:

— Так лучше?

— У-у-х!

— Так и думал, что вам это понравится!

— Это… это просто класс! — Она ощущала полноту жизни всем своим телом, до кончиков пальцев ног. Лошадь двигалась под ней в ровном слаженном ритме, живые изгороди по сторонам со свистом проносились мимо, ветер хлестал в лицо.

— Лучше подтяни поводья, прежде чем мы вылетим на перекресток.

Марго не хотелось осаживать лошадь и ехать обратно. Совсем осмелев, она ударила пятками в бока коня, разгоняя его еще сильнее. Тот пустился в галоп, от которого у нее перехватило дыхание и закружилась голова. С сияющими глазами она проскочила дорожку и вылетела на перекресток…

И чуть не врезалась в тяжелую карету, запряженную четверкой взмыленных лошадей. Марго вскрикнула. Ее конь испугался и шарахнулся в сторону, едва не выбросив ее из седла. Затем он на всем галопе ринулся на полузатопленный луг. Марго натянула поводья. Но конь ничуть не сбавил скорости. Она потянула сильнее, и снова без толку. Леденящие брызги насквозь промочили ее брюки. Осколки льда вдребезги разлетались под копытами ее коня. Затем Малькольм подскакал к Марго и наклонился вперед. Железной хваткой он ухватился за ее поводья. Ее конь замотал головой, стараясь вырваться, затем перешел на рысь. Наконец они остановились.

Малькольм сидел на своей лошади, весь белый от гнева.

— ВОН ИЗ СЕДЛА! Отведи лошадь обратно!

Марго сползла на землю. У нее подкашивались ноги, и она едва не свалилась навзничь в грязную, полузамерзшую воду. Ей хотелось разреветься. Вместо этого она схватила поводья и повела лошадь обратно к перекрестку. Малькольм снова пустил своего коня в карьер, обдав ее грязью с головы до ног. Это оказалось для нее последней каплей. Марго беззвучно разрыдалась. Она была в ярости, несчастна и сконфужена до крайности. Малькольм остановился далеко впереди и стал о чем-то разговаривать с кучером той кареты, в которую она чуть было не врезалась. Саму карету испугавшиеся лошади стащили с дороги.

— О нет, — взмолилась она. — Что, если кто-нибудь ранен? — «Ах, какая я идиотка…»

Она даже не могла заставить себя посмотреть на кучера, когда она проковыляла мимо него, выводя свою лошадь обратно на дорожку. Когда Малькольм проехал мимо нее, снова в седле, ехал он медленно, но даже не подал виду, что заметил ее присутствие. Когда она наконец добралась до их кареты, Малькольм ожидал ее там.

— К счастью, — сказал он таким же ледяным тоном, как вода в ее ботинках, — никто не был покалечен. Теперь снова садитесь на вашу лошадь и на этот раз делайте точно то, что я вам скажу.

Она вытерла с лица грязь и слезы тыльной стороной ладони.

— У м-меня ноги мокрые. И замерзли.

Малькольм достал сухие носки. Она переобулась, затем устало забралась обратно в седло. Остаток дня прошел в холодном молчании, нарушаемом лишь отрывистыми поучениями и приказами Малькольма.

Марго научилась управлять лошадью на легком галопе и карьере. К закату она смогла удержаться на коне, когда Малькольм намеренно заставил его взвиться на дыбы, шарахнуться в сторону и понести.

Это был успех, он достался ей нелегко, и ей следовало бы гордиться собой. Но она чувствовала себя несчастной, избитой и измученной. Все, что не онемело от холода, нещадно болело. Джон участливо наполнил для нее ведро, чтобы она могла смыть с себя грязь. Воду он нагрел на костре. Ее пальцы словно огнем обожгло, когда она погрузила их в горячую воду. Наконец она с отвращением снова напялила на себя это ужасное нижнее белье, форменное платье и фартук. Затем ей пришлось еще раз прочитать показания АПВО, определить свое местонахождение по звездам и ввести данные в свой личный журнал. Когда Малькольм позволил ей снова забраться в карету для возвращения в город, она уткнулась лицом в боковую подушку и притворилась спящей.

Малькольм устроился рядом с ней, пока Джон укладывал багаж и зажигал каретные фонари, и затем они тронулись в путь в темноте. Для первого дня, проведенного в Нижнем Времени, это был в лучшем случае сомнительный успех. Они ехали в полном молчании примерно полчаса. Затем Малькольм спросил:

— Мисс… Марго. Вы спите?

Она издала какой-то придушенный звук, который должен был означать «ага», но прозвучал скорее как мяуканье кота, испуганного пылесосом.

Малькольм некоторое время неподвижно сидел в темноте, не зная, как утешить Марго, затем решился и обнял ее за плечи. Она повернулась и уткнулась лицом ему в грудь, как следует намочив слезами его твидовую куртку в перерывах между всхлипами.

— Ш-ш-ш…

Когда напряжение разрядилось — к тому же Марго твердо знала теперь, что Малькольм простил ее, — ее охватило крайнее изнеможение. Она задремала, убаюканная покачиванием кареты на неровной дорожке, теплом обнимающей ее руки Малькольма, биением его сердца рядом с ее ухом. Последним ощущением, еле дошедшим до ее сознания в темноте, был запах его кожи, когда он нагнулся и легонько поцеловал ее волосы.

* * *

Ничто в прошлой жизни Марго не подготовило ее к тому, что она увидела в Ист-энде.

Ни вечно пьяный и избивавший ее отец, ни преступность и насилие в Нью-Йорке, ни даже постоянно показываемые по телевидению изображения голодающих, оборванных жителей третьего мира, которыми то и дело бомбардировали зрителей разные благотворительные организации, отчаянно старавшиеся отодвинуть глобальную катастрофу.

— Боже мой, — снова и снова шептала Марго. — Боже мой…

Они вышли утром очень рано. Малькольм сунул револьвер в кобуру под своим сюртуком и положил в карман жестяную коробочку, завернутую в вощеную бумагу, затем попросил Джона подвезти их к низовьям Темзы, неподалеку от знаменитых лондонских доков.

Эти доки представляли собой вырытый в районе Уоппинга прямоугольный бассейн, заполненный речной водой. Город окружал их со всех сторон. Узкие грязные улочки подходили прямо к причалам, где стояли на приколе пароходы и парусники.

Они взяли пустую ручную тележку, раздобытую Джоном, и отправились пешком в предрассветную стужу. Старые ботинки и шерстяные неглаженые брюки, которые надела Марго, натирали ей ноги. Ее рваная блуза и поношенная гороховая куртка едва защищали от холода. Иногда между строениями проглядывала река, пока они проходили мимо вонючих таверн Уоппинга с их выступающими на улицу окнами-эркерами. Матросы отпускали вслед каждой проходящей женщине такие шуточки, что Марго еще глубже пряталась в свою мальчишескую одежду, отчаянно радуясь, что для нее выбрали этот маскарад.

«О’кей, значит, они были правы». Ей не обязательно быть от этого в восторге, но она может сойти за мальчика. К счастью, никто из матросов пока что не взглянул на нее дважды. Малькольм вел ее к берегу реки, где вонь от обнажавшихся в отлив участков речного дна была ужасающа. Они наблюдали за совсем юными мальчишками, рывшимися в замерзающем иле; большинство из них были босы.

— Бродяжки, — тихо объяснил он. — Они выискивают куски железа или угля, все, что они могут продать за несколько пенсов. Большинству детей полагается ходить в школу, но беднейшие часто пренебрегают этим, как видите. Раньше здесь была куда более жесткая конкуренция, пока не были приняты законы об обязательном школьном обучении. По субботам берега кишат голодными ребятишками.

Одна романтическая иллюзия за другой вдребезги разбивалась на этой холодной дороге.

— А кто вон там? — спросила она, показывая на лодку посередине реки, с которой свисали длинные сети. — Рыбаки?

— Нет. Мусорщики. Они ищут упавшие в воду ценные предметы, в том числе мертвые тела, которые они могут сбагрить за деньги, или другие вещи, имеющие рыночную стоимость.

— Трупы?! — не веря своим ушам, воскликнула Марго. — Бог ты мой, но, Малькольм… — Она прикусила язык. — Простите.

— Пока вы одеты мальчиком, это не такая уж серьезная ошибка, но я все же предпочитаю, чтобы вы обращались ко мне «мистер Мур». Люди будут считать вас моим учеником. Здесь вы уже видели достаточно. Нам нужно добраться до Биллингсгет, прежде чем там окажется слишком много народа.

— Биллингсгет?

— Биллингсгетский рынок, — объяснил Малькольм, когда они подошли к водовороту тележек, фургонов, бочек, лодок и людей. — Королевская хартия дарует Биллингсгету монопольное право на оптовую торговлю рыбой.

Вонь и гвалт были невероятны. Марго хотелось задержать дыхание и заткнуть уши. Им пришлось толкаться среди сотен уличных торговцев, покупающих свой товар на сегодняшний день. Ливрейные слуги из хороших домов, обычные домохозяйки из нижнего класса и поставщики рыбы в рестораны, а также перекупщики, которые повезут партии рыбы за город для продажи, — все сражались друг с другом за сегодняшний улов.

— Лососина — это для Белгравии, — прокричал Малькольм, перекрывая гул толпы, — а селедка — для Уайтчепеля!

— А что нужно нам?

— Угри!

Угри?

После того ужина в «Радости эпикурейца» биллингсгетские угри оказались для нее еще одним жестоким шоком. Малькольм наполнил их тележку самым отвратительным липким месивом, которое Марго приходилось в жизни видеть. Вареные угри в желе были переложены из огромных эмалированных тазов в глиняные горшки. У другой торговки они приобрели горячие пирожки с толченым картофелем и некоторое количество подозрительной зеленой жижи, которую эта крикливая рыбачка называла «подливкой». Малькольм торговался, чтобы сбить цену, на такомжаргоне, от которого уши вяли. Язык, на котором изъяснялась рыбачка, мог посрамить самые забористые выражения из тех, что Марго приходилось слышать на улицах Нью-Йорка, — когда она вообще могла разобрать, что эта женщина говорит. Малькольм погрузил пирожки на тележку, разложив их на поставленных одна на другую дощечках и укутав всю стопку шерстяной тряпкой, чтобы они не остыли.

Марго, получив приказ обращать внимание на детали, постаралась запомнить все, что она видела, но впечатлений было так много, что все они слились в одно сплошное пестрое месиво.

Наконец они выбрались из пропахшего рыбьей чешуей Биллингсгета и оказались на городских улицах. На запруженных народом мостовых Уоппинга Малькольм удивительно успешно распродавал угрей и пирожки. Но в красочном зазывном монологе Малькольма Марго едва понимала одно слово из четырех.

Марго закатила глаза.

— Надо же. Жуть какая. Неужто кто-нибудь может все это запомнить? И из чего хоть делают эту жижу? — спросила Марго, показывая на зеленую «подливку» на тележке.

— Соус из петрушки.

— Соус из петрушки? А-а. А я-то никак не могла сообразить, что бы это могло быть. — Она мысленно рисовала себе картины некой рыбачки-кокни, выращивающей плесень в чанах и добавляющей желатин.

— На самом деле он очень неплох. Не хотите ли попробовать нашего товара?

Марго страшно проголодалась.

— О нет, спасибо.

Малькольм все равно разрезал один пирожок и намазал его соусом из петрушки.

— Вам необходимо поесть. День сегодня холодный, а мы проведем на улицах много времени.

Она зажмурилась — и откусила кусок. Затем изумленно посмотрела на Малькольма:

— Эй, а ведь совсем неплохо!

Тот улыбнулся и с жадностью проглотил свой пирожок.

— У вас слишком цветущий вид. Немного втяните щеки. Вот так лучше… — Он зачерпнул пригоршню грязи и мазнул ею одну щеку Марго. — Да, вот так сойдет.

Марго задержала дыхание. Грязь воняла.

Он живописно измазал свою одежду и затем вымыл руки из бутылки, стоявшей на дне тележки.

— Наша следующая остановка — в Уайтчепеле. Будьте внимательны — это опасный район.

Дороги Уайтчепеля оказались на удивление широкими и до последнего дюйма забитыми фургонами и возами. Но позади главных улиц…

Самые запущенные трущобы Лондона представляли собой лишенное солнечного света скопление узких переулков, кривых, опасных улиц и двориков, на истоптанной грязной земле которых ничего не росло. Перенаселение заставило некоторых людей ютиться на захламленных лестницах. Грязь и глина хлюпали под ногами. Повсюду, куда ни смотрела Марго, она видела оборванных, грязных людей: спящих на ступеньках лестниц, на кучах мусора, в комнатах, двери которых настолько просели и плохо закрывались, что ей были видны пьяные мужчины и женщины, храпящие вповалку на ветхом тряпье. Вонь стояла ужасная. То здесь, то там мужчины и женщины открыто мочились на улицах.

Марго прошептала:

— Не здесь ли Джек…

Он оборвал ее:

— Нет пока, это случится позже в этом году. В августе.

Марго вздрогнула и впилась взглядом в патлатых, неряшливых женщин, гадая, какая из них может стать жертвой знаменитого убийцы-маньяка. От этой мысли ей стало неуютно. Она живо припомнила жестокие слова Кита Карсона, которыми он оценил ее шансы остаться в живых в этих трущобах. «Ну ладно, — нехотя признала она, — тут ты оказался прав».

Малькольм продал несколько угрей, в основном сонным женщинам, от одежды которых все еще разило их предыдущими ночными клиентами. Повсюду вонь человеческих испражнений, дешевого джина и гниющих отбросов поднималась над землей удушливым смрадом.

— Неужели все женщины в Уайтчепеле — проститутки? — прошептала Марго.

Малькольм отрицательно покачал головой:

— Не все. — Потом осторожным шепотом добавил: — В Лондоне около восьмидесяти тысяч шлюх, большинство из них стараются избежать голодной смерти. — Теперь Марго смогла оценить это утверждение по достоинству, как она не смогла бы сделать это всего два часа назад.

— Они так и остаются проститутками?

— Некоторые да, многие нет. Множество женщин ведут «веселую жизнь», как принято называть проституцию, лишь до тех пор, пока им не удается найти лучше оплачиваемую работу. К северо-западу отсюда, скажем, в районе Спитлфилдз, женщина может найти работу на швейных фабриках. Если ей не приходится кормить слишком много ртов, то тяжким трудом она сможет обеспечить себе существование, не возвращаясь снова на панель.

Они посмотрели на зевающую четырнадцатилетнюю девочку, которая с интересом осматривала Марго, оценивая «молодого человека» как возможного клиента даже в столь ранний утренний час. Она переключила внимание на Малькольма и улыбнулась.

— Покувыркаемся за пирожок?

Малькольм лишь покачал головой, и девчонка начала осыпать его отборной бранью.

Марго испытывала одновременно восторг и отвращение. Ей казалось, что она шагнула в живую пьесу, автор которой еще не придумал, чем эта пьеса должна кончиться. «Изучай свою роль, изучай окружение». Для того-то Кит и Малькольм отправили ее сюда: поучиться.

— Когда сразу столько женщин занимаются этой профессией, — задумчиво спросила Марго, — разве между ними не возникает свирепая конкуренция?

— Д-да… в некотором смысле. Официально, как вы понимаете, секс считается крайне вредным для здоровья. Ведущим к истощению физических и душевных сил. Но в глубине души наш щегольски одетый викторианский джентльмен считает секс своим прирожденным правом, и всякая женщина более низкого происхождения по сравнению с его собственным — для него законная добыча. В Лондоне проживает несколько миллионов душ, вспомните, не говоря уже о моряках. Не забудьте заглянуть в одиннадцатитомные личные воспоминания под названием «Моя частная жизнь», когда мы вернемся в библиотеку станции. Они теперь доступны на компьютере. Вы увидите, что они… проливают свет на викторианские нравы.

— Что происходит дальше со всеми этими женщинами? Когда они становятся слишком стары или больны, чтобы работать?

— Некоторые из них обращаются за помощью в Госпиталь Магдалины.

— Госпиталь Магдалины?

— Южнее Темзы, — тихо рассказывал Малькольм, пока они катили вперед свою тележку, — расположены четыре разных благотворительных учреждения, если их можно так назвать. Бедлам — Вифлеемский госпиталь — предназначен для душевнобольных. Старый Брайдуэлл некогда был школой для обучения подмастерьев, но он превратился в ужасную тюрьму. В конце концов новая школа была пристроена к зданию тюрьмы, чтобы обучать там законных подмастерьев. Ученики Брайдуэлла всем известны своими хулиганскими нравами, они терроризируют весь город. Затем, здесь проживают воспитанницы Ламбетского приюта для девочек-сирот, они носят пурпурные форменные платья, и, конечно, в серой форме — пациентки Госпиталя Магдалины для совращенных девушек и проституток. Многие девушки, нашедшие приют в этом госпитале, все равно сходят с ума от неизлечимого сифилиса.

Марго содрогнулась от этих слов. Она выросла, считая чудеса медицины чем-то само собой разумеющимся. Сколько же нужно времени, чтобы «социальный недуг» разрушил человеческий мозг, довел до безумия?

Пока она старалась все это переварить, они распродали угрей и пирожки и стали постепенно продвигаться на запад. И тут, удивив ее внезапностью перемены, над безотрадной линией крыш Уайтчепеля замаячил купол собора Святого Павла. Они вдруг оказались в самом сердце залитого ярким солнечным светом Сити, где в Мэншн-Хаус правил лорд-мэр. Марго, разинув рот, глазела на роскошные кареты, которыми были битком забиты узкие улицы.

— Поразительно, — сказала она, поглядев назад на дорогу, по которой они пришли сюда. — Трудно поверить в столь резкую перемену.

— Да. Это ошеломляет, верно?

Однако передышка длилась недолго. Миновав Линкольнз-Инн, они снова очутились в мире темных просевших крыш, нависающих одна над другой. Яркий солнечный свет, оставленный ими позади, казалось, отделяли от этих мест многие мили и века.

— Как они могут жить и работать рядом с такой нищетой и ничуть не беспокоиться об этом?

Малькольм посмотрел на нее долгим, пронзительным взглядом.

— Они просто не хотят этого замечать. В конце концов были предприняты некоторые усилия, чтобы исправить положение, особенно после того, как Красный Джек заставил широко обсуждать условия жизни в Уайтчепеле. И Армия Спасения начала свою деятельность здесь несколько лет назад, так что есть некоторая… — Он оборвал фразу и начал браниться себе под нос. — Проклятие, я и не заметил, как мы свернули с Черинг-кроссроуд. Теперь не зевай. Мы забрели в Сент-Джайлз.

Они оказались на «кольцевой развязке», называвшейся «Семь циферблатов», только вот никакого движения по этому кольцу не было — ни пешеходов, ни экипажей. В центре кольца возвышалась часовая башня с облупившейся штукатуркой, увенчанная семью циферблатами. От башни, подобно спицам колеса, разбегалось семь темных переулков, разделявших запущенные, грязные дома и внутренние дворики. Марго с Малькольмом забрели в трущобы, по сравнению с которыми Уайтчепель казался чуть ли не роскошью. Ядовитые испарения поднимались от зданий, подобно туману повисая над просевшими крышами. Осколки бутылок из-под джина усеивали грязную землю. Под толщей замерзшей грязи, должно быть, скрывались булыжные мостовые.

— Малькольм… — У нее возникло такое чувство, что пустые окна — многие из них были без стекол — смотрят на нее злобным взглядом.

— Эти семь улиц — самое опасное место во всем Лондоне. Почаще оглядывайся, пока мы не отойдем отсюда на приличное расстояние.

Из сумрака темных унылых улочек грубые оборванные мужчины, прищурясь, следили за ними. Марго зорко оглядывала все вокруг, сожалея, что нельзя пуститься бежать. «Ты сама сумеешь справиться с этим, как настоящая разведчица. Это та самая профессия, которой ты просила научить тебя Кита Карсона».

В ту минуту Марго почти готова была променять все это на еще одну взбучку от своего отца.

Почти.

И вдруг она заметила вороватое движение в темном углу и проблеск стали.

Человек, обхвативший ее сзади, приставил лезвие бритвы к ее горлу. Она замерла, сдержав готовый вырваться крик. Еще два бандита выросли перед Малькольмом словно из-под земли. Марго потрясенно осознала: «Они моложе меня!»

От ощущения острой стали у горла Марго задрожала. Напавший на нее плотнее обхватил ее за талию.

— Глянь-ка, он еще не бреется. — Дыхание парня было зловонным. — Поучить его, что ли?

Два других парня улыбнулись. Их опасные бритвы зловеще поблескивали. Малькольм стоял между ними, став вдруг каким-то очень уж спокойным:

— Не дергайся, дружок. Может, позволим ему побриться самому?

Пока Марго пыталась понять, чего именно он потребовал, Малькольм потянулся к кошельку у себя на поясе.

— Давай по-быстрому, — сказал схвативший ее парень. Он перевел взгляд с Марго на Малькольма, возившегося с завязками кошелька.

Марго действовала молниеносно. Схватив напавшего на нее за запястье, она повернулась к нему лицом, отвела зловещее лезвие от своего горла, захватила в горсть его мошонку и сдавила.

Парень заорал. Она продолжила поворот, заводя его руку за спину, и ударила ногой сзади под коленку. Тот полетел на землю с хрипящим стоном и скорчился в грязи, держась за промежность.

Марго развернулась…

Малькольм побледнел как полотно.

— Ты, маленькая дурочка…

Прежде чем остальные два парня успели пошевелиться, из переулка вышел огромный верзила и отодвинул их в сторону.

— Ты ранил моего мальчика, — сказал он, уставясь на Марго. Дубинка в его руке была толщиной с бедро Марго. Его плечи были вдвое шире, чем у Малькольма. Человек был одет в толстое шерстяное пальто, доходившее ему почти до коленей. Грубые рабочие брюки и низкие стоптанные туфли дополняли облик настоящего уличного громилы. Он ухмыльнулся Марго. — Сначала я расшибу тебе башку. — Верзила облизнул грязные губы. — Потом мои племянники распотрошат то, что останется.

Марго вдруг заметила и другие чумазые рожи, наблюдавшие из полумрака за происходящим с нечеловеческим любопытством. Малькольм ругнулся и попятился прочь от этой троицы, повернувшись так, чтобы они не смогли увидеть, как он извлекает свой револьвер из скрытой под одеждой кобуры. Громила, стоявший посередине, замахнулся своей дубиной… И бросился на нее. Так быстро, что Марго даже не успела вскрикнуть. Малькольм выстрелил трижды и нырнул в сторону. Одна пуля попала громиле в правую лодыжку. Несостоявшийся убийца вскрикнул и рухнул навзничь, распластавшись в грязи. Мальчишки врассыпную бросились по улице наутек. Малькольм кошачьим прыжком развернулся на месте и схватил Марго за запястье, увлекая ее в противоположную сторону. Они стремглав пробежали всю грязную вонючую улицу и оказались у церкви Сент-Джайлз. Малькольм нырнул в вонючий, заросший бурьяном церковный двор и потащил Марго за щербатый могильный камень, крепко зажав ей рот ладонью. Они ждали, их сердца бешено колотились, но Марго не услышала никаких звуков приближающейся погони.

— Перезаряди это, — отрывисто бросил Малькольм, сунув ей в руки револьвер и жестянку из своего кармана. Он крадучись выбрался с кладбища и подполз к ограде церковного двора, внимательно оглядывая дорогу, по которой они прибежали сюда.

Марго тупо глядела на револьвер. Жестянка была тяжелой. В ней что-то звякало. Она и понятия не имела, как перезаряжают такие револьверы. Он совсем не был похож на те, из которых учила ее стрелять Энн Малхэни. Она все еще глазела на него, как идиотка, когда Малькольм вернулся.

Он взял револьвер — и вдруг разразился немыслимой бранью. Она и подумать не могла, что он способен употреблять подобные выражения.

— Ты не перезарядила его! У нее защипало под веками.

— Я…

— Сначала ты откалываешь идиотский номер, затевая драку с этим уличным бродягой…

— Но он нас грабил!

Гневный пыл Малькольма сменился ледяной холодностью.

— Я хотел отдать ему эти чертовы деньги! Бог ты мой, там было-то всего несколько пенсов! Ты чуть не угробила нас обоих, а мне пришлось идти на риск и стрелять в этого громилу…

— Ты даже не пытался убить его!

Если бы она таким тоном попробовала пререкаться со своим отцом, он бы изукрасил ей синяками половину физиономии. Малькольм не ударил ее. Вместо этого его голос вдруг стал таким же ледяным, как осклизлый камень, за которым она укрывалась.

— Мы не вправе стрелять во всякого, кто нам не понравится. Выйти живым из смертельной потасовки, не убив никого, — вот в чем состоит работа разведчика прошлого. Если бы Британские Врата открылись прямо сейчас и через них шагнул Кит, я бы сказал ему, чтобы он отправил тебя обратно в тот жалкий маленький городишко, в котором ты выросла. Дай мне эти чертовы патроны.

Дрожащей рукой она протянула ему жестянку. Малькольм выдернул шнурок, открыл выдвижную крышку и высыпал три патрона в ее ладонь.

— Ты зарядишь этот револьвер прямо сейчас. Потяни наверх этот рычажок.

Из-за жгучих слез у нее все расплывалось перед глазами, но она сумела отщелкнуть рычажок вверх. Вся верхняя часть револьвера откинулась вперед и вниз, открыв задний торец барабана. Три пустые гильзы и два нестреляных патрона чуть высунулись из гнезд. Ее пальцы дрожали, но она вытащила пустые гильзы и перезарядила свободные камеры. Затем снова защелкнула револьвер.

— Ты должна была знать, как это делать. Повтори свои уроки и…

Он не окончил фразы. Он и так уже разрушил ее последние надежды стать разведчицей. У нее вся грудь болела, так ей хотелось разрыдаться. Но она удержала внутри все, кроме жгучих слез горя, которые она не могла полностью остановить.

Малькольм снова проверил, пуста ли улица, оставив Марго скорчившейся за выщербленной надгробной плитой. Она соскользнула пониже в сухие стебли и попыталась проглотить комок в горле. «Я не сдамся. Никогда. Это нечестно!» Она всего лишь сделала то, чему научил ее Свен Бейли. Разве нет? «Знай, когда нужно остановиться», — учил ее Кит. «Я не сдамся! Не сейчас, когда я зашла так далеко!» Она сумеет вернуть расположение Малькольма. Она должна это сделать. Она лучше покончит с собой, чем вернется в Миннесоту проигравшей.

Во время бесконечной прогулки по улочкам Спитфилдза Марго вслушивалась всем своим существом в то, что происходило вокруг, безжалостно отметя прочь унижение и страх ради более насущной необходимости учиться. Она запоминала жаргонные словечки, названия предметов, которые она никогда прежде не видела, обрывки новостей и сплетен, которые привели ее к нескольким поразительным выводам о состоянии мира в 1888 году.

— Малькольм? — Голос Марго лишь чуть-чуть дрожал.

— Да? — Его голос все еще был ледяным.

— Это ведь не обычные трущобы, верно? Спитфилдз, я имею в виду. Они не похожи на Уайтчепель или Сент-Джайлз.

Он посмотрел на нее. Холодность в его взгляде немного растаяла, уступив место удивлению.

— Почему ты спросила об этом?

Она прикусила нижнюю губу, затем кивком показала на женщин, разговаривавших на каком-то неведомом языке, явно не по-английски, на мужчин, длиннобородых и одетых в черные сюртуки; они глядели прищурившись, словно их глазам пришлось повидать слишком много горя.

— Эти люди выглядят и говорят, как беженцы. Кто они?

Малькольм аж замер на месте. Он рассеянно подул на свои пальцы, чтобы согреть их, глядя на Марго оценивающим взглядом.

— Чтоб меня черти взяли… — тихо пробормотал он. Она ждала, гадая, не заслужила ли она отсрочки приговора.

— А как ты думаешь, кто они такие? — Он задал ей нелегкую задачку, чтобы посмотреть, как она с этим справится.

Она стала внимательно разглядывать женщин постарше, укутанных в платки, молоденьких девушек с блестящими черными распущенными волосами и стыдливыми улыбками, стариков в широкополых черных шляпах и шерстяных жилетах ручной вязки с бахромой. Молодые люди выглядели деятельными и полными надежд. Те, что постарше, казались неуверенными и боязливыми, они подозрительно косились на нее и Малькольма. Язык был похож на немецкий. И тут все, что она увидела и услышала, вдруг сложилось в цельную картину.

Идиш.

— Это еврейские беженцы, — медленно сказала она. — Но от чего они бежали? Гитлер… он ведь еще даже не родился?

— Гитлер был не первым безумцем, организовавшим погромы еврейских общин в Европе. Просто самым последовательным и жестоким. Сталин, конечно, был почти таким же негодяем. Лет восемь назад, в 1880-м, начались кровавые погромы, прокатившиеся по всей Европе. Евреев убивали, изгоняли из их домов, из стран, где они родились.

— Значит… то, что происходило во время второй мировой войны, было… чем-то вроде продолжения всего этого? Только гораздо хуже? Мне никогда это прежде не приходило в голову. — Марго оглядела из конца в конец улицу, где кошерные бойни и лавки мясников сражались за место с портновскими мастерскими и пекарнями И в эту минуту Марго увидела связи, тянущиеся в будущее из настоящего мгновения, гулким эхом отражаясь от пробелов в ее сознании, пробелов, о которых она прежде и не подозревала. Внезапно ее узкий миннесотский мирок взорвался и стал с головокружительной скоростью расширяться в бесконечно большее пространство, в котором валялись причудливо разбросанные кусочки человеческой головоломки. И ей предстояло попытаться сложить их и понять то, что она никогда прежде не считала возможным.

Ясно, как будто вдруг вспыхнула молния, осветив неведомые раньше закоулки, она вдруг поняла, почему Малькольм Мур был готов сносить всю бедность и унизительность жизни независимого гида лишь для того, чтобы еще раз шагнуть через новые Врата.

Он хотел понять

Марго взглянула вдоль этих бесконечных коридоров в своем сознании, полных нескончаемых пробелов и пропусков, и увидела, что ей необходимо заполнить их все — или по крайней мере столько, сколько удастся, пока она еще жива.

Когда она стряхнула с себя это неожиданное видение, Малькольм смотрел на нее самым странным образом, словно с ней только что случился припадок и она просто никак не может сообразить, что ей следует упасть. Единственное, что она смогла придумать, — это сказать ему:

— Они, должно быть… я даже представить себе не могу, что они должны были подумать, когда Гитлер начал бомбить Лондон.

Что-то на самом донышке его глаз изменилось в ответ на то, что, наверное, стало заметно в ее глазах. Марго мгновенно почувствовала, что он абсолютно точно понял, какое сияние распирало ее изнутри. Внезапные, неожиданные слезы навернулись ему на глаза. Он отвернулся в сторону, выдохнул и прокашлялся. Облачко пара растаяло в морозном февральском воздухе.

— Это наполовину, если не больше, был мой собственный промах, — промямлил он. — Ты и так уже была сильно расстроена, и мне следовало проверить, знаешь ли ты, как обращаться с подобным револьвером, еще до того, как мы прошли через Врата. Просто всегда нужно так много всего запомнить, что даже опытные гиды забывают порой кое-какие мелочи, скажем, проверить, что знает твой напарник. — Странный изгиб его губ, покрасневшие от смущения щеки удивили ее. — И, по правде сказать, я не очень-то привык работать с напарником.

Марго вдруг почувствовала, что ей стало трудно глотать.

— Я начинаю понимать, Малькольм. Ну правда же. Я учусь каждую минуту, что мы находимся здесь. Я пытаюсь научиться тому, как нужно учиться, а не только тому, что я должна выучить.

Малькольм коснулся ее подбородка.

— Это хорошее начало, Марго. Мы попробуем еще раз, согласна?

Теперь уже ее глаза наполнились слезами. В разведке оказалось столько всякой всячины, кроме приключений и охоты за сокровищами, что Марго впервые не была уверена в своей пригодности к этому делу. Она провела по глазам костяшками пальцев и шумно зашмыгала носом.

— Спасибо, Малькольм. Большое спасибо.

Он взъерошил ее коротко подстриженные волосы.

— Отлично сказано, юная Смит. Сейчас едва перевалило за полдень. Вам еще осталось изучить изрядный кусок Лондона. — Его улыбка сняла все унизительные намеки, которые могли почудиться ей в этих словах

Не говоря ни слова, Марго настроилась, чтобы попытаться понять все, что она увидит вокруг, а не просто глазеть по сторонам, как ополоумевшая туристка

Марго усердно училась до конца их пребывания в Лондоне Она усваивала — медленно и мучительно, но все же она усваивала новое. Малькольм без конца экзаменовал ее по вечерам с помощью Джона, который быстро накапливал множество сведений для своих собственных исследований. Марго записывала наблюдения в свой личный журнал каждый вечер, пока они еще были свежи в ее памяти. Она и сама удивилась, сколько деталей она способна запомнить, если постарается.

Затем Малькольм сказал ей, что он связался с некоторыми своими друзьями, приехавшими в город на зиму. Приглашение на ужин было получено и, как полагается, принято. Она была в ужасе.

— Что мне нужно делать? Что говорить?

— Как можно меньше, — сухо ответил Малькольм.

Она вымученно улыбнулась. «Не провали это», — вот что означали его слова, четко и ясно. Конечно, разведчику не слишком часто приходится заботиться о таких вещах, как формальный званый ужин с британской знатью… Ей было страшно и подумать о возвращении к книжной работе, которая будет ждать ее после возвращения на Вокзал Времени. Учиться, делая что-то, было куда как интереснее. Но ей явно не хватало знаний, которые можно было почерпнуть из утомительного чтения об обычаях и нравах былых времен. Она усилием воли прогнала противные мурашки, поползшие по спине. Марго за три дня узнала больше о викторианской Англии, чем могла бы выучить за три года в каком-нибудь душном классе.

— Ну что же, — философски заметила она, — мне все твердят, что воспитанницы благотворительных школ должны быть скромны и молчаливы. Я всегда могу вспыхнуть от смущения и пролепетать какой-нибудь вздор, а вы выручите меня.

— Это одно из возможных решений. В данном случае и впрямь не такое уж плохое, поскольку формально вы еще не выезжали в свет. Вы читали газеты, как я посоветовал?

— Они очень странные.

— А журналы?

— Там нет фотографий. Только эти скучные черно-белые гравюры.

— Предполагается, что вы читаете статьи, — сказал он, преувеличенно нахмурив брови.

— Ну, я и половины не понимаю, что там написано.

— А… — Вот и все, что он на это ответил.

— Да, да, я знаю. Мне еще многому предстоит научиться.

— Совершенно верно, — сказал он, взглянув на нее сверху вниз и задрав свой ужасно британский нос, — в этом сомневаться не приходится.

— Ну, не обязательно вам так уж усердно вдалбливать мне это.

— Хмм, вот с этим я согласиться не могу. Мы чуть не погибли в Сент-Джайлзе, и… Впрочем, чем меньше будет сказано о вашем первом уроке верховой езды, тем лучше. Карьера неподготовленного разведчика бывает очень короткой.

Марго вздохнула:

— Ладно. Я стараюсь. Ну правда же, я стараюсь.

— Я знаю. Ну а теперь насчет ужина. Позвольте мне объяснить вам, как нужно пользоваться ножами…

* * *

Последние три дня, проведенные Марго в Лондоне, были настолько же восхитительными, насколько жалкими и ужасающими были первые четыре. Она освоила искусство хлопать ресницами и уходить от расспросов, задавая собственные наивные вопросы.

— О, но я такая неинтересная, ну зачем вам выслушивать нудные жалобы сиротки? Пожалуйста, расскажите мне лучше о верховой охоте с гончими, я ничего не понимаю в этом развлечении, а оно кажется мне таким захватывающим…

В этом наряде школьницы, в чепце и фартуке, ее никто не воспринимал всерьез. Даже леди находили ее прелестной.

— Мистер Мур, какое необычайно милое дитя. Ваша подопечная очаровательна.

— Вам и вправду следовало бы вывезти ее в свет через год или два.

— О нет, нет, только не назад в эту ужасную тропическую дыру, уж вы, конечно, не собираетесь возвращать ее туда?

И вот так проходил этот вечер, в чудесной атмосфере тонких вин, искрящихся весельем разговоров, среди такого изобилия пищи, с которым она была не в состоянии управиться, одно блюдо за другим, с изысканными маленькими десертами между ними. В тот вечер она словно плыла на облаке, и ночью ей снились длинные роскошные платья, заразительный смех и бесконечная череда приемов и ужинов, и Малькольм рядом с нею…

На следующий день они снова отправились ездить верхом, на сей раз в Гайд-парк, причем Марго сидела в дамском седле в длинной амазонке, а Малькольм был облачен в безупречный утренний костюм. Несколько женщин, с которыми они вчера ужинали, с улыбками приветствовали Малькольма, а затем улыбнулись и ей. Марго отвечала на эти приветствия, как она надеялась, с подобающей скромностью, но внутри у нее все вскипало от счастья.

Освещенный утренним солнцем, Гайд-парк был великолепен в этот ранний час, настолько великолепен, что она почти забыла весь ужас болезней, нищеты и насильственной смерти, царивший так недалеко к востоку отсюда. Поскольку формально она еще не «выезжала в свет», то ни один из джентльменов, с которыми они вчера ужинали, не подал виду, что заметил ее, но с этим все было в порядке. Это лишь означало, что Марго приняли как современницу. Она с блеском выдержала трудный экзамен, по-своему столь же трудный, как смертельная короткая стычка в Сент-Джайлзе.

Они провели вторую половину дня, разглядывая товары в витринах магазинов под стеклянной крышей Королевского пассажа на Олд-Бонд-стрит, соединявшего фешенебельный Браун-отель с этой главной торговой улицей. Джон также сопровождал их. Марго пялилась сквозь витрины на убранство ювелирного магазина Бретелла, который почтила своим вниманием сама королева Виктория. Марго покинула пассаж, просто ослепленная его великолепием.

В последний день Малькольм отвез ее на поезде в Брайтон, где они бродили по промозглым улицам, а Малькольм указывал ей на тысячи различий между тем, чем был этот город в 1888 году, и тем городом, в котором его семья была застигнута Потопом в 1998-м. Они остановились там, откуда был виден берег моря. Малькольм завороженно глядел, как свинцовые брызги разбиваются о галечный пляж, и вдруг как-то странно умолк. Марго почувствовала, что не может вынести выражения, появившегося в его глазах. Она набралась духу и взяла его руку в перчатке своей рукой. Он посмотрел на нее, его глаза расширились от удивления, и он с трудом сглотнул.

— Спасибо, мисс Смит. Я…

Он не мог произнести больше ни слова.

Марго принялась действовать инстинктивно. Она повела его по улице к теплому трактиру и выбрала место в углу. Когда трактирщик подошел к ним, она улыбнулась и сказала:

— Крепкого портера, пожалуйста, для моего опекуна, и могу я попросить принести мне чашечку горячего чая?

— Конечно, мисс. Могу ли я предложить джентльмену чего-нибудь еще? Он, похоже, плохо себя чувствует. Малькольм явно собирался с силами.

— Простите меня, сударь, — он потер переносицу рукой в перчатке, — но я потерял недалече отсюда любимого брата. Утонул в море. Я… с тех пор не бывал в Брайтоне.

Трактирщик печально покачал головой и поспешил принести темного пива и чашку обжигающего чая. Марго молча потягивала чай, пока Малькольм окончательно не пришел в себя.

— Мне не следовало сюда приезжать, — тихо сказал он.

— Разве туристы не выбираются сюда на выходные?

— В феврале это редко бывает, — слабо улыбнулся он. — Если кому-то из моих гостей хочется побывать на побережье, я обычно рекомендую им остров Уайт или даже Мэн. Я избегал Брайтона. Тем более в феврале.

Марго знала, что орбитальный взрыв произошел в феврале, ударив по побережью Атлантики посреди ночи. Количество жертв было огромно даже на сравнительно защищенных берегах Ла-Манша.

Малькольм снова отхлебнул своего темного крепкого портера.

— Ты сейчас отлично себя показала, — прошептал он. — Я не привык, чтобы меня выручал кто-то, кому я служу гидом. Ты спасла меня здесь от серьезной неприятности. Это, — сказал он, подняв свой стакан приветственным жестом, — было как раз то, в чем я нуждался: потрясение от необходимости оставаться в роли, возвратившее меня к реальности, и портер, чтобы заглушить боль. Спасибо.

— Я… мне просто показалось, что это было бы правильно.

Слабая улыбка тронула его впалые щеки.

— Значит, у тебя хорошая интуиция. Это важно. Гораздо важнее, чем тебе могло бы показаться. — Он допил остатки портера, затем достал карманные часы. — Если мы хотим успеть на обратный поезд в Лондон, лучше поспешить.

Когда Малькольм пожал ее руку в перчатке, Марго показалось, что она летит по воздуху.

К тому времени, как новое открытие Британских Врат заставило их покинуть Лондон, Марго уже знала, чем ей хотелось бы заниматься всю оставшуюся жизнь. «Я сделала это, я провела целую неделю в Нижнем Времени, и я отлично с этим справилась». Разумеется, ей еще многому предстояло научиться, она претерпела унижения и получила ценные уроки, но теперь, когда они остались позади, она знала, что именно этого ей все время хотелось.

«Вот увидишь, — пообещала она небритому лицу, навсегда впечатанному в ее память, — ты увидишь, черт бы тебя побрал. Я это сделаю. Это было потруднее выдержать, чем все, что мне пришлось снести от тебя, но я сделала это. И сделаю снова. Только подожди. Я тебе это докажу».

Теперь Марго знала, кто она такая и чем ей в жизни заниматься. Осталось только убедить в этом Кита Карсона. И Малькольма Мура. Марго бросила последний долгий взгляд на освещенные газом окна дома «Путешествий во времени» и храбро шагнула через Врата на решетчатую платформу Ла-ла-ландии.

И ей показалось, что она наконец попала к себе домой.

Глава 11

— В драке на ножах, — терпеливо сказал ей Свен Бейли, — применяются три основные хватки. — Он продемонстрировал. — Молотковая хватка — это тот способ, которым большинство людей держат нож, все равно, кухонный ли, разделочный или столовый.

Марго поупражнялась с тем тонким ножом, который он ей дал.

— Затем идет фехтовальная хватка. — Он переложил нож в своей руке так, словно вскрывал им конверт. Его большой палец был распрямлен и лежал сверху на тупой кромке ножа. — Это смертоносная хватка в руках опытного мастера боя на ножах, от нее очень трудно защищаться. Научись ею пользоваться.

Марго попыталась взять свой нож так, как ей показал Свен. Ощущение было какое-то странное.

— И наконец, есть еще обратная хватка, которой обычно держат пешню для колки льда. — Теперь он держал нож лезвием к себе, так что оно плоско лежало вдоль его руки.

— Это выглядит глупо, — заметила Марго. И ощущение тоже было дурацкое.

Свен протянул к ней поднятую вертикально руку с ножом.

— Ты осмелишься ударить меня по руке, когда вот здесь торчит острая кромка?

— Ну, нет.

— Верно. В таком положении нож неплохо защищает твою руку. Кроме того, — он сделал молниеносное движение, — ты можешь нанести опасную резаную рану поперек груди и закончить ее мощным уколом.

Кончик ножа замер в полудюйме от грудины Марго. Она нервно сглотнула.

— Ох…

— Редко применяется, но все же это полезная хватка. Ты должна овладеть всеми тремя и теми приемами, которые годятся для каждой из них или только какой-то определенной.

— Ладно. С чего мы начнем?

— С разновидностей лезвий и для чего они годятся. — Он забрал обратно нож, который одолжил ей для практического занятия, и начал рыться в ящичке, принесенном с собой в тренировочный зал. Свен достал оттуда полдюжины ножей, аккуратно вложенных в ножны.

— Ну вот. Существуют две основные формы лезвия, обе известны во множестве вариантов. Это, — Свен вытащил из ножен десятидюймовый нож с толстым лезвием, — называется «бови». Срединная часть утолщена для прочности. Вся эта сторона срезана, так что лезвие несимметрично. Изогнутая верхняя кромка называется ложной кромкой. Ее часто затачивают, но не всегда. Иногда такие лезвия дополнительно снабжают зубьями, как у пилы. В сущности, эти зубья — всего лишь рекламный трюк, основанный на скверных кинофильмах двадцатого века. Они слишком крупны, чтобы ими можно было что-нибудь пилить. Избегай таких лезвий. Они могут застрять меж ребрами, и ты останешься без ножа.

— Никаких зубьев пилы, — повторила Марго.

— Бови — превосходный нож для выживания. Он достаточно прочен, чтобы использовать его для хозяйственных надобностей на биваке, например, для срезки тонких сучьев для костра, если ты окажешься без ручного топорика. Лезвие достаточно толстое, чтобы им можно было открывать жестянки без большого риска сломать кончик. К сожалению, у него есть недостатки в качестве боевого ножа, скажем, излишняя длина, отсутствие острой второй кромки на всем протяжении до рукояти, не говоря уже о самом главном недостатке: он — анахронизм почти во всех местах и временах, в которых тебе придется оказаться. Но ты научишься пользоваться им, потому что мы должны быть дотошными.

— Поняла.

— Это, — сказал Свен, извлекая из ножен прекрасное, идеально симметричное лезвие длиной около восьми дюймов, — листовидный, или копьевидный, кинжал. Его форма почти такая же, как у древних наконечников копии, и даже как у древнеримского короткого меча гладия. Но в отличие от гладия он достаточно мал и достаточно остер с обеих сторон, чтобы являться почти идеальным боевым ножом. Он разрежет к чертям все, что тебе удастся им полоснуть. И он достаточно тонкий и симметричный, чтобы служить отличным колющим оружием, хотя его кончик не очень прочен и может обломиться. Бодкин, или стилет, — он вытащил из ножен нечто вроде вязальной спицы или пешни для колки льда, — это идеальное колющее оружие, специально придуманное для закалывания сквозь кольчугу. Но им можно только колоть.

Свен отложил в сторону ножи, которые ей уже показывал.

— А вот нечто отличное и от бови, и от листовидного кинжала: знаменитый нож Рэндала номер один. — Он вытащил из потертых ножен сверкающее десятидюймовое лезвие. — Некоторые скажут, что это модифицированный нож бови. Бо Рэндал, который изобрел его еще до второй мировой войны, справедливо указывал, что форма этой второй кромки не имеет ничего общего с бови. Она прямая, а не изогнутая. Рэндал не конструировал его как разновидность бови, и он очень сердился, когда его нож классифицировали как бови. Это один из лучших боевых ножей всех времен и стран. С ним снова та же неприятность: его форма не соответствует обычаям почти всех периодов истории.

Марго вздохнула:

— А зачем мне учиться пользоваться ножами, которые я не собираюсь носить с собой?

— Потому что я дотошен и осмотрителен. Не спорь.

— А для чего все эти остальные ножи?

— Вот нож для свежевания. — У этого ножа было сравнительно короткое плоское широкое лезвие с тонкой центральной частью, и он выглядел куда более хрупким, чем мощные боевые ножи. — У него только одно назначение — снимать шкуру с животного. А вот это, — следующее лезвие было изогнутым, толстым и совсем иной формы, чем все остальные, — охотничий нож. Обвалочные ножи, — Свен показал ей еще одно лезвие, — похожи на ножи для свежевания и для наших целей совершенно бесполезны. Ну а вот эта маленькая жемчужина моей коллекции называется ножом гурков.

Кинжал был странной зигзагообразной формы, с богато украшенной рукояткой.

— Это, — он вытащил кривую саблю с серповидным клинком, — называется ятаган. Ты научишься с ними обращаться, но вероятность столкнуться с ними довольно мала из-за их ограниченного географического распространения. А вот этот клинок, танто, — и Свен вытащил нож, похожий по форме на букву «О», — был разработан на Востоке специально для разрубания панцирных доспехов. У него такая же форма кончика, как у некоторых азиатских рыбацких ножей. Он тоже ограниченно применим в качестве боевого оружия, но мы позанимаемся им, потому что ты можешь столкнуться с таким, если окажешься на западном побережье Тихого океана. Мечи и алебарды японских самураев имеют ту же форму клинка, только они длиннее и массивнее. Ну, и последнее по порядку, но не по важности, — вот этот маленький шедевр.

Последний нож оказался странным предметом вроде штопора, с ручкой, перпендикулярной клинку, но с лезвием в точности такой же формы, как у копьевидного кинжала, — вот только весь клинок был всего три дюйма длиной, причем ближайший к ручке дюйм мало чем отличался от тонкой полосы прямоугольного сечения с закругленными кромками.

— Это еще что за штука? — рассмеялась Марго.

— Тычковый кинжал. Слишком уж многие инструкторы ничего не говорят о них. Это глупо. Тычковый кинжал, — Свен показал, как его нужно держать, зажав рукоять в кулаке и пропустив маленькое лезвие между согнутыми средним и безымянным пальцами, — очень опасное оружие. Его почти невозможно вышибить из твоей руки. Ты можешь им резать, — Свен быстро продемонстрировал прием, — или колоть простым тычком, или… — Он разжал кулак, схватил Марго за запястье и, не выпуская из ладони ножа, сказал: — Ты можешь схватить противника, не нанося ему ран. Тычковый кинжал предоставляет тебе некоторые приятные возможности выбора тактики.

Марго удивленно вытаращила глаза и уставилась на свое запястье.

— Бог ты мой.

Свен Бейли зловеще ухмыльнулся и отпустил ее руку.

— Ага. Разве это не здорово?

Марго рассмеялась:

— Я только представила себе, каким будет удар карате с этой штуковиной, зажатой в кулаке.

— Во-во. Ты, — Свен указал на нее кончиком тычкового кинжала, — научишься очень хорошо пользоваться им. Он особенно подходит для женщин, не имеющих большого опыта поножовщины, но к тому времени это уже не будет справедливо относительно тебя.

Марго злорадно усмехнулась:

— Нет, конечно, после того как вы кончите заниматься со мной.

— Верно. Ну а что касается тактики драки на ножах, то забудь все, что ты когда-либо видела в кино. Эти идиоты даже не начинали всерьез разбираться в подобных вещах. Киношная поножовщина — равно как киношная стрельба или мордобой — угробит тебя. Нападения с ножом — это грязные, опасные дела, затеваемые людьми, которым хочется вспороть тебе брюхо и выпустить твои кишки в грязь. Буквально. Если только ты не будешь очень осторожной и очень ловкой, ты умрешь от потери крови за несколько секунд, проиграв схватку на ножах. Главное, — он угрюмо улыбнулся, — прежде всего избежать драки. Но если это невозможно, то ты должна сделать все, чтобы кровью истек тот ублюдок, который нападет на тебя, а не ты. Поножовщина, если сравнить одну схватку с другой, куда опаснее, чем любая перестрелка. Если какой-нибудь негодяй подстрелит тебя, то твои шансы пережить это очень высоки.

— Что? Вы меня не разыгрываете? — потребовала ответа Марго, вспомнив все, что она узнала за свою жизнь из газет, журнальных статей и телевизионных новостей.

— Если только это не будет выстрел из обреза охотничьего ружья с близкого расстояния и если пуля не попадет в жизненно важный орган, то ты скорее всего не умрешь при более или менее грамотной медицинской помощи. Но если ты получишь ножевую рану, то болевой шок или кровопотеря быстро прикончат тебя. И когда я говорю «быстро», то это значит действительно быстро. За несколько секунд, если тебя ранят в подходящее место. Один хороший резаный удар, — Свен провел пальцем поперек ее предплечья, — рассечет мышцы до кости, перережет артерии, вены, может даже сломать саму кость. Если тебе перережут бедренную артерию, яремную вену или сонную артерию, то ты труп. Точка. То же самое верно для проникающих ранений грудной или брюшной полости в большинстве случаев. Ты истечешь кровью или умрешь от болевого шока прежде, чем дождешься медицинской помощи.

Марго сглотнула.

— Чудесно. А что же делать, если какой-нибудь тип внезапно накинется на меня?

Свена ничуть не смутила ее тревога.

— Ну, это просто. Ты никогда не должна позволять никому накинуться на тебя внезапно. — Он вовсе не шутил. — Следи за всем, что делается вокруг тебя, постоянно. Что может скрываться за этим кустом? За этим деревом, за этим углом, за этой дверью? А этот мужчина сзади — он просто прогуливается или преследует меня? А как насчет того парня, что развалился на ступеньках там впереди? «Будь внимательна». Если кто-то захватит тебя врасплох, то ты уже проиграла. Вспомни то упражнение, которое я давал тебе в качестве домашнего задания, прежде чем ты отправилась в Лондон. Замечать всех прежде, чем они заметят тебя.

Марго живо вспомнила нападение в Сент-Джайлзе. Если бы она так внимательно не наблюдала тогда…

— Хорошо, я поняла.

— Твое домашнее задание по выработке бдительности просто, но эффективно. Ты уже пробовала однажды делать это в течение дня. Теперь мы займемся этим серьезно. Всю следующую неделю запоминай всех, с кем ты встретишься. Незнакомых, людей, которых ты знаешь, людей, которые знают тебя. Как и раньше, подсчитывай, сколько раз они заметили тебя прежде, чем ты заметила их, и сколько раз наоборот. Всякий раз, когда кто-то видит тебя и успевает среагировать раньше, чем ты, — это потенциально опасная встреча, которая может для тебя плохо кончиться.

— Разве это не попахивает паранойей? Свен покачал головой:

— Это стандартная тренировка по самообороне на городских улицах, не говоря уже о военной обстановке. Твоя работа разведчицы прошлого сочетает в себе черты обеих этих ситуаций. Научись замечать все, что творится вокруг тебя. Бдительность — это половина успеха. Готовность действовать мгновенно — это его вторая половина. Ни секунды сомнений, колебаний, неуверенности. Стремись ограничиться калечащим ударом всегда, когда это возможно, но если дело дойдет до смертельной схватки, а ты не будешь готова убить какого-то ублюдка, чтобы остаться в живых… что же, значит, ты выбрала себе не ту работу, которая тебе подходит, дитя. Марго пожевала губу. Способна ли она нажать на спусковой крючок? Или перерезать кому-нибудь горло? Боевые искусства — это одно, они нацелены на то, чтобы вытворять черт знает что при минимальных повреждениях, а зарезать или застрелить кого-то — совсем другое дело. Ей явно придется как следует покопаться в себе.

— Тебя что-то смущает? — тихо спросил Свен. Этот вопрос заслуживал честного ответа.

— Возможно. Я не уверена. Я пережила схватку в Сент-Джайлзе, но меня это потрясло. Мне сегодня вечером придется крепко поразмыслить.

Свен кивнул:

— Отлично. Это очень важно. Если ты не подготовлена использовать смертоносную силу, а я имею в виду подготовлена и тут, — он похлопал себя по лбу, — и тут, — он похлопал себя по груди, — то ты не сможешь применить ее, когда начнется смертельная схватка. Тогда домой отнесут тебя. Подумай об этом. А тем временем мы можем приступить к обучению приемам.

* * *

Кит закончил дела в офисе «Нового Эдо» и посмотрел на часы. Марго пора отправляться на очередное занятие по огнестрельному оружию. После разговора с Малькольмом, от которого у него волосы встали дыбом, Кит решил лично присутствовать на каждой тренировке Марго по стрельбе. Он надел у порога туфли и направился в Общий зал, затем остановился у одного из уличных лотков, чтобы наскоро перекусить.

— Привет, Кит, — улыбнулся ему Кейко. — Что будешь есть?

Он поразмышлял, какой выбрать суп, оценивающе понюхал якитори и взглянул на здоровенный рыбный садок, из которого клиенты могли выбрать себе рыбу для суси, — живая рыба была лучшим способом гарантировать свежесть в таком месте, как Вокзал Времени. Садок пяти футов в высоту и восьми футов в длину был заполнен морской водой, в которой плавали деликатесные виды будущего суси.

— Вот эта молодая желтохвостка, — указал Кит на понравившуюся ему рыбу, — выглядит аппетитно.

— Сделаем!

Кейко повернулся, чтобы взять сачок, — и вскрикнул.

Какая-то тварь на кожистых крыльях промелькнула мимо, скользнула по поверхности садка и унеслась прочь с ленчем Кита. У японцев нет тех крепких выражений, которые доступны говорящим по-английски, но Кейко не испытывал недостатка в красочных проклятиях, которые он обрушил на головы таскающих рыбу и прочих зловредных тварей.

— Они проедают весь мой доход! — бушевал он, потрясая кулаком в сторону птеродактиля. Тот уселся на потолочных балках высоко над их головами, деловито заглатывая доход, о котором шла речь.

— Я, пожалуй, попробую якитори. — Кит поспешил успокоить Кейко, пряча ухмылку. — Поговори об этом с Буллом Морганом.

— Я уже говорил с ним, — мрачно ответил Кейко, готовя Киту ленч. — Он сказал, пусть они едят мою рыбу. Он мне заплатит за нее. Это не утешает моих клиентов, когда твари крадут рыбу и оставляют повсюду помет!

Насчет помета он был прав. Бумажные зонтики — особенно с изображениями морд отвратительных чудищ — стали самой характерной деталью облика Ла-ла-ландии. Кит взглянул через плечо на птеродактилей и доисторических птиц, деловито пикировавших и нырявших в богато украшенные рыбные пруды Ла-ла-ландии, облетавших кафе и продовольственные ларьки на открытом воздухе, и ухмыльнулся. У половины видимых ему пешеходов над головами покачивались раскрытые бумажные зонтики.

С другой стороны от ближайшего рыбного пруда очень пожилой японец без пары фаланг на пальцах (и, наверное, покрытый татуировкой по всему телу) стал осыпать проклятиями одного из ихтиорнисов, когда тот нырнул за золотой рыбкой, которой он любовался, и не только заглотнул ее в два приема, но еще и забрызгал, улетая, его костюм. Перья ихтиорниса были настолько промокшими, что примитивная короткохвостая птица сумела взлететь лишь на верхушку ближайшего куста, где и расправила свои перья посушиться, как это делают большие бакланы или пеликаны. Только одно отличие сразу бросалось в глаза — клюв, весь усаженный необычайно острыми зубами. Этот зубастый клюв, а также сердитое шипение заставили пожилого господина отказаться от своего намерения, когда он приблизился к птице, собираясь свернуть ей шею. Отступая, он очень старался выглядеть задумчивым и просто идущим по своим делам. Киту удалось удержаться от хохота. Ему никогда прежде не доводилось видеть головореза-якудза, улепетывающего от рассерженной птицы. Киту захотелось поаплодировать храброму пернатому.

— Спасибо, — сказал он, когда Кейко поставил перед ним полную тарелку риса с кусочками цыпленка, зажаренными над угольями, как шашлык, на тонких деревянных палочках. — Ммм…

Он уселся за столик и поспешил закончить свой ленч, пока туристы фотографировали ихтиорниса, сушившего свои перья. Сью Фритчи вся извелась, дожидаясь очередного открытия Первых Врат и вестей от своих коллег в Верхнем Времени насчет новых обитателей Ла-ла-ландии. Гигантский птерозавр, кажется, отлично выздоравливал после того, что с ним случилось, и исправно пожирал всю рыбу, которую им удавалось запихнуть в его чудовищный клюв. Им будет остро необходимо дополнительное снабжение рыбой к тому моменту, когда Предбанник откроется, чтобы этот тридцатифутовый рыбоед и еще две стаи рыбоедов поменьше чувствовали себя нормально.

Булл отдал распоряжения, чтобы персонал станции обеспечивал доставку рыбы через все открывающиеся в Нижнее Время Врата. Что же будет, если они не смогут добиться разрешения отправить этих тварей в какую-нибудь научную лабораторию Верхнего Времени?

Кит представил себе, как лавочники вроде Кейко начнут раскупать дробовики.

Булл наверняка распорядится построить где-нибудь в Общем зале огромный рыбный садок и запустить туда несколько тысяч рыб, а затем станет продавать билеты на представления с кормлением этих летающих чудищ и лекциями об их биологии. Кит улыбнулся. Неплохая тема для одного-двух негласных пари.

Он закончил ленч и потопал вниз по лестнице в тир. Марго только начала заниматься с Энн, когда посмотрела наверх. Она вспыхнула, увидев его.

— Привет, — улыбнулся он, стараясь придать своему голосу дружелюбную интонацию.

— Привет. — Выражение ее лица, замкнутое и сухое, четко говорило: «Я сожалею, что ты решил проверять меня».

Что же, именно это он и делал, и он вовсе не собирался отступаться от этого.

— Привет, Кит, — сказала Энн, дружески кивнув. — Присаживайся.

— Спасибо. — Он уселся на одну из скамей сбоку от линии огня и надел наушники из вспененной резины для защиты слуха.

Энн начала занятие с Марго, предложив ей сравнительно современный револьвер с откидывающимся верхом, самовзводный, очень похожий на тот, который, по словам Малькольма, она не смогла перезарядить в Лондоне. Марго тоже надела снаряжение для защиты глаз и ушей. Энн сделала то же самое и выставила мишень.

— Начинай, как только будешь готова, — сказала она. Марго тщательно прицелилась и всадила пять пуль из шести в мишень — но ни одну вблизи от центра.

— Передняя мушка, — терпеливо сказала Энн. — Сосредоточься на передней мушке.

Марго открыла затвор и вытряхнула стреляные гильзы.

— Я думала, вся картина прицеливания важна.

— Так и есть, но передняя мушка важнее всего. Если передняя мушка расположена правильно, задняя прорезь прицела может быть немного смещена, но ты все равно попадешь близко к тому, куда ты стреляешь. Но как только ты позволишь передней мушке уйти в сторону, будет уже совершенно все равно, насколько точно ты выровняла заднюю прорезь, по отношению ли к мишени или по отношению к передней мушке. Ты, ясное дело, промажешь.

Марго попробовала снова. Кучность стрельбы по-прежнему была невысокой, но пули легли немного ближе к центру.

— Хорошо, вынь гильзы и дай мне револьвер.

— Зачем? — поинтересовалась Марго.

Энн взяла револьвер, протянутый, с удовлетворением заметил Кит, как положено — с открытым затвором, дулом вниз.

— У тебя выработалась привычка сильно дергать спуск. Поэтому мы выполним упражнение с полузаряженным барабаном. Я сама заряжу тебе его.

Энн отвернулась, чтобы Марго не могла подсмотреть, какие именно камеры будут заряжены, затем вернула ей оружие.

— Хорошо. Теперь посмотрим, как сильно ты дергаешь.

Марго отстреляла первый патрон с громким хлопком. Во второй раз револьвер лишь щелкнул — но ствол все равно дернулся почти на дюйм.

— Ох! — удивленно воскликнула Марго — Это я сделала так, да?

— Да. Ты дергаешь спусковой крючок, потому что ожидаешь услышать шум и почувствовать отдачу. Это упражнение поможет тебе научиться нажимать на спуск плавно, не дергая, потому что ты не будешь знать, какая следующая камера заряженная или пустая.

Энн заставила ее добрых двадцать минут выполнять упражнения с полупустым барабаном. К концу упражнений Марго стала намного мягче спускать курок, и разброс ее попаданий заметно уменьшился.

— Очень хорошо. — Энн убрала мишень и выставила новую. — Теперь сосредоточь все внимание на мушке.

Прошло еще пятнадцать минут, и разброс попаданий Марго снизился до шести дюймов на дистанции в шесть ярдов. Не так чтобы очень впечатляющее, но все же достижение. Энн тренировала ее на концентрацию внимания еще минут десять, затем позволила ей сделать короткий перерыв. Марго сняла защитные очки и наушники и взъерошила волосы. Киту стало жаль, что их пришлось покрасить. С бледной кожей и темными волосами она выглядела теперь, как бездомная бродяжка, но для нее это было куда безопаснее.

Однако разочарование в ее глазах требовало вмешательства.

— У тебя отлично получается, — сказал Кит, когда она посмотрела в его сторону.

Марго снова покраснела, но на этот раз от удовольствия.

— Я усердно работаю над этим.

Кит кивнул:

— Будешь упражняться, у тебя станет получаться гораздо лучше. Может быть, Малькольм все же выиграет это пари.

Все лицо Марго стало пунцовым.

— Ты слышал об этом.

Кит рассмеялся:

— Марго, да об этом слышала вся Ла-ла-ландия.

— Буду знать теперь, как заключать пари, — печально сказала она.

— Ну хорошо, — сказала Энн, вернувшись с еще одним чемоданчиком, — пора снова поработать. Теперь мы сделаем еще один шаг назад в прошлое. Огнестрельное оружие дульного заряжания, рассчитанное на черный порох, было распространено гораздо дольше, чем заряжаемые с казенной части ружья и пистолеты под металлические патроны. Патроны с металлическими гильзами получили распространение лишь в семидесятых годах девятнадцатого века. Маленькие, рассчитанные на слабый заряд патроны бокового боя и патроны центрального боя под игольчатые бойки начинают применяться лет за десять до американской Гражданской войны, но они нигде не были хотя бы приблизительно такими же распространенными, как пистонные ружья дульного заряжания, рассчитанные на черный порох. Кремневые ружья, и особенно ружья с фитильным замком, применялись намного дольше, чем патронные ружья. Ты должна знать, как обращаться с подобными ружьями; учти, пользоваться ими несколько сложнее.

Марго ответила Энн храброй улыбкой:

— Хорошо. Покажите мне.

— Мы начнем с небольшой демонстрации.

Энн насыпала узкую дорожку из разных порохов: бездымного ружейного пороха, бездымного пистолетного пороха и наконец — черного пороха.

— Современные бездымные пороха — это не взрывчатка. Они горят, а не взрываются. Детонирующий состав на дне патронной гильзы — взрывчатое вещество, но там его очень, очень мало. Все, что делает детонирующий капсюль-воспламенитель, — создает искру пламени, необходимую, чтобы поджечь порох. Вот это — современный ружейный порох, это — современный пистолетный порох. А вот тут, — Энн показала пальцем, — черный порох. В отличие от современных порохов он взрывается. Он сгорает гораздо, гораздо быстрее и поэтому куда опаснее, особенно под давлением. Смотри.

Она зажгла длинную спичку и коснулась ею конца дорожки из порохов. Современный ружейный порох воспламенился и сгорел медленно, пистолетный порох сгорел намного быстрее. Черный порох, бешено вспыхнув, исчез за долю секунды.

— Боже правый!

— То-то. Я сделала это, чтобы научить тебя уважительному отношению к черному пороху. Обращайся с ним осторожно, особенно когда ты заряжаешь оружие. Ошибка может вызвать увечье и даже оказаться смертельной.

— Вот здорово.

Энн улыбнулась:

— Просто не теряй головы и тренируйся. Теперь перейдем к компонентам боеприпасов для оружия, стреляющего с помощью черного пороха. Для большинства старинных ружей и пистолетов не было патронов, просто рассыпной порох и снаряд, называемый шаром, и еще клочок материи, называемый пыжом, который смазывался жиром, чтобы облегчить проталкивание вдоль ствола и уменьшить образование нагара. Во время американской Гражданской войны новая пуля, которую называли «маленький шар», устранила необходимость использовать пыж, но охотники и спортсмены так и не оценили вполне это новшество.

Марго сказала:

— Ладно: шар, порох и пыж. Покажите мне.

Энн продемонстрировала всю процедуру заряжания.

— Есть две важные вещи, которые необходимо помнить об оружии, стреляющем черным порохом. Во-первых, необходимо убедиться, что шар протолкнут в казенную часть до упора. Проверь длину шомпола, — она показала Марго как, — чтобы быть уверенной, что ты не оставила зазора в казенной части между глухим концом ствола и шаром.

— Хорошо. Но почему это важно?

— Помнишь, что я говорила о давлении в тысячи фунтов на квадратный дюйм, развивающемся внутри гильз современных ружей и пистолетов, когда бездымный порох начинает гореть? Ну а черный порох не горит, он взрывается. Если ты оставишь зазор вот тут, — она показала на казенную часть ствола, — то знаешь, что ты сделаешь? Ты, в сущности, соорудишь маленькую бомбочку.

У Марго округлились глаза.

— Ох!..

— Да. И ствол ружья может взорваться прямо тебе в лицо. И вот что еще нужно помнить: искры могут продолжать тлеть внутри. Нет никакого способа заглянуть в этот конец ствола. Он сплошной и закрыт со всех сторон, тут нет никакого замка, который можно было бы открыть, так что ты не можешь просто заглянуть и проверить. Если ты попытаешься насыпать еще пороха в горячий ствол, предварительно не прочистив его намотанной на шомпол влажной тряпкой, ты можешь поджечь насыпаемый порох, что подожжет порох в сосуде, из которого ты его насыпаешь. Вот почему ты всегда должна заряжать ружье из мерки, в которой помещается ровно столько пороха, сколько нужно на один выстрел. Конечно, во время сражения у тебя может не хватить времени прочистить ствол, — с улыбкой сказала Энн.

Марго сглотнула, и на ее лице отразилась полная растерянность.

Энн улыбнулась:

— Не беспокойся. Если ты рассчитываешь применять огнестрельное оружие в те исторические периоды, к которым относится большая часть времени его существования, то ты должна досконально овладеть тем, чему я буду учить тебя эти несколько следующих занятий, но огнестрельное оружие, использующее черный порох, не опасно, если ты научишься все делать правильно и будешь внимательно относиться к тому, что ты делаешь. Механизированные инструменты в руках необученного человека столь же опасны, а может, даже еще опаснее. Есть какие-нибудь вопросы, прежде чем мы приступим?

Марго посмотрела на Кита, пожевала свою нижнюю губу и затем покачала головой.

— Нет. Просто покажите мне, что я должна делать.

Энн начала обучать Марго с простой копии армейского револьвера — «кольта» образца 1860 года, — показав ей, как его заряжают, как вставляют капсюли, и затем выстрелила шесть раз. Перезаряжание заняло еще целых две минуты. После того как Марго усвоила, как это делается, она радостно спросила:

— А что дальше? Я знаю насчет кремневых ружей.

— Вот и отлично. А у меня есть прекрасное ружье из Кентукки, с которым можно попрактиковаться.

— У-ух! Дэниэл Бун и поселенцы на Камберлендском тракте и…

Кит ухмыльнулся. Романтические представления его внучки наконец дали ей в руки то оружие, которое она полюбила. Она даже неплохо с ним управилась. Малькольм еще может выиграть пари в конце-то концов. После кремневого ружья Энн показала ей более экзотические виды оружия, вроде ружья с колесным замком и даже ружья с фитильным запалом.

— И как только они умудрялись сохранять эти штуки горящими? — спросила Марго с притворным смехом, когда ее медленно тлеющий фитиль второй раз погас. — Я что-то делаю неправильно или это и в самом деле так трудно?

Энн усмехнулась:

— Во время сражений они пускали эти фитили по кругу в промежутках между выстрелами, просто для надежности. Это выглядело чертовски странно, когда битва происходила ночью.

Марго улыбнулась:

— Могу себе представить. Дождь, должно быть, путал им все карты.

— Да, он сорвал немало стратегических планов. Но, с другой стороны, дождь не щадил и тетив луков, да и картонных гильз. Современное огнестрельное оружие куда лучше защищено от влаги, чем большинство метательных орудий прошлого. И если уж речь зашла о другом метательном оружии, то мы должны научить тебя обращаться с арбалетами и баллистами, пращами…

Марго вытаращила глаза, но тут же ехидно ухмыльнулась:

— Так что, никаких духовых трубок? Или метательных дротиков?

— Ох, ну и дела! Одна из моих учениц в конце концов захочет научиться изготовлению кремневых ножей и метанию копья!

Кит не смог удержаться. Он начал хихикать.

Марго повернулась к нему с горящим гневом лицом:

— Что тут такого смешного?

— Прости меня, Марго, — сказал он, продолжая смеяться. — Но ты так явно торопишься. Научиться изготавливать кремневые ножи не будет такой уж напрасной тратой времени. Ты действительно можешь оказаться где-нибудь, где единственно доступными орудиями будут каменные. Помнишь того разведчика, который недавно вернулся из времен Вюрмского оледенения, проведя исследование образа жизни кроманьонцев?

— Да, я помню, что читала про это. В «Газете Шангри-ла».

— Верно. И ты видела, что провалилось сквозь потолок на следующий день, правда? Марго почесала в затылке.

— Да, ну, я действительно об этом размышляла. А что бы стал делать ты на моем месте, столкнувшись нос к носу с шерстистыми носорогами или с чем-то таким?

— Поискал бы ближайшее дерево, — посоветовал Кит. — Это грубияны со скверным характером. Требовались согласованные усилия многих охотников, чтобы справиться с ними. А что касается «чего-то такого», то это зависит от того, чем именно является это «что-то». Мне кажется, нам нужно включить в программу твоей подготовки биологию и охоту на крупного зверя.

Ее лицо стало чуть зеленоватым.

— Ну, в этом нет ничего страшного, — заметил Кит. — Полезно знать, как убить разных зверей, если ты умираешь с голоду или подвергаешься непосредственной опасности быть растерзанной. А я видел, как ты ела мясо, так что знаю, что ты не вегетарианка. И чему они только учат в нынешних школах?

— А-а, уважению к другим живым существам… Энн могла только закатить глаза в ответ на эту реплику.

— Ну, — Марго засунула руки в карманы, — я не вегетарианка какая-нибудь или еще что, и я люблю бифштексы, цыплят и все такое, и однажды соседка угостила нас дичиной. Мне просто никогда не приходилось охотиться, чтобы раздобыть пищу. Я знаю, что я выросла в Миннесоте и прочее, но я ни разу даже не была на рыбалке, — сказала она, чуть покраснев, что снова заставило Кита призадуматься, каким на самом деле было ее детство.

Кит кивнул, довольный, что она наконец смогла признать, что ей не хватает знаний и умений, которые ей необходимы.

— Ничего страшного. Многие городские дети не знакомы ни с охотой, ни с рыбной ловлей. А что касается уважения к животным, то на свете нет живого охотника, который бы не уважал до чертиков всех крупных хищников. И большинство охотников уважают также и копытных, на которых они охотятся. Они их уважают несколько иначе, может быть, чем тебя приучили, но это самое настоящее уважение. Ну… а если ты собираешься проходить сквозь неразведанные Врата, то тебе полезно знать, как находить себе пропитание в дикой местности. Не говоря уже о том, как не дать местным четвероногим хищникам съесть тебя в качестве легкой закуски между более основательными блюдами. Поэтому мы начнем учить тебя приемам охоты, чтобы ты была готова к твоей первой попытке самой добыть себе еду.

— Ладно.

— Просто помни одну вещь: постарайся избежать возведения четвероногих созданий на моральный пьедестал, не имеющий никакого отношения к действительности. Ошибочные суждения о поведении и мотивах ничуть не идут на пользу животным, а для тебя они могут плохо кончиться. Пожалуй, — он встал, — мне пора вернуться наверх. Ты неплохо продвинулась, — признал он, — но тебе еще предстоит серьезно поработать. Энн, спасибо. Марго, увидимся с тобой за ужином. Встретимся в «Радости».

— В самом деле? — Марго просияла.

— Да, в самом деле, — улыбнулся он. — До вечера. Уходя из тира, он слышал, как Энн говорила:

— А вот очень старинная разновидность огнестрельного оружия, она называется шомпольным ружьем…

Глава 12

Марго как раз направлялась поужинать в «Радости эпикурейца», когда косточки за ее ушами начали побаливать. Она нахмурилась и удивленно уставилась на ближайшее хронометрическое табло, ища расписание открытия Врат. «Лондон… Первые… Рим… Денвер…» Она дочитала весь список до конца, но так и не нашла Врат, открывающихся прямо сейчас. Неприятное ощущение усилилось.

— О нет, только не это…

Проживающие на станции начали собираться в кучки. Марго решила, что ей лучше дать деру, и побыстрее. Она разогналась…

…и пролетела через черную дыру в воздухе, появившуюся прямо перед ней. Она вскрикнула и ухнула во Врата, прежде чем успела притормозить. На краткий миг, словно через длинный тоннель, перед нею открылся вид на широко разлившуюся серебряную реку с пологими низкими берегами, постепенно переходящими в огромную плоскую равнину, и на обнесенный стенами город. Через реку был переброшен укрепленный мост, разделенный посередине крепостной башней. Город, стоявший на низком открытом холме, явно занимал господствующую стратегическую позицию по отношению к реке. Две увенчанные шпилями башни белокаменного кафедрального собора возвышались над городскими стенами. А между Марго и стенами…

Там, похоже, шла битва.

И затем она оказалась по ту сторону Врат, в самой гуще этой битвы. Мужчины в средневековых доспехах рубились на мечах. Всадники на тяжелых боевых конях преследовали и давили копытами пеших воинов. Тучи стрел падали черным дождем, пронзая все, что оказывалось у них на пути. Прямо перед нею какой-то мужчина застонал и вцепился в стальной арбалетный дротик, появившийся вдруг непонятно откуда и вонзившийся в его стальной нагрудник. Он упал наземь с криком ужаса и был растоптан обезумевшим жеребцом. Кровь, грязь, стоны умирающих воинов и раненых коней окружили ее со всех сторон.

Ей вдруг бросился в глаза парень, с разбегу остановившийся прямо перед ней. Широко раскрытые от ужаса глаза смерили ее с ног до головы. «Да он моложе меня…» Левой рукой солдат держал под мышкой, словно охапку хвороста, несколько связок стрел, за спиной у него болтался лук, а в другой руке сжимал устрашающего вида кинжал. Он сказал что-то и замахнулся ножом, небрежно держа его слишком самоуверенной хваткой. Марго молниеносно повернулась к нему правым боком, захватила его запястье и бросилась вперед, одновременно разворачиваясь к нему лицом. Его локоть распрямился, она продолжала перегибать его руку через свое бедро. Он завопил от боли. Марго, силой удерживая его локоть распрямленным, ударила его с размаху ногой по лодыжке. Одновременно она толкнула его вперед. Парень плюхнулся лицом в землю. Нож отлетел в сторону.

«Слава Богу». Марго завертелась на месте, ища Врата.

И увидела другого воина, постарше и намного сильнее, бросившегося прямо на нее с безумными глазами. Он размахивал над головой тяжелой деревянной палицей длиной по меньшей мере фута четыре, готовый размозжить ей череп. Марго вскрикнула и пустилась наутек. Перед нею неровно пульсировали Врата. Двое мужчин вдруг загородили ей дорогу, фехтуя друг с другом длинными шпагами. Марго обогнула их и снова ринулась к Вратам. Затем она рискнула оглянуться через плечо. Сумасшедший с палицей по-прежнему преследовал ее.

Он выкрикивал что-то неразборчивое, вроде «Шантарк! Шантарк!». Тяжело вооруженный всадник поблизости оглянулся на крик и, развернув коня, погнался за этим психом. То, что выкрикивал всадник, вообще было невозможно разобрать. Марго разогналась, как могла. Она едва успела разглядеть Общий зал, когда Врата снова колыхнулись, выгнувшись взад-вперед, — пульсирующая дыра на фоне неба. «Не закрывайся — о Боже, не закрывайся еще чуть-чуть…»

Марго нырнула во Врата, навстречу спасению.

И очутилась в узком проходе меж ошеломленных зевак, несясь прямо на бетонную стену. Солдат с безумными глазами бежал сразу за ней, преследуемый внезапно охваченным паникой жеребцом. Марго услышала его испуганное ржание, когда развернулась и прижалась спиной к холодному бетону.

Солдат бросился на нее, подняв над головой тяжелую деревянную палицу, готовый ударить. Зажатая с боков растерянными, беспорядочно толкающимися туристами, Марго увидела лишь один способ спастись. Она побежала прямо на этого психа. Марго ударила обеими руками по нижнему концу палицы. Эти два удара соединились, заставив ее кости затрещать. Тяжелая дубовая палица выскочила у солдата из рук и с грохотом покатилась по цементному полу. Совершенно ошарашенный солдат с разгону врезался в бетонную стену. Шатаясь, он попятился назад, оглушенный и растерянный, как раз в тот момент, когда облаченного в латы всадника его насмерть перепуганный жеребец выбросил из седла. Животное отпрянуло назад и пронзительно заржало. Всадник с тяжким грохотом ударился о цементный пол.

Он перекатился на живот и неуклюже поднялся на ноги, чем несказанно удивил Марго. Надо же, они и впрямь ухитряются как-то двигаться в этой броне… Он бросил один взгляд на Общий зал сквозь смотровые щели шлема, затем повернулся и побежал обратно сквозь Врата, позабыв про свою лошадь.

Жеребец снова попятился, увидел открытые Врата и понесся прочь. Какая-то десятилетняя девочка в длинной юбке из «Приграничного поселка» выбежала прямо наперерез жеребцу. Марго среагировала машинально. Она ухватилась за болтающиеся поводья жеребца, уперлась каблуками в пол и отвернула в сторону голову жеребца, прежде чем тот успел затоптать ребенка. Жеребец дико заржал и поднялся на дыбы в полный рост. Марго чертыхнулась и увернулась от смертоносных копыт. Кто-то еще попытался схватить жеребца за уздечку и промахнулся. Марго стремительно прыгнула, схватилась за нащечный ремень уздечки — и вот тут-то узнала, почему боевые лошади так высоко ценились.

Удила были необычной формы, с длинными острыми стальными шипами с обеих сторон. Конь вытянул шею вверх, поднимая в воздух повисшую на уздечке Марго. Затем он ловко мотнул головой. Марго не смогла удержаться за уздечку и полетела назад, махая руками в воздухе в попытке обрести равновесие. Конь с горящими злобой глазами полоснул этими чертовыми шипами ей прямо вниз по руке и, опустив голову еще ниже, нанес ей довольно длинную рану вдоль бедра.

Она ударилась о цементный пол с приглушенным криком боли.

Кому-то еще удалось поймать болтающиеся поводья и заставить жеребца развернуться, прежде чем тот успел ударить смертоносными копытами.

— Тащи его во Врата! — воскликнул кто-то.

— Боже мои, да вы хоть представляете, насколько ценным был бы для любого гида этот конь? Дайте-ка я попробую усмирить его! — Словно в тумане, Марго увидела, как какой-то мужчина впрыгнул в седло. Жеребец дернул вверх задом, свирепо заржав. Наездник с воплем вылетел из седла. И боевой конь оказался мордой к Вратам. Кто-то более сообразительный сильно пнул животное в зад. Жеребец ринулся прямо вперед и исчез в хаосе битвы по ту сторону Врат. Спустя несколько секунд Врата быстро захлопнулись.

Какое-то движение в толпе туристов привлекло внимание Марго. Она повернула голову, чтобы посмотреть…

О, черт…

Этот солдат с дикими глазами не отправился обратно сквозь Врата. Одетый в шерстяные штаны, остроносые кожаные ботинки и стеганую кожаную тунику, на которую были нашиты металлические пластины, он повернулся к толпе со своей тяжелой деревянной палицей. Кровь струилась по его лицу из разбитого носа и рассеченной брови. Пустой колчан для стрел и лук длиной не меньше пяти с половиной футов лежали на полу.

— Шантарк!

Он бросился прямо к ней. Марго, истекая кровью и постанывая, неловко каталась по полу. Кто-то попытался задержать его подножкой, но было слишком поздно. Солдат сокрушительным ударом опустил свою палицу. Марго едва успела увернуться от нее. Железная оковка на конце палицы высекла искру о цементный пол на волосок от ее уха. Солдат проскочил мимо, теряя равновесие, и угодил прямо в руки офицеров службы безопасности станции. Четверо мужчин схватили его отработанными приемами и наконец скрутили.

Она заметила краем глаза еще одно шевеление в толпе, и тут над ней склонился Кит. Его лицо было мертвенно-бледным.

— Марго! Марго, ты ранена…

Она махнула дрожащей рукой в сторону солдата:

— Он… прошел сквозь Врата… Кит осмотрел ее руку, бедро.

— Неглубокие, слава Богу, — сказал, с облегчением улыбнувшись все еще дрожащими губами.

«Он и в самом деле беспокоится из-за меня…» Марго даже не понимала, насколько. Кит разорвал свою рубашку на бинты и перевязал ее раны. Солдат, все еще пытаясь вырваться из рук охранников, что-то крикнул ему. Кит удивленно посмотрел на него и затем любезно заговорил с ним на каком-то языке, которого Марго никогда прежде не слышала. Солдат яростно глянул на него и перестал вырываться. Кит произнес еще несколько слов, и в глазах бедняги промелькнул страх. Он прошептал что-то, и Кит ему ответил. Что бы там ни сказал Кит, солдата это привело в ужас.

— Отпустите его, — тихо сказал Кит.

Мужчины, державшие несчастного, неохотно, но послушались Кита. Солдат растерянно стоял посреди толпы. У него вдруг стал вид испуганного и предельно одинокого человека.

— Ему нужно побеседовать с Бадди, чтобы сориентироваться в обстановке, — сказал Кит. — Кто-нибудь уже послал за ним?

Из толпы ему ответили:

— Бадди идет сюда.

— Буллу сказали, что тут случилось? Один из офицеров санитарного контроля, смущенно стоявший в сторонке с пустой сетью1, заговорил:

— Эл уже пошел за ним. Кит, эта твоя внучка, перед тем как ты пришел, спасла маленькую девочку. Она сориентировалась и в самом деле мгновенно, схватила французского боевого коня за уздечку, прежде чем мы успели пошевелиться. Он порезал ее шипами удил, но она спасла жизнь ребенка. Девочка наверняка была бы растоптана.

Кит пристально посмотрел на нее и спросил:

— Ты можешь ступить этой ногой?

Марго попробовала. Ее захлестнула тошнотворная волна боли. Кит просто взял ее на руки и поспешно зашагал сквозь толпу, расступавшуюся перед ним удивительно проворно.

Марго закусила губы, не желая, чтобы Кит догадался, как ей больно.

— Что сказал этот солдат, когда ты с ним поговорил? Он опустил голову лишь на миг, чтобы заглянуть ей в глаза:

— Он участвовал в осаде Орлеана. В средневековой Франции. Он сражался за свою жизнь. Когда ты появилась ниоткуда, он подумал, что Жанна д’Арк разверзла врата ада. Теперь он думает, что ты отправила его через эти врата в ад.

— Жанна д’Арк, вот как он назвал меня. Кит поджал губы:

— Да. Он думал, что ты и есть Иоанна из Арка. Он сказал что-то насчет того, что ты разделалась с еще одним лучником. Это правда?

— Он пытался заколоть меня. Я разоружила его, только и всего…

Ей было трудно говорить. Ее так мутило, что ей приходилось то и дело сглатывать тошноту, подступающую при каждом шевелении ее ноги или руки.

Кит лишь кивнул:

— Ну, английская армия потерпела поражение в битве под Орлеаном, весьма тяжкое. Этот парень — валлийский лучник, из тех, что пользовались дальнобойными тяжелыми луками. Как все англичане, он считал Жанну ведьмой. Бургундцы схватили ее года через два после битвы под Орлеаном и передали англичанам. Те ее сожгли.

Марго закрыла глаза.

— Я… я упала сквозь Врата, когда они открылись. У меня не было никакого снаряжения, я не знала, в каком времени оказалась… — Она расплакалась.

— Держись, Марго. Я несу тебя к Рэчел Айзенштайн. Это неопасные порезы, честное слово.

— Хорошо, — прошептала она. Кит крепче обхватил ее руками и распахнул дверь больницы плечом.

— Рэчел! Срочно сюда!

Врач станции вбежала в приемную:

— Что случилось?

— Средневековый боевой конь поранил Марго шипованными удилами. Порезы плеча и бедра. Непредвиденное открытие Врат на поле боя пятнадцатого века.

Они уложили ее на смотровой стол, и Рэчел Айзенштайн стащила с Марго разодранную одежду.

— Это не так скверно, как кажется, — мягко сказала ей Рэчел, промакивая тампонами длинные порезы. Она сделала Марго местную анестезию, прочистила раны, зашила их и наложила бинты.

— В твоих медицинских записях не отмечена аллергия на пенициллин, — сказала Рэчел, взглянув на экран компьютера. — Это верно?

— Да, — тихо ответила Марго. — Это верно. У меня ее нет.

Врач впрыснула антибиотики и противосудорожные, а также выписала рецепт на капсулы, чтобы Марго принимала их еще несколько дней.

— Когда тебя ранят оружием из прошлого, которое побывало одному Богу известно где и в чем, мы предпочитаем не рисковать.

Марго снова почувствовала, что ей нехорошо, и это было заметно.

— Не о чем волноваться, — с улыбкой сказала Рэчел. — Мы хорошо о тебе позаботимся. Уложи ее в постель, Кит, и корми, когда ей захочется.

Марго почувствовала себя полной идиоткой, когда они усадили ее в инвалидное кресло. Кит покатил ее обратно через Общий зал.

— Расскажи по порядку, что случилось, — тихо попросил Кит

Марго рассказала

— Тебе повезло, — сказал он, когда она закончила свой рассказ. — Средневековых боевых коней обучали убивать пеших воинов Если бы жеребец не был так напуган Вратами, он бы растоптал тебя Я расспрошу валлийца поподробнее, посмотрим, удастся ли нам более точно определить, когда ты прошла через эти Врата.

«Неужели я не заслужила хотя бы похвалы за то, что спасла этого ребенка?» — обиженно подумала Марго.

Видимо, нет, поскольку Кит не обмолвился больше ни словом по этому поводу. Он отвез ее в свои апартаменты и уложил в постель, и единственным знаком внимания было то, что уложил он ее на свою собственную кровать, а свою подушку и одеяло перенес на кушетку, где она прежде спала.

— Проголодалась? — спросил он, присаживаясь у ее изголовья.

Она отвернулась:

— Нет.

Он нерешительно помедлил, затем положил ладонь на ее плечо.

— Ты неплохо справилась, детка. Но тебе еще так многому нужно научиться…

— Я знаю, — с горечью ответила она. — Все без конца твердят мне это. Кит убрал руку.

— Я приду попозже проведать, как ты. Позови меня, если тебе что-то понадобится.

Марго больше ничего не нужно было от Кита. Она чувствовала себя усталой и больной, ее раны ныли, а он не сумел сказать ей ничего лучшего, чем: «Ты неплохо справилась с этим».

Она зарылась лицом в подушку, чтобы он не услышал ее тихих рыданий. Обида и разочарование были почти непереносимы.

* * *

Кит сидел в темноте, вертя в пальцах стаканчик с виски. Так близко… Боже правый, смерть была так близко, а она даже не осознала этого. Его рука все еще слегка дрожала, когда он допил стаканчик и налил новую порцию. Стук в дверь прервал бесконечный поток мрачных картин, которые его воображение назойливо рисовало ему, — того, что могло случиться, если б все сложилось немного иначе.

Кит устало поднялся и нащупал дверь:

— Да?

— Это Булл.

Кит отпер:

— Заходи.

— Пьешь в темноте? — удивился Булл.

— Марго спит. Я не хотел беспокоить ее. — Он щелкнул выключателем настольной лампы.

— Ну, тогда я ненадолго. Я поговорил с нашим новым гостем из прошлого. Он насторожен и расстроен, и он весьма бурно протестовал, когда я конфисковал его оружие, но я приказал не задерживать его. Он, похоже, искренне сожалеет, что по недоразумению напал на твою внучку. Обычно, как ты знаешь, я подвергаю строгой изоляции за драку с применением смертельного оружия, но в данных обстоятельствах…

— Да, — устало сказал Кит.

— Я прикажу задержать его, если хочешь. Кит поднял голову:

— Нет. Нет, не делай этого. Он был потрясен и напуган. Во время сражения с человеческой психикой происходят странные вещи, не говоря уже о падении сквозь Врата в Ла-ла-ландию. Как его, кстати, зовут?

— Кайнан Рис Гойер.

— Несчастный ублюдок.

— Да. Пришельцам из прошлого приходится несладко. Бадди уже провел с ним долгий сеанс психологической реабилитации. Он говорит, что его реакция обычна: он смущен, напуган, убежден, что попал в ад. Я молю Бога, чтобы правительство предложило какую-нибудь разумную политику в отношении них, но скорее всего это будет еще хуже, чем оставлять их здесь. Кит фыркнул:

— Когда вмешивается правительство, дела всегда начинают идти хуже.

Булл криво улыбнулся:

— Уж это точно. Как Марго?

— Рэчел наложила пятнадцать стежков на ее руку, почти пятьдесят на ногу. Булл поморщился:

— Так серьезно?

— Нет, порезы были неглубокие, слава Богу, просто длинные. С ней будет все в порядке, если только не присоединится массивная инфекция. Рэчел назначила ей антибиотики.

— Хорошо. Я слышал, она спасла жизнь маленькой девочке.

Кит гордо улыбнулся:

— Да. Она героиня. Она едва не стала мертвой героиней, черт побери.

— Если ты собираешься позволить ей заниматься разведкой, тебе лучше заранее привыкнуть к этой мысли.

Кит смотрел в стену.

— Да. Я знаю. Мне это ничуть не помогает.

— Ага. Это не помогает никогда. Поспи немного, Кит. И убери подальше спиртное. Кит скорчил рожу.

— Конечно, босс. — Он поднял голову и посмотрел Буллу в глаза. — Спасибо.

— Не стоит благодарности. — Булл улыбался. Маленький и толстенький, в эту минуту он был совсем похож на нормального человека, а не на ходячую легенду. Достаточно человечен, чтобы показать, как он встревожен, во всяком случае, и для Кита сейчас это очень много значило. Булл Морган похлопал Кита по плечу:

— Увидимся, Кит. Скажи Марго, что я спрашивал о ней.

Кит кивнул и выпустил его. Он запер дверь и отодвинул виски. Но уснуть ему удалось еще не скоро. Он старался собраться с духом, чтобы принять решение, и в конце концов остановился на Риме в качестве следующего испытательного полигона для Марго. Упрямая, легкомысленная, необученная…

И Кит не сможет снова отправиться вместе с ней.

Единственным проблеском во всем этом мраке, ворчал про себя Кит, ворочаясь на неудобной кушетке, было то, что теперь Малькольму Муру не придется несколько месяцев волноваться, где он отыщет деньги на жилье и пищу. Если бы он считал, что это сработает, Кит попросил бы Малькольма подумать, не заняться ли ему снова разведкой, просто чтобы быть уверенным в том, что у Марго есть опытный напарник.

Ну да, как же. Она отнесется к этой идее со всем энтузиазмом мокрой кошки.

Он вздохнул и стал размышлять о том, как она отнесется к известию о запланированном для нее новом путешествии в прошлое. Наверное, она увидит в этом справедливое вознаграждение за свое геройское поведение. Кит быстро убеждался в том, что быть дедушкой вовсе не так весело, как кажется. Когда же наконец он перестанет быть букой в ее жизни? Всякий раз, когда их отношения начинали приходить в норму, что-то случалось и снова их отравляло.

Он несколько раз сморгнул, вспоминая, как его отношения с Сарой развивались почти так же — и чем все это закончилось.

Он тихо лежал в темноте, вслушиваясь в ровное, спокойное дыхание Марго в соседней комнате и стараясь успокоиться сам, планируя при этом следующий этап ее тренировки.

Он не слишком преуспел ни в том, ни в другом.

Глава 13

Кайнан Рис Гойер на веки вечные очутился в аду. Каждый из здешних обитателей, кто действительно мог разговаривать с ним, разумеется, уверял его, что это не так, но Кайнан все равно знал, что это именно ад, хотя он ничуть не был похож на все, о чем когда-либо брехали священники. Из здешних больше всех напоминал священника человек, которого звали Бадди, и тот сказал ему, что отсюда возврата нет — ни в свой дом, ни даже в эту проклятую битву против ведьмы, сражающейся на стороне взбунтовавшихся французов.

Его раздирало и грызло сознание того, что он был навсегда отрезан от всего и всех, кого он знал и любил. Короля, законы которого запрещают это, Кайнан мог бы понять. Но он не мог понять: если дьявольские проходы этой адской страны, открывающиеся прямо в воздух, можно заставить открываться так же регулярно, как восходит солнце, то почему же этот волшебник или демон, или адский дух, который ими управляет, не может открыть тот проход,который привел бы его домой? И все же Бадди сказал Кайнану, что он больше никогда не увидит милых холмов Уэльса или смеющихся глаз своего сына…

Раз сто на дню по меньшей мере, пытаясь понять эти дьявольские вещи, творившиеся вокруг и превосходившие всякое его понимание, Кайнан испытывал искушение совершить насилие хоть над чем-то. Но у него отобрали оружие. А без него он был меньше, чем человек. И даже меньше, чем самая заурядная деревенская девушка из Уэльса, которая по крайней мере носит при себе небольшой нож для хозяйственных надобностей.

Кайнан смирился со своим горем, со своей растерянностью, смирился с унизительным положением, в котором оказался — в сущности, с положением раба во владениях Сатаны, — и усердно трудился, зарабатывая те жалкие гроши, в которых он нуждался, чтобы заплатить за свою крохотную спальню и еду, состоявшую из риса и странных овощей. Ему отчаянно хотелось мяса, но он не мог себе его позволить на те деньги, что зарабатывал.

Несколько раз в день его ненависть к странным дьявольским птицам, обитавшим здесь — птицам с зубами в клювах, — особенно разгоралась, когда он видел, как они пожирали разноцветную рыбу, которую ему запрещалось ловить себе на пропитание. Если бы он не боялся навлечь на себя гнев короля за убийство одной из этих охраняемых птиц, он бы убил и съел одну из них.

Поэтому он таскал багаж богатых людей, поведение которых он едва понимал, а язык не понимал совсем, нашел себе вторую работу — подметать полы в этом сводящем с ума месте, в котором он оказался плененным, и тихо затаил в глубине души свое унижение, свой ужас и горечь. Каждый раз, когда он видел того ухмыляющегося наглеца, который первый рассказал ему, что с ним случилось, Который смеялся над ним, пока четверо сильных мужчин пригвождали его к полу…

Каждый раз, когда он видел человека, которого звали Кит Карсон, ему хотелось совершить нечто более серьезное, чем насилие. Ему хотелось совершить убийство.

Но он наблюдал, как этот человек занимался учебным боем в огромном светлом помещении, называемом «спортзалом». Он был ловким, сильным воином, а не просто негодяем. И если Кайнан хотел стереть пятно позора со своей чести, то это можно было сделать лишь внезапным, неожиданным нападением. Прежде Кайнан презрительно посмеялся бы над каждым, кто задумал бы столь коварный подход к делу чести, и заслуженно назвал бы его подлецом. Но Кайнан больше не находился на земле, где жизнь была простой и понятной. Он жил в аду.

Он толкал свою проклятую щетку вдоль проклятого пола, подметая этот проклятый мусор, стараясь не задевать проклятых нахальных туристов и постепенно наполняя свой мусорный бак на колесиках всевозможным мелким сором. Позднее ему нужно будет открывать неподвижные мусорные урны, расставленные вдоль Общего зала, и опорожнять также и их, таская пластиковые мешки из них в мусоросжигатель и перерабатывающий центр. Даже от этих незнакомых английских слов, которые на самом деле были какими-то не совсем английскими, у него болела голова. Кайнан никогда не умел хорошо говорить по-английски — его командир переводил ему английские команды, — но так называемый английский, на котором говорили тут…

Даже те слова, которые он считал знакомыми, означали не совсем то или вообще непонятно что.

Он оттащил свою щетку и мусорную тележку в ту часть Общего зала, которая называлась «Вокзал Виктория» — названную, как кто-то сказал ему, в честь королевы Англии, которая бесстыдно правила от своего собственного имени, хотя у нее был вполне подходящий муж, чтобы сидеть на троне вместо нее, — и заполнил еще один совок пылью и сором, опорожнив его в свою тележку. Взрыв смеха неподалеку заставил его заскрежетать зубами. Они смеялись не над ним, но Кайнан пребывал в таком отчаянии, что едва мог выносить звуки чужой радости. Они лишь напоминали ему, насколько он одинок.

Он поднял голову, против своей воли поддавшись искушению поглядеть на смеющихся. Компания мужчин в диковинных длиннополых костюмах и хорошеньких женщин в еще более диковинных платьях играла в какую-то странную игру, расставляя маленькие проволочные воротца с утяжеленными ножками, устанавливая две деревянные палочки с яркими цветными полосками, споря, кому достанутся деревянные шарики с полосками тех же цветов.

Судорога прокатилась по его телу. Он подумал, что сейчас делают его жена и сын. Учат ли деревенские мужчины мальчика, как обращаться с длинным луком и палицей, или же французы не оставили в живых достаточно мужчин, чтобы было кому возвратиться в деревню? Что станется с его семьей? Тошнота от пустых, беспомощных тревог снова охватила его, как бывало много, много раз за день.

Кайнан распрямил спину, чтобы не поддаться этому. Он был валлиец, солдат-ветеран. Он может оказаться потерянным, забытым и Богом, и святыми, но он не доставит Сатане такого удовольствия — смотреть, как он согнется под бременем страха и утраты, которое час от часу становилось все невыносимее. Кайнан тупо смотрел на играющих, недоумевая, чем именно занимаются вот эти вот демоны.

И тут он заметил молотки.

Сделанные из дерева и помеченные такими же цветными полосками, как и шары, они были меньше боевых палиц, которые он привык носить, но все же это были увесистые деревянные молотки. Кайнан следил со все растущим интересом, как игроки начали обескураживающую игру, ударами молотков прогоняя деревянные шары сквозь проволочные ворота. Никто из них и понятия не имел, как пользоваться молотом, но было ясно, что, несмотря на недостаточный размер, эти молотки могут оказаться грозным оружием в руках опытного солдата. Если бы у него было что-нибудь вроде этих…

Он подсчитал игроков: пятеро. Затем он приметил деревянную тележку, на которой лежали позабытыми шестой шар и молоток. Никто из игроков не обращал на эти предметы ни малейшего внимания. Может быть, Бог не совсем забыл про него, Кайнана, в конце-то концов? «Если мне и не удастся сбежать из ада, — подумал он, пристально глядя на этот молоток, — то, может статься, мне будет все же позволено спасти свою честь». Он стал толкать свою мусорную тележку вокруг играющих, подметая по пути пыль и клочки бумаги, останавливаясь, чтобы отчистить попадающиеся время от времени пятнышки птичьего помета, и понемногу продвигаясь к позабытому молотку. Никто из игроков или зрителей — многие из которых держали в руках странные палки с нелепо натянутыми на них лоскутами материи, чтобы прикрыть свои головы от несуществующего солнечного света, — не обратил на него никакого внимания.

Отлично.

Ему потребовалось одно мгновение, чтобы подобрать молоток и опустить его в свой мусорный бак на колесиках. Лишь удалившись от этого места на приличное расстояние, Кайнан позволил себе долгий, судорожный вдох. Слуги Сатаны не заметили кражи. Если сам Князь Тьмы и заметил ее, то он либо не придал этому значения, либо посчитал забавным дать своей последней жертве шанс отомстить. Кайнан коснулся припрятанного молотка дрожащими пальцами. «Наконец, — безмолвно выдохнул он с закрытыми глазами, — я снова стал мужчиной». Вскоре этот негодяй, что смеялся над ним, пожалеет о том дне, когда те, что лучше его, не смогли научить его приличным манерам.

И если мужчине суждено умереть в аду, то лучше всего было бы умереть с оружием в руках, повергнув врага.

* * *

К счастью, раны Марго затянулись быстро и без осложнений, и Кит немного успокоился. Он проверил, что поврежденная нога не помешает ей выдержать напряжение смертельной схватки, позанимавшись с ней спаррингом в спортзале, пока Свен наблюдал и оценивал их.

— Ты бережешь ее, — заметил Свен. — Она болит?

— Нет, — призналась Марго. — По-настоящему — нет. Просто я уже привыкла щадить ее.

Это признание вызвало у Свена злобную ухмылку. Кит благоразумно отступил в сторонку, пока Свен Бейли заставлял ее по-настоящему проделать все полагающиеся движения. Когда он с этим покончил, она превратилась в потный комок болящих мускулов.

— Ты не в форме, — небрежно бросил ей Свен. — Больше упражняйся.

Марго лишь кивнула, слишком усталая, чтобы возражать.

— Как насчет этого ужина в «Радости»? — спросил Кит. — Нам… помешали, когда мы прошлый раз пытались там поужинать.

Слабая улыбка промелькнула на ее лице.

— Конечно. Никаких рассерженных солдат на этот раз?

— Мы сделаем все, чтобы избежать их, — улыбнулся Кит.

Валлийский лучник уж точно избегал Кита. Как тот слышал, Кайнан был занят освоением новой для него техники, необходимой для жизни на Вокзале Времени, берясь при этом за всякую черную работу, чтобы прокормиться.

— Сначала позволь мне принять душ, — поморщившись, сказала Марго. — Я вся взмокла.

Кит рассмеялся и сам отправился в душ. Вскоре они снова оказались в Общем зале, направляясь к «Радости». Римский город был почти безлюден, так как крупные Врата, открывающиеся на этой неделе, находились в других частях станции. Конечно, перед «Радостью эпикурейца» уже выросла очередь, но, когда Арли увидел Кита и Марго, стоявших снаружи, он помахал им, приглашая войти.

— Эй, не стойте там, ваш стол уже готов. Рэчел говорит мне, что вы прекрасно выздоравливаете, юная леди.

Марго печально улыбнулась:

— Свен Бейли только что доказал это.

Арли рассмеялся:

— Ты выглядишь усталой и голодной. Тебе принести меню или предпочитаешь сегодняшнее «особое блюдо»?

— Меню! — поспешно ответила Марго.

Кит улыбнулся:

— Все еще расстраиваешься из-за этих угрей?

Марго сумела изобразить оскорбленное достоинство, несмотря на свою молодость и усталость.

Арли подмигнул:

— Мне думается, тебе понравится сегодняшнее «особое». Поверь мне.

— Ну почему у меня нехорошее предчувствие насчет этого? — спросила Марго, усаживаясь на заботливо пододвинутый для нее Арли стул. — Ладно, я попробую это, чем бы оно ни оказалось.

— А ты, Кит?

— Мне то же самое.

Хозяин «Радости» потирал ладони.

— Отлично. Я пришлю бутылочку чего-нибудь подходящего.

Когда принесли вино, оно оказалось прозрачным красным.

— Что же, по крайней мере это будут не угри, — заметил Кит, пока официант наполнял их бокалы.

— Слава Богу.

— А мне казалось, тебе понравился тот ужин. — Он придал своей физиономии самый профессорский вид и произнес: — Ab uno disce omnes[2], Марго.

Марго лишь непонимающе уставилась на него.

Кит нахмурился:

— Марго, разве ты не поняла, что я сказал?

— Нет. А что?

Он нахмурился еще сильнее:

— Как продвигаются твои занятия латынью?

Ее лицо приняло знакомое испуганное выражение.

«Охо-хо».

— Я учу ее! — в отчаянии воскликнула она. И словно в подтверждение этих слов выпалила: — Abeunt studia in mores[3]!

— А, уже начинаешь цитировать Овидия, да? — ехидно сказал Кит. — Отнесись серьезно к этому совету. Уроки действительно переходят в привычки, но только если ты справляешься с ними.

Он сделал себе заметку в уме проверить, как часто на самом деле она бывает в лингвистической лаборатории. Ей уже пора бы уметь переводить такие простые фразы, как «По одному научись судить обо всех».

Она надула губы:

— Я буду. Я уже делаю это. Я пытаюсь. Разве нет более легкого способа выучить все эти слова и эти ужасные окончания, которые все время меняются?

— К несчастью, нет. Брайан уже установил самые лучшие программы изучения языков, какие только существуют на свете. Но язык нельзя изучить без труда. Постоянного, напряженного труда.

Она вздохнула, затем изобразила победную улыбку, которая ничуть не обманула его.

— Я сегодня узнала от Свена одну любопытную вещь. Был такой мужик по имени Мусаси, японец из той же эпохи, в которую ведут Врата Эдо. Он настолько здорово дрался на дуэли, что перестал пользоваться в поединках настоящими мечами. Просто дрался деревянным учебным мечом всякий раз, когда его вызывали. Разве это не потрясающе? Интересно, а Свен достаточно хорошо фехтует, чтобы повторить этот номер?

— Возможно, — сухо ответил Кит. — Я полагал, ты изучаешь американскую историю, а не японскую?

— Так и есть, — поспешно сказала она, — но Свен поговорил со мной, знаешь ли, сегодня, во время занятия. Я раньше боялась его, но он на самом деле интересный человек, если его разговорить.

«Хитрая маленькая бестия. Почему она все время меняет тему?»

— Хмм, да, я, пожалуй, представляю себе, что Фрэнсис Марион был во многом похож на него.

И снова Марго явно не понимала, о чем идет речь. Кит с легким хлопком расправил свою салфетку.

— Ты мне хоть скажи, о каком периоде американской истории ты читала? О революции, наверное? У Марго все лицо покраснело.

— Ну, да, я прочла. Я читала. Я читаю. Я имею в виду…

— Ну, давай признайся, Марго. Ты ведь не занимаешься? Верно?

— Я занимаюсь, пока у меня голова не начинает пухнуть от занятий! Я большему научилась за одну неделю в Лондоне, чем за все то время, что проторчала в этой чертовой библиотеке!

— Марго…

— Нет! Не говори мне этого! Я только и слышу от тебя: «Марго, изучи то-то, Марго, сделай это, Марго, обрати внимание, Марго, этого едва достаточно!»

Ему показалось, что она вот-вот расплачется.

— Я просто тревожусь о тебе, Марго, — тихо сказал он. — Тебе предстоят еще годы учебы, прежде чем ты сможешь надеяться…

— Годы? — У нее задрожали губы. — Но у меня нет… — Она оборвала фразу. Ее подбородок упрямо вздернулся. — Мне не нужны годы. Я многому научилась, а то, чего я не знаю… я всегда могу притвориться.

Кит от удивления откинулся назад. «Притвориться?»

— Ты что, серьезно?

Ее глаза вспыхнули.

— Почему бы и нет? Я прекрасно справилась в Лондоне, разве что не знала, как заряжать этот дурацкий револьвер, и это упущение я исправила. Просто спроси Энн, если не веришь. Я умею стрелять изо всего, что она мне предлагает. Даже из этого духового ружья с лазерным прицелом, которое она заставила меня изучить! Свен сказал мне, что моя работа состоит в том, чтобы оставаться невидимой в конце концов, а я прекрасно умею красться в темноте!

Кит старался сохранить спокойствие.

— Марго, ты не можешь притвориться, что знаешь языки.

— Да… но я могу притвориться глухонемой, а это почти так же хорошо! Я так усердно работала, черт возьми! Я заслужила, чтобы мне была предоставлена возможность доказать, чего я стою.

Кит даже не знал, сердиться ли ему или испугаться до смерти.

— Ты получишь такую возможность. Когда я буду считать, что ты готова.

Минуту она просто сидела, тяжело дыша. Слезы брызнули из ее глаз и покатились по щекам. Тихим, обиженным голосом она сказала:

— Я больше не голодна. Пожалуй, я пойду заниматься!

Она прошла мимо целой вереницы ожидающих своей очереди туристов, удивленно глазевших ей вслед. Кит шепотом выбранился и отшвырнул в сторону стул. Арли перехватил Кита на полпути к выходу.

— Что, неприятности? Кит нехотя кивнул:

— Отмени наши заказы, ладно? Запиши расходы на мой счет.

— Она молода, Кит.

— Это не оправдание. Вселенная ничуть не интересуется этим, когда хочет тебя раздавить.

Арли позволил ему уйти, не досаждая новыми проявлениями сочувствия. Кит направился в библиотеку. Он должен заставить ее понять. После Лондона — и Сент-Джайлза — он было надеялся… Но все, чему она научилась там, — необходимости изучать технику боя, а не историю и языки, что помогло бы в первую очередь избежать драки. Она четко поняла тактическое преимущество невидимости, но даже не подумала о знании как об одном из способов достичь этого.

Разведка — это профессия, к которой люди готовились годами, иногда десятилетиями, и все равно попадали в беду из-за того, что прокалывались на какой-то крохотной, казалось бы, неважной детали. Он должен заставить ее понять это, заставить понять, что она просто обязана найти время, необходимое, чтобы подготовиться к самостоятельной разведке.

В противном случае он просто потеряет ее так же наверняка, как он потерял Сару.

Кит огибал угол антикварного магазина Ли, когда какое-то шестое чувство заставило зашевелиться волосы у него на голове. Он взглянул вверх…

…и увидел смертоносный взмах тяжелого деревянного молотка, опускающегося прямо на его череп.

Кит взмахнул вверх правой рукой инстинктивно, отведя этот удар, и боль пронизала ее, как электрический разряд, до самой кости. Он увернулся, отбивая молоток вбок. Массивная деревянная головка молотка еле разминулась с его теменем, просвистев мимо так, что ему растрепало волосы движением воздуха. Кит сделал левой ногой шаг вперед, поворачиваясь вместе со взмахом руки. Он отпихнул вниз крокетный молоток и толкнул напавшего на него лицом в бетонную стену. И молоток, и чей-то череп звучно стукнулись о бетон.

Он услышал стон боли. Кит отпрыгнул прочь. Его рука болела, и эта боль за несколько секунд стала неотступно пульсирующей. Он поднес ее к груди и стал ощупывать, ища переломы и надеясь, что не найдет. Напавший на него, шатаясь, отлепился от стены.

О черт…

Валлиец.

— Трус! — кричал в лицо ему Кайнан Рис Гойер. — Грязный пес!

Валлиец снова пошел на него, подняв молоток над головой в классическом атакующем стиле. Кит, одна рука которого почти не действовала, не видел иного выхода. Он нанес боковой удар ногой по тазу бросившегося на него валлийца. Удар пришелся чуть выше лобковой кости. Кайнан Рис Гойер перегнулся пополам с противным звуком. Молоток просвистел чуть выше плеча Кита.

Кит успел обрести равновесие, пока валлиец еще пытался подняться на ноги.

— Разве мы не можем договориться? — прокричал, задыхаясь, Кит на родном для Кайнана языке.

Где, черт побери, он достал этот крокетный молоток?

В ответ Кайнан махнул своим чертовым молотком вверх и в сторону. Кит не сумел вовремя увернуться, хотя он согнулся кренделем, пытаясь это сделать. Он почувствовал, как его ребра хрустнули. Весь Общий зал на мгновение померк перед его глазами, в то время как голос выдал весьма необычные звуки.

К счастью, Кайнан Рис Гойер все еще не обрел равновесия и шатался от того удара по тазу. Это позволило Киту прийти в себя, пока валлиец все еще отводил молоток назад для следующей попытки.

«Ну ладно, раз так…»

Пора было наносить быстрый завершающий удар, чтобы покончить с этим идиотством.

Кит напал первым. Быстрым движением он отвел молоток назад одной рукой и ударил плечом по грудной клетке валлийца. Всем своим весом он хватил Кайнана как раз под его поднятую руку. Он снова услышал, как затрещали сломанные ребра, но на этот раз это были не его ребра. Жгучая боль все равно прокатилась по его телу. Кайнан охнул и попытался оттолкнуть его молотком.

Кит схватил увесистую деревянную головку молотка, резко дернул на себя, ударил по распрямленному локтю Кайнана и повел молоток назад. Кайнан вскрикнул от боли. И тут круговым движением, толчком и рывком Кит просто отбросил прочь импровизированное оружие.

Кайнану оставалось только моргать от боли и неожиданности, он был обезоружен прежде, чем сообразил толком, что произошло.

— Теперь слушай, — просипел Кит, — я не знаю, в чем твоя проблема… и я не мстителен…

Кайнан начал бросок на него, согнув пальцы, как когти, готовые вцепиться во все, что попало.

— …но это должно быть прекращено…

Кит размахнулся крокетным молотком и ударил по лодыжке Кайнана в чувствительном месте — как раз с такой силой, чтобы произвести желаемое действие, но недостаточно сильно, чтобы сломать ее. Кайнан издал придушенный вопль и схватился за лодыжку. Кит слегка толкнул его в грудь. Тот упал наземь с таким звуком, как хнычет обиженный ребенок:

— Ой-ой-ой…

Кит держал молоток удобной хваткой, стоя достаточно близко, чтобы нанести, если захочется, смертельный удар. Кайнан сидел на бетонном полу, держась за лодыжку, пытаясь обхватить сломанные ребра, и смотрел Киту в глаза. Он явно понимал, что его жизнь зависит лишь от милости Кита.

И было столь же ясно, что он ждал смерти.

Жалость смыла прочь весь гнев Кита. Он сделал несколько глубоких, успокаивающих вдохов.

— Ты сдаешься? — тихо спросил он. Удивление промелькнуло в глазах Кайнана. Он неуверенно моргнул, но не ответил.

— Мне бы хотелось знать, почему ты пытался меня убить.

Вот это вызвало ответ.

— Ни один мужчина не может посмеяться над Кайнаном Рисом Гойером и остаться в живых! Ты отобрал мою честь, мою душу… Будь ты проклят! Возьми мою жизнь, и пусть этот ад сгинет!

Как Кит ни старался, он не смог вспомнить ничего, что могло бы показаться валлийцу попыткой посмеяться над ним.

— О чем ты говоришь? Когда это я лишил тебя чести? Когда я смеялся на тобой?

Взгляд Кайнана мог бы заставить кого-то другого попятиться назад. Но Кит не сдвинулся ни на шаг, заставив валлийца первым опустить глаза.

— Ты позволил женщине унизить меня, — пробормотал тот. — А потом ты улыбался, как болтливый подлец, каким ты и являешься, пока я был беспомощен, один против четверых!

Кит был совершенно сбит с толку. Он подошел в самом конце той драки — как он мог кому-либо позволить унижать этого человека, когда его даже не было там? Фактически он смог припомнить лишь один момент, который, возможно, имел в виду Кайнан. Когда наконец до него дошло, о чем шла речь, Кит чуть было не стукнул своим молотком по этой тупой средневековой башке. Если бы его ребра не болели так невыносимо, он, возможно, так бы и сделал.

— Эта женщина, — просипел он, — моя внучка. Ты пытался убить ее — после того как она была ранена, стараясь спасти ребенка от этого проклятого французского боевого коня! Я не смеялся над тобой! Я даже не думал о тебе! Я улыбался от искреннего облегчения, что она не потеряет способности пользоваться ногой.

Кайнан Рис Гойер вдруг смутился и засомневался в своей правоте, что было слабым утешением, если учесть, как близок он был к своей цели: убить Кита.

Кит коснулся молотком груди Кайнана:

— Тебе что, мало того бесчестья, что ты напал на леди? Теперь ты к тому же обиделся на оскорбление, которого не было, и пытался убить человека, который и так уже был обижен тобой нападением на его отпрыска!

— Я…

— Заткнись и слушай! Я не «позволял» никому унижать тебя, а тем более Марго. Меня даже не было там, когда ты напал на нее. Тебе лучше бы постараться привыкнуть к нескольким новым идеям, Кайнан Рис Гойер. И первая из них такова: здешние женщины прекрасно могут постоять за себя, когда подлецы набрасываются на них с боевыми палицами.

Кайнан поджал губы:

— Подлец, ты сказал? Кит тихо выбранился.

— А как бы ты сам назвал мужчину, который нападает на девушку, едва достигшую восемнадцати лет, девушку, уже раненую так серьезно, что ей пришлось зашивать ногу, — а потом пытается проломить человеку голову, вместо того чтобы честно вызвать его и потребовать удовлетворения или хотя бы объяснения?

Кайнан не ответил. Не то что бы Кит действительно рассчитывал, что тот это сделает, но Кит всегда старался объясниться с людьми, если обстоятельства это позволяли. К сожалению, с некоторыми людьми просто невозможно было объясниться. Кита вдруг затошнило от всего этого, и от своего гнева тоже. Если бы он мог доверять этому валлийцу, он бы просто повернулся и пошел прочь, оставив Кайнана сидеть на полу посреди Общего зала.

К счастью, к месту происшествия уже подошли охранники станции. Майк Бенсон бросил один взгляд и рывком поднял Кайнана на ноги. Бенсон защелкнул наручники на запястьях валлийца у него за спиной и быстрым приемом, который можно было назвать как угодно, но только не мягким, уложил его лицом вниз на пол и связал ему ноги.

— Лучше распорядись, чтобы кто-нибудь осмотрел его, — вздохнул Кит. — Кажется, я сломал ему несколько ребер.

Майк Бенсон ухмыльнулся:

— Я бы сказал, ему это на пользу. Где этот ублюдок раздобыл оружие?

— Будь я проклят, если знаю. — Кит передал ему крокетный молоток. — Я бы проверил лавки экипировщиков, спросил бы, не пропадали ли у них молотки из наборов.

Роберт Ли заговорил, стоя в дверях своей антикварной лавки:

— Я думаю, он стащил его у группы аспирантов, тренировавшихся для весенних пикников в лондонских парках. Я слышал, как позавчера двое из них говорили о пропаже молотка из их набора. — Он посмотрел на Кита. — Извини, Кит. Я и понятия не имел, что эта кража окажется столь серьезной. Я просто думал, что это чей-то розыгрыш или вроде того. С тобой все в порядке?

Кит коротко кивнул:

— Все отлично. — Скорее пекло замерзнет, чем он признается, что ему сломали ребра. Он, если потребуется, подкупит Рэчел Айзенштайн, лишь бы сохранить это в тайне.

Бенсон приказал своим людям доставить Кайнана в камеру для задержанных. У валлийца был такой вид, словно он размышлял, не оказать ли сопротивление. Он посмотрел на Кита и заковылял на своих связанных ногах.

— Ты как-то странно стоишь, Кит. — В свои без малого шестьдесят лет Майк Бенсон был крепкого телосложения, с редеющими седыми волосами и холодными голубыми глазами, повидавшими все на свете, а иногда и дважды. — А что с твоими ребрами?

«Ох, черт…»

Не спрашивая, Бенсон задрал ему сзади рубашку.

— Хм… Лучше сделай рентген. Думаю, он сломал тебе несколько штук.

— Я позабочусь об этом, — проскрипел Кит.

— Что за вздор он тебе нес, когда я подходил? Кит объяснил.

Майк Бенсон провел пятерней по своим коротко стриженным волосам и уставился в пространство, словно обдумывал, стоит ли затевать этот разговор. Он глянул на ребра Кита и все равно заговорил:

— Кит, от этой девчонки одни неприятности с тех пор, как она здесь объявилась. Не обижайся, но она, как магнит, притягивает к себе несчастья.

— Вот здорово. Что она еще натворила, о чем я не знаю?

— Ничего противозаконного, если тебя это беспокоит. Просто… ну, будь внимателен, когда она рядом. Скитер Джексон и случайно оказавшийся неподалеку пьяный миллиардер — не единственные горячие головы, готовые ухлестывать за ней.

Здорово. Просто чудесно.

Несколько напряженная улыбка тронула глаза шефа службы безопасности.

— Здесь хоть стало немного интереснее после ее появления. Иногда гонять туристов от одних Врат к другим становится так же скучно, как иметь дело с расшалившимися школьниками. С тем же успехом я мог остаться на службе в чикагской полиции, когда они пытались отправить меня охранять железнодорожный переезд.

Кит заставил себя изобразить беззаботный смех.

— Ты бы выдержал не больше шести недель. Ты же расцветаешь от той разновидности безумия, которую можно найти только в Ла-ла-ландии.

Бенсон фыркнул:

— Может быть. Наверное, так и есть, если уж на то пошло. Конечно, я мог бы сказать то же самое. Ты уж пару лет как мог отправиться на покой в Верхнее Время. Что заставляет тебя торчать в этом сумасшедшем доме?

Кит позволил своим плечам расслабиться, что в его состоянии было ошибкой. Он тихо зашипел и принял не такую болезненную позу.

— Сам не пойму. Вредный характер, наверное. Что ты собираешься делать с Кайнаном?

Ехидная улыбка промелькнула на лице Бенсона.

— Булл велел мне присматривать за ним. Он почти арестовал его, когда тот напал на Марго. Я думаю, месяц ограничения свободы передвижения, — Кит мысленно перевел «тюрьмы», — и общественных работ за нападение с применением смертельного оружия должны изменить его настрой. У мусорных ям сейчас как раз не хватает рабочих рук.

Кит поморщился:

— Несчастный ублюдок. Иногда мне кажется, что для пришельцев из Нижнего Времени было бы легче, если бы мы просто накачивали их транквилизаторами до тех пор, пока их Врата не откроются вновь.

Бенсон пожал плечами:

— Да, но некоторые Врата не откроются никогда. Как тебе самому прекрасно известно. Обязательно покажись Рэчел.

— Ха! Мне однажды случилось оказаться на земле во время кабаньей охоты с куда худшими травмами, чем эта, и остаться в живых. Можно подумать, я превратился в хнычущего младенца с тех пор, как ушел в отставку, судя по тому, как люди ведут себя…

Бенсон улыбнулся:

— Кабанья охота, говоришь? Ты должен как-нибудь рассказать мне эту историю. Кит рассмеялся:

— Конечно. Ты заплатишь за пиво, и я расскажу все.

— Договорились. Держись подальше от неприятностей.

Кит проводил его взглядом и поморщился. Его ребра словно жгло огнем.

— Ну что же, — процитировал он одну очень древнюю комедийную группу, — вот еще одна идиотская история, в которую ты нас втравила, верно?

Он не чувствовал себя в силах исправлять отношение Марго к образованию прямо сейчас. «Лучше доползти до Рэчел и заняться моими травмами». Если хоть немного повезет, обещание еще одной экскурсии в прошлое поможет наладить отношения с Марго после этой последней ссоры. А сама экскурсия должна основательно поколебать ее уверенность в том, что ей удастся «притвориться» в Нижнем Времени.

— Ну и до чего же ты докатился, Кит! — бормотал он себе под нос по дороге через Общий зал. — Подкупать свою собственную внучку дорогими подарками в Нижнем Времени!

Кит хорошо знал по опыту, что стоит один раз поддаться и начать платить отступные или давать взятки — потом от них уже никогда не отделаешься.

Ну а сейчас уже было поздновато об этом думать. Да и ей нужна была хорошая полевая тренировка в обстановке абсолютно незнакомого языка и обычаев. И из всех имеющихся в Ла-ла-ландии и подходящих под эти условия Врат Римские Врата были, наверное, самыми безопасными.

Марго, болтающаяся по Древнему Риму — этот образ был способен протрезвить даже самого безрассудного из гидов по прошлому. А Кит никогда, ни разу за все время своей профессиональной карьеры, не давал повода считать себя безрассудным. «Когда же, — с искренней грустью и жалостью к себе думал он, — кончатся тревоги и начнутся удовольствия? Если судить по тому, как ему везло в последнее время, то никогда…»

— Это, наверное, из-за Малькольма. Он заразил меня своим невезением.

И это было самое умное, что мог сказать Кит в данной ситуации.

Глава 14

Porta Romae, или Римские Врата, открывались в складское помещение одной довольно оживленной винной лавки на Аппиевой дороге. Эта главная улица Древнего Рима пролегала от Аппиевых ворот к огромному Большому цирку. А там она поворачивала на север мимо подножия Палатинского холма, резиденции богов и императоров.

Громада Цирка возвышалась над долиной подобно броненосцу времен первой мировой войны, вырисовываясь темным силуэтом на фоне сияющего белизной неба.

Во времена глубокой древности цирк представлял собой просто наиболее широкую часть долины, в которой уже древние этруски устраивали священные соревнования во время похорон своей знати. За прошедшие с тех пор столетия Колизей с его взметнувшимися ввысь монументальными конструкциями, а также парящими в воздухе трибунами для публики, сделанными из камня и дерева, стал архитектурной доминантой на участке долины между Палатинским и Авентинским холмами, одним из наиболее почитаемых священных мест города Рима.

Атмосфера наэлектризованного возбуждения пронизывала весь этот район накануне Игр. Она передавалась каждому путешественнику во времени, как только он переступал Римские Врата. Человек сразу же погружался в какофонию особых, присущих только этому месту и этому времени звуков: воплей диких зверей в клетках, пронзительного ржания возбужденных предстоящей скачкой лошадей и, конечно, рокота римской толпы спорящих, бьющихся об заклад, смеющихся и подзывающих разносчиков угощения людей.

Для Малькольма Мура возможность войти в Римские Врата, первые из исследованных Врат (а впоследствии — и первые полностью выкупленные во владение компанией «Путешествия во времени»), компенсировала всю нервотрепку, всю неопределенность и все невзгоды, сопровождающие жизнь вольного гида, то есть человека, не связанного с компанией, а работающего на свой страх и риск. Всякий раз, когда он вместе с толпой возбужденных туристов ступал через Врата на утрамбованный земляной пол той, древней стороны, в его душе как бы что-то рождалось заново.

А пройти через Врата в разгар праздника Великой Матери было для него настоящим счастьем.

Малькольм много раз водил туристов через Римские Врата, но при этом ухитрился всего дважды посетить Гиларии[4] и Большие Игры. А в этом году впервые император своим декретом разрешил процессии в честь бога Аттиса во всей ее красе пройти по улицам Рима. В общем, все было здорово, и Малькольм с трудом сдерживал идиотскую улыбку счастья.

Марго, конечно же, отнеслась к этому путешествию во многом так же, как и к путешествию в Лондон. У юной девушки не было опыта, а потому и никаких представлений о том, что принесут ей даже две ближайшие недели.

Кстати, еще в Лондоне Малькольм заметил в ней проблески яркого и незаурядного ума. Он почувствовал, что, с одной стороны, она пытается преодолеть нечто страшное, случившееся с ней в прошлом, и в то же время страстно желает создать что-то положительное и достойное в будущем. И гид с удовольствием приготовился наблюдать, как этот процесс самораскрытия Марго продолжится и в Риме. Он почему-то был уверен, что она его еще не раз удивит.

Еще раньше, чем все вновь прибывающие успели пройти сквозь Врата, Малькольм напомнил Марго, что первое, что надо сразу сделать, — это определить пространственно-временные координаты с помощью АПВО. Отодвинувшись с прохода в сторонку, он устроил ей неплохую тренировку по снятию показаний АПВО и заполнению личного журнала. Потом проверил, что у нее получилось. Внимательно просмотрел ее заметки, еще раз перепроверил показания ее АПВО и кивнул.

— А знаешь, очень неплохо, ты начинаешь в этом что-то соображать.

Девушка прямо засияла.

Он завершил собственные записи, спрятал приборы в мешок, поудобнее приладил свой ошейник раба и в последний раз критически оглядел Марго, одетую чужеземным юношей из провинции.

— Я хочу, чтобы она выглядела как купец откуда-то издалека, из самого дальнего уголка империи, — сказал тогда Кит в задней комнате магазина Конни Логан «Костюмы и аксессуары». — У тебя есть какие-нибудь идеи по этому поводу?

— Пусть это будет сирийская колония Рима, — сразу же предложил Малькольм. — Лучше всего подойдет Пальмира.

— А почему именно Пальмира? — с любопытством спросила Марго.

— Жителей Пальмиры почти не знали в Риме 47 года нашей эры, поэтому никто не станет удивляться твоему полному незнанию языков. Это также означает, что они не смогут расспрашивать тебя о твоей родине. Раз они не смогут напрямую общаться с тобой, то мне придется «переводить». А я-то знаю правильные ответы. Пальмира была включена в состав Римской Сирии как автономное государство всего за тридцать семь лет до этого, и к интересующему нас моменту между ней и Римом только-только начала завязываться торговля.

Костюм, который ей приготовила Конни, оказался просто изумительным. Задрапированная складками туника парфянского стиля с широченными штанами и поножами, вышитыми винно-красными нитями. Поножи с помощью металлических застежек прикреплялись к вышитой золотом нижней кромке туники. Не только штанины, но и длинные узкие рукава спадали по ее ногам и рукам каскадом U-образных складок. Поверх туники был наброшен плащ, ложащийся на спину свободными складками. Обувь представляла собой искусно вышитые «персидские» кожаные туфли. Завершал костюм матерчатый пояс, с которого свисали ножны длинного кинжала.

Когда Марго услышала, сколько стоит этот костюм, она слегка побледнела.

— Боже мой! Почему же так дорого? Конни усмехнулась:

— Сама угадай!

Марго оглядела разбросанные по всей мастерской Конни неоконченные выкройки одежды. Две стены в комнате занимали швейные машины с компьютерным программным управлением.

— Даже и не знаю!

— А ты знаешь, что швейную машину с цепным стежком изобрели только в 1830 году? Оверлок был изобретен еще позднее. А до этого вся одежда шилась вручную.

— Но ведь не все ваши костюмы такие дорогие. Большинство ведь намного дешевле. И что вы там такого наработали? Может, пряли вручную нити для всей этой ткани?

Конни рассмеялась:

— Нет. Хотя порой мне и это приходится делать. Немало часов я провела за ручной прялкой. Вообще-то большую часть необходимых разведчикам старинных костюмов можно целиком подделать на машинах. Начиная с ниток, из которых соткана ткань. На хороших машинах подделать можно даже костюмы того времени, когда еще не было швейных машин. Вот, возьми-ка посмотри.

И она сняла с вешалки необычное платье. Оно состояло из трех частей: верхняя часть напоминала кофточку, нижняя — широкую юбку, а треугольная пелерина, сужающаяся книзу, шла на грудь.

— Это английское платье восемнадцатого века. У нас тут есть одни небольшие Врата, которые раз в пять лет, или около того, открываются в Вирджинию колониальных времен. Они как раз открываются примерно через месяц, и пара наших исследователей собирается провести долгие каникулы в Вильямсбурге. — Она усмехнулась. — Голди Моран всякий раз неплохо зарабатывает, используя любую оказию для переправки в Вильямсбург китайского металла. И эти исследователи тоже возьмут с собой партию, чтобы там расплачиваться за свои разведывательные экспедиции.

— Китайский металл? — переспросила Марго. — А что это такое?

— Самый обычный мельхиор, «никелевое серебро», — усмехнулся Малькольм.

— Хотя в нем и нет никакого серебра, зато блестит и не ржавеет. Это просто нержавеющий сплав, близкий по составу к «немецкому серебру», или нейзильберу. Он используется в дешевых украшениях, для грошовых подносов и канделябров и всякого такого барахла.

— Да, — хихикнул Кит, — но в колониальном Вильямсбурге он ценится так же, как золото. — Его глаза сверкнули. — Почти так же, как платья нашей Конни.

Конни улыбнулась в ответ:

— Смотря какие… Например, в этом платье длина одних только швов семьсот одиннадцать дюймов. Не говоря уже об оборках на юбке и рукавах, да еще о декоративных стежках, видных снаружи. Вручную я могу делать в среднем десять дюймов шва в час. А на машине это займет всего несколько секунд.

Если условия заказа позволяют, то я могу пойти на подделку, так запрограммировав машину, чтобы она имитировала неравномерность ручного шва. Тогда я сошью все платье за несколько часов. Сюда не войдут, конечно, декоративная вышивка, простежка и тому подобные финтифлюшки, которых может потребовать заказчик и которые никак нельзя выполнить на машине. Иначе кто-нибудь там, в Нижнем Времени, обязательно заметит подделку. Ведь модные вещи всегда очень внимательно изучаются. Прежде всего это делают профессиональные закройщики и портные соответствующего времени. Интересуются этим и люди небогатые, но тщеславные, желающие самостоятельно сшить модную одежду за меньшие деньги. И обязательно найдется кто-то, кого не удастся обмануть.

Так вот, в твоем пальмирском костюме мне нельзя подделать ничего. Так что для того, чтобы его окончательно сшить, понадобятся многие часы работы. К счастью, мне не придется вручную прясть нить и ткать материю, но одна только вышивка будет просто убийственно трудоемкой. Мне придется отвлечь пару моих подмастерьев с их основной работы, чтобы они помогли мне управиться в срок.

— А это стоит денег, — вздохнула Марго. — Думаю, — сказала она, обреченно взглянув на Кита и Малькольма, — мне придется изо всех сил стараться, чтобы не запачкать это сокровище, правда?

Малькольм, Кит и Конни только рассмеялись.

И вот теперь, наблюдая, как осторожно несет себя Марго в изысканном костюме от Конни Логан, Малькольм сообразил, что она боится испачкать и попортить это драгоценное творение.

— Марго, — обратился он к ней, — небольшой тебе совет.

В этот момент девушка как раз пыталась миновать пыльную груду винных кувшинов, не запачкавшись. Она подняла глаза на гида:

— Ну, и что за совет?

— Этот костюм сделан, чтобы ты его носила и вела нормальную жизнь. Возможно, он получился и дороговатым, но это совсем не музейный экспонат. Если ты будешь и дальше расхаживать по Риму таким манером, то какой-нибудь местный сноб обязательно примет тебя за молодого человека вполне определенной профессии.

Судя по выражению ее лица, Марго была абсолютно сбита с толку.

— Видишь ли, на здешнем рынке рабов хорошенькие мальчики для постели ценятся вдвое дороже, чем девочки.

Ее глаза округлились от страха, рот приоткрылся.

— Здесь тебе не Миннесота. И даже не Лондон. Мораль здесь совершенно иная, чем в Верхнем Времени. Даже отдаленного сходства нет. И так же с местными законами. Так что перестань ходить, как будто ты смертельно боишься испачкать одежду. Ведь ты — богатый молодой иностранец, сын торгового магната в одной из богатейших купеческих стран, когда-либо появлявшихся в пустыне. Так что и веди себя соответственно.

Она наконец закрыла рот.

— Хорошо, Малькольм.

— Присматривайся к богатым римлянам на улицах, изучай язык телодвижений. Здесь ведь и он совсем иной, чем у нас. Это относится даже к самым обычным жестам вроде кивка или покачивания головой. Здесь, если хочешь сказать «да», просто откинь голову назад. — Он показал, как это делается. — Если же ты начнешь трясти головой из стороны в сторону, римлянин забеспокоится, не болят ли у тебя уши.

— А что будет, если я перепутаю?

— Разумный вопрос. Римляне весьма высокомерны и уверены в своем культурном превосходстве. Если ты совершишь какую-либо незначительную ошибку, они отнесут это на счет твоей провинциальности, и потом уже никакие твои проявления ума, манер и культуры в расчет приниматься не будут.

— Так они что, хуже викторианцев?

— Намного хуже, — сухо ответил Малькольм.

— Ну, думаю, это уж слишком. Разве можно так говорить о людях, которые изобрели… ну, в общем, много замечательных вещей.

Малькольм вздохнул:

— Марго, тебе обязательно надо учиться.

— Я знаю. Я и учусь. И я буду учиться еще лучше, когда мы вернемся. По крайней мере уже сейчас я могу тебе сказать все, что Фрэнсис Марион когда-либо сделал, сказал или подумал!

Это для нее все еще больной вопрос. Он уже остро жалел, что она сцепилась с Китом по этому поводу. Вся Ла-ла-ландия гудела сплетнями и слухами, когда Марго вышла из «Радости эпикурейца» и в слезах устремилась в библиотеку. А Кит в результате так расстроился, что какой-то выходец из Нижнего Времени, вооруженный крокетным молотком, чуть не одолел его в рукопашной.

Это былаглавная причина, по которой Малькольм отправился сюда: убедить ее практически, сколь важны теоретические знания. А Малькольм относился к своему делу добросовестно.

Тут ему пришло в голову, что если уж Гиларии и Большие Игры не убедят Марго в необходимости учиться, то тогда уже ей, наверное, ничто больше не поможет.

Гиды «Путешествий во времени» снова открыли наружную дверь, чтобы договориться с содержателями винной лавки. Рокочущий шум с Аппиевой дороги вызвал волну возбужденного смеха, прокатившуюся среди туристов. Звуконепроницаемая дверь снова захлопнулась, и главный гид «Путешествий во времени» встал на возвышение, чтобы привлечь всеобщее внимание.

— Как вам известно, все мы остановимся в этой таверне. Она полностью принадлежит нашей компании, мы выкупили ее у прежнего владельца. Таверна расположена на Авентинском холме, к западу от Дециевых терм и к юго-западу от храмов Минервы и Дианы. Это место расположено очень близко от Колизея, в самой середине священного района. Так что запомните, мы сейчас находимся рядом с цирком. Мы сходим туда прежде всего. Для каждого из вас жизненно важно уметь найти в Риме Колизей. Если вы, не дай Бог, потеряетесь, ищите Колизей, и оттуда вы легко найдете нашу таверну.

Но самое главное правило для вас звучит очень просто: никогда не теряйте своих гидов из виду! Сейчас в Риме проживает более миллиона человек, а к празднествам Великой Матери сюда приехали еще многие и многие тысячи. Вы не знаете ни языка, ни местных обычаев, и если потеряетесь, то очень скоро можете угодить в опасную, порой смертельно опасную ситуацию.

Наши носильщики будут нести весь ваш багаж. В этом городе ни один свободнорожденный мужчина, ни одна свободнорожденная женщина никогда не носят свои вещи сами.

Вас уже предупреждали, чтобы после наступления темноты никто из вас не покидал нашей базы в таверне. Ночной Рим — это смертельно опасный город. Никто из богачей и знати никогда не показывается на улицах после заката.

Ну… у вас есть ко мне вопросы?

— А что мы делаем после того, как вы покажете нам наш отель? — спросил мужчина из середины толпы.

— Вас уже распределили по туристическим группам. Каждая группа отправится по маршруту, разработанному нами и выбранному вами на Вокзале Времени.

Сегодня здесь день жертвы богу Аттису. Состоится первое в истории Рима шествие к священной сосне. Еще будут обычные ежегодные празднования и посвящение неофитов в жрецы. Через три дня начнутся Гиларии. Большие Игры открываются четвертого апреля и продлятся до десятого. Во время них ежедневно будут цирковые представления и скачки. Гонки колесниц, гонки всадников и сражения с дикими зверями запланированы на первую половину дня, бои гладиаторов — на вторую.

Как вам известно, на Игры приедет множество народу, и с сидячими местами будут большие проблемы. Поэтому мы постараемся приходить в Цирк прямо с рассветом, чтобы успеть занять хорошие места.

Врата для возвращения обратно на нашу станцию откроются вскоре после полуночи с десятого на одиннадцатое апреля. Думаю, что к этому времени вы успеете уже здорово нагуляться — так что не опаздывайте!

— А что там насчет лотереи? — Это спросил уже другой мужчина, стоящий с краю.

— Мы уже определили победителей лотереи Мессалины, но результаты не будем объявлять вплоть до завтрашнего дня. Как вам известно, всего будет только три победителя. Наш агент, работающий в императорском дворце, должен будет тщательно организовать и подготовить для вас возможность реализовать ваш выигрыш. То есть встретиться в интимной обстановке с супругой императора.

Сейчас, когда Клавдий находится в городе, организовать эти свидания и сделать их достаточно безопасными стоит немалого труда. Как вы знаете, победителям лотереи ночь с императрицей не гарантируется. За Мессалиной всегда остается право отвергнуть любого предложенного ей любовника. Но вообще-то ее вкусы в отношении мужчин достаточно широки и разнообразны, так что мы не предвидим особых проблем с этой стороны. В конце концов она спит даже с Клавдием.

По комнате пронесся дружный смех. Пожалуй, один только Малькольм не разделял чувств остальных.

Им были заранее показаны фотографии Клавдия, чтобы кто-нибудь ненароком не начал смеяться над кособоким императором, случайно столкнувшись с ним во время шествия. Марго, знавшая не больше остальных, тоже смеялась вместе со всеми, пока не заметила реакции Малькольма. Она озадаченно повернулась к нему.

— Что тут не так, Малькольм? — обеспокоенно спросила девушка. — Ведь он так забавно это сказал. Разве нет?

— Нет. Совсем не забавно и не смешно. Она мгновение изучала его лицо.

— Почему же нет? Ты ведь видел этого кособокого императора, правда?

— Да, видел. И именно поэтому я не нахожу это смешным.

Марго обиженно сдвинула брови, но сумела сдержать легкомысленный ответ. Ну ладно. Он ведь знает больше нее и, наверное, прав. Она училась.

В дальнем от них конце комнаты, у выхода, гид «Путешествий во времени» спросил:

— Ну, все готовы? Еще вопросы есть? Нет? Хорошо. Ну а теперь, дамы и господа, пошли развлекаться!

Выстраиваясь вместе со всеми в очередь на выход, Малькольм тихо сказал девушке:

— Когда мы выйдем на улицу, не стесняйся разглядывать дома. Ты ведь одета, как провинциал. И никого не удивит, что провинциал пялится на их «небоскребы».

Марго энергично кивнула. В ее глазах снова зажегся огонек.

Дверь на улицу отворилась, впустив волну шума снаружи. Марго изо всех сил вытянула шею, пытаясь заглянуть туда, где шумел и клокотал древний город. Но она была слишком маленького роста и не смогла ничего разглядеть, кроме спин стоявших впереди нее людей. Очередь туристов продвигалась вперед довольно медленно. Им разрешалось выходить только маленькими группками по три-четыре человека, плюс их носильщики и гид.

Собрать всю группу перед отбытием назад на станцию или выпустить наружу вновь прибывших туристов всегда было долгим делом. Ведь никак нельзя было допустить, чтобы кто-то из местных заметил разницу между числом входящих и выходящих посетителей таверны.

— Уступай дорогу любому, одетому в тогу, — продолжил свой инструктаж Малькольм сразу же, как только дверь закрылась и внимание Марго снова переключилось на него. — А если наткнешься на преторианского гвардейца, постарайся принять вид самого смиренного, самого мельчайшего червячка в этом городе. Запомни: тебе ни при каких обстоятельствах нельзя привлекать к себе внимание преторианских гвардейцев. Если я прикажу тебе что-то сделать, выполняй немедленно. Только в этом случае ты сможешь потом задать естественные вопросы «зачем» и «почему». А если помедлишь — это «потом» может для тебя не наступить никогда.

— Хорошо, поняла. Кстати, а как он выглядит, этот преторианский гвардеец?

— Это римский солдат. Как только увидишь кого-нибудь, одетого наподобие солдат в фильме «Бен Гурион», убирайся с дороги.

— Так они похожи на солдат? Шлемы с плюмажем, металлические грудные доспехи, короткие юбочки и все такое?

— Они не просто похожи на солдат. Они действительно самые настоящие солдаты. Очень жестокие. Агрессивные. Нахальные. И по этому поводу очень гордятся собой. Очень много о себе понимают.

Марго улыбнулась:

— Ты стал говорить с акцентом, Малькольм.

Он потер кончик носа.

— Ну и пусть. А вот с преторианскими гвардейцами тебе категорически нельзя связываться. Самые опасные среди них — германцы. Они выше — намного выше, — чем коренные римляне. Ну, ладно, теперь о другом, более приятном и тоже важном. Ты выучила, какие здесь сейчас деньги?

Марго застонала:

— Совсем немножко. Основные силы я потратила на зубрежку латыни.

Очередь снова продвинулась вперед под аккомпанемент звуков из распахнувшейся двери.

— Ты одета, как свободный человек, так что естественно ожидать от тебя знания римских денег. В качестве твоего раба я могу только переводить твои разговоры. И чем больше ты узнаешь про местные деньги, тем меньше вероятность того, что тебя здесь сумеют надуть. Я, конечно, буду подсказывать тебе истинные цены товаров. Правда, хочу напомнить, что мы прибыли сюда не за покупками. Мы здесь для того, чтобы учиться.

Марго нетерпеливо кивнула. Они были уже почти у самой двери.

— И последнее. Я одет, как твой раб. А ты соответственно одета, как мой хозяин. Но это все для публики. Упаси тебя Бог позволить этой форме отношений застрять в твоей голове и на потом. В этом случае я отлуплю тебя ремнем сразу же, как мы останемся наедине.

Марго бросила на него испытующий взгляд:

— А вот и не отлупишь! Малькольм ухмыльнулся:

— А вот и отлуплю, обязательно. Я твой учитель — а ты моя ученица. И попробуй только забыть это, я сразу тебе напомню!

Тут дверь перед ними распахнулась. Марго не смогла удержаться от восторженного возгласа. Наконец-то настала их очередь переступить порог и выйти на улицу! Только теперь девушка впервые увидела вблизи жителей древнеримской империи.

От изумления у нее прямо-таки отвисла челюсть.

— Они… они все какие-то маленькие!

Глядя на обескураженное выражение ее лица, Малькольм расхохотался. Да, хоть сама Марго была миниатюрная девушка, совсем немногие из людей на улице достигали ее роста. Малькольм же возвышался над всеми, как великан. Кстати, и прилавок, и сиденья в их таверне тоже были рассчитаны на людей совсем детского роста.

Марго разинула рот, разглядывая то одного римлянина, то другого.

— Да они просто крошки!

— Кстати, — заметил Малькольм со смешком, — между учеными широко распространено мнение, что шестифутовый рост Юлия Цезаря значительно помог ему в его политической карьере. Ведь всем, кто с ним встречался, приходилось смотреть на него снизу вверх.

Марго улыбнулась:

— Это забавно.

Малькольм поддержал ее:

— И вправду это смешно! Ну, ты готова?

— Готова! Давай, командир, ставь мне задачу!

— Хорошо. Направо-налево-направо-налево вокруг Колизея, затем по Остийской дороге до того места, где она поворачивает на юго-запад к Остийским воротам. Оттуда мы пройдем по боковым улочкам вокруг Авентинского холма обратно к таверне.

Марго бросила на него встревоженный взгляд:

— А если я не там сверну?

— Я буду идти сразу за тобой. Ты только не особенно разгоняйся. Ведь я тащу весь наш багаж.

Это была одна из неприятных сторон работы вольного гида в Древнем Риме.

Марго не стала откладывать и сразу отправилась в путь. Малькольм взвалил себе на спину все их мешки, тюки и свертки, поправил поклажу поудобнее и двинулся за ней. Толпа, снующая по мощенному камнем тротуару, нещадно пихала и толкала его. Он пытался, правда, без особого успеха, не давать спихивать себя прямо в уличную грязь. Марго, дойдя до ближайшего угла, остановилась.

— Люди глазеют на меня.

— Ты ведь одета, как человек из дальней провинции. Они скорее всего потешаются над тобой. Но ты не обращай на это внимания, это-то как раз безопасно.

— А это что такое — переход на другую сторону улицы?

Она показала на ряд высоких, квадратной формы камней, пересекающих улицу поперек, как миниатюрное противотанковое заграждение.

— Да, угадала.

— Слушай, а эта улица чего-то воняет. Хуже даже, чем в Лондоне.

Несколько человек пересекали улицу по торчащим пешеходным камням. Сначала переходили все те, кому нужно было в одну сторону. Дождавшись, когда перейдет последний, гуськом отправлялась команда с другой стороны. Самые нетерпеливые шлепали прямо по грязи.

— Черт! До чего грязное место, этот Рим!

— Ну нет, на самом деле здесь еще очень даже чисто. Принадлежащие государству рабы периодически убирают улицы. И Большая клоака все еще действует в Риме, даже в эти времена.

— Что-что?

— Главный очистной канал Рима. Слушай, сколько же ты успела прочитать об этом городе?

— Ну… — И тут она очень кстати воспользовалась переменой направления потока переходящих улицу, взбежав на переходные камни. Малькольму, зажатому толпой, ничего не оставалось, как отважиться переходить улицу понизу, лишь бы не потерять Марго из виду.

— Потише, потише, не беги!

Она оглянулась на него и замедлила шаги аж на целых три минуты. А затем соблазны все новых замечательных видов, открывающихся взгляду по мере дальнейшего продвижения по улице, снова погнали ее вперед. Она мчалась, совершенно забыв о Малькольме, пыхтящем за нею со всем их багажом по переполненной людьми улице. Малькольм сдерживался, не окликая ее. Он ехидно размышлял над интересным вопросом: сколько же времени понадобится Марго, чтобы понять, что у нее не все в порядке с ориентированием?

Она вошла в круто сворачивающий проулок у самого края Колизея. Если бы она чуть лучше припомнила его инструкции, то поняла бы, что двинулась неверной дорогой. Но Малькольм не стал вмешиваться. Ему было забавно смотреть, с каким благоговейным изумлением и страхом она разглядывала гигантский фасад большой арены.

Снаружи вдоль фасада тянулся ряд одноэтажных домишек. В них теснились лавочки, в которых продавалось все на свете, от огромных корзин до маленьких горячих колбасок. Владельцы лавок жили тут же, наверху, в мезонинах этих домиков. Возле каждой лавки виднелись проходы внутрь Цирка. Они вели к сиденьям, расположенным на уровне арены прямо за стеной подиума.

Оттуда ступени вели на второй и третий ярусы трибун. Там длинные каменные сиденья центральной секции переходили в деревянные скамьи, окружающие полукруглый конец арены. Высоко над головой, еще на три этажа выше, поднимались колоннада и деревянные арки, которые венчали оконечность арены.

Марго шла, задрав голову, разглядывая красоты наверху, и то и дело натыкалась на гуляющих римлян. Те ухмылялись и обменивались репликами.

— Сразу видно, этот варвар впервые в городе.

— Интересно, из какого забытого богами угла вылез этот обормот?

— Держу пари, у него сейчас глаза на лоб выскочат от удивления!

— Эй, дорогуша! Ты только взгляни на этого молодого варвара! С ним у тебя может совсем неплохо получиться! — Эта последняя реплика была брошена в адрес женщины в короткой тунике, стоящей неподалеку на углу как бы без дела. Женщина тут же стала зажигательно стрелять глазками в пальмирского «юношу». Но увлеченная разглядыванием арены, Марго миновала проститутку, не заметив.

Малькольм подмигнул разочарованной даме.

— Может, в другой раз? — бросил он ей на латыни.

Женщина засмеялась:

— А что, у тебя хватит денег мне заплатить? А может, у него как раз и не хватает, потому и убежал?

Малькольм ухмыльнулся в ответ:

— Мне-то ты очень даже по вкусу. Но кто знает, что любят пальмирцы? Может, овец?

Проститутка прямо зашлась хохотом. Тут же поделилась удачной шуткой молодого раба со своей коллегой, болтающейся поблизости. Несколько римлян тоже захохотали, услышав эту достойную шутку.

А Марго, совсем забывшись, брела вперед, сопровождаемая добродушными насмешками. Она без труда нашла Остийскую дорогу. Но при этом так отвлеклась на разглядывание диковинных видов по сторонам, что совсем не заметила знаков на домах в том месте, где дорога поворачивала к западу. Дальше Марго совершила классическую ошибку, выбрав не тот проулок в месте разветвления улицы. Она была слишком очарована попадающимися по дороге многочисленными лавками и лавчонками.

Малькольм, обливаясь потом под тяжестью их багажа, тем не менее позволил ей пройти весь путь до конца Ардетинской дороги. Когда впереди стали отчетливо видны Ардетинские ворота города, девушка наконец остановилась, растерянно и непонимающе озираясь по сторонам. Кончилось тем, что она умоляюще посмотрела на Малькольма.

— Где это мы?

Он с трудом переводил дыхание.

— Это ты мне лучше скажи, где мы.

Марго широко распахнула красивые зеленые глаза.

— Ну, ладно, где мы? Только не говори, что мы заблудились. Я-то думала, что ты хорошо знаешь Рим.

— Я — знаю. Я совершенно точно знаю, где мы сейчас находимся. Мы примерно в сотне метров от Ардетинских ворот на южной окраине Рима. Черт-те на каком расстоянии, должен добавить, от нашей таверны.

«А почему же ты ничего не сказал?»

— Марго, а у меня было создалось впечатление, что лондонский опыт тебя кое-чему научил. И что, я оказался не прав?

У Марго хватило совести густо покраснеть.

— Всегда смотри, что ты делаешь. Он произнес это тихо, но с такой внутренней силой, что девушка потупилась.

— Я ни за что не поверю, что Свен Бейли тренировал тебя несколько недель и за все это время ни разу не упомянул эту первую для разведчика заповедь выживания.

Марго покраснела еще гуще.

— Но ведь ничего страшного не случилось. Нас не надули, и вообще ничего неприятного не произошло.

Он мог бы ей объяснить, что это она никак не пострадала, не она ведь несла все эти тяжести лишние мили по жаре. И потому уж никак не ей судить, какой ущерб нанесла ее ошибка. Но поскольку он сознательно пошел на эту жертву, решив дать ей предметный урок, то не стал жаловаться.

— Да, пока еще ничего не случилось. Но ты должна быть внимательнее, Марго. Все, что ты делаешь — и даже то, что не делаешь, — имеет свои последствия. Когда ты станешь разведчиком, рядом уже не будет меня или кого-то, кто исправит твои ошибки.

Она обиделась. Во всем мире только Марго могла обижаться столь привлекательно. Элегантные складки ее костюма затрепетали, и обольстительное тело под ними решительно отвлекло Малькольма от темы урока. А когда Марго надула губки, Малькольму стало совершенно невозможно сосредоточиться на том, чем он был до этого занят.

«Ну ладно, возьми себя в руки, парень! Тебя наняли на роль учителя, а не Дон-Жуана!» Но, черт побери, как же захватывали его душу ее стойкость и упорство, ее неожиданные вспышки теплоты и понимания… Все это неукротимо пробивалось через придуманную ею личину тупого упрямства… А эта иногда замечаемая им в ее глазах глубоко запрятанная боль… Девушка все больше завораживала Малькольма.

«Наверное, Кит выбрал не того гида для этой работы».

— Хорошо, — вздохнула Марго. — Пусть я снова напутала. Это моя вина, признаю. Но ведь я здесь для того, чтобы учиться. Так что давай, покажи мне правильный путь.

Для Малькольма было просто невыносимо оставаться в роли сурового учителя.

— Хорошо. Теперь ты иди за мной.

Проще всего было бы заставить ее проделать весь путь назад до того места, где она сделала неправильный поворот, и пройти весь маршрут правильно. Вместо этого он намеренно повел ее через лабиринт узких, тесных боковых переулков, которые зигзагами вверх-вниз пересекали холмы и долины Рима. Ему хотелось запечатлеть в ее мозгу навеки это простое правило: «смотри, что ты делаешь».

В конце концов они вышли на Остийскую дорогу неподалеку от Остийских ворот. Оттуда он повел ее снова на север, к тому месту, где она должна была сойти с дороги и обогнуть Авентинский холм…

К тому времени, когда путешественники добрались до таверны, плечи Малькольма болели невыносимо.

— Вы опоздали, — кисло приветствовал их служащий «Путешествий во времени», пытаясь найти их имена в общем списке. Найдя наконец и отметив, он вопросительно посмотрел на Малькольма в ожидании объяснений.

— Предметный урок, — сухо и не слишком понятно объяснил Малькольм и не стал распространяться дальше, а повернулся и двинулся к себе.

Добравшись до предназначенной им комнаты, он с наслаждением свалил ненавистный багаж на мозаичный пол. Затем уселся прямо на голый деревянный топчан, не разворачивая постельные принадлежности.

Натруженные мускулы гудели и болели, начиная от шеи и до самой поясницы. Когда в комнату вошла Марго, он массировал себе плечи круговыми движениями. Она замерла в дверях. Лицо снова покрыл румянец.

— Бедный, у тебя спина болит?

Жалеет его — после того, как из-за нее он так намучился! Гид молча глядел на девушку. Она кусала нижнюю губу. Малькольм просто забыл уже, каково это, когда тебе всего восемнадцать лет. Эта смесь непобедимой самоуверенности, ранимых чувств и отчаянного желания, чтобы взрослые принимали тебя всерьез. Даже тогда, когда ты проявил полное невежество.

Малькольм вздохнул:

— Да вообще-то не очень.

Она проплыла через комнату в шуршании парфянских складок и опустилась на колени позади него. Прежде чем он успел возразить, она уже массировала ему плечи.

Малькольм зажмурился. Она делала массаж на удивление профессионально, выжимая его ноющие мышцы от шеи к середине спины. «И где же ты этому выучилась, малышка?» Когда ее прикосновения стали едва ощутимыми, как шепот, все тело Малькольма отреагировало на это совершенно бессознательно и совершенно определенным образом. Она не понимала, что с ним делает…

И в самом деле не понимала?

Малькольм вскочил на ноги.

— Пойдем посмотрим, как там с ужином, — пробурчал он и, спасая себя, ринулся в переполненный обеденный зал таверны.

Последнее дело для них обоих, если он потеряет самоконтроль. Если Малькольм хоть раз ее поцелует так, как желало все его тело…

Он заставил себя вообразить Кита в его самом суровом виде и постарался все время держать этот образ перед глазами. «Дедушке это не понравится», — торжественно повторял про себя гид.

Никогда в своей жизни Марго не видела зрелища, подобного процессии в честь бога Аттиса.

Приютившая их таверна располагалась на южном склоне Авентинского холма, недалеко от Тибра. Отсюда Малькольм повел ее в обход Цирка, той, где ворота смотрели на изгиб реки. Далее они проследовали вдоль длинной, в целую милю, стороны Колизея, выходившей на Палатинский холм.

— Эй, — обрадованно воскликнула Марго, указывая на небольшой круглый храм. — А я знаю, что это! Это храм Весты!

— Ммм… Ну, что ж, правда, в течение долгих лет очень многие ученые считали его таковым. Радость Марго сразу улетучилась.

— Не горюй, ты оказалась в хорошей компании, — улыбнулся Малькольм. — В доброй сотне книг он по-прежнему так называется. А на самом деле это храм Геркулеса. А вон тот, — и он указал на угловатый храм недалеко от них, на расстоянии броска камнем, — называется храм Fortuna Virilis.

— Fortuna Virilis?

— Судьбы человеческой. Судьба человека и Игры в этом Цирке связаны очень тесно.

Это было Марго понятно. Люди в этом Цирке умирали.

— А вон там вверху, видишь? — Он указал на вершину Палатинского холма. — Это резиденция императора. А это, — Малькольм кивнул на величественный храм, фасад которого смотрел прямо на Цирк, — это храм Magna Mater Deum Idea.

— А это что же означает? — спросила Марго недоумевающе.

— А как по-твоему?

Она задумалась, выуживая из закоулков памяти всю ту латынь, которая там как-то сумела удержаться.

— Magna звучит как великий, величественный. Mater… Я не уверена. Великий материал? Вещество?

— Нет, mater означает мать. Это одно из слов, звучащих очень похоже во всех индоевропейских языках: mater, mere, madre, mutter, mother.

— A-a! Величественная Мать?

— Примерно так. Великая Мать. Ну а как насчет Deum Idea?

— У-у… Deum это вроде как «боготворить»?

— Хорошая догадка. Deum переводится как «божественная», — объяснил Малькольм.

— Великая Мать Божественной Идеи? — окончательно сформулировала Марго. Малькольм улыбнулся в ответ:

— Не совсем, хотя твоя догадка не лишена логики. Но в данном случае слово Idea обозначает одну гору во Фригии, неподалеку от Трои. Великая Мать — это Кибела, прародительница всех фригийских богов. Культ этой богини возник в Риме давно. Примерно триста лет назад. Сейчас, конечно, он полностью романизирован. Род Юлиев, откуда происходят Цезарь и Август, считает ее богиней-прародительницей. Ее почитал еще Эней, основатель их рода. Род Клавдия тоже связан с ней.

Марго глазела на Палатинский холм, сжигаемая желанием знать, что же Малькольм видит там такого, чего не видит она, потому что она просто не знает, куда смотреть и что искать. «Хорошо, мне надо учиться, и я буду учиться. Но если я в самое ближайшее время не начну самостоятельную разведку, то будет уже слишком поздно и я не смогу доказать…»

Проталкиваясь сквозь густую толпу, они добрались до того места, откуда была видна Аппиева дорога, заворачивающая за Палатинский холм. Издалека доносились звуки барабанов и флейт.

— Мы как раз вовремя, — заметил Малькольм с улыбкой.

Марго вытянулась, чтобы рассмотреть, что там происходит. Она была выше почти любого человека в окружавшей их толпе, и это было для нее новым и довольно приятным ощущением.

Глядя поверх толпы, она смогла различить какое-то движение на дороге. Снизу к ним медленно приближалась длинная процессия. Солнечные блики отражались от золотых украшений. Пронзительные звуки труб и резкая дробь барабанов перекрывали даже шум толпы.

Через некоторое время она стала различать отдельных людей. Фигура во главе процессии была одета в длинную мантию, складки которой образовывали сверху нечто наподобие капюшона. Под ним виднелась своеобразная корона, с тремя отдельными дисками поперек лба.

— Это жрица? — возбужденно спросила она гида.

— Нет, это галл — верховный жрец бога Аттиса. Он только что прибыл в Рим через тот новый порт, который сейчас строит император Клавдий. Верховному жрецу впервые удалось получить от императора разрешение на это шествие. Вся эта торжественная процессия сопровождает священное дерево в храм Кибелы.

Марго удивленно мигнула:

— Но ведь он одет, как женщина. Я хочу сказать, что его одежда никак не похожа на одежду всех тех мужчин, которых я здесь встречала до сих пор. Это что, потому что он чужеземец?

— Нет, твое первое предположение на этот раз оказалось верным. Жрецы Аттиса всегда носят женские одежды. А по случаю этого торжества их надевает и жрец Геркулеса.

Геркулеса? Этого Шварценеггера? Парня сплошь из мускулов, который совершил все эти невероятные рекорды или подвиги, не важно, как их там называли? И почему это жрец Геркулеса должен одеваться, как женщина? Какой в этом смысл?

С каждым обрывком удивительной и необычной информации, которой делился с нею Малькольм, она чувствовала, какие еще непреодолимые глубины остаются между ее и его знаниями.

Она взглянула на гида, чтобы спросить его о Геркулесе. Но он был так очевидно захвачен зрелищем процессии, направляющейся в их сторону, что Марго решила приберечь свои вопросы на потом. А гид вглядывался в зрелище зорко и цепко, как профессионал, подмечая детали, сравнивая, даже бурча что-то себе под нос для памяти.

Верховный жрец — галл, как назвал его Малькольм, — приближался к тому месту, где они стояли. Он двигался медленно. В одной руке жрец держал длинный цеп, которым бичевал себя по спине и бокам, пронзительно подвывая и всхлипывая в такт ударам. В другой руке он нес скипетр, сделанный из тростника. За ним шли обливающиеся потом силачи, несущие тяжелые носилки. На носилках возвышалась позолоченная статуя величавого вида молодого мужчины в мягкой остроконечной шапке. Его «рубашка» была распахнута до самого низа, обнажая грудь и живот намного ниже пупка. Штаны его имели ромбические вырезы, как на костюме Арлекина. В одной руке статуя держала нечто вроде трости, длинной, с загнутым концом.

В другой руке у него был маленький барабан. Точно такие же несли жрецы, которые с воем шли следом. Они ударяли в барабан цепом, потом тем же цепом охаживали себя, потом снова били в барабан.

Жрецы, идущие вслед за ними и тоже воющие во всю силу легких, несли в руках тростниковые скипетры. За этими следовали еще одни носилки, их тоже тащили обливающиеся потом жрецы. На этих носилках проплывала мимо толпы скульптура, изображающая дерево. Солнце отражалось на его позолоченных шишках.

— Что, это и есть священная сосна? — с сомнением спросила Марго.

— Тшшш. Потом. Смотри! Марго широко раскрыла глаза:

— Боже мой!

По улице вели настоящих львов! По полдюжины людей с каждой стороны вцепились в толстенные кожаные канаты, прикрепленные к цепям на шеях животных. Огромные кошки пожирали толпу ненавидящими янтарными глазами. Марго вцепилась в руку Малькольма:

— Они их ведут… без клетки!

Люди с канатами исходили потом, стараясь удержать своих подопечных ближе к середине улицы.

Вслед за важно шествующими львами плыли еще одни огромные носилки. На них несли позолоченную статую высокой красивой женщины. Она стояла на колеснице, запряженной львами.

— Кибела? — прошептала Марго.

Малькольм только кивнул в ответ. Он изо всех сил пытался разобрать неясный речитатив жрецов. Что они говорили? Толпа тоже подхватывала эти слова, особенно громко в тот момент, когда мимо царственно проплывала статуя Великой Матери. Некоторые бросали в процессию монеты. Плачущие жрецы ловко подбирали их с каменной мостовой и опускали в небольшие кувшины у себя на поясе.

Вслед за позолоченной статуей Кибелы шли два жреца. Они вели огромного черного быка, спина которого была покрыта пурпурной попоной.

Завершали процессию трубачи и флейтисты, и еще множество странных молодых людей. Спотыкаясь, с остекленевшими глазами, они шли вперед, стегая себя цепами и воя ничуть не хуже, чем идущие впереди жрецы. Но они были явно моложе, и у них не было тростниковых скипетров.

— А это кто? — спросила удивленно Марго.

— Это новички, неофиты. Сегодня они посвящают себя служению богу Аттису. Но не думаю, что им удастся сделать это в полном соответствии с древней фригийской традицией. Клавдий этого еще не разрешил.

— Они выглядят так, как будто бы в них швыряли камнями.

— Скорее всего так оно и есть. Она испуганно посмотрела на него:

— Что?!

— Это принятый здесь обряд очищения… Ну, ладно, теперь нам пора идти. Здесь мы, пожалуй, уже все самое интересное видели. Пошли, я знаю короткую дорогу вверх на холм. Придется нам с тобой немного попыхтеть.

Марго последовала за гидом. Они торопливо карабкались вверх по склону Палатинского холма, по узким переулкам, проходившим мимо императорского дворца, к увенчивающему вершину храму Великой Матери.

Когда они туда добрались, оказалось, что у храма уже собрались толпы народа. Тем не менее им удалось протиснуться и найти местечко во дворе перед храмом, откуда, как объяснил Малькольм, будет удобнее всего наблюдать за всем представлением.

Пение флейт, резкие звуки труб и вой жрецов становились все громче, по мере того как процессия приближалась к храму с дальнего конца Палатинского холма.

— Они проходят через Форум, — объяснил Малькольм, — по Священной дороге… Смотри-ка, вон они уже появились!

Марго встала на цыпочки, не желая ничего упустить. Что же здесь на самом деле происходило? Она ничего не знала ни об Аттисе, ни о Кибеле. А Малькольм был сейчас так увлечен зрелищем, что ей не хотелось отвлекать его своими расспросами.

Верховный жрец появился первым и встал у длинного глубокого рва, вырытого посреди храмового двора. Ров был покрыт досками, но не сплошь, а так, что между ними оставались промежутки.

Скульптурные изображения Аттиса, Кибелы и священной сосны были подняты по ступеням ко входу в храм. Львы рычали на толпу, пытаясь вырваться из своих цепей или просто пересилить удерживающих их стражей. Их рев вызывал ответную вибрацию в груди Марго, а затылок ее непроизвольно холодел от страха.

Свободное пространство посреди храмового двора постепенно заполнялось. Вот ввели черного быка и провели напоказ по кругу. Там, перед самым храмом, жрецы снимали позолоченную статую Аттиса с носилок. Затем привязали ее к ритуальной священной сосне толстыми канатами. Другими канатами они, как растяжками, закрепили священное дерево, чтобы оно не опрокинулось под тяжестью статуи.

Изнутри храма Кибелы появилась шеренга одетых в мантии жриц. На этот раз Марго была абсолютно уверена, что перед ней женщины. Они встали полукругом.

Верховный жрец отвел черного быка на возвышение и передал нескольким помощникам, которые накинули на него крепкие веревки. Марго бросила быстрый взгляд на Малькольма. Гид был полностью поглощен наблюдением. Он смотрел на всю эту варварскую сцену так, будто хотел запомнить каждую мельчайшую деталь.

«Ведь это его настоящая специальность, — внезапно вспомнила Марго. — Он получил ученые степени за знания античности, классики и всего такого. А обо мне он, наверное, сейчас совсем забыл».

Она уже видела Малькольма в роли учителя, Малькольма-гида, Малькольма как спарринг-партнера и даже как верного друга, который возвращал ее к жизни в те моменты, когда ей хотелось сжаться в комок и спрятаться от всего мира. Но она никогда еще не видела Малькольма-ученого, захваченного страстью исследователя.

Увлеченность в его взгляде была такой страстной и такой… привлекательной. И ей вдруг стало обидно, что он никогда не смотрел так на нее, Марго.

«Если ты хочешь, чтобы он и на тебя так смотрел, ты должна быть с ним на равных». А это означало, что она должна будет стать ученой. Ну и что? Она уже открыла и в себе эту всепоглощающую страсть учиться, узнавать новое, стараться понять, как устроен мир. И не лучше ли будет начать учебу как раз с той области науки, которая вызывает столь жгучий интерес у Малькольма? «Ну а раз так, давай, девушка, начинай!»

И Марго принялась изучать развертывающуюся перед ней сцену. Она старалась глядеть на все так, как это бы делал, по ее представлениям, настоящий исследователь древней культуры. Теперь она горько жалела о каждом пропущенном уроке латыни. Жалела, что вместо чтения рекомендованных Китом книг о древней культуре предпочитала проводить время в спортивном зале.

А тем временем молодые люди, посвящаемые в жреческий сан, разделись совсем догола и спрыгнули в вырытый во дворе ров. Жалобное мычание быка привлекло к нему внимание Марго. Она увидела, что глаза животного вдруг прямо выкатились из орбит. Кто-то, плохо различимый с того места, где они стояли, что-то делал у быка под животом. Солнечный блик, отразившись от отточенной стали, ослепил ее в то мгновение, когда верховный жрец выкрикнул что-то гортанное.

Бык издал оглушительный вопль и рванулся вперед. Удерживающие его люди изо всех сил вцепились в веревки. Снова блеснул нож — на этот раз у горла животного. Марго отпрянула назад. «Боже, они же его убивают…»

Кровь стекала в ров в щели между досками. Бык рвался, ревел и хрипел, постепенно теряя силы. Марго в ужасе заткнула себе уши. Она никогда раньше не видела вблизи, как умирают животные, не могла себе представить, сколь жалобно они могут кричать. Это было ужасно, жестоко, чудовищно…

«Ты не в Миннесоте, Марго…»

Да. Это не ее время, это разведка. И все равно мучительная смерть жертвенного быка потрясла ее до глубины души. «На современных скотобойнях животных так долго не мучают», — повторяла она себе, чтобы как-то успокоиться. Но все равно ей было совершенно ясно, что теперь она не скоро захочет и не скоро сможет есть мясо…

Наконец бык опустился на колени и затих. Верховный жрец поднял вверх руку. В ней был зажат длинный, загнутый на конце предмет, похожий на ту трость, которая была в руке статуи Аттиса. И тут она поняла, что это такое. — Боже мой!

Ее восклицание потонуло в восторженном реве толпы. Снова зазвучали трубы, их звук показался пронзительным и диким в свете яркого апрельского дня. Молодые новообращенные, пошатываясь, вылезали изо рва, с ног до головы залитые кровью. Похоже было, что они пили эту кровь…

Спотыкаясь, они подходили к верховному жрецу, дотрагивались до зажатого у него в руке предмета и затем исчезали внутри храма. Вслед за ними в помещение вошли и жрицы. Последним исчез в дверях верховный жрец. И тогда все оставшиеся снаружи жрецы затянули ритмичный речитатив… Это продолжалось довольно долго.

Вдруг по донесшемуся из храма сигналу толпа разразилась приветственными криками. На пороге храма снова появился верховный жрец. Отрезанные гениталии несчастного быка по-прежнему были у него в руке.

У Марго голова пошла кругом. Она была совершенно сражена, напугана, измучена всей этой непристойной жестокостью, которая казалась ей совершенно бессмысленной.

Тут толпа во дворе затянула свой собственный речитатив. Судя по виду Малькольма, он снова напрягся, стараясь запомнить каждое слово. Марго заметила, что он приоткрыл клапан мешка, в котором был спрятан его личный журнал. Интересно, давно ли он начал звукозапись? В ладони гида блеснула миниатюрная цифровая видеокамера, с которой сигнал поступал прямо в кристаллы памяти его личного журнала.

Как уверенно и профессионально он себя ведет, несмотря на то что здесь происходят такие ужасы! Наверное, для него это не такая уж неожиданность, он не первый раз на такой церемонии.

«Нет, — неожиданно вспомнила она, — такое событие происходит в Риме впервые».

Так что неудивительно, что он отчаянно стремился попасть сюда, увидеть все это и записать как можно подробнее. Интересно, а сколько еще ученых приехало с этой группой? Наверное, ни одного, решила она, вспомнив, что все вопросы, задаваемые гидам, касались только лотереи Мессалины. Весьма возможно, что Малькольм был единственным в мире ученым, записавшим для истории шествие в честь бога Аттиса. При этой мысли ей стало обидно и стыдно, что она растерялась, поддалась неподобающим разведчику чувствам. В результате упустила такой случай, не догадалась включить и свою камеру…

— Малькольм, — прошептала она в ухо гиду, — а кто же они такие, Аттис и Кибела?

Гид, весь напрягшийся в ожидании чего-то, только цыкнул на нее.

Верховный жрец отвесил низкий поклон позолоченной статуе Кибелы, управляющей колесницей, запряженной львами. Отрезанный бычий член он положил прямо перед статуей и стал отступать назад, бичуя себя цепом и подвывая в такт.

Из храма начали выходить какие-то одуревшие, спотыкающиеся неофиты, поддерживаемые другими жрецами. В этот момент Малькольм заметил что-то, ускользнувшее от внимания Марго и понятное только ему, и облегченно выдохнул:

— А-ах…

Верховному жрецу поднесли корзину, полную тростниковых скипетров. Он по очереди вручил по одному каждому из вновь обращенных. А те с каким-то неестественным, преувеличенным отчаянием и яростью переламывали свой скипетр пополам, затем подходили к позолоченной священной сосне и аккуратно привязывали к ее ветвям перегнутый вдвое и сломанный скипетр. Это действо сопровождалось неразборчивым протяжным воем толпы и жрецов.

— Что они говорят? — потребовала ответа Марго. — Что они делают?

И снова Малькольм только шикнул на нее. Она стояла в центре обезумевшей толпы и изо всех сил старалась понять причины и смысл всего того безумия, свидетелем которого она оказалась. Но ни к какому осмысленному выводу прийти не смогла. «Да, я тот еще ученый!» Чтобы ей можно было хоть что-нибудь понять, у нее должны быть исходные знания, на которых строится объяснение. А у нее их нет…

И почему это никогда не бывает достаточно времени, чтобы как следует воплотить в жизнь мечту человека? Ведь для того, чтобы стать настоящим разведчиком, ей понадобятся годы и годы. Значит, та цель, ради которой она все это затевает, так и останется неосуществленной мечтой… Марго вздохнула и отогнала эту невыносимую мысль.

Тем временем жрецы вошли в храм и внесли туда все свои священные реликвии. Все. Представление окончилось. Толпа стала расходиться. Люди громко и возбужденно переговаривались, точно так же, как футбольные болельщики после матча, обсуждающие подвиги и промахи любимых игроков и команд.

Малькольм раскрыл свой мешок, спрятал туда цифровую камеру и снова тщательно завязал клапан. После этого он выпрямился и стал озираться, мигая, точь-в-точь как сонный английский спаниель, разбуженный ранним утром…

— Ну… — Его взгляд остановился на Марго. Румянец появился на щеках гида. — Слушай, мне кажется, у тебя был какой-то вопрос?

— Точнее сказать, три вопроса.

Она стояла, уперев руки в бедра, разглядывая его, а потом почему-то рассмеялась. Отчасти этим смехом она пыталась отогнать отвращение и ужас, вызванные всем увиденным.

— Ты так смешно выглядишь, когда растерян и не знаешь, что сказать. Ну так объясни, ради какого черта они всю эту гадость проделали? Я сама пыталась разобраться, но этот орешек мне не по зубам.

— Сегодняшний день здесь называют Черной пятницей. Считается, что это день гибели солнца, — начал свои объяснения Малькольм, показывая ей, по какой дороге они будут спускаться вниз со священного Палатинского холма. — Аттис — это солнечный бог, кастрированный и принесенный в жертву, чтобы оплодотворить Землю. Но после близости со своей матерью-супругой Кибелой он снова возрождается. Тауроболия — принесение в жертву быка — это необходимый очистительный ритуал.

— А что, те мальчишки действительно пили кровь этого бедного быка?

— Да, действительно. А потом каждый новопосвящаемый совокуплялся со жрицей Кибелы в храме Великой Матери. Я даже немножко удивился, что они не делали этого прямо во дворе. Насколько мне известно, в других районах империи священный брак осуществляется публично. — Он улыбнулся. — Однако римская мораль, в общем, гораздо строже вопреки всем тем глупостям, которые тебе показывают в плохих фильмах. Конечно, во время Гиларий — другое дело…

По спине Марго пробежала дрожь. Гиларий начнутся всего через два дня. И что же такого будет во время этого праздника? А ее семнадцатый день рождения попадал как раз на середину Гиларий. Н-да, она и мечтать не могла о лучшем подарке ко дню рождения.

— Ну так вот, после того как наши неофиты совокупились внутри храма со жрицами Кибелы, они символически кастрировали себя, переламывая те тростниковые скипетры, которые выдал им верховный жрец. Мне было интересно, как же они выйдут из положения с этой их традицией, — императорский указ запрещает совершать в Риме подобного рода ритуалы.

— Что ты хочешь сказать? Что ужасного в переламывании связки тростника?

Малькольм скорчил выразительную гримасу:

— Существует такое ритуальное требование — тот, кто хочет стать жрецом Аттиса, должен кастрировать себя и отрезанные органы немедленно предъявить богине Кибеле.

Марго так и замерла посреди улицы, ее чуть не стошнило.

— Марго, ты загородила всем дорогу!

Она снова зашагала, но с таким выражением на лице, что Малькольм не удержался от иронической улыбки.

— На самом деле это очень, очень распространенный миф в этой части света. И даже этим людям он уже кажется очень древним. Бог солнца, иногда его называют еще богом плодородия, вступает в близость с богиней-Матерью, когда она возрождаетсяв виде луны. Или, по другим версиям, в виде земли. Согласно этому мифу, бог солнца правит как священный монарх, подвергается ритуальному убийству и затем возрождается вновь. И все это символизирует начало нового цикла времен года, нового цикла выращивания урожая.

Геркулес — это еще один священный царь, которого подвергли ритуальному убийству. Но его не кастрировали, а просто начали жечь живьем, а потом, извини, повесили на сосне истекать кровью.

В Карфагене древних священных царей сжигали живьем на кострах в память этой легенды о Геркулесе. Эней с трудом избежал этой участи, сумев скрыться от карфагенской царицы Дидона. А в Египте бога солнца Озириса-Pa резали на куски и разбрасывали…

— Малькольм, перестань! Это уж слишком! Гид сочувственно и в то же время иронически взглянул на девушку.

— С нашей точки зрения, конечно, это очень даже слишком. Но люди тех времен искренне верили, что сделать землю плодородной способна только кровь человеческой жертвы. Иначе урожай просто не вырастет. И они не менее искренне верили, что и сам бог, и его отрезанный фаллос восстановятся, оживут после окропления кровью и совокупления с богиней. Вот почему уже посвященные жрецы в процессии несли тростниковые скипетры. Они являются символами божественного фаллоса, вырастающего снова, как вырастает снова тростник, пшеница…

По той же самой причине, например, в Геркулануме, городе, которому покровительствует Геркулес, ты повсюду увидишь гермы — фаллические символы. Там считается, что они приносят счастье. Люди ставят их у порогов своих домов и, входя и выходя, касаются их на счастье.

Марго было гораздо легче понять людей, потирающих на счастье каменный фаллос, чем тех, которые увечили себя, отсекая свой, живой…

— Но, Малькольм… кто же захочет такое над самим собой учинять? Они что, добровольно это делают? Или они преступники, заключенные и их принуждают?

— Нет, все они делают это по своей воле. Ну хватит, давай лучше рассмотрим светлую сторону этой мрачной картины. Уже много лет назад эту традицию изменили в лучшую сторону. Стали убивать быка вместо кастрированных жрецов. А теперь традицию снова смягчили: вместо настоящей кастрации они ломают снопики тростника. Иначе бы римские законы не допустили отправления этого культа. Да, римляне любят разглагольствовать о том, какая они цивилизованная нация и как такая нация должна относиться к человеческим жертвоприношениям. Но, надо сказать, у них у самих есть не менее гнусные обычаи.

— Это какие же?

— Игры.

— А что, на Играх приносятся человеческие жертвы?

Она снова замерла на месте, задерживая напирающих сзади людей. Кто-то крепко обругал ее на латыни. Поняв это по интонации, она поспешно отступила с дороги в сторону.

— Малькольм, ты серьезно? Изучая историю, я ни разу не слышала о человеческих жертвоприношениях в Риме. И в книгах я ничего подобного не читала. Ни в одной! Я хочу сказать… ведь древние римляне считаются высокоцивилизованной нацией!

Она взглянула с холма вниз, на возвышающийся вдали фасад Колизея.

— Как же цивилизованные люди могут делать что-либо подобное? Я не понимаю. Малькольм, это кажется совершенно диким. И так оно и есть, если это правда.

Глаза Малькольма заблестели.

— Похоже, что мне удалось заразить тебя вирусом любознательности. Первые симптомы этой болезни я видел у тебя еще в Лондоне. Отлично, теперь давай-ка попробуем разобраться в твоих вопросах.

Столетия назад, возможно, во времена этрусков, на этом месте возник Большой Цирк — естественный амфитеатр, где люди собирались, чтобы посмотреть на ритуальные жертвоприношения. Сложные погребальные церемонии включали в себя и спортивные соревнования, в основном гонки. Помни об этом, когда через несколько дней будешь наблюдать Большие Игры. Мы будем не просто болельщиками на спортивных состязаниях. Эти Игры вовсе не то же самое, что игры Национальной футбольной лиги в Америке. Учти, здесь мы станем свидетелями священной драмы.

Эта драма специально построена так, чтобы никого не оставлять равнодушным, пробрать каждого зрителя до самых кишок. И только благодаря такому острому и незабываемому спектаклю императору удается держать в повиновении народ. Он позволяет спускать пары озлобленному плебсу. Это как наркотик для них, и никто, кроме императора, не даст им этого наркотика.

Но по самой глубинной своей сути это и религиозная, священная церемония. И надо сказать, таковой ее считают большинство живущих в этом времени — если даже не открыто, сознательно, то уж в глубине подсознания — наверняка.

Да, еще ты спрашивала, кто эти жрецы Кибелы — добровольцы или заключенные? Вот в Играх Древнего Рима в большинстве своем участвуют узники — преступники, рабы, военнопленные. Когда для моральной разрядки народу нужно, чтобы царь был убит, настоящему царю всегда легче поставить на свое место раба. И народ будет доволен, и царь останется цел. И как раз в этом месте и в это время ты все это сможешь увидеть воочию.

Марго перестала замечать пыль и шум яркого апрельского утра. Она с большим трудом понимала и с еще большим принимала то, что говорил Малькольм. Зато она теперь гораздо лучше поняла его слова о том, что большинство гидов по прошлому имеют ученые степени. Чтобы объяснить туристам, что вокруг происходит, конечно же, надо разбираться в событиях, как профессиональный ученый-историк.

«Но я не могу позволить себе потратить годы на обучение до уровня специалиста, прежде чем выйду в свою первую разведку!»

Ей надо стать генералистом — специалистом, который знает обо всем понемногу.

Ну а пока она выучит все, что Малькольм ей расскажет.

— Ну, что теперь?

— А теперь, — Малькольм улыбнулся, — теперь, я думаю, самое время разведать, где бы нам можно отобедать!

— Вот этот план мне нравится!

Малькольм рассмеялся и повел ее с Палатинского холма в поисках ее первого настоящего римского обеда.

Серый рассвет едва коснулся небес, а Малькольм уже выходил из таверны «Путешествий во времени». На улице телеги и фургоны без лошадей, как застигнутые рассветом вампиры, были брошены там, где стояли. Крестьяне и рабы на ручных тележках развозили доставленные грузы по городу.

— Следующие три дня, — сказал Малькольм Марго, когда та присоединилась к нему, — будут здесь практически повторением вчерашнего.

— Что, еще какие-нибудь диковинные парады? Он отрицательно покачал головой:

— Нет. Эти действа приберегают ко дню принесения в жертву бога Аттиса, как ты уже видела. Культ Аттиса очень популярен, особенно среди бедноты в трущобах, в портовых городах. А теперь куча народу будет расхаживать в показном праздничном трауре, если можно так выразиться. Они будут бичевать себя цепами, подражая вчерашним жрецам, и не менее громогласно оплакивать трагическую судьбу их божества.

Она сморщила носик. Малькольм хмыкнул:

— Если хочешь быть разведчиком, привыкай к самым необычным и далеко не всегда приятным зрелищам. Ну так вот. До ближайшего достойного внимания события — Гиларий — осталось целых три дня. Поэтому предлагаю новый план действий.

— Ну и в чем твой план?

— Ости я!

— А что это? Еще один пакостный кровавый ритуал, где какие-нибудь другие бедолаги играют роль королей на час?

— Нет, — улыбнулся Малькольм, — Остия — это просто портовый город, расположенный вниз по течению Тибра.

— Ого! Так что же, нас наконец ждет просто загородная прогулка?

Малькольм с трудом удержался, чтобы не потрепать ее по волосам.

— Да. Клавдий строит там новые портовые сооружения. Мне как исследователю нужно их увидеть. И тебе это будет полезно, чтобы получить представление о возможностях древнеримской техники. — Он хмыкнул. — Инженеры предупреждали императора, что гавань на этом месте обойдется в бешеные деньги. Но ее необходимо было построить, потому что существующий порт все больше затягивается илом и скоро станет вообще несудоходным. Мне страшно хочется увидеть это новое строительство. Пусть даже оно еще не закончено, и его так и не успеют завершить при жизни теперешнего императора Клавдия. Все равно зрелище обещает быть просто грандиозным.

Марго веселела прямо на глазах.

— Значит, никаких мучений и крови? Ты знаешь, все это звучит страшно заманчиво! И как же мы туда доберемся?

— Наймем лодку.

Девушка расплылась в счастливой улыбке.

Путешествие по реке на лодке! Замечательно!

Малькольм пошел договариваться с местным торговцем. Тот не работал в праздники и потому согласился сдать напрокат свою лодчонку.

Лодка, хотя и здорово воняла рыбой, в управлении оказалась легка и удобна.

— Надеюсь, ты умеешь управляться с парусом? — поинтересовалась Марго у своего наставника.

— Ага. И ты у меня научишься, пока мы доплывем до Ости и.

Она притворно вздохнула, но на самом деле с большой охотой принялась за учебу — ведь уроки происходили не в классе, а на воде!

Аккуратно ведя лодку по переполненному в пределах города фарватеру Тибра, Малькольм рассказал ей, как называются основные элементы парусного вооружения. Неторопливо лавируя между судами, он успел научить ее всей самой необходимой для этого дела терминологии.

Когда же они выбрались за город, в более спокойные воды, гид дал ей первый практический урок. Поначалу у Марго не ладилось. Пару раз она чуть было не врезалась в берег, но в последний момент все же совладала с управлением и сумела сама спасти судно и экипаж. Наконец она настолько освоилась, что учитель передал ей руль, а сам устроился отдохнуть под теплым утренним солнцем.

— А тебе здесь неплохо, — заметила Марго спустя какое-то время.

Малькольм с трудом разлепил веки и увидел, что девушка задумчиво смотрит на него. Он улыбнулся:

— Да, хорошо.

— Я все думаю, как так может быть? Разве тебя не преследует мысль, что эти варвары заставляют людей умирать на арене?

Он задумался над простым ответом на непростой и, может быть, самый важный для нее вопрос.

— Ты знаешь, абсолютно в любой культуре каждый отдельный человек может найти нечто, что покажется ему варварским. Все зависит от того, что он в ней ищет. Верно, кстати, и обратное утверждение. В каждой культуре имеется нечто прекрасное, достойное заимствования. Так что запомни: все зависит от того, как ты смотришь на вещи.

Суть разведки во времени состоит в том, что ты должна сама определить заранее, за чем ты охотишься в чужих временах. Сама должна решить, что хорошего ты можешь заимствовать в данной конкретной культуре, в данном историческом периоде. А на плохое просто не надо обращать внимания — все равно ничего изменить нельзя. Это, может быть, самое трудное, но к этому необходимо привыкнуть.

И конечно, необходимо уметь вернуться домой целой и невредимой, привезя с собой то, за чем охотилась, — будь то научная информация, а может, и что-нибудь более материальное. Например, сведения о ранее неизвестных Вратах, имеющих хорошие туристические перспективы. Или какое-нибудь сокровище, драгоценность, которой суждено в своем времени погибнуть — от природной катастрофы ли, или по инициативе человека, не важно. Так что чем больше ты знаешь о том, куда и в какую эпоху направляешься, тем проще тебе будет сориентироваться и вернуться с достойным результатом.

— А вот ты, как я погляжу, материальными, денежными трофеями не слишком-то интересуешься?

Он хмыкнул и поудобнее положил руки под голову.

— А ты начинаешь меня понимать, юная леди. Ты права, не интересуюсь. Во всяком случае, не так, как некоторые другие разведчики и гиды, — и он подмигнул ей. — Конечно, это не значит, что я откажусь привезти с собой какое-нибудь маленькое симпатичное сокровище, если оно само попадется мне в руки во время разведки. Но, по правде сказать, я хожу сюда ради новых знаний.

Кстати, вот почему Кит богат, а я беден. Он, конечно, тоже любит новые знания. Разведчик, который этого не любит, долго не живет. Но он гораздо больше, чем я, интересуется деньгами, материальными доходами от разведки… Да, по правде сказать, ему и везет больше, чем мне…

— Человек — сам кузнец своего счастья, — парировала Марго с неожиданной страстью. Он взглянул ей в лицо и улыбнулся.

— В общем, да. Наверное. Например, вот ты уже здесь, в чужом времени. А еще недавно я был готов спорить на что угодно, что тебе это никогда не удастся.

Девушка залилась румянцем.

— Спасибо.

Малькольм примирительно засмеялся:

— Ну, знаешь, учитывая, что с первых же шагов в Ла-ла-ландии ты ухитрилась заблудиться в жилом… Держи руль, Марго! Мы снова идем прямо на берег!

Она показала ему язык и в последний момент направила лодку на середину реки… Это был великолепный день для прогулки под парусом, отличная погода и компания отличная.

По мере того как они приближались к новому порту, движение на реке становилось все интенсивнее. Малькольм пересел за румпель и стал прокладывать курс к дальнему берегу. Он прикинул, что именно оттуда открывается самый лучший вид на новые портовые сооружения.

— Как много лодок плывет вверх по реке, — заметила Марго.

— Через Остию в Рим доставляется все потребляемое в городе зерно. Римское сельское хозяйство находится сейчас в упадке, в основном по экономическим причинам. Почти все продовольствие импортируется, особенно зерно. Рим ввозит гораздо больше товаров, чем вывозит. Вон, посмотри. — Малькольм показал рукой на тяжело нагруженную сорбиту, большое грузовое судно, величественно проплывающее мимо них вверх по течению. — В этих амфорах скорее всего вино или оливковое масло. На таком расстоянии я не могу различить, что на них обозначено. А вон в тех кипах египетский хлопок и заморские предметы роскоши.

Мимо проплыла баржа. На ее палубе столпились полуголые, жалкого вида мужчины и женщины, скованные цепями.

Глаза Марго широко раскрылись.

— Это рабы!

— Остия — торговый порт, — невозмутимо пояснил Малькольм. — И хочешь ты того или нет, торговля рабами — хороший бизнес в эту эпоху. Экономика Рима уже многие столетия основана на рабском труде.

Девушка завороженно провожала глазами баржу, пока та не скрылась за поворотом реки. Их лодка сделала последний поворот, и перед глазами неожиданно открылась панорама нового порта. Остия была еле видна вдали — она лежала более чем в двух милях от них за илистыми солеными болотами. И из этих болот чудесным образом, как по велению богов, поднимались гигантские каменные сооружения нового порта.

Марго восторженно вскрикнула:

— Вот здорово!

На этот раз и Малькольм разделял ее восхищение.

Огромный котлован отделялся от моря двумя изогнутыми длинной дугой искусственными волнорезами. Главная гавань площадью более ста семидесяти акров была уже готова — котлован вырыт и заполнен водой. А между двумя волнорезами римские инженеры выстроили искусственный остров. На острове поднималась к ясному небу еще явно недостроенная, но уже высокая башня. Вновь вырытая гавань соединялась с рекой проложенным людьми каналом.

Малькольм вытащил свою сумку с АПВО и журналом и повесил ее себе через плечо на грудь, как патронташ. Достал цифровую видеокамеру, подключил ее к разъему журнала, как подключают к компьютеру мышь, и снял всю открывающуюся перед ними величественную панораму. Затем направил нос лодки прямо на середину дальней башни. Налюбовавшись общим видом, он теперь сгорал от нетерпения снять крупные планы. Марго перегнулась через борт лодки, как увлеченный ребенок.

— Что это? — спросила она, показывая на башню. — Какой-то храм?

— Нет. Кое-что более житейское. Она обернулась, нахмурившись:

— А что же? Он улыбнулся:

— Маяк!

— Маяк? — рассмеялась Марго. — Никогда бы не подумала, что люди древности строили столь практические штуки, как маяки. Но, думаю, им, конечно же, был нужен маяк. Особенно чтобы можно было огибать этот остров ночью или в тумане.

— Да. И, заметь, он почти закончен. В этом году Клавдий освятит новый порт. Хотя строительство здесь будет тянуться и после смерти Клавдия, уже при Нероне, аж до 54 года нашей эры…

Ну-ка, достань свой журнал. Я хочу, чтобы и ты начала записывать свои наблюдения и впечатления. Просто приоткрой клапан на сумке и нажми кнопку записи звука.

Она так и сделала, предварительно повесив сумку через плечо на грудь, точь-в-точь как Малькольм. Сначала она рассказывала обо всем, что видела вокруг, потом стала задавать вопросы.

— И сколько же времени ушло, чтобы вырыть эти котлованы? Месяцы? Годы? А теперь посмотри на эти стены. Из чего они? Камень? Или бетон? А вон те волноломы? Это же самый твердый камень! Как же они притащили туда такие глыбы?.. А вон там что такое?

Малькольм довольно улыбался. Смотреть, как оживает любознательность Марго, было ему не менее приятно, чем самому изучать порт, удовлетворяя свое любопытство ученого.

Они проплыли еще дальше вниз по реке и целый день провели в Остии, где исходили все причалы. А там, несмотря на праздник, кипела жизнь. Одни торговцы перегружали продовольствие и сырье с судов на лодки, которые повезут этот груз вверх по течению, в город. Другие загружали на свои корабли прибывшие из города ремесленные изделия, чтобы везти их в дальние провинции империи.

Старая гавань Остии была уже сильно затянута илом. Несмотря на следы былого величия, чувствовалось, что деловая жизнь в городе совсем не та, что прежде, — многие товары стали теперь доставляться наземными маршрутами. А настанет день, когда и новая, еще только строящаяся Клавдием гавань тоже затянется илом, и все грузы придется везти в Неаполь, а оттуда уже по суше — в Рим. И так будет до тех пор, пока император Траян не построит в конце концов свою знаменитую незаиливающуюся шестиугольную гавань. Это должно было произойти почти через шестьдесят лет. Вот тогда Остия и прославится по-настоящему как великий порт. Но даже теперь это было весьма впечатляющим местом.

Малькольм сводил Марго к казармам вигилов и объяснил, для чего служит эта особая когорта.

— Пожарные? — отозвалась Марго. — А я думала, что пожарные команды изобрел в девятнадцатом веке Бенджамин Франклин.

— Смотри-ка, да ты, значит, читала все же книжки по американской истории! Очень хорошо! В определенном смысле пожарные команды действительно придумал Франклин. Но уже у древних римлян были специальные бригады, охраняющие от пожаров зерновые склады в порту. А в самом городе даже существовала одна частная фирма. Правда, главная ее цель была не совсем привычной для пожарных в нашем с тобой представлении Они приезжали на пожар и начинали торговаться с владельцем горящего товара или здания, чтобы тот продал им свое добро за бесценок. И только после этого начинали тушить огонь…

— Но это отвратительно!

— Что же ты хочешь, свободное предпринимательство в действии, — усмехнулся Малькольм. — Владелец этой фирмы нажился сказочно…

Марго надулась. То, как тело Малькольма отреагировало на это, встревожило его до глубины души. «Ну-ка, братец, она же твоя ученица». Но он ничего не мог поделать с тем, что Марго возбуждает его.

— Ну а теперь пошли, я покажу тебе святилище Митры и храм Вулкана. Марго захихикала:

— Это такой малый с ушами?

Малькольм взглянул на нее со всей доступной ему строгостью опытного педагога. Но добился только, что ее хихиканье перешло в приступы смеха.

— Прости, пожалуйста, — с трудом выговаривала она, едва удерживаясь от хохота, — но я не могу без смеха вспомнить его рожу. А потом знал бы ты, как забавно выглядишь, когда сердишься!

Он вздохнул, внезапно почувствовав себя ужасно старым. Стар ли человек в тридцать шесть? Для искрящейся жизнью весемнадцатилетней девчонки, выходит, достаточно стар, чтобы казаться смешным.

Ну ладно, хватит. Осложнения в его и без того непростой жизни нужны были ему, как День Благодарения индюшкам. Он поправил поудобнее свой ошейник раба и повернулся к своему «хозяину».

— Сюда, пожалуйста, мэм. Здания, которые вы сейчас видите, это коллегия судовладельцев, профессиональная гильдия, имеющая немалое влияние в Остии. Туда, дальше расположены склады, а если мы посмотрим на юго-восток, то увидим крышу храма Кибелы в Остии…

* * *

Марго терпеливо дождалась, пока Малькольм заснул. Потом тихонько оделась в потемках и выскользнула из снятой ими комнаты. Она хотела побыть одна, чтобы спокойно подумать. Со всеми этими уроками и приключениями в чужих временах у нее еще не выдалось и пяти минут, чтобы просто обдумать и осмыслить всю ее затею целиком.

Она знала, что, выходя одна на улицу, рискует. Но Остия все же не Рим. «Да и к тому же я должна себя проверить — гожусь ли я в самостоятельные разведчики?»

Марго выбралась на темную улицу, никого не потревожив. Прислонившись к прохладной стене, перевела дыхание. «Итак, вроде уйти мне удалось».

Когда глаза привыкли к темноте, у нее захватило дух от открывшегося зрелища. Небо… Оно казалось даже ближе, чем зимнее небо в Миннесоте, и все было усыпано такими потрясающе красивыми звездами, что Марго несколько минут просто смотрела, не в силах оторваться.

Каждый, хотя бы раз в жизни, должен увидеть такое небо… Марго встречала немало людей, не видевших в своей жизни ничего, кроме размытого желтоватого марева, — и это в городах типа Нью-Йорка считалось ночным небосводом! Может быть, увидев подобное небо, они перестанут быть такими… такими самодовольными.

Под впечатлением увиденного, остро ощущая себя ничтожным комочком плоти в бесконечной вселенной, девушка побрела на пристань. Деревянные корпуса судов поскрипывали в темноте, вода тихо плескалась о борта. Ветер хлопал опущенными парусами, посвистывал в ослабленных вантах. На палубах судов, покойно отдыхавших на своих якорях, светились во тьме жаровни, выдавая присутствие ночных вахтенных.

Неподалеку от входа на длинный темный пирс Марго обнаружила уютную каменную арку и устроилась там во тьме. Издалека, с огромных соленых болот, окружавших город, мягкий весенний ветерок доносил звуки волшебного хора лягушек и насекомых. Марго вздохнула. «А ведь я сижу в этом порту, за две тысячи лет до своего рождения. Ну и что?»

Она мечтала об этой минуте всю свою жизнь. Так почему же она не чувствовала себя сейчас счастливой? Улыбка Малькольма Мура вспыхнула в ее сознании, заставив сердце затрепетать, как крылья порхающих парой бабочек. Да, Малькольм Мур — больше, чем хороший учитель. Он постепенно становился для нее хорошим другом, может быть, самым лучшим другом в ее жизни. Она была ему за это признательна, но…

Но что?

«Но где-то в самых потаенных глубинах своей души ты боишься его, вот что». И она не была абсолютно уверена, что хочет развития этой дружбы. И вот это пугало ее еще больше.

Звезды заливали серебристым сиянием бегущие к берегу волны. А вот в ее времени океан смыл до основания несколько крупнейших городов мира. Марго не понимала всей этой научной ахинеи, которую накрутили вокруг причин Происшествия. Ей было ясно одно — во что бы то ни стало надо воспользоваться открывшимся перед ней сейчас шансом. И она это сделает. Несмотря на черта, на дьявола или… Малькольма Мура. Сколько времени ей осталось? Она прикинула. в уме. Три месяца. Марго закусила губу. А может, она делает глупость, изо всех сил торопясь выучиться только для того, чтобы показать ему, что он не прав?

— Я должна! Я обязательно должна сделать это! Голос отца, злой и неразборчивый, хлестнул ее из прошлого.

— И ты будешь такой же, как она! Грязной вонючей шлюхой…

«Моя мама не была шлюхой!»

Все эти годы Марго мечтала выкрикнуть это ему в лицо. То, что она этого не сделала, возможно, спасло ей жизнь. Но это не меняло факта. Все остальные тоже так говорили: и полицейские, и репортеры. Даже приемные родители, которые забрали ее из больницы и взяли жить к себе в другой город. Даже судья, который в конце концов засадил отца в тюрьму. И Марго, стремясь полностью изменить свою жизнь, скрывая внутреннюю боль, надела для внешнего мира маску абсолютно невозмутимого человека.

Прислонившись к прохладной каменной стене, Марго снова и снова думала о том, что привело ее маму на панель. С тех пор как девушка покинула Миннесоту, пару раз голод и отчаяние доводили и ее до такого состояния, когда, кажется, было абсолютно все равно, каким способом раздобыть хоть немного денег. А насколько хуже было ее маме, с маленьким ребенком на руках, стоявшей перед необходимостью платить за дом, за еду, за медицинскую помощь…

А тут еще пьяница-муж, пропивающий все деньги, которые только попадали в его руки, — включая и те, которые ему удавалось выбить из жены…

И потому Марго должна была сейчас победить. Не только из-за того, что нужно было доказать отцу, что она может… «Ты будешь гордиться мною, мама. А ему я отплачу за все, что он нам сделал. Я его ненавижу! Я рада, что он умирает, поделом ему…»

Только бы не умер раньше времени. Самое страшное и единственное, чем Марго могла отомстить ему, — это доказать на деле, что она не то ничтожество, каким он ее постоянно называл. Ей надо было совершить что-то такое, чего не удавалось еще ни одной женщине в мире.

И для этого у нее оставалось всего около трех месяцев. Три месяца, чтобы убедить Кита, что она готова к самостоятельной разведке. Чтобы войти в неисследованные Врата и вернуться оттуда с победой. Три месяца. Только сейчас она осознала, насколько нереальна эта задача. Да, это так же невозможно, как сказать Киту правду о его единственном ребенке.

А улыбка Малькольма Мура, маячащая где-то на краю сознания, вдруг представилась Марго не менее опасной для ее планов, чем неумолимо тикающие часы. От мужчин нельзя было ждать ничего, кроме неприятностей. Они используют тебя, если им это удается, а когда добиваются своего, выбрасывают вон. Мужчина обязательно разрушит все твои мечты, если ты не сможешь сбежать от него раньше, чем он сшибет тебя на землю…

«Но Малькольм Мур не такой, как Билли Папандропулос. Или как мой отец». Но в общем-то все это было сейчас не важно. У нее просто нет времени для любви. Хорошо уже то, что Малькольм Мур достаточно воспитан, чтобы не обидеть ее так, как Билли Папандропулос. Правда, это было не слишком большим утешением…

…Марго осторожно прокралась по темным улицам обратно в их комнатку и съежилась под холодным одеялом на остаток ночи.

По возвращении в Рим Марго старалась сохранять бравый и независимый вид. Малькольм и не подозревал, какая буря в разбуженном девичьем сердце поднималась всякий раз, когда он улыбался ей.

* * *

Он показал девушке Марсово поле, где размещался цирк Фламиния — место проведения юбилейных состязаний. Там были также прекрасные сады, в которых молодежь могла играть и заниматься гимнастикой. В этом же районе располагалось здание Вилла Публика. В нем происходила регистрация всех свободных граждан и их имущества для правильного взимания налогов, там же набирались рекруты в римские легионы.

Посетили они и здание Септы, куда люди приходили голосовать. Были и в роскошных лавках, торгующих предметами роскоши для самых богатых. Товары туда поступали со всей громадной империи. Они побывали даже на специально отведенном на берегу Тибра месте, где римляне могли поплавать и поплескаться в прибрежном мелководье.

Совершили поход на Форум Романум — здание комиций, политический центр Форума. Были и в храмовом квартале Региа, там, где стоял храм Весты и размещалась резиденция верховного понтифика. И конечно, посетили и собственно Форум — рыночную площадь, центр гражданской активности, публичных действ и церемоний.

На Форуме видели знаменитые ростры, возвышение для ораторов. С него любой свободный человек мог обратиться к согражданам — агитируя ли за собственное избрание на общественную должность, делясь ли просто сплетней. Ростры, украшенные носами захваченных в битвах кораблей, выглядели очень впечатляюще на фоне храма Божественного Юлия. Этот храм был воздвигнут на том самом месте, где кремировали тело Юлия Цезаря.

Посетили и базилики с мраморными фасадами — здания судов. Марго была очень удивлена, увидев, что в них ведут судебные процессы и адвокаты-женщины.

— Да, со времен поздней Республики адвокат-женщина становилась явлением все более распространенным, — объяснил Малькольм. — В Римской Империи предназначение женщины не ограничивалось домом, как это было здесь в более ранние времена или как это есть в других культурах.

Марго это понравилось. А еще ее просто очаровали водяные часы, по которым измерялось время выступления законников в суде. Вода из резервуара капала в чашу, постепенно поднимая вверх плавающий там поплавок. К поплавку был прикреплен стержень, и его поднимающийся вверх кончик приводил в движение стрелку часов. В других водяных часах маленький горн трубил каждый час, приводимый в действие давлением жидкости.

— Подумать только, будильник! — восхищалась Марго. — У римлян уже есть будильник!

Малькольм же только очаровательно улыбался, переворачивая все вверх тормашками во впечатлительной душе своей ученицы.

Они прошли по всему городу вдоль главных акведуков. По дороге Малькольм объяснял ей, как работают общественные фонтаны и как вода по акведукам поступает в общественные бани и частные дома. Он даже нанял лодку и прокатил ее по гигантской большой Клоаке, отводящей воду с болотистых низин города.

Он сводил ее и на улицу валяльщиков и показал, как в Древнем Риме осуществляли «химчистку». Рабы затаптывали грязную одежду босыми ногами в специальную увлажненную глину. Глина впитывала в себя масляные пятна и другие загрязнения. Когда она высыхала, ее просто выбивали из одежды, и та была уже чистой.

Потом гид показал девушке древнеримское производство стекла, а сразу после этого сводил в студию художника, выкладывающего мозаики. Было у них и посещение речного порта города Рима, и складов этого порта, именуемых Эмпориум.

Сходили они и на городской рынок рабов.

После этой экскурсии ее долго мучили кошмары.

Но она решила ничего не говорить. Если он такое переваривает, то и она должна. Это неизбежные издержки профессии разведчика. А не хочешь — не берись.

И тут, когда настроение у нее упало ниже некуда, начались Гиларии. А заодно наступил день ее семнадцатилетия.

Это оказалось вовсе не тем, что представляла себе Марго. Слово «Гиларии» вызывало в ее воображении образы клоунов, устраивающих уличные представления, или, может быть, публику, одетую в карнавальные костюмы, смеющуюся, танцующую и поющую на улицах города.

Жизнь в Миннесоте не приготовила ее к зрелищу публичных оргий.

— Вот это праздник! — проорал Малькольм ей в ухо, пытаясь перекричать уличный шум. Около миллиона людей пели и хохотали на улицах, танцевали и выпивали море вина.

— Сегодня возродился к жизни их солнечный бог! По-старому это считается Новым годом.

Да, Таймс-сквер никогда не видел таких вечеринок.

Марго со смехом прокричала ему в ответ:

— Сказать тебе секрет?

— Какой?

— Сегодня и у меня день рождения!

— Ого! — Милая и добрая улыбка Малькольма снова нанесла серьезный урон ее душевным бастионам. — Я и представить себе не мог лучшего способа справить твой день рождения! А ты?

Она отрицательно покачала головой, глупо и счастливо улыбаясь. И в тот же момент почувствовала, что счастлива, счастлива как никогда в жизни. И похоже, что Малькольм играл здесь большую роль, чем все эти Гиларии.

Кто-то подсунул бурдюк с вином прямо ко рту девушки и запрокинул его. У нее не оставалось выхода — захлебнуться вином или выпить его. Она выбрала из этих зол меньшее, но все равно чуть не захлебнулась. Малькольм стучал ее по спине и улыбался.

— А в Риме знают, как угощать!

Мимо промчалась девица, хихикая и взвизгивая. За ней гнался неверными шагами средних лет пьяненький мужичок. Марго, чтобы не попасть под ноги, отскочила в темную боковую улочку и чуть не споткнулась о лежащую на земле парочку. Но люди были так заняты друг другом, что не обратили на нее внимания.

— О Боже мой…

Улочка была заселена довольно плотно, десятками парочек. Среди них не было стоящих. Хотя нет, вон та пара вроде бы и стояла…

Марго поспешно ретировалась, не зная, куда деть глаза от смущения. А Малькольм только поднял брови в удивлении:

— Что стряслось? Ты что, удивлена?

— А ты? — парировала Марго. Она никак не могла разобраться, что смущает и беспокоит ее больше — то, что она видела, или те странные, дразнящие ощущения, которые она почувствовала в своем теле. «О нет, Марго. Возьми себя в руки. От этого всегда будет только хуже. Вот почему то пресвитерианское богослужение, на которое каждое воскресенье ходили Смиты, всегда…» Совсем неожиданно для самой себя она захихикала.

— Ты что? — спросил Малькольм, придвинувшись к ней совсем близко, чтобы быть услышанным сквозь уличный шум.

— Я просто представила себе, что бы сказал преподобный отец Вильяме, побывав здесь!

Малькольм непонимающе посмотрел на нее и расхохотался:

— Наверное, что-нибудь насчет серы и пламени геенны. А вот для римлян Гиларии — празднество священное. И интимные встречи незнакомых мужчин и женщин прямо предусмотрены программой этого действа. Зато все остальные дни в году от женщин требуется соблюдать скромность и целомудрие, не менее, чем в наше время. И совершенно невозможно представить себе такую сцену, чтобы какая-нибудь уважающая себя матрона была в обычный день застигнута здесь развлекающейся вовсю.

Мимо них прогарцевал некто в устрашающей звериной маске, размахивая кувшином с вином и распевая. Марго не понимала слов песни, но могла дать голову на отсечение, что они никак не подойдут для школьной хрестоматии.

— Держу пари, что и любовники, и братья этих дам тоже время не теряют!

Малькольм засмеялся и купил у уличного продавца целый бурдюк с вином и пару чашек.

— Ты попала в точку. Римские джентльмены тоже знают, как поразвлечься. — Он поднял бурдюк. — Пошли поищем что-нибудь поесть.

Довольно неожиданно для себя Марго осознала, что ей сейчас очень хорошо. Она наконец расслабилась. Может, и правда ей будет на пользу немного развлечься? Ведь сколько времени она только и знает, что тяжело трудится. Что же, она не заслужила отдыха? И если ей придется вскоре расстаться с этим мужчиной, то почему бы не воспользоваться им сейчас, пока он рядом?

Марго ела колбаски, поджаренные в глубоких чанах с оливковым маслом. Пробовала еще горячий свежевыпеченный хлеб Наслаждалась малюсенькими пирожками с кунжутным семенем и медом. И запивала все сладким красным вином, которое кружило ей голову.

Совсем осмелев, она пустилась в пляс вместе с толпой, не обращая внимания на то, что люди вокруг смеялись и называли ее провинциалис и рустикус (вроде бы, думала она, это значит: провинциалка и деревенщина) и другими словами, возможно, еще менее лестными. Малькольм сначала только заливался хохотом, потом присоединился к танцующей шеренге, заняв место прямо за ней. Его руки легли на ее бедра, заставив девушку покраснеть с головы до пят. И так, держась вместе, дико размахивая ногами и выкрикивая что-то бессмысленное, они вместе с шеренгой танцующих скользили длинной змейкой среди уличной толпы, пока не уперлись прямо в высокий мраморный храм посреди улицы. Шеренга распалась, а Марго без сил свалилась в объятия Малькольму. Он подхватил ее, покраснев, и поставил на ноги.

— Где мы? — спросила девушка, задыхаясь от танца и непонятного волнения. Вдали виднелись стены Цирка, еще дальше была река, но она совсем не знала, что за храм перед ними.

— Это храм Цереры, Либера и Либеры. — Его голос почему-то звучал странно осипшим. Глаза горели лихорадочным блеском.

— А кто они?

— Церера — богиня земледелия и зерна. Либер и Либера — древние италийские бог и богиня. Существует праздник их священного соединения.

Тут и Марго почувствовала нелады со своим голосом.

— Правда?

— Этот праздник называется Игры Цереры. Он состоится через двадцать два дня.

Весь город, отражающийся в блестящих глазах Малькольма, завертелся у нее в голове.

— А что, римляне занимаются еще чем-нибудь, кроме как любовью?

— Занимаются, но только не весной! — Он был совсем близко от нее. Его улыбка и этот коварный ответ совсем вскружили голову девушке. И еще… То, как приподнялись уголки его рта. То, как волосы упали на лоб неровной прядью. То, как серьезно он отвечал на ее вопросы, хотя в глазах играли смешинки. То, как от него пахло…

Сейчас все в Малькольме Муре ей нравилось, будоражило ей кровь. «Да пропади пропадом все мои планы, пропади пропадом эта разведка, пропади все пропадом… Боже, только бы он меня поцеловал…»

И как будто услышав ее молчаливую молитву, Малькольм склонился к ней. Апрельское солнце придало его темным волосам блеск воронова крыла. Потом его губы коснулись ее губ, тепло, нежно и требовательно одновременно. Голова у нее пошла кругом, она судорожно уцепилась за его тунику. Марго никогда еще не целовали так, как будто ее рот был бесценным сокровищем, привыкшим к изысканно-нежному обращению. Затем его рука соскользнула с ее лица и легла на грудь…

Поцелуй сменился безумным объятием, вдавившим их друг в друга. После этого Марго уже плохо помнила, как они брели по римским улицам, его рука у нее на талии. Не заметила, как нырнули в шуршащую листвой рощу молодых деревьев и нашли там тихий и укромный уголок. Только краем глаза заметила малюсенькую лощинку, скрытую свисающими до земли ветвями. С одной стороны лощинки была невысокая скала, и из нее журча бежал веселый родник.

И тут она снова оказалась в его объятиях, его руки ласкали ее обнаженное тело. И единственное, что она слышала, опускаясь с ним на сладко пахнущую землю, был безумный стук его сердца.

* * *

Только потом Марго начала осознавать всю бездонную глубину происшедшего. Она лежала в объятиях Малькольма. Его теплое тело было крепко прижато к ней, его дыхание шевелило волоски у нее за ухом. Глубоко в ней еще трепетали огненные отголоски их соединения.

И вдруг, как ушат ледяной воды:

«Я с ним переспала. Боже правый, я с ним переспала».

Паника обрушилась на нее с такой силой, что это почувствовал и Малькольм. Он открыл глаза и встревожено спросил:

— Марго? Что-то не так?

Она не могла ему ответить. Не могла облечь в слова навалившиеся и раздиравшие ее на части внезапные страхи. «Папа был прав. Я всего-навсего грошовая проститутка. Я никогда никем не стану, ничего не добьюсь, я ведь не могу сказать „нет“, даже когда знаю, что так поступать нельзя. Я могу забеременеть…»

О Боже!

Она сейчас разрушила все, что с таким трудом пыталась создать. Она уже никогда не сможет взглянуть в лицо этому ублюдку, убившему ее мать. Никогда не сможет осудить его…

А Кит Карсон…

Поверит ли он теперь, что она не станет спать с любым мужчиной, сопровождающим ее в другое время?..

Она принялась всхлипывать. А когда плотину прорвало, уже трудно было сдержать наводнение — девушка рыдала. Малькольм нежно тронул ее за плечо:

— Марго, ну пожалуйста, скажи мне, в чем дело? Она отпрянула, чувствуя себя такой несчастной, что лучше было бы умереть.

Сочувствие Малькольма только усугубило ощущение глубины ее безрассудства. Ясно, что он рассчитывал на удалую и веселую возню на травке с женщиной, умеющей ценить радости жизни. Женщиной, которой, как он думал, только что исполнилось девятнадцать. А все, что она сумела ему дать, — десятиминутный блиц с испуганным ребенком. Хуже того, это испуганное дитя оказалось с прошлым… Но в ее молодой жизни самое сильное, самое глубокое переживание произошло с ней впервые здесь и с ним…

Она спрятала лицо в сладко пахнущую траву и плакала, плакала до тех пор, пока хватило сил.

* * *

Малькольм долго мучился, но молчал, проклиная себя на все лады. Наконец он осмелился задать вопрос:

— Марго, я должен тебя спросить. Кто он был?

Она задохнулась в очередном приступе рыданий и сумела только выдавить:

— Кто?

Малькольм хотел погладить ее по затылку, но почувствовал, что сейчас ей это не поможет.

— Тот ублюдок, который причинил тебе боль.

Она наконец снова повернулась к нему лицом. На разрумянившихся щеках виднелись следы слез. Слабое удивление промелькнуло в ее глазах. Несколько секунд прошло, и он решил, что она не собирается ему отвечать. И когда она заговорила, это в действительности не было ответом.

— Ты сердишься.

На этот раз он погладил ее, очень осторожно и нежно. И на этот раз она не отодвинулась.

— Я и вправду сержусь, Марго. Даже больше, чем ты можешь себе представить.

Она выдержала его долгий взгляд. За ее спиной родниковая вода переливалась через каменный порожек и бежала между деревьями священной рощи Дианы туда, к Тибру, и дальше, в море. Марго снова отвернулась.

— Ты не прав. На самом деле ты так не думаешь. И я была не права. Во многом.

Малькольм прикусил губу. «Боже, кто же так ее обидел? Я найду его и…»

— Может быть, но он тоже был не прав. Кем бы он ни был, какие бы причины у него для этого ни возникали. Он был не прав.

— Как тебе удается — как тебе удается быть таким… чертовски хорошим?

Он решил сменить слишком серьезный тон их разговора:

— Но я вовсе не хороший. Я человек грубый и расчетливый, мисс Марго. Она замерла в его руках.

— Сама посуди. Я затащил тебя на две тысячи лет в прошлое, подпоил сладким римским вином, потом протанцевал с тобой вдоль всех улиц города. И все это с единственной целью — напугать самого себя до полусмерти. Мы, извращенцы, все такие. На все готовы, лишь бы напугать себя до смерти.

Он улыбнулся, рассчитывая подбодрить ее, снять беспокойство, дать возможность расслабиться. Вместо этого она совсем потеряла самообладание. Резко отпрянув от него и отвернувшись, она закричала на грани истерики:

— Где моя одежда? Я же голая! Если ты хочешь говорить со мной, сначала дай мне одеться!

— Марго…

Она отвернулась, прикрываясь от него своей парфянской туникой, как щитом.

— Что?

— Ты даже не представляешь себе, как мне становится грустно от твоих слов. Она сдвинула брови:

— От чего тебе становится грустно?

— От того, что ты готова раздеться, чтобы переспать с мужчиной, а вот поговорить с ним потом не в состоянии. А ведь как раз в этом-то и заключается любовь — когда люди говорят друг с другом, нежат друг друга и ласкают.

Она несколько раз открывала рот, но не могла произнести ни слова. Наконец выдавила горько:

— А откуда ты такой великий знаток любви, скажи на милость? Ты,без жены и гроша в кармане! Ведь ты… ты же холостяк? — неожиданно задала вопрос она, стягивая свою тунику на груди.

Он с трудом выдавил улыбку.

— Да. Я холостяк, Марго. И я никогда не претендовал на роль знатока в этих делах. Но мне кажется, что с человеком, с которым ты спишь, следует быть по меньшей мере друзьями. В противном случае это становится самой грустной вещью в мире. Пытаться найти что-то, чего ты сам толком не понимаешь, с незнакомым тебе человеком, который, возможно, тоже не понимает, чего он ищет.

— Я-то прекрасно знаю, что такое секс! — Она прижалась к земле, вцепившись пальцами в траву, забыв о своей тунике. — Это напиться до умопомрачения и считать, что отлично провела время с другим человеком. А потом проснуться от боли и испуга рядом с человеком, который, как тебе казалось, нравился тебе! Это жалкое и одинокое чувство, и я проклинаю тот день, когда встретила тебя! Будь ты проклят, Малькольм Мур! Ты испортил день моего семнадцатилетия!

СЕМНАДЦАТИЛЕТИЯ? Малькольм раскрыл было рот, но сказать ничего так и не смог. Страх и сожаление, и злость, вызванная ее ложью, навалились на него так, что он даже двинуться не мог. «Ей семнадцать лет! Боже мой, Кит меня убьет…»

Она лихорадочно натянула на себя свое парфянское одеяние и исчезла. Малькольм чертыхнулся и тоже стал с не меньшим проворством одеваться. Но к тому времени, как он выскочил на улицу, по дороге спотыкаясь о ветки и лежащие на земле парочки, она уже исчезла, поглощенная толпой, веселящейся около храма. Он остановился на каменном тротуаре, потрясенный настолько, что с трудом мог вздохнуть.

«Кретин, идиот, болван! Ты же знал, что у нее есть какая-то горькая тайна! И что бы это ни было, ты своим поведением вернул ее прямо к этим страшным воспоминаниям!»

В своем чувственном ослеплении Малькольм позволил себе забыть, как молода и уязвима была Марго. И что за нахальной и дразнящей позой она пыталась спрятать какую-то поистине отчаянную боль. Ее маска вызывающей самоуверенности никак не отменяла факта, что в обольстительном теле женщины пряталась испуганная маленькая девочка. Воспоминания раздирали ему сердце. Та страсть, которую вызвала она в нем, и ее ответный трепет…

Но сейчас ему ничего не оставалось делать, как надеяться, что когда-нибудь Марго сумеет его простить.

И было совершенно очевидно, что уж Кит-то ему не простит никогда.

Глава 15

Все оставшееся время пребывания в Риме стало для Марго сплошным кошмаром. Сбежав от Малькольма, она сразу же заблудилась в лабиринте узких кривых улочек. Девушка часами бродила по городу. Она ничего не замечала вокруг, не обращала внимания, куда ступает, и еще меньше — на то, куда она вообще идет.

И только когда стало смеркаться, Марго внезапно опомнилась и вынырнула из своих раздумий. Моргая от удивления, она уставилась на абсолютно чужие, никогда ранее не виденные окрестности. Только теперь она отдала себе отчет, что совершенно не знает, где находится и как отсюда попасть в таверну «Путешествий во времени».

— Малькольм, — шептала она дрожащим голосом. Но Малькольма, единственного человека, способного выручить ее, рядом не было. Она была предоставлена самой себе в сгущающихся сумерках. Толпы вокруг поредели, оставив ее практически одну на грязных улочках, по сторонам которых темнели четырех- пятиэтажные многоквартирные дома Древнего Рима. Это были разнокалиберные и неприглядные деревянные строения, «острова» длиной в квартал каждое. На первых этажах они могли похвастаться лишь убогими дешевыми лавчонками. И чем выше этажом, тем беднее выглядели эти жилища.

Ей надо было найти какое-то убежище. Улицы Рима становились смертельно опасными с наступлением темноты. Марго посмотрела вперед, потом обернулась назад. Сглотнув подступившую от волнения слюну, она в конце концов решилась и двинулась назад, туда, откуда пришла. Она миновала несколько кварталов, так и не найдя ничего, что бы напоминало ей знакомые ориентиры. Девушка пошла быстрее, сердце отчаянно билось, когда она замечала мужские фигуры, неподвижно стоящие в темных дверных проемах, подворотнях и закоулках.

Когда Марго заметила какой-то кабак, ей уже было наплевать, сколь грязно может быть там внутри и насколько пьяны могут быть его посетители. Она не раздумывая стрелой бросилась внутрь.

Там, в шумной и освещенной комнате, она почувствовала себя в гораздо большей безопасности. Конечно, девушка сразу привлекла к себе внимание нескольких бездельников. Но она сумела так на них посмотреть, что бедняги только пожали плечами и вернулись к своей выпивке и игральным костям.

Хозяин таверны объяснялся с помощью знаков и жестов. Она протянула ему несколько монет, взамен он дал ей еду и одеяло. Еда, на счастье, была горячей. Одеяло, правда, оказалось ветхим и вытертым. В углу комнаты, который она в конце концов выбрала себе для ночлега, как оказалось, свирепствуют сквозняки. Но все равно здесь было гораздо уютнее, чем одной, в темноте, на опасных улицах Древнего Рима.

Завтра она обязательно разыщет Малькольма. Найдет и попросит у него прощения. И попытается объяснить… Ей обязательно надо его разыскать. Перспектива провести здесь даже единственную ночь одной оказалась куда более страшной, чем она могла предположить. Марго спрятала лицо под драное одеяло.

Спустя некоторое время остатки здравого смысла или, может быть, просто выработанный тренировками со Свеном рефлекс побороли подступавшую панику и заставили ее принять кое-какие меры предосторожности. Целиком спрятавшись под свое драное шерстяное одеяло, Марго переложила все деньги в сумку АПВО и достала оттуда короткий нож. Крепко зажав его в кулаке под одеялом, она почувствовала себя гораздо спокойнее.

И даже после всех этих успокоительных действий сон долго не шел к ней. А когда Марго наконец задремала, ужасные кошмары будили ее чуть не каждый час.

К тому времени, как лучи солнца ворвались в комнату, Марго была окончательно измотана. Но все же сумка АПВО и нож остались при ней. В животе у нее явственно урчало от голода.

Прежде всего надо найти Малькольма. Марго принялась искать Авентинский холм. Очень быстро она поняла, что плохо, недопустимо плохо усвоила уроки Малькольма по географии Рима. Она полагала, что находится сейчас где-то к востоку от Марсова поля, поэтому отправилась на запад. И попала в крысиный лабиринт многоквартирных «островов», частных домов и общественных зданий, разбросанных в беспорядке по римским холмам.

К полудню она уже сходила с ума от усталости и волнения, но так и не нашла таверны «Путешествий во времени». Высокая стена Колизея, так хорошо видная с Авентина, в этом районе все время заслонялась храмами и высокими домами богачей, воздвигнутыми на холмах. Марго была так голодна, что решилась потратить часть своих драгоценных монет на колбасу и вино, затем двинулась дальше.

Веселье было все еще в полном разгаре и слишком живо напоминало ей о Малькольме. Что он сейчас о ней думает? Он, должно быть, в ярости. Как она сможет объяснить ему свое поведение, как и чем будет оправдываться?

Марго была погружена в глубокие раздумья о том, что она скажет Малькольму, когда на нее с размаху наткнулся какой-то бешено несущийся человек. У Марго оказалось лишь мгновение, чтобы разглядеть ошейник раба, цепи на запястьях, оборванную одежду и безумные глаза… Получив страшный толчок, она грохнулась навзничь на камни тротуара. Дикая боль пронзила затылок.

Темнота взорвалась перед ее глазами.

Придя в себя, Марго не могла понять, где она находится. В голове толчками пульсировала боль, то ослабевая, то становясь совсем невыносимой… Девушка была покрыта целой кучей нормальных, не вонючих одеял. С усилием открыв глаза, она не различила ничего, кроме тьмы. На мгновение ее охватил приступ паники, столь сильный, что она забилась под одеялами. Боль в голове, хотя, казалось бы, и так была на пределе, удесятерилась.

Переждав, пока приступ хоть чуть-чуть пройдет, она снова попробовала оглядеться в темноте. На этот раз ей удалось разглядеть мерцающую полоску света, выдающую место, где, по-видимому, была дверь. Она лежала в чьей-то кровати в незнакомом доме…

Но где бы это ни было, она наверняка потеряла несколько часов драгоценного для нее времени.

Она очень надеялась, что это были всего лишь часы.

Более тщательное обследование комнаты привело к обнаружению ее одежды, а вот сумка АПВО и пояс с ножом пропали. Кто-то перевязал ей голову, положив на затылок компресс. Это был хороший знак. «Если они обо мне заботятся, наверное, я не в такой уж большой опасности».

Но где она находится? И сколько прошло времени? Марго совсем не чувствовала себя в силах вскочить и начать разыскивать таинственного хозяина комнаты, чтобы спросить его об этом.

Она лежала и размышляла, когда дверь неожиданно отворилась. В комнату заглянула молодая женщина с масляной лампой в руках. Когда она сумела разглядеть Марго в полутьме, на лице у нее отразилось беспокойство. Женщина что-то произнесла очень взволнованно, обращаясь к кому-то невидимому. Потом поставила лампу на стол и склонилась над девушкой.

— О!

Незнакомка пробормотала какие-то успокаивающие слова и поправила повязку на голове Марго. Спустя мгновение худой лысеющий человек возник в комнате. На нем было надето несколько туник, а на лице застыло озабоченное выражение. Ему достаточно было произнести три фразы, чтобы сообразить, что Марго его абсолютно не понимает.

Тогда он умолк, и его лицо приобрело еще более озабоченное выражение.

— Esne Parthus? — медленно произнес он. Марго с трудом овладела голосом.

— Minime non Parthus, э-э, sed, э-э, Palmyrenus sum, — выдавила она неуверенно, страстно желая, чтобы произнесенные ею слова означали на латыни «я пальмирец, а не парфянин».

— Paterne tuus Romae es?

Что-то насчет ее отца и Рима. Марго попыталась вспомнить, как покачать головой в знак отрицания. Но вовремя подумала, что это будет слишком больно, и снова прибегла к своей латыни.

— Non Romae est.

Ее ответ, похоже, разочаровал мужчину и еще больше обеспокоил его.

— Tueque servi?

Слуги? О… где ее рабы?

Чтобы избежать мучительного объяснения, Марго прикоснулась к своей голове и застонала. Глаза ее хозяина расширились в тревоге. Он резко сказал что-то молодой женщине, и та аккуратно сняла с Марго повязку, наложила свежий компресс и принесла тазик, который подставила под руку Марго. Прежде чем девушка успела что-нибудь понять, ее рука была разрезана! Марго вскрикнула и пыталась отдернуть руку. Но римлянин и его служанка навалились на нее, что-то взволнованно бормоча и удерживая ее руку над тазиком, так, чтобы кровь стекала в него. Когда наконец спасители утомились удерживать ее, у Марго уже вовсю кружилась голова от слабости, ее отвратительно поташнивало.

«Если они и дальше будут продолжать в том же духе, они просто уморят меня, и все!»

Ее заставили выпить какой-то гадкий напиток, отказаться у нее уже не было сил. Римлянин коснулся ее руки и сказал что-то, что Марго приняла за слова утешения. Затем они покинули ее, давая возможность отдохнуть.

Как только они вышли, девушка сделала попытку сесть в кровати. Но из-за боли в ушибленной голове, этого неприятного кровопускания и подозрительного питья она почувствовала такую слабость, что с придушенным стоном откинулась назад.

«Завтра, — обещала она самой себе. — Завтра я выберусь отсюда, чего бы мне это ни стоило».

Марго оставалась фактически пленницей еще четыре полных дня. Она была слишком больна и слишком слаба, чтобы выходить из комнаты. Но ей удалось уговорить Квинта Фламиния, ее спасителя, прекратить сеансы кровопускания, которые он поначалу старался устраивать каждые несколько часов. Он не слишком обрадовался отказу от «лечения». Однако в результате она стала быстро поправляться.

Особенно ускорилось выздоровление с того момента, как она настояла на замене вина, которое неизменно подавалось ей к обеду, на воду. Из базового курса первой медицинской помощи она усвоила, что при больших кровопотерях необходимо восполнить потерто жидкости. А алкоголь, хоть и является жидкостью, способствует обезвоживанию организма. Поэтому она старалась залить в себя как можно больше воды, лишь бы только не лопнуть. Кроме того, она приказала себе выздороветь.

Свою сумку с АПВО и пояс с ножом она в конце концов нашла аккуратно положенными в деревянный сундучок рядом с кроватью. И теперь всякий раз, оставаясь одна, Марго вносила записи в журнал и аккуратно проверяла время по хронометру. Самое главное для нее теперь было точно знать, сколько времени осталось до следующего открытия Римских Врат. Согласно журналу ей надо было пробыть в Риме еще четыре дня. И что только думает сейчас Малькольм?..

Но у Марго не было возможности выйти с ним на связь. Единственное, что ей оставалось делать в этой ситуации, — скорее поправляться и сделать все, чтобы вырваться отсюда вовремя. На пятый день головные боли исчезли, и Марго могла уже самостоятельно ходить без головокружения.

Приютивший ее владелец виллы был, без сомнения, патрицием и очень богатым человеком. Она обнаружила, начав выходить за пределы своей комнаты, что весь дом был заполнен потрясающими фресками, мозаиками и бесценными статуями.

Узнав, что Марго уже может ходить, Квинт показал ей сад, разбитый во внутреннем дворике виллы. Там он помог ей усесться на мраморную скамейку, а сам отошел на несколько шагов и хлопнул в ладоши. По этому сигналу рабы приволокли в сад закованную в цепи фигуру. Марго смутно припоминала этого хныкающего человечка с пепельно-серым лицом. Его швырнули на колени к ногам хозяина.

Марго вздрогнула. Да это же мальчишка!

Парнишка лет тринадцати-четырнадцати скорчился у ног Квинта Фламиния и покорно ждал. Фламиний жестко говорил ему что-то, для убедительности указывая на Марго. Мальчик подполз к девушке и поцеловал ее ногу, чем привел ее в крайнее замешательство. Потом свернулся в клубок на земле прямо перед ней.

Фламиний снова хлопнул в ладоши. Рабы в бронзовых ошейниках вынесли во двор жаровню на треноге и установили ее рядом с Квинтом. Над жаровней струился горячий воздух. В раскаленные угли засунули конец длинного железного прута.

Патриций что-то коротко сказал мальчику. Тот взглянул на хозяина с ужасом… Отчаянный крик сорвался с посеревших губ. Раб отпрянул, пытаясь встать, затем снова бросился к ногам Фламиния, обнял его ноги, повторяя умоляющее:

— Domine, domine…

Признавался ли он своему хозяину в преданности? Или просто молил о пощаде, повторяя единственное слово, которое у него хватило ума запомнить?

Рабы, внесшие на двор жаровню, схватили мальчика, крепко держа его за руки. Фламиний задумчиво поднял железный прут и кивнул своим людям. Те задрали мальчику тунику. Мальчишка захныкал…

Тошнотворный запах паленой плоти и высокий неровный крик жертвы потрясли Марго.

«О Боже мой!..»

Они выжгли ему на бедре зловещую букву «F». Марго еле сдержалась, чтобы не заорать в отчаянии. Она боялась, что сейчас потеряет сознание. Мальчик-то уж точно должен был лишиться чувств от боли. Но нет. Он лежал на земле, стонал и скреб тонкими пальцами по песку. Фламиний снова раскалил прут. Рабы опять схватили мальчика. На этот раз Фламиний поднес конец прута к лицу мальчика…

— НЕТ! — Марго, забыв о всех своих болезнях, пружиной вскочила на ноги, крик сам вырвался из ее горла.

Фламиний в удивлении замер. Глянул на слезы, переполнившие глаза девушки. Затем очень медленно снова положил прут на жаровню. Жестом отдал приказание своим слугам. Они отпустили дрожащего ребенка, который поцеловал ноги своего хозяина, затем прильнул к ногам Марго и горько заплакал. Она покачнулась…

Патриций помог ей добраться до мраморной скамейки и присесть, затем сказал что-то рабу. Через мгновение ее губ коснулся край кубка. Девушка сделала глоток. Это оказалось крепкое красное вино. Она сделала усилие, чтобы снова взять себя в руки. Фламиний спокойно разговаривал со своим рабом. Марго поняла совсем немного из того, о чем они говорили. Она только уловила свое имя, каким она назвала его хозяину: Марго Сумитус. Когда Фламиний снова повел ее в ее комнату, она не возражала. Что ее действительно удивило, так это поведение мальчика, которому только что выжгли клеймо.

Несмотря на то что на нем все еще были надеты цепи, он неуклюже захромал вслед за ними, а придя в комнату, уселся на пол рядом с ее кроватью. Он остался в комнате и после того, как ушел Фламиний, расположившись между Марго и дверью. Как будто он собирался защищать Марго от любых возможных опасностей.

Марго очень хотелось узнать, как его зовут и почему он сбежал тогда, в первый раз. Он живо встретил ее любопытный взгляд. Наверняка и ему была интересна эта иностранка, спасшая его от второго клейма… Но через мгновение он покраснел и снова отвел взгляд.

Марго села в постели. Затем показала на себя:

— Марго, — и после этого показала на мальчика. Тот прошептал:

— Domine, sum Achillei.

— Domine?

Она, наверное, ослышалась? Но ведь Малькольм четко объяснил ей значение этого слова. Dominus означает «хозяин».

Юный Ахилл взглянул на нее снизу.

— Esne Palmirenus? — спросил он голосом, в котором звучал благоговейный страх.

Она пожала плечами. Не все ли равно?

— Es tu?

— Ego — Graecus sum… — отвечал он задушенно, с таким испугом в голосе, что у Марго сердце сжалось. Как же так случилось, что этот мальчик стал рабом?

И даже еще важнее для нее было понять, как так получилось, что его сделали именно ее рабом? И что ей теперь с ним делать?

Когда хозяин виллы снова появился, чтобы справиться о ее здоровье, Марго собралась с силами и попробовала выяснить это. Ее знания латыни было явно недостаточно для такого сложного диалога, но Фламиний рассеял все сомнения, когда вручил ей конец цепи, которой был скован Ахилл, со словами:

— Achilles tuus est servus.

«Ну, замечательно! И что мне положено делать со своим рабом?»

Патриций вручил ей железный ключ.

Марго некоторое время тупо разглядывала его. Ахилл сидел рядом на корточках с покорно склоненной головой. «Может быть, он снова сбежит? Ну и что? Я не стану его тогда разыскивать».

Она отомкнула замок его цепей. У Ахилла перехватило дыхание, потом слезы брызнули из глаз, и он уткнулся головой в пол. Фламиний тихо заворчал — звук означал его глубочайшее удивление. Затем он пожал плечами, как бы говоря: «твое дело».

За ужином этим вечером новое приобретение Марго неотступно находилось рядом с ней. После ужина он проводил ее до самой кровати, убедился, что она хорошо укрыта, и только после этого задул светильники. А потом снова занял свою сторожевую позицию на полу между ней и дверью.

Когда на следующее утро она проснулась, он был все на том же месте и крепко спал.

По ее вычислениям выходило, что ей оставалась еще два дня. За это время надо было разыскать таверну «Путешествий во времени», объяснить все Малькольму, извиниться перед ним и успеть вернуться в Ла-ла-ландию. Такая вот она умненькая и осторожненькая разведчица-стажер!

Но когда Марго сделала попытку покинуть дом, Фламиний издал восклицание ужаса. Жестами и знаками он объяснил ей, что она гость в его доме, он отвечает за нее. И потому и думать запрещает о том, чтобы покинуть дом до полного выздоровления. Отчаявшись настоять на своем, Марго в конце концов стала просто повторять:

— Цирк, Квинт Фламиний. Ludi Megalenses…

Она надеялась, что стоит ей выбраться на переполненные толпами народа улицы, ей уже нетрудно будет сбежать и избегнуть этого несколько навязчивого гостеприимства.

В глазах Квинта вспыхнуло понимание. Что бы он ни сказал ей на самом деле, Марго была почти уверена, что это звучало примерно так:

— Конечно, я прекрасно тебя понимаю. Ты проделала этот неблизкий путь из Пальмиры, чтобы посмотреть состязания и гладиаторские бои. А тут один из моих злополучных рабов нанес тебе такое увечье, что ты не в состоянии выйти…

Знаками и жестами он дал ей понять, что завтра они обязательно выберутся в город на бои. Марго в ее положении ничего не оставалось, как обуздать свое отчаяние и молчаливо согласиться.

Вдобавок ко всему возникла проблема с Ахиллом. Ей не нравилось иметь раба. Он оказался слишком прилипчив. Куда бы она ни повернулась, везде он. Если ему позволить, так он бы стал одевать и раздевать ее, да и купать тоже. К счастью, на вилле была собственная купальня, в которой Марго могла мыться совсем одна, запирая дверь изнутри, если Ахилл пытался следовать за ней.

«Пусть лучше они думают, что я эксцентричная провинциалка», — ворчала она.

Но что бы там ни думали ее хозяин и ее раб, купальня с подогретой водой была восхитительна. Ей не хотелось оттуда вылезать.

«Ох, ведь к этому можно и привыкнуть…»

Она нежилась в бассейне с подогретой водой по полдня, отмачивая все свои болячки и царапины, отскабливая каждый дюйм своей кожи. Затем следовал столь же неторопливый обед во внутреннем дворике виллы. За обедом она разнеженно слушала журчание и плеск струй в фонтанах и мечтала, чтобы здесь был и Малькольм.

«Завтра», — решила она. Завтра она обязательно изловчится и выскользнет из мягких тисков ее хозяина.

К несчастью, у ее хозяина были на этот счет свои соображения.

Марго не пошла в Цирк.

Ее туда понесли. На носилках с креслом, установленным на двух длинных шестах. Их несли четверо сильных, обливающихся потом рабов. В этом кресле Марго оказалась плывущей над головами уличной толпы. Она чувствовала себя глупой, вызывающе заметной и вообще смешной на этом насесте. И без всякой надежды спуститься вниз и затеряться в толпе. Потому что в нескольких шагах от нее на других носилках плыл Квинт Фламиний.

Ахилл с сияющими от восторга глазами следовал за носилками Марго, изо всех сил пытаясь не хромать. Перед Колизеем несметные толпы народа стекались к его многочисленным входам. В десятках киосков и павильонов продавались еда, вино и даже стеклянные чаши и кубки, украшенные по окружности рельефными сценами боев и соревнований. «Памятные кубки? А может, и нет», — гадала Марго.

В некоторых павильонах находились «букмекеры», принимавшие ставки на исход предстоящих состязаний и боев. Их осаждали толпы болельщиков. Люди азартно скандалили за право успеть сделать ставку до начала состязаний, получали свои билетики, передавали деньги.

Она где-то читала, скорее всего в одной из этих толстенных книг из библиотеки Ла-ла-ландии, что в Древнем Риме запрещалось делать ставки на спортивных состязаниях и боях гладиаторов. Если это было правдой, то куда же смотрели те, кому было поручено следить за соблюдением этого закона?

Рабы Квинта опустили носилки у одной из высоких входных арок, ведущих на большую арену. Марго уже всерьез подумывала о том, не нырнуть ли ей в толпу, как тут Квинт взял ее под руку, улыбаясь и любезно болтая, и повел во входную арку. Он заплатил за вход и получил три красных платка, размахивая которыми нужно было подбадривать любимую команду императора. Во всяком случае, она твердо решила, что красный — это любимый цвет Клавдия. Такой вывод она сделала из услышанного разговора, в котором слова «император» и «принципал» связывались каким-то образом с красными платками. Квинт протянул один платок ей, другой — Ахиллу и отпустил своих рабов.

Он вручил Ахиллу несколько монет и послал его куда-то. Мальчик очень скоро вернулся с корзиной еды и добрым кувшином вина, после чего Квинт ввел Марго в Колизей.

Она остановилась, пораженная открывшимся зрелищем. Квинт усмехнулся, постоял вместе с ней немного, а потом повел ее к сиденьям во втором ярусе, у первого поворота. Все, кого она только могла разглядеть в верхнем, третьем ярусе, носили либо ошейники рабов, либо одежды чужеземцев — там не было видно ни одной тоги. Она мрачно ухмыльнулась, довольная, что хотя бы это смогла сообразить сама. Не было сомнения, что ей было позволено сидеть здесь, во втором ярусе, а не там, на третьем, вместе с иноземцами, только потому, что она была гостьей римлянина.

Сам Цирк не был похож на то, каким она его себе представляла раньше. Огромная беговая дорожка не была овальной. Один ее короткий отрезок — там, вдали от нее, где располагались стартовые ворота, — был практически прямой. От него перпендикулярно отходили два длинных прямых отрезка. Напротив Марго они соединялись полукруглой дугой.

Три ряда сидений, деревянных и каменных, поднимались ярусами вокруг арены с дорожкой. Окружность огромной арены, если считать вместе с трибунами, по прикидке Марго, протянулась почти на милю.

Земля на арене везде была посыпана песком. Исключение составляло только пространство перед стартовыми воротами — оно было вымощено камнем. Вся беговая дорожка отсвечивала на солнце какими-то неестественными бликами. Она заметила на дорожке рабов с корзинами, из которых те посыпали песок чем-то сверкающим. Какой-то минерал? Она вспомнила, что вкрапления слюды в граните создают тот же эффект. Ну что ж, дорого, зато красиво.

Длинный разделительный барьер высотой футов шесть шел вдоль арены посередине, отделяя продольные дорожки одну от другой. Он представлял собой каменную стенку, украшенную высокими мраморными колоннами. На вершинах колонн стояли сияющие женские статуи — крылатые и без крыльев. В миниатюрных храмах, расположенных на стене, виднелись алтари незнакомых Марго богов. Поперек барьера в нескольких местах на равных расстояниях размещались поперечные балки, похожие на коромысла весов с чашами на концах. В правых от Марго чашах лежали каменные яйца и каменные изваяния дельфинов.

Сверкающая золотом статуя богини, в которой даже она узнала Кибелу, оседлавшую льва, возвышалась у одного конца дорожки. Недалеко от Великой Матери высилась купа мраморных деревьев, но они не были похожи на священные сосны. Интересно, что это за деревья?

В самой середине барьерной стены возвышался огромный египетский обелиск. Кто же его сюда привез? Ведь это было совсем непростым делом — доставить его сюда на корабле по Средиземному морю.

Прямо посреди трибуны, идущей вдоль длинного отрезка дорожки, был построен великолепный храм с колоннадой. Под ним располагалась платформа с балюстрадой. «Наверняка это место для судей», — подумала она, заметив проведенную поперек дорожки меловую линию, как раз напротив балюстрады.

За обелиском и статуями в утреннем свете сиял еще один храм. Высоко над ним императорский дворец вздымался на Палатинском холме.

Этот второй храм был встроен прямо в нижний ярус трибуны. У него тоже была красивая колоннада и треугольный фронтон над широким каменным портиком. На нем располагались ложа для самых почетных зрителей. Наверное, это место для самого Клавдия.

Внизу у стартовых ворот серые и красные мраморные колонны украшали арки входных трибун. Всего их было двенадцать, и сейчас они были закрыты двойными деревянными воротами. Сверху их перекрывали металлические решетки. Изысканно украшенная ложа с каменной балюстрадой занимала центральную часть мраморного фасада. В каждых воротах на низких круглых пьедесталах возвышались высокие граненые столбы, увенчанные каменными капителями. От стартовых ворот до самого дальнего конца разделительного барьера дорожка была размечена меловыми продольными полосами.

Интересно, а это зачем?

Как раз под тем местом, где сидела Марго, прямо на дорожке находился маленький квадратный храм с колоннами, опирающимися на круглые каменные ступени. Около него из земли росло небольшое деревце.

Стена подиума отделялась от беговой дорожки огромным, трехметровой ширины рвом, заполненным водой. По самой кромке стены подиума, отделяя трибуны зрителей от края рва, во всю длину вытянутой подковы арены тянулась высокая металлическая решетка. Трибуны быстро заполнялись. Марго поразилась, с какой скоростью огромная толпа могла войти в Цирк. Она попробовала прикинуть вместимость всего сооружения. Умножив число рядов на примерное количество мест в каждом ряду, получила, что Цирк вмещает больше ста пятидесяти тысяч человек. Не слишком ли много?

Компания смеющихся мужчин и женщин стала рассаживаться на скамье позади нее, нещадно толкая ее в спину коленями. Чтобы не упираться своими коленями в спину впереди сидевшего, Марго пришлось скорчиться, поджав колени почти к подбородку. Люди втискивались на стадион, как сардинки в банку. Она очень надеялась, что деревянные скамьи не сломаются под тяжестью зрителей.

Трибуны были почти полностью заполнены, когда в дальнем конце зазвучали трубы, возвестившие о начале представления. На дорожке появились люди. Они несли в руках высокие шесты, оканчивающиеся четырехугольными табличками с буквами SPQR. Над табличками сверкали на солнце золоченые фигуры орлов.

Весь стадион вскочил, Марго тоже не смогла удержаться и встала вместе со всеми.

Что? Где?

Квинт Фламиний показывал ей куда-то вниз, на дорожку.

Из-за штандартов с орлами показался какой-то человек. Он неуклюже, прихрамывая, спускался на дорожку от выхода у стартовых ворот. Одетый в сверкающую белую шерстяную тунику с широкими пурпурными полосами по краям, он мгновенно приковал к себе внимание всех зрителей. Толпа, казалось, сошла с ума. Но кем бы он ни был, передвигался он на нетвердых ногах. «Пьяный?» — первое, что пришло в голову Марго. Наверное, все же нет?

Женщина позади нее что-то защебетала о принципале. Марго задохнулась. Клавдий! Она никак не ожидала, что император будет шествовать во главе процессии пешком. Представляла себе его выезжающим на золотой колеснице или на чем-то в этом роде. Может быть, такой выезд здесь приберегают только для полководцев, выигравших битву?

Клавдий двигался осторожно, но упорно, без всякого императорского величия ведя за собой колонну.

Неожиданно Марго вспомнила. Тогда она не сообразила, а вот сейчас все стало на свои места. Ведь ее так удивило болезненно искаженное лицо Клавдия на фотографии в «Путешествиях во времени». Значит, с тех пор его болезнь прогрессировала и теперь затронула и другие жизненно важные функции. Неудивительно, что Малькольм отказался смеяться над ним. Это было настоящее мужество — преодолевая боль, идти во главе процессии. Это должно было стоить ему…

Марго почувствовала, как ее щеки заливает краска. А вот она просто сбежала от своих проблем, вместо того чтобы встретить их лицом к лицу. Так, как Клавдий встречает свою болезнь. И вот куда ее привела эта трусость. Она закусила губу от злости. «Сегодня ночью — я разыщу Малькольма сегодня ночью после представления, после того, как сбегу от Фламиния».

Сразу же вслед за Клавдием шли музыканты. Барабанщики заполнили арену раскатами грома, а медные трубы пели столь дикими голосами, что у Марго по спине побежали мурашки. За музыкантами следовали тележки и носилки, на которых гордо проплывали римские боги и богини. У нее не было ни малейшего представления, кого именно изображали эти статуи, но солнце так великолепно отсвечивало на их боках!

Процессия сделала по посыпанным слюдой дорожкам полный круг и остановилась у мраморного храма со стороны Палатина. Клавдий медленно поднялся по ступеням на площадку, с которой ему предстояло наблюдать за играми. За ним последовали носильщики с изображениями богов. Император уселся на каменное сиденье без спинки у самого края наблюдательной площадки. Он поднял руку, и толпа заорала, забесновалась.

Популярный малый.

Неожиданно Марго обнаружила, что ей все это нравится.

Над огромным Цирком воцарилась наконец тишина. И тогда Марго послышались всхрапывания круто осаживаемых лошадей, удары копыт по деревянным ограждениям. Слабый ветерок пригнал запахи пота, адреналина и донес отдаленный рык диких зверей. Марго подалась вперед.

В ложе с балюстрадой, той, что над стартовыми воротами, появился красиво одетый человек, по-видимому, церемониймейстер. Показались и другие служащие, они возились с какими-то приспособлениями. Церемониймейстер махнул белым платком.

Марго страстно захотелось иметь хоть самый плохонький бинокль. Она смутно различала, как нечто вроде барабана поворачивалось на оси и оттуда что-то извлекали, но что именно, она никак не могла рассмотреть. «Нам следовало бы занять места поближе к старту».

Еще какие-то люди стали подниматься на центральный барьер, разделяющий арену вдоль. Одни из них были одеты хорошо и богато, другие носили простые туники. К поперечным балкам, на одном из концов которых размещались дельфины и яйца, подтащили лестницы, и на них тоже забрались люди. Все это заняло некоторое время, а напряженное ожидание толпы все усиливалось. Наконец эти люди, которые наверняка были полевыми судьями, распределились и расселись по своим местам на разделительном барьере. И тогда, прежде чем она сумела приготовиться, снова мелькнул сигнальный белый платок.

Над затаившими дыхание зрителями раздался громкий резкий звук. Грохот внезапно распахнувшихся деревянных ворот оглушил даже ее, хотя она сидела в самом дальнем от них конце арены. На поле вылетели двенадцать колесниц, каждая запряженная четверкой лошадей, и понеслись по обозначенным меловыми линиями дорожкам. Вместе со всей толпой Марго мгновенно очутилась на ногах.

Колесницы мчались по мощеному участку к первой поперечной линии на песке. Расположившиеся напротив трубачи, когда участники проносились мимо них, успевали проводить их торжествующими звуками своих инструментов. Пролетев через эту черту, строй колесниц, напомнивших Марго какие-то кукольные чашки на колесиках, смешался. Началась гонка.

Они неслись по дорожке под грохот копыт. Возницы нахлестывали коней, увеличивая скорость. Их короткие плащи вились на ветру. Длинные поводья были натянуты до предела и намотаны вокруг пояса ездоков, которые присели, балансируя на своих платформах, как скейтбордисты. Зеленые туники, красные туники, голубые и белые… Четыре соревнующиеся команды перемешались в борьбе за лучшую позицию, подходя к первому повороту. Марго затаила дыхание.

Лидер в зеленой тунике сумел первым войти в поворот. Прямо за ним, след в след, неслась вторая колесница. А третья не вписалась в вираж и чиркнула колесом по каменному бордюру. Экипаж угрожающе накренился, пронесся еще несколько метров, и тут ось с треском сломалась. Марго вскрикнула. Ажурная конструкция, плетеный деревянный корпус с таким же решетчатым полом рассыпался в щепки. Несущиеся галопом лошади продолжали с бешеной скоростью тащить за собой возницу. Он был жив и отчаянно пытался достать нож, висевший у него на поясе. Другие колесницы широкой дугой обтекали место аварии.

Наконец несчастному удалось перерубить постромки, и уже по инерции он закувыркался вдоль дорожки. Остальные участники миновали его не останавливаясь. На дорожку высыпали рабы и лихорадочно потащили с арены тело возницы и обломки колесницы. Другие поймали и увели освобожденных лошадей, когда остальные участники уже подходили ко второму повороту и устремлялись назад.

Когда колесницы пошли на второй круг, люди на лестницах переложили по одному яйцу и одному дельфину с одного конца поперечных балок на другой.

Марго с жадностью впитывала все подробности и мелкие детали, решив для разнообразия и практики побыть настоящим разведчиком.

У лошадей вокруг шеи были ошейники, а не сбруя, какую она видела в Лондоне.

Как же они дышат, если им так перехватили горло? Гривы лошадей были подвязаны так, чтобы не развеваться на ветру. Хвосты обрезаны коротко, как у кошек с острова Мэн. Легкие плетеные колесницы были покрашены в те же четыре цвета, обозначающих принадлежность команде. На всех возницах были ошейники рабов. Малькольм говорил ей, что те, кто участвовал в соревнованиях колесниц или боях гладиаторов, — все были либо рабами, либо пленными, либо преступниками.

«Выживет ли возница сломавшейся колесницы», — задумалась Марго. Неприятный холодок пошел у нее по спине. А колесницы уже мчались по прямой на следующий круг, готовясь войти в поворот. На самом повороте их занесло на песке, протрясло через колеи, оставленные предыдущим пробегом, и вот уже они поворачивают в облаке сверкающего блестками праха.

Три круга. Четыре. Пять. А сколько всего кругов они идут? Она посмотрела на счетчики сделанных кругов. На каждом из коромысел оставалось по два дельфина и по два яйца. При подходе к повороту на шестой круг борьба за лидерство обострилась. Марго перестала дышать, но, к счастью, все успешно совершили головокружительный поворот на сто восемьдесят градусов и устремились вперед. Судьи перенесли с одного плеча балки на другой шестой маркер. Запели медные трубы.

Финальный круг.

Борьба за лидерство на последнем круге разгорелась между голубой и красной колесницами. Марго, как безумная, размахивала одной рукой с зажатым в ней красным платком, одновременно кусая пальцы на другой руке. Идущие сзади красные возницы пошли широким зигзагом, от одного края дорожки к другому, не давая синим приблизиться и помочь своему лидеру.

Две колесницы столкнулись. Толпа взревела. Марго отвернулась в ужасе. Когда она осмелилась снова бросить взгляд на арену, то увидела, как сломанная колесница катится поперек дорожки и с оглушительным плеском падает в ров с водой. Возницу в синем протащило далеко от поворота. Его тело врезалось в основание каменного храма. Марго закрыла глаза…

И снова стадион взревел. Она рискнула взглянуть… Уцелевшие колесницы уже миновали поворот у стартовой черты и мчались к линии финиша. Ездок красной колесницы подхлестнул коней и на мгновение вырвался вперед. Синяя колесница тут же догнала его, обогнала и снова отстала. Ее возница нещадно хлестал своих коней. И тут красный возница последним мощным рывком вырвался вперед. Но меловую финишную черту он пересек всего на голову впереди соперника.

Команда императора выиграла!

Марго почувствовала, как приподнимается вместе со всей толпой и орет, орет от восторга.

Квинт Фламиний тут же обернулся к сидящему рядом с ним человеку и получил от него несколько монет, которые с довольной ухмылкой спрятал в свой кошелек. Марго заметила, как многие вокруг нее рассчитываются за пари, которые они заключили на эту гонку. Ахилл с блестящими от возбуждения глазами следил за тем, как победитель развернулся у последнего поворотного столба и торжественно проехал мимо ложи императора Он продолжил свой победный круг к финишной линии, в то время как остальные возницы удрученно уступали ему путь.

Победитель знаком приказал своей команде остановиться и спешиться. Через ров перебросили легкий мостик, по которому он поднялся на площадку судей.

«Интересно, кто будет вручать награду?» — подумала Марго.

Она ждала, что это сделает император, но победитель остановился на противоположной от императорской ложи стороне арены. Какой-то другой человек водрузил лавровый венок на голову чемпиона, дал ему пальмовую ветвь и вручил увесистый кошелек. Толпа приветствовала победителя безумными криками, пока он триумфально шествовал вниз по ступеням, садился в свою колесницу и снова ехал мимо императорской ложи. Клавдий приветствовал его, вызвав новый шквал криков толпы. И только тогда победитель покинул дорожку.

А по всему Цирку на трибуны уже карабкались рабы с большими корзинами. Из этих корзин они доставали и бросали в толпу зрителей пригоршни круглых деревянных номерков. Зрители отчаянно бросались и подпрыгивали, стремясь поймать номерок. Радостно вскрикивали, если им это удавалось, и горестно причитали, если нет.

Когда горсть этого добра полетела в сторону, где сидела Марго, она почти машинально поймала один и стала его разглядывать. Прочесть, что на нем было написано, она, однако, не смогла. Квинт Фламиний ухмыльнулся и пробормотал что-то неразборчивое. Спустя некоторое время по сигналу из императорской ложи счастливцы, поймавшие номерки, стали спускаться с трибун на дорожку.

Марго задумалась. Маловероятно, чтобы существовала традиция приносить обладателей этих маленьких деревянных дисков в жертву там, на арене. Уж слишком довольными, явно предвкушавшими какую-то радость выглядели они все.

Квинт щелкнул пальцами Ахиллу. Мальчишка поклонился и знаком попросил у Марго ее номерок. Получив его, спустился вниз и занял очередь среди других удачливых ловцов. Наконец они стали возвращаться. Вскоре появился и довольный Ахилл.

Марго поняла, почему все так радовались, поймав номерок. Там, внизу, каждый в обмен на этот кусочек дерева получил свой неожиданный приз. Ахилл торжественно вручил то, что досталось ей, — маленький кожаный мешочек.

Открыв его, она вытрясла на ладонь кроваво-красный самоцвет, на котором были выгравированы колесница и обелиск с цирковой арены. Марго удивленно и радостно вздохнула:

— О-о…

Даже Квинт Фламиний слегка присвистнул и принялся изучать камень. Затем вернул его ей с улыбкой. Вокруг них другие счастливцы демонстрировали друзьям свои призы: кто мешочки монет, кто листы пергамента — похоже, какие-то важные документы. Она расслышала слово terra и сделала вывод, что эти люди выиграли наделы земли.

Марго положила свой выигрыш обратно в мешочек и уже прятала его в сумочку, как начался второй номер программы. В нем соревновались наездники верхом на лошадях наподобие известных и во времена Марго конных скачек. Они мчались от поворотного столба напротив Марго к дальнему повороту у стартовых ворот, проносясь мимо ложи императора в туче пыли. Всадники, свалившиеся с лошадей во время гонки, спешили к финишу на своих двоих.

Потом последовала еще одна гонка на колесницах, за ней — состязания борцов, потом снова гонка колесниц. Всего они посмотрели десять таких гонок, перемежаемых другими представлениями. В большинстве этих гонок участвовали колесницы, запряженные четвериком, и лишь в некоторых — парой лошадей.

Ахилл достал вино и чаши, разлил и протянул господам. Затем раздал пакетики с чем-то, поразительно напоминающим жареный горох. Марго осторожно попробовала. Неплохо…

Пока они подкреплялись, началась новая гонка. На этот раз, когда легкие колесницы вылетели на дорожку и Марго сумела различить их наездников, она весело рассмеялась. Наездников, собственно, и не было. Во всяком случае, людей. Вместо них на колесницах восседали дрессированные обезьяны, управлявшиеся с лошадьми не только на прямых, но и на поворотах, уморительно пародируя предыдущие гонки. По трибунам волнами прокатился смех. Когда экипаж-победитель пересек финишную линию и направился на еще один круг, выбежавшие на дорожку рабы поймали лошадей подуздцы. Марго не сумела сдержать бессмысленный смех, когда один из служителей подхватил гордого победителя на руки и понес его, выразительно жестикулирующего и гримасничающего, к мостику через ров. Пара поднялась по ступеням, и победитель получил заслуженную награду: банан и лавровый венок, как раз по размеру его маленькой головки.

А затем эта умная обезьянка и вправду сама проехала круг почета, ухмыляясь во весь свой огромный рот и вызывая взрывы хохота у зрителей.

Когда наконец последняя обезьянья колесница была отведена с дорожки, над гигантскими трибунами опустилась непривычная, напряженная тишина.

«Что же сейчас будет?» — подумала Марго с любопытством, смешанным с каким-то нехорошим предчувствием.

Из проходов, расположенных на уровне улицы, появились многочисленные рабы, тащившие бадьи и бочки с настоящими деревьями и кустами. Работая привычно и споро, они довольно быстро превратили арену в участок настоящего леса, с зарослями кустарника, рощами деревьев в кадках и даже цветами в горшках. Закончив все приготовления, рабы поспешно удалились через проход в противоположной стене подиума. Марго заметила, что все мостики через ров были убраны.

И тут она услышала звук, который ни с чем нельзя было спутать, — раскатистый львиный рев. По спине у нее забегали мурашки. Раздались и еще какие-то отчаянные вопли и вскрики. Толпа подалась вперед. Запах пота и атмосфера напряженного ожидания смешались над замершими трибунами. Раздался знакомый звук распахивающихся ворот. Марго напряженно глядела в сторону стартовых ворот.

На арену галопом выскочила дюжина обезумевших зебр. Они лавировали между деревьями, перепрыгивали через невысокие барьеры кустов, лягались и всхрапывали от возбуждения. За ними последовала дюжина страусов. Их черно-белые плюмажи грациозно вздрагивали, когда птицы мчались вдоль длинной дорожки арены, в растерянности притормаживая перед деревьями. Маленькие изящные антилопы стрелой вылетели на солнечный свет и закружили у финишной линии испуганным стадом.

Между тем на дальнем конце поля рабы уже закрывали огромные створки стартовых ворот, задвигали деревянные засовы. Покончив с этим делом, они спешно вскарабкались вверх по приставным лестницам, которые тут же были втянуты вслед за ними. Марго вся подалась вперед, наблюдая с болезненным любопытством, как церемониймейстер, открывавший утреннее представление, снова поднял свой белый платок. И вот платок опустился вниз. Ворота распахнулись. Над всем огромным Цирком прокатился грозный звериный рев.

Гигантские кошки вырвались на арену. Гривастые львы-самцы рычали друг на друга и обменивались ударами лап, оставлявшими кровавые следы. Гладкие, угрожающего вида самки метались между ссорящимися самцами. Но это не было беспорядочным перемещением: они нацеливались на испуганное стадо, выпущенное на арену ранее. Вот в стартовых воротах мелькнули удивительные цвета леопардовых шкур, и полдюжины животных прибавилось к тем, что уже были на арене. Марго попробовала сосчитать. Шесть леопардов, двенадцать львиц и по меньшей мере два десятка тяжелых львов-самцов…

Вопль боли донесся снизу, с арены. Зебра была сбита на землю. Она лежала на боку, отчаянно лягаясь и пытаясь подняться. Вокруг нее сгрудились львы, они грызли и рвали ее живот. Марго вскрикнула и закрыла лицо руками. А над ареной раздавались новые вопли и яростный рык. Всякий раз, когда девушка пыталась бросить взгляд на арену, она видела там львов, толпящихся над поверженными антилопами… леопардов, преследующих страусов и сбивающих их на песок… зебр, еще живыми разрываемых на части…

Она не могла это вынести и спрятала лицо вплоть до окончания драмы.

Затрубили трубы, и их глас прозвучал безумно под ярким апрельским солнцем. Марго посмотрела на арену. И похолодела. Туда выходили люди. Люди с сетями и трезубцами, люди с мечами и в шлемах, пешие и конные. Львы зарычали и попятились, но некоторые продолжали стоять над своей еще дымящейся добычей, подняв головы. Охотники медленно наступали. Правда, часть из них сгрудилась у рва — они явно не могли преодолеть свой страх… И тут один из львов с ревом бросился в атаку.

Это не было спортом или соревнованием.

Это было убийством.

Из тех пятидесяти человек, которые вышли на арену, осталось в живых только шесть. К концу схватки они были единственными живыми существами на всем пространстве арены. Даже лошади были убиты и растерзаны хищными кошками. Толпа неистовствовала, выражая свое одобрение «победителям». А те, все в крови, хромая и спотыкаясь, уходили с арены. Марго сидела неподвижно, как камень, потрясенная до глубины души. Теоретически она знала, что такое травля диких зверей. Но видеть своими глазами, как хищники рвут на части живых людей…

Сейчас ей отчаянно хотелось спрятаться куда-то в тихое место и там свалиться без чувств… Но вместо этого она была вынуждена оставаться на своем месте и смотреть, как рабы убирают с арены остатки тел. Солнце уже высоко стояло над горизонтом, и у Марго сильно кружилась голова, ее тошнило. Она страшно жалела, что съела предложенное Ахиллом угощение…

А там, на арене, начался новый парад. На этот раз внизу шествовали гладиаторы. Среди них были и всадники, были и воины с сетями и трезубцами, такими же, как у охотников. На некоторых были странные шлемы с закрепленной наверху фигурой рыбы. Было и несколько колесниц. Обнаженные тела возничих были почти полностью покрыты синей татуировкой.

Процессия петляла между деревьями и купами кустарника, обходя кругом всю арену. Марго попыталась подсчитать число марширующих воинов и остановилась на двухстах. Количество людей, обреченных убивать друг друга в этом представлении, потрясло ее. Наконец процессия остановилась. Затрубили фанфары. Гладиаторы салютовали императору, который приветствовал их поднятой рукой.

После этого походный строй их изменился. Они возобновили медленное продвижение по песку, и при этом каждый демонстрировал свое умение владеть оружием, свои приемы, пока «в воздух», не проливая крови. Толпа подбадривала их приветственными криками. Затем большая часть гладиаторов покинула дорожку. Остались лишь десять пар. Появились и другие люди, вооруженные бичами и раскаленными докрасна железными прутьями Снова запели фанфары. Марго затаила дыхание

Первая пара бойцов пошла на сближение, одновременно кружа по песку. Один из них бросил сеть, но промахнулся Удерживая своего противника на расстоянии угрожающего вида трезубцем, он стал снова подтягивать к себе сеть за веревку, обвязанную вокруг его кисти. Другая пара начала дуэль на колесницах. Возничие искусно маневрировали между деревьями, стремясь сблизиться и обменяться ударами длинных тяжелых мечей Зрители начали выкрикивать какие-то непонятные слова, повторяя их снова и снова

«Они подсказывают бойцам, что делать, науськивают их», — неожиданно сообразила Марго. Действительно, выкрики совпадали с выпадами мечей и трезубцев, ударами палиц. Пара бойцов, явно испугавшись, попыталась отступить, выйти из схватки. И тогда вмешались люди с бичами и раскаленными прутьями. Марго вскрикнула, когда яростными ударами бича и тычками прутьев в ноги гладиаторов заставили вернуться на поле боя.

Вот упал первый гладиатор, тяжело раненный в бедро. Он распластался на земле, беспомощный перед длинным трезубцем своего противника. Упавший с трудом поднял левую руку, показывая, что сдается и просит пощады Взоры всех зрителей обратились к императору. Клавдий взглянул на упавшего, а затем повернулся и оглядел зрителей Цирка. Мнения зрителей разделились: кто-то показывал большим пальцем вверх, кто-то — вниз. Похоже было, что все же большинство держало большие пальцы вверх.

Император снова повернулся к поверженному гладиатору, а потом резко поднял руку, держа большой палец по направлению к своей груди. Ужасное напряжение стало понемногу отпускать Марго…

Гладиатор с трезубцем с силой вонзил свое оружие в горло лежащего на земле соперника.

«НЕТ!..»

Марго застыла, оцепеневшая. Она ничего не понимала. Затем в подсознании у нее всплыла полузабытая фраза Малькольма:

«Изучай язык жестов, он здесь совсем другой…»

За прошедшие времена значения символов «большой палец вверх» и «большой палец вниз» почему-то поменялись местами.

И это каким-то странным и зловещим образом символизировало ту ужасную путаницу, которой с недавнего времени стала жизнь самой Марго…

Когда к Марго вернулась способность воспринимать окружающее, она поняла, что пытается убежать с трибуны, прорывается вниз, расталкивая удивленных людей на скамейках и в проходах. Ей надо уйти отсюда, выбраться из этого сумасшедшего дома неожиданных смертей и невыразимой жестокости… В конце концов она оказалась на улице. Квинт Фламиний и Ахилл последовали за ней. Ее покровитель взял ее под руку, задавая вопросы, которых она не понимала и на которые все равно не ответила бы. Девушке потребовалось несколько минут просто для того, чтобы хоть чуть-чуть прийти в себя и отдышаться. Ее колени дрожали. Она все еще была на грани обморока. В голове стучала только одна мысль: найти таверну «Путешествий во времени» и дождаться, когда Врата снова откроются.

Но ей не представилось такого шанса. Рабы, которых Фламиний оставил у входа дожидаться своего возвращения, уже появились со своими проклятыми носилками. Марго оказалась посаженной в кресло, поднятой в воздух и двигающейся по улицам Рима прежде, чем она сумела собраться с силами, чтобы воспротивиться. Она тяжело откинулась в кресле.

«Ну, дождалась! И что же дальше?»

И снова она очутилась в своей комнате, вдвоем с Ахиллом. Его глаза были преисполнены сочувствия, когда он помогал ей опуститься на опостылевшую кровать. Своими хлопотами он довел ее до того, что она была готова заорать на него. Но это было бы несправедливо. И она сдержалась и позволяла ему хлопотать и хлопотать. Бедный мальчик…

Что с ним станет, когда она убежит отсюда? Если только убежит…

Ситуация, при всей ее трагичности, была на грани фарса. Попавшая из-за чрезмерного чувства ответственности своего хозяина в ловушку, которая могла стать пожизненной, Марго так и не смогла понять, как серьезно относились римляне к законам гостеприимства.

«Хорошо, — подумала она со вздохом, — похоже на то, что сегодня ночью тебе придется любой ценой осуществить побег. Через стену сада, наверное…»

Оставалось надеяться, что сторожевые псы не поднимут тревоги…

В конце концов она уснула.

Ежедневный обед у Квинта Фламиния представлял собой пиршество из минимум двенадцати блюд, между которыми всегда и обязательно подавался маленький десерт. Не говоря уж о винах. Когда Марго проснулась, в комнате стояла кромешная темнота. Марго моргнула. А потом… «Боже мой! Сколько сейчас времени?» Она нащупала в темноте свою сумку АПВО и извлекла оттуда журнал. Со светящегося табло хронометра на нее глядели просто ужасные, недопустимые цифры. До открытия Римских Врат оставалось меньше десяти минут!

В самом разгаре ночи, по незнакомым и опасным улочкам…

Марго вылетела из своей спальни так, как будто виллу охватил пожар. Перепрыгнув через спящего Ахилла, она бегом бросилась к выходу. Входная дверь была заперта, рядом с ней дремал ночной страж. Марго с силой отбросила в сторону деревянный засов под испуганный крик проснувшегося раба. Толчком распахнув дверь, вылетела на улицу. Страх придал ей силы развить такую скорость, какой она в себе даже не подозревала. Она помнила дорогу к Цирку. А от Цирка она уже сможет найти таверну «Путешествия во времени», в которой с минуты на минуту начнут открываться Врата.

Несясь в темноте, она пару раз повернула не там, где нужно, и ей пришлось лихорадочно мчаться обратно.

Отдаленный крик заставил ее оглянуться на бегу. Сзади на порядочном расстоянии прыгало пятно света. Марго невольно чертыхнулась, но продолжала стремительный бег. Она еще раз ошиблась с поворотом, и пришлось возвращаться. Тут источник света приблизился, и оказалось, что за ней бежит Ахилл с лампой в руке. Он орал:

— Domine! Domine!

У нее не оставалось времени…

Мальчишка, задыхаясь, уже почти нагонял ее. Он не отставал, даже когда она прибавила ходу, завидев темную громаду Цирка. По взглядам, которые он бросал на Марго, было ясно, что он считал свою молодую хозяйку совсем сбрендившей; тем более он не мог бросить ее…

«Черт возьми, черт возьми, черт возьми…» И тут она увидела наконец Аппиеву дорогу. Марго обогнула угол Цирка и, скользя, свернула в проулок. Вот…

У нее не было времени заглянуть в журнал. Она просто рванула к стойке, надеясь на лучшее. Слишком поздно она заметила, как знакомая фигура отделилась от стойки и двинулась к ней в темноте.

Малькольм.

Чувства вины, страха и облегчения захлестнули ее одновременно.

Гид приближался, а Марго совершенно не представляла, что она ему скажет.

«Привет, я правда все перепутала… а ты не рад, что переспал с дурой… и кстати, как бы мне избавиться от этого дурацкого раба, которого я здесь подцепила?» — вся эта чушь застревала у нее в горле.

Она извинится и съест ворону, если они только попадут в свое время.

Малькольм несколько дней не спал. Работники «Путешествий во времени» стали сторониться его всякий раз, когда он возвращался в таверну. Он держался только на адреналине и надежде, но последняя, правда, очень быстро таяла. Он еще ни разу не терял клиента. Не говоря уже о столь дорогом для него человеке, как Марго. Что скажет Кит, что Кит сделает…

Он уже твердо решил остаться здесь и после того, как группа покинет Рим. Он должен ее найти. Или выяснить точно, как она погибла. Одно из двух. Девять дней… Он разыскивал ее по городу с самого рассвета и еще долго после наступления темноты. Каждый день. Он расспрашивал всех, не встречали ли они молодого человека в одежде пальмирца. Обходил рынки рабов, замирая от ужаса, что он найдет ее здесь. И с каждым прошедшим часом утрачивал надежду обнаружить девушку.

Муки вины оказались гораздо страшнее, чем он мог вынести.

Когда хронометр его личного журнала пропищал полдвенадцатого и пополз к полуночи, Малькольм забился в уголок за пустынным винным прилавком и стал ждать. Он уже отбросил надежду, но все равно он будет ждать до последнего мгновения. А потом он скажет гидам «Путешествий во времени», чтобы они возвращались без него. Любая крупная туристическая компания время от времени теряла клиентов на маршрутах. Это была профессиональная тайна, соблюдение которой стоило огромных взяток семьям и наследникам пропавших людей. Однако всякий раз это было из ряда вон выходящим, чрезвычайным происшествием.

И гиды, и даже туристы, собирающиеся в таверне для обратного путешествия, выглядели мрачными и подавленными. Малькольм съежился у себя в углу, не рискуя встретиться с кем-нибудь взглядом. До полуночи оставалось всего десять минут. Пять. Краем глаза он уловил какой-то призрачный белый предмет. Он вскочил и повернулся в ту сторону…

И молча выругался. Белая лошадка тащила за собой тележку с сеном. Знакомая боль открывающихся Врат забарабанила по его височным костям. Тележка прогрохотала мимо. Мирная лошадка встряхнула головой и издала жалобное ржание, на которое откликнулся возница. Он встрепенулся, пробормотал что-то и взмахнул хлыстом. Лошадка пустилась неуклюжей рысью.

А в винной лавке уже расширялись Врата. Появился гид «Путешествий во времени».

— Малькольм? Отправление заканчивается. Сейчас пойдут прибывающие. У тебя уже нет времени ждать.

— Я…

В конце квартала показалась маленькая фигурка в белом. У Малькольма сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Потом он заметил и раба с лампой, двигающегося следом. Вспыхнувшая было надежда сменилась сокрушительным разочарованием. А потом снова засияла надежда. Бегущая фигурка была одета в тунику и штаны парфянского покроя. Стройная, как раз того роста, то же хрупкое лицо…

Пулей вылетел он из своего угла, оттолкнув гида «Путешествий».

— Простите…

Когда Марго подбежала к винному прилавку, перемазанная, как уличная крыса, но с вызовом во взоре, ему захотелось ухватить ее обеими руками и трясти до тех пор, пока у нее что-нибудь не отвалится. Ошарашенный мальчуган лет тринадцати с трудом остановился, чудом не врезавшись ей в спину. Он задыхался.

— Привет! Я вовремя? Малькольм, у меня тут небольшая проблема. Как бы мне освободить этого раба? Я, видишь ли, вроде бы обзавелась рабом…

Малькольм не мог произнести ни слова. Его страх немедленно и полностью превратился в ярость, столь отчаянную, что он боялся дотронуться до Марго. Он заглянул ей еще на мгновение в глаза, потом развернулся и молча шагнул в уже съеживающиеся Римские Врата. Он даже не оглянулся проверить, следует ли она за ним. Девять дней он тут себе кишки выворачивал, волнуясь за нее, а она… а она шляется по Риму и покупает рабов…

Его сандалии зашлепали по решетке платформы. Малькольм растолкал работников «Путешествий во времени» и оставил своих приятелей недоуменно глядящими ему вслед. И когда он добрался до спортивного зала, то побил свой абсолютный рекорд.

Малькольм Мур в спарринге уложил Свена Бейли.

После этого он стоял под холодным душем. Полные сорок минут. Когда он вошел к себе, телефон звонил. Он сорвал его со стены и швырнул в дальний конец комнаты. Затем, очень продуманно и целеустремленно, он напился так, как никогда в жизни не напивался.

Глава 16

Кит Карсон был в толпе встречающих, когда открылись Римские Врата. Ни Малькольм, ни Марго не появлялись, но серьезно беспокоиться разведчик стал после того, как заметил, что возвращающиеся с той стороны гиды «Путешествий во времени» стараются не смотреть ему в глаза. Вот уже вся шумная компания туристов, гидов и носильщиков, толпившаяся в ожидании в Общем зале, поднялась по эстакаде и исчезла по ту сторону Врат. А ни его внучки, ни человека, которому он доверил ее безопасность, не было.

Вход во Врата уже начал сжиматься, до закрытия оставались считанные секунды, как с той стороны пулей вылетел Малькольм. Выражение его лица было таким, что у Кита все внутренности скрутило узлом.

Обычно неторопливый гид промчался мимо Кита, как душа грешника, спасающаяся от толпы чертей. Он даже не заметил своего старшего друга и доверителя. Кит бессильно прикрыл глаза, начиная осознавать, что случилось самое худшее. Он снова открыл их как раз в тот момент, чтобы увидеть, что Врата окончательно сжались… Но на мгновение раньше их проскочила Марго…

К нему вернулось дыхание. Девушка задержалась на платформе. У нее вид был одновременно вызывающий, мрачный и испуганный. Проследив за отчаянным бегством Малькольма вниз, в Общий зал, она наконец заметила в толпе и Кита.

Задрав подбородок, она спустилась по эстакаде.

— Ты не хочешь мне сказать, что происходит? — спросил Кит, стараясь идти с ней в ногу.

— Нет, — последовал ледяной ответ.

И с этим она и улетучилась. Кит замедлил шаг и остановился. Какая кошка пробежала между этими двумя? Учитывая настроение Марго, он боялся узнать правду. Но ему необходимо во всем разобраться. Кит окликнул одну из сотрудниц «Путешествий во времени», вернувшуюся из этой поездки.

— Что там у них?

Женщина поглядела на него с опаской:

— Ух… Привет, Кит. Мне кажется, это тебе должен объяснить сам Малькольм. — И она поспешила прочь, прежде чем он успел что-нибудь сказать.

Кит проворчал что-то недовольно и набрал номер телефона Малькольма. Но у того включился автоответчик. Кит выругался и направился в «Нижнее Время». Но Малькольма и там не было. Неожиданно в бар влетел Роберт Ли, антиквар, и возбужденно сообщил, обращаясь ко всем сразу:

— Ребята! Вы мне не поверите! Но Малькольм Мур в спортивном зале только что подмел ковер Свеном Бэйли! Я говорю, разложил его на ковре, как миленького, вчистую! И что вообще за дела? Я никогда не видел у Малькольма такого лица!

Все сгрудились вокруг Роберта Ли, обсуждая новость, а Кит выскочил из бара и заторопился в спортзал.

Свен сидел в своем кабинете, приложив к голове мешочек со льдом и постанывая.

— А тебе-то чего надо? — пробурчал он, завидя Кита.

— Я слышал, Малькольм тебя уложил.

— Ну и что, кричать-то об этом к чему?

— А он тебе что-нибудь сказал? Свен оттянул распухшее веко.

— Нет. Все, что он сказал, это «давай бороться». И все, что я после этого помню, — как надо мной склонилась Энн Малхэни и кто-то кричит, что нужно позвать Рэйчел. Все, что я видел, когда поднялся, — это его спину. И какая муха его укусила, черт побери?

— А я-то надеялся, ты мне это скажешь, — пробурчал Кит мрачно.

— Угу. Я думаю, это две недели наедине с Марго так его уделали. Она любого человека доведет до бешенства.

— Отличная мысль. Да уж, много от тебя толку, ничего не скажешь.

Тренер по вооруженной борьбе только хмыкнул и крепче прижал лед к черепу. Кит отправился домой. Но Марго там не застал. Очевидно, что она здесь была: по всей ванной были раскиданы мокрые полотенца и грязная одежда. Мокрые следы босых ног вели из ванной в гостиную. Но она покинула дом в неизвестном направлении, прежде чем вернулся Кит.

Он снова позвонил Малькольму. На пятом гудке соединение вообще прервалось.

Кит уставился на телефонную трубку:

— Что за черт?

«Ну, кто-то ответит на мои вопросы, обязательно. И лучше поскорее…»

Он забарабанил в дверь Малькольма. В ответ бьющийся предмет неизвестного происхождения ударился в дверь изнутри и рассыпался вдребезги.

— Убирайтесь! Пошли прочь! — Судя по голосу, Малькольм был пьян. Последний раз Кит видел Малькольма пьяным в тот вечер, когда владелец «Времени Хо!» вдруг разом уволил всех своих служащих и затем тихо покончил с собой, предпочтя не встречаться со своими кредиторами.

— Малькольм! Это Кит! Впусти меня!

— Проваливай отсюда к черту!

Кит стал было примериваться, как ему половчее сломать дверь. Потом передумал и вместо этого прижал кнопку звонка и держал ее до тех пор, пока окончательно не достал этим Малькольма. В конце концов гид распахнул дверь. Волосы у него были всклокочены, а глаза налиты кровью. Видно было, что он не спал как минимум неделю. Он сжимал в руке горлышко бутылки с виски, как бы размышляя, не стукнуть ли ею по голове гостя.

— А, ты пьян.

— Я и хочу быть пьяным. И я не хочу гостей. Он рванул дверь, захлопывая. Кит успел в последний момент вставить ногу.

— Черт возьми, Малькольм, поговори со мной. Что, скажи на милость, там произошло?

Малькольм уставился на него, потом опустил взгляд. Буйство вдруг оставило его.

— Лучше спроси Марго. Твоя внучка психопатка. Импульсивная, опасная психопатка. Хуже даже, чем ты, будь ты проклят. И к тому же чертова лгунья — ей на самом деле семнадцать, черт побери, а не девятнадцать. А теперь уматывай и дай мне напиться!

«Семнадцать? Марго было только семнадцать? Клянусь Богом, я убью ее! Или она у меня запомнит, что врать людям, которые тебе доверяют, — самое последнее дело!»

Малькольм уже закрывал дверь, когда Кит поймал его за руку:

— Я должен тебе деньги.

Горький смех Малькольма лишил Кита дара речи.

— Оставь их у себя. Я точно знаю, что их не заработал.

И дверь захлопнулась.

Кит уставился на еще дрожащую дверную панель.

Ну, хорошо…

И он двинулся в Общий зал в поисках своей неуловимой внучки. Он обнаружил ее у Голди Морран. Девушка обменивала свою римскую валюту на современные деньги. Голди подняла на посетителя глаза и улыбнулась. Но улыбка сразу же застыла на ее лице. Марго обернулась и побледнела.

У Кита уже лопнуло терпение. Он зажал Марго в угол так, чтобы она уже никак не смогла выскользнуть и убежать.

— Ну и что у вас там случилось, юная леди?

— А ничего! У меня все отлично! Я не виновата, что Малькольм оказался слишком надоедливым, прилипчивым шовинистом…

И она некоторое время многословно поносила Малькольма.

Наконец Кит услышал главное.

— Так ты сбежала от группы? — спросил он спокойно, хотя сам едва верил своим ушам.

— Да, ну и что? Я отлично справилась! Видишь, я цела! И вообще я устала от вашей опеки, от того, как вы меня контролируете, сдерживаете, никуда не пускаете! Черт возьми, я доказала на деле, что я сама справляюсь! Мне нужна настоящая работа разведчика!

Кит не мог всему этому поверить. Она и вправду бросила группу, сбежала в одиночку… Неудивительно, что Малькольм сейчас надирается там, внизу. Киту больше всего хотелось положить Марго на колено и выпороть так, чтобы та сидеть не могла. Но по выражению ее лица он понял, что сейчас это не поможет.

— Так вот, — произнес он холодно, — ты явно слишком безрассудна для нашей работы. Я-то думал, что ты способна обучаться. Я был не прав. Хуже того, ты мне наврала. Собирай свои вещи. Поедешь домой.

— Черта с два! Ты тоже всего-навсего слишком заботливый одинокий старикашка, который боится дать мне самой расправить крылья. Я готова, а ты мне не даешь это доказать!

Их взгляды скрестились.

Голди, до сих пор молчавшая, спокойно вмешалась в разговор:

— Извините, почему бы вам не разбежаться в разные стороны и не поостыть в тишине? Кит, ведь ничего страшного не произошло. Она все сама исправила, и неплохо. Марго, может, ты придешь позднее и мы закончим наши дела? Тебе надо подумать над тем, как ты всех напугала… Чем я могу быть вам полезна, сэр? Да, конечно, я могу их разменять!

Кит вышел первым, предоставив Марго возможность в одиночку добираться до дома. Он был так разозлен, что не мог даже собраться с мыслями… Ему было наплевать на то, что сказала Голди. Марго явно не годилась для разведки. Сама Голди ни разу не выходила в Нижнее Время. Она и представления не имела обо всех опасностях, которые встречаются даже в обычном туре по известному маршруту… Особенно если какой-нибудь недоумок-турист покинет группу, не зная и дюжины слов на местном языке…

Он добрался до «Нижнего Времени» и заказал тройной виски. Выпил и заказал еще. «Мне надо успокоиться, прежде чем я с ней встречусь дома». По крайней мере в этом Голди была права. В таком настроении ему нельзя было с ней разговаривать. Надо успокоиться, все обдумать, подготовить аргументы.

«Но из-за чего эта безмозглая бестия сделала это?»

«Хуже, чем ты», — сказал тогда Малькольм…

Кит вздрогнул и выпил еще один тройной. Отлично.

«Все, что ему нужно для полного счастья, — это семнадцатилетняя генетическая копия его самого, способная устраивать свару везде, куда только не упадет ее капризный взгляд».

Его подмывало вытолкать ее взашей со станции. Но толку от этого не будет. Она обязательно вернется или попробует на другой станции. Надо как-то объяснить ей, убедить в необходимости учиться. Объяснить, что в Риме она уцелела совершенно случайно!

Проблема была ясна, но как к ней подступиться, Кит не знал.

Все, что он ни делал, только ухудшало ситуацию.

Поэтому он пока отложил решение и заказал еще один тройной. Чтоб уж было четыре, число четное. А уж потом он с ней встретится. «Одинокий старикашка» — она его так назвала. Ну в общем-то она права. Он был одинок, и он боялся ее потерять. Но не только поэтому он ее сдерживал. Как же ей это объяснить?

«Ну да. Вот так я и Сару уговаривал остаться со мной».

Кит крепко сжал в руке стакан.

Ну почему получается, что он всегда ухитряется так или иначе испортить самые для него важные отношения в жизни?

И на этот вопрос он тоже не мог найти ответа.

Марго никак не могла с этим смириться. Стоя в углу лавки Голди Морран, она вся дрожала и с трудом сдерживала слезы. После всего того, что она пережила, после того, как она доказала… Она рисковала не успеть во Врата, объясняя гиду «Путешествий во времени», кто такой Ахилл, прося присмотреть за ним до тех пор, пока Врата не откроются в следующий раз и она не освободит его по всем правилам. Она справилась со всеми неприятностями, которые судьба ей послала, и справилась даже лучше, чем сама ожидала. Но никто даже не выслушал ее, не дал ей объяснить. Все они только ругали ее и относились, как к безмозглой дуре. Хуже того, Малькольм рассказал Киту о ее лжи.

Она гордо выпрямилась и выпятила подбородок. Ее могут отстранить от тренировок, но она не собирается сдаваться. Она себя еще покажет.

— Марго?

Она оглянулась и увидела Голди Морран. Клиенты уже ушли, она освободилась. Голди улыбнулась, знак симпатии одной женщины к другой.

— Не принимай это слишком близко к сердцу, — сказала старшая. — Ты действительно показала себя с лучшей стороны. Неделю в Нижнем Времени, говоришь, одна?

— Да. В Риме.

Голди кивнула:

— А почему бы нам не закончить то дело, которое прервал Кит? Я хотела бы с тобой поговорить.

Марго стала рыться в своем поясном кошельке, ища монеты, которые принесла для обмена. Мелькнула мысль продать и самоцвет. Но лучше будет, когда Римские Врата снова откроются, послать его с гидом «Путешествий во времени» обратно. Там Ахилл сможет продать его и жить на эти деньги. Ей понравился этот план, к тому же таможня берет сбор только в том случае, если предмет остается в нашем времени. Она обязательно так сделает. Она иногда убегает от проблем, но никогда не убегает от ответственности.

Голди исследовала ее монеты и кивнула.

— Очень хорошо. Ну… так ты хочешь показать всем, на что ты способна. — Это не был вопрос.

— Черт побери, да, — бросила Марго. — Я со всем справилась. А ведь я даже не знаю латыни! У Голди сверкнули глаза.

— Это действительно кое-что. Ты можешь гордиться. — Тут она покосилась на дверь, как будто боясь, что их подслушают. — Хочешь знать мое мнение? Я думаю, что ты многообещающая молодая разведчица. И тебе сейчас нужно хорошее место для самостоятельной разведки. И если хочешь, я знаю такое место.

У Марго участился пульс.

— Правда? — Затем она откашлялась и попыталась вести себя, как профессионал. — Что вы имеете в виду?

— Я знаю одни Врата для хорошего разведчика. Умного и честолюбивого. Не боящегося трудностей. Готового пойти на некоторый риск ради хороших денег.

Пульс Марго забился еще быстрее.

— А почему вы мне это говорите?

— Я ведь не разведчица, да к тому же я уже старовата. И, честно говоря, не думаю, чтобы у меня самой это могло получиться. А тебя тренировал Кит Карсон — лучший разведчик на свете. Как я понимаю, ты уже сумела показать себя в деле. У тебя есть внутри огонь, девочка. И кроме того, — подмигнула Голди, — мне хочется увидеть, как девушка утрет наконец нос этим мужчинам, не пускающим нас в свой клуб. Ну что, интересно?

Марго глянула на дверь, в которую недавно ушел Кит Карсон.

— Очень! Когда начинаем?

— Прямо теперь — будет не слишком поздно для тебя?..

К тому времени, как Кит уже стал готов спокойно встретиться с Марго, произошло много событий. Заработали еще двое Врат: Эдо и Первые. Он слышал знакомые объявления о времени отправления, сидя над своим бурбоном и перебирая и оттачивая аргументы для разговора. Интересно, что за это время никто из его друзей не подсел к его столику.

В конце концов Кит покинул бар и ввинтился в толпу вновь прибывших в Общем зале. Добравшись до дома, он, прежде чем открыть дверь, сделал глубокий вздох. Он ожидал увидеть Марго, валяющуюся на диване. Но ее там не оказалось.

Марго вообще не было в доме. И вещи ее исчезли.

«Извини за все причиненные тебе беспокойства. Больше не буду тебе докучать.

Марго».

Кит скомкал записку в руке.

А потом сел на диван и заплакал.

Глава 17

Марго чувствовала себя свободной, абсолютно свободной, как еще никогда в жизни. Эта милая Голди Морран оказалась настоящей спасительницей.

Закончив недельное интенсивное обучение полетам на «летающем крыле» самой последней модели, Марго вернулась на ВВ-86, привезя с собой целую кучу приобретенного ею специального оборудования. И за все-все платила Голди. Эксперт по валютам во всех вопросах подготовки экспедиции целиком полагалась на мнение Марго, доверяла полностью ее знаниям и выучке. Одно это уже оправдывало ту несчастную, поистине ужасающую неделю, которую она провела тогда одна в Риме.

Марго долгие часы посвятила планированию и тщательной разработке операции. Нужно было решить, что взять с собой, продумать во всех деталях экспедицию в глубь материка и обратно, подобрать самое подходящее, легкое и надежное оборудование.

И наконец все это осталось позади. Наступил чудесный момент, когда она ступила через Врата в сумерки раннего вечера чужого времени.

«Я это сделала! Я делаю это! Я в настоящей разведке!»

Считав показания АПВО, Марго заулыбалась еще веселее. Первые звезды, уже мерцавшие на небе, позволили уточнить координаты. Тридцать два градуса восточной долготы и двадцать шесть градусов южной широты, юго-восточное побережье Мозамбика, год 1542 нашей эры.

Спускалась мягкая африканская ночь, бриз дул все еще с моря. Они были совсем рядом с побережьем. Изучив географические данные в журнале, Марго легко распознала видневшуюся неподалеку широкую полосу воды: бухта Делагоа. Вдоль берегового изгиба виднелся маленький поселок из ветхих дощатых домишек и бревенчатая крепость, окруженная деревянным частоколом. В поселке не горело ни одного огонька.

«Аки тати в нощи», — подумала Марго…

Она дала знак своим двоим спутникам, чтобы те следовали за ней. Группа прошла вдоль береговой полосы на достаточное расстояние, чтобы их не было видно из этого убогого поселения, называвшегося Лоренцу-Маркеш.

Остановившись, они стали распаковывать свое снаряжение.

Марго занялась летающим крылом. Это была самая большая и грузоподъемная модель надувного дельтаплана из всех, какие только можно было достать за деньги. Оболочка крыла из прозрачного газонепроницаемого пленочного материала — фильмара — имела треугольную форму в плане. Крыло было объемным и надувалось газом легче воздуха, обеспечивая не только динамическую, но и значительную аэростатическую подъемную силу.

К сожалению, Марго не смогла привезти с собой достаточно гелия, чтобы целиком заполнить оболочку крыла. Но она, готовясь к экспедиции, изучила в числе прочего и проблему извлечения водорода из воды электролизом. Это оказалось на удивление просто. Так что теперь она уверенно запустила портативный генератор. От него питались электролизер и компрессор для заправки аэростатов водородом. Наладив эти установки, девушка стала подсоединять к оболочке заправочные рукава.

Пока она возилась с крылом-аэростатом, два ее помощника занимались гондолой, в которой предстояло лететь людям и грузу. Кстати, этих людей ей предоставила Голди, и Марго не была в большом восторге от ее выбора. Крупный африкаанер был еще ничего, хотя ему уже исполнилось пятьдесят шесть лет. Гораздо больше ее беспокоил другой, этот валлиец. Несколько недель назад он пытался убить Марго, приняв ее за Жанну д’Арк. Правда, сейчас он тихо и мирно трудился под руководством африкаанера. Тот объяснялся с валлийцем в основном жестами, дополняемыми хмыканьем, гиканьем и дюжиной английских слов. Кайнан Рис Гойер, слава Богу, выучил несколько слов по-английски, с тех пор как прибыл из Орлеана. Но его характер не особенно улучшился за месяц работы на свалке, пока заживали ребра, которые сломал ему Кит.

Когда Марго пыталась возражать против такой команды, Голди толково объяснила ей свой выбор.

— Мы не можем допустить, чтобы кто-то выболтал наши планы — иначе все рухнет. И валлиец с этой точки зрения подходит идеально. Ему нужны деньги, и он не разговаривает.

— А ваш африкаанер?

Африкаанер мог и в самом деле говорить по-английски. Но и он по большей части предпочитал бормотать себе под нос на своем непостижимом языке.

Голди ухмыльнулась.

— Я знаю Куга ван Биика. Поверь мне, дорогая, это то, что тебе надо для этой экспедиции.

— Хм. И что это вообще за имя, Кут? — Единственное, что смогла ответить Марго, вызвав смех своей достойной партнерши.

А в общем-то Кут оказался удивительно легким компаньоном для старика со столь жестким лицом. Хотя он и категорически настоял, что возьмет в экспедицию свое ружье. Он также потребовал, чтобы и она взяла с собой серьезную винтовку.

— Но я вовсе не собираюсь охотиться, — возражала она, показывая на свое пневматическое ружье с лазерным прицелом, к которому она так привыкла на тренировках.

После того, что она насмотрелась в Колизее, Марго далеко не была уверена, что когда-нибудь захочет убить себе кого-нибудь на обед.

— Видите, специальные пульки для этого ружья содержат сильное снотворное. А насмерть убивать в чужом времени я никого не хочу. Только если уж придется свою жизнь спасать, не дай Бог.

Кут пробормотал что-то и все же настоял, чтобы она взяла винтовку. Она запрятала ее подальше, вместе с вещами, которые она не собиралась использовать без крайней необходимости.

Сейчас африкаанер спокойно трудился при свете луны, собирая поливинилхлоридный решетчатый каркас их гондолы. Закончив эту работу и поручив Кайнану затянуть покрепче все соединения, Кут смонтировал на гондоле защищенные цилиндрическими кожухами пропеллеры, которые обеспечивали тягу и управление аппаратом. А тем временем треугольное крыло, наполняемое водородом, постепенно набухало, поднималось над землей, натягивая причальные тросы.

Использование водорода было одной из причин, по которой Марго выбрала поливинилхлорид для материала гондолы. Она категорически не хотела иметь в конструкции металлические детали. Ведь при случайном ударе металл может дать искру, а это чревато пожаром и гибелью водородного аэростата. И вообще на протяжении всего этого путешествия им придется быть крайне осторожными с огнем. Глядя на вздувающееся треугольное крыло, она снова пожалела, что не удалось достать гелий. Впрочем, не удалось, так не удалось. Сейчас, когда дело все-таки шло, Марго даже гордилась своей изобретательностью.

Наконец их летательный аппарат был готов. Кайнан покрыл полихлорвиниловый каркас упрочненным нейлоном, чтобы вещи не вываливались из гондолы. Кут присоединил к петлям на крыле идущие от гондолы тросы, затем помог Кайнану загрузить припасы.

Марго заглушила генератор и упаковала его в ящик на колесах, в котором они привезли его сюда. Затем отвезла его поближе к Вратам. Когда они откроются в следующий раз, Голди пошлет кого-нибудь за ним.

В последний раз Марго проверила все по списку. Продовольствие. Прибор для очистки воды. Кирки и лопаты. Ее маленький карабин М-1 и патроны к нему. Пневматическое ружье и пульки со снотворным к нему. Запасные батарейки к лазерному прицелу. Винчестер со скользящим затвором калибра 0.458, принадлежащий Куту. Аварийная аптечка. Легкие спальные мешки и противомоскитные сетки. Балласт, который они будут сбрасывать по мере того, как из-за неизбежных утечек водорода аэростат будет терять подъемную силу…

Да, вроде все на месте.

При подготовке экспедиции Марго позаботилась и о том, чтобы все они сделали прививки против холеры, гепатита, тифа, менингита и дифтерии. Серию прививок от малярии они начали задолго до отправления. И даже с отличными водяными фильтрами, которые ей удалось купить, она не забывала о риске подцепить эту ужасную тропическую болезнь — шистозоматоз. Поэтому она приняла решение обязательно кипятить любую местную воду как минимум десять минут. Мысль заполучить страшных паразитов в свою кровь вызывала у нее тошноту Да, ее наставники, Малькольм и Кит, все-таки научили ее предусматривать все и не идти на ненужный риск.

— Ну, все готовы? — весело спросила Марго. Кут ван Биик, вскидывающий в этот момент на плечо свои верный винчестер, обернулся:

— Да, мы готовы.

Прозрачный воздушный корабль, призрак в лунном сиянии, рвался в небо, натягивая причальные канаты. Марго взобралась в гондолу и еще раз все проверила. Потом жестом показала валлийцу его место в передней части платформы. Тот с недоверием поглядел на надутую газом эфемерную оболочку, пробормотал что-то совершенно неразборчивое, но все-таки занял свое место. Одной рукой он придерживал колчан со своим тяжелым боевым луком и стрелами. Марго пожала плечами. Это было оружие, знакомое ему лучше всего, только поэтому она и позволила ему взять его с собой. Хотелось бы Марго знать, как Голди смогла уговорить Булла Моргана выдать его валлийцу.

— Ну, экипаж, отчаливаем!

Марго подала сигнал Кугу, который отпустил свой канат в тот же момент, когда она освободила свой. Тяжело груженный воздушный корабль медленно и бесшумно поднялся в звездное африканское небо. И сразу же сильный и устойчивый ветер с моря понес их в глубь материка. Подождав, когда их отнесло на достаточное расстояние от маленького поселения на берегу, они включили моторы.

Шум двигателей показался оглушительным в ночи. Кайнан зажал ладонями уши и поглядел за борт. В серебряном свете луны его лицо казалось бесцветным. Воздушный корабль плавно поднимался и опускался в атмосферных потоках, как глиссер на хорошей волне, снятый ускоренной съемкой. Марго совсем не укачивало, а вот бедный Кайнан плотно зажмурил глаза и несколько раз судорожно сглотнул. Марго, улыбнувшись, предложила ему скополаминовый пластырь от морской болезни. Показала, как его наклеить. Позаботившись таким образом об экипаже, она уверенно взяла курс на север, через оконечность бухты Делагоа в сторону устья легендарной реки Лимпопо.

Первые лучи восходящего солнца, простершего свои золотые персты над сердцем Африки, привели Марго в трепет. Далеко внизу, у линии горизонта, Драконовы горы змеились к югу вдоль неровного Дикого Побережья. Прямо под ними река Лимпопо поблескивала в еще слабых утренних лучах. Это была обманчиво широкая лента воды, проплыть по которой, однако, можно было только в половодье.

Согласно показаниям АПВО, путешественники попали в декабрь, начало летнего сезона в этой части Африки.

Далеко на юге облака клубились над горными вершинами. Вспышки молний прорезали предрассветные небеса — это над Драконовыми горами бушевали знаменитые летние бури.

К счастью, маршрут путешественников лежал севернее, вдоль долины Лимпопо, делающей свой длинный и плавный изгиб у подножия Драконовых гор. Если им повезет, они смогут избежать наиболее страшных летних бурь.

Марго вглядывалась в пейзаж за бортом и улыбалась, хотя ей и пришлось поплотнее запахнуть куртку. Кристально чистая прохлада воздуха на высоте только воодушевляла ее, придавала силы. Внизу долина реки разворачиваласьгигантским зеленым ковром, который постепенно переходил в предгорья. В ранних лучах солнца были видны мигрирующие животные. Огромные стада растекались по равнине, как коричневые реки. Ей очень хотелось выяснить, что же это за животные? Марго знала, что такое голод; но как можно убивать их не для пропитания, а просто так, из спортивного интереса?

Она бросила взгляд на Кута и поморщилась. Он охотился ради спортивного интереса. Более того, ходили сплетни, что он водил сафари и в Нижнее Время. Но зато он должен знать, как называются эти животные там, внизу. Во всяком случае, можно спросить.

— Кут?

Здоровенный африкаанер молча повернулся к ней.

— Что это за звери? — показала она вниз.

— Антилопы гну, — ответил он коротко. — И южноафриканские буйволы. Очень злобные. Самые опасные звери в Африке, капские быки. А в реке крокодилы. И гиппопотамы. Правильно, что ты не поплыла на надувном плоту.

Его сарказм был столь тяжел и неуклюж, что даже аэростат просел вниз, теряя высоту. Марго компенсировала потерю, отрегулировав объем воздуха в баллонах, размещенных внутри заполненного водородом крыла. При подготовке экспедиции ее спор с Кутом по поводу того, что же для них лучше — водный или воздушный транспорт, был коротким, яростным и решительным. В результате он победил, приведя неотразимые аргументы. Ну и ладно. Во всяком случае, путешествие по воздуху было гораздо интереснее и романтичнее.

А на носу их воздушного корабля валлиец тоже наблюдал за неисчислимыми стадами внизу. Когда его взгляд поднимался к призрачно-прозрачному, столь хлипкому на вид надувному крылу, он всякий раз бледнел. Марго испытала минутный приступ жалости. Каково ему было оказаться в таком времени и месте, где почти все, что бы он ни увидел, сильно отдавало колдовством, заставляло его изо всех сил скрывать свой естественный страх? Так ли права была Голди, когда настояла на включении его в состав экспедиции? Конечно, ему нужна была работа. Но чего ему стоило приспособиться к этой обстановке! Марго предпочла бы оставить его на станции и взять с собой кого-нибудь, лучше знакомого с современными языками, техникой и философскими идеями.

Затем ее мысли перескочили на конечную цель их экспедиции, и она улыбнулась про себя. Цель, которую она поставила перед собой еще тогда, в день смерти матери, скоро будет достигнута. Через несколько недель она сможет приехать в тот тюремный госпиталь в Миннесоте. И там она покажет своему отцу, как сильно он ошибался в ней, ее мечтах, во всем.

Солнечный свет к тому времени заливал весь пейзаж внизу. Он лился и через треугольное прозрачное крыло, несущее их вперед, к приключениям. И в его тепле испарялись последние остатки горечи и сожалений.

«Сегодня самый прекрасный, самый лучший день в моей жизни!» Марго взглянула на компас, развернула чуть-чуть кожухи ходовых пропеллеров, корректируя курс. Всякий раз она испытывала радостное волнение, касаясь рычагов управления. Это был ее воздушный корабль, ее экспедиция, ее успех в будущем.

Наконец-то задуманное ею дело шло так, как она его спланировала!

* * *

Найти гравийные россыпи света, которые указала ей Голди, оказалось с воздуха довольно просто. Они посадили аэростат на землю, закрепили канатами и выгрузили лопаты и кирки. Несколько следующих дней они усердно выгребали почву из углублений вдоль берега Лимпопо.

Найдя свой первый сапфир размером с перепелиное яйцо, Марго прошептала:

— О Боже мой…

Затем в земле, заполнявшей трубку, стали попадаться алмазы.

— О Боже мой…

Теперь даже валлиец, работая, улыбался от уха до уха.

Кубометр за кубометром добывали они алмазоносную породу и аккуратно ссыпали ее на платформу гондолы. Когда ее накопилось достаточно, они приступили к перевозке ее вверх по реке на то место, которое указала на карте Голди.

Найти это место неожиданно оказалось не так-то просто. Марго долго летала над долиной реки Шахэ, изучая ее топографию, пытаясь найти соответствие реальной местности с тем, что было обозначено на карте Голди, с ее навигационными заметками.

В конце концов ей пришлось сделать с воздуха снимок местности цифровой камерой, которая входила в оснащение ее личного журнала. Потом она просканировала карту Голди, привела оба изображения к одному масштабу и наложила, насколько это оказалось возможным, одно на другое.

— Здесь, — решила она после некоторого колебания.

В указанном ею месте они приземлились и закопали первую партию породы. Затем уже рейсы следовали один за другим. Они рыли шурфы на территории будущего землевладения Голди, заполняли их привезенной алмазоносной породой и летели за следующей порцией.

Это была небыстрая работа, потому что порода была тяжелой, а грузоподъемность их аппарата не слишком большой. Прошла неделя, она незаметно превратилась во вторую, в третью… Начались январские летние дожди. Они затопили их лагерь и вынудили перебраться на более высокое место.

Несмотря на частые дожди, жара стояла просто удушающая. Воду для питья они пропускали через фильтры, задерживающие патогенные микробы, и вдобавок еще и кипятили. Торопясь напиться, обжигались и сразу же с улыбками возвращались к работе.

Марго очень нравилось, что цифровую камеру ее журнала можно было использовать и как видеокамеру. В свободную минуту она снимала гигантские стада антилоп гну и зебр, которые заполняли поросший травой африканский вельд.

Поближе к реке, там, где росли кусты и деревья, грациозные жирафы бродили в зарослях. Ночью грозный рык охотящихся львов вгонял Марго в дрожь. Дикий хохот гиен смешивался с криками водяных птиц и басовитым ревом гиппопотамов в реке.

Чтобы пополнить запасы продуктов, они занимались и ловлей рыбы. Кайнан Рис Гойер и Кут ван Биик обедали жареным мясом антилопы, которую добыл Кут. Однажды Кайнан присоединился к охотнику и очень обрадовался, когда поразил метровой стрелой сернобыка. Его прямые длинные рога черного цвета он взял себе на память. Тем вечером он и африкаанер объелись жареным мясом.

Марго не притрагивалась ни к чему, кроме привезенных ими припасов и пойманной здесь рыбы. Вид спутников, разделывающих антилопу, слишком живо напомнил ей римскую арену. И этого оказалось достаточно, чтобы полностью лишить ее не только аппетита, но даже и любопытства.

— Нет, спасибо, — сказала она чопорно, когда спутники предложили ей попробовать кусочек мяса. Кут в ответ только завел глаза к небу, пробурчал:

— Англичанка, — и продолжал жевать.

Появлялись и слоны, величественными большими стадами приходящие к реке на водопой. Обезьяны кричали и верещали в лесу, время от времени нападали на лагерь, пытаясь стянуть что-нибудь из припасов. Марго со смехом прогоняла их прочь. В пожелтевшей траве вельда она порой замечала даже сварливых носорогов и длиннорылых осторожных бабуинов. И от тех, и от других она держалась подальше. Она не желала связываться с этими рогатыми танками, постоянно пребывающими в плохом настроении. Ни тем более с умными приматами, которые жили группами с четко установленной социальной иерархией, не чурались мясной пищи и имели клыки длиной с ее палец. Зато все остальное было замечательно, и Марго наслаждалась съемками животных.

Их работа уже подходила к концу, когда Марго получила первый ценный урок для ее будущей карьеры разведчика. Они с Кайнаном ушли от реки. Мужчина — чтобы подстрелить себе что-нибудь на обед, а она — чтобы чуть размяться и полюбоваться пейзажем. Куга оставили сторожить лагерь. У Марго через плечо висел ее карабин — не потому, что ей нравилось играть в охотники, а потому, что Кут всегда устраивал скандал, если она не брала с собой оружие.

Дичи вокруг было такое изобилие, что Кайнану никогда не приходилось уходить далеко. Да и Марго было достаточно впечатлений, полученных от того, что она могла увидеть уже в нескольких десятках метров от лагеря. Марго пробиралась через высокую траву с камерой в руке, надеясь заснять стадо газелей, когда это случилось. Она услышала храп и, обернувшись, увидела совсем близко южноафриканского буйвола. Бык стоял в гордом одиночестве, возвышаясь над горизонтом.

«О… какое величественное животное!»

Бык находился от нее не далее семидесяти метров, было видно, как он смотрит на нее своими темными глазами. Его ноздри гневно раздувались. Одну переднюю ногу он выставил вперед, как будто позируя. Она осторожно подняла камеру и сделала снимок.

«Ох, отлично вышло!»

Бык всхрапнул и наклонил голову. Рога у него были огромные, с острыми концами, ну просто великолепные…

Кайнан тронул ее за руку. Она обернулась:

— Что?

Он стал настойчиво показывать знаками, чтобы Марго возвращалась. Она заметила, что одновременно он изготовил свой большой лук к стрельбе.

— Опасности нет, — сказала она ему. — До этого быка метров пятьдесят.

Марго переключила камеру с одиночных снимков на режим видео и снова начала снимать. Тем временем буйвол еще больше наклонил голову и снова захрапел, забил ногой, отбрасывая назад почву острым копытом.

Затем он бросился в атаку.

«О, черт…»

Марго потянулась за своим пневматическим ружьем с лазером и лишь потом сообразила, что оно осталось в лагере. Только тут она поняла, в какой опасности оказалась

«Эта зверюга здоровая, как грузовик!» И он мчался прямо на нее, ревя, как обезумевший товарный поезд. Ужас охватил девушку. Марго неуклюже нащупала карабин и подняла его. Ствол оружия дрожал, описывая в воздухе диковинные петли, но она все же умудрилась взять быка на мушку. Правда, она совершенно не представляла, в какую часть тела надо целить. Зажмурившись, она нажала на спуск. Карабин больно ударил ее в плечо. Звук выстрела послышался сквозь топот копыт.

А бык с ревом приближался.

Чпок!

Стрела длиной в метр мгновенно выросла из груди быка.

Бык яростно взревел — и продолжал свой бег.

— Бежим! — Марго повернулась и ринулась в сторону лагеря. Кайнан без промедления побежал вслед за ней. Но грохот приближающихся копыт подсказал Марго, что им никак не успеть скрыться.

— Слишком далеко! — воскликнула она, повернулась и выстрелила снова и снова, опустошая магазин в приближающееся животное. Кайнан вложил другую стрелу и тоже выстрелил. И эта стрела поразила быка прямо в грудь. Ошеломленное животное оступилось только на миг и снова набрало скорость. Последовали еще две стрелы, превратившие грудь быка в подушку для булавок. Марго пыталась нащупать запасной магазин и перезарядить винтовку. Она все еще никак не могла его найти, как вдруг

БА-БАХ!

Бык свалился как подкошенный, всхрапнул и… поднялся, шатаясь, на ноги. И снова бросился вперед.

БА-БАХ!

Крупнокалиберный винчестер Куга прогремел вновь.

Бык потерял равновесие и остановился, поскользнувшись и валясь на землю. Марго замерла на месте, дрожа как осиновый лист. Каинам, успевший занять позицию между ней и обезумевшим быком, медленно отпустил тетиву уже натянутого лука. Бык лежал всего в метре от его ног.

— Ты глупая англичанка! — бормотал Кут ван Биик, поднимаясь из травы позади них. — Южноафриканского буйвола не остановить твоей детской игрушкой. — Он горделиво поднял свой знаменитый винчестер. — Вот почему я взял с собой свое ружье, англичанка.

Марго глубоко вздохнула:

— Я… я понимаю. Да. Спасибо вам. Кут хмыкнул и показал большим пальцем назад, в сторону лагеря:

— У меня есть рыба на ужин.

Тон, которым он это произнес, был настолько уничижительным, что Марго захотелось уползти куда-нибудь в глухую нору, забиться поглубже и закрыть за собой вход.

Валлиец медленно, аккуратно вернул стрелу на место — в колчан у него на боку.

— Вы проявили себя храбрецом, — похвалила его Марго, не будучи, правда, уверена, что его английского хватит, чтобы понять ее фразу.

Кайнан обернулся к ней. Марго вздрогнула: лицо валлийца оказалось мертвенно-бледным. Он бросил взгляд на свой лук, на мертвого буйвола, затем перевел глаза на Куга. Произнес на ломаном английском:

— Кут? Ты показать ружье?

Кут ухмыльнулся:

— Конечно. Пошли в лагерь. Научу тебя стрелять.

В глазах валлийца засветились радость и облегчение.

Молча Марго последовала за мужчинами в лагерь.

«В следующий раз, — поклялась она, — я возьму такое здоровенное ружье, которое сможет остановить любое чудовище, какое только мне попадется».

Она совершила ошибку. Очень серьезную. К счастью, не роковую. На этот раз ей повезло.

Зато следующая ошибка Марго оказалась гораздо серьезнее, чем неправильный выбор оружия.

В один прекрасный день во время полета наступил момент, когда ей пришлось, как загипнотизированной, долго-долго смотреть на указатель уровня топлива. А потом лихорадочно обшаривать взглядом негостеприимную местность внизу в поисках несуществующих посадочных площадок. Дело в том, что топливо во всех баках вдруг совсем неожиданно для нее и катастрофически быстро стало подходить к концу и вот… кончилось.

Гораздо раньше, чем следовало бы по ее расчетам, пропеллеры стали давать перебои и наконец совсем перестали вращаться. В наступившей звенящей тишине Марго почувствовала, как ее охватывает ужас. «У нас кончилось горючее. Боже мой, у нас кончилось горючее…»

Как ни напрягала девушка зрение, на расстоянии миль вокруг не удавалось заметить ничего, что хотя бы отдаленно напоминало место, пригодное для безопасной посадки. Указатель уровня топлива твердо стоял на нуле. И Марго знала, что запасные канистры с топливом тоже уже пусты. Лишенный тяги двигателей дельтаплан стало быстро сносить с курса.

«Это нечестно! Я ведь была так предусмотрительна! Я заранее рассчитала, сколько топлива нам понадобится. И взяла ровно столько, сколько нужно для полета в глубь материка и возвращения назад. И конечно, для всех этих чертовых челночных полетов вдоль реки. Я учла все переменные, чтобы точно определить необходимое количество топлива, ведь лишнего груза мы взять не могли. Даже предусмотрела повышенный расход при перевозке этой тяжелой алмазоносной руды! А оно кончилось! Нет, это нечестно!»

Но — как частенько поговаривали Кит и Свен — на природу обижаться нечего, она никогда не хитрит. Просто делает вот так или так, и все. И надо принимать это как должное и платить установленную ею цену. А Марго во всех своих тщательных вычислениях забыла про один критический фактор — ветер.

Круглый год ветры дуют с побережья Мадагаскара. Они переваливают через хребты Драконовых гор, обтекают предгорья по долине реки Лимпопо и вырываются затем в глубь материка, неся с собой влагу океана. Благодаря этой влаге восточная часть Африки не выгорает и не превращается в пустыню наподобие Калахари или Побережья Скелетов, что лежат дальше к западу.

Этот ветер никогда не меняет направления. И во всех своих тщательных, скрупулезных расчетах Марго не учла, что всю дорогу обратно — а это более пятисот миль вдоль речной долины — им придется лететь против направления ветра. К тому же она не учла, что летние бури будут слишком часто поливать их воздушный корабль дождями, утяжеляя его и поминутно сбивая с курса. А это всегда дополнительный расход топлива.

Так что здесь не было ничего честного или нечестного. Просто таковы были объективные законы природы, а она их не знала и потому не учла.

И вот потому-то теперь это и произошло. У них кончилось топливо.

— Англичанка! — внезапно позвал ее Кут. — Залей топливо в баки!

«О Боже, мне придется им сейчас сказать…»

— Ну… знаете… а заливать нам нечего! Все топливо кончилось!

Их летающее крыло вдруг задралось вверх в налетевшем воздушном потоке, потом бессильно нырнуло вниз и медленно закружилось в штопоре. С другого края платформы Кут вопросительно глянул в сторону Марго и с отвращением бросил взгляд на замолкший двигатель.

— Англичанка!

Марго отчаянно вцепилась в борт гондолы. У нее не было другого выбора — надо было немедленно садиться. Если только это можно сделать в такую бурю без мотора.

А земля внизу казалась совершенно непригодной для вынужденной посадки. Скальные обломки повсюду на суше да извилистая река, окаймленная зарослями высоких деревьев и кустарника. Но если они еще протянут с посадкой, ветер отнесет их еще дальше в глубь материка, на мили и мили от реки, и выбираться оттуда нужно будет пешком.

— Мы садимся, Кут! — закричала Марго. — Давай!

Он холодно взглянул на нее, но спорить не стал. Даже ему было ясно, что садиться нужно как можно скорее.

Все трое вступили в борьбу с неподатливыми тросами управления, борясь не на жизнь, а на смерть в сокрушительных порывах ветра. Наконец Марго удалось открыть клапан, выпускающий водород из полости крыла.

Их воздушный корабль опускался рывками, то наклоняясь под крутым углом, то соскальзывая в штопор в налетающих порывах ветра. Несмотря на эту свистопляску, Кайнан ухитрялся привязать к каркасу гондолы незакрепленные предметы и оборудование. В один из моментов тряхнуло так, что он сам едва удержался в гондоле, уцепившись за трос.

— Привяжитесь! — скомандовала Марго, кляня себя за то, что не приказала этого раньше. Хорошо, что пока еще никого не вытряхнуло!

Все привязались. Марго пыталась управлять гибкой оболочкой, чтобы смягчить рывки и замедлить скорость падения, планируя. Но это ей плохо удавалось. Пришлось сбросить балласт. Это замедлило их неуправляемое падение к земле. Аппарат рванул было в сторону, отбросив Марго на рукоятку управления рулевыми тросами, затем сам выправился и продолжал снижение.

Она так и не представляла себе, где они могут приземлиться. Лихорадочно обшаривала местность глазами. Вон там они наверняка разобьются о скалы. Там — врежутся в деревья. Хотя на реке и началось половодье, острые валуны торчали из воды то тут, то там, как зубы дракона. Вниз по бешеному течению, то застревая в валунах, то продолжая бег, неслись обломки деревьев, иногда даже целые стволы. Так что и на воду не сесть.

И тут случайный порыв ветра вынес их к крутому болотистому изгибу реки. Паводок начисто снес в этом месте кусты и деревья, освободив небольшую свободную площадку, покрытую жидкой грязью.

Она не была уверена, что площадка достаточно велика для посадки. Но если долго раздумывать, следующий порыв наверняка отнесет их от этого места.

Марго дернула веревку аварийного разрыва оболочки и сразу отпустила, надеясь сохранить немного газа. Гондола провалилась вниз так резко, что даже Кут вскрикнул.

«Пожалуйста… ну чуть подальше…»

Марго решительно перерубила веревки, удерживающие на месте их припасы, и отправила не меньше половины за борт. Пачки и коробки смачно шлепнулись в грязь внизу. Падение гондолы чуть замедлилось. Но ветер сдувал их вбок, к окаймлявшей расчищенное место мешанине сломанных деревьев…

С воплем Марго повисла на веревке аварийного разрыва. Водород со свистом вырвался из оболочки… Гондола впечаталась в грязь с такой силой, что позвоночник девушки чуть не треснул.

О-о-оооо… Все тело болело невыносимо.

Но они были на земле. На земле, целыми и живыми.

Марго закрыла глаза и привалилась к борту гондолы.

Когда она снова открыла их, то обнаружила Куга и Кайнана, безутешно взирающих на дикие окрестности. Правда, Кут одновременно успевал крепить гондолу на месте с помощью кольев и веревок, то и дело бросая взгляды на спутанные кусты и беснующуюся реку.

Марго покраснела. «Хороший же я командир. Сели на мель за двести пятьдесят миль от моря…»

Ей хотелось закрыть лицо руками и закричать. Но она командовала в этой экспедиции, и по ее вине они сейчас в опасности.

— Кут? А о Лимпопо что ты знаешь? Он снова взглянул на вздувшуюся реку.

— По ней можно плыть в половодье. Это я знаю. Но все равно сплавляться вниз на плоту очень опасно.

— Сплавляться на плоту? Каком плоту? Кут взглянул на нее с укоризной:

— Ты, англичанка, что, не умеешь думать? Наша гондола поплывет. Это поливинилхлоридная пластмасса. Разрежем оболочку крыла, обтянем гондолу для водонепроницаемости и поплывем.

Плыть по ревущей реке, полной камней и поваленных деревьев и бог знает чего еще?..

— Ты прав. Хорошая идея. Он фыркнул:

— Конечно, хорошая, англичанка. Я ее придумал.

Марго снова покраснела, но ничего не ответила. Возможно, он слишком высокомерен, но прав как всегда.

Жестами они объяснили Кайнану, что нужно будет сделать. Они открыли все клапаны на оболочке и медленно выжали из нее остатки газа, потом потоптались на баллонах, полностью спустив и их. Кайнан ножом аккуратно разрезал фильмаровую оболочку. Они полностью освободили гондолу от груза и покрыли упрочненный нейлон стенок и пола слоем тонкого и прозрачного, но довольно прочного фильмара. Насколько было возможно, закрепили этот водонепроницаемый кожух стропами, на которых гондола подвешивалась к крылу. А от ставших бесполезными тяжелых двигателей избавились, выбросив их в реку.

Осторожно, чтобы на повредить тонкий слой фильмара, они снова загрузили все вещи в гондолу. После этого Кут и Кайнан вырезали из веток деревьев шесты и примитивные весла.

— Нас ждут многие опасности, — сообщил Кут мрачно. — Крокодилы. Гиппопотамы. Пороги. У нас мало провианта. Мы все можем погибнуть.

«Ну и разговорчики!»

— Мы ведь еще живы! — резко бросила Марго в ответ. — Я не собираюсь сдаваться. А ну, давайте столкнем его в воду.

Совместными усилиями они подтащили плот к берегу и столкнули в воду. Марго вскарабкалась в гондолу и, упираясь в дно шестом, помогла мужчинам вывести плот на глубокую воду. Там течение вздувшейся реки подхватило их и понесло с головокружительной быстротой вниз. Марго ничего не оставалось, как только помолиться про себя и крепче сжать в руках свой здоровенный шест.

Да, дела неважные. Но, во всяком случае, она не торчит в Миннесоте. Не прозябает дома, глядя, как жизнь проходит мимо. Как прошла она мимо почти каждого жителя ее Богом забытого городишки. И если даже ей суждено погибнуть здесь, она не уступит судьбе, а умрет, борясь… Эта последняя мысль, подумала девушка, вполне подходит для эпитафии.

Она одновременно страстно желала, чтобы эта такая красивая мысль не стала пророчеством…

* * *

Возвращение на плоту по Лимпопо было предельно изматывающим приключением, цепью опасных происшествий, воспоминания о которых преследовали Марго и по ночам.

— Отталкивайся! — кричал Кут. — Давай, давай!

Марго выставила свой шест навстречу надвигающемуся на нее зазубренному камню, огромному, выше ее роста. Рывок столкнувшегося с камнем шеста чуть не сломал ей плечо. Плот завертелся на месте, Марго упала на колени на дно гондолы. Падая, одним коленом пробила фильмаровую пленку на полу. Через образовавшееся отверстие внутрь хлынула вода. Отбросив в сторону шест, девушка стала накладывать на пробоину импровизированный пластырь. Затем ей пришлось снова лихорадочно хвататься за шест, потому что на их пути вырастал новый утес. Новый толчок отозвался огненной вспышкой в ее поврежденном плече. Но она продолжала налегать на шест, одновременно вглядываясь вперед, высматривая следующие камни. На другом конце гондолы Кайнан угрюмо и мощно упирался своим шестом. Кут ван Биик орудовал веслом, пытаясь направлять плот на середину фарватера.

Однажды — Марго уже не помнила, когда именно, — на них обрушился тропический ливень. Река на глазах поднялась, швыряя их с одного грязно-бурого вала на другой. И вдруг впереди возникла картина, вызвавшая крик ужаса: антилопы гну. Огромное стадо пыталось пересечь Лимпопо — тысячи, десятки тысяч — сразу. Река впереди казалась сплошным ковром из плывущих и тонущих животных.

— КУТ!

Тот вскочил на ноги, чертыхаясь, и сразу все понял.

— Попробуем пристать к берегу!

Они боролись с течением, ударяясь о подводные камни. В какой-то момент проломило каркас одной из стенок гондолы, но пленка каким-то чудом уцелела. Их отбросило и понесло дальше вниз по течению, снося уже к противоположному берегу. Марго упиралась шестом, спина нестерпимо болела, но она не бросала отчаянных попыток продвинуться к берегу. «Если мы влетим в это стадо, нам конец…»

Ближе, ближе… Им, похоже, удавалось пристать…

Берег кишел крокодилами.

— Давай! — Кут вскочил, ружье в руках, ноги широко расставлены.

БА-БАХ!

Винчестер гремел снова и снова. Одни крокодилы замирали сразу под меткими выстрелами, другие, раненые, молотили хвостами по грязи. Многие спасались бегством, плюхаясь с берега в бешеные воды реки. Находились и такие, что устраивали себе нежданный пир, вгрызаясь в бока раненых товарищей. Берег приблизился, с разворотом плота исчез из поля зрения, потом снова показался, ближе, чем в прошлый раз.

Плот коснулся дна, толчок бросил Марго на пол лицом вниз. Кут прыгнул на берег, изо всех сил напрягся, пытаясь в одиночку удержать плот на месте. Через мгновение рядом с ним уже оказался Кайнан, схватил другой скользкий канат.

Марго заорала:

— Смотри!

Кут отпустил канат, развернулся, одновременно вскидывая и перезаряжая свой винчестер. Он успел выстрелить и попасть в крокодила, подобравшегося уже совсем близко к Кайнану. Хищник отпрянул, скользнул в кипящую воду и исчез.

Марго выкарабкалась на берег и подхватила трос, брошенный Кутом. Плот рвался на свободу. Она уперлась пятками и потянула. Проливной дождь заливал лицо, затрудняя дыхание. Кругом полыхали молнии, но грома не было слышно за ревом воды.

Кайнан тащил за другой трос. С каждым их рывком плот вылезал из воды на дюйм. Марго упиралась, мышцы спины лопались от напряжения. Наконец плот освободился от безумных объятий реки и полностью выполз на берег. Всего в дюжине метров от него крокодилы рвали на части своих собратьев, сраженных Кутом. Дождь смывал кровь в реку. Кут деловито пристрелил самых ближних, сбросил тела в воду. Еще несколько выстрелов — и вокруг плота образовался пятачок, свободный от хищников.

Марго согнулась, переводя дыхание, потом разыскала свою винтовку. Кайнан Рис Гойер закрепил плот на берегу и принялся восстанавливать нанесенный их судну ущерб, насколько это было возможно в таких условиях. Марго трясло так, что она едва удерживала в руках свой карабин. Утешало лишь одно — раз ее трясет, значит, она еще жива. В тридцати метрах вниз по течению антилопы гну боролись за свою жизнь и вскрикивали, как испуганные дети, перед тем как погибнуть в волнах. Она закрыла глаза, чтобы не видеть всего этого. И ведь они чуть-чуть не врезались в эту кашу… За несколько последующих часов погибло, наверное, больше животных, чем за время Великого потопа. И наверное, больше, чем за целый год в Риме.

Гибель на ее глазах стада антилоп гну в реке не сделала в ее представлении менее жестокой ту кровавую бойню, которую ей довелось увидеть тогда в римском цирке. Но она, как ей показалось, стала лучше понимать отношения жизни и смерти. Похоже, что природа не была благороднее или добрее человеческих существ. Она казалась столь же жестокой и столь же жестоко несправедливой к слабым…

А может, даже еще более несправедливой. Даже когда буря кончилась, им пришлось прождать еще несколько часов, пока вода немного спала и очистилась от опасного мусора.

В эту ночь они по очереди дежурили. Если впереди не было видно порогов и частых камней, они продолжали движение и ночью, стараясь наверстать время. Если же плыть становилось опасно, вытаскивали плот на берег. Сегодня они сделали остановку, чтобы не плыть ночью через предательские буруны, белая полоска которых вдруг открылась впереди в сумерках. Марго была столь обессилена и истощена, что немалую часть этой ночи проплакала в голос, не боясь быть услышанной за шумом воды на порогах.

«Так назови меня Кэтрин Хепберн и выдай замуж за Хэмфри Богарта…»[5]

Марго с радостью бы метнулась сейчас в объятия Малькольма Мура. Она отчаянно нуждалась в нем. Особенно такими ночами, как эта, когда рев охотящихся леопардов и вопли умирающих животных носились в воздухе. Всякий раз, когда слышался очередной дикий вопль, ее руки машинально тянулись к винтовке. Но не было сил поднять оружие.

«Прости меня, Малькольм, — повторяла она снова и снова, — я была отвратительной эгоисткой, но я не хотела…»

Еще одна летняя буря с проливным дождем разразилась ближе к полуночи, вырвав Марго из очередного беспокойного забытья. Кайнан стоял на вахте — призрачная фигура во вспышках и сиянии африканских молний. Кут ван Биик, угнездившийся в своем спальнике, пошевелился беспокойно и снова захрапел.

«И как это еще можно спать?»

Молнии сверкали сквозь тучи, наискось прорезая небо и впиваясь в деревья и реку, танцуя безумный танец среди зазубренных камней. Марго слишком устала, чтобы съеживаться от каждого разряда, только страх пронзал ее насквозь. «Лишь бы в нас не попало…»

Налетел дождь — сплошная масса черной, секущей лицо воды. Марго закашлялась и перекатилась на живот, пытаясь закрыться сверху спальным мешком. В поднявшейся, вспухшей реке вода ревела громче, чем обычно.

«Этот звук я буду слышать и в могиле, — простонала в душе Марго. — И почему нам понадобилось забираться сюда в сезон дождей?» Но у нее уже не было сил переживать свою глупость и ее последствия. «А вообще это не так уж и плохо. Ведь иначе мы бы попали в куда как худшую ситуацию». Как ни трудно плыть эти двести пятьдесят миль на плоту, так все же лучше, чем идти это расстояние пешком! А ведь если бы сейчас был сухой сезон, им пришлось бы идти пешком, неся на себе весь багаж по страшной жаре!

«О, Малькольм, как я все напортила…» Она должна была вернуться на станцию. Не только для того, чтобы доказать, что она может ходить в разведку и возвращаться оттуда живой. Она еще должна извиниться перед Малькольмом за свою жестокость.

Когда позднее этой ночью вода плеснула на ее щеку, Марго подумала спросонья, что это дождь сумел просочиться в ее спальный мешок. При вспышке молнии она увидела склонившегося над ней Кайнана, насквозь промокшего и смертельно бледного.

— Марго! — восклицал он, указывая на плот. — Река! Плот бешено плясал, стараясь порвать швартовы.

— Что река?

Она наконец выскользнула из-под намокшего спального мешка, осмотрелась и поняла, что уровень воды в реке быстро поднимается. Всего за несколько вспышек молнии это можно было без труда заметить.

— Кут! Кут! Вставай!

Марго трясла его изо всех сил, а он медленно приходил в себя, выплывая из глубокого сна. Но один взгляд в сторону реки поднял его на ноги, заставив ожесточенно выбраниться на родном языке.

— Оттащим плот повыше! — прокричала сквозь шум Марго.

— Без толку, англичанка! Смотри! — Он показал рукой на побережье.

Молния осветила совершенно непроходимые прибрежные заросли. Учитывая скорость, с которой прибывала вода, все эти заросли окажутся вскоре под водой. И залит будет весь этот плоский берег как минимум на пятьсот метров в ширину, считая от кромки воды, на которой они сейчас находились. И произойти это может в течение ближайшего часа.

— А мы не можем поплыть вниз прямо с этого места? — прокричала Марго сквозь шум реки, дождя и грома.

— Не знаю. Пороги там, ниже по течению, выглядят скверно.

Ужасающий треск раздался откуда-то сверху, почти над их головами. И сразу же одна сторона плота скрылась под водой. Марго вскрикнула. Кайнан полез по наклонившейся палубе с ножом в руке. Плот дергался и бился, как будто его рвало какое-то чудовище. Лишь при вспышке очередной молнии они поняли, в чем дело. Одно из деревьев, к которому был привязан плот, подмыла река, и ветер свалил его в воду.

— Режь швартовы! Режь скорее! — орал Кут ван Биик.

Кайнан уже перепиливал крученый трос в том месте, где он уходил под воду. Прядь за прядью. Наконец он лопнул. Плот накренился и резко крутнулся в сторону. Кайнан с хриплым воплем полетел в воду. Марго прыгнула вперед. Молния осветила Кайнана, уцепившегося одной рукой за торчащий из стенки кусок каркаса.

— Кут!

Африкаанер не отозвался. Марго двумя руками ухватилась за кисть Кайнана. Он замолотил другой рукой, рванулся и сумел уцепиться за ее плечо. В темноте, наступающей между вспышками молний, она не видела его, а только чувствовала, как он вцепился в ее руки. Марго напряглась, пытаясь вытащить товарища. Но ее жалкие силенки казались ничем по сравнению с неумолимой тягой реки.

— КУТ!

Плот рвануло и шмякнуло обо что-то твердое. Кайнан вскрикнул и буквально повис на ее руке. Марго с всхлипом втянула воздух и попыталась ногой нащупать позади себя конец оторванного каната. Ей это удалось, и она сумела, согнувшись вдвое, коленом подпихнуть его к своей щеке.

— Кайнан! Держись!

Она перевела дух, чтобы придать себе решимости, а потом отпустила одну руку и сразу схватила канат. Кайнан снова вскрикнул…

Марго захлестнула канат вокруг его торса.

Кайнан вцепился в канат, когда его руки соскользнули с плота. Марго держала один конец каната, Кайнан висел на другом. «Ну пожалуйста…» Марго беззвучно рыдала. Она сумела развернуться так, чтобы тянуть не только руками, но и упираться ногами. Руки, держащие канат, были теперь почти вытянуты. Сразу стало намного легче. Напрягшись, она снова начала тащить. Над краем плота показались руки Кайнана. Потом голова и спина. Он цеплялся за канат, за обшивку, за все, что попадалось, медленно вползая на плот. Марго продолжала тащить до тех пор, пока он полностью не оказался на плоту. И только тогда она упала на спину, тяжело всхрипывая и задыхаясь.

Чуть отдышавшись, она привязалась к спасательному концу и привязала бессильно хрипящего валлийца. В это время Кут отчаянно боролся с канатом, ветром и течением, пытаясь привязать плот к другому дереву.

— КУТ! ПРИВЯЖИСЬ!

Прежде чем он успел среагировать, сломалось и другое дерево, служившее им якорем. Плот накренился под ногами. Марго свалилась на дно. В стробоскопических вспышках молний она видела Куга. Он лихорадочно перепиливал последний якорный трос своим ножом. И вот они завертелись, освобожденные, и понеслись вниз по течению. У Марго по лицу текли слезы, она ничего не могла с этим поделать. Но заставила себя на четвереньках поползти вперед.

— Привяжись! — заорала она, когда оказалась совсем рядом с Кутом.

Тот с растерянным, ошалевшим видом потянулся за веревкой.

При вспышке молнии Марго заметила, что буруны порога уже совсем близко.

— О Боже мой… О БОЖЕ…

Она слепо шарила в поисках весла, шеста, чего-нибудь, чем можно было бы оттолкнуться от этих несущихся на них камней. Река швырнула их на камни, как мельничный поток швыряет тыквенное семечко. У Марго хватило дыхания один раз вскрикнуть. Потом она уже только сражалась за свою жизнь во тьме, озаряемой ежесекундными вспышками молний.

Всякий раз, как вспыхивала молния, она пихала веслом в любой темный предмет впереди. И чаще всего это оказывался камень. Каждое такое столкновение сотрясало все тело невероятной болью. Она вся сжималась в предвидении этой боли, но упрямо выставляла весло вперед снова и снова. Плот крутился, кренился и нырял в темноте. Брызги воды снизу и дождь сверху лупили их, ни на минуту не оставляя в покое. Нельзя было ничего разобрать, кроме рева несущейся воды. Если кто-нибудь сейчас совсем рядом закричал бы, моля о помощи, она бы ни за что не услышала.

Еще один удар потряс плот. Камень, который никто не успел заметить. Плот задрожал, подпрыгнул, отскочил в сторону, потом наклонился, зачерпнув воды, и снова выровнялся. От толчка у Марго перехватило дыхание, она уже не соображала, куда они плывут. Еще один удар обрушился на плот. «Больше так не может продолжаться, нас разнесет на куски…»

Плот снова накренился, и внезапно то ли он, то ли сама Марго взлетели в воздух. Марго вскрикнула и упала уже в воду. Грязная вода Лимпопо сомкнулась над ее головой. Марго отчаянно пыталась нащупать спасательный трос. Течение было ужасающим. Против него ни плыть, ни устоять было невозможно. Она наглоталась воды, задохнулась, понимая, что если ударится о подводный камень, то все…

Лицо девушки вдруг оказалось над поверхностью воды. Она еще двигалась…

Кайнан Рис Гойер вытаскивал ее за волосы. Марго хваталась за его руки, талию и наконец оказалась внутри плота. Их злосчастное суденышко раскачивалось и крутилось уже в другом направлении…

И вдруг все утихло.

Они все еще неслись в темноте, как пробка в Ниагарском водопаде. Но ужасные пороги остались позади… И все остались живы.

Марго рвало, проглоченная ею вода извергалась наружу. Кайнан хлопал ее по спине, помогая освободиться от лишнего груза. Затем он помог ей усесться на дне плота и проверил, целы ли ее кости. Хотя девушка при этом несколько раз вздрагивала от боли, не обнаружилось ничего серьезнее сильных ушибов. Кут молча наблюдал за ними.

— Спасибо, — сказала она Кайнану, встретившись наконец с ним взглядом.

Валлиец показал сначала на себя, потом на реку и сразу же — на Марго и на реку.

— Да, — поняла она. — Мы теперь квиты. И все равно спасибо.

Он пожал плечами и занялся осмотром и починкой того, что было испорчено и разрушено рекой. Кут наблюдал за ней, не говоря ни слова.

— Ты в порядке? — прокричала она ему сквозь бурю.

— Да. А ты?

— Я жива. Наверное, — уточнила она. Он хмыкнул:

— Тебе чертовски повезло, англичанка. Я иду спать.

И не говоря больше ни слова, он свалился прямо там, где стоял, даже не затруднив себя забраться в спальный мешок. Марго взглянула на Кайнана. Тот жестом предложил отдохнуть и ей.

— Моя вахта, — произнес он на своем незамысловатом английском.

Марго только кивнула в ответ. Она знала, что сумела бы найти в себе силы встать на вахту, если бы сейчас была ее очередь. Но, хвала Господу и всем ангелам на небе, сейчас было не ее дежурство. Если случится еще какая-нибудь напасть, Кайнан их разбудит. Она заснула раньше, чем ее щека коснулась насквозь промокшего спальника.

Через пять дней после начала их вынужденного водного маршрута у них кончилось продовольствие.

А Кут ван Биик серьезно заболел. Он проснулся с высокой температурой, чувствуя сильнейший озноб.

— Малярия, — прохрипел он сквозь стиснутые зубы.

— Но ведь у нас прививки!

— Не… не дают стопроцентной гарантии. Дай мне хинин.

Трясущимися руками Марго раскопала среди вещей аварийную аптечку. Перечитав для надежности инструкцию, она дала африкаанеру четыре таблетки хлорхинина и накрыла его сверху еще одним спальным мешком. Но у них не было еды, чтобы больной мог подкрепить свои силы. Берега реки были пустынны — никого, кого можно было бы подстрелить и использовать в пищу.

«И куда подевались все эти дурацкие животные? Пропали как раз тогда, когда они нам понадобились! Мне ведь так хочется есть, а Кут, может быть, вообще умрет, если его не покормить!»

Сейчас бы она, ни на мгновение ни задумываясь, подстрелила любого зверя, хоть как-то годящегося в пищу. Она была, кажется, готова зажарить и съесть даже мертвых животных, попадающихся в реке, если бы только могла дотянуться до одного из них.

Девушка закусила губы и постаралась совладать с обрушившимся на нее ощущением поражения. Когда они остановились на ночлег, вытянув плот на разоренный паводком берег, Марго забилась в угол плота, обхватила голову руками и попробовала заглянуть в глаза горькой правде.

«Я не умна. И не находчива. И не честна, даже сама с собой. Кит, Малькольм, все были правы. Я была безумной, когда решила, что уже могу одна ходить в разведку…»

И что она собиралась доказать своему отцу? Что ожидала от него? Что он заключит ее в объятия и зарыдает на ее плече? Скажет наконец те три слова, которых она дожидалась от него всю жизнь? Черта с два.

В темноте тропической ночи у Марго было полно времени, чтобы вспомнить и обдумать каждую свою ошибку, каждое эгоистичное и бессердечное слово, каждый глупый и рискованный шаг, сделанный ею из-за недостатка знаний.

Ее чуть было не убил южноафриканский буйвол, потому что она слишком много думала о том, какой он живописный, и начисто забыла об осторожности. А ведь Кут предупреждал ее, а она самонадеянно и глупо пренебрегла предостережением. А что ей говорил Кит? Никогда не приписывай животным моральных ценностей, у них их нет!

А в Сент-Джайлзе Малькольм из-за нее чуть не погиб. В Риме, когда она осталась одна… Только теперь девушка осознала, сколь близко к гибели она была во время своего «одиночного плавания» в Риме. С весьма большой вероятностью она могла наткнуться на кого-то менее щепетильного, чем Квинт Фламиний. Да и его отношение к ней запросто могло испортиться — поводов к этому она давала сколько угодно. Да даже ланцет, которым они пускали ей кровь, мог занести какую-нибудь смертельную инфекцию. Или они, искренне желая ей помочь, выпустили бы из нее всю кровь, или…

На поверку выходило, что весь опыт Марго как разведчика прошлого представлял собой нескончаемую цепь, в которой одно несчастье сменяло другое. И сейчас, наверное, ее небесный ангел-хранитель потерял последнее терпение, поднял руки, сдаваясь, и вернулся туда, откуда они к нам приходят, небесные ангелы-хранители…

В результате она осталась совсем одна, без припасов, на бурной реке, за много миль от людей, да еще с одним умирающим и одним напуганным выходцем из Нижнего Времени на руках.

Единственное, что заставляло ее еще что-то делать, так это чувство ответственности. Она же не бросила Ахилла совсем без ничего, она не бросит и Куга с Кайнаном. Она еще не знает как, но обязательно вытащит их из той передряги, в которую сама и вовлекла.

…Спустя шесть часов она разбудила Куга и дала ему еще две таблетки. Он пожаловался на сильную головную боль и снова заснул. Марго раскопала в своем журнале информацию по малярии. Читая список симптомов, она похолодела. Разновидность этой болезни под названием «молниеносная трехдневная» включала среди симптомов и сильные головные боли. И без должного лечения быстро приводила к гибели больного. А от ближайшей больницы их отделяли не только несколько сотен миль, но и несколько столетий…

Кайнан присел рядом с ней на корточки и махнул рукой в сторону Куга.

— Он умирать?

Марго покачала головой:

— Я не знаю.

Валлиец сверкнул глазами в сторону реки:

— Плохое место.

— Да, очень плохое, — вздохнула девушка. — Нам надо плыть дальше. Она изобразила руками, как будто бы гребет веслом, и показала в ту сторону, куда им следовало плыть.

Кайнан кивнул. Выражение его лица было столь же мрачным, сколь настроение у самой Марго. Но где-то в самыхглубинах своей души она нашла силы и мужество продолжать путь.

И на рассвете они снова двинулись. Валлиец молча забрал тяжелый винчестер Куга, проверил оружие, как тот его учил, и занял позицию на носу. Один человек должен был править плотом, другой высматривать гиппопотамов. И Марго не стала спорить с таким разделением их обязанностей. Она устроилась на корме, чтобы изо всех сил удерживать их на правильном курсе.

Марго находилась в тревожном полусне, когда, в разгар звездной ночи, их плот, медленно вращаясь без управления, проплывал последние мили по реке Лимпопо.

Кайнан Рис Гойер разбудил ее, легонько потрепав за плечо, и показал вдаль. Марго спросонья моргнула и неуклюже поднялась. Из-за того, что все тело у нее болело, ей было очень тяжело двигаться, а от давнего голода кружилась голова. Она довольно продолжительное время тупо всматривалась в залитую лунным светом реку, пока не сообразила, почему здесь так широко.

Они вышли к океану.

— О, благодарю тебя, Господи!

Но тут же ее пронзила другая, тревожная мысль.

Устье реки Лимпопо отстояло примерно на сотню миль от бухты Делагоа и Врат времени. Сотня миль на плоту в открытом море, без реальной возможности управлять судном, без пищи и воды?

— Кайнан! Нам надо попасть на берег!

Кайнан некоторое время раздумывал, пытаясь сообразить, что она сказала, потом кивнул и начал грести. Марго также погрузила свое весло в воду и гребла до тех пор, пока это позволяла нарастающая боль в плечах и спине.

Они медленно приближались к берегу. Но впечатление было обманчиво. Все равно течение неумолимо выносило их в открытое море, и видно было, что это происходит быстрее, чем они успели бы пристать к берегу. Может, им стоит попробовать вплавь?

Но Кут не мог плыть. Да к тому же, приглядевшись, Марго заметила в воде светящиеся парные точки крокодильих глаз. Подступивший страх сдавил ей горло.

«Нас снесет в Индийский океан. Бог мой, нас может унести куда угодно…»

В последний момент она сообразила, что, пока они еще не вышли в открытый океан, можно попробовать наполнить канистры речной водой. Вдруг она еще не успела смешаться с морской?

Покончив с этим, они снова заколыхались на волнах. А течение относило их все дальше от земли.

— Парус, — пробормотала Марго. — Нам нужен парус…

На занятиях Малькольм учил ее плавать под парусом. Но, конечно же, не мог предвидеть и не научил тому, как сделать парус из остатков полихлорвиниловой гондолы и фильмаровой пленки.

— Не важно, что я никогда этого не делала. Сейчас нам нужен парус, и все.

Марго разыскала остатки материала их летающего крыла. Его было не так уж много. Неудивительно. Девушка высвободила одну из сломанных труб, образующих каркас гондолы, и соорудила из нее мачту. Чтобы она держалась, прикрепила ее расчалками к бортам. А из остатков фильмара вырезала импровизированный парус и привязала его к мачте. Ветер сразу же надул его. Плот по-прежнему плыл очень медленно, но уже в другом направлении! Некоторое время они почти не двигались. Но наконец наступил момент, когда они выбрались из далеко выходящего в море сильного течения Лимпопо и медленно пошли вдоль береговой линии. Ветер, наполняющий парус, чуть сносил их по направлению к берегу.

Кайнан пропустил набранную ими в устье реки воду через фильтр и вскипятил ее. Марго давно уже испытывала такую жажду, что готова была выпить целый океан. Валлиец наполнил чашку и протянул девушке. Марго глотнула еще горячей воды…

И непроизвольно выплюнула.

«Соленая!»

Со всевозрастающим страхом она уставилась на чашку. Ведь она черпала речную воду… Но сделала это слишком поздно, когда речная вода порядком смешалась с океанской. Так что добытая вода была сильно солоноватой. Но это была вся вода, имевшаяся на борту…

Она прикрыла глаза. Пусть терзавшие ее страхи исчезнут так же легко, как пропала сейчас эта чертова чашка, из которой нельзя напиться. Кут умирал, а они в открытом море без воды и пищи…

— Марго?

Она открыла глаза. Кайнан глядел на нее, нахмурившись.

— Вода нехорошая, — произнесла Марго дрожащим голосом. — Соль.

Он еще больше нахмурился и попробовал воду. Сплюнул. Морщины на его лбу, заметные в лунном свете, стали еще глубже. В это время застонал Кут.

Марго осмотрела его и закусила губу. Он был совсем слаб. Когда она попыталась приподнять его, его вырвало за борт, а вслед за этим больной испачкал себя неконтролируемым поносом. Его кожа, когда она ее коснулась, казалась ужасно горячей. Чтобы хоть как-то сбить температуру, Марго стала поливать его забортной водой. Он стонал и дрожал, потом наконец успокоился, потеряв сознание.

«Его надо доставить к Вратам. КАК?»

Плот вяло двигался в волнах, беспомощный, как кит на берегу. Кайнана тоже стошнило. Он вытер рот и растерянно озирался по сторонам. Марго нашла скополаминовый пластырь и прилепила ему за ухом. Затем на всякий случай сделала то же и себе. Она не была уверена, что стоит рисковать, наклеив пластырь Кугу. Потом решила, что тот настолько плох, что повредить ему уже нельзя, — значит, можно только улучшить его состояние. Если его хотя бы не будет рвать, может быть, он тогда выживет?

Со стороны океана береговая линия выглядела гораздо более изрезанной, чем казалось с воздуха. Марго с Кайнаном управляли парусом и совершали повороты, стараясь держаться на постоянном расстоянии от берега. Но в результате они двигались еле-еле относительно суши. Марго прикинула, что с таким темпом им понадобится как минимум несколько дней, чтобы добраться до Врат.

И тут, подобно глазури на разломанном торте, со стороны Мадагаскарского пролива появилась в свете луны гряда грозовых туч. Они приближались, постепенно заслоняя луну и звезды. Огромные ветвистые молнии били из них прямо в море.

— О Боже, нет, не теперь…

Шторм обрушился на них.

Единственное, что оказалось в этом шторме хорошего, — что он гораздо быстрее погнал маленький плот на юг. Затем начался дождь.

— Кайнан! Это пресная вода!

Мужчина задрал голову, жадно ловя ртом струи.

— КАЙНАН!

Он оглянулся. Марго пыталась объяснить, что она от него хочет, изображая руками воронку. Поняв, что это бесполезно, просто оторвала от пола кусок пленки, свернула его наподобие воронки и подставила под горлышко пустую канистру. Кайнан сделал то же самое, использовав еще больший кусок пластика. Им удалось наполнить три канистры, прежде чем море разбушевалось. Тут уже стало не до воды. Они изо всех сил цеплялись за плот, чтобы не вылететь за борт. Снова плот плясал и крутился в волнах. Дождь неистовствовал: сплошная стена воды, немедленно ослепившая и промочившая их насквозь. Марго цеплялась за что могла, не имея даже возможности оторвать руки, чтобы взяться за руль.

«Пожалуйста, Господи, выведи нас живыми из этого шторма, и я клянусь, что буду делать все, что скажет Кит, буду учить все, что он прикажет…»

Шторм гнал их перед собой, и они были бессильны ему сопротивляться. Длилось это несколько часов. Марго не могла взглянуть на свой хронометр, далеко запрятанный в сумке АПВО, которая была закреплена на ее поясе. Но исходя из смены света и тьмы, она полагала, что шторм длился около двадцати часов.

И все это время он гнал их вдоль берега на юг. Она попыталась вспомнить, как выглядела на карте береговая линия в этих местах. От этого зависело, пригонит ли их в конце концов к берегу или снесет еще дальше к югу, мимо мыса Доброй Надежды, до которого несколько сотен миль.

Мыс Доброй Надежды! Скорее мыс Несчастья…

Они с Кайнаном бережно расходовали воду, не жалели только Куту, когда он приходил в себя. Но все равно еды ведь у них не было. «Может, мне удастся смастерить что-нибудь наподобие крючка и рыболовной лески? Когда шторм кончится…»

Их выбросило на берег совершенно неожиданно, в кромешной тьме.

Марго со страшной силой вышвырнуло прочь с плота. С воплем она пролетела по воздуху и нырнула в жгучую соленую воду. Волна прибоя потащила ее к берегу и шлепнула о прибрежный песок. От удара перехватило дыхание, девушка беспомощно барахталась в откатной волне.

На четвереньках, как краб, она поползла прочь от воды, ослепленная дождем и оглушенная бешеным ревом штормового прибоя. Когда ей удалось выползти выше того места, куда достигали волны, она просто упала лицом вниз без сил.

— Кут… Кайнан…

«Малькольм…»

Она приходила в себя медленно, и первым ощущением была боль. Откуда-то сверху слышались мужские голоса, которых она не узнавала. Люди говорили громко и злобно, непонятно что. Она пошевелилась и застонала. Все болело. Кто-то довольно сильно хлопнул ее по щеке, понуждая скорее прийти в себя. Марго задохнулась и увидела темноволосых людей со светлой, оливкового цвета кожей. Они были диковинно наряжены в грязные одежды, напомнившие ей картины с Христофором Колумбом. У многих были бархатные штаны с разрезами и кожаные доспехи. Один из них был в металлической кирасе, защищающей грудь и спину. В руках у него был нелепый старинный пистолет с колесным замком. Сердце Марго бешено заколотилось. Ее обнаружили португальцы шестнадцатого века из того маленького селения на берегу бухты Делагоа!

«А что с Кайнаном? И с Кутом?»

Уцелели ли они после того, как разбился их плот? Или только одной Марго повезло не утонуть в штормовом прибое?

Один из португальцев, человек в металлической кирасе, грубо заговорил с ней. Марго совсем не понимала, что он такое говорит. Человек наклонился над ней, снова сказал что-то, потом ударил ее тыльной стороной ладони. Она попробовала отклониться, но почувствовала новый страшный удар, на этот раз кулаком. После этого она надолго потеряла сознание.

Когда пришла в себя, оказалось, что кто-то раздел ее догола. Португальцы столпились, глазея, вокруг. Затем они стали расстегивать свои одежды.

Марго заплакала.

Когда первый из них рывком раздвинул ей колени, она изо всех сил зажмурилась.

«Малькольм…»

Мучили ее долго.

Глава 18

Изображающий пейзаж морского дна искусственный садик из песка и камней в углу кабинета Кита Карсона, кажется, утратил свою способность успокаивать ему нервы.

Кит откинулся в кресле и смахнул в сторону кипу государственных бланков и формуляров, которые ему надо было заполнить. Затем уставился на выровненную гладь песка и сухие камни. Восемь недель. А ощущение было такое, как будто прошло целых восемь лет. Кит никогда не верил, что можно так сильно привязаться к человеку за такое короткое время — и если к тому же большая часть этого времени ушла на споры, ссоры и свары.

Сейчас квартира казалась ему пустой и безжизненной. Уютный бар «Нижнего Времени» тоже почему-то утратил свою привлекательность. И даже Общий зал навевал бы на него непередаваемую скуку, если бы не случались эти милые редкие развлечения. Например, в виде птеродактиля размером с ворону, который хватал пищу из рук оцепенелых туристов или прямо с тарелок зазевавшихся едоков.

Но через некоторое время наскучило и это немудрящее развлечение — смотреть, как незадачливые туристы испуганно ныряют под обеденные столы. Единственное, что осталось, — непереносимый груз бумаг, которые надо было заполнять для правительства. И остались долгие часы раздумий где же она может сейчас быть?

Он не поленился и забрался довольно далеко в Верхнее Время, чтобы нанять хорошего частного сыщика. Поручил ему выяснить место ее рождения в Миннесоте и настоящее имя. Кроме того, попросил обследовать другие Вокзалы Времени и выяснить, не вышла ли она в разведку через один из них. И до сих пор этому классному агенту не удалось выяснить ничего. Марго, казалось, исчезла с лица земли.

А ведь это вполне могло произойти, если она вдруг самостоятельно отправилась в разведку с какого-нибудь другого терминала.

Главное, что, каково бы ни оказалось решение загадки о месте пребывания Марго, сейчас он вовсе не ощущал ВВ-86 своим домом, как это было раньше.

Кит почесал в затылке и вздохнул:

— Может быть, мне следует уйти на пенсию и поселиться а Верхнем Времени?

Чтобы сделать это, ему нужно было закрыть здесь все свои счета и найти покупателя на «Новый Эдо». И конечно, определить место для жилья в реальном мире, который сильно изменился — и далеко не к лучшему, насколько ему было известно, — за годы, проведенные им в Нижнем Времени.

Кит хмыкнул.

— Вот задача: я слишком устал, чтобы уйти отсюда, а с другой стороны, мне слишком здесь все наскучило, чтобы оставаться.

Он обреченно взял пачку счетов и стал просматривать правильность их заполнения, лишь для того только, чтобы не браться за правительственные бумаги. Просматривая уже вторую половину подробного, с описанием каждой позиции, счета из библиотеки, разведчик обратил внимание на одну графу. Он не проводил за последний год никаких исследований расхода топлива и грузоподъемности сверхлегких летательных аппаратов типа «летающее крыло».

— Что за черт…

Проверил код доступа, указанный в счете. Это был код Марго Кит снова хмыкнул. Итак, она хотя бы воспользовалась библиотекой, и то хорошо. И тут он обратил внимание на дату.

Кит развернулся в своем кресле и запросил даты открытия Врат за последние два месяца. Среди них был день, когда открылись Римские Врата. В тот день его внучка вернулась, чтобы окончательно исчезнуть из его жизни. Но на библиотечном счете была обозначена дата на семь суток позднее того дня.

— О, дьявол, она даже не смогла сохранить в секрете свой чертов код. Кто-то узнал его и стал наживаться за мой счет. Интересно, сколько раз ему еще это удалось проделать?

Начав целенаправленный поиск, он довольно быстро обнаружил в счетах еще несколько запросов под этим же кодом. В каждом документе были аккуратно указаны тема запроса, использованный источник информации и затраченное компьютерное время. И все счета были датированы временем после прохода Марго через Предбанник.

Кит в гневе отбросил счета в угол стола. Пока он не поймает этого пирата, ему будут приходить эти чертовы счета бог знает на какие суммы. Он сел к компьютеру и быстренько составил простейшую программу, которая должна была объявить тревогу сразу же, как только в системе снова появится код Марго. Затем отправил электронной почтой сообщения Брайану Хендриксону и Майку Бенсону, предупреждая их о том, что появился компьютерный пират.

Справившись с этим, Кит позвонил Буллу Моргану.

— Что стряслось, Кит?

— На станции появился компьютерный пират. Он воспользовался кодом Марго, чтобы свои упражнения в библиотеке записать на мой счет.

— Хорошо, я это отмечу. Кстати, а ты уверен, что это пират?

— Марго отсутствовала уже неделю, когда он первый раз появился в библиотеке. Вошла в Предбанник, а оттуда уже бог знает куда — или в какое время.

Булл с сочувствием ответил:

— Ладно, я тут кое-что проверю. Поручу Майку Бенсону этим заняться.

— А я уже послал ему сообщение об этом электронной почтой. И Брайану Хендриксону тоже. Ну, спасибо тебе, Булл.

Кит повесил трубку и задумчиво огляделся по сторонам. Потом вздохнул и покорился неизбежности прожить еще один длинный день. Решительно взялся за ожидавшую его неприятную бумажную работу. Когда менее чем через четверть часа телефон снова зазвонил, он зажал трубку плечом, продолжая писать.

— Да, Кит слушает.

— Кит, это Булл.

Слегка удивленный, Кит откинулся назад в кресле.

— Черт возьми, я знал, что вы умеете хорошо работать! Но, сказать по правде, никак не ожидал, что вы так быстро поймаете этого крысенка!

Булл хмыкнул:

— Мы его пока не поймали. Но кое-что странное я раскопал. И подумал, что тебе это может быть интересно.

— Да?

— Марго действительно прошла через Предбанник. Но затем, примерно через неделю, она вернулась. Кит выпрямился в кресле.

— Что?!

— Она вернулась, но нигде не зарегистрировала свое возвращение. У медиков нет отметки о ее возвращении, таможня не имеет сведений, что она вторично через них проходила…

— Но… — Он осекся. — А что насчет других Врат?

— Майк проверяет эту версию. Подожди секунду.

Кит ждал, не находя себе места от беспокойства. Наконец Булл снова заговорил:

— Нет, она не регистрировала отбытие и через какие-либо другие Врата. Во всяком случае, не через те, которыми пользуются туристы. И никто не подавал заявок на проведение разведки из неисследованных Врат Общего зала.

— Булл, но она должна же где-то быть. Ла-ла-ландия — мирок маленький и абсолютно замкнутый. Ответом ему было короткое молчание.

— Кит, ведь есть же еще неустойчивые Врата. Разведчик прикрыл глаза.

— Нет. Даже Марго не настолько глупа. Она и так была смертельно напугана у множественных Врат, а после Орлеана…

— Ну, тогда она все еще где-то здесь, на станции, просто прячется от тебя.

— Семь недель прячется? Ла-ла-ландия не настолько велика. Да к тому же Марго не может прожить без приключений и семи минут, не говоря уж о семи неделях. Если бы она была здесь, кто-нибудь ее обязательно бы увидел. Нет, ее нет на станции. — Он задумался. — Слушай, сделай мне одолжение, ладно? Посмотри, не отсутствует ли еще кто-нибудь. А я тоже поспрашиваю. Посмотрим, что мы с тобой вместе сумеем разузнать. Может быть, открылись какие-нибудь маленькие Врата, а мы с тобой об этом не знаем? Или, быть может, кто-то прошел через неисследованные Врата без разрешения?

«С этой маленькой идиотки, пожалуй, станется выкинуть такой трюк, несмотря на весь предыдущий печальный опыт».

— Ладно, Кит. Я тут порыскаю и сразу тебе сообщу, если что.

— Спасибо, старик.

Кит повесил трубку и выругался в пустоту, обращаясь только к своему садику из камней. Потом принялся обзванивать всех.

Его старания не увенчались особым успехом. Никто из тех, с кем он говорил, не слышал и намека о каких-то неизвестных Вратах. Пара ребят из Нижнего Времени, работавших носильщиками в «Путешествиях во времени», вспомнили, что видели, как Марго возвращалась через Предбанник. Но они и понятия не имели, куда она двинулась дальше.

Внучка Кита умудрилась исчезнуть без всякого следа в маленьком сообществе, где каждый практически все знал о каждом!

И вдруг совершенно неожиданно появился Малькольм Мур.

Молодой человек старался не показываться на глаза Киту полных восемь недель. Если Кит приходил в какое-то место, где уже находился Малькольм, тот извинялся и мгновенно исчезал. Гид отвергал обычные приглашения на обед в «Нижнем Времени» и вообще превратился в отшельника, занятого только работой. Кит испытывал к нему жалость. Ясно было, что Малькольм очень близко к сердцу принял бунт и побег Марго, что он во всем винит только себя. Кит пытался извиниться, объяснить молодому человеку, что он не виноват. Но Малькольм не отвечал ни на послания электронной почты, ни на звонки Кита.

Когда сигнальная лампочка на столе Кита загорелась и Джимми сообщил, что к нему идет Малькольм, разведчик прямо подпрыгнул в своем кресле:

— Слава Богу…

Он страшно не любил терять друзей. Неуверенный стук в дверь возвестил о приходе Малькольма.

— Входи, открыто!

Дверь на японский манер скользнула в сторону. Малькольм Мур заглянул в просторный кабинет. Чувствовалось, что ему в высшей степени неуютно.

— Э-э… ты занят, Кит?

Что-то в глазах молодого человека подсказало Киту, что того больше всего обрадовал бы ответ «Да, занят».

— Нет. Давай, заходи.

Малькольм вздохнул, сбросил обувь и вошел. Судя по его виду, он бы с большим удовольствием вошел в камеру пыток.

— Я, э-э… — протянул он и вообще замолк, глядя на пол, на стены, куда угодно, только не на Кита.

— Малькольм, в этом не было твоей вины. Она упрямый чертенок, с ней никто не справился бы. Не твоя это вина.

Густой румянец разлился по щекам гида.

— Тебе не надо меня утешать, Кит. Тебя же там не было.

Он засунул руки в карманы, потом неуверенно направился к песчаному садику, повернувшись к Киту спиной. Его носки были продраны спереди, на пальцах, и сзади, на пятках.

— Я, э-э-э, слышал, что она вернулась. А потом снова исчезла.

— Да, — спокойно подтвердил Кит. — А у тебя на этот счет есть какие-нибудь соображения?

Малькольм замешкался. На какое-то мгновение плечи его обвисли.

— Нет. — Он снова выпрямился. — Но сегодня утром я услышал нечто странное. И мне показалось, что тебе это тоже стоит узнать. Ты знаешь, хотя бы просто…

— Кончай предисловия. Давай по делу. Малькольм заколебался, потом взял стул. Но он все еще не смотрел Киту в глаза.

— Я был в спортзале, тренировался. И тут вошел Рипли Снид.

— Рипли? И где же он пропадал все это время? Не видел его уже несколько месяцев.

Малькольм скривился:

— Он вышел в неизвестные Врата и чуть было там не остался навсегда. Рассказывает какие-то дикие истории. Но это не важно. Я передал ему, что ты интересуешься людьми, которые недавно исследовали какие-нибудь неизвестные Врата. И он похвастался, что проходил в одни такие пару месяцев назад. Но овчинка совсем не стоила выделки. Кит нахмурился:

— Какие Врата? Где?

Малькольм нервно потер ладони.

— Он сказал, что они открываются на задах лавки Фила Джонса.

— Фил Джонс? Это не тот чокнутый, который ходит в Нижнее Время и тащит оттуда тотемные столбы?

— Да, тот самый. Его лавка, сказать по правде, действует мне на нервы. И сам Фил действует мне на нервы. Ну, не важно. Рипли сказал, что в подсобке лавки Фила открылись небольшие Врата. Он в них ходил, занес в журнал координаты, вернулся и сказал Филу, что толку от этих Врат никакого.

— Почему от них никакого толку? Куда и в какое время они ведут?

Малькольм перевел взгляд на свои руки, внимательно изучая ногти.

— А вот этого он не говорит. Кит вцепился в край своего стола.

— Рипли Снид всегда был малым поганым. Так сколько он хочет?

Малькольм горестно вздохнул и посмотрел на Кита.

— Тысячу.

— Тысячу долларов? И это только за то, что он скажет, куда ведут никчемные Врата? — Кит жестоко выругался. — И где сейчас этот несчастный маленький ублюдок?

— В «Нижнем Времени». Рассказывает всем о своих приключениях в гареме султана. Кит выкатил глаза:

— Боже всемогущий. Какой все же болван. Хорошо, Малькольм. Спасибо тебе. Весьма возможно, что эти твои сведения и пригодятся. Честно говоря, кроме них, у меня сейчас нет никаких нитей, за которые стоило бы потянуть. Боюсь, что она вылезла через одни из таких неизвестных Врат. Вылезла без всяких разрешений и регистрации. И если она это сделала… Малькольм кивнул:

— Ты, наверное, прав. — Он поколебался мгновение. — Марго… Ну, ты знаешь, она больше не хотела ждать ни дня. Ручаюсь, до того, как она у нас появилась, с ней произошло что-то страшное. Я не знаю, кому, но знаю, что она явно хочет что-то доказать. И это гложет ее гораздо сильнее, чем все наши с тобой придирки.

Кит не ответил. Он провел много бессонных ночей, занимаясь тем же, что делал сейчас Малькольм: ругая себя.

— Это сейчас не так уж и важно, если она действительно прошла в неизвестные Врата, никому об этом не сказав.

Юридические последствия того, что человек прошел через неисследованные Врата без оформления всех необходимых бумаг, были незначительны — с вас просто брали штраф, если вы возвращались назад живым. Но вот практические последствия…

Если никто не знал, через какие Врата вы вышли, невозможно было даже организовать спасательную экспедицию.

Кит выследил Рипли Снида в баре «Нижнее Время». Малькольм, к его удивлению, решительно последовал за ним. Разведчик заказал себе джин, предложил то же Малькольму, пожал плечами на его отказ и уселся на свободный стул за столиком Рипли.

— Не возражаешь, если мы к тебе присоединимся?

— Валяйте, — ответил тот со скользкой ухмылкой. — Ну, чем сейчас занимаешься, Кит?

— А-а, знаешь, то тем, то этим. Я слышал, ты исследовал неизвестные Врата?

— Точно, — ухмыльнулся Рипли. Его темные волосы давно следовало бы вымыть. От него воняло, как от месяц не стиранных спортивных носков. Завсегдатаи «Нижнего Времени» старались занимать столики с наветренной от него стороны.

«Интересно, этот тип хоть когда-нибудь моется?»

— Так я слышал, ты разведал Врата, которые открываются из лавки Фила Джонса?

Рипли сделал хороший глоток из своей кружки с пивом.

— Ага!

— Странное место для Врат. Правда, порой они открывались и в более странных местах. — Кит вежливо улыбнулся.

— И ты мне говоришь! А с чего это вдруг ты снова заинтересовался Вратами? Я слышал, ты ушел в отставку.

— О, простое любопытство. Мне нравится следить за тем, что делается в бизнесе, которому я отдал столько лет.

Рипли расхохотался.

— Ты никого не обманешь, Кит. Тебе хочется разузнать про эти Врата даже сильнее, чем мне хочется разбогатеть. И это, скажу я тебе, обойдется недешево. — Его глаза заблестели.

— Да ну? — Кит откинулся назад и сложил руки на животе. — Ты хочешь содрать с человека деньги за информацию о Вратах, не представляющих никакой ценности? Черта с два! Я просто дождусь, когда они вновь откроются, и сам пойду посмотрю.

Рипли хмыкнул:

— Ну нет. Ты слишком осторожен. Слишком много Врат ты прошел, Кит Карсон! И если тебе охота заглянуть в эти, на своей шкуре проверить, не исчезнешь ли ты в тот миг, когда их пройдешь…

Кит еле сдержался, чтобы не придушить негодяя.

Тут и Малькольм подался вперед.

— Ты ведешь себя не просто нелюбезно, а как какой-то алчный клоп. Не похоже на человека, который только что провел неделю в гареме восточного набоба и забавлялся с его женами, пока бедный муж воевал с христианами.

Рипли рассмеялся, совсем не обиженный:

— Я-то могу позволить себе быть нелюбезным. А вы — нет. — Он рыгнул. — Хорошо, Кит, ты узнаешь об этих Вратах, если я сейчас же, здесь, увижу прямо перед собой чек на тысячу долларов.

— Сотню, и баста.

Они начали яростно торговаться. В конце концов Кит согласился заплатить Рипли пятьсот. Тогда тот извлек свой журнал, разыскал файл и сбросил его на дискету.

— На, на здоровье.

— Спасибо, — сухо поблагодарил Кит, передавая ему взамен чек на пятьсот долларов.

— Для тебя лучше, чтобы чек был в порядке, — съязвил Рипли, гнусно ухмыляясь.

— Не наглей и придержи язык, — рыкнул на него Малькольм.

— Все в порядке, Малькольм. Рипли не может не быть наглым, так же как обезьяна не может не иметь блох. Пойдем посмотрим, что я купил за эти деньги.

И они покинули Рипли, который, кудахтая, сложил чек и засунул в свой бумажник.

В полученном от него файле было совсем немного информации. Рипли прошел через Врата и занес в журнал место и время.

«Тридцать два градуса восточной долготы и двадцать шесть градусов южной широты, конец сентября 1542 года.

Примерно в двух милях к северу от Врат, на побережье бухты Делагоа, Мозамбик, находится маленький торговый поселок португальцев. Несколько туземных племенных групп в этой местности говорят на двух диалектах: свази и шона.

У туземцев наблюдаются следы исламского влияния. Они возникли при контактах с мусульманскими торговцами. Но это влияние незначительно. Отношения между туземцами и португальцами враждебные. В этом поселке нет абсолютно ничего, представляющего хоть какую-то ценность.

Поселок в бухте Делагоа — это всего лишь место, где направляющиеся в Индию португальские корабли пополняют запасы пресной воды и провизии. Насколько мне удалось выяснить, монахи ордена иезуитов даже не имеют там своих представителей после того, как Франциск Ксаверий[6] прекратил деятельность в 1541 году.

Мой вывод — данные Врата не представляют абсолютно никакой ценности и не заслуживают дальнейшего исследования».

На этом файл кончался.

— Ну, — тяжело процедил Кит, — что ты обо всем этом думаешь?

— Он взял за эту информацию пять сотен. Это немалая сумма. Значит, там что-то происходит.

Кит вызвал из памяти компьютера карту Мозамбика. Видеосюжеты на стене его офиса сменились очертаниями Южной Африки. «Мозамбик… — бормотал он себе под нос. — Это совершенно бесполезное место. А в 1542 году еще ни один европеец не заходил дальше побережья. И никого, кроме племен шона и свази в открытом вельде и кочевников в Калахари».

— А еще семитских групп венда-лемба в Восточном Трансваале, — добавил Малькольм. — Они, слава Богу, находились в изоляции вплоть до 1898 года.

— Тогда почему же Рипли запросил столько денег за эту информацию? — поднял голову Кит. — Хотел бы я знать, чем занимался Фил Джонс в последнее время.

— Думаю, нам надо это выяснить.

— Правильно. Ты возьмешь его в оборот или мне этим заняться?

Малькольм выдавил улыбку. Первую, которую Кит заметил у него за последние недели.

— Ты слишком бросаешься в глаза, Кит. Все знают, что ты выискиваешь следы Марго. Лучше я займусь этим хорьком, посмотрю, что он замышляет, с кем общается в последнее время.

Кит кивнул:

— Звучит разумно. А я позвоню Буллу. Он сейчас пытается установить, кого еще нет на станции.

Когда Малькольм выходил, Кит уже набирал номер.

Управляющий станции извинился, когда Кит добрался до него.

— Я собирался позвонить тебе утром. А тут у Сью заболел этот Птеранодон штернберги, потом произошла авария с водяными фильтрами… О, дьявол, тебе ведь неинтересны мои проблемы. В общем, я смог найти только двух людей, но оба они довольно занимательные типы.

— Да?

— Один из них — тот самый валлиец, с которым у тебя была стычка.

— Кайнан? Этот малый из Орлеана?

— Он самый. Он пропал вместе со своим боевым луком.

По спине Кита поползли мурашки.

— Давай дальше.

— Откровенно говоря, я опасался нечистой игры, пока не обнаружил, кто еще пропал со станции. Помнишь того здорового африкаанера, который появился у нас несколько лет назад, когда Южная Африка пошла ко всем чертям?

— Да, я его помню.

После Происшествия Африка понесла огромный урон от землетрясений, цунами и даже извержений вулканов. Правительства рухнули, и тысячи людей бежали со своих мест. Это сопровождалось мятежами, кассовыми убийствами, голодом и эпидемиями.

— Его звали Кут ван какой-то, — пробормотал Кит. — Высокий малый примерно моих лет, если я не путаю, может быть, чуть моложе.

— Кут ван Биик. Он подрабатывал гидом по прошлому. Мотается со станции на станцию, туда, где найдет работу.

— Так он вернулся?

— Вернулся и снова пропал.

Кит задумчиво уставился в карту на видеоэкране, размышляя над тем, что эта компания — вольный странник Кут ван Биик, сбежавший из своего времени валлийский лучник и, наконец, его Марго — имеет общего с Вратами, ведущими в Мозамбик шестнадцатого века.

— Спасибо, Булл. Это очень любопытное известие. Я тебе обязательно сообщу, если появится что-либо серьезное.

Кит разыскал тот самый счет из библиотеки с подробным указанием статей затрат и стал внимательно изучать, по каким темам запрашивала информацию Марго. Подъемная сила и потребление топлива сверхлегкими аэростатическими летательными аппаратами, наполненными гелием. Также и альтернативные варианты, с водородным наполнением. Эндемические болезни Южной Африки. Рекомендованные прививки и способы лечения в случае отсутствия прививок. Географические карты Мозамбика, Южной Африки, Зимбабве, Ботсваны.

— И что только эта чертова дуреха задумала?

Если только Кит правильно угадал, Марго планировала длительную воздушную экспедицию в сердце Южной Африки. Туда, где в долине реки Лимпопо пересекаются границы Зимбабве, Ботсваны и Южно-Африканской Республики.

Но зачем? Ведь в тех краях не было ничего, кроме крокодилов, антилоп гну и смертельных болезней.

Зазвонил телефон.

— Да?

— Кит, — послышался в трубке голос Малькольма. — Это становится действительно интересным. Фил только что вышел от Голди Морран. Я поспрашивал людей, и все утверждают, что в последнее время эта парочка кучу времени проводит вместе. Кучу времени, заметь.

Кит прищурился.

— Голди? Чего это Филу Джонсу проводить время с экспертом по валютам и драгоценным металлам…

И тут до него дошло. Кит прищурился еще сильнее, разглядывая карту на стене.

— Боже мой…

— В чем дело? — резко бросил Малькольм.

— Подожди-ка. Мне надо заполучить пару файлов из основной системы.

Он повесил трубку и повернулся в кресле. Торопливо, подстегиваемый лихорадочным любопытством, вошел в основную систему фонда библиотеки. Пробежался по нескольким файлам, сопоставляя сведения о разведанных залежах полезных ископаемых, и наконец натолкнулся на то, что искал. Присвистнув, откинулся в кресле.

Дверь в его кабинет со стуком отлетела в сторону. Малькольм влетел, задыхаясь:

— Так что?

Кит лихо развернулся в своем кресле.

— Алмазы. Эта глупая маленькая курица отправилась за россыпями алмазов, не контролируемыми компанией «Де Бирс».

— Алмазы? — Малькольм вперился взором в карту. — Но, Кит… ведь ближайшие алмазные россыпи находятся в пяти, нет, пожалуй, в шести сотнях миль от бухты Делагоа.

— Пятьсот миль вдоль долины реки Лимпопо, — уточнил Кит мрачно, показывая на новую карту, извлеченную им из последнего файла, — пятьсот миль вдоль реки — и ты на месте.

На экране появилась геологическая карта.

— Что это там такое? Я всегда считал, что алмазные месторождения Южной Африки гораздо дальше к югу, в районе Кимберли, или гораздо западнее, в Калахари.

Кит поднялся, обошел стол и ткнул пальцем в район Лимпопо к востоку от места слияния ее с рекой Шахэ, которая тянулась от границы Ботсваны и Зимбабве.

— Это, друг мой, месторождение Сета. Аллювиальные осадочные породы в трубках вдоль Лимпопо, гравийные россыпи, богатые всяким добром. Гранаты, нефриты, корунд, золото, алмазы… Эта моя сумасшедшая внучка ринулась в сердце Африки с безрассудным намерением привезти оттуда алмазы. Бьюсь об заклад и ставлю «Новый Эдо», что это так. И я могу точно тебе сказать, кто ее на это надоумил.

Малькольм застонал и произнес нечто совершенно неприличное.

Кит почесал в голове.

— Ведь это было в лавке Голди, когда я сказал Марго, что больше не буду учить ее на разведчика. И эта скупая, алчная, старая… — Он даже не смог закончить своей тирады. — Когда я доберусь до этой Голди Морран, она у меня здорово пожалеет, что позволила себе подговорить Марго…

И Кит выскочил из своего кабинета. Малькольм поспешно последовал за ним.

Дежурная улыбочка Голди Морран исчезла в ту же секунду, как она увидела Кита в распахнувшейся двери.

— А, Кит. Привет. Чем могу помочь?

— Ты мне поможешь, когда объяснишь, какого черта ты послала мою внучку в открытый вельд за твоими проклятыми алмазами!

Голди Морран побледнела как смерть.

— Кит, я не понимаю, о чем ты…

— Кончай врать! — Кит прошествовал к прилавку и ударил по нему обоими кулаками. — Ты не с чертовым туристом разговариваешь, а со мной!

Голди поправила высокий воротничок своего старомодного платья.

— Я это знаю, Кит. Успокойся. Мне действительно нечего скрывать.

— Черта с два!

— Кит Карсон, либо возьми себя в руки, либо выметайся из моей лавки!

Кит еле удержался от того, чтобы ответить ей, как следовало. Затем усилием воли разжал кулаки.

— Хорошо, Голди. Я буду хорошим парнем и не стану разносить твою лавчонку на куски. Но ты давай рассказывай.

Голди извлекла высокий табурет и уселась на нем, как на троне.

— Так ты знаешь про Врата Фила Джонса?

— Да, знаю. И знаю, куда и в какое время они ведут.

— На мое счастье, этот Рипли Снид — круглый идиот. Ему и в голову не пришла мысль об алмазах, которые лежат в глубине континента и только и ждут, чтобы кто-нибудь пришел и взял их. Мы с Филом знали, где расположены наиболее легкодоступные россыпи, но сами мы туда добраться не могли. Ведь мы не разведчики.

— Ты хочешь сказать, что никто из вас двоих не настолько глуп, чтобы рисковать своей собственной шкурой. И вы уговорили Марго, чтобы она это сделала вместо вас.

Глаза Голди злобно блеснули.

— Марго совершеннолетняя, Кит Карсон, и прекрасно может сама за себя решать. И кроме того, осмелюсь добавить, тогда ты обошелся с ней просто гнусно. И она была прямо счастлива принять мое предложение.

— Марго — это недоучившийся ребенок. Семнадцатилетний ребенок. — Голди побледнела еще больше. — Ей кажется, что она знает уже достаточно, чтобы ходить в разведку. На самом деле того, что она на сегодняшний день знает, ей вполне достаточно, чтобы себя угробить. Так когда она должна вернуться? Голди заерзала и отвела глаза.

— Голди…

Эта женщина с жестким лицом, всегда напоминавшая Киту виденную им однажды герцогиню, деликатно кашлянула.

— Ну, что касается этого, то сейчас…

— Она не вернулась в срок, — тихо сказал Малькольм, — это правда?

Голди вскинула на него взор:

— Да.

Кит стиснул руками край прилавка.

— На сколько она уже запоздала?

— На пару недель.

— Пару недель? — взорвался Кит. — Боже мой! И какого же черта ты мне сразу не сказала?

— Потому что я знала заранее, что ты будешь бушевать, вот так, как сейчас, — огрызнулась Голди. — Они взяли с собой кучу всякого защитного снаряжения. С ними будет все в порядке! Просто они немного задерживаются.

Кит внимательно изучал свою собеседницу, сдерживая поднимающийся в нем гнев, который требовал выхода в физическом действии. Ему было ясно, что она не рассказывает им всей правды. Для человека, ожидающего, что Марго привезет ей партию первосортных южноафриканских алмазов, Голди удивительно спокойно отнеслась к тому, что девушка не вернулась в назначенный срок.

— Скажи, в чем твоя афера, Голди? Та вытаращила на него глаза:

— Афера? Просто Марго должна была выкопать немного алмазоносной руды в месторождении Сета и вернуться. Вот и все.

Кит перегнулся через прилавок.

— Глядя на тебя, сразу видно, что ты врешь, Голди Морран. Да если бы Марго должна была привезти тебе груз алмазов, ты бы сейчас на карачках ползала по всей станции и уговаривала бы всех и каждого отправиться искать Марго, которая опаздывает с твоим грузом на две недели. Так в чем же твоя афера, говори правду? Голди скривила губы, как будто проглотила яд. — Ну, ты все же достал меня, Кит Карсон… В общем, она не должна была привозить их сюда. Идея совсем другая. Кут ван Биик и я на паях купили небольшой участок земли к северу от Франсистауна в Ботсване. Дело в том, что никто еще никогда не находил материнского месторождения, от которого образовались осадочные россыпи Сета.

Так вот, Марго должна была вырыть материнскую породу из пары алмазных трубок и перевезти ее по воздуху на наш участок на реке Шахэ. А в Верхнем Времени у меня есть на примете один богатый чудак, глупая деревенщина, который готов клюнуть на эту приманку. Все, что мне нужно — это убедиться в том, что Марго доставила руду к нам. Тогда Кут и я «обнаружим» у нас на участке образцы материнского месторождения, соответствующие россыпям Сета. Это будет означать, что наша земля в тысячу раз дороже этих известных россыпей. Тут-то этот чудак и купит у нас землю втридорога, и мы сделаем себе состояние. Видишь, в этой схеме нам не придется даже тайно провозить алмазы через таможню. Все аккуратно и абсолютно законно.

Действительно, это была красивая афера. Очень красивая. Аккуратная, чистая, возможно, даже вполне законная, если только не обращать внимания на жульничество с фальшивыми месторождениями. А если учесть, в каком состоянии находились сейчас правительства южноафриканских стран, любой идиот, готовый покупать там земельный участок, все равно бы оказался разоренным.

Кит тихо произнес:

— Лучше тебе молиться от всей души, Голди, чтобы с моей внучкой там ничего не случилось. Покажи мне эти Врата.

Кит вдвоем с Малькольмом просканировали Врата в лавке Фила Джонса во время их ближайшего цикла. Малькольм снова и снова, со всевозрастающим страхом проверял показания прибора. Его сердце бухало где-то у самого горла.

— Эй, Кит, у тебя такие же показания? Кит мрачно кивнул:

— Да, Врата распадаются. И притом быстро. Как часто они открываются, и вообще сколько времени они уже существуют?

Фил Джонс, маленький, нервный, похожий на хорька человечек, откашлялся. Повсюду в его лавке маячили тотемные столбы — странные формы на фоне дрожащей кромки Врат.

— Открываются каждые пять дней, остаются открытыми примерно десять минут. Впервые я заметил их примерно десять недель назад.

— Ты сделал точную запись в журнале об их открытии?

Фил обменялся взглядом с Голди.

— А… А что, я должен был это сделать? Малькольм испугался, что Кит задушит этого лавочника.

— Да, черт тебя побери! Ты обязан был это сделать! Врата съежились, затем рывком расширились и исчезли вовсе.

— Пять дней, — пробормотал Кит, отмечая точное время их появления и закрытия. — У меня всего пять дней на подготовку.

— Ты же не собираешься в них входить? — задохнулся Фил. — Но ведь я думал… разве тебе не опасно…

Одного взгляда Кита было достаточно, чтобы лавочник умолк.

Малькольм вслед за Китом вышел из диковинной лавки Фила Джонса.

— Ты уже посмотрел по своему личному журналу?

— Да.

— Ну и как?

— Опасно. Чертовски опасно. Вероятность двадцать процентов, что я затенюсь сразу же, как только пройду через эти Врата. А если я там задержусь дольше, чем на неделю… Если придется ждать там на протяжении двух циклов, то вероятность того, что я затеню себя, составит уже девяносто процентов — почти верняк. Если, конечно, Врата еще до этого не распадутся.

— И все равно ты собираешься туда? Кит сверкнул глазами:

— Черт побери, конечно, я туда собираюсь. Голди призналась, что Марго задержалась уже на две недели — три цикла этих Врат. А ты бы что сделал на моем месте?

— Я бы пошел вместе с тобой. Кит мгновенно обернулся. Моргнул. Затем мускулы на его лице окаменели.

— Малькольм, я не могу тебя просить идти на такой риск. Ты мне сам говорил, что совсем не создан для разведки. И я это запомнил.

— Ты ведь не спрашиваешь, ну и я не спрашиваю. Я иду с тобой. По моей вине Марго вляпалась в эту авантюру, что бы ты ни говорил. Так что я иду с тобой.

В течение некоторого времени они смотрели друг на друга. Затем на глазах Кита появилась подозрительная влага.

— Хорошо. Ты идешь со мной. Тогда учти, эти португальцы там не слишком любят чужеземцев на своих африканских форпостах.

— Не любят.

— Эти торговцы скорее всего убьют любого европейца, оказавшегося около их поселка.

— Наверное — Малькольм в этот момент думал не о себе. Он представил себе Марго в их руках.

— Иезуиты, — в конце концов нашел выход Кит. — Ты говоришь по-португальски?

— Немножко. Я изучал этот язык для Эдо, когда работал на свою старую контору. Зато мой баскский намного лучше.

— Хорошо. Я-то отлично говорю по-португальски. Тогда ты будешь баском-иезуитом, а я буду твоим наставником в ордене. Ну все, пойдем искать Конни Ей предстоит выполнить дьявольски срочный заказ.

Пять дней.

Малькольму оставалось только молить Бога, чтобы Врата не распались до такой степени, чтобы больше уже не открыться.

Глава 19

Они очутились на иссеченном дождями берегу. Лишь в тот момент, когда Малькольм понял, что Кит не исчезнет, как мираж над песками Калахари, к нему вернулось дыхание. Бледность Кита говорила сама за себя.

«Теперь все, что нам нужно, — это попытаться найти Марго. И если мы не сделаем это за неделю, наши шансы уменьшатся до одного против десяти».

Предстояло обыскать всю южную оконечность Африканского континента, и Малькольм трезво понимал, как мало у них надежды на успех.

Он первым закончил считывать показания АПВО и внес в журнал новые координаты, опередив Кита на какие-то мгновения, — на сноровке бывшего разведчика сказался длительный перерыв. Путешественники спрятали свое навигационное снаряжение на дно камуфлированных мешков, под сутаны, кадила, распятия и прочие спецматериалы. Среди этих «спецматериалов» были не только походные Библии на латыни, но даже экземпляр «Духовных упражнений», святого Игнатия Лойолы. Того самого знаменитого баска, который основал орден иезуитов. Конни Логан сумела превзойти саму себя, снабжая их всем для этого похода.

Малькольм затянул мешок и огляделся по сторонам. Они стояли на исхлестанном штормами побережье бухты Делагоа Их длинные тяжелые одеяния уже успели промокнуть Полы сутан полоскались на ветру и хлестали по лодыжкам. Путешественники решили, что прежде всего надо вступить в контакт с португальцами — может быть, Марго уже успела вернуться. А если нет, придется отправиться на поиски в глубь материка.

— Эта буря нам на руку! — прокричал Кит, перекрывая раскаты грома. — Нам трудно было бы объяснить местным, как мы здесь вдруг очутились. А сейчас, в разгар шторма, можно прикинуться потерпевшими кораблекрушение!

Малькольм согласно кивнул.

— Да, Дикое Побережье пользуется дурной славой! Суда здесь гибнут часто, особенно во время летних штормов! А нас, монахов-иезуитов, они должны хорошо принять!

Однако на случай, если прием окажется неожиданно холодным, у обоих были припасены кинжалы.

Всполохи молнии разрывали темноту ранних сумерек, освещая жалкое строение небольшого форта и ветхие домики поселка Лоренцу-Маркеш, беспорядочно теснящиеся на берегу бухты. Все поселение было обнесено плотным частоколом. Прежде всего Кит выложил из камней маленькую пирамидку, пометив то место, где закрылись Врата Времени. Потом, преодолевая порывы ветра, они двинулись к поселку, втайне молясь об удаче. Вблизи строений они пересекли пшеничное поле, на котором беспорядочно растущие колосья низко приникли к земле под ураганными порывами ветра.

За не охраняемыми никем воротами были беспорядочно разбросаны убогие огороды. Мокрые цыплята прятались под строениями. Из вонючих загонов для свиней отбросы стекали прямо на грязные улицы. Тощие, неухоженные коровы бестолково слонялись под дождем, а в загоне за высокой изгородью потерянно кружили несколько овец и коз. Неожиданно заржала лошадь, издалека ей ответили еще несколько.

— Куда все подевались? — вслух удивился Малькольм. — Ведь должна же быть какая-то стража, хоть и в такой шторм!

Кит кулаками вытер глаза от струящейся дождевой воды.

— Наверное, все попрятались в форте, — решил он. — Там безопаснее, стены повыше и покрепче. Придется посмотреть внутри.

Спотыкаясь и скользя, они пробирались между убогими домишками на загаженное открытое пространство, игравшее роль городской площади. Добравшись до нее, оба остановились как вкопанные. Обитатели Лоренцу-Маркеш воздвигли на краю площадки пару грубо отесанных столбов. Привязанная к этим столбам, бессильно свисала к земле знакомая седовласая фигура. Малькольм и Кит быстро огляделись. За ними никто не следил. Все наглухо закрылись в домах, спасаясь от непогоды.

Малькольм первым добрался до столбов. Кут ван Биик был мертв. Он был мертв уже как минимум несколько часов, а может, и сутки. В резких вспышках молний лицо Кита было пепельно-бледным.

«Что с Марго?..»

Они тщательно осмотрели мертвое тело, ища какие-нибудь следы насилия. Но признаков серьезных пыток не обнаружили. Кит двинулся дальше. Сглотнув слюну, Малькольм последовал за ним.

Пробираясь через глубокую, по самые лодыжки грязь, они миновали молчаливую кузницу, бондарную мастерскую, маленькую мукомольню. Наконец показались грубо сколоченные ворота форта. Они были закрыты.

— Пора нам входить в роль потерпевших кораблекрушение монахов. Давай-ка обопрись на меня, — прошептал Кит, задержавшись за убогим строением мельницы.

— Нет, ты ведь старше меня, и логичнее, чтобы ты опирался на меня. Кораблекрушение должно было вымотать тебя в первую очередь. Я достаточно хорошо знаю португальский, чтобы продержаться, пока ты не «придешь в себя», — возразил Малькольм.

Кит не стал спорить. Он обнял Малькольма за плечи и бессильно обмяк. Малькольм поспешно обхватил его за талию, не давая совсем сползти на землю.

— Отлично, итак — мы несчастные монахи-иезуиты, потерпевшие кораблекрушение и чудом выбравшиеся на берег в эту ужасную бурю…

И он потащил Кита через чудовищно грязную открытую площадку перед воротами.

— Помогите! Эй, там внутри, помогите нам! — закричал Малькольм на плохом португальском с сильнейшим баскским акцентом. — Во имя Господа Иисуса Христа, помогите!

Над стеной форта возник стражник.

— Кто вы? Откуда взялись? — прохрипел он голосом, в котором крайнее удивление мешалось с подозрительностью.

— Мы монахи-иезуиты! Отец Франциск Ксаверий послал нас сюда из Гоа. Шторм потопил наш корабль там, к югу от этого места!.. Ведь это поселение Лоренцу-Маркеш, да? Господи, Отче наш, сделай, чтобы это было так!

Стражник вытаращил глаза. Помедлив, он все же прокричал краткую команду, и ворота стали со скрипом отворяться. Из них высыпали португальцы. Они вовремя подхватили под руки Кита, который уже сползал в изнеможении на землю. Другие бросились поддержать Малькольма. Он тоже старался идти шатаясь, изображая последнюю стадию истощения, всей тяжестью обвисая на руках сопровождающих.

От обитателей Лоренцу-Маркеша несло луком, потом и грязью. Они были одеты в широченные штаны, давно нуждающиеся в стирке. Их кожаные, а у кого и бархатные камзолы были заляпаны пятнами вина и жира.

Малькольм насчитал как минимум шесть профессиональных воинов в кожаных доспехах. Половина была вооружена аркебузами с фитильными запалами, безнадежно промокшими и бесполезными в такую бурю. Но в руках сверкали обнаженные шпаги, которые они только теперь стали прятать в ножны. Другая половина воинского отряда, вооруженная стальными арбалетами, оставалась наготове все время, пока ворота не были снова закрыты и заперты на засов.

К кучке солдат подбегали и другие люди, одетые, как бедные крестьяне и ремесленники. У многих были кинжалы и длинные пики. Один здоровенный, похожий на медведя детина тащил нечто, напоминающее добрый надежный мушкет с колесным замком. Другой волок огромную длинноствольную аркебузу с фитильным запалом.

Итак, шесть профессиональных солдат и на удивление хорошо вооруженное ополчение из крестьян и ремесленников. А некоторые из этих парней весьма смахивали на моряков.

Малькольм насчитал пятерых, которых, наверное, высадили здесь с последнего корабля, оставив выздоравливать или умирать от каких-то серьезных болезней.

Вскоре Малькольм и Кит очутились в закопченной и наполненной дымом комнате, которая, по-видимому, была самым шикарным помещением во всем форте. Вокруг изрезанного, исцарапанного деревянного стола, на котором валялись остатки ужина, стояли самые настоящие стулья. В углу виднелась настоящая кровать. Человек в железных доспехах — по крайней мере в стальной кирасе, — увидев путешественников, мигнул и медленно опустил новенький, последней модели пистолет с колесным замком. Вслед затем он спустил, осторожно придерживая пальцем, собачку, сделав свое оружие чуть менее опасным. Но все равно оно оставалось заряженным и готовым к бою.

— Сержант Браз, кто эти люди и откуда они взялись? — властно спросил обладатель новейшего пистолета.

Сержант с важностью ответствовал:

— Отец Франциск Ксаверий послал их к нам, губернатор, но их корабль утонул во время шторма. Больше я о них ничего не знаю.

Кит сильно закашлялся и застонал, чем привел в большое беспокойство поддерживающих его солдат.

— Можно мы положим святого отца на вашу постель, губернатор?

— Ну конечно, конечно! Давайте, поторопитесь, святой отец истощен и болен!

Губернатор заткнул пистолет за пояс и даже помог уложить Кита в свою кровать.

Кит судорожно сглотнул и вцепился в руку своего благодетеля.

— Благословляю тебя, сын мой. Господь уберег и охранил нас в краю язычников. — Тут его веки затрепетали и глаза закрылись.

Малькольм устремился к ложу, упал на колени и схватил руку Кита, всем своим видом выражая непереносимые страдания.

— Отец Алмада… — Малькольм повернулся к встревоженным португальцам. — У вас есть горячая похлебка? Мой брат обессилел, сражаясь с волнами, а после нам пришлось идти многие мили по неизведанным и опасным берегам. Я боялся, что Господь заберет его, так и не дав увидеть ваши стены.

— Ты говоришь, как баск, — взволнованно воскликнул один из португальцев, одетый в одежду ремесленника. Видно было, что ему приятно встретить земляка. Другой португалец побежал принести нежданным визитерам что-нибудь поесть.

— Да, я баск, отец Эдригу Ксабат. Я удостоился милости быть посвященным в сан в Риме, самим генералом нашего ордена отцом Лойолой. А отец Алмада…

Кит со слабым стоном «очнулся».

— Где… Где мы, Эдригу?

— Господь, да святится имя твое, позаботился, чтобы мы, преодолев все препоны и опасности, добрались до этих добрых христиан.

Какой-то крестьянин протянул Малькольму чашу.

— О, благословляю тебя, сын мой…

Малькольм поднес чашу с горячей похлебкой ко рту Кита и помог ему выпить ее. Только после этого он согласился сам вкусить ту же пищу. Она, по правде сказать, была ужасна — без соли, без перца, водянистая и пустая, — хорошо хоть горячая.

Кит с усилием приподнялся на кровати и обратился к своим спасителям, прося назвать себя.

— Я — Вилибальдо де Оливьера Салазар, военный губернатор Лоренцу-Маркеша, — гордо представился губернатор, отвешивая учтивый поклон. Он был невысокого роста, с острыми глазками и худым лицом. Несмотря на царящую всюду грязь, под доспехами у него были дорогие бархатные одежды. — Вот это Жоао Браз, сержант моего отряда, а это мои солдаты — Франциско, Амаро, Лоренцо, Маурисио, Рикардо.

Солдаты довольно четко отсалютовали.

Вперед протиснулся гигант, вооруженный аркебузой с колесным замком.

— Отец мой, я — Роландо Гуларт, бедный кузнец. От имени ремесленников Лоренцу-Маркеша я приветствую вас в нашем поселении. А вот это Бастиен, мой подмастерье.

Бастиен оказался тем самым человеком, который столь обрадовался баскскому происхождению Малькольма.

— А это Винсенте, наш мясник и кожевник, Хуберто — мельник, Николау — бондарь, Ксанти — наш пекарь и Микель — его помощник…

«Опять баски», — подумал Малькольм. Крестьяне и пастухи, опекавшие общинное стадо, тоже оказались басками: Нарикис, Миколас, Пели, Кепа, Поспер и Саторди.

Остальные пятеро, как и предполагал Малькольм, оказались высаженными на берег моряками. Трое из них были португальцами, застенчиво представившимися как Родриго, Адао и Педро. Ероман и Задорнин оказались басками. Женщин в поселке вообще не было.

— Прошу вас, — попросил губернатор Вилибальдо де Оливьера Салазар, — отец Алмада, если только силы вам сейчас позволяют, поведайте нам о себе и ваших приключениях.

Кит принял предложение и разразился цветистой историей на неплохом португальском, раскрывая и дополняя скупые сведения, ранее поведанные Малькольмом. Он подробно описал жизнь в Гоа. Рассказал, как печалило отца Франциска Ксаверия, что на этом удаленном и заброшенном посту люди лишены заботы священника. Кит с живописными подробностями повествовал об их мучительном путешествии из Индии в Африку, об ужасном кораблекрушении, погубившем всех людей на борту, кроме них двоих. Со слезами на глазах и комком в горле он рассказал, как совершил последний обряд, обращаясь к сокрушительным морским валам. Как они добирались до берега и как молились, чтобы Господь привел их к людям, не дал заблудиться в бескрайней враждебной пустыне…

Даже Малькольм, сам того не ожидая, был потрясен и растроган его рассказом.

Некоторые из слушателей, пытаясь скрыть свои чувства, покашливали и смущенно переступали с ноги на ногу.

Вилибальдо настоял, чтобы святые отцы сняли намокшие сутаны и надели что-нибудь теплое и сухое. Взамен им предложили простые, но недурного качества туники и плащи, в которые путешественники и завернулись. Мокрые одежды португальцы развесили для просушки в углу комнаты. Губернатор Вилибальдо распорядился принести вина и пустил его по кругу.

Убедившись, что священники согрелись и чувствуют себя вполне уютно, глава колонии начал ответный рассказ. Он повествовал о трудностях жизни на форпосте, проблемах, причиняемых туземцами, которые уводили у португальцев скот или прогоняли свою скотину через пшеничное поле, уничтожая урожай, о болезнях, преследующих население форпоста, о тех, кого они потеряли.

В конце концов, заявив, что горячая похлебка и добрая компания окончательно вернули им жизнь и силы, Кит предложил безотлагательно перейти к исповеди.

— Дети мои, вы слишком долго жили без пастыря. И мой святой долг как можно скорее облегчить ваши души отпущением грехов как можно раньше. Не надо ждать, пока бремя греха станет невыносимым. Я так рад, что Господь через многие бури и опасности все же привел нас к вам, позволив служить ради большей славы Его на самом трудном рубеже.

Ремесленники сначала растерялись и принялись что-то бормотать, отнекиваясь. Но под нажимом Кита все же соорудили из веревок и одеял два отгороженных отсека, наподобие двух импровизированных исповедален.

Кит настоял, чтобы им с Малькольмом вернули их пусть и мокрые, но подлинно монашеские облачения, затем они заняли каждый свой отсек и приступили к выслушиванию исповедей.

Исповедь первого португальца еще не успела подойти к концу, как Кит с яростным ревом откинул свой занавес.

— Колдуны? — крикнул он, сверкая глазами. — Что ты сказал — ведьмы?

При этих ужасных словах сгрудившиеся в комнате ремесленники принялись осенять себя крестным знамением. Солдаты побледнели. Губернатор Вилибальдо на мгновение потупился и прочистил глотку.

— Это правда, святой отец. У нас в плену находится ведьма. А колдун умер от порчи, которую сам навел на себя.

Сержант Жоао Браз осмелился вмешаться:

— Мы допросили их с пристрастием и…

— Вы допрашивали этого человека? Вы кто — служители Божьи? Или вы разбираетесь в колдовстве?

Сержант побледнел и споткнулся на полуслове.

— Но, святой отец, — запротестовал один из моряков, Родриго. — Они точно были колдунами! Это случилось семь недель назад. Я своими глазами видел это страшное зрелище, огромный сияющий плот из белого дерева, он проплыл по небесам там, далеко к северу! А прошлой ночью начался ужасный шторм, который длился до утра. Вы видели, что буря, которую вызвали эти колдуны, чуть не погубила даже вас, служителей Господних? А что, по-вашему, святой отец, мы нашли на берегу после шторма? Тот самый белый плот, правда, разбитый вдребезги. А рядом валялись разные дьявольские штучки, и на мужчине и женщине были сатанинские одежды, и…

Кит нащупал ближайший стул и неуклюже свалился на него.

— А другой колдун? Что вы узнали о нем?

Жители Лоренцу-Маркеша снова смущенно переглянулись.

— Отец мой, тот, мертвый колдун, — тихо произнес губернатор Оливьера Салазар, — он болтал, как одержимый безумием. Он говорил по-голландски!

Малькольм и Кит обменялись взглядами.

— Я немного говорю по-голландски, святой отец, — вмешался сержант Браз. — Колдун был в ярости из-за того, что пропал один малый из их темной компании. Но мы уже отправили свои отряды на поиски этого третьего и пообещали черным туземцам награду, если они поймают его и приведут к нам.

«Валлиец, — сообразил Малькольм. — Бедный перепуганный чудак…»

— Немедленно проведите меня к пойманной вами ведьме, — сурово произнес Кит. — Я должен срочно провести дознание. Выяснить, действительно ли сатана овладел ею. А она вам говорила что-нибудь?

Один из баскских фермеров сплюнул на пол:

— Нет, только визжала.

Кит страшно побледнел. Малькольм поспешил помочь ему:

— Отец Алмада, вы все еще не в себе. Вам бы следовало лечь в постель.

— Как могу я спать, если Божья работа не ждет? Давайте, дети мои, показывайте мне эту ведьму!

«Что ты собираешься делать, Кит? Ведь мы не сможем уйти через Врата еще целых пять дней. Мы наверняка выдадим себя!»

Но желание узнать, в каком состоянии находится сейчас Марго, терзало Малькольма. А каково было Киту?

Губернатор с солдатами повели их под проливным дождем к маленькой хибарке в дальнем конце форта. Остальные потянулись следом.

Подойдя к домику, сержант Браз извлек железный ключ. Заскрежетал ржавый замок. Помещение за открывшейся дверью было столь темным, что ничего нельзя было разглядеть. Кит нетерпеливым жестом потребовал фонарь. Кузнец Роландо Гуларт отдал ему свой.

— Оставьте нас, — резко произнес Кит. — Мы с отцом Ксабатом сами допросим ведьму.

— Но, отец Алмада, она может причинить вам зло…

— Бог охраняет своих служителей, сын мой. Не бойся за нас. Ступай. Мы допросим ее и запрем снова.

Солдаты в нерешительности толкались перед входом, затем отступили к дальнему концу навеса. Кит поднял фонарь, глубоко вздохнул и вошел в грязную каморку.

Марго, съежившись, забилась в угол своей темницы и мелко дрожала. Ее сжигала самая страстная ненависть, какую ей только приходилось испытать в своей недолгой жизни. И еще было так невыносимо больно, до слез. Соленые капли прокладывали дорожки по ее щекам. Эти жестокие грубые животные — нет, они хуже животных, так их назвать значит оскорбить животных, — они изнасиловали ее, избили. Потом стали допрашивать на всех известных им языках и каждый раз снова били, потому что она не могла им ответить. Наконец в своих попытках узнать, кто же она такая, они заговорили на исковерканном английском.

Мучители требовали от нее много. Чтобы она сказала, кем был другой человек, тот, которому удалось бежать. Чтобы призналась, зачем вообще прибыла сюда со своим спутником, и какое страшное зло замыслили они против Португалии…

Этот безумный допрос все длился и длился. Он продолжался до тех пор, пока у Марго еще оставались силы кричать. А когда она уже не могла произнести ни слова, эта свинья, их командир, снова изнасиловал ее и швырнул голую в эту каморку с земляным полом. Здесь ее заперли без воды, пищи и чего-нибудь, чем можно было прикрыть наготу. С тех пор они приходили лишь один раз, чтобы сообщить ей, что Кут ван Биик умер и что теперь очередь за ней.

Никогда еще в своей жизни Марго не испытывала такого безнадежного отчаяния. Она рыдала и рыдала, пока у нее не кончились слезы. В это путешествие ее погнали глупые детские устремления. И вот чего она достигла в результате: Кут ван Биик убит, а валлиец затерялся во времени еще безнадежнее, чем прежде. Не говоря уже о том, что сама она изнасилована и сидит в этой мерзкой тюрьме без всякой надежды на освобождение.

При этой мысли ее снова охватила дрожь. Она бы, кажется, не остановилась перед убийством, чтобы раздобыть воды и мыла. И, конечно же, оружие, чтобы отомстить этим ублюдкам. Если только их вообще можно убить. Ее кожа все еще воняла их потом. Всякий раз, когда она закрывала глаза, она видела гнусные рожи, глазеющие, как ее насилуют и избивают…

«О, Малькольм, зачем только я убежала от тебя?» Это воспоминание было мукой. Там — доброта и мягкость, здесь — чудовищные, немыслимые издевательства и унижения… Прости меня, Малькольм, прости, если только можешь, я подвела тебя, подвела Кита, подвела тех, кто рассчитывал на мою помощь, чтобы живыми выбраться отсюда, я подвела даже маму…

Мать Марго по крайней мере отдала жизнь, пытаясь спасти своего ребенка. А все, что пока удалось самой Марго, — это вести себя как безмозглое, неблагодарное отродье. Торчать голышом запертой в португальской тюрьме в ожидании казни — более дьявольского урока она еще не получала.

— Простите, простите меня, — шептала она снова и снова. — Я так виновата…

Вытерла нос и чихнула, пораженная, что у нее еще остались слезы. Жизнь подарила ей бесценного друга, а она сбежала, не сумев оценить и достойно принять предложенные ей отношения. А теперь ей предстоит умереть, и уже никогда не представится шанса признаться ему, какой законченной и к тому же трусливой дурой она себя считает.

А Кит? Он так никогда и не узнает, что с ней произошло. То, что она ему сделала, простить невозможно. Если бы ей дали хоть малейший шанс…

Но в реальной жизни так не бывает. Спасительная кавалерия вылетает на холм только в вестернах. И принцев на лихих скакунах не бывает в этой жизни, так же как и романтических парусников и джентльменов, прикасающихся к своим цилиндрам при появлении дам. У нее уже никогда не будет возможности сказать Киту, насколько он был прав, и попросить прощения. И не выпадет шанса поучиться несколько лет в колледже, прежде чем сделать новую попытку.

Что же он подумал, когда обнаружил ее злобную записочку?

— Прости меня, — снова прошептала она.

Она чувствовала себя полностью раздавленной и не имела ни малейшего представления, что дальше делать.

Неожиданно в проржавевшем замке заскрежетал ключ, и дверь отворилась. В полутьме обрисовались силуэты захвативших ее гнусных убийц. Марго подавила испуганный крик, мгновенно собралась и приняла низкую боевую стойку.

Они, без сомнения, убьют ее. Она слишком слаба и изранена, чтобы помешать им. Но все-таки она сможет принять бой. И если ей по-настоящему повезет, сумеет отправить в ад хотя бы одного из них, прежде чем они убьют ее саму.

Кит первым переступил порог, высоко держа фонарь. Малькольм скользнул за ним и сразу же повернулся, чтобы затворить за собой дверь. Когда он снова обернулся, то увидел живописную картину. Кит застыл на месте с фонарем в высоко поднятой руке. Марго сжалась в углу, щурясь от света. Но при этом она не просто пряталась, а упруго присела в боевой стойке…

Она была совсем голая, вся в синяках. На бедрах виднелись темные пятна засохшей крови.

— Боже мой, — прошептал Кит.

Малькольм мгновенно сбросил с себя сутану и накинул ее на Марго. Глаза девушки расширились сначала от неожиданности, потом от радости. С коротким всхлипом она вскочила. Малькольм ожидал, что она бросится к Киту. Но вместо этого Марго оказалась в его объятиях, чуть не сбив его с ног. И сама обхватила его так крепко, что он не мог вздохнуть.

— Малькольм, — шептала она бессвязно, — о, Малькольм…

Он бережно поправил сутану, сползающую с ее плеча. И тут Марго впилась в него таким отчаянным поцелуем, что бедняга только прикрыл глаза, продолжая держать ее в объятиях. Через какое-то время рассудок вернулся к нему.

— Твой дедушка тоже здесь, — тихо произнес он. Она повернулась и увидела Кита.

— О Господи.

Кит молча смотрел на них, бледный в лучах фонаря. Малькольм с трудом проглотил комок и встретил взгляд разведчика. Все стало кристально, до боли ясным. Марго обнимала его, а не Кита, и целовала его так, как целуют только мужчину, ставшего твоим любовником.

Девушка предупредила взрыв, оставив Малькольма и бросившись в объятия Кита.

— Прости меня, прости…

— Ш-ш-ш… — Он поддерживал ее со всей нежностью, как какое-то хрупкое сокровище. При этом взгляд, который он успел бросить из-за ее плеча на Малькольма, не обещал тому в ближайшем будущем ничего хорошего.

Малькольм твердо встретил этот взгляд. Ему было стыдно, что он не рассказал все Киту раньше. И конечно, совсем ужасно было то, что он был пьян, когда занимался любовью с Марго. Но своего искреннего чувства к ней молодой человек совсем не стыдился. Да и откуда он мог знать, что в этот момент ей было всего семнадцать лет…

Все последние недели он размышлял об этом. И потому достаточно спокойно выдержал убийственный взгляд Кита, только напомнил ему:

— Мы еще не ушли от опасности!

Малькольм был почти уверен, что Марго тут же спросит: «А теперь-то что нам грозит?»

Но она промолчала, просто отпустила Кита и в раздумье поправила наброшенную на плечи сутану. Затем выпрямилась от пронзившей тело боли и тихо спросила:

— И что нам нужно делать?

Ее голос слегка дрожал, но в нем не было даже намека на прежнюю детскую капризность или нетерпение. Избитая до полусмерти, запуганная и только-только начавшая осознавать, что появилась какая-то надежда на спасение, Марго хотела быть честным партнером мужчинам. За эти мгновения она сумела взять себя в руки и понять, что хотя друзья и нашли ее, угроза гибели еще совсем близко. Она встретила все с тем спокойным достоинством, которое Малькольм впервые отметил еще в Лондоне, стоя на улочке кошерных лавок и возрожденных надежд.

Малькольм сглотнул слюну. Сейчас, когда Марго взглянула на него, это был взгляд взрослой женщины. Настоящего взрослого человека. Независимо от того, сколько лет она прожила с момента своего рождения. И в этот момент он снова влюбился в нее.

— Малькольм? Он откашлялся:

— Я бы сказал, что это уже дело Кита. Это его спасательная операция. А я вроде как взялся его сопровождать.

Она перевела взгляд на другого мужчину. Кит еще раз пристально посмотрел на Малькольма и процедил:

— Да, это так. И теперь я понял почему. — Он встретился глазами с Марго. — Эти Врата не откроются еще пять дней. Если вообще когда-нибудь откроются: они быстро распадаются. И я очень удивлюсь, если Врата откроются еще хотя бы раз или два перед тем, как окончательно рассыплются.

Кайнан Рис Гойер все еще на свободе. Но местным туземцам приказано поймать его и привести сюда. Португальские розыскные группы повсюду ищут его. Все здесь уверены, что ты ведьма. Один из них видел этот ваш проклятый воздушный шар еще семь недель назад. А теперь у них есть и ваше «дьявольское» снаряжение, еще одно доказательство ваших несомненных связей с сатаной.

Они ждут от нас, — и он кивнул на Малькольма, — что мы подвергнем тебя испытанию, выясним, ведьма ли ты. Но в данных обстоятельствах возможен лишь один исход такого испытания. И они уверены, что мы не будем медлить с твоей казнью. Их двадцать пять человек против нас двоих, и они хорошо вооружены. Гораздо лучше, чем я ожидал.

— Кроме того, — вмешался Малькольм, — если мы пропустим ближайшее открытие Врат, то дальше будет совсем плохо. С вероятностью девяносто процентов Кит попадет в затенение еще до того, как Врата откроются в следующий раз. Хуже того, существует риск, что он затенится еще до первого открытия Врат!

Марго в ужасе закрыла лицо руками.

— Вам не надо было здесь появляться, — прошептала она потерянно. — Не надо было вам рисковать. Это я виновата. Я не стою, не стою такого риска…

Кит протянул руку, помедлил мгновение и затем коснулся ее волос. Марго подняла голову, сверкнув глазами в свете фонаря. Кит выдавил болезненную улыбку:

— Ты и вправду перепрятала эти проклятые алмазы на бросовом участке Голди?

Тень улыбки мелькнула на лице девушки.

— Конечно! — Потом улыбка пропала. — Но ведь Кут мертв, и все пошло прахом. Это моя вина. Это из-за меня нам не хватило горючего. Из-за меня мы вылетели против сильнейшего встречного ветра. Нам пришлось плыть на плоту, и Кут схватил малярию, и у нас кончилась еда, а потом этот шторм разломал наш плот… — Она перевела дыхание. — Я не хочу, чтобы меня простили. Я должна ответить за все. Вы были правы. Из меня не получится разведчицы.

Кит внимательно разглядывал безобразный синяк на ее скуле.

— Ты же не хочешь мне сказать, что так быстро сдалась?

Ее подбородок вздрогнул.

— Я… я хотела просить у вас дать мне еще один шанс, но я все так напортила, так…

— Обещай мне, что вернешься в Верхнее Время и будешь учиться. Если, конечно, мы выберемся живыми из этой передряги, — добавил он с кривой усмешкой. — Ты обязательно получишь дипломы, ладно? Тогда и вернемся к этому разговору.

Она снова зарыдала, молча и отчаянно. Малькольму хотелось обнять ее, но он уступил Киту, который прижал ее к себе и стал баюкать, как младенца. У Малькольма комок застрял в горле. Никогда еще ему не доводилось видеть на лице Кита такого выражения.

Наконец Марго чихнула и высвободилась из его объятий.

— О’кей. Мы еще поговорим об этом позже, — произнесла она, копируя интонацию своего деда. — Но сначала нам надо отсюда выбраться. Какие будут предложения?

— Вообще-то никаких, — бодро ответил Кит. — Обычно я сначала берусь за дело, а уж потом решаю проблемы по мере их возникновения. Кстати, как раз сейчас настал такой момент. Ну-ка, детка, правдоподобия ради, закричи изо всех сил, да как можно убедительнее!

Марго не колебалась ни секунды. Она издала такой пронзительный вопль страдания, что у Малькольма волосы на затылке встали дыбом. Затем девушка зарыдала, да так, что это наверняка услышали за закрытой дверью. Переждав минутку, Кит снова подал ей знак, и раздался еще один великолепный вопль, сопровождаемый громкими всхлипами.

Уходя, Кит спокойно заметил:

— Прости, но Малькольму придется это забрать. Он снял с девушки сутану и вернул ее Малькольму, после чего подошел к двери и распахнул ее.

— Губернатор Салазар, пока я не могу сказать с уверенностью, ведьма эта девушка или нет, — выкрикнул Кит. — Но что мне уже ясно — с ней обошлись с неподобающей жестокостью. — В голосе Кита послышался мрачный упрек. — Господь не одобряет такого насилия над слабыми женщинами. Более того, вы оставили ее без одежды и без пищи. Несомненно, в первую очередь надлежит заботиться о душе и лишь потом — о теле, но мы всегда должны оставаться добрыми христианами. Дайте бедному ребенку одеяло, одежду и что-нибудь горячее поесть. После этого она должна получить возможность помолиться и поспать. А завтра мы снова испытаем ее.

Он поднял ладонь в благословении и двинулся к Малькольму. Марго закусила губы, когда Кит повернулся, чтобы уходить. В его глазах она прочла: «Держись, малыш, просто держись, и все».

Посланные губернатором люди принесли грубое рубище, одеяло и миску похлебки. Кит проследил, чтобы Марго оделась и завернулась в одеяло, дождался, пока она не прикончит похлебку, и лишь после этого разрешил снова запереть ее на ночь.

Вернувшись, они с Малькольмом завершили выслушивание исповедей. После всего пережитого обоим было неимоверно тяжело и противно этим заниматься. Но чтобы спасти Марго, надо было играть выбранные роли.

Исповеди местных грешников ошеломили Малькольма своей мелочностью. И тем не менее они давали неплохое представление о группировках, существующих в маленькой общине Лоренцу-Маркеша.

— Эти ремесленники, — горько жаловался сержант Жоао Браз, — ведут себя так, как будто они в Лиссабоне, а не в этой всеми забытой дыре! Мельник требует за помол двадцатую долю. А для чего ему она здесь? Тратить-то не на что! А пастухи такие лентяи! Вся их работа — валяться да смотреть, как их цыплята роются в грязи, а мы в это время должны охранять их никчемные жизни…

Пекарь-баск Ксанти изо всех сил поливал грязью солдат, которые «ко всем относятся, как к рабам, держатся не по чину высокомерно, а обязанностей своих не выполняют».

— Да разве они по ночам дежурят? Ха! Они дрыхнут всю ночную стражу, а просыпаются, только если крыса цапнет за ногу! Тогда они орут, как бабы, и уверяют всех, что по поселку ходит сам сатана! Да вот, например, этот кретин Маурисио с испугу открыл пальбу в три часа утра! Весь поселок перебудил, болван…

Губернатор с горечью жаловался на неряшливость, леность и слабую дисциплину.

Исповедь Николау-бондаря была нескончаемой тирадой против всех и вся в Лоренцу-Маркеше.

— Да без меня этого поселка вообще бы не было! Это ведь я здесь делаю бочки для воды. А в них хранятся запасы для кораблей, плывущих в Индию! Без меня Лоренцу-Маркеш до сих пор был бы полоской грязи, населенной безбожными язычниками!

И у кузнеца были свои жалобы.

— За прошедший месяц этот идиот бондарь уже трижды ломал рукоятки своих бондарных стругов. Что он с ними делает, что так ломает? А губернатор тоже хорош! Требует все новых ружей, а потом жалуется на цену, когда я объясняю ему, сколько это будет стоить и сколько нам с моим подмастерьем потребуется времени, чтобы изготовить даже самое простое…

Крестьяне с истинно баскской страстью ненавидели моряков.

— Мы трудимся, как волы, — кричал Миколас, — и кормим этих неотесанных лентяев. А они что целый день делают? Сидят на берегу, лопают по десять раз, да каждый раз по стольку, сколько нормальному человеку на весь день хватит. И чем же при этом заняты? Канаты плетут! Зачем на кораблях столько канатов? На любом

корабле, что к нам приходит, вся палуба завалена бухтами этих канатов и веревок, и Боже упаси кого-нибудь наступить хоть на самую маленькую…

«Получается, — спокойно размышлял про себя Малькольм, уже не слушая болтовню баска, — что не так уж трудно будет стравить этих ребят друг с другом». Затем Малькольм отбросил эту мысль и стал дальше выслушивать горькие жалобы. Он налагал за все эти незамысловатые грехи легкие епитимьи. Выражал свое потрясение и отвращение, услышав, что половина людей в поселке не имеет даже простейших четок.

Порой Малькольм забывался и его начинала мучить совесть, что он обманывает этих простых людей. Но воспоминания о раздетой донага Марго, напружинившейся в своем грязном углу и готовой биться насмерть, сразу прогоняла эти угрызения. Вместо них приходила холодная ярость. Волею обстоятельств его друзья и эти люди оказались врагами. И если он способен их пожалеть, то они его — никогда.

Что же касается Кита…

Малькольм бросил взгляд на одеяло, отделявшее его «исповедальню» от закутка, в котором трудился Кит. С ним он выяснит отношения потом. Нет смысла множить проблемы, когда их и так невпроворот. Либо они выйдут из этой переделки живыми, либо погибнут. И уж если выйдут, тогда и будем разбираться с Китом.

Гробовое молчание Кита на протяжении всего оставшегося вечера не предвещало ничего хорошего.

Киту нужно было найти правдоподобный способ растянуть проверку «ведьмы» на полные пять дней. Глубокой ночью он лежал, не в состоянии заснуть, пытаясь выкинуть из головы страшные картины того, что эти люди сделали с Марго. Если он будет продолжать думать об этом, то не сможет мыслить рационально и принимать правильные решения. Он знал, что нужно посоветоваться с Малькольмом, но гнев его был слишком силен.

«Это моя вина, что она выкинула эту штуку», — сказал тогда Малькольм.

«Что ты сделал с ней в Риме, дружок? Ты ее соблазнил, сбил с пути… А я доверял тебе, Малькольм».

Боль была невыносимой, наверное, такую же испытывала сама Марго.

Судя по дыханию Малькольма, тот тоже не спал. Хорошо. Кит подумал, что Малькольм Мур тоже проведет адскую ночь. Повернувшись в кровати так, что заскрипели все ее веревки, он, не оборачиваясь, сказал гиду:

— Поспи немного. Тебе это необходимо.

Малькольм не ответил.

В два часа ночи Кит поднялся, зажег лампу и стал будить Малькольма. Молодой человек заворочался под грязными одеялами, застонал, затем с трудом поднялся. В глазах его застыло напряжение бессонной ночи. Тем не менее он встретил взгляд Кита твердо, не уклоняясь и не прося прощения.

Кит насмешливо хмыкнул:

— Пора будить этих грешников на утреннюю мессу. Я хочу, чтобы все эти пять дней они были полусонными и плохо соображали.

Малькольм только кивнул в ответ и выскользнул наружу в поисках колокола. Кит слышал, как он обменялся несколькими словами с дежурным стражником. И вскоре сигнальный колокол запел свою погребальную песню, выгоняя людей из домов. Спотыкаясь со сна, они ковыляли к форту, испуганно сжимая в руках оружие и ошалело озираясь в поисках опасности.

— Что случилось? — крикнул один, бросая испуганные взгляды в темноту. — Что нам угрожает, святой отец?

— Опасность проклятия и силы ада подстерегают человека всегда, — жестко ответил Кит. — Дьявол творит свое черное дело среди вас, и вы сами его допустили в небрежении своем! Господь милосердный послал нас спасти ваши души. Так что уберите ружья и арбалеты и преклоните колена в утренней молитве!

В тусклом свете фонаря, который Кит держал в руке, поселенцы обменялись унылыми взглядами. С тихим недовольным бормотанием и шарканьем они все же встали на колени.

Кит начал мессу на высокой латыни, произнося молитву медленно и нараспев, стараясь как можно дольше затянуть службу. Малькольм, найдя этот ход удачным, не преминул повторить все уже прочитанные молитвы с самого начала и в том же темпе. Несчастные поселенцы зевали и клевали носами, пока Кит не разбудил их окончательно, прибегая к свирепым взглядам, а там, где этого не хватало, и к помощи небольшой дубинки.

Настало наконец время, когда они позволили своей пастве встать с колен и выпрямиться. Но когда поселенцы потянулись к воротам, спеша вернуться в теплые постели, Кит внезапно окликнул их.

— Дети мои, вы решили, что уже можете возвращаться в свои дома? О нет! Прежде чем вы сможете отойти ко сну в уверенности, что души ваши спасены, следует вознести хвалу Господу нашему.

Губернатор не выдержал и резко заявил, что его людям надо поспать. Кит простер к нему ладонь.

— До тех пор, пока мы не разберемся с этими колдунами и ведьмами, с этой дьявольской заразой, пока я не буду уверен, что души моей паствы защищены от лукавого, я вынужден требовать, чтобы вы следовали моим приказам. На колени!

В неверном свете масляной лампы он ясно различил уныние и страх на смуглых лицах.

— Дети мои, — обратился он к ним мягко, — в неведении своем слишком долго вы жили неправедной жизнью. Сознаете ли вы, что только ваша собственная безнравственность привела к тому, что меж вами заводятся колдуны, что сам дьявол протянул к вам свои лапы?

Кто-то испуганно закрестился. И никто уже больше не жаловался, когда они стояли на коленях и выслушивали бесконечные хвалы Господу.

К тому времени, как окончилась и эта повторная служба, на небе стал расцветать восход. Кит отпустил прихожан, напутствуя их пожеланием, чтобы они заснули с молитвой на устах, а затем и сам заковылял к своему жалкому ложу. Малькольм бросил последний взгляд на тюрьму, где томилась Марго, и последовал за Китом.

Они проспали ровно три часа, а в шесть уже подняли поселенцев для заутрени. И лишь после этого они позволили им съесть завтрак. Кит распорядился, чтобы бедная девушка была тоже накормлена, и снова собрал свою беспокойную паству.

— Мне нужно знать, что за дьявольские штучки попали к вам от этих колдунов. Отец Ксабат и я изучим все улики, свидетельствующие о присутствии здесь сатаны и его слуг.

Они с Малькольмом устроили грандиозное шоу, осматривая и обнюхивая остатки плота с полихлорвиниловым каркасом, прозрачной обшивкой из фильмара и нейлоновым разрывным тросом. Изучили аптечку с ее сияющими пакетиками из фольги и яркими разноцветными таблетками, а также выкинутое штормом на берег походное устройство для очистки питьевой воды.

— И это все? — озабоченно спросил Кит.

— Нет, отец мой, — отвечал сержант Браз. — Там были еще странные, дьяволом содеянные ружья и еще какие-то подозрительные штуки.

И им представили: армейский карабин М-1, прекрасный винчестер калибра 0,458, должно быть, принадлежавший Куту ван Биику, и потрепанную кожаную сумку с личным журналом и АПВО Марго. По ходу осмотра Кит и Малькольм обменивались восклицаниями на латыни, многозначительно хмыкали и подолгу совещались.

Наконец они отложили в сторону «дьявольские» ружья на предмет исследования, что там внутри, и признали, что и другие странные предметы требуют более тщательного, всестороннего расследования.

Потом Кит отслужил еще одну мессу, которая тоже поглотила немало времени. После этого они вернулись к исследованию вещественных доказательств и занимались этим вплоть до обедни. После обедни Кит с пристрастием допросил каждого из поселенцев о том, что тот видел, делал и думал на протяжении последних шести недель. Этим они занимались до тех пор, пока не пришла пора вечерни, проведенной ими со всей возможной тщательностью и усердием.

Служба как раз подходила к концу, когда за пределами форта началась какая-то суматоха, и один из прихожан воскликнул:

— Возвращается отряд следопытов! Откройте ворота!

Переглянувшись, Кит с Малькольмом поспешили вслед за солдатом, который побежал открывать высокие деревянные ворота форта.

* * *

Кайнан Рис Гойер был хорошим пловцом. Но когда плот развалился, он оказался в воде и сразу же получил такой удар чем-то тяжелым в висок, что почти лишился сознания. Он барахтался среди бурунов, а мощное южное течение относило его все дальше от обломков плота. И все же ему удалось удержать лицо над водой и отдаться на волю течения. После удара Кайнан был просто не в состоянии бороться с волнами, к тому же остатки сознания подсказывали ему, что лучше не тратить зря силы.

При вспышках молний он различал изгиб бухты Делагоа и жалкий поселок на берегу, впервые увиденный им семь недель назад. Течение неумолимо сносило пловца мимо поселка, все дальше на юг. К тому времени, когда он достаточно пришел в себя, чтобы попробовать сопротивляться стихии, его снесло уже на несколько миль южнее поселка. Похоже, Марго и Кут застряли к северу от поселка и не смогут добраться до Врат, которые были на противоположной стороне бухты.

Каинам поплыл кберегу, вздрагивая от боли в растянутых связках плеча. Обрадовался, когда наконец коснулся ногой дна, и стал на ощупь выбираться на скалистое побережье. Он полз на четвереньках, пока не преодолел линию кипящего прибоя, и там бессильно свалился на землю, пытаясь отдышаться. Дождь хлестал его по спине. Уже несколько дней Кайнан толком не ел, а борьба с морем окончательно доконала его.

«Неужели мне суждено погибнуть здесь? И где я, собственно?» — мрачно соображал он. «Африка», — сказала тогда Марго. Однако Кайнан имел самые смутные представления о том, где, собственно, эта Африка есть — где-то далеко к югу от Уэльса? Он не понимал, что означала показанная Марго светящаяся карта на экране компьютера. Единственное, что он знал: в поселке на берегу бухты живут португальцы. Эта мысль приводила его в дрожь. Между португальцами и валлийцами не было мира.

А те, другие, живущие в этих местах… Трудно было поверить картинкам, которые показывала ему Марго. Черные люди в диковинных одеяниях, в руках длинные грозные копья. С такой публикой не хотелось бы встретиться один на один, даже в лучшие его времена. А сейчас-то он уж точно не в форме. Кайнан медленно перевернулся и сел, щурясь в темноту, наполненную ветром и дождем. Вспышки молний освещали море, водяные валы бешено хлестали берег.

А ведь как одиноко ему было на Вокзале Времени! Но перед тем ощущением оставленности, которое обрушилось на него сейчас, те переживания показались пустячными. Его занесло на век позже его собственного времени и за пять веков до того, как появится станция ВВ-86. И очутился он на земле, в которой уж никак нельзя было выдать себя за туземца, а единственные европейцы были смертельными врагами. У него не было ни пищи, ни воды, ни оружия и не было особой надежды как-нибудь это раздобыть. Без ножа нельзя изготовить даже лука для охоты на дичь. Правда, остается надежда найти Врата, если только искать их достаточно долго.

Кайнан поморщился. «Никогда бы не подумал, что буду мечтать о возвращении в ад…»

Конечно, за последние несколько недель он начал сомневаться в том, что ВВ-86 и вправду ад. Стало меняться и его мнение о девушке, Марго. Порой она вела себя как молодая дуреха, но в ней была и храбрость настоящего воина. Он так и не понял, почему она сбежала из-под защиты деда охотиться за алмазами. Как, впрочем, вообще не понимал причин многих поступков этих людей с восемьдесят шестого. Но если бы дед видел девушку во время их путешествия вниз по реке к морю, похоже, он остался бы доволен.

В последний раз Кайнан запомнил Марго, барахтающуюся вместе с ним в штормовом море у разбитого плота. Ну, ладно. Кайнан выплюнул изо рта песок и с трудом поднялся на ноги. Он сам, добровольно, признал ее своим сувереном. А Кайнан Рис Гойер не бросал своих суверенов в беде. Марго должна быть где-то к югу. И долг Кайнана найти ее и помочь провести Кута ван Биика обратно через Врата.

С этим он и отправился в путь, настойчиво продвигаясь вперед и останавливаясь передохнуть, только когда его ноги начинали подкашиваться от усталости. Отдыхал он, просто валясь на землю прямо там, где стоял, и мгновенно погружаясь в полусон-полузабытье. Но всякий раз заставлял себя снова встать и продолжать путь. И так он шел всю ночь и весь следующий день, продвигаясь на север вдоль пустынного побережья.

Запах португальского селения он уловил прежде, чем увидел его. Пахло печным дымом, свиньями, помойкой. Путник свернул в глубину материка, минуя поселок и форт. Преодолевая смертельную усталость и жажду, он пытался по возможности сократить обходной путь, но при этом и не попасться на глаза португальцам.

Он сжимал кулаки, мечтая о каком-нибудь оружии для самозащиты, но у него ничего не было. Сознание временами покидало его, и тогда только чувство долга гнало вперед, шаг за шагом, через боль. И как раз в такой момент он и напоролся на засаду.

Только что он был один в насыщенном влагой и испарениями лесу. И вдруг рядом очутились португальцы, орущие ему что-то прямо в ухо, цепко хватающие его за руки и за ноги. Кайнан напрягся из последних сил и высвободился. Перекатившись по земле, он присел в низкой стойке, спина под защитой толстого дерева. Огляделся и тяжело сглотнул. Перед ним было с полдюжины рычащих португальцев, у всех ружья или арбалеты.

По закону чести все было просто — надо принимать последний бой. А долг требовал попытаться бежать, чтобы спастись самому и спасти своего товарища и суверена. В то же время глубоко укоренившийся здравый смысл твердо подсказывал, что ни то, ни другое у него не получится. Он слишком устал, и слишком много оружия было нацелено на него твердыми руками здоровых и сытых португальских солдат. Один из них неторопливо ухмыльнулся и произнес что-то непонятное. А затем повторил на исковерканном английском:

— Колдун…

Кайнан похолодел.

Значит, они нашли либо Марго, либо Куга ван Биика, либо плот, и теперь они обязательно будут пытать его, а потом сожгут живьем. Он потянулся рукой к дереву, обхватил крепкий ствол. Уж лучше быть убитым стрелой или пулей, чем умереть на костре.

И только тогда ему пришла в голову новая, еще более страшная мысль. Они ведь сожгут и Марго, и больного африкаанера, который научил Кайнана стрелять из того волшебного ружья. И если он позволит этим подонкам убить себя прямо сейчас, то у остальных его товарищей уж точно не останется никаких шансов на спасение. А вот если он позволит взять себя живым…

Им ведь нужно будет освободиться только на те мгновения, когда будут открыты Врата.

Кайнан задержал дыхание.

А потом спокойно сдался.

* * *

Кит и Малькольм встретили поисковый отряд у ворот. Солдаты вели за собой окровавленного, покрытого синяками пленника. Руки у него были связаны за спиной лианами. Валлиец был бледен, однако держался прямо, со всей присущей ему храбростью встречая удар судьбы.

Один из португальцев, остававшихся в форте, громко заметил:

— А он, гад, видно, сопротивлялся!

Пленившие Кайана солдаты заухмылялись:

— Нет. Вроде сначала собрался биться, а потом испугался и сдался покорно, как овца.

Кит злобно сощурился. Значит, они избили его уже после, и здорово, судя по его виду. Почему же он сдался без боя? Это никак не соответствовало представлению о том Кайнане Рисе Гойере, который атаковал Кита и Марго с фанатичной, неукротимой яростью.

Кайнан с каменным спокойствием смотрел в землю. Было ясно: он прекрасно понимает, что его ждет.

Собравшиеся вокруг португальцы пожирали пленника глазами.

— Посадите его в колодки, — прокаркал губернатор.

— О нет, — возразил Кит, от усталости еле сдерживаясь. — Посадите его в темницу вместе с женщиной. Отцу Ксабату и мне придется поискать на нем знаки сатаны!

При слове «сатана» Кайнан заметно вздрогнул. Он совсем не сопротивлялся, когда португальцы тащили его в темницу, а просто тихо проклинал их на родном языке. Один из солдат ударил его по лицу и снова рассек только начавшую заживать губу. Кайнан споткнулся, поглядел на своих мучителей, но не издал ни звука. Кит и Малькольм переглянулись.

«Храбрец», — говорил взгляд Малькольма.

Кит только кивнул в ответ и последовал за пленником. Малькольм двинулся за Китом. Их тяжелые облачения волочились по грязи. Сержант Браз отпер камеру и втолкнул Кайнана внутрь, затем отступил, давая дорогу Киту и Малькольму. Вошедший последним Малькольм, как и в первый раз, притворил за собой дверь.

Марго сидела в углу, напряженная и молчаливая. Она взглянула на Кайнана и вздрогнула, но тут же глаза ее засветились надеждой.

Кайнан еле стоял. Было видно, что последние силы покинули его. И все же он прохрипел, обращаясь к Марго, на ломаном английском:

— Я… я искать тебя. Португальцы, — он зарычал, сплевывая кровь на грязный пол, — найти меня. Я — прийти. Нет воевать. Мы бежать Врата. Я помогать, да?

Глаза Марго расширились. Она перевела взгляд на Кита, который с трудом обретал голос. Значит, Кайнан сдался ради нее, хорошо понимая, что португальцы с ним сделают… Что же произошло за последние семь недель, что заставило Кайнана так изменить свое отношение к Марго?

Кит откашлялся:

— Кайнан Рис Гойер.

Валлиец содрогнулся. Его глаза расширились. А рот несколько раз раскрылся. Наконец он с трудом выговорил:

— Вы…

Огонек надежды затеплился в его глазах.

— Вы пришли помочь нам? — спросил он тихо на своем родном языке.

Кит не стал подтверждать очевидное. Вместо того он спросил:

— Ты и вправду сдался португальцам только для того, чтобы помочь моей внучке бежать? Кайнан покраснел и опустил глаза.

— Я принял ее главенство. «Вон оно что…»

— Пусть так, но все равно это был удивительно храбрый поступок, и не важно, должен ли ты был его совершать или нет. Я этого не забуду. Малькольм, развяжи ему руки. Ты имеешь хоть какое-нибудь представление, где мы и в каком времени?

Пока Малькольм развязывал его, валлиец ничего не отвечал.

— Я знаю, что мы в Африке и что Африка лежит к югу от Уэльса, — промолвил он наконец, потирая затекшие кисти. — Я знаю, что эти сукины дети — португальцы, чума их забери. Думаю, сейчас мы примерно на столетие позже того времени, когда я покинул дом.

— Да, это 1542 год. И португальцы считают, что вы с Марго колдуны.

Кайнан снова побледнел.

— Я знаю. Они кричали это, когда начали пинать и избивать меня. — Судорога прошла по его телу. — Некоторое время я боялся, что они просто убьют меня без суда.

Его улыбка была горькой и мимолетной.

Помолчав, Кит спокойно сказал:

— Мы все еще в большой опасности. Не исключено, что я погибну от затенения раньше, чем Врата откроются снова. Это сложно объяснить, и ты еще недостаточно много знаешь о Вратах и путешествиях во времени, но простая истина состоит в том, что человек не может существовать сразу в двух лицах. А мне придется очень, очень близко к этому подойти. И если я задержусь здесь слишком надолго, замешкавшись до того момента, когда я уже существую где-то в другом месте, но в это же время, то я умру.

По лицу валлийца прошла череда самых разных чувств. И вдруг, к изумлению Кита, он преклонил перед ним колено:

— Я присягаю тебе на верность, мой господин. Прикажи мне, чтобы я мог довести до конца твою миссию, если ты погибнешь.

Было бы не к месту объяснять валлийцу, что в присяге нет никакой нужды. Он просто принял его обет служить ему в качестве вассала. Если они выберутся, потом можно будет с этим разобраться.

Марго удивленно взирала на происходящее.

— Теперь, — спокойно произнес Кит, — нам предстоит разыграть суд над колдунами…

Малькольм распорядился принести валлийцу еды и питья, затем занялся его ранами. Кит предписал предоставить пленнику ночной отдых перед завтрашним испытанием. На этот раз Малькольм покидал темницу с гораздо более легким сердцем, чем в первый день. Теперь по крайней мере Марго не будет там в темноте одна.

На следующий день они «допрашивали» валлийца в той же маленькой каморке. «Дознание» растянулось на целый день. На самом деле они все это время потратили на спокойное, деловое обсуждение планов, продумывание многочисленных запасных вариантов чуть ли не на все случаи жизни.

Суд над колдунами планировался и репетировался долго и тщательно, как настоящий театральный спектакль, бродвейское шоу. С той лишь разницей, что от развязки этого шоу зависела их жизнь.

Когда они закончили подготовку, никто ничего вслух не сказал, но по лицам партнеров было ясно: каждый отдает себе отчет, сколь на самом деле уязвимы эти их изощренные планы.

Африканское солнце уже клонилось к закату, когда Малькольм наконец вышел из грязной каморки и придержал дверь для Кита. Но разведчик времени не удостоил его взглядом. Марго опять при расставании прильнула к Малькольму так, что и слепому было бы ясно, какие у них отношения. С Китом-то она попрощалась куда сдержаннее. Такая открытая демонстрация чувств в теперешней обстановке казалась Малькольму совсем неуместной, но он не предпринял ничего, чтобы как-то восстановить отношения с Китом.

Когда португальский солдат приблизился, чтобы запереть дверь камеры, Кайнан как бы невзначай встал между ним и Марго, и мнение Малькольма об этом валлийце поднялось до еще более высокой отметки.

Прежде чем допустить поселенцев к ужину, Малькольм с Китом провели хорошую, полноценную вечернюю службу. Заметив, что некоторые прихожане обмениваются мрачными взглядами и сердитыми восклицаниями, Малькольм решил, что пора приводить в жизнь его собственный план. Если Киту нужно вывести этих людей из равновесия, вот прекрасная возможность натравить их друг на друга.

Так что за ужином, который теперь, по настоянию Кита, вся община вкушала вместе, Малькольм воздел руки к небесам и разразился проповедью о заразительности, опасности и пагубности колдовства.

— Известно ли вам, дети мои, что князь Тьмы засылает к вам демонов, чтобы те вынюхивали все ваши грешные деяния, искушали вас и побуждали к еще большим грехам? Так бдите же и не допускайте нечистого искушать вас и сбивать с пути истинного! И если вы видите, что сосед ваш отлынивает от исполнения своего долга, знайте, что это бес вселился в него и ведет его по дороге к преисподней! С таким соседом надо быть непреклонно строгим! Не жалейте, поправьте его, и, возможно, вы спасете его душу. Все вы должны помочь друг другу обрести путь к спасению. Если ваш сосед подвержен греху алчности, вы должны помочь ему справиться с ним, направить на верный путь. Если вы ночью стоите на страже и видите, как владыка Тьмы и порождения его крадутся по городу, выискивая, где бы навредить, то гоните его без колебания!

Некоторые солдаты при этих словах побледнели. Точно, они видели что-то, крадущееся ночью. Малькольм был готов держать пари, что это были обезьяны, нацелившиеся покопаться в кучах городского мусора, а может, и леопарды, привлеченные запахом домашнего скота. Сегодняшняя ночная стража обещает оказаться весьма интересной!

— А если ваш сосед страдает от непомерной гордыни? Научите его смирению, только так можно спасти его душу. Жадность, гордыня, чревоугодие. Ищите в ближнем эти страшные грехи. И искореняйте их!

Он простер над толпой руки в заключительном благословении. Солдаты, ремесленники, крестьяне и бывшие матросы сидели, лишившись дара речи, глядя друг на друга со всевозрастающим подозрением и страхом.

Губернатор перекрестился и начал есть — но медленно, чтобы не быть заподозренным в грехе чревоугодия. Остальные последовали его примеру, время от времени недобро поглядывая друг на друга. «Который тут призывает дьявола во злобе его?» Малькольм без труда читал их мысли.

Позже, когда они остались одни, Кит холодно взглянул на него.

— Очень надеюсь, что ты осознаешь, что с ними делаешь.

— Ты хотел вывести их из равновесия. Я рассчитываю, что следующие два денька будут интересными.

Кит только хмыкнул и стал укладываться в постель. Он видел, что его план вымотать поселенцев в первую очередь сработал в отношении Малькольма. Бедняга падал с ног от усталости.

— Спокойной ночи, — тихо пожелал Малькольм.

— Надеюсь, приятель, теперь ты уснешь, как покойник, — огрызнулся в ответ Кит.

Малькольм сдержался. Он должен терпеть выходки Кита и глотать его оскорбления. Считай это епитимьей, отец Ксабат Когда Малькольму наконец удалось уснуть, его мучили кошмары, разбудившие его еще до полуночи. Он ворочался в темноте, глядя в невидимый дощатый потолок.

Как же ему вернуть дружбу Кита? Малькольм был стольким ему обязан, что никакой жизни не хватит, чтобы расплатиться. Кит доверил ему и самую большую свою ценность — внучку, а он не оправдал доверия. Мысль о том, что она, вся израненная, ежится сейчас в темноте своей вонючей тюрьмы, не имея ничего, кроме грубого рубища и вшивого грязного одеяла, была невыносима… Кулаки Малькольма сжались сами собой. Эти грязные поселенцы могли заразить ее венерической болезнью, она могла забеременеть от них…

Малькольм резко повернулся на бок и стиснул зубы. А ведь она могла забеременеть и от него! Да, трудно обижаться на Кита за его холодные, уничтожающие взгляды. Допустим, Малькольм не мог справиться со своим чувством к Марго, но вполне можно было удержаться от этого дикого пьяного позыва там, на улицах Рима. Да, этого-то можно было избежать.

«Я это как-нибудь улажу, — твердо решил он про себя. — Как-нибудь».

Он так и не успел придумать как, поскольку в ночной тишине раздался дикий вопль и вслед за ним выстрелы. Кто-то закричал в предсмертных муках.

Тревожно забил сигнальный колокол.

Кит вылетел из кровати, на ходу одной рукой нащупывая кинжал в своем камуфляжном мешке.

— Что за черт? — моргая, спросил он.

— Думаю, мои планы начали осуществляться, — сухо ответил Малькольм.

Послышались глухие приближающиеся шаги. Отчаянный стук в дверь. Малькольм с усилием поднялся с кровати и отворил дверь.

— В чем дело? — озабоченно спросил он. — Мы слышали выстрелы и звон колокола…

— О, отец мой, пожалуйста, быстрее. — Это был Франциско, один из солдат. Его голос дрожал.

Малькольм поспешил за солдатом, Кит двинулся следом. У ограды форта они увидели Задорнина, моряка-баска, лежащего на грязной земле. Он был ранен в грудь навылет. Было очевидно: этот человек умирал.

— Я видел демона, отец, — прохрипел моряк, — там, на стене. Я закричал, и часовой выстрелил…

— Это было какое-то бесформенное существо. — Пели, один из солдат, говорил дрожащим голосом. — Оно было похоже на человека и закричало голосом Задорнина. Мы выстрелили, и оно исчезло с визгом, а на этом месте оказался умирающий Задорнин.

Моряк терял сознание от боли и потери крови. Рана в его груди была чуть не с кулак. Малькольм взял его за руку и читал отходную молитву, пока моряк не испустил дух. Эта смерть потрясла Малькольма. Чтобы не раскиснуть, ему пришлось напомнить себе, что эти люди позволили умереть Кугу ван Биику, а теперь собрались умертвить Марго и Кайнана самым мучительным способом. Он как раз осенял себя крестным знамением, когда между солдатами ночной вахты разгорелась нешуточная драка.

— Если бы, будь ты проклят, ты не заснул на вахте….

— А если бы ты мог так же ловко стрелять, как ты ловко отлыниваешь от службы…

Кулачная драка была короткой и жестокой. Малькольм и Кит наблюдали за ней, не произнося ни слова. Малькольм, во всяком случае, не собирался утихомиривать взбесившихся солдат. В конце драки Аморо щеголял сломанным носом, а Лоренцо выплюнул на землю пару окровавленных зубов.

— Я полагаю, — холодно распорядился Кит, — что вы похороните убитого вами человека. Займитесь этим сейчас же. А когда покончите с этим, мы приступим к заутрене.

Солдаты поворчали в бороды, но послушно отправились за лопатами, чтобы рыть могилу.

* * *

Марго просидела в своей темнице почти до полудня, прислушиваясь к звукам диких ссор между ее захватчиками. Что бы там ни делали Кит с Малькольмом, они своего добились — враги слабели. Хорошо! Прошлой ночью выстрелы пробудили ее от кошмарного сна. Она не знала, что происходит, но надеялась, что ни Кит, ни Малькольм при этом не пострадают. Больше всего она боялась, что Кит погибнет и Малькольм останется один среди преисполненных подозрительности португальцев.

Солдаты пришли за ней где-то в середине утра. Она была одета только в грубое рубище, едва доходившее ей до колен. Пришлось взять одеяло и обернуть его вокруг талии наподобие юбки. Когда мерзкий сержант Браз схватил ее за руки, Марго плюнула ему в лицо. В ответ он мощной оплеухой отбросил ее к стене. Девушка соскользнула на землю, всхлипывая и держась за щеку. Сквозь шум в ушах она еле различала голос Кита, что-то сердито говорившего по-португальски.

Все расплывалось перед ее глазами, когда перед ней оказался Малькольм. Все же у нее хватило самообладания не броситься к нему в объятия. Гид поднял ее на ноги и помог выбраться наружу. На площадке форта стояли стол и несколько стульев. Губернатор — Марго затрясло при воспоминании о нем — сидел в переднем ряду. Его солдаты стояли рядом. Выглядели они так, как будто полночи дрались на кулаках. Остальные расположились на корточках прямо на земле или стояли неровными группами, наблюдая за происходящим.

Кит расположился за столом и что-то усердно писал птичьим пером на толстых листах пергамента. Заметив Малькольма, он поднял голову и кивком пригласил его подойти к столу. Тот подвел Марго к открытой площадке, образовавшейся между столом и публикой. Кит откинулся на стуле и взглянул на Марго так, что та похолодела. Если бы она не знала, что все это комедия, она бы просто умерла от страха.

Кит заговорил по-португальски. Малькольм переводил на английский.

— Тебя судят по обвинению в колдовстве, девочка. Как тебя зовут?

Среди публики был по крайней мере один человек, кое-как понимавший по-английски. Марго подняла голову:

— Марго Смит.

— И ты англичанка?

— Да.

Малькольм коротко перевел это Киту на португальский. Тот нацарапал что-то на своем пергаменте. Затем начал обвинительную речь. Малькольм переводил список обвинений, который начинался словами: «Ты обвиняешься в сговоре с дьяволом, научившим тебя и твоих сообщников летать по воздуху с помощью магии», — и так далее, еще на полчаса, а заканчивался так: «И наконец, ты обвиняешься в том, что, расчесывая свои волосы, вызвала шторм, который послужил причиной гибели португальского корабля и всех людей на борту. Что ты скажешь в свое оправдание по этим серьезнейшим обвинениям?»

Марго повернулась так, чтобы смотреть прямо в глаза сидящему напротив губернатору. Презрительно скривив губы, она отвечала:

— Даже если бы я и была ведьмой, я бы не стала тратить столь мощную магию на этих людей. Они того не стоят. Я невиновна, а вот они — лжецы, убийцы и насильники.

Малькольм перевел ее ответ. Губернатор с ревом вскочил и замахнулся на Марго кулаком. Малькольм что-то быстро сказал ему, заставив снова опуститься на стул.

«Суд» шел дальше, как удивительное представление. От Марго потребовали повторять за судьей фразы по-латыни. Каждый раз, когда она делала ошибку или запиналась, это аккуратно фиксировалось в протоколе и встречало мрачные комментарии зрителей. Затем ее раздели догола и стали внимательно осматривать. Были выявлены и занесены в протокол все родимые пятна и мельчайшие родинки.

По окончании процедуры Малькольм приказал:

— Надень свои одежды, англичанка. Своей наготой ты оскорбляешь Господа.

— Ну уж не больше вашего! — парировала Марго.

Кит остановил ее грозным взглядом.

Потом под конвоем подсудимую отвели на берег бухты. Найдя место, где сразу начиналась глубокая вода, два солдата подхватили девушку и швырнули с берега. Марго с воплем и плеском погрузилась в пучину. Там было действительно глубоко. Она вынырнула на поверхность, судорожно вздохнула и бросила свирепый взгляд на солдат. Столпившиеся на берегу люди озабоченно переговаривались. Когда наконец Малькольм выудил ее на сушу, она злобно бросила:

— Что вы хотите со мной сделать? Утопить?

— Ведьмы плавают, — сухо ответил Малькольм. — А невинные люди тонут.

— Ого! Отличный способ решить проблему! Утопить человека, если он невиновен, и сжечь, если он и вправду колдун!

Только к полудню Марго доставили обратно в форт. Кит стал задавать ей уж совсем бессмысленные вопросы. На большинство из них она совсем не знала, что ответить. Кит мрачно качал головой и записывал все в своем пергаменте. Уже становилось темно, когда они наконец отвели ее обратно в камеру и дали ей хлеба, похлебки и вина.

Кит объяснил вчера четко и ясно — для осуществления их плана нужно признать ее «виновной». Если бы она этого не знала, то испытывала бы сейчас смертельный страх. Но и так ее била дрожь. А что, если что-нибудь пойдет не по плану? Что, если казнь начнется, а Кит как раз в это время попадет в затенение и исчезнет? Тогда погибнет не только Кит, но и она, да и Малькольм с Кайнаном вряд ли уцелеют. При мысли о том, что она может погибнуть на костре, холодный пот прошиб ее под грубой вонючей рубашкой. Марго взяла себя в руки и попробовала помолиться, затем стала мерить шагами камеру. Нет, им наверняка удастся выкарабкаться, несмотря ни на что. Кит свое дело знает.

Правда, тот же Кит не раз ее предупреждал, что даже самые опытные разведчики прошлого порой совершали роковые ошибки.

На следующее утро они забрали Кайнана. Он отсутствовал весь день, подвергаемый тем же испытаниям, которые вчера пережила она. К вечеру заскрежетал замок, дверь отворилась, и в камеру втолкнули бледного Кайнана. Он сообщил ей на своем убогом английском:

— Плохо. Проклятые португальцы. Сумасшедшие. Плохие.

— Да. Плохо. Мне… — Она чуть помедлила, потом все же решилась: — Мне страшно.

Кайнан мягко взял ее за руку:

— Да. Марго храбрая. Храбрые боятся. Правда.

Она взволнованно подтвердила:

— Правильно. Очень правильно.

Валлиец через силу улыбнулся:

— В Орлеане Кайнан бояться. Бояться французов. Бояться Марго. Правда.

Марго разобрал смех, закончившийся плачем. Если это и принизило ее в его глазах, вида Кайнан не подал.

Этой ночью снова была стрельба и вопли. Марго проснулась, сообразила, что происходит, и пробормотала:

— Хорошо! — В ответ послышалось одобрительное хмыканье Кайнана. На этот раз Кита с Малькольмом никто не призывал, значит, обошлось без смертоубийства.

На следующий день — а в этот день должны были снова раскрыться Врата — португальцы вытащили их обоих наружу для оглашения приговора. Правда, это оказалось издевательской процедурой — приговор произносился по-португальски. Но кое-какую пользу они для себя все же извлекли. По раздраженным, сумрачным и усталым лицам португальцев они поняли, что задуманный Малькольмом и Китом сценарий «войны на истощение» претворяется в жизнь.

Судя по перебранке и новой кулачной драке, разгоревшимся пополудни, португальцы начали обвинять друг друга уже и в колдовстве. Когда среди солдат вспыхнула новая, еще более жестокая драка, уже с ударами прикладами аркебуз, священники распорядились снова запереть пленников. «Когда же Кит сделает решающий шаг?» — мучилась Марго. Ведь осталось так мало времени! Врата откроются всего через несколько часов — если откроются вообще!

Чем дольше длилось ожидание, тем туже натягивались ее нервы. Что-то пошло не так. Где-то они допустили ошибку, их хитрость разгадана, или Кит уже исчез, оставив Малькольма лицом к лицу со всей этой шайкой суеверных убийц…

Солнце уже клонилось к закату, когда дверь камеры отворилась в последний раз. Марго медленно встала, сердце билось так, что, казалось, сейчас сломает ей ребра. Кайнан тоже поднялся, готовый встретить лицом к лицу сержанта, который отпер дверь. Сержант не смотрел им в глаза. Он быстро перекрестился и отступил в сторону. За ним стоял Малькольм. Холодно оглядев камеру, он грубо оповестил:

— Ты признана виновной в колдовстве, Марго Смит. Тебя отведут подальше от Лоренцу-Маркеша и предадут казни через сожжение на костре. Да помилует Господь твою душу!

Марго уставилась на него, с трудом узнавая человека, который был так нежен с нею в Риме. Затем, вспомнив о своей роли, она издала отчаянный вопль и осела на землю. Этот театральный обморок оказался убедительным — Кайнан бросился подхватить ее. Из-за спины Малькольма показался Кит и что-то произнес по-валлийски. Кайнан не ответил. Он только рычал, как загнанный в ловушку волк.

«О Господи! — думала Марго с колотящимся сердцем. — Пусть у нас получится!»

Солдаты выгнали осужденных наружу. Их повели через площадь, и стоящие там зеваки крестились и отводили глаза. Кайнан невозмутимо шел под конвоем четырех солдат, поддерживая Марго за талию.

Кит и Малькольм следовали за процессией, негромко переговариваясь на латыни. У обоих сумки с АПВО висели через плечо. И это было единственным добрым знаком, который сумела заметить Марго. Они прошли мимо телеги, запряженной тощей лошадью. На телегу были свалены остатки поливинилхлоридного плота, фильмаровой оболочки надувного крыла и все прочие колдовские штучки, оставшиеся после крушения. Еще там была огромная зловещая груда дров и хвороста и два длинных толстых бревна. У телеги стояли несколько португальцев с пиками и зажженными факелами. Марго притворилась, что у нее заплетаются ноги, а потом и вовсе упала на колени, всхлипывая. Учитывая ее искренний страх, что что-то может сорваться, пойти не по плану, слезы были вполне искренние. Кайнан помог ей подняться и встал рядом, пожирая глазами палачей.

Ожидая их, поодаль стоял губернатор вместе с остальным своим немытым воинством. Все были вооружены: ружья, арбалеты, шпаги, длинные копья и кинжалы. Марго пыталась отогнать отчаяние, но не представляла себе, как Кит сумеет организовать побег при такой многочисленной и хорошо вооруженной охране.

Вся процессия покинула пределы поселка и двинулась вдоль берегового изгиба, направляясь на юг. Марго помнила топографию местности. Кит вел их к Вратам. Они шествовали по вылизанному волнами пляжу молчаливо и мрачно. Только скрип телеги и потрескивание факелов слышались на фоне шума ветра и волн. Кит двигался во главе колонны, словно определяя по одному ему известным признакам подходящее для казни место. Видно было, что он никак не может его найти. Марго знала, что Врата откроются где-то поблизости, но где именно, не могла вспомнить.

Наконец Кит поднял руку и что-то прокричал по-португальски. Телега подъехала к нему и стала. Грубо одетые крестьяне стали разгружать ее. Самый высокий и сильный из них укрепил оба бревна в земле вертикально, а моряки навалили вокруг столбов дрова и хворост. После этого Кит стал рьяно молиться на латыни, казалось, совсем забыв о Марго и Кайнане. Все вещи, найденные после крушения, уложили на костер сверху. Марго смотрела на пламенеющий закат.

Вот сейчас, в любую минуту…

Если только Врата откроются.

И если Кит не умрет из-за затенения, что может произойти когда угодно.

Если, если, если…

Она заметила, что по его лицу стекают капельки пота, и снова задрожала, заразившись его волнением. У Малькольма лицо было мертвенно-бледным. Вытащив моток веревки, он тщательно привязал ее конец к кисти Марго.

— Когда встанешь у столба, сделай вид, что у тебя обе кисти связаны сзади, — прошипел он ей в ухо и потащил ее к костру.

Марго вопила и упиралась. Он схватил ее за кисти и приподнял над землей, над сложенными дровами, к столбу. Несчастная молила о прощении, упав на колени и цепляясь за его сутану. Но Малькольм неумолимо завел ей руки назад, вокруг столба. Марго снова закричала. Публика завороженно следила за этой сценой, как футбольные болельщики за пенальти. Марго сделала вид, что потеряла сознание. Малькольм энергично накрутил веревку ей на руку, не привязывая к другой, свободной руке. Девушка обвисла у столба.

Кайнана Риса Гойера приволок к столбу Кит. Все происходило рядом с Марго, и ей хорошо было видно, что с его кистями был проделан тот же трюк. Лицо Кайнана было бело как снег. Но он высоко держал голову и что-то громко говорил на своем родном языке. То ли проклинал португальцев, то ли молился за успех их безумного плана.

Кит слез с костра, обернулся к приговоренным и воздел руки к небу. В одной из них было распятие. Со значением оглядев публику, он начал какое-то латинское песнопение. Что бы это ни было, но конца этому речитативу не было видно. Капельки пота скапливались на его верхней губе и стекали по подбородку. Малькольм украдкой бросал тревожные взгляды все в одну и ту же сторону, где, как подумала Марго, должны были открыться Врата.

Но Врата не открывались.

Солнце уже окончательно скрылось за далекими вершинами Драконовых гор. В ушах девушки отдавался грохот прибоя. Над головой пронзительно вскрикивали чайки. «Они не открываются, Боже мой, они не открываются…» Молящийся перед костром Кит опустился на колени и склонил голову. Малькольм последовал его примеру. За ним опустились на колени и все остальные. Факелы трещали в сгущающихся сумерках. А Врата все не открывались. Киту нельзя было дальше затягивать развязку. Губернатор пристально, с подозрением глядел то на него, то на сложенный и давно просящий огня костер. На темном небе зажглись первые звезды.

И тут Марго почувствовала сверлящую боль у височной кости. Она замерла и испустила пронзительный крик.

У Малькольма при первых признаках раскрытия Врат голова пошла кругом от волнения и счастья. Потом закричала Марго. Гид вздрогнул и повернулся к ней. Даже Кит вскочил.

— Слушайте меня! — вскричала Марго с пафосом. — Я призываю силы Зла!

Малькольм поднялся и простер к ней распятие. В это время солдат, понимавший английский, заорал, что ведьма призывает самого сатану.

Кит подбежал к костру и вырвал факел из рук ошарашенного фермера.

— Ты, адово отродье! — вскричал он. — Прекрати! Приказываю тебе именем Христа!

Марго, чтобы поддержать представление, что-то проорала ему в ответ. А затем начала декламировать уже для всей публики.

— Вы все умрете ужасной смертью, если только попытаетесь зажечь этот костер! Приди, Вельзевул! Приди, сатана! Люцифер! Святой Ник…

«Святой Ник?»

Малькольм увидел вблизи, что при этих словах Кит чуть не сорвался. Огромных трудов стоило ему превратить невольно вырвавшийся смех в крик боли и ярости. Для пущей убедительности разведчик упал на колени, задыхаясь и раздирая сутану на груди, как будто эти проклятия и вправду доставляли ему невыносимую боль. В мозгу Малькольма пронеслись полуистерические видения, он и сам едва удерживался от смеха.

Марго продолжала выкрикивать проклятия.

А ближайшие к ней солдаты, потея от ужаса, уже начали нацеливать на нее арбалеты.

— О, черт… — Малькольм ринулся между ними и костром. — Нет! Вам нельзя вмешиваться в Божье Дело!

Вибрация открывающихся Врат Времени стала столь болезненной, что кто-то из моряков и крестьян выронил свое оружие. Обеими руками они зажимали уши, дико озираясь в ожидании обещанных демонов. Малькольм, подняв перед собой распятие, двинулся к костру. Кит превзошел самого себя. Он корчился на земле, ползал на коленях, безуспешно пытаясь встать и защититься распятием.

Голосом, севшим от ужаса, разведчик восклицал:

— Именем Господа, повелеваю: изыди, сатана!

— Сатана сожрет твою требуху на обед! — цинично возражала ему Марго.

Какой-то перепуганный крестьянин с истерическим воплем швырнул свой факел прямо в костер. Наваленные сверху стружки занялись ярким пламенем. Марго взвизгнула, но нашла, как ответить бедняге:

— Святой Ник наделает сосисок из твоих кишок!

Кит, не давая себя превзойти в актерском мастерстве, поднялся, шатаясь, на ноги и воздел к небу руки. При этом он так содрогался, что даже Малькольм не был уверен, а не свалится ли он снова.

— Иисусе Христе! Открой врата ада и низвергни этих прислужников сатаны в преисподнюю!

И с этими словами Кит метнул, как дротик, свой факел туда, откуда исходил ужасающий звук, который не был звуком.

В двадцати метрах от них в ткани пространства возникла трещина. И факел попал точно в нее. Кто-то, стоящий позади Малькольма, вскрикнул. Другой быстро зашептал молитву. Третий зарыдал. Половина отряда не выдержала и с воплями ужаса бросилась бежать по направлению к поселку. А Врата расширялись, пульсируя в диком ритме нестабильности.

— Ну, теперь давайте! — скомандовал Кит.

Марго ринулась вниз с костра, пробиваясь сквозь пламя.

Кайнан Рис Гойер с воплем последовал за ней.

Краем глаза Малькольм поймал какое-то движение. Гигант-кузнец целил из аркебузы в спину Марго. Малькольм прыгнул. Ему удалось отбить ствол оружия вверх уже в самый момент выстрела. Кузнец взревел. Малькольм отскочил и изо всех сил ударил гиганта ногой, свалив его навзничь. Затем бросился пробиваться через ошеломленную толпу с криком:

— Кит, беги!

Но вместо того чтобы бежать, разведчик нырнул в костер и что-то выхватил оттуда. Он вовремя повернулся, чтобы успеть сбить с ног солдата за мгновение до того, как его аркебуза выстрелила с адским грохотом. Свинцовая пуля размером почти с ядро вошла в песок в футе от бегущей Марго. Солдат бросился на Кита и сразу же был сбит с ног. Потом он взвыл и захрипел. В свете костра Малькольм уловил блеск кинжала.

Что может быть лучше айкидо и доброго кинжала?

Кто-то целил в спину Кита из арбалета.

Малькольм в прыжке лягнул его, сбив на песок, а сам припустил к Вратам.

— Кит! — орал он. — Они закрываются!

Когда Марго первой достигла Врат, они уже уменьшились до размера теннисного мяча. Кайнан еле сумел остановиться, чтобы не врезаться в девушку. И тут Врата с ревом расширились снова. Кайнан оглянулся назад и вскрикнул. Малькольм тоже оглянулся на бегу. Позади него Амаро остановился и аккуратно целился из арбалета в Марго. Малькольм никак не успевал погасить свою инерцию и развернуться, Кит тоже был далеко.

И тут Кайнан ринулся между арбалетчиком и девушкой. Размашистым ударом он сбил ее на землю. Звук спущенной стальной тетивы парализовал Малькольма. Кайнан вскрикнул и свалился на землю, как проткнутый воздушный шар. Стальная стрела толщиной с большой палец, предназначенная Марго, с чмоканьем прошила его насквозь.

Марго всхлипнула и склонилась над другом, пытаясь остановить ладонями кровь. Малькольм преодолел последний метр, отделяющий его от Врат.

— Пошла!

Он с ходу втолкнул ее во Врата. С хриплым воплем девушка упала на пол лавки Фила Джонса. Малькольм подхватил на руки раненого валлийца. Тот застонал и потерял сознание. Малькольм впрыгнул, споткнувшись о Марго и роняя Кайнана на бетонный пол. Марго взвыла от боли и выкарабкалась из-под него. Вскочил и Малькольм.

— Кит!

Разведчик уже подбегал к Вратам. Задохнувшись от отчаянного усилия, из последних сил нырнул вперед. Он свалился на Малькольма как раз в тот момент, когда Врата закрывались с ревом товарного поезда. Тут уж Малькольм не удержался и упал на твердый бетон. Кит злобно выругался и схватился за поврежденную в прыжке руку. Треск огня и густой едкий дым привели Малькольма в чувство. Один из тотемных столбов в лавке Фила Джонса загорелся от брошенного Китом факела. А из другого торчала короткая арбалетная стрела, вся в крови и кусочках плоти Кайнана.

И тут Врата закрылись, как будто их никогда и не было.

Глава 20

Через мгновение автоматически включилась система пожаротушения. Комната заполнилась густым облаком четыреххлористого углерода.

— Скорее! Уходим! — закричал Кит.

Они с Малькольмом бегом перенесли Кайнана в кабинет Фила Джонса. Марго бросилась к телефону вызывать «скорую помощь». По пути ей пришлось преодолеть препятствие в лице самого Фила Джонса. Тот поднял крик, что они погубили его мебель и интерьер, его бизнес и саму его жизнь. Поскольку он никак не замолкал, ей пришлось вытолкать его в его собственный демонстрационный зал. Последнее, что успел заметить Малькольм, — она стояла на нем.

В кабинете Кит сорвал с Кайнана рубаху и пытался остановить кровотечение, пережимая артерию. Малькольм стащил с себя шерстяную сутану и вырезал из нее широкую полосу.

— Вот, держи!

Они наложили повязку и продолжали пережимать артерию рукой. Кайнан застонал. Его веки вздрогнули и приоткрылись. Остекленевшим взглядом он с трудом поймал взгляд Кита:

— Мой господин… Я… умираю…

Слабым движением он стал искать руку Кита.

— Нет, — произнес Кит решительно. — Ты не умрешь, Кайнан Рис Гойер. Я не позволяю тебе умереть.

— Уф, — обессилено выдохнул Кайнан, и глаза его снова прикрылись. — Моя жизнь… принадлежит тебе…

Кит подумал, что, похоже, нашел самые подходящие слова. Возможно… Конечно, это только предположение… Но ведь Кайнан искренне верит, что его суверен способен творить чудеса! А вдруг благодаря своей вере он сможет выжить? Ну хотя бы до прибытия «скорой помощи»…

Вой сирены «скорой помощи» показался Малькольму самым желанным звуком с тех пор, как недавним африканским вечером он услышал рев открывающихся Врат. И через минуту в комнату влетела запыхавшаяся Рэчел Айзенштайн со своим напарником.

— Арбалетная стрела, — сообщил кратко Кит.

Рэчел споро и ловко взялась за дело, наложила тугие повязки, поставила капельницу и сделала противошоковый укол.

— Приготовьтесь к операции на грудной клетке, — произнесла она в радиотелефон. — Случай тяжелый!

— Вас поняли, готовим, — немедленно ответили из больницы.

Они осторожно уложили Кайнана на каталку и быстро, но аккуратно доставили его к машине.

Когда мужчины вернулись в пропахший дымом магазин, там воцарилась непривычная и какая-то гнетущая тишина. Кит тщательно вытирал лоб тыльной стороной окровавленной ладони. Малькольм прислонился к столу Фила и массировал ребра, которые болезненно ныли в том месте, где на них приземлился Кит в своем отчаянном последнем прыжке через Врата. Никто не решался прервать молчание.

Наконец начал Кит:

— Малькольм…

Гид поднял глаза. Знаменитый жесткий и бескомпромиссный взгляд Кита, который он использовал очень редко и которого боялись все, сейчас был направлен прямо на него. Малькольм мигнул. «Ну, ты ведь сам этого ждал».

— Ну, — спокойно предложил Кит, — давай рассказывай.

— Что ты хочешь от меня услышать, Кит? Я… конечно, я чувствую себя страшно виноватым, никогда еще так себя не чувствовал. Я обманул доверие друга… Мне нет оправданий, Кит. Поэтому я даже не стану их искать. Но ты знаешь, может, это звучит смешно и неуместно, но я был уверен, что ей перевалило за девятнадцать… а вовсе не семнадцать. И… и черт побери, эта упрямая маленькая идиотка что-то со мной сделала, не знаю…

Кит фыркнул.

Малькольм в растерянности переступил с ноги на ногу и снова прислонился к жесткому краю стола.

— Ты знаешь, она была обижена кем-то. Страшно обижена. Если я когда-нибудь узнаю, кто ее обидел, я прикончу его. Понимаешь, за всеми ее драками что-то стоит. Это не просто так. Не знаю что, но есть какая-то общая причина. Я видел это каждый раз… Первый раз в Лондоне, потом в Брайтоне. Затем в Риме… — Он чертыхнулся. — Мы оба были слегка под газом. А она так хорошо себя вела, и я был так горд ею, и потом…

— Хватит. — Кит поднял руку. — Пожалуйста. Малькольм замолчал. Затем продолжил еле слышно:

— Это, может быть, и не имеет для тебя значения, но у меня и в мыслях ничего такого не было. Кит, прости меня, черт побери! Я вовсе не собираюсь тебеобещать, что откажусь от моих чувств к ней. Но я страшно сожалею, кАк я все это сделал… Если только это может кого-то утешить… Ты знаешь, я прожил девять дней в настоящем аду, думая, что убил ее. — Он пытался найти еще какие-то слова, но лишь повторил то, что уже говорил: — Я виноват, Кит.

— И я тоже, — тихо вздохнул его бывший друг.

— Я… наверное, мне лучше уехать на другую станцию…

— Малькольм.

Гид запнулся, готовый выслушать любой упрек.

— Малькольм, исходя из моих правил, я должен бы свернуть тебе шею, сам знаешь. Но, по правде говоря, меня подбивает наказать тебя еще хуже. Засунуть тебя в «Новый Эдо», менеджером! Ведь наказание должно быть соразмерно преступлению в конце концов. Ты действительно заслужил такую работу — всю эту писанину, аудиторов, ревизоров и…

Малькольм вздрогнул, абсолютно ничего не понимая:

— Но…

Кит слабо усмехнулся и продолжил:

— Я немало думал и решил, что во всей этой истории есть и положительная сторона. Неплохо уже одно то, что у нее все-таки хватило ума выбрать такого, как ты…

Малькольм просто не знал, что ему на это сказать.

— Ведь на твоем месте мог оказаться и Скитер Джексон в конце концов, — закончил мысль Кит.

И тут Малькольм обрел наконец дар речи. Он ругался без передышки минут пять. Кит был искренне и глубоко потрясен.

— Откуда ты такого набрался, парень?

Малькольм выдавил бледную улыбку, беря себя в руки:

— Поверишь мне или нет, подслушал у одного преторианского гвардейца в день убийства Калигулы!

— Правда? Когда-нибудь ты обязательно расскажешь мне, и подробно, во всех деталях, как это было.

Взгляд Малькольма ушел куда-то вдаль, за пределы маленькой лавки Фила Джонса.

— Может быть, и расскажу. Правда, я не уверен, что когда-нибудь смогу рассказать кому-нибудь всю эту историю.

Кит прочистил горло.

— Я знаю это ощущение, — пробормотал он. Он вытер запачканные кровью ладони о свою безнадежно испорченную рясу иезуита. Снова прочистил горло и медленно и торжественно протянул гиду руку.

— Не так уж много у меня друзей, чтобы терять хоть одного из них. Даже по такому серьезному поводу.

Малькольм, помедлив мгновение, крепко и прочувствованно пожал протянутую ему руку:

— Я твой должник, Кит. Разведчик ухмыльнулся:

— И ты мне заплатишь. А уж если она окажется беременна…

На это Малькольм мог только застонать.

В этот момент дверь кабинета распахнулась. Мужчины повернули головы и увидели Марго, пристально разглядывающую их с порога. Она была одета в драное португальское рубище. На лице и руках оставались многочисленные следы крови и сажи. Но в глазах девушки появилось какое-то новое, совсем незнакомое выражение. События последних дней оставили свой неизгладимый отпечаток — она повзрослела.

— Я смотрю, кости у вас целы, — спокойно заметила она. — Хорошо. Потому что во всем, что случилось в Риме, есть и моя вина. Честно говоря, это главным образом моя вина.

Малькольм был настолько поражен происшедшей в ней переменой, что просто не знал, что сказать. Кит тоже.

— Я только хочу заявить для протокола, — продолжала девушка, — я не заслуживаю ни одного из вас. Но я получила хороший урок. Это вы были во всем правы, а я — нет. Я подставила вас под удар и чуть не погубила. Боюсь, из меня не выйдет разведчика. Я почти готова вернуться в Миннесоту…

Ее голос прервался…

— Знаешь, — произнес Малькольм небрежно, — кое-что тебе действительно следует усвоить перед следующей разведывательной миссией.

Она сморгнула слезу, не понимая. Голос зазвучал совсем жалко:

— Что?

Он глянул на Кита и подмигнул.

— Есть серьезное отличие между Старым Ником и Святым Ником.

Она уставилась на него, столь озадаченная, что даже забыла утереть слезы.

— Старый Ник? Святой Ник? Ты о чем?

Губы разведчика скривились. Он пытался сдержаться, но недолго — и вот уже разразился хохотом. Захохотал и гид. Марго недоуменно переводила взгляд с одного мужчины на другого.

— Что тут смешного?

Кит уже катался, задыхаясь от смеха. Малькольм только вытирал глаза.

— Там, там на костре… ты грозила им… ты призывала на их головы гнев… Санта-Клауса!

Марго разинула рот, вздохнула непонимающе, а потом и сама начала хихикать за компанию.

— Что, Святой Ник — это Санта-Клаус?

— Святая истинная правда, девочка. Старый Ник — это действительно дьявол, а вот Святой Ник — это наш добряк, друг всех детей и взрослых!

— А я в тот момент так живо представил себе, как небеса раскрываются и оттуда на лихой тачанке, запряженной северными оленями с бубенцами, на сверхзвуке пикирует Санта-Клаус и швыряет в них вместо бомб подарками!

Марго наконец оценила своеобразный юмор тогдашней ситуации. Но внезапно вспомнила что-то и перестала хихикать.

— А Кайнан? Почему он заслонил меня от стрелы? Кит потрогал синяк на щеке:

— Дело в том, что он присягнул мне как своему суверену. И потому ты автоматически вошла в круг людей, которых он обязан защищать по своему кодексу чести. Он считал своей священной обязанностью умереть за меня, защищая мою внучку…

— Слушай, а он выживет?

— Я хорошо знаю Рэчел — она очень не любит терять своих пациентов. Так что у него неплохие шансы. Кит принес из угла закопченную кожаную сумку.

— Между прочим, я вытащил из огня твой АПВО и журнал.

Девушка задумчиво открыла сумку, вытащила АПВО, журнал и потом сложенную карту.

— Что это? — с любопытством спросил Малькольм.

— Это карта, которую мне дала Голди. — Девушка протянула карту Киту. — Возьми, она мне не нужна. Кит молча взял ее и засунул в свой футляр с АПВО.

— Кстати о Голди. Я думаю, нам надо будет еще потолковать с этой жадной старой акулой.

— А как же! Ведь из-за нее мы чуть не погибли!

Кит бросил на девушку укоризненный взгляд.

— Ну, ладно, ладно. Это из-за меня мы чуть не погибли. Но ведь она прекрасно знала, что я новичок! Сколько я потратила сил в поисках того дурацкого места на реке! Этим чертовым алмазам лучше уж оказаться там! Мне страшно подумать, что я завлекла всех в такие передряги. Из-за меня погиб бедный мистер ван Биик. И обиднее всего, если окажется, что я все напортила и спрятала их не в том месте.

— А что, место трудно было найти?

Малькольму была хорошо известна эта интонация. Кит вдруг почему-то серьезно заинтересовался историей с алмазами.

— В чем конкретно состояли трудности?

Марго шмыгнула носом.

— Карты не совпадали. Точнее, не совсем. Вот, смотри.

Она вытащила свой журнал, нашла нужный файл и повернула журнал экраном к Киту.

— Вот это цифровой снимок долины реки, который я сделала, когда мы зарывали алмазы. Мне пришлось просканировать карту Голди и потом наложить одну на другую. И все равно они не совсем совпали. Но я абсолютно уверена, что копала в нужном месте.

Кит внимательно изучал экран. На его лице медленно возникала кривая усмешка.

— В чем дело, дед?

— Марго, похоже, что я смогу вернуть все деньги, которые Голди когда-либо выманила у меня. Малькольм, смотри-ка.

Малькольм поглядел через плечо Кита. И тоже заухмылялся.

— В чем дело?

— Река сменила русло.

— Что?

Малькольм терпеливо объяснил.

— Смотри. Вот здесь, здесь и здесь. Видишь? Здесь не меньше чем на сотню метров, а здесь — как минимум на пятьдесят…

Марго нахмурилась. Потом до нее дошло Глаза ее расширились.

— Так ты говоришь… — Она захохотала.

Кит улыбнулся:

— Это будет почище, чем обыграть ее на бильярде!

Он вскочил на ноги и подал ей руку.

— Ну, юная леди, а теперь марш в больницу! А с Голди я сам разберусь.

Малькольм в предвкушении потер руки. Ему не терпелось увидеть это.

Эпилог

Голди Морран вошла в бар «Нижнее Время» и опустилась в кресло. Увидев ее, Кит и Малькольм встали из-за своего столика и присели рядом с ней.

— Что стряслось, Голди? — спросил Кит. Эксперт по валютам и драгоценностям высокомерно фыркнула

— Да все твоя глупая внучка. Она зарыла алмазы не там, где надо.

— Ну? — невинно удивился Малькольм.

— Мои люди перерыли квадрат со стороной в пятьдесят метров вокруг отметки на карте. Ничего. Никаких следов. И этот лопух из Верхнего Времени отказался от покупки. Я не могу поверить, что мы прошли через все это, а девчонка не смогла правильно найти место. Бог знает, куда она их засунула.

Как Кит заранее выяснил по своим каналам, в этом случае, может быть, впервые в жизни, Голди говорила чистую правду.

В разговор вмешался Малькольм:

— Смотрите, Марго зарыла их, ну, скажем, лет четыреста пятьдесят назад, так? За это время мало ли что могло случиться. Наводнение запросто могло смыть все ваше добро напрочь. Или кто-нибудь другой мог случайно наткнуться и вырыть его давным-давно и спокойно продать Кто теперь может сказать? Но вообще это была блестящая идея, Голди. Жаль только, что не получилось

— Да, — согласилась Голди угрюмо, — очень жаль. Проклятая девчонка…

Кит попробовал утешить Голди, заказав ее любимый напиток. Она принялась пить его с жадностью, но без всякого удовольствия.

— Сколько денег ты потеряла? — тихо спросил Кит.

— Целых десять тысяч долларов! Ведь я оплатила всю эту злосчастную экспедицию, не говоря уже об этом бросовом участке сельскохозяйственной земли! А теперь выяснилось, что он так кишит мухами цеце, что там даже коровы пастись не могут!

— Мне очень неприятно, — честно признался Кит. — В конце концов Марго — моя ученица. Ее ошибка — это моя ошибка.

Голди снова фыркнула:

— Ты всегда был очень любезен, Кит, когда это тебе ничего не стоило. Спасибо, конечно, за сочувствие, но моих десяти тысяч оно не заменит.

— А знаешь, что я тебе на это скажу? Больше всего на свете я хочу заставить Марго поработать над теми ошибками, которые она натворила там. Короче, как насчет того, если она вернет тебе твои деньги?

— Она вернет мне мои деньги? Почему?

— Видишь ли, я всерьез хочу, чтобы она почувствовала подлинную цену географических знаний.

Голди опять недоверчиво фыркнула, но в глазах у нее зажегся алчный блеск.

— Что ты придумал?

«Вот ты и попалась!»

— Видишь ли, ближайшие восемь или около того лет Марго проведет в колледже. Она поклялась вернуть мне каждый цент за свое обучение из своих будущих богатых заработков разведчицы. Так что я могу без особых угрызений добавить к счету и эти десять тысяч. Я хочу выкупить у тебя этот чертов участок в Африке. И каждые каникулы, каждый свободный день, который выдастся у нее за это время, я заставлю ее исходить и исползать каждый дюйм этой долины, пока она не научится правильно делать аэрофотоснимки. Ну, Голди, что ты на это скажешь?

Голди, опытный рыбак, заставила наживку еще немного поплясать перед уже готовой проглотить ее рыбкой.

— Ну, я не знаю, Кит. Не слишком ли дорогой урок ты ей хочешь преподать? Конечно, она негодная девчонка…

— Дать внучке погибнуть из-за ее невежества выйдет мне еще дороже. А это уже чуть было не случилось. Я не хочу, чтобы такое повторилось впредь.

— Не говоря уже о том, что и наши с Китом жизни висели тогда на волоске, — добавил Малькольм.

— Да и этот валлиец был тяжело ранен и чуть было не умер здесь на операционном столе. А Кут ван Биик погиб.

Голди поспешила сменить тему:

— Так насчет этого твоего предложения… Ты серьезно?

— Абсолютно серьезно, — мрачно пробурчал Кит. — Марго и шагу не ступит ни в какие Врата до тех пор, пока не выучит все, что я ее заставлю выучить. И знание географии будет одно из важнейших. Если бы она знала ее лучше, Кут ван Биик был бы сейчас жив.

Голди плеснула себе в рот остатки напитка.

— Хорошо. Уговорил. И мне захотелось помочь тебе в ее обучении. Ну, так чего откладывать, пошли, все бумаги у меня в офисе.

Малькольм, слава Богу, сохранил невозмутимое выражение лица.

У себя в офисе Голди молниеносно подписала договор о передаче земельного участка на реке Шахэ в собственность Кита. Кит выписал ей чек на десять тысяч долларов, в то время как Малькольм засвидетельствовал подписи сторон.

— Голди, — прочувствованно сказал Кит, когда все формальности были соблюдены. Он даже галантно поцеловал ей руку. — Ты заслужила пожизненную благодарность любящего деда.

— На здоровье. Молодежь надо учить в конце концов. — Голди чуть-чуть покраснела. Никто на свете так не любил обдурить ближнего, как Голди Морран.

Кроме, конечно, Кита Карсона.

Две недели спустя зуммер электронной почты в комнате Малькольма Мура прогудел, давая знать, что на таможне его ожидает посылка из Верхнего Времени.

Расписываясь за свою коробку, запечатанную печатью таможни Верхнего Времени, он разобрал на квитанции обратный адрес, накарябанный почерком Марго. Точно такая же посылка, как показал ему таможенник, пришла и на имя Кита.

Малькольм забрал свой пакет, ухмыльнулся и направился в «Новый Эдо».

— Кит здесь?

— Да, — отвечал ему Джимми. — Сегодня у него опять день бумагомарания. Позвать его?

— Нет. Я хочу сделать ему сюрприз. Джимми широко улыбнулся:

— Да он чем хочешь займется, только бы не возиться с бумагами.

Малькольм засмеялся:

— Ты что, его осуждаешь?

— Черт возьми, вот уж нет.

Малькольм постучал в дверь офиса. Ответ Кита «Входите, открыто!» прозвучал с явной радостью.

Гид проскользнул в дверь, выставив вперед свою посылку:

— У меня посылка от Марго. И такая же ждет и тебя на таможне.

Кит вылетел из-за стола, как мяч при штрафном ударе:

— Ну, открывай!

Малькольм сломал печати и разорвал обертку. Внутри была металлическая коробочка, содержимое которой он аккуратно вытряс на стол. Крышка коробочки отскочила, и их взорам предстал единственный присланный предмет. Это был сверкающий необработанный алмаз размером примерно с ноготь большого пальца.

Кит заорал вне себя:

— У нее получилось! Получилось!

Малькольм поднес алмаз к свету и присвистнул. «Да, это уж точно!»

— До чего красивый! — вздохнул он.

И если Марго не изменит своего отношения к нему еще хотя бы пару месяцев, может, он вправит этот алмаз в кольцо…

В последнее время с ним творились странные вещи. Разлука потрясла их обоих и заставила понять, сколь они нужны друг другу. Кто знает? Может быть, Марго как раз та единственная женщина, которой суждено прервать его знаменитую цепь невезения?

— Думаю, это надо отметить, — ухмыльнулся Малькольм, выходя из задумчивости.

Кит извлек из своих личных запасов настоящее шампанское, выстрелил пробкой, протянул гиду наполненный бокал и поднял свой.

— За самого, черт побери, лучшего разведчика времени в Ла-ла-ландии, партнер.

С этими словами он подвинул Малькольму документ. Согласно этой бумаге молодому человеку и Марго приходилось по трети всей прибыли, получаемой со злополучного участка Голди Морран.

Малькольм только разинул рот.

— Ты это заслужил. Мы все это заслужили. Надеюсь, ты не против выплачивать Кайнану Рису Гойеру его часть из нашей общей прибыли?

У Малькольма увлажнились глаза.

— Ну о чем ты говоришь? Конечно.

Они чокнулись с мелодичным звоном.

— Ну а теперь, партнер, насчет той истории, которую ты обещал мне рассказать… той, про убийство Калигулы и как Клавдий стал римским принципалом.

— Ну, нет, — засмеялся Малькольм. — Сначала ты признайся, что же на самом деле произошло в ту ночь, когда тебе пришлось прятаться под кроватью королевы Виктории?

Кит улыбнулся.

— Я никогда не стану компрометировать даму. Так что давай рассказывай ты.

Никто не умеет так живописно врать, рассказывая о своих приключениях, как разведчики времени. Наконец-то Ла-ла-ландия пришла в норму. Слава Богу. Малькольм удобно устроился в одном из кресел и начал раскручивать одну из самых удивительных историй, какую он только мог придумать, про события в Риме пятилетней давности — или двухтысячелетней, смотря как считать. И пока он расслабленно и вдохновенно врал, он принял для себя одно твердое и серьезное решение.

Если Марго идет на этот риск, то грех ему отставать.

«Малькольм Мур и Марго Смит. Разведчики времени».

Неплохое название для фирмы.

Роберт Асприн Линда Эванс Мошенники времени (Вокзал Времени — 2)

Глава 1

Скитер Джексон был негодяем. Прожженным, заматерелым, самым гадким негодяем из негодяев. Таким, что пробу негде ставить.

Ясное дело, сам он это знал и знал не хуже любого другого в Ла-ла-ландии (по крайней мере любого, кто пробыл на Вокзале Шангри-ла больше недели). Мало того, он не только это знал, но и гордился этим — так, как гордятся боевыми заслугами, низким содержанием холестерина в крови или удачными биржевыми сделками.

Скитер особенно старался задевать плечами именно этих, последних, отличавшихся не только количеством удачных сделок, но и прямо-таки уймой наличных денег в поясах, чин чином декларированных на контроле Главных Врат, чтобы с них нельзя было драть пошлину потом. Скитер редко упускал возможность подержаться хотя бы за часть этих денег, если не за весь пояс. Ах, это дивное, свежее, хрустящее ощущение наличных в руке…

Но он был не просто вор. О нет! Скитер был подлинный художник своего дела, и эти качества — беззастенчивая наглость, змеиное коварство в сочетании со способностью излучать невинный энтузиазм — по праву считались его сильной стороной.

Так что — во славу Есугэя Доблестного, а также исходя из самой прозаической необходимости выживания — он изо всех сил старался стать самым лучшим негодяем из всех возможных. Стоило ему объявиться здесь (предварительно начисто вымывшись, дабы удалить грязь Нью-Йорка со своей шкуры и из фибров своей души), как он ухитрился повернуть жизнь по-своему в поразительно короткий срок.

В конце концов Ла-ла-ландия на свете только одна. Он любил ее стр-р-растно.

В описываемое утро Скитер проснулся, потянулся и расплылся в улыбке. «Игра началась, Ватсон!» (Эту фразу он услышал в каком-то старом кино, и она ему нравилась.) Свет, пробивавшийся в щель под дверью, означал, что Жилой сектор освещен на всю катушку, не то что полумрак «ночного» режима. Собственно, это единственный способ узнать время суток, если у вас только нет будильника с подсветкой; у Скитера подсветка перегорела давным-давно, в последний раз, когда он швырнул будильник в стену в отместку за то, что тот пытался самым бесцеремонным образом разбудить его с чудовищного похмелья.

Приняв душ и побрившись с минимальными затратами времени, он нарядился к предстоящему дню — и к двум восхитительным неделям. По сравнению со многими нарядами, которые ему приходилось носить, этот смотрелся на нем почти естественно. Механически насвистывая что-то, Скитер — сосредоточенный, как всегда за работой, — обдумал свой новый гениальный план. И одну зияющую в нем прореху.

Как ни странно, потрясающая библиотека вокзала помочь ему не могла. Восполняя нехватку информации, Скитер обшарил компьютерную память до последней полочки, подбирая крохи необходимых ему сведений то там, то здесь (и попутно переведя на свой счет недельное жалованье одного из разведчиков, находившегося в данный момент на задании. Эта мелкая пакость в особенности стоила потраченных на нее усилий, поскольку этот тип как-то публично изобличил Скитера — самое смешное, что ошибочно; в том деле Скитер даже близко не стоял. Зато он тем самым развязал Скитеру руки, так что он не испытывал угрызений совести, причинив разведчику максимально возможный ущерб за минимально возможное время, причем так, чтобы не оставить этому сукину сыну никаких улик).

И все же, несмотря на все старания Скитера, один кусок мозаики — самый, разумеется, необходимый — упрямо не находился ни в одном файле. Следовательно, если его не было в компьютере, он мог быть только в чьей-нибудь голове. Брайан Хендриксон, библиотекарь, разумеется, знал это — как знал все, что хоть когда-то видел, читал или слышал (а возможно, и гораздо, гораздо больше), однако неприязнь Брайана к Скитеру давно уже сделалась в Ла-ла-ландии легендой. Так, Брайана откидываем; кто остался?

Весь ужас положения заключался в том, что Скитеру нужен был всего один-единственный совет знатока, но времени на это почти не оставалось, да и друзей у него, способных дать такой совет, было не так уж и много — у него вообще было немного друзей. Ну так, черт побери, при его-то специальности никто не может позволить себе многих друзей, верно? Профессия не располагает к доверию — эту истину Скитер усвоил много лет назад. Он пробежался в уме по длинному списку людей, у которых он мог позволить себе навести справки, автоматически вычеркнул из него всех разведчиков, почти всех гидов (конечно, Агнес Ферчайлд была бы не против — хм, она всегда не против! — но, увы, она точно не знает). Он задержался немного на кандидатуре Голди Морран. Она будет тронута его интересом, это уж точно, и она, возможно, даже знает; вот только он не имел ни малейшего желания делиться возможной — оч-чень немалой — прибылью от своего плана с любым другим негодяем из тех, для кого Ла-ла-ландия — место постоянного жительства. И потом, Голди Бессердечной Морран, ведущего специалиста ВВ-86 по редким монетам и камням, все равно сейчас не было на вокзале.

Нет, ему нужен кто-нибудь, кто сейчас под рукой.

Вычеркнув из списка горстку богатых клиентов, неоднократно проходивших через Porta Romae, Римские Врата, — из них Скитер чуть ли не всех сумел освободить от бремени наличности, а значит, ему следует всячески их избегать, — он в конце концов остановился на единственной подходящей кандидатуре из всего персонала ВВ-86: Маркусе.

Он улыбнулся, очень довольный собой. Если на то пошло, именно Маркус с большим успехом даст ему совет по интересующему вопросу, чем все так называемые эксперты Ла-ла-ландии. «Так что не прогуляться ли нам первым делом к Маркусу, сохранив тем самым уйму времени и сил?» Единственное, что слегка угрызало его совесть, — это мысль о том, что он заставляет своего лучшего (и можно сказать, единственного) друга помогать ему. Конечно, сам виноват: нечего было тратить драгоценное время на этого гада разведчика…

По странному и даже весьма невероятному стечению обстоятельств Маркус действительно любил Скитера. За что — Скитер и сам не знал. Выходцы из Нижнего Времени вообще склонны к причудам, порой совершенно бесполезным, а порой настолько эксцентричным, что понять их не проще, чем такие уму непостижимые вещи, как принцип действия Врат или женские капризы. Скитер давно уже отказался от попыток понять и то, и другое, избегая проходить через Врата чаще, чем это необходимо, и получая удовольствие от прекрасных дам тогда, когда это получалось, не особенно расстраиваясь в противном случае. Впрочем, он не кичился своим невежеством — что есть, то есть, главное, чтобы не мешало работе.

Поэтому Скитер навел на свой, так сказать, рабочий костюм последний лоск и отправился в Общий зал на поиски Маркуса, чтобы потом присоединиться к Агнес и ее группе для перехода.

Скитеру нравилось в Общем зале ощущение простора. Оно не только компенсировало ему (отчасти) нехватку открытых пространств, к которым он привык в юношеские годы, но — что более важно — всегда пахло деньгами. Какие суммы наличными в твердой валюте переходили здесь из рук в руки! И разве это такая уж дерзость — просить у богов, чтобы хоть малая толика этих богатств упала ненароком в его протянутые руки?

Но даже и без теологии (кстати, наверное, лишь боги знали, что он собой представляет; сам он этого никогда не знал со всей определенностью) Общий всегда доставлял ему наслаждение. Особенно в это время года. Выйдя на забитую народом мостовую, прокладывая себе дорогу сквозь бесконечные карнавальные шествия и уличные представления, он то и дело одобрительно кивал и улыбался.

Ну и бедлам! Были здесь, конечно, и обычные Врата для туристов с залами ожидания, пандусами и перронами, билетные кассы для тех, кто еще не определился, куда податься, — чертовски удобно, если только ты в состоянии выложить кругленькую сумму за гостиницу на время до отправления, — автоматы, подключенные к компьютерному центру вокзала и выдающие, просканировав сетчатку глаза, новые билеты тем козлам, которые ухитрились потерять старые, и, наконец, счетчики билетов (установленные при входе и выходе из всех Врат для учета того, где и когда ты находишься, дабы помешать безмозглым туристам нарваться на Затенение).

Имелись здесь также магазины и рестораны — в некоторые попасть можно было только с галереи, — причудливые лестницы в никуда, балконы и платформы, подвешенные на фермах на высоте трех-четырех этажей над мостовой, огороженные участки, означающие или нестабильные, или стабильные, но неиспользуемые Врата, а главное — сотни и сотни разнаряженных, смеющихся, пьяных, склочных, драчливых, целующихся, обнимающихся, доверчивых туристов. С пухлыми кошельками, которые ждут не дождутся легкого прикосновения чьих-то чутких пальцев…

В данный момент Общий выглядел примерно как Северный полюс, если бы эльфы старины Санта-Клауса обдолбались ЛСД, пока украшали его лавочку. Скитер наслаждался ароматом праздника и денег, всеми порами впитывая то восхитительное безумие, которое всегда охватывало Вокзал Шангри-ла в это время года.

— И чему это ты ухмыляешься, — произнес чей-то голос у самого его локтя, — а, Скитер Джексон?

Он поднял глаза, потом опустил их и увидел Энн Уин Малхэни, инструктора по огнестрельному оружию ВВ-86. Ростом она уступала даже собственному десятилетнему сыну. Тем не менее по степени опасности она была третьим, если не вторым, человеком на вокзале, в зависимости от результатов, показанных Китом Карсоном в тире, или от итогов ее последнего поединка на татами со Свеном Бейли — по общему мнению, самым опасном типом вокзала и его окрестностей.

Непонятное чувство охватило Скитера — панический страх перед женщиной, по сравнению с которой он казался горой.

«У! О! Что мне делать?»

Странное дело, но Энн ему улыбалась словно Мона Лиза на картине. Как и у старушки Моны, темные глаза ее не выражали ровным счетом ничего. Загадочная, едва уловимая улыбка была как бы сама по себе, а глаза жили своей жизнью. Мгновение он не испытывал вообще ничего, кроме леденящего ужаса, — и это при всем своем преимуществе в росте на добрый фут и несколько дюймов и неплохих шансах оторваться от нее даже в такой толпе.

Потом что-то изменилось, и до него дошло, что ее улыбка стала вполне дружеской. «Что ей от меня надо? Может, хочет, чтобы я украл для нее что-нибудь или привез какой-нибудь эдакий сувенир в подарок ее знакомым?» Чего Скитер не мог никак понять — так это не то, как муж Энн может жить с такой смертоносной зловредной гадючкой, а то, почему Энн вообще разговаривает с ним, Скитером.

Она осмотрела его с ног до головы, потом с головы до ног, посмотрела ему в глаза и сказала:

— Слыхала я, ты собрался через Римские Врата?

Ого… Он подбирал ответ очень осторожно:

— Гм… ага, что-то вроде этого. Ну, понимаешь, мы с Агнес…

Она просто кивнула, словно это подтверждало ее точку зрения в споре с кем-то другим, о том, что затеял Скитер Джексон на этот раз.

Он чуть успокоился. Если это пари — все в порядке. Энн наверняка поручили задать ему вопросы; если он ответит так, как она предполагала, ей отвалят солидный куш.

А она продолжала улыбаться все так же дружески.

«Может, это Рождество на нее так действует? Преисполнена решимости творить добро ближнему даже ценой собственной жизни?»

Тем временем она решила сделать следующий ход:

— И все-таки чему ты улыбаешься? Снова задумал учинить какие-нибудь пакости в Нижнем Времени?

— Обижаешь, Энн!

Она засмеялась, продолжая скептически кривить ротик.

— Если честно, я просто балдел от… от всего этого.

Она проследила его взгляд, и лицо ее смягчилось.

— Все это… гм… производит впечатление, не правда ли? Еще безумнее, чем прошлогодний конкурс. Скитер ухмыльнулся:

— По крайней мере я не вижу в этом году загоревшегося Санту высотой в три этажа.

На этот раз она рассмеялась вместе с ним.

— Слава Богу, нет! Я уж боялась, Булла Моргана кондрашка хватит при виде дыма и огня. Хорошо еще, наша санитарная служба неплохо справляется и с пожарами.

— Ага. Тогда они отличились. Знаешь, — задумчиво произнес Скитер, — рождественские дни — мое любимое время на этом вокзале. Все это, — он махнул рукой в сторону окружавшего его безумия, — здорово возбуждает. Ты так не считаешь?

Энн снова внимательно посмотрела на него.

— Значит, праздники тебя возбуждают, да? То-то Рэчел плачется, что у нее в это время года отбоя нет от несчастных, которым в эти праздники не повезло. Впрочем, когда ты здесь, я могу понять почему.

— Правда? — спросил Скитер не без интереса, гадая, не сделался ли он прозрачным со времени отъезда из стойбища Есугэя.

— Дай подумать… Спорим… то есть я уверена, — торопливо поправилась она, — что эти праздники больше, чем что-либо еще, помогают тебе разбогатеть. Так или нет?

Внутренне вздрогнув, он все-таки заставил себя рассмеяться.

— Ради Бога, Энн, разве кто может остаться в проигрыше, когда по Общему шатается народа втрое больше обычного? Просто в это время года я ужасно счастлив! — Он не счел нужным говорить, что больше всего его побуждают целенаправленно оттягиваться воспоминания о пяти безвозвратно потерянных рождественских праздниках. В самом деле, разве заменит праздник даже самый дорогой подарок-взятка, сунутый родителями под дерево, если ты один?

Энн только вздохнула.

— Все-таки ты безнадежный негодяй, Скитер. — Она снова встретилась с ним взглядом и окончательно огорошила его: — Но знаешь, мне кажется, если тебя когда-нибудь поймают за руку и выставят с ВВ-86, Ла-ла-ландия станет гораздо скучнее. Ты… интригуешь, что ли, Скитер Джексон? Словно мозаика, у которой не все части совпадают. — Она странно улыбнулась. — Может, у Налли Мунди спросить насчет тебя?

Скитер беззвучно застонал. Об этом не знал почти никто. Скитер удостоился однажды мгновения славы, попав в выпуск вечерних новостей, — пятнадцать секунд, зажатых между тройным убийством и катастрофическим пожаром в гостинице. Но Налли Мунди знал. Скитер до сих пор не простил этому маленькому пухлому проныре, что тот выследил его.

Впрочем, не успел он выразить свое возмущение, как Энн снова улыбнулась.

— Ладно, как бы то ни было, удачной тебе охоты — что бы ты там ни задумал. Увидимся через пару недель.

Она ушла, прежде чем он открыл рот.

«Значит, Энн Уин Малхэни желает мне удачной охоты. Не больше и ни меньше».

Не иначе Ла-ла-ландия перевернулась вверх тормашками!

Скитер посмотрел наверх, почти ожидая увидеть, как толпы людей топчут высокий, в паутине металлических ферм потолок.

— Гм, — только и сказал он.

Он покосился на табло отправлений, свисавшее с потолка, и присвистнул. Ему придется здорово поторопиться, если он хочет застать Маркуса до окончания его смены в гриль-баре «Нижнее Время». Впрочем, у него оставалось еще в запасе несколько минут до встречи с Агнес в секторе отправлений Римских Врат.

Он осторожно пробирался сквозь орды «средневековых» девиц, витязей в самодельных кольчугах, пажей, дворян и даже почти натуральных торговцев и монахов, собравшихся на турнир через одни из новейших активных Врат ВВ-86, Анахронизм, как местные обитатели называли их по имени наиболее часто пользующейся ими организации. Вели эти Врата не куда-нибудь, а в Северную Америку времен до пришествия палеоиндийских племен, впоследствии пересекших Берингов пролив, чтобы расселиться по двум пустующим континентам. Несколько раз в году орды «средневековых» бездельников заполняли ВВ-86, и каждый, конечно же, умирал от нетерпения шагнуть через Анахронизм, с тем чтобы вдоволь наиграться в войну по-средневековому.

Скитер покачал головой. Насколько он мог судить, в бойне, именуемой войной, нет ничего такого, что можно было бы превратить в игру. С его точки зрения забавы этих идиотов — издевательство над павшими в настоящих войнах. Впрочем, должно быть, они получали все то, чего хотели, иначе не гнались бы за этим снова. Особенно при таких сумасшедших ценах.

Им приходилось оплачивать не только обычные для туристов услуги, но и получать разрешение на провоз с собой собственных лошадей и охотничьих соколов — при том, что штрафы на случай, если кто-нибудь из этих тварей сбежит и начнет плодить потомство за тысячи лет до того, как им полагалось появиться на этом континенте, были установлены запредельные; им приходилось тащить с собой провиант и все прочее для своих животных; им приходилось искать место, где можно было бы держать их до дня отправления через Анахронизм, — и после всего этого, разумеется, им нужно было успеть протащить все это через Врата в срок: упирающихся лошадей, клекочущих соколов, горы жратвы для себя и животных… короче, все необходимое для одного небольшого, на месяц, турнира плюс достаточно пороха, чтобы участвовать в нем.

Единственное, что он мог в них понять, так это их неприязнь к вездесущим репортерам. Ходили слухи, что ни один репортер еще ни разу не попадал на их игрища. А если и попадал, то не выжил, чтобы рассказать об этом. Северная Америка была в те времена не самым уютным местечком. Саблезубые кошки, голодные волки — список можете продолжить сами. Одним словом, желание Скитера пройти через Анахронизм приблизительно равнялось его же желанию подняться к Майку Бенсону и самому протянуть ему руки, чтобы тот застегнул на них наручники.

Восхищенным взглядом провожал Скитер торговцев «средневековым» товаром, на все лады расхваливающих свое барахло, и туристов, торопливо достающих кошельки при виде «чудодейственного зелья», магических кристаллов на цепочке или непобедимых талисманов, которые надлежит настроить на индивидуальную ауру покупателя, продержав у него под подушкой семь полных лун; эликсиров богатства, любви, гармонии, храбрости и красоты, изумительной красоты разноцветных каллиграфических опусов по еще более изумительным ценам, а также ювелирных безделушек, идущих втридорога, как «изготовленные вручную по технологии наших средневековых предков».

На искушенный взгляд Скитера, все эти торговцы — такие же мастера благородного искусства надувательства, как и он сам. Они даже приберегали товар получше (уж он-то знал; он даже спер как-то пару таких штуковин и держал их у себя дома — так, для забавы) для самого турнира, подсовывая наивным туристам совершеннейший хлам ради сокращения расходов. Мастера, одним словом. Они занимались тем же искусством, что и Скитер, только с другой стороны.

Правда, Йанира Кассондра — от одного, максимум двух слов которой у Скитера волосы обыкновенно вставали дыбом — обзывала их бездельниками и шарлатанами, ибо они сами плохо представляли, что предлагают бедным покупателям.

— Помяни мое слово, они еще угробят кого-нибудь рано или поздно. Дай только время. Администрация вокзала не предпринимает пока никаких мер — пока! — но вот когда людей начнут косить необъяснимые болезни, всей этой торговле придет конец. — Она скорбно вздохнула, закатив бездонные черные глаза. — И тогда эти дураки прикроют и мой киоск, ибо я не думаю, чтобы Булл Морган видел между нами какую-нибудь разницу.

Помнится, Скитер хотел еще возразить ей, но не стал: не только потому, что почти верил в то, что она действительно может читать будущее, и боялся этого, но и потому, что знал совершенно точно — Булл Морган действительно не видит между ними никакой разницы. Собственно, Моргану на это было наплевать, пока этим чертовым туристам ничего не грозило.

Пробираясь между длинными очередями туристов в Новом Эдо, терпеливо ожидавших открытия нового синтоистского храма, Скитер все размышлял о канцелярских крысах, неизбежно верховодящих всем на свете, и нельзя сказать, чтобы эти его мысли были особенно светлыми. Он миновал всемирно известный отель Кита Карсона, его потрясающие парки с глубокими ручьями, полными разноцветных рыб. Рыбы, впрочем, предпочитали держаться в тени, дабы не попасть на ленч какому-нибудь Ichthyornis или Sordes fricheus, спикировавшему на них из-под потолка.

Скитер улыбнулся, вспоминая ту минуту, когда Сью Фритчи определила, кем на самом деле являются эти милые «птерозаврики» размером с ворону.

— Боже мой! Это же новый вид Sordes! Но ведь им не полагалось обитать одновременно со sternbergi… Бог мой, но это же… это же переворот в науке! Теплокровные, покрытые шерстью Sordes — и питаются рыбой, а не насекомыми, но все равно Sordes, точно они! — и дожили до самого конца мелового периода… А мы-то, идиоты, считали, что они вымерли еще в юрском! Что за статья получится! — Она залилась радостным смехом; глаза ее сияли — Любой палеонтологический журнал костьми ляжет, чтобы заполучить ее!

В представлении Сью Фритчи рай выглядел именно так

Впрочем, Скитер до сих пор не знал, что думает Сью насчет пары зубастых птиц, слегка напоминающих орлов, залетевших сюда около месяца назад через нестабильные Врата. Ладно, кто бы это ни был, они наверняка прославят Сью Фритчи. Скитер, во всяком случае, желал ей удачи.

Наконец он добрался до Римского города с его пышно украшенными для Сатурналий столбами и аккуратно остриженными вечнозелеными деревьями, а также актерами, разыгрывавшими единственный день в году, когда римские рабы могли приказывать своим господам; эти приказы полагалось исполнять беспрекословно, и по большей части они были таковы, что зрители рыдали от хохота. Тут Скитер сбавил шаг и принялся насвистывать что-то себе под нос, не забывая, однако, подмигивать хорошеньким девицам; те иногда краснели, но ни одна не удержалась, чтобы не оглянуться ему вслед.

Скитер нырнул под колышущуюся поверхность моря бумажных зонтиков — их носили как туристы, так и местные, потому что вышеупомянутые доисторические птицы и птерозавры то и дело гадили на голову, — и в конце концов оказался перед входом в гриль-бар «Нижнее Время», где Маркус работал официантом.

Бар «Нижнее Время», угнездившийся в Римском городе, служил любимым прибежищем местных обитателей. И вдобавок именно здесь было лучшее место для коллекционирования слухов.

А в той области человеческой деятельности, которую избрал Скитер, слухи, как правило, означали прибыль.

Поэтому он просто поднырнул под балку, полускрывавшую вход в бар (еще одна причина, по которой обитатели Восемьдесят Шестого нежно любили это заведение: оно не стремилось обозначить себя вывеской), и перешагнул порог в предвкушении последнего фрагмента мозаики — ведь только в этом случае его замысел начнет наконец претворяться в жизнь.

Но первый, кого он увидел внутри, был не кто иной, как Кеннет («Кит») Карсон, бывший разведчик времени. Ой-ей-ей!.. Скитер поперхнулся и попытался изобразить милую улыбку — ту, что он избрал в качестве лучшего оборонительного оружия много-много лет назад. Он избегал общества Кита уже много недель, с тех пор как попробовал затащить к себе в постель, навешав ей лапшу на уши (мол, он тоже бывалый разведчик), ту потрясающую рыжую нищую малютку Марго — только чтобы, к ужасу своему, обнаружить, что она приходится Киту внучкой. Единственной, несовершеннолетней внучкой.

Что тогда Кит наобещал сделать с ним…

— Привет, Скитер! Как твои причиндалы? — Кит, высокий, гибкий и мускулистый, как медведь, ухмыльнулся и отпил из запотевшего стакана.

— Э… хорошо, Кит. В порядке… Как… э… Марго? — едва выпалив это, он пожалел, что прежде не откусил собственный язык и не проглотил его. Вот козел!

— О, в полном порядке. Собиралась скоро заглянуть в гости. На школьные каникулы.

Как и положено очень мелкому хищнику в очень большом пруду, Скитер мгновенно узнавал улыбку хищника крупнее, чем он сам. Поэтому он мгновенно сделал себе зарубку на память — держаться подальше от любых мест, где могла бы оказаться Марго.

— Славно, право же, славно, Кит. Я… это… того… к Маркусу на минутку. Кит хохотнул:

— Кажется, он там, в глубине.

Скитер поспешно проскользнул мимо стола Кита в заднюю комнату с бильярдными столами. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поднять руку и не вытереть пот со лба. Кит Карсон наводил на него ужас. И не только потому, что разведчику-пенсионеру довелось пережить даже больше, чем Скитеру. Просто Скитер Джексон испытывал здоровый благоговейный ужас перед всеми родственниками мужского пола любой из девиц, которых он когда-либо пытался затащить в постель. Большинство их имело очень туманное представление о роде его занятий.

И потом Скитер без особого восторга относился к возможности поединка один на один с человеком, способным крушить кости с той же легкостью, с какой Скитер извлекал кошельки из чужих карманов.

К счастью, Маркус оказался именно там, где говорил Кит, — разносил напитки в задней комнате. Скитер сразу же просветлел, постаравшись убедить себя в том, что встретить Кита на пороге нового приключения — это вовсе не дурная примета А вот Маркус уж точно послужит его небольшому предприятию добрым талисманом. Знакомый зуд между лопатками еще ни разу не подводил его. Скитер расплылся в счастливой улыбке.

«А ну, сопляки, всем стоять! Готов я или нет, я иду!»

* * *

Маркус как раз нес заказанное питье на только что занятый столик в дальнем углу, когда Скитер Джексон триумфально вступил в заднюю комнату и улыбнулся ему. Маркус улыбнулся в ответ, чуть было не рассмеявшись в голос. Скитер вырядился по-рабочему, что в данном случае означало короткую, яркого цвета тунику, скорее даже не римскую, а греко-ионический хитон, оставлявшую открытыми колени и ноги, значительно более мускулистые, чем можно было бы предположить по довольно субтильной верхней части туловища. Судя по наряду, Скитер снова собрался обрабатывать толпы зевак, всегда собирающихся поглазеть на открытие Римских Врат.

По одной ему известной причине Янус — римский бог дверей и порталов — решил, что Римские Врата должны снова отвориться меньше чем через час. Маркуса пробрала дрожь при воспоминании о своем единственном путешествии через эти Врата, когда он оказался здесь. Он никогда особенно не верил в странных римских богов до тех пор. пока его последний хозяин не протащил его, почти бездыханного от страха, через Porta Romae в Ла-ла-ландию. Теперь-то он все хорошо понял и никогда не забывал уделять всесильным римским богам их заслуженную долю выпивки.

— Маркус! Ты-то мне и нужен! — Улыбка Скитера была неподдельна и заразительна.

И эта открытая улыбка всегда удивляла Маркуса, потому что он знал: Скитер Джексон на самом деле очень-очень одинок, хотя по нему этого никогда не скажешь.

— Привет, Скитер. Тебе, как всегда, пива?

Образ жизни Скитера так тревожил Маркуса, что не касаться его в разговоре стоило ему немалых усилий, ибо он лелеял несбыточную мечту спасти когда-нибудь молодого путешественника по времени, вернув его к какой-нибудь более почтенной профессии. Собственно, Маркус был единственным из Найденных, кто предложил этому странному молодому человеку свою дружбу. Вырасти в двух временах, чтобы потом тебя швырнули в третье…

А друг Скитеру Джексону как раз был очень нужен. В результате у Маркуса, как бы ни был занят он в баре и — что было, несомненно, приятнее, но не менее хлопотно — дома, воспитывая двух очаровательных девчушек, прибавилась и третья геркулесова задача: постепенное обращение Скитера Джексона из негодяя в порядочного человека, достойного титула Найденного.

Улыбка Скитера сделалась еще шире.

— Разумеется. Ты же знаешь, разве могу я отказаться от пивка? — Оба рассмеялись. — Но вообще-то я пришел переговорить с тобой. Минута найдется?

Маркус оглядел соседние столики. Почти все были пусты. Большинство клиентов уже ушли на улицу наслаждаться зрелищем открытия Римских Врат Ла-ла-ландии в прошлое. Действительно, мало найдется зрелищ занятнее, чем вид толп туристов и гидов из «Путешествий во времени», рвущихся проскочить через портал со всем своим багажом, кошельками и детьми всех возрастов, но вынужденных ждать, пока из портала им навстречу не вывалится большая часть предыдущего заезда с побелевшими лицами. Впрочем, всегда находились и такие, кто, возвращаясь, спускался по пандусу с самодовольством римских сенаторов.

Маркус не переставал удивляться тому, что каждый заезд заканчивался одинаково: одни довольны как котята при виде плошки со сливками, а другие… Ну, впрочем, картинки, ходившие по рукам Найденных, все объясняли, не так ли?

Маркус снова улыбнулся Скитеру — тот с надеждой ждал ответа.

— Конечно. Сейчас, только пива тебе принесу.

— Захвати тогда себе тоже. Я плачу.

Ну-ну… Маркус сдержал улыбку. Скитеру точно что-то от него нужно. Он был закоренелым негодяем, этот Скитер Джексон, но Маркус понимал почему — чего большинство обитателей Восемьдесят Шестого не поняли бы ни за что. Это знали даже не все Найденные. Маркус не говорил этого даже своей прекрасной Йанире, хотя то, что знала и чего не знала Йанира, оставалось для Маркуса полной загадкой.

В тот вечер Скитер напился до такой степени, что, должно быть, сам не помнил всего, что наговорил. Но Маркус-то помнил. Поэтому он, пусть даже без особой надежды на успех, не оставлял попыток наставить Скитера на путь истинный, моля богов, тех, что приглядывали за его собственной жизнью, чтобы они помогли его другу разобраться во всем и покончить со своими нынешними занятиями, пока те не свели его в могилу.

Маркус принес сначала пива Скитеру, потом сам уселся напротив, как и положено радушному хозяину ожидая, пока тот отопьет первым. Скитер всегда был свободным человеком, он родился в одной хорошей семье, и воспитал его другой хороший человек. Даже несмотря на то что Маркус постепенно свыкся с мыслью, что никто здесь больше не назовет его рабом, Скитер в его глазах стоял выше во всех отношениях.

— Да, пока не забыл… — спохватился Скитер, сделав большой глоток. — Да… Ты ведь родом из Рима, верно?

— Ну… нет. На самом деле не оттуда. Скитер зажмурился.

— Правда?

— Да. Я родом из Галлии Коматы, из маленькой деревни под названием Котес, — сказал он с нескрываемой гордостью. Тысяча, нет, две тысячи лет миновало, а его маленькая деревушка все еще стояла на том же самом месте — ну конечно, она изменилась с тех пор, но все еще стояла у подножия высоких гор его детства, прекрасных даже в одеянии из туч и снегов. Все та же буйная, бурливая речка протекала прямо посреди деревни, и вода в ней была все так же студена, что дух захватывало и у самого закаленного мужика.

— Котес? Где это, черт побери?

Маркус только усмехнулся.

— Я спросил как-то Брайана Хендриксона из библиотеки про свою деревню. Она еще там, только называется чуть иначе. Теперь ее знают как Котерес, и она расположена в стране, которую вы зовете Францией, но она до сих пор знаменита священными горячими источниками, исцеляющими женщин, которые не могут иметь детей.

Скитер заулыбался, но передумал.

— Ты, похоже, не шутишь.

— Конечно, с чего это мне шутить? Разве могу я что-нибудь поделать с тем, что родился на покоренных землях и…

— Я имею в виду женщин. — На выражение лица Скитера стоило посмотреть: на нем явственно проступал какой-то новый хитроумный замысел.

— Не знаю наверняка, Скитер, — усмехнулся Маркус. — Меня ведь забрали оттуда, когда я был совсем еще маленьким, так что не могу утверждать этого с уверенностью, но все деревенские так говорили. Римлянки со всей Южной Галлии съезжались туда искупаться в водах этого источника, чтобы зачать ребенка.

Скитер тоже усмехнулся в ответ, но в глазах его все еще отражалась напряженная умственная работа.

— Им бы лучше почаще спать со своими мужьями — или хотя бы с чужими, если уж на то пошло.

— Или пить меньше свинца, — добавил Маркус, явно гордясь тем, как много узнал всего за несколько лет в Ла-ла-ландии. Рэчел Айзенштайн, главврач Вокзала Времени, объясняла ему, что процент содержания свинца в его крови заметно понизился, и только это позволило ему стать отцом маленьких Артемисии и Геласии.

— Туше! — Скитер поднял стакан и одним глотком осушил его наполовину. — Ты-то свое пиво будешь пить?

Маркус не забыл совершить подношение богам — всего несколько капель на дощатый пол, — потом пригубил из своего стакана. Позже ему все равно мыть пол, так что этот маленький ритуал вряд ли будет раздражать хозяев. Те гораздо больше ворчали по поводу даровой выпивки, которой Маркус иногда угощал тех, кто отчаянно в ней нуждался, чем по поводу пролитого пива.

— О’кей, — зашел Скитер с другой стороны, — ты родился во Франции, но большую часть своей жизни прожил в Риме, так?

— Да. Меня мальчишкой продали торговцу рабами из тех, что приходили по Римской дороге из Аква Тарбелики. — Маркус зябко передернул плечами. — Первое, что он сделал, — это поменял мне имя. Он сказал, с моим язык сломаешь.

Скитер прищурился.

— Так тебя по-настоящему зовут не Маркус?

Тот попытался улыбнуться.

— Так меня зовут уже больше восемнадцати лет. И скорее всего тебе произнести мое настоящее имя будет не легче, чем римлянам. Я давно уже привык к «Маркусу», так что решил оставить все как есть.

Скитер уставился на него, словно не верил своим ушам. Маркус пожал плечами.

— Я пытался объяснить это, правда, Скитер. Но никто здесь не понимает.

— Нет, я… так, ничего. — Он прокашлялся, и, глядя на выражение его глаз, Маркус попробовал представить себе, что такого вспомнилось Скитеру. — Ладно, ты говорил что-то про Рим…

— Верно. Меня отвели в город Нарбо на берегу Средиземного моря, посадили на невольничий корабль и отвезли в Рим, а там держали в железной клетке до тех пор, пока не пришла моя очередь быть выставленным на аукционе. — Маркус залпом проглотил свое пиво, чтобы скрыть дрожь в руках. Эти воспоминания до сих пор мучили его в ночных кошмарах, и он просыпался в холодном поту. — Я жил в Риме с восьмилетнего возраста.

Скитер придвинулся поближе.

— Отлично. Послушай, Агнес устроила мне бесплатный билет через Римские Врата — она сопровождает группу туристов в двухнедельный тур. Две тихие недели, и только в самый последний день Игры. Поэтому она смогла взять меня в качестве гостя.

Маркус покачал головой. Бедняжка Агнес. Она в Ла-ла-ландии еще совсем недавно.

— Постыдился бы, Скитер. Агнес такая славная девушка.

— Не сомневаюсь. Самому мне никогда не накопить на билет в Рим. Пойми, у меня совершенно гениальная идея, но я же не был там ни разу, так что, может, поможешь мне?

Маркус повертел в руках пустой стакан.

— Что за идея? — Он всегда остерегался оказаться впутанным в темные делишки Скитера.

— Совершенно безупречная, — просиял Скитер. — Я хочу поставить немного…

— Поставить? На Играх? — Если это все, чего хотел Скитер, это не так уж и страшно. Разумеется, это незаконно, но Маркус не слышал еще, чтобы хоть один турист не пытался сделать этого. Нет, право же, все могло быть гораздо хуже, так что Маркус испытал изрядное облегчение. Может, это Агнес действует на него так благотворно? — Очень хорошо, так что ты хотел у меня спросить? Улыбка Скитера сияла торжеством.

— Куда мне пойти? В смысле, чтобы сделать ставки.

— В Большой Цирк, конечно, — усмехнулся Маркус.

— Угу, но там куда? Эта чертова штуковина длиной в милю! Давай же!..

— Ну… Лучше всего делать это со стороны Авентина, около того места, откуда гладиаторы выходят на арену. Они проходят через камеры в прямоугольном конце Цирка, ближе к Тибру. Но и ближние к этому месту входы для зрителей тоже ничего. Конечно, есть и ложи профессиональных букмекеров, но я бы держался от них подальше. Любой сочтет своим долгом надуть нездешнего. Ну и, конечно, большинство ставок делаются на зрительских местах. — Он помолчал, пытаясь представить, как будет Скитер реагировать на зрелище убивающих друг друга людей. Многие туристы возвращались из Рима потрясенные до дурноты.

— Потрясающе, Маркус! Спасибо, дружище! Если я выиграю, возьму тебя в долю.

Если Скитер Джексон не забудет через две недели этого своего великодушного обещания — и если выполнит его — он сделает для Маркуса гораздо больше, чем полагает. Мысли о вечных финансовых неурядицах быстро завладели Маркусом, и он почти забыл даже о друге, допивавшем за столиком свое пиво. Несмотря на все его протесты, Йанира настояла на том, чтобы он, расплачиваясь со своими долгами, принял и изрядную часть ее сбережений — того, что она заработала, продавая историкам информацию «из первых рук». Помимо этого, она продала подлинные древнегреческие рецепты всевозможных сырных пирогов — знание, которое досталось ей дорогой ценой (поркой, а то и чем похуже) в доме ее первого мужа, в Нижнем Времени.

Изысканные ароматы сырных пирогов, равно как и прочие их характеристики, — теперь это знал и Маркус — обсуждались в свое время на Афинской агоре с не меньшей серьезностью, чем труды крупнейших философов. Их рецепты были утрачены много веков назад, но, если так можно сказать, благодаря жестокости мужа Йанира помнила их теперь наизусть; собственно, тогда у нее другого выбора и не было, если она хотела выжить. Теперь же ее старые шрамы начали окупаться: она продавала эти рецепты по одному Арли Айзенштайну, исправно платившему ей процент от своих доходов. Немалых, кстати, поскольку пироги имели ошеломительный успех.

Йанира вообще зарабатывала деньги быстрее, чем Маркус полагал это возможным, — особенно после того, как сделалась гордой владелицей киоска, пользовавшегося большой популярностью у «послушников», буквально совершавших к ней паломничество. Некоторые готовы были оплачивать билет через Главные Врата, чтобы посмотреть на нее, умоляя ее сказать им хоть слово. Некоторые даже давали ей деньги, словно поклонялись ей более всего на свете, а деньги были всем, что они могли принести в жертву.

Ох уж эти деньги… Когда Маркус попробовал отказаться из гордости от ее жертвы, она взяла его за руку и силой заставила посмотреть ей в лицо.

— Ты мой единственный избранник, милый! — Темные глаза казались бездонными колодцами, таившими в себе то, что Маркусу так хотелось стереть из ее памяти. Однако ни Маркус, ни деньги не могли стереть прошлого: жестокого мужа, а что еще хуже — ужасающих мистерий Артемиды Эфесской, во всемирно знаменитом храме которой она выросла. Впрочем, даже так эти бездонные глаза таили в себе и еще что-то — возможно, то же самое, что в свое время заставило горячего троянского паренька Париса, забыв про все, удрать с Пелопоннеса к себе в продуваемую всеми ветрами Трою, прихватив с собой ненаглядную Елену.

Даже одного воспоминания об этих глазах бывало достаточно, чтобы голова у Маркуса начала идти кругом. Разумеется, он растаял от последовавшей за этим взглядом победной улыбки, не говоря уж о нежных прикосновениях рук Йаниры.

— Я отчаянно ревную тебя, Маркус. Мне не понять этой твоей «гордости», не понять, с какой стати ты так упрямо стараешься выплатить долг, который с тебя требуют незаконно. Но если эти деньги помогут тебе обрести душевный покой, я ни за что не позволю тебе отказаться от моей помощи. — И в редком для нее порыве так явно проявляемых чувств она крепко прижала его к себе, словно боясь потерять. Ее глаза наполнились слезами, которые она отважно пыталась сдержать, опустив длинные ресницы. Так и не отпуская его, она заговорила снова, срывающимся голосом: — Прошу тебя. Я понимаю, что ты горд, и люблю тебя за это. Но если я потеряю тебя…

Он стиснул ее в объятиях, всеми силами стараясь уверить в том, что он ее навеки, что он с радостью назовет ее своей женой — как только сможет освободиться от ненавистного долга человеку, который привел его сюда и поручил вести тайные записи: он велел узнавать и записывать, кто путешествует через Врата в Рим и Афины и что везет оттуда обратно.

Он не понимал приказов своего бывшего господина, как не понимал и того, как прекрасная, высокорожденная Йанира может любить человека, почти всю свою жизнь бывшего рабом. Поэтому он просто вел записи, предоставляя ломать над ними голову бывшему хозяину и понемногу копя деньги, чтобы вернуть свой рабский долг. Он брал деньги у Йаниры, по возможности немного, но все-таки брал, ибо почти ничего не желал так страстно, как вырваться из-под этой зависимости, чтобы обрести статус, хоть немного приближающий его к ее уровню.

Эти горько-сладкие мысли Маркуса были бесцеремонно прерваны голосом, несомненно принадлежащим Голди Морран. От мгновенной неприязни дрожь пробежала по коже, как у коня при виде жирных, истосковавшихся по кровушке мух. Глядя на Голди Морран, Маркус иногда задавал себе вопрос, назвали ли ее Голди за цвет волос, ценившийся у римских матрон так высоко, что они носили парики из кос своих рабынь (впрочем, в настоящий момент определить это было невозможно, ибо шевелюра Голди имела причудливый пурпурный оттенок, не имеющий ничего общего с изначальной окраской), или за то, что эта алчная старая гарпия ничего не любила так сильно, как наличные деньги, предпочтительно в виде золотых монет, песка, слитков — всего, на что она могла наложить свои когтистые лапы.

А тем временем глаза гарпии смотрели уже на него.

— Маркус, налей мне пива.

Она без приглашения плюхнулась на соседний от Скитера стул. Пока Маркус наливал ей пива у стойки, кипя от возмущения, но мужественно стиснув зубы, — Голди Морран была постоянным клиентом — она переключилась на Скитера.

— Слыхала я, что ты собрался в Нижнее Время. Новенького захотелось?

Маркус поставил пиво на стол перед Голди. Она жадно припала к нему, ожидая обычных для Скитера уклончивых ответов.

Скитер, однако, удивил их обоих.

— Да, я собираюсь в Рим. Тихий двухнедельный отдых — хочу получше познакомиться с Агнес Ферчайлд. Мы с ней за последнюю неделю здорово сблизились, и потом она имеет право брать с собой гостя в несложные туры. — Он развел руками. — А кто я такой, чтобы отказаться от даровой поездки в Древний Рим?

— А что, — Голди с притворной скромностью подняла на него глаза, — что ты собираешься потырить на этот раз?

Скитер с облегчением рассмеялся.

— Я, конечно, негодяй, чего скрывать, и ты это прекрасно знаешь, но красть я не собираюсь ничего. Разве что сердце Агнес. Я бы, возможно, попробовал украсть твое, Голди, если бы только верил, что оно у тебя есть.

Голди возмущенно фыркнула, смерила его свирепым взглядом, но смолчала, возможно, не найдя слов — впервые в истории «Нижнего Времени». Потом, повернувшись к нему спиной, она залпом проглотила остатки пива и швырнула на стол пригоршню монет. Они со звоном раскатились по столу; одна слетела на пол и задребезжала там, описывая круги по доскам.

«Серебро», — автоматически отметил про себя Скитер, хорошо ознакомившийся за последние дни с монетами античного Рима.

— Ты еще пожалеешь об этом, Скитер Джексон, — сказала Голди, перегнувшись через спинку его стула. Теперь она один в один — гарпия, ниспосланная богами, чтобы покарать нечестивых. Голос ее был леденее арктического льда, и за этими ледяными словами Маркус явственно услышал угрозу, терпкую и густую, как неразбавленное римское вино. На мгновение угроза зависла в воздухе. Потом Голди немного отодвинулась. — Вот уж чего не пойму, так это зачем ты водишь дружбу с этими неучами, с этими недоумками из Нижнего Времени, да они и умыться-то толком не умеют. Это тебя точно погубит! — бросила она через плечо и вышла.

Маркус обнаружил, что его трясет от гнева. Его неприязнь к Голди Морран, ее острому языку и предрассудкам сменилась совсем другим чувством, напугавшим даже его самого. Из неприязни — как огонь из едва тлеющей головешки — взметнулось яркое пламя ненависти, мгновенно охватившее всю его душу. Так недолго и до греха…

Маркус очень гордился приобретенным образованием: несколько языков, новые чудесные науки, напоминавшие ему магические заклинания, заставлявшие мир нестись среди звезд — а не наоборот, — и даже преподаватели математики объясняли свой предмет достаточно доходчиво, чтобы он смог обучиться новым способам сложения, умножения, деления, ведения бухгалтерских счетов, — что не под силу было бы никому в Древнем Риме.

Возможно, парня из Галлии Коматы и можно счесть недоумком, но даже когда он был закованным в цепи, насмерть перепуганным восьмилетним мальчишкой, он прекрасно знал, как и зачем умываться. Более того, он забавлял своих хозяев, требуя каждый вечер воды, чтобы смыть грязь и вонючий пот от дневной работы.

Он даже подпрыгнул, когда Скитер заговорил.

— Грязная старая гарпия, — произнес тот совершенно спокойно — поведение его оставалось настолько же невозмутимым, насколько внешность неизменно безупречной. — Она готова на все, только бы вывести соперника из формы. — Он усмехнулся. — Знаешь, Маркус… кстати, сядь, успокойся — я с удовольствием бы посмотрел, как кто-нибудь обведет ее вокруг пальца.

Маркус сел и каким-то образом сумел умерить внезапный приступ смеха до простой улыбки, хотя смех все равно продолжал рваться наружу, играя бесенятами в глазах.

— На это и впрямь стоило бы посмотреть. Ты только подумай, как, должно быть, интересно наблюдать: вы оба ходите кругами, ищете слабые места в защите, и только потом несутся смертоносные стрелы.

Скитер молча смотрел на него.

— Вы оба, Скитер, отличаетесь сильной волей, — добавил Маркус. — Вы, как правило, получаете от жизни все, что хотите, ты и Голди. Но ты погоди, я скажу тебе кое-что важное. — По меньшей мере в данном конкретном случае он мог предвидеть будущее ничуть не хуже Йаниры. Впрочем, это под силу было бы любому, кто умеет наблюдать и делать выводы, а с его-то знанием людей он видел, чем все может кончиться. Одним долгим глотком он расправился с остатками пива, продолжая ощущать на лице пристальный взгляд Скитера.

— Голди, — негромко сказал Маркус, — объявила тебе, Скитер, войну, хочешь ты того или нет. Она напоминает мне средиземноморских акул, что плывут за невольничьим кораблем, поджидая, пока им сбросят умерших. Да нет… акулы делают всего лишь то, для чего их и создали. Голди так далеко зашла, наслаждаясь своими грязными делами, что нечего и надеяться найти хоть что-нибудь хорошее в ее грязной душе.

Несколько секунд он в упор смотрел на Скитера, выдерживая его взгляд.

— Ты хочешь сказать, что я кажусь тебе еще достойным спасения? — произнес Скитер почти таким же ледяным тоном, как Голди. — Да, друг?

Маркус похолодел.

— Ты хороший человек, Скитер, — искренне сказал он, подавшись вперед, в надежде, что друг поймет его. — Твое сердце щедро, как и твой смех. Я надеюсь только, что и нравственность твоя будет им под стать. Ты мой добрый друг. Мне не хотелось бы видеть, как ты страдаешь.

Скитер даже зажмурился.

— Страдаю? — Он засмеялся. — Нет, Маркус, право же, ты чудо всех веков! — Его улыбка согрела немного сердце Маркуса. — О’кей, обещаю тебе, что постараюсь вести себя в Риме, как подобает маленькому примерному туристу, идет? Я все еще хочу поиграть на Играх, но ничего страшнее этого. Доволен?

Маркус чуть успокоился.

— Да, Скитер. — Пожалуй, ни разу за последние месяцы он не надеялся сильнее. — Мне ужасно неудобно, друг мой, но мне надо возвращаться к своим делам, пока менеджер не вернулся с перрона, а то я еще не переделал всего, что он мне поручил. Так пусть боги будут с тобой, когда ты шагнешь через Римские Врата, Скитер. Спасибо тебе за пиво. И за общество.

Улыбка снова осветила лицо Скитера.

— Конечно. Тебе спасибо. Увидимся через пару недель, ладно?

Маркус улыбнулся и снова принялся протирать стойку. Скитер Джексон вышел из бара так, словно весь мир лежал у его ног.

Глава 2

Агнес Ферчайлд была хо-о-орошей девушкой. Не то чтобы красавица, но мила и щедра. А в постели и вовсе бесподобна. По многолетнему опыту Скитер знал, что застенчивые, робкие институточки доставляют больше всего удовольствия: нет ничего занятнее, чем преодолевать их предрассудки и обучить nape-другой безумных штучек. Он часто сожалел, что женщины никогда не остаются с ним надолго, но с другой стороны, черт возьми, недостатка в новых в Ла-ла-ландии тоже никогда не было. И все тот же многолетний опыт научил Скитера не быть слишком требовательным к внешности. Отзывчивость и искренность — вот что гораздо ценнее.

Поэтому, когда в жизни Скитера появилась Агнес Ферчайлд, он был более чем доволен. А когда она предоставила ему шанс сотворить что-то вне Вокзала Времени, он осыпал ее всеми знаками внимания из своего арсенала. Она даже обучила его азам латыни, достаточным, чтобы продержаться недолго на случай, если они отобьются друг от друга — чего он ни за что не допустил бы… до самого дня Игр. Да и гид из Агнес был что надо. Скитеру нравилось таскаться с их группой почти так же, как проводить со своей страстной возлюбленной душные римские ночи. Оживший древний город напоминал Скитеру голливудскую киношку, поставленную специально для него, но наполненную живыми людьми, живые руки которых он мог освободить от некоторого количества живых денег без риска, что они побегут жаловаться на него — все равно они все давным-давно уже померли.

Разумеется, Агнес он этого не говорил. Он просто наслаждался ее обществом и видом, как наслаждался огромным форумом Августа или нагромождением торговых рядов у пристаней, где ловкие пальцы помогли ему несколько улучшить свое материальное положение. Впрочем, большую часть времени он занимался очаровыванием всех в группе, от самого богатого из миллионеров — на чей пухлый кошелек Скитер давно уже положил глаз — и до самой маленькой глазастой девчонки, называвшей его не иначе как «дядя Скитер». Ему даже доставляло удовольствие щекотать и щипать ее, когда она щекотала и щипала его. Она была очень мила. К своему удивлению, Скитер обнаружил, что любит детей. А ведь были времена, когда вид другого ребенка — особенно мальчика — леденил ему кровь.

«Это было давно, Скитер, очень давно. Ты больше не чей-то „богда“».

И это, пожалуй, было лучше всего. До тех пор, пока он играет в свои плутовские игры, развлекается теми штучками, которым научило его жестокое детство. Скитер Джексон никогда не будет чьим-то духом-во-плоти, одиноким, бессловесным — бессловесной жертвой, не имеющей права ответить, когда другие мальчишки дразнили его, — ну разумеется, ведь божеству не положено скандалить, как бы его ни провоцировали на это. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как набраться терпения и оставаться жертвой — или стянуть что-нибудь из вещей одних своих мучителей и подложить их к вещам других. В этой игре он преуспел, со мстительным наслаждением наблюдая за результатами.

Все это относилось к тем вещам, которые мало кто может понять из других людей, и Скитер скорее умер бы, чем признался в этом даже тому, кто дошел до этого своим умом.

Порой он думал, не мучают ли его друга Маркуса воспоминания еще страшнее его собственных. Проведя в Риме две недели, он убедился в этом воочию. Понаглядевшись того, что творится на улицах, он специально попросил Агнес отвести его на невольничий рынок. То, что он там увидел… что ж, если раньше Скитера и могли терзать слабые угрызения совести, то, что он там увидел, избавило его от всяких сомнений.

Сколько бы он ни украл у любого богатого римского ублюдка, тот все равно еще и не того заслуживал. Он заслуживал гораздо большего. Чем больше, тем лучше. Вот когда слова Маркуса — когда он сравнил его с Голди Морран — были абсолютно справедливы. Порок здесь был возведен на шокирующую высоту. По сравнению со здешними профессионалами порока Скитер — прямо-таки святой. Полуприкрыв глаза, он смотрел на бесконечные дефиле богатых, надменных римлян в шикарных портшезах и вспоминал свирепые ледяные ветры, задувавшие в степях, где он вырос.

Еще он вспоминал блики зимнего солнца на клинках и тысячи способов лишения человека жизни, которым вырастившие его люди обучают своих детей. И, вспоминая это, Скитер продолжал видеть, как измываются богатые римляне над беспомощной беднотой, остро сожалея, что не может свести этих людей лицом к лицу — римлян и монголов-якка, клинок против клинка.

Поскольку возможность такого поединка представлялась маловероятной, он назначил себя полномочным представителем рода Якка в этом городе мрамора, денег и нищеты. Ему не терпелось приступить к избавлению римлян от серьезных сумм золота, заработанного на крови, — несколько случайных кошельков не в счет; так, разминка для пальцев. Долгожданный шанс наступил утром последнего дня их пребывания в Риме. Весь их заезд в полном составе вышел из гостиницы еще на рассвете.

— Все становитесь в свои группы! — командовала Агнес, и эхом ей отзывались гиды остальных групп и даже несколько добровольцев, подрядившихся проводить желающих в места, находящиеся в стороне от основного маршрута, и благополучно вернуть их обратно. Поскольку Скитер стоял рядом с Агнес, он слушал только ее указания. — Наши места будут в верхнем ярусе, отведенном рабам и иностранцам. Проверьте, захватили ли вы мелочь на билеты, и не забудьте цветные платки, чтобы подбадривать ту колесницу, за которую будете болеть. Бои гладиаторов начнутся не раньше полудня, сразу по окончании бегов…

Скитер слушал вполуха. Он обдумывал свой план и еще раз припоминал инструкции Маркуса. Кошелек его был наполнен наполовину — в основном унциями (один асе — фунт меди — делился на двенадцать унций, если верить Агнес, первых монет, отчеканенных римлянами). К ним примешивалось некоторое количество серебряных денариев и сестерциев, что в сочетании с несколькими брошенными сверху золотыми ауриями придавало содержимому кошелька вполне солидный вид. Агнес снабдила его и серебром, и золотом, чтобы он — если верить его собственному объяснению — производил благоприятное впечатление на местных купцов. Так, дескать, они вряд ли посмеют надуть его.

— Пойми, Агнес, я не хочу, чтобы они считали меня провинциальным увальнем, недостойным того, чтобы тратить на него время.

Интересно, подумал он, как долго она сможет еще выносить зрелище того, что римляне проделывают с неримлянами. Двух недель хватило ему по горло, даже без гладиаторских поединков, а ведь он пять лет провел в юртах рода Якка.

— Скитер!

Он поднял глаза и увидел адресованную ему нежную улыбку Агнес.

— Да?

— Готов?

— Всегда готов!

Улыбка ее была столь очаровательна, что он не удержался и поцеловал ее, завоевав восторженные вопли и свист зрителей. Она покраснела до корней своих каштановых волос.

— Ладно, все готовы? Тогда пошли!

Скитер беззаботно потянулся за Агнес вместе с первой группой. От гостиницы, которой «Путешествия во времени» владела на Авентинском холме, двинулись они узкими, извилистыми улочками через многолюдный, шумный Рим. День Игр! Это висело в воздухе, и Скитер безошибочно распознавал охватившее весь город напряжение, так отличающее это утро от всех предыдущих дней. Он сбавил ход, отставая от Агнес. Туристы, нетерпеливо ожидавшие своих первых — и для большинства единственных — настоящих римских развлечений, толкаясь, спешили вперед. Никто из них даже не оглянулся. Скитер ухмыльнулся, потом незаметно скользнул в сторону от группы и направился в Большой Цирк по другому, подсказанному ему Маркусом две недели назад маршруту.

Он знал, что нужный ему вход находится где-то у ворот на арену в милю длиной. Несмотря на ранний час, лавочки, предлагавшие снедь, вино, памятные кружки с изображениями колесниц, корзинки и подушечки для сидения, были уже открыты, и торговля кипела вовсю. Утренний воздух казался чистым и золотым в рассветных лучах, окрасивших горячее латинское небо. Аромат жарящихся бобов с колбасой смешивался с вонью зверей в клетках, запахом вина и пота от нескольких тысяч мужчин и женщин, торопившихся ко входам в Цирк. Еще бойчее шли дела у нескольких букмекерских будок, при виде чего рот у Скитера наполнился слюной от возбуждения.

«Есугэй, твой бродячий „богда“ попал наконец в настоящий рай!»

Впрочем, извилистые улицы сбивали его с толку, да и входы в Цирк, похоже, тоже. Арок, ведущих в огромный Цирк, оказалось гораздо больше, чем он ожидал. И толпы валили в каждую из них. Черт, которую имел в виду Маркус? Он прошел весь фасад до спрямленного торца Цирка, до зловонного Тибра — тот нес свои мутные воды мимо въездных ворот и двух небольших храмов, знакомых ему по фотографиям. Визг запертых в клетки львов и леопардов и ржание зебр больно били Скитера по барабанным перепонкам. Обнаженные по пояс мужчины сгружали клетки с пришвартованных к пристани барж на берег. Пугливые лошади рвали поводья из рук владельцев; рабы в железных ошейниках катили маленькие, похожие на чайные чашки колесницы из дерева и ивовой лозы к месту старта первого заезда. Мужчины и мальчишки — судя по цвету туник, возницы — стояли кучкой в стороне и, похоже, с полной серьезностью обсуждали стратегию предстоящей гонки.

«Ладно, — решил Скитер. — Выберу вход, ближний ко всему этому безобразию, и буду надеяться на удачу. Похоже, Маркус имел в виду именно это».

Он нашел славное с виду местечко и приготовился к осуществлению своего замысла. Хотя Агнес и обучила его «аварийным» фразам, которых он не знал раньше, несколько недель, предшествующих отправлению, он не потратил зря. Пользуясь компьютерным доступом к библиотеке, он вызубрил как можно больше латинских фраз — как необходимых ему для общения, так и возможных ответов со стороны потенциальных клиентов. И уж на случай, если не хватило бы и этого, с особой тщательностью он вызубрил: «Пожалуйста, я бедный иностранец. Ваша латынь слишком сложна для меня. Не могли бы вы говорить попроще?» Он узнал даже, какие ярлыки положено давать тем, кто делает ставку. То, как положено выплачивать выигрыши, его не интересовало…

Поскольку бои гладиаторов не должны были начаться раньше полудня, план Скитера не отличался особой сложностью: набрать как можно больше ставок и сделать ноги, не дожидаясь окончания скачек. Он вернется с выручкой в гостиницу, чуть позже, после обеда, извинится перед Агнес, ссылаясь на недомогание, и когда вечером Римские Врата снова отворятся, он вернется в Ла-ла-ландию богатым человеком. И главное, неприкасаемо-богатым человеком — во всяком случае, до тех пор, пока он не будет пытаться отправиться со своим выигрышем куда-нибудь в Верхнее Время.

Потирая мысленно руки, Скитер Джексон окинул взглядом толпу, изобразил на лице обаятельную улыбку, набрал в легкие побольше воздуха… и закричал:

— Ставки, делайте ваши ставки, только на бои гладиаторов, лучшая выдача в городе…

Спустя каких-то полчаса он начал уже сильно сомневаться в том, что у его плана имеются шансы на успех. Большинство из тех, кто подходил к нему, вообще не делали ставок. Те, кто рисковал, были в основном из бедноты, и ставили они не больше медного асса, а чаще одну из тех медных монет, на которые он делился.

«Отлично. Должно быть, выбрал не тот вход, черт бы его подрал».

Он как раз собирался было сняться с места и попытать счастья у одной из других арок, когда к нему подошел высокий мускулистый мужчина с коротко стриженными светлыми волосами, лет тридцати — тридцати пяти. За ним следовал раб в ошейнике.

— Что, принимаем ставки, а? — спросил мужчина, смерив Скитера испытующим взглядом. — На бои?

— Да, господин, — расплылся в ответной улыбке Скитер, пытаясь скрыть волнение. Судя по обилию золота и вышивки на одежде, этот парень был действительно богат.

— Тогда скажи-ка мне, любезный, как у тебя котируется Люпус Мортиферус?

— На выигрыш или проигрыш?

В темно-янтарных, волчьих глазах мужчины мелькнуло раздражение.

— На выигрыш, конечно.

Разумеется, Скитер в первый раз слышал об этом треклятом Люпусе Мортиферусе или его послужном списке. Впрочем, ставки он принимал все утро, так что, быстро прикинув в уме возможные варианты, безмятежно улыбнулся:

— Три к одному.

— Три к одному? — Глаза высокого мужчины слегка расширились; в них вспыхнул неподдельный интерес. — Что ж, хорошо. Право же, занятная выдача. Ты, судя по всему, чужестранец?

— А даже если и так? — ухмыльнулся Скитер. Тот наконец тоже ухмыльнулся.

— Сделаю-ка я ставку у тебя, чужестранец. Как насчет пятидесяти аурий? Потянет твой кошелек такой проигрыш?

Скитер совершенно оцепенел. Пятьдесят золотых аурий? Это будет… это будет… пять тысяч серебряных сестерциев! Подумать только, сколько кредиток он получит, обменяв пятьдесят аурий в лавочке Голди Морран, вернувшись на Вокзал Шангри-ла…

— Нет проблем, дружище! Конечно! Может, я и чужестранец, но не без средств. Ты меня просто обижаешь! — Скитер приготовил ярлык.

— Стеллио! — окликнул мускулистый римлянин своего раба. — А ну принеси из моего сундука пятьдесят аурий! — Он достал из поясной сумки ключ и протянул рабу.

Раб нырнул в толпу.

— Меня еще дела торопят, — с улыбкой пояснил римлянин, пряча ярлык к себе в кошелек, — но уверяю тебя, моему рабу можно доверять. Он был безнадежным прохвостом, когда я покупал его, но любые дурные привычки можно исправить, надо только знать как. — Римлянин засмеялся. — Лишенный языка раб куда покорнее. Не говоря уж о том, что молчаливее. Ты согласен?

Скитер кивнул, но на деле ему сделалось немного не по себе. Как-то, еще мальчишкой, ему довелось видеть человека с вырванным языком…

Римлянин исчез в толпе. Конечно, Скитер промахнулся, назвав ему дурацкую котировку этого чертова Люпуса. Впрочем, с другой стороны, его все равно уже не будет здесь, когда этот парень явится получать свои сто пятьдесят аурий. Скитер подавил невольную дрожь. Интересно, черт подрал, что этот несчастный раб натворил такого, что ему вырвали за это язык?

Ничего удивительного, что Маркус не хочет возвращаться сюда. Ни за что не хочет.

В ожидании Стеллио с деньгами Скитер продолжал принимать ставки, наполняя потихоньку свой кошелек и раздавая ярлыки. Пронзительные звуки римских фанфар, открывавших вступительный парад, взбудоражили уличных птиц. Толпа в Цирке возбужденно взревела. Скитер принял несколько последних ставок, и тут в толпе показался бегущий Стеллио. Раб задыхался, широко раскрыв рот от бега. Скитер судорожно сглотнул. Языка у раба действительно не было.

— Нрргахх, — произнес бедолага, протягивая Скитеру увесистый кошелек.

Он убежал, прежде чем Скитер успел прийти в себя и ответить что-то. Продолжая ощущать легкую дурноту, Скитер открыл кошелек и высыпал на ладонь несколько золотых монет. Раб не обманул его: пятьдесят золотых аурий… Они сияли на солнце, слепя глаза бликами, словно молнии в грозовом небе Гоби. Скитер с ухмылкой ссыпал их обратно в кошелек, затянул шнурок и привязал его себе на пояс. Подождем, пока это не увидит Голди!

Несколько припозднившихся зрителей сделали свои ставки — одна медь, начиная с асса и до всех возможных его частей: сикстанов, квадранов и триен, и, конечно, вечные, самые популярные унции. Он получил даже еще пару серебряных сестерциев — и почти сразу же после этого трубы возгласили начало первой гонки колесниц.

Время уходить.

Он решил промочить глотку вином и потратил часть своей выручки, купив его в одной из множества лавок, размещавшихся тут же, под трибунами. Там же он заметил вареных креветок, выложенных на виноградные листья, и решил попробовать, каковы они на вкус. Хм! Эти римляне умели готовить креветок! Расправившись с ними, он заметил на полке у задней стены сырные пирожки, некоторые в форме женской груди.

Он спросил о них у лавочника.

— Сырные пирожки с миндалем, — ответил тот. — Продаю только целиком.

Ну что ж, вон тот, в углу, казался совсем небольшим. Он ткнул в него пальцем, и лавочник с готовностью положил пирожок на прилавок перед ним в обмен на несколько монет из «выигрыша» Скитера. Откусив кусок, Скитер сразу же понял, что по сравнению с изделиями Йаниры Кассондры этот в общем-то неплохой пирог был все равно что баночная тушенка по сравнению с икрой. Пока он деловито жевал пирог, на трибунах раздался оглушительный рев.

— Что, первый заезд? — поинтересовался Скитер, гордясь своими познаниями в латыни.

Вид у лавочника был, похоже, здорово удивленный.

— Заезд? Ты что, не слышал? Повелением Императора у сегодняшних Игр особенное открытие.

— Правда? — переспросил Скитер, стараясь казаться равнодушным. Он проголодался сильнее, чем думал, да и пирог был все-таки не так уж и плох, особенно в сочетании с этим вином.

— Да, — кивнул лавочник, не скрывая своего удивления при виде подобного невежества. — Специальный показательный поединок его любимого гладиатора.

— Что?! — Скитер чуть не подавился пирогом.

— Да. Поединок до первой крови в ознаменование сотого выхода Люпуса Мортиферуса на арену. — Лавочник хохотнул. — Вот это чемпион! Со времен его восьмидесятой победы на него не ставили меньше чем один к четырем. Должно быть, бой вот-вот кончится…

Дальше Скитер не слушал. Ста пятидесяти аурий на выплату за эту кретинскую ставку у него все равно не было. Черт, черт, черт! Он пулей вылетел из лавки, забыв про недоеденный пирог, и зашагал вдоль длинного фасада Цирка в сторону города. Где-то за его спиной весело журчал Тибр. Он умерил свой шаг до просто быстрого, дабы не привлекать к себе лишнего внимания. С тем количеством денег, что он нес, его вполне могли принять за вора.

«О’кей, Скитер, не пори горячку. Ты попадал в переплеты и хуже этого. Не придет же он за своими деньгами прямо сейчас, даже если поединок уже кончился. Возвращайся в гостиницу „Путешествий во времени“ и не высовывай носа на улицу до открытия Врат, тогда все с тобой будет в ажуре. Бывало и хуже. Гораздо хуже».

Новый рев с трибун потряс окрестности. Скитер вздрогнул. И тут же на огромной арене воцарилась тишина. Скитеру отчаянно хотелось сорваться на бег, но он сдержал себя и продолжал идти быстрой походкой, словно спеша по неотложному делу.

И тут словно в кошмарном сне…

— Эй! Эй, ты, чужестранец!

Он оглянулся — и кровь его застыла в жилах.

Ярдах в ста за его спиной стоял тот самый высокий мускулистый римлянин, что сделал у него ставку. Даже с такого расстояния Скитер разглядел на его руках и одежде брызги крови.

«Ох, ну надо же… Было ведь у меня нехорошее предчувствие насчет этого чертова Люпуса Мортиферуса».

Скитер сделал единственное, что мог сделать исходя из логики и понятий чести.

Он бросился бежать как проклятый.

— Стой! Стой, ты…

Остальная часть фразы состояла из тех латинских слов, которые Скитер еще не выучил.

Он нырнул за первый угол и наддал ходу. Тяжелые кошельки на боку нещадно колотили по бедрам, мешая бежать. Окружающие Цирк кварталы представляли собой лабиринт узеньких переулков и извилистых проходов. Скитер петлял по ним, выкладываясь из последних сил, не сомневаясь, однако, что без труда оторвется от более грузного римлянина. С учетом того что он научился бесследно растворяться в местах, где прошло его детство, затеряться в Риме для него было проще простого.

Но и его преследователь оказался быстрее, чем он ожидал.

Скитер оглянулся и с трудом удержался от вскрика. Тот парень не отставал — более того, он приближался. Грозовые тучи над равнинами Монголии выглядели не столь угрожающе, чем физиономия этого типа. И в руке он держал длинный нож. Жутко длинный нож.

Скитер свернул еще за угол, врезался в стайку женщин, осыпавших его визгливыми проклятиями, и продолжал бежать. «В гостиницу сейчас нельзя. Он выследит меня и разорвет на кусочки. Тогда куда?» Черт, почему он так плохо ознакомился с планом города? Скитер свернул еще раз, вихрем пронесся по длинному переулку, снова свернул и…

И отчаянно заорал, тщетно пытаясь остановиться.

Улица почти сразу же кончалась обрывом в Тибр. Сила инерции сорвала Скитера с кромки и швырнула вниз. Скитер сделал вдох — он прекрасно понимал, что золото утащит его под воду. Он врезался ногами вперед в грязную воду и погрузился почти до самого дна. Он отчаянно, из последних сил замолотил руками, пытаясь вынырнуть и удерживая дыхание. Потом голова его вырвалась на поверхность, и он судорожно глотал воздух. Легкие горели.

Что-то твердое ударило его по плечу. Скитер взвыл, ушел под воду… и вцепился во что-то, погрузившееся в воду прямо перед его носом. Его полностью выдернуло из воды. На мгновение он оказался лицом к лицу с ошалевшим рабом, вцепившимся в тяжелое весло большой лодки. От удивления тот выпустил весло. И Скитер камнем ухнул обратно в воду. От удара он захлебнулся, но весла не отпускал, и ему удалось снова высунуть голову на поверхность. Он попробовал выморгать воду из глаз и набрать побольше воздуха.

Возвышавшаяся над ним лодка оказалась прогулочной посудиной. Гребцы у обоих бортов бросили грести и наклонились, чтобы посмотреть на него. Несколько весел с грохотом столкнулись в воздухе. Лодка накренилась.

«Замечательно. Вот и говорите теперь насчет того, чтобы непривлекать внимания».

Быстро взглянув через плечо, Скитер увидел на берегу Люпуса Мортиферуса, грозившего ему кулаком и неслышно выкрикивавшего что-то, судя по всему, очень обидное. «Боже, помоги мне выбраться из этой переделки, и клянусь тебе, я никогда шагу не ступлю обратно в этот Рим. Я займусь исключительно туристами, и правительственными чиновниками, и всеми прочими типами из Верхнего Времени…» Скитер судорожно вцепился в весло. Лодка тащила его за собой, но это подарило ему несколько драгоценных секунд на то, чтобы он смог перевести дыхание. Потом через борт перегнулся надсмотрщик.

— Какого…

Большей части замысловатого ругательства Скитер перевести не смог, но в целом смысл его явно сводился к «Убирайся к черту с моего весла!».

Скитер собрался уже было выдать душещипательную историю, способную убедить этого парня пустить его на борт, когда сукин сын хлестнул его кнутом по рукам. Пальцы обожгло как крапивой. Он взвыл, невольно ослабил хватку — и, конечно же, ухнул обратно в воду. Прежде чем он сумел вынырнуть, он набрал носом изрядно воды.

«Надо на берег… Пока я не лишился сил и не утонул».

Черт, какое тяжелое это проклятое золото! Однако несколько секунд отдыха, пока он цеплялся за весло, помогли. Скитер поплыл к ближайшему берегу — по счастью, это оказался противоположный Цирку и ужасному Люпусу Мортиферусу. Когда ему наконец удалось выбраться на берег в облепившей его мокрой тунике, его шатало от усталости. Зато золото все еще было при нем. И он все еще был жив.

Он как раз хотел отреагировать на эти два факта улыбкой облегчения, когда до ужаса знакомый голос крикнул, казалось, у него над самым ухом:

— Вон! Вон он!

Люпус Мортиферус перешел Тибр по мосту, которого Скитер и не заметил.

И не один, а с друзьями.

Здоровыми, злобными, уродливыми ублюдками.

Скитер выругался и заставил себя подняться на ноги. «Сейчас мне от них уже не убежать». Он и на ногах-то еле держался. Попробовать задурить им голову? Убедить их, что все это просто досадное недоразумение? По-английски ему это, возможно, и удалось бы. Но не на латыни. Незнание языка делало это, увы, невозможным. Лихорадочно думая о том, что делают римляне с пойманными на месте преступления — рев толпы со стороны Цирка дал ему некоторое представление об этом, — Скитер затравленно озирался по сторонам в поисках выхода.

Все, что он увидел, — это группу возниц, заводивших беговых лошадей на баржу. Лошади находились как раз между ним и взбешенными гладиаторами. Возможно, навыки Скитера и не отличались особым разнообразием, но одной из немногих вещей, которым он обучился, живя в юртах рода Якка, было умение держаться на лошади, да и на любой твари, если только у нее имелось четыре ноги с копытами.

Поэтому он бросился бежать не от своих преследователей, а к ним, успев увидеть удивленное лицо Люпуса Мортиферуса.

— Прошу прощения, мне это сейчас нужнее, — бросил он оцепеневшему от подобной наглости вознице, хватаясь за повод ближней к нему лошади. Мгновение — и он уже сидел на спине животного. Застигнутая врасплох лошадь заржала и попятилась, но Скитеру доводилось укрощать и более строптивых. Он пришпорил ее пятками и туго натянул поводья, поворачивая в нужную сторону. Лошадь поняла все правильно: «На мне сидит не какой-то там новичок!»

Скитер еще раз пришпорил лошадь, посылая ее в быстрый галоп. Люди вокруг выкрикивали проклятия, но было уже поздно. За несколько секунд он оказался вне досягаемости всех своих преследователей. Да, что-что, а скакать эта лошадка умела.

Скитер довольно рассмеялся и склонился к самой шее животного. Развевающаяся от встречного ветра грива хлестала его по лицу. Ногами он ощущал перекатывающиеся под лошадиной шкурой мускулы. Ему не хватало привычных железных монгольских стремян, напоминавших формой голландские деревянные башмаки, но и без них он без труда удерживал равновесие — и он неплохо научился ездить без седла; он все надеялся, что Есугэй позволит наконец ему ездить верхом на настоящих лошадях. Пешеходы с криками и проклятиями шарахались из-под копыт. Он лишь смеялся, наслаждаясь потрясающей скоростью. Похоже, в руки ему попал настоящий чемпион!

Конечно, это запоздало на несколько лет, и все же Скитер наконец-то завершил свой ритуал посвящения в мужчины. «Уау! Наконец-то! Я угнал своего первого коня!» Жаль только, рядом не было никого из рода Якка, чтобы стать свидетелями этого и должным образом отметить. Хан Якки не позволял Скитеру участвовать в подобных набегах, опасаясь того, что с его забавным маленьким «богдой» случится что-нибудь, способное принести несчастье. Скитер ухмыльнулся. «Вот уж не думал, что мне выпадет шанс совершить это! Не так уж и плохо для парня, упавшего через нестабильные Врата в место, где никто не ожидал, что он сможет выжить!»

Ему страсть как не хотелось расставаться с лошадью.

Однако скакать по Риму на краденой беговой лошади, пока оскорбленные в лучших чувствах гладиаторы и владельцы лошади ищут его, было бы неразумно. А ни родная мать, ни — в особенности — его приемная мать не могли пожаловаться на то, что вырастили болвана. Если уж быть точным, похищенная Есугэем невеста не только смирилась со своим браком, но постепенно начала править юртой мужа словно прирожденная царица, и она одна из чужаков приняла забавного маленького «богду», оказавшегося в таком же затруднительном положении, обучив его множеству нужных вещей и просто ласково улыбаясь ему.

Поэтому, вспомнив советы обоих своих приемных родителей насчет осмотрительности, Скитер перевел лошадь на шаг, дав остыть, потом — как только решил, что он в безопасности, — остановил, спешился и потрепал по взмыленной шее.

— Спасибо, дружище. Я в долгу перед тобой. Жаль, но расплатиться сейчас не могу.

Конь мягко дохнул ему в лицо и дружески толкнул носом в грудь.

— Ага, — улыбнулся Скитер, потрепав того по морде — Ты мне тоже нравишься. Но мне надо бежать, а тебе надо скакать.

Он привязал поводья к ближайшему фонтану, чтобы конь мог по крайней мере напиться, а сам отправился на поиски надежного, укромного убежища, где бы он смог отсидеться до момента открытия Римских Врат, что должно было случиться около полуночи. Звон золота в кошельках у него на поясе был для него победной музыкой.

Скитер ухмыльнулся.

Неплохо для одного дня.

Очень даже неплохо.

Глава 3

Люпус Мортиферус терпеть не мог проигрывать. В его работе поражение означало смерть. И как и для большинства других гладиаторов, проиграть ставку означало для него почти что дурное предзнаменование, способное навлечь крупные неприятности Волк Смерти, как назвали его еще в Школе, твердо решил отыскать этого жалкого уличного воришку и вытрясти из него свои деньги или по крайней мере полюбоваться на то, как тот встретит смерть на арене.

Все, что ему нужно было сделать, — это найти его.

Они с друзьями стояли, переговариваясь, на том же месте, где этот мошенник улизнул у них из-под носа верхом на Солнечном Бегуне, одном из лучших коней, когда-либо бежавших в Цирке. Владелец его был вне себя от ярости. Хотя несколько его друзей поскакали вдогонку, вор успел заметно оторваться от них, к тому же конь под ним был резвее. Люпус Мортиферус не слишком надеялся на то, что кто-то вообще сможет догнать эту поганую крысу.

— Выходит, — толкнул его локтем Квинтус, — ты раскатал губу на сто пятьдесят аурий, так?

— Интересно, так ли Волк хитер, как ему кажется? — усмехнулся другой приятель. — Ничего, пусть сбережений у него поубавится, зато зубы станут еще длиннее!

Люпус только крепче стиснул зубы и промолчал. Эти деньги были ему просто необходимы для того, чтобы начать новую жизнь. Едва выкупив год назад себе свободу, он сразу же начал копить деньги на то, чтобы вообще оставить арену. И теперь, в самый решающий момент, какая-то деревенщина предлагает ему освободиться втрое быстрее… и надо же такому случиться, что это оказался обыкновенный вор!

— Возвращайтесь в Цирк! — буркнул Люпус. — До моего основного выхода еще пара часов, не меньше. Я пойду за этими лошадниками, посмотрю, вдруг найду что-нибудь. Волк так просто не сдается.

Ответом ему был еще один залп шуток — в конце концов кто, как не он, сам влез прямехонько в радушные объятия этой крысы, — и он зашагал в ту сторону, куда ускакали в погоню лошадники. «Я найду эту маленькую вонючку и, клянусь Геркулесом, переломаю все его поганые кости, а потом переломаю их кусочки, а потом…»

Он встретил возвращающихся наездников — они вели Солнечного Бегуна в поводу. На нем запеклась пена, но ему дали остыть по всем правилам, иначе вряд ли лошадники улыбались бы с таким облегчением.

— Нашли его привязанным у фонтана, — объяснил один из них, отвечая на вопрос Люпуса. — В трех кварталах отсюда.

Люпус кивнул и поспешил дальше. Он нашел указанный фонтан, но никаких признаков вора. Поэтому он пошел по окрестным лавочникам. На след он напал в третьей же лавке.

— Ага, он пошел вон туда и насвистывал при этом так. словно владеет императорским дворцом

— Спасибо. — Люпус кинул ему второй сестерции и зашагал в указанную сторону. Здесь улицы были чуть прямее, чем на противоположном берегу, и уже через пять минут Люпус увидел впереди свою жертву.

— Давай! — кричал ему внутренний голос.

Но он сдержался.

Если он проследит эту маленькую змею до самого ее гнезда, он, возможно, вернет себе гораздо больше, чем те деньги, которых лишился. Как знать, сколько эта крыса награбила за то время, что провела в Риме? Этот вор дарил ему очень соблазнительную возможность. Пока же он, похоже, собирался обойти весь этот проклятый город. Он то и дело задерживался, чтобы купить себе вина и колбасы, — наверняка, гад, на деньги, награбленные у других жертв, — потом купил несколько безделушек из тех, что любят цеплять на себя женщины.

Когда эта маленькая крыса перешла наконец Тибр и остановилась поглазеть на величественный храмовый комплекс на Капитолийском холме. Люпуса начало уже поджимать время. У него оставался еще выбор — или распотрошить крысу сейчас же, вернув свои деньги, или пропустить поединки, на которые был заявлен сегодня. Он совсем было собрался уже нападать, он даже положил руку на рукоять ножа, и тут в голову ему пришел третий вариант.

Он огляделся по сторонам и увидел пару глазевших на него нищих мальчишек.

— Ты правда Люпус Мортиферус? — спросил у него тот, что посмелее; в глазах его восторг мешался с благоговейным ужасом.

— Правда.

Глаза округлились еще сильнее.

— Хочешь заработать немного? — холодно улыбнулся Люпус.

Тот разинул рот от неожиданности.

— Как?

— Видишь вон того человека? — Он ткнул пальцем в сторону вора. — Ступай за ним. Узнай, где он живет, и скажи мне, и я дам тебе достаточно серебра, чтобы ты смог купить себе собственных рабов.

Парень поперхнулся.

— Мы пойдем за ним! Но как нам дать тебе знать, куда он пошел?

Люпус вздохнул. От голода человек дуреет, а эти мальчишки, судя по их виду, не ели нормально уже несколько лет.

— Один из вас останется там, куда он зайдет, — терпеливо объяснил Люпус. — А второй пойдет и найдет меня. Я буду ждать в ложах для выступающих.

Он выдал каждому по паре медных ассов в задаток, показал им кошелек, полный серебра, в качестве приманки и мрачно отправился обратно в Цирк. Ему предстояло еще выиграть несколько боев. Учитывая настроение Люпуса Мортиферуса, его соперникам можно было только посочувствовать. То-то порадуются зрители его сегодняшнему выступлению! А потом…

А потом одному вору-чужестранцу доведется узнать, что такое месть римлянина.

* * *

Голос Агнес Ферчайлд повысился почти до визга.

— Ты использовал меня, Скитер Джексон! Как… как ты посмел…

— Но, Агнес…

— Не трогай меня! Боже мой, подумать только, я дала тебе билет, деньги, я даже спала с тобой! Я тебя ненавижу! И все, что тебе было нужно, — это удрать и выиграть на Играх!

— Ну, Агнес…

— Я могла потерять работу! — На ее глазах блестели слезы, но это были слезы от злости. — А я-то, дура, не верила, что ты можешь поступить так со мной! — Не поднимая на него глаз, она зябко охватила себя руками.

— Послушай, детка, ну будь умницей! Ты мне ужасно нравишься. Но бизнес есть бизнес. Боже праведный, Агнес, ты водишь шарагу кровожадных извращенцев смотреть, как люди рубят друг друга на куски, ты таскаешь сюда половых гигантов, чтобы они могли вволю насиловать проституток в древних борделях, и это тебя ни капельки не смущает, но стоит человеку поставить несколько грошей…

— Убирайся с глаз моих! Будь проклят тот день, когда я обратила на тебя внимание, Скитер Джексон! Если бы я знала, чем это кончится, я бы… я бы заперла тебя здесь! Это было бы справедливо: бросить тебя в Риме со всеми теми, чьи деньги ты прикарманил!

Скитер сдался. Почему-то с женщинами у него всегда кончалось подобным образом, хотя он никак не мог взять в толк почему. Правда, так бурно, пожалуй, не реагировал еще никто. Ну, если не считать Марго. Она тоже высказала ему кое-чего, узнав, что он вовсе не разведчик времени. А ведь он ее даже не…

Нет, право же, искать в этом смысл безнадежно. Конечно, ему будет не хватать общества Агнес, особенно в постели, но вес кошельков с золотом на поясе более чем компенсирует ему ее реакцию. И ведь это сбор всего за один день. Доведись Есугэю узнать об этом, и он восхвалял бы Скитера на все стойбище.

Ох, ладно. Что сделано, то сделано, и хватит об этом. Пора обдумать что-нибудь новенькое, не требующее перехода через Врата Нижнего Времени. Разумеется, с его сегодняшним выигрышем он может и не спешить, планируя новую аферу. Он оставил Агнес сидеть в своем номере и присоединился к веселью в гостиной, слегка терзаясь угрызениями совести из опасения, что Агнес ревет в подушку.

Тьфу. Из-за одной маленькой ставки…

Можно подумать, он украл ее сердце или что-нибудь в этом роде. Ох уж эти женщины. Что ни сделай, вечно они недовольны. Ладно, как только он вернется на Восемьдесят Шестой, он отправится прямиком в «Нижнее Время» и напьется вусмерть. Блин, да он угостит всех за свой счет, а потом упьется с друзьями так, как положено тому, кто вырос в монгольских степях. После этой ее истерики он имеет право на небольшую разрядку.

Может, он даже найдет кого-нибудь, кто согласится утешить его после, в тиши его холостяцких апартаментов. Какую-нибудь славную туристочку с нежной кожей, готовую помочь ему справиться с чувством острого одиночества, от которого он так и не смог отделаться, входя в заполненный народом зал гостиницы «Путешествий во времени». Да, вот он, выход: женщины и вино. Древнее как мир лекарство, исцеляющее любые сердечные раны.

Скитер изобразил на лице свою лучшую улыбку, прикидывая, сколько карманов мог бы обчистить за то время, что осталось до открытия Римских Врат.

* * *

Вор проживал в гостинице, уютно разместившейся на Авентинском холме. Она ломилась от постояльцев. Люпус расплатился с мальчишками и подождал, пока они скроются из вида, потом шагнул в переполненное помещение. Кое-кто удивленно покосился на него, однако еда и вино, что ему подали, оказались лучше, чем он ожидал. Человек, которого он искал, сидел в дальнем углу, сияя торжеством, и беседовал о чем-то с девушкой-рабыней простецкого вида — та улыбалась ему, как улыбается женщина хорошо удовлетворившему ее мужчине. Люпус до поры придержал свою улыбку, когда они вышли продолжить разговор в более интимной обстановке. Последовав за ними, он услышал сквозь закрытую дверь шум спора, завершившегося тем, что вор пулей вылетел обратно в гостиную.

Ага, не все, значит, ладится у господина и его наложницы. Люпус усмехнулся, покончил с едой и вышел из гостиницы, чтобы дождаться темноты. Все, что ему оставалось теперь сделать, — это подождать, пока постояльцы разойдутся по постелям, и вор будет в его власти.

Конечно, он мог позвать городскую стражу, чтобы она схватила этого человека, но его репутация и так уже достаточно пострадала. До сих пор о его дурацкой потере знали только самые близкие друзья. Если об этом узнает еще и стража, его имя сделается посмешищем от Яникула и до лагеря преторианцев. Нет уж, этот счет он сведет лично. Вот только вечеринка в гостинице, к его досаде, затягивалась — постояльцы смеялись и распевали песни на каком-то незнакомом ему варварском языке. Это безобразие продолжалось до самой темноты.

Что эти болваны из колоний, никогда не ложатся спать?

Телеги и тяжело нагруженные фуры грохотали в темноте мимо гостиницы; свет из окон падал на усталые лица возниц и темные камни мостовой. Прошел еще час, потом другой, а конца веселью все не было видно. Накапливая раздражение, Люпус терпеливо ждал.

То, что произошло потом, удивило его сверх всякой меры. Все до единого дебоширы тесно сбитой толпой вывалились из гостиницы и направились куда-то по забитым подводами ночным улицам; дорогу им показывали рабы в ошейниках и с фонарями. Тот, кого искал Люпус, тоже был среди них, улыбаясь, как дрессированная обезьянка. Люпус скользил в темноте, положив руку на рукоять меча. Следуя за ними, он дошел до винной лавки на Аппиевой дороге. Судя по звездам, время было около полуночи, и все же почти четыре десятка людей ввалились в темную, тихую лавку. Одни горланили песни, другие шатались, у третьих был такой вид, словно их сейчас стошнит.

Люпусова жертва вошла туда, даже не оглянувшись. Из открытой в глубине помещения двери падал свет. Он освещал опустевшие прилавки, каменные скамьи и запечатанные амфоры с вином. За дверью находилась, судя по всему, небольшая кладовая, где торговец хранил свой товар. Люпус скользнул через улицу и осторожно вошел в лавку, когда кто-то прикрыл дверь. На мгновение он совершенно ослеп. Он чертыхнулся про себя, подождал, когда глаза свыкнутся с темнотой, подошел к задней двери и прислушался. Он не услышал ни звука.

И тут в костях его черепа зародилось странное жужжание. Это был не настоящий звук, но Люпус стиснул уши руками, пытаясь заглушить его. Что же это за винная лавка такая? Пот струился по лбу. Он не боялся, но…

Дверь кладовой неожиданно отворилась снова.

Люпус скрючился, прячась за прилавком.

Человек пятьдесят вышли из кладовой — но среди них ни одного из тех, кто заходил туда всего минуту назад! Последний вышедший прикрыл за собой дверь, оставив Люпуса сидеть в темноте. Качались фонари, незнакомцы хихикали и переговаривались шепотом на том же незнакомом языке. Держась за гудящую голову, смотрел Люпус вслед удаляющейся толпе. Постепенно звук, который не был звуком, стих. Мужчины и женщины, вышедшие из кладовой, скрылись за углом.

Люпус осторожно вышел из-за каменного прилавка, огляделся по сторонам и подошел к двери в кладовую. Она оказалась не заперта. Кто-то даже оставил внутри горящую лампу; наверное, владелец лавки скоро вернется, иначе задул бы ее. Люпус тщательно, хоть и не без некоторой поспешности, обыскал помещение, но не нашел и следа четырех десятков человек, вошедших сюда несколько минут назад. Он не нашел ни другого выхода, ни люка в полу. Помещение было совершенно пустым, если не считать рядов амфор у стен. Люпус поболтал первую попавшуюся — она оказалась полна.

Стоя посередине опустевшей комнаты, Люпус Мортиферус ощутил непривычный холодок по спине. Его жертва исчезла, буквально растворилась в воздухе, прихватив с собой завоеванные с таким трудом деньги Люпуса. Люпус тихо выругался, потом поставил амфору на место, резко повернулся и вышел. Ничего, он еще отыщет секрет этой винной лавки. Те люди, что вошли сюда и вышли отсюда, проходили через что-то — это были не духи из подземного мира, но мужчины и женщины из плоти и крови. И раз уж Люпус — пусть даже и суеверный немного — не верил в волшебные чудеса, он найдет дорогу туда. Все, что ему нужно для этого, — повнимательнее следить за новой группой.

И когда он окажется там…

Люпус Мортиферус, Волк Смерти Большого Римского Цирка, улыбнулся в темноте.

— Скоро, — пообещал он вору, — скоро твой живот познакомится с моим клинком. Не думаю, чтобы моя месть пришлась тебе особенно по вкусу, — а вот твоя плоть моему мечу понравится, это точно!

Мрачно усмехнувшись собственному каламбуру, Люпус Мортиферус зашагал в ночь.

* * *

Дни открытия Врат всегда положительно сказывались на количестве посетителей бара «Нижнее Время». Когда же речь шла об открытии Римских Врат, Маркус едва успевал разносить напитки и передавать Молли заказы на сандвичи. Звон стекла и запах алкоголя заполняли полутемный интерьер бара, мешаясь с гулом голосов. Одни путешественники похвалялись тем, что делали (или видели, или слышали) в Нижнем Времени, а другие изо всех сил старались утопить воспоминания об этом в вине. Впрочем, находились и третьи — те вообще отрицали, что это их мало-мальски трогает.

В общем, был самый обычный день открытия Римских Врат Маркус поставил поднос, полный питья, на стол, за которым Кит Карсон и Малькольм Мур травили байки Рэчел Айзенштайн. В принципе главного врача Вокзала Времени не так-то просто было сбить с толку, но она явно получала удовольствие, притворяясь, будто верит самому знаменитому разведчику времени и самому опытному независимому гиду Ла-ла-ландии. Маркус улыбнулся, согретый их приветливыми улыбками гораздо больше, чем чаевыми, потом вернулся в заднюю комнату и, ловко лавируя между игроками в бильярд, прошел в угол, где сидели и резались в покер на деньги Голди Морран и Брайан Хендриксон. Игра шла по-крупному.

Маркусу было хорошо знакомо это выражение на лице Голди. Он невольно вздрогнул. Она проигрывала — и, похоже, здорово проигрывала. Лицо Хендриксона не выражало ровным счетом ничего, но стопка денег на столе рядом с ним была заметно больше, чем у Голди. За их игрой напряженно следили несколько зрителей. Голди (чем-то неприятно напоминавшая Маркусу некую знатную римскую матрону, которую изредка навещал по взаимной договоренности его бывший хозяин) оторвалась от изучения своих карт, посмотрела в невозмутимое лицо Брайана и чуть скривила губу.

— Открывай.

Хендриксон открыл свои карты.

Голди Морран выругалась так, что шокировала даже видавшего виды Маркуса. Еще несколько купюр перекочевали в кучу библиотекаря.

— Ваши напитки, — негромко сказал Маркус, осторожно ставя поднос рядом с картами, деньгами и оттопыренными локтями.

Где-то в основном зале послышался очень знакомый голос:

— Эй, Маркус! Ты где?

Скитер Джексон вернулся! Маркус с трудом удержался от радостной улыбки.

Он молча собрал со стола пустые стаканы, отметил про себя отсутствие реакции со стороны Голди и благодарный взгляд библиотекаря и только потом поспешил к другу. Тот, сияя, стоял посреди комнаты.

— Напитки! — объявил тот. — Всем по одной за мой счет!

Маркус поперхнулся.

— Скитер! Это же… Это будет очень дорого! — Таких денег у его друга никогда не водилось. И народу в «Нижнем Времени» было в этот вечер полным-полно.

— Йеп! Я много поставил и много выиграл. Нет, правда, много! — От его улыбки в темном помещении стало, казалось, светлее. Он достал полный кошелек. — Это за питье!

— Так ты выиграл?

— Еще как выиграл! — рассмеялся Скитер. — Обслужи их, Маркус. — Он подмигнул и протянул Маркусу еще один тяжелый кошелек. — Спасибо. Это тебе за твою помощь, — прошептал он и вернулся к столу, оказавшись там в центре внимания, в основном со стороны туристов. Кошелек в руках у Маркуса был очень тяжелый. Маркуса пробрала дрожь. Когда он развязал тесемки, голова его пошла кругом от количества монет — и их цвета! Но это же… Он не мог так сразу прикинуть, сколько их в кошельке, но если их и не хватало на то, чтобы уплатить остаток долга, то совсем немного. Совсем, совсем немного. Взгляд его затуманился.

Скитер не забыл обещания.

Маркус знал, что в этом мире, мире пришельцев из будущего и обитателей Восемьдесят Шестого, мужчинам не положено плакать, что римские мужья делали без стеснения. Поэтому он только поморгал немного, скрывая слезы, но комок в горле остался, так что он не мог сказать ни слова, даже если бы от этого зависела его жизнь. Скитер не забыл своего обещания. И не просто не забыл, но и выполнил его. «Я тоже не забуду, — мысленно поклялся Маркус. — Я не забуду твоего поступка. Мой друг».

Он сунул деньги в передний карман джинсов — поглубже, чтобы до них не добрались чьи-нибудь ловкие пальцы, потом снова отчаянно заморгал, борясь со слезами. Ему ужасно хотелось сейчас же уйти из «Нижнего Времени», чтобы поделиться новостями с Йанирой, но до конца работы еще оставалось несколько часов, да и она занята с каким-то аспирантом из Верхнего Времени, консультировавшимся у нее — и неплохо платившим за это — как у непререкаемого, безупречного источника информации. Она говорила как-то Маркусу, что некоторые учебные центры Верхнего Времени не позволяют своим студентам пользоваться подобными записями, считая их недостаточно достоверными. Лицо ее при мысли об этом темнело от обиды — действительно, как посмел кто-то усомниться в ее честности!

Впрочем, гораздо больше школ вполне доверяло подобным источникам информации. Маркус испытывал глубокую радость оттого, что Йанире не надо больше ограничивать себя, продавая частицы своей жизни, чтобы отложить деньги на уплату долга Маркуса. Ничего, он и позже сможет рассказать ей об удаче, об их добром друге и союзнике. Он уже сейчас представлял себе, какой радостью загорятся ее глаза.

«Возможно, я смогу прокормить еще одного ребенка. И если боги улыбнутся нам — сына». С головой, полной подобных мечтаний, Маркус принялся разносить напитки, столь щедро оплаченные Скитером. Действительно, тех денег, что были в кошельке, хватило на питье всем, и даже осталось немного.

Из задней комнаты появились Голди Морран и Брайан Хендриксон — то ли у Голди иссякли деньги, то ли терпение. За ними косяком рыб-прихлебал тянулись восторженные зрители.

— Мне послышалось, будто Скитер всех угощает? — поинтересовалась Голди.

Скитер лениво оторвался от стула и отвесил ей ироничный поклон.

— Ты все расслышала верно. И уж ты-то знаешь, что деньги у меня есть. — На этот раз он подмигнул ей.

Ах!.. Ну да, Голди ведь наверняка обменивала деньги, что выиграл Скитер. Лицо Голди приобрело кисло-горькое выражение.

— Деньги? Ты называешь пару тысяч деньгами? Бог мой, Скитер, детка, да я за одну игру спускаю столько. Когда же ты наконец повзрослеешь настолько, что перестанешь размениваться на мелочи?

Скитер выпрямился во весь рост; глаза его сначала расширились, потом свирепо сузились. Теперь уже внимание всех до одного в зале — как туристов, так и местных — было приковано к нему. Лицо его вспыхнуло румянцем, то ли от злости, то ли от обиды — со Скитером никогда не знаешь точно.

— Мелочь? — переспросил он, и в глазах его загорелся недобрый огонек. — Ну да, наверное, с твоей точки зрения, Голди, я действительно мелочь. Так, Скитер, мелкое дерьмо, ничего особенного. Правда, если я не ошибаюсь, мне последнее время слишком часто везет, это тоже верно. В общем, Голди, ты ничуть не лучше меня, какую бы лапшу ты ни вешала на уши своим клиентам.

В наступившей тишине даже падение иголки на деревянный пол прозвучало бы громче пожарного колокола.

— Что ты хочешь этим сказать? — Голди задышала глубже, раздувая ноздри. Губы ее побелели.

— О, брось, Голди. Меня-то ты не надуешь, мы с тобой слишком похожи. Всем в Ла-ла-ландии хорошо известно, что ты как можешь надуваешь своих клиентов. — Несколько присутствующих в зале туристов заметно вздрогнули и с опаской покосились на Голди. Скитер пожал плечами. — Если бы у меня был магазин антиквариата и возможность грести редкие монеты за полцены, а может, банковский счет вроде твоего, черт, я тоже запросто спускал бы в покер по несколько тысяч, даже не заметив этого.

Так вот, я говорил, что ты не лучше меня. Ты жульничаешь, я жульничаю, и все здесь называют нас обоих мошенниками и еще бог знает как. Если бы ты не вешала клиентам лапшу на уши, пользуясь своим знанием монет и камней, тебе бы и половины моего недельного заработка не видать. Мягко говоря, кроме камней и монет, ты вообще ни хрена не знаешь. Черт, да я, возможно, сделал бы бабок вдвое или втрое против твоего, доведись тебе зарабатывать на жизнь так, как мне.

Щеки Голди слегка побагровели и теперь очень гармонировали с цветом ее волос.

— Ты что, бросаешь вызов мне?

Жилка на скуле Скитера запульсировала. Что-то в его взгляде заставило Маркуса вздрогнуть. Потом он улыбнулся, но в стальном взгляде его не было ни капли веселья.

— Да, бросаю. Да, вызов. Черт, а неплохая идея. Что ты скажешь на это, Голди? Допустим, неделю, а? Все, что ты заработаешь на своем знании монет, камней и прочих безделушек, не в счет. И в конце недели тот, у кого окажется больше наличности, получает все. Что ты скажешь на это? Поспорим?

Все до единого взгляды обратились теперь на Голди Морран, главную мошенницу Ла-ла-ландии. Она только чуть скривила губу.

— Спорить? Да такие ставки не стоят усилий исходя из той ерунды, что ты зарабатываешь в среднем за неделю. — Глаза ее сузились, и на губах заиграла холодная улыбка. Маркуса снова пробрала дрожь. «Осторожнее, друг, она жаждет крови…» — Я не спорю на гроши.

Скитер шагнул вперед, и глаза его сверкнули в полумраке бара.

— Ну что ж, отлично, почему бы нам тогда не поднять ставки? Будем играть по-крупному. Пусть это будет трехнедельный заработок — черт, давай уж тогда месяц. Как раз и праздники захватим. Проигравший собирает манатки и отчаливает с Восемьдесят Шестого раз и навсегда.

Глаза Голди на мгновение расширились. Маркус прикусил губу и удержался от того, чтобы вмешаться с возражениями, не говоря уж об отчаянном желании предупредить Скитера, чтобы тот остерегся. Голди рассмеялась.

— Отчалить с Восемьдесят Шестого? Ты что, спятил?

— Что, боишься?

Какую-то секунду Маркусу казалось, что она бросится на Скитера.

— Принято! — выплюнула она; так кобра плюется ядом. Потом она повернулась к бедолаге Брайану Хендриксону, человеку, который за свою жизнь и мухи не обидел. Все это время он стоял и широко раскрытыми глазами созерцал сцену. Голди ткнула ему в грудь своим длинным наманикюренным когтем. — Ты. Я хочу, чтобы ты был официальным свидетелем. Ради такого можно и поспорить. Я выиграю, и мы навсегда избавимся от этой мелкой двуличной крысы.

Лицо Скитера потемнело, но только это и выдавало его эмоции. Он даже улыбнулся.

— Вот и нет. Выиграю я, и мы распростимся с этой прожженной дамой.

Голди шагнула к нему, раскрыв рот для еще более обидной реплики, но тут между ними встал Брайан Хендриксон.

— Олл райт, спор предложен и принят. — Библиотекарь переводил взгляд с одного на другую. — Вы двое и не представляете себе, как мне не хочется лезть во все это, но при таких серьезных ставках надо же кому-то по возможности заставлять вас играть честно.

Он вздохнул и помолчал немного.

— Боюсь, — добавил он неохотно, — что это не сделать никому, кроме меня, ибо только я разбираюсь в монетах и камнях не хуже тебя, Голди. Ладно, значит, вы двое будете каждый день докладывать мне о своих успехах. Все выигрыши учитываются у меня, и я же буду отмечать все проигрыши. Я буду решать, считается ли выигрыш. Тебе, Голди, запрещается обманывать туристов своей, с позволения сказать, экспертизой. Придется уж тебе поискать другие способы выиграть.

По глазам Брайана было хорошо видно, как мало удовольствия он испытывает от всего этого, но он упрямо продолжал:

— Официально заработанные деньги не считаются. И еще одно: если кого-то из вас поймают за руку, он автоматически считается проигравшим. Ясно?

— Ясно, — презрительно фыркнула Голди.

Скитер секунду яростно смотрел на нее, и глаза его горели жаждой мщения. Маркусу припомнилось все то, что говорил ему Скитер в тот вечер, когда напился до того, что начал выкладывать свои секреты. Маркус услышал такое, что даже растерялся — он никогда не думал, что такое возможно. С тех пор он знал — его друг носит в себе жуткий заряд холодной, расчетливой мстительности. Неожиданный спор заставил его всерьез испугаться за Скитера. Ему отчаянно хотелось крикнуть: «Тебе не нужно ничего доказывать!» — но он не мог этого сделать, и потом, было все равно уже поздно. Деньги в кармане джинсов показались ему еще тяжелее, почти такими же тяжелыми, как груз на сердце.

Друг проведет следующие несколько недель, занимаясь тем, от чего его хотел бы отучить Маркус, а иначе ему придется навсегда покинуть вокзал. Маркус боялся потерять друга почти так же, как Совет выходцев из Нижнего Времени боялся потерять Найденного, опознанного одним из его членов. Маркус принялся молиться всем известным ему римским и галльским богам, которые могли бы услышать его, чтобы они помогли победить Скитеру, но никак не Голди.

Она-то могла позволить себе начать жизнь заново где-нибудь еще.

Скитер Джексон не мог.

Маркус вдруг ощутил такое отвращение к Голди, что не мог выразить словами. Он отвернулся и сделал вид, что занят делами за стойкой. Брайан Хендриксон продолжал уточнять правила. Маркус не заметил, как Голди ушла. Но когда он поднял взгляд и не нашел ее в зале, у него чуть не подогнулись ноги от облегчения. В зале снова поднялся оживленный шум, и он с головой ушел в работу, разнося напитки, так что не заметил и того, когда ушел Скитер. Он пожалел о том, что упустил возможность поговорить с другом, но ему еще предстояло много дел.

Поэтому он продолжал молча разносить питье, собирать плату и время от времени похлопывал себя по карману джинсов, не переставая тревожиться о судьбе своего единственного доброго друга в этом мире — или в этом времени.

Глава 4

Люпус Мортиферус вряд ли пережил бы сотню боев на арене римского цирка, если бы сдавался так просто. С самых календ он терпеливо ждал до тех пор, пока до ид не остался всего один день, и все это время или он, или его раб не отставали от пришельцев, появившихся из винной лавки на Аппиевой дороге. Люпус следил за тем, как мужчины, женщины, драчливые дети и озорные подростки глазеют на мраморные храмы, заходят в бордели, обозначенные торчащими над входом каменными фаллосами, или возбужденно наблюдают за поединком гладиаторов в цирке.

И все это время, почти целый месяц, Люпус терпеливо ждал своего часа, затачивая клинок стилета. Он стоически выносил шутки и насмешки приятелей; впрочем, кое-кто из шутников уже дошутился до могилы, окропив своей кровью песок на арене под торжествующий рев толпы.

А потом ожидание окончилось. Они уходили, как и в прошлый раз, ночью. Рабы в ошейниках освещали дорогу фонарями. Идти за ними оказалось до смешного просто. Люпус отправил своего раба домой, а сам бесшумно ступал по булыжным тротуарам, по возможности оставаясь в тени. Несколько мужчин помоложе явно перебрали вина: они шатались, держась за рабов или друг за друга, но старались не отставать. Когда группа подошла к винной лавке на Аппиевой дороге, Люпус нагнал их, держась сразу за последним.

Шедший одним из первых раб выкликнул что-то на своем варварском наречии. Пришельцы входили по двое, по трое. Люпус с беспокойством заметил, что охранявшие группу рабы тщательно пересчитывали всех, кто входил в лавку. Когда он уже начал остерегаться того, что его обнаружат, один из идущих рядом с ним молодых людей согнулся почти вдвое, извергая содержимое своего желудка. Люпус с трудом удержался от улыбки. Отлично! Вокруг парня захлопотали рабы, поддерживая его и пытаясь подтолкнуть его вперед. Однако вид блюющего пьяницы вызвал среди его столь же пьяных спутников ответную реакцию. Другой юноша тоже согнулся у самой двери в кладовую. Люпус подхватил его под руку, заслужив благодарную улыбку женщины в рабском ошейнике.

Весьма обрадованный таким поворотом событий, Люпус оттащил несчастного в угол и там дал возможность избавиться от вина и сладостей, которые тот, похоже, поглощал весь день, начиная с утра. Однако тут стошнило третьего парня. Женщины в модных платьях поспешно расступились, зажимая носы. На их накрашенных лицах обозначилось неприкрытое отвращение.

— Фи! — довольно внятно произнесла маленькая девочка. Люпус не знал, что точно означает это слово, но выражение ее лица говорило само за себя. Даже мужчины постарше и те старались держаться подальше от пьяных юнцов. Люпус вжался в угол рядом со стенающим парнем — никто, кроме этого несчастного, не обращал на него внимания.

Потом воздух начал гудеть.

Это был не звук, воспринимаемый ухом, но болезненное гудение в черепе, точно такое же, как в прошлый раз, когда он был в этой лавке. Люпус сглотнул неприятный ком в горле и попытался найти источник этого звука, который не был настоящим звуком. По толпе пронесся ропот, перебиваемый звуками, что издавали пьяные парни, и ободряющими возгласами рабов. Люпус поднял взгляд на голую стену, не понимая, почему же все набились в эту обыкновенную кладовую…

Стена начала мерцать. По ней забегали пятна всех цветов радуги. Люпус громко поперхнулся, но тут же совладал с собой. Быстро оглядевшись по сторонам, он убедился в том, что никто не заметил пота, выступившего у него на лбу. Конечно, это принесло некоторое облегчение, но все равно вся его смелость уходила на то, чтобы смотреть на это пульсирующее пятно на стене. Словно зачарованный, он не мог отвести от него взгляда, даже когда в круге разбегающихся радуг появилось темное отверстие и все его инстинкты кричали ему: «Беги!» Отверстие быстро расширялось, пока не поглотило половину стены кладовой. Люпус подавил еще один импульс к бегству, сглотнул слюну и прошептал:

— О великий бог войны Марс, прошу тебя, дай мне хоть толику твоей смелости!

Люди один за другим шагали в эту дыру.

Они исчезали так быстро, словно их швыряла туда какая-то огромная катапульта. Кто-то подхватил парня, которому «помогал» Люпус, и потащил его к зияющему в стене отверстию. Люпусу хотелось остаться там, где он стоял, вжавшись в стену от страха перед этой глотающей людей дырой. Потом, вспомнив про месть и любовно заточенный меч-гладий, он сделал глубокий вдох и шагнул вперед, в самую середину компании юнцов, мужественно пытавшихся справиться с тошнотой. Мгновение он колебался на краю…

Потом крепко зажмурился и шагнул вперед.

Он падал…

«Митра! Марс! Спасите меня…»

Он упал на какую-то жесткую металлическую поверхность. Люпус открыл глаза и обнаружил, что стоит на коленях на металлической решетке. Парня, что шел вместе с ним, снова рвало. Мужчины с тяжелыми сумками торопливо обходили их стороной. Люпус рывком поставил парня на ноги и поволок его в ту же сторону, куда шли остальные, вниз по широкому решетчатому пандусу. Внизу царил настоящий хаос — несколько таких же пьяных парней, старавшихся не выходить из общей очереди, безуспешно боролись с приступами рвоты. Все по очереди совали какие-то плоские, жесткие кусочки пергамента в похожую на ящик штуковину, но эти парни внесли в процедуру полную сумятицу. Молодая женщина в странных одеждах произнесла что-то с видом явного отвращения и отвернулась…

Люпус, у которого не было этого плоского, жесткого кусочка пергамента, чтобы сунуть его в эту штуку, тихо прошмыгнул мимо нее и устремился к ближайшему укрытию — занавеси из виноградной лозы и цветущих кустов, увивавших какой-то портик. Слегка задыхаясь и проклиная врожденный страх перед неведомым, с удвоенной скоростью гнавший кровь по его жилам, словно ему предстоял тяжелый поединок, Люпус Мортиферус в первый раз осмотрел то место, где нашел убежище вор, укравший его деньги.

«Где я? На Олимпе?»

Подумав, он усомнился в такой возможности, несмотря на то устрашающее волшебство, с которым то появлялась, то исчезала дыра в стене. Может, это Атлантида? Да нет, она погибла, еще когда боги были молодыми. Если и существовала вообще. Тогда где же он все-таки — если единственным цивилизованным местом в этом мире остается пока Рим? Правда, купцы рассказывают всякие небылицы про страны далеко на востоке, откуда привозят дорогие шелка…

Люпус не знал, как называются те восточные города, где ткут шелка, но он сомневался, что попал в один из них. Да и вообще это нельзя было назвать настоящим городом. Здесь не было ни открытого неба, ни земли, ни далекого горизонта, ни ветра, шелестящего листвой и охлаждающего его покрытую потом кожу. Все это напоминало скорее огромное… помещение, что ли. Такое большое, что в нем без труда поместился бы египетский обелиск с Большого Цирка и при этом между его золоченой верхушкой и далеким потолком осталось бы еще полно места. Здесь хватило бы места даже на то, чтобы устраивать состязания колесниц — по меньшей мере на половинной дистанции, — не будь все усеяно магазинами, богато украшенными прудами и фонтанами, декоративными скамейками и странными колоннами со светящимися шарами на верхушке, разбросанными по всей площади вперемешку с разноцветной мишурой от пола до потолка. Восторженные вопли вернувшейся домой детворы напомнили ему, как одинок он здесь: любой пятилетний ребенок явно знал об этом месте гораздо больше, чем он.

Повсюду карабкались в никуда или на платформы, которые не могли служить ни одной разумной цели, металлические лестницы. На стенах ярко горели разноцветные буквы, складывающиеся в надписи, которые он не мог прочесть. Некоторые участки огорожены, хотя ничего опасного в них вроде бы не было — так, безобидные на вид куски гладкой стены. Однако образ отверстия, открывающегося в стене винной лавки, еще не успел изгладиться из памяти Люпуса, и он вздрогнул, боясь даже представить себе, куда открываются эти невинные куски стены. Люди в римских одеждах смешивались с другими, в одеждах столь варварских, что у Люпуса не находилось слов для их описания.

«Где я?»

И где в этой мешанине лавок, лестниц и людей находится вор, которого он ищет? На какую-то ужасную секунду он зажмурился, борясь с острым желанием опрометью броситься вверх по пандусу, обратно сквозь отверстие в стене. С трудом совладал он со своим дыханием, но все-таки совладал. В конце концов он — Волк Смерти из Большого Цирка, а не какой-нибудь молокосос, способный испугаться первого встречного незнакомца. Люпус заставил себя снова открыть глаза.

Отверстие в стене закрылось.

К добру или не к добру, но он оказался заперт здесь.

Еще секунду он не ощущал ничего, кроме животного ужаса. Потом, очень медленно, Люпус ощупал рукоять своего стилета. Боги, к которым он взывал, откликнулись на егомольбу, хотя и неожиданным образом. Да, он заперт здесь.

Но и вор — тоже.

Все, что оставалось делать Люпусу, — это суметь выдавать себя за своего в этом странном, замкнутом, лишенном солнечного света мире достаточно долго для того, чтобы выследить этого человека, потом дождаться следующего открытия стены — а в том, что оно будет, он не сомневался — и при необходимости с боем прорваться домой.

Уголки его рта скривились в безжалостной улыбке.

Этот вор еще пожалеет о той минуте, когда провел Люпуса Мортиферуса, победителя, римского Волка Смерти. Мысль об этом помогала бороться со страхом. Люпус покрепче взялся за рукоять меча и выскользнул из убежища. Охота началась.

* * *

Везде, где возникают колонии нелегальных беженцев или иммигрантов, те или иные подпольные организации возникают в их среде с той же неизбежностью, с какой новорожденный китенок всплывает на морскую поверхность, чтобы сделать свой первый вздох. Неосознанно, без всякого доброго или злого умысла, но лишенные законного статуса пришельцы просто вынуждены создавать какую-то систему взаимопомощи, если хотят выжить в незнакомом, непонятном им мире.

На Вокзалах Времени, выросших там, где Врата образовались в достаточной близости друг от друга, чтобы их можно было заключить в единый объем, это неписаное правило соблюдалось так же строго, как в трущобах Лос-Анджелеса или Нью-Йорка, собственно, как в любом прибрежном городе, куда устремились потоки беженцев от Великого Потопа, что последовал за Происшествием, — толпы людей, отчаявшихся найти хоть кого-то из близких, без вещей и документов, способных подтвердить их гражданство или национальность. Этим беженцам из Верхнего Времени приходилось бороться за выживание в условиях еще страшнее, чем у тех, кто оказался заперт в Вокзалах Времени. И совсем уж страшной была судьба волн беженцев от бесконечных, бессмысленных войн, охвативших Ближний Восток и Балканы. Целые армии их нелегально перекатывались через границы, спасаясь от геноцида; и великое множество погибало.

Мужчины и женщины, старики и дети — все, кто попал на вокзал через открытые Врата и остался здесь без каких-либо законных прав и возможности хоть какой-то социальной защиты — ибо правительства Верхнего Времени так и не могли решить, что же с ними делать, — сами создавали собственные сообщества. Некоторые из них просто сходили с ума и рвались домой через любые открытые Врата, как правило, через нестабильные. Больше их никто не видел. Но большинство, стараясь выжить, цеплялись друг за друга. Общаясь часто лишь языком жестов, они как могли обменивались новостями и нужной информацией и доходили порой даже до того, что укрывали тех новичков на станции, которым вмешательство властей могло причинить вред.

На ВВ-86 политика Булла Моргана редко требовала таких исключительных мер, но выходцы из Нижнего Времени все равно были связаны узами, понять которые мог мало кто из Верхних. Их объединяло хотя бы то, что все они чужаки здесь. Как первые христиане в Риме, собиравшиеся в катакомбах под городом, или североамериканские повстанцы, прятавшиеся от английских колониальных властей в любом подходящем подвале, Ла-ла-ландийский Совет выходцев из Нижнего Времени собирался в подполье. Буквально в подполье, под основным ярусом вокзала. В недрах конструкций, где без остановки жужжали машины, заставлявшие гореть свет, гнавшие по трубам воду и стоки, подававшие в помещения подогретый или охлажденный воздух; там, где стальные и бетонные опоры врастали в скальный грунт Гималаев, — именно там усваивали беглецы науку выживания.

Среди лязга и завывания машин, назначение которых часто оставалось для них непонятным, собирались они в укромных закоулках служебных цехов, чтобы подбадривать друг друга, обмениваться важными новостями и делиться страхами, надеждами, радостями и горестями. Немногие из них решились пойти учиться языкам Верхнего Времени, но те, кто смог хоть немного понять мир, пленниками которого они стали, старались объяснить это тем, кто так и не смог этого сделать.

Местные, постоянные обитатели ВВ-86 знали об этих собраниях, но не придавали этой «подпольной» деятельности особого значения. Администрация вокзала даже пошла на то, что наняла психолога, единственной задачей которого было помогать им адаптироваться, но даже он не мог по-настоящему, собственными потрохами понять, что это значит: быть оторванными от родного времени, оказавшись взаперти в перегруженном Вокзале Времени, какой стала теперь Ла-ла-ландия.

Поэтому в экстренных случаях выходцы из Нижнего Времени предпочитали обращаться к собственным, неофициальным лидерам, и одним из этих неофициальных лидеров была Йанира Кассондра. Сидя дома в ожидании, пока вернется с работы Маркус, она размышляла о том, что ее жизнь во многих отношениях еще невероятнее того странного мира, в котором она жила теперь сама и помогала жить другим. Рожденная в Эфесе, священном городе Артемиды, Йанира обучилась у жриц таинствам древних, странных ритуалов, недоступных пониманию мужчин. Оторванная от мира настолько, насколько это обычно для жрицы Артемиды, она в возрасте шестнадцати лет была продана в настоящее рабство, пусть даже оно и называлось замужеством. Из родного Эфеса ее через Эгейское море отвезли в Афины, где на пыльной агоре мужчины степенно обсуждали политические системы, которым предстояло изменить мир по меньшей мере на двадцать шесть следующих столетий. И в этом непривычном ей мире Йанира попробовала обучиться мистериям богини-покровительницы ее нового дома, но все, что получила, — это статус пленницы на женской половине дома ее мужа.

Йанира-Очаровательница, танцевавшая некогда под луной на священной поляне Артемиды, — с луком в руке, распустив волосы, — молила древних богинь своей матери об освобождении… и наконец они услышали. Как-то ночью Йанира сбежала из дома на ночные улицы Афин.

Не зная еще, что ей теперь делать — искать ли убежища в огромном храме Афины на скале Акрополя, или броситься вниз головой с этой скалы, только бы не провести еще ночь в доме жестокого мужа, — бежала она босиком, задыхаясь, шатаясь от слабости после родов.

И там, на этих притихших ночных пыльных улицах, где мужчины меняли историю, пока их женщины жили в вечных оковах, ее мольбы Афине, Гере, Деметре и дочери ее Прозерпине, царице подземного мира, Артемиде, Афродите и даже Цирцее были наконец услышаны. Преследуемая по пятам взбешенным мужем, она бежала так быстро, как только позволяло ей истерзанное тело, прекрасно понимая, что ждет ее, если муж догонит. Ее босые ноги вздымали облака пыли на пустой, залитой лунным светом агоре, с одной стороны которой лепились к склону ослепительно-белые колонны Гефестиона, а с другой высилась призрачным силуэтом раскрашенная Стоя, где философы наставляли своих учеников.

Не утратив еще надежды добежать до белой громады Парфенона высоко на Акрополе, Йанира рванулась в переулок, ведущий к началу подъема на скалу.

— Эй! — услышала она резкий оклик какого-то оборванца, сидевшего прямо на земле. — Не ходи туда!

Она обернулась и увидела, что муж ее нагоняет. Охваченная ужасом, она сделала последнюю попытку добежать до храма Афины. Один неверный шаг — и она буквально врезалась в стену лавки башмачника, прилепившейся к каменному откосу Акрополя; отпрянула…

…и тут-то все и случилось.

Сквозь открытую дверь лавки увидела она, как чернота раздвинулась. Хитон ее затрепетал от дуновения ветра, как крылья бабочки; она замерла, глядя на бьющий из двери яркий свет и какие-то радужные переливы. Она смутно сознавала, что навстречу ей из дверей спешат люди, слышала, как бранится муж, застрявший в толпе. Она колебалась не больше секунды. Семнадцатилетняя, но столько уже пережившая Йанира Кассондра воздела руки, благодаря Богиню за то, что та откликнулась на ее мольбу, — и ринулась вперед, растолкав мужчин и женщин, которые пытались задержать ее. Она прыгнула прямо в пульсирующее отверстие в темноте, нимало не заботясь о том, что обнаружит по другую сторону, почти ожидая увидеть величественные залы самого Олимпа и сияющую Артемиду, готовую покарать свою падшую жрицу.

Вместо этого она нашла там Ла-ла-ландию и новую жизнь. Освобожденная от гнета своих былых страхов, она снова научилась доверять и любить, нашла по крайней мере одного человека, который прошел свою школу жизни у еще более жестоких учителей. И что важнее всего, — она вообще не надеялась на то, что подобное возможно, — она нашла настоящее чудо: молодого мужчину с каштановыми волосами, полным любви сердцем и темными бездонными глазами, который сумел помочь ей забыть ужас от прикосновения мужской руки. Он не женился на ней пока. Не потому, что она сбежала от живого мужа, но потому, что — с его точки зрения — он не освободился еще от долга. Йанира ни разу не встречалась с тем человеком, которому задолжал Маркус, но иногда, когда она впадала в глубокий транс прорицательницы, она почти видела его лицо в окружении каких-то незнакомых ей диковин.

Кто бы и где бы он ни был, в ожидании Маркуса с работы Йанира ненавидела этого человека так сильно, как, должно быть, Медея, когда точила нож для убийства собственных сыновей, только бы не дать пришедшей ей на смену царице сделать из них рабов. Во всяком случае, когда он вернется — если он, конечно, вернется, — Йанира сомневалась, что сможет отказать себе в удовольствии обработать его как следует своим кинжалом. И уж это будет не первый раз, когда она совершит человеческое жертвоприношение, заклав мужчину во имя древней Артемиды, которую спартанцы называли Богиней-Мясником. Раньше ей казалось, что подобных кровавых занятий от нее уже не потребуется, но, когда безопасности ее семьи что-то грозило, Йанира Кассондра готова была на все. В жизни ее действительно произошли большие перемены: раньше она и представить себе не могла, что будет спать с бывшим рабом. Однако контраст между годом «почтенного» брака и трогательной заботой Маркуса сотворил с ней, затерянной в этом чужом мире, настоящее чудо. Разделив с Маркусом его радости и тревоги, Йанира подарила ему детей, уняв боль в его сердце, да и в своем собственном.

К своему удивлению, Йанира обнаружила, что ей нравятся не только обычные заботы по дому, которых от нее раньше не требовалось, но и тот статус, который она здесь обрела. Всеобщее поклонение перед ее способностями и личностью приятно льстило ей. Это было даже странно — ее общества искали не только выходцы из Нижнего Времени, но и туристы, студенты из Верхнего Времени, даже профессора истории. В этой странной стране Йанира обнаружила в себе способности к самым разным полезным занятиям: к изготовлению платьев, украшений и орнаментов, целебных травяных смесей. И после того как несколько этих ее изделий было продано, спрос на них оказался столь велик, что ей пришлось обратиться к Конни Логан с просьбой научить ее обращаться с этими ее новыми швейными машинками, чтобы шить платья быстрее.

Впрочем, Конни только ухмыльнулась:

— Ради Бога. Позволь мне ввести в мой компьютер твои вышивки и крой платьев, а я возьму тебя в долю!

Деловой хватке Конни можно было только позавидовать. Впрочем, и Йанира тоже была не промах.

— Вышивки? Ни за что. А вот выкройки — совсем другое дело.

Конни покачала головой и скорбно вздохнула:

— Ты меня без ножа режешь, Йанира, но очень уж ты мне нравишься. И если этот ионический хитон, который сейчас на тебе, ты шила сама… ты в проигрыше не останешься.

Так что Йанира использовала ателье Конни Логан для пошива хитонов, что помогло ей отложить кое-что для открытия собственного дела. Все время, что она носила Геласию, она находила себе занятие — то шила маленькие мешочки для сухих трав, то училась делать нехитрые, но от этого не менее красивые ювелирные украшения, запомнившиеся ей по дому умершего много веков назад мужа. И в конце концов все это окупилось сторицей, когда она получила разрешение Булла Моргана на открытие собственного киоска, а Маркус в свободное от работы время смастерил его. Они раскрасили его в яркие, радостные цвета и открыли-таки собственное дело.

Все это было очень даже хорошо, хоть и не настолько прибыльно, как она надеялась иногда. Но все же хорошо, более чем хорошо для того, чтобы окупить все затраты и оставить еще на семейные расходы (включая неприкосновенный фонд Маркуса на выплату долга). Конечно, со стороны брак их мог показаться странным — Йанира категорически отказывалась считать год насилия и истязаний в Афинах настоящим браком, ибо не давала на него согласия, — но при всей странности их брак с Маркусом был наполнен всем, что она могла только пожелать. Любовью, спокойствием, детьми, счастьем с самым лучшим человеком, которого она знала… Иногда она сама страшилась своего счастья: что, если боги возревнуют и покарают их?

* * *

Вечером после открытия Римских Врат Маркус вернулся домой, набравшись вина в заметно большем количестве, чем обычно позволял себе. Он лишь мотнул головой, когда она предложила ему обед. Йанира безропотно убрала еду в эту волшебную машину-холодильник и только тогда заметила слезы на его щеках.

— Маркус! — бросилась она к нему. — Что случилось, любовь моя?

Он покачал головой и повел ее в спальню. Там, забыв даже раздеться или раздеть ее, он прижал ее к себе, уткнувшись носом в пышные волосы, и только дрожал, пока не успокоился настолько, что смог говорить.

— Это… это все Скитер, Йанира. Скитер Джексон. Помнишь, я смеялся еще над ним, когда он отправился через Римские Врата, пообещав мне поделиться выигрышем?

— Да, милый, конечно, помню, но…

Он пошарил в кармане, потом сунул ей в руку набитый чем-то тяжелым кошелек.

— Он сдержал свое обещание, — шепнул Маркус.

Йанира держала в руке тяжелый кошелек и, не отпуская Маркуса от себя, слушала, как тот плачет от благодарности к человеку из Верхнего Времени, давшему ему наконец возможность расплатиться с угнетавшим его долгом и жениться на ней.

— Но в чем дело? — прошептала она, не понимая, что побудило человека, к которому все привыкли относиться как к последнему негодяю, проявить подобную щедрость.

Маркус поднял на нее глаза, все еще полные слез.

— Мне кажется, ему известно гораздо меньше, чем нам. Если бы он только знал то, что знаем мы… — Маркус тяжело вздохнул, потом поцеловал жену. — Дай я тебе расскажу. — И он поведал Йанире историю мальчика, упавшего через открытые Врата в чужую страну.

— Он напился в тот вечер, — прошептал Маркус, словно боялся разбудить дочек, спавших в своей кроватке рядом с их супружеским ложем. — Он был так пьян, и ему было так одиноко, что у него развязался язык, а может, он думал, что я его пойму. И он мне рассказал… Что-то из этого я вообще не понимаю, но я постараюсь рассказать это тебе его словами. Он сказал, что все это началось как простая игра, потому что его отец…

* * *

Игра, насколько Скитер мог вспомнить сквозь дымку алкогольного опьянения, начиналась по-честному.

— Это была ошибка отца… а может, матери. Но знаешь, даже когда тебе всего восемь, ты уже можешь предсказать счет не хуже, чем, скажем, нью-йоркский букмекер подсчитывает шансы. Папаша — тот, например, купил моей школьной баскетбольной команде форму на всех и следил при этом, чтобы все матчи показывались по телевизору в удобное время. И с бейсбольной командой то же самое. И знаешь что, Маркус? Он ни разу не приходил посмотреть на то, как мы играем. Ни разу. Ни на одну чертову, даже самую важную игру. Черт, уже тогда можно было предсказать счет. Отцу было просто начхать на меня. Его заботил только престиж, который он мог купить. Сколько новых клиентов привлечет к нему это паблисити. Будь он проклят! Ну и бизнесмен из него был что надо. Такой богатый, что зубы ломило, стоило подумать об этом.

Маркус, хоть и не до конца понимал все, что говорит ему Скитер, видел, что бедный парень страдает так, как не снилось никому из тех, что изливали Маркусу душу в поздние часы за стойкой «Нижнего Времени» Скитер уставился в свой стакан с виски.

— Налей еще, Маркус, идет? Так-то оно лучше будет. — Он одним глотком осушил полстакана. — Да, лучше… Короче говоря, я начал тырить чужие вещи. Ну там, всякую мелочь в магазинах. То есть сначала мелочь — не потому, что я был бедный, а потому, что я хотел чего-то, добытого своими руками. Наверное, потому, что меня тошнило от тех дорогих игрушек, которые отец швырял мне, как кость собаке, чтобы та не путалась под ногами.

Он зажмурился и опрокинул в рот остаток виски, потом потянулся за бутылкой и налил еще. Взгляд его сделался рассеяннее, речь невнятнее.

— Если честно… я в день, когда это прз… пршл… произошло, и в магазине-то не был. Понимаешь, после Просш… Про-ис-шес-т-ви-я, в общем, когда начались все эти штуки со временем, все знали, что Врата могут отвориться где угодно, но, черт, обычно они гнездятся вместе, как это всю мою жизнь говорили по телеку, чтобы вокруг них можно было построить вокзал и чтобы на этом наживались эти чертовы туристические фирмы. Но, друг мой, — он плеснул себе в стакан еще виски, — эти чертовы Врата отворяются иногда где угодно и без предупреждения — просто так.

Он выпил. Рука его дрожала. И невольно, словно не замечая сам, он выложил всю свою историю. В тот раз он был неосторожен, и его поймали за кражей швейцарского армейского ножа. Но он был еще мал и очень убедительно плакал, и ему хватило ловкости улизнуть сразу же, как только полицейский отвлекся на мгновение. Он подумывал, не оставить ли все так, как есть, пусть этот скандал попадет в газеты и в теленовости, так бы он поквитался с отцом. Но он решил, что просто так еще не интересно — скандал маловат. Он хотел если скандала — так уж хорошего, такого, чтобы он сломал жизнь отцу так же, как тот сломал его жизнь — не ходя на его баскетбольные, бейсбольные, футбольные матчи, оставляя его в одиночестве ночь за ночью.

Поэтому он бросился прочь от полицейского, а тот — за ним Скитер петлял между остолбеневшими покупателями, нырял из секции в секцию, с этажа на этаж, а преследующий его полицейский на бегу запрашивал подмогу по воки-токи.

Все это было даже весело — до тех пор, пока прямо в воздухе перед ним не разверзлась дыра. Единственное, что могло бы предупредить его об опасности, — это странный гул в голове. А потом воздух вспыхнул всеми цветами радуги, и Скитер как был — раскрасневшись от бега, с прилипшей к взмокшей спине футболкой — с криком провалился сквозь него, болтая ногами в воздухе.

Он упал на каменистую землю, а над ним безбрежным океаном раскинулось небо. Над ним стоял, глядя на него, человек, одетый в меха, с лицом, смазанным жиром от лютого ветра. В темных глазах его — потрясение, ужас и восторг. Задыхающийся от погони Скитер, у которого голова еще шла кругом от этого внезапного перемещения через ничто, в первую минуту только и мог что стоять, глядя в лицо незнакомца. Когда тот вытащил меч, Скитер понял, что у него остаются два выхода: бежать или драться. Обычно он привык убегать. Убегать вообще было проще, чем сталкиваться с противником лицом к лицу, особенно если у тебя была возможность расставлять тому западни на бегу.

Но он устал, и задыхался, и продрог на ледяном ветру, и встретился на этот раз с тем, к чему не привык за несколько набегов на торговый центр, — с человеком, на самом деле готовым убить его.

Поэтому он напал первым.

Конечно, восьмилетний мальчишка с краденым перочинным ножом не мог представлять маломальской угрозы для Есугэя Доблестного, и все же он ухитрился нанести тому кое-какой ущерб, прежде чем взрослый мужчина швырнул его на землю, приставив к горлу клинок.

— Ну давай, режь! — огрызнулся Скитер. — Все равно не хуже, чем быть никому не нужным.

К великому его удивлению, Есугэй — позже Скитер, разумеется, узнал, кто это такой, — поднял его, ухватив за футболку, похлопал по щеке и перекинул через седло с высокой лукой, вслед зачем они понеслись вниз с такого крутого горного склона, что Скитер не сомневался в том, что они сейчас же разобьются: Скитер, лошадь и тот безумец, что правит ею. Вместо этого они благополучно спустились к группе всадников, ожидавших их внизу.

— Боги послали нам богду, — объявил Есугэй (разумеется, содержание его речи Скитер узнал гораздо позже, когда научился понимать язык народа Есугэя. Впрочем, историю эту рассказывали вечерами у очага в юрте Есугэя еще много, много раз), хлопнув тяжелой рукой по спине Скитера с такой силой, что вышиб из него весь дух. — Он напал на меня с отвагой, достойной любого воина рода Якка, пролив мою кровь. — Мужчина, поперек чьего седла Скитер продолжал лежать, закатал рукав, с гордостью демонстрируя всем небольшой порез, нанесенный Скитером. — Это знак нам, знак со стороны небесных духов, пославших нам в своем разумении человека, чтобы он следовал за нами.

Несколько воинов помоложе улыбались религиозным убеждениям старого монгола, но умудренные опытом седые ветераны молча разглядывали Скитера, и скуластые лица их не выражали ничего, словно их вырезали из дерева.

Потом Есугэй Доблестный повернул голову своего коня на север.

— Едем, как я решил!

Без лишних объяснений Скитера перекинули на чье-то другое седло, надели на него меховую куртку — она оказалась ему велика, — завязали под подбородком тесемки войлочной шапки-ушанки — тоже слишком большой для него — и поскакали по дикой, пустынной равнине. Много часов продолжалась эта безумная скачка. Скитер проваливался в сон, просыпался от боли в затекшем, разбитом теле, ему совали в рот сырое мясо, размягченное от долгого лежания между седлом и вспотевшей конской спиной (он так проголодался, что ухитрился проглотить его), и продолжали скакать до тех пор, пока на горизонте не появились похожие на пудинги войлочные шатры; позже он узнал, что они называются юртами.

Они ворвались верхом прямо в середину того, что даже Скитер безошибочно определил как какое-то торжественное шествие. Женщины и дети врассыпную бросились из-под копыт, со всех сторон раздался визг. Перегнувшись через луку, Есугэй вырвал из седла перепуганную молоденькую девушку, швырнул ее поперек своего седла и крикнул что-то. К ним уже бежали, опомнившись, мужчины, на ходу натягивая тетивы своих луков. Но воины Есугэя были наготове: свист стрел, и пешие с криком падали, хватаясь за горло, грудь, продырявленный живот. Всю дорогу обратно к горам, где он выпал из дыры в чистом небе, потрясенный Скитер гадал, что станется с ним, не говоря уже о бедной девушке — та наконец перестала голосить и лягаться и затихла, бросая на своего похитителя свирепые взгляды и тихонько всхлипывая.

Прошло немало времени, прежде чем Скитер узнал о том, что сказал Есугэй воинам.

— Если богда принесет нам удачу, я повелю, чтобы он рос в наших шатрах как дар богов, чтобы он вырос настоящим Яккой или же умер, как может умереть любой мужчина — от холода, голода или вражеской стрелы. Если же наш набег будет неудачен и мне не удастся похитить себе невесту у этого плосколицего идиота, за которого ее выдают, значит, он не настоящий богда, и мы бросим куски его тела на съедение стервятникам.

Есугэя нельзя было обвинить в чрезмерном сострадании к кому-либо, кроме членов его рода. Он просто не мог себе этого позволить. Этого не мог себе позволить ни один монгол. Охрана от набегов соседей принадлежащих роду Якка пастбищ, скота и юрт занимала все его время, не оставляя в сердце места для ненужной чувственности.

Скитер жил в страхе перед ним — и любил его странным образом, которого не мог объяснить даже сам себе. Собственно, Скитер и раньше привык полагаться только на себя, так что необходимость драться с другими мальчишками за объедки от трапезы взрослых не явилась для него слишком уж большим потрясением. Но родной отец Скитера никогда не давал себе труда говорить ему вещей вроде: «Монгол-якка никогда не украдет у другого монгола-якка. В моей власти сорок тысяч юрт. Мы — маленькое племя, слабое с точки зрения наших соседей, так что мы не крадем из юрт своего рода. Но знаешь, богда, что самое прекрасное в жизни? Это украсть то, что принадлежало твоему врагу, и сделать то, что принадлежало ему, своим — и оставить его юрты пылать в ночи под визг его женщин. Никогда не забывай этого, богда. Имущество рода священно. Имущество врага — достойная добыча, которую добывают в бою».

Правда, мальчишки, как довелось узнать Скитеру, все равно крали друг у друга, и это доводило иногда до кровавых потасовок, которые Есугэй то беспощадно прерывал, то — порой — поощрял, если считал, что кого-то полезно как следует проучить. Что-что, а переносить тяготы Скитер умел. Драки с мальчишками вдвое старше его (хотя иногда вдвое меньше его ростом), зализывание ран, срастание сломанных костей в сезон зимних пыльных бурь, уроки езды верхом — сначала на овцах, которых они со сверстниками пасли, потом на яках и даже на лошадях, — перенести это Скитер мог. Он даже научился платить той же монетой мальчишкам, которые крали его пожитки: он выкрадывал то, что для него было наиболее ценным, и подбрасывал заклятым врагам

Если Есугэй и догадывался о проделках своего маленького богды, он никогда не заговаривал об этом, так что Скитера ни разу не наказали. Он отчаянно тосковал почти по всему, что он утратил вместе с Верхним Временем. Он тосковал по телевидению, радио, си-ди-плейерам, роликовым конькам, скейтбордам, велосипедам, компьютерным играм — как портативным, так и сложным, аркадным, — кино, попкорну, шоколаду, кока-коле, мороженому и пицце-пепперони.

Но он не тосковал по своим родителям.

Одного того, что его приняли в род Якка со знаменем из хвостов девяти белых яков, словно он действительно много значил для кого-то, было более чем достаточно, чтобы он не тосковал по отцу, который даже не притворялся, будто заботится о своей семье. Да и по матери тоже: после того как сын пять лет пропадал бог знает где, скорее всего просто погиб (а наверное, этим бы все и кончилось, если бы его не спас разведчик времени ценой своей жизни), она встретила его, своего сына, небрежно чмокнув в щеку, да и то ради приличия перед телекамерами. После этого она с присущей ей спокойной методичностью принялась составлять список школьных предметов, которые ему предстояло пройти, медицинских справок, новой одежды и всего прочего, так и не сказав ни разу «Милый, я так по тебе скучала», или хотя бы «Как ты ухитрился там выжить?», не говоря уже о «Скитер, я ужасно люблю тебя, и я так рада, что ты вернулся, что готова плакать».

Мать Скитера была так занята составлением списков и проверкой того, чтобы он был стерильно чист, что не замечала того, что он теперь почти всегда молчит. А отец долго оценивающе на него смотрел, а потом сказал: «Интересно, что мы можем выжать из этого, а? Ток-шоу на ТВ? Голливуд? Ну уж сценарий для телефильма — это точно. За это должны неплохо заплатить, так-то, парень».

Поэтому по прошествии двух недель тихой ненависти к ним обоим и острого сожаления о том, что они не могут познакомиться с острием меча Есугэя, как раз когда отец Скитера оторвался на время от составления всех контрактов, о которых он говорил в первый день, и решил послать его в какой-нибудь университет и сделать из него узкого специалиста по истории Монголии двенадцатого века и раннему периоду жизни Темучина, сына Есугэя от первого брака (подумать только, сколько денег на этом можно загрести!), Скитер сделал именно то, чему его учил Есугэй.

Ночью он без лишнего шума ушел из дома и на краденой машине отправился в Нью-Йорк продолжить образование по своей основной специальности — совершать набеги на врага. Мужчина и женщина, подарившие ему жизнь, тоже считались врагами. Он гордился — очень гордился — тем, что перед отъездом смог через компьютер снять все, что лежало на их электронном банковском счете.

Есугэй, хан монгольского рода Якка, отец впоследствии хорошо известного Чингисхана, был первым учителем Скитера. Нью-йоркские улицы углубили его образование. Возвращение в Ла-ла-ландию, на Вокзал Времени, который он помнил еще недостроенной бетонной коробкой с несколькими магазинчиками и единственными открытыми для перемещений Вратами, эксплуатируемыми фирмой под названием «Время хо!», стало завершающим курсом его уникального образования.

Поэтому, говоря: «Тем, кем я стал сегодня, меня сделал отец», — Скитер ни капельки не кривил душой. Беда была только в том, что он и сам не знал точно, кого же из своих отцов он имел в виду. Впрочем, он ни капельки не колебался в выборе тех мужских качеств, которым старался подражать. Скитер Джексон был типичным для двадцать первого века преступником, выходцем из среднего класса, нашедшим счастье в сердце монгольского рода Якка.

Поэтому он улыбался, разрабатывая свои планы действий против неприятеля — и эта улыбка (как говорили многие, в том числе и недоброжелатели) была абсолютно искренней, возможно, единственной искренней его чертой. Обитатели Восемьдесят Шестого стали для него некоторым подобием семьи, племенем, к которому он теперь принадлежал — только формально, разумеется. Однако он никогда не забывал то, чему учил его Есугэй. Собственность рода неприкосновенна. И ведь правда, не было большего наслаждения, чем жечь под покровом ночи юрты врага — пусть и метафорически, вытаскивая последний цент из лап туриста или бюрократа из правительства, которые абсолютно несомненно заслужили это.

И если остальные называют его за это негодяем…

Что ж, ну и пусть.

Есугэй Доблестный гордился бы им, подарив ему целый табун лошадей или даже хороший лук — то, что было пределом мечтаний Скитера. Ла-ла-ландия оставалась единственным местом, где современный монгольский богда мог практиковаться в своем искусстве без особого риска угодить в тюрьму. И потом это было единственным местом на земле, где он — если бы жизнь стала совсем уж невыносимой — мог шагнуть в Монгольские Врата, отыскать молодого Темучина и начать все сначала.

— Знаешь, — бормотал Скитер, опрокинув еще стакан виски, — в те вечера, когда мне не везет, когда ни одной сволочи не попадается, в общем, тогда я уже совсем решаю так и сделать. Прям так… пойти… в следующий же раз, когда Могл… Монгольские Врата откроются. Но так пока я не сделал, Маркус. Пока! — Он ударил кулаком по мокрой стойке. — Пока я жду их открытия, мне снова начинает везти. Так сказать, вовремя. Но понимаешь, мой хан всегда говорил, что одного везения в жизни мало. Вот почему я пашу как собака. И потом, пойми, это ведь гордость, а не жадность к деньгам. Я, видишь ли, должен жить по стандартам Есугэя. И как правило, — он икнул и чуть не выронил стакан, — как правило, это просто клёво, потому как эти… как их… бюрократы и чертовы туристы все как на подбор идиоты. Тупые, беззаботные идиоты, которым начхать, что творится вокруг них. — Он горько засмеялся. — Ну и пусть. Пусть себе остаются глухими, слепыми и тупыми. Главное, чтобы денежки шли, верно?

Он посмотрел в лицо Маркусу. Взгляд его был почти тверд, несмотря на все виски, выпитое за вечер.

— И если никто этого не понимает, ну и пусть. В конце концов это не их жизнь. Это, понимаешь, моя жизнь. — Он стукнул себя в грудь кулаком, выплеснув остаток виски на дорогую тунику. — Моя, ясно? Моя жизнь. И мне не жалко, Маркус. Ни столечко не жалко. Вообще.

Когда Скитер расплакался так, словно его сердце рвется на части, Маркус мягко, но решительно вынул стакан из его руки и отвел его домой, проследив, чтобы он благополучно лег спать у себя дома. Помнил ли Скитер хоть слово из того, что он наговорил в этот вечер, Маркус не знал. Но сам он помнил каждое слово — даже те, которые не понимал.

* * *

Когда Маркус поделился историей жизни Скитера Джексона с Йанирой, она крепко обняла своего любимого и поклялась своим богиням священной клятвой. Они подарили самого дорогого для нее человека, этого Маркуса, готового носить на руках не только ее саму, но и их славных большеглазых дочурок. Они подарили Йанире человека, который действительно любил маленькую Артемисию и крошечную Геласию, любил их детский смех, любил качать их на колене и даже любил утирать им слезы, и не посылал их вон из дома на улицу умирать от голода только за то, что они женщины.

Там, в священной тиши их супружеского ложа, Йанира поклялась своим Богиням, что она сделает все, что в ее силах, чтобы помочь тому человеку, который дал ее любимому возможность вернуть долг чести. И позже, когда они соединились с Маркусом в темноте, она молила их о том, чтобы его семя зародило в ее утробе их будущего сына, сына, который родится в мире, где его отец будет наконец вольным человеком. Она призывала благословение на имя Скитера Джексона и поклялась, что остальные в их полутайном сообществе выходцев из Нижнего Времени скоро тоже узнают правду об этом странном улыбчивом парне, для которого грабить туристов — дело принципа. Но для

него дело принципа также не трогать ничего, принадлежащего местным. И он всегда относился к выходцам из Нижнего Времени с таким уважением, которого напрасно было бы ожидать от любого другого обитателя вокзала за исключением разве что Кита Карсона и Малькольма Мура.

Теперь Йанира понимала многое из того, что было раньше для нее загадкой. Все эти денежные пожертвования, в которых никто не признавался… Среди выходцев из Нижнего Времени был чемпион, о существовании которого они даже не догадывались. Маркус не понимал, почему она плачет в темноте; он целовал ее мокрые от слез щеки и заверял ее всеми известными ему словами, что он докажет, он достоин ее любви. Она изо всех сил обняла его и закрыла ему рот поцелуями, и со слезами на глазах лепетала, что он уже тысячу раз доказывал свою любовь и верность.

Он уснул, а она все обнимала его, строя планы, которых Маркус не понял бы, а тем более не одобрил. Но ей было все равно. Они у него в долгу, и Йанира сделает все, что только сможет. И единственное, что она могла придумать, — это помочь судьбе человека, подарившего Маркусу возможность вернуть себе честь.

Йанира поцеловала влажные волосы спящего Маркуса и приняла странное, почти дикое решение.

Глава 5

Любой спор всегда становился на Ла-ла-ландии заметным событием. В замкнутом мире постоянных обитателей вокзала споры и сплетни неизбежно занимали место телевидения и радио, если не считать двух недавно возникших местных телепрограмм, которые скорее походили на сплетни за столом, чем на настоящую телепередачу. Радио Шангри-ла и вокзальная телестудия крутили в основном видеоленты и музыкальные программы, лишь изредка прерываемые выпусками новостей, которые на самом деле не что иное, как те же сплетни.

Пожалуй, единственное, в чем изменилась жизнь обитателей Ла-ла-ландии с появлением здесь телевидения, так это в том, что процесс распространения слухов и сплетен благодаря бойким репортерам «Радио-ТВ Шангри-ла» немного ускорился. Даже самое пустяковое пари вроде того, сколько времени потребуется новой партии туристов на то, чтобы настрочить жалобу насчет обгаженного птеродактилями багажа, становилось предметом оживленного обсуждения за кружкой пива, обеденным столом или в студии кабельного ТВ.

Когда двое самых печально известных мошенников Вокзала Шангри-ла заключают пари вроде того, которое заключили Голди Морран и Скитер Джексон, новость не просто распространяется по вокзалу, как степной пожар, такая новость занимает первое место в выпусках повестей круглые сутки, не говоря уж об аршинных заголовках в «Газете Шангри-ла» вроде: «ДЕРЖИТЕСЬ ЗА КАРМАНЫ!» Ниже, разумеется, следовала статья, полная подробных деталей заключенного пари, включая полный перечень правил, установленных библиотекарем Брайаном Хендриксоном.

Скитер прочитал эту статью с сильным раздражением, побороть которое так и не смог. Конечно, все обитатели ВВ-86 прекрасно знали, что он никогда не трогал местных, но теперь и туристы, черт бы их драл, тоже были предупреждены. Он скомкал газету и окинул взглядом Общий зал, гадая, сколько денег успела нагрести Голди. В том, что касалось воровства и обмана, Голди не отличалась свойственной ему принципиальностью, а это означало, что обитатели Вокзала с особой тщательностью будут следить за своими кошельками и пожитками. Скитера оскорбляло то, что многие из них распространят свое недоверие и на него, но что ж, таковы правила игры.

Он покосился на ближайшее информационное табло посмотреть, какие Врата открываются в ближайшее время, и прикусил губу. Гм… Британские Врата в Лондон — завтра, Конкистадоры — сегодня ближе к вечеру, средневековая Япония через Врата Ниппон Нового Эдо — через три дня и, наконец, Врата на Дикий Запад, в Денвер, — через четыре. Возможность поохотиться на туристов, собравшихся в древнюю столицу японского сёгуната, его не слишком прельщала. Конечно, некоторые из них просто вполне состоятельные бизнесмены, но многие входили в преступные кланы — и слишком часто бизнесмены путешествовали под охраной банд якудзы. У Скитера не было ни малейшего желания лишиться нескольких пальцев или других частей тела. Если ему не останется ничего другого, он попробует и это, но другие Врата давали больше возможностей. Во всяком случае, пока давали. Ближайшим по времени было открытие Врат Конкистадоров, ведущих в Южную Америку. Эти Врата обыкновенно дают неплохой шанс быстро поживиться. Планы относительно других Врат он успеет обдумать потом, ближе к их открытию. И разумеется, ему придется все время следить одним глазом за Майком Бенсоном и его парнями из службы безопасности. Ему вовсе не улыбалась перспектива быть пойманным, а теперь, когда их пари стало достоянием гласности, Бенсон наверняка расставил своих людей у всех Врат.

Скитер проклял всех репортеров на свете и пошел к себе переодеться. Если уж ему предстоит водить за нос службу безопасности, лучше замаскироваться как следует. Иначе ему придется подыскивать себе новое жилище не далее как после следующего же открытия Главных Врат. Страх перед этим заставил его накладывать грим с особой тщательностью.

Когда Скитер наконец покончил с этим занятием, он ухмыльнулся своему отражению в зеркале. Его родная мать — будь она проклята! — вряд ли узнала бы его теперь. Он нервно потер руки и тут же чертыхнулся — у него за спиной зазвонил телефон. Кто может звонить ему, как не служба безопасности или какой-нибудь проклятый репортер, раскопавший правду о Скитере на каком-нибудь кладбище старых газет?

Он сорвал трубку, подумал, не уронить ли ее на пол, потом все-таки поднес к уху.

— Алло? — пробормотал он.

— Мистер Джексон? — нерешительно спросил чей-то голос. — Скитер Джексон?

— Кто его спрашивает? — прорычал Скитер в трубку.

— О… а… доктор Мунди. Налли Мунди.

Скитер прикусил язык, чтобы не выругаться вслух.

Этот проклятый спец-историк, допрашивавший всех здешних выходцев из Нижнего Времени так долго, что сам мог уже считаться местным. Ну, Скитер не был настоящим выходцем из Нижнего, так что не рассказывал ни Налли Мунди, ни любому другому спецу-историку вообще ничего, даже о годах жизни в Монголии. В некотором отношении историки были даже хуже репортеров — они еще настырнее лезли в личную жизнь.

Должно быть, Мунди видел новости по телеку или прочитал газету, и это напомнило ему о необходимости сделать обязательный Ежемесячный Телефонный Звонок. Порой Скитер искренне ненавидел Налли Мунди за его дотошность. Судя по всему, какой-то безмозглый кретин, переживший Происшествие, занес его, Скитера, имя в базу данных, и Мунди — каким бы простаком он ни был — наткнулся на него в поисках всего, что могло иметь отношение к Темучину.

Он не сдержался и застонал вслух, прижавшись щекой к прохладной стене. Ответом на это было робкое: «Может, я позвонил не совсем вовремя?»

Скитер чуть было не рассмеялся, представив себе, что может представить себе бедный историк.

— Нет, — услышал он собственный голос, тогда как остальная часть его сознания в голос вопила: «Да, кретин! Скажи ему, что ты трахаешься с туристочкой, чтобы ты смог отделаться от него и потырить все что можешь у всех этих конкистадоров, будь они неладны! Они глупее даже тебя!» Увы, вслух сказать он этого не мог. К счастью, доктор Мунди вообще избавил его от необходимости говорить что-либо.

— Ах… гм… тогда… хорошо. — Милейший доктор, равно как и все настоящие обитатели Восемьдесят Шестого, знал, что не стоит задавать Скитеру вопросы о его нынешних занятиях (как профессиональных, так и любых других), однако кое-кто проявлял поразительное упрямство в том, что касалось его прошлого. — Ладно, тогда к делу. — Скитер раздраженно поморщился. Все это он слышал от суетливого маленького человечка уже много раз. — Видите ли, я начал новый цикл опросов… за вполне солидные вознаграждения, разумеется, а ведь вы можете столько рассказать о молодых годах Темучина, о его отце и матери, которые сделали его тем, каким он впоследствии стал. Прошу вас, скажите, что вы придете, ну пожалуйста, Скитер.

Мгновение Скитер даже колебался. Солидное вознаграждение, да? Должно быть, этот старый любитель совать нос в чужие жизни оторвал где-нибудь неплохой грант. А ведь деньги были отчаянно нужны Скитеру именно теперь, когда на карту поставлено слишком многое. Но нет, Брайан Хендриксон ни за что не допустит, чтобы деньги, заработанные на интервью с Налли Мунди, пошли в зачет.

— Извините, док. Ответ все равно отрицательный. Мне совершенно не нужно, чтобы мои имя и портрет светились по всему этому чертову миру. Видите ли, за последние годы у меня появилось несколько врагов — такая уж у меня профессия. С моей стороны было бы чертовски глупо позволить вам сунуть мои имя и физиономию в газету, пусть даже вашу, научную. Блин, это было бы не глупостью, а натуральным самоубийством. Забудьте про меня, док.

Из трубки донеслось обиженное сопение.

— Ладно, пусть будет так. На всякий случай… мой телефон у вас есть? — (Скитер давным-давно выбросил его в мусорную корзину.) — Отлично. — Мунди принял молчание за согласие. Помимо всего прочего, Есугэй научил Скитера различать, когда говорить, а когда молчать, замерев как ящерица на нагретых солнцем камнях. — Если вы все-таки передумаете, Скитер, звоните в любое время суток, умоляю вас, звоните. Нет, правда, мы ведь так мало знаем про Темучина, про его детство, про его родных — мы вообще почти ничего не знаем про мальчика, который вырос и стал Чингисханом.

Скитер хорошо понимал, что любая попытка послать через Монгольские Врата исследовательскую экспедицию равносильна беспощадному убийству. Разведчик, вернувший его обратно в его время,заплатил за это жизнью. Они падут от рук либо родни Темучина, либо его врагов. Единственным доступным источником информации оставался он сам. Но раз уж Есугэй обучил его искусству молчать, он так и поступал. Тем не менее Мунди терпеливо названивал ему раз в месяц, чем бы он ни занимался. Как знать, может, он и отчается когда-нибудь настолько, что примет условия Мунди. Но не сейчас. Ни за что.

— Ладно, тогда пока все, кажется. Мне всегда так не хочется отпускать вас, молодой человек. Каждый раз, раскрывая «Газету», я боюсь наткнуться на заметку о вашей смерти в результате одной из ваших афер, а это было бы невосполнимой потерей для науки. Чудовищной потерей. Прошу вас, позвоните, Скитер. Я буду ждать.

Скитер проигнорировал почти сексуальные нотки последних слов. «Жди, как же… В гробу ты дождешься, чтобы я сказал тебе хоть слово про Есугэя, его жену и его сына…» Нет, правда, луна посинеет, адское пекло замерзнет, а Скитер сделается пай-мальчиком и будет честно зарабатывать себе на жизнь, прежде чем он заговорит с Налли Мунди.

Монголы-якка не предают своих.

Он фыркнул, проверил в зеркале, заметно ли его раздражение, поправил грим на виске, которым прижимался к стене, потом решительно выкинул из головы Налли Мунди вместе с его честолюбивыми надеждами получить Нобелевскую премию — или Пулитцеровскую, черт, что там дают за такую работу? Запирая дверь, он уже насвистывал веселую воинственную мелодию. И продолжал свистеть, шагая к Вратам Конкистадоров с их усеченной пирамидой, яркими настенными росписями, знаменитыми испанскими ресторанчиками, «сельскими» танцорами, кружившимися под веселые звуки гитар и кастаньет, с развевающимися длинными юбками и пышными черными косами — и, конечно, с дюжинами хлопушек, висевших вне досягаемости до той минуты, когда до них доберутся дети, желающие поразвлечься.

Скитер продолжал насвистывать, незаметно присваивая необходимые ему снасти, а потом зашагал дальше к Вратам Конкистадоров посмотреть, чем он может поживиться там.

* * *

Голди Морран побарабанила длинными желтоватыми пальцами по стеклянной стойке своей конторы и злобно сощурилась. Значит, они напечатали все про их пари? Ничего, она найдет способ поквитаться с этим идиотом репортером, уж будьте уверены. И с редактором тоже — дайте только время. Голди улыбнулась — знак, который подсказывал всем, кто хоть немного знаком с ней, что кое-кому придется ах как несладко, и лучше сейчас спасать свою шкуру.

Голди не выносила, когда кто-нибудь вставал ей поперек дороги

Этот ничтожный червяк, Скитер Джексон, еще ответит за то, что посмел стать у нее на пути. И не он один. Надо же, у него хватило наглости бросить вызов ей! Ее улыбка сделалась еще более ледяной. Она уже предприняла кое-какие шаги насчет его депортации в Верхнее Время, переговорив с Монтгомери Уилксом за стаканчиком его любимого вина.

— Я избавлю тебя от этой маленькой крысы, — пообещала она.

— Можно подумать, я не знаю, в какие игры играешь ты сама, Голди Морран, — отвечал тот, наморщив нос так, словно разговаривать с ней — то же самое, что нюхать дохлого скунса, по крайней мере пятидневной давности. — И как-нибудь я поймаю тебя с поличным, и тогда ты будешь у меня собирать вещички. — Он улыбнулся; у Голди хватало ума понимать, что, если она попадется, вполне в его силах исполнить это свое обещание. — Но в данный момент Скитер Джексон интересует меня больше. Он настоящий паразит. Формально он не подпадает под мою юрисдикцию, во всяком случае, пока не пытается переправить что-нибудь в Верхнее Время. Но он мешает бизнесу, а это может сказаться на уплате налогов.

Он откинулся на спинку рабочего кресла, хрустнув отутюженным мундиром, и, все так же холодно улыбаясь, встретился с ней взглядом.

Голди, стараясь сохранять на лице улыбку, отчего у нее даже заболели мускулы лица, кивнула.

— Да. Я хорошо понимаю твою работу, Монтгомери. — Лучше, чем понимаешь ее ты сам, козел!.. — Уж поверь мне, я-то знаю, насколько мешают бизнесу типы вроде Скитера. Поэтому… поэтому в наших общих интересах избавиться от него. Я выиграю маленькое безобидное пари, и ты сделаешь ему ручкой. Навсегда.

— Если ты выиграешь.

— Если? — рассмеялась Голди. — Ну знаешь, Монти! Я играла в эти игры, когда этого мальчишки еще на свете не было. У него нет ни малейшего шанса, и это понимают все в Шангри-ла, кроме него самого. Подготовь пока все бумаги. Тебе останется только подписать их и вытолкать его взашей через Первый зал — и скатертью дорожка.

Монтгомери Уилкс даже хихикнул, и Голди ухитрилась записать этот редкий звук на пленку — как вещественное доказательство, необходимое ей для победы в небольшом побочном пари с Робертом Ли насчет исхода ее беседы с главой ДВВ — Бюро Допуска к Вратам Времени. Монтгомери Уилкс допил свой стакан, поклонился как никогда любезно и вышел, проталкиваясь сквозь толпы туристов — так носороги ломятся сквозь стада перепуганных антилоп.

Вернувшись к себе в лавку, Голди снова побарабанила пальцами по стеклу, потом раздраженно смахнула последний номер «Газеты Шангри-ла» на пол. Газета упала, взмахнув страницами, как бабочка крыльями. «Чтобы Скитер победил? Ха-ха! Этот дилетантишка скорее подавится своим хвастовством». Дверь в лавку отворилась, запуская внутрь полдюжины клиентов, спешивших к открытию Врат Конкистадоров. Всем нужно было обменять валюту. Голди улыбнулась и принялась за работу.

* * *

Смена Маркуса завершилась вскоре после открытия Римских Врат, так что домой ему пришлось пробираться сквозь толпы мужчин и женщин, разодетых богатыми римлянами. Хотя он понимал, что все они самозванцы, он не мог побороть въевшееся, точнее, вбитое годами в его сознание стремление немедленно убраться с их пути, дабы не навлечь на себя случайно их раздражения. Правда, по большей части они вели себя вполне пристойно; некоторые даже улыбались ему — в основном женщины и девушки, а также мальчишки, переполненные эмоциями настолько, что им не терпелось поделиться своим восторгом с любым встречным.

В то же время некоторым молодым мужчинам было заметно дурно — достаточно обыденное зрелище при возвращении туристских групп. Выходцы из Нижнего Времени вроде него самого, нанятые уборщиками, поспешно вытирали мостовую. Маркус кивнул одному хорошо ему знакомому валлийцу из древней Британии, который принес клятву вечной верности Киту Картону — разведчику времени, внушавшему Маркусу благоговейный трепет, скорее за его доброе к нему отношение, чем за то, что он попал гладиатором на римскую арену, но ухитрился выжить.

Кайнан Рис Гойер ответил ему вялой улыбкой.

— Глупые мальчики, — старательно выговорил он по-английски (все на вокзале говорили или по крайней мере пытались говорить по-английски). — Много пить, да? Одна грязь и вонь.

Маркус кивнул по римскому обычаю, слегка качнув головой назад.

— Ага. Многие туристы возвращаются из Рима совсем больными. Особенно мальчишки, которые возомнили себя взрослыми мужчинами.

Лицо Кайнана выразительно сморщилось, и он закатил глаза к потолку.

— Ну да. А Кайнан Рису Гойер убирать.

Маркус похлопал его по плечу.

— Ничего, дружище, мне приходилось выполнять работу и похуже.

Валлиец — у него не было ни малейшей надежды вернуться домой, ведь он попал в Шангри-ла через нестабильные Врата, не открывавшиеся с тех пор ни разу, — открыто встретил его взгляд.

— Да? Работа хуже? В Риме?

Маркус даже не пытался скрыть дрожь, пробежавшую по его спине. Да если бы и попытался, у него все равно ничего бы не получилось.

— Да, в Риме.

Он хотел добавить что-то еще, но тут из-за увитого виноградом портика вышел мужчина в богатой тунике, с мечом на поясе, подозрительно огляделся по сторонам и только после этого прошел мимо них. Маркус зажмурился. Это лицо было ему знакомо. Ведь было! Он посмотрел вслед удаляющемуся мужчине. Нет, он наверняка что-то путает. Это лицо, запечатлевшееся в его памяти, не могло принадлежать туристу — он видел его давным-давно в Риме, еще до того, как его последний господин привел его на Восемьдесят Шестой Вокзал Времени, а сам исчез по своим загадочным делам в Верхнем Времени.

— Маркус? — тихо спросил Кайнан. — Ты все в порядке?

— Я… не знаю. Я… — Он тряхнул головой. — Нет. Нет, этого не может быть. Просто этот человек напомнил мне кое-кого. Но этого не может быть. И потом, все туристы одинаковы, — добавил он, попробовав — без особого успеха — улыбнуться.

— Ага, — невесело усмехнулся Кайнан, — грубые и неловкие. Я кончил работа, да? Тогда не ходить мы ко мне, перекусить немного?

— С удовольствием, — улыбнулся Маркус. — Да. Позвони мне, когда закончишь.

Кайнан только застонал. Маркус засмеялся. Кайнан Рис Гойер до сих пор называл телефон «сатанинской трубой», но все же научился пользоваться им и даже начал ценить все его преимущества. Маркус плохо представлял себе, кто такой этот Сатана, — он вообще мало интересовался религиозными убеждениями остальных обитателей Ла-ла-ландии, не без оснований считая, что то, каким богам поклоняется человек, — его личное дело.

Но кем бы ни был этот самый Сатана, Кайнан очень боялся его. Маркус восхищался той смелостью, которую проявил валлиец, обучившись пользоваться телефоном. Он надеялся, что время укрепит зародившуюся между ними дружбу. Довольно много людей называли Маркуса своим другом, но только на нескольких из их числа мог положиться сам Маркус в случае необходимости.

— Я домыть это, — согласился Кайнан, — и позвонить. И еще вымыться сам. — Он скорчил еще одну брезгливую гримасу. Неприязнь к туристам укоренилась в нем гораздо глубже, чем в Маркусе, который находил их скорее забавными, чем раздражающими.

— Отлично. — Маркус еще раз ободряюще улыбнулся ему и зашагал домой, в Жилой сектор, умыться, переодеться и посмотреть, что он может захватить для совместной трапезы из их семейных припасов — богатых по сравнению с тем, что мог позволить себе Кайнан Рис Гойер.

Интересно, не оставила ли Йанира в холодильнике один из своих знаменитых сырных пирогов? Он улыбнулся, вспомнив, что писал Арли Айзенштайн в меню «Радости эпикурейца» после того, как Йанира продала ему очередной рецепт: «Глоток истории!.. Неземной вкус!..» Если там осталось хоть немного от последнего, он позволит себе отрезать пару кусков для Кайнана. Улыбка Маркуса сделалась шире, когда он вспомнил, как удивлялась Йанира тому, что даже видные политики и философы древних Афин регулярно встречались, чтобы обменяться мнениями по поводу того или иного рецепта. Он и сам не знал кушанья древнее.

Арли заплатил ей достаточно денег, чтобы она смогла открыть свой собственный маленький киоск на Маленькой агоре, у Врат Философов, которыми владело правительство Верхнего Времени. Даже «Путешествиям во времени», самой крупной фирме в туристском бизнесе, приходилось платить за то, чтобы посылать своих клиентов через эти Врата. Билеты в античные Афины были действительно дороги. Несколько туристических фирм даже предлагали Йанире поработать у них гидом за умопомрачительные деньги. Она отвергла эти предложения в выражениях, которые шокировали даже их. Впрочем, Маркус хорошо понимал ее.

Он и сам бы ни за какие коврижки не шагнул через Римские Врата, разве что от этого зависела бы безопасность его семьи.

Он собрался было заглянуть к ней в киоск — спросить, не составит ли она компанию им с Кайнаном, — когда снова заметил человека с мечом. Кто бы ни был этот парень, он украдкой нырнул в служебную дверь салона-магазина «Костюмы и аксессуары» Конни Логан.

Вот это уже занятно… Может, этот человек работает у Конни? Он знал, что эксцентричная юная дама постоянно нанимает агентов для экспедиций в Нижнее Время в поисках костюмов, тканей, аксессуаров и всего прочего в этом роде, использовавшихся в повседневной жизни по ту сторону множества Врат Ла-ла-ландии. Но этого человека Маркус не знал.

И потом, его не оставляло странное ощущение того, что он его где-то видел. Должно быть… разве это возможно? Он решил подождать немного, присев на край неглубокого бассейна, в котором резвились разноцветные рыбы, и стал ждать, не сводя глаз с двери. Мимо него прошли, погруженные в беседу, Брайан Хендриксон и один из гидов. Разговор у них шел на латыни. Судя по всему, Брайан был занят уроком языка, обучая сравнительно недавно пришедшего в фирму гида тонкостям разговорной латыни. По ту сторону улицы дверь на склад Конни снова открылась. Интересовавший Маркуса человек осторожно выглянул наружу. Какая-то проходившая мимо женщина покосилась на него и хихикнула. Да и сам Маркус тоже поперхнулся. Кожаные ковбойские штаны, вечерняя сорочка викторианской эпохи, поверх всего этого безупречно повязанная, но совершенно неуместная здесь тога и в довершение — высокий цилиндр…

На мгновение взгляды их встретились.

На загорелых щеках незнакомца вспыхнул румянец. Человек, которого Маркус определенно видел когда-то, нырнул обратно в склад Конни. Хихикающая туристка поманила к себе приятеля и принялась оживленно объяснять ему, что она видела только что. Дверь открылась почти сразу же; на этот раз незнакомец появился, облаченный только в штаны и рубаху-ковбойку. Впрочем, Маркус заметил и меч — тот довольно удачно прятал его в складках кожаных штанин. Последнее Маркусу очень не понравилось. «Стоит ли мне донести об этом?»

Спрятанное оружие противоречило правилам вокзала. Оружие, носимое открыто, не возбранялось. Прятать личное оружие можно было только при прохождении Врат. Таковы были правила, и Маркус неукоснительно придерживался их. Впрочем, он знал также и то, что не всегда хорошо мешать дела собственные с делами незнакомых людей. Ну, в конце концов он всегда может анонимно донести на этого парня Майку Бенсону или кому-нибудь из его ребят через компьютер в библиотеке.

Или он может просто не обращать на это внимания и принять наконец душ. Он совсем было уже собрался избрать второй путь, когда незнакомец оглянулся и встретился с ним взглядом. Это движение, выражение жесткого рта, огонь в темных глазах… что-то щелкнуло в памяти Скитера. Он до боли стиснул пальцами каменный бортик бассейна. Невероятно… и все же он не сомневался в том, что видел, как не сомневался, скажем, в себе. От напряжения он даже вспотел.

Известный всему Риму Волк Смерти Люпус Мортиферус собственной персоной явился в Шангри-ла.

Что ищет здесь самый опасный из всех римских гладиаторов? Бывший раб Маркус не знал этого — но твердо вознамерился узнать. Это его долг по отношению к мужчинам и женщинам, приютившим его здесь. С бешено колотящимся сердцем Маркус дождался, пока Волк Смерти переключит свое внимание на что-то другое, и осторожно двинулся за ним следом.

* * *

Скитер Джексон, почти неузнаваемый под слоем грима, подкатил свою тележку к стоявшему около Врат Конкистадоров туристу. Тот был занят выяснением отношений с девушкой-гидом. Ее лицо покраснело от злости, однако по долгу службы она не могла позволить себе сорваться. Скитер с улыбкой вмешался в их разговор.

— Ищете, куда бы деть непропущенный багаж, сэр?

Мужчина обернулся и заметил на тележке у Скитера несколько других чемоданов с бирками, на которых значились имя владельца и название гостиницы. Отрывной талон отсутствовал. Взгляд гида остановился на лице Скитера, и глаза ее расширились — она узнала. Мгновение ему казалось, что его вышвырнут к чертовой матери. Потом в ее глазах вспыхнула нехорошая радость. Она подмигнула и отошла в сторону, оставив склочного клиента на растерзание Скитеру.

— Что? Да, это было бы очень кстати. Эта идиотка-гид…

Старая история. Тупые как пробка туристы ленятся читать правила, а досаду вымещают на гидах. Скитер выжал из себя самую очаровательную улыбку, на которую был способен — то есть очень очаровательную, — и прилепил ярлыки на дорогие кожаные сумки, оторвав от каждого пронумерованные хвостики, которые протянул владельцу.

— Благодарю вас, сэр. Все, что вам будет нужно для того, чтобы получить свой багаж по возвращении, — это предъявить эти ярлыки в своем отеле. Счастливого пути, сэр.

Мужик только что не обнимал его от радости. Скитер удержался от улыбки и погнал свою почти полную уже тележку к концу очереди к Вратам. И там, как раз когда он миновал даму, чьи чемоданы уже лежали у него на тележке, это и случилось. Он оказался лицом к лицу с Голди Морран.

— Этот человек? — спросила Голди у туристки, чьи чемоданы «принял» Скитер.

— Да…

Голди улыбнулась, не сводя взгляда с лица Скитера. Только тут он заметил парней из безопасности, окруживших площадь.

— В любви и споре все средства хороши, милый Скитер. — Глаза Голди загорелись мстительным наслаждением.

Ему оставалось или отказаться от с таким трудом заработанной добычи, или проиграть пари сразу же — а вместе с ним и свой дом. Скитер не сделал ни того, ни другого. Единственным шансом на спасение оставалась для него сама Голди со своим длинным языком.

— Майк! — крикнул он. — Эй, Майк Бенсон! Давайте сюда!

Глаза Голди заметно округлились, и ее рот распахнулся от неожиданности.

Бенсон не заставил себя ждать.

— Клянусь небом, я…

— Я тут спасаю этих бедолаг от лап Голди, — перебил его Скитер, прежде чем он успел договорить, — пока она не потырила их багаж, и она еще имеет наглость обвинять меня! Ладно, мистер Бенсон, я хочу, чтобы вы хорошенько приглядели за этим, прямо сейчас. Я, понимаете, собираюсь развозить все эти чемоданы по отелям, и тут Голди начинает обвинять меня черт-те в чем! Завидно, наверное, что я перебежал ей дорогу.

Все до одного туристы, выпучив глаза, прислушивались к их разговору.

Майк скорчил брезгливую гримасу.

— И ты надеешься, что я поверю в…

— Я не только настаиваю на том, чтобы вы мне поверили, я требую, чтобы меня проводили до каждого из этих отелей, чтобы я мог удостовериться в безопасности каждого чемодана. Не доверяйте Голди, мистер Бенсон. Она запросто может подставить меня, наняв воров, которые отнимут у меня чемоданы по дороге.

Майк Бенсон переводил взгляд с одного на другую, потом неожиданно рассмеялся.

— Нет, вы только посмотрите! С ума сойти! О’кей, Скитер, мой мальчик, пойдем разнесем эти чемоданы по отелям. Только я пойду с тобой — я хочу быть совершенно уверен в том, что никто не помешает тебе благополучно доставить их по назначению.

Скитер ругнулся про себя — он-то надеялся, что у него будет еще возможность отогнать тележку в какое-нибудь укромное местечко и выпотрошить чемоданы на предмет часов, видеокамер, ювелирных изделий и т. д., и т. п. Но он быстро взял себя в руки и мило улыбнулся:

— Вот и отлично!

— Минуточку! — не вытерпела Голди. — Если ты такой у нас альтруист, зачем тогда грим?

Скитер улыбнулся ей прямо в лицо, с наслаждением заметив на нем откровенную ярость.

— Ну как же, Голди — разумеется, затем, чтобы твои агенты не узнали меня и не тюкнули чем-нибудь по башке, а потом они могли бы спокойно порыться в чемоданах. — Там наверняка уйма драгоценностей, и кто лучше тебя сумеет разломать их по камешку?

И не дожидаясь, пока Голди придумает ответ поумнее или какую пакость поподлее, Скитер покатил свою тележку сквозь взиравшую на все происходящее с огромным интересом толпу.

— Идете, мистер Бенсон? — крикнул он. — У меня еще полно работы. Надо же благополучно доставить чемоданы этих славных господ в сейфы.

Бенсон сделал все, как обещал: лично проводил Скитера во все гостиницы вплоть до последней, проследил, чтобы все до единого чемоданы были сданы в камеры хранения, потом сверил свой список со списком Скитера — фамилии, названия гостиниц, адреса в Верхнем Времени, место работы, не говоря уже о номерах багажных ярлыков…

— Угу, — буркнул он, когда с этим было наконец покончено. — На этот раз ты вроде чист.

— Ну, мистер Бенсон, обижаете. Ей-богу обижаете.

— Брось ты это свое «мистер», шпана! Я был классным копом, когда тебя еще на свете не было, так что отдыхай, салага! Ты чуть было не накрылся, малыш, но все-таки как-то вывернулся. И уж будь уверен, с этой минуты я с тебя глаз не спущу.

— А как же! Эй, спасибо за охрану!

Бенсон только мрачно глянул на него. Не теряя времени, Скитер растворился в толпе и направился к гостинице, где «одолжил» тележку и ярлыки. У него не было ни малейшего желания оставлять Бенсону хоть малейшую зацепку — вдруг тому взбредет в голову допросить менеджера или портье. Конечно, Бенсон вряд ли что-нибудь докажет. Просто ему не хотелось проходить через процедуру, которую Бенсон ласково называл «нажми-на-них-они-и-расколются».

Хотя формально старшим офицером сил правопорядка на вокзале был глава ДВВ Монтгомери Уилкс, фактически его юрисдикция не распространялась за пределы зоны таможенного контроля у Первого зала (что частенько ставило Монти на грань апоплексического удара: он здорово злился, когда не мог ничего поделать с наглыми безобразиями вне этой зоны).

На всей же остальной территории вокзала безраздельно властвовал Бенсон. И если бы ему захотелось посадить Скитера на хлеб и воду этак на месяц — исключительно для допросов, — ничто в законах не помешало бы ему сделать это. Это было одной из причин того, что Скитер никогда не забывал об осторожности, — собственно, потому-то он и решил попытать счастья в Нижнем Времени, подальше от бдительного ока Бенсона.

Правда, все чуть было не кончилось печально — а ведь могло бы кончиться печально, — не подвернись вовремя этот потрясающий конь. Инцидент с Люпусом Мортиферусом убедил Скитера отказаться от дальнейших изысканий в Нижнем Времени, по крайней мере до тех пор, пока не изучит культуру, которую собирается почтить своим присутствием, несколько получше. Теперь-то он понимал, почему гиды и разведчики времени все свое свободное время — ну, или почти все — проводят за учебой.

И уж наверняка следующей мишенью Скитера снова станет Древний Рим, какие бы он ни давал обещания в минуты отчаяния. Он твердо вознамерился наносить богатым римлянам ущерб как можно чаще и как можно ощутимее, ибо эти надменные ублюдки, право же, это заслужили. Но не сейчас. Ему нужно как следует позаниматься в библиотеке — в этих самых звуконепроницаемых лингафонных кабинах. А до этого ему нужно выиграть это маленькое пари. Голди уже в полной мере продемонстрировала свойственную ей беспринципность, и с нее станется просто-напросто подстроить его поимку.

Ну что ж, Голди получит по заслугам и получит сполна — в этом Скитер не сомневался.

Ему не терпелось помахать ей ручкой, когда она, прихватив с собой все, на что у нее хватит денег заплатить пошлину, отчалит с вокзала. Скитер усмехнулся. Если все пойдет так, как он задумал, по окончании пари у него, возможно, накопится достаточно денег, чтобы выкупить то, что Голди не сможет увезти-с собой, включая эту пару Каролинских длиннохвостых попугаев. Вымершие птицы — а у нее аж целая пара. Должно быть, она и еще может достать — в любую минуту, когда захочет; стоит ей только дернуть за нужную ниточку, и кто-нибудь из ее агентов в Нижнем Времени сделает для нее все. Скитер готов поспорить, что Сью Фритчи даже не знает о существовании этих птиц на вокзале.

Громкоговорители Общего зала ожили, извещая всех о начале открытия Врат Конкистадоров. Скитер ухмыльнулся, представив себе, что произошло с Голди после его ухода. Если повезет, она получит хотя бы треть того, что заслужила, столь беспардонно встряв в его аферу. Ну ничего, по крайней мере теперь он предупрежден о том, как она собирается играть. Что ж, это может дать ему зацепку для выигрыша. Мрачно размышляя о тех тысячах баксов, которые он запросто мог бы выручить, загнав барахло из этих чемоданов, Скитер направил стопы в библиотеку, предъявить Брайану свою прибыль на текущий момент.

Скитер обнаружил его на своем рабочем месте, за компьютером. Он стирал из каталога красную надпись, гласившую: «Все известные экземпляры уничтожены в результате Происшествия».

Брайану редко выдавалась возможность стереть эту изрядно раздражавшую его надпись.

— Эй, Брайан! Что на этот раз? Хендриксон повернулся к нему.

— А, это ты. — Произношение его плохо сочеталось с внешностью отставного военного, посвятившего остаток жизни книгам. Его темное лицо осветилось улыбкой, которая тоже не слишком-то сочеталась с тем, что он говорил: — Кто-то нашел у деда на чердаке экземпляр собрания сочинений Плиния Младшего. Позвонил в ближайший университет и спросил, интересуют ли их эти бумажки или ему просто выбросить их. Университет выложил за них кучу денег — тысяч десять, я думаю, — и увез на броневике под вооруженной охраной. Разумеется, после того, как поместил их в азотную атмосферу. В общем, они просканировали все до последней страницы и начали продавать копии на си-ди всем желающим библиотекам. Библиотека Конгресса, например, купила пять штук.

Скитер, не имевший ни малейшего представления о том, кто такой был Плиний Младший, сумел-таки изобразить на лице уважительный интерес.

— Надо же, как серьезно подошли к делу, а?

— Да. Последний известный экземпляр. Жаль, конечно, что в переводе, но все равно ценный. Для ученых и разведчиков это вообще бесценный подарок…

— Угу. Ну да, нельзя ведь красть какую-нибудь штуку из Нижнего Времени, пока ты не доказал, что она так или иначе погибла. С книгами и тому подобным тоже так, да?

— О, разумеется. — Глаза Брайана вспыхнули. — И ты, Скитер Джексон, даже и думать забудь об этом. Краденые древности не подпадают под юрисдикцию ни Майка, ни Монти. Это в ведении федеральных властей, и парни там, наверху, не слишком-то церемонятся с нарушителями — по крайней мере с пойманными — Первого закона путешествий во времени.

— Ба, так вот почему Роберт Ли является нашим официальным представителем этой… как ее… — он помолчал, вспоминая не просто аббревиатуру, но полное название организации, — Международной Федерации Объектов Искусства, Временно Украденных? Чтобы он мог сделать копию для широкого использования, а потом отправить оригинал с агентом МФОИВУ туда, откуда его взяли?

— Вот именно. В Верхнем Времени спрос на такие штуки прямо-таки фантастический. — Брайан покосился на него. — И если ты решишься пополнить ряды взломщиков и прочих вандалов, крадущих ценности из прошлого, я лично приложу все усилия, чтобы отправить тебя под суд и буду настаивать на смертном приговоре.

Такая горячность Брайана Хендриксона даже Скитера немного смутила. Он вскинул руки, словно демонстрируя свою искренность и чистоту намерений.

— Эй, эй, мне просто было любопытно. Мне столькому еще надо учиться — ты же знаешь, я ведь даже средней школы не кончил, не говоря уж о колледже.

Его вдруг пронзила острая тоска по дому, и он осекся.

С минуту Брайан как-то странно смотрел на него, потом спросил уже гораздо мягче:

— Скитер, зачем ты пришел?

— Я? Ах да… — Он порылся в карманах и извлек из них несколько монет и чеков — чаевые за почти удавшуюся попытку попотрошить чемоданы, и объяснил, что произошло.

Брайан покосился на деньги, повторил рассказ Скитера слово в слово (чем произвел на него устрашающее впечатление) и покачал головой.

— Ты хочешь сказать, чаевые не считаются?

Лицо Брайана Хендриксона брезгливо сморщилось, изгладив все следы недавней улыбки.

— Ты заработал эти чаевые честным трудом. Если бы тебе удалось похитить багаж, его содержимое можно было бы засчитать, но чаевые в зачет не идут. Поэтому я не могу засчитать их, пусть это даже и все, чего ты пока добился.

— Но… но этих чертовых туристов ведь предупредили о том, что они должны оставить весь багаж в гостинице, а не доверять ребятам со стороны вроде меня. Чаевые — это, можно сказать, тот же грабеж!

Брайан только покачал головой.

— Прости, Скитер. По определению, чаевые — это вознаграждение за оказанные кому-то услуги. Чемоданы в полной сохранности развезены по гостиницам, значит, твои чаевые — это честный доход. В общем, твои двадцать баксов и семьдесят пять центов не считаются.

Скитер сгреб бумажки и монеты обратно в карман и пулей вылетел из библиотеки.

Ну кто слышал о подобном безобразии — не считать чаевые грабежом?

Глава 6

Будьте добры, приготовьте свои временнЫе карты, чтобы сканирующее устройство могло проставить точное время прохождения Врат…

Голди, можно сказать, повезло: ей удалось избежать гнева вспыльчивых испанцев, а именно испанцы преобладали среди проходящих через Врата Конкистадоров. Какая-то дама лет на десять моложе Голди протолкалась к ней через толпу.

— Погодите! Пожалуйста, погодите, я хочу поблагодарить вас!

Голди остановилась и обернулась, позволив себе удивленно улыбнуться.

— Меня? Поблагодарить? За что?

— За… за то, что вы спасли мой багаж. — Женщина слегка задыхалась от быстрой ходьбы и волнения. — Видите ли, мы с мужем собрались в Нижнее Время отыскать наших предков. Мы хотели по возвращении задержаться здесь на Рождество, и я понимаю, что это глупо, но я захватила бальное платье и бабушкины украшения — тиару, колье… ну и все такое, и все это лежало в том чемодане. И все это спасено благодаря вам! Я ни на мгновение не верила этим сказкам, что наговорил этот молодой человек, и Родриго тоже не верит. Прошу вас, позвольте мне отблагодарить вас.

Она держала в руках слегка помятую бумажку с единицей и некоторым количеством нулей.

— Но я, наверное, не могу, — вяло возразила Голди, сосчитав наконец нули. Тысяча баксов?!

— О, прошу вас. Нам с Родриго все равно деньги некуда девать, а вот эти драгоценности невозместимы. Прошу вас, возьмите.

Голди замечательно изобразила нерешительность, позволив женщине сунуть купюру ей в руку. Она осторожно стиснула ее пальцами, и, хотя продолжала хранить на лице растерянно-удивленное выражение, внутри ее все пело. «Тысяча баксов! Целая тысяча! Подождем, пока об этом не услышит Скитер! Может, он сдохнет от зависти, и мы избавимся от него еще быстрее!»

Голди поблагодарила женщину за щедрость, спрятала купюру в карман и посмотрела ей вслед, когда она исчезла в толпе. Потом, все еще не веря удаче, направилась в библиотеку. Улыбалась она при этом так, что у нее скулы свело. «Это тебе раз, придурок! Еще два и три — и тебе хана!» Никто так не любил пари, как Голди Морран, — и никто в Ла-ла-ландии даже близко не испытывал того близкого к оргазму наслаждения, которое испытывала Голди, мошенничая ради выигрыша. Собственно, сама игра значила для Голди не так уж и много; главное — это предвкушение того, на сколько она сможет облегчить кошелек соперника, его собрание древних монет или банковский счет.

Еще несколько таких удачных дней, и Скитер Джексон отсюда пулей вылетит.

Скатертью дорожка.

Она миновала Кита Карсона — тот сидел за столиком, попивая пиво со своим приятелем, независимым гидом Малькольмом Муром. Она улыбнулась и помахала им, оставив их удивленно глядеть ей вслед.

Пусть себе удивляются.

После всего того, что Скитер хотел проделать с внучкой Кита, эти двое наверняка одобрительнее других отнесутся к тому, что воспоследует, когда планы Голди исполнятся. При всем этом Голди старалась избегать мысли о том, что сделала с внучкой Кита она сама. Даже Кит в конце концов признал, что вся катастрофа — это целиком и полностью собственная вина Марго, ведь она сама приняла предложение отправиться за теми алмазами через нестабильные Врата.

Жаль, однако, что дело не выгорело. Голди вздохнула. Что ж, где-то выигрываешь, где-то проигрываешь. По крайней мере Марго сейчас учится в школе в Верхнем Времени, усердно подрабатывая, чтобы вернуть деду те деньги, что он заплатил Голди за тот бросовый клочок африканских болот. Голди похлопала себя по карману, восстановила на лице улыбку и направилась в библиотеку, чтобы Брайан Хендриксон смог официально засчитать ее «заработок». Может, он даже посмеется, когда она поведает ему историю об этой дуре, которая отблагодарила ее. До сих пор библиотекарь Ла-ла-ландии находил мало смешного в их со Скитером пари. Теперь, возможно, он изменит свое мнение.

Вообще-то Голди не слишком нуждалась в добрых отношениях с Брайаном, но сжигать мосты без крайней к тому нужды может только полный идиот. Случаи, когда энциклопедическая память Брайана оказывалась полезной Голди, уже бывали и наверняка еще будут. Теша себя подобными приятными мыслями, Голди мило улыбалась проходящим мимо разведчикам. Она застала Брайана Хендриксона восседающим на своем обычном троне.

Выражение его глаз было каким угодно, только не гостеприимным.

— Привет, Голди. Что это ты здесь делаешь?

Она весело рассмеялась.

— А как ты думаешь, глупышка?

Брайан поморщился, не отрываясь от главного компьютерного каталога.

— Вот! — Она выложила на стол тысячедолларовую банкноту, которую дала ей эта замечательная дура. — Запиши на мой счет, ладно, дорогой?

Он повертел бумажку перед глазами.

— И как именно ты ее получила?

Она рассказала.

И вылетела из библиотеки, на ходу засовывая смятую бумажку в карман. «Как он только посмел не засчитать их! Вознаграждение за доброе дело не считается! Мать моя! Этот самодовольный, чванливый…»

Голди бубнила ругательства себе под нос всю обратную дорогу.

Только оказавшись там, в окружении своих любимых блестящих вещей, она утешилась мыслью о том, что чаевые Скитера тоже не засчитаны. Потом она принялась за работу. Одна часть ее сознания была занята мыслями о том, как бы ей получше обсчитать следующий косяк туристов, которым не посчастливится заглянуть в ее лавку, в то время как другая обдумывала, как бы лучше сорвать следующую попытку Скитера. Это — в сочетании с парой глотков из заветной бутылочки, которую она держала под прилавком, и пятиминутного перерыва, проведенного в обществе с любимыми восхитительными Каролинскими попугаями, — помогло ей не отчаяться в этот совершенно бездарный день. Ни один распроклятый турист не заглянул к ней обменять кредитки Верхнего Времени на древние монеты или наоборот.

Ко времени, когда Голди закрыла лавочку на перерыв, она вполне созрела для убийства. И ухмыляющееся лицо Скитера Джексона маячило в центре каждой из ее убийственных фантазий. Она должна выиграть это проклятое пари, пусть даже это будет последним, что она вообще совершит в этой жизни.

И Скитер заплатит сторицей за то, что осмелился бросить ей вызов!

Голди спустилась в гриль-бар «Нижнее Время», заказала Молли — девице из Нижнего Времени, ухитрившейся провалиться на ВВ-86 через Британские Врата, — свое любимое питье и направилась в бильярдную подождать первого же пьяного туриста, полагающего, что он умеет играть в бильярд.

* * *

Люпус Мортиферус боялся — почти так же сильно, как тогда, когда он впервые вышел на сверкающий песок Цирка. Он боялся, но старался не показывать этого. В этом безумном мире все было не так. Звуки разговоров, барабанившие по его слуху, причиняли ему почти физическую боль, настолько они были непонятны. То и дело он слышал слово, казавшееся ему почти знакомым, и это сбивало его с толку еще больше. Многие из надписей на стенах напоминали ему знакомые слова, но он все равно не мог разобрать их смысл. И куда бы он ни смотрел — везде были чудеса, ужасные чудеса. Они пищали, светились, жужжали, скрежетали и чирикали, их поверхности из незнакомых металлов сверкали в свете непонятных штук, которые он назвал бы молниями или сулящими недоброе сияниями в северном ночном небе, если бы рука какого-то бога не заключила их в грушевидные сосуды или трубки всех возможных форм и цветов.

А уж звуки…

Голоса, доносящиеся ниоткуда, объявляющие что-то, чего он не мог понять…

«Уж не попал ли я в то место, где Боги играют?»

И тут, не веря собственным ушам, он уловил отрывок фразы на латыни. Настоящей, правильной латыни.

— …нет, это все, что я имел в виду. Вам надо только…

С облегчением, от которого чуть не заплакал, Люпус огляделся по сторонам и нашел говоривших. Темнокожий человек, явно родом из Африки — из Карфагена, наверное, или из Нубии… Нет, для Нубии кожа слишком светлая. Он разговаривал с невысоким, невыразительной внешности мужчиной в коричневых одеждах — на такого в Риме не обратили бы внимания.

Люпус поспешно пошел за ними следом, отчаянно нуждаясь хоть в ком-то, с кем мог бы поговорить в этом безумном месте. Следуя за ними, он вошел в комнату — большое, гулкое помещение, уставленное полками с прямоугольными штуками из пергамента и рядами… чего? Ящиков, перед которыми сидели мужчины и женщины и… разговаривали с этими ящиками — и ящики отвечали им, а на светящейся поверхности горели картинки или столбцы незнакомых слов.

Люпус с трудом унял дрожь и стал прикидывать, как бы ему подойти к этому темному человеку, который говорил на латыни гораздо лучше второго, коричневого Он совсем было решился уже подойти поближе, когда в помещение вошли еще двое мужчин и сразу же направились к темнокожему. Люпус спрятался за высокой полкой и, сдерживая нетерпение, принялся ждать, пока человек, говоривший на языке Люпуса, освободится.

* * *

— Ну, — спросил Кит Карсон, откинувшись на спинку кресла, — и что ты надумал к приезду Марго?

Малькольм Мур слегка покраснел. Огонек в глазах Кита достаточно ясно говорил, чем, по его мнению, они будут заниматься. К счастью, Кит не имел возражений против этого — при условии, что намерения Малькольма достойны уважения и что они примут некоторые меры предосторожности.

— Я? — переспросил Малькольм, побарабанив пальцами по запотевшей крышке стола. — Я подумывал совершить небольшое путешествие в Денвер. Я проверил записи в своем журнале — риска затенения не должно быть. В ту неделю, которую я планировал побыть в Денвере, меня в Англии не было.

Кит кивнул:

— Мне кажется, это неплохая идея. Марго это тоже должно понравиться — и это неплохо поможет ее изысканиям в области американской истории.

— Ты уверен, что не хочешь прогуляться туда с нами? — улыбнулся Малькольм. Кит только поморщился:

— Я-то был в Лондоне в ту неделю. Точнее, весь тот месяц. Ступайте, голубки, развлекайтесь. — Кит вздохнул. — Странное дело. Я не думал, что так получится, но… но ее письма меняются, Малькольм. Их тон, ее наблюдения и заключения…

Малькольм поднял взгляд, заметив серьезное выражение на лице своего старшего друга.

— Значит, ты тоже обратил внимание? Я так и знал, что ты заметишь. Она взрослеет, Кит. — В глазах старого разведчика проглянуло странное выражение. Он ведь почти и не узнал ее за то время, пока она не исчезла: в первый раз почти наверняка навсегда, второй раз в колледж. — Дьявол, Кит, она ведь действительно повзрослела за то время, что провела в португальских застенках, — сказал Малькольм, пытаясь помочь другу свыкнуться с этой мыслью. — Но теперь она взрослеет так, что это трудно выразить словами.

— Угу, — кивнул Кит. Малькольм хлопнул его по плечу.

— Не принимай ты это так близко к сердцу, дедуля. Просто ее рассудок пробуждается. Мне не терпится узнать, какое направление примут ее мысли в следующий раз.

Кит кисло усмехнулся:

— Куда угодно, только бы не в сторону алмазных россыпей в Южной Африке. — Кит прищурился и уставился куда-то через плечо Малькольма. — Легка на помине…

Мимо них прошла Голди Морран, улыбаясь так блаженно, словно кто-то только что помер у нее на глазах.

— Куда это она?

— С учетом того пари, что они заключили со Скитером, куда угодно, — мрачно усмехнулся Кит. — Хочешь, посмотрим, что задумала эта коза?

— Ничего себе коза! — ухмыльнулся Малькольм. — Больше похоже на волчицу. — Улыбка его тем не менее сделалась шире. — Впрочем, это должно быть забавно. Быстрее, пока она не скрылась из виду!

Глаза Кита озорно блеснули. Они поднялись, зашли в кафе, высыпали на стойку достаточно денег, чтобы хватило и на чаевые, и поспешили за Голди. Оба прекрасно понимали, каковы будут последствия, если она узнает, как они вдвойне оставили ее в дураках (точнее, в дурах) с помощью Марго. Не то чтобы она могла что-нибудь сделать с ними, по крайней мере официально, но на всякий случай их алмазная афера в Верхнем Времени оставалась одной из самых тщательно хранимых тайн Ла-ла-ландии — что само по себе уже было немалым достижением.

Почти сразу же Малькольм и Кит убедились в том, что целью Голди Морран была библиотека. Они заняли места неподалеку от стойки библиотекаря, сделали вид, что поглощены исследованиями, и обратились в слух. Они успели как раз вовремя, чтобы услышать гневный визг Голди, когда ее «доход» был отвергнут, и она разъяренной фурией вылетела из библиотеки.

Кит тут же переместился к Брайану. Малькольм тоже бросил свой компьютер и облокотился о стойку рядом с Китом.

— Что новенького? — как бы невзначай поинтересовался Кит.

Его давний друг мрачно покосился на него, потом пожал плечами.

— Ну, почему бы и нет? — пробормотал он со своим забавным акцентом. — В конце концов вы ведь не замешаны в этом. — Брайан Хендриксон выразительно сморщился, и кожа у его глаз натянулась так, что Малькольм даже встревожился. — Они начали войну на истощение. Всерьез. Голди только что сорвала одну из затей Скитера, причем так, что это могло оказаться для него фатальным. Пожалуй, срывать планы друг друга — это куда лучше, чем когда они оба обдирают беззащитных туристов, но такое… Я не ожидал, что их идиотское пари так обернется. Наверное, мне с самого начала стоило бы догадаться о том, что будет.

Он вытер пот со лба, аккуратно сложил носовой платок и убрал его на место с таким изяществом, что вызвал приступ острой зависти у Малькольма. Нет, Малькольм обязательно должен поучиться тайком у Брайана его движениям, а потом потренироваться до тех пор, пока не достигнет того же совершенства. Это здорово пригодится ему во время туров по Лондону Нижнего Времени. Особенно в связи с теми планами, которые он лелеял тайком.

— Мне до сих пор не верится, что я позволил втравить себя во всю эту затею, — вздохнул Брайан.

Малькольм как раз собирался сказать, что Брайан ведь сам добровольно в это влез, когда вдруг заметил человека в ковбойском облачении, смотревшего на них диким взглядом из дальнего угла. Он зажмурился. Не разведчик, не независимый гид, даже не из гидов «Путешествий во времени»… Малькольм всегда старался пристально следить за возможными конкурентами, особенно с тех пор, как «Путешествия во времени, Инкорпорейтед» пусть не непосредственно, но все же послужили причиной гибели его предыдущегоработодателя и близкого друга.

На мгновение лицо этого загадочного человека заинтересовало его. «Я ведь видел это лицо когда-то раньше, точно видел. Но где?» Может, это турист, к которому Малькольм подходил в поисках работы? Одному богу известно, сколько тысяч туристов он обошел вот так за несколько лет в надежде получить работу, прежде чем они с Марго и Китом не разбогатели до омерзения (они ведь не напрашивались на это — да и не хотели особенно, — но все равно ему приятно было смотреть на свой банковский счет, так долго болтавшийся чуть не ниже нулевой отметки).

Может, один из этих туристов вспомнил его и ищет хорошего гида?

Нет, кто бы это ни был, внимание его было приковано исключительно к Брайану. Малькольм не мог бы объяснить почему, но от этого у него по спине пробежал неприятный холодок. Он подумал, не сказать ли ему об этом, но передумал. Если у Брайана Хендриксона имеются какие-то прибыльные дела на стороне, это совершенно не касается его, Малькольма Мура. Впрочем, они и так уже узнали все, что хотели, так что это будет неплохой повод откланяться.

Малькольм легонько толкнул Кита локтем.

— Кажется, кто-то хочет поговорить с Брайаном. Почему бы нам не перекусить? Как раз поговорили бы о деталях визита Марго.

Брайан, видимо, обрадовался.

— Мисс Марго возвращается? Замечательно! Напомните ей зайти ко мне, ладно?

— Могу поспорить, она зайдет в любом случае, — рассмеялся Кит. — Малькольм собирается взять ее в Денвер. Даже со всеми ее школьными занятиями ей еще нужно узнать кучу всего про ту эпоху до отправления через Врата Дикого Запада.

— Отлично! — усмехнулся Брайан.

Малькольм бросил последний, неуверенный взгляд на человека в ковбойской одежде, продолжавшего держаться в тени, потом решительно выкинул его из головы. У него было о чем подумать и без этого, в том числе о вещах, значительно более приятных: о поцелуях Марго, например. Он улыбнулся, предвкушая их. Кольцо, украшенное тем самым алмазом, который она прислала, было уже готово и ждало своего часа. Все, что от нее требовалось, — это сказать «да». Считая часы и минуты, оставшиеся до открытия Первого зала, Малькольм вышел из библиотеки и повел своего — дай Бог! — будущего родственника на ленч в «Радость эпикурейца».

— Мы ведь давно уже не заходили туда. И насколько я понял, Йанира Кассондра продала Арни несколько рецептов античных сырных пирогов — давно утерянных деликатесов.

Кит кивнул:

— Верно, античные греки жутко любили эти пироги. У нас имеются письма одного грека, который требовал такой пирог к обеду и, скажем так, рассердился, когда не получил его. Кажется, у них имелось несколько дюжин различных ароматов?

— Ага. И если то, что я слышал, правда, одного кусочка любого сорта этих пирогов достаточно, чтобы какой-нибудь калифорнийский миллиардер выложил тысячу баксов или даже больше, только бы получить остальную часть.

Кит рассмеялся — на этот раз весело, что немного успокоило его друга

— Звучит соблазнительно, — согласился он. — Я тоже слышат что-то в этом роде, так что я, друг мой, можно сказать, сырно-пироголик. Так пошли отведаем, а?

Малькольм усмехнулся и хлопнул своего приятеля по мускулистому животу.

— По крайней мере ты ухитряешься сгонять жир. Где, интересно?

Кит скривил рот.

— Свен Бейли настоящий черт, а не партнер. У него и внешность такая.

— Я тоже это заметил. И Марго жаловалась на это — после первых уроков у него. А потом — веришь ли? — этой маленькой чертовке начало нравиться то, как Свен колошматит ее о мат словно мешок картошки.

— Ах да. Но она ведь научилась у него кое-чему, правда? Пошли же, Малькольм, поедим! Скромный ленч и столько сырных пирогов, сколько влезет!

И они зашагали дальше, смеясь как дети. «Ковбой», которого они оставили прятаться в темном углу библиотеки, вылетел из головы Малькольма, словно его и не было вовсе.

* * *

Йанира Кассондра пыталась продать украшенные янтарем серебряные браслет и ожерелье самому настоящему туристу, протолкавшемуся к ее киоску сквозь толпу этих кретинов, провозгласивших себя ее послушниками. Неужели этим типам из Верхнего Времени нечего делать, кроме как докучать ей день и ночь, из месяца в месяц? Маленькая агора кишмя кишела беседующими жильцами Восемьдесят Шестого, когда к ней протолкался Чензира Уми — седовласый величественный купец-египтянин, свалившийся по пьяному делу через Врата Философов спустя всего несколько месяцев после того, как через них попала в Шангри-ла сама Йанира.

— Голди плохо поступать, — сообщил он ей на греческом языке, который он не то чтобы знал, но мог объясняться. Никто больше на вокзале (за исключением Семерки) не говорил на древнеегипетском, хотя Йанире было хорошо известно, что на жизнь Чензира зарабатывает в основном преподаванием своего давно уже мертвого языка ученым из Верхнего Времени. — Он помешать Скитеру в его планы.

— Что?!

Йанира побледнела так сильно, что даже рывшийся в украшениях турист заметил это и сочувственно нахмурился.

— Милочка, — сказал он с тягучим техасским выговором, — что, черт возьми, случилось? Да вы белее живота только что линявшей гремучей змеи! Эй, милочка, может, вам лучше присесть?

— Спасибо, не надо, прошу вас, со мной все в порядке. — Она справилась с потрясением и совладала со своим голосом. — Извините, если я побеспокоила вас. Вы хотели эти браслет и ожерелье для своей жены?

Он перевел взгляд с Йаниры на украшения, потом на молча стоявшего рядом Чензиру, принесшего недобрую весть (что было ясно, на каком бы языке он ни поведал ее), потом на окружавших киоск послушников с диктофонами на изготовку. Он недовольно нахмурился — ему явно не особенно улыбалась перспектива быть запечатленным на видео- и аудиопленках; не больше, во всяком случае, чем ей.

— Послушай, милочка, давно эти длинноносые ублюд… стервятники охотятся за тобой?

— Слишком давно, — чуть слышно ответила Йанира.

Его широкая улыбка озадачила ее.

— Черт, ладно. Я беру это и еще несколько этих занятных шалей. Марти, жена моя, с ума сходит от таких штуковин… ба, а эти мешочки зачем? Приворот? Да ну! Черт, детка, заверни мне дюжину таких!

Его дружеская улыбка была так заразительна, что Йанира, несмотря на царившую в душе сумятицу, не могла не ответить ему. Она выписала счет, упаковала каждую покупку в специально сшитый бархатный мешочек, сложила их все в пакет побольше, перетянула отверстие тесемкой и слегка дрожащей рукой протянула ему счет.

Он протянул ей вдвое больше денег, чем она просила, озорно подмигнул, шепнул: «Все в порядке, милочка, только не хмурьтесь!» — и скрылся в толпе, прежде чем она успела возразить или вернуть лишние деньги. С минуту она так и стояла в обалдении; яркие краски Общего зала расплывались у нее перед глазами С одной стороны, она и отец ее детей отчаянно нуждались в этих деньгах; с другой стороны, она не сомневалась, что эти психи-послушники записали на видео, аудио и просто в блокноты все до последней секунды этого разговора. Ей отчаянно хотелось завизжать, чтобы они убрались и оставили ее в покое, но по опыту знала, что любые ее действия, кроме бизнеса как такового, лишь привлекут вдвое больше зевак, которые еще неделю будут торчать здесь, ожидая от нее откровений.

Чензира придвинулся ближе к ней и заговорил с таким ехидством, что она мигом очнулась.

— Если бы я, Йанира, твои красота и очарование иметь, я тоже торговать бы не хуже. Ты настоящий дьявол — под нежный кожа! — Мягкий, сердечный смех лишил слова Чензиры малейшего намека на оскорбление. Подобно многим другим выходцам из Нижнего Времени — не говоря уж о том, что он был избран в Совет Семерых чуть ли не в первый же месяц своего пребывания здесь, — Чензира был прирожденным торгашом.

И поскольку Чензира Уми был едва ли не самым хитрым мужчиной из всех известных Йанире, она тоже улыбнулась ему в ответ.

— А если бы у меня были твои хитроумные мозги, — спокойно возразила она, — я бы не торговала всем этим барахлом.

Чензира улыбнулся, но по своему непостижимому египетскому обычаю не сказал ничего. Йанире казалось — очень сильно казалось, — что он до сих пор считается с ее мнением как с главой Семерых. Потом он снова придвинул к ней лицо и произнес очень тихо на своем языке, который пришлось выучить теперь уже всем Семерым:

— Тебе надо созвать Совет. Семеро должны решить, что лучше, и устроить после этого общее собрание для голосования. Этому злостному вмешательству надо положить конец.

— Да, — согласилась она; родной язык Чензиры давался ей без особого труда. Легкая улыбка тронула ее губы: она представила себе, как толпа подслушивающих идиотов пытается перевести эту беседу! — Можешь приглядеть за моей лавкой недолго? — продолжала она, тоже по-египетски.

Он кивнул.

Йанира выбралась из-за прилавка и, опередив своих безжалостных почитателей на несколько шагов, нырнула в вестибюль ближайшей гостиницы.

— Можно позвонить? — выдохнула она, проклиная античные женские одежды, явно не рассчитанные на стремительные пробежки.

Дежурный администратор, которому репутация Йаниры была хорошо известна и который жалел ее, видя, что «послушники» ее совсем доконали, охотно пропустил ее в служебный кабинет.

— Заприте дверь, а я выгоню их из вестибюля к чертовой матери, — негромко сказал он.

Она благодарно улыбнулась, закрыла дверь и щелкнула замком. В кабинете было тихо и прохладно. Она сняла трубку и набрала номер. Она знала, что один звонок вызовет множество других.

Приведя события в движение, она вернулась на свое рабочее место, с трудом протолкавшись через толпу почитателей, каждый из которых был выше ее ростом, и заставила себя мило улыбнуться паре настоящих покупателей, задержавшихся у витрины.

— Благодарю тебя, Чензира Уми, — официальным тоном сказала она. — Ты весьма помог мне.

Неожиданная ухмылка Чензиры (связанная с тем, что, пока стервятники восстанавливали свои нарушенные ряды, они упустили редкие, драгоценные слова своей Великой) насторожила Йаниру.

— Что? — спросила она.

Чензира кивнул на мужчину и женщину, глазевших на ее товар.

— Твой предыдущий покупатель знать их. Они сразу найти этот «Открытие года», если я понять их слова правильно. Я не сильный еще в английском.

— Спасибо, Чензира Уми, — прошептала она еще раз и с очаровательной улыбкой повернулась к покупателям.

Чензира Уми давно уже исчез, растворившись в толпе, когда Йанира заметила новые ценники. Глаза ее слегка расширились: в ее отсутствие он удвоил цены на все, чем она торговала. И ведь покупатели бойко разбирали украшения, мужские и женские греческие наряды (парные, ибо она любовно украшала их одинаковой вышивкой), шали и приворотные зелья всех видов.

Разбирали даже маленькие рукописные буклеты, которые доктор Мунди помог ей написать, напечатать и переплести и которые назывались «Вот где я жила — в Афинах, в их Золотой век, и в Эфесе пятого века до Рождества Христова, центре торговли и городе, где находился великий храм Артемиды, седьмое чудо света». Ясное дело, буклет не имел ни малейшего отношения к той научной работе, которую он строил на беседах с ней, но все же был написан вполне пристойно — этакий неформальный маленький буклетик, полный забавных небольших подробностей и древних анекдотов, многие из которых были неизвестны до появления здесь Йаниры. Это был довольно ходовой товар, даже если не считать фанатичных покупателей-послушников.

Как Первая из Семерых, она давно обдумывала план помочь другим выходцам из Нижнего Времени написать подобные буклеты. Продавать буклеты можно было бы в ее киоске, передавая всю выручку авторам — целиком, без комиссионных, ведь это был бы их бизнес, не ее.

Ко времени, когда первая смена делового дня Ла-ла-ландии подошла к концу, телефонный звонок из прохладного тихого служебного кабинета гостиницы — надо бы ей не забыть отблагодарить этого славного администратора какой-нибудь безделушкой — принес ожидаемые плоды. Йанира зашла в Ла-ла-ландийские школу и детский сад, где играли с другими детьми ее дочери. Она забрала обеих, а потом спустилась с ними по служебным лестницам в недра Восемьдесят Шестого Вокзала Времени на тайное собрание Найденных.

Поскольку встреча была неофициальной, для нее не требовалось никакого церемониального оформления, да и дочки ее никому не мешали. Остальные члены Совета Семерых, подошедшие еще до нее, уже обсуждали последние новости. На следующий же день после того, как Скитер вручил свой дар Маркусу, Йанира известила остальных женщин сообщества выходцев из Нижнего Времени об истинном положении вещей, а они в свою очередь рассказали об этом своим мужьям. Еще до ночи это сделалось известным всем членам сообщества. Впервые со времени их появления здесь проживающие в Ла-ла-ландии выходцы из Нижнего Времени узнали, что среди уроженцев Верхнего у них есть один, кто понимает.

Многие из тех, кто до сих пор смотрел на него с презрением как на обыкновенного вора, немедленно начали восторгаться его достижениями. Все, что хоть немного могло покарать людей Верхнего Времени, дававших им самую грязную работу, но ни капельки не заботившихся об их благосостоянии, заслуживало одобрения. Поразительно, но всего за несколько дней статус Скитера резко повысился — благодаря закулисной деятельности Йаниры, — и он сделался их героем, наносящим их мучителям как денежный урон, так и публичное унижение.

Кроме того, по настоянию Йаниры прошлое Скитера содержалось в строжайшей тайне от других обитателей вокзала. Родители предупреждали об этом детей, и те послушно держали язык за зубами.

Новость о пари между Скитером и Голди Морран, поначалу представлявшемся простой ссорой между чужими им людьми из Верхнего Времени, приобрела вдруг совершенно иную окраску. Волны страха землетрясением прокатились по всему сообществу: если Скитер Джексон проиграет, они останутся без своего героя. Поэтому стоило Йанире сделать всего один звонок, как очень скоро все знали уже о том, что Голди Морран намеренно сорвала одну из операций Скитера и что сегодня же вслед за заседанием Совета Семерых состоится общее собрание. Мужчины и женщины разных стран и времен соберутся в недрах Вокзала Шангри-ла, чтобы обсудить свои возможные действия в этой связи, а их дети будут слушать, широко раскрыв глаза, сердитые голоса своих родителей.

— Мы могли бы сунуть нож ей под ребра, — пробормотал седовласый мужчина.

— Лучше уж яд, — возразил мужчина помоложе. — Так она еще помучается.

— Нет, убивать ее нам не надо, — негромко произнесла Йанира, и шум голосов мгновенно стих. Тишина наступила так внезапно, как ночной туман окутывает причалы Эфесского порта. Семеро приняли уже единственно безопасный образ действий, которых им надлежит придерживаться. Теперь им предстояло убедить в этом всех остальных.

Она прижала к себе дочерей — отчасти повинуясь инстинктивному желанию защитить их, отчасти потому, что она — как занимавшая в прошлом не самое незначительное место в храме жрица Артемиды — хорошо понимала, насколько эффектно они смотрятся вместе. Те, кто сидел ближе к ним, видели не только мать и двух дочерей, но вспоминали сразу же и отца этих девчушек, более чем кто бы то ни было другой здесь обязанного Скитеру Джексону.

Именно этих мыслей она от них и ожидала.

Родись она не в Нижнем Времени, а в Верхнем, года через два она бы наверняка уже стояла во главе правительства.

Хотя большинство собравшихся происходили из времен и мест, где женщинам полагалось знать свое место и держать язык за зубами, терпеливо снося побои и унижения, даже седобородые мужчины научились уважать Йаниру — а в нынешней ситуации она обладала к тому же правом женщины, детям которой грозит опасность. Это право было повсеместным, поэтому даже те, кто не слишком одобрял принятый на ВВ-86 статус женщин, придержали языки и слушали в почтительном молчании.

Она переводила взгляд с лица на лицо и медленно кивнула, понимая, что ее спокойствие говорит убедительнее слов.

— Нам не нужно убивать ее, — повторила она. — Нам нужно только обеспечить все для того, чтобы она проиграла пари.

Улыбка засветилась в устремленных на нее глазах — темных и светлых, черных, серых, карих и голубых, даже янтарных и зеленых, — все они улыбались, но улыбка их была холодна, как сибирская зима.

— Да, — пробормотал кто-то в углу, — торговка камнями должна проиграть пари. Но как нам лучше действовать? Помочь Скитеру в его делах? Или подстроить все так, чтобы сорвать планы менялы?

Йанира рассмеялась и гордым движением головы откинула гриву пышных черных волос за плечо.

— Расстроить планы менялы, конечно. Скитер и без нас справится, обчищая карманы людей из Верхнего, которые грабят многих из нас. Все, что нам надо делать, — это удостовериться, чтобы меняла крала меньше. Гораздо меньше. Это должно быть даже весело, вам не кажется?

Люди, которые всего несколько минут назад настроены были достаточно сурово, чтобы говорить об убийстве, не думая о последствиях, — чего так боялись Семеро, — разразились веселым смехом. Тут же распределили обязанности — теперь каждый шаг менялы должен был находиться под наблюдением. Те, кто лучше других мог наблюдать за действиями Голди Морран, получили право расстраивать ее планы или — при необходимости — просто красть ее добычу, прежде чем она успела бы зачесть ее у Брайана, чего требовали правила пари.

Йанира поцеловала дочерей в макушку и мягко улыбнулась.

Голди Морран еще пожалеет о том дне, когда встала на пути покровителя Маркуса. Пожалеет так горько, как только возможно, но так и не поймет, почему все ее усилия потерпели неудачу. Йанира пообещала принести дары своей покровительнице Артемиде, с ее светлыми, как лунный диск, охотничьими псами, луком-месяцем и бьющими без промаха сквозь вечность серебряными стрелами, и другой богине, Афине Палладе, с ее копьем и щитом, в афинском боевом шлеме, богине справедливости, только бы они помогли Скитеру Джексону победить.

Получив собственное задание, она ушла с собрания и вернулась домой накормить Артемисию и Геласию обедом. Она уложила их спать, а сама уселась ждать Маркуса с работы, обдумывая задание Совета.

Думая, она напевала про себя древний мотив, которому научила ее в детстве бабушка. Ей повезло сегодня — она выручила уйму денег за свои изделия благодаря старому торговцу, хитрому Чензире. На волшебном очаге клокотал и пузырился обед, который готовила она своему возлюбленному.

* * *

Голди меняла монеты на доллары группе туристов, возвращавшихся в Верхнее Время из тура в прошлое, когда заметила их: три невинные на вид монетки, столь редкие, что стоили несколько тысяч долларов каждая. Алчность боролась в ней с осторожностью: она не могла использовать свое знание монет, чтобы приобрести их, — это противоречило правилам. Она не могла купить их за бесценок, а потом объявить Брайану их коллекционную стоимость — он не засчитал бы их в общий зачет. Поэтому она только улыбнулась и просто смахнула их незаметно со стола. Краденые монеты наверняка считаются. Она подождала, пока туристы вывалятся из ее лавки, потом повесила на двери табличку «ПЕРЕРЫВ» и заперла дверь.

Ей не терпелось позлорадствовать перед Скитером по поводу своей удачи. На всех парах понеслась она в библиотеку, как линкор рассекая море возмущенных такой бесцеремонностью туристов.

— Брайан! Только посмотри на это! Я их честно украла, или я не я!

Брайан внимательно изучил монеты.

— Очень мило. М-м-м… Да, действительно мило, ничего не скажешь. Дай-ка подумать. — Он поднял на нее глаза, и взгляд его был холоден, как сосулька. — Впрочем, оценить их проще простого. Вот эта даст тебе в зачет двадцать пять центов, номинальная стоимость этой, ну, скажем, тридцать пять центов, да? Гм… Вот эта, серебряная, что-то слишком тонковата. Я бы сказал, бакс тридцать за все три.

Не в силах вымолвить ни слова, Голди уставилась на него с отвисшей челюстью. Она даже не подумала о том, что на нее могут смотреть. Зато когда она вновь обрела дар речи, все головы в библиотеке уж точно повернулись в ее сторону.

— Что??? Брайан Хендриксон, ты ведь прекрасно знаешь, что эти три…

— Да, — перебил ее библиотекарь, не дожидаясь, пока ее красноречие наберет обороты. — Их коллекционная стоимость колеблется где-то в районе пяти тысяч долларов. Но я не могу засчитывать эту стоимость, Голди, и ты это знаешь. Таковы правила игры. Ты украла пару монет. В зачет идет их номинальная стоимость — или стоимость металла, если она выше. Вот так. Ты, конечно, можешь продать их за нынешнюю стоимость, но это в зачет идти не будет.

Он вынул маленький блокнот и сделал пометку в графе против ее имени. Голди не верила собственным глазам. Доллар и тридцать вонючих центов. Потом ее взгляд упал на графу Скитера на противоположной странице: ноль.

Это было уже что-то. Не то чтобы много, но что-то.

Голди вырвалась из библиотеки, готовая съесть печень Скитера Джексона на завтрак. Летевшие ей вслед смешки только сыпали соль на ее свежие раны. Она поквитается с Брайаном, обязательно. Подождите и увидите. Бакс тридцать. Из всех чертовых оскорблений…

Покрытый перьями Ichthyornis спикировал в ближний прудик с рыбой, обрызгав подол платья Голди до колен. Она взвизгнула и обругала безмозглую зубастую птицу в выражениях, заставивших все рты в радиусе пятидесяти футов раскрыться. Потом, спохватившись, Голди стиснула зубы, окинула взглядом вытаращившихся на нее людей и аристократически фыркнула.

Может, Скитер отстает, но доллар и тридцать центов — не превосходство, это форменное оскорбление. Она еще покажет этому наглому мелкому проныре, что он всего лишь жалкий дилетант, или она не Голди Морран. Она натянуто улыбнулась. От этого усилия мышцы ее лица заболели, а случайно посмотревший на нее младенец с ревом уткнулся матери в юбку.

Голди Морран еще не начала жульничать по-настоящему.

* * *

Успешно обчистив несколько карманов в переполненном кафе, Скитер вернулся в библиотеку, дабы согласно правилам предъявить свою добычу Брайану. Увидев запись об успехах Голди, он весело рассмеялся.

— Бакс тридцать? — Смех его сделался еще громче — искренний смех полудикого монгола, одержавшего верх над врагом.

Брайан пожал плечами.

— Ты воспринимаешь это несколько веселее, чем она.

— Готов поспорить!

— Ты уже поспорил, Джексон, — буркнул Брайан. — Теперь выигрывай, а мне надо работать.

Скитер усмехнулся еще раз, не обижаясь на тон библиотекаря, и позволил себе представить, на что будет похоже лицо Голди, когда она узнает об этом. Можно поспорить на то, что лицо ее сделается таким же пурпурным, как и волосы. Сунув руки в карманы и весело насвистывая, вышел он из библиотеки. В это время года Общий зал становится весьма и весьма приятным местом, и…

Чья-то тяжелая рука схватила его за плечо, резко повернув. Он ударился спиной о бетонную стену и на мгновение отключился. Он поднял взгляд и зажмурился: он увидел перед собой лицо человека, которого в последний раз встречал на берегах Тибра, проклинающего его на чем свет стоит.

Ох, черт.

Люпус Мортиферус

В современной одежде, но все такой же разъяренный.

— Твои потроха не стоят ста пятидесяти золотых аурий… но, на худой конец, сойдет и так!

— Э… — произнес Скитер, пытаясь выиграть время, прежде чем гладиатор покончит с ним. «Как, черт возьми, попал он на Вокзал?» Впрочем, сейчас это было не так важно. Главное, он был здесь — и одного взгляда этих черных глаз было вполне достаточно, чтобы понять: Скитеру грозит смерть.

Или хуже.

Поэтому Скитер сделал единственное, что, возможно, могло спасти его. Как тряпичная кукла, упал он на землю Его противник промедлил всего какую-то секунду. Скитер перекатился, сбив Люпуса Мортиферуса с ног, быстро вскочил и побежал. За спиной послышался рев разъяренного быка. Короткий взгляд через плечо показал, что взбешенный гладиатор преследует его по пятам. «О черт, и реки здесь нет, так что прыгать некуда, и коня не украдешь. Но как же он попал на ВВ-86?»

Петляя, несся он через густую праздничную толпу. Он обогнул группу ряженых артистов и толкнул плечом кого-то, неожиданно выросшего у него на пути Послышался злобный визг, всплеск, а потом голос Голди Морран обрушил на его голову лавину проклятий, цветистостью выражений не уступая Есугэю, когда тот был в ударе. Какую-то секунду он жалел, что у него нет времени полюбоваться видом мокрой Голди, мокрой с пурпурной головы до пят, но тут этот проклятый гладиатор почти догнал его. Он обогнул пруд и нырнул в квартал Новое Эдо. Одетые самураями мужчины выкрикивали за его спиной проклятия преследующему его Люпусу, на бегу посбивавшему их, как кегли.

«Ух ты, якудза», — подумал Скитер, увидев, что грозившие кулаком его преследователю мужчины покрыты татуировкой. Жаль, что они не смогли остановить его для разговора по душам.

Из Нового Эдо он попал в Приграничный город с его Вратами Дикого Запада, барами, салунами и прочими увеселительными заведениями. Салуны Приграничного города представляли собой безумный лабиринт темных комнат, где девицы в передниках разносили виски. Партии в покер длились порой до самого закрытия, а разухабистые пианисты барабанили по клавишам искусно расстроенных роялей. Скитер бросился в первый же попавшийся салун и, нырнув под столы, проскользнул в полутемный бар, разбрасывая по пути картежников и стаканы с виски. Перевернутые столы летели на пол последними. В помещение ворвался, рыча что-то на латыни, гладиатор. Где-то за его спиной вспыхнула первая драка. Скитера это не беспокоило. Он прополз за стойкой, успев увидеть в зеркале удивленное лицо бармена, и все так же ползком устремился обратно к двери, в то время как Люпус Мортиферус прокладывал себе путь сквозь толпу пьяных «ковбоев», в число которых входил по меньшей мере один владевший боевыми искусствами разведчик времени.

Оторвавшись таким образом на пару минут от своего преследователя, Скитер вырвался из дверей салуна обратно в Общий зал и снова углубился в Новый Эдо, где в новом храме как раз начинались первые синтоистские церемонии. Низкий звук колокола поплыл в воздухе, когда первый верующий дернул за его веревку, привлекая внимание священного духа — ками. Оглянувшись, Скитер увидел разгневанного гладиатора, прорывающегося сквозь дюжину еще более разгневанных громил из якудзы. Люпус Мортиферус мигом расшвырял их, нанеся тем самым серьезное публичное оскорбление, так что теперь они горели жаждой мести. Скитер ухмыльнулся, перемахнул через невысокую ограду, окружавшую новый храм, пересек полоску белого гравия, прополз под храмом и под градом замысловатых японских ругательств перескочил через ограду с другой стороны. Еще один взгляд назад показал, что жизнь Люпуса Мортиферуса находится в еще большей опасности, ибо против него ополчилась еще и толпа верующих.

— Мне, право же, очень жаль, — шепнул Скитер чувствующему себя, должно быть, оскорбленным ками. — Гм… Я попрошу у тебя прощения потом. Честное слово.

Он свернул направо и по узкому проходу побежал к лабиринту коридоров, составляющих Жилой сектор. Далекий рев за спиной подсказал ему, что погоня, хоть и отстав, все же продолжается.

Скитер взмыл по лестнице, не сбавляя скорости, свернул за угол, уцепился за тяжелую рождественскую гирлянду, свисавшую с платформы уровнем выше, и, держась за нее, Тарзаном перемахнул на противоположный балкон. Толпа под ногами разразилась восторженными и испуганными ахами. «Отлично. Чего мне не хватало, так это зрителей». Три поворота из коридора в коридор, два лестничных марша и еще один поворот привели Скитера на галерею магазинчиков и ресторанов, выходящих в Общий зал.

Мортиферус все еще гнался за ним. Черт, хоть что-нибудь может остановить этого парня? Скитер петлял между вешалками с одеждой, столиками кафе и рождественскими елками. Он бежал, стараясь оставить между собой и гладиатором как можно больше препятствий, которые тому сначала придется отшвыривать в сторону или перепрыгивать. Потом он нырнул на новую лестницу, съехав по перилам вниз. Стайка сидевших на перилах птерозавров, возмущенно визжа, взмыла в воздух, сбивая по дороге цветочные гирлянды, пластиковые бутылки и прочую мелочь с балконов, посеявшую панику в рядах туристов на первом уровне Общего зала.

До Скитера все еще доносились проклятия, но они слышались все дальше и дальше. Он спрыгнул на ярус нижних балконов, уронив с парапета семифутового пластикового Санта-Клауса, и увидел открытые двери лифта. Он ухмыльнулся и нырнул в него, нажал кнопку пятого уровня, и двери закрылись. Лифт взмыл вверх, доставив его на верхний ярус гостиничных балконов. Скитер шагнул из лифта уже не на металлическую решетку, но на богатый ковер. Где-то далеко внизу слышался еще шум погони. Скитер прошел в гостиничный холл, выстеленный ковром другого цвета, но не менее шикарным, чем на балконе, потом миновал ряд пронумерованных дверей и нашел внутренний лифт, доставивший его в подвал.

В подвале располагались тир и спортзал. Скитер пересек зал, нашел еще один лифт, прятавшийся в мужском душе, — судя по всему, он предназначался для тех клиентов, кто предпочитал подниматься после разминки уже чистым. На нем он поднялся на третий уровень Жилого сектора.

Когда он вышел наконец в пустой коридор, никаких признаков гладиатора больше не было. Скитер прислонился к стене и отдышался немного, не в силах сдержать улыбку. Вот это погоня! Потом реальность навалилась на него бураном в степях Монголии. Пока Люпус Мортиферус разгуливает по вокзалу, Скитер не может считать себя в безопасности. Что можно поделать с этим? Скитер прищурился. Конечно, он всегда может пойти к Буллу Моргану и донести о попавшем сюда человеке из Нижнего Времени, но это все равно что открыто заявить о своих проделках в прошлом. А это, в свою очередь, означает серьезные неприятности, возможно, даже изгнание с ВВ-86. Ему даже не придется проигрывать пари, чтобы лишиться дома.

Если о гладиаторе станет известно и его допросят, результат будет тот же самый. Проклятому гладиатору предоставят убежище, но Скитера вышвырнут пинком под зад в Верхнее Время — в мир, который он возненавидел. А если гладиатор его поймает, можно считать Скитера покойником.

— Отлично, — пробормотал Скитер, обращаясь к стене. — Мне теперь надо не просто выиграть пари, но и постараться остаться в процессе этого живым.

Он расправил плечи и упрямо вздернул подбородок. Парень, выживший в стойбище Есугэя, не сдается так просто. Конечно, он не профессиональный боец — уж во всяком случае, не пара кому-нибудь вроде Люпуса Мортиферуса, — но и у него в запасе имелось несколько трюков. Не первый сорт, конечно, но ничего, прорвемся.

Ему это удавалось всегда, какие бы сюрпризы ни подкидывала ему судьба.

Усталый, голодный, томимый жаждой, поплелся Скитер к себе в квартирку, надеясь, что Люпусу Мортиферусу неизвестен тот факт, что любой компьютер Ла-ла-ландии тут же с готовностью выдаст ему адрес Скитера. Конечно, Скитер мог бы попробовать проникнуть в память центрального компьютера, чтобы стереть эту информацию, но боялся, как бы не привлечь к себе внимание Майка Бенсона и его востроглазой братии. Он отпер свою дверь и уединился в своей маленькой берлоге. Ситуация ему отчаянно не нравилась. Доставая из холодильника банку пива и включая душ, он жалел о том, что одного его желания недостаточно, чтобы заставить эту проблему просто исчезнуть.

Он сделал большой глоток пива, не переставая жалеть об этом.

С точки зрения Скитера боги могли бы дать ему хоть короткую передышку. Может, хоть теперь они услышат его?

* * *

Люпус Мортиферус стоял, задыхаясь, в совершенно пустом коридоре, положив руку на рукоять меча и сузив глаза от гнева, который переполнял его настолько, что у него шумело в ушах. Куда же ухитрился шмыгнуть этот маленький ублюдок? Он был так близко… и словно в воздухе растворился.

Уже второй раз.

— Я найду тебя, негодяй, — шепотом поклялся Люпус. — И уж когда найду…

Как бы то ни было, ему необходимо было найти кого-нибудь, с кем он мог говорить. Тот темнокожий человек наверняка знал ответы на многие интересующие его вопросы. У Люпуса ушел почти час бестолковых блужданий по этому безумному месту, пока он нашел то, что ему нужно, но он все же нашел. И нужный ему человек все еще сидел на месте, удобно устроившись за высоким деревянным прилавком. Собрав всю свою храбрость, словно она могла не хуже доспехов защитить его, Люпус подошел к прилавку и поздоровался с человеком на латыни.

Человек удивленно посмотрел на него.

— Хелло. Гид? Или разведчик? Кажется, я вас еще не видел. Вы что, с другого вокзала? Рад познакомиться, Брайан Хендриксон, библиотекарь.

И протянул Люпусу руку.

Люпус уставился на нее, совершенно не понимая, о чем это он говорит, Слова были вроде бы латинские, но вот их смысл… С таким же успехом тот мог говорить на каком-нибудь непонятном пустынном наречии вроде пальмирского или на уму непостижимой тарабарщине скифских наездников.

— Что ж, — продолжал мужчина, глядя на него все с большим любопытством, — компьютеры всецело в вашем распоряжении. Судя по наряду, вы собрались через Врата Дикого Запада. Или вы планируете независимый тур по Риму? Это, конечно, прибыльные Врата, и спасибо Киту за то, что он нажал как следует на Бакса: «Путешествия во времени» не так уж притесняют независимых гидов, так что проблем с заработком у вас не будет, если, конечно, вы решите остаться

Человек нес какую-то бессмыслицу. С нарастающим чувством паники, бороться с которой у него не было сил, Люпус попробовал задать ему какой-нибудь самый простой вопрос, но язык его словно прирос к нёбу от страха.

«Боги забавляются, превратив меня в свою дичь…»

Что бы темнокожий человек ни сказал вслед за этим, это было не на латыни. Не дождавшись ответа, он уже с нескрываемым удивлением заломил бровь. Этого Люпус снести был уже не в силах. Он не мог допустить, чтобы его разоблачили как самозванца в этом месте, где боги сошли с ума. Он сорвался с места и устремился к двери. «Помоги мне, Митра, — молил он в отчаянии. — Я не знаю ни куда мне идти, ни что мне делать!» Он не срывался на бег, но шагал достаточно быстро, чтобы оказаться как можно дальше от человека, который наверняка пришел уже к заключению, что он, Люпус, не отсюда.

Он миновал почти половину длинного зала, когда заметил, что за ним идут. Человек был моложе его, с каштановыми волосами, довольно худой — Люпус мог бы без труда разорвать его пополам. Но все равно его охватил непреодолимый страх. Боги, правившие этим безумным миром, обнаружили его.

Потом всеобъемлющий страх сменился такой же всеобъемлющей яростью.

«Меня обманули, ограбили, унизили и выдернули из моего мира. Я не намерен терпеть это безропотно!»

Он свернул в боковой коридор, ведущий в тихую, наверное, жилую часть этого мира, и вжался в какую-то темную нишу. Ясное дело, молодой человек свернул следом за ним. Люпус покрепче взялся за меч и бесшумно вытащил его из ножен. Кто-то даст ему ответы или поплатится за отказ сделать это.

Он терпеливо ждал, пока его жертва приблизится.

* * *

Только что Маркус был совсем один в коридоре Жилого сектора, потеряв свою жертву из вида. Секунду спустя он оказался прижат к стене с приставленным к горлу мечом. Он поперхнулся. Люпус Мортиферус

В глазах державшего его человека вспыхнуло удивление. Только тут Маркус понял, что произнес имя гладиатора вслух.

— Ты знаешь, кто я?

— Я… — Маркусу показалось, что он может потерять сознание от страха. Сколько людей убил Волк Смерти за свою кровавую карьеру? Одна мысль о том, что Йанира и маленькие Артемисия с Геласией могут остаться одни, без его помощи, почти лишила его способности говорить. — Я… знаю… Да, я тебя знаю. Я видел тебя один раз. Много лет назад. Перед боем. На… на Играх…

Прижатый к горлу клинок не шелохнулся.

— Где я? Что это за место? И почему твои господа послали тебя следить за мной?

Маркус даже зажмурился от удивления.

— Меня? Меня никто не посылал. Я увидел тебя раньше, и мне показалось, что я тебя узнал. Я… я просто хотел спросить, что ты делаешь здесь. Ты не должен был попадать сюда. Прошу… молю тебя, Люпус Мортиферус, не убивай меня. У меня семья, дети…

Клинок у горла не шелохнулся, но рука на плече чуть ослабила хватку.

— Убивать тебя? — фыркнул гладиатор. — Единственного человека в этом сумасшедшем месте, который говорит что-то внятное на латыни? Уж не считаешь ли ты Волка Смерти полным идиотом?

К Маркусу вернулась надежда на то, что он, возможно, все-таки останется в живых.

— Как ты попал сюда? Римские Врата всегда хорошо охраняются… — Глаза его расширились. — Эти парни, которых тошнило при открытии Врат! Ты пробрался во время этой сумятицы?

Темные глаза Люпуса Мортиферуса сузились.

— Врата? Говори понятнее. И отвечай на мой вопрос! Где я?

Маркус помнил еще те времена, когда был рабом, но таким тоном с ним никто не разговаривал уже несколько лет. Он тоже разозлился.

— Последний раз, когда я видел тебя, — не без дерзости произнес он, — ты еще был рабом. Где твой ошейник? Или ты сбежал из школы?

Глаза Люпуса возмущенно расширились. На мгновение Маркус увидел в них свою смерть. Потом — и это потрясло его чуть ли не больше всего — Волк Смерти опустил свой меч.

— Я купил себе свободу, — тихо ответил тот. — А потом деньги, которые я заработал этим самым мечом, украл у меня какой-то гнусный чужестранец. Я последовал за ним сюда. — В глазах его снова появилась угроза. — А теперь скажи мне, что это за место?

Маркус несколько раз моргнул, борясь с эмоциями, варьировавшими от жалости до страха.

— Я скажу тебе, если ты уберешь свой гладий. Точнее, если ты уберешь меч, я отведу тебя в свой дом и постараюсь помочь тебе чем смогу. То, что я расскажу, тебе будет не так просто понять Я знаю, ты гордый человек, Люпус Мортиферус, — ты имеешь полное право на это, — но без помощи тебе здесь не выжить. — Что-то в темных глазах Люпуса подсказало Маркусу, что он задел больное место. — Мне нужно поддерживать свою женщину и дочерей, но я постараюсь сделать все что могу, чтобы помочь тебе. Насколько я помню, ты тоже начинал свою жизнь не в Риме, так что в этом мы схожи с тобой. Ты искал ответы? Я предлагаю тебе их и даже больше. Ты пойдешь со мной?

Несколько мучительно долгих секунд гладиатор медлил с ответом, потом спрятал свой меч в складках дурацких ковбойских штанов

— Пожалуй, пойду, — тихо произнес он. — Боги не оставляют мне другого выбора.

Это признание совершенно потрясло Маркуса.

Но он вспомнил собственные первые дни в Ла-ла-ландии, болезненное ощущение потерянности и тот ужас, что приносили ему каждый звук и взгляд. Этого человека жестоко обманул кто-то с ВВ-86. Маркус сделает все, чтобы загладить эту обиду.

Волк Смерти молча следовал за ним в его маленькую квартирку Маркус ощутил неприятный холод в животе, когда подумал, что может сделать Люпус Мортиферус, когда увидит нежную красоту Йаниры. Он был достаточно силен — и беззастенчив, — чтобы овладеть ею, пока Маркус будет валяться на полу, оглушенный или даже связанный. Нет, должен ведь Люпус соблюдать правила поведения гостя? Но Люпус не римлянин, так что совершенно непредсказуем Маркус не имел ни малейшего представления о том, что он будет, а чего не будет делать.

Но он дал свое слово, и потом, Люпуса Мортиферуса обманули

Да и законы здесь, вспомнил он, не те, что в Риме. Если Люпус Мортиферус попробует оскорбить его любимую, он может позвать на помощь — или послать ее и дочек пожить с теми, кто сможет их защитить.

Разрываясь между честью и долгом перед семьей, вел Маркус гладиатора в свою квартиру, расположенную в лабиринте Жилого сектора.

* * *

Йанира как раз вынула сырный пирог из духовки, поставив его на стол рядом с кипящими кастрюльками и шипящими сковородками, когда входная дверь отворилась. Она с улыбкой подняла глаза… и улыбка на лице ее погасла при виде глаз Маркуса. Его лицо было бледным как мел. Он придержал дверь, пропуская внутрь какого-то незнакомца, одетого для перехода через Врата Дикого Запада. Опущенные глаза Маркуса, да и вся его поза выдавали владевшие им неуверенность и страх. Темный взгляд незнакомца обшарил комнату, задержался на Йанире и снова принялся осматривать комнату, словно ожидая найти расставленные в ней смертельные ловушки.

Йанира встретилась взглядом с Маркусом и одними глазами спросила его: «Это тот человек? Твой бывший господин?» Она поняла, что дрожит, только после того, как увидела слабое движение головы Маркуса, означавшее: «Нет, это не тот».

Облегчение, охватившее ее, оказалось недолгим. Если это не таинственный господин Маркуса из Верхнего Времени, то кто это? Кто смог внушить ее любимому такой страх и почтение? Маркус заговорил на латыни, не повышая голоса, — голосом раба, обращающегося к человеку, стоящему на социальной лестнице выше его.

— Добро пожаловать в мой дом. Это Йанира, мать моих детей. Женщина благородного происхождения из Эфеса, — добавил он, и в голосе его прозвучали нотки гордости. Темные глаза незнакомца снова остановились на Йанире, и она снова задрожала, на этот раз от гнева. Она хорошо знала этот взгляд — взгляд мужчины, изголодавшегося по женскому телу.

— Йанира, Люпус Мортиферус попал сюда через Римские Врата, преследуя человека, укравшего его деньги. Он нуждается в крове и нашей помощи.

Йанира чуть успокоилась, но ощущение опасности не покидало ее. Почему вид у Маркуса такой потрясенный, если он всего лишь предлагает убежище попавшему в беду товарищу по несчастью? По всем правилам ему полагалось бы играть роль социального превосходства, а не пытаться скрыть очевидный страх.

Как бы то ни было, но забывать обязанности хозяйки в доме Маркуса ей тоже не стоило.

— Добро пожаловать, будь желанным гостем в нашем доме, — произнесла она, старательно подбирая латинские слова. Маркус владел греческим лучше, чем она — латынью. Обычным языком общения в их семье был английский, ведь этот язык преобладал на Вокзале Времени. Большинство других языков, которые Йанира слышала здесь — особенно японский, — казались ей вообще недоступными пониманию. Английский она выучила по необходимости, но латынь — по любви. Она даже немного понимала родной язык Маркуса — галльский, хотя он редко пользовался им, разве что общаясь с богами, неизвестными ни в Афинах, ни вЭфесе.

Маркус озабоченно смотрел на мужчину, не спускавшего глаз с Йаниры, словно на ней не было ни джинсов, ни футболки. От этого взгляда по спине ее пробежал холодок, и она с трудом поборола желание взять в руку что-то тяжелое для самозащиты.

— Йанира, — добавил Маркус с отчаянной решимостью в глазах, — занимает высокое положение в Совете выходцев из Нижнего Времени. У нее здесь собственное дело, и ее уважают даже те из Верхнего Времени, которые решают судьбу тех из Нижнего, кто попал сюда. Она важный человек в этом мире.

В голосе его явственно звучало предостережение, и это подействовало. Если раньше Люпус, похоже, прикидывал, не взять ли ему то, чего он желает силой, то теперь в его взгляде читалось вполне обычное любопытство.

— Йанира, — негромко представил Маркус гостя. — Люпус Мортиферус — самый знаменитый гладиатор из всех, кто сражался на арене Большого Цирка в Риме. Много раз он обращал на себя благосклонное внимание императора и добился победы, должно быть, теперь уже больше чем в сотне кровавых боев. Ему нужно, чтобы ему помогли привыкнуть к Ла-ла-ландии и найти вора, которого он ищет здесь. Все, чего он хочет, — найти этого вора, получить украденные деньги и вернуться домой.

Это противоречило закону. Они оба знали об этом.

Но человека вроде Люпуса Мортиферуса, сумевшего выжить на арене Цирка, любые подобные правила вряд ли остановят. Маркус явно хотел помочь ему как можно быстрее найти свои деньги, с тем чтобы тот исчез. Йанира поняла, что полностью согласна с этим безмолвным желанием, явственно горевшим в испуганных глазах Маркуса. Ей не хотелось бы, чтобы Люпус Мортиферус остался на ВВ-86. Но пока он здесь, он приглашен в дом отца ее детей.

Она сделала изящный жест рукой, исполняя роль, так хорошо усвоенную ей в доме первого мужа

— Прошу тебя, проходи и садись Обед уже почти готов Еда у нас простая, но сытная, и на закуску будет сырный пирог.

Взгляд Люпуса Мортиферуса снова встретился с ее взглядом.

— Греческий? Мне казалось, ты родом из Эфеса?

— Да, я родилась в Эфесе, но переехала в Афины за год до того, как попала сюда через Врата Философов, как их здесь называют. Кстати, ты попал сюда через Porta Romae — Римские Врата.

Люпус невесело рассмеялся.

— Ворота Рима? Как невероятно. Значит, ты и правда жила в Афинах? Твои сырные пироги настоящие?

Она усилием воли сдержала гордую, заносчивую улыбку. Римляне питали глубокое уважение ко всему греческому, полагая — и не без оснований, — что подлинной культурой была только греческая.

— Я много слышал о греческих сырных пирогах от богатых покровителей.

Йанира заставила себя легко рассмеяться

— Конечно, мои рецепты самые настоящие. Я помню их наизусть — а ведь я родилась на шесть сотен лет раньше тебя.

Темные глаза мужчины расширились от изумления.

Йанира снова рассмеялась, понимая, что играет в опасную игру, но понимая также, что ей легче рисковать, чем ему.

— Добро пожаловать, Люпус Мортиферус, в Ла-ла-ландию, где живут под одной крышей мужчины и женщины из множества разных мест и времен. Тебе еще многое предстоит узнать. Пожалуйста, сядь и отдохни. Я принесу тебе освежающего питья и накрою обед, а потом мы поговорим о тех вещах, которые тебе необходимо знать, чтобы ты мог выжить здесь.

Пронизывающий взгляд, который он бросил на нее, было трудно перевести, но он послушно сел на их простую коричневую скамейку. Винил скрипнул при соприкосновении с кожей ковбойских штанов. Йанира заметила спрятанный меч, но промолчала. Не говоря уже о правах гостя, Люпус Мортиферус был человеком, потерявшимся в мире, которого он не мог понять, — в мире, который сама Йанира, даже прожив в нем три года, принимала больше на веру, переводя слово «технология» как «волшебство» каждый раз, когда не понимала чего-нибудь.

Впрочем, насколько ей было известно, встречались люди и из Верхнего Времени, которые поступали точно так же, встретившись с волшебными Вратами сквозь время.

Что же до оружия, то пусть пока остается у него — обладание им успокоит его больше, чем все их слова гостеприимства. Йанира принесла гостю фруктового сока, отказавшись от вина, которое припасла сначала к обеду, — она не хотела рисковать, предлагая алкоголь потенциально взрывоопасному гостю, — и вернулась на кухню. Обычно Маркус тоже приходил помочь ей, но присутствие гостя заставляло его против воли оставаться в комнате, служившей им разом гостиной и столовой.

Артемисия, пристегнутая к высокому стульчику у машины, хранившей еду и питье замечательно охлажденными или даже замороженными, радостно засмеялась при виде вернувшейся матери. Йанира наклонилась поцеловать девочку в лобик, потом наполнила ее бутылочку яблочным соком и дала ей. Геласия спала уже в своей кроватке в их единственной спальне. Артемисия, чмокая, присосалась к резиновой соске, а огромные темные глазки ее следили за движениями матери.

Низкие мужские голоса, напряженные, пугающие, как призраки просачивались на теплую кухню. Йанира испытала иррациональное желание встать между детьми и их новым гостем с пистолетом, которым ее научила пользоваться Энн Уин Малхэни. Она понимала, что это, глупо, но предупреждения Богини о надвигающейся опасности непросто игнорировать.

«За что послала ты нам этого человека, о госпожа? Я боюсь этого гостя, госпожа, — обращала она свою напуганную мольбу самой Афине, мудрой и грозной хранительнице всей цивилизации. — От его взглядов меня бросает в дрожь. Что означает это знамение и как мне услышать твой ответ? Он опасен сам? Или просто вестник? Знак надвигающейся большой беды?»

В закрытом пространстве Ла-ла-ландии не было священных сов, по крикам или полету которых можно узнать судьбу. Но здесь было телевидение. И птицы здесь тоже были — странные, дикие, зубастые птицы, столь древние, что даже Афина, должно быть, была еще совсем юной, когда эти твари парили под земным небосводом. Яркие краски и движение на телеэкране привлекли внимание Артемисии, и она со стуком уронила свою бутылочку и ткнула пухлым пальчиком в экран:

— Мама! Мама! Рыбка-птичка!

Йанира посмотрела на экран и ощутила, как краска сбегает с ее лица. Ей пришлось схватиться за край стола, чтобы не осесть на пол. Ихтиорнис поймал в пруду рыбку и рвал ее, живую и трепещущую, на части. Разлетающиеся капли крови были неестественно яркими. Охваченная страхом, Йанира рванулась и трясущейся рукой выключила проклятую машину. Экран потемнел и смолк. Страх за Маркуса застрял в горле комом.

«Нет, — безмолвно молила она, — отведи смерть от нашего дома, о госпожа! Он ничего не сделал такого, чтобы заслужить ее. Пожалуйста…»

Руки Йаниры все еще дрожали, когда она ставила обед на маленький стол. Потребовалась вся ее смелость, чтобы продолжать улыбаться гостю. Тот набросился на еду, словно изголодавшийся волк. Люпус Мортиферус… Волк Смерти… Йанира еще плохо представляла себе, чем грозит этот человек Маркусу, но она ощущала эту угрозу так же ясно, как ощущала свое прерывистое дыхание.

Йанира Кассондра уже потеряла одну семью.

И если потребуется, она не остановится перед убийством, только бы не потерять вторую.

Глава 7

Британские Врата всегда открывали неплохую возможность поживиться. Скитер избрал своей мишенью симпатичного типа, одетого в дорогой викторианский костюм, и держался за его спиной до тех пор, пока этот «джентльмен» не удалился в дверь с табличкой «М». Скитер вошел следом, сделал все что положено, а потом — пока оба мыли руки над раковинами-автоматами — нарушил неписаный закон молчания в мужском сортире.

— Тоже в Лондон? — спросил он, застегивая ширинку невыносимо узких викторианских штанов. Человек удивленно покосился на него.

— Э… да.

Скитер расплылся в улыбке.

— Послушайтесь моего дружеского совета. Это место просто кишит карманниками — даже хуже, чем описано у Диккенса. — По меньшей мере это было истинной правдой. — Так что не держите своих денег в каком-нибудь предсказуемом месте вроде карманного кошелька. Какой-нибудь девятилетний сопляк вытащит его и испарится, прежде чем вы успеете заметить, чего лишились.

— Я… ну да, нас предупреждали остерегаться воров, — нерешительно промямлил «джентльмен», — но я как-то плохо представляю, что мне с этим делать. Кто-то предлагал, правда, попросить костюмера — ну, понимаете, пусть дал бы пояс для денег или что еще.

— Я покажу вам один прием — я сам научился ему на горьком опыте. — Скитер подмигнул. — Заверните свои деньги в носовой платок и подвяжите его под рубаху так, чтобы он сидел под поясом штанов.

Тип в викторианском костюме явно терзался сомнениями.

— Давайте я вам покажу. — Скитер достал обычный белый носовой платок — в викторианскую эпоху все пользовались такими, — сунул в него свои собственные деньги и продемонстрировал, что с ним делать. — Вот, у меня есть еще платок. Попробуйте сами.

Тип терзался сомнениями еще несколько секунд; затем лицо его просветлело.

— Спасибо, сейчас попробую. — Он достал из дорогого кожаного портмоне толстую пачку банкнот и завязал ее в носовой платок. — Боюсь, что узел у меня не очень…

— Давайте помогу.

Скитер мастерски завязал платок и подвесил его к своей рубахе, показав типу, как положено висеть платку. Потом снял его и со словами: «Вот, попробуйте еще», — вернул владельцу, подвесив на его место свой собственный узелок.

Тип — не заметив, разумеется, что Скитер успел подменить узелки, — сунул платок Скитера, полный значительно более скромных купюр, себе в штаны.

— Да, здорово придумано! Благодарю вас, молодой человек. Позвольте отблагодарить вас…

— Нет, этого у меня и в голове не было, — заверил его Скитер. — Надеюсь, вы хорошо проведете время в Лондоне. Там есть на что посмотреть. Я и сам жду не дождусь, когда вернусь туда.

Он улыбнулся типу и, с трудом удерживаясь от торжествующего смеха, вышел из сортира. Если повезет, этот лопух не заметит подмены до тех пор, пока не окажется по ту сторону Британских Врат. Конечно, «Путешествия во времени» дадут ему ссуду на время тура по викторианскому Лондону, но потом сдерут с него в двойном размере за хлопоты, и он получит хороший урок — в котором он явно нуждался — того, как надо следить за своей собственностью.

Так или иначе этот улов дал ему преимущество перед Голди в несколько сотен, не меньше. Весело насвистывая, он зашагал прямиком в библиотеку официально оформить свой урожай. Компания подростков в Приграничном городе — ого, похоже, эти подкидыши из Верхнего Времени снова прогуливают уроки — вывалилась из ресторана прямо на него, вереща от избытка энергии. Их отступление из ресторана неизбежно сопровождалось грохотом и криками. Скитер презрительно фыркнул. Шайка невоспитанных хулиганов, громящих все, до чего могут дотянуться, — просто так, забавы ради.

«Путешествия во времени, Инкорпорейтед», да и фирмы помельче прикладывали все силы, чтобы не давать родителям брать детей с собой в Нижнее Время. После того случая, когда какой-то малец ухитрился угробиться в Древнем Риме и «Путешествиям» пришлось раскошелиться на кругленькую сумму (хотя причиной этому была исключительно собственная глупость мальчишки и невнимательность его ротозеев-родителей), все до единого гиды наотрез отказывались иметь дело в Нижнем Времени с непослушными детьми.

Поэтому туристические фирмы приняли на вооружение следующую политику: родителям предлагалось либо подписать отказ от всех возможных претензий и уплатить бешеную сумму за детские билеты, либо «бросить» детей на вокзале на время тура. В чистой теории следить за ними полагалось Хэрриет Бэнкс, учительнице школы Шангри-ла. На практике это означало, что ей приходилось учить местных детей, не давать детям туристов сбежать с Вокзала, следить, чтобы малышня в детском саду не покалечилась, не заболела или не передралась, и т. д. Скитер считал, что Буллу давно уже пора бы что-нибудь с этим сделать, пока они не остались без учительницы.

Скучающие, как правило, плохо воспитанные дети туристов то и дело вырывались из-под контроля, слоняясь по вокзалу подобно сворам бродячих собак, попавших в мясную лавку. Скитер оказался в самой середине их ватаги, пока они беспорядочно носились вокруг него с криками вроде: «Бух! Падай, убит!» — или: «Вот и промахнулся, вот и промахнулся!»

Некоторые строили ему рожи и даже толкали невежливо.

— Эй! А ну поосторожнее!

— Извините, мистер!

Не прекращая своей идиотской игры, они понеслись дальше. Странно, эти детки вроде бы выросли из игр в ковбоев и индейцев Они находились уже в том неопределенном возрасте, когда им полагалось бы играть в игры типа «а ну, кто увидит трусики у той девчонки!» Скитер недовольно буркнул что-то себе под нос — и замер, не договорив фразы.

Следующие его слова отличались такой непристойностью, что ихтиорнис, сушившийся на ветке рядом с ним, вздрогнул, расправил мокрые перья и перелетел от греха на другой куст.

Сомнений не оставалось. Скитер не ощутил под поясом своих штанов ничего, кроме пустоты. Не веря себе, он даже выпустил рубаху и посмотрел. Носовой платок исчез. А вместе с ним и его собственный кошелек, лежавший в заднем кармане.

Эти проклятые, гнусные маленькие…

Мальчишки исчезли в направлении лавки Голди Морран.

Значит, она опустилась до того, что подкупила туристов — вернее, детей туристов, — чтобы те ограбили его прямо здесь, на людях… Подобного оскорбления он снести не мог. Пари или не пари, Голди за это поплатится Охваченный исступленным гневом, понесся Скитер в сторону ее лавки, не думая о том, что сделает с ней Темноволосая девушка возникла на его пути. Скитер безуспешно попытался обогнуть ее и ощутил, как его рассудок вдруг странно затуманился Зажмурился, открыл глаза и обнаружил, что смотрит прямо в бездонные глаза Йаниры Кассондры Потрясающе красивая девушка, что жила с Маркусом, настойчиво схватила его за руку.

Где-то в стороне проталкивались к ней сквозь толпу эти ее самозваные «послушники».

— Некогда объяснять, Скитер Поверь на слово, — тихо прошептала она. — Не только у Голди Морран есть помощники на этом Вокзале. Она не выиграет пари. Клянусь тебе в этом всем, что свято для меня.

Она исчезла так быстро, что несколько секунд он даже сомневался, была ли она действительно здесь. Он посмотрел ей вслед, совершенно сбитый с толку ее словами, и удостоверился в том, что чувства не обманули его, ибо свита ее «послушников», судорожно сжимая в руках фотоаппараты, блокноты, видеокамеры и диктофоны, устремилась за ней подобно своре молодых кобелей за течной сукой. Скитер не знал что и думать. Конечно, он дал Маркусу те деньги, из-за чего они с Йанирой были благодарны ему, и он давно уже переводил деньги в фонд Найденных, но даже если они это и серьезно, что могут поделать Маркус с Йанирой против Голди Морран? У этой старой ведьмы везде есть могущественные союзники и агенты.

Кроме того, слова Йаниры встревожили его. Их ведь тоже могут изгнать с вокзала за вмешательство в дела людей Верхнего Времени, чего Скитеру вовсе не хотелось бы: единственное место, куда их могли поместить в Верхнем Времени, — это тюрьма. Без детей, разумеется. Скитер судорожно сглотнул. События разворачивались слишком быстро, выходя из-под контроля, и все из-за того, что эта старая красноволосая гарпия никак не может претворить в жизнь собственные планы.

Нет, она все-таки делала все, что в ее силах, чтобы разбить планы Скитера.

Какая-то часть его сознания, по-детски рвущаяся любой ценой остаться на ВВ-86, почти молилась, чтобы Йанира придумала что-нибудь, что повергнет Голди Морран в ад, не угрожая при этом безопасности Маркуса и его маленькой семьи. Ладно, что бы Йанира ни имела в виду, она дала гневу Скитера остыть настолько, что он снова обрел способность соображать Трудно сказать, что бы он сделал, ворвись он в лавку Голди в таком настроении

И уж обвинение в преднамеренном убийстве, пусть даже в состоянии аффекта, наверняка вышвырнуло бы его с вокзала.

Рассудительно почесав в затылке, Скитер решил проститься со своими банкнотами и кошельком. Удостоверение личности он всегда восстановит и банковскую карточку тоже. Да и нельзя сказать, чтобы у него на счету лежала уйма денег. Большая часть его римского улова уже ушла. Он поморщился при мысли о том, что ему придется, забыв про гордость, пойти к Буллу Моргану и выдать ему слегка отредактированную версию случившегося, чтобы восстановить украденные документы. Что же до денег, которые он украл и которых тут же лишился, ему остается только попытать счастья еще раз — либо избрать другую тактику, либо найти другой сортир с другим типом. Не так уж много выбора. Даже если он и застанет Голди с поличным, он все равно не сможет ничего доказать. И потом, она сделала его посмешищем, подловив на одном из его же собственных трюков Йанира — умница Скитер обязан ей больше, чем думал.

Он философски вздохнул и изменил курс, направив стопы в лавочку Булла Моргана, прежде чем попытать счастья в пабе «Принц Альберт». Если он не придумает чего-нибудь — и очень скоро! — он пропал. Поднимаясь на лифте в приемную к управляющему вокзала, он понял, что слова Йаниры потрясли его и по другой причине: оказывается, есть еще люди, которые заботятся о нем, друзья, которые поддерживают его, хоть он и не догадывался об этом.

Отлично, он постарается получше Не только ради себя, но и ради них. Приятно все-таки знать, что ты не совсем один.

* * *

Кайнан Рис Гойер не любил Скитера Джексона.

Знающие люди говорили, что Скитер пытался совратить внучку господина-покровителя Кайнана, Кита Карсона, выдавая себя за кого-то. Кем на деле не был. Конечно, тогда, когда Скитер Джексон врал, говоря, что он разведчик времени, Кайнан еще не жил на Восемьдесят Шестом Вокзале Времени. Однако за то время, пока Кайнан изо всех сил старался свыкнуться с новой жизнью, он чуть не погиб, спасая леди Марго. Поэтому любой человек, павший так низко, чтобы попытаться осквернить ее честь, был его заклятым врагом.

Как бы то ни было, жизнь в месте, которое ему приходилось называть домом, оказалась далеко не так проста и бесхитростна, как в его родном времени. Он начал постигать всю глубину этой истины, когда Йанира, греческая красавица, которую некоторые называли Заклинательницей, хотя Кайнану она представлялась просто преданной матерью и женой, созвала собрание в недрах вокзала. Там она поведала всем последние новости о споре между Негодяем и Голди Морран — и то, что он услышал, заставило его кровь вскипеть.

Голди Морран крала у Негодяя. Но Йанира не радовалась этому. Напротив, она просила их о помощи. Точнее, она просила их или красть у Голди то, что крала она, или по крайней мере разрушить как можно больше ее черных планов. Невероятно, но, оказывается, и она с Маркусом, и даже все остальные Найденные были в долгу у Негодяя и таким образом хотели расплатиться с ним. Из-за работы он пропустил последнее собрание, так что все, что он услышал, поразило его.

Оказывается, вор давно уже давал деньги выходцам из Нижнего Времени. Даже так Кайнан недолюбливал его. Но вот возможность поквитаться с Голди Морран, да еще с одобрения Совета…

Кайнан Рис Гойер тоже давно ждал возможности оплатить старый долг, и решение Совета обрадовало его. Шрамы на его груди и спине до сих пор напоминали о том, во что вовлекла их своим змеиным языком Голди, и о том, как он чуть было не распростился с жизнью в жаркой, вонючей Африке, когда их по пятам преследовали охотники на ведьм, а арбалетная стрела была нацелена прямо в грудь леди Марго

Голди Морран лгала ему, говоря, в каких условиях он будет работать на нее, лгала ему, умолчав о смертельной опасности этой работы, а потом презрительно отказалась платить ему, когда их «приключение» провалилось. Только его господин-покровитель Кит Карсон спас Кайнана из лап португальских охотников на ведьм, рискуя при этом жизнью так, как Кайнану и не представлялось, и он же, Кит Карсон, сделал так, чтобы целители с помощью доступной им магии исцелили те раны, что получил Кайнан. И это Кит Карсон заплатил ему за ту работу, на которую наняла его Голди Морран. Заплатил, между прочим, вдвое больше того, что обещала ему Голди.

Кит Карсон был господином-покровителем Кайнана, Голди Морран — заклятым врагом. Кайнан мог недолюбливать Скитера Джексона, но если помощь этому негодяю поможет унизить и изгнать Голди Морран — что ж, это стоило усилий и времени. И ведь от него не требуется помогать Скитеру красть; все, что ему надо делать, — это не дать красть Голди. Валлиец усмехнулся сам себе и принялся обдумывать план действий.

* * *

Голди смаковала вино за уличным столиком кафе на «Вокзале Виктория», прислушиваясь к разговорам туристов, что собирались отправляться через Британские Врата. Один из них, сидевший за соседним столиком краснолицый мужчина, то и дело вытирал лоб носовым платком и тревожно ощупывал карман пальто.

— Говорю тебе, Салли так достала меня, что я в конце концов согласился взять ее в этот тур, но я и представления не имел, что это окажется так дорого! Билет в Шангри-ла, билет в Британские Врата, оплата гостиниц здесь и в Нижнем Времени, одежда… Боже праведный, ты хоть представляешь себе, сколько денег я оставил в этих их «Костюмах и аксессуарах»? Говорю тебе, я спустил все, каких-то пять тысяч осталось, а ведь Салли закатит мне черт знает какую истерику, если я не накуплю ей всякого дорогого барахла в Лондоне, а за это на обратном пути придется еще пошлину платить…

Его спутник, которому явно надоело выслушивать эти жалобы, только кивнул:

— Ну да, это дорого. Если не можешь себе позволить этого, не поезжай, вот и все.

Недовольный краснолицый мужчина раскраснелся еще больше.

— Тебе-то легко говорить. Тебе не надо жить с моей женой.

Второй мужчина посмотрел на карманные часы.

— Ладно, пойду схожу пока в тир. До встречи, Сэм.

Он расплатился и ушел, оставив краснолицего Сэма вытирать лоб в одиночестве. Голди улыбнулась, взяла свой бокал и подошла к его столику.

— Вы не против, если я подсяду? Он удивленно поднял глаза.

— Конечно, конечно, садитесь, — запоздало пробормотал он.

Голди уселась с достоинством вдовствующей императрицы, возвращающейся на трон предков.

— Простите меня, я невольно подслушала ваш разговор. Надеюсь, вы не сочтете это дерзостью с моей стороны, но существуют способы сократить расходы на путешествие во времени. Значительно сократить. Если вам повезет, вы можете остаться даже в выигрыше. Если, конечно, — она снова улыбнулась, — вы… гм… не против чуть нарушить правила. Ничего действительно незаконного, уверяю вас, так… наоборот, даже увлекательно. Я сама проделывала это десятки раз, иначе не стала бы советовать.

Она пригубила из бокала и подождала улыбаясь.

Ее жертва таращила глаза, тупо разглядывая дорогое викторианское платье Голди и сверкающие украшения. Он прокашлялся, покачал головой, еще немного подумал и наконец сказал:

— Что за способы?

Голди чуть подалась вперед и вкрадчиво коснулась руки Сэма безукоризненно наманикюренными ногтями. Бриллианты сияли на одном кольце, сапфиры — на другом.

— Ну, вы, наверное, знаете, что нам в Верхнем Времени официально запрещено делать ставки на спортивные события в Нижнем — бокс, бега, скачки и тому подобное, — поскольку считается, что мы можем откопать их результаты. ДВВ считает, что это дает нам несправедливое преимущество.

Она позволила себе нотку аристократического раздражения в голосе и бросила иронический взгляд на Первый зал, где суетились, перерывая багаж туристов, таможенники из ДВВ и прочие бюрократы.

Сэм завелся с пол-оборота.

— Мне это тоже говорили. Наш гид сказал, что в Лондоне за нами будут специально следить, чтобы мы не играли на скачках. Произвол, да и только…

Голди позволила ему выговориться, потом вернулась к интересовавшей ее теме.

— Да, дорогой мой, я все это знаю. — Она похлопала его по руке. — Я же сказала, я проделала это десятки раз. Право же, нет ничего проще. Вы находите победителей той скачки, на которую вы хотите поставить, а потом передаете эту информацию вместе с деньгами одному из этих типов из Нижнего Времени, что сшиваются на вокзале. Многие из них подряжаются в самую последнюю минуту носильщиками в «Путешествия во времени», так что это совсем несложно устроить. Этот, из Нижнего, делает за вас ставку и забирает ваш выигрыш. Вы платите ему небольшие комиссионные и — вуаля! По крайней мере вы окупаете часть расходов. И что еще удобнее, вы получаете это в Нижнем Времени, так что можете или обменять это на современные деньги, на которые ДВВ не может наложить лапу, или купить себе несколько безделушек на память.

Голди подняла свой бокал и повертела его в пальцах, любуясь игрой света в бриллиантах и сапфирах колец. «Ну давай же, Сэмми! Валяй! Ни один поганый тип из Нижнего не увидит твоих славных денег». Она скромно улыбнулась и отпила еще вина с таким видом, будто его решение ее совершенно не касается. «Пусть как следует заглотит наживку, а потом я скажу ему, что глупый деревенщина из Нижнего Времени прошел через врата и затенился — пуфф! — вместе с денежками. И пусть потом жалуется начальству, один к одному, он ничего не докажет, и потом, это же признание в нелегальной игре…»

Сэм в последний раз провел мокрым платком по вспотевшему лбу.

— Я так и сделаю, — решительно заявил он. — Скажите мне как?

Голди поставила бокал.

— Если уж на то пошло, я уже договорилась с одним джентльменом, который сделает ставку за меня в этот заезд В принципе он может поставить и за вас, на ту же лошадь. Ставки принимаются десять к одному Я собираюсь поставить десять косых. И через неделю положу в копилку на старость сотню тысяч чистыми.

Сэм, раскрасневшись от возбуждения, сунул руку в карман и достал пухлый кошелек. Рот Голди наполнился слюной, и она сглотнула, вертя в руке бокал, чтобы не выдать алчной дрожи пальцев.

— Сколько… — бормотал Сэм. — Сколько рискнуть поставить? О, черт с ними, поставлю все.

Мужчина протянул ей британские банкноты: пачка тянула тысяч на пять долларов — настоящих, американских. Голди снова улыбнулась — ее хищная душа пела. И тут на столик легла чья-то тень. Оба разом подняли взгляд, и глаза Голди расширились от удивления.

— Кайнан Рис Гойер?

— Мой приходил, леди, как и обещать. Насчет вашей ставки, леди. Мой все правильно понять? За этот джентльмен тоже поставить?

Голди зажмурилась, отчего сделалась похожей на сову, потом спохватилась, не слишком ли у нее округлился рот от удивления, и усилием воли заставила себя сделать невозмутимое лицо.

— Ну да, все верно, Кайнан. Я просто не ожидала тебя так рано.

— Мой быстро, леди. Все поставить как надо. — Он подмигнул. — Все деньги.

И прежде чем она смогла открыть рот, он вынул деньги из ее пальцев. Кайнан поклонился, галантно поцеловал ей руку, потом поклонился улыбающемуся Сэму, на которого эта шарада явно произвела большое впечатление. Голди не знала, что ей делать.

Но если Кайнан Рис Гойер воображает, что она выпустит его из виду, он еще глупее, чем она думала.

Валлиец еще раз поклонился, повернулся и пошел прочь

— С вашего позволения, — торопливо сказала Голди, — нам с Кайнаном надо еще договориться об одном деле

— Но…

— Не беспокойтесь, мы же с вами будем путешествовать вместе Увидимся у Британских Врат, Сэм.

Голди пустилась вдогонку за валлийцем, который почти уже скрылся за углом. Голди прибавила шагу, пронеслась мимо витрин, кафе и пабов «Вокзала Виктория», увидела далеко впереди его спину и еще наддала ходу.

— Кайнан!

Валлиец нырнул в какой-то паб и растворился в густом сигарном дыму и алкогольных испарениях. Голди стояла, озираясь по сторонам, пока глаза ее не привыкли к полумраку, но Кайнана Риса Гойера и след простыл.

— Кто-нибудь здесь видел Кайнана Риса Гойера? — спросила она.

— Он вроде пошел в туалет, дорогая, — крикнул кто-то.

Стиснув зубы, Голди решительно ворвалась в мужскую комнату. Не обращая внимания на мужчин, поспешно прикрывавших различные части тела и проклинавших ее в самых замысловатых выражениях, начала она обшаривать кабинки.

В туалете Кайнана не оказалось.

Она вылетела оттуда, побагровев от ярости.

— …Ты ни за что не поверишь, — услышала она. — Самая потрясная семейная сцена из всех, что я видел за всю свою жизнь! Сцепились словно кошка с собакой — она тычет ему в лицо толстенную пачку денег, а бедный лопух только лопочет, что это ради нее он дал себя провести…

Голди громко выругалась — и головы сидевших в пабе обитателей Восемьдесят Шестого повернулись к ней.

— Что-нибудь не так, Голди? — поинтересовалась Рэчел Айзенштайн.

— Все в порядке!

Рэчел пожала плечами и повернулась к рассказчику.

— Надеюсь, после их ссоры для меня найдется работа? Хоть несколько швов?

Голди свирепо отвернулась от главного врача ВВ-86 и остальных ублюдков, хихикающих по поводу ее денег.

Этот… этот мерзкий типчик, поганая деревенщина, крыса чертова!

Он вернул эти чертовы деньги жене Сэма!

На всех парах вернулась она в свою меняльную лавку, чтобы без помех обдумать какой-нибудь новый способ опередить эту жалкую дворнягу, этого сукина сына Скитера Джексона.

Голди с такой силой захлопнула за собой дверь, что чуть не разбила стекло болтавшимся на двери колокольчиком. Она плюхнулась в свое кресло за стойкой и минут пять только и делала, что извергала проклятия. Наверное, хорошо, что этого не слышал никто, кроме блестящих монет и камней.

Потом, сделав несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, она добавила Кайнана Риса Гойера к списку лиц, с которыми следует серьезно разобраться. А потом — когда ярость ее поутихла настолько, что перестала заглушать инстинкт самосохранения, — она старательно вычеркнула это имя из списка. По причинам, которые для нее — словно нож острый: Кайнан Рис Гойер находился под персональным — и, надо сказать, надежным — покровительством Кита Карсона. И после того, как Голди Морран испытала гнев Кита на собственной шкуре, ей вовсе не хотелось еще раз оказаться лицом к лицу с рассерженным Кеннетом (Китом) Карсоном, всемирно известным разведчиком времени и удачливым бизнесменом.

— Будь прокляты все длинноносые разведчики, гиды и ублюдки из Нижнего Времени — все до одного! — пробормотала Голди себе под нос и постаралась направить свою злость против одной, многообещающей цели: Скитера Джексона. Ей надо знать, что он задумал. После того молниеносного нападения подкупленных ею мальчишек он словно сквозь землю провалился. Голди побарабанила длинными наманикюренными ногтями по стеклянной столешнице, вспомнила про кольца, позаимствованные с витрины, вернула их на место и задумчиво потянулась к телефону. Возможно, она и не выиграла это сражение, но война еще далеко не кончена.

* * *

Все человеческие сообщества, независимо от размера, рано или поздно вырабатывают те или иные ритуалы, отмеряющие ход времени и напоминающие о смысле жизни. Под внешне сверхъестественным содержанием эти ритуалы таят вполне земные цели: они объединяют членов сообщества и способствуют поддержанию необходимого порядка, помогают выстоять в хаосе повседневной жизни, отмечают переходы от одной фазы жизни к другой, например, взросление индивидуума от детства к юности, от юности к зрелости и дальше — к старости, все в рамках определенной социальной группы, к которой принадлежит данный индивидуум. Столь велика потребность в этих ритуалах, что они заложены в нас генетически и передаются из поколения в поколение сквозь столетия еще с тех времен, когда Люси и ее предки кочевали по жарким африканским долинам, обучаясь пользоваться орудиями труда и языку во враждебном мире; в мире, где даже буйная красота природы вселяла в души наших далеких предков благоговейный ужас; в мире, где страх внезапной смерти никогда не покидал их.

И люди учились выживанию, трансформируя ритуалы, и они изменялись не столько физически, сколько духовно. В мире, лишенном ритуалов, люди создавали новые — так, банды беспризорной детворы терроризировали улицы крупных городов — и раньше, и теперь, после Происшествия.

И чем беспорядочнее мир, тем сильнее потребность в ритуалах.

Ла-ла-ландия представляла собой самое хаотическое смешение конфликтующих культур, религий и норм поведения. Даже само прозвище этого места отражало сумасшедшую природу маленького сообщества торговцев, профессионалов, блюстителей порядка, медицинского персонала, ученых, жуликов, служащих туристических фирм, случайно попавших сюда людей из Нижнего Времени, независимых гидов и самых безумных среди всех — разведчиков времени, с риском для жизни исследующих новые Врата в прошлое.

С целью поддержания мира и спокойствия администрация вокзала и представители правительства из Верхнего Времени установили определенные ритуалы — зашифрованные в своде правил, — соблюдать которые полагалось как туристам, так и местным жителям. Другие ритуалы возникли сами собой, как случается всегда, когда люди собираются в более-менее постоянные сообщества численностью более одного (собственно, ритуалы существуют даже у отшельников-одиночек, признают они это или нет).

В Ла-ла-ландии существовало два ритуала первостепенной важности: непрекращающиеся попытки Бюро Допуска к Вратам Времени силой добиться соблюдения основного правила путешествий во времени («Да не извлекай прибыль от путешествия во времени») и столь же неустанные попытки обитателей вокзала нарушить вышеизложенное основное правило.

Верховными жрецами двух противостоящих сил являлись Булл Морган — управляющий вокзалом, основной целью которого было поддерживать вокзал в образцовом, приносящем прибыль порядке, так, чтобы любая душа на нем могла заниматься чем угодно до тех пор, пока это не нарушает мир и покой, и Монтгомери Уилкс, старший представитель ДВВ — человек, твердо вознамерившийся любой ценой добиться соблюдения основного правила путешествий во времени.

И разумеется, когда Булл с Монтгомери сталкивались рогами, только искры летели. Это, в свою очередь, положило начало третьему всеобщему ритуалу Ла-ла-ландии. Известный в народе как «бой быков», этот ритуал сводился к заключению пари — как больших, так и малых — на исход каждого конкретного поединка этих двух незаурядных личностей. В своем классическом виде «бой быков» дарил часы развлечения тем мужчинам и женщинам, которые вольно или невольно избрали местом жительства Ла-ла-ландию, где электричество горело под кровлей двадцать четыре часа в сутки, а единственный настоящий солнечный свет попадал только ненароком, сквозь отворившиеся Врата.

И в этом лишенном солнца, ярко освещенном мире Монтгомери Уилкса все больше и больше бесило то, что жители ВВ-86 подрывали его авторитет при каждом удобном случае и заключали доводившие его до исступления пари по поводу каждого слова, что бы он ни сказал или вообще ничего не сказал, — не важно. Когда Голди Морран явилась к нему со своим планом избавить вокзал от Скитера Джексона, он увидел замечательную возможность избавиться разом и от нее самой — от той, кто, как он потрохами чувствовал, нарушала основное правило при каждом открытии Врат, но была слишком увертливой, чтобы ее можно было поймать на этом. Заключив это пари со Скитером — и придя затем к нему, — она подписала собственный приговор.

Монтгомери Уилкс вознамерился депортировать с вокзала обоих правонарушителей. Приняв такое решение, он совершил свой собственный ритуал. Он называл его «строевым смотром». Агенты ДВВ, прикомандированные к ВВ-86, называли его словами, которые невозможно повторить в приличном обществе.

Облаченные в черные, поскрипывающие при ходьбе мундиры, с волосами, постриженными на уставную длину (поговаривали, что Монтгомери пользуется линейкой, проверяя длину волос с точностью до миллиметра), агенты ДВВ, собравшиеся в кабинете дежурных, вытянулись по стойке «смирно», когда он вошел — шесть футов роста, сто восемьдесят фунтов мускулатуры, коротко остриженная рыжая шевелюра, пронзительные зеленые глаза и твердо сжатые губы, подчеркивающие выражение постоянного недовольства.

Окинув своих агентов взглядом, вселившим в их сердца ужас, он начал:

— Пришло время и вам быть достойными той формы, которую вы носите. Этот проклятый Вокзал окружил нас, загнал в угол, не давая нам делать ничего, кроме досмотра багажа и повышения пошлин на те редкие штуки, которые везут в Верхнее Время. А мы сидим сложа руки и смотрим на то, как всякие ублюдки воруют бешеные деньги прямо у нас под носом.

В наступившей тишине громко скрипнула подошва, когда он прошелся из угла в угол. Он резко повернулся и уставился на ближних к нему агентов.

— Довольно!

Резким движением он включил диапроектор и щелкнул переключателем. На противоположной стене появилось десятифутовое изображение физиономии Голди Морран.

— Это Голди Морран, торговка камнями и редкими монетами, обмен валюты, эксперт и мошенница. — Щелкнул переключатель. — Этот, улыбающийся, — Скитер Джексон. Полагаю, мне не нужно говорить вам, что это за жулик. — Он грозно откашлялся, пронзив взглядом зеленых глаз ближайшего агента. — И еще я полагаю, что вы все уже слышали об их маленьком пари.

Ни один из находившихся в кабинете агентов не посмел улыбнуться. Кое-кого прошиб пот в этих жестких, накрахмаленных черных мундирах — как бы не выплыли наружу их небольшие ставки на исход данного пари.

— Леди и джентльмены! — Он сложил руки за спиной и остановился посередине изображения Скитера Джексона, так что пятна света от диапроектора запестрели на его лице и мундире каким-то безумным витражом. — Мы дадим этим двоим достаточно веревки, чтобы они повесились. Я по горло сыт уже этими гадами с Восемьдесят Шестого, живущими так, словно священные правила, поддерживать которые мы с вами поставлены, не существуют вовсе. Жаль, мы не можем депортировать их всех и закрыть это гнездо порока, но, клянусь Господом, поймать этих двоих мы можем! И именно это я и намерен сделать. Я хочу, чтобы к концу этой недели Голди Морран и Скитер Джексон сидели в кутузке за мошенничество, воровство и все остальное, что мы сможем им припаять. Я хочу, чтобы их депортировали в тюрьму Верхнего Времени, где им и место, или я серьезно задумаюсь о том, почему целый отряд агентов ДВВ не способен отловить двух мелких ублюдков в замкнутом пространстве. Ясно?

Никто не произнес ни слова Никто даже не дышал — почти. Многие прощались мысленно со своими пенсиями. И все до единого проклинали судьбу, сунувшую их на эту службу, на этот вокзал, под начало этого босса.

— Отлично Считайте себя бойцами в бесконечной битве добра со злом Я хочу, чтобы агенты в штатском прочесали весь вокзал в поисках любого, кто сможет дать показания против этих двоих Я хочу, чтобы другие агенты в штатском были готовы к превентивным операциям Если мы не возьмем их с поличным, клянусь Господом, мы подтасуем им улики! И если я узнаю, что кто-либо из вас поставил на исход этого пари, на выходные пособия у меня денег хватит, ясно? А теперь шевелите задницами! За работу!

Агенты в черном поспешили из кабинета получать задания от своих непосредственных начальников — капитанов, лейтенантов и сержантов Монтгомери Уилкс остался в пустом кабинете и холодно прищурился на изображение улыбающегося Скитера Джексона

— Я до тебя доберусь, — тихо сказал он разноцветному изображению на гладкой стене — Клянусь Господом, я до тебя доберусь И самое время Буллу Моргану понять, кто здесь действительно вершит закон

Он вышел в Общий зал и решительно зашагал в сторону офиса управляющего вокзалом.

Глава 8

Подобно большинству Вокзалов Времени, ВВ-86 собрал со всего света талантливых ученых, лучших в своей области. И Роберт Ли не исключение. Частные коллекционеры и музеи наперебой старались залучить его, охотились за консультантом, и количество разоблаченных им безупречных по исполнению подделок не поддается подсчету.

И неспроста: никто не превзошел, Роберта Ли по части изготовления подделок оригинальных произведений искусства. При этом работа его была — почти всегда — совершенно законной. Как туристы, так и представители музеев все время приносили к нему в мастерскую объекты, с тем чтобы он выполнил их точнейшие копии, которые затем экспортировались по всему миру как официальные репродукции с торговой маркой Ли. Однако иногда Роберту Ли — как и большинству жителей ВВ-86 — смертельно надоедало чистоплюйство ДВВ.

Он обладал исключительно сильным (если не уникальным) чувством справедливости. И чем пристальнее люди Монтгомери Уилкса наблюдали за его деятельностью, тем больше его это возмущало — до тех пор, пока это неизбежно не приобретало таких отчаянных форм протеста, как помощь в отправке краденых объектов в Верхнее Время (разумеется, после того как похитители давали ему возможность сделать копию).

Но даже и в этом случае «украденная» вещь чаще всего возвращалась разведчиками туда, где ей полагалось находиться, хотя прежде он опять-таки делал с нее репродукцию. И совсем уж редко объект, попавший к нему на рабочий стол, был так оглушительно прекрасен, так уникален, что он просто не в силах был противостоять искушению. Он восторгался фарфором эпохи Минь, но от античной бронзы мог просто сойти с ума. Поэтому в тайне от ДВВ — да и от всех других, если на то пошло, — Роберт Ли содержал персональный сейф размером со спальню, в котором хранил свои самые ценные экземпляры. Его коллекция античной бронзы не уступала собранию Лувра и уж наверняка превосходила собрания коллекционеров из Верхнего Времени, обладавших куда большими средствами, чем он.

Некоторые вещи просто нельзя продавать.

К таким вещам относилась, во-первых, античная бронза; во-вторых, друзья.

Голди Морран была, говоря откровенно, жадной стервой, которая продала бы свои зубы, если бы за них хорошо заплатили, но все же она была другом и одним из немногих людей на земле, чье знание камней и редких монет могло сравниться с его собственным. За долгие годы их знакомства Голди оказала ему парочку услуг, раздобыв для него вещи, по которым его сердце давно уже томилось, так что втайне он даже восхищался ее способностями.

В отличие от Кита Карсона он никогда не пытался обыграть ее на бильярде, зная свои недостатки так же хорошо, как свои сильные стороны. Кроме того, он хорошосознавал, что при той жизни, которую ведет Голди, для нее нет ничего святого. Поэтому, когда она вошла к нему в кабинет, Роберт Ли застегнул свои карманы, запер все ящики и дверцы, до которых мог дотянуться, не сходя с места, и изобразил на лице самую задушевную улыбку.

— Ба, Голди, что это привело тебя сюда? Она кивнула и положила на стол карбункул с резной гранью.

— Что ты думаешь об этом? Он с любопытством посмотрел на нее, потом взял камень и достал свою лупу.

— Гм… очень мило. Чрезвычайно искусное изображение статуи из Большого Цирка, и я не видел еще лучших изображений поворотных столбов. Кто подделал эту вещицу для тебя?

— Вот ублюдок! — возмутилась Голди, всем своим видом изображая оскорбленную добродетель. — Как ты догадался?

Он только печально посмотрел на нее из-под насупленных бровей.

— Ладно, — фыркнула Голди. — Но это хоть может обмануть большинство людей? Даже разборчивого коллекционера?

— О, несомненно. Если только, — он улыбнулся, — они не наймут кого-нибудь вроде меня, чтобы проверить ее подлинность.

— Удвой то, что я говорила тебе. Нет, утрой. Сколько это будет?

Роберт тихо усмехнулся.

— За молчание? Или за поддельное свидетельство о подлинности?

— И то, и другое, ты, бессовестный…

— Голди! — В голосе его прозвучала обида любовника, оскорбленного недоверием госпожи его сердца.

— Роберт, ты в долгу передо мной. И я в отчаянном положении.

— ДВВ глаз с меня не сводит. Ходит слух, что Монти собирается прищучить и тебя, и Скитера.

Голди умела ругаться более изобретательно, чем любой другой известный Роберту Ли человек, — а ведь он был знаком со всеми разведчиками времени, работавшими с ВВ-86.

Роберт слишком хорошо знал Голди, чтобы похлопать ее по руке, но какое-то сочувствие проявить все же стоило.

— Ну конечно, я не сомневаюсь, что ты всегда можешь отравить Уилкса, но мне кажется, тебе проще постараться несколько дней держаться подальше от всех незнакомых тебе людей. Вокзал кишит переодетыми агентами.

Глаза Голди угрожающе вспыхнули.

— Скажи, Булл знает об этом? Если ДВВ действует исподтишка, они превышают свои полномочия, и уж Монтгомери Уилкс не может не понимать этого.

Прежде чем Роберт успел ей ответить, в кабинет вошел Кит Карсон. Походка его была на первый взгляд ленивой, но на поверку поразительно быстрой.

— Привет. Новость слышали?

— Какую новость? — поинтересовалась Голди, не в силах скрыть волнение.

Кит усмехнулся и подмигнул Роберту.

— Свидетели, на которых можно положиться, утверждают, что крики было слышно даже сквозь шумоизолирующую стену.

— Булл и Монти? — спросил Роберт, заметно оживившись. — Говорят, на этот раз Монти слишком много себе позволил.

— Не то слово, — рассмеялся Кит. — Ни за что не догадаетесь, что сделал Булл.

— Искупал его в пруду? — спросила Голди, осторожно накрыв резной карбункул рукой. Понятие «искупать в пруду» восходило к тому случаю, когда Марго вышла из себя от приставаний какого-то мультимиллиардера, питавшего слабость к рыжим нимфеткам. Марго действительно швырнула его в пруд с рыбками.

Кит громко расхохотался. Роберт Ли не сомневался, что Голди не случайно напомнила Киту Карсону о том инциденте. И о том, какой вопль поднял этот старый мокрый козел, угрожая засудить всех и вся.

К счастью, Булл Морган настоял на том, чтобы дело вышеупомянутого козла рассматривалось там, где произошло нападение, вслед зачем объяснил, что ни одному адвокату при исполнении служебных обязанностей не разрешается совать нос на ВВ-86. Так, мол, лучше для всех.

Но конечно, то, как выглядела и двигалась Марго…

Вряд ли чувака можно было винить в том, что он попытался… Не всем же везет так, как Малькольму.

Кит с видом заговорщика подался вперед.

— Неплохое предположение, но мимо.

Слушатели Кита, сами того не осознавая, тоже подались вперед. Кит ухмыльнулся.

— Булл Морган распорядился, чтобы Майк Бенсон посадил старину Монти под арест. Сунуть его в камеру в компанию к семнадцати алкашам, полудюжине дебоширов и трем побитым молью ворам, настолько неуклюжим, что позволили поймать себя.

— Что???

Этот вопрос прозвучал как бы стереофонически, с двух сторон одновременно; голос Голди сорвался при этом на визг.

Ухмылка Кита осветила его худое усатое лицо подобно дьявольскому фонарю-тыкве с Хэллоуина.

— Вот именно. Похоже на то, что во время их беседы в кабинете Булла насчет предела полномочий досада и чувство приверженности букве закона Монти подстегнули его к… гм… скажем так, к нападению.

Роберт Ли поперхнулся:

— Монти? Ударил?? Булла??? И он еще жив?!

— Ох нет, — рассмеялся Кит; глаза его озорно блестели. — Нечто получше. Монти напал на любимую фарфоровую статуэтку Булла, на трофейного Бессмертного Элвиса. Ну ты наверняка помнишь ее, она стояла у него на столе много лет, словно Будда какой-нибудь, с тех пор как он… гм… позаимствовал ее в новоорлеанском борделе.

Глаза Голди сделались круглее карбункула, который она пыталась укрыть от острого взгляда Кита.

— Он разбил Элвиса?

— Они до сих пор выдергивают осколки из стены. И потолка. И ковра.

— О Боже, — хрипло произнес Роберт зажмуриваясь. — Ты хоть понимаешь, что это означает?

— А как же! Открытие сезона охоты на агентов ДВВ, равно как и на сотрудников безопасности вокзала. Драки уже начались. Мне показалось, стоит вас предупредить. Некоторое время здесь будет довольно горячо. Да, еще одно, напоследок… — Он подмигнул Роберту. — Тот карбункул, что ты пытаешься спрятать, слышишь, Голди? Забудь и думать о том, чтобы продать его той славной юной штучке, которая попросила тебя найти ей такой. Она новенькая на службе у Монти.

Голди разинула рот. Роберт ухмылялся. Киту редко удавалось застать ее вот так, врасплох. Потом Голди спохватилась и закрыла рот.

— Пожалуй, я обойдусь без вопросов, — сказала она со всем достоинством, на какое только была способна. — Всего доброго, джентльмены.

Она забрала свой карбункул и ушла.

Роберт с любопытством посмотрел на Кита.

— Эта девица, о которой ты говоришь… Она правда работает у Монти?

— Будь я проклят, если знаю точно, — усмехнулся Кит. — Но она ходит и разговаривает как ДВВ, при всех ее кружевах, духах и глазках, которые она строила Скитеру Джексону. Он прячется каждый раз, когда видит ее. И я еще не помню случая, чтобы этого парня подвел нюх на копов в штатском.

— Похоже, ты прав, — хихикнул Роберт. — Бедный Скитер. Бедная Голди. Ну и паутина.

— Ну, если уж на то пошло, они сами ее сплели, разве нет? Мне просто не нравится мысль о том, что ДВВ бросило свои силы на то, на что их юрисдикция не распространяется. Пусть себе занимаются своими пунктами проверки, а мы будем заниматься своими делами. С проблемами вроде Голди и Скитера мы как-нибудь разберемся сами.

Роберт Ли расхохотался, вспомнив о том, как Кит «разобрался» со Скитером в том, что касалось его собственных семейных проблем. Парень до сих пор становился ниже травы, стоило Киту оказаться поблизости.

— Когда приезжает Марго? — не удержался он от вопроса.

На лице Кита засияла его известная на весь мир улыбка.

— В следующее же открытие Первого зала. Малькольм берет ее в Денвер.

— Да, я слышал.

— Послушай, хоть что-нибудь здесь можно сохранить в тайне?

— В Ла-ла-ландии? — хихикнул Роберт Ли. — Спустись на землю, Кит. Эй, а вот и клиент.

Кит повернулся и вышел, пропустив внутрь девушку. В дверях он задержался, сделав Роберту выразительный знак: «Поосторожнее с этой девицей!» — и зашагал по Общему залу, весело насвистывая что-то. Роберт Ли пристально рассматривал туристку, пока она глазела на антикварную мебель, привезенную из Лондона Нижнего Времени, а потом на стеклянный стеллаж, уставленный нефритовыми божками.

— Могу я чем-нибудь помочь вам? — вежливо спросил ее Роберт.

— Привет. Я как раз думала, не поможете ли вы мне? Мне хотелось бы купить что-нибудь папе на день рождения, а он с ума сходит по римским безделушкам. И он ужасно увлекается спортом. Поэтому когда эта торговка камнями показала мне обалденную гемму с вырезанным на ней Большим Цирком… — Она похлопала ресницами в дюйм длиной, оставив конец фразы висеть в воздухе. Она была вся в кружевах, духах и строила глазки. И голос ее сладостью и коварством не уступал меду тысячелетней выдержки. Но Кит все верно сказал: она держалась как опытный агент, и в этом медовом голоске угадывались-таки нотки, говорившие Роберту: «Да, Монти их здорово вышколил, это точно. Эта детка жаждет крови».

Роберт Ли сложил руки на животе и принялся ждать продолжения. От бабки по материнской линии, китаянки, он унаследовал некоторые характерные черты внешности, которых не заглушила даже скандинавская кровь его матери; при необходимости ему удавалось оставаться непроницаемым. Эта тактика, безотказно действовавшая с другими клиентами, и ее несколько вывела из себя: во всяком случае, она заметно покраснела на мгновение, прежде чем совладала с собой.

— Понимаете, я надеялась, что вы сможете подсказать мне… чтобы я была уверена в том, что плачу за нее правильную цену.

— Я торгую антиквариатом, — скромно сказал Роберт, — и разбираюсь немного в мебели, а также интересуюсь южноамериканским нефритом, но не претендую на познания в области оценки драгоценных камней.

— Но у вас на витрине знак МФОИВУ, — выпалила она, словно хорошо знала то, что требуется для того, чтобы стать официальным представителем МФОИВУ.

— Боюсь, милая леди, оплата моей консультации будет пустой тратой денег.

— Оплата консультации?

— Разумеется, ведь мое время и услуги стоят денег. Это не противоречит правилам МФОИВУ, а зарабатывать на жизнь-то надо. — Он вежливо улыбнулся. — Боюсь, тысяча долларов за слова «Я не знаю» будет слишком обременительна для особы чувствительной, каковой, полагаю, вы являетесь. Вы наверняка ведь получили уже такой ответ у кого-нибудь из здешних торговцев камнями? Глаза ее подозрительно прищурились.

— Все порекомендовали обратиться к вам.

— Разумеется, я буду рад постараться, но не забывайте, мне нужно блюсти свою репутацию. Подумайте, что станет с ней, если я оценю камень неверно. Обманутыми окажетесь вы, обманутым окажется нынешний владелец геммы, и никто больше не будет доверять моим суждениям. Я знаю предел своим возможностям, милая леди, так что я не хочу подвергать свою репутацию такому испытанию, о котором вы просите.

Она сжала губы. Он буквально видел в ее глазах мысль: «Ты замешан во все это, ублюдок, ты по уши в этом, а я не могу этого доказать…»

— Спасибо, — коротко бросила она. Все ее обаяние и воркование куда-то делись. — Надеюсь, день у вас будет удачный.

«Черта с два ты надеешься, девочка!» Тем не менее Роберт мило улыбнулся.

— И вам желаю того же. И вашему батюшке. Да будет день его рождения отмечен свободой, которую он заслужил своими земными трудами.

Какое-то мгновение ему казалось, что она сорвется и заорет, что Монтгомери Уилксу недолго сидеть в каталажке, но она сдержалась. Она только вышла из его кабинета, выпрямив спину, как на парадном плацу. «Такая молоденькая, — вздохнул Роберт, — а этот кретин Уилкс ее уже портит. Прямо умственный запор какой-то у этого идиота». Потом он напомнил себе о том, что ДВВ — в какой бы привлекательной обертке ни преподносился — остается врагом, и озадачился несколькими телефонными звонками. У него были друзья, которых стоило предупредить, пока эта маленькая штучка не заявилась к ним.

Она явно жаждала крови Голди.

Роберт Ли продавал самые разные вещи за самую разную цену.

Но он никогда не продавал друзей. Даже если этот друг — такая змея подколодная, как Голди Морран. То, что она продала бы его с потрохами при малейшей возможности, еще не означало, что он жаждал наказать ее за беспринципность или там за плохие манеры. И ведь было еще кое-что, чего агенты ДВВ никак не могли уразуметь. Во всяком случае, те, которых вышколил Монтгомери Уилкс. Иногда Роберт просто не мог понять, что же движет этим типом. Но что бы это ни было, это уже вышло боком многим жителям ВВ-86, а ведь Большое Пари еще не кончилось.

Он по памяти набрал номер.

— Алло? — отозвался голос на том конце провода.

— Очень симпатичная юная штучка из персонала Монти Уилкса делает обход, пытаясь ужалить Голди, а также, возможно, и тебя заодно. Она только что вышла от меня и чертовски хороша собой. Совершеннейшая лапушка с этакими глазками — до тех пор, пока не поймет, что ей ничего не светит. Ты ее ни с кем не спутаешь. Мне казалось, тебе стоит знать.

— Угу. Спасибо. Я дам знать дальше. Ты кого хочешь взять на себя, от «А» до «М» или от «Н» до «Я»?

— Я уж доведу до конца тех, с кого начал. Пусть будет от «А» до «М».

— Значит, за мной от «Н» до «Я». Спасибо за звонок.

В трубке раздались гудки.

Роберт ухмыльнулся, потом набрал новый номер.

* * *

— Прошу внимания. Первые Врата откроются через пять минут. Извещаем всех отбывающих, что, если вы не прошли медконтроль, вам не будет разрешено войти в Первый зал Приготовьте ваш багаж для таможенного досмотра. Необходимые платежи принимаются агентами Бюро Допуска к Вратам Времени, которые выдадут соответствующие квитанции…

Малькольм Мур придвинулся ближе к Киту.

— Не хотелось бы мне стоять в этой очереди сегодня. Агенты нынче явно не в духе. Кит усмехнулся.

— А чего еще от них ожидать, если их босс В тюрьме? Дураки, они сами не понимают, как им повезло. Конечно, после всех этих потасовок…

Половина агентов ДВВ мужского пола из всех, находившихся в поле зрения, щеголяла фингалами под глазом и разбитыми в кровь кулаками. Да и у части женщин на лице виднелись царапины. Майку Бенсону пришлось посадить на губу половину своих людей, распорядившись при этом перевести агентов ДВВ на временное поселение в одну из ближних к Первому залу гостиниц, чтобы разъединить враждующие стороны на время, пока страсти не поутихнут

— Мне кажется, они все сейчас жалеют, что Скитер Джексон и Голди Морран вообще уродились на свет, не говоря уже об этом идиотском пари.

Кит снова покосился на часы. Малькольм рассмеялся.

— Время не будет идти быстрее от того, что ты смотришь на эти проклятые цифры.

Кит аж покраснел, потом почесал в затылке.

— Ну, если честно, я соскучился по этой чертовке. Малькольм прокашлялся.

— Ладно, если ты уж заговорил об этом, мне тоже не терпится увидеть ее снова.

Кит бросил на него оценивающий взгляд.

— Конечно. Ты хоть понимаешь, что она может сказать «нет»?

— Понимаю. — Тихая боль, прозвучавшая в этом ответе, выдала его с головой. Он не мог отделаться от мысли, что его печально известное счастье может изменить ему.

— На что это она может сказать «нет»? — послышался голос у них за спиной.

Малькольм вздрогнул. Они с Китом разом повернулись и оказались лицом к лицу со Свеном Бейли, упершим руки в бока и созерцавшим их с видом удивленного бульдога.

— Какого черта ты здесь делаешь? — выпалил Малькольм.

Свен ухмыльнулся — у большинства людей от его улыбки кровь стыла в жилах.

— Встречаю свою ученицу, разумеется. Хочу посмотреть, все ли она помнит из того, чему я ее обучил.

— Если забыла, — усмехнулся Кит, — мы оба размажем ее по мату.

— Боже! — Свен Бейли, известный всем как самый опасный человек на ВВ-86, радостно потер руки. — Не терпится посмотреть. Туристы не доставляют мне столько удовольствия.

Малькольм легонько щелкнул его по носу.

— Это потому, что туристы имеют обыкновение подавать в суд.

Единственный на весь вокзал инструктор по рукопашным единоборствам и владению холодным оружием только поморщился.

— Адвокаты в Ла-ла-ландию не допускаются, и это тебе хорошо известно.

— А это очень удобно и для вас тоже, — произнес новый голос. — Так ведь, Свен?

Они обернулись и обнаружили улыбающуюся Энн Уин Малхэни. Единственную, возможно, особу на ВВ-86, кто осмеливался смеяться над самим Свеном Бейли, миниатюрную наставницу по огнестрельному оружию. Глаза ее сияли от удовольствия. Вместе они составляли забавную пару: этакий квадратный бык семь-на-восемь рядом с крохотной, изящной ловчей птицей.

— Как это понимать? — пробормотал Малькольм. — Это что, комитет по торжественной встрече?

— Ну, в конце концов она моя ученица, — заявила Энн. — Могу я по крайней мере поздороваться с ней и проверить, помнит ли она хоть что-нибудь? — Лицо ее излучало веселье, но был ли причиной тому смущенный вид Малькольма или воспоминание о первых уроках Марго, он не знал.

Свен только фыркнул. Энн удивленно покосилась на него, и Кит снова рассмеялся.

— Свен тоже так утверждает. Вы оба невозможные лгуны. С чего это вам любить эту чертовку, если вы знаете, во что она нас втравила?

— Любить? Ее? — возмутился Свен. Ему даже удалось изобразить возмущение — поразительное достижение, учитывая то, что обычно — и постоянно — он был здорово похож на готового к нападению взбесившегося бульдога. — Ха! Любить ее! Надо же, сказал! Ну ладно, Кит. Мне просто хотелось еще раз посмотреть на рукоять твоего меча работы Мусаси. Помнишь, ты сам говорил, что я смогу посмотреть на него, если вышколю ее.

— А я, — с очаровательной улыбкой подхватила Энн, изобразив лесть куда удачнее, чем Свен — обиду, — мечтаю провести еще один медовый месяц в номере для новобрачных «Замка Эдо». — Она очаровательно опустила ресницы.

Кит только застонал. Малькольм расплылся в улыбке.

— Ты не лучше их, Кит, если надеешься, что я поверю в твои театральные стоны больше, чем в их вздорные объяснения.

Кит сложил руки и сжал губы с видом оскорбленного достоинства, словно в рот ему попал отравленный стручок и он не знает, выплюнуть его или просто выругаться.

— Друзья! — В голосе его звучало неподдельное отвращение.

— Кит, — рассмеялась Энн, тронув его за плечо, — ты самый большой притворщик из всех, кто когда-либо ступал на камни Восемьдесят Шестого. За это мы тебя и любим.

Кит только фыркнул.

— Ты говоришь точь-в-точь как Конни Логан. Уж не в сговоре ли вы все, женщины?

Энн подмигнула.

— Разумеется. Ты же у нас знаменитость. Половина всех попадающих сюда туристов с ума сходит, только бы хоть издали посмотреть на Кита Карсона.

Кит пожал плечами. Его отвращение к туристам давно уже сделалось в Ла-ла-ландии легендой.

— Придется напомнить вам, я ведь далеко не единственный знаменитый Кит Карсон.

Свен понимающе кивнул.

— Но вы ведь оба разведчики, верно?

Кит неожиданно улыбнулся.

— Собственно, меня назвали так вовсе не в честь Кита Карсона, знаменитого разведчика с Дикого Запада.

Все трое удивленно уставились на него. Малькольм первым опомнился и подобрал отвисшую челюсть.

— Не в его честь? А в чью же?

Глаза Кита озорно блеснули.

— Вовсе не в его. В детстве я только и делал, что строил модельки аэропланов, запускал их со скалы, а потом сбивал из рогатки. У нас в Далонеге, штат Джорджия, — сухо добавил он, — нет особых достопримечательностей, зато скал в избытке. Так что когда я начал сбивать каждый маленький самолетик славным камешком, мой дедуля прозвал меня Китом в честь его любимого аса Второй мировой войны, полковника Кита Карсона. У него сбитых самолетов ненамного меньше, чем у Чака Йегера.

— Значит, истребитель? — произнес Свен, округлив глаза от удивления. — Черт, знаешь, Кит, мне кажется, это тоже не так уж плохо — быть названным в честь истребителя-аса. Послушай, а ты сам-то летал когда-нибудь?

На лице Кита появилось хорошо знакомое Малькольму отсутствующее выражение.

— Да, — очень тихо произнес он.

Прежде чем кто-нибудь успел сказать хоть слово, вокзальные громкоговорители снова ожили:

— Прошу внимания. Первые Врата откроются через одну минуту…

Умолкнув, все четверо стали наблюдать, как зона ожидания отправляющихся Первого зала превратилась в форменный бедлам: проверка багажа, багровые лица, злобные протесты и бешеные суммы денег, конфискованных агентами, явно не расположенными спускать что бы то ни было кому бы то ни было в это конкретное отправление. Ко времени, когда Врата начали отворяться, отчего виски Малькольма загудели, страсти по обе стороны таможенных стоек накалились до предела.

— Хорошо, что Врата открываются, а то у нас было бы уже несколько драк, — пробормотал Малькольм, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Угу, — по обыкновению лаконично согласился Свен.

Возвещавший об открытии Врат звук, который не был звуком, усилился. За впечатляющим нагромождением рогаток, вооруженных охранников, пандусов, оград, металлодетекторов, рентгеновских аппаратов и медицинских диагностов возвышался пологий пандус — он поднимался футов на пятнадцать и резко обрывался. Воздух в этом месте начал переливаться всеми цветами радуги, и почти сразу же основные Врата Шангри-ла — единственное, что связывало его с внешним миром, миром Верхнего Времени, — отворились.

Прибывшие из Верхнего Времени сплошным потоком хлынули вниз, волоча свой багаж к постам медицинского контроля. Вокзальные медики сканировали их по одному, занося данные в карту. Малькольм в холодном поту ждал, когда в этой толпе мелькнет единственная стройная фигурка, которую он мечтал увидеть уже много месяцев — и одновременно страшился этой встречи. И вот, прежде чем он успел подготовиться к этому, она показалась. Волосы ее снова приняли естественный рыжий цвет; от каштановой краски не осталось и следа до тех пор, пока она не будет готова профессионально заняться разведкой времени.

Марго…

Живот Малькольма непроизвольно напрягся. И как это он мог забыть, что творит вид этой девчонки с обменом веществ в мужском теле, даже если она всего-то спускается по самому обычному пандусу? К удивлению Малькольма, Марго была одета в строгое платьице, доходившее ей почти до колен. Даже то, как развевался его подол, как облегала ткань ее кожу, болезненно отражалось на дыхании Малькольма. Волосы ее тоже стали длиннее и — если это вообще возможно — еще более возбуждающими. «Боже мой, что, если она ответит „нет“? Ради Бога, Марго, только не сходи с этого пандуса и не говори мне, что ты познакомилась в школе с одним мальчиком…»

Она увидела его, и лицо ее сразу же осветилось, как рождественская елка на Пиккадилли. Она опустила тяжелую спортивную сумку на землю и послала ему воздушный поцелуй. Его живот сжался еще сильнее, отчего он вообще перестал дышать. Он помахал в ответ. Колени его подгибались.

— Держись, приятель, — прошептал ему на ухо Кит. — Ты белее полотна.

Кольцо в кармане жгло его сквозь ткань. Он надеялся отдать ей его прямо здесь, но не при таком же скоплении зрителей… И тут, опять-таки прежде чем он приготовился к этому, она отделалась от медиков и, отшвырнув свою сумку, бросилась прямо ему в объятия.

Что-что, а целоваться Марго Смит не разучилась.

Когда они наконец оторвались друг от друга, в толпе совершенно незнакомых Малькольму туристов раздались аплодисменты. Марго покраснела, улыбнулась и обняла Кита.

— Я по тебе соскучилась!

— Уфф! — произнес Кит, прижимая ее к себе. — По тому, как ты приветствовала Малькольма, я уж думал, что ты забыла о существовании деда!

Марго удивила их всех, разразившись слезами.

— Забыть тебя? — Она обняла его еще крепче. — Даже не надейся!

Малькольм деликатно покашлял, пока Кит удерживал ее, зажмурившись. После всего, что пережил Кит, нечаянное признание Марго означало для него больше, чем она, возможно, думала. И после их жутких ссор приятно было видеть на лице Кита это выражение.

В конце концов она вытерла глаза и застенчиво шмыгнула носом.

— Извини. Я правда очень по тебе соскучилась. Свен! И Энн! Вы тоже пришли меня встречать?

Энн крепко обняла свою бывшую ученицу.

— Добро пожаловать домой, Марго.

Свен Бейли, верный себе, выказал свою привязанность, с размаху сунув кулак ей под диафрагму. Впрочем, Марго на пути кулака уже не оказалось. Несмотря на длинное платье, она бойко увернулась и успела даже хлопнуть его по пузу, прежде чем крепко обняла. Он испустил приглушенный яростный звук и не без усилия высвободился.

— Гм. Приятно видеть, девочка, что ты еще помнишь кое-что из того, чему я тебя учил. Марго расплылась в улыбке.

— На самом деле очень немного. Надеюсь, мы продолжим образование? Конечно, я старалась не терять форму…

Глаза Свена Бейли загорелись, как у злого гнома из сказки.

— Всегда к твоим услугам!

И удивив всех присутствующих, он подхватил багаж Марго и зашагал к выходу.

— В «Замок Эдо»? Домой к Киту? Или к Малькольму? — спросил он через плечо.

Марго покраснела до корней волос, виновато покосилась на Кита, прикусила губу, но все же выговорила:

— Э… к Малькольму…

Кит сразу понурился, но Марго снова обняла его.

— Только до завтра, ладно? Я хочу сказать… ну… ты же понимаешь…

Кит покраснел еще сильнее, чем Свен только что. Энн громко рассмеялась.

— Эй, Кит, ты должен мне двадцатку.

Кит со вздохом достал кошелек.

— Ты смотри поосторожнее, Марго, — назидательным тоном сказал он.

Марго показала ему язык.

— Это я обещала еще до того, как отправилась в школу. А я держу свое слово. Теперь держу, — добавила она, посмотрев на него. — Этот урок я усвоила! Но я хотела поужинать с тобой в «Радости», так что лучше не забивай себе рабочий график на сегодняшний вечер, ладно?

Кит облегченно улыбнулся.

— Арли уже заказал для нас столик.

— Здорово! А то от еды в колледже меня тошнило!

— Выбирай выражения, — мягко заметил Кит.

— Нет, правда, — весело сказала она.

Взгляд ее упал на пышные украшения, свисавшие с галерей Общего зала, и глаза округлились от удивления.

— О, Малькольм, гляди! Что это такое?

— Это еще одна новая традиция Восемьдесят Шестого, с которой ты пока не знакома, — со смехом ответил Кит. — Конкурс рождественских украшений. Торговцы у каждых Врат стараются переплюнуть друг друга. Год назад пластиковый Санта-Клаус, ростом в три этажа и с размахивавшими руками, загорелся.

— Ух ты! Должно быть, долго потом пришлось выветривать всю эту вонь.

— Ага, — усмехнулся Малькольм, — во всех смыслах.

Марго вздохнула. Веселый декор был, на ее вкус, совершенно неотразим. Потом она спохватилась и посмотрела на Кита.

— Да, кстати… Я решила, что возвращаться в Верхнее Время в ту школу, куда ты меня устроил, это пустая трата времени. Библиотека у Брайана гораздо лучше, и потом там просто ужасно!

Прежде чем Кит успел взорваться, Марго положила руку ему на локоть.

— Ты просто подумай пока об этом. Мы, мы позже это обсудим, ладно?

Кит возмущенно фыркнул.

— Ладно, детка моя, — сказал он, — но тебе придется говорить быстро и убедительно, если хочешь, чтобы я передумал.

Марго рассмеялась — совсем по-взрослому, непохоже на прежнее девчачье хихиканье.

— О, я постараюсь. Не надо хмуриться из-за этого, хорошо?

Когда она взяла Малькольма под руку, ему показалось, что воздух вокруг его головы звенит и искрится. Интересно, подумал он, слышит ли Марго, как громко колотится у него сердце от одного прикосновения ее пальцев?

— Есть что-нибудь многообещающее в этой группе? — поинтересовалась Энн, завороженно наблюдавшая за всей этой сценой. Она кивнула в сторону остальных прибывших из Верхнего Времени, вывалившихся из Первого зала на ярко освещенный проспект Общего.

— Гм… если подумать, то да. Вон идет группа палеонтологов, они собираются в Нижнее Время через Врата Дикого Запада. Пара докторов, трое аспирантов. Они подготовились — им так кажется, — хихикнула Марго, — к исследованию Костяных войн.

— Костяных войн? — удивленно переспросила Энн.

Марго покосилась на Кита с видом довольной кошки, стянувшей с чужой тарелки редкую закуску.

— Да, Костяных войн. Видите ли, было два палеонтолога, Коуп и Марш, которые вечно воевали друг с другом из-за доисторических животных с американского Запада. Что-то вроде необъявленного пари насчет того, кто откроет больше неизвестных видов и переправит их останки в музеи на Востоке. Их агенты буквально нападали на лагеря друг друга, уничтожали находки неприятеля, даже перестреливались — в общем, занятная была история. Но благодаря этому соревнованию они нарыли чертову уйму костей динозавров, открыли бог знает сколько новых видов, и так далее, и тому подобное. Так что эти парни — ну, вообще-то одна из аспиранток вовсе даже женщина, — в общем, они хотят изучить все это непосредственно на месте. Они сказали, что взяли с собой собственное оружие — пистолеты и карабины, но что они упакованы на время путешествия через Главные Врата. Я заставила их пообещать, что они покажут мне свои ружья и прочее снаряжение перед отправкой Вниз, и заставила поклясться именем Господа и ангелов небесных, что прежде они пройдут краткий курс подготовки у тебя. Мне кажется, по меньшей мере один из них скорее дотронется до гремучей змеи, чем до ружей, которые у них с собой.

— Вот умница! — улыбнулась Энн.

— Это проще простого, — засмеялась Марго. — Четверо из них — мужчины — готовы были на что угодно, только бы поболтать со мной. — Она закатила глаза. — Мужчины, что с них взять!

Волна горячей ревности захлестнула Малькольма. Марго быстро подняла на него глаза. Должно быть, она заметила, как дернулась его рука, потому что спросила:

— С тобой все в порядке, Малькольм?

— Замечательно, — соврал он. «Интересно, и на что похожи эти так называемые палеонтологи?» Он всмотрелся в толпу прибывших, но она была так велика, что он отказался от попытки найти их.

Марго сжала его руку.

— Эй, Малькольм. Они меня утомили. То, как блеснули ее глаза, когда она улыбнулась, обожгло его огнем и холодом одновременно.

— Правда? — «Спокойно, старина, спокойно! Держись, приятель, как говорит Кит, — она ведь еще не сказала „нет“».

— Ха! — добавила она. — Даже их ископаемые твари были бы интереснее, чем они сами! Мне только хотелось посмотреть на их карабины.

Кит рассмеялся.

— Малькольм, мне кажется, ты выиграл свое пари, а?

Марго чуть заметно покраснела.

— Я бы этого не сказала. Время, установленное уговором, истекло давным-давно.

— Ничего, — вздохнул Малькольм. — Есть ведь, наверное, и другие способы узнать историю твоей жизни.

— Гм. Посмотрим, посмотрим, мистер Мур, насколько вы окажетесь изобретательны. — Но она крепко сжала его пальцы.

— По крайней мере, — заметил Кит, любуясь этой парой, — ты, похоже, неплохо изучила американскую историю. Может, идея Малькольма не так уж и плоха.

— Идея Малькольма, — буркнул Малькольм, — задумывалась как сюрприз.

Широко раскрыв глаза, Марго подняла на него взгляд.

— Сюрприз? Вы приготовили для меня сюрприз? Жар бросился ему в лицо.

— Угу. И твой дедуля делает все, чтобы его испортить.

— Вы что, поспорили? — подозрительно спросила Марго.

— Только не я, — вздохнул Малькольм. — Но я бы не удивился, если бы узнал, что он поспорил с кем-нибудь.

— Разумеется, со всей Ла-ла-ландией, — рассмеялась Энн. — Надеюсь, у тебя есть компания на ужин — или это внутреннее семейное дело?

Марго снова покраснела.

— Гм, ты не будешь против, если мы встретимся лучше завтра за ленчем?

— Ни капельки. — Энн взъерошила Марго волосы. — Проказница. Славно видеть тебя снова дома. Она махнула рукой и убежала. Кит почесал в затылке.

— Э… у меня, гм… тоже дела срочные…

— Так скоро? — удивилась Марго. Он покосился на Малькольма.

— Мне кажется, Малькольм хочет пообщаться с тобой наедине. Дед может и подождать. Но не очень долго, — добавил он свирепо.

Она крепко обняла его.

— Обещаю.

Кит поцеловал ее как маленькую, в затылок, потом осторожно высвободился.

— И приоденься к ужину, ладно?

— Обязательно.

Он взъерошил ей волосы так же, как Энн только что, и ушел. Малькольм сглотнул, ощутив, что горло его вдруг совершенно пересохло.

— Слушай, не хочешь, гм… перекусить сначала? Зеленые глаза Марго загорелись огнем.

— Я умираю от голода. Но не по еде. Ну же, Малькольм. Это я, Марго. Он рискнул улыбнуться.

— Похоже, лечение тебе помогло. Она улыбнулась.

— Да, психотерапевт, снимавшая стресс после изнасилования, здорово помогла. Но твои объятия нравятся мне гораздо больше. — Глаза ее вдруг наполнились слезами, и она обхватила его руками. — Боже, как я соскучилась по тебе! У меня голова пухнет от всего вздора, который нам вдалбливали в этой самой школе. Пожалуйста, обними меня и скажи, что все это позади!

— Эй, что случилось с моей маленькой пожирательницей огня?

Рубаха на груди у него оказалась мокрой.

— Ей было ужасно одиноко. Неужели ни один мальчик из Верхнего Времени не утешил ее? Малькольм надеялся, что нет.

— Мы уже почти пришли, — пробормотал он, прижимая ее к себе. — Нам, гм… о многом надо поговорить.

— Правда? — Она просияла и смахнула с лица слезы. — О чем, например?

— О, очень о многом. — Они вошли в лифт и нажали кнопку этажа. — Ну, например, о пари, которое заключили Голди и Скитер. Кто из них награбит больше за месяц — и Голди не имеет права пользоваться своими знаниями редких монет и камней, — тот останется в Ла-ла-ландии. Проигравший должен уехать.

Марго округлила глаза.

— Ты шутишь? Ничего себе пари! — Она хитро улыбнулась. — Мы можем как-нибудь помочь Скитеру?

— Я думал, ты его ненавидишь!

Марго рассмеялась, и зеленые глаза ее загорелись дьявольским огнем — ни дать ни взять чертенок, только что из адского огня.

— Пожалуй, да. Но Голди заслуживает большего, чем получила от нас. Гораздо большего! — Металл в ее голосе напомнил Малькольму его любимого поэта:

— Ого! Это напоминает мне, что находиться с вами, юная леди, по разные стороны баррикад опасно для здоровья. — Воспоминание о тех ужасных днях в Риме, когда он искал ее, оказалось почти нестерпимым, но прикосновение руки Марго сказало ему гораздо больше, чем ее глаза, а в них он читал боль и тоску, встряхнувшие его, как физический удар. Но приугасшие было надежды разгорелись вновь.

Свен Бейли оставил сумку Марго в ящике для посылок перед дверью. Малькольм отпер ключом свою ячейку, достал оттуда пожитки Марго, затем отворил дверь в квартиру и пропустил Марго внутрь.

— Ой, ты ее заново обставил! Уау! У тебя теперь настоящая мебель!

Малькольм пожал плечами.

— Немного денег еще никому не повредило.

— Не расстраивайся из-за меня, Малькольм, — рассмеялась Марго. — Я знаю, что сама виновата в том, что нас всех чуть не убили, но видишь: что-то хорошее из этого все-таки вышло! — Она махнула рукой, чуть не сбив на пол лампу. — Ой! Извини.

Это была его любимая Марго, точно. Вот только захочет ли она стать его Марго?

— Я… э… у меня тут есть кое-что. Я… то есть…

— Малькольм, — она взяла обе его руки в свои, — что с тобой? Это же я. Та самая безмозглая дуреха, которую тебе пришлось спасать с костра португальских охотников на ведьм… Ты же весь дрожишь! Что случилось?

Он смотрел в ее бездонные зеленые глаза, переполненные тревогой и даже страхом. Когда она потянулась и коснулась его губ, он почувствовал, что в его душе что-то тает. Если она скажет «нет»…

— Все в порядке, Малькольм. Что бы ни было, скажи мне.

«Не смей больше увиливать», — мрачно приказал он сам себе и полез в карман за маленькой желтой коробочкой.

— Я тут смотался Наверх на пару дней и… вот, заказал для тебя…

Она с любопытством открыла коробочку и побледнела.

— Малькольм!.. — Голос ее дрогнул. И потрясающие зеленые глаза тоже.

— Ты согласна? — прошептал он. По лицу ее пробежала тень нерешительности, и сердце у Малькольма перестало биться.

— Малькольм, ты же знаешь: мое сердце и моя душа мечтают о разведке, — прошептала она. — Ты… ты не будешь против?

Он прокашлялся.

— Нет, если только ты будешь брать меня с собой. Глаза ее округлились.

— Но…

— А я-то думал, давно прошли уже те времена, когда я мог трусить.

И вдруг Марго оказалась в его руках, плача и целуя его одновременно.

— Никогда больше не говори так! Слышишь меня, Малькольм Мур? Никогда, никогда не говори так!

Потом она отдала ему кольцо и протянула руку. Пальцы его дрожали. Только с третьей попытки Малькольму удалось надеть кольцо ей на безымянный палец. Золотое колечко, которое прижмет ее сердце к его сердцу… Марго согнула пальцы и долго молча смотрела на кольцо. Бриллиант, в поисках которого она чуть не погибла в Южной Африке, сиял в мягком свете лампы.

— Да, — прошептала она. — О да, Малькольм, я согласна.

И прежде чем к Малькольму успело вернуться дыхание, глаза ее вдруг тревожно расширились.

— О Боже, а что скажет Кит?

Малькольм сумел даже несмело усмехнуться.

— Дедушка не против.

Брови ее сдвинулись у переносицы, и зеленые глаза вспыхнули — сейчас она была совсем как ирландская бродячая кошка.

— Ах, значит, он знает, да? Интересно, я единственная на вокзале не знала, что выхожу замуж?

Малькольм в замешательстве почесал нос.

— Ну, гм… ты же знаешь Ла-ла-ландию.

— Еще бы мне не знать, — недоверчиво пробормотала она, но взгляд ее смягчился. — Марго Мур. Что ж, мне нравится, как это звучит.

Звучание своей фамилии в сочетании с ее именем оказало удивительное воздействие на кровь Малькольма. Свет в комнате странным образом померк.

— Тогда… Как ты насчет медового месяца в Денвере? Я купил билеты…

Поцелуи Марго смогли бы свести с ума и самого здравомыслящего человека. Когда они оторвались друг от друга, чтобы отдышаться, Марго выдохнула ему в щеку:

— Мысль мне нравится. А теперь перестань увиливать, Малькольм Мур, и тащи меня в постель!

Без лишних слов он так и поступил. Он опасался, что страдания, причиненные ей теми проклятыми португальскими торговцами, могут каким-то образом поставить между ними барьер, которого ни он, ни она не смогут одолеть. Но нежность и страсть, которые так хорошо запомнились ему по Риму, только удвоились в тиши его спальни. Он почти с ума сходил от жажды прикосновения, ласки и стремления дарить наслаждение той, что выстрадала так много. И после того как они, обессиленные, оторвались друг от друга, Марго снова заплакала, почти так же горько, как в тот ужасный день в Риме. Но на этот раз, вместо того чтобы убегать, она прижалась к нему и позволила утешать себя всеми глупыми, бессмысленными словами. И они подействовали, потому что она уснула на его плече, прижавшись к нему мокрой щекой. Малькольм целовал ее волосы и думал, сможет ли она когда-нибудь доверить ему свою душу так же, как доверила тело.

Кольцо, поблескивающее в полутьме на ее пальце, вселяло в него надежду. По крайней мере начало положено. Малькольм лежал без сна, глядя в темноту, и обнимал ее, спящую. Когда она наконец проснулась, их второе слияние прошло еще прекраснее. И на этот раз, задремывая у него на груди, она сказала чуть слышно, словно вздохнула, те слова, которые он так давно хотел услышать от нее:

— Я люблю тебя, Малькольм Мур. Обними меня…

Так он и сделал.

Глава 9

— Его зовут Чак, — произнес голос на том конце провода. — Чак Фарли.

Скитер не имел ни малейшего представления, кто ему звонит; во всяком случае, звонивший сумел завладеть его вниманием.

— Да? Ну и что с ним?

— Он проходил Главные Врата один. Не в составе какой-либо группы. Он носит пояс с деньгами, не продекларированными в ДВВ. Как раз сейчас он наводит справки в отелях, какое время интереснее всего посетить.

Говоривший повесил трубку, прежде чем Скитер успел спросить, кто такой он сам, почему позвонил именно ему и откуда знает всю эту соблазнительную информацию. Может, это Голди снова пытается подставить его? Или ДВВ? Или кто-то из местных? Он не забыл странную заинтересованность Йаниры в том, кто выиграет это пари.

Возможно, у него больше союзников, чем он думал раньше

Скитер решил выследить мистера Фарли и своими глазами посмотреть, что делает здесь этот одиночка Сверху. И если этот денежный пояс действительно существует… что ж, тогда Скитер может выиграть пари одним ловким ходом. Все, что ему для этого потребуется, — это немного ловкости. Вопрос только, какую тактику избрать в данном конкретном случае? Нетерпеливо потирая руки, Скитер отправился на рекогносцировку.

Еще Есугэй учил его тому, что предварительная разведка территории — ключ к победе. Он узнает, что нужно здесь этому Чаку Фарли, и использует это для того, чтобы освободить этого джентльмена от пояса, набитого недекларированными деньгами. Скитер ухмыльнулся и, весело насвистывая, отправился в Общий зал.

* * *

— Не декларировал? Вы в этом уверены? — Голди так разволновалась, что почти перешла на визг.

— Абсолютно. Я видел этот самый пояс у него под рубахой, когда он выходил в сортир. И пояс тугой. Не иначе как много тысяч туда напихал.

Золотые видения поплыли перед глазами Голди: изысканные сладости, галантные принцы-Щелкунчики, а также образ закованного в наручники Скитера, которого, невзирая на все протесты и увертки, вышвыривает через Главные Врата лично Монтгомери Уилкс, а сама она, как добрая бабушка, машет ему вслед платочком.

— Как его зовут и где он сейчас? Голос на том конце провода хихикнул.

— Называет себя Чаком Фарли. Сейчас он ходит по гостиницам и задает вопросы. Вроде того, какие Врата интереснее. Похоже, он еще не решил ничего определенного. Мне это показалось немного странным, так что я сам навел кое-какие справки. «Путешествия во Времени» утверждают, что он не заказывал билетов ни через одни из их Врат, и в списках клиентов маленьких фирм он тоже не значится.

— Ну-ну. Большое спасибо.

Голди задумчиво положила трубку. Или у них на руках какой-то спекулянт, рассчитывающий быстро и незаконно разбогатеть, или они наткнулись на богатого дурака, ищущего развлечений. Все равно этого не узнать, пока она сама не переговорит с ним. Кем бы он ни был, она нацелилась на этот пояс и не включенное в декларацию содержимое, которому самое место в ее руках. Идиот. Чак Фарли и не знает еще, что он уже ступил одной ногой в сеть к Голди Морран. И как славный тихий паук, она принялась плести серебряную паутину обмана, чтобы заполучить в нее эту маленькую жирную муху.

* * *

Скитер стоял в тени бутафорской мраморнойколонны напротив «Радости эпикурейца», глядя на худого невзрачного типа с темными волосами и невыразительными глазами, читавшего вывешенное у входа меню. При беглом осмотре Чак Фарли отнюдь не впечатлял, но наметанный взгляд сразу же обнаруживал присутствие того пояса с деньгами, о котором говорил по телефону анонимный информатор. Скитер собрался уже выйти из укрытия, чтобы изучить меню вместе с ним, когда на площади показались Кит Карсон, Малькольм Мур и — что главное — Марго Смит. Они оживленно болтали. Скитер чертыхнулся про себя и отступил глубже в тень. На безымянном пальце левой руки Марго красовалось кольцо с огромным бриллиантом. «Так! И что она только нашла в этом гиде?» Малькольм Мур невзрачностью не уступал Чаку Фарли, а невезение неотступно следовало за ним по пятам, будто его кто цепью приковал к ботинку.

Ну конечно, в последнее время он немного поправил свои дела. Что-то там выгорело у них с Китом — и то, что Скитеру до сих пор не удалось даже подступиться к этой загадке, сводило его с ума. Тем не менее в данном случае он успешно сдерживал свое любопытство — при том, что Скитер был любопытнее любого другого жителя ВВ-86, он старался держаться подальше от всего, так или иначе связанного с Китом Карсоном. Есугэй хорошо вышколил его: Скитер знал, когда противник сильнее. Умный воин разборчив в выборе жертвы. Одно дело гордость, совсем другое — глупость. Пять лет в юрте Есугэя еще как научили Скитера распознавать разницу.

Их компания задержалась перед входом в «Радость». Они потоптались у входа и перекинулись парой вежливых слов с Фарли, прежде чем глянуть на меню. «Ну же, входите быстро, пока он думает, обедать или нет».

Фарли вежливо кивнул в ответ и пристроился к длинной очереди приезжих, ожидающих свободного столика. Для всех, кроме местных, попасть в «Радость эпикурейца» — дело непростое. Бронировать стол приходилось за несколько недель, и долгое ожидание было здесь правилом, а не исключением. Но местные всегда могли рассчитывать на место за одним из зарезервированных столиков, которые Арли Айзенштайн держал специально для таких случаев Рот Скитера наполнился слюной. Запахи, доносившиеся из всемирно известного ресторана, будоражили аппетит, но у Скитера не было денег на обед в «Радости», тем более теперь, когда он откладывал любую мелочь в счет победы.

Конечно, он ухитрился попасть сюда раз или два в прошлом, уговорив доверчивого туриста, у которого денег было больше, чем мозгов, угостить его изысканным обедом Но подобное случалось нечасто, и то, что голод был для Скитера привычным состоянием, только усугубляло это. Голоса терпеливо ожидающих туристов мешали Скитеру услышать, о чем говорят Кит Карсон и эти двое. Скитер усилием воли обуздал свое нетерпение. Если они сейчас войдут, он сможет подойти поближе и завязать разговор с Чаком Фарли

Мимо проехал мусорный контейнер. И толкал его — Скитер точно узнал этого типа из Нижнего Времени — один лучник-валлиец, попавший сюда через нестабильные Врата прямиком из битвы при Орлеане. Вот он остановился и громко что-то прокричал. Марго обнялась с ним, смеясь и спрашивая что-то — что именно, Скитер не расслышал. Когда она показала ему кольцо на пальце, валлиец почтительно поклонился Киту и Малькольму.

Кайнан Рис Гойер был одним из немногих выходцев из Нижнего Времени, рядом с которыми Скитер ощущал себя неуютно. Во-первых, этот человек принес что-то вроде средневековой клятвы верности Киту, в результате чего его дела во многом касались Кита — а следовательно, отнюдь не касались Скитера. Во-вторых, лицо валлийца приобретало угрожающее выражение всякий раз, когда он смотрел в сторону Скитера. Скитер не имел ни малейшего представления, что он такого сделал, чтобы так настроить этого человека против себя; он даже не помнил, чтобы ему приходилось с ним говорить, но с другой стороны, валлиец вообще все то время, что он провел в Ла-ла-ландии, вел себя довольно странно. Он определенно непредсказуем, хотя это слишком мягко сказано. Порой он становился просто опасным — вроде того случая, когда он напал на Кита с крокетной битой, пытаясь убить его.

Скитер скрестил руки на груди и прислонился к колонне. «Отлично. Импровизированная встреча прямо перед моей богатой дичью. Вот и говорите теперь про удачу…» Может, невезение Малькольма Мура заразно? С тех пор как Скитер вызвал Голди на это дурацкое пари, ни одна из его операций не получила успешного завершения. «О чем я вообще думал? Ведь всем и каждому известно, что Голди невозможно побить ни в чем. Если и есть кто-то сумасшедший, так это я». И все равно вызов, который она ему бросила, задевал его гордость. У него не было другого выбора, и он знал это. Возможно, она тоже знала, будь проклята эта нечистоплотная гарпия. Хорошо хоть, записи Брайана Хендриксона показывали, что она опережает его совсем ненамного. Пара удачных операций, и он вырвется вперед. Далеко вперед.

Скитер осторожно высунулся из-за колонны посмотреть, что делает его «дичь», и услышал прямо над ухом тяжелый удар. Он вздрогнул и оглянулся. Перед его лицом еще дрожала в воздухе рукоятка ножа, металлическое лезвие которого наполовину ушло в пластиковое покрытие колонны. Скитер вытаращился на нож. Если бы он не выглянул сейчас, а оставался стоять как…

Он резко обернулся, шаря взглядом по толпе…

О Боже!

Люпус Мортиферус.

Гладиатор ринулся на него.

Скитер пригнулся, выдернул нож из колонны — чтобы не оставаться совершенно безоружным, если разъяренный римлянин все-таки догонит его на этот раз, — и пустился наутек. Туристы, терпеливо стоявшие в очереди перед рестораном, выпучили глаза при виде несущегося мимо них Скитера с ножом в руке и гонящегося за ним по пятам гладиатора в ковбойской одежде. Только сейчас Скитер ощутил жжение в шее. Он выругался, провел по шее рукой и поперхнулся. Кровь на пальцах дала ему понять, как близка была смерть. Быстро покосившись на лезвие, он увидел на острие тонкую полоску подсыхающей крови.

«Боже… если он был отравлен…» Тогда он в беде, в большой беде. Ноги вдруг подкосились, но он собрался с силами и взлетел вверх по лестнице. Петляя между туристами, Скитер пересек галерею и бросился к лифту. Дверь отворилась с мелодичным звонком. Он нырнул внутрь и нажал кнопку верхнего этажа. Двери закрылись как раз перед самым носом взбешенного гладиатора.

Лифт плавно взмыл вверх. Скитер привалился к стенке, прижимая руку к шее. Черт, черт, черт! Ему нужно пойти в лазарет и показаться Рэчел Айзенштайн. Вместо этого гордость и страх послали его в лабиринт Жилого сектора. Если он явится к Рэчел, ему придется объяснять, где это он заработал длинный порез на шее. А это приведет к неприятным признаниям в извлечении прибыли из путешествий по времени.

Нет, поход в лазарет исключается.

И этот проклятый тип из прошлого узнал, должно быть, уже достаточно о Ла-ла-ландии, чтобы подстерегать его у входа в клинику. Скитер чертыхнулся про себя и направился домой. Когда он добрался наконец до своей квартиры, его трясло от шока и потери крови. Как ни зажимал он рану рукой, кровь сочилась между пальцами и стекала на рубашку. Он испытывал сильное искушение позвонить Буллу Моргану и сообщить о нападении, наплевав на последствия. Этот гладиатор… Сейчас ему было по-настоящему страшно. Одно дело — выигрывать пари у Голди, но совсем другое — подыхать ради этого. Трясущимися руками запер он за собой дверь, неверными шагами устремился в ванную и, увидев в зеркале свое отражение — мертвенно-белая маска с каким-то даже зеленоватым оттенком, — ожесточенно выругался.

Шипя сквозь зубы от боли, он промыл длинный, глубокий порез. «Прости, Есугэй, это правда больно». Антисептик, гель-антибиотик и повязка превратили его в жертву чрезвычайно длиннозубого вампира.

— Придется поносить некоторое время свитеры с высоким воротом, — пробормотал Скитер. — Ничего, это переживем. Будем надеяться только, что этот проклятый нож не был отравлен.

В противном случае он очень скоро это узнает.

Все еще не выбрав между звонком Буллу Моргану и молчанием, он выключил свет в ванной и проплелся в гостиную. Он врубил телек и рухнул в свое любимое кресло, изможденный, напуганный и все еще слегка дрожащий. Ему нужны были еда, сон и болеутоляющее. Еду и сон он может получить, не выходя из дома. Вот с болеутоляющим… аспирин разжижает кровь, это некстати. Придется удовольствоваться чем-нибудь вроде ибупрофена, если только у него найдется.

В темной квартирке зазвучала музыкальная заставка вечернего выпуска новостей. Подобно «Газете Шангри-ла» программы новостей Ла-ла-ландии представляли собой скорее собрание сплетен, чем настоящие последние известия. Большинство из подвизавшихся здесь так называемых журналистов — дешевые бульварные писаки, по тем или иным причинам неспособные работать в Верхнем Времени. Они шатались по Вокзалам Времени в надежде, что какой-нибудь горячий репортаж поможет им заново начать карьеру журналиста Наверху. Еще они постоянно ругались из-за перепадающих крох бюджета, оборудования и студии. Скитер пожал плечами — и вздрогнул. В свое время, вернувшись еще мальчишкой в Верхнее Время, он проникся исключительной неприязнью к этой братии, разбившей на лужайке у них перед домом настоящий табор в надежде щелкнуть камерой или даже отхватить эксклюзивное интервью с парнем, который жил с папашей Чингисхана… да что там, с сосунком, который сам стал Чингисханом.

Журналисты сыграли далеко не последнюю роль в его решении смыться ночью и отправиться в Нью-Йорк.

В этом прогнившем до основания городе историю вроде его собственной можно было без особого труда похоронить под грудой информации о коррумпированных политиках, росте преступности, насилия и греха — собственно, последнее и делало Нью-Йорк тем местом, где полудикий приемный монгол мог отточить свои таким трудом наработанные навыки. Скитер вздохнул. Это были суровые годы, во многих отношениях куда более суровые, чем жизнь в стойбище Есугэя. Но он выжил. Одна мысль о возвращении…

«Я всегда могу снова шагнуть в Монгольские Врата, — напомнил он себе. — Темучин должен сейчас биться с Аргутаем, и весь его род сейчас где-то там. Темучин примет меня, возможно, он даже помнит парня, развлекавшего его всякими фокусами по вечерам, пока взрослые ели, рассказывали друг другу истории и напивались до блевоты. Жить с Темучином лучше, чем возвращаться в Нью-Йорк». Да что там, почти все что угодно лучше, чем возвращаться в Нью-Йорк. Он не был уверен в том, что проживет долго, если вернется, и привык за эти годы к комфорту, но есть ведь судьба и похуже, чем пасть в битве.

Кстати о судьбе… так звонить ему Буллу Моргану или нет?

Наконец пошел выпуск новостей, которого он ждал, и на экране появилось тошнотворно-сладкое личико «Джуди, Джуди Джейнс!». Она ослепительно улыбнулась камере и похлопала ресницами, приняв идиотский вид, вполне соответствующий идиотскому содержанию. Однако первое же ее сообщение вмиг приковало внимание Скитера.

Инцидент, имевший место сегодня вечером в Общем зале прямо перед входом в «Радость эпикурейца», заметно удивил местных жителей и озадачил службу безопасности. Непосредственная свидетельница события, всем хорошо известная жительница вокзала Голди Морран, любезно согласилась поделиться впечатлениями с нашими зрителями.

На экране появился Враг крупным планом.

Скитер изощренно выругался. По-монгольски.

— Ну, я не совсем уверена, все произошло так быстро, но мне показалось, что Скитер Джексон выскочил из-за той колонны и побежал от человека, которого я никогда в жизни не видела.

— Вы абсолютно уверены в том, что это был именно он, мисс Морран?

На несколько секунд на экране появилась улыбающаяся физиономия Скитера с его идентификационной карточки. Подпись под фотографией гласила: «Безработный мастер-мошенник». Скитер пришел в совершеннейшую ярость.

Камера переключилась на панораму Общего зала. Да, это был момент торжества Голди. Глаза ее сияли дьявольским светом.

— Ну… нет. Я не могу поклясться в этом, но, видите ли, мы со Скитером заключили довольно крупное пари, так что я предприняла некоторые шаги, с тем чтобы следить за его перемещениями. Боюсь, я не могла бы считаться официальной свидетельницей для вокзальной службы безопасности, но этот человек был действительно похож на него. Но знаете ли, — ее губы скривила злобная усмешка, — в наше время развелось столько мошенников, что их уже трудно стало различать… Все они так похожи…

Остальная часть репортажа — обыкновенный треп и домыслы, совершенно бездоказательные, разумеется, но каждое слово было тщательно просчитано: они все сделали, чтобы лишить его последнего шанса задурить голову любому, кто посмотрел бы эту передачу. В полумраке комнаты Скитер стискивал кулаки в бессильной ярости. Заявить о своем ранении? Черта с два! Он выиграет это пари и вышибет эту гарпию с пурпурными волосами отсюда к чертовой матери!

Скитер свирепо ткнул пальцем в пульт, переключая канал. Комната наполнилась убаюкивающей музыкой и медленно сменявшими друг друга пейзажами как Верхнего, так и Нижнего Времени. И с этим сраным гладиатором он тоже сам разберется. Ничто не испортит ему игры. Даже Люпус Мортиферус и его пятьдесят проклятых золотых аурий.

Он нашел нож, чуть не лишивший его жизни, и стиснул пальцы на рукоятке. Скитер Джексон не был искушенным бойцом — он ведь был еще совсем мальчишкой, когда его, так сказать, «спас» изумленный разведчик, — но пару финтов он знал. Возможно, Люпуса Мортиферуса ждет не меньший сюрприз, чем Голди Морран. Он злобно швырнул нож через всю комнату, и тот вонзился лезвием в мягкую облицовку стены. Классный метательный ножик… Ублюдок! Нож был совершенно современный. Или он украл его, или кто-то ему помогает.

Скитеру надо было узнать, так это или нет. И если помогает, то кто. И чем скорее он это узнает, тем лучше. Задача обезвреживания этого гладиатора выходила на первый план.

В отличие от большинства монголов, весьма невысоко ставивших человеческую жизнь, Скитер свою ценил очень высоко. Он совершенно не собирался погибать от рук оскорбленного типа из Нижнего Времени, отрезавшего языки тем несчастным, которыми владел, и потрошившего людей ради забавы и денег.

Запертый между двумя мирами, вырастившими его таким, каким он стал, Скитер Джексон слушал музыку, баюкал больную шею и не мог решить, убить ли ему гладиатора каким-нибудь дьявольским методом, или же изыскать способ отправить его туда, откуда он явился, — навсегда, разумеется.

Можно представить себе, как сильно боролись в его душе два этих мира, если к тому утреннему часу, когда он все же уснул, он так и не пришел к какому-либо решению.

* * *

Малькольм встретил Марго, когда она выходила из душа, и от одного ее вида совсем раскис. Все же он сумел совладать со своим голосом:

— Ты всегда так потрясающе выглядишь нагишом, Марго?

Марго подмигнула и жестом коварной обольстительницы протянула ему полотенце, чтобы он вытер ей спину.

Малькольм зарычал, но вытер ей спину так же нежно, как вытирал бы испуганному фавну.

— Так, значит, ты делала домашние работы? — спросил он. Он и не думал, что его голос может звучать так хрипло.

Марго рассмеялась.

— Спрашиваешь! Каждую свободную минуту, когда не сидела в классе. Ты даже не поверишь, как прозвали меня приятели.

— Ну? — спросил Малькольм, грозно выгибая бровь, чтобы скрыть приступ отчаянного страха при мысли о том, что кто-то из этих приятелей мог быть достаточно молод и красив, чтобы обратить на себя ее внимание.

— Да! Сумасшедшая Марго, вот как они меня называли. Я не ходила ни на вечеринки, ни на пикники — если только это не было связано с чем-то важным из того, что я изучала, — и я ни разу не ходила на свидания.

— Ты в этом уверена? — поддразнил ее Малькольм.

Взгляд ее зеленых глаз сделался вдруг совсем серьезным.

— Ни разу. — Она сжала его руку. — Неужели ты думаешь, что все эти мальчуганы, которые только и умеют, что лакать пиво и похваляться своими подвигами, могут хоть сколько-нибудь интересовать меня? После всего, что мы пережили с тобой, Малькольм? Разве что одному Богу — а может, и кому посильнее — удастся разделить нас.

Малькольм уронил полотенце и нежно поцеловал ее. Впрочем, поцелуй их недолго оставался нежным. Когда они наконец оторвались друг от друга, задыхаясь и пылая, Малькольм едва смог выдавить из себя: «Ясно».

Глаза Марго вновь смеялись, сияя зелеными искорками.

— Я только хотела убедить тебя. Малькольм облизнул опухшие губы, потом улыбнулся.

— Отлично! — Впрочем, когда он потянулся к ней для еще одной попытки, Марго со смехом отпрыгнула.

— Ох нет! Я такая жутко чистая и хочу такой оставаться по меньшей мере час, мистер Мур! — Она нырнула в спальню и меньше чем через две минуты появилась оттуда в модных черных джинсах в обтяжку, легком свитере и мягких темных ботинках. Малькольм вдруг заметил, что на всех ее вещах стоят солидные парижские марки. Она не разменивалась на яркие однодневки, явно отдавая предпочтение той одежде, которая никогда не выйдет из моды.

— Ладно, — заявила она, мотнув не просохшими еще волосами — волосами, над которыми, похоже, хорошо поработали в парижском салоне. — Ты говорил что-то про ленч?

— Гм… Ну да, конечно, говорил. Отлично, Марго, тогда пошли — сейчас же!

Он грозно сдвинул брови. Марго рассмеялась и схватила его под руку. Они вышли из квартиры и пошли по коридору к ближнему лифту. Они так и шли, не отпуская рук, и воздух между ними, казалось, гудел от невидимых глазу, но осязаемых токов.

— После ленча куда? — хрипло спросила Марго, когда они вошли в лифт. — К тебе или ко мне?

Малькольм ничего не мог поделать с приступом острого желания, пронзившего его стрелой, но все же он не потерял голову настолько, чтобы не помнить конечно, формально у Марго каникулы, но ей надо уделить время и учебе, причем не у Малькольма в постели. Или на диванчике. Или на полу в столовой. Или…

Он тяжело вздохнул

— Боюсь, ни туда, ни туда. Есть еще один человек, с которым я тебя хотел познакомить.

Зеленые глаза вспыхнули вдруг подозрением.

— С кем это?

Малькольм усмехнулся и щелкнул ее по носу.

— Марго Смит, уж не ревнуешь ли ты? Ничего, тебе она понравится. Можешь мне поверить. Она уже жила здесь, но еще не открыла своего киоска, когда ты была в Ла-ла-ландии в прошлый раз. Она стоит того, чтобы с ней познакомиться, это точно.

— О’кей, слушаю и повинуюсь. После ленча и познакомишь!

Какое-то мгновение Марго держалась совершенно так же, как несколько месяцев назад. Приятно знать, что не все в ней еще повзрослело. Он даже не очень хотел, чтобы эта часть ее менялась.

— Ладно, познакомлю. Но только не после ленча, а до него. Я, можно сказать, требую!

Марго притворно надула губки, и Малькольм нажал на кнопку Общего уровня. Лифт послушно зажужжал, унося их вверх. Малькольм вывел ее на Малую агору, которая вообще-то заметно отличалась от оригинала. Во-первых, здесь не было привязанных или посаженных в клетки животных на продажу или съедение. Во-вторых, здесь не было ни Сократа, ни его учеников. Вместо этого здесь стояли киоски, и почему-то только один плотно обступила толпа покупателей. Остальные торговцы поглядывали на этот киоск с различными чувствами — кто с яростью, а кто с безысходной тоской. Малькольм повел Марго прямиком к этой толпе.

Ну да, конечно.

— Ты уверен, что мы не помешаем ее торговле? Вон как бойко идут у нее дела.

Малькольм только ухмыльнулся.

— Поверь мне, она будет нам только благодарна.

Он бесцеремонно протолкался через толпу, и Марго оказалась вдруг лицом к лицу с потрясающей женщиной, красивой столь экзотической красотой, что Марго такую видеть еще не доводилось. Глаза ее, темные как бархат, казались старше ее возраста — лет двадцати с небольшим. Пока Марго в оцепенении смотрела на нее, пытаясь понять, что же так потрясло ее в этой женщине, лицо той вдруг осветилось исключительной, какой-то древней улыбкой.

— Малькольм! Добро пожаловать!

Марго вдруг окаменела от нахлынувших на нее подозрений. Пока она была в колледже, никто не мешал Малькольму…

— Йанира, это Марго. Она внучка Кита Карсона, и она — та, на ком я хочу жениться.

Женщина улыбнулась, и на этот раз улыбка ее посвящалась исключительно Марго.

— Для меня большая честь познакомиться с тобой, Марго, — тихо произнесла она. — Малькольму повезло вдвойне. — Темные глаза пронизывали всю ее насквозь. — И он снимет ту боль, что носишь ты в сердце, я знаю, — продолжала она еще тише. — Он поможет тебе забыть твое детство и подарит тебе много, много счастья.

Марго молча смотрела на нее, не понимая, откуда та знает все это, — разве что проболтался кто-то из тех немногих, кто знал? Это было бы вполне в духе Ла-ла-ландии, если бы ее отец, ее дед и Малькольм Мур оказались не единственными, кто знал о ней.

Она оглянулась на Малькольма и с удивлением заметила, что все окружавшие киоск «покупатели» с ожесточением записывали что-то, протягивая к ней диктофоны или ловя ее в объективы видеокамер. Ее охватил внезапный гнев на бесцеремонное вторжение в ее жизнь, но она все-таки совладала с собой, оставшись внешне невозмутимой. Она сделала глубокий вдох, потом повернулась к Йанире. Глубоко-глубоко в этих темных глазах Марго увидела улыбку — улыбку, понимавшую и ее гнев, и его причины.

— Спасибо, — медленно произнесла она, все еще в смятении, поскольку абсолютно твердо знала, что ни Кит Карсон, ни Малькольм Мур не сказали бы этого ни одной живой душе. И она была абсолютно уверена, что отец ее ни разу в жизни не ступал ногой на ВВ-86. Ответная улыбка Йаниры загадочностью своей не уступала Моне Лизе, напомнив Марго те изящные белые статуи из давних времен, что стоят в мраморных музейных залах нагие или искусно задрапированные.

— Йанира Кассондра пришла на ВВ-86 несколько лет назад, — тихо пояснил Малькольм. — Через Врата Философов.

— Значит, вы из Нижнего Времени? Я и не подумала бы, — добавила Марго, когда Йанира чуть кивнула. — Ваш английский просто безупречен.

Легкая улыбка, как луч света в облаках, промелькнула на лице Йаниры.

— Ты очень добра.

Так и не придя в себя окончательно, Марго сосредоточила внимание на самом киоске и его содержимом. Искусно вышитые бумажные и льняные платья вроде того, которое было на самой Йанире, лежали, аккуратно сложенные, среди брошей, украшений для волос, красивых шалей, маленьких флаконов бог знает чего, кучки разных камней и кристаллов — образцы висели на нитках, переливаясь на солнце, — какие-то талисманчики, вырезанные из кости, дерева или драгоценных камней, даже маленькие бархатные мешочки, перетянутые тесемками, маленькие бирки на которых гласили: «Счастье», «Богатство», «Любовь», «Здоровье», «Дети». Надписи были выполнены буквами, стилизованными под античный греческий шрифт. Были здесь и палочки благовоний, маленькие курильницы, а также компакт-диски с названиями вроде «Тайны Афродиты: священная музыка Олимпа».

И венчали все это потрясающе красивые ювелирные украшения в каком-то ужасно древнем стиле, все на вид подлинные, чего никак не могло быть, судя по ценам.

— Вот это киоск! — восхищенно вздохнула Марго. Йанира негромко рассмеялась странным, журчащим смехом.

— Да, он немного… немного не похож на другие.

— Марго, — сказал Малькольм, совершенно не обращая внимания на окружавшую их толпу, скрипевшую перьями и жужжавшую диктофонами и видеокамерами. — Ты ведь помнишь молодого Маркуса, да?

— Бармена из «Нижнего Времени»? Ну конечно, очень хорошо. — Она ощутила, что щеки ее пылают при воспоминании о той первой, унизительной встрече с Китом. Собственно, эта краска на щеках была совершенно невинной, но Йанира могла не понять ее. — А что?

Малькольм улыбнулся и кивнул на Йаниру.

— Они женаты. У них две чудесные дочки.

— О, как замечательно! — вскричала Марго, совершенно забыв все свои подозрения. — Я вас поздравляю! Маркус такой… такой добрый. Всегда старается, чтобы всем было хорошо, и обращается к тебе как к королю. Вы должны быть очень счастливы с ним.

Что-то в этих бездонных глазах отозвалось на теплоту ее слов.

— Да, — прошептала Йанира. — Но не стоит говорить о счастье. Боги могут подслушать.

Пока Марго думала, как ей относиться к этому заявлению, Малькольм продолжал беседу.

— Ты уже делала перерыв на ленч, Йанира? Мы с Марго как раз собирались. Мы тебя приглашаем, и не пытайся возражать. Арли Айзенштайн нажил кучу денег на тех рецептах сырных пирогов, которые ты отдала ему, можно сказать, даром, так что пошли отведаем их вкус, если уж его денег нам не видать.

Йанира неожиданно рассмеялась.

— Отлично, Малькольм. Я с удовольствием приму ваше предложение.

Она опустила искусно расписанные фанерные щиты и заперла киоск. Они терпеливо ждали и улыбнулись, когда она присоединилась к ним. Йанира держала в руках странный сверток из коричневой упаковочной бумаги, перевязанный бечевкой. Он напомнил Марго какой-то мюзикл с монахинями, нацистами и побегами.

— Доставка на дом после ленча? — спросил Малькольм.

— Что-то вроде этого, — с улыбкой кивнула Йанира.

Не особо обращая внимания на их беседу, Марго вдруг обнаружила, что ей нравится походка Йаниры и то, как колышется ее платье при каждом шаге. Она попробовала подражать — и не без успеха, но чего-то все-таки не хватало. Марго твердо решила купить себе как-нибудь такое же платье — во сколько бы это ей ни обошлось — и проверить эффект на уравновешенном британце Малькольме Муре, который и так таял в ее руках и покрывал ее всю поцелуями своих дрожащих губ всякий раз, когда они занимались любовью.

Увы, вся толпа этих дурацких типов с блокнотами, диктофонами и видеокамерами продолжала следовать за ними по пятам.

— Кто эти люди? — прошептала Марго, прекрасно понимая, что и этот ее шепот все равно будет уловлен и записан.

Йанира скривила губы так, словно наступила на кучку дерьма.

— Это самозваные послушники.

— Послушники?

— Да. Видишь ли, я была жрицей высокого ранга в храме богини Артемиды в Эфесе, пока мой отец не продал меня замуж. Я была только частью платы в крупной сделке с торговцем слоновой костью и янтарем. Человек, которому он меня отдал, был… недобр.

Марго вспомнила тех ужасных португальцев в Южной Африке, потом своего отца — и вздрогнула.

— Да. Я понимаю.

Йанира пристально посмотрела на нее и мягко сказала:

— Да. Ты понимаешь. Мне очень жаль, Марго.

— Ничего, — пожала она плечами. — Что было, то прошло.

Это ее заявление было встречено еще одной лучезарной улыбкой.

— Верно. Здесь проще забывать о несчастьях. — Йанира громко рассмеялась. — В день, когда вон эти, древние, — она показала на фермы, где сидели птеродактили размером с ворону и небольшая стайка зубастых птиц, — попали сюда через большие нестабильные Врата, я спряталась под ближайший киоск и молилась, чтобы кто-нибудь Спас меня. Когда я осмелилась выглянуть, я увидела большого, накрытого сетями, и маленьких, летавших вокруг кровожадными гарпиями!

Марго с Малькольмом тихо засмеялись.

Малькольм задумчиво почесал затылок; он раскраснелся от смеха, и в глазах прыгали бесенята.

— Видела бы ты меня в тот день, когда я пытался удержать это чудище, а оно мотало меня как листок, угодивший в смерч. В конце концов я упал-таки и приземлился в десяти футах от этого места!

Они продолжали смеяться, когда дошли до Римского города. Малькольм провел их в жаркий, полный людей зал «Радости эпикурейца», к одному из столов, постоянно зарезервированных для жителей ВВ-86. Разочарованные «послушники» понуро толпились у входа — внутрь их не пустили. Туристы — они забронировали себе столики за несколько месяцев — с пристальным любопытством наблюдали за их странной компанией.

— Боже мой! — услышала Марго возбужденный женский шепот. — Это местные! Настоящие местные! Интересно, кто это?

— Может, это Кит Карсон? — сдавленно прошептала другая туристка. — Просто помереть как хочется хоть разок поглядеть на Кита Карсона!

— Нет, нет, ты что, новостей не смотришь? Это Малькольм Мур, тот самый загадочно разбогатевший гид, а это Марго Смит, внучка Кита Карсона. Кажется, та самая внучка, о существовании которой он даже не знал. Об этом кричали в свое время все газеты! И телепрограммы уделили этому не меньше чем по полчаса. Я записала все программы, просто чтобы сравнить. Нет, я не понимаю, как ты могла пропустить такое! А та женщина, которая с ними сидит, — попробуй догадайся, кто это?

— Э… нет… я не помню, кто это.

— Знаешь все эти церкви Святой Артемиды? Они тут на Вокзале чуть ли не на каждом шагу. Так вот, это Йанира Кассондра, живая богиня, заклинательница, которой известны древние тайны. Она живет здесь, спасаясь от преследований.

Глаза второй женщины округлились настолько, что стали размером с блюдце.

— Правда? — сдавленно пискнула она. — Ой, где мой аппарат?

Она порылась в сумочке, достала оттуда маленький изящный фотоаппарат-мыльницу и нацелила на них объектив.

Марго залилась краской. Йанире это не слишком понравилось. Малькольм только улыбнулся — сначала Марго, потом этим двум дамам: они продолжали громко перешептываться. Он встал и театрально поклонился им в пояс, сорвав с головы воображаемый цилиндр. Вспышка на мгновение ослепила Марго, поймав Малькольма в этой комической позе. Обе дамы побелели, потом покраснели — и все это всего за пару секунд. Потом улыбнулись — с их точки зрения соблазнительными или по меньшей мере победными улыбками.

— Эй, — сказала Марго, нежно взяв его за руку. — Ну ты даешь. И не забудь выбросить эти штучки из головы, дорогуша, покуда я не наколола тебя на вилку, так-то!

Он усмехнулся.

— Таковы правила игры, милая. Никогда не знаешь, откуда оторвется богатый клиент. И потом, пока мы не женаты, ты не имеешь права бить меня… Послушай, ты давно начала учить говор Дикого Запада?

— Ну, не так уж и давно.

Он мягко взял ее за запястье и состроил зверскую рожу.

— Да ты за простака меня держишь, детка. Словно как не ковбоя, а какого овцевода тухлого, да?

— О боже, ты меня расстроил. А я-то думала, что делаю успехи. — Она легонько хлопнула его по руке. — Ты ужасен. Но все равно люблю тебя. — Она улыбнулась. — В прошлый раз я не видела, чтобы туристы так себя вели.

— О нет, еще как вели. Ты просто не замечала — ты тогда смотрела дикой кошкой на все, что стояло у тебя на пути, — даже на эти несчастные книги, которые ты читала или разбрасывала по всей квартире Кита, когда они тебя начинали раздражать. Или пыталась положить Свена на лопатки, пусть даже ценой своей жизни.

Марго опять покраснела.

— Я не знала, что Кит рассказал тебе про книги, — пробормотала она, явно не собираясь извиняться за попытки побить своего тренера, каждый день награждавшего ее свежими синяками.

Взгляд его смягчился.

— Эй, Марго, все о’кей. Ты здорово продвинулась, особенно сейчас, когда взялась за дело всерьез.

Марго лишь кивнула, боясь, что голос выдаст ее.

Йанира, молчавшая на протяжении всего этого разговора, вдруг начала смеяться.

— У вас все будет хорошо, у обоих. — Они тотчас же повернулись к ней. Йанира засмеялась громче. — О да. Огонь юности и благоразумие опыта — и вдобавок чуть-чуть ребяческой игривости и робкой любви в каждом Да, — улыбнулась она, — вы будете счастливы вместе. — И прежде чем они успели что-то сказать, Йанира блаженно потянулась. — Что за наслаждение отделаться от этих пиявок! — Она указала на окно, за которым понуро топтались отчаявшиеся «послушники», потом сказала что-то тихо по-древнегречески, словно извиняясь.

Марго терпеливо подождала, пока она договорит.

— Они что, всегда вас преследуют? Наверное, это ужасно утомляет?

— Да, почти всегда, и да, утомляет. — Выразительные глаза Йаниры стали вдруг ужасно усталыми. — Со временем к этому, конечно, привыкаешь. Но мало кого из них можно действительно научить хоть чему-то. Мне говорили — саму меня никогда не пустят в Верхнее Время, — что из-за меня началось прямо-таки возрождение культа Артемиды. Вы же сами слышали этих двух женщин. Только тем, что я попала сюда и случайно поговорила с несколькими из них, — она снова чуть заметно кивнула в сторону окна, — я случайно положила начало чему-то, что даже мне неизвестно к чему приведет.

— Да, это точно. Поверьте мне, уже привело. У нас в студенческом городке по меньшей мере три храма Артемиды, потому что спрос оказался так велик, что пришлось построить сначала второй, а потом и третий, чтобы вместить всех желающих участвовать в ритуалах. А сколько их всего в городе, думаю, не знает никто.

Йанира выслушала это молча и — судя по ее глазам — скорбно.

— Послушайте, Йанира, не переживайте из-за этого. Я хочу сказать, все, что мы делаем или не делаем, все равно как-то влияет на кого-то или на что-то. И никто и никогда не знает, чем все кончится. Ну, например, вспомните церковь Элвиса Бессмертного.

— Элвиса? — неуверенно переспросила Йанира. — Я не знаю такого бога.

Марго захихикала как маленькая.

— Вот именно. Элвиса Пресли, певца-звезду. Был такой стареющий кумир рок-н-ролла, которого нашли мертвым в собственной уборной с жутким количеством всякой химии в крови. Это было, кажется, в тысяча девятьсот семьдесят шестом… нет, в семьдесят седьмом году. В общем, довольно скоро люди начали писать о нем песни или утверждать, что они видели Бессмертного Элвиса где-то в магазине, или у себя дома, или голосующим на шоссе, и будто какой-то шофер посадил его к себе в грузовик, поболтал с ним о том о сем, а тот ответил что-то вроде: «Мне пора, дружище. Приятно было потрепаться. Увидимся как-нибудь у меня в Грейсленде», — а потом растворился в воздухе.

Йанира смеялась так громко, что у нее на глазах выступили слезы.

— Извини, Марго, а кто такой «кумир рок-н-ролла»? Почему этот Элвис был таким популярным?

И тут Малькольм удивил их обеих. Он отодвинул свой стул, взбил руками волосы, придав им отдаленное подобие знаменитой шевелюры Короля, и неожиданно похоже запел «Heartbreak Hotel». Включая знаменитое на весь мир вихляние тазом. При этом он схватил вазу со стола и пел в розовую гвоздику, словно в микрофон, под аплодисменты, свист и женские взвизги. Потом он ловким движением выхватил гвоздику из вазы и бросил ее — прямо в руки Марго. Та издала нечто среднее между ахом и визгом, а преобразившийся Малькольм уже кланялся под шквал аплодисментов.

— Я хочу поблагодарить вас всех за то, что пришли сюда, на мой концерт, — произнес он, театрально раскланиваясь. — Я люблю вас всех, детки. А теперь мне пора. Меня еще сандвич ждет.

Он уселся под еще более оглушительный шквал аплодисментов, крики «Еще!» и целый град гвоздик со всех сторон. Все трое съежились, оказавшись вдруг погребенными под грудой мокрых цветов.

— Видите, — ухмыльнулся Малькольм, вынырнув на поверхность с красной гвоздикой в волосах. — Без костюма, без блестящей гитары — то есть вообще без гитары, — и я отнюдь не столь хороший имитатор, как многие другие. Но вы видели, какую реакцию это вызвало. — Они все еще стряхивали с себя гвоздики. Малькольм махнул официанту. — Они все совсем с ума посходили. Вот чем отличаются настоящие рок-звезды: от того, что они делают, публика сходит с ума. То же самое было и с «Битлз», но Элвиса назвали «Королем рока» задолго до того, как он умер, и его причислили к лику святых.

Оставшуюся часть лекции как смогла провела Марго.

— Очень скоро возникла «Церковь Элвиса Бессмертного». Главный храм находился — да и сейчас находится — в его поместье, в Грейсленде, недалеко от Нэшвилла, Теннесси. Беда была в том, что, хотя куча народа совершала паломничество туда, еще больше людей не могли себе этого позволить. Так что прежде, чем кто-то понял, что же происходит, были уже тысячи церквей Элвиса Бессмертного по всей стране. И все отчисляют пожертвования в главный храм в Грейсленде.

Марго улыбнулась.

— Право, на это стоит посмотреть. Несколько недель назад по телевизору показывали фильм, и раз уж мне нечего было делать, я посмотрела его. — Она сделала большие глаза, — Настоящий король позавидовал бы. Алтарь покрыт цельным куском черного бархата, должно быть, футов двадцать — двадцать пять, и еще один кусок спускается с кафедры на пол. Те, кто умеет шить, до сих пор трудятся над ним. Элвис Бессмертный на кафедре уже завершен: золотое и серебряное шитье, бриллианты, рубины, изумруды — все для того, чтобы украсить этот кусок ткани.

И это не какой-нибудь там синтетический бархат, нет, самый натуральный, который обошелся бы мне… дайте подумать, наверное, в стипендию за семь недель, не меньше, и это только тот кусок, что на алтаре, не говоря уж о другом. Они собираются так проиллюстрировать всю жизнь Бессмертного Элвиса.

Марго хихикнула.

— Я не могу отделаться от мысли, уж не собираются ли они показать его воскрешение — представьте себе, Элвис Бессмертный величаво встает с того стульчака, на котором он умер! Ох, совершенно ненормальное место. Весь этот культ ненормальный. Поклоняться умершему рок-певцу? Тьфу!

Йанира все еще утирала слезы.

— Мне кажется, весь ваш Верхний мир так же ненормален, как поклонение умершему человеку. Но у тебя, Марго, талант рассказчицы. — Йанира одарила ее ослепительной улыбкой. — Тебе надо хорошо учиться, огневласая. Далеко не многие умеют так ясно видеть в твоем возрасте.

Марго смутилась.

— Гм… Дело не в возрасте, — процитировала она своего любимого классика, — дело в расстояниях.

— Видишь, что я имела в виду? — тихо сказала Йанира. — Ты снова сделала это. Тебе необходимо учиться, прежде чем ты сама отправишься на разведку. Когда-нибудь это тебе пригодится.

Марго не нашла слов для ответа. И снова на помощь ей пришел Малькольм, раздав всем меню.

— Йанира, — беззаботно сказал он, — одолела для своего возраста такие расстояния, что стала в Верхнем Времени чем-то вроде знаменитости, как ты сама заметила, говоря про все эти храмы в вашем городке. Сразу после Происшествия возникла группа чудиков — забыл, как они называли себя…

— Спасители Судного Дня, — подсказала Марго.

— Вот-вот, — кивнул Малькольм. — Спасибо. — Он поцеловал ее в щеку. — Так вот, эти Спасители решили после Происшествия, что нам всем пришел конец. Они стали ждать знамения свыше. Пророка, который введет человечество в новый век. Увы, они приняли за это знамение Йаниру. Она объявлена пророчицей, Гласом Богини на Земле. Марго потерла кончик носа.

— Ну, если она каждому говорит то, что говорила про меня и мое не очень-то счастливое прошлое, я могу их понять.

— Нет, — мягко улыбнулась Йанира. — Просто мы с тобой так созвучны друг другу. И опыт наш, пусть и разный, тоже достаточно схож, чтобы почувствовать эту созвучность и ясно понять ее истоки.

Марго тряхнула головой.

— Я просто дурочка. Интересно, как это вам удается…

— Это часть того, чему меня учили, это — таинства Артемиды в Великом храме Артемиды Эфесской, где я родилась. О, как соскучилась я по родному Эфесу! — Ее странные глаза затуманились на мгновение, и Марго вдруг поняла, как ужасно, должно быть, тоскуют по дому все выходцы из Нижнего Времени — оторванные от всего, что знали и любили, без надежды вернуться домой, перебиваясь с одной черной работы на другую, возможно, даже с вокзала на вокзал в надежде хоть как-то поправить свои дела…

И Марго пообещала себе всегда относиться ко всем людям из прошлого, не только к Кайнану Рису Гойеру, гораздо внимательнее.

— После свадьбы, когда мой муж отвез меня через Эгейское море в Афины, гордость Греции, я дала клятву, что попытаюсь, насколько смогу, постичь таинства великой Афины, покровительницы этого города. Даже он не мог помешать мне сделать это. И я училась этому — как училась и ненавидеть свою жизнь вне стен храма, на женской половине его дома.

— Ох… Я… простите меня, — только и сказала Марго.

— Большинство людей поражается этому, — вмешался Малькольм. — Видишь ли, имя «Йанира» означает «заклинательница». Она, можно сказать, сокровище всех времен и народов, надежно хранящееся в бетонных стенах Восемьдесят Шестого.

Йанира покраснела и попыталась возразить.

— Сказать про тебя, что ты сокровище всех времен и народов, — мягко настаивал Малькольм, — это назвать тебя тем, кто ты и есть на самом деле. Доктор Мунди — профессор истории, опрашивающий людей из Нижнего Времени, — пояснил он Марго, — все время так говорит. Он считает то, что ты ему рассказала, самой ценной информацией, которую он получил за всю свою жизнь. И потом, — он подмигнул, — быть сокровищем всех времен и народов — приносит доход, правда?

Йанира рассмеялась.

— Ты совершенно невозможен, Малькольм Мур. Но да, это приносит доход, и не такой уж плохой. Маркус хорошо придумал — поставить этот киоск, как раз когда эти неучи из Верхнего Времени начали искать меня. Знаешь, мы уже почти расплатились с лазаретом.

— Это замечательно, Йанира. Я очень рад за тебя. Я помню, как ты переживала за свою дочурку.

Йанира грустно улыбнулась.

— Спасибо. Все было в руках богов — и Рэчел Айзенштайн, да благословит ее навеки Владычица, — но теперь дочка уже окрепла настолько, что может ходить в детский сад. Иногда я думаю: попадись мне в руки тот турист, который занес на вокзал лихорадку… ох, что б я с ним сделала! Кстати, Малькольм, не поможешь ли ты мне после ленча? Я всегда захожу в сад посмотреть, как там мои девочки. И я ума не приложу, как бы помочь бедной Хэрриет Бэнкс. Она бьется из последних сил, а ведь это несправедливо.

— Конечно, зайду, — просто ответил Малькольм. — Буду рад. У меня есть кое-какие мысли на этот счет. Вот как раз и посмотрим, кто и что надумал. А ты, Марго?

Она покачала головой, извинившись взглядом перед Йанирой.

— Мне надо потренироваться с оружием до отправления в Денвер. Я немного подрастеряла навыки, но и без этого мне бы так или иначе пришлось потренироваться. Надо признаться, мои результаты до моего… гм… приключения были не ахти. Пришлось попробовать пару карабинов того периода, несколько пистолетов… Посмотрим, как у меня получится с ними.

— Ты поступаешь мудро, — улыбнулась Йанира своей древней, загадочной улыбкой. — Женщина, которая считает, что может все, глупа и опасна — а ведь я видела слишком много таких. — «Послушники» все ждали за окном, снимали и что-то строчили в блокнотах. Не меняя выражения лица, Йанира только посмотрела в его сторону, но даже так сумелавыразить такое презрение, что Марго зажмурилась, не понимая, как это ей удалось, но твердо решив узнать, в чем тут секрет.

Йанира протянула ладонь и положила на руку Марго.

— Ты начинаешь понимать, что и у тебя свои недостатки, Марго, — любой человек имеет недостатки. Что удивляет — и радует — меня еще больше, так это то, что для девушки твоего возраста ты уже поняла вещи, которые большинству вот этих, — она кивнула на толпу за окном, — не понять никогда. — На этот раз даже Малькольм внимательно посмотрел на нее.

— Для меня будет в радость учить тебя, Марго, — в душе твоей столько огня… Я не видела ничего подобного со времен моего детства, когда мою любимую наставницу, сестру моей матери, избрали Верховной жрицей. Волосы ее излучали свет, и ее пальцы тоже, столько в ней было огня. Много великих деяний она совершила и стала умным и решительным вождем в то время, когда все так нуждались в руководстве.

Ты ни капельки не похожа на нее, Марго, и все же ты можешь стать ею. И как бы молода ты ни была, ты уже сделала первые шаги на своем пути к мудрости. — Отпустив руку Марго, которую покалывало так, словно через нее пропустили ток, Йанира поискала под столом, достала оттуда сверток в коричневой бумаге и протянула Марго. Та удивленно посмотрела на нее. — Твой Малькольм, — мягко пояснила Йанира, — человек с прекрасной душой. Он дорог нам — Совету Семерых, всем людям из Нижнего Времени, Найденным. Считай это свадебным подарком от всех нас, чтобы ты могла радовать Малькольма даже больше, чем сейчас, и чтобы Малькольм не просто любил, а боготворил тебя, ведь это нужно вам обоим, и вы этого достойны. Да, этого, и не меньше. Я надеюсь только, что эта безделушка хоть немного вам поможет.

— Гм, — неуверенно пробормотала Марго. — Мне развернуть это сейчас? Или приберечь до свадебной ночи?

— Это уж на твое усмотрение, — рассмеялась Йанира. — Но судя по тому, как смотрит Малькольм на тебя и на этот сверток, я бы на твоем месте развернула его прямо сейчас.

Марго покосилась на Малькольма и увидела, что он залился краской, когда до него дошло, что его поймали — уж слишком откровенно он пожирал глазами Марго.

— Мне просто любопытно, вот и все, — поспешил пояснить он прокашлявшись.

Обе женщины рассмеялись. Марго порылась в сумочке размером не больше коробки для дискет и достала оттуда маленький, но весьма полезный швейцарский перочинный ножик. Она перерезала бечевку, сделала глубокий вдох и развернула пакет.

В нем оказалось самое красивое платье из всей коллекции Йаниры и аккуратно завернутые украшения: не дешевые безделушки, а самые настоящие дорогие древности.

— О!.. Бог мой! О… Йанира, вы не… Я не могу…

Йанира оборвала ее на полуслове, коснувшись мягкими пальцами ее губ.

— Просто прими, и все. Как друг.

Глаза Марго почему-то увлажнились.

— Но почему вы делаете это? Я ведь только что познакомилась с вами…

— О нет, дитя мое. Мы знаем друг друга уже много жизней. Носи это и радуй своего любимого, чтобы вы тоже прожили вместе много, много жизней.

Следующие несколько секунд Марго почти ничего не слышала. Она могла только смотреть на сверкающую вышивку, тяжелое серебряное ожерелье, браслеты, серьги — по старинной моде с простыми по отделке камнями. Она глаз не могла отвести: округлые кабошоны, даже алмазы… Это было не просто красиво, это было прекрасно. Марго не находила слов, чтобы сказать, как это прекрасно.

Йанира с Малькольмом снова увлеклись беседой, насильно вырвав Марго из глубокой задумчивости.

— …занятия по стрельбе по ее собственному графику, и то же самое по борьбе. И она еще находит время учиться, Бог ты мой, девчонка еще учится!

Йанира только улыбнулась.

— Скажи, а ты бы позволил ей по-другому?

— Нет, — ответил Малькольм не раздумывая. Йанира снова посмотрела на Марго.

— Я буду молить Владычицу, чтобы она благословила твои занятия.

— Да-да, — радостно закивал Малькольм. — После ленча тебе идти играть с ружьями. Я загляну попозже и посмотрю, как твои успехи. Заодно и сам потренируюсь. Потом вымоемся, пообедаем и успеем примерить вот это. — Он похлопал рукой по свертку. — Перед сном. Задолго перед сном.

Марго улыбнулась своей лучшей улыбкой, обладающей свойством останавливать сердцебиение. Какой-то пожилой джентльмен — ну, скажем честно, джентльменом его можно было назвать с большой натяжкой, — оказавшись как-то раз случайно в фокусе этой улыбки, буквально рухнул тут же, на улице, заставив прохожих шарить у него по карманам в поисках нитроглицерина и вызывать «скорую помощь». После того печального случая Марго пользовалась этой улыбкой с большой осторожностью.

И тут она поняла вдруг одну вещь: она и Йанира не так уж отличаются друг от друга. Она вздрогнула и посмотрела Йанире в глаза.

Йанира все знала. Каким-то образом она совершенно точно знала то, что только что открыла для себя Марго. Более того, она подтвердила это, весело блеснув глазами. Марго только сглотнула, направив поверх головы Малькольма безмолвное предложение. «Как-нибудь, — постаралась передать Марго глазами, — когда-нибудь я попрошу тебя поучить меня. У меня есть странное чувство, что мне суждено учиться у тебя. Что мне нужно будет знать то, чему ты научишь меня».

Йанира только кивнула и снова улыбнулась своей загадочной улыбкой. Марго улыбнулась в ответ.

Малькольм Вечно Бдительный (этот безмолвный разговор вообще прошел мимо его внимания) оторвался от меню и улыбнулся им обеим:

— Ну и что мы закажем на ленч?

Глава 10

Один взгляд на огневой рубеж, и Марго скривилась от досады. «О нет, только не это! Кто угодно, только не эта шайка!»

Может, они уже кончают тренировку… Марго сжала ноздри, и губы сложились в брезгливой гримасе, что было для нее в общем-то не характерно. Группа из пятерых напористых палеонтологов, с которыми она познакомилась на Вокзале Времени в Нью-Йорке, куда открывались Главные Врата Шангри-ла, только-только начинали распаковывать тележку, выкладывая из нее чехлы с ружьями для занятий у Энн.

Ох, черт! Некоторые уроки у Энн могли продолжаться по несколько часов.

Собственно, она не то чтобы недолюбливала этих палеонтологов. Уж во всяком случае, не женщину. Но трое из четверых мужчин все время в зале ожидания Врат несли какую-то околесицу и пялили на нее глаза. Точнее, не на нее, а на ее бюст. Конечно, она вполне привыкла к такой реакции, но все равно это малоприятно.

«Поменяла бы ты манеру одеваться, Марго. Ты ведь не любишь, когда на тебя глазеют, да?»

Тем временем палеонтологи уже заметили ее, и их взгляды заставили ее почувствовать себя расхристанной шлюхой с 42-й улицы. Марго серьезно задумалась, не обзавестись ли ей какой-нибудь одеждой поуродливее и поскромнее. Ну, например, какое-нибудь крестьянское платьице в салоне Конни Логан.

«Палеонтологи… Тьфу!»

Единственное интересное, что Марго обнаружила для себя в разговоре с ними, — это то, в какое место и время они собирались. Она едва заметно покачала головой.

И эти чертовы идиоты сознательно лезли в самое пекло, надеясь спасти один из тех вновь открытых скелетов, которые та или другая сторона разбила на мелкие, потерявшие всякую ценность обломки, так что этот вид оказался навсегда утерянным для науки. Все это объяснила ей девушка, одна из троих аспирантов, отобранных в эту экспедицию. Она упомянула еще о дневнике одного из сотрудников экспедиции, найденном кем-то из профессоров в старой книжной лавке.

Используя этот дневник в качестве путеводителя, они разработали свою безумную авантюру и надеялись не только найти и спасти один из разбитых скелетов, но и протащить его обратно через Врата Дикого Запада и дальше, в Верхнее Время, в университетский музей.

Марго порадовало, что они все-таки послушались ее совета и решили взять несколько уроков обращения с тем оружием, которое берут с собой, но из этого вовсе не следовало, что она хотела тренироваться рядом с ними.

«Ну, давай же, Марго, смелее! Может, мне лучше занять дальнюю от них линию? Так и сделаем, если она еще не забита».

Места в тире часто бронировались заранее для разведчиков, которые в процессе подготовки к разведке не исследованных еще Врат хотели поупражняться в стрельбе из компактного, современного оружия Кит крайне отрицательно относился к такой практике — он сделал все, что в его силах, чтобы она никогда так не поступала, — однако разведчики — люди независимые, так что решение, что брать с собой в Нижнее Время, каждый принимал сам. Как предупреждал ее Кит, есть среди разведчиков эдакие самоубийцы, все время нарушающие священные правила разведки.

Брать с собой ружье в неизвестные время и место, где любое огнестрельное оружие может оказаться анахронизмом, не просто глупо. Это почти наверняка самоубийство.

Впрочем, на огневом рубеже она не увидела больше никого, и это несколько ее обнадежило. Палеонтологи оживленно болтали, скидывая чехлы с ружьями на столы Много чехлов. Марго зажмурилась при виде того, как они обращаются с ними, позволяя им соскальзывать на пол, ударяя один о другой, толкая узким концом чехла, где находится ствол, другой, более тяжелый чехол, чтобы освободить место карабину с почти наверняка сбитым уже прицелом Ничего. Им еще придется научиться осматривать и пристреливать свои ружья, или Марго плохо знает Энн Уин Малхэни

Когда Энн заметила, что только один из пятерых ее учеников расстегивает чехлы для проверки, а остальные четверо смотрят совсем в другую сторону, она поняла, что что-то неладно, и оглянулась. Потом улыбнулась так, что Марго даже стало немного не по себе.

— А, это ты, — рассмеялась Энн. — А я-то думала, это призрак Мэрилин Монро нас посетил.

Это заявление заставило-таки палеонтологов покраснеть и обратить внимание на нераспакованное снаряжение. Ну, Марго так просто не смутить — хм, Мэрилин Монро, секс-богиня двадцатого века? Ну, положим, Марго до нее далеко, но все равно комплимент ей понравился. Энн кивнула ей. Марго с удовольствием посекретничала бы с Энн — но сейчас не время.

«Ох, ладно, — думала она, решительно направляясь к ним, — по крайней мере посмотрю, что эти ученые кретины берут с собой». Утешившись этой мыслью, Марго одолела оставшееся расстояние.

— Привет, Энн! — радостно поздоровалась она. — Надеюсь, у тебя все фантастически хорошо.

Энн рассмеялась и быстро, но крепко обняла ее, потом вернулась к своим ученикам. Ей не очень-то просто было смотреть Марго в глаза — а ведь Марго не отличалась высоким ростом. Просто Энн была совсем уж миниатюрная.

— Да, именно так. Абсолютно и фантастически хорошо. Через семь месяцев у меня будет еще один ребенок. — Она гордо погладила себя по животу. — Так что — увы! — никакой борьбы, — усмехнулась она. — Ну и пусть, это все равно стихия Свена, а не моя. — Глаза ее сощурились в довольной улыбке, когда она окинула Марго взглядом. — Дай-ка посмотреть на тебя, девочка. Ты еще выросла! Но Малькольм так тискал тебя в объятиях на вокзале, что тогда я не смогла это точно определить.

Щеки Марго снова покраснели, на этот раз сильнее. Кольцо на пальце тянуло руку вниз, таким оно было тяжелым Она знала, что Энн заметила его в ту же секунду, когда она вышла на огневой рубеж.

— Отлично! — решила Энн, по обыкновению подбоченившись. — Ты выглядишь гораздо лучше, когда у тебя на костях наросло немного мяса, а на щеках появился румянец, бродячая ирландская кошка. Одно я знаю точно: этот угрожающий зеленый взгляд не изменился ни капельки.

Марго ухмыльнулась.

— Как дела с пари? Энн удивленно моргнула.

— С пари?

— Насчет того, скоро ли я окажусь в твоем положении.

— Ах, с этим пари. — Энн прищурилась. — Ну как же, спорят, и оживленно — кто «за», кто «против». Всем известно, как ты рвешься получить эту профессию, но всем известно также, что Малькольм Мур очень… гм… как бы это сказать… настойчив, если чего-то действительно захочет.

Они улыбнулись друг другу. Потом Марго вспомнила про палеонтологов, которые молча слушали, глядя на них круглыми глазами.

«Ох, черт, вот я и опять делаю то, чего обещала не делать».

Энн, возможно, догадываясь, о чем она думает, осторожно коснулась пальцами ее руки, возвращая ее к реальности. Марго вздрогнула и очнулась.

— Ты пришла на урок? В таком случае тебе придется немного подождать. Или ты хочешь просто взять пачку мишеней и выбрать сама, из чего будешь стрелять?

Марго кивнула.

— Я хотела попробовать «винчестер» семьдесят третьей модели. Мы с Малькольмом собираемся в Денвер, так что я думала, мне стоит поупражняться с карабинами и винтовками того периода. А потом я бы хотела пострелять из семьдесят шестой, «юбилейной» модели.

— Только из двух?

Марго рассмеялась.

— А кто учил меня выбирать для работы только правильное оружие? Это так, для разминки. Завтра утром я хотела заняться пистолетами всех возможных систем и производителей, только бы они были изобретены до тысяча восемьсот восемьдесят пятого года; а потом Свен будет колошматить меня до самого ленча.

Глаза Энн загорелись.

— Ух ты, можно мне прийти посмотреть? У меня вроде нет в это время занятий…

Марго удивленно посмотрела на нее.

— Не могу же я запретить тебе приходить. И потом, мне может понадобиться кто-нибудь, кто поможет мне уползти из зала.

Энн одобрительно улыбнулась.

— О’кей, чертовка. Договорились. Ты на верном пути, детка, хоть и проторчала в этом своем колледже целых шесть месяцев. В колледже, в котором, я готова поспорить, даже тира не было.

— Издеваешься? — Ответ был кислый, как миннесотские яблоки. — Тира? Слава Богу, они там хоть грифельные доски отменили.

Энн печально покачала головой

— Мне жаль времени, потерянного там, Наверху. Как ты думаешь, почему мы переехали в Шангри-ла? — Она вздрогнула при воспоминании о чем-то таком, о чем не хотела бы говорить, потом вздохнула — Ладно, можешь начинать Возьми четвертую линию, если не возражаешь Я пока проведу лекцию по технике безопасности, а потом уже перейдем к типам пистолетов и нарезных ружей Ты ведь помнишь, где лежат ключи, да?

Все палеонтологи аж рты разинули от удивления.

Марго улыбнулась в ответ.

— Угу, — она озорно подмигнула, — я даже помню, где ты прячешь духовые трубки и иглометы с лазерным прицелом, не говоря уж о совсем крутых штучках. Кстати, эту браунинговскую автоматическую винтовку починили? Мне жутко нравилось стрелять из нее, пока ее не заело. — Она еще раз подумала, как себя держать перед этой шайкой салаг, скромно или крутить хвостом, и выбрала скромность — пусть это послужит им уроком. — И мне до сих пор ужасно стыдно, что ее заело по моей вине, а я так и не придумала, как изготовить новую деталь. Так ее починили? Я ведь посылала деньги на ремонт. — Она затрепетала ресницами и постаралась принять томный вид, как у не до конца утопленного котенка.

Энн хихикнула

— Ох, ты как всегда невозможна То канючишь, то вдруг начинаешь дерзить. Так и тянет тебя отшлепать! Иди и бери все, что тебе нужно, и не мешай мне отрабатывать деньги моих клиентов. — Она улыбнулась, чтобы слова ее не показались обидными, но она так ведь и не ответила на вопрос про М-16.

Прежде чем отойти, Марго бросила взгляд на пистолеты и карабины, без лишнего шума разложенные на столах за то время, пока они болтали. «Ого! Так я и знала. Хитроумные — и все равно тупицы. Типичные кабинетники. Можно подумать, они меняются со временем…»

Марго нашла ключи там, где им и полагалось лежать, потом отперла комнату-сейф. Сваренная из стальных пластин в четыре дюйма толщиной, с тяжелой дверью на потайных петлях, она хранила в себе огнестрельное оружие буквально всех исторических эпох — с момента его изобретения в четырнадцатом веке. Не закрывая за собой дверь, она услышала беззаботный голос Энн, объясняющей новым ученикам:

— Почему я… Марго… ключи? О, только потому, что… разведчица времени. Да, до сих… очень лихо работает. Ее первая вылазка… очень опасно… нестабильные Врата. Но она вытащила всех по очереди… малярия…

Марго поморщилась — все в Шангри-ла знали, кто вытащил ее из огня (буквально) в том путешествии, но она была все же еще молода и достаточно тщеславна, чтобы пожалеть о том, что не видит физиономий этих сушеных кабинетников, — и вдруг чуть не задохнулась, когда устрашающая мысль чуть не сбила ее с ног.

Ох, черт! До нее дошло, что у нее в запасе еще около трех месяцев, прежде чем эти пятеро идиотов раструбят всем газетчикам из Верхнего Времени о женщине — разведчице времени по имени Марго Смит, работающей на ВВ-86. Ей же житья не будет от репортеров, особенно из бульварных газетенок. А уж если они в тебя вцепились, стряхнуть их почти невозможно.

Теперь она никогда не завершит обучения. Она сразу поняла извечную, бескомпромиссную ненависть деда к репортерам. «Ладно, Марго, детка, попробуй извлечь из этого максимум пользы, и, возможно, ты заработаешь репутацию, достаточную даже на то, чтобы удовлетворить собственное эго».

Она улыбнулась сама себе, узнав про Марго Смит такие вещи, о наличии которых до сегодняшнего дня не имела представления, и выбрала на полке нарезного оружия прекрасный «винчестер» модели 73.44–40, автоматически проверив, не заряжен ли он. Она осторожно отложила его в сторону, дулом от открытой двери. Потом нашла патроны к модели 76, «юбилейной».45.75, смутно припомнив, что у Энн должно быть два таких карабина. Поискав немного, она нашла и сам «винчестер» модели 76 — явно оригинал, — очень похожий на семьдесят третью модель, но массивнее и более мощного калибра. Он тоже был разряжен, как и положено. «Юбилейный» предназначался для серьезной стрельбы. Надо не забыть попросить Энн зарезервировать оба для их поездки в Денвер.

При виде семьдесят шестого Марго вспомнились винтовка Кута ван Биика и этот жуткий Кейп Буффало. Это навсегда осталось в ее памяти. Она поспешно отложила «юбилейный» вместе с современным набором для чистки оружия. Никогда, никогда больше не пройдет Марго через Врата без подходящего оружия.

Отогнав воспоминания, Марго отнесла всю свою амуницию на четвертую линию и разложила на столе. Энн посмотрела на нее и одобрительно кивнула — очки в одной руке, наушники сдвинуты на щеку «режим лекции».

— Дай знать, когда соберешься стрелять, Марго, — окликнула она

Марго кивнула и стала, готовясь к стрельбе, краем уха слушать начало лекции По крайней мере с ее места казалось, что палеонтологи не настроены облегчать жизнь Энн.

Один из них — электронные наушники Марго улавливали разговор на поразительном расстоянии — обращался к Энн тоном, способным заморозить даже раскаленную лаву

— Мы не собираемся ни брать под залог, ни тем более надевать весь этот вздор! На кой черт нам защита глаз и ушей? Насколько мы договаривались, — он постарался добавить в свой голос как можно больше яда, — это будет испытание нашего снаряжения перед полевой работой. В Нижнем Времени у нас не будет ничего из этой чепухи! Верно?

Марго продолжала беззастенчиво подслушивать — как еще можно рассчитывать на выживание в жестоком мире, особенно если ты готовишься к работе разведчика, которая и состоит в подслушивании и запоминании подобных разговоров? Энн явно изо всех сил старалась не сорваться на грязную ругань по-вьетнамски и по-гэльски, но давалось это ей нелегко

Как продемонстрировали в свое время первые, печальной памяти уроки Марго, Энн могла передать желающим учиться много полезных навыков, но вот с глупостью поделать не могла ничего. Результат? Некоторые клиенты отказывались слушать ее, уходили в Нижнее Время, неправильно вооруженные и неподготовленные, и возвращались обычно прямиком в больницу — если возвращались вообще

«Путешествия во времени, Инкорпорейтед», разумеется, старались сводить информацию об этом к минимуму, однако руководство фирмы — заботясь исключительно о прибыльности Врат — не делало ничего для приобретения оружия или уроков самозащиты, прежде чем позволять туристу отправляться в Нижнее Время Занятия у профессиональных инструкторов вокзала являлись исключительно личным делом каждого и посещались на добровольной основе

Возможно, ей стоит предложить Буллу Моргану ввести обязательный курс лекций. Она фыркнула. Он наверняка скажет ей, что учиться — дело туристов, а не его, и что если те настолько глупы, что отправляются в Нижнее Время без этого, пусть получают то, что заслужили. И потом, Булл Морган ни в коем случае не издаст такого закона — ведь Ла-ла-ландия заслуженно пользуется репутацией такого места, где народ обожает показывать кукиш любым законам и правилам, кто бы их ни издал.

Так или иначе, но похоже, что Энн не помешает помощь в обуздании этих недоумков, с тем чтобы они слушали ее, а не кричали о своих научных и прочих заслугах Марго вздохнула и оставила свое снаряжение лежать на столе, дулами в сторону мишеней, а сама вмешалась в разговор.

— Эй, ребята! — окликнула она их, использовав свой медовый голосок в качестве наживки и очаровательно улыбаясь — прямое предупреждение об опасности для всех, кто хорошо ее знал (Энн даже вздрогнула), — сорвала защитные очки и наушники и тряхнула волосами. — Видите это? — Она подняла наушники повыше, решив постараться как может. — Это служит для защиты слуха. Когда вы на огневом рубеже, не снимайте их. Все время. Вы очень быстро можете оглохнуть, если не надвинете их на уши прежде, чем кто-то откроет огонь.

— Откуда вы знаете?

Один из ученых — она не успела заметить, кто именно, — задал этот вопрос уже ей, а не Энн. Она пожала плечами.

— Я знаю это, потому что утратила часть слуха в глухом переулке в Уайтчепеле одним холодным утром тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года.

Все молча смотрели на нее.

Она не стала добавлять, что стреляла не она, а Малькольм. Но потеря слуха, пусть и небольшая, была все же налицо.

— Я оглохла чуть сильнее, — продолжала она, — при открытии нестабильных Врат, когда я упала в самое пекло битвы при Орлеане. Жанна д’Арк, и злые как черт английские рыцари со своими лучниками, и еще более злые французские рыцари — и все схватились насмерть. Меня чуть не убили там — дважды — прежде чем я благополучно вернулась в вокзальный лазарет.

После этого я распростилась с частью слуха в Южной Африке, удирая от купцов-португальцев шестнадцатого века. Я попала в самую перестрелку. Мои друзья поняли, что мне грозит опасность, и пришли мне на помощь — и я оказалась между ними и толпой немытых купцов, которые как раз собирались жечь меня и моего помощника на костре.

Марго удалось удержаться от невольной дрожи при одном воспоминании об этом — и она вдруг поняла своего деда гораздо лучше, чем полагала возможным. Ничего удивительного, что он так грубо отшил ее в тот первый день, в «Нижнем Времени».

— Поверьте мне, ружья на дымном порохе стреляют действительно очень громко. Вы ведь не хотите оглохнуть, когда попадете в Нижнее Время? — спросила Марго, мило улыбаясь. — А что касается этого, — она покрутила пальцами прозрачные стрелковые очки, — думаю, даже новичок сообразит, для чего они. Я полагаю, никто из вас не хочет ослепнуть?

Никто не ответил, хотя в задних рядах и послышалось недовольное бормотание. Марго пожала плечами.

— В конце концов это ваши глаза и уши. Если у вас наготове запасные, можете обходиться и без защитного снаряжения. — Она еще раз мило улыбнулась. — Готова поспорить, что вы немного умнее. Думаю, уже ко времени, когда вы получили диплом, не говоря уже об ученой степени, вы научились отличать то, что не заслуживает внимания, от того, что не только верно, но и жизненно необходимо. Правильно?

Стоявшая за спинами палеонтологов Энн обеими руками зажала рот, чтобы не прыснуть. На глазах ее выступили слезы. Пять голов кивнули разом, словно у марионеток.

— Спасибо, Марго, за то, что готова нам помочь. Я думаю, теперь эти ребята защитят свои ушки от того шума, что ты сейчас поднимешь! — Энн махнула рукой, и вся компания торопливо разобрала защитное снаряжение и натянула наушники.

Марго взяла со стола «винчестер» семьдесят третьей модели — карабин, пользовавшийся на Старом Западе наибольшей популярностью. Она зарядила его, крикнула: «Энн, я начинаю!» — и прицелилась.

Бум!

Пятеро палеонтологов справа от нее разом подпрыгнули, несмотря на защищавший уши толстый слой поролона и пластика.

Бум!

«Чуть выше и правее», — пробормотала она себе, мысленно двигая точку прицеливания, вместо того чтобы подстраивать прицел, — способ, который называется «поправка по-кентуккски», когда вы мысленно двигаете рисунок на мишени на то же расстояние, на которое промахнулись при первом выстреле. Третий «бум!» вогнал пулю точно туда, куда ей и хотелось: прямехонько в «яблочко». Она расстреляла магазин и осталась довольна собой: единственные попадания за пределами «девятки» были два пристрелочных выстрела. Ни одной пули впустую! И ведь это несмотря на несколько месяцев, когда она даже в руки ружья не брала. Она решила еще потренироваться.

Немного погодя Марго улыбнулась своей последней мишени и опустила карабин. Ее так и подмывало вернуться к группе, хотя бы только глянуть, что у них за ружья, но она боялась испортить Энн лекцию — она и так взяла на себя слишком много. Словно уловив ее желание, Энн оглянулась и махнула ей рукой.

Марго подошла, и Энн выразительным жестом предложила ей осмотреть оружие. Марго поняла, что это тоже часть урока — ее урока, при котором Энн проверяла ее суждения и оценки. Она внимательно посмотрела на аккуратно разложенные ружья и пистолеты. Осмотр лишь подтвердил то, что она подозревала и раньше.

— Гм… у них здесь славный «винчестер» девяносто четвертой модели, а, Энн? Жаль, жаль… — Она покосилась на палеонтологов. — Вам придется их заменить. Да-да, все до единого. Полный анахронизм. Начать с того, что вся система перезарядки у девяносто четвертого отличается от семьдесят третьего и шестого.

— Какое это все имеет значение? — спросил низкий сердитый голос откуда-то из-за спин аспирантов. — Поставьте их рядом, они же совершенно одинаковы!

Она покачала головой.

— Простите, но нет, они неодинаковы.

— Совсем неодинаковы, — вмешалась Энн. Марго вздрогнула, но увидела ехидную искорку в глазах Энн и сразу же почувствовала себя лучше.

— Так вот, — продолжала Энн, — там, куда вы собираетесь, кто-нибудь из местных обязательно увидит ваши девяносто четвертые достаточно близко, чтобы заметить разницу.

— От этого никуда не деться, — согласилась Марго, с наслаждением глядя на синхронность, с какой головы снова повернулись в ее сторону. «Возможно, как-нибудь, когда мне нечего будет делать в каникулы, стоит попробовать заняться преподаванием. В конце концов полномочия у меня на это есть».

Ну, на самом деле, конечно, их у нее не было. Просто она никак не могла устоять перед соблазном покрутить хвостом — так кошки готовы узлом завязаться на всем, что пахнет валерьянкой.

— Милая девушка, — начал один из мужчин голосом, неожиданно глубоким для того длинного скелета, который он считал своим телом, — вы оспариваете мое суждение? Я, — продолжал он тоном, надменным, как у нью-йоркского таксиста, — лично выбрал каждый предмет из всего этого арсенала. — Он с достоинством прокашлялся. — Десять лет в составе сборной Гарварда, Национальная Стрелковая Ассоциация.

«Гарвард? Тьфу ты, черт! Теряю квалификацию». Она готова была поручиться, что он из Йейля.

Она встретила и спокойно выдержала его взгляд — достаточно долго, чтобы дать ему понять, что слова его не произвели на нее особого впечатления.

— Хорошо, сэр, — вежливо ответила она. — Я не сомневаюсь, что вы великолепно владеете прекрасно сбалансированной винтовкой — «аншютц» пятьдесят четвертой модели, верно?

«Ба! — сказал кто-то за спиной длинного профессора. — Классика, да и только!» — на что кто-то другой ответил шепотом: «Университетская сборная по пулевой стрельбе? Да ты знаешь, как их мало осталось?»

Марго сдержала улыбку при виде того, как покраснело лицо мужчины: конечно, поставить его на место было бы нетрудно и даже приятно, но главное все же — заставить этих лопухов учиться. Прежде чем тот успел повернуться и обрушиться на говоривших, Марго снова взяла инициативу в свои руки:

— «Аншютц» пятьдесят четвертой модели великолепен для спортивной стрельбы, но выбирать ружье, от которого будет зависеть ваша жизнь, — немного другое дело… Нет, — поправилась она, — совсем другое.

Профессор, гордость которого была явно уязвлена, открыл рот, чтобы возразить, но тут в разговор вмешалась Энн — деловая женщина, умеющая погладить по шерстке, когда это необходимо.

— Вы должны простить Марго ее манеры, доктор Реджинальд-Хардинг Уверяю вас, все разведчики времени немного… немного прямолинейны.

Хмурое лицо профессора чуть-чуть прояснилось. Энн Уин Малхэни одарила его своей самой очаровательной улыбкой — верный признак того, что она питает глубокое отвращение к его особе, но не к некоторой части его экспедиционных денег

— Тем не менее разведчики знают, что говорят, — если бы не это, им бы не выжить при их работе А вот эта, — она кивнула в сторону Марго, — прошла наилучшую подготовку из всех возможных. Я учила ее огнестрельному и прочему баллистическому оружию, Свен Бейли — боевым единоборствам и холодному оружию, Кит Карсон лично составил учебный план и сам принимал участие в курсе обучения. И наконец, лучший из всех независимых гидов туристической индустрии научил ее всему остальному, чему не могли мы. Ну, например, тому, как выжить в лондонском Ист-Энде конца прошлого века.

— Ладно, — буркнул профессор голосом кислым, будто он съел дюжину лимонов. — Тогда будьте добры, объясните, почему наше оружие анахронично или не подходит для наших целей.

«Ух ты, должно быть, эти слова дались тебе не очень-то легко».

— Олл райт — Она тоже умела быть вежливой, когда надо, хотя это и требовало от нее значительных усилий. Но она и сама училась. Умение владеть собой наверняка сослужит ей добрую службу, когда она станет разведчиком. И потом, ее дед довел это умение до совершенства и возвел в привычку — сначала для того, чтобы выжить, а потом для того, чтобы защитить себя от толп восторженных туристов, глазеющих на него и задающих идиотские вопросы. А на нее он кричал и сердился только потому, что знал то, чему ей еще только предстояло научиться: контролировать свои эмоции, усмирять злость и гордость, для разведчика — вопрос жизни и смерти.

Ну что ж, хорошо! Эти идиоты действительно научили ее кое-чему!

— Отлично. Тогда для начала отодвиньте затворы — Энн поможет вам, если нужно, — и проверьте, не заряжено ли ваше оружие.

Те послушно принялись за дело, пока они с Энн прогуливались у них за спиной, поправляя и показывая. Главный инструктор по стрельбе Ла-ла-ландии явно развлекалась вовсю, выполняя команды Марго, — в конце концов это тоже был экзамен. Марго показывала все, чему выучилась у нее. «Хорошо еще, я вызубрила в колледже все книжки, которые присылал мне Кит…»

— О’кей, — кивнула Марго. — Теперь, передергивая затвор, загляните сверху в механизм подачи.

Хорошо пригнанные друг к другу металлические детали щелкнули.

— Заметили что-нибудь?

— Подающая рамка качается, как на шарнире, — подал голос один из мужчин помоложе. — И механизм подачи компактнее, чем у многих винтовок.

— Очень хорошо.

Молодой мужчина вздрогнул, удивленно поднял на нее глаза и запоздало улыбнулся:

— Спасибо.

— О’кей, ученики, — вступила в свои права инструктора Энн; в голосе ее появились неожиданно властные, командные нотки. — Кто-нибудь знает, почему механизм девяносто четвертой модели имеет такое устройство?

Было совершенно очевидно, что только этот молодой человек имеет какое-то представление об общем устройстве огнестрельного оружия. Он покосился на остальных, подождал, не заговорит ли кто, и только после этого откашлялся.

— Должно быть, это самый надежный способ досылания патрона в патронник. И наверное, здесь меньше движущихся частей.

— Очень хорошо, — кивнула Энн и покосилась на Марго, как бы предлагая ей продолжить лекцию.

Марго сделала глубокий вздох, набралась храбрости и постаралась припомнить все, что знала, — на самом деле не так уж и много.

— Итак, вы заметили одну важную особенность девяносто четвертого «винчестера» — его система подачи действительно качается на шарнире, скажем, как качели при каждом вашем выстреле, подавая в патронник новый патрон. О’кей, положите ваши карабины и подойдите ко мне.

Палеонтологи мгновенно окружили ее плотным кольцом.

— А теперь смотрите. — Она взяла свой «семьдесят третий» и подняла его так, чтобы всем было видно. — Видите разницу? — Она медленно передернула затвор, чтобы все успели увидеть. — На семьдесят третьей и семьдесят шестой моделях система подачи движется просто вверх-вниз. Вроде лифта. Это важно для вас и ваших изысканий в Нижнем Времени. Кто-нибудь знает почему?

Кое-кто задумчиво прикусил губу. На этот раз первой заговорила молодая женщина:

— Потому что кто-нибудь может заметить разницу, когда мы будем собирать их в Денвере?

— Вот именно. Ни один из местных старожилов не упустит этой детали. Они очень внимательны к оружию. К любому оружию. Во-первых, ружья сохраняют им жизнь, а во-вторых, я не встречала еще мужчин, которые не любили бы возиться с такими игрушками.

Оба аспиранта мужского пола покраснели как раки. Она не обратила на это внимания, как не обращала внимания почти на всех парней.

— А теперь возьмите свои «девяносто четвертые» и держите их дулом в потолок.

На этот раз все послушно повернулись к ней, осторожно держа свои карабины вверх дулом.

— О’кей. Осмотрите их внимательно. Например, вот этой боковой доски моего «семьдесят третьего» на ваших «девяносто четвертых» нет. Так вот, любой старый поселенец, который заметит, что у ваших карабинов нет боковых досок… и поверьте мне, кто-нибудь, и не один, наверняка заметит! В общем, как только они увидят эту маленькую деталь, они поймут, что такого еще не видели. И они могут весьма заинтересоваться этим. А мне кажется, что любопытство к вашей группе или вашему снаряжению как раз то, чего вы бы хотели избежать.

Она холодно улыбнулась и нанесла последний удар:

— Любой житель Дикого Запада, увидев эти «девяносто четвертые», сразу же подумает, что это, черт возьми, такое, и где вы, черт возьми, это взяли. Полагаю, что единственный образец девяносто четвертой модели, существовавший в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году, находился в мастерской в Огдене, штат Юта, где братья Браунинг как раз завершали его разработку. Винчестер сразу же выкупил у них права на производство, как только увидел, насколько хорошо те усовершенствовали их старые модели.

Но девяносто четвертая модель не сразу пошла в производство, потому что сначала Винчестеру пришлось выкупать права, а потом поработать немного над конструкцией, пока она не начала соответствовать их стандартам качества, а потом еще переоснастить завод, ну и так далее — все обычные проволочки при переходе от прототипа к коммерческому производству.

Прежде чем она успела сказать что-то еще — и прежде чем кто-либо из палеонтологов набрался смелости, чтобы задать вопрос, — дверь тира распахнулась, пропустив немного свежего воздуха, Малькольма и Кита Карсона.

Глава 11

Те, кто видел фотографии, поперхнулись. Малькольм только улыбался, игнорируя это, из-за чего сердитее забилось так сильно, что она почти забыла о симпатичных молодых аспирантах. Улыбка Малькольма превращала ее внутренности — да и кости, пожалуй, тоже — в желе.

— Ага, вот ты где! — воскликнул Малькольм, и на его длинном, костлявом, загорелом лице читалось явное облегчение. — А я думал, что ты уже ушла отсюда помериться силами со Свеном. Мы заходили к нему. Он дуется.

— Я просто откладываю, — хитро прищурилась Марго. — Стоит ему швырнуть меня пару раз, как я выбываю из строя на весь следующий день.

— Уверен, — ухмыльнулся Кит, — что ты гордишься этим, девочка.

Она показала ему язык, поцеловала Малькольма — достаточно страстно, чтобы воспламенить его, но недостаточно, чтобы он потерял голову и утащил ее отсюда. Оторвавшись от него, она улыбнулась ему, глядя прямо в глаза, обещая продолжить позже, потом чуть не сокрушила ребра Киту. Это слегка застало его врасплох, но он не сопротивлялся. Он нагнулся и поцеловал ее несколько раз в волосы, словно не веря, что это происходит на самом деле.

Когда она заглянула наконец ему в глаза, она увидела в них радость и боль

— Я все сделаю, — прошептала она. — Все-все. Я даже расскажу тебе все про мою жизнь. Я знаю, мне давно следовало сделать это, но я боялась. После уроков, ладно?

Кит только зажмурился.

— Я… да, конечно. — Он открыл глаза и осторожно откашлялся. — Насколько я понимаю, у тебя сейчас ученики?

Она вздохнула и застенчиво потупилась.

— Ага. И как почти все, чем я занимаюсь, это, похоже, входит в мое обучение.

Кит с Малькольмом одобрительно кивнули.

— Что ж, это хорошо, что ты поняла это, — и, главное, сама, — добавил Кит.

Марго взяла Малькольма за руку и положила ее себе на талию.

— Прошу внимания, — объявила она. — Этот джентльмен, который обнимает меня, — доктор Мур, независимый гид по времени, высоко ценимый хорошо известными и богатыми людьми: мужчинами и женщинами, носящими европейские дворянские титулы, американскими промышленными и компьютерными магнатами, влиятельными журналистами и голливудскими звездами. Они приглашают доктора Мура для частных туров, лежащих в стороне от туристских маршрутов, чтобы не выслушивать обычный, повторяющийся раз от разу вздор. Помимо этого, доктор Мур ведет выгодные операции с драгоценными камнями, — Малькольм предостерегающе сжал ее руку, — а еще он обладатель ученых степеней по антропологии и античной культуре и — к моему большому удовольствию — мой жених.

До них донеслось несколько сдавленных стонов. Глаза Малькольма, когда Марго заглянула в них, лучились смехом.

Тем не менее Кит как-то странно посмотрел на нее.

— А этот знаменитый герой, — продолжала она, высвободившись из объятий Малькольма настолько, чтобы дотянуться до мозолистой руки деда, — наверное, самый знаменитый затворник на земле. Вам сильно повезло, ибо вы повстречались с одним из самых первых разведчиков времени, обследовавших Главные Врата с самого начала, когда они начали открываться и закрываться по более-менее стабильному графику. Прекрасно зная об угрозе затенения, он продолжал разведывать различные Врата до тех пор, пока риск не оказался слишком велик, а потом осел здесь в качестве владельца одной из самых престижных гостиниц в мире, «Замка Эдо». Мне доставляет огромное удовольствие представить вам легендарного разведчика времени Вокзала Шангри-ла, Кита Карсона. — Она старательно обошла тот факт, что он приходился ей дедом.

Выпученные глаза обратились на Кита; вид у аспирантов был при этом такой, словно они вот-вот лишатся чувств в присутствии бога во плоти.

— Где, черт возьми, ты научилась так цветисто трепать языком? — спросил шепотом Кит, наклонившись к ней.

— В том идиотском колледже, куда ты меня послал, — отвечала Марго таким же зловещим шепотом. — Можешь себе представить, меня там заставляли изучать этикет!

Этикет стал вторым курсом, ее заставили изучать этот самый этикет вместо математики, которой ей отчаянно не хватало. Марго ужасно хотелось освоить свой личный журнал и АПВО — систему абсолютной пространственно-временной ориентации, — а для этого требовалась уйма математических познаний. Поэтому, когда ей так и не удалось мольбами, слезами и скандалами добиться того курса, который ей действительно был необходим, она в ярости вылетела из кабинета декана и принялась строить планы, как добиться своего. Ей пришлось самой купить все необходимые учебники по предмету, в котором ей отказали, и продираться через них до тех пор, пока не начала хоть немного понимать смысл каждой теоремы и формулы

Уже немного лучше понимая смысл своих действий, она разработала для себя свой собственный ритуал, который повторяла каждый вечер: после ужина она неслась из кафетерия к себе в комнату и корпела над учебниками до темноты. И если небо было ясным — а зимой это случалось часто, — она доставала свой АПВО и начинала обходить с ним двор, образованный четырьмя корпусами студенческих общежитии, привязываясь по звездам и надиктовывая результаты измерений в микрофон журнала.

Потом она, не обращая внимания на косые взгляды студентов, видевших, как она разговаривает с собой во дворе и тычет в небо маленькой коробочкой, и на похотливые взгляды других студентов, которым было наплевать, сошла она с ума или нет, только бы дорваться до того, что у нее под джинсами в обтяжку, возвращалась к себе в комнату и тщательно сверяла результаты измерений для каждой звезды.

Конечно, математических познаний ей еще не хватало, но она уже неплохо освоила те формулы, которые требовались ей для привязки на местности. И она выучила-таки этот проклятый «этикет». Получила за него свою вонючую пятерку с плюсом «Вот только этикета и декламации мне не хватало, чтобы отправляться в Нижнее Время через неразведанные Врата!»

Тут до нее дошло, что с лицом деда что-то произошло. Глаза его буквально горели от гнева, и его рыжеватые брови сошлись на переносице, покрыв весь лоб паутиной морщин — увы, некоторые из них появились в свое время по ее вине.

— Мы поговорим еще об этом наедине, — пробормотал он. — Я хочу знать все про этот колледж. Все.

«По крайней мере он разозлился не на меня», — немного успокоилась Марго. Никто, даже она, не хотел бы попасть под горячую руку Киту Карсону. Ей самой приходилось попадать, и слишком часто, так что еще одного раза ей не хотелось совсем.

— И еще, Марго, — добавил Кит без намека на улыбку, — сделай дедушке одолжение, ладно? Брось к чертовой матери этот несчастный этикет и говори по-человечески, а не то я отведу тебя за шкирку в спортзал к Свену и душу из тебя там выколочу, пока ты снова не превратишься в мою нормальную внучку.

Марго — чуть разозлившись, чуть успокоившись и очень сильно чувствуя, как сильно он ее любит, — встретила его взгляд с опасной улыбкой на губах.

— Так-так, рукоприкладство по отношению к детям? И тебе не стыдно? — Улыбка ее сделалась шире. — А что до выколачивания меня… Можешьпопробовать

Впрочем, сколько она помнила Кита, лицо его почти всегда было мрачнее тучи.

— Ох, да не переживай ты так, — шепнула она, прежде чем он успел сказать еще что-то. — Я ведь тоже терпеть не могу всей этой ерунды. Я буду умницей.

Кит заметно успокоился, улыбнулся и нежно взъерошил ей волосы.

— О’кей, огнедышащая. Валяй продолжай урок после того, как закончишь представлять нас друг другу.

Поскольку Марго не знала, как зовут ученых, она повернулась к Энн Уж Энн-то наверняка должна знать имена своих клиентов!

И тут Марго обнаружила, что Кит может еще удивить даже ее. Сделав над собой усилие, она не раскрыла рот, когда Кит вежливо поздоровался с каждым на родном языке, точнее, на языке, который они могли бы знать кроме английского: на идише с доктором Рубинштейном, на безупречном украинском с Василько, глаза которого расширились настолько, что стали напоминать два ярко-голубых бассейна. Василько ответил что-то по-украински, отчего Кит улыбнулся. От приветствия на арабском щеки Кэти порозовели — она явно была знакома с арабским достаточно, чтобы понять фразу, произнесенную Китом.

Затем он повернулся ко второму доктору-палеонтологу.

— Я восхищаюсь вашей работой, доктор Реджинальд-Хардинг. Я видел, во что превратился Американский Музей после Происшествия. То, как вы смогли собрать средства на восстановление его, не говоря уже о реставрации ископаемых останков и других бесценных экспонатов, сильно смахивает на чудо. Для меня большое удовольствие познакомиться наконец с вами.

Они обменялись рукопожатием. Вид у доктора Реджинальд-Хардинга был при этом несколько ошалелый, чтобы не сказать напуганный. Если это не прошло мимо внимания Марго, то Кит тем более не мог не заметить этого, поэтому одарил профессора своей всемирно известной улыбкой.

Последним в очереди оказался аспирант Адер Маккиннон. Тот только разинул рот, покраснев как рак, когда Кит обратился к нему по-гэльски.

— Нет? — вздохнул Кит. — Ну что ж, в конце концов вы ведь не завершили еще своего образования. У вас еще куча времени на то, чтобы выучить его до получения ученой степени.

— Я всегда… всегда хотел выучить его, — пробормотал Адер, покраснев еще сильнее. — Ведь иначе какой из меня Маккиннон? Иногда… нет, ничего.

Кит кивнул, соглашаясь с тем, что осталось невысказанным.

Покончив с представлениями, доктор Рубинштейн выступил вперед и пожал руки Киту и Малькольму.

— Поверьте мне, джентльмены, знакомство с вами — большая честь для меня. Вы, сэр, и так уже известны всем и каждому, — обратился он к Киту, — а вам, доктор Мур, повезло. Чертовски повезло. Насколько я понял, вы оба обучали эту юную леди? Она, конечно, немного прямолинейна, — он улыбнулся, потерев подбородок, — но она знает, что говорит. Очень неплохо знает. И ее, гм… скажем, радикальные предложения не лишены оснований и изложены весьма убедительно. — На этот раз доктор Рубинштейн улыбнулся ей. — Теперь я вижу, чему вы обязаны такой блестящей подготовкой.

Странно, но она испытала лишь раздражение.

«Ага, значит, я нахалка, но стоило появиться Киту Карсону, так я сразу стала умницей? Нет, дядя, ты еще не все понял».

— О да, конечно, — произнесла она вслух безмятежно. — Вы, конечно, правы, знания, полученные у них, более чем основательны, — она почти услышала, как ехидно фыркнул Кит про себя, — но поверьте мне, необходима еще и уйма теоретических знаний. В общем, учеба никогда не кончается. Верно, дедушка?

Она еще никогда не называла его так. Он моментально застыл, не в силах вымолвить ни слова.

— Верно, — отозвался он наконец. — Даже выйдя в отставку, я продолжаю учиться — мало ли что. Вот сейчас, например, я изучаю по учебникам древние китайские диалекты и хорватский, очищенный от воздействия сербского, а также историю и культуру хорватского народа. И все это на случай, если все-таки рискну на старости лет попробовать эти новые Врата на В В-16. Безусловно не туристские Врата, но научный потенциал их, говорят, потрясающий. — Глаза его увлеченно горели.

На палеонтологов это явно произвело большое впечатление.

Кит еще раз взъерошил Марго волосы, вложив в это прикосновение все, что было у него на уме.

Марго кашлянула, отчаянно жалея, что они с ним не наедине, чтобы поговорить по душам. Ей нужно было рассказать ему все, что случилась с ее матерью, дочерью Кита, которую тот не видел ни разу и даже не знал о ее существовании до тех пор, пока об этом ему не сказала Марго. Собственно, она почти ничего и не сказала ему еще, кроме того, как ее звали и что она умерла. Марго поежилась при воспоминании о том разговоре у прудика «Замка Эдо». Она была тогда так неопытна, так боялась его — она просто не могла тогда сказать ему все то, о чем молили его глаза.

На этот раз она не будет такой трусихой. И она обнимет его, пока он будет плакать над несчастной судьбой своей дочери.

«Ой, Марго, что-то очень уж ты раскисла. Тебе еще дело делать, а как ты собираешься учить этих олухов, шмыгая носом и утирая слезы, скажи на милость?»

Она заставила себя встряхнуться и снова повернулась к своим ученикам.

— Да, кстати: вам всем обязательно надо заглянуть в салон «Костюмы и аксессуары» Конни Логан, не только ради одежды того времени — она у нее самая лучшая, и вы можете взять ее напрокат, сэкономив на покупке, — но и для того, чтобы купить хороший словарь разговорного языка Дикого Запада, чтобы не попасть впросак. Язык Старого Запада может показаться почти непонятной тарабарщиной для любого, кроме местных, но как раз они-то и сочтут вас зеленым новичком. Вам надо хорошо поработать над языком.

Сама она немного набралась его в школе, но ей еще предстояло заниматься и заниматься до отправки с Малькольмом в Денвер.

— Но, — спросил Адер Маккиннон, вспотев от умственного усилия, — разве это не диалект английского?

— Нет, — тихо ответил Малькольм. — До тех пор пока вы не сможете ответить мне, что точно означают такие слова и выражения, как «маслобойка», «сьенага», «иерусалимский гробовщик», «ювелирка» или «грудь в каменьях», вам лучше засесть в библиотеку с хорошим словарем и вызубрить все это. Вам это будет просто необходимо следующие три месяца в дикой стране, вдали от более-менее цивилизованного Денвера.

Адер ошеломленно покачал головой.

— Конечно, я понимаю, что говорить как местный желательно, но почему так категорично? Так называемые олухи с Востока ведь тоже не говорили поместному, верно? И если уж на то пошло, что означают эти «иерусалимский гробовщик» или совершенно нормальные слова вроде «ювелирки»?

— Да, — согласился Малькольм. — Олухи не говорили по-местному, попадая туда. Они терялись в чужой культуре, пытаясь выжить и постепенно вжиться в ту среду, в которой они оказались. Короче, они были чужаками и зелеными новичками, а новички считались хорошей дичью.

— Очень хорошей дичью, — серьезно добавил Кит. — Конечно, пограничные войны были не так страшны, как их показывают в кино, хотя все равно страшны, а уровень преступности в Додж-Сити уступал, скажем, Нью-Йорку или Вашингтону, округ Колумбия, середины девяностых годов двадцатого века. Но вооруженные нападения на чужаков — как со стороны опытных одиночек, так и целых банд — были вполне привычным явлением. Даже мелкие мошенники могли сорвать изрядный куш, говоря то, что на первый взгляд казалось совсем другим и что новички, на свою беду, обнаруживали слишком поздно, оставшись без земли, или без коня, или чем они там еще рисковали. И поскольку контракт заключался вполне легальный, эти бедолаги уже ничего не могли с этим поделать. Разве что найти наемного убийцу — если у них оставалось, конечно, хоть немного денег, — чтобы тот выследил ублюдка и прикончил его.

Марго снова взяла Кита за руку, на этот раз осторожнее, поняв, что она сжимала ее слишком сильно.

— Это дедушка разведывал Врата Дикого Запада, — пояснила она.

Он хмыкнул:

— Это работа разведчиков — изучать новые Врата. В том, чтобы пройти во Врата Дикого Запада, не было ничего геройского, уверяю вас. Были Врата куда труднее и опаснее.

Ну конечно, это деликатный намек на катастрофическую экспедицию Марго в Южную Африку. Она покраснела, но руки деда не выпустила.

Доктор Рубинштейн понимающе кивнул.

— Я полагаю, Римские Врата были исключительно трудны.

— О, пройти туда было совсем несложно, — рассмеялся Кит. — Вот выйти обратно оказалось неплохим испытанием смекалки и ловкости.

И это все, что он может сказать об одном из самых опасных, можно считать, смертельно опасных своих приключений! Его невольное выступление на арене Большого Цирка давно уже стало легендой.

— Ладно, — пробормотала Марго. — Я… гм… пожалуй, вернусь к своей тренировке. Не буду тебе больше мешать, Энн.

Крошечная инструктор по стрельбе благодарно кивнула ей. Действительно, заставить таких учеников слушать внимательно было, наверное, не легче, чем укротить особо строптивого коня.

— Мы подождем здесь, пока ты не закончишь, — тихо сказал Кит.

Она только кивнула, удержавшись от вздоха. «Еще один экзамен, будь он неладен…»

Однако на этот раз она и не думала ни спорить, ни возражать, ни закатывать детские истерики. Она просто надвинула наушники, надела очки, крикнула: «Стреляю!» — чтобы все, включая Кита и Малькольма, успели сделать то же самое, и, несмотря на взвинченные нервы, всадила в «яблочко» еще две коробки патронов 44–40. Потом сменила карабин на «юбилейный» и не осрамилась, расстреляв три коробки патронов почти исключительно в «десятку» и «девятку». Несколько раз она, конечно, промазала — мешали вспотевшие руки, да и глаза устали, но даже без учета того, что она не тренировалась почти полгода, результаты были очень даже ничего, и она знала это.

— Ну? — спросила она, протягивая мишени.

Два самых главных человека в ее жизни сдвинули головы, вглядываясь в мишени и отмечая каждое попадание за пределами девятого круга.

— Ну, мягко говоря, — начал Кит, — ты могла бы еще потренироваться и укрепить кисти, но для первого раза после полугодового перерыва неплохо, очень даже неплохо.

Марго забыла свои страхи и сразу же почувствовала себя на седьмом небе от радости.

— Эй, — окликнул ее Малькольм, — спустись на землю!

Она вздохнула и позволила себе мягко приземлиться. Она открыла глаза и обнаружила себя глядящей прямо в глаза Малькольму.

— Да? — спросила она мягко.

Он не произнес ничего. Он просто целовал ее до тех пор, пока она не воспарила снова. Когда она смогла наконец вздохнуть, голова у нее шла кругом.

— Уау! Где это ты научился такому?

Малькольм погладил ее по щеке.

— У одной моей знакомой рыжей чертовки. Она… как бы это сказать… очень убедительно объясняет.

Марго покраснела до корней волос. Малькольм только улыбнулся.

— Могу я, гм… унести все это на место, чтобы мы могли убраться отсюда?

— Да-а, — протянул Кит, и в глазах его загорелся хитрый огонек. — Мы пообедаем где-нибудь, а потом, с позволения Малькольма, я украду тебя у него ненадолго, чтобы спокойно побеседовать. О’кей?

— Идет, — только и смогла ответить она.

Они помогли ей почистить ружья, потом она убрала все снаряжение и заперла оружейную комнату, положив ключи на место. Проделав все это, Марго Смит взяла Кита с Малькольмом под руки, и они втроем вышли из тира, сопровождаемые все еще пораженными взглядами.

Только оказавшись на улице, за шумоизолирующими стеклами, все трое начали хохотать как безумные. Впрочем, этот смех был воистину целебным — он смыл робость и боль одиночества, оставив только ощущение душевной близости и окрепшей любви, которую Марго испытывала к ним обоим Она чувствовала, что не достойна этой любви, но — видит Бог! — она старалась изо всех сил, чтобы заслужить ее

— Кто последний у лифта — тот мокрая курица! — объявила Марго и резвой газелью рванулась вперед.

Она ни капельки не удивилась, когда Кит ворвался в лифт следом за ней, перехватив ее руку, когда она уже тянулась к кнопке. Малькольм нырнул в кабину секундой позже.

— Теряешь форму! — буркнул Кит.

— Ха! Скажи спасибо твоей ненасытной внучке.

Кит только усмехнулся и подмигнул Марго, покрасневшей, как свекла, но продолжавшей смеяться. Лифт бесшумно вознес их вверх, двери отворились, и их смех выплеснулся в Общий зал. Они направились прямиком в «Радость эпикурейца» на обед, который обещал стать не заурядным принятием пищи.

Да и как могло быть иначе, если блюда заказывал сам Кеннет (Кит) Карсон?

Глава 12

Была как раз смена Маркуса, когда в гриль-бар «Нижнее Время» вошел он, спокойный и невозмутимый как генерал, устраивающий смотр новобранцам в лагере Марция. Стакан выпал из онемевших пальцев Маркуса и разбился за барной стойкой. Он покосился в его сторону, чуть заметно кивнул, не меняя брюзгливо-скучающего выражения лица, и уселся в дальнем углу так, словно Маркуса и не существовало вовсе.

Страх и гнев разом накатили на Маркуса, как волны дурноты от нестабильных Врат. Годы, проведенные им на ВВ-86, изменили его больше, чем он думал, — воспоминания о рабстве стерлись от доброго обращения в этом месте, где люди вроде Кита Карсона и Скитера Джексона видели в нем человека, а не предмет собственности. За эти годы он привык уже к тому, что он свободен, что никто не имеет права называть его рабом, однако в то короткое, жуткое мгновение, когда глаза его бывшего господина равнодушно скользнули по нему, воспоминания о рабстве навалились на него, словно заключив в стальную клетку.

Маркус продолжал стоять, словно ноги его приросли к полу, не веря в то, что он действительно мог забыть это ужасающее, знакомое, небрежное отрицание его как личности.

— Эй, Маркус, а ну убери это безобразие!

Он обернулся и увидел нахмурившегося управляющего.

Маркус опустился и предательски дрожащими руками подобрал битое стекло. Собрав все осколки и выбросив их в мусорный контейнер, Маркус вымыл и вытер руки, упрямо продолжавшие дрожать. Он набрался смелости. Ему не хотелось делать эти несколько шагов, но он понимал, что это необходимо. Он до сих пор оставался должен большую сумму денег этому человеку, имени которого он не знал, называя его просто «домус», как и положено рабу, обращающемуся к своему господину. Он слишком живо вспомнил выражение холодной издевки в глазах этого человека, когда тот впервые увидел Маркуса в вонючем загоне для рабов.

Он вышел из-за относительно надежного укрытия, каким казалась ему теперь стойка бара, и подошел к столику в полутемном углу. Он снова поднял на него взгляд, слово пастух, прикидывающий возможную стоимость своего скота. Все внутри Маркуса сжалось.

— Что будете заказывать? — прошептал он, не в силах совладать с голосом.

За прошедшие несколько лет его бывший хозяин не очень изменился. Немного похудел, немного поседел. Но глаза остались все те же: темные, горящие.

— Пиво. Рюмку виски.

Маркус принес заказанное питье, отчаянно стараясь остановить звон стекла на маленьком круглом подносе. Это не укрылось от зоркого взгляда, и он улыбнулся.

— Очень хорошо, — пробормотал он. — Пока все.

Маркус поклонился и отошел. Весь следующий час он ощущал на себе жгучее прикосновение темного взгляда — тот наблюдал, как он разливает питье, собирает плату и чаевые, готовит сандвичи и закуски в моменты прилива и отлива клиентов. Маркус молился всем богам, чтобы они дали ему сил выдержать это испытание. «Зачем он пришел? Почему не сказал мне больше ни слова? У меня теперь есть золото, чтобы вернуть ему те деньги, что он отдал за меня. У меня есть…»

И первый из всех этих вопросов, снова и снова: «Почему он молчит? Он только сидит и смотрит». Мужчина допил свое пиво, положил деньги на стол и вышел, даже не оглянувшись. Маркус прислонился к стойке — ноги плохо держали его

— Маркус?

Он вздрогнул так сильно, что чуть не упал. Управляющий подхватил его под локоть.

— С тобой все в порядке? На тебе лица нет!

Маркусу так и хотелось крикнуть, что ему дурно.

— Я… мне нездоровится. Простите…

— Эй, тебе лучше прийти в себя. Ступай домой, прими аспирин, отдохни немного. Я позову Молли — она наверняка не откажется от сверхурочных. Если до завтра не полегчает, вызови врача.

— Спасибо, — кивнул Маркус, борясь с тошнотой. Двигаясь осторожно, как во сне, он вытер руки о полотенце, еще осторожнее повесил его и выполз из бара на ярко освещенный променад Общего зала. Его бывшего хозяина нигде не было видно. Что ему делать? Тот не сказал ничего — не назначил встречи, не просил передать ему те записи, которые Маркус так тщательно вел все эти годы. Он не знал, как поступить. Он даже не знал, как его зовут, чтобы найти его в гостиничных списках. Может, он отложил встречу, чтобы потом поговорить наедине, дома у Маркуса?

Чтобы вернуться домой, ему надо было миновать киоск Йаниры на Маленькой агоре. Что мог он сказать ей, если он и сам ничего не знал? Маркус все-таки надеялся, что сможет проскользнуть мимо нее незамеченным, но Йанира заметила его еще издалека. Ее прекрасные глаза расширились. Мгновение спустя она уже попросила покупателя подождать и поспешила ему навстречу, а за ней — свита ее ненавистных почитателей.

— Что с тобой? Ты болен… — Она приложила руку к его щеке.

Маркус, опасавшийся, что его бывший господин может находиться где-то поблизости, наблюдая за всей этой сценой, разрывался на части между желанием прижать Йаниру к себе, набравшись от нее сил, и еще более острым желанием защитить ее и детей.

— Он заходил сегодня в «Нижнее Время», — заплетающимся языком пролетал Маркус. — Он… мой бывший хозяин. — Ясные глаза Йаниры расширились; губы ее, повторявшие по форме серебряный лук Артемиды, поражение раздвинулись. — Ты… мы можем позволить себе закрыть на время киоск?

Йанира озабоченно нахмурилась.

— Зачем?

Маркусу пришлось перевести дыхание, прежде чем он смог продолжать:

— Я хочу, чтобы ты забрала Артемисию и Геласию в какое-нибудь безопасное место до тех пор, пока я не узнаю, что ему нужно. Он ведь ничего не сказал, Йанира, только вошел, смотрел на меня почти час и вышел, ничего не сказав. Я был когда-то его рабом, Йанира! Он до сих пор считает… ведет себя так, словно… что я за мужчина, если не могу защитить тебя и наших детей?

Один взгляд в ее глаза — и он вздрогнул, как от боли. Он заставил себя говорить дальше:

— И в этом мире у людей из Нижнего Времени нет прав. Я боюсь за тебя. Он без труда может причинить нам вред, может поднять шум в Верхнем Времени, чьи законы связывают нас по рукам и ногам, может даже попытаться отнять тебя силой…

Его рука дрожала. Он готов умереть, защищая ее и детей. Он боялся только, что его бывший владелец сможет сделать что-нибудь с Йанирой прежде, чем Маркус сможет принять меры предосторожности.

Йанира обвела взглядом ярко освещенный Общий зал, словно в поисках их невидимого врага. Ничего не подозревавшие об их страхах туристы с беззаботным смехом проходили мимо. Свита ее идиотов-почитателей уже перетекла сюда от киоска, окружив их полукольцом. При взгляде на их толпу Йанира сжала свои губы так, что они превратились в одну белую прямую.

— Ты прав, что боишься, — прошептала она так тихо, что даже Маркус еле услышал ее слова. — Я чувствую, что кто-то следит за нами, кто-то — за этими людьми, — она презрительно махнула в сторону своих обалделых «послушников», — но я не могу обнаружить его. Слишком много здесь сознаний, это сбивает мои ощущения. Но он здесь, я знаю точно. — Маркус знал, что она обладает свойствами, которых он почти не понимал, и обучена древним обычаям и обрядам, недоступным пониманию большинства людей. В ее взгляде тоже был испуг. — Я останусь у друзей, у Найденных до тех пор, пока мы не узнаем всего. Ты мудр, мой любимый. Будь осторожен. — Взгляд ее обрел твердость. — Я ненавижу его, — прошептала она. — За одно то, что он вселил страх в твои глаза, я ненавижу его так же сильно, как эту свинью, моего мужа!

Ее губы на мгновение прижались к его губам, а потом она повернулась и отошла от него. Ее наряд — такой же обычный хитон, как те, что она носила по ту сторону Врат Философов, — взметнулся вихрем складок. И тут — странное дело! — со всех концов Общего зала, неведомо какими богами призванные, сбежались Найденные и окружили ее. Одни стали непроницаемым барьером между ней и ее «послушниками». Другие выстроились охраной — и, если глаза не обманывали Маркуса, вооруженной охраной, — готовой защитить председателя Совета Семерых и ее родных. Он знал, что они пройдут самым коротким путем в детский центр ВВ-86, чтобы забрать девочек. Она свернула за угол Жилого сектора и исчезла.

Маркус не двинулся с места, чтобы удостовериться в том, что никто ее не преследует. Несколько ее «послушников» сделали было такую попытку, но безуспешно. Не обошлось, правда, без легкой потасовки, стоившей синяков паре особо настойчивых парней с видеокамерами. Потом и защитники ее тоже скрылись за тем же углом.

В окружении Найденных Йанира и девочки будут в безопасности от этого чудовища, что привел его сюда и бросил в чужом мире, не дав ему ничего, кроме казавшегося бессмысленным поручения. После этого его «господин» беззаботно встал в очередь отбывающих с ВВ-86 в Верхнее Время, оставив Маркуса — пребывающего в шоке от всего, что видел и слышал, — самого заботиться о себе. Он до сих пор почти в подробностях помнил тот кошмарный день. Никто здесь, похоже, не говорил на известном ему языке.

Вместо этого он слышал обрывки самых разных варварских наречий. Так много их было и так быстро на них говорили, что голова шла кругом. Он не понимал ни слова. Переплетение лестниц, половина которых вела в никуда, привело его в конце концов в руки «богов», правивших этим миром. Потом он повстречал человека по имени Бадди, а после — группу мужчин и женщин, находившихся примерно в таком же положении, как и он сам, принявших его и помогавших ему, пока он не свыкся немного с новой жизнью.

От этих болезненных воспоминаний его отвлек Кайнан Рис Гойер, известный Маркусу, помимо всего прочего, как добрый друг Кита Карсона. Тот как раз закрывал киоск Йаниры, переставляя предметы с прилавка на внутренние полки и опуская фанерные ставни, отмахиваясь при этом от почитателей Йаниры. Эти жесты сопровождались экспрессивными репликами на валлийском, перевести которые могли разве что только боги. Покончив с этим, он выбрался из толпы, мрачно стоявшей вокруг киоска так, словно они вознамерились ждать здесь вечно, взялся за свою тележку с мусором и покатил ее в сторону стоявшего Маркуса.

— Твой женщина и дети в безопасности, друг, — пробормотал он, наклоняясь за пустой пивной банкой у самых ног Маркуса, сунул ее в свой контейнер и двинулся дальше. Маркус зажмурился, благодаря богов за это чудо, потом расправил плечи, сделал глубокий вдох и решительно зашагал домой. Его бывший хозяин наверняка будет искать его там. Что будет делать он тогда, когда Маркус вернет ему свою стоимость и попросит его забрать все записи, что он вел, и никогда больше не возвращаться…

Реакцию римлянина Маркус мог представить себе даже не задумываясь. Но бывший господин Маркуса не был римлянином. Он был родом из Верхнего Времени, и Маркус не знал ни его целей, ни того, что у него на уме. Он дал Маркусу очень специфическое — чтобы не сказать загадочное — поручение. Согласится ли он лишиться источника информации, да еще в самом удобном месте для того, чтобы собирать столь нужные ему подробности? Что он будет делать? Что он скажет? Конечно, Маркус всегда может обратиться за помощью к Буллу Моргану — если уж положение будет совсем безвыходным Управляющий вокзалом защитит его, даже если этого не сможет сделать никто другой. Мысль о его бывшем хозяине, стоящем лицом к лицу с Буллом Морганом и отрядом службы безопасности, помогла ему справиться с внутренней дрожью.

И все равно он отчаянно боялся.

* * *

— Мистер Фарли?

Человек, выходивший из гриль-бара «Нижнее Время», оглянулся, и в темных глазах его мелькнуло удивление.

— Да?

Скитер Джексон одарил его ослепительной улыбкой и протянул фальшивую визитку.

— Скитер Джексон, независимый гид. Я слышал, вы ищете, куда бы вам податься в Нижнее Время из Врат нашего вокзала.

Фарли покосился на визитку, потом внимательно посмотрел на него.

— Я собираю информацию, — осторожно признал он.

Скитер, любой ценой сохраняя на лице улыбку, подумал, не видел ли случайно Чак Фарли его панического бегства от этого трижды проклятого гладиатора или последовавшего за этим выпуска новостей.

— С вашего позволения, я дал бы вам дружеский совет…

Фарли кивнул, приглашая его продолжать.

— «Путешествия во времени» предлагают неплохой набор достопримечательностей, но, если честно, они дерут с вас бешеные бабки за любой дополнительный сервис, который могут вам навязать. Мелкие фирмы, оперирующие через находящиеся в собственности правительства Врата, немного лучше, но, как правило, эти Врата не ведут в какое-то особо интересное время. Для вас выгоднее всего было бы нанять независимого гида. В таком случае, если вы остановитесь на Вратах, не контролируемых «Путешествиями во времени», все, что вам придется оплатить, — это билет через Врата, услуги гида, гостиницу в Нижнем Времени плюс пропитание и прочую мелочь. Гораздо дешевле, чем место в туристической группе. Разумеется, это зависит еще и от того, чего вы хотите, не так ли?

Взгляд Фарли оставался холодным и неприятно острым.

— Да.

— Впрочем, если вам интереснее идти с группой «Путешествий во времени», вы все равно можете нанять частного гида. — Выложив всю лабуду, которую так часто слышал в исполнении Малькольма Мура, он добавил: — Есть и еще ряд потрясающих зрелищ, не охваченных групповыми экскурсиями, просто потому, что они не могут провести туда такое количество людей, не обратив на себя внимание. С частным гидом вы можете позволить себе роскошь отрываться от группы в любой момент, когда вы пожелаете. Вы можете, например, — он выложил свою козырную карту, позаимствованную из компьютера, — отправиться в Остию, посмотреть на строительство большого порта Клавдия. Величественное зрелище, но в экскурсии его не включают.

Он снова торжествующе улыбнулся.

Фарли просто сунул его визитку в карман.

— Спасибо за совет. Я подумаю над ним.

И не добавив больше ни слова, повернулся и ушел.

Скитер стоял, словно прирос ногами к мостовой, с застывшей на лице улыбкой. Все внутри его кипело. «Черт подери, я теряю хватку! И как раз тогда, когда она мне нужнее всего. Ну что такое творится с людьми в этот месяц»?

Ему просто необходимо было дорваться до этого пояса с деньгами.

Скитер отправился в библиотеку, уселся за компьютер и принялся проверять списки постояльцев всех гостиниц Шангри-ла. Должен же этот Фарли остановиться где-нибудь! Он начал с самых дешевых гостиниц и прошел весь список снизу доверху, пока не нашел то, что искал: Фарли, Чак. Номер 3027, «Замок Эдо». Скитер застонал и уткнулся лбом в прохладный экран монитора. «Замок Эдо». Час от часу не легче. Гостиница Кита Карсона.

Ну что ж, грим у него еще не кончился.

Если он сможет проникнуть незамеченным в гостиницу, он сможет пробраться и в номер Фарли. Если он сможет пробраться в номер Фарли, он сможет украсть оттуда что угодно. И если ему повезет и он застанет этого чувака в душе, он просто спокойно выйдет с тем поясом на своей собственной талии… Он все не мог поверить в то, что этот тип отверг его в качестве независимого гида.

Тихо ругаясь себе под нос, Скитер направился домой испытать свой грим на персонале гостиницы «Замок Эдо».

* * *

Голди Морран нашла Чака Фарли за столом «Дикого Билла», стилизованного под салун бара в Приграничном городе. Он был поглощен чтением последнего номера «Газеты Шангри-ла».

— Вы не против общества леди? — промурлыкала она.

Он поднял взгляд, зажмурился и отложил газету в сторону.

— Присаживайтесь.

Оценивающий взгляд, которым он ее смерил, и холодный тон не слишком обнадеживали, но он все же махнул рукой официантке. Веселые звуки разбитого рояля — пианист был наряжен в латаную-перелатаную рубаху с короткими рукавами и побитую молью бобровую шапку — перекрывали смех, разговоры и звон стаканов. Официантка, пышная девица из Нижнего Времени, которая — если верить слухам — зарабатывала, флиртуя с шахтерами, больше, чем сами шахтеры за год ковыряния в забое, дружески подмигнула Голди как мошенница мошеннице. Голди улыбнулась в ответ.

— Что пить будем? — спросила та, уперев руки в рельефные бедра, в то время как пышный бюст ее явно не желал умещаться в кружевном костюме. Если это и произвело впечатление на Чака Фарли, он не выказал этого ничем; во всяком случае, Голди этого не заметила. Впрочем, то, с кем он спит и зачем, интересовало Голди гораздо меньше, чем его деньги.

— Питье для леди, — сардонически ответил он, — на ее выбор. Платит она сама, поскольку я ее не приглашал.

Голди удалось сохранить на лице улыбку, хотя с гораздо большим удовольствием она сейчас отхлестала бы его по мордасам.

— Виски, Ребекка. Спасибо. И да, — спокойно добавила она, — плачу я. Я пришла сюда не за тем, чтобы клянчить рюмку у беззащитного туриста.

В глазах его промелькнуло что-то, напоминающее улыбку.

— Очень хорошо, зачем вы тогда сюда пришли?

Пока Ребекка, виляя бедрами, шла к бару выполнять заказ Голди, та откинулась на спинку стула.

— Мне дали понять, что вы ищете чего-то помимо обычных путешествий.

Фарли сухо улыбнулся.

— Однако же быстро у вас тут разносятся новости.

— Совершенно верно, — рассмеялась Голди. — Именно поэтому я и хотела поговорить с вами. Прежде чем вас попробует облапошить какой-нибудь мошенник. — Она протянула ему свою карточку. — У меня свой магазин в Общем зале. Обмен валюты, редкие монеты, камни и все тому подобное. Моя экспертиза пользуется уважением.

На лице у Фарли снова обозначилась слабая улыбка, хотя его темных внимательных глаз она не затронула.

— Да, я слышал о вас. Ваша репутация хорошо известна.

Что именно он хотел сказать этим, Голди так и не поняла. Точно так же она не была уверена в том, что ей нравится, как он продолжает рассматривать ее, словно какого-то диковинного зверя.

— Конечно, я не знаю, что именно вы ищете, — заявила она, принимая у Ребекки виски и выкладывая на стол деньги за него, — но мне казалось, что мы могли бы поговорить немного на эту тему. Поскольку вас, похоже, не очень интересуют обычные туристские маршруты, мне показалось, что вы, возможно, прибыли в Шангри-ла, имея в уме что-то другое.

Он прищурился.

— Ну например?

— О, люди прибывают сюда с самыми разными целями, — усмехнулась Голди. — Некоторые рвутся сюда только затем, чтобы пообедать в «Радости эпикурейца». Потом здесь есть еще эта греческая прорицательница, за которой таскаются толпой эти недоросли из Верхнего Времени так, словно она Христос во плоти. — Она улыбнулась при воспоминании о сопровождающих Йаниру ордах. Голди на них не так уж плохо зарабатывала. — Но я пришла сюда вовсе не за тем, чтобы говорить об оракулах и тех идиотах, которые верят им. К нам заезжают порой и деловые люди, понимающие все выгоды инвестиций в места подобные Шангри-ла. Уголки рта Фарли чуть дернулись.

— Правда? И какие же инвестиции?

Голди отпила виски. Да, этот Фарли спокоен. Даже слишком спокоен.

— Ну, существует ряд прибыльных предприятий, из которых смекалистый, обладающий некоторым капиталом человек может извлечь неплохую прибыль. Это, во-первых, магазины, обслуживающие туристов, рестораны — даже небольшие дают хорошую прибыль. Расположенная к отдыху публика, понимаете ли. — Она снова усмехнулась. Чак Фарли позволил своим губам едва заметно улыбнуться. — Потом имеет место бизнес вроде моего. Капитал, помещенный в редкие монеты, собираемые агентами в Нижнем Времени, приносит прибыль в девять-десять раз больше первоначального вложения.

Снова эта слабая ехидная улыбка.

— А мне-то казалось, что первое правило путешествий во времени гласит: «Извлекать прибыль из времени запрещается». ДВВ расклеил плакаты с этим повсюду. Вы не видели?

Каким-то образом — возможно, по улыбке в глубине этих темных глаз — у Голди сложилось впечатление, что это первое правило путешествий во времени Чаку Фарли глубоко до лампочки.

— Верно, — улыбнулась она. — Однако деньги, нажитые на сделках в Нижнем Времени и инвестированные здесь, в Шангри-ла, под действие этого правила не подпадают. Вы нарушаете его, только если забираете свою прибыль в Верхнее Время.

Поэтому возможности для выгодных инвестиций для человека с фантазией и капиталами поистине неисчерпаемы. — Она отхлебнула еще виски, наблюдая за ним сквозь стакан. — И что лучше всего, деньги, инвестированные, скажем, в бизнес здесь, в Шангри-ла, облагаются налогом в размере, равном налогу в Верхнем Времени, — при большей отдаче. Короче, вы можете сорвать большой куш, не нарушив при этом ни единого закона.

Она вежливо улыбалась, пока он разглядывал ее, откинувшись в кресле. Уголки его рта чуть дрогнули.

— Вы заинтересовали меня, Голди Морран. Мне нравится ваш подход. Целеустремленный, отточенный, искренний. Возможно, я свяжусь еще с вами.

Он бросил на стол несколько монет за свое питье, забрал газету и оставил ее сидеть, кипя от ярости. Она допила свое виски и поспешила за ним, но он растворился в толпе Общего зала. Люди глазели на витрины, на пандусы Врат, на часы, на Врата, на зоны ожидания, на доисторических тварей, вывалившихся из этих абсурдных нестабильных Врат в эпоху динозавров, — только это она и видела, куда бы ни посмотрела. Она сжала губы — этот мерзавец отверг ее и просто исчез!

Но что, черт возьми, все-таки нужно этому Фарли?

Донельзя раздосадованная, направилась Голди к себе в магазин. Не успела она сделать и несколько шагов, как заметила Скитера Джексона, оживленно беседовавшего с какой-то туристочкой. Будь он проклят, этот гаденыш! Она совершенно серьезно вознамерилась уже подойти и сказать этой несчастной, с каким пройдохой она имеет дело, только бы сорвать тому любую возможность опередить ее. И как только она согласилась на это идиотское пари?..

Голди зажмурилась и снова открыла глаза. Кто-то крался за Скитером. Рыжеватый мужчина в ковбойской одежде, почему-то плохо вязавшейся с тем, как он двигался… Глаза ее расширились, когда она узнала его: тот же самый тип из Нижнего Времени, который преследовал Скитера в прошлый раз. Потом она заметила настоящий меч, который тот бесшумно доставал из складок кожаной одежды. Голди затаила дыхание.

Какое-то мгновение злоба и ненависть удерживали ее на месте. Злоба, ненависть и жадность. Если Скитер будет мертв, спору конец, и ни одна собака не сможет выставить ее из Ла-ла-ландии. Человек подобрался ближе. Голди похолодела от ненависти, горевшей в глазах незнакомца. Конечно, Скитер был ее противником и мерзавцем и, возможно, заслужил подобную участь больше, чем кто-либо другой из всех, кого она знала. Но она вдруг поняла, что не хочет видеть, как он умрет.

И не потому, что она слишком переживала за Скитера. Но эта смерть обещала быть неприглядной. И очень — очень! — некстати для бизнеса. И еще одну вещь она поняла в то же мгновение: победа над мертвым соперником будет не слаще горькой редьки. Поэтому, прежде чем она сама поняла это, она уже спешила через Общий зал.

Скитер и его жертва были совершенно поглощены разговором у входа в зону ожиданий Врат Дикого Запада. Незнакомец подкрался к ним, прячась за декоративным конем, в прозрачном пузе которого плавали разноцветные рыбки, и замер, готовясь к последнему броску. Голди огляделась по сторонам в поисках оружия, или кого-нибудь из Безопасности, или чего угодно другого, что могло бы сорвать кровожадные планы незнакомца.

Прямо у них над головой сидели на стальных переплетениях фермы штук десять кожистых, с ворону размером птеродактилей, жадными глазами созерцая рыбу в лошадином животе. Скитер продолжал заливаться соловьем, не подозревая о надвигающейся смерти. Ага! Голди бросилась к тележке, с которой торговали бейсбольными кепками, футболками и прочей ерундой, и со словами: «Прошу прощения, я позаимствую на минутку», — выхватила из-под носа у остолбеневшего торговца игрушечный лук с колчаном, полным стрел.

Она мастерски наложила стрелу на тетиву, прицелилась и выстрелила. Стрела описала в воздухе плавную кривую и угодила точно куда нужно: резиновая присоска врезалась в самую середину стайки перепуганных птеродактилей, разом сорвавшихся с места. Площадь огласилась пронзительными воплями и хлопаньем кожистых крыльев. Голди спряталась за тележкой. Скитер вздрогнул, оглянулся — и увидел человека с мечом. Глаза его расширились.

А потом он сорвался с места и понесся быстрее, чем Голди могла ожидать даже от него.

Человек с мечом выругался — кажется, на латыни — и устремился за ним. Рассерженные птеродактили кружили у него на пути, визжа, как обезумевшие вороны вокруг сойки. Кожистые крылья хлестали его по лицу. Когтистые лапы цеплялись за волосы. Он выкрикнул что-то свирепое и попытался изрубить их своим мечом. Скитерова туристочка, хорошенькая рыжая девица, взвизгнула и спряталась за коня. Туристы разбегались в разные стороны, кто-то громко звал службу безопасности, кто-то санитарную службу. Незнакомец, бившийся с птеродактилями, вдруг сообразил, что привлекает к себе внимание. Он снова выругался и устремился в направлении, противоположном тому, в котором исчез Скитер. И почти сразу же появились парни из службы безопасности.

— Что тут происходит?

Потрясенная туристка, которую пытался надуть Скитер, выбралась из-под лошадиного брюха.

— Мужчина с ножом! Длинным таким! Он пытался напасть на парня, с которым я разговаривала… а потом вот эти твари… — она ткнула пальчиком в птеродактилей, которые продолжали злобно кружить у них над головами, — начали летать везде, и… и я не знаю, куда он побежал. Я только пряталась за этим…

Офицер службы безопасности составил описание мужчины со слов потрясенной туристки, а Голди тем временем тихо ускользнула под шумок. Торговец, у которого она позаимствовала лук и стрелу, только хлопал глазами ей вслед. Голди вернулась к себе в магазин кружным путем, удостоверившись, что никто из службы безопасности не идет за ней, заперла за собой дверь и уселась подумать хорошенько. Каким-то образом Скитер Джексон ухитрился нажить себе смертного врага. Где-то. Или когда-то. Он ведь пришел к ней менять бешеную уйму денег после той последней прогулки через Римские Врата. Голди готова была поспорить на свой последний золотой зуб, что нападавший на Скитера человек был обманут в Нижнем Времени и каким-то образом смог попасть сюда сквозь Врата, чтобы отомстить.

Она чуть вздрогнула. Со всех сторон ее окружали стеклянные стеллажи с монетами, камнями и прочими драгоценностями, принесенными в Верхнее Время разными наивными туристами. С пари или без него, она не раскаивалась в своем поступке. Но была и еще одна вещь, которую она вознамерилась узнать, или ее имя не Голди Морран, — что это за человек, который чуть было не убил только что Скитера Джексона?

Да, узнать, кто это такой и почему охотится за этим мелким воришкой, было бы не только интересно, но, возможно, даже полезно. Может, она и не хотела, чтобы Скитера изрубили в капусту, но вот против того, чтобы его арестовали, она не имела ровным счетом ничего. Задумчиво побарабанив пальцами по прохладной стеклянной столешнице, Голди прикинула, с кем бы лучше связаться насчет личности этого незнакомца. У нее было достаточно агентов по всему вокзалу, всегда готовых выполнить для нее небольшую работу, будь то слежка за кем-то или просто служба на побегушках, как в этом дурацком Нижнем Времени. Голди самодовольно фыркнула и сняла телефонную трубку.

Время уходило, но она узнает то, что ей нужно.

В конце концов не так уж много в Ла-ла-ландии мест, где можно спрятаться. Кто-нибудь да знает. А как только это узнает она, об этом узнает человек, который охотится за ним. И как только это узнает он, дни Скитера Джексона в Шангри-ла будут сочтены.

Голди набрала первый номер.

Глава 13

Маркус добрался до дома и отпер дверь своей маленькой квартирки. В ней царила непривычная, почти зияющая пустота. Йанира собиралась в спешке и, похоже, взяла только детские вещи. Маркус прикоснулся к ее хитону, вдохнул его аромат, почти улыбнулся при виде джинсов, висевших на вешалке в шкафу… потом стиснул тяжелую ткань в руках.

Маркус знал, что рано или поздно этот день настанет.

Он не знал только, что он так безжалостно разрушит его жизнь.

Маркус свирепо выругался на языке, которого не знал на ВВ-86 ни один другой мужчина, женщина или ребенок — за единственным исключением его любимой Йаниры, которую он обучил немного, — потом нашел в аптечке пузырек аспирина. Он проглотил целых пять таблеток, чтобы унять пульсирующую боль в висках, горько жалея о том, что не может позволить себе крепких напитков вроде особого бурбона Кита Карсона — тот привез его на ВВ-86 из какой-то своей разведывательной экспедиции. На такую роскошь у него просто не было денег.

У него вообще не было денег ни на что.

Маркус снова выругался, злясь на себя за дрожь, с которой никак не мог справиться. Он только-только начал осознавать себя свободным человеком. Но человек, купивший его и доставивший сюда, рано или поздно не мог не вернуться за расплатой. Маркус достал записи, которые старательно вел, подслушивая деловые разговоры в баре, и деньги, которые еще старательнее откладывал в маленькую железную коробочку на верхней полке гардероба. Он сменил свою рабочую одежду на чистые джинсы и легкую рубаху, которую Йанира купила ему на последний день рождения в лавке Приграничного города. Непослушными пальцами он пригладил челку и судорожно глотнул, пытаясь смочить пересохшее горло. Пепельной бледности лица в зеркале не могла скрыть даже щетина на подбородке.

Если он попробует сейчас побриться, он просто весь изрежется.

Не в состоянии думать ни о чем, кроме предстоящей встречи, он опустился в кресло лицом к двери и принялся ждать. Когда зазвонил телефон, он чуть было не опрокинул кресло. Он вскочил и схватил трубку, прежде чем включился автоответчик.

— Алло?

— Маркус, — произнес знакомый голос — по-английски, не на латыни! — Нам надо обсудить дела. Приходи в «Замок Эдо», номер три ноль двадцать семь. Не забудьсвои записи.

В трубке раздались гудки.

Маркус молча сглотнул слюну. Он так и не знал даже, как зовут этого человека. Он снова сглотнул, борясь с глупым, беспочвенным страхом. Ну что может с ним случиться? И ведь он идет в гостиницу к Киту, не в какой-то глухой угол вокзала. Кит Карсон — его друг. Могущественный друг. Маркус цеплялся за эту мысль.

Он собрал деньги, записи и мужество и решительно зашагал в сторону всемирно известной гостиницы Кита Карсона.

* * *

Попасть в «Замок Эдо» было не так уж сложно.

Существует множество способов попасть в гостиницу помимо главного вестибюля. Гораздо больше, чем, возможно, было известно Киту Карсону, если только предыдущий владелец, легендарный Хомако Тани, не оставил своему давнему партнеру-разведчику в наследство вместе с гостиницей ее строительных чертежей. Архитектор «Замка Эдо», работавший под непосредственным руководством Тани, запроектировал больше мелодраматических тайных коридоров, скрытых входов и выходов и потаенных комнат, врытых в гималайские скалы, на которых покоился вокзал, чем знали даже боги этих диких вершин.

Скитер не раз уже пытался подобрать ключи к этим дверям, пробираясь в гостиницу через один из по меньшей мере пятнадцати обнаруженных им тайных входов, — а ведь он даже не поднимался выше второго этажа из страха открыть ненароком потайную панель и вывалиться прямиком в шикарный кабинет Кита Карсона на пятом этаже. Отличительной особенностью этого этажа, кстати, являлся окружавший его по периметру балкон в форме дракона, каждая чешуйка которого была на деле королевской хризантемой, а спальни люксовых номеров площадью не уступали квартире родителей Скитера.

Если верить слухам (а на источники информации, которой пользовался Скитер, как правило, можно было положиться), Кит обнаружил, что является владельцем «Замка Эдо», когда целую ватагу незнакомых ему юристов допустили в Ла-ла-ландию ровно настолько, чтобы они вручили ему копию завещания Хомако Тани, короткое письмо и документы на отель.

Как всем хорошо известно, личным повелением самого Булла Моргана юристам любого калибра категорически запрещается вести дела на территории Ла-ла-ландии (не говоря уже о том, чтобы открыть здесь контору или хотя бы филиал). Это железное правило соблюдалось неукоснительно, и управляющий Вокзалом, битюг, жевавший сигары, как восьмилетний карапуз — баббл-гам, допускал отклонения от него единственно в случаях, касавшихся наследства

В своем роде Ла-ла-ландия являлась идеальным прибежищем для человека, блюдущего законы (или по крайней мере не попадающегося на их нарушении). Скитер ухмыльнулся. Ни одна живая душа — возможно, даже сам Кит — не знала, на самом ли деле создатель «Замка Эдо» умер. Слухи (и в этом случае даже источники Скитера расходились во мнениях) варьировались от достоверных свидетельств того, что Хомако Тани пал от руки величайшего японского воителя-художника-поэта-оружейника Миямото Мусаси, и до восшествия его на Крышу мира, где он доживал свои годы тибетским Далай-Ламой (собственно, если не по времени, то по местонахождению это было не так уж и далеко от ВВ-86).

Всемирно известный храм на Крыше мира был наконец возрожден после того, как наводнения, цунами, землетрясения, голод, эпидемии и войны с ненавистными северными соседями заставили в конце концов последний бастион развитого социализма развалиться, оставив Тибет молельным колесам, бамбуковым пандам и сияющим вечными снегами горным вершинам.

Как бы то ни было, на этот раз Скитер вошел в «Замок Эдо» просто через главный вестибюль, хоть и в гриме, миновал огромное панно «Восход солнца над Замком Эдо» (представлявшее собой, кстати, копию картины того самого Мусаси, который, по слухам, убил Хомако Тани и который вполне мог это сделать, учитывая его характер), вступил в лифт и нажал круглую кнопку с цифрой «три».

Спустя несколько секунд он уже крался по коридору третьего этажа к дорогому номеру. Ноги его бесшумно ступали по ковру, столь ценному и толстому, что и персидские цари не отказались бы постелить такой в своих зимних дворцах. Простой черно-белый узор напоминал Скитеру снежных барсов, осторожных хищников монгольских степей, и он вздрогнул, вспомнив ужас, охвативший его, когда Есугэй приказал ему ехать с ними на зимнюю охоту в священных горах. Он до сих пор не знал, было ли его умением или чистой удачей то, что стрела его пронзила барса прежде, чем тот добрался до него своими когтями. Во всяком случае, он до самой смерти будет помнить предсмертный визг его маленькой мохнатой лошадки, буквально выбитой из-под него, прежде чем он вообще понял, что рядом с ним кто-то есть.

Скитер раздраженно тряхнул головой, отгоняя эти воспоминания, и сосредоточился на первоочередной задаче: как попасть в номер 3027? Первым делом он приставил к двери стетоскоп и прислушался. До него донесся шум душа и мужской голос, немузыкально напевавший что-то из куплетов Гильберта и Салливена. Скитер улыбнулся, осторожно отомкнул замок, не врубив при этом сигнализацию, — он сам изобрел приспособление для этого, чем очень гордился, — и вошел в темный номер.

Фарли все пел, а Скитер тем временем начал методичный обыск хорошо обставленной спальни. Он порылся в беспорядочно брошенной на кровать одежде, обшарил все тумбочки, заглянул под матрас, в стенной шкаф, под все предметы мебели и ухитрился даже открыть комнатный сейф — только чтобы обнаружить, что он пуст.

Где же?

Он осторожно приоткрыл дверь в ванную и рискнул заглянуть одним глазом внутрь.

В лицо ему ударил пар вместе с немузыкальным ревом — что-то там про маузеры и дротики. Однако ничего похожего на пояс с деньгами не лежало ни на раковине, ни на унитазе, не висело на вешалке для полотенец. Неужели он не снимает этот чертов пояс даже в душе?

Песня и шум воды резко оборвались. Фарли завершил водные процедуры. Скитер чертыхнулся про себя и выбежал в прихожую. Он выскользнул из номера, запер за собой дверь и, тяжело дыша, с бешено колотящимся сердцем, прислонился к ней.

— Что это ты здесь делаешь? — спросил знакомый голос.

Скитер охнул и подпрыгнул от неожиданности. Только потом он понял, что перед ним Маркус.

— Ох, это ты… — выдохнул он, снова привалившись к двери, ибо ноги его почти не держали. — А я уж испугался, что Голди снова натравила на меня службу безопасности.

Маркус отчаянно хмурился.

— Ты пытался украсть что-то в номере?

Скитер вызывающе посмотрел на друга.

— Мне ведь надо выиграть это пари, — тихо произнес он. — Или ты забыл? Если я проиграю, меня вышвырнут с вокзала.

— Да, все ты и твое идиотское пари! Почему тебе обязательно нужно мошенничать и красть у всех и каждого, а, Скитер Джексон?

Злость Маркуса удивила его.

— Почему у всех? Я никогда не краду у местных. Это семья. А у семьи я не краду.

Щеки Маркуса горели — это было заметно даже в полутемном коридоре. Дыхание его участилось.

— Семья? Когда ты поймешь наконец, Скитер? Ты не монгол. Ты американец из Верхнего Времени, а не какой-то немытый, вонючий варвар!

Он даже пошатнулся от удивления. Откуда Маркусу это известно?

— Монгол не крадет у своих, — объявил Маркус, явно цитируя разговор, которого Скитер совершенно не помнил. — Милая мораль для милого вора, да? Вот ты кто — вор. Мне тошно слышать от тебя, насколько туристы это заслужили. Они не твои враги! Они просто люди, которые хотят радоваться жизни, и тут появляешься ты, и крадешь, и лжешь… — Глаза его вдруг расширились, потом сощурились. — Те деньги, что ты дал мне… Твой римский выигрыш. Ты выиграл его нечестно.

Скитер облизнул пересохшие губы, пытаясь найти подходящие слова.

— Он пришел ко мне за помощью, будь ты проклят, потому что ты украл деньги, которые он отложил, чтобы начать новую жизнь! Чтоб тебе гореть в твоем монгольском аду, Скитер Джексон!

И не сказав больше ни слова, Маркус повернулся и зашагал к лифту, миновал его и исчез на лестнице Громко хлопнула дверь. Скитер стоял, задыхаясь, на белоснежном ковре. Почему ему так хочется плакать, как в тот день, когда ему исполнилось восемь лет? К черту, Маркус всего лишь выходец из Нижнего…

«Да, — прошептал ему внутренний голос. — Выходец из Нижнего Времени, которого ты назвал другом и которому ты спьяну — или по глупости — выложил всю правду». Скитер мог лгать туристам сколько угодно, но этому голосу соврать не мог. Только что на его глазах разлетелась в пыль его единственная дружба. Когда рядом с ним отворилась дверь номера 3027 и из нее высунул голову в коридор Фарли, он почти не заметил этого.

— Эй, вы. Вы не видели здесь парня по имени Маркус — ростом примерно с вас, каштановые волосы?

Скитер посмотрел Фарли в глаза и не удержался еще от одной лжи.

— Нет Никогда не слыхал о таком.

Потом он пошел к лифту и в ближайшее место, где отпускали спиртное. Он хотел напиться до бесчувствия И ему было совершенно наплевать, сколько денег это ему будет стоить. Он зажмурился и стоял так, пока лифт бесшумно спускался в вестибюль «Замка Эдо».

Как сможет он возродить дружбу, которую сам ухитрился разбить к чертовой матери? Но он должен попытаться. Кой смысл оставаться на ВВ-86, если это будет ему не в радость? И вспоминая холодный, злой взгляд Маркуса и его ледяной голос, от которого холод пробирал до костей, он понимал, что никогда не будет жить счастливо в Ла-ла-ландии, если не сможет как-то восстановить добрых отношений с Маркусом.

Он вывалился из лифта, ощущая себя совершенно одиноким в вестибюле, полном туристов, и понял, что гнев Маркуса гораздо страшнее тех давнишних матчей в бейсбол, на которые его папочка так и не удосужился явиться ни разу под предлогом работы: вытягивать деньги из клиентов, навязывая им то, что им и даром не нужно.

Это сравнение причиняло ему боль.

Скитер добрел до ближайшего бара и, не обращая внимания ни на татуированных якудза, ни на удивленных японских бизнесменов, напился до чертиков. Уж не изменило ли ему счастье? Может, это послано ему в наказание за то, что он обманул — и потерял в результате — своего единственного друга? Так он и сидел, один среди японских лиц, косившихся на «гейджина» в их баре, и думал, кого он ненавидит больше: своего отца? Маркуса — за то, что тот показал Скитеру, насколько он сделался похож на него? Или самого себя — за то, что делал в жизни все, чтобы в конце концов стать похожим на человека, которого ненавидел?

Он не нашел ответа на этот вопрос ни в японском виски, ни в горячем сакэ, которое поглощал в таких количествах, что произвел впечатление даже на японских бизнесменов, постепенно собравшихся вокруг него выказать ему свое восхищение и приободрить. Девушка, одетая как гейша, — черт, она даже могла быть настоящей гейшей, ибо Вокзалы Времени могли позволить себе платить даже такие бешеные бабки, которых требует эта профессия, — все наполняла и наполняла его чашку, безуспешно пытаясь флиртовать с ним или хотя бы расшевелить его на разговор или дурацкие игры, в которые остальные играли с большим энтузиазмом. Скитер не обращал на все это ни малейшего внимания. Совершенно никакого. Все, чего он хотел, — это напиться до бесчувствия.

Поэтому он не мешал им говорить, но слова их обтекали его, как ветры бескрайней пустыни Гоби. Может, в виски и не найти ответов, но справляться с одиночеством с ним все же легче.

* * *

Набравшись как матрос (это выражение он помнил еще с тех пор, как отец брал его раз в короткое плавание, чтобы все, кому нужно, увидели его новую яхту), Скитер как раз собирался провалиться в блаженное забытье, когда зазвонил телефон. Чуть не упав с кресла, он потянулся и схватил трубку.

— Слушаю?

— Мистер Джексон? Это Чак Фарли.

От удивления он прирос к ковру.

— Да? — осторожно спросил он.

— Я тут подумал над вашим вчерашним предложением. Насчет услуг гида. Вы убедили меня. Если вы не заняты сейчас, я был бы рад нанять вас.

Скитер вовремя вышел из оцепенения.

— Разумеется. Какие Врата вы имеете в виду?

— Денвер.

— Денвер… Денвер… М-м… — притворившись, будто сверяется с несуществующим графиком, он выиграл немного времени, чтобы прийти в себя. — Идеальное время для Денвера — это заезд через две недели, после полного цикла Римских Врат. Да, на время того заезда в Денвер я свободен.

— Замечательно! Тогда встречаемся через полчаса в Приграничном городе. Обсудим детали. Там есть такой маленький бар, «У счастливого Джека»…

— Да, я его знаю. Через полчаса? Нет проблем. Я приду.

— Отлично.

В трубке раздались гудки. «Счастливый Джек» — место довольно дикое, где всякое может случиться. Особенно с одним конкретным поясом с деньгами. Выходя из квартиры, Скитер улыбался.

«Денежки, где вы? Я иду!»

«Счастливый Джек» выделялся огромной деревянной вывеской, изображавшей двух пляшущих ковбоев, палящих друг другу по ногам из револьверов. Большая стеклянная витрина была раскрашена кричащими красками Приграничного города — красными, синими, золотом. Скитер толкнул зеркальные двери — ни дать ни взять из голливудского вестерна — и вошел в шумное помещение. Пианист наполнял зал разухабистыми мелодиями, популярными в свое время в Денвере, — Национальную ассоциацию содействия прогрессу национальных меньшинств, доведись ей услышать их слова, хватил бы групповой апоплексический удар. Многие из этих милых старых песенок, подслушанных в танцевальных залах и салонах от Нью-Йорка до Сан-Франциско восьмидесятых годов девятнадцатого века, явно не предназначались для ушей темнокожих американцев.

Это служило причиной давних войн между делегациями из Верхнего Времени и владельцами питейных заведений Приграничного города, конца которым пока не было видно. Поэтому пианисты играли, давая возможность клиентам привыкнуть к тому, что им предстояло услышать в Нижнем Времени, — пошлости, расизм и тому подобное. Скитер считал также, что эта музыка в некотором роде помогает отсеивать тех туристов, которых современные замашки могут довести Внизу до серьезных неприятностей.

Скитер покачал головой. Некоторые этого просто не могут понять. Люди никогда не вели себя хорошо, имей они хоть полшанса вести себя по-другому. Если крестоносцы с их законным раздражением хотят исправить положение, судебные тяжбы с владельцами вокзальных баров — не лучший способ делать это. Прошлого не исправишь, что бы ты ни делал, и в конце концов владельцы баров просто помогали клиентам акклиматизироваться. Крестоносцам лучше оставаться у себя в Верхнем Времени и тратить силы и средства на действительно добрые дела — например, на повышение уровня образования людей из Нижнего Времени вне зависимости от цвета кожи и национальности. Впрочем, то же относилось и к пламенным борцам за сохранность окружающей среды, прямо-таки рвавшимся отправиться в Нижнее Время, чтобы защищать среду там. И потом просто глупо убивать сравнительно небольшую прослойку профессиональных охотников Нижнего Времени за то, что они заняты делом, считавшимся тогда совершенно естественным.

С точки зрения полудикого монгола-приемыша Скитер никак не мог взять в толк, что плохого в трезвом, ясном взгляде на собственное прошлое, вне зависимости от того, что там можно обнаружить. Подправлять прошлое в соответствии с идеями той или иной политической группы казалось ему гораздо более опасным занятием — но в конце концов он был всего лишь полудикий монгол-приемыш. Что может он понять в социальных теориях и политике Верхнего Времени?

Чак Фарли пришел в бар раньше его. Он сидел за столиком у стойки и потягивал виски. Скитер улыбнулся самой лучшей своей улыбкой и опустился в кресло напротив.

— Вечер добрый, хозяин, — заявил он, повысив голос, чтобы его было слышно поверх дребезжания пианино и голосов.

— Добрый, — медленно улыбнулся Чак. — Выпьете со мной?

— Почему бы и нет?

Фарли махнул официантке. Минуту спустя Скитер тоже потягивал виски. Виски было хорошее. Ну…

— Начнем. Вы планировали прогулку в Денвер?

Фарли кивнул.

— Кто мне действительно нужен — это опытный гид, способный организовать всю поездку и обучить меня азам путешествия во времени до того, как я пройду Врата.

— Ну, сэр, в таком случае я тот, кто вам нужен. Но мой тариф высок.

Фарли полез в карман плаща и достал пухлый конверт.

— Половина — перед отправкой, половина — по возвращении.

— Видите ли, сэр, билеты на Денверские Врата расходятся быстро; нам надо купить их прямо сейчас, пока еще не поздно. — Скитер не терял надежды на то, что Фарли отдаст ему деньги немедленно.

Вместо этого Фарли убрал конверт обратно.

— Это я оставлю на вас, — заявил он с видом человека, испытывающего облегчение оттого, что ему не надо связываться с нудными хлопотами. — Все равно вы знаете все ходы лучше меня.

— Ясное дело, — философски ухмыльнулся Скитер. — Где и когда встретимся в следующий раз? — Если даже в этом конверте всего малая часть того, что Фарли носит в этом не внесенном в декларацию поясе, Скитер скоро сделается богачом.

Фарли назвал место в Общем зале, тихий коридор неподалеку от «Радости эпикурейца».

— Встретимся там, скажем, через час? — предложил он.

— Буду ждать там, — улыбнулся Скитер.

— Я тоже. — Фарли поднял стакан. — За приключение.

Скитер чокнулся с ним и допил виски.

— За приключение. Увидимся через час. — «Отлично. Как раз то, что я от него хотел. Голди хана».

Он вышел из салуна и направился к ближайшему банкомату. Жаль, конечно, покупать билеты на свои деньги, но в конце концов дорогую рыбешку можно поймать только на красивых жирных червей. Получив деньги, он отправился в кассу «Путешествий во времени» у Врат Дикого Запада.

— Привет, мне нужно два билета на денверскую экскурсию через две недели.

— Это запросто, билетов еще полно. — Женщина за стойкой, как и любой житель ВВ-86 хорошо знавшая Скитера, нахмурилась. — Но деньги вперед, Джексон.

Он улыбнулся, протягивая ей купюры. Женщина застонала.

— Бедный лопух. Мне его жалко — или ее. Ладно, получай свои билеты.

Она проставила в билетах штамп с датой отправления и возвращения и протянула их Скитеру.

— И не забудь напомнить твоему лопуху, что он не должен забывать свою индивидуальную карточку, — ехидно добавила она.

Ясное дело, она не надеялась, что предполагаемая жертва Скитера вообще дойдет до Врат Дикого Запада. Скитер весело послал ей воздушный поцелуй и отправился на место встречи с Фарли. Он насвистывал на ходу, ощупывая в кармане жесткие прямоугольнички билетов и остаток своих денег — как раз на то, чтобы перекусить. Ничего, когда этот пояс с деньгами окажется у него, эта сумма денег покажется в сравнении с ним сущим пустяком.

Обед в «Радости» будет приятным разнообразием после мороженых соевых биточков с бутафорскими полосками якобы от гриля, чтобы они выглядели как мясо. После той диеты, на которой он вырос, они вызывали у него чувство тошноты, но они хорошо поддерживали силы, и потом на время этого пари он не мог позволить себе такую роскошь, как настоящая говядина в морозилке.

Коридор за «Радостью» был длинный и совершенно пустой Собственно, в этот коридор выходили только служебные двери ресторанной кухни. Вдоль стен выстроились мусорные контейнеры. Скитер уперся в стену спиной и одной подошвой и принялся ждать, насвистывая. Какой-то звук слева привлек его внимание. Он посмотрел в ту сторону…

Острая боль пронзила его затылок. Он упал, понимая, что его ударили, и почувствовал, как лицо его чувствительно соприкоснулось с неожиданно твердой мостовой. Потом какая-то тряпка, смоченная дурно пахнущей жидкостью, накрыла ему нос и рот. Он забился, проклиная свою глупость и неосторожность, но провалился в черный туман. Он успел еще ощутить, как чья-то рука бесцеремонно обшарила его карманы.

Потом его окутала чернота, и тело его осталось лежать распластанным на мостовой.

Когда он пришел в себя — медленно, с дурным привкусом Гоби во рту и бушующим в голове бураном, — он застонал и тут же пожалел об этом. Его усыпили… Он попробовал сесть и чуть было не выключился снова, но все же смог принять более-менее сидячее положение, привалившись спиной к стене. Трясущимися, непослушными руками обшарил он карманы, но билеты и все его деньги исчезли. Кто обвел его вокруг пальца? Фарли? Или какой-нибудь конкурент, недавно появившийся на вокзале? Или — что скорее всего — кто-нибудь из агентов Голди?

Он выругался про себя, зажмурился и осторожно ощупал раскалывающуюся от боли голову. Он ведь не может пожаловаться на это нападение Буллу Моргану, верно? «Эй, я только собирался надуть этого типа, и тут кто-то огрел меня и усыпил хлороформом…»

Нет, об этом он не скажет ни управляющему, ни кому угодно другому. Он с трудом поднялся на ноги, потом сполз по стене обратно и несколько мучительных минут избавлялся от содержимого желудка. Он все еще кашлял, отчаянно мечтая хотя бы о стакане воды прополоскать рот, когда услышал приближающиеся легкие шаги.

— Скитер? — тревожно спросил женский голос. Он с трудом заставил себя посмотреть, кто это. Он никогда раньше не видел этой женщины.

— Ох, Скитер, тебе совсем плохо! Йанира так расстроится! Ладно, давай я помогу тебе.

Произношение выдавало в ней уроженку Нижнего Времени, возможно, гречанку. Ноги у Скитера так ослабли, что он вряд ли удержался бы на них без посторонней помощи, так что он позволил ей отвести себя к нему домой, где она умело раздела его и сунула его под душ. Охая, прислонился он к кафельным плиткам ванной — холодное прикосновение чуть снимало боль в затылке.

Женщина — кто бы она ни была — вернулась с полотенцем и помогла ему выбраться из ванны, умело вытерла, одела в халат и помогла добраться до постели — сам он одолеть эти несколько шагов уже не смог бы. Потом снова вышла, вернувшись со стаканом в руке.

— Вот. Выпей это. Это успокоит твой желудок и облегчит головную боль.

Он послушно выпил. Питье оказалось не такой гадостью, как он ожидал. Вернув ей пустой стакан, он тихо застонал и откинулся на подушки. Она накрыла его одеялом, погасила свет и уселась в кресло у изголовья

— Эй, — пробормотал Скитер, — спасибо.

— Спи, — сказала она. — Тебе досталось. Сон вернет тебе силы.

Не в силах противиться ни ее логике, ни наваливающейся на него черноте, Скитер закрыл глаза и уснул.

* * *

Маркус нашел Люпуса Мортиферуса в Римском городе — тот слонялся у входа в «Радость эпикурейца». Глаза гладиатора удивленно расширились, когда Маркус решительно направился к месту его засады. Он подошел к Люпусу, сунул руку в коробку с деньгами, что он копил так долго, и вытащил оттуда пригоршню монет — примерно столько же, сколько дал ему Скитер.

— Вот. Возьми, это твои.

Люпус безропотно взял деньги, переводя взгляд с них на Маркуса.

— Что случилось?

Маркус рассмеялся так горько, что глаза Люпуса расширились еще сильнее.

— Я узнал правду, друг мой, и она оказалась неприглядной Я просто дурак Эти деньги отдал мне тот человек, который украл их у тебя. Я думал, он выиграл их честно, поставив на Играх в Цирке. Как я мог так подумать, когда он за всю свою жизнь не проработал честно ни дня…

Люпус ухватил его за шиворот.

— Кто он? Где он?

Маркус чуть было не ответил. Потом рывком освободился.

— Где? — Он рассмеялся еще более горько. — Я не знаю. И не хочу знать Может, пытается обокрасть еще кого-то достаточно доверчивого, чтобы считать его своим другом. А что до того, кто он… Я дал тебе кров. Моя жена и дети скрываются, и у меня нет теперь денег, чтобы вернуть человеку, который привел меня сюда, ту цену, которая была за меня заплачена. И каким бы он ни был вором и мошенником, я называл его другом. Ты хочешь убить его. Тебе придется искать его самому, Волк.

* * *

Сеть агентов Голди окупала себя сполна. В особенности гениальный по наглости пятнадцатилетний подросток из Нижнего Времени, известный всем в Ла-ла-ландии просто как Юлий. Голди сидела на скамеечке «Вокзала Виктория» в ожидании скорого открытия Британских Врат — доверив все дело Юлию, ей нечего было больше делать, только ждать. Народу по улицам разгуливало вдвое или даже втрое против обычного: пышно украшенная к Рождеству Ла-ла-ландия всегда привлекала к себе внимание, а «Вокзал Виктория» и вовсе превзошел в этом году самого себя, стараясь реабилитироваться после прошлогодней оказии, когда вывалившийся из нестабильных Врат гад-звероящер пролетел пять этажей и размазался по мостовой Общего, разгромив при этом несколько чугунных скамеек, мусорных урн и даже один фонарный столб. Голди надеялась, что в этом году приз достанется этому кварталу с отрывом в тысячу очков от ближайшего соперника.

Голди тряхнула головой, отгоняя воспоминания, и принялась наблюдать за туристами, столпившимися у местной достопримечательности — маленькой, но настоящей железной дороги. Крошечный поезд только что отошел от перрона «Виктории» и набирал ход по Общему залу. Родители торопливо жужжали видеокамерами, стараясь запечатлеть своих отпрысков или их юных подружек в открытых вагончиках. Глаза горели, веселый смех сливался с перезвоном рождественских колоколов.

Голди негромко фыркнула. По правде говоря, детей она не терпела почти так же сильно, как этот раздражающий слух звон посеребренных колокольчиков

Голди пожала плечами. Ничего не поделать, такой уж она циник. Она уже насмотрелась всего этого раньше, из года в год, много лет подряд: небогатые типы из Верхнего Времени со своими большими семьями, накопившие денег на льготный разовый билет через Главные Врата, чтобы как следует насладиться волшебной страной Ла-ла-ландией до следующего открытия Главных. Впрочем, сама Голди тоже украсила свой магазинчик несколькими светящимися гирляндами и венками, хоть и считала это выброшенными на ветер деньгами. И временем. Кстати, о времени…

Где этот Скитеров мститель?

Приказав себе хранить спокойствие, Голди — ни дать ни взять воплощенная невинность — скромно сидела на лавочке «Виктории», глядя на туристов. Многие задерживались, чтобы сфотографировать украшения на верхних этажах. Голди обратила внимание, что во многих местах гирлянды уже слегка загажены доисторическими птицами и птерозаврами, гнездившимися в фермах перекрытия.

Один из типов с камерой дождался-таки своего. Подарочек от одной из крикливых бестий с кожистыми крыльями угодил ему прямиком в объектив, забрызгав заодно и лицо — глаз (тот, что не приник к видоискателю), щеки, рот и подбородок, не говоря уже о том, что набилось в волосы. Смех — по большей части сочувственный, но и не без некоторого ехидства — слышался со всех сторон «Виктории».

Хихикавшая вместе со всеми Голди чуть было не пропустила его. Первыми внимание ее привлекли те самые ковбойские штаны. Она сфокусировала на них взгляд и увидела того самого парня. Странное дело, он не смеялся со всеми остальными. Потом он повернулся лицом прямо к Голди. Ага… да, это точно он. Хмурая физиономия, коротко стриженные рыжеватые волосы, мощные бицепсы, играющие при движении, — тот самый человек с мечом. Неясно, конечно, где он спал: вид у него был изможденный, словно он недоедал уже несколько дней, и немного растерянный. Она не знала, как его зовут, но это ничего не меняло — этот тип мог разом решить все проблемы Голди и навсегда избавить ВВ-86 от этого хорька, Скитера Джексона.

Голди подала условный знак. Двое дюжих, мускулистых парней из Нижнего, состоявшие у нее на службе, как бы ненароком приблизились к нему сзади, потом разом схватили за руки, заломив их за спину, и подтащили к Голди. Минутой позже из-за угла вынырнул паренек на роликовых коньках. Высекая искры из мостовой, он подлетел к ее скамейке и лихо затормозил, схватившись за спинку. Отпрыски туристов из Верхнего Времени смотрели на него с завистью.

«Прирожденный шоумен», — подумала Голди. Ему повезло, что его приемными родителями стала чета из Нижнего Времени, имевшая кое-какие дела с Голди. В свое время они, опасаясь продажи в рабство за долги, ненароком забежали в Римские Врата и оказались в Ла-ла-ландии. У них с собой были монеты, за которые она оказала им кое-какую «помощь».

— Это он? — спросил парень.

— Да, — ответила Голди медовым голоском. — Будь так добр, скажи ему, что я хочу только поговорить с ним о том, чего он хочет больше всего. Скажи ему, что, если он пообещает не убегать, я отдам его врага прямо ему в руки.

Юный Юлий заговорил. Его латинская речь лилась легко и плавно — такие манеры понравились бы даже самому Клавдию (Голди даже подозревала, что в нем течет кровь цезарей, ибо его нашли не где-нибудь на помойке — таких подкидышей отдавали на воспитание бедноте, а еще чаще — в рабство, но выставили перед вратами дворца самого Императора, а на шее его висела табличка с надписью: «Знайте все, что это Юлий, сын наложницы, умершей родами. Считается, что плод ее также умер»). Все время, пока Юлий переводил ее предложение, Голди не сводила глаз с лица мнимого ковбоя. Выражение его разительно сменилось за каких-то несколько секунд. Сначала недоверие, потом подозрительность, затем глаза его забегали по сторонам в поисках отсутствующих стражей порядка. Потом удивление и, наконец, осторожное согласие на столь неожиданное предложение.

— Пожалуйста, Юлий, предложи нашему гостю присесть рядом со мной.

Юлий не слишком ладил с вырастившими его плебеями — он считал своих приемных родителей нудными и мелочными, — но благодарил всех богов за то, что они оказались здесь. За один день в Ла-ла-ландии он узнавал больше, чем за всю свою жизнь с ними. Они не желали адаптироваться (да простит их Юпитер, если они все-таки принимали что-то новое и необычное, например, щелкали выключателем, вместо того чтобы наполнять комнату дымом и вонью от свечей и лампад, не дававших к тому же почти никакого света). Он — желал, и еще как.

Голди Морран вывела его из задумчивости:

— Юлий, будь добр, объясни, пожалуйста, этому человеку, где живет враг, которого он ищет.

Юлий расплылся в улыбке, повернулся к мужчине в ковбойской одежде и быстро-быстро затараторил что-то на латыни.

Глава 14

Маркус резко повернулся и ушел, оставив гладиатора растерянно смотреть ему вслед. Он заметил, что Люпус пошел за ним, поэтому срезал дорогу через «Вокзал Виктория». Того, как Юлий и его команда поймали Люпуса Мортиферуса для Голди Морран, он уже не заметил. Когда он вернулся в «Замок Эдо», Скитер давно уже оставил свои попытки ограбить номер и ушел. Недовольно морщась от звука своих шагов в гулкой лестничной клетке, Маркус поднялся на третий этаж. Стопка тетрадок с записями и заметно полегчавшая коробка с деньгами все еще покоились у него под мышкой.

— Будь он проклят! — сердито чертыхнулся Маркус, глядя в пустой коридор.

Он постучал в дверь номера 3027 и попробовал представить себе, что скажет человеку, которому все еще не может вернуть долг. Дверь открылась сразу же. Маркус оказался лицом к лицу с тем, кто выкупил его из грязного, вонючего загона для рабов и привез, дрожащего от страха, в Ла-ла-ландию.

— Маркус? — чуть улыбнулся человек. — Заходи. Ему не хотелось входить в номер. Но он шагнул через порог, сжав жестяную коробку с деньгами побелевшими пальцами, и остановился. За его спиной мягко щелкнул замок, потом в тишине лязгнули о дно стакана кубики льда. Булькнула наливаемая жидкость. Маркус узнал этикетку. Его бывший хозяин знал толк в дорогих напитках. Маркус обратил внимание на то, что тот не предложил ему второго стакана. Внешне спокойный, хотя внутри его все бурлило, Маркус стоял и ждал. Человек отпил из стакана и посмотрел на него.

— Ты изменился. — Латынь слетала с его языка так же легко, как тогда, в Риме.

— Благодаря вам, — ответил Маркус по-английски.

Седеющая бровь поползла вверх.

— Ого!

Маркус пожал плечами — этот галльский жест пережил столетия.

— Вы привезли меня сюда. Я слушал и учился. Я знаю законы, запрещающие рабство, и законы, которые запрещают вам приводить в этот мир людей вроде меня.

Темные глаза сузились.

— Я должен вам деньги, — упрямо продолжал Маркус. — Ту сумму, которую вы заплатили тогда за меня. Но я больше не ваш раб. Это Ла-ла-ландия, не Рим.

Он бросил тетради на кровать.

— Вот записи, которых вы ждали. Люди, которые отправлялись в Рим и Грецию исключительно ради борделей. Люди, которые возвращались с интересующими вас объектами искусства. Люди, которые имели по возвращении дела с Робертом Ли, и те, которые не имели.

Он протянул жестяную коробку.

— Вот бОльшая часть тех денег, что я вам должен. Еще несколько недель — и я заработаю остальное. Если вы скажете мне, как вас зовут, — он позволил себе несколько саркастических ноток в голосе, — я мог бы послать их вам в Верхнее Время.

Его бывший господин продолжал стоять неподвижно, глядя на него. Потом, очень медленно, он взял у него коробку и отложил в сторону не открывая.

— Мы поговорим об этом позже, Маркус. Что же насчет моего имени… — быстрая улыбка коснулась его губ, не затронув темных наблюдательных глаз, — меня зовут Чак. Чак Фарли. По крайней мере, — он глухо усмехнулся, — на сегодня. А завтра… — Он пожал плечами. — Давай-ка взглянем на твои записи, ладно?

Он протянул руку.

Маркус, разрывавшийся между желанием не сдавать позиций и надеждой на то, что бывший господин поймет его и примет его условия выплаты оставшейся части долга, колебался. Потом медленно подобрал тетради и протянул ему.

— Ага… — Чак Фарли опустился в кресло и включил торшер, потягивая виски и пробегая глазами Маркусовы заметки. Время от времени он отпускал замечания, ничего не говорившие Маркусу.

— Интересно… Гм, ну, теперь ясно… Конечно… — Он мрачно усмехался. Маркуса снова пробрала дрожь. Фарли прочитал все тетради, ни разу не подняв на него глаз. — Ты очень хорошо справился, Маркус. Я поражен твоим вниманием к деталям и тщательностью, с которой ты вел записи. — Он сделал жест рукой, в которой был зажат стакан. Ледяные кубики, как кости, звякнули о стекло. — Ладно. Теперь второй вопрос. Посмотрим, сколько тебе осталось платить, идет?

Он открыл наконец коробку и сосчитал деньги — это все, что было у Маркуса, — и почти все, что заработала Йанира. Они оставляли себе не больше, чем требовалось на пропитание детям.

Фарли тихо присвистнул.

— Ты смог сберечь столько, платя за квартиру на Вокзале? Я поражен еще больше. — На этот раз взгляд его был полон улыбки. Маркус поборол дрожь. — Ладно, — он отложил коробку, нашел еще стакан и налил теперь уже им обоим, — давай-ка отпразднуем, если ты не против, твое освобождение. Да, мы выпьем за твое освобождение. Ты сможешь заработать остаток без особого труда.

Маркус механически принял у него стакан. Точнее, он ощущал себя как в тумане, не зная, что ему думать.

— Собственно, ты можешь избавиться от этого долга сегодня же, если выполнишь для меня небольшую работу.

Маркус ждал, не прикасаясь к виски.

Фарли улыбнулся:

— Пей. Мы же празднуем, не забывай.

Он выпил. Виски обожгло ему горло. Он все-таки удержался — с трудом, — чтобы не закашляться. Его язык не привык к виски, несмотря на то, сколько он разливал его клиентам на работе.

Чак Фарли — или как там звали его по-настоящему — говорил что-то. Маркус постарался внимательно слушать, невзирая на быстро распространявшиеся по телу тепло и неприятную сонливость.

— Далее. Сегодня вечером я собираюсь в Римские Врата по делам. У меня с собой много багажа, и мне не хотелось бы оставлять его здесь. Случается, что вещи пропадают даже из багажа, оставленного на хранение в гостинице. — От его улыбки по спине Маркуса пробежала дрожь. — Гм… Я скажу тебе, что ты должен сделать. Послужи сегодня моим носильщиком, помоги мне доставить багаж в гостиницу, и мы будем считать, что ты расплатился с долгом. Я знаю, что вы, из Нижнего Времени, все время подрабатываете носильщиками. Если ты согласишься, я сэкономлю неплохие деньги, а ты разделаешься с долгом. — Его глаза блеснули, но темным светом — словно черные алмазы.

Фарли уже улыбался. Виски быстро разбегалось по жилам. Фарли снова наполнил его стакан.

— Пей до дна, Маркус! Сегодня праздник, твой праздник!

Он выпил, ощущая, как горячий жар проваливается в его желудок и пожаром охватывает все его тело. Голова шла кругом. Вернуться в Рим? Одна мысль об этом так пугала Маркуса, что руки его, не удержав стакан, плеснули дорогое питье на еще более дорогой ковер. Он допил остаток, чтобы не заставлять Кита Карсона тратиться на чистку еще больше.

Вернуться в Рим? Но ведь это быстро и без особых хлопот избавит его от оставшейся части долга.

Пронести несколько сумок через Римские Врата и вернуться свободным человеком к женщине, которую он любит, и к детям, рожденным от их любви. Так просто… Фарли улыбался и беззаботно болтал, подливал ему в стакан, предложил сесть, даже завел разговор о людях, упоминавшихся в его сухих, деловых заметках. Маркус отвечал, рассказывая о них, о тех странных сексуальных объектах, которые они провозили контрабандой для богатых коллекционеров из Верхнего Времени, собиравших любые изделия из керамики, камня или слоновой кости — только бы они касались секса. Если честно, Маркус не понимал, из-за чего столько шумихи. Он вырос, окруженный таким обилием секса во всех его проявлениях, что для него это было все равно что видеть знакомую фигуру Конни Логан в ее причудливых одеяниях у нее в салоне.

Он пил, говорил и сквозь дымку опьянения слышал свой собственный голос, обсуждавший условия его освобождения от долга. Работа носильщика на время экскурсии в Рим. Его честь не ущемляется. Но он не мог отделаться от мысли, что заключает сделку с самими богами подземного мира.

— Хорошо! Очень хорошо! — Фарли посмотрел на часы. — Еще час с небольшим, и Врата отворятся. Нам пора переодеться, не так ли? Я буду ждать тебя здесь через… скажем, через пятнадцать минут, ладно?

Маркус понял, что бездумно кивает, соглашаясь, потом на нетвердых ногах вышел в коридор и, пошатываясь, спустился вниз и еще вниз — в свою опустевшую квартирку. В коробке на дне гардероба до сих пор хранились туника и сандалии, которые были на нем в те первые дни на Вокзале. Когда он надел их, они показались ему чужими. Он оставил футболку, что подарила ему Йанира, лежать на кровати вместе с написанной нетвердой рукой запиской — куда он отправляется и зачем. Потом в одежде римского бедняка решительно вернулся в «Замок Эдо».

Еще час — и он будет свободен от всех долгов и обязательств перед человеком, называющим себя Чаком Фарли. Он постучал в дверь номера 3027, молча забрал сумки и так же молча последовал за ним в ярко освещенный Общий зал и забитую народом зону ожидания готовых отвориться Римских Врат.

— Подожди меня здесь, — сказал ему Фарли. — Мне надо еще обменять деньги.

Маркус только кивнул и остался сторожить вещи. Он думал, где сейчас Йанира, жалел, что не может сказать ей, как хорошо все складывается в конце концов, потом заметил, что Фарли скрылся в направлении магазинчика Голди Морран. Он хотел было предостеречь его на ее счет, потом пожал плечами. Фарли наверняка знал, что делает. Утомленный, с головой, все еще идущей кругом от виски, он терпеливо стоял и ждал возвращения Фарли и конца всех этих тяжелых испытаний.

* * *

Настоящее его имя было вовсе не Чак Фарли, но оно восхитительно подходило к его роду занятий. Впрочем, и имя — Чак — было достаточно близко к настоящему.

Он с трудом удерживался от улыбки при мысли о предстоящей сцене. Проходя через Римский город, он зашел в мужской туалет переодеться, надев под мужской костюм Верхнего Времени самодельную кольчугу, а римские тунику и тогу спрятав в сумку на ремне, и нашел лавку этой отвратительной гарпии с пурпурными волосами. Он появился бесшумно, как сова, охотящаяся на особо вкусную мышь.

Гарпия оторвалась от разговора с другим клиентом и расплылась в улыбке. Чак вежливо улыбнулся в ответ и стал ждать в стороне, внутренне заходясь от хохота.

О, что за наслаждение натягивать нос кому-то, возомнившему себя профессионалом… Она поспешно разделалась с клиентом, только что не выставив его за дверь от жадности.

— Мистер Фарли, что за приятный сюрприз! Вы передумали?

Чак позволил себе легкую улыбку.

— Ну, не совсем. — Он потянулся за сумкой с римскими одеждами и достал из бокового кармана наживку. — Я хотел обсудить с вами вот это. — Он задумчиво почесал в затылке. — Я слышал, вы большой эксперт по таким вещам, — с хорошо натренированным выражением почтения на лице он протянул ей выцветшую газетную вырезку.

С любопытством перебегая глазами с его лица на клочок бумаги и обратно, Голди Морран изучила вырезку, и на лице ее на миг вспыхнула откровенная алчность. «Крючок, леска, грузило…»

— Ну, это довольно любопытно, — произнесла Голди Морран, прочистив горло. — Это законно?

— Уверяю вас, совершенно законно. Видите ли, я в некотором роде историк-любитель и раскапывал, так сказать, фамильные корни. Так вот, копаясь в библиотеках Верхнего Времени, я как раз дошел до «золотой лихорадки» в Колорадо. Можете представить мое удивление… — Это вышло достаточно забавно, так что Голди даже засмеялась. Он улыбнулся и показал на газетную вырезку. — И вот он я, запечатленный для потомков, стою над золотой жилой, которую открыл, и какой-то дремучий фотограф щелкает меня своим допотопным ящиком. — Он усмехнулся. — Теперь понимаете? Передо мной открывается потрясающая возможность — или судьба? — и все, что мне нужно для этого, — это аванс, чтобы купить этот чертов клочок земли.

— Ах.. — Голди улыбнулась и предложила ему присесть в удобное кресло у прилавка. — Вы хотели бы обменять валюту Верхнего Времени на соответствующую американскую валюту для Врат Дикого Запада, верно?

— Вот именно. Мне нужна чертова уйма денег в Нижнем Времени, чтобы купить снаряжение для лагеря, для разработки жилы, лошадей и все тому подобное, чтобы быстро выбрать жилу, но чтобы все выглядело при этом вполне законно. И вы, надеюсь, понимаете, что я не хочу менять такую сумму денег официально — очень уж ДВВ подозрительно ко всему относится.

Голди неожиданно хихикнула.

— Теперь я понимаю, почему вы без интереса отнеслись ко всем моим предложениям. У вас у самого неплохо все продумано. Очень неплохо, мистер Фарли. — Она нацелила на него длинный коготь. — Сколько вы хотели поменять?

— Сто тысяч.

Глаза Голди Морран расширились.

— Я принес наличные, — добавил он, чутьулыбнувшись.

— Отлично Сто тысяч. Посмотрим, что у меня есть. Конечно, понимаете, я включаю в расчет обмена небольшие комиссионные.

— О да, я все прекрасно понимаю, — заверил ее Фарли.

Она отошла от стойки, открыла маленький шкафчик и вернулась с большой охапкой банкнот непривычно большого размера и горстью золотых и серебряных монет.

Он с готовностью расстегнул спрятанный под костюмом Верхнего Времени пояс с деньгами и отсчитал сотню тысячных бумажек. Глаза Голди загорелись алчным огнем. Она быстро пересчитала деньги, которые он ей протянул, и подвинула к нему груду денег Нижнего Времени.

Покончив с обменом, Голди улыбнулась:

— А знаете ли вы, сэр, что вам еще понадобится некоторое количество золотых слитков для оформления прав на участок?

Чак казался совершенно пораженным.

— Нет, об этом я как-то не подумал. Мне говорили только, что мне нужно будет по меньшей мере столько денег на покупку снаряжения — цены в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году были просто дикие из-за «золотой лихорадки». Это все.

Голди кивнула, напомнив Чаку оживший водослив-горгулью какого-то готического собора.

— Ну, возможно, я смогла бы помочь вам. Если уж на то пошло, я держу часть моих личных сбережений в виде золота. Я могу дать вам золота на подачу заявки, если вы согласны уделить мне определенный процент вашей добычи. Скажем, пятьдесят процентов?

Фарли изобразил на лице интерес, несколько поколебавшийся при этой цифре.

— Ну, вам не кажется, что это многовато? Как насчет двадцати процентов? В конце концов это ведь я нашел ее.

— Да, но без моего золота вам пришлось бы провернуть уйму тяжелой, грязной работы, чтобы успеть подать заявку в городе до закрытия Врат. И потом вам пришлось бы возвращаться к своей шахте, тратя драгоценное время, которое могло бы пойти на добычу золота.

— Тоже верно. Гм, как насчет пятидесяти процентов, и вы соглашаетесь обменять мою долю золотого песка, что я привезу обратно, без ваших обычных комиссионных?

— Договорились, сэр.

Она вышла в заднюю комнату и вскоре вернулась, толкая перед собой тележку с маленькими мешочками, ткань которых топорщилась от странных бугров. Она поставила на прилавок аптечные весы, выудила из-под стойки набор разновесов и уселась на место.

— Ну, в основном у меня здесь песок, но есть и самородки, — объяснила она с улыбкой. — Этого должно хватить для того, чтобы убедить пробирщика в подлинности вашего месторождения. — Она подстроила весы и положила на одну из чашек медные гирьки, промаркированные в тройских унциях, потом развязала мешочек и насыпала золото в другую чашку до тех пор, пока стрелка не показала на «ноль». — По нынешнему курсу это сто долларов.

Она беззастенчиво врала — здесь было не больше тридцати пяти

— Э… — неуверенно произнес Чак. — Вам не кажется, что здесь немного мало песка?

— Ох, простите ради Бога! Это гири, которые я держу для половых гигантов. Подождите, сейчас я возьму настоящие. — Она открыла шкафчик за спиной, достала другой набор разновесов и продолжала отмерять золото порциями по сто долларов до тех пор, пока не взвесила все. Груда оказалась впечатляющей.

— Возможно, вам покажется странным, что я держу при себе так много золота. Но я пережила все потрясения после Происшествия, и я теперь не доверяю банкам.

Чак потер переносицу.

— Милая леди, вы меня спасаете, — сочувственно пробормотал он. — И мое богатство, — добавил он, чуть усмехнувшись. — Но у меня остается еще одна небольшая проблема, — он мотнул головой в сторону мешков с песком и слитками, разложенных по прилавку. — Не могу же я пройти через Врата Дикого Запада с этим на виду у всех? Мне надо производить впечатление человека, который много месяцев добывал все это на месте. У вас не найдется какой-нибудь кожаной сумки в стиле того времени, чтобы я смог погрузить это в нее?

Голди улыбнулась самой своей (как ей, во всяком случае, казалось) очаровательной улыбкой.

— У меня есть как раз то, что вам надо. Пара переметных сум, которую захватил из Нижнего Времени один из моих агентов. Для вас — бесплатно. Сейчас принесу.

Она снова скрылась в задней части своего магазина.

Чак испытывал сильное искушение стянуть свои купюры обратно — они до сих пор лежали на прилавке, — но он не хотел рисковать. Мало ли что, зачем ему арест по возвращении? Его поддельная карточка была безупречна, но к чему рисковать зря? И потом, если его босс поймает его за небольшими приработками на стороне, это может повредить его здоровью. Необратимо повредить.

Они с Голди завершили свои дела рукопожатием, и Фарли отправился в ближайшую уборную переодеться, переложить тяжелые мешки с золотом в свою сумку и поправить тогу перед зеркалом. После этого он вернулся к Маркусу, терпеливо поджидавшему его с багажом. Он улыбнулся ему и направился к пандусу.

Ко времени, когда Голди поймет, что ее обманули, и побежит жаловаться, его давно уже не будет здесь. Чак расхохотался, и раб, которого он приобрел несколько лет назад, удивленно посмотрел на него. Да, дорого бы он заплатил, чтобы посмотреть на ее лицо под этими дурацкими пурпурными волосами. Дилетанты! Продолжая усмехаться, он сунул свою карточку с фальшивым именем в контрольный автомат, получил ее обратно с проставленными на ней датой и временем отправления и махнул рукой Маркусу. Молодой человек поднял багаж и следом за ним зашагал в отверстие, разверзшееся в бетонной стене Восемьдесят Шестого Вокзала Времени.

* * *

Не в состоянии выйти из квартиры, так ему было плохо, Скитер, перебирая возможности получения незаконной прибыли до выздоровления, вдруг наткнулся на ответ. Что-то из того, что говорил как-то Маркус, вдохновило его как раз тогда, когда он больше всего в этом нуждался. Он все еще мучился похмельем, и на затылке, там, куда саданул его Фарли — или это был кто-то другой? — вздулся болезненный желвак. И еще его начинало поджимать время. Поэтому он без лишнего шума купил в разных местах партии маленьких стеклянных пузырьков, пробок и бумажных ярлычков, заказав их через компьютер и попросив немедленно доставить их к нему на дом. Когда все наконец прибыло, Скитер занялся делом, надписывая от руки ярлычки и наклеивая их на закупоренные пузырьки. В пузырьках была вода из-под крана, чуть подкрашенная чернилами. Чем дольше он подсчитывал потенциальные доходы от патентованного медицинского бизнеса, тем больше повышалось его настроение, несмотря на головную боль и похмелье от переизбытка алкоголя в сочетании с переизбытком хлороформа. На ярлыках восхитительным, стилизованным под античный шрифтом (среди прочих, скажем так, необычных талантов Скитера была и способность подделывать почти любую подпись, которую он видел хотя бы раз) значилось:

Чудодейственная вода — прямо из Нижнего Времени!

Знаменитые источники Катерета!

В ваших руках пузырек чудесной истории Галлии Коматы 47 г. до н. э.!

Тысяча страстных ночей гарантируется с самым сильнодействующим приворотным зельем древнего мира!

Денег на это ушло всего ничего, а толпа туристов из Верхнего Времени доверчивостью не уступала фермерам из Айовы девятнадцатого столетия. И уж наследники оккультистов двадцатого века — те наверняка с руками оторвут его «лекарство». Как наглядно демонстрировал киоск Йаниры Кассондры, они купят все, и тем охотнее, чем сомнительнее товар — особенно если он намекнет на то, что зелье не только разлито в Галлии Комате, но вода знаменитого источника пенилась в свое время в священных реках погибшей Атлантиды. Он наклеил еще один ярлык, размышляя над тем, сколько брать за флакон. Десятку? Двадцатку? Полтину? Блин, найдутся дураки, готовые выложить хоть сотню.

Напевая негромко песенку, которой его обучила престарелая мать Есугэя Доблестного, воинственную и беззаботную одновременно, Скитер был счастлив так, как может быть счастлив любой изгнанник-якка, когда ему очень, очень больно. Ему осталось промаркировать всего несколько пузырьков, когда кто-то настойчиво позвонил в дверь. Охая, добрел он до двери и заглянул в дверной глазок.

— Что? — Он открыл дверь и обнаружил за ней Йаниру Кассондру, буквально заламывающую руки. — Йанира! Что ты здесь делаешь?

Он впустил ее внутрь. По бледным щекам и посеревшим губам ее катились слезы, и это потрясло его до глубины души. Дверь за его спиной мягко щелкнула, но он был настолько шокирован, что даже не подумал задвинуть щеколду. Йанира вцепилась в его рукав.

— Молю тебя, ты должен помочь ему!

— Кому? Йанира, да что случилось?

— Скитер, он ушел с тем ужасным человеком, и я не доверяю ему, и это твоя вина, что он пошел с ним…

— Ох, помедленнее. Пожалуйста. Так кто пошел и куда?

— Маркус! В Рим! — слова давались ей с трудом.

Скитер зажмурился.

— В Рим? Маркус отправился в Рим? Но это же бред какой-то. Маркус ни за что не вернется в Рим.

Ногти ее впились ему в ладонь.

— Его проклятый хозяин вернулся! Ты же знаешь, какой он гордый, как хотел вернуть этому человеку те деньги, за которые тот его купил, чтобы освободиться от этого долга!

Скитер кивнул, совершенно не понимая, что все-таки произошло.

— Но ему должно было хватить. Я хочу сказать, я знаю, что завести второго ребенка стоило вам больших денег, и потом еще эта лихорадка, которую подцепила маленькая Артемисия, когда этот кретин-турист занес ее сюда, но я ведь дал ему деньги из своего выигрыша…

— Вот в этом и дело! — вскричала она. — Он узнал, как ты получил их, и вернул их обратно!

— Он… вернул их обратно? — от неожиданности у Скитера сорвался голос. — Ты хочешь сказать… он просто вернул их? Ох, черт, это значит, что он знает, как найти этого маньяка, который…

— Да, да, — нетерпеливо оборвала его Йанира. — Люпус жил у нас — он нуждался в помощи, и мы не знали, что это ты украл те деньги, которые были нужны ему, чтобы начать новую жизнь, свободную от крови и убийств! — Этот горький упрек больно ударил по натянутым нервам Скитера. После той стычки с Маркусом ему показалось, словно Йанира высыпала ему на открытую рану полную солонку

— Ну, я правда обманул этого гладиатора. Я уже знаю это, Йанира, и мне, право же, очень жаль — больше, чем ты думаешь. Но какое это отношение имеет к тому, что Маркус отправился в Рим?

Йанира сдавленно всхлипнула.

— Как можешь ты быть таким слепцом? Этот человек вернулся — тот, который его купил. Маркусу не хватало денег, чтобы вернуть ему долг. Тем более после всех этих медицинских счетов. Поэтому Маркус согласился отнести ему багаж в Рим — в счет погашения долга.

Скитер расслабился.

— И это всё? Ну, тогда он вернется через две недели, вольный как ветер.

— Нет. Не вернется! — Маленькая Йанира, словно разъяренная росомаха, загнала Скитера в угол. Он уже видел такой женский взгляд и раньше — как правило, когда новая невеста Есугэя вымещала гнев на какой-нибудь невинной жертве в своей брачной юрте.

— Неужели ты не понимаешь, идиот? — наступала на него Йанира. Волосы на шее и руках его встали дыбом. — Он заставлял Маркуса вести записи разных людей, проходивших через Врата. Этот человек по имени Фарли — надо же, какое имя для такой черной души! — крадет вещи в Нижнем Времени. Дорогие вещи. Предметы искусства. Все касающиеся секса и поэтому очень редкие. И как только они окажутся в Риме, Маркус сделается для него всего лишь еще одним предметом купли-продажи, на котором можно нажиться! Этот ужасный Фарли обманул его. Я это чувствую — а меня обучали этому почти за три тысячи лет до твоего рождения!

Скитер похолодел. «Чак Фарли и есть бывший хозяин Маркуса?» Это давало делу новый — и очень неприятный — оборот. Судя по его собственному опыту общения с Чаком Фарли, Йанира скорее всего права. Черт, Йанира вообще не ошибается. Затылок все еще отчаянно болел, мешая рассуждать логически.

— Что ты хочешь от меня? — спросил он тихо, терзаясь своей беспомощностью. — У меня все равно нет денег на билет в Рим.

Темные глаза Йаниры сердито вспыхнули.

— Ты хочешь сказать, что у тебя нет денег? И ты все еще надеешься выиграть это свое ужасное пари?

Скитер застонал. Черт бы побрал это чертово пари!

— Йанира, человек, похитивший Маркуса, меня ограбил — забрал почти все, что у меня осталось. И все до последнего проклятого цента, что уже пошло в зачет пари, хранится у Брайана Хендриксона.

— Тогда укради это обратно! Пока еще не поздно! До открытия Римских Врат осталось несколько минут! Маркус стоит в очереди, Скитер, стоит в страхе и смятении, но все равно стоит и охраняет багаж этого жалкого типа. — Ее ногти впились ему в руку еще глубже, почти до крови. Скитер содрогнулся. — Я послала туда наших, Найденных, но у нас почти нет денег, и он все равно не послушается их — он так хочет расплатиться с долгом! Ну пожалуйста, Скитер, он же твой друг. Помоги ему!

— Я… — он осекся. В данную минуту у него не было почти ни цента, а если он хочет отговорить Маркуса от перехода через Римские Врата, ему нужны наличные деньги, чтобы откупиться от Фарли, прежде чем Врата отворятся. — Ох, черт!

Он врубил свой компьютер и нашел нужный номер, потом сорвал трубку с телефона. Голос Налли Мунди в трубке был раздраженным:

— Да, алло! Я слушаю!

— Доктор Мунди? Это Скитер Джексон. Я… я понимаю, вы, наверное, считаете, что это очередное надувательство из-за этого нашего чертова пари с Голди, но мой друг Маркус, бармен из Рима, попал в беду, и мне нужны деньги, чтобы не дать ему натворить глупостей. Опасных глупостей. Если… если вы не передумали еще насчет того разговора про Есугэя и детство хана, — он с усилием сглотнул ком в горле, — я готов. Обещаю. И Йанира Кассондра тоже здесь, она может подтвердить.

Долгое молчание на том конце провода украло еще несколько драгоценных секунд.

— Позовите ее к телефону, Скитер.

Йанира взяла трубку и быстро заговорила со стариком историком на древнегреческом, потом вернула трубку Скитеру.

— Очень хорошо, плут вы этакий. Возможно, меня запрут до конца моих дней в сумасшедший дом за такую глупость, но я переведу деньги на ваш счет. Можете снять их в любом банкомате через пять минут. Но если вы обманете меня в этом, Скитер Джексон, обещаю вам: я позабочусь, чтобы вас выгнали к черту с Вокзала и упекли в самую надежную тюрьму Верхнего Времени, какая только возможна!

Скитер снова вздрогнул. Он дал слово, и потом старенький, совершенно безобидный доктор Мунди — тоже один из местных.

— Спасибо, доктор Мунди. Вы не знаете, что это для меня значит.

Если он успеет к Римским Вратам до их открытия, да к тому же с деньгами…

Дверь разлетелась в щепки.

Скитер обернулся и застыл. Даже Йанира захлебнулась от страха. В разбитых дверях стоял Люпус Мортиферус, пылая убийственным гневом.

— А теперь, — прорычал он на латыни, — теперь мы сведем счеты!

Глава 15

Неестественная тишина, прерываемая с регулярными перерывами негромкими короткими гудками, подсказала Голди, что она находится не дома и не у себя в магазине. Совершенно сбитая с толку, она повернула голову и увидела висящую у нее над головой капельницу и мерно бибикающий у изголовья монитор кардиографа. Ее слабое движение натянуло провода датчиков, произвольно прикрепленных к ее телу. Потом в поле ее зрения появилась Рэчел Айзенштайн и улыбнулась.

— Вы пришли в себя. Как вы себя чувствуете?

— Я… я не знаю. Что я делаю в лазарете?

— Вы не помните?

Голди нахмурилась, напрягая память, но так и не нашла никаких объяснений.

— Вы потеряли сознание в библиотеке. Брайан подумал даже, что вы умерли, и принялся звать на помощь. — Рэчел снова улыбнулась. — Я боялась, что у вас сердечный приступ или даже инфаркт, но, похоже, вы просто упали в обморок из-за чего-то.

Обморок? С чего бы это ей падать в…

И тут память вернулась к ней — шокирующая, беспощадная. Фарли надул ее. Никакой золотой жилы не существует — газетная статья просто подделка.

Рэчел вскрикнула и поспешно долила что-то в капельницу. Комната прекратила свое вращение, и сонливость мягким одеялом окутала Голди, но неумолимая, страшная память осталась.

Рэчел вернулась с табуреткой и села рядом.

— Голди?

Она смогла поднять глаза.

— Голди, что случилось?

Она начала смеяться — высоким, почти истерическим смехом. По мере того как реальность ее утраты доходила до ее сознания, смех сменился напоминающими икоту судорожными всхлипами. Почти все ее сбережения пропали. Вернее, все, кроме нескольких монет и двух-трех необычных камней. И слава Богу — бесценных попугаев. Чтобы прожить, ей придется продать то немногое, что у нее еще осталось, — кроме этих великолепных птиц. Их она продаст только после того, как продаст все остальное, включая собственную душу. Она обнаружила, что выкладывает все это в промежутках между всхлипами — это напугало ее, но — странное дело — она почувствовала облегчение. Рэчел утешала ее, обнимая обеими руками, помогая выплакаться. Ко времени, когда она выложила все до последней подробности, до нее дошло, что снадобье, которым Рэчел накачала ее из капельницы, сильнее, чем ей казалось вначале. Истощив запас слез и энергии, она отдалась лекарству. Последнее, что она помнила, — это рука Рэчел на ее руке. А потом она уснула с лицом, еще мокрым от слез, чего не бывало уже много, много лет.

* * *

«Ох, блин», — едва успел подумать Скитер, прежде чем разъяренный гладиатор бросился на него. Скитер перепрыгнул через кровать, расшвыривая по пути свои наполненные и закупоренные пузырьки, потом пригнулся, когда гладиатор метнул в него чем-то. Зеркало у него в изголовье разлетелось стеклянными брызгами. Скитер подхватил пару пузырьков и швырнул их наугад в сторону гладиатора. Он услышал смачный шлепок и рев боли и ярости, но не стал тратить время на то, чтобы посмотреть, какой ущерб нанес неприятелю. Он нырнул к двери, по возможности мягко оттолкнув с дороги Йаниру. Она взвизгнула за его спиной, и Скитер услышал громкое латинское ругательство, но он уже свернул за угол и несся как безумный.

Проклятие!

Рев Люпуса Мортиферуса эхом гулял по коридорам у него за спиной. Погоня продолжалась. Быстрый взгляд через плечо показал, что гладиатор в рубахе, намокшей и почерневшей от воды с чернилами, и с искаженным от ненависти лицом нагоняет его. Скитер прибавил скорость и устремился в самую гущу толпы, собравшейся поглазеть на открытие Врат.

По крикам возмущения и злости за его спиной Скитер понял, что Люпус никуда не делся и несется за ним, как злобный снежный барс за излюбленной добычей. Скитер перемахнул через столик уличного кафе «Вокзал Виктория», вызвав визг обедавших и расшвыряв во все стороны посуду и еду. Бычий рев и новые визги за спиной сопровождались грохотом упавшего стола. Скитер несся по «Виктории», петляя между чугунными фонарными столбами, перепрыгивая через скамейки, нимало не заботясь, сидит ли на них кто-нибудь или нет, а мозг его тем временем лихорадочно работал сразу в нескольких направлениях.

Ему нужно спасти Маркуса. Для этого нужно забрать деньги и не дать Фарли провести его через Врата. Чтобы получить деньги, ему нужно остановиться. Это значило, что Люпус Убийственный нарубит из него фарш. Он нырнул в Римский город, пронесся прямиком через мелкий прудик, распугав стайку ихтиорнисов, и рискнул оглянуться.

Люпус не отставал, неотвратимый, как песчаная буря в Монголии.

Скитер пробежал мимо банкомата не задерживаясь. «О, черт! Что дальше?» Может, ему удастся все-таки добежать до зоны ожидания, сделать петлю под прикрытием толпы, снять деньги и выдернуть Маркуса? Пока он обдумывал эту идею, ожили громкоговорители:

— Прошу внимания…

Не обращая внимания на голос из динамиков, Скитер сконцентрировался на толпе ожидающих отправки в Рим. Может, он просто прорвется к этим двоим и предложит долговое обязательство? «Ну да, конечно… Деньги на бочку или фигу. В кредит не даем». Думать об этом было горько. Очередь начала двигаться вверх по пандусу — последние прибывающие туристы уже очистили проход. Скитер увидел Маркуса, но он слишком запыхался, чтобы окликнуть его. Они с Фарли находились в начале очереди, почти у самого проема.

Не имея времени, чтобы снять наличные, и дыхания, чтобы сказать хоть что-нибудь — не говоря уже о заключенной с доктором Мунди сделке, — Скитер сделал единственное, что мог сделать. Он перепрыгнул ограду зоны ожидания, ухватился за стальной бортик, раскачался и приземлился как раз перед девицей-гидом «Путешествий во времени», перепугав ее так, что она завизжала. Визг за спиной подсказал ему, что Люпус, будь он неладен, все еще догоняет. Скитер резво взял с места и вихрем пронесся вверх по пандусу, пытаясь перехватить Маркуса, прежде чем тот шагнет в отверстие Врат.

— Маркус! Погоди!

Сердце его готово было выпрыгнуть из груди.

Прямо перед его носом Фарли и Маркус исчезли в зияющем отверстии. Скитер готов был поклясться под присягой, что Фарли силой протолкнул Маркуса во Врата, когда тот обернулся на отчаянный крик Скитера.

У Скитера оставалось два варианта на выбор. Он мог спрыгнуть с пандуса, еще раз попытавшись улизнуть от Люпуса, устроив веселую игру в догонялки по всему Вокзалу, или попробовать вернуть Маркуса. «Путешествия во времени, Инкорпорейтед» сдерут с него кошмарный…

Скитер набрал в легкие воздуха и с разгона бросился в проем. Он приземлился в знакомой винной лавке, пронесшись по инерции мимо толпы удивленных туристов и врезавшись в штабель амфор с вином, не замедливший разлететься по полу. Вино подобно приливной волне залило весь пол кладовой. Туристы визжали и пытались убраться с дороги. В наступившей сумятице он никак не мог найти Фарли.

— Маркус!

Ответа не последовало. Он вцепился в ближайшего знакомого гида.

— Фарли! — прохрипел он. — Куда пошли Фарли с Маркусом? Тот покачал головой.

— Они просто ушли с первой группой. В гостиницу.

Скитер только рассмеялся — почти истерически.

— Готов съесть свои сандалии, если Фарли придет в гостиницу…

Он собирался выбежать на улицу, когда на плечо ему опустилась тяжелая рука. Кто-то с неожиданной силой резко повернул его. Вокруг снова панически завизжали. Прямо перед глазами Скитера маячило неестественно огромное лицо Люпуса Мортиферуса.

«Ох, блин», — только и успел подумать он, прежде чем тяжелый кулак вместе с чернотой обрушился на него.

* * *

Виды и запахи прошлой жизни обрушились на Маркуса, стоило двери винной лавки отвориться, выпуская их на улицу. Ноги его предательски задрожали. Фарли оглянулся на него.

— Не смей филонить! — раздраженно сказал он на латыни.

Маркус вспотевшими руками взялся за багаж и поплелся за группой в сторону гостиницы «Путешествий во времени» на дальней от Большого Цирка стороне Авентинского холма. По Аппиевой дороге прошли они к величественным ярусам каменных рядов для зрителей, круто поднимающихся к высокой аркаде. Когда группа повернула налево, в обход холма, Фарли удивил его, свернув в другую сторону, к Капитолийскому холму.

— Мистер Фарли…

— Заткнись и не отставай! — огрызнулся Фарли.

Маркус оглянулся на исчезающую за поворотом группу, потом неохотно поплелся за Фарли. Он дал слово. И ему нужно расплатиться с долгом. Но чем дальше они шли, миновав Капитолийский холм и большой Форум, где сияли металлом трофейного оружия и помятых корабельных таранов ростральные колонны, тем все сильнее охватывало его ощущение неправильности происходящего.

— Мистер Фарли, куда мы идем? — спросил он по-английски, когда они миновали Форум.

— В место, где у меня назначена встреча, — беззаботно ответил Фарли.

— Что за место?

Фарли недовольно оглянулся через плечо.

— Ты задаешь слишком много вопросов, — произнес он, недобро сощурившись.

Маркус застыл посреди улицы, опустив сумки на землю.

— Полагаю, у меня есть права.

Один угол рта Фарли чуть искривился.

— У тебя? Права? — Похоже, эта мысль чрезвычайно развеселила его. — Дай мне сумку. Вон ту.

Маркус механически наклонился, поднял сумку и отдал ее Фарли. Тот открыл ее…

И в следующее мгновение Маркус ткнулся лицом в кирпичную стену, а кулак Фарли ударил ему по почкам. Он задохнулся от боли и почувствовал, как подгибаются его колени. Еще мгновение Фарли удерживал его рукой за складку туники, а потом руки Маркуса оказались скованы железной цепью.

— А теперь слушай, парень, — прошипел Фарли ему на ухо. — Это тебе не Ла-ла-ландия. Это Рим. И я твой господин. Я хорошо заплатил за тебя, чистым золотом, и я буду делать с тобой то, что считаю нужным. Ясно?

Даже понимая, что это бесполезно, Маркус сделал попытку вырваться. Фарли швырнул его на землю еще одним ударом по почкам. Маркус застонал и остался лежать у его ног.

— Встать!

Маркус тщетно пытался вздохнуть.

— Я сказал, встать, раб!

Сквозь упавшую на глаза челку Маркус яростно посмотрел на него.

— Ублюдок!

— Встать, раб, или я прикажу заклеймить тебя как беглого!

Маркус побледнел. Буква «F», выжженная раскаленным железом у него на щеке… Шатаясь и едва не теряя сознание, он все же сумел встать. Любопытствующие прохожие только пожимали плечами и шли дальше по своим делам. Фарли привязал к цепям Маркуса длинную веревку и дал знак паре парней-носильщиков у винной лавки. Их портшез стоял рядом, прислоненный к стене.

— Эй, вы! Свободны?

— Конечно, благородный господин, — откликнулся один из них, на вид покрепче, отставив в сторону глиняную кружку с вином. — Скажите только, куда вам надо, мы мигом.

Не веря своим глазам, со всевозрастающим страхом смотрел Маркус на то, как Чак Фарли забирается в кресло, как ставит на колени свой багаж. Носильщики крякнули, подняли носилки и устроили ручки у себя на плечах.

— Поди сюда, раб! — рявкнул Фарли. — Я не хочу, чтобы ты запутался в толпе и сдернул меня на землю!

Шатаясь, Маркус пристроился за паланкином. Тяжелые цепи тянули руки вниз, и лязг их напоминал ему страшный сон. Он вспомнил, как его держали в цепях… и еще хуже. «Йанира! Что я наделал, любовь моя!» Представься ему такая возможность, он бы с радостью воткнул Чаку Фарли кинжал в его черное сердце. Но он знал, что сама собой такая возможность не представится никогда.

Носильщики принесли Фарли к величественной вилле, и один из них постучал в дверь. Прикованный к стене с внутренней стороны раб-привратник отворил дверь и низко поклонился, спрашивая о деле, что привело их сюда.

— Скажи своему господину, что пришел человек, которого он ждал, — ответил Фарли на безукоризненной латыни. — С добром, как и обещал.

Раб поклонился и передал это кому-то в глубине дома. Носильщики опустили свою ношу, потея и задыхаясь так, словно тащили не одного человека, а пятерых. Фарли расплатился с ними и отослал взмахом руки. Потом он повернулся к Маркусу, и в глазах его заиграла недобрая улыбка.

— С твоего позволения, ступай сюда, милый Маркус. Сейчас ты познакомишься со своим новым хозяином.

Ему хотелось бежать. Все в нем кричало, что надо бежать. Но делать это при дневном свете, когда сотни римлян устремятся за ним с криками «Беглец!» было бы равносильно самоубийству. Во рту у него пересохло. Фарли сильно дернул за веревку, и Маркус чуть было не упал.

— Придется тебе поработать еще несколько лет, чтобы расплатиться с этим долгом, парень, — издевательским шепотом сообщил ему Фарли.

Маркусу сделалось дурно. Его предали, и он оказался в западне. Он знал, что никто не имеет права владеть им как вещью, но он оказался в мире, существовавшем две тысячи лет назад. Здесь и сейчас ему нужно было каким-то образом заработать деньги, заработать столько, сколько он стоит, чтобы соблюсти законы и не уронить своей чести. Или же поступиться принципами, которые ставил превыше всего, и просто убежать.

И в эту минуту он, пожалуй, предпочел бы деньги.

Потом его, все еще шатающегося, поставили перед тем человеком. Очень богатым человеком. Маркус посмотрел на него и упал без сил на колени. О боги… Он видел этого человека много раз раньше — на публичных церемониях на Форуме, на судебных процессах. Фарли продавал его…

— Добро пожаловать, Фарлус! Входите, входите.

— Ваше гостеприимство не имеет границ, Луций Гонорий Гальба. Кстати, примите мои поздравления по поводу избрания curule aedile.

От охватившей Маркуса дрожи у него даже лязгнули зубы. Луция Гальбу избрали curule aedile! Каким бы могущественным ни был его первый хозяин, Гальба был в тысячу раз могущественнее. Бежать от этого человека? Невозможно. Гальба посмотрел на него сверху вниз.

— Этот? — спросил он голосом, буквально источавшим презрение. — Этот трясущийся дурак и есть это полезное дополнение к моей коллекции, которое вы мне предлагаете?

Фарли дернул за веревку.

— Встань, раб. Он не хочет, чтобы я продавал его из моего дома, — пояснил он Гальбе. — И ему, несомненно, известна ваша знаменитая репутация. — Улыбка, которой Фарли одарил Маркуса, была холодна, как ящерица. — Но уверяю вас, он знает свое дело хорошо. Я купил его несколько лет назад на распродаже имущества одного plebeian aediles в связи с его смертью. А что до страха, он трясется, как девственница, единственно из желания произвести хорошее впечатление.

Гальба хихикнул.

— Ну-ну, мальчик, тебе нечего бояться. Я человек справедливый. Вставай-ка. Мне как раз нужен новый писарь, и твой хозяин предлагает мне выгодную сделку, очень выгодную. Пошли, покажешь, на что ты способен.

Фарли разомкнул цепь, и Маркус, облизнув пересохшие губы, взял дрожащими руками стило и восковую табличку.

— Ну, — сказал Гальба с легкой улыбкой, — посмотрим, как ты справишься с этим.

Стило слегка дрожало в его руке, но он изо всех сил старался не отставать от диктовки. Предложенные ему упражнения варьировались от фрагментов письма к деловому партнеру до конторского учета товаров и вырученных денег. Проверив результат, Гальба одобрительно кивнул.

— Неплохо, — признал он, — для человека, трясущегося от страха. И вообще неплохо. В каком качестве служил ты своему plebeian aedile, мой мальчик?

Голос Маркуса дрожал так же, как и все его тело.

— Я вел записи… бегов в Цирке, приобретения диких зверей для забав, а также записи гладиаторов — кто победил и кто нет…

Воспоминания нахлынули на него, четкие и горькие — будто и не было всех этих лет.

— Я верю, что вы привели мне парня, который вполне справится со своими обязанностями, — услышал он голос Гальбы. — Отлично. Считайте, что сделка состоялась.

Они вернулись в маленькую комнатку, выходящую в атриум с фонтаном. Чак Фарли и новый хозяин Маркуса склонились над бумагами, поставили свои подписи и обменялись деньгами за жизнь Маркуса. Покончив с этим, его новый владелец вызвал управляющего домом.

— Проследи, чтобы нового мальчика устроили с удобствами, но без излишеств. Я хочу быть уверен, что он не сбежит при первой возможности. Ладно, теперь о том, что вы хотели приобрести…

Господа вернулись к делам, а Маркус как в тумане последовал за дородным слугой и еще одним, крепкого сложения мужчиной на заднюю половину дома. Комната, в которую они его поместили, была маленькой, без окон и освещалась только свисавшим с потолка фонарем. На оклик слуги явилась девушка-рабыня в ошейнике, с едой и питьем на подносе. Маркус с трудом удержался от полуистерического смеха. Если они думают, что он сможет это съесть, чтобы его не вырвало…

Они оставили его наедине с нетронутым обедом, заперев дверь снаружи. Маркус опустился на лежанку — единственную мебель в камере — и стиснул тонкий тюфяк руками так сильно, что у него заныли пальцы. Пары виски, которым напоил его Фарли, выветривались, и ему с каждой минутой становилось все холоднее. Тусклый свет фонаря отсвечивал от его мокрых от пота рук. Ему хотелось визжать, ругаться, биться в дверь… Вместо этого со спокойствием, которого он сам не ожидал, Маркус заставил себя съесть и выпить все, что ему дали.

Ему нужно поддерживать силы.

Маркус подозревал, что на деле это будет до смешного просто — подождать несколько недель, улизнуть и добежать до винной лавки «Путешествий во времени» на Аппиевой дороге как раз к открытию Врат. Все в нем требовало так и поступить. Все, кроме его гордости.

И эта гордость — все, что осталось у него от родителей, от семьи, от всей его деревни и гордого племени таурусатов, правителей древней Аквитании, — требовала, чтобы он заплатил своему новому хозяину столько, сколько тот отдал за него. Когда-нибудь, как-нибудь он сумеет найти дорогу до Римских Врат и снова обнимет Йаниру. На то, чтобы вернуть стоимость своей покупки, у него могут уйти годы, и у него не было никакой гарантии того, что прекрасная Йанира будет ждать. Возможно, он сможет еще передать ей весточку через кого-нибудь из гидов «Путешествий»? Он пока не имел ни малейшего представления, как он это сделает. Но сделает обязательно. И он вернется к ней. Или погибнет, пытаясь сделать это.

* * *

Кит Карсон как раз собирался идти на деловой ленч, которого с удовольствием бы избежал, — он терпеть не мог эти ежемесячные деловые собрания владельцев отелей ВВ-86. Но на сей раз — увы! — ленч должен был состояться в дорогом ресторане «Замка Эдо». И жители Восемьдесят Шестого, и туристы питали глубокое уважение к кухне Кита. Но вот эти идиотские ежемесячные сборища, когда все говорят, никто ничего не делает, а Киту приходится сидеть и выслушивать все это… Он не ожидал от собрания ничего, кроме потери выручки за день, тем более что всех этих мужчин и женщин гораздо больше интересовали изысканные яства его ресторана, чем дела их цеха.

Благодарение Господу, эти встречи перемещались из одной гостиницы в другую, так что Киту не приходилось страдать слишком уж часто. Он уже почти шагнул через порог «Кайко-но-кемуси» — «Шелковичного червя» (хорошо известно, что любые насекомые твари, особенно гусеницы, вызывают у уважающего себя японца еще большее отвращение, чем тараканы — у американца, так что большинство японских клиентов Хита находили название ресторана смешным до икоты), — когда ЭТО и случилось. То самое чудо, способное, как он надеялся, спасти его от этого неизбежного чертова ленча.

Его голова знакомо загудела — и это притом, что он твердо знал: никакие Врата сегодня открываться не должны. Он вдруг широко улыбнулся, разом превратившись из серьезного бизнесмена в прогуливающего урок проказника.

— Нестабильные Врата! — взревел он, выбегая в Общий зал.

Повсюду уже завывали сирены. Еще одно окно в поздний мезозой? Нет, гул в голове был не настолько силен, как у Врат такого размера. Звук, который не был звуком, говорил ему, что эти Врата будут поменьше и продержатся открытыми… кто знает, сколько они продержатся открытыми? Отворятся ли они всего на раз или несколько, или начнут делать это регулярно? И куда? Впрочем, на своем веку Кит навидался уже всего, от гигантских птеродактилей до кровожадных валлийских лучников, провалившихся через нестабильные Врата.

Кит прибыл на место происшествия сразу за санитарной службой. Парни в защитных серых формах со спокойными, мужественными лицами ощупывали все вокруг детекторами разрыва пространства-времени. Кроме детекторов, у них имелись при себе карабины, дробовики, сети — все, чтобы справиться с кем угодно, кто мог ворваться на вокзал. Следом за Китом прибежали Майк Бенсон и отряд его парней из службы безопасности в сопровождении тяжело отдувавшегося Булла Моргана. Вид у Булла был тот еще — глаза налились кровью, мешки под глазами побагровели до такой степени, что казались почти черными, щетина небрита. Майк казался посвежее — как и подобает шефу службы безопасности.

— Есть идеи? — осведомился он.

Глава санитарной службы Сью Фритчи всегда имела вид тихий, чуть ли не застенчивый — чем неизменно вводила людей в заблуждение. На деле она была вдвое сильнее и как минимум вчетверо хитрее, чем казалась. Кит ухмыльнулся. Она скромно стояла в сторонке — ну один в один как любой другой агент санитарной службы. По ее внешности ни за что не скажешь, что она обладатель нескольких ученых степеней в биологии (экология, энтомология), в ветеринарии и палеонтологии (две степени, по флоре и по фауне). Плюс почти готовая диссертация по вирусологии.

Одним словом, в работе Сью Фритчи была чертовски хороша.

В воздухе, примерно в десяти футах над платформой Римских Врат и футах в четырех сбоку от нее, возникло свечение, быстро окрасившееся всеми цветами радуги, и в нем отворился темный проем. Из него выпал маленький буро-желтый зверек, пролетел тридцать футов до бетонного пола Общего и с глухим ударом (хруста ломающихся косточек почти не было слышно) разбился о него. За ним последовал еще один, а потом хлынул настоящий поток. Кит вдруг понял, что это, и громко рассмеялся.

— Лемминги!

Парни из санитарной отчаянно пытались перехватить этот поток сразу у жерла Врат, опасно свешиваясь за перила помоста, чтобы подставить свои сети. Однако на каждые пять-шесть спасенных зверьков приходилось двенадцать или пятнадцать промахнувшихся мимо сети и пополнивших своими трупиками быстро растущую кучу безмолвных пушистых телец. Ошеломленные этой бойней туристы громко взывали к ребятам в серых комбинезонах, чтобы те сделали что-нибудь, что это жестоко, бесчеловечно…

Не выдержав, Кит вмешался в разговор нескольких одетых по последней парижской моде дам, на все голоса ругавших Сью, — та тем временем пыталась контролировать действия своих ребят на платформе, поставить другую группу делать то же самое с другой стороны и задействовать третью, чтобы те лопатами грузили мертвые тушки в большие пластиковые мешки.

— Прошу прощения, леди, — обаятельно улыбнулся он им. — Я невольно подслушал ваш разговор.

Они разом повернулись и тут же лишились дара речи, узнав его. Кит удержался от смеха. В конце концов всемирная известность иногда не так уж и плоха.

— Мистер… мистер Карсон? Он поклонился.

— Я уже сказал, что подслушал невольно вашу беседу. — Он умело отвел их подальше от Сью Фритчи, за что был награжден ее улыбкой. — Скажите, леди, вы, случайно, не знакомы с шаблоном поведения обыкновенного лемминга?

Они разом замотали головами, словно марионетки в ловких руках кукловода.

— Ах… позвольте мне попробовать объяснить. Лемминги относятся к грызунам. Некоторые из них обитают в арктической тундре, где численность их популяций ограничивается хищниками. Однако обитают они и в холодном горном климате, встречающемся, например, в Северной Норвегии. В отсутствие хищников наши милые маленькие грызуны размножаются, не встречая никаких ограничений, до тех пор, пока не начинают уничтожать среду своего обитания, не говоря уже об источниках пищи. — Пять пар глаз в ужасе округлились. — И когда это происходит, — а это случается со многими и многими стаями леммингов, уверяю вас, — что-то у них в генах, а может, в их крошечных мозгах включается и заставляет их покидать насиженные места — тысячами. Понимаете, этот неизвестный сигнал предупреждает, что их популяция стала слишком большой, чтобы данная местность могла прокормить их. Она нестабильна, как вот эти Врата.

Он показал рукой на зияющее в воздухе темное отверстие и подождал, пока пять пар удивленных глаз не вернутся к нему.

— В общем, они снимаются с места. И не забывайте, эти стаи живут в горной местности, где полным-полно высоких утесов и бурных рек. Можно сказать, эти милые зверьки обладают безотказным встроенным механизмом самоубийства. Некоторые из этих утесов обрываются в глубокие каменистые расселины. Некоторые — в морские заливы… полные воды, — поспешно добавил он, не уверенный в том, что коллективный уровень развития интеллекта этих дам превышает таковой у одного отдельно взятого лемминга. — И знаете ли вы, что эти милые зверьки делают? Они бегут прямо к этим обрывам так, словно понимают все это или даже хотят этого, и бросаются с края. Вот эти, — он показал на поток маленьких телец, продолжавших сыпаться из Врат, — прыгнули с какой-то скалы. Они все равно погибли бы, даже если бы эти Врата не отворились здесь. Вы не можете изменить историю — или механизм, заложенный в генах тех или иных видов. Попробуйте — если сможете, конечно, — изменить их генетический набор, избавить их от сигнала, который гонит их в эту миграцию-самоубийство, и очень скоро вы окажетесь по колено в голодающих леммингах. И уж наверняка на многие тысячи квадратных миль вокруг не останется ни одной зеленой травинки.

Круглые глаза так и смотрели на него с побелевших лиц. Он снял воображаемую шляпу и ушел, весело мурлыкая что-то себе под нос. Интересно, с усмешкой подумал он, что эти пятеро скажут, когда вернутся в Верхнее Время?

Он присоединился к команде, собиравшей мертвые тушки в контейнеры, подвозимые владельцами магазинов и другими готовыми помочь местными. Очень скоро он грузил еще теплые маленькие трупики в медное мусорное ведерко, которое могло попасть сюда только из «Радости эпикурейца». Кит улыбнулся и продолжал работу. Все что угодно, только не это бестолковое собрание!

В толпе показалась Голди Морран, все еще жалостно шмыгавшая носом, но не без живого интереса наблюдавшая за леммингами. Бога ради, что ей здесь нужно? Разве не положено ей лежать сейчас в лазарете? Что ж, она быстро оправилась. Иногда Киту казалось, что Голди слишком зловредная, чтобы умереть. Она подошла к Сью Фритчи и пошепталась с ней немного. Сью безразлично кивнула и пожала Голди руку. За взгляд налицо Голди, когда она размышляла, обо что бы теперь вытереть покрытую кровью и липкой шерстью руку, можно многое отдать. Потом лицо ее просветлело, она прислонилась к какому-то неосторожному телерепортеру и незаметно вытерла руку о его пиджак, спрашивая его о чем-то медовым голоском. Тут уж Кит не выдержал и — пока кто-то из других репортеров запечатлел-таки эту историческую минуту на пленку — засмеялся, но тихо, чтобы Голди его не услышала.

Чего бы ни хотела она здесь, она этого явно добилась, поскольку удалилась с довольной улыбкой на лице. Кит пробился к Сью.

— Чего хотела от тебя Голди?

— А? Ох, привет, Кит. Ей нужны шкурки. Она сказала, что заплатила кому-то из Нижних, чтобы тот содрал их для нее, а мясо, возможно, понравится кому-нибудь из больших гурманов. Боже, надеюсь, что понравится. Ты хоть представляешь себе, какая вонь будет стоять по всему Вокзалу, если нам придется жечь всю эту кучу?

Кит вздрогнул.

— Да. Я очень хорошо себе этопредставляю. Она быстро подняла на него взгляд.

— Ох, черт. Извини, Кит. Я что-то совсем обалдела… забыла про все эти сожжения ведьм, которые тебе пришлось смотреть…

Он заставил себя пожать плечами.

— Спасибо. Извинения принимаются. Но от одного из этих сожжений я до сих пор просыпаюсь по ночам. И запах этот мне тоже мерещится до сих пор вместе с рожами проклятых инквизиторов, по чьему приказу все это делалось. — Он прокашлялся и уставился невидящим взглядом в пространство. — Сью, одна из этих так называемых ведьм была маленькая девочка с рыжими кудряшками, не старше двух лет, и она все звала свою мать — а та горела на соседнем костре.

Сью крепко зажмурилась.

— Я никогда, никогда больше не буду жаловаться на свою работу.

Кит хлопнул ее по плечу.

— Жалуйся на здоровье. Может, мне приятно слушать о чужих проблемах. Только бы это были не мои собственные.

Сью сделала глотательное движение, потом выдавила из себя слабую улыбку.

— О’кей, Кит, есть у меня одна жалоба на работу, и касается она тебя. Какого черта ты стоишь здесь, вырядившись в свой дурацкий костюм-тройку? Бери эту чертову лопату — и за дело!

Кит рассмеялся, обнял ее, взялся за лопату и, насвистывая, вернулся к своему занятию.

Наконец на сцене появились мотороллеры санитарной службы с грузовыми колясками. Бригада уборщиков принялась сваливать содержимое контейнеров в коляски. Кит тоже выгрузил свою корзинку, потом вернулся за следующей партией.

К счастью, нестабильные Врата закрылись прежде, чем вся стая из нескольких тысяч леммингов свалилась на ВВ-86. Последний зверек, не успев вывалиться из зияющего отверстия Врат, был всосан обратно. В его крошечных черных глазках-пуговках застыло удивление, когда неведомая сила, закрывшая Врата, швырнула его обратно в собственное время — возможно, только для того, чтобы он разделил судьбу своих друзей, шмякнувшись с какого они там нашли обрыва. Судя по размерам кучи на полу, почти четверть стаи нашла свою смерть здесь, на ВВ-86. Потребовалось еще несколько часов тяжелой работы, чтобы погрузить всех в коляски мотороллеров, не говоря уже о том, чтобы смыть кровь с пола. Репортеры из Верхнего Времени засняли все это событие с начала до конца — не только для местных новостей, но и в надежде первыми доставить пленку Наверх через Главные Врата.

Они попытались даже — правда, безуспешно — взять интервью у него, пока он стоял почти по пояс в тушках. Его дорогой костюм и некогда безупречно белая рубашка были полностью заляпаны кровью. Несмотря на его категорический отказ говорить («Разве вы не видите, я занят. Поговорите с кем-нибудь еще!»), они мухами вились вокруг него. Даже их видеокамеры, будь они неладны, жужжали словно мухи.

Игнорируя репортеров, он продолжал грузить трупы лопатой в коляски санитарной службы. Хотя большая часть леммингов разбилась о бетон, несколько сотен размазались по уникальным мозаикам, выполненным на средства торговцев Римского города художником из Нижнего Времени, занимавшегося мозаиками и в родное время. Теперь великолепные изображения виноградных лоз, богов, богинь и даже портреты членов семьи Императора, сделанные с поразительной точностью по памяти, предстояло не только вымыть, но и вычистить кровь из швов между разноцветными плитками размером не больше ногтя на мизинце Кита Карсона.

— Ну и грязища, — буркнул голос, который невозможно было спутать ни с кем.

Кит посмотрел Буллу Моргану в лицо.

— Еще какая.

— Как думаешь, плитки потрескались?

Кит поплевал на кончик ненавистного галстука и соскреб с пола достаточно крови и потрохов, чтобы посмотреть.

— Боюсь, что да. Некоторые треснули, другие вообще разлетелись. Вот черт!

— Сью! — заорал Булл, чертыхнувшись почти в унисон с ним.

Сью Фритчи обернулась и поспешно подошла к ним. Крови на ней было еще больше, чем на Ките.

— Покажи ей, Кит, — кивнул Булл.

Он продемонстрировал ей ущерб, причиненный мозаикам. Сью застонала. Вести об этом наверняка уже распространились по Римскому городу — в основном благодаря длинноносым репортерам, поспешившим к местным лавочникам, рестораторам и владельцам гостиниц, чтобы запечатлеть их реакцию. Булл сурово прищурился.

— Сью, когда вы хоть немного разберетесь со всей этой грязью, пошли своих людей, чтобы они отметили на схеме все недостающие плитки. Мое ведомство оплатит все расходы на реставрацию. Передай это своим людям, и побыстрее, пока еще не поздно.

Булл криво ухмыльнулся, весьма напоминая мощный пожарный насос с приделанными к нему руками, ногами и головой. Кит, плечи которого ныли, пожалуй, еще сильнее, чем колени, ухмыльнулся ему в ответ.

— Хочешь посмеяться со мной? Теперь я по крайней мере могу вздохнуть. Эти проклятые репортеришки вились вокруг меня как мухи… — Его передернуло. Булл ухмыльнулся еще шире и хлопнул его по спине

— Никогда еще не слышал, чтобы Кит Карсон сдался на милость репортеров.

— И не услышишь, — буркнул Кит, — если они только не подделают пленку. Вот тогда я смогу подать на них в суд. И разом лишиться состояния, репутации и своего дела.

— Угу, — мрачно согласился Булл, сузив глаза, словно при виде роя журналистов, атакующих любого, из которого можно выудить хоть какой-то материал. — Судиться с ними — дохлый номер, это уж точно. Я все думаю, как бы вытурить их всех через Главные и не пускать обратно.

Знаменитую на весь мир ослепительную улыбку Кита можно было видеть воочию так редко, что даже невозмутимый Булл Морган зажмурился.

— Что это ты задумал, Кеннет Карсон?

— Ох, ничего особенно вредного. Мне просто показалось, что ты мог бы подбросить кому-нибудь мыслишку насчет того, как отважные репортеры помогли разрешить кризис на вокзале. Пусть их ассистенты заснимут, как они ковыряются в потрохах. Представляешь, какой у них будет вид?

Булл Морган медленно достал из кармана сигару и раскурил ее, выпустив огромное облако вонючего серо-голубого дыма. Глаза его мечтательно затуманились.

— Угу, — согласился он, не выпуская изо рта сигары. — Угу, классная мысль. Клевая у тебя голова, Кит. Это отвлечет их на время от наших ребят, не говоря уже о торговцах. По крайней мере до тех пор, пока они не извозятся по уши и не побегут искать ближайший душ.

Кит усмехнулся:

— Ты у нас, Булл Морган, великий знаток испорченных людских душ.

— Ну, знаешь ли, Кит, уж ты-то мог бы дойти до этого сам: все людские души испорчены. Разница только в том, насколько.

Оставив Кита переваривать эту, скажем так, не совсем свойственную Буллу Моргану философию, управляющий вокзалом пересек окровавленную площадь и принялся шептать что-то на ухо ближайшему репортеру — длинноногой девице из Верхнего Времени. Она удивленно нахмурилась, потом просияла. Вскоре все до одного репортеры уже стояли на четвереньках, сгребая дохлых грызунов рука об руку с командами санитарной службы и местными жителями, повидавшими, переделавшими и пережившими уже решительно все, что только можно вообразить, — во всяком случае, для них эта гора дохлых леммингов была не концом света, а так, головной болью. Бывало и хуже.

В полном соответствии с пророчеством Булла Моргана — Кит радовался, что не успел заключить на этот счет никаких пари, — репортерская братия продержалась недолго. По одному, по двое ретировались они в свои гостиничные номера, прихватив с собой камеры и ассистентов, и их не было больше видно на улицах до самого вечера, когда кабельные ТВ Ла-ла-ландии начали крутить различные пленки и комментарии одного и того же события. Кит не смотрел телевизор. Если по нему передавали что-то действительно важное, ему об этом немедленно сообщали друзья — сопроводив это десятком списанных с телевизора копий.

Как только последнего дохлого лемминга увезли, а кровь соскребли с мостовой зубными щетками, санитарная служба отсняла каждую выбитую или треснувшую плитку. Конечно, щедрое предложение Булла несколько огорчило кое-кого из торговцев. Хитрый, однако, он тип, их управляющий. Впрочем, он и не мог быть другим, иначе искусственный мир Ла-ла-ландии обрушился бы, как воздушный торт, слишком долго простоявший на ярком солнечном свете.

Да, Булл Морган был самым подходящим человеком для такой работы — человеком, находившим закон полезным до тех пор, пока его можно было повернуть, с тем чтобы спасти друга. Кит громко расхохотался, вызвав удивленные взгляды ребят из санитарной службы, все еще снимавших поврежденные мозаики. Ему было все равно. Из этого можно было сделать потрясающий рассказ с огромными возможностями приукрасить события там и здесь — а Кит Карсон знал, что заливать он большой мастер. Он снова рассмеялся, предвкушая реакцию своей внучки и лучшего друга, а в скором времени и родственника.

Он улыбался как идиот и ни капельки не переживал из-за этого. В первый раз за много лет Кит Карсон понял, что абсолютно счастлив. Последний мотороллер фыркнул и укатил со своим грузом прочь. Только тут Кит посмотрел на себя. Его шикарный костюм-тройка — сшитый тем же модельером, что и модные платья этих пятерых богатых безмозглых теток, — насквозь пропитался кровью и покрылся коричнево-желтым мехом. А уж как он пах… Неудивительно, что Булл улыбался. Он вздохнул. Может, костюм и шелковую рубашку можно еще отстирать.

Кит вернулся в «Замок Эдо», сумел благополучно проскользнуть мимо не завершившегося еще собрания и поднялся на лифте в свой кабинет. Ему не слишком хотелось сейчас идти домой, зато хотелось надеть кимоно, которое он держал в кабинете специально для того, чтобы чувствовать себя уютнее за работой. Кроме того, здесь имелся и душ, скрытый от посторонних глаз ширмой, некогда составлявшей гордость дома какого-то древнего дворянина из Эдо.

Он разделся, принял душ, вытерся, потом нашел кимоно. Ох… вот так-то лучше. Он оставил костюм на полу в душе, боясь приближаться к нему: это кимоно обошлось ему в небольшое состояние. Уж во всяком случае, дороже, чем костюм. Он вызвал по интеркому посыльного и почти сразу же услышал легкий стук в дверь.

— Не заперто!

— Сэр? — выдохнул посыльный, стараясь сделать вид, что не озирается восторженно по сторонам.

— Заходи, — улыбнулся Кит. — Можешь смотреть сколько душе угодно. Не похоже на деловой кабинет, правда?

Мальчишка из Нижнего Времени, которого Кит в свое время спас и принял на работу, осторожно вошел.

Мальчишка ни разу не видел еще эклектичного кабинета Кита со стеной телевизионных экранов, часть которых показывала виды Верхнего и Нижнего времени, а часть — различные точки «Замка Эдо» и Общего зала. Сад камней с искусственным освещением настолько завладел его вниманием, что он буквально врезался в Кита, стоявшего у той самой знаменитой ширмы.

Паренек покраснел до корней волос.

— О, сэр, прошу вас, простите…

Прежде чем извинения превратились в обвал, мощностью не уступавший злополучным леммингам, Кит улыбнулся:

— Впечатляет, правда? Я помню, как сам увидел это в первый раз после того, как Хомако Тани исчез, оставив все это у меня на руках. Кажется, челюсть тогда отвисла у меня чуть не до пола.

Неуверенная улыбка заиграла на губах у мальчишки — он явно не знал, насколько вольно может вести себя при хозяине.

— Давай сюда, — улыбнулся Кит. — Я… видишь ли, испачкал немного костюм, возясь с этими дохлыми леммингами.

Паренек просиял.

— Да, я слышал об этом, сэр. Их там правда были миллионы миллионов?

— Нет, — рассмеялся Кит, — хотя и могло так показаться. На самом деле вряд ли было больше двух-трех тысяч.

Мальчишка округлил глаза от удивления.

— Так много? Это ведь много, да, сэр?

Кит напомнил себе проследить, записали ли этого юнца на общеобразовательные курсы, которые он завел в «Замке Эдо» для персонала из Нижнего Времени и членов их семей. Многие так преуспели в образовании, что ушли из «Замка Эдо» и завели собственное дело. Кит гордился тем, что еще никто из его работников — ни бывших, ни нынешних — не проходил через Врата в обратную сторону и не затенил себя, исчезнув навсегда в секунду, когда шагнул сквозь них.

Мальчик забрал испорченный костюм, пообещал отнести его в лучшую химчистку на Вокзале — на самом деле их было только две, — поклонился и побежал к лифту.

Кит усмехнулся, потом вздохнул и решил, что вполне созрел сразиться с обязательной для каждого предпринимателя ВВ-86 ежемесячной отчетностью. Усаживаясь за стол и принимаясь за первую таблицу, Кит подумал, что, возможно, Булла Моргана так редко видно на людях из-за необходимости сражаться с его горами и горами бумажной работы.

Глава 16

Первое, что появилось, когда Скитер пришел в себя, — это боль в голове. Следующее — что, собственно, и привело его в чувство — это осознание своей наготы. Если не считать тряпки на бедрах, он был гол, как монгольское небо летом. Он заморгал и пошевелился. Только тут он обнаружил цепи. Скитер негромко застонал от боли в голове, потом поморгал еще, фокусируя взгляд на своих запястьях. Железные наручники и короткая цепь связывали их. Железное кольцо на шее коснулось его кадыка, когда он сглотнул, борясь с тошнотой и страхом. Дальнейший осмотр показал, что ноги его тоже закованы в цепи, привязанные к тому же к железному кольцу в каменной стене.

Он находился один в маленькой полутемной камере. Три каменные стены; вместо четвертой — железная решетка, служившая, возможно, и дверью. Из-за нее слышались далекие голоса: крики, стоны, перепуганный визг, мольбы о пощаде. С некоторым усилием он смог сесть. Ни с чем не сравнимый рык хищных кошек — больших кошек! — заставил его вздрогнуть. На знаменитых охотничьих вылазках Есугэя ему приходилось видеть снежных барсов и даже тигров. Ему оч-чень не хотелось оказаться один на один с любым представителем кошачьего рода, хотя бы отдаленно достигающим такого размера. Очень уж у них острые когти и клыки, очень уж долгая смерть от них…

Несмотря на мешавшее ему кольцо на шее, Скитер скрючился и выблевал на холодный каменный пол все содержимое желудка.

Чьи-то шаги приближались к его камере, цокая по полу подкованными подошвами. Скитер поднял взгляд, все еще борясь с тошнотой и головокружением, и постепенно смог сфокусировать его на двоих мужчинах, смотревших на него из-за решетки. Одного из них он никогда еще не видел. Второй был Люпус Мортиферус. Страх и тошнота стиснули его желудок ледяной хваткой.

— Привет, держатель ставок, — ухмыльнулся Люпус. — Удобно устроился?

Скитер не дал себе труда отвечать.

— Это, — показал Люпус на своего спутника, крепыша, руки которого в обхвате не уступали бедрам Скитера, — твой ланиста.

«Мой тренер?»

— Видишь ли, вообще-то воры подлежат немедленной смерти, но мы дадим тебе шанс. — Глаза Люпуса блеснули, словно это было ужасно смешно. — Если ты выживешь, останешься собственностью Императора и будешь сражаться во славу его. — По крайней мере так Скитер понял его слова. Он до сих пор был не слишком силен в латыни. — Ты и я, — рассмеялся Люпус, — мы еще встретимся с тобой, вор.

«Вот этого я и боюсь», — безмолвно простонал Скитер.

Люпус ушел, и зловещий смех его гулял еще некоторое время эхом по каменному коридору.

Второй человек холодно улыбнулся и отпер дверь.

Скитер хотел броситься на него, вырваться на свободу и бежать…

Но он оставался связан. Ланиста, разомкнув цепь, приковывавшую его к стене, подхватил его, как малого ребенка, одной рукой. Скитер подавил болезненный стон и позволил тащить себя по лабиринту коридоров. Они миновали последнюю окованную железом дверь, и его разом ослепил яркий солнечный свет и оглушили странный лязг — словно медяки пригоршнями швыряли о железо — и крики раненых людей. Он инстинктивно дернулся и тут же получил оглушительную оплеуху.

Почти бесчувственного Скитера поставили на ноги и толкнули вперед, в самую гущу тренировки на песчаной учебной арене, окруженной высокими железными оградами и вооруженными солдатами. Гладиаторы в доспехах, но с деревянными мечами упражнялись в том, что напоминало медленный балет, выполняя боевые приемы. Их тренеры-ланисты нараспев выкликали нужную последовательность движений. Другие занимались гимнастикой — прыгали через невысокие барьеры, боролись, репетировали кувырки и резкие повороты, рубили мечами набитые соломой чучела или толстые деревянные столбы. Третьи метали дротики в…

Скитер дернулся, когда воздух прорезал смертный вопль.

Раб, привязанный к деревянному столбу в дальнем конце учебной арены, обвис на веревках с торчащим из живота дротиком. Стоявший рядом солдат одобрительно буркнул что-то, подошел к нему, выдернул дротик и точным ударом кинжала перерезал тому горло. Скитеру и раньше приходилось видеть подобную жестокость, но это было давным-давно, еще в стойбище Есугэя. Похоже, за прошедшие с тех пор годы он свыкся с современной цивилизацией больше, чем думал.

Ланиста Скитера протащил его мимо и поставил в группу, занимавшуюся гимнастикой. Его расковали и силой, подгоняя острием копья, заставили двигаться. Истекая пОтом, с головой, продолжавшей идти кругом, он послушно делал все, что от него требовали. После разминки ему сунули в руки деревянный меч с тупым концом и щит, и он оказался лицом к лицу со своим тренером. Он еле стоял на ногах.

— Закройсь! — рявкнул тот и замахнулся на него коротким деревянным мечом.

Из-за боли и шока Скитер реагировал медленно. Деревянный меч ударил его в живот, заставив согнуться от острой боли. Ланиста подождал, пока он отдышится немного, потом рывком выпрямил его и снова крикнул: «Закройсь!»

На этот раз Скитеру удалось двинуть рукой, приняв удар на деревянный щит. Сила удара швырнула его на колени.

— Руби!

Следующие две недели превратились для Скитера в сплошной кошмар. Тренер вколачивал в него боевые приемы до тех пор, пока он не смог по меньшей мере следовать инструкциям. Его обучили разным способам борьбы, разному оружию, которое использовалось гладиаторами. Его ланиста по большей части ворчал, тогда как Люпус Мортиферус как бог разгуливал по арене и издевался над ним, лениво натравливая на него соперников.

Изнывая от безысходности, весь в синяках, Скитер спал в цепях, слишком изможденный, чтобы двигаться после того, как ему позволялось рухнуть на жесткую лежанку. Он ел жидкую кашу, жадно набрасываясь на нее. Странное дело, каша слегка отдавала на вкус пивом — может, это ячмень начал бродить? Время от времени его навещал Люпус Мортиферус, ухмылявшийся и издевавшийся через решетку. Скитер спокойно встречал его взгляд, хотя все внутри его содрогалось от такого страха, какого он не знал за всю свою жизнь, сильнее даже того, что охватил его, когда он провалился через нестабильные Врата в жизнь Есугэя Доблестного.

Каждый вечер, перед тем как провалиться в тяжелый сон, Скитер припоминал все, чему научил его Есугэй, каждый трюк или нечестный прием, которому он обучился в степях Монголии. Потом до него дошло, что он, возможно, вспоминает совсем не то, что нужно. И он принялся думать о времени, проведенном на грязных улицах растленного Нью-Йорка, где любой мальчишка и даже взрослый мужчина в любой момент мог оказаться в смертельной западне, прежде чем поймет, что что-то не так. Говорили, что некоторые кварталы Нью-Йорка не менее опасны, чем бои гладиаторов в Древнем Риме. Похоже, вскоре ему предстояло выяснить, так ли это.

На текущий момент Скитер предпочел бы бетонные ущелья Нью-Йорка — да что там, даже наполовину смытые цунами руины Нового Орлеана — вот этому Он молился только, чтобы ему хватило времени придумать какой-нибудь план побега, прежде чем Люпус Мортиферус убьет его на арене. Учитывая бдительность часовых, у него было не так уж много шансов.

* * *

— Заткнитесь!

Когда хотел, Брайан Хендриксон умел изобразить командный тон, чтобы его услышали — и повиновались. Шум в библиотеке разом стих. Он свирепо глянул на Голди Морран, дышавшую так тяжело, что ноздри ее неприятно трепетали. Йанира Кассондра, прижимавшая к себе своих славных маленьких дочурок, тоже испепеляла Голди взглядом, в котором читалась ненависть, возможно, даже смертная. Со всем этим надо было разобраться, и быстро.

— Голди, — произнес он, говоря по возможности мягче, тем более с учетом ее недавнего пребывания в лазарете и того, что послужил этому причиной. — Условия пари известны мне не хуже, чем тебе. Подсчет наличности по окончании месяца. Однако эти показания насчет исчезновения Скитера усложняют ситуацию. Значительно усложняют.

Он посмотрел на Йаниру.

— Ты готова поклясться всем, что свято тебе, — мягко спросил ее по-древнегречески, — что Скитер Джексон пытался спасти Маркуса, когда прорвался через Римские Врата?

— Клянусь, — прошептала она, не сводя убийственного взгляда с Голди.

— Ты можешь доказать это как-нибудь?

— Доктор Мунди! Я говорила с ним по телефону! Он договорился со Скитером насчет денег, чтобы заплатить этому человеку, Фарли. Он подтвердит, что я говорю правду! И мои «послушники» тоже были со мной. Кто-нибудь наверняка заснял это на пленку!

— Очень хорошо. — Он обвел взглядом собравшуюся толпу, значительную часть которой составляли бездельники, не оставлявшие Йаниру в покое, куда бы она ни пошла. — Снял ли кто-нибудь из вас на видео момент, когда Скитер прорывался через Римские Врата?

Какой-то невзрачный человечек, державшийся позади, робко прокашлялся, с опаской глядя на Йаниру, но все же решился:

— Я… я снял…

Брайан кивнул.

— Перемотайте, пока я позвоню, ладно?

Бездельник принялся возиться со своей камерой, а Брайан набрал телефонный номер, стараясь не обращать внимания на толпу, которая все прибывала, по мере того как слух о споре насчет правил пари распространялся по Ла-ла-ландии. Налли Мунди снял трубку почти сразу же. Голос его был раздраженным донельзя.

— Я занят работой, так что если вы перезвоните через…

— Доктор Мунди, это Брайан Хендриксон вас беспокоит.

— О… Да, Брайан. Что там у тебя?

— Йанира Кассондра сказала мне, что вы предлагали Скитеру Джексону деньги помочь Маркусу, бармену, вернуть долг.

Долгое молчание на том конце провода заставило Брайана вздохнуть. Все ясно, Скитер надул старика и смылся в Нижнее Время…

— Да, предлагал. Но он так и не забрал их. Странно, знаете ли. Я слышал о какой-то заварушке у Врат. Я уверен, Йанира говорит правду. Если бы Скитеру хватило времени, он снял бы эти деньги, и что-то говорит мне, что молодой Маркус остался бы тогда с нами. Я не доверяю этому проклятому Джексону, чтоб ему пусто было, но он не снял денег. Если бы мне удалось хоть раз посидеть с этим парнем нормально, мы смогли бы разгадать столько тайн вокруг имени Темучина, что…

— Да, я знаю, — поспешно перебил его Брайан. — Вы мне очень помогли, доктор. Я понимаю, вы очень заняты, так что не смею отвлекать вас больше от работы.

Историк буркнул что-то, и линия разъединилась. Брайан положил трубку.

— Ладно. Что там у вас с записью?

Маленький человечек протолкался через толпу и протянул ему камеру, потом опустился на колени и поцеловал подол платья Йаниры.

— Да принесет моя убогая камера тебе спокойствие и победу, о госпожа!

Брайан внимательно просмотрел все с начала до конца, от того момента, когда Люпус Мортиферус вломился в дверь к Скитеру, и до отчаянного прыжка Скитера на платформу, его хриплого вопля, чтобы Маркус подождал его, мужчины, силой толкающего Маркуса во Врата, и, наконец, Скитера, исчезающего во Вратах следом за ними. Он задумчиво выключил камеру, пытаясь понять, что вдруг подвигло Скитера на такой самоотверженный поступок. Потом встряхнулся, протянул камеру Йанире, которая вернула ее законному владельцу — тот так и не поднимался с колен. Человечек взвизгнул и припал губами к ее руке, потом взял камеру и отполз на коленях на добрый ярд, прежде чем подняться на ноги с лицом, пылающим так, словно он коснулся руки богини.

Странные они все-таки, эти почитатели Йаниры.

Брайан откашлялся.

— Похоже, Йанира говорит правду. Налли Мунди и эта видеозапись подтверждают это. Я в этом уверен.

Подняв взгляд, он не особенно удивился, обнаружив толпу примерно из сотни местных жителей, сгрудившихся перед его столом. Еще больше их заглядывало в дверь.

— Ладно. Как я уже сказал, этот неожиданный альтруистический жест со стороны Скитера меняет все. Боюсь, Голди, я не могу объявить тебя победительницей только потому, что Скитер по меньшей мере на две недели исчез в Нижнем Времени. Верно, сроком пари указан месяц, но никто не говорил, что этот месяц должен исчисляться непрерывно. Я объявляю пари временно приостановленным до возвращения Скитера. Если он вернется.

Йанира побледнела и смахнула слезы, прижав девочек еще крепче к груди. Внезапный страх матери передался девочкам, и они начали всхлипывать.

— Ясное дело, если он вернется, — фыркнула Голди. — Этот маньяк, который преследовал его, должно быть, уже его выпотрошил. И так ему и надо!

Из груди Йаниры вырвался негромкий стон.

Брайан поймал взгляд Голди.

— До того времени тебе запрещается красть, мошенничать и любым другим способом копить незаконно нажитые средства для зачета пари. Я не собираюсь мешать твоему законному бизнесу — тем более с учетом твоих потерь, но, чтобы все было по справедливости, я поставлю заслуживающих доверия наблюдателей следить за тобой до возвращения Скитера.

Голди испустила звук, напоминающий крик обиженного попугая, и побагровела.

— Наблюдателя! Ты приставляешь ко мне наблюдателя? Будь ты проклят, Брайан…

— Ох, заткнись, Голди, — устало сказал он. — Ты сама согласилась на это идиотское пари, да еще меня втянула в судьи. Теперь подчиняйся моим решениям или сдавайся в пользу Скитера.

Она несколько раз открыла и закрыла рот, так и не издав ни звука, потом сжала побелевшие губы.

— Очень хорошо!

— Значит, решено. Теперь, Голди, еще одно: надежный источник сообщил мне, что ты продавала шубки из шкур леммингов у Врат Викингов.

— А если и так? — подбородок ее угрожающе задрался вверх.

— Выдавая их за светлую норку, если не ошибаюсь?

— Ну, допустим. — Глаза ее оставались темными и настороженными, как у стервятника.

— Да. Ну что ж, это может считаться мошенничеством. Все, что ты заработала на этом и не внесла еще в зачет пари, ты должна передать мне на хранение в течение следующих пятнадцати минут. Да, и не забудь шубы. Можешь торговать ими в свое удовольствие по окончании пари.

— Чтоб тебя, — прошипела Голди. — И на какие шиши мне тогда, спрашивается, жить?

— Ты сама в это ввязалась, Голди. Сама и выбирайся. Пока все, ребята. А теперь будьте так добры, убирайтесь все к чертовой матери из библиотеки и не мешайте мне работать!

В толпе послышались смешки, потом люди потянулись к дверям. Брайан увидел, как переходят из рук в руки деньги — наверняка исход этого разговора тоже послужил поводом для множества пари. Он вздохнул. Ну и бардак. Брайан помахал Кайнану Рису Гойеру.

— Кайнан, — мягко произнес он на его родном валлийском. — Я знаю, что честность твоя не подлежит сомнению, и знаю также, — он позволил себе улыбнуться, — что Голди Морран не смогла бы подкупить тебя, как бы ни старалась. Не согласишься ли ты приглядеть за ней пару недель, чтобы она не смогла мошенничать до следующего открытия Римских Врат?

Обветренные щеки Кайнана растянулись в довольной улыбке.

— Для меня это было бы большой честью, если только мой сеньор даст свое разрешение.

Откуда-то из середины расходящейся толпы послышался знаменитый смех Кита Карсона.

— Не только мое разрешение, Кайнан, но я и возмещу тебе убытки за пропущенную работу.

Голди только глазами хлопала.

Йанира хмуро улыбнулась.

— Спасибо, кирие Хендриксон. У нас, людей Нижнего Времени, мало друзей. Приятно знать, что есть еще честные люди, готовые защитить наши интересы. — Она одарила Кайнана Риса Гойера благодарной улыбкой и исчезла в толпе.

Кайнан улыбнулся Голди, и глаза его загорелись свирепой радостью.

Она произнесла что-то решительно не подобающее даме и вылетела из библиотеки. Кайнан не спеша последовал за ней, подмигнув при этом Брайану. Брайан подавил удовлетворенную улыбку. Если уж за дело взялся Кайнан, следующие две недели Голди будет паинькой — у нее просто не будет другого выбора. И если только Брайан правильно представляет себе обычаи подпольного сообщества выходцев из Нижнего Времени, следующие дни за этой гарпией с пурпурными волосами будет следить не только пара глаз Кайнана.

Он позволил себе негромко, ехидно хихикнуть, потом выгнал оставшихся зрителей и вернулся к работе.

* * *

Пообщавшись с Хендриксоном, Йанира отправилась на самый верх.

Булл Морган считал себя справедливым человеком. Жестким — одному Богу было известно, сколько жесткости требовала от него эта работа, — но справедливым. Поэтому когда к нему в кабинет вошла Йанира Кассондра с двумя своими дочерьми, он понял, что ему грозит серьезная неприятность. Она могла хотеть от него только одного. Он не ошибся.

— Мистер Морган, — произнесла Йанира на своем почти безупречном английском: едва уловимый акцент не был ни греческим, ни турецким, но гораздо более древним. — Я прошу вашей помощи. Пожалуйста. Отца моих дочерей силой увели отсюда. Человек, который увел его, нарушил уже закон раньше, когда привел его сюда, и сейчас нарушил снова, забрав его отсюда. Прошу вас, неужели вы ничего не можете сделать, чтобы помочь мне найти отца моих детей?

И на ее прекрасных длинных ресницах затрепетали слезы.

Булл Морган беззвучно выругался и приказал себе сохранять твердость.

— Йанира, мне ничего так не хотелось бы, как найти Маркуса. Пожалуйста, поверь мне. Но я не могу. — Теперь слезы катились уже потоком, хотя рот сердито сжался в тонкую линию. — Дай мне объяснить. Во-первых, Маркус ушел в Нижнее Время добровольно. Во-вторых, вы с Маркусом оба из Нижнего Времени. Верхнее правительство до сих пор не может решить, что делать с такими, как вы, так что я сам не знаю, что имею право делать, а чего не имею. И потом, у нас никаких улик против этого ублюдка Фарли. Мне просто не за что прищучить его.

— Значит, вы ничего не сделаете, чтобы помочь Маркусу?

— Я не могу, — тихо сказал он. — У меня в службе безопасности и так мало людей. И у нас нет прав спускаться в Нижнее Время для того, чтобы спасать людей, которые сами родом из этого времени.

— Но разве не вы сами говорили нам, что мы не можем вернуться туда, даже если хотели бы, — в наше время, в те места, откуда мы родом! Как вы можете допустить, чтобы Маркус навеки остался в Риме, если ваш закон говорит, что он не может этого?

Булл застонал про себя.

— Да, такова официальная политика. Я делаю все, что могу в рамках этого закона. Я разрешил вашим людям работать носильщиками, проходя сквозь Врата, — при условии, что они вернутся. Но, Йанира, у меня просто нет возможности добиваться этого силой. — Уже произнося эти слова, он понимал, что они неминуемо вызовут серьезные волнения в подпольном сообществе выходцев из Нижнего Времени, о существовании которого он, конечно же, знал. — Если бы я мог, — сказал он как можно мягче, — я бы в следующее же открытие Врат послал за ним дивизию морской пехоты. Но реальность такова, что я не могу послать даже одного проклятого парня из службы безопасности. С нашим бюджетом я не могу позволить терять человеко-часы одного патрульного на целых две недели — и ведь нет никакой гарантии того, что он или она вообще найдет Маркуса.

Слез заметно прибавилось, хотя голова оставалась гордо поднятой, а в глазах загорелся угрожающий блеск.

— Значит, вы предлагаете мне просто сидеть и ждать, не надеть ли мне вдовье платье, чтобы оплакивать смерть отца моих детей?

Булл с досадой покачал головой.

— Все, что я могу сделать, — это поговорить с кем-нибудь из гидов и разведчиков. Они хорошо относятся к Маркусу. Если мне удастся уговорить кого-нибудь из них отправиться в Рим, я быстро выправлю ему все необходимые для этого документы. Это максимум, что я могу сделать — и я не могу обещать, что остальные выполнят мою просьбу.

К удивлению Булла, Йанира медленно кивнула.

— Никто не волен ручаться за поведение другого. Каждый может ручаться только за себя, да и то — разве не лжем мы самим себе гораздо чаще, чем другим?

— Из тебя, Йанира, вышел бы потрясающий психотерапевт. Тебе бы поговорить с Рэчел Айзенштайн, она могла бы поучить тебя.

Смех Йаниры был горьким, как хинин.

— Я жрица Артемиды, воспитанная в большом храме Эфеса, где моя тетка по матери была Верховной жрицей. Мне не надо больше учиться.

И, не прибавив ни слова, Йанира Кассондра взяла за руки своих славных девчушек — вид у обеих был изрядно напуганный — и вышла из его кабинета, не оставив у него ни капли сил, так необходимых для его проклятой бумажной работы.

Миновало много, очень много времени, прежде чем Булл Морган смог снять трубку раскалившегося телефона или переложить хоть один лист бумаги из пачки «сделать» в пачку «сделано».

Если бы он мог, он сам бы отправился в Нижнее Время. Но он не сказал ей ничего, кроме голой, жестокой правды. Даже будучи управляющим Вокзала Времени, он не мог сделать ничего, чтобы помочь ей, кроме как позвонить нескольким гидам и разведчикам, находившимся в данный момент на Вокзале, и попросить их оказать ему услугу, если, конечно, они не заломят бешеную цену.

Булл громко вздохнул, вытащил несколько листов из пачки «сделать», возвышавшейся от пола до самого стола. Даже не взглянув на них, он чертыхнулся и потянулся к телефону. Если уж он собирается делать эти звонки, это лучше сейчас, пока Йанира не предприняла чего-нибудь отчаянного.

И все время, пока в трубке раздавались длинные гудки, древние, бездонные глаза Йаниры Кассондры продолжали преследовать его, словно навязчивый аромат духов, от которого никак не отделаться.

— Да? — откликнулся кислый голос.

— Это Булл Морган беспокоит, — сказал Булл со вздохом и вытащил из груды бумаг еще несколько листов. — Могу я попросить об одной услуге…

* * *

Малькольм легонько толкнул свою невесту локтем.

— Марго, видишь ту молодую женщину? У выхода с пандуса?

Вместе с половиной жителей Вокзала Шангри-ла они ожидали открытия Римских Врат. После исчезновения в Нижнем Времени Скитера и Маркуса Малькольм отложил на время отъезд через Врата Дикого Запада на случай, если потребуется их помощь.

— Ага! — Марго приподнялась на цыпочки, заглядывая поверх голов. — Не та ли это женщина, с которой ты знакомил меня в «Радости»? Заклинательница?

— Да. Йанира Кассондра. Она тоже ждет.

Ему не требовалось объяснять Марго, чего — точнее, кого — она ждет. Весть о том, что Маркус исчез в Нижнем Времени вместе с мошенником столь ловким, что надул даже Голди Морран, до сих пор служила одной из главных тем разговоров — особенно после того, как Скитер Джексон прорвался через Врата следом за молодым барменом.

— Мне кажется, — пробормотал Малькольм, — нам стоит подойти поближе. На всякий случай.

Марго подняла взгляд, открыла рот, но промолчала и просто кивнула. За последние несколько месяцев она очень повзрослела. Она крепче сжала его руку в молчаливом признании того, что она понимает, как легко могла потерять его навсегда.

Вокруг Йаниры стояли еще несколько парней из Нижнего Времени, но они удивленно подвинулись, когда Малькольм, не отпуская руки Марго, подошел к ней.

— Привет, Йанира, — тихо сказал он.

Она подняла на него полные отчаяния глаза.

— Здравствуй, Малькольм. И Марго. Спасибо, что пришли ждать вместе со мной.

Он попробовал ободряюще улыбнуться ей.

— Зачем еще существуют друзья, если не для этого?

Заглушая разговоры, раздался сигнал, и диктор на трех языках объявил на весь Общий зал об открытии Врат. Очередь ожидающих отправления нетерпеливо вздрогнула, носильщики подхватили багаж, отцы приструнили расшалившихся сыновей, за билет для которых им пришлось изрядно раскошелиться, тогда как матери взяли дочерей за руки, в последний раз наставляя их, как им положено вести себя в Нижнем Времени. Женщины в элегантных платьях, внешность и багаж которых не позволили бы любому, из какой эпохи он ни был родом, усомниться в их богатстве, допили вино и бросили скомканные бумажные стаканчики в мусорные контейнеры зоны ожидания.

«Вот так всегда, — подумал Малькольм. — Богатеи, которые были уже здесь не раз, семьи, которые едва наскребли денег на самый знаменитый отпуск в жизни, миллионеры, которым надо только показать себя, половые гиганты в ожидании, когда дорвутся до борделей… Всегда одно и то же, и все же каждый раз по-другому».

Потом кости черепа привычно заныли от инфразвука, возвещающего открытие Врат. Римские Врата отворились, выпустив на пандус обычную толпу бледных туристов на нетвердых ногах, изможденных гидов, оживленно болтающих женщин, гордых купленными на римских рынках безделушками, и сильно перебравших юнцов с таким видом, будто их вот-вот стошнит.

Но Маркуса среди них не было. И Скитера тоже. Йанира лихорадочно всматривалась в лица спускающихся по пандусу, но их там точно не было.

— Этот! — злобно бросила она. — Это он!

— Ты уверена? — негромко спросил Малькольм.

Человек, на которого указывала Йанира, ничем не напоминал того, что отправился в Нижнее Время под именем Чака Фарли. С короткой бородкой, причем и она, и волосы цветом отличались от шевелюры Фарли, даже цвет глаз другой. Наверняка контактные линзы. Интересно, подумал Малькольм, сколько у него пар и сколько тюбиков краски для волос, не говоря уже о самоклеющихся бородах?

— Клянусь Артемидой! Это тот человек, который забрал Маркуса с собой в Рим. Теперь я понимаю, почему лицо его всегда оставалось скрытым от меня: он меняет его каждые несколько недель!

Малькольма это вполне убедило. Кто-то из стоявших рядом с Йанирой выходцев из Нижнего пробормотал что-то насчет долгой, мучительной смерти в недрах Вокзала.

— Нет, — громко сказал Малькольм, отметая все кровожадные планы. — Позвольте мне самому разобраться с ним. Я имею представление о том, как думают подобные твари.

— Да, предоставьте это нам, — мрачно сказала Марго, следя за тем, как тот, кто был некогда Чаком Фарли, вынимает карту из счетчика и сходит с пандуса. Интересно, сколько у этой змеи карточек и на сколько имен? — Мы как следует позаботимся о нем. — Глаза ее вспыхнули, как у бродячей ирландской кошки, что всегда вызывало опасную реакцию в организме Малькольма.

Малькольм сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.

— Вам всем надо рассредоточиться и по возможности скрытно следить за ним. Когда мы узнаем, где он остановился, мы установим за ним постоянное наблюдение — днем и ночью. Йанира, ты можешь опознать его лучше, чем мы все, даже в гриме. Как долго ты сможешь наблюдать за ним без сна?

Она встретилась с ним взглядом.

— Столько, сколько потребуется.

Он даже не пытался представить себе все, чему ее научили в те древние времена. Но в том, что она смогла бы бодрствовать несколько дней напролет, он не сомневался. Восточные факиры могли делать много удивительного. А если следующий пункт назначения Фарли будет лежать где-то за Вратами Философов? Для гида Малькольм неплохо знал древние Афины, но Йанира провела большую часть своей молодости в легендарном городе Эфесе на другом, некогда прекрасном берегу Эгейского моря, давно уже превращенном в безжизненную пустыню непрекращающимися балканскими войнами. Он даже не знал, сохранились ли от него хотя бы руины.

Эфес…

Малькольм давно уже собирался устроить себе отпуск, дабы удовлетворить свою страсть исследователя. Взять билет в Афины, договориться в Нижнем Времени о месте на каком-нибудь паруснике, а там… Эфес, во всем своем древнем блеске. Увидеть город Артемиды, чей величественный храм окончательно стерли с лица земли христианские фанатики, а порфировые колонны увезли, чтобы использовать при строительстве Айя-Софии.

Он тряхнул головой, отгоняя мечты, и увидел удивленную морщинку на лбу Йаниры.

— Ты покажешь его нам, и мы сумеем отомстить ему, не сомневайся, Йанира. Я не люблю людей, продающих моих друзей в рабство.

Она кивнула, повернулась и пошла следом за Чаком Фарли.

Малькольм посмотрел на Марго и увидел в ее глазах восхищение. Совершенно неожиданно он почувствовал себя богатырем одиннадцати футов ростом, готовым сразиться с драконом, святым Георгием и его конем, вместе взятыми.

— Пошли, — сказал он чуть хрипловато. Марго, не меньше Малькольма тронутая тем, что она увидела, только кивнула.

Как выяснилось, выследить Фарли оказалось проще, чем можно было ожидать. Он снял скромный номер в «Страннике во времени» и спустился в гостиничный ресторан позавтракать. Этот новый вариант Фарли был гораздо тише предыдущего. Вернувшись в номер, он больше не выходил из него, заказав себе билеты по телефону (Марго даже пришлось строить глазки и улыбаться клеркам «Путешествий во времени», но она все же узнала его новые имя и место назначения) и обедая у себя в номере. Одному Богу известно, что он делал там в одиночестве до тех пор, пока не объявили об открытии Врат Дикого Запада.

Малькольм с Марго перекомпостировали свои билеты и поспешно облачились в давно приготовленные костюмы Дикого Запада. Хотя мест в экскурсионной группе уже не было, Булл Морган нажал на нужные рычаги, и «Путешествия во времени» быстренько организовали два дополнительных места. Еще через несколько часов они шагнули через Врата Дикого Запада вместе с группой укутавшихся от пыли палеонтологов — как доверительно объяснил один из них Марго, они отложили отправление, дабы поупражняться еще немного в стрельбе, зато теперь их разнообразный арсенал покоился в соответствующих эпохе кобурах и чехлах — и Чаком Фарли, все еще со светлыми волосами и бородой.

Оказавшись по ту сторону Врат, главное было не обнаружить своей слежки за ним. Денвер 1885 года раскинулся во всем своем блеске нувориша на фоне увенчанных снежными шапками Скалистых гор. Лучшие улицы были замощены; большинство оставались грязными. Чак взял напрокат в конюшнях лошадей — одну верховую, вторую вьючную, — погрузил свой багаж и выехал из города, даже не оглянувшись.

«Ублюдок самоуверенный», — мрачно думал Малькольм, расплачиваясь за лошадей для себя и Марго. Изящно поправив верховую юбку, она подобрала поводья, кивнула ему и послала своего жеребца резвой рысью по улице, держась в седле так,словно родилась наездницей. Малькольм последовал за ней; сердце его переполнилось гордостью при виде ее — и яростью, когда он увидел далеко вдали Чака Фарли и его вьючную клячу.

— Не так быстро, дорогая, — окликнул он Марго. — Мы не должны позволить этому мерзавцу заметить нас.

Она кивнула:

— Да, конечно Извини. — Она одарила его сияющей улыбкой. — Я так разошлась, что совсем забылась.

Ему хотелось прижать ее к себе и слиться с ней в поцелуе…

Но сначала им предстояла работа.

Какая именно — это зависело теперь от того, что будет делать мистер Фарли в следующие несколько дней.

Глава 17

День, когда он вернулся в Большой Цирк, стал самым страшным днем в жизни Скитера Джексона. Его привезли туда в клетке, как одну из тех больших кошек, рядом с которыми его везли на барже. Их злобный рык приводил его в дрожь, заставляя думать, давно ли их кормили чем-то кроме уколов остриями копий да издевательств. Скитер оч-чень хорошо представлял, что они должны чувствовать сейчас.

Часть гладиаторов шли по берегу — одни свободно, другие под вооруженной охраной. Никто не был еще одет для предстоящего боя, не говоря уже об оружии. Свободно шли вольные люди, принимавшие участие в Играх ради денег или славы; те, что под охраной, были наиболее ценные рабы-гладиаторы, завоевавшие себе высокую репутацию и гордившиеся своим искусством. В клетках везли расходный материал — обреченных преступников, чьи шансы выжить были смехотворны.

Накануне вечером Скитера и других пленников-гладиаторов отвели куда-то вроде общественного банкетного зала и накормили до отвала. Многим дали возможность попрощаться с семьями. Скитер был лишен даже этого Все, что у него оставалось, — это уроки Есугэя единственная надежда пережить последнее испытание на глазах у глумящихся, смеющихся, делающих ставки римлян

Солнце стояло уже высоко, и гонки колесниц, по обыкновению открывавшие Игры, должны были уже подойти к концу Наставало время для следующего номера программы Баржа Скитера причалила к берегу, и клетки по одной вытащили на берег у заднего фасада Большого Цирка, рядом со стартовыми воротами. Рев толпы в амфитеатре привел диких кошек — леопардов, львов, стройных гепардов — в еще большее неистовство. Запертые антилопы блеяли в ужасе и колотились о стальные прутья клеток, не в силах вырваться на свободу.

Некоторые пленники в соседних со Скитером клетках, также приговоренные к арене, с плачем молили проходивших мимо о пощаде, но их никто даже не слушал. Скитеру тоже хотелось плакать, но он не делал этого, резонно считая это бессмысленным занятием. Есугэй Доблестный учил его стойкости. Воспоминания об этих уроках помогли ему хранить молчание. Совладать с дрожью было труднее.

Какой-то раб шел вдоль ряда клеток со стопкой восковых табличек в руке, переписывая содержимое клеток или просто сверяя его со своими записями. Инвентаризация, подумал Скитер, чуть не расхохотавшись. Ох уж эти омерзительно методичные, скрупулезные римляне! Все им необходимо учесть — вплоть до последнего обреченного пленника и блеющей антилопы…

Раб подошел ближе, спрашивая у гладиаторов имя и род борьбы. Скитер услышал его голос, вздрогнул и схватился за прутья клетки, пытаясь выглянуть. Он знал этот голос! Он знал… но не мог поверить в это до тех пор, пока не оказался лицом к лицу с Маркусом.

При виде его Маркус тоже побелел как смерть.

— Маркус, я…

— Скитер, что ты…

Они заговорили разом и тут же замолчали.

Маркус опустился на колено, чтобы лицо его было на одном уровне со Скитером. Глаза его потемнели от волнения.

— Скитер! — Он сглотнул ком в горле, порылся в своих табличках, словно ища подтверждение этому кошмару, потом медленно поднял глаза на Скитера. — Они поставили тебя в паре с Волком Смерти, — голос его дрогнул.

— Да. Я знаю. — Скитер выдавил из себя жалкое подобие своей прежней улыбки. — Никакой справедливости, правда? Я… я никогда не думал, что это… — он кивнул на ошейник Маркуса, — может случиться. Никогда. Ты… — Он не мог договорить фразы. Язык не слушался. — Ты был единственным другом, который у меня был. — Только сейчас он осознал ужас этой потери.

— Прости, — прошептал Маркус. — Мой хозяин… Я буду на балюстраде над конюшнями. Я… — он осекся, теребя в руках свои таблички. — Я должен записывать, кто победил.

Скитер сделал еще одну попытку — безуспешную — ослепительно улыбнуться.

— Да. Ладно. Может, я еще удивлю всех, а? И по крайней мере ты можешь убежать в следующее же открытие Врат.

Маркус покачал головой.

— Нет За мной огромный долг. Сердцем я понимаю, что никто не имеет права удерживать меня в рабстве. Но мне надо вернуть деньги, Скитер. Честь Таурусатов — это все, что у меня теперь осталось.

В глазах его стояли слезы.

— Таурусатов? Это твое настоящее имя?

Маркус даже засмеялся сквозь слезы.

— Нет, — выдохнул он. — Так называется мое племя. Мы… нас ведь с тобой обоих предали, ты знаешь это? Эта меняла, Голди… Ну, с розовыми волосами. Та, с которой ты поспорил. — Его голос сделался резким и горячим, как беспощадное полуденное солнце.

Скитер прищурился, пытаясь хотя бы на минуту отвлечься от окружавшей его реальности — клеток, вони перепуганных людей, львиного рыка. Воспоминания о Восемьдесят Шестом Вокзале Времени нестерпимо бередили душу.

— Ну да, Голди Морран, — наконец выдавил он из себя. — И что она?

— Это она… она сказала Люпусу про тебя. Как тебя найти. Я сам это слышал, когда вернулся в «Замок Эдо», чтобы отдать Фарли то, что был ему должен. Вернее, то, что мог отдать.

Скитер вздрогнул, внутренне корчась при воспоминании о слезах и укоре в голосе Йаниры.

— Значит, это она ему сказала? Жаль, что у меня нет возможности подержаться как следует за горло этой старой ведьмы.

Маркус по-галльски передернул плечами.

— У нее тоже не все в порядке. Фарли украл почти все ее золото, прямо перед нашим отбытием. Он смеялся, рассказывая мне об этом — после того, как продал меня. Я… я спросил у него, как ему удалось пронести столько золота через Главные Врата. Он сказал, что взял его у Голди.

При всей бедственности положения, в котором оказалась Голди, Скитер вдруг рассмеялся — немного визгливо, но до слез.

— Значит, ее он тоже сделал, да? — Маркус округлил глаза. — Господи… нас обоих. Как пару детей малых. Таких, черт подрал, самоуверенных…

Он глянул через решетку на Маркуса.

— Ты все равно вряд ли поверишь мне, если я скажу, что пытался помешать тебе пройти через Римские Врата? — Глаза Маркуса расширились еще больше. — И как раз тогда Люпус ворвался во Врата за мной и шарахнул меня по башке.

Плотно сжатые губы Маркуса дрогнули и разжались.

— Но… как?

— Я… я договорился занять денег — понимаешь, доктор Мунди обещал мне за консультацию, и я хотел заплатить Фарли остаток твоего долга.

Взгляд в глаза Маркуса подсказал Скитеру, что ему стоило бы пожалеть парня и придержать язык. Скитер нарочито грубо прокашлялся.

— Ты бы лучше занялся работой, — сказал он, — пока твой хозяин не решил, что ты отлыниваешь. Маркус глотнул.

— До того, когда я увидел тебя в этой клетке, мне казалось, что я ненавижу тебя, Скитер. Но теперь… — Он бессильно развел руками. — Да будут боги на твоей стороне.

Он торопливо черкнул что-то на своей восковой табличке и отошел к следующей клетке, потом к следующей, пока не скрылся из поля зрения Скитера. Скитер прижался к прутьям, чувствуя, как боль внутри его постепенно перерастает в ярость. Значит, Голди Морран, будь она проклята, послала его на это. Скитер заслуживал наказания, это он и сам мог признать теперь, но вот так просто продать его, зная, что его убьют, только чтобы выиграть это проклятое пари…

Скитер был в долгу перед Маркусом, перед его семьей, и расплатиться по этому долгу он должен был прежде, чем предстанет перед богами высоких монгольских гор, где ветер и мороз могут убить человека в считанные минуты. «Если я выберусь из этого живым, — поклялся он себе, — я верну тебя Йанире и вашим детям. Не знаю как, но верну. А потом… — он подумал о Голди Морран, — когда я сделаю это, я сверну этой тощей старой стервятнице ее украшенную бриллиантами шею!»

Гнев помогал ему держаться все время парада перед началом поединков. Поставленный в пару с Люпусом, чьи смеющиеся глаза и ухмыляющийся рот говорили о полной его уверенности в исходе поединка, Скитер проделал все движения, вколоченные в него на тренировках. Щит Люпуса — как заметил Скитер, внимательно следивший за каждым движением своего соперника, за любой его потенциальной слабостью или уязвимым местом, — был украшен странным изображением: свернувшаяся в кольцо змея в круге ядовито-зеленых перьев. Почему-то это напомнило ему телешоу пятидесятилетней давности, и Скитер, поняв это, рассмеялся, вызвав в глазах Люпуса на секунду удивление, почти шок.

«Отлично, — свирепо подумал Скитер. — Все время старайся вывести этого ублюдка из равновесия — может, ты и выберешься из этого сухим».

Некоторые люди рядом с ним буквально тряслись от ужаса. По всем правилам Скитеру тоже полагалось трястись от страха перед тем, что собирался сделать с ним Люпус. Но все, что ощущал Скитер, — это холодную, черную ярость к Голди. Монгол-якка хорошо знает, что от смерти никуда не деться, что она придет — рано или поздно, блаженная или мучительная. Именно по этой причине он старался прожить каждый свой день на всю катушку. Но то, что сделала Голди, то, что она сознательно подстроила…

Такое не прощается. Он молился богам, имена которых, ему казалось, уже давно забыл, небесным богам, и горным духам, и тем демонам, что несут в долины черные песчаные бури, и готовился помериться оружием с Люпусом Мортиферусом.

Люпуса еще может ожидать сегодня пара сюрпризов.

* * *

Хотя даже в 1885 году Денвер был уже довольно большим городом, со множеством кирпичных и каменных зданий, большая часть улиц оставалась не замощена. Клубы пыли из-под копыт тянулись за ними следом, когда Малькольм с Марго двинулись по следу Чака Фарли. К счастью, эта же самая пыль помогала без труда следить за ним. Он уже выехал за пределы города, направляясь к тому месту, которое в двадцать первом веке, если Малькольм не ошибался, должно было стать городским парком. Они с Марго придержали лошадей и осторожно въехали в небольшую рощу. Чак спешился. Легкий ветерок донес его веселый свист. От вида укутанных снегами Скалистых гор захватывало дух, а воздух был так чист, что казалось, пах солнечным светом и ветром.

Малькольм посмотрел на Марго и улыбнулся. Ей явно нравились и пейзаж, и погоня, и вся эта опасная игра. При том, что она сидела по-женски, боком, в седельном чехле у нее был наготове семьдесят шестой «винчестер», а под юбками скрывалась кобура с «кольтом» 41 двойного действия. И на этот раз у Малькольма не было ни малейших сомнений в ее умении максимально эффективно использовать любое оружие, с каким бы ей ни пришлось иметь дело. На поляне перед ними Чак достал из своих сумок большую лопату и принялся копать. Если бы он заметил их, им, возможно, пришлось бы выбивать ее у него из рук. Впрочем, покосившись на собственный револьвер, Малькольм подумал, что до этого скорее всего не дойдет.

По крайней мере Марго удалось вправить мозги этим козлам-палеонтологам. Теперь они были как следует вооружены пистолетами и карабинами, которые не вызвали бы ничьего любопытства. Малькольм чуть не улыбнулся. Неплохое начало для первого приключения Смит и Мура, независимых гидов, которые очень скоро станут «Мур и Мур, разведчики времени». Он придвинулся поближе, чтобы сжать руку Марго в своей. Она подняла на него взгляд, вздрогнула, потом улыбнулась и ответила пожатием. Малькольм бесшумно расстегнул кожаную сумку, в которой лежали его журнал и АПВО, поднял клапан и достал подключенную к журналу цифровую видеокамеру. Он включил ее и с удовлетворением отметил, что Марго повторяет все его действия, направив свою камеру на продолжавшего копать Чака. Изображения, запечатленные камерами, сохранятся в их личных журналах и могут впоследствии быть использованы в качестве доказательства на суде в Верхнем Времени.

Яма, которую рыл Чак, с каждой минутой становилась все глубже. Что он собирается закопать там, сундук размером с пароходную трубу? Малькольм прищурился. Судя по размерам его поклажи, если он захочет закопать все это, яма действительно должна быть не маленькой.

Наконец Чак отложил тяжелую лопату и, кряхтя, разогнулся. Что бы он ни закапывал, это стоило ему немалых трудов. Малькольм готов был поспорить, что это будут краденые античные ценности. Это было бы единственным убедительным объяснением того, зачем человек отправляется в Нижнее Время с крупной — очень крупной — суммой денег и возвращается с явно ценным багажом.

Что привез он из Рима? Манускрипты? То, как кряхтел Чак, расстегивая одну из сумок, опровергало эту версию. Ящик, который он достал, был тяжелым. Чак поставил его на землю рядом с ямой и распаковал остальные сумки. Потом сел и открыл ящики один за другим. Судя по всему, он был слишком осторожен, чтобы обследовать их содержимое на ВВ-86.

— …твою мать! — выругался он так прочувствованно, что наблюдатели вздрогнули. Он смотрел в первый ящик, наклонив его так, что Малькольм и обе камеры видели его содержимое — точнее, полное его отсутствие. — Это чертово золото, должно быть, использовали на что-то в более поздней истории. Блин! После всего, что я проделал, чтобы получить их… — Он пробормотал что-то себе под нос, потом отшвырнул ящик. — Та же история, что приключилась с этими проклятыми драгоценностями Изабеллы. Откуда мне знать, что эти камни окажутся в конце концов в ее коллекции, не говоря уже о жадных лапах этого итальяшки Криса Коламбуса? Черт! Интересно, хоть что-то прошло через эти Богом проклятые Римские Врата в сохранности?

Малькольм подавил смешок при виде веселья на лице Марго. Впрочем, это не мешало ей заниматься делом: фиксировать на пленку каждое движение Чака, каждое его грязное ругательство, каждый открытый им ящик. Еще одно крепкое словцо донеслось до них.

— …золотая отделка исчезла! — Он держал в руках предмет, который Малькольм поначалу никак не мог идентифицировать. Потом он узнал форму и ее очевидное, ясное как божий день назначение. Фарли держал в руках здоровый фаллос из слоновой кости — при яйцах и всем прочем, хотя некоторые детали, судя по всему, все-таки отсутствовали. Малькольм увеличил изображение. «Ага, похоже, этой штуке полагалось иметь золотые „волосы“ и золотую отделку вздувшихся вен… боже праведный, он что, ограбил все до одного римские бордели?»

Быстро взглянув на Марго, он увидел пылающие щеки; порозовела даже шея, но все же она продолжала вполне профессионально фиксировать происходящее. Умница девочка! Чак положил это обратно в обитый бархатом ящик и достал следующий предмет. Все его трофеи имели отношение к сексу, хотя и не обязательно игрушки. Из ящиков вынимались на свет божий дорогие статуэтки из мрамора, слоновой кости, бронзы и даже — Чак плотоядно улыбнулся, что было хорошо видно в видоискатель камеры, — несколько сохранившихся золотых изделий. Вот он достал изящное серебряное изваяние Афродиты в пикантном положении с одним из ее любовников, а следом за ним — мраморную статую Гермеса с весьма возбужденным — и съемным, кстати — фаллосом.

Затем Чак очень осторожно убрал свои сокровища обратно в кожаные сумки, достал маленький потрепанный блокнот и сделал в нем несколько пометок, потом упаковал каждую сумку в водонепроницаемый пакет, который затем загерметизировал маленьким аппаратиком на батарейках. В таком виде все это было уложено в глубокую яму. Все было ясно как божий день: он собирался вернуться в Верхнее Время и там откопать свои сокровища, не уплатив ДВВ ни цента пошлины. Изящное маленькое мошенничество. Эти штуковины стоят на черном рынке бешеных денег — даже если их уже не заказал какой-нибудь коллекционер. Тем временем Чак засыпал яму, утрамбовал землю, уложил на место аккуратно снятый дерн, чуть-чуть примял его и полил его водой из двух седельных фляг, чтобы тот не высох, обозначив словно неоновой вывеской «Кто-то что-то здесь закопал!».

А потом Чак, к большому удивлению Малькольма, достал самый настоящий АПВО и засек географические координаты по магнитным линиям, положению горных вершин и т. д., и т. п. Конечно, это было бы проще и точнее сделать ночью, привязавшись еще и по звездам, но Малькольм решил, что для того, чтобы найти свой клад в Верхнем Времени, Фарли вполне достаточно и примерных данных.

Сняв показания АПВО, Чак убрал инструмент, используемый обычно только разведчиками-профессионалами, в переметную суму — сильно полегчавшую, к большому облегчению несчастной клячи, — и снова принялся насвистывать. Он взгромоздился в седло и оглянулся на влажный дерн.

— Неплохой улов, — внятно произнес он. — Очень даже неплохой. Босс будет кипятком писать по поводу пропавших предметов, но в нашем деле всегда существует риск этого. — Он хихикнул. — Ну и ладно. Я сам виноват: не надо было покупать все в одном месте. Чертов маленький египтянин! Жаль, что я не могу вернуться в Рим и рассчитаться с ним сполна, — с этими словами он пришпорил коня и быстрой рысью поехал обратно в город.

Малькольм подождал, пока он скроется из виду, потом еще пятнадцать минут и дал знак Марго подождать. Она обиженно надула губы, но на этот раз повиновалась беспрекословно. Кое-чему она научилась. Отлично. Малькольм несколько раз объехал поляну по периметру, но Чак и не думал возвращаться. Малькольм заснял утрамбованный влажный дерн, потом дал знак Марго приблизиться. Она послушалась, улыбаясь как маленький чертенок — каковым на самом деле и была

— О’кей, — сказала она, едва не лопаясь от возбуждения. — Что нам теперь делать? Мы все про него знаем, но на чем нам накрыть его?

Малькольм усмехнулся.

— Как только откроются Главные Врата, мы предупредим власти Верхнего Времени, чтобы они держали это место под наблюдением. Он наверняка явится сюда как-нибудь темной ночью, вот тогда-то они его и прищучат. А пока… — он выключил свою камеру и убрал журнал, — продолжай снимать, ладно, Марго? Я хочу сделать нашему дорогому другу Чаку Фарли — или как там его зовут по-настоящему — маленький приятный сюрприз. Давай-ка посмотрим… — Он порылся в своих седельных сумках и достал маленькую саперную лопатку, которую захватил на случай, если они с Марго захотят выехать на природу.

Однако вместо пикника им предстояло нечто куда более занятное. Малькольм усмехнулся, осторожно снял срезанный уже Чаком слой дерна и принялся копать. Он достал из ямы все до одной обернутые в пластик сумки и положил на их место камни, в то время как Марго фиксировала все это на пленку.

— Что я хочу сделать, — сказал он, уложив на место последний валун и отдышавшись немного, — так это вернуть эти древности их… законным владельцам. Туда. — Он засыпал камни землей, уложил дерн на место и еще раз полил из своей собственной фляги.

Потом посмотрел прямо в объектив камеры Марго.

— Я, Малькольм Мур, независимый гид, работающий на Вокзале Времени номер восемьдесят шесть, официально заявляю, что человек, известный мне под именем Чак Фарли, приобрел древние предметы искусства, лежащие в этих сумках, что подтверждается его собственными словами, которые мы записали на пленку, пока он закапывал их; что указанный Чак Фарли должен быть привлечен властями Верхнего Времени к уголовной ответственности за кражу предметов старины, за нарушение Первого правила путешествий во времени, за уклонение от уплаты налогов и пошлины на предметы значительной культурной и историко-археологической ценности и, наконец, по подозрению в похищении людей, поскольку результатом его действий явилось исчезновение двух человек, постоянно проживающих на ВВ-86.

Я официально заявляю также, что сразу же по открытии Врат Дикого Запада я передам все до одного отснятые здесь предметы полномочным представителям МФВУОИ на ВВ-86 для инвентаризации, внесения в каталоги, изготовления копий и возвращения в место их происхождения. Я добровольно обязуюсь выступить свидетелем в любом судебном разбирательстве по делу человека, называющего себя Чаком Фарли.

Он дал знак Марго передать ему камеру и навел объектив на ее лицо. Обыкновенно оживленное, оно сделалось непривычно жестким, когда она повторила примерно то же, что только что говорил Малькольм, но с одним существенным дополнением:

— …и подлежит суду за умышленное или неумышленное убийство в случае, если станет известно, что человек по имени Скитер Джексон погиб при попытке помешать выполнению планов Чака Фарли, свидетелями чему являются сотни человек на восемьдесят шестом Вокзале Времени и что записано на пленку одним из туристов. Это также может быть подтверждено компанией «Путешествия во времени, Инкорпорейтед», через чьи Врата прорвался мистер Джексон в попытке предотвратить похищение жителя ВВ-86. В случае, если останки мистера Джексона будут обнаружены в Нижнем Времени, я настаиваю, чтобы это мое свидетельство было использовано в суде по обвинению человека, известного нам как Чак Фарли, в убийстве или других нарушениях закона, которые суд найдет уместными в данных обстоятельствах. Чак Фарли — низкий, беззастенчивый мерзавец, который не остановится ни перед чем для достижения своих целей и заслуживает самой суровой кары.

Малькольм молча кивнул. Джексон не был его другом, но его поступок у Римских Врат две недели назад сильно поднял его в глазах Малькольма. Он надеялся только, что — как бы ни поворачивались события в Риме — Скитер и Маркус благополучно вернутся в Ла-ла-ландию.

Малькольм подумал о Йанире и двух ее прелестных дочурках и напомнил себе, что лично вызвать Фарли на дуэль здесь, в Денвере, будет не просто самоубийством, но и подвергнет опасности Марго. И все равно руки у него чесались от желания сунуть свой армейский «кольт» в бородатую морду Фарли.

Малькольм не любил терять друзей. Если Маркус и Скитер не вернутся со следующим открытием Римских Врат, Малькольм твердо решил, что сам отправится через них в противоположном направлении и будет искать их. Рим — большой город, но у Маркуса там имелись свои знакомства, и у «Путешествий во времени» — тоже. Потеря двух жителей ВВ-86 — пусть даже один из них родом из Нижнего, а второй — вор и мошенник — вряд ли поднимет репутацию фирмы. И если необходимо, Малькольм сам объяснит им это

Малькольм недобро усмехнулся. О да, мистер Чак Фарли еще получит свое, даже если Малькольму придется самому отправиться в Верхнее Время, чтобы выследить его там. Он надеялся только, что Скитер Джексон и Маркус еще живы и смогут дать показания, когда придет время сводить счеты.

Глава 18

Солнце палило так яростно, как некогда в небе монгольских пустынь, и песок под ногами раскалился до такой степени, что Скитер ощущал этот жар сквозь тонкие подошвы кожаных сандалий. Жар волнами поднимался от песка арены, слепил глаза, отражаясь от бронзовых поворотных столбов, мраморных ярусов зрительских мест и храмов, построенных прямо на арене. Зрительские ряды протянулись по меньшей мере на милю с обеих сторон арены, и от рева толпы у Скитера закладывало уши — до боли в голове.

Скитер сделал глубокий вдох и на мгновение зажмурился. «Если Йанира права, ты могла бы помочь мне здесь, Артемида. И ты, Афина, тоже; Йанира говорила, что ты даже победила как-то раз в бою самого бога войны. Я уверен, что немного помощи мне здесь не помешает!» Он помолился также монгольским богам неба и грома небесного, и даже Святой Троице — последнему он научился, когда мать водила его, совсем еще маленького, в методистскую церковь. Когда дело доходило до молитв, Скитера не особенно заботило то, кто на них откликается; главное — чтобы ему помогли. Интересно, подумал он, сколько молитв поднимается сейчас к небесам?

Он сосчитал бойцов: двадцать человек, десять пар, бьющихся одновременно. Две пары эсседариев сражались на колесницах, запряженных парой лошадей каждая. Пара лакеаторов метала друг в друга дротики — на тренировках он видел, как они владеют ими, и очень радовался тому, что ему предстоит биться не с кем-то из них. Две пары мирмильонов в тяжелых галльских шлемах с рыбками на гребне угрожали друг другу своими мечами Двоих ретиариев поставили в пары со своими традиционными преследователями — секуторами в тяжелых шлемах с узкими прорезями, со щитами и короткими мечами. Пара верховых андабатов возбуждала у Скитера приступ жгучей зависти верхом он смог бы продержаться довольно долго, просто кружа по арене, пока Люпус не свалится от изнеможения. Однако коня у него как раз и не было. Последние две пары были вооружены так же, как они с Люпусом: новички — подобно ретиариям — с сетями в левой руке и трезубцами в правой, с арканом в качестве запасного оружия, тогда как закаленные ветераны, с которыми им предстояло биться, сражались почти нагишом — но держа в каждой руке по мечу.

Единым строем промаршировали они через раскаленную арену и остановились перед императорской ложей. За спиной их послышался лязг запираемых ворот. От толпы сражавшихся отделял глубокий ров с водой, по меньшей мере в десять футов шириной, не говоря уже о высокой железной изгороди, на вид способной удержать даже слона; впрочем, вид нескольких сильно помятых секций наводил Скитера на мысль, что раненые слоны все-таки предпринимали попытки прорваться через нее.

Пожалуй, единственным местом, где можно было бы укрыться, оставалось нагромождение длинных прямоугольных пьедесталов между поворотными столбами. На постаментах возвышались изваяния различных богов, крылатых викторий — Скитер весьма надеялся, что сегодня они улыбнутся именно ему — и огромный египетский обелиск прямо в самом центре.

Ланиста Скитера подтолкнул его вперед. Гладиаторы поклонились императору, хором выкрикивая: «Мы, идущие на смерть…»

Скитер только открывал рот — не из-за того, что голос его дрожал, но скорее из-за своей неважной латыни; помимо этого, он не в настроении был славить римского императора. Клавдий восседал на троне увечным римским божеством, равнодушно взирая на них с высоты, как на каких-то забавных букашек. Скитера — разжалованного монгольского богду — это привело в ярость. «Я тоже, черт возьми, был богом — целых пять лет. Пусть мне было одиноко как черт знает кому, но я был богом и не хуже тебя, император Клавдий!»

Что ж, лучше злость, чем страх. Он старательно распалял себя — так лиса собирается с хитростью, чтобы напасть на ничего не подозревающую, наивно полагающую себя в полной безопасности жертву. Победитель сотни с лишком поединков, самый популярный гладиатор Рима — Волк Смерти — низко поклонился под хор тысяч глоток: «Люпус! Люпус! Люпус!»

Скитер покосился на своего тренера, стоявшего за его спиной с кнутом в одной руке и с раскаленным докрасна на конце железным прутом в другой — чтобы подгонять его в случае необходимости. Он громко засмеялся, изрядно того озадачив, и снова повернулся к нему спиной. Что-что, а в таком понукании он не нуждался. Взглянув на Люпуса, он увидел, что улыбающийся чемпион явно уверился уже в своей победе. Скитер знал, что ему положено трястись от страха. Однако сознание того, что где-то на трибунах стоит и смотрит на него Маркус, жгло его сильнее, чем горячее солнце монгольских пустынь, гоня прочь страх.

Император поднял руку и опустил ее. На мгновение рев толпы оглушил Скитера — и он тут же забыл об этом, уворачиваясь от двух мечей Люпуса. Он прищурился от их блеска, остро сожалея о том, что у него нет при себе солнцезащитных очков, кольчужного костюма из титановых звеньев и полуавтоматической винтовки МР-5 с полусотней запасных магазинов.

Все, что видел теперь Скитер, — это два сверкающих клинка Люпуса Мортиферуса и его ухмыляющееся лицо. Он отпрыгивал то в одну сторону, то в другую, делал ложные выпады трезубцем и отскакивал назад, стараясь сбить соперника с ритма, потом сделал первый, пробный бросок сетью. Люпус увернулся, но в самый последний момент. На этот раз рев зрителей достиг его сознания — он отпрянул назад, уворачиваясь от смертоносных клинков, и дернул сеть за веревку обратно к себе. Потом приноровился парировать выпады Люпуса трезубцем и позволил своей голове самой перебирать возможные идеи.

Каменная стена посередине Цирка не была сплошной. В ней имелись бреши, достаточно широкие, чтобы спрятаться в них или пронырнуть на другую сторону. Скитер так и поступил. Люпус, чья массивная туша не позволяла ему сделать этого, злобно выругался и побежал вокруг стены, чтобы встретить его с другой стороны. Скитер просто-напросто вернулся обратно тем же путем. Публика разразилась хохотом. Лицо Люпуса в то мгновение, когда Скитер успел бросить взгляд в его сторону, приобрело свекольную окраску; вены на его шее вздулись. Гладиатор побежал обратно.

«Ба, может быть, с ним случится удар и мне присудят победу по очкам?»

Нет, на такую удачу рассчитывать нечего. На этот раз Люпус тоже пробрался через проем, пыхтя и извергая проклятия, обдирая бока и живот о грубый камень. Скитеру пришлось вернуться на открытое пространство, где ему меньше всего хотелось находиться, но он все же избежал убийственного выпада, нацеленного ему в бок. Крики и ахи с трибун возвестили о том, что кто-то из гладиаторов повержен. Краем глаза Скитер увидел одного из ретиариев, лежащего на песке, с левой рукой, поднятой в мольбе о пощаде. Публика с ревом ощетинилась поднятыми вверх пальцами. Император повторил их жест, сделав поднятым вверх большим пальцем движение от живота к горлу.

Секутор, тяжело ранивший своего противника в ногу, поднял меч и пронзил ему грудь. Толпа одобрительно взвыла. Преследуемый по пятам Люпусом Скитер бросился к одной из колесниц, не обращая внимания на ругательства, которыми осыпали его и Люпус, и возница. Скитер уцепился за сбрую одного из коней и повис на ней, сберегая силы и дыхание, в то время как Люпус тщетно пытался догнать его. К лежавшему на песке мертвому гладиатору подбежал какой-то тип, размозжил ему череп тяжелым молотом и отволок его тело с арены.

«О’кей. Значит, поднятый палец означает, что тебе хана, и, если парень, с которым ты бьешься, не доведет дела до конца, тебя все равно прикончат. Что ж, малыш, будем знать».

Он отцепился от сбруи запряженной в колесницу лошади и бросился между двумя бившимися всадниками, проскользнув под брюхом одной из лошадей. От неожиданности бедная скотина заржала и отпрянула назад, загородив дорогу Люпусу. Толпа взорвалась одобрительными криками и смехом. Глаза Скитеру заливал пот, смешанный с пылью из-под колес и копыт. «Ничего, песчаные бури в Гоби тоже будут», — решил Скитер. Он порадовался тому, что Есугэй Доблестный чуть не силком гонял его на эти ежегодные охоты.

«Если я смог убить из лука снежного барса, этого ублюдка я уж как-нибудь достану.

Может, и достану…

Если только держать ухо востро».

Дождавшись, когда Люпус приблизится, Скитер бросился на землю, перекатился под клинками и вскочил, держа наготове пригоршню песка и сеть, которые и швырнул в извергавшего проклятия противника. Люпус зарычал, пытаясь протереть глаза руками и высвободить запутавшуюся в сети ногу. Скитер дернул — довольно сильно. Люпус грянулся оземь — еще сильнее. Зрители повскакивали на ноги, кровожадно визжа. Люпус рубанул мечом и сумел высвободиться, прежде чем Скитер со своим смертоносным трезубцем успел приблизиться к нему.

«Черт возьми, не хочу же я убивать этого проклятого кретина, но что же мне еще прикажете делать? Пригласить его на вальс?» На всякий случай Скитер отодвинулся чуть дальше от Люпуса, все еще пытавшегося вы моргать песок из глаз, и размотал с пояса аркан. Он собрал его в петлю и качнул взад-вперед. Что-что, а пользоваться лассо он умел. Скитер ухмыльнулся недоброй, плотоядной улыбкой. Обе недели утомительных занятий он старательно проваливал все упражнения с арканом, равно как и с сетью. Разумеется, его наставники не упустили возможности пошутить, выслав его на арену с оружием, которым он владел хуже всего.

«Благословен будь, Есугэй, где бы ты сейчас ни был, за то, что обучил меня кой-каким штучкам».

Толпа взревела трижды — трое гладиаторов пали на арену один за другим и расстались с жизнью. Четвертого пощадили, и он, ковыляя, но с достоинством удалился с арены. Скитер прыгал и уворачивался, а силы его все убывали от солнца и неумолимого натиска Люпуса.

«Давай-ка, Скитер, придумай что-нибудь впечатляющее, пока из тебя не сделали люля-кебаб».

Один из гладиаторов упал с колесницы, волочась за лошадьми. Публика кровожадно взвыла, его соперник погнался за ним и прикончил, получил награду и покинул арену под вооруженной охраной.

«О’кей, значит, даже если ты победил, тебя ожидает шайка солдат, чтобы отвести обратно в казарму. Что ж, будем знать».

Ребра его обожгло острой болью, и он на мгновение задохнулся, но все же, проклиная себя за невнимательность, успел поймать зубьями трезубца меч Люпуса и, повернув, выбил его у того из руки. Люпус зарычал и бросился вперед. Порез на ребрах горел так, словно его укусила тысяча пчел. Будь это не скользящий удар, а прямой, Скитер уже истек бы кровью на песке.

Скитер повернулся и побежал, слишком обессиленный, чтобы увертываться от ударов. Люпус расплылся в улыбке и бросился вдогонку, чтобы добить наверняка. За неимением других идей Скитер запел — голосом, хриплым от боли и усталости. Глаза Люпуса удивленно расширились. Скитер продолжал петь — дикую, устрашающую боевую песнь монголов-якка. Ближние к нему зрители смолкли, удивленные не меньше Люпуса. Скитер не упустил момента и метнул лассо. Бросок получился что надо. Петля накрыла Люпуса и скользнула вниз, затянувшись у колен. Скитер дернул. Люпус с удивленным возгласом грянулся о песок.

Увы, Скитер не мог перевести отдельных слов и выражений из того шквала возгласов, что обрушился на него, но общий смысл их явно сводился к «Проткни же ему пузо своим дурацким трезубцем, кретин!».

Этого Скитер делать не стал. Люпус не просил о пощаде, но Скитер не собирался лишать его жизни, если ему только не прикажут делать этого. А может, даже и в этом случае. И что, интересно, делают с гладиатором, отказавшимся выполнить приказ толпы и императора? «Должно быть, этот псих с молотком размозжит тебе череп или что-нибудь вроде этого…» Пока Скитер был погружен в эти невеселые мысли, Люпус рубанул мечом по стягивающей его ноги веревке. Та, разумеется, лопнула, оставив в руках у Скитера меньше половины ее первоначальной длины. Ему не оставалось ничего другого, как бежать, на ходу завязывая новую скользящую петлю…

…И тут это и случилось.

Ответ на все молитвы, что возносил он к небесам.

Верховой андабат, смертельно раненный своим соперником, рухнул на песок. Пока толпа восторженно визжала, победитель собирал дары, а палач с молотом колотил им в свое удовольствие, освободившаяся лошадь с волочившимися по песку поводьями подскакала к Скитеру на расстояние броска лассо. Скитер сделал мастерский бросок, и петля захлестнулась на шее животного. Бедная скотина рванулась вбок, но вполсилы. Скитер подбежал к ней и с ловкостью, не утраченной еще со своих монгольских дней, взлетел в седло. Стремена здесь отсутствовали, зато само седло было вполне ничего, и лошадь, сделав еще одну не слишком энергичную попытку встать на дыбы, успокоилась и покорилась ему.

Скитер повернул лошадь и краем глаза увидел выражение лица Люпуса. Он громко рассмеялся, снова запел свою боевую песнь и устремился в атаку, опустив трезубец наподобие средневекового копья. Люпус едва успел увернуться от трезубца и лошадиных копыт. Толпа сходила с ума. Даже император выпрямился на своем троне и подался вперед.

«Ну что, гады, не ожидали?»

Скитер гонял Люпуса кругами, грозя ему трезубцем, покалывая его, сбивая с ног и позволяя подняться снова, давая понять своему противнику — а вместе с ним и зрителям, — что он играет с обреченной жертвой. Кровь пела в его жилах. Вот это жизнь! Загнать врага в угол, заглянуть ему в глаза и не увидеть в них ничего, кроме удивления и нарастающего ужаса…

Люпус попытался напасть на него с единственным оставшимся у него мечом, но Скитер перехватил его трезубцем и выбил из рук. По трибунам пронесся вздох. Безоружный Люпус гневно зарычал что-то, потом бросился вперед и схватился за трезубец. Несколько секунд — показавшихся им долгими минутами — они тянули его каждый к себе. Скитер умело подавал лошадь назад, таща за собой Люпуса, всем своим весом пытавшегося вырвать трезубец.

Скитер бросил взгляд на арену, и сердце его вздрогнуло от дикой радости. У ног одной из золоченых богинь (она стояла в запряженной парой львов колеснице) лежала длинная охотничья пика, оставшаяся на арене, наверное, от одного из предыдущих боев. Скитер ухмыльнулся и отпустил трезубец. Люпус попятился и упал, пропоров себе при этом руку и оцарапав острием трезубца грудь.

Под сделавшийся уже осязаемым рев толпы Скитер послал лошадь в галоп и свесился с седла вперед и вниз. От каменных блоков его голову отделяло каких-нибудь несколько дюймов. Малейший просчет грозил смертью — но он уже успел крепко схватить пику. Он повернул коня и перехватил ее, выпрямившись в седле. Потом устремился в атаку, опустив конец пики, как копье на средневековом рыцарском турнире.

Люпус с трудом отбил его нападение трезубцем — оружием, к которому он явно не привык. Скитер пронесся мимо него на всем скаку, обогнул поворотный столб, круто повернул лошадь и послал ее в прыжок через невысокий постамент с каким-то подобием алтаря. По зрительским рядам пронесся еще один восхищенный вздох.

«Простите, ребята, если это святотатство. Я не хотел никого обижать».

Впрочем, похоже, особых возражений не последовало.

Толпа завела нараспев что-то, напоминающее на слух «милость» и оформившееся в конце концов в определенное слово: «Murcia! Murcia! Murcia!»

Скитер не имел ни малейшего представления о том, кто такая или что такое эта самая «Мурция». Единственное, что его волновало сейчас, — это маячившая впереди фигура Люпуса Мортиферуса с трезубцем. На этот раз тот опустил острие ниже, целясь в коня. Скитер ослабил хватку на пике, позволив ей скользить в руке до тех пор, пока он не держал ее у самого острия. В самое последнее мгновение он отвернул коня, уводя его из-под удара. Тяжелый конец пики с размаху двинул Люпуса по плечу с такой силой, что отшвырнул фута на четыре.

Скитер развернул лошадь для новой атаки, но этого уже не требовалось. Люпус валялся на песке не шевелясь. Он — благодарение богам! — еще дышал, но, совершенно очевидно, лишился сознания. Нокаут! Зрители окончательно обезумели, размахивая разноцветными платками, выкрикивая что-то, чего он не мог перевести, швыряя на арену цветы и даже монеты. Последнее послужило поводом для нового взрыва восторга, когда Скитер свешивался из седла то в одну сторону, то в другую, подхватывая с песка все, что блестело серебром или золотом.

Он остановился прямо перед императорской ложей, чуть сгорбившись в седле и стараясь дышать неглубоко, чтобы не тревожить рану на боку. На долгое мгновение взгляды его и императора встретились. Скитер, не прятавший глаз даже от человека, зачавшего Чингисхана, тем более не сделал этого перед Клавдием. Оба молчали. Император оглянулся на толпу, на поверженного чемпиона, снова на толпу. Потом он коротким жестом опустил большой палец вниз, одним движением сохранив смельчаку жизнь

Скитер шатался бы от облегчения и усталости, если бы ему не предстояла задача посложнее: унести ноги из Цирка, оставшись при этом живым. У него не было ни малейшего желания возвращаться в казармы в цепях. Император дал ему знак приблизиться. Скитер тронул коня вперед. Из императорской ложи к барьеру арены спустился раб и швырнул ему лавровый венок и пухлый кошелек. Скитер поймал их на лету, ощутив в кошельке приятную тяжесть, и лицо его против воли расплылось в свирепой улыбке.

Ему оставалось только: 1) каким-то образом отделаться от солдат, уже направлявшихся в его сторону от стартовых ворот, кстати, уже снова затворившихся за ними; 2) найти путь через высокую железную ограду; 3) каким-нибудь способом освободить Маркуса от его, с позволения сказать, хозяина и, наконец, 4) отыскать себе убежище до следующего открытия Римских Врат.

Впрочем, после того, что ему довелось уже пройти, его самоуверенный внутренний голос подсказывал, что все это будет проще пареной репы. Остальная же часть его существа, еще не отошедшая от опасности, продолжала возносить молитвы всем, кто их слышит. Даже этой загадочной Мурции, чей маленький храм, кстати, тоже находился на арене рядом с растущим прямо из утрамбованного песка чахлым деревцем.

Скитер подцепил концом пики брошенный на песок платочек и, гордо подняв его как победное знамя, пустил коня рысью навстречу солдатам. Подобранные с песка монеты он сунул в левый, кольчужный, рукав, защищавший руку с сетью, тяжелый кожаный кошелек — за пояс и ликующе пронесся вихрем мимо солдат. Публика повскакивала на ноги, осыпая его градом монет — он по возможности подхватывал их, выбирая только золото, не прекращая, однако, искать на скаку выход — любой выход — из этого замкнутого пространства раскаленного песка и смерти. Он обогнул дальний поворот, оторвавшись от неспешно ехавших за ним солдат — те явно не ожидали подвоха, — и устремился по длинной прямой к стартовым воротам. Тяжелые деревянные створки на прочно заделанных в мрамор металлических петлях… а над ними открытая балюстрада, на которой стояли распорядители, явно довольные устроенным им зрелищем.

Он критически оценил высоту, взвесил в руке пику, снова посмотрел на быстро надвигающуюся мраморную стену — и принял единственно возможное решение. Он много раз брал барьер верхом, повторяя то, что делали парни постарше и взрослые воины. Он никогда не прыгал в высоту с лошадиной спины, тем более на пятнадцать футов, но с учетом скорости и длины пики…

Другой возможности у него не будет. Он устремил коня галопом прямо на запертые ворота, целя между двух человекообразных каменных фигур, стоявших на постаменте между створками. Убедившись, что конь в последний момент не закинется, он под рев и аханье публики вскочил ногами на седло. Сузив глаза, он тщательно рассчитал момент — и вонзил острие пики в песок прямо перед воротами. Сила инерции швырнула его вверх, выше и выше, какпрыгуна с шестом, выше голов изваяний, выше скульптурного фриза над воротами, выше мраморной балюстрады…

А потом он был уже наверху и катился кубарем по ужасно твердому каменному полу. Лавровый венок слетел с его головы и шмякнулся обратно на арену. Распорядители стояли, словно приросли к месту, и смотрели разинув рты, как он катится, останавливается и поднимается на ноги — безоружный, зато вне досягаемости солдат на арене. Потом он встретился взглядом с человеком, некогда бывшим его другом.

Маркус стоял рядом с богато одетым патрицием и смотрел на Скитера, не обращая внимания даже на своего «господина», — глаза навыкате, челюсть отвисла, даже руки бессильно опустились, не в силах описать ход последнего поединка. Он явно не верил своим глазам. Как там говорил Маркус тогда? Честь — это все, что осталось у него от племени? Скитер застыл на месте. Деньги в туго набитом кошельке жгли ему бок, словно говоря: «Вот он, твой выигрыш! Забирай нас и сматывайся отсюда, дурак!»

Вместо этого он швырнул кошелек прямо в хозяина Маркуса. Тот с силой ударил его в грудь и со звоном шмякнулся на мраморный пол.

— Я покупаю, а ты продаешь! — выпалил Скитер на своей ломаной латыни. — Все уплачено, дружище, — добавил он по-английски без перерыва. — Делаем ноги!

Даже не оглядываясь, следует ли за ним Маркус, Скитер скатился по лестнице на улицу, прежде чем солдаты опомнились и принялись отпирать ворота. Каждый скачок давался ему с трудом, отдаваясь болью в ребрах, но еще больнее было ему от сознания того, что он окончательно проиграл свое пари…

— Сюда! — послышался за спиной крик Маркуса.

Чья-то рука схватила его за железный ошейник и с силой толкнула в узкий переулок, огибающий Авентинский холм. Рев с арены устрашал даже на расстоянии.

— Ты должен скинуть с себя эти доспехи, или нам хана! — рявкнул Маркус прямо ему на ухо.

Скитер только кивнул. Первого же встречного, которому не посчастливилось оказаться у них на пути, Скитер раздел до нитки. Бедолага пытался возмущаться, и Маркус с бесцеремонностью, которой Скитер от него никак не ожидал, просто вырубил его точным ударом по тыкве.

— Быстро! — рявкнул Маркус, оглядываясь, нет ли за ними погони.

Скитер сбросил кольчужный рукав, сделав из него мешок для денег, потом облачился в тунику и исключительно неуклюжую тогу, пока Маркус отволок бесчувственное тело в подворотню.

— Эй, Маркус, где бы нам найти здесь кузнеца? Маркус рассмеялся — немного нервно.

— Давай за мной!

Кузня оказалась совсем рядом, между лавкой гончара и пекарней. Прежде чем кузнец понял, что происходит, Скитер ухватил с полки кинжал, меч на перевязи и клещи и выбежал с Маркусом на улицу. Они петляли по лабиринту улочек и переулков до тех пор, пока Маркус не затащил его в узкий проход между двумя высокими деревянными зданиями.

— Сюда! Давай клещи, быстро! Нагни голову!

Скитер послушно наклонил голову, одновременно застегивая перевязь и пряча завязанный с обоих концов рукав-кошелек в складки наспех повязанной тоги. Замок его ошейника лязгнул и разомкнулся.

Скитер отобрал у Маркуса клещи.

— Теперь ты.

— Но… не могу же я выдать себя за гражданина!

— Значит, будешь вольноотпущенным!

— Но у меня нет ни шапки, ни…

— Заткнись и поворачивайся! Нет — так раздобудем. Или ты хочешь, чтобы тебя отловили как беглого?

— Преторианцы? — Маркус вздрогнул и наклонил голову. Скитер повозился с замком, и тот со скрежетом поддался. Маркус сердито отшвырнул ошейник в сторону. — Я считал дни. Римские Врата открывались вчера вечером.

Скитер чертыхнулся.

— Ладно, значит, подождем еще две недели. Будем прятаться до их следующего открытия. И потом дневное время нам на руку. Так больше шансов устроить какую-нибудь небольшую заварушку, с тем чтобы пропихнуть тебя обратно.

Маркус промолчал, но глаза его горели невысказанными эмоциями.

— И помолчи. Комплексная сделка. Один бой, два побега. Пошли, запутаем следы, прежде чем эти чертовы гвардейцы обнаружат, в какой переулок мы свернули.

Остроконечную шапку вольноотпущенного они раздобыли, просто-напросто сорвав ее с головы какого-то зазевавшегося бедолаги. Миновав еще два поворота, Маркус напялил ее себе на голову.

— Будем надеяться, у него не было вшей, — буркнул Маркус.

— Даже если и были, Рэчел Айзенштайн тебя мигом продезинфицирует, — усмехнулся Скитер. — И сдается мне, Йанира примет тебя вне зависимости оттого, успеет Рэчел сделать это или нет. О’кей, еще один квартал вон по тому переулку — и переходим на ленивую походку. Гражданин и вольный слуга на прогулке…

Примерно через десять минут мимо них проехали конные преторианские гвардейцы, вглядывавшиеся в толпу в поисках беглых раба и гладиатора в ошейниках. Маркус дождался, пока те скроются из вида, и только тогда перевел дух.

— Видишь? — ухмыльнулся Скитер. — Я же говорил, что это будет проще простого. — Он умолчал, впрочем, о том, что и сам испытал неприятную слабость в коленках, да и потроха его тряслись, как желе в вазочке.

— Разве ты говорил что-то подобное, Скитер Джексон? — свирепо покосился на него Маркус. Скитер улыбнулся еще шире.

— Верно, не говорил. Но думал про себя, уговаривая на этот прыжок. И посмотри, что из этого вышло: мы с тобой живы и на свободе. И давай по возможности такими и оставаться, если ты не против, конечно.

Темные глаза Маркуса снова вспыхнули незнакомым огнем.

— Еще бы я был против.

— Вот и славно. Сдается мне, я вижу впереди гостиницу. Тебе она знакома?

Маркус вытянул шею, заглядывая поверх толпы.

— Нет. Но это пристойная часть города. Здесь достаточно безопасно, и еда вполне стоит своих денег.

— Значит, сойдет, — кивнул Скитер. — Нет ничего лучше принципа похищенного письма.

— Чего-чего?

— Это я рассказ такой читал когда-то. Про Шерлока Холмса. Лучше всего прятать вещь на самом видном месте, где никто не ожидает ее найти.

Маркус рассмеялся — не то чтобы весело, но удивленно.

— Знаешь, Скитер Джексон, чем больше я тебя знаю, тем больше тебе удивляюсь.

Скитер почесал нос, стараясь скрыть смущение.

— Ну, в общем, да. Можно сказать, жизнь у меня была довольно занятная. Мне уже давно полагалось бы остепениться, жениться и нарожать детишек. К черту, с меня довольно и друга. — Маркус недовольно покосился на него, но промолчал. Молчание это ударило по Скитеру больнее удара под дых. Он набрал в легкие побольше воздуха — как бы больно это ни было. — Ладно, пошли. Твоя латынь лучше моей, и что-то подсказывает мне, что богатые типы здесь не торгуются сами.

— Ты быстро учишься, — улыбнулся Маркус. — Ладно, держи рот закрытым, и ни одна собака не заподозрит подвоха.

Скитер ухмыльнулся, послушно захлопнул рот, достал из кошелька-рукава несколько серебряных монет и протянул их Маркусу.

— Этого хватит?

— Пожалуй. А теперь цыц, дай мне поизображаться.

Они ступили в прохладу гостиницы навстречу радушной улыбке хозяина. Маркус пустился в объяснения на латыни, слишком быстрой, чтобы понять смысл, но принесшей, однако, свои плоды: их провели в отдельную комнату и незамедлительно подали в нее холодное вино, жареного утенка и горшок тушеной капусты с говядиной. Скитер ел до тех пор, пока из ушей не полезло.

— Да, вот это жизнь! Маркус вытер губы и кивнул:

— Гораздо лучше, чем пшеничная размазня. — Он помолчал, будто в нерешительности. — Если… если ты снимешь тунику, Скитер, я промою и перевяжу твои раны.

Скитер не возражал. Рана жгла ему бок при каждом движении, особенно в краденой шерстяной одежде. Маркус оторвал от постельного белья лоскут, промыл длинный порез чистой водой и туго перебинтовал Скитеру торс.

— Вот так. Теперь кровь не просочится наружу и не выдаст тебя. — Он ткнул пальцем в темные пятна на тунике, которые до сих пор скрывала тога. Впрочем, почти все они отстирались в холодной воде. Покончив с этим, Маркус повесил тунику сохнуть и прокашлялся.

— Если ты дашь мне меч, Скитер, я постою на часах. Ты совсем измотан. Поспи. Тому, кто попробует схватить тебя, придется разделаться прежде со мной.

Скитер встретился с ним взглядом и понял, что тот не шутит. Он даже не знал, что сказать. Может… может, все молитвы, что он вознес к небу в начале боя, вернули ему не только жизнь, но и шанс вновь завоевать дружбу, которую он сам разрушил?

Так и не найдя, что ответить, Скитер просто опустился на голый тюфяк и заснул, прежде чем Маркус успел сдвинуть оставшуюся от обеда посуду. Последней его мыслью было:

«Если уж мне дарован второй шанс, не дайте мне запороть его. Пожалуйста…»

А потом не осталось ничего, кроме тишины и мирного сна, пока Маркус охранял его с мечом в руках.

* * *

Нельзя сказать, чтобы эти две недели были для Голди Морран счастливыми. Она провела их — как и все остальные на ВВ-86 — в ожидании вестей от Скитера Джексона. Как она уже обнаружила раньше, она не желала Скитеру Джексону смерти. Вышибить его с Вокзала казалось ей в свое время отличной идеей, но теперь… все, о чем она могла думать, — это о том, зачем он отправился в Нижнее Время. Спасать Маркуса? Она фыркнула. Голди не могла поверить в подобный вздор, как бы ни утверждали обратное доктор Мунди и видеозапись этого идиота. Все что угодно можно истолковать как угодно. И потом, Скитер слишком похож на нее саму, Голди, чтобы тратить время на спасение какого-то там раба, когда в Нижнем Времени он может натырить столько золота, что ей вовек за ним не угнаться. Разумеется, Брайан может не засчитать ему все это на том основании, что пари на время его отсутствия приостановлено. А что, если засчитает? При мысли о том, что этот проклятый библиотекаришка может бросить ей такую подлянку, ее пробрала неприятная дрожь — в конце концов Скитер не знает ведь, да и не может знать, что пари приостановлено?

Черт бы побрал этого мальчишку! Теоретически она все еще опережала его, но до окончания срока оставалось больше половины. Если Скитер вернется.

Что, если Скитер не вернется никогда? Кое-кто считал Голди бессердечной человеконенавистницей. Вовсе не так — пусть она сама и прилагала немалые усилия, чтобы ее считали такой Так что если Скитер Джексон, не говоря уже о том славном мальчике-бармене из «Нижнего Времени», не вернутся, их судьба будет вроде как на ее совести…

И уж со всеми этими разговорчиками за ее спиной она жить не сможет — это она понимала хорошо. «Ну пожалуйста, — безмолвно молила она, — пусть они вернутся. Мне не хватает этого несносного маленького ублюдка!» К удивлению своему, она поняла, что ей действительно недостает Скитера, освобождающего туристов от наличности, камер, часов, кошельков и всего прочего, что он мог обернуть в звонкую монету. Ей недоставало даже этих ссор за пивом и виски в «Нижнем Времени», которым так удивлялись эти лопухи-туристы… «Я скучаю по ним. Пусть они вернутся, пожалуйста. Как бы я ни думала раньше, я вовсе не хотела, чтобы все вышло вот так…»

Голди и не замечала, что плачет, до тех пор, пока слезы не стали капать на стеклянную поверхность прилавка. Она возмущенно шмыгнула носом, огляделась по сторонам в поисках носового платка и только тут заметила незнакомую ей молодую женщину-азиатку, стоявшую у прилавка. Девушка протянула ей чистый, красиво вышитый носовой платок.

— Пожалуйста, мисс Морран, вы так убиваетесь… Конечно, вам есть в чем раскаиваться, но мы все понимаем.

И, не сказав больше ни слова, она выскользнула из лавки Голди Морран, передвигаясь с изяществом девушки, прошедшей подготовку в одной из лучших школ гейш. Голди посмотрела на вышитый платок, потом на дверь, потом медленно вытерла лицо и высморкалась. Это было непросто, учитывая тот факт, что, если эти двое мальчишек не вернутся, это будет ее вина.

— Все, о чем я прошу, — пробормотала Голди, скорбно сморкаясь в платок, — это о возможности сказать этому жалкому воришке, что мне очень жаль… сказать ему в лицо.

Зловещий шепоток где-то в глубине ее сознания предостерег от опрометчивых просьб к богам на случай, если они вдруг услышат.

«Но где же все-таки сейчас Скитер Джексон? И что, черт возьми, делает он в Древнем Риме? Строит из себя героя? Или гребет золото?» Она надеялась только, что сможет все-таки узнать, что именно.

Голди в последний раз шмыгнула носом и скомкала дорогой платок с такой силой, что заболела рука.

— Вернись же, черт бы тебя побрал!

Впрочем, услышать это могли только ее стеклянные стеллажи с холодными редкими монетами, маленькими статуэтками из драгоценного камня и холодно сиявшими на черном бархате бриллиантами.

Глава 19

Весь остаток времени в Денвере человек, называвший себя Чаком Фарли, провел, посещая один публичный дом за другим. Наблюдая в темноте за тем, как он входит в очередное заведение сомнительной репутации, Марго наморщила носик.

— Надеюсь, он подцепит там какую-нибудь гадость.

— А что, вполне даже может, — пробормотал Малькольм. — Он, несомненно, прошел вакцинацию, поскольку в этих краях до сих пор свирепствует оспа, но он может заразиться бытовым сифилисом. Доктор Айзенштайн может вылечить его, но может и посадить на карантин, даже в Верхнем Времени. Рэчел очень серьезно относится к своей работе, такой уж она человек — готова на все, только бы не пропустить подобную болезнь в наш мир. — Марго услышала у самого своего уха горький смешок. — Право же, он достоин этого. Но гораздо вероятнее, он просто пополняет свое собрание.

— Чтобы восполнить недостачу тех образцов, что не прошли с ним через Врата?

— Вот именно.

Марго встрепенулась — только она одна могла делать это, оставаясь на вид совершенно неподвижной. Платье ее зашелестело, словно от ветра.

— Он омерзителен, — прошептала она. — И на вид он не настолько богат, чтобы собирать все это для себя. Интересно, кто его клиент в Верхнем Времени?

Малькольм оглянулся на нее не без удивления. Он не ожидал, что она так быстро дойдет до этого своим умом. Но действительно, в Верхнем Времени находились еще богатые ублюдки, нанимавшие агентов, чтобы те отправлялись в Нижнее Время за объектами для их коллекций. Некоторое — очень небольшое — количество их было выявлено и арестовано, награбленные ими артефакты конфискованы и переданы МФВУОИ для оценки, изготовления в случае особой их ценности копий и возвращения в родное время. «Омерзительный» было слишком мягкой характеристикой для человека, платившего другим за то, чтобы те выполняли для него грязную и зачастую смертельно опасную работу. Конечно, гонорар таких агентов не шел ни в какое сравнение с истинной ценностью добытых ими объектов, но все же он был достаточным для того, чтобы охотники выполнять такую работу не переводились.

По выражению лица Марго Малькольм понял, что она с радостью прикончила бы Фарли, когда тот выйдет из дверей. И уж из пистолета, спрятанного в меховой муфте, она запросто продырявила бы ему башку в любой глаз на выбор. Словно отвечая на его мысли, она свирепо посмотрела на бордель, в который вошел Фарли. Он почти ожидал, что она взорвется от возмущения, но все, что она произнесла, было только: «Вот слизняк!»

Глубокую тишину денверской ночи вдруг нарушил скрип колес и тележных осей. Длинная цепочка высоких фургонов тянулась мимо них по пыльной дороге, ведущей из города на юго-восток.

— Малькольм, — прошептала Марго, — это правда то, что я думаю? Настоящий, самый настоящий караван поселенцев?

С легкостью, говорящей о долгой практике, Малькольм перешел на местное наречие:

— Ага, кажись так, мэм. Караван и не маленький.

Неисчерпаемые способности Малькольма воспроизводить любой местный выговор, даже диалект, всегда завораживали Марго. Впрочем, возможно, таким образом он просто напоминал о том, что ей тоже предстоит овладеть этим мастерством.

— Но мне казалось, что такие караваны уже в прошлом? То есть я читала где-то, что к тысяча восемьсот восемьдесят пятому году или что-то около того весь континент был уже заселен.

Малькольм только покачал головой.

— Так, да не совсем. Не шибко доверяйте книжкам, мэм, если не хотите попасть впросак. Дайте мне объяснить кой-чего, мэм. Вот тута, на месте Денвера, еще в пятьдесят девятом ничего не было, кроме бумажных планов. А потом возьми да случись лихорадка Пайк-Пика; кстати, по какому поводу, а?

Марго сосредоточенно нахмурилась, потом лицо ее просветлело.

— Золото! Золотая лихорадка пятьдесят девятого года.

— Отлично, — усмехнулся Малькольм. — Вот разве что никто ничего так и не нашел. Шахтеры — те так вовсе обозвали это величайшим обманом за всю историю, вот оно как, собрали манатки и подались отсюда. Все, да не совсем. Те, кто поопытнее, кто повыкопал уже жилы в Джорджии и Калифорнии, те остались. Увидели, значит, те же признаки, что тогда. Так вот, значит, остались они и уже в шестидесятом напали на жилы. Ну и, само собой, вышла новая лихорадка. — Он снова усмехнулся.

— Да, но какое это имеет отношение вот к этому, — она махнула рукой в сторону фургонов.

— Ну-у, это уж совсем другая история, верно? Есть еще клочки земли там и сям, не поделенные промеж землевладельцев. — Он понизил голос до почти неслышного шепота. — Если точнее, после тысяча восемьсот девяностого года площадь земли, отошедшей в частную собственность, увеличилась в четыре раза, хотя никакими официальными сделками это не сопровождалось. Эту тему вообще поднимать не рекомендуется — табу. — Он снова повысил голос. — Гляньте-ка внимательно, чего лежит в ихних фургонах. И чего не лежит.

Еще один урок, даже во время этого совершенно нешуточного дежурства, слежки за этим слизняком Фарли? Малькольм Мур всегда так уверен в себе, но насколько мягче всех мужчин, что знала она по своей прошлой жизни… Она внимательно разглядывала фургон за фургоном, пытаясь игнорировать неверные тени на брезентовых боковинах — отъезжающие проверяли свое снаряжение. Все, что она видела, — это уйму ружей и пистолетов, патронташи и коробки с патронами. Для охоты, наверное? Еще какие-то незнакомые ей снасти. Редкие грубо сколоченные предметы мебели…

— Ни одной женской вещи, — сказала она вслух. — Ни одного сундука для платья, ни одной маслобойки, никакой домашней посуды. И детей тоже нет. Эти мужчины не женаты. И никакого инвентаря для обработки земли, никакого домашнего скота, кроме волов и лошадей, впряженных в фургоны. Даже ни одной курицы-несушки, а уж их-то кудахтанье за милю слышно. И скажи на милость, ты слышишь цыплят?

Малькольм серьезно помотал головой.

— Я тоже.

— Очень даже неплохо, — одобрил ее Малькольм. — У тебя верный глаз — и слух тоже — на детали. Не забрасывай занятия с книгами, и из тебя выйдет чертовски классный разведчик времени.

Слава Богу, в темноте не было видно, как она покраснела.

— Вот эти, — продолжал Малькольм очень тихо, — закаленные первопроходцы, они всегда в пути. Они следуют за бизоньими стадами, добывая их на шкуры, на которые теперь, когда бизонов почти истребили, снова поднялся спрос. Они проверяют все слухи о золоте, что нашли там или здесь. Они могут наниматься на ранчо батраками, даже гуртовщиками, хотя эта профессия уже почти вымерла, как бедные бизоны. А вот эта шайка, — он повернул голову Марго в сторону фургона, возглавлявшего караван, — направляется в Индейские Территории, и это так же точно, как то, что меня зовут Малькольм Мур.

— Индейские Территории? — эхом переспросила Марго.

— Позже их переименовывали несколько раз, но вся Оклахома возникла на них. Вот эти люди сотнями стекаются в помощь к Дэвиду Пейну, головорезу, возглавляющему отряд еще более отъявленных головорезов, ведущих войну с индейцами, которым отдали эти земли, даже с федеральным правительством.

— Куда делся твой акцент?

— Вот уж верно так верно, мэм, и спасибочки за напоминание.

— Выходит, — Марго сосредоточенно наморщила лоб, — эти люди собираются согнать индейцев, незаконно отобрав часть их земель?

— Йеп, мэм. Плохо дело, что и говорить. Но все тута считают, что давно пора прогнать нехристей и открыть Оклахому для «порядочного» народа, чтоб тот селился тута.

Марго вздрогнула, глядя на то, как эти мужчины укладывают свою одежду, проверяют оружие и все, что сочли необходимым взять с собой. Все остальное — узлы и целые ящики — было оставлено на обочине на растерзание любому желающему.

— Чем больше я узнаю историю, тем более жестокой она мне кажется. Эти люди собираются истреблять индейцев, словно бизонов, верно? Любого, кто только попадется им на их чертову мушку?

— Милая леди, вы меня удивляете! Что за язык?

Мягкий упрек, но за ним прячется суровое предостережение. Уважающие себя дамы не ругались в 1885 году, как матросы, — даже здесь, в диких местах. Разумеется, от официанток в барах и шлюх можно было ожидать и не таких словечек… но Марго не горела желанием походить на них.

И не миннессотская стыдливость была тому причиной — ее она почти полностью потеряла на южноафриканском побережье, — но хладнокровное стремление выжить. Разведчики времени, как настоятельно вдалбливал ей ее дед, Кит Карсон, должны быть чертовски осторожны во всем. Особенно разведывая новые Врата. Неуютно поежившись, Марго подумала о своем знаменитом, но одиноком дедушке, человеке, который не задумываясь ступил в незнакомые Врата, чтобы спасти ее, не зная, что ждет его с другой стороны, потом снова подняла взгляд на головорезов из каравана — те стояли, разбившись на небольшие группки, покуривая свои вонючие сигары, похваляясь тем, сколько краснокожих уже пристрелили, словно это была какая-то безумная игра, очки в которой начислялись по количеству убитых людей.

Нет, она не полагала, что индейцы в оклахомской резервации будут теми мирными, живущими в мире с природой, мудрыми типажами из кинофильмов и телесериалов. Ей доводилось читать холодные, бесстрастные описания жестоких расправ, учиненных доведенными до отчаяния молодыми воинами, у которых не осталось ничего, кроме чести. Честь! Как много хлопот доставило миру одно это короткое слово… Это было уже что-то новое — эти умозаключения, к которым она начала приходить, размышляя по любому поводу и с каждым днем все больше удивляя своих преподавателей.

Она протерла глаза, начавшие слезиться от едкого сигарного дыма, стараясь обдумать все как можно спокойнее и тщательнее — как учили ее совместными усилиями Кит и Малькольм. Нет, коренные североамериканские племена вовсе не были мирными детьми природы, даже до прихода европейцев. Задолго до этого исторического события они воевали друг с другом с той же дикой свирепостью, какую обратили потом против бледнолицых захватчиков. Но если даже и так, то, что сделало с ними американское правительство, — просто чудовищно.

Сражаясь с грудой информации в колледже, Марго научилась выстраивать факты в строгой логической последовательности, так что могла уже понять реальную подоплеку того, что понаписали про коренных индейцев люди того времени — торговцы, поселенцы, пионеры, — равно как и нынешней романтической писанины про людей, которые — исходя из результатов археологических исследований — неделями или даже месяцами не заботились о том, чтобы убрать мясные объедки от порога своих типи; людей, которые беззаботно превращали окружающую их среду в сплошную выгребную яму и считали своих женщин тем привлекательнее, чем сильнее блестели их волосы от нанесенного полгода назад медвежьего жира. Марго чуть скривила губы.

То, что она обнаружила в конце концов, — это две совершенно различные истории о двух совершенно различных народах, равно жестоких каждый по-своему. Кому судить, кто из них лучше, а кто хуже — воины, сдиравшие живьем скальпы с людей, или их жертвы, хладнокровно затевавшие уничтожение целых племен?

— Ну, эти ублюдки, будь они прокляты, хоть в женщин и детей-то не стреляют? — выдавила она из себя в конце концов. Стоит заметить, что на этот раз ее анахроничные манеры остались без порицания.

Во взгляде Малькольма на миг мелькнуло выражение боли.

— Ну-у, — ответил он очень тихо, — не то чтобы совсем так уж. Но, пожалуй, да, мэм, случается и такое, то там, то сям. Первое в истории использование биологического оружия случилось здесь, когда одеяла с умерших от оспы на корабле взяли да подарили племени индейцев во Флориде — говорят, ихние воины могли проткнуть длинной стрелой ногу человека, его коня, да так, чтобы острие ее, выйдя с другой стороны, пронзило и вторую ногу.

Марго молча кивнула — она уже читала об этом.

— Так вон эти парни, — продолжал он, кивнув на людей у фургонов, — наверняка держат в голове вот что: угнездиться в тех частях оклахомской резервации, которые покуда не принадлежат ни одному племени, вырезать половину одного племени, чтоб другое вышло на тропу войны. Нет, не ради мести за братьев по крови, куда уж там. Черт, эти бедные ублюдки, они просто поймут, что будут следующими, а кому хочется, чтобы его зарезали в постельке, словно жирную, ленивую корову?

Такие вот невеселые дела. Федеральные войска — те пытались уж повыбить этих ублюдков с индейских земель. Да куда там, на место каждого из энтих, убитого или забранного в кутузку, всегда найдется десять, а то и дюжина новых желающих. Энти земли — они ведь неплохи для фермерского дела в сравнении с тем, что осталось еще за недорого. Им ведь энтого и нужно — хорошей, а главное, дешевой земли, а где ее взять еще, кроме как у индейцев? Черт, мэм, простите за выраженьице, но эти ублюдки готовы нахватать ее сколько влезет, что бы им для этого ни пришлось сделать — покупать, красть, резать, стрелять, жечь кого угодно, только бы шкура была не белого цвета. А иногда и таких тоже. Грязные это игры, но стары как мир, только крови побольше.

— А мы ничего не можем сделать, чтобы помешать им?

Слуха ее коснулся вздох.

— Ни хрена. Ничего-ничегошеньки. Историю не изменишь. Одна из первых заповедей путешествий во времени, и уж вам-то, мэм, полагалось бы знать их все наизусть.

Марго тоже вздохнула.

— Правило первое: не получать прибылей от истории и не приносить с собой намеренно никаких биологических организмов — включая людей из Нижнего Времени — на Вокзалы Времени. Правило второе: не пытаться изменить историю — это невозможно, но попытка может убить тебя самого. — Мучительно было вспоминать все эти заповеди здесь, прямо перед этими полными убийц фургонами. — А жаль. Я вроде неплохо стреляю.

Малькольм, которому посчастливилось увидеть спектакль под названием «Урок для тухлых археологов», согласно кивнул.

— Действительно неплохо, по крайней мере из современного оружия, да и из ружей, стрелявших дымным порохом, тоже. Но мы здесь не для того, чтобы остановить индейские войны. Мы здесь для того, чтобы проследить все перемещения Чака Фарли и узнать, в каком обличье вернется он обратно на вокзал. Поверь мне, Марго, ничего не изменится даже от того, если бы я перестрелял всех этих сукиных детей и бросил их гнить здесь в пыли. Но, Марго, — он положил теплые руки на ее прозябшие плечи, — это все равно не остановило бы избиения миллионов невинных душ с самого начала человеческой цивилизации, верно? — Марго покачала головой, пытаясь скрыть досаду — не слишком успешно, судя по выражению лица Малькольма. — Это невозможно, Марго. Мы просто ничего не изменим. Что-то всегда будет несправедливо, и тебе придется выбирать между позорным бегством и возможностью быть застреленной — или забитой до смерти, или зарезанной, или оскальпированной, или чего еще похуже. Ты только представь себе: являюсь я, скажем, к Папе Римскому и заявляю: «Привет, я Ангел Смерти. Господь Бог на небесах шибко недоволен твоими гонениями на еретиков во Франции. Слыхал, поди, о такой штуке под названием „черная смерть“? Вот именно ее твои мясники и заслужили своими деяниями». Или я могу подождать еще несколько лет, пока Темучин не подрастет и не наберет силу, а потом заявиться к нему в юрту и убедить его не истреблять половину населения Азии и Европы. — Он фыркнул. — Кстати, каким бы вонючкой ни был этот Скитер Джексон, при случае можешь расспросить его об этом.

Марго даже зажмурилась от удивления.

— Скитер? Он жил вместе с Темучином? — Ответа так и не последовало, и она сменила тему: — Я понимаю, что ничего важного изменить нельзя. Просто все это так… так тяжело.

Она вспомнила ту жуткую ссору с человеком, который хотел прожить остаток жизни с ней, вспомнила грязную лондонскую улицу, где ее невежество чуть не погубило их обоих, и ощутила подступивший к горлу ком.

— Малькольм… — Голос ее звучал неуверенно и прерывисто, когда она взяла его в темноте за руку. Эта сильная, надежная рука вновь придала ей храбрости.

— Да? — спросил он ее без тени усмешки.

— Скажи, почему каждый раз, когда я отправляюсь с тобой в Нижнее Время, надеясь, что это будет как счастливый подарок, я вижу столько горя?

Малькольм помолчал, прежде чем ответить.

— Это как в тот страшный день в Лондоне, да?

Марго кивнула:

— Да. Даже хуже, потому что у некоторых из этих людей нет надежды. Меня от этого кошмары мучают.

Малькольм осторожно сжал ее руку.

— Мало кого из разведчиков не мучают кошмары. Жуткие кошмары. — Марго, вспомнив о том, что пережил ее дед, согласно кивнула. — И, — добавил он еще тише, — далеко не все мужчины и женщины способны за блеском и сиянием вечерних нарядов видеть обожженные руки китайцев из прачечных, стиравших все это для других. Для этого нужно… не знаю даже… настоящее сердце, ум и смелость, чтобы сочувствовать жертвам великих перемещений народов, чтобы видеть боль в их глазах и сердцах. Китаец, индеец, англичанин — все они смотрят на мир разными глазами. Видят ли они одно и то же? Или что-то совершенно разное? Классическая притча о слепцах и слоне. — Он вздохнул. — Я не знаю ответов на это, Марго. Но искать их, эти ответы, всю жизнь… вместе… могу ли я мечтать о чем-то большем?

Марго сжала его руку и отвернулась. Ей не хотелось, чтобы он видел слезы на ее лице. Она глубоко вздохнула, чтобы не шмыгать носом.

— Как только удается людям делать все это, — она махнула рукой, — таким невыносимо скучным в учебниках, тогда как на деле все это живо, все так волшебно, так трагически сплетено воедино, что мне больно и радостно сразу?

Вместо ответа Малькольм просто поцеловал ее. Каким-то образом этот поцелуй передал весь его страх того, что он может потерять ее, что она предпочтет ему кого-то еще, кого-то богаче или с родословной, не уступающей какому-нибудь породистому скакуну, кого-то моложе и привлекательнее, чем он. Она крепко прижалась к нему, вернув ему поцелуй с такой пылкостью, что на мгновение ей показалось, что он не удержится и возьмет ее прямо сейчас, на этом месте. Но он был все-таки британцем до мозга костей, кусты, в которых они притаились, были не такими уж и густыми — и в конце концов он заботился в первую очередь о ее репутации.

— О, Малькольм, — прошептала она, прижимаясь к его губам, — мой милый, глупый, сомневающийся Малькольм. Неужели ты правда думаешь, что какой-нибудь другой мужчина сможет занять место одного человека, которого я помню продающим пирожки с угрями на улицах Уайтчепеля, а заодно спасающим при этом мою дурацкую жизнь? Нас ведь чуть не убили по моей глупости, из-за того, что я вообще мало знала, недостаточно научилась стрелять, не говоря уже о моих тогдашних представлениях о том, когда нападать, а когда уступать. Я ведь чуть не погубила нас обоих! — Она прижалась к нему еще сильнее. — Не отпускай меня никогда, Малькольм! В каком бы обличье я ни выступала в Нижнем Времени, пусть даже в виде тощего мальчишки…

— Эй, ты никак уж не тощий мальчишка!

Восхищенные руки пробежались по округлостям ее тела, и Марго покраснела.

— Это все проклятое белье, и корсажи, и прочий вздор, от которого я кажусь толстой. Нет, роль мальчишки куда удобнее. Никаких тебе корсетов, никаких многослойных юбок и панталончиков, никаких в конце концов верхних платьев, в которые мне приходится буквально как в скафандр влезать, — все только ради того, чтобы меня не назвали падшей женщиной.

— Гм… похоже, романтическая иллюзия номер двадцать семь разбилась вдребезги при соприкосновении с жизнью.

— Ничего смешного!

— Я и не думал смеяться. Просто работа гида уже достаточно нелегка. Что же до ремесла разведчика… это страшит меня, Марго. Меня почти паника охватывает, когда я думаю о том, как мне придется расставаться с тобой, возможно, навсегда, и я даже не буду знать, почему и как ты исчезла из моей жизни…

— Тогда иди со мной.

Малькольм застыл, потом осыпал ее лицо поцелуями, уделяя особое внимание влажным ресницам и нежным, трепещущим губам.

— Я молился о том, чтобы ты попросила меня об этом. Да, я пойду куда угодно и когда угодно. Я пойду.

В самый разгар поцелуев и жарких клятв с обеих сторон глаза Марго вдруг округлились.

— Малькольм! Это Фарли! Похоже, ты был прав. Новое приобретение.

Малькольм отпустил замысловатый эпитет насчет упомянутой миссии — повсюду следить за Фарли. Потом выругался шепотом еще раз и осторожно высвободился из ее объятий. Фарли и впрямь вышел из борделя с тяжелым кожаным мешком, странно оттопыривавшимся в некоторых местах.

— Ты не боишься, что он решит спрятать это в той же яме и обнаружит наш набег?

— Ерунда, — усмехнулся Малькольм. — Если бы наши действия меняли историю, что-нибудь помешало бы нам вытащить все эти его эротические дрючки. Ничего страшного, он наверняка выроет вторую яму рядом с первой. Мы засечем ее точное местонахождение и передадим властям Верхнего Времени — пусть возьмут его с поличным.

Марго расплылась в улыбке.

— Малькольм Мур, неужели вы и есть тот человек, которого я люблю? Ваш коварный гений неподражаем.

— Ха! — пробормотал Малькольм. — Ничего особенного. Всего только несколько трюков, которых я набрался у твоего дедушки.

Она толкнула его под локоть.

— Мне нравится. Эй, если мы собираемся следовать за этим ублюдком, нам лучше пошевеливаться!

Они вскочили в седла. Малькольм подставил ей колено — не потому, что она нуждалась в этом, но потому, что так поступил бы любой воспитанный мужчина этого времени. Очень осторожно последовали они за одиноким всадником в ночь, полную теней и морозного ветра с нависавших над Денвером гор.

Приятно было жить в такую ночь. Если бы им не приходилось следить за преступником, Марго наверняка запела бы что-нибудь буйное. Вместо этого она хранила напряженное молчание, как и ехавший рядом с ней замечательный мужчина. Оба не сводили глаз с одинокой фигуры впереди, в слабом свете наполовину скрытой облаками луны.

* * *

Ни преторианские гвардейцы, ни городская стража их так и не обнаружили. Скитер с Маркусом верно выбрали свой камуфляж — ни один римлянин не догадался бы искать беглого гладиатора под дорогой туникой и тогой гражданина, сопровождаемого вольноотпущенным слугой. Однако из предосторожности они то и дело меняли гостиницы, расплачиваясь за ночлег и кормежку деньгами из тех, что Скитер подобрал с арены.

Как-то поздно вечером (в другое время они не рисковали говорить по-английски) Маркус обратился к Скитеру встревоженным голосом:

— Скитер!

— М-м-м?

— Когда ты отдал все свои призовые деньги, чтобы заплатить мой долг, — голос его чуть дрогнул, — у тебя ведь не оставалось ничего, кроме тех денег, что ты подобрал с песка. У меня вообще ничего. У нас хватит денег до следующего открытия Врат?

— Хороший вопрос, — отозвался Скитер. — Я и сам начал задумываться над этим.

— Позволь мне предложить кое-что.

— Эй, это же я, Скитер. Ты не раб, Маркус. Если ты хочешь сказать что-то, я выслушаю. Если мне надоест слушать, я, возможно, просто усну. Черт, да я и так могу уснуть. Я до сих пор чувствую себя так, словно меня всего избили, а спина и руки не отошли еще от напряжения.

С минуту Маркус молчал.

— Это все тот твой прыжок. Никогда в жизни не видел ничего подобного.

Скитер фыркнул:

— Ты просто не видел ни одной записи с летних Олимпийских игр. Прыжок с шестом, только и всего. Немного выше, конечно, чем прыгают обычно, но у меня было преимущество — рост лошади. Так что довольно. Убери с лица это восторженное выражение и выкладывай, что у тебя на уме.

— Я… ну, в «Замке Эдо»… то, что я сказал тогда…

— Я заслужил каждое слово, — пробормотал Скитер тихо-тихо. — Так что не бери в голову, Маркус. Бог мой, я был самоуверенным глупцом, когда обманул тебя, когда поставил перед выбором: честь или семья.

С минуту оба молчали.

— А в твоей деревне, там, во Франции, — продолжал Скитер. — Должно быть, ваши мужчины очень серьезно относились к чести, если даже человек, покинувший ее восьмилетним мальчиком и выросший в римском рабстве, до сих пор ставит честь превыше всего.

Маркус долго не отвечал.

— Я был не прав тогда, Скитер. С той минуты, когда Фарли обманом завлек меня сюда и продал распорядителю арены, я понял, что даже честь — ничто по сравнению с необходимостью защищать родных людей. Я только причинил боль Йанире и моим девочкам…

Скитер не сразу понял, что Маркус плачет.

— Эй! Послушай меня, Маркус. Все мы совершаем ошибки. Даже я.

Это заявление вызвало у Маркуса улыбку сквозь слезы.

— Главное — то, что каждый раз, когда ты оказываешься на лопатках или разбиваешь себе нос обо что-нибудь, ты учишься. Какую бы глупость ты ни совершил, запомни этот урок, чтобы не наступать на те же грабли второй раз, и смело шагай дальше. Мне бы ни за что не выжить в стойбище Есугэя, если бы я не извлекал уроки из тех миллиардов ошибок, что наделал там. Знаешь, как это ни странно, но я постепенно понял, что этот кровожадный монгол роднее мне, чем мой настоящий отец. Я не говорил тебе еще, что он сделал меня дядей Тему? Поверь мне, у монголов это чертовски большая честь и ответственность — дядя первенца самого хана. И знаешь, он ведь был очень славный мальчуган, ползал по юрте, сворачивался клубком на коленях у матери, иногда просил, чтобы «дядя богда» поиграл с ним… Когда я думаю о том, что ему пришлось пережить подростком, что это сделало с ним, что это сделало из него, мне иногда хочется кататься по земле и выть оттого, что я ничего не могу изменить.

Молчание Маркуса насторожило Скитера.

— В тебе очень много боли, Скитер, — произнес тот наконец. — Слишком много. Тебе надо излить ее всю, иначе ты так и не выздоровеешь.

— Эй, а я-то думал, что это Йанира у вас в семье читает мысли!

На этот раз смех Маркуса прозвучал искреннее.

— У нашего народа… у нас в семье… тоже имелись кое-какие… способности, которые передавались из поколения в поколение.

— О боже, только не говори, что ты еще и медиум.

— Нет, — ответил Маркус, и на этот раз улыбка его была самой что ни есть неподдельной — Но… ты ведь никогда не расспрашивал меня о моей семье.

— Мне казалось, что это сугубо личное, дружище.

Голос Маркуса снова предательски дрогнул.

— Ты все еще называешь меня другом? После всего того, что я сделал с тобой? Разве могу я быть тебе другом?

— У меня с этим никаких проблем. А вот у тебя? Снова последовало тяжелое молчание.

— Да, — тихо сказал Маркус наконец. — Возможно, я сошел с ума, что говорю это, но после всего того, чем ты пожертвовал, чтобы выдернуть меня из рабства… Я вообще не знаю теперь, что о тебе думать, Скитер. Ты обкрадываешь простых хороших людей, и ты же отдаешь эти краденые деньги — по крайней мере часть их — Найденным, чтобы помогать нам…

— Откуда тебе это известно? — спросил Скитер, чуть не задохнувшись от неожиданности. Маркус негромко рассмеялся.

— Ты так уверен в том, что про тебя никто ничего не знает, Скитер. У Найденных много способов узнать то, что нам необходимо. Так мы узнали, например, откуда попадает к нам часть денег.

— О… — только и сказал Скитер, потом опомнился. — Ну что ж, надеюсь, что эти пусть и неправедным путем полученные деньги все-таки помогли. — Он повернулся на жесткой кровати и застонал от боли в мускулах от плеч до бедер, от бицепсов до кистей.

Какое-то шевеление в темноте встревожило его. Потом, когда его обнаженного плеча коснулись руки, эта тревога сменилась паникой.

— Что ты делаешь, Маркус? Тот разминал его плечи так, словно они были из теста.

— Делаю то, к чему приучен с детства. Меня обучили унимать хозяину боль в спине, в плечах, в ногах и где еще у него может болеть. Ты лежи, Скитер. Я разомну тебя и через тунику, ведь у тебя нет предубеждений — это правильное слово? — римлян. Твоя замкнутость — все равно что черное покрывало, которое ты накидываешь на себя. Таков уж, видно, твой выбор: каждый человек хранит свое, личное, в неприкосновенности.

Что-то в голосе Маркуса, добавившись к другим его случайным замечаниям, вдруг выдало Скитеру правду, ужасную правду о детстве Маркуса. Теперь Скитер знал — знал, но все равно не верил, не получив подтверждения.

— Маркус!

— Что, Скитер? Что-то не так? Я сделал тебе больно?

— Нет. Нет, все в порядке. Похоже, завтра я даже смогу нормально двигаться.

— С бальзамом было бы еще лучше, но у нас все равно нет денег купить его.

— Маркус, заткнись, пожалуйста. Мне надо спросить у тебя что-то действительно важное. Тебе не обязательно отвечать, но мне все равно надо спросить это. Твой старый хозяин — тот, что был у тебя до того, как этот ублюдок Фарли протащил тебя через Римские Врата… когда ты делал ему массаж вроде этого, не требовал ли он… не приказывал ли… и другого?

Руки, внезапно замершие на его плече, и зловещая тишина, прерываемая только дыханием, лучше всяких слов ответили Скитеру на его вопрос.

Странно, но Маркус все же ответил — сдавленным шепотом, выдававшим то усилие, с которым давались слова этому гордому человеку:

— Да. Да, Скитер, он требовал. Он… он был не первый.

Скитер не выдержал:

— Не он? Тогда кто же, черт подрал, изнасиловал тебя первым?

Застывшие на его плече руки Маркуса болезненно дернулись.

— Я даже не знаю его имени. Это случилось на невольничьем корабле. Он и был первый.

Это шокировало Скитера больше всего, а ведь ему доводилось видеть в Монголии, как пленных насиловали, прежде чем вспороть от горла до гениталий и оставить истекать кровью.

— Боже мой, Маркус! Как ты еще можешь после этого заставлять себя прикасаться к другим? Массировать мои больные мышцы?

— Потому, — просто ответил тот, — что по какой-то дурацкой причине я снова доверяю тебе, Скитер. Моя жизнь в буквальном смысле в твоих руках. Если нас поймают, тебя вернут в школу гладиаторов. Ты прославился в Цирке, такчто ты представляешь для них ценность. Я всего лишь писарь. Хвала всем богам и богиням, я слишком стар для всего остального, но даже как писарь я мало что значу для них по сравнению с тобой. Если нас поймают, нам обоим заклеймят лица буквой «F» как беглым. Если мне повезет, для меня все этим и ограничится. Но мой так называемый хозяин запросто может и искалечить меня, чтобы я не убежал снова, или передать властям для публичной казни, или продать владельцам зверинца на съедение хищникам. — Он глубоко вздохнул. — Поэтому я остаюсь с тобой, Скитер, как с единственной надеждой выжить до открытия Врат. И еще… я хочу унять твою боль, потому что ты мой друг и боль эту заработал, спасая меня из рабства. Я знаю, что рабство несправедливо, но в Риме нет ни одного другого человека, способного согласиться с этим, не говоря уж о том, чтобы помочь мне.

— Эй, я ведь не только помогал тебе. Насколько я помню, у меня были и другие причины, личного характера, убраться, к чертовой матери, с этой арены.

— Да, но… — Маркус помолчал и вздохнул. — То, что я сказал тебе в «Замке Эдо», Скитер… у меня не было права говорить так. Ни слова из этого. Я ведь никогда не узнаю, что же на самом деле произошло между вами с Люпусом Мортиферусом, поскольку меня не было там, а я знаю, что он — профессиональный убийца. Так что… кто я такой, чтобы судить?

— Угу. — Скитер помолчал немного, собираясь с духом. — Ну, если называть вещи своими именами, — он не смог скрыть горечи в голосе, ибо наконец говорил истинную правду о том, чем занимался, — я обманом вытянул или просто украл все до последней монеты из того, что привез из этой прибыльной поездочки. Вплоть до последнего медного аса и на что он тут у них делится.

Маркус долго молчал, разминая мышцы на спине Скитера до тех пор, пока они не превратились в подобие пудинга.

— Взрослеть можно по-разному, Скитер, и я все равно не имею права судить тебя, ибо я один знаю правду о тебе — то, как рос ты. Твое детство, Скитер, было куда страшнее моего.

— Что? Откуда, черт возьми, ты знаешь, как…

Маркус не слушал его. Он невесело усмехнулся.

— Поверь мне, Скитер, мое детство было настоящим адом. Но твое было гораздо хуже. Я вел себя как последний дурак, когда судил тебя так сурово.

— Черта с два ты был дураком.

Снова воцарилось неловкое молчание. Первым не выдержал и вздохнул Скитер.

— Значит, вы не судьи? Это так вы, Найденные, ведете свои дела?

— Во-первых, — Маркус надавил на мускул под лопаткой Скитера с такой силой, что тот не удержался от вскрика, — у нас нет «дел». Наша организация создана только для выживания тех, кто оказался оторван от своего времени в плену на Восемьдесят Шестом. Мы то, что Бадди назвал бы «группой поддержки». И нам приходится помогать освоиться на вокзале людям самых различных религиозных и политических убеждений, разных народов, мужчинам и женщинам. Не так-то просто руководить этой группой.

— Так ты и есть этот руководитель?

— Я?! — Маркус чуть не поперхнулся. — Великие Боги, никогда! У меня нет ни таланта, ни терпения для такой работы. — Короткая пауза. — Я правильно сказал? «Никогда» или «ни за что»?

У Скитера хватило ума не усмехнуться. У Маркуса не оставалось почти ничего, кроме уязвленной гордости, и Скитер не имел ни малейшего намерения добавлять новые ошибки к тем, что уже успел совершить.

— Да, — тихо ответил он, — ты сказал все правильно, Маркус. Но если не ты руководитель, то кто? Ты приспособился лучше почти всех остальных, ты умен и мог утвердить себя…

— Прошу тебя, Скитер! Есть другой человек, о котором ты можешь говорить так, но не я. — Он набрался духу. — Это Йанира и еще несколько других, отвечающих за отдельные задачи. Вроде того, как не допустить, чтобы хоть кто-то из наших голодал. — Маркус усмехнулся, видя удивление Скитера. — Знаешь ли ты, например, как долго нам пришлось убеждать Кайнана Риса Гойера в том, что мы не навеки проклятые почитатели дьявола? Зато теперь он ходит на наши собрания и высказывает очень даже здравые мысли.

— Уф. Я и не знал, что вы сумели организоваться так; я не знал даже, что у вас вообще есть организация. Но я так понял, что помощь вам не помешает. Видишь ли, я все равно спускаю почти все деньги на игру и прочую ерунду — подцепил привычку в юрте у Есугэя, — так что решил сразу отбирать часть и посылать вам, чтобы я мог сказать себе: вот я сделал хоть что-то достойное по меркам этого мира.

Он и сам удивился тому, как голос его дрогнул на словах «этот мир».

— Ты только подумай, как эти два моих мира борются во мне. Порой… порой мне кажется, будто они просто разорвут меня пополам. В самой глубине души я все еще мечтаю о чести идти в набег простым воином-якка. Но я ведь жил в той грязи и смертельной опасности, к которым они привыкли, Маркус, — целых пять лет жил. Жуткая жизнь, опасная и, как правило, до обидного короткая; и все же я тоскую по ней. А другая часть меня тянет в другую сторону, в сегодня, откуда я родом. В сегодня, где я ненавидел своего отца за равнодушие даже к тому, что я уже в восемь лет стал воришкой и жуликом. И я знаю, что Есугэй гордился бы мной, тем, как я жил эти последние годы. Но вот он я — меня терпят только за то, что я не краду у своих. Они ведь не понимают, что они — единственная семья, что у меня осталась. — Теперь пришел черед Скитера вытирать глаза. — Что ты там говорил насчет того, что я лгу сам себе? Может, ты и прав. Я и сам уже не знаю. Маркус промолчал, двигая своими волшебными руками вдоль его позвоночника, разминая больные мышцы.

— Я понимаю, это были горькие слова, — произнес он наконец. — Прости, что я сказал их вот так. Но мне ведь жаль тебя, Скитер. Если тебя поймают хоть несколько раз, Булл Морган отправит тебя в Верхнее Время под суд, а я потеряю друга… и не просто друга, а Потерянного.

Скитер так удивился, что даже перестал жалеть себя ненадолго.

— Потерянного? С какой это стати, ты ведь знаешь и мой адрес, и мой телефон…

— Нет, Скитер, ты не понимаешь. Потерянный — это человек из Нижнего Времени, которому нужна помощь, но который из страха или боязни, что его найдут, хоронится в вокзальных закоулках до тех пор, пока голод не вынудит его сделать что-то. Мы бессильны помочь таким, пока не найдем их. Они все равно что потеряны для нас, для всей Вселенной, пока не дадут о себе знать. И даже потом требуются недели, месяцы, а то и годы, прежде чем такие начнут доверять нам настолько, что станут Найденными.

Помнишь, Скитер, того валлийца, о котором я говорил, Кайнана Риса Гойера? Он как раз из таких. Потребовалось много недель, прежде чем мы смогли убедить его в том, что мы вовсе не охотники за его душой. К счастью, среди нас был один христианин — правда, из ранних христиан; он попал на вокзал через Римские Врата, — но ему все же удалось убедить Кайнана, что ему безопаснее будет — нет, что на то воля Господа — присоединиться к нам. — Маркус вздохнул — Это всегда так больно: знать, что где-то среди нас скрывается Потерянный, и не иметь возможности помочь ему.

Удивление охватило душу Скитера, не оставив места для сопливой жалости к себе.

— Уж не обо мне ли ты говоришь, Маркус? Ответ прозвучал в темноте почти неслышно:

— О ком же еще?

Это было уж слишком, чтобы переварить так, сразу. Скитеру буквально не оставалось ничего, кроме отступления.

— Угу. Ладно, спасибо за массаж. Думаю, до утра я уже не смогу пошевелиться. Все хорошо, Маркус. Я рад, что мы снова друзья. Ужасно тоскливо — терять единственного друга. — И с этими словами забылся сном.

Маркус еще долго сидел на своей кровати, слепо глядя в темноту, откуда раздавалось дыхание Скитера. «По крайней мере он снова ищет дружбы». Маркуса охватила такая боль, что он с трудом дышал. Слова «единственный друг» жгли его огнем. Он еще не знал как, но, если им удастся пройти обратно через Римские Врата, он сделает все, что в его силах, чтобы друзей у Скитера было больше. Он сглотнул застрявший в горле ком, вспомнив условия пари с Голди Морран. Они могут вернуться и обнаружить, что Голди объявлена победительницей ввиду долгого отсутствия Скитера. Пройти все то, что довелось пройти Скитеру, — и только для того, чтобы его изгнали с вокзала… нет, невыносимо. Случись такое, Маркус и остальные Найденные сделают все, чтобы Голди лишилась своего дела и, разоренная, отправилась в Верхнее Время, в мир, которого Маркус никогда не увидит сам. Каким именно образом — об этом уж позаботится Совет (многие члены которого имели за плечами многолетний опыт войн и кровной мести).

Маркус горько улыбнулся в темноте. Мало кто из Верхнего Времени воспринимал их, Нижних, всерьез. Туристы считали их невоспитанными дикарями, способными разве что на то, чтобы таскать багаж через Врата. Похоже, их даже не беспокоило то, что уже не один из Нижних исчез, затенив себя, потому что никто не позаботился предупредить его об опасности. «Путешествия во времени, Инкорпорейтед» прилагала большие усилия к тому, чтобы защитить своих клиентов. На носильщиков эти меры предосторожности не распространялись.

Ничего, эти типы из Верхнего еще забеспокоятся, и очень скоро, если Маркусу доведется сказать свое слово.

Если им со Скитером удастся благополучно вернуться через Врата.

Если…

«Ладно, — сказал он себе, — ты все равно ничего не можешь сделать, сидя в этой гостинице, ожидая открытия Римских Врат. Поспи лучше, пока есть такая возможность. Завтра мы можем оказаться в руках охотников за рабами или, хуже, преторианских гвардейцев». Он невольно вздрогнул, припоминая истории про то, что случалось с беглыми рабами, попавшими в лапы преторианцев. Маркус опустился на жесткое ложе — несравненно, впрочем, более удобное по сравнению с подстилками для рабов, к которым ему пришлось снова привыкнуть, и все равно жалкое по сравнению с той замечательной кроватью у него в квартире, на ВВ-86, где ждет его Йанира.

Маркус так и заснул, мечтая о воссоединении с семьей, строя планы или спасения Скитера, или разорения Голди.

Одно или другое — но это случится неизбежно, так же неизбежно, как завтрашний рассвет — жаркий в Риме или свежий и прохладный в родной Галлии.

Одно или другое…

Маркус уснул наконец.

* * *

Когда Врата Дикого Запада отворились в задней стене принадлежавшей «Путешествиям во времени» конюшни, Малькольм и Марго буквально шатались под весом своей поклажи. К этому времени им удалось снять на видео, как Фарли зарывает свои денверские приобретения. Как и предсказывал Малькольм, Фарли выбрал для этого место в нескольких ярдах от первого тайника, уже опустошенного ими. Еще одна пленка запечатлела то, как Фарли выходит из своей гостиницы — уже блондином с начинающими седеть висками, с носом совершенно другой формы и пышными усами. Он не нес с собой почти никакой поклажи.

Если бы они не следили за ним больше недели, они ни за что не узнали бы его. Этот парень был настоящим профессионалом. Слишком хорошим профессионалом. Профессионалу такого калибра, наверное, платят уйму денег Верхнего Времени. Фарли прошел через Врата прямо перед ними. Новый человек (без сомнения, с новым безупречным удостоверением личности, сфабрикованным где-нибудь в Нью-Йорке, вплоть до просканированной сетчатки и медицинских данных). К счастью для Малькольма с Марго, он не заподозрил того, что хоть один предмет из его собрания может пропасть, даже притом, что Малькольм почти вдвое согнулся под весом древних сокровищ, выкопанных из тайника. Марго приходилось еще хуже. Ее водило из стороны в сторону, как подростка, перебравшего пива. На деле она была трезва как стеклышко, но даже ее поклажа казалась ей невыносимо тяжелой, хотя Малькольм упаковал все самые тяжелые предметы к себе.

Майк Бенсон, шеф вокзальной службы безопасности, стоял рядом с платформой, придирчиво осматривая возвращающихся туристов в поисках чего угодно незаконного. Должно быть, кто-то предупредил его. Голди? Скитер никак не мог — его нет на вокзале уже больше месяца. Когда Бенсон заметил этих двоих, глаза его округлились, потом сердито сузились.

— Майк! — прошипел Малькольм, опасаясь, что Фарли еще слишком близко и может услышать. — Нужна твоя помощь. Официальная!

Бенсон, на долю которого редко выпадало что-то более волнующее, чем открытие на Вокзале нестабильных Врат или дебошей, учиненных удравшими из школы детками туристов, мгновенно распознал Значительное Событие. Недовольство на лице его сменилось неожиданным глубоким облегчением, потом любопытством, перешедшим опять-таки в холодный гнев. Он коротко махнул Киту Карсону, тоже встречавшему свою внучку и почти что зятя. С точно таким же удивленным видом Кит зашептал что-то на ухо Майку. Выражение лица Кита можно было бы назвать почти комичным. Оба терпеливо подождали, пока они спустились по пандусу и сунули свои карточки в дешифраторы — «Путешествия во времени» внимательно следили за тем, чтобы их клиенты не затенили себя ненароком.

— Что это у вас? — тихо спросил Бенсон.

— Видишь вон того парня, седеющего блондина с длинным носом и усами?

Бенсон хмуро посмотрел в толпу.

— Ага. Понял. Ну и что с ним?

— Если я не ошибаюсь, — осторожно вмешался в их разговор Кит, — мы видим Чака Фарли в новом обличье.

Бенсон недоверчиво покосился на Кита, но тут же кивнул:

— Ага, похоже, ты прав.

Кит негромко рассмеялся, не переставая удивленно глядеть на их необычно тяжелую поклажу.

— Майк, ты-то уже мог бы привыкнуть к тому, что я всегда прав. — Он дал Бенсону время переварить это заявление. — Разумеется, кроме тех случаев, когда ошибаюсь, — добавил он, предотвратив взрыв возмущения. — Такие случаи тоже имели место, раз восемь или девять, и большинство из них, — он потрепал Марго по щеке, — по вине этой маленькой чертовки.

Марго покраснела до корней волос.

— Майк, — прервал их легкомысленную болтовню Малькольм, — я хочу, чтобы кто-нибудь из твоих парней проследил за этим типом до открытия Главных Врат, но так, чтобы тот ни на минуту не заподозрил, что за ним наблюдают.

Майк кивнул.

— Мои парни не подведут. Большинство их оказались на улице после Происшествия, когда лопнула налоговая полиция. Они хороши в деле, Малькольм.

Тот согласно кивнул.

— Видишь ли, Майк, я тут задумал отловить активного участника шайки по краже древних ценностей. Это серьезный тип. Нам бы не помешала твоя охрана по дороге в бюро МФВУОИ. Там все и расскажем.

— Я понимаю, что это касается только полиции, — не без зависти вмешался Кит, — но могу я тоже пойти с вами? В конце концов в это дело замешана моя единственная родственница.

— Кит Карсон, — фыркнул Майк Бенсон, — тебя пустили бы даже в Букингемский дворец.

— Я там уже бывал, Майк, — рассмеялся Кит. — Но это долгая история. — Глаза его озорно блеснули.

— Нет, с тобой просто нельзя иметь дела. Валяй с нами. Черт, даты разбираешься в древностях, поди, не хуже Роберта Ли.

С этими словами Бенсон снял с пояса свой воки-токи и быстро, без лишних слов организовал слежку за Фарли.

— Вот так. А теперь пошли поговорим с Ли, идет?

Они вместе отправились в антикварную лавку Роберта Ли, служившую по совместительству представительством МФВУОИ в Ла-ла-ландии. Подобные представительства имелись на каждом Вокзале Времени, и в штате их состояло по одному, но высококвалифицированному эксперту, а иногда и не по одному — на больших вокзалах с двумя или тремя десятками активных Врат. Поскольку анализ радиоактивного изотопа углерода потерял всякий смысл, определить подлинность того или иного объекта можно было только с помощью таких экспертов, способных, кроме того, дать детальное описание, изготовить копию, и т. д., и т. п. Майк почти сразу же заметил, с каким усилием давались Марго шаги с ее поклажей. Судя по всему, Кит это тоже заметил, поскольку прежде, чем Майк успел кликнуть носильщика, Кит отобрал у нее самый тяжелый мешок. Марго благодарно улыбнулась.

Майк ревниво вздохнул. Повезло же Малькольму Муру: он первый нашел ее, и Кит именно ему поручил воспитывать из нее разведчицу. Судя по взглядам, которым обменивалась эта парочка, они производили друг на друга не меньшее впечатление, чем малыш Давид на дылду Голиафа. Майк тряхнул головой, отшвыривая не слишком удачные сравнения, и молча погнал свое стадо в бюро МФВУОИ.

Они одолели примерно треть пути, когда Кит в очередной раз перехватил сумку другой рукой.

— Гром и молния, — вздохнул Кит, тряся затекшей рукой. — Что, черт возьми, вы сюда понапихали? Чистое золото?

Марго хитро прищурилась.

— Ага. По большей части. Наш дорогой мистер Фарли собирает весьма дорогую, хоть и дурного вкуса, коллекцию.

Майк смерил ее долгим, оценивающим взглядом, но она только хитро подмигнула ему. Черт бы побрал этого проклятого везунчика Мура. Одна такая улыбка отогнала почти всю насыщенную кислородом кровь из его мозга в какие-то другие, расположенные значительно ниже части тела. Недовольно ворча, он схватился за одну из сумок Малькольма, чтобы скрыть свое раздражение, и тут же едва не упал от ее веса.

— Тебя предупреждали, — усмехнулся Малькольм. — Тебе ни за что не поверить, что закопал там этот тип. И мы еще оставили нетронутым второй его тайник, чтобы власти Верхнего Времени могли взять его тепленьким.

— Это… здорово… давайте… поторопимся… ладно?

Спустя минуту он раскраснелся не меньше чем они. Марго смеялась, Кит ухмылялся, а Малькольм одарил Майка своей неповторимой, выводившей его из себя улыбкой. Сил на разговор у них уже не хватало. Слава Богу! Он был уже не совсем тот, что прежде, и этот вес сказывался на его сердцебиении, отдавался болезненными спазмами в руках, плечах и в спине, куда его ранили еще в бытность его простым копом. «Будем надеяться, что это стоит того, Мур, а не то тебе еще придется пожалеть об этом».

Однако когда они расстегнули сумки и разложили их содержимое (за исключением грязной одежды) на столе у Роберта Ли, тот издал сдавленный вопль, на который способны обычно только уличные коты в момент оргазма, глаза Кита Карсона расширились до такой степени, что на лице его не осталось ничего, кроме них, да и сам Майк Бенсон простил Малькольму все свои мучения. Он переводил взгляд с одной сверкающей фигурки на другую, не веря тому, что у него появилась наконец возможность поймать международного вора такого масштаба.

Малькольм рассказал все с начала до конца, сопроводив записями в журнале, потом вздохнул:

— Он здорово рассердился, увидев, что часть объектов исчезла — судя по всему, оттого, что их золото играло позже какую-то роль в истории. Он докупил кое-что в денверских борделях и закопал рядом с тайником, в котором схоронил вот это. — Он беззаботно махнул рукой в сторону того, что могло бы украсить собой целый зал в музее, если, конечно, тот не постеснялся бы выставить у себя подобные штучки.

— Ну, — Роберт Ли нетерпеливо потирал руки, — может, мы все-таки начнем?

Весь процесс занял несколько часов — время от времени Кит не соглашался с Робертом насчет даты происхождения той или иной безделушки из золота или дерева, золотая отделка которого не выдержала перехода через Римские Врата. Малькольм подвинул себе стул и молча смотрел на это. Марго прислонилась к прилавку, жадно впитывая каждое слово, каждую дату. Она была совершенно неотразима в этой позе, в своем денверском наряде, настолько поглощенная процессом описи, что Малькольм сомневался, услышит ли она свое имя, окликни он ее сейчас.

Один за другим все объекты были обследованы, признаны подлинными и тщательно упакованы. Некоторые из них удостоились восторженных стонов и восклицаний Роберта Ли и совсем редкие — даже Кита.

— Бог мой, Кит, ты только посмотри на это! Чистое золото, а что за точность деталей! Смотри, смотри, вот сюда, сзади. Лицо и атрибуты самого Гермеса, и что за выражение у него на лице!

Кит взял в руки то, что на первый взгляд казалось просто фаллосом чуть больше натуральной величины, осторожно повертел его в руках и поднял к свету.

— Я читал о таких штуках, — пробормотал он. — Но самому держать в руках такое…

— Я тебя понимаю, — тихо согласился Роберт.

— Деталировка потрясающая. Восковой слепок?

— Возможно. Или отливали по частям, а швы потом зашлифовали.

Кит снова поднял штуковину к свету.

— Вряд ли. От этого остались бы следы, а я не вижу ничего похожего.

— От воскового слепка тоже остались бы следы, — задумчиво заметил Роберт. — Как же они, черт возьми, сделали такое?

Ко всеобщему удивлению, Марго тоже подала голос:

— Ну а не может это быть… гм… настоящий, отрезанный и опущенный в золотой расплав? Все трое разом повернулись к ней.

— Это… гм… не такое уж неудачное предположение, Марго, — чуть сдавленным голосом ответил Роберт Ли, откашлялся и совладал со своими голосовыми связками. — В особенности учитывая точность в передаче вен и морщин на коже. Но настоящий член, опущенный в золото, никогда не был бы таким тяжелым. Это цельный металл.

— Может быть, это копия настоящего афинского палладия? — негромко предположил Малькольм. — Не думаю, чтобы Фарли смог достать оригинал. После того как римляне похитили его, он использовался в ежегодных тайных ритуалах, на которых разрешалось присутствовать только высшим посвященным. Но копия, возможно, вырезана из слитка?

— Вырезана из слитка? — эхом повторил за ним Роберт. — Да, должно быть, именно так это и сделали. Вырезали из цельного куска, отполировали до такой степени, что не осталось ни одного следа от инструментов… Бог мой, да самому искусному мастеру потребовалось, наверное, много месяцев, чтобы изваять такое!

Кит согласно кивнул.

— Иногда мы забываем про твою ученую степень, Малькольм, — произнес он с легкой улыбкой.

Малькольм чуть поклонился, принимая комплимент.

— Извинения приняты, — хитро произнес он. — И уж извинения из твоих уст, Кит, — это честь, которой можно гордиться до конца жизни.

Кит заметно покраснел.

— Тьфу. Со времени твоей помолвки ты сделался слишком сентиментальным.

Малькольм только ухмыльнулся не возражая.

— Нет, ты совершенно невыносим. — Кит отвернулся от него к Роберту Ли. — Боб, ты внес этот фаллос в каталог?

— Да. А следующий объект у нас… — у него перехватило дыхание. Взгляд его остановился на маленькой нефритовой фигурке.

— Господи, — поперхнулась Марго. — Это же Кали-Ma, танцующая на умирающем Шиве! Но… но это же индийские божества. Каким образом эта статуэтка оказалась в Риме? Не отломав при этом ни одну из маленьких деталей? — Руки, ноги, корона были столь хрупки и изящны, что свет проходил через камень почти как сквозь стекло.

— Римляне несколько раз пытались безуспешно напасть на Индию, — медленно произнес Кит. — Какой-нибудь офицер мог украсть это там, тщательно завернуть, нести на теле. И потом во времена Клавдия уже существовали кое-какие торговые контакты с Востоком. Или какой-нибудь мастер-раб мог вырезать это по памяти. Скорее всего правды мы так и не узнаем.

Роберт Ли почтительно взял со стола маленькую многорукую, многоногую танцовщицу.

— Превосходно, — шептал он. — Абсолютно превосходно! — Восторженный стон вырвался из его груди, когда он повернул статуэтку, чуть поглаживая дрожащими пальцами. — Но скажите на милость, зачем человеку, собирающему вот это, — он махнул рукой в сторону сексуальных игрушек и приспособлений, — нужно такое?

Марго вежливо кашлянула.

— Ну, танец Кали-Ma и Шивы сексуален по своей природе. Это танец жизни, символизирующий ежегодное возрождение вселенной. Шива обязан умереть, чтобы его кровь могла оплодотворить Кали-Ма, которая от этого семени родит его заново, а также урожай, плоды земные, птиц и дичь, смертоносных змей, способных чуть не мгновенно убить человека… — Она осеклась под пристальным взглядом троих мужчин, каждый из которых знал раз в пять больше, чем она сама. Первым заговорил Кит.

— Да, Марго, я вижу, что ты как следует налегала на книги. — Он покачал головой и игриво взъерошил ей волосы. — Отлично, детка. Правда, отлично.

От довольной улыбки Марго в комнате сделалось, казалось, еще светлее.

Роберт Ли тоже улыбнулся, потом занес Кали-Ма и Шиву в свой компьютерный каталог и со вздохом взялся за следующий образец.

Глава 20

Рассвет того дня, когда должны были отвориться Римские Врата, застал Маркуса и Скитера в довольно напряженном состоянии. Они намеревались прятаться по меньшей мере до пол-одиннадцатого — на этот раз Врата открывались в дневное время. Игр в этот день не было, значит, Люпус Мортиферус — человек куда более умный, чем могло бы показаться на первый взгляд, — наверняка будет ждать в толпе на Аппиевой дороге.

— Придется держать ухо востро, — вздохнул Скитер. — Ему сохранили жизнь, но я сделал его посмешищем всего Рима. Он наверняка горит жаждой мести — и чем кровавее, тем лучше это поможет подлатать его репутацию. Если до этого дойдет, смешайся с туристами, предлагай нести багаж — что угодно, только прорвись через Врата!

— Без тебя? — вполголоса возразил Маркус. — Без того, благодаря кому я дожил до сегодняшнего дня? Нет, Скитер, я не могу вот так бросить тебя на верную смерть.

— Ты хоть раз видел, как играет Люпус со своими жертвами?

Вместо ответа Маркус только пожал плечами.

— Если ты вмешаешься и попробуешь остановить его, он просто растерзает тебя на куски.

— Значит, надо сделать так, чтобы он нас не заметил. Будем идти осторожно, возможно, в гриме… Скитер подумал немного.

— Неплохая мысль. Надо сделать вылазку, раздобыть тебе подходящий наряд. На рынке, — добавил он, заметив озабоченное выражение лица Маркуса. — Ладно… придется мне выдумать что-нибудь, ведь у меня нет с собой моего гримировального набора.

— Ну, мы всегда можем попросить хозяина прислать к нам цирюльника. Побрившись как следует и изменив кое-что в костюме, ты вполне сошел бы за египетского купца.

— Побрившись? Бороду или как? Лицо Маркуса порозовело.

— Ну, Скитер, тебе в таком случае нужно купить себе, гм… египетское платье и ожерелье — ни один египтянин не покажется на людях без такого, — а потом… гм…

— Ну? — Идея стрижки и бритья понравилась Скитеру, но он хотел оговорить ее до конца, чтобы исключить какие-то досадные упущения, способные испортить все.

Маркус неуверенно посмотрел в глаза Скитеру.

— Тебе нужно будет обрить голову наголо.

— Наголо, — эхом повторил за ним Скитер. «Бедняга Маркус. Он боится шокировать меня. Видал бы он меня в Монголии!» — Очень хорошо. Пойду достану все, что нам нужно, и когда я вернусь, ты можешь попросить хозяина, чтобы он прислал нам цирюльника.

Маркус все колебался.

— Но мы можем себе позволить это?

— Мы не можем позволить себе обойтись без этого, — фыркнул Скитер. — И потом я думал, ты знаешь. Среди тех денег, что я подобрал во время своего круга почета, было несколько золотых аурий, да и динариев с сестерциями попалось не так уж и мало. Мы не можем позволить себе транжирить их, но эти покупки просто необходимы.

Маркус кивнул. Скитер поднялся и сжал его плечо.

— Запри дверь. Если она не запирается, придвинь к ней что-нибудь из мебели и молись, чтобы Люпус не выследил нас здесь. Если, когда я вернусь, я скажу: «Погода меняется», это будет означать, что меня схватили. Выбирайся на улицу через окошко. Сможешь пролезть?

Маркус посмотрел на маленькое окошко в задней стене и кивнул. Пожалуй, он пролезет. Конечно, он был уже не так худ, как в дни рабства, но пара недель, проведенных им в доме распорядителя арены, избавили его от нескольких фунтов веса. Во рту его до сих пор стоял вкус той размазни, которая большую часть жизни была его единственной пищей.

— А если ты будешь один?

— Я просто не скажу этих слов, — ответил Скитер и вышел, оставив Маркуса двигать мебель.

* * *

Если Скитер и ощущал себя где-нибудь в Риме как рыба в воде, так это на рынке — в чудовищно длинном здании с колоннадами, разместившемся за причалами и складами у реки, ломящемся от добра с кораблей, приплывших из одни боги знают каких уголков Империи только для того, чтобы в глубоководном порту Остии перегрузить свою поклажу на речные баржи. Скитер хорошо запомнил это место еще со времен его поездки с несчастной Агнес. Перекрытый портик оглушал эхом множества голосов, а в самом здании шум стоял совсем нестерпимый. Рабы спешили по поручениям своих господ, купцы приглядывали себе товар для выгодной перепродажи, и повсюду говорили, кричали, спорили, торговались, сбивая или набавляя цену.

Скитер игнорировал всю эту какофонию. В конце концов он несколько лет прожил в Нью-Йорке, можно сказать, на улице. По сравнению с этим римский рынок казался почти тихим: ни далеких полицейских сирен, ни клаксонов дальнобойных трейлеров, распугивающих с дороги зазевавшиеся легковушки, ни даже скрежета тормозов такси, петляющих в плотном транспортном потоке с ловкостью газели, за которой гонится изголодавшийся леопард.

Взгляд его натыкался на дорогие ткани, привозные вина, мешки с мукой для выпечки хлеба — основной еды бедняков, изящные стеклянные вазы, корзинки, кубки, даже стеклянные амфоры на кованых треножниках.

Скитер отвернулся от всего этого, заставив себя сосредоточиться на деле. По его расчетам, Люпус должен был сейчас сшиваться где-то около винной лавки на Аппиевой дороге, поэтому здесь, в одежде богатого гражданина, ему ничего не грозило, но он не хотел рисковать. Ему потребовалось некоторое время на то, чтобы найти то, что он искал, — не только для себя, но и для Маркуса. Он надеялся, что Маркус тоже не будет возражать против того, чтобы расстаться со своей шевелюрой. Размышляя об этом, он попутно стянул у особо неосторожных римлян пару кошельков потяжелее, но продолжал искать по прилавкам, предлагавшим товары, привезенные в метрополию из всех покоренных провинций. Некоторые особенно примитивные изделия напомнили ему о годах, прожитых в юрте. Он не прочь был бы купить пару таких на память. К черту, он пришел сюда вовсе не за сувенирами.

В конце концов он нашел то, что искал: целый прилавок египетских товаров, как на подбор безумно дорогих. «Как кстати я стянул эти кошельки, однако». Он поторговался с продавцом из-за двух дорогих льняных халатов, изрядно сбив цену; торговец причитал при этом: «Ты грабишь меня, римлянин», — и изображал на лице вселенскую скорбь, в которую не верили ни на секунду ни Скитер, ни он сам.

— Заверни, — коротко сказал Скитер. Торговец поклонился и послушно завернул покупку.

— Что еще могу я предложить вашей милости? Ожерелья? Кольца? Серьги?

Скитер не протыкал себе ушей, но если бы и проткнул, размера отверстий вряд ли хватило бы на серьги такого размера. Поэтому он с брезгливым видом отказался от них, выбрав ожерелья и кольца.

— Сколько? — ткнул он пальцем в пару ожерелий и несколько колец.

— О, да у вас превосходный вкус. Только для вас… всего десять тысяч сестерциев.

— Так кто кого грабит? — поинтересовался Скитер, тщательно выбирая слова из своего скудного запаса латыни.

Торг начался заново. Для Скитера это было истинной забавой — в конце концов кто, как не он, целых пять лет наблюдал (а иногда и участвовал сам) в ожесточенных спорах из-за цены на лошадь, безделушку для жены Есугэя или новый тугой лук. Он сбавил цену до семи тысяч — так, развлечения ради. Скрыв распиравшую его изнутри гордость, Скитер вежливо улыбнулся купцу, повторив все то же магическое: «Заверни!»

Торговец, на вид готовый расплакаться, завернул и эти покупки, положил их в свертки с халатами и добавил бесплатно небольшую корзинку, чтобы Скитеру было удобнее нести все это. «Мог бы сбить цену и сильнее», — догадался Скитер при виде этой злосчастной корзинки. Да и на лице торговца при всем его почти траурном выражении Скитер заметил проблески удовлетворения. Скитер сделал знак рукой, и его покупки аккуратно уложили в корзинку. Обратно к выходу с рынка Скитер нес ее со всеми предосторожностями, чтобы не стать жертвой какого-нибудь местного воришки.

С еще большими предосторожностями вернулся он в маленькую комнатушку под самой крышей гостиницы, еще раз удостоверился, что за ним никто не идет, и только после этого постучал в дверь.

— Маркус, это я. С покупками все в порядке.

За дверью Маркус все ждал условной фразы. Когда ее так и не последовало, Скитер услышал шум отодвигаемой мебели. Потом дверь приоткрылась, ровно настолько, чтобы Скитер со своей корзинкой смог протиснуться внутрь. Он закрыл дверь за собой и победно улыбнулся:

— Все в порядке. И никакого даже намека на хвост.

Маркус придвигал шкаф обратно к двери.

— Пока тебя не было, я спускался вниз и сообщил хозяину, что моему господину необходима стрижка и бритье и чтобы он прислал цирюльника. Тот должен быть здесь с минуты на минуту.

— Если это так, — задумчиво заметил Скитер, — комнату нужно привести в нормальный вид.

Он принялся двигать мебель от двери на прежнее место. Маркус посмотрел на него, потом — с глазами, потемневшими от ужаса, — бросился помогать ему. Не прошло и пяти минут, как в дверь постучали, отчего Маркус подпрыгнул как ужаленный.

— Спокойно. Это должен быть цирюльник.

Маркус поперхнулся, кивнул и подошел к двери с видом человека, поднимающегося на эшафот. Разумеется, это был цирюльник. Маркус привалился к дверному косяку, чтобы скрыть дрожь в коленях.

— Мне сказали подняться сюда, — неуверенно произнес цирюльник.

— Да, — сказал Маркус на удивление ровным голосом. — Мой господин хочет постричься. — Он махнул рукой в сторону Скитера, царственно восседавшего на одном из стульев что получше.

— Господин, да? — переспросил цирюльник, переведя взгляд с надетой на Маркуса остроконечной шапки вольноотпущенника на Скитера. — Видать, вы не совсем привыкли еще к этой шапке.

Лицо Маркуса вспыхнуло от оскорбления, но цирюльник уже шел к Скитеру. Маркусу удалось закрыть дверь.

— Нам нужен солнечный свет, — воспротивился этому цирюльник.

— Хватит и лампы, — отрезал Скитер. — Маркус объяснит, что мне нужно.

— Мой хозяин хочет, чтобы ты обрил ему голову.

Цирюльник удивленно округлил глаза.

— Обрить? Всю?

Скитер мрачно кивнул.

— И Маркуса тоже.

— Но… но зачем? — не понимал цирюльник.

— Случайно подцепили вшей.

— Кажется, мы нашли их почти всех, а также их противных гнид, но для надежности мой хозяин хочет, чтобы ты обрил нам головы.

Цирюльник кивнул сначала неуверенно, потом поняв.

— Дайте мне разложить инструменты.

Очень скоро ни тот, ни другой уже не могли узнать себя в полированном бронзовом зеркале, которое держал перед ними цирюльник. Когда тот старательно соскреб с их черепов остатки щетины, Скитер кивнул и расплатился. Цирюльник поклонился, пробормотал: «Благодарю покорно», собрал свои инструменты и исчез.

— Если я не ошибаюсь, — заметил Скитер, непроизвольно водя рукой по гладкому затылку, — у нас еще примерно полчаса на то, чтобы добраться к Вратам. Держи! — Он бросил Маркусу пару свертков. Тот поймал их, думая о чем-то другом.

Скитер разорвал свой пакет и поднял на него глаза.

— Пошли. У нас мало времени.

Маркус медленно развернул пакеты и задохнулся.

— Скитер! Это… это, должно быть, обошлось тебе в несколько тысяч. Как смог ты заплатить за эти вещи? — Он скинул свои грубую тунику и шапку вольноотпущенного и надел дорогой халат.

— Свистнул пару пухлых кошельков. И не смотри на меня так На карту поставлены наши чертовы жизни

Маркус только с сожалением покачал головой. Он надел ожерелье и блестящие кольца, усыпанные драгоценными камнями. Когда он покончил с этим, Скитер уже ждал его одетый.

— Готов? — спросил Скитер, не в силах удержаться от улыбки при виде их новой внешности. Маркус сумел выдавить из себя ответный смех.

— Нет. Но готов или нет, я иду с тобой. Мне не терпится навсегда проститься с Римом.

Скитер кивнул и открыл дверь.

На этот раз выходить было тяжелее — с лысой, словно беззащитной башкой и в драгоценностях, словно какая-нибудь из нью-йоркских королев наркобизнеса. Маркус тихо прикрыл за собой дверь и догнал Скитера у лестницы.

— Идем, — хрипло произнес он.

Скитер кивнул и повел его на Аппиеву дорогу. Весь путь он озирался по сторонам, ища глазами Люпуса Мортиферуса повсюду: в темных боковых улочках, за дверями винных лавок, в толпе, кишевшей у длинного фасада Большого Цирка. Мужчины, женщины и стайка детей уже тянулись в винную лавку «Путешествий во времени». По обе стороны улицы сидели чумазые уличные попрошайки с горящими от голода глазами, выпрашивая медяки у римлян, богатых греков, египтян и других, происхождения которых Скитер не знал. Со стороны Цирка приближался богатый паланкин, который несли на плечах блестящие от пота рабы.

Скитер прищурился, потом улыбнулся ледяной, дикарской улыбкой, от которой у Маркуса, мужественно стоявшего наготове рядом с ним, по коже побежали мурашки.

— В чем дело? — спросил он на латыни.

Скитер покачал головой; движение это показалось ему странно непривычным без касающихся ушей волос.

— Ждем. Почти время.

Уличные попрошайки продолжали клянчить милостыню своими жалобными голосами. У некоторых не хватало рук или ног, тут многие были — или притворялись — калеками, возбуждая жалость в тех, кто мог бы кинуть им монету. Скитер отвернулся, рассчитывая момент, когда паланкин поравняется с ним. Когда тот находился почти напротив входа в винную лавку, в его бритом черепе родился знакомый звук-который-не-был-звуком.

Три… четыре… ну!

Скитер швырнул прямо на середину улицы целую пригоршню блестящих золотых монет. Попрошайки бросились к ним, мгновенно образовав непроходимую кучу-малу. Рабы, тащившие паланкин, оказались в самом центре этого безобразия. Носилки угрожающе накренились. Один из рабов оступился, и носилки полетели на землю, сопровождаемые женским визгом.

— Давай! — рявкнул Скитер и рванул с места, огибая смятение. Сопровождаемый по пятам Маркусом, ворвался он в винную лавку «Путешествий во времени». Он отшвырнул в сторону охранника у звуконепроницаемой двери, распахнул ее и внесся внутрь дьяволом, которого ничто уже не могло остановить. Маркус не отставал. Поток вновь прибывших как раз начал выплескиваться в лавку из Врат, но Скитер продрался и через них, не обращая внимания на возмущенные возгласы (в том числе и со стороны гидов «Путешествий»). Он оглянулся, убедился, что Маркус все еще рядом, схватил его на всякий случай за руку и рыбкой бросился в проем. Ощущение падения было не сравнимо ни с чем: едва его тело миновало отверстие Врат, он рухнул на стальную решетку платформы и покатился по ней, пока не остановился, врезавшись в парапет.

Прямо в него врезался, остановившись, Маркус.

Почти сразу же взвыли сирены. Скитеру было наплевать.

Сделано!

Только тут он едва не задохнулся от разом свалившихся на него новых напастей. Ему придется заплатить жуткий штраф — ведь он прорвался через дорогие платные Врата дважды, плюс штраф Маркуса, ибо Скитер, не колеблясь, намеревался взять ответственность на себя — в конце концов не по его ли вине Маркусу так не повезло?

— Пошли, — произнес он почти спокойным голосом. — Пожалуй, нам лучше пойти и покаяться Майку Бенсону сразу же, пока на нас не надели наручники.

Глаза Маркуса вспыхнули на мгновение испугом — странное дело, Скитер понял, что тот боится за него, а не за себя, — потом он кивнул и, болезненно морщась, поднялся с решетчатого настила. Скитер тоже встал, вцепившись в перила. В толпе под ними разгневанной горой возвышался Майк Бенсон. Со всех сторон к пандусам уже спешили парни из службы безопасности. Скитер вздохнул, потом начал спускаться прямо к Бенсону. Маркус молча шел следом.

* * *

Возвращение Маркуса и Скитера стало настоящей сенсацией даже на ВВ-86, где всегда находилось что-нибудь достаточно экзотическое, чтобы судачить об этом. Но их возвращение, да вдобавок совместное — ни о чем подобном на Вокзале еще не слыхали. Чтобы парень из Верхнего прорвался сквозь Врата, пропадал целый месяц, а потом прорвался обратно, таща с собой пропавшего Нижнего? Это стоило того, чтобы обсасывать так и этак, без конца, поздним вечером или ранним утром — что, впрочем, мало отличалось друг от друга в ровном, никогда не гаснущем свете фонарей Общего зала. Все гадали — и, само собой, заключали пари, — как долго Маркуса со Скитером продержат в одной из не слишком комфортабельных камер Майка Бенсона.

Еще больше пари заключалось по поводу даты, когда Майк Бенсон даст Скитеру пинка под зад, отправляя его через Главные Врата в руки тюремщиков Верхнего Времени.

Обитатели Восемьдесят Шестого ждали, делали ставки и спорили до хрипоты (нет, можно сказать, до смерти), пытаясь понять необъяснимое: зачем?

А у двери кабинета Майка Бенсона сидела, не пропуская никого ни внутрь, ни наружу, небольшая толпа молчаливых людей из Нижнего, включая Йаниру Кассондру и ее хорошеньких дочурок. Зачем они там сидели, в ожидании ли новостей или в знак протеста, — этого никто не знал. Достаточно было уже того, что, к удивлению местных жителей, выходцы из Нижнего Времени, считавшиеся всегда бессловесными чуть ли не дикарями, смогли организоваться настолько, что устроили тихую, но эффективную сидячую забастовку, которой гордился бы сам Ганди.

Разумеется, на этот счет тоже было заключено не одно пари.

В помещении для допросов изможденный, почти теряющий сознание от боли в раненом боку и бесчисленных ушибов, даже от мелких порезов на бритой голове (бронзовые бритвы не самым дружественным образом относятся к не привыкшей к ним коже), Скитер снова и снова повторял всю историю с начала до конца. Скитер так устал, что уже сбился со счета, сколько раз Бенсон заставил его пересказать свои приключения. Много. Много, много часов подряд. Все тело его молило о сне. Целительном, божественном сне. Он не знал, как долго он находится здесь, но, судя по покрасневшим глазам самого Бенсона, достаточно долго. Тот тоже с трудом боролся со сном.

Маркус, державшийся до последнего, был, невзирая на протесты, подвергнут допросу с применением психотропных средств, который Бенсон счел необходимым, дабы докопаться до истины. Как гражданин Верхнего Времени, Скитер находился в неприкосновенности для таких приемов, но на Маркуса эти законы не распространялись. Поэтому он тоже снова и снова повторял всю историю: свое повторное рабство, встречу с запертым в клетку Скитером и так далее. Все это настолько точно соответствовало рассказу Скитера, что,несмотря на усталость, тот твердо знал: Бенсон так и не поймал их даже на малейшем несовпадении. Повторив свой рассказ в последний раз, измученный усталостью и наркотиком Маркус просто выключился и мешком рухнул на стол. Одним словом, хорошенький прием устроил им Бенсон — пытку вместо радостной встречи с родными и близкими, которой оба так ждали.

— Ну, что дальше? — сумел выговорить Скитер распухшим, едва поворачивающимся в пересохшем рту языком. — Как насчет кипящего масла, черт подрал?

Он бы с радостью придушил Бенсона на месте голыми руками — если бы только мог пошевелиться. Но он знал, что, если попробует встать, просто брякнется на пол.

— Посмотри на него. — Скитер как мог кивнул на продолжавшего безжизненно лежать на столе Маркуса. — Готов укокошить нас обоих, да, Бенсон, только бы добиться своей чертовой правды? Тебе хочется убить меня, так ведь? Так ведь, Бенсон?

Странный огонек загорелся в изможденных глазах Майка Бенсона.

— Раньше — да, хотел. До этого вот. — Он тоже с усилием кивнул в сторону неподвижной, равнодушной ко всему (и к продолжающимся мучениям Скитера в том числе) фигуры Маркуса. — Я… так, ничего. Когда я носил еще значок в Сити, я таких крыс, как ты, за решетку охапками сажал. Вроде как мусор с земли сметал. — Он сел и не мигая уставился на Скитера. — Но это… — он снова кивнул на Маркуса, — это меняет все, так?

— Меняет, говоришь? — окрысился Скитер; голос его от усталости дрожал. — Разве я все еще не вор, Бенсон? Не крыса, как ты говоришь? Тут уж, Бенсон, что-нибудь одно. Или я вор чертов, или мне наконец удалось сделать хоть что-то достойное — что ты, будь ты проклят, ухитрился изговнять к чертовой матери.

Майк Бенсон устало потер руками лицо и глаза.

— Что-то мне плохо думается, — пробормотал он, к чему Скитер тут же добавил про себя: «Аминь, боров ты вонючий!» — Ага, — продолжал Бенсон сквозь ладони. — Это меняет дело, Джексон. Для меня по крайней мере. Уж не знаю, зачем ты сделал это, что тебе с этого, но твоя история убедительна и подтверждена вот им. — Он еще раз кивнул головой в сторону Маркуса.

Бенсон откинулся на спинку кресла, уронив обе руки на колени.

— Ладно, Скитер. Можешь идти. И твой приятель тоже. Я… гм… переговорю с ребятами из «Путешествий» насчет штрафов. Это у тебя была как бы спасательная миссия.

Скитер молча посмотрел на него. Бенсон залился краской и опустил глаза.

— Сам понимаешь, обещать тебе я ничего не могу; это их Врата, а Грэнвилл Бакстер… ну, Бакс находится в трудном положении — самый туристский сезон, а «Путешествия» как раз ввели новые правила, и он вынужден ужесточить контроль, который и так жестче некуда. — Он вздохнул, по виду Скитера заключив, что тому глубоко наплевать на служебные проблемы Бакса. — Так или иначе, Скитер, я могу быть настойчивым иногда. И Булл тоже — а я полагаю, что он проявит всю настойчивость, когда получит мой рапорт.

И снова Скитер промолчал, продолжая глядеть на него в упор. «Неужели он серьезно думает, что все это дерьмо искупает эти последние черт-знает-сколько часов?»

— Угу, — только и смог произнести он наконец. Коротко и ясно.

Бенсон снова покраснел. Проняло мерзавца.

— Домой сам доберешься или помочь? — спросил он отвернувшись.

Скитеру отчаянно хотелось взять Бенсона за грудки и рявкнуть ему в лицо: «Обойдусь, дрянь вонючая!» Гордость его требовала этого. Но сил у него не осталось вовсе, и он понимал это. И потом он не должен забывать про Маркуса.

— Ага, — с трудом пробормотал он, — ага, помощь мне не помешает. Или ты думаешь, что я благодаря твоему гостеприимству хоть три шага пройду?

Бенсон покраснел еще сильнее и уперся взглядом в свои стиснутые на краю стола кулаки.

— Маркусу тоже надо помочь. — Скитер ткнул пальцем в своего друга, потом уронил руку, дрожа всем телом. — Я с радостью убил бы тебя, Бенсон, за то, что ты сделал с ним. Уж он-то никак не заслужил ни твоих уколов, ни многочасового допроса.

Бенсон странно посмотрел на него, словно не веря своим глазам, потом кивнул:

— Ладно, Джексон. Мои ребята подбросят вас обоих. Если только, — добавил он мрачно, — им удастся пробиться через эту шайку демонстрантов под дверью.

Скитер нашел в себе силы удивиться:

— Демонстрантов?

— Все из Нижнего Времени, — устало ответил Бенсон. — Устроили, видите ли, сидячую демонстрацию. Часов уже двенадцать никого не пускают.

Скитер не знал, что и думать, но все объяснил сам Бенсон.

— Его… гм… жена и дети тоже здесь, в самой гуще. И если бы взглядом можно было убить, я бы давно уже стал каменной статуей.

Скитер вдруг ощутил в желудке леденящую пустоту. «Добро пожаловать домой — Маркусу. Но не мне, не вонючему воришке». Он попытался стряхнуть эти мысли, понимая, что они должны думать о нем после того, как Маркус из-за него отправился через Врата с Чаком Фарли. Интересно, вяло подумал он, что сталось с этим говнюком? «Скорее всего я так и не узнаю».

С неожиданной осторожностью — учитывая его методы ведения допроса — Майк Бенсон потряс Маркуса за плечо. Медленно-медленно сознание Маркуса пробилось на поверхность, и он открыл глаза. При виде склонившегося над ним Бенсона он болезненно вздрогнул.

— Все в порядке, Маркус, — тихо произнес Бенсон на безукоризненной латыни. — Я верю тебе. Вам обоим. Можешь идти домой. Я вызвал сюда машину с водителем, чтобы отвезти тебя домой. Но мне стоит предупредить тебя, чтобы ты не умер от удивления, — тут под дверями сидят ваши, Найденные. Ждут новостей, а может, и еще чего, не знаю. Твоя семья тоже здесь, у самой двери.

Маркус попытался выпрямиться.

— Йанира? — прохрипел он. — Мои дочки?

Бенсон кивнул. Маркус встал на ноги, тяжело пошатнулся, оттолкнул руку, услужливо протянутую ему Бенсоном, и все-таки с трудом выпрямился.

— Пойду к своим. Спасибо за свободу. — В голосе его зазвучал металл. Скитер и Бенсон оба понимали, кому он обязан этим.

Он доковылял до двери и скрылся в коридоре — спина гордо выпрямлена, колени предательски подгибаются.

«Ну, черт возьми. Если он смог, я тоже». Выпрямить спину оказалось делом непростым и болезненным, но он сумел скрыть это от Бенсона, бросив ему беззаботно: «Спасибо и за мою свободу». Вид у Бенсона был не блестящий. А потом это было уже позади, и ему удалось встать совсем прямо. Боль в теле была более-менее терпимой. Ну, пусть даже менее. Бенсон так и не сказал ничего, пока Скитер ковылял к двери, сжав зубы от боли в затекших ногах. Казалось, вся его левая нога горит огнем. Но он все же добрался до двери, потом — задыхаясь, глотая воздух — к выходу. Зрение его то затуманивалось, то снова прояснялось, подсказывая ему, куда делать следующий шаг, потом в глазах снова темнело.

Когда он открыл дверь, он увидел обнявшихся Йаниру и Маркуса. Девочки цеплялись за его ноги. Никто даже не заметил Скитера. Внутри его не осталось ничего, кроме пустоты. Все, что у него осталось, — это несколько монет, подобранных с песка арены. Бенсон не обыскивал их — сквозь полупрозрачную египетскую ткань и так было видно, что они не несут ничего такого. Так что, можно сказать, в этом не было особой вины Бенсона — ведь он не знал о его травмах. Когда он слепо столкнулся с кем-то из расходившихся обратно по домам или делам Найденных, это оказалось последней каплей. Скитер попытался удержать равновесие, но его изможденные, избитые, израненные мускулы окончательно отказались ему повиноваться.

Он тяжело упал на мостовую. Прежде чем чернота окончательно захлестнула его с головой, он понял, что Найденные просто бросят его здесь — после всего того, что он сделал с Маркусом, можно сказать, отдав его на растерзание этому треклятому ублюдку Фарли. Он успел еще пообещать себе, что найдет Фарли и убьет его, а потом лицо его соприкоснулось с холодной, твердой, шершавой бетонной мостовой. Сгущавшаяся чернота сомкнулась окончательно, и он уже ничего больше не помнил.

* * *

Скитер приходил в себя медленно, по мере того как различные части его тела напоминали о себе болью. Голова гудела, как песчаная буря в Гоби. Он лежал неподвижно, пытаясь вздохнуть и надеясь, что это будет не слишком больно, если только он постарается не шевелиться при этом.

Это ему не удалось.

Постепенно до Скитера дошло, что он больше не лежит ничком на бетонной мостовой Общего зала. Кто-то — возможно, ублюдки Бенсона — перенесли его. «Возможно, чтобы туристов не пугало бесчувственное тело, — с горечью подумал он. — Мешает бизнесу».

С минуту он гадал, не поместил ли его Бенсон в одну из камер-одиночек маленькой кутузки Ла-ла-ландии. Потом, удивив его сверх всякой степени, слуха его коснулся детский голос. «Майк Бенсон не сажает под замок детей. Во всяком случае, не таких маленьких». Он с трудом повернул голову на подушке, чтобы слышать лучше, и чуть не задохнулся от боли в шее и непривычного ощущения наволочки на бритой голове. Он справился с этими помехами по одной, понемногу вспомнив их происхождение.

Детский голос снова произнес что-то. Он не понял слов, но они звучали певуче, как мелодия. Женский голос ответил что-то на том же текучем языке. Скитер зажмурился. Он знал этот голос. Глубокий, гортанный, красотой не уступающий своей обладательнице. «Что я делаю в квартире Йаниры Кассондры?»

Не то чтобы это его слишком тревожило, если Маркус не…

Где Маркус?

Он напряг слух, но не услышал голоса Маркуса. Он попытался припомнить, как попал сюда, но все, что вертелось у него в голове, — это бесконечный поток утомительных, бессонных, болезненных вопросов Майка Бенсона. Он смутно припомнил, что ему разрешили уйти, что он упал перед входом в кабинет Бенсона… но он никак не мог вспомнить, что же случилось с Маркусом.

Этого вынести он уже не мог. Он попытался спустить ноги с кровати, откинуть одеяла и встать. Он честно попытался сделать это. Все, чего он добился, — это того, что, не успев переместиться из горизонтального положения в вертикальное, потерял на мгновение сознание и рухнул обратно с криком боли — та взорвалась в нем электрическим разрядом, словно внутрь его сунули провода и открутили регулятор на всю катушку. Следующее, что он ощутил, — это мягкое прикосновение теплого полотенца ко лбу. Это было истинное наслаждение: прикосновение уняло боль в глазах, а тот голос, который он слышал последним, зазвучал тревожнее:

— Скитер? Не бойся, Скитер, ты в безопасности. Маркус пошел позвать к тебе доктора Айзенштайн.

Скитер снова порадовался тому, что теплое полотенце на его лбу было пропитано водой, стекавшей по его лицу, — на этот раз потому, что глаза его непроизвольно наполнились слезами. Никто, кроме Есугэя, никогда не обращался с ним с такой нежностью. Так, словно она обнаружила источник его боли — а может, она и впрямь нашла его; недаром же ее звали Заклинательницей, — она начала легко касаться его лица кончиками пальцев, осушая слезы, чуть надавливая на точки, которые он никогда не считал особенными… так тепло, так уютно…

— Ничего стыдного нет в слезах от боли, Скитер. Мужчина не может жить один, без чьего-то прикосновения, без любви. Ты скучаешь по своему свирепому хану, я знаю, но ты не можешь вернуться, Скитер. — Слова ее тронули что-то глубоко затаенное в его душе, что-то, о чем он знал, но не хотел думать долго-долго. — Отсюда, — тихо говорила она, продолжая мягко касаться его лица, — для тебя открыты только два пути, Скитер Джексон. Или ты останешься на том пути, по которому следовал всю свою жизнь, и тогда твое одиночество разрушит тебя, или ты выберешь другой путь, к свету. Этот выбор за тебя не сделаем ни я, ни Маркус. Только ты можешь решить это для себя. Но мы пойдем рядом с тобой, готовые помочь и поддержать тебя, насколько сможем, какой бы путь ты ни избрал. Он ощутил растущий в горле ком.

— О, Скитер, бесценный друг, ты рисковал всем, даже кровью и жизнью своей на арене богов, ради спасения Маркуса.

Когда эмоции от этих слов окончательно разбили его на части, она помассировала ему виски и завела песню, возможно, древнее заклинание, в то время как он, отвернувшись от нее, рыдал в подушку, как не рыдал с восьмилетнего возраста. Слова, которые она прошептала, продолжали сотрясать все его тело: «Бесценный друг…»

А потом послышался голос Маркуса, а еще минуту спустя над ним склонилась Рэчел Айзенштайн. Она не обращала внимания на его слезы, а может, считала их реакцией на боль. Уверенно, опытными руками поворачивала она его так и этак, оценивая травмы — шрамы на спине и ребрах, сведенные мышцы, порез на боку.

Потом его осторожно уложили обратно и накрыли теплым одеялом.

— Скитер? Ты меня слышишь? Это я, Рэчел.

Не рискнув кивать, он сумел выдавить из себя хриплое «да». Звук вышел жалкий, и даже он знал это. Он надеялся, что Йанира с Маркусом поймут. Он просто слишком устал, слишком измучился от боли, чтобы бороться дальше.

— Скитер, мне нужно отвезти тебя в лазарет Ничего такого, что бы не зажило, но слишком много для одного пациента разом. Ты понимаешь, Скитер?

Снова это жалкое, хриплое «да».

Он зажмурился, молясь, чтобы Йанира поняла, насколько нужно ему сбежать ненадолго от эмоций, пробужденных в нем всего несколькими ее словами. Эта часть его существа тоже нуждалась в исцелении. Может, он все-таки повидается с доктором Мунди, расскажет ему все в конце концов, снимет с сердца все тайны, боль и воспоминания о добрых и ужасных временах.

Кто-то снял с его лба полотенце-компресс.

— Помни, — услышал он тихий, бархатный голос Йаниры, — мы всегда будем рядом, готовые помочь.

Потом слуха его коснулся металлический лязг носилок, двое санитаров с профессиональной ловкостью подняли его и переложили на них. За все время он только раз закусил губу. Потом каталка двинулась из комнаты, и ему показалось, будто он слышит женский плач, но в его нынешнем состоянии он не мог утверждать этого наверняка.

Они сунули носилки в маленький электромобиль — «скорую помощь» и повезли, сияя мигалками, судя по всему, по задним коридорам, поскольку продвижение их не тормозилось толпами заполнивших вокзал отпускников. В маленьком лазарете Рэчел Айзенштайн деловито установила его каталку в гнезда у стены, потом, прежде чем он успел понять что-то, воткнула ему в руку иглу для внутривенного вливания.

— Сильное обезвоживание организма, — пояснила она, — плюс легкое болеутоляющее. Тебе это не помешает.

«Вот правильно, черт возьми». Впрочем, сил произнести это вслух у него не осталось.

— Я говорила сегодня утром с Майком Бенсоном, — как бы невзначай сказала она. Скитер собрался с силами и навострил уши. — Я все выложила прямо ему в лицо. — Она хихикнула. — Жаль, что ты не видел выражения его лица. Когда я все сказала, надеюсь, даже он усек, что, когда через Врата вваливаются раненые люди — вне зависимости от того, кто они такие, — их надлежит доставлять прямо ко мне, а не терзать весь день бессмысленными допросами. — Она потрогала его лоб. — Ты имеешь полное право вытереть им пол сразу же, как только встанешь на ноги, а мускулы твои будут действовать как надо.

Скитер сделал попытку улыбнуться, благодарный ей за то, что она понимает.

— Правда? — прохрипел он.

— Истинная правда.

Возможно, он попадет за решетку, но, во имя всех богов, он просто обязан свести счеты с мистером Майклом Бенсоном.

— А теперь спокойно. Мы уже почти закончили. Держись, Скитер. Скоро ты снова уснешь и выздоровеешь быстрее, чем тебе кажется. — Он тревожно нахмурился, но она сразу же поняла причину его беспокойства. — И не думай о деньгах, Скитер. Кое-кто уже согласился оплатить все лечение.

— Кто? — все так же сдавленно прохрипел он. Рэчел хихикнула и легонько щелкнула его по носу.

— Кит Карсон.

Скитер даже выпучил глаза.

— Кит??? Но… но почему?

На этот раз Рэчел рассмеялась мягче.

— Разве кто-нибудь может знать, почему Кит вообще поступает так, а не иначе? Он у нас большой оригинал. Вроде тебя.

Потом дверь отворилась, его каталку освободили из гнезд, толкнули куда-то назад и опустили ролики. Скитер зажмурился, чтобы от движения не кружилась голова, и обдумал откровения Рэчел. С чего это Кит Карсон согласился оплатить медицинские счета Скитера? Этого он понять никак не мог. Однако, похоже, они вкатили ему в вену что-то здорово сильное — секунду или две комната медленно кружилась вокруг него, потом на него вновь опустилась темнота.

Глава 21

Когда Скитер с сознанием новой внутренней силы хладнокровно врезал Майку Бенсону и буквально вытер им пол — как и предлагала Рэчел — толстый коп даже не стал выдвигать против него никаких обвинений.

— Ублюдок тухлый! — прорычал Скитер. — Мало того, что ты мариновал часами меня — может, я и заслужил этого, — новый удар впечатал Бенсона в стену, и он, как вырезанный из кадра персонаж мультфильма, сполз по ней на землю, — но нет, ты проделал то же самое с Маркусом, который за всю свою жизнь чертовой мухи не обидел. Вот тебе за Маркуса, гад! — Он врезал основанием ладони по носу Бенсона с силой, достаточной, чтобы сломать его, но недостаточной для того, чтобы повредить мозг хрящом. Кровь, само собой, полилась ручьем. Глаза смотрели в разные стороны. Он так и остался сидеть, не в силах пошевелить пальцем, когда Скитер свирепо протолкался через толпу пораженных зрителей.

Разговор с главой службы безопасности имел место у Главных Врат, готовых вот-вот открыться. Монтгомери Уилкс в черной форме, с рыжей шевелюрой и холодно-стальными глазами, деловито прогуливался по зоне ожидания.

— Ты арестован, крысеныш грязный, — буркнул Уилкс, заступая ему дорогу, и по залу пронесся зачарованный вздох множества зрителей.

— Не получится, герр Гитлер, — угрожающе произнес Скитер. — Это вне твоей юрисдикции.

— Нет ничего такого, что бы было не в моей юрисдикции. А люди вроде тебя — угроза обществу. И мой долг — изолировать тебя к чертовой матери. — Уилкс схватил Скитера за руку, и тот немедленно заехал вторым кулаком тому под солнечное сплетение. С выражением неподдельного изумления на лице Монти сложился пополам, отпустив при этом руку Скитера, чтобы подержаться немного за свой живот. Скитер хладнокровно воспользовался согбенной позой Уилкса и добавил ему хороший удар по загривку, от которого тот рухнул на пол. Это было славно. Уилкс долгие годы напрашивался на это.

— А теперь слушай, — произнес Скитер достаточно громко, чтобы Уилкс, как бы худо ему ни было, услышал его. — Я не нарушил ни одного твоего закона. А ты просто напал на меня. Запомни, фашист, со мной лучше не связываться, и я не подпадаю под твою юрисдикцию. Или ты хочешь провести еще пару недель в кутузке у Майка Бенсона?

Уилкс, не в состоянии произнести ни слова, только пронзал его яростным взглядом, словно обещающим ужасную месть.

Скитер разразился смехом, от которого глаза Уилкса удивленно расширились.

— Забудь об этом, Монти. Только попробуй, и я выдвину против тебя такие обвинения, от которых тебе придется гнить за решеткой весь остаток жизни. Я вырос живым богом в юрте Чингисхана. Я могу убить тебя столькими способами, что даже твое больное воображение не надумает. Так что вот тебе мой совет: ступай себе и дери налоги с честных туристов, которые не могут или не хотят связываться с таким говном, как ты.

Он сплюнул, метко угодив тому прямо в подбородок. Глава ДВВ даже не моргнул.

— Подумай хорошенько, Уилкс. Ты не лучше, чем я. Просто у тебя есть возможность прятаться за казенным значком, обдирая людей как липку и присваивая себе все лучшее, прежде чем занести все это в официальные ведомости. Так что укороти руки, мистер Столп Законности. Я не куплюсь на это, и я не боюсь ни тебя, ни твоих грязных штучек. Понял, Монти?

Монти холодно покосился на него с пола и мрачно кивнул. Скитер взял его за живое, и они оба понимали это.

— Отлично. Ты оставляешь в покое меня, а я, так уж и быть, оставляю в покое тебя.

Бог мой, вот это здорово!

Когда он отвернулся и зашагал прочь, злость, судя по всему, просто исходила от него как жар, поскольку все шарахались с его пути. Даже агенты ДВВ. Это напоминало Скитеру ту древнюю киношку Чарльтона Хестона, где море расступалось перед Детьми Израиля, бегущими от фараонова гнева.

Что ж, пока что все неплохо. Двое засранцев свое получили. Один опасный поединок впереди. Следующая остановка: кабинет Кита Карсона.

Он равнодушно прошел мимо стойки администратора «Замка Эдо», вступил в лифт, нажал на кнопку без номера и был поднят прямиком в личные владения Кита Когда он ворвался в кабинет, даже не позаботившись снять ботинки, брови Карсона недовольно сдвинулись. Скитеру было плевать. Он понимал, что, начни он махать руками, Кит сделает его в два счета, поэтому расслабился и уперся руками в край необъятного стола.

— Так, Карсон Давайте разберемся. Почему?

Кит не пошевелился. Молчание слегка смутило Скитера, как бы ни распалял он себя к этому разговору.

— Сядь, Скитер! — Это было не приглашение. Это был приказ, и не из тех, что можно ослушаться.

Скитер сел.

Кит наконец чуть пошевелился в своем кресле, и несколько секунд пристально смотрел на Скитера. Одежда его была еще несколько растрепана после общения с Бенсоном, а костяшки пальцев ныли, поцарапанные о физиономию Монти Монстра. В конце концов Кит махнул рукой на занимавшую целую стену батарею мониторов справа от Скитера. Тот осторожно повернулся, не понимая, что хочет показать ему Кит. Потом вдруг до него дошло. Один из экранов давал прямую картинку того, что происходило сейчас у Главных Врат, — наверное, подключенный к камере службы безопасности. Он увидел Майка Бенсона, неуверенно поднимающегося на ноги. Кровь до сих пор сочилась из его расквашенного носа; двое его сотрудников помогали ему встать. Вид подкашивающихся ног приятно грел Скитеру сердце. Есугэй одобрил бы это.

— Вот это, Скитер, было представление. — Голос Карсона был сух, как песчаная буря.

— Я ничего не изображал, — буркнул Скитер. — И вы мне еще не ответили. — Он отвернулся от мониторов и посмотрел на Кита, чей смех настолько поразил его, что он чуть не забыл, зачем пришел сюда.

— Ты хоть можешь себе представить, — Кит аж прослезился, — сколько я ждал, пока кто-нибудь хлопнет этого самонадеянного говнюка по мозгам? И конечно, это положит начало новому витку войны между ДВВ и администрацией Вокзала. Ох, да не пугайся ты так, парень. Я как раз только что говорил по телефону с Буллом Морганом, так тот так ржал, что и говорить-то не мог толком. — На мгновение лицо его осветилось знаменитой улыбкой. — И не бери в голову все эти угрозы отдать тебя под суд или выставить с вокзала. Оба эти идиота получили то, что давно уже заслужили.

Ну да, слухи в Ла-ла-ландии только что не опережают события. Скитер вздохнул:

— О’кей. Значит, все рады тому, как я защищал свою честь. Отлично. Но вы все еще не ответили на мой вопрос.

Кит посмотрел на него еще некоторое время. Потом встал из-за стола и босиком — если не считать черных чулков-таби — подошел к роскошному бару. Он снял с полки бутылку старинной формы, почтительно повертел в руках, потом нашел две стеклянные стопки. Он наливал очень осторожно, не пролив ни капли, потом так же осторожно вернул бутылку на место. Скитер понял, что удостаивается редкой чести, но не знал, за что.

Кит вернулся к столу, поставил одну из стопок перед ним и сел на место. Взгляд его карих глаз был тверд и спокоен.

— Маркус — мой друг, — негромко сказал он. — Я не мог отправиться за ним, и у меня сердце, черт возьми, рвалось на части от этого. На моих глазах этот парень превратился из забитого раба в сильного, уверенного в себе человека. Я десятки раз предлагал ему работу, но он всегда вежливо отказывался: говорил, что ценит дружбу больше благотворительности.

Кит помолчал немного, держа стопку в руке.

— Мы с тобой не слишком-то любили друг друга все эти годы, Скитер. То, чем ты жил, что хотел сделать с моей внучкой… — он тряхнул головой. — Уж поверь мне, я слишком хорошо понимаю тот страх, который ты так хочешь скрыть. Но четыре недели назад ты сделал что-то, чего я никак не ожидал от тебя. Это потрясло меня. Ты пытался спасти Маркуса от этого ублюдка Фарли или как там зовут его по-настоящему. Говорят, тебе довелось многое пережить там, в Нижнем Времени, прежде чем вам удалось бежать.

Скитер почувствовал, как пылают его щеки Он пожал плечами.

— Собственно, школа гладиаторов не так уж и страшна, если только не бесить надсмотрщика настолько, чтобы он портил тебе шкуру бичом. И я ведь побил-таки Люпуса на арене, вчистую. Ничего особенного.

— Нет, очень даже особенно, — тихо возразил Кит. — Не забывай, я тоже дрался за свою жизнь на этой же арене. — Об этом Скитер сгоряча забыл. — И насколько мне известно, этот бой был первым серьезным боем в твоей жизни. И это первый случай, когда ты поставил чью-то жизнь превыше своей.

Скитеру снова стало не по себе.

Кит поднял стакан. Скитер неуклюже взял свой.

— За честь, — тихо произнес Кит.

У Скитера перехватило горло. Хоть кто-то из жителей Восемьдесят Шестого наконец понял. Он залпом проглотил бурбон — ну и букет! Где это Кит раздобыл такой? И почему поделился им со Скитером?

Кит поставил пустую стопку на стол дном вверх. Скитер повторил его движение.

— Я предложил оплатить больничный счет, — сказал наконец Кит, — потому что ты заработал свои раны в отчаянной борьбе за то, чтобы вернуть Маркуса туда, где он должен быть, — к жене и детям. И я очень хорошо знаю, сколько у тебя сейчас денег.

— Ну да, ведь все мои деньги в счет пари до сих пор у Брайана… Да, кстати, что там с этим пари? Вам известно что-нибудь?

Улыбка снова вспыхнула и погасла.

— Голди целую неделю визжала и брыкалась после того, как Брайан приостановил пари до твоего возвращения. Собственно, оно до сих пор приостановлено — до первого твоего визита в библиотеку.

Скитер обдумал эти новости. Пари казалось ему теперь чем-то совершенно неуместным. Но он мог использовать те деньги, что лежали у Брайана. Он представил себе побагровевшее от ярости лицо Голди и улыбнулся. Потом вздохнул.

— Жаль, что я вообще заключил это проклятое пари, — признался он, удивившись сам себе. Кит медленно кивнул:

— Хорошо. Это еще один повод для бурбона. — Он усмехнулся. — Знаешь, а он контрабандный. Захватил как-то давно с собой несколько бутылок из Нижнего Времени.

Скитер не верил своим ушам. Кит не только разговаривал с ним как с равным, но и признавался ему в том, что и на его безукоризненной репутации имеются, оказывается, кое-какие пятнышки. Ведь не может же он не понимать, что делает себя уязвимее?

Он медленно поднялся из-за стола.

— Спасибо, Кит. Я обязан вам больше, чем вы думаете. И за «водку» тоже спасибо. Она здорово укрепляет дух, а мне как раз это сейчас кстати. — Скитер не знал другого способа сказать Киту, что он будет держать язык на привязи насчет этого восхитительного, но незаконного бурбона.

Кит чуть изогнул рот, и в глазах его мелькнул ехидный огонек, но вслух он сказал только:

— Не за что. И я думаю, Брайан уже ждет тебя. Скитер кивнул, подошел к двери, но обернулся.

— Извините за ботинки. Больше не повторится. — В смысле, если его хоть раз еще пригласят в святая святых Кита Карсона, что представлялось ему по меньшей мере невероятным. Он закрыл за собой дверь, постоял немного в коридоре, пытаясь понять, что он чувствует, потом вздохнул, нашел лифт и, покинув «Замок Эдо», направил стопы в библиотеку. Несколько монет, сохранившихся с его круга почета, бренчали у него в кармане. Если пари еще действительно, дело пахнет для него керосином. Любая мелочь, которую он сумеет наскрести, может пригодиться.

Когда он вошел в библиотеку, Брайан Хендриксон оторвался от своего компьютера.

— Ага, — произнес тот со своим неповторимым акцентом. — Мне уже говорили, что ты выздоровел и готов продолжать. Хоть раз приятно увидеть, что слухи не врут. Видишь ли, я тебя тут целый месяц ждал.

Скитер, который уже немного поостыл в кабинете Кита Карсона, выудил монеты из кармана и выложил их на стойку.

— М-м-м… мило, очень мило. И даже золотые аурии, да? — Брайан поднял взгляд. — Ну и каким образом ты вступил в обладание ими?

Скитеру хотелось сказать, что это из тех двух кошельков, что он украл на рынке, но это было бы неправдой. Те деньги он потратил до последней унции, прорываясь с Маркусом через Врата. Все, что у него оставалось, — это несколько монет с арены.

— Я подобрал их с песка, когда публика в Большом Цирке кидала ими в меня во время моего круга почета. Видите ли, я… гм… побил их любимого чемпиона, и они там… на некоторое время с ума посходили.

— Ты его убил? — с любопытством спросил Брайан.

— Нет, — вздохнул Скитер. — Но я выбил, к черту, из него дух, и Клавдий пощадил его.

Некоторое время Брайан Хендриксон слепо смотрел перед собой.

— Это, — произнес он наконец, — стоило посмотреть своими глазами. Клавдий дарил жизнь очень немногим. — Потом он встряхнулся, и на лице его появилось скорбное выражение. — Боюсь, это не может пойти в счет твоего пари, Скитер. Ты заработал их честным путем.

Скитер почти ждал такого ответа, поэтому только кивнул и собрал деньги обратно в карман.

— Будешь менять их где-нибудь?

— Нет.

Монеты напоминали ему об одном из высших моментов его жизни, когда — пусть всего на несколько минут — толпа действительно превозносила его как бога, каким назвал его как-то Есугэй Доблестный Он ссыпал монеты обратно в карман. «Хоть какой-то, но бог». Все те годы, когда он убеждал себя в том, что поступает правильно, оказались пустой тратой времени, пустыми фантазиями, с помощью которых он позволял себе не видеть того, кем он был на самом деле и куда катится. Спасибо Маркусу Без него Скитер, возможно, так никогда и не проснулся бы

— Спасибо, Брайан.

Он вышел из библиотеки, не зная, куда теперь идти и что делать. Странное дело, он оказался в конце концов у дверей доктора Мунди Еще через несколько минут он был усажен в удобное кресло и обставлен микрофонами. Скитер выложил все как на духу — все, что знал про Есугэя, Темучина, ту юрту, в которой жил как богда, а потом как дядя ханского первенца. Потом, почти без понуканий со стороны доктора Мунди, выложил и все остальное Когда он наконец закончил, он знал, что страх и боль покинули его, поселившись теперь на магнитной ленте и лазерных дисках, — вот их пусть теперь и мучают кошмары

Он отказался от положенной платы, поразив бедного Мунди до глубины души, потом тихо вышел, навсегда закрыв за собой эту часть своей жизни.

* * *

Письмо через Главные Врата пришло к Марго и Малькольму примерно тогда же, когда Скитер Джексон молотил Майка Бенсона по разным частям его толстого тела. Запечатанное письмо со всеми положенными печатями и штампами.

— Открывай же! — потребовала Марго.

— Спокойствие! — рассмеялся Малькольм

— Ты же знаешь, что у меня его не было никогда!

— Ага, вот тебе еще одно домашнее задание!

По крайней мере взгляд уличной ирландской кошки не изменился ни капельки с тех пор, как она пошла в колледж. Малькольм осторожно вскрыл конверт перочинным ножом, сложил лезвие, убрал нож в карман и только после этого достал лист с сухим, официальным ответом.

— По делу Уильяма Хантера, известного также как Чарльз Фарли. Упомянутый Хантер задержан при раскопках нелегального захоронения объектов древнего искусства в г. Денвере. Ваши записи весьма помогли добиться его сотрудничества со следствием и послужат доказательством на суде. Понимая, что это интересует вас, и несмотря на обычную практику воздерживаться от каких-либо выводов до суда, я все же доверяю вам эту информацию как находящимся на ВВ-86 в далеком прошлом. Он действительно был агентом, собиравшим в прошлом необычные произведения искусства и пересылавшим их своему заказчику — Глаза Малькольма округлились, когда он прочитал всемирно известную фамилию этого заказчика.

— Разумеется, по делу последнего также предстоит отдельный судебный процесс. Судя по всему, он и еще один богатый джентльмен, насчет которого у нас нет никаких свидетельств, кроме устных показаний мистера Хантера, заключили несколько лет назад пари, кто из них сможет набрать в свои частные коллекции больше вышеупомянутых произведений искусства Мы уже арестовали одно собрание и незамедлительно по окончании судебных процессов передадим его представителям МФВУОИ. Судя по всему, судебные процессы не займут много времени Мне казалось, что это будет интересно знать вам, ибо вы наряду с законом приложили максимум усилий к тому, чтобы предать этого преступника во времени правосудию Позвольте пожелать вам счастья, а также искренне поблагодарить вас за неоценимую помощь в изобличении этого преступного пари. При виде подписи глаза округлились уже у Марго.

— Уау! Самый настоящий министр юстиции, а не кто-то из его подручных!

Малькольм фыркнул, аккуратно сложил листок бумаги и убрал его обратно в конверт.

— Хотелось бы мне посмотреть на лицо нашего приятеля Фарли, когда они взяли его с поличным. Он получит пожизненный срок за одну только контрабанду во времени, а возможно, и смертный приговор за всех тех, кого он убил при этом. — Он вздохнул. — Всегда предпочитаю хэппи-энды, — признался он Марго с улыбкой.

Она потянулась и поцеловала его, нимало не заботясь о том, видит ли их кто-нибудь или нет.

— Пошли сделаем несколько копий, а? Отдадим одну тому, что осталось от Бенсона, другую — Буллу Моргану, может, даже еще одну этому мерзкому Монтгомери Уилксу. В конце концов неуплата пошлин находится в его ведении.

Малькольм хохотал так, что на них начали оглядываться, потом запечатлел на ее губах еще один поцелуй.

— Я согласен, чертовка ты этакая.

— Чертовка? Ха! Подожди только, пока я не заполучу тебя наедине, англичашка ты чопорный!

И улыбаясь, как пара Чеширских котов, они отправились прямиком к Буллу Моргану.

* * *

Бесцельно слоняясь по вокзалу, Скитер очутился в конце концов в гриль-баре «Нижнее Время», где как раз дежурил за стойкой Маркус. Он покраснел и чуть было не вышел обратно, но Маркус нацедил ему его любимого пива, окликнув: «Эй, Скитер, выпьешь со мной?»

Он замер и медленно обернулся.

— Нет денег, Маркус.

— Ну и что? — совершенно серьезно спросил Маркус. Он обогнул стойку, протянул Скитеру пенящуюся кружку и присел за столик со своей. Несколько минут они пили молча, кидая в рот соленые орешки.

— Я хотел поблагодарить тебя, — тихо сказал Маркус.

— Угу. А я — тебя.

Последовала новая пауза, заполненная орешками и пивом.

— Возвращаю тебе долг, — произнес наконец Маркус. — Я понимаю, что этого мало, но для начала так.

— Послушай Маркус При всем уважении к твоему чувству чести, я не собираюсь тянуть из тебя никаких говенных дол…

В дверях появилась Голди Морран.

Маркус подмигнул Скитеру и вернулся за стойку. Голди подошла и, к большому неудовольствию Скитера, опустилась на стул за его столиком.

— Рада снова видеть тебя, Маркус, — сказала она, всем своим видом выказывая искренность. Тот молча кивнул в знак признательности. — Будь так добр, смешай мне высокий бурбон с капелькой содовой, ладно?

Вернувшийся к своим обязанностям бармена Маркус приготовил питье для Голди и подал его на подносе вместе с еще одной кружкой пива для Скитера.

— Ну, — сказала Голди, — вы все-таки выбрались из всего этого, да? Я не надеялась уже увидеть вас живыми.

Скитер недобро прищурился.

— Живыми? — угрожающе переспросил он. — Пять лет в юрте отца Чингисхана, и ты сомневалась, что я смогу выжить?

Голди невинно округлила глаза, и вдруг маска ее делась куда-то, оставив ее старой, усталой и до странного беззащитной. Она вцепилась в свой стакан так, как Скитер цеплялся за ту охотничью пику на арене.

Интересно, подумал он, кто из нас скажет это первым?

Прежде чем кто-то из них смог собраться с духом, Майк Бенсон — оба глаза подбиты, чуть прихрамывает — вошел в бар и очень осторожно присел к ним за столик. Он перевел взгляд с одного на другую.

— Я получил сегодня извещение Министерства юстиции. — У Скитера похолодело в желудке. — Я… гм… хотел спросить, не может ли кто-нибудь из вас дать мне показания в случае, если встречался за последние несколько недель с профессиональным похитителем древних ценностей по имени Уильям Хантер? Он один из лучших в мире. Крадет античную порнографию для одного коллекционера из Верхнего Времени, поспорившего с другим коллекционером. Да, кстати, одним из его псевдонимов был Фарли. Чак Фарли.

Скитер с Голди переглянулись. Оба молчали.

— Ладно, тогда дайте мне знать, если кто-нибудь из вас видел этого ублюдка. Им требуются свидетели для суда — он состоится в будущем месяце.

С этими словами Бенсон ушел.

Голди покосилась на свое питье, потом на Скитера.

— Профессионал? Похоже, по сравнению с ним мы были парой чертовых дилетантов.

— Ага. — Скитер пригубил пива из кружки, пока Голди судорожно глотала свой бурбон. — Смешно, правда? Мы тут корячились, пытаясь выиграть это дурацкое маленькое пари, а он походя обчистил нас обоих, чтобы выиграть пари своему боссу. Я чувствую себя дурак дураком, понимаешь?

— Да, понимаю, — произнесла Голди очень тихо. Несколько секунд она не отрывала взгляд от своего стакана, потом подняла его, встретившись с ним глазами. — Я… гм… мне показалось, что я должна извиниться. Это я сказала тому гладиатору, где найти тебя.

— Спасибо, Голди, — фыркнул Скитер. — Но я уже знаю.

Глаза Голди расширились.

— Маркус сказал мне это перед тем, как я вышел на арену биться с Люпусом Мортиферусом. Голди побледнела.

— Я не думала, что все зайдет так далеко.

— Я тоже, — пробормотал Скитер. — Тебе бы почувствовать то, что чувствую я каждый раз, когда шевелю спиной и плечами. Я уже выпил вот такой, — он изобразил руками диаметр и высоту, — флакон болеутоляющих таблеток. Это не говоря об антибиотиках, расслабителях мускулатуры и прочей дряни, что Рэчел колет мне каждые несколько часов. Прямо как в подушечку для булавок, будь она неладна. Да еще такую, по которой проехалось двенадцать гоночных колесниц.

Голди прокашлялась.

— Я не думала… — она замолчала, подбирая нужные слова и собираясь с духом произнести их. — Это наше дурацкое пари… — она отхлебнула бурбона для храбрости. — Мне кажется, нам нужно прекратить это, потому что из него не вышло ничего хорошего, только вред для кучи людей. — Ее взгляд скользнул на Маркуса, потом обратно. — Хороших людей.

Скитер кивнул:

— Принимается, Голди.

Они пожали друг другу руки, а Маркус стоял над ними молчаливым свидетелем.

— Мне кажется, нам нужно пойти и сказать Брайану, — пробормотал Скитер.

— Да. Пошли, пока у меня остатки пьяной храбрости не выветрились.

Скитер встал и помог встать Голди. Она удивленно посмотрела на него, потом полезла за деньгами.

— Голди, — окликнул ее Маркус из-за стойки. — Твоих денег за это не надо.

Она бросила на бывшего раба долгий, внимательный взгляд. Потом резко повернулась и пошла к выходу.

— Спасибо, Маркус, — сказал Скитер.

— Не за что, друг.

Следом за Голди Скитер вышел в Римский город, где рабочие споро чинили поврежденные мозаики. Они шагали по плиткам по возможности осторожнее, потом направились в библиотеку.

* * *

Слух опередил их. Как это получается, никто не знал, но, как бы это ни было, волшебство снова проявило себя, ибо, когда они подошли к дверям библиотеки, там уже собралась огромная толпа местных и репортеров с видеокамерами наготове, причем каждый старался подобраться ближе. Голди пошатнулась.

— Эй, это же всего только наши плюс несколько жалких газетчиков. По сравнению с гладиатором-чемпионом или чем-то в этом роде это просто ерунда, — пробормотал Скитер.

Краска снова вернулась на ее лицо — пусть всего двумя яркими пятнами на скулах. Она решительно шагнула в толпу.

— А ну прочь с дороги, дурак! Да шевелись же!

Скитер ухмыльнулся про себя и последовал по проложенной дорожке. Потом он увидел в толпе Кита Карсона — тот улыбнулся ему и подмигнул, отчего Скитер пару раз оступился. Но все же он был рад, что Кит тоже здесь и на его стороне.

А потом, слишком быстро, они оказались лицом к лицу с Брайаном Хендриксоном.

— Мы прекращаем пари, Брайан, — бесцветным голосом сообщила Голди.

В библиотеке воцарилась мертвая тишина, только стрекотали чуть слышно камеры, нацеленные объективами на Скитера. Он пожал плечами.

— Да. Глупый вышел спор. Не имеет смысла продолжать.

И тут же все зашумело и зашевелилось: кто-то выплачивал проигрыш, репортеры оживленно говорили что-то в свои микрофоны, и все до одного гадали о причинах такого решения. Скитеру было наплевать. Он подписал бумагу, которую сунул ему Брайан, потом проследил за тем, как ее подписывает Голди, забрал свои деньги, распихал их по карманам, одолжил у Брайана конверт для монет с арены, потом на ватных ногах двинулся через толпу к выходу, не обращая внимания на задаваемые ему вопросы. «Пусть уж дальше Голди сама разбирается, — устало подумал он. — Я больше не хочу участвовать в этом».

Значительная часть толпы потянулась за ним в Общий зал, шепотом заключая пари, что он будет делать дальше. Не обращая внимания ни на кого из них — включая двух особо надоедливых репортеров, — брел он через Новый Эдо, Приграничный поселок, Римский город…

Единственное, что предупредило его, — это блик света на остром стальном клинке. А потом Люпус Мортиферус — «Как, черт возьми, он сумел еще раз просочиться через Врата?» — бросился в атаку с мечом в одной руке и кинжалом в другой. Скитер сделал единственное, что ему оставалось в его безоружном положении. Он повернулся, нырнул в оцепеневшую от удивления толпу и побежал. Монеты и купюры в карманах мешали ему, но совсем немного. Люпус остался позади — он тоже бежал изо всех сил, но расстояние пока не сокращалось. По крайней мере пока. Быстрый взгляд через плечо показал, что за ним гонится Люпус Мортиферус, а за тем — каким бы невероятным это ни показалось — двое репортеров, на ходу снимающих все подробности этой смертельной погони.

Скитер чертыхнулся, перемахнул через парапет и взвыл от боли: все его римские травмы снова дали о себе знать. Он взмыл по пандусу, на ходу крича разинувшим рты туристам, чтобы те убирались с дороги. Перепуганные женщины подхватывали своих детей или ныряли в двери магазинов. Карманы рубахи стали заметно легче — он рассыпал деньги, прыгая через парапет. Вотчерт! Он продолжал бежать, по крикам за спиной зная, что Люпус все еще преследует его. «Неужели этот парень никогда не сдается? Ну-ну, Скитер, ты же сам ограбил его, а потом унизил на глазах у самого императора, не говоря уж о болельщиках. Так что или ты убежишь от него, или он сделает из тебя деликатесную нарезку. И ведь ты ее заслужил».

Так и не оторвавшись ни от Люпуса, ни от вспотевших репортеров, Скитер свернул за угол, подпрыгнул, уцепился за стальную трубу перекрытия, раскачался и соскочил на галерею в то самое мгновение, когда из-за угла показались Люпус и совершенно ничего не понимавшие, но продолжающие усердно снимать репортеры. Он бросился назад той же дорогой, что прибежал сюда, слыша далеко за спиной разъяренный рык. Потом рык прозвучал ближе. Скитер знал, что выдыхается, а усталые, сведенные судорогой мускулы замедляли его бег еще сильнее. Он спрыгнул на мостовую Общего зала и устремился в Жилой сектор, надеясь оторваться от погони в лабиринте лифтов и коридоров. Возможно, если повезет, он сможет вскочить в лифт, опускающийся в спортивный зал, и найти там себе какое-нибудь оружие. Лучше что-нибудь из автоматических винтовок, которые Энн хранит в своем кабине-тике, и набитый патронташ в придачу.

Люпус устремился к нему по коридору, выкрикивая грязные латинские ругательства и с каждым прыжком сокращая дистанцию. Задыхающийся, одуревший от боли Скитер не сразу заметил это. Как раз тогда, когда он привалился к двери лифта и лихорадочно зашарил рукой по стене в поисках кнопки, в голове у него послышался нестерпимо низкий гул, и прямо между ним и рассвирепевшим гладиатором разверзлись Врата — судя по пульсации краев, ужасно нестабильные. Они вспухли, потом съежились до размеров игольного ушка, потом разом заглотили коридор. Сквозь невыносимо болезненную вибрацию костей черепа Скитеру послышался испуганный вопль. Он уставился в черное пульсирующее отверстие, гадая, видит ли кто-нибудь, что там, с другой стороны Врат?

Прежде чем сам он смог различить что-то, Врата захлопнулись. Исходя потом, Скитер сполз по стене на пол, и только тут до него дошло, что он больше не видит Люпуса — только двух разинувших рты репортеров.

— Т-ты в-видел т-то, что п-показалось мне? — пробормотал один заикаясь.

— Кажется, да. Это должно было остаться на пленке.

Совершенно потеряв интерес к Скитеру, они переглянулись и устремились по коридору в другую сторону. Скитер устало нашарил в кармане огрызок карандаша, заставил себя встать на подгибающиеся ноги и как мог обрисовал на полу и стенах конфигурацию и местонахождение Врат. Те места на потолке, до которых он не дотянулся, он отметил стрелками.

С нестабильными Вратами ему делать нечего. Будет время и возможности, и определением их точного размера и продолжительности займутся профессионалы. Буллу Моргану он может позвонить и из дома. Он устало полез в карман за ключами, которые надсмотрщик в школе гладиаторов отобрал у него по меньшей мере месяц назад, потом вспомнил, что Люпус Мортиферус тогда же разбил его дверь в щепы. Обойдемся и без ключа. Может, у него даже хватит денег на то, чтобы оплатить ремонт двери. Он побрел в сторону своей квартиры и нашел ее точно такой же, как оставил месяц назад, — будто и не уходил никуда. Пузырьки с водой, которую он собирался продавать за чудодейственное зелье, так и стояли на столе, и он сердито сгреб их в мусорную корзину. Потом пошарил в аптечке в поисках флакона таблеток, так живо описанного им Голди. Он вытряхнул на ладонь две таблетки, подумал и добавил к ним третью.

Он проглотил их, не запивая, потом повалился в кровать Странно, в то утро он так и не выключил свой маленький телевизор. И телевизор, и сама квартира вдруг показались ему какими-то чужими. Он собирался уже было вырубить его, когда увидел на экране заставку новостей, а потом самого себя, улепетывающего от Люпуса под бестолковые комментарии задыхающегося репортера, — что-то там насчет застарелой кровной вражды Скитер недовольно заворчал и снова потянулся к дистанционнику, но застыл.

— Как вы видите, это фрагмент того, что объективы наших камер запечатлели сквозь нестабильные Врата. По некоторым слухам, эти кадры уже возбудили ожесточенные дебаты среди проживающих на Вокзале ученых.

Затаив дыхание смотрел Скитер на экран, где Люпус с испуганным воплем летит в темный проем Врат и приземляется на каменную ступень. Одну из множества, ведущих на вершину пирамиды с плоской вершиной. Стискивая свои меч и кинжал, Люпус смотрел вниз, на огромную толпу разряженных в перья индейцев.

— Наверняка, — продолжал комментатор, в то время как остолбеневший Люпус на экране не трогался с места, — это может пролить свет на происхождение легендарного богоподобного Виракоши, явившегося в Центральную Америку бледнокожим и обучившего людей множеству новых для них знаний, а потом уплывшего за океан на запад, пообещав вернуться. Различные толкования этой легенды давно уже волновали наших ученых. Как бы то ни было, эта видеозапись представляет собой большую научную ценность, не говоря уже о большой журналистской удаче на пути познания нашего прошлого.

Скитер опустил руку на пульт и нажал кнопку. Экран со вздохом погас. Скитеру было почти жалко Люпуса — вряд ли тот заслужил такую судьбу. Он по себе знал, что должен испытывать человек, случайно провалившийся в нестабильные Врата, без всякой надежды вернуться обратно домой. Нов глубине души он еще больше радовался тому, что до сих пор жив. Ты все такой же эгоист, а, Скитер? Не без огорчения он вынужден был признать, что да и останется таким. Но болеутоляющее уже взялось за работу, так что он даже не смог разжечь в себе достаточно досады. А через минуту он провалился наконец в блаженное небытие.

* * *

— Маркус…

Голос ее звучал в темноте сонно. Он лежал молча, снова обнимая ее и гадая, не подарят ли боги им на этот раз сына.

— Да, любовь моя?

Йанира нежно коснулась его лица рукой — его бритый подбородок, к которому он пока еще не привык, забавлял и нравился ей.

— О, Маркус, — прошептала она ему на ухо, — что бы я делала, если…

Он мягко накрыл ее губы пальцами.

— Не будем испытывать Фатум, милая. Этого ведь не случилось. Давай больше не говорить об этом.

Ее руки обняли его за плечи, и на мгновение она уткнулась лицом ему в плечо. Что за чудо… но она хотела поговорить с ним о чем-то, поэтому он подавил в себе желание и просто провел рукой по ее шелковистым волосам.

— Ты хотела что-то сказать, милая? Она повернулась, поцеловала его ладонь, потом вздохнула.

— Да. Тот телефонный разговор, из-за которого ты так рассердился сегодня вечером.

Маркус почувствовал подступивший к горлу смешок.

— Не сердился. Я просто очень нетерпелив.

В награду она еще раз коснулась его губ своими. Потом устроилась уютнее в его руках, обернувшись вокруг него, словно кошка. Совсем маленьким он держал у себя котенка, единственного оставленного от всего помета. Может, им попросить разрешения завести котенка для девочек? То-то сюрприз им будет…

— Маркус, ты же не слышал ни слова из того, что я сказала!

— Прости, милая. Я только думал, не попросить ли нам у администрации разрешения завести котенка. Для девочек.

Теперь настала очередь смеяться Йанире.

— Ты все-таки неисправимый фантазер. Будь иначе, ты никогда не был бы моим.

— Так о чем ты говорила, милая? — Странно, как слова, которые он никогда не мог заставить себя произнести, теперь сами просились на его губы.

— Телефонный разговор. По делам Совета. Они собирали голоса по телефону, чтобы ускорить процесс.

Маркус чуть повернул голову.

— Что могло быть таким срочным?

— Скитер, — очень тихо произнесла она. — Он больше не Потерянный. Поэтому ему надо дать шанс стать Найденным.

Маркус кивнул.

— И что ты ответила?

— Да, конечно. Как ты думаешь, кто вообще затеял все эти звонки?

Маркус рассмеялся — негромко, чтобы не разбудить спящих дочерей, потом повернулся к Йанире и крепко-крепко обнял ее. На этот раз он не удержал любви, что рвалась из него. Йанира тихо вскрикивала, стонала, звала его по имени и жадно искала его губы. Маркус двигался медленно, сонно, думая о котятах, сыновьях и том чуде, которое дарит Фатум им двоим.

Эпилог

Скитеру снова снился сон. Ему часто снились сны, особенно в последние недели, — странные и страшные сны. Поэтому поначалу он даже не испытывал тревоги, только короткий приступ страха и удивление оттого, какие кошмары способен еще изобретать его сонный мозг.

Сон начался с того, что темные фигуры с закутанными в черное лицами, в черных капюшонах, подняли его с места, начав оборачивать его ноги полосой черной ткани до тех пор, пока он оказался не способен пошевелить ими, даже пальцами. Тут он понял, что все это ему вовсе не снится. Он начал бороться, и его умело удержали на месте. Пот струился по его лицу, спине и груди, по мере того как черная повязка-кокон поднималась все выше, закрыв его бедра, живот, грудь, пеленая его, как огромную черную мумию. Но рук его пока еще не трогали. Он должен освободить руки, чтобы бороться, чтобы ударить хоть кого-то в лицо, прежде чем силы покинут его.

Он боролся отчаянно. Ему показалось, будто он слышит сдавленное ругательство одной из удерживавших его фигур, и удвоил силы. Но другие поединки, не говоря уже о последнем бегстве от Люпуса, отняли у него почти все оставшиеся силы. И в конце концов борьба его начала стихать. А потом, прежде чем он успел сделать что-то, кто-то, кого он не видел, схватил его за бритую голову и откинул ее назад с такой силой, что у него из глаз хлынули слезы, и все, что он мог делать, — это стряхивать их с ресниц и пытаться вздохнуть.

Когда его отпустили, черная повязка стягивала ему уже руки, грудь и шею. Он не мог пошевелиться.

Чуть оправившись от шока, Скитер вспомнил про другое оставшееся у него оружие — язык.

— Эй, — начал он. — Послушайте, кто бы вы ни были, что вы делаете? Со мной, я имею в виду. Похищения на Восемьдесят Шестом запрещены. — По крайней мере ему так казалось. Он так и не заставил себя прочитать брошюрку со сводом правил, которую выдавали всем и каждому при прохождении Главных Врат. — Послушайте, имейте совесть! Вы же видите, я все равно ничего не могу сделать. Почему бы вам просто не сказать мне?

И тут же пришел в ужас: новая полоса ткани накрыла ему лицо и лоб, обернувшись несколькими слоями вокруг глаз. Тут он вспомнил, как с детства учился изобретательно хныкать.

— Пожалуйста! — взмолился он, поскольку рот его оставался пока свободен. — Ну что я вам такого сделал? Только скажите, прошу вас, и, клянусь, я сразу все объясню…

Свет для него померк окончательно: все новые слои ткани ложились ему на глаза. Он снова попытался бороться, но безрезультатно. Он не мог пошевелить ни одной частью тела больше чем на четверть дюйма. Совершенно уже перепуганный — после просторов Монголии он вообще был склонен к клаустрофобии, — он дышал тяжело и прерывисто. Нос ему они оставили на свободе — спасибо и на том, — зато рот заткнули толстым кляпом, так что единственным звуком, на который он оставался способен, было приглушенное «Мммм!», которое он сам едва слышал. Да и носом он дышал плохо, возможно, от рвущего его изнутри слепого страха. Когда его подняли и вынесли в разбитую дверь, Скитер лишился чувств.

* * *

Он пришел в себя от движения — те, кто нес его, явно устали и перехватывали поудобнее. Света он не видел и не мог уловить никакого запаха, способного подсказать ему, где он находится. Он снова провалился в забытье и снова пришел в сознание, гадая, кто же похитил его. ДВВ? Люди Бенсона, решившие посмотреть, какие «неофициальные» признания удастся из него выколотить? Или наймиты Голди Морран, которым заплатили бог знает за какую грязную работу — убить его, искалечить или выслать в багаже в Верхнее Время?.. Несмотря на свою капитуляцию, она вполне могла еще ненавидеть его всем своим маленьким, жадным сердцем. Или это просто какой-нибудь турист с жаждой мести, нанявший людей, чтобы те, скажем, бросили его в камеру для сжигания мусора…

Холод сковал его, несмотря на спеленавший его кокон. Сжечь заживо, как это делалось со столькими пленниками во все времена! Он слышал все эти дикие истории про внучку Кита и сумасшедшего валлийского лучника, которых чуть было не сожгли на костре. По коже его забегали мурашки в ожидании обжигающего жара и пожирающих его заживо языков пламени, пока он извивается в своем черном коконе и беззвучно кричит…

Наконец его положили на какую-то холодную, жесткую поверхность. Он так и не мог пошевелиться. Кто-то снял повязку с его глаз, позволив ему смотреть. Поначалу ему показалось, что за время этого полубессознательного путешествия сюда он ослеп, ибо в какое помещение его ни принесли, в нем царила непроглядная тьма. Потом, по мере того как глаза его привыкали к ней, он начал различать светлые точки. Свечи. Свечи? Он поморгал несколько раз, стараясь стряхнуть с ресниц высохшие слезы, и увидел теперь поблескивающие золотые драпировки, образовывавшие маленькую комнату, освещенную свечами — сотнями свечей. В комнате было тепло — свечи не могли давать столько тепла, — и… он ощущал сам себя дураком, признаваясь в этом… даже уютно.

«Ничего себе уют, когда тебя спеленали, как мумию, и ты не можешь даже пошевелиться!»

Потом он заметил прямо перед собой невысокий помост — достаточно широкий для того, чтобы на нем свободно разместились семь человек. В настоящий момент на нем стояли всего шестеро, оставив посередине просвет для кого-то неизвестного. Все шестеро были мужчинами — разного роста и сложения, в черном — включая лица, — но безошибочно мужского пола.

«Значит, те, кто принес меня сюда».

Шарканье множества ног и дыхание подсказали Скитеру, что посмотреть собралась целая толпа. Посмотреть? На что?

Он вздрогнул и выглянул. Ему никогда еще не приходилось спускаться на Вокзале ниже уровня спортзалов и тира — сказывалось его монгольское предубеждение к замкнутым пространствам. Должно быть, они находились ниже, на техническом уровне, — ничего, кроме труб, электрических разводок, компьютерных кабелей повсюду. Из-за них потолок над головой казался паутиной, сплетенной гигантским, но — увы! — совершенно безумным пауком.

Скитер снова вздрогнул.

Он никогда не любил пауков.

А попадаться к ним в паутину — еще меньше.

В это самое мгновение золотой занавес за помостом раздвинулся, пропуская внутрь черноту… нет, стройную фигуру в черном. Похоже, спектакль начинается. Скитер с трудом сглотнул накопившуюся во рту слюну. Ему сильно мешал этот проклятый кляп. Он посмотрел на семь фигур в черном, постоянно ощущая присутствие в этом маленьком пространстве десятков других людей.

«Это суд, — понял, содрогнувшись, Скитер. — Это суд, а это судьи. А возможно, и присяжные разом». Вероятность того, что его приговорят без права на защиту, была велика — но за какое преступление? И каков будет приговор? Скитер столько всякого пережил за несколько последних дней, что уже не доверял своим глазам: безмолвные судьи в черном, груда чего-то, напоминающего пыточные инструменты, в стороне, аккуратно уложенный, зловещий моток каната — в самый раз для того, чтобы вздернуть на нем человека…

Скитер, клаустрофобия которого удвоилась, тщетно барахтался, в то время как подсознание услужливо шептало ему, что любая из труб или бетонных балок над головой может с успехом сойти за виселицу. Да и без кляпа — кто услышал бы его голос из недр вокзала, там, где бетон опирается на скалы Гималаев, врастая в них?

Ну что ж, Скитер сумел выжить в кровавой бойне, сполна потешив зрителей за их деньги; он выиграл эту чертову лавровую корону и солидный приз — выиграл красиво и чисто. Ему даже удалось освободить Маркуса, живого и невредимого, если не считать застывшего в глазах отчаяния…

Скитер не ожидал особенной благодарности от бывшего раба, и он не мог винить Маркуса в стремлении забыть те несколько недель, когда обстоятельства и его дурацкая галльская гордость заставили его снова надеть рабское ярмо. В полном соответствии с этими ожиданиями Маркус и не демонстрировал какой-то особенной, необычайной благодарности. Пара кружек пива, но никакой чрезмерной благодарности. Да, Скитер предвидел это, и так оно и вышло.

Не без некоторой горечи Скитер пожалел, что не может унаследовать часть характера своего бывшего друга.

Но даже в самых мрачных размышлениях о грядущей реакции Маркуса Скитер не мог предвидеть такого. Даже в самых жутких своих снах.

Прежде чем он успел подготовиться, низкий мужской голос заговорил что-то на языке столь древнем, что Скитер не понял из его речи ни единого слова. Когда судья в черном изложил свой вердикт и вернулся на место, вперед выступил другой. Слава Богу, этот хоть как-то говорил по-английски.

— Я повторю для вас по-английски слова нашего ученого коллеги, Чензиры Уми, писца из Египта времен фараонов. Ибо английский стал теперь вынужденно языком нашего общения, необходимым для того, чтобы выжить; позже я изложу собственные соображения.

Скитер не узнал ни первый голос, ни второй. В животе у него было противное ощущение, словно он сидел в пикирующем самолете.

— Чензира Уми подал свой голос против этого человека, самого обыкновенного вора и мошенника. Ему надлежало бы отсечь обе руки, дабы он не мог больше красть ими и совершать прочие богохульственные деяния, недостойные почитателя самого Сета, Темного, убийцы даже Господа нашего, мудрого и всеведущего Осириса. Таковы слова Чензиры Уми.

Под слоем черных как смоль повязок Скитер побелел как мел. Отсечь руки? Что это за люди? И кто дал им право судить его так? Конечно, он далеко не ангел, он с раннего детства мерзавец каких мало — но это не оправдывает такой жестокости! «Ладно, ребята из Древнего Египта и с Ближнего Востока всегда отличались странными представлениями о преступлении и наказании. Посмотрим, что скажут остальные шестеро. Уж конечно, разум победит?»

Впрочем, уверенность его в этом заметно поколебалась, когда мужчина, переводивший слова египтянина, продолжал рассудительным голосом законника елизаветинской эпохи:

— Если бы выбор предоставили мне, я бы предложил повесить его и выставить тело на заборе, дабы дети видели пример и устрашились подобной участи.

Скитер зажмурился, лишившись всякой надежды.

Один за другим выступили все шестеро мужчин. Еще один за жестокую кару. Один за помилование — ведь он никогда не крап у них, кто бы они, черт подрал, такие ни были, хотя Скитер начал уже догадываться. Потом, как ни странно, еще один голос в пользу помилования — ради всех тех детей, которых Скитер из года в год спасал своими щедрыми пожертвованиями. Скитер прищурился: «Откуда он знает, что я жертвовал деньги, не говоря уже о том как?» Он смутно припомнил голос Маркуса, рассказывающий про то, что Найденным уже давно известно о его денежных взносах. На этот раз Скитеру показалось, что он знает этого человека, хотя голос звучал как-то странно. Может, под масками у них голосовые синтезаторы? Шестой тоже был за помилование, разделив голоса поровну.

И тут вперед шагнула седьмая, невысокая, но стройная фигура.

Этот голос Скитер узнал сразу же. Он ушам своим не верил — неужели она возглавляет такую кровожадную организацию? И тем не менее она стояла прямо перед ним, и голос ее был чист, как звон древних храмовых колоколов.

— Голоса Совета Семерых разделились поровну: три «против», три «за». — Голос Йаниры Кассондры звучал чуть приглушенно под черной маской. — Если я проголосую так или иначе… что ж, любое решение будет окончательным, не так ли? Я не буду, не могу нарушать это равновесие. Как глава этого Совета, я могу проголосовать за сохранение его, ибо некоторые вещи надлежит обсуждать-с большой осторожностью Но я могу не использовать право решающего голоса. Каждый из нас имел свои основания к тому, чтобы принимать то или иное решение Я обращусь к вам как особый свидетель, потом мы соберем Семерых снова, в расчете на то, что они могут изменить свое решение, выслушав показания других.

Скитер ощущал себя как тот парень из Афин, как там его звали, которого отцы города заставили выпить яд. Йанира сама как-то рассказала Скитеру о нем, сидя за десертом на их с Маркусом кухне. «Вот и доверяй судьбе, — не без горечи подумал Скитер, — когда семеро волков и овца решают, что у них сегодня на ленч. Абсолютная демократия: все обладают правом голоса. Даже ленч».

Если только эта толпа вообще удосужится спросить свой ленч, прежде чем, образно выражаясь, разложить по тарелкам.

Голос Йаниры Кассондры, мягкий, словно она убаюкивала дочерей, начал свой рассказ. Несмотря на эту мягкость, Скитер не сомневался в том, что его отчетливо слышат даже в дальнем ряду. Должно быть, она научилась этому фокусу у себя в храме. Он все ждал подвоха.

Он его так и не дождался Вместо этого Скитер, не веря своим ушам, услышал долгую историю о зле и опасности, в центре которой оказался он сам, Скитер, который при этом жертвовал им немалые деньги, деньги, спасшие не одну детскую жизнь — да и не одну взрослую тоже.

Чуть позже, когда он начал уже ерзать от смущения, она сменила тему и поведала гипнотическим голосом историю приключений Скитера, пережитых им ради спасения Маркуса, — начиная с бегства от готового убить его человека прямо сквозь Римские Врата, куда только что обманом увели, чтобы продать в рабство, его друга.

С трудом повернувшись, он бросил взгляд в другую сторону и увидел массу людей, все как один подавшихся вперед и жадно ловивших каждое ее слово.

«Черт, могу себе представить, как потрясающе она смотрелась в этом своем храме. В развевающихся одеждах, с распущенными волосами, и голос… Не одному мужчине казалось, наверное, что перед ним земное воплощение ангела».

Голос Йаниры понизился тем временем, повествуя об ужасной судьбе, выпавшей на долю каждого из двоих: одного, проданного распорядителю Игр, и второго, похищенного и отданного в гладиаторы, едва способного общаться со своими пленителями, побоями и истязаниями обучаемого искусству убивать других, тогда как само его присутствие в Риме говорило о том, что он не убийца, ибо он отправился туда единственно из-за обещания спасти Маркуса, чего бы это ему ни стоило. В попытке сдержать это обещание он сам лишился свободы и был послан погибать на арену от меча признанного чемпиона.

К этому времени в задних рядах возник негромкий, но ощутимо сердитый ропот. Скитер не смел надеяться на то, что этот ропот направлен не против него, а против дурного обращения с ним, о котором шел рассказ.

— И тогда, — вскричала Йанира Кассондра, изящным символическим жестом поднимая обе руки, — наш Скитер победил чемпиона, но отказался убивать своего соперника! Цезарь, — в ее произношении это прозвучало почти как «кайзер», — наградил его по заслугам лавровым венцом и деньгами. Понимая, что, несмотря на победу и приз, впереди его ждет только рабство, помня, что он не освободил еще своего друга, стоявшего рядом со своим злобным господином, Скитер поступил так, как мог поступить единственно человек, одаренный улыбкой богов.

Она сознательно тянула паузу. Потом продолжила, но почти шепотом, будто сама страшась того, о чем повествовала:

— Он направил своего коня галопом прямо на стену. Вспрыгнул на всем скаку на спину несущегося галопом коня… — слушатели потрясенно ахнули, — потом вонзил острие копья в залитый кровью песок арены и перелетел через балюстраду. И пока все стражники на балюстраде разинули рты, не ожидая увидеть его рядом, он бросил тяжелый кошель с золотом, заработанным честным трудом и кровью, новому хозяину Маркуса в качестве выкупа, за свободу друга.

Где-то позади публика одобрительно загудела. У Скитера вновь зародилась слабенькая, но надежда на то, что он, возможно, переживет и это.

— И что потом? Потом наш неистощимый на выдумки Скитер, чтобы сбить со следа охотников за рабами, выдал себя и друга за важных персон. Они скрывались. Они меняли наряды и убежища, снова и снова. И когда настало время открываться Римским Вратам, Скитер организовал на улице большое смятение, чтобы выиграть время, и таким образом вернулся сам и вернул Маркуса домой.

А теперь, — голос Йаниры вдруг сделался крепок как алмаз и сердит, как застигнутая врасплох гремучая змея, — я спрашиваю вас, Найденных, какова была его награда за все это? Чудовищный штраф со стороны недоброй памяти фирмы, называющей себя «Путешествия во времени», чьи служащие используют нас на самой тяжелой и грязной работе, ни капли не заботясь о нашем здоровье, о судьбе наших близких в случае нашей смерти, о наших жизнях! У них хватило наглости предъявить ему штраф! За проход в обе стороны! А что потом? Заключение для допроса в службе безопасности, где его морили голодом, били, унижали!

И я спрашиваю вас! — вскричала она, срывая свою маску, разметав волосы, осветившись каким-то особым, священным светом, — Скитеру казалось, что он исходит из глубины ее. — Я обращаюсь к каждому из вас: справедливо ли обращаться так с человеком, не раз рисковавшим своей жизнью ради одного из нас?

Рев, раздавшийся в маленьком помещении, прозвучал громче урагана, бьющегося в узком горном ущелье.

Медленно, очень медленно склонила Йанира голову, словно обессилела от скорбной истории, которую ей пришлось открыть. Когда она наконец подняла ее, на лице ее снова была маска. И здесь символизм, догадался Скитер. Но что это значит?

— Он уже прошел испытания, — продолжала Йанира вновь лишенным эмоций голосом. — Всем вам известно, как прошло его детство, как он потерялся в чужом для него времени. Он пережил все то, что переживали мы, и хуже. И все же он выжил, вырос, но остался в душе щедр к тем, кто нуждается больше, чем он. И я спрашиваю у Семерых их новое и окончательное решение. Покарать? Или принять?

Один за другим слуха Скитера касались ответы.

Первым говорил надменный египтянин. Он произнес по-английски, но с сильным акцентом всего лишь одно слово: «Покарать».

Последовала пауза. Человек, который в первый раз переводил долгую речь египтянина, произнес очень тихо: «Принять».

Следующий отказался внять уговорам, что, если Скитер понял верно, вызвало сильное раздражение у Йаниры Кассондры.

Голосование продолжалось, минуя Йаниру: «Покарать», «Принять», «Принять», «Принять».

Скитер не был уверен в том, что расслышал или сосчитал верно. Неужели правда четверо против двоих? И что дальше?

Вперед шагнула Йанира, последний член Совета, не проголосовавший еще. Скитер ожидал услышать подтверждение того, что услышал только что.

— Четверо проголосовали за то, чтобы принять, и двое — за наказание. Поскольку угрозы разделения голосов поровну больше нет, я отдаю свой голос без труда. — Она сверху вниз посмотрела на Скитера, беспомощно лежавшего на бетонном полу у ее ног. — Я не могу отрицать того, что Скитер Джексон — мошенник, вор, человек, очаровывающий людей ради их денег и имущества.

И все же я должна повторить, что он спас жизни многих сидящих здесь своими пожертвованиями, которые он делал анонимно. И потом, не связанный ничем, кроме обещания, этот вор и мошенник рисковал своей жизнью, спасая одного из Найденных. Я признаю, мне трудно отринуть личные эмоции, ибо Маркус — отец моих детей, но меня учили этому еще в храме Артемиды: заглядывать сквозь эмоции в самую суть истины.

Вот почему, заглянув в самое сердце этого человека, в его душу, рассудив его по деяниям — всем его деяниям, — я обязана проголосовать за принятие.

Новый громогласный рев потряс помещение, в то время как Скитер смотрел, широко раскрыв глаза, на Йаниру. Он все еще не до конца верил в это. Йанира спустилась с помоста, и в руке ее блеснул нож. Скитер поперхнулся.

— Не бойся, дорогой друг! — Она разрезала стягивавшие его полосы ткани, отбросила их в сторону, помогла встать. А потом его смел поток — его хлопали по плечам, по спине, целовали, причем поцелуи не обязательно были женские. В конце концов ему начало казаться, что у него на спине остались синяки размером с суповую тарелку. Он не совсем представлял себе, что же означает это самое «Принять».

Судя по всему, Йанира заметила это — она вообще умела многое замечать по невидимым признакам. Она дала знак прекратить веселье и восстановить порядок.

— Скитер Джексон, пожалуйста, подойди к помосту.

Он медленно повиновался, пройдя через две образовавшиеся шеренги улыбающихся Найденных. Любопытство и робость продолжали бороться в нем. Он всегда не выносил неизвестности. И что ему делать, когда он подойдет? «Выказать уважение, — говорил ему рассудок раздраженно. — Мог бы догадаться сделать это раньше». Поэтому, приблизившись, он опустился на колено и поцеловал подол ее платья. Когда он осмелился поднять глаза, ее маска снова исчезла, а сама она покраснела — и еще как!

Впрочем, она быстро справилась со смущением.

— Нам надо объяснить тебе кое-что, Скитер Джексон, ибо хотя теперь ты один из нас, это только по случайности. Уроженец Верхнего Времени, ты вырос и сложился в Нижнем, с людьми, горячими, как летнее полуденное солнце на мраморных ступенях Эфеса. Ты страдал, жил и учился на ошибках. Ты мог вырасти тварью вроде торговки драгоценными камнями Голди Морран, вовсе лишенной сердца. Но этого с тобой не случилось.

Ты дарил другим — не раз и не два. Твои… злоключения… за Римскими Вратами только утвердили твое право принять эту честь, Скитер Джексон. С этой минуты и до конца твоих дней ты будешь известен всем как Найденный, ибо, хотя почти всю жизнь свою ты прожил Потерянным и изо всех сил скрывал это, Маркус смог разглядеть истину. Ты один из нас, — она обвела комнату рукой — теперь-то Скитер видел, что в нее набилось, должно быть, больше сотни мужчин, женщин, детей всех возрастов из десятков разных стран и эпох; кто-то попал сюда сквозь туристические Врата, большинство — через нестабильные. — Ты один из нас, Скитер Джексон, а мы теперь — твоя Семья.

И тогда, когда люди потянулись мимо них к выходу (многие протягивали при этом ему свои подарки — простые, скромные дары, такие, как цветок, платок с ручной вышивкой, видимо символом Найденных, коробка еды, новая пара джинсов), это и случилось. Скитер Джексон заплакал. Это началось легким покалыванием в горле, а потом у него защипало в глазах. Прежде чем сам он понял это, он плакал навзрыд, задыхаясь и трясясь всем телом. В конце концов он обнаружил, что остался у помоста наедине с Йанирой и Маркусом, не считая целой груды подарков.

— Но почему? — тихо спросил Маркус.

Йанира закатила глаза.

— Ох уж эти мужчины, — устало вздохнула она. — Это же так просто, Маркус. У него теперь есть семья.

Скитер согласно затряс головой, так и не в силах говорить. У него снова есть свой, настоящий Род! Принявший его на собственных условиях, хорошо знающий его недостатки, но все же принявший, как будто он не потерянный ребенок, дрожащий от холода монгольских ночей, панически боящийся разбудить Есугэя Доблестного или его хорошо известный гнев.

— Клянусь, — прошептал он все еще дрожащим от слез голосом, — клянусь вам, Йанира, Маркус. Я никогда не обману вашего доверия. Я снова член Рода. А я никогда не подвожу своих сородичей. Были… бывали времена, когда мне казалось, что я недостоин чьего-то участия, недостоин семьи, разве что тех, которых я принял по необходимости.

— Местных? — спросил Маркус.

Скитер кивнул.

— Не то чтобы я начал теперь красть у них. В конце концов я ведь принял их. И… конечно, это звучит дико, но… я не знаю теперь, что делать. У меня нет навыков, достойных Найденного.

Йанира с Маркусом переглянулись с видом двух заговорщиков. Потом Йанира склонилась к нему.

— У нас есть кое-какие мысли, — прошептала она ему на ухо, — которые могли бы… скажем, заинтересовать тебя. — Пару из них она описала ему сразу же, чтобы разжечь его любопытство и воображение.

Скитер вздрогнул, потом расплылся в улыбке и начал смеяться как выпущенный на волю проказливый дух. Оказывается, от него может быть не просто польза, это вполне может превратиться в настоящее развлечение!

— Леди, — он чинно пожал ей руку, — будем считать, что мы договорились

Он все еще с трудом представлял себя честным человеком. Какого черта! Предложения Йаниры были просто потрясающими.

Перед ним лежала целая новая жизнь.

Все, что от него требовалось — это держаться за нее.

— Ага, — повторил он негромко, скорее сам себе. — Договорились

Сказавши так, он вытер лицо рукавом и позволил Йанире с Маркусом подхватить часть своих подарков — сам он тащил, разумеется, львиную долю. Они проводили его из темной Залы Заседаний Совета (не забыв задуть, выходя, свечи) в залитый огнями и праздничным весельем Общий зал.

Скитер Джексон остановился и огляделся по сторонам. Сегодня — в первый раз за всю свою жизнь — он не видел ничего, кроме веселых людей, наслаждающихся лучшими днями в году.

— Эй, как насчет того, чтобы забросить все в мою берлогу и отправиться отметить это куда-нибудь?

Йанира с Маркусом переглянулись и улыбнулись.

Именно так они и сделали.

Роберт Асприн Линда Эванс Потрошители времени (Вокзал Времени — 3)(Охота на Потрошителя — 1)

Глава 1

Она появилась на Шангри-ла не как обычный турист.

Хрупкая, перепуганная молодая женщина… Боже, неужели это было всего три дня назад? Казалось, с тех пор прошло не меньше года, ибо каждый день из этих трех был длиною в жизнь, и все после того звонка…

— Джина Николь! — Она вздрогнула, услышав голос в трубке, ведь тетушка Касси не звонила ей уже несколько месяцев — с тех пор, как Джина вступила в Храм. — Я хочу встретиться с тобой, лапочка. Сегодня вечером.

Требовательный тон и то, что тетушка назвала ее полным именем, совсем сбивало с толку.

— Сегодня вечером? Вы шутите? Где вы? — Любимая тетка Джины, единственная сестра матери, как правило, старалась держаться подальше от Нью-Йорка, приезжая только на киносъемки да еще — изредка — на всякого рода мероприятия.

— В городе, где же еще! — Судя по доносившемуся из трубки знакомому голосу, Касси Тайрол слегка запыхалась. — Всего час как прилетела. И вычеркни все, что там у тебя запланировано на сегодня. Обеды, занятия, службы в Храме — все. Жду в шесть у Луиджи. И, Джина, лапочка, не вздумай приводить с собой своего дружка. Это — сугубо семейное дело, ясно? Ты, девочка моя, вляпалась в серьезные неприятности.

Джине стало не по себе.

«Боже мой! Она все узнала!»

Вслух она, правда, произнесла совсем другое:

— У Луиджи? В шесть? О’кей, буду. — Только врожденный талант актрисы (чем она хуже тетки, легендарной Джокасту (Касси) Тайрол, — та же наследственность) позволил ей произнести эти нехитрые слова недрогнувшим голосом. «Она все знает, что она скажет, что она сделает, о Боже, что, если она расскажет папе? Ведь она не сделает этого, правда?» Джинина тетка терпеть не могла ее отца — почти так же сильно, как сама Джина.

Трясущейся рукой Джина повесила трубку и только тут сообразила, что Карл, прищурившись, смотрит на нее. За спиной его бесшумно переливалось красками головидео — одно из тех, что доводило до колик, вместо того чтобы выполнять свою задачу: готовить их к Большому Приключению, путешествию во времени в Лондон 1888 года.

— Никки? — Глаза Карла удивленно заморгали за линзами очков. — Что-то случилось? — Он всегда звал ее по второму имени; собственно, именно эта его милая привычка и очаровала ее в свое время. Он осторожно провел рукой по ее лицу, поправляя волосы. — Эй, ты что? У тебя такой вид, словно ты увидела привидение.

Она натужно улыбнулась:

— Хуже. Тетя Касси приехала.

— О господи! — Выразительные глаза Карла просто затопили ее сочувствием — вторая, кстати, причина, по которой Джина переехала к нему. Мало от кого дождешься сочувствия, если твой отец — Джон Пол Кеддрик, сенатор, которого все предпочитают ненавидеть.

Джина кивнула:

— Угу. Что хуже всего, она хочет, чтобы я встретилась с ней в шесть. И к тому же у Луиджи! От удивления Карл выпучил глаза:

— У Луиджи? Ты шутишь! Это хуже, чем просто плохо. Вокруг тебя будут кишмя кишеть папарацци. Кстати, напомни мне возблагодарить Владычицу Небесную за то, что она не одарила меня знаменитой родней.

Джина испепелила его взглядом.

— Помощи от тебя, любимый… И что, скажи на милость, мне надеть к Луиджи? Ты не видел, у меня случайно не завалялся в шкафу прикид этак тысяч за шесть баксов? — Со времени поступления в колледж Джина редко надевала что-то, кроме драных джинсов. — Последний раз, когда мы встречались с тетей Касси, одна блузочка на ней стоила больше годовой платы за нашу с тобой квартиру! И я до сих пор ведь не оправилась от того, что понаписала тогда обо мне пресса! — Она закрыла лицо руками, с ужасом вспоминая, какой увековечили ее на всех до единого телеэкранах и журнальных обложках: ныряющей рыбкой в грязную лужу. — Касси Тайрол и ее племянница-помоечница…

— Угу, так и есть: ты, Джина Николь, самая хорошенькая помоечница в Бруклине. — Джина показала ему язык. Карл, лучезарно улыбаясь, потрепал ее по щеке. — Слушай, уже почти четыре. Если ты собираешься к шести привести себя в надлежащий порядок для Луиджи — под объективы толпы репортеров… — Джина застонала, на что Карл, скотина этакая, только рассмеялся. — Тебе, милая, лучше поспешить. Да, на случай, если ты не знаешь этого сама, — вид у тебя пока, надо сказать, дерьмовый. — Морща нос, Карл осмотрел ее с головы до пят. — Вот что бывает, когда ты шляешься где-то до четырех утра, работаешь над сценарием до шести, а потом забываешь поспать после лекций.

Джина швырнула в него скомканным носком. Он увернулся с легкостью прирожденного танцовщика, и проклятый носок, пролетев сквозь голографическое изображение молодой дамы, одетой надлежащим образом для лондонского театрального сезона (сезона 1888 года!), приземлился в голографическую же чайную чашку. Когда юная голографическая леди как ни в чем не бывало поднесла чашку к губам и с блаженной улыбкой пригубила, Карл, визжа и хрюкая, повадился на пол и принялся тыкать в нее пальцем.

— Ох, Никки, вот это кадр!

Джина хмуро смотрела на катающегося по полу кретина.

— Спасибо, Карл. Ты просто лапочка. Напомни мне, чтобы я потеряла твое приглашение на мой выпускной вечер. Если он вообще наступит. Бог мой, если Симкинс отвергнет наш сценарий, я брошусь в Ист-ривер!

Карл хихикнул, одним легким движением перекатился на колени, вскочил и выключил голопроектор, позаимствованный ими в университетской библиотеке.

— А вот и нет. Ты просто снимешь фильм, получишь одного или двух «Оскаров» и сменишь его на его же посту. Ты только представь себе: храмовник заведует факультетом!

Джина улыбнулась — и, коварно напав на Карла со спины, успела-таки пощекотать его в отместку. Он вывернулся и ухитрился поцеловать ее, что оказалось очень кстати, как отвлекающий маневр: она ведь так и не решилась поведать Карлу самое страшное — то, что ее тетка знала. А вот все ли она знала, оставалось еще выяснить. О том же, что именно тетушка собиралась с этим своим знанием делать, Джине не хотелось даже и думать. Поэтому она долго-долго стояла, обнимая Карла и пытаясь справиться с нарастающей паникой.

— Эй, — ласково шепнул он. — Неужели все так плохо? Она мотнула головой:

— Нет. Хуже.

— Касси ведь любит тебя, не забывай. Джина, отчаянно моргая, чтобы не разреветься, подняла взгляд:

— Да. Потому-то и хуже.

Его губы сложились в невеселую сочувственную улыбку, от которой у Джины защемило сердце.

— Да, конечно. Я понимаю. Послушай, давай сделаем вот что: пока тебя не будет, я приберусь в берлоге — на случай, если она вдруг решится заглянуть после разговора. И еще я потру тебе спинку, расчешу твои волосы, помассирую ноги, подниму настроение, а?

Она улыбнулась ему сквозь слезы:

— Что ж, милый мальчик, договорились.

Потом она вздохнула и отправилась в душ, где смыла улыбку с лица, надеясь, что вместе с ней смоется и страх. Боже, что она скажет тете Касси? Она попробовала представить себе эту сцену, и внутри все сжалось. Касси Тайрол, спокойная, элегантная, вся такая парижская, несмотря на неисправимый акцент Нью-Голливуда и ранчо в горах, где Джина проводила самые счастливые летние месяцы своей жизни… собственно, единственные счастливые до поступления в колледж, до Храма, до Карла… Тетя Кассии вряд ли воспримет эту новость спокойно. То есть точно не воспримет. Ну конечно, не так, как отец.

Двумя часами позже Джину все еще продолжало трясти, несмотря на то как очаровательно улыбалась она метрдотелю у входа в ресторан Луиджи. Для тех, кто не знает: ресторан этот — самый фешенебельный из всех, которыми владеют стремительно богатеющие члены крупнейшего в Нью-Йорке Храма Владычицы Небесной. В общем, ничего удивительного не было в том, что ее тетка выбрала Луиджи. С учетом положения, занимаемого Касси в Нью-Голливудском Храме, не исключено, что как акционер она имела свою долю прибыли от ресторана. Единственная Джинина тетушка никогда не останавливалась на полпути. Это включало и то, как последовательно она подходила к последней своей религии — грести деньги лопатой. Примерно с той же последовательностью, с какой Джина собирала отказы на свои сценарии.

Метр приветствовал ее с приличествующей церемонностью, по имени:

— Добрый вечер, мисс Кеддрик, стол вашей тетушки вон там.

— Спасибо. — Она подавила дикое желание оправить платье. Пока она принимала душ, расчесывалась и подкрашивалась — о, такой старательности она не проявляла по меньшей мере год, — Карл ухитрился сотворить самое настоящее театральное чудо. Он бегом бросился на сценический факультет и позаимствовал там костюм, который выглядел на миллион баксов, хотя стоил всего-то тысяч несколько. Костюм пожертвовала учебному театру какая-то нью-голливудская дива, чтобы скостить себе налоги. Джина, из собственного упрямства жившая исключительно на свою стипендию (которая, разумеется, не была рассчитана на обед у Луиджи или дорогие вечерние платья), даже взвизгнула от радости.

— Дурак ты мой милый! Да если бы тебя поймали за выносом этой штуки, тебя бы вышвырнули из колледжа!

— Пожалуй, но это было бы еще дешевой платой за удовольствие лицезреть тебя в таком виде. — Взгляд его восторженно пробежался по изгибам ее фигуры.

— Гм… Платье ослепительнее, чем я сама. Вот если бы мне нос тетиКасси, или скулы, или подбородок…

— Мне нравятся твой нос, твои скулы, твой подбородок — такими, какие они есть. И если ты не выскочишь прямо сейчас, ты опоздаешь.

Поэтому Джине ничего не оставалось, как скользнуть в это сочетание шелков и кружев и вызвать такси: согласитесь, негоже появляться в десятитысячедолларовом платье верхом на велосипеде. Нервно улыбаясь, всем телом ощущая на себе взгляды сидящих за столиками богатейших храмовников Нью-Йорка, шагала Джина за метрдотелем в глубь шикарного ресторана. Она старалась не замечать бегущий по залу шепоток, смотрела прямо перед собой и думала только о том, как бы не упасть на длиннющих шпильках. Да, и еще, конечно, проклинала отца за то, что тот отравил ее жизнь нормами фамильной чести.

Тут она увидела свою тетку, сидевшую за столиком в дальнем углу. Приглядевшись, она чуть не поперхнулась, и у нее разом вспотели ладони. «О Боже, она не одна, и это не ее последний…»

И если это семейное дело, значит… значит, это может быть только частный детектив, Касси часто прибегала к их услугам; Джина хорошо знала ее привычки. А это значило только одно: дела Джины действительно хуже некуда. Хуже того, ее тетка, похоже, ожесточенно спорила со своим спутником, кем бы он ни был. Темные круги под глазами Касси Тайрол потрясли Джину. Когда она подошла к столу ближе, те разом замолчали. Джина буквально слышала повисшую над столиком неловкую тишину. Целуя подставленную напудренную щеку, тетка сумела-таки выдавить улыбку.

— Привет, Джина, лапочка. Садись. Познакомься, это Ноа Армстро.

Джина пожала протянутую руку, пытаясь угадать, кем является это бесполое существо в шелках: мужчиной или женщиной, но сдалась.

— Рада познакомиться с вами, Ноа. — Четыре года жизни в Нью-Йорке, не считая года активной службы при Храме, поневоле заставят привыкнуть к чему угодно.

— Мисс Кеддрик… — Рукопожатие энергичное, по голосу не поймешь. Взгляд — не дружелюбнее, чем у вздорного питбуля, охраняющего от чужих посягательств свой кусок стейка.

Что ж, Джина проигнорировала этот взгляд с твердостью, не уступающей его (или ее) непроницаемости. Она села и чуть слишком лучезарно улыбнулась разливавшей вино Касси Тайрол. Та протянула ей бокал — красное вино вот-вот выплеснется, так дрожит ее рука. Джина поспешно перехватила бокал, пока тетя не забрызгала белоснежную скатерть.

— Надо же, какая неожиданность, тетя. — Джина огляделась по сторонам, нервно одергивая короткую юбку (вроде бы ничего лишнего не торчит!), и только тут к удивлению своему заметила, что в зале нет ни одного любопытного репортера. — Ого! Как это вы ухитрились отделаться от прессы?

Тетя даже не улыбнулась. «Ой-ей-ей!»

— Об этой поездке никому не известно, — негромко ответила она. — Формально я все еще в Лос-Анджелесе.

«Ой, мамочки, что будет, она съест меня с потрохами и даже не подавится…»

— Ясно, — произнесла Джина вслух и приготовилась к худшему. — Ну что ж, валяйте.

Касси на мгновение сжала губы. Покрасневшие глаза выдавали, сколько ей пришлось плакать в последнее время, что еще сильнее пугало и обезоруживало Джину. Сокрушаясь, что не может осушить бокал залпом, она пригубила вино, стараясь хотя бы внешне сохранять спокойствие,

— Ну, это касается… — неуверенно пробормотала Касси, покосилась на Армстро, потом вздохнула и в упор посмотрела на Джину. — Это касается твоего отца, Джина. Я кое-что про него узнала. Что-то, что тебе стоит знать, ибо это разрушит жизнь всех нас на год, а то и больше.

Джина ухитрилась не залить скатерть вином только потому, что оно попало ей в нос. Она отчаянно заморгала, бокал застыл в руке, едва касаясь губ. Немного придя в себя, Джина осторожно поставила бокал и уставилась на свою тетку, пытаясь срочно угадать причину этой таинственной встречи. Ни одной достаточно убедительной причины в голову пока не приходило.

— Допей вино, — резко сказала тетка. — Тебе это пригодится.

Джина послушно выпила и резким движением поставила бокал обратно на стол. В голове вдруг мелькнула дикая мысль: уж лучше бы тетка захотела с ней встретиться из-за их с Карлом тайного путешествия во времени — путешествия, которое они задумали больше года назад. Их целью был викторианский Лондон, где они собирались снять фильм: объятый ужасом Ист-Энд и Джек-Потрошитель. Четырнадцать месяцев назад они купили билеты на вымышленные имена — дорогие, но качественно выполненные фальшивые документы им с Карлом удалось состряпать у одного подпольного дельца. Нью-Йорк кишмя кишел такими, и цена фальшивого паспорта обычно равнялась цене нескольких доз кокаина. Они заплатили больше, поскольку Джине Николь Кеддрик нужны были безупречные документы. Никакими другими они и не могли быть, если только она надеялась сохранить свое путешествие во времени в тайне от отца. А вот что отец сделал бы, доведись ему это узнать…

У Джины хватало причин бояться своего всемирно известного папочку. Но чем бы ни собиралась огорошить ее Касси, это, похоже, куда хуже, чем если бы старший Кеддрик узнал о ее намерении отправиться в викторианский Лондон, несмотря на его категорический запрет даже близко подходить к любому Вокзалу Времени.

— Значит, папуля, да? — спросила Джина очень ненатурально, несмотря на все старания. — И чего такого нового натворил этот сукин сын? Запретил радоваться? Все остальное он и так уже объявил вне закона.

Джина повернула голову и увидела, что Ноа Армстро смотрит на нее в упор.

— Нет. Это не имеет отношения к его карьере законодателя. Точнее, не имеет прямого отношения.

Джина заглянула в его (или ее?) глаза и нахмурилась.

— Кто вы, Армстро, черт вас возьми? Что вы здесь делаете?

Губы у Армстро недовольно сжались, но ответа так и не последовало. Во всяком случае, адресованного ей. Взгляд, который получила от Армстро Джинина тетка, говорил о многом: уничтожающий взгляд старшего и умудренного опытом; так смотрят, подумала Джина, на безмозглых сосунков, которым сказано ведь было не писать на персидский ковер.

— Ноа — детектив, — устало объяснила тетя. — Несколько месяцев назад я связалась с агентством Уордменна Вульфа, попросила их лучшего агента. Они назначили на это дело Ноа. И… Ноа — храмовник. Это важно. Гораздо важнее, чем ты можешь себе представить.

Джина, прищурившись, пригляделась к таинственному детективу. Уордменн Вульф — ого! Тетя Касси точно ничего не делает абы как. И никогда не делала, если уж на то пошло. Что бы ни натворил ее отец, это явно куда серьезнее скандалов сексуального характера, в свое время как бы случайно приключившихся с отдельными законодателями, угрожавшими карьере отца. У нее холодок пробежал по спине при одной мысли о том, во что втянут ее милый папочка.

— Помнишь Олстина Корлисса? — со вздохом спросила Касси.

Джина вздрогнула от неожиданности и подняла взгляд:

— Парня, игравшего с тобой в «Священной шлюхе»? Блондин с внешностью сказочного эльфа, любит кисок с Манхэттена, оперу и танцы под джаз? Он еще номинировался за «Шлюху» на «Оскара», верно? И до сих пор ведущий актер у Джиллиарда. — В свое время молодой и одаренный партнер тети Касси произвел на Джину большое — возможно, даже чрезмерное, — впечатление. А еще она изрядно завидовала его номинации на «Оскара». Джина буквально таяла от его улыбки всякий раз, как он появлялся на экране. Чувство вины кольнуло ее: она обещала Карлу добыть его автограф, пользуясь теткиными связями. — Кажется, поговаривали еще о том, что вы с ним собираетесь снова сняться вместе. Что-то вроде римейка «Храмовник едет в Вашингтон», да?

Касси кивнула:

— Олстин хотел провести несколько месяцев в Конгрессе. Вживание в роль. Я… я устроила это для него, выхлопотала место в офисе у твоего отца. Я попросила его разнюхать кое-что для нас. Выяснить то, чего не удалось Ноа — у Ноа просто не было доступа… — Касси прикусила безупречно накрашенную губу. — Джина, он мертв.

— Мертв?

Касси рыдала, безнадежно размазывая по лицу безукоризненный макияж.

— Четыре часа назад. Пресса еще не знает: ФБР пока хранит все в тайне. Я сама узнала только благодаря Ноа — представляешь себе, Ноа выдергивает меня из дома, пугает до смерти, говорит, что они охотятся за мной…

Все это как-то не укладывалось у Джины в голове. Олстин Корлисс мертв, Касси угрожает опасность?

— Но… — начала она и осеклась: ничего более членораздельного ей просто не шло на ум.

— Возможно, вы слышали поговорку про людей, близких к вашему отцу? — Голос у Ноа Армстро был негромкий, но где-то в глубине пронзительных серых глаз полыхала ярость. — «Сойтись с сенатором Джоном Полом Кеддриком — все равно что унаследовать могильную плиту». — Это вывело ее из состояния шока вернее любой оплеухи. Покраснев от оскорбления, она испепелила детектива взглядом. Собственно, поводов ненавидеть Джона Пола Кеддрика, сенатора от Ада, было более чем достаточно. Но Бог свидетель, убийство в их число не входило! Тут она увидела застывшую в глазах тетки боль, и весь ее гнев разом куда-то испарился, оставив только мерзкий холод внутри.

Губы Касси Тайрол дрогнули.

— Джина, отсюда мы едем прямиком в ФБР. Все, что известно Ноа про дела твоего отца, кто в этом замешан… этому надо положить конец. Я не послушалась совета Ноа, Джина, я позвонила тебе тайком, попросила о встрече…

Она плакала уже навзрыд. Потрясенная этим зрелищем, Джина погладила ее по руке, потом сжала ее.

— Эй… Все в порядке, — попробовала утешить она. Касси благодарно сжала ее пальцы и мотнула головой.

— Нет, — всхлипнула она, — не в порядке. Ты его малышка. И тем больнее тебе будет, когда все это выплывет наружу. Я решила, тебе лучше знать об этом. Если… — она поколебалась немного, — если ты хотела бы уехать на какое-то время в Европу, я оплачу дорогу. И захвати с собой Карла, если он захочет.

Джина разинула рот так широко, что едва не стукнулась подбородком о стол.

Касси сделала попытку улыбнуться — надо признать, совершенно безуспешную.

— Тебе нужен друг, кто-то, кто защитит тебя на время, пока это не уляжется, Джина, и… ну, мы с твоим отцом не хотим видеть друг друга по множеству причин. Он никогда не одобрял нашего вступления в Храм Владычицы Небесной, не одобрял того, что я ем, тех, с кем я разводилась, того, как я зарабатываю на жизнь, — так же, как не одобряет твоих друзей или твоего выбора профессии. Ты взрослеешь, Джина. С кем ты дружишь — или с кем ты спишь, — это твое дело, не мое, не его и ничье другое. И потом, только слепой не увидит, что Карл идеальная для тебя пара, что бы там ни говорил твой отец. Взять хотя бы, — с горечью продолжала она, — твое противостояние с этим ублюдком, когда ты настояла-таки, что хочешь работать в кино. Я-то знаю, как поддерживал тебя Карл тогда. И мне известно, что лежит в твоем банковском сейфе. Если честно, я за. Потому я и послала бы его с тобой. Я знаю, что он позаботится о тебе за меня.

— Что? — поперхнулась Джина. «Ни фига себе…» Как, интересно, тетя Касси все это узнала? Впрочем, ее забота была такой искренней, что Джина даже не нашла в себе сил обидеться на такое вмешательство в ее личную жизнь.

Касси снова попыталась улыбнуться, и снова неудачно.

— Не сердись на меня за то, что сую нос не в свои дела, лапочка, прошу тебя. Я просто пыталась хоть немного приглядеть за тобой. Вот… — Она выложила на стол пухлый конверт и подтолкнула к Джине. — Если ты хочешь ехать, тебе стоит сделать это побыстрее, пока обо всей этой истории не пронюхала пресса. Только не устраивай мне сцен оскорбленной гордости и избавь от заявлений, что сделаешь все своими силами. Тебе ведь всегда казалось, что пресса жестока? Ты даже представить себе не можешь, во что она превратится, милочка. Они нас распнут. Всех нас. Поэтому забери это, хватайте свои паспорта — вы оба — и убирайтесь из города. Идет, Джина?

Она даже не знала, что ответить. Может, этот безумный план отправиться вниз по времени, чтобы снять этот кошмар с Потрошителем, и не был таким уж безумным? Вот перед ней сидит ее тетка, предлагающая ей сумму наличными, достаточную, чтобы надежно спрятаться в прошлом даже на несколько месяцев, если потребуется. И Карлу тоже. Может, они все-таки выиграют эту премию Кита Карсона за лучшее историческое видео — теперь, когда на съемки и монтаж у них месяцы, а не пара недель. Конверт, который она сунула в сумочку, был тяжелый. Пухлый, тяжелый и пугающий. Она налила себе еще бокал вина и выпила залпом.

— О’кей, Касси. Я еду. Ты не против, я схожу позвонить Карлу?

Попытка ее тетки улыбнуться в ответ была самой отважной из всех, виденных Джиной до сих пор, — отважнее всего, что Касси вообще делала в ее присутствии.

— Ступай, Джина. Я пока закажу нам поесть. Проходя мимо, Джина наклонилась и поцеловала тетку в щеку.

— Я тебя люблю, Касси. Сейчас вернусь. — Она нашла телефон в холле перед туалетами, порылась в кошельке в поисках мелочи и набрала номер.

— Алло?

— Карл, это Джина. Ты ни за что не поверишь…

Вдруг грянуло стерео, с двух сторон — и в телефонной трубке, и в ресторане. Захлебнувшийся вскрик Карла — гортанный, полный боли — ударил Джине в ухо. Воплей в обеденном зале Луиджи она почти не расслышала.

— Карл! Карл! — Только секунду спустя до нее дошло сквозь шок, что она продолжает слышать стрельбу со стороны столика ее тетки. — Касси! — Она отшвырнула трубку, оставив ее отчаянно раскачиваться на проводе, и бросилась прямо на грохот автоматных очередей, пытаясь не столкнуться с официантами, в панике бегущими из зала.

Кто-то выкрикнул ее имя — Ноа Армстро, его элегантная одежда была заляпана кровью… И тут она рухнула на пол, сбитая телом детектива. Снова грянули выстрелы, ударив в стоявшего за Джиной мужчину. Стена за ним взорвалась градом щепок. Мужчина взвизгнул, дернулся, как обезумевшая марионетка, и, не прекращая визжать, растянулся на полу.

Джина зажмурилась от этих жутких звуков и только тут поняла, что горячие липкие брызги на ее лице — это кровь. Резкие хлопки прямо над ухом оглушили ее и тут же ее рывком поставили на ноги.

— Бежим!

Ее протащили через кухню Луиджи. За спиной продолжали слышаться крики и визг. Пистолет в руках Армстро одним своим видом прокладывал им дорогу: повара и официанты расступались словно по мановению, волшебной палочки. Перед дверью, ведущей из ресторана в глухой переулок, они задержались. Словно завороженная смотрела Джина на то, как Армстро ловким, отработанным движением перезаряжает пистолет и пинком распахивает дверь. В проем ударили выстрелы с улицы. Джина скорчилась за косяком, пытаясь изгнать из памяти крики Карла в телефонной трубке, а потом и мысли о том, куда делась тетя Касси и чьей это кровью забрызган шелковый костюм Армстро.

Над ухом у нее раздались ответные выстрелы — еще оглушительнее.

— Беги, чтоб тебя! — услышала она рык Армстро, и ее снова дернули за руку, едва не сбив с ног. В следующую секунду они уже неслись по переулку, петляя между трупами, распростертыми на мостовой в самых причудливых позах. Тел было три; все трое — в одежде выходцев с Ближнего Востока, с головными уборами, завоевавшими популярность в конце двадцатого века благодаря знаменитому террористу — как там его? — заделавшемуся потом в политики. Имени его Джина так и не вспомнила; возможно, из-за шока. Над ухом послышалось замысловатое ругательство детектива, и они задержались забрать из рук убитых пистолеты.

— Все сходится! Они в одежде «Ансар-Меджлиса»! — Один из трофейных пистолетов Армстро сунул в карман, два других — в дрожащие руки Джины. Она бы наверняка их выронила, если б не стальной взгляд серых глаз. — Не вздумай уронить! И если я скомандую стрелять — стреляй!

Джина тупо уставилась на пистолеты. Ей доводилось стрелять и раньше — из стреляющих дымным порохом пистолетов Карла, которые он купил для исторических постановок. Тех, которые хранились теперь в ее банковской ячейке вместе с билетами на путешествие во времени и колечком с бриллиантом, которое она до сих пор стеснялась носить на людях. Еще она стреляла несколько раз из заряженных холостыми патронами бутафорских пистолетов. Эти пистолеты были современные, изящные, устрашающие. Их прошлые владельцы пытались убить ее. Джине никак не удавалось унять дрожь в руках. Где-то в районе Сорок Второй улицы уже слышались полицейские сирены.

— Пошли, детка! Переживать будешь потом.

И снова она бежала куда-то — Армстро буквально волок ее за собой. Она упала, оступившись на этих мерзких шпильках, все-таки ухитрилась скинуть их и побежала дальше босиком. Они свернули за угол и оказались в уличной толчее. Взвизгнув тормозами, перед Армстро остановилось желтое такси, и водитель, высунувшись из окна, разразился потоком брани на неизвестном Джине языке. Стремительное движение Армстро — и таксист вылетел из кабины и мешком плюхнулся на асфальт.

— Залезай, быстро!

Джина бросилась к пассажирской двери. Машина рванула с места, едва она оторвала ногу от мостовой. Каков бы ни был пол Армстро, машину он/она вел как безумный. Любой, попытавшийся преследовать их, неизбежно застрял бы в растянувшейся на несколько миль автомобильной свалке, отмечавшей их продвижение. Джина, отчаянно борясь с тошнотой, дрожащими пальцами проверила, сколько зарядов осталось в пистолетах. Больше всего она боялась ненароком спустить курок. С такими пистолетами иметь дела ей еще не приходилось.

— Тетя Касси? — хрипло спросила она.

— Мне очень жаль, детка.

Джина крепко зажмурилась. «О Боже… Касси… Карл…» Джине срочно нужно было проплакаться — но она была слишком потрясена.

— Это моя ошибка, — услышала она сердитый голос Армстро. — Мне ни за что нельзя было разрешать ей встречаться с тобой. Было же ей сказано: не ждать тебя у Луиджи, поскольку они могут выследить ее по чертову звонку к тебе в квартиру! Ясно же было, черт подери, что они предпримут что-нибудь! Но Иисусе, открытая бойня прямо у Луиджи… стрелять в родную дочь и свояченицу!

В глазах у Джины все расплылось. Она не могла ни говорить, ни думать.

— Забудь про Европу, детка. Они не выпустят тебя из Нью-Йорка живой. Они напали на твою квартиру, верно? Убили жениха? Карл, так его звали?

Она кивнула, не в силах выдавить из себя ни звука — такой ком застрял у нее в горле.

Кем бы ни был Армстро, он (или она) запросто обогнал бы любого гонщика из профессионального автородео.

— А это означает, что они так и так собирались убрать тебя — даже если бы Касси с тобой не встречалась. Просто на случай, если она хотя бы переслала это тебе. И уж само собой, им пришлось убить Карла на случай, если ты что-то сказала ему. Будь они все прокляты!

— Кто «они», — выдавила из себя Джина, не осмеливаясь спросить о том, что могла переслать, но не переслала ей Касси.

Взгляд Армстро задержался на ней достаточно долгое мгновение для того, чтобы она увидела в холодных серых глазах жалость.

— Деловые партнеры твоего отца. В первую очередь один ублюдок, годами подкупавший его. И эти чертовы террористы, которых они понавезли сюда. Минуя таможню и иммиграционную службу — дипломатический иммунитет, мать его.

Джина не хотела слышать больше ничего. Разумеется, до нее доходили все слухи, она читала злобные обвинения в прессе. Ничему этому она не верила. Да и кто, скажите на милость, поверит всякой грязи, которой поливают родного отца, даже если тот уже много лет вел себя как последний мерзавец? Джина рано поняла, что политика — это грязная и гнусная игра, в которой соперники делают все, что от них зависит, чтобы погубить репутацию врага руками платных репортеров. Собственно, это стало одной из причин, по которым она, несмотря на отчаянное противодействие отца, избрала по примеру тетки карьеру в кинематографе. «О Господи, тетя Касси… Карл…» Слезы жгли ей глаза, и она даже не могла вздохнуть как следует.

— Приходилось путешествовать по времени, детка? — пробился к ней вопрос Армстро.

— Ч-чего?

— Путешествовать по времени. Так приходилось или нет? Она зажмурилась, пытаясь заставить мозг работать.

— Нет. Но… — ей пришлось изо всех сил напрячь голос, чтобы ее было хоть немного слышно, — мы с Карлом… мы собирались отправиться с ВВ-86 в Лондон. Купили билеты и все необходимое по фальшивым документам, чтобы это осталось в тайне…

Такси свернуло за очередной поворот, влилось в поток машин на Бродвее и наконец сбавило скорость.

— Детка, — мягко произнес Армстро. — Эти билеты могут спасти твою жизнь. Ибо, Бог свидетель, единственный выход из этого города сейчас — через ВВ-86. Где ты их хранишь? И сохранились ли еще у тебя те фальшивые документы?

Ее начало трясти так, что шершавый пластик пассажирского сиденья заскрипел. Ей было мучительно стыдно за это, но ничего поделать с собой она не могла.

— Да, у нас… у меня… — В ушах ее все звенел предсмертный крик Карла. — Они хранятся в… в моей банковской ячейке… — При мысли о другой тайне, хранившейся в той же ячейке, слезы против воли снова закапали у нее из глаз. Подаренное Карлом кольцо, которое она так и не решалась носить открыто — пока ей не исполнится двадцать один год и она не станет окончательно и официально независимой от ненавистного отца, — так вот, это кольцо лежало в коробочке рядом с билетами.

Ноа пристально заглянул ей в глаза:

— Ячейка? Банковская? В каком банке?

Джина объяснила.

Двадцать минут спустя, задержавшись ненадолго в лавке, торговавшей подержанной (скорее всего — краденой) одеждой, чтобы переодеться во что-то без следов крови, Джина сжимала в руках все содержимое своей банковской ячейки. Нельзя сказать, чтобы пакет был очень тяжелым: фальшивые документы, билеты, которые они с тайным женихом купили для путешествия во времени (Господи, каким все это представлялось невинным приключением! Снять фильм, с которого начнется их карьера великих мастеров кинематографа…)? колечко так и лежало в маленьком бархатном футлярчике, некогда принадлежавшем матери Карла. Хоть какое-то воспоминание о Карле все-таки будет с ней…

Еще она захватила плоскую деревянную шкатулку, в которой лежали два револьвера на дымном порохе — «ремингтоны» модели 1858 года, тяжелые штуковины сорок четвертого калибра, которыми Карл пользовался на съемках фильмов про Геттисберг и освоение Запада. Он обучил ее пользоваться ими месяц назад, после того как выиграл первенство Нью-Йорка по стрельбе. Отец бы лопнул от ярости, узнай он про то, что она хранит их в своей ячейке. Армстро осмотрел пистолеты молча, и взгляд его (ее?) не был ни одобрительным, ни осуждающим — так, оценивающий.

— У тебя пули к ним есть?

— В нижнем отделении шкатулки, — кивнула Джина.

— Отлично. От современных придется избавиться прежде, чем мы доберемся до ВВ-86. А хоть какое-то оружие нам просто необходимо. Как они заряжаются?

Джина молча полезла в шкатулку за зарядами, но ледяной голос Ноа остановил ее:

— Не сейчас.

— Но почему? — чуть визгливо возмутилась Джина. — Потому, что это незаконно? Черт подрал, так ведь это мой папочка написал эти законы! И они не помогли остановить… — Она осеклась.

Голос Ноа Армстро сделался неожиданно мягким.

— Нет, не поэтому. Нам просто не удастся пронести на ВВ-86 заряженные пистолеты. Мы можем выдать их за реквизит, но только не в том случае, если они будут заряжены и готовы к стрельбе. Просто объясни мне, как они заряжаются, и мы сделаем это сразу же, как окажемся на станции.

Джине пришлось сделать над собой усилие, собраться с мыслями и объяснить, как насыпать в гнезда барабана дымный порох и как отводить собачку, чтобы вставить в гнезда пули — уже цилиндрические, а не круглые, как в более ранних системах — как протирать барабан, чтобы огонь не распространился по жирным следам в соседние камеры, как вставлять капсюли… Необходимость мыслить внятно помогала ей хоть на время забыть о висящем над ней кошмаре.

— Возможно, они смогут вычислить, куда мы направляемся, — негромко продолжал Армстро, когда она кончила объяснять. — Собственно, ВВ-86 тоже входит в список их целей, и они нападут на станцию в ближайшее время. — Детектив тихо выругался. — «Ансар-Меджлис»… Вот где ключ ко всему. После сегодняшних событий можно держать пари на любую сумму, что они нападут на станцию в следующее же открытие Главных Врат. Это часть плана их чертовых террористов.

Джина подняла взгляд, задавая безмолвный вопрос.

— Ублюдки, стрелявшие у Луиджи, — «Ансар-Меджлис». Никогда не слыхала о таких? Я бы тоже дорого дал, чтобы не слышать. Твоя тетка посвящает… посвящала много времени популяризации идей Храма Владычицы Небесной. Как и владельцы «Луиджи». И большинство его посетителей. Тот ублюдок, что стоит за этим нападением, послал отряд смертников из «Ансар-Меджлиса», чтобы они выполнили для него всю грязную работу. Приходилось слышать о Сайриле Баррисе? Мультимиллиардере? Поверь мне, детка, тебе бы не захотелось слышать, как он заработал все свои деньги. И он не может позволить, чтобы нити от убийства твоей тетки протянулись к нему. Или к твоему отцу. То, что они привлекли к этому делу «Ансар-Меджлис», позволит им этого избежать. А теперь эти ублюдки готовят новый удар — в самое сердце Храма…

Джина ахнула, ясно представив себе, что именно имеет в виду Армстро.

Взгляд детектива показался ей сочувственным.

— Теперь видишь, что получается, детка?

По правде говоря, Джине не хотелось больше ничего слышать обо всем этом кошмаре.

И все же ей пришлось дослушать Армстро до конца. Дослушать и увидеть на экране миниатюрного компьютера доказательства — омерзительные доказательства — отснятые в цвете и со стереозвучанием. Доказательства, снятые похожим на эльфа актером и переданные Армстро за считанные часы до смерти.

Это убило в ней те остатки уважения к отцу, которые могли еще оставаться.

* * *

В 1853 году от Рождества Христова дородный мужчина с высоким лбом и падающей на брови темной челкой стал четырнадцатым президентом Соединенных Штатов. Звали его Франклин Пирс. В том же году вооруженный конфликт между Россией и Турцией ознаменовал начало разрушительной Крымской войны. Гораздо южнее тех краев Британия аннексировала Раджпур, в то время как на самих Британских островах Шарлотта Бронте опубликовала «Вилетт», а по ту сторону Атлантики другой писатель, американец Натаниэль Хоторн, уже знаменитый своим «Багровым письмом», разродился «Сказками Дремучего Леса». Известный историк Моммсен написал «Историю Древнего Рима», а в Голландии родился легендарный художник-импрессионист Винсент Ван Гог. Европейская архитектура переживала период увлечения реставрацией: П.С.Альберт начал перестройку замка Балморал в Абердиншире, Шотландия, а на континенте Жорж Осман затеял реконструкцию всего центра Парижа, проложив кольцо бульваров.

В Нью-Йорке м-р Генри Стейнвей начал производить рояли высшего класса. В Европе итальянский композитор Верди написал две замечательные оперы, «Трубадур» и «Травиата», а немецкий композитор Вагнер завершил либретто к своему шедевру «Кольцо Нибелунгов». Александр Вуд сделал своему пациенту первую подкожную инъекцию с помощью шприца, а Самюэль Кольт, живая легенда американских оружейников, произвел революцию в британской оружейной промышленности, открыв в Лондоне фабрику по механизированному производству револьверов.

В том же Лондоне королева Виктория немало способствовала популяризации хлороформа в качестве анестезирующего средства при хирургических операциях, согласившись на использование его при седьмых своих родах. Британия начала строить систему телеграфной связи в Индии и узаконила обязательную прививку против оспы. В Америке, в калифорнийских лесах, открыли самое высокое в мире дерево, Wellingtonia Gigantea. А в Уайтчепле, на улице Миддлсекс-стрит — известной более как Питтикоут-лейн, по названию знаменитого рынка, раскинувшегося на мощенной булыжником мостовой, — в семье иммигрантки из Литвы Варины Болеславене и портового грузчика Джона Лахли родился ребенок.

Нельзя сказать, чтобы он стал желанным прибавлением в семье из шести человек, существовавших на десять шиллингов недельного жалованья Джона Лахли да еще на шиллинг-другой от продажи шарфов, что вязала Варина. Более того, во многих уголках мира в том же самом 1853 году такого младенца выкинули бы умирать, предоставив собственной судьбе. Не говоря уже о том, что родители не в состоянии были кормить, одевать и воспитывать его, ребенок родился с некоторыми физическими… скажем так, странностями. А лондонский Ист-Энд 1853 года относился к физическим отклонениям подозрительно, чтобы не сказать — враждебно. Повитуха, принимавшая роды, в ужасе ахнула, но так и не смогла ответить на первый инстинктивный вопрос изможденной матери: девочка или мальчик?

Согласно статистике, один, из тысячи рождающихся детей имеет отклонения в развитии гениталий; порой эта цифра доходит до одного из пятисот. И хотя подлинные гермафродиты, обладающие гениталиями обоих полов, составляют ничтожный процент, они все же рождаются — примерно один на миллион новорожденных. Даже в современном, относительно цивилизованном обществе хирургическая коррекция физиологии таких детей может привести к расстройствам психики, повышает вероятность суицида, обостряет чувство неуверенности и стремление утаивать подлинную сексуальную природу человека.

Лондонский Ист-Энд 1853 года представлял собой подобие выгребной ямы тогдашнего общества. Беднота со всего мира ютилась в переполненных ночлежках по десять — двенадцать душ на комнату, дралась, пила и совокуплялась с грубыми моряками, щедро делившимися с ними всеми известными человечеству заболеваниями.

Женщины, носившие под сердцем не рожденных еще детей, принимали медицинские снадобья, содержавшие стрихнин и мышьяк, а также тяжелые металлы вроде свинца. Мужчины, отцы этих детей, работали на плавильнях или судоверфях, также заражавших воду и почву тяжелыми металлами. Санитарно-технические системы сводились к открытым ямам, в которые сбрасывались неочищенные отходы, и вырытым рядом колодцам, из которых брали воду для питья. В таких районах развивающиеся в утробах матерей эмбрионы подвергались угрозе самых различных генетических отклонений.

Вот так и вышло, что родившийся в 1853 году в Уайтчепле, после долгих споров и множества проклятий в адрес Бога, позволившего такому уроду родиться, а также пьяных скандалов, увенчавшихся избиением женщины, произведшей этого несчастного на свет, младенец был окрещен Джоном Болеславом Лахли и принят сыном в семью, в которой уже имелось четверо сестер-бесприданниц. Он сумел выжить и возмужать в условиях Ист-Энда, что потребовало от него не только сил и воли. Разумеется, не имеющий ярко выраженного пола ребенок рос здесь не более невинным, чем его более удачливые сверстники. Поэтому, выросши, Джон Лахли поклялся себе в том, что никогда, никогда не спустит миру то, что тот с ним сделал.

* * *

Тихим дождливым субботним утром 1888 года д-р Джон Лахли, давно уже выкинувший из своего имени иностранного «Болеслава», сидел в обставленной со вкусом гостиной уютного дома на Кливленд-стрит в Лондоне. Напротив него сидел пациент, и доктор кипел от скрытого раздражения, что так бездарно проходит утро, одновременно с нетерпением ожидая новой встречи с другим клиентом, который привнесет наконец в его жизнь все то, о чем он так давно мечтал.

Несмотря на горевший в камине огонь, в комнате было холодно и сыро. Как правило, август выдавался в Лондоне погожий: цветут цветы, теплый ветер уносит прочь туман, угольный дым и зябкую сырость ранней осени. Однако в тот-год непрерывные дожди и грозы донимали южную Англию несколько месяцев подряд, терзали болью ревматиков, а надежды на лето все таяли — оно все не наступало и не наступало, а потом вдруг кончилось, так и не начавшись. Джону Лахли смертельно наскучило выслушивать бесконечные жалобы на здоровье — с него хватило и прошедшей зимы.

Доктор Джон Лахли вообще терпеть не мог дураков и нытиков, но они платили по счетам — и очень даже неплохо платили, — и потому он сидел в полутемной приемной и улыбался, улыбался, улыбался в ответ на бесконечный поток нытиков, улыбаясь еще сильнее, когда получал от них деньги. Мечты его при этом витали в совсем другой полутемной комнате, где его обнимали руки Альберта Виктора, целовал рот Альберта Виктора, а социальный статус Альберта Виктора обещал соответствующее награждение — и все это находилось в его власти.

Он продолжал старательно улыбаться на протяжении последнего часа, если не больше, с внимательным, понимающим видом выслушивая излияния этого чертова ливерпульского идиота. Едва переступив порог, тот начал жаловаться на свое здоровье, на свои болячки, на свои лекарства, на свои простуды и дрожь в руках, на зуд в коже и головную боль…

Всего этого вполне хватало, чтобы свести с ума даже здорового человека, что, по мнению Джона Лахли — которое он тем не менее держал при себе, — уже давно случилось с этим жалким торговцем хлопком. Последнее, на что жаловался мистер Джеймс Мейбрик, была ипохондрия. Этот кретин ежедневно глотал устрашающее количество стрихнина и мышьяка, прописанных ему другим полоумным, врачом по фамилии Хоппер, в виде целебных порошков. Надо же додуматься: прописать пять или шесть чудовищных доз мышьяка в день! Словно этого было недостаточно, Мейбрик покупал у своего аптекаря еще и пилюли с мышьяком. И в довершение всего этот чертов идиот поглощал целыми флаконами так называемый сироп Феллоу — дешевое снадобье, продававшееся буквально в каждой аптеке и состоявшее преимущественно из стрихнина с мышьяком.

При этом Мейбрик был настолько туп, что искренне не мог понять, почему это он испытывает очевидные признаки острого отравления мышьяком! «Боже, — думал Лахли, — дай мне терпения иметь дело с готовыми платить пациентами, ждущими от меня любых ответов, кроме самых очевидных!» Если бы он просто сказал этому полоумному: «Да прекрати ты принимать этот чертов мышьяк!» — Мейбрик исчез бы, а вместе с ним и его денежки, и нога его никогда больше не ступила бы на порог Лахли. Разумеется, жить ему оставалось совсем немного — вне зависимости от того, будет он и дальше принимать свои ядовитые лекарства или нет.

А раз уж идиоту все равно предстояла смерть от мышьяка, он мог и заплатить Лахли за привилегию убеждать его в обратном.

Лахли перебил Мейбрика, чтобы дать ему снадобье, способное помочь наверняка, — то, что он давал всем своим пациентам перед тем, как погрузить их в месмерический транс. Подавляющее большинство людей, как он обнаружил, легко поддаются гипнозу и без помощи медикаментов, хотя встречаются и такие, которым это необходимо. Зато все до единого пациенты ждали от него необычных физических ощущений. Уникальная, собственного изобретения смесь препаратов им это гарантировала. Его успех как врача-месмериста на девять десятых обеспечивался набором примитивных трюков и интуицией, помогавшей ему давать пациентам именно то, что они хотели.

Поэтому он смешал свой сильнодействующий химический аперитив и накапал его в стакан крепкого портвейна, чтобы перебить неприятный вкус.

— А теперь, сэр, выпейте-ка это лекарство, — сказал он, — и, пока оно будет действовать, поведайте мне оставшуюся часть истории вашей болезни.

В два глотка опустошив стакан вина со снадобьем, Мейбрик продолжил свой рассказ:

— Ну, видите ли, подцепил я тогда малярию — это, значит, в Америке вышло, когда я по хлопковым делам в Норфолке был, в Виргинии. Хинная вода что-то мне не очень помогала, вот один американский доктор и прописал мне порошок с мышьяком. Тому уже одиннадцать лет, как я его принимаю, и малярия меня почти что не тревожит, вот только я обнаружил, что для этого нужно мышьяка все больше… Бедняжка Банки — это жена моя, мы с ней познакомились на обратном пути из Норфолка, — так вот Банни за меня так переживает, бедная детка. Не то чтобы в ее хорошенькой американской головке было много мозгов, но все же очень она из-за меня огорчается. Бог знает, к кому я только не обращался за помощью. Даже к оккультисту раз ходил — думал, может, хоть он поможет справиться с моими недугами. В общем, оказалось, — это леди, в Лондоне. Утверждала, что определяет редкие болезни по гороскопу. Так вы только представьте себе: она сказала, чтобы я перестал принимать лекарства! Нет, вы представляете, что за абсурд! Ну, с тех пор прошло два года, и мое здоровье пошатнулось еще сильнее, а доктор Хоппер, если подумать, просто болван. Решил это я намедни навестить братца, Майкла — вот-вот, Майкла Мейбрика, композитора, он пишет под псевдонимом Стивен Адамс. Вот я себе и говорю: Джеймс, говорю, надо бы тебе повидаться со специалистом в Лондоне: жизнь-то твоя стоит таких времени и денег, с женой и детьми-то. А как увидел в «Тайме» ваше объявление, доктор Лахли, что вы, мол, практикующий врач и оккультист, владеющий тайнами духовного мира для диагноза сложных… или редких там заболеваний, и что вы используете самые современные методы для лечения месмеризмом, ну, я сразу так и понял, что просто должен с вами повидаться…

И так далее, и тому подобное, до бесконечности: его чертовы лекарства, его нью-йоркский рецепт, который самым наглым образом порвал этот хам, доктор Хоппер…

«Если бы я только мог взять его руками за глотку, не прекращая улыбаться, — думал Джон Лахли, — я бы повалил его на пол — он и пикнуть бы не успел. Я бы отрезал ему яйца и скормил бы по одному. Если только они у него есть. Должны быть: он говорил, что у него дети. Вот не повезло ублюдкам! Может, я только окажу им услугу, перерезав их отцу глотку и утопив его тело в Темзе. Интересно, что поделывает сейчас Альберт Виктор? Боже, уж лучше тысячу раз удовлетворить чертова недоумка, внука Виктории, чем слушать этого идиота. Он ведь туп как пень, этот Альберт Виктор, но что вытворяет своим здоровенным причиндалом… И, Бог свидетель, рано или поздно он станет королем Англии!»

Легкая, но довольная улыбка играла на узком лице Джона Лахли. Не каждый англичанин может похвастаться тем, что трахался с будущим монархом Британской империи. И уж тем более не каждый англичанин может указывать будущему королю, куда идти, что говорить и как себя вести, — ожидая при этом рабского повиновения. Тупее полена, прости его Господи, и кто, как не Джон Лахли, обвел его вокруг пальца.

Или, точнее, вокруг места, расположенного несколько ниже.

Альберт Виктор, державший свою бисексуальность в глубокой тайне — за исключением крайне узкого круга специфических знакомых, — пришел в восторг от физических… скажем, странностей Джона. Можно сказать, эта пара была создана друг для…

— Доктор?

Он зажмурился, потом открыл глаза и уставился на Джеймса Мейбрика, с трудом удерживая желание выхватить спрятанный в кармане револьвер и влепить ему пулю меж глаз.

— Да, мистер Мейбрик? — Ему удалось даже придать голосу вежливое звучание взамен убийственного.

— Я вот думал: может, вы могли бы подвергнуть меня месмерической операции?

На мгновение Лахли снова зажмурился, потом понял, что Мейбрик просит погрузить его в гипнотический транс с целью поставить диагноз его заболеваниям и произвести «хирургическую операцию месмерическими средствами». Глаза у Мейбрика слипались: начинало оказывать действие то средство, что дал ему Лахли.

— Что ж, в любой момент, когда захотите, сэр, — отвечал Лахли все с той же легкой улыбкой.

— Значит, вы считаете, есть еще надежда?

Улыбка Лахли сделалась увереннее.

— Надежда, мой дорогой сэр, есть всегда. — «Вот уж на что можно надеяться, так это на то, что тебя хватит апоплексический удар — прямо здесь, в трансе — и что ты избавишь мир от своей жалкой персоны». — Прошу вас, прилягте вот сюда, на кушетку, и не сопротивляйтесь действию лекарства и моего голоса.

Мейбрик с трудом оторвался от мягкого кресла, в котором провел последний час с лишним, излагая историю своей болезни. Он двигался так неуверенно, что Лахли пришлось помочь ему перейти на кушетку.

— Так, а теперь, мистер Мейбрик, представьте себе, что вы стоите на верхней площадке очень, очень длинной лестницы, спускающейся в темноту. С каждым вашим шагом вниз тело ваше становится все тяжелее и спокойнее, высвобождая разум. Спускайтесь, мистер Мейбрик, не спеша — ступенька за ступенькой, вниз, в спокойную и уютную темноту, теплую, ласковую, как материнские объятия…

Уже на двадцать пятой ступеньке м-р Джеймс Мейбрик, эсквайр, погрузился в глубокий транс, блаженно не реагируя почти ни на что.

— Вы слышите мой голос, мистер Мейбрик?

— Да.

— Очень хорошо. Вы были больны, мистер Мейбрик?

— Да. Очень болен. Так много разных симптомов, я даже не знаю, что болит сильнее.

«Ну что ж, это нам знакомо».

— Ладно, раз так, мистер Мейбрик, что беспокоит вас больше всего в настоящий момент?

Это был совершенно невинный вопрос, из тех, какие естественно задать пациенту, страдающему от нескольких недугов разом. Все, чего хотел Лахли, — это сузить круг симптомов, беспокоящих этого идиота, с тем, чтобы внушить в эту одурманенную отравой башку представление о том, что боль сделалась после сеанса слабее. Он не раз с успехом проделывал это с другими пациентами, страдавшими не столько от настоящей болезни, сколько от истерии и неврозов. Он давно уже с интересом следил за работами этого типа из Вены, д-ра Фрейда, и начал сам экспериментировать с…

— Эта сучка!

Джон Лахли едва не упал со стула. Одурманенное снадобьем лицо Мейбрика перекосилось от ярости.

— Это она беспокоит меня! Эта чертова сучка, она беспокоит меня больше всего на свете! Шлюха бессовестная! Она и ее хахаль! Богом клянусь, я убью их обоих, как убил ту маленькую грязную проститутку из Манчестера! Я вытряс из нее жизнь голыми руками, а сам все думал об этой сучке! Ну, не то чтобы это было слишком приятно, хотя, клянусь глазами ее бесстыжими, жаль, что это было неприятно! Я вытрясу жизнь из этой суки, ей-богу вытрясу, я взрежу ее своим ножом, и этот чертов Брирли, он еще поплатится за то, что трахал мою жену…

Довольно долго Джон Лахли, не в силах пошевелиться, с разинутым ртом слушал этого проклятого торговца хлопком. Ему просто не приходило в голову, что он может сделать в этой ситуации. С подобной жаждой убийства он еще в своей практике не сталкивался. Как он там говорил? «…убил эту маленькую грязную проститутку из Манчестера… вытряс из нее жизнь голыми руками…». Джон Лахли вздрогнул и повернулся в кресле. В прихожей егослуга отвечал какому-то нетерпеливому посетителю.

— Ваше высочество? Прошу вас, заходите! Что-то случилось, сэр?

— Мне нужно немедленно поговорить с доктором, Чарльз!

Принц Альберт Виктор… И, судя, по голосу, в изрядной панике.

Джон Лахли свирепо покосился на чертова торговца хлопком — лежа на кушетке, тот продолжал бормотать что-то насчет того, что выпотрошит свою жену за блудодейство с каким-то козлом по имени Брирли, про дневник, который едва не нашла одна из служанок, что чуть было не привело ко второму убийству, и еще про какую-то комнату, что он снял на Миддлсекс-стрит в Уайтчепле, чтобы укокошить еще много, много грязных шлюх… Лахли слушал и испытывал к нему такую ненависть, что ему пришлось стиснуть кулаки, чтобы не пристрелить того на месте. Назревал кризис всей его карьеры, а ему приходится тратить время на маньяка-убийцу!

— У доктора Лахли сейчас пациент, ваше высочество, — доносился из-за двери голос Чарльза. — Но я немедленно дам ему знать, что вы здесь, сэр.

Лахли склонился над Мейбриком и стиснул его за плечи с такой силой, что у того, должно быть, остались синяки.

— Мистер Мейбрик! — настойчиво прошептал он тому в ухо. — Я хочу, чтобы вы замолчали. — Замолчите сейчас же!

Купец послушно стих.

«Слава Богу!..»

Лахли всмотрелся ему в лицо, подождал, пока уймется дрожь в руках, в два шага пересек комнату и распахнул дверь, как только Чарльз постучал.

— Да, Чарльз? Я слышал, как пришел его высочество. А, ваше высочество! — Он шагнул вперед и протянул руку внуку королевы Виктории. — Добро пожаловать в «Тибор». Вы ведь знаете, мой дом всегда открыт для вас, днем и ночью. Не угодно ли вам пройти в гостиную?

Чарльз поклонился и, исполнив свой долг, растворился в глубине дома. Принц Альберт Виктор Кристиан Эдуард был высоким молодым человеком симпатичной наружности, с впечатляющими темными усами, шеей столь тонкой и длинной, что ему приходилось носить слишком высокие воротники, и самыми глупыми глазами из всех, что Джону Лахли приходилось видеть на человеческом лице. В руках он вертел скомканные сафьяновые перчатки. Дерганой, нервной походкой проследовал он за Лахли по коридору. Джон тщательно закрыл дверь, усадил своего пациента в кресло и налил ему основательную порцию бренди. Альберт Виктор, известный самым интимным своим друзьям как Эдди — а из всех интимных друзей Эдди Джон Лахли был самым, самым интимным, — проглотил бренди одним отчаянным глотком и тут же поспешил изложить причину своего прихода в таком состоянии.

— Я конченый человек, Джон! Я пропал… о Боже! ты должен помочь мне, подсказать мне, что делать… — Эдди в отчаянии схватил Лахли за руки. — Я пропал! Ему нельзя позволить этого, ты же понимаешь, что со мной станет! Кто-то должен остановить его! Если моя бабка узнает… Боже праведный, это же погубит ее доброе имя, опозорит всю семью… Боже мой, да все правительство полетит к черту, ты ведь знаешь, что творится, Джон, ты сам мне говорил: все эти волнения среди рабочих, что мне делать? Он угрожает… угрожает! — требует денег, иначе катастрофа! Боже, я погиб, стоит хоть слову просочиться наружу… Бесчестье, тюрьма… Он слишком много на себя берет! Это уже вне рамок цивилизованного закона, Божьего закона… дьявол его побери!

— Ваше высочество, прошу вас, успокойтесь. — Он высвободил руки из вцепившихся мертвой хваткой пальцев Эдди и налил еще порцию бренди, основательнее первой. Впрочем, она исчезла с такой же скоростью. Он погладил Эдди по длинной шее, снимая напряжение, и сумел-таки успокоить его до такого состояния, чтобы тот смог говорить более внятно. — Ладно, Эдди. Теперь расскажите мне медленно, что случилось.

— Помнишь Моргана? — неуверенным шепотом начал Эдди.

Лахли нахмурился. Разумеется, он знал Моргана. Морганом звали паренька-валлийца из Кардиффа, служившего главной приманкой одного из дорогих вест-эндских борделей — как раз здесь, на Кливленд-стрит, известной не только художниками и галереями, но и забавами для гомосексуалистов. Едва узнав, что его билет в мир славы, процветания и политического влияния увлекся пятнадцатилетним мальчишкой-проституткой с Кливленд-стрит, он накачал Эдди своими снадобьями для лучшей восприимчивости и в резкой форме потребовал от него немедленно прекратить с тем всякие отношения.

— Так что с Морганом? — негромко спросил Лахли.

— Я… я совершил глупость, Джон, мне очень жаль, просто такой он был… ну, такой, черт возьми, хорошенький, я прямо без ума от него был…

— Эдди, — мягко остановил его Лахли. — Что за глупость? Ты что, виделся с ним снова?

— Ох, нет, Джон, нет же, такого я не стал бы… я не встречался с ним с тех пор, как ты запретил мне. Только с женщинами, Джон, да с тобой…

— Тогда что такого ты сделал, Эдди, что называешь это глупостью?

— Письма… — прошептал тот.

Неприятный холодок пробежал по спине Джона Лахли.

— Письма? Какие еще письма?

— Я… я писал ему письма. Такие глупенькие любовные письма — ну, он был такой хорошенький и всегда так печалился, когда я от него уходил…

Лахли зажмурился. «Эдди, чертов маленький ублюдок!»

— Сколько писем, Эдди? — таким голосом задал он вопрос, что Эдди вздрогнул.

— Не сердись на меня, Джон! — Лицо принца исказилось от ужаса.

Потребовалось несколько минут и изрядное количество достаточно интимных ласк, чтобы убедить перепуганного принца в том, что Лахли вовсе на него не злится. Когда ему удалось снова успокоить Альберта Виктора, он повторил свой вопрос — на этот раз осторожнее.

— Так сколько было писем, Эдди?

— Восемь, кажется.

— Кажется? Ты должен вспомнить точно, Эдди. Это очень важно.

Эдди нахмурился, вспоминая.

— Восемь, их должно быть восемь, Джон. Видишь ли, я встречался с ним восемь недель подряд и посылал ему по письму каждую неделю, а потом познакомился с тобой, так что он мне больше не нужен. Да, точно восемь.

— Очень хорошо, Эдди. А теперь скажи, что так расстроило тебя в этих восьми письмах?

— Он хочет за них денег! Уйму денег! Тысячи фунтов, а не то он пошлет их в газеты и в Скотланд-Ярд, инспекторам, которые арестовывают за содомию! Джон, я погиб! — Эдди закрыл лицо руками. — Если я не заплачу ему столько, сколько он просит…

— Да-да, Эдди, он обнародует письма, и ты сядешь в тюрьму. Эту часть ситуации я очень хорошо понял, Эдди. А теперь скажи, как он требует заплатить? Куда доставить деньги и кому передать?

— Ну, ты ведь знаешь, я люблю устраивать небольшие вылазки в Ист-Энд, переодевшись простолюдином? Чтобы меня никто не узнал?

Лахли воздержался от комментариев насчет того, насколько эффективен этот камуфляж; собственно, Эдди был единственным человеком в Лондоне, кого он мог ввести в заблуждение.

— Да, так при чем здесь эти маленькие вылазки?

— Я сам должен отнести ему деньги завтра ночью. Мы должны встретиться на углу Питтикоут-лейн и Уайтчепл-роуд в полночь. И я должен быть там, должен! Если я не приду, не передам ему тысячу фунтов, он пошлет первое письмо в газеты! Представляешь, что эти газетчики… что там газетчики, что сделает со мной моя бабка? — Он снова спрятал лицо в ладонях. — И если я не заплачу ему еще тысячу через неделю, он отошлет второе письмо в полицию! Он написал мне, чтобы я ответил ему письменно сегодня — послал письмо в какое-то жалкое заведение, откуда он его заберет. Я должен подтвердить ему, что согласен платить, а не то он отошлет первое письмо уже завтра.

— А когда ты ему заплатишь, Эдди, он отдаст тебе письма?

Бледный как полотно принц кивнул, отчего его голова на длинной, тонкой шее сделалась похожей на птичью. Не помог даже высокий воротник, благодаря которому Эдди заработал прозвище Колодник.

— Да, — прошептал он, дрогнув усами от огорчения. — Он сказал, если получит мое письмо сегодня, он принесет завтра одно из писем и обменяет его на деньги. Пожалуйста, Джон, ну посоветуй мне, что делать, как его остановить! Кто-то должен заставить его заплатить за это!

Понадобилось еще несколько минут, чтобы в очередной раз хоть немного привести Эдди в чувства.

— Успокойся, Эдди. Право же, для такого беспокойства нет оснований. Считай, что дело улажено. Пошли ему записку, как условлено. Морган обрадуется, что ты встретишься с ним завтра с первым платежом. Наобещай ему всего, чего он хочет. Прежде чем он получит хоть шиллинг, проблема просто исчезнет.

Принц Альберт Виктор подался вперед и жадно вцепился в руки Джона; страх явно придавал сил его дрожащим пальцам. Покрасневшие глаза расширились.

— Что ты намерен делать? — прошептал он.

— Ты ведь знаешь, какими энергиями способен я повелевать, какими силами обладаю.

Принц в замешательстве кивнул. Джон Лахли был для молодого человека не просто любовником, но и наставником по многим вопросам душевного свойства. Эдди уже привык во многом полагаться на д-ра Джона Лахли, врача и оккультиста, имевшего репутацию самого известного в Сохо исследователя древних оккультных искусств. Разумеется, большинство исполнявшихся им на публике — как под именем Джонни Анубиса, салонного медиума из Уайтчепла, так и в качестве профессионального медика Джона Лахли — трюков были такими же фальшивками, как у его главного конкурента, мадам Блаватской. Большинство, но не все.

Очень даже не все.

— Месмеризм, да будет тебе известно, — мягко пояснил он принцу Альберту Виктору, погладив его по руке, — весьма успешно использовался уважаемыми хирургами при ампутациях — заменяя анестезию. Французы сейчас работают над самыми немыслимыми средствами внушения, заставляя взрослых людей пищать цыплятами, убеждая дам в том, что они делали или говорили то, чего в жизни никогда не было.

И только что в соседней комнате сумасшедший торговец хлопком из Ливерпуля, находясь под внушением Лахли, выбалтывал ему свои темные тайны.

— О да, Эдди, — продолжал он с улыбкой, — силы месмеризма весьма велики. И я, скажу без лишней скромности, весьма преуспел в этой области. Не беспокойся больше насчет этого жалкого типа Моргана. Свяжись с ним любым способом, пообещай ему всего, чего хочет этот маленький ублюдок. Пообещай ему весь мир, пообещай ключи от бабкиного дворца, ради Бога, наобещай ему чего угодно, чтобы он был счастлив, пока я не смогу действовать. Мы найдем твои письма, Эдди, и мы получим их обратно, и обещаю тебе со всей ответственностью: еще до послезавтрашнего утра угроза перестанет существовать.

Его легковерный, самый ценный пациент сделал глотательное движение, и в его глупых глазах забрезжила надежда.

— Значит… значит, ты спасешь меня? Джон, ты обещаешь спасти меня от тюрьмы?

— Ну конечно, Эдди, — улыбнулся Лахли и, склонившись, запечатлел на дрожащих губах принца поцелуй. — Не беспокойся больше ни о чем, Эдди. Предоставь все это мне.

Альберт Виктор доверчиво кивал, как ребенок.

— Да-да, конечно. Прости меня, я сам должен был догадаться, что не все еще потеряно. Ты и раньше давал мне такие ценные советы…

Лахли снова потрепал Эдди по руке.

— И буду продолжать делать это и дальше. Ладно, а пока… — Он отошел к столу и вернулся с пузырьком того же средства, которым только что поил Джеймса Мейбрика. Многие из его пациентов предпочитали, чтобы их принимали в более уютной гостиной, а не в комнате для приема, поэтому он и здесь держал запас своей микстуры. — Прежде чем ты уйдешь, Эдди, я хочу, чтобы ты принял вот это. Ты в растрепанном виде, пойдут всякие слухи… — Он плеснул вина из хрустального графина в высокий стакан, накапал в него изрядную дозу своего средства и протянул Эдди. — Выпей. Это поможет тебе успокоить расшатанные нервы.

«И сделает тебя замечательно внушаемым, мой славный, глупый принц, ибо ты никогда больше не должен вспоминать об этом разговоре, Моргане и этих письмах, будь они трижды прокляты». Эдди был настолько глуп, что запросто мог бы выболтать всю ту историю, напившись во время одной из своих вылазок в Ист-Энд. Лахли улыбнулся, глядя, как Эдди опустошает стакан. В свое время Лахли, выступая на публике под именем Джонни Анубиса, мало чем отличался от фокусника-шарлатана, зарабатывавшего деньги дешевыми трюками, которых ждали — точнее, просто требовали — от него зрители. Равно как и его новые клиенты, конечно.

Но вот Джон Лахли…

Доктор Лахли был весьма искушенным месмеристом. Еще каким искушенным.

Разумеется, ему надо было сделать что-то с этим торговцем хлопком в соседней комнате. Негоже позволять этому маньяку-убийце распространяться о том, с кем он имел дело, пусть и безобидное. Впрочем, он говорил что-то про дневник с уликами — значит от этого осложнения Лахли мог избавиться без особого труда. Можно повесить человека даже за убийство уличной шлюхи, если он сам достаточно глуп, чтобы оставить улики. А уж в том, что Джеймс Мейбрик дурак, сомнений не возникало. У Джона Лахли не было ни малейшего намерения вести себя так же неосторожно, когда он избавит мир от этого маленького шантажиста Моргана.

Улыбка его сделалась еще шире, когда принц Альберт Виктор Кристиан Эдуард откинулся на спинку кресла и закрыл глаза — снадобье Лахли превращало его в глину, из которой умелые руки могли вылепить все что угодно. Тот успел прошептать только короткую, отчаянную мольбу:

— Пусть он заплатит!..

О да. Он проследит за тем, чтобы юный Морган заплатил за все сполна.

Никому еще не удавалось угрожать планам Джона Лахли и остаться в живых, чтобы рассказать об этом.

* * *

Сенатор Джон Пол Кеддрик свыкся с властью. Когда он приказывал что-то — своему помощнику или одному из безликих и безымянных обитателей мира, в котором он и сам жил когда-то, — он ожидал, что этот приказ будет исполнен быстро и беспрекословно. Некомпетентности он просто не терпел. Поэтому, услышав, что покушение, спланированное им в дорогом нью-йоркском ресторане «Луиджи», достигло своих целей лишь частично, Джон Пол Кеддрик отвесил горевестнику такую оплеуху, что у того пошла носом кровь.

— Бестолочь! Кой черт вы позволили этой мелкой твари, Армстро, улизнуть? Хуже того — улизнуть с моей дочерью! Ты хоть представляешь, что будет, если Армстро и этой маленькой наглой сучке удастся передать доказательства ФБР? Бог мой, будто мало того, что Касси у меня на глазах превратила мою дочь в бездомную, бредящую кино идиотку! А теперь вы еще позволили ей бежать с уликами, которых достаточно, чтобы мы все сели на электрический стул?

Несчастный лакей, которому не посчастливилось явиться с плохими вестями, прижимал платок к носу, в котором при попытках говорить что-то неприятно булькало.

— Простите, сенатор, но мы послали на квартиру к вашей дочери шестерых, а в тот ресторан — целых десять человек! Кто же знал, что Армстро такая увертливая змея? Или что ваша дочь выйдет из-за стола как раз перед нападением?

Джон Кеддрик отвел душу еще одной оплеухой и принялся расхаживать взад-вперед по гостиничному номеру, бормоча себе под нос проклятия и пытаясь представить себе следующий ход Армстро. Передаст все ФБР? Возможно. Но с Джиной Николь на буксире? Как уже выяснил Джон Кеддрик — к глубокому своему огорчению, — одним из талантов Армстро было искусство маскировки, но к Джине это не относилось. Стоит им появиться где-либо поблизости от нью-йоркского отдела ФБР, как люди, нанятые им с Гидеоном Гатри, прикончат их. К сожалению, это наверняка было ясно и Армстро. Нет, эта пронырливая сволочь попытается убраться из города — вдвоем. Но как? И куда этому детективу податься? Армстро наверняка сообразит, что за автовокзалами, аэропортами, агентствами по прокату автомобилей, паромными причалами и вообще всеми пунктами выезда из города установлено наблюдение.

Кеддрик снова замысловато выругался. Проклятие! После всего, что он успел организовать, за каких-то несколько дней до решающих действий появляется Армстро со своим длинным носом… Он застыл посреди номера. Его план известен Армстро — известен по крайней мере настолько, чтобы просчитать следующий его ход. И эта крыса, этот мелкий детектив — храмовник, точно так же, как проклятая сенаторская дочка и ныне уже покойная свояченица. Если Армстро и Джина Николь не попытаются спасти следующую приговоренную к смерти жертву, значит, Джон Кеддрик плохо знает храмовников.

— Они отправятся на ВВ-86, — едва слышно пробормотал Кеддрик. — Шевели задницей и отправляйся туда с отборными людьми. Я хочу, чтобы Армстро прикончили.

— И вашу дочь тоже? — неуверенно пролепетал лакей.

Джон Пол Кеддрик зажмурился, острее обыкновенного ненавидя Касси Тайрол за то, что та настроила его дочь против него, втянула ее в эту историю, ознакомила ее с уликами… Те, кто платил Джону Кеддрику, жаждали крови. На этом этапе следовало исключить любую возможность утечки информации. Быстро и надежно. Не считаясь с тем, чья семья попадет под каток.

— Видит Бог, — рявкнул он, — я не позволю никому запороть все! Тем более теперь, когда цель так близка!

— Те же подрядчики, что у Луиджи? — спросил тот, прижимая к носу окровавленный платок.

— Черт, разумеется! — Он рассеянно провел рукой по волосам. — Слава Богу, нам удалось уже внедрить на станцию «Ансар-Меджлис». Как только твой отряд ступит на станцию, я хочу, чтобы их задействовали. Полный разгром. Все что угодно, только бы это впечатляло.

— Слушаюсь, сэр.

— Тогда чего стоишь как пень? Шевели задницей, черт тебя дери!

Лакей, пошатываясь, бросился к двери.

Джон Кеддрик рывком распахнул створку бара, опрокинул в горло маленькую бутылочку скотча и с размаху шмякнул пустую посудину о стену. Чертова стекляшка имела наглость не разбиться, а просто отскочить. Последствиями кипевшей в нем ярости стали дыра в сухой штукатурке над телевизором, разбитая лампа и три перевернутых кресла. Черт бы подрал этого пронырливого детектива! И черт бы подрал эту безмозглую суку Касси Тайрол! Его единственное дитя… она так ведь и не простила его за все дни рождения, репетиции, выпускные вечера, что он пропустил из-за своих сенатских дел…

Но он не мог ровным счетом ничего поделать, чтобы спасти свою девочку. С того момента, как Джина узнала правду, она — неблагодарный отпрыск Кеддрика — не остановилась бы ни перед чем, только бы увидеть родного отца за решеткой. И если он не хочет, чтобы его поджарили на электрическом стуле, ему придется убить ее. А прежде чем это произойдет, Ноа Армстро еще пожалеет о том, что их с Джоном Кеддриком дороги пересеклись. Сенатор извергнул еще одно чудовищное проклятие и поспешил убраться из гостиницы.

Хоть Касси сполна заплатила за все причиненные ему неприятности.

Все, что оставалось, — это доделать начатое.

Глава 2

Из всех личностей, шагавших по Общему залу Восемьдесят Шестого Вокзала Времени, никто не ощущал себя не в своей тарелке так, как Скитер Джексон. И вовсе не от безделья, как три четверти окружавших его людей. Однако статус его так изменился, что он просто не свыкся еще с непривычными ощущениями, толкая перед собой тяжело нагруженную тележку уборщика. Он как раз въехал на улочки Нового Эдо, запруженные толпами туристов в кимоно, среди которых мелькали леди и джентльмены викторианской эпохи и — изредка — мужчины среднего возраста в римских туниках с нелепо торчащими голыми коленками.

Нельзя сказать, чтобы превращение в туалетного уборщика было самым желанным для Скитера, когда он решил завязать с карьерой карманника. В самом деле, кто будет гордиться тележкой, полной щеток, флаконов с моющей жидкостью и сменных блоков для торговых автоматов? С другой стороны, ему по крайней мере не надо было прятаться каждые десять минут от верзил из Службы безопасности станции или потеть от напряжения всякий раз, когда какая-то из прошлых его жертв смотрела в его сторону. И хотя питался Скитер, быть может, и не самыми изысканными яствами, зато регулярно, чего нельзя было сказать о прежних временах.

В общем, Скитер был рад тому, что сменил карьеру. Просто он еще не совсем привык к этому.

Рот его скривился в легкой, чуть плутоватой улыбке. Как бы странно ни ощущал он себя порой в своем новом амплуа, еще забавнее был вид жителей Ла-ла-ландии, выпучивших глаза при виде самого знаменитого из здешних мошенников, занятого первой в жизни честной работой. Собственно, работой этой он был обязан лишь Богу да еще Йанире Кассондре. Но не мог же он продолжать заниматься своим прежним промыслом после всех неприятностей, которые его жадность в сочетании с глупостью причинили его друзьям. Часто он даже сам удивлялся, что они вообще у него еще остались — и даже настолько близкие, что помогали ему начать жизнь заново. После всего, что натворил Скитер, он не обижался бы на Маркуса и Йаниру, если бы они отказались с ним разговаривать. Чем бы они ни руководствовались, помогая ему, он ни за что не подвел бы их.

Протискиваясь со своей тележкой сквозь гудящую толпу заблудившихся туристов, явно пытавшихся найти дорогу в свои гостиницы, Скитер услышал над головой треск проснувшихся динамиков:

— Прошу внимания! Врата номер один открываются через три минуты. Напоминаем отбывающим, что лицам, не прошедшим медицинский контроль, допуск в Верхнее Время категорически запрещен. Приготовьте ваш багаж к прохождению досмотра агентами ДВВ, которые определят размер таможенного сбора, исходя из размера покупок в Нижнем Времени…

— Сегодня сразу двое Врат, верно? — произнес ему на ухо знакомый голос — голос друга, совершенно неожиданный в центре этого хаоса. Скитер, вздрогнув, обернулся и оказался лицом к лицу с улыбающейся Йанирой Кассондрой.

— Йанира! Что ты делаешь здесь, в Эдо? — Прекрасную жрицу из древнего Эфеса обыкновенно можно было застать в ее маленьком киоске на Малой Агоре, постоянно окруженном толпой поклонявшихся ей послушников из Верхнего Времени. Они уже несколько лет тысячами слетались на ВВ-86-с целью хотя бы глянуть на женщину, которую они почитали как земное воплощение Божества.

Йанира, не обращая внимания на шлейф восторженных почитателей, тянувшихся за ней на манер рыбок-лоцманов, смахнула со лба прядь длинных вьющихся волос.

— Мне надо зайти к Киту Карсону в «Замок Эдо». Совет Семерых приглашает его принять участие в Празднествах Марса на следующей неделе.

Кит Карсон, самый знаменитый и удачливый разведчик времени на планете, выйдя на пенсию, обосновался на ВВ-86. Поскольку большая часть самых популярных из открывающихся с вокзала Врат была разведана именно Карсоном, он и теперь оставался одной из главных приманок для туристов, несмотря на статус беглеца, поклявшегося никогда больше не возвращаться в Верхний Мир. Скитер по возможности старался держаться от Кита подальше; собственно, он возвел это в ранг основных жизненных правил. Он вообще избегал встреч со взрослыми родственниками тех девиц, которых ему удавалось затащить к себе в постель.

Кита он избегал старательнее прочих. Кит Карсон мог серьезно покалечить человека, даже просто косо посмотревшего на него. В тот день, когда Кит изловил Скитера и прочел ему короткую нотацию с советом даже близко не подходить к его внучке, тот с радостью нырнул бы в первые же открывшиеся Врата, пусть даже нестабильные. Скитер невесело ухмыльнулся.

— Да, сразу двое Врат, — кивнул он. — И у меня забавное ощущение, что еще до наступления вечера станция будет кишмя кишеть полоумными. Сначала Главные Врата, потом Британские, а завтра еще двое Врат.

— Да, — согласилась Йанира. — Врата Дикого Запада открываются завтра.

— И те новые Врата, из-за которых они перегородили полстанции строительными лесами.

— Ну, через них по крайней мере туристов пропускать пока не будут, — улыбнулась Йанира.

— Пока не будут. Хватит и тех, что собрались через Британские. Они сейчас пакуют чемоданы — в рекордном количестве. — Он покачал головой. — И уж с твоими-то послушниками и теми психами, что отправляются в «Потрошительский тур», станция точно превратится в самый большой дурдом, когда-либо собранный под одной крышей. И еще эти строители Врат Шехерезады… тьфу! — Он демонстративно поежился. — Какой, интересно, валун они вывернули, чтобы найти таких мокриц?

Йанира пристроилась к Скитеру с его тележкой и искоса, чуть укоризненно посмотрела на него.

— Тебе не стоило бы относиться к ним с таким раздражением, Скитер. Они, в общем, неплохие люди. И уж кому, как не тебе, из всех уроженцев Верхнего Времени на этой станции можно было бы понять, что у них совсем другие обычаи и вера. Я как пришедшая из Нижнего Времени понимаю это очень хорошо.

— О, это-то я понимаю, не беспокойся. Просто некоторые типы из строителей Врат Шехерезады словно из темных веков явились. Или из каменного века. Нет, правда, Йанира, почти у всех на станции проблемы с этими типами.

— Да, я знаю, — вздохнула она. — У нас есть с ними проблемы, Скитер. Совет Семерых уже собирался по этому поводу. Но ты, Скитер, — они миновали прудик с золотыми рыбками, и она сменила тему разговора, — ты-то уже готов к открытию Британских? До него осталось всего семь часов. Ты уже упаковался? Не опоздаешь?

Скитер перехватил тяжелую ручку своей тележки одной рукой, а второй с досадой потер загривок.

— Да, упаковался и готов Не могу представить себе, как можно отказаться от такого.

Примерно через шесть часов первая смена наблюдателей и туристов «Потрошительского тура» должна была прибыть в Лондон — в вечер накануне первого убийства, официально приписываемого Джеку-Потрошителю. И благодаря Йанире Скитеру предстояло провести следующие восемь дней там — за счет «Путешествий во времени» в качестве носильщика. Конечно, таскать сундуки и саквояжи тоже не бог весть какая работа, зато и платят за нее богатые туристы куда лучше, чем за чистку сортиров, чем он занимался уже несколько недель. Еще бы, ведь на черном рынке билеты на «Потрошительские туры» продавались за пятизначные суммы, если их вообще еще можно было достать — официально они были распроданы больше года назад.

Скитер почесал нос и хитро ухмыльнулся.

— Носильщик «Путешествий во времени»! Кто бы мог подумать, а? Они бы ни за что не доверили это мне, если бы ты не предложила возместить все, что пропадет в мое дежурство.

— Они поверят, — заявила она, укрепляя его не слишком твердую веру в себя. — Ты отлично справишься, Скитер. Вот только мне интересно, постараешься ли ты пойти с учеными? Чтобы узнать, что это за человек такой ужасный был — Потрошитель?

Скитер покачал головой.

— Нельзя. Видеозапись — и та рискованна.

— Да, — негромко согласилась Йанира. — Мне бы и ее не хотелось видеть.

— Угу. Ты уж держись подальше от «Виктории», ладно? — пробормотал Скитер, в то время как его тележка миновала границу, отделявшую квартал Эдо от Вокзала Виктория — части Общего зала, обслуживавшей Британские Врата. Колеса застучали по булыжной мостовой, подбрасывая груз: бутыли с чистящим раствором, упаковки туалетной бумаги и женских прокладок, презервативы (резиновые со смазкой и натуральные — для тех, кто собирался пользоваться ими в Нижнем Времени). Швабры, торчавшие из пластиковых ведер, задевали зазевавшихся туристов — и толпа вокруг них кишмя кишела психами, угрожавшими всему вокруг не исключая Скитера с его тележкой.

— Господи, сохрани и помилуй, — пробормотал Скитер. — Сезон Потрошителя и впрямь в самом разгаре.

Со всех сторон к Британским Вратам сползались, словно термиты на добычу, обладатели билетов на «Потрошительские туры», а также адепты всевозможных культов. Хранители Врат, свято верящие в то, что Спаситель явится в мир через одни из темпоральных Врат… Подвижники, кочующие со станции на станцию в поисках Вечной Истины, что откроется им в каких-то нестабильных Вратах… Слуги Ада, чей предводитель из Верхнего Времени убеждал своих последователей вершить сатанинские обряды над ничего не подозревающими туристами и выходцами из Нижнего Времени… и, конечно же, секты Потрошителя.

Этих-то было видно на каждом шагу — державших написанные от руки корявыми буквами плакаты, продававших дешевые буклетики, бумажные цветы или фляжки в форме окровавленных ножей. Многие носили на себе в качестве священного талисмана настоящие хирургические скальпели, которые продавала им в своей лавке Голди Морран. И все, надрывая глотки, перекрикивая друг друга, говорили об одном, занимавшем всех до одного:

— Как думаете, они его поймают?

— …слушайте, братья мои, истинно говорю вам: Джек есть Господь, явившийся в наш мир из другого измерения, дабы явить нам грехи наши! Покайтесь и служите Джеку, дабы искоренить зло, ибо бессмертен Он, и ведома Ему похоть в сердцах наших…

— Нет, как это они его поймают, если тогда, в восемьсот восемьдесят восьмом, они так и не узнали, кто это?

— …плевать мне на то, что у вас есть билет на Британские Врата, — вы не можете взять с собой этот скальпель, поскольку это нарушает правила ДВВ…

— …и да укажут вам Сыновья Джековы путь к спасению! Да сгинут все шлюхи и падшие женщины! Шлюха есть падение нравов, разрушитель цивилизации. Следуйте примеру Джека и избавляйте мир от сексуального порока…

— Да, но они расставили видеокамеры в местах всех убийств, так что нам, возможно, удастся что-то хоть узнать!

— …должен же хоть кто-то конфисковать наконец все те скальпели, что напродавала Голди, — пока эти психи не принялись резать друг друга, как рождественскую индейку…

— …сбор средств для брата Джека! Он явится в Шангри-ла, чтобы вывести нас на путь истинный. Поддержите его праведное дело кто чем может…

— Сто баксов за то, что это окажется тот полоумный торговец хлопком из Ливерпуля… как там его… да, Мейбрик!

— Пошли прочь, возвращайтесь к себе в Верхнее Время, идиоты ненормальные! Что такое вы мелете! Что Джек-Потрошитель — пришелец с другой планеты?..

— Ха! Больно много вы знаете! Сто пятьдесят за то, что это личный королевский медик, сэр Уильям Галл, пытался заглушить скандал с внуком Виктории и его тайным браком. Помните — у него были жена и дочь католики!

— Что?! Не нужны мне даром ни ваш брат Джек, ни его крестовый поход против разврата. Боже мой, мистер, я простая актриса! А вы мне мешаете работать!

— …будьте добры, помогите обществу «Спасите обреченных сестер»! СОС намерен спасти жертв Потрошителя прежде, чем он нанесет удар. Они же так мало значат в истории — что в мировом ходе событий изменится?..

— Ох, только не говорите мне, что верите в этот вздор насчет королевского заговора! У этой вздорной версии нет ни малейших доказательств! Говорю вам, это Джеймс Мейбрик, пристрастившийся к мышьяку тип, ненавидевший свою неверную жену-американку!

— …ладно, ладно, бросьте весь этот хлам в мусорное ведро, все равно ваши памфлеты не нужны никому, а вокзальные уборщики устали сметать их с мостовой. У нас уже жалобы от родителей на язык, которым они написаны — ведь они валяются там, где их может найти любой школьник…

— Нет, вы оба заблуждаетесь: это любовник герцога Кларенса, внука королевы, — его учитель, который сошел с ума после мозговой травмы!

Скитер покачал головой. Ла-ла-ландия окончательно сошла с ума. Все пытались угадать и победить в споре, кто же все-таки на деле окажется Потрошителем. В этой игре участвовали все — от профессиональных детективов из Скотланд-Ярда до школьников, не говоря уже о торговцах, рестораторах и девушках по вызову с ВВ-86. Ученые стекались на станцию уже несколько недель, чтобы, отправившись в Нижнее Время, найти там разгадку самых таинственных за последние два века убийств. Окончательный состав научной экспедиции был утвержден всего три дня назад, после прошлого открытия Главных Врат, через которые на станцию попали пара заносчивых репортеров, затянувших свою отправку в Нижнее Время до последнего, и специалист по криминальной социологии, только что вернувшийся из другой экспедиции. Они успели в последний момент: практически накануне первого из лондонских убийств Потрошителя. И разумеется, сегодня прибывала основная масса туристов — счастливых обладателей билетов на «Потрошительский тур». Последние выделялись из толпы возбужденным румянцем на щеках, скомканными банкнотами в руках и лихорадочными поисками всего, что может пригодиться им на протяжении восьми дней в Лондоне 1888 года.

— А кто это по-твоему? — спросила Йанира, повысив голос, чтобы ее не заглушил шум толпы.

Скитер презрительно фыркнул:

— Какая-нибудь мелкая сошка, о которой никто до того не слыхал. Больной звереныш, на которого напало кусачее настроение, вот он и принялся резать нищих проституток. В конце концов, Джек-Потрошитель не единственный, кто потрошил женщин ножом. Судя по тому, что говорят эти спецы-историки, таких «потрошителей» в восьмидесятые — девяностые годы девятнадцатого века было несколько сотен. Джек просто грамотнее зарабатывал себе популярность, посылая письма в газеты.

Йанира вздрогнула, да и Скитеру при мысли об этом делалось не по себе.

Оставайся Скитер игроком, он тоже бы сделал несколько ставок. Однако Скитер Джексон уже получил в свое время хороший урок насчет ставок. Из-за того жуткого, дурацкого спора с Голди Морран он едва не лишился дома, единственных друзей и даже жизни. Хоть поздно, но он осознал-таки, что его ловкость рук и веселое мошенничество причиняют боль не столько богатеньким туристам, кошельки которых он потрошил, но и многим другим ни в чем не повинным людям. В общем, для Скитера время потрошения миновало — и скатертью дорожка.

Увы, для всей остальной Ла-ла-ландии оно только начиналось.

Словно в ответ его мыслям над головой захрипели динамики: это ожила одновременно с открытием Главных Врат система вокзального оповещения. Голос диктора перечислял инструкции вновь прибывающим туристам, а шагавшая рядом со Скитером Йанира Кассондра вдруг пошатнулась. Глаза ее зажмурились от внезапной боли, и она задрожала так сильно, что ей пришлось ухватиться за него, чтобы не упасть.

— Йанира! — Он резко остановился и испуганно поддержал ее. Лицо ее побелело как мел. Долгое, мучительно долгое мгновение она не открывала глаз. Потом приступ — что бы это ни было, — казалось, прошел. Она прислонилась к нему, все еще дрожа.

— Извини… — прошептала она чуть слышно. Он держал ее с осторожностью, с какой не держал бы даже бесценной вазы эпохи Минь.

— Что с тобой, Йанира? Что-то не так?

— Видение… — всхлипнула она. — Предостережение. Но такое сильное… Я еще ни разу не видела с такой силой, никогда не боялась так… что-то ужасное произойдет… нет, происходит…

Скитер похолодел. Он даже не пытался представить себе всего, на что была способна эта хрупкая на вид женщина. За двадцать пять веков до рождения Скитера ее — еще маленькой девочкой — обучали древним искусствам в храме Артемиды Эфесской, и теперь она время от времени говорила или делала такое, что у Скитера волосы дыбом вставали. Послушники Йаниры, следовавшие за ней повсюду, обеспокоено сгрудились вокруг них. Те, что не смогли протолкаться вперед, громко спрашивали, в чем дело.

— Расступитесь, чтоб вас! — рявкнул Скитер. — Вы что, не видите, что ей не хватает воздуха?

Они остолбенело выпучили на него глаза, но все же отошли на несколько шагов. Йаниру продолжала бить дрожь. Он было повел ее к ближайшей скамейке, но она мотнула головой.

— Не надо, Скитер, мне уже лучше. Правда. — Чтобы доказать это, она отстранилась от него и сделала неуверенный шаг.

Перепуганные послушники расступились, образовав для нее проход. Раздраженно косясь на них, Скитер поддерживал ее под локоть, не давая упасть.

— Что такого ты увидела, Йанира? — прошептал он в тщетной надежде на то, что диктофоны и видеокамеры не услышат его.

Она снова вздрогнула.

— Откровение, — шепнула она. — Полное черной злобы. Такого темного я еще не касалась. Насилие, ужас…

— В Верхнем Времени это в порядке вещей, — попробовал пошутить он. Йанира Кассондра Эфесская не улыбнулась, но продолжала дрожать.

— Опасность… идет из Верхнего Времени, — прохрипела она.

Он посмотрел на нее сверху вниз, и тут по спине его пробежал холод. До него вдруг дошло, что Главные Врата только что отворились. Прищурившись, он посмотрел в дальний конец площади, откуда на станцию вот-вот должна была выплеснуться волна вновь прибывших туристов. «К черту полы в сортирах. Я глаз с нее не спущу».

Они как раз проходили стык пяти основных зон станции — на ничейной земле, где сходились Urbs Romae, Вокзал Виктория, Эльдорадо, Маленькая Агора и Валгалла, да и строящийся сектор Ночей Шехерезады был совсем рядом. Именно здесь, на ничейной земле, в окружении заслонявших обзор послушников Йаниры, Скитер услышал шум. И судя по сердитой тональности голосов, шум этот означал беду. Скитер быстро закрутил головой, пытаясь определить его источник. Казалось, он исходит из двух мест сразу и сойтись должен был как раз в точке, где они находились.

— Йанира…

Четыре события произошли одновременно.

Туристы с визгом бросились врассыпную, но на них обрушился и похоронил под собой поток разъяренных строителей, кричавших что-то по-арабски. Какой-то юнец с выпученными от волнения глазами пробился к ним через толпу, выкрикнул что-то вроде «Нет! А-ах!» и уставил прямо на Скитера с Йанирой огромный стреляющий дымным порохом пистолет. Грянули выстрелы, и кто-то еще, вырвавшись из толпы, всем телом сшиб Йаниру с ног. Удар швырнул ее на Скитера, и они оба полетели на мостовую. Тележка опрокинулась, расшвыривая по сторонам бутылки с раствором нашатыря, швабры и рулоны туалетной бумаги. В ушах звенело от криков и оглушительного воя сирен. Скитер перекатился из-под ног бегущих и, привстав на карачки, огляделся по сторонам в поисках Йаниры. Ее нигде не было. Повсюду, насколько хватал глаз, видны были только разбегающиеся туристы, раскатившиеся ведра и схватившиеся врукопашную с послушниками строители.

— Йанира!

Он поднялся на ноги и тут же полетел обратно, сбитый с ног падающим строителем. Скитер врезался в золоченые плитки мостовой Эльдорадо с такой силой, что из глаз посыпались искры. Прежде чем он успел снова стать на четвереньки, Служба безопасности вырубила свет. Вся площадь разом погрузилась во тьму. Рев драки стих, сменившись неуверенным гулом толпы. Кто-то споткнулся в темноте о Скитера и с шумом обрушился на мостовую, снова помешав ему встать.

— Йанира!

Он напрягал слух в надежде услышать ее голос, но не слышал ничего, кроме плача, злобных криков и визга тех, кто еще не перестал драться. Кто-то протопал мимо него так уверенно, как может только Служба безопасности. Должно быть, они воспользовались теми системами ночного видения, что Майк Бенсон заказал как раз перед началом Потрошительского сезона. Инфракрасные фонари были вмонтированы прямо в полицейские шлемы. А потом зажегся свет, и Скитер обнаружил, что стоит в центре круга вооруженных резиновыми дубинками и наручниками офицеров Службы безопасности. Все новые полицейские присоединяясь к ним, заковывая в наручники дебоширов, разнимая продолжавшие еще вспыхивать тут и там стычки и не разбирая правых и виноватых.

— А ну перестать! Живо!

Скитер лихорадочно шарил взглядом по лицам, пока не обнаружил одного знакомого офицера.

— Уолли! Ты не видел Йаниру Кассондру? Уолли Клонц вздрогнул и уставился на него:

— Чего?

— Йанира! Какой-то сумасшедший юнец стрелял в нас! Потом кто-то другой сбил нас с ног, и теперь она пропала!

— Ох, только этого нам не хватало! Покушения на важнейшую религиозную фигуру двадцать первого столетия! — Недолгий обмен репликами по миниатюрной рации подтвердил худшие опасения. Никто из агентов ее не видел.

Скитер разразился потоком монгольских проклятий, способных произвести впечатление даже на Есугэя Доблестного. Уолли Клонц нахмурился и снова поднес ко рту микрофон.

— Тревога по станции, код восемь-дельта… повторяю, восемь-дельта, пропал человек, Йанира Кассондра. Поиск, красный режим!

— Вашу мать! — прохрипел ответный голос из рации. — Десять-четыре, сигнал восемь-дельта, Йанира Кассондра, красный. Поиск всем постам.

Мгновенно над головой снова взвыли сирены, от которых у Скитера участился пульс и затрещала голова. Впрочем, головная боль не шла ни в какое сравнение с тем, что творилось у него в сердце. Уолли вывел его через полицейский пикет из зоны беспорядков, а потом он только рыскал по станции в надежде на то, что где-то мелькнут белый эфесский хитон или прядь знакомых черных волос. Но он ее так и не нашел — ни следа. Скитер ощутил себя совсем больным и разбитым. Он допустил, чтобы произошло немыслимое. Кому-то было нужно, чтобы Йанира Кассондра умерла. И кем бы ни был этот кто-то, ему удалось выдернуть ее прямо из рук Скитера, в разгар драки. Если они убили Йаниру…

Им не уйти с Шангри-ла живыми.

Никому не дано напасть на семью монголов-якка, не поплатившись за это жизнью.

Скитер Джексон, приемный сын монгольского хана, беглый мальчишка из Верхнего Времени, объявленный их живым богдой — духом верхнего мира в человеческом обличье, почетный дядька младенца, впоследствии наводившего ужас на мир под именем Чингисхана, объявил кровную месть.

* * *

Марго Смит уже в десятый раз за последние десять минут сверялась со своими часами. Все внутри нее бурлило, как во взболтанной бутылке лимонада. Осталось меньше семи часов! Еще семь часов, и она шагнет через Британские Врата в историю. И кстати, в объятия своего жениха. Ей не терпелось увидеть лицо Малькольма Мура, когда она с последней группой ученых выйдет в Лондон позапрошлого века. Сам Малькольм месяц как находился в Лондоне, занимаясь акклиматизацией уже прибывших туда членов научной группы. Ни разу со времени той жуткой истории, приключившейся с ней в Южной Африке, ей еще не было так одиноко, как за четыре последние недели.

Но она училась — еще как училась! — и многие месяцы упорного труда начали наконец приносить свои плоды. Ее дед снова отпустил ее через Врата. Да не какие-нибудь, а Британские! Для того чтобы разгадать самую знаменитую тайну истории со времен исчезновения наследника в годы Французской Революции. Все, что отделяло ее от места в исторических науках — не говоря об объятиях Малькольма Мура, — это каких-то семь часов… и один урок стрельбы.

Которого она смертельно боялась.

В расфуфыренной толпе, собравшейся в вокзальном тире, не смолкали разговоры, обычные для прибывших в последний момент богатых туристов — ученых мирового уровня и самонадеянных репортеров. Разумеется, каждый выдвигалсобственную теорию насчет того, «кто виноват». Никто не обратил на нее ни малейшего внимания, даже когда она попыталась сунуть в их оживленно размахивавшие руки защитные наушники и очки. Большинство из выстроившихся на огневом рубеже учеников были простые туристы, преимущественно собиравшиеся в тур по Дикому Западу, отправлявшийся завтра.

Собравшиеся в Денвер туристы с завистью косились на счастливчиков, которым удалось выклянчить, одолжить, купить или украсть билет на «Потрошительский тур». Собственно, именно эти последние и являлись подопечными Марго, хотя сами они этого еще не знали. Остальных направлявшихся в Лондон туристов Марго игнорировала, сосредоточившись на трех личностях, с которыми ей предстояло провести в качестве гида три полных месяца.

Доминика Нозетт, чьи имя, лицо и фигура не оставляли сомнений в ее французском происхождении и которая на деле была такой же исконно английской, как копченая рыба или заливной угорь, болтала со своим напарником, Гаем Пендергастом. И с Шахди Фероз… При взгляде на д-ра Фероз, мирно беседовавшую с туристом из другой группы, у Марго перехватило дыхание. Последние четыре месяца д-р Фероз провела, изучая различные культы Древнего Рима, в особенности связанные с насилием. Изучая, разумеется, на месте, пройдя через Римские Врата. На предыдущих аналогичных уроках Марго познакомилась с другими членами группы — все они прошли на станции курс подготовки, прежде чем отправиться вниз по времени с Малькольмом. Однако ни один из них не обладал таким опытом полевой работы, как Шахди Фероз. Никто — даже формальный руководитель группы Конрой Мелвин, потрепанного вида англичанин с впечатляющей должностью главного инспектора Скотланд-Ярда.

Внешность — равно как и имя, и произношение — была у д-ра Фероз стопроцентно персиянская, и производила она на Марго устрашающее впечатление. И не только экзотической красотой, заставлявшей Марго острее ощущать свою молодость и неопытность. Д-р Фероз была просто блистательна. Читая работы д-ра Фероз, основанные исключительно на непосредственном наблюдении жизни Нижнего Времени, Марго невольно вспоминала то, что видела сама в Нью-Йорке за время недолгого — к счастью! — пребывания там и в тех нескольких ужасных вылазках через Врата ВВ-86. Не говоря уже о воспоминаниях — она даже зажмурилась — ее собственного детства.

Возможно, пробелы в собственном образовании (которое ограничивалось оконченной экстерном школой и одним семестром в колледже, куда устроил ее Кит, не считая самостоятельных занятий на станции) заставили Марго запинаться, словно вызванная к доске двоечница.

— Прошу вас, доктор Фероз. Ваши… э… защитные очки и наушники… то есть я хочу сказать, для защиты вашего слуха… — «Ох, Марго, ради Бога, перестань трястись!»

— Спасибо, милочка. — В докторском голосе прозвучало столько аристократического пренебрежения, что статус Марго мгновенно упал до уровня сопливой девчонки. Она почти бегом ретировалась к Энн Уин Малхэни, местному стрелковому инструктору, и привычной рутине того, что знала хорошо: подготовки к учебной стрельбе. Хорошо хоть Энн встретила ее теплой улыбкой.

— Ну что, собралась в Лондон?

— Еще бы не собралась! Целых два дня паковала вещи! Мне все еще не верится, что Киту удалось уломать Бакса, чтобы тот меня пустил… — Она действительно не имела ни малейшего представления о том, что потребовалось, чтобы убедить Гренвилла Бакстера, генерального представителя «Путешествий во времени, Инкорпорейтед», разрешить ей допуск через Врата. И не разовый, но долгосрочный, что позволит ей оставаться в Лондоне три месяца — все время убийств Потрошителя в Ист-Энде.

— Дедуля просто хочет, чтобы ты набралась полевого опыта, детка, — усмехнулась Энн. Марго покраснела.

— Я знаю. — Она покосилась на журналистов и на женщину, чьи научные труды открыли новую страницу в понимании криминальных тенденций в различных типах общества. — Я понимаю, у меня еще слишком мало опыта, чтобы вести ученых в Ист-Энд. Даже при том, что я там раз уже была. — Подробностями той конкретной вылазки и собственных ее тогдашних ошибок она предпочитала ни с кем особенно не делиться. — Но я наберусь опыта, Энн, и справлюсь. В этом я уверена.

Энн ободряюще взъерошила ее коротко стриженные волосы.

— Конечно, справишься, Марго. Любая девица, сумевшая уговорить Кита Карсона помочь ей стать первой в мире женщиной — разведчиком времени, как-нибудь справится и с шайкой упертых журналистов. И готова поспорить, Малькольм будет счастлив видеть тебя, — добавила Энн, подмигнув.

Марго расплылась в улыбке.

— Еще бы не будет! Наконец-то у него появится кто-то, на кого можно будет спихнуть самую противную работу! Энн рассмеялась.

— Ну что, начнем?

— Идет!

Марго отчаянно нужно было доказать Энн, Киту и Малькольму, что разведка во времени ей по силам. И что еще важнее, ей нужно было доказать это себе самой. Поэтому она изобразила на лице ослепительную улыбку и, надеясь на то, что она выглядит не настолько зеленой и неопытной, какой сама себя ощущала в такой чудовищно просвещенной компании, постаралась поверить в то, что ее подопечные все-таки воспримут вспыльчивую ирландскую уличную кошку в качестве настоящего гида. Как-никак ей неделю назад исполнилось целых семнадцать с половиной лет… Ее улыбка — как известно, способная стать причиной сердечного приступа, — служила главным оружием в ее довольно ограниченном арсенале средств самозащиты, так что для работы она воспользовалась именно ею.

— Привет! Все готовы к небольшому уроку обращения с оружием?

Все обернулись на ее голос, и она немедленно оказалась в фокусе множества изрядно удивленных взглядов.

«О Боже, поехали…»

— Меня зовут Марго Смит, и я буду одним из ваших гидов по Лондону…

— Вы? — Голос звучал удивленно, но не оскорбительно — в отличие от другого:

— Из какой, интересно, школы сбежала эта малышка?

Марго вспыхнула. Первым ее побуждением было дать этому хаму достойный ответ, но она сдержалась и заставила себя улыбнуться еще ослепительнее. Энн Малхэни — вот крыса! — стояла в сторонке, глядя, как она будет выпутываться из этого. «О Боже, еще одна проверка на вшивость… Раз так, лучше пройти ее сразу, будь она неладна!» Поэтому, не обращая внимания на недоверчивые взгляды и обидные реплики, Марго сразу перешла к делу.

— Большинство остальных гидов уже в Лондоне, — твердо заявила она. — Мне поручено провести с вами занятия по стрельбе, так что сосредоточимся на этом, ладно? Нам нужно многое успеть. Все расписались в журнале техники безопасности и получили место на огневом рубеже? Да? Отлично. Тогда начнем.

— Почему вы настаиваете, чтобы мы учились стрелять? — перебила ее Доминика Нозетт тоном столь едким, что им можно было прожигать сталь, как кислотой. — Это не просто вздор, это оскорбительно. Я фотожурналист, а не какой-нибудь полицейский-мачо, размахивающий пушкой, и тем более не террорист из ИРА. Я не собираюсь брать в руки эту гадость.

«Ну, началось…»

— Вам не обязательно брать оружие с собой, — возразила Марго по возможности терпеливее (что удалось ей только отчасти). — Но если вы хотите войти в состав группы наблюдателей, вам необходимо получить зачет по самообороне. Правила установлены, увы, не мной, но я их одобряю. Лондонский Ист-Энд и в лучшие времена один из самых опасных районов, а мы с вами попадаем туда как раз в период, когда Ист-Энд взрывоопасен, как пороховая бочка. Все накалено до предела. По всему Ист-Энду банды грабителей и головорезов запросто могут зарезать проститутку ради нескольких пенсов. И любой незнакомец, вызывающий подозрения…

— О, не несите вздор. Я запросто обходилась без пистолета, даже снимая уличные драки!

«Мама родная, и так все три месяца?»

Марго ценой изрядных усилий сохранила на лице улыбку.

— Мисс Нозетт, я в курсе ваших творческих достижений. Никто не оспаривает вашего статуса компетентного журналиста. Однако вам, возможно, просто неизвестно, каким опасным может оказаться внедрение в среду лондонского Ист-Энда викторианской эпохи даже для тех, кто родился в Англии. Ваше право — брать или не брать с собой оружие. Но правила группы наблюдателей говорят ясно и однозначно: вы должны уметь им пользоваться, поскольку у многих из нас оно будет. И чем больше вы будете знать о тех пистолетах, которыми пользуются члены какой-нибудь шайки из Найхола, тем больше у вас будет шансов остаться в живых после встречи с…

— Прошу прощения, мисс Смит, — мягко перебила ее д-р Шахди Фероз. — Не хотелось бы возражать вам, но несколько лет назад мне доводилось бывать в лондонском Ист-Энде. Большая часть шаек из Найхола не носит пистолетов. Они предпочитают опасные бритвы. Это получило такое распространение, что полиция предлагала одно время запретить их продажу, и это даже обсуждалось в парламенте.

Марго осталась стоять с разинутым ртом и пылающими щеками. Больше всего ей хотелось сейчас проковырять ногой дырку в бетонном полу и забиться в нее так, чтобы ни одна собака не смогла ее там найти.

Однако прежде чем она смогла хоть как-то восстановить утраченное равновесие или хотя бы придумать пару слов, чтобы это не было полной глупостью, по всей станции оглушительно взвыли сирены тревоги. Марго поперхнулась и завертела головой по сторонам.

— Что происходит? — спросила Доминика Нозетт.

— ЧП на станции! — крикнула Марго, срываясь с места. Энн уже неслась к своему кабинету. Марго догнала ее; сигнал тревоги в буквальном смысле спас ее. «Боже праведный, ну как я смогу теперь встретиться снова с этой шайкой?» Энн рывком распахнула дверь, сорвала трубку телефона и набрала кодовый номер доступа в систему безопасности станции. Марго ворвалась следом за ней и тут же заслонила собой дверь так, чтобы ни туристы, ни ученые из наблюдательной группы не смогли попасть к ним. Мгновение спустя Энн с побелевшим лицом повернулась к ней:

— На станции была перестрелка! Скитер и Йанира! Безопасность только что объявила общую тревогу. Йанира пропала! И на станции беспорядки!

Ее голос наверняка был слышен через дверь и туристам с учеными. На одно короткое, но мучительное мгновение Марго разрывалась между двумя противоречивыми стремлениями. Йанира была другом, хорошим другом, но Марго нужно было делать свою работу здесь. И как бы ни хотелось ей бежать от собственной дурацкой ошибки, работу эту надо было довести до конца.

Впрочем, Доминика Нозетт и Гай Пендергаст не колебались ни секунды.

Они похватали свои камеры и бросились из тира.

— Марго! — Энн уже неслась к выходу из тира, заслоняя его своим телом. — Останови этих идиотов! Никто не может покинуть этот тир без моего разрешения, ясно? Никто! — Несмотря на ее миниатюрный рост, желающих спорить с ней не нашлось. Все видели, как она стреляет. И тем более не нашлось желающих спорить с парой револьверов Королевской Ирландской полиции, которые неведомым образом оказались у нее в руках.

Марго тем временем топала вверх по лестнице следом за сбежавшими британскими репортерами.

— Эй! Постойте! — «Ну да, можно подумать, они остановятся только потому, что я им приказала…»

Они даже не сбавили шага.

Секунду спустя оба — и преследовавшая их по пятам Марго — оказались в центре беспорядка. Перепуганные туристы пытались бежать во всех направлениях разом. Плакали дети, жены звали своих мужей, отцы тащили упиравшихся отпрысков ко всему, что обещало хоть какую-то защиту. Шум всего этого ударил по Марго не слабее кулака: рев сирен, клаксоны фургонов «скорой помощи» и крики, крики со всех сторон. Топоча тяжелыми бутсами, пробегали отряды Службы безопасности. Офицеры на бегу напяливали на голову тяжелые защитные шлемы.

Подопечные Марго нырнули в самый центр этого хаоса, на ходу расчехляя свои камеры. Собственно, проталкиваться им не было необходимости, поскольку они следовали по пятам за здоровяками из охраны. Марго выругалась про себя и устремилась за ними. Толпа уже сомкнулась, но маленький рост и ловкость прирожденного акробата помогали ей скользить вперед, почти не отставая. Мгновение спустя свет выключился, погрузив во мрак всю Центральную. Марго остановилась — вернее, попыталась это сделать. Прежде чем ей это удалось, она столкнулась по меньшей мере с полудюжиной визжащих людей. Со всех сторон слышался перепуганный плач, заглушаемый ревом неугомонных сирен.

Марго стояла, задыхаясь и вспотев от волнения. По коже бегали мурашки — сказывался подсознательный страх темноты. Мимо в черноте грохотали башмаки — Марго испугалась, но тут же сообразила, что те странные шлемы на подчиненных Майка Бенсона оборудованы новыми приборами ночного видения. Через несколько минут, показавшихся ей часами, снова начали загораться огни. Марго даже пришлось зажмуриться. Сначала осветился Новый Эдо в дальнем углу станции, потом анахронистский Камелот и Внешняя Монголия с противоположной стороны, за изгибом длинной площади, следующей рельефу скалы, к которой лепился ВВ-86.

Насмерть перепуганные туристы жались друг к другу. Марго огляделась по сторонам в поиске своих подопечных и в конце концов заметила их в толпе. Они целеустремленно двигались к центру всего этого безобразия. Она выругалась по-латыни (выражение заставило бы покраснеть и Цицерона) и рывком догнала их.

— Вы что, спятили? — выдохнула она. — Вам туда нельзя!

Доминика Нозетт сочувственно улыбнулась ей:

— Деточка, никогда не говорите репортеру, чего ему нельзя делать: слово «нельзя» нам незнакомо.

И тут они оказались в зоне разрушений. Ничего не скажешь, они обставили «Радио-TV Шангри-ла», местную службу теленовостей, по всем статьям. Доминика и Гай вовсю вели съемку, когда остальные репортеры только-только начали подтягиваться к месту происшествия. Только тогда Марго заметила кровь и осколки костей.

«Боже мой…»

Пока репортеры брали интервью у потрясенных свидетелей, парни из Безопасности упаковывали в пластиковый мешок изрядно изувеченный труп. Марго не впервые доводилось видеть мертвое тело. Далеко не впервые. И уж по сравнению с убийством ее матери все остальное не должно было бы ее потрясать. Но кровь расплескалась по «золотой» брусчатке Эльдорадо, стекая ручейками по щелям между камнями. И если глаза в тот краткий миг, когда она заглянула в мешок, не обманули ее — то этого человека убили, выстрелив в упор ему в лицо.

Из пистолета какого-то очень большого калибра.

«Бог мой, так что здесь все-таки произошло?»

Марго вдруг затрясло: в памяти всплыли запах сгоревших тостов и вид залившей все крови — воспоминания давнего детства, того страшного утра, когда тело ее матери уложили в такой же пластиковый мешок, а отца вывели из дома в наручниках… Она охватила себя руками и прикусила губу, пытаясь унять дрожь. Может, такие сцены в порядке вещей в Нью-Йорке, Лондоне или даже где-нибудь в Миннесоте, где алкоголики забивают своих жен до смерти. Но это никак не должно происходить в местах вроде Ла-ла-ландии, куда люди приезжают отдохнуть и оттянуться на всю катушку, а местные обитатели живут словно в сказке. Марго вдруг поняла, что стоит, прикрыв рот рукой, не в силах отвести взгляда от зловещего груза на носилках.

«Кто это? Точнее, кто это был», — мрачно подумала она. Судя по одежде, не турист и не похож ни на кого из строителей, сооружавших новую секцию вокзала. Десятка полтора строителей «Аравийских Ночей», украшенных синяками и ссадинами, закованные в наручники, следовали за полицейскими в кутузку. Появилась врач; ей пришлось силком протискиваться сквозь плотное кольцо журналистов и окровавленных уцелевших. Больше других досталось храмовникам Владычицы Небесной, почитавших Йаниру своей пророчицей. А Йанира пропала, может быть, даже погибла… Безобразные синяки, заплывшие глаза, переломы — драка дорого обошлась никак не меньше чем дюжине храмовников, покидавших теперь зону беспорядков на машинах «скорой помощи».

— Марго!

Она резко обернулась и увидела своего деда, пробивавшегося к ней через толпу с упорством ледокола. Марго бросилась навстречу и прижалась к нему.

— Кит!

Пару секунд дед просто обнимал ее, успокаивая.

— Эй, малышка, все уже прошло. Чего ты боишься?

— Я знаю. — Она сглотнула слюну, не находя нужных слов. — Просто это… этого не должно было случиться. Не здесь.

На лбу Кита пролегла глубокая складка.

— Конечно, — тихо сказал он. — Не должно. Мне это тоже омерзительно. Вот почему нам надо что-то с этим делать.

— Что делать? Я хочу сказать, что мы можем с этим поделать? И вообще, что случилось? Я немного опоздала.

Кит сжал губы.

— «Ансар-Меджлис» — вот что случилось.

— Что-что?

От выражения глаз Кита ей сделалось не по себе — еще сильнее, чем прежде.

— «Ансар-Меджлис», — повторил он. — Братство «Ансар-Меджлиса» — один из самых опасных культов, возникших за последние пятьдесят лет. Где Энн?

— В тире. Она осталась с доктором Фероз и туристами, чтобы не выпускать их. Я пыталась догнать репортеров. Они сразу рванули сюда, и я с ними не справилась. — Она виновато потупилась. — Мне очень жаль. Я пыталась остановить их.

— Я не сомневаюсь, — буркнул Кит. — Послушай, малышка, у нас на станции большие неприятности — пропала Йанира Кассондра. Не буду говорить тебе, чем это грозит всем — и на станции, и в Верхнем Времени. И если уж во всем этом замешан «Ансар-Меджлис», эти беспорядки могут быть только первыми из длинной череды. Когда об этом станет известно… — Он снова сжал губы. — В следующее же открытие Главных Врат мы будем по уши в таких неприятностях, о которых и думать не хочется. Я хочу, чтобы ты нашла Маркуса. Он сейчас должен быть у себя в баре. Скажи ему: нам нужно организовать поиски — пусть участвуют и выходцы из Верхнего Времени, и Найденные. И попробуй выяснить, что со Скитером.

— Скитер ранен? Энн говорила, здесь стреляли… — Она поперхнулась, ноги сделались ватными. Возможно, в прошлом у Марго и были поводы относиться к Скитеру с подозрением, но при одной мысли, что кто-то мог застрелить этого, бесспорно, обаятельного мошенника, у Марго похолодело в груди еще сильнее. Собственно, она и так уже поменяла свое мнение о Скитере, тем более что он стал объектом последней спасательной операции Маркуса и Йаниры. Весьма, кстати, успешной операции.

Однако Кит мотнул головой:

— Нет, не ранен. Так, слегка оглушен. Ребята из Безопасности сказали, у него на виске шишка размером с гусиное яйцо. Ему бы стоило показаться врачу, но он бросился искать Йаниру. Так что попроси Маркуса организовать Найденных, ладно? И узнай, не надо ли Маркусу помочь присмотреть за девочками. Марго неуверенно вздохнула.

— Кит…

«А если мы никогда не найдем Йаниру…»

— Да, я понимаю. Когда ты все устроишь, найдешь меня в дирекции.

— У Булла? Разве он не будет занят официальным расследованием?

— Разумеется. Потому-то нам с тобой нужно быть там. — Марго удивленно посмотрела на него, так что ему пришлось пояснить. — При серьезных ЧП на станции все находящиеся на ней разведчики де-факто становятся сотрудниками Безопасности. Кстати, к независимым гидам это тоже относится. И мне кажется, массовые беспорядки, убийство и похищение к ЧП наверняка относятся. У нас полно дел, Марго, — тебе столько и не снилось.

Должно быть, он заметил мелькнувшую на лице Марго панику, поскольку продолжал осторожнее:

— И не беспокойся насчет этого «Потрошительского тура», детка. Ты отправишься в Лондон, не бойся. Но до открытия Британских Врат еще целых шесть с половиной часов, а где-то на станции скрывается убийца. Убийца, в руках которого, вполне вероятно, находится Йанира Кассондра.

Марго вздрогнула. Одно дело — изучать серийного убийцу вроде Джека-Потрошителя, чьи жертвы хорошо известны. Но охотиться на затерявшегося в лабиринтах ВВ-86 безумца — совсем другое дело, и это страшило ее.

— О’кей, Кит. — Ей даже удалось произнести это ровным голосом. — Я найду Маркуса, организую Найденных на поиски, постараюсь разузнать про Скитера и приду к тебе в офис Булла.

— Умница. И ради Бога, плутовка, не дай этим чертовым журналистам увязаться за тобой.

Она попыталась представить себе, каких страстей понапишут репортеры из Верхнего Времени об этой катастрофе, попыталась представить себе последствия этого — особенно новостей об исчезновении вдохновителя самого бурно растущего в мире культа, и кивнула, стиснув зубы:

— Идет.

— Тогда шевелись. Увидимся потом.

Марго решительно повернулась спиной к разгрому на площади и направилась в популярный среди обитателей станции бар «Нижнее Время», где работал Маркус. На ходу она пыталась представить себе, сильно ли травмирован Скитер и кто похитил Йаниру — и что этот похититель собирается с ней делать. Марго прикусила губу. Что будет с Маркусом, если они ее не найдут? Или если — она задохнулась при одной мысли об этом — они не найдут ее живой? А их маленькие дочки? Они даже не поймут еще, что случилось…

Страх Марго граничил с паникой, тем более что к нему примешивалась бессильная злость. Если эти девочки останутся без матери… Сегодняшние беспорядки — еще цветочки по сравнению с тем взрывом, который последует. И сила его будет столь разрушительна, что станцию наверняка закроют — раз и навсегда. Даже такую знаменитую и прибыльную, как ВВ-86. После уничтожения ВВ-66, взорванной какими-то религиозными фанатиками с Востока, закрытия еще одного вокзала из-за массовых беспорядков хватит, чтобы запретить всю индустрию туризма во времени. И так уже в Верхнем Времени имелся влиятельный сенатор, пытающийся закрыть все станции. И если подобная участь постигнет ВВ-86, Киту даже не понадобится запрещать ей готовиться на разведчика, чтобы разрушить все ее мечты.

Это сделают политиканы из Верхнего Времени.

Глава 3

Так страшно Маркусу не было с тех самых пор, как бывший его господин обманом заманил его в Римские Врата и продал в рабство, из которого его освободил Скитер Джексон. Не задумываясь, он бросился из бара следом за Робертом Ли. Именно антиквар первым принес страшную весть:

— Маркус! Кто-то стрелял в Йаниру со Скитером!

Йанира! Страх за нее лишал его дыхания, столь необходимого для бега. Всем, что было в его жизни доброго и прекрасного, он был обязан ей, тому чуду, что женщина из благородной семьи, прошедшая через несчастливый первый брак, все еще любила Маркуса, все еще ждала его любви — единственного, что он мог дать ей. Он был рабом и, хотя теперь он был свободен, он никогда не разбогатеет настолько, чтобы дать Йанире ту жизнь, которой она достойна.

Если с ней что-то случилось… что-то… Он не мог представить себе жизни без нее. И дети — как сможет он сказать своим милым дочкам, что они никогда больше не увидят своей матери? «Ну пожалуйста, — молил он богов своей родной Галлии, богов Древнего Рима, которым поклонялись его бывшие господа, и особенно Артемиду Эфесскую, Матерь всего живущего, в чьем храме Йанира служила в детстве, — пожалуйста, сделайте так, чтобы с ней все было в порядке…»

Маркус начал пробиваться сквозь собравшуюся у границы Urbs Romae густую толпу, когда на локте его сомкнулась чья-то рука.

— Если тебе дорога жизнь твоих детей, иди со мной, — произнес незнакомый ему голос.

Он испуганно обернулся — и уставился в пару пронзительных серых глаз.

Он не смог определить, был ли говоривший мужского или женского пола. Но в этих серых глазах застыла боль — отчаянная боль, страх и что-то еще, столь темное и смертоносное, что сердце Маркуса забилось еще чаще.

— Кто…

— Твоя жена в безопасности. Пока. Но я не смогу долго скрывать ее от людей, желающих ее смерти. И твоим детям грозит страшная опасность. Поверь мне. Я не могу сказать тебе, что за опасность, — не здесь. Но клянусь тебе, если ты пойдешь со мной и заберешь своих девочек, я сделаю все, что в моих силах, чтобы сохранить вам всем жизнь.

То, что Маркус инстинктивно поверил этому, было чистым безумием. Слишком много людей предавали Маркуса в прошлом, и слишком много самого дорогого для него — дороже собственной жизни — зависело от его решения сейчас. «Это Шангри-ла, — лихорадочно размышлял он, — не Рим. Если меня предадут здесь, найдутся люди, которые пойдут на все, чтобы помочь нам…»

В конце концов все сводилось к одному: этот человек знал, где Йанира. И если Маркус хочет найти ее, он должен идти. А девочки?

— Я не буду рисковать жизнью своих детей, пока не удостоверюсь, что Йанира в безопасности.

В серых глазах мелькнуло нетерпение.

— Не время препираться! Бог мой, мы уже убили одного из них, прежде чем он успел выстрелить в нее! Они убьют твоих дочерей, Маркус, — убьют хладнокровно. Я-то видел, как они это делают! Касси Тайрол погибла у меня на глазах, и я ничего не смог сделать…

Маркус вздрогнул.

— Эта женщина, что снималась в кино? Та, что играла жрицу Артемиды, наложницу из Храма? Ее убили?

Серые глаза снова наполнились болью.

— Да. И те же самые люди, которые убили ее, пытаются убить Йаниру, всю ее семью. Молю тебя… забери дочерей от грозящей им опасности, пока еще не поздно. Обещаю, я все объясню. Но сейчас надо действовать.

Маркус стиснул виски, пытаясь думать ясно. Как жаль, что он не обладает хоть сотой частью умения Йаниры читать в чужих сердцах и умах. В эту минуту, стоя в нерешительности посреди забитого людьми Общего зала, он как никогда чувствовал себя одиноким и напуганным. Так страшно ему не было даже в детстве, когда его заковали в цепи и выставили, как скот, на продажу. Тогда он не рисковал ничем, кроме собственной жизни. Теперь же…

— Они сейчас в детском саду, — хрипло произнес он, решившись. — Сюда.

От так и не понял, с кем он говорит — с мужчиной или женщиной.

Однако когда они добежали до детского сада, обнаружилось, что, доверившись новому спутнику, Маркус сделал верный выбор. Они ворвались в двери детского сада как раз вовремя, чтобы застать одного из строителей «Аравийских Ночей» державшим Хэрриет Бэнкс на мушке. Другой вооруженный мужчина тащил Артемисию и Геласию прочь от остальных детей. Страх и ярость ослепили Маркуса, бросив его со сжатыми кулаками вперед, но тип с серыми глазами опередил его. Решительность, с которой тот действовал, привела бы Маркуса в ужас, будь она нацелена на его семью.

Маркус не успел даже увидеть пистолета, как грянули выстрелы. В тесном помещении детского сада грохот вышел просто оглушительный. Звон в ушах стоял все время, пока рассеивался дым от древнего пистолета с длинным стволом. Дети с визгом метались по комнате, как муравьи из растревоженного муравейника. Строитель, угрожавший пистолетом Хэрриет Бэнкс, дернулся и повалился, словно у него выдернули почву из-под ног. Отверстие на затылке было гораздо меньше входного, изуродовавшего ему лицо. Маркус замер от потрясения, словно его ударили по лицу, и тут древний пистолет громыхнул еще раз, и человек, державший за руку Артемисию, распластался на полу — мертвым.

Маркус очнулся в то же мгновение, когда второе тело коснулось пола, и бросился к плачущим девочкам.

— Ш-ш!.. Все хорошо, папа с тобой… Он обнял обеих девочек, прижимая к себе, гладя их по волосам.

— Маркус! Быстрее, дружище! Сюда спешат другие ублюдки!

Маркус так и не успел сказать ничего Хэрриет Бэнкс, спешившей вывести детей через запасный выход, подальше от кошмара в игровой комнате. Он просто схватил дочерей в охапку и следом за своим неизвестным спасителем выбежал на площадь. Разумеется, навстречу им бежали новые строители с оружием в руках; перепуганные туристы с криком разбегались.

Сквозь шум Маркус еле расслышал голос незнакомца:

— Знаешь самый короткий путь в «Замок Эдо»? Нам не прорваться через этих…

Маркус бросил еще один взгляд на приближавшихся строителей и выругался на наречии, понять которое на ВВ-86, кроме него, не мог никто. Его галльское племя вымерло вместе со своим языком. Но дети его были все еще живы. Он повернулся и потянул их в противоположную сторону.

— Сюда! — рявкнул он, устремляясь в сторону жилой зоны. — Нам, выходцам из Нижнего, известны все тайные ходы этой станции.

В свое время Скитер показал Маркусу кучу ходов, о существовании которых тот и не подозревал, и это очень пригодилось им с Йанирой, когда им необходимо было ускользнуть от надоедливых послушников. Впрочем, Маркус никогда и не думал о том, что они понадобятся ему для того, чтобы спасти семью от убийц. Собственно, сама мысль о том, что кто-то захочет убить их, тоже не приходила ему в голову. Ничего, он еще выяснит, кому это нужно и зачем.

Возможно, он всего лишь бывший раб, бесправный выходец из Нижнего Времени. Но он муж, отец и член того безумного, независимого сообщества людей, называвших Восемьдесят Шестой Вокзал Времени своим домом. Кто бы ни пытался убить их, он явно не взял в расчет этого. Жители ВВ-86 сами могли постоять за себя.

Даже если для этого нужно нарушать законы Верхнего Времени.

* * *

Ко времени, когда Скитер добрался до остекленного со всех сторон кабинета Булла Моргана, тот был уже битком набит. И это не считая толпы обезумевших репортеров, пытавшихся прорваться сквозь кордоны охранников к лифту или на лестницу, ведущую к кабинету управляющего вокзалом. Собственно, и лифт тоже был забит местными обитателями, откликнувшимися на призыв сформировать поисковые группы. Конни Логан, глаза которой казались сквозь линзы очков большими, как у совы, как всегда была одета в невообразимое сочетание фрагментов самых разных костюмов. Она жалась в углу, стараясь не уколоть никого торчавшими из одежды шпильками. Арли Айзенштайн, владелец одного из десяти знаменитейших ресторанов планеты, а также по совместительству супруг главного врача станции, стоял перед закрытыми створками, стиснув зубы. Скитер даже удивился, как это зубы его до сих пор не раскрошились от такой нечеловеческой нагрузки. Брайан Хендриксон, библиотекарь, лучше других помнивший обстоятельства того катастрофического пари, что Скитер заключил с Голди (равно как он помнил вообще все, что когда-либо видел, слышал или читал), цветисто ругался на языке, который Скитер слышал первый раз в жизни. Энн Уин Малхэни успела на лифт в последний момент, поднявшись из тира вместе с женщиной, в которой Скитер узнал члена научной группы «Потрошительского тура». Обе женщины молчали как призраки, да и белизной лиц могли с ними поспорить.

Д-р Шахди Фероз, как вспомнил Скитер, была не только признанным во всем мире специалистом по Джеку-Потрошителю, но и экспертом по различным культам. Последние она изучала, как правило, на месте, а сейчас намеревалась ознакомиться с процветавшими в Лондоне викторианской эпохи сектами оккультистов, адептов древних кельтских религий, практикующих магов и прочих подобных квазирелигиозных объединений. Это должно было поддержать некоторые из ее, скажем так, необычных теорий насчет приписываемых Потрошителю убийств. Впрочем, ее познания в области оккультных сект Нижнего Времени устрашающим образом перекликались с тем, что Скитер знал о культах Времени Верхнего. Чего-чего, а этого добра он в Нью-Йорке насмотрелся. Правда, за несколько последних лет их повылезало словно грибов после дождя, да еще таких, по сравнению с которыми прежние казались детскими игрушками. Несомненно, именно поэтому Булл Морган и пригласил ее на сегодняшнее собрание. Шахди Фероз, элегантная и изысканная, словно персидская царица, черные волосы которой волнами ниспадали на плечи, покосилась на Скитера и что-то шепнула своей спутнице…

И тут двери лифта отворились.

Шахди Фероз резко повернулась, вышла из лифта и шагнула в сторону, пропуская других. Впрочем, места для вновь прибывших в кабинете практически не было.

— Не думала, что столько народа соберется, — заметила она Энн. Говорила она совершенно без акцента, голос — мягкий, певучий. Скитер, завороженный его переливами, все же ухитрился найти себе место, где его почти никому не было видно.

— А я не сомневалась, — вполголоса ответила Энн. — Если честно, готова поспорить, что мы еще далеко не последние.

Оглядевшись по сторонам, инструктор по стрельбе задержала взгляд на Скитере, от чего тот окаменел. Стиснув зубы, он сделал попытку равнодушно отвернуться, не зная, чего боится больше: чужой жалости или подозрения в том, что Йанира для него всего лишь еще одно орудие для достижения собственных целей, каковыми по почти общему мнению являлись все, с кем он общался. Скитер чувствовал себя почти так же одиноко, как когда-то в юрте Есугэя, — потерявшийся восьмилетний мальчишка, не понимающий ни слова из того, что говорят вокруг него, лишенный возможности вернуться домой, в семью, которой он все равно был безразличен.

Он стиснул зубы еще крепче, надеясь только на то, что Булл — будь он неладен — начнет-таки свое чертово собрание. Ему нужно не терять время здесь, а заниматься поисками там, внизу. Он и пришел-то только потому, что не собирался позволять им оставить его в неведении относительно того, какие решения они примут и как собираются искать ее. Дверь в задней стене кабинета Моргана отворилась, и вошла Рониша Аззан, главный менеджер вокзала. Вид у нее был озабоченный. Она сказала что-то Буллу — слишком тихо, чтобы Скитер расслышал. Булл откусил кончик незажженной сигары, пожевал немного и выплюнул в массивную медную пепельницу, предусмотрительно поставленную на край стола. Еще через минуту из лифта вывалилась задыхающаяся Марго, зеленые глаза которой потемнели от страха. Она высмотрела в толпе Энн Уин Малхэни и Шахди Фероз, прикусила губу и решительно протолкалась к столу Булла.

— Я не смогла найти Маркуса, — заявила она. — Он выбежал из «Нижнего Времени» вместе с Робертом Ли, и с тех пор его никто не видел. Роберт говорит, он только что был рядом с ним, а в следующее мгновение исчез — словно испарился.

Рониша Аззан чуть слышно выругалась и вышла.

Скитер испытал почти такой же страх, как на площади, когда исчезла Йанира, только что стоявшая прямо перед ним. Он стиснул кулаки и заставил себя мыслить логически. Маркус сейчас наверняка где-нибудь с Найденными, организует поиски… нет повода паниковать… никто из Верхнего Времени не знает закоулки станции так, как Найденные… наверняка кто-нибудь нашел его и сказал, что видел Йаниру…

Снова взвыли сирены.

Это было уже слишком. Ужас объял Скитера. Он едва не выдернул из собственной шевелюры два клока волос. Ему ничего не оставалось, как ждать, стиснув зубы и исходя холодным потом. Булл Морган сорвал со стола телефонную трубку.

— Ну что там, черт подрал, еще? — рявкнул он.

Что бы ни ответили ему с другого конца провода, он вдруг побледнел. Так и не зажженная сигара, которую он жевал, застыла. Потом он выплюнул ее вместе с непечатным ругательством и зарычал в трубку:

— Переверните станцию вверх дном, черт вас возьми, но найдите их! И я хочу, чтобы всех до одного строителей на этой трижды проклятой станции взяли под стражу по обвинению в умышленном убийстве, вы меня поняли, Бенсон? Так действуйте! Рониша! — Он шмякнул трубкой по аппарату с такой силой, что тот, хотя и не сломался, треснул по всему корпусу.

Рониша Аззан, недавно назначенная новым старшим менеджером вокзала, вновь появилась в кабинете Булла; стройная фигура ее была закутана в тонкие шелка с яркими африканскими орнаментами. Она разговаривала с кем-то по рации, и рот ее кривился в угрожающей улыбке.

— Мне плевать на то, кого вам придется упечь в кутузку! Возьмите этот бардак под контроль, или вам придется подыскивать новую работу. Да? — повернулась она к Буллу.

— Спускайтесь в оперативный штаб! Координируйте поиски оттуда. Пусть парни Бенсона докладывают напрямую вам. У нас тут новая чертова заварушка.

Рониша, снова прижимая ко рту рацию, порхнула на лестницу. Морган — первое лицо Ла-ла-ландии — поднял голову и обвел собравшихся тяжелым взглядом. Воцарившаяся в кабинете тишина резала слух, словно скрежет ногтей по грифельной доске.

— Только что была перестрелка в детском саду, — угрюмо сообщил Булл. — Два строителя убиты, дети бьются в истерике. Маркус с девочками исчез во время стрельбы. — Скитеру сделалось дурно. Усилием воли он подавил приступ тошноты и остался на месте, слушая Булла. — Двое строителей с «Шехерезады» пытались, угрожая оружием, похитить дочерей Маркуса, когда тот появился с человеком, которого Хэрриет не узнала. Кто бы это ни был, он застрелил обоих строителей и увел оттуда и Маркуса, и девочек. — Булл выгнул шею, вглядываясь в побелевшие лица слушателей. — Доктор Фероз уже здесь?

Шахди Фероз протолкалась к его столу.

— Да, мистер Морган, я здесь. Чем могу помочь?

— Я хочу знать, с чем мы столкнулись. Кит Карсон сказал охранникам, что ублюдки, напавшие на Йаниру и ее семью, являются членами братства «Ансар-Меджлиса». Он еще не подошел, иначе я попросил бы его просветить нас.

При упоминании братства Шахди Фероз резко дернула подбородком так, словно ей хотелось возразить, но потом только устало вздохнула.

— «Ансар-Меджлис»… Очень плохо, очень опасно. Братство «Ансар-Меджлиса» зародилось, когда исламские фундаменталисты начали вербовать воинов из Нижнего Времени для объявленного ими джихада, используя для этого Врата на месте бывшего ВВ-66. Станция разрушена, но Врата, разумеется, еще функционируют.

Она говорила с горечью, которую Скитер понимал очень даже хорошо. Он сам не знал лично никого с той станции, но сотни ни в чем не повинных людей погибли, когда станцию взорвали. Мягкое «Динь!» прибывшего лифта заставило Скитера подпрыгнуть. Но это был только Кит Карсон — лицо застыло, взгляд ничего не выражает… Он молча остановился, слушая пояснения д-ра Фероз.

— Со времени уничтожения станции тысячи рекрутов из Нижнего Времени прошли сквозь Врата, чтобы биться в джихаде — священной войне. Некоторые из этих наемников объединились в подобие братства. Образцом для подражания они выбрали ансаров — религиозных фанатиков девятнадцатого века, бойцов Махди, исламского пророка, изгнавшего британцев из Судана и убившего генерала Гордона под Хартумом. Организационно братство напоминает социальную структуру племени кочевников. Члены братства считаются полноценными людьми; остальные — нет. И самыми презренными, самыми неполноценными считаются у них женщины из Храма Владычицы Небесной. Эти женщины расцениваются ими как ведьмы и еретики. Женское монашество, богиня-женщина… — Она тряхнула головой. — Они поклялись уничтожить Храм Артемиды и всех до одного храмовников. Они давно уже сеяли беспорядки на Ближнем Востоке, но на протяжении многих лет ограничивали свою активность этим регионом. Похоже, теперь они распространили ее и шире. Если им удалось создать свои ячейки в крупнейших городах вроде Нью-Йорка, можно ожидать чудовищных актов насилия по отношению к Храму и храмовникам. Весь этот культ нацелен единственно на то, чтобы стереть храмы Небесной Владычицы с лица Земли. Это джихад, мистер Морган, особенно разрушительная форма религиозной ненависти.

Скитеру отчаянно хотелось стиснуть руки на чьем-нибудь горле, увидеть тех ублюдков, что напали на Йаниру и ее семью, на прицеле любого оружия, что подвернется под руку… Вместо этого он заставил себя ждать. От Есугэя он научился терпению, а также тому, что уничтожить врага можно, только узнав и поняв его как следует.

Булл Морган достал из стола новую сигару и свирепо стиснул ее зубами.

— Ладно, это объясняет нападение на Йаниру. И на ее детей, черт подери. Но эти строители находятся на станции уже не первую неделю. Почему они не напали раньше?

— Может, через Главные прибыл кто-то с приказом? — неуверенно предположила Марго. — Я хочу сказать, все это разразилось в считанные минуты после открытия Главных.

Булл смерил ее внимательным взглядом. Кит молча кивнул, явно соглашаясь с ее предположением. Скитеру это тоже показалось логичным. Даже слишком логичным. И в памяти его сразу же возникло лицо Йаниры за секунду до нападения. Сразу же после открытия Врат…

Булл снова снял телефонную трубку.

— Рониша? Мне нужно досье на всех до единого мужчин, женщин и детей, проходивших сегодня через Главные. Полные биографии. И я хочу, чтобы допросили всех, кто имеет хоть малейшее отношение к Ближнему Востоку или братству «Ансар-Меджлиса».

Скитер и сам был не прочь допросить двух других типов: пучеглазого юнца, застрелившего того, кто нападал на Скитера и Йаниру сзади, и еще одного неизвестного, сбившего с ног Йаниру со Скитером, чтобы юнец мог стрелять. Интересно, подумал Скитер, кто из этих двух стрелял в детском саду? Впрочем, кто бы это ни был, он явно хорошо знал о грозящей Йанире и ее семье опасности. Но зачем им было спасать ее? Может, они из храмовников? Или кто еще? Скитер твердо вознамерился узнать, пусть для этого ему пришлось бы разобрать их на мелкие кусочки.

Только прежде их еще надо найти.

Он попятился было к лифту, не в силах больше стоять и слушать в бездействии. Булл снова положил трубку и принялся распоряжаться:

— Так, я хочу, чтобы вы устроили самую большую облаву в истории. Когда? Вчера! Обшарить все гостиницы, рестораны, магазины, жилье, библиотеку, спортзал, тир, оранжереи, технические этажи, свалку, склады — все! Исходите из того, что эти ублюдки вооружены и очень опасны. Так что вам носить оружие не просто разрешается, но вменяется в обязанность. Вопросы есть?

Вопросов не было.

Тем более у Скитера.

— Тогда давайте шевелитесь. Мне нужно, чтобы Йаниру и ее семью нашли.

Скитер первым вошёл в лифт, но в числе набившихся следом попутчиков оказался человек, ехать с которым вниз ему хотелось бы меньше всего, — Кит Карсон. Отставной разведчик времени покосился на него.

— Собираешься поднимать на поиски Найденных?

Вопрос застал Скитера врасплох. Они с Китом Карсоном с трудом терпели друг друга, тем более после той его неудачной попытки затащить Марго в постель, выдав себя за бывалого разведчика. Разумеется, тогда он не знал, что она приходится Киту внучкой. Собственно, этого тогда не знал и сам Кит. Однако когда старый разведчик узнал правду, к Скитеру он явился именно как разъяренный дед. Поэтому интерес Кита удивил Скитера — на пару мгновений, пока он не сообразил, что он не имеет никакого отношения к Скитеру лично, а вызван лишь тревогой за Йаниру Кассондру.

Поэтому он утвердительно кивнул.

— Они и сами наверняка уже поднялись, но я пойду с ними.

— Дай знать, если вам что-нибудь потребуется. Скитер сновавыпучил глаза.

— Спасибо, — медленно, словно нехотя произнес он. — Мы неплохо организованы, но я дам знать, если что-то окажется нам не по зубам. — Впрочем, ничего такого он представить себе не мог. Созданный Найденными Совет Семерых позаботился о том, чтобы проживавшие на станции выходцы из Нижнего Времени были готовы к любому угрожавшему их безопасности кризису. Собственно, они были начеку всегда, подобно тому, как санитарная служба Сью Фритчи была готова отразить вторжение на станцию кого угодно — от стай саранчи и до ископаемых летающих рептилий (с которыми, кстати, в последние месяцы приходилось иметь дело довольно часто).

Следующий вопрос Кита окончательно ошеломил Скитера:

— Не будешь возражать, если мы с Марго присоединимся к вашей поисковой группе? Скитер подозрительно нахмурился:

— Зачем?

Кит спокойно выдержал его взгляд.

— Затем, что если у кого-то на этой станции и есть шанс найти их — так это у выходцев из Нижнего. Я знаю о ваших собраниях в подвалах. И я знаю, как хорошо организовано ваше подполье. А еще мне очень хотелось бы оказаться на месте в случае, если мы найдем ответственного за все это.

Скитер давно знал, что Кит Карсон опасный, весьма опасный человек. Из тех, кого ни за что не хотелось бы иметь в числе врагов. То, что отставной разведчик времени не меньше Скитера жаждет разобраться с теми, кто все это сотворил, несколько потрясло его. Он не хотел бы иметь с самым знаменитым в мире пенсионером ничего общего.

— Ладно, — с усилием буркнул он. — Мы вас берем. Но когда мы их найдем…

— Ну?

Он заглянул человеку, которого привык смертельно бояться, прямо в глаза.

— Они мои.

Внезапная улыбка на лице Кита Карсона была не менее убийственна, чем его взгляд.

— Заметано.

У Скитера осталось немного пугающее ощущение того, что он только что заключил сделку с дьяволом. Сделку, способную завести его туда, куда ему вовсе не хотелось бы попадать. Однако прежде, чем он успел хоть немного обдумать это, лифт остановился, и двери с шипением скользнули вбок. А через пять минут он уже шагал через Центральную в неожиданной для себя роли командира небольшого поискового отряда, состоявшего из него самого, Кита Карсона, пышущей яростью Марго и — что совсем уже удивило его — д-ра Шахди Фероз.

— До открытия Британских Врат осталось меньше шести часов, — назидательно сказала Марго, когда та настояла на том, чтобы ее взяли.

— Я знаю. И готова к этому, насколько это в моих силах. Возможно, я не умею пока стрелять, но уверена, вы сможете исправить положение и в Лондоне, мисс Смит.

Взгляд, которым Марго удостоила свою ослепительно прекрасную собеседницу, являл собою что-то среднее между приятным удивлением и осторожной оценкой. Скитер тоже удивился этому, но спорить было некогда. Тут он заметил Бергитту, молоденькую девушку из Нижнего Времени, провалившуюся сюда сквозь нестабильные Врата из средневековой Швеции. Судя по припухшим глазам, она только что плакала. Она цеплялась за юного Гасима ибн Фахда, еще одного подростка, выпавшего из Аравийских Врат, и за Кайнана Риса Гойера, лицо которого застыло в маске смертельной ярости.

— О, Скитер! — радостно воскликнула она, увидев его. — А мы искали, искали…

Кит уже разговаривал на валлийском языке с лучником; в свое время, в Португальской Африке шестнадцатого века, тот поклялся защищать его. Скитер откликнулся на приветствие Бергитты коротким рукопожатием.

— Что, поисковые партии уже выступили?

— Да, Скитер, и мне сказали передать тебе, чтобы ты проверил возможные пути бегства с Малой Агоры в Приграничный Город. Тебе нужны люди…

— Они со мной, — коротко сказал Скитер, кивнув в сторону остальных. — Не мой выбор, но кстати.

Это было изрядное преуменьшение; Бергитте, хоть она и пробыла на станции всего несколько месяцев, их репутация явно была известна. Она удивленно округлила глаза, но кивнула.

— Мы — Кайнан, Гасим и я — тоже идем искать. — Она быстро обняла его, но даже этого короткого прикосновения хватило, чтобы он почувствовал, как она дрожит.

— Мы найдем их, Бергитта. — Скитер постарался, чтобы голос его звучал как можно более убедительно. «Мы просто должны найти их. Боже, пожалуйста, помоги нам найти их скорее… и чтобы с ними все было в порядке».

Она кивнула и попыталась улыбнуться, а потом ушла с Кайнаном Рисом Гойером и Гасимом. Судя по взгляду последнего, тот — несмотря на свою юность — готов был убить любого, кто угрожает Йанире. Скитер перехватил странный взгляд Марго, направленный на исчезающую в толпе Бергитту. Поначалу он решил было, что это простая брезгливость по отношению к девушке, которую обстоятельства вынудили торговать единственным, что у нее осталось, — собой. Но потом его потрясло то, что в дымчато-зеленых глазах Марго вспыхнуло что-то, похожее на воспоминание: боль, стыд, угрызения совести… За что? Он представлял себе, чем приходилось зарабатывать на жизнь в Нью-Йорке сопливым девчонкам, ровесницам Марго. Он сомневался в том, что Марго довелось провести там слишком много времени, чтобы попасть в серьезный переплет — с учетом ее твердой решимости попасть на ВВ-86 и стать разведчиком времени. Но по тому, что он прочел в ее взгляде, он впервые задумался о том, как ей удалось заработать денег на билет до Шангри-ла.

Если внучке Кита пришлось… Скитер не был уверен в том, что ее деду это придется по вкусу. Или — Бог мой, ничего себе сложности! — Малькольму, собиравшемуся на ней жениться. «Нонейя», — сердито одернул себя Скитер. Какова бы ни была причина такого выражения в глазах Марго, Скитера это не касалось.

— Мы начнем с Малой Агоры, — объявил он. — Так ближе. Пошли, мы и так проваландались слишком долго. Его маленький отряд молча тронулся в путь.

* * *

Джина Николь Кеддрик не понесла Йаниру в номер, забронированный почти год назад на имя замужней сестры Карла. Она просто не решилась входить в вестибюль роскошной гостиницы — тем более с завернутым в пожарный брезент телом все еще не пришедшей в сознание Йаниры Кассондры. Пока все шло согласно инструкциям Ноа Армстро. «Отнеси ее в гостиницу, — гласили они. — Спустись по лестнице в подвал, пока я найду ее мужа и детей».

Вот так и вышло, что, шатаясь под тяжелой ношей (ростом Джина была ненамного больше Йаниры), она тащила святую пророчицу на плечах через весь Общий зал — в кромешной тьме, натыкаясь на людей и стены, пока не нашла нужную лестницу, над которой, слава Богу, светилась аварийная надпись «Выход». Хорошо еще, внизу свет не выключали. Подвалы Шангри-ла представляли собой безумный лабиринт коридоров, пучков свивающихся и разбегающихся трубопроводов, проводов и складских помещений, куда — если повезет, на что очень надеялась Джина — не догадается заглянуть «Ансар-Меджлис». Или еще кто. В конце концов Джине, руки, ноги и спина которой отчаянно болели от непривычной нагрузки, удалось найти высокую стопку гостиничных полотенец в контейнере с приоткрытой крышкой — кто-то отворил ее, забирая часть содержимого. Джина осторожно положила Йаниру на полотенца. Пророчица так и не подавала признаков жизни, а на виске, куда пришелся удар Ноа, спасший ей жизнь, багровела ссадина.

Джина неважно разбиралась в правилах оказания первой помощи, но мерить пульс умела и еще вспомнила, что оглушенного человека нужно держать в тепле. Поэтому она укрыла Йаниру охапкой полотенец и проверила ее пульс, хотя так и не решила, к добру или нет то, что он так замедлен. Она прикусила губу и стала придумывать, как бы дать Ноа Армстро знать, где их искать. «Мы встретимся в „Замке Эдо“, детка — там, где у тебя заказан номер и где так или иначе ждут твоего появления».

Угу, мрачно подумала она. Ждут, только не с оглушенной пророчицей на плече. Показаться с Йанирой Кассондрой Эфесской, находящейся в состоянии комы, было бы, пожалуй, самым быстрым способом привлечь к себе максимум внимания. Услышав шаги и гул далеких голосов, она резко обернулась, обеими руками судорожно сжимая древний пистолет Карла. Эта невольная инстинктивная реакция напугала ее саму. «Я не хочу привыкать к тому, что меня хотят убить… или привыкать убивать их самой». Потрясение, испытанное ею от убийства живого человека там, на площади, наверняка заставило бы ее ползать на карачках, исходя тошнотой, если бы от этих секунд не зависела жизнь Йаниры Кассондры. Впрочем, реакция навалилась на нее сейчас, ее всю трясло от неодолимого желания опорожнить желудок — но кто-то приближался, а она не могла позволить им убить Йаниру.

Голоса все приближались — совершенно незнакомые ей голоса. Джина нахмурилась, положив палец на спусковой крючок и пытаясь разобрать слова. Потом до нее как-то сразу дошло, что она не понимает смысла произносимого, потому что говорят не по-английски. Впрочем, язык напоминал ей… древнюю латынь? Могут ли типы из «Ансар-Меджлиса» говорить на латыни? Вряд ли, во всяком случае, не шайка средневековых террористов, импортированных с раздираемого войнами Ближнего Востока с единственной целью — уничтожить Храм, краеугольный камень ее веры.

Тут говорившие показались из-за угла, и Джина вздохнула с облегчением.

— Ноа!

Реакция Армстро была такой же мгновенной, но при виде нее рука с пистолетом опустилась.

— Детка, этак тебя рано или поздно застрелят. Где она?

Джина показала, разглядывая пришедших с Ноа людей. Рядом стоял молодой мужчина в джинсах и обычной рубахе с короткими рукавами — она узнала мужа Кассондры, бывшего римского раба. Две жавшиеся к нему маленькие девочки были так похожи на мать, что у Джины перехватило дыхание. Еще один — совсем еще подросток — моложе даже Джины. Гораздо моложе. Правда, в ту минуту Джина Николь чувствовала себя тысячелетней старухой, продолжавшей стремительно стареть.

— Йанира! — воскликнул Маркус, бросаясь к жене.

— Она без сознания, — неуверенно сказала Джина. — Она ударилась головой о мостовую…

Маркус с подростком углубились в диалог на латыни. Маркус угрожающе набычился; подросток сохранял упрямый вид. В памяти у нее всплыл фрагмент виденного давным-давно учебного фильма: римляне в знак несогласия не мотали головой, но кивали. В конце концов подросток пробормотал какую-то явно недовольную фразу и затрусил куда-то в глубь полутемного подвала.

— Куда он? — спросила Джина. Что, если он приведет кого-нибудь из администрации? Если это произойдет, Йанира, Маркус и эти славные девчушки погибнут. Никто не сможет защитить их, пока они остаются на этой станции.

Маркус даже не обернулся. Он осторожно отвел прядь волос Йаниры со лба, крепко сжимая ее похолодевшую руку. Малышки хныкали и жались к его ногам — они были слишком малы, чтобы понимать смысл происходящего, но то, что это страшно, они чувствовали.

— Он пошел за лекарствами. За едой, водой, одеялами. Мы спрячем ее в Святилище.

Джина плохо представляла себе, где может находиться святилище Йаниры, хотя скорее всего это находилось где-то глубоко под станцией. Впрочем, она слишком хорошо знала ситуацию, чтобы согласиться на это.

— Нет, нельзя! Там тоже опасно. В поисках ее эти ублюдки обшарят каждый квадратный дюйм станции. И в поисках тебя с детьми тоже.

Взгляд карих глаз обратился к ней.

— Но что мы тогда можем сделать? У нас здесь друзья — влиятельные друзья. Кит Карсон, Булл Морган…

— Остановить «Ансар-Меджлис» не сможет даже Кит Карсон. — Голос Армстро прозвучал резко, как удар хлыста. — Вам надо покинуть станцию, и чем быстрее, тем лучше. И нам тоже. — Кивок в сторону Джины. — Единственное, где мы можем укрыться, — это где-нибудь в Нижнем Времени. Через Врата станции можно попасть в самое разное время, чтобы укрыться. Нам нужно продержаться там достаточно долго, оставшись при этом в живых, чтобы у меня появилась возможность, загримировавшись — а это я умею неплохо, — доставить уличающие наших врагов документы властям Верхнего Времени. Если мы хотим остановить ублюдков, ответственных за это, — кивок в сторону лежавшей Йаниры, — единственный способ добиться этого — сделать так, чтобы они получили пожизненное заключение — или электрический стул. А нам этого не добиться, если нас убьют раньше.

— Кто они? — взорвался Маркус. — Я убью их, кто бы они ни были!

Джина ему поверила. Очень даже поверила. Она даже не смогла представить себе, что довелось пережить этому молодому человеку самой заурядной внешности в джинсах и клетчатой рубахе. Ноа объяснил Маркусу, с чем они столкнулись. Объяснил полностью, во всех деталях и подробностях. Подозрительность, с которой Маркус посмотрел на Джину, больно задела ее.

— Я и мой отец — не одно и то же, — буркнула она, стиснув кулаки от обиды. — Если бы этот сукин сын оказался сейчас перед нами, я первая снесла бы ему голову. Он всегда был грязным, вонючим ублюдком, а не отцом. Я только не знала, насколько вонючим. До сегодняшнего дня.

Подозрительность во взгляде карих глаз Маркуса сменилась другим выражением. Потребовалось некоторое время, чтобы она поняла его, но, поняв, испытала новое потрясение. Жалость. Этот бывший раб, человек, за семьей которого охотились убийцы, жалел ее. Джина резко отвернулась, сунула пистолет за пояс, руки в карманы и стиснула зубы, борясь с подступившей тошнотой и злостью. Секунду спустя она ощутила на плече руку Ноа.

— Тебе никогда еще не приходилось убивать человека. — Это был не вопрос, просто констатация факта.

Джина все же мотнула головой:

— Нет.

Пальцы Ноа сжали ее плечо чуть сильнее.

— Говорят, это всегда нелегко, детка. Знаешь, мне тоже не приходилось — до той стычки в Нью-Йорке. — Джина подняла взгляд и увидела глубоко в загадочных серых глазах Ноа боль. — Только мне всегда было известно, что рано или поздно дойдет и до этого — с моей-то работой. Тебе, наверное, тяжелее, чем мне. Когда молодые вроде тебя обращаются к Храму, значит, им чего-то не хватает. У тебя-то было к этому больше поводов, чем у большинства. И Касси рассказывала мне, как ты плакала, когда случайно задавила дворняжку по дороге на ранчо…

Она стиснула зубы крепко-крепко, пытаясь сдержать слезы: ей не хотелось, чтобы детектив видел это. Но продолжения не последовало; рука Армстро исчезла с ее плеча, и, обернувшись, Джина увидела, что детектив обходит ложе, выбранное ею для Йаниры, и укладывает ту поудобнее. Это расстроило Джину еще сильнее, поскольку она и сама могла бы догадаться сделать это. Говоривший на латыни подросток вернулся через несколько минут с аптечкой первой помощи, тяжелой сумкой, от которой пахло чем-то вкусным, и парой мягких игрушек, которые он тут же сунул дочерям Йаниры. Девчушки схватили плюшевых, явно самодельных мишек и крепко-крепко прижали их к себе. При виде этого у Джины защипало в глазах. Не могут, ну не могут трехлетние дети смотреть на мир такими глазами! А Артемисии было и того меньше — дай Бог, года полтора. Она наверняка только-только научилась ходить.

— Нам нельзя больше здесь оставаться. — С этим замечанием Ноа трудно было не согласиться. — Они ее ищут. Надо тайком пронести ее в номер, который сняла Джина. Там мы можем спрятаться до самого открытия Британских Врат. — Все разом опустили глаза на часы. — Нам осталось ждать не так уж и долго. Но к открытию нужно еще подготовиться. И придумать, как пронести через них Йаниру.

— Мы, — резко бросил Маркус. — Мы все пройдем с ней. Однако, судя по движению головы Ноа, мысль эта не встретила у детектива одобрения.

— Нет. Они пошлют по нашим следам убийц, Маркус. В надежде найти ее они пошлют кого-нибудь сквозь все Врата, которые будут открываться в следующие недели. Я не могу рисковать вами всеми, если вы будете держаться одной группой. На случай, если произойдет худшее, и преследующие ее ублюдки, последовав сквозь Врата, догонят кого-нибудь.

— Не через Британские, — настаивал Маркус. — Через Британские им не пройти. Сейчас ведь открытие Потрошительского сезона. На сегодняшние Врата билеты распроданы уже год назад. Я могу пройти сквозь них, подрядившись носильщиком, — я ведь живу на станции. Но кто другой — ни за что.

— Не стоит недооценивать этих людей, Маркус. Если потребуется, они запросто убьют кого-нибудь из носильщиков, чтобы занять его место, используя его пропуск и карту.

И без того бледные щеки Маркуса побелели еще сильнее.

— Да, это просто, — прошептал он. — Даже слишком просто.

— Итак. — Голос Ноа, про который тоже невозможно было сказать, мужской ли он или просто низкий женский, звучал холодно и отчетливо. — Мы прячем Йаниру в большой дорожный сундук. Девочек — в другой такой же. Ты, — кивок в сторону Маркуса, — отправишься с детьми сквозь другие Врата. И мы загримируем тебя под носильщика — ведь они все равно что невидимки. Вопрос только, какие Врата выбрать?

— Врата Дикого Запада отворяются завтра, — не раздумывая, выпалил подросток.

Ноа с Джиной переглянулись. Это было бы идеально. Даже слишком. «Ансар-Меджлис» увидит, что Маркус с девочками проходят через эти Врата, и заключит, что Джина выбрала именно их. Открытые для туристов Врата в Денвер 1885 года были единственными, кроме Британских (билетов сквозь которые не было в продаже уже год), коренные обитатели которых говорили по-английски. К тому же Карл буквально бредил этим периодом американской истории, так что следившие за ними убийцы наверняка решат, что Джина рванет именно туда. Благодарение Владычице, им неизвестно, что больше года назад Джина тайно, на чужое имя, купила билеты на Британские Врата.

Тем временем брови Ноа хмурились — надо просчитать все возможные варианты.

— Что ж, возможно, это и пройдет. Отправить вас с девочками в Денвер, меня с вами в качестве охраны, а Джину с Йанирой — в Лондон…

— Но… — Джина задохнулась от неожиданной перспективы остаться без Ноа.

Мрачный взгляд холодных как сталь серых глаз оборвал ее на полуслове.

— Нас двое. И их тоже две группы. — Взмах руки в сторону Маркуса и Йаниры, все еще не подававшей признаков жизни. Страх, и без того сжимавший желудок Джины, стал еще сильнее. У Джины даже мелькнула мысль, что ей никогда больше не захочется есть. — Нам придется разделиться, детка. Если мы отправим Маркуса с девочками без охраны… черт, с таким же успехом мы можем пристрелить их прямо сейчас. Нет — ведь сквозь Врата Дикого Запада нас наверняка будут преследовать. Потому я отправлюсь с ними, выдам себя за кого-нибудь, в ком они смогут заподозрить тебя, под именем, которое с их точки зрения могла бы выбрать ты…

— Вы на нее не похожи, — перебил Ноа подросток. — Совсем даже не похожи. Никто не поверит, что вы — это она. У вас слишком высокий рост.

В первый раз Джина видела Ноа Армстро в ошеломленном состоянии. Даже рот детектива открылся от неожиданности. Впрочем, паренек, говоривший на латыни — что, возможно, означало, что он подобно Маркусу тоже попал сюда из Нижнего Времени, — еще не закончил.

— Из всех нас я похож на нее больше всего. Я пойду вместо нее. Если я оденусь как богатый турист, надену парик под цвет ее волос, буду вести себя грубо и заносчиво, носить низко нахлобученную на лоб шляпу и много ругаться, люди, что охотятся на нее, — юнец кивнул в сторону Джины, — решат, что она — это я… то есть что я — это она. Это сработает, — настойчиво продолжал он. — Группа, которая отправляется завтра, собирается участвовать в стрелковых состязаниях — и мужчины, и женщины. Я смотрел все ковбойские фильмы по два раза, и я перевидал тысячи туристов. Я без труда смогу притвориться женщиной-ковбоем.

Уже само то, что подобная идея родилась у него в мозгу, открыл Джине глаза на то, как обитатели Вокзала Времени относятся к туристам. Грубым и заносчивым… Впрочем, это могло и получиться.

— Ты понимаешь, что рискуешь жизнью? — тихо спросила она.

Подросток смерил ее обиженным взглядом. ~

— Да. Они пытались убить Йаниру. Других слов и не требовалось.

— Но, Юлий… — пытался возразить Маркус.

— Нет. — Юлий решительно повернулся к старшему товарищу. — Если я и погибну, то погибну, защищая людей, которых люблю. Чего еще желать?

«Откуда у этого мальчишки столько мудрости?» Джина вспомнила то, что знала про Древний Рим, и про то, что тамошние люди делали с другими людьми, и ее пробрала невольная дрожь. То, что она сама поступала в точности так же, как этот паренек, ей в голову даже не пришло. Джина тоже рисковала своей жизнью ради спасения Йаниры.

— Значит, решено, — услышала Джина голос Ноа. — Юлий, я даже не знаю, как тебя благодарить. Ладно, пока что я пойду в Общий зал, зарегистрируюсь в гостинице под именем, что у меня на билете, и найду себе подходящую одежду. Ты, Джина, тоже. Мне нужно будет, чтобы кто-нибудь помог мне доставить сундуки в гостиницу — и вообще все снаряжение. — Последнее относилось к Маркусу и Юлию. — Йанира и вы все останетесь в номере до самого открытия Врат. Так надежнее всего — прятаться у всех на глазах, в обычном гостиничном номере, пока они будут обшаривать подвалы и прочие потаенные места станции. Потом я выдам себя, привлеку к себе внимание ублюдков, что охотятся за нами, чтобы усилия их сосредоточились на Денвере, а не на Лондоне. Так что, полагаю, на станции сегодня появится еще один грубый и заносчивый ковбой — чем быстрее, тем лучше. С именем, которое врежется в память всем, кто его услышит.

«Похищенное письмо…» Джина поморщилась. Впрочем, ничего лучше ей в голову не приходило. Ноа удалось выдернуть ее из Нью-Йорка живой. Она не сомневалась в том, что Ноа удастся выдернуть их всех живыми и со станции. Получится ли у них с Йанирой продолжать в том же духе и в Лондоне, зависело уже от Джины. Ей оставалось только молиться о том, чтобы эта работа оказалась ей по плечу, ибо никого другого для этого просто не было. При мысли об отце она крепче стиснула зубы. «Ты еще заплатишь за это, сукин сын. Ты заплатишь за все, пусть это даже будет последнее, что я сделаю на этом свете!»

А потом она следом за Ноа зашагала наверх заказывать сундуки.

Глава 4

Станция Шангри-ла представляла собой достойное кисти Эшера сочетание крупного транспортного узла, первоклассного торгового комплекса и миниатюрного города. И все это было втиснуто в огромную разветвленную пещеру в известняковых массивах гималайских гор — пещеру, которая постепенно расширялась, пока не превратилась в один из самых оживленных вокзалов в мировой индустрии туризма во времени. Отдельные части станции выступали на поверхность земли; точнее, выступали бы, если бы проектировщики Шангри-ла не замаскировали бы бетонные стены и устои под все ту же скальную поверхность. Поскольку внутренняя структура станции вынужденно следовала лабиринту ответвлений пещеры, ВВ-86 представлял собой хаотическое нагромождение помещений и коридоров, извивающихся во всех направлениях; кое-где их соединяли прямые, пробитые сквозь скалу туннели.

Все крупные туристические Врата, разумеется, располагались в Общем зале — обширном пространстве, заполненном извивающимися балконами, галереями, безумными лестницами и пандусами, не говоря уже о сиявших витринами магазинах и ресторанах, в которых почитали за честь оттягиваться самые богатые мира сего. Однако поскольку Общий также следовал изгибам огромной пещеры, охватить его взглядом от одного конца до другого было — увы! — физически невозможно. И уж совершенно запутанными казались жилые сектора станции, напоминавшие более всего улей, соты в котором строились обдолбанными ЛСД пчелами.

Нижние ярусы станции уходили вниз, к самому сердцу горы. Именно здесь размещалось оборудование, обеспечивавшее жизнедеятельность маленького городка. Машины, энергия для которых поставлялась небольшой атомной электростанцией, негромко гудели под скальными сводами. Это гудение дополнялось утробным журчанием воды в многочисленных трубах. В этих катакомбах вполне можно было прятаться несколько месяцев, если не лет.

Марго давно уже поняла, что станция Шангри-ла огромна, но до сих пор и не представляла себе насколько. Скитер Джексон вел их длинными извилистыми переходами по лабиринту, который явно был знаком ему так же хорошо, как Марго — путь от апартаментов Кита до библиотеки. Было абсолютно ясно также, что Скитер раньше в полной мере пользовался этими своими познаниями, чтобы скрываться здесь от назойливых агентов Безопасности, а также злобных туристов, которых он надул, нагрел или просто-напросто ограбил.

«Возможно, именно это спасло ему жизнь, когда тот взбешенный гладиатор хотел изрубить его мечом в капусту», — подумала она. Время от времени, повинуясь командам Скитера, их отряд распадался, прочесывая параллельные коридоры и сходясь у следующего угла. Иногда вдалеке слышались голоса других поисковых партий, искаженные эхом. От этого Марго пробирала дрожь, от которой не спасало даже исходившее от труб отопления тепло. К этому добавлялись пронзительные крики исполинского pteranodon sternbergi, попавшего на станцию через нестабильные Врата из мезозойской эпохи.

Не уступавшая размерами небольшому аэроплану, эта огромная летучая рептилия жила в клетке, которую с помощью гидравлических подъемников время от времени поднимали через люк в Общий зал для «показательных кормлений». В день птеродактиль пожирал немереное количество рыбы — больше, чем ее можно было доставлять сквозь Врата. Поэтому глава санитарной службы Сью Фритчи претворила в жизнь не лишенный амбициозности проект: выращивание на станции рыбы из мальков, доставлявшихся как из Верхнего, так и из Нижнего Времени. Все коридоры нижнего яруса станции, лежавшие под Малой Агорой и Приграничным Городом, были заставлены пустыми аквариумами, ожидавшими нового запаса мальков, из-за чего зона эта напоминала давно разорившийся зоомагазин, все рыбные запасы которого распроданы по дешевке, если вообще не спущены в ближайший сортир.

В общем, это было не самое приятное место для поисков пропавшего друга.

Марго сверилась с часами. Сколько они уже ищут? Четыре часа двадцать минут. Время — по крайней мере для нее и тех, кто собирался через Британские Врата, — стремительно истекало. Она прикусила губу и покосилась на Шахди Фероз, являвшую собой практически все, чем хотела стать Марго: уверенную, красивую женщину, всеми уважаемого профессионала, опытного исследователя, проводившего в Нижнем Времени почти столько же, сколько иной гид «Путешествий». Собственно, «Путешествия во времени, Инкорпорейтед» несколько раз уже предлагали д-ру Фероз провести «спиритический тур» по Британии позапрошлого века и каждый раз получали от нее вежливый, но решительный отказ. Марго восхищалась ее принципиальностью — согласие на эти предложения дало бы ей возможность грести деньги лопатой. Уж во всяком случае, достаточно, чтобы финансировать одну или две экспедиции.

Кстати, об изысканиях в Нижнем Времени…

— Кит, — негромко окликнула деда Марго. — У нас время на исходе.

Кит обернулся к ней, посмотрел на свои часы и нахмурился.

— Да. Мне очень жаль, Скитер, но Марго и д-ру Фероз нужно успеть к открытию Британских.

Скитер склонил голову набок и сжал губы.

— Видите ли, мне тоже нужно в те Врата — у меня там работа. Мы сейчас практически под Приграничным Городом. Поэтому мы проверим эту часть туннелей, а потом они могут подняться и играть в сыщиков в Британии сколько их душе угодно.

Марго затаила дыхание — такое выражение появилось на лице у Кита. Впрочем, он совладал с собой. Возможно, оттого, что увидел муку в глазах у Скитера.

— Ладно, — сказал вслух Кит. — Тогда, может, возьмешь на себя тот коридор? — Он кивнул в сторону левого ответвления. — А вам, доктор Фероз, лучше пойти с Марго — так вы сможете по дороге обсудить последние планы перед отправлением.

Марго мысленно поежилась, но возражать не посмела. В конце концов, следующие несколько месяцев ей предстояло провести в обществе этой женщины. Чем скорее она привыкнет общаться с ней — тем лучше.

Кит ткнул пальцем в сторону одного из извилистых проходов справа от них.

— Возьмите вон то, правое ответвление. Я пойду прямо. Встречаемся… через сколько? — спросил он у Скитера.

— Через ярдов пятьдесят. Там мы сможем подняться в Приграничный Город.

Они разделились. Марго покосилась на Шахди Фероз и почувствовала, что краснеет. У нее самой в копилке был разве что школьный аттестат да еще один семестр в колледже. Собственно, самостоятельно, в библиотеке, она обучилась куда большему, чем в той до невозможности занудной школе Верхнего Времени. Однако после того допущенного ею чудовищного ляпа, когда Шахди Фероз утерла ей нос по поводу шпаны из Найхола и их оружия, то, что в персональном журнале Марго значилось почти двести часов, проведенных за Британскими Вратами, или то, что она свободно говорила на кокни, не значило ровным счетом ничего. Кит здорово помучил ее, зато теперь она могла не только улавливать смысл в этой тарабарщине, но и при необходимости сама поддерживать разговор на этом невообразимом лондонском диалекте. Все это не значило ничего после того, как она облажалась в первый же день, а отсутствие высшего образования заставляло ее чувствовать себя и вовсе уязвимой.

Тем больше удивилась она тому, что Шахди Фероз первая протянула ей руку дружбы.

— Я вовсе не хотела ставить вас в неловкое положение, мисс Смит, — неловко улыбнулась та. — Если вас назначили гидом группы наблюдателей, у вас наверняка достаточно опыта для этого.

Марго едва не согласилась с этим предположением. Ей отчаянно хотелось, чтобы эта женщина считала, что она прекрасно знает, что делает. Но это было бы нечестно, а могло оказаться просто опасным, если они попадут в сложную ситуацию, а ученая решит, что Марго известно больше, чем есть на самом деле. Поэтому она откашлялась, надеясь, что краснеет не слишком сильно.

— Спасибо, но это не совсем так. — Удивленный взгляд, брошенный на нее д-ром Фероз, заставил ее торопливо продолжить, пока она не совсем струсила. — Понимаете, я учусь на разведчика времени, вот Кит и хочет, чтобы я набралась опыта в реальных условиях.

— Кит? — переспросила ее спутница. — Вы так хорошо знакомы с Китом Карсоном, что зовете его по имени? Я вам завидую.

Напряжение немного отпустило Марго. Если д-р Шахди Фероз способна завидовать ей хоть в чем-то, может, у Марго еще не все потеряно. Она улыбнулась, забыв на минуту про страх за Йаниру и ее семью.

— Ну, можно сказать и так. Он мой дедушка.

— Ого! — И тут д-р Фероз удивила Марго еще сильнее. — Должно быть, вам приходится нелегко, мисс Смит. Позвольте выразить вам мою симпатию… и уважение. Не так-то просто соответствовать своим знаменитым родственникам.

Странное дело, но Марго показалось, что Шахди Фероз имеет в виду не ее одну.

— Нет, — тихо ответила она. — Не просто. — Шахди Фероз промолчала, за что Марго была ей благодарна. Вдвоем они начали проверять двери, мимо которых проходили, и записывать номера помещений для последующей проверки Службой безопасности, поскольку все они оказались заперты, а ключей у них, разумеется, не было. Марго барабанила в дверь, кричала: «Эй? Йанира? Маркус? Это Марго Смит…» Никто не отвечал, если не считать эха их собственных голосов в гулком коридоре, словно насмехавшегося над их беспомощными попытками. Марго прикусила губу. Сколько комнат еще остались непроверенными, сколько миль туннелей? Господи, ну должны же они быть хоть где-то!

«Нет, не где угодно», — сказала она себе. Если они убиты, преступникам либо нужны были бы ключи, чтобы отпереть дверь, либо они взломали бы замок, что было бы заметно сразу. До сих пор ни Марго, ни Шахди Фероз не обнаружили никаких подозрительных царапин, выдающих взлом. Значит, возможно, они еще живы.

Где-то.

«Господи, сделай так, чтобы они были живы — хоть где-то».

Туннель повернул, следуя изгибу пещеры, и почти сразу же влился в основной туннель — в нескольких ярдах от того места, где они разошлись. Кит уже стоял, поджидая их. Скитер, молчаливый и мрачный, появился через пару минут.

— Ладно, — буркнул Скитер хриплым от огорчения голосом. — Это был весь отведенный нам сектор. — Боль в его голосе вывела Марго из размышлений о собственных проблемах, кольнув ее чувством вины. В конце концов, сама она ничего не потеряла в этом дурацком споре с Шахди Фероз — ну разве что спеси поубавилось. Скитер только что лишился единственных друзей в этом мире.

— Мне очень жаль, Скитер, — неожиданно для себя самой произнесла она и сама подивилась тому, как искренне это прозвучало.

Скитер встретился с ней взглядом, помолчал, потом медленно кивнул:

— Спасибо. Спасибо, Марго. Ладно, нам пора подниматься в Общий, готовиться к открытию Британских. — Он поморщился. — Я ведь тоже буду таскать поклажу, раз уж подрядился на эту работу. Но там не останусь.

Нет, с неожиданной ясностью поняла Марго, он ведь и правда не останется. Он вернется через те же Врата и, возможно, загоняет себя поисками до смерти, не давая себе времени ни на сон, ни на еду… Молча поднялись они по лестнице в шумный Приграничный Город. До открытия Врат Дикого Запада оставалось меньше суток, и самозваные ковбои в кожаных галифе шатались, звеня шпорами, из салуна в салун, приставали к девицам из бара и расплескивали по столам дешевое виски. Из открытых дверей ближнего салуна доносились дребезжащие звуки расстроенного пианино и голоса туристов, обсуждающих ход поисков, судьбу нападавших на Йаниру строителей, ее семьи и ее послушников, а также, само собой, личность Потрошителя.

Напротив салуна «Веселый Джек» какой-то парень с длинными висячими усами, одетый в маскарадное сочетание широкополого мексиканского сомбреро и красного шелкового платка на шее с черными кожаными галифе, черной же рубахой, пижонскими кожаными ботинками и совсем уже абсурдно смотрящимися серебряными шпорами, шатался туда-сюда в толпе, надрывая глотку:

— Вот увидите, медаль ихняя все равно что у меня в кармане! Меня звать Джо Тайролин, миледи, и гадом буду, если не выиграю это их сраное состязание!

Он пристал к туристке, щеголявшей в стильном костюмчике из бычьей кожи. Та отпрянула — судя по всему, от него изрядно несло спиртным. Джо Тайролин, пьяный как полено — самое пьяное полено в Приграничном Городе, — вытащил из кобуры пару редких армейских кольтов и исполнил замысловатое танцевальное па, взмахнув при этом руками. Один из его револьверов взмыл в воздух и с плеском плюхнулся в конскую поилку у входа в салун. Толпа встретила это веселым ржанием. Лицо его, цветом не уступавшее алой шелковой бандане, приобрело мрачное, как его черная одежда, выражение.

— Вот увидите… ик!.. всех обставлю! Слышите? Джо Тайролин бьет орла в глаз за три сотни ярдов… — Он стал на карачки и принялся выуживать пистолет из поилки.

— Как бы он не утонул, — пробормотала Марго. — Боже, я даже рада, что нам в Лондон, а не в Денвер.

Кит тоже проводил взглядом пьяного искателя приключений.

— Будем надеяться, его стрелковый опыт ограничится тем состязанием, о котором он бормочет. Слишком много я видел идиотов вроде этого, которые, попав в Денвер, тут же вызывали кого-нибудь из местных на поединок. Порой даже из тех местных, кого нельзя убить, потому что он важен для истории. Сплошь и рядом они возвращаются на станцию в брезентовых мешках.

— Могу себе представить, какой шум поднимали их родные, — заметила Шахди Фероз.

— Уж не без этого. Именно поэтому администрация вокзала требует от всех туристов собственноручно расписаться на заявлении, в котором они принимают всю ответственность за подобные инциденты на себя. В общем, — Кит бросил еще один брезгливый взгляд на пьяного Джо Тайролина, который к этому времени успел расплескать воду по мостовой, забрызгав при этом всех туристов в радиусе нескольких ярдов, — дураки имеют возможность понять, что законы путешествий во времени подобно законам физики неодолимы и безжалостны, не делая скидок никому.

Скитер промолчал. Он только покосился на пьяного туриста и поджал губы. Но в глазах его застыла такая боль, что Марго почти физически ощущала ее. Она нерешительно протянула руку и коснулась его локтя:

— Мне очень жаль, Скитер. Я надеюсь, что ты найдешь их. Передай им… передай им, что мы помогали искать, ладно?

Скитер словно окаменел от ее прикосновения, но все же кивнул:

— Спасибо, Марго. Увидимся.

Он повернулся и нырнул в толпу, пройдя мимо Джо Тайролина — тот исполнил еще один пируэт и тяжело плюхнулся в поилку, из которой только что выудил свой пистолет. Толпа, сомкнувшаяся за Скитером, снова разразилась хохотом. Марго не смеялась. Скитер страдал — так сильно, как от него никто бы не ожидал. Она подняла взгляд и увидела, что Кит внимательно смотрит на нее. Он кивнул, словно прочитав ее мысли. Собственно, эта его способность до сих пор немного пугала ее — и тем не менее за это же она любила его сейчас сильнее, чем когда-либо.

— Я тоже буду искать, проказница, — пообещал он. — А ты лучше беги переоденься и тащи багаж, пока не опоздала.

Марго вздохнула.

— Спасибо. Придешь нас проводить?

Он нежно взъерошил ей волосы.

— Только попробуй запрети мне это.

Она крепко-крепко обняла его, стараясь сдержать слезы, упрямо наворачивающиеся на глаза.

— Я тебя люблю, Кит, — шепнула она и поспешила прочь, пока он не увидел слез.

Разведка времени — занятие для твердых духом.

Беда только, в эту минуту Марго не ощущала в себе нужной твердости.

* * *

Ночь выдалась сырая.

Нет, не дождливая — если бы! В воздухе висела ядовитая пелена угольного дыма, речного тумана и пара, смешавшихся в вонючих желтых каплях. Над поблескивающими крышами из мокрой черепицы повисали длинные завитки жирного черного дыма; они пригибались к земле причудливыми, уродливыми горгульями. Высоко над ними в небе стояла редкая, почти забытая гостья — луна. Ее серебряный серп напоминал туго натянутый лук Божественной Ночной Охотницы, нацеливший свои стрелы прямо в сердце задыхающегося в собственных испарениях города.

Газовые горелки в разбитых уличных фонарях шипели в ночи словно запутавшиеся в паутине пчелы. Туман превращал огни в вялые, бессильные комки желтого света, едва освещавшего мокрую брусчатку мостовой и закопченные стены домов. В воздухе мешались всевозможные запахи. От реки тянуло вонью выброшенных на берег водорослей и прочей гнили, а также отходов жизнедеятельности огромного города, к которой примешивался запах соли.

Далекий аромат сырого сена доносился с огромных рынков Уайтчепла и Хеймаркета, напоминая о том, что где-то вдалеке, за этими скользкими кирпичными стенами, в полях дуют еще свежие ветры. Но гораздо отчетливее улавливался запах болот и речного ила, струившийся от причалов Уоппинга, Степни или Айл-ов-догз — запах словно от груды пролежавших слишком долго в воде утопленников.

В домах зажиточного люда, выстроившихся вдоль Темзы к западу отсюда и по всей северной части города, давно уже загасили газовые лампы и свечи. Но здесь, на шумных улицах Уоппинга, Уайтчепла и Степни, повсюду слышались пьяные голоса, горланящие слова любимых песен. В комнатках размером не больше кладовки, сдаваемых внаем в кирпичных домах для бедноты, сутенеры разыгрывали старую, как мир, но от этого не менее прибыльную игру, используя для нее дешевых шлюх, доверчивых матросов и ножики с выкидными лезвиями. Работяги и их жены стояли или сидели в дверях и окнах, слушая музыку, доносящуюся из питейных заведений или клубов для бедноты вроде Уайтчеплской ассоциации трудящихся, — до тех пор, пока усталость после долгого рабочего дня не гнала их спать. В переулках потемнее процветал бизнес иного рода. Мужчины — группами, парами или поодиночке — скользили от тени к тени, держа наготове фомки и прочие орудия труда.

На одной из улиц, где туман сгустился особенно сильно, что не мешало музыке литься из окон и дверей популярного у местных жителей заведения, брел, шатаясь и поскальзываясь на булыжной мостовой, одинокий молодой мужчина — скорее даже светловолосый подросток. Несмотря на юный возраст, он уже сам зарабатывал себе на жизнь, хотя и не самым обычным образом. Большую часть этой ночи он провел, планомерно напиваясь; начавши с «одного стакана для разогрева», он продолжал в том же духе, поглощая пинту за пинтой того, что было дешевле всего в каждом следующем кабаке, пока не оказался в этом крысином закоулке.

Из желтой завесы возникла фигура уличной девки неопределенного возраста, при виде юнца она зазывно заулыбалась.

— Ты, парень, видать, из тех, кому не помешает теплая компашка, а? — Она заботливо взяла его за руку; он стоял, привалившись к закопченной стене, добавив еще одно темное пятно на некогда дорогой рубахе, видывавшей лучшие времена в модном Вест-Энде. Она заглянула в его глаза и улыбнулась. — Хошь, мигом справлю удовольствие, и всего-то за четыре пенни? — Опытная рука скользнула вниз, к его бесформенным штанам.

Он тоже провел рукой по предлагаемому товару — это ожидалось, а ему надо было хранить хоть остатки своей репутации, но сокрушенно вздохнул, поскольку даже в столь пьяном состоянии не совсем утратил способность думать.

— Нету у меня четырех пенсов, душка, — произнес он на сленге, к которому начал уже привыкать на этих улицах. — Воще ни пенса. Весь вышел, вот он я какой. А что было, так на пару пинт спустил.

Женщина посмотрела на него внимательнее, насколько позволял царивший в переулке полумрак.

— Чтой-то голос навроде как знаком… Она вгляделась еще и вдруг брезгливо взвизгнула и оттолкнула его руку.

— Что ты мне голову-то дуришь, Морган? Хватаешься, словно как готов меня за три пенни трахнуть, когда трахать-то надобно тебя самого? Слыхала я про тебя всякого, Морган, Полли Николз распиналась, как ее по пьяни развезло… — Женщина с силой оттолкнула его от себя. — Ступай к своему любимому мистеру Эдди — ежель он тебя взад пустит, кем бы он ни был, урод несчастный! — Она недобро хохотнула и исчезла в темноте, бормоча что-то насчет времени, потраченного зря на безбородого педика, и что пора ей найти какого мужика с честным причиндалом, чтобы заработать на жизнь.

От толчка безденежный — и, как выяснилось, печально известный — пьяный юнец ударился о сырую стену и, охнув, сполз по ней вниз, на мокрую мостовую. С минуту он сидел, глотая слезы от обиды и потирая ушибленное плечо. Потом задумался, что ему делать дальше. Провести остаток ночи в грязи на мостовой ему не улыбалось. Идти ему было некуда, денег — ни пенса, а до Кливленд-стрит и того престижного вест-эндского заведения, где он некогдапользовался популярностью у определенного рода клиентов, было так же далеко, как до завтрашнего вечера, когда Эдди принесет ему наконец обещанные деньги. До той поры у него и на еду-то денег не будет.

В глазах щипало. Черт бы побрал эту суку Полли Николз! Она ведь ничем не лучше его, какой бы праведницей ни держалась по отношению к нему. Обыкновенная грязнуля, готовая задрать юбку за каких-то вонючих четыре пенса — или, если уж на то пошло, за стакан джина. Морган по крайней мере имел дело с почтенными, богатыми клиентами; впрочем, мысль об этом только усиливала его чувство жалости к себе. Дорогое заведение из Вест-Энда вышвырнуло его, когда он лишился их самого богатого клиента. «Ну не виноват же я, что Эдди бросил меня ради этого чертова мистика с его обходительностью, дорогим домом и чертовым уродством…»

И Полли Николз, да проклянет Бог эту пьяную суку, узнала откуда-то об этом заведении на Кливленд-стрит и о том, чем там занимался Морган, и приперла его к стенке.

— Все про тебя знаю, Морган, — прошипела она. — Все, что ты позволял делать с собой за деньги. Слыхала я, отложил ты кой-чего на черный день из того, что подзаработал в том доме, откудова тебя выперли. Так вот, Морган, гони денежки, тогда я, может, и не заложу тебя, а? Эти констебли, что из отдела «Эйч», им, поди, любопытно будет узнать про хорошенького мальчика вроде тебя.

У Моргана дух перехватило от ужаса. Меньше всего Моргану нужны были неприятности с полицией. Проституция — серьезное обвинение даже для женщины. А уж парень, которого поймали продающим себя другому мужчине… Ну, о смертной казни речь не идет, но уж тюрьма светит наверняка, чертовски много лет тяжелой работы, а уж подумать, что может случиться с парнем вроде него в тюрьме… Но Морган вышел из дома на Кливленд-стрит, не имея при себе ничего, кроме одежды, что была на нем, полукроны, которой наградил его сверх счета последний клиент и которую ему удалось утаить от содержателей дома, да еще синяка под глазом.

И писем Эдди.

— Вот… — Он достал полкроны и протянул ей. — Вот все, что у меня осталось. Пожалуйста, Полли, я и так умру с голоду, только не говори констеблям.

— Полкроны и только? — взвизгнула она. — Каких-то сраных полкроны? Вот ублюдок маленький! Только-только из дорогого дома, где богатей тебя на руках носили, — и ты даешь мне всего полкроны?

— Но это все, что у меня осталось! — в отчаянии захныкал он. — Они у меня все отобрали! Даже почти всю одежду! — Он горько усмехнулся. — Посмотри на мое лицо, Полли! Вот что они оставили мне в подарок!

— Что ж, копы изукрасят тебя получше, миленок! — Она повернулась и сделала шаг прочь. — Констебль!

— Погоди! — Морган схватил ее за руку. Она остановилась.

— Ну, чего еще?

Он облизнул пересохшие губы. Это все, что у него осталось… но если эта пьяная шлюха отправит его в тюрьму, что толку ему будет от писем Эдди? И кто сказал, что он должен отдать ей все?

— Есть у меня еще одна вещь. Очень ценная вещь.

— Чего за вещь? — прищурилась она.

— Письма…

— Письма? Да ты никак за дуру меня держишь?

— Но это ценные письма! Они стоят уйму денег! Взгляд прищуренных глаз оживился.

— И что за письма у тебя такие, Морган, что они стоят уйму денег?

Он снова облизнул губы.

— Любовные, — прошептал он. — От очень важного человека. Они написаны им самим и подписаны его именем. Там описано все, что он делал, когда приходил ко мне в тот дом, и все, что он собирался делать в следующий визит. Они стоят целое состояние, Полли. Я поделюсь ими с тобой. Он готов заплатить мне кучу денег, чтобы получить их обратно, — кучу денег, Полли. Завтра вечером он выкупит у меня первое из них. Я дам тебе часть этих денег…

— Денег? Ты дашь мне письма! — фыркнула она. — Ха! «Поделюся с тобой»! С твоего позволения я возьму письма, вот как! А ну, ублюдок маленький, гони письма! — Она протянула к нему жадную руку, и взгляд ее сделался угрожающим.

От ненависти к ней у Моргана сжались кулаки. Хорошо еще, что он не сказал этой суке, сколько всего у него писем. Он поделил их на две связки и спрятал одну в штаны, а другую под рубаху. Те, что лежали под рубахой, были написаны Эдди по-английски. Те же, которые он положил в карман штанов, представляли собой «особый сюрприз», который Эдди посылал ему в последний месяц их встреч. Грязная потаскуха не смогла бы прочитать в них ни слова. Он достал перевязанный бечевкой пакет из кармана и протянул ей.

— Вот, черт тебя побери! Желаю тебе позабавиться, читая их! — добавил он с мстительной усмешкой и побрел прочь, прежде чем та сообразила, что принц Альберт Виктор написал эти письма по-валлийски.

Теперь, несколько часов спустя, после того, как ему удалось найти какого-то матроса из порта, предпочитавшего более, так сказать, мужественные развлечения, Морган был пьян, обижен, изрядно напуган и ужасно одинок, а до его родного Кардиффа было далеко-далеко. Морган совершил глупость, чертовски ужасную глупость, когда уехал из Кардиффа, но теперь жалеть об этом было уже поздно. И не мог же он сидеть здесь всю ночь — любой проходящий констебль обратит на него внимание, и тогда он точно воспользуется гостеприимством отдела «Эйч» столичной полиции.

Морган щурился, вглядываясь в туман. Ему показалось, что он различает темную фигуру стоящего неподалеку мужчины, но тут туман соткался еще гуще, никто к нему так и не подошел, и он решил, что помочь ему встать на ноги некому, кроме него самого. Медленно подобрав под себя ноги, он оперся о стену и постепенно принял более или менее вертикальное положение, закашлялся и, дрожа, двинулся нетвердой походкой по окутанной туманом улице. Время от времени ему слышались близкие шаги за спиной, но, возможно, это просто туман и эхо искажали шум далеких кабаков: пьяный смех и пение. Во всяком случае, каждый раз, когда он оборачивался, он не видел ничего, кроме колышущейся желтой пелены. Поэтому он продолжал идти более или менее прямо, то и дело отталкиваясь от стены. Он держал путь к убежищу, которое приглядел себе на случай, если у него не будет денег на ночлежку.

Открывшийся справа узкий проулок лишил его опоры. Он вильнул вбок, словно парусник, застигнутый врасплох внезапным шквалом, сделал несколько нетвердых шагов в сторону и, врезавшись в кирпичную стену, еле удержался от нового падения в грязь. Он тихо выругался себе под нос и тут снова услышал все тот же завораживающий шорох крадущихся шагов. Только на этот раз это не был обман слуха. Кто-то шел к нему в тумане, ускорив шаг.

Другая шлюха, наверное, или уличный воришка в надежде поживиться за его счет — не знает же тот, что у него давно уже ничего нет. В его одурманенном сознании забрезжила тревога. Он начал поворачиваться — но было уже поздно. На голову его обрушился тяжелый удар. В глазах вспыхнул яркий свет, и он, не успев даже вскрикнуть, провалился в черноту.

Упасть на мостовую он, впрочем, не успел: мускулистый человек лет тридцати с лишним, смуглое лицо и взгляд которого выдавали в нем выходца из Восточной Европы, выступив из тумана, подхватил его под мышки. Он поморщился — так пахло спиртным и потом от испачканной, некогда богатой одежды юноши. Однако сейчас ему было не до брезгливости. Одним рывком он уверенно повернул бесчувственное тело паренька и закинул его на плечо. Быстро оглядевшись по сторонам, он удостоверился в том, что царящий в переулке полумрак скрыл его нападение от посторонних глаз.

«Ну что ж, братец Джонни, — улыбнулся он сам себе, — для начала неплохо. Теперь разберемся с этим жалким маленьким петушком».

Доктор Джон Лахли был весьма доволен клубившимся желтым туманом, собственной ловкостью, а также маленьким пьяным дурачком, которого выслеживал весь вечер и который в конце концов сам забрел в идеальное для нападения место. Он-то боялся, что придется тащиться за мальчишкой до грязной конуры, где тот сейчас жил, — на первом этаже заброшенного складского здания в порту, которое вот-вот обрушится.

Ничего себе перемены, а, милый Морган?

Темноволосый, темноглазый да и с душой столь же темной, Джон Лахли, слегка пошатываясь под тяжестью своей ноши, отошел подальше в тень и перехватил тело поудобнее. Переулок был узкий, вонючий, захламленный. В темноте поблескивали крысиные глазки. Однако очень скоро впереди забрезжила улица — ненамного шире того переулка, по которому он шел. Он свернул направо, в сторону невидимых отсюда причалов. Из тумана выплывали и снова растворялись в темноте неясные очертания стен портовых складов и полуразвалившихся ночлежек.

Одежда Джона Лахли, ненамного чище, чем у его жертвы, мало что говорила об ее владельце, точно так же как темная шляпа, которую он надвинул на самые глаза. В дневное время его могли бы и узнать — тем более здесь, где он много лет назад был известен под именем Джонни Анубиса и пользовался популярностью у самых бедных хозяек, видевших в нем свою последнюю надежду. Но в темноте, да в такой одежде, даже человек с его… странностями… мог рассчитывать остаться неузнанным.

Он ухмыльнулся и остановился перед входом в один из жилых домов, фасад которого был покрыт толстым слоем сажи. Извлеченный из кармана железный ключ отомкнул трухлявую дверь. Перед тем как войти, Лахли задрал голову и увидел в небе узкий серп луны.

— Славная ночь для жатвы, Госпожа, — тихо шепнул он сияющему месяцу. — Пожелаешь мне удачи в моей, а?

Зловонный туман, заволакивая месяц, казалось, цеплялся своими лохмотьями за его острые концы. Лахли снова улыбнулся и, осторожно протащив свою жертву в узкий дверной проем, запер за собой дверь. Для того чтобы пересечь комнату, света ему не потребовалось, поскольку в ней не было ровным счетом ничего, если не считать рассыпанных по полу угольных крошек. Откуда-то из темноты следующей двери слышался злобный лай, словно все своры Ада разом сорвались с цепи.

— Гарм! — резко выкрикнул Лахли.

Лай сменился приглушенным рычанием. Еще раз поправив на плечах безжизненное тело, Джон Лахли вошел в следующую комнату и пинком захлопнул за собой дверь, оставшись в кромешной темноте. Тут ему пришлось пошарить рукой по стене в поисках газового светильника. Послышалось легкое шипение, потом негромкий хлопок, и помещение осветилось неверно пляшущим в горелке язычком пламени. Кирпичные стены без окон были совершенно голы; на полу лежал дешевый коврик. У одной стены стояла деревянная кушетка, укрытая тонким покрывалом. В проржавевшей раковине стояли тазик с ковшом и фонарь; рядом висело грязное полотенце. В углу валялась охапка такой же грязной, поношенной одежды. Сидевшая на цепи собака прекратила рычать и застучала хвостом по полу в знак приветствия.

— Как провел вечер, Гарм? — обратился к собаке Лахли, доставая из кармана завернутый в газету пирог с мясом. Развернув пирог, он небрежно кинул его здоровенному черному псу, который поймал пирог на лету и проглотил, почти не разжевывая. Если бы в комнату вошел кто-нибудь другой, пес легко разорвал бы его на кусочки. Такое уже случалось, так что свой мясной пирог Гарм отрабатывал с лихвой.

Лахли опустил свою ношу на кушетку и сдвинул в сторону ковер, под которым обнаружился деревянный люк. Подняв его, он зажег фонарь, поставил его на пол рядом с темным отверстием, потом снова взвалил на плечи не подававшее признаков жизни тело и принялся спускаться вниз, осторожно нашаривая ногами ступеньки. Снизу поднимался запах гнили и сырого кирпича.

Луч фонаря скользнул по покрытой пятнами плесени стене и высветил ржавый железный крюк. Лахли повесил фонарь на крюк, потом вытянул руку вверх и надвинул крышку люка на место. Облако пыли набилось ему в волосы и за воротник, запорошив заодно и его жертву. Он отряхнул руки, смахнул с рукава мелкие щепки, потом снял фонарь с крюка и продолжил спуск. В конце концов нога его с плеском ступила на залитый водой пол. Неверный желтый свет фонаря высветил полукруглый кирпичный свод туннеля, уходящего с обеих сторон куда-то в черноту под Уоппингом. Скользкие крошащиеся кирпичи были там и тут покрыты пятнами плесени и наростами каких-то безымянных грибов. Негромко насвистывая в гулком подземелье, Лахли уверенно двинулся вперед, параллельно невидимой Темзе.

То и дело туннель, по которому он шагал, пересекался с другими. Из темноты доносилось журчание воды, бегущей по подземным руслам ручьев и погребенных речек: Флит-ривер, некогда славного Уолбрука, протекавшего по самому сердцу Сити; речки Тайберн, чье имя унаследовали три сросшихся дерева, на ветвях которых вешали в свое время преступников, — все они давным-давно скрылись под людными, грязными лондонскими улочками, петляющими по их бывшим руслам.

Джон Лахли не обращал на шум воды никакого внимания — так же как и на ужасающую вонь. Он прислушался только раз к эху собственных шагов, дополненному писком крыс, дерущихся из-за трупа дохлой собаки, и далеким визгом спаривающихся кошек. Потом он поднял фонарь, осветив кусок стены, где открывался низкий проход в туннель. Он поднырнул под осыпающуюся кирпичную арку, свернул налево и оказался в узком пространстве с единственной деревянной дверью. Надпись на медной табличке гласила: «Тибор».

Поскольку слово было явно не из английского языка, владелец двери не особенно опасался того, что какой-нибудь случайный путник поймет его смысл. В жилах Лахли не текло ни капли венгерской крови, но он неплохо знал восточноевропейские языки и — что еще важнее — их легенды и мифы. Поэтому он не без иронии прибил название, переводившееся как «святое место», на дверь своего тайного убежища от обыденного Лондона с его прозаическим менталитетом паровой машины.

Новый ключ с гулким щелчком повернулся в замке, и тяжелая дверь бесшумно открылась на хорошо смазанных петлях. Подземный Тибор встретил своего хозяина темнотой, сыростью и зловещим неугасающим светом газовой горелки, которую тот установил здесь своими руками, позаимствовав газ из труб ничего не подозревающей газовой компании. Из полумрака выступали детали обстановки: кирпичные своды с пятнами бурой плесени, исковерканный ствол и сучья сухого дуба, пронесенного в подземелье по частям и старательно собранного воедино стальными скобами; у основания дерева и горел на алтаре своего рода вечный огонь. По стенам были развешаны рясы и балахоны и намалеваны магические символы — ответы на вопросы, которые мало кто в этом городе осмеливался даже задавать. У одной из стен стоял грубо сколоченный рабочий стол и деревянные шкафы с предметами его ремесла.

Воздух в помещении был напитан резким запахом химикалий и эхом давних заклинаний, слов власти над теми созданиями, которыми он надеялся править; слов, произнесенных на давным-давно забытых языках. Он бесцеремонно брякнул принесенное тело на рабочий стол и принялся за работу. Сделать предстояло многое. Он зажег свечи, расставил их по всей комнате, стащил с себя рвань — «рабочую одежду» — и облачился в церемониальный балахон, который он благоразумно не осмеливался выносить из этого святилища.

Свободный белый балахон, издевательски напоминающий рясу священника, с закрывающим половину лица капюшоном был пошит по его заказу несколько лет назад портнихой, которой нечем было больше отплатить ему за заклинания, ради которых она к нему обращалась. Он откинул на время капюшон и углубился в занятие тем ремеслом, которое в свое время помогло ему вырваться из трущоб и зажить жизнью, которую он был намерен защищать любой ценой.

Джон Лахли обшарил пустые карманы грязной одежды юнца, потом услышал шуршание бумаги у того под рубахой. Он бесцеремонно раздел свою жертву, и волна торжества и несказанного облегчения захлестнула его с головой. Сверток с письмами был заткнут за пояс штанов. Потрепанные уже листки были аккуратно сложены. Он пробежал глазами по верхнему и мысленно обругал Альберта Виктора за непроходимую глупость. Попади эти письма в руки полиции…

Он дочитал до конца и внимательно всмотрелся в стопку листков писчей бумаги.

Писем было всего четыре.

Джон Лахли стиснул кулак, скомкав в нем несчастные письма, и замысловато выругался. Четыре! А Эдди говорил, их должно быть восемь! Куда этот маленький ублюдок дел остальные? Дрожа от ярости, он с трудом удержал себя от того, чтобы не придушить этого негодяя на месте. Ему отчаянно хотелось вытрясти из того дух, рвать, кромсать, резать за то, что тот осмелился угрожать ему, д-ру Джону Лахли, наставнику королевского внука, который в один прекрасный день займет трон своей бабки…

Злобно рыча, он швырнул одежду Моргана в мусорное ведерко под столом, потом задумался над тем, как лучше получить необходимую ему информацию. Губы его скривились в легкой улыбке. Он связал паренька по рукам и ногам и перетащил через всю комнату к дереву, крючковатые сучья которого крепились теперь к вбитым в стены и потолок кольцам.

Он зацепил веревки на запястьях Моргана за массивный крюк и оставил его висеть, проследив, чтобы пальцы ног не касались пола. Покончив с этим, он отворил шкаф и достал из него ритуальные орудия. Жезл и котел, кинжал, пентаграмма, магические слова… каждое со смыслом и целью, в корне отличными от тех, что описывают эти идиоты Уэйт и Мэттерз в своих дурацких так называемых исследованиях. Их «Орден Золотой Зари» приглашал его стать своим членом в прошлом году, сразу по основании. Разумеется, он принял их предложение — только для того, чтобы расширить круг своих знакомств в высших сферах. Однако при мысли об их, с позволения сказать, изысканиях его разбирал смех.

Затем он достал старинную заклинательную доску с магическими картами — символический ключ к чудовищным силам созидания и преображения, столетия назад скрытым в «Книге Тота» египетских фараонов. За ней последовали ветвь омелы для освящения клинка, открывающего кровь… и, наконец, большой, с толстым лезвием нож для отсечения головы жертвы… Несмотря на все теоретические познания, Лахли ни разу еще не исполнял подобного ритуала. Руки его дрожали от возбуждения, когда он раскладывал карты, бормоча над ними заклинания и вглядываясь в открывающийся рисунок. Висевшая за его спиной жертва очнулась и застонала.

Пора.

Он очистил клинок огнем, нарисовал с обеих его сторон омелой по магическому знаку, накинул на голову священный капюшон и повернулся к жертве. Морган уставился на него выпученными1 от страха, налитыми кровью глазами. Кадык на его горле задвигался, но с побелевших губ не слетело ни звука. Лахли сделал шаг к истекавшему холодным потом, подвешенному к священному дубу Одина юнцу, и тот наконец выдавил из себя слабый вопль. Морган задергался, но веревки держали его крепко.

Лахли откинул капюшон и улыбнулся прямо ему в лицо.

Синие глаза широко раскрылись от потрясения:

— Ты! — Моргана охватил ужас, но он вновь обрел способность говорить. — Что я такого тебе сделал, Джонни? Пожалуйста… Эдди теперь твой, зачем тебе я? Я и так лишился места…

Лахли отвесил дурачку пощечину, и из глаз у того покатились слезы.

— Ублюдок маленький! Ты его шантажируешь, так?

Морган всхлипнул; от страха глаза его сделались совсем кроличьими. Джон Лахли коротко усмехнулся:

— Ну и дурак же ты, Морган. Ты только посмотри: обделался, как сосунок! — Он погладил Моргана по мокрой от слез, украшенной багровым синяком щеке. — Неужели ты надеялся, что Эдди ничего мне не скажет? Бедняга Эдди… Мозгов меньше, чем у улитки, но Эдди, слава Богу, мне верит и делает все, как я ему скажу. — Он усмехнулся. — Спиритический наставник будущего короля Англии! Я, малютка Морган, — первый в длинном ряду людей, что стоят за богатыми и власть имущими, нашептывая им на ухо то, во что им хочется верить, от имени звезд, богов и духов загробного мира. Так что, конечно же, стоило нашему славному Эдди получить твое послание, как он тотчас же бросился ко мне, умоляя ему помочь замять все это дело.

Паренек дрожал крупной дрожью, даже не пытаясь ничего отрицать. Конечно, признание не спасло бы его. Оно даже не облегчило бы ему тех мук, что были уготованы ему как плата за его замысел. Ужас снова вспыхнул в глазах Моргана, стекая по лицу каплями холодного пота. Пересохшие губы беззвучно шевелились.

— Ч-чего ты хочешь? — выдавил он наконец свистящим шепотом. — Клянусь, я уеду из Англии, вернусь в Кардифф… не скажу никому ни слова… Могу даже записаться матросом и уплыть в Гонконг…

— О нет, мой милый малютка Морган, — улыбнулся Лахли, придвинувшись ближе. — Это вряд ли. Неужели ты и правда веришь в то, что человек, в чьих руках будущий король Англии, пойдет на такую глупость? — Он потрепал Моргана по щеке. — Но в первую очередь, Морган, мне нужны четыре оставшихся письма.

Тот поперхнулся.

— У м-меня их н-нет…

— Да, я знаю, что у тебя их нет. — Он провел кончиком пальца по обнаженной груди Моргана. — У кого они, Морган? Скажи мне, и я, возможно, облегчу твои страдания.

Морган колебался, и Лахли отвесил ему еще пощечину, но не слишком сильно. Мальчишка заплакал, трясясь от страха.

— Она… она обещала рассказать констеблям… у меня не осталось ни пенни, только письма… дал ей половину, чтобы она отстала…

— Кто? — Новый удар был уже сильнее; на нежной коже остался красный след.

— Полли! — всхлипнул он. — Полли Николз… грязная, пьяная б…

— И что Полли Николз собирается делать с ними, а? — спросил Лахли, выкручивая самую чувствительную деталь его организма до тех пор, пока тот не взвыл от боли. — Покажет всем своим подругам? А сколько захотят они, а?

— Нет… нет, ничего не будет… все, что она знает, — это с моих слов, что они чего-то стоят…

Он ударил Моргана еще раз, достаточно сильно для того, чтобы рассечь ему губу.

— Безмозглый ублюдок! Ты и правда веришь, что она не полезет читать твои жалкие письма? Ты просто дурак, мой мальчик. Только не считай меня таким же!

Морган отчаянно замотал головой:

— Нет, Джонни, нет, ты не понимаешь: она не может прочесть их! Они не на английском!

От удивления Джон Лахли на мгновение лишился дара речи.

— Не на английском? — Он опомнился. — Что ты хочешь этим сказать — не на английском? У Эдди в жизни не хватит мозгов выучить еще один язык. Я удивляюсь еще, что он собственный знает, не говоря уже об иностранном. Ну же, Морган, ты мог бы придумать что-нибудь убедительнее.

Морган снова расплакался.

— Вот увидишь, я добуду их для тебя, Джонни, я покажу, они не по-английски! Они на валлийском; его наставник помогал ему…

Он отвесил этому скользкому лгунишке новую оплеуху, и голова Моргана дернулась.

— Не считай меня дураком!

— Ну пожалуйста! — всхлипнул Морган, шмыгая разбитым носом. — Это правда, зачем мне лгать тебе, Джонни, — сейчас, когда ты пообещал не делать мне больно, если я скажу правду? Ты должен поверить, прошу тебя…

Джон Лахли уже предвкушал наслаждение от того, как будет выбивать правду из этого маленького жалкого лгунишки.

Но Морган еще не прекратил свои причитания. В глазах, из которых по лицу катились крупные слезы, застыли мольба и отчаяние.

— Эдди сам рассказал мне об этом — после того, как послал первое письмо на валлийском… спросил меня, понравился ли мне сюрприз. Он решил, что это отличная шутка, так как его умный-разумный мистер Джеймс К. Стивен… — голос у него сделался горьким, ревнивым, неожиданно похожим на самого Эдди, — всегда был таким отличником и выставлял Эдди на посмешище всему Кембриджу, потому что все, кроме нескольких профессоров, знали, что это мистер Джеймс К. Стивен писал за Эдди переводы с древнегреческого и латыни, чтобы тот мог переписать их от руки! Да, он сам мне рассказал об этом и как платил своему дорогому Джеймсу за каждый перевод, что тот делал за него в Кембридже! Поэтому, когда Эдди захотел написать письма так, чтобы их не мог прочитать больше никто, он попросил своего любимого мистера Джеймса К. Стивена помочь ему перевести их и заплатил ему по десять соверенов за каждое, чтобы тот не говорил об этом никому…

Что ж, решил Лахли, возможно, Морган и не сочиняет. Платить своему наставнику за перевод университетских упражнений по латыни и греческому — вполне в духе Эдди. Равно как и платить за перевод любовных писем. Да спаси их Бог. Он взял Моргана рукой за горло и сдавил с силой, достаточной для того, чтобы на нежной коже остались красные следы.

— А сколько заплатил Эдди своему наставнику за то, чтобы тот хранил в тайне, что он писал письма на валлийском любовнику мужского пола?

— Да нет же! Он же не говорил! То есть ему не говорил, что я мальчик! Он сказал мистеру Стивену, что «Морган» — это имя хорошенькой девицы, с которой он встречался, родом из Кардиффа… сказал, что хочет произвести на нее впечатление письмами на ее родном языке, так что мистер Стивен не догадался, что Эдди писал их мне. Может, он и не слишком умен, Эдди, но он вовсе не хочет сесть в тюрьму! Вот он и убедил мистера Стивена в том, что я — девушка, а этот доверчивый идиот помог Эдди их написать. Честное слово, Эдди сказал, он стоял у него за спиной и говорил, какие валлийские слова использовать, даже в самых грязных местах. Только когда Эдди переписывал их с черновиков начисто, чтобы отослать мне, он поменял все слова, что касались женского тела, на нужные, потому что он сам нашел их…

— Начисто?

Морган отчаянно затрясся.

— Ради Бога, Джонни, не бей меня больше! Эдди решил, так будет забавнее, вот он и послал мне черновики вместе с чистовыми письмами, что адресованы мне…

Он осекся, увидев, как побелело от ярости лицо Лахли.

«Боже мой, этот царственный ублюдок еще глупее, чем я думал! Если бы от этого было хоть сколько-нибудь пользы, я бы отрезал его яйца и скормил ему самому! Стоит любому суду в Англии увидеть эти письма, и на нем можно ставить крест!»

Он больше не сомневался в том, что Морган рассказал ему правду об этой истории с письмами на валлийском. Эдди был как раз из таких идиотов, воображавших, что они умнее всех и что этот маленький жадный ублюдок не посмеет шантажировать его ради куска хлеба.

— Это правда, Джонни! — продолжал всхлипывать Морган. — Я докажу, я достану эти письма и покажу тебе…

— О да, Морган. Разумеется, мы получим эти письма обратно. Ты только скажи мне, где можно найти эту Полли Николз?

— Она снимает комнату в ночлежке на Флауэр-энд-Дин-стрит, которую все зовут «Белым домом», — иногда в складчину с клиентом, иногда с Длинной Лиз Страйд или Кэтрин Эддоуз — ну, в общем, с тем, у кого денег на ночлежку в одиночку не хватает…

— Что ты сказал Полли Николз, когда отдавал ей письма?

— Что это любовные письма, — прошептал тот. — Я не говорил ей, от кого они, и соврал, что они на бумаге с его вензелем, а они на обычной писчей, так что все, что она знает, это что они подписаны кем-то по имени Эдди. Кем-то богатым, но всего только Эдди, даже фамилии нет.

— Хорошо, Морган. Это очень, очень хорошо.

В наполненных слезами глазах маленького дурачка вспыхнула надежда.

Он почти нежно погладил Моргана по щеке.

Потом Лахли вытащил нож.

Глава 5

Разумеется, перед входом в офис толпились репортеры.

Состроив на лице выражение неподдельных потрясения и скорби, потерев глаза для красноты, сенатор Кеддрик вышел из длинного блестящего лимузина навстречу вспышкам и прожекторам телевизионщиков.

— Сенатор! Как вы прокомментируете это нападение террористов?..

— …скажите, каково это: потерять родственницу от пуль террористов?..

— …хоть слово о вашей дочери… Кеддрик поднял руки.

— Прошу вас, мне известно не больше вашего. Касси погибла… — Он сделал паузу, чтобы его дрогнувший голос через спутник разлетелся по всему миру. — Моя девочка все еще не нашлась, ее друг по колледжу безжалостно убит… право же, я ничего больше не знаю… — Он уже протискивался сквозь толпу, опередив своих референтов.

— Правда ли, что террористы принадлежали к «Ансар-Меджлису», организации выходцев из Нижнего Времени, объявивших джихад Храму Владычицы Небесной?

— Послужит ли это нападение поводом к возобновлению вашей кампании по закрытию Вокзалов Времени?

— Сенатор, в курсе ли вы, что сенатор Саймон Мухтар-аль-Харб, известный своими симпатиями к «Ансар-Меджлису», инициирует разбирательство по поводу Храмов?..

— Сенатор, что намерены делать лично вы?..

Он задержался на ступенях у входа и повернулся лицом к камерам, позволив своим покрасневшим глазам увлажниться.

— Я намерен отыскать мою дочь, — прерывающимся голосом произнес он. — И я намерен отыскать ублюдков, виновных в ее исчезновении, а также в убийстве бедной Касси… Если окажется, что в ее смерти повинны эти террористы из Нижнего Времени, если это они похитили мое единственное дитя, я сделаю все, что в моих силах, чтобы все до единого Вокзалы Времени на этой планете были закрыты. Я уже много лет убеждаю Конгресс в том, что попадающие на вокзалы люди из Нижнего Времени несут угрозу нашему миру. А теперь еще это… Прошу меня извинить, это все, что я могу сказать; я слишком потрясен и расстроен, чтобы говорить.

Он одолел последние ступеньки и вошел в дом.

Вошел, улыбаясь про себя.

Вторая фаза операции успешно началась.

* * *

Йанира Кассондра не приходила в сознание почти все время, пока Джина и Ноа собирали вещи. Слабый звук, донесшийся со стороны гостиничной кровати, заставил Джину обернуться, так и не выпуская из рук огромную охапку дамского белья викторианской эпохи, купленного для Йаниры на деньги тети Касси. Джине предстояло разгуливать по Лондону в мужском платье, от чего ее уже начал трясти колотун — сильнее, чем когда-либо перед выходом на сцену. Увидев, что Йанира пошевелилась, Джина швырнула корсеты и шерстяные панталоны в сундук и поспешила к кровати, над которой уже склонился Маркус. Ноа тоже пришлось оторваться от телефонных переговоров с местным косметологом — по плану Армстро Джине необходимо было поработать еще немного над своей внешностью, добавив к слишком женственному, не говоря уже об известности, лицу викторианские бакенбарды.

Йанира пошевелилась еще раз, и ее длинные черные ресницы затрепетали. Джина обнаружила, что изо всех сил вцепилась руками в кожаный пояс своих новых штанов, который мгновенно сделался скользким от пота. До нее вдруг дошло, что одно дело — тащить пророчицу бесчувственной по подвалам станции, и совсем другое — оказаться лицом к лицу с живым воплощением всего, во что Джина теперь верила. Йанира Кассондра Эфесская открыла глаза и посмотрела на нее. Мучительно долгое мгновение взгляд оставался пустым. Потом он прояснился, и в нем мелькнул неприкрытый страх. Йанира отпрянула, словно от удара. Маркус, наверняка знавший Йаниру лучше, чем кто-либо другой, осторожно дотронулся до ее губ кончиками пальцев.

— Тс-с-с, милая. Мы в опасности. Крик выдаст нас. Взгляд Йаниры скользнул от Джины и остановился на Маркусе.

— Маркус… — Словно тонущий цеплялся за клочок суши. Он обнял ее. Бывший римский раб приподнял ее за плечи и прижал к себе. Джине пришлось отвернуться. Вид этих нежностей больно ранил ей душу, напоминая о том, какой пустой была ее жизнь до встречи с Карлом — именно эта пустота привела ее в свое время в Храм. Храм, где она впервые в жизни нашла настоящую дружбу… дружбу и Карла. Боль от свежей утраты жгла ее почти нестерпимым огнем. Маркус продолжал говорить, понизив голос, на языке, не похожем ни на английский, ни на латынь, на которой говорил раньше. Должно быть, по-гречески: Йанира ведь попала на станцию из древних Афин.

Кто-то тронул Джину за руку. Она обернулась и встретилась взглядом с Ноа.

— Да? — неуверенно спросила она.

— Она зовет тебя.

Сердце у Джины предательски забилось, но она заставила себя склониться над гостиничной кроватью. Темный, неземной взгляд Йаниры потряс ее настолько, что она даже не смогла выдавить из себя слов приветствия. Пророчица подняла руку, и Джина едва не отпрянула. Йанира осторожно коснулась рукой лба Джины.

— Зачем искать, — тихо произнесла она, — если сердце твое и так знает ответ?

Комната сомкнулась вокруг Джины, словно чьи-то голоса шептали ей что-то из мерцающей мглы, но слов она не разбирала. Из глубин мрака, заполнившего ее сознания, — того мрака, что окутывал почти все ее детство, о котором хотелось забыть и не вспоминать больше никогда, всплыл один-единственный образ. Улыбающееся женское лицо… протянутые к ней руки… объятия, обещающие защиту и кров, каких она не знала со смерти матери. Так давно это было… образ почти померк в ее памяти. Джина не знала, что означает это неожиданное воспоминание, но от него у нее перехватило дыхание, и она ощутила предательскую слабость в коленях. Она даже не нашла в себе сил вытереть глаза, в которых щипало все сильнее.

Кто-то опустился на колени рядом с ней, обнял за плечи, вытер лицо теплой влажной тканью. Когда она вновь обрела способность видеть, она поймала на себе встревоженный взгляд Ноа.

— С тобой все в порядке, детка?

— Да. — Она сама удивилась верности этого простого ответа. С ней и правда все было в порядке. И тут до нее дошло почему: она больше не одна. Она почти ничего не знала про Ноа Армстро, даже самой простой вещи — пола, но во всем этом кошмаре она была не одна. Возможно, Ноа и не будет с ней, когда она через два часа ступит сквозь Британские Врата, но Ноа заботится о ней. Она заставила себя встретиться взглядом с таинственным детективом. — Спасибо.

— Не за что. — Рука Ноа помогла ей подняться.

Джина медленно повернулась к женщине, чье присутствие, чьи прикосновение и один-единственный вопрос высвободили… она так и не поняла, что именно.

— Маркус… — Джина поперхнулась и начала сначала. — Маркус сказал вам, что произошло?

Йанира внимательно посмотрела на нее.

— Он рассказал все, что знал сам.

Джина набрала в грудь побольше воздуха, подыскивая подходящие слова.

— Мой отец… — Она осеклась и попробовала начать снова, зайдя на этот раз с другой стороны, пытаясь выразить это как можно доступнее для женщины, которая никогда не была в Верхнем Времени и которой никогда не разрешат попасть туда. — Видите ли, многие люди не любят Храмы. Храмы Владычицы Небесной. Не любят их по разным причинам… но не любят. Некоторые считают, что храмовники аморальны. Опасны для общества. Ну там педофилы и прочий подобный вздор. Так вот, есть одна группа… людей из Нижнего Времени, попавших в Верхнее через ВВ-66. Они образовали секту под названием «Ансар-Меджлис». Они ненавидят нас, говорят, что молиться богине — богохульство. Ну, во всяком случае, по сравнению с их представлениями о боге. — Взгляд Йаниры пронизывал Джину насквозь, наводя на нее ужас. Она заговорила быстрее, пока не струсила окончательно. — Но пока «Ансар-Меджлис» оставался у себя на Ближнем Востоке, от них было не так много вреда. Однако есть еще люди, которые хотят уничтожения Храмов… или по крайней мере их ослабления настолько, чтобы они не представляли политической угрозы. Некоторые из таких типов в Верхнем Времени помогают этой шайке убийц…

— И твой отец, — спокойно произнесла та, — с ними.

Джине не надо было даже отвечать: Йанира знала. Джина прикусила губу, стыдясь текущей в ее жилах крови и одновременно в ярости на то, что не в силах сделать ничего, кроме как разбить мир Йаниры на мелкие кусочки.

— Да, это он отдавал приказы убийцам. Они застрелили сестру моей матери. И… и моего лучшего друга по колледжу… Йанира протянула руку и коснулась запястья Джины.

— Они отняли его у тебя, — прошептала она с состраданием в голосе; слушать это было почти невыносимо, — но с тобой остался его прощальный дар. Это не может не утешать хоть немного, не может не вселять надежду, верно?

Джина зажмурилась, почти не в силах выносить взгляд этих черных, бездонных глаз.

— Что… о чем это вы?

Йанира провела кончиками пальцев по низу живота Джины, от чего тошнота, мучившая ее уже почти неделю, усилилась.

— Ты носишь его ребенка, — тихо сказала она. Свет в комнате словно померк, и Джине пришлось изо всех сил вцепиться в спинку кровати.

— Ты этого не знала? — продолжала пророчица еще мягче.

Кто-то придержал Джину за плечи, не дал ей упасть. «Боже праведный… так это у меня не от страха… ну да, и задержка… Господи, я отправляюсь в викторианский Лондон с папашиными убийцами на хвосте и ребенком Карла под сердцем…» Сколько им придется скрываться в Лондоне? Недели? Месяцы? Годы? «Я же не смогу выдавать себя за мужчину, с животом-то!» Но выбора у нее не было, и она знала это. Нанятые ее отцом убийцы будут искать перепуганную девчонку в обществе детектива, а не одинокого молодого человека с несколькими тяжелыми сундуками. Когда она вновь подняла голову, на нее встревожено смотрели не только Йанира, но и, как ни странно, Ноа Армстро.

— Вы… уверены?.. — выдавила из себя Джина.

Йанира отвела прядь волос со лба Джины.

— Бывает, ошибаюсь и я, дитя мое. Но в этом — да, совершенно уверена.

Джине хотелось съежиться калачиком и зареветь, спрятаться лет на десять — двадцать, или чтобы ее обнимали, баюкали и обещали, что все будет хорошо. Увы, это было невозможно. Она снова встретилась взглядом с Йанирой.

— Они убьют нас всех, если смогут. — Она охватила себя руками за талию, словно оберегая ребенка, растущего где-то в ней. В ней зарождалось совершенно новое чувство: яростная решимость защищать эту крошечную жизнь. — Я уже лежала бы сейчас где-нибудь в морге, дожидаясь вскрытия, если бы не Ноа. Я не собираюсь позволить им выиграть. Даже если мне придется провести следующие сорок лет в бегах — сколько угодно, пока мы не найдем способ остановить их.

— И они пришли сюда, — прошептала Йанира, сжав пальцы на руке Джины, — чтобы уничтожить тот мир, который мы создали для себя.

Джине хотелось отвернуться от этих все понимающих глаз, хотелось уползти и спрятаться от них. Но лгать пророчице она не могла — даже в попытке облегчить ее боль.

— Да. Мне очень жаль… — Ей пришлось замолчать на секунду, чтобы собраться с духом. — Мы можем вывезти вас со станции, бежать в Нижнее Время. Мне плевать на правила, запрещающие выходцам из Нижнего Времени эмигрировать сквозь Врата.

Взгляд Йаниры переместился на детей, и темные глаза наполнились скорбью.

— Им нельзя со мной?

Джина замешкалась с ответом, но помощь пришла со стороны Армстро:

— Нет. Мы не можем рисковать. Они будут преследовать нас сквозь все Врата, что открываются на этой неделе. Если мы спрячем девочек в один сундук с вами, мы сможем вытащить вас со станции, но тогда убийцы устремятся за Джиной…

Йанира Кассондра вздрогнула.

— Да. Это слишком опасно. Маркус…

Он крепко сжал ее руки.

— Я буду беречь их. Даже ценой моей жизни, Йанира. И Юлий вызвался помочь нам. Никто не должен знать об этом. Даже друзья, даже Совет Семерых. Знает только Юлий — он бежал подземными коридорами с поручением Совета и наткнулся на нас.

В глазах ее появилось такое выражение, что Джина похолодела, а потом веки ее тяжело опустились.

— Смерть, что преследует нас, страшнее, чем нам кажется… два лица… два лица по ту сторону Врат… и кирпичные своды над деревом, где горит огонь, а кровь чернеет… бойся человека с серыми глазами: за улыбкой прячется смерть… ключ в письмах, письмах, что приносят смерть и разрушение… тот, что живет с бесшумным пистолетом, нанесет удар ночью… пытается уничтожить еще не рожденную душу… ударит, когда новорожденный огласит мир своими криками… — Она обмякла, дрожа, в руках своего мужа.

Джина тоже дрожала так сильно, что с трудом удерживалась, чтобы не упасть.

Маркус поднял взгляд — изрядно напуганный.

— Я еще не видел, чтобы видения посещали ее с такой силой и яркостью. Молю тебя, будь с ней осторожна.

Джина обнаружила, что держит Йаниру за руку, успокаивая ее.

— Госпожа, — прошептала она. — Я не привыкла убивать. А они уже убили двух людей, которые были мне дороже всего на свете. Клянусь, я убью всякого, кто попытается причинить боль вам.

Йанира медленно подняла взгляд. Глаза ее покраснели от слез.

— Я знаю, — прошептала она в ответ. — Потому мне и страшно.

На это Джина не нашлась, что ответить.

* * *

У д-ра Джона Лахли возникли проблемы.

Очень серьезные проблемы.

Половина писем Эдди, адресованных ныне покойному сироте из Кардиффа, находилась теперь у Полли Николз. В отличие от Моргана, которого вряд ли кто хватится, Полли Николз всю свою жизнь прожила в Ист-Энде. Смерть ее поднимет кучу разговоров, и все, что известно о ней ее друзьям и знакомым, немедленно станет известно констеблям из отдела «Эйч» столичной полиции. Притом, что представители полиции не пользовались в Уайтчепле особой любовью, этого нельзя было сказать о Полли Николз, несмотря на ее не слишком уважаемую профессию. Те, кто относился к ней неплохо, наверняка помогут полиции поймать того, кто сделает с ней то, что Джон Лахли собирался сделать со всяким обладателем чертовых Эддиных писем.

Видит Бог, ему пришлось по душе то, как он обошелся с этим маленьким ублюдком Морганом.

От одного воспоминания об этом у него начинало свербить в его единственных и неповторимых органах.

Ну что ж, значит, ему нужно отыскать эту Полли Николз и нарезать ее так же изысканно, как нарезал он Моргана, — в назидание всем грязным шлюхам, шатающимся по этим грязным улицам. И он должен сделать это так, чтобы его не заметили за этим занятием — тем более не поймали. Разумеется, ему придется гримироваться, однако загримировать такое заметное лицо, как у Джона Лахли, — занятие непростое. Слишком уж чужестранный вид был у него с самого детства — подарочек от матери-иммигрантки. Через свою обширную клиентуру Лахли имел знакомства в театральных кругах, так что знал, где можно приобрести фальшивые бороды и прочий подобный реквизит, но даже это было бы слишком рискованно. Покупка в театральном магазине означала бы, что его опознают, как того иностранца, который приобрел здесь набор реквизита. Это было немногим лучше, чем если бы его последним видели с убитой. Если не хуже: покупка грима выдала бы его как человека, которому есть что скрывать. Как, черт подрал, подобраться к женщине на достаточное расстояние, чтобы отобрать письма и убить ее, оставшись при этом незамеченным?

Он мог, конечно, бросить подозрение на других инородцев, загримировавшись под одного из заполонивших Ист-Энд евреев. Длинная фальшивая борода, возможно, накидка поверх плаща… С тех пор, как тот еврей… как там его… Липский?.. убил в Ист-Энде маленькую девочку, взбешенные кокни косо смотрели на любого чужеземца, попавшего ввосточные кварталы Лондона. В порту, где большая часть иммигрантов прибыла из еврейских гетто Восточной Европы, само слово «иностранец» означало «еврей». Лахли решил всерьез обдумать эту версию. Если за его проделки повесят нескольких евреев… что ж, тем лучше.

Однако проблема вовсе не ограничивалась тем, как выследить Полли Николз, отобрать у нее письма и заставить ее замолчать. Приходилось брать в расчет еще и наставника его высочества. Этот тип слишком много знал, чтобы ощущать себя в безопасности. Мистер Джеймс К. Стивен должен был умереть. Именно с этой целью Джон Лахли выехал этим утром из Лондона и направился в близлежащую деревушку Гринвич — убить Джеймса К. Стивена.

Накануне утром ему удалось встретиться и познакомиться с этим типом на одной из окружающих Гринвич дорожек для прогулок верхом. Изучая местность, которую Стивен предпочитал для утренних поездок (а фактически выбирая место для «несчастного случая»), Лахли совершенно случайно увидел Стивена. Тропа, по которой ехал верхом наставник Эдди, постепенно выводила всадников в поля, где, несмотря на дождливую погоду, фермеры продолжали убирать урожай. Затем она сворачивала параллельно железной дороге и проходила всего в нескольких футах от большой ветряной мельницы. Лахли внимательно посмотрел на мельницу, и на губах его заиграла легкая улыбка. Если ему удастся подстроить так, чтобы Стивен проезжал мимо мельницы одновременно с проходящим поездом…

Поэтому он, пустив коня легким галопом, нагнал Стивена и приветственно улыбнулся:

— Доброе утро, сэр. Джон Лахли, врач.

— Доброе утро, доктор Лахли, — улыбнулся в ответ ничего не подозревающий наставник Эдди. — Джеймс Стивен.

Лахли состроил на лице удивленную мину.

— Но уж, наверное, не Джеймс К. Стивен? Бывший наставник принца ответил ему не менее удивленным взглядом.

— Ну, вообще-то именно он.

— Право же, я в восторге, сэр! Потрясающе! Эдди говорил о вас столько хорошего! О да, мне стоило бы объяснить, — добавил он при виде всевозрастающего удивления собеседника. — Его высочество, принц Альберт Виктор является одним из моих пациентов… нет-нет, ничего серьезного, уверяю вас. За последние несколько месяцев мы с ним изрядно подружились. Он часто говорил о вас, сэр. Собственно, он именно вам приписывает львиную долю своих успехов в Кембридже.

Стивен слушал его с удовольствием.

— Как мило со стороны его высочества! Для меня было большой честью оказывать ему помощь в университете. Так вы говорите, с Эдди все в порядке?

— О да. Вполне. Видите ли, я практикую кое-какие месмерические приемы, а Эдди где-то слышал, что с помощью месмеризма можно добиться улучшения памяти.

Стивен улыбнулся с неподдельным удовлетворением.

— Ну конечно, я понимаю, почему он этим так заинтересовался! Надеюсь, вы смогли помочь ему?

— Разумеется, — легко рассмеялся Джон Лахли. — Память его уже далеко не та, что прежде.

Стивен посмеялся вместе с ним, не поняв по-настоящему сути его слов. Они продолжали ехать дальше, беседуя, и Лахли обронил еще одно, на вид случайное замечание:

— А знаете, мне нравится такая прогулка. Такого удовольствия я не испытывал уже давно. Это освежает куда больше, чем Гайд-парк или Роттен-роу, — там ты воображаешь, что ты в сельской местности, тогда как здесь это и на самом деле так. Вы часто ездите вот так?

— Ну конечно, сэр. Каждое утро.

— Но это же замечательно! Послушайте, вы не против, если мы повторим такую совместную прогулку завтра утром? Я был бы рад вашему обществу, а мы могли бы поговорить об Эдди, обменяться какими-нибудь забавными историями, не так ли?

— Мне эта мысль нравится. Как насчет восьми часов? Не слишком рано?

— Ни в коем случае. — Он сделал в уме заметку на память: свериться с расписанием поездов и в соответствии с этим рассчитать время проезда мимо мельницы. — Значит, решено: восемь утра. — Они продолжали ехать рядом, мило беседуя, а Лахли тем временем строил планы убийства своего обаятельного спутника, который сделал для Эдди на один перевод больше, чем следовало.

На следующий день, на рассвете, когда солнечный свет тщетно пытался пробиться сквозь тяжелые дождевые тучи над Лондоном, Лахли выбрался на Гринвичский причал из лодки, которая привезла его из Лондона. Часы на всемирно известной Гринвичской обсерватории пробили восемь, когда он взял на расположенной рядом с причалом конюшне жеребца напрокат и встретился с Джеймсом Стивеном. Ничего не подозревающий Стивен тепло приветствовал его:

— Д-р Лахли! Приятно видеть вас, старина! Право же, погода могла бы быть и лучше, но мы не будем обращать на это внимания, ладно? В приятном обществе и день кажется светлее, не так ли?

— Конечно, — кивнул Лахли, весело улыбнувшись обреченному педагогу.

Ветер нес с Темзы запах тины, смешивавшийся с болотными запахами и резкой, едкой вонью угольного дыма, но д-р Джон Лахли набрал полную грудь воздуха и еще раз улыбнулся ехавшему рядом с ним человеку. Жить тому оставалось каких-то пятнадцать минут.

Они не спеша ехали вдоль берега, мимо причалов, у которых покачивались старомодные парусные клипера и небольшие пароходы с металлическими корпусами. Потом Лахли с м-ром Стивеном повернули своих лошадей на Кинг-Уильям-Уолк, в сторону Гринвичского парка, миновали Куинз-Хаус, построенный для королевы Анны Датской Иаковом Первым в 1615 году. Вонь лондонских улиц в Гринвиче не ощущалась — здесь пахло только болотами и свежим сеном, а еще старыми деньгами. Монархи из династии Тюдоров проводили здесь летние сезоны, а некоторые и родились в здешних дворцах. Королевский морской колледж, некогда Королевский морской госпиталь, делил маленькую деревушку в пригородах Лондона с Королевской обсерваторией и всемирно известным Гринвичским меридианом.

Оставив позади деревушку со всей ее королевской историей, они поехали по узкой тропе, вьющейся между Трафальгар-роуд и железнодорожными путями. Лахли беседовал со своим спутником о последних вылазках Эдди в Ист-Энд — эту вульгарную привычку пьянствовать там, шататься из кабака в кабак, из борделя в бордель Эдди приобрел еще в Кембридже.

— …вот он и сказал девке, что даст ей фунт за то, что другие делают за четыре пенса, а та возьми да окажись честной рабочей девушкой. Она закатила ему такую оплеуху, что на щеке остался след, и в голову даже не взяла, что бьет внука королевы. И пришлось бедному Эдди бежать за ней с извинениями. В общем, кончилось все тем, что он купил все цветы, что были у нее в корзине…

Они уже приближались к мельнице, которую Лахли высмотрел накануне утром. Пронзительный гудок поезда возвестил о приближении отвлекающего фактора, избранного Лахли для своей операции. Он улыбнулся своим мыслям и придержал коня, чтобы оказаться на месте точно в нужный момент. Пока он, склонившись, осматривал ноги своего коня, не поцарапал ли тот их об изгородь, Стивен тоже натянул поводья, чтобы не уехать вперед, — возможно, он хотел дослушать окончание истории, которую рассказывал Лахли.

Свисток паровоза послышался снова, на этот раз ближе. Обе лошади тревожно вскинули головы. «Отлично…» Лахли одобрительно кивнул. То, что конь под м-ром Джеймсом К. Стивеном нервный, — только ему на руку. Поезд вырвался из-за поворота, и гнедой жеребец, на котором ехал Стивен, взбрыкнув, пошел боком. Секунду спустя их окутал клуб дыма и горячей золы.

Лахли сунул руку в карман плаща и достал кастет со свинчаткой. Кровь молотом стучала в висках. Ноздри раздувались. Все тело покалывало словно электричеством. В грохоте налетевшего поезда они миновали медленно вращающиеся крылья мельницы. Ну! Лахли пришпорил коня и одним скачком оказался рядом с продолжавшим артачиться конем Стивена. Возбуждение захлестнуло его волной эйфории. На мгновение перед ним мелькнуло доверчивое, ничего не подозревающее лицо Стивена…

И на него обрушился свирепый удар.

Сила отдачи от удара свинцового кастета по черепу жертвы болью отдалась во всей руке Лахли, от кисти до плеча. Лицо Стивена исказилось от боли и потрясения. Его жеребец заржал и отпрянул в сторону — прямо к мельнице: бежать в других направлениях ему не позволяли ни конь Лахли, ни оглушительный грохот проходящего поезда. Стивен начал заваливаться набок. И — в точном соответствии с планами Лахли — одно из мельничных крыльев ударило Стивена, попав ему у основания черепа и отшвырнув в сторону. Бывший наставник принца Альберта Виктора Кристиана Эдуарда упал на землю в нескольких футах от своего коня. Долгое, напряженное мгновение Лахли не отрываясь смотрел на него. Он весь дрожал от переполнявших его эмоций, почти сексуальных по яркости.

Потом, двигаясь на удивление спокойно для человека, только что совершившего второе в своей жизни убийство — к тому же первое, совершенное практически на глазах у возможных зрителей, — Джон Лахли вытер кастет носовым платком и убрал его обратно в карман. Потом спешился, привязал коня к ближайшему дереву и подошел к человеку, убить которого он и приехал сюда. Джеймс К. Стивен лежал не шевелясь. Лахли склонился над ним, взял его за руку… и ощутил биение пульса.

«Проклятый ублюдок еще жив!»

Ярость захлестнула его. Он сунул руку в карман за кастетом…

— Боже мой! — прорвался к его сознанию сквозь свистки и стук колес чей-то голос. Потрясенный Лахли резко обернулся. По тропинке к нему приближался еще один всадник. Он соскочил на землю и бегом бросился к ним. Хуже того, с той же стороны показалась потрясающе красивая женщина с пышными светлыми волосами.

— Что тут случилось? — спросил вновь прибывший. Что ж, вопрос звучал вполне резонно.

Лахли усилием воли заставил себя успокоиться, напустил на лицо обычную маску, отказавшись при этом от надежды сохранить свое имя в тайне, и постарался придать своему голосу максимум горестного потрясения.

— Мы с этим джентльменом ехали верхом по этой тропе, когда мимо проходил поезд. Какой-то предмет с поезда попал ему в голову… не знаю, что именно; возможно, головешка из трубы, а может, кто-то выкинул что-нибудь из окна. Его жеребец вскинулся и выбросил беднягу из седла — прямо под мельничное крыло. Я только-только успел подбежать к нему, когда появились вы.

Говоря, он опустился рядом со Стивеном на колено, чтобы еще раз померить его пульс, потом промокнул глубокую рану на голове своим носовым платком (вот и объяснение, откуда на чистом платке кровь!). Незнакомец с выражением крайнего огорчения на лице склонился рядом.

— Нам надо немедленно доставить его в безопасное место! Вот… поддержите беднягу за голову, а я возьмусь за ноги. Сейчас… сейчас… положим его на мое седло, а я сяду сзади и придержу, чтобы он не упал. Алиса, любовь моя, не подходи близко, это зрелище не для тебя… сколько крови!

Лахли стиснул зубы в бессильном гневе и одарил этого типа благодарной улыбкой.

— Отличная идея! Прекрасно! А теперь осторожнее…

Спустя десять минут человек, ради убийства которого он проделал весь этот путь, лежал в постели в доме гринвичского доктора. Он находился в глубокой коме, и шансы его на выживание — как объявил, скорбно покачивая головой, доктор — были практически ничтожны. Лахли согласился с тем, что это ужасная трагедия, объяснил сельскому констеблю, что случилось, и дал ему свои имя и адрес на случай, если он потребуется еще.

— Правда, сомневаюсь, что будет назначено расследование, — со вздохом заметил констебль. — Даже если бедолага помрет, яснее ясного, что это несчастный случай, чертовски несчастный, так что спасибо вам, сэр, за помощь, большое спасибо.

Ублюдок, имевший наглость появиться так не вовремя, тоже назвал констеблю свое имя — купец из-под Манчестера, гостивший в Лондоне со своей младшей сестрой. Лахли хотелось выхватить из кармана кастет и размозжить его дурацкий череп. Вместо этого он тихо покинул докторский коттедж, пока констебль узнавал, как связаться с родными Джеймса Стивена. Единственное, что его утешало, так это то, что Стивен вряд ли имел шансы выжить. И уж наверняка, даже если он останется в живых, он не вспомнит, что сбивший его удар был умышленным. Историю происшедшего ему расскажут констебль, сельский врач, даже его собственная семья. И если Стивен выживет…

Что ж, даже тогда оставались еще способы устранения проблемы.

Впрочем, всему свое время, а пока Джон Лахли повернул своего коня в сторону пристани, чтобы вернуться в Лондон, обдумывая проблему, связанную с Полли Николз.

Так и не найдя однозначного решения, он вернулся домой и обнаружил там письмо, отправленное из Уайтчепла, Лондон, с Ливерпульского вокзала.

«Дражайший д-р Лахли. Каких потрясающих результатов Вы добились! Многие из мучивших меня синдромов значительно ослабли со времени моего посещения Вашей клиники в прошлую пятницу. Я чувствую себя сильнее и крепче, чем когда-либо за последние месяцы. Однако меня все еще беспокоят зуд в руках и сильная головная боль. Надеюсь, Вы будете так добры, что согласитесь принять меня еще раз? Уверен, Вы способны помочь мне более, чем любой другой врач в мире. Поскольку я скоро возвращаюсь по делам в Лондон, с Вашей стороны было бы очень любезно включить меня в список своих пациентов на ближайшие дни. С нетерпением буду ожидать Вашего ответа. Пишите мне, пожалуйста, на Уайтчепльский почтамт, до востребования.

Джеймс Мейбрик, эсквайр».

Некоторое время Джон Лахли молча смотрел на подпись. Потом на лице его заиграла легкая улыбка. Джеймс Мейбрик, убийца, торговец хлопком из Ливерпуля… С замечательным, собственноручно написанным дневником, со столь же восхитительным признанием в убийстве. И не простом убийстве, но убийстве шлюхи, черт подери, совершенном мужчиной, у которого имелись все основания ненавидеть проституток! Мейбрик не был евреем; в нем вообще не было ничего иностранного. Но если Лахли удастся завербовать Мейбрика для этой охоты на Полли Николз, у свидетелей появятся уже два описания для полиции, что запутает дело и собьет констеблей со следа Лахли. Да, черт подери, Мейбрик — именно то, что ему нужно!

Все оказалось так просто, что он едва не рассмеялся вслух. Видит Бог, он сегодня же встретится с этим типом в Уайтчепле, загипнотизирует его и направит кипящую в нем жажду крови в нужное русло, превратит его в идеальную машину убийства, в оружие, которое он, Лахли, сможет направлять на любую угодную ему цель. А дневник послужит гарантией того, что тот окончит свою жизнь в петле. Лахли хихикнул и выбросил из головы все свои сокрушения по поводу неудачи с наставником принца. Он заставит Мейбрика запечатлеть в дневнике мельчайшие подробности убийства Полли Николз, но при этом вставит ему в голову месмерический предохранитель, который не даст ему упомянуть в своем дневнике его имя.

Черт подрал, да этот Мейбрик просто дар небесный, настоящее сокровище!

Впрочем, когда он принялся прикидывать, как ему лучше всего использовать Мейбрика, размеры угрозы, которую представляла собой Полли Николз, снова испортили ему настроение. Черт, эта сучка Николз владела письмами достаточно долго, чтобы найти кого-нибудь, способного перевести эти чертовы бумажки на английский. Он должен действовать быстро, в этом нет сомнения. Сегодня же ночью. Он не может рисковать, откладывая это.

Лахли выдвинул ящик стола и достал из него перо, бумагу и несколько почтовых марок достоинством в пенни. Потом составил письмо своему одурманенному мышьяком приятелю-купцу:

«Дорогой сэр!

Я буду рад возможности продолжить Ваше лечение. Для меня большая честь то, что Вы доверяете мне Ваше здоровье. Убежден, что смогу сделать из Вас совершенно нового человека. Будьте добры, навестите меня сегодня в моей клинике на Кливленд-стрит в восемь вечера. Если Вы по каким-либо причинам не в состоянии нанести этот визит, известите меня телеграммой, и мы назначим время, устраивающее нас обоих».

Он сам отнес письмо и опустил его в ящик, чтобы быть уверенным в том, что оно поспеет на почтамт Ливерпульского вокзала в Уайтчепле к пятичасовой доставке — расстояние не превышало нескольких миль, а Лондон давно уже являлся объектом зависти всей Европы в том, что касалось почтовой связи. Выемка писем из ящиков осуществлялась несколько раз в день, так что доставка занимала каких-то несколько часов. Лахли улыбнулся сам себе и, беззаботно насвистывая, зашагал вдоль выстроившихся по Кливленд-стрит особняков модных художников. Они придавали улице стиль и респектабельность, достичь которых другие, менее почтенные обитатели ее не могли и надеяться. Живописцам покровительствовали богатые и влиятельные мира сего, которые заказывали им полотна для своих домов, портреты жен и любовниц. Считалось престижным быть увековеченным кистью талантливого художника вроде Уолтера Сиккерта или несравненного Валлона, за холст которого лорд Солсбери, нынешний премьер-министр, недавно заплатил умопомрачительную сумму в пятьсот фунтов — возможно, потому, что в процесс создания его были вовлечены и члены его семьи.

Джон Лахли выбрал местом для своего дома Кливленд-стрит, поскольку улица ассоциировалась с миром модных художников. Здесь врач-месмерист мог представляться своей клиентуре образцом респектабельности — на фоне остальных, несколько богемных обитателей квартала. Лахли прекрасно понимал, что в более престижном окружении вроде Белгрейвии его бы считали чужим. Поэтому он поселился на Кливленд-стрит, несмотря на репутацию двух-трех расположенных здесь заведений — как раз таких, которые привлекали людей с запросами Эдди. Именно здесь, на Кливленд-стрит, познакомился он со славным принцем Альбертом Виктором Кристианом Эдуардом и сумел обернуть это знакомство себе на пользу. Его выбор уже начал приносить неплохие дивиденды.

Все, что ему нужно было сейчас, — это защитить свои вклады.

Полли Николз еще не знала этого, но жить ей осталось меньше дня. Лахли надеялся, что она проведет это время в свое удовольствие. Во всяком случае, он твердо решил сполна насладиться ее расплатой. Он ускорил шаг — ему не терпелось опустить письмо в ящик, начав тем самым действовать. Из Джеймса Мейбрика получится идеальное оружие. Право же, он может даже оставить Мейбрику нож после того, как он, Джон Лахли, удовлетворит свой гнев.

Он рассмеялся и с трудом сдержался, чтобы не поцеловать зажатое в обтянутой перчаткой руке письмо.

«Сегодня же ночью, — пообещал он Полли Николз. — Мы познакомимся сегодня же ночью».

* * *

Когда Марго добралась наконец до сектора отправки Британских Врат, Вокзал Виктория приобрел вид бродячего цирка, собравшегося сниматься с места для переезда в другой город. Ни в Общем зале, ни на выходящих в него галереях не было видно ни одного свободного столика — что там столика, на галереях и балконах можно было только стоять. Впрочем, может, это было и к лучшему: добавьте к стоявшим на галереях толпам еще несколько человек, и они вполне могут обрушиться под собственным весом.

Хотя, как и в любой толпе, большинство составляют зеваки, тут не было недостатка и в сектантах с плакатами и транспарантами. Бригады репортеров в восторге снимали весь этот бардак на пленку, а адепты культа Потрошителя и прочие недоумки раздавали направо и налево интервью: Господь Джек, дескать, явится сквозь нестабильные Врата, что отворятся при падении метеорита, и в сонме адских демонов сойдет сквозь Британские Врата обратно в свое время…

Все это было бы даже забавно, если б не дюжина совсем уже сбрендивших типов, настойчиво требовавших, чтобы их пропустили через Британские — с билетами или без оных они твердо вознамерились служить своему господину и повелителю по слову его. Протискивавшаяся через толпу со своим багажом на тележке Марго напоролась на какого-то психа с выпученными глазами.

— Нечистая шлюха! — выкрикнул тот, ухватив ее за руку. — Джеку ведомы твои грехи! Он покарает тебя, когда придет время потрошить!..

Марго вырвалась, а псих замахал руками, пытаясь сохранить равновесие. Судя по всему, он был мало знаком с приемами айкидо.

Почти сразу же появились ребята из Службы безопасности, и Марго махнула Уолли Клонцу: этот идиот очухался и снова лез к ней.

— Уолли! Эгей! Давай сюда!

— В чем де… о черт! — Уолли ловко выхватил наручники и схватил типа, который почти прорвался уже к Марго, выкрикивая непристойности. Парочка его соратников попыталась было вступиться за товарища, но в дело вмешались новые полицейские. Завязалась оживленная потасовка, но не успела Марго встревожиться по-настоящему, как волнения были подавлены превосходящими силами правопорядка. Агенты безопасности уволокли дюжину разгоряченных личностей — некоторых в смирительных рубашках. Марго взяла себя в руки и направилась дальше, пробивая себе дорогу через пикеты репортеров, ощетинившихся объективами и микрофонами.

— Скажите, вы не Марго Смит, специальный гид «Путешествий во времени», приставленный к группе наблюдателей?..

— …верно ли, что вы готовитесь стать разведчиком времени?..

— …скажите нам, что вы почувствовали, когда на вас напал адепт культа Потрошителя?..

— Без комментариев, — хладнокровно повторяла она, тараня их ряды тележкой с багажом. Да, если так хреново уже на станции… Что же будет в самом лондонском Ист-Энде, когда начнутся нападения Потрошителя?

И что, если Йаниру похитил один из таких психов? Для жертвоприношения Джеку-Потрошителю? О такой возможности не хотелось даже думать. Марго решительно выбросила эти мысли из головы и поручила наконец заботу о своем багаже носильщикам «Путешествий». Покрепче ухватившись за свой ридикюль, она укрылась в зале ожидания, куда репортеров не допускали, и где они могли дотянуться до нее только телеобъективами и сверхчуткими микрофонами. Это нельзя было назвать интимной обстановкой, однако в сложившихся обстоятельствах она не могла рассчитывать на большее. И уж во всяком случае, она не собиралась давать никаких интервью.

Ворвавшись в зал ожиданий и переведя дух, она поискала в толпе своих подопечных — Шахди Фероз и двух журналистов, пополнивших группу наблюдателей. Она почти обошла помещение по периметру и уже собиралась разбить его на квадраты для поисков, когда под потолком Общего зала грянула музыкальная заставка местной службы новостей и на одной из стен засветился огромный телевизионный экран. Потом сквозь хаос царивших в Общем зале звуков прорезался голос нового ведущего «Радио-ТВ Шангри-ла» Бута Хэккета:

— Говорит станция Шангри-ла! Потрошительский сезон открывается, и весь мир задается вопросом: кто же на самом деле был Джеком Потрошителем? Список подозреваемых впечатляет; теории о заговоре в высших правительственных сферах запутаны так, как только может мечтать современный специалист по теории заговоров. В интервью, записанном несколько часов назад, доктор Шахди Фероз, историк-криминалист, социолог и психолог, а также эксперт по оккультным теориям, член группы наблюдателей…

Марго перестала слушать и продолжила поиски ученого и непутевых журналистов, которым полагалось уже находиться в зале. Ее не интересовало то, что может сказать этот балбес Хэккет, а все теории она и так знала наизусть. Об этом позаботился Кит, прежде чем послать ее сквозь Британские Врата. Первыми шли теории, основанные на различных культах и черной магии, — собственно, из-за этого Шахди Фероз и включили в состав группы. Роберт Донстон Стивенсон, утверждавший, что знал Потрошителя лично, да и сам находившийся в списке подозреваемых, был известным сатанистом и чернокнижником. Алистер Кроули также состоял в этом списке, хотя улики против него были весьма призрачными. Ни тот, ни другой, несмотря на одиозность, не укладывались в сумасшедшего убийцу-психопата, каким представлялся Потрошитель. Марго бы на них не ставила.

Впрочем, не купилась она и на теории, касающиеся Мэри Келли, — пожалуй, самые причудливые попытки разгадать тайну Потрошителя. Ну, например: королева Виктория поручила премьер-министру убить всех, кто знал о тайном браке ее внука с проституткой-католичкой, при котором возникала опасность воцарения на троне ее дочери — тоже, разумеется, католички. Или: премьер-министр поощрял своих братьев по масонской ложе совершать человеческие жертвоприношения. Все это было слишком фантастично, не говоря уже о полном отсутствии фактов, подтверждающих эти теории. Марго сомневалась и в том, что это любовник Мэри Келли, безработный грузчик Джозеф Барнет, зарезал ее ножом для разделки рыбы, а остальных женщин убил, заметая следы и «для острастки». Нет, это тоже вздор…

— У вас очень раздраженный вид, мисс Смит. Марго едва не подпрыгнула на месте, зажмурилась, снова открыла глаза и уставилась в точеное лицо Шахди Фероз.

— А, доктор Фероз… Я… гм… искала… — Она осеклась, сообразив, что если скажет «искала вас», это может прозвучать так, как если бы причиной раздражения была именно доктор. — Я тут думала обо всех этих идиотских теориях, — пробормотала она, густо покраснев и мотнув головой в сторону телеэкрана, на котором продолжали крутить запись интервью д-ра Фероз. — Я имела в виду тех, что касаются Мэри Келли, — добавила она.

Шахди Фероз улыбнулась:

— Да, в ее смерти вообще много абсурдного. Бедняжка!

— Что ж, скоро узнаем. Вы прошли регистрацию? Багаж готов?

Та кивнула:

— Да. И… о Господи!

Журналисты. Целая толпа. Из-за барьеров, отгораживавших зону ожидания, к ним тянулись длинные палки направленных микрофонов, нацелились телеобъективы.

— Сюда, — потянула Марго свою ученую коллегу за рукав. Они укрылись в самом дальнем углу зала ожидания, отгородившись от разочарованных журналистов людской массой. Но и на ходу до них доносились обрывки споров:

— …мне кажется, это был сам королевский внук, а не кто-то из его любовников.

— Королевский внук? Герцог Кларенс? Или, вернее будет сказать, принц Альберт Виктор. Во время убийств Потрошителя он не имел еще герцогского титула. Вот бедолага! По меньшей мере три теории упоминают его в качестве главного обвиняемого, несмотря на твердое алиби. Во время по меньшей мере одного из убийств он находился за несколько сотен миль от Лондона, в Шотландии…

— Черт, — не выдержал один из стоявших рядом с ними гидов, одетый в ливрею прислуги. — Смотрите-ка, буквально все жаждут смачного скандала, связанного с королевским семейством. Каждый раз, когда королевская семья оказывается вовлеченной во что-то, будь то убийства Потрошителя или смерть в автокатастрофе принцессы Уэльской в конце двадцатого века, теории заговоров плодятся даже быстрее, чем журналисты успевают их строчить.

— Спасибо, дорогая, — вздохнула Шахди, когда они наконец оказались в относительно тихом углу. — Я знаю, мне стоило бы вести себя спокойнее, но я устала, а тут еще эти репортеры… — Она царственно передернула своими персидскими плечами. — Так, значит, вы не верите теориям насчет Мэри Келли?

— Ни одной.

— Даже про сумасшедшую повитуху?

Марго зажмурилась. «Сумасшедшая повитуха? Ого-го…»

Шахди Фероз мягко рассмеялась.

— Прошу вас, не огорчайтесь, мисс Смит. Эта теория сравнительно малоизвестна.

— Да, но Кит заставил меня выучить вопрос вдоль и поперек, от корки до корки…

— И сколько времени он на это отвел, а? Дней пять? Десять? Я почти всю свою жизнь бьюсь над этим делом. Так что вам нечего смущаться.

— А что, правда есть теория с какой-то сумасшедшей повитухой?

Шахди кивнула:

— О да. Мэри Келли погибла, будучи на третьем месяце беременности. Она носила ребенка, которого не в состоянии была бы выкормить. Аборты тогда запрещались законом, но делались повсеместно, особенно в Ист-Энде. Обыкновенно этим делом занимались повитухи, и условия были самые антисанитарные. В общем, повитухи могли разгуливать по улице, и никому и в голову бы не пришло спросить их, откуда у них кровь на одежде. Даже инспектор Эбберлайн полагал, что они ищут, возможно, убийцу-женщину. Это основывалось на показаниях заслуживающих доверия свидетелей по делу об убийстве Мэри Келли. Собственно, Эбберлайн просто не мог трактовать их по-другому. Женщину, одетую в платье Мэри Келли, видели выходящей из комнаты, которую та снимала, в утро убийства, но через несколько часов после того, как коронеры зарегистрировали смерть Мэри Келли.

Марго нахмурилась.

— Звучит странно.

— Согласна. Ее видели дважды: в первый раз между восемью и четвертью девятого, и вид у нее был нездоровый, а через час она разговаривала с каким-то мужчиной у входа в паб «Британия». Оба раза ее видела одна и та же свидетельница, вполне почтенная домохозяйка, проживавшая по соседству с Мэри Келли, — миссис Кэролайн Максвелл. На основании ее показаний инспектор Эбберлайн предположил, что убийцей была, возможно, сумасшедшая повитуха, переодевшаяся в одежды своей жертвы для маскировки. И еще: в печке у Мэри Келли после убийства бедной девушки обнаружили остатки сожженной одежды.

— Но смерть наступила около четырех утра, — возразила Марго. — Что могло удерживать ее там целых четыре часа? И как объяснить изувеченное тело?

— Это, — невесело улыбнулась Шахди Фероз, — нам и предстоит выяснить. Что делал убийца в промежутке между смертью Мэри Келли и его — или ее — бегством из Миллерз-корт и зачем.

Марго вздрогнула и зябко поежилась. Ей вообще не хотелось думать про Мэри Келли, самую юную и хорошенькую из жертв Потрошителя. Какие у нее были славные русые волосы… Марго слишком хорошо помнила смерть собственной матери. Прекрасные густые русые волосы, разметавшиеся по полу кухни в луже крови…

Чем меньше Марго будет вспоминать свою мать и то, как та умерла, тем лучше.

— На мой взгляд, сумасшедшая повитуха — это тоже чушь, — пробормотала она. — Как и все остальные теории касательно Мэри Келли. И потом, кто сказал, что это была повитуха, — просто полицейский инспектор искал подходящее объяснение свидетельским показаниям.

Шахди Фероз усмехнулась:

— Вот в этом вы ошибаетесь, дорогая, ибо сумасшедшие повитухи действительно встречались. Повивальная бабка Мэри Пирси была арестована и повешена в 1890 году за жестокое убийство жены и ребенка своего женатого любовника. Даже сэр Артур Конан Дойль высказал предположение, что полиция ищет убийцу не того пола. Он даже написал рассказ на основе этой идеи.

— Выходит, Шерлоку Холмсу стоило искать не Джека-Потрошителя, а Джилл-Потрошительницу?

Шахди Фероз рассмеялась:

— Не возражаю, это представляется весьма маловероятным.

— Да нет, я хочу сказать, женщина-убийца просто не могла бы поступить так. Изрубить жертву, съесть части ее тела? Разве так бывает?

Выражение лица ее собеседницы стало жестче.

— Ну, вообще-то женщины-убийцы способны наносить подобные увечья. Криминалисты давно уже охарактеризовали подобные действия женщин как психическое отклонение. Притом что лесбиянство является нормальным биологическим состоянием значительного процента женского населения, а лесбиянки отличаются от среднего психического профиля не более чем геи или гетеросексуалы, порой это может давать значительные отклонения.

— Убийцы-лесбиянки?

— Да, история криминалистики изобилует случаями, когда женщины убивали своих любовниц из ревности или обиды. Часто это сопровождается нанесением увечий лица, груди и половых органов. Что, собственно, делал и Потрошитель. Ряд подобных убийств был раскрыт только после того, как полиция перестала искать мужчину-маньяка, а вместо этого направила усилия на поиски психически неуравновешенной убийцы женского пола.

Марго снова вздрогнула.

— Страшно это все. Что вызывает подобные отклонения? Я хочу сказать, что превращает невинного ребенка в кого-то вроде Джека-Потрошителя? Ну или Джилл-Потрошительницы?

— Серийный маньяк-убийца, — очень мягко ответила Шахди Фероз, — порой появляется как следствие глубокой психической травмы, нанесенной еще в детстве кем-либо из взрослых. Это страшная трагедия, растрата человеческого потенциала, причиняемая боль… Взрослые часто олицетворяют для такого человека сексуальное насилие в соединении с физическим, жестокое подавление эмоций и всей детской личности. В других случаях… — Она тряхнула головой. — Порой мы имеем дело с серийными убийцами, у которых подобные мотивы отсутствуют. Такие просто наслаждаются процессом убийства, своей властью над жертвой. Порой я могу объяснить их поступки только происками зла.

— Зла? — эхом переспросила Марго. Шахди Фероз кивнула:

— Я изучала культы самых разных исторических эпох. Меня интересовало, что побуждает несчастных людей искать оккультной власти, часто сопряженной с такой же жаждой крови, какую мы видим у маньяка-убийцы. Психику некоторых повредило чье-то жестокое обращение, но других просто привлекает власть над жизнью других. Это люди, влекомые злом. Иначе их не опишешь.

— Вроде Алистера Кроули, — пробормотала Марго.

— Да. Хотя он вряд ли был Джеком-Потрошителем.

Марго обнаружила, что дрожь пробирает ее все сильнее, до глубины души, где таились самые страшные ее воспоминания. Ее собственный отец был настоящим чудовищем, мать — проституткой, пытавшейся хоть как-то заработать на жизнь после того, как отец пропил все, что оставалось еще на их банковском счету. Детство Марго прошло в условиях, которые трудно назвать человеческими. Так почему она не стала маньяком? Странно… Может, ее родители, какими бы плохими ни были, все же недостаточно чудовищны? Впрочем, от одной мысли об этом ее замутило.

— С вами все в порядке? — тихо спросила Шахди. Марго лучезарно улыбнулась:

— Конечно. Просто, полагаю, все это действует на нервы. Гадость какая: серийные убийцы.

— Конечно, гадость, — мягко произнесла Шахди Фероз. — Самые страшные твари из всех, что породил человеческий род. Потому я их и изучаю. В надежде — возможно, наивной, — на то, что мы сможем избежать их появления в будущем.

— Это, — заметила Марго, — возможно, самая невероятная задача, о которой я когда-либо слышала. Удачи вам. Нет, правда.

— О чем это вы, мисс Смит? — прозвучал прямо над ее ухом голос. — Удачи в чем?

Марго ойкнула, подпрыгнула от неожиданности и оказалась лицом к лицу с Гаем Пендергастом. Ей стоило держать ухо востро. «Ну какой из тебя разведчик времени! Расслабься на минуту, и какой-нибудь оборванец из Ист-Энда сунет тебе нож под ребро…»

— Мистер Пендергаст, я не заметила, как вы подошли. Вы и мисс Нозетт. Вы прошли регистрацию? Отлично. Ладно, все в сборе. У нас… — она запрокинула голову, глядя на висящие под потолком часы, — …одиннадцать минут до отправления, так что вы еще можете сделать последние покупки, обменять деньги или выпить чашку кофе. Контрольные карты при вас? Отлично. Еще вопросы? — «Ради Бога, никаких вопросов…»

Гай Пендергаст одарил ее дружеской ухмылкой.

— Значит, это правда?

Она с опаской покосилась на него.

— Что правда?

— Вы действительно мечтаете о самоубийстве, намереваясь стать разведчиком времени?

Марго задрала подбородок — ни дать ни взять заносчивый кузнечик, пытающийся произвести впечатление своей музыкальностью на признанного маэстро.

— При чем здесь самоубийство? Разведка времени, возможно, и опасная работа, но бывают и опаснее. Скажем, в полиции… или, например, журналистика в Нижнем Времени.

Пендергаст легко рассмеялся.

— Не буду спорить — с тем-то шрамом, что у меня на жо… ох, прошу прощения, мисс Смит.

Марго почти расслабилась. Почти.

— Извинения принимаются. Кстати, пока я в дамском платье, — она провела рукой по шелковому платью, — прошу вас следить в моем присутствии за языком. Но, — она улыбнулась, — когда я буду щеголять в мальчишечьих лохмотьях или драных юбках работницы из Ист-Энда, не удивляйтесь словечкам, которые вы от меня услышите. Я учила кокни до тех пор, пока мне не начали сниться сны на нем. Один из предметов, которым я обучаюсь как разведчик времени, — это языки и особенности поведения той эпохи, в которую я направляюсь.

— Не могу сказать за остальных членов группы, — ослепительно улыбнулась Доминика Нозетт, протягивая Марго руку (в полном противоречии с ее поведением в тире), — но для меня большая честь быть именно под вашим заботливым руководством. И разумеется, в «Лондон нью-таймс» будут рады оплатить вам любые дополнительные услуги, которые вы нам сможете или захотите оказать.

Марго пожала руку Доминике, пытаясь понять, чего именно хочет от нее эта проныра. Не считая сенсации столетия, конечно.

— Спасибо, — выдавила она из себя. — Вы очень добры, мисс Нозетт.

— Доминика, — поправила та. — И прошу вас, не судите строго моего непутевого партнера. Манеры Гая оставляют желать лучшего.

Пендергаст расплылся в улыбке:

— Я счастлив, дорогая, не могу сказать, как я счастлив путешествовать со знаменитой Марго Смит.

— Но я вовсе не знаменита.

Он подмигнул ей, потом повел взглядом в сторону своей спутницы.

— Пока нет, дорогая моя, но если я только знаю Минни, скоро ваше имя будет у всех на языке.

Марго не ожидала внимания к себе репортеров — по крайней мере сейчас, пока она не показала себя как разведчик-профессионал. Поэтому она слегка замялась в поисках ответа, который ждали от нее Доминика Нозетт, Гай Пендергаст и — Боже, помоги и спаси! — Шахди Фероз. «Чего бы ожидал от меня Кит? Каких слов? Он терпеть не может репортеров, это всем известно, но он никогда не говорил мне, как вести себя, если они ко мне обратятся…»

К счастью, тут появился Даг Тэнглвуд, еще один гид группы наблюдателей, — высокий и неотразимый в элегантном сюртуке и цилиндре.

— А, мисс Смит, как я рад видеть вас здесь. Регистрационный список при вас? И багажные квитанции? Отлично. Леди и джентльмены, мисс Смит действительно учится на разведчика времени. И поскольку в Лондоне нас ждет ее жених, уверен, вы будете вести себя безукоризненно, особенно с этой в высшей степени достойной и уважаемой леди.

— Жених? — с деланным отчаянием переспросил Гай Пендергаст. — Ох черт, вот не повезло-то! — добавил он с театральным стоном, вызвавшим смешки у стоявших ближе к ним туристов мужского пола.

Даг Тэнглвуд улыбнулся:

— Надеюсь, вы нас простите: у нас еще куча дел до отправления.

Он вежливо поклонился и утащил Марго за груду багажа.

— Поосторожнее с этими двумя, — понизив голос, предупредил он. — У Доминики Нозетт и Гая Пендергаста не самая лучшая репутация, зато они имеют влияние на тех, в чьих силах было включить их в состав группы, так что нам не удалось от них отделаться.

— Они ведут себя вежливо, — возразила она. Тэнглвуд нахмурился:

— Еще бы. И в своем ремесле они большие мастера. Ты просто имей это в виду. Основное их занятие — лезть в чужую жизнь, чтобы порадовать читателей, а с ними и весь мир какими-нибудь гнусными подробностями. Не забывай об этом, и все будет в порядке. Ладно, ты Кита не видела? Он хотел, чтобы ты к нему вышла.

— Ой, где? — встрепенулась Марго.

— Вон там, за барьером. Валяй прощайся. Я ими займусь.

Она подбежала к деду, ухитрившемуся занять место у самого бархатного шнура, перекрывавшего вход на перрон.

— Ты в это веришь? Восемь минут! Еще каких-то восемь минут, и — вау! Три с половиной месяца в Лондоне! Три с половиной очень тяжелых месяца, — поспешно добавила она, заметив выражение глаз деда.

Кит продолжал хмуриться, но за прошедшие месяцы она хорошо изучила его мимику и настроение. Кит просто тревожился за нее, пытаясь ускорить ее карьеру, в которой ей столько еще предстояло узнать, и столько всего могло пойти не так — даже в такой короткой и сравнительно безопасной экспедиции. Кит взъерошил ей волосы, сбив при этом набок модную дамскую шляпку.

— Ну что, проказница, не забыла еще первого правила, как выжить в опасной ситуации?

Лицо ее опасно раскраснелось, но ответила она достаточно уверенно:

— Еще бы! В первую очередь не лезть в нее. Держать глаз востро, ушки на макушке и избегать всего, что хоть отдаленно напоминает опасность. А если уж ее не избежать — бежать оттуда так быстро, словно у тебя шило в зад… эк! — Право же, ей стоило лучше следить за своей речью. Леди в викторианском Лондоне не позволяли себе ругаться. Женщины — запросто, но не леди.

Кит ласково потрепал ее по щеке.

— Умница. Обещай мне, Марго, что ты будешь ходить в Уайтчепле с оглядкой. То, во что ты вляпывалась раньше — на Севен-Дайалз, — просто детский пикник по сравнению с тем, что будет с началом Потрошительских убийств. Ист-Энд взорвется как бомба.

Она прикусила губу.

— Я знаю. Нет, правда, — поспешно добавила она, не желая оставить у деда впечатление своей легкомысленности. — Я боюсь. То, что нам предстоит… Ведь жертвы Потрошителя — не единственные женщины, которых убьют в Ист-Энде в следующие три месяца. И мне даже страшно представить себе, что будет, когда улицы начнут патрулировать отряды самообороны, а лондонские женщины начнут вооружаться.

— Те, кто в состоянии себе это позволить, — мрачно кивнул Кит. — Вооружаться в этой взрывоопасной обстановке — не самая лучшая идея, так что ты вари мозгами и не забывай, чему тебя учили.

Собственное оружие Марго — маленький револьвер — лежал заряженный в кармане платья, в специальной кобуре, пошитой для него Конни Логан. Со времени первого путешествия в лондонский Ист-Энд Марго упражнялась с ним до тех пор, пока не выучилась перезаряжать его и вести огонь вслепую, даже во сне. Правда, она надеялась, что воспользоваться им ей все же не придется.

Высоко над их головами с треском ожили динамики.

— Прошу внимания. Врата номер два открываются через две минуты. Всем отбывающим…

— Ну, — осторожно вздохнула Марго, — кажется, пора. Мне еще помогать Дагу Тэнглвуду гнать это стадо через Врата.

Кит улыбнулся.

— Ты справишься, проказница. А если нет, я сам вышибу тебя отсюда коленкой под зад, не успеешь и опомниться!

— Ха! И какая армия тебе будет помогать?

В ответ Кит засиял своей всемирно известной улыбкой.

— Марго, детка, я сам себе армия. Или ты забыла последний урок айкидо?

Марго только застонала. Синяки еще не сошли.

— Ты злой, страшный и гадкий. И почему я только люблю тебя?

Кит рассмеялся, потом перегнулся через барьер и обнял ее.

— Потому что ты такая же сумасшедшая, как я, вот почему. Береги себя! — добавил он свирепым шепотом.

Марго крепко обняла его в ответ и поцеловала в худую, морщинистую щеку.

— Обещаю.

Несмотря на знакомо хмурое выражение лица Кита, глаза его подозрительно блестели.

— Тогда ступай. Жду не дождусь твоего возвращения, чтобы проэкзаменовать тебя по всему, чему ты выучишься в этой вылазке.

— О Боже!.. — Впрочем, когда она вернулась к Дагу Тэнглвуду и своим подопечным, она смеялась.

Когда Британские Врата с инфразвуковым рыком отворились и Марго двинулась вперед по длинной металлической лестнице, повесив на плечо холщовую сумку с журналом и АПВО, сердце ее колотилось так быстро, как редко еще бывало в ее жизни. Три с половиной месяца «Потрошительского тура», конечно, не совсем то же самое, что разведка… и все же разгадка самых знаменитых серийных убийств в истории — тоже не так уж плохо. Она заставит Кита гордиться ею, даже если это будет последним, что она сделает в этой жизни. А если честно, ей ужасно не терпелось начать!

Глава 6

Полли Николз нужно было выпить.

Битых семь часов прошло, как она пропустила последний стакан джина, вот ее и начало трясти, так ей не хватало следующего. Ну и денег в карманах тоже не было. Еще незадача: дела весь день шли хуже некуда — от Тауэра до Спиталфилдз-маркет, а оттуда аж до Айл-ов-догз. Надо же: ни одного сукина сына за весь день не сыскалось, чтобы согласился заплатить за нее цену какого-то стакана джина — нервы успокоить. Да и шмотья на продажу ради такого случая у нее не так много осталось.

На ногах у Полли были дешевые мужские башмаки с подбитыми железом подошвами. Ростовщик дал бы за них пару монет, когда бы она не срезала им верх, чтобы они налезали на опухшие ноги. Хуже того, без башмаков она не смогла бы заниматься своим ремеслом. В эту дождливую и зябкую осень она мигом бы окочурилась без башмаков.

Но, видит Бог, как ей нужно выпить…

Может, ей удастся продать свое маленькое треснувшее зеркальце. Зеркальце считалось в ночлежке большой ценностью, отчего Полли не хотелось расставаться с ним. Для женщины ее ремесла зеркало — важное орудие труда. Она нахмурилась. Что бы такого ей еще продать? Она пошарила по карманам — пусты. Зеркальце… гребень… шуршание бумаги. «Письма!» Пальцы ее чуть дрожали, когда она доставала аккуратно сложенные листки. Этот жалкий дурачок Морган все ей наврал про письма. На бумаге не было имени, только подпись. Она решила, что ей, может, и удастся узнать имя отправителя, если она переведет письма с валлийского на английский. Перевод сделал бы Полли богатой женщиной. Вот только выпить прямо сейчас это ей не помогало.

Ну, она всегда может продать часть писем, верно? Договорившись, что как только они узнают, кто их написал, они поделят прибыль по-братски. Или, может, Полли сама узнает это достаточно скоро — тогда она просто может выкупить их обратно. Скажет, что, мол, она их перевела, что Морган все сочинил и что письмам грош цена. Да, вот так она и сделает. Продаст три из четырех, получит денег на выпивку, а потом наплетет с три короба, заберет их обратно и узнает, кого ими шантажировать. Вот только кого убедить их купить?

Это должен быть кто-то, кому тоже нужны деньги — иначе на кой ему эти письма? Только это не должен быть кто-то вроде ростовщика. Нет, это должен быть кто-то, кому она доверяет и кто доверяет ей. Это ограничивало список несколькими ее друзьями, с которыми она свела дружбу на улицах. Значит, много ей не заплатят. Ну, много Полли и не нужно — чтоб хватило на несколько стаканов джина да на постель на ночь или две. Если уж на то пошло, она всегда выкупит письма, подцепив удачного клиента.

Окончательное решение, к кому из друзей подойти с этим предложением, созрело у Полли, когда она увидела на Уайтчепл-роуд Энни Чапмен. Энни Чапмен была такой же проституткой, как она сама, и деньги ей тоже были нужны. Смуглая Энни подходила для ее замысла как нельзя лучше. Энни серьезно болела, хотя по виду ее этого не было заметно. Но она медленно умирала от чахотки, которая частенько укладывала ее в больницы при работных домах, и большую часть того, что она зарабатывала на улице, ей приходилось тратить на лекарства.

Да, возможность быстро подзаработать деньжат заинтересует Энни наверняка.

— Ба, уж не Энни ли это Чапмен! — с улыбкой воскликнула она.

Подруга ее была небольшого роста, чуть больше пяти футов, но сложения крепкого, со смуглой кожей, большими голубыми глазами и замечательными зубами — Полли тоже не прочь была бы сиять такой улыбкой своим клиентам. Темные волосы Энни были волнистыми и, должно быть, очень пышными, пока ее не одолела болезнь. Нос ее, конечно, был толстоват, и в свои сорок пять ее нельзя было уже назвать красавицей, и все же она отличалась хорошим, ровным характером и пыталась держаться на плаву, хоть нищета и одолевала ее, еды не хватало, а болезнь подтачивала ее изнутри, так что ей приходилось ходить медленно — когда она вообще могла ходить.

Энни Чапмен улыбнулась ей в ответ:

— А, Полли! Как дела?

— Дела? Дела ничего, Энни, дела ничего. Но будут лучше, если удастся пропустить стаканчик-другой джина, а?

Обе благодушно посмеялись. В отличие от Полли Энни не была пьяницей, но от стаканчика рома при возможности тоже не отказывалась — как и большинство других женщин, промышлявших своим ремеслом на этих улицах.

— А скажи-ка, Энни, как твое здоровье на этой неделе?

Взгляд ее собеседницы потемнел.

— Неважно, — вполголоса призналась она чуть хрипловатым голосом. — Это все дождь да холод. Легкие как огнем горят, аж дышать тяжело.

— Я так понимаю, малость деньжат тебе не помешает, а? Может, столько, сколько хватит на то, чтоб перебраться в какое теплое местечко, подальше от Лондона?

— Да ты, милая, никак рехнулась? — добродушно усмехнулась Энни. — Нет, ты мне скажи, Полли, это как это мне заработать таких денег?

Полли подмигнула и придвинулась ближе.

— Ну, так уж вышло, что мне, может, целое состояние может оторваться. Вот мне и не терпится поделиться им. — Она показала Энни письма, достав их из кармана, и объяснила свой план — постаравшись убедить ее в том, что ей известно имя автора и что она готова поделиться прибылью только потому, что сейчас у нее туго с деньгами и ей нужно место для ночлега. Она окончила свой рассказ, и Энни недовольно посмотрела на нее.

— Но, Полли! Это же шантаж!

Подобного отклика Полли никак не ожидала и обиженно надула губы.

— А коли и так? Тот ублюдок мог и подумать наперед, прежде чем дрючить дурачка в задницу! И потом, Энни, эти ублюдки богаты как черти. А чем богата ты, а? Муж помер, болезнь мучает — ты и стоишь-то с трудом, верно? Ежели мы пойдем к магистрату, этому типу прямая дорога в тюрьму. Я ж не предлагаю вредить кому порядочному, я всего только хочу, чтоб полоумный ублюдок заплатил за грех против Господа. И уж ежели платить, что будет лучше, чем помочь больной женщине? Я тебя спрашиваю, Энни Чапмен, как лучше заплатить за грех, если не помощью женщине, что больше других в ней нуждается? Ты только подумай, Энни: довольно денег для того, чтоб уехать туда, где дождь идет не полгода подряд да где туман не душит тебя по ночам. Где даже зимой тепло. Купишь себе приличный дом с крепкой крышей, купишь еды, чтоб не болеть все время. Подумай, Энни, денег довольно, чтоб заплатить настоящему доктору да накупить лекарств, какими богатей лечатся…

Похоже, это убедило Энни: глаза ее наполнились слезами.

— Ты права, — прошептала она. — Не моя вина, что я хвораю. И не моя вина в том, что этот развратник соблазнил недоростка. Бог мой, деньги на лекарства… Теплое жилье… — Она закашлялась и пошатнулась.

Полли похлопала ее по плечу.

— Дело говоришь, Энни. Я поделюсь с тобой. Вот четыре письма. Бери три. Все, чего мне покуда нужно, — это денег, чтоб уплатить за ночлег на несколько ночей. Столько-то у тебя найдется, Энни? Несколько пенсов сейчас… и остаток жизни в тепле да мягкой постели, а?

Энни порылась в карманах.

— Ну, мне-то на ночлег нынче хватит, — пробормотала она, выуживая несколько монет. — Видишь, у меня вышел удачный день — заработала столько, что за неделю вперед уплатила. Вот. — Она протянула Полли шиллинг. — Выходит по четыре пенса за письмо. Хватит? — нетерпеливо спросила она.

Полли Николз с трудом удержалась, чтобы не выхватить шиллинг из рук у Энни. Шиллинга хватило бы на четыре столь желанных полных стакана джина.

— Ох, Энни, еще как хватит! — Она приняла шиллинг и протянула той три драгоценных письма. — А это тебе, милая, — три билета в жизнь, что ты заслужила.

Энни обняла ее. Полли даже покраснела.

— Я тебе этого не забуду, Энни. И мы пошлем письмо этому гадкому мистеру Эдди вместе, ладно? Завтра, Энни. Встретимся завтра в «Британии» и сочиним славненькое письмецо мистеру Эдди и пошлем его. Ты образованнее меня, вот ты и напишешь все как надо, а?

До завтра она уж как-нибудь найдет кого, чтобы перевести оставшееся письмо, и сдержит обещание. Ну, она даже может оставить одно письмо Энни — не обязательно же выкупать все три.

Энни улыбнулась ей покрасневшими от слез глазами.

— Ты настоящая подруга, Полли, да хранит тебя Бог!

Они распрощались. Энни убрала в карман три письма, а Полли — одно оставшееся и драгоценный шиллинг. Полли расплылась в улыбке, а потом направилась в ближайший кабак со скоростью, которую позволяли ей ее подбитые железом башмаки. Ей ужасно нужно было выпить.

За удачную сделку!

* * *

Скитер сам не знал точно, что он высматривал по сторонам, переминаясь с ноги на ногу в очереди ожидавших работы носильщиков у Британских Врат. Но Британские были первыми Вратами, которые отворялись со времени исчезновения Йаниры. Если бы Скитер похитил кого-то, не уступающего в мировой известности Йанире Кассондре, и если бы его замысел не ограничивался простым убийством, он наверняка пытался бы протащить ее через первые же открывавшиеся Врата.

Во-первых, мучить жертву гораздо проще где-нибудь в Нижнем Времени. Там меньше вероятности, что кто-нибудь услышит, а если услышит, то скорее всего не обратит внимания на крики. И если ее похититель был тем, кто сбил ее с ног, спасая от пули убийцы, если он и впрямь заинтересован в том, чтобы она осталась жива, тогда ему просто необходимо вытащить ее со станции. Слишком много людей имели возможность напасть на Йаниру на ВВ-86 — даже если ее спаситель и прятал ее. В замкнутом мирке вроде Ла-ла-ландии ни один секрет не сохранится достаточно долго. Тем более если это похищение кого-то столь любимого всеми и заметного, как Йанира.

Поэтому Скитер прекратил поиски на станции, напялил бесформенную рубаху рабочего и обтягивающие штаны викторианской эпохи — стандартную одежду всех носильщиков «Путешествий во времени», обслуживавших Британские Врата, — и, как и планировалось, приступил к работе. Как планировалось Йанирой… Он не мог думать об этом, не мог жить с этим страхом и жгучей злостью — не мог, если не хотел пропустить малейшую зацепку, способную выдать похитителя.

Все время, пока вереницы нагруженных портье тянулись от гостиниц по Общему залу, его не оставляли размышления о том, как можно надеяться благополучно протащить кого-либо тайком через Врата. Обыкновенно сами туристы несли не больше поклажи, чем разрешается взять с собой в салон авиалайнера, а это означало — тут Скитер со вздохом окинул взглядом скопление багажных тележек у входа в зону регистрации, — что тащить все эти сундуки, саквояжи и портмоне от дверей гостиницы до места назначения в Нижнем Времени придется носильщикам. Причем тащить через Врата, которые отворяются только на определенную ширину и на определенное время.

Неаккуратное обращение с багажом, порча и утеря имущества уже послужили за последние несколько месяцев причиной увольнения не одного носильщика, не говоря уже о четырех менеджерах по работе с персоналом. Поэтому Целозиа Энио, занимавшая эту должность в настоящее время, не относилась к тем женщинам, которые терпят чьи-либо оплошности, тем более в это историческое открытие Британских. Это было для Шангри-ла настоящим событием: официальное открытие Потрошительского сезона. Соответственно и все разговоры крутились вокруг этой темы.

— Мне плевать, что говорят эти эксперты, — говорила строго одетая дама, ожидавшая своей очереди у стойки регистрации. — Я думаю, это тот хирург-цирюльник, двоеженец. Джордж Чапмен.

Ее спутница, столь же суровая дама с неряшливыми седеющими волосами, поморщилась.

— Чапмен? Его настоящее имя Северин Клосовски, так, кажется? Не думаю, чтобы это был он.

— Почему? Инспектор Эбберлайн считал его кандидатуру одной из самых вероятных. Клосовски убил множество женщин. Жен, служанок, подружек…

— Правильно, дорогая моя, но он не использовал для этого нож. Он их травил. Потрошитель действовал грязнее. Клосовски убивал своих женщин, когда те начинали ему мешать. Или когда содержание их начинало обходиться ему слишком дорого. Джек-Потрошитель убивал только ради удовольствия.

Стоявший за этой парой человечек ученого вида в поношенном костюме втолковывал пухлой женщине с бегающими глазками:

— Серийному убийце нужно покарать женщину или женщин, которых он ненавидит в своей личной жизни, но не может с ними ничего поделать. Эту ненависть он переносит на другие, более уязвимые жертвы. Джек-Потрошитель перенес ее на проституток лондонского Ист-Энда. Вот почему это не мог быть Клосовски, — добавил он, кивнув в сторону двух строго одетых женщин перед ними. — Лично я склонен думать, что это был член Ложи Мистиков, канадец Уэнтворт Белл Смит. Он следил за падшими женщинами в башмаках на резиновой подошве, то и дело меняя одежды. Клянусь своей репутацией, это был Белл Смит…

Ближайшая из склонявшихся к кандидатуре Чапмена дам сердито покосилась на него.

— Убийца, чьи убийства доказаны, — более вероятный убийца! — настаивала она, явно отказываясь внять фактам. — Помяни мои слова, Клавдия, — повернулась она к своей подруге. — Чапмен или Клосовски, зови его, как тебе больше нравится, но Потрошителем окажется именно он! Я в этом убеждена…

Тем временем на огромном телеэкране продолжалась ученая дискуссия.

— …достаточно стандартное поведение, — говорил инспектор Скотланд-Ярда Конрой Мелвин, беседовавший в студии с членом группы наблюдателей Павлом Костенко, — для маньяка-убийцы мужского пола. Преступник видит в проститутках более доступный аналог женщин из своего окружения, напасть на которых он бессилен.

— Совершенно верно, — кивнул д-р Костенко. — И помимо этого, проститутка представляет собой тип падшей женщины. К тому же проститутки, — со вздохом добавил он, — были и до сих пор остаются наиболее доступной для подобного убийцы жертвой. Добавьте к этому существовавшую во все времена у полиции тенденцию рассматривать убийство проститутки как менее важное по сравнению с убийством «добродетельной» женщины…

Скитер побыстрее выкинул дискуссию из головы и, крякнув, поднял тяжелый дорожный сундук. Сундуки, саквояжи, чемоданы и сумки сменяли друг друга до тех пор, пока у него не заныла спина. Прибывающий багаж скапливался горой перед недавно смонтированным транспортером, который наконец-то раскачалось установить новое начальство. Скитер покосился на перрон Врат, расположенный пятью уровнями выше. Хвала Господу и новому менеджеру за транспортер. Некоторые сундуки весили больше самого Скитера. Гораздо больше. Он перевел взгляд на ведущие наверх ажурные лесенки и еще раз возблагодарил Бога за транспортер.

Собственно, Британские Врата располагались на станции выше остальных туристских Врат. Когда они отворялись, туристам приходилось карабкаться на массивную стальную платформу, висевшую под самыми балками и фермами потолка. До постройки этого транспортера носильщикам приходилось тащить весь багаж на эту высоту на собственном горбу, задыхаясь и потея, чтобы успеть до того момента, когда зияющее отверстие Врат растворится в воздухе.

— Черт, — пробормотал Скитер, подхватывая за брезентовые лямки очередной сундук и таща его к транспортеру. — Чего они напихали в этих монстров? Урановые слитки?

Другой носильщик, парень из Нижнего Времени, сочувственно подмигнул Скитеру:

— Они проведут в Лондоне всего восемь дней. И помяни мои слова, они привезут обратно вдвое больше, чем тащат туда!

Разумеется, так оно и будет. Нагрузятся сувенирами выше крыши — все, даже вон тот сопливый мальчишка. Его родителям пришлось выложить кругленькую сумму — «Путешествия во времени, Инкорпорейтед» драли за детские билеты втридорога, особенно после того, как несколько детей во время туристских туров с других станций ухитрились отбиться от своих групп с роковыми для себя последствиями. Брать детей в путешествие во времени все равно что держать бензин рядом с открытым огнем. Тем не менее родители продолжали брать своих отпрысков с собой, и даже опасность, не говоря уже о запредельных ценах на детские билеты, их не останавливала. С другой стороны, многие просто оставляли их на время тура на станции, где те прогуливали школу, вовсю наслаждаясь новым для них фантастическим миром.

Скитер взялся за новый саквояж. Почему, спрашивается, кто-то тащит своих детей в самый разгар Потрошительского ужаса? Впрочем, он мог себе представить. «Мои летние каникулы, или как серийный убийца резал женщин, зарабатывавших себе на жизнь тем, что спали с чужими дядями…» К тому же дети теперь взрослеют не в пример быстрее прежнего.

— Ну же, Джексон, — рявкнул чей-то сердитый голос прямо ему в ухо. — Что спишь на ходу? Валяй шевелись! У вас здесь и так затор из багажных тележек, а ведь на подходе новые.

Скитер повернулся и оказался лицом к лицу со своей новой начальницей, смотревшей на него нехорошим, подозрительным взглядом. Он подавил желание послать ее подальше и изобразил на лице полное послушание.

— Слушаюсь, мэм! — выпалил он.

Как можно работать быстрее транспортера, он представлял себе довольно смутно, но все равно постарался. Он опустошил стоявшую перед ним тележку и оттолкнул ее в сторону, чтобы на ее место закатили другую. Минуту-другую Целозиа Энио продолжала внимательно следить за его работой, потом двинулась дальше искать новую жертву. Хорошо еще, что она относилась с такой строгостью ко всем без исключения. Ее можно было понять: после впечатляющего списка из четырех ее уволенных предшественников с каждым открытием Врат она из кожи вон лезла, чтобы это открытие не оказалось для нее последним. Скитер мог ей только посочувствовать. Не слишком, конечно, — любая грубость заслуживала некоторого наказания. И все же…

Разумеется, думал Скитер, с кряхтеньем ставя на ленту транспортера новый чемодан, по этой логике он тоже будет руками и ногами держаться за свою работу, когда ему исполнится черт-те сколько лет. «Ну, по крайней мере я не держался заносчиво с теми, кого обдирал как липку…» Видит Бог, юн был чрезвычайно вежливым вором. Впрочем, он больше не вор — благодаря Маркусу и Йанире.

Скитер смахнул пот со лба и постарался отогнать чувство неприятной тяжести в груди. Уж Маркус-то мог доверять Скитеру? После всего, что пережил Скитер в Древнем Риме, после того смертельно опасного поединка на арене Большого Цирка, после вызволения Маркуса из рабства тот мог бы доверять ему достаточно, чтобы хотя бы передать весточку, что они живы. Кто бы ни пытался убить их с Йанирой, он должен был знать, что уж Скитер-то не предаст его самого и его дочерей, верно?

Он стиснул зубы от бессилия. Если бы кто-то пытался застрелить его жену, если бы он, придя за своими дочерьми в детский сад, обнаружил бы там вооруженных громил, пытающихся похитить их, — рискнул бы он довериться кому-то? Хотя бы потому, что за другом, пытающимся помочь, тоже могут следить? Скитер знал, что не рискнул бы. Одно дело, если бы это касалось его одного; совсем другое — когда это ставит под угрозу любимых людей. Эта мысль причиняла боль, хоть умом он и понимал причины молчания. Дочки Маркуса были совсем еще маленькими: Артемисии не исполнилось еще четырех, Геласии было чуть больше года. Маркусу не удалось бы прятать их на станции длительное время — несомненно, безликие ублюдки, пытавшиеся убить их, на это и рассчитывали. Окажись Скитер на месте Маркуса, он бы сделал все, чтобы убраться со станции. Сквозь любые отворившиеся Врата.

Скитер взялся за ручку очередного сундука и сунул его на транспортер, очень жалея о том, что не может добраться до того, кто утащил Йаниру из той потасовки. Наверняка все было подстроено. Организовать всеобщее смятение, пристрелить ее под шумок… Вот только кто-то сорвал эту попытку. Кто утащил ее? Стрелявший? И зачем? Прикончить ее в тихой обстановке, в свое удовольствие? Или для чего-то еще? Скитера мучили эти вопросы без ответов, но не думать над ними он тоже не мог. Слишком многим он был ей обязан.

Скитер снова смахнул пот со лба. Еще несколько минут, одернул он себя. Еще несколько минут, и Врата отворятся, весь этот чертов хлам окажется по ту их сторону, и он сможет вернуться на станцию, чтобы прочесать ее самым мелким гребнем, когда-либо изобретенным человечеством.

А пока…

Созерцание балагана, творившегося за барьерами, помогло ему чуть отвлечься от этих мыслей, а наблюдение за находившимися по эту сторону барьера туристами заняло оставшуюся часть сознания. Он внимательно вглядывался в лица, высматривая хоть какие-то зацепки, хоть какие-то черты сходства с тем большеглазым юнцом, что стрелял из допотопного пистолета. Зеваки обступили зону регистрации такой плотной толпой, что полицейским пришлось образовать живой коридор, чтобы туристы, гиды, сотрудники «Путешествий» и носильщики могли прорваться на посадку. Шум стоял неописуемый. Стая обезьян не шла бы ни в какое сравнение с теми представителями рода человеческого, что столпились сейчас на Вокзале Виктория. И уж конечно, каждый из них мечтал о том, как будет с гордостью рассказывать когда-нибудь своим внукам: «Да, дети. Я был там. Я сам видел, как отправлялся первый „Потрошительский тур“, и, уж поверьте старику, это было нечто…»

Это и впрямь было нечто.

Не родились, наверное, еще слова, способные доподлинно описать наэлектризованный ожиданием воздух, предвкушение исторического события, которое вот-вот свершится у тебя на глазах. Вообще-то Скитер любил возбуждение, даже искал его. Но это… Было в таком возбуждении что-то извращенное, это даже Скитер ощущал, а уж его, Скитера Джексона, моральный кодекс, формировавшийся в юртах монголов-якка, далеко не во всем совпадал с общепринятым. Интересно, что же будет твориться через неделю, в следующее открытие Врат? Когда все эти люди, а с ними еще сотня-другая вновь прибывших столпятся здесь, чтобы узнать, кто все-таки этот злодей?

Может быть, после того, как он протащит весь этот багаж сквозь Британские и вернется на станцию искать Йаниру, ему подрядиться носильщиком на пару недель в Денвер — чтобы глаза его не смотрели на всю эту мерзость? Врата Дикого Запада открываются завтра, а носильщиков в «Путешествиях» всегда не хватает. Вот бы только отыскать к этому времени Йаниру, и Маркуса, и Артемисию, и хохотушку Геласию…

«Если бы только!..»

Невыносимее всего были неизвестность и беспомощность. Ему не терпелось разделаться с этой работой, чтобы вернуться к поискам. Скитер еще раз вгляделся в толпу, на этот раз высматривая в ней кого-нибудь из Найденных. Любая новость лучше неизвестности. Увы, он не увидел там ни одного выходца из Нижнего Времени, если не считать тех, что таскали багаж. А это означало, что поиски пока не увенчались успехом.

Господи, да когда же наконец отворятся эти чертовы Врата?

Он покосился на огромное табло под потолком: пять минут. Судя по тому, как медленно тянулось время, табло вполне могло бы показывать и пять лет.

— Джексон! Тебе что, сортиры чистить больше нравится?

Он вздрогнул так сильно, что едва не уронил саквояж. Губы свирепо глядевшей на него Целозии Энио сжались в угрожающую линию.

— Извините, мэм, — пробормотал он. — Я только надеялся, вдруг подойдет кто-то с вестями насчет Йаниры?

— Мы все переживаем! Только этим Вратам начхать, пропал кто-то или нашелся. Нам нужно успеть протащить это, — она ткнула пальцем в продолжавшую расти груду багажа, — сквозь Врата, иначе какой-нибудь миллионер получит твою голову на блюдечке с голубой каемочкой за то, что ему придется покупать себе новый гардероб. Переживай за своих друзей в свободное от работы время. Или, ей-богу, у тебя этого свободного времени будет более чем достаточно!

По-своему, с прагматической точки зрения, она была совершенно права. Впрочем, стоило ей отвернуться, чтобы обрушиться на кого-то другого, как он показал ей вслед язык и снял с перегруженной тележки новый саквояж. У транспортера скопилась уже пугающих размеров гора. Скитер хмуро покосился на багаж, проклиная «Путешествия во времени» за неумеренную жадность. Ничего удивительного в том, что четверым прошлым менеджерам так и не удалось справиться с пропускной способностью Врат. Просто «Путешествия» посылали сквозь них слишком много туристов.

Не говоря уже о количестве сундуков на одного туриста.

Если он не сбился со счета, пять последних сундуков и три саквояжа принадлежали одному и тому же типу — Бенни Катлину, кем бы он ни был. Богат как крез наверняка, если может позволить себе тащить столько барахла в одном направлении. Лента транспортера со скрежетом ожила, унося наверх первые предметы. Скитер огляделся по сторонам в поисках начальницы. Энио видно не было, но взгляд его перехватил начальник смены.

— Ступай наверх, Джексон, — буркнул он. — Поможешь снимать этот хлам с транспортера.

— Слушаюсь, сэр!

Подъем к Британским Вратам был не из легких, особенно после того веса, что он перекидал за последние несколько минут, зато вид открывался впечатляющий. Прямо под его ногами простирался Общий зал — все пять этажей, буйство звуков и красок. Туристы в исторических нарядах казались отсюда разноцветными жуками, попавшими в водоворот текущей по нему реки. Огромные транспаранты — яркие ленты праздничных окрасок — развевались в воздухе, свешиваясь с галерей и балконов, возвещая об открытии Потрошительского сезона. Головоломная паутина мостков и переходов перекидывалась с одного края зала на другой — одни опирались на стальные опоры, другие подвешивались к уходящим в полумрак перекрытия тросам. Шум сотен людских глоток накатывал на платформу подобно рокоту морского прибоя.

И все это перекрывал голос вокзального диктора:

— Внимание. До открытия Врат номер два осталось две минуты…

Наверху ленты транспортера появился первый сундук и с лязгом хлопнулся на приемную площадку. Скитер занял место в череде носильщиков, перетаскивавших багаж на перрон. Со всех сторон перрон огораживался металлическими перилами, и только с одной стороны вместо них виднелись широкие створки ворот. Впрочем, до самого момента открытия Британских Врат за створками этими не было ничего, кроме стофутового обрыва вниз, на брусчатку Вокзала Виктория, поэтому Скитер, несмотря на перила, старался держаться подальше от края площадки.

Тем временем в дальнем углу платформы ожил второй транспортер с лентой, бегущей вниз, — это Целозиа Энио испытывала новую систему, чтобы к появлению возвращающихся из Лондона туристов, а главное, их багажа, все было в полной готовности. Однако Скитер был настолько поглощен своей работой, что открытие Врат застало его врасплох. Волна пронизывающего до мозга костей инфразвука заставила его подпрыгнуть; руки инстинктивно дернулись вверх прикрыть уши, хотя умом он и понимал, что это бесполезно. Он оглянулся — и ахнул,

В центре клубка разреженного воздуха у края перрона вспыхнул калейдоскоп мерцающих красок. Цвета переливались как на пятне разлитого по воде бензина или как блики солнечного света на лоснящемся оперении ворона. Волосы на руках у Скитера встали дыбом. Вообще-то он видел отворяющиеся Врата не одну сотню раз, а сквозь некоторые проходил сам — когда у него случались деньги на тур или когда обманом уговаривал кого-нибудь взять его с собой. Однако ему ни разу еще не доводилось находиться от Британских Врат так близко, как теперь, во время захватывающего дух открытия на высоте сотни футов над полом Общего зала.

Снизу до перрона доносились охи и ахи потрясенных зрителей. В самой середине водоворота переливающихся красок возникло пятно абсолютной, непроницаемой черноты — дыра во времени, дыра в реальности… Что-то больно ударило Скитера в локоть. Он ойкнул, отпрыгнул в сторону, потом опомнился и схватился за ручку соскальзывавшего на него с груды багажа сундука. Следовавший за сундуком по ленте транспортера саквояж свалился на его крышку, соскользнул с нее и со стуком шмякнулся на стальной пол.

Скитер смахнул рукавом пот со лба, выпрямился и принялся укладывать багаж в новую кучу, время от времени косясь в сторону отворявшихся Врат. Чернота расползалась до тех пор, пока не растянулась во всю ширину перрона. С лестницы появился запыхавшийся от подъема гид «Путешествий» и распахнул створки ворот.

В глубине черноты возникло какое-то движение, и появился первый из возвращавшихся. Казалось, он несется на них со скоростью взбесившегося курьерского поезда — Скитер с трудом подавил острое желание отпрыгнуть в сторону. Движение замедлилось, и джентльмен в дорогом вечернем костюме, поверх которого был накинут мокрый макинтош, чинно ступил на перрон и повернулся, чтобы помочь следующим. Мужчины и женщины в шелках и изысканных костюмах стряхивали воду со своих допотопных зонтиков и тяжелых плащей. Многие оживленно болтали, хотя кое-кто шел, пошатываясь. Гиды в одежде прислуги конца девятнадцатого века или в рванье рабочего люда помогали пройти сквозь Врата тем, кто чувствовал себя хуже всего. Следом за ними, натоптав на перрон уличной грязи, ввалилась толпа носильщиков, устремившихся со своей поклажей к транспортеру. Навстречу спускавшимся по другой лестнице торопились отбывающие туристы. Скитер работал не покладая рук, перетаскивая прибывшие из Нижнего Времени сундуки на транспортер в попытке расчистить завал из багажа у самых Врат. Наконец последний вернувшийся турист вывалился из Врат, и в освободившуюся черноту устремились, возбужденно хихикая, отбывающие. Почти каждая дама, делая шаг с края перрона, взвизгивала: подсознание продолжало убеждать их в том, что перед ними все еще стофутовый провал.

— Принимайтесь за багаж отбывающих!

Вместе с дюжиной других носильщиков Скитер послушно переключился на новую задачу. Шатаясь под весом своей ноши, он провалился сквозь Врата и оказался под дождем, в небольшом садике. Темнело. Раскисшая земля под ногами была разбита сотней ног. Рядом виднелась мощенная камнем дорожка, но она была забита туристами, гидами и персоналом Врат. Носильщикам просто некогда было ждать, пока те освободят им место. Стараясь не отставать от коллег, уже знавших дорогу в этих краях, Скитер поплелся по мокрой траве к дому. Ледяной дождь мгновенно промочил его насквозь. Он поставил багаж у задней двери трехэтажного дома и рванул через открытые Врата обратно за следующей порцией. Кружилась голова: сказывалась потеря ориентации при прохождении Врат.

Он снова оказался на перроне; грязные подошвы скользили по металлическому настилу. Скитер взмахнул руками, сохраняя равновесие, и врезался в груду багажа, которая только выросла за время его отсутствия. Венчавший ее огромный сундук наклонился и пополз вниз, по направлению к краю перрона. Угол его выполз за пределы Врат и свесился с платформы, откуда ему была прямая дорога вниз, со стофутовой высоты. Скитер застыл на месте, припав на разбитую коленку, а вокруг него послышались крики и ругательства. Потом кто-то пулей проскочил мимо него и ухватил сундук за ручку прежде, чем тот успел сползти еще дальше.

— Что сидишь, черт подрал! — Невысокий, тощий паренек-турист свирепо обернулся к нему, из последних сил удерживая сундук на перроне. Совсем еще юное, хоть и украшенное усиками лицо, побелело как мел. — Помоги же! Мне не удержать! — Голос у парня был высокий, срывающийся от страха и злости.

Падая, Скитер здорово расквасил коленку, но все же вскочил и перегнулся через груду багажа, вцепившись в опасно свесившийся с перрона угол сундука. Вдвоем с туристом они втащили его обратно, причем юнец весь трясся — от страха или от ярости, Скитер не знал.

Впрочем, потрясен тот был не настолько, чтобы не заорать прямо в лицо Скитеру:

— Что, черт подрал, ты делаешь? Может, нарочно хочешь скинуть сундук? Черт, да ты хоть представляешь себе, что произошло бы, свались этот сундук вниз? Или ты пьян? Если так, я уж постараюсь, чтобы на этой станции тебе работы не светило! — Глаза юнца сердито сверкали на фоне мертвенно-бледного лица; белизна последнего только подчеркивалась темными усами и бакенбардами. Наверняка имплантированными в салоне у Полы Букер — мужчины Верхнего Времени давно уже перестали носить такие. — Боже мой, — юнец почти сорвался на визг, — да ты хоть понимаешь, что чуть не натворил?

— Ну, он ведь не упал, нет? — буркнул Скитер, перебив новую тираду в самом зародыше. — И если вы и дальше собираетесь стоять и собачиться, опоздаете в свои вонючие Врата! — Скитер попробовал поднять сундук, но его пришлось взвалить на плечо — такой он был тяжелый. Склочный турист шел за ним по пятам, явно намереваясь лично присмотреть за тем, чтобы его груз не уронили снова. Хорошо еще, он молчал, злобно сжав губы. «Ну да, после такой истории мне еще повезет, если меня хоть сортиры чистить пустят…»

Дождь в саду Сполдергейт-хауса, разумеется, и не думал переставать. Скитер снова поскользнулся, так растоптали газон. Злобный недоросль за его спиной снова вцепился в свой драгоценный сундук.

— Послушай, идиот пьяный! — крикнул он сквозь шум дождя. — Не выходил бы ты на работу, накачавшись… или обдолбавшись!

— Заткнись, — устало буркнул Скитер. Он восстановил равновесие и, добравшись наконец до крыльца, опустил на него сундук.

— Ты куда? — удивился надоедливый юнец, когда Скитер повернулся к выходу в сад.

— Обратно на станцию, — бросил тот через плечо, которое до сих пор ныло от тяжести.

— А кто отнесет это в экипаж? И отвезет в отель?

— Сам неси.

Худой турист с бакенбардами поперхнулся. Он так и стоял, разинув рот и побагровев от ярости, когда Скитер шагнул в заметно уменьшившиеся уже Врата. А потом под ногами его был знакомый металлический настил перрона. Все, что осталось от отправлявшегося потока — это взмыленный гид «Путешествий», нырнувший в черноту, стоило Скитеру выйти оттуда. Скитер остался на перроне один, если не считать грязных луж на полу и одинокого служащего «Путешествий» в форменном комбинезоне, закрывавшего металлическую створку ворот. Черное пятно Британских Врат съежилось и исчезло на целых восемь дней.

Скитер — промокший до нитки, дрожащий, вымотанный до предела — спустился по лестнице и сунул свою карту в прорезь счетчика с тем, чтобы его недолгое пребывание в Лондоне было должным образом учтено. У выхода из зоны контроля его поджидала Целозиа Энио, и настроение у менеджера было, как и ожидал Скитер, далеким от радужного. Скитер выслушал разнос молча, не проронив ни слова, что, похоже, даже удивило Энио.

— Ну? — рявкнула она под конец. — Ты даже не будешь настаивать на своей невиновности?

— А что толку? — устало вздохнул Скитер. — Вы уже все для себя решили. Так что валяйте увольняйте меня, и покончим с этим, чтобы я смог переодеться в сухое и продолжить поиски своих друзей.

Тридцать секунд спустя он уже шагал прочь, теребя в руках бумажку с расчетом. «Что ж, возможно, это своего рода рекорд по краткости трудоустройства. Шестьдесят девять минут с момента выхода на работу и до увольнения». Собственно, возможность таскать на горбу багаж праздных туристов его никогда и не привлекала. Конечно, чистить сортиры — работа грязнее, зато достойнее, чем унижаться, кланяться и просить прощения за то, что ты еще жив. И потом, когда работа окончена, хоть что-то остается чистым.

Чего он никак не мог сказать сейчас о себе самом. Штаны и башмаки его были в грязи, по куртке стекала вода. Грязным оказался и рукав — поскользнувшись в последний раз по ту сторону Врат, ему пришлось опереться на руку. «Интересно, кстати, что у него в том чертовом сундуке? Судя по его реакции, по меньшей мере фамильный фарфор. Чтоб их, этих туристов!»

Может, этот кретин еще сделает им всем одолжение, навеки потерявшись в Лондоне? Впрочем, мысль эта не вызвала у него ничего, кроме боли. Скитер заморгал, пытаясь стряхнуть с ресниц капли, не имевшие никакого отношения к продолжавшей стекать с волос воде, и убыстрил шаг. Надо побыстрее стянуть с себя эту мокрую и грязную рванину и подключаться к поискам. Мало кто знал станцию так, как он. А если он ее не найдет…

Он стиснул зубы.

Он должен найти ее.

Все остальное было не важно.

Глава 7

Ко времени, когда прибывшая группа разобрала свои вещи и разъехалась по гостиницам, меблированным комнатам и заранее снятым квартирам, дождь перестал хлестать по лондонским крышам и дымовым трубам. Джина Николь Кеддрик сидела, съежившись, в тряском экипаже и слушала цоканье копыт запряженной в него пары гнедых по булыжной мостовой.

Дрожа, она плотнее запахнула воротник мужского плаща, в первый раз порадовавшись бесформенности верхней мужской одежды викторианской эпохи, благополучно скрывавшей совершенно неуместные выпуклости тела. Продрогшей и перепуганной Джине больше всего хотелось сейчас ощущать присутствие Ноа где-то рядом. Она не ожидала, что в Лондоне будет так холодно и сыро. В конце концов, здесь стоял всего лишь конец августа, хотя гид в Сполдергейт-хаус сказал им, что все это лето выдалось в Лондоне необычно сырым и холодным. И все равно жаловаться на эту жалкую погоду не имело ровно никакого смысла.

Пожалуй, слово «жалкая» подходило к этой погоде лучше всего. Экипаж трясло с такой силой, что ей пришлось стиснуть зубы, чтобы они не лязгали. В воздухе стояла вонь — не такая, как в Нью-Йорке, где пахло выхлопными газами и смогом, здесь составными компонентами вони было то, что разлагалось в Темзе: угольный дым сотен тысяч каминных труб, конский навоз, бесформенные кучки которого лежали там и здесь прямо на мостовой, и сотни других запахов, которые она не могла, да и не хотела идентифицировать. Все здесь было непривычным, даже уличные огни. Газовое освещение ничуть не напоминало электрическое — деталь, которую все эти исторические фильмы передать не смогли. Оно было мягче и желтее, придавая всему теплую, но все же чужую окраску.

О том, что делала эта тряска с Йанирой Кассондрой, уложенной в огромный сундук словно сложенное после глажки белье, Джине страшно было даже подумать. Они обложили ее одеялами и снабдили кислородной маской — поскольку ВВ-86 располагалась высоко в Гималаях, каждый гостиничный номер на станции имел автономный запас кислорода на случай пожара или другой оказии. Йанира успела еще прижаться к Маркусу, поцеловать своих маленьких дочек и прошептать им что-то по-гречески, потом забралась в сундук, свернулась клубочком и нацепила кислородную маску.

Сомнительная честь закрыть крышку и запереть замок досталась Ноа. Джина так и не смогла заставить себя сделать это собственными руками.

Она хотела было вызвать прежде врача, чтобы тот посмотрел неприятную ссадину на виске у Йаниры. Однако это означало бы рисковать жизнью Йаниры и всей ее семьи. Не говоря уже о жизни Джины и Ноа… Джина на мгновение зажмурилась. «Боже, разве мало еще убийств и крови, хватит…»

Еще ей страшно было вспоминать о тех жутких секундах, когда сундук с Йанирой едва не свалился с перрона. Ее до сих пор пробирала дрожь при одной мысли об этом. Она бы решила, что тот носильщик тоже из покушавшихся, если бы он совершенно очевидно не принадлежал к коренным обитателям станции. И потом, этот парень так спешил вернуться на станцию… нет, его никак не могли послать с целью убить их с Йанирой. Это всего лишь одно из тех кошмарных совпадений, которые так и не обернулись катастрофой, — возможно, такое случается при каждом открытии Врат, когда слишком много людей пытаются протащить слишком много багажа через отверстие ограниченного размера, открывающееся к тому же на слишком короткий срок.

«Не думай ты об этом, Джина… Она же не упала — вот и выбрось это из головы. Есть миллион других вещей, о которых действительно стоит тревожиться». Ну например, где укрыться в этом безграничном, прокопченном, вонючем городе на реке Темзе. Этой ночью ей полагалось остановиться в гостинице «Пикадилли» под именем Бенни Катлина, студента-социолога из Верхнего Времени, прибывшего сюда собирать материалы для дипломной работы. Подразумевалось, что Бенни будет снимать здесь фильм — во всяком случае, таков был план, который они с Карлом разработали в незапамятные времена, когда самое страшное, чего она боялась, — это как бы об этом не узнал ее ненаглядный папочка.

Собственно, играть роль Бенни Катлина полагалось не ей, а Карлу. Будь здесь Ноа, роль мифического м-ра Катлина досталась бы детективу. Но им пришлось разделиться, так что Джина поменялась документами с Ноа. В результате этого «туристка» сначала сдала купленный в свое время у спекулянта билет на Британские Врата, а потом купила билет в Денвер, пустив «Ансар-Меджлис» по ложному следу. В общем, если повезет, Джина с пророчицей должны были добраться до «Пикадилли» без приключений.

Другой вопрос: стоило ли им оставаться там — с учетом почти стопроцентной вероятности того, что их преследуют и здесь? Джина прекрасно понимала, что им придется искать себе новое убежище, если они хотят остаться в живых. Может, ей стоит зарегистрироваться в гостинице, как и предполагалось, а потом тихо смыться в разгар ночи? Стащить багаж по черной лестнице на конюшню и угнать экипаж? Возможно, раствориться на время в Ист-Энде. Вряд ли их преследователи будут искать их там — пока по улицам рыщет Джек-Потрошитель.

Джина вдруг очнулась от своих мрачных размышлений и обнаружила, что кучер — разумеется, сотрудник «Путешествий во времени», — рассказывает ей что-то. Насколько она смогла понять, разговор шел о целом городском квартале, снесенном три года назад.

— Всю Глассхаус-стрит снесли, чтоб пробить Шэфтисбери-авеню до самой Пикадилли. Видите ли, Пикадилли тогда не была еще круглой, да многим и сейчас еще не нравится, какой она стала, но что до Шэфтисбери-авеню, ну, она очень даже ничего…

Джине было в общем-то наплевать, какие улицы здесь новые, а какие — старые, но все же она попыталась слушать рассказвнимательнее — ей ведь предстоит жить здесь, и, возможно, довольно долго. В любом случае дольше, чем ей хотелось бы. Повозка прогрохотала по нелюбимой местными жителями Пикадилли, которая показалась Джине вполне симпатичной, и наконец остановилась перед гостиницей «Пикадилли», чей украшенный коваными завитушками купол почему-то напомнил Джине Золушкину карету-тыкву. Все это сооружение венчалось скульптурной колесницей, запряженной четверкой коней. Вся улица была в лужах. Когда Джина с опаской, чтобы не дай бог не поскользнуться, ступила на мостовую, над головой прогремел гром — гроза только еще начиналась.

Оставив кучера сгружать багаж с запяток экипажа, Джина вошла в по-викториански пышный вестибюль гостиницы. Помещение оказалось довольно темным — массивная резная мебель, мрачноватые обои и повсюду хрупкие на вид украшения из кованого чугуна. Джина нашла в себе силы зарегистрироваться, получить ключ и подняться в свой номер. Она пребывала в бегах с самого того обеда у Луиджи, и ей не хватало еще духу посчитать, сколько людей погибло с того момента. Следом за ней поднялся возница с багажом и принялся терпеливо ждать, пока она отопрет дверь в свой душный номер. В камине горел огонь. За раскрасневшимся от усилий возницей поднялся портье с сундуком, в котором лежала надежно спрятанная Йанира Кассондра; во всяком случае, Джина надеялась, что надежно. Тут коридорный едва не уронил сундук, и Джина снова взорвалась.

— Поосторожнее нельзя? — вырвалось у нее резче, чем ей хотелось бы — резко и немного испуганно. Поэтому она прикусила губу и попыталась объяснить причину такой реакции. — Там внутри очень ценное оборудование. Фотографическое, понимаете ли.

— Виноват, сэр, — пропыхтел коридорный, осторожно опуская сундук. — Тогда ясно, чего это он такой тяжелый: и ящики эти для съемки, и все эти стеклянные пластины, и все такое прочее.

— Вот именно. Ладно, я просто не хочу, чтобы там что-нибудь разбилось.

Кучер из «Путешествий» неодобрительно покосился на Джину. Ему явно не раз приходилось получать взбучку от капризных туристов. Потом они с коридорным спустились вниз забрать остаток багажа, что заняло у них совсем немного времени. Вслед за этим Джина отпустила коридорного — тот вышел с поклоном и закрыл за собой дверь. Кучер тем временем показал ей, как обращаться с освещением, — сначала он зажег газовые горелки, потом погасил одну, обратив ее внимание на то, что делать это нужно строго в определенном порядке.

— Если вы ее просто задуете, газ будет продолжать идти из клапана. Они тут еще не начали добавлять в него всякую дрянь для запаха, так что вы ничего и не почуете. Просто задохнетесь во сне, если, конечно, не высечете ненароком искру — тогда вас просто разнесет на куски.

Джина слишком устала для лекций о том, как устроен мир викторианской эпохи, но все же ценой отчаянного усилия заставила себя слушать. Кучер из «Путешествий во времени» объяснил ей, как вызвать слугу и как отыскать квартиру, снятую Бенни Катлином в Чипсайде, совсем рядом с Холборнским виадуком — и где это такой? Джина плохо представляла себе Лондон, да ей и не дали возможности поработать в библиотеке, готовясь к путешествию, как задумали они с Карлом.

— Мы перевезем ваши вещи туда, мистер Катлин, завтра же утром. Сами понимаете, мы не могли везти вас туда нынче вечером — хозяйку хватил бы апоплексический удар, если б мы ввалились туда так поздно, оторвав ее от… чем, интересно, она занята сегодня; вечно у нее новые увлечения.

Их перебил вежливый стук в дверь.

— Мистер Катлин? — послышался из-за двери мужской голос.

— Войдите, не заперто. — Ну, кто там еще…

Джина собиралась запереть дверь, как только уйдет кучер. Кроме того, у нее имелся небольшой арсенал устройств сигнализации, которые она собиралась поставить на все окна и даже на дверную ручку. Дверь распахнулась, и Джина увидела в проеме два мужских силуэта. Еще она увидела отблеск на пистолетах у них в руках, и сделала это явно быстрее, чем возница. С приглушенным вскриком отпрянула она в сторону, и тут же послышались хлопки и клацанье затворов современных полуавтоматических пистолетов с глушителями, а кучер, охнув, опрокинулся навзничь. Джина распласталась на полу за кроватью, отчаянно дергая запутавшийся в кармане плаща пистолет. Из-за кровати слышались жуткие стоны кучера. А потом Джина открыла ответный огонь, использовав пуховой матрас в качестве опоры для рук. Отдача больно вывернула ей кисти, а от грохота выстрелов в ушах стоял звон. Зато один из ублюдков, удивленно вскрикнув, рухнул на пол.

Джина продолжала стрелять, стараясь попасть во второго. Тот с чудовищным ругательством выскочил обратно в коридор. Дым от ее выстрелов повис в воздухе плотной пеленой, почти скрыв из виду дверь. Раненый кучер, кряхтя от натуги, дотянулся до ножки стоявшего рядом с ним умывальника и вцепился в нее, опрокинув эту штуковину прямо на голову раненого налетчика. Тяжелая фаянсовая раковина разлетелась вдребезги. В стену рядом с головой Джины ударили пули, и она пригнулась, вспотев от страха и напряжения. Она спустила курок, раздался сухой щелчок. Чертыхнувшись, она полезла трясущимися руками за вторым, заряженным револьвером.

Тем временем кучер, побелев и кряхтя от боли, полз по полу через комнату. На полу за ним оставался кровавый след, словно по коврам полз не человек, а гигантский раненый слизняк. Джина выстрелила поверх его головы, снова отогнав второго налетчика в коридор, подальше от открытой двери. К этому времени кучер подполз на достаточное расстояние. Он захлопнул дверь ногой, зацепил другой ногой кресло, стиснув зубы подтащил его к двери, забаррикадировав вход, и со стоном бессильно обмяк в углу. Джина перекатилась через кровать и на четвереньках, чтобы не подвернуться под пули, продолжавшие дырявить дверь на уровне головы, подобралась к двери и задвинула щеколду. Потом на всякий случай придвинула к двери еще и тяжелую конторку. Покончив с баррикадой, она склонилась над кучером и расстегнула его плащ. То, что она увидела, не прибавило ей оптимизма. У нее нет времени… черт… но ведь не может она просто так оставить его истекать кровью? В конце концов, он подвернулся под пули только из-за нее. Она сорвала с кровати покрывало, кое-как разорвала его на узкие полосы и перевязала его. Мужские перчатки мешали завязывать узлы, и она стянула их зубами.

— Что, черт подрал, происходит, Катлин? — прохрипел мертвенно-бледный кучер.

— Долго рассказывать, — выдохнула Джина. — И мне правда жаль, что вы во все это вляпались. — Она провела рукой по своим сбившимся набриолиненным волосам и только тут заметила, что руки в крови. Она вытерла их об остатки покрывала. Стрельба за дверью на время стихла — это означало, что стрелявший меняет обойму или даже сам пистолет; в противном случае дубовая дверь давно сравнилась бы по количеству дырок с куском швейцарского сыра. Джина прикусила губу и отползла от кучера.

— Послушайте, я мало чем могу помочь вам. Мне нужно убираться отсюда как можно быстрее. Простите. — Она протянула ему пистолет убитого налетчика и занялась «ремингтоном», который полностью расстреляла в нападавших. Хорошо бы, конечно, перезарядить его, но это был столь долгий и муторный процесс, что она просто заткнула его за пояс рядом с тем, в котором еще оставалось несколько зарядов.

Потом она подняла створку ближнего к ней окна, запустив в комнату хоть немного относительно свежего, влажного воздуха. Он тоже омерзительно пах, и все же вонь угольного дыма была куда лучше медного запаха свежей крови и горелого дымного пороха. Джина посмотрела вниз, прикидывая высоту. Даже Йанире, пожалуй, удалось бы спрыгнуть и остаться целой. Футов десять, не больше. Дрожащими пальцами открыла она сундук и откинула защитный кокон из одеял. Пророчица лежала в кислородной маске. Руки и ноги ее наверняка затекли от неудобной позы, но в целом путешествие прошло для нее благополучно.

— Плохо дело, — хрипло произнесла Джина. — Они на-, пали на нас быстрее, чем я ожидала.

Глаза Йаниры расширились при виде крови, лежавшего на ковре трупа и раненого кучера. Чтобы удержаться на ногах, ей пришлось опереться на Джину, что изрядно напугало последнюю.

— Какого черта? — уставился на них кучер. — Это еще кто? Джина удивленно покосилась на него.

— Вы что, не знаете?

— Откуда? Я уже восемь лет здесь торчу, а на станции не был лет семь…

Ну, если этот парень не знал, кто такая Йанира Кассондра, просвещать его на этот счет Джина не собиралась.

— Я спущу вас из окна, — хрипло прошептала Джина, чтобы ее не услышали за дверью. — Держитесь крепче. — Йанира вскарабкалась на подоконник и вцепилась Джине в запястья с силой, достаточной, чтобы синяки остались надолго. Охнув от тяжести, Джина опустила ее как могла ниже. — Теперь прыгайте!

Йанира соскочила вниз, пошатнулась и выпрямилась.

— Быстрее! — окликнула она Джину.

Джина осторожно перебралась через подоконник и повернулась лицом к комнате. Сквозь дверь снова полетели пули. Потом стрельба стихла — судя по всему, нападавший пытался выбить дверь всем телом. Слава Богу, он имел дело с солидным изделием мастеров викторианской Англии — не с пустотелыми дверями Верхнего Времени.

— Мне очень жаль, — прошептала Джина, встретившись взглядом с кучером. — Если он все-таки ворвется, пристрелите его, ладно? Иначе он убьет вас. — Она ухватилась руками за подоконник и принялась спускаться, пока не повисла на вытянутых руках, потом оттолкнулась от стены и спрыгнула. Падение длилось дольше, чем она ожидала, но приземлилась она относительно благополучно. Когда она выпрямилась и перевела дух, оказалось, что ноги ее не слушаются. Йанира схватила ее за руку, они побежали в сторону все еще стоявшего у входа экипажа…

…и тут же из дверей выбежал убийца. Держа пистолет на изготовку, он повернулся к окну, из которого они только что выскочили. Похоже, он их пока не заметил… Джина вытащила из-за пояса пистолет, в котором еще оставались заряды, мысленно обругала себя за то, что не перезарядила k второй, и заслонила собой Йаниру. Нападавший увидел их в то же мгновение, когда Джина открыла огонь. Ей удалось загнать его обратно в дом; дым от ее выстрелов повис в воздухе густым облаком.

Джина не стала ждать новой возможности. Она повернулась и бросилась в другую сторону, волоча за собой Йаниру — прорваться к экипажу они не могли, не рискуя попасть под огонь из дома. Поначалу Йанира отставала — сказывалось долгое пребывание в тесном сундуке, — но постепенно бег ее ускорился.

— Он еще там? — задыхаясь на бегу, спросила Джина. Оглядываться она боялась, хотя в любое мгновение ожидала выстрела в спину.

— Да… Я его не вижу… но он не отстает… близко…

Джина решила, что ей не хочется знать, откуда это известно Йанире. Она продолжала петлять по переулкам, потом в стену рядом с ней ударила и с визгом отрикошетила пуля. Джина толкнула Йаниру вперед, а сама обернулась, пару раз выстрелила наугад и вместе с Йанирой вынырнула на новую улицу. Задыхаясь, они петляли между фаэтонами, кебами и тяжелыми каретами. Кучера и пассажиры смотрели на них, разинув рты или осыпая проклятиями; перепуганные лошади вставали на дыбы. Они свернули на другую улицу и побежали мимо самой большой теплицы, какую Джине доводилось видеть.

Они почти добежали до массивного портика, обещавшего хоть какое-то укрытие, когда что-то больно ударило Джину в бедро. Она вскрикнула от боли и испуга, упала и перекатилась на спину, выставила пистолет перед собой, выстрелила в нападавшего в упор…

Курок щелкнул по пустому гнезду.

Она расстреляла все заряды.

— Бегите! — Джина отчаянно лягнула убийцу, перекатилась на четвереньки и успела увидеть, как Йанира бежит в тень за колоннами. Судя по какому-то движению в тени, там кто-то был. «Боже, пусть этот кто-то поможет…» Джина поднялась на ноги и сделала неуверенный шаг. Чья-то рука ухватила ее за ногу и повалила обратно на землю. Краем глаза она уловила блеск ножа. Джина лягнула еще раз и услышала, как хрустнула кость. Убийца вскрикнул. Джина отчаянно забилась, пытаясь вырвать ногу, но тот уже замахнулся ножом, целясь в ее незащищенный живот…

Прямо над ее головой грянул выстрел. Она взвизгнула, решив, что это стреляли в нее, и только потом сообразила, что цела. Из темноты выступил незнакомый мужчина. Стрелял именно он, а вовсе не наемный убийца. Пуля попала тому в затылок и разнесла череп. Джина зажмурилась, дрожа всем телом; все лицо и одежда ее были в крови и ошметках мозга. Она лежала на боку, задыхаясь, дрожа и борясь с тошнотой. Потом подняла взгляд — медленно-медленно. Казалось, прошла неделя, пока взгляд ее переместился с мокрой мостовой на лицо незнакомца. Она ожидала увидеть констебля, но тут же вспомнила, что в 1888 году констеблям не позволялось носить огнестрельное оружие. Над ней склонился мужчина в темном вечернем плаще и цилиндре.

— Вы не пострадали, сэр? А ваша леди?

Йанира стояла на коленях рядом с Джиной, плача и гладя ее по забрызганному кровью лицу. Джина сглотнула, борясь с тошнотой.

— Кажется, в порядке.

Незнакомец протянул руку, помогая ей подняться; пистолет он предусмотрительно убрал в глубокий карман плаща. Кое-как встав на ноги, Джина, в свою очередь, осторожно подняла Йаниру и пощупала ей пульс — ее беспокоили отчаяние во взгляде Кассондры и смертельная бледность.

Незнакомец удивленно приподнял бровь:

— Вы врач, сэр?

Джина мотнула головой.

— Нет. Но проверить пульс могу.

— А… Если уж на то пошло, я — врач. Позвольте…

Медик из Нижнего Времени взял Йаниру за запястье, и пророчица вдруг застыла, потрясенно глядя на него и испустив короткий сдавленный звук. Потом, подняв обе руки, выпалила что-то по-гречески. Доктор пристально посмотрел на нее и ответил еще резче — тоже по-гречески. Пока до Джины доходило, что образование джентльмена конца XIX века наверняка включало в себя латынь и древнегреческий, медик добавил что-то еще, по ощущению неприятное, и лицо его исказила гримаса.

И тут же в лицо Джине уставилось дуло пистолета.

— Простите, старина. Лично против вас я ничего не имею…

«Он меня убьет!»

Джина дернулась в сторону, и тут же грянул выстрел. Голову пронзила ослепительная боль, и она рухнула обратно на мостовую. Мир потемнел, но она слышала еще крики, чьи-то бегущие шаги, увидела, как подогнулись ноги падающей в обморок Йаниры, как незнакомец подхватил пророчицу и, перекинув ее через плечо, исчез в густом тумане:

А потом все скрыла чернота.

Глава 8

За годы работы независимым гидом во времени Малькольму Муру приходилось трудиться не покладая рук. Но даже самая тяжелая работа не шла ни в какое сравнение с тем, что ему пришлось провернуть, обустраивая базу для группы наблюдателей в Ист-Энде, на Уайтчепл-роуд. Ему пришлось таскать ученых и криминалистов по всему району, спать урывками по два-три часа, узнавать для них все исходные данные, пытаясь успеть все до последнего дня августа, когда на район обрушится кошмар.

Однако меньше всего ожидал он того, что увидел в прихожей Сполдергейт-хаус при открытии Британских Врат, за девять часов до первого убийства. Он спустился с верхнего этажа, оторвавшись от очередного совещания с учеными, и только и мог, что стоять, беспомощно моргая от удивления.

— Марго?

— Малькольм! — Его невеста бросилась ему на шею. — О, Малькольм! Я так по тебе соскучилась!

От ее поцелуя голова у него пошла кругом. Улыбаясь, как безумный, Малькольм в конце концов сумел оторваться от ее губ, перевести дух и заглянуть ей в глаза.

— Марго… Но что ты здесь делаешь?

— Прибыла в ваше распоряжение, сэр! — рассмеялась она, шутливо салютуя рукой. — Это все Кит с Баксом устроили, — пояснила она. — Я теперь гид у последней группы наблюдателей — да не смотри ты так, я постараюсь справиться, честно, — и Даг Тэнглвуд тоже, так что твою просьбу оказать помощь людьми все-таки услышали и уважили, вот!

Малькольм ухмыльнулся:

— Чертовски здорово! Хоть раз эти надутые индюки из «Путешествий» прислушались ко мне. Да, и сколько наблюдателей ты еще притащила?

Марго выразительно поморщилась.

— О Боже! — ужаснулся он. — Неужели так много?

— Ну, могло быть и хуже, — словно извиняясь, ответила Марго. — Шахди Фероз все-таки добилась, чтобы ее включили. Хуже всего репортеры. Гай Пендергаст и Доминика Нозетт… я даже не знаю, кто из них хуже. Ну и, разумеется, туристы, — добавила она, глядя на вваливающуюся в прихожую Сполдергейт-хаус толпу.

— Что ж, ясно, — вздохнул Малькольм. — Ладно, у нас совсем немного времени, чтобы всех устроить. Полли Николз умрет в пять часов завтра утром, а это значит, нам надо разместить все оборудование после двух ночи, когда закроются все кабаки и на улицах станет чуть тише. Оставлять камеры раньше я боюсь — кто-нибудь может и заметить. Вряд ли, конечно, ведь все оборудование сверхминиатюрно, и все же… Ладно, дадим им прийти в себя, а потом спускай своих наблюдателей в подвал. Наша база в Уайтчепле, но основная масса оборудования здесь, в подвале, где хватит энергии для компьютеров и камер слежения.

Марго кивнула.

— О’кей. И чем быстрее мы обуздаем репортеров, тем спокойнее я себя буду чувствовать. Они совершенно не слушаются, да и правил не соблюдают.

— Ничего удивительного, — фыркнул Малькольм. — Последние несколько недель и туристы превратились в сплошной кошмар. Все как один пытаются ускользнуть от гидов и застрять здесь, чтобы стать свидетелями хоть одного убийства. Думаю, с репортерами будет еще веселее. Ладно, давай-ка найдем мистера Гилберта и распределим всех по квартирам…

Спустя всего полчаса Малькольм с невестой проводили вновь прибывших членов группы в подвал, где за совершенно заурядной деревянной дверью заурядного викторианского погреба скрывалась еще одна дверь — массивная, стальная, бесшумно отворившаяся перед ними на электроприводах. За ней оказались ярко освещенный компьютерный центр и оборудованный по последнему слову техники медицинский кабинет с палатой. Ученые возбужденно приветствовали друг друга и тут же углубились в обсуждение теорий и практических аспектов предстоящего исследования; журналисты занялись проверкой своего оборудования. Техники одобрительно кивали при виде отчетливого изображения и чистого звука, передаваемого камерами, тщательно замаскированными на крыше особняка.

Пока ученые и журналисты занимались своей работой, Марго отвела Малькольма в сторону и вполголоса рассказала ему о последних событиях на станции. Новости изрядно огорчили Малькольма — не столько потому, что в случае продолжения беспорядков само существование станции оказывалось под угрозой, но и потому, что, находясь по эту сторону Британских Врат, он был абсолютно бессилен помочь в поисках Йаниры и ее семьи.

— Слыхал я про этот «Ансар-Меджлис», — устало вздохнул он, потирая переносицу. — Даже слишком много слыхал.

— У тебя ведь были друзья на ВВ-66, верно? — тихо спросила Марго, мягко положив руку ему на рукав. Малькольм снова вздохнул:

— Да. Боюсь, что да.

— Кто-то… — неуверенно начала она, ощутив себя вдруг сопливой девчонкой.

Малькольм погладил ее по щеке.

— Нет, Марго. Таких не было. — Он привлек ее к себе на мгновение, мысленно возблагодарив Бога за то, что Кит послал ее сюда. Он понимал, что совсем скоро ему самому придется посылать ее на слишком опасные лондонские улицы, но об этом мечтала она сама, и, возможно, именно за эту мечту он и любил ее так сильно. Во всяком случае, в эту минуту он был счастлив уже потому только, что она рядом. — Просто старые друзья, гиды, которых я знал много лет. Она кивнула и потерлась щекой о его плечо.

— Мне очень жаль, Малькольм.

— И мне тоже. Много успели обыскать до твоего отправления?

Марго принялась рассказывать дальше, но ее перебил пронзительный зуммер стоявшего на компьютерном столе телефона. Подключенный к допотопному аппарату в доме наверху, телефон этот являлся основным средством связи между крошечным уголком современности в подвале и внешним миром. Малькольм неохотно оторвался от нее и снял трубку.

— Да?

Это оказалась Хетти Гилберт, администратор Врат со стороны Нижнего Времени. Судя по тому, как отхлынула кровь с лица Малькольма, новость была еще хуже тех, что принесла Марго.

— О Боже… Да, конечно. Идем немедленно.

— Что там еще? — с замиранием сердца спросила Марго, когда он положил трубку.

— Неприятности. Очень серьезные неприятности. — Он покосился на монитор, на котором они через несколько часов надеялись увидеть наконец, кто такой Джек-Потрошитель. Он неделями ждал этой минуты — и теперь ему приходилось отложить все. Он неохотно встретился взглядом с Марго.

— Ну что же? — повторила Марго, страшась услышать ответ.

— Пропал турист, — тихо произнес он. — Мужчина.

— О боже!

— Вот именно. По имени Бенни Катлин. Гилберты просят нас помочь с поисками. Судя по всему, он убил кого-то в перестрелке в гостинице «Пикадилли». Один из наших кучеров в критическом состоянии — его с минуты на минуту привезут сюда на операцию. Он успел позвонить из гостиницы, прежде чем потерял сознание.

Все нетерпение, с которым ожидала Марго разгадки тайны Потрошителя, разом покинуло ее. Малькольм даже испугался, увидев, какое у нее лицо. Пропавший турист… ничего страшнее гиду во времени и вообразить невозможно. И не просто пропавший, но ухитрившийся укокошить кого-то в тихой викторианской гостинице. Пропавший турист-убийца, поисковые группы, прочесывающие Лондон как раз с началом убийств Потрошителя… и еще все эти беспорядки, похищения и убийства на станции… Малькольм заглянул в перепуганные глаза Марго. Все ее мечты о карьере разведчика времени висели в эту минуту на волоске — его собственная карьера, правда, тоже. Ни разу со времени той жуткой тюремной камеры в Португальской Африке ему не доводилось еще видеть ее такой напуганной.

Не говоря ни слова, он взял ее за руку и осторожно сжал пальцы.

— Нам лучше идти.

Вверх по лестнице они поднимались уже бегом.

* * *

Этим вечером Джон Лахли не собирался идти мимо Королевской оперы.

Однако, выйдя из Египетского зала после своей лекции, он обнаружил, что улица перегорожена перевернутой каретой, столкнувшейся с фургоном. Весь груз из фургона рассыпался по мостовой, где он заметил также нескольких бьющихся в истерике дам. Глянув на часы, извлеченные из жилетного кармана, он решил, что у него еще есть запас времени до намеченной встречи с Мейбриком. Поэтому он оказал помощь пострадавшим и только после этого протолкался через толпу и принялся искать кеб.

Исключительно случаем можно объяснить то, что он выбрал путь мимо Оперы: обыкновенно там можно было легко поймать кеб, дожидавшийся выхода публики после окончания представления. И все тот же случай свел его с молодой женщиной, вынырнувшей из ночи с криками о помощи. Выросшему в Ист-Энде Джону Лахли не раз приходилось становиться жертвой уличных хулиганов, поэтому при виде юноши, из последних сил отбивавшегося от вооруженного ножом преступника, его охватил совершенно искренний гнев.

Поэтому Лахли выхватил пистолет, который захватил с собой для их с Мейбриком ночных дел, и бросился на помощь. Первым же выстрелом он разнес этому ублюдку череп. Разумеется, его не удивило, что молодой человек пришел в состояние шока, да и кто спокойно воспримет кровь и ошметки чужого мозга у себя на лице? Точно так же не удивился он и реакции молодой женщины, которая едва не лишилась чувств от подобных потрясений.

Чего он никак не ожидал — так это того, что случилось, когда он взялся пощупать пульс молодой красавицы. Слова, сорвавшиеся с ее губ, когда она отпрянула от него, прозвучали на безупречном греческом — на древнегреческом!

— Смерть висит на ветвях дерева под кирпичными сводами… глубоко в подвалах, где смотрит незрячими глазницами череп юноши… и шестеро погибнут из-за писем его и чести…

Но ведь эта девушка никак не могла знать ни о письмах, ни о Тиборе, ни о черепе Моргана, красовавшемся теперь словно охотничий трофей над алтарем, ни о раскидистом дубе, на котором принял смерть этот маленький ублюдок! И все же она знала. Более того, она предсказала, что пятеро других умрут из-за этих проклятых писем Эдди…

— Кто?

Этого он себе даже не представлял. Однако он намеревался выяснить это. О да, он решительно намеревался выяснить это. Детство, проведенное в Ист-Энде, приучило его реагировать мгновенно, и он, не колеблясь, выхватил пистолет. Забавно, и этого юношу он только что спас…

— Простите, старина. Лично против вас я ничего не имею…

Лахли спустил курок в секунду, когда тот понял его намерения. В попытке спастись окровавленный мужчина отчаянно дернулся вбок. Пуля только чиркнула по его голове, и он упал обратно на мостовую. Лахли чертыхнулся и снова поднял пистолет, девушка взвизгнула и лишилась чувств…

— Джина!

Крик раздался прямо перед ним. Лахли поднял взгляд и увидел бегущую к нему женщину в лохмотьях. В руке у нее был огромный револьвер, и целился он прямо в Лахли. Второй раз за считанные секунды Лахли пришлось принимать мгновенное решение. Он наугад выстрелил в сторону женщины, чтобы задержать ее, нагнулся и схватил лежавшую без сознания у его ног девушку. Раздался выстрел, и пуля просвистела у него над ухом, сбив наземь цилиндр. Лахли выругался, перебросил свою добычу через плечо и бросился в лабиринт узких улочек Сохо и Друри-лейн.

Он почти не сомневался, что услышит крики, призывы на помощь или оклик констебля; тем не менее никто не кричал, шума погони не слышно. Лахли сбавил шаг, огляделся по сторонам — оказалось, он миновал уже половину Друри-лейн. Лихорадка боя схлынула и вернулась способность холодно, логически мыслить. Его била дрожь, он постоял минуту в темном переулке, потом окончательно взял себя в руки и перевел дух. «Боже праведный…» И как ему теперь поступить?

Он перехватил безжизненное тело девушки, взяв его обеими руками так, словно просто оказывал помощь внезапно почувствовавшей себя дурно молодой леди, потом вгляделся в ее мертвенно-бледное лицо. Она была невысокого роста, хрупкого сложения. Безупречные черты ее лица, пышные темные волосы и смуглая кожа выдавали уроженку Средиземноморья. На помощь она звала по-английски, но в состоянии шока — или, нахмурился он, скорее, транса — она говорила на чистейшем греческом. Чище слышать ему не приходилось. Но не на современном греческом, нет — на древнегреческом, языке Аристотеля и Аристофана. Имелся, правда, в ее произношении какой-то трудноуловимый акцент, уловить происхождение которого ему не удалось.

Всю свою жизнь он учился — начиная с церковной школы, где его без конца тиранили бессердечные сверстники. Он изучил все, до чего сумел дотянуться, он поглощал историю и языки с той же жадностью, с какой ист-эндские шлюхи поглощали ром и джин, он нашел даже как-то в полузаброшенной школьной библиотеке целую коробку книг, пожертвованных школе эксцентричной покровительницей, увлекавшейся оккультными науками. С годами познания Джона Лахли в языках и оккультных науках заметно расширились, заработав ему неплохую репутацию в Сохо. Лахли мог свободно читать на трех основных диалектах древнегреческого и изучил несколько других древних языков, включая арамейский.

И все же этот диалект ставил его в тупик.

Ее сбивчивые, захлебывающиеся слова снова и снова всплывали в его памяти. Кто она, эта невероятная женщина? Найдя на Друри-лейн фонарь, чтобы можно было получше рассмотреть ее лицо, он понял, что ей вряд ли больше двадцати лет. Где она так выучилась древнегреческому? Дам редко обучают таким вещам, тем более в средиземноморских странах. И где, именем нечистых древних богов, которым поклонялся Лахли, приобрела она те невероятные способности, свидетелем которых он стал перед Оперой? Способности столь яркие, что наверняка вызвали бы невероятный шум в тех кругах, в которых вращался Лахли.

При мысли об этом он нахмурился. В сложившейся ситуации показывать ее кому-либо было бы, пожалуй, опасно. Ее наверняка будут искать. Искать? Ну и пусть. Он сможет спрятать ее так, что ее никто не найдет, и уж он-то использует ее редкий талант сполна. Пожалуй, стоит опоить ее успокоительным на некоторое время и спрятать на верхнем этаже, запереть в спальне до тех пор, пока он не определит, насколько она ценна и какие усилия предпримут, чтобы найти ее, тот юноша и плохо одетая женщина с револьвером.

А потом…

Лахли довольно улыбнулся.

А потом перед ним открывается такое будущее: эта девушка станет инструментом, с помощью которого он это будущее увидит, а принц Альберт Виктор — инструментом, с помощью которого будет им управлять. Джон Лахли годами искал человека, обладающего подобным даром. Он вчитывался в древние письмена, он шарил по огромному городу, столице величайшей империи, но находил только таких же шарлатанов, как он сам, да еще нескольких жалких старух, бормочущих что-то о чайной гуще или хрустальных шарах. Он почти уже отчаялся отыскать настоящий талант — такой, о каких говорилось в древних книгах. И вот у него в руках как раз такая, абсолютно настоящая, сама вылетевшая ему навстречу.

Его улыбка сделалась еще шире. Что ж, в конце концов, вечер начинался не так уж плохо. А к утру в руках у него будут и письма Эдди.

Нет, право, вечер даже приятнее, чем он ожидал, — еще бы, такое приключение! Впрочем, прежде чем праздновать победу, ему нужно еще проследить, чтобы его трофей не умер от шока прежде, чем он успеет его использовать.

Поэтому руки у Лахли слегка дрожали, пока он нес свою добычу по темным переулкам. Наконец он, оглядевшись по сторонам, вынырнул на ярко освещенный Стрэнд, в мир богатых домов и престижных магазинов. Оказавшись здесь, ему не составило труда поймать кеб.

— Кливленд-стрит, — коротко бросил он. — Леди сделалось дурно. Мне нужно срочно доставить ее в мою клинику.

— Будет сделано, хозяин, — кивнул кебмен.

Экипаж рванул вперед, и Лахли, опустившись на подушки, пощупал пульс своей пленницы и прислушался к ее дыханию. Она все еще пребывала в шоке — пульс неровный и учащенный, руки холодные. Он почти нежно поправил ей голову, гадая, кто был тот молодой человек и кто на них напал. Скорее всего какой-нибудь громила из Найхола. Они постоянно сшивались около Оперы, подстерегая заблудившихся богатых джентльменов. Так что неудача этого громилы обернулась, можно сказать, для него, Джона Лахли, фантастическим выигрышем.

Кеб доставил их на место очень быстро, прежде чем незнакомка очнулась от обморока. Ему пришлось позвонить в дверь: достать ключ из кармана, держа девушку, он не мог. Слуга отворил дверь почти мгновенно; лицо его при виде лежавшей без чувств дамы почти не изменилось.

— Что-то случилось, сэр?

— Юная леди подверглась на улице нападению хулиганов. Мне нужно срочно отнести ее в операционную.

— Конечно, сэр. Записанный пациент уже прибыл. Мистер Мейбрик ждет в гостиной.

— Очень хорошо, Чарльз, — кивнул Лахли, проходя, чтобы слуга запер за ним дверь. Джеймс Мейбрик может немножко подождать. Пока что ему необходимо устроить эту девицу. Он осторожно уложил ее на просмотровый стол, достал стетоскоп и послушал ее сердце. Все верно, обыкновенный шок. Он достал одеяла, приподнял ей ноги и тепло укрыл, потом, положив теплые компрессы на шею и осторожно растирая запястья, вывел ее из забытья. Она пошевелилась и тихо застонала. Лахли улыбнулся и налил бокал своего сильнодействующего «аперитива». Он приподнимал голову девицы, чтобы поднести бокал к ее губам, когда в дверях процедурной появился Чарльз.

— Прошу прощения, сэр, но мистер Мейбрик пребывает в весьма возбужденном состоянии. Он настаивает на немедленном разговоре с вами, сэр.

Лахли стиснул в руке флакон со снадобьем и стиснул зубы, чтобы совладать со вспышкой гнева. «Чертов ублюдок! Я отстрелю ему яйца, как только мы разберемся с ночными делами!»

— Отлично! — буркнул он. — Скажи ему, я выйду к нему сейчас же.

Девушка еще не до конца пришла в сознание, но достаточно для того, чтобы проглотить снадобье. Он разжал ей зубы, влил жидкость в рот, потом придержал его закрытым, чтобы она не выплюнула снадобье. Только тихий вскрик ужаса сорвался с ее побелевших губ, прежде чем она инстинктивно сглотнула снадобье. Он влил ей в горло еще немного, потом обернулся к ожидавшему у двери слуге:

— Присмотри за ней, Чарльз. Она тяжело больна. Это лекарство должно помочь ей уснуть.

— Да, сэр.

— Как только лекарство подействует, перенеси ее в гостевую комнату. Я проверю, как она, после того, как поговорю с мистером Мейбриком.

Чарльз кивнул и отступил в сторону, пропуская его. Лахли устремился в дверь, кипя от негодования, что ему помешали. Однако перед дверью в гостиную он задержался, успокоил дыхание, изобразил на лице ледяную улыбку и изготовился принять все превратности, уготованные на его долю безжалостной судьбой. Воистину, даже чертов Великий Бард решился бы на убийство, окажись он в его положении. «Ничего, — пообещал он себе, — настанет день, я еще посмеюсь над этим».

Возможно, это будет в тот день, когда Джеймс Мейбрик запляшет на виселице.

Пока же…

Он резко отворил дверь и ласково улыбнулся ожидавшему его безумцу.

— Мистер Мейбрик, дорогой! Как я рад встрече с вами, сэр! Ну что ж, посмотрим, что беспокоит вас сегодня…

Где-то за окном, за тяжелой портьерой и массивной оконной рамой, блеснула молния: надвигалась гроза, свирепостью своей не уступавшая той, что бушевала в душе у Лахли.

* * *

Кит Карсон понял, что для деда он слишком мягкотел, когда всего через двадцать четыре часа после отбытия Марго в Лондон принялся всерьез размышлять, не отправиться ли ему самому через Британские в следующее же их открытие — просто так, чтобы быть рядом с ней. Он даже не знал раньше, что способен скучать по этой маленькой плутовке с такой силой. Квартира казалась ему до невозможности пустой, обед — подавляюще тихим. Даже гора бумаг, ожидавшая его в офисе в «Новом Эдо», не могла отвлечь его от невеселых мыслей. Хуже того, несмотря на самую массовую облаву в истории станции, им так и не удалось найти следов ни Йаниры Кассондры, ни ее мужа Маркуса, ни ее очаровательных дочек. Службе безопасности вокзала также не удалось найти двоих мужчин, застреливших на станции трех человек, несмотря на подробнейшие приметы, поведанные двумя десятками свидетелей.

На следующий день, когда Врата Дикого Запада готовились отвориться в Денвер лета 1885 года, настроение сотрудников Безопасности упало до опасного предела. Непрекращающиеся демонстрации понаехавших на станцию из Верхнего Времени послушников Йаниры, многие из которых получили во время беспорядков ранения, полностью парализовали торговлю на Малой Агоре. А Киту Карсону, посвятившему почти всю прошедшую ночь прочесыванию запутанных подвалов станции в поисках хоть малейшего следа пропавших, необходима была выпивка — в той же степени, в какой весенняя гроза необходима иссохшемуся кактусу в пустыне.

Небритый и уставший, с грызущим чувством одиночества, брел он по Приграничному Городу в поисках общества и чего-нибудь жидкого и крепкого, чтобы залить печаль. Он даже не мог разделить свои невзгоды с Малькольмом — тот был сейчас по ту сторону Британских Врат вместе с Марго: вот повезло парню! Рот Кита скривился в невеселой улыбке. Надо же, он полагал, что выход на пенсию обернется приятным отдыхом… Ничего, кроме скуки, да еще полчищ нечистых на руку туристов, которые тащат из номеров «Замка Эдо» все что ни попадя — от подушек до смесителей из ванных. Ну и конечно, бесконечные сплетни о том, кто, что, с кем и как. «Может, пойти в гиды — хоть какое, да занятие?» По крайней мере там не нужно будет посвящать все свое время заполнению бесконечных формуляров, необходимых для управления гостиницей…

— Эй, Кит! — вывел его из задумчивости знакомый голос. — С чего это у тебя вид, как у мокрого кота после драки?

Роберт Ли, вокзальный эксперт по антиквариату и старый приятель, сидел за столиком перед заведением Бронко Билли, а рядом с ним — прораб со стройки «Аравийских Ночей». В глазах у Ли играла улыбка.

— Нет, — покачал головой Кит, присаживаясь по другую сторону от Роберта. — Драки не было. Так, соскучился по проказнице.

— А… — сочувственно кивнул Роберт. Скандинавская кровь с материнской стороны подарила антиквару светлые волосы и кожу, но дед — родом из Гонконга, — помимо фамилии, оставил ему миндалевидный разрез глаз и готовность прийти на помощь другу. — Гнездо опустело, да и чириканье грустнее, да?

Кит с невольной улыбкой кивнул.

— Роберт?

— Да?

— Прибереги цитаты для туристов, ладно? Антиквар хитро ухмыльнулся и представил его своему собеседнику.

— Кит, познакомься с Аммаром Калилом Бен Махир-Риядом, руководителем строительства «Аравийских Ночей». Мы тут как раз обсуждали арабское искусство доисламского периода. Он переживает, что туристы будут в массовом порядке провозить эти произведения контрабандой через Врата, и хочет знать, смогу ли я опознать ворованные вещи.

— Разумеется, — кивнул Кит, обменявшись с прорабом рукопожатием и приветствием по-арабски (все познания в котором ограничивались у него несколькими словами). Прораб улыбнулся и сразу же снова посерьезнел.

— Я задержу вас всего на пару минут, мистер Карсон: у нас кончается пересменок. — Он вздохнул. — Мне хотелось бы принести извинения за проблемы, вызванные некоторыми из моих людей. Не я выбирал работников на ВВ-86. Большинство из нас сунниты, мы ни с кем не ссоримся, да и значительная часть шиитов из Верхнего Времени не питает никаких симпатий к этому жуткому братству. Я не знал, что среди моих строителей есть их члены, иначе я бы отказался принять их сюда. Если смогу, я отошлю отсюда зачинщиков драки. Однако не в моей власти уволить их, тем более что мы и так отстаем от графика. Я оштрафовал их и написал письма своему руководству с просьбой заменить их благонадежными работниками. Я отошлю письма с первым же открытием Главных. Возможно… — Он замялся и с огорченным видом попросил: — Вы могли бы переговорить со старшим менеджером? Если их депортировала бы администрация вокзала, это бы вышло за рамки моей компетенции, и моему руководству ничего не останется, как послать им на смену надежных людей, не состоящих в «Ансар-Меджлисе».

— Я переговорю с Буллом Морганом, — пообещал Кит. В темных глазах прораба явственно читалось облегчение.

— Большое спасибо, мистер Карсон. Ваша помощь для нас неоценима. — Он повернулся к Роберту, и на лице его снова заиграла легкая улыбка. — Мне доставило большое удовольствие побеседовать с вами, мистер Ли, о древнем искусстве моего народа.

— Мне тоже, — улыбнулся Роберт. — Надеюсь, при следующей встрече у нас будет больше времени для беседы.

Они пожали друг другу руки, потом прораб встал из-за стола и исчез в заполонившей Приграничный Город толпе.

— Рияд — хороший человек, — заметил Роберт. — Все эти беспорядки здорово его огорчают.

— Поверь мне, я обязательно переговорю с Буллом. Если мы не положим конец этим беспорядкам, Рияду негде будет заканчивать свою стройку.

Роберт хмуро кивнул, потом махнул рукой официантке.

— Заказывай пойло, Кит. Судя по твоему виду, небольшая порция будет тебе очень даже кстати. Мне, во всяком случае, точно.

— Огненной воды, — сказал Кит официантке. — Двойную, ладно?

— Нет проблем, Кит, — подмигнула она в ответ. — Двойную огненную — сейчас же. И еще один скотч? — добавила она, покосившись на полупустой стакан Роберта.

— Нет, принеси-ка мне тоже огненной.

Так называемая огненная вода, которую гнали тут, на станции, из бог знает чего, пользовалась у местных жителей особенной популярностью. Те же туристы, что неосмотрительно пытались подражать им в этом, частенько оказывались в местной больнице. Пока Кит с Робертом ждали своего заказа, худой молодой человек в черном, на голове которого красовалась грязная бандана из красного шелка, ввалился в бар и направился в их сторону. Судя по его продвижению, процесс возлияний начался у него довольно давно. Серебряные шпоры позвякивали в такт его неровным шагам; сомбреро съехало набок, закрывая лицо.

— Похоже, этот парень малость злоупотребляет огненной водой, — хихикнул Ли.

Тем временем тот, о ком говорили, задел их столик. Стакан Роберта опрокинулся, расплескав содержимое по столу, воск из горящей свечи накапал в его блюдце, а ложки и вилки с веселым звоном покатились по бетонному полу. Нетрезвый кабальеро, исполнив рискованный пируэт, едва не упал, но все же удержался на ногах и продолжил движение, оставляя за собой стойкий запах чеснока и перегара, от которого першило в горле. По пятам за ним следовал носильщик, согнувшийся чуть не вдвое под весом багажа; в отличие от своего клиента он старался идти по возможности по прямой.

— Боже праведный, — пробормотал Кит, собирая упавшие приборы, в то время как Роберт вытирал со стола. — Неужели этот кретин так и продолжал пить?

— Продолжал? — удивленно переспросил Роберт. Официантка принесла их напитки и навела на столе относительный порядок.

— Угу, — буркнул Кит, сделав большой глоток из стакана. — Мы уже видели его вчера. Парень похвалялся, что получит первый приз на каких-то соревнованиях по стрельбе. Значит, собирается через Врата Дикого Запада.

— Ах вот оно как… — протянул Роберт, кивнув в сторону пьяного туриста — последний уже скрылся из виду, но продвижение его было хорошо заметно по завихрениям толпы, плотно обступившей сектор регистрации Денверских Врат. Судя по доносившимся до них возгласам, он натыкался почти на всех, попавшихся ему на пути; дамы возмущенно фыркали при одном его приближении.

— Ну да, я слыхал, существует группа энтузиастов стрельбы из старинного оружия. По большей части студенты из Верхнего Времени, хотя попадаются и стрелки-ветераны. Они проводят пару недель в одном из заброшенных городов золотоискателей. Устраивают скачки и соревнования по стрельбе, организованные правилами Стрелковой ассоциации. Наша Пола Букер тоже собирается туда в отпуск, она мне и рассказала. Собирается побороться за приз. Бакс настоял на том, чтобы в состав группы был включен врач, вот она и предложила свои услуги в обмен на халявный проезд и пропитание.

— Пола всегда была ловкой леди, — усмехнулся Кит. — Что ж, молодчина. Ипотом, у нее не было отпуска уже несколько лет.

— Она очень увлеклась идеей этих соревнований. В Верхнем Времени разрешают соревноваться только с однозарядными пистолетами, а это лишает стрельбы какого-либо сходства с историческими ситуациями.

— Еще бы, — фыркнул Кит. — Ну, если этот кретин, — он кивнул вслед пьяному туристу, — протрезвеет, может, он во что-нибудь и попадет. Если мишень будет размером, скажем, с дом. Впрочем, если он будет и дальше налегать на виски, он быстро спустит все свои деньги.

— Если ему не терпится спустить свои деньги, — усмехнулся Ли, — по-моему, это его дело. Мне только жаль его носильщика. Вот не повезло бедолаге! Его клиенту уже не мешало бы принять ванну, а ведь они еще даже не отбыли.

— Возможно, — предположил Кит, — они сунут его там в сточный пруд и дадут отмокнуть немного? Роберт Ли одобрительно поднял стакан.

— Это было бы славное зрелище, и, скажу прямо, он это заслужил.

Кит чокнулся с приятелем и отхлебнул из стакана. Чувство одиночества немного отпустило его.

— Да будет так. Аминь.

* * *

Салун Бронко Билли пользовался при открытии Врат Дикого Запада особой популярностью за то, что его уличные столики располагались совсем рядом с сектором отправления, так что клиентам открывался прекрасный вид на все происходящее у Врат. Собственно, Роберт Ли именно поэтому застолбил этот, лучший из доступных, столик. Они увидели Полу у стойки регистрации и помахали ей, потом Кит заметил пробиравшегося сквозь толпу Скитера Джексона.

— Вот наконец парень, за которого я переживаю. Роберт проследил его взгляд и удивленно заломил бровь.

— За Скитера! Ради Бога, почему? Похоже, он снова принялся за свои старые штучки.

Кит покачал головой.

— Смотри внимательнее. Да, конечно, он охотится. Ищет Йаниру, Маркуса и их девочек.

Роберт внимательно посмотрел на Кита.

— Что ж, возможно, ты и прав.

Скитер внимательно вглядывался в отбывающих, переводя взгляд с лица на лицо, даже на носильщиков. Выражения сосредоточенности, тающей надежды, страха были видны на его лице даже с такого расстояния. Кит понимал, каково сейчас Скитеру. Ему и самому доводилось терять друзей. В основном пропавших бесследно разведчиков — вступивших во Врата, но не вышедших обратно. Может, им не удалось вернуться, а может, они ненароком затенили себя, оказавшись во времени, где уже раз находились. Наверняка Скитер чувствовал себя еще паршивее: никто не ожидал, что обитатели станции могли исчезнуть на ровном месте, среди множества людей.

Кит сел на место, пытаясь представить себе, как долго еще Скитер будет терзать себя поисками, прежде чем сдаться. Служба безопасности, например, поиски уже прекратила. Пьяный стрелок подвалил наконец к регистрационной стойке и принялся рыться в кармане в поисках билета и карты.

— Джо Тайролин! — взревел он, перекрывая шум толпы. — Снайпер! Еду выигрывать ихние стрельбы! Медаль, считай, уже моя.

Несчастная девица за стойкой отшатнулась от залпа прямо в лицо винных и чесночных паров. Кит, давно уже научившийся читать по губам, почти услышал ответ, произнесенный как можно быстрее и на одном дыхании: «Добрый-вечер-мистер-Тайролин-позвольте-ваши-бумаги-да-сэр-все-в-порядке-проходите-пожалуйста…»

Кит ни разу еще не видел, чтобы служащие «Путешествий во времени» регистрировали туриста с такой скоростью. Во всяком случае, в Ла-ла-ландии такого еще не бывало. Сидевший напротив него Роберт Ли давился от смеха. Тем временем несравненный м-р Тайролин неуверенно повернулся и уставил взгляд в несчастного носильщика.

— Эй, Генри, Сэм или как тебя там! Тащи багаж сюда. Эта крошка проштемпелюет его или что там еще…

Бедолага носильщик, одетый в потертый комбинезон и линялую клетчатую рубаху, отшатнулся и закашлялся. Его собственная шляпа сползла ему на нос, совершенно скрыв лицо. Все так же согнувшись под своей ношей, он проковылял к стойке и протянул девушке свои документы вместе с багажными квитанциями м-ра Тайролина, в процессе чего ухитрился уронить половину багажа. Чемоданы и кожаные сумки посыпались на пол. Стоявшие следом туристы, чертыхаясь, отпрыгивали в сторону. Ближняя к незадачливому носильщику дама взревела белугой и запрыгала на одной ноге.

— Идиот! Ты мне чуть ногу не сломал! — Задрав длинную юбку, она выставила на обозрение свой сапог — замысловатое сооружение со множеством застежек, в верхней части которого виднелась свежая царапина. Даже под полями летней шляпки видно было, как на лице ее блестят слезы. — Посмотри, что наделал, бестолочь безрукая!

Бормоча извинения, несчастный носильщик засуетился, собирая рассыпанный багаж, в то время как служащая «Путешествий» поспешила на помощь пострадавшей туристке.

— Мне ужасно жаль, мэм…

— Значит, недостаточно жаль! Ради Бога, да уберите же его с дороги! — К этому времени носильщик снова потерял равновесие и едва не столкнулся с ней снова. — Я шесть тысяч баксов выложила за этот билет — и для чего? Для того, чтобы какая-то неуклюжая деревенщина роняла мне на ногу сундук?

Совершенно сбитая с толку контролерша сунула билет носильщика в первый попавшийся карман его костюма и, не переставая извиняться, замахала руками, призывая на помощь свободных носильщиков.

— Мне страшно жаль, мы обязательно позаботимся об этом, мэм, может, вызвать врача, чтобы посмотрел вашу ногу?

— Чтобы он наложил гипс, а я опоздала к открытию Врат? Боже, что за идиоты здесь собрались? По возвращении непременно подам в суд на вашу дурацкую компанию! Вот только я сваляла дурака, подписав ту бумажку об отказе от претензий… Ну, чего стоите, вот мой билет! Я хочу сесть и снять этот дурацкий сапог! Нога вся распухла и болит как проклятая!

Носильщики «Путешествий во времени» сбежались на помощь своему коллеге и расчистили наконец дорогу донельзя раздраженной, охромевшей туристке — та прошла-таки регистрацию и проковыляла к ближайшему креслу. Все это время она не прекращала бросать убийственные взгляды в сторону пьяного Джо Тайролина и его носильщика, который в данный момент поддерживал голову своего клиента: последнего рвало в ближайшую урну. Еще одна девица из штата «Путешествий» с перепуганным видом направлялась к ним, держа в руках тазик и влажную тряпку. Пола Букер и остальные направлявшиеся в Денвер туристы сгрудились в дальнем от Джо Тайролина углу зала ожидания. Даже Скитер Джексон отодвинулся от пьяницы и сопутствующей ему вони.

— Ох, Кит! — Роберт Ли вытирал слезы, градом катившиеся у него из глаз от смеха. — Право же, мне даже жаль этого Джо Тайролина, когда он протрезвеет! Эта леди превратит его жизнь на ближайшие две недели в сплошной кошмар!

— Так ему и надо, — усмехнулся Кит. — Мне гораздо больше жалко бедолагу носильщика. Ему-то достанется от обоих.

— Тоже верно. Надеюсь только, ему хорошо заплатили, кто бы он ни был. Послушай, Кит, мне все недосуг было спросить: как ты сам думаешь, кем окажется этот Потрошитель?

— О Господи, Роберт, только не ты, ладно? — Кит закатил глаза и сделал большой глоток из стакана.

— Да ладно тебе, Кит, не выкобенивайся. Тут уже многие ставят на то, что это резвился кто-то из Верхнего Времени. Но я-то тебя знаю, ты на подобный вздор не купишься. И кто тогда? Какой-нибудь неудачливый американский актеришко, игравший в «Докторе Джекиле и мистере Хайде»? Лесбийская любовница Мэри Келли? Фрэнсис Тамблти, врач-американец, хранивший препарированные матки в банках? Аарон Козмински или Майкл Острог, удачливый вор? А может, Фредерик Бейли Диминг, он же Томас Нил Крим, врач, последними словами которого на эшафоте были: «Я — Джек…»? Или это был член какой-нибудь секты сатанистов, совершавших человеческие жертвоприношения своему господину? Вроде Роберта Донстона Стивенсона или Алистера Кроули?

Кит поднял руки, моля о пощаде.

— Ради Бога, довольно! Слышал я все эти теории! Я скорее уж поверю, что это был Льюис Кэрролл или личный врач королевы. По крайней мере против них улик не больше и не меньше, чем против всех тех, кого ты только что назвал. Тебя интересует, кто именно? Если это не Джеймс Мейбрик — а свидетельства против него достаточно убедительны, взять хотя бы его дневник, — значит, мне кажется, это был кто-то совершенно неизвестный, которого никто из нынешних ученых ни в чем не подозревает.

— Или из тех, что только называют себя учеными, — добавил Ли с ехидной ухмылкой. Все до единого обитатели станции были по горло сыты нахлынувшими на ВВ-86 толпами самозваных «специалистов», только и делавших, что споривших из-за своих не выдерживающих никакой критики теорий. — Что ж, — продолжал он, — может, ты и прав, Кит. Впрочем, через пару недель мы все узнаем, верно?

— Скорее всего, — усмехнулся Кит. — Дорого бы я дал, чтобы посмотреть на лица нашей группы наблюдателей, если это окажется кто-то, о ком они даже не слышали.

Роберт рассмеялся.

— Вот повезло с Марго! Может, она успеет сделать их фотографии?

Кит нахмурился.

— Ну уж нет, парой фотографий она не отделается.

— Успокойся, дедуля. Марго у тебя умница. Ты еще будешь ею гордиться.

— Именно этого, — вздохнул Кит, — я и боюсь.

Смех Роберта Ли был до возмутительного лишен малейшего сочувствия.

Интересно, подумал Кит, и когда он начнет получать удовольствие от роли любящего дедули? «В тот день, когда она откажется от идеи стать разведчиком времени», мрачно подсказал ему внутренний голос. Жаль только, если Марго все-таки откажется от этого, это разобьет сердца им обоим. Порой — кому-кому, а Киту Карсону это было известно лучше, чем большинству остальных, — жизнь становится совсем несправедливой штукой. И в глубине души он и не хотел, чтобы было иначе. И Марго тоже. Именно поэтому, со вздохом признался себе Кит, он ее так и любит.

Она слишком на него похожа.

Да поможет Господь им обоим.

* * *

Йанира Кассондра не знала, где она.

Мысли в ее голове были до странного сонными и беспорядочными. Она лежала навзничь с закрытыми глазами, голова ее отчаянно болела, а больше она ничего не чувствовала, кроме страха. Звуки и запахи, пробивавшиеся к ней сквозь туман, окутавший ее разум, были странными, незнакомыми. Противный, едкий привкус, словно черная пыль, застрявший в горле… ритмичное щелканье, которое могло быть тиканьем старинных часов вроде тех, что стоят в лавке у Конни Логан, а могло — стуком дождя по крыше… Но это, конечно, совершенно невозможно: у них на станции не бывает дождя.

Постепенно, несмотря на туман, не отпускавший ее разум, возвращалась память: она не может находиться на станции. Ее тайком вынесли с ВВ-86 в дорожном сундуке Джины Кеддрик. Что-то пошло не так еще в гостинице, за ними гнались мужчины, вооруженные пистолетами с глушителями, из-за них им пришлось бежать из гостиницы через окно… Значит, она в Лондоне. Но где именно в Лондоне? Кто принес ее сюда? Один из тех, что пытались их убить? И откуда у нее такое странное ощущение, откуда такая вялость в голове? Из тумана всплывали все новые воспоминания. Схватка на улице. Она бежала к какому-то незнакомцу в плаще и цилиндре, моля его о помощи. Потом грохот и пламя из дула его пистолета, когда он застрелил убийцу. Прикосновение его руки…

Йанира застыла от потрясения. «Богиня!» Картина вновь встала перед ее глазами, ясная и отчетливая, со всеми своими кровавыми подробностями. И вместе в этим воспоминанием всплыло еще одно? Пистолет их спасителя, нацеленный прямо в лицо Джине, новый выстрел, Джина, медленно-медленно падающая на мостовую, кровь, льющаяся из ее головы…

Йанира оказалась в Лондоне наедине с безумцем.

Ее затрясло, и она сделала отчаянную попытку открыть глаза.

На мгновение ее застал врасплох свет: необычно мягкий и приглушенный. Зрение медленно прояснялось. Ее принесли в незнакомый дом. В камине у противоположной стены ярко горел огонь. Убранство комнаты говорило о богатстве ее владельца: мебель подобрана со вкусом, стены оклеены дорогими обоями, каминная полка украшена изысканной резьбой. Дверной проем с арочным завершением в ногах кровати, на которой она лежала, вел в неизвестное ей соседнее помещение. В шаре дымчатого стекла на начищенном до блеска медном кронштейне горел газ. Одеяла, которыми она была укрыта, были пухлыми и теплыми, украшены богатыми орнаментами.

Человек, который принес ее сюда, как она вспомнила, был одет достаточно изысканно. Значит, это джентльмен, хоть и сумасшедший. Несмотря на теплые одеяла, ее снова пробрала дрожь; она попыталась сесть, но обнаружила, что не в состоянии даже двинуть головой без того, чтобы комната не начала вращаться вокруг нее. «Опоили… — мелькнула у нее вялая мысль. — Меня опоили чем-то…» Страх охватил ее с новой силой.

Издалека доносились голоса — мужские голоса, откуда-то из-под ее богато обставленной тюрьмы. «Что ему нужно от меня?» Она напрягла память, стараясь вспомнить подробности тех последних, страшных мгновений на улице. Она припомнила, как он кричал ей что-то на ее родном языке; только сейчас до нее дошло, что это были изумленные проклятия. «Откуда британский джентльмен знает язык древних Афин и Эфеса?» Голова работала слишком плохо и сбивчиво, чтобы вспомнить все, что читала она на станции о жителях Лондона по ту сторону Британских Врат.

Тут она со страхом заметила, что голоса приближаются. Поднимаются по лестнице, направляясь в ее сторону. Тяжелые шаги, скрип деревянных ступеней… Потом слуха ее коснулся металлический скрежет ключа, и дверь начала медленно открываться.

— …присмотри за мистером Мейбриком, Чарльз. Лекарство, которое я ему дал, успокоит его на несколько часов. Я спущусь и займусь им через некоторое время, после того, как разберусь здесь.

— Хорошо, сэр.

Голоса напоминали гидов «Путешествий во времени» или героев тех фильмов про Лондон, которые смотрели они с Маркусом. Фильмов — тут она с ужасом вспомнила, откуда знакомо ей это имя: Мейбрик, — про Джека-Потрошителя…

Дверь наконец отворилась. Он стоял в проеме — человек, застреливший Джину Кеддрик и принесший ее сюда. Долгую минуту он просто стоял, не улыбаясь, вглядываясь в ее широко открытые глаза. Потом бесшумно шагнул в спальню и прикрыл за собой дверь. Негромко щелкнул замок. Он повернул ключ и убрал его в карман. Она смотрела, как он приближается, с нарастающим ужасом — всю фигуру его словно обволакивала жуткая тьма.

— Ну что ж, дорогая моя, — мягко произнес он, придвигая кресло к изголовью кровати. — Право же, я не ожидал, что вы очнетесь так быстро.

Будь у нее возможность двигаться, она отвернулась бы от руки, которую он положил ей на лоб. Исходившая от него злоба почти оглушала Она вскрикнула, как от физического удара.

— Вам нечего бояться, дорогая моя. Я и в мыслях не имел причинять вам вред. — Он негромко рассмеялся неведомой ей шутке. — Скажите, как вас зовут?

Язык ее поворачивался против ее воли.

— Йанира… — Зелье, которым он ее опоил, шумело в голове, наводя на нее еще больший ужас.

— Йанира? Откуда вы? И как ваша фамилия?

Ее называли Кассондрой — титулом жрицы Артемиды. Она прошептала и это имя, не столько увидев, сколько ощутив его потрясение при этом.

— Кассондра? Чертовски странная фамилия. Так откуда вы, черт возьми, взялись? Ее охватило смятение.

— С вокзала… — начала было она.

— Да нет, не с какого вокзала, женщина! Откуда вы родом?

— Из Эфеса…

— Эфеса? — Глаза его снова изумленно округлились. — Вы хотите сказать, из той турецкой провинции, где когда-то стоял этот город? Но почему тогда вы говорите по-гречески, а не по-турецки? Да еще на древнем наречии Гомера и Перикла?

Слишком много вопросов, слишком мало сил… Он пригнулся к ней, больно схватив за руку.

— Отвечай!

Она вскрикнула еще раз от охватившего ее смертельного ужаса и забилась в попытке бежать от того бездонного кошмара, который видела в его душе.

— Спаси меня, Артемида!.. — Мольба вырвалась у нее невольно, словно у утопающей в захлестывающей ее черноте. Его лицо придвинулось вплотную к ней.

— Артемида? — переспросил он хриплым шепотом. — Что знаешь ты про Артемиду, богиню Эфесскую?

Боль от его присутствия стала почти невыносимой. Она невольно перешла на язык своего детства — молила о пощаде, снисхождении…

Он отодвинулся от нее, дав ее истерзанным чувствам передышку, но короткую. Он вернулся с кожаным саквояжем, расстегнул его и достал тяжелую металлическую трубку с торчавшей из нее иглой.

— Если ты не заговорила после того, чем я тебя напоил, — буркнул он, — клянусь всеми силами ада, уж это развяжет тебе язык.

Он впрыснул что-то ей в руку — оторвал рукав ее платья, обнажив ей локоть, и вонзил в него иглу. Головокружение и дурнота усилились, а вместе с ними и терзавшая ее боль. Комната то расплывалась перед ее взглядом, то шла кругом.

— А теперь, мисс Кассондра, — донесся до нее сквозь мутную пелену голос ее тюремщика, — будьте добры, скажите все-таки, кто вы такая, откуда вы взялись и что это за мужчина был с вами…

Йанира проваливалась в бездонный колодец ужаса, спасения из которого не было. Словно во сне слышала она собственный голос, отвечавший на вопросы, повторявший ответы, смысл которых ускользал от нее. Она погружалась в транс ясновидения, и новые образы вставали перед ней: нагой юноша, распятый на дереве и медленно умирающий под ножом допрашивающего ее мужчины; безвольный, жалкий молодой человек, в жилах которого текла королевская кровь; жажда любви, толкнувшая его в руки мужчины, склонявшегося сейчас над ней… Лента времени в ее голове свивалась и раскручивалась обратно, и она увидела искаженное от ужаса лицо женщины, прижатой спиной к деревянному забору, и другую женщину, разрезанную на куски ножом безумца…

Она поняла, что кричит от страха, только тогда, когда он ударил ее по лицу, выводя из транса. Она лежала, дрожа и борясь с дурнотой, медленно фокусируя взгляд на его лице. Он сидел, глядя на нее расширившимися от потрясения и от непонятного ей какого-то порочного торжества.

— Боже, — прошептал он. — На что вы еще способны? Она не смогла ответить, и он снова придвинулся ближе.

— Ну же, напрягитесь! Скажите, где сейчас Эдди?

Несчастный, одинокий молодой человек снова возник у нее перед глазами. На этот раз его окружала роскошь, какая даже не снилась Йанире до сих пор. Он сидел за длинным столом, сплошь уставленным серебром, хрусталем и дорогим фарфором. Во главе стола восседала пожилая женщина в черном, которую Йанира узнала по фотографиям; суровый взгляд ее уперся в изрядно напуганного молодого человека.

— Твоим прогулкам по Ист-Энду пришел конец, Эдди, — раз и навсегда. Ясно? Подобное поведение — срам, позор на весь наш род. И вообще я намерена отослать тебя в Сендрингем. Я не потерплю больше таких выходок…

— Хорошо, бабушка, — пролепетал он в полном смятении.

Йанира не сразу поняла, что вслух описывает все, что видит. Только голос ее тюремщика вернул ее обратно в маленькую комнатку с дорогой мебелью и газовыми светильниками на стене.

— Сендрингем? — поперхнулся он. — Королева отсылает его в Шотландию? Вот черт… Хотя, может, это и к лучшему. Пусть не мешается под ногами некоторое время, пока я не покончу с этим мерзким делом. Видит Бог, мне не хотелось бы, чтобы его как-то связывали с этим.

Йанира все лежала, слишком изможденная и напуганная, чтобы думать о собственной участи. Он улыбнулся ей и осторожным движением отвел прядь волос, упавшую ей на глаза.

— Твои друзья… — почти нежным шепотом произнес он. — Они будут тебя искать?

Страх снова вспыхнул в ней с новой силой. Он словно вобрал в себя все напряжение от погони, от наемных убийц в гостинице, от безликих людей, которых она никогда раньше не видела… Странный звук коснулся ее слуха: смех. Он заглядывал ей в глаза и смеялся искренним, неподдельным, радостным смехом.

— Боже праведный! — всхлипнул он, откидываясь на спинку кресла. — Они не смеют искать тебя! Надо же, какая чертовская удача! И, разумеется, — улыбнулся он, — кому-то очень влиятельному очень не нравится то, что вы умеете, дорогая моя леди. Не бойтесь, я в состоянии защитить вас от всего. Вы слишком ценны, чтобы позволять кому-либо найти вас и причинить вам горе. — Он наклонился к ней и нежно погладил ее по руке. — Может статься, я даже возьму вас в жены — в качестве дополнительной предосторожности.

Она зажмурилась при одной мысли о подобной участи.

Он пригнулся к ней еще ниже и коснулся ее губ своими.

— Ладно, — пробормотал он. — Сегодня вечером у меня дела, очень серьезные дела, так что мне придется с вами на время расстаться, мой прекрасный трофей. А вам необходимо отдохнуть и оправиться от всех потрясений. Завтра же… — Он усмехнулся и нежно провел рукой по ее лбу. — Завтрашний день обещает выдаться воистину занятным.

Он вышел, оставив ее беспомощно лежать в постели, и запер за собой дверь. Йанира лежала и тихо плакала до тех пор, пока снадобье, которое он впрыснул ей в руку, не погрузило ее опять в темноту.

* * *

Они не собирались задерживаться здесь надолго.

Собственно, они даже не собирались садиться с остальными на поезд до Колорадо-Спрингс, тем более ехать вместе с ними в заброшенный лагерь золотоискателей к западу от станции. Это было просто опасно делать, пока Артемисия и Геласия спали в огромном дорожном сундуке, напичканные снотворным, дыша кислородом из таких же баллонов, каким снабдили Йаниру. Отчаянно переживавший за жизнь своих дочерей Маркус положил в сундук пару лишних баллонов на случай, если что-то пойдет не так, как планировалось.

Именно так и вышло.

За ними следили от самых Врат Дикого Запада — как в худших опасениях Ноа.

— Его фамилия Сарнов. — Легкий кивок Ноа Армстро обозначил их преследователя. — Он ведает охраной одного очень опасного типа по имени Гидеон Гатри. А специальностью Гатри являются исчезновения людей, которые начинают ему угрожать чем-то. Славные, надо сказать, приятели у Джининого папочки. И главное, пока что мы не можем поделать абсолютно ничего. Если мы отколемся от группы сейчас, он просто последует за нами. В таком случае он будет выбирать время и место, когда рядом не будет толпы свидетелей. Впрочем, если мы поедем в этот лагерь золотоискателей, ему придется следовать за нами — при куче свидетелей из Верхнего Времени. В этом случае уже мы сможем выбрать время и место для действий против него, когда он будет меньше всего этого ожидать.

— Я могу сунуть ему перо под ребра, — предложил Юлий, сверкая свирепым взглядом из-под полей легкомысленной Джининой шляпки.

— Нет, не здесь, — резко оборвал его детектив. Юлий пытался было спорить, но суровый взгляд Ноа прекратил дискуссию. — Слишком много свидетелей. Если нам придется объяснять, что это убийство являлось актом самозащиты, мы добьемся только того, что новый отряд наемных убийц разделается с нами в вокзальной тюрьме. Придется подождать, пока мы не доберемся до гор. Ты, Маркус, поедешь с железнодорожной станции с вьючными мулами. Сундук с девочками должен находиться в самом хвосте вьючного каравана. Путь нас ожидает неблизкий, так что через несколько часов необходимо будет заменить баллоны кислородных аппаратов. Скажешь другим носильщикам, что мул расковался или что-нибудь в этом роде, отстанешь, откроешь сундук и переключишь баллоны. Девочки не должны проснуться раньше вечера, но через несколько часов им потребуется свежий воздух.

Так они и поступили. Маркуса пробирала дрожь при мысли об опасности, грозившей его маленьким девочкам. К тому же у него не было никакой гарантии, что с Йанирой в Лондоне все в порядке. Он прикусил губу, отчаянно жалея о том, что они не могли скрываться всей семьей в одном времени. Впрочем, спорить с Джиной Кеддрик, а тем более с Ноа Армстро было бесполезно.

Увы, им просто не хватило бы кислорода на то, чтобы прятать его детей до самого конца стрелковых состязаний. Первоначально они планировали отколоться от группы еще в Денвере, сесть на поезд, идущий в восточном направлении — в прерии, которые он видел раньше только в вестернах. Они собирались затеряться в одном из больших городов вроде Чикаго или Сент-Луиса на три-четыре цикла Врат Дикого Запада — на время, достаточное для того, чтобы у Ноа была возможность устранить любую исходящую из Верхнего Времени угрозу.

Потом они должны были проскользнуть обратно на станцию, но не раньше, чем Ноа вернется в Верхнее Время и передаст властям собранные им улики. Только когда люди, ответственные за убийства и беспорядки, окажутся в тюрьме, Маркус и его семья смогут считать себя в безопасности. И Юлий тоже. Вожак прославленной на всю станцию Шангри-ла подростковой «Банды Потерянных и Найденных» попал на вокзал через Римские Врата, как и Маркус. Юлий исполнял отведенную ему роль Джины с блеском, ведя преследователей по ложному следу. То, как он с абсолютной убедительностью изображал вздорную леди с ушибленной ногой, вкупе с Ноа в роли пьяного Джо Тайролина полностью отвлекло внимание от Маркуса, для которого остаться неузнанным до открытия Врат было вопросом жизни смерти.

Сам Маркус прошел через Врата по документам Юлия, якобы подрядившегося носильщиком Джо Тайролина. Деньгами на билеты их снабдила Джина. При мысли о том, какой опасности подвергают себя Ноа, Джина и Юлий ради спасения его семьи, ком в горле у Маркуса делался еще больше. Впрочем, иного выхода, кроме этого маскарада, у них просто не было.

Увы, до сих пор Маркусу ни разу не доводилось ездить верхом. И хотя когда-то он привык к палящим лучам средиземноморского солнца, несколько последних лет он провел в лишенном солнечного света мире ВВ-86. Несмотря на широкополую шляпу, закрывавшую его лицо, уже через час после выхода их каравана с железнодорожной станции он обгорел на солнце, в кровь сбил себе все мыслимые и немыслимые места на теле и. отчаянно тосковал по ставшей ему родной станции, по жене и друзьям.

— Придется нам развлекаться вместе с остальными, — таково было заключение Ноа Армстро на последнем военном совете в железнодорожном районе. — Так следящий за нами ублюдок поверит в то, что мы не знаем, кто он такой. — Определить пол Ноа в ковбойском наряде оказалось еще труднее, чем прежде. Каждый раз, когда Маркусу казалось, что он наконец знает точный ответ, какая-нибудь новая реплика или поступок детектива вновь не оставляли от его теории камня на камне.

В свое время, на невольничьих рынках Древнего Рима, Маркусу доводилось видеть людей, подобных Ноа Армстро. Тела их с возрастом так и не приобретали каких-либо определенных половых признаков; их нельзя было отнести ни к мужчинам, ни к женщинам. Такие люди — редкое, очень редкое явление природы, но на невольничьих рынках встречались с прискорбным постоянством. Кастрация мальчиков была обычным делом — созданные искусственным путем евнухи, немужчины и неженщины, ценились достаточно высоко. Тот же, кто рождался таким, стоил воистину астрономических денег. Маркус видел собственными глазами, как за одного такого раба заплатили на аукционе полмиллиона сестерциев — в десять раз больше, чем за образованного писца или учителя-грека. Римляне, как понял Маркус за годы знакомства с ними, были страстными коллекционерами, и чем более редким являлся предмет, тем выше становился статус его владельца. Впрочем, кем бы ни был детектив на самом деле, Ноа все же повезло родиться в Верхнем Времени, а не по ту сторону Римских Врат.

Когда их караван, вздымая конскими копытами клубы пыли, выехал из Колорадо-Спрингс, Юлий нахмурился под полями своей дамской шляпки.

— Как вы считаете, стоит мне участвовать в их состязании? Я пересмотрел уйму фильмов, но вот стрелять из этих древних пистолетов не умею.

— Не беспокойся на этот счет. — Голос Армстро звучал успокаивающе. — Вечером в лагере я научу тебя заряжать их. Тебе не обязательно стрелять так, чтобы выиграть или даже пройти квалификации. Достаточно, чтобы это выглядело убедительно, вот и все. Задолго до окончания состязаний мы разберемся с этим ублюдком, Сарновым, и сможем вернуться в Денвер. Я хочу, чтобы вы с Маркусом и девочками отправились на ближайшую железнодорожную станцию и ждали моего сигнала. Как только людей, ответственных за все это, арестуют, я дам вам знать, и все смогут вернуться домой.

Все это казалось таким простым…

Однако жизнь давно научила Маркуса тому, что в действительности все оказывается гораздо сложнее, особенно в игре, в которой замешаны религия, политика, а цена ставок — человеческие жизни. Все те долгие часы, пока они добирались до лагеря золотоискателей, приводили лагерь в жилое состояние и готовили стрельбище (Маркус время от времени проверял, все ли в порядке с его бесценными девочками, продолжают ли они спать в своих уютных коконах, не кончился ли у них кислород), он то и дело невольно оглядывался через плечо в ожидании беды.

Он вглядывался в лица окружавших его туристов — старшеклассников, которым не терпелось помериться силами за медаль, стрелков постарше — те пробовали силы в этом спорте, возможно, еще до рождения этих мальчишек. Он вглядывался в лица гидов «Путешествий во времени», носильщиков и погонщиков мулов… Он все пытался представить себе, каково это — жить в Верхнем Времени, иметь возможность в любое время проходить сквозь любые Врата, были бы деньги на билет. И каждый раз, когда молчаливый наемный убийца, прошедший через Врата вместе с ними, искоса поглядывал на них с Юлием, Маркуса прошибал холодный пот.

Другие туристы были разговорчивы. Они смеялись, хвастались своими достижениями или рассказывали случаи из других состязаний, в которых им довелось участвовать. Некоторые рассказывали даже об инсценировках исторических сражений, в которых принимали участие тысячи людей и стреляли не только из пистолетов, но и из самых настоящих пушек. Сам Маркус видел пушки только на фотографиях и в кино. Было среди туристов и довольно много одиночек — те держались в стороне от других, посвящая все свое время уходу за оружием. Они старательнее всех трудились, расчищая стрельбище, восстанавливая заброшенные постройки; они мало разговаривали и даже есть старались как можно быстрее, чтобы вернуться к работе. Для тех же, кто жаждал общества и развлечений, организовывались концерты самодеятельных музыкантов из числа туристов.

Обнаружилась в группе — и их счастливый вид заставлял Маркуса чувствовать себя еще более одиноким — даже молодая пара, намеревавшаяся сыграть свадьбу прямо в разгар соревнований. Ради такого случая они захватили с собой белое платье с фатой для невесты, подружек, свидетелей со стороны жениха, фотографа и официанта. Фотограф снимала всех и вся цифровой камерой — к изрядному раздражению Ноа Армстро. Единственной личностью, которую Маркус избегал как чумы, оказалась Пола Букер, врач-косметолог с ВВ-86. Впрочем, та вовсю наслаждалась путешествием и не обращала особого внимания на носильщиков, тем более что те сами не лезли на глаза.

Кромешный ад воцарился, когда проснулись после долгого сна Артемисия с Геласией, тут-то Пола его, конечно, узнала. Глаза ее изумленно расширились, она открыла было рот, чтобы сказать что-то… и тут же закрыла его, хотя вид у нее сделался донельзя испуганным. «Она поняла, — подумал он с невольным вздохом облегчения, — она поняла, что нам грозит опасность, хотя и не знает, какая именно».

Разумеется, неожиданное появление двух малюток взбудоражило весь лагерь, и бригадир носильщиков — не с ВВ-86, но из Верхнего Времени, — потребовал объяснений, как это у него хватило безрассудства захватить с собой со станции двоих малолеток.

С трудом держась на ногах под пристальным взглядом Сарнова, зная, что палец Ноа Армстро напрягся на спусковом крючке спрятанного в карман пистолета, Маркус пробормотал единственное, что пришло ему в голову:

— Я родом из Нижнего Времени, и нас не выпускают со станции, сэр. Мои девочки никогда не видели настоящего солнца…

Это было истинной правдой и, как выяснилось, вполне убедительной причиной. В результате несколько женщин даже прослезились и принялись совать девочкам конфеты, ленточки и прочую дребедень. Остальные же, менее сентиментальные туристы, обратили свой гнев на несчастного бригадира носильщиков, словно это он был виноват в бесчеловечных правилах, не позволявших детям выходцев из Нижнего Времени покидать станцию.

— Это же вредно для здоровья! — возмущалась какая-то дама, наскакивая на гидов «Путешествий». Эти ребята почти безвылазно жили по эту сторону Денверских Врат и, слава всем богам, не узнали Маркуса. Больше всех кипятилась фотограф:

— В жизни не слыхала ничего подобного! Не пускать маленьких детей через Врата на солнце! Уверяю вас, немедленно по возвращении напишу об этом своему конгрессмену!

Исполнявший роль Касси Юлий тоже не остался в стороне:

— Надеюсь, вы не заставите этих милых крошек спать на грязной конюшне? — С этими словами юный хитрец в женском платье хитро улыбнулся Маркусу и девочкам. — Они могут спать у меня в доме — сегодня и до конца тура. У меня там полно свободных комнат.

— Спасибо, — с усталой, но благодарной улыбкой отозвался Маркус.

Вот так и вышло, что девочки перешли под защиту Юлия, а Маркусу с Ноа только и оставалось, что следить за убийцей, не выпуская того из виду. В свою очередь за ними следила взглядом Пола Букер. Судя по тому, как она то и дело прикусывала губу, ей отчаянно хотелось подойти к Маркусу, но она боялась поставить его жизнь, а возможно, и свою собственную, под угрозу. Обе стороны — и они, и киллер — ждали благоприятного момента для того, чтобы нанести удар. Шедший по их следу человек был слишком опытен, чтобы откалываться от толпы, не давая им возможности отправить его к породившим его богам, кто бы они ни были. Они не могли нападать на него при свидетелях, однако возможность, которой все они ждали, подвернулась слишком быстро — на одном из первых же этапов состязаний.

Маркусу было поручено неотступно следовать за Юлием на протяжении всего этого этапа. Этап представлял собой верховой маршрут длиной в несколько миль по окружающим лагерь холмам, причем всадники должны были задерживаться на заранее подготовленных огневых рубежах и стрелять по внезапно выскакивающим из кустов мишеням-«засадам». Перспектива Юлия, скачущего без прикрытия по пустынной местности, мало радовала Ноа, но ничего поделать с этим было нельзя.

— Я хочу, чтобы ты не отставал от него дальше, чем на сотню футов, — шепнул детектив Маркусу. — Я буду держаться за тобой на том же расстоянии.

Сердце у Маркуса ушло в пятки, но он послушно кивнул. Седлая своего коня, он никак не мог унять предательскую дрожь в руках. Пустив коня тряской рысью, он направил его в сторону от лагеря и, только отъехав от него на полмили, повернул на маршрут, следом за Юлием.

Несмотря на ранний час, солнце палило уже вовсю. Хорошо, хоть Юлий… то есть Касси вытянула жребий скакать одной из первых, пока жара еще не сделалась почти невыносимой. Конские копыта поднимали целые облака пыли. Маркусу удалось-таки заставить свою упрямую бестию убыстрить ход, и в конце концов он увидел далеко впереди «мисс Касси», бочком сидящую в седле с непривычно высокой лукой. Маркус немного перевел дух и прислушался. Юлий принялся насвистывать что-то, так что держаться за ним стало легче. Несколько раз Маркус оглядывался, и ему казалось, что он может разглядеть сквозь пыль и жаркое марево Джо Тайролина.

Кожаное седло поскрипывало под его весом. Очень скоро Маркус пропотел насквозь. Он отчаянно тревожился о девочках, хотя те остались в окружении пятнадцати восторженных женщин, чья очередь скакать и стрелять приходилась на вторую половину дня, или тех, кто входил в свиту невесты и вообще не принимал участия в соревнованиях. Запах пыли и конского пота притуплял чувства и воскрешал в памяти годы, проведенные в рабстве у распорядителя гладиаторских зрелищ и состязаний колесниц на арене Большого Цирка. Запах пыли и конского пота неразрывно сливался в его памяти с воплями умирающих людей и животных…

Пронзительное конское ржание, прорезавшее утреннюю тишину, было уже не воспоминанием.

Маркус вздрогнул и пришпорил коня. Ржание повторилось — полное смертной боли. Ему вторил человеческий крик… и грохот выстрела.

Маркус послал коня отчаянным галопом, вытаскивая из-за пояса пистолет. За спиной он услышал топот копыт, и лошадь Ноа Армстро обошла Маркуса так, словно тот двигался неспешным шагом. Новый выстрел грянул в утреннем воздухе, а потом Маркус свернул за поворот, и глазам его предстала свершившаяся катастрофа.

Юлий лежал на земле.

Лошадь его тоже билась на земле, смертельно раненная.

Дальше дорогу заволокло пылью — ясно было, что Ноа Армстро преследует того, кто застрелил друга Маркуса. Сам он резко натянул поводья, останавливая коня, и спрыгнул на землю рядом с телом юного римлянина. Юлий был еще жив — бледен как смерть, но, хвала богам, еще жив.

— Не шевелись! — Маркус разорвал женское платье, в которое был одет юноша. Ткань покрывали темные потеки — явно не пот. Пуля прошла ниже сердца, сквозь брюшную полость. Юноша застонал и всхлипнул, стиснув зубы. Маркус уже стягивал свою рубаху, чтобы разорвать ее на повязки в попытке остановить кровотечение. Где-то далеко впереди грянул выстрел, потом еще четыре. Потом с той стороны донесся приближающийся стук копыт. Маркус снова схватился за пистолет, но тут же увидел, что это Армстро, бросил пистолет и дрожащими руками принялся затягивать повязку.

Детектив соскользнул с седла на землю и склонился над лежащим подростком:

— Юлий, ты меня слышишь? Держись! Мы отвезем тебя в лагерь, к врачу, к Поле Букер.

— Нет… — Паренек больно стиснул руку Ноа. — Он убьет тебя… и Маркуса… и девочек… Так он убьет вас…

— Только не этот. Он мертв. Остался на съедение стервятникам.

«Тогда они пошлют кого-нибудь еще!»

Если уже не послали…

Эти невысказанные слова повисли в воздухе, горячем и пугающем, как медный запах крови Юлия.

— Пожалуйста… — прохрипел Юлий. — Вы не должны тащить меня обратно. Я буду только мешать. Забирайте девочек и бегите. Пожалуйста, бегите…

Маркус попробовал остановить его. Его жгло чувство вины. Он принял помощь Юлия… во всем виноват он, Маркус.

— Прошу тебя, Юлий, молчи! Тебе надо беречь силы. Вот, воды хочешь? — Он прижал к губам юноши свою фляжку.

— Один глоток, — послышался голос Ноа. — Вот, довольно. Ладно, помоги мне поднять его. Нет, Юлий, нам все равно придется возвращаться в лагерь за детьми. Ты возвращаешься с нами, и не спорь. Маркус, положим его на твоего коня. — Детектив огляделся по сторонам, потом встретился взглядом с Маркусом. — Знаешь, а он прав. Они пошлют кого-нибудь еще. А потом за ними.

— Тогда что же нам делать? — Маркус ощущал себя совсем беспомощным, перепуганным и злился на себя за то, что вовлек во все это своего юного друга.

— Оставим Юлия у врача в лагере, вот что. Как только вернемся в лагерь, заберешь девочек к себе на конюшню. Пока все не опомнятся, нам с тобой надо покинуть лагерь вместе с детьми. Забрать лошадей и снаряжение и уезжать. Ко времени, когда они поймут, что нас нет, мы будем уже далеко — достаточно далеко, чтобы сесть на поезд. Маркус судорожно сглотнул.

— И куда потом? — прошептал он.

— На восток. В Нью-Йорк. — Взгляд Ноа оставался спокойным и уверенным. — А потом, со временем, — в Лондон. Джина и твоя жена должны быть там. Мы встретимся с ними.

Через три долгих года…

Маркус опустил взгляд на побелевшее лицо своего юного друга, на помутневшие от боли глаза и понял, что другого выбора у них просто нет. Три года в бегах… или вот это. Когда Йанира увидит своих детей в следующий раз — по ее отсчету времени всего через несколько часов после их бегства из детского сада, — Артемисии будет больше семи, а Геласии почти четыре. Геласия может даже не узнать родной матери. Йанира может никогда не простить его. Но у него нет другого выбора. Они не могут рисковать, вернувшись на станцию даже до первого же открытия Британских Врат. Да и через те придется прорываться силой: ни одного свободного билета через них не было уже много месяцев — и так до самого окончания Потрошительского сезона. Маркус склонил голову и крепко зажмурился, потом кивнул и с трудом узнал свой собственный голос:

— Да. Поедем в Лондон. И будем ждать — три полных года…

Он молча помогал детективу поднять Юлия на седло. Все так же молча он забрался в седло сам, чтобы придерживать тело своего друга. А потом повернул коня, оставив кровавые пятна в пыли и умирающую лошадь за спиной. Впрочем, почти сразу позади грянул выстрел. Сердце у Маркуса тревожно дернулось, но издаваемые животным жуткие звуки резко оборвались. Маркус перевел дух и крепче сжал поводья.

И поклялся отомстить.

* * *

Первым ощущением Джины после того, как она пришла в сознание, было то, что она перемещается куда-то; вторым — потрясение от того, что она еще жива. На мгновение эйфория от того, что она все еще на этом свете, затмила все остальное. Потом прорезалась боль — резкая, режущая боль в левой части головы. И почти сразу к ней добавилась тошнота. Она застонала и стиснула зубы, боль усилилась и стала совершенно невыносимой. Джина едва не захлебнулась, потеряла равновесие и почувствовала, что падает…

Она лежала на чем-то жестком, и ее рвало прямо на мостовую. Кто-то поддерживал ее, не давая упасть лицом в грязь. Как-то разом вернулось воспоминание: направленный ей в лицо пистолет, грохот, вспышка… Она забилась, решив, что все еще находится в руках того психа, что он несет ее куда-то, чтобы прикончить или допросить…

— Эй, спокойно!

Кто бы ни держал ее, он оказался сильнее Джины, не дав ей вырваться. Джина с трудом подавила нахлынувшую панику и медленно подняла взгляд. Она лежала, прижатая к чьему-то бедру. Державший ее человек был одет в платье из грубой шершавой ткани. Потом она встретилась взглядом с женщиной, чье лицо скрывалось в тени широкополой шляпки. Несмотря на боль, дурноту и страх, Джина поняла, что женщина эта совсем бедна. Платье и плащ ее превратились в лохмотья; шляпа насквозь промокла под дождем. Глаза ее на мгновение блеснули в свете уличного газового фонаря, а потом она заговорила, и голос ее был так же беден и оборван, как она сама.

— Слышь, милка, — тихо произнесла женщина, — и вид же у тебя. Да уж, задала ты мне жару, гоняться за тобой по всему городу — чтоб тебя под конец только что не укокошили.

Джина выпучила глаза, пытаясь определить, в своемуме эта женщина или нет. А может, это сошла с ума она сама? Безумные, веселые глаза снова блеснули в газовом свете, когда порыв ветра задрал на мгновение поля шляпы. Оборванка покосилась на тучи; блеснула молния, обещая усиление дождя.

— Ох, он тебя недострелил, так все одно помрешь, без теплого плаща-то, и мне еще найти чертова врача, чтоб посмотрел на эту твою голову. Кровищи до ужаса, но на деле не так уж страшно, как кажется. Так, царапина над ухом. Чертовски тебе, милка, повезло, чертовски повезло.

Джина испуганно уставилась на нее. Ее терзали тошнота, боль и крепнущая уверенность в том, что она попала в руки еще одной сумасшедшей из Нижнего Времени. И тут эта сумасшедшая пригнулась к ней еще ближе.

— Боже праведный, детка, ты и правда меня не узнала, нет?

Джина невольно разинула рот.

— Ноа?

Негромкий смешок детектива потряс ее. Джине еще ни разу не приходилось слышать, как Ноа Армстро смеется. Впрочем, если подумать, то за три дня знакомства у них было не так уже много поводов для смеха. Она медленно зажмурилась, пытаясь выдавить из головы противный туман. За три дня? Но Ноа с Маркусом отправились через Врата Дикого Запада. Вернее, должны отправиться. Завтра утром, если считать по вокзальному времени. Ноа Армстро вообще не полагается быть здесь, в Лондоне, в вечер прибытия Джины. Почти за сутки до отправления Ноа с Маркусом с ВВ-86: в Денвер…

Так и не разобравшись в каше, царившей в ее голове, Джина только и смогла, что беспомощно спросить:

— Откуда вы взялись? Как сюда попали?

Она подняла руку и ощупала голову. Почти вся она была закрыта повязкой из грубой ткани, влажной и липкой на ощупь.

— Давай-ка я понесу тебя дальше, детка, — услышала она голос Армстро. — Ты едва жива от всего этого.

Туман продолжал клубиться в голове Джины, когда руки Ноа осторожно подняли ее и понесли — куда-то в западном направлении.

— Но…как?..

— Ну разумеется, через Нью-Йорк. Сели на поезд в Колорадо, оторвались от хвоста и благополучно затерялись в Чикаго… Помнишь того мальчика со станции, Юлия? Его нарядили тобой, в твое платье и парик? — Голос Ноа на мгновение прервался. — Его застрелили. Черт, это моя ошибка, мне нельзя было выпускать парня из виду! Я знал, что Сарнов следит за нами, но не ожидал, что он так скоро осмелится на засаду. Мы доставили мальчика к врачу, но…

— Нет… — всхлипнула Джина, не в силах слушать дальше.

— Прости, Джина. В общем, он не выжил. Бедняга умер прежде, чем мы смогли ускользнуть из лагеря. Я еле смог вытащить оттуда Маркуса с девочками: гиды «Путешествий» и врач требовали ответа, что же там все-таки случилось.

У Джины потемнело в глазах.

— О Боже… — Она не решалась посмотреть в глаза правде. Только не тот славный паренек из Нижнего Времени, с которым они познакомились в подвале отеля «Замок Эдо». Он был моложе даже ее… В глазах ее защипало, а к горлу подступил комок, когда она стиснула зубы, чтобы не зареветь в голос. Сколько еще людей погибнет ради того, чтобы сохранить ей жизнь?

И тут она вспомнила про Йаниру.

— О Боже! Йанира!

Шаги Ноа на мгновение замедлились.

— Я знаю. Моя попытка проследить его сорвалась: он почти сразу скрылся в лабиринте улиц Сохо. Точно так же, как потом поступили и мы. Нам надо было уносить ноги: как-никак перестрелка со смертельным исходом. Швейцар и люди из проезжавшей кареты уже звали констебля.

— Но… Ноа, но ведь он ее унес…

— Ты не знаешь, кто это?

Она подавила приступ страха, попытавшись вспомнить что-то, кроме дула пистолета, смотревшего ей в лицо, того спокойного голоса, говорившего, что лично против нее он ничего не имеет…

— Он сказал, что он врач. На него наткнулась Йанира, пока я дралась с этим киллером. Он, наверное, стоял за той колоннадой.

Детектив кивнул.

— Да, это Опера, как раз на пути от того места, где на вас напали.

— Он пощупал у Йаниры пульс, а она… с ней словно припадок случился. Пыталась вырвать у него руку, начала выкрикивать что-то. Не знаю, что именно, но, наверное, очень страшное. По-древнегречески. В общем, он ее понял, и его лицо… Он просто зарычал на нее. В жизни не видела такой ненависти, такой убийственной злобы…

Ее перебил тихий голос Ноа:

— Тебе это не кажется чертовски странным?

Джина только задрожала и крепче прижалась к детективу.

— Он на меня посмотрел. Только раз посмотрел и сказал: «Простите, старина, лично против вас я ничего не имею». И выстрелил.

— Чертовски странно. Вообще не похоже, чтобы он был из Верхнего Времени.

— Нет! — От волнения голос ее сорвался. — Мы должны найти ее! Это я… я не помешала ему…

— Нет, не ты. И не спорь! Бога ради, детка, тебе пришлось трое суток уходить от погони — после всех убийств в Нью-Йорке, после потрясения, что ты испытала, узнав о своей беременности, после того, как тебе пришлось убить человека на ВВ-86, а саму тебя едва не застрелили у гостиницы «Пикадилли», а потом еще раз — перед Оперой? Какой-то псих из Нижнего Времени стреляет тебе в голову, и ты еще винишь себя? После всего этого? Детка, ты провернула уйму дел, а ведь ты даже не профессионал. Я — профессионал. И уж мне-то совсем зазорно облажаться так, как вышло. Мне не удалось перехватить вас у Сполдергейт-хаус, меня едва не поймали за кражей коня, чтобы преследовать вашу карету, и в довершение всего мне так и не удалось добраться до «Пикадилли» вовремя и помочь вам. В результате, когда началась стрельба, мне пришлось привязать этого чертова коня в квартале от гостиницы и бежать за вами в этих проклятых намокших юбках. Да, детка, мне удалось облажаться, как зеленому новичку, а в результате этот тип выстрелил в тебя и похитил Йаниру. И не вздумай винить в этом себя, Джина Кеддрик. Тебе чертовски здорово удалось по крайней мере вытащить ее из этой проклятой гостиницы живой.

Джина тихонько начала плакать, прижимаясь мокрой от слез щекой к колючему шерстяному платью Ноа.

— Ох, черт… — Шаги Ноа ускорились. — Надо уносить тебя от этой сырости. — Рука детектива прикрыла ей лицо отворотом пальто, и они поспешили дальше по ночному городу. Изредка мимо них громыхали по булыжной мостовой повозки, но Джина почти не обращала на них внимания. Голова гудела от тупой, бесконечной боли, горло сдавливали приступы тошноты. «Боже, если я и правда беременна, пусть с моим ребенком все будет в порядке…»

Примерно еще полчаса потребовалось Ноа, чтобы принести ее наконец в маленький уютный дом неподалеку от Крайст-Черч в Спиталфилдз. Маркус… Боже, как постарел он со времени их последней встречи… Увидев их, он испуганно вскрикнул:

— Что случилось? Где Йанира? Ответ Ноа был краток:

— Джина попала в засаду на пути от Врат. Мне нужно отнести ее наверх, в кровать. Согрей воды для грелки и принеси еще одеял, потом сходи к доктору Минделю и попроси его зайти. У Джины пулевое ранение — не слишком опасное, но требующее врачебного ухода. Она в шоке.

— Йанира? — шепотом повторил Маркус. Детектив помолчал.

— Она жива. Не знаю точно где. Все здорово запутано. Какой-то мужчина помог им, застрелив одного из нападавших. Но когда он дотронулся до нее, она впала в транс, и то, что она сказала, пришлось ему явно не по нраву. Он без всяких видимых причин выстрелил в Джину и прикончил бы ее, не появись на сцене я. Он стрелял в меня — наугад, чтобы отпугнуть. Мне пришлось открыть ответную стрельбу — мимо, черт подери! — и он схватил Йаниру и бросился вдоль Друри-лейн. Прости, Маркус. Мы отыщем ее. Клянусь тебе, мы ее отыщем.

Бывший раб побелел как полотно; губы его шевелились, но он не произнес ни звука. За спиной его послышались легкие шаги, и он обернулся.

— Папочка? — В дверях стояла хорошенькая девочка лет семи. — Папочка, мама пришла с Ноа?

Джине пришлось крепче ухватиться за плечи Ноа: комната снова начала вращаться вокруг нее. Маленькая дочка Йаниры Артемисия… только она оказалась почему-то старше, гораздо старше, и Маркус постарел: в волосах его блестела седина. Она ничего не понимала…

— Нет, Мисси, — пробормотал Маркус, опускаясь на колени, чтобы обнять ее. — Ноа с Джиной хотели привести ее, малышка, но что-то пошло не так, и маму увел один гадкий дядька. Мы обязательно найдем ее, милая, мы перероем весь Лондон и найдем ее. Вот только Джине сделали больно, когда она пыталась помочь нашей маме, и теперь нам надо помочь Джине. Мне нужно сходить за доктором, Мисси, а Ноа — присмотреть за Джиной, пока он не придет, так что ты уж подожди нас, ладно? Присмотри пока за Геласией и не забудь дать ей молока с бисквитами. Идет?

Малышка кивнула, не сводя с Джины широко раскрытых испуганных глаз.

— Это Джина, — послышался мягкий голос Ноа. — Она помогла спасти сегодня жизнь твоей мамы. Злые люди, от которых мы с тобой сбежали давным-давно, преследовали ее, малышка, а потом другой дядя сделал ей больно и забрал твою маму. Мне очень жаль, детка. Мы вернем маму.

Вряд ли любой другой ребенок семи лет от роду мог похвастаться такими глазами, как Артемисия: темными, слишком мудрыми для такого возраста — глазами, которые слишком много повидали за свою жизнь. Как ее мать. Девочка скрылась за дверью на заднюю половину дома.

— Сейчас принесу грелку и иду за доктором, — хрипло произнес Маркус.

— Хорошо. И захвати с собой мой кольт. А когда вернешься, положи его куда-нибудь, где его не найдут девочки.

Маркус взял у Ноа пистолет и скрылся на кухне. Ноа с Джиной поднялись на второй этаж по лестнице, на которой стоял запах сырости и дешевого мыла.

— Ноа? — прошептала она, так и не придя окончательно в себя.

— Да? — Детектив уложил ее в мягкую пуховую постель. Окружавшая ее спальня была уютна, но обставлена очень небогато.

— Почему… почему Артемисия такая взрослая? Я не понимаю…

Насквозь промокшая измятая шляпа Ноа полетела в сторону. Укрыв Джину одеялами, детектив осторожно снял с ее головы импровизированную повязку, внимательно осмотрел рану и принялся смывать кровь намоченной в теплой воде тряпкой. Джина обнаружила, что смотрит в глаза Ноа, потемневшие от неведомой ей пока скорби.

— Ты еще не догадалась, нет? Денверские Врата открываются в тысяча восемьсот восемьдесят пятый год. Британские — в восемьдесят восьмой. Для нас прошло три года, детка. У нас не было другого выхода.

Кровать закачалась под спиной у Джины, как на волнах. Туман, застилавший ей взгляд, сделался еще гуще, когда Ноа удалось на редкость осторожно переодеть ее в ночную рубашку и снова укрыть ее одеялами. Только после этого Джине удалось с усилием сконцентрировать взгляд на лице детектива.

— Три года? — прошептала она наконец. — Боже… Даже если мы найдем ее… Ее дочки не узнают родной матери. Бедная Йанира… Боже мой, потерять целых три года жизни…

— Я знаю. Поверь мне, детка, мы с радостью поступили бы по-другому, если бы это было возможно. — Только негромкий голос Ноа и удерживал Джину в этом мире, который продолжал непредсказуемо вращаться вокруг нее. — Мы живем в Лондоне уже два с половиной года. Мы ждали вас. Моя попытка перехватить вас в Сполдергейте окончилась известно как…

Все это в сочетании с сознанием того, что натворила Джина, было уже слишком. Она крепко зажмурилась, не в силах сдержать слез. «Что еще могла я сделать? Или кто-то другой из нас?» Ясно, что пронести девочек вместе с Йанирой они не могли. Однако предположение Ноа о том, что погоню пошлют за ними через все Врата, оказалось верным. Если бы они взяли девочек с собой через Британские Врата, они не ушли бы из «Пикадилли» живыми. Другого выхода у них действительно не было. Впрочем, мысль об этом утешала очень мало, поскольку Йанира пропала в этом огромном городе, в руках бог знает какого безумца, а эти славные девочки три года ждали встречи со своей матерью, да так и не дождались. Никто и предположить не мог, что Маркусу с детьми придется оставаться в Нижнем Времени Денверских Врат до самого открытия Британских.

Сознание того, что после всего пережитого они все еще в опасности, было слишком невыносимым, чтобы выразить его словами. Поэтому в ожидании врача Джина лежала молча, глядя в потолок. Тем временем детектив сунул под одеяла грелку и принес таз с горячей водой, от которой сильно пахло антисептиком, чтобы промыть рану на голове. Что ж, хорошо по крайней мере то, что Ноа Армстро удалось найти в Лондоне убежище, готовое принять ее. За окном сверкнула молния, и гром пошел гулять эхом по грязным улочкам Спиталфилдз, а дождь все хлестал со свинцовых небес.

Лучшей защитой их прибежищу служила бедность. Из всех мест на земле это наверняка было последним, где нанятые ее отцом киллеры станут искать ее. И без того полный насилия и нищеты Ист-Энд в разгар посеянного Потрошителем ужаса…

Когда прибыл наконец доктор Миндель, он отдал должное принятым Ноа мерам по уходу за «больным», окончательно обработал многострадальную голову Джины и накормил ее каким-то противно пахнущим лекарством, от которого ее вновь начала обволакивать чернота. Последнее, что она успела услышать перед этим, — это Маркуса, негромко разговаривавшего с Ноа в коридоре; при этом голос бывшего раба не обещал похитителю Йаниры — кто бы он ни был — ничего хорошего.

А потом она провалилась в блаженное небытие.

* * *

Выйдя из кеба на углу Боу-стрит и Харт-стрит, Малькольм задержался под газовым фонарем, чтобы посмотреть на карманные часы. Было уже полдевятого вечера. Низкие тучи, то и дело разрезаемые молниями, едва не цепляли за крыши домов; шум дождя приглушал почти все остальные звуки. Хотя официальный сезон политической и общественной жизни в Лондоне завершился вместе с окончанием очередной парламентской сессии еще двенадцатого августа, не всем посчастливилось сбежать из столицы в свои загородные дома или в гости к сельским друзьям. Многим пришлось задержаться, чтобы уладить дела, а некоторые джентльмены вообще оставались в Лондоне круглый год — особенно те амбициозные представители среднего класса, которые во всем следовали вкусам и привычкам знати, однако не имели возможности покинуть Лондон в межсезонье.

Как следствие этого по всей Боу-стрит можно было слышать мужские голоса, обсуждавшие театр, званые обеды, птиц, которых они намеревались подстрелить в излюбленных охотничьих угодьях — в Шотландии открылся сезон охоты на куропатку, — или тех леди, что проживали в сельских поместьях, в которых они намеревались погостить для охоты на куропаток, а после — на тетеревов и фазанов, и, наконец, ради благородной охоты на лис.

Из проезжавших в сыром полумраке — висевшую в воздухе влагу нельзя было еще назвать дождем, но и туманом она уже, пожалуй, не была, — экипажей доносился беззаботный женский смех. Звяканье сбруи и стук копыт по булыжной мостовой разносились по улице чуть приглушенным эхом: светский Лондон разъезжался по званым обедам. В это время года подобные мероприятия собирали изрядное количество юных леди на выданье и в равной степени не связанных еще узами брака джентльменов — окончание политического сезона знаменовало начало сезона брачного.

Был вечер четверга, и весь светский Вест-Энд, казалось, собирался в гости, в театр или Оперу, или на балы, где ряды ищущих себе аристократическую пару джентльменов разбавлялись джентльменами другого сорта: разбогатевшими, но лишенными титула, добыть который они могли только путем удачного брака с благородными, но обедневшими леди. Помоги им Бог, не без усмешки подумал Малькольм, на минуту забывший о собственных тревогах.

К шуму проезжавших экипажей добавлялись менее светские звуки: крики цветочниц и торговцев пирожков с рыбой, пытавшихся таким образом обратить на себя внимание публики. Малькольм разглядел одну из таких девиц, занявшую боевую позицию под фонарем, где ее легче было разглядеть в вечернем тумане. Тяжелая корзина с алыми и розовыми гвоздиками висела на бечевке у нее на шее. Платье ее, все в темных потеках от ночной сырости, выцвело и вышло из моды еще несколько лет назад; носки торчавших из-под длинных юбок башмаков были обрезаны, чтобы выросшим ногам не было слишком тесно.

Пока Малькольм наблюдал за ней, из темноты показались три джентльмена и купили по гвоздике в петлицы своих фраков. Они прошли совсем близко от Малькольма, прервав свой разговор о методах охоты на лисят и взрослых лис в наступающем охотничьем сезоне, чтобы вежливо кивнуть хорошо одетому незнакомцу. Малькольм кивнул в ответ, пожелав им доброго вечера, и они пересекли улицу, растворившись в тумане в направлении Ковент-Гарден.

А потом он снова остался на мостовой один, перебирая в уме все то немногое, что персоналу Сполдергейт-хаус было известно об исчезновении м-ра Бенни Катлина. Брошенные вещи Катлина, труп в его гостиничном номере и раненый кучер «Путешествий во времени» почти сразу же навели полицию на Сполдергейт-хаус. Второй труп был обнаружен на улице перед Оперой. Сопоставив обстоятельства и показания свидетелей, полиция пришла к выводу, что перестрелка в «Пикадилли» и убийство перед Оперой — дело рук одного и того же отчаянного типа.

Слава Богу, раненного в «Пикадилли» кучера «Путешествий» привезли в Сполдергейт без сознания, но все же живым. Багаж Катлина, разумеется, обыскали, но посланному за кучером человеку из Сполдергейт-хаус удалось до прибытия полиции спрятать окровавленные перчатки Катлина, подарив лондонскому персоналу «Путешествий» шанс выследить пропавшего туриста с помощью собак-ищеек.

По всему Лондону разворачивалась полицейская облава на пропавшего м-ра Катлина и всех тех, кто мог быть вовлечен в перестрелку. Маршалл Гилберт, смотритель Врат, столкнулся с самым острым кризисом за всю свою карьеру в британской столице, пытаясь оказать полиции всю возможную помощь, не выдав при этом всех тайн своего особняка.

Малькольм был далеко не в восторге от предстоящей ночной работы и связанного с ней недосыпа. По крайней мере, мысленно утешил он себя, он будет искать не в одиночку. Хорошо это или плохо, с ним будет Марго. Все предыдущие недели работы в Ист-Энде, пока он готовился к надвигающемуся ужасу, ему отчаянно ее не хватало.

Наконец на углу остановились два следовавших вплотную друг за другом кеба. Малькольм убрал в карман часы и зашагал навстречу выбиравшимся на мостовую пассажирам.

* * *

— А, Стоддард, очень хорошо. Я ждал вас. Мисс Смит, я так ужасно сочувствую вам. Не стоило вам самой приезжать сегодня… Мадам Фероз, вы поступили очень благородно, вызвавшись сопровождать мисс Смит. Я знаю, вы очень занятой человек… А это, должно быть, мистер Шеннон?

Мужчина, спрыгнувший на мостовую следом за старшим конюхом Сполдергейт-хаус и державшийся за спинами Марго и Шахди Фероз, пока Малькольм здоровался с ними, был местным (то есть уроженцем этого времени) — пожилой жилистый ирландец в плохо пошитом костюме. Он помог выбраться из экипажа еще одной пассажирке, красивой молодой женщине в небогатой одежде. Верхняя юбка девушки была не новая, но пошита из хорошего материала, да и линялое пальто сидело хорошо и было чистым. Волосы блеснули в свете газового фонаря медью; лицо украшало слишком большое количество веснушек, чтобы ее считали красавицей по викторианским стандартам. Однако лицо ее было из тех, что запоминаются, и вид оно имело спокойный и уверенный. Одной рукой она сжимала поводок замечательной эльзасской или — как привык Малькольм в Америке — немецкой овчарки с умными глазами.

Старый ирландец, физическая сила которого явно была больше, чем можно было бы предположить по худощавому телу, пожал Малькольму руку.

— Он самый, сэр, Оули Шеннон. Это внучка моя, Мэйви Шеннон, а Альфи — собака ейная, лучшая что ни есть ищейка в Лондоне. Мэйви ее сама и выучила.

— Малькольм Мур, — улыбнулся он в ответ, протягивая руку девушке. — Рад с вами познакомиться, мистер Шеннон, мисс Шеннон.

Несмотря на безупречное поведение собаки, мисс Шеннон продолжала держать ее на коротком поводке. Та молча сидела, глядя на людей своими умными глазами и высунув длинный розовый язык. Малькольм повернулся к конюху Сполдергейт-хаус.

— Стоддард, те перчатки, что нашли после исчезновения бедного мистера Катлина из гостиницы, у вас?

— У меня, сэр. — Конюх достал маленький полотняный мешочек, в котором лежала пара кожаных мужских перчаток маленького размера. Относительно свежие следы крови на них свидетельствовали о том, что они были на руках владельца в момент перестрелки в гостинице «Пикадилли» и что тот оказывал в них первую помощь раненому сотруднику «Путешествий», пока тот связывался по телефону со Сполдергейтом.

Малькольм коротко кивнул:

— Отлично. Тогда, пожалуй, дадим собаке понюхать их, ладно? Мне не терпится приступить к делу. Бедная мисс Смит. — Он кивнул в сторону Марго. — Ее огорчение можно понять: у нее пропал жених… Бедное дитя!

Марго старалась изо всех сил, изображая охваченную горем особу. Она нервно комкала в руках перчатки и отчаянно давила из глаз слезу.

— Ради Бога, вы найдете его? — дрожащим голосом спросила она, вцепившись в помятый рукав мистера Шеннона.

— Ну-ну, держитесь, мисс, — не без сочувствия обратилась к ней его внучка. — Слезы и все такое ему не помогут, а вы только лихорадку мозговую схватите, мисс.

— Мэйви, — оборвал ее дед. — Леди есть от чего горевать, так что дай Альфи понюхать да не распускай язык! Или, правду говорю, отниму собаку да отшлепаю по мягкому месту!

— И как это ты сделаешь, интересно знать? — парировала внучка, ни капельки не устрашившись его угрожающе поднятой руки. — Ладно, дайте Альфи эти перчатки, — обратилась она к Стоддарду.

— Где парня видели в последний раз? — поинтересовался Шеннон-старший, пока собака жадно принюхивалась к сунутым ей под нос перчаткам.

Малькольм кивнул в сторону расположенного через дорогу здания Оперы.

— Вон там, между Оперой и оранжереей. Швейцар успел заметить, как тот схватился с другим мужчиной в том, что он назвал «отчаянной схваткой», и бросился вызывать констеблей. Второй мужчина был застрелен мистером Катанном, после чего тот, судя по всему, в страхе бежал с места схватки. Должно быть, это был один из этих головорезов, составляющих знаменитые банды из Найхола. Их выходки возмущают весь Лондон. Боже сохрани, куда мы катимся, если малолетки каких-то четырнадцати-пятнадцати лет шастают по улицам, грабят прохожих или вламываются в дома, похищая имущество, оскорбляя женщин, — извиняясь, он приподнял шляпу перед леди, — или нападая на человека прямо перед Оранжереей? В последний раз мистера Катлина видели, когда он сражался за свою жизнь перед оранжереей.

— Что ж, раз так, перейдемте улицу, — заметила Мэйви Шеннон. — И там дадим Альфи еще раз понюхать перчатки.

Укорачиваясь от едва видных в тумане экипажей, они пересекли улицу, и медноволосая девушка снова сунула перчатки под нос овчарке, пока ее дед нетерпеливо постукивал башмаком по мостовой. Собака принюхалась, потом по команде своей хозяйки сорвалась с места и потащила ее за собой вдоль по улице. У темного пятна на камнях она задержалась; старший Шеннон наклонился и потрогал его рукой. Это была кровь.

Марго испуганно вскрикнула и вцепилась в руку Малькольма. ^

— О Боже, бедный Бенджамин…

— Ну-ну, — утешил ее м-р Шеннон, вытирая кровь с пальца носовым платком. — Сдается мне, это того типа, что напал на него. Полиция увезла труп в морг, так что навряд ли это вашего мистера Катлина. Не печальтесь, мисс, мы его отыщем.

— Ищи, Альфи! — скомандовала мисс Шеннон, и собака потащила их через дорогу, за величественную колоннаду здания Оперы. За Мэйви спешили Марго и Шахди Фероз; замыкали процессию Малькольм и Филип Стоддард.

Из тумана вынырнула темная стеклянная стена оранжереи, за которой угадывался высокий купол.

Тем временем овчарка, не отрывая носа от следа и не обращая внимания на запахи других джентльменов, леди, лошадей, собак и бог знает кого еще, прошедшего по улице сегодня, вела их в сторону Рассел-стрит. Там она резко свернула направо и устремилась прочь от Ковент-Гарден. Они миновали массивное здание театра, занимавшего почти целый квартал между Кэтрин-стрит и Друри-лейн. Языки тумана завивались меж колонн монументального портика, над которым едва виднелась тускло освещенная входными огнями скульптурная группа. Малькольма беспокоило то, как долго сохранится запах в такую погоду. Если моросящий дождь сменится проливным, чем то и дело угрожали раскаты грома над крышами, даже самой опытной ищейке не удастся идти по следу. Ливень смоет все запахи в ближайшую же сточную решетку. Возможно, подумал он, именно поэтому Альфи удается с такой легкостью находить след Катлина: все более ранние запахи уже смыты прошедшим накануне дождем.

Видит Бог, все, что им было нужно теперь, — это немного удачи.

Все больше экипажей громыхало им навстречу: преуспевающие дельцы среднего пошиба торопились в Друри-лейн к началу спектакля. До них доносились смех и возбужденные голоса. Тем временем овчарка, не задержавшись у поворота на Кэтрин-стрит, протащила их вдоль левого фасада театра, ионические колонны которого в темноте напоминали стволы какого-то фантастического каменного леса. По мере того как ищейка вела их все дальше по следу Катлина, у Малькольма начинала теплиться надежда на счастливый исход поисков. «Отличная мысль, Марго», — подумал он с благодарностью: идея пригласить ищейку принадлежала именно ей.

Шаги их отдавались гулким эхом от высоких зданий, выстроившихся вдоль Друри-лейн. То, что Бенни Катлин выбрал именно это направление, навело Малькольма на мысль, что того заставляли идти сюда силой или угрожая оружием. Опера, театр Друри-лейн и Ковент-Гарден располагались в самом центре вполне благополучного района для преуспевающего среднего класса, только с восточной стороны граничившего с наименее нищими кварталами Ист-Энда. Однако уже по мере их продвижения по Друри-лейн внешние признаки богатства и даже благополучия исчезали, а на их месте все заметнее становились зловещие проявления бедности. Здесь стояли дома и лавки лондонской рабочей бедноты, небольшая часть которой сумела обеспечить себе относительно пристойную жизнь, тогда как большинство сползало в голод и нищету.

У закрытых на ночь лавок возвышались на мостовой штабеля деревянных ящиков. Чем дальше она шла, тем уже становилась улица, а дома, равно как их обитатели, — все грязнее и неопрятнее. Из дверей пабов доносились звуки разбитых пианино и нестройное пение; неряшливо одетый рабочий люд сбивался в кучки поговорить и посмеяться, подозрительно косясь на хорошо одетых дам и джентльменов в теплых плащах, спешивших куда-то в компании с одетым в ливрею слугой, стариком и девушкой, державшей на поводке здоровенную собаку.

Малькольм запоминал на ходу все пабы, мимо которых они проходили: позже это может пригодиться при поиске свидетелей. И все это время одна рука его как бы невзначай прижималась к оттопыривавшемуся карману, в котором лежал пистолет. Он знал, что Марго и Стоддард тоже вооружены. Он не успел спросить, захватила ли оружие Шахди Фероз, но теперь это было в общем-то все равно: вооружать ее ему было бы нечем. Ощущая спиной устремленные на них из темноты и дверей злачных заведений взгляды оборванцев обоего пола, Малькольм шагал за спешившей по следу собакой и ее хозяйкой.

Каковы бы ни были побуждения Бенни Катлина — бежал ли он от угрозы, или же его силой тащили навстречу еще большей опасности — он прошел всю Друри-лейн с начала до конца. В одном месте собака задержалась, чтобы принюхаться к темному пятну на мостовой. На этот раз мистеру Шеннону не удалось объяснить происхождение крови ранением нападавшего. Марго цеплялась за Малькольма, плача и дрожа от страха. Шеннон снова вытер кровь с рук, только на этот раз это явно была кровь Бенни Катлина, так что утешаться оставалось только тем, что ее натекло не так много, чтобы считать рану смертельной, И все же ранения — неизвестно, насколько серьезные… и возможность того, что он находится в руках налетчиков…

Малькольм мрачно дал знак продолжать погоню. Даже в глазах Шахди Фероз начало проглядывать отчаяние. Историк явно знала шансы на счастливый исход не хуже, чем знал их Малькольм.

Они добрались до последних, совсем уже узких участков Друри-лейн, где налево ответвлялась от нее Уайч-стрит, которую совсем скоро должны были снести для строительства Олдвича. Возможно, основной целью намеченной городской перепланировки являлось именно уничтожение двадцати восьми акров этого злачного района. Собака потянула их направо, минуя похожую на западню Уайч-стрит, но и этот путь был не из самых безопасных. Плохо освещенные дома нависали над ними, словно сжимая улицу с двух сторон, а овчарка все тащила их вперед, не отрывая носа от мостовой. Наконец они вырвались на знаменитый Стрэнд, еще один оазис процветания в окружении трущоб, и взглядам их открылась церковь Сент-Мэри-ле-Стрэнд, островом возвышавшаяся посреди широкой улицы.

— И что за дьявол погнал его такой дорогой в разгар ночи? — буркнул под нос Филип Стоддард.

Малькольм покосился на конюха и предостерегающе кивнул в сторону Шеннонов.

— Боюсь, — произнес он вслух, — мисс Смит весьма расстроена.

Подыгрывая ему, Марго негромко всхлипывала. Теперь она цеплялась как за соломину за руку Шахди Фероз, изображая предел отчаяния, физических и душевных сил.

— Где он? — повторяла она снова и снова. — Боже, Боже, что с ним? Какой ужасный город…

Оули Шеннон покосился на нее через плечо.

— Тут еще вот оно как может выйти, сударыня. Ежель он не удрал от тех поганцев, что на него напали у Оперы, то Альфи держит путь прямиком на Холивелл-стрит. А уж туда тащат ради такого, чего я при леди и не говорил бы…

По спине Малькольма пробежал зловещий холодок. «Господи, только не это…» Собака вела их вдоль по Ньюкасл-стрит в сторону темного переулка, известного как Холивелл, тянувшегося параллельно Стрэнду слева от церкви. Малькольм успел еще увидеть стеклянную витрину Комической оперы — театра, зажатого между Уайч-стрит и Холивелл-стрит, попасть туда можно было только по туннелю, стеклянный козырек входа туннеля открывался на Стрэнд. Квартал выглядел довольно живописно — здания в основном датировались временем Тюдоров и Стюартов.

Однако темные в ночное время витрины книжных и антикварных лавок, выходивших на Холивелл-стрит, пользовались в Лондоне зловещей Славой. В магазинчиках «книжных рядов», как называли еще порой Холивелл, можно было за несколько шиллингов приобрести порнографические гравюры, фотографии или книжки непристойного содержания. А Добавив еще несколько шиллингов, можно было получить девицу — или, несмотря на еще более строгие законы, юношу. Девушек и молодых людей, работавших в задних комнатах и на верхних этажах этих ветхих магазинов, чаще всего завлекали сюда обманом или опоив и заставляли заниматься проституцией либо позировать для порнографических фотографий. При этом их насиловали как клиенты, так и сами тюремщики. Если какой-нибудь состоятельный джентльмен, с титулом или без оного, требовал от владельца заведения с Холивелл-стрит молодого человека какого-либо специфического сложения или окраски волос, вполне могло статься, что Бенни Катлина притащили куда-нибудь сюда, в самый что ни на есть викторианский ад. Хотя магазины были закрыты на ночь — и были уже закрыты в то время, когда мимо них проследовал Бенни Катлин, — по всей улице женщины в темных платьях торговались с мужчинами в драной рабочей одежде. Кое-кто из женщин бросал оценивающие взгляды на Малькольма, представлявшегося им, несмотря на присутствие с ним дам, потенциальным прибыльным клиентом.

— Что мистер Шеннон имел в виду? — едва слышно пролепетала Марго. — Что такого страшного в этой Холивелл-стрит, если он не хочет говорить об том?

Малькольм деликатно кашлянул.

— Э… возможно, я лучше объясню это как-нибудь в другой раз, мисс Смит. Я не думаю, чтобы то, что имел в виду мистер Шеннон, действительно имело место. — Малькольму отчаянно хотелось верить в это самому, однако он никак не мог заставить Марго разыгрывать совершенную истерику при вести о том, что ее жениха продали кому-то в качестве фотомодели или педераста.

Тем временем неряшливо одетые женщины явно пытались решить, стоит ли им обращаться к нему со своими деловыми предложениями. Будь Малькольм один, он наверняка получил бы по дюжине приглашений на каждые пятьдесят шагов по этой улице. Впрочем, окажись он на этой улице один, он не вынимал бы руки из кармана, в котором лежал пистолет. Человек, одетый как Малькольм и разгуливающий по нищей Холивелл-стрит, считался бы лакомой добычей для любого встречного громилы. Передвигаться здесь в обществе было безопаснее, но даже так рука Малькольма ни разу не отодвинулась от кармана больше, чем на несколько дюймов.

Они как раз поравнялись с женщиной, прислонившейся к стене книжной лавки прямо под большими, висевшими на стене часами. Малькольм задержался, осторожным жестом отослав своих спутниц под охраной мистера Стоддарда дальше вперед. Света от газового фонаря хватало, чтобы разглядеть поношенное платье, огрубевшие от работы и непогоды руки и усталое лицо под полями видавшей виды шляпки.

— Добрый вечер, мэм.

Она выпрямилась, смерив его оценивающим взглядом.

— Привет, красавчик. Хочешь чего, а?

— Я просто подумал, не видели ли вы здесь одного человека? Он проходил здесь недавно. Джентльмен, одетый примерно как я. Видите ли, мой кузен потерялся, — добавил он в ответ на недоверчивое выражение, появившееся на ее лице. — Я очень беспокоюсь за него, и его невеста — вон она, кстати, — тоже очень расстроена. — Он махнул рукой в сторону Марго, которая с покрасневшими глазами продолжала держаться за руку Шахди Фероз. Надо, кстати, не забыть спросить ее, как это ей удается так убедительно вызывать слезы.

— Кузен, говоришь? Ну, так оно совсем другое дело, верно? — Она передернула плечами. — Так во сколько, говоришь, он проходил, а, красавчик?

— В полдевятого или чуть позже.

— Не было меня тут в полдевятого — ни нынче, ни когда еще. Работа у меня — на пивоварне «Черный Орел». Встаю в шесть утра и не ухожу до полдесятого вечера, и все за шиллинг и шестипенсовый в неделю. Не было тут меня в полдевятого.

Шиллинг и шесть пенсов. Восемнадцать центов в неделю за работу с шести утра — пятнадцатичасовая смена, если не дольше. Ничего удивительного в том, что она стоит здесь после наступления темноты, пытаясь заработать несколько лишних пенсов любым доступным ей способом. Он вздохнул, потом встретился с ней взглядом.

— Ясно, мэм. Ну что ж, все равно спасибо. — Он протянул ей блестящий серебряный флорин. — Подумайте, а не мог кто-то быть поблизости в то время?

Она выхватила монету — почти двухнедельный заработок — из его пальцев.

— Ступайте к Дэви, поспрашивайте там. Паб открыт день и ночь напролет, его всякий мог заметить. И то сказать, не всякую ночь встретишь джентльмена в наших краях.

— Правда? Спасибо, мэм, и доброй вам ночи.

Он ощущал на себе ее взгляд, пока догонял дам и вместе с ними спешил следом за рвущейся с поводка Альфи. К утру рассказ о пропавшем джентльмене и безутешной невесте облетит весь этот район из конца в конец. Если повезет, какие-нибудь сведения о Бенни Катлине могут еще просочиться — в особенности в надежде на вознаграждение за эти сведения. Тем временем Альфи, повизгивая, тянула их по направлению к пабу «У Дэви», расположенному в самом конце Холивелл-стрит, там, где она снова вливалась в Стрэнд. Подходя к ярко освещенному газовыми лампами заведению, они еще издалека слышали смех и звуки музыки. Окна и оштукатуренные стены были оклеены плакатами, обещавшими шотландский и ирландский виски… лучший эль от Уэйни, Комба и Рейда… лучшие сорта портера… и, разумеется, «Джонни Уокер».

Одежда Малькольма мало подходила для общения со здешней публикой, зато наряд Оули Шеннона оказался в самый раз. Он кивнул Малькольму и исчез в битком набитом пабе. Малькольм со своими спутниками принялись терпеливо ждать, отметив на всякий случай про себя, что через дорогу расположен еще один кабак, «Восходящее солнце». Чуть дальше, там, где две узкие улицы, сливаясь, образовывали проспект, виднелся древний фасад церкви Св. Клемента Датского, также образовавшего островок посередине широкого Стрэнда Его высокая колокольня венчалась миниатюрным подобием античного храма, хотя сейчас его было почти не видно, так низко нависли дождевые тучи.

А сразу за церковью, в точке, где пересекались со Стрэндом узенькие Уайч-стрит и Холивелл-стрит, пролегала еще одна из границ старого Лондона: одна и та же цепочка столбов отделяла вызывающую роскошь от беспросветной бедности, ярко освещенные витрины от темных, обшарпанных домов. Подобные резкие смены обстановки на протяжении какого-то городского квартала только острее демонстрировали отчаявшейся бедноте роскошь их процветающих соседей — роскошь, заполучить которую они могли единственно воровством.

И именно таким образом многие обитатели Сохо ее и добывали.

Глядя на перекресток и окружавшие его здания, Малькольм понял, что даже для того, чтобы опросить потенциальных свидетелей, им пришлось бы снарядить основательную поисковую группу. Через пять минут из недр «Дэви» появился Шеннон, и выражение лица его обнадеживало.

— Местные парни остерегаются незнакомцев, — сказал он вполголоса. — Оно и ясно, когда копы похватали половину шпаны. Но я поведал им насчет мисс Смит и о том, что случилось. Как она плакала, убивалась и все такое. Так вот, с полдюжины местных говорят, что видели парня, похожего на него. — Он замолчал, покосился на Марго и откашлялся. — Говорят, мистер Мур, они видели, как мимо проходила женщина, и она несла раненого джентльмена. Шла поспешно, словно как спешила к врачу. Парни здесь держат ухо востро — после того как одну проститутку из здешних, Марту Тэбрем, пришили в августе. Вот им и показалось странным, что женщина в рванье несет джентльмена в хорошем платье, замотав ему голову старым плащом.

Малькольм побледнел. Марго тоже побледнела и крепче прижалась к Шахди Фероз.

— Странно, — пробормотал Малькольм. — Чертовски странно.

— Вот и я так думаю, сэр.

— Сомневаюсь, чтобы на мистера Катлина напала женщина. Возможно, она наткнулась на него, лежащего на улице, и, разумеется, спешила доставить его ко врачу. В конце концов, мистер Катлин довольно хрупкого сложения, поэтому сильной женщине не составило бы труда поднять и нести его.

Марго кивнула, утирая слезы тыльной стороной перчатки.

— Мистер Шеннон, мисс Шеннон, прошу вас, идемте дальше! Давайте посмотрим, куда приведет нас след.

Однако вышло так, что он увел их совсем недалеко. Альфи пересекла Стрэнд прямо перед старой церковью, там, где улица сворачивала к югу. В этом месте предлагали свои товары зажиточным семьям салоны портных и обувные магазины. Однако стоило им миновать церковь и выйти к перекрестку Стрэнда и Милфорд-лейн, как дождь усилился, и Альфи потеряла след. Собака в замешательстве заметалась по мокрой мостовой и в конце концов уселась, жалобно скуля. Мэйви подняла капюшон, плотнее запахнула плащ и, наклонившись к собаке, потрепала ее по мокрому загривку и прошептала что-то ей на ухо.

Малькольм огляделся по сторонам. Здесь, на этом отрезке Стрэнда, столпилось в ожидании состоятельных пассажиров несколько кебов.

— Как вы думаете, может, спасительница мистера Катлина взяла кеб? — предположил Малькольм.

Это предположение явно было не лишено смысла, хотя он сильно сомневался в том, что женщина, одетая так бедно, как ее описали очевидцы из паба, могла позволить себе роскошь взять кеб.

Мисс Шеннон еще раз погладила собаку и подняла взгляд.

— Может статься, что и так, сэр. Мне оно, конечно, жаль, что дождь пошел. Альфи, она у меня знатная ищейка, да только нет таких собак, чтоб держать след в такой дождь.

— Боюсь, что нет, — согласился Малькольм. — Ладно, давайте-ка попробуем пройтись отсюда в разных направлениях. Мистер Шеннон, в условия нашего соглашения ведь входит опрос потенциальных свидетелей, даже если овчарка потеряет след. Если бы вы и ваша внучка были бы так добры помочь нам в этом, мне кажется, мы могли бы продвинуться в наших розысках значительно дальше. С вашего позволения я бы попросил вас заняться кебменами. Стоддард, будьте так добры, порасспрашивайте местных в «Восходящем солнце». Я попробую побеседовать с теми джентльменами. — Он махнул рукой, указывая на компанию хорошо одетой публики, явно направлявшейся в сторону театра. — А вас, леди, я попросил бы пока взять и придержать кеб — надеюсь, он нам скоро понадобится.

— Хорошо, сэр.

— Разумеется, мистер Мур.

— Идет, сэр. Ну что, Мэйви, двинули?

На протяжении следующего получаса Малькольм переговорил с несколькими дюжинами джентльменов и их почтенных супруг, одетых в шляпки с перьями, — последние мокли, не умещаясь под зонтиками. Всем в осторожной форме задавался один и тот же вопрос: не приходилось ли им видеть плохо одетую женщину, оказывающую помощь раненому джентльмену их круга? Полученные им ответы были вежливыми, сочувственными, однако никто ничего подобного не видел. В итоге Малькольм не получил ничего, кроме разочарования, если не считать того, что промок до нитки. Молния, ударившая, казалось, в шпиль церкви, и оглушительный раскат грома мгновенно распугали хорошо одетую публику, бросившуюся кто к дверям, кто по экипажам.

Продолжать поиски в такую погоду просто не имело смысла.

Весь Лондон представлял собой необъятный лабиринт улиц и переулков. Число мест, в которых неосторожный турист из Верхнего Времени подвергался смертельной опасности, отрезвило бы даже самого отъявленного оптимиста из числа ищущих. Малькольм прошел по Стрэнду обратно, чтобы позвать Стоддарда и Шеннонов. Вчетвером они присоединились к Марго и Шахди Фероз — те ждали их в кебе, спрятавшись в экипаж от дождя. Никаких новых следов найти не удалось.

— В такую погоду ничего больше не поделаешь, — крикнул Малькольм сквозь раскаты грома. Марго устроила в кебе замечательное представление, безутешно рыдая и в изнеможении падая на Шахди Фероз, — мистер Шеннон даже закашлялся от сочувствия. Мэйви Шеннон тоже ступила на подножку, погладила Марго по плечу и шепнула ей на ухо что-то, чего Малькольм не расслышал, но на что Марго кивнула и, всхлипывая, поблагодарила ее.

— Мне так жаль, мисс, правда, но я уверена, все обернется как надо, — улыбнулась Мэйви, спрыгнула с подножки и кликнула собаку к ноге. Малькольм расплатился с м-ром Шенноном заночную работу, приплатив премиальные за неожиданное сочувствие Мэйви, которое, с его точки зрения, дорого стоило. Возможно, Шенноны и привыкли к полной грубости жизни в Уайтчепле, где держали свое сыскное агентство, и все же это были славные, честные люди. Старый сыщик и его внучка пожелали Малькольму удачи и вместе с Альфи скрылись искать убежища от дождя. Малькольм тяжело вздохнул, потом окликнул еще один кеб, чтобы следом за Марго и Шахди Фероз вернуться в Сполдергейт. Стоддард угрюмо трясся рядом с ним. Темное лондонское небо то и дело озарялось вспышками молний.

Где-то там кто-то явно знал Бенни Катлина.

И Малькольм твердо вознамерился найти этого кого-то. Все, чего ему не хватало для этого, — это удачи, да еще потрудиться как следует. Малькольм поморщился. Не самое лучшее время напоминать себе, что до появления в его жизни Марго удача вообще отворачивалась от него. Малькольм Мур от природы не был суеверным, но и ему не удавалось отделаться от мысли, что в поисках Бенни Катлина удача не на его стороне.

Он мог только молиться о том, что она не отвернулась от Бенни Катлина.

В противном случае они скорее всего найдут его в морге.

Глава 9

Гидеон Гатри плеснул себе в стакан из дорогого хрустального графина и молча подошел к окну. Ночь, опустившаяся на город, превратила грязную выгребную яму Нью-Йорка в переливающийся у него под ногами волшебный самоцвет. За спиной бесшумно вспыхивал яркими красками экран телевизора. Гидеон нахмурился, потом пригубил виски-. Джон Кеддрик устроил сегодня для прессы отменное представление. Как этому ублюдку удавалось выжимать из себя слезу перед камерами, Гидеон так и не понял. Впрочем, пресса проглотила и это: постигшее Кеддрика горе хорошо поднимало рейтинг. Что вполне совпадало с планами Гидеона. Беспокоило же его — и его босса тоже — то, что Кеддрик выказывал неприятную склонность взрываться в неподходящие моменты. Слишком изящную партию они сейчас разыгрывали — Гидеон, Сайрил Баррис и сенатор. Чертовски изящную. В этой игре знаменитая несдержанность Кеддрика могла пойти на пользу, а могла — и во вред.

Жалко, конечно, девчонку, хотя Кеддрику, похоже, было совершенно наплевать на то, что Гидеон распорядился разделаться с его дочерью раз и навсегда. Разумеется, Кеддрик был неглуп, так что на их отношениях это никак не отразилось. Если Гидеону и его союзнику-политику удастся исполнить свои роли как надо, импульсивное решение Касси Тайрол рассказать все своей племяннице идеально сыграет на руку Сайрилу Баррису. Все, что требовалось от Гидеона, — это сдерживать несносный характер Кеддрика, чтобы тот все не испортил. Человеку вроде Кеддрика в Конгрессе цены нет: там его несдержанность и беззастенчивость в грязных политических играх превращают его в сокрушительного противника и неотразимого адвоката. Вот только его склонность к заигрыванию с прессой может обернуться против него. Призыв сенатора к расследованию деятельности «Ансар-Меджлиса», когда он обвинил их в похищении его дочери, поднял рейтинги телекомпаний на головокружительную высоту. Однако этот же призыв может поднять волну всемирного протеста против организации, которую Гидеон выбрал для осуществления планов своего работодателя. Что, собственно, тоже вполне укладывается в планы Барриса, да и самого Гидеона.

Вот только слишком тщательное расследование делишек «Ансар-Меджлиса» может им угрожать. Еще как угрожать.

Отлично, он будет следить за Джоном Кеддриком в оба. Пока что все идет по графику — с одним лишь маленьким сбоем, последствия которого должны уже быть ликвидированы. На ВВ-86 послана отличная команда, которая должна уничтожить Йаниру и всю ее семью, не говоря уже о том, чтобы довершить работу с Джиной Кеддрик и этим жалким, докучливым детективом, Ноа Армстро. Гидеон нахмурился и плеснул в стакан еще виски. Такой помехи он не предусмотрел. Меньше всего Гидеон мог ожидать, чтобы Касси Тайрол, актриса, шесть раз разведенная безмозглая храмовница, наняла детектива, чтобы тот — храни Господи — расследовал делишки ее шурина. И кто бы мог предположить, чтобы она докопалась до причин внешне совершенно случайной смерти этого маленького ублюдка Олстина Корлисса, записавшего на пленку все улики против Кеддрика? Как она вообще ухитрилась узнать об этом? Она начала действовать за несколько часов до того, как об этом сообщило ФБР. Ясное дело, тоже работа Армстро.

Олстин Корлисс… Еще один повод для беспокойства за сенатора. Если этот чертов актеришка смог разнюхать, чем на деле занимается сенатор… Когда вся эта история благополучно завершится, возможно, стоит задуматься насчет ниспровержения Кеддрика. Если обстряпать все как надо, Кеддрик даже не догадается, что это подстроил Гидеон. Да, об этом стоит подумать. Предложить это Сайрилу Баррису как возможный путь действий на будущее — после того, разумеется, как они выжмут все возможное из пребывания Кеддрика во власти. Плохо только, что в руках у Ноа Армстро оказалась копия той проклятой пленки с разоблачениями, оригинал которой они нашли и уничтожили. Возможно, Корлиссу удалось переслать ее по этому вонючему Интернету… чертовы технологии! А впрочем, как бы он ни переслал пленку Армстро в Калифорнию, это создавало чудовищную угрозу их планам в случае, если они не перехватят ее прежде, чем Армстро передаст ее властям.

Гидеон опрокинул стакан в рот и вполголоса выругался. Таких осложнений ему не нужно. Слава Богу, ситуация вновь под контролем, так что от него требуется только присматривать за Джоном Кеддриком и следить, чтобы ничего больше не пошло наперекосяк. А если нет… Тогда, видит Бог, полетят головы. Гидеон снова нахмурился. Балбес-сенатор верит, что это он командует парадом. Отлично. Пусть верит на здоровье. Если Кеддрик облажается еще раз, он быстро узнает истинное положение вещей. Это даже забавно будет: посмотреть, какое выражение примет при этом его лицо.

Гидеон выключил телевизор и принялся составлять план действий, конечным итогом которых должен был стать крах карьеры могущественного политика.

Глава 10

Марго вернулась в Сполдергейт в изрядно расстроенных чувствах: дождь хлестал вовсю, в небе сверкали молнии, а раненый и пропавший Бенни Катлин так и оставался где-то вне их досягаемости. После нескольких часов утомительных поисков она испытала настоящее потрясение, вернувшись в тепло и уютный свет Сполдергейта, где теоретики по вопросу личности Потрошителя продолжали свои оживленные дискуссии, ни капельки не заботясь о пропавшем туристе. Все, кроме Шахди Фероз. Марго до сих пор не поняла, почему та вызвалась идти с ними.

Как раз в ту минуту, когда они вернулись, между учеными разразился спор за право идти в Ист-Энд, чтобы установить на месте первого убийства наблюдательную аппаратуру. Разумеется, Доминика Нозетт и Гай Пендергаст кричали о своих правах громче всех.

— Мы тоже идем, и все тут.

— Но у вас отсутствует необходимая квалификация… — возражал Павел Костенко.

— У меня за плечами больше съемок скрытой камерой, чем у вас научных титулов на визитке!

— Ах ты грязный, двуличный…

— Поцелуй меня в задницу, сам двуличный! И поди…

— Довольно! — рявкнул Малькольм голосом, от которого замолчали оба. — Здесь я принимаю решение, кто идет, а кто остается! Ясно?

Даже Марго поперхнулась при виде своего жениха во гневе.

— А теперь слушайте. Мисс Нозетт, мистер Пендергаст, согласно условиям заключенных с вами контрактов, вы включены в состав группы в качестве единственных журналистов. С нашей стороны было бы ошибкой не позволить вам сопровождать членов группы наблюдателей при установке оборудования. Полагаю, вы захватили с собой миниатюрные камеры для съемки в условиях плохого освещения?

— Я свое дело знаю, — ледяным тоном отозвалась светловолосая журналистка, смерив Костенко свирепым взглядом. — И свое снаряжение.

Костенко пожал плечами и принялся разглядывать узор на ковре.

— Очень хорошо. В таком случае предлагаю вам пойти и приготовить его. Мы выходим в два ночи. Если вы оденетесь не так, как принято в Ист-Энде, или опоздаете, мы отправимся без вас. Дальше. Марго, будь добра, помоги им подобрать костюмы. Никто из них еще не бывал в Ист-Энде, кроме доктора Фероз, но помоги и ей. Вы мне будете нужны, инспектор, — повернулся он к Конрою Мелвину, старшему инспектору Скотланд-Ярда, назначенному главой группы наблюдателей. — Остальные могут заняться подготовкой приемной и записывающей аппаратуры на крыше и в подвале.

Нельзя сказать, чтобы роптания не было вовсе, но прибывшие в Лондон с предыдущими открытиями Врат члены группы явно уже привыкли подчиняться Малькольму как старшему гиду.

— Очень хорошо. Мне кажется, у вас у всех найдутся дела получше, чем стоять в вестибюле, разинув рты.

Толпа ученых и журналистов мгновенно рассосалась. Похоже, ситуация показалась забавной только Конрою Мелвину. Выходя последним, инспектор озорно подмигнул Малькольму. А потом Марго наконец осталась с Малькольмом наедине.

— Боюсь, Марго, тебе не понравится то, что я тебе сейчас скажу.

— Ох нет, Малькольм, пожалуйста, не оставляй меня здесь!

Он поморщился.

— Ты не поняла. Все с точностью наоборот. — Он рассеянно почесал затылок. — Это все проклятая история с Катлином. Слава Богу, что ты здесь. Мне нужно работать с Гилбертами, организовывать поиски. Мы должны проверить больницы, заводские лазареты — все места, где Катлин мог искать медицинской помощи.

Марго поперхнулась, вдруг увидев, к чему он клонит.

— Малькольм… Я… я не готова одна управляться со всей этой шайкой…

Малькольм ухмыльнулся.

— Отлично. Я рад, что у тебя хватает ума признаться в этом. Я не собирался посылать тебя одну. Тэнглвуд славный парень, и он провел в Ист-Энде немало времени.

Марго нахмурилась.

— Не слишком ли странное это место для туристов? Малькольм неловко прокашлялся.

— Туры по борделям, — пояснил он. Ох!

— Какая мерзость!

— Он в этом не виноват, Марго. Он — служащий «Путешествий во времени». Если он хочет сохранить свое место, ему приходится водить клиентов туда, куда им хочется. Даже если это грязный бордель на задворках Уоппинга.

— Тьфу. Надеюсь, они там подцепят чего-нибудь противного.

— Время от времени и цепляют, — не без ехидства заметил Малькольм. — У врача в Сполдергейте всегда наготове солидный запас пенициллина. Собственно, именно по этой причине лондонские куртизанки начиная с восемнадцатого века носят перстни с изображением черепа.

Марго пробрала дрожь. Несчастные женщины, которым бедность не оставила никакого выбора, кроме как рисковать заразиться сифилисом — в эру, когда пенициллина еще не знали, так что болезнь неизбежно вела к разрушению тела и психики.

— Ладно, — устало произнес Малькольм. — Значит, с этим решено. Я бы советовал тебе нарядиться не мальчишкой-оборванцем, а девицей. Так у тебя будет меньше шансов влипнуть в какую-нибудь историю, тем более в обществе группы наблюдателей. Только не иди безоружной, милая. Я тебя посылаю не на пикник.

Она кивнула.

— Уж поверь мне, безоружной не пойду. Я пригляжу за ними и пригоню обратно сразу же, как только они установят на место оборудование.

Малькольм протянул к ней руки, и она упала в его объятия, крепко-крепко прижавшись к нему на долгую минуту. Он поцеловал ее с такой страстью, что у нее голова пошла кругом. Он оторвался от нее, потом прижался своим лбом к ее и вздохнул.

— Я бы все отдал, чтобы… Но я должен заняться поисками Бенни Катлина.

— Я понимаю.

Он поцеловал ее еще раз и вышел. Марго тряхнула головой, приходя в себя, потом поднялась наверх и принялась помогать вновь прибывшим выбрать себе наряды, достаточно оборванные для Ист-Энда. Доминике Нозетт пришлось помочь одеться. Хорошо хоть, Шахди Фероз уже бывала по эту сторону Британских Врат.

— Правда, по большей части в Вест-Энде, — призналась та с легкой улыбкой, посмотрев на предложенные ей одеяния. — Я по крайней мере знаю, как носить нижнее белье.

Доминика Нозетт явно ожидала от Марго, что та будет помогать ей, как какая-то горничная, — нельзя сказать, чтобы последнюю это слишком радовало. «Три месяца такого?» Марго чертыхнулась про себя, завязывая шнурки корсета мисс Нозетт. «Первым делом остригу ее славные волосы и суну ее в мальчишечью одежду погрязнее!»

Ко времени, когда часы над камином в гостиной Сполдергейта пробили два ночи и они приготовились выезжать на одном из принадлежавших «Путешествиям во времени» экипажей, Малькольм уже несколько часов как прочесывал больницы и фабричные лазареты в поисках хоть каких-то следов пропавшего туриста. Дуглас Тэнглвуд загнал ученых в просторную карету с жестким верхом и занавесками на окнах, чтобы скрыть от посторонних взглядов их резко контрастирующий с роскошью экипажа оборванный вид. Всю дорогу они провели в молчании, но напряжение не отпускало. Даже Марго, больше переживавшая за безопасность Малькольма, обнаружила, что это висевшее в воздухе ожидание заразило и ее.

Через три часа они узнают.

После полутора веков тайны они узнают все.

Если только все пойдет как надо. Если она сделает все как надо. Если не подведет оборудование…

Когда они остановились наконец у Тауэра, расположенного, можно сказать, у самых врат Ист-Энда, отделяя его от более благополучных кварталов к западу, Доминика Нозетт потрясенно ахнула и ткнула пальцем в неясно выступавший из темноты силуэт.

— Мост! — прохрипела она. — Что случилось с мостом? Кто его развалил?

Даг Тэнглвуд усмехнулся.

— Успокойтесь, мисс Нозетт, Тауэрскому мосту не причиняли никакого ущерба. Его просто еще не достроили до конца. — Вспышки молний высвечивали стальные фермы, еще не связавшие два берега Темзы. Знаменитую каменную облицовку устоев еще не выложили. — Видите ли, вокруг этого моста до сих пор кипят споры. Камень поверх металла — неслыханное дело, рискованно.

— Споры? — фыркнула блондинка, явно решившая, что Тэнглвуд потешается над ней. — Вздор. Тауэрский мост — национальный памятник!

— Будет памятником, — вмешалась Марго. — Пока что это всего лишь новый мост, позволяющий судам проходить напрямую к докам на южном берегу, избавляющий тем самым от необходимости перевозить грузы пять миль по суше, и все-таки просто мост.

— Чушь!

Марго пожала плечами.

— Привыкайте. Это не тот Лондон, который вы покидали пару дней назад, мисс Нозетт. Советую вам не забывать этого. А теперь пошли, ладно? У нас нет времени стоять и препираться по поводу какого-то глупого моста, который к тому же еще и не достроили.

Они двинулись в путь — Даг Тэнглвуд возглавлял процессию, Марго и Шахди Фероз — замыкали, в то время как Доминика Нозетт и Гай Пендергаст, понизив голос, спорили о чем-то с Конроем Мелвином. Пабы уже закрылись, и свет в домах погас, пока рабочий люд досыпал свои последние часы перед рассветом, когда им снова придется вставать и зарабатывать себе на пропитание.

— Очень многие улики свидетельствуют против Фредерика Бэйли Диминга, не так ли? — тихо спрашивал Гай Пендергаст.

— Этот мелкий мошенник с мозговой горячкой? — брезгливо поморщился Конрой Мелвин. — Тот, что убил жену и детей, перерезав им глотки? Его повесили в девяносто втором.

— Но разве пресса не называла его настоящим Потрошителем? — заметила Доминика Нозетт. — И Скотланд-Ярд тоже? Много лет его посмертная маска выставлялась в Скотланд-Ярде именно как маска Потрошителя.

Конрой Мелвин пожал плечами.

— Ну, в свое время этот парень был довольно известен благодаря своей жестокости, к тому же в момент совершения убийств он находился в Уайтчепле. Вооруженный ножом — так, во всяком случае, заявляли свидетели. Но, — не без ехидства добавил инспектор, — ни одной настоящей улики против него не было. Скорее всего он был простым спившимся, подверженным припадкам моряком с дурным характером и мерзкой привычкой убивать свою семью, когда прокормить ее становилось уже слишком накладно.

— Славный парень, — пробормотала Марго, заработав ехидный взгляд Шахди Фероз.

Доминика Нозетт, спрятавшая под шляпкой миниатюрную видеокамеру, повернулась к инспектору — судя по всему, имевшее место «интервью» должно было войти в ее фильм.

— Тогда кто, вы считаете, это был?

— Не знаю, мэм; потому мы сегодня и здесь с вами, разве не так? Давайте-ка подождем немного и увидим сами, а?

Доминика Нозетт, от которой не так-то просто было отделаться, переключилась на шедших за ними Марго и Шахди Фероз.

— А вы как считаете, доктор Фероз? Вы ведь ни разу не называли имя того, кого подозреваете вы, несмотря на все эти занятные теории насчет сатанистов или повитух-лесбиянок. Ну же, доктор Фероз, признайтесь, кого подозреваете вы?

Ни Шахди Фероз, ни Доминика Нозетт не заметили пристального взгляда неряшливо одетого человека, почти невидимого в тени и резко свернувшего, чтобы пристроиться к ним сзади. Но Марго заметила. Она заметила и тяжелый кастет у него на руке, и оценивающий взгляд, который он бросил на Шахди Фероз и ее полотняную сумку. Он явно слышал, как Доминика Фероз назвала ее доктором, и решил, что в сумке наверняка найдется, чем поживиться. Может, лекарства, которые можно будет продать, или еще чего. Марго обернулась к нему и разразилась тирадой, заставившей замереть на месте не только этого громилу, но и весь отряд наблюдателей.

— Ну, что глазенапы вылупил? — пронзительным голосом выкликнула она, подступая к нему с угрожающе сжатым кулачком. — Или доктора не видывал, рвань позорная? Я ее в «Лондонского коня» по делу веду, вот оно как, а ты на ейную сумку глаз положил, а то нет? Я таковских, как ты, насквозь вижу, до самого сучьего потроха ихнего, а ты не на таковских напал — я таких враз узнаю, ежели они чего супротив леди задумают! Вот огребешь по мордасам — еще кровавой юшкой умоешься! А ну пошел!

Марго и сама сжимала кастет со свинчаткой — сжимала так сильно, что костяшки пальцев побелели. Неряшливо одетый тип остановился, разинув рот, потом рассмеялся и сплюнул сквозь гнилые зубы.

— Ну здорова языком чесать, шалава! Нужна мне твоя баба, тоже еще скажешь. Да я скорей со своей клячей схвачусь, как она назюзюкается, чем с тобой лаяться. Тьфу!

Он повернулся и исчез, только неприятный смех его доносился до них из темноты. Марго постепенно, палец за пальцем, ослабила хватку на кастете, потом повернулась и обнаружила рядом Дага Тэнглвуда, сунувшего руку в карман с пистолетом.

— Неплохо сработано, — заметил он вполголоса, — хотя и чуть слишком театрально. Леди и джентльмены, нам нельзя отставать от графика. Прошу вас, идем дальше.

Только тут Марго заметила, что члены группы наблюдателей украдкой косятся на нее через плечо, а Гай Пендергаст и Доминика Нозетт так и вовсе смотрят на нее, разинув рот. Впрочем, первой нарушила потрясенное молчание Шахди Фероз.

— Вот это да! Что вы ему такого сказали? Это вроде даже не по-английски! Правда? — неуверенно добавила она.

Марго смущенно кашлянула.

— Ну, не совсем. Это был диалект кокни. Конечно, это не литературный английский язык.

— Но все-таки, что вы сказали? — не отставала от нее ученая. — И что он вам ответил?

— Ну… — Марго помолчала, припоминая. — Я говорила ему, что у него внешность так себе, что он задумал напасть на доктора из церковного прихода, которого я провожаю в Лондонскую больницу, то есть вас. Я пообещала ему, что, если он только дотронется до вас, я дам ему по зубам кастетом, так что пусть себе проходит. А он… он ответил мне, что я выражаюсь не слишком красиво и что он не хотел ничего плохого. Сказал, что он скорее подерется со своей пьяной женой, чем будет путаться со мной. — Марго чуть улыбнулась. — В общем-то, говоря, что я грубо выражаюсь, он был прав. Кое-что из того, что я говорила, было просто ужасно. Порядочная леди могла бы упасть в обморок, пойми она хоть половину того, что я сказала.

Доминика Нозетт захихикала в полнейшем восторге:

— Милочка, да вы настоящее сокровище! Нет, правда, вас ждет блестящая карьера. Почему вы решили податься именно в разведчики? По дедовским следам, верно?

Марго не слишком хотелось говорить о своей семье. Слишком многое из того, что ее касалось, продолжало причинять ей боль.

— Нам, право же, не стоит обсуждать здесь ничего, связанного с Верхним Временем, мисс Нозетт. Этот жулик привязался к нам потому, что он подслушал наш разговор. Вы назвали мадам Фероз ее научным титулом, и это заставило его заинтересоваться нами и в первую очередь содержимым ее сумки. Здесь, в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, очень мало женщин-врачей, и это привлекло его внимание. Если позже, в Сполдергейте, вам захочется еще поговорить о ремесле разведчика, что ж, я к вашим услугам, но не сейчас. И пожалуйста, не надо задавать столько вопросов о подозреваемых, пока мы на улице. Сами-знаете-кто еще не наносил удара, несмотря на убийства на Пасху и в августе, которые припишут ему уже завтра утром. И поскольку прозвище не получит широкой известности до тридцатого сентября, когда после двойного убийства его письма опубликуют в газетах, обсуждение этой темы должно быть ограничено стенами Сполдергейт-хаус.

Доминика бросила на нее упрямый взгляд, но тут же расплылась в улыбке.

— О, ладно. Не сомневаюсь, вы просто заботитесь о нашей безопасности. Но я возьму-таки это интервью, мисс Смит!

Марго так и не поняла, льстит это ей или тревожит.

А потом они подошли к повороту на Бакс-роу, и все разговоры стихли сами собой, когда наблюдатели принялись за работу. Они расставляли по заранее намеченным местам аппаратуру: мини-камеры, системы инфракрасного видения, крошечные, но мощные микрофоны и такие же крошечные передатчики, которые передадут звук и изображение на другой конец Лондона. Все работали молча, в спешке, пока не проснулись обитатели домов напротив. Стоило Конрою Мелвину воткнуть в гнездо последний штекер, как в конце улицы показался констебль, совершавший очередной обход своего участка.

— Это еще что? — подозрительно покосился на них полисмен..

— Никакой бузы, начальник, — поспешно отозвался Даг Тэнглвуд. — Так, гуляем, верно? А ну, шпана, идем, пропустим еще по одной, а?

— Ага, — буркнула Марго, — Ужрешься как свинья, а я потом тащи тебя!

— Заткни пасть, дура! Не срамись перед начальником и меня не срами!

Констебль все так же подозрительно смотрел, как Дуглас Тэнглвуд и Марго гонят остальных с Бакс-роу обратно на Уайтчепл-роуд. Впрочем, за ними он не пошел, а двинулся дальше по обычному пути. Марго с облегчением перевела дух.

Напряжение не отпускало ее всю дорогу обратно до Сполдергейт-хаус, где и ее захватила разворачивающаяся в Ист-Энде драма. В подвале особняка как раз делали пробную запись. Камеры запечатлели беспорядки в одном из домов напротив, где за возвращением домой пьяного мужа последовала потасовка. Крики и ругань, доносившиеся из дома, были явно не по-английски. Ругались даже не на кокни. Возможно, по-болгарски. В Ист-Энде проживало множество иммигрантов, так что определить язык было порой весьма сложно. Шум усилился, послышался звон бьющейся посуды, а потом все стихло, если не считать женского плача.

На улицу и окружавшие ее дома вновь опустилась тишина. За следующие три часа перед объективами камер несколько раз прошел констебль, совершенно одинокий на улице, не освещенной даже газовыми фонарями. Тихо было и в подвале Сполдергейт-хаус. Ученые и техники ждали, пили кофе, колдовали с аппаратурой. По мере того как стрелки часов неуклонно приближались к намеченному часу, напряжение в подвале особняка сгустилось настолько, что его можно было кромсать ножом Потрошителя. За десять минут до расчетного времени включили записывающую аппаратуру, хотя в кадре пока не было ничего, кроме пустынной булыжной мостовой.

— Проверьте резервные магнитофоны, — буркнул Кон-рой Мелвин. — Надо, черт возьми, быть уверенными, что запись идет по нескольким каналам.

— Номер два — идет запись.

— Номер три пишет.

— Четвертый тоже включен.

— На пятом проблемы со звуком. Сейчас разберусь.

Марго, которой все равно нечего было делать, кроме как смотреть на застывших у пультов специалистов, вдруг встрепенулась при мысли о том, как там Малькольм. Почему он еще не вернулся? Прошло ведь уже несколько часов с тех пор, как он отправился на поиски по лондонским больницам. Сколько их в Лондоне? Этого Марго не знала. После всей работы, что проделал он за последние несколько недель, обустраивая базовый лагерь и помогая ученым освоиться в Ист-Энде, он пропускал самый исторический момент: минуту, когда они наконец узнают, кто же на самом деле такой этот Джек-Потрошитель. Будь он проклят, этот Бенни Катлин! Ну почему этот идиот для перестрелки в «Пикадилли» из всех ночей выбрал именно эту…

— О Боже! — нарушил тишину взволнованный голос Павла Костенко. — Вон они!

У Марго невольно перехватило дух.

Джек-Потрошитель появился в кадре, не спеша сопровождая ничего не подозревающую Полли Николз навстречу ее смерти.

* * *

Ночь выдалась такой, каким было все прошедшее лето: холодной и сырой. Дождь заливал мостовые, неожиданно стихал и так же неожиданно начинался снова. Гром рокотал над крышами из плитняка, словно колеса тяжело нагруженной повозки по булыжной мостовой. Вспышки молний озаряли низко нависшие тучи, подкрашенные багровым отсветом зарева: в порту снова что-то горело. Было полтретьего утра пятницы, последнего дня уходящего августа.

Джеймс Мейбрик задержался на секунду на покрытой лужами мостовой Уайтчепл-роуд, глядя на медленно плетущуюся перед ним женщину, за которой следил еще с вечера. Руки, которые он грел в карманах темного плаща, зудели в ожидании предстоящего наслаждения. Пальцы правой сжимали жесткую деревянную рукоять ножа. Он улыбнулся и пониже опустил на глаза темную фетровую кепку — одну из нескольких, купленных им в разных углах Лондона ради этой работы.

Женщина, за которой он следовал на некотором расстоянии, плелась на восток по Уайтчепл-роуд, время от времени прислоняясь к стенам домов отдохнуть. Она была невелика ростом — где-то около пяти футов и двух дюймов, — и лицо ее раскраснелось от выпитого за вечер спиртного. Высокие скулы, смуглая кожа, серые глаза, каштановые волосы, в которых начинала проглядывать седина… На взгляд ей можно было дать от тридцати до тридцати пяти лет, но Мейбрик знал о ней все, что вообще можно было знать об этой маленькой пьянчужке, за которой он так терпеливо крался. Джон Лахли рассказал Мейбрику о Полли Николз все. Все о тех годах, что она провела шлюхой на улицах Уайтчепла.

Этой «Хукерше», как назвали бы ее американцы в Норфолке в честь генерала, во время Гражданской войны поставлявшего таких женщин в солдатские лагеря, было сорок четыре года. Красавицей ее назвать было трудно. Должно быть, ей нелегко заставлять своих клиентов платить за те услуги, которые она предлагала на продажу. Улыбка ее выставляла напоказ гнилые зубы, а смуглое лицо украшалось шрамом над бровью. Она была замужем, эта Полли Николз, — женой и матерью пятерых жалких детей. Помоги им Боже, с такой-то матерью. Мэри Энн Уокер — Лахли назвал ему и ее девичье имя — вышла замуж за Уильяма Николза, пять или шесть раз уходила от него (по его собственному признанию), прежде чем бросить окончательно и его, и детей ради «работы» на улицах. Бедолаге Уильяму даже удалось убедить суд лишить ее содержания, доказав, что она промышляет проституцией.

Даже ее родной отец, Эдвард Уокер, уважаемый кузнец из Кэмбервелла, не смог жить с ней, пока она превращалась в ту жалкую тварь, за которой Джеймс Мейбрик шел в эту промозглую августовскую ночь. Отец долго ругался с ней из-за ее пьянства и в конце концов выгнал из дома. Теперь она проживала — губы Мейбрика брезгливо скривились при одной мысли о том, что это можно назвать проживанием, — в холодных комнатах ночлежек, расположенных на печально известной Флауэр-энд-Дин-стрит или не менее знаменитой Троул-стрит, каморки которых сдавались преимущественно дешевым шлюхам. В Уайтчепле было множество подобных ночлежек; в некоторых из них даже разрешалось сдавать постели мужчинам и женщинам вместе, как бы кощунственно это ни звучало. «Чертовы четверть мили», как назывался в народе отрезок Коммершл-роуд от Троул-стрит до Флауэр-энд-Дин, уже много лет считались едва ли не самым опасным местом в Лондоне.

Все это было известно Джеймсу Мейбрику даже слишком хорошо, ибо на заре своей карьеры, работая клерком в конторе торговца хлопком, он сам некоторое время жил в Уайтчепле. Здесь он повстречался со славной рабочей девушкой по имени Сара и женился на ней, здесь она жила до сих пор втайне от той богатой и вздорной сучки, на которой он женился много лет спустя и с которой жил в богатом особняке в Ливерпуле. Флори, эта змея подколодная, узнала о существовании Сары всего несколько недель назад и даже посмела потребовать от него развода — это после того-то, что сама вытворяла с этим Брирли! Джеймс только посмеялся над ней и посоветовал хорошенько подумать над собственным будущим перед тем, как предпринимать подобный шаг. Пусть подумает, пусть прикинет все свои долги у портных, оплатить которые она сама никак не сможет. Если хочет избежать позора, если не хочет срамиться сама и срамить своих невинных детей, пусть удовлетворяет его аппетиты, оставит бедняжку Сару в покое и вообще молчит в тряпочку.

Джеймс заходил к Саре сегодня, перед тем как появиться у д-ра Лахли. Ему доставляли удовольствие эти тайные визиты к драгоценной первой жене, которая не осуждала его за тягу к деньгам Флори, к положению в обществе, которая скромно жила на те деньги, что он ей давал. Хорошая девушка Сара — богобоязненная, не пожелавшая уехать из Уайтчепла, от своих единственных родственников, чтобы разрушить его карьеру. Хорошо хоть, Саре никогда не придется зарабатывать себе на жизнь на этих улицах. Даже местные спиталфилдские священники приходили в ужас и отчаяние от преступных наклонностей здешних жителей.

Джеймс Мейбрик улыбнулся в темноте. Ничего, по поводу одной местной жительницы им отчаиваться больше не придется. Уже три с половиной часа он бесшумно скользил за Полли Николз, пока та пыталась заработать четыре пенса себе на ночлег, — с самого того момента, как его провожатый, его наставник, д-р Джон Лахли окликнул ее. Одежда, в которую нарядился его замечательный учитель, заметно изменила его внешность, что весьма нравилось Джеймсу — почти так же, как нравилось ему это бесшумное преследование по ночным улицам. Бутафорская борода, которую Мейбрик купил ему в одной из театральных лавок в Сохо, перекрасив затем в другой цвет, сделала Лахли таким же незаметным, как тысячи других неряшливо одетых рабочих, спешивших по Уайтчеплу из одного кабака в другой.

Лахли заступил Полли Николз дорогу и улыбнулся ей в лицо.

— Привет, дорогая. Сырой выдался вечер, не так ли?

Доктор, чье лечение помогло Мейбрику чувствовать себя намного сильнее и бодрее, бросил короткий взгляд через плечо шлюхи на притаившегося в тени Мейбрика и чуть заметно кивнул, подтверждая, что это та самая Полли Николз, ради убийства которой он и привел сюда Джеймса. Полли Николз улыбнулась Джону Лахли обычной оценивающей улыбкой уличной женщины.

— Привет. Да уж, немного сыровато.

— Немного, — согласился Лахли. — Такой леди, как вы, не стоило бы выходить в такую погоду с непокрытой головой.

— Ух ты, сразу видно чуткую душу! — Она игриво провела пальцами по его руке. — И то сказать, была бы пара лишних монет, купила б я себе славную модную шляпку от дождя.

— Надо же, какое совпадение, — снова улыбнулся Лахли. — У меня как раз случилось несколько лишних монет. Она весело рассмеялась.

— И что может поделать леди, чтоб разделить такое богатство, а?

— Считайте, что это подарок. — С этими словами врач сунул ей в ладонь флорин.

Она опустила взгляд на лежащую в ее заскорузлой ладони монету и застыла с открытым ртом.

— Флорин? — Эта жалкая пьянчужка держала в руке монету, стоимость которой равнялась двадцати четырем пенсам: в шесть раз больше той цены, за которую она продавала себя этой ночью. Или, пользуясь другой мерой, стоимость шести стаканов джина. Полли покосилась на Лахли с неожиданной подозрительностью. — За что это вы даете мне цельный флорин, а? — Жадность боролась с опаской на ее маленьком, некогда изящном лице.

Джон Лахли одарил ее теплой улыбкой.

— Это маленький знак признательности. От нашего общего друга. Эдди шлет вам свой привет, мэм. — Он дотронулся рукой до козырька своей мятой кепки. — До него дошло, что еще один наш общий приятель, молодой человек по имени Морган, одолжил вам несколько принадлежавших ему писем. Эдди не терпится перечитать их, видите ли, вот он и попросил меня, не откажу ли я ему в любезности переговорить с вами насчет того, чтобы продать их ему нынче вечером.

— Эдди? — поперхнулась она. — Ох, мамочки! Чтоб мне провалиться, это, значит, все письма!

Мейбрик сжал рукоять ножа в кармане и улыбнулся.

Джон Лахли отвесил этой грязной маленькой шлюхе шутовской поклон.

— Считайте этот флорин обещанием будущей награды вашей щедрости в этом… гм… деликатном деле.

— Ну… да, я, можно сказать, женщина деликатная. И то сказать, мистер Эдди очень добр, что послал цельный флорин в знак расположения. Но тут вон оно что: нету у меня при себе этих писем нынче. Схожу да заберу их, вот как. Оно ведь как: припрятала я их, для Моргана-то, — поспешно добавила она.

— Ну разумеется, мадам. Но мы ведь встретимся после того, как вы их заберете? Назовите время и место, и я принесу вам награду гораздо более щедрую, чем этот жалкий флорин.

— А то как же! Дайте мне на все про все ночь, идет? Может, встретимся утром, а?

Мейбрик снова стиснул нож, на этот раз от ярости. Нет! Он не в силах ждать целый день! Эту шлюху надо покарать сейчас! Этой же ночью! Джон Мейбрик словно видел перед собой свою обнаженную жену в объятиях любовника, и это видение жгло его, распаляя острое желание убить эту грязную потаскуху, выставляющуюся перед ними так, словно она достойна дышать с ними одним воздухом. Полли Николз, какая-то жалкая шантажистка, грязная шлюха…

— Вы должны понять, — говорил ей тем временем Джон Лахли. — Эдди действительно не терпится перечитать эти письма. Я встречусь с вами здесь же, сегодня ночью. Не позднее, скажем, полчетвертого утра. Этого времени вам с избытком хватит, чтобы забрать письма, купить себе что-нибудь выпить и поесть, возможно, даже купить себе красивую новую шляпку, чтобы защитить ваши прекрасные волосы от этого жалкого дождя.

Она возбужденно закивала:

— Да, да, это в самый раз, полчетвертого утра, не позже. Буду, буду я здесь и письма прихвачу.

— Очень хорошо, мадам. — Лахли снова шутливо поклонился ей. — Только не забудьте про шляпку от этой сырости. Нам не хотелось бы, чтобы вы простудились до смерти в такую сырую ночь, как эта. — Губы его скривились в безмолвной улыбке.

Обреченная шлюха беззаботно рассмеялась:

— Ох уж нет! Этого не надобно! Может, хотите пройтись куда, где сухо да тепло, а? — Она провела рукой у Лахли в паху.

Это даже развеселило Мейбрика: надо же, эта грязная маленькая потаскушка продает себя тому, кто несет ей смерть. Это возбуждало его почти так же, как мысли о том, как он будет ее убивать. Он надеялся, что Лахли отволочет ее в ближайшее укромное место и там отколотит эту беззубую шантажистку как следует.

Джон Лахли хитро улыбнулся ей.

— Разумеется, мадам. — Он снова приподнял кепку. — Мало что доставило бы мне больше наслаждения, но боюсь, долг зовет меня находиться рядом с Эдди.

— Ох, да? Ну раз так, скажите мистеру Эдди — спасибо ему за деньги и что я куплю ко встрече добрую шляпку.

Мейбрик едва сдерживал распиравшую его жажду крови. Надо же, досада какая! Он стискивал рукоять ножа с такой силой, что рука заболела. Черт подери, ему хотелось резать сейчас же! Но ему придется ждать, пока эта шлюха не найдет Лахли письма, а это еще несколько часов. «Я ее на куски разрежу, — яростно мечтал он, — вспорю ножом, наизнанку выверну, и пусть дождь вымоет всю грязь из ее гнусной утробы, которой она так легко торгует…»

Лахли отвесил ей церемонный поклон, оценить который она все равно не могла, и проводил ее взглядом, пока она ковыляла по Уайтчепл-роуд. Мудрый наставник Мейбрика подробно проинструктировал его, как именно должен он убить эту сучку, чтобы не забрызгаться кровью самому. Блестящий врач и оккультист, он нацелил его на худших из тех, кто торговал собой на этих улицах. Что ж, это достойные цели для той ярости, что копит он в себе на ту сучку, которая сегодня, поди, лежит со своим любовником в Ливерпуле. При мысли об ожидавшем его наслаждении Мейбрик почти любил своего наставника. Когда Полли, пьяно шатаясь, исчезла в ночи, Лахли молча повернулся, улыбнулся Мейбрику и пустился за ней следом.

Мейбрик шел немного позади, улыбаясь сам себе и нежно лаская пальцами деревянную рукоять ножа. Первым делом Полли Николз посетила заведение, где продавалась одежда сомнительного происхождения. Там она приобрела коричневое пальто, застегивавшееся на семь больших медных пуговиц, и подходящую соломенную шляпку черного цвета с отделкой из черного бархата. Довольно хихикая, она надела все это и тут же поспешила по мокрым от дождя улицам от паба к пабу, быстро пропив все, что осталось от серебряного флорина.

Дважды им с Лахли пришлось пережидать в тени, пока она исчезала в укромном месте с клиентом заработать три или четыре пенса, как она объясняла каждый раз, «на ночлег». И оба раза, как только она получала эти деньги, они продолжали идти за ней до следующего паба, где она спускала эти деньги на джин. Далеко за полночь она, шатаясь, вышла из очередного заведения под названием «Горячая сковорода» и нашла очередного клиента за четыре пенса. Она потратила эти деньги так же быстро, как и предыдущие.

Ночь все тянулась. Примерно в полвторого она вернулась к ночлежке по Троул-стрит, 18, и задержалась там на кухне на несколько минут, пока домовладелец не вывел ее на крыльцо.

— Ступай зарабатывай, дуся, — заявил он ей. — И без денег больше не являйся.

— Прибереги для меня постель, идет? — попросила она его. — Я скоро… Для меня заработать — плевое дело. Вон, видал, какая у меня шляпка? — Она нежно провела пальцами по полям своей соломенной шляпки. — Были у меня нынче денежки, а будет еще больше. Правду говорю, скоро приду с деньгами на ночлег… и еще останется.

И снова они тащились за ней по улицам — явно в поисках нового клиента, чтобы заплатить за порцию джина в ожидании половины четвертого. Возможно, она уже забрала письма, которые искал Лахли, из комнаты, заплатить за которую у нее пока не было денег и которая ей больше не понадобится. Мейбрик бесшумно скользил за ней в темноте, как и невидимый Джон Лахли — неясная тень чуть впереди, только лицо иногда белело, высвеченное вспышкой молнии. Раскаты грома раздражали Мейбрика сильнее, чем дождь. Дождь ему пригодится, чтобы смыть кровь, которой он окропит эти улицы…

Полли Николз шаталась по улицам почти целый час. За это время ее услуги были отвергнуты несколькими клиентами. Следом за ней они уже подходили к углу Уайтчепл-роуд и Осборн-стрит, когда она вдруг помахала рукой какой-то женщине, идущей по Осборн-стрит.

— Ба, уж не Эмили Холланд ли это? — хихикнула она. — Где пропадала, Эмили?

Эмили Холланд была значительно старше, чем Полли Николз, — почти ровесница Мейбрика, как он решил, хотя на вид ей можно было дать куда больше его пятидесяти. Эмили приветствовала пьяную проститутку с изрядным удивлением.

— Полли? Вот уж не ожидала встретить тебя в такой час! Чего это ты разгуливаешь так поздно? А я-то из Шедуэллских доков. Пожар смотрела. — Эмили махнула рукой в сторону порта, небо над которым и впрямь окрашивалось еще заревом. За эту ночь это был уже второй пожар. — Так что ты делаешь в такой час, Полли? Я-то думала, ты воротишься на Флауэр-энд-Дин вместе со мною, Энни да Элизабет. Ты ж была ведь в «Белом доме» с нами вчерашней ночью.

— Была-то была, — кивнула Полли, не без труда ворочая языком. — Да только вишь ты, надо еще деньжат раздобыть на ночлег. Этот поганец не пускает меня на ночлег без денег.

— Полли, да ведь уж полтретьего утра! — Словно эхом на эти слова пробили часы на соседней церкви. — Слыхала? Почему это у тебя до сих пор нету денег на ночь?

— Ну, были у меня деньги. Три раза были. — Она с отсутствующим видом дотронулась до своей новой шляпки. Впрочем, про флорин и письма она не сказала ни слова, что, пожалуй, было к лучшему, иначе Мейбрику пришлось бы убивать еще и эту, новую шлюху, Холланд. Лахли ясно сказал, что никто из этих грязных проституток не должен знать об этих важных письмах. Воистину Мейбрик оказывал всей Англии большую услугу, избавляя ее улицы от той грязи, олицетворением которой была Полли Николз.

— Три раза, Эмили, — повторяла тем временем Полли, — три раза были у меня деньги, и все пропила. Все до последнего пенни. Три раза. Да ты не хмурься. Будут у меня денежки, и скоро будут, тогда и вернусь к тебе с девочками. — Она похлопала по карману и пьяно хихикнула. — Так что до скорого.

Простившись с Эмили Холланд, Полли неверным шагом двинулась в новом направлении — по Осборн-стрит в направлении Шедуэллских доков и пожара, — возможно, она рассчитывала найти среди зевак платежеспособных клиентов. Подруга вполголоса пожелала ей вслед доброй ночи, с минуту смотрела ей вслед, потом печально покачала головой, пожала плечами, поплотнее запахнула шаль и продолжила свой путь по Осборн-стрит в противоположном направлении. Джеймс Мейбрик выждал, пока Эмили Холланд не скроется в ночи, и снова пустился в погоню. Джон Лахли тоже вышел из укрытия.

— И то сказать, хоть кости погрею, на пожаре-то, — донесся до Мейбрика голос Полли. Она пьяно засмеялась и подошла к толпе, собравшейся у Шедуэлла смотреть на то, как горят портовые склады. Там царил хаос. Пожарные поливали водой горящий склад и несколько соседних с ним, также обреченных. С реки огонь заливали с пожарных судов, пытаясь не допустить распространения этого пылающего ада дальше.

Более двух столетий миновало со времени Большого Пожара, но Лондон так и не забыл катаклизма, уничтожившего почти всю британскую столицу. Единственным положительным последствием того пожара, заставившего тысячи людей бежать из своих домов и бессильно смотреть на то, какгибнет в огне все их добро, было полное искоренение Черной Смерти. С той поры бубонная чума не вспыхивала в Лондоне ни разу.

Во всяком случае, именно та чума. Зато чума другого рода — тысячи проституток и шлюх — продолжала осквернять столицу величайшей империи на земле. Ничего, этой ночью Мейбрик начнет свой поход за искоренение этой смертоносной чумы. Он улыбнулся, набрался терпения и принялся следить за попытками Полли Николз подцепить клиента.

Несмотря на поздний час, все прилегающие к месту пожара улицы были запружены людьми. Сырой воздух был наэлектризован опасностью. Как и Лахли, Мейбрик старался не углубляться в толпу, поэтому довольно быстро потерял пьяную Полли Николз из виду. Царившая в Шедуэлле атмосфера напоминала карнавальное безумие. Алкоголь лился рекой. Неустанно шаривший взглядом поверх голов Мейбрик и сам пропустил несколько пинт темного эля, пытаясь залить сжигавший его изнутри огонь. Джон Лахли в конце концов тоже исчез в толпе, оставив его ждать. Мейбрику хотелось ругаться благим матом, так он устал от этой ходьбы и бесконечного ожидания. Он с такой силой сжимал свой нож, что наверняка украсил свою руку синяками.

Примерно через час, когда пожар продолжал еще свирепствовать, Мейбрик наконец снова увидел знакомую черную шляпку с бархатной отделкой. Полли Николз как раз выходила из дверей битком набитого кабака, открытого в нарушение всех законов о питейных заведениях. Ее шатало из стороны в сторону под воздействием бог знает какого количества спиртного. Она прошла мимо Мейбрика, даже не заметив его, едва не свалилась с крыльца, на которое тем временем выходил следом за ней Джон Лахли, и поплелась по Осборн-стрит обратно к Уайтчепл-роуд.

Подходило время ее встречи со смертью.

Возбуждение охотника полностью захватило Мейбрика; он крался за своей добычей, замирал в тени и снова скользил вперед под раскаты грома, напоминавшие рык свирепого зверя в ночи. Они медленно продвигались вперед, пока толпа и пожар не остались далеко позади. Полли доковыляла до совершенно опустевшей уже Уайтчепл-роуд и свернула на восток, неверным шагом направляясь к условленному месту встречи. Джон Лахли двинулся на открытое место, делая свой ход в этой игре, целью которой была связка каких-то писем. И вдруг он застыл на месте. Мейбрик тоже остановился, кляня судьбу за невезение. В конце квартала со стороны пожара показался мужчина, одетый как портовый грузчик, и окликнул женщину.

Мейбрик с наставником отступили в тень козырька над дверью дома напротив. Склонив головы, грузчик и пьяная шлюха вполголоса обменялись несколькими словами. Потом мужчина негромко хохотнул, и Мейбрик услышал, как Полли сказала: «Да». В следующее мгновение оба, оглядевшись по сторонам, поспешили к ближайшему укромному месту и остановились так близко от Мейбрика, что он буквально улавливал их запах.

Кровь бешено пульсировала в его жилах, пока он стоял в темноте, слыша шорох задираемых юбок и стук подбитых гвоздями башмаков о камни, когда он прижимал ее к кирпичной стене, тяжелое дыхание и негромкие, но настойчивые и ритмичные шлепки плоти, ударяющей о плоть. Ноздри Мейбрика раздувались от волнения. Стиснув деревянную рукоять своего ножа, он жадно ловил резкий вздох женщины, когда она прижалась бедрами к своему клиенту.

Он почти видел, как стискивает мозолистая рука грузчика отвердевшую грудь, как водит по обнаженному бедру и задранным юбкам. Он представлял себе лицо своей жены, ее прекрасные волосы, рассыпанные по обнаженной груди, представлял, как этот немытый грузчик входит в нее, как он берет ее прямо на улице, слышал в темноте прерывистое дыхание своей жены…

В ночи послышалось негромкое ругательство, потом ее ободряющий голос. «Ну же, — должно быть, думает она сейчас, — давай кончай скорее, я пьяна и хочу спать, и скоро они придут с деньгами за письма. Так что кончай, получай свое удовольствие, увалень несчастный…»

Мейбрик еще крепче сжал нож в кармане и чуть не задохнулся от нетерпения, пока та продолжала шептать пользующему ее мужчине: «Все хорошо, милый, вот хорошо, ну и здоровый же фриар у тебя…»

Фриар Тук… вот как они здесь, на улицах, называют…

Наконец до убежища Мейбрика донеслось негромкое мужское уханье.

Он подождал, пока их дыхание не замедлится, успокаиваясь.

Потом подождал, пока не стихнет шорох оправляемой одежды, звяканье монет в кармане, шепот…

— Вот тебе трехпенсовый, лапуля, и еще блестящий пенни в придачу. — За этим последовали смачный поцелуй и негромкий шлепок мозолистой лапой по прикрытым тканью выпуклостям. — И то сказать, знатно ублажила.

Мейбрик ждал, а кровь молотом колотилась в висках, заглушая цоканье подкованных подошв грузчика по мостовой. Когда шаги стихли, он услышал голос Полли.

— А что, вот они, денежки на ночлег, будто не говорила я Эмили, — бормотала она заплетающимся языком. — У меня теперь и шляпка славная, и пальто теплое, и тридцать восемь пинт, и на ночлег осталось. А ведь еще за письма дадут! — Она негромко засмеялась.

Дрожа от нетерпения, он ждал, пока она выберется из подворотни на открытое место. Бренча деньгами в кармане, она заковыляла дальше по Уайтчепл-роуд. Бесшумно ступая резиновыми подошвами — они оба купили себе те же башмаки, какие носят миллионы слуг, чтобы не раздражать шагами хозяев, — вышел из своего укрытия на противоположной стороне улицы Лахли…

— Привет, любимая, — прошептал доктор. Она испустила сдавленный вскрик и резко обернулась, едва не упав.

Лахли поддержал ее.

— Ну-ну. Я не хотел вас пугать. Спокойно. Она вылупила на него глаза.

— Ох, да это вы, — выдохнула она. — Ну и напугали же меня! — Она радостно улыбнулась и дотронулась рукой до своей шляпы. — Видали? Все купила, как вы сказали. Что, хороша?

— Очень хороша. Очень идет. И бархатом отделана? Славная шляпка. Надеюсь, письма, о которых мы говорили, у вас с собой?

Лицо ее исказила неуверенная улыбка.

— Ну, одно с собой, да.

Никто, кроме Мейбрика, не заметил вспышки гнева на лице Лахли. Он снова улыбнулся ей.

— Одно? Но, дорогая моя, их было четыре! Мистеру Эдди действительно необходимо получить весь комплект.

— Ясное дело, нужно, и кто б его за это винил, да только у меня всего одно письмо. А я как искала подругу, повсюду искала — ну, ту, у которой остальные три…

— Подругу? — Мейбрик даже удивился тому, как ровно, чуть удивленно звучит голос Лахли. — Подругу?

Глупая дура даже не заметила в его голосе опасного металла.

— Ну, так оно вышло, что у меня даже пенни какого не было, а погода-то холодная да дождливая. Вот я и дала три письма Энни, а она мне — шиллинг, чтоб я заплатила за ночлег да чтоб констебль не забрал меня за спанье на улице да не послал меня в Ламбет, в работный дом. Она их для меня хранит — покуда я не верну ей тот шиллинг, чтоб…

Лахли осторожно взял ее за подбородок.

— Что это за подруга, Полли? Как ее зовут?

— Энни. Я ж сказала, Энни Чапмен, что живет в ночлежках по Флауэр-энд-Дин, как я… Она хранит для меня те три письма, но к завтрему утру я их заберу, правду говорю.

— Ну конечно, — снова улыбнулся Лахли. Рука Мейбрика, сжимавшая нож, взмокла от напряжения.

Полли нетерпеливо заглядывала Лахли в лицо.

— А скажите, кончили вы свои дела с мистером Эдди на сегодня? — Она прижалась к Лахли; от нее все еще разило пОтом того грузчика. — Уж не зайти нам куда, прежде как я ворочусь за Энни?

— Нет, на сегодняшнюю ночь дела у меня еще не все, — не без иронии ответил Лахли. Мейбрик все больше восхищался им. Кивком головы Лахли подозвал Мейбрика. — Но у меня здесь друг, у которого есть немного свободного времени.

Полли повернулась, снова чуть не упав, так что Лахли снова пришлось поддержать ее.

— Ну, раз так, привет, милый.

— Добрый вечер, мэм, — приподнял шляпу Мейбрик.

— Полли, — с легкой улыбкой произнес Джон Лахли, — это Джеймс, мой добрый знакомый. Джеймс позаботится о тебе сегодня. Ладно. Вот деньги за то письмо, что ты принесла. — Лахли протянул ей пригоршню сверкающих соверенов.

Полли поперхнулась, потом порылась в кармане и достала измятое письмо.

Лахли осторожно взял его, пробежал взглядом надпись на конверте и высыпал деньги ей в руку. Потом покосился на Мейбрика и едва заметно дернул губой. Полли не долго будет радоваться этим деньгам.

— Вот. Первая выплата. Остаток тоже будет очень скоро. Возможно, мистер Джеймс согласится проводить вас в какое-нибудь уютное место?

Полли в свою очередь улыбнулась Мейбрику и провела рукой по его бесформенным штанам.

— Здорово.

Дыхание Мейбрика участилось. Он улыбнулся ей в глаза; кровь продолжала барабанным боем пульсировать в висках.

— Сюда, дорогая, — сказал он шлюхе.

Они с Лахли заранее рассчитали время, за которое обходят этот квартал констебли из отдела «Эйч», так что у Мейбрика в запасе еще оставалось несколько минут. Этого должно было хватить. Лахли приподнял свою кепку, пожелал Полли доброй ночи и быстрым шагом ушел по Уайтчепл-роуд, насвистывая что-то на ходу. Разумеется, Джеймс знал, что тот сделает круг по тихой Бейкерс-роу и Бакс-роу и что они скоро встретятся… очень скоро.

Мейбрик взял Полли за руку, одарил ее ослепительной улыбкой и повел ее прочь от широкой улицы — по Томас-стрит, узенькой улочке, пересекающей по мосту железную дорогу. За мостом тянулась улица еще Уже, известная как Бакс-роу; на нее выходили высокие глухие стены складов, рабочая школа и несколько длинных жилых домов, в которых проживали торговцы шляпной мануфактуры Шнейдера.

Джеймс знал Шнейдера, маленького грязного чужеземца, что в этом районе города означало только одно: еврей. Джеймс весьма тщательно выбирал место для убийства. Ведь это грязные чужеземцы, наводнившие Лондон, подрывали моральные устои Британской империи, принося с собой свои чужеземные привычки и бесовские религии, говоря на всех языках Вавилонского столпотворения, кроме честного английского. Да, Джеймс выбрал это место с особой тщательностью, дабы оставить весточку на пороге тех ублюдков, что уничтожают все английское.

Место, куда он направлялся, представляло собой старый конюшенный двор, расположенный между школой и жилыми домами. Единственный уличный фонарь горел в дальнем конце Бакс-роу. Когда они сошли с моста на узкую, шириной не более двенадцати футов от стены до стены улочку, Мейбрик снова сунул руку в карман. Он погладил пальцами рукоять прекрасного блестящего ножа, потом сжал ее. Пульс его бился все чаще, запах дешевого джина, секса и алчности ядом дурманил ему мозг. В ушах эхом звенели те непристойности, которые она шептала грузчику. Дерево рукояти едва не скользило в мокрой от пота руке. Ну же, кричал его рассудок. Скорее, пока не вернулись чертовы констебли! Он сделал глубокий вдох, воскрешая в памяти образ своей прекрасной, бесстыжей жены — обнаженной, извивающейся под телом своего любовника в номере той гостиницы, куда они заходили вдвоем у него на глазах, гостиницы на богатой ливерпульской Уайтчепл-стрит… надо же, какое совпадение!

Мейбрик бросил взгляд вдоль Бейкерс-роу. Из-за угла Бакс-роу показался Лахли и кивнул, давая ему знать, что все спокойно. Мейбрик почти задыхался от нетерпения. Левая рука его сжала руку шлюхи. Почти нежно Мейбрик прижал ее спиной к воротам конюшенного двора. Она улыбнулась ему и принялась ворошить свои юбки. Он скользнул рукой по ее локтю, поласкал грудь, потом пальцы его поднялись выше, к ее шее…

Он с размаху ударил ее кулаком в зубы.

Хрустнула кость. Выкрошилось несколько зубов. Она ударилась затылком о ворота и изумленно застыла. Мейбрик сжал ее горло сильнее. Глаза ее выпучились. Беззубый рот беззвучно шевелился. Некогда изящное лицо исказилось от ужаса: она начала задыхаться. Перед глазами Мейбрика маячило лицо его жены — задыхающееся, беззубое, перекошенное страхом… Он сунул большой палец в рот милой, бесстыжей Флори и рванул щеку. Сука почти не сопротивлялась. Он рвал ее горло, ее лицо, безмолвное, ничего не понимающее от страха. Она была так пьяна, что могла только слабо цепляться за рукав его плаща.

Джеймс Мейбрик улыбнулся прямо в глаза умирающей шлюхе…

…и вынул свой блестящий нож.

* * *

Скитер Джексон толкал свою тяжело нагруженную тележку по направлению к мужскому туалету на Малой Агоре. Бутылки позвякивали, а швабры норовили задеть манифестантов, запрудивших почти всю площадь и окруживших запертый киоск Йаниры плотным кольцом. Впрочем, пока что их протесты только поставили под угрозу всю торговлю, да и вообще могли закрыть станцию из-за стычек, которые с завидной регулярностью вспыхивали между ними и строителями «Аравийских Ночей».

«Дрянь дело, — мрачно думал он, с трудом протискиваясь через толпу. — Мы по горло в дерьме». Он пробился наконец к цели. Ему полагалось покончить с мытьем этого сортира еще пятнадцать минут назад, но график трещал по швам из-за непрекращающихся манифестаций. Он подставил ведро под кран, пустил горячую воду и как раз собирался добавить в нее моющего порошка, когда услышал нечто подозрительное.

В одной из кабинок за его спиной послышалась какая-то возня, потом звонкий удар сотряс всю легкую перегородку. Скитер резко повернулся, сжав швабру обеими руками на манер копья. Новый удар сопровождался приглушенным вскриком, высоким и напуганным. Потом дверь кабинки отворилась, и из нее вышел дюжий парень восточного типа в джинсах, рабочей рубахе и с подобием бурнуса на голове. Вид он имел весьма довольный; на ходу он продолжал застегивать ширинку. Из кабинки послышался приглушенный женский плач.

Скитер, прищурившись, посмотрел на строителя, на поясе которого висел в ножнах кривой нож для резки линолеума. В нападениях на Йаниру и ее семью были замешаны именно эти ублюдки. Скитер не сомневался, что они вполне могут знать, где она, несмотря на то что на допросах в Службе безопасности вокзала они клялись и божились в своей невиновности. Там, где они появлялись, начинались всякие неприятности, и одна из них, похоже, как раз имела место перед Скитером.

— Не хочешь сказать, в чем дело? — негромко спросил Скитер, заняв позицию между мускулистым строителем и выходом из туалета.

Темноглазый парень скользнул взглядом по Скитеру, но тут же ухмыльнулся, успокоенный его небольшим ростом и хрупким на вид сложением.

— Маленьким девочкам не стоит просить больше денег, чем они стоят.

— Ой ли? — Скитер покачнулся на пятках, проверяя равновесие. Он понимал, что играет в опасную игру. Эти ребята не расставались со своими рабочими инструментами, которые легко превращались в смертоносное оружие. Но он не мог выпустить этого ублюдка отсюда просто так, тем более что в кабинке кто-то плакал, как ребенок, которому сделали больно. — Эй, там, с вами все в порядке? — крикнул он паре грязных теннисных туфель, видневшихся за приоткрытой дверью. — Если нужно, я позову «скорую».

— С-Скитер? — Дрожащий от страха голос показался ему знакомым.

В голове его что-то щелкнуло, он вспомнил этот голос, и тут же его охватила ярость, холодная и смертоносная, как те ветры, что задувают зимой в Гоби.

— Бергитта? — Девушка, съежившаяся у перегородки, была даже моложе Скитера. В тот первый, самый жуткий день она помогала искать Йаниру, когда Служба безопасности опустила руки. Найденные обучали ее современным техническим навыкам, чтобы она могла зарабатывать себе на жизнь, не торгуя собой.

— Скитер, пожалуйста… не надо… он… он ударит тебя…

Скитер не собирался бросать члена своей приемной семьи выходцев из Нижнего Времени, тем более обиженного кем-то вроде этого ухмыляющегося громилы.

— Сколько он обещал тебе заплатить, Бергитта? — спросил он, не сводя взгляда с глядевшего на него исподлобья строителя.

— Д-двадцать… но все в порядке. Пожалуйста… Скитер смерил злобного строителя брезгливым взглядом.

— Двадцать? Ба, да мы никак бережливы сверх меры, а? Да за двадцатку даже гамбургера не купишь. Слышишь, жопа, ты заплатишь моей знакомой столько, сколько обещал, и уберешься отсюда, пока я не рассердился.

Черные глаза удивленно расширились.

— Заплатить? Ей? — Он засмеялся противным, издевательским смехом. — Прочь с дороги!

Скитер не пошевелился. Его противник сердито нахмурился, потом быстро шагнул вперед, сжав одну руку в кулак, а второй потянувшись к поясу. Скитер увидел, как блеснула сталь…

Рукоять швабры описала в воздухе дугу и смачно соприкоснулась концом с солнечным сплетением нападавшего.

Верзила охнул и, выпучив глаза, сложился на конце швабры. Нож звякнул о кафельную плитку, и Скитер отшвырнул его ногой в лужу под дальним писсуаром, потом перехватил задыхающегося строителя за шиворот и сунул его мордой в ведро. Пока тот глухо булькал в горячей воде, Скитер с профессиональной ловкостью вытащил его кошелек и изучил его содержимое. Отдельные бульки из-под воды напоминали ругательства, однако основным их результатом стали лишь самые восхитительные мыльные пузыри, какие только доводилось видеть Скитеру.

Достав деньги для Бергитты, Скитер снова взял их бывшего владельца за воротник рубахи и извлек его физиономию из воды.

— А теперь, — мягко произнес он, — не хочешь ли ты рассказать мне про Йаниру Кассондру?

Ответ прозвучал по-арабски и наверняка непристойно.

После четвертой водной процедуры тот поклялся, что никогда и ничего не замышлял против Йаниры Кассондры и усыпал бы ее путь розами, только бы его больше не окунали в воду. Поколебавшись, Скитер решил, что ублюдок, похоже, не врет. Он сунул кошелек в покрытые мыльной пеной зубы.

— Двадцать за оказанные услуги, остальное за нанесенный ущерб. А теперь убирайся отсюда, пока я не переломал тебе ребра. Или не вызвал полицию.

Легкого движения шваброй хватило, чтобы мокрый строитель опрометью бросился к выходу, не обратив внимания на висевшую над дверью табличку «Осторожно, скользко!». Судя по крикам и визгу из-за двери, он врезался прямо в толпу манифестантов. Минуту спустя послышались полицейские свистки, и визгливый женский голос заявил, что «…он меня сбил с ног! Да, он побежал вон туда!..».

Разминая немного потянутое плечо, Скитер пересек туалет и заглянул в кабинку. Бергитта держалась рукой за разбитую щеку. Платье ее было порвано. При виде этого ярость охватила Скитера с новой силой.

— Ты в порядке? — мягко спросил он.

Она кивнула и вдруг заплакала, дрожа так сильно, что он слышал, как колотится ее идентификационный браслет — подарок Найденных — о перегородку. Скитер прикусил губу, потом вздохнул и, присев рядом с ней, осторожно погладил ее по роскошным платиновым волосам, переливающимся в свете лампы над головой.

— Ш-ш, — прошептал он. — Он уже ушел. Все в порядке, ш-ш… — Когда она перестала плакать, он заглянул ей в лицо. — Бергитта, идем в лазарет.

Она мотнула головой.

— Нет, Скитер, у меня нет денег… Он протянул ей деньги из кошелька.

— Деньги есть. И у меня тоже есть кое-какие сбережения, так что не беспокойся об этом, ладно? — Вообще-то он откладывал эти деньги на квартплату, но, черт побери, он всегда сможет спать в помещении Совета Семерых, в подвале, пока не сможет позволить себе снять новую квартиру.

Бергитта снова тихо заплакала; слезы катились по ее разбитому лицу. Скитер достал из своей тележки бумажное полотенце и вытер ей щеки, потом помог ей подняться. Когда она пошатнулась, он просто-напросто поднял ее на руки и понес. Она цеплялась за его плечи и прятала лицо от встречных. Когда он внес ее в помещение лазарета, Рэчел Айзенштайн как раз выходила из своего кабинета.

— Скитер! Что случилось? Снова беспорядки? — встревожено спросила она.

— Нет. Один задница-строитель бил ее по лицу и бог знает по чему еще, пока я не вмешался. Он и меня пытался вспороть ножом для линолеума.

Рэчел сжала губы.

— Неси ее в смотровую, Скитер. Посмотрим, не повредил ли он ей что-нибудь еще. И нам стоит заполнить протокол осмотра для Безопасности. Чем больше претензий мы предъявим, тем больше вероятность того, что Булл не спустит это дело на тормозах и вышвырнет виновного в этом через Главные, наплевав на график стройки. Кит и так уже наседает на Булла с этим.

А потом заботы о Бергитте приняла на себя Рэчел, а Скитер оказался в неожиданной для себя роли заявителя в полицию. Он опознал типа по фотографии, выбрав ее из пачки регистрационных анкет.

— Вот он. Да, этот ублюдок угрожал мне ножом для резки линолеума.

— Ты понимаешь, что мы не можем выдвинуть против него обвинения в том, что он сделал с Бергиттой? — спросил офицер, когда Скитер передал ему бумаги. — Она же из Нижнего Времени. У нее нет никаких гражданских прав.

— Угу, — мрачно буркнул Скитер. — Понимаю.

В поисках Йаниры Кассондры они перерыли небо и землю, но только из-за храмовников и того влияния, которое приобрели Храмы Владычицы Небесной. Однако Бергитта была всего лишь простой девчонкой из Нижнего Времени, безвыходно запертой на станции и лишенной защиты тех, кто правил в этом ее новом мире. Хуже того, она была известна как проститутка. Служба безопасности и пальцем не пошевельнет, когда в беду попадают девушки вроде Бергитты.

— Если ты хочешь, — говорил тем временем офицер, — чтобы этого типа обвинили в нападении и угрозе применения оружия плюс все, что я еще смогу придумать, ты это получишь, но это все, что мы можем ему припаять, Скитер.

— Да, я хочу, чтобы его обвинили, — буркнул Скитер. — И вышвырнули его со станции, если вы сможете этого добиться. Вместе с его дружками.

— Не трать воздуха понапрасну. Они и так отстают от графика, а ведь первый тур через Врата намечен на следующий месяц. Мы сможем устроить суд после того, как закончат новую секцию Общего. Но пытаться вышвырнуть его со станции до окончания строительства — дохлый номер. Мне это тоже не нравится, но именно так обстоят дела. По-моему, тебе стоит понимать это.

— Спасибо, — вздохнул Скитер. — Я знаю, что вы делаете все, что в ваших силах.

Тем временем вернулась из смотровой Рэчел.

— У нее легкое сотрясение и пол-лица в синяках, но в общем с ней ничего страшного. Никаких внутренних повреждений, все кости целы.

Скитер вздохнул с облегчением:

— Спасибо.

Рэчел с любопытством смотрела на него:

— Ты дрался с вооруженным человеком, защищая ее? Скитер пожал плечами:

— Собственно, это и дракой не назовешь. У меня была швабра, он бы ко мне не подобрался.

— Ну, как бы ты ни считал, это все-таки было рискованно, Скитер.

До него дошло, что она пытается благодарить его. Он ощутил, что щеки его горят.

— Слушай, насчет оплаты. У меня есть немного денег…

— Поговорим об этом позже, ладно? Ой-ой… Скитер оглянулся и побледнел.

В дверях стояло его начальство, и вид у него был не самый довольный.

— Это правда? — спросил Чарли Райан.

— Что — правда? — настороженно переспросил Скитер.

— Что ты избил строителя из-за какой-то чертовой уличной девки из Нижнего Времени? А потом принес ее сюда в оплачиваемое мною время?

Скитер стиснул кулаки.

— Да, это правда! Он колотил ее, как…

— Я тебе плачу не за то, чтобы ты спасал своих дружков из Нижнего Времени, Джексон. Я вел себя по-другому, когда это касалось Йаниры Кассондры, но это уже слишком! И будь я проклят, если буду платить тебе за то, что ты упек работящего профессионала в кутузку!

— Чарли, — сделала попытку вмешаться Рэчел. — У всех на станции неприятности с этими парнями, и тебе это хорошо известно.

— Не лезь в это дело, Рэчел! Джексон, я плачу тебе за то, чтобы ты мыл сортиры. Вот как раз сейчас один сортир на Малой Агоре не вымыт.

— Да вымою я ваш вонючий сортир! — буркнул Скитер. Чарли Райан смерил его взглядом с ног до головы.

— Нет, не вымоешь. Ты уволен, Джексон.

— Чарли… — всполошилась Рэчел.

— Ну его, Рэчел, — махнул рукой Скитер. — Знай я, что работаю на вонючего мракобеса, я бы уволился месяц назад.

Он вышел из лазарета и позволил толпе в Общем зале увлечь его за собой.

Что делать дальше, он представлял себе смутно.

Несколько столетий он бесцельно бродил туда-сюда, сунув руки в карманы, глядя на туристов, осваивающихся в своих театральных нарядах, смеющихся над покупками друг друга и угощавших друг друга дорогими обедами. Интересно, подумал он, задумывается ли хоть кто-нибудь из них, каково смотреть на все это запертым на этом вокзале выходцам из Нижнего Времени?

Он сидел на мраморном бортике фонтана у Вокзала Виктория, в буквальном смысле этого слова повесив голову, когда из толпы вынырнул Кайнан Рис Гойер. Выражение лица его было угрюмее обычного.

— Скитер, у нас неприятности.

Скитер поднял взгляд: что-то в голосе валлийца встревожило его.

— Неприятности? Ох, ну что еще?

— Юлий, — тихо ответил Кайнан. — Он пропал.

Скитер только зажмурился. О нет… Только не хватало, чтобы еще один друг пропал. Подросток из Древнего Рима сколотил детей Найденных в подобие клуба, известного под названием «Банда Потерянных и Найденных». Под ненавязчивым присмотром Йаниры «банда» начала зарабатывать деньги, провожая заблудившихся туристов в свои гостиницы, а также служила глазами и ушами Совета Найденных в тех местах, где появление взрослых возбудило бы подозрения. Именно эти ребятишки позволили Совету довольно много узнать о произрастающих на станции сектах — во всяком случае, куда больше того, чем сумели обнаружить Майк Бенсон или кто-либо из его подчиненных.

— Как давно он пропал? — устало спросил Скитер.

— Не знаем точно, — вздохнул Кайнан. Никто не видел его с… — Валлиец задумался. — Он выполнял какое-то поручение Совета перед теми беспорядками, при которых исчезла Йанира. С тех пор его никто не видел.

— О Боже. Что же творится на этой станции?

Кайнан в сильнейшей досаде стиснул кулаки.

— Я не знаю! Но если узнаю, Скитер, я разорву на части того, кто в этом виноват!

В этом Скитер не сомневался. Да и сам он не прочь был бы помочь.

— Ладно, надо организовывать новые поиски. На этот раз Юлия.

— Его «банда» уже ищет вовсю.

— Я хочу, чтобы они подобрались как можно ближе к этим ублюдкам — строителям «Аравийских Ночей». И к этим сектантам Потрошителя. Все уроды на этой станции, у которых может быть повод желать исчезновения Йаниры или сеять здесь смуту, должны быть в списке подозреваемых.

Кайнан кивнул.

— Я переговорю с ребятами. Они злы, Скитер. Злы и напуганы.

— Угу. Я тоже, Кайнан Рис Гойер. Я тоже.

Валлиец медленно кивнул:

— Да. Храбрый мужчина — тот, кто признает, что боится. Только дурак считает себя невидимкой. Совет Семерых созывает внеочередное совещание. Еще одно.

— Ничего удивительного. Когда?

— Через час.

Скитер кивнул. По крайней мере ему не придется бояться потерять работу, сбегая на Совет тайком. Кайнан Рис Гойер все не уходил.

— Я слышал, что случилось, Скитер. С Бергиттой все в порядке?

— Угу. Избита, напугана, но Рэчел говорит, что ничего страшного.

— Хорошо. — Бывший лучник сжал челюсти. — Чарли Райан — свинья. Он нанимает нас потому, что с нами ему не приходится платить… как это называется? Отчислений профсоюзу.

— Угу. Расскажи мне про это.

— Скитер…

Что-то в голосе собеседника заставило его снова поднять взгляд.

— Несчастный случай может произойти со всяким…

— Нет. — Скитер заставил себя подняться на ноги и заглянул валлийскому лучнику в глаза. — Нет, он имел полное право уволить меня. Да и работал я паршиво, почти все время тратил на поиски Йаниры и Маркуса. Я все равно считаю, что он мог бы пересмотреть свои ценности, но ни о каких несчастных случаях и слышать не желаю. Спасибо, конечно, но это была бы пустая трата сил. Такие, как Чарли Райан, вырастают как грибы. Раздави одного, на его месте выскочат пятеро. И потом, если кто и высадит ему зубы, так пусть уж это лучше буду я, идет?

Кайнан Рис Гойер явно готов был поспорить, но передумал.

— Что ж, твое право, — тихо произнес он. — Впрочем, сегодня ты обрел больше, чем потерял.

Скитер не нашелся, что сказать.

— Увидимся на Совете, — тихо сказал валлиец и исчез, оставив его стоять среди гомона Общего зала, гадая, почему вдруг у него так защипало в глазах.

— Я приду, — пообещал Скитер пустому воздуху перед собой.

Сколько еще его друзей растворятся в воздухе, прежде чем эта гадкая история завершится? Что такого видел или слышал Юлий, чтобы его тоже схватили? Ох, попадись тот, кто заварил эту кашу, в руки Скитеру… Уж тогда он точно узнает, что значит нарушить законы монгольского рода Якка. А пока у Скитера пропал еще один друг…

У Скитера было слишком мало друзей, чтобы рисковать потерять еще хоть одного.

* * *

Марго возбужденно подалась вперед и тут же отпрянула от омерзения. И тут она разглядела лицо и ахнула, узнав его.

— Джеймс Мейбрик! — вскричала она. — Это же Джеймс Мейбрик! Торговец хлопком из Ливерпуля!

— Ш-ш-ш! — Ученые возмущенно замахали на нее руками, пытаясь расслышать все, что могут сказать убийца и его жертва. Правда, все это записывалось на пленку, включая последние шаги Полли Николз. Марго подавила приступ тошноты, глядя, как Мейбрик провожает свою жертву к воротам, на которых он распнет и зарежет ее. Когда он ударил ее кулаком, Марго спрятала лицо в руках, не в силах смотреть. Хватало и звуков…

— Черт подери, а это еще кто такой? — вдруг взорвался Конрой Мелвин.

Марго подняла взгляд на экран… Прямо за Джеком-Потрошителем, продолжавшим кромсать свою уже мертвую жертву, виднелась еще одна мужская фигура.

— Джеймс… довольно, — чуть слышно прошептал он. Мейбрик продолжал кромсать ножом шею мертвой женщины, словно пытаясь отрезать ей голову, и он повысил голос. — Она мертва, Джеймс. Хватит!

Кто бы ни был этот незнакомец, Джеймса Мейбрика он явно знал. Что еще важнее, Мейбрик тоже знал его. Безумный огонь в глазах Мейбрика погас, и он оглянулся. Губы его шевелились.

— Но голова… я хотел голову… — Псих. Законченный маньяк.

— Некогда. Заберите деньги у нее из карманов. И торопитесь, констебль появится вот-вот.

Размещенные на Бакс-роу камеры запечатлели узкое угрюмое лицо с висячими усами. Совершенно незнакомый мужчина подошел поближе посмотреть на то, что осталось от Полли Николз. Пока Мейбрик обшаривал карманы убитой, незнакомец положил руку ему на плечо — случайный жест, но тому, кто знаком со строгим этикетом викторианской эпохи, он говорил очень многое. Эти люди знали друг друга достаточно хорошо, чтобы позволить себе подобную фамильярность. Мейбрик вытирал свой нож о юбки Полли.

— Отлично, Джеймс. Вы справились просто замечательно. Сначала задушили ее, как вам и было сказано. Крови вытекло не больше бокала. Очень хорошо. — Голос понизился до шепота. Интонации и слова выдавали в говорившем образованного человека, но едва уловимые детали заставляли подозревать в нем уроженца Ист-Энда. — Деньги, Джеймс! — повторил он резче.

— Да, доктор! — зарокотал в динамиках хриплый от сексуального возбуждения голос Мейбрика. Пристрастившийся к мышьяку торговец хлопком из Ливерпуля склонился над окровавленными останками своей жертвы и, обшарив ее карманы, достал из них несколько больших монет — судя по золотому отблеску, соверенов. — Писем больше нет, доктор, — прошептал он.

— Писем? — эхом пробормотал Павел Костенко, почти уткнувшись лицом в монитор, чтобы лучше рассмотреть лицо незнакомца. — Каких еще писем? И что за доктор?

В противоположном углу полицейский инспектор Кон-рой Мелвин вдруг захлебнулся почти беззвучным смехом, причина которого была понятна лишь ему одному. Марго пообещала себе спросить его позже, что смешного нашел он в этой жуткой истории.

Тем временем незнакомец на экране монитора выказывал признаки крайнего нетерпения.

— Ну конечно, там не должно быть других писем. Она же сказала, что продала их, сучка пьяная, и я ей верю. Пошли, Джеймс, констебли из «Эйч» будут здесь с минуты на минуту. Вытрите башмаки, они в крови. И идите со мной. Вы справились замечательно, Джеймс, но нам нужно спешить.

Мейбрик выпрямился.

— Хочу свое лекарство, — нетерпеливо сказал он.

— Конечно, вы получите все лекарства, которые вам нужны, еще до вашего отъезда домой. После того, как мы попадем в Тибор.

Глаза Мейбрика на экране блеснули. Он схватил незнакомца за руку.

— Спасибо вам, доктор! Так вспороть эту сучку… она вскрылась, как спелый персик… черт, как здорово…

— Да, да, — нетерпеливо тянул его прочь узколицый мужчина. — Вы можете все это описать в вашем бесценном дневнике. Только позже. А теперь идемте со мной, нам нужно спешить. Сюда…

Оба зашагали прочь от камеры, двигаясь быстро, но не слишком, чтобы не возбуждать подозрений на случай, если кому-нибудь вдруг взбредет в голову выглянуть из окна. Бесформенный труп Полли Николз остался лежать у ворот, на которых она умерла; растрепанные юбки скрывали жуткие увечья, нанесенные ножом Мейбрика. Марго смотрела вслед двум мужчинам, которые явно состояли в каком-то кошмарном заговоре, включавшем в себя неизвестные письма, заплаченные проституткам деньги и убийства. Никакого логического объяснения этой игре Марго не находила; впрочем, судя по виду окружавших ее ученых, они — тоже. Кто этот таинственный доктор и каким образом связан с ним Мейбрик? И почему в дневнике Мейбрика нет ни намека на подобный оборот событий?

Этот дневник с потрясающими подробностями описывал множество окружавших Мейбрика людей: его неверную жену-американку, их детей, молоденькую служанку из Америки, его братьев, работников, друзей, убитых им женщин — но в нем ни разу не упоминалось ни о каком сообщнике в убийствах пятерых уайтчеплских проституток, в совершении которых он сознавался.

Кто же тогда этот смуглый, чужеземного вида мужчина? Мужчина, вдруг сообразила Марго, идеально совпадающий с одним из описаний Потрошителя. А Мейбрик с его светлой кожей и светлыми же волосами, с его массивной часовой цепочкой из золота, до последней детали совпадал с описаниями других свидетелей. Выходит, показания множества опрошенных лондонской полицией свидетелей разнились по одной простой причине: убийц было двое.

— Все правильно, — прохрипела Марго. — Их двое! Темноволосый, похожий на иностранца, и светловолосый. И ведь Израэль Шварц, купец, который видел нападение на Элизабет Страйд, видел обоих! Действующих рука об руку!

Она опомнилась, заметив, что взгляды ученых обратились на нее. Шахди Фероз хмурилась, но Марго почему-то ощущала, что вовсе не от неодобрения. Скорее, она просто задумалась.

— Да, — кивнула доктор Фероз. — Вся путаница вызывалась именно этим обстоятельством. Вообще-то в этом нет ничего необычного.

Марго поперхнулась.

— В чем?

Шахди Фероз подняла на нее взгляд.

— Гм? О! Я хотела сказать, нет ничего необычного в подобном сговоре между психопатами. Более слабый психопат, серийный убийца, иногда цепляется за наставника, если угодно — за личное божество. Он боготворит более сильного убийцу, исполняет его волю, учится у него. — Она снова нахмурилась, но темные глаза ее возбужденно горели. — Да, это серьезно. Этого мы не ожидали. Разумеется, вполне вероятно, что большинство убийств этого периода можно будет приписать Потрошителю — если Потрошитель на поверку оказался двумя людьми. Двумя в высшей степени обеспокоенными чем-то людьми, действующими совместно, — господином и почитателем. Они могут действовать различными методами, чем, возможно, и объясняется неясность в вопросе, кто из тех женщин действительно убит Потрошителем.

— Да, — вмешался инспектор Мелвин. — Но как насчет этих писем? Каких писем? И кто этот тип? Он не укладывается ни в одну из известных схем. Ни в одну, черт меня подери!

Доктор Костенко покачал головой.

— Верно, ни в одну из известных. И все же схема намечается. Он врач. Человек с медицинским образованием. Несомненно, именно этот доктор советовал Джеймсу Мейбрику предварительно душить свои жертвы, чтобы кровь из разрезанных сосудов не забрызгала его одежду. Если бы жертва Мейбрика в момент, когда он перерезал ей горло, была еще жива, он был бы весь покрыт «красной жижей», о которой он пишет в своем дневнике.

Строки, о которых говорил Костенко, принято было считать обычным американским преувеличением, вследствие чего некоторые эксперты вообще считали дневник фальшивкой. Верно, Мейбрик несколько лет прожил в Норфолке и женился на американке, так что, несомненно, был хорошо знаком с американским сленгом поздневикторианского периода. Что ж, порой даже эксперты бывают слепы, как пещерные креветки.

Костенко продолжал задумчиво хмуриться на телемонитор.

— Кто бы это ни был, у него внешность иностранца и джентльмена, как и описывали свидетели. Образованный человек.

— И он жил в Ист-Энде, — услышала Марго собственный голос. — Это слышно по его произношению.

И снова она оказалась в центре внимания всей ученой братии. Гай Пендергаст улыбнулся:

— А ведь она права, Мелвин. Перемотайте запись назад. Сами послушайте внимательнее. Только не делайте поспешных выводов. К этим звукам надо привыкнуть, слушать их каждый день, как на работе.

Шахди Фероз оживленно закивала.

— Да, берите пример с мисс Смит. Произношение Ист-Энда выделяется специфическими гласными звуками и ритмикой. Браво, Марго.

Приятное тепло разлилось в груди Марго. Она улыбнулась знаменитой ученой. Ей даже показалось, что она парит в воздухе в паре дюймов от пола. К реальности ее вернул резкий голос Доминики Нозетт:

— Что ж, я намерена узнать, кто он такой, этот наш таинственный доктор! Кто со мной?

Гай Пендергаст бросился за своими камерами.

— Нет, никуда вы не пойдете! — Марго бросилась к двери и решительно загородила собой единственный выход из подвала. — Мне очень жаль, — твердо заявила она, — но официальное полицейское расследование начнется на Бакс-роу уже через несколько минут. И никого — вы поняли: никого из членов этого тура — не должно быть поблизости от места убийства, когда появится полиция. Там установлены наши камеры и микрофоны, так что каждая секунда происходящего фиксируется.

— Послушайте, — начал Гай Пендергаст. — Не можете же вы держать нас взаперти в этом подвале!

— У меня нет ни малейшего желания запирать кого-то в этом подвале! — парировала Марго, стараясь производить впечатление рассудительной и властной, хотя на деле не чувствовала себя ни той, ни другой. — Но сейчас нет решительно никакого смысла ехать из Сполдергейта в Ист-Энд. Мейбрик опознан. Его спутник оставался тайной на протяжении почти ста пятидесяти лет. Разумеется, мы начнем работу по его идентификации. Осторожно. Постепенно. Известие об этом убийстве потрясет Уайтчепл. Особенно увечья, когда голытьба из работного дома, готовя ее к погребению, разденет ее завтра утром и обнаружит их. В конце концов, еще месяца не прошло с тех пор, как в Ист-Энде зверски убили Марту Тэбрем.

— Седьмого августа, — подала голос Шахди Фероз. — И не забывайте про Эмму Смит, убитую на Пасху. Для обитателей Ист-Энда четвертое апреля было не так уж и давно. Тем более когда женщин режут на куски, а никто из ходящих по этим улицам не ощущает себя в безопасности.

— Верно, — настойчиво подхватила Марго. — Поэтому все там решат, что это не первое убийство, а уже третье. Нам просто нельзя разгуливать по Ист-Энду, задавая вопросы вроде: «Скажите, не приходилось ли вам видеть поблизости доктора заграничной внешности, приятеля Джеймса Мейбрика?» Тем более что здешние следователи пока не имеют ни малейшего представления о том, что Джеймс Мейбрик замешан во всем этом, не говоря уже о том, втором, парне, кто бы он ни был. Поэтому, проводя наше собственное расследование, мы должны проявлять исключительную осторожность. Я достаточно ясно объяснила?

Доминика Нозетт казалась раздраженной, но все же кивнула. Ее напарник помедлил и тоже согласился, хотя без особой радости на лице. Что ж, вроде бы пронесло. Пока.

— Хорошо. А пока я предложила бы проанализировать уже имеющиеся записи на предмет поиска дополнительных улик. Инспектор, не могли бы вы перемотать одну из резервных пленок, пока на остальных продолжается запись?

Пока все повторно просматривали запись, Шахди Фероз сидела, задумчиво прикусив губу.

— Он мне знаком. Не лицо, нет, но голос… Где-то я его слышала. Голову даю на отсечение, что слышала. — Она тряхнула головой, явно сердясь на свою память. — Уверена, я еще вспомню. За последние несколько лет я встречала столько людей из разных мест и времен. Я провела в Лондоне несколько недель, изучая оккультные объединения вроде Теософического общества, а также различные ордена друидов. И если он дружит с Джеймсом Мейбриком, он тоже может быть из Ливерпуля, а не из Лондона. Но я знаю точно, я видела или слышала его раньше. В этом я совершенно уверена.

Однако могла Шахди Фероз вспомнить что-то или нет, так и осталось неизвестным, ибо в это время зазвонил телефон с известием о возвращении с ночных поисков Малькольма и его людей. Никаких вестей о Бенни Катлине не было, хотя, судя по голосу Малькольма в трубке, все обстояло еще хуже, чем он рассказал Марго. Марго прищурилась и хмуро покосилась на монитор, на котором наблюдатели в очередной раз просматривали запись. По крайней мере Бенни Катлин ничем не напоминал этого неизвестного Потрошителя. И дипломник из Америки не мог говорить как лондонец из Ист-Энда, тем более старающийся изгнать из своего голоса всякое напоминание о бедности. Мысль о том, что им придется распутывать две различные тайны, продолжение разборок Верхнего Времени и убийства Потрошителя, глубоко расстроила Марго. В таком настроении она тихо вышла из подвала и поднялась встретить своего жениха.

— Что стряслось, Малькольм? — прошептала Марго, когда он обнял ее, зарывшись лицом в волосы.

— Ох, Марго… мы по уши в неприятностях из-за Катлина.

Она заглянула ему в глаза и сама испугалась тому, сколько в них было усталости.

— Что еще?

— Помнишь тех, убитых? В гостинице и перед Оперой? Они не здешние, как мы предполагали. Не бандиты из Найхола.

Во рту у Марго пересохло.

— Нет?

Он покачал головой.

— Нет. Констебли из тамошнего отделения попросили нас с мистером Гилбертом приехать в полицейский морг на предмет опознания трупов: ведь мистер Катлин некоторое время находился в Сполдергейте. — Он помолчал. — Марго, они из Верхнего Времени. Носильщики с ВВ-86. Гильберт узнал обоих. Он говорит, они прошли Врата с вашей группой.Он видел, как они грузили багаж вновь прибывших туристов, а потом оба исчезли, бросив полдюжины туристов с багажом на вокзале Пэддингтон. Отвечавший за ту группу человек из Сполдергейта решил, что это журналисты, проскользнувшие через Врата под видом носильщиков, и пытался преследовать их, но уже через несколько минут потерял их из виду и вернулся на помощь туристам.

Марго устало потерла глаза.

— Я ничего не понимаю, Малькольм, — тихо простонала она. — Ну зачем паре носильщиков бросать работу, бежать на другой конец Лондона и пытаться укокошить дипломника в гостинице «Пикадилли»?

— И, не преуспев в этом, гнаться за ним до самой Оперы? — добавил Малькольм. — Не знаю, Марго. Не имею ни малейшего представления. Бред какой-то.

— Может, Катлин как-то связан с организованной преступностью? — предположила Марго и сама поежилась от такой мысли.

— Видит Бог, это может быть что угодно. Думать не хочу об этом, хоть ненадолго. Что там слышно насчет Потрошителя? — добавил он, снова притягивая ее к себе и зарываясь губами в ее волосы.

— Ты не поверишь, — пробормотала Марго ему в плащ. Лицо Малькольма, мокрое от дождя, болезненно сморщилось.

— Что, так гадко?

— Достаточно гадко. — Она рассказала ему все, что они узнали, сидя в подвале.

Малькольм негромко присвистнул.

— Боже праведный. Значит, сладкая парочка? И ты уверена, что тот, второй, не Катлин?

— Нет, если он только не притащил с собой спеца по пластической хирургии. И не умеет ходить на ходулях. Тот парень гораздо выше Бенни Катлина.

— Что ж, хоть одна хорошая новость. Что бы ни случилось с Катлином, по крайней мере он не маньяк-убийца.

— Нет, — тихо возразила Марго. — С учетом того, что произошло на станции, а еще того, что ты обнаружил насчет парней, которых он застрелил вчера вечером, пожалуй, я бы чувствовала себя лучше, если бы Катлин оказался Потрошителем.

— Милая, — вздохнул Малькольм. — Хотелось бы мне, чтобы ты ошибалась.

На это Марго не нашлась, что ответить. Она просто отвела своего усталого жениха в кровать и сделала все, что в ее силах, чтобы помочь им обоим забыть о ночных ужасах.

Глава 11

Кит Карсон коротал время в задней комнате «Нижнего Времени», пытаясь обставить Голди Морран в бильярд — и по обыкновению проигрывая, — когда туда вошел Роберт Ли, темные глаза которого опасно поблескивали.

— Что случилось? — с опаской спросил Кит, пока Голди с грохотом закатывала очередной шар в угловую лузу. Антиквар расплылся в ухмылке:

— Боже! Так ты еще не слышал?

— Не слышал о чем? — Голди на мгновение подняла взгляд, прежде чем сунуть в карман очередные Китовы пятьдесят баксов. — Надеюсь, не очередной бунт при открытии Главных?

— Нет, — хитро прищурясь, признал Роберт. — Ты ни за что не поверишь, какие новости приходят из Верхнего Времени!

Кит нахмурился:

— Правда? Погоди, не говори. Какая-нибудь группа психов из Верхнего прислала на станцию делегацию с официальным протестом?

Ли только прищурился еще сильнее.

— Ну, если на то пошло, прислали, только не по поводу Джека-Потрошителя или его жертв.

Кит фыркнул. Шумная группа, назвавшая себя СОС — «Спасите Обреченных Сестер», — пыталась добиться права на вмешательство ради спасения лондонских проституток, которым предстояло погибнуть от рук Джека-Потрошителя, несмотря на тот факт, что это неминуемо повлияло бы на ход истории. Они аргументировали свою позицию тем, что, раз уж эти женщины считались все равно что грязью, стоит хотя бы попытаться. Впрочем, Кит считал эти доводы несостоятельными, поскольку дело Джека-Потрошителя — нравилось это кому-то или нет — уже стало одним из самых громких в истории криминалистики.

— Ладно, — вздохнул Кит, глядя на очередной точный удар Голди. — Если это не СОС и не кто-то вроде ордена Джека-Властелина, что же это?

Роберт ухмыльнулся.

— Помнишь парней из «Ансар-Меджлиса», участвовавших в беспорядках? Ну, тех, кого Майк Бенсон закатал в кутузку? Их приятели в Верхнем Времени устроили там настоящий ад. Нападения на Храмы Владычицы Небесной, уличные беспорядки и все такое. И конечно, нашлись считающие, что здесь начнется то же самое — из-за Йаниры Кассондры. Тут уже прибыла целая толпа с требованиями освободить посаженных Майком Бенсоном ублюдков. Они считают, что арест банды террористов из Нижнего Времени, нелегально проникших с одного вокзала на другой с целью убийства, является нарушением их прав. Кит только поморщился.

— И почему это меня не удивляет? — За его спиной скользнули в лузу очередные полсотни его, Кита, кровных баксов. — Но, — с надеждой добавил он, — ты ведь не с этим пришел, нет?

Ли сочувственно проводил глазом очередной шар, закаченный Голди в лузу, на этот раз боковую.

— Ну, в общем-то нет. Эта новость еще лучше. Голди примерялась кием к новому шару, но при этих словах подняла взгляд.

— Надо же! Что-то еще лучше толпы психов, защищающих несуществующие права террористов из Нижнего Времени?

— Ага, — кивнул Ли. — Лучше даже прибытия отряда дружинниц «Ангелов Чести». Первое же, что они устроили, оказавшись здесь, — это учинили драку с идиотами, требующими освобождения арестованных «братьев». Хорошую драку. Разнесли три торговых киоска, закусочную и костюм, который сооружала Конни Логан. Она подает в суд на возмещение ущерба. Костюм штучный, стоимостью в восемь кусков.

Кит застонал.

— Как мило, — буркнула Голди. — Именно этого нам как раз и не хватало. Что может быть хуже бригады воинствующих феминисток, видящих единственную цель жизни в запихивании своей религии штыками в глотки всем остальным?

Ли выждал, пока Голди снова прицелится, и только тогда позволил бомбе разорваться.

— Помните сенатора Джона Кеддрика? Того типа, который запрещает все, с чем он не согласен? Он еще разглагольствует насчет угрозы, которую несет современному обществу туризм во времени? Так вот, похоже, «Ансар-Меджлис» похитил его единственную дочь. После того как застрелил его свояченицу и черт знает сколько еще народу в нью-йоркском ресторане. Теперь Кеддрик угрожает позакрывать все до одного функционирующие Вокзалы Времени, если только его детку не вернут ему живой и невредимой.

Удар Голди превзошел все ожидания. Пять шаров перелетели через борт и с громким стуком грохнулись об пол. От Голдиного ругательства с потолка посыпалась побелка.

— Ух ты, Голди! — Сочувствия на лице Роберта было не больше, чем у сытого кота. — Прошу прощения, графиня.

Ненавистное прозвище, которым одарил самую печально известную менялу Ла-ла-ландии Скитер Джексон, в сочетании с проигранной партией настолько разъярили Голди, что она лишилась дара речи. Она молча стояла с кием в руке, испепеляя антиквара взглядом и шипя, как упавшая в воду головешка.

Кит восхищенно покачал головой.

— Роберт, тебе просто цены нет! — Он взял свой кий, вернул пять шаров на сукно и спокойно обошел стол. Голди продолжала стискивать конец своего кия с такой силой, что Кит всерьез обеспокоился за его сохранность. Когда последний шар закатился в дальнюю угловую лузу, Кит церемонно поклонился, отставив руку вбок. — Спасибо, Голди, игра вышла просто восхитительная.

И протянул руку за выигрышем.

Все так же испепеляя их взглядом, Голди расплатилась и на негнущихся ногах вышла из комнаты — ни дать ни взять подбитый боевой корабль, под вражеским огнем возвращающийся в родной порт. Подмоченная репутация волочилась за ней словно хвост поломанного воздушного змея. Кит с ухмылкой спрятал выигранные деньги в карман, потом исполнил вокруг бильярдного стола джигу.

— Свершилось! Черт, наконец-то свершилось! Я побил саму Голди!

— Поздравляю, — усмехнулся Роберт. — Сколько десятилетий ты ждал этого дня?

Кит не клюнул на эту приманку.

— Ерунда, парень. Выпьешь со мной?

— А то!

Они вывалились в основное помещение бара, где как следствие неожиданного выигрыша Кита переходили из рук в руки неслыханные суммы. Бар наполнился веселым смехом: жители Ла-ла-ландии радовались победе почти так же, как сам Кит. Согласно местным легендам, в нынешнем тысячелетии — или сколько там Голди Морран проживала на станции — она не проиграла еще на бильярде ни одной партии.

Пробиваясь к стойке сквозь обступившую ее толпу алчущих посетителей, Кит повысил голос:

— Послушай, ты это серьезно — насчет угроз Кеддрика закрыть все вокзалы?

Улыбка исчезла с лица Роберта Ли.

— Увы, серьезнее не бывает.

— Черт. Этот тип — самый опасный политикан нашего века. Если он объявил нам войну, наше дело плохо. Очень плохо.

— Ага, — кивнул Ли. — Мне тоже так показалось. И беспорядки на станции тоже играют против нас. Мы будем напоминать зону военных действий. И так уже аккредитованные на станции съемочные бригады всех телекомпаний посылают в Верхнее Время с курьерами груды отснятого материала.

Кит нахмурился.

— Ну, если уж за дело взялись телевизионщики, Кеддрику даже не потребуется закрывать нас. Туристы сами сделают это за него, оставшись сидеть дома.

Вид у Роберта стал таким же озабоченным, как у самого Кита. Обоим в случае закрытия станции Шангри-ла было что терять. Обоим принадлежали бесценные объекты, забрать которые в Верхнее Время они не могли. А за те, что могли, им пришлось бы выложить целое состояние на уплату положенных ДВВ пошлин. И это не говоря о том, что Шангри-ла стала для них родным домом: здесь они строили свои мечты, здесь строила свои мечты и единственная внучка Кита.

— Молли, — буркнул Кит, плюхаясь на стул у стойки. — Нам нужно выпить. Принеси-ка нам по двойному. Нет, по паре двойных. В одной посудине.

Барменша из Нижнего Времени, попавшая на станцию Шангри-ла через Британские Врата, сочувственно улыбнулась им и налила. Несмотря на то что вокруг продолжало кипеть веселье, Молли смогла каким-то одной ей известным образом почувствовать, что оба вовсе не празднуют победу Кита над Голди Морран. Кит следил за тем, как она наливает питье ему в стакан, ощущая внутри неприятную пустоту. Куда податься Молли, если станцию закроют? И не только Молли, но и остальным ее жителям, попавшим сюда из Нижнего Времени? Этого Кит не знал.

— Те кретины, которые требуют прав для «Ансар-Меджлиса», защищают не тех выходцев из Нижнего. Скажи, ну почему никому не приходит в голову заботиться о ребятах вроде Молли или Кайнана Риса Гойера?

Роберт Ли вглядывался в свой стакан.

— И не придет — пока на этом нельзя будет сделать хорошей прессы.

Это было настолько справедливо, что Киту пришлось заказать еще двойного.

Интересно, подумал он, когда до кого-нибудь из власть имущих дойдет, что проблемы с выходцами из Нижнего Времени, с которыми сталкиваются все Вокзалы Времени, необходимо решать, и решать безотлагательно. Он надеялся только, что к этому времени Шангри-ла еще не закроют.

* * *

Когда Скитер услышал, что Чарли Райан нанял Бергитту на место уборщицы, освободившееся с его, Скитера, уходом, первой его мыслью было, что у Райана все же, возможно, и есть душа. Потом ему в голову пришла другая мысль: что, если Райану нанес короткий визит Кайнан Рис Гойер? Впрочем, как бы то ни было, Бергитта наконец-то получила работу, которой хватало, чтобы платить за свою квартирку размером со шкаф, еду, а также вокзальные налоги.

Однако стоило ей узнать, что ее взяли только потому, что прежде уволили его, она тут же явилась к нему, вся в слезах, и заявила, что увольняется.

— Не смей, — вскинулся он. — Даже и думать забудь об этом. Ты не виновата в том, что я потерял работу.

— Но, Скитер…

— Тс-с! — Он прижал палец к ее губам. Синяки с ее лица пока не сошли, но глаза по крайней мере открывались. — И слышать не хочу ничего такого. Тебе необходима работа. Я себе работу найду. Я и за ту-то взялся только потому, что они предложили мне ее первой.

Выражение ее лица подсказало Скитеру, что ей хорошо известно: другой работы ему и не предлагали. Что делать, чтобы заработать на жилье, пищу, электричество и налоги, Скитер не имел ни малейшего представления. Все, что ему пока оставалось, — это заботиться о немногих оставшихся у него друзьях. Поэтому он запер свою холостяцкую квартирку и галантно взял Бергитту под руку.

— А теперь завалимся куда-нибудь и отметим твою новую работу!

Общий зал до сих пор оставался для Скитера лучшим местом в мире — даже несмотря на сознание того, что Маркуса и Йаниру на станции так и не нашли. Голоса возбужденных туристов, яркие краски одежд, разноцветные огни, товары со всего мира и из множества Врат станции Шангри-ла, мириады аппетитных ароматов из ресторанов, кафе и закусочных — все это захлестнуло Бергитту и Скитера приливной волной, стоило им выйти в зал из Жилого сектора.

— Как насчет суши? — поддразнил Скитер Бергитту: та обожала рыбу, но не разделяла восторга тех, кто предпочитал есть ее сырой.

— Фу, Скитер!

— О’кей, — рассмеялся он. — Что ты скажешь тогда насчет якитори?

Маленькие бамбуковые шампуры с нанизанными на них кусочками маринованной курятины стали для юной шведки одним из любимых кушаний Верхнего Времени.

— Да! Это будет настоящий пир!

И они отправились в Новый Эдо, где с избытком хватало маленьких японских закусочных. Проходя мимо Вокзала Виктории, Скитер задержался и купил у цветочницы — еще одной девицы из Нижнего Времени, которая сама пошила себе соответствующий костюм — большую алую розу. Найденные построили в подвалах станции несколько оранжерей; это помогало разнообразить рацион свежими овощами и пополнять казну за счет продажи цветов. Специальные светильники для них были куплены Йанирой на деньги, вырученные в ее киоске.

При мысли о Йанире и всем, что сделала она для этих людей, в горле у Скитера застрял здоровенный комок Все же он заставил себя улыбнуться и протянул розу Бергитте. Она покраснела и порывисто обняла его. Скитер едва не поперхнулся.

— Эй, — выдавил он из себя. — Я умираю от голода. Пошли искать якитори.

Они почти миновали Викторию — при этом Бергитта каждые несколько секунд нюхала свою розу — когда наткнулись на Молли, барменшу из викторианского Лондона, окруженную ордой бесцеремонных журналистов.

— Знать не знаю, кто он такой, — отмахивалась от них Молли. — И не желаю! Да пустите меня, у меня работа, а то вот опоздаю, так мне жалованье урежут…

— Но вы ведь жили в Ист-Энде, — крикнул один из репортеров, тыча ей в лицо микрофоном.

— И разве вы не зарабатывали на жизнь проституцией? — отпихнул его в сторону другой. — Каковы ваши взгляды на проблемы проституции в Ист-Энде?

— Как бы вы себя чувствовали, вернувшись сейчас в тогдашний Лондон?

— Скажите, ваши клиенты били вас? Подвергались ли вы нападениям?

Шагавшая рядом со Скитером Бергитта начала дрожать. Она так крепко схватилась за руку Скитера, что он испугался, не останется ли на ней синяка.

— Сделай же что-нибудь, Скитер! Как они только могут спрашивать у нее такое? У них что, сердца нет?

Молли, зажав в руке пакетик с ленчем — она явно вышла с работы на перерыв, — испепелила наседавших на нее репортеров взглядом

— Сопля вам в глотку! Да провалиться мне на этом месте, чтоб я хоть чего вам сказала! И не суйте мне свои микрофоны, покуда я вам их в задницу не сунула, козлы позорные! А ну брысь с дороги!

С этими словами она с достоинством повернулась и зашагала в направлении бара «Нижнее Время»; толпа разинувших рот репортеров почтительно расступалась у нее на пути. В наступившей мертвой тишине неожиданно громко прозвучал смех Скитера

— Мне кажется, Молли вполне постоит за себя сама, — хихикнул он, потрепав Бергитту по руке. — Готов поспорить, такого они еще не слышали. Ладно, идем, пока мы не умерли с голоду.

Бергитта помахала Молли — та прошла мимо них; репортеры тащились за ней следом, но на почтительном расстоянии.

— Знаешь, Скитер, теперь мне этих репортеров даже жалко, — с улыбкой призналась Бергитта.

Скитер купил им по порции якитори и чашке горячего зеленого чая, и они отправились гулять по Общему, закусывая на ходу. В Приграничном Городе царило затишье, зато Камелот кишмя кишел туристами: до открытия Врат Анахронизма оставалось всего несколько дней. Сотни любителей поиграть в Средневековье наводнят станцию вместе со своими лошадьми, охотничьими соколами и прочим сопутствующим хаосом, неизбежным, когда участники двух рыцарских турниров длиной в месяц пытаются протиснуться сквозь одни Врата в противоположных направлениях.

— Я слыхал, ДВВ собирается взять Монгольские Врата под более пристальное наблюдение, — сказал Скитер, когда они проходили лавку, где продавались снасти для соколиной охоты. — Говорят, что при последнем открытии туда проникла пара контрабандистов. Монгольские соколы в Верхнем Времени идут на вес золота — их могут позволить себе только арабские шейхи. Некоторые виды в Верхнем Времени уже вымерли. Монти Уилкс хочет удостовериться, что эта парочка не попытается контрабандой вывезти чемодан соколов или не менее ценных яиц.

— Скитер, — нахмурилась Бергитта, вытирая губы бумажной салфеткой. — Почему их это так беспокоит? Если по ту сторону Главных таких птиц больше нет, разве не хорошо будет, если кто-то их туда провезет?

Скитер хмыкнул.

— Это тебе только так кажется. Вообще-то, если у тебя есть специальное разрешение, ты можешь проносить через Врата даже вымирающие виды. Запрещается только контрабандный вывоз их на продажу, не платя при этом пошлины. Как гласит первый закон путешествий во времени: «ДА НЕ ИЗВЛЕКАЙ ПРИБЫЛЬ ОТ ПУТЕШЕСТВИЯ ВО ВРЕМЕНИ».

Бергитта покачала головой: странности Верхнего Времени до сих пор ставили ее в тупик.

— Мой брат — торговец, — задумчиво сказала она и тяжело вздохнула: ей никогда уже не увидеть свою семью. — Он сказал бы, что такой закон — просто безумие. Как заниматься делом, если от него нет прибыли?

— Бергитта, милая, — усмехнулся Скитер. — Ты только что задала вопрос, цена которому шестьдесят четыре миллиона долларов. Что до меня, я тоже считаю этот закон сумасшедшим. Но я всего лишь бывший вор, так что кого интересует мое мнение?

— Меня, — тихо произнесла Бергитта.

В горле у Скитера снова застрял комок. Он сделал большой глоток чая, чтобы скрыть жжение в глазах, и чуть не поперхнулся, поскольку комок мешал не только дышать, но и глотать. Он отчаянно закашлялся; Бергитта колотила его кулачком промеж лопаток.

— Извини, — прохрипел он. — Спасибо.

Прогулка привела их в конце концов на Малую Агору, где царил настоящий хаос. Репортеры у Виктории сразу показались им цветочками по сравнению с заполнившими площадь религиозными фанатиками и — Господи, спаси и помилуй! — дружинницами «Ангелов Чести». Ангелы прибыли на станцию, исполненные твердой решимости защищать местных выходцев из Нижнего Времени и храмовников, хотели те этого или нет.

Всюду, куда ни смотрел Скитер, стояли пикеты храмовников, нараспев выкрикивавших цитаты из записанных ими «слов мудрости» Йаниры. Между ними расхаживали группами по нескольку человек «Ангелы Чести» в зловещей черной форме с нашивками на рукавах. Рисунок нашивки напоминал результат скрещивания Щита Венеры со свастикой. Некоторые дружинницы сложением не уступали футбольным защитницам или, возможно, ожившим холодильникам в бутсах; другие походили на смертоносных хорьков. Так или иначе, психологический эффект эти черные мундиры оказывали оглушительный. Даже Скитеру в их присутствии стало не по себе. Кстати, Монти Уилкс потребовал от своих агентов, чтобы во избежание путаницы те сменили повседневную черную форму на парадную, красную с черными шевронами на рукавах.

Вокруг пикетирующих храмовников выстроились другие пикеты — в поддержку братства «Ансар-Меджлиса». Помимо них, имелись здесь и другие манифестанты, не одобряющие терроризм в любых проявлениях, но по собственным причинам добивающиеся закрытия храмов. Их написанные от руки транспаранты гласили: «МОЙ БОГ — ОТЕЦ; ТВОЯ — ШЛЮХА!» или «ИЗГНАТЬ МЕНЯЛ ИЗ ХРАМА! ВЛАДЫЧИЦА НЕБЕСНАЯ — ШИРМА ОРГАНИЗОВАННОЙ ПРЕСТУПНОСТИ!»

Все это взрывоопасное столпотворение разбавлялось патрулями Службы безопасности вокзала, пытавшихся хоть как-то удержать ситуацию под контролем. Несмотря на все их старания, драки вспыхивали на площади каждые полчаса, если не чаще.

— Интересно, — пробормотал Скитер, — сколько еще насилия потребуется на этой станции, чтобы ее окончательно закрыли?

Бергитта побледнела.

— Неужели они сделают это, Скитер? Все говорят, что это может произойти, но здесь же столько людей, столько денег… и куда тогда деваться нам? Они ведь не пустят нас наверх через Главные, и через другие Врата нам проходить тоже не разрешается. А мои Врата вообще больше не отворятся — они были нестабильные.

— Я знаю, — тихо произнес Скитер, пытаясь скрыть собственное беспокойство. При мысли о том, что ему придется жить где-то еще — где угодно — его охватывала паника. А уж при мысли о том, что может случиться с его друзьями, с его приемной семьей, ему делалось совсем уж тошно. До него доходили слухи о предложенных сенатором Кеддриком лагерях, мало чем отличающихся от концентрационных…

Бергитта подняла взгляд к потолку, где огромные цифровые табло показывали местное вокзальное время, время по ту сторону всех Врат, а также Верхнее Время.

— Ой! — огорченно воскликнула она. — Мне же на работу пора! — Она обняла Скитера, на мгновение прильнув к нему горячим, трепещущим телом. — Спасибо за якитори, Скитер, и за розу. Я… мне очень жаль, что так вышло с работой.

— Не жалей, — улыбнулся он, надеясь, что она не заметит его собственных тревог. Он уже начал прикидывать, куда податься за следующей работой, с учетом того, что его предыдущее трудоустройство побило все возможные рекорды по своей краткости. — Давай беги. Я не хочу, чтобы ты опаздывала.

Она встала на цыпочки и чмокнула его в щеку. Скитер покраснел до корней волос, но она уже растворилась в толпе, продолжая сжимать в руке свою розу. Он сунул руки в карманы, вдруг почувствовав себя так одиноко, что готов был разреветься прямо не сходя с места. Он все еще обдумывал перспективы своего трудоустройства, когда на него смерчем налетела ватага ребятишек из Верхнего Времени. Явно оставленные на время тура родителями-туристами, эти сорванцы снова прогуливали школьные занятия. Визжащая стая восьми-одиннадцатилетней шпаны кипела и пенилась вокруг Скитера подобно морскому прибою. Скитер вдруг обнаружил, что ноги его опутаны сделанным из нейлоновой бечевы лассо. Он едва не упал, выругался про себя и рывком высвободился.

— Эй! Отдай! — взвизгнул у самых ног Скитера пухлый пацан лет девяти, когда тот смотал лассо в тугой клубок и сунул в карман. Вместо ответа Скитер схватил его за шиворот и потащил к ближайшему офицеру вокзальной Безопасности, Уолли Клонцу. Более всего последний был знаменит своим шнобелем, размером которого он не уступил бы самому Сирано де Бержераку. — Эй, ты что! Пусти! — Парень дергался и извивался ужом, но Скитер справлялся и не с такими.

— Вот тебе правонарушитель, — процедил Скитер сквозь зубы, подтащив мальчишку к Уолли. Глаза полицейского изумленно расширились. — Что-то подсказывает мне, что ему положено находиться в школе.

Губы Уолли дернулись в подобии улыбки, но он совладал с собой и напустил на лицо самое суровое выражение.

— За что ты его задержал, Скитер?

— Арканил туристов. Глаза Уолли блеснули.

— Так, нападение с применением оружия? О’кей, недоросль. Пройдем. Может, если ты не хочешь сидеть в школе, ночь в тюрьме понравится тебе больше.

— В тюрьме? Вы не можете сажать меня в тюрьму! Вы хоть знаете, кто мой папа? Когда он узнает…

— Заткнись, малек, — перебил его Уолли. — Сажал я в кутузку и наследных принцев, так что забудь про своего папочку. Спасибо, Скитер.

Скитер не без наслаждения сдал хнычущего юнца с рук на руки Уолли и посмотрел, как тот ведет его в отделение, невзирая на возмущенный визг. Потом он снова сунул руки в карманы, ощутив себя таким же одиноким, как пять минут назад. На какое-то мгновение, когда Уолли Клонц признал его ровней, он почувствовал себя нужным, но теперь он снова стал безработным Скитером, бывшим вором, человеком, которому никто не верит. Расстроенные чувства и горькое одиночество усугублялись полной неспособностью сделать то, что необходимо было ему более всего остального: найти Йаниру и ее маленькую семью.

Поэтому он поплелся дальше — через Urbs Romae в Валгаллу, мимо длинной ладьи с резным драконом на высоком носу, в которой размещалось кафе «Лангскип». Сжав пальцами клубок пластиковой бечевки в кармане, Скитер заморгал, пытаясь унять жжение в глазах.

«Где она? Боже, что такого могло случиться, чтобы они исчезли, не оставив и следа? А если они проскользнули через Врата, как им это удалось?»

Скитер нанимался грузчиком или просто приходил на открытия всех Врат, имевшие место со дня исчезновения Йаниры и Маркуса, но не заметил ничего, что могло бы навести на след. Если они бежали, загримировавшись, значит, этот грим был настолько хорош, что ввел в заблуждение даже его.

Он пересек Валгаллу и принялся протискиваться через толпу, окружавшую главный трофей Сью Фритчи — Pteranodon sternbergi. Его огромную клетку можно было поднимать гидравликой из подвала, где он проводил большую часть своей жизни, на специальный участок Общего зала, построенный по специальному заданию Сью для его кормления. Размахом крыльев летающая рептилия не уступала небольшому самолету, поэтому клетка была немаленькой. И недешевой. На прокормление этой огромной тварюги вполне мог уйти весь бюджет санитарной службы, поэтому в творческой голове начальника этой службы родился гениальный план, согласно которому кормили прожорливую тварь туристы, и они же платили за возможность делать это. Каждые несколько часов туристы выстраивались в длинную очередь, чтобы в обмен на свои деньги подняться по крутому пандусу и опрокинуть ведерко рыбы в жадно распахнутый клюв рептилии. Звук захлопывающегося зубастого клюва пушечным выстрелом разносился по и без того шумному Общему залу.

Йанира тоже приводила сюда своих девочек — в день, когда клетку впервые подняли из подвала через только что проделанное отверстие в мостовой Общего. Скитер сам заплатил тогда за два ведра рыбы и помогал малышкам опрокидывать их в клюв птеранодона. Они хихикали и хлопали в ладоши при виде глядевшего на них снизу красного глаза, а огромная рептилия пыталась расправить крылья, и от воплей ее, казалось, вот-вот погнутся стальные прутья клетки. Скитер испачкал футболку рыбьей чешуей, а Йанира смеялась как маленькая при виде его раздосадованной физиономии…

Не вынимая рук из карманов, Скитер сжал их в кулаки с такой силой, что свернутое в клубок лассо больно врезалось в ладонь, и невидящим взглядом уставился в толпу, вливавшуюся в Валгаллу со стороны Эльдорадо с его позолоченной мостовой. Тут-то он это и увидел. Хорошо рассчитанный, как бы случайный толчок… пальцы, скользнувшие в сумочку скромно одетой женщины среднего возраста… извинения…

Ах ты, мелкая крысиная…

Что-то щелкнуло внутри Скитера Джексона. Он обнаружил, что протискивается в ту сторону, подходит еще ближе, чтобы слышать…

— …еще раз извините, мэм.

— Ничего, ничего, — смущенно бормотала она. «Испанка, — определил Скитер. — Собралась в тур через Врата Конквистадоров. Судя по виду, недостаточно богата, чтобы позволить себе остаться без этого кошелька. Возможно, пять или шесть лет откладывала деньги на это путешествие, и этот мелкий дилетант думает, что сумеет улизнуть со всеми ее центаво!» Скитер еще раз стиснул пальцами лассо в кармане и принял решение.

— Добрый день, — произнес Скитер с очаровательной улыбкой, которую он сохранил со времен занятий воровским ремеслом. Этот мелкий жулик не понимает в этом ремесле ни черта — и Скитер решил преподать ему хороший урок. Продолжая улыбаться, он протянул карманнику руку. Тот испуганно посмотрел на него, но руку принял.

— Мы знакомы?

— Нет, — все с той же улыбкой ответил Скитер, быстро просовывая свободной рукой пластиковую бечевку под брючный ремень карманника. — Но сейчас познакомимся. Вы не хотите объяснить, что собирались делать с кошельком этой леди, который лежит сейчас в вашем заднем кармане?

Разумеется, тот отпрянул.

И тут же, охнув, дернулся обратно: лассо затянулось на его талии. Прежде чем тот восстановил равновесие, Скитер ухватил его, ловко вывернул руки за спину и связал запястья. Долгое мгновение тот стоял, потрясенно шипя, потом из него потоком хлынул град злобных, хотя и вполне предсказуемых ругательств.

Скитер оборвал его, бесцеремонно дернув за связанные запястья.

— Пожалуй, хватит, дружок. Сейчас мы найдем ближайшего полицейского, а ты объяснишь ему, что делает у тебя в кармане собственность этой леди. Кстати, техника у тебя никуда не годится. Ди-ле-тант. Разве не так? Здешние тюремные камеры тебе понравятся. Там у тебя будет довольно времени, чтобы подумать о смене профессии. — Скитер повернулся к остолбеневшей туристке: — Мэм, вас не затруднит пройти с нами? Ваших показаний хватит, чтобы эта крыса оказалась за решеткой, и, разумеется, вам вернут вашу собственность. Мне очень жаль, что так случилось, мэм.

Мгновение ее рот безмолвно шевелился, потом из глаз градом хлынули слезы. Из ее сбивчивого монолога по-испански следовало, что он, Скитер, самая добрая душа на земле, что она не знает, как может расплатиться с ним, что она десять лет копила деньги на это путешествие, gracias, muchas, muchas gracias, senor…

Обалделое выражение лица Майка Бенсона, когда Скитер доставил своего пленника и свидетельницу в офис Безопасности, доставило ему едва ли не больше удовольствия, чем поток выражений признательности со стороны женщины. Скитер дал необходимые пояснения, проследил за тем, чтобы кошелек благополучно вернули владелице, и вежливо отказался от предложенной ею награды. Возможно, это было глупо с его стороны, но он проделал все не ради денег, и ему не хотелось брать наличные за одно из немногих добрых дел, совершенных им за свою жизнь. Казалось, глаза Майка Бенсона вот-вот вылетят из глазниц, когда Скитер просто улыбнулся, галантно поцеловал даме руку, сунул предложенные деньги обратно в ее пальцы и вышел из офиса, ощущая себя подросшим на добрых пять футов. Впервые с момента исчезновения Йаниры он не ощущал себя беспомощным Может, ему никогда не удастся найти Йаниру Кассондру, Маркуса и их детей, но было все же нечто, что он мог сделать, нечто, за что она гордилась бы им.

В горле снова застрял комок. Странно, заниматься именно этим он рассчитывал менее всего. И сомнительно, чтобы станция платила ему за это. Но Скитер Джексон только что нашел себе новую цель и новое призвание. Кто выследит карманника, медвежатника или мошенника лучше того, кто знает эту профессию изнутри? «О’кей, Йанира, — беззвучно пообещал он, — я не оставлю надежды. И если существует хоть малейший шанс найти тебя, я прыгну хоть в нестабильные Врата, чтобы сделать это. А пока я могу хоть что-то изменить к лучшему. Например, сделать эту станцию лучше для того, чтобы Найденные растили здесь своих детей…»

Скитер Джексон вдруг обнаружил, что снова улыбается. Угнездившиеся в Ла-ла-ландии жулики и не догадывались о том, что готовилось обрушиться на них. Впервые за много дней он чувствовал себя хорошо, просто хорошо. С чувствами, обострившимися от старых навыков, Скитер отправился открывать самую невероятную охоту в своей жизни.

* * *

Марго Смит уже довелось провести по ту сторону разных Врат не одну нелегкую неделю. Она терялась в Древнем Риме, и это воспоминание было не из приятных. Потеряться в Португальской Африке шестнадцатого века было гораздо хуже: там она оказалась отрезанной от Врат разливом Лимпопо в обществе умирающего от лихорадки, а за этим последовали плен, изнасилование… В общем, за семнадцать лет жизни Марго наверняка выбрала уже свою долю нелегких недель по ту сторону Врат.

Однако первая со времени прибытия в Лондон неделя если и уступала тем неделям, то совсем ненамного. Вторую вылазку отряда наблюдателей в Ист-Энд в утро после зверского убийства Полли Николз Марго проводила, официально отвечая за безопасность Гая Пендергаста, Доминики Нозетт, Шахди Фероз и Павла Костенко. При этом обязанностей гида с нее никто не снимал. Даг Тэнглвуд тоже шел с ними, однако Малькольм, занятый поисками Бенни Катлина, не говоря уже о нуждах других наблюдателей, сопровождать их не мог.

— Они твои, малышка, — со вздохом сказал Малькольм. — Если справишься с ними, справишься с чем угодно.

Марго закатила глаза.

— Ну спасибо. Постараюсь не забыть прислать тебе приглашение на похороны.

— Гм. Твои или их?

— Со щитом или на щите, — рассмеялась Марго. — Так, кажется, говорили римские матроны своим сыновьям? Ну, провожая их на битву? Насколько я себе это представляю, любая вылазка с этой командой может приравниваться к настоящей битве.

— Девочка моя, устами твоими глаголет истина. Задай им от меня как следует, ладно? Только приведи обратно целыми. Даже, — добавил он с выразительной гримасой, — этих репортеров. Они оба — потенциальный кошмар. Их ничего не интересует, кроме репортажа столетия, а ведь Ист-Энд превратится в пороховую бочку. Даг хорош в рутинной работе, и он провел не один тур по Ист-Энду — сама знаешь, по каким заведениям, — но, если честно, ему недостает той боевой подготовки, что получила ты. Не забывай этого, если запахнет жареным.

— Идет. — Мысль о том, что она превосходит навыками профессионального гида, одновременно льстила и тревожила ее. Даг Тэнглвуд принадлежал к той категории невзрачных парней, на которых не оглядываются (если вообще замечают) и которые время от времени шокируют соседей, расчленяя собачек или маленьких детей. Он был чрезвычайно горд тем, что ему доверяют пасти наблюдателей при вылазках в Ист-Энд.

— Ты займешься репортерами, — шепнула ему Марго, когда они выходили из особняка, — а я возьму на себя яйцеголовых.

Подобрав длинные, неудобные юбки, Марго с опаской забралась в карету, потом помогла усесться Шахди Фероз. Стояла предрассветная мгла; со времени убийства Полли Николз прошло каких-то два часа. Следом за ними в карету влезли Павел Костенко и Конрой Мелвин. Когда все заняли места, кучер щелкнул кнутом, они выехали на середину улицы, и карета направилась на восток.

Марго до сих пор не верилось в то, что задачу везти в Ист-Энд всемирно известных ученых для важной и ответственной работы поручили именно ей. Она снова распорядилась, чтобы все нарядились в обноски с Питтикоут-лейн. Марго, не уступавшая оборванным видом остальным членам группы, захватила с собой потрепанный заплечный мешок, в котором были спрятаны АПВО и журнал. Подключенная к журналу миниатюрная камера была спрятана в одной из разношерстных пуговиц ее тронутого молью пальто и фиксировала каждую минуту их путешествия. Меняя диски, Марго могла растянуть время записи почти до бесконечности, так что ограничивал ее только запас дисков.

И, конечно, необходимость менять их незаметно для постороннего зрителя. Ученые и журналисты тоже захватили с собой журналы и большой запас дисков, равно как и Даг Тэнглвуд, все время поездки по обыкновению хранивший сосредоточенное молчание. Доминика болтала без умолку, то и дело задавая ему вопросы, на которые тот отвечал односложными фразами. Судя по всему, гиды «Путешествий во времени» также не питали к репортерам из Верхнего Времени особой привязанности. Марго украдкой вздохнула. Да, денек предстоит долгий.

Ко времени, когда они добрались до первых кварталов Уайтчепла и Уоппинга, солнце только-только поднялось над крышами из плитняка и рваного рубероида. Впрочем, его все равно не было видно сквозь дымку из тумана, моросящего дождя и едкого угольного дыма, от которого першило в горле. Когда экипаж со скрипом остановился в вонючем порту, бесформенный белый корсаж Марго сменил уже цвет на неопределенно-серый. Она пошевелила пальцами ног в попытках согреть их и повернулась к своим спутникам.

— Первая остановка. Хаундсдитч и Олдгейт. Все на выход.

Глядя вслед исчезающему в западном направлении экипажу из Сполдергейта, Марго на короткое мгновение ощутила себя беззащитной сироткой, и пульс ее невольно участился. Длинные путающиеся в ногах юбки мешали ей при ходьбе, когда они тронулись дальше, но не так, как было бы, выбери она что-нибудь более модное. Она специально предпочла платье, вышедшее из моды лет десять назад, зато дававшее ногам большую свободу. И — если возникнет такая необходимость — меньше мешавшее при беге и драке. Репортеры сгорали от нетерпения. Ученые были поспокойнее, но, возможно, они просто лучше были себя в руках, а может, они блюли свой статус титулованных лиц. Что же касалось Марго, то она давным-давно решила для себя, что по эту сторону Врат титул мало что значит. Важно только выполнить работу с минимальным ущербом для себя и окружающих. Сам по себе титул не защитит разведчика времени от неприятностей.

Со стороны расположенной всего в двух кварталах от них Коммершл-роуд доносился грохот и скрип колес тяжело груженных повозок. Марго плохо представляла себе, сколько тонн товаров, угля, зерна, кирпича, дерева и бог знает чего еще перевозится ежедневно по этим улицам с причалов Темзы. С окон магазинов уже снимали тяжелые ставни, а из фабричных труб курился дым.

Откуда-то издалека слышался рев горящих доменных печей; в воздухе висел запах расплавленного металла, гнилых овощей и конского навоза. Человеческие голоса тоже, казалось, висели в густом тумане. Бесформенные пятна, сгущаясь, превращались в фигуры рабочих, цветочниц и уличных оборванцев. Ист-Энд пробуждался к новому рабочему дню.

Мимо них шмыгали по своим собачьим делам уличные псы. В темных переулках светились зеленые кошачьи глаза; выходившие на свет кошки брезгливо поджимали лапы, обходя оставшиеся от ночного дождя грязные лужи. В открытых дверях сидели, сбившись в кучки от холода, чумазые детишки, бросавшие на незнакомцев подозрительные взгляды. Из раскрытых окон слышались голоса их матерей, часто визгливые, словно они обращались к кому-то слишком пьяному, чтобы реагировать: «Убери палец, пьянь подзаборная, а не то без обеда останешься и нынче, и завтра…»

Марго покосилась на своих подопечных и обнаружила, что все реагируют на окружение по-разному. Репортеры старались схватить все, вглядываясь в улицы и людей с жадным, но каким-то отстраненным интересом. Конрой Мелвин производил впечатление полицейского инспектора, каковым и являлся: внимательный, проницательный, опасный — такой не упустит ни малейшей детали раскрывающегося перед ним мира. Павел Костенко вряд ли оставался равнодушным к окружению; скорее он просто не позволял себе реагировать на окружавшую его со всех сторон шокирующую бедность, наблюдая ее без фильтра человеческих эмоций.

С другой стороны, доктор Фероз подобно инспектору Скотланд-Ярда впитывала в себя подробности с той же скоростью, что и ее миниатюрная скрытая камера, но в глубине ее темных глаз застыла печаль. При этом все видели одно и то же: детей, подбиравших уголь с мостовой, жестянщиков, продававших свои изделия с тележек, точильщиков, таскавших свои точильные колеса на плече, мальчишек, водивших на поводках натасканных на крыс терьеров или хорьков в клетках…

— Нам нужно оказаться у полицейского морга, когда станут известны новости, — вполголоса сказала Марго. — Так что давайте-ка ускорим шаг, чтобы не опоздать…

— Опоздать? — перебила ее Доминика Нозетт, поворачиваясь к Марго. — Если мы можем опоздать, почему экипаж не отвез нас прямо на место? Что, если мы пропустим важное событие из-за того, что вам хотелось прогуляться пешком?

Меньше всего Марго хотелось застрять на углу Уайтчепл-роуд, сцепившись в споре с Доминикой Нозетт. Поэтому она продолжала шагать, погоняя остальных. Даг Тэнглвуд взял мисс Нозетт под руку, чтобы она не отстала от остальных. Репортер сделала несколько неуверенных шагов, потом вырвала руку и с брезгливым «Уберите руки!» снова повернулась к Марго:

— Отвечайте на мой вопрос!

— Мы не доехали до места на экипаже, — терпеливо объяснила Марго, — потому что нам меньше всего нужно привлекать к себе внимание. Никто в этой части Лондона не ездит в экипаже с кучером. Поэтому, если вы не хотите, чтобы вас ограбили в ту же минуту, как нога ваша коснется мостовой, я предлагаю вам на следующие три месяца привыкнуть к пешему передвижению.

Когда испепеляющий взгляд сменился просто обжигающим, Марго напомнила себе, что до сих пор деятельность Доминики Нозетт как папарацци проходила в комфортабельном мире Верхнего Времени: в автомобилях с кондиционированным воздухом и домах с центральным отоплением. Марго решила не судить ее строго. В конце концов, первое знакомство Доминики Нозетт с лондонским Ист-Эндом при свете дня не могло не повергнуть ее в шок — просто сама она этого еще не поняла.

Добравшись до пересечения Уайтчепл-роуд с Коммершл-роуд, одного из самых оживленных лондонских перекрестков, они впервые наткнулись на одну из самых известных примет Ист-Энда — уличный митинг. Бедолаги, лишившиеся работы в результате ночного пожара в порту, пополнили ряды армии безработных и сейчас изливали душу с громкостью, способной оглушить на расстоянии в пятьсот шагов. Судя по всему, никто в этой толпе и слыхом не слыхал о Правилах Робертса. Или о том, что говорить положено по очереди.

— …и с чего это, скажите на милость, мне за него голосовать? Что такого он сделал для меня и моих…

— …радикалы чертовы! Ступайте да вешайте лапшу на уши кому это нравится — в Африку там или Индию, а нас оставьте в покое…

— …пусть его говорит, хоть посмеемся…

— …коли мне работу дадут да наш Лаймхаус-Кат накормят, я хоть за черта рогатого проголосую…

— …а вот что вы, умники из городского Совета, намерены делать с этими убийствами, а? Слух прошел, нынче ночью еще одной бабе глотку перерезали — это, значит, будет уже вторая за месяц, третья с Пасхи. Мои сестры уж из дому выйти боятся…

На краю толпы — не слишком, впрочем, многочисленной — девушка-подросток лет пятнадцати игриво прижималась к мужчине на три десятка лет старше нее. Его рука уверенно покоилась на ее левой груди. Проходя мимо, Марго услышала его шепот:

— Идет, милка, четыре пенса. Место потише найдешь?

Девочка прошептала что-то ему на ухо и хихикнула, потом чмокнулаего в щеку и хихикнула еще раз. Оглянувшись, Марго увидела, как они идут к узкой подворотне, ведущей скорее всего в один из тысяч дворов, зажатых кирпичными стенами, где окна заколочены досками или занавешены одеялами от сквозняков. Когда девочка и ее клиент исчезли в калитке, перед глазами Марго вдруг встало непрошеное воспоминание. Голос ее матери… злобный крик… разбитая щека и кровь у нее на губах… вонь сгоревших тостов на плите и удары отцовских кулаков…

Марго тряхнула головой, отгоняя воспоминание, и постаралась сосредоточиться на грязной улице, выкриках из толпы, стуке деревянных колес и цоканье конских копыт — и, конечно, на своих подопечных из группы наблюдателей. Обругав себя за слабость, Марго глотнула воздух, провонявший навозом, отбросами и речным илом, и только тут поняла, что прошла только доля секунды. Доминика Нозетт шагала по Уайтчепл-роуд, дуясь на нее и, как следствие, безразличная ко всему, а Даг Тэнглвуд спешил за ней, чтобы не дать ей попасть под фургон с грузом бочек из доков Св. Катерины. Гай Пендергаст продолжал разговаривать с людьми, задавая им вопросы, которые он, возможно, не должен был задавать. Доктор Костенко записывал митинг — как было известно Марго, исторический. Оратор в центре толпы поддерживал первые выборы в Лондонский Городской Совет, затеянные радикалами с целью контролировать ситуацию в Ист-Энде. Конрой Мелвин тоже восхищенно смотрел на оратора.

Только от Шахди Фероз не укрылось короткое смятение Марго. Взгляд ее темных глаз задержался на лице Марго, и она чуть нахмурилась.

— С вами все в порядке? — тихо спросила она, осторожно дотронувшись до ее руки.

— Да, — соврала Марго. — Все в порядке. Просто холодно. Давайте пойдем быстрее.

Ей действительно некогда было разбираться с этим — не здесь и не сейчас. Ей предстояла работа. Вспоминать мать — все, как-либо связанное с матерью, — было более чем бесполезно. Старые новости, давние дела. Некогда лить слезы или даже ненавидеть родителей за то, что они были такими, какими они были, или за то, что они делали то, что делали. Если она надеется стать независимым разведчиком времени, ей надо сосредоточиться на завтрашнем дне. Не говоря уже о сегодняшнем…

— Пошли, — хрипло произнесла она, буквально за руку вытаскивая Гая Пендергаста и Конроя Мелвина из толпы. — Некогда уши развешивать, мужики. Рвем когти, а? Работа есть работа, как говорится, время да прилив никого не ждут.

Впрочем, те не особенно сопротивлялись, ибо обоим не терпелось узнать то, ради чего они сюда прибыли, какими бы интересными ни были прочие дела. Слава Богу, они добрались до полицейского морга вовремя и заняли позицию у дверей, где уже собралась толпа вездесущих местных репортеров. Почти все добавляли к тяжелому запаху, сочившемуся из дверей, вонь сигарного дыма. Марго нашла точку, с которой могла записывать происходящее, приглядывая одновременно за своими подопечными. Первая весть о третьем с весны зверском убийстве готова была поступить с минуты на минуту.

Местные репортеры — все, разумеется, мужского пола — обсуждали новое убийство: происхождение убитой, потенциальных свидетелей, которых они уже опросили, щедро угощая джином.

— …говорю тебе, я переговорил уже с полусотней женщин, и все как одна описывают одного и того же типа: здоровенного такого ублюдка, на вид иностранца, в кожаном фартуке… — Все оживились, гадая, скоро ли поймают убийцу на основании этого, так сказать, описания. Марго знала, что человек, известный как Кожаный Фартук, — один из первых подозреваемых по этому делу. Незадачливый Джон Пицер, чистильщик обуви из Польши, которому к тому же не посчастливилось родиться евреем, стал первой невинной жертвой царивших в Ист-Энде ненависти и нетерпимости и очень скоро должен был угодить в тюрьму.

Разумеется, скоро он отсудит кругленькую сумму у газет, очернивших его доброе имя: несколько свидетелей, включая одного полицейского констебля, видели его в момент убийства Полли Николз на пожаре в Шедуэлле. Но сегодняшним утром этого еще никто не знал…

Полный ужаса мужской крик вырвался из дверей морга:

— Господи… Боже мой, констебль, сюда, скорее!

Репортеры встрепенулись и бросились к двери, которая, распахнувшись, громко стукнула по закопченной кирпичной стене. В дверях показался бледный как полотно мужчина в потрепанной рабочей одежде. Он сделал один неуверенный шаг, другой и, шатаясь, спустился с крыльца. Он судорожно глотнул воздух, провел по губам грязным рукавом, явно делая отчаянную попытку не расстаться с содержимым своего желудка. Со всех сторон на него градом сыпались вопросы. Мужчина пожал плечами, пытаясь подобрать слова к тому, что только что видел.

— Жуть, — хрипло произнес он. — Вспороли ее, как… как свинью какую… от сих и до сих… столько порезов, ужас просто. Правду говорю, сил не было смотреть, как ей живот, взрезал и…

Весть об увечьях облетела улицу со скоростью взрывной волны. Женщины перепуганно прикрывали рты руками. Мужчины сердито переминались с ноги на ногу, проклиная дурные вести и требуя, чтобы с этим что-то поделали. Ропот быстро сменился возмущенным ревом, а потом Марго, Даг Тэнглвуд и их подопечные оказались в самой гуще толпы, всего несколько минут назад относительно мирно обсуждавшей предстоящие выборы. Подростки осыпали морг камнями и комками грязи. Люди постарше выкрикивали угрозы в адрес полицейских властей. Со всех сторон Марго толкали мужчины выше и массивнее ее самой, пытавшиеся занять самую выгодную точку для наблюдения. Почти мгновенно Марго и ее подопечных оторвали друг от друга.

— Держитесь друг за друга! — крикнула Марго доктору Фероз. — Возьмите Доминику за руку — и мне плевать, что она вам скажет на это! Где Даг?

— Вон там! — ткнула пальцем перепуганная ученая.

Марго посмотрела в указанном направлении. Гид «Путешествий во времени» пытался удержать около себя Гая Пендергаста и Конроя Мелвина. Марго нырнула к ним и дернула инспектора за рукав, привлекая к себе его внимание.

— Держитесь за Гая! Возьмите Дага за руку! Нельзя, чтобы толпа растащила нас! Пробивайтесь за мной! — Она уже пробивалась через толпу обратно к женщинам, пытаясь высмотреть в толпе Костенко. Стоило ей добраться до Шахди Фероз, как совсем рядом, в каких-то четырех футах от нее, толпа взорвалась новыми криками:

— Инострашка проклятый! Вот такой, как ты, ее и укокошил! Говорили же: грязный жид в кожаном фартуке! Марго толкнула Шахди Фероз к Дагу.

— Тащи их отсюда, Тэнглвуд! Чует мое сердце, что это они про Костенко!

Протолкавшись через толпу обратно, она увидела наконец последнего из своих подопечных. Худшие ее опасения подтверждались. Павел Костенко закрывал руками разбитые губу и нос, выпучив перепуганные глаза. Обступившие его увальни осыпали его ругательствами, половину которых он даже не понимал. «Боже, только этого еще не хватало…»

— Ну, что еще? — выкрикнула Марго в лицо коренастому увальню с разбитыми в кровь костяшками пальцев. — А ну не трожь старика моего, а? Только пальцем тронь, уж я тебе задам! — и сама замахнулась на него кулаком.

Несмотря на продолжавшую кипеть ярость, толпа взорвалась смехом при виде пигалицы пяти футов росту, угрожавшей мужчине в четыре раза больше себя. Впрочем, обидных выкриков из толпы она почти не слышала, не спуская настороженного взгляда с человека, уже ударившего Костенко.

— Ишь ты, румяненькая!

— И на чужестранку не смахивает…

— Да ну ее, Нэд, не связывайся — ты ж ее, поди, пальцем перешибешь! — Последнее замечание было адресовано здоровяку, разбившему Костенко лицо.

Тем не менее Нэд горел желанием подраться — не исключено, что под воздействием паров джина. Не слушая увещеваний, он замахнулся на Марго. Разумеется, удар пришелся в пустое пространство, что разъярило его еще сильнее. Он взревел, как потревоженный гризли, и бросился на нее. Быстрым движением из арсенала приемов айкидо Марго скользнула вбок и несколько ускорила его порыв. В результате Нэд летучей мышью проскользил над мостовой на бреющем полете и с глухим стуком впечатался головой в кирпичную церковную стену. Толпа взорвалась возмущенными воплями. Какой-то грязный оборванец в кепке замахнулся кулаком ей в лицо. Марго пригнулась и перекинула его через себя. Оборванец врезался в толпу; его схватили за шиворот и швырнули дальше. После этого драка развивалась уже сама собой. Уворачиваясь от размахивавших во всех направлениях кулаков и локтей, Марго схватила Костенко за руку.

— Бежим, дурак чертов! — крикнула она ему в ухо. Первую пару ярдов ей пришлось волочить его за собой. Потом он немного опомнился и побежал за ней сам, в то время как она, пользуясь всеми приемами айкидо, которым ее обучили Кит и Свен, прокладывала дорогу. Драка охватила тем временем уже всю площадь. Марго проложила курс на то место, где в последний раз видела членов своего маленького отряда, — и действительно обнаружила их там. Они жались друг к другу в стороне от толпы, перепуганно глядя на воцарившийся хаос. Даг Тэнглвуд предусмотрительно вытащил их из толпы сразу же после выкрика Марго.

— Доктор! — ахнула Шахди Фероз. — Вы ранены!

Костенко и впрямь хлюпал кровью, сочившейся из разбитого носа. Марго вытащила из кармана своих обносков неожиданно чистый носовой платок и сунула ему в руку.

— Идемте уберемся отсюда быстрее. Мы уже получили все, за чем сюда приходили. Скрутите из него тампоны, суньте в ноздри и придерживайте. Да быстрее же! — Последнее относилось к Гаю Пендергасту, увлеченно снимавшему драку своей скрытой камерой. — Если мы вовремя придем на разбирательство в Уайтчеплскую Рабочую Школу, мы успеем занять лучшие места.

Этот аргумент подействовал на репортера. Он повернулся и — с некоторым запозданием — помог увести доктора Костенко подальше от беспорядков. Марго и ее подопечные миновали несколько кварталов и только после этого задержались у небольшой кофейни перевести дух.

— Вот, выпейте, — протянула она доктору Костенко дымящуюся глиняную кружку. — Это вас согреет и подбодрит. Лучшее средство от шока.

Доминика Нозетт тем временем тоже боролась с шоком, хотя у нее он был вызван причинами не физического, а эмоционального характера. Марго и ей сунула кружку кофе, а Даг купил всем по свежей плюшке. Павел Костенко сидел на тротуаре, упершись локтями в колени, не обращая внимания на то, что разбитые башмаки его стоят аккурат в луже. Его трясло так сильно, что он с трудом удерживал у носа окровавленный платок. Марго подсела к нему.

— Вы в порядке? — тихо спросила она.

Он пожал плечами, потом медленно кивнул. Когда он опустил платок на колени, на подбородке остался кровавый мазок.

— Похоже, вы спасли мне жизнь.

Она пожала плечами: ей некогда было задумываться о собственной роли в той едва не обернувшейся катастрофой ситуации.

— Возможно. Все разгорелось быстрее, чем я ожидала. В результате вы травмированы, чего не должно было случиться. Я знала, что люди там не в лучшем состоянии духа. И знала про их антисемитские настроения. Но по моим расчетам беспорядки не должны были вспыхнуть так быстро.

С минуту он молчал, глядя на кружку, которую протягивала ему Марго. От темного, горького кофе в холодный утренний воздух поднимался пар.

— За свою жизнь я повидал немало злости, — тихо произнес он. — Но ничего похожего на это. Столько убийственной ненависти — только потому, что я не такой, как они…

— Это не двадцать первый век, — сказала Марго, понизив голос. — Ив наше-то время люди далеки от идеала, еще как далеки. Но по эту сторону Врат вы тем более не должны ожидать от людей, что они будут вести себя как в Верхнем Времени. Видите ли, за полтора столетия правила человеческого общежития изменились больше, чем вы могли бы себе представить, изучая их только по книгам. А что я? Я только рада тому, что сумела вытащить вас оттуда живым. В следующую вылазку нам надо быть осторожнее, чтобы не вляпаться во что-нибудь вроде этого.

Он наконец встретился с ней глазами:

— Да. Спасибо.

Она выдавила из себя слабую улыбку:

— Не за что. Готовы идти дальше, на разбирательство?

Его попытка ответить на улыбку была совершенно искренней, хотя болезненное движение его разбитых губ можно было отнести к разряду улыбок с большой натяжкой.

— Да. Но на этот раз, мне кажется, я буду молчать как рыба, даже если мне наступят на ногу с силой, достаточной, чтобы сломать кость.

— Разумное решение. Ну что, допили?

Ученый допил горькую жидкость — и что они тут, в Британии, делают с кофе, что у него такой мерзкий вкус? — и поднялся на ноги.

— Спасибо. С этой минуты буду беспрекословно исполнять все, что прикажете.

— О’кей. Тогда идем искать эту Рабочую Школу. Я хочу, чтобы мы там не выделялись. — Она покосилась на репортеров. — Никаких самодеятельных интервью, ладно? Вы хотели эту историю, и вы ее получите, если вы будете молчать, а ваши камеры — снимать.

На этот раз никто из ее подопечных не спорил. Потасовка на площади убедила даже Гая Пендергаста и Доминику Нозетт, которые отделались порванной одеждой. Наконец-то Марго почувствовала себя старшей.

Чего она не знала, так это того, как долго это продлится.

Глава 12

Шагая через Новый Эдо, Кит буквально осязал висевшее в воздухе напряжение. Роберт Ли позвонил ему и предложил встретиться в Общем зале — якобы его интересовало авторитетное мнение Кита о его последнем приобретении. Как бы то ни было, Кит не без облегчения отложил заполнение нескольких стопок счетов и форм на потом и вышел из офиса, гадая, на что такого наткнулся эксперт-антиквар на этот раз, а также какие новые кошмары ждут станцию после нового открытия Главных.

Никогда еще на памяти Кита открытие Врат не собирало такой толпы зевак, а это уже говорило о многом. По всему Общему залу, начиная с Виктории, повырастало множество новых киосков, владельцы которых предлагали обильно обрызганные алым футболки и сумки, портреты предполагаемых Потрошителей, биографии и даже фотографии его жертв и вообще все, что могло продаваться.

«Человечество, — мрачно подумал Кит, глядя на то, как хихикающая дама лет сорока пяти отпихивает нескольких юнцов в очереди за набором фарфоровых блюдец с портретами жертв, подозреваемых, следователей и сцен преступления, — человечество — ошибка эволюции…»

— Интересно, она и правда выставит эту гадость у себя дома?

Кит оглянулся на знакомый голос. Энн Уин Малхэни брезгливо наблюдала за покупающей блюдца женщиной.

— Привет, Энн. Боюсь, что да. Готов поспорить, она не просто выставит их, но и разместит на самом почетном месте.

Энн поморщилась.

— Бог мой, эти маньяки… Ты не поверишь, какие типы приходили ко мне в тир тренироваться. — Она покосилась на Кита, который ответил ей ироничным взглядом. Кит видал и не таких. — Хотя, если подумать, может, и поверишь. Ты еще не видел Свена? Он должен был прийти раньше.

— Нет, я сам только что. Роберт просил меня найти место, откуда можно будет и Главные посмотреть, и поговорить. Его интересует мое мнение о чем-то.

— Правда? — Глаза Энн вспыхнули внезапным интересом. — Это не имеет какого-то отношения к Пег Эймс?

Кит зажмурился.

— Боже праведный. Я опять пропустил что-то?

Энн рассмеялась, сдернула эластичную ленту, стягивавшую ее длинные темные волосы, и тряхнула головой. Она явно пришла прямо из тира: на поясе ее красовались в кобурах два замечательных револьвера «Уэбли» Королевской ирландской полиции. В отличие от больших армейских «Уэбли», барабан которых откидывался для перезарядки, эти перезаряжались по принципу американских, через специальное окошко. Их короткоствольный вариант калибра 442 пользовался особой популярностью у туристов, направляющихся в Лондон. Он обладал вполне удовлетворительной кучностью боя, и его было легче спрятать, чем более крупные стандартные «Уэбли». Киту приходилось пользоваться ими во время его экспедиций в Нижнее Время, и он не раз оцарапал указательный палец о неудобно расположенный второй спусковой крючок.

Пряча ленту в карман, Энн искоса посмотрела на Кита.

— Ты ведь правда захандрил без Марго, верно? Так вот, поговаривают, — подмигнула она, — что Пег узнала о коллекции античной бронзы, направляющейся на аукцион в Лондон. Вот Роберт и сходит с ума, пытаясь найти кого-нибудь, кто без лишнего шума свистнет ее в ночь накануне дня, когда склад с ней сгорит. Точнее, склад-то уже сгорел — в ночь убийства Полли Николз, при пожаре в Шедуэлле.

Следуя за Энн через толпу, Кит ухмыльнулся. Роберт Ли был известен давней страстной любовью к античной бронзе.

— Надеюсь, он своего добьется. Пег Эймс сделает его счастливейшим из счастливейших, если он заполучит в свою коллекцию хоть один из этих объектов.

Эксперт МФУОИВ и один из лучших антикваров станции лично спас от уничтожения потрясающую коллекцию античной бронзы. Начальство большинства музеев Верхнего Времени с готовностью отдало бы что угодно, включая собственные зубы, ради возможности заполучить ее себе, знай они только о ее существовании. Разумеется, спасение объектов, обреченных на неминуемое уничтожение, было делом совершенно законным и являлось одним из немногих исключений из Первого Правила путешествий во времени. Те, кто спасал подобные объекты искусства, вольны были даже продавать их — при условии, что они готовы уплатить фантастические пошлины, Заложенные ДВВ. Впрочем, многие антиквары и торговцы объектами искусства ухитрялись неплохо наживаться даже на таких условиях.

Однако Роберт Ли скорее продал бы часть своего тела, чем расстался с любым объектом из своей коллекции, даже приобретенным на абсолютно законных основаниях. Вообще-то кража объекта со склада перед пожаром не могла считаться абсолютно законной. Спасать обреченный объект разрешалось только в самый момент несчастья. Роберт Ли был очень честным и порядочным человеком. Однако известно, что, когда дело касается пламенной страсти, честность частенько отодвигается куда-нибудь подальше. Известно и то, что многие другие антиквары пытаются красть объекты, которым уничтожение в Нижнем Времени вовсе не грозит. Собственно, поэтому и существует Международный Фонд Временно Украденных Объектов Искусства, имеющий целью спасение подобных объектов и возвращение их в родное время и на родное место. Роберт Ли был агентом МФВУОИ на ВВ-86, и агентом очень хорошим. Но стоило ему услышать об античной бронзе, которой предстояло погибнуть, причем при таких обстоятельствах, что спасти ее было практически невозможно, или которая просто исчезла таинственным образом, как он не в силах был устоять перед соблазном заполучить ее любым способом.

— Интересно, что за бронза, — задумчиво буркнул себе под нос Кит.

— Прозерпина, если тебе действительно интересно, — ответил голос Роберта Ли у него за спиной.

Кит вздрогнул, обернулся и расплылся в улыбке.

— Прозерпина, говоришь?

— Да, замечательная вещица, фута три в высоту. С плодом граната в руках.

— Так ты звал меня только за этим? Антиквар усмехнулся и пристроился к ним.

— Если честно, нет. — В руках он держал небольшой брезентовый мешок. — Я просто подумал, может, тебе известно больше, чем мне. Представляешь, приходит ко мне клиент и просит определить, подлинник это или имитация. Говорит, купил их у какого-то храмовника — у того их целый чемодан, и он продает их на Малой Агоре всем, кому не жаль отстегивать за них баксы.

Кит заинтригованно открыл мешок и обнаружил в нем пару израильских противогазов конца двадцатого века, времен операции «Буря в пустыне», предназначавшихся для защиты от отравляющих и нервно-паралитических газов.

— У кого-то, — пробормотал Кит, — странноватое чувство юмора.

— А может, граничащая с шизофренией предусмотрительность, — заметила Энн, с любопытством разглядывая противогазы. — Распылять какие-либо вещества в помещениях Вокзала Времени категорически запрещено, но теперь меня, пожалуй, ничем уже не удивишь.

Разглядывая противогазы в поисках бирки завода-изготовителя, Кит вдруг услышал далекие звуки веселой музыки и пения и покосился на часы.

— Что это такое творится в Римском Городе?

— А, это праздник Марса, — отозвалась Энн, когда Кит и сам уже нашел взглядом табло, на котором высвечивалась информация об имеющих место на станции религиозных праздниках. Кит хлопнул себя по лбу, вспомнив, что обещал Йанире принять участие в празднике.

— Черт! Мне же полагалось быть там!

— Все выходцы из Нижнего Времени принимают участие, — заметил Роберт, с любопытством покосившись на Кита.

— На нем должна была предводительствовать Йанира, — добавила Энн слегка дрогнувшим голосом. — Но они все равно не стали отменять праздник. Если верить тому, что я слышала, они собрались молить богов войны о том, чтобы те поразили виновных в похищении Йаниры и ее семьи.

По спине Кита пробежал холодок.

— При том количестве уродов, что собралось нынче на вокзале, дела могут принять скверный оборот, и очень ско… — Прежде чем он успел договорить, совсем близко от них послышались крики и шум потасовки. Перепуганные туристы бросились врассыпную, и глазам их открылось почти пустое пространство, посередине которого выстроились, угрожающе глядя друг на друга, две группы людей. Кит с первого взгляда распознавал опасность, и это была Опасность с большой буквы.

Энн ахнула. Отряд женщин в черной форме и массивных бутсах выстроился стенкой на одном фланге, надежно перекрыв любую попытку бегства в том направлении. Дружинницы «Ангелов Чести»… А напротив «Ангелов» выстроилась цепь угрюмых строителей — тех самых, которые были уже замешаны в прошлых беспорядках.

— Нечестивые шлюхи!

— Средневековые монстры!

— Феминацистки!

— Вон с нашей станции, сучки!

— Вы мне не братья, черт вас побрал!

— Ступайте в свою пустыню и бейте своих женщин, ублюдки тупоголовые! А наших не троньте!

— Боже мой… — успел еще сказать Кит.

И тут начался кромешный ад.

* * *

К несказанному облегчению Марго, они добрались до Рабочей Школы без новых инцидентов. Когда отворили двери для желающих присутствовать на официальном разбирательстве убийства Полли Николз, ее подопечные, ученые и журналисты из Верхнего Времени, зашли в помещение вместе с толпой. Народу внутрь набилось столько, что даже церковная мышь при всем своем желании не проползла бы в зал собраний. Коронером оказался модный, аристократической внешности мужчина по имени Уайн Эдвин Бакстер. Одет он был словно только что вернулся из тура по Скандинавии: в клетчатые черно-белые брюки, модный белоснежный жилет и ярко-алый шарф. Бакстер открыл разбирательство с театральным пафосом, предоставив слово полицейскому врачу доктору Ллевеллину. Доктор-валлиец, только-только приехавший из Уайтчеплского морга, где обследовал останки убитой, нервно откашлялся и окинул взглядом набитый зал.

— Так. Да. В челюсти погибшей недостает пяти зубов, и я обнаружил небольшие… э-э… повреждения языка. На нижней части подбородка, с правой стороны, имеется ссадина. Возможно, это является следствием удара кулаком или… э-э… травма нанесена большим пальцем нападавшего. Я обнаружил также еще одну ссадину, округлых очертаний, с другой стороны лица, возможно, произведенную впившимися в кожу пальцами. На шее с левой стороны, примерно в дюйме от подбородка, имеет место… э… порез. — Медик сделал паузу и снова прокашлялся; лицо его заметно побледнело. — Да… э… порез ниже подбородка, длиной примерно четыре дюйма, начинающийся практически от уха. Еще один порез… э-э… опоясывающий шею, рассекает ткани вплоть до позвоночника.

Жадно внимавшие ему слушатели хором ахнули. Репортеры лихорадочно скрипели карандашами, которые в то время были значительно практичнее ручек: при пользовании последними требовалось таскать с собой чернильницу и окунать в нее перо после каждой пары строк.

Доктор Ллевеллин еще раз кашлянул.

— Оный же порез рассек все крупные кровеносные сосуды на протяжении восьми дюймов. Порезы скорее всего нанесены большим ножом, довольно остро наточенным. — Доктор зябко передернул плечами. — Да… вот. Э-э… следов крови на груди не обнаружено, равно как на платье, и я не обнаружил иных повреждений, пока не приступил к осмотру… э… нижней части туловища несчастной леди.

По собранию пробежал потрясенный ропот. Джентльмен викторианской эпохи не будет говорить про нижнюю часть женского тела — ни в общественном месте, ни, если на то пошло, в каком другом. Доктор Ллевеллин неуютно поежился.

— В нижней части живота обнаружил рваную рану, весьма глубокую. Паховые ткани рассечены полностью. Имеются также… э-э… поперечные порезы нижней части живота, а также три или четыре вертикальных в правой части живота. Оные повреждения были нанесены, как я уже сказал, ножом, удары коего направлялись сверху вниз и слева направо, что, возможно, свидетельствует о том, что нападавший был… гм… левшой… да, и он пользовался одним и тем же инструментом.

— Доктор Ллевеллин! — крикнул репортер из передних рядов. — Выходит, вы полагаете, что убийца стоял перед своей жертвой, удерживая ее за подбородок правой рукой и нанося удары левой?

— Э… да, я имел в виду именно это.

Марго, наблюдавшая убийство на Бакс-роу с монитора, знала, что он ошибается. Джеймс Мейбрик задушил свою жертву, повалил ее на землю и лишь потом изрезал ножом, который держал в правой руке. Криминалисты и раньше предполагали, что нападение протекало именно так, тем более что в пользу этого свидетельствовало расположение повреждений на теле. Однако в 1888 году криминалистика как наука только-только зарождалась, а криминальная психология вообще не была еще изобретена, не говоря о матрицах поведения серийных убийц.

— Доктор Ллевеллин…

Разбирательство превратилось в беспорядочные выкрики из зала с требованиями дать больше информации, назвать имена свидетелей, описания и тому подобное. Выяснилось, что владелец кофейни по имени Джон Морган видел Полли Николз незадолго до смерти, в трех минутах ходьбы от Бакс-роу, где она умерла. Морган сообщил, что она была в обществе мужчины, которого называла Джим.

Являлся ли этот Джим Джеймсом Мейбриком или нет, Марго не знала, равно как и все остальные, поскольку в кофейне Моргана у них не было ни одной камеры. Однако данное Морганом описание не соответствовало внешности Мейбрика, так что это скорее всего был один из множества «Джимов», покупавших то, что продавала бедная Полли, вместе с последней в ее жизни кружкой горького утреннего кофе. Если, конечно, Морган вообще не выдумал всего этого ради недолгой славы.

Марго вздохнула. «Люди почти не меняются, не так ли?»

По окончании заседания Марго и Даг Тэнглвуд поделили своих подопечных. Тэнглвуд с репортерами, а также присоединившиеся к ним Павел Костенко и Конрой Мелвин отправились на поиски таинственного доктора, запечатленного на пленке вместе с Джеймсом Мейбриком. Марго же вместе с последней из ее группы, Шахди Фероз, окунулись в призрачный мир, населенный полутора тысячами лондонских проституток.

— Я хочу обойти район всех убийств, — негромко сказала Шахди, как только они остались одни. Почти вся интересовавшая ее территория находилась в самом центре Уайтчепла и только в одном месте захватывала часть района Лондона, известного как Сити. Марго удивленно посмотрела на старшую спутницу.

— Но почему сейчас? Мы ведь все равно будем устанавливать аппаратуру на каждом месте.

Шахди Фероз ответила Марго легкой улыбкой.

— Для моей работы очень важно ощущать пространственные связи, географию зоны, где действует убийца. Что и где расположено, как организовано движение в местах убийств или поблизости от них. Где Мейбрик и его неизвестный помощник могли встречаться со своими жертвами. Где проститутки ждут своих клиентов.

Марго продолжала смотреть на нее с удивлением, и она продолжала:

— Я хочу узнать как можно больше о мире, в котором живут проститутки. Для меня это очень важно: социальные и географические условия среды, откуда они вышли, как они жили и работали, где и как умерли. Это важнее, чем поиск улик. Основные улики были известны уже тогда; неизвестно же то, как обращалась с этими женщинами полиция, негласно посланная охранять их, или как эти женщины справлялись со страхом и стрессом от необходимости продолжать заниматься своим ремеслом, когда рядом с ними разгуливает такой чудовищный убийца. Конечно, мы уже изучали это в современном мире, но ни разу — в викторианской Англии. Социальные нормы здесь заметно отличаются — даже ножки стульев драпируют, чтобы не выставлять напоказ. Именно этот мир я хочу понять. Я уже работала в лондонских кварталах среднего класса и в дорогих районах, но ни разу — в Ист-Энде.

Марго кивнула. Это представлялось логичным.

— Ну что ж. Бакс-роу мы уже видели. Как вы хотите: осматривать участки в порядке совершения убийств или так, как они расположены на пути нашего следования? И как быть с местами тех убийств, в авторстве которых мы не уверены? Например, местом, где нашли уайтхоллский торс? — добавила она, поежившись. Безрукое, безногое и обезглавленное, изрубленное на части женское тело будет найдено в подвале недостроенного здания Нового Скотланд-Ярда на Уайт-холле в октябре, в месячный промежуток между подтвержденными убийствами Потрошителя

— Да, — медленно произнесла Шахди Фероз, прищурившись так, словно обдумывала вопрос. — Раз уж мы работаем вдвоем, в тандеме, мне кажется, стоило бы изучить места всех убийств, не только пяти, традиционно приписываемых Потрошителю. И я думаю, нам лучше обследовать их в том порядке, в каком совершались убийства. Мы проследим перемещения убийцы по избранной им территории. Возможно, нам удастся лучше понять его логику и то, как он мог встречаться со своими жертвами. Или, точнее, как они встречались со своими жертвами: ведь они действовали вдвоем. — Она горько улыбнулась. — Я не ожидала, что у меня будет шанс исследовать подобную динамику в данном деле. Это заметно усложняет задачу.

Даже Марго, не имевшая никаких познаний в области психологии или криминальной социологии, понимала это.

— О’кей, следующая остановка — Хэнбери-стрит. — Марго решила получше приглядеться к двору за домом номер двадцать девять по Хэнбери-стрит. Через семь дней ей придется проскальзывать в этот двор под покровом темноты, чтобы установить аппаратуру наблюдения.

Номер двадцать девять по Хэнбери-стрит оказался полуразвалившимся доходным домом из закопченного кирпича. В нем проживало семнадцать душ, часть которых работала на расположенной по соседству табачной фабрике. Это был доходный дом для рабочих, а не какая-нибудь ночлежка, служившая ночным прибежищем для бездомных. На улицу выходили две двери. Одна пропускала его обитателей непосредственно в дом, вторая вела в тот самый двор. Марго и Шахди Фероз выбрали вторую дверь, которая отворилась с возмущенным скрипом проржавевших петель. Этот звук встревожил Марго.

И немедленно привлек внимание пожилой женщины, высунувшейся из окна второго этажа.

— Куда это вы претесь, а? — поинтересовалась бдительная матрона. — Знаю я вашу породу, девки! Сколько я вам говорила не лазить в наш двор! Не нужно нам таких, как вы, шныряющих вокруг да около нашего дома! Пошли вон, вам говорю!

Пойманная за руку при попытке проникнуть в чужой двор, Марго сделала единственное, что могла сделать, единственное, что могли бы ожидать в такой обстановке от любой ист-эндской потаскушки. Она с грохотом захлопнула дверь и закричала в ответ:

— Да это я папашу своего бесстыжего ищу, только всего! Дружки его баяли, он работу нашел в доках, в Лайм-хаусе, и где я его нашла? Выходящим аккурат из «Синего чучела», вона где! Вот я за ним и иду, и мамаша со мною. Он вроде как через забор во двор к вам залезал. Не видали его, леди? Коль увидите, гоните в шею домой, вот как!

— Ты старой-то женщине сказок своих не сказывай! Давай проваливай, покуда копа не позвала!

— Э, пойдемте, мамаша, — со вздохом сказала Марго Шахди Фероз и взяла ее за руку. — Тут словами не уговорить. Да ладно, придет он домой, куда денется. Верно?

Стоило им отойти от дома на приличное расстояние, как Шахди Фероз не без любопытства оглянулась.

— Каким, интересно, образом смогла Энни Чапмен проскользнуть через эту дверь, не разбудив никого из семнадцати человек?

Марго внимательно посмотрела на ученую.

— Хороший вопрос. Может, какая-нибудь из работающих девушек устала слушать этот скрип каждый раз, как кто-то ходит во двор по делу? Взяла да смазала петли маслом?

— Вполне вероятно, — задумчиво согласилась доктор Фероз. — Жаль, что у нас не хватит ресурсов установить за этой дверью наблюдение на протяжении всей недели. Кстати, вы быстро отреагировали, — заметила она с легкой улыбкой. — Когда она закричала на нас, я совершенно не знала, что делать. Все, что я могла себе представить, — это как нас сажают в тюрьму. — Она вздрогнула, заставив Марго гадать, приходилось ли ей когда-нибудь видеть тюрьму Нижнего Времени изнутри, или же у нее просто живое воображение. Что же касалось Марго, у нее не было ни малейшего намерения узнать, на что похожи камеры тюрьмы викторианской эпохи, особенно изнутри. Слишком живы были еще ее воспоминания о камере португальской тюрьмы шестнадцатого века.

— Ну, — ответила она, — когда тебя ловят за кражей печенья, единственная защита — это контратака в сочетании с попыткой направить оскорбленную сторону по ложному следу.

Шахди Фероз улыбнулась:

— И часто вас ловили за кражей печенья, мисс Смит?

Марго отогнала воспоминания о слишком частых побоях и промолчала.

— Мисс Смит?

Марго хорошо знала этот тон. Он означал: «Что-то не так? Могу ли я помочь?» — и люди использовали его обычно, когда слишком тесно сталкивались с чем-то, к чему Марго меньше всего хотела их подпускать. Поэтому она сочла за благо сменить тему разговора.

— Давайте-ка посмотрим, — поспешно сказала она. — Следующая остановка у нас на Дорсет-стрит, где на Датфилд-Ярд была убита Элизабет Страйд. По крайней мере туда мы попадем без проблем. Мистер Датфилд перенес оттуда свою мастерскую, так что весь участок уже несколько месяцев как заброшен. — Она очень старательно избегала взгляда Шахди Фероз.

Старшая спутница смерила ее долгим внимательным взглядом, потом вздохнула.

Марго перевела дух. Слава Богу, обошлось. Отдельными своими воспоминаниями Марго не хотела делиться ни с кем, даже с Малькольмом или Китом. Особенно с Малькольмом или Китом. Конечно, она понимала, что Марго Фероз, подобно многим остальным с тех пор, как это произошло, желала ей добра. Однако переживать это заново? Это никому не поможет и ничего не решит. Поэтому она продолжала болтать обо всем и ни о чем — по опыту она знала, что это самый лучший барьер от жаждущих залезть в душу, пусть даже с самыми лучшими намерениями. Она говорила всю дорогу вдоль по Брик-лейн и Осборн-стрит, через Уайтчепл-роуд, по Пламбер-стрит мимо оживленного движения на Коммершл-роуд и, наконец, по Бернер-стрит, где она уже выдохлась, поскольку Бернер-стрит находилась на противоположном от Хэнбери-стрит конце Уайтчепла.

Датфилд-Ярд представлял собой заброшенный пустырь, попасть в который можно было только через длинный, в восемнадцать футов, проулок, ведущий с Бернер-стрит. Левая створка ворот была дощатой; правая — плетеной. Белая табличка на деревянной створке гласила, что двор является собственностью некоего У. Хиндли, производителя мешков, и А. Датфилда, тележных и каретных дел мастера. Плетеная створка заскрипела, когда Марго распахнула и придержала ее, пропуская вперед Шахди Фероз. Та приподняла юбки, перешагивая через ворох мусора, нанесенного ветром за ночь.

Проулок — мрачный, полутемный даже в дневное время, проезд ограничен с севера Международным рабочим образовательным клубом, а с юга — тремя фабричными зданиями, перестроенными из старых сооружений. Оказавшись в самом дворе, Марго огляделась по сторонам. Ее окружали обветшавшие здания. С западной стороны располагалась мануфактура по пошиву мешков, где за закопченными окнами маячили фигуры работавших мужчин и подростков. Рядом с заброшенной тележной мастерской стояла полуразвалившаяся конюшня, которой явно не пользовались с тех пор, как Артур Датфилд перенес мастерскую на Пинчин-стрит. С южной стороны двор замыкали жилые домики. Оттуда доносился запах табака: в бывших жилых постройках вручную крутили папиросы. С той же стороны слышался стрекот швейных машин с ножным приводом; небольшой плакат на одном из домов извещал, что его делят двое работавших независимо друг от друга портных. Во двор выходили также задние окна похожего на амбар рабочего клуба, представлявшего собой главную примету этого глухого, отрезанного от мира места. Сам клуб, известный тем, что владела им еврейская община, служил центром образования и культуры для всей округи.

Стоя посередине пустыря, Марго задумчиво смотрела на окна зала собраний.

— Стоишь как в чистом поле, правда? — пробормотала она.

Шахди Фероз изучала единственный вход во двор. Она повернулась и посмотрела сначала на Марго, потом на окна клуба.

— Да, — согласилась ученая. — Зал был… то есть будет в тот вечер полон.

Собственно, именно секретарю ассоциации, ювелиру Льюису Димшуцу, и предстояло через четыре недели обнаружить тело Элизабет Страйд. Марго бросила еще один внимательный взгляд на окна популярного зала собраний и нахмурилась.

— Вам не кажется странным, что для убийства Длинной Лиз Страйд он выбрал именно это место?

— Странным? — нахмурилась Шахди. — Но это же совершенно естественный для него выбор. Двор полностью изолирован от улицы. И та ночь будет очень темной. Разве для проститутки не естественно отвести клиента в пустую конюшню на заброшенном дворе?

— Ну… да. — Марго все не могла отделаться от мысли, что для убийства это место все-таки слишком странное. — Но она не хотела идти сюда. Она пыталась убежать, когда ее видел Израэль Шварц. Судя по данному им описанию двух мужчин, готова поспорить, что это наш таинственный доктор сбил ее на землю, а Мейбрик побежал за Шварцем.

Шахди пристально посмотрела на Марго.

— Знаете, эта история с Элизабет Страйд всегда ставила меня в тупик, — задумчиво произнесла она. — Почему она боролась? Согласитесь, необычное поведение для проститутки. А ведь раньше в тот же вечер она отказала клиенту.

— Правда? — удивилась Марго.

Шахди кивнула.

— Об этом рассказал один из свидетелей, видевших ее в тот вечер. К ней подошел мужчина, и она ответила ему: «Нет, не сегодня». А ведь мы знаем, что ей нужны были деньги. Она поссорилась со своим сожителем и призналась одной из приятельниц, что ей нужны деньги. Почему она отказала одному клиенту, а от второго отбивалась? О чем они говорили перед тем, как он на нее напал?

— Возможно, — чуть прищурившись, предположила Марго, — деньги были ей нужны не так, как мы считали. Глаза Шахди вдруг расширились.

— Письма, — возбужденно прошептала она. — Возможно, эти письма стоят немалых денег? Ведь такое возможно, а? Нашему приятелю-доктору явно не терпится вернуть их. И он еще вынул из карманов Полли Николз несколько золотых соверенов — должно быть, он сам и дал их ей раньше в качестве платы за эти письма.

— Шантаж? — выдохнула Марго. — Но кого тогда шантажируют? И если всех этих нищих женщин методически выслеживают потому, что они обладают чьими-то ценными письмами, почему они на них не наживаются? Каждая из жертв Джека была пьяна и пыталась заработать несколько пенни на ночлег.

Ответ Шахди Фероз потряс ее своей простотой:

— Не знаю. Но хочу узнать!

— Я тоже, — улыбнулась Марго. — Ладно, идемте дальше. У меня уже мерзнут ноги, а до Митр-сквер и Гульстон-стрит путь еще неблизкий.

Чтобы попасть на Митр-сквер, они выбрали один из тех путей, по которому мог бы идти Потрошитель, когда его кровавые забавы с Элизабет Страйд были — точнее, будут, — потревожены Льюисом Димшуцом.

— Одно обстоятельство представляется мне интересным, — заметила Марго, когда они, поднявшись по Бэк-Черч-лейн к Коммершл-роуд, свернули на восток, к Олдгейт-Хай-стрит. — Он хорошо знал эти места. Настолько хорошо, что после Датфилд-Ярда сознательно перешел с территории одного полицейского участка на другую. Он знал, что будет убивать еще. Поэтому он тщательно избегал Уайтчепла, относящегося к Столичному округу, и охотился за своей следующей жертвой уже в самом Сити, полиция которого вовсе не подчиняется Скотланд-Ярду. Сити представлял собой небольшой район правительственных зданий в самом сердце Большого Лондона. Отчаянно отстаивающий свою независимость, Сити ухитрился сохранить собственного лорд-мэра и собственную полицию, собственные законы и правила, отличные от остальной части Лондона. Со стороны это казалось абсурдным, особенно гостям из Верхнего Времени. В деле Джека-Потрошителя это привело к полной неразберихе в отношениях двух враждующих полицейских управлений и даже к уничтожению важных улик, когда полицейские власти пытались избежать еврейских погромов в Ист-Энде.

— Верно, — задумчиво кивнула Шахди. — Или он просто не встречался с Кэтрин Эддоуз прежде, чем попал в Сити. Ее только что освободили из тюрьмы, и она направлялась на восток, тогда как Джек предположительно шел на запад.

— Ну, даже если ему случилось встретиться с ней в Сити, он все равно вернулся в Уайтчепл. Ведь это полиция Столичного округа нашла фартук, который он оставил для них под написанной мелом запиской. Не констебли из полиции Сити. Мне почему-то не верится, чтобы Мейбрик был настолько хитер.

— Возможно, да, а возможно, и нет, — все так же задумчиво заметила Шахди. — Одно совершенно ясно. Наш доктор очень умен. Мне интересно только, как ему удавалось действовать вместе с мистером Мейбриком и все же избежать малейшего упоминания в полном улик дневнике Мейбрика?

— М-да… И зачем Мейбрику было вообще вести этот дневник? Я хочу сказать, не слишком ли он искушал судьбу? Его жена знала, что он женат на другой женщине и что, помимо двоеженства, у него могли быть и другие похождения — возможно, с ее же собственными горничными. На суде Флори все поражались тому, какие красивые у Мейбрика служанки. Флори могла искать доказательства наличия других женщин, а вместо этого наткнуться на дневник. Или это могла сделать одна из любопытных горничных. Они навернякаприсвоили себе часть платьев и украшений миссис Мейбрик.

Шахди Фероз мотнула головой.

— Да, конечно, но не забывайте, что Мейбрик держал свой кабинет на запоре. Единственный ключ был у него, и он убирал кабинет сам. Странно для бизнесмена того времени, правда? И ведь он угрожал убить клерка, который наткнулся на что-то подозрительное. Не исключено, что на этот самый дневник. А насчет того, зачем он его вел, ответ прост. Многие серийные убийцы испытывают неодолимое желание признаться в своих преступлениях. Подсознательное стремление быть пойманными. Именно поэтому они играют в кошки-мышки с полицией, подбрасывая письма и улики. Серийный убийца испытывает чудовищное психологическое давление, заставляющее его убивать. Однако описывая свои деяния, он снимает часть этого давления, как снимают его возбуждение и азарт самого убийства. В этом отношении Мейбрик не одинок. Риск быть пойманным — посредством ли дневника, или на месте убийства — так же притягателен для серийного убийцы, как само убийство.

— Господи, извращение какое. — На мгновение Марго даже испытала легкую тошноту. Шахди мрачно кивнула.

— Дневник Мейбрика неоднократно подвергался экспертизе — как психологической, так и чисто физической, вплоть до состава чернил или почерка. Нет, я никогда не верила в то, что это подделка, — даже до того, как мы засняли мистера Мейбрика в момент убийства Полли Николз. Впрочем, многие мои коллеги сомневались в его подлинности. В основном потому, что его обнаружили только в двадцатом веке. Что меня интригует в этом дневнике более всего — так это полное молчание о действовавшем вместе с ним докторе. На протяжении всего дневника он без колебания называет множество людей, включая врачей, к которым обращался в Ливерпуле и Лондоне. Почему тогда он молчит об этом докторе?

— Он упоминает врача из Лондона? — вскинулась Марго. — Может, этого?

— Нет, — покачала головой Шахди. — У нас есть описание того доктора. Ни возраст, ни внешность его не совпадают с тем человеком, которого мы записали на видео. Я тоже думала об этом, но мы захватили с собой все Документы, относящиеся к этому делу. Это другой человек.

— О… — Марго не смогла скрыть своего разочарования. Шахди улыбнулась:

— Но это была неплохая мысль, дорогая. Ага, нам поворачивать на Митр-сквер.

Им пришлось пробираться по Олдгейту, то и дело уворачиваясь от тяжелогруженых фургонов. Начиная с Мирт-стрит, они могли выбрать одну из двух дорог на площадь. Сама площадь представляла собой прямоугольник, со всех сторон замкнутый высокими складскими зданиями, частными жилыми домами и синагогой. Попасть сюда можно было только по узкому переулку с Митр-стрит или по крытому проходу, носившему название Черч-пэссидж, тянувшемуся от Дюк-стрит прямо под одним из зданий, как это часто бывает в Лондоне с маленькими улицами и переулками. Вдоль одной стороны площади выстроились в несколько этажей пустые дома для рабочих. В углу слышались голоса школьников, читавших свои упражнения за открытыми окнами небольшой школы для тех рабочих семей, у которых хватало денег, чтобы дать своим детям шанс на лучшее будущее.

Пока Марго и Шахди Фероз изучали обстановку, дверь одного из жилых домов отворилась. Полисмен в мундире задержался, чтобы поцеловать женщину в простом домашнем платье.

— Пока, дорогая, и не забудьте запереть двери, пока по городу рыщет маньяк, перерезающий горло женщинам. Я вернусь к обеду.

— Поосторожнее, ладно?

— Ах, миссис Пирс, я всегда осторожен, вы же знаете.

— Мистер Пирс. — Жена погладила его по щеке. — Что бы вы там ни говорили, мне неуютно, пока вы там. Жду вас к обеду.

Марго прислушалась — не столько потому, что мистер и миссис Пирс обращались друг к другу так церемонно. Это было обычным обращением викторианской эпохи. Марго заинтересовало другое: то, что мистер Пирс был констеблем.

— Боже мой, — прошептала она. — Прямо перед домом констебля!

Шахди Фероз тоже смотрела на дом полицейского с интересом.

— Да. Весьма любопытно, правда? Играть с полицией в кошки-мышки в ту же самую ночь, когда его чуть не поймали в Датфилд-Ярде. Нанося полиции умышленное оскорбление. Готова поспорить, это именно так. К ночи двойного убийства Мейбрик уже ненавидел инспектора Эббер-лайна.

— И один из них уже начал посылать в газеты эти издевательские письма, — пробормотала Марго. — Ничего удивительного, что почерк писем и записки Дорогого Босса не совпадает с почерком Мейбрика. Их написал наш таинственный доктор.

Шахди Фероз удивленно покосилась на Марго.

— Ну да, конечно! Что вызывает новые вопросы, мисс Смит, очень даже интересные вопросы. Подобные письма обыкновенно посылаются убийцей с целью продемонстрировать полиции свою силу. Тем не менее почерк наших писем не совпадает с почерком Мейбрика, хотя в них и присутствуют американизмы, которые тот наверняка знал.

— Вроде самого слова «босс», — кивнула Марго. — Или термин «красная жижа», которым в Англии не пользовались. Но Мейбрику не нужно было менять свой почерк, потому что он их и не посылал — это делал доктор. Но зачем? — вслух рассуждала Марго. — Я хочу сказать, зачем дразнить полицию письмами, использующими нарочито американские обороты, словно их писал американец? Или кто-то, кто жил в Америке?

Глаза Шахди вновь расширились.

— Потому, — произнесла она возбужденным шепотом, — что он хотел выдать Джеймса Мейбрика!

Марго невольно открыла рот.

— Боже мой! Он посылал их, чтобы подставить своего партнера? Чтобы Джеймса Мейбрика наверняка повесили? Но… Мейбрик наверняка выдал бы его, если бы его арестовали? Чего, разумеется, не случилось. Мейбрик умер от отравления мышьяком следующей весной. — Марго зажмурилась, лихорадочно размышляя. — Означает ли это, что с его партнером что-то случилось? Что-то, не давшее ему выдать Мейбрика полиции?

Шахди Фероз молча смотрела на Марго.

— Отличный вопрос, дорогая. Нам просто необходимо выяснить, кто такой этот таинственный доктор!

— Еще бы! И чем скорее, тем лучше. У нас всего неделя до того, как он убьет Энни Чапмен. — Марго отсутствующе смотрела на здание с противоположной стороны площади, когда в голове ее замаячила еще одна мысль, маленькая деталь, которой недоставало для полноты картины. — Если он знал Ист-Энд так хорошо, как мне кажется… — Она осеклась, внезапно поняв, куда смотрит. — О Боже! Посмотрите, что там! Большая Синагога! Еще один еврейский след! Сначала Образовательный клуб, потом он убивает Кэтрин Эддоуз практически на пороге синагоги. И потом он пишет мелом антисемитские надписи на стене дома по Гульстон-стрит!

Шахди внимательно посмотрела на синагогу, расположенную с противоположной стороны Митр-сквер.

— Вы понимаете, что до сих пор этого никто не замечал? Того, что синагога стоит на Митр-сквер? Я потрясена, мисс Смит. Одно убийство, как послание сразу двум адресатам: он бросил ее между домом полисмена и священным местом иудеев. Или даже трем адресатам, если принять в расчет ту издевательскую записку мелом в другом полицейском округе!

Марго вздрогнула.

— Да. Мне от этого как-то не по себе. Он хитер. И это пугает еще сильнее.

— Дорогая, — мягко заметила Шахди. — Все серийные убийцы пугают. Если бы мы только могли устранить бедность, унижения, социальную незащищенность, порождающие таких монстров… — Она с досадой тряхнула головой. — И все равно останутся такие, объяснить которых мы не сможем, разве что чисто животными мотивами или склонностью искать порочных наслаждений, играя чужими жизнями.

— Как бы вы ни смотрели на это, — пробормотала Марго, — если подумать хорошенько, люди ненамного лучше обезьян, верно? Просто оболочка цивилизованности делает их внешне симпатичнее, только и всего. — Марго не удалось скрыть горечи, сквозившей в ее голосе. Ее опыта общения с человеческой жестокостью хватило бы на несколько жизней, а ведь ей еще не исполнилось восемнадцати.

Шахди удивленно округлила глаза.

— Что такого случалось с вами, милая, что вы говорите так в свои годы?

Марго раскрыла рот для резкого ответа, но в последнее мгновение прикусила язык.

— Я жила в Нью-Йорке, — хрипло ответила она. — Вонючее место. Воняет едва ли не хуже, чем это. — Она кивнула на спешащих мимо бедно одетых людей, на женщин, заглядывавшихся на проходящих мужчин, оборванных детей, игравших в грязи перед школой сэра Джона Касса, — у родителей не было денег даже на то, чтобы послать их в благотворительную школу, какую много лет назад окончила Кэтрин Эддоуз… В нарушение новых законов родители не посылали их и в публичные школы, экономя несколько монет на пропитание. Сколько из этих играющих в мяч чумазых девочек через несколько лет будут слоняться по этим улицам, предлагая себя по цене краюхи хлеба и стакана джина?

Они ушли с Митр-сквер и двинулись обратно на восток, в зону ответственности Столичного полицейского округа. Они прошли по Миддлсекс-стрит, сплошь уставленную лотками торговцев одеждой, за что улица и получила прозвище Питтикоут-лейн. Проталкиваясь через толпу, Марго и Шахди продолжали записывать все окружающее в свои журналы. Женщин, торговавшихся из-за поношенных пальто, линялых платьев и юбок, шалей и шерстяного белья, называвшегося здесь «комбинациями». Мужчин, рывшихся в кипах штанов, рубах и башмаков. Детей, плаксиво клянчивших у матерей купить дешевую жестяную игрушку, на которую у тех не было денег. И людей, сбившихся в кучки и сердито судачивших о том, что «…надо что-то поделать с этим, вот что я скажу. На улицах ни фонаря, темно как в яме, режь глотку кому угодно — никто и не заметит. А эти констебли из „Эйч“ — что им до нас, а? Мою лавку уж три раза грабили за прошлую неделю, в дневное время, а куда смотрели констебли, я вас спрашиваю? Да мы все им по фигу, вот что я скажу. И всем мы по фигу — весь Ист-Энд…».

И чуть дальше по улице: «Говорю вам, ребята, ждите беспорядков на улице, ох ждите. За работу в доках нам гроши платят. А мой брат на фабрике вкалывает по двенадцать часов в день, шесть дней в неделю, а домой приносит шесть пенсов в неделю — это на жену-то да пятеро детишек. Господь помоги им, коли он вдруг заболеет, вот что я скажу. А свояченица моя промышляет на улице, ровно как бедная Полли Николз, потому как я не могу кормить — ни ее, ни ее малышню. У меня у самого семь ртов, а на верфи мне хоть бы на пенни больше платили, чем брату на фабрике…»

Марго срезала путь по Белл-лейн, подальше от немытых тел, от запаха пота, грязи и отчаяния. Оттуда она свернула на север по Криспин-стрит до пересечения с Дорсет-стрит, одной из самых печально известных улиц Лондона, застроенной ветхими, неотапливаемыми ночлежками. «Дуся-стрит», как прозвали ее местные жители, еще только просыпалась, хотя солнце встало уже давно. Многие из женщин, проводивших ночь в этих домах, занимались своим ремеслом до пяти или шести утра, потом падали в первую доступную кровать и спали до тех пор, пока хозяева не выгоняли их.

Миллерс-корт, место пятого из известных убийств Потрошителя, находился совсем рядом с Дорсет-стрит, за выходившей на Коммершл-роуд подворотней. Прямо напротив ведущей к Миллер-корт арки располагался ночлежный дом Кроссингем, где останавливалась Энни Чапмен, когда у нее хватало денег. Похоже, убийца выбирал своих жертв из одного квартала.

Марго и Шахди Фероз миновали москательную лавку в доме номер двадцать семь по Дорсет-стрит и нырнули в подворотню. Лавка принадлежала Джону Маккарти, тому самому, у которого снимала квартиру Мэри Келли. Шесть маленьких домишек, побеленных в тщетной попытке придать им более почтенный вид, окружали двор, в котором через три месяца произойдет последнее из убийств Потрошителя. Торговля в лавке Маккарти в это утро пятницы шла довольно бойко, а из открытых окон слышались визгливые голоса его отпрысков.

Из окна дома номер тринадцать высунулась потрясающе красивая молодая блондинка.

— Джозеф! Иди завтракать, милый!

Марго вздрогнула, потом перевела взгляд на крепко сбитого мужчину, спешившего через двор к дому номер тринадцать. Девушка уже ждала его у двери, и они поцеловались. Боже мой! Это же Мэри Келли! И ее безработный сожитель, рыбный грузчик Джозеф Барнет! Смех Мэри Келли продолжал доноситься из открытого окна, а потом она запела модную тогда «Собирала я фиалки на могиле матушки…». Марго вздрогнула. Эту же песню она будет петь в ночь убийства.

— Идем отсюда! — хрипло произнесла Марго и неверным шагом направилась обратно в подворотню. Шахди Фероз догнала ее, когда она уже поравнялась с москательной лавкой.

— Что случилось, Марго? — Большие темные глаза смотрели на нее с тревогой.

— Ничего, — поспешно отозвалась Марго. — Просто это потрясло меня сильнее, чем я думала, вот и все. Думать о том, что случится с этой бедняжкой…

Мэри Келли изувечили хуже всех остальных жертв: части ее тела были разбросаны по всей комнате. И Марго ничего не могла с этим поделать, никак не могла спасти ее. Она вдруг с пугающей отчетливостью поняла, как должна была себя чувствовать мифическая прорицательница Кассандра из Трои, в честь которой получила свое имя Йанира Кассондра. Глядеть в будущее и не видеть ничего, кроме смерти, — зная, что ничего не изменишь… Это ощущение было гораздо хуже всего того, что испытывала Марго в свои прошлые путешествия по Нижнему Времени. Хуже даже того, что она ожидала, готовясь к этому «Потрошительскому туру».

Марго снова встретилась взглядом с Фероз и заставила себя передернуть плечами.

— Нет, правда, я не ожидала, что ее вид так потрясет меня. Она такая хорошенькая и веселая…

Взгляд Шахди Фероз заставил ее покраснеть. «Ты тоже юна, — говорил этот взгляд. — Юна и неопытна, несмотря на весь твой опыт в Нижнем Времени…»

Что ж, это было достаточно верно. Возможно, она и юна, но она не чувствительная недотрога или трусиха. Память о родителях не портила и не испортит ей всю жизнь! Она отвернулась от закопченных кирпичей лавки Маккарти.

— Ну, куда вы хотели бы пойти дальше? Уайт-Холл? Туда, где в октябре найдут тот торс? — Обезглавленный женский торс, обнаруженный после двойного убийства Элизабет Страйд и Кэтрин Эддоуз и перед последним по счету убийством Мэри Келли, обыкновенно не приписывался Потрошителю. Очень уж отличался метод совершения убийства. Но если они имели дело с двумя убийцами, работавшими вместе, как знать? И разумеется, весь тогдашний Лондон верил в то, что это дело рук Джека, что значительно осложнит их работу, захлестнув город истерией и паническим ужасом.

Однако Шахди Фероз мотнула головой.

— Нет, не сейчас. Для того чтобы попасть на Уайт-Холл, нам придется уйти из Ист-Энда. Сначала мне нужно проделать еще одну работу. Мне кажется, нам стоило бы пройтись по ночлежкам Дорсет-стрит и прислушаться к женским разговорам.

При мысли о том, что ей придется сидеть в комнате, битком набитой проститутками, Марго зажмурилась Это напомнит ей обо всем, что она так стремилась забыть

— Конечно, — понуро выдавила она из себя. — У нас есть из чего выбирать — их тут, наверно, миллион

Они двинулись в путь молча, ускорив шаг, чтобы согреться. Будь у Марго выбор, она предпочла бы предстоящим разговорам с проститутками созерцание груд трупов, оставленных Черной Смертью. Но и избежать этого она не могла никак. «Считай это платой за свое обучение», — мрачно посоветовала она себе. В конце концов, это все же не так плохо, как изнасилование теми грязными португальскими торговцами и солдатней. Она пережила Африку. Она переживет и это. Ее жизнь — и жизнь Шахди Фероз тоже — может зависеть от этого. Поэтому она стиснула зубы и постаралась как могла подготовиться к тому, что ей предстояло.

Глава 13

Холодная и дождливая погода больнее всего бьет по страдающим легочными заболеваниями. Сырость и холод просачиваются в грудь, и каждый вдох превращается в борьбу с тяжелым валуном, не дающим дышать. Но еще хуже этой тяжести становятся долгие приступы мучительного, надрывного кашля, а потом — опустошающая слабость, такая, что несколько шагов по комнате кажутся бегом на марафонскую дистанцию.

Холодная, сырая погода достаточно плоха даже при чистом воздухе. Добавьте к этому дым из миллионов каминных труб, вонь фабричных выбросов, запахи разлагающейся на улицах или в реке органики, и вы, возможно, получите отдаленное представление о том, каково приходится и без того перегруженным легким. Впрочем, это не учитывает еще ни туберкулеза, ни психических расстройств, часто являющихся следствием развивающегося сифилиса, — результат всего этого один медленное, полное боли сползание к смерти.

Элиза Энн Чапмен сползала к ней уже давно.

Лето и первая половина осени 1888 года побили все рекорды по низкой температуре и осадкам. К первой неделе сентября Энни разболелась настолько, что не смогла больше регулярно платить за свою комнатушку в Кроссингемском ночлежном доме на Дорсет-стрит. Большая часть того, что она зарабатывала или получала от Эдварда Стэнли — подмастерья-каменщика, с которым ее после смерти мужа связывали тесные отношения, уходила на лекарства. Серьезная потасовка с Элизой Купер, которую она застала за попыткой присвоить принадлежавший их общей подруге флорин, украсила ее лицо синяками, подбитым глазом, а грудь в том месте, куда та заехала кулаком, болела еще сильнее.

Она искренне надеялась получить деньги за те письма, которые получила от Полли Николз, и расплатиться ими за лекарства, в которых отчаянно нуждалась. Но денег не было ни от Полли, ни от неизвестного ей автора писем, которые она носила с собой в кармане. А потом Полли зверски убили — изрезали и искромсали даже страшнее, чем бедную Марту Тэбрем в начале месяца Даже если бы Энни захотела теперь спросить у Полли, кто написал эти письма, она не смогла бы этого сделать. Поэтому Энни порылась в письмах сама — и тут же поняла, что не получит за них денег ни сейчас, ни потом. Умей Энни читать по-валлийски, как знать, возможно, ей и удалось бы обратить эти письма в солидную сумму наличными. Но Энни не умела читать по-валлийски И не знала никого, кто умел бы.

Что оставляло в ее руках предметы, стоящие немалых денег, и никакой возможности понять, в чем это состояние заключается Поэтому она сделала единственное, что могла. Она продала письма, так же, как продала их ей Полли Одно перешло в руки ее давней знакомой по ночлежкам с Дорсет-стрит Длинная Лиз Страйд была душевной женщиной, родом из Швеции Она заплатила за первое письмо шесть пенсов, чего хватило Энни на то, чтобы сходить в фабричный лазарет в Спиталфилдз и купить одно из прописанных ей лекарств.

Второе письмо ушло за грош к Кэтрин Эддоуз, а третье Энни продала мистеру Джозефу Барнету, рыбному грузчику, который остался без работы и жил на Миллерс-корт с юной красоткой Мэри Келли. Барнет заплатил Энни шиллинг, подмигнул ей и чмокнул в щеку.

— Моя Мэри жила в Кардиффе, так что валлийский для нее все равно что родной, хоть она родом и из Ирландии. Уж Мэри мне его прочтет, это точно. И коль оно и впрямь так хорошо, как говоришь, я вернусь да приплачу еще!

Грош, равный четырем пенсам, и шиллинг, равный двенадцати, обеспечили Энни остаток нужных ей лекарств, а также пиво и ром на пару дней. Алкоголь был единственным болеутоляющим, которое Энни могла себе позволить, а боль терзала ее почти беспрерывно. Она почти все время чувствовала себя слишком больной, чтобы работать на улицах, особенно на пути в Стратфорд, где она обыкновенно занималась своим ремеслом. Впрочем, лекарства все же помогали. Если бы погода только прояснилась, ей бы снова легче было дышать.

Энни жалела о том, что продала письма. Но женщине надо на что-то жить, верно? А шантаж, как на него ни посмотри, занятие безнравственное. Полли заговорила ее красивыми сказками об уюте и хороших лекарствах, но в мире, где жила Энни, таким сказкам верили только дураки — люди, которые подменяли фантазиями пищу для желудка, и лекарства от хворобы, и кров, и постель, за которые надо как-то платить…

Будучи женщиной практичной, Энни решительно отмела эти фантазии и вернулась к основному своему занятию, а именно к попыткам оставаться в живых так долго, как только это возможно в мире, которому безразлична судьба стареющей вдовы, которую бедность заставляет заниматься проституцией. Возможно, это было не слишком похоже на жизнь. Но это было все, что ей оставалось. Поэтому, как и тысячи ей подобных, Смуглая Энни Чапмен делала все, что в ее силах, и оставалась в живых — не имея ни малейшего представления о том кошмаре, что дамокловым мечом навис над ее головой.

* * *

Скитер Джексон обладал непревзойденным нюхом на неприятности.

На этот раз он ухитрился попасть в самый ее эпицентр. Только что он собирался вступить в Urbs Romae, чтобы присоединиться к процессии Марса, и задержался на минуту проследить за мужчиной, который подозрительно пристроился к даме в дорогих японских шелках. А в следующую секунду он оказался между строем дружинниц «Ангелов Чести» слева и толпой сочувствующих «Ансар-Меджлису» и строителей справа.

Он сделал попытку сдать назад, но опоздал. Чей-то кулак вступил в соприкосновение с носом одного из сочувствующих «Ансар-Меджлису». Брызнула кровь. С обеих сторон послышался рев, причем трудно сказать, кто ревел громче: «Ансар-Меджлис» или «Ангелы». Противники схлестнулись, и повсюду замелькали кулаки. С грохотом завалился набок киоск, торговавший футболками и альбомами фотографий Потрошителя. Товары полетели на землю и были мгновенно втоптаны в грязь. В ноздри Скитеру ударил запах пота. Дерущиеся, сцепившиеся по двое или по трое, катались по мостовой и плюхались в прудики с золотыми рыбками, распугивая доисторических летающих рептилий. Потом чей-то кулак зацепил его плечо. Крутанувшись на месте, Скитер увернулся от удара, но споткнулся об угол перевернутого киоска и потерял равновесие. Кто-то толкнул его в бок, он взвыл и врезался физиономией в совершенно незнакомого ему человека. Когда взгляд его чуть-чуть прояснился, он обнаружил, что сцепился с жутко невежливой дамой, основные приметы которой — черный мундир и разбитый нос. Она тоже разглядела его, и взгляд ее не предвещал ничего хорошего: «Ангелы Чести» ненавидят всех мужчин, если только те не поклоняются Владычице Небесной, да и тех подозревают в измене. Скитер чертыхнулся — и едва увернулся от увесистого кулака, метившего ему в нос. Он изогнулся и прибег к приемам, которым научился у монголов-якка, пытаясь остаться в живых, когда другие мальчишки решили проверить бойцовские навыки и ловкость нового богды.

Внезапное движение Скитера отправило визжащую даму прямо в распростертые объятия кричавшего что-то строителя из «Ансар-Меджлиса». Столкновение вышло что надо. Скитер даже зажмурился. И тут же с воплем нырнул за перевернутый киоск, едва не сбитый с ног другой парой сцепившихся врагов. Он лихорадочно огляделся по сторонам в поисках выхода и не обнаружил ничего, что хоть отдаленно напоминало бы путь к бегству. Менее чем в четырех футах от него, в самом центре сражения, невозмутимо стоял, то и дело отталкивая от себя налетавшие на него тела вне зависимости от их роста, массы, скорости, пола, политических и религиозных воззрений, Кит Карсон. Выражение лица отставного разведчика являло собой смесь скуки и отвращения. У ног его громоздилась уже куча тел, продолжавшая расти прямо на глазах у потрясенного Скитера.

И тут под грохот барабанов и пронзительное завывание труб на площадь вступила процессия Марса. Как раз вовремя, чтобы влиться в сражение. Скитер успел увидеть неясные очертания кого-то, сильно напоминающего косматых аляскинских медведей-кодьяков, и женщин в кольчужных рубахах, вооруженных мечами, копьями и щитами, — этаких валькирий в представлении рисующего комиксы художника. На заднем плане маячили несколько востроглазых женщин в звериных шкурах, от визгливых выкриков которых (на древненорвежском, разумеется) у Скитера по коже забегали мурашки.

В толпе мелькнул Кайнан Рис Гойер, одетый в ту самую одежду, в которой валлийский лучник сквозь нестабильные Врата провалился из битвы при Орлеане прямо на ВВ-86. Несколько других выходцев из Нижнего Времени щеголяли древнеримскими доспехами, изготовленными из канистр и тому подобного металлолома. Тут был даже один испанец с мушкетоном, распевавший средневековые псалмы. И вся эта процессия с ходу врезалась в самую гущу драки.

Остававшиеся еще на площади туристы из числа самых любопытных не выдержали и бросились врассыпную.

Обитатели Шангри-ла вступили в жестокую битву, и бились они не на жизнь, а на смерть

Здоровенный строитель, выпучив глаза, опрокинулся от удара мечом. Похожая на хорька девица в черной форме сцепилась в смертельной схватке с медвежьей шкурой, с головы до ног скрывавшей дюжего викинга-берсеркера. В человеке под шкурой Скитер с трудом узнал Эйгила Бьярнессона, провалившегося на станцию сквозь Врата Валгаллы несколько месяцев назад. Маленький суши-бар покачнулся и завалился набок, расплескав по мостовой воду и живую рыбу. Несколько дерущихся поскользнулись и упали. Краем глаза Скитер уловил какое-то движение и инстинктивно отпрянул назад. Копье просвистело в нескольких дюймах от его виска и вонзилось в скамейку за его спиной.

Несостоявшаяся жертва копья, строитель-меджлисовец, сорвал с пояса мастерок и ринулся на метавшую копье женщину в кольчуге. Одновременно с этим огромная «ангелша» в черном, извергавшая ругательства голосом, способным гнуть железо, устремилась прямо на Скитера. Тот ухватил ее за руки и, подставив ей ногу, отправил в полет, завершившийся приземлением на скамейку, из которой уже торчало копье. Скитер порадовался про себя тому, что несколько месяцев занимался — и учил своих друзей из Нижнего Времени — айкидо. Если бы не это, он оказался бы погребенным под этой чертыхающейся тушей.

Впрочем, радовался он недолго. Мужчина в красной рубахе и бурнусе налетел на Скитера слева и сбил его с ног. Падение оказалось болезненным. Хорошо еще, Скитер умел падать — еще одно наследие драк с малолетними монголами-якка, каждый из которых был сильнее и тяжелее его. К несчастью, мужик в красном тоже был тяжелее. Гораздо тяжелее Скитера Он приземлился Скитеру прямо на грудь, молотя кулаками по всему, до чего мог дотянуться. Увы, в основном это касалось Скитера. Удар по ребрам почти выбил из него дух, но он собрался с силами и попытался врезать своему противнику по глазам. Промахнувшись, он все же зацепил кулаком по носу ублюдка, а потом проехался локтем по кадыку. Из носа у того пошла кровь. Он зарычал и снова заехал Скитеру по ребрам. Скитер задохнулся от боли, сделал попытку глотнуть воздух.

И тут кто-то ухватил ублюдка за красную рубаху и оторвал от Скитера. Послышался смачный удар, вскрик, ругательство на арабском… Скитер перекатился на карачки, все еще задыхаясь и по мере сил внося свою лепту в общий хор ругательств. Ребра болели, но, похоже, обошлось без переломов. Шатаясь, он поднялся на ноги: лежать было опаснее. И вдруг шум сражения разом стих. На поле боя появились силы правопорядка. Несколько дюжин офицеров в форме, ловко орудуя сетями и лассо, ловили ими по пять-шесть сражающихся сразу. Самое интересное: прораб со стройки «Аравийских Ночей» привел своих людей на помощь полиции, и те тоже отлавливали своих коллег-строителей сетями, не особо церемонясь волокли их по мостовой и сдавали на руки полицейским, которые застегивали на них наручники. В считанные секунды с дракой было покончено.

Скитер наконец смог вздохнуть. Все новые полицейские в форме вываливались на площадь. Оружие с лязгом сыпалось на мостовую. Скитер стоял, пошатываясь; рубаха его превратилась в лохмотья, пока он пытался оторваться от типа в красном. Только тут до него дошло, кому он обязан своим спасением. Не кто иной, как Кит Карсон, стоял над поверженным меджлисовцем, небрежно вертя в руках швабру. Перевернутое ведро лежало в луже грязной воды за его спиной на месте, где катаклизм захватил кого-то из уборщиков. По крайней мере это была не Бергитта — ее нигде не было видно. Судя по распростертым на мостовой охающим и стенающим телам, обозначавшим путь Кита от груды поверженных им ранее драчунов, отставной разведчик тоже неплохо владел посохом. Парень в красном скромно лежал у ног Кита и тихо постанывал.

Кит посмотрел по сторонам, перехватил взгляд Скитера и опустил свой импровизированный посох.

— Ты в порядке, Скитер?

Скитер кивнул и поморщился от боли в ребрах.

— Ага. Спасибо.

— Всегда рад помочь — Судя по выражению его лица, он сказал это совершенно искренне. На лице его вдруг заиграла волчья ухмылка — Ого, а вот и Майк Бенсон появился. Думаю, с ним ты не горишь желанием встретиться. Линяй, Скитер. Увидимся.

Скитер зажмурился, тряхнул головой, пришел в себя и нырнул в толпу. Действительно, вот уж с кем Скитеру не хотелось бы иметь дело — так это с Майком Бенсоном, подавляющим беспорядки. Вместе с Бенсоном на поле брани появилась медицинская бригада Рэчел Айзенштайн, дабы накладывать шины, швы и скобки. К счастью, на этот раз, похоже, обошлось без фатальных увечий. Скитер даже удивился. Копья, ножи, мечи, строительные инструменты — один другого смертоноснее… Он тряхнул головой. На лице одной из дружинниц «Ангелов» красовались длинные рваные отметины медвежьих когтей: она явно имела неосторожность налететь на Эйгила Бьярнессона.

И на самом краю зоны беспорядков, на границе Нового Эдо и Виктории, Скитер увидел Энн Уин Малхэни, абсолютно невредимую, несмотря на миниатюрный рост Инструктор по стрельбе спокойно сидела на верхушке фонарного столба, держа в каждой руке по револьверу. Было совершенно очевидно, что покушаться на ее особу никто даже не пытался. Скитер улыбнулся и помахал ей. Энн помахала в ответ, сунула револьверы обратно в кобуру и соскользнула по столбу на землю, ловкая и подтянутая, как хищная кошка.

— Боже праведный, Энн, — заметил Скитер, косясь на ее револьверы. — Да ты могла бы сдержать целую армию, сидя там, наверху. Славные у тебя игрушки в кобуре. Что это?

— «Уэбли», разумеется, — усмехнулась она. — «Уэбли» Королевской ирландской полиции, близкие родственники более поздних армейских Пару их легко спрятать где угодно. Уйма туристов берут их напрокат, отправляясь в «Потрошительские туры» через Британские Врата.

— Неудивительно, что тебя там никто не потревожил. Она беззаботно рассмеялась.

— Хоть на что-то у них хватило мозгов. Не знаю, как вы все, а я после такого возбуждения не отказалась бы промочить глотку. Пойдешь с нами, Скитер?

Он покраснел как рак, вспомнив, что оставшихся у него денег не хватит и на кружку пива.

— Э… спасибо, но меня еще работа ждет. Я… это… может, позже загляну, ладно? — Возможно, ей было известно, что его уволили, — вся станция, должно быть, знала уже об этом. Но должна же быть у парня гордость, верно?

— Ну, как хочешь. — Она внимательно посмотрела на него, склонив голову набок. — Тогда еще увидимся. Эй, Кит! Давай сюда! Я видела, как Роберт рванул в Римский Город. Что скажешь, если мы задержимся на минутку в «Нижнем Времени» пропустить по одной до открытия Главных? Мы скорее всего застанем Роберта там, и я слыхала, они раздобыли амфору фалернского…

— Фалернского? — воскликнул Кит. — Где это они его раскопали?

Даже Скитеру было известно, что фалернское — все равно что Дом Периньон древнеримских вин. И уж кто-кто, а Кит Карсон знал толк в хороших винах и прочих согревающих душу напитках. Скитер вздохнул, пытаясь представить себе, каково оно на вкус. Впрочем, на бокал фалернского у него не хватило бы, даже если бы он не потерял работу. А уж если потерял…

Он обошел зону беспорядков стороной и продолжил свой путь к Главным. Сворачивая за угол синтоистского храма, выстроенного в самом центре Нового Эдо, он столкнулся нос к носу с невысокой, крепко сложенной женщиной. Та отпрянула назад, и ему пришлось придержать ее рукой за плечо, чтобы она не упала. Раздраженный взгляд голубых глаз показался ему знакомым…

— Что ж ты прешь не глядя? Этак на куски б меня разнес и не заметил!

Скитер узнал голос прежде, чем успел сфокусировать взгляд. Молли, барменша-кокни из Нижнего Времени, любимица всех обитателей станции, морщилась и потирала свой монументальный бюст.

— Молли! Что это ты делаешь на полпути к Главным? — прокричал Скитер, с трудом перекрывая шум толпы, пока та поправляла платье — А я думал, ты сегодня допоздна на работе. Слыхала, что вышло с процессией Марса?

Одной выразительной гримасой Молли удалось выразить всю полноту раздражения, зависти и накопившейся злости.

— Не. Налетели эти репортеры длинноносые, хуже иродов поганых. Дьявол их побери! Те же, что у Виктории. Пристали словно пиявки какие! Честной женщине проходу не дадут, а это вам не фунт от Старой Леди с Тредниддл-стрит. — Увидев, как вытянулось лицо Скитера (что случалось у него иногда при наиболее цветистых выражениях Молли), она усмехнулась и потрепала его по руке. — Английский банк, сокровище мое, вот кого мы зовем Старой Леди с Тредниддл-стрит.

— А… — ухмыльнулся Скитер. — Сокровище, говоришь? Что ж, польщен. Спасибо, Молли.

Молли редко признавала дружбу, даже в кругу выходцев из Нижнего Времени. Интересно, подумал он, что такого он сделал, чтобы завоевать ее расположение. Впрочем, ее следующие слова все объяснили:

— Хотела найти Бергитту, вот оно что. Надо же ей жить спокойно, а то тут ходят всякие, вроде того, что лицо ей изукрасил, а она живет одна. У меня и комната свободная есть; вдвоем оно и дешевле выйдет.

Скитер не нашелся, что сказать. В который раз задень у него перехватило дыхание.

— Так ты ее не видал?

Он мотнул головой-

— Нет. Я шел к Главным, когда начались беспорядки.

— Ну тогда я с тобой, — заявила Молли. — Все равно делать нечего, покуда Бергитту не нашла.

— Сочту за честь составить тебе компанию, Молли, — улыбнулся Скитер, и они зашагали дальше вдвоем.

— Никогда еще не видел, чтобы на открытие Главных собиралось столько народу. — Скитеру приходилось почти кричать, такой шум стоял на площади. Бесцеремонно работая локтями, Скитеру удалось пробиться в точку, откуда им с Молли открывался неплохой вид на перрон.

Вся площадь была забита длинными очередями отбывающих туристов и сотнями зрителей, явившихся поглазеть на это зрелище. Монтгомери Уилкса, главу ДВВ на станции, пока не было видно. Сил правопорядка тоже было заметно меньше обычного, судя по всему, из-за беспорядков.

Все входы и выходы на перрон были перекрыты постами досмотра Бюро допуска к Вратам Времени, агенты которого щеголяли парадными алыми мундирами. Пройдя контроль ДВВ, прибывающим приходилось проходить сквозь строй медицинских постов, и только после этого она оказывались на самой станции.

Это был непреложный закон: прежде чем попасть в Шангри-ла, любой прибывающий турист обязан был пройти медицинское сканирование. Параметры его организма и состояние здоровья закладывались в компьютер с тем, чтобы сравнить с ними результаты аналогичных тестов по возвращении из тура во времени. Помимо этого, все отбывающие со станции проходили своего рода карантинные процедуры с тем, чтобы не допустить попадание заболеваний в Верхнее Время. Пару лет назад эта система спасла Верхнее Время от вспышки чумы, занесенной через одни из Врат на ВВ-13. Разумеется, стопроцентной гарантии эта система не давала — равно как и любая другая, — но она поддерживала туризм во времени, что для станций вроде Шангри-ла являлось главным условием существования.

Скитер только надеялся, что тот злобный сенатор из Верхнего Времени, у которого похитили дочь, не сможет набрать достаточно голосов для закрытия Вокзалов Времени. Увы, если насилие на ВВ-86 будет продолжаться и дальше в том же духе, он эти голоса получит. Впрочем, если эта перспектива и тревожила ДВВ, по поведению его агентов этого видно не было. Судя по тому, что видел со своего места Скитер, они были бесцеремонны как всегда, игнорируя взгляды зрителей, которые по обыкновению оценивали на глаз сувениры из Нижнего Времени. Основной работой агентов ДВВ на станции было взимать пошлину со всего, что проносилось в Верхнее Время через Врата, а также накладывать взыскания на тех, кто пытался пронести это контрабандой. Они обыскивали багаж, а иногда и самих туристов или курьеров, проносивших на станцию и обратно припасы и почту, на предмет всего незадекларированного и подлежащего взиманию пошлины. У одного из постов дама средних лет, у которой на каждом пальце сияло по бриллианту, во всеуслышание кричала, что не имеет ни малейшего представления, каким образом золотые серьги и ожерелье этрусков оказались зашиты в ее викторианский корсет. Она не клала их в чемодан, значит, их подбросил туда какой-нибудь жулик…

— Вот и скажите это судье, — устало посоветовал ей агент ДВВ в красном мундире. — Или платите пошлину.

— Но говорю вам…

— Леди, у вас на выбор три возможности. Вы можете заплатить пошлину в пять тысяч долларов или передать эти драгоценности представителю Международного Фонда Временно Украденных Объектов Искусства, который проследит за их возвращением в соответствующее время. Или вы можете отправиться в тюрьму за нарушение Первого Правила путешествий во времени. Вы не имеете права получать незаконную прибыль от Врат Времени. Официальным представителем МФВУОИ на станции является Роберт Ли; его офис расположен на Малой Агоре. У вас есть еще четверть часа на то, чтобы избавиться от этого или уплатить пошлину прямо здесь, на месте.

Несколько мгновений женщина злобно шипела.

— Ох, ладно! — злобно фыркнула она. — Вы принимаете чеки?

— Да, мэм, если у вас при себе три формы, удостоверяющие вашу личность и адрес постоянного проживания, совпадающий с тем, который вы сообщили в момент прибытия на станцию Шангри-ла. В таком случае Бюро допуска к Вратам Времени может принять чек.

— Отлично! — Она порылась в большой, дорогой на вид сумочке.

Насколько Скитер разбирался в моде, сумочка вышла из какой-нибудь дизайнерской студии в Париже. И поскольку привычка оценивать предметы роскоши и отличать их от дешевых подделок стала для Скитера частью профессии, у него не возникло ни малейших сомнений в том, что перед ним не фальшивка. Она достала чековую книжку в обложке из сафьяновой кожи с бриллиантовой монограммой в углу и выписала чек. Пять тысяч — столько она, наверное, оставляет в ресторанах на чай за месяц. Скитер тряхнул головой. Чем люди богаче, тем больше пытаются зажилить.

Агент ДВВ проверил ее бумаги и принял чек.

Дама с оскорбленным видом сунула этрусское золото обратно в корсет, захлопнула крышку чемодана и, высоко вздернув свой аристократический подбородок, удалилась в зал ожидания.

— Следующий!

Объявления о предстоящем открытии Врат звучали с десятиминутными интервалами; за пять минут до открытия интервалы сократились до минуты, напоминая копушам, что они опаздывают. За три минуты до открытия Скитер вздрогнул, услышав за спиной знакомый голос:

— Скитер!

Он обернулся и увидел протискивающуюся сквозь толпу Рэчел Айзенштайн. Она задыхалась: похоже, весь путь от лазарета она проделала бегом.

— Рэчел? Что случилось? — На мгновение его охватила паника: он представил себе Бергитту, всю в крови — попавшую в эту жуткую драку или во что-нибудь в этом роде. Главный врач Шангри-ла наконец протолкалась к нему, и он схватил ее за руку. — В чем дело? Что случилось?

Рэчел удивленно зажмурилась.

— Случилось? Ох, Скитер, прости — ты, наверно, подумал, что это из-за Бергитты. Нет, все в порядке, просто я разобралась с последствиями этих беспорядков и решила зайти, посмотреть на открытие Главных — так, на всякий случай. — Она похлопала рукой по висевшей у нее на бедре сумке с аптечкой первой помощи. — Вот, захватила. Я хотела успеть до открытия в надежде, что найду кого-нибудь, застолбившего удачную точку. Привет, Молли!

Скитер глубоко вдохнул и постарался расслабиться.

— Ну что ж, у нас вполне пристойная точка. Добро пожаловать в компанию.

— Спасибо, точка просто потрясающая. — Рэчел откинула волосы со лба. — Боже, надеюсь, в этой толчее у нас не будет новых беспорядков.

— Я тоже, — пробормотал Скитер. — Тем более что теперь у меня уже две дамы, которых мне придется охранять, если дело дойдет до потасовки.

— Право же, Скитер, я тронута, — улыбнулась врач, озорно блеснув глазами. — Я и не знала, что ты такой заботливый. Тебя-то что принесло в этот сумасшедший дом?

— Меня? — Скитер пожал плечами, пытаясь представить, поверит она ему или нет. — Я… мне было интересно, сколько карманников и мошенников я смогу вычислить среди прибывающих.

Рэчел Айзенштайн внимательно посмотрела на него.

— Знаешь, Скитер, я уже обратила на это внимание. Не знаю, с чего это ты, хотя подозреваю, это имеет какое-то отношение к Йанире.

Он покраснел.

— Можно сказать и так. — Скитер пожал плечами. — Просто я пытаюсь улучшить здесь хоть что-то. Для тех, из Нижнего Времени. — Он покосился на Молли и с удивлением увидел в ее глазах что-то вроде гордости. — Понимаешь, у таких, как Молли, и так жизнь нелегкая. Они едва сводят концы с концами, а всякая шваль пытается их ограбить. — Скитер снова пожал плечами и сменил тему разговора. — Я тут считал отбывающих. Досчитал почти до ста, когда ты появилась. Спорим, что прибудет больше, чем отправляется со станции?

— На верный проигрыш не ставлю, — усмехнулась Рэчел.

Скитер ухмыльнулся:

— Мудрая женщина.

Над головой снова ожили динамики.

— Прошу внимания! До открытия Врат номер один остается одна минута. К сведению отбывающих: лица, не прошедшие медицинский контроль, через Врата не пропускаются. Пожалуйста, приготовьте свой багаж для таможенного досмотра…

Стоявшие в очереди торопливо похватали свой багаж. Те, кто все еще выяснял отношения с ДВВ, потянулись за кошельками, чтобы заплатить астрономические пошлины. Потом отозвавшийся болью в черепе инфразвук возвестил об открытии Главных Врат станции. Острая головная боль в сочетании со стрессом и инфразвуком заставили Скитера зажмуриться. Он подавил острое желание зажать уши руками, тем более что это все равно не заглушило бы болезненный звук, который вовсе не был звуком.

Зрелище открытия Главных Врат всегда впечатляло. В пяти футах над поверхностью Общего зала возникла черная точка. Она быстро росла в размерах, превращаясь в амебоподобное пятно. Внешние края черной дыры переливались всемикрасками видимой части спектра. По толпе зрителей пробежала дрожь. Разумеется, все жители станции видели открытие Врат много раз, и все же зрелище разрывающейся и выворачивающейся наизнанку реальности продолжало каждый раз приводить их в состояние невольного трепета.

Где-то за их спиной послышались недовольные голоса и приближающиеся ругательства. Скитер повернулся и вытянул шею, заглядывая поверх голов.

— Ох, черт…

Он охарактеризовал ситуацию довольно точно.

Дружинницы «Ангелов Чести» — по крайней мере та их часть, которой удалось избежать ареста при подавлении беспорядков, — силой прокладывали себе путь через толпу, направляясь прямиком к Главным.

— Что там? — спросила Рэчел, пытаясь привстать на цыпочки.

— Отряд «Ангелов», идет прямо на Врата. Молли прокомментировала это на чистейшем кокни, не подлежащем литературному переводу. Рэчел закатила глаза.

— О Боже. Только не говори, что они ожидают подкрепления из Верхнего Времени, ладно?

— Ну, — Скитер задумчиво почесал ухо, — прошел слух, будто их капитаншу видели покупающей билет для какой-то их генеральши, собравшейся в тур через Врата Философов. Якобы та хочет посмотреть на город, где Йанира жила в подчинении у коварного самца.

— Боже, Скитер, я же просила тебя не говорить мне, что они ждут подкрепления!

— Прости, — хитро улыбнулся он.

Рэчел хмуро покосилась на него и снова привстала на цыпочках, пытаясь разглядеть приближающихся «Ангелов». Молли только поджала губы и встала в боевую стойку, готовая ко всему. Тем временем отряд «Ангелов» подобно боевой фаланге неумолимо пробивался сквозь толпу. Зазевавшийся турист отлетел в сторону, зажав рукой разбитый нос. Отряд чуть сменил курс, и Скитер, Молли и Рэчел оказались прямо у него на пути. Второй раз за четверть часа Скитер приготовился к неприятностям, размышляя, стоит ли ему просто повернуться и бежать, уводя от опасности Молли и Рэчел, или же из принципа оставаться на месте.

И тут над головой вновь ожили динамики.

Скитер повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть. Главные Врата отворились уже достаточно для того, чтобы пропустить отбывающих со станции туристов. Однако далеко уйти им не удалось. Беспорядочная масса людей хлынула на перрон из Врат, и направлялась она на станцию.

— Какого черта! — ахнула Рэчел. — Никто и никогда еще не прорывался через Главные!

Однако именно это и делал сейчас копошащийся рой людей, прорвавшихся на Шангри-ла прежде, чем потрясенные отбывающие туристы успели тронуться с места. Как безумные оглушительно взвыли сирены. Почти сотня кричащих что-то людей клубком выкатилась из Врат на перрон, минуя медицинские посты, расшвыривая в стороны визжащих туристов и опешивших агентов ДВВ так, словно являлись хозяевами Вселенной.

— Неужели все психи этой планеты сговорились пройти сегодня через Главные?

— Не знаю, — покачала головой Рэчел. — Но кто бы это ни был, это мне не нравится.

Скитер согласно кивнул. Кем бы ни были вновь прибывшие, они направлялись прямо в их сторону. И кстати, где там эти чертовы «Ангелы»? Он попытался оглянуться в поисках приближавшихся к ним на всех парах «Ангелов», и в это мгновение Монтгомери Уилкс пулей вылетел из своего офиса и устремился навстречу вывалившейся из Главных Врат толпе.

— СТОЯТЬ! Всем стоять! Немедленно! Я говорю…

Что он хотел сказать дальше, так и осталось неизвестным.

Кто-то из надвигающегося цунами оттолкнул его. Со всей силы.

Негодующий глава ДВВ отлетел в сторону, прямо в хаос, воцарившийся на месте очереди отбывающих. Отчаянно размахивая руками, он последовательно сбил на пол женщину, троих детей и коробку японского фарфора шестнадцатого века, за который агенты Монти только что содрали немалую пошлину. Владелец коробки, возвращающийся в Верхнее Время бизнесмен, успел еще вскипеть благородным негодованием. Словно шар для боулинга, влетевший в кегли, Монти сбил с ног и его и продолжал движение по прямой вплоть до бетонной стены. Со зловещим стуком Монти впечатался в нее лицом.

Монти сполз на пол рядом с японцем. Падение последнего по произведенному шуму не уступало падению фарфора, хотя и уступило по благозвучности. Воздух огласился замысловатыми японскими проклятиями, заглушившими и рев толпы, и завывание сирен. Монти Уилкс тем временем просто сидел на полу, привалившись спиной к стене, и беспомощно моргал. Долгое мгновение его агенты смотрели на это, разинув рты. Потом ринулись вперед, разделившись на две группы. Первая устремилась наперерез нарушителям Врат, вторая — на помощь своему начальнику. Сирены и клаксоны завывали, как зимние ветры в пустыне Гоби…

Скитер обнаружил, что стоит на краю водоворота, состоявшего из телевизионщиков, осветителей и кричавших, что-то репортеров. Длинный микрофон на металлическом шесте едва не сбил его с ног. Голову и плечо пронзила острая боль. Скитер выругался и попытался прикрыть голову Рэчел от летящей прямо в нее тяжелой видеокамеры. Чья-то туша столкнулась с Молли и отшвырнула ее в сторону.

И тут другая толпа с криками врезалась в них со спины.

Это подоспели «Ангелы Чести».

Дружинницы в черных мундирах врезались в толпу нарушителей Врат на полной скорости. Со всех сторон слышались крики, угрозы и протестующий визг. Чей-то кулак угодил кому-то по носу. Наэлектризованный воздух взорвался грязными ругательствами…

— Армстро!

Чья-то рука бесцеремонно ухватила Скитера за плечо и развернула. Высокий, мускулистый, похожий на гориллу, совершенно незнакомый ему мужчина толкнул его вперед.

— Армстро, сукин сын! Где моя дочь?

Через плечо гориллы, ломавшего ему руку, Скитер увидел стену журналистов и телевизионщиков. Все как один смотрели на него, округлив глаза и разинув рты. Скитер тупо уставился в смутно знакомое лицо…

Лицо побагровело от удивления и ярости одновременно.

— Ты не Ноа Армстро! Тогда кто ты такой, черт подрал?

— Кто я? — Мозги Скитера с некоторым запозданием включились. Он дернул плечом, стряхивая руку гориллы. — Кто, черт подери, вы такой?

Прежде чем кто-нибудь успел произнести хоть звук, «Ангелы» взорвались скандированием:

— Смерть тиранам!

— Врежьте ему!

Краткое мгновение Скитер наблюдал на лице незнакомца выражение тупого удивления. Тот даже разинул рот. Потом побелел как полотно. Не от страха. От ярости. Вся сила взрыва пришлась Скитеру в лицо.

— Что, черт подрал, происходит на этой Богом проклятой станции?

Скитер раскрыл рот, но не смог выдавить из себя ни звука.

— Как смеют эти психи, — тот уставил палец в «Ангелов», — скандалить с моими людьми? Отвечай! Где Служба безопасности вокзала? Ты! — Тип, спутавший его с кем-то по имени Ноа Армстро, снова ухватил Скитера за руку, едва не сбив с ног. — Отведи меня к управляющему станцией! Живо!

— Эй! Уберите руки! — Скитер снова рывком высвободился. — Вам кто-нибудь объяснял, что врываться на станцию запрещено законом?

Глаза незнакомца слегка расширились, потом сощурились, превратившись в две узкие бойницы.

— Да ты знаешь, с кем разговариваешь? Или я добьюсь от этой станции сотрудничества — начиная с тебя, кто бы ты там ни был, — или набью здешнюю тюрьму должностными лицами за отказ содействовать правосудию!

Скитер снова открыл рот, еще не зная точно, что из него вылетит в следующий момент, но тут сам Булл Морган собственной персоной протолкался к ним сквозь царивший у Главных хаос.

— Прочь с дороги! — рявкнул Булл, с равной бесцеремонностью оттесняя плечом и репортеров, и агентов ДВВ. Подобно мощному ледоколу, оставляющему за собой свободное от льдов пространство, пробился он к Скитеру и свирепому незнакомцу и поднял руку размером с добрый окорок.

— Булл Морган, управляющий Вокзалом Времени номер восемьдесят шесть. Насколько я понял, вы изъявляли желание видеть меня?

Скитер покосился на замкнутое и настороженное лицо Булла, потом на порозовевшие скулы и свинцово-стальные глаза незнакомца и решил, что ему стоит поискать другое, менее вредное для здоровья место…

— Шериф! — рявкнул незнакомец.

Краснорожий, изрядно напоминающий лося тип в форме федерального шерифа отделился от толпы и подошел к ним. Вышеозначенный лось извлек пару наручников и ловко защелкнул их на запястьях Булла Моргана.

Челюсть Скитера отвисла сама собой.

Точно так же, как челюсть Булла Моргана. Его незажженная сигара выскользнула из зубов и с легким стуком упала на мостовую.

— Мистер Кларенс Морган, вы помещаетесь под арест по обвинению в похищении, злоупотреблении служебным положением, умышленном нарушении норм общественной безопасности, нарушении основополагающих норм путешествий во времени…

— Что?

— …и уклонении от уплаты налогов. На вас распространяются нормы федерального законодательства. Вы имеете право отказаться от дачи показаний. Все, что вы скажете, может быть использовано и будет использовано против вас в суде…

Где-то за спиной Скитера женщина в черной форме взревела быком:

— Грязный мелкий диктатор! Не смей лезть на эту станцию со своими надуманными обвинениями и своими сталинскими методами!

Кто-то замахнулся кулаком…

Драка вспыхнула на всей площади разом. С грохотом упала на бетонный пол камера. Перед Скитером мелькнул кто-то, зажимающий разбитый нос и плюющийся выбитыми зубами. Еще одна «ангелша» вырвалась из толпы, сжимая кулаки. Рядом ругалась на кокни Молли; знай кто-нибудь этот диалект, у него наверняка завяли бы уши. Кубарем покатился по полу репортер, кто-то завизжал…

Облако слезоточивого газа разом накрыло их всех.

Драка стихла так же быстро, как началась.

Скитер отчаянно закашлялся. Глаза нестерпимо жгло. В него врезалась, согнувшись в три погибели, Рэчел Айзенштайн. Из облака газа возникло кольцо федеральных офицеров в противогазах, распылявших эту гадость во все стороны из больших баллонов. Они окружили Булла Моргана и взбешенного, извергающего проклятия незнакомца, придерживая его, чтобы он не свалился на пол. Без лишнего шума полтора десятка федеральных агентов заняли круговую оборону. Тупые рыла винтовок, стреляющих резиновыми пулями, выстроились в кольцо, нацелившись на толпу.

Сбивая друг друга с ног, репортеры бросились прочь. Все смешалось: агенты ДВВ, местные обитатели, опоздавшие к началу катастрофы силы безопасности Шангри-ла, визжащие «Ангелы» и охваченные паникой туристы. Впрочем, почти сразу же все это скрылось в клубящемся облаке газа.

Скитер ухватил Рэчел за руку и потащил ее в сторону Нового Эдо. Надо было убираться подальше от этого безумия. Крики, вопль и визг слышались уже со всех сторон. Молли он нигде не видел. Он вообще почти ничего не видел. Они ворвались прямо в прудик с золотыми рыбками, полный стоявших по колено в воде перепуганных туристов и деревянных обломков: поток людей снес перила у одного из декоративных мостиков. Скитер выбрался на противоположный берег, вытащил из воды Рэчел, потащил ее вперед, запутался ногами в кустарнике и упал в озерко блаженно чистого воздуха. Скитер набрал полную грудь и закашлялся. Он сделал попытку поднять Рэчел на ноги, но едва мог стоять и сам.

— Дай помогу!

Знакомый голос прозвучал у него над самым ухом. Кто-то взял Рэчел за плечи и повел вперед, потом чья-то рука ухватила Скитера за локоть и выдернула его из хаоса топчущихся ног. Ослепленный слезоточивым газом, Скитер покорно позволил вести себя в неизвестном направлении. Шум и смятение стихли. Потом кто-то пригнул его за плечи, а в следующее мгновение по лицу его заструилась восхитительно холодная, чистая вода. Он все кашлял и кашлял, моргая слезящимися глазами.

— Рэчел? — только и смог выдавить из себя он.

— С ней все в порядке, Скитер. Ты молодчина, что ухитрился вытащить ее из этой заварушки.

Он услышал ее кашель где-то совсем рядом и вздрогнул при мысли о том, что могло случиться с Молли. Промыв глаза еще раз, Скитер чертыхнулся, злясь на себя за то, что снова не сумел защитить друга от творящегося на станции безумия. Наконец он сумел разлепить веки и оглядеться по сторонам.

Он обнаружил себя стоящим в некоем помещении, очень напоминающем туалет первого этажа гостиницы «Замок Эдо». В зеркале перед ним отражалась опухшая маска, некогда бывшая его собственным лицом. Он тряхнул головой и попробовал протереть глаза руками. Кто-то перехватил его за запястья.

— Сначала как следует вымой руки, — поспешно произнес все тот же знакомый голос. — Они у тебя все в «Си-Эс». — По рукам потекла струйка жидкого мыла.

Голос был ему хорошо знаком. Скитер вздрогнул и поднял взгляд. И оказался лицом к лицу с Китом Карсоном.

В который раз за последние минуты челюсть Скитера непроизвольно отвисла. Бывший разведчик времени улыбнулся, правда, улыбка вышла немного мрачноватой.

— Вымой руки как следует, Скитер. Не то снова вотрешь в глаза газ. — За плечом Кита виднелся Роберт Ли, проживающий на станции антиквар. Он склонился над соседней раковиной, помогая Рэчел промыть покрасневшие от газа глаза. С некоторым запозданием Скитер заметил болтавшийся на шее у Кита резиновый противогаз. Откуда, черт возьми, у Кита Карсона взялся противогаз? Уж вряд ли он купил его у того храмовника, что продавал такие штуковины на Малой Агоре. Впрочем, где бы он ни откопал его — возможно, в том легендарном сейфе у себя в офисе, — противогазов было две штуки, поскольку на шее у Роберта Ли болтался такой же. Что ж, может, Кит и купил их у того храмовника. В конце концов, Кит достаточно хитер, чтобы подготовиться к любым неприятностям. Скитер молча мыл руки.

Покончив с этим ритуалом, который помог ему вновь обрести зрение и — отчасти — восстановить душевное равновесие, он выпрямился и снова встретился взглядом с отставным разведчиком. Уважение в глазах Кита изрядно удивило его.

— Спасибо, — смущенно пробормотал он. Кит только кивнул.

— Тебе бы лучше раздеться. В прачечной «Замка Эдо» сумеют отстирать это от остатков газа.

Что ж, почему бы и нет? Скитеру приходилось делать в жизни и более странные вещи, чем раздеваться в самом шикарном сортире Шангри-ла догола перед Китом Карсоном и ведущим экспертом ВВ-86 по части древностей, пока за стенами его продолжало твориться черт-те что. Он успел разоблачиться до трусов, когда появился Гасим ибн Фахд, подросток из Нижнего Времени, провалившийся на станцию сквозь новые Врата Шехерезады. Одетый в дорогую ливрею коридорного «Замка Эдо» — что изрядно удивило Скитера, поскольку всего пару дней назад Гасим еще искал работу, — он держал под мышкой стопку одежды и большой пластиковый мешок.

— Вот. — Гасим протянул ему мешок. — Клади все сюда, Скитер.

— Ты не видел Молли?

— Нет, Скитер. Но обязательно поищу, если только мистер Карсон позволит.

Кит кивнул.

— Я не знал, что она тоже попала в эту кашу, иначе бы вытащил ее вместе с Китом и Рэчел.

Мальчишка из Нижнего Времени сунул Скитеру пластиковый мешок и бросился к дверям. Скитер запихнул в мешок джинсы и рубаху, порванную разъяренным строителем каких-то тридцать минут назад. В карманах звякнула мелочь.

— Черт, забыл вынуть свое добро.

— Мы все сохраним, Скитер, — заверил его Кит. — Там, в дальней кабинке, — служебный душ. Вымойся и оденься. Дела могут обернуться еще паршивее, и очень скоро. Я не хочу, чтобы ты попадался в лапы этому засранцу. — Он кивнул в сторону продолжавшего доноситься с площади шума беспорядков. — Тем более без свидетелей.

Это звучало еще более угрожающе, чем сама драка.

— Э… Кит? — неуверенно спросил Скитер. Отставной разведчик повернулся к нему:

— Да?

Скитер судорожно сглотнул.

— Что это был за тип? Где-то я его, кажется, видел…

Глаза Кита удивленно расширились.

— Так ты его не узнал? Боже праведный! А я-то думал, с чего это у тебя решимость такая… Это был сенатор Джон Кеддрик.

Скитер ощутил неприятную слабость в коленях.

Кит поддержал его за плечо.

— Держись, парень. Не думаю, чтобы ты очутился в тюрьме в ближайшие десять минут, так что ступай и прими душ. А потом устроим военный совет, идет?

Никаких разумных возражений у Скитера не нашлось, так что он молча повернулся и зашлепал босиком по мраморному полу шикарного гостиничного сортира, на ходу прикидывая, как, черт подери, Киту удастся вытащить его из этой передряги. При мысли об этом у него вырвался стон. Ох, черт, только этого им еще не хватало — после подозрительного исчезновения Йаниры Кассондры, перестрелок на станции, массовых беспорядков, не говоря уже о сегодняшних катаклизмах…

Но почему именно сенатор Кеддрик? И почему именно сейчас? Если сенатор приперся на станцию, не означает ли это, что его похищенную дочку тоже притащили сюда? И не кто иной, как «Ансар-Меджлис»? Скитер снова с трудом сдержал стон. У него было жуткое ощущение того, что над станцией Шангри-ла нависла смертельная опасность.

Которая более всего угрожала приемной семье Скитера…

Скитер стиснул зубы и закрыл за собой дверь душевой кабины. Станция Шангри-ла не сдастся без боя! Если сенатор Кеддрик задумал закрыть ее, ему предстоит самая жестокая битва за всю его жизнь. Скитер Джексон сражался за выживание своего клана, за все, что почитал святым и неприкосновенным.

Монголы-якка, даже приемные, умеют драться.

И очень не любят проигрывать.

* * *

Как глава группы наблюдателей старший инспектор Конрой Мелвин обладал правом приказывать Малькольму во всем, что касалось определения личности Потрошителя, и сейчас Конрой Мелвин желал знать, что за таинственный доктор помогал Джеймсу Мейбрику. Малькольм, валившийся с ног после продолжавшихся уже несколько дней поисков Бенни Катлина, сомневался в том, что задуманный Мелвином план сработает. Но как говорят в Штатах, тот был боссом, а если боссу угодно…

И Марго тоже ничем не могла помочь ему в этом. Даже у Дага Тэнглвуда не хватало для этого квалификации. Поэтому Малькольм Мур оделся по последней моде, вызвал самый шикарный экипаж из всех, имевшихся в распоряжении «Путешествий во времени», и стиснул зубы, чтобы не зевать всю тряскую дорогу до Пэлл-Мэлл и расположенных на ней престижных клубов. Именно там они надеялись отыскать след доктора, соответствующего приметам таинственного ассистента Потрошителя.

С ним вместе ехали Конрой Мелвин, Гай Пендергаст и Павел Костенко. Последний согласился весь вечер молчать как рыба, поскольку людей заграничного происхождения в подобные клубы не допускали, если они, конечно, не считались мировыми знаменитостями — каковой Павел Костенко не считался, по крайней мере в 1888 году. К тому же он до сих пор не окончательно оправился от потрясения, испытанного им во время уличных беспорядков в Уайтчепле. Конрою Мелвину тоже предстояло держать рот на замке с учетом его простонародного произношения; в случае крайней необходимости Малькольм мог бы, конечно, объяснить, что это полицейский, занятый расследованием, но он надеялся по возможности избежать этого, поскольку это наверняка нанесло бы удар по его репутации. Джентльмену, приведшему в престижное заведение вроде клуба «Карл-тон» столь низменное и вульгарное создание, как полицейский, прощения быть не могло.

Из трех человек, которых Малькольму предстояло опекать в этот вечер, он был менее всего уверен в Гае Пендергасте. Самонадеянный репортер продолжал наивно верить в свою неуязвимость, то и дело предлагая совершенно безумные планы «поисков», на которые Малькольм, Даг и Марго накладывали вето, иногда под угрозой применения силы. В результате Пендергаст был единственным, кто проболтал всю дорогу из Сполдергейта, пытаясь выведать у ученых их тактику на вечер и подшучивая над их настороженным молчанием.

Наконец они подъехали к знаменитому клубному зданию Роберта Смирка, выстроенному в 1836 году и обреченному на гибель от попадания немецкой бомбы в 1940-м. Малькольм приказал кучеру ждать их в течение часа и вошел в клуб. Знаменитый «Карлтон» был расположен в самом сердце Лондона, между ультрамодной Сент-Джеймс-сквер и Карлтон-Хаус-террас.

Малькольма здесь знали — как и во всех клубах для джентльменов, расположенных на Пэлл-Мэлл или Ватерлоо-плейс. В свое время он добился членства в каждом из них, и теперь это порой оказывало ему неоценимую услугу в работе гида. Он кивком приветствовал швейцара и представил своих гостей (слегка изменив фамилию Костенко с целью придания ей более* английского звучания), потом провел их в знакомый, пропахший дорогим табаком зал — заповедную территорию лондонской элиты мужского пола. В интерьере помещения преобладали темные цвета и красное дерево. Зато здесь не было ни намека на дамские рюшечки, приятные глазу безделушки или женский щебет, обойтись без которых дома джентльмену, как правило, не удается. Малькольм и его друзья оставили в гардеробе свои высокие вечерние цилиндры, трости и перчатки, хотя сумку с журналом и АПВО, сославшись на причины делового характера, Малькольм захватил с собой.

— Я предложил бы, джентльмены, — объявил он своим подопечным, — начать с одной из комнат для игр, где мы наверняка найдем себе стол для ломбера.

Со всех сторон люди были погружены в разговоры — где веселые и непринужденные, прерываемые смехом, где конфиденциально деловые. Воздух был наполнен гулом голосов, густым, как добрый портвейн, и серо-голубыми клубами табачного дыма. Кое-где в руках виднелись номера сомнительных изданий вроде «Жемчужины» — одно время весьма популярного порнографического журнала.

— …собрание Теософического общества, сегодня вечером? — спрашивал у своего спутника проходящий мимо джентльмен.

— Где, здесь? Нет, я этого не знал. Что за интригующее собрание джентльменов, хотя, должен заметить, им стоило бы скорее избавиться от этой гадкой мадам Блаватской!

Оба джентльмена рассмеялись и направились к роскошной лестнице, ведущей на второй этаж клуба. Малькольм задержался, раздумывая, стоит ли ему довериться своим инстинктам.

— В чем дело? — поинтересовался Пендергаст.

— Эти джентльмены упомянули о заседании Теософического общества, имеющем место здесь сегодня вечером.

Пендергаст нахмурился.

— Каком заседании?

— Теософического общества. Одной из самых известных своими изысканиями в области оккультных наук организаций Лондона.

— Кучка психов, несомненно, — усмехнулся Пендергаст. — Жаль, что доктор Фероз не смогла приехать с нами, а?

— Вы тоже пришли к той же мысли, что и я, Мур? — старательно понизив голос, спросил Мелвин. — Что наш приятель может состоять его членом, а? Уважаемый доктор, говорите? Любой медик мог увлекаться подобными собраниями.

— Вот именно. Мне кажется, нам не мешало бы посетить сегодняшнее собрание.

Они пристроились к компании джентльменов, направлявшихся к той же лестнице. Судя по обрывкам разговоров, они, возможно, являлись членами Теософического общества:

— …разговаривал как-то с парнем из Америки, из какого-то хлопкопрядильного города в Южной Каролине. Уверял меня, что сам разговаривал с пожилым джентльменом, который пробуждал мертвых.

— Ох, не надо, вздор какой! Одно дело — обсуждать возможность общения с ушедшими из этого мира. Я видел, что может творить настоящий медиум на сеансах спиритизма, но чтобы будить мертвых? Вздор и чепуха! Уж не скажете ли вы еще, что этот янки объявил себя Иисусом Христом?

Малькольм сделал незаметное движение рукой, включая свой журнал на запись с миниатюрной камеры, замаскированной под булавку в галстуке. Одновременно он не отставал от джентльменов, с любопытством прислушиваясь к их разговору Так они все вместе пересекли вестибюль и подошли к лестнице.

— Нет, нет, — возражал первый джентльмен. — Разумеется, пробуждал не в буквальном смысле этого слова, но пробуждал души умерших, видите ли, с целью общения с ними. Без всякого медиума или таинственных таблиц, передающих нам всякую невнятицу. Чтобы добиться этого, ему хватало веревки, на которой вешали человека, — он укладывал ее кольцом вокруг могилы того типа, с которым хотел пообщаться, и бормотал что-то этакое на латыни… не помню точно, что именно, но после этого дух бедолаги возникал в петле — и вуаля! Можете говорить в свое удовольствие до первых петухов. Ну конечно, дух не может покинуть пределов веревочной петли..

— И вас не смущает тот факт, что этот янки вас разыгрывал?

Негромкий смешок донесся до Малькольма сквозь клубы табачного дыма.

— Нет, уверяю вас, он говорил совершенно серьезно. Осмелюсь утверждать, этот парень из высшего света и искренне верил в то, что говорил.

Малькольм как раз собирался ступить на нижнюю ступеньку, когда его окликнули по имени:

— Ба, да это ведь Мур, не так ли?

Неожиданный оклик заставил Малькольма обернуться. Он обнаружил, что смотрит в улыбающиеся голубые глаза джентльмена, которого вроде бы помнил, но весьма смутно. Это был молодой человек лет двадцати трех, одетый по последней моде, с волнистыми темными волосами. Лучистые голубые глаза и светлая кожа выдавали в нем ирландца.

— Так вы Малькольм Мур, верно? — повторил тот с хитрой улыбкой Нотки дублинского произношения в голосе показались Малькольму знакомыми. Похоже, ему полагалось знать этого дружелюбно улыбающегося молодого человека.

— Совершенно верно, но, боюсь, вы имеете передо мой преимущество, сэр.

— Меня зовут О’Доунетт, Бивин О’Доунетт. Мы с вами встречались, дай Бог памяти, где-то с год назад, на летних скачках в Аскоте. — Весело прищурившись, мистер О’Доунетт усмехнулся. Звук вышел на редкость добродушный. — Видите ли, мне хорошо запомнились обстоятельства встречи. Мы с вами ставили на одну и ту же дохлую клячу, которая ухитрилась прийти последней.

Имя и лицо наконец всплыли в памяти Малькольма.

— Ну конечно! Мистер О’Доунетт, рад встрече с вами! — Они сердечно пожали друг другу руки, при этом Малькольм внутренне поморщился, вспомнив их знакомство. У него тоже был неплохой повод вспомнить ту скачку. Он сделал ту проигрышную ставку по просьбе своего тогдашнего клиента, миллионера, считавшего себя великим экспертом во всем, что касалось спорта, и в особенности скачек. Малькольм предупреждал этого идиота не ставить на эту лошадь, хорошо зная ее послужной список за предыдущие скачки, но, как говорится, клиент всегда прав… Оба — Малькольм и этот молодой ирландец, О’Доунетт, — проигрались с треском.

Малькольм представил своего нежданного знакомого своим гостям.

— Мистер О’Доунетт, позвольте представить вам мистера Конроя Мелвина и мистера Гая Пендергаста из Лондона, а также доктора Костена из Америки.

— Рад познакомиться с вами, джентльмены, — улыбнулся О’Доунетт, обменявшись с ними рукопожатиями. — Кстати, — добавил он, — где вы все это время пропадали, а, Мур? Ах, подождите, вспоминаю, вы же из Вест-Индии, так что колесите по всему свету. Знаете, я вам даже завидую.

Малькольм отчаянно пытался вспомнить про О’Доунетта хоть что-нибудь, кроме той неудачной ставки на скачках.

— А вы? — немного неуверенно спросил он.

— Ах, я-то? Ну, как говорится, фортуна то улыбается, то хмурится. Но мне удалось опубликовать сборник поэзии. Скажем честно, довольно тоненький, но все же опубликовал. — Глаза его озорно блеснули, на этот раз с явной самоиронией. — Так, всякий друидический вздор, ни капельки не похожий на серьезную поэзию, которую я предпочитаю, зато продается. Видит Бог, продается. Этот кельтский ренессанс еще сделает из нас, дублинцев, настоящих джентльменов. — Он снова подмигнул. Малькольм тоже улыбнулся.

— Похоже, это сейчас действительно популярно. Вам не приходилось бывать в Эйстеддфоде — теперь, когда читающая публика потянулась к друидической поэзии?

— А, на этих сборищах валлийских бардов, которые они устраивают в Лланголлене? Нет, хотя, раз уж я теперь представляю кельтскую пишущую братию, пожалуй, и стоило бы, а? А вы сами там были?

— Честно говоря, нет, хотя собираюсь заглянуть на следующий. — Малькольм весело рассмеялся. — Вообще-то Мур — французская фамилия, по крайней мере изначально. У нас в роду говорят, что за задней стенкой одного из шкафов хранится скелет или два наших галло-кельтских предков.

О’Доунетт рассмеялся и дружески хлопнул его по плечу.

— Отлично сказано, Мур! Отлично сказано! Ну разумеется, ведь сейчас мода на все кельтское! Мне приходилось разговаривать с джентльменом, чьи предки были прусскими генералами и считали себя кельтами, с чистокровными лондонскими саксонцами, тоже «кельтами», и даже, Господи прости, с индусом-полукровкой, служившим лакеем, — так он тоже «кельт», по крайней мере по отцовской линии!

Малькольм посмеялся шутке, найдя в ней двойной подтекст, ибо имелись доказательства — лингвистические, литературные, музыкальные и археологические — того, что кельтские законы, языки, обычаи и искусства Ирландии, Уэльса, Корнуолла, Шотландии и Галльской Франции имеют непосредственное отношение к ведической Индии.

— И кстати, говоря о великой и прекрасной кельтской культуре, — заметил О’Доунетт, хитро блеснув глазами, — вот идет самый великий из нас, кельтских поэтов. Я говорю о тебе, Вилли. Ты идешь на наше небольшое сегодняшнее собрание? Я думал, ты будешь рваться сегодня в салон мадам Блаватской.

Малькольм Мур повернулся… и с трудом удержался от удивленного восклицания. Его случайный знакомый здоровался с знаменитейшим из всех поэтов, рожденных в Ирландии, всемирно известным (правда, пока в недалеком будущем) Уильямом Батлером Йетсом.

Вилли Йетс улыбнулся О’Доунетту; глаза его светились недюжинным, беспокойным умом.

— Нет, не сегодня, Бивин. У доброй леди сегодня другие планы. Даже наша неугомонная мадам порой преследует другие интересы. — Йетс явно смеялся над собой. Ирландский акцент слышался в его голосе заметнее. Йетсу не исполнилось еще тридцати, и он всего год как приехал со своими родителями из Дублина.

Бивин О’Доунетт улыбнулся и представил их друг другу.

— Кстати, Вилли, ты не знаком с мистером Малькольмом Муром? Джентльмен из Вест-Индии, много путешествует. Мы с ним познакомились в прошлом году в Аскоте. Мистер Мур, мой добрый друг, мистер Уильям Батлер Йетс.

Малькольм обнаружил, что пожимает руку одному из величайших поэтов, когда-либо слагавших стихи на английском языке.

— Для меня большая честь, сэр.

— Рад познакомиться с вами, мистер Мур, — улыбнулся Йетс.

Малькольм не удивился бы, если бы воздух вокруг них заискрился. Несмотря на относительно молодой возраст, Йетс считался авторитетом в оккультных науках. Малькольм мысленно возблагодарил неизвестного американского заклинателя духов за то, что благодаря ему он включил на запись лежавший в сумке журнал. Впрочем, он все же спохватился и представил своих спутников, также по очереди обменявшихся с Йетсом рукопожатием. Гай Пендергаст, похоже, не имел ни малейшего представления о том, кто такой — или кем станет — Йетс, но лицо Конроя Мелвина приобрело такое выражение, будто его поразил гром, и даже Павел Костенко округлил глаза, глядя на молодого поэта, благодаря которому ирландский фольклор превратится в серьезное искусство и предмет научного интереса, который добился такого успеха, как ни один другой ирландец за всю бурную историю англо-ирландских отношений, и которого увенчают лаврами самого талантливого мистического поэта и писателя со времен Уильяма Блейка. Бивин О’Доунетт тем временем подмигивал своему другу-ирландцу.

— Мистер Мур тут делился историей своего рода, — усмехнулся он. — Он утверждает, что в ветвях его развесистого фамильного древа вполне могли запутаться один-два галльских кельта.

Йетс расплылся в полной энтузиазма улыбке.

— Так вы изучаете кельтскую культуру, мистер Мур? — поинтересовался он, заметно оживившись.

— Ну, не совсем, — улыбнулся в ответ Малькольм, хотя, возможно, знал о кельтской и друидической истории больше, чем любой другой британский эксперт в ту ночь. — Меня больше интересуют древности другого рода. В основном Древний Рим.

О’Доунетт ухмыльнулся и с гордостью покосился на своего друга.

— Вилли у нас и сам любитель древностей.

Йетс смущенно покраснел.

— Вряд ли, старина, вряд ли. Я развлекаюсь кельтской культурой, только и всего.

— Не говори ерунду. Вилли у нас очень даже серьезный ученый. Помогал основать Дублинское Герметическое Общество, разве не так? И мадам Блаватская находит твои теории весьма серьезными, честное слово.

Малькольм, которому не терпелось вывести молодого поэта из смущенного состояния, улыбнулся Йетсу теплой, ободряющей улыбкой

— Так вы интересуетесь теософией, мистер Йетс? — Разумеется, он знал, что Йетс выказывал значительный интерес к теософии и другим изысканиям в области оккультных знаний. Новая, завоевавшая большую популярность организация, основанная мадам Блаватской, посвятила себя психическим и оккультным исследованиям на основе «эзотерического буддизма», пропагандируемого ею и многими ее сподвижниками.

Явно не зная, как относится к этому предмету Малькольм, молодой поэт нервно кашлянул.

— Ну, сэр… да, сэр. Весьма интересуюсь и теософией, и… гм… другими подобными изысканиями.

Малькольм кивнул, стараясь хранить на лице не перепуганное, но самое что ни есть дружеское выражение.

— Тогда вы, наверное, читали новую «Историю язычества в Каледонии» Уайза? Там много довольно интригующих идей насчет развития религии и философии.

Молодой поэт просветлел.

— Конечно, сэр, разумеется, читал! Раздобыл экземпляр сразу по приезде в Лондон в прошлом году, как только ее опубликовали. И еще читал Эдварда Дэвиса и, разумеется, Д.В.Нэша — про Тейлезин.

— Ах да, британского друида, который утверждал, что встречался с Пифагором. Да, это мне тоже доводилось читать.

Малькольм не разделял энтузиазма насчет шитых белыми нитками теорий Нэша про так называемых британских друидов. Возможно, их выдумал и не сам Нэш, ибо мифы о них были популярны и раньше, но тем не менее это всего лишь мифы.

— А последнюю работу Чарльза Грейвза вы читали?

— Работу Королевского Комитета о древних ирландских законах Брегона? Ну конечно, сэр!

И молодой поэт расплылся в улыбке, полной гордости за своих предков, признанных западным миром прошлых веков лучшими врачами, поэтами, музыкантами и религиозными философами средневековой Европы. Свод законов Брегона включал в себя такие «современные» понятия, как всеобщее здравоохранение и даже закон о компенсациях работникам.

— Потрясающе! — восторженно подхватил Малькольм. — Великолепное научное исследование. Грейвз значительно расширил наши познания о древней Британии. Скажите, мистер Йетс, верите ли вы в то, что Стоунхендж построен друидами?

Йетс снова покраснел, хотя глаза его светились радостным интересом.

— Право же, сэр, я не археолог, но меня потрясает возраст этих стоящих камней. Полагаю, им по меньшей мере несколько столетий?

Малькольм снова улыбнулся.

— Разумеется. Больше тысячелетия, если говорить точнее. Определенно, их воздвигли еще в эпоху до римского владычества. Даже величайший египтолог наших дней, мистер В.М.Флайндерс Петри, согласен с этим. Не оставляйте своих изысканий, мистер Йетс. Нам нужны глубокие, заслуживающие доверия исследования истории наших островов, не так ли? Клянусь Господом, древней Британии есть чем гордиться! Право же, это кельтское Возрождение — замечательная штука, действительно замечательная!

Бивин О’Доунетт согласно закивал:

— Совершенно верно, сэр! Кстати, не слышали ли вы доклада того парня в Египетском зале? Ну, того наполовину литовца, хотя по натуре своей он британец, как золотой соверен, как бы он там ни звался. Я слышал, какой-то газетчик говорил, будто в молодые годы тот выступал в Сохо шарлатаном под каким-то египетским именем, но после изучил медицину и оккультные науки и сделался респектабельным врачом-месмеристом.

Малькольм не имел ни малейшего представления о том, кого мог иметь в виду О’Доунетт, хотя заметил, что Гай Пендергаст вдруг подался вперед, а в глазах его вспыхнул внезапный интерес. Репортер есть репортер, подумал Малькольм, хотя так и не смог представить себе, с чего Гаю Пендергасту так интересоваться каким-то оккультистом из Сохо.

Йетс, однако, сразу кивнул, явно знакомый с типом, о котором говорил Бивин О’Доунетт.

— Да, я слышал, как он говорит. Интригующий парень, хотя он уже несколько лет не выступал под именем Джонни Анубиса. О, я знаю, что это абсурдное имя, — добавил Йетс, заметив ироничный взгляд О’Доунетта, — но надо же человеку как-то привлечь к себе внимание публики, если он вышел из подобного окружения. И при всей театральности его ранней карьеры его учение вполне любопытно. Потрясающе для «селф-мэйд-мен» с Миддлсекс-стрит, из Уайтчепла.

Малькольм застыл — то ли из-за нотки горечи, прозвучавшей в голосе молодого поэта, то ли от легкого ощущения, будто он упустил что-то важное. Он заглянул в ясные глаза Йетса — и был потрясен болью, злостью и гордостью, горевшими в душе молодого ирландца. Злость за все зло и унижения, причиненные ирландской нации англичанами, боль за то, что все достижения кельтских народов только теперь, во второй половине девятнадцатого века, провозглашены пресыщенными английскими учеными — и то не всеми — гениальными. И даже в это десятилетие валлийцы, потомки коренного кельтского населения Британских островов, продолжали считаться дикарями, недочеловеками, и «доброжелатели» советовали им отказаться от своего варварского языка, если они хотят вернуться в лоно человеческой цивилизации, а ирландцев притесняли и унижали, как паршивых псов Европы. И все же, несмотря на все обиды, в глазах Йетса горела и пламенная гордость за историю нации, на протяжении столетий державшей факел цивилизации.

Малькольм стоял, застигнутый врасплох исходящей от молодого поэта энергией, понимая с благоговейным ужасом, что присутствует при рождении ярчайшей религиозной и литературной звезды, которая сумеет вобрать в себя древние познания, мистические ритуалы и религиозные философии всего мира, переплавив их в горниле поэтического таланта, чьи стихи будут напоминать не столько музыку, сколько величественное, громоподобное пророчество.

Самое любимое Малькольмом стихотворение Йетса, «Второе Пришествие» вполне могло быть написано как пророчество на родное время Малькольма, когда безумные секты вырастали как поганки, а сумасшествие начинало казаться нормой. Стоять здесь, беседовать с Йетсом, зная, что стихотворение это еще не написано…

— Кстати, мистер Мур, — усмехнулся Бивин О’Доунетт, словно ледяным душем разбивая магическое действие исходившей от Йетса энергии, пусть еще зачаточной, — я бы посоветовал вам закрыть рот, пока в нем не свила себе гнездо какая-нибудь птица!

Малькольм виновато зажмурился, потом с усилием пришел в себя.

— Прошу прощения. Я просто пытался вспомнить, читал ли я что-нибудь из работ того парня, о котором вы говорили. Э… как, вы сказали, его зовут? Анубис?

Йетс кивнул.

— Да, только он больше не пользуется этим именем. На деле этот человек — врач, опытный месмерист, доктор Джон Лахли. Читает публичные лекции и устраивает спиритические сеансы в местах вроде Египетского зала, но в то же время содержит совершенно обычную врачебную приемную в своей квартире на Кливленд-стрит. Он дал своему дому название «Тибор» в честь какого-то святилища из восточноевропейской мифологии. Вообще-то он вполне серьезный ученый. Один из моих знакомых, мистер Уэйт, пригласил его вступить в недавно основанную им организацию и был просто счастлив, когда доктор Лахли согласился. Он награжден в Горседде друидическими орденами и носит друидический жезл, slat an draoichta. Лахли считается самым образованным знатоком древностей, когда-либо выходившим из Сохо.

Малькольм прищурился. Уэйт? Знаменитый сооснователь Герметического Ордена Золотой Зари? Уэйт помогал разработать самую известную из существующих досок Таро. Однако этот знаток древностей вращается в самых любопытных кругах…

— Джон Лахли, вы говорите? Нет, боюсь, я ничего о нем не слышал. Разумеется, — Малькольм почти виновато улыбнулся молодому ирландцу, — я столько путешествую. Мне очень часто приходится не подпевать за теми научными и общественными изменениями, что происходят за месяцы моего отсутствия. Я обязательно запомню это имя. Спасибо, что привлекли мое внимание к его работе.

— Что ж, замечательно, — улыбнулся Бивин О’Доунетт, явно довольный тому, что познакомил Малькольма со своим ученым молодым другом. — Кстати, Мур, вы собирались наверх, когда я отвлек вас. Надеюсь, я не сорвал никаких планов?

Малькольм улыбнулся.

— Мы, собственно, услышали, что сегодня вечером здесь состоится собрание Теософического общества, и хотели узнать об этом побольше.

Йетс просветлел.

— Замечательно! Что ж, джентльмены, в таком случае встретимся наверху через четверть часа.

Малькольм покосился на Конроя Мелвина. Тот чуть заметно кивнул.

— Прекрасно! Пожалуй, схожу и попрошу моего кучера вернуться позже, чем я просил. Надеюсь, мы вас нагоним.

Двое ирландских поэтов откланялись и поднялись наверх. Малькольм повернулся к дверям, намереваясь известить кучера, что они задержатся дольше, чем на час, — и застыл. Одного члена их отряда не хватало.

— Черт подери, где мистер Пендергаст?

Конрой Мелвин, тоже смотревший вслед поэтам, вздрогнул и с беспомощным видом огляделся по сторонам.

— А?

— Пендергаст, — повторил Малькольм. — Куда, черт возьми, он делся?

Павел Костенко нервно сглотнул.

— Представления не имею, — прошептал он как можно тише. — Он был здесь всего минуту назад.

— Да, — раздраженно кивнул Малькольм. — Был. А сейчас его нет. Чертов репортер! Нам лучше найти его, и поскорее.

Через десять минут стало ясно, что Гая Пендергаста в «Карлтоне» больше нет, ибо его видели забирающим из гардероба свои шляпу, трость и перчатки.

— Ну да, мистер Мур, — сообщил швейцар. — Он уходил в большой спешке. Взял кеб.

— Вы не слышали, какой адрес он назвал кебмену?

— Нет, сэр, боюсь, что не слышал. Малькольм выругался про себя.

— Будь он проклят, этот идиот! Джентльмены, боюсь, наша экскурсия по вашей просьбе переносится на другой вечер. Доктор Костенко, доктор Мёлвин, нам нужно немедленно вернуться в Сполдергейт. Это очень серьезно. Чертовски серьезно. Репортер, разгуливающий по Лондону сам по себе, без сопровождающего, изадающий вопросы в такое время… Его необходимо немедленно найти и вернуть обратно, пока он не оказался в какой-нибудь фатальной переделке.

Оба ученых были вне себя от ярости, узнав, что их программа на вечер отменяется, особенно в свете собрания, происходившего всего этажом выше. Однако даже они осознали кризис, которым угрожала пропажа еще одного человека из Верхнего Времени. По крайней мере у инспектора Скотланд-Ярда хватило самокритики признать, что это он позволил репортеру улизнуть так легко. Кучер принадлежавшей «Путешествиям» кареты, которая привезла их в «Карлтон», тоже не заметил ухода Пендергаста и всю дорогу до Сполдергейта корил себя за собственную беззаботность.

— Мог бы проследить за этим чертовым дуралеем, — бормотал он каждые несколько минут. — Черт, ну почему этот кретин взял кеб? Я бы отвез его, куда бы он ни попросил!

У Малькольма были собственные подозрения на этот счет, которые подтвердились менее чем через полчаса, когда они вернулись в особняк «Путешествий во времени». Гай Пендергаст вернулся в Сполдергейт, но совсем ненадолго. Затем они с Доминикой Нозетт ушли снова, забрав с собой весь свой багаж и одну из сполдергейтских карет — не спросив при этом разрешения Гилбертов.

Новое несчастье замаячило перед ними.

Они не только потеряли туриста Бенни Катлина, они потеряли еще и двух членов группы наблюдателей, явно решивших расследовать дело самостоятельно. Малькольм, уже несколько недель спавший не больше трех часов в сутки, пытался понять, что такого увидел или услышал Гай Пендергаст, если это подтолкнуло его на собственные поиски в нарушение всех правил, установленных для группы наблюдателей. Малькольм был настолько занят Йетсом, что забыл о работе. И это было непростительно. До сих пор Малькольму только раз приходилось терять туриста: Марго, в тот жуткий день в Риме, в разгар сатурналий. Настроение его отнюдь не улучшилось, когда он напомнил себе, что оба раза он был занят не профессиональными обязанностями, а собственными эмоциями.

Поскольку ни малейшего представления, откуда начинать поиски пропавших репортеров, у Малькольма не было, он сделал единственное, что мог сделать, оставаясь спокойным. Он спустился в гостиную, налил себе хорошую порцию скотча и начал обдумывать новую профессию.

* * *

Ночлежный дом Кроссингем пропах плесенью, несвежей одеждой, потом, протухшей едой и отчаянием. Когда Марго и Шахди Фероз переступили порог кухни, на улице уже давно стемнело и стоял собачий холод. В печи вяло дымил уголь, и вокруг него сбились тесной кучкой человек двадцать, по большей части женщины. Свободных стульев не было. Те несколько стульев, что имелись, давно уже были подвинуты к самому огню пришедшими раньше других счастливчиками. Остальные изможденные, грязные обитатели кухни Кроссингема сидели на полу так близко к очагу, как сумели протолкаться. Хорошо еще, пол был чисто вымыт, несмотря на то что некрашеные доски его были истерты тысячами ходивших по нему башмаков.

Марго заплатила домохозяину, Тимоти Доновану, за чашку чая и протянула ее Шахди, потом подумала и заплатила еще за одну — для себя.

— Вот, милочка, — негромко сказала она ученой на лучшем своем кокни. — Вот вам чашечка чая для сугреву.

Чай оказался жидким и горьким, разумеется, без сахара или молока, способных исправить его противный вкус. Марго поморщилась и сделала еще глоток. Спитые чайные листья, конечно — если в этой гадости вообще присутствовало хоть немного настоящего чая. Так высок был спрос на чай и так дорог свежий продукт, что возник огромный рынок спитого чая. Использованная заварка собиралась слугами и домохозяйками, а затем продавалась мелким чаеторговцам, которые скупали гущу на дому, на вес. Затем гуща просушивалась, коптилась, спрессовывалась в «новые» брикеты и продавалась в дешевых москательных лавках, которыми изобиловал Ист-Энд. Существовал даже черный рынок поддельного чая, на котором под видом чайных брикетов листья бог знает чего и даже резаная бумага продавались тем, кто не мог позволить себе настоящий чай или — что не редкость — просто не знал вкуса настоящего напитка.

Марго подобрала юбки и нашла место не слишком далеко от огня, потом подержала чашку Шахди, чтобы та могла присесть тоже. Обе пристроили свои полотняные сумки с незаменимыми журналами на колени, чтобы на них не мог наложить лапу никто из любителей позариться на чужое добро. Марго поймала на себе несколько любопытных — и алчных — взглядов, по большей части мужских. Редкий обитатель Кроссингема обладал таким количеством вещей, чтобы хранить их в полотняной сумке.

— И что это у тебя в мешке, а, милочка? — От сидевшей рядом с Марго худой женщины лет шестидесяти пяти пахло джином, дешевым пивом и нестиранной много месяцев — если не лет — одеждой.

Марго заставила себя улыбнуться, игнорируя вонь.

— Шмотки мои, что заложу, сразу как найду место, где спать. Это, да еще папашины рубахи, чтоб ему в огне гореть, пьянчуге горькому. Да только его уж неделю как на виселице вздернули, за фокусы с чаем-то.

— Охо-хо, оно, конечно, нелегкое дело, — вздохнула другая женщина. — Нашему брату ведь что остается — красть да в петле болтаться, коли изловят, а то с голоду дохнуть. Уж лучше пьяный, да живой, чем висельник, вот что скажу. И то говорить, от червя да от могильщика все одно не уйти.

— И то хорошо, хоть рожу мне больше не изукрасит, — буркнула Марго, — да последний пенни в доме не пропьет. Скатертью дорожка, вот что скажу, скатертью ему дорожка, ублюдку старому. И еще скажу, жаль, его раньше не вздернули, а я б только спасибо сказала, вот оно как.

— И что, у тебя и работа есть? — спросила девушка не старше Марго, во взгляде которой сквозило любопытство — несмотря на застывший где-то в глубине страх. Она напоминала Марго кролика, на котором разминался перед работой мясник.

— Это у меня-то? — передернула плечами Марго. — Ничего, окромя меня самой да еще вот мамаши моей. — Она кивнула в сторону Шахди Фероз. — Да ну чего-нибудь да найду, правду говорю. Коли надо будет, и на улицу пойду, только чтоб крыша над головой была да краюха хлеба в Лайм-хаусе — да еще и для мамаши моей, вон оно что.

Пугливая девочка лет четырнадцати поперхнулась.

— Так вы и собой торговать пойдете?

Марго покосилась на нее, потом на Шахди Фероз, которая как ее «мать» бросила на свою «дочку» неодобрительный взгляд, и пожала плечами.

— А что, оно мне и раньше приходилось. От меня не убудет, коль придется заняться этим и еще. Мамаша-то моя уж больна, а зима, она не спросит, старые кости аль молодые. Мне что, я и на полу пересплю, а мамаше постель подавай, правду говорю, а, мамаша?

В углу кухни женщина лет сорока в драном платье и шапке, изношенной так же, как грязные летние башмаки, принялась раскачиваться из стороны в сторону, обхватив руками колени.

— Помрем мы все здесь, — с закрытыми глазами простонала она. — Все помрем, а никомушеньки и дела не будет. Ни констеблям ихним, никому. Некому нас защитить, вот оно как, некому. Все кончим, как бедная Полли Николз, все так кончим. — Несколько женщин, скорее всего ирландки-католички, перекрестились, и губы их испуганно зашевелились, бормоча молитвы. Еще одна женщина достала из кармана бутылку и жадно припала к горлышку. — Бедняга Полли, — продолжала раскачиваться женщина в углу; из зажмуренных глаз ее катились слезы. Голос у нее был пропитой и хриплый, хотя она явно была образованнее остальных. — Ох, Господи, бедняга Полли… Чертов констебль увидал меня на улице нынче утром, так сказал мне убираться, пока он мне глаз не подбил. Или, говорит, плати, чтоб остаться на моем, говорит, участке. А коли денег нет, так, говорит, дай за просто так. Зайдем, говорит, во двор — и давай. Тварь вонючая! Плевать им на нас, покуда они свое получают, а мы продавай себя или дохни с голоду, и еще душегуб этот рыщет… — Она заплакала, всхлипывая и продолжая раскачиваться как безумная в своем углу. Марго не могла выдавить из себя ни слова; она и дышала-то с трудом. Стиснув зубы, она гнала от себя воспоминания собственного прошлого. Нет, копам до них и впрямь нет дела, будь они прокляты… Копам всегда наплевать на проституток, хоть бы они лежали мертвыми на улице. Или на полу в кухне. Им плевать на то, что они делают или говорят, и на то, сколько лет ребенку, который их слушает…

— Знала я Полли, — тихо произнес новый голос, в котором сквозила горечь. — Добрая, славная душа; другой такой я не знала.

Говорила женщина лет пятидесяти. Возможно, она никогда не была красавицей, и все же лицо ее светилось какой-то чистотой, а из глаз струились слезы.

— В то самое утро я ее встретила, в то самое утро. Она, бедняжка, снова была пьянее пьяной, колокола на Святой Мэри, что на Мэтфеллон, только-только полтретьего пробили, а у нее все денег на ночлег не было. Все пропила, все до последнего пенни. Говорила же я ей, сколько раз говорила: «Полли, — говорила, — не доведет тебя до добра джин, ох не доведет!» Послышался громкий всхлип, и женщина закрыла лицо руками. — И ведь были у меня четыре пенса! Могла ж я одолжить ей! Ну почему, почему я не дала ей тех денег, коль она была так пьяна и спать хотела?

Сидевшая рядом женщина обняла ее за плечи.

— Ш-ш, Эмили, она бы и их пропила — ты же знаешь, она бы все спустила на джин.

— Но ведь была б жива! — вскричала Эмили, стряхивая руку с плеча. — Была б жива, а не порезана на куски…

Только тут до Марго вдруг дошло, что это Эмили Холланд — одна из последних, кто видел Полли Николз живой. Обе женщины дружили и часто делили комнату в одной из сотен разбросанных по этому району ночлежек. Сколько этих женщин знали пятерых жертв Потрошителя достаточно близко, чтобы оплакивать их? Полторы тысячи проституток промышляли своим ремеслом на улицах Ист-Энда. Полторы тысячи — вроде бы солидная цифра, но в колледже Марго училось больше полутора тысяч студентов, и она знала почти всех, по крайней мере — в лицо. Достаточно хорошо, чтобы искренне огорчиться, если бы какой-нибудь маньяк порезал их на маленькие кусочки.

Марго допила горький чай, пока он совсем не остыл. По крайней мере они собирали достаточно ценный материал. До сих пор ей, например, не приходилось читать, чтобы лондонские констебли обирали тех самых женщин, которых им полагалось защищать. Вот вам и образ британского полицейского-джентльмена. Марго фыркнула про себя. Судя по тому, что она успела повидать на улицах, похоже, что британские мужчины смотрели на любую женщину более низкого социального положения, если та не состояла в надежном браке, как на сексуально доступную. И в Ист-Энде, и в так называемых респектабельных домах, куда шли в услужение девушки с улиц вроде этой, джентльмены не особенно стеснялись тащить их в постель, несмотря даже на слишком юный возраст. А ведь закон, устанавливающий совершеннолетний возраст, начиная с двенадцати лет, был принят совсем недавно.

Нет, то, что коррумпированные полицейские заставляли лондонских проституток заниматься с ними любовью, вовсе не удивляло Марго. Уж не этим ли объяснялся тот факт, что при нападениях Джека женщины ни разу не звали на помощь? Даже Элизабет Страйд не пыталась привлечь внимание полного людей зала собраний. Попавшая в беду женщина не могла надеяться на помощь полиции, поскольку ей грозило больше неприятностей, нежели ее клиенту.

Ее состояние не укрылось от наблюдательной Шахди Фероз.

— Вам не холодно, дорогая? — тихо спросила она. Марго мотнула головой, опасаясь, что голос выдаст ее.

— Вздор, вы вся дрожите. Давайте-ка подберемся поближе к огню.

Марго сдалась и подвинулась. Это было проще, чем признаться в подлинной причине того, почему ее бьет дрожь. Сидеть здесь в окружении женщин, каждое слово которых безжалостно напоминало ей о том, как вдребезги разбился ее собственный мир, оказалось куда тяжелее, чем она ожидала, изучая все эти убийства на станции. А ведь она уже тогда знала, что это будет тяжело. Что ж, привыкай, сердито сказала она себе. Ведь сегодня же ночью, немного позже, в эту кухню войдет Энн Чапмен, а потом она уйдет отсюда, чтобы оказаться изрезанной на куски во дворе за домом номер двадцать девять по Хэнбери-стрит. И Марго придется терпеть, потому что ночь будет долгой-долгой. А ведь ей еще придется до половины шестого утра каким-то образом проскользнуть в этот темный как яма двор и установить там аппаратуру наблюдения.

Может, ей лучше перелезть через ограду? Она определенно не хотела рисковать, открывая ту скрипучую дверь. Да, так она, пожалуй, и поступит — перелезет через забор, как какой-нибудь вор. Это означает, ей придется скинуть все эти юбки и одеться как мальчик. Лазание по заборам в ее теперешнем наряде исключалось полностью. Она попыталась представить себе, что делает сейчас Малькольм, где ищет неизвестного сообщника убийцы, и, вздохнув, подобрала колени под подбородок. Она скорее бы согласилась тысячу раз выбраться с Малькольмом, где бы он сейчас ни был, чем сидеть на полу кухни Кроссингема, тщетно пытаясь не думать о том, как умерла ее мать.

Смаргивая непрошеные слезы, Марго вдруг сообразила, что у нее есть еще одна убедительная причина не расклеиваться. Кит мог бы — но не обязательно — простить ее за срыв работы, списав это на отсутствие опыта работы в поле, которого ей еще предстояло набраться. Но если она облажается из-за собственных переживаний, Малькольм дознается до причин этого или сдерет с нее шкуру живьем — не одно, так другое. И если ей придется сказать Малькольму, что она облажалась потому, что не могла не вспоминать о том, как умерла ее мать, он все равно узнает правду.

А Марго, как ни старалась, не могла представить себе, чтобы Малькольм Мур согласился жениться на девушке, чей отец-алкоголик умер в тюрьме, отбывая пожизненное заключение за убийство, забив до смерти свою жену на глазах маленькой дочери, когда узнал, что она шлюха. Но еще хуже, чем потерять Малькольма — а Марго любила Малькольма так сильно, что при одной этой мысли у нее становилось пусто и холодно внутри, — был бы взгляд ее деда, если Кит Карсон узнал бы, как и почему умерла его единственная дочь.

В первый раз за свою недолгую еще жизнь Марго Смит обнаружила, что причинять боль любимым людям еще больнее, чем когда причиняют боль тебе. Возможно, поэтому, подумав, решила она, ее мать и многие из сидевших вокруг нее на этой кухне женщин опустились до уровня уличных женщин. Они пытались поддержать свои семьи любым доступным им способом. Марго пробрала дрожь. А потом она просто зажмурилась и разрыдалась, не боясь больше, что это кто-нибудь увидит. Она придумает, как объяснить это Шахди Фероз, когда-нибудь потом.

А пока ей необходимо было выплакаться.

Она даже не знала, кого она оплакивает больше.

Когда Шахди Фероз обняла ее за плечи и прижала к себе, Марго вдруг поняла, что это не важно — знать, кого ты оплакиваешь. Единственное, что было важно, — это беречь тех, кто тебе дорог. И в эту минуту Марго простила своей матери все. И зарыдала так горько, как ни разу с тех жутких минут на окровавленной кухне в Миннесоте, со сгоревшими тостами на плите, запахом смерти и отцовской яростью, гнавшей ее из дома в снег…

«Прости меня, мамочка, прости…

Прости, что я его не могла остановить.

Прости, что я тебя ненавидела…»

Ненавидела ли дочь Энн Джорджины Чапмен, Смуглой Энни Чапмен, свою мать, когда сбежала от нее со странствующим цирком из Франции? Марго надеялась, что нет. Она утерла глаза и прошептала последнее извинение:

«И прости, что я не могу помешать ему убить тебя, Энни Чапмен…»

Марго наконец поняла.

Кит предупреждал ее, что разведка времени — самая тяжелая работа в мире.

Теперь она знала почему.

Глава 14

Скитер Джексон едва успел натянуть на себя одежду, одолженную ему Китом Карсоном, когда в мужской туалет «Замка Эдо» привидением проскользнула задыхающаяся от бега, но бледная как полотно Кочита. Юная метиска попала на станцию сквозь Врата Конквистадоров и очень скоро заделалась активным членом Банды Найденных и Потерянных. В черных глазах ее застыл страх.

— Скитер! Я от Гасима! Беда! Бежим скорее!

— Что случилось?

— Бергитта! Они ее утащили — люди со стройплощадки! Рев толпы на площади перед «Замком Эдо» стих до едва слышного ропота. Скитер свирепо прищурился.

— Веди, быстро!

Кочита схватила его за руку и потащила через Новый Эдо.

— Ребята следят за ними! Быстрее, Скитер! Она пришла вымыть туалет, который они только недавно построили, а они схватили ее.

— Сколько их? — Черт, у него не было с собой никакого оружия, даже ножа перочинного — и того не было, а у этих типов наверняка с собой инструменты, каждым из которых запросто можно перерезать глотку или выпустить кишки.

— Двадцать! Они оглушили бригадира и еще нескольких, которые пытались их остановить, а потом заперли их в кладовке. Мы послали одного из наших в Совет за помощью. А мне сказали найти тебя, Скитер, и Гасим знал, где ты.

Оставив позади запрудившую Эдо толпу, Скитер и продолжавшая цепляться за его руку девочка пустились бегом. Кочита тащила его через Викторию, через Римский Город и Валгаллу к строительной площадке, над которой царила зловещая тишина: ни завывания циркулярных пил и дрелей, ни грохота отбойных молотков, только брошенные по всей стройке машины. То, с каким расчетом было выбрано время для нападения на Бергитту, заставило Скитера нахмуриться. Все внимание властей, сил Безопасности и туристов было привлечено к тому, что творилось у Главных, так что остановки работ никто, похоже, и не заметил. И тем более не заметили исчезновения какой-то девицы из Нижнего Времени, отскребающей грязь в сортирах…

— Быстрее, Скитер!

Кочита могла бы и не торопить его. Он успел увидеть достаточно, чтобы в горле пересохло от страха.

— Куда они ее потащили?

— Туда! — Кочита ткнула пальцем в коридор, ведущий к строившемуся блоку новых квартир. Эти гады явно тащили ее туда, где никто не услышит ее криков. Он как раз собирался попросить Кочиту, чтобы кто-нибудь сбегал за полицейскими, желательно за Уолли Клонцем, когда кто-то окликнул его по имени.

— Скитер! Подожди!

На пути у него стояла целая группа выходцев из Нижнего Времени во главе с Кайнаном Рисом Гойером. Солдат-валлиец держал в руках свой боевой молот. За ним стояла Молли, сжимавшая маленький револьвер. Одному Богу было известно, откуда она взяла его; возможно, захватила с собой из Лондона. А может, позаимствовала из тира у Энн Уин Малхэни — или из кармана какого-нибудь туриста. Над головами обоих разъяренных Найденных горой возвышался Эйгил Бьярнессон Каким-то образом он ухитрился по выходе из отделения Безопасности получить обратно свой меч. Или, возможно, он просто сбежал и экспроприировал его обратно? Работай Скитер в Безопасности, он не стал бы спорить с Эйгилом, когда тот пребывал в таком настроении, как сегодня. Впрочем, возможно, там и без этого царила жуткая неразбериха — после ареста Булла и всего такого…

— Кочита говорит, они потащили ее туда, — показал Скитер.

— Идем, — кивнул Кайнан, сощурив глаза в смертельной ярости.

Скитер повернулся к девочке.

— Кочита, — хрипло произнес он. — Оставайся здесь и жди других Найденных — может, подойдет кто-нибудь еще. Посылай их за нами. Если никто из нас не выйдет через двадцать минут, зови полицию. Надеюсь, к тому времени с заварухой у Главных разберутся, и тебя кто-нибудь услышит.

— Хорошо, Скитер. Ребята из «Банды» пошли за теми, кто ее утащил. Они скажут, куда идти. Спешите!

Он дал остальным знак сохранять тишину, убедился в том, что все повинуются ему беспрекословно, и первым бросился в недостроенную секцию станции. Оказавшись в полутемном туннеле, Скитер замедлил бег, чтобы производить меньше шума. Пол был залит уже цементной стяжкой, и во многих местах виднелись смонтированные перегородки. Редкие рабочие светильники отбрасывали причудливые тени на пол, размеченный маяками под установку стен и перегородок. Скитер прислушался, но не услышал ничего. Этот сектор станции располагался глубоко в сердце горы, повторяя все изгибы пещеры.

У первого пересечения коридоров их ждал один из подростков. Паренек приплясывал от нетерпения, но промолчал, когда Скитер предостерегающе поднес палец к губам. «Туда!» — махнул рукой парень. Скитер кивнул, ткнул пальцем через плечо, давая тому понять, что за ним идут еще люди, и жестом приказал мальчишке ждать подкрепления. Парень кивнул и остался стоять на месте, переминаясь с ноги на ногу. Скитер заскользил вперед в указанном направлении. Здесь все было покрыто строительной пылью, опилками и обрезками металлических каркасов; цементная пыль лезла в ноздри.

Скитер задержался на мгновение, чтобы подобрать оставленный кем-то на полу молоток. Будь у него выбор, он предпочел бы другое оружие, но и это было лучше, чем ничего. Когда они добрались до двери, ведущей на лестницу, они обнаружили рядом с ней еще одного члена «Банды», заплаканную тринадцатилетнюю девочку.

— Они спустились вниз, — прошептала она, ткнув пальцем в сторону лестницы. — Они ее били, Скитер, и смеялись, обещая изнасиловать, а потом убить…

— Мы их остановим, — пообещал Скитер. — Стой здесь. Там еще идут. — Он оглянулся на угрюмых членов своего отряда. — Я бы предпочел живых свидетелей, которые смогут выдать своих покровителей из Верхнего Времени. Может, нам удастся расколоть всю их шайку. Но если ради спасения Бергитты нам придется пролить кровь, бейте наверняка. Переживать о реакции властей станции будем потом. Главное — вытащить ее оттуда живой.

Кайнан Рис Гойер и остальные молча кивнули, соглашаясь с его предложением.

Девочка, дежурившая у лестницы, осторожно открыла и придержала дверь.

Пульс Скитера участился, когда он заскользил вниз по покрытым строительной пылью бетонным ступеням. Голые электрические лампочки-времянки свисали с потолка там, где еще предстояло установить декоративные панели. На нижней лестничной площадке их ждал третий член «Банды Потерянных и Найденных». Этому мальчишке не исполнилось еще и одиннадцати, но и у него хватило ума дать им знак не шуметь. Он махнул рукой налево от лестницы. Скитер кивнул и убедился, что никто из его отряда не отстал, спускаясь. Собственно, все вышло даже наоборот: их арьергард пополнился еще тремя добровольцами, догнавшими их так тихо, что Скитер даже не слышал, как они присоединились к ним.

Чензира Уми, древний египтянин, член Совета Семерых, должно быть, сидел у себя дома, когда его позвали, ибо успел захватить с собой самодельное приспособление для метания дротиков с силой, которой хватило бы, чтобы свалить гиппопотама или нильского крокодила. С египтянином был Альфонсо Менендес, испанец, позаимствовавший со стены ресторана, в котором работал, пику с острым стальным наконечником. Молодой Коридон выбрал в качестве оружия пращу. В левой руке он сжимал горсть округлых камней, до сих пор мокрых, ибо набрал он их на дне прудика с золотыми рыбками в Новом Эдо; правой разматывал пращу, которую наверняка носил на себе еще в процессии Марса.

Скитер кивнул вновь прибывшим и вновь возглавил отряд. Теперь он уже слышал впереди шум. Грубые мужские голоса эхом отдавались в подземном коридоре, прерываемые полными боли женскими вскриками. Он крепче сжал ручку молотка и быстрее заскользил по бетонному полу вперед, туда, где ждала его ничего не подозревающая дичь. Прежде чем с этим делом будет покончено, поклялся себе Скитер, эти проклятые строители горько пожалеют о той минуте, когда решили выместить свою злость на одном из членов его приемной семьи.

Когда он был мальчишкой, монголы-якка ни разу не брали его с собой в набеги, совершаемые ради мести.

Теперь он сам возглавлял такой набег.

«Веди меня, Есугэй…»

Коридор повернул еще раз и открылся в лабиринт недостроенных квартир, кладовых, насосных станций, штабелей строительного леса, гипсокартонных панелей, мешков с цементом и кабельных катушек. Маленький спасательный отряд Скитера, численность которого достигла теперь семи человек, подбирался все ближе и ближе к раздававшемуся впереди довольному мужскому уханью. Бог мой, семеро против двадцати…

Они свернули за последний угол и увидели еще двоих замерших у стены мальчишек. Один, восьмилетний Тевель Готтлиб, родился уже на станции. Гасим ибн Фахд, тринадцатилетний волчонок, все еще в ливрее «Замка Эдо», подозвал Скитера и прижался к его уху губами.

— Они в кладовой за этим углом. Часовых не выставляли.

Пригнувшись к самому полу, Скитер рискнул выглянуть из-за угла. Кладовая, куда строители отволокли свою жертву, представляла собой открытое пространство футов пятидесяти в поперечнике, заставленное штабелями строительных материалов и изделий: досок, мотков медного провода, ящиков с электродами, пластиковых ванн, труб из ПВХ и прочей дребедени. Две стены были выполнены из монолитного бетона, упиравшегося в естественные стены пещеры; остальные две были легкими, из гипсокартонных плит. Одна из них — та, возле которой лежал Скитер, — была полностью закончена, не хватало только плинтуса да электроарматуры. Другая была зашита гипсокартоном только на половину длины, а дальше ее продолжали лишь доски деревянного каркаса.

Бергитта лежала на бетонном полу у недостроенной стены; запястья ее были привязаны к двум вертикальным доскам каркаса. Другая проволочная скрутка удерживала ее за горло, не позволяя поднять голову. Они разорвали футболку и разрезали лифчик. Вставлять в рот кляп сочли, похоже, излишним. Скомканные обрывки футболки сползли на талию. Один из строителей деловито насиловал ее; остальные ждали своей очереди, нервно переговариваясь между собой. Похоже, они спорили о чем-то. Гасим ибн Фахд, провалившийся во Врата Шехерезады в разгар песчаной бури, отбившись от каравана, снова прижался губами к уху Скитера.

— Они спорят, стоило ли тащить сюда женщину. Одни говорят, «Ансар-Меджлис» наградит их, когда они убьют ее. Другие говорят, что изнасилование проститутки не имеет никакого отношения к делу и что вожди «Ансар-Меджлиса» рассердятся за то, что они напали на бригадира и других правоверных. Они говорят, их вожаки прибыли сегодня через Главные и что они покарают всех, кто рискует так безрассудно. А те, первые, отвечают, что им плевать, потому что их братья прошли на станцию, и что теперь Майк Бенсон и все, кто стережет тюрьму, умрут. Скоро, говорят они, их братья выйдут на свободу, и тогда они переловят всех храмовников, что толпятся вокруг шлюхиного святилища на Малой Агоре. А их старший говорит, чтобы этот кончал быстрее, что у него яйца горят и что он хочет получить свое, пока она не умерла от того, что в ней побывало слишком много мужчин.

От холодной ненависти, горевшей в глазах юного Гасима, Скитеру сделалось не по себе. Он махнул обоим мальчишкам, отзывая их подальше от угла, потом отвел туда и свой отряд, чтобы их не услышали. Едва слышным шепотом он обрисовал свой план:

— Там их слишком много, чтобы бросаться на них с нашими силами. Мы добьемся только того, что они убьют Бергитту, а возможно, и нас. Надо выманить часть их сюда, разделить их. К нам идет подкрепление, но мы все равно не знаем сколько. Рассчитывать мы можем только на себя.

Семеро взрослых и двое детей…

Но они должны действовать. Да поможет им Бог, им нужно действовать, потому что время на исходе — и для бедной Бергитты тоже.

* * *

Они встретились в грязном, неуютном маленьком пабе под названием «Рог изобилия» на углу Дорсет-стрит и Криспин-стрит. Как и в ночь убийства Полли Николз, Джон Лахли тщательно загримировался. Джеймс Мейбрик оказался весьма полезен при приобретении грима и бутафорских причиндалов, причем делал он это в магазинчике, принадлежавшем одному из новых клиентов Лахли, популярному актеру театра «Лицей», в котором как раз шла модная американская пьеса «Доктор Джекил и Мистер Хайд». Пьеса пользовалась огромным успехом; зрители валом валили на нее в поисках острых ощущений.

Ощущения, которых искали в эту ночь Лахли и Джеймс Мейбрик, нельзя было назвать иначе, как острыми. Лахли переглянулся с Мейбриком через наполненное табачным дымом помещение паба, удостоверился, что тот узнал его, несмотря на фальшивые бороду, бакенбарды и шрам, и незаметно кивнул в сторону двери. Мейбрик, глаза которого уже горели от возбуждения, расплатился за свою пинту горького и вышел. Лахли не спеша допил свою кружку и тоже вышел в ночь. Мейбрик молча ждал его на противоположной стороне улицы, прислонившись к кирпичной стене ночлежного дома.

Мейбрик заглянул ему в глаза, и Лахли ощутил, как участился его пульс. Возбуждение Мейбрика заразило и его. Торговец хлопком раскраснелся, даже не зная еще, какую женщину предстоит им убить сегодня. Одного сознания того, что Лахли ведет его к новой жертве, хватало, чтобы возбудить его сверх всякой меры. Телеграмма, которая вызвала Мейбрика из Ливерпуля в Лондон, гласила: «Процедуры в пятницу. Все как в прошлый раз».

Эта телеграмма, давшая толчок к их нынешней встрече, должна была наконец поставить точку в этой затянувшейся истории с восемью проклятыми письмами принца Альберта Виктора. Четыре Лахли получил от Моргана… одно от Полли Николз… и три остальных еще до утра окажутся в его руках, полученные от Энни Чапмен. Три убийства — Моргана, Полли Николз и Энни Чапмен… на два больше, чем он рассчитывал, ввязываясь в эту идиотскую историю. Он изо всех сил пытался не вспоминать пророчества его прекрасной пленницы: и шестеро найдут смерть из-за писем его и чести…

Он просто не мог позволить себе верить в это, каким бы ни был источник этого пророчества. С другой стороны, Джеймс Мейбрик представлял собой более чем удачное орудие для достижения целей Лахли. Собственно, Мейбрик показал себя самым замечательным орудием в умелых руках Лахли. Сумасшедший — да, конечно. Однако когда дело дойдет до свидетелей и шантажистов, это сумасшествие будет как нельзя более кстати. То, что он сделал с Полли Николз после того, как голыми руками задушил ее, внушало ужас. Газеты до сих пор продолжали визжать про «Убийцу из Уайтчепла», а все узкие грязные улочки Ист-Энда полнились слухами. Страх — страх в глазах каждой жалкой шлюхи, промышлявшей на этих улицах, сладкой музыкой отзывался в душе у Лахли. У него был более чем хороший повод желать этим женщинам мучительного конца. Жалкие, безмозглые потаскушки, тыкавшие в него пальцем и смеявшиеся своими беззубыми ртами, когда он проходил мимо…

Лахли даже жалел, что не имел удовольствия лично покарать эту маленькую грязную шантажистку Полли Николз. Он неплохо потешился в последние часы жизни Моргана, он получил уйму удовольствия и жалел, что отдал Мейбрику все наслаждение от убийства этой алчной шлюхи, Полли Николз. Он пытался представить себе, каково это было — взрезать ее этим блестящим острым ножом, — и пульс его начинал биться чаще. «На этот раз, — пообещал он себе, — я сам убью ее. Будь я проклят, если все удовольствие достанется Мейбрику, этому проклятому маньяку».

Маленький купец-убийца, обманутый муж, мог быть туп как нож для масла во всем, что касалось светских манер, но стоило дать ему побольше ненависти, восьмидюймовый нож для разделки мяса и беззащитную мишень, и Джеймс Мейбрик преображался. Настоящий художник… Было почти жаль, что Лахли придется почти что своими руками отправить его на виселицу. Управлять таким рассудком, как у Джеймса Мейбрика, было куда более возбуждающе, чем управлять болваном вроде Эдди — даже при том, что перспективы перед Альбертом Виктором Кристианом Эдуардом простирались такие, о каких мелкий ливерпульский купец не мог и мечтать.

Мужчины в мешковатых одеждах фабричных рабочих и женщины в обычных для дешевых уличных проституток платьях прогуливались в обе стороны по Дорсет-стрит, время от времени останавливаясь для финансовых переговоров. Мейбрик, как заметил Лахли, провожал проституток голодным, хищным взглядом, не обещавшим ничего хорошего для Энни Чапмен, когда Лахли нацелит своего ручного киллера на владелицу оставшихся писем.

Впрочем, для того чтобы сделать это, им предстояло прежде найти Смуглую Энни.

А это, как выяснил Лахли на протяжении предыдущей недели, была непростая задача. В отличие от большинства дешевых потаскух Энни Чапмен не кочевала из ночлежки в ночлежку, но и в Кроссингеме — доме, где она ночевала более или менее постоянно, — ее не видели уже больше недели. Сам Лахли видел ее — но только дважды. И оба раза у нее был совершенно больной вид. Последние два дня он вообще не видел ее. Ходили слухи, что она подралась с другой потаскухой за внимание мужчины, который оплачивал большую часть счетов Энни. Лахли подозревал, что она провела эти два дня в Спиталфилдском фабричном лазарете, поскольку в последний раз, когда он видел ее, она говорила своему приятелю, что серьезно больна и хочет провести пару дней в больнице, чтобы отдохнуть и подлечиться.

Приятель дал ей немного денег и посоветовал не спускать их на ром.

С тех пор Джон Лахли не видел Смуглой Энни.

Поэтому он, оглядываясь, как гончая в поисках лисы, зашагал по Дорсет-стрит, ведя за собой Джеймса Мейбрика. Охота началась. И в эту ночь, после долгих часов томительного поиска, удача наконец улыбнулась Джону Лахли. В полвторого они с Мейбриком, едва не крича от разочарования, вернулись на Дорсет-стрит и тут же увидели свою добычу.

Энни Чапмен как раз входила в двери кухни Кроссингема, шатаясь от спиртного. Джон Лахли застыл, тяжело дыша от возбуждения. Он бросил взгляд через улицу на Мейбрика и кивнул в сторону невысокой коренастой женщины, спускавшейся по ступенькам на кухню своего излюбленного ночлежного дома.

Мейбрик сунул руку в карман с ножом и медленно расплылся в улыбке. Джеймс Мейбрик увидел лицо своей новой жертвы. В свете газового фонаря на углу улицы было видно, как лицо его вспыхнуло от сексуального возбуждения. Лахли и сам с трудом удерживался от улыбки. «Скоро…» Они терпеливо ждали напротив Кроссингема, и через несколько минут их дичь вышла снова — ей явно не хватило денег, чтобы заплатить за комнату. Они услышали ее голос:

— Я ненадолго, Брумми. Присмотри, чтобы Тим оставил мне постель. — Она вышла из Кроссингема и свернула на Литтл-Патерностер-роу в направлении Брашфилд-стрит, а оттуда — в сторону Спиталфилдз-Маркет.

Они бесшумно шли за ней в тех же башмаках для прислуги на резиновых подошвах, что были на них в ночь, когда они шли за Полли Николз до самой ее смерти. Доктору Джону Лахли было совершенно очевидно, что Энни Чапмен серьезно больна и мучается сильными болями. Она шла медленно, но перед темной махиной Спиталфилдского рынка ей все же удалось поймать клиента — к их огорчению, поскольку они как раз собирались перехватить ее. Мужчина исчез с ней в каком-то захламленном, темном дворе. Лахли стоял притаился за выступом стены. Напряжение нарастало, он едва не кричал от нетерпения. Скоро — уже очень скоро — бедная маленькая Смуглая Энни Чапмен прославится своей смертью куда больше, чем славилась при жизни. Она станет третьей расчлененной жертвой амбиций Джона Лахли. И второй убитой лондонской шлюхой за неделю. Предвкушение ужаса, который захлестнет Ист-Энд, было почти таким же острым, как наслаждение от того, как распоряжается он жизнью тех, кого избрал себе в жертву.

Игра в Бога — чертовски заразная штука.

Джон Лахли уже успел пристраститься к этой игре.

Стоя в темном подъезде, Джон Лахли не слышал звуков свидания Энни с клиентом, но через двадцать минут они появились: мужчина тяжело дышал, а Энни раскраснелась, и юбки ее растрепались. Вдвоем они направились в ближайший паб. Лахли с Мейбриком вошли туда следом за ними, нашли себе места в разных концах стойки, заказали по пинте и разглядели наконец женщину, которую пришли убивать.

Клиент Энни купил ей сытный ужин и несколько стопок рома, которые она выпила почти сразу, как лекарство. Джон Лахли подозревал, что она использует ром именно с этой целью, чтобы унять боль, которую он видел в ее глазах и в каждом ее медленном, осторожном движении. По кашлю, который она пыталась подавить при клиенте, он предположил, что у нее чахотка, а это значило, что она испытывает сильную боль в легких и ей трудно дышать. У нее явно не было средств на покупку необходимых лекарств. Несомненно, именно это подтолкнуло ее к шантажу, для чего она и купила письма Эдди у Полли Николз. Пряча под слоем грима улыбку, Лахли пытался представить себе, какой страх должна испытывать Смуглая Энни, узнав о жутком конце бедной Полли.

Она оставалась с клиентом со Спиталфилдского рынка почти всю эту томительную ночь, пила и ела за его счет. Раз они вдвоем исчезли примерно на полчаса, судя по всему, чтобы освежить интимное знакомство. Вернувшись, они уселись, чтобы выпить еще рома, послушать разбитое пианино, пьяные песни завсегдатаев паба, посмотреть на то, как другие проститутки ищут себе клиентов и выходят с ними «по делу». Так продолжалось до тех пор, пока паб не закрыл свои двери. Выйдя из заведения, Энни Чапмен и ее клиент направились по темным улицам, судя по всему, к нему домой — в жалкий фабричный дом на Хэнбери-стрит, куда она вошла и не появлялась обратно почти до половины пятого утра, когда он вышел на улицу, одетый как на работу.

— Тебе стоило б сходить к доктору со своим кашлем, милка, — сказал он ей, грубовато приласкав на прощание. — Дал бы я тебе на это дело шестипенсовый, да только истратил все тебе на обед.

— Ох, ничего. Спасибо за еду да за ром.

— Ладно, я буду, как фабрику запрут, а мне заплатят за день.

Они расстались, мужчина поспешил прочь по Хэнбери-стрит, а Энни Чапмен устало прислонилась к косяку его двери.

— Ну, Энни Чапмен, — пробормотала она себе, — ты заполучила славный обед да еще ром — боль унять, а вот денег на постель у тебя как не было, так и нет.

Она вздохнула и очень медленно двинулась в направлении Дорсет-стрит. Джон Лахли быстро огляделся по сторонам, убедился, что никого не видно, и выступил из подъезда, в котором прятался все это время. Он не хотел пугать ее, опасаясь, что она может закричать и разбудить кого-нибудь, поэтому, переходя улицу и направляясь к ней, он принялся негромко насвистывать. Она повернулась на звук и с надеждой улыбнулась ему.

— Доброе утро, — негромко произнес Джон.

— Доброе утро, сэр.

— Похоже, вы находитесь в затруднении, мадам. Она удивленно заглянула ему в глаза.

— Так вышло, что я только что подслушал вас. Так, значит, вам нужны деньги для ночлежного дома, верно? Она медленно кивнула:

— Верно, сэр, нужны. Видите ли, я бы не просила, когда б не отчаялась, но… да, сэр, я была б очень признательна джентльмену, ищущему общества.

Джон Лахли улыбнулся, бросив быстрый взгляд в сторону прятавшегося в тени Мейбрика.

— Не сомневаюсь, что так, мадам. Но у вас, несомненно, имеется нечто, что вы могли бы продать вместо того, чтобы продавать себя?

Она покраснела, и заработанный в драке синяк на правой щеке стал еще заметнее.

— Я уже продала все, что у меня было, — тихо призналась она.

— Все? — Он шагнул ближе и понизил голос до шепота. — Даже письма?

Голубые глаза Энни расширились.

— Письма? — переспросила она. — Как… откуда вы знаете про письма?

— Это не важно. Скажите мне лучше другое. Вы продадите их мне?

Она открыла рот, потом снова закрыла. Часы на далекой башне пивоварни «Черный орел» пробили полшестого утра.

— Я не могу, — сказала она наконец. — У меня их больше нет.

— Больше нет? — резко переспросил он. — Тогда где они?

Лицо ее жалко исказилось и приобрело болезненно-желтый цвет.

— Я болела, понимаете? Кашляла. У меня денег на лекарства не было. Вот я и продала их, но могу достать их для вас обратно, а то сказать, кто их купил, только… вы мне дадите несколько пенсов на ночлег, если скажу? Мне надо спать, так мне нехорошо.

— Вы могли бы достать их для меня? — переспросил он. — Точно можете?

— Да, — быстро ответила она. — Да-, — повторила она шепотом, в приступе слабости прислоняясь к кирпичной стене. — Достану.

Он тоже понизил голос до шепота.

— Кто купил их у вас? — спросил он.

— Я продала их Элизабет Страйд и Кэтрин Эддоуз…

Шаги за спиной Лахли известили его, что они не одни. Он выругался про себя, усилием воли заставив себя не оборачиваться, и с замиранием сердца слушал, как шаги приближаются, проходят у него за спиной и, наконец, стихают. Кто бы это ни был, он не стал вмешиваться в то, что со стороны должно было казаться торгом уличной потаскухи с клиентом. Когда шаги стихли окончательно, Лахли взял Энни Чапмен за руку, прижал ее спиной к ограде дома, перед которым они стояли, и, склонившись к ней, зашептал:

— Ладно, Энни, я дам вам денег, на ночлег… и еще достаточно для того, чтобы выкупить письма.

Он порылся в кармане, достал из него пару блестящих шиллингов и протянул ей.

Она улыбнулась, дрожа.

— Спасибо, сэр. Я верну эти письма, обещаю. Передача денег была тем самым сигналом, которого Мейбрик ждал всю эту долгую ночь. Он вынырнул из темноты и зашагал в их сторону, а Лахли тем временем ласкал грудь Энни сквозь линялую сорочку.

— Не найти ли нам пока какое-нибудь тихое место, а? — прошептал он ей на ухо. — В такую холодную ночь, как эта, приятно встретить добрую, отзывчивую леди. — Он улыбнулся ей в глаза. — Несколько приятных минут перед расставанием, а вечером я буду ждать вас в Кроссингеме, — солгал Лахли. — Тогда и выкуплю у вас эти письма.

— Я их достану, — искренне сказала она. — Есть тут один славный, тихий двор за двадцать девятым домом, — добавила она негромко, кивнув в сторону стоявшего дальше по улице дряхлого жилого дома. — Одна из девушек знакомых смазала петли, — добавила она, подмигнув, — так что мы никого не разбудим. Вторая дверь ведет аккурат во двор.

— Прекрасно, — улыбнулся ей Лахли. — Замечательно. Так идем?

Лахли отворил дверь, убедился, что Мейбрик бесшумной тенью следует за ними. Потом проводил Энни по темному, вонючему проходу, по нескольким ступенькам вниз, в грязный двор за домом. Очень осторожно, почти нежно, прижал он ее спиной к высокой изгороди. Очень осторожно, почти нежно он пригнулся к ней, погладил ее по горлу… уткнулся носом в ухо…

— Энни, — прошептал он. — Тебе, право же, не стоило продавать эти письма, детка. Передай привет Полли, ладно?

Она успела еще тихо ахнуть.

— Нет…

Руки его стиснули ее горло, и она с силой ударилась спиной об ограду, лишившись дара речи, когда он раздавил ей трахею. Ее затихающие конвульсии отдавались во всем еготеле, напитав его пьянящим эликсиром, сладостью превосходящим даже жаркий, потный секс. Когда она стихла, разочарование оказалось столь сильным, что он едва не закричал, протестуя против такого быстрого конца наслаждению. Морган продержался гораздо дольше, бился сильнее, подарив ему часы неописуемого восторга. Впрочем, они не могли рисковать здесь, на открытом месте, где весь Лондон мог услышать их. Поэтому Лахли несколько раз глубоко вдохнул, успокаиваясь, потом опустил ее безжизненный труп в грязь у забора и отступил на шаг, отдавая ее нетерпеливо сжимавшему свой нож Мейбрику. Звук, с которым нож вспорол ее тело, показался Джону Лахли самым прекрасным из всего, что он слышал за весь этот долгий день.

Он наклонился и зашептал на ухо Мейбрику:

— Когда закончите, возвращайтесь в «Нижний Тибор». Идите той дорогой, которую я вам показал. Я буду ждать в потайной комнате.

Вслед за этим он выскользнул со двора, оставив безумного Мейбрика вымещать свою ярость на бездыханном трупе Энни Чапмен. Его вовсе не радовало то, что ему придется выследить и убить еще двух грязных шлюх, еще двух потенциальных шантажисток, способных уничтожить его будущее. По мере того как возбуждение от слежки, нападения и убийства выветривалось из его крови, он начинал проклинать невезение, подтолкнувшее Энни к продаже своих драгоценных писем ради денег на лекарства. Он проклинал это с каждым своим шагом, проклинал принца Альберта Виктора за то, что тот писал Моргану эти проклятые письма, проклинал безмозглых шлюх, купивших их только для того, чтобы тут же продать за несколько монет. Еще две женщины, которых нужно найти и заставить замолчать! Боже праведный, будет ли вообще конец этому кошмару? Две!

Его прекрасная пленница-гречанка откуда-то знала это; она заглянула в его будущее и знала, что он потерпит сегодня неудачу. «Черт подрал!» Надо тщательнее допросить Йаниру, узнать, что она видела в своих видениях. Впрочем, сегодня он больше ничего не успеет, это ясно. Скоро рассветет, а Мейбрику пора возвращаться в Ливерпуль к семье и делам.

Лахли испытывал сильный соблазн самому найти этих женщин и оборвать их жалкие жизни своими руками, не дожидаясь возвращения Мейбрика. Но это было бы слишком рискованно Мейбрик должен был участвовать во всем этом — в этом состояла вся соль его плана. Именно Мейбрику предстояло стать козлом отпущения, взяв на себя вину за все эти убийства. Все убийства, включая два следующих. Лахли прищурился. Элизабет Страйд и Кэтрин Эддоуз… Он никогда не слышал ни об одной, ни о другой, но не сомневался в том, что это обычные уличные девки, такие, как Полли Николз и Энни Чапмен. Из этого следовало, что выследить их будет несложно, а устранить — еще проще. Если только эти сучки не догадаются о ценности того, чем владеют, и не побегут с этим к констеблям или — что было бы еще хуже — в газеты.

Существовала даже вероятность того, что кто-нибудь сумеет сопоставить «Эдди» с принцем Альбертом Виктором Кристианом Эдуардом. При мысли о подобном развитии событий Лахли пробрала дрожь. Этих грязных шлюх необходимо устранить любой ценой. Он тряхнул головой и зашагал к своему маленькому убежищу в Уоппинге, откуда сточные каналы вели в его подземное святилище. Джеймс Мейбрик уже знал дорогу туда. Лахли показал ее ему незадолго до убийства Полли Николз, а также познакомил его с Гармом, чтобы пес пропускал и его. Сомнительно, чтобы Мейбрик мог разгуливать по улицам с окровавленными рукавами, и в этом смысле канализация была лучшим путем бегства с места убийства.

Поэтому он показал Мейбрику, как найти его убежище, где провел последние часы своей жалкой жизни Морган. Он назначил ему новую встречу там и на этот раз, после убийства Энни Чапмен. Мейбрик должен был подойти туда вскоре после его прихода, переодеться и избавиться от всех улик, которые могли выдать его участие в убийствах, включая нож. Он уже оставлял свое орудие в «Нижнем Тиборе» после смерти Полли и забрал его вчера вечером перед тем, как пуститься на поиски Энни. Разделавшись с последней жертвой, Лахли намеревался опоить Мейбрика, использовать свои месмерические навыки с тем, чтобы стереть из памяти Мейбрика все, касавшееся участия в этом Лахли, а потом послать нож и анонимный донос в отдел «Эйч» полиции Столичного округа, сообщив ей о том, что обыск Боттлкриз-Хауса в Ливерпуле даст письменные доказательства вины Уайтчеплского Убийцы.

Впрочем, приведение этого плана в исполнение откладывалось по крайней мере до того момента, пока он не получит письма от Страйд и Эддоуз, черт бы их побрал. Сегодня восьмое сентября — почти две недели прошло уже с тех пор, как он решил убить Моргана и покончить с этим противным делом. И тем не менее он был не ближе к его завершению, чем в тот день, когда Эдди прибежал к нему в дом с досадными новостями. Ему не терпелось покончить с этим! Покончить раз и навсегда!

Когда Джеймс Мейбрик появился наконец в его подземном святилище с известием, что из-за неотложных дел он вряд ли сможет появиться в Лондоне до конца месяца, все, что смог сделать Лахли, — это удержаться от того, чтобы застрелить этого мерзавца на месте. Он стоял, тяжело дыша, под корявыми сучьями своего священного дерева; в ноздрях его стоял запах горящего газа и свежей крови. Он стискивал кулаки все время, пока Джеймс Мейбрик переодевался, сжигал пальто, рубаху и штаны, бывшие на нем в момент убийства, и прятал в клеенчатый мешок какой-то зловещий сверток, от которого разило кровью.

— Матку ее захватил, — пояснил Мейбрик, пьяно хихикая. — Намотал ей на плечи собственные кишки, а матку да влагалище вырезал. — Он снова хихикнул, помахав клеенчатым мешком в воздухе. — Подумал, не поджарить ли мне их на обед, а? Обручальные кольца тоже захватил, — добавил он с горящими совершенным безумием глазами. Он гордо выложил на стол свои трофеи: два дешевых медных браслета, обручальное кольцо и амулет. — Пришлось срезать: не оставлять же священные кольца на руке грязной шлюхи, верно? Ну а потом порезал еще немного, захватил часть пузыря и тут вспомнил, что мелок забыл. Хотел, понимаете, кое-чего на стене написать, — огорченно добавил он. — Подразнить полицию. Этот дурак, Эбберлайн, считает, что он очень умный… да не такой умный, как сэр Джим, ха-ха-ха!

Лахли сжал губы, больше всего мечтая о том, чтобы этот псих заткнулся. Боже, да он совсем рехнулся…

— Не смогу приехать на следующей неделе, — добавил Мейбрик, натягивая чистую одежду, которую выложил для него Лахли. — Но мы ведь будем еще убивать других грязных шлюх, правда? Вы дадите мне резать их?

— Да, да! — буркнул Лахли. — Когда вы, черт возьми, сможете вернуться? Я устал вас ждать! Это дело не терпит отлагательства, Мейбрик, никак не терпит! Вам нужно приехать как можно быстрее, в первый же, черт побери, свободный день!

Мейбрик надел пальто, которое оставлял здесь вечером.

— В субботу, двадцать девятого, — ответил он. — Вы приготовили мое лекарство?

Лахли сунул в руки Мейбрику откупоренную бутылку и внимательно проследил, чтобы тот допил все до последней капли. Сильнодействующая микстура, позволявшая Лахли погружать своих пациентов в глубокий транс, приобретала особую роль в случае с этим пациентом: только с ее помощью Лахли мог добиться своих целей, избежав упоминания в записках Мейбрика.

— Лягте на эту скамью, — нетерпеливо приказал Лахли, когда Мейбрик покончил с питьем.

Торговец хлопком растянулся на длинной рабочей кушетке Лахли; на губах его играла довольная улыбка. Он явно с удовольствием вспоминал свои ночные дела и так же явно заглядывал вперед в ожидании еще двух сеансов сегодняшнего развлечения. Лахли посмотрел на это безумное чудовище и испытал такой острый приступ ненависти к нему, что ему пришлось стиснуть кулаки, чтобы не дать пальцам стиснуть его горло, как стискивал он горло Энн Чапмен. Тем временем веки Мейбрика тяжело опускались все ниже и скоро плотно слиплись.

Лахли проделал с Мейбриком стандартную процедуру погружения в транс, потом прочитал столь же стандартную литанию, имевшую целью улучшить физическое состояние пациента, а потом повторил заклинание, запрещающее тому даже вскользь упоминать в дневнике о существовании Лахли.

— Через несколько часов вы проснетесь, чувствуя себя сильным и отдохнувшим, — говорил Лахли погруженному в транс убийце. — Вы покинете это место, направитесь на Ливерпульский вокзал и сядете на поезд домой. Вы не запомните ничего из своих визитов к доктору Джону Лахли — ничего за исключением того, что он помогает вам справиться с болезнью. Вы не будете говорить о докторе Лахли никому из своих знакомых, даже членам вашей семьи. Вы не будете вспоминать об этой комнате вплоть до двадцать девятого сентября, когда вы получите телеграмму от вашего врача, приглашающую вас на процедуры. Вы придете сюда, встретитесь в этой комнате со мной, и мы убьем новых шлюх, а вы получите от этого огромное удовольствие. Вы опишете это удовольствие в своем дневнике, но не будете упоминать в нем о своем лондонском враче или о помощи, которую я вам оказываю. В вашем дневнике вы подробно опишете, как это замечательно — резать шлюх, как вам не терпится делать это еще…

Погруженный в транс Мейбрик улыбнулся.

«Сумасшедший ублюдок».

Лахли снова сжал кулаки и посмотрел сверху вниз на лежавшую перед ним жалкую тварь.

«Я лично заверю факт твоей смерти, когда тебя снимут с виселицы. Жаль только, что с этим придется подождать, будь ты проклят».

Две проклятых недели… и еще двух грязных потаскух убивать… Желательно в одну и ту же ночь. Если он не уничтожит их обеих в одну и ту же ночь, одному Богу известно, сколько времени еще пройдет, прежде чем Мейбрик сможет оторваться от семьи и дел в Ливерпуле и вернуться, чтобы покончить с этим. Да, в следующий раз они должны умереть в одну ночь. Черт подрал… а ведь к тому времени на улицах констеблей будет как тараканов.

Но это все равно надо сделать: слишком многое от этого зависит. Достаточно, чтобы довести здорового человека до сумасшедшего дома.

* * *

Послание пришло на компьютер Гидеона Гатри по электронной почте.

«Неприятности на ВВ-86. Цели бежали сквозь разные Врата, Денверские и Лондонские. Сенатор Кеддрик с сопровождающими лицами отбыл на вокзал, обещая закрыть станцию. Пожалуйста, сообщите о своих намерениях».

Послание миновало столько серверов, обошло столько континентов, что проследить его обратно вплоть до отправителя не смогли бы даже ЦРУ или Интерпол. Гидеон прочитал послание Сайрила Барриса и грязно выругался. Этот чертов, трижды чертов идиот! Говорил же он, черт подери, Кеддрику не лезть в это! Неужели этот осел действительно хочет оказаться за решеткой?

Он послал ответ:

«Займусь этим делом лично. Ничего не делайте. Пока все идет согласно графику».

Потом он стер первое послание с жесткого диска и сотряс воздух еще одним свирепым ругательством. Черт подрал! Раз Кеддрик вышел на тропу войны, Гидеону придется отправиться туда самому, чтобы решительными мерами расчистить всю эту заваруху. Вокзал Времени номер восемьдесят шесть…

Гидеон Гатри выругался и застучал по клавиатуре своего компьютера, открывая программу резервирования авиабилетов. Подобно пришедшему к нему сообщению по электронной почте, его заказ будет петлять по всей планете, прежде чем попасть на компьютер авиакассы. Он набрал необходимые пароли, потом имя и необходимые реквизиты м-ра Сида Кедермена — как он назвал Кеддрику «детектива», нанятого для поисков его пропавшей дочери.

Черт бы побрал эту девчонку! Двадцатилетнюю соплюху, балованного отпрыска богатого папочки, помешанную на книгах по истории. Видит Бог, даже ее бойфренд подрабатывал ряженым ковбоем, когда не кадрился с ее приятелями-киношниками. Но благодаря Ноа Армстро эта маленькая сучка выскользнула у них из пальцев, так что теперь Кеддрик совсем рехнулся от злости. Вот кретин! Самоубийца! При всех их попытках заигрывания с прессой и избирателями им меньше всего нужен Кеддрик на тропе войны.

Вот и еще раз Кеддрик не сумел распорядиться теми мозгами, которыми одарил его Господь. Это не оставляло Гидеону другого выбора, кроме как самому распутывать эту заваруху. В этой связи Сид Кедермен, детектив всемирно известного агентства Уордменна Вульфа, отправится в незапланированное путешествие во времени. Губы Гидеона скривились в иронической усмешке при мысли о том, что ему предстоит выступать в роли детектива того самого агентства, в котором служит Ноа Армстро. Впрочем, перспектива путешествия во времени отнюдь не забавляла его. По природе он был человеком привередливым, ценящим комфорт и все удобства, которые предоставляло Верхнее Время. Ему уже лет пятнадцать не приходилось самому заниматься оперативной работой, и он клялся, что нога его не ступит сквозь любые из Врат, за которыми грязь, болезни и несчастные случаи могут лишить его всего, чего он добился за годы своей карьеры.

Боже, путешествие во времени!

Оставался нерешенным еще один вопрос: через какие Врата станции Шангри-ла отправится в путешествие мистер Сид Кедермен? Точнее, в каких из них исчезла Джина Кеддрик, а в каких — Йанира Кассондра и ее семья? В Денвер? Или в Лондон?

Это предстояло еще выяснить.

Дав себе обещание сделать это в первую очередь, Гидеон Гатри принялся укладывать вещи для путешествия, одновременно перебирая в уме способы, которыми будет разбирать по кусочкам миссис Джину Николь Кеддрик. Он продолжал рисовать в уме соблазнительно кровожадные картины (число методов расправы достигло девяноста девяти и продолжало расти) и тогда, когда забрал из сейфа заранее подготовленные документы на имя Сида Кедермена, медицинские справки, кредитные карты, и мрачно направился к двери.

Глава 15

Скитер знал, что времени у них в обрез. Люди, насилующие Бергитту, убьют ее, если их не остановить, и как можно быстрее. Оценив имеющиеся у него в распоряжении силы, Скитер разместил часть своего отряда — ту, которую можно было считать ударной — в засаде за крутым поворотом коридора, в дверях недостроенной квартиры с одной стороны и склада — с другой.

Вслед за этим Скитер повел оставшуюся у него легкую кавалерию — если ее можно было так назвать — обратно к занятым своим делом строителям. Задуманный им маневр, как он надеялся, был достоин самого Есугэя Доблестного или, возможно, Френсиса Мэриона, знаменитого Болотного Лиса. В сопровождении наименее опасных для противника членов своего отряда — Молли и двух мальчишек из «Банды» — Скитер нырнул прямо в помещение склада.

— Вон они! — завопил Скитер. — Молли, быстро! Беги и зови Безопасность!

— Ну, ребята, вы влипли! — с энтузиазмом подхватил восьмилетний Тевель. — Они вам покажут! Швырнут вас в нестабильные Врата! Ку-ку, все сядете в тюрьму! Идем, Молли, расскажем им все!

Гасим тоже не отставал от него, выкрикивая по-арабски что-то, явно оскорбительное. Трудно сказать, что подействовало сильнее всего — арабские оскорбления, угрозы Тевеля или приказ Скитера звать полицию, — но в результате шестеро самых мускулистых и злобных членов строительной бригады ринулись на них. В свете свисавших с недоделанного потолка ламп-времянок угрожающе блеснули зажатые в их руках отвертки и кривые ножи.

— Не дайте им уйти! Убейте всех! — кричал старший. Скитер резко развернулся и бросился туда, откуда они появились.

— Бежим!

Гасим продолжал еще выкрикивать издевательства по-арабски, когда они миновали несколько первых изгибов коридора. Как и было уговорено, Молли обогнала Скитера, а восьмилетний Тевель возглавлял бегство — у него было индивидуальное задание. Свернув за крутой поворот, Скитер затормозил, развернулся и принялся ждать, сжимая в руке молоток. Он слышал приближающийся топот, запах их пота…

Все шестеро вынырнули из-за угла и, не сбавляя хода, ринулись на него.

— ДАВАЙ!

Кайнан Рис Гойер с занесенным над головой боевым молотом вырвался из открытого дверного проема. Тяжелый деревянный молот со свистом описал в воздухе короткую дугу. Бежавший первым наткнулся прямо на него, и череп его с неприятным хрустом разлетелся. Второй завопил и кубарем полетел через его тело, пытаясь вырвать из живота тяжелый египетский охотничий дротик. Мимо головы Скитера со свистом пролетел пущенный из пращи камень. Он угодил точно в горло следующему. Тот испустил булькающий звук и упал, сжимая рукой разбитую трахею. Еще один шарахнулся от боевого клича Эйгила Бьярнессона и налетел прямиком на пику Альфонсо. Сам Эйгил взмахнул мечом — и пятый противник рухнул на колени; заточенная отвертка с лязгом упала на пол вместе с отрубленной кистью, пальцы которой продолжали еще конвульсивно дергаться. Последний строитель получил сразу два попадания в грудь: одно камнем, второе — вонзившимся между ребер дротиком.

Эйгил готов был уже добить противника, чья кисть лежала перед ним на бетонном полу, когда вмешался Скитер.

— Стой! Один нужен мне живым!

Лежавший на полу мужчина молил о пощаде, обещая все что угодно, только бы его оставили в живых и отнесли к врачу, чтобы ему пришили руку… В коридоре за ними послышались шаги, и Скитер резко обернулся. Но это был не враг, а подкрепление — шестеро Найденных, а с ними разъяренный прораб с разбитым в кровь лицом.

— Я могу помочь? — рявкнул Рияд.

— Узнайте, что этому ублюдку известно про «Ансар-Меджлис». Их руководство прибыло сегодня через Главные. Я хочу знать все, что ему известно про «Ансар-Меджлис», и их планы по вторжению на станцию!

— С удовольствием! Только наложите ему на руку жгут! — Он заговорил по-арабски, и Скитер переключил внимание на остальных членов своего отряда.

— Кайнан, Эйгил, Алонсо — пошли. Атакуем в лоб. Коридон, Молли, Чензира — поддерживаете их огнем! И кто-нибудь, приведите сюда Безопасность! Гасим, ты со мной! — Он вынул из рук одного из убитых тяжелый мастерок. Боковая грань его была заточена, как топор, так что им можно было рубить или колоть.

Их отряд вернулся к складу. В авангарде он пустил Молли — у нее единственной был пистолет, а Коридон и Чензира Уми поддерживали ее метательными снарядами. Одолев перебежкой открытый участок коридора перед входом на склад, Скитер добежал до недостроенной перегородки, по другую сторону которой лежала Бергитта. За ним тенью следовал Гасим, тоже конфисковавший себе брошенное оружие: заостренную отвертку. Пригнувшись, они на цыпочках подобрались к краю перегородки и осторожно заглянули внутрь.

Примерно половина из остававшихся на складе четырнадцати человек бросилась к дверям отражать нападение. Несколько других спрятались за штабелями стройматериалов. Судя по их тревожному перешептыванию (переведенному Гасимом), они жалели, что нападали на своего прораба, что притащили сюда женщину, что они не ожидали, что погибнет столько людей. Главным их желанием было бросить шлюху и бежать. Сторожить Бергитту оставили только двоих. Она лежала почти без сознания; лицо ее было сплошь избито, из носа и рта шла кровь. Ни один из стороживших не смотрел на нее, а следовательно — и на перегородку за ней.

Гасим проскользнул внутрь первым слева от нее; Скитер — справа. Как только Молли открыла огонь, оба сторожа отбежали от Бергитты еще дальше, предоставив Скитеру и Гасиму тот шанс, которого они ждали. Подросток-Найденный ударил первым. Его остро заточенная отвертка вонзилась в спину одного из сторожей. Тот взвизгнул. Второй сторож обернулся, выхватывая нож…

Скитер наотмашь ударил его заточенным мастерком. Удар снес тому несколько пальцев. Противник заорал и упал на колени рядом с лязгнувшим об пол ножом. Удар ногой в челюсть опрокинул его на спину, и он затих.

— Свяжи ему руки! — крикнул Скитер Гасиму, уже склонившемуся над Бергиттой. Нескольких движений молотком Скитера хватило, чтобы перебить удерживавшие ее за руки и шею проволочные узлы. Скитер поднял ее на руки и повернулся лицом к сцепившимся в драке строителям.

— Ваша заложница у меня! — крикнул он. — Сдавайтесь! Агенты Безопасности будут здесь с минуты на минуту, и вам никуда не убежать с этой станции! Сдавайтесь, и эти люди из Нижнего Времени, может быть, не убьют вас так, как только что убили ваших товарищей!

Гасим перевел это на арабский, не дожидаясь приказа.

Минуту спустя все было кончено. Служба безопасности во главе с Уолли Клонцем подоспела почти сразу же. С ними прибыли Рияд, прораб строителей, и несколько его подчиненных, освобожденных из кладовки. Вместе они принялись вязать сдавшихся коллег-строителей. Скитер сам отнес Бергитту в лазарет, не доверив этой работы никому. Весь путь он проделал бегом; Бергитта окончательно провалилась в обморок. Задыхаясь, ворвался он в лазарет, где врачевали сенатора Кеддрика и туристов, получивших травмы во время беспорядков у Главных Врат.

Рэчел Айзенштайн, как раз промывавшая глаза сенатору, бросила один-единственный взгляд на Бергитту, побледнела и сразу забыла про Кеддрика.

— Несколько типов со стройки «Аравийских Ночей» затащили ее в подвал, избили до полусмерти, изнасиловали…

— Бригаду травматологов, живо! — Рэчел стремительно повернулась и мимо сенатора скользнула в операционную. Кеддрик сотрясал воздух за ее спиной возмущенными протестами.

Скитер с Бергиттой на руках не отставал от нее. В операционной он препоручил ее заботам Рэчел, удостоверился в том, что травматологи прибыли практически мгновенно, и только тут возбуждение боя начало отпускать его. Он провел руками по лицу, вяло подумал, что ему стоит найти место, чтобы присесть, поплелся к выходу из лазарета…

…и столкнулся лицом к лицу с Майком Бенсоном.

— Джексон!

Он поднял взгляд и увидел пару наручников. Он был настолько выбит из колеи и изможден боем, а потом отчаянной гонкой из подвала в лазарет, что у него даже не хватило сил или мыслей на попытку бежать. Бенсон защелкнул ледяные наручники на его запястьях и резко дернул, едва не сбив его с ног.

— У нас полон подвал трупов, Джексон! И наконец-то тебе не отвертеться от этого! Тем более пока на станции Кеддрик, угрожающий закрыть нас!

Слишком обессилевший, чтобы сопротивляться, Скитер тупо позволил Бенсону тащить себя мимо санитаров, медсестер, журналистов и пострадавших туристов. Спустя десять минут он уже стоял в офисе высоко над Общим залом перед Ронишей Аззан, старшим менеджером вокзала. Судя по всему, она исполняла обязанности старшей по Шангри-ла после того, как федералы сунули Булла Моргана в тюрьму. Как и директор здешнего офиса «Путешествий во времени» Гренвилл Бакстер, Рониша Аззан имела масайское происхождение и одевалась в изысканные костюмы, пошитые из богато украшенных орнаментами африканских тканей. В настоящую минуту она возвышалась перед Скитером, испепеляя его взглядом из-за массивного стола Булла. Тем временем Бенсон блокировал выход, стоя между Скитером и дверями лифта. Скитер стоял шатаясь. Наручники больно врезались в запястья. Настроение у него было близким к отчаянию.

— Мы задержали полдюжины выходцев из Нижнего Времени по обвинению в убийстве, — холодно произнесла Рониша. — В этой связи я хочу знать…

Двери лифта с мелодичным звоном отворились, и в офис вломился Кит Карсон.

— Прочь с дороги, Майк, — прорычал Кит, в упор глядя на опешившего главу вокзальной Службы безопасности. Говоря, Кит вытянул руку назад, не давая дверям лифта закрыться. — Я не в настроении шутить ни с кем.

Бенсон уставился на отставного разведчика, буркнул что-то себе под нос и благоразумно шагнул в сторону. Дрожа, Скитер опустился в ближнее к нему кресло. Ему приходилось уже раз быть мишенью гнева Кита Карсона. Впрочем, когда первый приступ паники немного отпустил его, он понял, что означает здесь присутствие Кита.

Несколько месяцев назад Кайнан Рис Гойер принес Киту присягу верности. Отставной разведчик времени спас его тогда на побережье Восточной Африки от португальских торговцев шестнадцатого века, вознамерившихся сжечь их с Марго на костре по обвинению в колдовстве. Поэтому Кит как его сеньор имел право выступать от его имени. Кит имел право также разорвать Скитера на кусочки за то, что он вовлек его вассала во что-то столь серьезное, как убийство; впрочем, смотрел тот пока на Ронишу Аззан.

Несколько мгновений он молчал, а когда заговорил, голос его звучал сдавленно от ярости.

— Неужели нельзя было обойтись без наручников? — Он кивнул на скованные руки Скитера.

— Я решил, что нельзя! — рявкнул Бенсон. — Там, в подвале, полдюжины убитых…

— И, черт подери, едва не убитая девочка! — Лицо Кита побелело от с трудом сдерживаемого гнева. — Этого бедного ребенка изнасиловали и избили до потери сознания! Ребята Рэчел говорят, они не уверены, выйдет ли она из лазарета живой!

Скитер побледнел.

— Сними наручники, Майк! Скитер не будет нападать ни на кого из нас. А если бы и попробовал, я могу вышвырнуть его в окно прежде, чем он успеет мигнуть, и он это знает!

Да, Скитер это знал.

Еще как знал.

У него не было ни малейшего намерения схватываться с Китом один на один. Ни при каких обстоятельствах. Но — спасибо Киту — Майк Бенсон, ворча, отомкнул наручники, освободив Скитера. Тот принялся устало массировать затекшие кисти.

— Спасибо.

Бенсон лишь смерил его злобным взглядом и вернулся на прежнее место между Скитером и лифтом. Рониша медленно опустилась в кресло Булла Моргана, внимательно посмотрев на Скитера.

— Ладно, Кит. Он раскован. Пошли дальше. Ты не хочешь объяснить, в чем все-таки дело, Скитер? Если бы мои телефоны не были переключены на вход через оперативный кабинет, мне бы пришлось отвечать каждому репортеру, почему на вышедшей из-под контроля станции убито полдюжины строителей. Не говоря уже о сенаторе Кеддрике, который требует встречи со мной, как только его отпустят из лазарета, и мне кажется, все мы догадываемся, чего он хочет. Все это вряд ли положительно скажется на прессе, Скитер. Станция в серьезной опасности — даже без сидящего на тропе войны в лазарете Кеддрика.

— Угу, — буркнул Скитер. — Ничего нового. — Неожиданная поддержка Кита добавила ему храбрости высказаться. — Послушайте, я тоже не в настроении играть в игры. Эти ублюдки идеально рассчитали время, похитив Бергитту во время хаоса у Главных. Они знали, что вся охрана сбежится туда, пытаясь поставить это сумасшествие под контроль, и еще, мягко говоря, они рассчитывали на то, что Бергитта всего лишь девчонка из Нижнего Времени. Она не Йанира Кассондра и не кто-то, из-за которого мы перероем всю станцию, — она всего лишь бесправная бывшая проститутка из Нижнего Времени, которой никто не хватится. И если вы, сидя здесь, скажете мне, что вы отозвали хоть одного полицейского от Главных, чтобы выследить этих ублюдков или хотя бы организовать поиски пропавшей девочки, я обвиню вас, Рониша Аззан, во лжи.

Рониша приподняла бровь, но промолчала, только побарабанила длинными ухоженными ногтями о стол и подождала, что Скитер скажет дальше.

Скитер пожал плечами.

— Я решил, что единственный ее шанс на спасение — это люди из Нижнего. Именно их малышня, «Банда Потерянных и Найденных», увидела, как ее тащат из туалета, который она мыла. Они прибежали ко мне, побежали звать остальных. Именно они слышали, как эти ублюдки собирались избить ее, изнасиловать и хладнокровно убить, когда натешатся вволю. Когда мы спустились туда, нас было семеро против двадцати. Двадцати, черт подрал, готовых на убийство. Они уже напали на собственного прораба, оглушили его и заперли вместе с теми, кто не соглашался с их желанием развлечься. И стоило им нас увидеть, как их вожак закричал своим, чтобы они убили всех нас. И вы будете говорить нам, чего стоило делать, а чего нет — с учетом обстоятельств? Позволить им насиловать беззащитную девочку? Позволить им убить тех детей, что привели нас туда? Черт возьми, Тевелю Готтлибу всего восемь лет. Может, у меня здесь и не самая лучшая репутация, но, черт подери, если вы думаете, что я должен был стоять там, ковыряя в носу, и не делать ничего, вы. так же спятили, как те идиоты, что поклоняются Джеку-Потрошителю!

Прежде чем Рониша Аззан успела хотя бы вздохнуть, в разговор вмешался Кит Карсон.

— Я поступил бы точно так же, Ронни, — негромко произнес он. — Не задумываясь. И я говорил с мистером Риядом. Он полностью поддерживает Скитера.

Она внимательно посмотрела на самого знаменитого и влиятельного жителя Шангри-ла, потом вздохнула и снова побарабанила пальцами по столу.

— Ф-фух. Честно говоря, окажись я на месте Скитера, может, я тоже поступила бы так. Майк, насколько я понимаю, все эти люди действовали в рамках самообороны, спасая жизнь обитателя станции. И ради Бога, не начинай цитировать мне законы Верхнего Времени! Я сама знаю, что у выходцев из Нижнего Времени практически нет прав. На этой станции, — она назидательно подняла палец, — житель — это житель. По крайней мере я несу за них ответственность, и я уверена, что Булл поддержал бы меня, если бы чертовы федералы не посадили его за решетку. Итак… Вопрос только, что сказать этим стервятникам из прессы или этому психу, Кеддрику?

Скитер невольно разинул рот, пытаясь осознать тот факт, что он вовсе не попадает в тюрьму. Потом до него дошло, что у него имеется еще один туз в рукаве, причем такой, которым Рониша Аззан наверняка заинтересуется.

— Ну, вы могли бы попробовать подкинуть им сенсацию недели. В конце концов, у нас в руках ключ к уничтожению «Ансар-Меджлиса».

— Что? — вскричали все трое в унисон.

Скитер позволил себе довольно ухмыльнуться. В конце концов, не каждый день удается потрясти кого-то вроде этого трио. Скитер подался вперед.

— Помните парня, который остался без руки? Он обещал петь как канарейка в клетке. И если верить Гасиму, часть из того, о чем он предлагал спеть, касается «Ансар-Меджлиса». А конкретно, их планов проникновения на станцию, освобождения их «братьев»-дебоширов из тюрьмы и убийства при этом всех офицеров Службы безопасности и храмовников, что подвернутся им под руку. Их вожаки прибыли сегодня на станцию сквозь Главные.

Рониша сорвала телефонную трубку.

— Говорит Аззан. Освободите всех выходцев из Нижнего Времени, задержанных за участие в той драке под «Аравийскими Ночами». Да, черт возьми, немедленно. И попросите того мальчишку, Гасима, и мистера Рияда поработать для нас переводчиками. Допросите тех строителей, которых привели Уолли Клонц и мистер Рияд. Я хочу знать все, что им известно про «Ансар-Меджлис». — Она обернулась к Скитеру: — Если нам повезет, мы еще можем накрыть всю их террористическую компашку. Отлично сработано, Скитер. Точнее говоря, чертовски здорово сработано. Станция перед тобой в долгу. Ладно, ты свободен. Ступай в лазарет, узнай, как она там.

Скитер был так потрясен, что едва сумел пробормотать слова благодарности. Он рванулся к лифту и с удовлетворением отметил, что Майк Бенсон просто шагнул в сторону, только что не задевая пол отвисшей челюстью. Глава вокзальной Службы безопасности бросил ему вслед недовольный взгляд, но и только. «Боже праведный, — думал он по дороге вниз, в Общий, — я не попаду в тюрьму! Никто из нас не попадет в тюрьму!» И все благодаря Киту Карсону. А может, еще и потому, что Рониша Аззан, по зрелом размышлении, оказалась честной женщиной, заинтересованной в справедливости? Даже при том, что при ее-то работе ей приходится быть жесткой — особенно теперь, с целой кучей трупов, из-за которых ей предстоит объясняться с сенатором Джоном Кеддриком? Точного ответа Скитер не знал, но и смотреть в зубы дареному коню не собирался.

Когда он добрался до лазарета, то обнаружил там Уолли Клонца, который с помощью мистера Рияда и Гасима собирал показания раненых строителей. Когда Скитер вошел, Уолли поднял взгляд.

— Эй, Скитер! Рэчел просила передать тебе, что Бергитта еще в операционной, но все идет к тому, что она выкарабкается. Ты доставил ее сюда как раз вовремя. — Скитеру пришлось прислониться к стене, такая слабость охватила его от облегчения. — А эти пташки, — кивнул Уолли в сторону строителей, которых допрашивал, — дают нам довольно информации, чтобы арестовать всех занятых в операции «Ансар-Меджлиса». Мы уже опознали их главарей и выслали группы в гостиницы, чтобы арестовать их. Похоже, их верхушка решила прибыть сюда, чтобы лично руководить поисками Йаниры, после того как их шестерки провалили первую попытку. А как только они окажутся за решеткой, арест остальных в крупных городах Верхнего Времени будет делом техники. Отлично сработано, Джексон.

Он с трудом верил собственным ушам. Два босса подряд благодарили его!

Впрочем, праздничное настроение продержалось недолго. Когда Бергитту вывезли из операционной и Рэчел позволила ему войти в палату, от его благодушия не осталось и следа — Бергитта пришла в сознание, но не более того. Рэчел напичкала ее снотворным для операции, и действие анестезии как раз подходило к концу. Ссадины на лице были еще заметнее на фоне белоснежного больничного белья и повязок, чем в полумраке подвала. Когда Скитер потрясенно застыл у ее изголовья, опухшие, мутные от снотворного глаза Бергитты медленно остановились на его лице, и по щекам поползли слезы.

— Скитер…

— Ш-ш, не надо говорить. С тобой все в порядке. Ты только что из операционной, Бергитта. Рэчел говорит, с тобой все будет в порядке, но тебе надо отдыхать, беречь силы. — Он осторожно взял ее за руку. Порезы от проволоки скрылись под бинтами, от локтя тянулись трубки для внутривенного вливания.

— Спасибо, — прошептала она, с трудом шевеля разбитыми губами. Даже дыхание давалось ей с трудом из-за следов от их проклятой проволоки на шее.

— Не меня благодари, — тихо возразил он. — Благодари ребят. Они заметили тебя, когда эти звери тащили тебя из туалета. Если бы не они… — Он заставил себя улыбнуться. — Но они ведь тебя увидели, верно? И подняли тревогу. Вот мы тебя и вытащили — благодаря им. Ну и взрослым тоже, — добавил он. — Эйгил Бьярнессон послал сегодня нескольких на встречу с их богами.

Ее пальцы сжали его руку.

— Слушай, ты отдыхай, ладно? Тебя здесь никто не обидит, обещаю. Тех, кто остался в живых, арестовали. Их вышвырнут со станции в наручниках и будут судить по обвинению в убийстве и связях с «Ансар-Меджлисом». Тебе ничего не грозит, Бергитта, поверь мне. А Молли хочет, чтобы ты переехала к ней, когда окрепнешь, так что тебе не придется больше жить одной. — Стоявшая в дверях медсестра сделала ему знак рукой. — Знаешь, мне надо идти — сестра говорит, тебе пора спать. Закрой глаза и спи. Я приду повидаться с тобой, когда тебе станет немного лучше.

Когда Скитер высвободил руку из ее пальцев, поправил ей одеяло и подошел к двери, она уже крепко спала. С минуту он стоял в дверях, глядя на нее, потом повернулся и вышел обратно в Общий. Благодарение небесным богам якка, Бергитта была жива, а если повезет — «Ансар-Меджлис» больше не будет никому угрожать.

Но ему все еще предстояло найти себе работу, делать хоть что-то, чтобы платить за квартиру и еду, а ведь он все еще собирался найти и вывести на чистую воду всех карманников и мошенников, которых сможет обнаружить. И где-то там, за одними из вокзальных Врат, скрывались, спасая свои жизни, его лучшие друзья. Маркус, Йанира и их славные девчушки…

Он еще не знал, как именно.

Но Скитер твердо решил найти их.

И вернуть их домой целыми и невредимыми.

* * *

Джина Кеддрик сидела у окна своей спальни в маленьком доме в Спиталфилдз, прислушиваясь к доносившимся с улицы сердитым крикам: по Ист-Энду разнесся слух о новом убийстве в Уайтчепле. Она просидела уже целую неделю, почти не сходя с этого места, — изможденная, медленно приходящая в себя от пулевого ранения в голову. Джина больше не сомневалась в верности предсказания Йаниры: она и правда носила под сердцем ребенка. Даже с учетом потрясений последних дней у нее давно уже должны были начаться месячные, но этого не случилось. И ее никогда еще так не мутило, как сейчас, — несмотря на все прописанные доктором Минделем лекарства. Есть ей совершенно не хотелось, но она боялась, что потеряет ребенка, если не заставит себя, давясь, принимать пищу.

Под ее окном рабочие с соседних фабрик злобно кричали на констебля, требуя усилить патрулирование всего района. Перепуганные женщины теснились в дверях, зябко кутаясь в шали и плача при упоминании о сумасшедшем, разгуливающем по этим улицам. Джина зажмурилась от слабости. «Что мне делать дальше?» Она была загримирована под мужчину — фальшивые бакенбарды и усы были имплантированы ей на станции тамошним косметологом. Для того чтобы удалить эти фальшивые волосы, требовался такой же специалист. Боже сохрани, ни один доктор в этом городе не поймет, почему это лицо с приметами мужского пола собирается рожать ребенка. Вот вам и разговоры насчет того, как избегать нежелательного внимания…

И вернуться домой для того, чтобы рожать там, она тоже не может — возможно, она вообще никогда не сможет вернуться домой. Было еще одно, чего она избегала, сидя у окна и глядя на улицу, пока заживала рана у нее на голове. Она не хотела думать о том, что безликие люди, с которыми работал ее отец, могут никогда не прекратить попыток убить ее, даже если Ноа удастся остановить ее отца и посадить тех, кто ему платит.

Возможно, никому из них не удастся больше вернуться домой — ни Джине, ни Ноа Армстро, ни красивой, бесценной семье Йаниры… А ведь они даже не знают, где Йанира или что сталось с ней в руках безумца, который хладнокровно стрелял в Джину. Губы ее дрогнули, и из глаз снова покатились слезы, а горькая злость едва не задушила ее. Когда-нибудь ее отцу придется заплатить за все это. За все… Она не слышала стука в дверь и подняла взгляд только тогда, когда кто-то прокашлялся у ее плеча.

— Эй, ты не против, если я зайду?

Джина, так и не прекращая плакать, обернулась и увидела Ноа Армстро. Детектив, все еще в роли сестры Маркуса, был одет в простую бумажную рубаху и поношенное платье, от чего пол Армстро был еще менее определим, чем обычно. Впрочем, это тревожило Джину меньше всего. В руках у Ноа был поднос с несколькими тостами, горячим мясным пирогом и дымящейся кружкой чая.

— Вот тебе перекусить.

Джина судорожно сглотнула: даже запах еды вызывал у нее тошноту. Она не испытывала голода — она не испытывала его так долго, что забыла, на что похож голод.

— Спасибо, — заставила она себя ответить.

Поставив поднос с ленчем на столик у локтя Джины, детектив положил руку ей на лоб. Жест был исполнен такой заботы, что в глазах у Джины снова защипало. Она отложила вилку и закрыла лицо руками.

— Эй! — Серые глаза Ноа смотрели на нее неожиданно участливо. — Ты что? Я не позволю никому обидеть тебя, детка. Да ты и сама это знаешь, верно?

Джина прикусила губу.

— Я… я знаю, — выдавила она из себя. — Просто… Я хочу сказать… все, кто заботился обо мне, умерли. — Она всхлипнула. — Ноа, мне так страшно…

— Конечно, страшно, детка. — Голос Ноа звучал совсем тихо. — Еще бы не страшно. Но посмотри на это с другой стороны, Джина. — Палец Ноа до забавного осторожно провел по фальшивым бакенбардам Джины. — Пока ты жива, пока жив твой ребенок, частица Карла тоже живет с тобой. А это значит, они проиграли. Им не удалось уничтожить свидетелей, им не удалось уничтожить все, что ты любишь. — Пальцы Ноа, гладившие ее ладонь, были приятно теплыми. — Ты не одна, слышишь? Мы все с тобой. И нам нужна твоя помощь, Джина. Чтобы найти Йаниру.

Джина подняла голову и встретилась взглядом с Ноа. Забота, стальная решимость сохранить ей жизнь дали Джине неожиданное ощущение силы. Она обнаружила, что вытирает мокрые щеки.

— Ладно, — негромким голосом произнесла она. — Хорошо, Ноа. Я сделаю все, что нужно. Может, если мы попробуем поискать в престижных клубах для джентльменов на Пэлл-Мэлл, нам удастся обнаружить какой-нибудь след. Нам нужно отыскать ее.

— И отыщем.

— Ноа… — Она снова прикусила губу, наполовину боясь касаться предмета, которого до сих пор избегали.

— Что? — мягко спросил детектив.

— Когда ты вернешься в Верхнее Время с доказательствами? Окажешь мне одну услугу, ладно? — Горечь, прозвучавшая в ее голосе, удивила бы ее саму всего неделю назад, до того, как ее отец уничтожил весь ее мир. — Не пускай моему отцу пулю между глаз, хорошо?

В серых глазах Ноа сквозило удивление.

— Я хочу сделать это сама, — хрипло пояснила она.

Принесенный Ноа ленч так и остывал на столике у ее локтя, пока она ревела, уткнувшись детективу в плечо. Когда-нибудь, она еще не знала, каким именно образом, она заставит отца заплатить. Что бы ни случилось в ее жизни, в этом она была уверена.

Роберт Асприн Линда Эванс Дом, который построил Джек (Вокзал Времени — 4)(Охота на Потрошителя — 2)

Глава 1

Скитер Джексон не попал в тюрьму.

И это само по себе оказалось для него таким потрясением, что он не совсем представлял себе, что теперь делать. Единственное, чего ему не хотелось наверняка, — так это сшиваться у лазарета, где лежала в реанимационной после операции Бергитта и где продолжал взревывать как раненый як сенатор Джон Кеддрик, громогласно угрожавший закрыть эту станцию к чертям собачьим. Поэтому Скитер нырнул в толпу туристов, побитых во время беспорядков, стараясь держаться подальше от репортеров, а также от исходившего злобой сенатора — тот продолжал отнимать драгоценное время у медиков, заставляя промывать себе красные от слезоточивого газа глаза. Выбрался Скитер на волю уже в Общем зале.

Впрочем, оказавшись там, он так и не решил, куда пойдет или чем займется. Работы у него больше не было, и он сомневался в том, что хоть одна душа на станции согласится нанять его, особенно с учетом той полосы неприятностей, которую переживал сейчас ВВ-86. Он протискивался сквозь людской поток, пропуская мимо ушей те потрясенные слухи, что витали над возбужденным Общим. Наверное, в пятнадцатимиллионный раз он задавался вопросом, что случилось с его друзьями Йанирой и Маркусом, их маленькими дочурками и юным Юлием. Все они исчезли в разгар потасовки — первой из многих, потрясших станцию Шангри-Ла за последнюю неделю. И даже самые тщательные поиски не обнаружили ни малейшего следа пропавших. Возможно, им удалось бежать сквозь какие-нибудь открытые Врата для туристов… а может, их похитили и вытащили тайно, силой. Или же — при одной мысли об этом у него пересохло во рту — кто-то порезал их на мелкиекусочки и вышвырнул в нестабильные Врата. В Бермудский треугольник, например…

— Скитер!

Он вздрогнул, обернулся, и вздрогнул еще сильнее, оказавшись лицом к лицу с Китом Карсоном. И перепугался до дрожи.

— Да не дергайся ты! — Отставной разведчик времени протянул руку. — Я только хотел поговорить с тобой.

Скитер помедлил, разглядел выражение глаз Кита — неожиданно приветливое — и решил не бежать. Пока.

— О'кей. — Он пожал плечами и остался на месте. В конце концов, кто, как не Кит, дрался вместе с ним там, на площади, хотя Скитер так и не понял почему. Воспоминание оказалось так свежо, что по спине у него пробежал холодок. Майк Бенсон утащил его оттуда в наручниках, обвинив в убийстве. Ни Скитеру, ни проживавшим на станции выходцам из Нижнего Времени не оставалось другого выбора, кроме как драться не на жизнь, а на смерть, пытаясь отбить Бергитту у ее похитителей, исламских террористов. «Ансар-Меджлис» создавался по образу и подобию настоящего «Ансара», религиозного движения суданских «дервишей» девятнадцатого века, прославившихся своей борьбой против британской армии и убийством генерала Гордона в Хартуме. Нынешние же террористы из «Ансар-Меджлиса» (все, кстати, выходцы из Нижнего Времени) отволокли бы Бергитту в подвалы станции и забили бы ее до смерти после изнасилования… впрочем, Майку Бенсону все это было до лампочки.

Если бы не поддержка Кита…

Поэтому Скитер сунул руки в карманы — лишний раз болезненно потревожив те места, где наручники врезались в запястья, — и стал ждать продолжения. Знаменитый на весь мир разведчик времени схватил его за плечо, отчего Скитер с трудом устоял на ногах.

— Давай-ка прогуляемся в Новый Эдо, — предложил Кит, напрягая голос, чтобы гул толпы в Общем не заглушил его слова. — Мне нужна твоя помощь.

Скитер даже зажмурился.

— Моя помощь? Какая?

При виде его изумления Кит улыбнулся, но улыбка эта как-то быстро померкла.

— После того как ты ушел из дирекции, Рониша пробежалась по данным компьютерной регистрации всех, кто прибыл сегодня на станцию. Боюсь, там сегодня царит бардак — с этими-то беспорядками, что затеял Кеддрик. — Кит тряхнул головой и издал носом в высшей степени неодобрительный звук. — Однако Рониша считает, что нащупала ниточку, ведущую к руководству «Ансар-Меджлиса». Пара бизнесменов, на вид вполне пристойных. Прибыли сюда, чтобы открыть новый магазин одежды в секторе «Аравийских Ночей». Зарегистрировались в отеле, все чинно и благородно. Но потом попытались связаться кое с кем из твоих знакомых-строителей. По рации, обрати внимание.

Брови Скитера невольно поползли наверх.

— Они пытались выйти на связь с теми наручными рациями, которые Бенсон снял с трупов, что мы бросили в подвале?

Уголок рта у Кита дернулся в подобии улыбки.

— В яблочко. Майк перехватил вызов. Этот ваш мальчишка, Хасим, помог нам и ответил им — сказал, что у них неприятности, но что он с ними встретится и введет в курс событий, — Кит раздраженно сжал губы. — Они у меня в гостинице, Скитер. Я хочу убрать их оттуда.

— Живыми? — мягко спросил Скитер.

Глаза Кита вспыхнули, опалив Скитера с головы до пят так, что тот вспотел, но взгляда не отвел, — Желательно, — буркнул наконец Кит. — И по возможности без ущерба для юного Хасима.

— Что ж, раз так, никаких возражений. Где он договорился встретиться с ними? В «Замке Эдо»?

Кит кивнул.

— Когда?

Отставной разведчик времени покосился на свои часы.

— Минут через пятнадцать.

Скитер чертыхнулся.

— Мне нужно хорошо загримироваться. Найдите мне что-нибудь подходящее на голову. И монтажный пояс с инструментами. — Он помедлил. — Вы уверены, что там у вас именно те хмыри, которые нам нужны? Не просто пара невинных бизнесменов-арабов, которые явились искать пропавшую родню?

— Мы уверены, — хмуро кивнул Кит. — Они попросили Хасима принести им план станционной тюрьмы, чтобы разработать план нападения. Хотят выдернуть своих дружков из кутузки.

Скитер даже присвистнул.

— Плохо дело.

— Угадал. Хуже некуда. В общем, они сейчас в четыреста двадцать третьем номере, ждут Хасима с друзьями.

Спустя четверть часа Скитер и юный Хасим ибн-Фахд бесшумно ступали по мягкому ковру коридора четвертого этажа «Замка Эдо». Подросток щеголял ливреей «Замка Эдо»; Скитер же намотал на голову длинный рулон клетчатой ткани, а пояс с инструментами скрывал восьмидюймовый охотничий нож и тупорылый револьвер в кобуре под штаниной. Кит тоже нарядился подобным образом, но вооружился маленьким, похожим на игрушку, но от этого не менее смертоносным полуавтоматическим пистолетом. Гостиничные охранники перекрыли коридор с обеих сторон, а на лестничных площадках и в лифтах дежурили агенты вокзальной Безопасности. В общем, четвертый этаж заблокировали настолько, насколько это вообще было возможно. Более того, по сообщениям охраны, всего пять минут назад в номер подошли еще три человека из отеля «Путешественник во Времени», также недавно прибывшие на станцию. Похоже, руководство «Ансар-Меджлиса» устраивало совещание на высшем уровне. Все шло к тому, что у Кита со Скитером будет в распоряжении всего несколько секунд, прежде чем боссы террористов распознают в них ряженых. Кит постучал в дверь, и Скитер усилием воли заставил свои руки перестать трястись.

Дверь 423-го номера чуть приоткрылась, и низкий голос произнес что-то по-арабски. Сердце Скитера колотилось с барабанным грохотом. Он изо всех сил надеялся, что арестованные строители назвали Хасиму верный пароль. Хасим с воинственным и, можно сказать, даже наглым видом ответил. Звякнула цепочка, и дверь отворилась пошире. Хасим скользнул в сторону. Кит толчком распахнул дверь и шагнул внутрь. Скитер вошел следом и окинул комнату взглядом. Он обнаружил только троих мужчин. Дверь в ванную была прикрыта неплотно. По крайней мере один там; возможно, другой в шкафу…

Хорошо одетый мужчина лет пятидесяти смотрел на них, прищурившись. Он буркнул что-то, на что Кит ответил единственным гортанным словом. Остававшийся в дверях Хасим произнес длинную фразу по-арабски, отвлекая внимание на себя. Тут отворилась дверь шкафа, и чей-то резкий голос бросил несколько слов. Результат был разителен. Откуда ни возьмись, у всех в руках мгновенно оказалось оружие. Мужчина из шкафа схватил Кита за руку, явно желая знать, что тот, черт его возьми, здесь делает.

В следующее же мгновение он взмыл в воздух, приземлившись вниз головой на угол одной из кроватей. Сухо треснул пистолетный выстрел, но Скитер уже нырнул к двери в ванную, на лету выхватив нож, каковой тут же воткнул в незащищенное бедро типа, стоявшего между ним и Китом. Тот взвизгнул. Грянул еще один выстрел, но эта пуля, как и первая, ударила туда, где Кита уже не было. Он находился в противоположном углу комнаты. Кто-то снова взвизгнул и врезался физиономией в зеркальную дверцу шкафа. Скитер лягнул ногой дверь ванной и тут же распластался на полу. Крик боли слился со стуком пуль, пробивших дверь на уровне головы. Дверь ударила стрелявшего по лицу и отшвырнула назад; тот налетел на унитаз, рухнул, ударившись головой о бачок, перекатился и застыл, уткнувшись лицом в душевой поддон. Скитер быстро обезоружил его и бросился назад, в комнату.

Хасим стоял, упершись коленом в спину мужчине, которого ранил Скитер, и гордо держал в руке отобранный у того пистолет. Собственно, бой в номере закончился. Трое мужчин валялись, окровавленные и оглушенные, там, куда их пошвырял Кит. Сам Кит тоже слегка запыхался, но все же сумел взреветь голосом, от которого содрогнулись стены:

— Охрана!

Комната мгновенно заполнилась охранниками. Когда на руках оглушенных террористов защелкнулись наручники, Кит шагнул в сторону.

— Проверьте соседний номер, — бросил он. — Убедитесь, что никого там не задело. Эти ублюдки успели сделать несколько выстрелов; пули могли пробить перегородку.

Скитер стоял, тяжело дыша, в дверях ванной; ему с трудом верилось, что все закончилось так быстро. Он за шиворот вытащил своего пленника из душевого поддона, сдал его охране, с наслаждением снял бурнус и пояс, вернул позаимствованное оружие и наскоро дал показания службе безопасности.

— Сделайте одно одолжение, ладно? — попросил он, стараясь, чтобы голос его звучал по возможности ровно. — Узнайте у них, что им известно об исчезновении Йаниры.

Адреналин слишком еще сильно бурлил в его крови, чтобы он мог спокойно оставаться на месте, и он побрел в коридор, подальше от порохового дыма и запаха крови, в надежде найти стакан чего-нибудь холодного.

— Скитер!

Он оглянулся и увидел догонявшего его Кита, все еще в бурнусе. Арестованных выводили — а некоторых выносили — из 423-го номера. Дверь в 425-й номер тоже была открыта: офицеры вокзальной безопасности проверяли, нет ли среди перепуганных постояльцев раненых, и убеждали всхлипывающую старушку в том, что опасность уже позади.

— Дальше разбираться с ними будет служба Безопасности, — сказал Кит. — Хасим пойдет с ними, чтобы переводить. Отлично сработали. Если бы ты не разобрался с теми двумя, я вполне мог бы получить пулю в спину. Не знаю, как ты, но лично я сейчас не отказался бы от стаканчика чего-нибудь крепкого и тарелки горячего. Не откажешься, если я приглашу тебя отобедать со мной в «Шелковичном Черве»? Заодно и поговорим.

Скитер едва не поперхнулся от удивления — да и от слюны, которой наполнился его рот при мысли об угощении. Волна эйфории накатила вдруг на него от одного сознания, что он вообще жив и может ощущать голод. Он даже не помнил, когда ел в последний раз, да ему и не особенно хотелось вспоминать, из чего состояла та трапеза.

— О'кей, — кивнул Скитер, твердо посмотрев Киту в глаза. — Спасибо.

Они пересекли всемирно известный вестибюль «Замка Эдо», направляясь ко входу в «Кеико но Кемуси» — «Шелковичный Червь», — а он так и не решил, что же все-таки на уме у отставного разведчика времени. По крайней мере ресторану Кита беспорядки видимого ущерба не принесли, хотя еще в вестибюле продолжали бросаться в глаза следы имевшей место паники и применения слезоточивого газа. Бригады уборщиков протирали шелковую обивку стен моющими средствами в попытках удалить въевшийся в нее «си-эс». Сами уборщики щеголяли при этом в противогазах. При одной мысли о том, во что обойдется эта уборка, захватывало дух…

Сквозь окна вестибюля виднелись изломанные мостики над декоративными прудиками Нового Эдо. До появления сенатора Кеддрика и его идиотов в мундирах Новый Эдо с его синтоистским храмом, золотыми рыбками и пагодаобразными силуэтами крыш считался одним из самых притягательных для туристов мест на ВВ-86. При виде же изломанных декоративных кустов, сокрушенных беседок и прочих следов прошедшего здесь катаклизма Скитеру оставалось только крепче стиснуть зубы. Слишком много его друзей пропало в результате беспорядков на станции.

Стоявший рядом со Скитером Кит молча, угрюмо созерцал попытки аварийных бригад расчистить обломки. Владельцы магазинчиков рылись в остатках своего товара. Медицинские бригады Рейчел Айзенштайн, состоявшие преимущественно из добровольцев — поскольку квалифицированные врачи занимались в лазарете серьезно ранеными, — помогали пострадавшим от слезоточивого газа и получившим мелкие травмы. Подчиненные же Сью Фритчи хлопотали над несколькими неподвижно распластавшимися на полу темными тушками доисторических птиц и летающих ящеров, отравленных газом, затоптанных толпой и едва не утопленных в пресловутых прудиках. Сама Сью Фритчи, по щекам которой струились слезы, накладывала лубок на сломанное крыло рептилии размером с ворону; один из ее помощников осторожно расправлял кожистое крыло, тогда как второй следил за подаваемыми той признаками жизни.

— Жигси! — пробормотал Скитер себе под нос одно из излюбленных им монгольских проклятий. — Можно подумать, этот Кеддрик не знал, что распылять слезоточивый газ на вокзале времени не разрешается никому? Даже службам правопорядка?

Кит с лицом, словно высеченным из мрамора, искоса посмотрел на него.

— Людям вроде Джона Кеддрика глубоко наплевать на то, что разрешается или запрещается законом. И тем агентам, что явились на Шангри-Ла вместе с ним, — тоже.

Скитер невольно вздрогнул: сенатор Джон Кеддрик пугал его, несмотря на все суровое монгольское воспитание… а может быть, именно благодаря ему. Конечно, он не без удовольствия вспоминал, как удачно парировал наскоки Кеддрика за пару секунд до начала последней катавасии, но… Пройдет день или два, и Кеддрик достаточно успокоится для того, чтобы вспомнить, что говорил или делал Скитер.

Скитер хорошо знал повадки власть имущих.

Кит Карсон, судя по всему, тоже.

— Идем же, мне срочно нужно выпить. — Кит подтолкнул Скитера к скользнувшим в сторону, затянутым тонкой рисовой бумагой дверям «Шелковичного Червя». За дверями их ожидали отполированные до блеска деревянные столы, хрупкие фарфоровые вазы и бесценные вишневые деревца-бонсай — ходили слухи, что их доставили сюда из Национального Вишневого Сада в Вашингтоне. Аромат изысканных яств немного успокоил Скитера, и он проследовал за Китом в укромный кабинет в задней части ресторана. По дороге они миновали с полдюжины азиатских миллиардеров, пару всемирно известных поп-звезд и некоторое количество просто богатеньких типов.

Все, разумеется, обсуждали последние беспорядки и прибытие сенатора Кеддрика, и тон их разговоров был донельзя тревожным.

— Садись, Скитер. — Кит махнул рукой в сторону стула. — Что-то вид у тебя усталый. — По его знаку в кабинет бесшумно впорхнули хорошенькие официантки в шелковых кимоно и изысканных шапочках гейш. Кит сделал заказ на обоих — по-японски, разумеется. В следующее же мгновение рядом с ними материализовалась целая процессия официанток в шелках, уставивших стол хрупкими фарфоровыми тарелочками с самой потрясающей едой. Подобных ароматов Скитер в жизни еще не обонял; что еще важнее, те же официантки поставили на стол несколько стаканов жидкого средства для снятия стрессов. Скитер опрокинул первый и сразу же почувствовал себя значительно лучше. Когда заботливая прислуга принесла еще виски и разлила по маленьким чашечкам горячий зеленый чай, Кит наконец улыбнулся, от чего к уголкам его глаз сбежались морщинки.

— Валяй, наслаждайся. Ты это заслужил. Скитер не имел ни малейшего представления о том, что ест, но вкусно было потрясающе. Даже сырые блюда. Впрочем, в детстве, в Монголии двенадцатого века, ему доводилось есть и более странные вещи. Кит не отвлекал его разговорами, углубившись в собственную трапезу, и поднял взгляд, только когда мальчишка-посыльный в ливрее «Замка Эдо» подал ему тяжелый кожаный кейс. Кит жестом предложил посыльному сесть и благодарно похлопал его по плечу.

— Спасибо.

Скитер нахмурился.

— Это еще что?

— Что, кейс? Собственно, за этим я тебя сюда и пригласил, — невозмутимо ответил Кит.

— Вот здорово! — буркнул Скитер, вертя в пальцах палочки для еды. — Все, чтобы меня ублажить, не так ли?

— Ну, — усмехнулся Кит, — надеюсь.

Скитер оторвался от непонятно какой вкуснятины, зажатой его палочками, и настороженно принялся ждать продолжения — он понятия не имел какого.

— Я хотел поговорить о твоем будущем, — заявил Кит, откидываясь на спинку стула и барабаня пальцами по краю тарелки. Поскольку Скитер молчал, морщинистый разведчик одарил его своей знаменитой на весь мир улыбкой и снова усмехнулся. — Ладно, Скитер. Ты и так уже выказал замечательное терпение. Не буду держать тебя в подвешенном состоянии. — Он полез в кейс и вывалил из него на стол груду компьютерных распечаток. Скитер вопросительно заглянул Киту в глаза, но отставной разведчик снова погрузился в еду, так что ему ничего не оставалось, как подвинуть стопку к себе и перебрать страницы. К удивлению своему, он обнаружил, что держит в руках копии протоколов задержания каждого из тридцати одного преступников, которых Скитер вывел из игры за последние семь с половиной дней.

На протяжении последней недели Скитеру удалось достичь результатов, которые показались бы невозможными даже ему. Неудивительно, что это привело постоянных обитателей станции Шангри-Ла в полнейшее изумление. Собственно, для этого ему потребовалось всего лишь содействовать аресту семнадцати карманников, пятерых фальшивомонетчиков, восьмерых мошенников и еще одного ублюдка, который продавал туристам поддельные копии инерциальных маячков слежения. Эти маячки позволяли отслеживать перемещения человека относительно известной точки в пространстве — например, Врат. Настоящие такие штуковины не раз спасали жизнь туристам. Подделки вроде этих могли так же успешно свести человека в могилу.

В общем, стоило Ла-Ла-Ландии хоть немного вникнуть в происходящее, как по ней поползли слухи. «Это какая-то новая афера, — считало большинство. — Он просто затевает что-то». В общем-то они не так уж и ошибались. Он и впрямь затевал кое-что, только совсем не то, что приписывала ему молва. Скитер отнесся к этой новой своей «работе» гораздо серьезнее, чем к любой из тех, что он потерял из-за своих поисков пропавшей Йаниры. К собственному его удивлению, из Скитера Джексона вышел потрясающий тайный сыщик.

И судя по тем распечаткам, что он держал в руках, это не укрылось от внимания Кита Карсона. Единственное, чего он не знал пока, — так это того, что Кит намеревался с этим делать.

Впрочем, сам Кит смотрел на него с улыбкой. Так и продолжая улыбаться, он подался вперед и ткнул пальцем в пачку бумажек.

— Майк Бенсон, да простит его Господь, уже несколько дней ломает над этим голову. Не будь он по уши занят попытками удержать станцию от взрыва, он бы, наверное, давно уже потребовал от тебя объяснений.

До Скитера только сейчас дошло, в какое положение он поставил начальника службы Безопасности Шангри-Ла… Уж если не бездарем, то дураком он его выставил точно. Тридцать одно задержание за семь с половиной дней — немалый улов, даже для ВВ-86.

Кит внимательно следил за лицом Скитера.

— Признаюсь, меня и самого снедает немалое любопытство.

Скитер вздохнул и отодвинул бумаги.

— Не думаю, чтобы вы мне поверили, — он твердо встретил взгляд Кита, — но теперь, когда Йанира и ее семья исчезли… — Он зажмурился и приказал себе не увиливать. Его умение играть на чувствах потенциальной жертвы было хорошо известно. — Ну, черт подери, надо же хоть кому-то сделать это место более приспособленным для того, чтобы здесь росли дети наших, из Нижнего Времени! Я как раз вспоминал тогда о Йанириных малышках, а тут этот карманник полез за кошельком в сумочку чилийской тетки. Я так разозлился… в общем, пошел и взял его тепленьким. Вы, может, не слышали, но Артемисия и Геласия звали меня дядей Скитером. С тех пор, как я бывал чьим-то дядей…

Он осекся: те чувства, которые он продолжал питать к маленькому Темучину, касались только его одного и никого другого. Он стал свидетелем рождения малыша через девять месяцев после того, как провалился в нестабильные Врата, оказавшись у ног хана, повелителя сорока тысяч юрт, или «гер», как называли свои войлочные палатки сами монголы-якка. Есугэй назвал Скитера почетным дядей своего первенца, поместив тем самым своего наследника под покровительство «богды» — священного горного духа, воплощением которого клан Якка считал Скитера. Впрочем, сам Скитер мало об этом рассказывал. Его роль почетного дядьки будущего Чингисхана оставалась его глубоко личным делом. Вышло так, что разведчик времени, изучавший Монгольские Врата ВВ-86, спас Скитера, и тот лишился своего «племянника». Черт, а теперь «Ансар-Меджлис» лишил его и почетных племянниц…

Взгляд Кита потемнел.

— Прости, Скитер, — негромко произнес он. — Мы все принимали участие в поисках.

Скитер кивнул; то, что Кит хоть раз поверил ему, изрядно удивило его.

Кит ткнул в стопку протоколов лакированной палочкой для еды.

— Что мне интересно — так это как ты ухитрился отловить тридцать одного преступника за такой короткий срок?

— Как? — Скитер даже зажмурился: вопрос застал его врасплох. — Ради Бога, Кит, это же проще простого. — Он ощутил, как краска заливает ему загривок и начинает переползать на щеки. — Ну, я хочу сказать, я ведь и сам здорово поднаторел в этом ремесле. Зная все приемы и уловки так, как их знаю… то есть знал я, легко вычислить ублюдка.

— Тебе известно, — медленно произнес Кит, — что ходят слухи, будто ты сам провернул эти делишки, а потом подсунул часть добычи этим типам, чтобы свалить на них всю вину?

Скитер покраснел еще сильнее, но на этот раз от злости.

— Что ж, это меня не удивляет. Хотя ничего глупее я в жизни не слышал. Один из этих недомерков упер пояс, в котором было десять тысяч баксов. Ты что, серьезно веришь, что я своими руками отдал бы нашим копам десять кусков, если бы продолжал заниматься этим делом?

Кит поднял руки вверх.

— Успокойся, Скитер. Я же не сказал, что верю этим слухам.

— Ф-фух. Ты, наверно, единственный из местных, не считая выходцев из Нижнего, кто в это не верит.

— Не совсем так, — мягко возразил Кит. — Но я обратил внимание на эту проблему. И еще я обратил внимание на то, как ты пытался получить новую работу. Одновременно с тем, как ты отлавливал всю эту шпану. — Он снова похлопал по стопке бумаг. — Я знаю, тебя отовсюду турнули. — Кит снова выпрямился и посмотрел на него в упор. — Скажи мне, если я не прав, но мне кажется, что ты всерьез увлекся этим своим новым… ну, назовем это крестовым походом.

— Еще как, черт возьми, увлекся, — буркнул Скитер. — Мыть полы в сортирах мне никогда особенно не нравилось. И еще: я не хочу, чтобы малышня на этой станции росла в условиях, когда чьи-то ловкие руки могут в любую минуту спереть все, что они заработали с таким трудом. Знаешь, — добавил он с горечью, скрыть которую так и не смог, как ни старался, — я ведь никогда не грабил местных. Семья остается семьей, что бы вы там обо мне ни думали.

Кит помедлил с ответом.

— Так ты собираешься продолжать свое возмездие дальше? Аресты и все такое?

— Да, собираюсь.

Бывший разведчик кивнул, словно такой ответ устроил его.

— Отлично. Понимаешь, я тут подумал, что твои, гм, уникальные способности могут здесь пригодиться, чертовски пригодиться. Сколько тебе платили в последний раз за работу уборщиком?

Скитер зажмурился от удивления.

— Пять баксов в час. А что?

— Пять баксов? Да это не работа, а рабство какое-то! Этого и на налоги местные едва хватит, не говоря уже о плате за жилье. Чем же ты питался, опилками, что ли?

Скитер воздержался от упоминания о том, что у многих обитателей ВВ-86 нету и этого.

— Ну, не жировал, конечно, но, в общем, прожить можно.

Отставной разведчик только фыркнул.

— Могу себе представить, каково тебе приходилось. Я тебе вот что скажу, Джексон. Сейчас мы с тобой пройдем ко мне в офис и заполним все бумажки. Я беру тебя на испытательный срок… на месяц, скажем. Специальным консультантом по вопросам безопасности «Замка Эдо». Время работы назначишь себе сам — не меньше восьми часов в день. Начнем с двенадцати долларов в час. В конце месяца посмотрим на твой урожай и решим насчет продолжения на постоянной основе.

Скитер сделал отчаянную попытку удержать свою челюсть от сползания вниз, до самого пола, и потерпел неудачу.

Внезапная, прямо-таки ослепительная улыбка Кита привела бы в ужас любого.

— Разве найдется лучший способ поймать мошенника, чем натравить на него другого такого же, а? Бог мой, Скитер, тридцать одно задержание за неделю? Да наша Безопасность за прошлый год стольких не поймала! Я не хочу сказать ничего плохого про Майка или его парней, но ты лишний раз доказал, что грязные трюки лучше всего распознает тот, кто сам ими пользовался.

Кит отодвинул стул и поднялся.

— Идем, Скитер. Я познакомлю тебя с личным секретарем. Робби Эймс славный парень, он покажет тебе, что у нас к чему. А потом ступай домой и отоспись. Завтра утром я хотел бы прогуляться с тобой по Общему. Пусть все немного поуляжется, а там мы посмотрим, с чем нам предстоит воевать — пока Кеддрик на станции. И если честно, мне интересно посмотреть тебя в деле. Может, нам удастся затесаться в толпу у Британских Врат перед их открытием. Такое событие наверняка привлечет не одного карманника. Мы можем выработать стратегию — вроде того, держаться ли тебе при «Замке Эдо» или выслеживать потенциальных воров на месте…

Скитер все еще испытывал затруднения со своей челюстью.

— Ну да, и потом нужно еще пройти все необходимые формальности с этими уродами в Безопасности. Я переговорю со своим тамошним приятелем насчет этого. — Он ехидно усмехнулся. — Когда об этом узнает Майк Бенсон, его удар хватит.

До Скитера Джексона вдруг дошло, что, как бы Кит ни развлекался пикантностью ситуации, предложение его совершенно серьезно. Впервые со времени его возвращения из Монголии ему доверял кто-то, кроме выходцев из Нижнего Времени. На опасно долгое мгновение он ослеп, а горло его перехватило с такой силой, что он едва не задохнулся. А потом он тоже встал и хрипло откашлялся.

— Ты об этом не пожалеешь, Кит. Клянусь Господом, не пожалеешь.

— Надеюсь. — Впрочем, произнося это, Кит ухмылялся. В первый раз за все время знакомства с Китом Карсоном его угроза не привела Скитера в ужас. Кит протянул руку, и Скитер крепко сжал ее, неожиданно для самого себя заметив, что тоже улыбается до ушей.

Бог мой, думал он, следом за Китом Карсоном выходя из «Шелковичного Червя». Личный детектив! Кита Карсона, некогда обещавшего вышвырнуть его в нестабильные Врата, лишив предварительно некоторых существенных частей тела…

Да, Ла-Ла-Ландия никогда не будет той, что прежде!

Он не был, правда, уверен в том, что станция Шангри-Ла сумеет оправиться от такого потрясения.

* * *

Восемь долгих дней оставалась Джина Николь Кеддрик взаперти в каморке над скрипучей деревянной лестницей. Она смотрела в окно на унылый, закопченный мир лондонского Спитафилдз. Сил ей не хватало даже доплестись до кухни. От снадобий доктора Минделя ее тянуло в сон, и она тревожилась, не повредят ли они растущей в ней новой жизни, но пулевое ранение требовало лечения, да и просто не хватало энергии на бесполезные споры.

Силы понемногу начинали возвращаться к ней — и, по мере того, как заживала рана от пули на голове, к ней возвращалось неугомонное побуждение делать хоть что-нибудь. Не могла же она сидеть до конца своих дней у окна, наряженная под джентльмена викторианской эпохи, в почти непонятном ей мире. И потом: кровь Карла взывала к отмщению. Карла и тети Касси, убитых наймитами ее собственного отца. Проснувшись утром восьмого дня своего пребывания в Лондоне, Джина вдруг поняла, что должна как-то остановить отца. Она долго лежала, глядя в потолок — белый, но в разводах от протекающей крыши; по требованию Ноа крышу уже залатали, но ржавые потеки на потолке остались. Оставался еще один вопрос: с чего начать.

Первым делом, конечно, ей нужно было выжить. Впрочем, и за этим занятием она могла бы сделать довольно много. И первое, что пришло ей в голову, — это необходимость отыскать Йаниру Кассондру. Она чуть двинула головой, и повязка, наложенная доктором Минделем в месте, где прошла по касательной пуля, навела на другую мысль, от которой ее бросило в дрожь. Ведь стрелял в нее не один из нанятых папочкой убийц. Это сделал кто-то из местных. Урожденный лондонец, который сначала спас Джине жизнь и только потом оценил возможности, которые открывал необычный дар Йаниры. В результате ее спаситель хладнокровно выстрелил в нее и исчез в этом проклятом желтом дожде — исчез, захватив с собой Кассондру Эфесскую.

Наконец по деревянным ступенькам за дверью загрохотали чьи-то шаги. Джина села, отбросив на время свои мрачные размышления. В спальне показался сначала поднос с завтраком, а уже потом улыбающееся лицо Ноа Армстро.

— Доброе утро.

— Доброе утро, Ноа. — Джина так и не поняла пока, к какому полу принадлежит детектив; впрочем, это было не так уж и важно. Она была обязана Армстро жизнью — и уже не раз и не два. Если бы тетя Касси не наняла перед смертью самого лучшего детектива в Нью-Йорке…

— Ты сегодня выглядишь лучше, детка. — Серые глаза Ноа потеплели от улыбки. На детективе было длинное викторианское платье и простой коричневый жакет, лет десять как вышедший из моды, с высоким накрахмаленным воротничком, закрывавшим горло Ноа так, что невозможно было сказать, имеется у него адамово яблоко или нет. На голове красовался парик из настоящих волос, собранных на затылке в тугой узел. — Проголодалась?

Она кивнула:

— Немножко.

— Вот и хорошо.

Завтрак оказался горячим и сытным: тост намазан маслом ровно настолько, насколько нужно; бекон поджарен с корочкой. От кружки с чаем исходил ароматный пар.

— Ноа? — тихо спросила Джина несколько минут спустя.

— Да, детка?

— Нам нужно найти Йаниру.

— Мы с Маркусом занимаемся этим. — Голос Ноа звучал уверенно. — Ты останешься здесь. Тут ты в безопасности.

— Но…

— Нет. — Взгляд холодных, серых глаз детектива сделался твердым как мрамор, отбивающим всякую охоту спорить. — Ты представляешь собой слишком большую ценность, Джина, чтобы тобой рисковать. И в последний раз, когда ты находилась вне этого дома, ты была на волосок от смерти. — Рука Ноа коснулась повязки на ее голове. — Слава Богу, рана почти зажила. И даже без инфекции, что само по себе почти чудо.

Губы у Джины чуть дернулись.

— Ну еще бы: то-то вы мне всю голову карболкой залили.

К уголкам глаз Ноа сбежались морщинки.

— Чистота — залог здоровья, вот как здесь говорят. Как бы то ни было, мне бы не хотелось еще раз рисковать, подставляя тебя под пули.

Она подумала, не стоит ли поспорить с этим, поняла, что все равно слишком слаба, чтобы делать что-то, и решила покориться — по крайней мере на время. Может, она придумает какой-нибудь способ помочь, не выходя из дома?

— Что делаете вы с Маркусом? — спросила она вместо этого. — Чтобы найти ее?

Ответом был вздох Ноа от окна. Уголки рта детектива чуть заметно опустились.

— Мы знаем, что мужчина, унесший ее, — врач и человек состоятельный. Достаточно состоятельный, чтобы носить шелковый цилиндр и дорогое каракулевое пальто. Он свой в районе Королевской Оперы и «Ковент-Гардена», но явно знаком и с улицами Сохо. Знаком достаточно, чтобы с легкостью затеряться в этом лабиринте переулков. Если придется, я проверю личность всех до единого лондонских врачей. — Рука Ноа снова мягко коснулась щеки Джины. — Не переживай, детка. Мы выясним, кто он, и вернем ее.

Джина прикусила губу. Если… нет, надо думать — когда они наконец спасут Йаниру, она придет в этот дом в ожидании счастливой встречи со своей семьей и обнаружит, что для детей ее прошло уже целых три года…

Джина и сама еще не до конца оправилась от этого потрясения.

Ноа пришлось оставаться во времени Врат Дикого Запада до самого прибытия Джины сквозь Британские Врата — три года спустя после 1885 года в Денвере. Помнят ли еще маленькие дочурки Йаниры свою мать? Если они вообще найдут Йаниру… Лондон конца девятнадцатого века представлял собой подавляюще огромный, расползающийся во все стороны город, пять миллионов жителей которого обитали кто во дворцах, кто в сточных канавах. Площадь поисков привела бы в уныние даже самого закоренелого оптимиста.

За окном раздались злобные выкрики, словно ссорились соседи. Джина с тревогой переводила взгляд с окна на Ноа и обратно.

— Что происходит?

Детектив подошел к окну, выглянул и нахмурился.

— Сволочи.

— В чем дело? — резко спросила она, делая попытку подняться.

— Шайка безработной портовой швали напала на доктора Минделя.

Грязные ругательства и антисемитские угрозы били в окна словно булыжники. Хорошо хоть, это не отряд убийц из Верхнего Времени явился за ними. Джина устало откинулась на подушки, пытаясь унять дрожь.

— Но почему? Доктор Миндель — один из добрейших людей, которых я знаю.

Губы у Ноа сердито сжались над воротничком вышедшего из моды жакета.

— Дело в том, что только что на Хэнбери-стрит нашли Энни Чапмен. А рядом с ней, в чане с водой — кожаный передник. Половина Ист-Энда уверена сейчас в том, что убил ее какой-то еврей-сапожник. — Джина непроизвольно ахнула; детектив оглянулся и встретился с ней взглядом. — Привыкай к этому, детка. Ист-Энд готов взорваться. Вспышка антисемитизма подогревается здесь тем, что все уверены: этих женщин убил чужеземец. Вот еще одна причина, по которой я не хочу выпускать тебя из дома. Ты загримирована под мужчину, Джина, да еще под мужчину с заграничной внешностью. На протяжении нескольких следующих месяцев эти портовые хулиганы сделают жизнь для иноземцев в этих кварталах чертовски опасной. Поверь мне, тебе слишком рискованно высовываться.

Джина с усилием сглотнула, прислушиваясь к отвратительным крикам с улицы. Она не привыкла к такой ненависти, к ничем не прикрытой предубежденности. Она коснулась рукой живота, где рос ребенок Карла, и поняла, что не имеет права рисковать собой. По крайней мере сейчас. Настанет день, и ее отец ответит за все, что натворил, исковеркав ей жизнь, изрешетив пулями Карла и тетю Касси… Но пока ей нужно выжить.

Никогда еще она не ненавидела необходимость так сильно.

* * *

Перед Ронишей Аззан стояла проблема — мало не покажется.

Сидя в кабинете Булла Моргана высоко над снежными ущельями Гималаев, она готовилась к поединку с самым влиятельным — и опасным — политиком эпохи, а босс ее сидел в кутузке, на станции хозяйничали террористы. Рониша покосилась на Гренвилла Бакстера, старшего менеджера «Путешествий во Времени» на ВВ-86, с которым ее объединяло масайское происхождение. В который раз ее посещала мысль, не сделала ли она самой большой ошибки за всю свою карьеру.

— Ты с ума сошла? — прошипел Бакс, когда загудел лифт, поднимая в директорский кабинет первую партию репортеров. — Надо же: допустить чертовых газетчиков на встречу с этим психом!

Рониша уверенно встретила взгляд управляющего — она была одним из немногих обитателей станции Шангри-Ла, способных смотреть в глаза Баксу, не задирая при этом головы.

— Просто эта встреча должна проходить на людях. И ты знаешь почему.

Верзила-менеджер недовольно сжал губы.

— Булл тоже встретился с ним на людях! — Слова эти по вполне понятной причине прозвучали с горечью.

— Да, на людях! — Можно подумать, она не понимает всей сложности ситуации! — Булл встретился с ним на людях. Но я — не Булл Морган. А Булл Морган — не я.

Почти механическим движением она смахнула невидимую пылинку со своего яркого наряда — в разноцветных африканских узорах, нанесенных не на обычную бумажную ткань, но на дорогой шелк, — и тряхнула головой, рассыпав по плечам с три фута туго заплетенных косичками волос — по большей части собственных. В дополнение к своему росту Рониша носила туфли на четырехдюймовых шпильках. До сих пор ей еще не встречался мужчина, с кем она не смогла бы справиться. Для этого ей, как правило, хватало полуминутной подготовки и рукопожатия, вслед за чем она обыгрывала его в его же собственной игре и на любом поле — за столом переговоров или в спальне.

Рониша Аззан гордилась своей масайской кровью, и в данную минуту эта кровь оставалась ее единственным оружием. Масаи славятся как непревзойденные охотники на львов. И самый большой и опасный во всей Вселенной лев-людоед забрался в ее крааль. Рониша улыбнулась, и улыбка ее не обещала ничего хорошего. Как заместитель управляющего станцией, Рониша Аззан не собиралась быть ни у кого шестеркой — факт, который сенатору Джону Полу Кеддрику еще предстояло узнать. Если, конечно, Рониша сможет при этом унять дрожь в коленях.

Долгую секунду Гренвилл Бакстер молча смотрел на нее, сдвинув брови. Потом смысл ее слов дошел до него, и он улыбнулся. Не то чтобы слишком весело, но все же улыбнулся.

— Женщина, ты зарываешь свои таланты в землю здесь, на станции. С твоими-то способностями ты могла бы купаться в деньгах в каком-нибудь более приятном месте.

— Это вряд ли. Должен же кто-то выполнить эту работу. — Дверь лифта с мелодичным звоном отворилась, выпустив из кабины кучку репортеров. Большая часть их почти сразу же застыла, с разинутым ртом глядя на нее. Все они прибыли из Верхнего Времени с сенатором, так что встречаться с ней им еще не доводилось. Она поднялась из своего кресла за столом Булла.

— Добро пожаловать на ВВ-восемьдесят шесть. Рониша Аззан, заместитель управляющего станцией. Размещайтесь прямо здесь, вдоль вон той стены. Рада помочь вам. Если у вас возникнут вопросы с подключением проводов, мой помощник подскажет вам. Берни, проследи за тем, чтобы наши гости получили все, что им необходимо. Нет, мне очень жаль, но я не буду делать никаких заявлений до прихода сенатора…

Краем глаза она заметила, как Бакс покачал головой.

— Ронни, — донесся до нее его шепот. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

В глубине души — в тех ее глубинах, куда она не допускала абсолютно никого, — Рониша тоже надеялась на это.

Сенатор Джон Кеддрик появился спустя десять минут. Двери лифта снова тренькнули и раздвинулись, открыв взгляду краснорожего врага с красными же от слезоточивого газа глазами. Рониша Аззан прищурилась, пока сенатор на долю секунды застыл на пороге лифтовой кабины, ослепленный вспышками фотокамер, бликами объективов и частоколом микрофонов. Сенатор явно рассчитывал иметь дело с надлежащим образом запуганным и трепещущим заместителем управляющего. Пресс-конференции в прямом эфире он, во всяком случае, не ожидал никак.

Когда его потрясенный взгляд наконец уперся в Ронишу, двери лифта сделали попытку автоматически закрыться. Во избежание спуска обратно в Общий сенатору пришлось совершить не совсем солидный прыжок вперед. Уже за его спиной кто-то из служащих перехватил дверь и снова отворил ее. Кеддрик ринулся вперед в потрясенной тишине, оторвавшись от свиты из референтов и вооруженных до зубов федеральных агентов. Сенатор решительно, хотя не слишком успешно пытался не обращать внимания на электризующее присутствие прессы.

Рониша сочла это удачным моментом для начала атаки.

— Сенатор Кеддрик, — холодно произнесла она, — добро пожаловать на восемьдесят шестой Вокзал Времени. Рониша Аззан, заместитель управляющего. Это — Гренвилл Бакстер, генеральный представитель «Путешествий во Времени». Позвольте от имени станции Шангри-Ла принести вам искренние соболезнования с постигшими вашу семью утратами. Тем не менее, — тут она подпустила в свой голос немного стали, — в соответствии с законами Верхнего Времени, гарантирующими безопасность вокзалов времени, их персонала и посетителей, я вынуждена напомнить вам о необходимости их безусловного соблюдения всеми без исключения.

Глаза Кеддрика слегка расширились, потом опасно сощурились.

Рониша не ослабляла натиск.

— Междувременными законами категорически запрещается организация беспорядков, а также пронос на вокзалы времени и распыление в их атмосфере запрещенных химических веществ, причем касается этот запрет как частных лиц, так и представителей правопорядка. — Она смерила взглядом маршалов — те судорожно стискивали в лапах короткоствольные полицейские ружья и глядели на нее как на опасного хищника. Похоже, они не особенно заботились о соблюдении законов и по ту сторону Главных Врат.

Она снова повернулась к Кеддрику.

— Законом также запрещается умышленно подвергать опасности жизнь и имущество посетителей и постоянных жителей вокзала. Ваши, сенатор, действия уже подвергли риску жизни нескольких сотен невинных людей на станции Шангри-Ла. Вы также нанесли ущерб нескольким единственным в мире популяциям редких, охраняемых законом видов доисторических птиц и летающих ящеров. Если хотя бы одно из этих животных погибнет, вам грозит серьезное судебное разбирательство. Этот вокзал не может и не будет рисковать повторением инцидентов, вызванных вами со времени вашего прибытия сюда. Надеюсь, я достаточно ясно обрисовала вам ситуацию? — Не дав сенатору произнести ничего более внятного, нежели бульканье и брызганье слюной, она продолжала наступать. — Пойдем дальше. Что именно привело вас на мой Вокзал Времени? Прошу вас иметь в виду, что ваши ответы записываются для публикации. Или для суда. — Она благосклонно кивнула в сторону совершенно завороженных происходящим репортеров, игнорируя при этом присутствие разъяренных маршалов с их пушками.

— Насколько я понимаю, — произнес сенатор Джон Кеддрик очень тихо, но от этого не менее угрожающе, — вы намерены посадить в тюрьму меня?

Рониша выпрямилась во весь свой рост — плюс шпильки — и заставила себя улыбнуться сенатору прямо в его взбешенные серые глаза — сверху вниз при разнице роста в семь дюймов.

— Ни в коем случае, сенатор. Однако надеюсь, вы понимаете: в первую очередь меня заботит безопасность этого вокзала, его жителей и гостей. Я не могу допустить на ВВ-восемьдесят шесть никаких ситуаций, способных угрожать жизни людей или охраняемых законом животных, какими бы благими побуждениями это ни оправдывалось. Полагаю, вам это должно быть понятно лучше, чем кому бы то ни было?

Она ясно читала в его глазах, полных ярости и потрясения, слова: «Ах ты, проклятая черномазая сука…» Что ж, от этого ее холодная ненависть к нему не стала меньше. И тут он провел рукой по глазам — рука заметно дрожала.

— Прошу прощения, мисс Аззан, — произнес он слабым голосом. — Боюсь, я сегодня немного не в себе… Видите ли, мне недавно сообщили, что «Ансар-Меджлис» притащил мою девочку на эту станцию. И, поскольку в прессе говорилось о продолжающихся на ВВ-восемьдесят шесть беспорядках и убийствах, вполне естественным моим побуждением было захватить с собой федеральных маршалов.

Ой-ой… В голове у нее настойчиво звенел тревожный звоночек. Если похитители Джины Кеддрик протащили ее сквозь какие-нибудь Врата ВВ-86, то дела еще хуже, чем ей представлялось. Человеку вроде Джона Кеддрика не потребуется других аргументов, чтобы закрыть их к чертовой матери. И он, зараза, здорово умеет играть на прессу…

Что ж, поиграем в его игры. Она заботливо взяла сенатора за руку и усадила в кресло.

— Прошу вас, сенатор, садитесь. Нам-то с вами незачем враждовать. Все на ВВ-восемьдесят шесть глубоко сочувствуют вашим страданиям. — Джон Кеддрик не единственный в этомпомещении владел искусством играть на прессу. В конце концов, не просто же так она внучка Коралиши Аззан! — Берни, будьте добры: стакан скотча с содовой для сенатора.

Секретарь немедленно исполнил приказание, и Кеддрик сделал большой глоток; рука его, державшая стакан, продолжала заметно трястись. С минуту Рониша продолжала заботливо смотреть на него.

— А теперь, сенатор, почему бы вам не поделиться с нами, что именно такого вы узнали, что привело вас к нам? Скажите нам, чтобы мы могли помочь.

Она села в кресло Булла Моргана и приготовилась слушать, включив планшет, передающий ее рукописные заметки напрямую в компьютер. Камеры под потолком бесшумно нацелились на них; вспышки репортерских блицев вспыхивали в их объективах.

— Десять дней назад, — с тяжелым вздохом начал сенатор, — мою семью потрясла трагедия. Новая. Должно быть, вам известно, что несколько лет назад я потерял жену? Пьяный водитель столкнулся с ее машиной, когда она спешила на день рождения моей дочери, Джины… — Он заморгал; глаза его покраснели и заслезились, что, однако, можно было приписать остаточному действию слезоточивого газа. — Мы с дочерью так и не свыклись с этим, особенно бедняжка Джина: она была совсем еще юна, когда ее мать погибла, Сестра моей жены, Касси Тайрол, стала ей второй матерью. Джина Николь восхищалась своей теткой. Она хотела стать актрисой, как Касси, обучалась кинорежиссуре… — Он помолчал и трясущимися пальцами вытер глаза. — В день, когда Касси погибла, Джина встречалась с ней в нью-йоркском ресторане. Касси прилетела из Нью-Голливуда повидать ее. На нее напали…

Рониша знала уже о террористическом акте в Нью-Йорке.

— Да, я слышала. «Ансар-Меджлис».

— Это чертово «Братство» психов! — взорвался Кеддрик. — Они объявили открытую войну Храмам Владычицы Небесной. Я уже не первый год пытался убедить Конгресс, что что-нибудь в этом роде неминуемо произойдет, если они будут разрешать всякому сброду из Нижнего Времени толпами валить на вокзалы времени… — Он тряхнул головой. — Понимаете, Касси очень увлеклась идеями Храма, публично выступала в его поддержку. Ее последний фильм посвящался Храму. Он имел оглушительный успех, и она передала всю прибыль храмовникам… и вот это Братство… — Он осекся; из глаз его лились слезы.

Джону Кеддрику стоило видимых усилий взять себя в руки.

— Они натравили на бедную Касси целую шайку своих убийц. Расстреляли ее прямо там, в ресторане. Джина исчезла, похищенная «Ансар-Меджлисом». ФБР, разумеется, занимается этим делом, пытается найти вожаков «Ансар-Меджлиса» в Нью-Йорке, но я все равно нанял детектива, очень хорошего детектива. Сид Кедермен пытается проследить возможные перемещения моей дочери после того нападения в ресторане. Мистер Кедермен полагает, что похитители насильно доставили Джину на ВВ-восемьдесят шесть. С банковского счета Джины сняты все деньги, содержимое ее ячейки также забрали в тот же день, когда была убита ее тетка.

Он наконец поднял взгляд и посмотрел в глаза Ронише.

— Некоторые ее друзья по колледжу считают, что Джина со своей соседкой по комнате планировали путешествие вниз по времени. Разумеется, я категорически возражал против подобного шага. Все же не исключено, что она заказала билеты и фальшивое удостоверение личности — нелегально, конечно, так чтобы я не узнал об этом. Джина всю жизнь бредила кино, как ее тетка, — мечтала снимать исторически точные фильмы. Видит Бог, возможно, это она и задумывала — купить билет на путешествие во времени, чтобы снять какой-то дурацкий фильм. В общем, я пустил Сида Кедермена по ее следу.

Когда похитители из «Ансар-Меджлиса» заставили Джину снять для них деньги со своего банковского счета, они обнаружили ее билеты и фальшивые документы. Воспользовавшись ими, они заставили ее прибыть сюда — так им удалось ускользнуть из Нью-Йорка незамеченными. Но хотя мы знаем, что они отправились сюда, и нам известны имена, на которые сделаны купленные ею в Нью-Йорке год назад фальшивые документы, мы все же не знаем, сквозь какие Врата они могли отправиться дальше. Никто из друзей Джины не имеет ни малейшего представления о том, какое место и в какой эпохе она намеревалась посетить, и мы так и не смогли обнаружить подпольного дельца, продавшего ей билеты на путешествие во времени. Во всяком случае, это не тот, что продавал ей поддельные документы.

Джон Кеддрик допил остатки виски из своего стакана и наклонился вперед.

— Так вот, мисс Аззан, мои желания предельно просты. Я хочу вернуть свою дочь живой и невредимой, чего бы это ни стоило. — От металла, прозвучавшего в его голосе, по спине Рониши пробежал неприятный холодок. — Я полагаю, вы поверите мне, если я скажу, что внимательно следил за сообщениями о беспорядках, похищениях и убийствах на этой станции. И если с моей девочкой случится хоть что-нибудь на этом Богом проклятом вокзале или за какими-либо его Вратами, клянусь, я использую всю свою власть и влияние, чтобы его прикрыли раз и навсегда. И вы можете не сомневаться, мисс Аззан, эти федеральные маршалы, не колеблясь, застрелят вас, если этого потребует обстановка.

Рониша опустила руку на колено и незаметно нажала на кнопку под столом у Булла, включив сигнал тревоги в офисе вокзальных сил Безопасности. Ей необходимо было присутствие Майка Бенсона, и она кляла себя на чем свет стоит, что не вызвала его раньше.

— Сенатор… — Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы голос ее продолжал звучать ровно. — Мне кажется, все в этом помещении понимают, насколько серьезна ситуация. К счастью, у нас в руках находятся нити, ведущие к тем террористам, которых вы хотите выследить. Нам удалось арестовать ряд их вожаков, так что мы в курсе дальнейших планов «Ансар-Меджлиса». Наши агенты безопасности в настоящий момент разрабатывают эту информацию, с тем чтобы арестовать членов верховного руководства «Ансар-Меджлиса», прибывших сегодня сквозь Главные Врата.

Кеддрик широко раскрыл глаза.

— У вас имеется информация об их планах? — переспросил он голосом, срывающимся от изумления.

— Да, имеется. Несколько проживающих на станции выходцев из Нижнего Времени обнаружили заговор, вступили в бой с террористами и захватили их. Благодаря этим выходцам из Нижнего Времени у нас теперь достаточно информации для срыва всей операции «Ансар-Меджлиса» и ареста всех ее участников.

Глаза Кеддрика потемнели от шока.

— Боже мой! Право же, это… это невероятно! Но это все еще не говорит нам ничего о том, где Джина. — Потрясение сменилось хорошо просчитанной враждебностью.

— Нет, не говорит, — согласилась она, лихорадочно размышляя и оттягивая время. «Шевели же своей задницей, Бенсон, ты мне нужен!» Она выложила козырь, который должен был оказаться решающим. — Однако, поскольку мы имеем дело с международным и междувременным терроризмом, мне кажется, имеет смысл обратиться к третьей, незаинтересованной стороне, способной произвести объективное расследование. Я ни в коем случае не желаю создать впечатление, будто этому вокзалу есть, что скрывать. И я не сомневаюсь, вы тоже не заинтересованы в том, чтобы расследование приобрело видимость личной мести.

Мало кому из репортеров удалось удержаться от потрясенного «ах!».

Сенатор Кеддрик испепелял ее разъяренным взглядом; шея его опасно побагровела.

— Конечно же, — добавила Рониша, — мы понимаем, что ничего подобного нет в помине. Но уж вам-то наверняка известно, насколько не правильно нас могут понимать сторонние зрители. Общество имеет право знать правду и получать ее законным образом. Спасибо вам, сенатор, за то, что вы настаиваете на независимом расследовании незаинтересованных специалистов. Если я правильно помню законы о междувременной деятельности, это расследование подпадает под руководство Гаагского Междувременного Суда. В этой связи я предлагаю направить представителя Бюро Допуска к Вратам Времени сквозь Главные Врата в следующее же их открытие, с тем чтобы он потребовал немедленной посылки сюда независимой группы следователей из Гааги.

Они схлестнулись взглядами через стол. Она только что заполучила смертельного врага и понимала это; впрочем, Джон Кеддрик вступил в это помещение, уже будучи смертельным врагом, так что, предложив поручить расследование независимой бригаде, она ничего не потеряла. В нормальных условиях расследование Междувременного Суда в Гааге было последним, чего желал бы любой на этой станции. Дотошные чиновники МВСГ закрывали вокзалы и за менее значительные нарушения, переподчиняя их напрямую Суду до тех пор, пока новое руководство не продемонстрирует готовность и способность следовать последним точкам над i законов.

Однако нынешние условия никак нельзя было назвать нормальными.

Она сражалась за само существование вокзала. Сенатор Кеддрик неохотно кивнул, хотя в глазах его продолжал полыхать злобный огонь.

— Конечно, мисс Аззан. Я никогда не собирался вершить здесь самосуд, хотя, разумеется, потребую, чтобы Гаага приступала к действиям немедленно. Однако пока я здесь, никто не запрещает мне собирать факты.

Она никак не могла помешать ему в этом, разве что упрятать его в кутузку, что вряд ли повысило бы репутацию станции в глазах общественности. Поэтому Рониша просто величественно кивнула.

— Хорошо, сенатор. Вы говорили насчет фальшивых удостоверений личности, приобретенных вашей дочерью? Раз так, она и ее похитители путешествуют под чужими именами. Какими именно? Любая информация, которой вы нас можете снабдить, окажет неоценимую помощь в их обнаружении.

— Да, разумеется. — Сенатор порылся в кармане, достал оттуда мини-диск и протянул ей. Стоило Ронише взять конверт, как зазвонил телефон на углу стола Булла. В притихшем помещении звонок прозвучал особенно резко. Рониша покосилась на аппарат с сосущим ощущением пустоты внутри. Кто бы ни звонил ей, он не мог не знать, насколько серьезную встречу она проводит.

— Извините меня, пожалуйста. — Она сняла трубку. — Кабинет управляющего, Аззан на проводе. Постарайтесь порадовать меня чем-нибудь.

— Ронни, это Майк Бенсон! — Шефу вокзальной службы Безопасности приходилось напрягать голос, чтобы перекричать шум. — Мы тут накрыли верхушку «Ансар-Меджлиса».

— С ума сойти, — с облегчением вздохнула она.

— Ваш вызов остается в силе?

— Да, будьте так добры.

— Сейчас буду.

Она повесила трубку и повернулась к затихшей в ожидании толпе.

— Так, — сказала она, мило улыбнувшись. — На чем мы остановились, сенатор? Вы, кажется, собирались дать нам информацию о фальшивых бумагах вашей дочери?

Долгое мгновение Кеддрик смотрел на нее, явно ожидая объяснений по поводу перебившего их звонка. Так и не дождавшись, он еще раз испепелил ее взглядом, хотя голос его, когда он заговорил, звучал довольно сдержанно.

— На этом диске все, что нам удалось пока выяснить. Мистер Кедермен полагает, что главарь «Ансар-Меджлиса», пронырливый двуполый тип, действующий под именем Ноа Армстро, использовал одно из фальшивых удостоверений Джины для того, чтобы доставить мою дочь сюда. Возможно, похититель Джины путешествует под именем Бенни Катлина.

Сидевший в противоположном углу кабинета Гренвилл Бакстер встал с места, подошел к ближнему от него компьютеру и вызвал на монитор регистрационные данные Бюро о прохождении Врат.

— Возможно, сенатор, — предположила Рониша, — вы могли бы дать нам некоторое представление об интересах и привычках вашей дочери? Все, что мы можем узнать о Джине, о том, как она рассуждает, как может вести себя в стрессовой ситуации, повышает шансы найти ее.

— Да, конечно. Я захватил с собой еще кое-какие вещи помимо этого диска. — Сенатор Кеддрик повернулся к своему референту, который тотчас подлетел к его креслу. — Принесите нам ее биографические данные. И еще фотографии этого ублюдка, Армстро.

Пока Бакс работал с компьютером, взмокший от волнения сенаторский референт раздал одинаковые папки: сначала Ронише и представителю «Путешествий во Времени», потом репортерам, налетевшим на них подобно косяку пираний. В папке находились несколько относительно свежих фотографий Джины Кеддрик, а также снимок террориста из «Ансар-Меджлиса», Ноа Армстро. Рониша вдруг поняла, почему сенатор принял Скитера Джексона за похитителя своей дочери. Конечно, анфас они лишь отдаленно напоминали друг друга, но некоторое сходство в строении черепа, в цвете волос и кожи, несомненно, имелось. Со спины или под острым углом их вполне можно было спутать. Еще один листок бумаги, прилагавшийся к фотографиям, содержал описание привычек, поведения, интересов и хобби Джины Кеддрик.

У противоположной стены переполненного кабинета Гренвилл Бакстер оторвался от компьютера, просмотрел фотографии и прокашлялся.

— Я нашел регистрационные данные Бенни Катлина, но, боюсь, у нас возникает новая проблема — более сложная, чем просто слежка за Бенни Катлином в Лондоне.

Взгляд Джона Кеддрика, казалось, мог убить на месте.

— О чем это вы говорите?

Бакс помахал в воздухе фотографией Ноа Армстро.

— Вот это.

— Что «это»?

Представитель «Путешествий во Времени» помолчал. Потом сделал глубокий вдох, будто собирался броситься к ближайшему выходу. Рониша Аззан не имела ни малейшего представления о том, какова будет дурная новость, но почему-то совершенно не сомневалась в том, что она ей не понравится.

И Гренвилл Бакстер ее не разочаровал.

— Ну, видите ли, сенатор… — Он еще раз покосился на карточку. — Эта фотография похитителя вашей дочери… Это не Бенни Катлин.

Глава 2

Из всех историков, криминалистов и журналистов, которым посчастливилось завоевать место в составе группы наблюдателей, никто не был настроен раскрыть тайну Потрошителя так целеустремленно, как Доминика Нозетт. А уж по части профессиональной бесцеремонности никто и пальца ее не стоил. Ну, за возможным исключением ее партнера, Гая Пендергаста. Пендергаст устраивал Доминику на все сто, поскольку ему удалось то, что не удалось со времени их прибытия в Лондон никому другому. Он единственный догадался, кто такой Джек-Потрошитель. Таинственный доктор, наставлявший безумного Джеймса Мейбрика, и был, несомненно, главой, мозгами и вдохновителем этой банды из двух человек, вошедшей в историю как Джек-Потрошитель. И Доминика не желала упускать возможности въехать в историю на фалдах плаща этого лондонского врача-убийцы.

— Его зовут Джон Лахли, — шепотом выдохнул Гай, когда они со своим багажом выскользнули из Сполдергейт-Хауса, а вместе с этим из-под опеки своих гидов во времени. — Он врач, изучивший оккультизм, родом из Ист-Энда. Теперь он перебрался в Сохо, это к западу от Уайтчепла. Он и есть тот, кого мы ищем, ручаюсь своей репутацией. Называет свой дом «Тибором», обрати внимание. Тем самым словом, которое использовал наш загадочный Потрошитель в ночь убийства Полли Николз. — Пендергаст тихо засмеялся. — А эти безмозглые идиоты, что были со мной, так прилипли к тому ирландцу, Уильяму Батлеру Йетсу, что вообще ничего не заметили!

Джон Лахли, как удалось выяснить, был связан с королевской семьей — через внука королевы, принца Альберта Виктора Кристиана Эдуарда. И сам Джон Лахли родился в Уайтчепле, на Миддлсекс-стрит, что объясняло хорошее знакомство Потрошителя с географией местных улиц. Он посещал приходскую школу для бедных, а медицинское образование получил в Шотландии. Известный некогда в Ист-Энде как Джонни Анубис, медиум и недорогой оккультист, д-р Джон Лахли теперь читал лекции по месмеризму и другим оккультным дисциплинам широкому кругу слушателей из лучших лондонских домов. Он являлся действительным членом Теософического общества — почтенный врач с приемной на Кливленд-стрит. Одним словом, образцовый подданный Ее Величества.

Вот в общем-то и все, что Доминике Нозетт и Гаю Пендергасту удалось пока выяснить, действуя самостоятельно, без назойливой опеки перестраховщиков из «Путешествий во Времени», следивших за каждым их шагом. Но зачем было Джону Лахли сотрудничать с Джеймсом Мейбриком в убийстве ист-эндских шлюх, и что именно содержали те письма, которые эта пара тщательно отслеживала, убивая их обладательниц с целью сохранения какой-то темной и явно чрезвычайно важной тайны, — на этот счет у Доминики Нозетт не было ни малейшего представления. Именно это она и намерилась выяснить.

Одна видеозапись Лахли, которую они ухитрились сделать, уже стоила целого состояния. Кадры Лахли в обществе молодого принца, кадры его же в компании с пока еще малоизвестным Алистером Кроули, с основателями магического ордена «Золотой Зари», Мэттерсом и Уайтом, а также со многими другими. Был ли кто-либо из этих оккультистов вовлечен в историю с письмами, Доминика тоже не знала, но рассчитывала узнать.

— Мы наверняка выиграем эту премию Карсона за историческое видео! — заявила она Гаю Пендергасту, выходя вместе с ним из квартиры, которую они сняли в Сохо. — Лахли нанесет новый удар тридцатого сентября. В ночь двойного убийства…

— Из чего следует, что Элизабет Страйд и Кэтрин Эддоуз должны обладать письмами, которые он ищет!

— Вот именно. А Мэри Келли — еще одним. Слушай, Гай… — Доминика задумчиво замолчала, искоса поглядывая на своего партнера. — Как у тебя с карманными кражами?

— Карманными кражами? — переспросил он, удивленно сдвинув брови. Она улыбнулась:

— Видишь ли, до меня вдруг дошло, что мы могли бы заполучить ключ ко всей этой истории, завладей мы хоть одним из этих писем. Не обязательно надолго — ровно настолько, чтобы успеть сфотографировать. Потом мы сунем его обратно в карман, откуда ты его стырил, задолго до убийства Страйд и Эддоуз. Все, что нам останется делать после, — это следовать за Лахли с момента двойного убийства. Отснимем все это и спокойно заберем свою Карсоновскую премию. Вместе с намереньем количеством денег, — с хитрым видом договорила она.

Гай Пендергаст медленно расплылся в улыбке.

— Доминика, детка моя, ты просто гениальна.

— Еще бы не гениальна! Я не была бы там, где я есть, будь я дурой. Теперь нам нужно отыскать Страйд — Кэтрин Эддоуз перебралась из Лондона в Кент на уборку хмеля. Забавно было бы снять на видео Эддоуз за уборкой урожая… — Она нахмурилась. — А знаешь, все это довольно логично. Если она владеет чем-то, настолько ценным, что Лахли идет ради этого на убийство, то женщина вроде Кэтрин Эддоуз обязательно попыталась бы обратить эту ценность в наличные. Она так часто выклянчивала деньги у своей родной дочери, что бедолаге приходилось чуть не каждые два месяца переезжать из одного квартала Южного Лондона в другой, чтобы отделаться от мамочки. И тем не менее Кэт Эддоуз идет — пешком, обрати внимание, в такую-то погоду — из Лондона в сельский Кент рвать пупок в сырых полях как простая батрачка.

— Может быть, — предположил Гай, — она не обратила письмо в деньги потому, что не может прочитать его?

Доминика отмела эту версию как шовинистический вздор.

— Не говори ерунды. Она училась в Сент-Джонской школе для бедных — Поттерсфилд, Тули-стрит. Все ее друзья говорили о ней как об образованной — относительно, конечно — женщине. Разумеется, она не могла не прочитать его.

Ее партнер пожал плечами.

— Я просто подумал…

— Ну, когда то, что находится у Длинной Лиз Страйд, окажется у нас, мы все и узнаем, верно?

— Верно, — усмехнулся Гай Пендергаст.

С этим они обратили стопы на восток и двинулись по грязным улицам Уайтчепла в поисках проститутки, которой осталось жить чуть больше двух недель.

* * *

Вокзал Виктория кишмя кишел Слугами Потрошителя. Подобно остальным, столпившимся на примыкающем к Вратам отрезке Общего зала, Скитер предпочел бы выспаться. Впрочем, воспоминания о вчерашних беспорядках в Общем бледнели перед лицом ожидаемых новостей из Лондона. После полутора веков неизвестности мир готовился наконец узнать, кем же на самом деле окажется Джек-Потрошитель. Если, конечно, ухмыльнулся про себя Скитер, специалисты из наблюдательной группы в Лондоне это выяснили.

Туристы, возомнившие себя знатоками, стекались к Вратам со всех концов Общего, толпились на Вокзале Виктория и болтали, болтали, не смолкая, обсуждая биографии подозреваемых Потрошителей и достоинства той или иной теории. Скитер и следовавший за ним по пятам Кит Карсон протискивались сквозь эту сумасшедшую толпу, настороженно выискивая в ней орудующих карманников или мошенников. Шум голосов отражался от конструкций перекрытия металлическим эхом, противно царапающим слух. Да и сами темы разговоров не слишком успокаивали нервы: все те же теории насчет Потрошителя да еще то, что случилось с дочерью сенатора Кеддрика.

— Показания свидетелей жутко расходятся. Описания варьируются от парня лет тридцати пяти со светлой кожей, светлыми глазами и каштановыми волосами — и до типа лет сорока — пятидесяти, темноглазого, с темными волосами и внешностью иностранца. Лично я не верю, что кто-либо из свидетелей видел настоящего Потрошителя. Кроме разве что Исраэля Шварца, еврея, не говорившего по-английски. Он видел, как нападали на Элизабет Страйд…

— …чертова уйма была мужиков, из которых каждый говорил, что он-то и есть настоящий Джек-Потрошитель, — включая уборщика навоза, эмигрировавшего в Австралию. Этот парень становился смертельно опасен, когда напивался — по крайней мере когда видел проституток. Он сказал своему сыну, что он Потрошитель и что намерен во всем покаяться перед смертью, хотя так этого и не сделал. В смысле, не покаялся. А помереть — помер, конечно. В тысяча девятьсот двенадцатом.

— Из-за этих катаклизмов они натащили сюда агентов МВСГ, и теперь Междувременной Суд закроет нас!

— А я слыхал, это Льюис Кэрролл.

— Автор «Алисы в Стране Чудес»? Потрошитель? Да вы шутите! Я хочу сказать, ну и что, что он любил фотографировать маленьких девочек раздетыми? Ну, странно, не спорю, но все равно как-то не вяжется с типом, который вспарывал женщин восьмидюймовым ножом!

— Нет, не думаю, чтобы это оказался Алистер Кроули, хоть тот и был психом хоть куда. Поклонялся всякой дьявольщине и жестокостям, утверждал, что он пророк Антихриста. Но чтобы объявить его Потрошителем, улики жидковаты…

— Кто-нибудь рано или поздно пристрелит этого ублюдка, вот что я вам скажу — и Кеддрик сам напрашивается на это, явившись сюда, на станцию, и потравив газом толпу, полную ни в чем не повинных женщин и детей.

— …не сомневаюсь, это все дело рук премьер-министра, прикрывавшего королевского внучка, Эдди. Иначе с какой стати тот женился на бедной девице-католичке, когда до того перетрахал половину лондонских баб. И, как говорят, немало мужиков…

— Психи это, — буркнул кто-то по соседству. — Тут вообще не продохнуть от психов. И хрен с ними, мне нужно выпить…

И, наконец, ожили громкоговорители над головами.

— Прошу внимания. Врата номер два открываются через три минуты. Всем отбывающим…

Слава Богу, подумал Скитер. Он оглянулся на Кита и убедился в том, что отставной разведчик следует за ним в десятке шагов. Кит перевел взгляд на толпу идиотов с написанными от руки транспарантами, восхвалявшими их Бессмертного Господа Джека, всячески мешавших гидам «Путешествий» выстроить отбывающих в очередной Потрошительский Тур. Потом посмотрел на Скитера и махнул ему рукой:

— О'кей, сорвиголова, действуй!

И Скитер принялся за работу, не спеша пробираясь через толпу, держа ухо востро. Когда огромные Британские Врата начали наконец отворяться, от рева голосов уши заболели. Скитер протискивался вперед, напряженный как снежный барс; нетерпение охватило его, и он ни на мгновение не забывал о присутствии Кита позади. Тот наверняка следил за его действиями, оценивая их. Он не сомневался, что его дичь где-то тут, совсем рядом. Его чувства обострились до предела в ожидании столь знакомых ему движений рук. Высоко над головой медленно расползалось в стороны огромное пятно Врат. И тут Скитер застыл. Его взгляд засек цель: так голодный ястреб выглядывает свою будущую трапезу. Карманник подкрадывался к мужчине лет пятидесяти, загорелое лицо которого, стройная осанка и нарочито неброский, но явно умопомрачительно дорогой костюм словно кричали: «Калифорнийский миллионер!» Воришка словно бы невзначай столкнулся с калифорнийцем, ловко выудив у него при этом из кармана пиджака туго набитый кошелек, вежливо извинился, на что тот благодушно кивнул.

Скитер расплылся в ухмылке. Попался, гад!

Наручники, которые он извлек из кармана, были ненастоящими. Он купил их за бесценок у продавца подержанных игрушек. Но для целей Скитера хватало и таких. Он скользнул между калифорнийцем и карманником как раз в тот момент, когда последний сунул кошелек в собственный карман. Скитер ласково похлопал воришку по плечу.

— Эй, приятель!

И тут же защелкнул наручники у того на запястьях — парень и моргнуть не успел.

— А!.. Какого чер…

— Охрана! — рявкнул Скитер, ухватив парня за ворот пиджака. — Вот, карманника поймал! Смотрите, мистер, — привлек Скитер внимание пострадавшего. — Этот тип только что вытащил у вас кошелек.

Турист ахнул, проведя рукой по совершенно пустому карману.

— Боже праведный! Да меня ограбили! Ах ты, тварь поганая!

Парни из Безопасности появились прежде, чем возмущенный калифорниец успел вмазать трепыхавшемуся карманнику по физиономии.

— Что тут происходит? — Охранник в форме щеголял здоровенным фингалом под глазом, явно заработанным во время вчерашних беспорядков.

— Поймал типа, вытащившего кошелек у туриста, — объяснил Скитер. — Кошелек у него в нагрудном кармане. Да, кстати, эти наручники — игрушечные. Мне просто показалось, это вам будет интересно.

При виде выражения, появившегося на лицах всех троих, Скитер не удержался от улыбки, но тут же растворился в толпе, предоставив обалдевшему охраннику разбираться с возмущенным туристом и еще более возмущенным карманником. Вопли последнего он слышал все время, пока выбирался с Вокзала Виктория. Скитер ухмыльнулся. Черт, это оказалось не менее интересным, чем самому шарить по карманам. Может, даже интереснее. И уж во всяком случае, не так рискованно. Он все еще ухмылялся, когда его догнал Кит, тоже улыбавшийся до ушей.

— Вот это зрелище! Игрушечные, говоришь?

— Ну, иногда сойдут и такие.

— Ладно. Будем считать, игрушечные тебе больше не понадобятся. Ты окончательно принят. Знаешь, а я ведь тоже смотрел, следил за твоим взглядом, и не увидел ничего.

Скитер покраснел, но на этот раз от гордости. Он неплохо поработал, и Кит понимал это. Высоко над головой потянулись от Врат возвращающиеся туристы. Опережая группу, вниз по лестнице несся взмыленный гид «Путешествий» с тяжелым кофром в руках. Репортеры налетели на него толпой стервятников.

— Так кто он?

— Это у вас видеозапись?

— Удалось ученым решить загадку?

Угрюмый гид молча нырнул в служебную комнату «Путешествий во Времени» и захлопнул дверь перед носом журналистов, оставив их выкрикивать свои вопросы в шумоизолирующее стекло.

— Знаешь, — заметил Скитер, — этот парень что-то не слишком похож на гонца, принесшего сенсацию десятилетия, тебе не кажется?

— Да нет, — с задумчивым выражением согласился Кит.

Минутой позже остаток группы спустился на мостовую Общего, и по толпе с быстротой лесного пожара распространилась новость: убийц двое!

— Все-таки Джеймс Мейбрик!

— Второй совершенно неизвестный! Какой-то врач — никто не имеет ни малейшего представления, кто он такой.

— Орудуют вместе!

И тут же, не дав никому времени оправиться от первого потрясения, грянула вторая новость, смертельно опасная для всей станции: турист пропал!

— Застрелил насмерть двоих носильщиков из Верхнего Времени.

— Говорят, скрылся в Сохо.

— Боже мой, — простонал Скитер. — Еще один пропавший!

Еще одно оглушительное убийство, связанное с ВВ-86 и которое предстояло теперь объяснять прессе, правительственным агентам и сенатору Кеддрику…

— Кто пропал? — допытывалась стоявшая рядом со Скитером дама, наряженная римской матроной.

— Не знаю!

— Говорят, это какой-то выпускник…

— …и вроде бы его зовут Бенни Катлин…

Бенни Катлин?

При этом имени в памяти у Скитера зазвенели тревожные звонки. Целая батарея звонков. Больших и звонких. Бенни Катлин — такое имя было написано на всех тех сундуках и чемоданах, которые он тащил на себе в последний раз сквозь Британские Врата. Что, интересно знать, может делать студент-выпускник с таким количеством багажа? До сих пор Скитеру не доводилось встречать ни одного выпускника, достаточно богатого, чтобы позволить себе захватить пять огромных сундуков — сквозь любые Врата, не говоря уже о Британских. И тот сундук, который Скитер едва не уронил с платформы, тоже принадлежал Бенни Катлину. Из всего этого следовало, что тот побледневший как мел, дерганый мелкий тип, оравший на него так, словно его резали, и есть пропавший турист. Совершивший притом двойное убийство.

Он сощурился, пытаясь представить себе, что такого напихал Бенни Катлин в эти свои сундуки. И еще — мог ли турист, по вине которого Скитер лишился работы, походить на загадочного доктора, запечатленного на видео с Потрошителем. Эта мысль почему-то встревожила его. И вовсе не потому, что убийцей мог оказаться человек из Верхнего Времени. Эту теорию обсасывали столько раз, что она давно уже потеряла новизну. Просто Скитер, быть может, сам того не подозревая, тащил багаж убийцы, разговаривал с самим Джеком-Потрошителем.

И вот эта мысль ему решительно не нравилась. То, что серийный убийца, такой извращенный, как Потрошитель, мог вращаться в обществе, ни поведением, ни внешностью не отличаясь от совершенно нормального человека, тогда как внутри… Скитер поежился. Он был чертовски рад тому, что не остался в Лондоне, как собирался до исчезновения Йаниры. Останься он там — и ему, несомненно, пришлось бы включиться в поиски пропавшего Бенни Катлина. А охота на Джека-Потрошителя никак не отвечала представлениям Скитера о нормальном времяпрепровождении. Уж лучше, решил он, отлавливать воришек и прочую мелюзгу. Этих он по крайней мере мог понять.

Он не имел желания понимать серийного убийцу.

Ни малейшего желания.

— Скитер?

Кит смотрел на него в упор.

— А?

— Что-то стряслось?

— Мне кажется, я видел Катлина — в день открытия Врат на прошлой неделе.

— Что тебе в нем запомнилось? Скитер описал Катлина.

— Для студента-выпускника у него было слишком много багажа, — добавил он. — Пять больших дорожных сундуков. Дорогих.

— Уж не тот ли это парень, чей сундук едва не ахнулся с платформы? — вдруг спросил, сощурившись, Кит.

Скитер удивленно зажмурился, потом с досадой почесал в затылке.

— Угу. Кажется, он. Именно это имя было на багажной бирке. И он побелел как привидение, стараясь удержать его от падения.

— Сдается мне, — сказал Кит опасным, напряженным голосом, — нам лучше рассказать обо всем этом Ронише Аззан.

— Э… тут такое дело, Кит. Я слышал, она сегодня утром снова встречается с сенатором Кеддриком — они пытаются вычислить, куда делось его чадо. Если он меня увидит, он наверняка вспомнит, что это я надерзил ему тогда в Общем. И на фиг мне, скажите, такое внимание к своей персоне?

— Ерунда, — решительно заявил Кит. — Никто в здравом уме не будет сажать в тюрьму парня, который вычислил, куда отправились похитители его дочери.

Скитера не оставляло жутковатое ощущение, что через восемь дней его поволокут сквозь Британские Врата на поиски, хочет он этого или нет. Еще в голове его мелькнула мысль, не ждала ли пуля его, Скитера, останься он тогда, чтобы тащить сундуки в гостиницу к Катлину? Скитер вздохнул и взъерошил волосы рукой. Ну почему, скажите, жить по закону оказалось едва ли не самым трудным, что он делал в жизни? Впрочем, с учетом его происхождения, это, возможно, не так уж и удивительно…

— Что ж, — пробормотал он, — похоже, меня все равно отведут туда — хоть за ухо, верно?

— В общем, суть ты уловил, — ухмыльнулся Кит. — Идем, Скитер. Найдем тебе где-нибудь полицейскую рацию, а там, глядишь, и свиданка Рониши с сенатором закончится.

Скитер с усилием улыбнулся.

— О'кей, спасибо.

Надеясь на то, что Кит все-таки знает, что делает, Скитер поплелся за ним. Держись Кита, убеждал он себя, стараясь не думать при этом о том, куда его может завести старый разведчик. В одном он был уверен: знать этого он наверняка не хочет.

* * *

Мэри Джейн Келли боялась человека, к которому пришла.

Черная магия, поклонение демонам, интерес ко всему нечистому…

Мари-Жанетт, как ее нарекли при рождении, знала: то, что о нем поговаривали, — не просто слухи. Он сам говорил ей об этом, навещая престижное заведение в Вест-Энде, где она тогда работала. Ее и вышвырнули оттуда после того, как она приобрела склонность напиваться, сделавшись любимицей этого самого джентльмена.

— Шлюха, — говорил он, улыбаясь ей прямо в глаза, — это мой идеал нечистой женщины. Сеятель разврата, продавец греха. Идеальное орудие для развала ханжеских общественных убеждений и абсурдной средневековой морали. Ты со мной согласна, дорогая?

Клиент всегда прав — таков был поначалу ее ответ на его сверкающие глаза и странные запросы. Страх пришел позже, когда он начал пришептывать на выдохе, едва внятно, ибо губы его заняты были ее левой грудью:

— Второе Пришествие завершит этот год… и адские силы сметут все то, что идиоты христиане называют добротой. И я… — бормотал он, с силой прижимаясь к ней бедрами, — я поклоняюсь этим силам ада. Я буду править этой землей, когда хаос сметет нынешнюю веру и все, что за ней стоит. Я стану самым могущественным из людей, буду готовить дорогу Антихристу… Тебя это пугает, дорогая? А может, — он рассмеялся и впился в ее губы жадным поцелуем, — это тебя возбуждает?

Из всех мужчин, которые платили за обладание ее телом — богатых мужчин, которые дарили ей меха, красивые платья и поездки в далекие, волшебные города вроде Парижа, или ист-эндских уличных торговцев, от которых разило джином и тухлой рыбой, пьяных грубиянов, подбивших ей глаз, или недорослей, которых посылали по определенному адресу в Ист-Энд их богатые папаши, чтобы те научились тому, что надо делать с женщиной, — из всего этого множества мужчин никто не внушал двадцатишестилетней Мэри Келли такого страха, как м-р Алистер Кроули.

Но теперь Мэри Джейн Келли жила в таком страхе, что готова была скорее встретиться с самим Сатаной, чем жить в этом ужасе дальше. Поэтому она собралась с духом и направила свои лучшие башмаки к порогу Сатаны. Она надеялась, что м-р Кроули со своими амбициями заинтересуется ее просьбой — и что его темные силы помогут ей остаться в живых. Отворивший ей дверь швейцар презрительно фыркнул, но позволил войти с пронизывающего ветра в полированный, сияющий зал, пока он докладывал о ней своему господину.

Минутой спустя швейцар провел ее в кабинет, все стены которого были уставлены сотнями древних, ветхих книг и манускриптов. Кроме книг на полках стояли предметы, разглядывать которые ближе ей сразу расхотелось. Единственное распятие в помещении висело вверх ногами, над толстой черной свечой.

— Ба, Мэри Келли, это ты! Я ужасно по тебе скучал, дорогая!

М-р Кроули не изменился. Раскинув руки, он обошел стол и поцеловал ее в щеку — окруженный черной аурой угрозы, от чего душа Мэри снова ушла в пятки. Она все еще помнила, как глотала целые бутылки джина, бренди — всего, что попадало в руки, только бы забыть ощущение этого человека в себе. Что я делаю здесь, Боже, сохрани меня, у меня нет другого выбора, а то они убьют меня… и ребенка, не дай им убить моего ребенка…

Беременная, без гроша в кармане, Мэри Келли не могла обратиться больше никуда.

— Садись, дорогая. — Он усадил ее в кресло, придвинул другое ближе и сел сам. — Что привело тебя сюда? Твои руки холодны как лед, Мэри. Выпьешь бренди согреться?

— Да, пожалуйста… — Голос ее дрожал так же сильно, как руки.

Он плеснул бренди в стакан, протянул ей, проследил, чтобы она выпила.

— Так что я могу сделать для тебя? Она опустила пустой стакан на колено.

— Мне нужно… я попала в ужасную беду, видите ли, и я подумала… Я подумала, вам может быть интересно, почему так.

Он склонил голову набок; взгляд его оставался насмешливым.

— Если ты собираешься сказать мне, что я отец того ублюдка, которого ты, возможно, носишь, я отвечу тебе, что прошло уже больше семи месяцев, дорогая, а по виду ты уж точно не на восьмом месяце.

Лицо ее вспыхнуло.

— Нет, дело не в ребенке — он Джозефа, это точно, и Джозеф ко мне хорошо относится. Это… — Она порылась в кармане и достала из него помятые листки бумаги, которые Джозеф принес ей домой перевести после того, как купил их у Смуглой Энни. Бедняга Джо, он думал, что эти жуткие письмеца станут их выигрышным билетом, принесут им богатство. Но Энни погибла, и такой чудовищной смертью, и та женщина, у которой она их купила, — тоже, и, прочитав эти письма, Мэри перепугалась, что она может стать следующей — она и кто там еще оказался достаточно безмозглым, чтобы взять в руки эти гнусные послания.

Он посмотрел на письма и нахмурился.

— Это ведь по-валлийски, верно?

Она кивнула:

— Мой друг… видите ли, он купил их у Энни, когда той нужны были лекарства, и попросил меня прочитать их. Были и еще письма… — Голос ее снова задрожал. — Энни получила их от Полли, а теперь они обе мертвы! Убиты и изрезаны на кусочки этим безумцем в Уайтчепле!

Алистер Кроули поднял на нее взгляд.

— Дорогая, — мягко произнес он. — Что написано в этих письмах?

Тихим, дрожащим голосом она рассказала ему. Слово в слово она пересказала ему все, что говорилось в письмах. И он сразу же все понял, как и она сама.

— Бог мой! Эдди? Воротнички и манжеты? Да это ведь…

Она кивнула:

— Да. Это может быть только он. И Королева, должно быть, приказала скрыть все это. Я не знаю другой причины, чтобы Полли Николз убили так ужасно, или бедную Энни Чапмен — она была так больна, что на ногах едва стояла.

Кроули тихонько засмеялся.

— Чтобы Виктория приказала такое? О нет, дорогая, наша Королева слишком добра, чтобы попустительствовать тому, что совершил наш уайтчеплский друг. О нет, она далеко не дура, и если бы знала об этом, — он похлопал по письмам в дрожащей руке Мэри, — она, конечно, могла бы постараться это скрыть. Но приказывать изрубить обладателей писем в куски на улицах? Нет. Такого общественного резонанса ей не надо. Полиция и пресса на ушах стоят от нашего приятеля, убийцы из Уайтчепла. Должен признать, — он усмехнулся, — неплохую репутацию он себе создал, а? Эти его штучки, должно быть, сводят власти с ума. Нет, Виктория никогда не пошла бы на такую глупость, стой она за этим. Поверь мне на слово, Мэри, дорогая, эти убийства совершает кто-то другой. Кто-то, близкий к Эдди, это несомненно. Кто-то, кому есть, что терять, если о неразборчивости Эдди станет известно широкой публике. — Он сел и некоторое время молча барабанил пальцами по подлокотнику кресла. — Ну что ж, ты подарила мне довольно занятную загадку, дорогая. Надо полагать, ты хочешь денег?

Она замотала головой, прикусив губу.

— Я… я не хочу… не хочу оказаться следующей…

— А! Ну конечно, не хочешь.

— Я жду ребенка, — торопливо выпалила она, — и мой друг хочет жениться на мне, как работу новую получит, при том даже, что знает, чем я занималась. Джозеф хороший человек, он хочет забрать меня с панели, и он не знал, что было в этом ужасном письмишке, когда покупал его — он просто хотел оказать услугу Энни, такая она была больная, и ей денег на лекарство не хватало…

Он взял ее дрожащие руки и погладил их, потом поднес к губам. Мэри вздрогнула — страх охватил ее еще сильнее, чем когда-либо прежде.

— Ну, ну, не надо истерик, дорогая. Конечно, ты напугана, но ты поступила совершенно верно, обратившись за защитой ко мне. — Он вытер ей лицо руками, отвел прядь волос в сторону и поцеловал в лоб. — Я хорошо позабочусь о тебе, дорогая. Оставь письмо мне и будь умницей. У меня есть кое-какие догадки, кому могут быть выгодны эти убийства — я ведь тоже немного знаком с Эдди, так что представляю себе кое-чей ход мыслей. Да, я хорошо позабочусь о тебе, дорогая моя…

Он продолжал целовать ее, расстегнул платье и полез рукой под юбку.

После он дал ей целых две кроны, а это как-никак половина фунта стерлингов.

Поцеловав ее на прощание, он посоветовал ей купить себе побольше джина и новую шаль покрасивей и не беспокоиться больше — он проследит за тем, чтобы тот, кто охотится за гнусными Эддиными письмишками, не тронул ее. Выйдя наконец из его дома, зябко кутаясь в свою старенькую шаль, Мэри Джейн Келли дрожала еще сильнее, чем час назад. Что я наделала, как позволила ему проделать надо мной этот его гадкий ритуал, как пустила его в себя, Боже, что я наделала?

Она прикусила губу и поспешила домой. Что ни говори, все лучше, чем быть порезанной на кусочки и разбросанной по земле. Ведь так? Но она ощущала себя грязной и промерзшей до глубины души — так она не чувствовала себя, даже отдаваясь самым гадким, грязным ублюдкам из Ист-Энда. Она смахнула слезы с глаз и провела рукой по животу, где рос ее ребенок. Ну и пусть, теперь она должна думать не только о себе. Потому она и не могла нынче поступить по-другому.

Но — о Боже! — как она боялась.

И м-р Алистер Кроули пугал ее ненамного меньше, чем все остальное.

* * *

— Кит!

Кит Карсон оглянулся и вгляделся в запрудившую Общий зал толпу. Большинство туристов взволнованно обсуждали, что будет дальше, сорвутся ли у них отпуска и получат ли они компенсацию в случае, если сенатор Кеддрик закроет-таки ВВ-86. Из толпы с улыбкой махал рукой своему старому другу Роберт Ли.

— Привет, Роберт. Что стряслось?

Антиквар изумленно выпучил на него глаза.

— Что стряслось? Ты шутишь, не иначе! Кит, неужели вылазки сквозь Врата окончательно отбили тебе мозги? Скитер Джексон в качестве служебного детектива «Замка Эдо»?

— Ах это? — усмехнулся Кит. — И только?

На лице его друга отобразилось глубокое сожаление.

— Бог мой, так это все-таки правда. Ты окончательно рехнулся.

Губы Кита дернулись в улыбке.

— Рад, что ты обо мне такого высокого мнения, дружище. Нет, я еще не спятил. А вот ты — равно как почти все здесь — абсолютно забыл о том, что играть можночестно.

Роберт Ли зажмурился. Светлая кожа, унаследованная им от скандинавских предков по материнской линии, любопытным образом сочеталась в нем с чертами деда по отцу, выходца из Гонконга.

— Не понял.

— Во-первых, — терпеливо пояснил Кит, массируя подушечки пальцев, — Скитер никогда не промышлял среди местных. Никогда. И если бы ты поразмышлял над этим, ты бы легко нашел ответ почему. Во-вторых, он сильно изменился со времен этого идиотского пари с Голди, когда они с Маркусом загремели сквозь Римские Врата в рабство. В-третьих, Йанира всецело доверяла ему. А Йанира Кассондра знала, что делает. — Кит пригладил рукой редеющие волосы, не в силах скрыть свое огорчение при мысли об Йанире и ее пропавшей семье. — Этот парень чуть не до смерти загнал себя их поисками. Дважды потерял из-за этого работу — единственную честную работу, какую смог найти на этой станции. И, заметь, даже после этого не вернулся к своему карманному промыслу. Нет, ты представь, Роберт — выходцы из Нижнего Времени подкармливали его, так как денег у него не хватало даже на хот-дог. И чем он занимался? Искал работу, которой ему никто не даст, выслеживал террористов в подвалах Шангри-Ла и арестовал тридцать одного мелкого воришку за какую-то неделю. При этом его никто об этом не просил и тем более не платил за это ни, гроша. Короче, вчера, когда он вытащил Рейчел Айзенштайн из этого катаклизма в Общем, я решил, что парню надо дать немного передохнуть. Он это заслужил. Особенно если учесть, что Кеддрик, вполне вероятно, обвинит его в оскорблении. И уж после всего, что натворил Кеддрик, мальчишке просто необходима вся возможная помощь. Роберт Ли закрыл рот и поморгал немного.

— Боже праведный, — тихо произнес он наконец. — Ладно, теперь я вижу, что заблуждался. Но согласись, звучит это все равно невероятно.

Кит ухмыльнулся.

— Еще бы. Вот почему, — добавил он, — это доставляет мне столько удовольствия. Что это у тебя? — кивнул он в сторону листка бумаги, который держал в руках антиквар.

— Это? А, это листовка с фотографиями Джины Кеддрик и того террориста, что ее похитил, Ноа Армстро. Майк Бенсон распорядился начать широкомасштабные поиски по всей станции — ему нужны все, кто их видел. Я как раз искал тебя с этим и тут услышал, что ты нанял Скитера.

— Нет, я их еще не видел. — Кит с интересом взял листовку и пробежался взглядом по краткому описанию. — Я читал про Касси Тайрол. Жуткий позор.

— Какой такой позор? — послышался из-за спины Кита голос Скитера.

Кит оглянулся и с удовлетворением отметил, что на поясе у того уже висела полицейская рация, за которой он посылал Скитера.

— Ага, рация уже у тебя? Отлично. Касси Тайрол — я о ней. Она приходится сенатору Кеддрику свояченицей. Не повезло бедняжке: представляешь, каково иметь такого родственничка? Ты вот это видел?

Скитер взял листовку и всмотрелся в нее.

— Нет. — Он чуть прищурился. — Не пойму, как Кеддрик мог спутать меня с этим типом, — пробормотал он, хмуро вглядываясь в портрет Армстро. — Однако лицо у этого парня вроде знакомо, не помню только… — Бывший мастер-мошенник нахмурился еще сильнее. Потом, явно озаренный, полез в карман, достал из него авторучку и принялся рисовать что-то прямо по фотографии. Роберт Ли вытянул шею, пытаясь разглядеть.

— Что, черт возьми, ты делаешь? — удивился антиквар.

— Так, одна мысль, — буркнул Скитер. Он пририсовал к портрету висячие усы и бакенбарды. Перо порхало по бумаге, и на ней возникли бандана, низко нахлобученное сомбреро…

— Боже праведный, — прошептал Кит — теперь и он узнал обретающее черты лицо на листовке. — Это же Джой Тайролин!

Роберт вздрогнул и перевел взгляд на Кита.

— Джой? Тот пьяный pistolero, которого мы видели неделю назад, собиравшимся в Денвер? Это Ноа Армстро? Мы стояли так близко от террориста и даже не догадывались об этом?

Тут в мозгу Кита что-то щелкнуло, и его осенило новой догадкой.

— Джой Тайролин! Скитер, ты гений! Видит Бог, я знал, что делал, когда нанимал тебя! Тетку Джины Кеддрик звали Касси Тайрол. Джокаста Тайрол — Джой Тайролин!

Впрочем, Скитер не улыбался. Точнее, он вообще не стоял рядом с ними. Расталкивая толпу, он устремился к ближайшей бетонной опоре. Вернулся он, держа в руках еще одну листовку, сорванную со столба. Кит уже видел такие — их расклеили повсюду; на них были фотографии Йаниры Кассондры, ее мужа Маркуса, двух их маленьких дочек и еще одного пропавшего выходца из Нижнего Времени, римского подростка, Юлия. Скитер тут же принялся рисовать что-то на портрете Юлия. Угрюмо сжав губы, он рисовал длинные волосы, собранные в тугой пучок под широкополой дамской шляпкой. Нанеся последний штрих, он показал свой набросок Киту.

— А это женщина, с которой Джой Тайролин ругался у контроля билетов Дикого Запада. Та, на которую носильщик Тайролина уронил чемодан. Я следил за отправлением группы в Денвер в поисках следов Йаниры и ее семьи. И, черт возьми, я даже не узнал мальчишку!

Кит сразу же вспомнил тот инцидент.

— Черт, ты прав! — Он схватил исправленные портреты и хмуро вгляделся в них. — Если Армстро стоял в той очереди отбывающих, можно поручиться, Джина Кеддрик — тоже.

— Возможно, в одном из тех сундуков, что уронил носильщик, — буркнул Скитер. — Чего мне хотелось бы знать, так это за каким чертом Юлий спутался с этими террористами? Он ни за что не принял бы участия в таких делах без основательного на то повода.

— Хоть вожаки «Ансар-Меджлиса», которых ты отловил, и отрицают это, — задумчиво произнес Роберт Ли, — совершенно очевидно, что они заплатили Армстро за нападение на Джину Кеддрик. Поэтому можно с большой вероятностью утверждать, что за нападением на Йаниру стоит тоже Армстро. Если не ошибаюсь, Юлий исчез тогда же, когда и вся ее семья, верно? Но ведь мальчик наверняка не стал бы добровольно помогать «Ансар-Меджлису»?

Кит посмотрел на Скитера и увидел в его глазах убийственную ярость.

— Если Армстро шантажировал его, угрожая смертью Йаниры, — процедил бывший мошенник-виртуоз сквозь зубы, — он мог делать все, что от него требовала эта шайка убийц. Выжидая при этом возможности самому перерезать им глотки.

Кит зябко поежился. Такого Скитера ему видеть еще не приходилось — того Скитера, что пережил Монголию двенадцатого века, не говоря уже о таком детстве, какое и не снилось никому на ВВ-86. Подумав, Кит согласно кивнул.

— Да, пожалуй, ты верно оценил ситуацию, Скитер. Чтобы спасти Йаниру, Юлий пошел бы на все. Если, конечно, Армстро похитил и ее, как Джину Кеддрик. Дружки Армстро из «Ансар-Меджлиса» могли взять мальчика в плен вместе с Маркусом и девочками. Возможно, они силой заставили его помочь им покинуть станцию. И готов поручиться, Армстро послал как минимум одного из своих людей сквозь Британские Врата с фальшивыми документами, которые должен был использовать приятель Джины Кеддрик. Бенни Катлин, выходит, всего лишь приманка — ложная цель, которая должна убедить нас в том, что похитители Джины Кеддрик отправились в Лондон, тогда как на деле они с самого начала собирались в Денвер.

Роберт Ли переводил ошеломленный взгляд с Кита на Скитера и обратно.

— О'кей, — вдруг ухмыльнулся он. — Да, ты меня убедил! Ты поступил чертовски умно, наняв этого гения. Вопрос только, что нам теперь делать?

Кит пристально смотрел на Скитера.

— Как у тебя с ездой верхом?

Скитер Джексон вдруг ослепительно улыбнулся.

— Могу ездить на всем, у чего есть копыта.

— В таком случае мы, пожалуй, пройдемся в «Путешествия во Времени, Инкорпорейтед». Твой новый босс возвращается с пенсии. Давненько я не бывал в Денвере.

Роберт Ли невольно разинул рот. Потом антиквар рассмеялся.

— Ох Боже мой! Только подожди, пока об этом не узнают! Голди Морран, например, просто кондрашка хватит. Кит Карсон и Скитер Джексон, соучастники? Жаль, что я не могу бросить свое заведение, чтобы составить вам компанию!

Кит сочувственно похлопал его по плечу.

— Это плата за уникальность. Ты как-никак единственный специалист МФВУОИ на станции. Впрочем, ты можешь помочь нам кое в чем…

— И почему это мне кажется, что я должен покрепче держаться за карман и запереть все свое добро в сейф?

— Обижаешь, — ухмыльнулся Кит. — Ты не против пробежаться к Конни? У нас всего шесть дней до открытия Врат Дикого Запада, а это означает, что нам надо было начать сборы еще неделю назад, не говоря уже о подготовке, которую необходимо пройти Скитеру прежде, чем мы шагнем сквозь Врата. Я бы пошел к Конни сам, но нам со Скитером необходимо рассказать все Ронише. И сенатору.

Скитер заметно побледнел.

— Ну, раз уж ты ставишь вопрос таким образом, — поспешно заявил Роберт, — я скорее буду просить об услуге Конни, чем появлюсь в радиусе ста ярдов от Кеддрика — в любое время дня и ночи.

— Весьма разумное решение. Идем, Скитер. Сенатор не бросит тебя в тюрьму — не будет же он арестовывать гения, вычислившего, куда исчезла его малютка.

Скитер поперхнулся.

— Ох, ладно.

— Пошли, Джексон. Время не ждет.

Улыбка вышла у Скитера немного вымученной, но хотя бы попытка уже заслуживала одобрения.

Что же касается Кита, ему не терпелось залезть в берлогу к этому зверю. Из всех вещей, которых он не выносил, заносчивые политики занимали одно из первых мест. Особенно те, которые угрожали закрыть его станцию. Сенатор Джон Кеддрик пока еще не знал этого, но смертельного врага себе он уже нажил. Кит лелеял серьезные надежды сполна насладиться местью.

Глава 3

Йанира Кассондра не знала, давно ли она в плену.

Человек, который принес ее в эту комнату, долгие дни держал ее опоенной какими-то зельями. Она знала только, что находится в Лондоне, оторванная от единственных людей, способных помочь ей, и что жизни ее угрожает слишком большая опасность из Верхнего Времени, чтобы рисковать возвращением в Сполдергейт-Хаус и искать помощи у друзей со станции. Она была так же одинока, как в Афинах, замужем за жестоким купцом, ценившим ее лишь ради гипотетических сыновей, которых она ему так и не смогла родить. Первый муж приводил Йаниру в ужас. Но человек, державший ее в плену теперь…

Он совершенно сошел с ума, этот доктор Джон Лахли. К тому же он был мозгом банды из двух убийц, известной в Верхнем Мире как Джек-Потрошитель. Стоило Джону Лахли приблизиться к Йанире, как она почти теряла сознание от таких жутких видений, которых раньше и представить себе не могла.

Как только послышались шаги на лестнице, ведущей в служившую ей местом заточения спальню, Йаниру охватила непроизвольная дрожь, а лоб покрылся холодным потом. Однако когда дверь отворилась, за ней стоял всего лишь слуга, Чарльз. В руках он держал поднос с едой.

— Миссис Сиддонс приготовила вам обед, — мягко произнес Чарльз — он явно жалел несчастную «больную». Еда, разумеется, была напичкана сонным зельем. Как и всегда.

— Спасибо, — хриплым шепотом поблагодарила его Йанира.

За окном ее спальни сгущались над крышами и дымовыми трубами Лондона сумерки. Она заставила чуть успокоиться свои дрожащие руки — этой минуты она ждала давно, и теперь, когда она настала, боялась любой случайности, которая может погубить план. Чарльз поставил поднос на небольшой столик у кровати, а сам сел в кресло и приготовился смотреть, как она ест. Ее никогда не оставляли наедине за едой: надо было убедиться, что она проглотит всю отравленную пищу, от которой у Йаниры мерк разум, и она становилась совершенно беспомощной. Слуге и кухарке, миссис Сиддонс, сказали, что Йаниру мучают кошмары от пережитого ею серьезного потрясения. После того, что сделал с ней Джон Лахли в наказание за попытку привлечь слуг на свою сторону, она больше не пыталась заговорить с ними…

Йанира поежилась под одеялом. Во всем Лондоне не найдется столько горячей воды и мыла, чтобы смыть то, что он с ней сделал. После этого Йанире пришлось придумывать другой путь на волю. Поэтому она села, отчаянно дрожа, и потянулась к подносу, который неловко уронила. Содержимое его с лязгом столового серебра и звоном бьющегося фарфора разлетелось по ковру.

Чарльз с тревожным вскриком вскочил и бросился убедиться, что с ней ничего не случилось.

— Сейчас, уберу это, — сказал он, осторожно уложив Йаниру обратно на подушки, — и принесу вам еще…

Стоило ему выйти из комнаты, как Йанира спрыгнула с кровати. Она бросилась к окну, сдвинула тяжелую деревянную створку наверх и перебралась через подоконник. Ее спальня располагалась на третьем этаже, но выходила на задний фасад дома, в неухоженный, сырой сад. Она повисла на руках и спрыгнула вниз, на крутую крышу заднего крыльца — прямо в чем была, то есть в одной ночной рубашке.

Она тяжело упала, прокатилась по скользким, мокрым черепицам и уцепилась за металлический желоб на краю крыши. Мгновение она висела на руках, потом разжала пальцы и рухнула в мокрые кусты и траву. Долгую минуту она лежала, оглушенная, потом ей удалось перекатиться на четвереньки, поднять голову и оглядеться по сторонам сквозь пелену спутанных волос. В доме уже слышались крики и топот бегущих ног. Всхлипнув от страха, охватившего ее с новой силой, Йанира поднялась на ноги и, прихрамывая на ушибленную ногу, побежала босиком по сырой траве.

Из сада нужно было выбраться любой ценой. Со всех сторон его окружала высокая стена. Поэтому Йанира, поскальзываясь и оступаясь, бросилась босиком к передней части дома. Размокшая земля брызгала из-под ног, так что пришлось подобрать подол рубахи до колен. Она нашла наконец калитку, нащупала щеколду и отодвинула ее. Тяжелая деревянная створка со стуком распахнулась, и Йанира побежала дальше, по узкому проезду, мимо маленькой пристройки для экипажей. Изнутри до нее донеслось фырканье стоявшей в стойле лошади и ритмичный стук копыта по земле. Лошадь…

Она не умела ездить верхом, но лошадь наверняка унесла бы ее дальше и быстрее, чем убежала бы она босиком. Йанира нырнула в пристройку, в кромешной темноте пробралась на ощупь к стойлу, где фыркала, сунув морду в кормушку, лошадь. Усилием воли Йанира заставила себя успокоиться хоть немного, нашла висевшие на крюке вожжи и распахнула дверь стойла.

— Привет, — шепнула она удивленной лошади. — Пойдем-ка, покатаемся вдвоем.

Она пристегнула вожжи к удилам и вывела лошадь из стойла, мимо темного силуэта экипажа д-ра Лахли. Встав на подножку экипажа, она с опаской забралась лошади на спину, потом легонько стукнула лошадь босыми пятками по бокам и послала ее вперед, пригнувшись, когда они выезжали из дверей пристройки. Лошадь свернула в сторону улицы.

— Вон она!

Крик послышался со стороны сада за спиной. Йанира замолотила пятками по бокам лошади, и испуганное животное рвануло вперед. Она цеплялась за гриву и изо всех сил сжимала бока лошади ногами. Прямо перед ними возникла темная фигура. Кто-то закричал и швырнул в них чем-то. Лошадь заржала и попятилась от внезапной угрозы. Пальцы Йаниры разжались, и она, взвизгнув, полетела вперед. Сильно ударившись о землю, она осталась лежать, оглушенная, не в силах пошевелиться. Оставшаяся без седока лошадь ускакала прочь.

А потом он навалился на нее, схватив за запястья, ощупав ее всю — нету ли переломов.

Она отчаянно билась, пытаясь расцарапать ему лицо ногтями.

— Не прикасайтесь ко мне!

— Она снова бредит, бедняжка. — Джон Лахли сдавил ее горло большим пальцем, не давая произнести ни звука, даже вздохнуть. Йанира продолжала биться, пока не лишилась сознания. Когда она снова смогла дышать и видеть, он уже тащил ее наверх, в ее тюрьму. Она ощущала щекой колючую ткань его шерстяного пальто, сырого от ночного тумана. Йанира крепко зажмурилась; слезы жгли ей глаза. Всего пять минут… Будь у нее еще пять минут…

— Вы уверены, что она не получила никаких увечий? — спросил мужской голос откуда-то из-за спины ее похитителя. Этот голос был ей незнаком; она попыталась извернуться, но Лахли только крепче притиснул ее к своей груди. Она тихо застонала, когда тот отвечал своему невидимому собеседнику.

— Разумеется, Кроули, я немедленно осмотрю бедняжку. Ужасно жаль, что пришлось втравить вас в эту историю.

— Вовсе нет, — возразил Кроули несколько возбужденным голосом. — Я восхищен и заинтригован. Кто, дьявол подери, она такая?

— Насколько мне удалось выяснить, иностранка, павшая жертвой грабителей сразу же, как ступила ногой на британскую землю. Бедняжка вот уже неделю бредит — нападение тяжело сказалось на ее рассудке. Мне приходится давать ей успокоительное, чтобы она не повредила себе что-нибудь в бреду.

— Должен сказать, она чертовски старалась убежать.

— Да, — сухо согласился Лахли, занося ее обратно в комнату. — Бандиты жестоко с ней обошлись. С тех пор она не в своем уме, бедное дитя. Ей мерещится, что все мы бандиты, намерившиеся довершить то, что начали. Я надеюсь, что кризис все-таки пройдет, и тогда я узнаю, кто она такая. Возможно, мне даже удастся в какой-то степени загладить то не самое лестное представление, которое она пока имеет об Англии.

— Весьма красивое дитя, не правда ли? На вид лет двадцать пять. Есть в ней что-то восточное.

— Еще бы. — Лахли снова уложил Йаниру в постель. — Она говорит по-гречески как ангел. Так, теперь… А, Чарльз, старина. Ты принес?

Йанира забилась, пытаясь отодвинуться от иглы.

— Нет, пожалуйста… Я никому не скажу, пожалуйста, пустите меня…

Бесполезно. Он легко сделал ей укол, удерживая ее до тех пор, пока снадобье не разбежалось по ее венам, оставив ее вялой и беспомощной. Вместе с этим пришли кошмарные видения: женщины, погибшие от беспощадных рук этого человека, нож в руках другого мужчины, разящий в темноте по наущению ее пленителя… И призрачный склеп глубоко под улицами, где пахло протухшей кровью и разлагающейся плотью…

— Бедняжка бредит, — донесся откуда-то издалека голос Кроули.

— Да. Судя по тому, что она бормочет, я не могу отделаться от мысли, не бежала ли она от нашего уайтчеплского приятеля только для того, чтобы пасть жертвой уличных громил.

— Но она не похожа на уличную женщину, — произнес Кроули; голос его ревом отдавался в ее ушах.

— Нет. Но откуда нам знать, нападет ли Уайтчеплский убийца на леди, а не только на уличных шлюх, будь у него такая возможность? В конце концов, она явно только-только вышла из порта, отбилась в толпе от родных и не знала, как позвать на помощь… — Голос Лахли то доносился до нее, то проваливался куда-то. Ей удалось открыть глаза, и она увидела его, склонившегося над ней. Лахли откинул волосы с ее лица и улыбнулся прямо ей в глаза, обещая взглядом гнусное наказание за то, что она совершила этим вечером. Йанира вздрогнула и отвернулась, в отчаянии зажмурившись. Что он сделает с ней, если она попытается предупредить Кроули о том, что Лахли и есть Уайтчеплский убийца…

Весь кошмар заключался в том, что Кроули ей не поверил бы.

Никто не поверил бы ей.

Беспомощная, отчаявшаяся, провалилась она в черноту.

* * *

Рониша Аззан провела в кабинете оперативных совещаний уже целый час, занимаясь делом Джины Кеддрик, когда охрана проводила туда прибывшего из гостиницы «Странник во Времени» сенатора. Он явился в сопровождении толпы вооруженных кейсами референтов, однако федеральных агентов с ним, как ни странно, не было. Эта неожиданная любезность дала Ронише возможность вздохнуть чуть свободнее — но только «чуть», поскольку взгляд сенатора не сулил ей ничего, кроме неприятностей, причем в самом ближайшем будущем. Ей оставалось только гадать, плохо ли он выспался или просто встал не с той ноги.

Бакс появился сразу же за сенатором; в руках он держал стопку распечаток и мини-диск. Судя по мешкам под глазами, менеджер «Путешествий во Времени» провел не лучшую ночь в своей жизни, как и Рониша, не отрываясь от работы. Она кивнула Баксу в сторону кофеварки; он налил себе большую чашку и только потом опустился в кресло за огромным столом заседаний. Рониша переключила внимание на не самого желанного в этом помещении гостя.

— Доброе утро, сенатор. Надеюсь, вам хорошо спалось?

Кеддрик набычился еще сильнее.

— Если уж на то пошло, шайка Богом проклятых психов в номере подо мной всю ночь не давала мне уснуть. Насколько я понимаю, вы и правда пускаете на свою станцию всяких безумцев, чтобы они молились тут Джеку-Потрошителю как своему божеству?

Рониша передернула плечами.

— Последний раз, когда я проверяла, у нас имелась еще свобода вероисповедания, сенатор. До тех пор, пока они не представляют собой реальной угрозы для кого-либо, они имеют право поклоняться кому угодно.

Кеддрик вспыхнул.

— Значит, у вас нет намерения защищать общественное спокойствие? Или установить соответствующие правила?

Референты лихорадочно заскрипели перьями.

Рониша ощетинилась.

— Я устанавливаю те нормы и правила, которые считаю необходимыми для поддержания мира на этой станции, сенатор. Ряд федеральных агентов уже проверил это на собственном опыте. А теперь, поскольку вопросы культов Потрошителя не имеют отношения к интересующему нас делу, я предлагаю перейти к обсуждению возможного местонахождения вашей дочери.

— Это меня устраивает! — рявкнул Кеддрик. — И позвольте мне прояснить кое-что. Если вы не вернете мне мою девочку, живую и невредимую, я лично прослежу за тем, чтобы ваша карьера на этом и завершилась! Вам не удастся получить работу ни в индустрии туризма во времени, ни где еще. И не надейтесь, что у меня не хватит сил сделать это. Я разрушал карьеры поважнее вашей!

В помещении повисла неприятная тишина, только Грен-вилл Бакстер скрипел креслом, вытирая обильно вспотевший лоб.

Конечно же, Рониша ожидала чего-нибудь в этом роде, однако ожидание угрозы не ослабило удара. Нижняя часть живота ее словно налилась свинцом.

— Сенатор, — мягко заметила она, категорически не желая задирать лапки кверху перед первым же политическим мракобесом. — Мне хотелось бы, чтобы вы поняли, что выбрали не самый удачный путь. Посмотрите-ка внимательно на того, кто сидит сейчас в кресле управляющего станцией. Посмотрите и призадумайтесь. Как следует призадумайтесь. Не один вы на этой станции можете командовать тяжелой артиллерией. Последние пять политиканов вашего калибра, имевшие неосторожность конфликтовать с Советом Женщин-Бизнесменов Африканского Происхождения, потерпели неудачу на следующих же выборах. Точнее сказать, крах. И раз уж мы преследуем одну и ту же цель — найти вашу дочь и благополучно вернуть ее на станцию, — мне кажется, вам не обязательно следовать этим путем и дальше, как вы полагаете?

В кабинете можно было услышать шорох оседающих на стол пылинок.

Лицо Бакса приобрело нездоровый оттенок, а сенаторские референты — те просто побелели как снег.

Мучительно долгое мгновение Джон Кеддрик смотрел на нее с застывшим как маска лицом, сощурив глаза. Рониша не дрогнула под этим холодным, оценивающим взглядом рептилии. Когда маска оттаяла настолько, что один уголок рта скривился в подобии неприятной, довольно вялой улыбки, она поняла, что ее угроза попала в цель. Разумеется, ей придется действовать с оглядкой, но ничего такого же грубо-прямолинейного он больше не предпримет. Во всяком случае, пока. А если ей удастся добыть одну живую и брыкающуюся девицу, и вовсе никогда. Кеддрик, конечно, наглый хам, но далеко не дурак.

— Я рада, что мы понимаем друг друга, сенатор. А теперь я предлагаю изучить психологический портрет вашей дочери в поисках возможных зацепок и прикинуть, какие Врата они с ее похитителем могли бы использовать.

— И это лучшее, что вы можете предложить после целой ночи работы? А потом, полагаю, вы достанете Джину как кролика из цилиндра? — Его хмурый взгляд явно определил Ронише место в палате умалишенных.

Рониша сощурила взгляд и заставила себя промолчать. Когда-нибудь ты еще подавишься этими своими словами, сенатор! Надеюсь только, что увижу это своими глазами.

— В настоящий момент мы делаем то, что возможно сделать, — ледяным тоном отвечала она, — нравится вам это или нет. Поскольку идентифицировать по регистрационным документам нам не удалось ни Джину, ни ее похитителя, я предлагаю заняться изучением интересов Джины. — Она перелистала досье девушки. — Так, исторические постановки, верховая езда… Значит, в конюшне на Лонг-Айленде у нее две лошади?

Сенатор кивнул:

— За их содержание платит ее тетка. Точнее, платила до того, как ее застрелили.

Бакс неуверенно кашлянул и подался вперед, сцепив длинные пальцы.

— Что ж, умение ездить верхом может оказать ей добрую услугу за многими из Врат Шангри-Ла. В конце концов, лошади на протяжении столетий служили основным средством наземного транспорта. Похитители Джины, несомненно, воспользовались этим преимуществом, поскольку большинство жителей Верхнего Времени почти не разбираются в лошадях. Разумеется, одни Врата предпочтительнее для похитителей вашей дочери, нежели другие.

— В смысле? — Хмурый сенаторский взгляд явно обещал крупные неприятности и Баксу. Однако менеджер «Путешествий» тоже был не робкого десятка. Впрочем, другой и не удержался бы на такой работе.

— Смотрите сами, сенатор. — Он снова кашлянул. — Афины времен Перикла, например, представляются сомнительным выбором. Ни Джина, ни ее похитители не обладают необходимыми языковыми навыками для того, чтобы раствориться в тамошней среде — во всяком случае, без помощи гидов во времени. Большинство туристов, направляющихся сквозь Врата Философов, — это состоятельные греческие бизнесмены, художники и ученые. Примерно то же относится и к Римским Вратам, ведущим в античный Рим времен Клавдия: ни ваша дочь, ни ее похитители не говорят на латыни. Ни на древнегреческом, ни на арамейском, ни на любом другом из дюжины языков, имевших хождение в Риме.

От свирепого взгляда Кеддрика на лбу Бакса выступили крупные капли пота, но он упрямо продолжал:

— Судя по психологическому профилю, ваша дочь предпочитает более современную историю — особенно периоды, когда огнестрельное оружие получило широкое распространение. — Он слегка нахмурился, прикусил губу и побарабанил по подбородку пальцами, явно выстраивая логическую цепочку. — Испанские колонии в Америке — уже ближе к сфере ее интересов, однако, с точки зрения ее похитителей, это не лучший выбор. Исходя из того, что они вооружены, по ту сторону Врат Конквистадоров у них неизбежно возникнут проблемы. Видите ли, в испанских колониях пользование огнестрельным оружием разрешалось лишь знатному дворянству, и за этим следили очень строго. По совершенно очевидным причинам очень мало кто из туристов выбирает себе роль пеона. Однако и выдать себя за благородных дворян похитителям вашей дочери удастся вряд ли — опять-таки из-за проблем с языком. Большинство направляющихся сквозь Врата Конквистадоров туристов — испанского происхождения, тогда как оставшуюся часть представляют потомки американских индейцев.

— Плевать я хотел на американских индейцев! — рявкнул Кеддрик. — Что с другими Вратами? Бакс сверился со своими записями.

— Монгольские Врата исключаются. Тем более, они не отворялись уже несколько месяцев. То же относится к Вратам Колониального Уильямсберга. Врата Анахронизма тоже не отворялись, к тому же Ассоциация Турниров Анахронизма — последнее место, где стали бы прятаться похитители вашей дочери. — Кеддрик бросил на него озадаченный взгляд, и Баксу пришлось пояснить:

— АТА представляет собой хорошо организованное общество любителей средневековья. Они устраивают рыцарские турниры в самодельных доспехах, натаскивают охотничьих соколов… можете продолжать сами. Они держатся замкнутой кастой, и вам не удастся пройти сквозь Врата Анахронизма, не состоя в их обществе. У них просто не было бы шанса остаться незамеченными.

Из выражения лица сенатора Кеддрика следовало, что он считает всех бьющихся на турнирах средневековых рыцарей в самодельных доспехах неуравновешенными психами, вполне вписывающимися в общую обстановку станции Шангри-Ла. Бакс сделал импульсивное движение рукой, чтобы смахнуть пот с бровей, но усилием воли сдержался и продолжал чтение своего списка.

— Врата Сегуна в средневековую Японию тоже, конечно, совершенно исключаются. Японцы сегуната Токугавы убивали даже тех иноземцев, которым не посчастливилось потерпеть кораблекрушение у берегов Японии. Огнестрельное оружие тоже было строго-настрого запрещено: как же, этаким любой крестьянин мог бы убить самурая, значит, это слишком опасно. Во времена, куда открываются Врата Тора, огнестрельное оружие вообще еще не изобрели, да и языковой барьер в случае с викингами тоже представлял бы собой серьезную проблему. Кстати, Джина вообще знает иностранные языки?

Прежде чем сенатор успел ответить, в динамиках связи службы Безопасности послышался треск помех.

— Эй, кто-нибудь, прикажите пропустить нас наверх.

Нам необходимо переговорить с Ронишей Аззан.

Рониша изумленно уставилась на динамик: из всех голосов, которые она ожидала услышать по закрытому каналу Безопасности, голос Скитера был явно последний. Она наклонилась и щелкнула тумблером, подключавшим ее микрофон к сети Безопасности.

— Скитер? Что это ты делаешь с полицейской рацией?

— Это потом. Послушайте, вы можете сказать этим вашим мордоворотам, чтобы они нас пропустили? Нам нужно поговорить с вами. Я не стал бы перебивать, но это очень важно. Со мной Кит Карсон.

Рониша откинулась назад.

— Мне лучше самой посмотреть, в чем там дело, — угрюмо объявила она, обращаясь к Баксу и сенатору. — Скитер, я поднимаюсь к вам. Бакс, посмотрите, что вам еще удастся высосать из ее психологического профиля, пока меня не будет. — Она набрала код Майка Бенсона и приказала ему пропустить Кита и Скитера, а потом по лестнице поднялась в кабинет управляющего. Двое агентов Безопасности следовали за ней по пятам, так что она не особенно боялась угодить в ловушку, подстроенную уязвленными федеральными маршалами. Те болезненно восприняли ее распоряжение сдать оружие — после того, что они натворили своим слезоточивым газом, она не могла потерпеть, чтобы по станции шатались типы в мундирах и с дробовиками в руках. Ворошить уже растревоженное осиное гнездо еще раз было бы, мягко говоря, неразумно. Меньше всего сейчас нужно было, чтобы какой-нибудь любитель пострелять открыл огонь, скажем, по дружинницам «Ангелов Чести».

Стараясь отогнать от себя эти не самые приятные картины, Рониша поднялась в кабинет за мгновение до того, как ожил лифт с уровня Общего зала. Еще через несколько секунд Скитер Джексон и самый знаменитый разведчик времени тоже шагнули на мягкий ковер. Никого больше с ними не было. Кит Карсон едва не пританцовывал от возбуждения.

— Привет, Ронни, минутка для разговора найдется?

— Господи, Кит, ну что у вас там? Ты ведь знаешь, что у нас сейчас творится. — Впрочем, ей не приходилось еще видеть бывшего разведчика таким возбужденным.

— Похититель Джины Кеддрик. Мы нашли его! То есть, Скитер нашел. У меня хватило здравого смысла взять Скитера на должность детектива «Замка Эдо» — откуда у него и рация, раз уж ты об этом спросила — и первое, что он сделал, — это разрешил загадку, куда отправился Ноа Армстро.

— Вы нашли Армстро? Где? Боже мой, Скитер, да скажи же что-нибудь!

Последняя сенсация Ла-Ла-Ландии — частный детектив «Замка Эдо»?! — неловко ухмыльнулся и протянул пару сделанных от руки набросков. Верхней оказалась подретушированная листовка с фотографией Ноа Армстро.

— Вот так Армстро выглядел, отправляясь сквозь Врата Дикого Запада. Наряженный как pistolero по имени Джой Тайролин. Он притворялся пьянее пьяного, шатался по всей станции, похваляясь, как он выиграет стрелковый турнир. А теперь плохая новость. Наш пропавший парень из Нижнего, Юлий, отправился с ним вместе. Вам придется поднять регистрационные листы Врат, чтобы узнать, под каким именем он их проходил. Он был наряжен женщиной — той самой, на которую уронил сундук носильщик Джоя Тайролина. — Он протянул второй набросок.

Пару секунд она переводила взгляд с одной ретушированной фотографии на другую и обратно, потом резко развернулась и бросилась к телефону.

— Лихо сработано, Скитер, просто отлично! Денвер откроется… — она посмотрела в окно на ближайшее табло из тех, что висели под потолком Общего, — в девять пятьдесят, через шесть дней. Тебе нужно быть там. Ты включен в состав поисковой группы. Если я не ошибаюсь, тебе уже приходилось бывать по ту сторону Врат Дикого Запада, и ты знаешь, что искать. И потом, у тебя уж наверняка между ушами не только опилки.

— Забронируй-ка в Денвер два места, Ронни, — сказал Кит, ухмыляясь. — Я тоже еду.

Рониша уже снимала телефонную трубку, чтобы заказать пропуск сквозь Врата для Скитера, но при этих словах застыла, так и не донеся ее до уха. Она так и стояла с беззвучно шевелящимся ртом, пока Кит со Скитером не начали смеяться.

— О'кей, — буркнула она наконец. — Ты тоже едешь. — Она набрала код прямой связи с кабинетом совещаний. — Бакс, обеспечь пропуск поискового отряда сквозь Врата Дикого Запада. Скитер Джексон и Кит Карсон обнаружили местонахождение Ноа Армстро. Он выдает себя за некоего Джоя Тайролина, в компании с ребятами, направляющимися в Колорадо, на стрелковые состязания. И еще у меня здесь набросок, который срочно необходимо сравнить с фотографиями всех женщин, отправлявшихся в тот тур. Я хочу, чтобы ты выяснил имя одной из них. Той, на которую уронил чемодан носильщик Тайролина. Помнишь тот инцидент? Так вот, эта леди — наш пропавший подросток из Нижнего Времени, Юлий. Похоже, Армстро силой заставил парня помочь им бежать, угрожая Йанире и ее семье.

Из динамика донеслись удивленные возгласы, но голос Бакса звучал уверенно:

— Уже занялся этим.

Рониша выключила связь и ткнула лакированным ногтем в кнопку памяти на панели своего телефона, соединявшую ее со службой Безопасности.

— Майк, разошли людей по всем костюмерам станции. Похитители Джины Кеддрик прошли сквозь Врата Дикого Запада. Им наверняка пришлось заказывать одежду для Денвера, так что кто-нибудь на Шангри-Ла должен их запомнить. Отряди на это людей. Чем больше, тем лучше.

— Делаю.

— А теперь, Скитер, и ты. Кит, займитесь сборами. Я встречусь с вами… где? Твой любимый костюмер ведь Конни Логан, так ведь, Кит? Я оплачу расходы из вокзальных фондов. Кит, тебе цены нет. Если нам повезет, мы, возможно, все-таки сохраним вокзал открытым.

— В этом, — кивнул Кит, — и суть игры. Идем, Скитер. Я, кажется, говорил, двенадцать в час? Считай, пятьдесят.

Вид у Скитера был как у человека, испытавшего сильнейшее потрясение.

Рониша даже пожалела его.

Скитер и Кит — который ухмылялся как самый последний дьявол — забрались обратно в лифт. Двери с шипением закрылись за ними, но слышно было еще, как Кит насвистывает какой-то веселый мотивчик. Долгую минуту Рониша смотрела на закрытые двери лифта, потом снова села на телефон в поисках всех до одного гидов Врат Дикого Запада — должен же был кто-то доставить поисковый отряд на место стрелковых состязаний…

* * *

Шесть дней — не слишком подходящий срок для организации путешествия во времени, тем более путешествия, представляющего собой поисково-спасательную операцию в опасной стране, верхом, в погоне за вооруженными террористами, удерживающими заложников. Будь у него хоть немного свободного времени, Скитер наверняка ударился бы в панику. К счастью, у Скитера Джексона имелось довольно опыта попадания в неожиданные ситуации, и каждый раз ему удавалось приземляться более или менее по-кошачьи, на ноги. Да и паниковать ему, можно сказать, почти не доводилось. Во всяком случае, со времени того приключения с разъяренным римским гладиатором, Люпусом Мортиферусом.

Только час прошел, как Скитер вышел из кабинета руководства, а помощники Конни уже деловито упаковывали его новый гардероб, сам же Скитер валялся пузом вниз на столе в лазарете с голой задницей, ощетинившейся подобно ежу полудюжиной шприцев. В свое время он, разумеется, уже прошел необходимые прививки — ему приходилось раз посещать Врата в Денвер, пристроившись к одному богатому типу. Однако анализ крови показал необходимость получить еще несколько уколов, так что он послушно явился в лазарет, где ему ничего не оставалось, как слушать жалобы какого-то туриста, которому вкалывали одну инъекцию за другой. Время от времени этот голос перебивался спокойно-бесстрастным голосом Рейчел Айзенштайн:

— Если бы вы следовали инструкциям вашей медицинской книжки, вы бы прошли это уже несколько недель назад, по уколу в день или два.

— Но как я с такой распухшей задницей сяду в седло?

— А это, — безмятежно парировала Рейчел, — уже не моя проблема.

Скитер ухмыльнулся, выслушав поток оскорбленных проклятий, нацеленных на врачей-садистов в целом и на врачей-женщин в частности, перемежавшихся с жалобами на бесцельную трату немереных денег на путешествие сквозь Врата Дикого Запада, когда тебе придется провести все время в качестве ходячей подушки для иголок.

— Туристы! — презрительно поморщился Скитер. — Можно подумать, они мозги дома забывают!

— Верно сказано, — согласилась с ним медсестра. — Вот, все. Теперь ты можешь не бояться отправляться вниз по времени со своими хворями. Одевайся и валяй — Кит уже ждет не дождется тащить тебя в библиотеку.

— О Господи…

Следующие шесть дней прошли в лихорадочных сборах. Кит Карсон заставил его пройти курс такой напряженной подготовки, какой не являлся ему и в самых страшных снах. Он узнал, что говорить на сленге «Старого Запада» куда сложнее, чем просто имитировать произношение Джона Уэйна из вестернов, как делал он в борделях и игорных домах в прошлую свою поездку (большую часть которой он вообще предпочитал не вспоминать). А снаряжать пулями пистолеты, стрелявшие дымным порохом — даже современные их имитации, изготовленные из гораздо более прочных сплавов, — далеко не так легко, как просто зарядить шестизарядный револьвер и нажимать себе на спусковой крючок. Во всяком случае, если тебе нужно поразить цель, а шестизарядника в руках нет. И уж о такой штуке, как «пустоголовые патроны», он вообще не слышал. Он и сейчас понял только то, что в них можно напихать больше пороха, что вполне его устраивало. Большая энергия выстрела — неплохая штука, решил он, особенно если охотишься за «Ансар-Меджлисом» в Нижнем Времени.

Он научился и перезаряжать их. А пока он взвешивал пули, сортировал их по весу и отбраковывал хоть немного сплющенные, Кит обучал его сленгу Старого Запада. Скитер узнал, почему никогда не стоит трясти перхотью над грядкой, и почему джентльмен никогда не назовет даму киприоткой. Сделай он это, и муж дамы или ее отец запросто могут пристрелить его — с таким же успехом можно пойти и обозвать даму шлюхой.

И так продолжалось до тех пор, пока Скитеру не начало казаться, что мозги его взорвутся от перегрева.

Целых два дня провел он в тире, где Энн Уин Малхени устроила ему интенсивную тренировку по стрельбе — как с реальным оружием, так и на построенном ею тренажере, этакой «Аллее Хогана» с проекцией изображения на 360 градусов и множеством настоящих предметов, чтобы использовать их в качестве укрытия. Большую часть второго дня он провел именно в тренажере, отрабатывая распознавание цели и реакцию на угрозу применения оружия. Он узнал, как много способов промазать с ближней дистанции в условиях стресса. Первый день уступал второму в занятости, но не в интенсивности тренировок. В рукопашном бою Скитер ощущал себя как рыба в воде, но вот стрелять ему прежде не доводилось. Энн напялила на него электронные наушники, позволявшие ей продолжать урок, но ослаблявшие канонаду выстрелов с огневого рубежа.

— Из-за тебя мне пришлось выставить из очереди богатого туриста, и не могу сказать, чтобы это ему понравилось, — заявила она, подталкивая его к свободному месту на огневом рубеже. — Кит хочет, чтобы ты проторчал здесь весь день, Скитер, а это значит, у нас почти не остается времени на подборку оружия, боеприпасов и занятия по чистке оружия.

— Чистке оружия? — только и пролепетал потрясенный Скитер.

Кит уже нетерпеливо притаптывал у огневого рубежа.

— Основные составляющие начинки патронов образца тысяча восемьсот восемьдесят пятого года способствовали активной коррозии металла, да и сам дымный порох поглощает влагу. По этой причине стрелки того времени относились к чистке своего оружия прямо-таки фанатично.

— Может, мне разумнее взять то, с чем я хорошо знаком? Ну, например, большой охотничий нож? Я неплохо управляюсь с ножом, но все мои познания об огнестрельном оружии в чайной ложке уместятся.

— До отъезда мы заглянем, конечно, к Свену. Но нам противостоят вооруженные террористы, удерживающие заложников. Уж поверь мне, если дела по ту сторону Врат обернутся серьезно, тебе самому захочется иметь возможность нанести удар, оставаясь вне пределов досягаемости рук врага.

— Что ты берешь с собой? — поинтересовался Скитер у Кита, созерцая груду оружия, выложенного Энн на оружейном столе.

— Я всегда предпочитал «смит-вессон, пограничный» двойного действия. Облегченный вариант такого я потерял при пожаре в Сильвер-Плам, Колорадо, в восемьдесят четвертом году — за год до того времени, в которое мы отправляемся. Вот этот, — он взял один из револьверов, — имеет калибр тридцать восемь — сорок и ствол длиной шесть с половиной дюймов. Некоторые называют его «кавалерийским» пистолетом — он почти такого же размера, как пистолеты, сделанные перед Гражданской войной, которые возили привязанными поперек седельной луки. Правда, сам я ношу его на поясе. В качестве скрытого оружия я захвачу свой маленький пятизарядный «смит-вессон» тридцать восьмого калибра, двойного действия. Ствол его длиной всего три с половиной дюйма, так что его легко спрятать. А для прицельной стрельбы я предпочитаю винтовку «Винчестер 73» калибра тридцать восемь — сорок, того же, что и большой «смит-вессон». Она хороша на дистанциях около двухсот ярдов, но глаза у меня уже не те, что прежде, так что снайперские винтовки мне уже без надобности. Да и ты слишком плохо в этом разбираешься, чтобы возиться с ними.

— Почему тогда просто не взять хороший оптический прицел? — удивился Скитер и тут же сам ответил на свой вопрос:

— Потому, что это анахронизм, верно?

Кит усмехнулся.

— Вообще-то оптические прицелы вошли в обиход еще во времяГражданской войны, лет за двадцать до того времени, куда отворяются Денверские Врата. Но мы не будем пользоваться тогдашней оптикой. Слишком много с ней возни и сложностей. Сквозь них было так трудно смотреть, что тогдашние стрелки сравнивали это со взглядом сквозь ржавую трубу. Они не отличались герметичностью, так что ночью после жаркого, влажного дня внутри них конденсировалась влага. Для оптики это далеко не лучшее, что может случиться. И еще они были слишком хрупкие. Большинство использовало для перекрестья нити паутины, которые легко рвались, а перекрестья из стальной проволоки рвались еще легче, чем паутина.

Энн Уин Малхени выудила из груды две медные подзорные трубы вроде тех, которыми щеголяют капитаны в старых кино про море, и пару старомодных полевых биноклей.

— Эти хорошо пропускают свет, и разрешение у них неплохое. Вам вполне хватит прицельных планок, а этим вы сможете пользоваться для поиска цели.

В первый день они вооружили Скитера одним из излюбленных Энн «уэбли» Королевских Ирландских Констеблей.

— В отличие от более поздних армейских «уэбли», — радостно объяснила Энн, — которые по весу и размеру почти не уступают монстрам вроде «смит-вессона» у Кита на поясе, этот легко прятать, он надежен, и перезаряжать его почти так же удобно, как большой кольт, который ты тоже возьмешь с собой. Тебе, пожалуй, будет удобнее всего управляться с таким, и потом у него пуля больше, а это отчасти компенсирует отсутствие у тебя навыков стрельбы.

«Уэбли» отличал маленький курносый ствол длиной всего два с половиной дюйма, однако когда Скитер взял его в руки, он оказался довольно увесистым. Он повернул его, чтобы посмотреть, как открываются зарядные отверстия барабана, Энн возмущенно буркнула и схватила его за кисть, отвернув ствол так, чтобы тот смотрел вниз, а не ей в живот.

Скитер покраснел до корней волос.

— Ох. Извини.

— Всегда держи оружие стволом вниз. Даже если ты абсолютно уверен, что оно не заряжено. Представь себе, будто из ствола исходит лазерный луч. Все, на что этот луч попадает, может заполучить дырку, если ты случайно заденешь за спуск. Ладно, теперь займемся заряжанием, стрельбой и разряжением…

Скитер освоил этот маленький «уэбли» гораздо лучше, чем полагал возможным для себя. Энн оказалась отличным педагогом — терпеливой, настойчивой и очень четкой в инструкциях. Разобравшись с «уэбли» и одолев позаимствованное из боевиков стремление «швыряться» пулями из ствола, выбрасывая руку вперед, Скитер был допущен к большому шестизарядному армейскому кольту калибра 38–40 со стволом длиной четыре и три четверти дюйма, который Энн обозвала «Громобоем».

— К этому подходят те же патроны, что и к поясному револьверу и винтовке Кита, так что вы, ребята, не будете испытывать проблем со взаимозаменяемостью боеприпасов.

— А почему ствол такой короткий? — удивился Скитер. — У Кита вон целых шесть дюймов с полтиной.

— Чтобы ты мог быстрее выхватить его, — объяснила Энн. — У тебя меньше опыта, чем у Кита, так что не спорь. Тебе нужно оружие, которое ты сможешь без особых проблем и специальных тренировок выхватывать, целиться и стрелять. Я не собираюсь делать из тебя чемпиона-снайпера, тем более такого, как Кит, — за то время, что осталось у нас до открытия Врат. Я просто научу тебя целиться от плеча, чего вполне достаточно на дистанциях до десяти ярдов, а для этого тебе не нужен длинный ствол. Мы не подбираем тебе идеального по твоему сложению оружия — мы просто стараемся сделать так, чтобы ты остался в живых. Поэтому, дружок, обойдешься четырехдюймовым стволом.

Скитер снова покраснел и дал себе зарок не открывать рта без нужды.

В качестве длинноствольного оружия Скитер получил двуствольный дробовик двенадцатого калибра и опробовал его в стрельбе картечью. Это больше напомнило ему стрельбу не столько из пистолета, сколько из лука, некоторые навыки которой у него уже имелись. Во всяком случае, пока цель находилась в радиусе пятидесяти ярдов от Скитера, у него имелись некоторые шансы выйти из поединка живым — если, конечно, он не забывал взвести курки.

— Надеюсь, — буркнул он себе под нос, постреляв из каждого вида оружия по несколько часов, — нам не придется полагаться на мое умение стрелять, чтобы выжить.

Кит, не спеша дырявивший свои мишени аккуратными, возмутительно кучно ложившимися попаданиями, покосился на значительно более скромные результаты Скитера и поморщился.

— Я тоже. Давай, упражняйся.

Зато Скитер почувствовал себя гораздо лучше, когда Свен Бейли выдал ему пару охотничьих ножей — один, чтобы носить открыто, в ножнах на поясе, и второй — меньше, почти перочинного размера, чтобы прятать под рубахой.

— Вот это другое дело, — кивнул Скитер, привычно ощущая в руке рукоять. — И качество получше, чем у тех, к которым я привык в стойбище Есугэя.

— Ты, главное, постарайся привезти их обратно целыми, — хмуро проворчал Свен. Ростом инструктор по рукопашному бою был не выше миниатюрной Энн, зато превосходил ее шириной плеч и сложением. Свена частенько называли за глаза «злым гномом», но произнести то же ему в лицо никто не осмеливался. За Свеном Бейли прочно закрепилась слава самого опасного человека на ВВ-86, что само по себе заслуживало уважения, если не забывать, что на этой же станции проживал и Кит Карсон.

— Я хорошо позабочусь о них, — пообещал Скитер и поскорее убрался из оружейной лавки Свена Бейли.

Последним уроком, который он получил в тот день после еще нескольких часов стрелковой практики, стал инструктаж по правильной чистке стреляющего на дымном порохе огнестрельного оружия в полевых условиях, используя технологии и оснастку 1885 года.

— Оружие надо чистить после каждого использования, — объясняла Энн, пока Скитер учился разбирать оружие из своего взятого напрокат арсенала, — или ты останешься с бесполезными ржавыми железяками на руках. И это происходит очень быстро, всего за несколько дней.

— И чем для этого пользоваться? — с опаской поинтересовался Скитер, глядя на груду закопченного дымным порохом оружия.

— Мылом. Не стиральным порошком, заметь, но мылом и водой. Современные стрелки обыкновенно используют для этого жидкое мыло или даже чистящие вещества, не требующие воды, но на Диком Западе у тебя такой роскоши не будет. Ты захватишь с собой мыльную стружку или сам настругаешь ее с куска обычного мыла, растворишь в воде и промоешь этим раствором все детали разобранного оружия. Щетки для этого прилагаются в наборе. Потом смажешь все детали, чтобы они не ржавели. Я дам тебе флакон современной смазки — она внешне не отличается от китового жира, а действует эффективнее, да и редких животных убивать для этого не нужно. — Она сунула в руки Скитеру небольшую металлическую масленку.

Кит, старательно драивший свой разобранный «Пограничный» двойного действия, согласно кивнул.

— Это лучше всего, чем в свое время приходилось пользоваться мне. Многие стрелки с Дикого Запада держали для этого полоски кожи, намотанные на кусок сала. В общем-то этого вполне хватало, но каков запашок был!

Скитер усмехнулся.

— Горячий металл, пороховая гарь и протухшее сало? Да уж, представляю. Ну, конечно, — с лукавым видом добавил он, — я вырос среди людей, у которых представление об изысканной кухне сводилось «цампа» и «квесс». По сравнению с этим любой запах — амброзия, поверьте. Ладно, покажите мне, как строгать мыло и разбирать этих крошек…

Только когда Кит и Энн уверились в том, что Скитер может заряжать, разряжать и чистить свои пистолеты и дробовик, а потом собрать их снова в боеготовное состояние, Энн навьючила его грудой амуниции: снастями для чистки, патронташами и портупеями — всем, без чего он никак не мог обойтись по ту сторону Врат Дикого Запада. Тогда и только тогда его безжалостные наставники выпустили его из тира. Насквозь пропахший пороховой гарью и оружейным маслом, с трудом переставлявший ноги Скитер вместе с Китом забрался в лифт. Тот похлопал его по плечу, сказал, что для первого дня неплохо, очень даже неплохо, а потом вылез на своем этаже, оставив Скитера добираться до дому своим ходом.

Горячий душ показался Скитеру настоящим блаженством. Однако когда вода заструилась по его коже, смывая пот и пороховую вонь, Скитер вдруг обнаружил, что не может отделаться от ощущения, будто от него ускользнуло что-то важное. Что-то — он никак не мог вспомнить, что именно, — упорно отказывалось складываться, оставаясь в мозгу досадной занозой. Он вернулся памятью назад, в день, когда беспорядки на станции только начались — в день, когда пропали без следа Йанира Кассондра и ее семья. И тут он наконец понял, что не давало ему покоя. Если их похитили те же, кто захватил Джину Кеддрик, кто тогда спас Маркуса и девочек в детском саду? Кто-то ведь застрелил двух террористов, пытавшихся захватить девочек. Что-то сомнительно, чтобы парни из «Ансар-Меджлиса» застрелили двух своих же, не так ли? Да и главари террористов, которых отловили они с Китом, отчаянно и, похоже, искренне отрицали свою причастность к похищению Джины Кеддрик и убийству ее тетки и жениха.

Им, конечно, не верил никто на станции, но с учетом того, что происходило в тот день, не исключалось, что они и не врут. Что, если в это вовлечен кто-то еще? Кто-то, кто знал, что эти религиозные фанатики планируют убить Йаниру и ее семью? Совершенно очевидно было, что кто-то предотвратил задуманное похищение в детском саду — тому имелось множество перепуганных свидетелей. И кто же мог это сделать? И еще: если Касси Тайрол убили не меджлисовцы, то кто?

Скитер прищурился, откинул с лица намокшие волосы и все время, пока тер спину мочалкой, перебирал в уме ту сцену — от первых признаков беды и до ужасной развязки. Теперь он припоминал, что в первом нападении на Йаниру принимали участие двое, и ни тот, ни другой не слишком напоминали террористов, выполняющих тщательно продуманную операцию. Первым был мальчишка с перепуганным взглядом, который застрелил строителя — тот, кстати, работал в той самой бригаде, которая позже пыталась убить Бергитту. И кто-то еще — тот, который сбил Скитера и Йаниру на пол. Тогда Скитеру показалось, что этот второй тип оттолкнул их, чтобы помешать перепуганному мальчишке убить Йаниру, но теперь он начал в этом сомневаться. Конечно, тот мальчишка мог целиться в Йаниру, а строителя убил случайно. Но что, если он целился как раз в строителя? Того, что стоял за спиной у Йаниры? Если дело обстояло так, значит, они расследуют вовсе не примитивное похищение, когда террористы взяли заложника, а на Йаниру напали попутно, по дороге в Нижнее Время? А что-то совсем другое?

Уголки рта Скитера угрюмо поползли вниз. Тот детектив, которого нанял сенатор, ни о чем таком не упоминал. Скитер снова зажмурился, вспоминая. Вот мальчишка выхватывает здоровенный, стреляющий дымным порохом пистолет, и тут же кто-то врезается в Йаниру и Скитера, сбивая их на пол. Кажется, мальчишка что-то кричал… Сначала «но…» и тут же испуганный возглас — что-то вроде «но… ах!».

Скитер ахнул и поперхнулся водой.

Никакие не «но» и не «ах».

— Ноа! Ноа Армстро!

Скитер выморгал из глаз воду, пытаясь разобраться в собственных мыслях — очень уж те запутались. Ноа Армстро — главарь террористов, похитивший Джину Кеддрик. Убийца из «Ансар-Меджлиса», жаждавший уничтожить Храмы Владычицы Небесной. Но с какой стати наемному убийце террористов мешать нападению, которое вполне успешно осуществляли его приспешники на станции? Скитер как-то разом похолодел, несмотря на то что вода на него продолжала литься горячая. Во что же такое они вляпались?

Если Ноа Армстро пытался предотвратить убийство Йаниры Кассондры… Значит, информация, которую предоставил им сенатор об Армстро и похищении им Джины, сама не заслуживает доверия. А из этого следует, что ФБР и нанятый сенатором детектив заблуждаются, еще как заблуждаются. Он должен рассказать об этом Киту, предупредить его о том, во что они могут оказаться вовлеченными по ту сторону Врат Дикого Запада. Но не здесь, не на станции. Тут их могут подслушать электронные уши сенатора Кеддрика. Скитер вполголоса выругался и выключил душ. Новые неприятности нужны нам как заднице — гвоздь в диване…

Но если Скитер прав, новые неприятности им, можно сказать, обеспечены. Хуже того, все шло к тому, что разбираться с ними придется именно Скитеру. В общем, спал он в ту ночь неважно.

Глава 4

Человек, путешествовавший под именем Сид Кедермен, понял, что что-то пошло здорово наперекосяк, в мгновение, когда ступил ногой на Вокзал Времени номер восемьдесят шесть. Пока дети с визгом выпрыгивали из очереди, а их родители возбужденно болтали о том, какие Врата они собираются посетить, скучающие курьеры ожидали возможности передать принесенные ими ценные грузы, а новобрачные парочки ворковали, сплетясь пальцами и губами, Сид Кедермен сразу же сосредоточил все свое внимание на сердитых, угрюмо стиснувших зубы охранниках и агентах ДВВ, с повышенной дотошностью проверявших как самих прибывших, так и их документы.

К моменту, когда он сам наконец оказался у поста проверяющих, Сид Кедермен — чьи подлинные имя и лицо ничем не напоминали те, под которыми он путешествовал в настоящий момент, — уже истекал желчью и в мельчайших, красочных подробностях представлял себе, что сделает с Джоном Кеддриком и его пропавшим отродьем, когда найдет обоих. Система вокзального оповещения практически не умолкала, транслируя объявления на доброй дюжине различных языков до тех пор, пока в ушах у Сида не начало звенеть, а настроение не упало до взрывоопасной точки. Тем не менее он успешно сдерживал себя, ибо настоящий агент никогда не будет привлекать к себе внимания.

Он медленно перемещался вперед в длинной, колышущейся очереди, пестрой и неспешной, как обожравшийся удав. Вместе со всеми он миновал несколько постов контроля: проверки билетов, чтобы сделать отметку в карте прохода через Главные Врата; медицинского, где его данные просканировали и сверили с соответствующими бумагами. Сид не испытывал особого беспокойства по поводу своих документов. При его бизнесе он мог позволить себе подделки самого высшего качества. Его беспокоили совсем другие меры безопасности. Словно в дополнение к уже пройденным им унижениям, его — равно как, правда, и всех остальных прибывших на станцию туристов — подвергли самому дотошному досмотру и обыску багажа за всю историю ВВ-86.

Руководство вокзала явно пыталось предотвратить контрабандную доставку на неспокойную станцию оружия и взрывчатых веществ. К счастью, легенда Сида давала ему абсолютно законный повод явиться сюда вооруженным: в качестве частного детектива на службе у сенатора Джона Кеддрика. Он сунул охране и агенту ДВВ разрешение на ношение огнестрельного оружия, получил от них «добро» на проход, после чего, кипя холодной яростью, вышел в Общий Зал.

Несмотря на всю свою громкую славу, станция Шангри-Ла на деле мало чем отличалась от торгового пассажа с открывающимися в него гостиницами и причудливо разодетыми в разнообразные исторические костюмы продавцами и покупателями. В общем, при всем безумии пространственной организации, с ведущими в никуда лестницами и неизвестно зачем висящими в воздухе стальными платформами, станция не произвела на него особого впечатления. А вот что сразу же привлекло к себе внимание — так это царившая на ней атмосфера. В воздухе Вокзала Времени номер восемьдесят шесть явственно пахло близким взрывом. Если бы эта почти осязаемая ярость была направлена на нужную цель, Сид был бы даже доволен: в его планы как раз входили беспорядки и погромы, нацеленные на отдельных людей и определенные их группы. Однако методично подогреваемая ярость, которую его агенты разжигали среди туристов и местных и которая играла едва ли не важнейшую роль в далеко идущих планах Сида Кедермена, на ВВ-86 явно обернулась не в ту сторону.

Люди здесь были злы, как и задумывалось. Еще как злы.

Но только не на того, кого нужно.

— Что он о себе возомнил, этот Кеддрик? — громко вопрошала высокая дама в дорогом викторианском платье; голос у нее строгостью не уступал наряду. — Этот урод отплясывает здесь со своей сворой вооруженных громил так, будто станция принадлежит ему с потрохами. Потравил пол-Общего слезоточивым газом и пытается захватить тут власть…

— …помяните мое слово, кто-нибудь да застрелит этого сукина сына! И если так случится, я сам приду поплясать на его могиле!

— …а я слышала, этот Кеддрик даже из гостиницы выходить боится. Сидит у себя в номере и боится, что ангелы-дружинницы свернут ему шею. И знаете, я даже согласна с этими истеричками!

— …вы слыхали, вы слыхали? Слыхали про Кита Карсона? Говорят, сенатор потребовал себе номер в «Замке Эдо», так Кит его на порог не пустил! Боже правый, жаль, я не видела его лица. Этому хаму пришлось поселиться в «Страннике во Времени», потому что все остальные гостиницы битком забиты из-за Потрошительского Сезона! Надеюсь, Орва натыкала ему булавок в простыни…

Комментарии в подобном роде сопровождали его всю дорогу по Общему Залу до вестибюля гостиницы «Странник во Времени» — скромного заведения, явно рассчитанного на туристов с ограниченным бюджетом. Немного натянуто улыбаясь при мысли о заслуженном дискомфорте Кеддрика, Сид позвонил сенатору в номер с телефона администратора. Спустя десять минут Сид уже сидел наверху, лицом к лицу с излучавшим неудовольствие сенатором. Обычной для Кеддрика самоуверенности несколько поубавилось, когда он встретился взглядом с Сидом, не уступающим ему в твердости. Шестерка из сенаторского штата, проводившая Сида в номер, нервно переминалась с ноги на ногу у двери.

— Свободен! — рявкнул ему Кеддрик.

Секретарь испарился. Стоило двери за ним закрыться, как Сид взорвался.

— Вы вообще понимаете, что вы тут творите? Кеддрик отступил на шаг, сверкая разъяренным взглядом. Сид продолжал наступать.

— Вы что, мечтаете посадить нас всех на электрический стул? Боже мой, Кеддрик, как это вас угораздило припереться на эту Богом проклятую станцию да еще натащить с собой федеральных маршалов?

— Минуточку, послушайте…

— Нет, это вы послушайте! — Кеддрик буквально подпрыгнул и захлопнул рот; лицо его заметно побледнело. Сид ткнул пальцем в сторону ближайшего кресла. Кеддрик раскрыл рот, чтобы возмутиться, передумал и сел. Долгую минуту Сид молча стоял перед ним, испепеляя его взглядом и одновременно приходя в себя.

— Вы сошли с ума, Кеддрик, расшевелив осиное гнездо вроде этого. Уже то, как вы выставили себя перед журналистами, может обеспечить вам прогулку в газовую камеру, если вы не побережетесь. И я, черт побери, не собираюсь идти туда вместе с вами! Зарубите это себе на носу, сейчас же! Я здесь затем, чтобы нейтрализовать ущерб — насколько это возможно, конечно. Плохо уже то, что ваше чадо ускользнуло из сети, которую мы сплели вокруг нее в Нью-Йорке. А теперь вы ухитрились впутать в это дело еще и Междувременной Суд! Я слышал, как курьер со станции звонил туда сразу же, как ступил в вестибюль Верхнего Времени сквозь Главные. Вы хоть представляете себе, что означает разбирательство в МВСГ?

По крайней мере у Кеддрика хватило ума, чтобы побледнеть еще сильнее.

— Да. — Он с усилием сглотнул слюну. — Представляю. Это все эта сучка, заместитель управляющего.

— Нет! Вот эту не трожьте, Кеддрик. Всю эту кашу заварили вы. Если вы сами еще не поняли: некоторых можно нейтрализовать окриком или нахрапом, а некоторых — только выстрелом в спину из пистолета с глушителем. Вы, конечно, не догадались покопаться предварительно в личных делах отдельных личностей, нет? Так вот, заместитель управляющего, с которой вы ухитрились поцапаться, приходится внучкой Коралише Аззан!

Теперь сенатор бледностью напоминал уже полотно. Глаза его тревожно расширились.

— Ну что, теперь-то до вас доходит, во что вы вляпались? Эта женщина не поддастся ни перед вами, ни перед Богом, ни перед кем угодно еще. И еще до меня тут дошел слух, — он ткнул пальцем в сторону выходящего в Общий зал окна, — что вы ухитрились еще и повздорить с Китом Карсоном. И ради Бога, не покупайтесь на эти басни, будто Кит Карсон — жалкое подобие того, кем был прежде, этакий тихий старичок, схоронившийся от мира в своей гостинице. Этот ублюдок — смертельно опасный старикан. И он, равно как и Междувременной Суд, может начать совать нос в ваши дела — хотя бы для того, чтобы поквитаться с вами за угрозу этой станции.

— Но…

— Заткнитесь! Черт возьми, говорил же я вам, Кеддрик, не делать шума? Говорил? Говорил не совать самому носа во все это? Одно дело разыгрывать безутешного папочку перед телекамерами в Верхнем Времени. Совсем другое — наваливаться всей тушей на ВВ-восемьдесят шесть, угрожая захватить один из крупнейших Вокзалов Времени… Иисус Св. Христос, Кеддрик, да вы, похоже, начинаете верить своим биографам! Никому, даже Джону Полу Кеддрику, не сходит с рук абсолютно все.

— Ну, черт подери, что мне еще оставалось делать? — огрызнулся Кеддрик. — Сидеть пень пнем и смотреть, как Джина и этот вонючий гермафродит, Армстро, проскользнут через этот вокзал со всеми уликами и вручат их ФБР на блюдечке с голубой каемочкой?

Сиду оставалось только молча смотреть на него, такую чушь он нес.

— Проскользнуть через этот вокзал? — медленно переспросил он. — Вы что, из ума выжили? Да нет, чтобы выжить, нужно, чтобы он сначала имелся. Так вот, если это вас интересует, Армстро и ваша драгоценная чертова девица еще год не рискнут носу казать на этот вокзал. Армстро далеко не дурак, Кеддрик. Этот ублюдок уже трижды ускользнул у нас из-под носа. Так что вы можете не бояться появления здесь ни Армстро, ни Джины, ни улик. Прежде мы сами выследим их и уберем раз и навсегда. Время работает на нас, не на них. Но нет, вам нужно было совать свой немытый нос в самое большое осиное гнездо из всех, что я видел, и ворошить им что есть силы.

— Ладно! — рявкнул Кеддрик, теряя терпение. — Высказались? Теперь давайте я. Все не так плохо, как вам кажется. Нам известно, куда Армстро утащил Джину и эту древнюю сучку, Йаниру Кассондру. Они отправились сквозь Денверские Врата. На станции им на помощь готовится поисково-спасательная группа. Она отправляется через три дня. Все, что нам нужно, — это чтобы вас в нее включили. И тогда ни Армстро, ни Джина не доживут до того, чтобы дать свои показания ни Киту Карсону, ни кому другому из этой группы.

— Киту Карсону? — переспросил Сид. — Этот-то какое имеет сюда отношение?

— Карсон, — буркнул сенатор, — сам вызвался возглавлять эту проклятую экспедицию.

Сид Кедермен досчитал про себя до двадцати. Потом еще раз.

— Ладно, — вздохнул он наконец. — Чем еще вы можете меня порадовать?

Тут же он пожалел о своем вопросе. В потрясенном молчании выслушал он рассказ Кеддрика о состоянии дел на ВВ-86. Когда сенатор наконец замолчал, Сид поклялся про себя лично проследить за тем, чтобы карьера Кеддрика сгорела синим пламенем.

— Что сделано, то сделано, — буркнул он. — И как мне ни тошно от одной только мысли об этом, я все же вынужден предложить вам еще раз навалиться всем своим весом на руководство вокзала, поскольку я сомневаюсь, чтобы Кит Карсон включил меня в состав своей группы без ваших угроз.

Кеддрик свирепо уставился на него испепеляющим взглядом, но снял трубку и набрал номер. Сид тем временем нашел холодильник, бар, налил себе полную стопку скотча и принялся ждать.

* * *

Кит Карсон был слишком занят, чтобы глазеть на очередное открытие Главных Врат и всю сопутствующую этому суету. До открытия Денверских Врат оставалось всего три дня, так что он старался успеть подготовить Скитера, насколько это вообще было возможно. Кроме того, у него не имелось ни малейшего желания оказаться поблизости от места потенциальных беспорядков. В описываемый момент они отрабатывали в спортзале приемы айкидо. Скитер Джексон, взмокший и измочаленный, в очередной раз шмякнулся на гимнастический мат, откинул волосы со вспотевшего лба, выругался и уставился на Кита снизу вверх.

— Эй, босс?

— Ну? — Кит легко покачнулся на пятках, выжидая.

— Вы действительно оставите меня в живых до самого открытия Врат, а?

Кит только ухмыльнулся, от чего Скитеру ничего не оставалось, как снова выругаться себе под нос. Кит достаточно понимал монгольский, чтобы уловить суть пожелания, если и не его специфические подробности.

— Боже праведный, Скитер, где это ты понабрался таких словечек?

Новоиспеченный частный детектив «Замка Эдо» хмыкнул и не без усилия поднялся на ноги.

— У одной симпатичной штучки по имени Хоулун.

Кит даже зажмурился от удивления.

— У похищенной Есугэем невесты?

Теперь настал черед уже Скитеру удивляться.

— Догадка верна. Вы единственный, кроме Налли Мунди, кто вообще слышал о ней. Кит невольно рассмеялся.

— Да я забыл больше, чем док Мунди знал когда-либо, храни его Господь. А из него вышел бы неплохой разведчик времени, не будь у него такое хлипкое здоровье. Так, значит, Хоулун умела ругаться как пьяный матрос, да?

Скитер закатил глаза.

— Еще как умела. Ну, у нее имелся повод кипятиться.

Есугэй украл ее прямо из ее свадебной процессии — она выходила за парня из соседнего клана. Я сам видел это. Ну, к тому времени я набрался монгольского достаточно, чтобы понимать, что именно она визжала ему всю дорогу обратно на земли Якка. Я целую неделю ходил красный как рак. В конце концов, мне было тогда всего восемь лет.

Кит усмехнулся:

— Когда-нибудь… — Скитер, очертя голову, бросился на Кита и продолжал движение, уже летя на мат, — я с удовольствием выслушаю всю эту историю целиком.

— Уф!.. — По крайней мере приземляться Скитер умел, что в глазах Кита повышало его шансы в драке. Он застонал и перекатился на четвереньки. — Не выйдет. Я не доживу до этого.

— Ты просто размяк от легкой жизни. Давай, повторяем все сначала.

— Эй, Кит! — В дверь просунулась голова Свена Бейли. — Тебя к телефону! Рониша Аззан. И голос у нее не самый радостный.

Кит со Скитером встревоженно переглянулись.

— Ну что еще там? — буркнул Скитер.

— Сейчас узнаем. Молодцом, — бросил Кит через плечо, трусцой направляясь в кабинет Свена, где инструктор по рукопашному бою вернулся к заточке гладия. Кит схватил лежавшую на столе трубку.

— Кит Карсон на проводе.

— У нас неприятности.

— Ну что еще там? — повторил Кит точь-в-точь как Скитер только что.

— Тебе лучше подняться. И Скитеру тоже. Мы вводим в вашу группу еще одного человека. И это тебе не понравится.

— За три дня до открытия Денверских мне это уже не нравится. Кого?

— Детектива, — сухо ответила Рониша. — От сенатора Кеддрика. Он только что прибыл через Главные. Они с сенатором сейчас у Булла в кабинете, требуют встречи с тобой.

Тьфу ты…

— Будем через пять минут.

Душ Кит решил не принимать: во-первых, честный трудовой пот никому и никогда не вредил, а во-вторых, пусть сенатор понюхает; он это заслужил. Надо же, навязывать им какого-то детектива из Верхнего Времени, когда у них просто не остается времени готовить его к работе в Нижнем.

— Что еще натворил Кеддрик? — поинтересовался Свен, отрываясь от точильного камня.

— Сажает нам на шею какого-то детектива из Верхнего Времени.

— Ну, класс. Только этого вам еще не хватало.

— И не говори. Ладно, увидимся через час. Если Кеддрик, конечно, не укатает нас в кутузку за то, что я думаю о его предложении.

— Это вряд ли, — ухмыльнулся Свен. — Одно дело Булл Морган. Совсем другое — Кит Карсон. Даже Кеддрик не настолько глуп, чтобы с ним связываться.

Редко — пожалуй, даже очень редко — всемирная слава имеет свои преимущества. Кит Карсон ухмыльнулся и все той же трусцой выбежал из кабинета.

— Скитер, одна нога здесь, другая там. У нас неприятности. Поднимаемся в кабинет к Буллу.

Скитер, потиравший заработанные за день синяки, резко обернулся.

— К Буллу?

— Идем. Просвещу по дороге.

— Да вы что, Кит! От меня же разит как от вшивой лошаденки в конце монгольского лета!

— Вот и прекрасно! — просиял Кит. Чего-чего, а сообразительности Скитеру было не занимать. Он хихикнул и поспешил за старым разведчиком.

— Что, опять Кеддрик? Что теперь?

Кит ответил. Скитер закатил глаза.

— Ох. Могу я просить вас об услуге? Этот детектив, кем бы он там ни был — заставьте его шесть часов подряд взвешивать и сортировать пули, одновременно просвещая его, почему он не должен трясти перхотью над грядкой, ладно?

Кит хихикал весь остаток пути наверх.

Однако стоило им ступить из лифта в кабинет, как всякое желание смеяться пропало. Сенатор Джон Пол Кеддрик как раз громогласно требовал знать, где находится поисковая группа, и неужели все считают, что ему нечего делать, как штаны просиживать, когда впереди столько работы, и что если Рониша Аззан не хочет остаться без работы, ей лучше сию же минуту…

— Поберегите свои угрозы, — рявкнул Кит, выходя из лифта. Скитер мешкал у него за спиной, явно набираясь храбрости. — Меня ими не проймешь. И что это за вздор насчет включения в состав моего отряда еще кого-то?

Джон Кеддрик обернулся к нему, открывая рот для сокрушительной отповеди, но, вглядевшись, передумал и сменил тон.

— Пока живу и дышу… У вас всегда были отвратительные манеры, Карсон.

Не обращая внимания на оскорбление, Кит перевел разговор обратно к делу.

— Что за разговоры, будто вы навязываете мне детектива, которого якобы нужно взять с собой?

Кеддрик снова открыл рот, чтобы ответить, но тут, похоже, унюхал исходивший от тренировочного костюма Кита запах, ибо тут же, сморщив нос, отступил на шаг от надвигавшегося на него разведчика. Это была крошечная психологическая победа, но она сыграла свою роль, хоть немного выбив Кеддрика из колеи — а именно этого и добивался Кит. Он мгновенно развил атаку.

— Вы понимаете, насколько это глупо, да просто смертельно глупо — посылать на операцию вроде этой человека, не имеющего опыта действий в Нижнем Времени? Тем более, когда на подготовку остается всего три дня? Мы ведь не в Нью-Голливуд собрались, Кеддрик. Люди, не понимающие, что делают, в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году могут закончить свою жизнь множеством малопривлекательных способов — даже не преследуя вооруженных террористов.

— Я настаиваю на том, — холодно возразил Кеддрик, — что агенты «Уордменна — Вульфа» весьма компетентны в своих профессиональных вопросах. Сид Кедермен произвел на меня более чем благоприятное впечатление своими рекомендациями. Он вполне подходит для этой работы, и я категорически требую его включения в состав поисковой группы.

Кит перевел взгляд на человека, сидевшего за Кеддриком, невозмутимого типа с темными волосами и светлой кожей. На вид ему было лет тридцать пять, хотя вполне могло оказаться на десять больше. Или меньше. Он уже нарядился для Денверских Врат — в щегольской мужской костюм с расшитым шелковым жилетом. В руках он держал трость с серебряным набалдашником, в которой наверняка был спрятан острый стилет. Боже, да он вылитый пароходный шулер! Только этого нам не хватало… Невысокий, коренастый, возможно, хорошо сложенный под этим модным костюмом, с лицом, которое смотрелось бы естественно в брокерской конторе на Уолл-стрит, или на рыболовном сейнере в Северном море, или у громилы, взрезающего банковский сейф ацетиленовой горелкой. Взгляд, которым он встретил оценивающий взгляд Кита, был достаточно прямым, но при этом непроницаемым и одновременно настороженным, как у хищника при встрече с незнакомым соперником.

— Мистер Карсон, — мягко произнес он, поднимаясь с грацией, выдавшей безукоризненное физическое состояние, которому, однако, недоставало, возможно, знания боевых единоборств. — Меня зовут Сид Кедермен.

Он протянул руку. Кит пожал ее, отметив про себя легкое уплотнение на сгибе указательного пальца, говорящее о долгих часах тренировок в тире.

— Скажите, мистер Кедермен, сквозь сколько Врат времени вы проходили? И хорошо ли вы управляетесь с лошадьми?

Легкая улыбка мелькнула у того на губах и тут же исчезла.

— Честно говоря, я никогда не проходил ни через одни Врата. Моя деятельность ограничивалась Верхним Временем, а отпусков у меня почти не бывает. Что же касается лошадей, я хорошо управляюсь со всеми низшими формами жизни. Я езжу верхом достаточно хорошо, чтобы это устроило даже вас.

Кит проигнорировал и это завуалированное оскорбление.

— Спасательная операция в Скалистых горах тысяча восемьсот восемьдесят пятого года по следам удерживающих заложников террористов — это не то же, что короткая поездка на смирной кобыле в каком-нибудь городском клубе верховой езды. И я посажу вас вовсе не на хорошо обученную лошадь для начинающих. Старый Запад мало напоминает мир Верхнего Времени, где агенты «Уордменна — Вульфа» цепляют своих клиентов. Скажите, что может рекомендовать для подобной операции именно вас. Если вы не против, конечно.

В темных глазах Кедермена загорелся огонек того, что могло бы показаться иронией, а могло — чем угодно другим.

— Помимо всего прочего, я иду с вами потому, что мой клиент закроет эту станцию в случае, если меня не включат в состав вашей группы. Сенатор Кеддрик совершенно недвусмысленно высказался на тот счет, что он не доверяет действиям, предпринимаемым этой станцией. И кроме того, мы имеем дело с «Ансар-Меджлисом». Очень, насколько я понимаю, серьезными террористами.

Кеддрик взял их на мушку, и Кит понимал это. Хуже, понимал, что Сид Кедермен тоже понимает это и наслаждается ситуацией. Кит пожал плечами, отступая единственно приемлемым образом:

— Если ваш жеребец сбросит вас, стоит ему наступить на гремучую змею или услышать визг пумы, выкручивайтесь сами. Как командир отряда, я не могу и не буду тратить время на то, чтобы нянчиться с раненым новичком до следующего открытия Денверских Врат. Если вы не подберете себе приемлемой экипировки до открытия Врат, вам же хуже. Вы или останетесь здесь, или будете предоставлены в Нижнем Времени сами себе, ибо я не собираюсь ждать, пока вы купите или возьмете напрокат вещи, которые вам полагалось приобрести давным-давно.

— Я сделаю все, чтобы не разочаровать вас. Сухой, самонадеянный и — черт подери! — слегка издевательский тон.

— Честно говоря, Кедермен, — буркнул Кит, — мне глубоко наплевать, разочаруете вы меня или нет. Делайте свою работу, если не хотите подыскивать себе другую. Сенатор! — Он повернулся к Кеддрику. — Поскольку именно вы настаиваете на включении мистера Кедермена в состав поисково-спасательной группы, вы и будете платить.

Пошлите его к Энн Уин Малхэни за подходящим тому историческому периоду оружием. Я предложил бы «ремингтон».

— Что? — удивленно заморгал сенатор. Кеддрик, предложивший один из самых драконовских законов по контролю за огнестрельным оружием в истории западной цивилизации, явно не имел ни малейшего представления о том, что предлагал Кит.

Кит в упор смотрел на Кедермена.

— Как детектив «Уордменна — Вульфа», вы наверняка умеете обращаться с современным оружием. Однако вы не имеете ни малейшего понятия о том, что носить в тысяча восемьсот восемьдесят пятом.

— Вряд ли оружие на дымном порохе намного сложнее современного нарезного. Кит сдвинул брови.

— Значит, вы имеете опыт стрельбы с больших дистанций? Отлично. В таком случае мы начнем, скажем, с револьвера «ремингтон» модели семьдесят пятого года калибра сорок четыре — сорок и винтовки «ремингтон» номер три калибра сорок пять — семьдесят, с падающим затвором Хепберна. Скажите Энн, пусть поставит на нее прицелы Кридмора, и если вы освоите ее, мы получим возможность вести огонь по «Ансар-Меджлису» с дистанции в полмили. И добавьте еще «Ремингтон-Дерринжер» сорок первого калибра, мистер Кедермен, — вы сможете держать его в кармане вашего модного костюма, если вам хочется иметь потайное оружие. Только постарайтесь не прострелить им себе ногу — у этих «дерринжеров» не было предохранительного механизма, а курки довольно длинные. Спустите один, и получите аккуратную дырку сорок первого калибра в потрохах. Пусть Энн покажет вам, как безопасно заряжать и разряжать его. Передайте ей, пусть пошлет счет сенатору. Я буду ждать вас в библиотеке сразу после обеда. Вам еще многому предстоит научиться, если вы хотите участвовать в этой экспедиции. А теперь, с вашего позволения, нас с мистером Джексоном ждут незавершенные дела.

— Минуточку, черт возьми, подождите-ка, — вспыхнул сенатор Кеддрик.

Кит холодно сощурился, встретившись с Кеддриком взглядом.

— Таковы мои условия, сенатор. Вы его наняли. Так что не пытайтесь шантажировать станцию, чтобы она еще и ваши расходы оплачивала. Это ваша проблема. Мистер Кедермен! — Он коротко кивнул детективу. — Жду вас ровно в шесть тридцать в библиотеке. Не опоздайте.

Скитер едва не споткнулся, первым ринувшись к лифту. Сенатор Кеддрик продолжал брызгаться слюной. Прежде чем двери лифта затворились, Сид Кедермен успел одарить Кита короткой, довольной ухмылкой и щелкнуть пальцами у виска в знак небольшой победы в той смертельной игре, в которую их ввязали. Скитер Джексон смахнул пот со лба.

— Черт, Кит, вы ведь никак не можете жить без опасностей, нет?

— Знаешь, Скитер, — вздохнул тот, когда лифт понес их вниз, к Общему залу. — Есть единственная вещь страшнее, чем управлять дорогим отелем на вокзале времени.

— Ну и какая?

— Не иметь вокзала времени, чтобы управлять на нем гостиницей.

На это Скитер не нашелся, что ответить.

* * *

Обычно Кэтрин («Кэт») Эддоуз получала удовольствие от ежегодных поездок на уборку урожая в Кенте. Собирать хмель было проще многого другого, чем ей приходилось заниматься, да и сельский Кент превращался на это время года в огромный сад, полный цветов, зелени и свежего, чистого воздуха. Более того, Джону Келли, с которым она более или менее постоянно делила ложе вот уже семь лет, эти поездки на село почти всегда шли на пользу, избавляя на время от мучившего его кашля.

Однако в этом году все вышло по-другому. Обычно конец сентября бывал здесь теплым и живописным. Но все последнее лето выдалось необычно сырым и холодным. Когда они выбрались наконец, в Кент, дожди шли и там. От работы в холодных, мокрых полях от зари до заката здоровье Джона Келли только пошатнулось еще сильнее.

— Ничего уж тут не поделать, Джон, — сказала она наконец. — Видать, не судьба нам досидеть здесь до конца. Ты только смерти дождешься, точно говорю, и что тогда станется со мной, а? Куда ж я без тебя, Джон Келли?

Слезы стыда и бессилия заставили его отвернуться, но к ночи кашель его настолько усилился, что он согласился отказаться от уборки хмеля, пусть это и означало отказ от денег, в которых они оба так нуждались. У них не оставалось другого выхода, как вернуться в Лондон, где их хотя бы ждала сухая комната Келли для ночлега. Дорога пешком из Хантона в Лондон была неблизкой, но и денег на поезд у них не осталось, так что они отправились пешком, в компании с другой семейной парой, с которой познакомились, работая в полях.

— Ну что ж, нам в Челтенхем, — сказали их новые друзья, когда они добрели до поворота на Лондон, — так что до свидания, и удачи вам. Глянь-кось, Кэт, у меня тут квиток на рубаху фланелевую — может, возьмешь? Ценой всего два пенса, а старику твоему как раз сгодится, и, скажу тебе, нужна ему теплая рубаха, с таким-то кашлем.

— Спасибо. — Кэтрин с благодарностью приняла измятый талон. — Я и сама боюсь за Джоново здоровье — холода придут, а денег как не было, так и нет. Правда твоя, рубаха нам пригодится. — Она сунула талон в один из карманов, к тому самому мятому письму, что она купила у Энни Чапмен, бедолаги; письму, которого она слишком боялась, чтобы дать перевести, после того, что случилось с бедной Энни. И ведь Смуглая Энни призналась, что купила эти письма у Полли Николз, а та тоже погибла жуткой смертью.

Может, умнее всего было бы вовсе избавиться от этого письма? Просто выбросить его или сжечь, даже не пытаясь перевести?

Они простились с друзьями и побрели дальше по дороге, ведущей от развилки в Лондон. Кэтрин то и дело с опаской поглядывала на Джона. Цвет лица у него сделался еще хуже, и дышал он с трудом. Да и печень разболелась, судя по тому, что ему несколько раз пришлось остановиться на обочине передохнуть, и по тому, как он потирал бок и спину, когда думал, что она этого не видит. Им нужны были деньги на доктора и лекарства, как нужны они были бедняге Энни, а у них так мало осталось вещей на продажу. Они так рассчитывали на деньги за уборку урожая, чтобы перезимовать на них, а теперь у них никаких сбережений не осталось, а ведь холода еще даже не настали…

Придется мне узнать, что в нем, в письме этом, вдруг догадалась Кэт, и ее пробрала дрожь. Придется узнать, что в нем такого, и кто его написал, коли хочу, чтоб Джон дожил до весны. Эх, жаль, не назначили копы награды за того, что этот убийца Уайтчеплский сделал с Полли да с Энни. Ей не хотелось шантажировать того, кто написал письмо, тем более после того, что случилось с его предыдущими обладательницами, но и другого выхода она не видела.

Ну, сказала она себе, в Ист-Энде довольно найдется валлийцев, и то сказать, их там как собак нерезаных; так уж один-то найдется, чтоб сказать мне, что там, в этом драгоценном письме Эннином, вот и узнаю. Вот жаль, что Джон по-валлийски не талдычит, а так мне еще и делиться деньгами за перевод не пришлось бы. Может, загнать эту рубаху фланелевую кому, а деньги заплатить тому, кто прочтет мне письмо по-английски?

В животе ее было пусто, как и в кармане, в котором она хранила деньги — когда те бывали. Джон Келли, упорно ковылявший по дороге, несмотря на одышку, оглянулся через плечо и улыбнулся ей.

— Слышь, дорогая, — окликнул он ее. — Небось проголодалась?

— Ну, перекусить не отказалась бы, — призналась она. Ее тревожило, что он, должно быть, так же голоден, как она, а еда ему нужнее — при его-то кашле да почках. — Не переживай, Джон Келли: глядишь, скоро доберемся, пусть и изголодавши маленько, а там уж ты хоть пару пенсов да заработаешь, вот и поедим чего горячего.

Она и сама всегда заработает несколько пенсов, если понадобится. До сих пор она торговала собой, только когда обстоятельства становились действительно отчаянными. Но когда ее друг болел, а денег не оставалось ни гроша, Кэт Эддоуз не гнушалась возможностьюзаработать четыре пенса любым доступным ей способом. И уж раз дочка и ее новый муж, чтоб ему пусто было, взяли в привычку то и дело менять жилье по всей южной окраине Лондона, рассчитывать найти ее, чтобы выклянчить пару пенсов, не приходилось.

Ну, она все одно попробует найти дочь, как только снимет койку в своем прежнем ночлежном доме за номером 55 по Флауэр-энд-Дин-стрит. Придется, конечно, загнать что из шмоток на жратву да ночлег, а там она отыщет свою девочку да попытается раздобыть еще деньжат, а ежели не получится — ну, тогда придется найти какого забулдыгу-валлийца, которому невтерпеж перепихнуться за четыре пенса, вот он пусть и переведет письмо Энни Чапмен заместо платы. А там уж у нее будет полно денег на лекарства для Джона, себе на джин да на теплый ночлег до конца дней своих. А тот, кто зарезал Полли Николз да Энни Чапмен, пущай теперь на виселице попляшет. Было время, Кэт Эддоуз зарабатывала на жизнь продажей дешевых книжонок на публичных повешениях. Она едва не улыбнулась. Разве не справедливо, ежели она разбогатеет на истории, как повесят Уайтчеплского убийцу?

* * *

Раскаленный небосклон сиял как перевернутая чаша из позеленевшей бронзы. Горячая, едкая пыль лезла Скитеру в горло, несмотря на прикрывавшую нижнюю часть лица бандану. Скитер снова поерзал в седле, морщась от головной боли и от свербившего под грязной одеждой пота. Боль в стертых бедрах напомнила Скитеру, как давно он не садился в седло. Вообще-то он неплохо ездил верхом. В свое время, в другой жизни он легко мог совладать с любой оседланной тварью. Однако за годы легкой жизни на станции Шангри-Ла просто-напросто отвык — увы! А благодаря постоянному, назойливому присутствию Сида Кедермена — тот ухитрялся непрерывно путаться под ногами, не переходя при этом грани приличия, — Скитер и трех минут не успевал пробыть наедине с Китом, чтобы поделиться с тем своими подозрениями насчет Ноа Армстро.

Ну почему бы этому Армстро не удрать куда-нибудь в январь, а не в этот чертов июль? Жар как вода струился по узкому ущелью, на дне которого цокал подковами по отдаленному подобию тропы их небольшой караван. И почему эти чертовы любители пострелять дымным порохом не выбрали для своих дурацких игрищ местечка поближе к цивилизации? По их с Китом предположениям, Армстро при первой возможности должен был сбежать из группы, направившись в какое-нибудь людное место. Сан-Франциско, например. Или Чикаго, или Нью-Йорк, если он действительно хотел затеряться. Поиски Ноа Армстро и его заложников по всему континенту мало соответствовали представлениям Скитера о приятном времяпрепровождении, но он с радостью сделал бы и это, только бы отыскать Йаниру и ее семью.

Однако Армстро не сбежал. Скрываясь под маской пьяного фанфарона Джо Тайролина, Армстро даже не откололся от группы стрелков-любителей. Вместо этого главарь террористов выехал в горы вместе с остальными энтузиастами исторической стрельбы — возможно, вместе со своими заложниками, продолжая угрожать им. Почему Армстро продолжал держаться остальной группы, не смог понять даже Кит. А Сид Кедермен, так похвалявшийся своим умением понимать террористов, вообще не предложил никакого объяснения, просто пожав плечами.

Вот так Киту, Скитеру и агенту «Уордменна — Вульфа» пришлось плестись по их следу, а это означало переезд поездом из Денвера в Колорадо и нелегкий верховой переход на запад, в направлении Пайкс-Пик, в заброшенный шахтерский лагерь, где проводились состязания. Курт Майн-рад, гид во времени, которого направил им в помощь Грен-вилл Бакстер, нанял для перевозки припасов небольшой караван вьючных мулов. Уже через час после того, как они выступили в путь, Сид Кедермен начал беспокойно ерзать в седле, явно страдая от непривычного рода занятий. В конце концов, он послал своего коня вперед и пристроился к проводникам.

— Почему эти кретины поперлись для своих дурацких состязаний именно сюда? Они что, в Денвере заниматься этим не могли? Никаких ограничений в ношении оружия в конце девятнадцатого века еще не принимали, так кой черт понес их в эту Богом проклятую глушь?

Майнрад легко повернулся в седле к нему; лицо его за годы поездок с туристами по этим горам приобрело оттенок старой, хорошо выделанной кожи.

— Им хочется духа настоящего Старого Запада, а в Денвере это уже невозможно. Город слишком разросся и сделался цивилизованным. Миллионеры, разбогатевшие на золотой и серебряной лихорадке, превратили Денвер в уменьшенную копию городов с Восточного побережья: шикарные дома, европейские скульптура и живопись и общество самых ужасных снобов, каких только можно найти. Нувориши всегда рвутся продемонстрировать свои манеры и культурное превосходство, а денверские четыре сотни в этом отношении из худших.

Кедермен только фыркнул и снова поерзал в седле, пытаясь найти менее болезненное положение.

— Поэтому нашим искателям приключений нужен брошенный шахтерский городок в горах — чтобы там было много старых зданий, а еще ржавого оборудования, чтобы в него стрелять, а также использовать в качестве укрытий. Проблема в том, что большая часть таких лагерей еще не заброшена. Большие месторождения обнаружили здесь в пятидесятых годах девятнадцатого века, в городах вроде Сентрал-Сити, а новые, еще крупнее, открыли уже в семидесятых, в Энимас-Форкс, Апексе и Ледвилле. Эти города выросли как грибы на волне золотой лихорадки. Основное население — золотоискатели, спившиеся авантюристы, проститутки и процветающие торговцы. Они наживают бешеные состояния, торгуя припасами по непомерным ценам. В таких городах состязания не устроишь, поэтому мы и выбрали Маунт-Макинтайр. — Кедермен удивленно покосился на проводника, и тот усмехнулся. — Этот городок уже несколько лет как совершенно заброшен. Собственно, легендарный прииск Криппл-Крик не эксплуатировался целых двенадцать лет именно из-за Маунт-Макинтайра.

Эта история заинтриговала Скйтера, даже несмотря на присутствие Кедермена.

— Как это? Даже я слыхал про Криппл-Крик.

Майнрад ухмыльнулся.

— В общем, один парень по кличке Цыпленок Билл заявил, что он напал на жилу с содержанием золота две тысячи баксов на тонну породы — чертовски много даже для этих мест. Беда только, все это оказалось мыльным пузырем. Золотоискатели валом повалили сюда, изрыли всю округу шурфами, а нашли только пыль да камни. Народ прозвал это место Фасги-Хокс, Вздор Библейский, так что когда старый пьяница Боб Уомак в семьдесят восьмом нашел здесь жилу в двести баксов на тонну породы, ему просто не поверили. И не верят до сих пор. Только еще через пять лет, в девяностом году, немецкий граф по имени Пуртальс докажет, что Уомак говорил правду. А уже потом Криппл-Крик, конечно, сделается легендой. Особенно после пожара девяносто шестого года, когда весь город выгорит дотла. В тысяча девятьсот втором году золотые прииски Криппл-Крик будут приносить двадцать пять миллионов долларов в год, но пока весь этот край заброшен, благодарение Фасги-Хокс.

— Так вот что на самом деле вышло в Маунт-Макинтайр, — усмехнулся Скитер. — Что ж, похоже, это и правда идеальное место для игрищ со стрельбой. И если хоть кто-то извлекает из Фасги-Хокс хоть какую-то прибыль, кто будет возражать?

— Уж во всяком случае, не ДВВ. Эти-то получают куш с каждого самородка, захваченного в Верхнее Время. И потом, здесь этого местного, западного колорита, за которым сюда едут наши клиенты, просто залейся. — Он покосился на недовольного детектива, который снова поерзал в седле. — Да не горюйте, Кедермен, не помрете вы от этого… вот разве что бедра ваши будут не в восторге. Так, переутомление мышц, крепатура. Седалищной мозоли вы, во всяком случае, не набьете, а если и сотрете задницу в кровь, у меня есть снадобье для новичков, чтобы все зажило в наилучшем виде. — Он расплылся в ухмылке и похлопал свои седельные мешки. — Антисептик, антибиотик и изрядная доза анестезирующего, чтобы убавить боль.

Одна мысль о неуязвимом м-ре Кедермене, смазывающем седалищные мозоли заживляющим снадобьем, заметно подбодрила Скитера. Поведения Кедермена по отношению к прессе при их отбытии сквозь Денверские Врата — тот совершенно омерзительным образом поддакивал этой гнусной жабе, Кеддрику, а также нагло уверял журналистов в том, что лично вернет бедняжку Джину Кеддрик в объятия любящего папочки, ибо снаряженной вокзалом экспедиции эта задача явно не под силу, — хватило, чтобы до конца дней заслужить лютую ненависть Скитера.

Скитер с трудом удерживался от того, чтобы не сунуть Кедермену булавку в задницу — очень уж соблазнительно было бы послушать, как тот запоет в разгар тирады. Зато теперь его приводила в ужас мысль о той катавасии, которая поднимется по их возвращении на станцию. Первый же ублюдок, который сунет ему в рот микрофон с воплем: «Это правда, что вы затеяли обжулить сенатора, пользуясь постигшим его несчастьем?» — получит по морде ближайшим не привинченным к полу предметом.

Но пока…

Из Колорадо-Спрингс в Маунт-Макинтайр вело два пути. Один заворачивал круто на север, через ущелье Вудленд-Парк, и лишь затем спускался к Криппл-Крик. Можно было ехать и на юг, мимо Виктора, а потом повернуть на север, держась предгорий. Оба пути занимали несколько часов, однако северный был все-таки длиннее, поэтому Майнрад повел их мимо Виктора. Они выехали с железнодорожного вокзала Колорадо-Спрингс часов в десять утра, и ко времени, когда солнце почти цеплялось за вершины Скалистых гор, даже Скитер был измотан. Каньон, по которому они ехали, наконец-то открылся в долину, напоминавшую лунный пейзаж: исковерканные склоны, глубокие, поросшие мелким кустарником расселины. Страна золотоискателей.

Извивающаяся цепочка вьючных мулов обогнула очередной отвал скальных обломков и пустой породы, и глазам их наконец открылся вымерший городишко. Лагерь золотоискателей расползся по долине между отвалами, лотками для промывки породы, зияющими провалами шурфов и огороженными жерлами более глубоких шахт. Река, разделившаяся здесь на несколько рукавов, весело поблескивала на солнце; вода пенилась и клокотала у скатившихся с гор огромных валунов.

В сухом вечернем воздухе треснул выстрел, заставивший Скитерову клячу шарахнуться в сторону. Ударом пяток он совладал с перепуганным животным и послал его обратно по тропе.

Длинный, пересохший деревянный лоток тянулся на добрых три сотни футов вниз по голому склону до самого подножия. Где-то в самом низу его клубилось в горячем воздухе облачко сизого дыма. На мгновение оно окутало разбитые борта лотка и только потом растаяло. В сотне футов от него вспухло новое облачко — это выстрелили еще, на этот раз из полуразвалившейся конюшни.

Из дверей конюшни вылетела лошадь и безумным галопом устремилась через полосу открытого пространства. Всадник, низко пригнувшийся к лошадиной шее, выхватил из кобуры на поясе пистолет и выпалил куда-то в сторону лотка. В воздухе повисло новое облачко порохового дыма, быстро смешавшегося с пылью из-под копыт. Всадник сунул револьвер обратно в кобуру и выхватил из седельного чехла другой, гораздо большего размера. Новый выстрел прогремел, когда он проносился мимо лотка. На всем скаку всадник зачехлил и этот пистолет и поскакал к хибаре на краю поляны.

Только там он натянул поводья, резко останавливая лошадь, снова выхватил револьвер и, развернувшись, выпалил через плечо в сторону лотка. Посыл шпорами — и несчастная лошадь, обогнув хибару, понеслась назад, а он продолжал палить по лотку, пока не скрылся в темном проеме дверей, который тут же заволокло пылью. Послышался резкий свист.

— Время! — послышался мужской голос со стороны заброшенных домов. — Мишени! Следующему — приготовиться!

На этот раз Скитер разглядел за дальним бортиком лотка пригнувшуюся фигуру. Парень за лотком бежал вниз, на ходу срывая прилепленные к ветхим деревянным конструкциям мишени, торопливо заменяя их на новые, предназначенные для следующего соревнующегося. Потом он бросился обратно наверх и прыгнул в щель, защищавшую его от свинца. Схоронившись там, он выхватил револьвер и выстрелил в воздух. По этому сигналу из конюшни снова ударил выстрел. Скитер увидел облачко пыли и щепку, отлетающую от сухого бортика лотка в месте, где ударила пуля. Из конюшни вырвалась вторая лошадь с точно так же пригнувшимся к гриве всадником с той только разницей, что шестизарядный револьвер торчал у этого из кобуры рукоятью вперед. Затем все повторилось: всадник дважды выстрелил в лоток, пока его конь, здоровый белый в яблоках жеребец проносился мимо; доскакал до хижины, натянул поводья, выстрелил через плечо, сунул пистолет в кобуру и снова погнал лошадь обратно. Кожаный повод зацепился за торчавшую вперед рукоять револьвера и выдернул его из кобуры. Револьвер блеснул на солнце вороненой сталью, описал в воздухе пологую дугу и со стуком упал в пыль. Всадник даже оцепенел от огорчения. Опомнившись, он остановил лошадь, слез на землю, подобрал оружие и, исполнив на одной ноге замысловатый танец, взгромоздился обратно в седло и совершил еще один круг почета вокруг хибары. Только после этого он поскакал обратно, обстреляв напоследок лоток.

Скитер хихикнул.

— Черт, как бы этому парню еще пару раз не попрыгать из седла и обратно, пока он доберется до конюшни.

— Да, — повернулся к нему Кит. — И если бы это была настоящая перестрелка, он скорее всего был бы уже покойником.

Скитер разом посерьезнел.

— Намек понял.

Судья в заброшенном доме крикнул: «Время!»

Ехавший во главе цепочки верховых лошадей и вьючных мулов Курт Майнрад сложил руки рупором и пронзительно свистнул.

— Эге-гей! — завопил он. На мгновение в заброшенном шахтерском городке воцарилась мертвая тишина, затем захлопали двери, и он разом ожил. Мужчины в выцветших, покрытых пылью брезентовых рабочих штанах и сшитых из лоскутов бычьих шкур куртках выходили из укрытий за несколькими зданиями. Из казавшихся необитаемыми домов возбужденно выбегали женщины, некоторые в таких же нарядах, как мужчины, а другие — в длинных платьях и широкополых шляпках для защиты от палящего солнца. Внизу, у лотка, мужчина, менявший мишени, замахал им руками и отозвался таким же пронзительным кличем.

— Поехали, — скомандовал Майнрад.

Кит стукнул пятками по бокам своей лошади почти так же устало, как Скитер. Вряд ли отставной разведчик садился за последние годы в седло чаще, чем Скитер, и хотя Кит оставался гибким и крепким, как старый, пробывший слишком долго на солнце кожаный ремень, моложе за эти годы он тоже не сделался. Вид самого выносливого из всех известных Скитеру человека, измотанного не меньше, чем он сам, немного взбодрил Скитера. Они молча въехали в «город», пока обитавшие в нем стрелки собирались перед конюшней. Кто-то восстановил стойла и загон, так что здесь можно было разместить несколько десятков лошадей, но пока там виднелось не больше дюжины. Из труб нескольких ветхих домишек поднимались едва заметные струйки дыма; большую часть окон давно выбило непогодой.

Коренастый мужчина лет тридцати пяти с небрежно перекинутым через плечо дробовиком подмигнул их провожатому. Скитер смутно помнил его: это был один из гидов «Путешествий во Времени», проводивший большую часть года по эту сторону Денверских Врат. Гид смотрел на них, не скрывая своего изумления.

— Курт! Вот уж не ожидал, что сюда пошлют именно тебя! Разве ты не в отпуске? Ты только не думай, что я не рад твоему приезду. Я говорил тому курьеру: нам нужна самая лучшая помощь, какая возможна. Ты, должно быть, сидел у самых Денверских, раз добрался так быстро.

Скитер сполз с седла, поскольку ехавшие перед ним Курт Майнрад и Кит Карсон, почти неузнаваемый под толстым слоем пыли, сделали то же самое. Земля под ногами у Скитера оказалась твердой как камень, прокаленная жгучим летним солнцем. В городе пахло древесным дымом, пороховой серой, раскаленной пылью и человеческим потом. От Скитера воняло к тому же лошадью.

— Курьер? — резко переспросил Кит. — Какой еще курьер? Мы здесь без всякого курьера.

Гид «Путешествий» с дробовиком повернулся к Киту, застыл, и челюсть его медленно поехала вниз.

— Боже праведный! Кит Карсон? Нет, уж вас-то они никак не послали бы мне на помощь. Ради Бога, что вы-то здесь делаете?

Кит покачал головой:

— Потом. Зачем вы посылали курьера? Что такого случилось, если вам нужна помощь?

— Два убийства, вот что случилось, — буркнул тот, сплевывая табачную слюну. — Два чертовых убийства и еще четверо пропавших туристов. — Пока Скитер старался удержать стон, гид перевел взгляд с Кита на него, потом на Сида Кедермена и, наконец, уже вопросительно — на Курта Майн-рада. Наконец он протянул руку Киту. — Орсон Трейверс. Давайте-ка я размещу вас, а потом расскажу подробнее. Здесь жарко как в адском пекле, и, судя по вашему виду, вам не помешает выпить чего-нибудь прохладного, прежде чем нырять в этот омут.

Кит кивнул. Задержка явно раздражала его, но и он понимал необходимость стряхнуть пыль с одежды, утолить жажду и позаботиться о лошадях.

— Рад познакомиться с вами, мистер Трейверс. Это Скитер Джексон, детектив отеля «Замок Эдо». А это мистер Сид Кедермен, частный детектив из агентства Уордменна — Вульфа.

— Здравствуйте, джентльмены, — мрачно произнес Орсон Трейверс. — Мои погонщики присмотрят за вашими лошадями и разгрузят мулов. Пройдемте пока в салун, там и поговорим. У меня есть странное ощущение, что наши неприятности связаны с тем, что делаете вы здесь в обществе двух детективов.

Это же ощущение не покидало и Скитера. И Кита тоже, судя по выражению его лица. Что думал на этот счет Сид Кедермен, Скитера не волновало. Если частной ищейке Джона Кеддрика хотелось сделать что-нибудь действительно полезное, он мог сигануть с ближайшей скалы.

— Салун вон там, — показал Трейверс.

Очень скоро Скитер уже сидел на скрипучем деревянном стуле, потягивая холодную воду из мятой эмалированной кружки. В ветхий салун набивались туристы — послушать. В их толпе Скитер не увидел ни одного лица, которое могло бы принадлежать Ноа Армстро или Джине Кеддрик, не говоря уже о его пропавших друзьях. Он сильно опасался, что точно знает, кто погиб, а кто пропал.

— Олл райт, — негромко произнес Кит, когда последний турист протиснулся в дверь. — Вы сказали, вы потеряли двух людей убитыми, а четверо других пропали. Я очень сильно опасаюсь, что ваши плохие новости окажутся туго повязаны с нашими. Мы прибыли сюда с поисково-спасательной миссией. От того, насколько хорошо мы выполним свою работу, зависит, останется ли Шангри-Ла действующей или станцию закроют. — Он окинул взглядом лица туристов и их проводников, изучая каждое по очереди. — Я не вижу здесь Джоя Тайролина. И Касси Ковентины.

Орсон Трейверс провел рукой по взмокшим от пота лицу и волосам.

— И не увидите. Об этой беде я и говорил. То есть, это еще часть беды. — Трейверс поморщился. — В общем, во время скачек на выносливость случилась перестрелка. Двое туристов погибли, застреленные один Бог знает кем. И одна лошадь. А другой турист снялся с места во время всеобщего смятения и исчез со всем своим добром. Захватил с собой носильщика — носильщика и двоих его детей, которым вообще не полагалось быть здесь. Булл Морган и Гренвилл Бакстер выставят меня взашей, — понуро добавил он. — Это надо же: потерять шестерых членов группы в один день!

Скитер крепко стиснул в руках свою кружку, боясь вздохнуть. Кто мертв, а кто бежал? Носильщик с двумя детьми мог быть только одним человеком, так ведь? Маркус — с Геласией и Артемисией. Но кто тогда бежал с ними? Йанира? Может, его друзья все-таки в безопасности, бежав в горы? Но два человека убиты, а заложников было шестеро. Скитер вдруг понял, что ему совершенно необходимо знать, кто здесь погиб. Он вскочил на ноги.

— Покажите мне тела, — хриплым от пыли и усталости голосом потребовал он. Трейверс колебался.

— Тут все не так просто, как вам кажется, мистер Джексон.

— Покажите мне эти чертовы тела! Кит тоже встал.

— Спокойно, Скитер, — негромко сказал он, потом повернулся к Трейверсу. — Вам действительно лучше показать их. Насколько я понимаю, вы ведь не отсылали тела обратно с курьером?

— Я решил, лучше будет подождать до возвращения группы, которую я послал на поиски пропавших туристов, но они еще не вернулись, вот я и послал всадника в Денвер. Я надеялся, он успеет туда до открытия Врат, но раз вы ничего о нем не слышали, выходит, ему это не удалось. Мы положили останки в кладовую, вот за этим баром. — Трейверс кивнул в сторону двери в задней стене помещения. — Это самое безопасное место в городе. Мы забальзамировали их медикаментами из нашей аптечки и завернули в пластик. Не хотелось, чтобы до них добрались представители местной фауны. Так вышло, что у нас в отряде станционный врач.

— Паула Букер? — удивленно вскинул брови Кит.

— Угу, — кивнул Трейверс. — После того, что случилось на маршруте, ее было не остановить. Она все сокрушалась, что могла бы спасти одного из них, будь она там, на месте.

Кит устало кивнул:

— Будьте добры, отоприте нам кладовую. Давайте покончим с этим сразу.

Скитер и Кит прошли в соседнюю комнату следом за Трейверсом, оставив Кедермена плестись в хвосте. Желающих идти с ними из числа туристов не нашлось. Трейверс отпер кладовку, где бармен хранил дешевое виски в те времена, когда этот лагерь еще был оживленным, полным надежд городком. Когда тяжелая дверь со скрипом отворилась, в ноздри ударил тошнотворный, сладковатый запах. А еще через несколько секунд Трейверс расстегнул молнии на пластиковых мешках, и Скитер уставился на два мертвых тела. Одного, слава Богу, он не знал. А вот второй…

Даже готовый к худшему Скитер покачнулся, словно от удара. Пыльная комната, прокаленные солнцем горы за разбитым, забранным сеткой окном на мгновение покачнулись и поплыли по кругу. Скитер ухватился за открытую дверь. До него словно издалека донесся собственный, странно перехваченный голос:

— Шею сверну тому гаду, кто это сделал… Юлия застрелили в упор, выстрелом в живот. Очевидно, он оставался в живых еще достаточно долго, чтобы дотянуть до лагеря и Паулы Букер, поскольку кто-то наложил на рану шов прежде, чем он умер. Кит положил руку Скитеру на плечо.

— Мне очень жаль, Скитер. — Сострадание в голосе старого разведчика тронуло бы его, не будь боль такой невыносимо острой.

— Черт подери, Кит! Мальчику не исполнилось еще и семнадцати! — Скитер рывком отвернулся: слезы почти ослепили его, а ему не хотелось, чтобы это заметил Кит. Он сделал шаг прочь из этой ужасной комнаты, на улицу, на свежий воздух, и тут взгляд его упал на Сида Кедермена. Детектив бесшумно подошел к ним сзади и заглядывал им через плечи. Даже застилавшая взгляд Скитеру багровая пелена боли не помешала ему заметить, как застыл в смертельном оцепенении Кедермен, отчего боевой инстинкт Скитера, вообще редко его подводивший, тут же привел все его чувства в боевую готовность номер один. Он уже видел такое же безмолвное, смертоносное напряжение у одного или двух лучших воинов Есугэя, мужчин, запросто перерезавших бы глотку лучшему другу за один косой взгляд в их сторону. При виде выражения глаз Кедермена волосы на загривке у Скитера стали дыбом.

Кедермен смотрел вниз, на тела. И на одно-единственное мгновение Скитер увидел в его ледяных глазах нескрываемое потрясение. Скитер проследил направление его взгляда и понял, что тот смотрит не на убитого подростка из Нижнего Времени, а на второй труп — мужчину, которому, судя по ранениям, выпустили несколько пуль в спину. Внезапное оцепенение Кедермена, потрясенный взгляд, словно отказывавшийся верить в то, что увидел, еще больше насторожили Скитера.

Неожиданно на локоть Скитеру легла рука Кита.

— Спокойно, Скитер, что-то рот у тебя опасно побелел. Пошли-ка на улицу, подышишь свежим воздухом. Я понимаю, каким тяжелым потрясением стало это для тебя… — Отставной разведчик буквально проволок его через зал салуна, растолкал глазевших туристов и вытащил на жаркий солнечный свет, где воздух был свежее, а легкий ветерок, казалось, сдул жуткий запах смерти. Почти сразу же в руке у Скитера оказалась металлическая фляжка.

— Глотни-ка, Скитер, — чуть громче, чем следовало бы, произнес разведчик. — Это поможет.

Не зная, что задумал Кит, Скитер решил подыграть ему, тем более что это избавляло их на несколько мгновений от присутствия Кедермена. Что бы ни находилось во фляжке, оно обожгло глотку. Скитер сделал еще глоток, покорно позволяя Киту вести его в направлении конюшни. Одной рукой Кит заботливо придерживал его за локоть, словно отводя пораженного горем человека прочь от посторонних взглядов. Когда они отошли от салуна на приличное расстояние, Кит как бы невзначай пригнулся к его уху.

— Что, черт подери, такого увидел ты в лице Сида Кедермена, Скитер, чтобы это так быстро вывело тебя из шока? Только что ты едва на ногах держался, и тут же ты, судя по взгляду, готов прибить Кедермена на месте.

Скитер заглянул прямо в голубые глаза Кита.

— Так вы поэтому меня так стремительно оттуда выдернули?

— Еще бы, — фыркнул Кит. — Просто мне не хотелось, чтобы Кедермен заметил выражение твоего лица. Пусть себе смотрит на трупы.

— Гм. Ну, именно это меня и насторожило — то, как он смотрел на эти тела. Вы можете себе представить, что может повергнуть ручную ищейку сенатора в шок, чтобы он выглядел как дохлая курица? На какую-нибудь долю секунды Сид Кедермен был самым потрясенным человеком в этом лагере. Похоже, он знал этого парня и не ожидал застать его мертвым на полу салуна.

Кит даже присвистнул, хотя и негромко.

— Мне это представляется довольно любопытным, а тебе?

— Любопытным? А ведь это еще далеко не все. Есть что-то подозрительное в рассказе Кеддрика — в том, что он пытался нам скормить насчет этого Ноа Армстро. Или Кеддрик врет, или кто-то подбросил ему эту ложь, так как мне начинает казаться, что Ноа Армстро никого не похищал. И возможно, он вовсе никакой не террорист.

Кит застыл на ходу, и глубокие морщины на его лице сложились в гримасу глубокого удивления. Скитер, хмурясь, рассказал ему все. Про парня с диким взглядом, выкрикнувшего имя Ноа.

— И я готов поспорить, — добавил Скитер, — это Ноа Армстро застрелил террористов из «Ансар-Меджлиса» в детском саду, когда эти мерзавцы пытались схватить детей Йаниры. Они проскользнули сквозь Врата Дикого Запада, добрались сюда и, после того как кто-то убил Юлия, Ноа Армстро бежал дальше с Маркусом и девочками. Вот только… Почему Юлий изображал женщину?

Этот вопрос не давал Скитеру покоя. Этот момент никак не стыковался со всем остальным.

— Да, забавно, — задумчиво пробормотал Кит. — Кого должен был изображать Юлий? Почему именно женщину? Если, конечно, он не служил прикрытием для кого-то другого.

— Джины Кеддрик? — ахнул Скитер.

— Не вижу других кандидатур. Но зачем? И если Ноа Армстро не имеет отношения к «Ансар-Меджлису», кто, черт подери, он такой? И откуда он знал о готовящемся нападении на Йаниру и ее семью?

— Именно эти же вопросы я задаю и себе, — пробормотал Скитер. — И еще: как звали того дикого парня в толпе?

— Ты говорил, у парня был пистолет, стрелявший дымным порохом? Скитер кивнул.

— Было бы весьма интересно, — сказал Кит, с отсутствующим видом почесывая затылок, — узнать, не зарегистрирован ли этот пистолет на имя Карла Мак-Девлина?

— Вы имеете в виду… — выпучил глаза Скитер, — этот малый мог быть Джиной Кеддрик? В мужском костюме? Кит выразительно поморщился.

— Она исчезла в компании с Ноа Армстро, кем бы он там ни был. И нам известно, что Джина — храмовница. Это дает ей убедительный повод защищать жизнь Йаниры. После убийства ее тетки и подруги у Джины наверняка имелись основания подозревать, что Йанире угрожает серьезная опасность.

Скитер негромко присвистнул.

— Мне это не нравится, Кит. Ни капельки не нравится. Вонючее дело.

— Мне тоже, — буркнул Кит, яростно пнув башмаком комок грязи. Тот разлетелся облачком пыли. — Впрочем, подумать, так оно и раньше мне не нравилось, и у меня никогда не было оснований верить хоть одному слову Джона Кеддрика. Что меня интересует — так это зачем Кеддрику было врать насчет Ноа Армстро. Уж ФБР-то могло бы подтвердить или опровергнуть его утверждение, будто Армстро — террорист.

— А может, — неохотно предположил Скитер, — Кеддрик просто подкупил ФБР? Такое ведь случалось.

Кит смерил его внимательным, непроницаемым взглядом и выругался на незнакомом Скитеру языке.

— Знаешь, Скитер, я терпеть не могу, когда ты говоришь вещи вроде этой. Потому, что у меня неприятное ощущение, что ты, возможно, прав.

— Класс. И что нам теперь со всем этим делать?

— Во-первых, — тут лицо Кита превратилось в узкую, смертоносную маску, — мы выясним, что такого произошло здесь, в результате чего два человека мертвы, а Маркус с детьми спасается бегством. Потом мы выследим Армстро и наших друзей. Прежде, чем это за нас сделает еще одна шайка меджлисовцев.

Возвращаясь в пыльный салун, Скитер безрадостно обдумывал еще одну загадку: какова роль во всей этой смертельной неразберихе м-ра Сида Кедермена?

Глава 5

Джон Лахли осторожно приложил лист промокашки к свежему, блестевшему кроваво-красными чернилами тексту, который только что дописал, потом поднес письмо ближе к свету, чтобы перечитать. Писать мейбриковыми каракулями оказалось непростым занятием, к тому же ему пришлось хорошо потрудиться, вставляя в текст эти его мерзкие американизмы. Однако результатом он заслуженно гордился.

Дорогой босс… Я чуть не каждый день слышу будто полиция словила меня но они покуда меня даже не нашли. Смех просто какими умниками они себя выставляют будто они на верный след напали. А от шутки этой про Кожаный Передник я едва со смеху не помер. Я резал шлюх и буду резать покуда меня не повяжут. Последний раз я знатно потрудился. Дамочка и пискнуть не успела. Словят они меня как же. Нравится мне эта работа и руки чешутся продолжить. Скоро услышите еще обо мне да о моих забавах. Я было сохранил немного красной жижи в бутылке из-под пива имбирного чтоб ей писать да она загустела словно какой клей вот и не получилось. Ну да и чернила сойдут красные ха-ха. Следующий раз отрежу дамочке уши да отошлю в полицию посмеяться. То-то. Вы уж придержите письмецо покуда не поработаю еще а там пусть его все знают. Мой нож востер так что руки чешутся пошустрить как возможность выпадет. Удачи вам.

Искренне ваш, Джек-Потрошитель.

Не обижайтесь что кличка рабочая.

P.S. Вот потеха коль вы тиснете письмецо в газеты покуда я чернила с рук не смыл чтоб им. Говорят я сейчас вроде как доктор. Ха-ха.

Джон Лахли поставил на письме дату — 25 сентября — и довольно усмехнулся. В прошлый приезд Мейбрика в Лондон он дал тому указания захватить с собой дневник и без интереса прочитал то, что накарябал там этот жалкий безумец. Он скопировал манеру письма Мейбрика, включая безумные повторы «ха-ха», отсутствие знаков препинания и прочие характерные особенности. Когда в Ливерпуле обнаружат дневник Мейбрика, это письмо поможет повесить его.

Возможно, стоит написать еще несколько писем и открыток, чтобы разослать по почте в ближайшие дни. В конце концов, после того, как он получит от Эддоуз и Страйд недостающие Эддины письма, от Мейбрика не будет больше никакой пользы, разве что поболтаться на виселице. Он с ухмылкой полюбовался витиеватой кроваво-красной подписью. Этой своей выдумкой он очень гордился. Джек-Потрошитель… Бедняга Джеймс, называвший себя в дневнике не иначе как «сэр Джим». Он будет отрицать свое авторство этого письма до самого эшафота. Да, Лахли напишет еще несколько писем. Возможно, даже нацарапает парочку прямо поверх газетной статьи — какой-нибудь, чтобы в ней упоминалось слово «Ливерпуль»…

Стук в дверь кабинета оторвал его от этих приятных размышлений. Он поспешно сунул письмо в ящик стола и запер его.

— Да? Войдите!

В дверях остановился с поклоном его слуга.

— Вы просили известить вас, сэр, когда ваша пациентка очнется.

— Ах да, спасибо, Чарльз. Я сейчас же проведаю юную леди.

— Очень хорошо, сэр.

Лахли поднимался по лестнице, обдумывая, куда послать его смертоносные маленькие письмеца. Возможно, редактору «Дейли ньюс», респектабельной газеты с широким кругом читателей и ярко выраженным желанием разрешить тайну Уайтчеплского убийцы. Или, может, в Центральное Агентство Новостей? Жаль, он не увидит лица редактора, когда письмо ляжет на стол к этому джентльмену. Хихикая над собственной шуткой, Лахли вошел в комнату своей очаровательной пленницы.

— Добрый день, милая леди!

Девица не спала, но лежала почти неподвижно от действия снадобий, которыми он пичкал ее каждый день. Когда он присел у ее кровати, в глазах ее вспыхнул ужас.

— Ну, ну. Давайте-ка побеседуем, мисс Йанира. Слабая дрожь пробежала по ее телу. Он погладил ее по руке.

— Я видел, на что вы способны, дорогая. Я намерен найти вашим способностям наилучшее применение. — Он откинул с ее лба прядь волос и погладил пепельно-белую кожу. — Как вы бледны сегодня. Ну же, не можете же вы не видеть преимуществ, который дает вам связь со мною? Я подарю вам весь Лондон, всю власть и богатства Британии. — Он снова погладил ее по руке. — Видите ли, я получил лицензию. Особое исключение. — Он хихикнул. — Право же, знакомство с Эдди очень полезно. А ведь это не так просто — получить лицензию от нашей славной Короны. Чиновники ужасно цепляются к деталям. Так или иначе, — он ослепительно улыбнулся, — скоро вы станете миссис Джон Лахли, и я рассыплю свою признательность жемчугами у ваших ног.

— Нет… — сорвался с ее губ едва слышный, сдавленный шепот.

Он нахмурился.

— Нет? Ну конечно же, вы выйдете за меня, милая девушка. Не могу же я держать вас под своим кровом, не сочетавшись с вами законным браком. Пойдут всякие слухи, а как раз слухов я допустить не могу.

Она силилась произнести что-то.

— Мой муж… дети…

Он зажмурился от удивления.

— Замужем? Так вы замужем? — Он рассмеялся. — Вы хотите сказать, вы вдова. Ничего, я застрелил вашего дорогого мужа там, на улице. Влепил пулю ему в голову.

Она отодвинулась от него, широко раскрыв глаза от отвращения.

— Нет! Не Джина… Маркус!

Лахли снова нахмурился.

— Значит, человек, которого я застрелил, не приходился вам мужем?

Девица лежала, трепеща; по лицу ее струились слезы. Она ведь называла ему только свое имя, сколько бы он ни пичкал ее зельями. Как он ни старался, она так и не открыла ему пока своего полного имени.

— Какую фамилию носит ваш муж?

Она замотала головой.

— Что… Что такое фамилия?

— То, что пишется после имени! — рявкнул он, теряя терпение. — Черт подрал, да ведь даже в Греции пользуются фамилиями, разве не так?

— Не в Греции… — прошептала она. — Бедный Маркус, его продали в Риме… Он будет так горевать…

Она снова заговаривалась — бредила, наверное. Он схватил ее за руки и встряхнул.

— Говори, как тебя зовут, девка!

— Кассондра! — взвизгнула она, пытаясь вырваться. — Меня зовут Йанира, Кассондра Эфесская!

— Не мели чушь! Нет такого города — Эфес, от него остались только развалины, да и то лишь ученые знают, где они погребены! Как ты попала в Лондон?

— Сквозь Врата…

Ну, снова-здорово… Эти треклятые «врата»; бог знает, что это означает. Она бормотала это слово каждый раз, когда он допрашивал ее. Лахли сменил направление атаки.

— Расскажи мне про письма. Эддины письма. Глаза ее зажмурились от ужаса.

— Помогите мне…

Потеряв терпение, Лахли влил снадобье ей в рот, подождал, пока оно окажет действие, и погрузил ее в глубокий транс. Она лежала, не шевелясь, почти не дыша под покрывалом, которое он накинул на нее.

— А теперь, — мягко произнес он, — расскажите мне про письма.

Ее губы шевелились, но срывался с них только едва слышный шепот.

— Восемь писем…

— Расскажите мне про восемь писем. У кого они находятся?

— Морган… глубоко внизу, в комнате со сводами, с деревом и неугасающим огнем… — несмотря на сильное лекарство, ее пробрала дрожь. — Полли мертва… и бедная Энни, которая и так едва дышала… Страйд уносит слова Эдди с ударом ножа… Кэт боится письма в кармане, она собирает хмель в деревне, боясь даже касаться его… и юная красавица в Миллерс-корт, она умрет, изрезанная на куски, бедное дитя, за письмо на языке, читать на котором научилась в Кардиффе…

Джон Лахли застыл как изваяние.

— Что еще за девушка в Миллерс-корт?

Однако глаза Йаниры оставались закрыты. Снадобье погрузило ее в такой глубокий сон, что не было даже смысла хлестать ее по щекам. Лахли возбужденно мерил спальню шагами. Что за девица в Миллерс-корт? Энни Чапмен не говорила ни о ком таком. Он сощурился, мысленно возвращаясь к тому последнему разговору со Смуглой Энни. Их ведь прервали, припомнил он — как раз когда она говорила ему, кому продала письма. Ему показалось тогда, она все уже сказала — после того, как назвала имена Элизабет Страйд и Кэтрин Эддоуз. Уж не помешал ли тот случайный прохожий ему узнать имя третьего человека, владеющего обличающими Эдди письмами?

Он злобно выругался, пытаясь решить, что, Бога ради, ему теперь делать.

Эту сучку, конечно, нужно найти — найти и заставить умолкнуть.

Йанира сказала, она живет в Миллерс-корт. Он с детства хорошо знал это место. Не такой уж он большой, этот Миллерс-корт. Сколько девок из Кардиффа может жить на этой мерзкой площади? Он даже зажмурился от такой чудовищной перспективы. Валлийская девка, в руки которой попали Эддины письма на валлийском… Может, она уже шантажирует этим двор? Может, власти Эдди и его положению в обществе уже угрожает смертельная опасность? И все из-за того, что Энни Чапмен, сучка глупая, не удосужилась назвать третьего обладателя ее писем?

Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Нет, наверняка никаких шантажирующих писем еще не посылали. В противном случае Эдди примчался бы к нему в полной панике. Вполне вероятно, чудовищная участь Полли и Энни слишком напугала эту валлийскую шлюху, чтобы она перешла к действиям. Впрочем, ее все равно нужно отыскать и прикончить, и чем скорее, тем лучше. Боже, да закончится этот кошмар когда-нибудь? Раз ему нужно выследить и уничтожить еще одну женщину, непонятно, стоит ли посылать это чертово письмо Потрошителя в газеты? После минутного размышления он решил все-таки рискнуть. Мейбрик приедет в Лондон в конце недели, так что от этой девки в Миллерс-корт можно будет избавиться в ту же ночь, что и от Страйд с Эддоуз. Правда, три женщины на один выходной это, пожалуй, многовато…

Но у него не было другого выбора.

Он бросил взгляд на таинственную Йаниру, бледную и неподвижную.

— Ты, — пробормотал он вслух, — тебе придется немного подождать. А вот когда я разделаюсь с этим делом, я все-таки узнаю, кто твой муж.

Боже, еще одно убийство…

Вся эта кутерьма определенно сведет его с ума.

* * *

Тишина в маленьком, пыльном шахтерском городишке в Колорадо стояла такая, что Скитер слышал далекий крик орла, кружившего высоко над раскаленными от солнца горами. Скрип его стула, когда он повернул его и сел, заставил нескольких женщин подпрыгнуть. Перед глазами его все стояло совсем еще детское лицо Юлия, тронутое трупной синевой, взывающее к отмщению. Недобрый взгляд, который он, не удержавшись, бросил на Сида Кедермена, остался незамеченным, поскольку детектив свирепо смотрел на Орсона Трейверса. Гид «Путешествий во Времени» явно удерживал его до возвращения Кита со Скитером. Тишина сгустилась настолько, что даже скрип деревянных половиц под неловко переминавшимися с ноги на ногу туристами казался громким как выстрелы.

Дождавшись, пока Кит небрежно облокотится на спинку Скитерова стула, Сид Кедермен наконец взорвался.

— Ладно, Трейверс. Теперь-то вы, надеюсь, расскажете нам, что здесь все-таки произошло?

— Да, с вашего позволения, нас интересуют подробности, — согласился Кит. — Вся эта история запутаннее, чем вам, возможно, представляется.

Орсон Трейверс, несчастный человек, мгновенно сделавшийся еще несчастнее от слов Кита, прокашлялся.

— Всю дорогу сюда ничего не предвещало беды. Ну, группа, конечно, набралась не самая спокойная, но все были так воодушевлены… Мы погрузили свою поклажу на мулов в Колорадо-Спрингс, привезли сюда, привели город в надлежащее состояние для состязаний; обустроили несколько домов, чтобы в них можно было жить, построили стенды для стрельбы, проложили и разметили маршруты для стрельбы на скаку. Собственно, всю эту работу выполнила обслуживающая бригада — они использовали для этого технологии девятнадцатого века. Ну и еще, конечно, у нас тут планировалась свадьба.

— Свадьба? — удивленно перебил его Кедермен. Хорошенькая девушка в муслиновом платье покраснела и прижалась к высокому, нескладного вида парню в кожаной куртке. Тот ухмыльнулся.

— Ну, мы хотели, чтобы все прошло как надо. Захватили с собой священника и все такое и провели всю церемонию в соседнем торговом поселке на прошлой неделе.

— Там были настоящие индейцы, — восторженно вмешалась в разговор его невеста. — И охотники с гор, и все такое! И самый чудной торговец, какого только увидишь: он продавал обычные капканы и называл их самым современным изобретением из Швеции, запатентованным всего три года назад. Люди платили за них бешеные деньги! Это было просто потрясающе, я никогда не видела ничего подобного: трапперы и золотоискатели, все покупали капканы! — Раскрасневшаяся невеста явно не желала позволять двойному убийству омрачить ее медовый месяц.

Кит несколько натянуто улыбнулся.

— Мои поздравления. Не сомневаюсь, такая свадьба запомнится надолго. А теперь, что, черт возьми, здесь все-таки произошло? — Он снова перевел взгляд на гида «Путешествий».

Трейверс вздохнул.

— Маршрут соревнований на выносливость проложен по холмам и ущельям вокруг города. Смысл в том, что вы скачете верхом всю дистанцию, стреляя при этом по мишеням, и все это продолжается несколько часов — отличное испытание выносливости и точности стрельбы в тяжелых условиях. Так вот, Касси Ковентина — вернее, тот мальчишка, которого мы считали Касси Ковентиной, — шел по маршруту нормально, как и ожидалось. Мы расставили по всемумаршруту наблюдателей в качестве рефери, но она… то есть он так и не добрался до первой мишени. Скажу вам, это было то еще потрясение, когда доктор Букер раздела его, и мы обнаружили, что Касси Ковентина на самом деле мальчишка-подросток в женском платье!

Скитер прикусил губу, сдерживаясь. Кит успокаивающе положил ему руку на плечо.

— Не обращайте внимания, Трейверс, просто расскажите нам, что случилось.

Коренастый гид неловко поерзал на стуле.

— Кто-то подстерег его в засаде. Убил и парня, и его лошадь. Лошадь мы нашли уже позже. Джой Тайролин утверждал, что они с его носильщиком сопровождали парня по маршруту. Им вообще не полагалось быть там, но Тайролин всегда был так пьян, что все равно поступал, как хотел, а тогда Тайролин сказал, что хочет посмотреть. Они с его носильщиком утверждали, что скакали прямо за мальчишкой, когда тот попал в засаду. Тайролин пустился в погоню и убил нападавшего — одного из погонщиков. — Трейверс тяжело вздохнул. — Туриста, который подрядился работать в этом туре: так билет обошелся ему дешевле.

— И Тайролин его убил? — мягко поинтересовался Кедермен.

Едва заметные нотки в его голосе — Скитер готов был поклясться, что это ярость, несмотря на все то же до странного ледяное выражение глаз, — снова заставили Скитера насторожиться.

— О да, Тайролин его убил. Он сам признался в этом. Сказал, что тот стрелял в него, когда он его преследовал, вот он и открыл ответный огонь. Убил его наповал. Я бы сказал, что это классический случай самозащиты, когда бы Тайролин сразу после этого не смылся из лагеря вместе с носильщиком и теми детьми. Пока все тут стояли на ушах, пытаясь оборудовать полевую операционную, они просто собрали свои манатки и отчалили. Мы, конечно, послали за ними верховых, и половина группы тоже вызвалась участвовать в поисках. Но мы, конечно, не выпускаем из лагеря никого, кроме проводников и постоянно работающих у «Путешествий» погонщиков — после того, что случилось с Тайролином и тем туристом. И тем мальчишкой, бедолагой.

— Полагаю, — встрял в разговор Кедермен, — фотографий Тайролина и его носильщика у вас нет? — Напряжение в его голосе снова привлекло внимание Скитера. Кедермену очень нужны были эти фотографии.

— О фото давайте потом, — властно произнес Кит. — Я правильно понял: вы послали курьера оповестить Денвер о двойном убийстве? После того, как организовали поисковую партию и выслали ее по следу Тайролина?

— Верно. В настоящий момент я единственный гид в лагере. Всех остальных и половину погонщиков я выслал за ними. Вместе с доктором Букер. Она сама настояла на том, чтобы ее включили — на случай, если потребуется медицинская помощь. — Трейверс вздохнул. — Вот что вышло у нас тут… Но вы ведь не сказали еще, почему вы здесь ищете Джоя Тайролина? Только не говорите мне, что он разыскиваемый преступник из Верхнего Времени.

— Можно сказать и так, — холодно произнес Кедермен. — Точнее говоря, террорист.

В толпе туристов послышались потрясенные охи. Одна или две дамы даже негромко взвизгнули.

— У нас на станции тоже неприятности, — устало сказал Кит. — Большие неприятности.

— Он не шутит, — хрипло пояснил Скитер. — На станции сейчас сенатор Джон Кеддрик. Угрожает закрыть нас к чертовой матери, если мы не доставим ему Джоя Тайролина. Среди всего прочего.

— Кеддрик? — Лицо Орсона Трейверса побелело как мел.

— Вот именно, — кивнул Кит. — Час от часу не легче. Настоящее имя Джоя Тайролина — Ноа Армстро. Он член «Ансар-Меджлиса», организации религиозных фанатиков с Ближнего Востока, из Нижнего Времени. Они убили в Нью-Йорке Касси Тайрол и похитили единственную дочь Кеддрика. Не говоря о том, что они похитили Йаниру Кассондру и всю ее семью. На станцию понаехали храмовники, «меджлисовцы» и эти психи, поклоняющиеся Потрошителю, между ними вспыхнули беспорядки, у нас несколько тяжелораненых и девять убитых. И если мы не отыщем Джину Кеддрик и благополучно не вернем ее на станцию, ее папочка закроет Шангри-Ла раз и навсегда. В это уже впутали Междувременной Суд — в качестве последней, отчаянной меры, чтобы станция продолжала функционировать. Мистер Кедермен, вот этот, нанят сенатором оказывать помощь в поисках его дочери.

Вид у Трейверса был такой, будто любой, даже самый слабый ветерок повалит его на землю.

— О Боже! — прошептал кто-то из туристов. — И мы позволили виновному во всем этом террористу уйти!

— Да, — все так же холодно отозвался Кедермен. — Позволили. И мы здесь для того, чтобы найти его. А теперь, есть у кого-нибудь фотографии Тайролина и его носильщика? Я хочу гарантированно опознать этого негодяя прежде, чем мы отправимся в погоню за ним и его заложниками.

— У меня есть фото. — Одна из женщин протолкалась вперед. — Собственно, у меня их несколько. — Она обращалась к Киту, игнорируя Кедермена, от чего агент «Уордменна-Вульфа» слегка позеленел. — Меня зовут Элен Денвере, мистер Карсон, я профессиональный фотограф. Меня наняли сопровождать свадьбу. Я с самого начала снимала все цифровой камерой. Если хотите, я принесу вам все диски.

Не прошло и трех минут, как Скитер уже вглядывался в миниатюрный экран на тыльной стороне цифровой камеры Элен Денвере. Портрет на экране мог быть только Маркусом и никем другим. Он был загримирован, но им со Скитером довелось столько пережить, спасаясь из рабства, что Скитер узнал бы его при любых обстоятельствах. Он и у Врат-то упустил Маркуса только благодаря мастерски разыгранному Джоем Тайролином представлению, которое отвлекло общее внимание от всего другого в радиусе тысячи футов.

Элен Денвере выводила на экран кадр за кадром.

— Джой Тайролин избегал сниматься — с учетом того, что не просыхал с самого начала тура. Его снимков у меня меньше всех. Честно говоря, мне пришлось здорово постараться, чтобы вообще сделать его портрет: дело в том, что мои клиенты специально хотели, чтобы у них на память остались портреты всех членов группы.

И правда, на ее дисках оказалось запечатлено практически все… Ну, разве что за исключением конского навоза.

— Вот! — Мисс Денвере остановила ускоренный просмотр и повернула экран так, чтобы все видели. — Это они. Джой Тайролин и его носильщик. А вот малышки носильщика. Очаровательные девочки — обе. — Фотограф покосилась на Кита и огорченно нахмурилась. — Мы и не догадывались, что это дочери Йаниры Кассондры или что носильщик — ее муж. Они что, правда заложники?

— Да, — ответил Кедермен голосом, от которого пробирал озноб. — Это, — он выложил на стол фото Ноа Армстро, — один из опаснейших мужчин в мире. Или, скорее, опаснейших людей. Армстро гермафродит, ни женщина, ни мужчина, зато способен принять любое обличье по желанию. Армстро — самый умный и смертельно опасный негодяй из всех мне известных. Да храни Господь этих деток, попавших в лапы такого чудовища.

Скитер внимательно вглядывался в лицо Кедермена, пытаясь понять степень его ненависти. Может, у Кедермена предубеждение к гермафродитам? Или он тонко разыгрывает собственную партию, выдавая Армстро за того, кем тот, по подозрению Скитера, вовсе не является: террористом? Элен Денвере, разумеется, ни о чем таком не догадывалась. Она побледнела и изумленно выпучила глаза.

— Бедные малютки! Вы сможете найти их?

— Мы сделаем все, что в наших силах, — ответил Кит. — Давайте-ка проверим наше снаряжение и припасы. Я хочу выехать им вдогонку через час.

Скитер оставался на месте до тех пор, пока Кит и агент «Уордменна — Вульфа» не вышли из комнаты. Когда следом за ними потянулись и туристы — искренне пытавшиеся помочь, но в основном мешавшиеся под ногами — Скитер тихонько отвел Элен Денвере в сторону и попросил разрешения еще раз просмотреть ее снимки.

— Все? — удивленно спросила она. Он кивнул и внимательно просмотрел все фотографии, вглядываясь в каждое лицо.

— Вы уверены, что сделали снимки всех членов группы? — спросил он наконец.

— Да, совершенно уверена.

— И они никак не могли спрятать кого-нибудь? Ну, скажем, в багаже?

— Нет, сомневаюсь, чтобы это было возможно. Во всяком случае, не взрослого человека. Носильщик провез своих детишек в сундуке, но они ведь совсем маленькие. Не представляю, как можно упихать взрослого в такой сундук.

— Но они забрали свою поклажу с собой, верно? Сундуки, вьючных лошадей и все прочее? Она удивленно кивнула:

— Да. А что?

Скитер только покачал головой:

— Так, просто теория. Ничего такого, что стоило бы обсуждать. Пока.

Интересно, подумал он, заметил ли Кит — или Кедермен, если уж на то пошло — что среди впечатляющего собрания портретов Элен Денвере недостает одного лица:

Джины Кеддрик? Да и Йаниры Кассондры на фотографиях видно не было. Это показалось Скитеру зловещим и одновременно чертовски странным. Если ни Джина, ни Йанира не отправились с Армстро и Маркусом, куда тогда делись эти две женщины? Действительно ли они спрятаны в сундуках? Или зарыты в какой-нибудь безымянной могиле? Внутри у Скитера все сжалось при одной мысли об этом. Пока он не желал делиться этими своими мыслями ни с кем — во всяком случае, до тех пор, пока ему не удастся еще раз переговорить с Китом наедине.

— Спасибо за то, что дали еще раз посмотреть, — только и сказал он вслух.

— Ну конечно. Как вы думаете, у вас есть еще шансы найти их?

Скитер замялся.

— Мы сделаем все, что сможем. Я неплохой следопыт. Кит еще лучше. Но они изрядно опередили нас, а страна большая. Если честно, я не слишком надеюсь на успех. А у меня больше причин найти их, чем у кого угодно другого. У меня не было в мире друзей лучше Маркуса.

Глаза Элен Денвере увлажнились.

— Мне очень жаль, мистер Джексон.

— Спасибо. — Он вернул ей камеру. — Я буду вам очень благодарен, если вы не будете упоминать об этом нашем разговоре.

— Конечно. — Она чуть замялась. — Вы ведь не слишком доверяете сенаторскому детективу, верно?

Скитер рассмеялся, но смех его был таким же бесцветным, как выжженное небо над головой.

— Это что, так заметно? А вы — вы доверяли бы человеку, работающему на сенатора Джона Пола Кеддрика? Она прикусила губу.

— Боюсь, что не очень. Удачи вам, мистер Джексон. И будьте осторожнее.

Ее заботливость удивила Скитера. Он и не подозревал, что простые люди могут так сочувствовать ему и его друзьям.

— Спасибо, мисс Денвере. Я признателен вам больше, чем вам могло бы показаться.

Когда он уходил, она все вглядывалась в экран своей камеры, явно пытаясь догадаться, что искал в снимках он. Элен Денвере оказалась умной леди. Он не слишком удивился бы, если она догадалась бы обо всем сама.

Но если так и случится, он надеялся, что она будет держать рот на замке.

* * *

Элизабет Страйд славилась в Ист-Энде своим бурным характером и довольно взрывоопасными отношениями со своим любовником, Майклом Кидни, — отношениями в прямом смысле слова скандальными, хотя она не слишком стыдилась этого. Во всяком случае, не больше, чем ремеслом, которым зарабатывала на жизнь. Когда любовник Лиз, бывший, кстати, изрядно младше ее, напивался — что случалось сплошь да рядом, — он становился склочным и несдержанным на язык. А когда напивалась она — что случалось еще чаще, — она делалась воинственной. И каждый раз, когда они ссорились, то есть почти каждый раз, когда кто-либо из них или оба были пьяны, все обыкновенно кончалось тем, что Лиз уходила от Майкла, с грохотом хлопнув за собой дверью — если, конечно, он не запирал ее в попытке отвадить от панели.

В среду 26 сентября, после очередной бурной ссоры, Длинная Лиз Страйд в очередной раз оказалась на улице. Распираемая праведным гневом и винными парами, она отправилась в свою излюбленную ночлежку в доме номер 32 на Флауэр-энд-Дин-стриг В кухне столпилось полторы дюжины женщин всех возрастов, по большей части замерзших, напуганных и находившихся в различной степени опьянения. Все шепотом судачили о чудовищных убийствах, жертвами которых стали с Пасхи столько женщин.

— Я уж боюсь мужиков пущать до себя, вот как, — жалким шепотом признавалась девушка лет семнадцати. — Да только жрать-то надо, верно говорю? Что еще поделать девушке, коли ей надобно есть, а другого пути заработать на корку хлеба в Лаймхаус-кат не найти, кроме как задрать юбку тому, кто за это заплатит, а?

До последнего времени Лиз имела свою собственную точку зрения на печально знаменитого Уайтчеплского убийцу, как называли его в газетах. Она не пожалела заработанного тяжким трудом шиллинга на то, чтобы купить короткий, но острый нож, который после всего, что случилось с Полли Николз и Энни Чапмен, носила в кармане для самозащиты. Еще со времени убийства Смуглой Энни Лиз боялась делать что-либо со своим письмом. Уж наверное, если Энни убили из-за этих писем, убийца выпытал у бедняги, кому она продала остальные, верно? Первым делом убийца, поди, узнал у ней это, а потом принялся искать тех, кто купил письма. Но прошло уж почти две недели, а в дверь к ней никто не стучал. Выходит, газеты не брешут, и бедняга Энни просто подвернулась под руку какому-то безумцу, как и Полли Николз за неделю до того.

И потом, убивали ведь и других женщин: Марту Тэбрем в августе да Эмму Смит на Пасху, а уж они-то не могли иметь никакого отношения к письмам Энни Чапмен, которые та по ее собственному признанию получила от Полли, упокой Господь ее грешную душу. И все-таки Лиз купила этот нож и старалась избегать клиентов, похожих по описанию на убийцу.

Пока Лиз нерешительно переминалась с ноги на ногу у входа на кухню, ее окликнула женщина, с которой она познакомилась в прошлое свое пребывание в этой ночлежке.

— Ба, Лиз! — воскликнула Кэтрин Лонг, жестом приглашая ее занять свободный стул у очага. — Я тебя, поди, целых три месяца не видела! Что стряслось?

Лиз подсела к ней и к благословенному теплу горящего в очаге угля. Погода на улице стояла сырая и холодная, от чего не защищенные перчатками руки ее покраснели.

— Ой, это я с мужиком своим пособачилась, только и всего. Пущай поостынет несколько дней — глядишь, и одумается. Вот тогда и вернусь к нему, дурню пьяному.

— А он тебя пустит взад, а, Лиз? Она улыбнулась — немного мрачно.

— А? Майкл-то? Еще как пустит. — Она похлопала себя по карману, где рядом с маленьким острым ножом лежали несколько сложенных бумажных листков. Уж теперь-то ей, поди, ничего не угрожает, коли она сделает что-нибудь с этим своим вложением капитала? А как она разживется деньгами на шантаже, Майкл точно пустит ее обратно, пьяный или трезвый. Все, что ей нужно сделать, — это найти какого валлийца в кузнях или плавильнях, что разбросаны по всему огромному порту. Он переведет ей письмо, и она разбогатеет. Так что сможет заполучить любого мужика, какого захочет.

— Да, — повторила она и улыбнулась, неожиданно на этой пронизанной жалким страхом кухне. — Майкл пустит меня, Кэтрин. А ты пока скажи мне, чего нового, очень уж давно я тебя не видала.

— Ну, со мной-то все в порядке, Лиз. Но вот убийства эти… — Кэтрин Лонг пробрала дрожь. — А полицейские все равно что остолопы бестолковые. Слыхала, чего сэр Чарльз Уоррен наделал, а?

Лиз мотнула головой — ее не особенно интересовало то, что делал глава столичной полиции. Пока женщина не стоит на одном месте, а расхаживает по улице, копы ее обычно не беспокоят.

— Не-а…

— Отозвал всех до единого сыщиков из Ист-Энда, вот что, Лиз! Перевел их в западную часть Лондона. А вест-эндских назначил следить за Уайтчеплом и Спитафилдз и портом. Слыхала о подобном? Да ихние сыщики и названий улиц-то не знают, не то что переулков, по которым этот безумец может смываться!

Сидевшая рядом женщина застонала и принялась раскачиваться вперед-назад.

— Плевать им на нас, всем плевать! Все, чего им хочется, — это показать ихним газетчикам, что вот, они на улицу нескольких копов вывели. А наша доля им по фигу, точно говорю. Вот коль он резал бы ихних знатных леди, тут уж они бы в каждый дом по полисмену посадили бы, это точно…

Лиз и Кэтрин молча переглянулись. В конце концов, все это было абсолютной правдой. Несмотря на показуху с дополнительными людьми в «горячих» кварталах, обе женщины понимали, что защищать себя в случае чего им придется самим. Сквозь грубую ткань юбки Лиз стиснула рукой рукоять своего ножа и постаралась сдержать дрожь. Может, ей все-таки лучше сжечь письмо?

Это тебе все одно не поможет, ежели он явится за тобой, мрачно напомнила она себе. Тогда уж лучше получить с этого хоть каких деньжат, а потом удрать из Лондона, может, даже за море, в Америку.

Она найдет кого-нибудь перевести эти бумажки, выберется из этой дыры и будет жить как порядочная. Ну а пока она поработает уборщицей, чтоб было на что жить. Может, предложит прибрать какую комнату в ночлежке за несколько пенсов. Она может даже поспрашивать в еврейской общине, не нужно ли кому женщину прибираться на несколько дней. Она уже много прибиралась для евреев-бизнесменов и их толстых жен. Они знают, что на нее можно положиться, когда ей дают работу. И не так много уборщиц работают на евреев нынче, когда эти уайтчеплские убийства повесили на иноземца — вроде как на прошлогоднего типа, Липского. Тот отравил бедную девочку, ей только-только пятнадцать исполнилось.

Длинную Лиз не интересовало, сколько людей в Ист-Энде ненавидит евреев или называет их грязными убийцами-инородцами. Работа есть работа, и она ничего не имеет против уборки домов, если уж на то пошло. Все лучше, чем торговать собой, а ей не раз приходилось заниматься и этим, чтобы душа не рассталась с телом, — и не только здесь, в Лондоне, но и прежде, в Швеции, так что по сравнению с этим прибраться для нескольких евреев? И потом, ей ведь теперь не долго заниматься этим, верно? Уж не с теми деньжатами, что она загребет с наследства Энни Чапмен.

— А скажи, Кэтрин, — негромко спросила она, пригнувшись к своей подруге так, чтобы их не подслушали. — Нет ли у тебя какого знакомого валлийца?

Подруга удивленно покосилась на нее и рассмеялась.

— Ох, Лиз, и штучка же ты! Только утром с мужиком пособачилась, а к вечеру уж замену ищет! Попытай-ка ты счастья в пабе «Куинс-Хед», дорогуша. Слыхала я, хаживает туда один валлийский литейщик с деньжатами в кармане. Любит пропустить стопку по вечерам.

Длинная Лиз Страйд улыбнулась.

— Вот спасибо, Кэтрин. Пожалуй, так и сделаю. К концу этой недели Элизабет Страйд рассчитывала стать богатой женщиной.

* * *

Путь, который Ноа Армстро выбрал для бегства из лагеря, вел не на юг, по кратчайшей дороге на Колорадо-Спрингс и железнодорожную станцию. Армстро и Маркус бежали на север, в сторону гораздо более далекого Флориссанта. К вечеру Скитер, Кит и Сид Кедермен вместе со своим провожатым углубились в колорадские горы по тропе, которой уже проходили другие гиды «Путешествий во Времени», преследуя Ноа Армстро. Они остановились на ночь под нависающим выступом скалы, укрывавшим от ветра, и тронулись дальше с первыми лучами рассвета. Они быстро продвигались вперед по следу, который Скитер по крайней мере мог распознать с закрытыми глазами. Он достаточно охотился с монголами-якка, чтобы знать, как искать следы на бездорожье.

— По крайней мере дождя не было давно, — пробормотал Скитер, вглядываясь в землю. На более открытых участках ветер полностью сгладил остатки следов. — Хорошо еще, эта тропа пролегает в основном по низинам, как здесь. — Он ткнул пальцем в едва заметные отпечатки конских подков. — Надо сказать, они чертовски спешили. Ваши гиды, что гнались за ними, передвигались куда медленнее, чем Армстро и Маркус.

— Откуда вы это знаете? — поинтересовался Кедермен. Скитер пожал плечами.

— Я преследовал дичь по бездорожью и прежде. Смотрите. — Он спешился и склонился над тропой, ткнув пальцем в беспорядочное нагромождение отпечатков. — Вот эти более ранние. Ветер почти изгладил их, и грязь вот в этом, более сыром месте совершенно высохла. А теперь посмотрите, как далеко отстоят друг от друга отпечатки одной и той же подковы. — Он сделал несколько шагов, демонстрируя расстояние. — Они ехали быстрым кентером или легким галопом; это в зависимости от роста их лошадей. Принимая во внимание вес, который несут их вьючные лошади, это самая большая скорость, которую они могут развить. Остальные отпечатки — свежие, оставленные поисковым отрядом, и расположены они гораздо ближе друг к другу. Таким аллюром им Маркуса и Армстро никогда не догнать.

— Но они же очень скоро загонят своих лошадей!

— Нет, если будут действовать осторожно и умно, — возразил Скитер. — Я все утро изучаю их следы. Время от времени они переходят на шаг, чтобы дать лошадям передохнуть — скорее это делается ради вьючных, а не верховых. И я засек пару мест, где они спешивались и давали своим лошадям попастись немного. Но сев в седло, они гонят их быстро. Судя по фото, что сделала Элен Денвере, Армстро вряд ли весит больше ста тридцати фунтов, да и Маркус тоже худ. У них с Йанирой никогда не было денег, чтобы отъесться. Даже если он едет с дочерьми, лошади все равно легче везти их троих, чем, скажем, меня одного, а ведь я тоже далеко не толстяк. Армстро определенно не дурак. Я сказал бы, он прекрасно знает, что делает. До тех пор, пока они берегут своих вьючных лошадей, они их не загонят. И, куда бы они там ни направлялись, они окажутся там гораздо быстрее, чем любой из нас.

Единственным, но очень существенным вопросом, ответа на который Скитер не мог найти по следам, был такой: имелись ли среди опережавших их гидов или погонщиков люди, завербованные «Ансар-Меджлисом». Если бы он сам состоял членом террористической группы, поставившей целью уничтожить кого-то вроде Маркуса и Йаниры, он послал бы сквозь Врата Дикого Запада больше одного убийцы. Что заставило его ломать голову над тем, скольких еще убийц могут встретить они на пути — и насколько они могут положиться на Сида Кедермена в случае такой встречи. В общем, он держал ухо востро и надеялся, что они все же не угодят в засаду.

На третий день погони они обогнули северную границу Пайкс-Пик и снова двинулись на восток, в направлении железной дороги. Им пришлось сделать короткую остановку, когда лошадь Кедермена начала хромать. Детектив неуклюже спешился и с досадой смотрел, как Майнрад проверял копыта его лошади. Тот как раз выковырял застрявший в подкове острый обломок камня, когда Скитер услышал далекий, резкий треск, эхо которого раскатилось по горным склонам. Звук повторился: словно треснул обледеневший древесный ствол. Он прозвучал в третий раз, а за этим последовал целый залп. Тут до него наконец дошло, что это такое.

— Перестрелка!

Еще какая!

Кит резко повернулся в седле.

— Иисусе Христе! Там идет настоящий бой! Курт, нам некогда с ним нянчиться; ты все равно уже поправил подкову! Скитер, шевелись! — Кит бросил своего коня галопом;

Скитер рванул за ним, на ходу доставая из чехла дробовик. Он пригнулся к самой лошадиной гриве, держа двустволку на отлете словно пику; ветер бил ему в лицо, и он оскалился в свирепой ухмылке. Даже сквозь грохот копыт он продолжал слышать зловеще частую ружейную стрельбу. Он не мог представить себе, чтобы подобную канонаду мог устроить кто-то из местных. Зато «Ансар-Меджлис» мог — без проблем. Неужели проводники «Путешествий во Времени» все-таки нашли Маркуса и девочек и вместе с Армстро везли их обратно в лагерь только для того, чтобы нарваться на огонь из засады?

Кит тоже так низко пригнулся к лошадиной шее, что казался текучим, подвижным изваянием мифического кентавра. Отставной разведчик вырвался вперед, расплескав водяные брызги, прогрохотал копытами по каменистому дну небольшого ручейка и понесся дальше, мастерски огибая нагромождения валунов и торчавшие там и здесь коряги. Конь Скитера поскользнулся и сбился с шага, но выровнялся и постепенно догнал Кита. Не самая лучшая местность для скачек: стоит лошади на такой скорости оступиться или споткнуться…

Тишина наступила так внезапно, что у него перехватило дух. Потом стаккато выстрелов грянуло снова. Канонада сделалась реже, чем прежде, но гораздо ближе. Кому-то пришлось перезаряжать оружие. Нескольким «кому-то». Может, даже обеим сторонам. Что ж, это, возможно, означало, что «Ансар-Меджлис» использовал оружие той эпохи, а не современное, пронесенное сквозь Врата контрабандой. Противостоять оружию на дымном порохе, даже его имитациям из современных материалов, его друзья могли — некоторое время. Судя по выстрелам, оборонявшиеся отвечали огнем на огонь.

А потом Кит резко натянул поводья, и Скитеру пришлось даже уклониться в сторону, чтобы не врезаться в него. Лошади остановились, тяжело раздувая бока. Кит предостерегающе поднял руку, потом указал вниз, в русло пересохшего ручья. Две оседланные лошади без седоков неуверенно бродили по берегу, вздрагивая и прижимая уши при каждом новом выстреле. Их седоки, залегшие за грудой валунов, вели огонь по утесу слева от Скитера и Кита. Скитер достал из седельной сумки бинокль, теплый и пахнущий горячей кожей, и вгляделся в утес. Кит продолжал смотреть вниз.

— Это гид «Путешествий», — пробормотал Кит. — И Паула Букер!

— Шалиг! Там как минимум шесть стрелков. — Скитер ткнул пальцем в утес. — Это судя по дыму от выстрелов, а так, может, и больше.

— Шесть? — удивленно сдвинул брови Кит. — Для отряда Армстро многовато.

— Возможно. А сколько своих людей было у него среди погонщиков?

Кит выругался.

— Вот уж правда, шалиг. Давай-ка обогнем утес с той стороны. Зайдем к ним с тыла.

На полпути им пришлось спешиться и оставить лошадей, такой крутой сделался склон. Задыхаясь, Скитер карабкался вверх, сжимая в руке свой дробовик. Отставшие Курт Майнрад и Сид Кедермен лезли следом за ними. Скитер добрался до гребня и осторожно выглянул, стараясь держаться ниже, чтобы его силуэт не выделялся на фоне неба. Рядом распластался Кит, с недовольным бурчанием смотревший вниз в бинокль. Еще через несколько секунд к ним присоединился Курт Майнрад. Скитер передал гиду свой бинокль и сдернул вниз Кедермена — этот кретин встал на гребне столбом, потом сам попытался разглядеть, что происходит внизу на склоне. Стрелки укрывались за неровностями скалы. Майнрад неожиданно фыркнул.

— Тьфу! Никакие это не террористы, Карсон. Кит пристально посмотрел на гида «Путешествий».

— Правда?

— Это братья Фланаган. С ними пара их дружков-громил. Ирландцы. Они строили здесь железную дорогу, а потом взялись грабить на ней же поезда. Так, мелкие бандиты, местные. У нас уже были неприятности с ними: они пощипали пару наших туров. Любят захватывать дилижансы и нападать на лагеря.

— Может, они и мелкие местные бандиты, но вашего гида и Паулу Букер они взяли в серьезный оборот, — возразил Кит. — И если они местные, из этого времени, у нас нет гарантии, что их вообще можно убить, даже стреляй мы в них в упор.

— Может, и нельзя, — заявил Скитер, несколько перевирая текст из какого-то телешоу середины двадцатого века, которое он частенько крутил на своем видео. — Но спорю на охапку кредитов, что я вселю в их грешные души страх перед Господом…

Прежде чем Кит успел отреагировать, Скитер испустил боевой клич и ринулся вниз по склону, вопя, ругаясь на монгольском двенадцатого века и паля картечью так быстро, как только успевал перезаряжать свой дробовик. Шесть удивленных лиц мгновенно повернулись в его сторону. Скитер разрядил еще одну обойму и услышал, как его догоняет Кит. Тот орал что-то на каком-то незнакомом наречии, от которого, однако, у Скитера встали дыбом волосы. Выстрел Китовой винтовки прозвучал как гром. Пуля отколола кусок камня так близко от уха одного из Фланаганов, что тот подпрыгнул в воздух на добрых шесть дюймов, приземлился и бросился наутек.

Когда же к этой психической атаке присоединился еще и Курт Майнрад, нервы у Фланаганов не выдержали. Все шестеро повыскакивали из-за своих укрытий и рванули к лошадям, спрятанным в кустах у подножия. Копыта простучали и стихли вдали, облако пыли осело, и только тогда Скитер остановился, тяжело дыша, истекая потом и кляня себя за безрассудность. При всем этом он никогда не ощущал себя так здорово с тех пор, как в тринадцатилетнем возрасте вернулся в лоно цивилизации… ну, может, за исключением еще того славного поединка на арене Большого Цирка.

Кит Карсон со всклокоченными волосами, небритый, с глазами, в которых горел нехороший огонек, подошел к нему.

— Скитер, ты рехнулся! Что это вдруг на тебя нашло? Скитер ухмыльнулся.

— Ну, нам же нужно было избавиться от них, верно? Кит сердито поджал губы.

— Да. А еще я вполне мог сейчас заваливать камнями то, что от тебя осталось.

— Ну, Кит, блин-тарарам. Я ни разу еще не встречал хулиганов, которые не сдавали назад, получив отпор. Уголок рта у Кита чуть заметно дернулся.

— Следующий раз ничего не предпринимай без команды. Скитер вскинул руку в шутливом салюте.

— Есть, сэр!

— Тьфу. Благодарение Господу, что ты, Скитер, никогда не служил в армии. Там не прошло бы недели, как ты очутился бы в Ливенуорте. Ладно, пойдем, узнаем, что здесь делают этот проводник с Паулой. Если не считать того, что изображают приманку для всех громил в округе.

Они замолчали и пошли вниз, к ручью.

Глава 6

Марго так волновалась, что с трудом удерживала дрожь, когда они с Малькольмом осторожно отворяли ворота за домом Международной Рабочей Ассоциации. Там шел оживленный концерт, и из окон струилась на улицу какая-то русская мелодия. Малькольм придержал створку, а Марго проскользнула в узкий, длинный переулок, ведущий в Датфилдз-ярд. Ученые из группы наблюдателей тихо шли следом, неся с собой записывающую и передающую аппаратуру для установки на месте предстоящего убийства Длинной Лиз Страйд. На этот раз их саквояжи были тяжелее обычного: Датфилдз-ярд был только первым из трех пунктов, где им предстояло разместить свои видеокамеры и микрофоны.

Пока Марго и Малькольм стояли на часах, члены группы прятали свои миниатюрные камеры в местах, где их не могла обнаружить полиция — часть у входа в переулок, а остальные по периметру двора. Марго то и дело поглядывала на окна полного людей зала, опасаясь, что кто-нибудь заметит их и захочет знать, что они здесь делают, однако все обошлось. Теперь Марго имела представление о том, как Потрошителю удавалось так часто совершать свои нападения в самом сердце многолюдных трущоб. Жители Уайт-чепла, подобно многим другим в любом другом перенаселенном городе, обращали внимание больше на свои собственные дела, боясь совать нос в соседские — особенно когда по улицам разгуливал сумасшедший убийца.

Марго с облегчением вздохнула только тогда, когда ученые наконец закончили возиться с оборудованием, и она смогла увести их обратно на улицу.

— Отлично, — негромко произнес Малькольм, осторожно закрывая скрипучую калитку. — Одно дело сделано. Теперь нам на Митр сквер, это сюда.

Малькольм возглавил процессию, и они направились к площади, которой только предстояло стать печально знаменитой. Марго и Шахди Фероз уже ходили туда две недели назад. Тогда, изучая место предстоящего убийства, они обратили внимание на то, что Потрошитель оставил свою жертву на виду у дома, где жил полисмен, и у синагоги. Сегодня Кэтрин Эддоуз предстояло прийти сюда и проститься здесь с жизнью. Марго поежилась в темноте и постаралась отогнать от себя воспоминания о жестоком убийстве ее собственной матери. Вместо этого она сосредоточила свое внимание на окружении, чем, собственно, ей и полагалось заниматься.

Главным впечатлением от ночного Уайтчепла была темнота — почти полная темнота, кое-где прерываемая пятнами ярко освещенных пабов, на свет которых словно ночные мотыльки слетались жители. Марго заподозрила даже, что тех привлекали не только джин или пиво, но еще и свет, греющий взгляд и душу, и ощущение безопасности. Они миновали целые городские кварталы, не встретив ни одного горящего газового фонаря; боковые улицы и переулки зияли в ночи черными жерлами пещер, населенных одному Богу известно кем. Из темноты до них доносились звуки: ночные шорохи, приглушенная ругань. Дети сотнями сновали под ногами, толпились в подъездах и на открытых лестничных площадках, провожая группу наблюдателей и их провожатых настороженными, голодными взглядами.

Пабы были набиты рабочим людом и оборванными женщинами, таскавшими с собой истощавших детишек. Все хлестали спиртное и разговаривали на повышенных тонах, раскрасневшись от винных паров. На улице у входа в пабы прогуливались другие женщины; они двигались без остановки, задерживаясь только у дверей, перемещаясь от одного паба к другому в поисках клиентов из «Британии», «Принцессы Алисы», «Городских Стрел», «Альмы», из «Королевских Погребов» и печально известных «Десяти Колоколов», излюбленного рабочего места Мэри Келли.

По сравнению с этими улицами Коммершл-роуд потрясала. От того угла, на который вышли ученые, и до самого Майл-энд улица сияла ожерельем огней; ярко освещенных пабов и магазинов, у которых продолжали мерцать газовые фонари. Уличные проповедники вещали собравшимся вокруг них толпам народа. Бродячий стенд восковых фигур демонстрировал портреты последних жертв уайтчеплских убийств, и детвора, стискивая в грязных кулачках пенни, занимала очередь посмотреть на них. Торговец готовым платьем расхваливал свой товар толпе зевак, матросам из порта, глотавшим джин из горлышка и заигрывавшим с женщинами. Несмотря на поздний час, субботняя улица почти оглушила Марго своим шумом и толпами развлекающейся публики, которая надеялась забыть ужас, бродивший по темным соседним улицам.

Шахди Фероз тоже внимательно вглядывалась в улицы, пока они шли на запад, где Лондонский Сити граничил на Митр-сквер с Ист-Эндом. Марго пристроилась к ней.

— Неужели люди всегда так: делают вид, будто ничего не происходит?

Шахди встретилась с Марго взглядом, и между ее бровями обозначилась тонкая вертикальная линия.

— Ничего удивительного. В конце концов, со времени последнего убийства прошло уже две недели. Людям, у которых нет другого выбора, кроме как оставаться жить здесь, пытаются убедить себя в том, что кошмар уже миновал, а если это не выходит, они хотя бы напиваются и притворяются, что это так. Вы заметили, как пусты темные улицы? Напуганные люди тянутся к свету и шуму. — Она кивнула в сторону залитой огнями мостовой. — Они надеются, что в толпе опасность им не угрожает.

— Что ж, логично. Хотя все равно не помогает.

— Большинству поможет. Очень немногие из этих людей останутся бодрствовать между часом и двумя ночи, когда произойдут убийства. И даже проститутки стараются теперь вести себя осторожнее. — Она махнула по-восточному изящной рукой. — Они держатся освещенных пабов или церкви Святого Ботольфа. Марго поежилась.

— Бедняге Лиз не помог даже купленный нож.

— Не помог.

Они миновали конец Коммершл-роуд в месте, где она сливается с Эдгейтом, и свернули к Митр-сквер. Марго с Малькольмом снова дежурили у входов на маленькую городскую площадь, пока ученые устанавливали свое оборудование за временным забором, отгораживавшим стройку в одном из ее углов. У этого забора умрет Кэтрин Эддоуз. Марго напряженно вглядывалась в темноту переулка, известного как Черч-пэсседж. Нависавшее над ним здание превращало его в подобие туннеля, соединявшего площадь с оживленной улицей. Оттуда до нее доносились грубые мужские голоса, смех и пение. Женские голоса звучали то тихо, то вызывающе громко: это проститутки зазывали клиентов. В других голосах звучал страх — эти шептались об убийце и о том, как обезопасить себя и семью.

Большая часть ист-эндских женщин не занималась проституцией, равно как большинство мужчин — разбоем и кражами. Но и эти женщины не могли быть уверены в том, что убийца не нападет на «честных». Боялись все, тем более что никто — и полиция в том числе — не имели ни малейшего представления о том, что толкает серийных убийц вроде Джеймса Мейбрика на преступления. Тем более, что толкало на это его неизвестного соучастника. Сегодня наблюдатели надеялись узнать, кто этот человек. Еще они надеялись узнать, кто из двоих является воинствующим антисемитом.

Стоило им установить камеры и микрофоны на место, как Малькольм повел свой маленький отряд дальше, обратно на северо-восток, через Хаундздич, мимо Миддл-секс-стрит, по Гульстон-стрит к печально известной в будущем лестнице Образцовых Домов Уэнтворт. В этом многоквартирном доме проживало множество жильцов, так что здесь установка оборудования была значительно более опасным делом. Малькольм проскользнул по темной лестнице вверх и стоял там на страже, пока инспектор Конрой Мелвин в одиночку устанавливал в углу площадки крошечную, размером с пуговицу, камеру и передатчик. Всплеск грубых голосов наверху заставил и полицейского из Верхнего Времени, и Малькольма чуть не бегом спуститься вниз, на улицу.

— Успел, — прохрипел Мелвин срывающимся голосом.

— В таком случае немедленно уходим, — решительно скомандовал Малькольм, оглядываясь на вывалившуюся с лестницы оживленную компанию мужчин и женщин. Их ожесточенная перепалка угрожала в любое мгновение перерасти в драку.

— Идет, — кивнул Мелвин, и они торопливым шагом вернулись на Миддлсекс-стрит.

Часы на одной из здешних пивоварен — Марго не определила, какой именно, — пробили час. Полночь. Час до первого убийства и еще сорок минут до второго… Соблюдая полное молчание, группа наблюдателей направилась в сторону Лиденхолл-стрит, к Британскому Банку, где их поджидал экипаж из Сполдергейта. Напоследок Марго оглянулась на лабиринт темных переулков, охотничьи угодья Потрошителя, и с трудом удержалась от дрожи.

Джек-Потрошитель уже отослал свое первое письмо.

Завтра утром «Дейли ньюс» опубликует его.

* * *

Скитер спустился в русло пересохшего ручья, чуть отстав от Кита. Прежде чем кто-либо из них успел окликнуть оборонявшихся, Паула испустила восторженный вопль. Она вынырнула из-за здоровенного валуна, служившего ей укрытием, и бросилась прямо Киту в объятия.

— Боже, Кит Карсон! В жизни так никому не радовалась! И Скитер Джексон!

— Что случилось? — оборвал ее Кит, вытаскивая из кармана чистую бандану, которой Паула немедленно вытерла глаза.

Проводник сплюнул сквозь зубы.

— Эти сволочи напали на нас из засады, когда у Паулы расковался конь. Я пытался поправить дело, и тут они начали в нас стрелять.

— Значит, вы не догнали Джоя Тайролина? — резко спросил Кит.

Паула покачала головой:

— Нет. Да и не догнали бы. Мы с мистером Самюэльсоном возвращались с плохими новостями.

— Этот маленький сукин сын и его носильщик, получается, эмигрировали с нашей помощью! — буркнул Самюэльсон. — Прежде чем мы успели догнать их, они прыгнули на поезд и смылись на восток. Погонщики и остальные гиды пытаются выследить их, но они купили билет до Чикаго, так что могут соскочить с поезда на любой остановке отсюда до Иллинойса. Или, наоборот, ехать до конца, пересесть в Чикаго и доехать до Восточного побережья.

Пока Скитер упражнялся в любимых ругательствах, Кит ввел Паулу в курс событий. Сид Кедермен и Курт Майнрад подогнали лошадей, а Самюэльсон наконец перековал несчастную лошадь Паулы. Скитер злобно пнул ногой комок грязи.

— Класс. Что дальше, Кит?

Морщинистый разведчик сдвинул шляпу на затылок.

— Будем держать военный совет.

Более продуктивных идей у Скитера не нашлось.

* * *

Доминика Нозетт была так возбуждена, что ей не стоялось на месте. Наконец-то! Джон Лахли и Джеймс Мейбрик вдвоем на одной улице! Ночь выдалась ветреная, полная моросящего дождя и внезапных порывов ветра, захлестывавших мокрый подол платья вокруг ног и хлопавших полями шляпки по ушам, но Доминика почти не замечала этого. Ее крошечная видеокамера пряталась в волосах у правого уха, надежно скрытая от посторонних взглядов полями шляпки. Объектив фиксировал все, находящееся перед ее глазами, а инфракрасная оптика могла записывать изображение даже в самых темных переулках. Сам инфракрасный фонарь находился в искусственной ягодке на шляпе, и подсветка включалась кнопкой в кармане. Последние пять минут она не отпускала ее, держа в поле зрения двух мужчин, вполголоса совещавшихся о чем-то в тусклом свете газового фонаря, одного из немногих в Ист-Энде. Направленный микрофон в шляпке улавливал их разговор и передавал его на миниатюрный наушник.

— Баба живет в этом доме, — произнес голос Лахли в наушнике. — Ее зовут Эддоуз, Кэт Эддоуз, грязная шлюха.

— Я хочу ее, Джон, — отвечал голос Мейбрика, задыхающийся от возбуждения. — Я хочу вспороть ее…

— Только после того, как я получу мои письма.

— Ну конечно…

Теперь Доминика знала наконец, что содержалось в тех бесценных письмах, которые искал Джон Лахли. Ей с Пендергастом удалось сделать фотокопию письма, находившегося у Длинной Лиз Страйд — теперь-то ей было совершенно ясно, почему Джон Лахли преследовал и убивал всех этих женщин. Внук самой королевы был неразборчив в связях. Очень неразборчив. Развлекался с мужчинами-проститутками. В случае, если доказательства этой неразборчивости попали бы не тому, кому нужно, на карьере Эдди можно было бы поставить крест. Возможно, ему грозила даже тюрьма. А Джону Лахли, как духовному наставнику Эдди, пришел бы конец. Классические мотив и реакция. За исключением, конечно, того, что Лахли — явный психопат, использовавший другого психопата в качестве орудия для ликвидации всех свидетелей.

Бедная Кэт Эддоуз. Она и ее любовник только в пятницу вернулись в Лондон из Кента, со сбора хмеля, и Доминика с Гаем засняли ее возвращение.

— Я сниму комнату над смотрителем ночлежки, что по Шу-лейн, — говорила Эддоуз своему сожителю, Келли. — Мы расстаемся ненадолго. Отдыхай покуда, да смотри, не запускай этот свой кашель.

Доминика последовала за ней до Шу-лейн и засняла ее полный надежд разговор со смотрителем.

— О, будут у меня денежки, будьте спокойны. Я знаю, кто таков этот Уайтчеплский убийца, вон как. Вот и получу ту премию, что газеты обещали!

Но если Кэт Эддоуз и знала это, она ничего не предпринимала. Она не связалась ни с полицией, ни с газетчиками, предлагавшими награды вплоть до сотни фунтов — несметное состояние для таких, как Кэтрин Эддоуз. Она сторонилась констеблей, боялась репортеров, как обычно, побиралась на улицах, пропивала все, что зарабатывала, торгуя собой, и пугливо шарахалась от теней, явно пытаясь залить спиртным свой страх. А может, онапыталась взбодриться, чтобы действовать. Доминике даже сделалось жаль ее при мысли о том, что та слишком напугана, чтобы просто пойти и сказать: «Эй, послушайте, у меня тут в кармане письмо от королевского внучка, и мне кажется, он и есть ваш убийца…»

Сам принц Альберт Виктор, разумеется, находился далеко отсюда, в Шотландии, с бабкой, и это давало ему железное алиби относительно убийств Страйд и Эддоуз. Доминика сомневалась, что принц вообще знает о том, что делает Лахли, хотя, конечно, он мог и догадываться. Возможно, именно поэтому он и удрал в Шотландию, оставив своего духовного наставника в Лондоне.

Вечером 30 сентября Доминика и Гай шли за Лахли от самого его дома на Кливленд-стрит, но затем, на людных улицах Уоппинга, потеряли его на целый час.

— Где его черти носят? — ворчал Гай Пендергаст, хмурясь все сильнее по мере того, как над лондонскими крышами сгущались сумерки.

— А где они его носят каждый раз? Где бы это ни было, я хочу это выяснить!

— Для этого, крошка, нам нужно снова его найти. Ну конечно, мы можем просто дождаться его в Датфилдз-ярде.

— Я собираюсь заснять все его действия в этот вечер, а не только это! Ладно, пойдем в ночлежку Катарины, — решила Доминика. — Не может же он не вынырнуть там?

Так, собственно, все и вышло: прождав черт-те сколько времени, они увидели наконец и его, и Джеймса Мей-брика.

— Первой, если получится, найдем Эддоуз, — буркнул Лахли, и уловленный электроникой голос его прошелестел в ухе у Доминики. — Ее слишком опасно оставлять и дальше разгуливать по улицам.

Лахли с Мейбриком двинулись дальше, задерживаясь у каждого питейного заведения в поисках обреченной Кэт Эддоуз. Доминика, разумеется, прекрасно знала, где в это время находится Эддоуз — во всяком случае, где она будет в восемь вечера. Совершенно случайно Лахли наткнулся на нее как раз вовремя, чтобы увидеть, что случилось на Олд-гейт-Хай-стрит. Разинув рот, не веря своим глазам, смотрел он в ярости на то, как двое констеблей арестовывают женщину, возможности убить которую он дожидался целых две недели.

Кэтрин Эддоуз была пьяна. Так пьяна, что едва держалась на ногах. Она то ревела как пожарная сирена, то хихикала как девица вчетверо моложе ее настоящего возраста. Сорокашестилетнюю тетку волокли в Бишопсгейтское отделение полиции с письмами в кармане — письмами, которые могли разрушить все, ради чего Лахли трудился, ради чего убивал. Один вид этого зрелища едва не свел его с ума. Он стоял напротив полицейского участка, хоронясь в тени, намокая под моросящим дождем и до боли в кистях стискивая кулаки. Убийственное выражение, появившееся на его лице, на мгновение совершенно потрясло Доминику. Он шагнул ближе к Мейбрику, и от слов, которые он прошипел тому на ухо, по ее спине побежали мурашки:

— Они не будут держать ее здесь до бесконечности, будь она проклята! И если она покажет им эти письма, я подожгу весь этот чертов участок, взорву под ним газ! — Нервным движением он сдвинул черную вязаную шапку ниже на лицо, так что его теперь не различала даже камера Доминики. — Ладно, тогда мы найдем сначала Страйд, проследим, как остальных, подождем, пока она напьется, набросимся и отнимем мои письма. А потом можете делать с ней все, что угодно.

— Ага…

— Вы помните условное слово, Джеймс, о котором мы договорились, если кто-нибудь наткнется на нас, пока мы заняты делом?

— Да, да, — отозвался Мейбрик голосом, хриплым от нетерпения. — Если вы увидите кого, вы крикнете: «Липский!», и я тоже, если увижу кого.

Липский… Имя отравителя, злодеяние которого год назад всколыхнуло на этих улицах волну антисемитизма. Эта ненависть оказалась до противного живуча и только сильнее разгорелась после убийств Потрошителя. Джон Лахли и Джеймс Мейбрик сознательно подливали масла в этот огонь, уводя полицию еще дальше со следа. Каждый, кто услышит это слово, автоматически решит, что это кричит убийца-иноземец, еврей. Условного сигнала тревоги в этом слове никто и не заподозрит.

Эти двое чертовски хитры. Неудивительно, что полиция так и не изловила Потрошителя. Да и как она могла это сделать, если за ней следило две пары настороженных глаз, готовых чуть что подать условный сигнал? Да, это чертовски хитроумная шайка, но не ровня Доминике Нозетт. Она улыбнулась сама себе, когда они вернулись на Флауэр-энд-Дин-стрит, направляясь на этот раз к дому номер 32 в поисках Элизабет Страйд. И на этот раз они попали точно по назначению. Дверь на кухню отворилась, выпустив в дождливую ночь немного света и тепла, и в проеме показалась Элизабет Страйд. Она задержалась в дверях, разговаривая с кем-то на кухне.

— Глянь-кось, Томас, дружок, а у меня шестипенсовый есть! Пойду пропущу рюмочку и вернусь! — Длинная Лиз весело выплыла из дверей, хихикая себе под нос. Она прошла совсем рядом с прятавшимися в темноте Лахли и Мейбриком. — Вернусь я, вернусь, да только не раньше, чем подцеплю какого веселого валлийца! — Она громко рассмеялась этой своей мысли и поспешила в направлении Коммершл-роуд, где в такую ночь должно было найтись в достатке клиентов.

Стоявшая в тени еще глубже, Доминика Нозетт подождала, пока Джеймс Мейбрик и Джон Лахли пустятся в погоню за Лиз. Они шли не спеша, почти бесшумно — должно быть, оба носили обувь на резиновой подошве. Сама она об этом не догадалась и теперь выругала себя за беспечность. Обычно она носила на дела вроде этого легкие кроссовки, но в викторианском Лондоне такая обувь неминуемо привлекла бы внимание. Впрочем, сейчас она все равно не могла уже ничего с этим поделать.

С отчаянно бьющимся сердцем Доминика дождалась, пока оба не отойдут подальше, потом подобрала подол, шагнула на мокрую от дождя мостовую и бросила взгляд на противоположную сторону улицы. Гай Пендергаст вышел из другой такой же темной подворотни. Они переглянулись, Доминика улыбнулась и двинулась за убийцами. Вот она, главная журналистская удача всей ее жизни!

* * *

Военный совет продлился недолго. Несмотря на настойчивое желание Скитера идти по следу Маркуса столько, сколько получится, приходилось брать в расчет и другие соображения, не последним из которых являлось подозрительное отсутствие в отряде Ноа Армстро Джины Кеддрик.

— Их багаж был недостаточно тяжел, чтобы в нем кто-то прятался, — хмуро сообщил проводник Паулы, Вилли Самюэльсон. — Мы приплатили станционному смотрителю, и тот рассказал нам все, что смог вспомнить. Он сказал, что их сундуки, должно быть, почти пусты, так мало они весили.

— Из чего следует, что Джины Кеддрик с самого начала с ними не было, — вздохнул Кит. Он стащил шляпу и вытер лоб рукавом. — Как мне ни тошно в этом признаваться, похоже, Ноа Армстро обвел нас вокруг пальца. Я предлагаю бросить Армстро и его носильщика. Джина или мертва, или ее никогда не было с Армстро.

— Вы хотите сказать, — спросил Кедермен, лицо которого медленно багровело от ярости, — что этот маленький ублюдок намеренно послал нас по ложному следу?

Кит покосился на детектива.

— Будь вы вожаком террористов, спасающим свою шкуру от властей Верхнего Времени, висящих у вас на хвосте, разве не пытались бы вы навести их на ложный след? Не забывайте, Юлий был переодет девушкой, то есть служил приманкой для тех, кто собирался преследовать Армстро. Имена Касси Ковентина и Джой Тайролин тоже давно уже не давали мне покоя. Нам полагалось следовать за Армстро — возможно, для того, чтобы Джина Кеддрик и Йанира Кассондра могли тихо ускользнуть куда-то еще.

Кедермен чуть слышно выругался.

— Ладно, это выглядит достаточно логично. Но куда, черт побери?

Ответа на этот вопрос не знал никто. Скитер почесал загривок.

— Не хочется даже думать о том, как мы скажем сенатору, что Армстро нас провел. Иисусе, только этого нам как раз и не хватало. Беспорядки по всей станции, и еще этот козел Бенни Катлин в Лондоне пропал…

— Бенни Катлин? — эхом переспросила Паула Букер, удивленно глядя на него. — Ты хочешь сказать, это славное дитя пропало?

Кит посмотрел на нее в упор.

— Ты знаешь Бенни Катлин?

Паула даже зажмурилась, так все разом уставились на нее.

— Ну да. Я хочу сказать, не каждый же день имплантируешь бакенбарды девушке.

Нижняя челюсть Кита медленно поползла вниз. Сид Кедермен, забывшись, схватил ее за руку.

— Что вы сказали?

— Уберите руки! — огрызнулась Паула и рывком высвободилась.

Кедермен покраснел и извинился. Она пожала плечами, потерла бицепс и посмотрела на Кита.

— Насколько я понимаю, вы не знали, что Бенни Катлин на самом деле девушка? Она сказала мне, что желает путешествовать в мужском гриме. Мол, не хочет испытывать в Лондоне неудобств, связанных с полом. Вообще-то это не такая уж редкость, просто мне никогда еще не приходилось имплантировать бакенбарды такой хорошенькой девушке.

— Боже мой! — Скитер постарался вспомнить лицо на сенаторских фотографиях, сравнил его с тем, которое видел, и сравнение это заставило его вздрогнуть. — Бенни Катлин — это Джина!

Сид Кедермен выругался голосом, заставившим привязанных поблизости лошадей испуганно прижать уши.

— Срань господня! Армстро снова наколол нас! Этот вонючий негодяй приказал своим людям тащить ее в Лондон…

— Угу, — согласился Скитер. — Но как они достали билеты? На Британские их распродали еще год назад!

— Джина и ее приятель, должно быть, купили билеты у спекулянта в Верхнем Времени, — медленно произнес Кит. — Год назад, когда они решили отправиться в Нижнее Время. Тогда на черном рынке было полным-полно билетов на Потрошительские Туры.

Скитер застонал.

— Сенатор говорил, она хотела снимать исторические фильмы. Должно быть, она затеяла запечатлеть на пленку ужас, охвативший Лондон после Потрошительских убийств.

— Ага. А вместо этого получила ужасы «Ансар-Меджлиса». — Кит почесал щетину на подбородке. — Нам придется вернуться на ВВ-восемьдесят шесть. Переночуем здесь, а завтра с утра двинемся обратно. Боюсь, нам придется гнать во весь опор, чтобы успеть в Денвер к открытию Врат. Как, сможете угнаться? — Он посмотрел на Паулу и Кедермена.

Паула Букер решительно сжала губы.

— Сдюжу. Меньше всего мне хотелось бы остаться здесь. На этот год с меня отпуска более чем достаточно. Кит перевел взгляд на Кедермена.

— Я бы предложил вам принять болеутоляющее от крепатуры мышц, иначе нам придется оставить вас здесь.

— Я приму таблетки, — буркнул Кедермен. — А когда все это закончится, ноги моей не будет ни за одними Вратами! Ненавижу эту гадость!

— Что ж, ничего не имею против, — шепнул Скитер себе под нос.

Стальной взгляд Кита задержался на Скитере.

— Что ж, Джексон, похоже, ты все-таки попадешь в Лондон.

— Класс! — вздохнул Скитер. — Джек-Потрошитель и «Ансар-Меджлис». Всю жизнь мечтал. Кто-нибудь хочет поспорить на то, что скажет сенатор, когда узнает обо всем этом?

Желающих не нашлось.

Глава 7

Охота кипела в крови у Джеймса Мейбрика жгучим огнем, потушить который могла только красная жижа на руках. Дикая ночь, моросящий дождь и пронизывающий холодный ветер обращались к бушующим у него в душе демонам. Они дразнили их, заигрывали с ними до тех пор, пока те не пустились босиком в пляс по адскому пламени. Она заплатит! Господом Богом клянусь, эта сука за все заплатит, она и ее сучий господин, оба! Весь Лондон знает теперь мою работу, и она дрожит от страха, когда люди говорят о делах сэра Джима. Скоро, скоро я дам ей то, что другим давал, шлюхам гадким… и мой нож напьется ее сучьей крови… Может, я возьму ее перед тем, как взрезать, и пусть ее сучий господин смотрит, а потом порежу обоих, будь они прокляты!

Джеймс Мейбрик воскресил в памяти лицо своей хорошенькой, глупой жены, которая снова и снова изменяла ему с тем дурнем, Брирли. Он вызвал воспоминания об ужасе на лице той жалкой проститутки из Манчестера и о еще более восхитительном ужасе Полли Николз и Энни Чапмен здесь, в Лондоне, представил себе этот ужас на пустом личике своей жены… и ухмыльнулся, глядя на то, как его наставник нагоняет уличную шлюху, избранную следующей жертвой Мейбрика. Кровь молотом стучала в висках.

Он усмехнулся себе в усы при мысли о столичной полиции. Как они вообще могут поймать кого-то, не говоря уж о нем, сэре Джиме и его личном божестве! Сильнодействующее снадобье, которое давал ему Лахли каждый раз, когда он приезжал в Лондон, делало Джеймса абсолютно непобедимым, сильным и таким уверенным в себе, каким никогда он не был за все пятьдесят лет жизни. Полицейские кретины, а этот Эбберлайн еще глупее прочих, так что куда им поймать Джеймса и его наставника, знакомых с этими улицами не хуже любой из крыс, что прячутся в сточных решетках. Столько констеблей да сыщиков, и все тратят время на то, чтобы найти, какого бы еврея инородного повесить!

Эта игра приводила его в восторг. Тот кожаный фартук, что он оставил в корыте рядом с Энни Чапмен, — отменная улика. Это послало идиотов из уайтчеплского отдела «Эйч» искать совсем не там, где нужно. Они ведь уже даже арестовали кого-то из-за этого славного фартука, правда! Грязного еврейского башмачника, на которого им так отчаянно хотелось повесить всю вину. Эх, жаль, у него оказалось алиби, да еще твердое. Ну да они и так бы недолго еще верили в его вину — после того, как других грязных потаскух постигнет кара, взрежет его славный, блестящий нож. Нет, они не стали бы держать мистера Пицера до бесконечности, уж не после сегодняшней ночи, это точно. Завтра весь Лондон будет трястись в страхе от того, что сделает он. Он и Джон Лахли. Один хитрый торговец хлопком из Ливерпуля и доктор оккультной медицины из Лондонского Сохо, они покажут всем, какие все дураки…

Дождь продолжал сыпаться с грязного неба, черного и холодного как зимняя копоть. Шлюха, за которой они шли вот уже скоро два часа, была грязной иноземкой. Лахли все про нее рассказал Мейбрику. Время от времени она ходила побираться в шведскую приходскую церковь, рассказывая людям байки про своих несуществующих мужа и детей. Якобы она потеряла их десять лет назад, когда пассажирский пароход «Принцесса Алиса» столкнулся на Темзе с грузовым «Байуэлл-Кастл». Тогда погибло несколько сотен человек. Ненавязчивые, но достаточно дотошные расспросы Лахли открыли, что настоящий муж этой сучки умер от сердечного приступа всего четыре года назад, в 1884 году, а вовсе не при знаменитом столкновении. Что же до детей, то их у нее не было вообще.

Единственное, что немного насторожило Мейбрика, — это племянник Лиз Страйд, точнее, покойного Джона Страйда. Этот племянник, как выяснилось, служил в чертовой полиции Столичного округа. Впрочем, это не особенно тревожило Джеймса. Племянничек явно не слишком заботился о своей тетке, раз она жила в Уайтчепле, прибиралась за евреями, стирала им белье и продавала себя любому мужчине, который соглашался на это. Надо бы не забыть оставить на улице какую-нибудь хитрую улику, указывающую на этих грязных евреев. Ничего, он постарается. Не забыл же он захватить свой мелок, верно?

Но он не будет писать ничего такого, пока его нож не напьется досыта.

Застав Кэтрин Эддоуз в момент ареста за пьяное поведение на улице, они потратили несколько часов, обходя паб за пабом следом за Страйд, и наконец нагнали ее на Сеттлз-стрит, у питейного заведения «Бриклейерс-Армз». Было уже около одиннадцати вечера. Увы, они обнаружили ее в обществе невысокого, хорошо одетого мужчины, которого она со смехом называла Ллевеллином. Валлиец! Менбрик, бросил взгляд на Лахли, который пристально наблюдал за этой парочкой из тени.

Потаскуха и ее валлиец стояли в дверях паба, ожидая, пока дождь стихнет хоть немного. Клиент вел себя нетерпеливо: он целовал ее и вообще держался как какой-нибудь матрос, а не респектабельный торговец, каковым, несомненно, являлся. Возможно, какой-нибудь торгаш из Кардиффа — приехал в Лондон по делу и слоняется по Ист-Энду, где мужчина может получить все, что захочет, за стакан дешевого джина.

Двое работяг, тоже прячась от дождя, заказали себе пива и с любопытством наблюдали за чудаками в дверях. Один узнал ее и толкнул второго локтем.

— Эй, Лиз, тащи своего дружка сюда, выпьем, а?

Высокая женщина со смехом оглянулась, потом шепнула что-то своему клиенту. Тот мотнул головой: его гораздо более занимали ее бедра под драповым пальто. Мужчина, пригласивший их, понимающе фыркнул. Его приятель тоже окликнул их, перекрикивая царивший в пабе шум.

— Держи ухо востро, Лиз, покуда этот Кожаный Фартук до тебя не добрался!

Ответом на это предостережение был дружный смех: спутник Лиз явно не принадлежал к евреям — выходцам из Восточной Европы. Он и в Лондоне-то наверняка был совсем недавно, так что не понял смысла шутки. Джеймс Мейбрик довольно ухмыльнулся в свой стакан пива. Кожаный Фартук, вот это и впрямь славная шутка вышла! А ведь откуда им знать, что Кожаный Фартук сидит аккурат здесь и смотрит на них, ждет, покуда этот ублюдок кончит свое дело, чтоб сэр Джим занялся своим. Правда, ее прелести мало волновали сэра Джима. Не за этим он сюда пришел. Сэр Джим может поиметь шлюху всякий раз, как захочет — для этого ему достаточно просто переспать со своей женой.

Вскоре после одиннадцати Лиз Страйд и ее нетерпеливый валлиец вышли из «Бриклейерс-Армз» в дождливую ночь и направились в укромное место, каковым оказалась темная лестница на Гульстон-стрит. Из своего укрытия у подножия лестницы Мейбрик слышал, как она просит мужчину прочитать ей письмо, что лежит у нее в кармане.

— Прочесть тебе письмо? — прохрипел он пока она задавала ему свой вопрос, он явно занимался своим делом. — Ты что, спятила?

— Оно на валлийском.

Мужчина фыркнул.

— Я не затем приехал в Лондон, чтобы читать чужие письма. Да к тому же читать по-валлийски могут только босяки. Боже правый, женщина, если валлиец хочет избавиться от несправедливости быть валлийцем, ему лучше забыть все, что есть в нем валлийского. К черту черный хлеб, к черту валлийский язык, к черту все. Бог мой, женщина, да не дергайся же, я еще не кончил!

Джеймс Мейбрик, низко нахлобучивший шляпу на лоб от дождя и ветра, снова улыбнулся в усы. Клиент Длинной Лиз не знал этого, но его неумение читать на родном языке только что спасло ему жизнь. Элизабет Страйд явно не слишком обрадовалась тому, что чувство неполноценности у валлийца превратило его еще в большего английского сноба, чем большинство англичан.

Когда она наконец спустилась с лестницы, лицо ее опасно раскраснелось, и настроение тоже явно было не из лучших.

— Ну спасибо, миленок, — буркнула она, сунув в карман несколько монет.

Валлиец с озадаченным видом смотрел ей вслед.

— И что им, черт подери, этим бабам, нужно? Ладно, ну ее, где там моя гостиница?

Он огляделся по сторонам, жмурясь от хлеставшего в лицо дождя, и быстрым шагом двинулся в западном направлении.

В том, что нужно было Элизабет Страйд, не оставалось никаких сомнений. На протяжении следующих тридцати минут Джеймс Мейбрик и его наставник тенью следовали за ней по всему Ист-Энду, от Уайтчепла через Уоппинг и на восток, в Поплар — злачный квартал портовых игорных домов и питейных заведений. Поговаривали, что в свое время Длинная Лиз и ее покойный муж держали там вполне даже процветающую кофейную лавку. Именно здесь Страйд подцепила клиента — матросика, который вывалился из паба в компании нескольких своих товарищей, распевая жалостную песню о том, как он тоскует по родному Кардиффу. За четверть часа до полуночи она и ее моряк, молодой человек в укороченном черном плаще и белой матросской шапочке, тащились по Бернер-стрит обратно в Уайтчепл, где они задержались в подворотне дома номер 64, чтобы переждать вновь усилившийся дождь. Случайный прохожий покосился на целующуюся парочку, но не заметил ни Мейбрика, ни Лахли, стоявших в тени на противоположной стороне дороги.

— Да от тебя ничего окромя молитв не услышишь! — рассмеялся матрос, и смех его раскатился по всей Бернер-стрит. Прохожий свернул на Фэйрклу-стрит и скрылся из вида, и он склонился к самому уху Лиз. — Ну а сейчас как насчет этого… самого? Дашь?

— Еще бы не дать, я и место укромное знаю. Тут, через улицу — Датфилдз-ярд, где раньше телеги делали. Там, миленок, в полночь никого не найти. Мистер Датфилд перенес свою мастерскую на Пинчин-стрит, а мешочная мануфактура на ночь закрыта. И там есть конюшня, сухая да пустая — телег-то нету.

— А!.. На слух здорово. Ну, давай, веди, ангел мой. Когда они показались из подворотни дома 64, штаны у матросика заметно топорщились спереди. Мейбрик сунул руку в карман, стиснул нож и задышал чаще. Датфилдз-ярд… Он знал это место. Лучше не придумать. Закрыто со всех сторон, только один вход, да и тот через узкий проулок длиной футов восемнадцать-двадцать. Он отгораживался от улицы деревянными воротами, по обе стороны от которых тянулись непрерывной цепочкой коттеджи рабочих с табачных фабрик, портных, и еще рабочий клуб, боковой фасад которого как раз выходил в проулок.

Там сейчас как раз проходил какой-то вечер. До Мейбрика доносились обрывки разговоров на полудюжине разных языков. Английском, русском, идише, французском, итальянском, еще каком-то славянском — должно быть, чешском или польском… Эти людишки со всей Европы собрались в этом задрипанном маленьком зале, чтобы разыгрывать здесь любительские спектакли или музыкальные концерты, не говоря уже о вздорных собраниях, на которые стекались все смутьяны Ист-Энда. Мейбрик презирал этих агитаторов с их бредовыми идеями насчет миссии рабочего класса и всего такого. Вот такие вот бунтовщики и разрушают Империю. Они да их шлюхи подрывают основы британской морали…

Элизабет Страйд, такая же инородка, как рабочие в клубе через улицу, развлекалась в Датфилдз-ярде. Интересно, читает ей сейчас ее матрос письмо или нет? Мейбрик погладил свой нож. Ему было наплевать на матроса, хотя и ему предстояло умереть, если он перевел письмо доктора Лахли этой поганой замарашке. Боже, ну они и развлекаются там! Он достал из кармана часы и вгляделся в циферблат в слабом свете окон рабочего клуба. Черт, уже почти половина первого! Он замерз, устал и промок, он протрясся в поезде из Ливерпуля целых пять мерзких часов, и им еще пришлось таскаться по всему этому проклятому Ист-Энду…

Скорее бы! Он раздраженно захлопнул крышку часов и резким движением сунул их в карман жилета. Нетерпение жгло его изнутри. Нынче вечером он уже готовился раз к удару, но из-за пьянства. Кэтрин Эддоуз все тогда сорвалось. Когда Страйд наконец показалась в воротах, Джеймс Мейбрик созрел для таких жестокостей, о каких раньше и не думал. Бог свидетель, как только Лахли получит свое письмо, он швырнет эту суку обратно в темный переулок, задушит ее, а потом будет кромсать, кромсать, пока не выплеснет всю злость…

— Жаль, что ничего не могу поделать с твоим письмом, милая, — говорил моряк, выходя вместе с ней на улицу. — Ну, имя-то я свое как-нибудь еще прочитаю, но не больше. В жизни в школу не ходил.

— Ну, ты-то в этом не виноват, — отвечала она, но голос у нее был при этом недовольный. Настроение у нее по сравнению с тем, что было после прощания с прошлым клиентом, явно не улучшилось. — Сдается мне, во всей Британии не найдется и одного валлийца, чтоб мог читать по-своему.

Моряк рассмеялся.

— Ну, раз так, поцелуй меня, и пойду-ка я, поищу своих, покуда они не забеспокоились.

Если бы Мейбрика не снедала жажда бить и резать, он расхохотался бы во весь голос. Бедная, грязная потаскуха: вот у нее в кармане лежит письмо, которое стоит королевских денег — буквально! — и она не может найти ни единой души, чтобы его перевести. Моряк смачно чмокнул ее на прощание и побрел в направлении Поплара и порта. Бурля от нетерпения, Мейбрик шагнул вперед, но тут же застыл, выругавшись про себя, когда молодой человек в темном плаще и охотничьей шапочке вышел из клуба, держа в руках завернутую в газету коробку размером примерно шесть на восемнадцать дюймов. Он шел быстро, и глаза его, судя по всему, не успели привыкнуть к темноте, поскольку он налетел прямо на Лиз.

— Ох, извините! — воскликнул он, с трудом удержав ее от падения. Произношение выдавало в нем иностранца.

— Ну вы меня и напугали, — выдохнула она, изобразив тем не менее на лице улыбку.

— Вы не ушиблись?

— Нет, ни капельки, правда. А вы, часом, не знаете здесь никого, кто бы читал по-валлийски?

Несмотря на явное удивление, молодой человек с сомнением покачал головой.

— Нет, боюсь, не знаю. Я сам — венгр, в Англии совсем недавно.

— О… Ну, раз так, может, проводите меня до дому, а? Это близко, а мне страшно, как этот маньяк разгуливает по улицам…

— Конечно, мадам.

Он проводил ее через улицу, как раз к месту, где прятался Мейбрик. Тот едва не сломал рукоять ножа, с такой силой он стиснул ее в кулаке, и вжался в темноту подъезда, в котором стоял. Боже правый, да неужели эта грязная шлюха даже на минуту не остается одна? Если она всю дорогу до своей ночлежки будет цепляться за этого чертова венгра, они так к ней и не подберутся! И тут новые шаги, простучавшие по булыжной мостовой, заставили Мейбрика вжаться в темноту еще глубже. Иисусе Христе, это же чертов констебль! С бешено колотящимся сердцем стоял он, окаменев, и смотрел на то, как констебль подходит к Страйд и ее венгру. Полицейский нахмурился и грозно пошевелил усами.

— Э, а ну давай, двигай отсюда, Лиз, нечего тебе здесь делать.

Лиз Страйд возмущенно вскинулась: алкоголь и усталость от ночных шатаний начали сказываться на ней.

— Не просила я джентльмена ничего такого! Он сам чуть не сбил меня, как из той двери вышел!

Венгр нервно помял в руках свою шапку, пробормотал что-то насчет дома и устремился по Бернер-стрит в направлении, противоположном тому, откуда появился констебль. Полисмен пожал плечами и двинулся дальше, оставив Страйд браниться ему вслед.

— Ну, на ночлег я по крайней мере набрала. Может, этот козел и не умеет читать, но уж денежки у него в кармане водятся, это точно. — Она вздохнула и побрела по Бернер-стрит, явно отказавшись на эту ночь от своих планов найти переводчика.

И наконец-то, Боже, наконец-то она осталась одна. Джон Лахли быстрым движением вынырнул из своего укрытия на противоположной стороне улицы и подошел к ней.

— Мадам? Я хотел сказать, мадам, я невольно подслушал ваш разговор. — Он говорил очень тихо, но Мейбрик, все чувства которого были напряжены как струна, слышал все до одного звуки вплоть до дыхания. — Вы говорили, вы ищете кого-нибудь, читающего по-валлийски?

Лиз Страйд удивленно застыла.

— По-валлийски? Ну да, искала. Он дотронулся до своей черной шапки и отвесил ей шутливый поклон.

— Так уж вышло, что я валлиец. Что там вы хотели прочитать?

В глазах ее вспыхнула жадность, и она потянулась к карману, но тут же тревожно застыла.

— Подслушали, говорите? — с опаской переспросила она. — И давно это вы слушали?

— Ну, мадам, совсем недолго. Ну, так вы хотите, чтобы я прочитал для вас это письмо или нет?

Она попятилась от него в сторону прохода в Датфилдз-ярд.

— Я не говорила, что это письмо.

Лицо Лахли вспыхнуло яростью. Ему так же не терпелось, как Мейбрику, возможно, даже больше — он-то ждал этого целых две недели, тогда как у Мейбрика были дела в Ливерпуле, и дети, и дом…

— Ну конечно же, письмо! Что еще это может быть? Ох, Бога ради, да давайте же сюда эту чертову штуку!

— Мне идти надо, меня вон в том пабе друг ждет, мне… Она сделала шаг в сторону, и терпение Лахли лопнуло. Он схватил ее за руку и потащил в переулок.

— Гони письмо, шлюха вонючая! — Она попыталась вырваться, и Лахли ударом сбил ее в грязь. Лиз успела негромко взвизгнуть, потом еще дважды. Она пыталась подняться на ноги, роясь зачем-то в кармане. Мейбрик с бешено бьющимся сердцем схватил свой нож и совсем было собрался выйти из укрытия, когда услышал приближающиеся шаги и шепотом выругался. Вместо ножа он достал свою трубку, раскурил ее трясущимися руками, и тут Лахли оглянулся.

— Липский! — вырвался у Лахли тревожный выкрик, заставивший приближавшегося невысокого, темного человечка обернуться. И так собиравшийся перейти на другую сторону улицы, чтобы избежать потасовки у ворот, бородатый мужчина, судя по одежде, еврей, засеменил ногами еще быстрее. Мейбрик шагнул к нему — новая помеха разъярила его до такой степени, что он готов был изрезать в клочки кого угодно, оказавшегося на его пути. Еврей бросился бежать, и Мейбрик побежал за ним. Так он преследовал его до самого железнодорожного моста, когда до него дошло наконец, что Лахли в Датфилдз-ярде уже отнимает свое письмо. Не за тем он, Мейбрик, приехал сюда, чтобы гоняться за проклятыми, мешающимися под ногами евреями, не для того он провел всю эту вонючую ночь под дождем.

Мейбрик развернулся и поспешил обратно в переулок. Лахли и правда уже достал из кармана потаскухи свое письмо. Он прижимал ее спиной к воротам, одной рукой сдавливая ей горло, чтобы она не могла вздохнуть, не то что закричать. Убийственная ярость исказила его лицо, а смертельный ужас — ее. Глаза ее выпучились при виде подбежавшего Мейбрика, и лицо осветилось отчаянной надеждой…

— Не на улице! — прошипел Мейбрик, остановившись. — Этот чертов констебль может вернуться в любую минуту! Оттащим ее в Датфилдз-ярд…

Подушив ее для верности еще немного, они отволокли Элизабет Страйд обратно в темноту. Она отбивалась из всех сил, что оставались в ее костлявом теле, и это сильно тормозило их. Задыхаясь, Лахли наконец швырнул ее спиной о кирпичную стену и прижал ее одной рукой за грудь, второй — за горло. На всякий случай Мейбрик зажимал ей рот рукой в перчатке: ее хрип мог привлечь внимание людей в зале, окна которого выходили во двор прямо над ними.

— Я хочу ее! — прошипел Мейбрик.

— Когда я с ней покончу, черт подери! — Голос Лахли срывался от злости и натуги. Она еще билась, но уже слабее; сознание покидало ее. Дрожа от желания, Мейбрик достал свой нож. Наконец она стихла, только в горле раздавался еще слабый хрип. Лахли уложил ее в грязь. — Надо сделать так, чтобы казалось, будто она зашла сюда трахаться, — пробормотал он едва слышным шепотом. Мейбрик слышал, как доктор шарит по ее карманам. — Ага… это здорово, пакетик «Качу»…

А… Мейбрик улыбнулся. Пилюли, которые сосут курильщики для свежего дыхания. Когда констебли найдут ее, они подумают, она достала их пожевать перед тем, как обслужить клиента. Им ни за что не догадаться, что ее задушили и зарезали ради письма, которое Лахли прятал в карман своего плаща. Вдруг Лахли выругался.

— Боже! Эта сучка носила в кармане нож! — Он выпрямился, держа в руке короткий, но, судя по виду, острый нож. В темноте Мейбрик мог разглядеть только блестящее лезвие. — Чертова сука! Ладно, — прошипел наконец доктор. — Она ваша. Только быстрее!

— Дайте мне ее нож! — прохрипел Мейбрик. Он взрежет ее же собственным вонючим ножом! Лахли передал нож, и Мейбрик склонился над телом. Какое наслаждение он испытал, когда первым ударом перерезал ей горло! Он взялся за ее юбки, чтобы взрезать ей живот…

…и ворота в конце переулка заскрипели, открываясь.

Конские копыта зацокали по булыжнику, направляясь прямо к ним. Мейбрик распрямился так быстро, что у него закружилась голова. Лахли схватил его за руку и потащил в глубь двора, к конюшне. Сердце Мейбрика вдруг сделалось тяжелым и неповоротливым от страха. Горячая кровь капала с его дрожавших рук. Во двор въезжала чья-то телега.

Боже праведный, нас же повесят из-за этой проклятой шлюхи!

Лошадь почти наступила на распластанное тело. В самый последний момент она фыркнула и дернулась в сторону, явно унюхав запах крови.

— Какой бес в тебя вселился? — буркнул мужской голос с хорошо заметным акцентом. — Вот я тебя кнутом… Э, да здесь на земле что-то… — Слышно было, как человек склонился с телеги и потыкал в темноту кнутовищем. — Кто это еще? Ты что, пьяна? Вставай, не мешай проезду… — Голос вдруг сделался неуверенным. — Может, ей худо? — Возчик соскочил с телеги и поспешил по переулку назад, на улицу. — Пойду, позову на помощь, принесу фонарь. Темно здесь, как…

Ох, Боже, он уходит!

— Живо! — прошипел ему на ухо голос Лахли. Мейбрик не стал дожидаться второго приглашения. На подгибающихся ногах они бесшумно выскользнули со двора. Слава Богу, Лахли догадался обувать башмаки на резиновой подошве, когда они начинали все это дело, иначе их шаги наверняка бы услышали. Ему до сих пор не верилось, что им удалось бежать. Он сунул оба ножа в карманы своего плаща, и они зашагали вниз по Бернер-стрит, пока кучер телеги стучался в дверь шумного рабочего клуба у них за спиной.

— Что там, Димшульц? — донесся до них мужской голос.

— Там, во дворе, какая-то женщина лежит. Достань фонарь…

Димшульц! Имя мгновенно всколыхнуло Мейбрика. Еще один вонючий еврей! Он выследит этого ублюдка, точно выследит! Перережет его проклятую глотку — как он посмел помешать им? Он едва горло ей успел перерезать, ничего больше, черт подрал!

— Держите руки в карманах! — прошипел Лахли. — Они у вас все в крови. Нам нужно как можно быстрее уйти в подземелье.

— Но я же даже выпотрошить ее не успел!

В глазах его наставника вспыхнула ярость.

— Плевать я, черт возьми, хотел на то, что вы успели или не успели! Псих несчастный, нас ведь едва не поймали! Четверти часа не пройдет, как весь Ист-Энд будет кишмя кишеть констеблями! — Лицо Лахли сделалось пепельно-серым.

— Я знаю, что нас чуть не поймали, черт подери! — прошипел в ответ Мейбрик, которого продолжала жечь неутоленная ненависть. — Но ведь не поймали, нет? И чертовы копы будут искать не нас двоих, а одного человека. Вонючего еврея-иноземца, разгуливающего в одиночку!

Лахли немного перевел дух; челюсть его, судорожно выдвинутая вперед от злости, вернулась в нормальное положение.

— Верно. Ладно, раз так, идем дальше, вдвоем. А что, уже дружкам принять нельзя, раз суббота-то? Хлопнули по маленькой, вот, идем добавить, а че, нельзя?

Мейбрик даже зажмурился от удивления. Такой точной имитации кокни ему слышать еще не доводилось.

— Боже праведный! Так вы и правда жили на этих улицах, да? А я-то, дурак, не верил…

— Конечно, жил, болван! — прошипел Лахли, немного убавив шаг. — Откуда, как вы думаете, я, дьявол подери, так хорошо знаю здешнюю канализацию?

— О, ну, я как-то не подумал…

— Заткнитесь, Джеймс, Бога ради, да заткнитесь же, черт подери!

Мейбрик хотел было возразить, но взгляд Лахли ясно говорил, что доктор не желает новых неприятностей, даже от него. Дальше он шагал молча. Кровь на его руках подсыхала и становилась липкой. Когда они проходили сточную канаву с застоявшейся в ней водой, он задержался, оглядел улицу в оба конца — пуста! — и, наклонившись, сполоснул руки и нож этой потаскухи. Лезвие было липким от крови его владелицы. Руки все еще дрожали немного, когда Мейбрик стряхнул с него грязную воду и сунул в другой карман, чтобы не путать со своим, более длинным ножом. Руки ему, правда, все равно пришлось спрятать в карманах из-за крови на белых манжетах.

— Надо как можно быстрее уйти из Уайтчепла, — буркнул Лахли, уверенно шагая на запад. — Забудьте пока и думать про свою квартиру в Миддлсексе. Если будет расследование, этот чертов еврей с Бернер-стрит в два счета опознает нас констеблям. Я хочу оказаться вне юрисдикции Столичного округа, и побыстрее.

Они шли уже по Коммершл-роуд и быстро приближались к тому месту, где она делает резкий поворот на север, чтобы стать Коммершл-стрит. Стоило им миновать Миддл-секс-стрит и Майнориз, пройти по Олдгейту — и они оказались бы в Лондонском Сити с его собственным лорд-мэром, собственными властями и — о да, улыбнулся Мейбрик, Лахли действительно голова! — собственной полицией. Проходя по темному, грязному переулку, они едва не споткнулись о пьяного, храпевшего в сточной канаве. Лахли задержался, огляделся по сторонам, потом нагнулся и отволок пьяного моряка глубже в переулок.

— Да не стойте вы столбом! Этот жалкий евреишка может описать нашу одежду!

Лахли уже снял с себя свой темный плащ и теперь стаскивал с пьяного матросскую куртку и грязную рубаху.

— Наденьте эту рубаху — у вас все манжеты в крови. Перспектива надевать нестираную матросскую рубаху мало прельщала Мейбрика, однако виселица прельщала его еще меньше. Он сорвал с себя окровавленную рубаху и поменял ее на матросскую. Себе Лахли взял куртку, бросив свой плащ на руки Мейбрику. Мейбрик облачился в него, а свой, тоже перепачканный кровью, накинул на тело пьянице. Когда они вновь вышли на свет, на Лахли красовалась серая шапка вместо брошенной черной, светло-серая куртка (пожалуй, немного великоватая для него) и красный шарф, на матросский манер повязанный на шею.

— Вы теперь совсем другой человек, — вполголоса заметил Мейбрик, критически разглядывая Лахли. — Как думаете, — добавил он задумчиво и даже немного огорченно, — эти проклятые констебли в Бишопсгейте могли уже освободить эту пьяную сучку, Эддоуз?

Лахли удивленно уставился на него, потом рассмеялся резким, режущим смехом.

— Великий Боже, да вам нравится ходить по краю, не так ли? Одна жена в Лондоне, другая жена и чертова служанка в Ливерпуле, каждую неделю вы глотаете мышьяка столько, сколько хватило бы, чтобы отравить весь Бетнел-Грин, и вы еще хотите идти в полицейский участок и спросить, достаточно ли протрезвела уличная потаскуха, арестованная за подражание пожарной сирене, чтобы ее можно было отпустить домой!

— Я всего только хочу, — буркнул Мейбрик, — получить то, чего не получил с той стервой в Датфилдз-ярде.

Лахли, душевное равновесие которого заметно поднялось после их почти волшебного побега и смены грима, снова рассмеялся, и смех его прозвучал дико и неприкаянно, под стать этой дождливой ночи.

— Ладно, будь я проклят, мы сходим и посмотрим! Ближе всего отсюда, — он огляделся по сторонам, — по Хаунд-здич от Олдгейта.

Поскольку они и так шли по Олдгейт-Хай-стрит, им хватило всего пары минут, чтобы добраться до самого Олдгейта, откуда они повернули на север по Хаундздич, уходя все дальше от расположенных к югу Майнориз. Часы на далекой пивоварне где-то в районе Брик-лейн пробили половину часа. Час тридцать ночи, а кровь бурлила, как бешеная: ужас от угрозы быть пойманными сменился какой-то дикой эйфорией. Свирепое возбуждение разливалось по жилам Мейбрика, горячее и электризующее, словно он только что принял дозу своего мышьяка. Бог свидетель, сэр Джим непобедим! Все, о чем он просит, — это всего-то наложить руки на ту, вторую обещанную ему сучку. Он искромсает ее изо всех сил, которые кипят в нем, порежет ее на куски и напишет какой-нибудь дурацкий стишок для этих пустоголовых идиотов из полиции Сити — пусть поломают голову. Его братец Майкл может сложить рифму из чего угодно, сидит себе в уютном кабинете на Сент-Джеймс да пописывает песенки, которые распевает вся эта чертова страна. Если Майкл может, сможет и он. Сочинит какой-нибудь смачный стишок, чтобы подразнить полицию. Может, состроит еще какую каверзу евреям. Вот это будет славное завершение славной ночки…

Невдалеке от Дюк-стрит из темного проулка показалась невысокая рыжеволосая женщина. Она шла сердитой походкой, бормоча что-то себе под нос. Свет газового фонаря на мгновение высветил темно-зеленую ситцевую юбку с тремя рядами оборок, и стало заметно, что она украшена желтыми цветами. Черная соломенная шляпка, отделанная зеленым и черным бархатом, опасно съехала набок. Женщина показалась Мейбрику знакомой. Очень знакомой. Где это он ее…

— …ублюдок жалкий, — бормотала она самой себе, не замечая их. — Дам, говорит, тебе целых два флорина, коли все получится! Откуда мне знать, что с его-то силами у него и за год ничего не выйдет… Чертовых полчаса на него потратила, и хоть бы два пенса за все труды! Надо, надо найти кого, кто прочтет это чертово Эннино письмо, ох, надо, вот тогда и денежки появятся. Газеты дадут мне ихнюю премию, как я и говорила смотрителю ночлежному, правду говорила, Господом Богом клянусь! А коль получу эту премию, ну, может, смогу Джона в нормальную больницу положить, не в лазарет фабричный…

Лахли крепко взял Мейбрика за запястье, удерживая на месте. И тут его как громом поразило: он узнал! Кэтрин Эддоуз! Безумное возбуждение охватило его с новой силой.

— Я заманю ее на Митрсквер, — прошипел Лахли. — В Сити…

Да, да, скорее! Руку его уже сводило желанием, когда он сжал рукоять своего любимого, длинного ножа. Мейбрик отступил назад, в темноту, оставив Лахли одного. Тот подошел к проститутке, которую они совсем еще недавно видели такой пьяной, что она и стояла с трудом. Несколько часов в тюрьме явно хорошо протрезвили ее. Отлично! Трезвая, она испугается еще сильнее.

— Привет, лапуля, — произнес Лахли голосом грубого моряка, как нельзя подходившим к его краденой куртке, шапке и шарфу. — Уж так приятно видеть такую, лапуля, как ты, одинокому парню, вдалеке от родного дома.

Кэтрин Эддоуз задержалась, медленно задрав голову, чтобы посмотреть Лахли в лицо. Росту в ней было всего пять футов, на целых семь дюймов ниже, чем мужчина, улыбавшийся ей сверху вниз.

— Ну, привет. Поздновато ты гуляешь, матросик: пабы-то все давно как закрыты, — с досадой вздохнула она. — Вот я тоже не прочь выпить, ан поздно.

— Ну, и то правда, залить горе я тебе не помогу, но тело — тело и без джина может порезвиться, верно говорю? — Лахли порылся в кармане и достал оттуда блестящую монету. — Глянь-кось, что у меня есть, а? Шестипенсовый, новенький — аж сияет весь.

Взгляд Кэтрин заметно прояснился, упершись в монету, которую Лахли держал двумя затянутыми в перчатку пальцами. Она улыбнулась и придвинулась ближе к нему, положив руку ему на грудь.

— Ну, и то верно, хорошенький шестипенсовый. И что может леди сделать, чтобы получить его?

Чуть дальше по Дюк-стрит, где у местного дома собраний, известного под названием «Империал-Клуб», горели огни, трое мужчин вышли в дождливую ночь и покосились в сторону Лахли и Эддоуз. Впрочем, ушли они в противоположном направлении, не мешая женщине и ее явному клиенту заниматься своими интимными делами. Джеймс Мейбрик улыбнулся им вслед из своего укрытия.

— Не пойти ли нам прогуляться немного? — предложил Лахли, свернув в ту же сторону, куда направлялись мужчины из «Империал-Клуба», но куда более неспешной походкой, чтобы дать тем троим уйти далеко вперед. — Там и найдем местечко поуютнее, а?

От ее негромкого хихиканья Мейбрик пришел в восторг. А когда она затянулакакую-то песню, он и сам тихо рассмеялся про себя. Этой дуре-потаскухе осталось жить от силы десять минут, а она идет себе под ручку с человеком, который собирается убить ее, распевая так, будто ей не о чем беспокоиться. Мейбрик снова рассмеялся.

Ничего, очень скоро она свое получит.

* * *

После двух недель почти непрерывного сидения в седле, недосыпа и грязи Кит Карсон ощущал себя не в самой лучшей форме для общения с сенатором Джоном Кеддриком и половиной газетчиков северного полушария. Впрочем, его мнения на этот счет никто не спрашивал. Его уже ждали, стоило ему сквозь Врата Дикого Запада ступить на платформу станции. По пятам за ним шли гиды с телом Юлия и убитого туриста. Поднявшийся при их виде шум и визг был физически осязаем — ни дать ни взять стена шума.

— Джина! — прорвался сквозь этот хаос голос сенатора Кеддрика. Рискуя упасть с платформы, сенатор лез к ним через заградительные барьеры… — Джина! — Сотрудник «Путешествий во Времени» перехватил сенатора и удержал его на месте. На лице у того отразилась целая гамма разнообразных эмоций.

— Мистер Кеддрик, — обратился к несколько побледневшему политику Кит. — Это не ваша дочь. Ни одно, ни другое тело.

— Не моя дочь? — прохрипел заметно потрясенный Кеддрик. — Не моя дочь? Тогда где она? Почему она не с вами? — Внезапная ярость исказила черты сенатора. Он стряхнул удерживавшие его руки и угрожающе надвинулся на Кита. — Что делаете вы здесь, если вы ее не нашли? Объясните сейчас же!

— Ее с нами нет, потому что мы ее не нашли. Около барьеров и красных шнуров, огораживающих зону прибытия, толпились газетчики. С грохотом упала рогатка, и журналисты хлынули за барьеры, столкнувшись с возвращавшимися из тура туристами. Воцарился полнейший бедлам. Впрочем, когда Скитер Джексон, с трудом переставлявший ноги после нескольких суток езды верхом, шагнул сквозь Врата, туристы и гиды начали уже вытекать ручейками через контрольные пункты. Сид Кедермен и Паула Букер как раз ступили на платформу следом за Скитером, когда сенатор Кеддрик перевел гневный взгляд с пластиковых мешков с телами на своего изможденного детектива, а потом обратно на Кита.

— Не нашли? Почему не нашли?

— Потому, что у нас весьма серьезные основания полагать, что ваша дочь вообще не покидала ВВ-восемьдесят шесть сквозь Денверские Врата. Остальное я предпочел бы сказать после, когда у нас будет возможность поговорить в более узком кругу. — Кит повернулся к потрясенным служащим «Путешествий во Времени». — Может кто-нибудь известить Ронишу Аззан, что нам необходимо встретиться с ней? Спасибо. Нет, мне очень жаль, но пока никаких иных комментариев.

Он протолкался сквозь толпу орущих журналистов и потрясенных туристов, направился было к лифту в кабинет Булла, но тут же решил, что не может рисковать, захватив с собой весь свой отряд, — он живо представил себе, в какой это может вылиться фейерверк. Поэтому он протолкался сквозь хаос Приграничного Города обратно.

— Паула, брысь отсюда. Кедермен, идите со Скитером к Конни Логан. Займитесь экипировкой для Британских.

— Слушаюсь, босс!

— Верно придумано, Кит.

Скитер испарился так стремительно, что газетчики так и остались с разинутыми ртами стоять в вакууме. Паула воспользовалась их замешательством, чтобы утащить Кедермена.

— Что происходит? — грозно спросил Кеддрик.

— Я все расскажу вам в кабинете управляющего станцией, — буркнул Кит.

— Но…

Кит оставил его стоять посреди беснующейся толпы газетчиков. В конце концов сенатор очнулся и, разогнав репортеров как косяк мелкой рыбешки, догнал Карсона. Дальше они шли вместе, но в сердитом молчании. У входа в лифт наверх Кит пропустил сенатора вперед, чтобы отсечь визжавшую толпу, наступавшую им на пятки, потом сам быстро вошел в кабину и тут же хлопнул рукой по кнопке верхнего этажа. Лифт взмыл вверх, в святилище этого беспокойного хозяйства. Когда двери лифта разошлись в стороны, Кит сразу увидел, насколько все здесь неспокойно. У одной из стеклянных стен, выстроившись наподобие декоративных изваяний, стояли с каменными лицами трое мужчин и одна женщина из Междувременного Суда в Гааге в сияющих медью мундирах. Нравилось это кому или нет, но инквизиторы из МВСГ уже прибыли.

Кит сдержал тяжелый вздох и шагнул в кабинет. Агенты МВСГ так и стояли каменными истуканами. Рониша Аззан, элегантная как всегда, казалась ужасно маленькой за необъятным столом Булла, отчего Кит вдруг почувствовал себя еще более старым, изможденным и грязным. Он поправил засаленный шейный платок, потом подошел к ближнему креслу и устало опустился в него. Даже усталость не помешала ему услышать скрип отодвигаемых кресел: что ни говори, а две недели верхом оставляют специфический аромат.

— С возвращением, Кит, — негромко приветствовала его Рониша Аззан. — Если можно, введи нас в курс дела.

Кит как мог кратко рассказал, что они обнаружили в городке золотоискателей. Когда он закончил, в кабинете воцарилась мертвая тишина. На лице сенатора Джона Кеддрика стремительно сменяли друг друга эмоции: потрясение, досада, нетерпение и, как ни странно, торжество. Потом лицо Кеддрика побагровело, когда ярость — или что-то очень к ней близкое — взяла верх над остальными эмоциями.

— Бенни Катлин? Вы что, хотите сказать, что впустую потратили целых две недели, гоняясь не за тем туристом? Когда мою дочь все это время прятали за вашими Богом проклятыми Британскими Вратами?

— Мы потратили их не впустую! — огрызнулся Кит. — Нам известно теперь гораздо больше, чем две недели назад, сенатор. Один из живущих на этой станции был убит за Денверскими Вратами! Мальчику едва семнадцать исполнилось, и пуля, которую он получил, предназначалась вашей дочери!

По крайней мере у Кеддрика хватило ума побледнеть. Некоторое время он сидел, тяжело дыша. Рониша Аззан устало откинулась на спинку кресла; уголки рта и ноздри ее посерели. Кит пожалел ее. Ему казалось, он с головы до ног такого же цвета. Вздохнув, Рониша встала из-за стола и налила три хорошие порции виски с содовой. Рука Кеддрика дрожала, принимая у нее стакан, так что он едва не плеснул его содержимым на свой дорогой костюм. Кит опростал свою порцию одним глотком.

— Спасибо, Ронни. Видит Бог, это как раз то, что мне нужно. Итак… Давайте решать, как выследить в Лондоне Бенни Катлина. Никто не сможет опознать Джину лучше доктора Паулы Букер, поскольку именно она сделала Джине новое лицо.

— Я хочу поговорить с этой вашей докторшей, — буркнул Кеддрик. — Я хочу знать, как выглядела моя девочка, когда попала на эту станцию, кто удерживал ее в плену, и почему ваша врачиха не доложила обо всем этом.

— Доктор Букер не доложила по той простой причине, что ей не о чем было докладывать. Ваша дочь явилась к ней добровольно, одна, назвавшись студенткой-дипломницей.

Паула имплантировала ей искусственные усы и бакенбарды. На следующий день после этого Паула ушла в отпуск и сама отправилась в Нижнее Время. Вам чертовски повезло, сенатор, что у нас вообще есть свидетели… Когда мы обнаружили доктора Букер, пытавшуюся выследить Армстро и его пленников, она и ее проводник как раз попали в засаду к местным бандитам. Если бы мы не подоспели вовремя, ее вполне могли хладнокровно убить.

Кеддрик испепелил его взглядом, сжав рот в тонкую белую линию.

— Какой прок от ваших свидетелей, если Джину могли уже убить в Лондоне? К вашему сведению, Карсон, если Бенни Катлин — действительно моя дочь, то ее там чуть не убили в первый же ее вечер. Дважды! А потом она исчезла, оставив за собой два трупа. А теперь вот вы еще говорите мне, что по ту сторону Денверских Врат убиты еще двое? Не говоря уже об известном международном террористе, который ушел с тремя заложниками — и вы даже не потрудились преследовать его? Бог мой, мистер, какая безответственность!

— Довольно! — Мощи легких у Кита пока еще хватало, чтобы его при необходимости услышали.

Кеддрик швырнул на пол свой стакан с остатками виски и стиснул кулаки.

— Не смейте разговаривать со мной таким тоном!

— Джентльмены! — рявкнула Рониша, разом сделавшись выше обоих. — Сенатор! Вы будете вести себя прилично или покинете это совещание! Вы поняли? Кит Карсон рисковал своей жизнью, не говоря уже о двух неделях полевой работы даром, забросив свои дела, — и все в поисках вашей дочери. На мой взгляд, вы обязаны принести мистеру Карсону очень серьезные извинения! Равно как оказывать ему помощь — отец вы, в конце концов, или нет? Вам бы плясать от радости, что он столько узнал — с учетом того, с чем ему пришлось там столкнуться!

Кеддрик явно не собирался плясать по какому-либо поводу, тем более от радости. Долгое, мучительно долгое мгновение он свирепо смотрел на Ронишу, потом перевел взгляд на Кита, очевидно, в ожидании дальнейших объяснений. Кит подумал, не выйти ли ему, но тут же ясно представил себе перспективу безработицы и жизни в Верхнем Времени.

— Возможно, — холодно произнес он, — вы, сенатор, скажете мне, что я должен был там делать? Провести следующие пять лет, прочесывая североамериканский континент в поисках Армстро? Тогда как у нас имеется хорошая зацепка касательно местонахождения вашей дочери? Проводники «Путешествий во Времени», которых мы оставили в Колорадо, продолжают поиски Армстро и его заложников, на что по ту сторону Врат Дикого Запада у них уйдут месяцы. Однако эта экспедиция имела своей целью поиски именно вашей дочери. И именно этим она и займется дальше. Мы найдем вашу дочь. В Лондоне. Ронни, что нового слышно из Сполдергейт-Хауса?

Рониша вздохнула.

— Нам известно, что Бенни Катлин попал в две перестрелки с человеческими жертвами — двое носильщиков убиты, а еще один кучер ранен. Малькольм, разумеется, последние две недели занят поисками, но ведь никто в Лондоне и не догадывался, что Бенни Катлин — это Джина Кеддрик.

— Мне кажется, — проворчал Кит, — что Джине удалось бежать. Из этого следует, что тем, кто занят поисками, придется разделиться. Одни будут искать Джину, другие — того, кто провел ее сквозь Врата, Мне жаль ищущих. У них уйдет куча времени на поиски в Лондоне двух различных целей, причем опередивших их на три недели.

— У них? — переспросил Кеддрик. — Что вы хотите сказать этим «у них»? Вы же руководите группой, Карсон! Я настаиваю, чтобы вы продолжали руководить операцией!

— Не могу, — коротко ответил Кит, вытирая пот со лба. — И это никак не связано ни с вашим отношением ко мне, ни с моими делами, так что не пытайтесь возражать. Я уже существовал в сентябре тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года. Я просто затеню себя и мгновенно погибну, если попытаюсь ступить в Лондон на протяжении следующих шести месяцев. Поиски в Лондоне придется возглавить кому-то еще. Я предложил бы на эту роль Скитера Джексона, работающего в тесном контакте с Малькольмом Муром. Собственно, Скитер уже готовится.

— Эй, подождите минуту! Я наводил справки об этом вашем Джексоне. Это не только тот самый тип, который напал на меня у Главных. Я слышал о нем более чем достаточно, чтобы понять: я не желаю, чтобы поисками моей девочки руководил вор и мошенник!

Кит молча сосчитал до десяти.

— Скитер Джексон никого не надувает, сенатор. Я сам нанял его в качестве детектива моей гостиницы, и поверьте, я не взял бы на такую работу человека, которому не доверял бы всецело. Что же до так называемого нападения… — Кит придержал слова, готовые сорваться у него с языка. — Я хочу предупредить вас. Если вы выдвинете против него обвинение в нападении, я, черт возьми, не сомневаюсь, что он выдвинет против вас обвинение в уголовно наказуемом оскорблении действием.

Лицо Джона Кеддрика побелело как простыня.

Даже инквизиторы из МВСГ неуютно поерзали в своих креслах.

Когда сенатор, очнувшись, собрался было уже брызгать слюной. Кит перебил его.

— Не советую, если вы только не хотите получить прямо сейчас драку столетия. У нас имеется фото — и видеосъемка всего инцидента с начала до конца, сенатор. И лично я не допущу никакой личной мести против мистера Джексона, способной сорвать всю спасательную операцию. Буквально всеми позитивными результатами этой операции мы обязаны Скитеру Джексону, тогда как от вашего детектива не было абсолютно никакой пользы. Я говорил вам, что Сид Кедермен не готов к работе в Нижнем Времени, тогда как у Скитера Джексона уже имеется опыт работы по ту сторону Британских Врат. И он будет работать с Малькольмом Муром, который специализируется на лондонских турах. Джексон и Мур возглавят операцию в Лондоне, хотите вы этого или нет, сенатор. Вы ведь не хотите, чтобы вашу девочку убили, нет?

Обыкновенно насыщенный цвет лица Кеддрика приобрел оттенок старого воска. Он открыл рот, закрыл, снова открыл, но не смог выдавить из себя ни звука. Он покосился на инквизиторов из МВСГ, судорожно сглотнул и еще некоторое время сидел молча. Единственным звуком в помещении оставался чуть слышный шелест кондиционеров.

— Олл райт, — наконец выдавил из себя Кеддрик. Похоже, самообладание быстро возвращалось к нему, поскольку слабый хрип сменился злобным рычанием. — Но я не потерплю, чтобы меня унижали и мне угрожали, ясно?

Кит опасался, что, если останется в помещении, ляпнет что-нибудь такое, о чем будет жалеть вся станция. Поэтому он просто встал и направился к лифту.

— Идет. А теперь, с вашего позволения, у нас уйма дел до открытия Британских. И, мягко говоря, мне нужно принять душ и побриться, прежде чем делать хоть что-либо. И пива холодного.

Двери лифта затворились прежде, чем сенатор успел возразить что-то.

Спускаясь в Общий, к ожидавшей его толпе журналистов, Кит рассеянно думал о Марго, уже находившейся в Лондоне, и о бедном Юлии, ровеснике его внучки, лежавшем в морге с пулей в животе. Ему сделалось немного не по себе, когда он подумал, многие ли из участников этой охоты останутся в живых.

Глава 8

Доминика Нозетт промокла и продрогла, стоя в темноте. Снова шел дождь, такой же грязный, как булыжные мостовые узеньких улочек Уайтчепла. Сточные канавы зияли черными провалами, а редкие в этих краях газовые фонари высвечивали бурлившие в них потоки дурно пахнущих нечистот. В такую ночь и жить-то было не слишком приятно, но умирать — еще страшнее.

За эту ночь Доминика уже довольно насмотрелась смерти, так что была сыта ею по горло. Она гордилась своей профессиональной закалкой, твердой скорлупой безразличия, которая, собственно, и делала ее одним из самых беззастенчивых и удачливых фотожурналистов своего времени. Однако зрелище смерти Полли Николз на экране монитора в подвале Сполдергейт-Хауса мало отличалось от обычного кино. Ей не составило труда абстрагироваться от реальности и наблюдать его профессионально-бесстрастно, пусть это даже задевало ее профессиональную гордость. Сама она снимет все гораздо лучше, разместив камеры на месте в более выгодных точках.

Наблюдать убийство Элизабет Страйд в Датфилдз-ярде оказалось гораздо тяжелее: к зрелищу и звуку тут добавились и запах, и сознание того, что только кромешная чернота замкнутого двора да невысокие, по грудь, стены заброшенной конюшни отделяют ее от мужчины, склонившегося над Страйд с ножом в руке. Несколькими сильными ударами он почти отсек ей голову. Но даже так это оставалось относительно обычным убийством. В конце концов, Страйд была уже мертва, когда ее коснулся нож: ее задушил этот псих, Лахли.

Но Кэтрин Эддоуз…

При всей своей выносливости Доминика оказалась не готова к той смерти, что ожидала несчастную Кэт Эддоуз на этой площади. Митр-сквер представляла собой миниатюрный кирпичный амфитеатр. С одной ее стороны тянулось капитальное трехэтажное сооружение, в котором размещались пустующие квартиры; оно выступало этаким полуостровом, перпендикулярным расположенной позади него Митр-стрит. Короткий проезд вдоль торца этого «полуострова» связывал улицу с площадью. Однако почти сразу же проезд делал Z-образный извив, огибая торец школы сэра Джона Касса. В результате отрезок проезда, напоминающий в плане изгиб локтя, был зрительно изолирован и от улицы, и от площади, а мостовая в этом месте оказалась едва ли не в три раза шире обычной проезжей части.

Рядом со школой высилось здание принадлежавшего Келли и Тонгу склада. Напротив, со стороны, противоположной школе и складу, стояли еще один склад, тоже Келли и Тонга, Оранж-маркет на углу Кинг-стрит и дом, принадлежавший констеблю Пирсу. Вдоль Дюк-стрит, ограничивающей площадь с четвертой стороны, находилась Большая Синагога. Узкий, темный Черч-пэсседж — фактически, крытый переулок — соединял площадь с Дюк-стрит у южного угла синагоги.

Вот на эту площадь, на изолированный от окружающих его оживленных улиц островок и должны были привести свою вторую за эту ночь жертву Лахли с Мейбриком. Вот и еще одно тошнотворное подтверждение, поняла вдруг Доминика, их антисемитизма. Они убивали Эддоуз прямо перед синагогой. И — с учетом их рискованного бегства с Датфилдз-ярда — эти двое демонстрировали пугающую самоуверенность, убивая ее перед домом полицейского всего через полчаса после того, как их едва не взяли с поличным. Одно это уже выбивало Доминику из колеи, когда они с Гаем Пендергастом выскальзывали с Датфилдз-ярда прежде, чем м-р Димшульц привел подмогу. Ей и ее напарнику пришлось буквально бегом одолеть все расстояние до Митр-сквер, чтобы добраться туда раньше Лахли с Мейбриком, заняв при этом выгодные для съемки места.

Прямо напротив школы невысокий чугунный парапет отделял проезжую часть от пешеходного тротуара. Из-за дорожных работ у парапета соорудили временную деревянную изгородь, поделив булыжную мостовую пополам и отрезав от площади часть проезда между школой и пустующим жилым домом. За этой изгородью и укрылись Доминика с Гаем — меньше чем в шести футах от того места, где предстояло умереть Кэтрин Эддоуз.

Через пять минут после того, как они заняли свой наблюдательный пост, из Черч-пэсседжа показался констебль Уоткинс, совершавший свой обычный обход. Не прошло и двух минут после его ухода, как появился Джон Лахли, галантно державший под руку ничего не подозревавшую Кэтрин Эддоуз. Доминика затаила дыхание, дрожа на ветру. Лахли с Эддоуз остановились совсем рядом от укрытия Доминики — так близко, что она слышала их шепот. Джеймс Мейбрик бесшумно проскользнул следом за ними, сжимая в кармане свой нож.

Доминика знала, что последует за этим. И все равно она вздрогнула от потрясения, когда Джон Лахли сбил Кэтрин Эддоуз на мостовую и принялся душить — прямо у нее на глазах. Женщина боролась, размахивая руками и беспомощно лягаясь, а Лахли со злобным рычанием сдавливал ей горло. Доминику трясло крупной дрожью, а Кэт Эддоуз тем временем обмякла, безжизненно раскинув руки. Лахли рылся по ее карманам в поисках своего письма, а Джеймс Мейбрик, сгорая от нетерпения, достал свой нож.

Вот так и вышло, что при виде пышущего яростью Мей-брика от профессиональной стойкости у Доминики не осталось и следа, а сама она съежилась, дрожа за временной оградой школьного двора. Это было не похожее на правду кино, не документальная съемка обычного убийства, даже не прямое попадание безразличного снаряда в солдата. Это было кошмарное зрелище безумной ненависти, человека, которого нельзя было уже считать полноценным человеком. Он искромсал женщине все лицо, вырезав на нем букву «М» прямо по глазам, отсек ей уши, почти отрезал ей голову. А потом он задрал ей юбки…

Этого Доминика уже не вынесла. Она зажмурилась, давясь рвотой, безнадежно пытаясь изгнать из головы образ Мейбрика, копающегося во внутренностях Кэтрин, расшвыривающего их по сторонам. Не сплюнь, не поперхнись, они же тебя услышат, о Боже, какая вонь… Рука Гая Пендергаста до боли впилась в ее плечо: он тоже пытался не издать ни звука при виде жуткого ритуала, который исполняли Мейбрик и Лахли по ту сторону ограды. До нее доносились негромкие голоса, почти шепот, но разбирать слова у нее не было ни малейшего желания.

Когда их шаги наконец стихли, Доминика открыла глаза. Она избегала смотреть на бесформенную темную груду, лежавшую на мостовой. Доминику продолжало трясти, тошнить, а в голове царила неприятная пустота. Она боялась, что упадет, не пройдя и шага.

— Они ушли, — прошептал Гай прямо ей в ухо, чтобы звук не ушел дальше. Она кивнула. — Пора уходить. Убирайся отсюда скорее, Доминика, потому что констебль Уоткинс войдет на площадь через Черч-пэсседж всего через две минуты, обнаружит тело, и здесь поднимется такой тарарам… Ну же, ноги мои, шевелитесь!

Она успела сделать только шаг, когда по площади снова зашлепали приближающиеся шаги. В глазах ее на мгновение потемнело, и только рука Гая Пендергаста удержала ее от падения. Мейбрик бегом вернулся к телу, еще несколько раз полоснул по нему ножом, потом оторвал кусок ткани от подола ее платья и завернул в него что-то… о Боже, что-то, что он отрезал от нее! Он уносил с собой какие-то ее внутренности…

— Джеймс! — свирепый, отчетливо слышный шепот прорвался сквозь шок в ее сознание. Это был Лахли с побелевшим от ярости лицом. — Уходите прочь от нее! Ну же, быстро, пока сюда не набежали копы! Они обходят площадь каждые несколько минут, и им, черт подрал, уже пора!

— Обед забыл, — спокойно отозвался Мейбрик. Если бы стоявший за ней Гай Пендергаст не поддержал Доминику, она бы, возможно, упала прямо на изгородь, выдав обоих. Заряженные пистолеты, которые оба держали в карманах, были совершенно бесполезны против этих двоих. Мужчин, которые переругивались сейчас над останками Кэтрин Эддоуз, не смог бы сейчас убить никто из Верхнего Времени. Мейбрику предстояло умереть только в 1889 году, окончательно отравившись мышьяком, да и вообще ни тому, ни другому, похоже, нельзя было нанести никакого вреда еще целый месяц, до убийства Мэри Келли.

А вот Доминике — сколько угодно.

— Если вы хотите уходить с ее печенью и маткой, ваше дело, — рявкнул Лахли. — Но будь я проклят, если я пойду тогда рядом с вами! Встретимся как обычно, в нижнем Тиборе.

На этом две половины, вместе составлявшие Джека-Потрошителя, расстались, Лахли — бледный от ярости; Мейбрик — раскрасневшийся от возбуждения. Лахли в последний раз коротко выругался, нырнул в широкий проход к Митр-стрит и быстрым шагом скрылся в юго-восточном направлении. Мейбрик спрятал свою кровавую добычу под плащ и сунул нож в глубокий карман. Когда он вынимал руку обратно, из кармана выпал какой-то темный предмет, с глухим стуком упавший на изуродованные останки Эддоуз. Что-то небольшое, сделанное из кожи… Доминика с трудом подавила приступ истерического смеха, пока Мейбрик вразвалку уходил следом за Лахли в направлении Митр-стрит. Мейбрик уронил красный кожаный портсигар, над которым ломали голову криминалисты полутора столетий: слишком дорогой была эта вещь для опустившейся проститутки вроде Кэтрин Эддоуз. Портсигар лежал среди содержимого карманов убитой, которое Мейбрик аккуратно разложил рядом с ее телом.

А потом стихли и шаги Мейбрика, и у них оставались считанные секунды на то, чтобы бежать самим, пока констебль Уоткинс не поставил на уши всю округу. С Митр-сквер вело всего два выхода, и констеблю предстояло появиться из Черч-пэсседжа. Им не оставалось ничего, кроме как следовать по пятам за убийцами.

— Ну, пошли же! — шипел Гай, таща ее к выходу из-за ограды. — Это ведь ты хотела следовать за этими чертовыми психами!

Его злость разбудила ее профессиональную гордость. Она рывком высвободилась из поддерживавших ее рук и выбралась из-за забора. После всего, что ей пришлось пережить этой ночью, Мейбрику лучше не ускользать от нее! Изо всех сил стараясь думать о Премии Карсона за лучшее историческое видео и миллионных авансах за ее кино, Доминика Нозетт обогнула жалкие останки Кэтрин Эддоуз и устремилась по Митр-стрит. Я еще могу узнать, как это им удается исчезать в самом центре людного города…

Когда они уже миновали половину Митр-стрит, позади пронзительно заверещал полицейский свисток.

Это только что обнаружили кровавое наследие Мейбрика.

* * *

Скитер полагал, что должен чуять неприятности еще при приближении — по крайней мере если дело касалось Голди Морран. Однако он так устал, да и не отошел еще от смерти Юлия, что не заметил этого, пока не напоролся. Герцогиня Обмана высмотрела его из-за витрины своей лавки и вылетела из дверей словно камень из пращи.

— Скитер! Ты как раз тот, кто мне нужен!

Он застыл на месте. Разговаривать с Голди ему хотелось не больше, чем провести ночь в гостиничном номере сенатора Кеддрика.

— Что тебе нужно, Голди?

— Ну… небольшой, скажем так, профессиональный совет.

Скитер даже проснулся немного.

— Ты ждешь совета от меня?

Окрашенные в розовый цвет волосы отсвечивали ядовитым блеском, равно как ее острые зубки.

— Ну да, Скитер. В этой твоей костлявой башке все же найдется чего полезного.

— Правда? И с чего это ты решила, что я брошу все и зайду к тебе на чашку кофе, не говоря уже о разных там советах?

Она нервно огляделась по сторонам и облизнула пересохшие губы.

— Ну… раз уж ты спрашиваешь, это имеет отношение к нашим общим знакомым. Скитер прищурился.

— Я помог Киту Карсону арестовать большую часть наших с тобой общих знакомых, Голди. Что, хочешь подкупить меня, чтобы я отвернулся, когда кто-нибудь из твоих дружков будет проходить Врата? Даже не думай об этом. И потом, может, ты еще не слышала? Через пару дней я ухожу сквозь Британские. Я занят.

На какую-то долю секунды глаза ее вспыхнули настоящей яростью.

— Я имею в виду Джину Кеддрик! — прошипела она, однако все-таки следя за своим голосом, чтобы не переборщить.

— Ну и что с ней?

— Не здесь. Слишком много ушей.

— Гм! — Пока по станции рыскали агенты МВСГ, не говоря уже о Кеддрике, его психованной свите и всех этих ошалевших федеральных маршалах, эти слова не были преувеличением. — Ладно. Где?

— В моей лавке. Сзади. Там точно нет прослушивания. Еще бы…

— Только быстрее. Мне еще тыщу часов в библиотеке работать до вечера.

Она аристократически фыркнула и провела его к себе в лавку. Там было совершенно пусто: ни одного посетителя. Туристы, опасаясь то и дело вспыхивавшего на станции насилия, сидели по своим отелям, выползая только к открытию Врат. По Общему залу бродили только психи да митингующие, что больно ударило по кошельку вокзальных предпринимателей. Голди повесила на дверь табличку «ПЕРЕРЫВ НА ЧАЙ» — явно лишь повод избежать посторонних помех, поскольку чая Голди терпеть не могла, предпочитая другие напитки, — и заперла дверь на замок. Отворив массивную стальную дверь, она проводила Скитера в заднюю часть лавки. Дверь, сделавшая бы честь иному банку, затворилась за ними с мягким щелчком.

Большая комната за дверью оказалась разделена на две неравные части. Одна, большая, была уставлена узкими металлическими шкафами от пола до потолка; каждая полка имела аккуратный ярлычок. Оставшаяся часть помещения образовала уютный уголок для отдыха, в котором стояли уютный диванчик, заваленный торговыми каталогами стол, маленький бар и красивая фарфоровая клетка. Скитер невольно разинул рот. В клетке сидели две птицы, видеть которых живыми доводилось очень немногим людям. Окрашенные в красивый серый цвет с яркими мазками желтого, белого и оранжевого, два каролинских попугая — самец и самка! — весело щебетали, заглушая негромкую музыку.

Интересно, мелькнула в его голове мысль, сколько бесценных яиц она уже продала подпольным торговцам?

— А теперь, — буркнула она, — перейдем к делу. Выпить хочешь? — Голди открывала бутылку скотча.

В горле у Скитера давно уже пересохло, но он мотнул головой. У него имелись свои принципы.

— Что ты хотела сказать, Голди? Что ты не донесла о них Безопасности, когда те бросили клич?

Она чуть улыбнулась.

— Ой, какие мы раздражительные! — Она плеснула себе на дно стакана и сделала маленький глоток, потом обошла бар и села на диван, сделав Скитеру знак рукой садиться. — Мне нужна твоя помощь по части… по части мелких правонарушений, которым не обязательно всплывать на поверхность.

Скитер остался стоять, выжидающе глядя на нее. Что-то в его взгляде заставило ее усесться стройнее.

— Не забывай, Скитер, я спасла тебе жизнь однажды. Люпус Мортиферус изрубил бы тебя в котлету, если бы я не вмешалась. Так что за тобой должок.

Черт бы подрал, она говорила правду. Раз в жизни. Он был у нее в долгу, несмотря на все пакости, что они делали друг другу за время того идиотского, едва не обернувшегося катастрофой пари.

— Ладно, Голди. Я слушаю.

— Я не говорила об этом Безопасности — у меня были на то причины. Ты сейчас поймешь. Так вот, этот турист, который пропал в Лондоне, Бенни Катлин, да? Он приходил сюда, ко мне, поменять деньги. За несколько минут до открытия Британских. Такой славный юноша. Тихий, немного безмозглый — так мне показалось. И если бы Бенни Катлин и был обычным студентом-дипломником, а не Джиной Кеддрик…

— Боже, Голди, что ты сделала? — Он боялся, что уже знает ответ.

Голди его не разочаровала.

— Я… э… дала несколько поддельных банкнот. Видишь ли, кто-то всучил их мне, вернувшись из тура по Лондону. Уже одно это должно говорить тебе, какого они высокого качества. Я ей не все дала, — поспешно добавила она, — но достаточно, чтобы если Джина Кеддрик попробует расплачиваться ими, ну… Она ведь уже достаточно давно по ту сторону Британских, так что может попасть в беду, если их распознают. Это хорошие фальшивки, очень хорошие, но я ведь не думала, что кому-то придется задержаться с ними надолго по ту сторону Врат. Я хочу сказать, никто же не ожидал, что Бенни Катлин пропадет…

— Или окажется похищенной дочкой сенатора Кеддрика.

Голди вспыхнула.

— Боже, да ты представляешь, куда ты угодила со своими штучками?

Он испытывал сильное искушение посоветовать ей самой и выпутываться оттуда, куда она угодила; впрочем, ему нужно было узнать все до конца.

Она снова облизнула губы.

— Ну, видишь ли, до меня вдруг дошло, что Джина Кеддрик могла исчезнуть, потому что ее… гм… посадили в тюрьму. Как фальшивомонетчику. Я хочу сказать, если она и правда бежала от своих похитителей так, как говорят, это могло бы объяснить, почему никто не смог обнаружить ее. Ведь наверняка те, кто этим занят, не догадаются искать заложницу террористов в викторианской тюрьме?

Скитер неохотно признал, что она, возможно, права.

— Значит, ты хочешь, чтобы я проверил все лондонские тюрьмы в поисках женщины, переодетой мужчиной, устроил ей побег из тюрьмы и протащил ее обратно через Сполдергейт, пока те, кто пытается ее убить, не будут смотреть, а потом еще уговорил ее не судиться с тобой за то, что ты сунула ей фальшивые банкноты? Видит Бог, Голди, ты многого хочешь.

— Ну, не только вытащить ее из тюрьмы, — быстро выпалила Голди. — Я имею в виду, она получит… э… значительную сумму в качестве компенсации. За судебные издержки в Лондоне. За причиненные неудобства. Ну, за все такое.

— Ты хочешь, чтобы я подкупил ее? Бог мой, Голди! Мы ведь с тобой говорим не о каком-нибудь тухлом полоумном туристе! Ты что, серьезно надеешься, что сможешь купить себе выход из всего этого у дочери сенатора Кеддрика?

— Ну, почему бы не попробовать? Тебе я, разумеется, тоже заплачу, — заверила Голди. — Можешь не беспокоиться. Половину суммы авансом, вторую половину после доставки одного живого, брыкающегося, но молчащего ребенка!

— Не нужны мне твои деньги, Голди. Если я найду Джину Кеддрик, может, я и передам ей твое предложение. А может, и не передам. И если из-за тебя она и правда оказалась в какой-нибудь чертовой викторианской тюрьме, моли Бога, чтобы она не унаследовала обидчивость своего папочки.

Он так и оставил ее сидеть с раскрытым ртом. Под бойкий щебет попугаев в клетке он распахнул стальную дверь и вышел. Ему не терпелось добраться до ближайшего умывальника, чтобы как следует вымыть руки. Вместо этого он отправился в кабинет к Киту. Киту стоит знать об этом. Пока он шел, расталкивая толпы митингующих, через Urbs Romae и Вокзал Виктория в Новый Эдо, до него дошло, что Джины Кеддрик может вовсе и не быть больше в Лондоне. Особенно если она обнаружила, что с ее деньгами не все в порядке. Скрываться в Лондоне — дело накладное, а это значит, она, весьма вероятно, может оказаться на мели.

Прорех в версии Кеддрика теперь стало еще больше, чем прежде. Если Джина Кеддрик была взята в заложники, она вряд ли пришла бы в клинику Паулы Букер или лавку Голди Морран изменить лицо или поменять валюту одна, без сопровождающего. Но Бенни Катлин поступил именно так, потом поднялся на целых пять пролетов ведущей на платформу Британских Врат лестницы и закатил Скитеру дикий скандал из-за сундука, который едва не сорвался с платформы. Никого другого с Бенни Катлином не было. В Лондоне она оказалась предоставлена самой себе. Те типы, которых она застрелила там, должно быть, лондонские коллеги того ублюдка, что убил Юлия. Юлия, изображавшего ее — в качестве приманки. И поскольку ясно, что Армстро помогал Маркусу и девочкам, выходит, Джина Кеддрик должна помогать Йанире Кассондре…

На Скитера вдруг навалилась такая слабость, что он пошатнулся и остановился. Шагавший за ним манифестант даже врезался ему в спину. Не обращая внимания на сердитое ворчание идиота с плакатом в руках, Скитер так и стоял, зажмурившись, потом доплелся до ближайшей чугунной скамьи и рухнул на нее, дрожа.

— Боже мой, — прошептал он вслух. — Йанира была в том сундуке!

Чего удивляться тогда, что это так сильно потрясло Джину Кеддрик? Он снова зажмурился, стараясь не думать о том, что случилось бы, если бы сундук соскользнул-таки и полетел бы вниз, вниз, вниз до самого пола Общего… Потом он заставил себя встать и побрел сквозь толпу беснующихся психов, заполонивших Вокзал Виктория, размахивающих плакатами и выкрикивающих что-то, чего он почти не слышал. Он отчаянно злился на себя за то, что не сообразил этого раньше.

— Кит уволит меня к чертовой матери: как только я мог проглядеть такую здоровенную улику! — пробормотал он про себя.

Добравшись наконец до «Замка Эдо», он обнаружил Кита в его царском кабинете, прилипшим к компьютеру. Скитер молчал ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы стряхнуть с ног башмаки перед тем, как ступить на чистые татами.

— Где Кедермен? — хрипло спросил Скитер, окидывая кабинет тяжелым взглядом. — Я думал, он тоже сюда придет.

Кит оторвался от компьютера.

— Кедермен, — сухо отозвался он, — отправился спать. Этот тип — самый ленивый сыщик из всех, с кем мне приходилось иметь дело.

— И как это нам так повезло? По крайней мере он не сможет подслушать главную новость.

— Что еще за новость? — Кит подался вперед, и глаза его вспыхнули.

— Йанира в Лондоне. Ее перебросили туда в большом сундуке. Из тех, что принадлежали Бенни Катлину. Я в этом уверен. Вы наверняка помните ту груду багажа на платформе, когда один сундук едва не сорвался.

— Да, ты еще говорил, что он принадлежал Бенни Кат… ох! — Кит отпустил слово, которому позавидовал бы Есугэй Доблестный, потом поморщился. — Скитер, ты же не мог тогда знать.

— Может, и нет, — буркнул Скитер, расхаживая взад и вперед, от расположенного в одном углу кабинета маленького сада камней и до стены телемониторов, сообщавших Киту все новости станции Шангри-Ла. — Но если бы я не запутался во всем этом, я мог бы догадаться гораздо раньше. И тогда след был бы куда теплее.

— Ну, от посыпания головы пеплом по этому поводу Йанире легче не станет, — мягко возразил Кит. — По крайней мере мы можем утверждать, что Йанира в этом сундуке была жива — с учетом реакции Джины. Интересно, отправился ли с этой девицей сквозь Британские кто-нибудь из «Ансар-Меджлиса»? — задумчиво продолжал он. — Помимо тех двоих, которых она укокошила, когда они попытались ее преследовать? И раз она там сама по себе, мне интересно еще, куда Маркус и Армстро отправились, сев на тот поезд в Колорадо? Стоило Армстро избавиться от человека, застрелившего Юлия, как они немедленно унесли ноги оттуда. — Кит медленно нахмурился, откинувшись на спинку кресла. — Если, конечно, они вообще убегали от чего-то.

Скитер остановился на полпути.

— Что?

— Возможно… — Кит задумчиво побарабанил пальцами по губам. — Я просто подумал, они могли бежать куда-то.

Скитер уставился на него, пытаясь понять, куда он клонит.

— Бежать куда-то? Почему? Куда? В тысяча восемьсот восемьдесят пятом году им было некуда направляться!

— В восемьдесят пятом не было. Но в восемьдесят восьмом…

Скитер почувствовал, как глаза его лезут на лоб.

— В Лондон?

— А что? Это не лишено смысла. Скрываться три года, как следует убедиться в том, что у них на хвосте нет никого, и пересечь Атлантику, чтобы встретить там Джину и Йаниру, когда те пройдут сквозь Британские. Армстро без особых проблем мог подготовить в Лондоне базу для операции, так сказать, легализоваться под чужим именем, заняться чем-нибудь, чтобы располагать средствами. Так они могут прятаться месяцы, если потребуется — даже годы. Почти не опасаясь того, что «Ансар-Меджлис» вообще выйдет на них.

— Или еще кто-нибудь, если уж на то пошло, — с горечью добавил Скитер.

— Несомненный плюс, если кто-то приговорен к убийству. И еще им приходится думать о детях, — мягко добавил Кит. — Ты ведь сам наверняка представляешь это себе?

Он представлял. Еще как представлял.

— Значит, вы предлагаете вообще их не искать?

— Нет, этого я не говорил. Станции Шангри-Ла все еще угрожает смертельная опасность. И что-то говорит мне, что ни один из наших беглецов не может считать себя в безопасности, пока мы не раскопаем все это до самого дна. Слишком многих частей мозаики пока не хватает. Вроде того, кем был тот тип, что убил Юлия. Он никак не напоминает араба из Нижнего Времени, бойца джихада. Кто его нанял? «Ансар-Меджлис»? Нанимать киллера не в их стиле. Психи вроде «меджлисовцев» любят заниматься этим сами. Но если не они, то кто?

Скитеру очень не нравился ход рассуждений Кита.

— Ну что, теперь видишь? Меня очень тревожит безопасность вашего отряда. Если Джину пытается убить кто-то помимо «Ансар-Меджлиса», то даже искать может оказаться не менее опасно, чем найти. Вопрос только, — Кит снова помолчал, размышляя, — с чего именно начинать поиски, когда вы окажетесь в Лондоне? Я бы не стал рисковать жизнью Паулы, но все-таки ей придется отправиться с вами для опознания.

— Ну, это как раз просто, — фыркнул Скитер. Кит зажмурился.

— А?..

Скитер рассказал Киту про фальшивые банкноты Голди. Кит негромко присвистнул.

— Значит, ты начнешь с поисков разъяренных торговцев, которых обвели вокруг пальца? Гм… Что ж, может и получиться. Вообще-то в Лондоне и так немало фальшивых денег, особенно ближе к порту, где их легко всучить ничего не подозревающим приезжим, людям, плохо знакомым с английской валютой. Но все равно это лучшая зацепка из всех, что у нас имеются. — Кит вдруг улыбнулся, ослепительно и устрашающе. — Отличная идея, Скитер. Выдадим тебя за пинкертоновского агента. Будешь говорить, что охотишься за янки-фальшивомонетчиком из Нью-Йорка, который занимался этим в Штатах. Скажешь нашим разъяренным лондонским торговцам, будто у тебя есть основания полагать, что он перенес свои операции в Лондон. Уговорим Конни подобрать тебе пинкертоновские удостоверения.

— Вот это жизнь! Сначала частный детектив «Замка Эдо», а теперь еще и пинкертоновский агент? Кто бы мог представить? Я — личная ищейка!

— И пока что очень даже неплохая, — ухмыльнулся Кит. — Ладно, ступай к Конни. Я позвоню ей, объясню, что требуется. Кстати, на твоем месте я бы позаимствовал у Голди несколько этих фальшивок — они пригодятся тебе в Лондоне в подтверждение твоей легенды. И еще, Скитер…

— Да?

Улыбка Кита сделалась на редкость недоброй.

— Давай не будем говорить об этом Сиду.

Скитер засмеялся было, но тут же ощутил, как по спине его забегали мурашки.

* * *

Марго не хотелось смотреть на убийства Страйд и Эддоуз. Вместо того чтобы сидеть с группой наблюдателей в подвале, она переоделась, попросила у горничной чашку горячего чая и устроилась у камина в гостиной. Там она и сидела на ковре у огня, положив подбородок на колени и глядя на танец язычков пламени на углях. Малькольм пришел вскоре после двух ночи. Он остановился в дверях.

— А, вот ты где. Ну что ж, там все кончено. Мейбрик и оказался тем типом, что написал мелом надпись на Гульстон-стрит. И ты ни за что не догадаешься, кого мы еще обнаружили на пленке! Этих идиотов, репортеров. Доминику Нозетт и Гая Пендергаста. Они следили за Мейбриком и тем, вторым. Прокрались за Мейбриком до Гульстон-стрит, сфотографировали его каракули после того, как он ушел, и погнались за ним дальше.

— Вот здорово. Мы могли бы и сами догадаться следить за местами убийств, чтобы дождаться этих идиотов и отловить их обоих.

— Возможно, но шанс уже упущен. Мы могли бы послать Стоддарда и Тэнглвуда найти их, но, боюсь, они улизнут раньше, чем наши успеют к ним подобраться. — Малькольм пересек гостиную, обогнув массивные столы со всякими безделушками, и опустился на ковер рядом с Марго. — А ты что здесь сидишь одна в темноте?

— Стараюсь не думать о том, что происходит в Уайтчепле.

Он обнял ее за плечи.

— Да ты вся дрожишь.

— Мне холодно, — соврала она и тут же сама себя опровергла:

— Но ты ведь не думаешь, что я слишком слаба для такой работы, нет? Если я не смотрела?

Малькольм вздохнул.

— Знаешь, это совсем разное дело; шагать навстречу тому, чего ты не ожидаешь, или уйти, чтобы не видеть чего-то неприятного, особенно если с этим все равно работают другие. Нет, я не считаю тебя слишком слабой, Марго. Ты ведь спасла несколько человек в той уличной драке во время обследования останков Полли Николз? Даг Тэнглвуд признался, что в жизни не пугался так сильно, как тогда, а ты благополучно вывела их всех, даже Павла Костенко, когда тот громила собирался измордовать его до полусмерти.

— Ну, это было не так уж трудно. — Марго поежилась. — Я просто бросилась и сделала первое, что пришло в голову. Он просто не ожидал айкидо.

— Значит, ты сделала все так, как и полагалось бывалому разведчику времени, — прошептал Малькольм, погладив ее по волосам. — За всеми этими делами с наблюдателями и пропавшим туристом я даже не успел сказать тебе, как я горжусь тобой. Тебенечего стыдиться, абсолютно нечего.

Она прикусила губу. Может, сейчас лучший момент рассказать ему о прошлом, о том, что угнетало ее с тех самых пор, как она попала в Лондон? Сползание ее матери к проституции долгое время было самой позорной тайной Марго; поначалу она панически боялась, что это отпугнет от нее Малькольма. Однако она много думала над этим и пришла к выводу, что недооценивала его, приписывая ему ту же брезгливость, с которой столкнулась тогда в Миннесоте. Ведь он знал, что ее изнасиловала целая банда португальцев шестнадцатого века, и все равно хотел жениться на ней. Если так, то он не отшатнется от того, чем занималась ее мать в попытке свести концы с концами?

Малькольм приподнял ее за подбородок.

— Что случилось. Марго?

Она уткнулась лицом в его плечо и рассказала. Все с начала до конца. Пьянство отца. Отчаяние матери при виде счетов, когда отец тратил и свою, и ее зарплату на питье. То, чем занималась мать… и что сделал отец, когда узнал об этом.

— Я никому не хотела говорить, ведь это убило бы Кита, если бы он узнал, как погибла его девочка. Но мне показалось, ты должен знать. Прежде, чем женишься на мне.

— Ох, Марго… — Голос его дрогнул. — Видит Бог, мне хотелось бы вернуться назад и устроить так, чтобы все вышло по-другому. Чего удивляться, что ты так сражалась со всем миром. Иначе бы ты просто не выжила… — Он провел пальцем по ее щеке, по дрожащим губам. — Ты так прекрасна, так отважна, что у меня дух захватывает. Если бы твой отец не умер в тюрьме, им пришлось бы повесить меня за его убийство.

Уголок ее рта дернулся.

— Они больше не вешают людей, Малькольм. А потом он крепко прижал ее к себе, и все остальное сделалось не важно.

* * *

Доминика поражение смотрела, как Джеймс Мейбрик отпирает дверь грязной развалюхи в Уоппинге и исчезает внутри. Окна ненадолго осветились газовым светом, изнутри послышался злобный лай, но почти сразу же оборвался. А мгновение спустя погас и свет, и дом снова стал казаться заброшенным и необитаемым.

— Какого черта? — удивленно спросила она вслух. — И что, как думаешь, нам теперь делать? — прошептала она уже тише.

— Пойду обойду дом. Посмотрю, нельзя ли заглянуть внутрь.

— Только осторожнее!

Доминика осталась ждать, сгорая от нетерпения, пока ее напарник исчез в непроглядной тьме. Дождь хлестал на нее, замерзшую, жалкую. Она плотнее запахнула свой плащ и переминалась с ноги на ногу, чтобы хоть немного согреться. Так она прождала минут пять, пока из здания снова не послышались свирепые рычание и лай. И тут в сырой ночи грянул выстрел.

— Гай! — Доминика бросилась через улицу. Она как раз добежала до крыльца, когда входная дверь широко распахнулась. Гай схватил ее за руку и втащил внутрь.

— Идем! Нельзя терять ни секунды!

— Что…

— Ш-ш-ш!

Он протащил ее через темный дом в центральную, лишенную окон комнату, где неярко горел газ. Огромная серая собака распласталась на дощатом полу в медленно расползающейся луже крови; пуля Гая попала ей прямо в лоб. Посередине помещения виднелся тяжелый люк, который Гай осторожно поднял за металлическое кольцо. За люком обнаружились ведущие в подвал ступени.

— Нигде в доме его нет, — взволнованно прошептал Гай. — Он мог уйти только сюда. Других выходов нет. Доминика достала свой пистолет, чувствуя, как ее трясет.

— У нас нет фонаря, — пробормотала она, с опаской глядя в темноту.

— У него есть. Не может не быть. Там, внизу, темно как у негра в… Мы услышим его, увидим его фонарь.

Да, подумала она, и он с таким же успехом услышит нас. Но они зашли слишком далеко, чтобы Доминика так легко отказалась от своей сенсации. Она стиснула мокрыми пальцами рукоять пистолета и следом за Гаем полезла в подвал, который оказался вовсе не подвалом, а канализационным туннелем-коллектором под Уоппингом. Так вот как он это делал! Просто возвращался домой в Уоппинг и исчезал под улицами! И тут они услышали: далеко-далеко по грязи шлепали шаги. Они с Гаем переглянулись у лестницы. А потом Доминика подобрала подол и осторожно двинулась вперед.

Она обязательно получит эту Премию Карсона. И все эти славные деньги, что принесет ей ее пленка в мире Верхнего Времени. Доминика Нозетт намеревалась стать самой знаменитой фотожурналисткой в мире. И остановить ее не могло уже ничего.

Глава 9

Джон Лахли как раз сжег письмо Элизабет Страйд на своем алтаре глубоко под лондонскими улицами, когда раздался и пошел гулять эхом по подземелью пронзительный женский визг. Послышалось злобное мужское рычание, за которым последовало несколько выстрелов, потом шум сшибающихся тел, пыхтение и внезапный мужской вскрик от боли. А затем безумный голос Джеймса Мейбрика:

— Липский!

Еще раз, и еще:

— Липский! Липский!.. ЛипскиЛипскиЛипский!..

Это исступленное пение заставило Лахли пулей вылететь из комнаты через открытую железную дверь. Ливерпулец стоял на коленях в грязной воде, фонарь валялся в стороне, а сам он кромсал ножом чье-то неподвижное тело. Труп, лежавший на полу туннеля, до того, как над ним потрудился нож Мейбрика, принадлежал мужчине. Кровь фонтанами хлестала Мейбрику в лицо и на грудь. Она стекала по его подбородку и волосам: предупреждал же его Лахли, когда они охотились на проституток, чтобы тот не задевал артерию. Однако еще более кошмарный звук, чем влажное хлюпанье вонзающегося в тело ножа, донесся до слуха Лахли: стук удаляющихся бегом башмаков в темноте, сбивающийся, отчаянный.

Та женщина, что визжала.

Лахли оставил Мейбрика забавляться своими гадкими играми, а сам бросился за ней. Он должен остановить ее. Должен заставить ее замолчать. Кем бы она ни была. Черт, ему плевать, кто она такая, он обязан поймать ее. Она поскользнулась на мокрых камнях. Снова побежала. Ничего не видя и не слыша, натыкаясь в темноте на стены. Он слышал, как она тяжело дышит. Слышал шлепанье ее ног по лужам. Запах ее ужаса. Сильный. Возбуждающий. Изысканный.

Когда он схватил ее, она взвизгнула. Пыталась отбиваться. Впивалась ногтями в его руки, лицо. Он ударом отшвырнул ее назад, на стену. Вцепился пальцами в волосы. Запрокинул ей голову назад. Стиснул мертвой хваткой горло… И в глаза ему ударил призрачный красный свет — пугающий, неестественно беззвучный. Лахли отпрянул на шаг, инстинктивно выбросив вперед руку. Голова женщины дернулась, и свет исчез. Тишину разорвал выстрел. Пуля с визгом ударила в кирпичи за его спиной. Лахли снова ударил ее кулаком в лицо. Пистолет разрядился, ослепив его вспышкой. Они боролись за пистолет, и она стреляла, пока курок не щелкнул вхолостую. Он ударил ее в третий раз, на этот раз сбив на землю. Она с плеском рухнула в грязь у его ног и больше не шевелилась, только едва слышно застонала. Лахли подхватил ее под руки, выпрямил голову…

…и этот зловещий свет появился снова.

Совершенно потрясенный, он ощупал ее шею и наткнулся на тонкие, странные на ощупь нити, на что-то стеклянное… странную гибкую трубку, какие-то тонкие волоски… Что это, дьявол подери, такое?

Натренированным движением он вскинул ее на плечо. Волосы ее свисали ему на спину, руки свободно болтались. Лахли поспешил сквозь темноту обратно, к свету, льющемуся в открытую дверь Нижнего Тибора. Мейбрик все еще кромсал труп.

— Джеймс!

Когда его резкий окрик так и не дошел до сознания этого безумца, Лахли просто опрокинул его ударом ноги. Мейбрик шмякнулся на бок, замолотил руками, разбрызгивая воду, потом зарычал как зверь и взмахнул ножом.

— Джеймс! Убери этот чертов нож! Он мертв!

Торговец хлопком медленно зажмурился, потом открыл глаза, в которых постепенно появилось осмысленное выражение. Он уставился в лицо Лахли.

— Извините, доктор, я не знал…

— Вы все сделали верно, Джеймс, убив этого ублюдка. Теперь тащите его внутрь, и мы посмотрим, кто такие наши гости.

— Да, конечно. — Мейбрик подхватил убитого под мышки, вытащил тело из грязной воды и затащил его в Нижний Тибор.

— Оставьте его у дверей, Джеймс, и найдите его чертов пистолет, — скомандовал Лахли, укладывая безжизненное тело женщины на свой рабочий стол и привязывая ее руки прочной веревкой. Потом нашел чашку и спокойно налил в нее дозу снадобья, которое всегда давал Мейбрику по возвращении с удачной охоты в Уайтчепле. — Ага, нашли? Отлично. Положите его сюда. А теперь, Джеймс, вы весь дрожите, вам срочно нужно ваше лекарство. Вот, выпейте. Теперь снимите плащ и всю остальную одежду. Сожгите ее, она вся в крови.

Мейбрик беспрекословно выпил сильнодействующее зелье, потом стянул с себя окровавленную одежду и положил ее на алтарь. Лахли услышал плеск воды: Мейбрик умывался в маленьком корыте. Удостоверившись, что он снова вполне управляем, Лахли переключил внимание на изуродованное тело, лежавшее на полу у двери. Он расстегнул порванный и изрезанный в дюжине мест плащ, обшарил его карманы, потом карманы жилета и брюк. При виде того, что он обнаружил, он нахмурился. Склонившись над абсолютно обычным трупом, Лахли обнаружил, что видит предметы, назначение которых ему совершенно непонятно.

В карманах незнакомца обнаружились пригоршня шиллингов, флоринов, несколько полукрон, стопка банкнот — неожиданно толстая. Почти две сотни фунтов. Зато другие предметы… Он нашел жесткую прямоугольную карточку из материала, подобного которому Лахли еще не встречал. Не бумага, не дерево и не металл, он тем не менее блестел и был ярко окрашен. С обратной стороны на нем имелся ряд темных полосок из такого же незнакомого материала, который Лахли так и не смог соскрести ногтем. Похоже было на гуттаперчу, получаемую из сока одного произрастающего где-то в Малайзии дерева и густеющего на воздухе. Гуттаперчу использовали для различных цементов, изоляции и тому подобного. Все же эта карточка была явно не гуттаперчевой: попытки растворить ее в скипидаре и керосине не дали никакого результата — значит материал был какой-то другой. Это был и не каучук; тот менее прочен, чем даже гуттаперча, не говоря уже об этом материале. Хмурясь, Лахли отложил карточку в сторону и занялся изучением другого загадочного предмета, маленького цилиндрика, покрытого мягким, губчатым веществом, из которого тянулись тонкие проводочки, также покрытые чем-то скользким и гибким. Провода вели от цилиндрика к небольшой, но тяжелой коробке. Она была сделана еще из одного незнакомого материала, похожего на ту жесткую карточку, но все же другого. Оболочка не имела ни одного видимого шва, но на ней виднелось несколько крошечных кнопок и крышка на петлях. Крышка была прозрачной, но не из стекла. Пытаясь понять назначение кнопок, он нажал одну, и из коробки послышался слабый, шелестящий звук. Он удивленно нажал несколько других кнопок, пытаясь остановить этот звук…

…и из коробки заговорил голос Джеймса Мейбрика!

Удивленно вскрикнув, Лахли уронил эту штуку, склонился над ней и поражение уставился на коробочку, которая, лежа, продолжала разговаривать с ним. Это напоминало обычный трюк медиумов-чревовещателей, только с использованием самого крошечного фонографа-виктролы, какой только можно себе вообразить; однако в комнате не было никого, кроме Мейбрика и его самого, а Мейбрик стоял в противоположном углу комнаты, разинув рот при звуках собственного голоса, исходящего из ящичка размером не больше ладони Лахли. Лахли не мог представить, чтобы кому-то удалось сделать такой маленький фонограф.

— Что это? — спросил настоящий Мейбрик; голос его заметно дрожал.

— Не знаю! — Лахли подобрал коробку и осторожно потряс ее. Голос Мейбрика продолжал говорить. Потом он услышал еще один голос и испытал настоящий шок, узнав его: «Джеймс! Уходите прочь от нее! Ну же, быстро, пока сюда не набежали копы! Они обходят площадь каждые несколько минут, и им, черт подрал, уже пора!» Это сопровождалось спокойным, будничным голосом Мейбрика: «Обед забыл» — и его собственным, сердитым: «Если вы хотите уходить с ее печенью и маткой, ваше дело. Но будь я проклят, если я пойду тогда рядом с вами! Встретимся как обычно, в Нижнем Тиборе».

Теперь и он сам смотрел на коробку, разинув рот. Эта маленькая коробочка каким-то образом запечатлела их разговор час назад, когда они стояли над изуродованными останками Кэтрин Эддоуз.

— Это что-то вроде фонографа или миниатюрного телефона, — произнес он испуганным шепотом. — Из тех штук, которые записывают голоса, а не передают их по проводам! Боже мой, как это получается? Где рожок? И у телефона, и у фонографа есть рожок, чтобы говорить в него, а тут ничего нет, только эти проводки и эта маленькая штучка на конце. И что приводит ее в действие?

— Это, должно быть, полиция! — ахнул Мейбрик, дрожа от страха. — Грязные копы, следившие за нами, вот это кто!

— У лондонских копов нет таких устройств!

— Тогда кто это?

Лахли переводил взгляд с Мейбрика на убитого и обратно, потом на коробочку в руках, на лежавшую без сознания женщину, снова на Мейбрика. При других обстоятельствах это зрелище могло бы показаться ему неописуемо смешным: обнаженный мужчина с запекшейся на волосах кровью, по лицу и груди которого стекала вода, труп — обладатель говорящей коробки и женщина с руками, привязанными к столу.

— Кто они? Не имею ни малейшего представления, — отозвался наконец Лахли, поднимаясь на ноги и пробуя кнопки по очереди, пока голоса не смолкли. — Но я это выясню. Одевайтесь, Джеймс, не стойте нагишом. И смойте кровь с волос, пока она не засохла совсем.

Безумец провел рукой по липким, редеющим волосам и скривился, потом снова склонился над корытом и начисто промыл голову. Он достал платье, в котором приехал из Ливерпуля, и молча оделся. Слава Богу, снадобье начало оказывать на него свое действие, и он сделался спокойнее и тише. Лахли обыскал так и не подававшую признаков жизни женщину и обнаружил спрятанные у нее в одежде предметы, еще более странные, чем те, что он нашел на мужчине. Он не имел ни малейшего представления о том, для чего предназначено крошечное устройство с каким-то подобием линзы, спрятанное в ее шляпке, не говоря уже о другой штуке, испускавшей тот тускло-красный свет, который он заметил в темном подземелье. Так он стоял, хмурясь, пока не услышал за спиной шаги. Мейбрик подошел и остановился у него за спиной.

— Что это? — тихо спросил тот, ткнув пальцем в маленькую трубочку, из которой исходил свет.

— Не знаю. Она испускает слабый красный свет.

— Я ничего не вижу.

Лахли посветил прямо ему в глаза.

— А вот так?

— Ничего.

Даже когда торговец хлопком смотрел прямо в эту штуку, он не замечал этого красного свечения, отчетливо видимого Лахли. Все занятнее и занятнее… Штуковина с линзой и источник красного света соединялись проводами с тяжелым, явно плотно набитым чем-то устройством, спрятанным у женщины под плащом. Материалом корпуса оно напоминало устройство для записи голоса. Только у этого имелись и металлические детали, кнопки и рычажки, а также поверхность со странной фактурой на одной из сторон, напоминавшая темное окно, сквозь которое, правда, не было видно ничего. Собственно, в отличие от крышки странного фонографа, оно даже не было прозрачным.

В карманах Лахли обнаружил еще одну непонятную, жесткую карточку, до странности большую сумму наличными, маленькое зеркальце, всякие женские причиндалы для ухода за собой и кучу разнообразных мелочей непонятного назначения. Одежда женщины была абсолютно заурядной: недорогой, но прочный плащ, тяжелые шерстяные юбка и корсаж поверх нижних юбок и комбинации… Вязаные чулки, крепкие и хорошо сидящие на ноге туфли… Тяжелая сорочка под корсажем…

А вот под всем этим обнаружилось белье, какого он никогда еще не видел. Ремешки и гладкие чашечки из какой-то поразительно эластичной материи, туго охватывающие ей грудь, явно имели целью поддерживать ее тело в форме на порядок лучше, чем любое другое женское белье, которое ему приходилось видеть. А ведь у него было несколько сестер старше его возрастом, плюс несколько сотен пациенток, так что он имел представление об этом аспекте женской моды.

— Из чего, дьявол подери, это сделано? Это ведь не резина, хотя похоже на резину, и как сработано…

— Можно, я ее порежу? — сонно, сквозь действие снадобья, предложил Мейбрик.

— Нет, Джеймс. Она моя. — Он оглянулся. Торговец хлопком сонно покачивался на ногах. — Идите сюда, Джеймс, вам лучше полежать и отдохнуть. — Он сдвинул неподвижную, полуобнаженную женщину вбок, освободив место для Мейбрика. Оставив женщину на несколько минут, Лахли занялся погружением Мейбрика в глубокий транс и стиранием из его памяти воспоминаний о его, Лахли, участии в событиях сегодняшней ночи или о странных предметах, обнаруженных ими. Обо всем остальном тот мог сколько угодно писать в своем дневнике по возвращении домой.

— Когда вы сможете вернуться в Лондон, Джеймс? — прошептал он.

— Не знаю… не скоро… дела…

— Черт возьми, нам нужно найти эту валлийку в Миллерс-корт и уничтожить ее, — продолжал Лахли. — И чем скорее, тем лучше. Очень хорошо, Джеймс, в следующий раз, когда вы вернетесь в Лондон, вы найдете для меня женщину в Миллерс-корт — ту, что говорит по-валлийски. Эту женщину вы убьете следующей.

Сонное лицо Мейбрика ожило, и на нем обозначился хорошо уже знакомый Лахли голод.

— Я хочу резать ее… изрежу ей лицо, подлой шлюхе, отрежу сиськи, поцелую их, отрезанными…

— Потом, Джеймс. Вы сможете сделать все это, но только в следующий ваш приезд в Лондон. — Глаза Мейбрика снова закрылись, а дыхание замедлилось. — Позже…

— Спите, Джеймс, — шептал Лахли. — Когда вы проснетесь, возвращайтесь в Ливерпуль. Вы совсем не будете помнить обо мне, пока я не пришлю вам телеграмму. Только тогда вы вспомните мое имя, это место. Спите, Джеймс, и пусть вам приснится, как вы потрошите шлюху из Миллерс-корт…

Торговец покорно уснул.

Удалив на некоторое время помеху в его лице, Лахли снова занялся женщиной на другом краю стола. Его таинственной пленнице пора было очнуться. Ее необходимо было допросить, хотя он не знал, согласится ли она сотрудничать с тем, кто убил ее спутника. Возможно, убитый и не приходился ей мужем — обручального кольца у нее на пальце не было, — но они явно были каким-то образом связаны, так что ему придется предпринять кое-какие шаги, чтобы добиться ее уступчивости.

— Ну, просыпайтесь…

Она пошевелилась, негромко застонала. В свете газового рожка видно было, какого красивого — русого — цвета у нее волосы и как хорошо она сложена. Красивая штучка… Большие, испуганные голубые глаза постепенно открылись Несколько мгновений взгляд ее оставался бессмысленным.

Потом она все вспомнила и непроизвольно взвизгнула. Взгляд ее уперся в Лахли, и она попыталась отодвинуться, оттолкнуть его руки. Только тут она обнаружила, что они привязаны.

— Не дергайтесь, — посоветовал ей Лахли. — Если не хотите, конечно, упасть со стола.

Она негромко всхлипнула. Он приподнял ей голову и прижал к ее губам край чашки. Она дрожала.

— Выпейте это.

— Нет… пожалуйста…

— Пейте! — Она вяло сопротивлялась, но силы были явно неравны. Он просто-напросто зажал ей пальцами ноздри и заставил открыть рот, потом влил питье. Она закашлялась, но проглотила. Лахли ласково погладил ее по волосам. — Ну, видите, ничего страшного. И не пытайтесь сражаться со мной, лапочка, все равно никуда не денетесь. Да не бойтесь, я вас не отравил, — добавил он с усмешкой.

Дрожа, она прикусила губу и попыталась отвернуться.

— Пожалуйста, не убивайте меня…

— Убивать вас? О нет, дорогая моя. На ваш счет у меня гораздо более интересные планы. — Она судорожно глотнула воздух, и он усмехнулся. — А теперь, дорогая, лекарство, которое я дал вам только что, сделает вас очень сонной. Кстати, вам не трудно представиться? — Она лежала перед ним, дрожащая и связанная, и не отвечала. — Ладно, ладно, мы подождем немного, пока лекарство не подействует. Мне очень жаль того, что случилось с вашим другом, поверьте. Джеймс нынче ночью совсем не в себе. — Слезы чаще закапали у нее из глаз, и дыхание участилось. Следующий вопрос он задал из чистого любопытства. — Он что, ваш любовник?

Она мотнула головой.

— Нет.

— Может, брат?

— Нет…

— Тогда кто?

— Д-деловой партнер. — Веки ее начали слипаться.

— В делах какого рода, дорогая?

— В журналистике… — Она говорила уже чуть слышно.

Лахли нахмурился. Журналистика? Сумасшедшая журналистка? Куда катится мир, если женщины избирают себе жалкую профессию копателя грязи для газет? Право же, мир совсем сошел с рельсов: женщины требуют прав и обучаются в университетах на врачей — Бог мой! — или учатся печатать на машинках и лезут в секретари, в почтенную мужскую профессию. Женщины превратят ее в балаган. Наверняка будут соблазнять своих начальников, разрушать семьи респектабельных бизнесменов. Общество разлагается на глазах, и женщины тому виной.

— На какую газету вы работаете? Или вы пишете в какой-нибудь вздорный женский журнал?

— Газета… — Глаза ее окончательно закрылись. — «Лондон Нью Таймс».

«Нью Таймc»? Он никогда не слышал о такой. Ничего удивительного, их с каждым месяцем становится все больше, и все бьются за читателей и объявления.

— Что вы делали в подземелье?

— Следили за вами…

Холодок пробежал по его спине. Ну разумеется, она следила за ним, как иначе она и ее партнер нашли дорогу сюда?

— Зачем вы это делали?

Она едва заметно улыбнулась.

— Я собираюсь получить премию Карсона… за исторический фоторепортаж… ни у кого другого не хватило смелости попробовать выследить Потрошителя…

На несколько мгновений Лахли буквально остолбенел. Потрошителя? От что, знает про письмо, которое он посылал? Которое еще не опубликовано Центральным Агентством Новостей? Он рассчитывал, что газетчики опубликуют письмо «Дорогому Боссу» немедленно, но чертов редактор явно придержал его, а может, переслал в полицию. Возможно, она видела это письмо в агентстве, выискивая материал для своей статьи? И тут до него вдруг дошел смысл других ее слов. Историческая фотожурналистика? Он никогда не слыхал о такой профессии; правда, не слыхал он и о премии Карсона, что бы это ни было. Впрочем, премия эта наверняка значила для нее достаточно много, чтобы рисковать ради нее жизнью.

— Историческая фотожурналистика? — тупо переспросил он. — Значит, вы фотограф?

Возможно, эта штука, которую она прятала на себе, — какая-то особая камера?

— О да, очень хороший фотограф. Доминика Нозетт, самая знаменитая из всех мировых фотографов…

Лахли позволил себе улыбнуться в ответ на это заявление. Он никогда не слышал раньше об этой проклятой сучке.

— Видеозапись сделает меня богатой, — вздохнула она. — Идиоты из группы наблюдателей, все эти знаменитые криминалисты и историки, ничего не знают… у них кишка тонка сделать то, что сделала я.

Группа наблюдателей? Криминалисты? Это звучало чертовски угрожающе.

— А что вы сделали? — мягко поинтересовался он. Она снова улыбнулась.

— Спряталась в Датфилдз-ярде, разумеется. Дождалась, пока вы принесете туда Лиз Страйд. А потом мы спрятались на Митр-сквер, за тем высоким забором. Они тоже разместили там свои камеры, снимали все это из подворотни, но разве можно получить полноценную картину, сидя в подвале на другом конце Лондона? Для этого нужно самой быть там, где происходили нападения…

Комната покачнулась и пошла кругом, когда до Лахли дошел смысл того, что она бормотала. Она точно знала, где прятаться! Знала, где смотреть, как они убивают Страйд и Эддоуз! Знала заранее! Этого не могло быть — откуда кому-то знать, где будут находиться они с Мейбриком, если они сами не знали того, где найдут этих проституток? Они даже не знали, что Кэтрин Эддоуз освободили из бишопсгейтского полицейского участка, пока не столкнулись с ней на Дюк-стрит. И все же об этом кто-то знал, и не только эти двое. Она сказала, другие тоже установили там заранее свои камеры, чтобы сфотографировать его и Мейбрика… другие, сидевшие в каком-то там подвале на другом конце Лондона…

Джон Лахли взял ее за подбородок и тряхнул.

— Объясните! Откуда вы знали, где я буду находиться?

Она медленно моргнула.

— Но это же всем известно. Дело Потрошителя знаменито. Самые знаменитые убийства за последние два века… и я разгадаю их тайну… уже разгадала! Когда я вернусь на станцию, в свое родное время, я стану знаменитой и богатой. Я сняла на пленку Джека-Потрошителя… обоих… кто бы предположил, что их двое?

Лахли стоял, дрожа. Она заговаривалась, бредила. Не могла не бредить…

— Все эти дураки, — бормотала она, — думали, что это принц Эдди, или его учитель, или тот бэрристер, что потом утопился, или сэр Уильям Гулль. Они все последние сто пятьдесят лет спорят о том, кто это такой… договорились даже до того, что это какой-то путешественник во времени, прошедший сквозь Британские Врата…

Джон Лахли смотрел на эту женщину и на полном серьезе пытался понять, кто лишился рассудка: она или он? Путешественник во времени? Полтора века споров о том, кто он? Какая она журналистка, она сбежала из сумасшедшего дома, откуда-нибудь из лондонских предместий…

И тут до него дошло одно слово из тех, что она говорила.

Врата! Йанира, женщина, которая столько о нем знала, все время бормотала что-то насчет каких-то загадочных врат. Может, она тоже путешественница во времени, явившаяся выследить его? Он пошатнулся от такого предположения. Взгляд его упал на тяжелый ящичек, который он достал из-под ее плаща, на соединенные с ним проволочками трубки и цилиндры из ее шляпы. Он нахмурился, поднял все это и еще раз встряхнул женщину.

— Посмотрите на это! — Веки ее затрепетали и отворились. — Скажите мне, что это такое.

— Моя камера. Цифровая видеокамера, лучшая для нашей работы…

Видеокамера? От латинского «я вижу»?

— Покажите мне, как она работает! — Он ослабил веревки на ее запястьях, поднял ее в сидячее положение и сел за ее спиной, чтобы она могла опереться. Она положила камеру на колени и поколдовала с кнопками.

— Видите? Это я записала сегодня ночью. — Она попыталась поднять камеру, но помешали связанные руки. Он взял камеру у нее — и не удержался от вскрика. Странная матовая поверхность с одной ее стороны шевелилась. На ней мелькали изображения — цветные картины, показывающие Мейбрика, склонившегося над Кэтрин Эддоуз, разрубающего ее на части…

Боже праведный! Как, черт побери, могла такая маленькая коробочка запечатлеть их? Вот так, цветными картинами, движущимися картинами? Он нажал на кнопки, которыми пользовалась она, и коробочка мягко заурчала, а изображение замелькало на ней с такой скоростью, что он не успевал за ним следить. Люди бежали задом наперед, мелькали и вспыхивали краски, все смешалось. Когда он снова нажал дрожащим пальцем на кнопку, изображение снова замедлилось. Он обнаружил, что смотрит на какое-то место, вышедшее из кошмарных снов. Огромные помещения, внутри которых стояли целые здания, сотни крошечных людей, разгуливающих по земле и поднимающихся на сделанные из металла лестницы, сумасшедшие огни, складывающиеся в странные формы…

— Что это за место? — дрожащим голосом спросил он. Она мигнула и всмотрелась в камеру. — Станция Шангри-Ла, — пробормотала она. — Вокзал времени…

Лахли несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул, глотая сырой воздух, и постепенно его взвинченные нервы отпустили немного.

— Вы, — медленно произнес он, тщательно выговаривая каждое слово. — Вы пришли из моего будущего?

— Ну да. Спустилась вниз по времени, сквозь Врата, чтобы поймать Потрошителя, то есть сфотографировать его…

Он не верил в это, не хотел верить в это. Все это какая-то фантастика, бредни модных писателей вроде этого французишки, как его… Жюля Верна? Тем не менее он держал в руках камеру, которую не мог смастерить ни один умелец Британской Империи, сделанную из материалов, которых Лахли не видел, о которых даже не слышал, и эта сучка приняла его микстуру, она просто не может лгать после того, чем он ее напоил. Испуг сменялся возбуждением: он уже видел неясные очертания мира, который мог предложить ему больше власти, чем он мог мечтать.

— Эдди, — прошептал он. — Расскажите мне про Эдди. Принца Альберта Виктора. Когда он станет королем?

— Бедняжка принц Эдди, — вздохнула она, снова закрывая глаза. — Всего четыре года осталось… Таким молодым… В тысяча восемьсот девяносто втором…

Лахли затрясло от охватившего его безумного возбуждения. Четыре года? Эдди взойдет на престол всего через четыре года? Великий Боже, что такого случится, что убьет и старуху Викторию, и Принца Уэльского? Берти здоров как бык, да и сама Королева, судя по виду, протянет еще лет десять.

— Что случится? — спросил он сдавленным голосом. — Что случится в тысяча восемьсот девяносто втором году?

— Инфлюэнца. Эпидемия девяносто первого — девяносто второго годов. Бедный Эдди, он только-только обручится, получит титул герцога Кларенса, вся жизнь впереди, и тут его убьет инфлюэнца. Виктория будет убиваться, а уж родители…

Пол пошатнулся под его ногами. Смерть от инфлюэнцы? Так и не станет королем? Но это невозможно, он ведь столько трудился, вложил в это все, провел пять недель в кромешном аду, доставая эти Богом проклятые Эддины письма, чтобы защитить его, чтобы это не помешало его восшествию на трон. Он совершал убийство за убийством, чтобы Эдди ничего не угрожало, чтобы он стал королем, чтобы это дало Лахли ту власть, о которой он мечтал, богатство, контроль над политическим будущим Империи…

И Эдди погибнет от какой-то вздорной инфлюэнцы?

Лахли начал смеяться — диким, идиотским, визгливым смехом, отдававшимся эхом от каменных сводов. Он обеими руками стиснул эту невероятную камеру и смеялся до тех пор, пока не начал задыхаться.

— Как вы вернетесь обратно? — прохрипел он наконец. — В свое время?

— Через Врата, — сонным, но рассудительным голосом отвечала его жертва.

— Врата? Какие врата? Где? — Он все еще смеялся, всхлипывая, на грани безумия. Какой рассудок выдержит такое потрясение?

— Британские Врата. В Бэттерси. Сполдергейт-Хаус. Но они не отворятся еще несколько дней, до самого второго октября. Они отворяются каждые восемь дней. — Ее голова сонно запрокинулась назад. — Но я не пройду тогда, я останусь до убийства Мэри Келли, а это случится девятого ноября… Вот тогда я вернусь со своими записями. И тогда я точно получу премию Кита Карсона…

Он снова расхохотался. Мэри Келли? Должно быть, это та самая сучка из Миллерс-корт. Какого черта ему теперь замышлять убийство какой-то мелкой потаскушки, к которой попало письмо, написанное тупицей, который даже не доживет до своей коронации? Ох, Боже, все это слишком смешно: вот он стоит в своем сатанинском святилище, посвященном завоеванию политической и духовной власти, на полу валяется мертвый путешественник во времени, на столе — опоенный безумец и пустоголовая журналистка, собирающаяся сфотографировать убийство, которого ему больше незачем совершать, а целых четыре шлюхи уже мертвы и изрублены на куски, и все впустую, а разлагающаяся голова мальчика-педераста смотрит на него через всю комнату и смеется над крушением всех его планов…

Но ведь эта женщина подарила ему намек на что-то новое, нечто, воспламенившее его воображение еще сильнее, чем все ожидания, связанные с Эдди. Новый, необъятный мир, чтобы он подчинил тамошние умишки и зажил как король. Он снова рассмеялся и погладил женщину по волосам. Все мысли об Эдди отваливались прочь как хлопья ржавчины с хорошей дамасской стали. Доминика, эта самонадеянная дура журналистка, помогла ему гораздо больше, чем думала, выслеживая его по лондонским подземельям.

Он оставил ее привязанной к большому железному крюку на священном дубе, опоенной до полнейшего бесчувствия, потом вытащил такого же бесчувственного Джеймса Мейбрика за дверь, оставил там, запер замок Нижнего Тибора и побрел по темным туннелям под Лондоном, тихо смеясь и пытаясь представить себе, что будет, когда он через два дня пронесет сквозь Британские Врата Доминику, умирающую от ран, которые сам же и нанесет ей незадолго до появления в Бэттерси?

* * *

Где-то незадолго до рассвета Йанира Кассондра проснулась от цепенящего ужаса. Доктор Джон Лахли ворвался в ее спальню и принялся будить, шлепая по щекам, больно, до синяков, хватая за руки и тряся.

— Расскажите мне про врата! — потребовал он, с размаху ударив ее по щеке. — Да проснись же, девка, расскажи мне про врата! И станцию! Откуда ты?

Йанира отпрянула от него, плача и дрожа.

— Я пришла сквозь Британские Врата! Со станции! Пожалуйста!

— Какой станции? Как она называлась?

— Шангри-Ла, — прошептала она. Щека ее пылала от удара. На запястьях, там, где он стискивал их, медленно наливались багровым цветом синяки. — Вокзал Времени номер восемьдесят шесть.

— Восемьдесят шесть? Боже мой, неужели их столько? Расскажи мне о своем мире, женщина!

Она в отчаянии и замешательстве покачала головой:

— Я живу на станции. Мне не разрешается покидать ее, ведь я из Нижнего Времени.

— Что? — Лицо его, придвинувшееся к ней так близко, исказилось в гримасе безумия. Она вжалась в подушки, но он снова грубо дернул ее вверх. — Объясни!

— Я родилась в Эфесе! — воскликнула она. — Я попала на станцию сквозь Врата Философов! Из Афин…

Он вдруг затих, глядя на нее сверху вниз.

— Расскажи, — повторил он неожиданно тихим голосом. — Повтори, где ты родилась. И когда.

— В Эфесе, — прошептала она. — Мы считаем годы не так, как вы, но Врата Философов открываются в год, который в Верхнем Времени называют четыреста сорок восьмым до Рождества Христова. В правление Перикла… — От нее не укрылось неприкрытое потрясение в его глазах.

— Боже мой, — прошептал он. — Значит, это правда. Ну конечно, если ты говоришь, что родилась в Эфесе, тогда как города давно уже нет.

Йанира испуганно, но удивленно уставилась на него. Он явно верил ей. Почему, она не знала. Что-то такое случилось этой ночью… Глаза Йаниры вдруг расширились. Отряд наблюдателей! Должно быть, он встретил кого-то из отряда наблюдателей, увидел что-то такое, что убедило его в реальности путешествий во времени. Взгляд Джона Лахли медленно сфокусировался на ее избитом лице. Он улыбнулся и погладил ее по голове.

— Расскажите-ка, дорогая, о тех людях, которые пытались убить вас.

Она попыталась объяснить ему все о Храмах Владычицы Небесной в Верхнем Мире, о террористах из «Ансар-Медж-лиса», поклявшихся уничтожить всех храмовников и ее семью, об отце Джины и людях, которых он послал убить его собственную дочь.

— Значит, вы важная персона, — задумчиво пробормотал Лахли. — Куда важнее, чем та безмозглая сучка, которую я оставил в Нижнем Тиборе. Женщина-журналист, надо же! — Йанира зажмурилась, пытаясь отгородиться от ужаса. Он не только повстречался с членами группы наблюдателей, он похитил их. — Да, — продолжал он. — Я верю, что вы гораздо важнее, чем мисс Нозетт. Отлично, теперь я знаю, что мне делать. Пожалуй, я все-таки прочитаю эту чертову лекцию завтра, будь она неладна, как будто ничего не случилось. Я не могу рисковать, допускать, чтобы меня заподозрили в этих проклятых убийствах, когда я стою на пороге будущего! — Он снова встряхнул ее. — Расскажите мне про врата. Во сколько они открываются? Эта женщина, Нозетт, говорила что-то про Сполдергейт-Хаус в Бэттерси.

— Я не знаю, на что он похож, — всхлипнула Йанира, отстраняясь от него. — Они вывезли меня со станции в сундуке. Я знаю, что Врата отворяются в сад за домом, но я не знаю, во сколько. Это всегда происходит по вечерам, каждые восемь дней.

— Ага. Мисс Нозетт скажет мне, когда именно, прежде чем я избавлюсь от нее. Отлично, дорогая моя. — Он нежно поцеловал ее в лоб. — Мне кажется, — негромко добавил он, — что вас лучше переместить в целях безопасности. Видите ли, детка, я не могу рисковать потерять вас. Эдди, оказывается, абсолютно бесполезен, зато вы, дорогая, приведете меня к власти, о которой я даже не мечтал.

Она ахнула, глядя в его безумные стальные глаза.

— Но вы не сможете попасть на станцию! Он негромко усмехнулся.

— Вздор. Я — Джон Лахли. Я могу все. У полиции нет ни одного доказательства того, что я помогал зарезать четырех грязных шлюх в Ист-Энде, управляя жалким умишком Мейбрика. Мисс Нозетт сказала мне, что ваш мир полтора столетия ломал голову, кто я такой. Если мне удалось проделать это в Лондоне, приложив такие же усилия, на вашей станции я стану настоящим богом! — Он улыбнулся ей в лицо. — И вы, крошка, станете моей богиней…

Она отбивалась от него, когда он снова поил ее своим зельем.

И плакала от бессилия, когда он тащил ее вниз по лестнице, обернутую в плащ, когда нес в ту кошмарную комнату, которая являлась ей в жутких видениях, в комнату глубоко под улицами, где он совершил по меньшей мере одно убийство и планировал множество других. Ей надо было как-то помешать этому безумцу, пока он не оказался на станции. Вполне здравомыслящие люди из Нижнего Времени и то сходили порой с ума, попадая на вокзал времени, настолько тяжелым был шок от столкновения с действительностью Верхнего Времени. Что может натворить Джон Лахли, если ему удастся попасть на ВВ-86…

Она потеряла сознание, так и не придумав способа помешать ему.

* * *

Джина пыталась не обращать внимания на противный шум с улицы, но и спрятаться от этого хора злобных голосов ей было тоже негде. Колокола церкви Христа в Спита-филдз, глухо, словно отсырев от бесконечного дождя, созывали прихожан на воскресную службу, а от дома к дому все перелетала, разрастаясь словно лесной пожар, страшная новость: два страшно изуродованных женских трупа, всего в получасе ходьбы друг от друга, но на этот раз не только в Ист-Энде, но и в округе, относившемся к Сити. Как бы то ни было, оба убийства всколыхнули весь Лондон, и это тогда, когда большинство его жителей наивно полагали, что их трудно потрясти чем-то новым.

Ноа дома не было: Джину до сих пор не выпускали из дома, даже купить свежей трески на завтрак, что приходилось делать детективу. Впрочем, готовить Джине никто не запрещал, так что она склонилась над огромной, топившейся углем плитой на кухне, силясь запомнить инструкции Маркуса. И тут послышались торопливые шаги Ноа Армстро.

— У меня появилась зацепка! — сразу же заявил детектив и только после этого шмякнул на кухонный стол сверток с рыбой.

Джина с Маркусом резко обернулись.

— Какая зацепка? — спросила Джина, затаив дыхание.

— Завтра в Египетском Зале состоится лекция о теософии и прочих оккультных науках. Докладчик — врач, занимающийся месмеризмом. Я случайно наткнулся на человека, рассказывающего о нем, когда возвращался из рыбной лавки. Похоже, что этот доктор родом из Уайт-чепла, с Миддлсекс-стрит, и там же начал заниматься оккультизмом. Не знаю, тот ли это, кого мы ищем, но тот врач, что напал на тебя, Джина, отреагировал именно на то, что сказала в трансе Йанира. Значит, он имеет отношение к оккультным наукам. Попытки поисков среди обычных врачей ни к чему не привели. И с разрастанием истерии по поводу Потрошителя я не уверен, безопасно ли расспрашивать людей насчет докторов. Полиция теперь ищет связанного с Потрошителем врача, а бедный доктор Миндель забаррикадировался у себя дома, опасаясь погромов. В общем, я думаю, что нам в любом случае стоит посмотреть на этого парня, Лахли.

Во рту Джины пересохло, как в пустыне; похоже, вся жидкость в ее организме разом ушла во вспотевшие ладони, которые она неловко вытерла о штаны.

— Да, я согласна. Я с тобой, Ноа. Нет, выслушайте меня! — добавила она, опережая возражения. — Я могу опознать его быстрее, чем вы. Если он читает лекцию, значит, там соберется толпа, а это значит, я смогу наблюдать за ним, сама оставаясь незамеченной. Если он тот, кто нам нужен, мы сможем проследить его до дома, может, даже найти там Йаниру.

Рот Ноа недовольно сжался. Детективу явно не нравилась эта затея.

— Черт, ты права, детка. Но мне ужасно не хочется подвергать тебя опасности, ради чего угодно.

— Я пойду вооруженной, — буркнула Джина. — Как на медведя.

— Я тоже пойду, — вмешался Маркус. — Миссис Миндель предлагала побыть с девочками, если мне придется отлучиться. Йанира моя жена. Я буду искать ее.

И снова детектив с неохотой согласился.

— Ладно. Если дело примет серьезный оборот, еще один ствол нам не помешает. Видит Бог, ты неплохо научился стрелять после той переделки в Колорадо.

— Вы хороший учитель, — тихо сказал Маркус. — И я не разучился обращаться с тем револьвером, что купил в Чикаго.

— Мы все пойдем вооруженными. И еще: нам нужна одежда получше, чем эта. Египетский Зал — респектабельное место. Если мы появимся там в ист-эндских обносках, нас могут просто не пустить на порог.

Джина нахмурилась.

— Единственный приличный костюм у меня — тот, в котором я проходила Врата. Он весь в крови. Меньше всего мне хотелось бы появляться на людях в окровавленной одежде — кто-нибудь примет меня за Джека-Потрошителя. У меня была пристойная одежда в багаже, но он остался в «Пиккадилли».

— Лекция состоится только завтра вечером, так что у нас хватит времени купить новую одежду. На всех троих, если уж на то пошло. К счастью, на Питтикоут-лейн сегодня рыночный день, так что там будет из чего выбрать.

Джина кивнула:

— Отлично. Мой пояс с деньгами, слава Богу, сохранился. Я поменяла на станции большую сумму. Мы можем позволить себе любые расходы.

— Очень хорошо. Тогда идем, пока там все лучшее не раскупили.

И без дальнейших разговоров все трое отправились покупать себе новый реквизит.

Глава 10

Марго никогда еще не приходилось устанавливать подслушивающее устройство.

Глядя тем утром, как инспектор Конрой Мелвин проделывает это в практически полной темноте, она испытывала настоящее восхищение. Мелвин в считанные минуты установил «жучка» на проводах, ведущих в министерство внутренних дел, и спустился обратно на мостовую.

— Есть, — ухмыльнулся он. — Теперь, когда Королева, узнав про двойное убийство, позвонит сегодня днем министру из Шотландии, мы сможем записать весь разговор.

— Но это же здорово! — улыбнулась в ответ Марго, пытаясь представить себе, отразится ли воспроизведение исторического телефонного разговора в радиопередачах Верхнего Времени на еебанковском счете. — Что у нас дальше?

Впрочем, что бы им еще ни оставалось, это вряд ли могло сравниться по степени опасности с эвакуацией записывающего оборудования с места убийств, с чем они уже покончили. Слава Богу, полиция Викторианской эпохи еще не слишком продвинулась в методике обследования места преступления. Они не только не оцепили места убийств, они позволили врачам и коронерам менять положение тел, смыть кровь, а сэр Чарльз Уоррен даже самолично стер надпись, которую Мейбрик накарябал мелом на Гульстон-стрит. Впрочем, Марго могла понять, зачем это сделали — с учетом антисемитских бредней Мейбрика и взрывоопасных настроений в Ист-Энде. К чести полиции Сити, она отчаянно сопротивлялась этому, но так и не добилась ничего, даже возможности посмотреть на эту надпись или сфотографировать ее, поскольку территориально Гульстон-стрит относилась к зоне ответственности Столичного округа.

— Что дальше? — Инспектор Мелвин задумчиво поскреб подбородок. — Пожалуй, дорогая моя, мне хотелось бы оказаться в Центральном Агентстве Новостей, когда туда придет открытка от нашего приятеля Джека.

— А вам не хотелось бы заснять, как Майкл Кидни появляется в полицейском участке Лимен и обвиняет дежурного констебля в убийстве его возлюбленной?

Марго было жалко этого человека. Бедный Майкл Кидни. Несмотря на достаточно бурные взаимоотношения, он и правда любил Элизабет Страйд.

— Это может быть немного рискованно, — нахмурился инспектор Скотленд-Ярда из Верхнего Времени.

— Рискованнее, чем демонтировать аппаратуру на Митр-сквер? — немного нервно рассмеялась Марго. — Или прослушивать министерские телефоны?

Инспектор ухмыльнулся.

— Ну, если сравнивать…

— Ладно. Раз так, попробуем снять мистера Кидни. Только мне надо переодеться в лохмотья, прежде чем идти в Ист-Энд.

— Тоже верно.

Не теряя времени, они отправились в Сполдергейт-Хаус. Малькольм уже находился в Ист-Энде — вместе с Павлом Костенко, Шахди Фероз и Дагом Тэнглвудом они изучали настроения толпы на улицах. Марго поежилась, вспомнив, что творилось в то утро, когда обнаружили изувеченное тело Полли Николз. Ей было немного стыдно, но она все же радовалась тому, что Малькольм определил ее не в Уайтчеплскую группу, а к Конрою Мелвину.

Пока они шли по Уайтхоллу, взошло солнце. Именно здесь завтра утром в подвале недостроенного еще здания Нового Скотленд-Ярда найдут обезглавленный, безрукий и безногий женский труп. Сегодня вечером Малькольм и Кон-рой Мелвин попытаются установить в подвале миниатюрную съемочную аппаратуру в попытке установить личность убийцы так называемого уайтхоллского торса и тем самым узнать, действительно ли эта неизвестная женщина тоже пала жертвой Потрошителя.

Ближе к западу на улицах начали появляться ранние мальчишки-газетчики, выкрикивавшие жуткую новость этого утра. Звонили колокола собора Св. Павла, Вестминстерского аббатства и церквей, названий которых Марго даже не знала. Низкий, звучный звон казался в этот ранний час неописуемо печальным. Они задержались и купили свежих газет, прислушиваясь к разговорам мужчин, собиравшихся на углах улиц. Разумеется, их приглушенные, сердитые разговоры записывались при этом чувствительными микрофонами личных журналов Марго и Мелвина.

— «Файнэншл ньюс» обещает триста фунтов за поимку этого типа, — говорил какой-то джентльмен, мимо которого они проходили.

— А лорд-мэр дает пятьсот, — отозвался другой, скуластое лицо с квадратной челюстью которого раскраснелось от злости. — Эти чинуши могли бы сделать это сто лет назад, до того, как шестерых женщин порезали на кусочки — четверых за каких-то три недели! Этот тип, Ласк, из Уайтчеплского Комитета самообороны только вчера просил, чтобы эту награду обещали официально, от имени правительства. И они его завернули! А теперь еще двоих убили…

— Сэр Альфред Кирби звонил мне. Сказал, что предлагает сто фунтов стерлингов и отряд в пятьдесят добровольцев-милиционеров, чтобы помочь отловить эту тварь. Спросил, не запишусь ли я добровольцем. Моя жена чуть в обморок не грохнулась при одном упоминании, что я буду охотиться за этим сумасшедшим. Слышать об этом не хочет…

— Говорят, какой-то тип по имени Томас Корам нашел на Уайтчепл-роуд окровавленный нож. Эта чертова штуковина была девяти дюймов в длину! Таким можно проткнуть женщину насквозь, да помоги Господь этим несчастным созданиям. Сэр Чарльз Уоррен с ума сходит, пытаясь расследовать это дело, а на нем еще сидит полиция Сити. Они в ярости — говорят, он уничтожил важные улики…

— Бедный сэр Чарльз, — пробормотал Конрой Мелвин. — Мне, право, жаль бедолагу. Пытаться расследовать дело вроде Потрошительских убийств, не имея ни малейшего представления о психологическом портрете серийного убийцы или искусстве сбора улик… Это дело стоило ему карьеры. Честно говоря, за такое дело и я предпочел бы не браться.

— А мне интересно, что будет делать коронер при расследовании смерти Элизабет Страйд? Он хмуро покачал головой:

— Что бы ни сделал, он работал плохо, это точно. Тем не менее я хочу быть на Кейбл-стрит, когда откроется расследование. Вестри-Холл уже наверняка битком набит.

Марго вздохнула. Еще одно расследование. С подробными описаниями ранений и показаниями свидетелей… Она предпочла бы находиться рядом с Малькольмом во взрывоопасном Ист-Энде, чем торчать в помещении, набитом репортерами, жаждущими подробностей убийства и увечий.

— Знаете, меня озадачивает одна деталь, — произнесла она, помолчав. — Кто-то сделал запись в церковной книге Шведской Церкви о том, что Элизабет Страйд убита Джеком-Потрошителем. Запись датирована тридцатым сентября, то есть утром, когда ее убили. А ведь имя «Джек-Потрошитель» будет впервые опубликовано только сегодня, первого октября.

— Я знаю, — вздохнул Мелвин. — Жаль, что мы не можем быть везде разом, правда? Даже действуя целой группой с помощью вас, гидов, мы не можем разрешить всех загадок, связанных с Потрошителем.

— Может, это написал кто-то, работающий в Центральном Агентстве Новостей и видевший письмо «Дорогому Боссу»?

— Или кто-то просто написал вчерашнюю дату, — задумчиво предположил инспектор. — Но мы это вряд ли узнаем. Что не дает покоя мне, так это то, что мы так и не опознали того типа, что орудует с Мейбриком. Как мы ни пытались проследить этого парня, и все впустую.

— Ну, кто-то его все-таки узнал. Доминика Нозетт и Гай Пендергаст вычислили, кто он, — готова поспорить, им это удалось. Что бы тогда ни сказали в Карлтон-клубе Уильям Батлер Йетс и его приятель, Пендергаст догадался, кто таков этот таинственный доктор.

— А может, он просто увидел этого чертова типа и пошел за ним, — буркнул Мелвин, тоже покрасневший от досады при воспоминании об этой истории. Полицейский инспектор тяжело переживал тот факт, что какой-то репортер ухитрился обскакать его, пока он был занят разговором со знаменитым поэтом.

— Возможно. Это может означать, что он увлекается оккультизмом — с какой стати иначе ему было приходить на собрание Теософического общества? А может, так оно и есть, даже если его самого там не было. Малькольм говорил, вы обсуждали там кельтские религии и прочие штуки, интересующие таких, как Йетс.

— Черт подери… — Инспектор вдруг остановился, и на лице его обозначилась крайняя степень удивления.

— Что? — спросила Марго. — Что я такого сказала?

— Возможно, ничего. А может, очень много. — Полицейский уставился на газету, которую они только что купили. — Вот это. — Он похлопал по газете, потом торопливо развернул ее, водя пальцем по колонкам. — Было тут одно объявление на первой странице… — пробормотал он. — Я вспомнил, когда вы заговорили про кельтские религии. Вот! Нашел!

Он развернул газету так, чтобы она тоже видела заметку.

— «Доктор Джон Лахли, — вслух прочитала Марго, — проживающий в Сохо ученый, специалист по оккультным наукам, врач-месмерист…» — Глаза ее расширились, и она вцепилась в рукав полицейскому. — У него приемная на Кливленд-стрит, в доме, который он назвал «Тибор»!

Конрой Мелвин уставился на нее, беззвучно шевеля ртом.

— Боже! Это же то самое место, куда наш парень сказал приходить Мейбрику! — Он нахмурился. — Кливленд-стрит, говорите? Не самый близкий путь — с кровью-то на рукавах. И все-таки это чертовски неплохая зацепка. Неплохо сработано, а? Чертовски неплохо, мисс Смит! Она расплылась в улыбке.

— Вы увидели заметку, не я.

— Заметку, о которой я не вспомнил бы, если бы не ваши слова о том разговоре в «Карлтоне». А знаете, давайте-ка вернемся в Сполдергейт, и быстрее. Мне не терпится поделиться этими новостями с остальными наблюдателями.

— Мне тоже, — рассмеялась Марго. — И услышать, что скажет на это Малькольм!

— Мистер Мур, — заметил Конрой Мелвин, делая шаг к мостовой и махнув рукой ближайшему кебу, — будет, весьма вероятно, настаивать на том, чтобы присутствовать на сегодняшней лекции.

— Ха! Вы не оттащите его оттуда, даже привязав к лошади. Меня, кстати, тоже!

— Славно сказано. Ладно, теперь… Эй, кебмен, в Бэттерси, — сказал он, помогая Марго усесться в остановившийся рядом с ними кеб. — Октавия-стрит. И никаких штучек, старина. Я справлялся о плате у «Могга»!

— Ну, ну, хозяин, — возмутился кебмен. — Я человек честный, правду говорю!

Марго с улыбкой устроилась на подушках. Она на собственном опыте убедилась в необходимости пользоваться картой-справочником Могга для определения стоимости проезда на кебах. А потом они уже быстро ехали по набережной Виктории, направляясь на запад, в Бэттерси-парк, с новой информацией — настоящим прорывом в деле Потрошителя. Она не могла приписывать себе всю заслугу в этом открытии и все равно сияла от удовольствия. Только посмотрим, что скажет Малькольм, когда услышит! И Кит!

Может, она все-таки рождена для такой работы!

* * *

К вечеру следующего дня Джина совершенно преобразилась, равно как Ноа и Маркус. Все трое приобрели приличную мужскую одежду из той, какую носят бизнесмены средней руки. Девочек оставили на попечение миссис Миндель, удостоверившись, что доктор Миндель вооружен и знает, как обращаться с револьвером на случай уличных беспорядков, а сами направились на Треднидл-стрит, банковский квартал Сити, ловить кеб. Найти кеб в Спитафилдз было невозможно, и не только потому, что жители его были слишком бедны для таких поездок — кебмены сами избегали этих кварталов, опасаясь грабежа со стороны ист-эндских банд. Стоянку кебов удалось найти неподалеку от Английского Банка. Все трое разместились в экипаже и приготовились к тряской поездке до Пиккадилли. При воспоминании о предыдущем визите в эти края Джину пробрала дрожь. В ту ночь она едва не погибла на Пиккадилли. У тебя нет оснований бояться, твердо сказала она себе. Даже если я ищу человека, который хладнокровно стрелял в меня. Все же ей не удалось сдержать дрожь, заработав долгий, тревожный взгляд Ноа, на который она ответила немного натянутой улыбкой. Когда кеб наконец остановился, Джина сошла на мостовую на подгибающихся ногах, надеясь только, что никто не опознает в ней того человека, который вылезал из окна гостиницы «Пиккадилли» после кровавой перестрелки. Одно дело прятаться в Спитафилдз. Теперь все было куда страшнее — придется вернуться в ту часть Лондона, где ее едва не убили, и притом дважды.

— Вот Египетский Зал, — послышался негромкий голос Ноа.

Здание оказалось высоким, с красивой каменной резьбой на фасаде, из которой выделялся крылатый скарабей над большим прямоугольным окном. Вывеска над входом гласила: «Египетский Зал, музей и зал собраний». Чуть дальше по улице, на южной стороне Пиккадилли, виднелся массивный фасад знаменитого магазина Фортнума и Мейсона, а с другой стороны — впечатляющее здание Королевского Института Акварельной Живописи. С севера площадь замыкала Берлингтонская аркада, вдоль которой спешили по домам респектабельные покупатели. Магазины закрывались на ночь, и площадь, начиная от Берлингтон-Хаус-Мэншн, быстро погружалась в темноту. Мимо грохотали по мостовой дорогие кареты, запряженные лоснящимися, ухоженными лошадьми. По тротуарам разгуливали состоятельные джентльмены. В полумраке поблескивали серебряные набалдашники тростей, тяжелые золотые часы. Дамы щеголяли шелками и меховыми боа на пышных бюстах, на модных шляпках покачивались страусовые перья, дорогие муфты из лисы, норки или соболя защищали руки от холода. В этом мире знати Джина в своем шерстяном костюме ощущала себя жалкой самозванкой.

Впрочем, скоро они уже входили в Египетский Зал по купленным Ноа билетам на лекцию и выставку. Последняя состояла из коллекций натуралиста и антиквара Уильяма Боллока, купившего этот зал в 1812 году. Выцветшая фотография генерала Тома Тумба, знаменитого американского карлика, висела на стене у входа. В вестибюле стояли, беседуя, джентльмены, среди которых виднелось несколько отважных и любопытных леди. Плакат с объявлением о сегодняшней лекции приглашал их в зал собраний, где уже собралось немало народа. Постепенно тревога сменилась у Джины интересом, и она начала вникать в разговоры соседей. Она внимательно вглядывалась в лица, но не увидела среди них ни одного, напоминающего человека, который пытался убить ее перед Королевской Оперой. Потом сверилась с массивными серебряными часами, приобретенными утром, и нахмурилась. Лекции полагалось уже начинаться…

— Где, черт подери, Лахли? — возмущался сидевший за ее спиной джентльмен. — Опаздывать не в его стиле.

— Возможно, — отозвался другой, вальяжный голос, — он слишком занят той потрясающей красоткой, которую поселил у себя неделю назад? Если бы я спас такую же красивую девицу и привел к себе домой, я бы тоже забыл бы о многом, не так ли?

— На какие это аморальные связи вы намекаете, Кроули? И чьи? Доктора Лахли? — Голос, в котором явственно слышался ирландский акцент, кипел от гнева.

Джина обернулась и увидела, что к разговору прислушиваются и другие джентльмены. Первый собеседник — тот, кого назвали Кроули, — пожал плечами.

— Мужчины есть мужчины, только и всего. Я не сомневаюсь в добрых намерениях доктора, помогающего бедняжке. Но, право же, это очаровательное создание, пусть даже не совсем в себе. В конце концов, так легко воспользоваться своим преимуществом перед попавшей в беду леди.

Второй, совсем молодой, испепелил Кроули взглядом.

— Вы, сэр, ведете себя недостойно! В Дублине вас бы публично ославили за такие высказывания.

— Спокойно, Йетс, — вмешался еще один молодой человек. — Кроули известен привычкой дразнить людей своими гнусными идеями. Не обращайте на него внимания. Берите пример с нас.

Глаза Кроули блеснули — он явно забавлялся:

— Лишь глупец не обращает внимания на дьявола, сэр. Второй молодой человек пожал плечами.

— Вы можете объявлять себя пророком Антихриста, мистер Кроули, но вы не дьявол. Если, конечно, это не вы зарезали этих несчастных в Ист-Энде? Впрочем, мне кажется, это не в вашем духе. Вы скорее бы отслужили над ними черную мессу.

Несколько прислушивавшихся к их разговору джентльменов ахнули, побледнев от потрясения, но Кроули только улыбнулся.

— Не хотите ли составить мне компанию в следующий — Что? Нет? Жаль. А… вот наконец и Лахли. Джина быстро повернулась к дверям… и дернулась как удара. На долгое, мучительно долгое мгновение стены па завертелись вокруг нее как барабан стиральной маты. Она узнала вошедшего, который тем временем поднимался на высокую кафедру. В прошлый раз, когда она его видела, он целился из пистолета ей в голову и спустил курок. В голове роились мысли, значительную часть которых составлял смысл подслушанного ею разговора. Если это и есть Лахли, и если Лахли удерживает у себя дома молодую даму, то это может быть только Йанира Кассондра!

Доктор Лахли пребывал в сильном возбуждении. Это Джина заметила, стоило комнате остановить свое вращение. Лицо его пылало, а в темных глазах горело такое безумие, что волосы у Джины едва не встали дыбом. Она стиснула руку Ноа.

— Это он!

Детективу пришлось предостерегающе покоситься на нее и тут же схватить Маркуса за руку, чтобы силой удержать на месте. Муж Йаниры, сжав кулаки, рвался вперед.

— Не здесь! — Шепот Ноа звучал едва слышно, но повелительно. — Мы подождем до конца лекции. А потом проводим его до дома.

Маркус, взгляд которого тоже сделался слегка безумным, свирепо покосился на Ноа, потом огляделся по сторонам, на полный свидетелей зал, и подчинился.

— Очень хорошо, — буркнул Маркус едва слышно. — Но если он плохо обращался с ней, я его убью!

— Я тебе помогу, — шепнула Джина. — Я задолжала этому ублюдку пулю в лоб!

— А ну потише, оба! — перебил обоих шепот Ноа. — И ради Бога, сядьте: лекция начинается.

Джина огляделась по сторонам и обнаружила, что сидит рядом с молодым ирландцем с пылающим взором, м-ром Йетсом. Это имя было ей знакомо когда-то давно, в прошлой жизни, она никак не могла вспомнить откуда. Йетс свирепо смотрел на сидевшего через проход от него Кроули. Тот в свою очередь спокойно слушал начавшуюся лекцию, не обращая внимания на свирепые взгляды ирландца. Джина сидела, углубившись в собственные размышления, и почти не слушала того, что говорил Лахли.

Она встрепенулась только тогда, когда приятель Йетса, темноволосый ирландец, удивленно повернулся к своему другу.

— Что это с ним сегодня? Я никогда не слышал подобного вздора. Он несет черт знает что.

— Ей-богу, не знаю, — отозвался Йетс. — Я тоже никогда не видел доктора Лахли в таком состоянии.

Джина нахмурилась и более внимательно вслушалась в то, что говорил Лахли.

— …писатели классицизма известны своей склонностью путать все кельто-галльское со всем германским. Я бывал в Германии, в Венгрии и в северных странах. Коллекционирование черепов-трофеев… обычай пить из них… использование дубов для кровавых обрядов… — Взгляд Лахли был безумен; руки, вцепившиеся в края кафедры, дрожали; Он с заметным усилием стряхнул какую-то жуткую мысль и откашлялся. — Эти жертвоприношения… да, природа этих жертвоприношений последовательно искажалась древнеримскими писателями. Они приписывали человеческие жертвоприношения древним кельтам, в то время когда подобные обряды более присущи их непримиримым и кровожадным северным соседям. Не стоит забывать, эти германские племена причиняли Цезарю значительные неудобства. А германские обряды и обычаи эпохи викингов, надо заметить, включали в себя такие варварские ритуалы, как, например, «кровавый орел». Победитель вырезал у еще живой жертвы легкие и расправлял на спине наподобие орлиных крыльев…

Несколько присутствовавших в зале женщин взвизгнули от страха. Глаза Лахли, сиявшие каким-то порочным удовольствием, слегка расширились при виде потрясения аудитории. Похоже, он немного успокоился.

— Прошу прощения, леди, но предмет нашей сегодняшней лекции в высшей степени неделикатен. Поэтому я не могу не сделать вывода, что к классическим свидетельствам кельтского варварства и жертвоприношений надо относиться с сомнением. Их традиционные враги, римляне, откровенно жаждали власти над кельтами, поэтому, весьма вероятно, давали им необъективную оценку. В общей сложности кельтские народы очерняли на протяжении последних двух тысяч лет. Их римские противники ославили их на весь мир как варваров, которые убивают невинных жертв, чтобы по их смертным судорогам читать будущее. Очерненные и преследуемые, кельты с тех пор изображались изуверами, тогда как их достижения в области искусств и законотворчества свидетельствуют о том, что они достойны занять место в истории среди наиболее цивилизованных и образованных народов мира. Их древнее искусство магии почти уничтожено систематическим геноцидом, развязанным против кельтских жрецов их поработителями. Однако их учение оставило свой след в недавно обнаруженных письменах по дереву, «огам», явившись нам во всей своей поразительной глубине и мощи. Это магическое наследие кельтских народов обязательно докажет миру, скольким мы, теософы и исследователи оккультных наук, обязаны исконным обитателям Британских островов. Мы — те, кто ищет в оккультизме духовного руководства, стоим на пороге великих открытий и в грядущие столетия обязательно будем править миром! — Лахли буквально дрожал, стоя за кафедрой; глаза его горели ужасной страстью, от которой Джине сделалось не по себе. Он окинул взглядом свою аудиторию и театрально поклонился:

— Благодарю вас, на этом моя сегодняшняя лекция закончена.

Последовали оглушительные аплодисменты, и весь зал поднялся на ноги, устроив докладчику долгую овацию. Мгновение д-р Джон Лахли купался в лучах славы, раскланиваясь и подняв руки в жесте скромности, которой на деле явно не ощущал. Улыбка его снова сделалась почти безумной, когда он сошел с кафедры. Он пожимал руки светилам общества и искусств, склонялся над руками почтенных матрон и дам более сомнительной репутации, приветствовал мистиков и медиумов, пришедших послушать его рассуждения на модную тему кельтского оккультизма, принимал поздравления от журналистов, жаждущих взять у него интервью…

Джине сделалось дурно уже от пребывания в одном с ним помещении.

— Ноа, нам нужно узнать, где он живет. Сидевший рядом с ней молодой ирландец по фамилии Йетс вздрогнул и повернулся к ней.

— Вам дурно, сэр? — спросил он наконец. — Доктор Лахли принимает своих пациентов на Кливленд-стрит, разумеется, но, признаюсь, я не хотел бы оказаться у него на приеме. Он нес сегодня совершенный бред. Я ни разу не видел его в таком состоянии.

Джина решила рискнуть.

— Вам ничего не известно о той девушке, которую упоминал этот человек, Кроули?

Йетс нахмурился, и взгляд его живых глаз сделался ледяным.

— Нет. И мне не хотелось бы обсуждать с вами грязь, сэр.

— Вы нас не правильно поняли, — послышался голос Ноа. — Наш друг, — детектив кивнул в сторону Маркуса, — ищет свою жену. Она стала жертвой преступного нападения. Этот джентльмен, — кивок в сторону Джины, — сопровождал ее из порта в вечер ее прибытия в Лондон и был тяжело ранен при этом нападении. Мы просто надеялись, что доктор Лахли мог бы нам помочь. У нас есть основания полагать, что он был свидетелем похищения леди. Кливленд-стрит, вы сказали? Спасибо, сэр. Мы обязательно навестим доктора там. Нет нужды беспокоить его, пока он общается с аудиторией.

Следом за Ноа Джина и Маркус вышли из зала, миновали темные музейные помещения с их собранием экзотических экспонатов и наконец оказались на улице. Пиккадилли была ярко освещена, забита экипажами: лондонские модники и знать вышли на улицы в поисках вечерних развлечений.

— Надо успеть к его дому до его возвращения. — С этим предложением Ноа никто не стал спорить. — Она должна быть там. Вломимся и унесем ее — применив силу, если понадобится. Быстрее, вон стоянка кебов.

Пожалуйста, пусть это получится, молила про себя Джина. И пусть с Йанирой все будет в порядке…

Но сама сомневалась, что после трех недель в руках д-ра Лахли такое возможно.

* * *

Малькольм Мур любил одеваться щеголем, особенно если Марго могла одеваться как его спутница. В своем светло-лиловом шелковом платье с длинным, в несколько ярдов шлейфом и огненно-рыжими волосами, дополненными париком с буклями от Конни Логан, она смотрелась просто потрясающе.

— Бог мой! — прошептал он, помогая ей выйти из кареты на мостовую Пиккадилли. — Любой джентльмен, что увидит тебя, просто умрет от зависти ко мне.

Она покраснела.

— Не говорите глупостей, сэр, — заявила она, покосившись на Шахди Фероз.

Следовавший за ними инспектор Конрой Мелвин помогал выйти ученой персиянке, чья экзотическая красота заставила оглянуться не одного прохожего джентльмена. Впрочем, д-р Фероз привлекала Малькольма далеко не так, как свежий энтузиазм Марго и ее искрящиеся зеленые глаза.

— Как бы то ни было, — он галантно предложил ей руку и повел от Бонд-стрит, где остановилась их карета, к Египетскому Залу, — смотреть на вас доставляет большое удовольствие. Инспектор, — повернулся он к полицейскому, — мадам Фероз, лекция вот-вот начнется.

— Что ж, — улыбнулась Марго, переходя оживленную Пиккадилли и поглядывая на Марго Фероз. — Правда, приятно сменить ист-эндские лохмотья на что-то другое?

— Разумеется, мисс Смит, — усмехнулась д-р Фероз. — Весьма приятно.

Инспектор полиции тоже улыбнулся, пока Малькольм покупал билеты. Они с Мелвином проводили дам внутрь, где уже собралась изрядная толпа. Джентльмены во фраках и элегантные леди обменивались любезностями в ожидании начала лекции. Малькольм направился в дальний угол, откуда они с Марго могли наблюдать за входящими, сами оставаясь незамеченными. Конрой Мелвин с Шахди Фероз разгуливали по залу, заговаривая с такими знаменитостями, как мадам Блаватская, и исподволь снимая все скрытыми камерами. Так прошло минут пять или шесть, когда Марго сжала локоть Малькольма с такой силой, что ногти ее впились в его кожу даже сквозь дорогую шерстяную ткань.

— Смотри! — Она указала в сторону входных дверей, откуда только что появились три джентльмена. — Боже мой, это же Маркус!

Малькольм нахмурился.

— Да нет, не может быть! — Впрочем, один из троих и правда сильно напоминал пропавшего мужа Йаниры Кассондры. Однако в волосах его виднелось слишком много седины, да и вообще он сильно постарел, а в чертах лица читались словно намертво въевшиеся в них страх и тревога. Тут Малькольм заметил второго джентльмена и застыл. — Черт возьми! Не знаю, Маркус это или нет, но парень рядом с ним — определенно Бенни Катлин!

— Да нет, это точно Маркус, — упрямо настаивала Марго. — Я бы тоже поседела за одну ночь, если бы кто-то пытался убить меня и всю мою семью! Но что делает он в Лондоне, да еще с Бенни Катлином? И что это за тип с ними?

— Не забыла включить камеру? — прошипел Малькольм. Крошечная цифровая видеокамера пряталась под элегантным турнюром Марго, а провода от нее тянулись к вмонтированному в брошь объективу.

— Я включила ее еще в карете. — Малькольм двинулся было к вошедшим, но она схватила его за руку. — Нет!

Он удивленно обернулся.

— Если Маркус заметит тебя, ручаюсь, он удерет. Он ведь еще на станции мог позвать на помощь друзей, но не стал. После всего того, что случилось, он слишком напуган, Малькольм, чтобы доверять кому-либо.

— Кроме Бенни Катлина, — буркнул Малькольм. — Хотелось бы знать почему.

— Мне тоже. Если они в Лондоне, значит, Йанира и девочки тоже здесь?

— Никакого сомнения. — Малькольм покачал головой. — Но как, черт возьми, удалось им проскользнуть сквозь Британские без билетов?

— Помнишь, кучер «Путешествий во Времени», которого подстрелили в гостинице «Пиккадилли», говорил, что Бенни Катлин тайно провез в багаже женщину. Мы-то думали, что это какая-нибудь другая студентка, которой не удалось достать билет, или что они с Бенни на самом деле репортеры. А что, если это была Йанира Кассондра? Тогда, возможно, Маркус с девочками сидели в других сундуках, и им удалось скрыться прежде, чем появилась полиция?

— Как бы они здесь ни оказались, — тихо заметил Малькольм, — главный вопрос, почему они здесь с двумя джентльменами, которых они почти не знают? Мне не кажется, что Маркус здесь против воли.

— Нет, мне тоже так не кажется.

— Ох, черт! — вдруг произнес Малькольм, заметив еще одного вошедшего. — Только этого нам не хватало сегодня!

— Что?

— Видишь этих джентльменов? Они только что вошли. Мистер Уильям Батлер Йетс и мистер Бивин О'Доунетт. Поэты из Дублина. Я немного знаком с обоими. Мы познакомились в «Карлтоне» в тот вечер, когда исчезли Гай Пендергаст и Доминика Нозетт. С мистером О'Доунеттом мы и раньше встречались. Мне решительно не нужно, чтобы они меня узнали и привлекли ко мне внимание, пока здесь Маркус и Катлин!

— Тогда сядь, — рассудительно сказала Марго. — Сидя, ты меньше привлекаешь к себе внимания, чем торча надо мной.

Малькольм поспешно сел и слегка повернулся, чтобы оказаться спиной к группе вошедших. Досадно было, конечно, не видеть происходящего там, но он мог положиться на наблюдательность Марго; к тому же она записывала все на пленку.

— Похоже, мистер Йетс повздорил с кем-то. Малькольм рискнул быстро оглянуться.

— Алистер Кроули. Боже, да здесь и Роберт Донстон Стивенсон. Уж не собрались ли здесь сегодня все оккультисты Лондона?

— Это меня не удивило бы, — заметила Марго. — Не говоря уже о большом выборе подозреваемых на роль Потрошителя… — И тут она впилась пальцами ему в плечо. — Смотри! — Она, не отрываясь, глядела в направлении кафедры, на которую как раз поднимался лектор.

Малькольм ахнул, узнав Джека-Потрошителя.

— Вот черт! — прошептал он едва слышно. — Это же он!

— Не поворачивайся пока, — шепнула Марго, — но у Бенни Катлина такой вид, будто он увидел привидение!

Малькольм все же скосил глаза назад — как раз вовремя, чтобы увидеть, как неизвестный джентльмен, что был с Катлином, схватил Маркуса за руку, силой удерживая на месте. Бывший раб крепко стиснул кулаки, а лицо его исказилось смертельной яростью.

— Дьявол, да что здесь происходит? — недоумевал Малькольм. — Почему Маркус так злится на… О Боже! — Он вдруг представил себе почему, и от этой мысли все внутри его сжалось.

— Ох, нет! — побелела Марго. — Только не Йанира!

Доктор Джон Лахли тем временем начал свой доклад. Марго поспешно села, чтобы не маячить на глазах. Малькольм плохо запоминал то, о чем говорил Лахли: мысли его метались от одного малоутешительного предположения к другому. Как могли Маркус и Йанира натолкнуться на Джека-Потрошителя? Должно быть, они живут где-то в Ист-Энде. Однако Йаниры ведь не было среди жертв Джека-Потрошителя, о которых историки знали почти все. А что, если он убил ее, а они обнаружили ее тело? Обнаружили и похоронили сами, не рискуя прибегать к полицейскому расследованию? Или — при одной мысли об этом ему стало совсем дурно — Уайтхоллский торс, который обнаружат третьего октября, принадлежал Йанире? Он попытался даже не думать об этом, но не находил другой причины, по которой Маркус мог так жаждать смерти Джека-Потрошителя.

Он покосился на Марго и тут же обнял ее за плечи. Она беззвучно плакала, смахивая слезы дрожащей рукой. Похоже, размышления привели ее к тем же ужасным выводам, что и его. Она подняла взгляд на него и попыталась улыбнуться, но тут же жалко сморщилась и закрыла лицо руками. Малькольм стиснул зубы и перевел холодный взгляд на д-ра Джона Лахли, испытав к нему приступ такой ненависти, какую вряд ли испытывал бы к обычному серийному убийце. Если этот человек и правда убил Йаниру Кассондру…

Побледнев как смерть, Малькольм вдруг сообразил, что он почти ничего не мог бы поделать с этим. Джека-Потрошителя нельзя было убить. По крайней мере до убийства Мэри Келли. До Малькольма постепенно дошло, почему в зале не видно ни Доминики Нозетт, ни Гая Пендергаста. Ведь наверняка эти двое постарались бы запечатлеть на пленку историческую лекцию, прочитанную самим Потрошителем? Черт бы подрал эту парочку! Прошлой ночью они следили за Мейбриком, попав в поле зрения камер во всех трех точках наблюдения: на Датфилдз-ярде, на Митр-сквер и Гульстон-стрит. Уж не попали ли они в беду, выслеживая Лахли с Мейбриком? Он зажмурился, сообразив, что вид у Лахли за кафедрой совсем безумный. Почему? Может, он всегда такой на людях? Взгляд на аудиторию убедил его в обратном. Несколько человек казались удивленными, даже встревоженными при виде Лахли, в буквальном смысле слова дрожавшего за кафедрой. Некоторые слушатели перешептывались, явно пытаясь понять причины этого.

Загадка на загадке…

Лахли закончил лекцию как-то неожиданно. Зал устроил ему настоящую овацию; возможно, этим он был обязан не столько своему ораторскому искусству, сколько царившему в британском обществе девятнадцатого века интересу к кельтской культуре. Малькольм вместе с другими поднялся на ноги, пытаясь не потерять из вида Лахли — тот с пылающим от возбуждения лицом пожимал руки и раскланивался. Малькольм увидел, как Шахди Фероз обменялась с Лахли несколькими словами, и на мгновение встревожился, не грозит ли ей опасность, хотя Конрой Мелвин не отпускал ее от себя ни на шаг, потом обернулся посмотреть на Маркуса и остальных… и громко выругался.

— Проклятие! Они исчезли!

— Кто?

— Маркус и Катлин! Они ушли!

Малькольм раздраженно протолкался сквозь толпу к двери; Марго поспешила за ним. Малькольму первому удалось выйти на улицу, но Катлина и его спутников уже след простыл. Марго, задыхаясь от бега в не приспособленных для этого шелках, догнала его и остановилась рядом.

— Прости, — всхлипнула она. — Мне просто росту не хватило, чтобы глядеть поверх голов, я даже не заметила, как они ушли!

С минуту он стоял, тяжело дыша и пытаясь совладать с душившим его гневом.

— Пошли обратно в зал, черт подери! Единственное, что мы можем еще сделать, — это выследить Лахли!

— Малькольм, это же не твоя вина.

— И да, и нет. Нам ведь не только определять личность Потрошителя, нам еще и Катлина искать поручалось. И исчезновение Катлина в гораздо большей степени влияет на будущее станции, нежели все наши Потрошительские изыскания.

— Я знаю, — с горечью согласилась она. — Но мы по крайней мере знаем теперь, что Катлин жив, а это все же лучше, чем мы боялись, когда шли тогда по кровавому следу. Знаешь что? — вдруг нахмурилась она. — Если Бенни Катлин и Маркус охотятся на Лахли, они могут устроить ему засаду у него дома.

Малькольм резко повернулся к ней.

— Боже мой, Марго. А ведь ты права.

— Тогда что нам делать? Он нахмурился.

— Для начала забрать мадам Фероз и мистера Мелвина. Потом, возможно, проследить Лахли до дома. Если Катлин и Маркус уже там, опасность грозит им в гораздо большей степени, чем Лахли, поскольку его скорее всего нельзя убить.

Лицо Марго, и без того чуть скривившееся от досады, разом побелело.

— Малькольм, мы должны отыскать их!

— Возвращайся в зал, предупреди мадам Фероз и инспектора Мелвина, что нам нужно срочно уходить. Экипаж из Сполдергейта должен вернуться за нами не раньше чем через полчаса. Я найду нам что-нибудь другое, чтобы мы могли ехать за Лахли.

— Идет.

Она подобрала юбки, мешавшие бежать, и поспешила обратно в Египетский Зал. Малькольм чертыхнулся еще раз и пошел по Пикадилли в поисках кеба, способного вместить всех четверых. Он старался не думать, что будет, если Маркус дорвется-таки до Джека-Потрошителя. Его не оставляло гнетущее ощущение, что больше никогда не увидит ни Доминику Нозетт, ни Гая Пендергаста. Такого он не пожелал бы и врагу. Если бы он мог хотя бы надеяться уговорить Марго вернуться в Сполдергейт, он сделал бы это безотлагательно. Но он прекрасно понимал всю бесплодность таких попыток, поэтому крепче стиснул зубы и поклялся сделать все, что в его силах, чтобы никто больше из его подопечных не погиб.

До сих пор в этой смертельной игре все до одного раунды остались за Джеком-Потрошителем.

* * *

Джина стояла в тени за стеной, огораживающей сад за домом д-ра Лахли на Кливленд-стрит. Сжимая в руке свой «бигль» — револьвер, который захватила еще из Нью-Йорка, она с нетерпением ждала, пока выйдет Ноа. Детективу удалось поднять створку окна на заднем фасаде, и теперь он бесшумно шарил по дому в поисках Йаниры Кассондры. Маркус дежурил на противоположной стороне улицы, готовый подать сигнал, если Лахли появится прежде, чем Ноа успеет закончить поиски.

— Ну давай же, — беззвучно шептала она. — Что так долго?

Она ожидала возвращения Лахли с минуты на минуту, боясь одновременно услышать шум в доме. Слуга Лахли, которого они видели в окна прихожей, мог услышать шаги Ноа и пойти проверить, в чем дело. Если у него есть телефон, он может даже позвонить в полицию! Только этого им не хватало — попасться в лапы лондонским констеблям за попытку ограбления уважаемого врача.

Когда послышался предостерегающий свист Маркуса, Джина едва не задохнулась от волнения. Она вжалась в стену, пропуская мимо экипаж. Освещая дорогу ацетиленовыми фонарями, тот свернул во двор. Джина съежилась в тени, стискивая в руке пистолет. Он вернулся! О Боже, он вернулся, а Ноа все еще в доме! Она слышала голос Лахли, отдающий распоряжения кучеру, потом дверь кареты отворилась и захлопнулась, и Лахли вошел в дом. Она ждала, боясь даже вздохнуть, когда в доме послышатся крики…

— Ш-ш-ш! Пора, детка! Пошли отсюда!

Она едва не взвизгнула и не упала, когда из темноты сада вдруг возникла фигура Ноа.

— Ноа!

Детектив схватил ее за руку и быстро повел к воротам из сада, по проезду для экипажа, мимо открытой двери конюшни. Никем не замеченные, они выскочили на Кливленд-стрит и поспешили к Маркусу. Джина оглянулась через плечо на дом Лахли, где зажигались огни в окнах, а сама в это время слушала шепот Ноа.

— Йаниру, несомненно, держали какое-то время в комнатах наверху. Там не только дамские аксессуары и одежда ее размера; в гребне темные волосы. Но в доме ее сейчас нет. Он перевез ее. Надо выяснить куда.

Джина упала духом. Лицо Маркуса побледнело — это было заметно даже в свете далекого газового фонаря. И тут Джина вздрогнула.

— Смотрите! Он снова выходит!

Все быстро обернулись, и рука Ноа быстро отпихнула их в темноту соседнего палисадника. И правда, Лахли выскользнул из ворот каретного двора. На этот раз он нарядился в лохмотья, надвинув на глаза старую фетровую шляпу. Он шел пешком. Быстро миновав Кливленд-стрит, он повернул в сторону Темзы.

Стоило ему скрыться из вида, как они устремились за ним: сначала Ноа, а следом, переглянувшись, и Джина с Маркусом. Они миновали карету, в которой двое джентльменов спорили со своими супругами о какой-то муфте, и продолжали спешить на восток, оставив за спиной престижные кварталы. Так вышли они на улицу, в которой Джина узнала Друри-лейн — ту самую, по которой она спасалась в руках Ноа в ночь, когда Лахли в нее стрелял. Они прошли по всей Друри-лейн и оказались на Стрэнде, сменившемся в свою очередь шумным водоворотом толпы на Флит-стрит. В конце концов они свернули еще раз — в сторону Бишопсгейта и Ист-Энда. Джина еще не привыкла к долгой ходьбе, но честно старалась не отставать. Они пересекли оживленную Коммершл-стрит и оказались в самом сердце Уайтчепла, затем свернули на юг по Брик-лейн, мимо пивоварен, из которых несся запах пролитого пива, мимо кирпичных фабрик, где светились адским, багровым светом гигантские печи для обжига кирпичей. Все дальше, по Флауэр-энд-Дин-стрит, где расхаживали по мостовой женщины — большинство поодиночке, но некоторые — парами или небольшими группками. В страхе и отчаянии поджидали они неряшливо одетых мужчин, вываливающихся из кабаков и игорных домов в поисках развлечений иного рода.

С Флауэр-энд-Дин-стрит Лахли повел их в узкий переулок между ветхими ночлежками. Здесь стоял почти осязаемый запах мочи. Джина крепче стиснула рукоять револьвера, спрятанного в кармане плаща. Подошвы их башмаков хлюпали по грязи и еще чему-то, бог знает чему. Джине, во всяком случае, знать этого не хотелось. По дороге Лахли спугнул уличную шлюху с клиентом. К счастью, Джина успела увидеть только мелькнувшие из-под задранных юбок белые бедра женщины, сыпавшей ругательствами вслед Лахли.

— А ну смотри, куда прешь, пьянь подзаборная, пока висюльки не пооборвала!

— Пшла вон, шалава грязная! — отозвался Лахли, не оборачиваясь.

К счастью, рассерженная проститутка была занята своим делом — равно как и ее клиент. Поэтому они не причинили вреда и Ноа со спутниками, когда те проносились мимо. Лахли продолжал направляться на юг, в направлении не видимой еще отсюда реки, мимо швейных мануфактур, где газовые лампы освещали ряды швейных машин. Швеи и закройщики трудились на таких фабриках по двенадцать или даже шестнадцать часов в сутки, шесть дней в неделю, обеспечивая готовым платьем всю Империю. Джине оставалось только благодарить Господа за то, что им не пришлось зарабатывать себе на жизнь таким образом.

И что это, интересно, такой почтенный доктор, как Джон Лахли, делает в Ист-Энде? Если только… Джина вдруг даже зажмурилась от страшной догадки. Если только он не Джек-Потрошитель! О Боже, все ведь сходится! Бедная Йанира! Жива ли она еще?

Они протолкались через толпу мужчин, собравшихся на углу. Громкими, не совсем трезвыми голосами те обсуждали, что можно поделать с безумцем, преследующим на этих улицах женщин. Ноа даже пришлось извиниться, сняв шляпу, в ответ на громкие протесты окружающих.

— Простите, мы ищем пропавшую даму…

— Эй, блин, поосторожнее, — злобно бросил им вслед один из мужчин. — Пока по мордасам не схлопотал!

Джина съежилась за спиной Ноа, но кто-то из мужчин уже утихомиривал обиженного:

— Остынь, Альберт, да хватит с тебя джина, ты и так пьян как полено. Разуй зенки, у них и правда беда. Господь их храни, если это обратно чертов Потрошитель…

Кварталом дальше пел под дождем на перекрестке квартет Армии Спасения, единственными слушателями которого были неряшливо одетая женщина и трое спрятавшихся в ее юбках детишек. Мелодия напоминала слегка облагороженную кабацкую песню «Ну что поделать с пьяным морячком?», хотя припев звучал совершенно по-другому: «Ну кто похож на грязного Иуду?» Еще дальше между двумя очень пьяными матросами и их плохо одетыми спутницами разразилась шумная ссора. Одна из девушек, которой никак не могло быть больше тринадцати лет, тянула джин из горлышка. Джина старалась не смотреть на эти картины, но за время жизни в Ист-Энде ей приходилось видеть вещи и хуже, и она подозревала, что и это не предел, и что самое страшное она увидит еще до исхода этой ночи.

Когда они сворачивали уже за угол, за спиной послышался целый хор злобных голосов. Джина оглянулась и успела увидеть, как из боковой улочки вывалилась целая толпа разъяренных мужчин, поглотившая и пьяных матросов, и их девиц, и квартет Армии Спасения. Все они кричали что-то насчет Потрошителя и извергали такие угрозы и проклятая, что Джина испытала огромное облегчение от того, что они успели миновать перекресток раньше. Она повернулась и поспешила вдогонку Ноа. Так и не замечая преследования, Лахли вел их дальше, в Уоппинг. По дороге им встретились двое прилично одетых, благовоспитанного вида молодых людей с отчетливым американским произношением. Американцы разговаривали с группой женщин иоборванных детей.

— Нет, леди, золотые заповеди Моронаев не отменяют Библии, ни в коем случае. Просто это откровения Христа в Новом Свете, переведенные пророком Джозефом Смитом. Вот, позвольте, я зачитаю вам его послание, это объяснит вам…

Они миновали мормонов и продолжали двигаться на юг, до самой Пеннингтон-стрит, где с обеих сторон улицы высились огромные кирпичные склады. Здесь до Джины уже доносилась речная вонь. Прямо за складами начинались большие Лондонские доки, так что огромная Западная гавань находилась совсем рядом. Самая старая и небольшая по размерам портовая зона — доки Св. Катерины — располагались прямо на запад от них, глубоко врезаясь в зловонную землю Уоппинга, так что улицы обрывались прямо у воды, и огромные суда стояли, ошвартованные у мостовой, словно автомобили. Не обращая внимания на порт, Лахли повел их на запад, в глубь Уоппинга. Может, подумала Джина, он держит ее на борту корабля? Но зачем? Если только он не покидает Британию? И снова страх на мгновение охватил ее.

Они свернули с Пеннингтон-стрит, миновав еще три квартала, и углубились в лабиринт грязных, людных переулков севернее складов. По улицам шатались матросы, переходившие из кабака в кабак или игорный дом, горланившие песни на доброй полудюжине языков прямо посереди улицы. Дети с ввалившимися щеками, погасшими взглядами сидели на тротуарах, выклянчивая монетку-другую. А Лахли продолжал вести их дальше в этот лабиринт. Какие-то оборванцы зловещего вида оценивающе косились на них, но не трогали.

И наконец, перед одним из ветхих домишек с выбитыми окнами на улице, где газовых фонарей было не больше, чем полицейских констеблей, Лахли остановился. Он отпер дверь и исчез в темноте; свет в окнах так и не загорелся. Дом оставался темным, безлюдным на вид. Джина покосилась на Ноа, потом на Маркуса.

— Что дальше?

Детектив задумчиво покосился на дверь.

— Если мы выдадим свое присутствие, это может спровоцировать его на панические, жестокие действия. Я не хочу давать ему времени на это.

Дверь не поддалась Ноа и распахнулась только от удара ногой. Джина достала револьвер и следом за Ноа ворвалась в дом, Маркус вошел за ней. В первой комнате не оказалось ничего, кроме грязи и мусора. Беглый осмотр дома выявил только одного обитателя: огромного темного пса, прикованного в задней комнате. Судя по запаху, собака была мертва не меньше двух дней. Рядом с трупом лежал сдвинутый ковер, под которым угадывались очертания люка.

— Ага! — Лицо Ноа на мгновение осветилось улыбкой. Маркус помог Ноа откинуть крышку; Джина, борясь с тошнотой, заглянула в щель. Каменные ступени, темные кирпичные стены, вонь, плеск воды… Где-то вдалеке затихали шаги Лахли, и Джина разглядела отблески света, почти сразу же исчезнувшие. Она встретилась взглядом с Ноа. Пистолет в руке детектива казался частью тела, такой же органичной, как волоски на тыльной стороне кисти или аккуратно подстриженные ногти на коротких, толстых пальцах.

— Мне будет спокойнее, если ты, Джина, останешься здесь.

— Я не сопля какая, — буркнула она. Фразу эту она подслушала у девчонки, которая каждое утро приносила им молоко; та заявила это Джине, когда она предложила той поднять одно из тяжелых ведер, подвешенных к деревянному коромыслу. — И коли ты мне скажешь остаться, уж лучше цепью приковывай…

— Ты здорово усваиваешь местный сленг, да? — Лицо Ноа оставалось хмурым. — Но против такой твари, как Лахли, это все равно мало чем поможет. Этот гад слишком опасен. Держись за мной.

— Нет возражений, — пробормотала она. Возле кровати стоял помятый жестяной подсвечник с огрызком свечи и лежал коробок спичек, на котором крупными буквами было написано название: «Люцифер». Маркус зажег свечу и передал ее вниз, Ноа. Джина спускалась второй, оставив Маркуса замыкать шествие. Вонь от гнили и грязной воды ударила ей в ноздри еще до того, как нога ее ступила на сырой каменный пол. Это оказался вовсе не подвал, как ожидала Джина. Они стояли в каменном туннеле, сводчатый потолок которого сплошь покрывали клочья паутины и зловещие пятна плесени. Где-то в стороне журчала и капала вода.

— Что это за место? — пробормотала Джина.

— Канализационный коллектор, наверное. — Шепот Ноа звучал хрипло и напряженно. — Лахли хорошо знает эти места, это ясно.

Света фонаря Лахли уже не было видно, но эхо его шагов еще слышалось далеко впереди. Джина вгляделась в темноту, и тут же тихо ахнула, увидев бесшумно скользящую в глубь туннеля фигуру Ноа. Она неуверенно оглянулась на Маркуса, которому все это тоже не слишком нравилось. Впрочем, выбора у них все равно не было. Джина крепче стиснула свой револьвер, и его тяжесть в руке немного успокоила ее. Стараясь не слишком громко шлепать по воде, она двинулась вперед. Напряженно прислушиваясь, она пыталась уловить еще какие-нибудь звуки в темноте, но в подземелье слышались только далекое журчание воды да шаги Лахли далеко впереди. Потом к ним добавился еще один звук, от которого Джина больно прикусила губу.

— Тс-с!

При этом едва слышном окрике Ноа Джина застыла на месте. Казалось, стук ее сердца слышен за сотню шагов. Пот, холодный и сырой, как зловонный воздух этого подземелья, стекал по ее лбу и ресницам. Она прислушалась…

— Проклятая сука! — эхом разнесся по подземному коридору мужской голос, полный такой неописуемой ярости, что у Джины волосы встали дыбом. Пальцы заболели от усилия, с которым она сжимала рукоять револьвера. Тишину прорезал вопль, от которого кровь стыла в жилах. Женский вопль…

— Не убивайте меня, прошу вас, — всхлипывала женщина. — Я никому не скажу, что вы Потрошитель, пожалуйста, отпустите меня!

Судя по произношению, голос принадлежал англичанке, и она явно находилась на грани истерики от ужаса и отчаяния.

— Это не Йанира, — выдохнул Маркус.

— Во сколько откроются врата? — послышался голос Лахли.

— Я не знаю!

— Тогда сколько времени было, когда ты проходила через них сюда? Говори!

Новый, захлебывающийся, полный боли крик раскатился по подземелью.

— Около… Около восьми вечера, кажется… В сумерках… о Боже, не надо!.. Нет!

Она снова отчаянно завизжала, и тут же этот звук резко оборвался. Джину била крупная дрожь; она разрывалась между необходимостью прятаться и побуждением броситься вперед, остановить эту чудовищную пытку. И тут в туннеле послышался новый звук, который Джина опознала не сразу. Тяжелые, ритмичные удары, зловещий хруст — словно кто-то разделывал говяжью тушу. Джина прикрыла рот рукой. Удары стихли; чуть позже послышались шаги и громкий стук, словно захлопнулась дверь. Кто-то быстро шел в их сторону, шлепая ногами по воде. Долгое, жуткое мгновение Джине казалось, что Лахли возвращается прямо к ним. Свеча в руках у Ноа погасла, и они погрузились в пугающую черноту. Шаги все приближались, а вместе с ними туннель осветился отблесками горящего фонаря, но тут же снова померк — Лахли свернул куда-то в сторону и исчез в лабиринте подземных ходов.

Джина заметила, что дрожит как в лихорадке. Минуты тянулись в темноте зловонного подземелья мучительно долго, а мысли метались в голове стаей напуганных обезьян. Давно уже стихли шаги Лахли, а они все еще не шевелились, не осмеливаясь даже вздохнуть. Первый шорох послышался со стороны Ноа:

— Маркус, будь добр, зажги свечу.

Чиркнула спичка, и подземный туннель снова осветился.

Желтый, теплый, живой огонек высветил три побелевших лица. Джина с усилием сглотнула слюну; руки ее все еще дрожали.

— Где бы он ни мучил эту беднягу, это совсем близко отсюда.

— Он запирал какую-то дверь, — задумчиво произнес детектив. — Возможно, еще один люк. Надо отыскать его и посмотреть, не держит ли он Йаниру вместе с другими узниками.

Через несколько шагов их туннель пересекся с другим. Следом за Ноа они свернули налево, в направлении, противоположном тому, куда скрылся Лахли. Джина каждые несколько секунд тревожно оглядывалась, опасаясь, что жуткий убийца вернулся и преследует их, услышав их шаги. Сжимавшая револьвер рука вспотела. Джина понимала, что против Джека-Потрошителя ее оружие абсолютно бесполезно. Его просто невозможно было убить сегодня — и еще почти целый месяц, до самой смерти Мэри Келли. Но ничего другого у нее все равно не было, и она держала его в руке хотя бы для того, чтобы чувствовать себя чуть увереннее.

— Ах, чтоб ему… — послышалось недовольное восклицание Ноа, и Джина встревоженно повернулась к нему.

— Что там?

— Железная дверь! И заперта наглухо.

И правда, в глубокой нише виднелась невысокая, окованная железом дверь. Джина толкнула ее, поискала взглядом замок и поняла, что без ключа им ее не открыть. К тому же дверь отворялась внутрь, так что они не могли даже отжать ее или попытаться снять с петель.

— Нам нужен ключ.

— Обойдемся отмычкой, — вздохнул детектив. — К счастью, за последние три года у меня появилась привычка никуда без них не ходить. Пока за нами гоняются приятели твоего отца, нам в любой момент может понадобиться быстро попасть куда-нибудь, где можно укрыться. И еще нам повезло, — рука Ноа нырнула в карман и появилась обратно с набором отмычек, — что викторианские замки велики, примитивны и их весьма просто открыть.

Маркус поднес свечу ближе к замку, чтобы Ноа было лучше видно. Некоторое время не было слышно ничего, кроме дыхания и осторожного царапанья отмычки в замке, потом что-то заскрежетало и щелкнуло.

— Есть!

Наступила напряженная тишина.

Тяжелая дверь отворилась почти бесшумно: петли явно часто смазывали, предохраняя от царившей в подземелье сырости. Как ни странно, за дверью горел свет. Несколько газовых рожков у самого пола освещали картину, которую вполне можно было сравнить с адом. Мурашки бегали по коже у Джины, когда она следом за Ноа шагнула через порог и тут же застыла, испуганно ахнув. В ноздри ударил тошнотворный запах разлагающейся плоти. Джина опустила взгляд и к ужасу своему поняла, откуда исходила эта жуткая вонь.

— О Боже!

Кто-то залил весь пол помещения кровью. У двери словно дрова в поленнице были сложены фрагменты по меньшей мере двух свежих трупов. Руки, ноги, другие части тела — она даже не могла разобрать, какие именно. И две отрезанные головы: темноволосая мужская и светловолосая женская. Обе головы лежали на рабочем столе-кушетке, тянувшемся вдоль одной из стен под рядом висячих полок. Незрячие глаза смотрели на дверь; оба лица были искажены гримасами боли и ужаса. На вбитом в каменную стену крюке висели какие-то белые одежды, на рукавах и груди которых виднелись бурые пятна. В центре помещения стоял на полу каменный пьедестал, напоминающий алтарь. На нем красовалась еще одна отрезанная голова, почти череп с остатками сгнившей плоти и волос. Судя по тому, что еще можно было разобрать, он когда-то принадлежал подростку мужского пола. Почти половину пространства комнаты занимал огромный древесный ствол с торчавшими во все стороны сучьями. Судя по всему, дерево протащили сюда по частям, а потом скрепили металлическими скобами. С одного из самых больших, верхних сучьев, свешивалась обнаженная женская фигура со связанными над головой руками — Йанира! Она была без сознания, но грудь ее едва заметно вздымалась, значит, она была жива.

— Ох, пресвятая Богородица!.. — послышался срывающийся шепот Ноа. Маркус уже сбросил свой плащ и осторожно заворачивал в него Йаниру. Стискивая зубы, Джина нашла на столе нож и разрезала веревки, стягивавшие запястья Йаниры. Маркус отвел упавшие на лицо жены волосы, пытаясь разбудить ее.

— Ее усыпляли, — заметил детектив. — Я слышу запах хлороформа.

— Ублюдок! — зарычал Маркус. — Я всажу в него пулю!

— Сейчас нам нужно убираться отсюда, пока этот маньяк не вернулся.

Детектив шагнул к двери и осторожно выглянул в темноту. Джина тем временем зажимала рот рукой, борясь с душившей ее тошнотой. Должно быть, визжала именно эта блондинка. А они стояли и слушали, пока он рубил ее на части… Оттолкнув Ноа, она выскочила в подземный коридор, прислонилась к противоположной стене, и ее вырвало. На плечо ей легла рука Ноа.

— Ты в порядке? — встревоженно спросил детектив. Она кивнула и наконец нашла в себе силы выпрямиться.

— Извини, — пробормотала она, вытирая рот. — Ничего не могу поделать…

— Боже… — Вид у Ноа был такой, словно не одной Джине дурно от этого зрелища. Маркус вынес жену из жуткой комнаты. Детектив закрыл дверь и, повозившись с отмычкой, щелкнул замком. — Кажется, все так же, как было до нас. Пусть попотеет, пытаясь понять, как усыпленная жертва вышла через запертую дверь. Надеюсь, это как следует встряхнет его.

— Если ты не возражаешь, — сказала Джина, стараясь не стучать зубами, — я бы предпочла не возвращаться через этот его дом в Уоппинге. Меньше всего на свете мне хотелось бы встретиться с ним, когда он будет идти назад.

— Ничего не могу возразить. — Детектив, прищурясь, вгляделся в одну сторону туннеля, потом в другую. — Мы должны находиться совсем недалеко от реки. Мы ведь спустились в канализацию почти у самых Лондонских доков. Судя по расстоянию, что мы прошли в этом направлении, Темза должна быть совсем рядом, вон там. — Палец Ноа уткнулся в стену за их спинами. — Где-то там Вестерн-бей-син, так что, по-моему, нам нужно туда. — Детектив кивнул в сторону туннеля, противоположного тому, по которому они пришли.

— Тогда идем, — негромко сказал Маркус. — Нам нужно отнести Йаниру в безопасное место и показать доктору Минделю.

И маленький отряд осторожно двинулся дальше под грязными улицами Ист-Энда в поисках выхода.

Глава 11

Джону Лахли пришлось нести четвертованный торс Доминики Нозетт по канализационным туннелям довольно далеко. Мешок, в котором он тащил его, получился тяжелым, и ему часто приходилось останавливаться, чтобы перекинуть его через другое плечо, но Лахли даже не помышлял о том, чтобы просто бросить его и вернуться. Он хотел оставить его в каком-нибудь подходящем для этого месте. Добравшись наконец до идеального, с его точки зрения, места, он постоял немного, слушая грохот копыт и колес по решетке над головой, потом улыбнулся и ступил в свежий пролом в стене. Сводчатое помещение, в котором он оказался, должно было стать частью подвала Нового Скотленд-Ярда. Строящаяся штаб-квартира полиции находилась прямо у него над головой.

Лахли снова ухмыльнулся про себя и бросил искромсанные останки жалкой журналистки туда, где строители не смогут их не найти, потом снял свою мятую шляпу.

— Прощай, крошка, — ухмыльнулся он, переходя на язык своего детства. — Премного обязан, мисс Нозетт, гадом буду, коли не так.

И с этими словами, весело насвистывая, отправился обратно. Подземные коллекторы, по которым он возвращался в Тибор, извивались, разветвлялись и пересекались с другими такими же, следуя извивам газовых труб и канализационных лотков, огибая подвалы складов и портовых кабаков шестнадцатого, семнадцатого и даже восемнадцатого веков. Их лабиринт напоминал хитросплетение туннелей для гладиаторов под ареной древнеримского цирка. По дороге Лахли в мельчайших подробностях продумал, что будет делать, когда принесет Йаниру в Сполдергейт-Хаус. Он захватит с собой все бумаги и карты, найденные им в карманах у мисс Нозетт и у ее спутника, покойного м-ра Пендергаста. Лахли не сомневался, что в темном саду никто не заметит подмены. Он ворвется туда с Йанирой на руках, назовется Пендергастом, наплетет им что-нибудь про то, как на них напал Потрошитель, и спокойно пронесет ее на станцию. Ему не терпелось увидеть своими глазами, на что эта станция похожа.

Черт, да пока Йанира в его власти, его возможностям в таком месте воистину нет предела!

В общем, Джон Лахли вернулся в Тибор в самом наилучшем расположении духа.

Он опустил фонарь в лужу перед дверью, железный ключ, щелкнув, провернулся в замочной скважине. Лахли сунул ключ обратно в карман плаща и нагнулся, чтобы взять фонарь. Дверь бесшумно отворилась на хорошо смазанных петлях. Свет никогда не гаснущих газовых рожков у алтаря словно приглашал его домой…

…и Джон Лахли так и застыл на пороге. Она исчезла.

Он в буквальном смысле этого слова отказывался поверить в то, что видели его глаза. Он оставил ее подвешенной к большому железному крюку на самой большой ветви своего дуба, к тому самому крюку, на котором разделывал Моргана в ночь, когда умер этот жалкий ублюдок. Она висела связанная и опоенная снадобьем. Из каменного подвала вел лишь один выход с окованной железом дверью. И эта железная дверь была крепко заперта на замок, который, насколько он мог судить, не взламывали силой. И все же сомнений не было: Йанира исчезла.

В подземной камере не нашлось бы места, чтобы спрятать даже малого ребенка, не говоря уже о взрослой женщине. Он стоял, прижавшись рукой к холодному железу двери, и взгляд его метался с полок на шкаф, потом на алтарь, потом на дубовый ствол и снова на полки. Как она сумела выбраться отсюда? Ключ у него в кармане был не простым ключом от амбарного замка. Открыть эту дверь мог только человек, обладающий слесарными навыками. Или вторым ключом. Или же это был чертовски способный вор. Может, кто-то вломился сюда и унес ее? Но кто?

Ему на ум не приходило ни одной причины, по которой слесарь вдруг бродил бы по лабиринту канализационных туннелей до тех пор, пока не уперся бы в эту конкретную нишу, чтобы отпереть дверь. В этом просто не было бы никакого смысла. У нормальных слесарей не хватает воображения на такие поступки. Да и вору делать здесь было бы нечего. В уоппингском доме не имелось ничего заслуживающего кражи — если, конечно, вор попал сюда тем путем. Второй ключ? Это объяснение казалось еще абсурднее остальных. Сделать восковой слепок с оригинала, отлить болванку, выточить ключ — и все за какой-то час, когда владелец помещения мог вернуться в любую минуту?

Чем дольше он искал разумное объяснение всему этому, тем меньше разума оставалось в его голове — он словно утекал сквозь пальцы в грязную лужу под ногами. Спящая пленница Лахли просто не могла выйти из помещения. Но она исчезла. Выходит, главное убежище Лахли, результат долгих лет труда и вложений — вся жизнь его в этом месте — находилось теперь под угрозой, ибо эта чертова сука выбралась из него.

От такого потрясения в пору было лишиться рассудка.

Ярость жгла изнутри огненным шаром, она распирала его как порох — бомбу анархиста, она гнала его из угла в угол, заставляла размахивать руками с такой силой, что фонарь полетел на пол и разлетелся стеклянными осколками и брызгами масла. Лахли шарил там, где не спряталась бы и мышь, но не нашел ни следа, ни малейшего намека на то, как смогла она бежать. При одной только мысли об этом сердце его, казалось, вот-вот вырвется из груди. Но не могли же его обнаружить! Особенно теперь, накануне его вступления в новый мир.

Лахли злобно выругался. Он ведь был так осторожен… чертовски осторожен! Может, его все-таки узнал кто-то? Узнал в усатом мужчине того тощего паренька, который жил когда-то на этих улицах? Лахли едва исполнилось двадцать, когда он в последний раз бродил по Уоппингу и Уайтчеплу, выступая под именем гастролирующего медиума, Джонни Анубиса. Но кто еще мог сделать это, если не какой-то мелкий воришка, готовый обобрать хоть собственную жену, если за это дадут денег?

Он почти ожидал увидеть за дверью Тибора Скотленд-Ярд в полном составе с пистолетами наготове. Вместо этого за дверью виднелся все тот же темный туннель, тихий и холодный как склеп — такой же, как и полчаса назад. Лахли застыл на пороге, глядя на свое оскверненное святилище, тяжело дыша и пытаясь сообразить, что же ему теперь делать. Возвращаться домой было смертельно опасно. Опознал ли в нем какой-то житель Ист-Энда Джека-Потрошителя, или это его выследил до самого этого места муж проклятой девки — в любом случае тот, кто забрал Йаниру, узнал о нем достаточно, чтобы Лахли вздернули на виселице. Ему необходимо убраться из Лондона. Пока его не успела выследить полиция. Что ж, ворота в будущее откроются сегодня после захода солнца, а это значит, ему нужно избежать поимки еще каких-то двадцать часов.

Отрезанная голова Доминики Нозетт смотрела на него со стола своими незрячими глазами. Жаль, что она не может открыть ему свои тайны. Ему придется захватить голову с собой, медленно сообразил он. Он скажет им, что пытался отыскать свою спутницу и нашел ее разрезанной на части в канализации, так что смог взять с собой только голову. Да, так он и поступит, чтобы прорваться к воротам: шокирует их всех видом окровавленной головы и проскочит на ту сторону, пока они будут ахать и спорить, что делать.

Двигаясь со спокойной уверенностью, Лахли достал из-под стола деревянную шкатулку и высыпал из нее свои принадлежности, на место которых положил голову мисс Нозетт. Потом добавил к ней несколько других предметов, которые хотел захватить с собой, упаковав все это в кожаный саквояж. Мысли продолжали метаться у него в голове. Домой, черт подери, нельзя ни в коем случае: там могут ждать копы. Утром нужно заглянуть в банк, взять денег на пристойную одежду. Слишком много снимать нельзя: не стоит привлекать внимание к своему отъезду. Ночь провести лучше в гостинице… нет, еще лучше — в ночлежке. Меньше вопросов насчет того, почему без багажа…

Приняв решение, Лахли снял окровавленную одежду и башмаки, переоделся в чистую, которую держал здесь на всякий случай, вынес деревянную шкатулку и саквояж из комнаты и в последний раз запер дверь Тибора. Он никогда не думал, что настанет день, когда ему придется навсегда покинуть свое святилище. Однако судьба его была решена, и к черту любого, кто попытается встать у него на пути.

Ему в буквальном смысле слова некуда было больше деться.

* * *

Малькольму и раньше приходилось бывать на Кливленд-стрит, сопровождая богатых туристов — те посещали там студии модных художников в надежде купить полотно или заказать свой портрет на память. Впрочем, он ни разу еще не водил туристов в другие, менее уважаемые заведения этой лондонской улицы, хотя ряд специальных туров для любителей специфических развлечений включал посещение тамошних борделей для гомосексуалистов. Малькольм нашел некоторую иронию в том, что Джек-Потрошитель выбрал себе место жительства между самым возвышенным и самым низменным из того, что было в Лондоне. Возможно, подумал он, его неуравновешенный характер и формировался под воздействием такого соседства.

Они следовали за экипажем Лахли через пол-Лондона, стараясь не слишком к нему приближаться, но не выпуская из вида. Когда тот наконец остановился перед домом, Малькольм попросил кебмена остановиться раньше, недоезжая нескольких домов.

— Мне кажется, мистер Мелвин, нам лучше оставить дам здесь, а самим идти дальше пешком.

— Но… — возмутилась было Марго.

— Никаких «но». Я не буду рисковать без реальной на то необходимости ни тобой, ни мисс Фероз. Мы здесь для того, чтобы узнать, почему Маркус охотится на Джека-Потрошителя, а не для того, чтобы ставить вас, леди, на его пути. — Он говорил шепотом, чтобы его не услышал кебмен, но тон его был непререкаем. Марго надулась и подарила ему один из своих знаменитых убийственных взглядов, никак, впрочем, не повлиявший на его позицию. — Эй, кебмен! — продолжал Малькольм уже громче. — Будьте добры, подождите здесь с нашими дамами, пока мы выясним, дома ли наш знакомый.

— Как скажете, хозяин.

Конрой Мелвин следом за Малькольмом спрыгнул на мостовую.

— Вы хотите прямо пойти и поговорить с вашим другом? — тихо спросил инспектор.

— Это соблазнительно, тем более что Маркус, похоже, один.

— Тогда каковы ваши планы?

Малькольм открыл рот, чтобы ответить, когда кто-то быстрым шагом вышел со двора дома д-ра Лахли. Бедная одежда незнакомца казалась бы значительно уместнее не на Кливленд-стрит, а где-нибудь в Уайтчепле. Кем бы ни был этот человек, он направлялся прямо к ним. Глаза у Малькольма округлились: он вдруг узнал его.

— Черт возьми! — прошипел Малькольм. — Это же Лахли!

Он мгновенно повернулся к экипажу и склонился внутрь, словно беседуя с дамами. Когда Лахли оказался совсем уже близко от них, Конрой Мелвин тоже повернулся к кебу.

— Хватит спорить, леди, мы опоздаем! — громко произнес он, играя для Лахли. — Нам некогда возвращаться за вашими муфтами! Если они так вам нужны, могли бы позаботиться о них прежде, чем мы вызвали кеб! Лахли прошел мимо, даже не покосившись. Малькольм оглянулся через плечо и увидел Маркуса. Теперь к нему присоединились Бенни Катлин и тот, третий их спутник, что был вместе с ними в Египетском Зале. Все трое шли за Лахли, то есть мимо их экипажа. При желании Малькольм мог дотянуться до Маркуса рукой.

— Но как же я без муфты, Джеффри, как? — всхлипывала Марго. — Боже мой, какой вы бессердечный, не могу же я показаться к леди Хемптон без нее — после того, как эта карга заявилась ко мне в прошлую субботу в соболях…

Стоило Маркусу и его спутникам отойти чуть дальше, как Малькольм быстро высадил обеих дам из кеба.

— Мы не можем преследовать их в экипаже, — прошептал он, расплачиваясь с кебменом. — Боюсь, леди, вы одеты не лучшим образом для пешей прогулки, но ничего не поделаешь.

— О мозолях на ногах будем переживать, когда их набьем, — ободряюще заявила Марго, Совершенно сбитый с толку кебмен только покачал головой и отъехал. Малькольм поспешил за Маркусом и его спутниками, опасаясь отстать и потерять их. Далеко впереди виднелся идущий быстрым шагом Лахли. И Марго, и д-ру Фероз было трудно поспевать за ними. Их модные узкие платья и туфли на каблуках заставляли их семенить мелкими шажками.

— Куда, черт подери, он направляется? — удивлялся вслух инспектор Мелвин, вместе со всеми спеша на восток, но постепенно забирая южнее, в направлении Темзы. — Вроде бы сегодня Потрошитель ни на кого не нападал.

— Может, он охотится за Мэри Келли? — предположила Марго.

— Без Мейбрика? Чертовски маловероятно, скажу вам.

Он убивает по одной схеме.

— Возможно, — задумчиво сказала Шахди Фероз, — он ищет женщин в одиночку, а потом использует Мейбрика лишь в качестве орудия убийства?

— А что, — вдруг перебила ее Марго, — если уайтхоллский торс — это еще одна его жертва? Которую он встретит как раз сегодня? В конце концов, торс найдут всего через два дня.

— Еще одна несчастная обладательница этих его писем? — Инспектор Мелвин нахмурился. — Черт, хотелось бы мне знать, что такого в этих письмах!

— Не то слово, — пробормотала Марго, изо всех сил старавшаяся не отстать.

По мере того как Лахли и его преследователи шли все дальше на восток, а окружающие кварталы делались все беднее, Малькольм все сильнее начинал тревожиться. Все четверо были одеты по последней моде, а Лахли вел их прямиком в Ист-Энд, где джентльмены в дорогих плащах и дамы в шелковых платьях выделялись бы подобно павлинам, прямо-таки напрашиваясь на нападение местных громил. Как и в ту ночь, когда они с мисс Шеннон и ее овчаркой искали Бенни Катлина, Лахли провел их по всей Друри-лейн. Правда, на этот раз Бенни Катлин находился на виду. Как и тогда, они вышли на Стрэнд, а потом, вслед за Лахли — на Флит-стрит.

В попытке не упустить из вида преследуемых Малькольм продирался прямо через толпу. Сердце британской прессы, Флит-стрит была в буквальном смысле слова забита сотнями газетных репортеров, комментаторов со следами чернил на руках, печатниками, мальчишками-разносчиками, не говоря уже о чистильщиках сапог, женщинах сомнительной репутации и всякой прочей шантрапе. Вся эта толпа ломилась в переполненные пабы, окликала кебменов или посыльных — в общем, каждый старался опередить остальных в деле снабжения Британской Империи последними новостями. Именно отсюда телеграф разносил во все стороны известия о жутких убийствах Джека-Потрошителя.

На каждом шагу пабы с названиями вроде «Ваш Добрый Чеширский Сыр» распространяли запахи дешевых сандвичей, жареной картошки и такого количества спиртного, какого хватило бы на то, чтобы упоить до бесчувствия не одно стадо слонов. Интересно, мелькнула у Малькольма мысль, сколько журналистов — связанных как с престижными изданиями вроде «Тайме» или «Стар», так и с сомнительными листками вроде «Пенни Иллюстрейтед» или «Полицейские Новости» — прочесывают сегодня вечером Ист-Энд в поисках улик в деле Потрошителя? Судя по количеству мужчин и подростков на улице, только малая часть тех, кто освещал это дело. Флит-стрит кипела жизнью.

— Дамы не поспевают! — крикнул Конрой Мелвин, с трудом перекрывая шум голосов, песни из баров, грохот копыт и колес. Марго и Шахди Фероз протискивались через толпу, но отставали все сильнее. Малькольм вытянул шею, пытаясь разглядеть впереди Бенни Катлина и Маркуса.

— Черт, мы их потеряем! Марго, мы не можем позволить себе промедление. Бери кеб и вези мисс Фероз в Сполдергейт. Пусть там знают, что происходит.

— Но…

— К черту споры! Некогда!

— Ох, ладно! — фыркнула она, раскрасневшись от досады (и от быстрой ходьбы). — Идемте, Шахди, нам надо домой как порядочным девочкам! — Кипя негодованием, она развернулась и исчезла в поисках кеба, утащив за собой ученую-персиянку;

— Ох и поплачусь я за это! — вздохнул Малькольм, устремляясь дальше за своей дичью. Инспектор Скотленд-Ярда сочувствующе посмотрел на него и поспешил следом. Лахли тем временем вел их через Шордич в самое сердце Уайтчепла, постепенно приближаясь к реке.

— Что-то непохоже, чтобы он шел в Миллерс-корт, а? — буркнул Малькольм.

Прежде чем инспектор успел ответить, впереди послышался рев возмущенных голосов. Огромная толпа разгневанных мужчин выплеснулась из боковой улицы и перегородила им дорогу. Слышались выкрики с требованиями усилить полицейские патрули, увеличить количество газовых фонарей на улицах, объявить правительственную награду за поимку Потрошителя…

— Быстрее! — крикнул Малькольм, рванувшись вперед. Ему пришлось локтями прокладывать себе дорогу сквозь толпу кричащих рабочих. Толпа все продолжала расти.

— Мистер Ласк! — крикнул кто-то совсем рядом с ним. — Мистер Ласк, это правда, что вы просили власти объявить награду за любую информацию о Потрошителе? — Выкрикнувший вопрос мужчина держал в руках блокнот и огрызок карандаша, пытаясь записать ответ, несмотря на толчки разгневанных членов Комитета Самообороны.

— Мне сказали, чтобы я отваливал! — крикнул в ответ Ласк, пытаясь перекричать толпу. — Сказали, они не собираются платить никаких денег, покуда никого не поймали! — Глава Комитета Самообороны Уайтчепла пребывал в ярости, и его вполне можно было понять. Видный торговец из Ист-Энда, Ласк жил и работал в этом районе и был вынужден переживать, не зная, кто из его друзей или родных станет следующей жертвой, пока полицейское начальство вроде сэра Чарльза Уоррена отсиживалось в безопасности своих домов и офисов на западе города.

Малькольм протолкался мимо гневного торговца, пытаясь пробиться к углу улицы, за которым скрылись Маркус и его спутники. Несколько злобных мужчин разразились ему вслед проклятиями, а один мордоворот замахнулся на него, но когда кулак его устремился вперед, Малькольма там уже не было. Оставляя за собой шлейф возмущенных демонстрантов, он все-таки вырвался из толпы, а следом за ним вынырнул задыхающийся Мелвин.

— Куда они пошли? — прохрипел инспектор.

— Не знаю! Черт, я их не вижу!

Не обращая внимания на удивленные взгляды окружающих, Малькольм бросился бегом по улице, но еще через три квартала ему пришлось признать свое поражение. Маркус, Бенни Катлин и третий джентльмен, преследовавшие Джона Лахли, исчезли в лабиринте темных переулков Уайтчепла. Еще час Малькольм упрямо продолжал поиски, пока Конрой Мелвин опрашивал прохожих, встречая, однако, полное недоверие и даже враждебность. Даже обещание блестящей кроны — суммы, превышающей месячный заработок здешних жителей, — не помогло развязать их языки.

— Ну что, — буркнул инспектор, убирая в карман последние свои кроны, — похоже, они все-таки улизнули от нас. Что дальше, Мур?

Малькольм поморщился, вглядываясь в кучку плохо одетых мужчин у входа в паб «Королевские Погреба» на углу Уайдгейт-стрит и Сэндис-роу — здание, где когда-то размещался арсенал Генриха Восьмого. Несколько оборванцев покупали печеные каштаны у бедно одетой женщины, стоявшей перед входом в это шумное заведение. Кое-кто из них уже подозрительно поглядывал в их сторону.

— Как ни противно думать об этом, — пробормотал Малькольм, — нам, пожалуй, стоит вернуться в Сполдергейт-Хаус. Мы привлекаем к себе слишком много внимания. Чем дольше мы будем оставаться на этих улицах, тем больше вероятности того, что на нас нападут, особенно пока мы так одеты. Уже поздно, и громилы вроде вон тех недолго будут ждать — мы кажемся им легкой добычей.

Конрой Мелвин оглянулся.

— Согласен, только где мы, черт подери? Ах да, у «Королевских Погребов». В моем времени я заглядывал сюда несколько раз. Великий Боже, это же миссис Помье!

— Кто? — спросил Малькольм, бросая взгляд через плечо, прежде чем повернуться и направиться обратно на запад, подальше от подозрительной компании на углу.

Инспектор Мелвин поспешно догнал его.

— Леди, утверждавшая, что разговаривала с мужчиной в черном, тащившим черный мешок. Этот тип спрашивал ее, слышала ли она про убийство в Миллерс-корт в то утро, когда убили Мэри Келли. Она ответила, что слышала, конечно, а этот тип сказал, что знает об этом деле больше, чем она. Она, как и сейчас, стояла у «Королевских Погребов», торгуя каштанами. Паб процветает и в двадцать первом веке: как-никак Джека-Потрошителя в последний раз видели именно у его дверей.

— Я этого не знал. Черт, сто лет прошло с тех пор, как я бывал в нашем Лондоне. — Он сделал легкое ударение на слове «нашем». — Вот интересно, с кем беседовала эта леди: с нашим добрым знакомым, доктором Лахли, или с его подмастерьем из Ливерпуля?

— Что ж, девятого ноября узнаем.

— Если доживем, — буркнул Малькольм, оглядываясь. Оборванцы из «Погребов» следовали за ними. — Ускорим шаг, у нас компания.

Инспектор негромко выругался и прибавил ходу. Малькольм свернул за угол, где продолжал кипеть митинг Комитета Самообороны, и потащил Мелвина в самую гущу толпы в надежде оторваться от преследователей. Они на ходу сняли свои цилиндры, делавшие их заметными издалека, и продолжали протискиваться вперед, но медленнее, избегая стычек с возмущенными демонстрантами. Правда, когда они выбрались наконец из толпы, в кармане у Малькольма недоставало кошелька, зато и более опасные их преследователи отстали от них в толчее.

— Боюсь, меня тоже обчистили, — с досадой признался полицейский инспектор, ощупав свои карманы. — И часы тоже свистнули. Кажется, придется добираться домой на своих двоих.

— Боюсь, что так. У меня и двух пенсов не осталось. Малькольму не хотелось даже думать о возвращении в Сполдергейт с новостью о том, что он узнал, кто такой Джек-Потрошитель, и нашел разом и Маркуса, и Бенни Катлина — только для того, чтобы потерять их всех в суматохе уличного собрания. Марго будет шипеть как ирландская уличная кошка — это после того, как он прогнал ее домой с Флит-стрит. А ведь ночная работа для него еще не закончится: им еще предстояло установить наблюдение за подвалом на Уайтхолле в попытке разгадать тайну неопознанного торса. Малькольм поежился и приготовился к еще одной бессонной ночи.

* * *

Джина дрожащими пальцами отперла дверь дома в Спитафилдз, потом посторонилась, пропуская вперед Маркуса. Они с Ноа отнесли Йаниру наверх, спотыкаясь о пороги. Джина повозилась с рожком и зажгла свет.

— Я переоденусь и заберу девочек от Минделей, — послышался сверху голос Ноа.

Джина устало кивнула. Детектив, снова превратившись в мифическую сестру Маркуса, выскользнул из дома и вскоре вернулся с детьми и д-ром Минделем, который сразу поспешил наверх осмотреть Йаниру. Джина поднялась следом. Она отчаянно страшилась того, что может случиться, когда Йанира придет в сознание. Д-ра Минделя она застала склонившимся над Кассондрой. С недовольным фырканьем он щупал ей пульс, в то время как Артемисия и Геласия в дальнем углу комнаты жались к отцу и испуганно смотрели на мать — в первый раз за три долгих года.

— Опоили, говорите? — проворчал д-р Миндель, приподнимая ей веко и вглядываясь в зрачок. — Как жестоко по отношению к беззащитной леди! Однако пульс отчетливый, и дыхание ровное. Она просто будет спать, пока действие снотворного не пройдет. — Он порылся в саквояже и достал оттуда маленькую склянку с мазью, которой смазал следы от веревок на руках Йаниры. — Трудно сказать, как скоро она придет в сознание. Когда она проснется, пожалуйста, пошлите за мной.

— Спасибо, доктор, — вздохнул детектив. — Обязательно.

Когда доктор вышел, Джина переглянулась с Ноа.

— Мы можем что-нибудь еще сделать?

— Нет.

Маркус отвел девочек в спальню и уложил спать.

— Ты бы отдохнула, Джина. — Рука Ноа осторожно сжала плечо Джины. — Ты устала, а тебе нельзя рисковать здоровьем ребенка.

Джина кивнула. Никто и правда не мог пока ничего поделать, только ждать, пока Йанира придет в сознание, и молиться, чтобы она очнулась в здравом уме. Борясь с непрошеными слезами. Джина вышла из комнаты и тихо легла в постель. Однако сон не шел к ней: она никак не могла отогнать видение тех расчлененных тел, светловолосой женской головы на столе, а рядом мужской — они валялись там, словно какие-то пустые молочные бутылки. Она пожалела, что в свое время почти не обращала внимания на теории об оккультном мотиве убийств Потрошителя. Д-р Джон Лахли явно занимался оккультизмом, причем не теоретическим, а самым что ни на есть практическим. Теперь она вспомнила: стены подземного помещения были покрыты магическими символами. Лахли считался известным врачом и лектором, членом Теософического общества, уважаемым человеком, имевшим знакомства в августейшей семье. Стоит ли тогда удивляться, что полиция так и не нашла Джека-Потрошителя? Они искали какого-то опустившегося ист-эндца, иностранца, а не почтенного джентльмена. Она с легкостью могла представить себе реакцию инспектора Эбберлайна или сэра Чарльза Уоррена, если бы кто-нибудь сказал полиции, что им противостоит безумец со связями в королевской семье. Человек, извративший смысл древних друидических ритуалов, включая головы-трофеи.

Джина поежилась, вспоминая его жуткую лекцию и тот огонь, что горел в его глазах, когда он говорил о подобных вещах. И она еще собиралась когда-то снять кино об убийствах Потрошителя! Она и Карл. Господи, какими наивными они были! Двое неразумных детишек! Мир полон безумцев вроде Джона Лахли, убивающих ради обладания властью… или вроде Джона Кеддрика, ее отца. Джек-Потрошитель построил себе ужасный дом глубоко под улицами и наполнил его смертью. Джина свернулась калачиком, защищая свой живот, где рос ребенок Карла, и поклялась, что ее дитя никогда не станет жертвой той бойни, что устроил ее отец. Джина сама проследит за тем, чтобы это чудовищное сооружение было уничтожено вместе с ее отцом. Даже если для этого ей придется самой нажать на спусковой крючок.

Тихо всхлипывая в темной спитафилдской ночи, Джина Кеддрик прислушивалась к приглушенному шепоту за стеной, в комнате Йаниры.

* * *

Пока кеб Джона Лахли громыхал по булыжнику, подъезжая к мосту Бэттерси, мысли его метались в голове словно косяк перепуганной рыбешки. Ему не терпелось добраться до конечной точки путешествия и обнаружить, что же именно лежит за этими «вратами». Несмотря на картины в фантастической камере покойницы, он не мог до конца представить себе мир, породивший такие чудеса. Лахли пытался успокоить руки, но они плохо слушались его. Он то крепче стискивал шкатулку с отрезанной головой мисс Нозетт, то подавался вперед, чтобы посмотреть, далеко ли еще до моста. Скоро…

Боже, даруй же ему хоть немного терпения, ведь «скоро» — это и впрямь совсем уже скоро.

Небо над лондонскими крышами и каминными трубами уже совсем потемнело, когда кеб занял место в хвосте длинной вереницы телег и экипажей, пересекавших реку. На противоположном берегу виднелся Бэттерси-парк с небольшим озерцом, где в летние дни дети распугивали уток и лебедей флотилиями игрушечных парусников. Этим вечером детей в парке не было — как, правда, и вообще людей, только несколько экипажей. Черный дым из труб Бэттерси поднимался к небу, чтобы слиться там с угрожающе-черными тучами очередного надвигающегося дождя. Весь южный берег реки обложило тучами. Где-то далеко, над крышами Суррея и Бермондсли вспыхивали зарницы, а сырой ветер бил прямо в лицо Лахли, угрожая сорвать с него шляпу. Он надвинул ее ниже и нетерпеливо сверился с часами. До восьми оставались считанные минуты, а, по словам журналистки, «врата» открывались где-то около четверти девятого.

Кеб наконец-то спустился с моста и нырнул в сырую темноту Бэттерси-парка, свернув направо, вдоль реки. Стоило им свернуть на Октавия-стрит, как Лахли сразу же увидел, который из особняков — Сполдергейт. У подъезда к дому выстроилась длинная очередь карет и кебов, из которых выходили элегантно одетые леди, безукоризненно-модные джентльмены и слуги. Должно быть, соседи при виде дюжин приехавших людей думали, что те собрались на званый обед. Он приказал кебмену остановиться, не доезжая до продолжавших прибывать экипажей, расплатился с ним, подождал, пока тот уедет, и только после этого сам направился к Сполдергейту. Спрятавшись в тень, он наблюдал за приезжающими. Если люди все еще заходят в дом, значит, врата еще не открыты, решил он. Он прижался спиной к древесному стволу и терпеливо выжидал — ему не терпелось шагнуть за врата, но он заставил себя ждать самого последнего момента. Он не хотел рисковать быть задержанным теми, кто ведал движением через эти врата. Наконец к воротам подъехал последний экипаж, из которого выкатился пухлый джентльмен.

— Быстрее, Эбби, Врата закроются! — торопил он свою спутницу.

Ну наконец!

Лахли пристроился к этой паре, но вместо того, чтобы войти в дом, миновал его и остановился у деревянной калитки в высокой стене. За калиткой обнаружился большой, сильно заросший сад. Лахли нырнул за куст рододендрона и уставился в сад, ожидая увидеть сам не зная что. Возможно, какое-то миниатюрное подобие железнодорожной станции или металлическую махину какого-то необъяснимого механизма. Однако все, что он видел, — это обычный сад,через который вела широкая, мощенная камнем дорожка, вдоль которой с правильными промежутками были расставлены фонари. Впрочем, что-то не правильное во всем этом имелось: слишком много фонарей для обычного сада… и потом, дорожка упиралась прямо в дальнюю стену сада, словно какой-то феодал воздвиг свой замок прямо поперек римской дороги. Уж не наврала ли все эта сучка, Нозетт? Может, никаких «врат» и нет вовсе? Как нет пути в это далекое будущее?

И все же что-то явно назревало, ибо в саду нетерпеливо прогуливалось больше людей, чем Лахли — в его теперешнем возбужденном состоянии — мог сосчитать. Никак не меньше семидесяти пяти, не считая груд и неустойчивых штабелей багажа, а также слуг, вившихся вокруг этого багажа облаком злобных москитов. Ни дать ни взять вокзал Сент-Панкрас, этот фантастический замок из кирпичей, чугуна и стекла. Большинство посетителей этого странного сада в Сполдергейте тащили коробки с дамскими нарядами или футляры с драгоценностями, ковровые саквояжи на железных застежках, и все до одного пребывали в спешке и возбуждении.

У Лахли вдруг заныло в висках — наверное, он слишком сильно стиснул зубы. Шум голосов больно царапал нервы, так что в конце концов ему пришлось стиснуть кулаки, чтобы не броситься на ближнюю к нему болтливую сучку и не задушить ее на месте. Желание двигаться, делать что-то, а не сидеть, спрятавшись в кустах, распирало его изнутри, сдавливало виски до тех пор, пока вся голова его не запульсировала ослепительной болью. Он прижал руки к вискам, пытаясь унять боль и бьющуюся в кончиках пальцев ярость.

Боль сделалась почти невыносимой, и тут он с вялым удивлением заметил, что все остальные в саду делают абсолютно то же, что и он. Некоторые зажимали руками уши, словно пытаясь заглушить какой-то неслышный шум. Выходит, это мучительное ощущение — не плод его воспаленного разума, не последствие долгого стресса. Он нахмурился, пытаясь понять, что это могло быть, — и тут прямо посередине стены, над упирающейся в нее дорожкой отверзлась полная непроглядной, полуночной черноты дыра. Лахли сдавленно ахнул. Волосы встали у него дыбом, а мышцы спины непроизвольно сжались, пытаясь унять мурашки. Он испытывал неодолимое желание бежать, бежать как можно дальше отсюда.

Врата…

Они отворились с беззвучным грохотом, поглотив большую часть стены — та просто перестала существовать там, где к ней прикоснулась эта чернота. Края кляксы переливались в свете газовых фонарей всеми цветами радуги, напоминая масляную пленку на темной воде Табачной гавани. Это зрелище завораживало, манило к себе, гнало от себя, заставляя трепетать от какого-то животного страха. Какими же силами обладают те, кто открывает такую штуку — в пустом воздухе, в прочной каменной стене? Древние имена, полузабытые заклинания роились у него в голове: Анубис, пожиратель душ, страж врат подземного мира… Хеймдаль, в рог трубящий, следящий, не дерзнет ли кто пересечь сияющий мост-радугу… Кур, змей из бездны, громом и потопом мир поражающий…

Радужная кромка черного пятна прекратила наконец расползаться и застыла, маня к себе, несмотря на побуждение бежать без оглядки. И тут собравшиеся в саду мужчины и женщины спокойно, как будто в этом не было ничего необыкновенного, двинулись в эту черноту, мгновенно исчезая в ней. Они торопились, подталкивая впереди идущих. Как долго еще останется эта чудовищная штука открытой? Лахли сделал шаг вперед, потом другой, третий; ноги сами несли его к этой зияющей черноте, навстречу ужасам и наслаждениям, ожидавшим его с той стороны.

Словно в трансе, наэлектризованный грозящей ему опасностью, Лахли достал из шкатулки голову Нозетт и ринулся вперед, в круг света от ближайшего к черной дыре газового фонаря. Первой его увидела дама в дорогих шелках. Увидела и пронзительно завизжала. Мгновенно его окружила толпа слуг в ливреях и заметно потрясенных джентльменов.

— Я пытался отговорить ее… — прохрипел Лахли, размахивая головой несчастной мисс Нозетт. Выдавив из себя слезы, он вцепился в рукав ближнего к нему джентльмена. — Она рвалась следить за этим маньяком из Ист-Энда, сфотографировать его! Когда я снова нашел ее, было уже поздно… Он порезал ее на куски… Боже мой, все, что я смог захватить, — вот это… все, что от нее осталось. Бедная, глупая Доминика! Я хочу домой, прошу вас…

Вокруг кричали, звали кого-то. Не рискуя ждать дальше, Лахли устремился вперед, к Вратам, и тут прямо за его спиной пронзительно вскрикнула женщина.

— Боже мой, это же Джон Лахли!

Он резко обернулся и уставился на женщину, стоявшую в каких-то десяти шагах от него — жгучую брюнетку какой-то необычной красоты, показавшуюся ему смутно знакомой. Округлив глаза, она смотрела прямо на него — она тоже его узнала. Ярость с новой силой закипела в нем, угрожая вырваться наружу огненным шаром. Она меня знает! Богом клянусь, она меня не остановит! Лахли повернулся и ринулся к зияющему отверстию.

— Остановите его! — кричала женщина за его спиной. — Это Джек-Потрошитель!

За спиной его визжали женщины, кричали мужчины…

И тут он прыгнул внутрь. Он падал, падал с головокружительной скоростью. Он кричал. И врезался вдруг в металлическую решетку, точнее, в парапет высотой примерно по пояс. Он поднял взгляд.

И вскрикнул еще громче.

Этот мир стоял вверх тормашками. Небо было из камня, а свет исходил из странных предметов, висящих под металлическими балками и фермами. Гулкие голоса, пугавшие сильнее самого громкого грома, вещали откуда-то из пустого воздуха, а под ногами его раскинулся какой-то безумный лабиринт и пропасть высотой добрых пять этажей, словно он стоял наверху Биг-Бена или на вершине купола собора Св. Павла. Светящиеся надписи диких расцветок слепили ему глаза. Далеко внизу разгуливали толпы людей. По длинному пандусу и бесконечным лестницам спускались те люди, что прошли через Врата перед ним, а всего в нескольких ярдах от него словно в зеркальном отражении громоздились такие же пандусы и лестницы, только разодетые по последней моде люди поднимались по ним наверх, на ту самую платформу, где стоял Лахли.

Внизу, у основания лестницы, возникло какое-то смятение. Шумная толпа кричала что-то, чего Лахли с такой высоты разобрать не мог. Люди в мундирах, не иначе полицейские, оттесняли толпу от лестницы. К удивлению своему Лахли разглядел, что часть этих полицейских — женщины. Самые настоящие бабы, только надевшие штаны и от этого, поди, решившие, что они ровня мужчинам. В толпе шныряли газетчики, и почти сразу же там вспыхнула драка — настоящая драка, словно в толпе пьяных докеров, требующих платить им больше, чем они заслуживают…

Кто-то вынырнул из Врат за его спиной, выкрикивая его имя.

Он обернулся. Та самая, смутно знакомая брюнетка, а с ней еще двое мужчин ринулись через всю платформу прямо к нему. Лахли отшвырнул бесполезную уже голову Доминики Нозетт и ударил одному локтем под дых, а второму — кулаком по носу. Хрустнула кость. Оба преследователя рухнули на стальной настил и не подавали признаков жизни. Глаза женщины расширились: она вдруг поняла, какая опасность ей угрожает. Она открыла рот, чтобы закричать, и попыталась отпрянуть от него. Лахли вцепился ей в волосы. Она отбивалась с неожиданным упорством, царапая ему лицо ногтями, ударив коленом в бедро — она на какие-то пару дюймов промахнулась мимо его незащищенного паха, но даже так удар оказался чертовски болезненным.

— Сука!

Он ударил ее, вложив в удар весь свой вес. Кулак угодил ей в висок, и она бессильно обмякла в его руках. Кто-то кричал с лестницы, истошно визжащие женщины застыли истуканами, а какой-то тип опасного вида, прищурясь, ринулся в его сторону. Черт, не мог же Лахли драться со всей этой чертовой станцией! Он схватил не подававшую признаков жизни женщину, перекинул ее через плечо и устремился по лестнице вниз, к далекой земле. Марш за маршем спускался он вниз, одной рукой удерживая на плече свою безжизненную ношу, другой цепляясь за перила. Бросив взгляд вниз, он увидел нескольких людей в мундирах, поднимавшихся ему навстречу, чтобы отрезать от земли. Однако от нее его отделяло каких-то полтора марша, и он, зарычав, перемахнул через перила и полетел прямо в гущу беснующейся толпы. Он грохнулся кому-то на спину — тот упал как подкошенный, и Лахли услышал зловещий хруст костей у себя под ногами. Он приземлился на четвереньки, уронив свою заложницу. Кто-то толкнул его в бок, и он покатился прямо под ноги бегущим. Избитый, полуоглушенный, он нашел наконец клочок свободного пространства и поднялся на ноги. Кто-то замахнулся на него, он увернулся от удара и, зарычав, ответным выпадом сломал ублюдку шею.

И вдруг он вырвался из толпы. Перед ним как по волшебству возникли мощеные тротуары, чугунные фонари и скамейки и даже вход в паб, напомнивший ему Челси. Позади него продолжала буйствовать толпа, протолкнувшая Лахли мимо цепочки полицейских, сосредоточенно прочесывавших площадь в его, Лахли, поисках. Он дернулся прочь в попытке найти выход из этого сумасшедшего дома. Ему необходимо было отыскать какое-нибудь спокойное, тихое место, чтобы там обдумать свои дальнейшие шаги. Он почти уже вышел с площади, когда его окружила группа возбужденных мужчин с какими-то транспарантами в руках.

— Господь Джек!

— Веди нас, святейший из святых!

— Повелевай же! Мы твои смиренные слуги!

Лахли открыл рот, плохо представляя себе, что сейчас скажет. Где-то за спиной послышался крик: «Вон он!» Он оглянулся на платформу: двое мужчин, проскочившие через Врата следом за ним, шатаясь, спускались по лестнице под охраной полицейских, и оба показывали прямо на него! Лахли повернулся к безумцам с плакатами, которые восторженно цеплялись за рукава его плаща.

— Так вы хотите мне помочь? Мне нужно укрыться, черт побери!

— Сейчас же, Господь Джек! — с готовностью откликнулся ближайший к нему идиот, дернув его за руку. — Все, что ты пожелаешь! Мы ждали твоего Пришествия…

Они окружили его плотным кольцом и увели с площади под самым носом у полицейских, с криками пробивавшихся к нему через толпу. Лахли бежал вместе с этими безумцами, наперебой выкрикивавшими какой-то вздор и заслонявшими его своими покрытыми каракулями плакатами. Неужели я обречен до конца дней своих полагаться исключительно на безумцев? Черт, да он променял сумасшедшего Мейбрика на целую толпу психов! Впрочем, это общество нравилось ему гораздо больше, чем виселица, а он не сомневался в том, что ему ее не избежать, попадись он в руки стражам этих Врат.

В конце концов нежданные спасители привели Лахли в место, которое — при всей своей странности — служило здесь чем-то вроде гостиницы. Люди, назначившие сами себя его послушниками, протащили его через ярко освещенный вестибюль — администратор за стойкой почти не смотрел в их сторону — и сунули его в небольшую комнату без окон и мебели, на поверку оказавшуюся лифтом. Они поднялись с замечательной скоростью. Еще больше понравилось ему то, что лифт управлялся автоматически, без всякого лифтера, который мог бы стать нежелательным свидетелем его бегства. Свет на потолке показался ему непривычным, слишком ярким, и он так и не определил, из какого материала изготовлена закрывающая его прозрачная крышка. Затем двери с мелодичным звоном распахнулись, и он оказался в коридоре, устланном мягким ковром. Один из безумцев достал из кармана маленькую жесткую карту, сунул ее в прорезь металлической коробочки на какой-то двери, и та отворилась.

Лахли с опаской ступил внутрь и обнаружил в номере две аккуратные кровати, странный ящик со стеклянной передней гранью на невысоком столике, на редкость уродливое живописное полотно в раме на белой стене. Дверь слева от входа вела в туалет, обстановку которого составляли большое зеркало со стеклянной полкой под ним и ватерклозет причудливой формы.

— Видит Бог, мне нужно выпить… — пробормотал он, проведя по лицу все еще дрожащей рукой.

— Конечно, Господи. — Тот, что отпирал дверь, бросился к маленькому шкафу, достал оттуда бутылку какой-то жидкости янтарного цвета и открыл ее, пока остальные продолжали набиваться в номер. Лахли пригубил; это оказалось виски, причем совсем недурное. Лахли сделал еще глоток и уже спокойнее рассмотрел мужчин, сбившихся в кучку у двери и смотревших на него с благоговейным восторгом.

— Кто вы? — поинтересовался Лахли.

— Мы дети твои, Господь Джек. Мы давно уже ждали Твоего явления. Повелевай нами. Мы — избранники Твои.

Он зажмурился и попытался осознать смысл этого абсурдного ответа. Может, все обитатели этого мира — законченные безумцы? Да нет, не все, нахмурился он, вспомнив полицейских у Врат. Лахли подумал немного, о чем бы ему еще спросить, и решил начать с самого простого.

— Какой сейчас год?

Странное дело, но никто из этих безумцев, похоже, не удивился такому вопросу.

— По вокзальному времени, Господи, сейчас тысяча девятьсот десятый. За Главными…

— По вокзальному времени? — удивленно переспросил он.

— Да, Господи. Вокзал существует примерно в столетии назад от нашего времени и годах в тридцати в будущем от Твоего.

Лахли начал всерьез опасаться за свой рассудок. Пол так и норовил уйти у него из-под ног. Оглянувшись, он рухнул на ближайшую кровать — все лучше, чем на пол.

— Вы знаете, кто была та сучка, что проскочила через Врата за мной следом? — хрипло спросил он. — Которую я потерял в толпе.

— Да, Господи. Она ученая, из группы наблюдателей. Доктор Шахди Фероз. Она изучала в Лондоне Твои великие деяния.

Ученая? Лахли снова зажмурился. Специально отправлялась в Лондон, чтобы изучать его? Та журналистка говорила что-то в этом роде, но он тогда ей не поверил. Безмозглая мисс Нозетт сказала бы что угодно, только бы убедить Лахли отпустить ее с миром. Лахли зажмурился еще крепче, пытаясь вспомнить, где он видел эту Фероз прежде. Он напрягал память, и наконец в ней что-то щелкнуло. На лекции. Она была на его лекции в Египетском Зале. Они даже обменялись парой слов по ее окончании. Лахли нахмурился. Может, она все знала уже тогда? Что именно он виновен в смерти ист-эндских потаскух? Должно быть, так. С чего бы ей иначе кричать, что он — Джек-Потрошитель, там, в саду, в Сполдергейте? Лахли холодно прищурился. Показаний этой женщины довольно, чтобы отправить его на виселицу.

— Я должен найти ее, — прорычал он. — Найти и заставить молчать.

— Тебе нужен нож, Господь Джек? Этот вопрос снова застал его врасплох. Он удивленно заморгал.

— Нож?

— Да, Господи. Чтобы поубивать всех шлюх на этом вокзале, как только Ты разделаешься с доктором Фероз.

Старший из этих психов уже расстегивал кожаный футляр. В нем лежал длинный нож — девять дюймов сияющей стали с массивной деревянной рукояткой. Безумец опустился на колено и обеими руками протянул ему нож — так вручают королевский скипетр.

— Прими этот нож, о Господи. Мы — смиренные слуги Твои; повелевай нами.

Лахли медленно ощупал нож. Да, это было орудие куда лучше того, которым пользовался Мейбрик. Лучше даже его арабской джамбалы с ее широким, слегка изогнутым клинком. Лучше даже скрамасакса — оружия вроде американских охотничьих ножей с крюком на конце; таким он пользовался в Нижнем Тиборе. Голову Моргана он отрезал именно скрамасаксом. Черт, да пользоваться таким ножом, должно быть, истинное наслаждение.

Повелевай нами, предложили эти незнакомцы, психи из адского, лишенного солнца мира, который он пока еще не понимал. Все лучше, всплыли в памяти Лахли строки слепого поэта, все лучше властвовать в аду… Джон Лахли рассмеялся, и смех его прозвучал так дико и зловеще, что его поклонники, так и стоявшие робкой кучкой у двери, невольно ахнули. Их вожак, продолжавший держать нож, встретился взглядом с Лахли и медленно улыбнулся. Наслаждаясь вновь обретенной властью, Лахли взял нож из его рук… и отдал свой первый приказ: убить темноволосую, миниатюрную, симпатичную мисс Фероз.

Глава 12

Скитер Джексон никогда не боялся толпы. Однако та, что скопилась на Вокзале Виктория, смутила бы своими размерами даже самого Папу с его конклавом кардиналов. Не успел Скитер пробиться к огороженной канатами зоне для отбывающих, как на него накинулся целый рой газетчиков. Они наперебой выкликали свои вопросы и бесцеремонно тыкали в лицо микрофонами и объективами.

— Мистер Джексон! Это правда, что вы возглавили поиски, несмотря на протесты сенатора Кеддрика?

— Не поделитесь ли планами поисков пропавшей дочки сенатора?

— Сколько вам платят за риск, связанный с террористами?

Сжав губы так, что они побелели, Скитер наконец поднырнул под спасительный канат, помахал в воздухе своим пропуском и с опаской оглянулся, не увязался ли за ним кто-то из ненавистной журналистской братии. Паула Букер укрылась в дальнем углу, усевшись как могла дальше от Сида Кедермена. Детектив одарил Скитера кислым взглядом и злобно оскалился на служащего «Путешествий во Времени», предлагавшего ему кофе. Скитер пошел в противоположную сторону, не имея ни малейшего желания общаться с ним без крайней нужды.

— Кофе будешь, Скитер?

Этого голоса Скитер никак не ожидал, поэтому даже вздрогнул. Кит Карсон небрежно прислонился к металлическим перилам лестницы, ведущей на платформу Британских.

— Кит! Вы-то что здесь делаете?

— Тебя провожаю, что же еще? Так будешь кофе?

— Ох, чашка не помешает. Спасибо, босс! — Скитер сделал большой глоток, непроизвольно почесал зудящее бедро и помянул незлобивым словом англичан конца XIX века за пристрастие ко всему шерстяному. В его случае обошлось без аллергии, но даже так процесс привыкания оказался мучительным. Черт, надо было надеть то синтетическое белье, что предлагала Конни, а не бездумно совать его в багаж… Кит долил себе в чашку кофе из термоса.

— Пожалуй, мы еще успеем попрактиковаться в использовании твоего нового лага. — Он протянул Скитеру кожаный футляр. — Я битых три часа настраивал его для тебя.

— Мой лаг? — не поверил своим ушам Скитер. Он нетерпеливо расстегнул футляр — там и в самом деле лежал электронный прибор, непременный элемент оснащения любого разведчика времени. — С чего это вы вдруг даете мне настоящий лаг? Я же не разведчик времени!

— Я знаю, до сих пор тебе достаточно было полагаться на карту путешественника во времени. Но до меня тут утром дошло, что ваша операция может оказаться куда сложнее, чем ожидалось. Во избежание неприятностей в будущем тебе может вдруг понадобиться точно зафиксировать свое место — и времяположение. И не переживай, я не вычту его стоимость из твоего жалованья. — Морщинистое лицо отставного разведчика расплылось в ехидной улыбке. — Припишем это к расходам сенатора.

— Готов поспорить, он посинеет, когда получит счет, — ухмыльнулся в ответ Скитер и с любопытством осмотрел прибор. Разумеется, он видел такие у разведчиков, но в руках не держал ни разу, даже в те времена, когда не отказался бы заполучить такой, новенький, чтобы толкнуть на черном рынке. Красть побывавший в использовании лаг у него не поднялась бы рука — и не только потому, что свои, местные разведчики были табу. Лишить кого-то записей о проходах через Врата было равносильно умышленному убийству. Впрочем, надо признаться, о деньгах, которые принес бы ему новый лаг, он мечтал и не раз прикидывал, сколько полезного добра он мог бы купить на эти бабки.

— А теперь, — сказал Кит, — начнем. Ты еще не проходил Врата столько раз, сколько средний гид, не говоря уже о разведчике времени, и все же ты достаточно попутешествовал по времени, чтобы при желании напороться на неприятность. В частности, Врата Дикого Запада и Британские могут оказаться для тебя смертельными, если ты не будешь следить, в каком направлении ты их проходишь. Поэтому будешь пользоваться вот этим. Я уже занес в его память те две недели, что мы пробыли в Колорадо. Разумеется, тебе придется отметить там и все то время, что ты провел уже за другими Вратами. Твою первую поездку в Денвер, прошлое пребывание в Лондоне плюс те несколько минут, что ты был там в качестве носильщика «Путешествий». Ну и, конечно, твои набеги в Рим — как за поживой, так и для того, чтобы спасти Маркуса и вернуть его обратно. Как только окажешься в Лондоне, немедленно включи и сними первые показания. Одному Богу известно, сколько еще времен и Врат тебе придется пройти, особенно если Армстро уехал из Лондона в места с более благоприятным климатом.

— Ох, о такой вероятности мне даже думать не хочется! Кит поморщился.

— Уж извини, у меня работа такая. Так, ладно, открывай его. Ага, вот так. Тебе придется обучиться пользоваться этой штукой хоть во сне. Марго и Малькольм могут помочь тебе с этим — они оба неплохо набили руку.

— Поверьте мне, — с неподдельной пылкостью заверил его Скитер. — Меньше всего мне хочется рисковать затенить себя. — Мгновенная смерть при попадании во время, где ты уже существовал, не представлялась Скитеру удачным карьерным ходом. — Ладно, покажите мне, как эта штуковина работает.

Кит муштровал его до самого объявления двухминутной готовности, когда гиды «Путешествий во Времени» погнали отбывающую группу вверх по лестнице, ведущей на платформу Британских Врат. Кит ободряюще хлопнул Скитера по плечу.

— Очень и очень неплохо, Скитер. Ты быстро схватываешь суть. — Отставной разведчик усмехнулся. — Марго поначалу понадобилось гораздо больше времени, но, видит Бог, сейчас она владеет им в совершенстве. АПВО тебе вряд ли понадобится, но знать его все равно не помешает, так что пусть Марго с Малькольмом покажут тебе свои и потренируют немного, когда ты окажешься в Лондоне. Включи лаг еще до прохождения Врат — так ты не забудешь включить его, оказавшись там.

Скитер повозился с кнопками, потом закрыл лаг и сунул его обратно в фирменный футляр (спроектированный, кстати, в свое время не кем иным, как Китом).

— Я сразу же сверюсь с Малькольмом. Спасибо, босс. Кит протянул ему руку, и Скитер серьезно пожал ее.

— Удачи тебе, Скитер, — негромко произнес Кит. — Ты уж только постарайся, чтобы тебя — или кого другого — при этом не убили.

Скитер все так же серьезно встретился с ним взглядом.

— Постараюсь.

— Знаю. Ладно, работай. Давай о себе знать с возвращающимися гидами, держи нас в курсе.

— Идет.

Скитер допил остывший кофе, махнул Пауле и поспешил вверх по лестнице. Кедермен все еще допивал свой кофе. Он начал подниматься, когда Скитер миновал уже первую площадку и одолевал второй марш. На платформе уже суетились носильщики. На мгновение Скитер испытал неприятное ощущение deja vu, почти ожидая увидеть у груды сундуков и чемоданов фигуру Бенни Катлина. Потом Врата с беззвучным рыком отворились, и из них вывалились, оживленно обсуждая что-то, туристы из возвращающейся группы.

— Вот бедняжка! Как он ее разделал! От нее ведь не нашли ничего, кроме торса…

— Ну да, того, который нашли тогда под зданием Скотленд-Ярда.

— Наблюдатели сказали, тело туда действительно подбросил сам Джек-Потрошитель. Бедная мисс Нозетт: ей, право же, стоило остаться с группой наблюдателей, а не действовать самостоятельно…

Скитер подвинулся к самому краю платформы, хотя ему не очень нравилось место во главе отправляющейся группы. Снизу на него мгновенно нацелили свои объективы репортеры. Поток прибывающих сквозь Врата почти иссяк, ограничившись шатающимися под своей ношей носильщиками, когда на платформу, расталкивая их, пулей вылетел смутно знакомый Скитеру человек с безумным взглядом. Кто бы это ни был, он испустил вопль, от которого кровь стыла в жилах, и застыл у парапета, глядя вниз, на Общий зал. Только тут Скитер разглядел, что держит тот в руке, и сам оцепенел от потрясения. Отрубленная голова! Женская голова, отсеченная чем-то вроде топора. Незнакомец держал этот жуткий предмет за волосы побелевшими от напряжения пальцами. Вокруг Скитера поднялся женский визг, и тут он узнал убитую:

Доминика Нозетт, фотограф из группы наблюдателей. В это мгновение из Врат вырвалось еще двое незнакомых Скитеру мужчин, за которыми по пятам следовала д-р Фероз.

— Вот он! — кричала ученая. — Это доктор Лахли! Задержите его!

Стоявший у парапета мужчина резко обернулся на крик — и, отшвырнув голову, с неожиданной яростью бросился в атаку. Оба преследователя не успели среагировать, рухнули под его ударами и застыли, не шевелясь. Лахли схватил д-ра Фероз. Она отбивалась. Скитер рванулся к ним, расталкивая визжащих женщин и остолбеневших гидов и носильщиков «Путешествий во Времени».

— Не стойте же! — рявкнул Скитер. — Держите его! Лахли бросил быстрый взгляд в его направлении и ударил д-ра Фероз с такой силой, что голова ее дернулась как резиновый шарик на веревочке. Потом перебросил ее через плечо и устремился к лестнице, ведущей вниз, на Общий зал. Скитер ринулся наперехват — и тут один из тех, кого Лахли сбил с ног, упал на карачки прямо ему под ноги. Оба кувырком полетели на железный настил. Груда багажа развалилась, и часть чемоданов сорвалась-таки с края платформы. Далеко внизу раздались тревожные вопли. Скитер зарычал, поднялся на ноги и вытянул шею, заглядывая через край. Багаж рухнул на пол Общего, сбив с ног полдюжины людей. В охваченной паникой толпе вдруг вспыхнула драка. Д-р Лахли уже почти спустился вниз, прыгая через несколько ступенек; Шахди Фероз свешивалась с его плеча безжизненной куклой.

— Скитер! — кричала ему где-то за спиной Паула Букер. Он оглянулся и увидел, что отбывающая группа уже почти вся скрылась в черном пятне Врат. Гид «Путешествий» склонился над лежавшими — похоже, без травм все-таки не обошлось. Британские Врата начинали уже съеживаться, закрываясь. Паула ждала его на самом краю платформы.

— Быстрее, Скитер! Врата закрываются! Кедермен уже там! Кем бы ни был на деле этот д-р Лахли — а Скитера не оставляло гнетущее ощущение, что это и есть Джек-Потрошитель, — Скитер не мог позволить себе опоздать на Врата, подарив тем самым Сиду Кедермену целых восемь дней на поиски Джины Кеддрик. Схватив Паулу за руку, Скитер ринулся в совсем уже уменьшившиеся Врата. Они вывалились в мокрый, темный сад на задах Сполдергейт-Хауса, разом оказавшись в эпицентре полнейшего хаоса. Несколько гидов бежали в направлении Врат, истерически визжали женщины. Из зияющего отверстия почти закрывшихся Врат в сад вывалилось еще несколько носильщиков с поклажей — служащие «Путешествий во Времени» буквально протолкнули их на эту сторону.

— Мой багаж! — визжала одна из дам. — Он свалил вниз весь мой багаж! Как я без моих лекарств?

Другая, заметно менее симпатичная дама сокрушалась о своих драгоценностях — скорее всего рассыпанных по полу Общего зала.

— Что тут происходит? — спросил Скитер у пробегавшего мимо гида «Путешествий». Тот, правда, не обратил на него никакого внимания.

— Говорят, — возбужденно выпалил один из туристов, — это был сам Джек-Потрошитель! Он прорвался сквозь Британские!

— Что? — ахнула Паула.

— Этот тип, что прорвался сквозь Врата! Это Джек-Потрошитель! Он ворвался в сад, крича что-то про одного из наблюдателей-репортеров. Сказал, что Потрошитель порезал ее на куски…

Последний носильщик протиснулся в небольшое отверстие, оставшееся от Врат, и втащил за собой пять наспех связанных вместе сундуков. Почти сразу за этим Врата превратились в черную точку, а там и вовсе исчезли. На их месте виднелась только заросшая плющом стена. Хорошо это или плохо, ВВ-86 снова оказалась наглухо изолированной от внешнего мира. А вместе с ней — Джек-Потрошитель.

— Скитер? — послышался знакомый голос, заставивший его резко обернуться. — Скитер Джексон? Что, ради Бога, ты делаешь в Лондоне?

Скитер уставился на Малькольма Мура, бегом ворвавшегося в сад. По пятам за ним неслась Марго, и она тоже застыла как вкопанная, увидев его. Над головами у них сверкнула молния.

— Скитер? — ахнула она. — И Паула Букер? Что происходит? Что вы здесь делаете?

— Э… — обнадеживающе произнес Скитер. Ему никак не удавалось привести в порядок свои изрядно спутанные мысли. — Это правда был Джек-Потрошитель? — Он махнул рукой в направлении уже закрывшихся Британских Врат. — Ну, тот, что прорвался сквозь Врата?

Малькольм с досадой сжал губы.

— Боюсь, что да. Доктор Фероз узнала его и пустилась вдогонку с несколькими гидами.

— Раз так, у меня плохие новости, — буркнул Скитер. — Он их одолел. И удрал с доктором Фероз. Оглушил ее и потащил вниз по лестнице. Врата закрывались, а то я пустился бы за ними.

Малькольм несколько раз открывал и закрывал рот, прежде чем ему удалось издать хоть какой-то звук.

— Боже мой! — наконец прохрипел он голосом, перехваченным от ярости. — Что, черт подери, могло быть важнее, чем не позволить Джеку-Потрошителю бежать на ВВ-восемьдесят шесть?

Скитер зажмурился.

— Найти шайку террористов, — сказал он, — похитившую дочь сенатора Джона Кеддрика и протащившую ее сквозь Британские. Она в гриме. Под именем Бенни Катлина.

Гнев Малькольма погас быстрее, чем изображение на экране выключенного телевизора. Точно так же, как пару секунд назад Скитер, он зажмурился и стоял так никак не меньше минуты.

— О Боже… — прошептал он наконец.

— Вот именно. Нам надо поговорить. В каком-нибудь более тихом месте.

Женщины продолжали истерически всхлипывать: кто из-за отрезанной головы, которую Потрошитель швырнул в самую гущу отправлявшихся, кто из-за пропавшего багажа или находившихся в нем денег на путешествие.

— Да, и чем скорее, тем лучше, — хрипло произнес Малькольм. — Марго, милая, будь добра, попроси мистера Гилберта спуститься к нам в библиотеку. И пусть захватит графин бурбона побольше.

Марго, ловко лавируя между всхлипывавшими туристами и неуверенно топтавшимися на месте носильщиками, устремилась к дому.

— Сколько человек ты захватил с собой для поисков, Скитер? — спросил Малькольм.

— Все носильщики, которые прошли с группой, могут оказать помощь в поисках, если потребуется. Доктор Букер с нами для того, чтобы помочь опознать ее. Это она сделала дочери Кеддрика новое лицо. Бенни Катлина. И с нами еще сыщик, которого тебе положено любить, холить и лелеять. Его нанял Кеддрик.

Паула Букер тем временем пристально вглядывалась в толпу.

— Я, пожалуй, пойду найду мистера Кедермена. Не хотелось бы, чтобы он разгуливал здесь сам по себе.

Малькольм проводил ее взглядом, потом вопросительно повернулся к Скитеру.

— Долгая история, — вздохнул Скитер. — Даже очень долгая.

— Тогда чем скорее мы окажемся в доме, тем скорее ты сможешь начать рассказ.

Малькольм провел его через сад, в котором продолжал царить хаос, и привел в Сполдергейт-Хаус через служебный вход, предусмотрительно открытый кем-то из слуг. Они оказались в зимнем саду с заботливо ухоженными растениями в кадках. Устланный ковровой дорожкой коридор вел из него в парадную часть здания в обход прибывших туристов. Темные, тихие комнаты, запертые на ночь от посторонней публики, окружали парадную гостиную. В отличие от большинства лондонских особняков она располагалась не на втором, а на первом этаже, и была сейчас ярко освещена. Все выходящие на Октавия-стрит помещения постепенно наполнялись пребывающими в расстроенных чувствах туристами из вновь прибывшей группы.

Не доходя до гостиной, Малькольм свернул в сторону и отворил дверь в помещение, явно предназначенное для мужского общества. В первую очередь здесь бросались в глаза сотни книг в кожаных переплетах. В комнате царил ни с чем не сравнимый запах пчелиного воска и скипидара, которыми в эту эпоху полировали мебель красного дерева. Марго успела сюда первой и стояла в углу, разливая бурбон из графина. Несмотря на тщательную ежедневную уборку, все до единой белые поверхности в помещении посерели от угольной пыли. Ощущение гладкого дерева под рукой, мягкий ковер под ногами и слегка затхлый воздух были уже знакомы Скитеру по предыдущему посещению. Марго протянула ему доверху налитую стопку, и Скитер благодарно опрокинул ее в рот.

— Ух… спасибо. Видит Бог, это как раз то, чего мне не хватало. — Он подошел к графину и налил себе еще порцию, с которой расправился уже медленнее. Тут в комнату вошла Паула Букер — увы, в обществе Сида Кедермена. Тот плюхнулся в кресло и протянул руку за бурбоном так, словно Марго была чем-то вроде горничной. Марго подала ему стопку, с любопытством глядя на него. Так и не обращая на нее внимания, тот вылакал бурбон и уставил взгляд в Малькольма. От Скитера не укрылось, что рука Кедермена слегка дрожала, когда он подносил питье ко рту. Пожалуй, стоит представить его, решил Скитер.

— Мистер Сид Кедермен — сыщик, нанятый сенатором Кеддриком для поисков его дочери. Малькольм Мур — независимый гид, работающий по контракту с группой наблюдателей. Марго Смит проходит подготовку к работе разведчика времени и также помогает в работе группы наблюдателей.

Кедермен удивленно покосился на Марго.

— Не потрудится ли кто-нибудь, — произнес он, — объяснить мне, какого черта вы, ребята, позволили Джеку-Потрошителю попасть к вам на станцию? У вас что, эти чертовы Врата не охраняются вовсе?

Щеки Малькольма порозовели.

— Это не мои Врата, мистер Кедермен. За Британские Врата отвечают «Путешествия во Времени», а я на них не работаю. Равно как мисс Смит. А теперь, мистер Джексон, будьте добры, объясните нам свои слова насчет пропавшей дочери сенатора Кеддрика.

Прежде чем кто-то успел ответить, в дверях появился Маршалл Гилберт.

— Что, черт подери, могло быть настолько срочным… — Он пошатнулся и словно окаменел. — Скитер Джексон? И Паула Букер? Что, ради Бога?..

Скитер натянуто улыбнулся.

— Добрый вечер, мистер Гилберт. Надеюсь, мы не нарушили ваших планов на сегодняшний вечер? Смотритель Врат нахмурился.

— Не знаю, в чем дело, но уверен, мне это не понравится. Так что стряслось?

— Бенни Катлин, вот что. — Скитер опустился в обтянутое кожей кресло, сделал большой глоток бурбона и только после этого объяснил, что произошло и зачем они здесь. Сид Кедермен и Паула Букер сидели напротив Скитера, внимательно слушая его.

— Так вот, — завершил свой рассказ Скитер, — после того, как мы вернулись из Колорадо, сенатор Кеддрик снова пригрозил закрыть станцию, если мы не найдем его дочку и этого террориста, Ноа Армстро. — Скитер раздал присутствующим фотографии. — И после того, что он сделал с Буллом Морганом — при всей абсурдности предлога для того, чтобы сунуть его в тюрьму, — мы относимся к его словам чертовски серьезно.

— Боже праведный! — охнул Малькольм, глядя на фотографии. — Это и точно Бенни Катлин! Мы видели его только вчера вечером! И этот парень, Армстро, тоже был с ним.

— Вы их видели? — Скитер разом выпрямился, забыв про виски.

— Где? — вскочил на ноги Кедермен.

— В Египетском Зале. Они пришли на лекцию человека, которого мы идентифицировали как Джека-Потрошителя. Собственно, они следили за ним — зачем, нам пока неизвестно, хотя я подозреваю, что это имеет отношение к Йанире Кассондре. Мы проследили за ними до самого Ист-Энда, но там дорогу нам преградила уличная манифестация, и мы потеряли их в толчее.

В воображении Скитера замелькали жуткие картины того, что Джек-Потрошитель мог сделать с Йанирой Кассондрой, но особенно разгуляться его воображению не дал возмущенный рык Сида Кедермена:

— Так вы их упустили? Боже мой! Что за сборище непрофессионалов! Плевать мне на то, что сказал этот длинноносый старый ублюдок, Карсон, — я беру на себя руководство всей этой операцией.

— Черта с два! — взвился Скитер. — Насколько мне известно, Господом Богом вас никто еще не назначал.

— Замолчи, недоносок! Как ты смеешь говорить со мною подобным образом! Я по крайней мере еще способен здраво мыслить.

— Хватит! — рявкнул Малькольм так громко, что поднял облако угольной пыли в камине, а Кедермен, встретившись с ним взглядом, сел обратно на место. — Будьте добры, мистер Кедермен, держите себя в руках. И мы вполне обойдемся без ехидных замечаний, мистер Джексон.

— Да иди ты! Тебе-то не пришлось провести две недели взаперти с этим индюком в Колорадо.

— Хватит!

— Ну ладно, ладно, — буркнул Скитер. — Молчу. Он устроился в кресле поудобнее, уже жалея о том, что попал сюда.

— Вот так-то лучше. Теперь вот что… Кстати, давайте все по порядку, джентльмены. — Кедермен невозмутимо встретил взгляд Малькольма. — Где вы собираетесь вести поиски? И как именно, если на то пошло, вы ухитрились потерять след мисс Кеддрик и ее похитителя?

— На вашем месте я бы поостерегся давать оценки, пока вы не побывали в Ист-Энде. Уличные собрания там всегда накалены и довольно часто заканчиваются насилием. В последние три недели убийства Потрошителя уже послужили поводом к беспорядкам и погромам — насилие направлено в основном на иностранцев. Мы напоролись именно на такую ситуацию. Митинг отрезал нас от доктора Лахли и его преследователей. Включая вашего террориста и мисс Кеддрик. Не говоря уже о Маркусе, муже Йаниры Кассондры. Мы считаем, что в это каким-то образом вовлечена Йанира, поскольку Маркуса на протяжении всей лекции с трудом удерживали от нападения на Лахли.

Краем глаза Скитер заметил, как Марго открыла рот спросить о чем-то, но тут же передумала и, чуть нахмурившись, снова опустилась в свое кресло. Она так и промолчала, только смерила Кедермена долгим, подозрительным взглядом. Что ж, отлично. Похоже, она уже уловила нестыковки в версии Кедермена. И в первую очередь: с чего бы это Джине Кеддрик свободно разгуливать по Лондону с Армстро, если она его пленница? Впрочем, не избавившись от Кедермена, Скитер все равно не мог поведать Марго и Малькольму истинное состояние дел — или по крайней мере то, каким оно представлялось ему.

Скитер встретился взглядом с Малькольмом.

— Да, Йанира тоже каким-то образом вовлечена в это. Она была спрятана в сундук, который я тащил сюда. Из тех, что принадлежал Бенни Катлину. Катлин меня чуть живьем не съел, когда тот едва не упал с платформы. Это стоило мне работы у «Путешествий».

Малькольм чуть скривил рот.

— С вашего позволения, невелика потеря. Мягко говоря. — Давняя неприязнь Малькольма к «Путешествиям во Времени» была хорошо известна всем на ВВ-86. — Что ж, и запутанное же дело подбросил ты нам, Скитер. Можно сказать, висяк.

Пока Скитер раздумывал над тем, что такое «висяк», в разговор снова вмешался Кедермен.

— И это все, что вы имеете нам сказать? Когда же вы намерены пошевелить наконец своей аристократической задницей и начать действовать?

Малькольм посмотрел на него в упор.

— Мистер Кедермен, мы с вами находимся в обществе дам. Будьте добры выбирать выражения.

Кедермен поперхнулся.

— Да вы шутите!

— Вовсе нет, сэр. Будьте добры следить за своим языком в присутствии леди. Если, конечно, вы не хотите, чтобы какой-нибудь джентльмен на улице поучил вас хорошим манерам с применением силы. Вы расследуете похищение. А Лондон за этими окнами, — он кивнул в сторону темных бархатных портьер на высоких окнах, — совсем не тот, каким он будет в наше родное время. Вам будет просто опасно вести себя здесь так, как вы вели бы себя в Нью-Йорке или даже Лондоне Верхнего Времени. Это может дорого обойтись вашему здоровью. Далее, вы задали вопрос, на который я должен ответить: что делать дальше? Я вынужден констатировать, что ни вы, ни мистер Джексон, ни доктор Букер не обладают навыками для работы в викторианском Лондоне. Осмелюсь предположить, даже у наших носильщиков больше опыта работы по эту сторону Британских, чем у вас.

— Меня можете исключить, — поспешно предложила Паула. — Поисков в Денвере мне до конца дней хватит. Я согласилась войти в группу только для того, чтобы опознать мисс Кеддрик. И потом, Кит решил, что второй врач в Сполдергейте не помешает — раз уж мы имеем дело с вооруженными террористами.

Выражение лица Малькольма не оставляло сомнений в его точке зрения на целесообразность посылки столь неподготовленного отряда, но он сдержался.

— Вы сказали, Армстро проходил сквозь Врата Дикого Запада? — спросил он. — Тогда мне кажется, в Лондон он попал обычным путем — пароходом из Лондона в Ливерпуль или Лондон, а с ним и Маркус с девочками. В таком случае у них было достаточно времени для того, чтобы обустроить где-то в городе надежное убежище. Из этого следует, что выследить их будет дьявольски трудно. С другой стороны, нам известно, что мисс Кеддрик была ранена.

— Что? — снова взвился со своего места Кедермен.

Малькольм удивленно заморгал.

— Я полагал, вас проинформировали обо всем.

Детектив капризно скривил губы.

— Эту деталь почему-то опустили.

— Ясно. Так вот, собака, с помощью которой мы хотели выследить Бенни Катлина, обнаружила кровавый след, ведущий от Опера-Хауса. Крови было относительно немного, но она определенно принадлежала Бенни Катлину. Точнее, мисс Кеддрик. Нам неизвестно, насколько серьезно ее ранили в перестрелке у Оперы, но мы видели ее два дня назад вполне выздоровевшей — значит рана не угрожала жизни. Мы уже искали по больницам и фабричным лазаретам — искали безрезультатно, так что я предложил бы расширить поиски, опрашивая частных врачей. Мы начнем со Стрэнда, а потом, если потребуется, охватим и прилегающие кварталы с целью найти, где мисс Кеддрик лечилась от полученного ранения. В этом нам могут помочь и носильщики.

— Вы что, шутите? — возмутился Кедермен. — На это же могут уйти месяцы!

Малькольм смерил его снисходительным взглядом.

— Разумеется. Вы вполне можете заняться списками врачей и адресами.

— Если они сняли квартиру где-то в Лондоне, — подалась вперед Марго, — им скорее всего не обойтись без прислуги.

— Не обязательно. Слуги болтают. Армстро не пошел бы на такой риск.

— Об этом я не подумала, — смутилась Марго.

— Ты просто не имела дела со слугами, дорогая, — улыбнулся Малькольм. — Вполне возможно, что Армстро устроил убежище в Ист-Энде — меньше шансов на то, что его будут искать в таком месте. Условия жизни в Бетнел-Грин или Спитафилдз не так ужасны, как, скажем, в Степни, Уайтчепле или Уоппинге, не говоря уже о Попларе и Лаймхаусе. И произношение Маркуса будет не так заметно в кишащем эмигрантами из Европы Спитафилдз. Попробуй представить себе их положение. С Армстро здесь находятся по меньшей мере один джентльмен-янки, точнее, юная леди, выдающая себя за него, что уже опасно, плюс мужчина с заметным латинским произношением, двое детей и,возможно, несколько человек охраны. В более благополучных лондонских кварталах такая компания заметно бы выделялась на общем фоне. Короче, если бы я скрывался от властей Верхнего Времени, я бы не рисковал привлекать к себе столько внимания.

— О'кей, — кивнул Скитер. — Звучит логично. Значит, нам предстоит прочесывать Ист-Энд — вместе с половиной лондонских копов и репортеров. И проверить всех врачей. — Он очень надеялся на уход Кедермена, чтобы рассказать Малькольму все остальное. — Так когда начнем?

— Я бы предложил вам начать с того, чтобы разместиться по комнатам и распаковаться. Потом нам с вами, мистер Джексон, предстоит провести долгий вечер за компьютерами в подвале, распределяя имеющихся у нас людей по секторам города для поисков. А вы, мистер Кедермен, займетесь списком врачей.

— Чем быстрее я смогу стянуть эти чертовы шерстяные штаны, тем лучше. Марго хихикнула.

— На вашем месте, мистер Кедермен, я бы так не говорила. Не здесь.

— А что? — удивленно заморгал Кедермен.

— В Лондоне под словом «штаны» имеют в виду нижнее белье. Называйте их брюками, если не хотите, чтобы местные смеялись над вами.

По его ответному взгляду Скитер заключил, что тот намерен держаться от местных как можно дальше. Что ж, Скитера это вполне устраивало.

— Если это все, — буркнул агент «Уордменна-Вульфа», — я откланяюсь на ночь.

Он вышел, а за ним последовала Паула, сославшись на усталость.

— Знаете, — заметил Малькольм, ни к кому специально не обращаясь, — я бы сказал, этот парень не очень любит путешествовать во времени.

— Ты и половины еще не знаешь. Этот тип — заноза во всех без исключения задницах. А теперь, когда он наконец ушел, есть еще кое-какие мелочи, которые вам стоит знать…

Взгляд Малькольма выразил изрядную степень удивления. Скитер вздохнул.

— Я имею в виду наиболее запутанную часть этой истории. Хотя мне показалось, что Марго уже нащупала в ней отдельные узкие места.

Марго придвинулась ближе, и глаза ее засияли опасными зелеными огоньками.

— Ты имел в виду, если Джина Кеддрик пленница, что она тогда делала на лекции с Ноа Армстро? Почему разгуливала по Лондону, вольная как птица?

— Вот именно.

Малькольм бросил удивленный взгляд на свою невесту.

— Об этом я как-то не подумал. Да, это немного усложняет проблему.

Скитер кивнул:

— Вы этого, возможно, не знаете, но в момент, когда Йаниру похитили, я стоял как раз рядом с ней. Армстро сбил ее с ног — швырнул нас с ней на пол, и тут из толпы вырвалась Джина Кеддрик и застрелила террориста, стоявшего у нас за спиной. Вооруженного и готового уже убить Йаниру. Меня как-то заинтересовало, с какой это стати Армстро отшвырнул ее от террориста, если он сам намеревался убить ее, а потом до меня дошло, что парень, застреливший террориста, не мог быть никем, кроме Джины собственной персоной. Они вынесли Йаниру куда-то подальше от опасности, потом спасли Маркуса и девочек от нападения других террористов в детском саду. А потом Армстро и Юлий протащили Маркуса и девочек сквозь Врата Дикого Запада.

— А Джина явилась сюда, — договорила за него Марго. — С Йанирой.

— Совершенно верно. И убийца, который прошел за ними в Денвер, убил Юлия, приняв его за Джину Кеддрик. Марго вдруг взволнованно выпрямилась.

— Значит, те двое, которых убил Бенни Катлин, тоже были наемными убийцами? Тот, кого он застрелил в «Пиккадилли», и тот, который преследовал его до самой Королевской Оперы?

— Вполне возможно, — нахмурился Малькольм. — Вот только какую игру ведет Кедермен?

— Именно это, — негромко ответил Скитер, — я и намерен выяснить. Кто-то врет. Или Кедермен, или сенатор.

— Или оба, — пробормотала Марго.

— Или оба. Поэтому нам нужно не просто отыскать Армстро и мисс Кеддрик, но и не дать Кедермену знать об этом. Во всяком случае, пока мы не узнаем больше о его игре и зачем он ее разыгрывает.

— Знаешь, Скитер, — вздохнул Малькольм. — У тебя есть одно огорчительное свойство: подкидывать проблемы, распутать которые в силах разве что сам Шерлок Холмс.

Скитер ухмыльнулся и выложил на стол фальшивые банкноты Голди Морран и свой значок пинкертоновского агентства.

— Может, и так, но на этот раз у меня в рукаве припасена пара тузов…

* * *

За всю карьеру разведчика времени Кит Карсон сотни раз на волосок избегал смерти. Но ни разу еще его не пытались укокошить, сбросив на него багаж с расположенной на высоте пятого этажа платформы. Человек, прорвавшийся сквозь Британские Врата, оказался в этом отношении первым. Кит увидел, как чемоданы и сундуки соскальзывают с края платформы и летят прямо на него, а он и шелохнуться не мог, зажатый толпой.

Он сделал единственное, что ему оставалось в такой ситуации:

— БЕРЕГИСЬ!

Выкрикнув это, он отшвырнул в сторону трех женщин, сбил на пол двух репортеров и ринулся в сторону сам, пытаясь оттолкнуть как можно больше народа. Люди визжали и метались, в панике наталкиваясь друг на друга. Потом его сбили на пол, под ноги толпе, а огромные сундуки все летели, медленно вращаясь в воздухе…

Брызнули искры: это первый сундук ударился окованным углом о булыжную мостовую. За ним с грохотом приземлились, расшвыряв содержимое, четыре других таких же, а потом на толпу обрушился целый смертоносный дождь из чемоданов и портмоне. Один, сравнительно небольшой, но туго набитый чемодан приземлился на выпуклое пузо и отрикошетил прямехонько в незадачливого туриста, стоявшего над поверженным Китом. Удар пришелся бедолаге по локтю и был так силен, что рука повисла как плеть.

Какая-то кляча в туфлях на шпильках пробежалась по спине Кита, сокрушая ему ребра. Он кое-как прополз под огораживающими зону прибытия канатами. Ему почти удалось укрыться под ближайшей лестницей, когда тип, что прорвался сквозь Врата, перемахнул через перила и спрыгнул вниз, приземлившись на туриста со сломанной рукой — тот и ойкнуть не успел. Незнакомец пошатнулся, согнувшись под весом висевшей у него на плече женщины, кто-то с размаху врезался в него, и он уронил свою заложницу. Женщина так и осталась лежать без сознания, а он исчез под ногами обезумевшей толпы.

Кит выбрался из-под лестницы и подбежал к брошенной заложнице, так и не подававшей признаков жизни. Он осторожно ощупал ее, убедился, что кости остались целы, потом пощупал пульс на горле — нащупать запястья под туго затянутыми викторианскими манжетами ему не удалось. Она лежала ничком; разметавшиеся черные волосы закрывали лицо. Кит боялся шевелить ее, не убедившись точно в том, что у нее нет переломов или внутренних кровоизлияний. Очень осторожно он отвел волосы с ее лица… И невольно ахнул. Шахди Фероз! Что делала она на ВВ-86 задолго до окончания работы в Лондоне? Ответ пришел сам собой: конечно, преследовала нарушителя Врат, возглавив погоню. О возможных последствиях всего этого Кит пока не думал — не до того было.

На виске ее вспухал и наливался цветом здоровый кровоподтек. Она срочно нуждалась в медицинской помощи. Кит окинул взглядом толпу беспорядочно мечущихся, визжащих туристов. В ней уже вспыхнуло с полдюжины драк, а первый фургончик «скорой помощи» только-только еще появился на самом краю зоны беспорядков.

— Эй, санитары! — Крик его потонул в шуме толпы так, словно он говорил шепотом. Единственные, кто его услышал, — стервятники, набросившиеся на разлетевшийся багаж в поисках наличности и ценных вещей. Ближний к нему мародер оглянулся на крик, увидел его и с оттопыренными от награбленного добра карманами бросился наутек. Кит выругался и сообразил, что ему придется идти и искать кого-нибудь самому.

Пробившись к ближнему фургону, Кит махнул рукой его экипажу.

— Эй! Там, у лестницы, доктор Фероз, без сознания. Нарушитель Врат оглушил ее.

— Извините, — вздохнул санитар. — Работаем в чрезвычайном режиме. Первыми вывозим критических. Как минимум один смертельный случай. Кто-то свернул туристу шею, как цыпленку. — Санитар склонился над туристом, сломанная нога которого лежала под неестественным углом к телу, а из разорванной артерии хлестала кровь. Да, Шахди Фероз явно придется подождать, понял Кит. Он почти протолкался обратно к ней, когда вся станция содрогнулась от рева сирен. Кит замер как вкопанный. Ожили громкоговорители:

— Код «Семь-Красный»! Повторяю, код «Семь-Красный»! Всем покинуть Общий зал! Всем посетителям станции Шангри-Ла немедленно покинуть Общий зал! Всем посетителям рекомендуется в целях личной безопасности оставаться в своих гостиничных номерах. Постоянно проживающим на станции просьба оказывать помощь сотрудникам службы Безопасности. Повторяю, код «Семь-Красный», третья зона…

— Код «Семь-Красный»? — ахнул Кит.

За всю историю станции Шангри-Ла режим чрезвычайного положения не объявлялся еще ни разу. А третья зона находилась совсем рядом с лазаретом, на Малой Агоре. Кит повернулся и устремился к зоне бедствия в надежде узнать, что такого творится на станции. Ответ он получил у входа в лазарет. Двое агентов Безопасности бегом тащили туда истекавшую кровью Энн Уин Малхени. Удар чем-то острым рассек ей плечо — слава Богу, не настолько глубоко, чтобы рана оказалась смертельной, но достаточно, чтобы обнажить ключицу. Побелевшими от напряжения пальцами она стискивала рукоять одного из своих полицейских «уэбли». Судя по выражению ее глаз, разжать эту хватку мог разве что Господь Бог.

Из дверей выбежала Рейчел.

— На носилки ее, быстро! — приказала она, срывая остатки рубахи Энн, чтобы обеими руками зажать рану. — Тампоны и повязку, живо!

Медсестра ринулась к шкафчику с перевязочными материалами.

Когда каталку с лежавшей на ней Энн провозили мимо Кита в операционную, губы ее шевельнулись.

— Этот ублюдок набросился на меня прежде, чем я заподозрила неладное. Почти достал до моего живота. Я упала на пол, чтобы увернуться от его ножа. Выхватила «уэбли», пальнула в него. Промазала. Чтоб его, сукина сына…

Что ж, теперь Киту было ясно, почему объявили код «Семь-Красный». И хотя подтвердить это было пока некому, Кит уже знал, кто такой был этот нарушитель Врат, и почему Шахди Фероз ворвалась на станцию за ним по пятам. На мучительно долгое мгновение Кит зажмурился.

Джек-Потрошитель.

Разгуливающий по Общему залу Шангри-Ла.

И поскольку Мэри Келли была еще жива и здорова в Лондоне 1888 года, существовала большая вероятность того, что его вообще нельзя убить. Историю не изменишь. Веселому Джеку предстояло еще прожить достаточно долго, чтобы изрезать эту бедную девушку на мелкие кусочки. Кит принялся ругаться, начав с английского и перейдя с Него на португальский, немецкий, латынь, древненорвежский и все прочие известные ему языки. Если бы миниатюрная инструктор по стрельбе не обладала хорошей боевой подготовкой, если бы она не расставалась со своими револьверами разве что в постели…

Снова истошно взвыли сирены.

— Код «Семь-Красный», пятая зона! Повторяю, код «Семь-Красный», пятая зона! Всем находящимся на станции гидам и разведчикам немедленно явиться в управление службы Безопасности в соответствии с режимом чрезвычайного положения! Всем остальным немедленно покинуть Общий зал. На станции вводится военное положение. Код «Семь-Красный», пятая зона…

Кит рванулся к двери, но задержался, бросив взгляд на телевизор в вестибюле лазарета. Схватив пульт, он переключил его на третий канал, постоянно подключенный к расположенным в Общем камерам Безопасности. Агенты Безопасности, сотрудники санитарной службы, даже парни из ДВВ разгоняли перепуганных и злобных туристов по гостиницам, при необходимости убеждая их с помощью резиновых дубинок.

— Кеддрику эта история как манна небесная! — простонал Кит, отвернувшись от экрана и снова устремляясь к дверям. Он не успел еще выйти из лазарета, когда все повторилось:

— Код «Семь-Красный»! Шестая зона! Всем владельцам магазинов и торговых точек Шангри-Ла закрыть свои заведения. Все посетители, не покинувшие Общий зал в течение трех минут, подлежат немедленному аресту. Повторяю, код «Семь-Красный», шестая зона…

Мимо него пробежали еще несколько охранников, тащивших женщину с длинными темными волосами. Ее вспороли от пупка до паха. Белый от потрясения офицер сжимал ей живот, не давая вывалиться внутренностям. Кит догнал группу потрясенных, сбитых с толку туристов.

— Прочь с Общего! — рявкнул он, перекрывая завывание сирен. — Немедленно в гостиницу!

— Но мы остановились в «Замке Эдо»!

— Мне плевать, пусть даже в подвале! Заходите в ближайшую гостиницу и оставайтесь там! — Он загнал их в «Странника во Времени», который и оказался ближе остальных. Кому куда положено, разберутся позже, когда опасность минует.

Еще через пять минут Общий зал практически опустел. Десятки побледневших туристов толпились за дверями магазинов и ресторанов, отрезанные от своих гостиниц. По мостовой Общего расхаживали только патрули службы Безопасности, санитарного контроля и ДВВ. На углу Малой Агоры Кит увидел еще двух мертвенно-бледных парней из Безопасности, тащивших окровавленные останки еще одной миниатюрной женщины с длинными, темными волосами. Этой помощь была уже не нужна. Ей перерезали горло, а живот искромсали до неузнаваемости.

Кит хрипло выругался, загнал в вестибюль «Странника во Времени» последнего туриста и подошел к ближайшему патрулю узнать, чем может помочь. В руках у Уолли Клонца захрипела рация:

— Срочно санитаров в Валгаллу! Обширное кровотечение в кафе «Лангскип»!

— Посылаю, — отозвался чей-то перепуганный голос.

— Что могу поделать я? — спросил Кит у Уолли, когда тот отослал на место происшествия группу ребят из санитарной службы.

— Кит? Слава Богу! Попробуй найти кого-нибудь из Совета Семерых, пусть организуют на поиски своих, из Нижнего Времени. Нам нужна облава по всей станции. Джек-Черт-Его-Подери-Потрошитель прорвался сюда сквозь Британские, и теперь его самозваные послушники совсем рехнулись, нападая на всех женщин на станции, кому не повезло иметь небольшой рост и темные волосы. Кит ахнул от страшной догадки.

— Бог мой! Они пытаются убить Шахди Фероз!

— Что?

— Шахди Фероз! Она прошла сквозь Британские следом за Потрошителем. Он пытался похитить ее, но уронил в толпе. Я оставил ее, лежащую без сознания, в зоне для отбывающих.

Уолли Клонц нажал на кнопку рации.

— Внимание, Клонц на связи. Код «Восемь-Дельта». Разыскивается человек, доктор Шахди Фероз. Срочный поиск. Потрошитель охотится за ней.

Рация захрипела, пробормотала что-то невнятное, потом сквозь помехи все-таки прорезался человеческий голос:

— Вас понял, код «Восемь-Дельта». Ищем Шахди Фероз.

— Я возвращаюсь на «Викторию», — хрипло объявил Кит. — Попробую найти ее там.

Уолли кивнул, и тут же рация его снова захрипела. Кит пустился бегом, и Уолли взмахом руки отправил пару агентов ДВВ следом за ним. Никогда еще Общий зал не был таким пустынным. Десяток с лишним раненых, убийство во время беспорядков у Британских и трое женщин, изрезанных поклонниками Потрошителя. Три сигнала «Семь-Красный» за, можно сказать, столько же минут… Сколько еще людей погибнет, пока им удастся остановить этого маньяка и его поклонников? Если его вообще можно остановить? То-то Джон Кеддрик, чтоб ему было пусто, потирает сейчас руки. И одному Богу известно, как поведут себя в этой ситуации чертовы агенты МВСГ. Шангри-Ла отчаянно нужно было чудо.

Кит всерьез опасался, что свой лимит на чудеса они уже исчерпали.

Глава 13

Йанира Кассондра медленно просыпалась от мучившего ее кошмара. До нее доносился обычный городской шум: стук колес по булыжникам, ясные голоса, говорившие на почти непонятном английском, смех играющих детей… Она пошевелилась под теплыми одеялами и в замешательстве повернула голову к источнику этих звуков. Постоянно ощущавшееся ею цепенящее присутствие чего-то чудовищного, от которого она не могла отделаться во все прошлые свои пробуждения, куда-то исчезло. Несколько минут она даже не могла заставить себя поверить в это, даже когда открыла глаза и увидела совершенно незнакомую ей бедную, но чисто убранную комнатку.

Кто-то пошевелился рядом с ней, и она медленно сфокусировала взгляд на знакомом лице. Она узнала его сразу же, однако перемены в этом знакомом, любимом лице потрясли ее сверх меры. Лицо Маркуса избороздили морщины, волосы на висках тронула седина, а в глазах застыла тревога. Но улыбка его, когда он взял ее за руку, грела не хуже солнечного света, как и прежде.

— Ты дома, Йанира. В безопасности. Она подняла дрожащую руку, дотронулась до его лица, ощутила пальцами влагу.

— Как?

— Мы выследили его. Он читал лекцию, и мы проследили его до того места, где он спустился под улицы. Мы нашли тебя после того, как он ушел, вынесли тебя из той ужасной комнаты и принесли домой. Мы в Лондоне, любовь моя, в Спитафилдз, скрываемся вместе с Ноа и Джиной. Девочки тоже здесь.

Она заплакала от облегчения, от отпустившего ее ужаса. Маркус крепко обнимал ее, и она прижималась к нему, оживая с каждым прикосновением его губ и рук.

— Я пыталась бежать, — прошептала она, — но он поймал меня. Держал меня, опоенной зельем. Он хотел использовать меня, Маркус, чтобы добиться власти…

— Он сошел с ума, — хрипло произнес Маркус.

— Да. Он — Потрошитель.

Маркус успокаивающе прижал ее к себе.

— Ты никогда его больше не увидишь. Обещаю. Когда первая буря эмоций наконец схлынула, Йанира откинула голову и встретилась взглядом с Маркусом.

— Я хочу видеть наших детей, муж мой.

Маркус колебался.

Йанира погладила его седеющие виски.

— Скажи мне.

— У нас не было другого выбора, — начал он перехваченным мукой голосом. — Они гнались за нами в Колорадо. Юлий… — Голос его дрогнул. — Юлий погиб, любовь моя. Их убийца подстерег его. Мы с Ноа увезли девочек — сели на поезд и уехали на запад.

Она вдруг поняла, откуда взялись седина в его волосах, морщины на лице, нежелание звать девочек…

— Так вы не возвращались на станцию, — потрясенно прошептала она. — Значит, для вас прошло три года, верно? Он кивнул:

— Прости меня, пожалуйста…

Она не смогла удержать слезы, но подняла дрожащую руку и положила ее ему на губы.

— Нет, тебе не в чем оправдываться. Я видела, что делает с людьми война. Эфес сражался за свою независимость. И разве мой брак с афинянином не был частью этой войны, разве не принесли меня в жертву? Просто нас с тобой, Маркус, захватила другая война. На нас напали те, кто охотится за жизнью Джины. Они используют безумцев вроде тех, из «Ансар-Меджлиса», чтобы разрушать и запугивать. В такой войне три года разлуки, три года из жизни моих детей — почти ничто. Вообще ничто — в сравнении с угрозой потерять тебя.

Страх ушел из его глаз, а на место его пришли слезы. Он поцеловал ее — так осторожно, словно она была сделана из хрупкого алебастра, — и пригладил черные кудри, прилипшие к мокрым щекам. Потом он подошел к двери и окликнул девочек. Артемисия превратилась в высокую, красивую семилетнюю девицу с большими черными глазами и до забавного взрослым выражением лица. Геласия цеплялась за руку сестры и разглядывала Йаниру ясными, полными испуганного любопытства глазами.

Маленькая Геласия заговорила первой.

— Ты и правда наша мамочка?

У Йаниры перехватило горло. Вместо нее ответила Артемисия, в голосе которой слышались явственные британские нотки.

— Ну конечно, ты что, забыла? — И тут же, забыв про сестру, бросилась через комнату к ней в объятия.

— Я так соскучилась по тебе, мама!

— Ох, милая…

Маленькой Геласии тоже не терпелось как можно быстрее ввести пропадавшую столько времени мать в курс своей жизни и рассказать ей о новой кукле и о тех уроках, что брали они у Ноа.

— Я умею читать! — гордо заявила она. — Меня папа с Ноа научили!

— Ты у меня всегда была умницей, — улыбнулась Йанира. — И ты, и Мисси, обе. — Она нежно взъерошила волосы старшей дочери. — Ну и чему вас учат, Мисси?

— Английскому, и греческому, и латыни, — гордо ответила та. — Это папа. А истории, и математике, и географии — это Ноа и Джина. — На лице ее мелькнула застенчивая улыбка. — Мы и будущее изучаем тоже. У Ноа есть маленький компьютер, вроде лага разведчика, так что мы, когда вернемся домой, на станцию, будем понимать их науки и технику.

Домой, на станцию…

— Ты соскучилась по станции? — тихо спросила Йанира.

Артемисия кивнула:

— Иногда. Соскучилась по детскому саду, и телевизору, и музыке. И я скучаю по дяде Скитеру. Помнишь, как мы кормили большого птеродактиля, и он опрокинул на себя ведерко с рыбой? Я, наверное, ничего другого и не помню уже. Мы тогда так смеялись, так смеялись…

— Нам всем не хватает дяди Скитера, — согласилась Йанира. — Как только опасность минует, мы вернемся домой.

Взгляд Артемисии сказал Йанире, что девочка слишком отчетливо помнит события, происходившие на станции в день, когда они ее покинули.

— Да, мама. Когда опасность минует. Если нехорошие дяди придут сюда, я помогу Ноа, Джине и папе убить их.

Йанира вздрогнула. Вот она, еще одна жертва войны: невинность.

— Тогда будем надеяться, — мягко заметила Йанира, — что злые дяди никогда не придут сюда, ибо я никому не дам в обиду своих маленьких девочек.

Обнимая своих дочурок, Йанира ощущала угрозу, клубившуюся за стенами их маленького домика в Спитафилдз. Но это была не та черная угроза, которую ощущала она в присутствии Джона Лахли. Эта угроза была холодной, и источник ее лежал где-то в будущем, за Главными Вратами станции. Но где-то неподалеку, на грязных, пропитанных дождем лондонских улицах, рыскали убийцы, охотившиеся за Джиной, да и за ними всеми…

* * *

Скитер поднялся еще до рассвета и вскоре в сопровождении Марго отправился в город. Они вышли из Сполдергейт-Хауса во главе отряда носильщиков, конюхов и даже двух горничных, вызвавшихся участвовать в поисках.

— Сначала займемся Сохо, — проинструктировала их Марго в полутемной конюшне. — Будем прочесывать улицу за улицей, заходя во все одежные лавки. Нас интересуют торговцы и купцы, которым всучили фальшивые банкноты. Поспрашивайте как бы невзначай; может, что-то и наклюнется. Если натолкнетесь на что-то интересное, свяжитесь со мной и Скитером. У меня наушник под шляпкой, так что можете дать мне сигнал по радио. — Она раздала всем миниатюрные передатчики, которые тут же исчезли в карманах плащей. — Я бы посоветовала всем захватить зонты: дождь, похоже, еще усилится. Да, вот еще фотографии, которые мистер Гилберт распечатал ночью. — Она раздала наклеенные на картон карточки Ноа Армстро, Маркуса и «Бенни Катлина» такими, какими засняла их на свой лаг во время лекции. — Вопросы есть? Ладно, тогда начнем.

Экипаж «Путешествий во Времени» доставил Скитера и Марго на Риджент-стрит — фешенебельную улицу, вдоль которой выстроились заведения модных портных, сапожников, ювелиров. В этот ранний час, однако, империя моды в центре Лондона была почти пуста.

— На самой Риджент-стрит мы, пожалуй, искать не будем, — пояснила Скитеру Марго, придерживая подол и зонтик, пока он помогал ей выйти из экипажа. — Просто Риджент-стрит является западной границей Сохо, в котором полным-полно магазинов средней руки. Эти-то, — она махнула рукой в сторону вывесок дорогих магазинов Риджент-стрит, — не откроются еще часа два, а Сохо просыпается с ранними птицами, точно так же как тамошние покупатели.

Она оказалась права. По мере того как они со Скитером продвигались на восток, улицы становились все оживленнее. По мостовым громыхали развозные фургоны, ломовые битюги, выгибая шеи, звонко цокали по булыжнику огромными подкованными копытами. Торговцы с лязгом открывали ставни, прилаживали к дверям маленькие медные колокольчики; приказчики раскладывали товары в витринах по своему усмотрению или торговались с развозчиками. Продавщицы, нарядные как брошки у них на платьях и передниках, с улыбкой приветствовали первых покупателей. Аппетитный аромат из открытых дверей пекарни заставил Скитера истекать слюной.

— Начнем отсюда, — решила Марго, кивнув в сторону приличного вида магазина готового мужского платья.

Скитер придержал дверь, пропуская Марго внутрь. Внутри их приветствовал мужчина средних лет в ладно скроенном, хотя и недорогом костюме.

— Доброе утро. Чем могу помочь? Марго отвечала ему неожиданно холодной улыбкой, заставившей Скитера приглядеться к ней внимательнее.

— Доброе утро, — вежливо кивнула она. — Моя фамилия Смити, сэр, а это мистер Джексон из Америки. Мы надеемся, что вы сможете помочь нам в одной довольно щекотливой ситуации. Мистер Джексон работает у Пинкертона — это вроде частного сыскного агентства. Он приплыл в Лондон по следу фальшивомонетчика — человека, лишившего меня значительной суммы, потерять которую я не могу себе позволить.

— Фальшивомонетчика? — В простодушных глазах приказчика мелькнула неподдельная тревога. — Уж не хотите ли вы сказать, что у нас, в Сохо, орудует фальшивомонетчик?

Скитер достал образец Голдиных банкнот.

— Вот несколько подделок, которые я получил от мисс Смити. У меня есть основания полагать, что человек, изготовивший эти банкноты, сбывает их где-то в Сохо. Эта юная леди — не единственная его жертва. Я шел за этой шайкой от Колорадо до Нью-Йорка и дальше, в Лондон, и я намерен изловить их, сэр.

Приказчик состроил сочувственную физиономию.

— Надеюсь! Сейчас же проверю нашу кассу! — Он старательно порылся в стопках банкнот в кассе, но не нашел ни одной, напоминающей Голдины фальшивки. Не узнал он и ни одного джентльмена на фотографиях, предложенных ему Скитером. Сосредоточенно нахмурившись, он вгляделся в них и сокрушенно покачал головой. — Нет, сэр, боюсь, что не знаю никого из них. Но я, конечно же, буду держать ухо востро и тотчас же извещу своего хозяина, чтобы он остерегался фальшивых пяти — и десятифунтовых бумажек.

— Моя карточка. — Скитер протянул ему одну из нескольких дюжин визиток, срочно напечатанных для него в Сполдергейте сегодняшней ночью. — На случай, если всплывет что-нибудь.

— Премного обязан, сэр, — искренне раскланивался приказчик, — за ваше предостережение. Буду держать вашу карточку в ящике кассы.

Скитер напялил цилиндр, Марго поблагодарила приказчика, и они направились в следующий магазин. А потом в следующий. Так переходили они с улицы на улицу до тех пор, пока у Скитера не заболели ноги и горло, а непрерывно моросивший дождь не сменился ливнем. Они с Марго поспешно раскрыли тяжелые зонты и сверились с часами из жилетного кармана Скитера.

— Час дня. Ничего удивительного, что ноги отваливаются.

— А у меня живот присох к позвоночнику, — с трагической миной заявила Марго. — Давай-ка найдем что-нибудь перекусить, прежде чем продолжать поиски.

Однако и вторая половина дня оказалась не более урожайной, чем утро. Когда Марго признала поражение, уже сгущались сумерки, а вечерний холод лез под воротник Скитерова плаща.

— Боюсь, сегодня мы ничего больше не добьемся, — вздохнула Марго.

— Может, кому-нибудь повезло больше, чем нам?

— Они бы связались с нами, — мотнула она головой. — Все, возвращаемся в Сполдергейт. Обменяемся результатами и разработаем план действий на завтра.

— Мои ноги и думать боятся о завтрашнем дне, — простонал Скитер, взмахом руки подзывая кеб. Открытая с трех сторон двуколка остановилась у тротуара.

— Бэттерси, — скомандовала Марго, когда Скитер подсадил ее в экипаж. — И я справлялась у Могга!

— Э, разве я когда обманывал леди, мисс? Кебмен натянул вожжи, и они тронулись с места.

— Что еще за Могг? — поинтересовался Скитер, устраиваясь удобнее на сиденье и сражаясь со своим упрямым зонтом.

— Карты Могга. — Марго достала из сумочки небольшой буклет и протянула ему. — Изучи их как следует. Здесь названа стоимость проезда из одной части города в другую — почти все мыслимые маршруты. Иначе кебмены обдерут тебя как липку.

— Учту непременно, — кивнул Скитер. Они свернули за угол и сразу же оказались в гуще уличного движения. За каких-то несколько секунд они едва не столкнулись с двумя телегами и фургоном, а огибая незнакомую Скитеру площадь, выслушали не совсем сдержанные комментарии еще нескольких кебменов. — Если мы переживем эту поездку, — добавил он. — Черт, да по сравнению с этим движением даже Нью-Йорк — так, деревня.

Марго только наморщила нос.

Как она и предсказывала, никому так и не удалось найти ни следа фальшивых банкнот, ни свидетеля, опознавшего Армстро, Катлина или Маркуса. В общем, опуская измученные ноги в лохань с блаженно горячей водой у себя в спальне, Скитер испытывал сильнейшее разочарование. Может, они просто не покупали одежды в Сохо? Или им повезло, и они расплачивались до сих пор настоящими банкнотами? Что еще такого могут они покупать, чтобы расплачиваться за это Голдиными фальшивками? Пищу, разумеется, и уголь для плиты и камина. Но за это не обязательно платить пяти — и десятифунтовыми бумажками…

— Ну, — вслух произнес он, — должны же они жить где-то, верно? — Сколько у них было с собой денег: достаточно, чтобы купить дом, или им приходится снимать квартиру? Скорее последнее, если только Армстро не нашел себе прибыльной работы. Судя по записям Голди, она поменяла «Бенни Катлину» не так уж много денег, так что на дом в Лондоне у них хватить не должно, даже на самую что на есть развалюху. Но если они снимают жилье, им приходится расплачиваться, и не медяками. — Интересно, как снять дом в Лондоне?

Он озвучил этот вопрос за обедом — Кедермен объявил, что будет питаться у себя в комнате. Малькольм задумчиво поболтал ложкой в тарелке черепахового супа — не из настоящей черепахи, разумеется. Никто в Сполдергейте не покупал черепаховое мясо для супа, хотя как виду черепахам ничего не угрожало еще как минимум лет сто.

— Мы не предпринимали расследований в этом направлении, Скитер, потому что искать человека в Лондоне, обходя агентства по сдаче жилья в аренду, еще дольше, чем проверять все больницы и лазареты. Но теперь мы ищем не одного Бенни Катлина, а целую законспирированную группу, не так ли? Да, пожалуй, искать группу уже можно. Снять жилье можно разнообразными способами, но обычно все же с помощью агентства. У некоторых таких фирм уже есть телефоны. Надо посадить кого-нибудь в Сполдергейте на телефон, пусть обзвонит их, пока мы будем искать по другим направлениям. В большую часть, конечно, придется наведаться лично.

Мисс Теней, помощница администратора Сполдергейта, предложила составить список.

— Я начну обзванивать их, как только они откроются завтра утром.

— Спасибо, — благодарно улыбнулся ей Скитер. Когда он наконец плюхнулся в постель, ему снились бесконечные магазины, по витринам которых стекал грязный серый дождь, бесконечные ряды лиц, глупо моргающих в ответ на его бесконечные расспросы. Когда же он проснулся, все вернулось: и ноющая боль в ногах, и серый свет из окна, и бесконечный плеск дождя на улице, и невеселое сознание того, что он должен снова волочить свои распухшие ноги по лабиринту лондонских магазинов. Он вздохнул, со стоном выполз из-под одеяла и приготовился к новому дню поисков.

Может, есть какой-нибудь менее хлопотный способ быть хорошим?

* * *

Очнувшись на полу Общего зала, Шахди Фероз поняла, как ей повезло. Она была жива. Честно говоря, она вообще не ожидала, что очнется. Она сделала попытку пошевелиться и тут же прикусила губу, чтобы не охнуть от боли. Она решила полежать еще немного. Насколько она могла разглядеть заплывшим взглядом, на площади продолжала бушевать драка. Судя по тому, как было избито все ее тело, по ней прошлась толпа перепуганных туристов, и не один раз. Даже единственный, хотя и сокрушительный удар Джона Лахли, пришедшийся ей в висок, не шел ни в какое сравнение с тем, как болели ее непослушные руки и ноги, не говоря уже о спине.

И все равно, в то мгновение она была благодарна уже тому, что Джон Лахли уронил ее. Что бы он с ней сделал… Она вздрогнула, вспомнив отрезанную голову Доминики Нозетт у него в руке. Бедная, глупенькая Доминика. Остальная часть ее лежала в подвале Нового Скотленд-Ярда в Уайтхолле; они видели на экране, как Лахли бросил ее изувеченный торс и игриво сделал ей ручкой на прощание. Шахди сжала и разжала на пробу пальцы, пытаясь понять, согласится ли ее тело встать на четвереньки, когда кто-то рывком поставил ее на ноги. Ослепительный свет ударил ей прямо в глаза, и весь мир взорвался бьющими по нервам криками:

— Доктор Фероз!

— Расскажите!

— Это правда Джек-Потрошитель?

— Как вы позволили этому монстру…

Она пошатнулась и упала бы, если бы не столкнулась с кем-то выше ее ростом. И гораздо тяжелее. Этот «кто-то» схватил ее за плечи, удержав на ногах, и тут в ее затуманенное от боли сознание прорвался новый голос:

— Видит Бог, вы ответите за это!

Прежде чем зрение ее успело проясниться, ее потащили вперед, буквально тараня ею толпу, добавляя новые синяки ее избитому телу. Еще не оправившаяся от удара Лахли, она даже не могла отбиваться. Ко времени, когда в голове прояснилось настолько, чтобы понять, что на нее напали — снова! — и что ее похитил какой-то новый маньяк, в поле зрения не оказалось ни одного охранника.

Шахди уперлась каблуками в пол.

— Пустите меня!

Она не представляла себе, чье лицо увидит, обернувшись.

Сенатор Джон Кеддрик, во всяком случае, даже не входил в список претендентов. Она ахнула и выдернула руку.

— Что вы себе позволяете! А ну уберите от меня руки!

— Черта с два! — рявкнул Кеддрик, волоча ее дальше. — У нас с вами разговор в администрации. Я жду ответа на кое-какие вопросы!

Она вырвалась еще раз, на этот раз готовая драться.

— Дотроньтесь до меня еще раз, и я засажу вас в тюрьму за оскорбление действием!

Прежде чем Кеддрик успел ответить — или снова схватить ее за руку, — на них снова навалилась толпа репортеров, крича наперебой и тыча им в лица микрофонами и объективами. Откуда-то возник агент ДВВ в мундире.

— Слава Богу! Вы ее нашли! — крикнул агент и заговорил в свою рацию. — Отбой коду «Восемь-Дельта», доктор Фероз у меня, цела.

— Вас понял, ведите ее сюда.

— Доктор Фероз, немедленно идите со мной. Ваша жизнь в опасности.

Еще один патруль Безопасности устремился к ним, загородив Шахди телами и оттолкнув репортеров с внезапной решительностью, поразившей ее.

— Что происходит? — спросил Кеддрик.

— Доктор Фероз находится под защитой службы Безопасности. Мы отведем ее в безопасное место. Слуги Потрошителя ищут ее, чтобы убить.

Пока смысл этого шокирующего заявления доходил до нее, охранники чуть не бегом протащили ее через всю станцию и втолкнули в двери отдела Безопасности, оставив на пороге взбешенного сенатора и с полсотни репортеров, выкрикивавших вопросы, на которые никто не отвечал. В вестибюле царил форменный хаос. Выбегали в Общий агенты, чертыхаясь, расшвыривая журналистов и не обращая внимания на попорченное съемочное оборудование. Телефоны надрывались, но их почти не было слышно сквозь периодическое взревывание сирен. Диспетчеры выкрикивали в микрофоны распоряжения патрулям, а под потолком извергали потоки свежей информации громкоговорители служебной связи.

Разъяренный Джон Кеддрик пробился-таки в вестибюль, постоял немного, глядя на царившее в нем смятение, и, сжав рот до такой степени, что тот почти исчез, шагнул к стойке дежурного. Растрепанная дама за стойкой кричала что-то в микрофон. Дальнейшего Шахди не увидела, поскольку ее пропихнули дальше, в коридор с рядом закрытых дверей.

— Сюда, доктор, — сказал ее провожатый. Они свернули за угол и столкнулись с кем-то фута на два выше Шахди. Она пошатнулась, врезалась в стену, выпрямилась и увидела — снизу вверх — Ронишу Аззан, заместителя управляющего станцией Шангри-Ла.

— Доктор Фероз? — вскинула брови Рониша Аззан. — Слава Богу. Мне сообщили, что вас нашли. Будьте добры, идите со мной. Я специально спустилась за вами.

За спиной мисс Аззан замаячила чья-то массивная фигура, стремительной торпедой надвигавшаяся на них. Шахди удивленно зажмурилась. Булл Морган вышел из заключения. Вылетевший из-за угла Кеддрик застыл, онемев от изумления.

— Почему он не в камере? — выпалил он наконец, брызгаясь слюной.

— Почему он здесь, черт побери? — рявкнул управляющий, сильно напоминая в этот момент Шахди злобного питбуля.

Кеддрик вспыхнул, раздув ноздри в почти неконтролируемом бешенстве.

— Аззан, вы ответите за это головой! Как вы смели выпустить из тюрьмы этого преступника?

Булл Морган просто отодвинул его плечом.

— Вон из помещений моей службы. Вы мешаете моим сотрудникам действовать в режиме чрезвычайного положения. Убирайтесь отсюда или займите место в изоляторе. Та камера, в которой я сидел, как раз освободилась.

— Да как вы смеете…

В руках у агентов Безопасности, сопровождавших Шахди, как-то сразу появились наручники, а на лицах — зловещие ухмылки.

— Мистер Морган никогда не бросает слов на ветер, сенатор, — с усмешкой сообщил ближний из них. — И ДВВ — тоже.

Еще мгновение Кеддрик брызгал слюной, потом повернулся и устремился прочь. Булл движением фокусника извлек из кармана сигару и откусил конец.

— Лучше проводите этого говнюка до гостиницы. Видит Бог, нам не нужно, чтобы с ним что-нибудь случилось.

Пара ребят из Безопасности поспешили за сенатором, а Булл тем временем взял у своего заместителя рацию.

— Бенсон! Докладывай, мать твою! — Он отошел прежде, чем Шахди успела услышать ответ. Рониша Аззан зашагала следом, увлекая за собой Шахди.

— Мисс Аззан, — сказала Шахди, морщась от боли при быстрой ходьбе. — Я не знаю, что означает этот ваш код «Семь-Красный», но мне известно, что на станции находится Джек-Потрошитель, и в настоящий момент мне известно о докторе Джоне Лахли больше, чем кому-либо другому в Шангри-Ла.

Ее высокая спутница благодарно кивнула:

— Что ж, доктор, вот вам и занятие.

Еще через пару минут Шахди оказалась в эпицентре грандиознейшего кризиса за всю историю туризма во времени и думала, с чего начать свой рассказ побледневшим от волнения сотрудникам станции.

* * *

К концу первой недели в Лондоне Скитеру Джексону начало казаться, что Джина Кеддрик и Ноа Армстро сами шьют себе одежду. Или что Ноа купил весь гардероб еще в Штатах и привез его сюда пароходом. Обойдя несколько сотен портных и магазинов готового платья в Сохо, они так и не обнаружили ни малейшего следа пропавшей дочери сенатора и ее спутников. Опросы агентов по продаже и аренде недвижимости тоже не дали ничего. Никто из них не нашел у себя фальшивых ассигнаций, не узнали они и никого на фотографиях, которые показывали им Скитер и его помощники.

По предложению Малькольма зону поисков распространили на Ист-Энд — гораздо более опасные для работы районы города. Здесь поисковые группы в целях безопасности состояли как минимум из трех человек. Кроме того, также по предложению Малькольма, Сид Кедермен оставался в Сполдергейте, контролируя работу групп, опрашивавших частных врачей и фельдшеров. Сам опрос, как и прежде, проводили сотрудники Сполдергейта и носильщики «Путешествий во Времени».

В первую экскурсию по Ист-Энду Скитера сопровождали два закаленных профессионала: Малькольм и Марго — они желали удостовериться, что он владеет ситуацией достаточно, чтобы отпускать его с парой конюхов. Они углубились в лабиринт грязных, зловонных улиц Уайтчепла за час до рассвета, но жизнь там уже била ключом. Обитатели этого печально известного района завтракали, опрокидывая в глотку галлоны дешевого джина и пива и закусывая это значительно меньшими количествами жареной рыбы с хлебом. Женщины, кряхтя, ковыляли по улицам, словно им не удалось прилечь за ночь. Собственно, так оно и было — если речь шла о проститутках, которым не удалось набрать денег на ночлежку. Спившиеся — а Скитер успел услышать достаточно разговоров, чтобы понять, что многие из этих женщин пьют горькую, — спустили свои с таким трудом заработанные гроши на пойло. Похоже, в здешней социальной среде это было обычным явлением.

Доверху груженные телеги и фургоны громыхали по Хаундсдич, Олдгейт-Хай-стрит и Коммершл-стрит; запряженные в них битюги обросли шерстью к зиме. На юг, к порту, тянулись фургоны с добром на экспорт во все концы мира, а навстречу им везли строевой лес, мешки хлопка, стопки шкур и мехов, слитки чугуна и меди для литейных мануфактур, вонючий дым из труб которых окрашивал небо над Уайтчеплом в черный цвет. Из открытых фабричных окон несся визг пил и лязг молотов.

И люди, люди повсюду: со въевшейся в кожу угольной пылью и фабричной копотью, которые не смыть дешевым щелочным мылом. Женщины в неряшливых платьях, несколько лет как вышедших из моды, пекли хлеб, тащили корзины с цветами, резали мясо за витринами мясных лавок, задние комнатки которых часто хранили страшную тайну подпольных абортов. Мужчины тащили на плечах мясные туши или корзины с потрошеной рыбой, направляясь на зловонные рынки, где бездомные кошки и жирные крысы дрались из-за потрохов или рыбьих голов. Другие толкали перед собой тачки с кирпичом или строительным камнем, тащили на кожаных ремнях точильные станки, переходя от порога к порогу с предложением поточить ножи. Мальчишки-посыльные тащили корзины овощей или тяжелые охапки газет. Некоторые торговали с тачек ржаво-красной кирпичной пылью, расфасованной в маленькие кульки. Какой-то мальчишка держал в руках настоящего хорька, а на потертом кожаном поводке — рыжего спаниеля.

— Боже праведный, он что, продает этого хорька? — изумленно спросил Скитер.

Малькольм проследил направление его взгляда.

— Нет, не продает. Этот мальчишка — крысолов. Чтобы крыс извести, надо хорька завести, — добавил он, явно цитируя народную мудрость. — Впрочем, большую часть дня он проводит в лучшей части города. Выводит крыс в домах богатых леди. Хорек выискивает их и выгоняет, а спаниель убивает.

— А мальчишка получает звонкую монету от пожилой леди, которая до истерики боится крыс, — предположил Скитер.

Марго покачала головой:

— Скорее от горничной или экономки, которая боится потерять место из-за того, что крысы прогрызли ход в кладовую или устроили гнездо в лучшем белье.

— Что ж, ясно, — вздохнул Скитер, когда мальчишка прошмыгнул мимо них, держа путь на запад. Тут он заметил длинный, узкий деревянный стол, накотором несколько девушек раскладывали для просушки какую-то странную, темную массу. — А эти-то что делают?

— Сушат спитой чай, — улыбнулся Малькольм.

— Сушат? Это еще зачем?

Марго хихикнула.

— На торговле спитым чаем наживают целые состояния. Экономки или кухарки в богатых домах продают за гроши спитой чай, потом вот эти девицы сушат его, придают ему товарный вид и продают в бедных кварталах.

— Спасибо, буду знать. Ни за что не буду покупать чай в этих краях. Что это за порошок они туда подсыпают? Вонь жуткая.

— Лучше не спрашивай, — успокоил его Малькольм.

— Пожалуй, ты не захотел бы знать и того, что здесь едят, — добавила Марго. — Здесь до сих пор нарушаются законы, запрещающие добавлять в пищу самую уж гадость. Ну, например, кирпичную пыль в колбасу — для цвета.

— И без ленча обойдусь. Я вообще не великий едок. — И правда, прожив пять лет в юрте Есугэя Доблестного, научишься затягивать пояс, если хочешь выжить. Впрочем, есть кирпичную пыль ему еще не приходилось, это точно. Тем временем они миновали «Десять Колоколов» — кабак, занявший стратегически выгодную точку на углу оживленных Коммершл-стрит и Фурнье, откуда уже виднелся блестящий шпиль церкви в Спитафилдз. Убого одетые мужчины у входа глазели на неспешно разгуливающих мимо усталых женщин. Те в свою очередь бросали на них оценивающие взгляды. Оборванная старуха, торговавшая у входа жареными каштанами, не обращала на проституток внимания, сосредоточив его исключительно на покупателях. Одна из женщин остановилась отдохнуть, прислонившись к стене, но ее тут же согнал с места констебль.

— Давай двигай, покуда не забрал тебя в участок! Женщина отвечала ему не на чистом английском — Скитер так и не понял этих выпаленных очередью неразборчивых слогов, — но послушно двинулась дальше по улице. Скитер почесал в затылке.

— Что это они, а?

— Им не разрешается занимать какое-то определенное место, — тихо ответил Малькольм. — Им положено все время ходить. Они переходят от паба к пабу или просто кружат вокруг таких зданий, как церковь Святого Ботольфа. Ее здесь так и называют: «потаскушья церковь». Иногда они циркулируют по определенным участкам, но не останавливаются надолго, чтобы их не арестовали. Так, Мэри Келли патрулирует участок, прилегающий к «Десяти Колоколам» — вот здесь. Говорят, она очень ревниво охраняет свою территорию. Но, конечно, это может быть просто выдумка завистниц. Она очень хороша собой и живого нрава. Она любит петь, а мужчинам это нравится.

— Женщины вроде Лиз Страйд, — вмешалась в их разговор Марго, — наверняка терпеть ее не могут за это.

Скитер видел фотографии Длинной Лиз — мужеподобной шведки с лошадиным лицом и ртом, в котором недоставало половины зубов. Не повезло с внешностью бедняге. Говорили, ее сожитель был совершенно раздавлен ее смертью.

— Ладно, — прокашлялся Скитер. — Откуда мы начнем? Я и не представлял, что Ист-Энд так велик.

— Тьфу, это еще что, — ухмыльнулась Марго. — Видел бы ты доки. Причалы тянутся до бесконечности. Малькольм искоса посмотрел на свою невесту.

— Боюсь, мистер Джексон еще более чем успеет прогуляться по портовым кварталам до окончания этой истории. Что ж, мистер Джексон, вы познакомились немного с Уайтчеплом, так что имеете представление об этих местах. Я предложил бы начать с Миддлсекс-стрит. Если они покупали свой гардероб в Ист-Энде, это наиболее вероятное место.

— Что ж, ведите, — покорно вздохнул Скитер. Малькольм повел их мимо храма Христа, выделявшегося ярким белым пятном на фоне окружающей закопченной застройки, и свернул к расположенной в квартале к западу Миддлсекс-стрит. Воскресный платяной рынок, давший улице ее знаменитое прозвище, был, разумеется, закрыт, но магазины, торговавшие недорогой готовой одеждой, уже работали. Малькольм распахнул дверь ближнего к ним, пропуская внутрь Скитера и Марго. Стоило двери с тяжелым стуком закрыться за ними, как бедно одетая, но чисто умытая девушка за прилавком с подозрением уставилась на их дорогие костюмы.

— Чего нужно? — не самым любезным тоном поинтересовалась она. — Уж не покупать ли чего? Свое-то платье, поди, не здесь брали, а?

Малькольм снял цилиндр.

— Доброе утро, мисс. Конечно, нет, вы весьма наблюдательны. Мы только надеялись, что вы смогли бы нам помочь. Мы кое-кого ищем.

— Голову-то мне не дурите, я сроду никого не закладывала, — буркнула девица.

Малькольм как бы невзначай извлек из кармана блестящий шиллинг.

— Джентльмены, которых мы разыскиваем, мисс, — иностранцы. Иностранные воры и мошенники. Они обманули вот эту молодую леди на значительную сумму денег, расплатившись фальшивыми банкнотами, да и меня изрядно подвели, отдав своими фальшивками выигрыш в карты неделю назад.

— Сделайте, грит, одолжение, мисс, — заговорила вдруг Марго совершенно незнакомым Скитеру голосом, — у меня, грит, мельче ничего не найдется, так я ему цельных четыре квида сдачи дала — больше, чем та бумага стоит, на которой он сам их напечатал, поганец.

Девица удивленно округлила глаза. То ли ист-эндский говор Марго, то ли правдоподобность поведанного ею рассказа, то ли обе эти причины вместе стали тому причиной, но от подозрительности не осталось и следа. Скитер выступил вперед, держа в руке одну из Голдиных банкнот.

— Моя фамилия Джексон, мэм, я из Америки. Я выслеживаю этих преступников от самого Нью-Йорка, где они подделывали доллары. Вот одна из их фальшивок. — Он поднял ассигнацию и подержал, чтобы девушка хорошенько ее разглядела, потом достал фотографии. — Вы не видели никого из этих людей?

Продавщица взяла толстые картонки с наклеенными на них отпечатками и внимательно всмотрелась в них по очереди.

— Нет, — произнесла она наконец. — Никаких таких ублюдков навроде этих не видела. Но я буду смотреть в оба, точно говорю. — Она вернула фотографии и банкноту и недобро усмехнулась. — Помяните мое слово, в оба буду смотреть.

Малькольм протянул ей маленькую белую карточку.

— Если вы увидите их, вы сможете найти меня по этому адресу. — Следом за карточкой он протянул ей шиллинг, который та поспешно убрала в карман вместе с карточкой Малькольма. Он снова надел цилиндр. — Всего вам хорошего, мисс.

Они попытали счастья в следующем магазинчике на Миддлсекс-стрит, потом в следующем и еще в одном. Каждый раз Малькольм заводил разговор, а потом в него вступал Скитер в роли американского сыщика. Так они прошли почти весь квартал, когда за их спиной послышался взволнованный голос:

— Мистер Мур, сэр! Погодите минутку, мистер! Они обернулись и увидели ту девушку, которую опрашивали первой на этой улице. Задыхаясь, бежала она им вслед, и у Скитера вдруг затеплилась робкая надежда.

— Эх, и рада же я, что вы еще не ушли! — выпалила она, догнав их. — Хозяйка только вошла — ясное дело, ее это магазин, а не мой, вот я ей и сказала то, что вы говорили. Ей кажется, может, она их знает, мистер.

Скитер возбужденно переглянулся с Марго.

— Ради Бога, позвольте нам поговорить с вашей хозяйкой, — сказал Малькольм.

Спустя минуту они уже показывали фотографии плотной пожилой даме с седыми волосами и плохими зубами.

— Он это, точно говорю, — заявила она, ткнув пальцем в фотографию Ноа Армстро. — В воскресенье дело было — ну, когда рынок-то на улице торгует. У Салли, у свояченицы моей, лоток здесь. Так она продала с пяток костюмов в воскресенье, а этот тип, он дал ей пятерку. А цена этой пятерке — грош, и тот ломаный, как платить пришлось. Помню я поганца этого, потому как стояла рядом с Салли, и уж как она радовалась, что цельную пятерку заработала. Очень ей деньги нужны были. Этот ублюдок, он ее до работного дома доведет, а она-то ведь вдова с самой с войны, и ни мужа, ни ребенка какого, в ее-то годы. Это я со своих доходов покупаю ей чего поесть, да за комнату заплатить в Лаймхаусе.

— Вы не помните ничего такого, что могло бы помочь нам найти его? Может, он говорил, где остановился?

— Не, не говорил, а то б я за ним копов послала.

— Дорогая леди, — произнес Малькольм, вынимая из бумажника две пятифунтовые бумажки. — Вы оказали нам неоценимую помощь. Прошу вас, проследите, чтобы ущерб, понесенный вашей свояченицей, был возмещен.

Старуха выпучила глаза при виде таких денег. Трясущейся рукой взяла она у него банкноты и повертела перед глазами. Слезы катились у нее по щекам, когда она сжала бумажки в руке. Шелест бумаги показался Скитеру оглушительно громким.

— Ступай, детка, — сказала она дрожащим голосом. — Ступай, скажи Салли, Господь послал ангела, чтоб помог нам. Храни вас Бог, мистер.

Глаза у девушки тоже были на мокром месте. Она сделала реверанс и выбежала черным ходом. Хлопнула дверь, выпуская ее на двор, и Малькольм надел цилиндр.

— Всего хорошего, мадам. Еще раз спасибо. Если услышите что-то еще, у девушки есть моя карточка.

Они так и оставили ее стоящей и прижимающей бумажки к груди.

Стоило двери закрыться за Скитером, как Малькольм повернулся к нему.

— Они здесь, как и ожидалось. Остается только найти их убежище. До меня тут дошло, что они вряд ли живут в самом этом квартале, иначе торговцы опознали бы в них соседей.

— Но ведь им нужно есть, не так ли? — заметил Скитер. Глаза Малькольма оживленно вспыхнули.

— А из этого следует, что провизию им приносят на дом.

— А знаете, — задумчиво сказала Марго, — если бы мне пришлось скрываться в Ист-Энде и если бы я знала, что во мне неизбежно распознают иностранца, я бы нашла себе место, где проживает много иммигрантов, чтобы не слишком выделяться. На ум приходят Спитафилдз и Бетнел-Грин.

— Верно. — Малькольм посмотрел на север. — Неплохая мысль. Что ж, начнем с рынка Спитафилдз, идет?

Они зашагали в северном направлении, потом взяли чуть западнее, по Бишопсгейт, потом снова свернули на север, протискиваясь сквозь толпу и уворачиваясь от грузовых фургонов. Спитафилдз-маркет, когда они добрались до него, представлял собой какофонию голосов, нараспев выкликавших что-то на кокни. На английский язык это походило очень мало. Свежие цветы наполняли сырой утренний воздух нежным ароматом. Девушки-цветочницы раскладывали их по тяжелым корзинам и разносили для продажи в кварталах побогаче. Груды овощей на прилавках вносили свою долю в общий букет запахов. Торговки рыбой ссорились из-за цен на мидии и угрей. Оборванцы торговали мукой грубого помола, а матери их в это время отсчитывали пенни, расплачиваясь за брикеты чая.

— Я буду очень удивлен, — крикнул Малькольм, перекрывая царивший на площади шум, — если мы не отыщем здесь их след. Мистер Джексон, будьте добры, займитесь правой стороной рынка. Вы, мистер Смит, пойдете налево, а я — прямо.

Они разделились, и Скитер начал с первого лотка, где женщина лет пятидесяти взвешивала здоровые круги сыра. Ему пришлось легонько толкнуть ее и показать шиллинг, чтобы она обратила на него внимание.

— Не видала таких, — коротко бросила она, сунув в карман Скитерову монету.

Он попытал удачи у соседнего лотка, бойко торговавшего спитым чаем. Отрицательный ответ стоил ему еще одного шиллинга и нескольких тычков в ребра от покупателей, которым не терпелось купить брикет чая за два пенса. Он переместился к торговке цветами, подозрительно косившейся на него поверх белоснежных фиалок, желтые серединки которых были ярче солнца в сером небе Спитафилдз. Женщина раздраженно мотнула головой и сунула в карман монету — уже третью за несколько минут. Скитер огляделся по сторонам в поисках Марго и Малькольма — оба мрачно, но решительно продвигались вдоль рыночных рядов. Он со вздохом повернулся и поплелся к следующему лотку, над которым свешивались с крюков пухлые окорока.

— Четой-то вы про них спрашиваете? — поинтересовался мужчина за прилавком, подслеповато вглядываясь в фотографии.

— Мы полагаем, что они фальшивомонетчики. Они обманули молодую даму, которая держит магазин в Бетнел-Грин: дали ей фальшивую банкноту, которая почти разорила ее, лишив возможности оплачивать счета. Я слежу за этой шайкой с самой Америки, только там они печатали не фунты, а доллары. — Мужчина колебался, и у Скитера вновь пробудилась надежда. Он выудил из кармана блестящую монету в полкроны. — Я понимаю, что вам не хочется никого закладывать, — сказал он, показывая монету, — но эти люди разоряют женщин, которые не переживут таких потерь. Пожилая вдова-солдатка на Миддлсекс-стрит потеряла из-за них пять фунтов.

Мужчина возмущенно выпятил челюсть. Он сплюнул в сторону, потом постучал пальцем по фотографии Маркуса. — Видал я этого, и не раз. Живет с сестрою и еще парнем, что с Америки приехал. И с ними пара славных девчушек. Помоги им Господь — с таким-то папашей. Он сюда частенько захаживает, покупает муку да свинину, когда сам, а когда с сестрою.

Скитер сунул ему в руку полукрону и достал другую монету, на этот раз целый сверкнувший золотом соверен.

— Где они живут?

Мужчина мотнул головой куда-то на восток.

— Гдей-то за собором, на Фурнье-стрит. Точней не знаю.

— Спасибо, — тихо сказал Скитер, отдавая соверен и забирая обратно фотографии. — Я вам обязан больше, чем вам может показаться.

Поспешив через толпу, он нашел Малькольма в самом конце среднего ряда. На лице его явственно читалось разочарование. Скитер махнул ему рукой.

— Малькольм! Я нашел след! Горячий! За собором Христа, на Фурнье!

Лицо Малькольма мгновенно ожило.

— Дьявол, Джексон, отлично сработано! Где мисс Смит? Они застали Марго за разговором с женщиной, продававшей муку мерками. Малькольм перехватил ее взгляд, но она предупреждающе подняла руку, так что им пришлось подождать. Когда женщина договорила, Марго дала ей целый соверен и повернулась к ним; щеки ее пылали от возбуждения.

— Ты тоже нашла их? — без предисловий спросил Малькольм.

— Да! Фурнье-стрит, седьмой дом справа. Мистер Анастасио, — она помахала в воздухе фотографией Маркуса, — его сестра и их друг, мистер Диллон из Америки.

— Я узнал только улицу, — со вздохом признался Скитер.

— Женщины-кокни, — усмехнулась Марго, — любят поболтать. Особенно если за это платят. Пойдемте-ка, проведаем мистера Анастасио в его берлоге, — добавила она с сияющими от возбуждения глазами.

— Сейчас же, — согласился Малькольм, направляясь к выходу с людного рынка. — И будем молиться, чтобы мистер Диллон и мисс Анастасио не сделали ничего безрассудного прежде, чем мы убедим их в том, что мы друзья Маркуса.

Сердце Скитера колотилось как безумное, когда они свернули на Фурнье-стрит и зашагали мимо бедных, но опрятных домишек, на порогах которых переговаривались на идиш женщины. Окна седьмого дома справа оказались закрыты ставнями, а дверь заперта, но в горшках у, крыльца росли цветы, а из трубы вилась струйка дыма. За дверью слышались детские голоса, смех. У Скитера сдавило дыхание. Голос Артемисии… дразнящей сестру… Малькольм с Марго ждали, вопросительно глядя на него. Скитер кивнул, поднялся по каменным ступеням и постучал в дверь.

Голоса за дверью разом стихли, потом послышались приближающиеся шаги. Марго подошла и стала рядом со Скитером.

— Кто там? — послышался незнакомый голос. Марго покосилась на Скитера, подмигнула и возвысила голос, чтобы ее было слышно за дверью.

— Э… мистер, это ваша собака?

— Что?

— Я говорю, собака не ваша? Гляньте, тут у вас аккурат на крыльце сука ощенилась.

Дверь быстро отворилась, и Скитер оказался лицом к лицу с «Бенни Катлином», сиречь Джиной Кеддрик во плоти, одетой в шерстяные брюки и тяжелую фланелевую рубаху. Взгляд широко раскрытых глаз метнулся вниз, к мифическим щенкам. Потом в глазах вспыхнул отчаянный ужас, и она попыталась захлопнуть дверь у них перед носом. Марго поспешно сунула в щель ногу.

— Вам не нужно бояться нас, мисс Кеддрик. Мы здесь, чтобы помочь вам.

И тут откуда-то из темноты послышался детский голос:

— Дядя Скитер!

И через мгновение в объятия его бросилась Артемисия. Чтобы скрыть слезы, Скитеру пришлось зарыться лицом в ее густые черные волосы.

Глава 14

Кит Карсон ворвался в офис Безопасности, преследуемый по пятам толпой визжащих репортеров. На шум оглянулся кто-то в мундире ДВВ.

— О Боже, этих-то кто пустил?

Только объединив усилия, раздраженным разведчикам времени и охранникам удалось-таки вытолкать непрошеных гостей за дверь, при этом пострадало несколько видеокамер и приблизительно столько же физиономий. Перед дверью был поспешно выставлен кордон из вооруженных охранников.

— Чем я могу помочь? — спросил Кит у ближней к нему дежурной, пытавшейся говорить по пяти телефонам одновременно. Та подняла на него взгляд, и тут же перед ней зазвонили еще три. Она потянулась за ближней к ней трубкой, выслушала, записала что-то на листе бумаги и схватила следующую трубку, так и не положив первую. Выслушала, выругалась и схватила микрофон.

— Код «Семь-Красный»! Девятая зона! Всем посетителям станции вплоть до следующего распоряжения запрещается покидать укрытие. Повторяю, код «Семь-Красный», девятая зона!

— Мне плевать, кто вы такой, — рычал в трубку кто-то за соседним столом. — Убирайтесь с этого канала! У нас введено чрезвычайное положение…

Кит стиснул зубы и принялся ждать, пока хоть кто-то сможет объяснить ему, чем именно может он помочь в сложившейся ситуации. Он так и ждал, когда в помещении появился Булл Морган, заметно похудевший со времени их последней встречи. Несмотря на то что он вряд ли находился на свободе больше пяти минут, Булл уже успел раздобыть где-то сигару и теперь размалывал ее кончик зубами в кашу — наглядное свидетельство его нынешнего душевного состояния. Интересно, подумал Кит, у кого хватило смелости отомкнуть дверь его камеры? Скорее всего у Рониши Аззан. Пока на станции находится Джек-Потрошитель, она скорее запрет туда всех федеральных маршалов — просто чтобы не болтались под ногами.

Булл встретился взглядом с Китом и махнул ему.

— Эй, Кит, мне нужно, чтобы кто-нибудь спустился в тир и открыл оружейные комнаты. И у Энн, и у Свена. У нас оружия даже на охранников не хватает. И мне нужно, чтобы пара дюжин Найденных обыскала подвалы. Ты знаешь Найденных, и они тебе доверяют. Дай им оружие из кладовых Свена — холодным оружием они должны владеть хорошо. Вот будь у нас еще палицы…

— А как насчет бейсбольных и крикетных бит образца девятнадцатого века?

— Хорошая мысль. Бери и эти. Все поклонники Потрошителя на станции рехнулись — режут женщин направо и налево. Нам нужна вся возможная помощь, чтобы прекратить этот бардак.

— Что ж, я иду к Найденным.

— И посмотри, чтобы женщин держали подальше от опасности. Особенно маленьких брюнеток, похожих на доктора Фероз.

— Ее кто-нибудь видел?

Булл передвинул незажженную сигару в другой угол рта.

— Она сейчас у Рониши. Рассказывает все, что знает про этого психа. Если он не рехнулся еще до того, как попал сюда, скорей всего он сделал это сейчас. Даже самые уравновешенные выходцы из Нижнего Времени слегка дуреют, впервые оказавшись на станции.

В животе у Кита, в котором и без того царил неприятный холод, сделалось еще ледянее. Хорошо хоть, ученая в безопасности…

— Слышишь, Кит, прежде чем идти к Найденным, зайди в кабинет к Майку. Мисс Фероз проводит инструктаж для поисковых групп. Послушаешь и передашь своим.

Кит застал Шахди Фероз взволнованно объясняющей что-то группе угрюмых офицеров Безопасности, санитарного контроля и ДВВ. Здесь находились даже агенты МВСГ, внимательно слушавшие ее рассказ и делавшие пометки в своих блокнотах.

Шахди как раз отвечала на вопросы.

— Да это как раз укладывается в психологический портрет серийного убийцы. Они обыкновенно убивают по одной схеме. Если вам удастся понять эту схему, вам, возможно, удастся и предотвратить дальнейшие убийства. К несчастью, в случае Джона Лахли все не так просто. Он убивал женщин, у которых находились письма, которые ему необходимо было вернуть. Что там, в этих письмах, нам пока неизвестно. Совершенно очевидно, что на станцию Шангри-Ла он явился не затем, чтобы искать их здесь. Это позволяет предположить, что он отказался от каких-то, пока неизвестных нам планов, осуществлению которых мешали эти письма. Я полагаю, что он стремится в будущее в поисках какой-то более крупной добычи. Его влечет к себе власть. Он — выходец из ист-эндских низов, и медицинское образование, которое он получил, для него лишь ступень к обладанию властью. В качестве другого инструмента для достижения этой цели ему служили оккультные науки. Алистер Кроули учился у него; кроме того, Лахли удалось утвердиться в роли личного наставника королевского внука, принца Эдди.

— Жутковатая мысль, — пробормотал один из разведчиков. — Человек, провозгласивший себя пророком Антихриста, изучающий сатанистские ритуалы под руководством Джека-Потрошителя…

— А что делать с его почитателями? — озабоченно поинтересовался агент ДВВ.

Доктор Фероз задумчиво прикусила губу.

— Это одна из самых плохих новостей. Лахли уже начал пользоваться той властью, которой он обладает среди своих почитателей. Нам нужно избавить его от них, и как можно быстрее. Изолировать его во времени, которого он пока не понимает и пользоваться преимуществами которого еще не научился.

— Вы можете сколько угодно изолировать его, — холодно возразила женщина — агент МВСГ. — Но все это лишено смысла, если его нельзя убивать.

Ответ ученой застал Кита врасплох — да и всех остальных тоже.

— Мы не можем утверждать наверняка, что его невозможно убить. В конце концов, Джек-Потрошитель — это два человека. Вполне возможно, что в убийстве Мэри Келли Джеймс Мейбрик будет действовать в одиночку. Девушка достаточно похожа внешне на его неверную жену, чтобы лишить его разума. На фотографиях, сделанных полицией на месте убийства, хорошо видны написанные кровью на стене инициалы: «Ф» и «М». Предположительно, это может означать «Флори Мейбрик». А на веках несчастной Кэтрин Эддоуз была вырезана буква «М» — еще одно доказательство виновности Мейбрика, только полиция до этого так и не додумалась. Не стоит забывать также, что Лахли говорил с Доминикой Нозетт перед ее смертью, а значит, вполне мог узнать от нее, что Эдди не доживет до своей коронации. А как следствие — бегство сквозь Британские Врата в попытках обрести власть в другом столетии. Это оставило Мейбрика действовать самостоятельно, без наставника, который мог бы побуждать его к убийствам или, напротив, удерживать его от них. Изучая дневники Мейбрика, натыкаешься на странную перемену настроения после убийства Мэри Келли. Такое впечатление, словно Мейбрик пробудился от убийственного ступора, вернувшись к здравому смыслу и раскаянию. Что важно, Лахли имел репутацию сильного гипнотизера. Я ничуть не удивилась бы, узнав, что он воспользовался этим своим умением, чтобы подчинить Мейбрика своей воле, довести его ненависть к проституткам до критической точки кипения, а потом нацелить его на выбранных в качестве жертв женщин. В отсутствие Лахли и его гипноза Мейбрик вполне мог прийти в себя после убийства Мэри Келли и, оглянувшись на содеянное, испытать то потрясение, которое сквозит в его дневнике. С учетом всего этого мы не можем считать Лахли неуязвимым. Во всяком случае, не на том основании, что в его отсутствие убийства Мэри Келли не состоится.

Это показалось Киту достаточно разумным. Может, надежда все-таки не потеряна?

Первым, однако, заговорил Майк Бенсон:

— Мы должны действовать наверняка, поэтому нам все равно придется исходить из худшего. Я не хочу, чтобы кто-то выуживал этого парня в одиночку. Мы очистили Общий, что лишило Лахли и его почитателей легких жертв, но ярость делает его действия опасно непредсказуемыми. Он может залечь где-нибудь. Или начать вламываться куда угодно в поисках доктора Фероз или следующей похожей на нее жертвы. И тогда его не остановить, разве что эвакуировать весь вокзал.

— Вы шутите!..

— Бог мой, Бенсон!..

— Тихо! — взревел кто-то за спиной у Кита. Он вздрогнул, обернулся и увидел входящего в кабинет Булла Моргана. — Я не собираюсь эвакуировать этот вокзал, зарубите это себе на носу. Во-первых, это просто невозможно сделать быстро. Никто просто физически не сможет протолкнуть всех находящихся здесь сквозь Главные за время, что они будут открыты, не говоря уже о том, чтобы согнать к ним всех мужчин, женщин и детей за те три минуты, что до этого осталось.

Все до одной головы разом дернулись вниз посмотреть на часы. Картина эта неожиданно напомнила Киту выводок гвинейских куропаток, ныряющих в густую траву. Словно в подтверждение слов Булла из-за стены послышался голос диктора из громкоговорителей:

— Прошу внимания! Врата номер один открываются через три минуты. Предупреждаем, что все билеты и пропуска на прохождение сквозь Главные Врата недействительны на время действия на станции режима чрезвычайного положения. Оставайтесь в своих гостиницах или в местах, где вы находитесь в настоящий момент, держите двери на запоре. Не предпринимайте попыток попасть на перрон Главных Врат…

Булл Морган дождался, пока смолкнет эхо.

— Я отдал приказ полностью блокировать станцию, включая приостановку действия пропусков сквозь Главные. Так что ему не удастся уйти, воспользовавшись замешательством туристов, как он сделал это, прорываясь сквозь Британские. Я хочу, чтобы все участники поисков поддерживали постоянную радиосвязь. Действовать группами не меньше трех человек, постоянно держа других членов группы в поле зрения. Если у кого-то нет еще рации, обратитесь к Майку Бенсону. Все, ребята, а теперь валяйте и прочешите эту станцию так, как ее еще никогда не прочесывали.

— Скажите, что вы намерены делать с Лахли, когда найдете его? — спросила у Булла агент МВСГ.

— Раз уж вы спросили… лично я молю Бога о том, чтобы его можно было убить — у меня нет ни малейшего желания брать Джека-Потрошителя живым и потом таскаться с ним до конца его дней. Согласно законам Верхнего Времени, мы не имеем права отправить его обратно, но не можем и послать его в тюрьму Верхнего Времени, ибо те же законы запрещают посылать сквозь Главные любого без исключения уроженца Нижнего Времени. А здесь, мягко говоря, у меня не найдется клетки, достаточно крепкой, чтобы этот псих рано или поздно не вырвался бы из нее. У нас на станции еще лет сорок или пятьдесят не будет возможности держать взаперти тварь вроде этой.

— А как насчет суда присяжных? — ледяным тоном поинтересовалась агент МВСГ.

Булл Морган дожевал последний дюйм своей сигары.

— Я вам вот что скажу, леди. Вот вы ответьте мне: что сталось с четырьмя зарезанными женщинами? И мужчиной, которому свернули шею просто потому, что ему не посчастливилось оказаться у Лахли на пути? Вокзал полон потенциальных жертв, и моя работа сделать так, чтобы они из потенциальных не сделались статистическими. И еще — на случай, если вы забыли: у уроженцев Нижнего Времени нет никаких прав — как у самых честных и достойных, так и у этого спятившего головореза. И заметьте, не я написал эти законы. Мне просто приходится следить за их соблюдением. Видит Бог, я не в восторге от них, но невинных людей защищать буду. Тут вам не Нью-Йорк, и тут вам не Гаага, так что командуете здесь не вы. Кому это не по нраву, скатертью дорожка с моего вокзала.

Дама из МВСГ смерила Моргана воинственным взглядом, но промолчала. Может, они и находились в эпицентре самого острого кризиса в истории всех вокзалов времени, но Булл Морган не собирался сдаваться без боя. В этом деле Кит был целиком на его стороне.

— О'кей, — устало сказал Булл. — Я хочу, чтобы поисковые группы приступили к работе. Пусть прочесывают нижние ярусы. Я хочу, чтобы каждый, участвующий в поисках, был вооружен как минимум ножом, а те, кто из Верхнего Времени, — пистолетом. Рониша, разбей станцию на сектора для поисков. И давайте найдем этого ублюдка, пока он не убил кого-нибудь еще.

* * *

Стук шагов заставил Скитера разогнуться, так и удерживая одной рукой Артемисию. Она обнимала его за шею обеими ручонками, прижавшись лбом К его щеке, когда дверь распахнулась. Джина Кеддрик исчезла, словно ее оттолкнули в сторону, а в лоб Скитеру уставился ствол огромного револьвера.

— Отпусти ее!

Голос принадлежал, разумеется, Ноа Армстро в женском платье. Взгляд холодных как сталь глаз не оставлял сомнений в том, что Армстро не шутит. Из-за спины Ноа показалось пепельно-серое лицо Маркуса. При виде Скитера бывший раб невольно разинул рот.

— Скитер? Марго? И Малькольм тоже с вами? Что вы делаете в Лондоне?

Скитер перехватил Артемисию другой рукой.

— Вас ищем, чего же еще? И можешь сказать своему другу, пусть уберет пушку.

— Ноа, это мои друзья! Со станции! Пистолет не шелохнулся.

— Мне плевать, пусть это даже олени Санта-Клауса. Кто угодно мог проследить их до этого места!

— Верно, мог бы, — согласился Скитер, — если бы знал, куда мы собрались сегодня. Чего он не знал. И я отпущу Мисси, когда вы уберете этот чертов пистолет. Если от кого-то требуются объяснения, так это от вас. И чем скорее, тем лучше.

Глаза Армстро холодно сощурились, потом ствол пистолета сделал выразительное движение.

— В дом. Все трое.

— Это мои друзья, Ноа, — негромко произнес Маркус, когда Скитер шагнул на порог. — Скитер рисковал жизнью на арене римского цирка, чтобы спасти меня из рабства. Он один из Найденных, надежный друг. Мои дочки называют его дядей. Малькольм — независимый гид, друг Кита Карсона, а Марго выходит за него замуж. Когда ее дед обучит ее, она станет первой женщиной — разведчиком времени. Им можно верить, Ноа. — Маркус повернулся к Скитеру, и лицо его так болезненно скривилось, что даже смотреть на него было мучительно. — Прости, что не подошел к тебе тогда, на станции. Пожалуйста, постарайся понять меня, Скитер. Мы не могли тогда рисковать. Убийцы шли за нами по пятам, и я не мог подвергать опасности своих детей, заговорив с кем-либо.

— Я так и понял, — мягко произнес Скитер. — Все в порядке, Маркус.

На глазах Маркуса предательски блеснули слезы, но он совладал с собой.

— Я рад, что вы пришли, — произнес он почти спокойно. — Йанире нужно вернуться на станцию. И нашим детям тоже. Надо покончить с этим затянувшимся кошмаром и вернуться домой.

— Так вы нашли ее? — резко спросила Марго. — Она правда была у Лахли?

В темных глазах Маркуса вспыхнуло удивление, и даже Ноа эта фраза застала на мгновение врасплох.

— Как вы догадались? — выпалила Джина Кеддрик. Марго покосилась на продолжавший целиться в них револьвер и чуть улыбнулась.

— Мы, конечно, были на лекции в Египетском Зале. То есть, мы с Малькольмом — Скитер тогда еще не прибыл в Лондон. Мы работаем гидами у группы наблюдателей за убийствами Потрошителя, и к тому времени мы уже вычислили, что доктор Лахли и есть Джек-Потрошитель, вот мы и собрались на его лекцию — а там увидели вас. Мы пытались следовать за вами, когда вы ушли, но отстали в толчее. Так где все-таки была Йанира? Надеюсь, не у Лахли дома? Ведь когда вы вышли оттуда, ее с вами не было…

Взгляд Маркуса потемнел от воспоминания — Скитер не знал, какого именно, но по коже его побежали мурашки.

— В подземелье, — хрипло ответил наконец Маркус. — Он устроил себе убежище в канализации — комнату, в которой держал Йаниру и все остальное… куски убитых им людей… Жуткое место.

— Боже праведный! — выдохнул Малькольм. — Канализация! Ничего удивительного, что Потрошителя так и не поймали. Он скрывался в канализации!

— К черту Джека-Потрошителя! — Револьвер Армстро, не шевелясь, продолжал целиться в грудь Скитеру. — Как вы нас нашли?

Шаги на лестнице заставили повернуться всех, кроме Армстро.

— Вернитесь наверх! — резко приказал детектив. Мгновением позже Йанира, обогнув Армстро, бросилась к Скитеру и обвила его шею руками.

— Скитер! — По щекам ее ручьями стекали слезы. — Тебе ничего не грозит… Мы так по тебе скучали!

Плача, она расцеловала Скитера в обе щеки, потом обняла по очереди Марго и Малькольма.

— Так хорошо снова видеть старых друзей! Но как вам удалось найти нас? Ноа с Джиной так осторожны, да и убежище выбиралось долго и тщательно…

Скитер передал Артемисию отцу, и губы его скривились в легкой улыбке.

— Ну, вообще-то мы выследили вас по вашим деньгам.

— Нашим… чего-чего? — ахнула Джина. Скитер ухмыльнулся.

— По вашим деньгам. По банкнотам, которые вам дали на станции в обмен на валюту Верхнего Времени.

Она забавно наморщила кустистые брови — плод искусства Паулы Букер.

— По банкнотам? Как это, скажите на милость, вы выследили меня по банкнотам?

— Они фальшивые.

Джина уставилась на него, побледнев от потрясения. Побелело даже лицо Армстро, но револьвер, слава Богу, опустился. Они явно представляли себе прелести тюрьмы Викторианской эпохи не менее отчетливо, чем Скитер.

— Верьте или нет, — произнес Скитер в наступившей потрясенной тишине, — но Голди Морран сама призналась мне в этом перед тем, как я отправился сюда. Она панически боялась, что вас арестовали в Лондоне за распространение фальшивых денег, что могло бы объяснить исчезновение Бенни Катлина. Меньше всего ей хотелось бы, чтобы ваш отец свернул ей шею, поэтому она выложила мне все как на духу. Из всех денег, что она вам поменяла, фальшивки составляют небольшую часть, но и этого хватило бы, чтобы у вас были серьезные неприятности. Вы расплатились за костюмы одной из фальшивых пятерок, вот по ней мы вас и нашли. Как только мы поняли, что вы в Ист-Энде, мы начали показывать людям ваши фотографии, и вот мы здесь. Пепельно-серое лицо Джины сделалось белым как мел, и она пошатнулась, схватившись за руку Армстро.

— О Боже! Нет, правда? Нам нельзя оставаться здесь!

— Возможно, — тихо вмешался в разговор Малькольм, — вы будете так добры объяснить нам, почему? Единственная информация, которую мы получили, исходила от вашего отца, а он получил ее из своих источников и от нанятого им детектива. И благодаря Скитеру у нас имеются основания сомневаться в правдивости этого джентльмена.

— Давайте пройдем в гостиную, — хрипло предложил детектив. — Мне не помешает выпить, а Джине лучше сесть. Маркус пригладил густые волосы дочери.

— Мисси, пожалуйста, ступай наверх и доделай с сестрой уроки.

— О'кей, папочка.

Она чмокнула отца в щеку, потом подбежала к Скитеру, поцеловала его и только после этого, подобрав подол платья, затопала вверх по лестнице.

Джина Кеддрик немного деревянной походкой прошла в гостиную, а за ней — Ноа Армстро. Джина остановилась у окна, молча глядя на улицу. Маркус с Йанирой уселись на подушки старого, потертого дивана с высокой спинкой. Детектив остановился у камина, в котором ярко горели угли, потом помедлил.

— Совершенно очевидно, что Маркус и Йанира вам доверяют. Что ж, я расскажу вам все с самого начала. — Детектив поднял руку и стащил с головы женский парик. Волосы под ним оказались коротко остриженные, каштановые, не доходившие даже до высокого воротничка викторианского платья. Без парика было почти невозможно определить, кто же на самом деле Армстро: молодой человек в женском платье или же коротко стриженная девушка. — История будет долгой, но для начала представлюсь. Я детектив. Меня наняли, чтобы защитить этих людей. — Последовал кивок головы в сторону Джины, Маркуса и Йаниры.

— Вы? Детектив? — охнул Скитер, потом взял себя в руки и прищурился. — Кто вас нанял?

— Касси Тайрол.

Челюсть Скитера поползла вниз.

— Касси Тайрол? — ахнула Марго.

— Моя тетка, — сдавленным голосом произнесла Джина. — Она наняла Ноа прежде, чем они убили ее. Они бы и меня убили, когда бы не Ноа. Самой бы мне ни за что не выбраться из ресторана живьем. Они убили Карла, моего жениха. У нас дома. — Голос ее дрогнул, и она провела рукой по глазам. — Я как раз говорила с ним по телефону, когда они его застрелили, поэтому меня и не оказалось за столом, а то бы я погибла вместе с тетей Касси. Я… — Она прикусила губу и положила руку на живот. — У меня будет ребенок… от Карла. Это все, что у меня осталось. Я даже не могу обратиться за помощью к моей семье, — с горечью добавила она. — Ведь это мой отец пытается убить нас.

Теперь уже даже Малькольм стоял с глупо разинутым ртом. Тишина стояла такая, что Скитер услышал, как где-то в Спитафилдз отбивают время далекие часы. Джина пошатнулась и упала бы, если бы не Ноа Армстро. Детектив осторожно подхватил ее под локти и усадил в ближнее кресло. Совершенно очевидно, Ноа Армстро мог быть кем угодно, только не террористом-убийцей. Скитер первым смог совладать со своими голосовыми связками.

— Мисс Кеддрик, ваш отец угрожает закрыть станцию, если вас не доставят обратно.

Глаза ее вспыхнули жгучей ненавистью.

— Если бы я могла, я бы влепила ему пулю в лоб!

Впрочем, ярость быстро сменилась отчаянием. Джина закрыла лицо дрожащими руками и зарыдала. Йанира схватила носовой платок, присела к ней и обняла за плечи.

— Извините, — прошептала Джина, продолжая всхлипывать, но уже владея собой. Наконец она вытерла щеки платком, подняла взгляд и осталась сидеть так, съежившись, с посеревшим от страха, горя и недосыпа лицом.

— Почему бы вам не рассказать нам все, мисс Кеддрик? — мягко предложил Малькольм. — Подозреваю, что мистеру Джексону — вот этому — известно гораздо больше, чем нам, но и мы с мисс Смит знаем достаточно, чтобы понимать: нам грозит весьма серьезная опасность.

Джина вытерла покрасневшие глаза тыльной стороной ладони, потом еще раз приложила к ним насквозь промокший платок Йаниры и глубоко вздохнула.

— Да, конечно. Я правда не знаю, сколько людей погибло из-за того, что нам известно. Нам с Ноа, я хочу сказать. А теперь еще и Йанире с Маркусом. — Она еще раз вздохнула и встретилась взглядом с Малькольмом. — Да, наверное, мне все-таки стоит получше представить своего спутника? Это Ноа Армстро, частный детектив из агентства «Уордменна — Вульфа».

Скитер пристально посмотрел на Армстро.

— Вы? Агент «Уордменна — Вульфа»? Ах этот лживый, низкий, жалкий засранец!

— Я правильно понимаю, — хмуро заметил детектив, — что мою репутацию пытались опорочить?

— Можно сказать и так, — фыркнул Скитер. — Сенатор Кеддрик кричит на весь мир, что вы из «Ансар-Меджлиса».

От выражения лица Ноа Армстро по спине у Скитера побежали мурашки.

— Ясно. — Голос Армстро звучал совсем тихо. — Что ж, все сходится. Он сам и посылал их по нашему следу.

— Сенатор Кеддрик? — резко спросил Малькольм. — В сговоре с «Ансар-Меджлисом»?

— Так и есть, — прошептала Джина. — Папочка приказал своим людям нарядиться под «Ансар-Меджлис».

— Касси Тайрол находилась рядом со мной, когда они ворвались, стреляя, — с тяжелым вздохом сказал детектив. — Она погибла прежде, чем мне удалось выхватить пистолет. Мне еще повезло: брошенный в них стол задержал их, а то бы они убили и меня, а потом нашли и убили бы Джину. Пока мы выбирались из ресторана, они расстреляли с дюжину людей, которым просто не посчастливилось сидеть рядом с нами. Но Кеддрик и те, кто ему платит, использовали и настоящих меджлисовцев. Снабжали их деньгами, оружием, транспортом, именами и адресами жертв. Они помогли им организовать нападение на Йаниру на станции.

— Минуточку, — нахмурилась Марго. — Или это я одна запуталась? Я понимаю, я довольно давно уже в Лондоне, но какая связь между Джокастой Тайрол и Йанирой Кассондрой? Я не вижу в этом никакого смысла.

— Мисс Тайрол пришла ко мне три года назад, — тихо ответил детектив. — По крайней мере три года назад для меня, Маркуса и девочек. Для Джины и Йаниры прошло всего несколько недель. — Взгляд серых глаз задержался на дочери сенатора. — Мисс Тайрол беспокоили кое-какие неприятные подробности, которые стали ей известны о ее зяте, отце Джины. Она наняла меня, а также помогла своему молодому приятелю устроиться на работу в аппарате сенатора Кеддрика. В качестве актера, вживающегося в роль. Паренек обнаружил там чертовски серьезные улики. Он переслал их ей, но сам был убит. Мое расследование тоже продвигалось в этом же направлении, и как только мистера Корлисса убили, я убедил мисс Тайрол скрыться до тех пор, пока мы не сможем передать улики властям.

— Тетя Касси пыталась предупредить меня, — горько всхлипнула Джина. — Она ускользнула от Ноа на пару минут и позвонила мне. Мы договорились встретиться. Она погибла из-за меня! Тетя Касси и Карл, оба… — Она снова заплакала; слезы скатывались на ее имплантированные бакенбарды. — Карл Мак-Девлин собирался жениться на мне, несмотря на гадкий характер моего отца и шумиху в прессе по поводу всего, связанного с фамилией Кеддрик. И мой любящий папочка приказал убить его — только из-за того, что я могла рассказать ему что-то…

Скитер увидел, как осторожно Армстро отводит с лица Джины намокшие от слез волосы, и подумал, что эти двое полностью доверяют друг другу.

— Нам с мисс Кеддрик удалось попасть на ВВ-восемьдесят шесть, — вздохнул детектив. — Мы воспользовались билетами в Лондон, которые она и ее жених купили еще год назад для планировавшейся поездки. Однако убийцы последовали за нами. Двое из них едва не убили мисс Кеддрик в ночь ее прибытия.

Джина поежилась.

— Мне удалось с боем вырваться из гостиницы «Пиккадилли», иначе я лежала бы уже в каком-нибудь морге. И Йанира тоже.

— Надеюсь, — негромко произнес Малькольм, — у вас имеются доказательства?

— Да, — прошептала Джина. — Все у Ноа. Детектив «Уордменна — Вульфа» устало кивнул.

— О связях сенатора Кеддрика с организованной преступностью поговаривают уже не один год. Улик, собранных Олстином Корлиссом, хватит, чтобы отправить на виселицу и сенатора Кеддрика, и кое-кого из его дружков. В первую очередь наемного громилу по имени Гидеон Гатри. А Гатри работает на Сайрила Барриса, связанного с мафией на трех континентах — это так, еще цветочки. Связи с якудзой, с русской мафией… продолжить можете и сами. Баррис уже лет двадцать как прикармливает Джона Кеддрика. К сожалению, против этих закоренелых убийц Олстин Корлисс оказался жалким любителем. Части его тела находили в десятке разных мест.

Марго вздрогнула.

— Так вот, Олстин Корлисс успел найти списки платежей тех компаний, которыми владеет сенатор. Деньги, размещенные на счетах, доступ к которым имеет лишь он один — как директор или президент. По большей части это строительные компании — и в Штатах, и за рубежом. В Азии. Восновном в Японии.

Все это начинало наконец выстраиваться в голове у Скитера в подобие стройной картины. Одним из последствий той катастрофы на орбите, которая породила прорехи во времени, были землетрясения и цунами, от которых сильно пострадало все тихоокеанское побережье. Восстановительные работы тянулись до сих пор.

Малькольм тоже устало кивнул:

— А вся строительная индустрия в Японии уже не первый век находится под контролем якудзы. Значит, сенатор спутался с этими бандами?

— Да. И там, и в Штатах, и в Латинской Америке — везде, где действует якудза. В Штатах, в особенности на Западном побережье, заодно с азиатскими группировками орудуют и местные. Наркотики, проституция, игорный бизнес… дальше можно не продолжать. Много лет назад, еще до начала политической карьеры, сенатор имел связи с одним мафиози из Лос-Анджелеса, человеком, который позже объединил свою банду с влиятельным кланом якудзы. Предприятие вышло весьма прибыльным для всех участвующих сторон. Избирательную кампанию сенатора финансировало именно оно.

— Ну да, — нахмурилась Марго. — И все-таки, какое отношение ко всему этому имеет Йанира?

Джина горько стиснула губы.

— Подумайте сами. Вы знаете, чему она невольно дала начало. Храмы Владычицы Небесной — самая популярная и динамично распространяющаяся религия в мире. Удобнее способа перевозить наркотики, пере водить деньги, переправлять американских девушек в азиатские притоны просто не найти.

— Но Йанира не имеет никакого касательства ко всей этой гадости! — возмутился Скитер. Джина снова заплакала.

— Нет. Я и не говорила этого. Но мой отец… Он использует Храмы как прикрытие. Некоторые конгрессмены потребовали расследовать финансовую деятельность Храма, а это угрожало интересам отца. Вот он и решил превратить храмовников в мучеников, чтобы общественное мнение обрушилось на каждого, кто осмелится расследовать денежные потоки Храма.

Скитер громко выругался. Все стало на свои места, и все это было просто гнусно.

— Я вижу, вы все поняли. — Взгляд Армстро уставился на него. — Отец мисс Кеддрик знал, что за ним следит одно из лучших детективных агентств в мире, и он знал, что мисс Тайрол пустила нас по его следу. Но не мог же он просто приказать обыкновенным громилам убить такую популярную женщину, как Касси Тайрол. Это получило бы слишком широкий резонанс, не говоря уже о том, что полиция сунула бы нос в его дела. Ему повезло в том отношении, что и Джина, и мисс Тайрол являлись убежденными храмовницами, равно как и жених мисс Кеддрик. Мисс Тайрол пожертвовала весь свой гонорар от проката «Священной Шлюхи» на нужды Храма.

У Скитера застыла кровь в жилах.

— Поэтому он использовал «Ансар-Меджлис». Ну еще бы! Такое классное прикрытие!

— Вот именно. Все это выглядело как террористический акт. С той только разницей, что ублюдки в ресторане не были настоящими меджлисовцами. Равно как и те, что последовали за нами на станцию. Конечно, они задействовали и настоящих агентов «Меджлиса» на вокзале, так что беспорядки в Шангри-Ла выглядели как естественное звено в общей цепи террора. Сенатор назначил Йаниру главной мученицей, тем более что «Ансар-Меджлис» и существует лишь затем, чтобы уничтожить все, что создано ее именем. Он прекрасно понимал, куда склонится общественное мнение, если главная пророчица Храма будет убита со всей семьей.

В глазах Армстро застыла горечь. Еще страшнее было смотреть на сгоравшую от стыда Джину. В комнате снова воцарилась тишина, хрупкая как стеклянный сосуд, который вот-вот разобьют.

— Вот вам и вся история, — разбил-таки ее голос Ноа. — Мы скрываемся. Мисс Кеддрик выдает себя за джентльмена, я — за сестру Маркуса. Мы пытаемся остаться в живых до тех пор, пока нам не удастся упрятать сенатора Кеддрика в тюрьму, где ему и место.

С минуту Малькольм задумчиво массировал переносицу, потом встретился взглядом с Армстро.

— По словам Скитера, на ВВ-восемьдесят шесть имели место многочисленные столкновения и даже убийства, в которые вовлечены члены различных сект: милиция «Ангелов Чести» — с одной стороны, и сторонники «Ансар-Меджлиса» — с другой. Теперь мне ясно, почему. Все, что мы создали на ВВ-восемьдесят шесть, находится под угрозой. Сенатор угрожает закрыть станцию, и к этим угрозам поневоле приходится относиться серьезно.

— Он уже много лет ищет повода запретить туризм во времени, — хрипло сказала Джина.

— Ему даже не обязательно делать это самому, — пробормотал Скитер. — Беспорядков и убийств хватит, чтобы нас закрыли и без него. Он притащил с собой федеральных маршалов и арестовал Булла Моргана, управляющего вокзалом, за какие-то мифические налоговые нарушения. Для расследования на станцию приглашены типы из Гаагского суда, и одному Богу известно, чем это закончится. Междувременной Суд уже закрывал вокзалы, заменяя все руководство. А если Булла Моргана и Ронишу Аззан выгонят к чертовой матери, страшно подумать, что может статься с живущими на станции уроженцами Нижнего Времени. Этим, из Гааги, на это наплевать: у людей из Нижнего Времени нет никаких прав, и защиты им искать тоже негде и не у кого. Не у Гаагского суда же!

— По сравнению с Шангри-Ла на других вокзалах — не буду называть, на каких именно, — мрачно добавил Малькольм, — выходцы из Нижнего Времени живут хуже бешеных зверей. Большинство наших и не представляют себе, насколько еще повезло Найденным.

— Нам нужно помешать этому! — крикнул Маркус, прижимая к себе Йаниру.

— Да, но как? — с горечью вздохнула Марго. — Вот вы — детектив, — повернулась она к Армстро. — Вы говорите, у вас имеются улики. Ну и что вы предлагаете делать? Не можете же вы прятаться до бесконечности, да и мы не будем ведь сидеть тут, сунув как страус голову в песок, нет? Маркус и Йанира наши друзья. Мы не будем сидеть сложа руки!

Губы Ноа упрямо сжались в тонкую линию.

— Нет, конечно, мы не можем сидеть здесь сложа руки. Тем более теперь. Сенатору и его убийцам известно, что мы в городе — раз они послали вас на поиски. Лондон — только временная передышка, это было ясно с самого начала. Мы просто пытались выиграть время. Мы снялись бы с места и раньше, если бы Йаниру не похитили в первый же ее вечер в Лондоне. У нас ушла не одна неделя на то, чтобы найти и спасти ее. Дальнейшие наши шаги совершенно ясны. Мне придется вернуться с уликами. Удостовериться, что сенатор и его бандюги попадут под суд по обвинению в убийстве. — Детектив нахмурился. — Самое сложное в этом — передать улики властям, даже если это будет делать кто-то другой, а не я. И вы ведь знаете, на что похожи эти процессы по делам мафии. Сенатор наверняка приложит все силы, чтобы меня застрелили на глазах у публики в качестве опасного террориста, чтобы мне не удалось дать показания. Кстати, — хмуро добавил детектив, — спасибо вам, что вы не застрелили меня прежде, чем задавать вопросы.

— Я начал сомневаться в версии сенатора еще до того, как мы отправились по вашему следу в Колорадо, — признался Скитер. — Я стоял рядом с Йанирой, когда началась стрельба. И то, что я успел увидеть, плохо стыковалось с той версией, которую нам подкинул Кеддрик.

— И за это тоже спасибо. — Выражение лица Ноа нельзя было назвать особенно радостным. — И еще я подозреваю, что в настоящий момент в Лондоне нас ищет по меньшей мере один наемный убийца.

— О да, — мягко произнес Скитер. — Очень даже ищет. И я знаю, как его зовут. По крайней мере каким именем он себя называет. Мистер Сид Кедермен. Так называемый детектив на службе у сенатора. Агент «Уордменна — Вульфа», как он утверждает.

Брови Ноа Армстро удивленно взмыли вверх.

— Сид Кедермен? В агентстве нет ни одного детектива с таким именем.

— А вы что, знаете их всех? — тихо поинтересовался Малькольм.

— Лучше любого другого. Основатель агентства Бьорн Арнвуд — мой дед. Я знаю агентство и его сотрудников лучше, чем большинство людей знает родных детей. В мои обязанности входила проверка личных дел агентов при их найме на работу.

— Класс, — буркнул Скитер. — Я так и знал, что с этим парнем не все чисто. Просто не мог определить, что именно.

Малькольм одарил его слабой улыбкой.

— Не знаю ни одного случая, чтобы ваш инстинкт вас подводил, мистер Джексон. Похоже, вы снова попали в яблочко. Вопрос только, что нам теперь делать с мистером Кедерменом? Если он просто наемный убийца, тех улик, которые у вас имеются, мистер Армстро, против него не обернешь. Из чего следует, что нам нужно заманить его в ловушку, заставив совершить преступление, за которое мы сможем взять его за жабры. Вернее, скажем так: заставив совершить попытку преступления.

— И какого же? — с горечью спросила Джина. — Единственное, зачем он здесь, — это убить меня. И Ноа. И Йаниру вместе с ее семьей.

Она говорила совершенную правду, но при этих словах мозг Скитера вдруг пронзила мысль — такая дикая, что он рассмеялся.

— Скитер Джексон, — встрепенулась Марго. — Что такого ты придумал?

— Ему нужны Джина Кеддрик и Ноа Армстро. Так давайте дадим ему то, чего он хочет.

— Что? — Джина вскочила со стула так стремительно, что тот опрокинулся. — Вы что, спятили?

— Отнюдь, — улыбнулся Скитер. — Хотя я знаю людей, которые могут не согласиться с этим. Когда ваш отец явился на нашу станцию, он принял меня за Ноа. И с нами здесь, в Лондоне, Паула Букер. Кит настоял на том, чтобы она отправилась с нами.

— Скитер! — ахнула Марго. — Уж не задумал ли ты то, что мне кажется?

— Ты хоть представляешь себе риск? — прямо спросил Малькольм.

— Еще как представляю, — очень тихо ответил Скитер. — Но ты знаешь какой-нибудь другой способ заставить его пойти на попытку убийства, не рискуя жизнью настоящего Ноа, Армстро? Не говоря о жизнях Маркуса, и Йаниры, и девочек… и мисс Кеддрик тоже. Ноа нужно дать показания. Никто, кроме Ноа, не сможет затянуть петлю на шее Кеддрика. Мы не можем рисковать Ноа, но мы очень даже можем предложить Сиду Кедермену подсадную утку в натуральную величину. Если у вас есть идеи лучше, я весь внимание.

У Малькольма идей не нашлось. У всех остальных — тоже.

— Ладно, — хрипло произнес Малькольм. — Мне придется удерживать его в стороне до тех пор, пока Паула будет колдовать над твоим лицом. Когда Кедермен попытается убить тебя, мы возьмем его тепленьким.

— Где нам лучше расставить западню? — спросила, задумчиво наморщив бровь, Марго.

— В каком-нибудь месте, достаточно открытом для того, чтобы он пытался стрелять в мистера Джексона, — ответил Малькольм. — Но не настолько открытом, чтобы он смог улизнуть от нас. В людном месте, чтобы там хватало свидетелей покушения, но не настолько людном, чтобы он затерялся в толпе.

— Если так, железнодорожные вокзалы исключаются, — нахмурилась Марго. — Может, набережные? Виктория или Челси?

Малькольм покачал головой:

— Там слишком легко сесть на лодку перевозчика. Он спрыгнет в лодку и испарится прежде, чем мы успеем схватить его. И это должно быть такое место, где он не будет ожидать подвоха. Место, в котором он — с наших слов, разумеется — будет рассчитывать на встречу с Армстро. Такое, чтобы он поверил в это без лишних вопросов.

— Тогда как насчет Серпантина? Или Лодочного Пруда в Бэттерси? Мы можем сказать, что его видели там с Йанирой и детьми.

— У меня есть мысль получше, — заявил вдруг Скитер. — Мы скажем Кедермену, что вы обнаружили фальшивые банкноты — до сих пор мы с Китом держали это в строжайшем секрете. В общем, мы скажем ему, что у вас подходят к концу наличные. Кедермену известно, что вы, мисс Кеддрик, скрываетесь в мужском платье, а также то, что Ноа Армстро может принять любое обличье — мужчины или женщины. В общем, вы двое посещаете мужские клубы, чтобы спускать в карты фальшивые банкноты и возмещать убытки выигрышами.

Джина нахмурилась.

— В карты? Но с какой стати нам этим заниматься? Карты — верный способ терять деньги.

— Это если не жульничать, — весело ухмыльнулся Скитер.

Глава 15

Подвалы под Приграничным Городом представляли собой лабиринт бесконечных стеклянных аквариумов. В прошлый раз, когда Кит обыскивал подвалы Шангри-Ла, они были пусты. На этот раз в них трепыхалось столько живой рыбы, сколько удалось протащить на станцию сквозь ее Врата. У службы санитарного контроля просто не имелось другой возможности прокормить стаи птеродактилей, доисторических зубастых птиц, а также огромного птеранодона, размахом крыльев не уступавшего небольшому аэроплану. Сью Фритчи превратила все коридоры и туннели под Малой Агорой и Приграничным Городом в маленький заказник, в котором плавали птеродактильские завтраки и обеды, плодя тысячи будущих таких же завтраков и обедов.

В этом полутемном мире стеклянных стен, блестящей рыбьей чешуи и отраженных от водной поверхности бликов странные, неземные вопли птеранодона, отдававшиеся эхом от бетонных потолков, казались фонограммой из плохого фильма ужасов. От этих криков начинали ныть зубы и волосы чуть не вставали дыбом.

Кит прочесывал эту неприятельскую территорию в составе группы из четырех человек. Сам он с дробовиком в руках шел в первой двойке со Свеном Бейли. Следовавшие по пятам за ними Кайнан и Эйгил были вооружены широкими ножами и старомодными деревянными бейсбольными битами. Этим оружием они владели лучше, да и шансов на то, что идущие впереди друзья окажутся на линии огня, не было. Они миновали уже больше сотни ярдов коридора, не обнаружив никаких следов Джека-Потрошителя или его ненормальных почитателей, когда добрались до первого перекрестка. Кит предупреждающе поднял руку.

— Подождите, пока я гляну.

Стоило ему осторожно выглянуть из-за угла, как они ринулись на него. Человек двенадцать, не меньше, все вооруженные ножами. Кит выстрелил в самую гущу нападавших. Несколько человек с криком упали — Свен тоже выпустил в них заряд картечи. Бейсбольная бита с размаху ударила по аквариуму слева от Кита, на пол хлынул поток воды и трепыхающейся рыбы, сразу же окрасившийся в красный цвет там, где валялись тела. Кит передернул помпу и выстрелил еще раз. Эйгил выкрикивал что-то на древненорвежском: ни дать ни взять викинг-берсерк из старинной саги, сокрушающий аквариумы направо и налево. Крики и стоны потонули в звоне бьющегося стекла. И тут противник дрогнул и пустился в бегство, преследуемый по пятам Свеном и Китом. Эйгил и Кайнан, чьи клинки окрасились кровью, тоже не отставали.

Шум бегущих шагов отдавался эхом от стеклянных стен, множился, искажался. Кит добавил скорости, следом за Свеном свернул за угол и буквально врезался в сбившуюся массу тел. Слуги Потрошителя угодили в тупик: дорогу им преградила огромная клетка, в которой возбужденно щелкал клювом Pteranodon Sternbergi. Схватка вспыхнула мгновенно, и Кит чудом успел увернуться от ножа, готового вспороть ему живот. Он врезался в своего несостоявшегося убийцу, и они вдвоем привалились к прутьям клетки. Исполинский летающий ящер взвизгнул так громко, что у Кита заложило уши, и бросился к ним. Огромный клюв длиной метра два, не меньше, стремительно просунулся сквозь прутья. Кит успел отпрянуть, а его противник истошно заорал, когда острые как бритва зубы впились ему в бедро. Птеранодон рванулся назад, прижав его к клетке и захлопав кожистыми крыльями с такой силой, что воздушный поток буквально сдул Кита с ног. Один из вооруженных ножами психов зарычал и бросился на него, целя ему в горло. Кит бросился на пол и снизу вверх разрядил дробовик ему в живот. Птеранодон тем временем отпустил добычу, но только для того, чтобы снова броситься в атаку. Обращенный к людям глаз крылатого чудища светился зловещим рубиновым светом. С грохотом, напоминающим праздничный фейерверк, он щелкнул клювом и ухватил свою жертву за локоть.

Кит перекатился, пытаясь подняться на ноги, и тут снова громыхнул дробовик Свена. Послышались новые крики, и из-за угла вывалилась и с ходу вступила в бой новая группа людей. Кит успел разглядеть развевающиеся бурнусы и суровые, смуглые арабские лица, и тут к нему пробился м-р Рияд, бригадир со стройки «Аравийских Ночей». Его подчиненные — те, что не имели отношения к недавним беспорядкам на станции, — быстро подавили остатки сопротивления. Кит поднялся на ноги, вытер с лица пот и чью-то кровь и переглянулся с м-ром Риядом.

— Чертовски рад вас видеть, — прохрипел он.

— Мы спешили как могли, услышав крики и выстрелы.

— Слава Богу.

Они захватили пятерых пленных, не считая девяти убитых и раненых. Кит вспомнил про свою рацию.

— Код «Семь-Красный», одиннадцатая зона. У нас пленные и черт-те сколько трупов, рядом с клеткой птеранодона.

— Вас понял. Шлю подкрепление в одиннадцатую зону.

— Пришлите лучше пару бригад «скорой» и передайте Сью Фритчи, пусть захватит ружье, стреляющее дротиками со снотворным. Птеранодон совсем разбушевался.

Ящер и правда продолжал визжать и пытался напасть на все, что шевелилось рядом с его клеткой.

— Вас понял, сделаем что можем. У нас полно пострадавших по всей станции.

— Что ж, ясно. Кто-нибудь нашел Лахли?

— Пока нет.

— С этой группой его тоже не было. Мы продолжим поиски, как только сдадим этих молодчиков охране. Конец связи.

— Вас понял, конец связи.

Не успел Кит повесить рацию обратно на пояс, как появилась бригада санитарного контроля со стреляющим дротиками ружьем. Потребовалось целых три ампулы, чтобы ящер перестал наконец биться о прутья клетки. Его крылья и голова с длинным костяным гребнем распластались по полу, а зловещий багровый глаз закрылся. Минутой спустя прибыл и наряд службы Безопасности, бесцеремонно защелкнувший наручники на запястьях и щиколотках пленников. Те еще не отошли от сокрушительного разгрома и даже не пытались протестовать. Дождавшись, пока птеранодон уснет окончательно, ребята из санитарной службы отворили клетку, вошли внутрь и принялись врачевать поврежденные о прутья крылья и тело ящера.

— Что ж, — вздохнул Кит. — Перегруппируемся и продолжим поиски.

Бригадир строителей согласно кивнул:

— Да. Только теперь, мне кажется, нам лучше искать вместе. Эти люди совершенно сумасшедшие. — Рияд махнул рукой в сторону убитых. — Они дерутся как демоны.

— Верно сказано, — буркнул Свен Бейли, вытиравший кровь с гладия Кайнана. Сам валлиец накладывал повязку на неглубокий порез на ребрах. — В жизни не видел ничего подобного.

Они коротко обсудили дальнейшую тактику, потом рассыпались веером и, обогнув клетку, двинулись по коридору дальше. И все время, что они осторожно шли по гулкому подземелью, Кит не мог отделаться от тревоги за Марго — как она там, в Лондоне? Черт, как же он забыл спросить о ней доктора Фероз? Теперь он был вынужден ждать: не забивать же радиоканал своими личными проблемами… И потом ему все равно необходимо было сосредоточиться на смертельно опасных поисках Потрошителя и его безумных сподвижников. Поэтому Кит как мог старался выкинуть из головы свои тревоги, убеждая себя в том, что Марго в хорошей компании Малькольма и Скитера. Охота продолжалась…

* * *

— Что-о? Чего ты от меня хочешь? — выпучила глаза Паула Букер.

Скитер расплылся в ухмылке.

— Хочу, чтобы ты сделала из меня Ноа Армстро. Она зажмурилась, потом подняла на него потрясенный взгляд.

— Здесь? В Сполдергейт-Хаусе?

— Ага. Здесь. И сегодня же, когда все лягут спать. Миссис Олдис, экономка, запустит нас в подвал — с этим проблем не будет. Сейчас там шумновато: вся группа наблюдателей здесь, но мы им мешать не будем. Операционной они так и так не пользуются, только компьютерным залом. А она здесь первый класс, оборудована по последнему слову. И, кстати, миссис Олдис — профессиональная медсестра, постоянный ассистент доктора Нериана.

— Это я и сама знаю, — раздраженно отмахнулась Паула. — Я там уже была. Но… Сегодня?

Просьба явно вызвала у нее недоумение. Возможно, она даже решила, что Скитер лишился рассудка.

Улыбка сбежала с его лица.

— Паула, мы сегодня узнали, что… Ладно, скажем так, я не смогу спать спокойно, пока все это не окажется позади. Сид Кедермен — не тот, за кого себя выдает. Если мы не заставим его выдать себя с головой, дело кончится убийством, и не одним. И если мы его не остановим, в списке его целей значатся и Йанира, и Маркус, и их дети. И это еще цветочки. Мы с тобой попали в такую заваруху, Паула… Уж поверь мне, я бы не стал просить тебя перекраивать мне физиономию скальпелем, если бы это не было совершенно необходимо. Так уж вышло, что мне почему-то нравится мое лицо, что бы там ни думали о нем другие.

Глаза Паулы изумленно округлились.

— Вы их нашли?

— Ш-ш! — Он сделал ей свирепый знак говорить тише.

Паула тревожно покосилась на запертую дверь своей спальни. Подобно Скитеру, она получила комнату на третьем этаже, где проживала прислуга. Сид Кедермен как VIP разместился в последней остававшейся свободной комнате на втором, «семейном» этаже, в противоположном конце дома, выходившей на Октавия-стрит, а не в насквозь промокший от дождя сад.

— Так вы нашли их сегодня, да? — шепнула Паула уже осторожнее.

Скитер кивнул:

— Угу. Они в относительном порядке. Правда, когда ты разделаешься с моим лицом, Малькольм хотел поговорить с тобой. Он хочет, чтобы ты осмотрела их всех, убедилась, что никакого серьезного ущерба им не нанесли. Особенно Йанире. Ей в Лондоне пришлось несладко. Малькольм тебе все объяснит. Только позже. А сейчас мне позарез нужно новое лицо, чтобы мы расставили западню для Кедермена. Чем скорее на него наденут наручники, тем скорее мы все вернемся домой.

Паула вздохнула и усталым жестом отбросила со лба прядь волос.

— Ладно, Скитер. Уговорил. У меня нет всего, что хотелось бы для работы высшего качества, но, пожалуй, более или менее приличное сходство с Армстро ты получишь. Надеюсь, что сойдет. По счастью, строением черепа и цветом волос вы схожи — ты сам это говорил. И у нас есть хорошие фото Армстро, чтобы работать с них. Да, думаю, получится. Сейчас, только возьму свою сумку. Я ведь привезла уйму лекарств и инструментов для здешнего лазарета. Ты хоть понимаешь, что это выведет тебя из строя как минимум на неделю? Отеки и припухлости просто физически не сойдут раньше, да и швы не зарастут.

— Угу, мы так и знали, что это потребует определенного времени. Кстати, Малькольм с остальными использует это время для того, чтобы лучше подготовить ловушку для Сида. А ты сможешь поработать с Йанирой, если потребуется.

— Олл райт, Скитер. Только надо придумать, что такого сказать Сиду, чтобы твое отсутствие не показалось ему подозрительным.

Скитер кивнул:

— Ну, скажем ему, что я попал под экипаж или фургон и что меня пришлось поместить в лазарет.

— Что ж, сойдет. Ладно, идем в подвал и начнем.

* * *

Первое, что ощутил Скитер, когда очнулся восемь часов спустя, — ноющую боль в лице и внезапный приступ клаустрофобии от туго спеленавших голову повязок. По мере того как он приходил в себя после наркоза, до него начал доходить пульсирующий писк контрольного монитора, а взгляд медленно сфокусировался на сидевшей у его изголовья Марго.

— Привет, — тихо сказала она. — Эй, не пытайся говорить, Скитер.

Впрочем, у него и самого не имелось ни малейшего желания шевелить хоть одним мускулом лица.

— Сид купился на историю о том, как ты попал под фургон. Поверишь ли, этот гад смеялся и заявил, что ты получил по заслугам. Малькольм ему ответил очень резко.

Последнее удивило Скитера, но и согрело немного душу. Он до сих пор не свыкся с мыслью о том, что Малькольм Мур и Марго Смит дарят ему свою дружбу. Марго улыбнулась.

— Паула сейчас в Спитафилдз, осматривает Йаниру и остальных. Они переезжают в квартиру Малькольма в Белгравии — на случай, если будут неприятности с фальшивыми банкнотами.

Скитер огорчился — кто, как не он, нарушил покой своих друзей в их здешнем убежище. Наверное, Марго уловила эти его чувства, так как погладила его по руке — осторожно, чтобы не задеть за трубки внутривенного вливания.

— Ты пока отдыхай, Скитер. Все идет по плану. Я забегу к тебе еще вечером, когда Паула вернется.

Она ободряюще улыбнулась ему и скрылась из вида. На ее месте появился д-р Нериан, который повозился немного с капельницей, а потом сделал укол в бедро. Что бы он там ни вколол Скитеру, боль в лице поутихла, а мир вокруг закачался в блаженной дымке.

Скитер уснул, пытаясь представить себе, на кого он будет похож неделю спустя.

* * *

Такой ужасной недели у Голди Морран еще не выдавалось ни разу в жизни.

Агенты МВСГ перерыли всю ее отчетность, обнаружив в ней, разумеется, кучу нестыковок, которые ей еще предстояло объяснить, и она уже ощущала на загривке горячее дыхание Интерпола. В общем, она была бы даже благодарна Потрошителю за вызванную его появлением и связанными с ним потрясениями передышку, когда бы не одна деталь. Вся станция оказалась блокированной, оставив ее взаперти в лавке на целых три дня. В принципе, она была готова к такому повороту событий: съестных припасов в заветной задней комнате хватало, питья в баре — тоже, а мягкий диван легко раскладывался в удобную кровать. Однако на время поисков весь бизнес прекратился полностью, а это означало потерю не одной тысячи долларов. То, что точно такие убытки несут все остальные торговцы на станции, если и утешало, то очень слабо. Поэтому Голди ничего не оставалось, как сидеть в не лишенном приятности одиночестве, слушать щебет каролинских попугаев, пытаться подчистить наиболее подозрительные места в документах и размышлять о том, какие новости о Джине Кеддрик придут со следующим открытием Британских Врат.

Слава Богу еще, Скитер никому не сказал про фальшивки до своего отъезда, однако она все же боялась, что все это может всплыть. Сама-то она не делала ничего особенно уж плохого: не она же, в конце концов, их печатала, верно? Она всего только пыталась компенсировать хотя бы часть своих убытков, вот и сплавила их этому идиоту, Бенни Катлину. Голди в очередной раз прокляла себя за невезучесть и плеснула в стакан очередную порцию бренди из быстро тающих запасов. Кто ж знал, что этот вздорный студентишка окажется загримированной Джиной Кеддрик? Вражда с сенатором Джоном Кеддриком могла самым разрушительным образом сказаться на ее бизнесе. Хуже того, уж это-то наверняка привлекло бы к ней внимание и Интерпола, и Междувременного Суда.

В общем, нервы ее пребывали в столь расшатанном состоянии, что, когда зазвонил телефон, она выронила стакан бренди из рук. Так и оставив его валяться на ковре (хорошо еще, не разбился!), она бросилась в лавку, где стоял телефон.

— Голди Морран! — Как она ни старалась, голос ее звучал на редкость неровно.

— Голди? Это Майк Бенсон говорит. Теперь ясно, почему мы не смогли дозвониться тебе домой. Ты давно сидишь взаперти в лавке?

— Ясное дело, с тех пор, как этот псих объявился.

— Мы сейчас проводим повальный обыск всех помещений станции. Я так понимаю, ты сейчас одна?

— Конечно, одна! Или ты думаешь, я дикие оргии закатываю, а? Я хочу выбраться из этой лавки, Майк. Бога ради, пошли кого-нибудь проводить меня домой.

— Ладно, пришлю, — буркнул Бенсон. — Заодно и обыщет — сначала лавку, потом квартиру.

— У тебя доброе сердце, Майк!

— Не стоит благодарности, Голди. Будь готова отпереть дверь.

— Жду, — мрачно вздохнула она.

Спустя пять минут у входа в ее лавку действительно объявился молодой агент ДВВ с рацией в руке. Голди отворила дверь и стояла, нетерпеливо притоптывая ногой, пока он обыскивал ее лавку. Ей даже пришлось пройти за ним в комнату-сейф, чтобы у него не возникло соблазна потырить что-нибудь.

— Славные птички, — заметил он с нехорошей искоркой в глазах. — Каролинские попугаи, не так ли? — Он черкнул что-то в своей записной книжке. — Мистер Уилкс оч-чень ими заинтересуется. Он, видите ли, у нас большой любитель птиц.

Этот гаденыш еще насмехался над ней!

Голди буквально бурлила от бессильной злости. Собственно, в самом содержании попугаев не было абсолютно ничего незаконного. Но Монти, чтоб его, теперь будет следить за ней ястребом, обрубив весьма прибыльный источник побочных доходов в виде контрабанды яиц.

— Ладно, можете запирать, — бросил он наконец, захлопывая свой блокнот и убирая его в карман. Она заперла хранилище, а он тем временем доложил по радио, что у нее в лавке все чисто. — Я провожу мисс Морран домой и проверю все там.

— Вас понял, — прохрипела в ответ рация, Они вышли с парадного хода, который Голди заперла на все замки, потом она опустила на вход и витрину стальную решетку, которую тоже заперла.

— Сказать не могу, как мне не терпится залезть под горячий душ и лечь в настоящую кровать, — призналась она.

— Вам еще грех жаловаться, — возразил дэвэвэшник. — С тех пор как здесь этот маньяк, мы спим по два часа в сутки. Да и прежде, скажем честно, ненамного легче было.

Самый короткий путь в жилой сектор, где проживала Голди, лежал через Валгаллу. Общий зал казался абсолютно вымершим, только их шаги отдавались гулким эхом. Изредка Голди ощущала присутствие других патрулей — в основном по треску радиопереговоров.

— Много успели обыскать? — спросила она у своего спутника: тишина начинала действовать ей на нервы. Они обогнули нос большой деревянной ладьи, в которой размещалось пустовавшее последние дни кафе «Лангскип», и столкнулись с кем-то, шедшим им навстречу.

От удара Голди пошатнулась. Она успела заметить дикий, нечеловеческий взгляд, узкое, смуглое лицо славянского типа, и тут блеснул нож, а дэвэвэшник рухнул на мостовую с перерезанным до позвоночника горлом. Голди набрала в грудь воздуху, чтобы взвизгнуть, но незнакомец с силой швырнул ее о деревянный борт ладьи, и она сползла бы вниз, полуоглушенная, если бы он не удержал ее, зажав рот и нос рукой в перчатке. Ее едва не стошнило от запаха крови.

— Ты живешь здесь? — прошипел он.

Голди кивнула. Она отошла от удара, но ноги все равно подгибались от страха. Приставив нож к ее ребрам, человек оттащил ее от ладьи и нагнулся, чтобы подобрать пистолет и рацию убитого офицера. Потом они пересекли Общий и нырнули в коридор жилого сектора.

— Мои последователи довольно много рассказали мне про ваши Главные Врата. К сожалению, ваша стража лишила меня моих послушников, так что теперь сквозь эти Врата проведешь меня ты. Веди меня туда. Да пошевеливайся, сука! До открытия осталось всего десять минут.

Она в отчаянии оглянулась на свою лавку, накрепко запертую на полудюжину замков. Если бы можно было попасть внутрь, а там нажать на кнопку сигнализации… И пистолет она тоже держала в лавке… Она сделала попытку изменить направление, и нож снова уперся ей в ребра.

— Не туда! Я видел, как он забирал тебя из твоей лавки. Я не позволю тебе позвать на помощь, женщина, и тебе лучше понять это сейчас же. Веди меня к Главным, и безопасным путем. Не будешь слушаться — найду кого-нибудь еще. — Нож прорезал ей блузку. — Поняла?

Она кивнула, продолжая задыхаться от окровавленной руки, зажимавшей ей рот. Вся левая половина лица болела от удара о борт ладьи, да и глаз начал заплывать. Так и не опомнившись окончательно, она повела его кратчайшим путем через жилой сектор, с усилием переставляя негнущиеся ноги. Время от времени она спотыкалась, но ее пленитель даже не пытался помочь ей. Он только прижимал нож к ее ребрам и шипел:

— Только попробуй крикнуть, и я убью тебя на месте!

Так они с убийцей шли по извилистым коридорам, пока не оказались в проходе, выходившем в Общий на стыке Нового Эдо и площади перед Главными Вратами.

Поскольку рот Голди оставался зажатым, она молча ткнула пальцем в сторону Главных.

Он осторожно выглянул из-за угла. Голди, слишком обессилевшая, чтобы пытаться бежать, обвисла тряпкой в его руках и приготовилась к смерти. Пока она медленно сползала по стене, ожили динамики оповещения:

— Прошу внимания! Врата номер один открываются через три минуты. Предупреждаем, что все билеты и пропуска на прохождение сквозь Главные Врата недействительны на время действия на станции режима чрезвычайного положения. Оставайтесь в своих гостиницах или в местах, где вы находитесь в настоящий момент, держите двери на запоре. Не предпринимайте попыток попасть на перрон Главных Врат…

Потрошитель рывком развернул Голди лицом к себе.

— Объясни, что они сказали! — Он прижал лезвие к ее горлу и убрал руку со рта.

Она тряхнула головой, пытаясь собраться с мыслями.

— Они блокировали станцию, — пробормотала она дрожащим голосом. — Перекрыли все Врата, так что никто не может покинуть ее. Доступ к Главным охраняется патрулями Безопасности.

Даже с того места, где стояла, Голди видела целую толпу охранников с дробовиками в руках. Потрошитель злобно выругался и посмотрел на нее в упор. Глаза его были серыми, непроницаемыми.

— Ты сказала, что живешь в этом безумном месте?

— Д-да.

— Где?

— Т-там… Идти обратно.

— Веди меня к себе.

Сердце окончательно ушло Голди в пятки. На мгновение она ослепла от слез.

— Не убивайте меня, пожалуйста…

— Прекрати рев, глупая карга! Если бы я хотел убить тебя, я бы уже перерезал тебе глотку. Поскольку моих поклонников поубивала или похватала полиция, мне нужно убежище и нужен человек, который мог бы объяснить мне, как все устроено в этом аду! А теперь веди меня к себе домой, или я найду себе другого заложника!

И Голди, почти не чувствуя под собой ног, заковыляла обратно, к себе домой. Когда они добрались наконец до двери в ее квартиру, она едва держалась на ногах и упала бы, если бы не мертвая хватка, с которой он стискивал ее локоть. Она остановилась перед дверью и, дрожа, привалилась к ней.

— Открывай.

Непослушными пальцами она достала ключ из кармана и повернула его в замке. Ударом ноги он распахнул дверь, втащил Голди внутрь и захлопнул дверь с такой силой, что эхо продолжало некоторое время гулять по комнате. Он быстро осмотрел квартиру, потом толкнул Голди в спальню, швырнул на кровать и привязал к ней. Она беспомощно лежала, дрожа и истекая холодным потом.

— У тебя есть имя?

— Г-голди Морран…

— Чем ты занимаешься?

Позабавь его… Это все говорят: безумцев надо забавлять…

— Я меняю валюту, — пролепетала она. — Деньги Верхнего Времени на любые, какие будут нужны туристу по ту сторону Врат…

— Скажи мне, как обращаться с этим устройством. — Он показал ей снятую с трупа рацию.

— Вам надо нажать на вон ту кнопку, — послушно ответила она. — Тогда вам ответит кто-нибудь из Безопасности. Он нажал на кнопку.

— Слушаю, — прохрипел голос из рации.

— Я обыскал квартиру Голди Морран. Там никого.

— Вас понял.

Если бы Голди даже осмелилась позвать на помощь, пока рация была включена, он не дал ей такой возможности. Он сразу же выключил устройство и положил на полку. Потом холодно посмотрел на нее, распластанную на кровати, привязанную к ней за руки и за ноги.

— Где мне найти карту этого проклятого места?

Она сглотнула, чтобы издать хоть какой-то звук пересохшим горлом.

— Проще всего в компьютере.

Ей пришлось показать, как им пользоваться. Потом он снова привязал ее к кровати, вернулся в гостиную и провел несколько часов за Голдиным компьютером. Она слышала стук клавиш, смутно слышала сквозь пелену сковывавшего ее ужаса его негромкий голос, отдающий команды машине, хотя смысл его слов проходил мимо ее сознания. Потом в гостиной наступила тишина. Голди напрягла слух, пытаясь уловить хоть какое-то движение, однако не слышала ничего, кроме негромкого шелеста кондиционера.

Она не знала, сколько времени провела привязанной к кровати. Часов она со своего места не видела. Боль и испуг постепенно отнимали остаток сил. Она почти лишилась сознания, когда шаги вывели ее из забытья. О Боже, он вернулся, он разрежет меня на кусочки…

Потрошитель улыбнулся ей сверху вниз.

— Вы очень неплохо справляетесь, дорогая моя. А теперь покажите мне, как управлять устройствами у вас на кухне. Я не отказался бы от чашки чая.

— Мне больно, — всхлипнула Голди. — Я не чувствую ног, рук, и мой глаз совсем заплыл.

Он чуть нахмурился, но развязал путы. Он ощупал ей локти и запястья, потом с неожиданной мягкостью ощупал отек на лице.

— Гм… Немного опухло, и, боюсь, синяк выйдет довольно большой, но глаза вы не лишитесь. Приношу извинения за то, что обошелся с вами так грубо. У вас есть ледник?

Голди уставилась на него, пытаясь понять перемену в обращении.

— Что?

— Ледник. Вам нужен холодный компресс, чтобы снять опухоль. Конечно, настойка лауданума могла бы облегчить боль, но боюсь, я оставил свою сумку с медикаментами в Лондоне.

Голди наконец совладала со своими голосовыми связками настолько, чтобы шептать.

— Я не держу лауданума. Эти средства не дают без специального разрешения врача. Лед в холодильнике. На кухне.

Он снова привязал ее к кровати, но не так туго, как прежде, обмотав предварительно запястья и лодыжки шарфами, чтобы веревки не врезались в кожу. Потом направился на кухню. Она слышала стук и звяканье, пока он шарил по полкам. Наконец он нашел дверцу холодильника.

— А… Надо же, какое гениальное приспособление! Интересно, как оно устроено?

Послышался стук ледяных кубиков, потом шум воды из крана. Когда через минуту он вернулся в спальню, он держал в руках мокрое полотенце с завернутыми в него кубиками льда. Он аккуратно положил компресс ей на лицо, потом откинул ей волосы со лба и пощупал пульс.

— Вы испытали сильное потрясение, моя дорогая леди. Нам и правда нужно унять вам боль.

— В ванной, — прошептала Голди. — Аспирин… От боли и тошноты комната раскачивалась вокруг нее как лодка в шторм.

До нее снова донесся стук открываемых створок и выдвигаемых ящиков, потом он сунул ей что-то в рот и поднес к губам стакан воды. Она поперхнулась, но все же проглотила несколько таблеток аспирина. Он тепло укрыл ее, ее же собственными одеялами и поправил компресс — похоже, ее самочувствие и правда беспокоило его. Голди закрыла глаза, а он, насвистывая что-то себе под нос и продолжал шарить по ее шкафам и полкам.

— Сколько Врат вы посещали? — спросил он вдруг, выводя ее из забытья.

— Нисколько. Я не путешествую вниз по времени. — Она действительно не путешествовала со времени той ужасной поездки в Новый Орлеан несколько лет назад. Врата неожиданно сделались нестабильными, и ей пришлось бросить там молодого историка, которого она брала с собой. Худших мук совести ей испытывать еще не приходилось, но она и правда не могла ничего поделать, да и никто бы не смог. — Я живу на станции и держу свою лавку, вот и все, — добавила она, вздрогнув.

— А… Долго еще ждать следующего открытия Главных? — спросил он, помолчав.

— Три дня.

— В таком случае, дорогая миссис Морран, устраивайтесь поудобнее, а я тем временем изучу волшебные возможности вашей замечательной кухни.

Голди уснула под стук кастрюль и сковородок.

* * *

Спустя шесть дней после того, как Скитера подвергли операции, десятого октября, Малькольм закинул наживку. Сид Кедермен не делал тайны из своей неприязни к отсутствию современных удобств и постоянно, не особенно выбирая выражения, критиковал работу поисковых групп, тем более что каждый вечер Марго с Малькольмом возвращались в Сполдергейт и докладывали о «полном отсутствии» прогресса. Когда новое лицо Скитера окончательно зажило, Малькольм вернулся в Сполдергейт с сообщением о грандиозном и неожиданном прорыве в поисках: Армстро обнаружили.

— Кто видел этого ублюдка? — встрепенулся Кедермен. — И где?

— Один сыщик, — невозмутимо отвечал Малькольм. — Мы натолкнулись на этого парня сегодня днем. У него небольшое агентство на Миддлсекс-стрит. Он уже работал с нами раньше.

— Что он сказал? Как он нашел Армстро? Малькольм налил себе бренди.

— Собственно, его нанял один тамошний торговец. Он хотел знать, кто подсунул ему фальшивые банкноты.

— Фальшивые банкноты? — удивленно вскинул брови Кедермен.

— Разумеется. Судя по всему, он менял деньги на станции у не самого порядочного менялы. Точнее, не самой порядочной. Она подсунула им среди нормальных банкнот некоторое количество фальшивых. Когда Скитер Джексон уже отбывал со станции, она ему во всем призналась и попросила замолвить за нее словечко. Она боялась, что Джину Кеддрик могут арестовать за распространение фальшивых денег. Мы уже нанимали этого агента раньше, когда искали Бенни Катлина, вот я сегодня его и нашел. Так вот, мистера Шеннона нанял местный торговец, который ищет иностранца, расплатившегося с ним фальшивыми банкнотами. Торговец весьма раздражен, ибо понес серьезные убытки.

Сид Кедермен тихо усмехнулся — судя по блеску в его глазах, новость пришлась ему по вкусу.

— Представьте себе потрясение, которое испытает Ноа Армстро, когда он узнает, что его обманула меняла! Малькольм нахмурился.

— Похоже, вы недооцениваете серьезность ситуации, Кедермен. Фальшивомонетчикам здесь грозит серьезное наказание. Если мы не доберемся до Армстро раньше, чем полиция, он окажется в таком сложном положении, из которого мы вряд ли сможем его вытащить — и одному Богу известно, как это может сказаться на судьбе его заложников. Нам надо действовать очень быстро. Мистер Шеннон уже опознал его, и только благодаря значительной взятке не сообщил своему клиенту и полиции.

— Где он прячется?

— Он прятался где-то в Ист-Энде, но совершенно внезапно выехал из занимаемой им квартиры вместе со всей семьей — точнее, судя по всему, со своими заложниками. Если верить Шеннону, у Армстро, возможно, начались проблемы с наличностью, и он мог расплатиться со своим квартировладельцем фальшивыми банкнотами. Похоже, он решил исчезнуть прежде, чем тот обнаружит неладное. Шеннону удалось найти его, и он видел, как Армстро покупал модный костюм и шелковый цилиндр. Каким-то образом наш клиент проник в один из расположенных на Пэл-Мэл клубов для джентльменов и играет там в карты. Похоже, проиграв здесь, он решил отыграться там.

— Сдается мне, он пытается избавиться от фальшивок, не заходя в банк.

— Совершенно верно. Из этого следует, что нам нужно суметь отловить его сегодня, когда он вернется за карточный стол. Шеннон подслушал, как тот говорил что-то насчет сегодняшнего вечера в клубе «Карлтон». К сожалению, — Шеннон потерял Армстро в толчее на станции подземки в Блекфрайерз, так что нам до сих пор неизвестно,куда он перевел своих заложников.

Последние слова Кедермен проигнорировал начисто: во всем рассказе Малькольма его интересовало только одно, от чего в глазах его вспыхнул хищный огонь.

— Сегодня вечером! Клуб «Карлтон» — где это?

— На Пэл-Мэл, к западу от Ватерлоо-плейс. Все модные клубы для джентльменов расположены на Ватерлоо-плейс и Пэл-Мэл. Идеальное место, чтобы избавиться от фальшивых денег. Столько денег переходит из рук в руки за игорными столами, что практически невозможно уследить, кто подсунул тебе фальшивку. Вы играете в карты, мистер Кедермен?

На лице того мелькнула и сразу исчезла едва заметная улыбка.

— Часто.

— Что ж, если так, предлагаю вам сыграть сегодня вечером.

— С удовольствием, — ухмыльнулся Кедермен.

— В таком случае я закажу кэб на восемь вечера.

— Я буду готов к восьми.

Малькольм не знал, дождется ли Кедермен встречи с «Армстро» в клубе или попытается нанести удар издалека, прежде, чем жертва узнает о его присутствии. Им не удалось обыскать багаж Кедермена — он постоянно держал свою комнату и сундуки на запоре. Он вполне мог притащить с собой целый арсенал современного оружия. На всякий случай Скитера облачили в бронежилет, предусмотрительно включенный Китом в перечень амуниции. Впрочем, Малькольм продолжал переживать из-за этого. Он до сих пор сомневался в правильности предложенного Скитером решения проблемы: слишком много жизней, включая жизнь Марго и самого Скитера, зависело от того, сработает ли расставленная ими западня. Бросив на Кедермена последний озабоченный взгляд, Малькольм отдал распоряжение насчет экипажа и принялся ждать начала представления.

* * *

Выбираясь из экипажа на оживленный тротуар Пэл-Мэл, Скитер нервно теребил часовую цепочку. Он совершенно преобразился. Его строгий черный фрак явно являлся предшественником современных клубных пиджаков, а бриллиантовая булавка в форме подковы, высокий воротник, массивные золотые часы и цепочка наглядно говорили о его богатстве. Густо намасленные, зачесанные назад волосы блестели в свете газовых фонарей, отражаясь в окнах «Карлтона». Он покосился на свое отражение и едва не отпрянул: вид собственного нового лица до сих пор пугал его до посинения каждый раз, как он видел себя в зеркале.

Хорошо еще, отеки в местах, где Паула перекроила его лицо, сошли, да и цвет лица сделался почти нормальным. Он мог даже говорить, не морщась от боли, и начал принимать более или менее твердую пищу после недели питания бульонами и жидкими кашицами, да и то с лошадиными дозами болеутоляющего на закуску. Когда экипаж из Сполдергейта повернул и загромыхал обратно в Бэттерси, Скитер решительно приказал своему желудку успокоиться и вести себя прилично. В любой другой ситуации перспектива изображать богатого картежника в одном из самых престижных клубов Лондона привела бы его в восторг. Однако роль приманки-живца для Сида Кедермена наводила ужас даже на его сердце воспитанника монголов-якка. Разумеется, приводя все это в движение, он понимал риск, на который идет… он-то понимал, а вот его желудок явно имел на этот счет собственное мнение.

Дуглас Тэнглвуд, гид «Путешествий во Времени», приданный Скитеру на этот вечер, натянуто улыбнулся ему.

— Что, немного нервно?

— Есть малость.

— Ничего удивительного. — Тэнглвуд бодрился, и это было хорошо заметно. В сегодняшнем представлении ему тоже отводилась далеко не последняя роль. Он должен был проводить Скитера в клуб и представить его необходимым людям. Вообще-то это лучше вышло бы у Малькольма, но тот был занят сегодня совсем другой работой. Малькольм вез в клуб Кедермена.

Перейдя тротуар, они остановились у дверей «Карлтона»; Тэнглвуд то и дело невольно косился на Скитера в новом, непривычном обличье.

У входа в клуб толпились смеющиеся джентльмены, а к стенам жались те несчастные, что зарабатывали на жизнь крохами от бешеных денег, что потоками текли через Пэл-Мэл. Чистильщики обуви, торговцы пирожками с угрем, девушки-цветочницы наперебой выкрикивали свои цены, а мальчишки-газетчики оглашали воздух ужасными новостями из Уайтчепла. Лицо одного из чистильщиков было хорошо знакомо Скитеру: Марго, переодетая мальчишкой, старательно наводила блеск на ботинки какого-то ничего не подозревающего джентльмена с газетой в руках. Взгляд ее напряженно шарил по толпе.

Глаза их на мгновение встретились, и Марго едва заметно кивнула. Скитер кивнул в ответ и следом за Тэнглвудом вошел в клуб.

— Добрый вечер, Фитцвильям, — приветствовал гид отворившего им массивную деревянную дверь швейцара в ливрее. — Со мной сегодня гость. Мистер Картрайт из Америки.

Затянутая в перчатку рука Тэнглвуда небрежно опустила монету в ладонь швейцара.

— Добрый вечер, сэр, — вежливо отозвался швейцар. Произношение его безупречностью не уступало сияющей ливрее. — Добро пожаловать в «Карлтон».

— Спасибо.

Стоило Скитеру ступить в вестибюль, как он понял, что оказался в мире денег. Больших денег. Игорные залы были уже полны, и в них царил аромат сигарного дыма и богатства. Скитер и его провожатый оставили плащи в гардеробе, совершили небольшой тур по людным помещениям, чтобы освоиться с обстановкой, и задержались у стола для игры в кости, где Скитер решил поиграть пару конов — «размять руки», как он выразился. Он с вежливой улыбкой заплатил свои проигрыши, но когда они отошли от стола, склонился к уху Тэнглвуда.

— Не играйте за этим столом. Я перепробовал четыре комплекта костей, и все меченые.

— Что-о? — удивленно уставился на него гид «Путешествий».

Скитер усмехнулся.

— Никогда не пытайся жульничать против жулика. Он тебя сразу раскусит. Первый комплект, который я попробовал, имел внутри грузик — скорее всего ртуть. Обратили внимание, как кидал их тот коротышка с бакенбардами? Верняк. Поэтому я попросил другой комплект. У этого кости подпилены с углов. Все углы скруглены, кроме двух. Так больше вероятность того, что они будут катиться до тех пор, пока не упрутся более острым ребром. Соответственно, больше очков.

Тэнглвуд смотрел на него, разинув рот.

— У следующего комплекта кости были подпилены так, чтобы все грани, кроме одной, были едва заметно выпуклыми. Единственная вогнутая грань создает при качении слабый вакуум, прижимающий ее к поверхности стола. Не каждый раз, конечно, но при большом количестве бросков ты понемногу выигрываешь. Или проигрываешь, если тебе не нужно выбрасывать «семь» или «одиннадцать».

— А четвертая пара? — поинтересовался Тэнглвуд, на которого это явно произвело впечатление.

— Тоже с грузом, но другим. Краска, которой выкрашены очки, на разных гранях отличается. Шестерки выкрашены тяжелой свинцовой краской, поэтому чаще оказываются внизу. — Скитер неодобрительно оглянулся на комнату, из которой они только что вышли. — Я промолчал: во-первых, нам сейчас только не хватало скандала, а во-вторых, мне что-то не слишком хочется стреляться на дуэли с каким-нибудь заносчивым лордом. Но сесть еще раз за эти столы — нет уж, увольте.

— Боже праведный, Джексон, откуда вы знаете все эти штуки?.. Нет, не отвечайте. Не уверен, что хочу это знать. О карьере детектива не помышляли?

— Если уж на то пошло, — ухмыльнулся Скитер, — Кит Карсон нанял меня заведовать безопасностью «Замка Эдо».

Тэнглвуд негромко присвистнул.

— Черт, надо же!

Еще через десять минут Тэнглвуд представил его за карточным столом как «мистера Картрайта из Нью-Йорка, что в Америке», и Скитер блаженно погрузился в захватывающую игру с отпрысками знатнейших семей. Все они выказывали заметное оживление от перспективы сыграть в «ковбойский покер» с настоящим янки. После третьего кона один из игроков раскурил тонкую черную сигару и вполне приятельски посмотрел на Скитера.

— Мне приходилось раз бывать в Америке. По делам, в Сан-Франциско. Так я познакомился там с одним джентльменом, который, право же, играл просто потрясающе. Возможно, вы слыхали о нем, если вам приходилось играть в карты в тех краях?

Скитер поднял взгляд.

— Как его звали?

— Киплинджер. Мистер Киплинджер.

Скитер откинулся на спинку кресла.

— Киплинджер? Как же, слыхал о таком, хотя лично не встречался. — Уголок рта его дернулся в легкой усмешке. — Знаменитый был игрок, этот мистер Киплинджер. — Глаза его озорно блеснули от какой-то явно игривой мысли. — Скажите, сэр, не предполагаете ли вы в будущем возвращаться в Сан-Франциско?

Его собеседник улыбнулся.

— Нет, мистер Картрайт, боюсь, это маловероятно. Видите ли, мой дядюшка уехал туда в золотую лихорадку сорок девятого года и сколотил там неплохое состояние, продавая виски и провиант золотоискателям. А потом превратил его и вовсе в умопомрачительную сумму, вложив его в прииски. Когда он год назад умер, мне пришлось сплавать за океан — осмотреть имение, ибо он завещал все мне. Бедный дядя Чарльз так и не женился, вот и наследников у него не нашлось, кроме племянника. С позволения сказать, он всегда считался у нас в семье паршивой овцой. Паршивая или нет, но он добавил к моему титулу баронета десять тысяч годового дохода. Потрясающая страна, эта ваша Америка.

Скитер расплылся в ухмылке.

— Ну, раз уж вы не планируете возвращаться туда, я полагаю, вы не будете возражать, если я открою вам секрет мистера Киплинджера? Это ведь тоже был изрядный скандал, и он случился перед самым моим отплытием сюда. — Остальные джентльмены за столом тоже с любопытством подались вперед. Даже Тэнглвуд, которому вообще-то полагалось следить за Малькольмом и Кедерменом, слушал с неподдельным интересом. — Так вот, мистер Киплинджер, — продолжал Скитер, — известен как «человек-машина».

— «Человек-машина», — нахмурился баронет. — Что, черт подери, такое — «человек-машина»?

— Коротко говоря, обманщик, мошенник и шулер. Возможно, вам приходилось слышать такое понятие, как «туз в рукаве»? Так вот, мистер Киплинджер изобрел замечательную маленькую машинку, которая крепилась к кисти и запястью. На конце ее имелся маленький зажим, в который закладывались одна или две карты, и этот зажим можно было выдвигать вот сюда, — Скитер похлопал себя по запястью, — или убирать обратно, чтобы прятать те карты, которые он вставлял в этот зажим. К концу этой машинки крепилась леска, которая тянулась под фраком и штанинами к небольшому механизму на коленях.

Джентльмены забыли про свои карты и, разинув рты, в восторге слушали рассказ Скитера.

— Надо же, черт возьми! Как же это действовало?

— Леска крепилась к маленькому крючку, пришитому у колена изнутри другой штанины. Если ему нужно было опустить зажим к запястью, чтобы спрятанная карта оказалась у него в руке, он сдвигал колени, леска ослабевала, и зажим с картами опускался. Если же он хотел спрятать карту в рукав, ему достаточно было раздвинуть колени, и — оп-ля! Карта улетала в рукав, плавно и бесшумно. Он упражнялся с этим своим механизмом до тех пор, пока не научился менять по три-четыре карты за кон так, что никто ничего не замечал.

Джентльмены за столом хором ахнули от восторга и возмущения.

— В конце концов, — усмехнулся Скитер, — его сгубила жадность. Месяца два назад он решил попытать счастья в одном заведении в Сан-Франциско. Ставки были высоки. И он все выигрывал. Каждый кон. С ним за столом сидели очень неплохие игроки, можно сказать, профессионалы, и некоторым из этих игроков такое везение мистера Киплинджера понемногу начало казаться подозрительным. Они сговорились и по условному сигналу набросились на него, сорвали с него фрак и обнаружили под ним эту замечательную машинку с тремя тузами и дамой в зажиме.

— Боже праведный! И они не пристрелили его прямо на месте?

— О нет, — улыбнулся Скитер. — Не то чтобы эта мысль не приходила им в голову. Шулеров пристреливали и за меньшие грехи. Нет, они заявили мистеру Киплинджеру, что у того имеется выбор. Или умереть, не сходя с этого места, или купить себе жизнь.

— Как же? — не выдержал пожилой джентльмен с квадратной челюстью. Скитер уже знал, что это настоящий пэр, имеющий право не снимать маленькой, украшенной самоцветами короны даже в присутствии монарха.

Скитер сел с торжествующей улыбкой.

— Все, что от него требовалось, это изготовить по одной такой машинке каждому из них. Что он и сделал.

Эти слова Скитера были встречены смехом и удивленными восклицаниями.

— Право же, Картрайт, вам-то откуда все это известно?

Скитер безмятежно рассмеялся.

— Один из этих парней приходится мне дядей. Паршивая овца в моей семье. Отличный картежник. — Он подмигнул. — Чертовски отличный картежник.

Даже Даг Тэнглвуд присоединился к общему хохоту, когда Скитер отодвинул кресло, церемонно снял фрак и закатал рукава, демонстрируя полное отсутствие какого-либо намека на адское изобретение м-ра Киплинджера. Потом он спустил рукава, застегнул запонки, надел фрак и занял свое место.

— Что ж, джентльмены, теперь сыграем?

* * *

Кит проснулся от назойливого верещания телефона. С трудом разлепив веки, он ощупью нашел трубку и снял ее.

— М-м-м-ф?

— Кит? Ты не спишь?

— Сплю. — Он сделал попытку вернуть трубку на место.

— Кит! Черт, не вешай трубку, это Булл Морган. Ты мне нужен. Жду у себя.

За последние пятеро суток Киту не удалось поспать и десяти часов. Говоря точнее, четверо суток из этих пяти он провел, прочесывая станцию в поисках Джека-Потрошителя, разбираясь по очереди с охваченными паникой или бешенством постояльцами «Замка Эдо» и выстаивая вахты у отворяющихся Врат, чтобы не пропустить на блокированную станцию ни одной живой души. Перекрытыми оказались не только Главные Врата из Нью-Йорка, но и все Врата, отворяющиеся в Нижнее Время, в результате чего буквально сотни туристов оставались в чужих эпохах, не имея возможности вернуться на станцию до тех пор, пока угрозу Потрошителя не устранят раз и навсегда. Только-только рухнувший в постель после двадцати часов непрерывной работы Кит высказал Буллу абсолютно все, что думает о его последнем требовании. В подробных и красочных деталях.

К сожалению, Булл Морган не знал средневекового немецкого языка, на котором Кит более всего любил ругаться. Поэтому стоило Киту замолчать, как тот продолжал:

— Вот и хорошо. Жду тебя через десять минут. Кеддрик идет сюда с типами из МВСГ. Они закрывают нас сегодня — точнее, закроют к чертовой матери, если только мы не придумаем способа остановить их.

— Ох, мать твою… — Кит попробовал протереть упрямо слипающиеся глаза. — Если меня не будет через десять минут, присылай «скорую».

— Спасибо, Кит. Выпивка за мной.

— А то! Я тебе напомню, будь уверен.

В трубке послышались гудки, и Кит выполз из кровати, ощущая себя дождевым червяком, по которому только что прошлись ногами. Он натянул первое, что попалось под руку, сунул ноги в подвернувшуюся обувь, в конце концов вывалился в Общий и, шатаясь как пьяный, отправился в кабинет к Буллу. Он миновал уже полпути, бормоча про себя: «Я не усну на ходу», — каждые пять секунд, когда наконец проснулся настолько, чтобы понять, что одет в почти не подпоясанное кимоно, прикрывающее лишь малую часть его тела, и домашние шлепанцы, ровесники восхождения на престол Ее Величества Елизаветы Первой. Помнится, он спер их в одном доме той поры, оказавшись там при обстоятельствах, о которых ему не хотелось вспоминать.

— Ах, черт…

Он затянул пояс, что позволило ему скрыть от посторонних взглядов по крайней мере наиболее интимные части тела, и хмуро посмотрел на свои волосатые ноги. Возвращаться и переодеваться было уже поздно… Он не мог даже зайти куда-нибудь и попросить взаймы пару джинсов. Общий зал был абсолютно пуст, а магазины и рестораны напоминали темные пещеры с закрытыми стальными решетками входами. У всех основных Врат, открытие которых ожидалось в ближайшее время, дежурили смешанные патрули из агентов Безопасности, ДВВ и санитарной службы, исключая возможность чьего-либо проникновения сквозь Врата как на станцию, так и с нее. После того как несколько дней назад у кафе «Лангскип» нашли труп офицера ДВВ, даже крепкие ребята из Безопасности избегали ходить по станции в одиночку. Патрули продолжали прочесывать все без исключения помещения станции в поисках Потрошителя и десятка его недобитых послушников, однако это требовало времени; к тому же не было никакой гарантии, что Потрошитель просто-напросто не перебрался в одно из уже проверенных помещений.

Когда Кит добрался до кабинета Булла, он едва не уснул снова, привалившись к дверям лифта. Однако те, как им и положено, отворились на верхней остановке, бесцеремонно вывалив его в кабинет. Он пошатнулся, восстановил равновесие, раздраженным движением оправил кимоно и только тут встретился взглядом с Джоном Кеддриком, тремя вооруженными телохранителями и пятерыми агентами МВСГ, все из которых были одеты либо в костюмы-тройки по шесть тысяч баксов каждый, либо в безукоризненно отглаженный мундир. Кит непроизвольно почесал заросший щетиной подбородок, проковылял к ближайшему креслу и рухнул в него.

— Да вы пьяны! — взорвался Кеддрик.

— Видит Бог, был бы рад, — пробормотал Кит. — Просто я не ложился в постель пять суток. Спасибо, что разбудили. Ладно, что это за вздор такой насчет закрытия станции?

Кеддрик покосился на старшего группы агентов МВСГ, ту самую придирчивую тетку.

— Агент Киркегард согласилась официально закрыть эту станцию. ВВ-восемьдесят шесть лишена эффективного управления, что создает угрозу находящимся на ней людям, и все по причине полной некомпетентности руководящего состава.

Кит смерил его взглядом и повернулся к стерильно-холеной Киркегард, волосы которой были собраны в тугой пучок на затылке.

— Скажите, вы не будете возражать, если я вышвырну этого засранца в окно?

— Сейчас не время для шуток! — фыркнула она.

— Я не шучу, — буркнул Кит. — Единственное, что есть на этой станции не правильного, — это пребывающая на ней сенаторская жопа Джона Кеддрика.

Булл Морган поспешно встал и прокашлялся.

— Кит, я знаю, сколько тебе пришлось работать за время этого кризиса. Я попросил тебя присутствовать на этом собрании в качестве жителя и представителя деловых кругов станции, прежде чем представители Гаагского суда примут окончательное решение.

— Ясно. А теперь послушайте, что я скажу. — Кит подался вперед, не спуская глаз с агента Киркегард. — Вы, ребята, можете рыться в наших бумагах, сейфах и налоговой отчетности до тех пор, пока не докопаетесь до основания Гималаев. Я предлагаю вам настоящую работу.

— Работу? — эхом переспросила Киркегард, нахмурив свою холеную нордическую бровь.

— Ага, работу. Настоящее дело. Мне хотелось бы, чтобы вы докопались, почему Джон Кеддрик — да, да, вот этот — врет прессе, ФБР, Интерполу и МВСГ насчет обстоятельств исчезновения его ненаглядной малышки.

На долгое мгновение в кабинете воцарилась мертвая тишина. Рты разинули все находившиеся в помещении, включая Булла Моргана. Кит уже даже не боялся, не подписал ли он только что станции смертный приговор — не говоря уже о приговоре себе самому. Он просто слишком устал, чтобы ходить вокруг да около того, что знал он об исчезновении Джины Кеддрик, а других вариантов действий в голову просто не шло. Впрочем, похоже было, что и этот ведет прямиком в могилу.

Лицо сенатора Кеддрика совершенно обесцветилось, став на некоторое время почти прозрачным. Потом оно начало наливаться красным цветом, пока не сделалось густо-пунцовым. Он взвился из кресла.

— Ах ты, жалкая, пьяная, грязная рухлядь! — прорычал он. — Как ты смеешь лезть с такими инсинуациями!

— А ну сядьте! — рявкнул Кит. — Еще шаг, и это можно будет назвать нападением, и я отвечу, да так, что мы все об этом пожалеем!

— Не смейте сидеть и угрожать мне!

— Хорошо. — Кит встал. — Я буду делать это стоя. Не потрудитесь ли вы объяснить кое-какие факты? Вы сказали, что так называемые похитители вашей дочери прибыли на эту станцию и попытались убить Йаниру Кассондру, но у нас имеются свидетели этого события, готовые присягнуть в суде в том, что ваша дочь прибыла на эту станцию по собственной воле. Более того, она была вооружена револьвером, из которого сама застрелила террориста, пытавшегося убить Йаниру. Или что вы там говорили насчет Ноа Армстро, который, по-вашему, верховодит этими самыми террористами? Армстро и вытащил Йаниру в безопасное место, тогда как человек, убитый Джиной, пытался застрелить ее. И с какой, скажите, стати, Юлий, не говоря уже о Маркусе и его детях, добровольно бежал в Денвер с Ноа Армстро, причем девочек тайно провезли в багаже, а Юлий нарядился в женское платье, изображая вашу дочь? И, если на то пошло, почему Джина, которую вроде бы как держали в заложниках, разгуливала по станции куда хотела и как хотела, поменяв деньги в лавке Голди Морран за несколько минут до отворения Врат? Больше того, она — опять же сама! — приходила в косметическую клинику Паулы Букер и заплатила за новое лицо. Она была совершенно одна, когда проходила сквозь Британские Врата, — у нас имеются свидетели, готовые присягнуть и в этом. Никто не заставлял эту девушку силой проходить сквозь какие-либо Врата на этой станции. Что скажете, Кеддрик?

Лицо Кеддрика приобрело оттенок грязного снега.

— Но это же вздор!

— Ваша история шита белыми нитками, Кеддрик. Мне очень интересно, что мы узнаем о Ноа Армстро, если вернемся в Верхнее Время и покопаем там? Этот человек не может быть террористом из «Ансар-Меджлиса», раз он спас всю семью Йаниры от убийства меджлисовцами, и не может быть похитителем, раз позволил Джине и Йанире пройти сквозь Британские Врата без вооруженной охраны. Один из наших носильщиков видел ее на платформе отправления. Поблизости не было никого, кто мог бы держать ее на прицеле. И она выехала из Сполдергейт-Хауса в Лондоне одна, без сопровождения, если не считать кучера из штата «Путешествий во Времени». Заметьте, никаких похитителей, вообще никого. За ней следили, разумеется. Два человека следовали за ней от самой нашей станции. Оба нанимались носильщиками и пытались убить ее в гостинице «Пиккадилли». Однако Джина застрелила обоих — из того самого револьвера, из которого прежде застрелила убийцу из «Ансар-Меджлиса» на станции. Убила обоих и скрылась. Лично мне, Кеддрик, очень интересно, почему ваш рассказ не вяжется с фактами?

— Я не намерен стоять здесь и выслушивать клевету в мой адрес! — выкрикнул Кеддрик так громко, что поднял пыль с необъятного стола Булла.

— Отлично! — отозвался Кит. — Я лично отволоку вас к Главным, чтобы дать коленкой под зад в ту же секунду, как они отворятся!

Мисс (судя по внешности, сомнительно, чтобы миссис) Киркегард встала между ними, властно остановив обоих движением руки. Ругательство, готовое вырваться у Кеддрика, застыло, так и не сорвавшись с его губ.

— Молчать! Оба! Мистер Карсон, это очень серьезные обвинения.

— Еще какие серьезные! Поверьте мне, я очень хорошо знаю, насколько они серьезны. Я бы не рискнул выдвигать их голословно, ибо слишком много людей, осмелившихся помешать планам Джона Кеддрика, оказались в гробу.

— Я отсужу у вас за это все до вашего последнего чертова цента! — огрызнулся Кеддрик. Кит улыбнулся ему в лицо.

— Хотелось бы посмотреть, как вы это сделаете. Мы ведь вне юрисдикции США. Если хотите отсудить у меня мою задницу, вам придется убедить в этом Междувременной Суд.

— Я хочу видеть этих свидетелей, и немедленно, — решительно заявила агент Киркегард.

— Мне очень жаль. Они в Лондоне. Ищут Джину Кеддрик. И еще держат под надзором личного детектива сенатора, мистера Сида Кедермена. Кеддрик навязал нам его, пригрозив закрыть нас, если мы не пошлем его с ними. Этот парень ни разу не ступал сквозь какие-либо Врата и совершенно не обладает маломальской квалификацией для работы в Нижнем Времени. Я провел две недели в обществе Сида Кедермена — верхом, в Колорадо. Может, сенатор, вы объясните нам, почему Сид Кедермен узнал человека, который убил одного из обитателей станции в заброшенном городке золотоискателей? Узнал, причем явно не ожидал увидеть его мертвым? Тот человек хладнокровно застрелил семнадцатилетнего подростка, который, должен добавить, отправился в Колорадо в наряде Джины Кеддрик.

— Вот вам и причина, по которой Кедермен мог ничего не говорить, — начал было Кеддрик, ухватившись за спасительную — как ему показалось — зацепку.

— Правда? Если Кедермен тот, за кого он себя выдает, то он бы сказал, что узнал террориста. Но он промолчал. Более того, он постарался никак не показать, что узнал этого человека. Почему? Легенда мистера Сида Кедермена тоже сходится далеко не во всем, не так ли? Мы послали его в Лондон, чтобы ваши федеральные ищейки не закрыли нас, но я поручил Скитеру Джексону и Пауле Букер хорошенько следить за ним. Скитер знает это дело лучше, чем кто-либо другой — он присутствовал при всех ключевых моментах всей этой истории. А в том, что касается Йаниры Кассондры, Скитер — единственный человек на этой станции, которого не подкупить никакими деньгами — в этом я абсолютно уверен. Парень не стал бы своим в клане монголов двенадцатого века, если бы он не принял их морального кодекса. Для Скитера нет ничего святее клана — а кто-то уже убил одного из членов усыновившего его «клана» уроженцев Нижнего Времени и пытался убить других. Поверьте мне, Кеддрик, этот парень, если потребуется ради спасения Йаниры и ее семьи, не остановится и перед убийством. И уж он-то найдет Джину и Ноа Армстро. Вопрос только, что они расскажут ему, когда он это сделает?

— Вы спятили! — крикнул Кеддрик. — Совершенно спятили! Бог мой, Карсон, и это все, что вы придумали, чтобы вашу драгоценную станцию не прихлопнули с вами вместе? Угрожать мне всякой бредовой клеветой?

— Почему бы нам не дать самой Джине рассудить нас? — холодно улыбнулся Кит прямо ему в лицо. Сенатор резко повернулся к агентам МВСГ.

— Вы и дальше готовы слушать этот вздор? Я настаиваю, чтобы вы занялись своей работой! Немедленно закройте эту станцию раз и навсегда, пока это не привело к новым человеческим жертвам! А что до Карсона, — он состроил скорбную мину и оглянулся на него через плечо, — абсолютно очевидно, что он не выдержал напряжения. Ему совершенно необходима госпитализация в Верхнем Времени.

Агент Киркегард нахмурилась.

— Сенатор, я не верю, что Кит Карсон сошел с ума за эту неделю. Тем более что он прилагал героические усилия для спасения жизни людей на этой станции. Нет, не перебивайте! — рявкнула она, когда Кеддрик сделал попытку возразить. — Против вас выдвинуты очень серьезные обвинения, и эти обвинения будут тщательно изучены. Если то, что говорит мистер Карсон, — правда, ваши действия на этой станции следует признать крайне подозрительными. До тех пор пока наша делегация не удостоверится, что эти обвинения не подтверждаются никакими свидетельствами, я и мои коллеги обязаны относиться к ним со всей серьезностью. Вы вернетесь к себе в гостиницу, сенатор, и не будете покидать своего номера без официального вызова нашей делегации. Вам ясно? Мистер Морган, — повернулась она к Буллу, оставив Кеддрика булькать от ярости и потрясения, — я полагаю, камеры вашей службы Безопасности зафиксировали события в Общем зале?

— Все записано, — кивнул Булл. — В нормальной ситуации пленки стираются каждую неделю, но с начала беспорядков мы сохраняем все материалы на случай судебного разбирательства.

— Весьма разумно. В этой связи я официально требую все служебные видеоматериалы, показывающие беспорядки в момент исчезновения Йаниры Кассондры.

— Но она ведь родом из Нижнего Времени, у нее нет никаких прав! — возмутился Кеддрик.

Киркегард смерила его ледяным взглядом.

— Разумеется. Но если пленка запечатлела, как ваша дочь и Ноа Армстро делают то, что делали, по утверждению мистера Карсона, весь ваш рассказ не заслуживает доверия. А ведь они не из Нижнего Времени, они граждане Верхнего, находящиеся под защитой закона. В этом свете видеозапись может сыграть решающую роль в расследовании. Мистер Морган, я предложила бы не допускать сенатора на дальнейшие переговоры моей делегации с руководством вокзала до тех пор, пока выдвинутые против него обвинения не подтвердятся или не будут опровергнуты.

— Да вы шутите! — взорвался Кеддрик.

Она спокойно встретила взгляд его серых, налившихся кровью глаз.

— Я предлагаю вам вернуться в гостиницу, сенатор. В противном случае мне придется удалить вас отсюда с применением силы.

Несколько секунд сенатор стоял, шипя как потревоженная змея, потом в ярости устремился к лифту. Его ошеломленная охрана, обмениваясь на ходу встревоженными взглядами, поспешила следом за ним. Дверь лифта затворилась за ними, и они, благодарение небесам, исчезли из вида. Кит провел рукой по сильно взъерошенной шевелюре.

— Спасибо. А теперь, если вы не против, я вернусь в постель. Можете вызвать меня для дачи показаний позже.

И, не дожидаясь согласия, побрел к лифту. Спустя десять минут он снова блаженно вытянулся под одеялом. Последнее, о чем он успел подумать перед тем, как забыться сном, — это о том, как его сегодняшнее поведение может аукнуться им всем.

Глава 16

Холодный ночной ветер насквозь пронизывал одежду чистильщика обуви, в которой щеголяла Марго. Дрожа от холода, она остро завидовала тем, кто проходил в резные двери «Карлтона». Ей самой это было, увы, заказано — даже на минутку, согреться. Вместо этого ей пришлось ограничиться притаптыванием на месте, охватив себя руками, не прекращая при этом окликать проходящих джентльменов.

— Эй, хозяин! Почистить за фартинг?

Она как раз нашла клиента и принялась старательно наводить блеск на его ботинки, когда появился экипаж со Скитером и Дагом Тэнглвудом. Они как бы невзначай кивнули в ее направлении и исчезли в теплых недрах клуба. Марго махала щеткой изо всех сил — не только чтобы оправдать свой маскарад, но и просто для того, чтобы согреться. Пистолет в кобуре под штанами больно врезался в живот, а спрятанный в башмаке короткий кинжал натирал при ходьбе ногу. Она внимательно следила за прибывающими экипажами в ожидании появления Малькольма с Сидом Кедерменом. Прошла почти уже четверть часа, а они все не показывались. Марго нервничала все сильнее. Она принялась за чистку башмаков очередного клиента, когда на некотором отдалении от тротуара остановился кеб, и из него выпрыгнул хорошо одетый джентльмен.

— Эй, кучер! — крикнул он. — Мой приятель желает ехать дальше, в порт, чтобы не опоздать на свой пароход!

Еще говоря эти слова, он сунул руку куда-то в глубину экипажа, и тот чуть покачнулся на рессорах. Марго озадаченно застыла, забыв про свою щетку. Кеб двинулся дальше по улице, а джентльмен повернулся и направился ко входу в клуб. Марго ахнула. Кедермен! Он прошагал мимо нее и кивнул швейцару.

— Меня ждут внутри друзья, мистер Картрайт с компаньонами.

— Очень хорошо, сэр.

Забыв об остолбеневшем клиенте, Марго отшвырнула щетку и бросилась вслед за кебом, заранее холодея при мысли о том, что может увидеть внутри. Ей пришлось пробежать полквартала, прежде чем она догнала кеб, да и то это удалось ей только потому, что тот застрял в пробке экипажей, поворачивающих на Ватерлоо-плейс. Не обращая внимания на требования возмущенного кебмена убираться из его экипажа, Марго вскочила на подножку.

— Малькольм!

Он лежал, привалившись к боковой стенке экипажа; в свете газовых фонарей из окон соседнего клуба видно было, как побелели его щеки.

— Марго, — прошептал он ужасным, слабым голосом. — Прости. Милая, он застал меня врасплох… — Одну руку он держал под плащом, крепко прижимая к телу. Кровь расползалась пятном по рубахе, капала сквозь пальцы, стекала в рукав. — Возвращайся… в… в клуб… предупреди наших. — Он с шумом втянул воздух. — Рана не опасная. Успел дернуться в сторону… когда он сказал кебмену ехать в порт… а то попал бы мне в сердце.

Пока Малькольм говорил, Марго сдирала с него плащ и рубаху, потом достала свой кинжал и разрезала им рубаху на лоскуты для перевязки. Она туго забинтовала Малькольму грудь, свернув предварительно пару лоскутов в тампоны на рану. Руки ее отчаянно тряслись, но все же ей удалось завязать повязку относительно пристойно.

— Ступай, Марго, — прохрипел Малькольм. — Я доеду на кебе до Сполдергейта. Иди же!

Она громко выругалась, но он был прав.

— Кебмен! Твоего пассажира ранили! Отвези его к врачу! Бэттерси-парк, Октавия-стрит! Да гони во весь опор!

Кебмен разразился тирадой преимущественно нецензурного содержания и громко щелкнул кнутом, сворачивая на тротуар, в объезд запрудивших мостовую экипажей. Пешеходы с громкой руганью брызнули в стороны. Марго сунула нож обратно в башмак и спрыгнула на мостовую, устремляясь обратно к «Карлтону». Уворачиваясь от колес и копыт, она перебежала через улицу, вынырнула на противоположный тротуар и помчалась, расталкивая толпу мужчин, прогуливающихся от клуба к клубу. Наконец она добралась до «Карлтона», бросилась к двери — и налетела прямиком на массивную фигуру Фитцвильяма.

— Эй, ты, куда собрался? Это клуб для джентльменов! Убирайся, рвань подзаборная!

Он ухватил Марго за ворот и бесцеремонно отшвырнул обратно на тротуар, где она и приземлилась, распластавшись по булыжникам.

— Послушайте! — Она снова вскочила на ноги. — Мне нужно передать очень важное сообщение мистеру Тэнглвуду и мистеру Картрайту! Не хотите пускать меня — передайте сами, только передайте! Скажите им, Кедермен стрелял в мистера Мура и хочет убить мистера Картрайта! Им грозит ужасная опасность!

— Убирайся прочь, пока я не позвал констебля, безумец маленький!

Марго ринулась мимо него к двери, но Фитцвильям оказался быстрее. Он всем телом прижал ее к стене, едва не расплющив, и схватил за ухо — так больно, что из глаз ее посыпались слезы. Она злобно выругалась, укусила его за руку, высвободилась и бросилась к никем более не охраняемой двери…

— Держите этого мальчишку! Да остановите же его!

Компания выходивших из клуба джентльменов попыталась преградить ей дорогу. Она увернулась, чертыхнулась, выхватила свой пистолет — и тут кто-то схватил ее за плечо, крутанул, и тут же голову ее пронзила ослепительная боль, а сама она тряпичной куклой покатилась на тротуар.

* * *

Голди скоро обнаружила, что Джон Лахли, несмотря на очевидное сумасшествие, отнюдь не глуп. Слава Богу, убивать ее было, с его точки зрения, не то что неразумным, но даже крайне нежелательным поступком. Большую часть своего заключения она провела, привязанная к креслу перед своим компьютером, обучая его всему, что он желал знать о мире Верхнего Времени. Она была ему нужна — по крайней мере на ближайшее время. Сознание этого придавало ей смелости и надежды на то, что она, может быть, еще сумеет каким-то образом выжить.

— Значит, — спрашивал Лахли, дотрагиваясь пальцем до светящегося компьютерного монитора, — это и есть график открытия различных Врат?

Голди кивнула:

— Да.

Левая рука ее была привязана к подлокотнику рабочего кресла, правая — к столу, коротким отрезком веревки, позволяющим ей двигать мышью.

— Для каждых Врат почему-то даны три разные даты, — нахмурился он.

— Их и должно быть три. Одна — время открытия по часам Верхнего Времени, откуда попадают к нам туристы; одна — местное время станции в эпохе ее существования, и еще одна — время эпохи назначения по ту сторону Врат.

С минуту он изучал графики.

— А у этих только две даты.

— Конечно, это же Главные. Врата номер один.

— Ах да, конечно. Дорога в мир Верхнего Времени, который ваша полиция так невежливо перекрыла для меня. Конечно, они могут иметь только две даты. Да. Покажите мне, как получают у вас нормальный пропуск для прохождения Главных.

Голди нервно прикусила губу.

— Я не могу. Его надо получать в Нью-Йорке. Когда собираетесь на станцию. А уроженец Нижнего Времени вообще не может получить его. Им никогда не разрешают проходить сквозь Главные. На этот счет в Верхнем Времени есть специальный закон.

Лахли нахмурился.

— Чертовски предусмотрительно. Что ж, значит, придется позаимствовать пропуск у кого-нибудь из туристов или местных жителей. Ничего страшного. Так, небольшая неприятность. Заставьте эту свою машину показать мне, на что похожи миры этого вашего Верхнего Времени.

Голди объяснила ему, где на полке стоят лазерные диски с энциклопедией — сама она не могла достать до них — и как вставлять их в дисковод компьютера, потом кликнула мышью по нескольким интересующим его файлам.

— Вам проще составить себе представление обо всем этом, посмотрев видео в телевизоре, — нервно предложила она, когда он нахмурился, глядя на монитор, Спустя десять минут Голди снова лежала, привязанная за руки и за ноги к своей кровати, а Джон Лахли развалился рядом с ней, глядя видео из Голдиного собрания. Он часто восклицал, восторженно подаваясь вперед, когда на экране появлялись автомобили, самолеты или городские пейзажи, обращая внимание на каждую новую машину или приспособление. Он требовал объяснить ему назначение всего этого до тех пор, пока в голове у Голди не начало путаться от усталости. Он смотрел телевизор, когда она заснула, а когда проснулась, охая от боли в затекших членах, он все еще не отрывался от экрана. Он провел много часов за ее компьютером, копаясь в файлах вокзальной библиотеки, и просмотрел все книги с ее полок. Его стремительно растущие познания мира Верхнего Времени приводили Голди в ужас. Он совершенно точно определял уже каждый предмет на экране, а от той легкости, с которой он подхватывал современный сленг, ее бросало в дрожь. Если он затеряется в Нью-Йорке…

Она не видела никакой возможности остановить его. Разве что дотянуться до телефона и позвать на помощь… но он был уже знаком с телефонами по Лондону, так что не подпускал ее близко к аппарату, как только понял, что это такое. Да и работая с компьютером, она не имела возможности связаться с кем-либо по электронной почте. Он с поразительной быстротой уловил суть электронной связи и заставил ее стереть соответствующую программу с жесткого диска. Голди знала, что всю станцию переворачивают вверх тормашками в поисках Потрошителя, но благодаря тому его фокусу с рацией убитого дэвэвэшника к ней так никто больше и не пришел. Никто из соседей тоже не позвонил — даже поплакаться на убытки. Как это ни печально, ей пришлось признаться себе в том, что в минуту такого кризиса ее судьба, похоже, никого не волновала. Те, кого она считала своими друзьями, совершенно о ней забыли. От обиды и жалости к себе у нее щипало в горле, но поделать она тоже ничего не могла. Все, что ей оставалось делать, — это ждать и надеяться на то, что ее тюремщик ослабит бдительность на достаточное время, чтобы она успела позвать на помощь.

Однако день ото дня Голди все глубже проваливалась в пучину отчаяния. Он не ослаблял внимания ни на минуту, и Голди не испытывала ни малейших сомнений насчет того, что он сделает с ней, если застанет за попыткой позвонить. Лахли изрезал бы ее на кусочки, такие мелкие, что они уместились бы в корзинке для мусора, и еще бы место осталось. С другой стороны, если она не будет его сердить, он, возможно, сохранит ей жизнь — по крайней мере на время до попытки прорваться сквозь Главные. А сделать это он не сможет до тех пор, пока Буллу Моргану удается удерживать туристов по их гостиницам, не пропуская никого ни со станции, ни на нее. Больше всего Голди боялась того, что Лахли просто убьет ее, заманит какого-нибудь ротозея из Безопасности и, убив и его, завладеет его мундиром, чтобы проскользнуть сквозь Главные.

По мере того как шли дни, вынужденный пережидать уже второй цикл блокированных Главных Лахли проявлял все больше признаков нетерпения. Он возбужденно расхаживал из угла в угол, бормоча что-то себе под нос, потом достал с полки одну из немногих еще не просмотренных им видеокассет, налил себе хорошую порцию бренди из последней оставшейся в баре бутылки и уселся смотреть «Священную Шлюху» — сама Голди только недавно купила пиратскую копию этого нашумевшего фильма. Титрам предшествовало короткое интервью с Йанирой Кассондрой, и тут, при виде ее, Лахли вздрогнул так сильно, что сбил стакан на пол. Сдавленно выругавшись, он потрясение уставился на экран.

— Кровь Христова! Это же она! — С выпученными от изумления глазами он повернулся к Голди. — Кто эта женщина? — дрожащим пальцем ткнул он в экран.

— Йанира Кассондра. Она из Нижнего Времени, живет у нас на станции. Член Найденных — организации выходцев из Нижнего Времени. Она у них вроде председателя.

Он перемотал пленку назад, еще раз прослушал интервью с самого начала, после чего выключил магнитофон и потребовал подробных объяснений. Голди рассказала ему все, что знала о Йанире: о ее бегстве от жестокого мужа в Афинах, о том, как попала она на станцию, о браке с Маркусом, о толпах поклонников, провозгласивших ее пророчицей, земным воплощением Богини.

— Они просто наводнили всю станцию, — дрожащим голосом объяснила она. — Когда ее похитили, они совсем обезумели. Устраивали демонстрации и затевали драки с «Ансар-Меджлисом» и половиной местных жителей. А милиция «Ангелов Чести» поклялась защищать их до тех пор, пока Йаниру не вернут целой и невредимой. — Голди очень хотелось спросить, что его так заинтересовало, но ей не хватило смелости открыть рот.

Несколько долгих минут Лахли сидел молча, явно лихорадочно размышляя.

— Что ж, — пробормотал он наконец. — Выходит, даже в этом странном мире можно добиться такой власти… Если какую-то девку принимают за богиню, значит, уж я-то наверняка смогу править как бог!

Он улыбнулся каким-то своим мыслям, и глаза его возбужденно заблестели. Отвязав Голди от дивана, он бесцеремонно отволок ее в спальню и снова привязал к кровати. Потом откинул с ее лица спутанные, сто лет не мытые волосы и улыбнулся ей сверху вниз.

— Что ж, дорогая моя, вы вели себя просто замечательно. Если верить вашему компьютеру, Главные отворяются завтра утром. Вот мы с вами, моя дорогая леди, и приготовимся к этому знаменательному моменту. Разрешат мне это или нет, но я пройду сквозь эти Врата.

Голди слишком устала, чтобы спрашивать его, как он намерен сделать это. Она хорошо помнила, как он вызвал суматоху, которая помогла ему попасть на станцию. Камеры «Радио-TV Шангри-Ла» во всех подробностяхзапечатлели, как он швырнул в самую гущу толпы отрезанную человеческую голову — женскую голову с некогда прекрасными светлыми волосами. Голди нутром чувствовала, что он, не моргнув глазом, изрежет на мелкие части и ее, если не найдет другого способа проникнуть сквозь Главные.

Несмотря на смертельную усталость, сон пришел к Голди очень, очень не скоро.

* * *

Скитер как раз без особых усилий выиграл очередную партию в покер, когда в дверях показался слуга в ливрее. В руках тот держал серебряный поднос со сложенным листком бумаги.

— Записка для мистера Картрайта! — Он говорил негромко, но так, чтобы его услышали, не прерывая беседу за карточными столами. Слуга обводил помещение взглядом в поисках адресата. Услышав свой сегодняшний псевдоним, Скитер оторвался от карт.

— Что такое? Какая еще записка?

— Вы мистер Картрайт? Вам записка, сэр.

Слуга передал Скитеру листок, дождался от него чаевых и с легким поклоном удалился. Скитер покосился на нахмурившегося Дага Тэнглвуда и развернул записку. Кровь разом отхлынула у него от лица. «Серьезные неприятности дома, приезжайте скорее, кто-то похитил детей…»

Стол с грохотом опрокинулся, разметав карты и деньги по полу. Скитер бегом рванулся к двери и понесся вниз по лестнице, перепрыгивая через пять ступенек, оставив Тэнглвуда догонять его.

— Пропустите же, чтоб вас! — Скитер беззастенчиво работал локтями и плечами; потрясенные джентльмены, провожая его взглядами, поспешно убирались с дороги. Оказавшись на первом этаже, он схватил свой плащ и ринулся к выходу. Он почти добежал до дверей, когда чей-то голос произнес у самого его уха:

— Где пожар, Армстро?

Скитер вздрогнул, поднял взгляд и увидел рядом с собой Сида Кедермена. Мгновение спустя что-то неприятно-твердое, цилиндрическое уперлось ему в ребра — как назло, в просвет между нагрудной и спинной пластинами спрятанного под рубахой бронежилета.

— Один звук — и я проделаю дырку в твоих потрохах, — прошипел Кедермен. — На улицу, Армстро. Потолкуем по-дружески в каком-нибудь тихом месте. О твоих друзьях.

Трясясь от ярости на собственную непроходимую глупость, Скитер вышел в холодную октябрьскую ночь. Ловушка захлопнулась, как и ожидалось, вот только в ловушке оказался вовсе не Кедермен… и куда, черт подери, делся Малькольм? Все шло совсем не так, как предполагалось! Как это Кедермену удалось так ловко провести их всех, застав Скитера врасплох и избавившись от всех остальных? Дуло пистолета продолжало упираться Скитеру в ребра. Скитер шарил взглядом по улице в поисках знакомых лиц и не видел ни одного. Кедермен поднял руку и свистнул, подзывая кеб, и тут наконец появилась Марго, бегущая в их сторону.

— Кедермен!

Убийца застыл — и тут этот чертов длинноносый швейцар схватил Марго за плечо и отшвырнул от дверей с такой силой, что она полетела на тротуар. Ее маленький револьвер вылетел из рук и покатился на мостовую. Люди кричали, кто-то звал констебля.

— Боже! — крикнул еще кто-то. — У этого мальчишки был пистолет!

Кедермен толкнул Скитера прочь от этого смятения, к ожидавшему седоков кебу, возница которого съежился на запятках, пытаясь укрыться от холодного ветра. Ярость Скитера постепенно сменялась неподдельным страхом.

— Эй, — произнес у них за спиной знакомый голос. — Будьте добры, опустите эту штуку, сэр.

Кедермен начал инстинктивно оборачиваться на вежливое обращение — и тут Даг Тэнглвуд сделал Скитеру подсечку.

Тот упал как подкошенный, едва успев вскрикнуть — этот неожиданный ход застал его врасплох не меньше, чем Кедермена. Над головой блеснула вспышка, и он услышал негромкое «клац!» затвора. В ноздри ударил запах пороховой гари и горячего металла; сам же выстрел из пистолета с глушителем оказался практически беззвучным. Яростно выругавшись, Тэнглвуд схватил Кедермена за руку с пистолетом, не успев даже заметить дырки в дорогом плаще. Толпа джентльменов на ступенях клуба с живым интересом наблюдала за их борьбой как за спортивным поединком: еще бы, никто из них не заподозрил в чужом для этой эпохи полуавтоматическом пистолете с глушителем опасного оружия.

Скитер ногой лягнул Кедермена под коленки, и тот пошатнулся, на мгновение потеряв равновесие. Увы, вес его пришелся на руки Тэнглвуда, и тот невольно затормозил его падение, потеряв равновесие сам. Кедермен отпрянул в сторону. Скитер вскочил на ноги, и тут вынырнувшая из толпы Марго нырнула Кедермену под пистолет. Нацелившийся было между лопаток Тэнглвуду цилиндр глушителя метнулся вверх, Кедермен шарахнулся от Марго и выстрелил. Гигантский кулак с размаху ударил Скитера в грудь и швырнул навзничь. Только кевларовая пластина спасла его от пули. Марго продолжала бороться с Кедерменом. Послышались приближающиеся полицейские свистки.

— Констебль! Сюда, скорее! — крикнул кто-то. Тэнглвуд снова бросился к ним как раз тогда, когда Кедермен ударил Марго в солнечное сплетение. Она с хрипом согнулась, и тут он, рванув ее назад, приставил пистолет к ее виску.

— Назад, черт подери, или я убью ее!

Скитер попытался подняться на ноги. Пуля не пробила кевлар, но удар изрядно оглушил его и лишил дыхания. Кедермен лягнул его в живот, снова сбив на землю, поволок свою заложницу на мостовую и швырнул в кеб. Вскочив в экипаж, он крикнул кебмену, чтобы тот гнал лошадей, и кебмен послушно щелкнул кнутом. Скитер с Тэнглвудом бросились вдогонку — и тут же дорогу им преградили двое дюжих констеблей.

— Что здесь происходит? — грозно спросил тот, что повыше.

— Вон тот человек — убийца! — прохрипел Скитер, ткнув пальцем в сторону удаляющегося кеба. — Он захватил девушку в заложники! Нам необходимо задержать его!

Тэнглвуд бросился на мостовую, одним движением схватил револьвер Марго и остановил другой кеб.

— Скитер! Давай сюда!

Констебль попытался схватить его, но промахнулся. В следующую минуту кеб уже несся в погоню по Пэл-Мэл, а Скитер висел на его подножке, мертвой хваткой цепляясь за его боковую стенку, чтобы не попасть под колесо и не размазаться о встречный экипаж.

Тэнглвуд ругался не переставая.

— Черт, черт, черт, ну и бардак, мать вашу!..

— Что я скажу Киту? — простонал Скитер, зажмурившись при одной мысли об этом. — Что, черт подери, я скажу Киту? И остальным… — Он почти воочию слышал эти голоса, видел выражения их лиц. И где был ты, Скитер, когда этот убийца похищал Марго? Ах, играл в карты… Ну да, конечно, что еще от тебя можно было ожидать?..

Он должен найти ее. И прежде, чем Кедермен начнет ее пытать, чтобы узнать, где находится Джина. Стоит Кедермену узнать то, что ему нужно, и Скитер не поставил бы за ее жизнь и ломаного гроша. Он стиснул зубы и поклялся выследить Кедермена хоть на краю света, если понадобится.

Найти и убить его.

Глава 17

Главные отворялись в 20.15 по местному времени станции. Голди провела весь этот день в полузабытьи, словно сквозь пелену наблюдая за тем, как Джон Лахли готовится к побегу. Он перерыл весь Голдин гардероб и нашел относительно подходящие ему по размеру джинсы и свитер. Он внимательно изучил все личные документы и карточки в ее бумажнике, потребовав у Голди, чтобы та объяснила назначение каждой. Теперь он уже знал о постах ДВВ и медицинской службы на подступах к Вратам, которые ему придется проходить с документами наготове. Голди не представляла себе, как он сумеет ввести кого-либо в заблуждение с помощью ее удостоверений, но у него явно имелся план, и это приводило ее в еще больший ужас. Если он воспользуется ее документами, значит, сама она ему будет не нужна.

Кроме того, Лахли сунул в ее бумажник все наличные деньги, которые имелись в ее квартире. Он присвоил также все имевшиеся у нее украшения и камни, редкие монеты, которые она опасалась оставлять в лавке на случай взлома. Она с горечью констатировала, что единственная напасть, которой она никак не ожидала, — это похищение и вооруженное ограбление со стороны не кого-то, а самого Джека-Потрошителя. Он укладывал ее чемодан, почти весело рассуждая о Верхнем Времени и его планах на будущее в новом мире, когда в дверь вдруг позвонили.

Голди рывком оторвала голову от подушки. Лахли резко обернулся, в мгновение ока превратившись в холодного, беспощадного убийцу. Он выхватил нож и бесшумно скользнул к ней — ни дать ни взять змея, у которой вдруг выросли ноги. Звонок зазвенел еще раз, а потом в дверь нетерпеливо постучали. Лахли сдернул ее с кровати и толкнул в гостиную. — Окликни их через дверь! — прошипел он ей на ухо, приставив к горлу острое как бритва лезвие. — Скажи, что больна и не можешь открыть!

— Эй? — выдавила из себя Голди севшим от страха голосом.

— Служба Безопасности! — послышался из-за двери мужской голос. — Ты не против, если мы еще раз осмотрим твою квартиру, Голди? Мы пытались связаться с тобой по электронной почте, но ты так и не ответила, вот мы и зашли проведать, как ты.

— Может, зайдете позже? — прохрипела она, дрожа так сильно, что чуть порезалась о прижатый к горлу нож. — Я плохо себя чувствую. Я поскользнулась и упала, и хожу с трудом.

— Может, тебе нужен врач? — В голосе из-за двери послышалась неподдельная тревога. — Я пришлю кого-нибудь…

Лахли прижал клинок чуть сильнее.

— Нет! — отчаянно крикнула Голди. — Я в порядке! Так, ушиблась, и все.

— Открой дверь, Голди! — настойчиво потребовал невидимый собеседник. — Пусть врач сам решает, все или не все. И потом, мне все равно нужно обыскать квартиру, хочешь ты этого или нет.

Лахли чуть слышно выругался, отнял нож от Голдиного горла и приставил его острие к ее спине.

— Открывай! — прошипел он.

Отчаянно трясущимися руками Голди отомкнула все замки и откинула цепочку. Лахли шагнул в сторону, чтобы его не было видно в проем. Голди тоже отошла, пропуская в гостиную посетителей. В дверь вошли Уолли Клонц и незнакомый ей агент ДВВ, причем дэвэвэшник шел первым. Не успел Уолли переступить порог, как Лахли рывком швырнул Голди на пол и молниеносным ударом перерезал горло дэвэвэшнику, забрызгав визжащую Голди кровью с ног до головы. Уолли бросился на убийцу, но тот извернулся и нанес новый удар. Клинок рассек плечо Уолли до кости, отбросив его в сторону. Лахли тем временем уже выскочил за дверь и бросился бежать по коридору. Уолли в насквозь уже промокшей от крови рубахе левой рукой сорвал с пояса рацию.

— Код «Семь-Красный», — крикнул он. — Квартира Голди Морран! Лахли убил Файндинста и раскроил мне плечо, а сам сбежал!

Голди подползла к Клонцу и попыталась руками зажать рану, унимая кровотечение.

— Вас понял, — прохрипела в ответ рация. — Посылаю группы в вашу зону. «Скорая» уже вышла. Голди жива?

— Жива, но в изрядном шоке.

Голдины руки, зажимавшие рану Уолли, и правда продолжали трястись.

— Вас понял, — послышалось из рации. — Держитесь, помощь идет.

Десять минут спустя Голди лежала, привязанная к носилкам, в несущемся к лазарету фургончике «скорой». Уолли Клонц вытянулся на соседних носилках. Санитар «скорой» хлопотал над его плечом и прилаживал к локтевому сгибу иглу внутривенного вливания. Голди все еще не верилось, что она осталась жива. Однако по мере того, как страх оставлял ее, фантазия, напротив, оживала, и в голове ее уже маячили открывающиеся перед ней новые, соблазнительные перспективы. В конце концов, не каждый может похвастаться тем, что прожил неделю в заложниках у Джека-Потрошителя. Ба, да ей светит попасть на телевидение, в дорогие журналы и газеты. Может, о ней даже кино снимут…

В настроении, какого не было у нее уже целых две недели, Голди устроилась поудобнее на своих носилках и приготовилась наслаждаться своей славой.

* * *

Несколько минут Марго неподвижно лежала, оглушенная, на полу экипажа. Кебмен гнал лошадей галопом в надежде на обещанное Кедерменом щедрое вознаграждение. Приподняв наконец голову, она почти ничего не увидела. На улице было темно, кеб раскачивался и подпрыгивал на неровной мостовой. Только когда они сворачивали за угол, она увидела мелькнувшие мимо очертания клуба «Атенеум». Значит, они неслись теперь на север по Риджент-стрит. Голова ее слегка закружилась, когда кеб огибал плавную кривую Квадранта; освещенные окна и подъезды мелькали мимо и исчезали позади. Крутой поворот на Пиккадилли-серкус — и они, миновав здание Государственной Пожарной службы, устремились по Шефтсбери-авеню. Некоторое время они неслись по Шефтсбери, оставляя по левую руку квартал за кварталом Сохо, а потом кебмен резко свернул направо, в направлении Хай-Холборн.

Несмотря на тряску, немилосердно колотившую ее грудной клеткой об пол, Марго все же удалось немного отдышаться. В голове тоже понемногу прояснилось, и вместе с осознанием своего положения пришла злость. Она была жива, и если хотела жить и дальше, ей необходимо было действовать, и быстро. По милости этого идиота-швейцара она осталась без пистолета, но спрятанный в башмаке нож у нее должен был остаться — если, конечно, не вылетел во всей этой неразберихе. Кедермен все еще не обыскал ее, что само по себе уже казалось маленьким чудом. Если она надеялась воспользоваться своим кинжалом, ей следовало спешить. Его пистолет с глушителем страшил ее, а его сноровка в обращении с ним — еще больше, но они находились в бешено несущемся кебе, а она валялась на полу, предположительно оглушенная и напуганная до беспамятства, так что он, возможно, не ожидал пока никаких действий с ее стороны. Она осторожно потянулась к правому башмаку, пытаясь другой рукой самортизировать немилосердную тряску.

Э, да я, поди, с головы до пят изукрашена… мрачно подумала она, невольно переходя на кокни, на котором ей в последние недели приходилось изъясняться едва ли не больше, чем на нормальном английском. Наконец рука ее нырнула под башмак и сомкнулась на рукояти маленького кинжала, который дал ей Свен как раз для таких оказий. Он был совсем невелик, с клинком не длиннее четырех дюймов, и все же это было оружие, и благодаря занятиям у Свена Бейли она умела им пользоваться. Одно ощущение деревянной рукоятки под пальцами заметно подняло ее боевой дух.

— Эй, поворачивай на юг, — крикнул кебмену Кедермен. — И можешь убавить ход. Мы оторвались от тех ублюдков, что гнались за нами!

— Э, хозяин, никак невозможно, — откликнулся кебмен. — Мы на Виадуке, так что до Сноу-Хилл или Олд-Бейли нам никуда не свернуть.

Виадук! Надежда вспыхнула в Марго с новой силой. Построенный с целью сгладить опасно крутой спуск с Холборн-Хилла, Виадук представлял собой мост длиной полторы тысячи футов, на котором выстроили магазины и даже церковь. Там, где его стальные фермы пересекали Фаррингдон-стрит (которая в свою очередь представляла собой перекрытое сводами русло речки Флит), высота его составляла около пятнадцати футов. Ни один экипаж не мог спуститься с Виадука, начиная от Чартерхаус-стрит и до самого Сноу-Хилл, за которым располагалось знаменитое здание уголовного суда Олд-Бейли.

Но пешеход — запросто.

Каменные лестницы спускались с Виадука на Фаррингдон с обеих сторон.

Проблема заключалась только в том, чтобы не дать ему возможности выстрелить в нее. Она перебрала в уме — и тут же отвергла — три различных плана атаки. Четвертый имел шансы на успех. Он был и самым рискованным, но риска она не боялась. Если ей не удастся бежать, Кедермен все равно убьет ее. Возможно, предварительно подвергнув пытке, чтобы выведать местонахождение Джины. Поэтому, когда кеб сбавил ход перед церковью Св. Эндрю, она повернула голову.

— П-пожалуйста, м-можно м-мне встать? Мне больно, вот здесь… — Она незаметно вытащила кинжал из башмака и держала его в руке как можно дальше от Кедермена.

— Только попробуй выкинуть что-то, — негромко буркнул Кедермен, — и я всажу в тебя пулю.

Он схватил ее за запястье и рывком поднял с пола. Она пошатнулась, как бы случайно потеряв равновесие — что было очень даже нетрудно. Кебы не отличаются плавностью хода, а они все еще продолжали двигаться довольно быстро. С захлебывающимся, испуганным вскриком она опасно склонилась на бок, взмахнула рукой, чтобы удержать равновесие… И нож ее оказался именно там, где ей было нужно.

Прямо у бедра запряженной в кеб лошади.

Она загнала кинжал по самую рукоятку.

Лошадь отчаянно заржала от боли. Она встала на дыбы, попятилась назад, потом, не прекращая брыкаться, бешено рванулась вправо, пытаясь избавиться от застрявшего в ней куска стали. Экипаж наклонился и завалился набок. Марго успела схватиться за крышу кеба над головой, но от удара выпустила ее и полетела на сиденье, придавив Кедермена. Отчаянно лягая все, что шевелилось, она выбралась из перевернутого экипажа. Кебмен что-то кричал; судя по всему, перевернувшийся экипаж придавил его.

А потом она уже бежала по улице прочь от экипажа, ибо времени ни на то, чтобы помочь кебмену, ни на то, чтобы выдернуть кинжал, у нее не было. Кедермен ругался страшными словами ей вслед. Она пронеслась мимо чугунных перил над Фаррингдон-стрит и, хватаясь за парапет, бросилась вниз по лестнице. По мосту, потом по каменным ступеням вслед ей грохотали шаги. О Боже, сохрани и спаси!.. Она в любую секунду ожидала пули в спину. Она уже спустилась на улицу и побежала к перекрестку Шу-лейн и Сент-Эндрю-стрит. Стоит ей снова добраться до Холборна, как до «Старого Колокола» останется каких-то два шага. В старой гостинице для пассажиров и кучеров дилижансов всегда людно. Известный на всю страну «Колокол» мог бы обеспечить ей на какое-то время безопасное пристанище. Хозяин и клиенты помогут ей, а в карманах ее, возможно, найдется медяк заплатить за обед. Задыхаясь от крутого подъема на Холборн-Хилл, она бросилась к Сент-Эндрю.

Не успела она добежать до Холборн-серкус, как тяжелая мужская рука схватила ее за плечо. Кедермен швырнул ее о стену запертого на ночь магазина и со злобным рычанием ударил по лицу. Марго отбивалась и лягалась, визжа как дикая кошка — и тут, почти у них над головой, залился трелью полицейский свисток. Вниз по Холборн-Хилл бежал, грохоча тяжелыми подошвами, констебль. Кедермен выругался и, не обращая внимания на требования остановиться, бросился наутек и скрылся в боковом переулке. Марго пошатнулась и сползла по стене на мостовую, не чуя под собой ног от охватившего ее облегчения.

— Ты цел, парень? — крикнул, подбегая, констебль. Дрожа, как в лихорадке, она села на каменную мостовую.

— Д-да… Он хотел меня убить…

Констебль склонился над ней и тут же удивленно вздрогнул.

— Э, да ты девка!

Она опустила взгляд и только тут заметила, что Кедермен порвал ей в схватке рубаху. Она побледнела и дрожащими руками запахнула ее.

Глаза у констебля вдруг расширились.

— Э… мисс, скажите… это он? Потрошитель?

С минуту голова Марго продолжала идти кругом. Она вдруг поняла, что хихикает как безумная, и постаралась взять себя в руки.

— Я не… Не знаю я, — всхлипнула она, решив, что в ее нынешнем обличье ей лучше говорить на кокни. — Сказал, мол, чего поесть даст, так ведь кукиш с маслом! Только убить пытался. Сунул меня в кеб, да только я вырвалась, да по лестнице на Фаррингдон спустилась. Кеб-то перевернулся, вот оно как, и кебмен евонный там под ним лежит, весь раненый — на Виадуке.

— С вами все в порядке, мисс? Правда?

Она кивнула:

— Так, расшиблась маленько, только и всего. А вы б посмотрели, мистер, как там этот бедолага, кебмен-то.

— Оставайтесь здесь, пожалуйста. Я прослежу, чтоб вас отвели в какое теплое место, мисс. И мне нужно, чтоб вы описали злодея этого.

Она снова кивнула и продолжала сидеть, привалившись спиной к стене магазина, пока он не скрылся на лестнице, ведущей на Виадук. Стоило ему скрыться из вида, как она поднялась на ноги и как могла быстро зашагала в противоположном направлении. В голове ее продолжало гудеть, да и ноги оставались ватными, но ей необходимо было убраться отсюда, пока констебль не вернулся и не начал задавать вопросы, на которые ей не хотелось бы отвечать. Ей еще предстояло отчитываться за бегство Кедермена, а Малькольма ранили, и он, наверное, еще не добрался до Сполдергейта и врача… Она застонала вслух. От Холборна до Бэттерси путь неблизкий, так что у нее еще будет уйма времени переживать за Малькольма по дороге. Ну хоть с ним-то все должно быть хорошо! Не может не быть…

Я все запорола, Кит, безмолвно всхлипывала она. Я облажалась как маленькая! Хуже, чем тогда, в Южной Африке!

Кляня себя на чем свет стоит, Марго ускорила шаг.

* * *

Уступив настоятельным требованиям Скитера, Джину Кеддрик и всех остальных перевезли в подвал Сполдергейт-Хауса уже через полчаса после нападения в «Карлтоне». В данный момент подвал Сполдергейта был буквально самым (а возможно, и единственным) безопасным местом в Лондоне.

— Кедермен захватил Марго, а это означает, он узнает, где вы скрываетесь, — безжалостно отмел Скитер все возражения Ноа Армстро. Детективу, заметно потрясенному видом собственного лица на чужом теле, пришлось нехотя согласиться и даже передать ему для большей сохранности диск с уликами, обличающими сенатора Кеддрика. Они собрались и довольно скоро прибыли в Сполдергейт, где застали в самом разгаре новый кризис. Всего за двадцать минут до их приезда кеб привез Малькольма с простреленной грудью, почти потерявшего сознание. Доктор Нериан с Паулой Букер боролись за его жизнь в операционной. Скитер стиснул зубы, чтобы не ругаться при детях, и поспешно проводил своих почетных племянниц в подвал.

Заботу о Йанире, Джине и девочках приняла на себя экономка Сполдергейт-Хауса. Она как могла разместила их; поудобнее, но никакие увещевания Скитера не смогли заставить Ноа Армстро остаться в подвале.

— Ни за что! — упрямо посмотрел на Скитера детектив. — За какого труса вы меня принимаете? Прятаться здесь, пока он удерживает в заложниках мисс Марго? Одному Богу известно, что он сделает с ней! Мне-то пришлось скрываться только ради вот них. — Кивок головы показал на Джину Кеддрик, Йаниру и Маркуса, прижимавших к себе перепуганных девочек.

— То, что вы сделали для моих друзей… — тихо произнес Скитер. — Я ничем не смогу отплатить вам за это… Разве что поймать этого ублюдка. Но если Кедермен убьет вас во время погони, вы не сможете дать показания в суде, а значит, все это было проделано впустую.

Наступила тишина. Прежде чем детектив успел ответить, пронзительно заверещал телефон. Трубку сняла одна из горничных, обслуживавших группу наблюдателей. Она выслушала какую-то фразу, ахнула, и лицо ее радостно осветилось.

— Марго вернулась? А мы думали, что она попала в заложницы!..

Скитер стрелой взмыл вверх по лестнице, а вместе с ним, почти не отставая, — Армстро. Они застали Марго в гостиной, где над ней хлопотала Хетти Гилберт, оборачивая ей плечи теплым пледом и прикладывая холодный компресс к огромному синяку на скуле. Мистер Гилберт тем временем налил ей большую порцию бренди и почти силой влил через зубы. Она дрожала всем телом от холода, потрясения или и того, и другого разом.

— С Малькольмом правда все в порядке? — допытывалась она у них, когда в комнату ворвались Скитер и Армстро.

— Он в операционной, милочка, — заверила ее Хетти Гилберт, приглаживая ей растрепанные волосы. — Говорят, он держится молодцом. Прижми лед к щеке, детка…

Марго заметила Скитера и прикусила губу, с трудом удерживая слезы.

— Извини, Скитер. Кедермен ушел.

— Слава Богу, что удалось уйти тебе, — с жаром возразил Скитер, рухнув в соседнее кресло и опрокинув в горло бренди, налитый ему предусмотрительным Гилбертом. Шалиг, ну и ночка! — Как, черт подери, тебе удалось удрать?

Она кратко рассказала им все, по возможности обходя те подробности, что могли выдать ее страх. Нет, Марго все-таки была крепким орешком, несмотря на то что ей едва исполнилось семнадцать. Малькольму с ней повезло даже больше, чем он думал. В конце концов она вздохнула, пригубив свой бренди и поправив компресс на щеке.

— Ну вот, и когда этот констебль закричал, Кедермен бросил меня и нырнул в боковой переулок. А я послала констебля помочь бедняге кебмену — его придавило опрокинувшимся кебом, — а сама убралась оттуда как могла быстро… и вернулась сюда, вот и все.

— Голова быстро варит, — одобрительно кивнул Маршалл Гилберт. — Очень быстро. Ты не только спасла свою жизнь, ты и не дала властям возможности задавать неприятные вопросы, что в конце концов могло бы привести их сюда. И видит Бог, нам и так хватает неприятностей с ними после той перестрелки, что устроил Бенни Катлин в «Пиккадилли».

Марго кивнула и откинулась головой на мягкие подушки кресла. Лицо ее оставалось бледным, но рука, прижимавшая к щеке компресс со льдом, уже не дрожала.

— Мне кажется, они решили, что это был Потрошитель. Так, во всяком случае, решил тот бобби, и я не стала разубеждать его в этом заблуждении. Послушайте, нам нужно найти Кедермена. И еще — срочно переправить Йаниру и остальных в безопасное место.

— Они здесь, в подвале, — послышался голос Ноа. Марго только сейчас обратила внимание на детектива — и вздрогнула.

Прошла секунда, прежде чем она пришла в себя и устало рассмеялась.

— Бог мой, такого я еще не видела. Вас и правда можно принять за близнецов.

— У вас есть фото Кедермена? — Голос Ноа оставался серьезным и даже суровым. — Какое-нибудь, чтобы его можно было размножить и использовать для опознания. Так же, как вы нашли нас.

Скитер кивнул и сбегал к себе в комнату за лагом. Когда он прокрутил им запись прибытия их отряда сквозь Британские Врата, первой реакцией Ноа было ругательство.

— Великий Боже! Этот ублюдок, похоже, оказался в отчаянной ситуации!

— Вы его знаете?

Палец Армстро уперся в экран Скитерова лага.

— Это Гидеон Гатри. Он заведует охраной одного из боссов лос-анджелесской мафии, которая прикармливает сенатора Кеддрика. Если Гатри лично занялся этим делом, значит, они действительно напуганы. Сам он уже много лет не пачкал рук. Или, возможно, — мрачно кивнул детектив собственным мыслям, — им просто некого больше было послать за нами?

— Зато теперь он знает, что мы на него охотимся, — мрачно заметил Скитер. — Хотите, поспорим на что угодно, как он поступит? Сиганет на первый же подвернувшийся корабль и ищи-свищи ветра в поле.

Детектив покачал головой:

— Он чертовски много теряет, если просто затеряется в этой эпохе.

— Да, конечно, — возразил Скитер. — Но он понимает, что станет теперь с Кеддриком, да и с его собственным боссом, возможно, тоже. На станцию он вернуться не может — разве что в наручниках. Поэтому у него на выбор два варианта дальнейших действий. Он может бежать и начать жизнь заново в этой эпохе. Уж наверное, у парня вроде Кедермена хватит опыта завести дело где-нибудь в Нью-Йорке, или в Чикаго, или даже в Сан-Франциско, собрать там какую-нибудь крутую шайку — с его-то навыками из Верхнего Времени. Или он может проделать то же, что вы с Маркусом, когда попали сюда, только наоборот. Добраться до Нью-Йорка на первом же трансатлантическом пароходе, сесть на поезд до Денвера, проскользнуть в гриме сквозь Врата Дикого Запада и попытаться сквозь Главные вернуться в Нью-Йорк.

— А будут ли Денверские Врата функционировать в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году? — негромко поинтересовался детектив.

— Не вижу, почему бы и нет, — ответил м-р Гилберт. — Врата Дикого Запада весьма стабильны, иначе мы не использовали бы их для туризма. Не вижу причины, по которой они бы вдруг сделались нестабильными и закрылись.

— Тогда наш приятель может попробовать это, — задумчиво протянул Скитер. — Может, например, ограбить кого-нибудь из денверских туристов и воспользоваться его документами.

— Не лишено логики, — согласился детектив, недовольно нахмурившись. — Так что, проверяем все пароходные кассы?

Марго чуть подвинула компресс; щеки ее постепенно обретали свой обычный цвет.

— Да, но это еще не все, — кивнула она. — Нам стоит еще отрядить по конюху на каждый из городских железнодорожных вокзалов — на случай, если он попытается сесть на поезд до другого портового города. Половина трансатлантических перевозок, например, вообще идет через Ливерпуль — как пассажирских, так и грузовых. — Она поморщилась и снова подвигала компресс в поисках более удобного положения. — Джеймс Мейбрик — так тот уже много лет мотается между Ливерпулем и Штатами. Он и с женой своей, бедняжкой, познакомился на корабле. Я вот думаю, сколько поездов отходит сегодня вечером? И сколько кораблей отплывает? Боюсь, ночь сегодня обещает выдаться очень длинной.

К счастью, Гилберты быстро нашли в газетах расписание отправления судов. Хетти Гилберт изготовила несколько распечаток, а муж ее тем временем нашел в библиотеке план портовых кварталов Лондона. Он развернул его на столе и открутил газ, сделав свет ярче. Скитер с нарастающим отчаянием смотрел на огромную территорию, которую им предстояло обследовать. Уоппинг, Айл-Ов-Догз, Поплар, и Лаймхаус, и Шордич, не говоря уже об Уайтчепле, само собой, и Шедуэлле. Доки Св. Катерины, Лондонские доки, Уоппинг-бейсин, Шедуэлл-бейсин и Олд-бейсин за Шедуэллом… А ведь был еще огромный комплекс причалов Вест-Индских доков, и гавани поменьше — Джанкшн-док, Блекуэлл-бейсин и Попларские доки. А на восток от них располагались Ист-Эндские доки, Королевские доки Виктории и Альберта, а на южном берегу Темзы — коммерческие Суррейские доки…

Скитер не удержался от стона. Сотни акров, десятки тысяч людей, которых предстояло опросить, если проверка в билетных кассах не даст результатов. И ведь мало кто из этих тысяч согласится поделиться хоть каплей информации даром, даже если платой будет всего пинта эля или стакан джина.

— Бог мой, — тихо вздохнул он. — Нам никогда не охватить всего этого.

— Ну, не так уж это и безнадежно, — возразил ему Маршалл Гилберт. — Гляньте, весь тот комплекс, — он сделал рукой движение над картой, — мы вполне можем исключить, равно как и этот. Отсюда отплывают одни грузовые суда, пассажиров здесь не берут. И вот здесь — флотские причалы осматривать совершенно бессмысленно. Здесь вообще нет гражданских судов, одни военные. Я подключу на помощь вам Стоддарда, он знает портовые районы лучше любого другого в Сполдергейте. Задействуем и Ривза, и конюхов, слуг, кучеров и носильщиков. Насколько мне кажется, — добавил он, покосившись на Скитера и Ноа Армстро и невольно зажмурившись при виде двух одинаковых лиц, — мисс Смит тоже не терпится участвовать в поисках.

— Можете не сомневаться, — буркнула она.

Спустя двадцать минут Хетти Гилберт раздала всем списки.

— Сегодня отплывает всего одно судно — через час, зато завтра — целых полтора десятка.

Скитер кивнул:

— Если мы сейчас выйдем, мы еще успеем добраться в порт до его отхода.

Конюхи, садовники и слуги уже разъезжались верхом по лондонским вокзалам. Женщина в платье горничной выводила с конюшни новых оседланных лошадей. Скитер молча сел в седло рядом с Марго, которая успела сбегать к себе и переодеться. Она все еще была в мужском гриме, но выглядела теперь молодым человеком из среднего класса, а не оборванным чистильщиком обуви.

— Ладно, — хрипло произнес Скитер. — Поезжай вперед, Марго. Мы за тобой.

Они выехали из Сполдергейта молча.

* * *

Кит сидел в своем кабинете в «Замке Эдо», пытаясь утихомирить взбешенных туристов и переживая по поводу быстро тающих в кладовых гостиницы съестных припасов, когда пришло сообщение: Лахли обнаружили в квартире у Голди. Служебная рация, с которой он в эти дни не расставался, ожила, передав сигнал к сбору всех добровольцев, помогавших поддерживать порядок на переведенной в режим чрезвычайного положения станции.

— Код «Семь-Красный», жилой сектор — два. Лахли бежал. В последний раз его видели спускающимся в подвалы. Сбор всем поисковым группам. Старшим групп срочно связаться с Безопасностью для распределения по секторам.

Кит швырнул телефонную трубку, так и не дослушав тирады возмущенной богатой вдовы-постоялицы, и схватил рацию.

— Кит Карсон на связи.

— Кит, за тобой опять семнадцатый сектор. Тот же режим.

— Понял.

Он снова снял телефонную трубку и принялся обзванивать членов своей группы. Они встретились в Общем зале. Здесь продолжала царить все та же гулкая пустота. Магазины и рестораны были закрыты, пол завален мусором, убирать который было в эти дни просто некому. С равными промежутками времени взревывали сирены, над головами вспыхивали и гасли зловещие красные огни. Первым подошел Свен Бейли, за ним Кайнан и Эйгил. К изрядному неудовольствию Кита, с ними увязались Молли и Бергитта, причем, судя по суровому выражению их лиц, всякий спор с ними мог плохо закончиться.

— Мы тут, чтоб помочь, — без обиняков заявила Молли, — и что б вы ни сказали, нас это не остановит.

Бергитта, только-только оправившаяся от жестоких побоев и группового изнасилования, с энтузиазмом кивнула в знак согласия с этими словами.

— Я не собираюсь прятаться, когда этот человек напал на наш дом. Мы поможем выкурить его.

— На нас кольчуги викингские, во как, — добавила Молли, похлопав себя по впечатляющему бюсту. Из-под платья и правда послышался неожиданный металлический лязг. — Конни одолжила. Сказала, дала б и бронежилеты, да только они под платье не влезут. И потом, я кой-чего знаю о поганце этом. Кой-чего важного, глядишь — и пригодится.

Кит покачнулся на пятках.

— Ты его знаешь? Джона Лахли?

Молли невозмутимо пожала плечами.

— Еще б мне его не знать. Он же с Уайтчепла, как и я. Только звался тогда Джонни Анубисом. Читал судьбы и все такое. Мелкий, но вредный поганец. А главное, он не мужик какой нормальный, вот оно что. Я-то ходила тогда по панели, вот и наслушалась, чего девушки про него говорили. А говорили, дескать, у него мужские штуки не правильные. Наполовину навроде как у женщины, вот как, а Хэмптон Вик маленький, что твой мизинец, а то, что положено иметь леди, — то рядом, да только и это все не так, как положено. Пара девушек посмеялась над ним, да только потом нашли их в Темзе с перерезанными глотками. Знамо дело, никто ничего не доказал, да только все знают, он это сделал собственными руками.

Кит нахмурился. Выходит, Джон Лахли родился гермафродитом? Впрочем, жалеть его Киту было некогда. Важно было не то, что Лахли пришлось выстрадать в лондонском Ист-Энде из-за своего неопределенного пола. Важно было остановить разрушительное шествие Потрошителя по станции.

— Ясно, — негромко сказал Кит. — Кем бы он там ни был раньше, сейчас Джон Лахли стал Джеком-Потрошителем, и наше дело — положить конец его карьере. Олл райт, леди. Вы можете помочь нам выманить его — в качестве приманки. Я знаю: ты, Бергитта, занималась у Свена после той истории с «Меджлисом», а уж на Молли я в любой потасовке могу положиться. Так, Бергитта, ты с Молли идешь в середине. Свен, мы с тобой снова первыми, Кайнан и Эйгил — замыкающими. Нам снова дали семнадцатый сектор.

— Только не забывайте держаться подальше от клюва этого чертова птерозавра, — буркнул Свен. — Не хочу, чтобы кого-нибудь из нас прожевали.

— Да будет так, — вздохнул Кит и тронулся в путь. Они осторожно шли мимо забаррикадированных магазинов и кафе, мимо декоративных фонтанов и прудов, мимо укромных альковов в стене зелени. Они как раз вступили на Малую Агору, когда над головой снова взревели сирены.

— Код «Семь-Красный», тринадцатая зона!

— Это как раз под нами! — крикнул Свен, едва слышный сквозь вой сирен. Кит прижал рацию к уху, пытаясь расслышать что-то.

— Найденные засекли его! — крикнул он. — Он в туннелях под Приграничным Городом!

Они ринулись вниз по лестницам, по коридорам мимо ярусов аквариумов, откуда на них пучили удивленные глаза рыбы. Кто-то визжал высоким, жутким голосом, от которого у Кита волосы стали дыбом. Искаженные эхом крики разносились по подземным коридорам. Кит обогнул очередной изгиб коридора и застыл. Два человека — оба выходцы из Нижнего Времени — распластались на полу. У одного явно была сломана шея; второй, со вспоротым животом, смотрел в потолок незрячими глазами. Третий, молодой греческий гоплит, Коридон, сжимал глубокую рану, рассекшую ему руку.

— Он… побежал… туда… — прохрипел Коридон, мотнув головой. Его рация валялась на полу; судя по треску разрядов в динамике, он не успел ее выключить. — Я вызвал… Безопасность…

Бергитта упала рядом с ним на колени, оторвала рукав от своей рубашки и с помощью гребешка из кармана затянула жгут чуть выше зияющей раны.

— Ступайте! — крикнула она. — Я пригляжу за ним до прибытия «скорой»!

Кит ринулся в направлении, указанном Коридоном, на бегу включая рацию.

— Пришлите «скорую» в тринадцатую зону. Двое убитых, один серьезно ранен. И скажите медикам, пусть пошевелят задницами, пока Коридон не истек кровью.

— Вас понял. «Скорая» уже вышла. Кит сбавил ход: коридор перед ними разветвлялся, расходясь в трех направлениях.

— Нам нельзя разъединяться, — пробормотал он и замолчал, прислушиваясь. Однако он не услышал ничего, кроме гулкой тишины и редких, далеких криков со стороны клетки гигантского птеранодона. — Попробуем левый рукав, — решил он. — Если упремся в тупик, всегда можно вернуться.

Они не уперлись в тупик. Вместо этого они попали в глубокий лабиринт туннелей, извивающихся в самом сердце горы. Из-за закрытых стальных дверей доносился рокот и лязг машин, а в трубах над головами журчала вода. Когда Кит понял, что мимо некоторых дверей они проходили по меньшей мере дважды, он начал метить коридоры, которые они уже обыскали, пытаясь разобраться в этом сплетении проходов. Складские помещения были надежно заперты, но камеры кондиционирования, насосные и генераторные залы пришлось обшаривать тщательно, чем они и занимались — час за часом. Они обыскали и подземное святилище Найденных, но не обнаружили ни одного свежего отпечатка подошвы, только частокол свечей на полу, зажигавшихся лишь на время церемониальных собраний.

Они обыскали всю тринадцатую зону, а рация Кита все доносила до них доклады о безрезультатных поисках других групп. Гигантский птеранодон спал, когда они проскользнули мимо его клетки, и его зловещие красные глаза на этот раз были спрятаны в складках ярко окрашенной кожи. На полу все еще виднелись следы крови от недавнего боя со Слугами Потрошителя, но следов Джона Лахли они так и не обнаружили.

— Черт, не мог же он раствориться в воздухе, — буркнул Кит, когда они отошли от клетки на безопасное расстояние. — Он где-то здесь.

Кит начал испытывать несколько неожиданную симпатию и сострадание к многострадальным лондонским констеблям.

Покосившись на часы, он нахмурился. Они провели в подземелье уже несколько часов. Наверху, в Общем зале, кордон Безопасности готовился перекрывать доступ на станцию туристам, возвращающимся из Денвера, — до открытия Врат Дикого Запада оставалось совсем немного времени. Если бы они смогли найти Лахли прежде, чем Врата отворятся, они положили бы конец этой чудовищной блокаде и вернули бы станцию к нормальной жизни.

— Молли, — задумчиво сморщил он лоб. — Ты говорила, что Лахли вырос в Ист-Энде. Не знаешь ли ты чего-нибудь такого, что могло бы выманить его из укрытия или спровоцировать на нападение?

Глаза Молли озорно блеснули.

— Уж доверьтесь мне, — буркнула она. — Если уж я не выманю его оттудова, так и никто не сможет. — Молли набрала в грудь побольше воздуха и выдала пулеметную очередь на кокни, абсолютно непереводимую, но явно непристойного содержания. — А ну давай, на хрена тебе твои Кембридж да Оксфорд сраные, когда тебе и мясницкого языка довольно, а? Клала я на тебя, с прибором клала, Джонни Анубис! На тебя, да на фриара твоего, толку от него — разве в букет поставить, лимонов-то к нему все одно нету, скажешь, не так? Не с чем тебе хвастаться причиндалами своими перед красотками — взять вот хоть меня, что ли, а? И чего удивляться, когда у тебя их и не было сроду — так ведь, Джонни Анубис? И никакие твои дружки богатые тебе нового не спроворят, вот оно как! Знаю, знаю я, почему ты не хвастаешься своим Концом Света! Твой мальчик-с-пальчик и висит-то плохо, не то чтобы стоять словно колокольня в Сент-Джайлз, вот и остается тебе только разве чужие Хэмптоны к себе запускать да за деньги кого угодно щупать. Я навоза конского не заплатила бы за твои предсказания грошовые, а как ты у старух последние пенни-то выманивал, лапшу на уши понавешав, а? Поцелуй меня в задницу, Джонни Анубис, клала я на тебя, да на твоих дружков богатых, что тебя дрючат…

Он бросился на нее стремительно и бесшумно, вынырнув из темной ниши у крутого поворота коридора. Молли взвизгнула и упала. Нож Лахли блеснул в полумраке подземелья, а Кит даже выстрелить не мог в это сплетение фигур из боязни попасть в Молли. В тишине оглушительно грянул выстрел дробовика Свена. Пуля с визгом отрикошетила от каменной стены. Кит прицелился было, и тут визжащая и лягающаяся что было сил Молли снова оказалась на его линии огня. Снова блеснул нож, на этот раз целясь в незащищенное горло Молли, и только стремительный бросок Эйгила спас ее от смерти. Викинг оторвал Лахли от нее и тут же громко охнул, когда Лахли вонзил нож ему в живот. Кит выстрелил, но Лахли уже ринулся на Свена, целясь ему ниже пояса. Реакция не подвела инструктора по рукопашному бою, и он успел нырнуть вниз и вбок, отделавшись неглубокой царапиной на плече. Кайнан уже оттаскивал Молли по полу в сторону. Кит готов был выстрелить еще раз, но теперь на линии огня оказался Эйгил, прижимавший руки с капающей сквозь пальцы кровью к животу. Кит бросился вперед, наводя пистолет на убийцу.

Лахли дрогнул и побежал, не выпуская из рук ножа. Он успел свернуть за угол прежде, чем Кит нажал на спуск. Пуля ударила в край деревянной двери, отщепив кусок полотна. Кит выругался и устремился вдогонку. Когда он свернул за угол, Лахли исчез. Однако на этот раз за ним тянулась цепочка кровавых следов, что облегчало преследование.

— Код «Семь-Красный»! — крикнул Кит в микрофон рации. — Семнадцатая зона! Всем группам сюда! И пришлите «скорую», срочно: у нас раненые, и тяжело!

Кайнан уже сорвал с себя рубаху и, свернув ее тугим жгутом, накладывал вместо тампона на рану Эйгила. Молли склонилась над Свеном; сама она благодаря кольчуге под платьем отделалась синяками. Кольчуга полностью выполнила свое предназначение: защиту от удара холодным оружием. Конни Логан, подумал Кит, я поставлю тебе целый ящик шампанского… нет,лучше амфору или две фалернского из Римских Врат… Впрочем, дальнейшие размышления его на эту тему были прерваны голосом из динамиков оповещения:

— Код «Семь-Красный», семнадцатая зона… Повторяю: код «Семь-Красный», семнадцатая зона! Экипажам «скорой помощи» срочно прибыть в зону для оказания экстренной помощи и эвакуации пострадавших. Врата номер три отворяются через десять минут. Предупреждаем, что все билеты и пропуска на прохождение сквозь Врата недействительны на время действия на станции режима чрезвычайного положения. Оставайтесь в своих гостиницах или в местах, где вы находитесь в настоящий момент, держите двери на запоре. Не предпринимайте попыток попасть на перрон Врат номер три. Станция Шангри-Ла находится в режиме чрезвычайного положения. Код «Семь-Красный», семнадцатая зона…

Свен негромко выругался и оттолкнул Молли.

— Это всего царапина, черт подери! Вот зараза, и как это я позволил ему подобраться так близко?

— Ты немного отвлекся, — буркнул Кит, утирая пот со лба. — Нам надо выследить его. Ты как, Свен, двигаться можешь?

— Еще как, — буркнул инструктор рукопашного боя, поднимаясь на ноги. Голый по пояс валлиец зажимал рану Эйгила, свободной рукой протягивая ему взятый напрокат гладий.

— Убейте этого сукина сына, ладно? Свен отсалютовал ему клинком.

— Будем стрелять наверняка, Кайнан, — пообещал Кит. А потом они свернули за угол и двинулись по кровавому следу Потрошителя.

Глава 18

Серый рассвет медленно разливался грязной лужей над тысячами фабричных труб, когда Скитер в компании Марго, Ноа Армстро и Дага Тэнглвуда ступил на землю лондонских доков. Ночные поиски на вокзалах и в доках Уоппинга не дали никаких результатов. Скитер держал в руках список судов, отплытие которых намечалось на сегодня, надеясь только, что Кедермен все-таки окажется на одном из них.

В небо вздымался целый лес корабельных мачт, силуэты которых почти растворялись на фоне набухших дождем облаков. Свернутые паруса и намокшие снасти свешивались с рей дохлыми птицами, обозначив причалы, к которым швартовались парусные суда. Теперь их использовали преимущественно для грузовых перевозок: для пассажирских они слишком устарели, да и скоростью уступали пароходам. Массивные железные туши паровых судов виднелись дальше, у пассажирских причалов — холодные, притихшие до тех пор, пока кочегары не разожгут топки под их котлами, готовя к отплытию.

От главной конторы доков Св. Катерины в порт вел их через Уоппинг Даг Тэнглвуд. Улица была запружена телегами и грузовыми фургонами. Сам порт окружался лабиринтом заводов, плавилен, боен, ледников, верфей и складов, которые кормили и одевали тысячи фабричных рабочих.

— Доки Святой Катерины, — негромко объяснял Тэнглвуд, — это самый старый, а теперь и один из самых маленьких портовых комплексов Лондона. Для того чтобы построить их здесь, в свое время снесли больше двух тысяч домов, оставив бездомными одиннадцать с лишним тысяч лондонцев. В том числе снесли самые древние, средневековые постройки в городе. — Он с досадой покачал головой, не в состоянии понять такого варварства. По обе стороны от входа в порт — большой каменной арки — красовались на пьедесталах большие чугунные слоны. Вдоль воды выстроились огромные кирпичные складские здания, прямо перед которыми ошвартовались у причалов суда. — В небольших портовых комплексах вроде этого на причалах просто нету места для складирования грузов, поэтому у нашего приятеля меньше шансов спрятаться, — продолжал Даг. — Страшно, правда, подумать, что будет, если нам придется обыскивать другие гавани.

Скитер понаблюдал за вереницей потных грузчиков, тащивших ценные грузы в гулкие недра складов, и повернулся к Дагу.

— Скажите, где здесь покупают билеты?

— Контора суперинтенданта и транзитные кассы вон там, — мотнул головой Тэнглвуд в сторону группы построек у каменной стены, отделявшей порт от улицы. — Будьте добры, мистер Джексон, пройдемте со мной. Возможно, мисс… э… мистер Смит и мистер Армстро тем временем поспрашивают, не видел ли кто здесь американца, пытающегося купить место на борту.

Марго и загадочный Ноа Армстро, оба одетые как бизнесмены средней руки, отошли в сторону расспрашивать бригадиров и суперкарго. Скитер последовал за Тэнглвудом в транзитную кассу.

Клерк за стойкой оторвался от толстой амбарной книги и радушно улыбнулся ранним посетителям. Судя по относительной свежести крахмального воротничка, он заступил на дежурство совсем еще недавно.

— Доброе утро, джентльмены. Чем могу помочь?

— Мы надеемся, что вы сможете оказать нам содействие в одном очень важном деле. Насколько нам известно, на шесть-тридцать намечено отплытие из доков Святой Катерины грузового судна. Не подскажете ли вы нам, где мы можем узнать, не пытался ли один человек купить пассажирское место на его борту? Или, возможно, наняться в команду?

Улыбка на лице у клерка слегка померкла.

— Вы хотите найти этого человека? — осторожно поинтересовался он.

— Совершенно верно. Это отчаянный уголовник, пытающийся бежать от правосудия. Минувшей ночью он похитил одну молодую леди и стрелял в джентльмена, едва не убив его, и у нас есть доказательства того, что в недавнем прошлом на его совести еще несколько убийств. Благодарение Господу, юной леди удалось бежать от него. У нас есть основания полагать, что он попытается купить себе проезд на каком-нибудь судне, отправляющемся за океан, дабы избежать петли за свои преступления. Вот этот джентльмен, — Тэнглвуд кивнул в сторону Скитера, — работает в Пинкертоновском агентстве, в Америке — в одном из лучших сыскных агентств, что есть у янки.

Скитер с готовностью сунул клерку под нос свои бумаги. Глаза у того тревожно расширились.

— Боже праведный! А вы связались со Столичным отделением полиции, сэр? Вам необходимо немедленно известить об этом речную полицию!

— В случае если это судно окажется не тем, которое мы ищем, мы обязательно так и поступим, — заверил его Тэнглвуд. — Однако уже почти шесть, корабль отходит всего через полчаса, так что у нас просто нет времени улаживать с ними все эти формальности.

— Ну да… конечно. Дайте-ка мне свериться с записями. — Клерк полез в другую амбарную книгу и принялся листать ее, водя пальцем по страницам. — Так, значит, вам нужен «Милвертон», всего два года как спущен на воду, так что для парусника со стальным корпусом он еще совсем новый и быстрый. Западный причал, гавань «Ц» — это напротив Ист-Смитфилд-стрит, к северу от нашей конторы. Это вам придется в обход гавани идти, туда напрямую пешком не попасть. Да, и поосторожнее перед воротами складов: тут у нас сейчас оживленно, а грузчики — народ простой, и если мешаться у них под ногами, можно и на грубость какую нарваться. А что до пассажиров… — он поводил пальцем по другой странице, — нет, никаких записей насчет проданных на «Милвертон» билетов в этот его заход нету. Но, знаете, ежели человек и правда отчаянный, он мог и напрямую с капитаном столковаться, минуя всякие там записи в книгах или даже речную полицию. — Клерк нахмурился и покачал головой. — Видите ли, капитаны торговых судов, у которых нехватка матросов, часто берут людей прямо с улицы. Человека, который готов заплатить за койку или предлагает отработать стоимость проезда, берут без лишних расспросов.

— Замечательно, — пробормотал Скитер. Выходит, если Кедермен предложил отработать проезд или вообще заплатил наличными, это не обеспокоит ни одного капитана в порту. Его даже не допросят.

— Вы оказали нам большую помощь, сэр, — поблагодарил клерка Тэнглвуд, протягивая ему полкроны за хлопоты. Молодой человек благодарно кивнул, сунул монету в карман и вернулся к своим амбарным книгам. Тэнглвуд отворил дверь и вышел.

— Нам стоит поспешить: капитаны не любят помех в последний момент перед отплытием.

Они окликнули Армстро и Марго, и те поспешно вернулись к ним, едва не попав под ноги отчаянно ругавшимся грузчикам. «Милвертон» оказался стройным судном, стальной нос и бушприт которого так нависали над причалом, что конец бушприта едва не упирался в противоположный склад. На палубе суетились люди: кто-то выкрикивал команды, другие поднимали паруса, готовясь к отплытию. Погрузку, однако, еще не завершили, и грузчики с ящиками и бочками на плечах длинной вереницей тянулись из открытых ворот склада через причал на «Милвертон». Поднимаясь на борт, Скитер пристально вглядывался в их лица в поисках Кедермена, но не увидел никого похожего. Капитан не пришел в восторг при виде группы незнакомцев.

— Убирайтесь к чертовой матери с моего судна! — злобно рявкнул он. — Я отплываю через четверть часа, а мы и так опаздываем с выходом.

— Мы ненадолго, — заверил его Тэнглвуд, извлекая из кармана бумажку в пять фунтов. — Скажите, не принимали ли вы на борт пассажиров в последние двадцать четыре часа? Или нового члена команды, янки?

— Никого я, черт подрал, не брал, и если вы не уберетесь вон с моей палубы, клянусь потрохами, я вышвырну вас за борт!

Тем не менее капитан взял банкноту и удалился, крича на незадачливого матроса — тот упустил конец каната, ведущего от кабестана к гафелю, громко хлопавшему под ударами ветра.

Как бы то ни было, несмотря на откровенное недовольство судовых офицеров, они все равно обыскали корабль, однако в конце концов им пришлось признать, что если Кедермен и находится на борту, то только в трюме, упакованный в один из ящиков. Они соскочили на берег за считанные секунды до того, как команда отдала швартовы. Стоя на причале, они смотрели, как мощные паровые буксиры разворачивают величественное судно и ведут к выходу из гавани. Удостоверившись, что Кедермен не показался в самую последнюю минуту, они отвернулись от воды. Скитер достал из кармана помятый список и вычеркнул из него название «Милвертон».

— Лондонские доки, — негромко произнес он. — Судно под названием «Эндюренс». Отплывает из Уоппингской гавани в семь.

По сравнению с Лондонскими доками, расположенными в самом центре Уоппинга, доки Св. Катерины казались просто крошечными. Уже один огромный, вытянувшийся вдоль двух рукавов Западный док размерами превышал все гавани Св. Катерины, вместе взятые. В воздухе стоял крепкий запах табака, исходивший от складов центральной гавани. Скитер выразительно наморщил нос, и Тэнглвуд кивнул.

— Все верно, это Табачный док. Он взят в аренду у правительства Ее Величества крупнейшими торговыми компаниями. Вы сказали, «Эндюренс» отплывает из Уоппинг-бей-син? Тогда нам сюда.

Здесь царил невообразимый грохот. Склады уходили здесь под землю, ниже уровня причала. В огромных сводчатых погребах грузчики ворочали здоровенные бочки вина и бренди. Между причалом и складами возвышались штабели транзитных грузов, и уж в этом-то лабиринте можно было затеряться, не прилагая к этому практически никаких усилий. Десятки кладовщиков работали здесь круглосуточно, управляя потоком судов в просторные гавани и из них, а к воротам порта тянулась бесконечная вереница фургонов с дорогими товарами на экспорт из Британии. Запах табака сменился вонью сырого мяса, крови и подгоревших овощей, исходившей от окружавших доки пищеперерабатывающих мануфактур. Мимо прогрохотал целый обоз соленых морских черепах, выгруженных из пришедшего откуда-то с Карибского моря судна. Им предстояло превратиться в консервированный суп и дорогие гребни, шкатулки, чернильницы и оправы для очков.

Тут же, рядом, располагались гигантские ледники, в которых мужчины и подростки грузили лед в фургоны с утепленными стенками. Каждый раз, когда ворота такого склада открывались, по причалу прокатывалась волна холодного воздуха. Однако истинный масштаб Лондонских доков Скитер начал представлять себе только тогда, когда они миновали Айвори-Хаус с его бесконечными штабелями слоновьих бивней, а за ним — склады с восточными пряностями и тюками экзотических шелков. Одно количество мест, где мог скрываться Кедермен, приводило в уныние: для обыска их требовалась небольшая армия.

«Эндюренс» оказался небольшим торговым пароходом; когда-то он возил и пассажиров, но теперь те предпочитали более крупные и комфортабельные корабли. Погрузка протекала здесь не менее лихорадочно, чем на «Милвертоне», да и капитан оказался не менее занятым, хотя и не таким грубым.

— Янки? Нет, не видал я никаких янки ни сегодня, ни вчера, да и пассажиров у меня вот уже три рейса не было. Нанимал ли кого в команду? Ни одного матроса, сэр, — у меня хорошая команда, и я обращаюсь с ними как надо. Они у меня отказывались от более прибыльных предложений, от мест на судах с капитанами грубее, правду говорю… Нет, нет! Припасы для камбуза — в центральный трюм, а не в этот, черт вас побери! В носовом трюме все до одного яйца побьются — при нашей-то валкости!

С этим он и убежал исправлять оплошность своего суперкарго, оставив посетителей опрашивать членов команды. Никто не видел никого, хоть отдаленно напоминавшего описание Кедермена.

— Вторая попытка, — пробормотал Скитер Джексон, вычеркивая «Эндюренс» из списка. — Так, следующая остановка — Риджент-Ченнел-док, Степни.

Дождь усилился. Мокрые волосы Скитера липли ко лбу, а гривы волочивших фургоны битюгов — к их шеям. Копыта скользили по мокрым камням, кучера кричали и чертыхались, а груды конского навоза превращались под колесами и копытами в зловонную жижу, стекавшую в сточные решетки и в реку. Посещение следующих доков, расположенных при впадении в Темзу Риджент-канала, тоже не дало результатов: на отплывающем в Гонконг «Хай-Флайере» следов Кедермена не обнаружилось. Возможно, виной тому был только серый, грязный дождь, медленно, но верно пропитывавший плащ и струившийся за воротник, но Скитеру все сильнее начинало казаться, что задача отыскать одного прячущегося в этом бесконечном лабиринте людей и грузов убийцу просто-напросто невыполнима. Он попытался прикрыть чернильные строки своего измятого списка от воды, капавшей с протекающей крыши портового кабака, где они пытались укрыться на минуту от дождя.

— Следующий корабль отплывает из Квебекского дока.

— Где это?

Скитер повернулся к Ноа Армстро; задавший этот вопрос детектив пытался согреть руки, растирая их. Октябрьский дождь делался все холоднее, а ветер пронизывал, казалось, до самых костей.

— Суррейские доки, — ответила Марго, дрожа. — Нам придется перейти реку по Лондонскому мосту, ближе переправы нет. Поэтому и строится Тауэр-бридж — чтобы сэкономить фургонам мили дороги от Лондонских доков до Суррейских. Но пока там всего только стальной остов, да и тот еще не сомкнулся. Придется делать крюк. Когда там отходит этот корабль?

Скитер сверился со своими карманными часами.

— Через сорок пять минут.

— Тогда нам лучше поспешить, — буркнул Тэнглвуд. — От Степни до Ротерхита и Бермондсли чертовски неблизкий путь. Тут неподалеку линия конки, есть маршрут на запад. Во сколько отплывают остальные суда, Джексон?

Скитеру пришлось прикрыть список полями шляпы.

— Одиннадцать часов — Блекуэлл-бейсин, Вест-Индские доки. Два часа пополудни — Импорт-бейсин, Ист-Индские доки. Семь вечера — Ройал-Альберт-док.

— Он может попытать счастья с последним кораблем, — задумчиво произнесла Марго, когда они добрались до остановки конки. — Хотя бы ради того, чтобы выиграть время на сборы. Ему ведь нужно что-то с собой. Деньги, одежда, какая-то еда, чемодан или саквояж, чтобы уложить все это.

— Кстати, если поиск в билетных кассах ничего не даст, можно порасспрашивать в лавках подержанной одежды, — послышался голос Ноа Армстро. Детектив редко подавал голос, но слушал с почти пугающим вниманием, да и мысли его всегда заслуживали внимательного рассмотрения. Конка появилась уже через минуту, поблескивая мокрыми от дождя красными боками, покрытыми рекламными щитами. Им удалось найти себе свободные места на нижнем ярусе, где можно было сидеть, не опасаясь дождя. Пассажирам верхнего яруса приходилось мокнуть под открытым небом, и от дождя их не защищали даже зонты, превращавшие верх конки в подобие бесформенной, пестрой палатки. Лошади с фырканьем, налегая на хомуты, тащили конку вперед, и к стуку колес по рельсам добавлялся звон подвешенных к сбруе колокольцев.

Они пересекли Темзу, по поверхности которой ветер гнал белые барашки волн. Сотни лодок и небольших парусников подпрыгивали на них нахохлившимися морскими птицами. Пароходы с усилием раздвигали свинцовые волны, выплевывая в темное небо клубы жирного угольного дыма. Дождь хлестал в окна конки, и настроение у Скитера, и без того тяжелое, ухудшалось с каждой минутой, а при виде обширных Суррейских коммерческих доков на южном берегу реки оно упало окончательно. Этот порт обслуживал исключительно грузовые суда, а это означало, что охраняется он гораздо строже. Скитер обратил внимание на то, что с окружающих улиц в порт ведет всего несколько ворот. В случае, если удастся перекрыть ворота, Суррейские доки, подумал Скитер, могут превратиться в западню для того, кто находится внутри. Увы, им вчетвером это было явно не под силу, а вовлекать во все это речную полицию они тоже не могли. И как, скажите на милость, они будут искать на всей этой необъятной территории одного-единственного человека? Суррейские доки размерами превосходили даже Лондонские.

Вступивший на территорию Суррейского комплекса ощущал себя попавшим в другое государство. По-английски здесь говорило абсолютное меньшинство, преобладали же здесь с полдюжины скандинавских языков, резкий русский и гортанный французский. Порой они слышались одновременно, когда торговцы мехом и импортеры леса спорили из-за цен с непокладистыми бригадирами грузчиков. В порту царили запахи смолы, прокопченных звериных шкур и темной, протухшей воды, шлепавшей в железные борта стоявших у причала судов.

Они вошли в порт через ворота номер три, со стороны Ротерхита, и отыскали контору суперинтенданта.

— Девяностый причал. Квебекский док, — прочитал клерк. — Клиппер «Катти-Сарк». Да, они занесли в судовой журнал и зарегистрировали у нас нового члена команды, кока из Америки по имени Джозеф Андерсон. Они приняли его после того, как их прежний кок вдруг заболел. Андерсон говорит, что не умеет читать, но подпись свою в книге поставил.

Клерк продемонстрировал им подпись — совершенно неразборчивую закорючку.

— Он вполне мог пытаться изменить почерк, — задумчиво произнес Скитер, когда они с Тэнглвудом вышли на улицу к остальным. — Иногда выгодно, чтобы тебя считали менее образованным, чем ты есть на самом деле — так привлекаешь к себе меньше внимания. Чтобы работать коком, больших познаний в морском деле не нужно. И это вполне в его духе: напоить или даже отравить настоящего кока, чтобы им пришлось спешно нанимать нового. На слух Джозеф Андерсон похож на нашего Кедермена — очень похож.

Когда Скитер сказал Армстро и Марго, какой корабль им нужен, детектив удивленно вздрогнул.

— Боже мой, «Катти Сарк»? У этого ублюдка неплохой вкус, вам не кажется? А разве корабль еще не списали с рейсов?

— О нет, — сказал Тэнглвуд. — Ему осталось еще поработать несколько лет. Но, конечно, дни морской службы «Катти Сарк» уже сочтены. В свое время не было чайных клиперов быстрее, но пройдет несколько лет, и ее поставят в сухой док, так что о ней не беспокойтесь.

Проходивший мимо торговец, ненароком расслышав последние слова, от души рассмеялся.

— Что? В сухой док? С какой это стати, скажите, ставить в сухой док судно, от которого никакого прока, а? Разве только пускать народ поглазеть за шестипенсовый?

Громко смеясь и качая головой, он пошел дальше по своим делам.

Тэнглвуд усмехнулся.

— Ну, слава Богу, мы знаем, что станет с ней. Только представьте: пустить на слом такой корабль!

Скитер возглавил шествие в дальний конец гавани, к причалу номер 90. Дождь сделался еще сильнее, когда они зашагали по Редрифф-роуд, обходя тяжело нагруженные фургоны, груды навоза и мокрых опилок. Грязь забрызгивала их брюки до колен и хлюпала под ногами. Мокрые бревна и доски громоздились в штабелях выше человеческого роста, а рядом с ними грузчики поспешно укрывали брезентом деревянные ящики. Толпа моряков из Французской Канады, ворча по поводу непогоды, приставала к окружающим с расспросами насчет ближайших кабаков и девочек. Перед складом на причале номер 91 возвышалась приземистая пирамида из бочек с надписью: «ЧЕРНЫЙ ПОРОХ, ВЗРЫВООПАСНО!» Кто-то из старших судовых офицеров инструктировал выстроившихся перед ней грузчиков.

— У нас стальной корпус, парни. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас, ребята, высек ненароком искру и взорвал к чертовой матери и мой корабль, и половину этого порта. Черный порох взрывается от сотрясения и от трения, а мы его запихиваем к себе в трюмы добрых три тонны. Благодарение Господу за этот дождь, сырость хоть электрические заряды снимет. Удостоверьтесь, черт подери, чтобы все ваши были обуты только в башмаки на кожаной подошве. Никаких стальных подковок, никаких гвоздей, ничего такого. Я ясно выразился?..

Девяностый причал находился в южной части Канадского Двора, напротив Бронсуикского Двора. Два порта отделялись друг от друга улицей Редрифф-роуд, повторявшей все изгибы гаваней Суррея. Они застали капитана на причале, где он оживленно спорил с представителями портовых властей — те требовали от него оплаты портовых услуг, каковую он называл чистой воды пиратством. При виде угрожающего выражения его лица Тэнглвуд неуверенно потоптался на месте.

— Может, нам лучше сначала поговорить с кем-нибудь из команды? Мне кажется, этот человек сейчас не расположен отвечать на посторонние вопросы.

Мимо них в направлении трапа, ведущего с причала на палубу красавицы «Катти Сарк», прошел один из матросов, и Марго ринулась ему наперерез.

— Эй, мистер, подождите секунд очку! Можно задать вам один короткий вопрос? — Монета перешла из рук в руки, и Марго махнула рукой своим спутникам. — Этот джентльмен, — кивнула она в сторону удивленного матроса, — проводит нас на камбуз и познакомит с мистером Андерсоном.

Скитер прижал локти к бокам, проверяя, на месте ли оба его револьвера: полицейский «уэбли», который был с ним еще с самого Денвера, и другой, «уэбли-грин», взятый напрокат в Сполдергейте — тяжелый, весьма популярный в те годы револьвер, предшественник более поздних армейских моделей. А в кожаных ножнах на поясе, невидимых постороннему глазу под плащом, покоился один из охотничьих ножей Свена Бейли. Правда, охотясь за Кедерменом, Скитер ощущал бы себя спокойнее, захватив с собой на всякий случай еще и пулемет Максима. Пока они поднимались по трапу и шли по выдраенным пемзой палубам, пульс у Скитера участился едва ли не втрое в ожидании реакции Кедермена. А потом они уже спускались в полутемный коридор корабля, который вел на тесный камбуз. Скитер сунул руку за отворот плаща и стиснул рукоять своего «уэбли-грин», ибо сильно опасался, что неприятности начнутся в то же мгновение, как «Андерсон» увидит их.

— Эй, Андерсон! — окликнул матрос кока, заглядывая на камбуз — К тебе друзья! — И, звеня полученными от Марго монетами в кармане, он удалился по своим делам.

— Иду, cap, иду., быстро иду. Чем помочь могу, cap? У меня, понимаете, работа…

Голос Андерсона звучал мягко, почтительно, почти боязливо. И стоило Скитеру увидеть говорившего, как теплившаяся еще у него робкая надежда разом сменилась беспросветным отчаянием. Новый кок, несомненно, был янки. Очень черным, не меньше шестидесяти лет от роду, с курчавой седой шевелюрой и почти беззубым ртом. Протяжный, чуть гортанный говор выдавал в нем уроженца Юга. Как выяснилось, Андерсон и правда гнул спину рабом на хлопковых плантациях и нанялся коком на первое же отходящее из Саванны судно сразу же, как отменили рабство. По его словам, ему хотелось поглядеть на белый свет, «чтобы было чего внучатам рассказывать».

Пока Тэнглвуд благодарил кока и извинялся за то, что оторвал от работы, жгучее разочарование погнало Скитера прочь с камбуза. Стиснув кулаки от досады, поднялся он обратно на палубу и вдруг застыл. Судовой офицер в резиновом дождевике разговаривал с кем-то.

— Твоя койка внизу — оставишь там свое барахло и доложись квартирмейстеру, пусть выдаст тебе форму. Потом тащи свою задницу на корму; найдешь там старшего помощника, он скажет тебе, чем будешь заниматься.

Мужчина с тяжелым матросским сундучком на плече оглянулся в поисках входа в матросские кубрики… и Скитер ахнул, выхватил свой тяжелый «уэбли» и нацелил его в сердце Сиду Кедермену.

— Стоять! Ни вздоха, мать твою! Сид изумленно застыл. Офицер в дождевике, разинув рот, уставился на револьвер.

— Эй, в чем дело?

— Тэнглвуд! — крикнул Скитер. — Наверх! Он на палубе! — Из коридора послышался грохот бегущих шагов.

Офицер гневно шагнул вперед.

— Как вы смеете! Уберите пистолет, сэр, пока я не приказал заковать вас…

— Назад! — рявкнул Скитер, но было уже поздно. Офицер сделал еще шаг и закрыл собой Кедермена. Тот с грохотом отшвырнул свой сундучок и по скользкой от дождя палубе бросился к трапу. Скитер бегом обогнул сбитого с толку офицера и выстрелил. Брызнули щепки: пуля ударила в фальшборт. Кедермен скатился по трапу и бросился по причалу наутек. Скитер выругался и устремился в погоню. Армстро и Тэнглвуд вырвались на палубу «Катти Сарк», на ходу выхватывая пистолеты. Тэнглвуд выстрелил на бегу и тоже промахнулся. Сначала Тэнглвуд взмахнул руками, поскользнувшись на мокрой палубе, и почти сразу же Скитер тоже полетел кубарем, больно ударившись о фальшборт. В результате первым у трапа оказался детектив, который и возглавил погоню. Даг Тэнглвуд, ругаясь как сапожник, поднимался на ноги. Марго вынырнула из недр корабля, когда Скитер уже несся вниз по трапу, расталкивая грузчиков и матросов.

Скитер увидел, как Кедермен петляет между штабелями транзитных грузов на соседнем, девяносто первом причале. Голова Армстро мелькала в толпе грузчиков совсем недалеко от него, рядом с пирамидой тяжелых бочек. Мгновение спустя детектив вынырнул из толпы обратно, побледнев как смерть.

— Ложись! Ложись! — услышал Скитер.

Мощный взрыв сотряс причал номер 91. На месте, где только что высилась пирамида бочек, вспух огненный шар. Ударная волна швырнула Армстро и Скитера на землю, вышибив из обоих дух. Волна жара накатила и пронеслась, оставив их лежать, закрыв руками голову. А потом с неба снова посыпал дождь, приглушивший плясавшее на месте пирамиды бочек пламя. Вместе с водой на землю сыпались горящие головешки и клочья разодранной жести. Паруса и такелаж корабля, стоявшего у причала 91, полыхали, но матросы уже тащили ведра с водой и рубили горящие снасти тяжелыми ножами, пытаясь одолеть огонь прежде, чем он доберется до трюмов.

— Армстро! — завопил Скитер, с трудом поднимаясь на ноги. Детектив тоже встал, но пошатнулся и упал бы, если бы его не подхватил Скитер: в момент взрыва тот находился ближе к эпицентру.

— Что Кедермен… взорвался с этим штабелем? — крикнул Скитер, почти не слыша собственного голоса.

— Что? — крикнул агент «Уордменна — Вульфа»; его голоса Скитер вообще почти не слышал сквозь звон в ушах.

— Кедермен! Он остался там?

— Нет! Он удрал по Редрифф-роуд, но прежде сбил крышку с одной из этих бочек. Зажег спичку и кинул горящую тряпку прямо в рассыпанный порох, а сам побежал дальше!

— Черный порох? Боже праведный!

Ничего удивительного, что весь штабель взлетел на воздух. В отличие от современных бездымных порохов черный порох взрывался по малейшей причине и в таких количествах был смертельно опасен. Сколько грузчиков погибло в этом адском пламени, думал Скитер, перепрыгивая через горящие на причале обломки.

Он добежал до выхода на Редрифф-роуд и лихорадочно огляделся по сторонам в поисках Кедермена. Никого. Он выругался… И тут услышал крики и ругань со стороны Гренландского дока. Что ж, всякое возмущение могло послужить хорошей наводкой. Скитер бросился в ту сторону и наткнулся на компанию разгневанных скандинавских матросов, ругавшихся так, что древние викинги гордились бы своими далекими потомками. Рядом валялись на земле рассыпавшиеся из штабеля ящики; часть их открылась, и содержимое — дорогие меха, белый горностай, норка, черные соболя — валялось в грязи. Потом Скитер увидел и самого Кедермена — далеко впереди, бегущего по Плу-уэй прямиком к воротам номер 18.

И тут тактика Кедермена сработала против него самого. Не успел он добежать до ворот, как через них в порт ввалился целый отряд разъяренных констеблей лондонской речной полиции. Кедермен застыл, сжимая в руке современный полуавтоматический пистолет. Какое-то мгновение Скитеру казалось, что тот намерен расстрелять весь отряд. Вместо этого Кедермен развернулся, бросился назад и нацелил свой пистолет прямиком на Скитера.

Черт!

Скитер сунулся лицом в грязь, пытаясь достать свой собственный пистолет. Когда это ему наконец удалось, на его линии огня находилось слишком много посторонних. Он выплюнул набившуюся в рот грязь и торопливо перекатился в сторону: Кедермен пробежал мимо, стреляя на ходу и расталкивая разъяренных матросов, пытавшихся спасти свои намокшие меха. Затем он обстрелял Марго, Тэнглвуда и Армстро, заставив плюхнуться в грязь и их, пробрался по самому краю причала и снова выбежал на Редрифф-роуд — прежде, чем они смогли открыть по нему ответный огонь.

Чертыхаясь и отплевываясь, покрытый отвратительно пахнущей грязью с головы до ног, Скитер вскочил на ноги. О том, что сообщает грязи такой специфический аромат, ему не хотелось даже думать. И снова они неслись в погоню за Кедерменом через Коммершл-ярд, только на этот раз во главе с Армстро. Кедермен опередил их на пару сотен ярдов, но даже Тэнглвуд и Марго постепенно нагоняли его, да и Скитер отставал от них совсем ненамного.

На этот раз Кедермен направлялся к воротам номер 3, главному входу в Суррейские доки. И снова его тактика дала результат, обратный желаемому. В ворота с оглушительным звоном въехала запряженная четверкой лошадей пожарная линейка, а по пятам за ней — еще четыре, совершенно блокировав выход. Оказавшийся запертым в портовых стенах Кедермен свернул на север, в направлении выстроившихся вдоль Альбион-дока складов. Теперь к погоне за ним подключилась и речная полиция, крича на бегу пожарным, чтобы те запросили подкрепление.

— Тут у нас чертов поджигатель! — кричал срывающимся от ярости голосом полисмен за спиной у Скитера. — Бомбист проклятый… взорвал к чертовой матери целый штабель пороха! Передайте, пусть попробуют перехватить его у вторых ворот…

Порывистый ветер швырял в лицо Скитеру заряды слепящего дождя. Скользкая грязь под ногами замедляла бег. Хорошо хоть этот же дождь смыл с лица большую часть вонючей грязи. Кедермен больше не строил им на пути новых препятствий — он просто бежал мимо складов и остолбеневших от неожиданности грузчиков, спеша к воротам номер два — и к спасению. Они почти миновали очередную просторную гавань, когда Скитер наконец нагнал Марго с Тэнглвудом. Подобно ему, они бежали, сжимая в перепачканных грязью руках пистолеты.

— Если ему удастся выбраться из этого порта, дело швах! — прохрипел Скитер.

— Значит, похоже, дело швах, — бросила в ответ Марго. Кедермен, преследуемый по пятам Армстро, как раз нырнул под арку ворот номер 2. Скитер прибавил хода и вырвался вперед. Когда он выбегал из ворот, показался второй отряд речной полиции, бежавший на север со стороны ворот номер 3. Впрочем, они находились еще далеко от Скитера, не говоря уже о Кедермене. Скитер видел, как тот бежит по Ротерхит-стрит, петляя по тротуару между застывшими от неожиданности прохожими, огибая по мостовой большие группы людей. Лошади задирали морды и с возмущенным ржанием пятились от бегущего. Скитер как раз поравнялся с Армстро, когда Кедермен вдруг свернул обратно на юг, нырнув в один из выходящих на Ротерхит-стрит переулков.

— Куда он, черт возьми, направляется? — прохрипел, задыхаясь от бега, Скитер. — Туда же как раз бежит речная полиция!

Ему пришлось дожидаться ответа Армстро несколько секунд, пока детектив уворачивался от копыт ломового битюга и кнута его ругавшегося грязными словами кучера. Потом лицо его приобрело потрясенное выражение.

— Нет, только не это!

— Что? Что, черт подери? Куда это он намылился?

— В туннель?!

Скитеру понадобилось несколько секунд на то, чтобы воскресить в памяти карту этой части города, которую зубрил до отбытия со станции. Теперь он понял, что имел в виду детектив: туннель Исамбарда Киндом Брунеля под Темзой, соединявший Ротерхит с Уоппингом. Сооружение подземного перехода длиной в тысячу двести футов потребовало одиннадцати лет работы и бесчисленных жизней строителей. Кроме того, туннель являлся на текущий момент единственным путем, по которому можно было попасть из Суррейских доков в Уоппинг, не делая крюка по Лондонскому мосту — исключая, конечно, водную переправу.

— Разве этот туннель не железнодорожный? — спросил Скитер на бегу. Марго и Тэнглвуд тоже сменили направление и опрометью догоняли их.

— Да! Поезда из Лондона в Брайтон, принадлежащие Ист-Лондонской железнодорожной компании. Но поезда ходят только по одному стволу туннеля! Второй пока чисто пешеходный!

— Ох, черт, да вы шутите! Если он доберется до Уоппинга…

Увы, у Армстро и в мыслях не было шутить. Детектив оказался совершенно прав. Сид Кедермен нырнул в круглую постройку, в которой находился Ротерхитский вход в туннель, и скрылся из вида. Они бегом устремились следом за ним, расталкивая пораженных мужчин и женщин, судя по одежде, фабричных работяг. Скитер с Армстро ворвались в двери, а по пятам за ними в здание вбежали Марго и Даг Тэнглвуд.

Вход представлял собой круглую вертикальную шахту диаметром приблизительно пятьдесят футов. Скитер перегнулся через чугунные перила и заглянул вниз. Две широкие встречные спирали лестниц уходили под землю, к зиявшей где-то далеко внизу трубе туннеля. Глубина шахты составляла добрых восемьдесят футов, и Кедермен одолел уже половину спуска, перепрыгивая через четыре-пять ступенек. Покрытые глиной и портовой грязью ботинки Скитера скользили по каменным ступеням. Вниз и вниз, по кругу, по широкой, ленивой спирали нес его этот головокружительный спуск, который мог стать роковым от одного неверного шага. Вниз, вниз, в царство духов…

Он начал выдыхаться, когда они наконец спустились на площадку, где обе спирали сходились. Еще пол-оборота, и они оказались внизу, а под ногами загромыхала привычная булыжная мостовая. Теперь взгляду открылся сам туннель — двуствольный дробовик длиной почти четверть мили. Воздух здесь был сырой, промозглый как в пещере. По стенам стекала вода, оседавшая на них каплями измороси как на запотевшей кружке пива. Дальний конец обоих туннелей терялся в темноте, прерываемой редкими пятнами газовых фонарей. Посередине одного из двух стволов пролегали железнодорожные рельсы.

— Который из двух? — прохрипел, задыхаясь, Скитер, пока они задержались, поджидая Марго и Тэнглвуда. — По какому он ушел? — Все четверо замолчали в надежде услышать эхо далеких шагов, однако единственным шумом в туннелях оставалось громыхание откачивающих воду насосов. Если шаги и были, они потонули в этом шуме.

— По этому, — решил наконец детектив, махнув рукой в сторону пешеходного туннеля. — Не думаю, чтобы он рискнул выбрать тот, по которому ходят поезда. Он не трус, но все же и не дурак.

По мере того как они углублялись в каменную трубу, воздух делался все более влажным и холодным. Несколько человек толкали перед собой тачки, нагруженные углем и деревянными ящиками, с трудом разъезжаясь в узком пространстве. Глаза постепенно привыкали к царившему здесь полумраку; в принципе света газовых фонарей вполне хватало, чтобы различить дорогу и ближайшее окружение. Построенная почти сорок пять лет назад, эта длинная пешеходная галерея оставалась прибежищем мелкой шпаны, ворья и бесчисленных проституток, которые влачили первобытное существование глубоко под землей и рекой. В кирпичных нишах по обе стороны от основного ствола храпели пьяные, а рядом женщины торговали с лотков крикливыми безделушками и дешевыми украшениями. Оборванные ребятишки клянчили монетку. Пара убого одетых мужчин оценивающе осмотрела их маленький отряд, но решила не связываться.

Грохот поезда, прошедшего по соседнему туннелю, от которого их отделяла всего одна кирпичная стена, почти оглушил их. Если Кедермен выбрал тот, второй туннель — или если бы его выбрали они — погоня на этом и закончилась бы. А потом они оказались уже на другом берегу, со стороны Уоппинга, где-то восточное Лондонских доков. Восьмидесятифутовый подъем по спиральной лестнице Уоппингской шахты, точной копии входа в Ротерхите, окончательно лишил Скитера сил. Он ковылял по ступенькам, хватаясь за ноющий бок и проклиная Кедермена с каждым новым мучительным шагом. Время от времени они видели его далеко вверху — судя по его походке, бегство тоже давалось ему не слишком легко.

По мере подъема до них все отчетливее доносилось эхо пробуждающегося к рабочему дню Уоппинга: голоса, пароходные сирены, грохот колес и копыт, лязг фабричных машин. Глубоко внизу прошел еще один поезд, добавив к этой какофонии звуков свой грохот. Наконец они поднялись на улицу. После газового освещения туннеля и лестничных шахт даже свет пасмурного лондонского утра показался ослепительно ярким. Дождь все еще шел, то усиливаясь, то ослабевая. Узкие улицы Уоппинга были забиты толпами людей и доверху нагруженных повозок; в концах упирающихся в Темзу улиц виднелись силуэты морских судов.

— И где этот сукин сын? — прохрипел детектив. Лицо Армстро перекосилось от плохо сдерживаемой ярости. — Нам никогда не найти его в этой вонючей толчее!

Скитер был слишком занят, жадно глотая воздух, чтобы ответить. Они начали опрашивать прохожих и почти сразу же напали на след благодаря оборванной, грязной девчонке лет двенадцати, которая тащила корзину забрызганных грязью цветов. Она ткнула пальцем в направлении Уоппинг-Хай-стрит.

— Туда он пошел, мистер, — сшиб меня с ног и не сказал ничего. Все цветы по грязи раскидал, правду говорю, да потоптал половину, и хоть бы извинился…

Скитер кинул ей в корзину пару шиллингов и, не обращая внимания на удивленно-восторженный визг, устремился сквозь моросящий дождь вдоль по Уоппинг-Хай-стрит. Довольно скоро они увидели Кедермена — в двух кварталах впереди. Он быстро шагал по улице, полагая, судя по всему, что преследование на этой людной улице ему не грозит. Скитер предупреждающе поднял руку, останавливая своих готовых броситься вперед спутников. Действительно, стук их подошв мог спугнуть Кедермена.

— Вон он! Что ж, подберемся поближе…

Однако прежде, чем Скитер успел договорить, Кедермен свернул с Уоппинг-Хай-стрит в Уоппинг-уолл, узкий переулок, где он нашел паб и исчез в его дверях. Вывеска над ними гласила: «ПРОЦВЕТАНИЕ УИТБИ».

— Ублюдок вряд ли мог найти более мерзкое прибежище человеческих отбросов, — негромко пробормотал Тэнглвуд. — Это заведение буквально кишит ворами и мошенниками всех мастей.

Скитер направился к дверям.

Сильно раскрасневшийся от долгого бега под рекой, Кедермен облокотился на обшарпанную деревянную барную стойку у дальней стены паба, жадно глотая темное пиво из кружки и оживленно беседуя с барменом — судя по всему, он выспрашивал у того дорогу. Скитер дал остальным безмолвный знак разойтись, отрезая Кедермену пути к бегству. Кабак был заполнен толпой моряков, портовых биндюжников и прочего оборванного люда подозрительной наружности. Все они разговаривали, смеялись и жаловались на жизнь на дюжине разных языков, включая несколько не поддающихся переводу диалектов английского.

Не обращая внимания на всю эту тарабарщину, Скитер осторожно приблизился к Кедермену. Липкая грязь, покрывавшая его с головы до пят, привлекала к нему любопытные взгляды, но никто не окликнул его. В местах вроде этого лишние вопросы могли дорого, даже слишком дорого обойтись любопытному. Кедермен продолжал пить пиво, привалившись к стойке. Вода, стекавшая с его плаща, образовала уже небольшую лужицу на дощатом полу. Скитер сунул руку под плащ, сомкнул пальцы на рукояти своего большого «уэбли», кобуру которого расстегнул сразу же, как поднялся из туннеля в Уоппинг, и приготовился в любое мгновение выхватить его. Застрели этого сукина сына, пока он тебя не видит, убеждал его голос где-то в глубине его сознания. Если ты этого не сделаешь, он снова улизнет! Ну да, на глазах сотни свидетелей, которые поклянутся перед магистратом в том, что он совершил хладнокровное убийство…

Он приблизился к Кедермену на расстояние вытянутой руки, когда тот поднял взгляд. Сначала глаза его расширились от неприкрытого потрясения, потом рот исказился в гримасе смертельной ненависти.

— Армстро! Ах ты, проклятый мелкий ублюдок!

На какое-то мгновение слова Кедермена застали Скитера врасплох. Он как-то забыл, что щеголяет лицом Ноа Армстро. А Кедермен уже ринулся прочь от барной стойки.

По дороге он единственный раз обернулся, чтобы швырнуть в голову Скитеру полную тарелку клецек с карри. Скитер успел пригнуться, и она угодила в голову кого-то, стоявшего за его спиной. Попадание сопровождалось воплем боли и ярости. Кедермен прорывался к двери, расшвыривая всех на своем пути и переворачивая столы, оставляя за собой шлейф возмущения.

Скитер выругался и прыгнул вслед за ним — только чтобы обнаружить, что дорогу ему преграждает толпа возмущенных завсегдатаев паба в оборванной одежде.

— Пардон, — буркнул Скитер и, бросившись на пол, рыбкой проскользнул у них под ногами. Такого хода они от него никак не ожидали. Поднимаясь на ноги, он слышал хор проклятий и удивленных возгласов. Даг Тэнглвуд чертыхался где-то справа от него. Где-то позади хлопнул выстрел. Оглянувшись на мгновение, он увидел, что весь паб охвачен кулачной потасовкой. В толпе замелькали ножи и медные кастеты, а в воздухе крылатыми ракетами порхали тарелки с едой. Тэнглвуд и Ноа Армстро пробивались к выходу по пятам за ним; одежду их украшали комки риса, жаркого и чатни. Марго не было видно вообще.

— Бежим! — услышал он голос Армстро. Детектив пробивался к нему, расшвыривая оппонентов приемами, при виде которых Скитер позеленел бы от зависти, не будь он так перепачкан грязью.Пара оглушенных матросов полетела к ногам Скитера, что освободило дорогу к дверям для Армстро и Тэнглвуда.

— Где Марго? — крикнул Скитер, выбегая вместе с ними на улицу.

— Вышла черным ходом! Где, черт подери, Кедермен?

— Повернул на север! — скользя по камням тротуара, махнул рукой Скитер. Из-за угла вынырнула и подключилась к погоне Марго; из свежего пореза на лбу по лицу ее стекала кровь.

— Черт подери, Скитер! Тебе стоило застрелить этого ублюдка на месте!

— И кончить жизнь на виселице? Благодарю покорно! Я, может, и дурак, но не настолько!

Далеко впереди пролет моста раздвинулся, пропуская в гавань из реки величественный парусник. Оказавшийся вдруг в тупике Кедермен застыл, оглядываясь в поисках выхода. Он бросил взгляд на приближающуюся погоню и устремился на север, мимо массивного кирпичного здания, перед которым громоздились штабеля винных бочек. Судя по всему, здесь выдержанное вино разливали по бутылкам. На бегу Кедермен толкнул и повалил на землю несколько ящиков с подводы, разлетевшихся брызгами щепок и стеклянных осколков. Красное вино расплескалось по мостовой кровавым пятном, которое почти сразу побледнело, смешавшись с дождем.

Незадачливый виноторговец, только что купивший обращенное в дорожную грязь вино, гневно потрясал кулаками вслед Кедермену. Скитер исполнил замысловатый танец между осколками нескольких дюжин разбитых бутылок, отчаянно надеясь, что не поскользнется именно сейчас. Он благополучно миновал препятствие и устремился за Кедерменом по длинной, постепенно заворачивающей на восток полосе причалов вдоль южного рукава Западной гавани.

Кедермен петлял между штабелями транзитных грузов, уворачивался от злобных, насквозь промокших под продолжавшим моросить дождем грузчиков. На каждом из громадных складов красовались высоченные, почти во всю высоту здания буквы: «М» на восточном углу и «А» на западном. Кедермен вильнул вправо и исчез за углом очередного склада.

Скитер рванул следом и вылетел прямо к широкой полосе воды Уоппингской гавани. Кедермен застыл в нерешительности. Какое-то мгновение казалось, что он повернется, откроет стрельбу и ринется назад, на прорыв, но тут он увидел выход и бросился налево. Узкий металлический мостик тянулся вдоль обращенной к воде стены склада, и Кедермен побежал по нему, грохоча подошвами по железному настилу. Скитер полным ходом пустился вдогонку, стараясь не думать о том, что будет, если он оступится или поскользнется. Один неверный шаг — и полет в воду, а там останется только молить Бога, чтобы порыв ветра не сдвинул стоявшие у причала суда бортами. Мокрого места не останется.

Скитер перемахнул через мост и снова оказался на твердой земле. Добежав до восточного угла гавани, Кедермен круто свернул налево: путь на север ему преграждала Табачная гавань, и им пришлось бежать вдоль длинных складов, источавших аромат провяленного на солнце табака. Здесь сквозь открытые ворота виднелись ящики сигарет, дорогих сигар и трубочного табака. В проемах толпились недовольные простоем грузчики: их ценный груз невозможно было таскать под дождем. Возможно, вид несущихся во весь опор, с головы до пят покрытых грязью людей послужил им хоть каким-то развлечением.

Наконец Кедермен вырвался из складских кварталов и повернул на забитую повозками Уоппинг-лейн, которая чуть дальше перекидывалась через воды Табачной гавани длинным мостом. Скитер, у которого открылось было второе дыхание, снова скис. Воздуха легким отчаянно не хватало, и бок болел так, словно в него воткнули раскаленную иголку. Он замедлил бег, и сначала Ноа Армстро, а потом и Даг Тэнглвуд обогнали его. Оглянувшись через плечо, он увидел, что Марго устало топает через мост, почти такая же изможденная, как и он сам, и уж заляпанная грязью ничуть не меньше его.

— Хорошенькую… пробежку… он нам устроил… а? — прохрипела она, поравнявшись с ним.

— В следующий раз точно пристрелю эту гниду… и плевать на свидетелей!

Они бежали уже по Пеннингтон-стрит, которую прочесывали всего несколько часов назад. Проулок в конце квартала вывел их на Хайуэй, где они недавно садились на конку до Суррея. Не добегая до западной оконечности Хайуэя, Кедермен, вместо того чтобы снова углубиться в порт, свернул направо. Нырнув в запрудившую Док-стрит толпу пешеходов, он некоторое время держал путь на север, в сторону Уайтчепла. Они старались не отставать, расталкивая прохожих, то и дело выбегая на мостовую, чтобы обогнуть самую густую толчею. Кедермен оглянулся и увидел, что расстояние, отделявшее его от преследователей, неуклонно уменьшается: погоня явно утомила и его самого. Собрав в кулак остаток сил, Скитер взвинтил темп преследования…

И тут Кедермен отчаянным броском прыгнул в полупустую телегу, мирно громыхавшую по булыжной мостовой в северном направлении. Ухватившись за деревянный борт, он подтянулся и перевалился внутрь. Повозка тут же рванула вперед со скоростью, раза в три превышающей скорость устало бегущих преследователей. Скитер и его спутники отставали все сильнее, оглядываясь в поисках попутного транспорта. На протяжении целого квартала Скитер ковылял едва-едва. Иголка в боку выросла до размеров хорошего мясницкого ножа, что не улучшало ему и без того близкого к отчаянию настроения. И тут наконец он увидел: какой-то лавочник остановил свою запряженную в телегу клячу на тротуаре перед своей лавкой. Он и пара здоровых парней разгружали с телеги тяжелые ящики, таская их прямо в открытые двери лавки.

Со вздохом облегчения Скитер бросился к лошади. Несколько взмахов его охотничьего ножа освободили ее от постромков. Несчастное животное сделало от неожиданности попытку встать на дыбы, но Скитер уже успокаивал его, встав на упершуюся в мостовую оглоблю.

— Ну, ну, спокойно, малышка… — Зажав нож в зубах, пока обе руки были заняты, Скитер закинул ногу и вспрыгнул на спину кляче. Лавочник возмущенно кричал ему вслед, но он уже послал лошадь вперед легким ударом пяток.

— Эй, что ты делаешь, это моя лошадь! Скитер даже не оглянулся.

— Ну давай же, малышка!

Лошадь прянула ушами, недоверчиво прислушиваясь к незнакомому голосу, но все же повиновалась и пустилась вперед вихляющей рысью — похоже, предельной скоростью, к которой она привыкла, таская за собой груженую телегу. Новый посыл заставил ее пойти удивленным кентером, изрядно тряским с непривычки. Пока лавочник продолжал поливать его отборной руганью, Скитер быстро нагонял Кедермена. Оглянувшись назад, он успел увидеть, как Ноа Армстро останавливает кеб, используя в качестве дополнительного аргумента пистолет. Марго и Тэнглвуд уже садились в экипаж. А потом Скитеру пришлось сконцентрировать все свое внимание на том, как гнать свою явно немолодую клячу по оживленной улице, петляя между доверху нагруженными фургонами, кебами и даже несколькими довольно дорогими каретами — возможно, это какие-нибудь купцы или бизнесмены направлялись в порт, чтобы лично проследить за отправкой или прибытием груза. Пешеходы обоего пола и кучера в дорогих ливреях с одинаковым изумлением смотрели, как по улице несется неверным галопом ломовая кляча с обрезками постромков и волочащимися по мостовой вожжами, которые Скитер пытался подобрать, чтобы они не запутались в колесах встречных экипажей. У него не было ни малейшего желания завершить эту поездку так быстро.

Скитер продолжал подгонять свою непривычную к галопу клячу. Грохоча копытами, она миновала границу Уоппинга и Уайтчепла, неуклонно нагоняя телегу с Кедерменом. Та сделала рискованный поворот на Уайтчепл-Хай-стрит, забитую возами с сеном — их волокли за собой упряжки волов, поскольку для лошадей груз был слишком тяжелым. Телега едва не врезалась в один из таких возов, избежав столкновения только чудом. Маневр отшвырнул Кедермена к борту пустой телеги. Скитер увидел, как губы его шевелятся, и кучер резко обернулся на неслышный Скитеру голос. Закричав что-то, он повернулся и замахнулся кнутом на непрошеного ездока. В ответ Кедермен выхватил свой пистолет и выстрелил в разъяренного кучера в упор.

Или прицел ему сбила тряска, или кучер принадлежал к числу тех жителей Нижнего Времени, убить которых нельзя, но Сид Кедермен промахнулся, стреляя с расстояния в каких-то двенадцать дюймов. Кучер, с лица которого разом сбежала вся краска, так и продолжая кричать, исполнил в воздухе замысловатый пируэт и приземлился на мостовую, подальше от непосредственной угрозы для своей жизни. Лишенная управления и несколько полегчавшая телега начала набирать скорость. Кедермен, которого немилосердно швыряло из стороны в сторону, ползком добрался до кучерского сиденья и попытался схватить вожжи. Скитер склонился к самой развевающейся гриве своей лошади, уговаривая ее добавить хоть немного скорости. Если бы мне удалось догнать его, пока он занят борьбой с вожжами…

Они пронеслись по всей Уайтчепл-Хай-стрит, и телега Кедермена свернула на Уайтчепл-роуд, пугая визжащих женщин на тротуарах и заставляя извергающих проклятия возниц резко принимать вбок, чтобы избежать столкновения. Дети потревоженными муравьями разбегались с дороги — некоторые ругались вслед Кедермену и его потерявшему управление битюгу, другие подбирали с мостовой камни и швыряли в него.

Неминуемая катастрофа произошла, когда Скитер почти поравнялся с телегой. Вереница тяжело нагруженных повозок, громыхавших посередине улицы, не смогла свернуть достаточно быстро. Кучер передней делал все, что в его силах. Однако все, что ему удалось — это развернуть свою упряжку поперек дороги, поставив ее прямо на пути несущейся во весь опор телеги.

Запряженная в телегу Кедермена лошадь с разбегу врезалась в оглоблю перегородившей дорогу повозки. С треском полетели щепки. Ржали лошади. Тяжелый фургон завалился набок. Его кучер и груда ящиков в шесть футов высотой полетели под колеса и копыта следующей повозки. Холодный утренний воздух прорезал отчаянный человеческий вскрик. Лошади продолжали ржать, молотя копытами по воздуху и дереву.

Пустая телега Кедермена взлетела в воздух и рухнула сверху прямо на перевернутый фургон. Удар был так силен, что от него разлетелись ящики, которыми фургон был загружен. Сотни башмаков, женских платьев, стальных турнюров, мужских брюк и теплых шерстяных плащей посыпались в грязь. Сид Кедермен, вылетевший из телеги еще в верхней точке ее траектории, приземлился в груду мгновенно промокшей одежды с противоположной стороны разбитого фургона. Возможно, только это и спасло ему жизнь, смягчив удар.

Тем временем несущаяся галопом лошадь Скитера, оказавшись перед непреодолимым завалом, попыталась перепрыгнуть перевернутый фургон. Ее прыжок сделал бы честь породистому стиплеру; зацепив задними копытами за верхние доски препятствия, она каким-то образом ухитрилась не перевернуться в воздухе и приземлилась на передние ноги. И вот тут-то копыта ее поскользнулись на мокрых камнях мостовой. Взвизгнув от боли, несчастная скотина рухнула на колени, а Скитера сила инерции сорвала с конской спины и швырнула вперед. Только его навыки наездника — отточенные на полудиких монгольских лошаденках — помогли ему удержаться на шее животного, не полетев лицом на камни. Несчастная кляча снова заржала от боли и испуга, но кое-как поднялась на ноги; кровь текла из ее разодранных коленок. Скитер, тоже наполовину оглушенный ударом, соскользнул с ее шеи и спрыгнул на мокрую мостовую.

Нищая ребятня, взволнованно визжащие женщины и прочая уличная шантрапа набросились на обломки стаей голодной саранчи, хватая все, что подвернется под руку.

Кто набивал награбленным добром карманы, кто — целые мешки, а некоторые просто накидывали свои трофеи поверх собственной одежды. Отталкивая друг друга, они вскрывали оставшиеся целыми ящики, а кое-кто ухитрялся тащить их прочь целиком, не проверяя, что находится внутри.

Сильно искалеченная лошадь Кедермена отчаянно билась, пытаясь перебраться через опрокинутых ударом и запутавшихся в упряжи лошадей фургона. Все трое молотили копытами и пронзительно ржали, пытаясь встать. Человек в окровавленном мясницком переднике резал запутавшуюся сбрую широким ножом, высвобождая их. По обе стороны от завала выстроились вереницы экипажей. Какая-то милосердная душа пристрелила смертельно раненную лошадь Кедермена, оборвав невыносимо мучительное ржание. Скитер, хромая — металлические детали упряжи порвали-таки ему штаны и сильно оцарапали бедро, — побежал обратно к завалу в поисках Сида.

Кедермен с окровавленными лицом и руками уже поднялся на ноги. Плащ его был порван и изгваздан уличной грязью и навозом. Наемный убийца пошатнулся, явно оглушенный падением, растолкал толпу мародеров и выбрался на тротуар. Судя по хромающей походке, он сильно разбил себе колено. Тем не менее он перешел на бег, то и дело оглядываясь в поисках Скитера. Впрочем, с разбитым коленом шансов уйти далеко или хотя бы оторваться от погони было у него значительно меньше.

Бросив свою, также раненную, лошадь, Скитер выбрался из копошащегося на месте столкновения человеческого муравейника. Разгоняя возмущенных пешеходов, на тротуаре показался медленно объезжающий завал кеб. Он остановился, не доезжая шести футов до хромающей Скитеровой клячи, которую как раз уводила под уздцы чрезвычайно гордая своей добычей девица лет пятнадцати. Из кеба вывалились Марго, Даг Тэнглвуд и Ноа Армстро, причем детектив перед тем, как спрыгнуть на мостовую, сунул кебмену несколько мятых банкнот и только после этого присоединился к погоне.

— Он двинулся вон туда, — ткнул пальцем Скитер, когда они продрались наконец сквозь толпу зевак и мародеров. — Он ранен и хромает, но двигаться еще в состоянии.

Убийца из Верхнего Времени доковылял до трехэтажного здания постройки восемнадцатого века. Некогда дом был, вероятно, даже красив, пока серый камень и желтый кирпич фасада не покрылся слоем копоти. Кедермен отчаянно вглядывался в закопченные снаружи и изнутри окна, явно пытаясь определить, стоит ему искать убежища внутри или двигаться дальше по улице. Чуть дальше в стене виднелась большая дверь, над которой красовался странный металлический предмет: то ли половина колесного обода, то ли срез большого колокола.

Тут Кедермен увидел преследователей и, отбросив сомнения, захромал мимо входа, за угол, где несколько длинных, низких, выкрашенных в серый цвет зданий примыкали к основному корпусу. Скитер и его спутники как раз сворачивали за угол, когда Кедермен обнаружил распахнутые ворота, ведущие в одно из этих зданий — трехэтажный корпус фабричного назначения, если судить по шуму и жирному дыму, поднимавшемуся из целого леса труб на крыше. В воротах стоял запряженный парой тяжеловозов фургон, в который вспотевшие от усилия и жары работяги грузили какие-то тяжелые ящики. Кедермен проскользнул мимо них и скрылся в полумраке здания.

Несмотря на собственную хромоту, Скитер оказался у ворот почти сразу же. По дороге взгляд его скользнул по аккуратной белой надписи на стене: «УАЙТЧЕПЛСКАЯ КОЛОКОЛЬНАЯ МАНУФАКТУРА, ОСНОВАНА В 1420 ГОДУ, ИЗГОТОВИТЕЛЬ БИГ-БЕНА, ВЕСТМИНСТЕРСКИХ КОЛОКОЛОВ, АМЕРИКАНСКОГО КОЛОКОЛА СВОБОДЫ…» Читать дальше у Скитера не было времени, и он нырнул в ворота.

В лицо ему ударили жар, запах расплавленного металла и угольной гари, невообразимый грохот. Прошла секунда, прежде чем органы чувств его привыкли к новым нагрузкам, а глаза — к царившему здесь полумраку. Длинные ряды высоких окон почти не пропускали внутрь дневной свет. Огромное, полное грохота и лязга помещение высотой в добрых три этажа оставалось погруженным в почти полный мрак.

Люди с трудом перекрикивали грохот исполинских машин, тяжелых цепных транспортеров, свист кожаных приводов и звон только что отлитых колоколов, которые проверяли на чистоту звука. Расплавленная бронза — а где-то, возможно, чугун, серебро или медь — светилась тусклым багровым светом в огромных, пышущих жаром подобно жерлу вулкана плавильных чанах. Тяжелые ковши с расплавом покачивались на цепях на высоте восьми футов от пола литейного цеха, перенося свое раскаленное, смертельно опасное содержимое от печей к бесконечным рядам литейных форм, среди которых попадались гиганты шести или даже семи футов в высоту. Заполненные отливками формы перетаскивали остывать в сторону, и их нагромождения занимали большую часть цеха, оставляя только узкие проходы.

Литейщики, вооруженные длинными стальными баграми с крюком на конце, наклоняли ковши, разливая их переливающееся зловещим красно-золотым свечением содержимое по формам; при этом расплавленный металл каждый раз разбрызгивал по сторонам целый фонтан светящихся искр. Судя по всему, плохо защищали даже тяжелые робы, поскольку литейщики старались держаться от них подальше. Другие рабочие с помощью тяжелых железных щипцов оттаскивали в сторону готовые отливки, освобождая место для новых форм под двутавровыми балками, по которым перемещались ковши. Над плавильными печами громоздились стальной паутиной подвешенные к конструкциям перекрытия мостки для обслуживания. Громыхающие ленты транспортеров подавали наверх металлические слитки, которые мокрые от пота взрослые и подростки сбрасывали в жерла печей, тогда как внизу полуголые кочегары швыряли лопатами уголь в топки, поддерживая в печах необходимую для плавления бронзы температуру.

И в самом центре этого адского пекла ковылял в поисках выхода Сид Кедермен. Стараясь не обращать внимания на противный привкус горелого металла на языке и в горле, Скитер бросился в его сторону. Здесь мы все можем угробиться, сообразил он вдруг, испытав приступ липкого страха. Все до одного. Если Кедермену удалось бы скрыться из вида достаточно надолго, чтобы спрятаться где-нибудь здесь, он мог бы воспользоваться темнотой и этим закладывающим уши грохотом, чтобы перестрелять их всех поодиночке из своего чертова пистолета с глушителем, и никто даже не услышит падения тел…

— Разделяемся! — крикнул Скитер, перекрывая грохот цеха, когда Кедермен, пригнувшись, нырнул в один из проходов между остывающими отливками. — Попытайтесь не дать ему добраться до противоположного выхода… или залечь где-нибудь, пока он не предпринял какой-нибудь новой пакости! И ради Бога, поосторожнее с этими печами и ковшами! Пошли!

Тэнглвуд и Армстро свернули направо и осторожным шагом скрылись в полумраке. Лишь изредка их фигуры высвечивались силуэтами или обозначались бликами, когда они проходили мимо очередной заполняемой расплавом формы. Марго следовала за Скитером.

— Ты в порядке? — крикнула она ему в ухо. — Ты хромаешь!

— Пустяк! Царапина! Щиплет немного, и все! В детстве, когда он учился ездить верхом, ему приходилось и хуже. Много хуже. Скитер держал свой тяжелый «уэбли-грин» наготове, на полусогнутых руках на уровне груди — так чтобы Кедермен не мог выбить его из рук, если вдруг выскочит из-за какого-нибудь угла. Идти, выставив пистолет вперед на вытянутых руках — самый верный способ расстаться с оружием и жизнью. Так ходят только кретины в кино — и те идиоты, что этим кино верят.

Скитер и Марго осторожно пробирались по узкому ущелью из остывающих отливок в обшитых деревом формах. Им приходилось перемещаться буквально спина к спине, обшаривая взглядами и стволами все неровности и зазоры между отливками. Литейные формы имели самые причудливые очертания, а торчащие доски угрожали коленям, лбам, плечам… От остывающей бронзы исходил жар, как от раскаленных полуденным летним солнцем камней; жара притупляла реакцию и обволакивала сознание багровой пеленой. Дышать было тяжело, а уж услышать что-то в царивших в цеху звоне и грохоте — так и вовсе невозможно. Расплавленный металл в жерлах печей освещал помещение редкими сполохами, и тогда отливки отбрасывали на пол фантастические, безумные тени.

Скитер двигался, повинуясь инстинкту охотника, попавшего на незнакомые земли. Шаг вперед, взгляд направо… налево… еще чуть вперед… взгляд на пол: не видно ли капель крови?., взгляд вдоль прохода — не шевельнется ли что-нибудь в полумраке?.. И так из ряда в ряд, смахивая со лба пот, стараясь не обращать внимания на зуд кожи под насквозь промокшей шерстяной одеждой, на ноющую царапину с внутренней стороны бедра, на скользкую от пота рукоятку пистолета в руках… Так… пригнуться… еще взгляд вперед…

Деревянная обшивка формы у самой головы Скитера брызнула щепками от попадания пули. Острая щепка больно ударила по щеке и по носу. Он стиснул зубы от боли и пригнулся, открыв ответный огонь по неясному шевелению через три ряда от себя. Тяжелый «уэбли» дернулся в мокрых ладонях, но грохот выстрелов почти полностью потонул в шуме цеха. Скитер заморгал, пытаясь прояснить зрение, и махнул Марго, чтобы та пригнулась и не лезла вперед. Смешанный с кровью пот лез в глаза, оцарапанная щека болела как от пчелиного укуса… Черт, надо потом проверить, не осталось ли заноз… Он моргнул еще несколько раз и протер глаза грязным, изорванным рукавом. Когда взгляд снова прояснился, он осторожно выглянул из-за угла — на этот раз на уровне бедра, не выше. Сид Кедермен стоял, привалившись к высокой отливке, держа пистолет наготове, но взгляд его был направлен слишком высоко. Скитер выстрелил, и пуля разнесла в щепки доску в шести дюймах от груди Кедермена. Скитер выругался, проклиная свои слезящиеся глаза, и пот, из-за которого пистолет еле удерживался в руках, и свою бездарную стрельбу…

— Идем! — выкрикнул Скитер, когда Кедермен отпрянул назад. Пригнувшись, они ринулись вперед, задыхаясь в этом лишенном кислорода воздухе. Ряд, другой, третий… так, теперь осторожно выглянуть… Кедермен бежал, припадая на поврежденную ногу. Скитер рванул за ним, стремительно нагоняя его. Наемный убийца оглянулся, увидел его, но почему-то не выстрелил. Ба, сообразил Скитер, у него же патроны кончились! Адреналин ударил в его кровь. А ведь и правда, другого рационального объяснения тому, что Кедермен не открывал по нему огня, просто не было. Марго тоже бежала следом, отставая ярдов на десять. Киллер нырнул в боковой проход и скрылся из вида. Скитер выругался и, ускорив шаг, пригнулся и нырнул следом за ним. В глаза ему ударил резкий, зловещий свет, на мгновение ослепивший его. Проход открывался прямо на форму, в которую литейщики заливали расплав. Одни с металлическими баграми длиной почти в четыре фута тянули вниз один край ковша, тогда как другие толкали другой его край вверх тяжелыми рычагами, регулируя ими угол наклона и толщину струи расплавленной бронзы, лившуюся в жерло формы.

Сид Кедермен добежал до только что залитой формы и принялся размахивать своим пистолетом, угрожая перестрелять потрясенных литейщиков, если те не уберутся с его дороги. Они отшатнулись в сторону, разумно решив не связываться с очевидным безумцем. Кедермен миновал их и бросился вдоль длинного ряда форм к дальней стене цеха, в которой виднелся еще один выход на улицу. Пышущие жаром ковши, только что наполненные расплавленным металлом из печи, покачивались на цепях над очередной здоровенной, футов шесть высотой формой, приготовленной к заливке. Кедермен оглянулся, увидел догоняющего его Скитера…

Он резко повернулся и схватил с пола только что оброненный одним из перепуганных литейщиков длинный стальной багор. Отшвырнув в сторону бесполезный пистолет, Кедермен потянулся багром вверх и зацепил им за край большого, размером с хорошую ванну, ковша, полного светящегося расплавленного металла. Рывок всем телом — и ковш, наклонившись, плеснул расплавленной бронзой на пол, а Кедермен сделал большой скачок в сторону. Жидкая бронза огненным потоком заполнила все узкое пространство между готовыми отливками и продолжала растекаться во все стороны. Ни обойти ее, ни вскарабкаться на раскаленные докрасна отливки не было никакой возможности. А сам разогнавшийся Скитер уже не мог даже затормозить, чтобы избежать этой смертоносной лужи.

Поэтому он прыгнул прямо вперед.

Вперед и вверх. Он вытянул руки вверх, к массивному стальному двутавру, по которому катались тележки с подвешенными к ним ковшами. Он слишком высоко, я промахнусь, о Боже, не дай мне промахнуться… Он выронил «уэбли» — руки были нужны ему свободными. Револьвер с плеском упал в жидкую бронзу и исчез в этой адской, багровой луже. И тут ладони его коснулись нижней полки двутавра, и он ухватился за нее, выбрасывая ноги вперед и вверх. Он крепко сжал балку руками и коленями и несколько мгновений просто висел на ней как ленивец на ветке, задыхаясь и потея так сильно, что даже испугался, не соскользнут ли руки. Отчаянным усилием воли он заставил себя осторожно разжать пальцы одной руки и вытереть их о плащ, потом повторил ту же операцию с другой рукой.

А потом он, напрягая силы, ухитрился переползти на верх балки и привстал на ней, опираясь на руки и колени. Адская лужа расплескалась прямо под ним. Багровый расплав уже начал покрываться черной коркой — тонким слоем твердеющего металла, который, казалось, дышал, остывая. По корке бежала сетка трещин, рисунок которой напоминал крокодиловую кожу. Кедермен повернулся, чтобы бежать, и отшвырнул свой железный багор, одним концом упавший в продолжавший медленно расползаться по полу расплав. Марго, слава Богу, удалось отпрыгнуть от этого смертоносного потока назад, в другой проход между отливками.

Восстановив дыхание и равновесие, Скитер осторожно двинулся ползком вперед по балке. Однако одного взгляда в сторону Кедермена стало достаточно, чтобы он отказался от этой тактики передвижения. При такой скорости ко времени, когда он миновал бы лужу раскаленной бронзы, Кедермен успел бы добраться до соседнего графства. Поэтому он снова повис под балкой на руках, по-обезьяньи перехватываясь все дальше и дальше, подтягиваясь только для того, чтобы обходить ковши с расплавом.

Кедермен оглянулся на бегу… оступился и упал ничком. Когда ему удалось снова подняться на ноги, рот его беззвучно шевелился. Скитер уже миновал опасную зону и спрыгнул на пол. Извергая проклятия, Кедермен бросился на него, не дав ему времени выхватить второй пистолет. Они сцепились, лягая друг друга ногами. Колено Кедермена не попало Скитеру в пах, как намечалось, зато угодило прямехонько по порезу на внутренней стороне Скитерова бедра. Боль раскаленной иглой пронзила ногу. Скитер отпрянул на шаг и наступил на железный багор, с помощью которого Кедермен наклонял ковш. Конец багра, погруженный в жидкую бронзу, вырвался из нее, разбросав по полу брызги расплавленного огня. Скитер изогнулся в отчаянном балетном па и восстановил равновесие, замерев в считанных дюймах от смертоносной лужи. Багор с лязгом перекатился по полу и холодным концом ударил Кедермена по ноге — идеальное оружие для рукопашного боя. Лицо Кедермена исказилось гримасой свирепого торжества, и он рассмеялся неприятным, лающим смехом. Прежде чем Скитер успел помешать ему, Кедермен наклонился и схватил багор обеими руками.

За горячий конец.

Раскаленный докрасна багор был покрыт пленкой полурасплавленной бронзы, которая брызнула на руки Кедермену. Лицо его перекосилось, и он пронзительно завизжал. Он еще надеялся уйти. Не прекращая кричать, он отпрянул от лужи. Омерзительный запах паленых волос и горелого мяса ударил Скитеру в ноздри. Только теперь обожженные пальцы Кедермена разжались настолько, чтобы багор выскользнул из них и упал на пол, при этом кожа с обеих ладоней осталась на горячем металле. Колени у Кедермена подогнулись, и он рухнул на пол, едва не угодив головой в остывшую до состояния густого сиропа бронзу. Скитер схватил его за отвороты плаща, бесцеремонно отволок подальше от опасности и плюхнул на пол. Потом приподнял за плечи и улыбнулся прямо в затуманенные болью серые глаза.

— Привет, Сид!

Тот прекратил визжать. Вместо этого из горла его рвался теперь жуткий, захлебывающийся хрип. Сказывался шок от чудовищной боли: его колотила сильная дрожь, и он тряпкой обмяк в руках Скитера. Скитер легонько тряхнул его, чтобы привлечь внимание. Когда не подействовало и это, он вспомнил настоящее имя этого ублюдка и встряхнул еще раз.

— Гидеон! Эй, Гатри! Посмотри-ка на меня! Взгляд серых глаз медленно сфокусировался на его лице.

Губы шевелились, но из них не вырывалось ничего, кроме этих жутких, сдавленных всхлипов.

— Послушай-ка, дружок. У тебя имеется выбор. — Скитер осторожно похлопал его по щекам, не давая отключиться. — Ты меня слышишь?

Тот кивнул и даже сумел выдавить из себя членораздельный звук:

— К-какой?

Скитер достал из кобуры свой маленький полицейский «уэбли» и повертел им перед носом у Кедермена.

— Знаешь, что я обязан был бы сделать, а? Пристрелить тебя прямо там, где ты сейчас лежишь, дружок. Ты не достоин кислорода, которым дышишь. Но я предложу тебе два варианта на выбор. Решать будешь сам. Если хочешь, я уйду и не буду мешать тебе ползти отсюда на все четыре стороны. Никаких обвинений в убийстве. Никаких тюремных сроков. Никаких газовых камер. Ну конечно, при здешнем уровне развития медицины ты наверняка останешься без обеих рук. А если и обойдется без ампутации, ты скорее всего умрешь от шока, инфекции и гангрены.

Взгляд Кедермена остекленел.

— К-какой?..

— Каков второй выбор? — От улыбки Скитера раненый вздрогнул, даже несмотря на шок. — Ну что ж, ты вернешься в Верхнее Время. Расскажешь копам все, что знаешь о своем боссе. Выдашь им сенатора Кеддрика и его дружков-мафиози на серебряном блюдечке. Короче, дашь нам достаточно информации, чтобы отправить в газовую камеру их, а не тебя.

Пепельно-серые губы шевельнулись, с трудом складывая слова.

— С-сука… Мне надо было пристрелить тебя сразу, Армстро.

Скитер снова улыбнулся ему в глаза.

— Жаль, не так ли? Так что ты выбираешь? Меняю медицинскую помощь, которая нужна, чтобы спасти твои руки, меняю врача и ожоговую камеру на сенатора Кеддрика за решеткой. Мне кажется, честный обмен. Камера в одной из тех славных новых тюрем, которые строились по его предложению: никаких вольностей, камеры строгого режима без телевидения, или библиотек, или всего, что могло бы развлечь парня, если не считать того, как в соседней камере кого-то мутузят. Вполне подходящее местечко, ты не согласен? Может, тебе даже скостят срок за содействие следствию. Как насчет этого? Мы снимаем тебе боль, фиксируем руки, поддерживаем тебе жизнь до тех пор, пока не доставим тебя к специалисту по ожогам. Или, конечно, я могу оставить тебя здесь.

Он ткнул пальцем в полумрак литейного цеха. Кедермен потрясение вращал глазами, словно впервые увидев это помещение.

— Да, кстати, — как бы невзначай добавил Скитер. — Если ты решишь остаться здесь, и если тебе удастся пережить шок, инфекцию и ампутацию рук, мне говорили, что Скотленд-Ярд до сих пор вешает убийц. А я знаю пару-другую ребят, которые очень не прочь свести с тобой счеты.

Долгую минуту Кедермен не отвечал, только лежал, распластавшись на полу, дрожа и исходя потом, посерев от боли, растопырив клешнями обожженные пальцы. Он испепелял Скитера взглядом, издавая горлом жуткие, сдавленные звуки и до крови кусая губы. Тело его время от времени дергалось: перегруженная нервная система реагировала на болевой шок.

— Что ж, ладно, — вздохнул Скитер, пожал плечами и распрямился, убирая свой полицейский «уэбли» обратно в кобуру под мышкой. — Пусть будет по-твоему. Может, тебе даже удастся доползти до дверей. Знать не знаю, правда, что ты будешь делать, как окажешься на улице со всем валяющимся на ней навозом и уайтчеплской шпаной, что будет втаптывать тебя в грязь — просто так, смеха ради… Скитер повернулся и сделал шаг прочь. Кедермен с усилием приподнялся на локте.

— Постой! — Он отчаянно дрожал, в глазах застыло безумное отчаяние. — Ради Бога, Армстро… постой… Ну давай, мсти мне, черт побери, переломай мне ребра, выбей все зубы, делай все, что хочешь… только не оставляй меня умирать в этой чертовой дыре!

Скитер стоял, глядя на него, на испепеляющий его ужас с холодной, расчетливой ненавистью. Много ли жалости выказал этот ублюдок к своим жертвам? Когда Кедермен со стоном отчаяния осел обратно на пол, закрыв глаза, Скитер решил наконец, что с того хватит.

— О'кей, — произнес он негромко, снова наклоняясь к нему. — Только тебе, Сид, придется выходить отсюда на своих двоих, ибо я не собираюсь тащить тебя. — Он ухватил убийцу за отвороты плаща, приподнял, поставил на колени, потом просунул одну руку ему под мышку, помогая встать.

Армстро и Даг Тэнглвуд, раскрасневшись от почти нестерпимого жара в цеху, подбежали к ним как раз вовремя, чтобы увидеть, как Кедермен поднимается с помощью Скитера. По пятам за ними вырвалась из полумрака и Марго, которой пришлось сделать большой крюк, обходя лужу остывающей бронзы.

— Привет, Ноа, — поднял взгляд Скитер. — У меня для вас подарочек. Сид — вот этот — хочет обучить нас новой песенке. Что-то вроде: «Лучше нет подарка к Рождеству, чем мой босс в кутузке…»

Сид Кедермен уставился на лицо Ноа Армстро, потом на Скитера, потом снова на Ноа. Взгляд его расширился, потом глаза его закатились, колени подогнулись, и в результате Скитеру пришлось-таки тащить его из цеха на себе.

Глава 19

Кит несся по коридорам подвала Шангри-Ла, чертыхаясь себе под нос. Шаги Джона Лахли слышались далеко впереди: этому ублюдку снова удалось ускользнуть от них. Кит лихорадочно ворошил свои мысли в поисках какого-то способа остановить Потрошителя, не жертвуя больше при этом никем из друзей. Свен Бейли молча, с угрюмым выражением лица топал у него за спиной, не отставая. Когда они свернули за очередной угол, куда вел их кровавый след Лахли, смысл недавнего объявления дошел наконец до его сознания. Врата номер три открываются через десять минут… Глаза Кита расширились, и он нажал кнопку передачи своей рации.

— Говорит Кит Карсон. Преследую Лахли в направлении восемнадцатой зоны!

— Вас понял, поисковые группы направляются в вашу сторону.

— Блокируйте семнадцатую и восемнадцатую зоны, — прохрипел Кит, поскользнувшись и больно ударившись плечом о десятифутовую стену поставленных друг на друга аквариумов, которая покачнулась со зловещим скрежетом. — Но ради Бога, оставьте лестницы открытыми!

— Не понял, повторите! — прохрипела рация.

— У меня появилась идея! Оставьте лестницы открытыми, чтобы он мог подняться в Общий!

— Понял. Надеюсь, вы, черт возьми, знаете, что делаете.

Я тоже надеюсь, мрачно подумал Кит, оглянувшись на Свена.

— Эй, Свен, будь готов ко всему. Я хочу попробовать провернуть одну очень опасную штуку.

— А что, погоня за Джеком-Потрошителем для тебя недостаточно опасна? — бросил Свен в ответ. Что ж, может, он и прав…

Впереди, за углом, за который свернул Лахли, послышались треск и звон бьющегося стекла. Кит свернул следом и тут же сбавил ход, оказавшись в центре осколков нескольких дюжин опрокинутых аквариумов, среди которых трепыхались на полу рыбы. Прежде чем Лахли успел отбежать на достаточное расстояние, Кит постарался припомнить весь свой словарный запас кокни и выдал на-гора тираду, если и уступавшую Молли, то ненамного:

— Эй, Лахли, слон без подвесок! Куда тебе с причиндалами твоими супротив мужика настоящего, а? Или у тебя не только подвесок, но и гонора нету, что ли? — Кит поскользнулся на рыбешке, отчаянно замахал руками, восстановил равновесие, и тут к его словесной атаке подключился Свен.

— Когда я тебя поймаю, Лахли, отрежу тебе те штучки недоделанные, что у тебя есть… ох, черт!

Последнего оскорбления Лахли не выдержал. Он развернулся и с рыком бросился на них, несясь по коридору и низко опустив выставленный вперед нож. По руке его стекала кровь. Кит развернулся на сто восемьдесят градусов, увлекая за собой Свена, и ринулся назад тем же путем, которым они попали сюда. На бегу он продолжал кричать через плечо:

— Эй ты, ублюдок недоделанный! А ну, догони меня, вот тогда и посмотрим, что ты за мужчина, хи-хи!

Это было грязно.

Это было низко.

Это было жестоко.

Но это было единственное средство, известное Киту, которое могло бы заманить Лахли туда, куда хотел Кит, за то немногое время, что у них еще оставалось.

— Не прекращай! — выдохнул Кит, когда они, поскальзываясь, миновали останки разбитых аквариумов. — Надо любой ценой заставить его бежать за нами!

Свен и Кит неслись по извивающемуся коридору, преследуемые по пятам обезумевшим убийцей. В ответ на новые и новые оскорбления Лахли только рычал и убыстрял бег. Они как в слаломе срезали углы, едва не врезавшись прямиком в барьер из аквариумов в месте, где коридор делал поворот под прямым углом. Лахли продолжал гнаться за ними; лицо его исказилось настолько, что не напоминало больше человеческое. Если оно и было когда-либо человеческим. Сколько времени осталось? Кит твердил эти слова про себя как молитву. Боже, сколько времени еще осталось?

Он рывком распахнул дверь на первую подвернувшуюся им на пути лестницу.

Они понеслись вверх, перепрыгивая через четыре ступеньки, задыхаясь, но продолжая осыпать его на бегу оскорблениями. Нечеловеческий, полный звериной ненависти рев доносился до них сзади; Лахли продолжал гнаться за ними, гулко топоча по металлическим ступенькам. Один марш, другой… Они вырвались в Общий зал на краю Приграничного Города. Над головой равнодушно мигали цифры табло. Широкая площадь была пуста как кладбище в полночь. Шаги Кита и Свена отдавались далеким эхом в поддерживающих потолок фермах. От скорости, которую не только сохранял, но и наращивал Лахли, по спине Кита забегали мурашки.

— Куда мы бежим? — выдохнул Свен, когда они огибали запертые двери «Счастливого Джека» — в обычное время самого шумного и буйного бара на станции.

— Прогуляться! Черт, ты мне доверяешь или нет? Свен обиженно нахмурился, а Кит продолжал выкрикивать оскорбления Лахли, угрожая завязать узлом его органные трубы, и поменять его Брайтон на Таккер, и порубить его груши в салат — если они у него есть, конечно… Кит с разбегу перепрыгнул декоративную конскую поилку, в которой плавали золотые рыбки. Свен, рост которого не позволял ему прыгать так высоко, обогнул ее. Кит понял, что цель близка, услышав исходящий от Врат инфразвуковой рык. Звук, который не был звуком, прокатился по гулкому пространству Общего. У Врат Дикого Запада стоял наготове кордон угрюмых парней из Безопасности, целью которого было не пропустить на станцию никого из возвращающейся группы. А за силуэтами охранников медленно отворялись Врата — строго по графику.

Кит устремился к этому быстро расползавшемуся черному пятну, парившему в трех футах над полом Общего, просвечивая сквозь ажурные ограждения зоны отправки. Врата отворились еще недостаточно широко, чтобы под нож Лахли выплеснулся поток невинных туристов, но для целей Кита хватало и этого. Несясь во весь опор по направлению к Вратам, Кит лихорадочно пытался вспомнить, где он находился в первых числах августа 1885 года. Большую часть той осени он провел в Нижнем Времени, отыскивая золото и алмазы в Южной Африке и независимой Оранжевой провинции. Имелся риск — и достаточно, черт возьми, серьезный риск — того, что, нырнув сквозь Врата Дикого Запада, он так и не вынырнет с другой их стороны. Кит оглянулся и увидел, что Лахли сокращает разрыв — лицо перекошено, оружие наготове. Если Кит свернет, чтобы не затенить себя, Лахли свернет следом за ним. Выбора не оставалось.

— Свен! Удостоверься, черт подери, что этот псих сиганет сквозь Врата следом за мной! Швырни его сам, если потребуется!

Врата отворились уже на три четверти своего максимального размера. По краю угольно-черной кляксы переливалась всеми цветами радуги кромка искаженного пространства. Воздух пульсировал почти осязаемо. Неслышный звук пронизывал всю станцию. Нижняя кромка Врат все еще не доходила до пола на целый фут, но пятно продолжало расползаться.

— С дороги! — крикнул Кит удивленно оглядывавшимся на них офицерам. — Ради всего святого, пропустите нас!

Кит пронесся сквозь их строй и рыбкой бросился в зияющую черную дыру. Он летел головой вперед, потом сделал сальто и перевернулся на лету лицом к несущемуся по его пятам кошмару. Выходящий на станцию конец туннеля во времени виделся отсюда, словно с широкого раструба подзорной трубы — далекий, съежившийся. Лахли бросился за ним, но бросок его — Кит мог поклясться в этом — получил дополнительное ускорение благодаря увесистому пинку Свена Бейли. Еще на лету, пока они двумя метеорами неслись к денверскому концу Врат, Лахли поднял свой нож. И тут Кит ударился спиной. Задыхаясь, он растянулся навзничь на грязном полу денверской конюшни, принадлежавшей «Путешествиям во Времени». Джон Лахли осклабился и зарычал, замахиваясь ножом.

Он почти коснулся пола.

Все тело его колыхнулось и растаяло, подобно дыму свечи — тенью, проглоченной безлунной ночью. Какое-то неуловимое мгновение на том месте, где только что виднелось его лицо, зависло бесплотное выражение крайнего удивления. Потом его окровавленный нож шмякнулся в грязь у самого уха Кита, а рядом с глухим звоном упал на землю туго набитый кошелек в кучке одежды Верхнего Времени. Потом в конюшню рухнул, крякнув от сотрясения, Свен. Кит так и лежал, жадно глотая воздух и почти не слыша обращенных к нему потрясенных вопросов. Разъяренные гиды пытались успокоить бьющихся в истерике туристок, на глазах которых только что погиб, затенив себя, человек. Несколько женщин всхлипывали, боясь даже подойти к отверстию Врат. Кит зажмурился, пытаясь убедить свои мышцы, что они уже могут шевелиться.

Он все еще был жив.

А Джек-Потрошитель был наконец мертв.

Медленно, морщась от боли в растянутых мышцах и ушибах, Кит поднялся, стряхнул с себя пыль и протянул руку Свену, помогая встать и ему. Гиды пытались перекричать рев толпы туристов. Дрожащими пальцами Кит подобрал нож Лахли, потом тяжелый кошелек. Затем повернулся к ближнему гиду.

— Теперь вы можете вести их обратно на станцию. Карантин только что снят.

Он кивнул Свену, отвернулся от продолжавшей кричать толпы и шагнул сквозь Врата обратно домой.

Там он намеревался без лишнего шума, но основательно напиться.

* * *

Я, наверное, сошла сума…

Джине Кеддрик до сих пор не верилось, что она сама согласилась на это. Не верилось, что она только что шагнула сквозь Британские Врата, чтобы встретиться с отцом прямо перед объективами половины телекамер мира. Фотовспышки и прожектора телевизионщиковсияли по всему Общему залу, освещая собравшуюся за рогатками ограждения толпу зевак. Где угодно в этой бесформенной, оглушительно-шумной толпе вполне мог прятаться снайпер. Однако она знала, что рядом с ней молча спускается по лестнице Ноа Армстро. Прищурившийся детектив твердо намеревался довести до конца свою работу: сохранить их живыми достаточно долго, чтобы дать показания властям. Она нервно потерла виски — жаль все-таки, что Паула Букер не оставила ей усов и бакенбард. Она к ним уже привыкла. Однако по настоянию Ноа хирург-косметолог убрала весь этот маскарад и вернула Джине ее прежнее лицо — ради объективов, конечно. И все-таки Джина ощущала себя нагой и беззащитной.

Санитары с носилками, на которых лежал Малькольм Мур, уже почти спустились на пол Общего зала, а следом за ними и те, что несли Сида Кедермена — или, вернее, Гидеона Гатри. Человек, выслеживавший их от Колорадо до Лондона, выслеживавший, чтобы убить, лежал теперь без сознания, а его руки в специальных защитных повязках покоились на груди. Марго Смит шла рядом с носилками своего жениха, держа его за руку. В горле у Джины застрял комок при мысли о том, чем рисковали эти люди ради нее. Малькольма едва не убили, а Скитер Джексон подвергся пластической операции, изменившей ему лицо, и от пули, выпущенной в него у входа в «Карлтон», его спас только кевларовый жилет, а потом он едва не погиб на той колокольной фабрике…

Они с Ноа почти спустились в зал, когда произошло неизбежное.

— Это же Джина Кеддрик! — крикнул кто-то. От воцарившегося рева у Джины сжалось в груди. Она отпрянула от физически осязаемой стены шума: за недели, проведенные в Лондоне, она успела забыть, каково это — оказаться перед морем визжащих репортеров.

— Спокойно, — услышала она негромкий голос Ноа. — Я не вижу здесь снайперов.

Пока…

Она оглянулась и увидела идущего следом за ней Скитера Джексона; лицо его до сих пор являлось точным отражением лица Ноа. Он немного нервно улыбнулся ей.

— Надели этот мой кевларовый жилет? — Она кивнула, и Скитер улыбнулся чуть спокойнее. — Вот и хорошо. Видит Бог, он защищает. Лично проверил.

Тем временем они одолели последние стальные ступеньки и проталкивались вперед через кордон охранников службы Безопасности. Вопросы сыпались со всех сторон. Репортеры выкрикивали ее имя, требовали рассказать, где она была, как избежала убийц из «Ансар-Медж-лиса» — тысячи, миллион вопросов, бередивших старые раны и наносивших новые. А потом перед ней оказался ее отец, глядевший на нее с глупо открытым ртом. В серых глазах сенатора Джона Пола Кеддрика застыл шок. Он встретился с ней взглядом, и лицо его покрылось мертвенной бледностью. Интересно, как-то отстраненно подумала она, приходилось ли ей прежде глядеть ему в глаза, не пресмыкаясь перед ним?

Потом он совладал с собой. С улыбкой, заслуживающей «Оскара», повернулся он к телекамерам.

— Джина! — вскричал он. — О, слава Богу, детка, ты цела… — Он бросился вперед, протягивая к ней руки. Джина не имела ни малейшего представления, что ей делать или говорить. Она много недель пыталась представить себе, как это будет, исходя холодным потом при одной только мысли об этой минуте. Но когда он бросился на нее демоном из самых кошмарных ее снов, Джина отреагировала без малейшего колебания.

Она ударила его кулаком в лицо. Прямо по носу, с такой силой, что боль пронзила плечо, а пальцы онемели. Он отшатнулся; из носа его потекла кровь. Глаза широко открылись от потрясения. На какую-то секунду повисла гробовая тишина. Даже репортеры окаменели, изумленно разинув рты.

Джина со всхлипом набрала в грудь воздуха.

— Не прикасайся ко мне, проклятый сукин сын! Ты заплатил тем ублюдкам, чтобы они убили тетю Касси! Ты платил им, чтобы они выдавали себя за «Ансар-Меджлис», чтобы следы не привели к тебе. Будь ты проклят, ты убил ее, и ты убил моего жениха, и заплатил, чтобы убили меня, ты — жалкий мешок дерьма! У меня довольно доказательств, чтобы покончить с тобой — с тобой и с твоими дружками из мафии. Гидеон Гатри поет как птичка, и поверь мне, тебя запрут и ключ выбросят! Если не повернут рубильник электрического стула. И если так, после всего, что ты сделал с Карлом и тетей Касси, я поверну его сама. Надеюсь, ты хорошо изжаришься!

Отец стоял, покачиваясь и беззвучно шевелил губами. Когда толпа потрясение взревела, лицо его исказилось неясной гримасой. Он рывком распахнул пиджак и выхватил маленький пистолет. Что-то мелькнуло рядом с Джиной, и она полетела на землю, сбитая с ног телом Ноа Армстро, так что язык пламени, вырвавшийся из дула, прошел далеко от нее. Грянул новый выстрел, и отец злобно зарычал:

— Будь ты проклят, Армстро!

Скитер Джексон лежал на полу рядом с ней, ругаясь на неизвестном ей языке; в плече его щегольского плаща зияла дырка там, где его задела по касательной пуля из отцовского пистолета. Да, Джексон не мог пожаловаться на плохую реакцию: он извернулся и бросился в сторону прежде, чем ее отец успел нажать на спуск второй раз, приняв его за Ноа. Сам детектив лежал ничком, прикрывая ее своим телом. На отца уже навалился целый рой агентов Безопасности, и он рухнул под весом их тел. Толпа совершенно обезумела, визжа и тесня цепочку охранников. У Джины звенело в ушах.

— Хочу получить свое лицо обратно, — буркнул Скитер, поднимаясь на ноги.

Джина молча зажмурилась, слишком усталая, чтобы шевелиться. Впрочем, она и не смогла бы этого сделать под весом Ноа.

— Идем, детка, — донесся до нее наконец голос Ноа. — Надо делать официальное заявление, дать показания.

— Угу…

Охранники уже помогали им встать, окружив живым барьером в пять человек толщиной, выводя из опасной зоны, усаживая в ожидавший бронированный фургончик. Скитер поднялся сам и шел следом. Сквозь оглушительный рев толпы прорвался еще один потрясенный вопль:

— Йанира Кассондра!

Джину и Ноа втолкнули в фургон. Скитер сел следом и оглянулся наверх, на входящих сквозь Врата Йаниру и членов ее семьи. Девочки сидели на полу платформы, широко раскрыв перепуганные глаза. Водитель врубил сирену, и фургончик рванул вперед, по Общему залу, увозя их от этого безумия. Йанира наклонилась вперед, обнимая напуганных девочек, а Маркус обнимал ее за плечи. Джина встретилась взглядом с Кассондрой, и на глаза ее навернулись слезы. Что ж, по крайней мере Йанира вернулась домой. Кассондру и ее семью с радостью примут люди, любившие их. У Джины не осталось в мире никого, кто заботился бы о ней. Ни души. Кроме ее нерожденного ребенка.

И Ноа Армстро.

Джина облокотилась на поджатые колени, закрыла лицо руками и расплакалась. Добро пожаловать домой, Джина… Добро, черт подери, пожаловать домой.

* * *

Четверть часа спустя Джина поведала всю свою историю набившемуся в кабинет руководству станции, офицерам Интерпола и целому отряду зловещих агентов МВСГ. Джина ни за что бы не вынесла этого, дрожа и запинаясь, когда бы не присутствие и поддержка Ноа. Ее отец спал в тюремной камере, напичканный транквилизаторами и под усиленной охраной. Скитер Джексон подтвердил под присягой показания Джины. Марго Смит и ее дед, Кит Карсон, тоже дали показания. Когда с предварительным допросом было покончено, Скитер передал следователям диски из своего лага с записью признания Гидеона Гатри в том, что он выдавал себя за Сида Кедермена с целью убийства Джины и Ноа.

Последовавшее за этим потрясенное молчание первой нарушила агент Инга Киркегард, руководитель группы МВСГ.

— Мне хотелось бы начать с благодарности за то мужество, которое проявили вы все. Вы спасли множество человеческих жизней, ликвидировали крупнейшую международную террористическую организацию, вскрыли позорную связь организованной преступности с представителями власти, а также спасли от закрытия эту станцию. Не говоря о том, что избавили мир от Джека-Потрошителя. И это удалось вам ценой минимальных потерь, что само собой удивительно, учитывая деятельность адептов культа Потрошителя.

Уголок ее рта едва заметно дернулся, когда она наклонила голову в сторону Кита в знак признания его заслуг. О его роли в произошедших на станции событиях Джина уже узнала по дороге в кабинет управляющего станцией.

Взгляд Киркегард сделался холоднее, когда она повернулась к Джине.

— Должна заметить, ваши действия заслуживают совершенно иной оценки. Я боюсь даже перечислить все законы и правила путешествий во времени, которые вы нарушили в этой невероятной ситуации. Впрочем, я полагаю, что большую часть обвинений можно будет снять, поскольку совершенно очевидно, что вы и мистер Армстро действовали в порядке самозащиты, застрелив посланных за вами наемных убийц. Однако это дело все-таки подлежит разбирательству, поскольку убийства совершены в Нижнем Времени.

В свете множества смягчающих обстоятельств я рекомендовала бы не выдвигать против вас официальных обвинений, ограничившись административным разбирательством. Полагаю, штрафы вам не грозят. Это же относится ко всем проживающим на станции, принимавшим участие в усилиях по спасению вас и мистера Армстро. Далее, сенатор Кеддрик выдвинул в адрес руководства этой станции ряд обвинений, — продолжала Киркегард, поворачиваясь к Буллу Моргану и Ронише Аззан. — Внимательно изучив эти обвинения, равно как и встречные обвинения, выдвинутые мистером Карсоном, наша группа официально снимает все обвинения по уголовным статьям, изначально выдвинутые против вас сенатором. Данные обвинения явно являются частью той кампании по обману общественного мнения, которая играла главную роль в противозаконных действиях сенатора. В первую очередь это относится к тому, в чем он обвинял вас, мистер Морган.

Судя по выражению лица управляющего станцией, с широких плеч его свалилась немалая тяжесть. Булл Морган опустился в свое массивное кресло и сдвинул свою сигару в угол рта.

— Премного обязан.

Киркегард кивнула:

— Мисс Аззан заслуживает особой благодарности от Междувременного Суда за безукоризненные действия во время множества критических ситуаций, поразивших эту станцию за короткий промежуток времени, пока мистер Морган был отстранен от руководства и помещен под арест. Мы особо признательны также мистеру Карсону, — она с уважением посмотрела на всемирно известного отставного разведчика времени, — за спасение сотен жизней и восстановление нормальной экономической деятельности станции, которого он добился своим оригинальным решением проблемы, связанной с Потрошителем. Задержанные вами и вашими помощниками члены культа Потрошителя будут отвечать перед судом по всей строгости законов Верхнего Времени. Равно как сенатор Кеддрик и мистер Гатри.

Она повернулась к Скитеру Джексону, который напряженно выпрямился и судорожно сглотнул.

— Нам стало известно, что вы, мистер Джексон, обладатель… скажем так, неоднозначной биографии. Мы обнаружили ряд старых уголовных дел и жалоб потерпевших, имевших отношение к вашей деятельности на протяжении нескольких последних лет.

По лбу несчастного Скитера катились крупные капли пота. Кит Карсон резко подался вперед, и взгляд его, прежде отсутствующий, вдруг сделался угрожающим. Джина сжалась, радуясь про себя, что не она служит мишенью гнева Кита Карсона. Агент Киркегард тоже покосилась на Кита, потом чуть заметно улыбнулась.

— Но с учетом той неоценимой роли, которую мистер Джексон сыграл в разрешении этого дела, а также оценки его характера, единогласно поддержанной всеми вами, я полагаю, что Междувременной Суд проголосует за полную амнистию по всем упомянутым делам.

Напряжение так резко отпустило Скитера, что Джина испугалась, не лишится ли он чувств.

— Я предложила бы вам, мисс Кеддрик и мистер Армстро, задержаться на ВВ-восемьдесят шесть на некоторое время. До тех пор пока всех членов организации мистера Гатри не задержат и не осудят, эта станция, несомненно, является для вас самым безопасным местом. МВСГ и Интерпол способны, я полагаю, обеспечить более жесткие меры проверки всех лиц, проходящих на эту станцию из Нью-Йорка. Разумеется, вам придется дать показания суду, но я подозреваю, вы предпочтете сделать это здесь в соответствии с положениями программы защиты свидетелей.

Джина пожала плечами.

— Не имею возражений.

Слова агента МВСГ вызвали у Ноа легкую улыбку:

— Мой опыт жизни в Лондоне позволяет мне сменить карьеру и предлагать свои услуги в качестве гида во времени.

Кит вдруг усмехнулся, заставив всех вздрогнуть.

— Я бы сказал, в этой сфере деятельности у вас неплохие перспективы. Гренвилл Бакстер всегда будет счастлив найти гидов, умеющих бесследно растворяться в Нижнем Времени.

Улыбка Армстро сделалась почти ослепительной.

— Признаюсь, в этом аспекте я профессию гида еще не рассматривал.

— А вы рассмотрите. Я посоветую Баксу позвонить вам. Вы, разумеется, остановитесь в «Замке Эдо» до тех пор, пока вам не подберут квартиру в Жилом секторе. Номер в пентхаусе. И даже не пытайтесь спорить. Я делаю это себе в удовольствие.

— Спасибо, — тихо произнесла Джина. — Я даже не знаю, что могла бы сделать или сказать, чтобы выразить вам всю свою признательность. Вы спасли жизнь нам всем. Мой отец — негодяй и мерзавец, но я не забуду, в каком долгу перед вами. Никогда.

— И я тоже, — послышался рядом голос Ноа. — И я подозреваю, мистеру Джексону не терпится получить обратно свое собственное лицо. Особенно после того, как он чуть не получил пулю, предназначавшуюся мне. Даже дважды.

— Ну раз уж вы сказали… — ухмыльнулся Скитер. На этом официальная часть завершилась. Булл Морган налил всем по рюмке, а потом все набились в лифт. Рука Ноа легла на плечо Джине, и они стояли так, зажатые в углу. Она благодарно склонила голову на плечо детективу; на нее разом навалилась такая усталость, что она боялась, как бы не уснуть прямо так, стоя.

— Малькольм все еще в лазарете, — говорил Кит, — но врачи уже не тревожатся на его счет. Они говорят, что он идет на поправку.

— Слава Богу, — выдохнула Марго.

— Кстати, если тебе это интересно, — усмехнулся Кит, — у меня тут есть одна работенка для тебя. Через несколько недель. Хорошая проверка твоих навыков разведчика.

— А что, разве Потрошителя недостаточно? — надулась она, заставив улыбнуться даже Джину.

— Ну, — пожал плечами Кит, — пока ты там гонялась за Джеком-Потрошителем, у нас тут отворились новые, довольно крупные Врата.

— Правда? — У нее перехватило дыхание. — Ты правда собираешься послать меня на их разведку? Он покачал головой:

— Извини, малышка. Это уже сделал Рипли Снид. — Вспыхнувшая в ней надежда разом поугасла. — Но там довольно занятно. Во всяком случае, там тебе найдется хорошая работа. Настоящий контрольный экзамен перед началом полевой работы.

Марго снова едва не захлебнулась, забыв про битком набитый лифт.

— Контрольный экзамен? — выпалила она чуть слышно, задыхаясь от волнения. — Ты хочешь сказать, что потом разрешишь мне работать разведчиком?

Он усмехнулся.

— Если ты его выдержишь. И даже так никакой работы в одиночку. Будете работать вдвоем с Малькольмом, или я тебя никуда не отпущу. Впрочем, на эту контрольную работу я отправлюсь с тобой сам. По крайней мере за этими Вратами тебе не придется думать о том, чтобы пасти туристов. Бакс уже согласился. Первые несколько месяцев никого, кроме ученых и разведчиков.

— Так куда эта штука ведет? — с опаской спросила Марго.

— В Чикаго. В тысяча восемьсот семьдесят первый год. Джина невольно заинтересовалась этим. В свое время она ведь проходила историю Америки, так что покопалась в памяти… Что такого особенного случилось в Чикаго в 1871 году?

Однако Марго уже сосредоточенно прищурилась.

— В семьдесят первый? В какой месяц?

— Октябрь, — ухмыльнулся Кит.

Марго восторженно округлила глаза.

— Правда? Ядрена вошь! Когда мы отбываем?

— Через четыре недели. Ты бы засела за книги, малышка.

— А то!

Тут Джина не вытерпела.

— Простите меня за любопытство, но куда вы собрались? Что такого особенного случилось в Чикаго в октябре тысяча восемьсот семьдесят первого года?

— Ну, мисс Кеддрик, — улыбнулся Кит, — мы с моей внучкой намерены выяснить, действительно ли корова миссис О'Лири стала причиной Большого Чикагского Пожара.

Глаза у Джины расширились. Скитер ухмылялся. Рядом слышался смех Ноа.

— Мне кажется, — пробормотала Джина, тоже начиная невольно улыбаться, — что жизнь на Вокзале Времени номер восемьдесят шесть обещает стать очень интересной…

Она решила наслаждаться каждой ее минутой.

Эпилог

В четыре часа утра девятого ноября 1888 года установленные группой наблюдателей в маленькой комнатке дома номер тринадцать по Миллерс-корт видеокамеры запечатлели жестокое убийство Мэри Келли, совершенное Джеймсом Мейбриком. В восемь часов утра эти же камеры запечатлели появление повитухи, известной тем, что она делала подпольные аборты попавшим в беду девушкам. Женщина отворила дверь ключом, который Мэри Келли забрала у Джозефа Барнетта после того, как они поссорились, и он уехал от нее.

Перепуганная повитуха, поскользнувшаяся и упавшая прямо в лужу крови, переоделась в одно из платьев Мэри Келли, накинула ее шаль, а свои платье и платок сожгла в печке перед уходом. Она была слишком потрясена и напугана, чтобы идти в полицию или хотя бы звать на помощь. Кроме того, сделав это, ей пришлось бы объяснять причину своего прихода, а это грозило бы ей тюремным заключением. Миссис Каролина Максвелл, соседка Мэри по Миллерс-корт, видела повитуху выходящей из комнаты Келли и приняла ее за саму Мэри Келли, введя полицию в заблуждение своими искренними показаниями, что она видела Мэри Келли живой в восемь утра.

Лондонская полиция так и не раскрыла дела Потрошителя и не произвела ареста обвиняемого, хотя в качестве подозреваемых называлось много имен. Это дело погубило карьеру Чарльза Уоррена как верховного комиссара полиции. Одновременно оно породило массовое движение за общественные реформы, имеющие целью ликвидацию тех ужасающих социальных условий, в которых обитали жертвы Потрошителя — равно как миллион с лишним других душ. Джеймс Мейбрик умер следующей весной от острого отравления мышьяком. Суд признал виновной его совершенно непричастную к этому вдову-американку, несчастная связь которой с мистером Брирли сделалась общественным достоянием. Решение суда потрясло всю Англию, а госдепартамент США выступил по этому поводу с нотой протеста. Флори Мейбрик отсидела в тюрьме пятнадцать лет за убийство, которого не совершала, после чего вернулась в Штаты, сменила имя и тихо доживала свой век, так и не догадавшись, что была замужем за Потрошителем и что жила в доме, который построил Джек.

Джим Батчер Гроза из преисподней

Глава 1

Я услышал шаги почтальона за дверью моего офиса на полчаса раньше обычного. Какие-то не такие шаги. Он топал громче, веселее и насвистывал на ходу. Новенький. Он свистел до тех пор, пока не остановился перед дверью, и тут замолчал на пару секунд. Потом засмеялся.

Потом постучал.

Я поморщился. Почту мне кидают в щель для газет, если только это не заказная корреспонденция. Заказной корреспонденции ко мне приходит совсем немного, и каждый раз это какая-нибудь гадость. Я вылез из кресла и отворил дверь.

Новый почтальон, руками, ногами и выцветшей, лысеющей башкой смахивавший на баскетболиста, хихикал, глядя на мою дверную табличку. Потом повернулся ко мне и ткнул в нее оттопыренным большим пальцем.

— Это у вас такая шутка, да?

Я перечитал табличку (бывает, мне ее меняют время от времени) и мотнул головой.

— Нет. Это серьезно. Будьте добры, дайте мою почту.

— Ну, блин. Это что, типа там, вечеринки, зрелища и все такое? — он заглядывал через мое плечо в офис, будто ожидая увидеть там белого тигра или, возможно, игриво одетых ассистенток.

Я вздохнул — мне не хотелось новых насмешек — и потянулся за конвертом у него в руке.

— Нет, ничего такого. Я не развлекаю на вечеринках.

Он отвел руку назад, с любопытством склонив голову набок.

— Тогда чего? Кто-нибудь, типа, предсказатель будущего? Типа, карты и хрустальные шары?

— Нет, — сказал я ему. — Я не экстрасенс, — и потянул за край конверта. Он не отпускал.

— Раз так, тогда кто?

— Что написано на табличке?

— Тут написано: «Гарри Дрезден, чародей».

— Это я и есть, — подтвердил я.

— Настоящий чародей? — спросил он, ухмыляясь, словно ожидая подтверждения того, что все это шутка. — Заклинания, зелья? Демоны и заговоры? Хрупок в кости и скор на гнев, да?

— Не слишком хрупок, — я выдернул конверт у него из руки и выразительно покосился на его планшет. — Позвольте, я распишусь в получении.

Ухмылка сбежала с его лица, и он нахмурился. Потом сунул мне планшет, чтобы я черкнул на нем закорючку за письмо (очередное напоминание от домовладельца насчет арендной платы).

— Зануда вы, вот вы кто, — буркнул он, забирая у меня планшет. — Приятного дня, сэр.

Я смотрел ему вслед, пока он уходил.

— Обычная история, — пробормотал я и захлопнул дверь.

Меня зовут Гарри Блекстоун Копперфилд Дрезден. Можете колдовать с моим именем — за последствия не отвечаю. Я чародей. Я занимаюсь своим делом в однокомнатном офисе неподалеку от центра Чикаго. Насколько мне известно, я единственный открыто практикующий профессиональный чародей в этой стране. Можете найти меня в телефонной книге в разделе «Чародеи». Хотите верьте, хотите нет, но я там один. Мое объявление выглядит так:

ГАРРИ ДРЕЗДЕН — ЧАРОДЕЙ

Розыск пропавших вещей. Паранормальные Расследования.

Консалтинг. Советы.

Разумные цены.

Никаких Приворотных Зельев, Бездонных Кошельков,

Вечеринок и Прочих Развлечений.

Вас удивит, сколько людей звонит мне только затем, чтобы спросить, серьезно ли я все это. Впрочем, повидай вы с мое, знай вы с мое, вас удивило бы, как это кто-то вообще может не верить в то, что все это серьезно.

Конец двадцатого столетия и начало нового тысячелетия стали свидетелями ренессанса в том, что касается общественного интереса к паранормальным явлениям. Оккультизм, проклятия, вампиры — ну, сами знаете. Люди до сих пор не относятся к ним серьезно, но всего, чего нам наобещала Наука, приходится ждать до сих пор. Болезни никуда не делись. Голод никуда не делся. Насилие, преступность, войны — все это никуда не делось. В общем, несмотря на прогресс техники, положение дел изменилось не настолько, как все ждали и надеялись.

Наука, главная религия двадцатого века, стала ассоциироваться с образами взрывающихся космических челноков, детей-уродов и поколением равнодушных американцев, доверивших дело воспитания своих детей телевидению. Люди ждали чего-то — думаю, они сами не знали, чего именно. И хотя они снова начали открывать глаза на мир магии и волшебства, все это время существовавший рядом с ними, они все еще думают, что я — такая оригинальная шутка.

Как бы то ни было, месяц выдался вялый. Скорее даже пара вялых месяцев. Сомнительно, чтобы арендную плату за февраль я заплатил раньше десятого марта… а может, и позже, если мне не подвернется работы.

Последнее дело, которым я занимался, имело место на прошлой неделе, когда я летал в Брентон, штат Миссури, обследовать дом кантри-певца, в котором предположительно завелись привидения. Их там не обнаружилось. Клиенту этот мой ответ не понравился, и еще меньше понравилось мое предложение отказаться от приема возбуждающих жидкостей, заняться хоть немного физическими упражнениями и сном, и посмотреть, не поможет ли это в большей степени, нежели экзорсизм. Мне оплатили дорожные расходы и час работы, и я улетел обратно с ощущением того, что выполнил свою работу честно, законно и на редкость невыгодно. Позже до меня дошли слухи, что он нанял бойкого оккультиста, чтобы тот приехал к нему и устроил церемонию с курением благовоний и черными огнями. Бывают же люди.

Я дочитал роман в бумажной обложке и бросил его в ящик с надписью «ВЫПОЛНЕНО». В картонной коробке рядом с моим столом валялась целая куча читанных и выброшенных книжек с мятыми страницами и погнутыми корешками. Я жить не могу без книг. Я как раз созерцал груду непрочтенных книг, раздумывая, какую бы взять следующей с учетом того, что делать все равно нечего, когда зазвонил телефон.

Я покосился на него не без опаски. Мы, чародеи, вообще жутко боимся подвоха. После третьего звонка, когда я решил, что не покажусь звонящему слишком нетерпеливым, я снял трубку и сказал: «Дрезден».

— О… Это, гм, Гарри Дрезден? То есть, э… чародей? — она говорила извиняющимся тоном, словно боясь меня оскорбить.

Нет, подумал я. Это Гарри Дрезден, э… ротозей. Гарри-чародей сидит этажом ниже.

Быть ворчливым — прерогатива чародеев. Но никак не независимых консультантов, запаздывающих с арендной платой. Поэтому, вместо того, чтобы сказать что-нибудь умное, я сказал женщине в трубке: «Да, мэм. Чем могу быть полезным сегодня?»

— Я, гм… — произнесла она. — Я, ну, не знаю. Я кое-что потеряла, и мне показалось, вы могли бы мне помочь.

— Поиск потерянных вещей — моя специальность, — согласился я. — Что я должен искать?

Последовала нервная пауза.

— Моего мужа, — ответила она. Голос ее звучал чуть хрипло, словно у чирлидерши по окончании долгого матча; впрочем, в нем ощущался достаточный вес прожитых лет, чтобы определить ее как взрослую.

Брови мои против воли поползли вверх.

— Знаете, мэм, я, в общем-то, не специалист по поиску пропавших людей. Вы связывались с полицией или частным детективом?

— Нет, — быстро ответила она. — Нет, они не могут. То есть, не связывалась. Ох, черт, все это так запутано. Не телефонный разговор. Простите, что я отнимала у вас время, мистер Дрезден.

— Подождите-ка, — так же быстро сказал я. — Извините, вы не назвали себя.

Последовала еще одна нервная пауза, словно она сверялась с какими-то письменными заметками, прежде чем ответить.

— Зовите меня Моникой.

Люди, наслушавшиеся всяких баек про чародеев, не любят называть нам своих имен. Они уверены, что, если они назовут чародею свое имя, тот может использовать его против них самих. Честно говоря, они правы.

Мне пришлось изо всех сил казаться вежливым и безобидным. Она вот-вот готова была из чистой нерешительности повесить трубку, а мне нужна была работа. Может, мне и удастся отыскать этого типа, если я постараюсь как следует.

— О'кей, Моника, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно мелодичнее и дружелюбнее. — Если вы считаете, что ваша ситуация носит деликатный характер, вы могли бы приехать ко мне в офис и рассказать о ней. Если обнаружится, что я могу помочь вам лучше, чем кто-то другой, я сделаю это, а если нет, я направлю вас к кому-нибудь, кто, на мой взгляд, поможет вам лучше, — я оскалился, изображая улыбку. — Совершенно бесплатно.

Должно быть, именно это «бесплатно» ее и доконало. Она согласилась ехать ко мне прямо сразу же и сказала, что будет через час. То есть, примерно в полтретьего. У меня еще оставалось в запасе достаточно времени, чтобы выйти, пообедать и не спеша вернуться в офис встречать ее.

Телефон зазвонил почти сразу же, как я положил трубку, заставив меня подпрыгнуть. Я уставился на него. Не доверяю я электронике. Все, сработанное по окончании сороковых годов, вызывает у меня подозрение — и, похоже, я тоже не пользуюсь у этих штуковин особенной любовью. Ну, сами понимаете: у радио, телефонов, авто, ТВ, видео — никто из них не желает вести себя со мной как положено. Я даже авторучками не люблю пользоваться.

Я защебетал в трубку с той же фальшивой радостью, с которой завлекал Монику Пропавший-Муж.

— Дрезден слушает. Чем могу помочь?

— Гарри, ты мне нужен в «Мэдисоне» через десять минут. Можешь приехать? — голос на том конце провода тоже был женским, но спокойным, холодно-деловитым.

— Ба, лейтенант Мёрфи, — проворковал я, буквально захлебываясь в патоке. — Я тоже ужасно рад вас слышать. Так давно не виделись… Спасибо, все здоровы. А как ваша семья?

— Брось, Гарри. У меня тут пара трупов, и мне нужно, чтобы ты посмотрел, что и как.

Я мгновенно протрезвел. Кэррин Мёрфи работала начальником отдела специальных расследований центра Чикаго, сиречь была уполномочена Департаментом Полиции расследовать любые преступления, представляющиеся необычными. Нападения вампиров, бесчинства троллей, похищения детей феями плоховато вписываются в полицейские протоколы — и в то же время на людей нападают, младенцев крадут, с собственностью тоже происходят всякие неприятности. Надо же кому-то за этим приглядывать.

В Чикаго, да и в его окрестностях, таким человеком была Кэррин Мёрфи. А я служил в качестве ее архива сведений обо всей ходячей нечисти — то есть подрабатывал платным консультантом Департамента. Но чтобы два трупа? Две смерти, причиненные неизвестным образом? Ни с чем подобным я еще не сталкивался.

— Ты где? — спросил я.

— На Десятой, отель «Мэдисон», седьмой этаж.

— Всего пятнадцать минут ходу от моего офиса, — заметил я.

— Значит, ты можешь быть здесь через пятнадцать минут. Отлично.

— Гм, — запнулся я и покосился на часы. Моника Без-Фамилии будет здесь чуть больше, чем через сорок пять минут. — У меня тут вроде как деловая встреча.

— Дрезден, у меня тут вроде как пара трупов без зацепок и подозреваемых, в то время как убийца разгуливает на воле. Твоя встреча может подождать.

Мое настроение вдруг улучшилось. Такое тоже случается время от времени.

— Вообще-то не может, — сказал я. — Но я тебе вот что скажу: я подскочу, посмотрю, что там у вас, и успею вернуться к намеченному времени.

— Ты успел пообедать? — спросила она.

— Что?

Она повторила вопрос.

— Нет, — ответил я.

— И не нужно, — последовала пауза, а когда она заговорила снова, голос ее показался не совсем здоровым. — Тут погано.

— Насколько погано, Мёрф?

Голос ее смягчился, и это напугало меня больше, чем лужи крови. Мёрфи по природе крепкая девушка и гордится тем, что никогда не выказывает слабости.

— Правда, погано, Гарри. Пожалуйста, не задерживайся. Отделу особых преступлений не терпится наложить на это дело свои лапы, а я знаю, как ты не любишь, чтобы кто-то возился на месте, пока ты не осмотрел его хорошенько.

— Иду, — сказал я ей и, действительно, встал и натянул куртку.

— Седьмой этаж, — напомнила она мне. — До встречи.

— О'кей.

Я выключил свет в кабинете, вышел, запер за собой дверь и нахмурился. Я слабо представлял себе, сколько времени займет осмотр Мёрфиных трупов, но мне очень не хотелось пропускать разговор с Моникой Не-Задавайте-Вопросов. Поэтому я снова отпер дверь, взял листок бумаги, карандаш и написал:

Вышел ненадолго. Вернусь к 2:30. Дрезден.

Покончив с этим, я спустился по лестнице. Я редко пользуюсь лифтом, хотя офис мой расположен на пятом этаже. Как я уже говорил, я не доверяю машинам. Они вечно ломаются как раз тогда, когда нужны мне.

И еще. Будь я кем-то, кто использует магию, чтобы убивать разом двоих, и если бы я не хотел, чтобы меня поймали, я бы уж постарался устранить единственного в этом городе практикующего чародея, сотрудничающего с полицией. В этом свете шансы выжить на лестнице представляются мне значительно выше, чем в тесной коробке лифта.

Параноик? Возможно. Но даже если вы параноик, это не значит, что какой-нибудь невидимый демон не хочет выесть вам лицо.

Глава 2

Кэррин Мёрфи ждала меня перед входом в «Мэдисон». Мы с Кэррин являем собой образцовый пример разительного контраста. Я высок и худ; она маленького роста и плотного телосложения. У меня темные волосы и глаза; она щеголяет светлыми кудряшками и младенчески-голубыми глазами в духе Ширли Темпл. Мое лицо худощаво и угловато, с крючковатым носом и острым подбородком; ее — округло и гладко, с правильным носиком, которому позавидовала бы любая чирлидерша.

Погода стояла свежая, ветренная, как и положено в марте, так что она одела длинное пальто поверх брючной пары. Мёрфи никогда не носит платьев, хотя я подозреваю, что ноги у нее стройные и мускулистые как у гимнастки. Она сложена для действия, и пара кубков за победы в состязаниях по айкидо, стоящих у нее в кабинете подтверждают это. Волосы ее, остриженные на уровне плеч, развевались на весеннем ветру. Сережек она тоже не надела, а количество и качество макияжа заставляло вообще усомниться в его наличии. В общем, она походила скорее на любимую тетушку или заботливую мамочку, нежели на закаленного, специализирующегося на убийствах детектива.

— У тебя что, Дрезден, других курток нет? — спросила она, едва я приблизился на расстояние оклика. Перед входом здания, явно нарушая все правила парковки, стояло несколько полицейских машин. На полсекунды она встретилась со мной взглядом, потом быстро отвела глаза в сторону. Надо отдать ей должное. Это совершенно безопасно, если только вы не делаете этого дольше нескольких секунд, но я уже привык к тому, что все, кому известно мое ремесло, избегают смотреть мне в лицо.

Я опустил взгляд на свою черную брезентовую ветровку с тяжелым капюшоном, водонепроницаемыми швами и рукавами, достаточно длинными для моих лапищ.

— Чем тебе эта не нравится?

— Она годна только для съемок в «Эльдорадо».

— И что из этого?

Она фыркнула — совершенно неделикатный звук для такой миниатюрной женщины — и, резко повернувшись на каблуках, зашагала к дверям отеля.

Я догнал ее и пошел чуть впереди.

Она убыстрила шаг. Я тоже. Набирая скорость, мы спешили наперегонки к двери, разбрызгивая оставшиеся после ночного дождя лужицы на асфальте.

Мои ноги все-таки длиннее, так что я оказался у двери первым. Я распахнул ей дверь и галантным жестом пригласил ее заходить. Это наш давний поединок. Возможно, мои манеры устарели, но я придерживаюсь старых взглядов. Я считаю, что мужчины должны относиться к женщинам не просто как к человеческим особям, уступающим им ростом и силой, но зато с бюстом. Если не согласны, можете попробовать меня переубедить. Мне доставляет удовольствие обращаться с женщиной как с леди, открывать перед ней дверь, платить за разделенный со мною обед, дарить цветы — и т. д., и т. п.

Это до чертиков раздражает Мёрфи, которой пришлось зубами и когтями прорываться к ее нынешнему положению в борьбе с самыми крутыми мужиками в Чикаго. Она смерила меня, почтительно удерживавшего дверь, свирепым взглядом; впрочем, были в этой ярости и какие-то благодарность, облегчение. Сегодня она находила в этом, обыкновенно раздражающем ее ритуале какое-то странное, непонятное мне утешение.

Черт, да что у них там, на седьмом этаже?

Мы поднимались на лифте молча. Мы достаточно давно знали друг друга, чтобы это молчание не казалось нам гнетущим. Я хорошо чувствую настроения Мёрфи — такое вырабатывается у меня с каждым, с кем имею дело достаточно долго. Уж не знаю, чем считать эту мою способность: естественной или сверхъестественной.

Мои инстинкты говорили мне, что Мёрфи напряжена, натянута как рояльная струна. Она не позволяла этим чувствам проявляться на лице — и все равно это ощущалось: в положении шеи и плеч, в застылости спины.

А может, я просто проецировал на нее свои эмоции. Замкнутое пространство лифта меня немного нервирует. Я облизнул губы и огляделся по сторонам. Наши с Мёрфи тени падали на пол кабины, и казалось, будто это мы сами распластаны там. Было в этом что-то такое, тревожащее, что я постарался отмести как игру нервов. Спокойно, Гарри, спокойно.

Лифт замедлил ход, и она резко втянула в себя воздух — и еще раз, пока двери не отворились, словно собиралась задержать дыхание на все то время, что мы будем находиться на этом этаже.

У крови свой, особенный запах — чуть липкий, почти металлический — и запах этот ударил в нос, стоило дверям отвориться. Мой желудок слегка напрягся, но я мужественно сглотнул слюну и следом за Мёрфи зашагал по коридору. Двое копов пропустили меня, не требуя показать ламинированную карточку, выданную мне городскими властями. Ну, конечно, вряд ли у Департамента Полиции даже такого большого города, как Чикаго, числится толпа консультантов. Возможно, меня и не так сложно узнать, и все же… Непрофессионально, ребята. Непрофессионально.

Мёрфи вошла в номер первой. Запах крови сделался гуще, но за первой дверью не обнаружилось ничего такого. Помещение выглядело как обычная гостиная относительно дорогого номера: красные с золотом тона, словно заимствованные из старого, конца тридцатых годов фильма, дорогие на вид, но в чем-то фальшивые. Кресла были обиты дорогой, темной кожей, а ноги утопали в толстом, ржаво-охристого цвета ковре. Бархатные шторы были задернуты, и в комнате казалось темно, несмотря на то, что все лампы горели. В общем, здесь как-то не хотелось сидеть и читать. Из-за двери справа от меня доносились голоса.

— Подожди здесь минуту, — сказала мне Мёрфи и прошла через эту дверь в соседнюю комнату — судя по всему, спальню.

Я побродил немного по гостиной, прищурившись — изучая обстановку. Кожаный диван. Два кожаных кресла. Стерео и телевизор — развлекательный центр в скорлупе из черного пластика. Бутылка шампанского в ведерке, на треть заполненном водой; всего несколько часов назад это был еще лед. Два пустых стакана рядом. На полу валялся лепесток красной розы, совершенно неуместный на этом ковре (как, впрочем, и все остальное в этой комнате).

В стороне, под одним из кожаных кресел, лежал кусок шелковой ткани, я нагнулся и осторожно, чтобы ничего не задеть, приподнял кожаный чехол кресла. Пара черных шелковых трусиков, маленький треугольничек с кружевами по углам. Одна из ленточек была порвана, словно трусы сдирали второпях. Извращенцы.

Стереосистема была высший класс, хотя и не самой престижной марки. Я достал из кармана карандаш и ткнул ластиком в кнопку «PLAY». Мягкая, чувственная музыка наполнила помещение: сочные басы, сдержанные ударные, вокал без слов, тяжелое женское дыхание на заднем плане…

Мелодия продолжалась еще несколько секунд, потом оборвалась и началась снова. И еще раз, и еще.

Я поморщился. Я уже говорил, что оказываю подобный эффект на технику. Должно быть, это как-то связано с моей профессией чародея, с необходимостью пользоваться магическими энергиями. Чем сложнее и современнее устройство, тем больше вероятность того, что в нем что-то испортится при моем приближении. Копировальную машину я могу угробить за пятьдесят шагов.

— Сюита любви, — послышался мужской голос, растянувший «сюиту» до «суиииииты». Ну и что скажете, мистер Мужик?

— Привет, детектив Кармайкл, — отозвался я, не оборачиваясь. Высокий, чуть гнусавый голос Кармайкла трудно с кем-то спутать. Он работает в паре с Мёрфи и имеет амплуа постоянного скептика, пребывающего в твердом убеждении, что я не более чем шарлатан, сосущий из города его трудовые деньги. — Трусы вы как, оставили, чтобы забрать потом себе, или просто проглядели? — я повернулся и посмотрел на него. Он был невысок, страдал ожирением и облысением, с покрасневшими глазами и бесхарактерным подбородком. Он щеголял мятой курткой, а на галстуке его имели место жирные пятна — впрочем, и то, и другое намеренно маскировало острый ум. Он толковый коп, Кармайкл, а уж в выслеживании убийц он выкладывается на все сто.

Он обошел кресло и заглянул под него.

— Неплохо, Шерлок, — буркнул он. — Но это так, разминка. Подождем, пока вы не увидите главного зрелища. Ведерко я для вас приготовил, — он повернулся и заткнул съехавший с катушек CD-вертак ластиком собственного карандаша.

Я выпучил на него глаза, показывая, как мне страшно, обогнув его, прошел в спальню и сразу же пожалел об этом. Я смотрел, фиксировал в уме детали, а сам тем временем изо всех сил захлопывал в своей голове дверку в ту часть сознания, которая начала визжать с первого же моего шага через порог этой комнаты.

Должно быть, они умерли вечером накануне, так как успели окоченеть. Оба так и остались в постели: она — верхом на нем, откинувшись назад, прогнув спину словно танцовщица, картинно выставив великолепную грудь вперед и вверх. Он вытянулся под ней — стройный, мускулистый мужчина; пальцы рук его крепко вцепились в скомканную простыню. Будь это эротической фотографией, за нее можно было бы огрести неплохие деньги.

Если не считать того, что грудная клетка у обоих словно вывернулась наизнанку с левой стороны, и ребра торчали сквозь кожу зубастыми, изогнутыми кинжалами. Артериальная кровь выплеснулась из их тел аж до зеркала на потолке вперемешку с комками губчатой, желеобразной массы — всем, что осталось от их сердец. Подойдя поближе, я запросто мог заглянуть им внутрь. Я обратил внимание на посеревшую плоть левых легких и сломы ребер — какая-то сила разорвала их изнутри.

И детонатором явно послужила эротическая энергия.

Кровать стояла посреди помещения, являясь в нем главным элементом. Оформление спальни перекликалось с гостиной: обилие красного, много бархатной ткани — даже, пожалуй, перебор, если только не смотреть на все это при свечах. Свечи, само собой, тоже имелись — в канделябрах у стены — только прогорели до конца и давным-давно погасли.

Я подошел еще ближе к кровати и обошел ее вокруг. Ковер хлюпал под ногами. Маленькая, визжащая часть моего мозга, вроде бы надежно захлопнутая на дверку самоконтроля и закалки, продолжала верещать. Я старался не обращать на нее внимания. Честно старался. Но боялся, что, если не выйду из этой комнаты, и очень быстро, то начну плакать как малолетняя девчонка.

Поэтому я старался фиксировать детали как можно быстрее. Женщине было лет двадцать с небольшим, она находилась в великолепной форме. По крайней мере, мне казалось, что была в великолепной форме до того как. Утверждать этого наверняка я не мог. Коротко, под мальчика подстриженные каштановые волосы показались мне крашеными. Глаза остались полуприкрытыми, так что ничего определенного про их цвет я сказать не смог, разве что они определенно не темные. Может, зеленоватые?

Мужчина лет сорока обладал телосложением, какое достигается лишь постоянными упражнениями. На правом бицепсе его красовалась татуировка: наполовину прикрытый простыней крылатый дротик. На костяшках пальцев виднелись шрамы, старые, но глубокие, и еще один, в нижней части живота — зловещий, узкий, корявый. По виду, от ножевого ранения.

Одежда валялась раскиданной вокруг:мужской костюм-двойка, небольшая тряпочка, имевшая означать черное платье, и пара шлепанцев. У стены аккуратно стояли две так и не открытых дорожных сумки; возможно, туда их поставил портье.

Я поднял взгляд. Мёрфи с Кармайклом молча смотрели на меня.

Я пожал плечами.

— Ну? — спросила, наконец, Мёрфи. — Так в этом замешана магия или нет?

— Или магия, или неслыханно потрясающий секс, — ответил я.

Кармайкл фыркнул.

Я тоже чуть усмехнулся — и этого вполне хватило, чтобы визжащая часть моего мозга вырвалась из-за двери, за которой я ее держал взаперти. Желудок мой подпрыгнул, напрягся, и я опрометью бросился из комнаты. Кармайкл, благослови Господи его добрую душу, не соврал. За дверью и правда стояло ведерко из нержавейки. Я рухнул перед ним на колени, и меня вывернуло наизнанку.

Мне потребовалось всего несколько секунд, чтобы снова совладать с собой — но возвращаться в спальню у меня не было ни малейшего желания. Впрочем, все, что меня там интересовало, я уже высмотрел. Я не хотел больше видеть двух мертвецов, сердца которых буквально взорвались у них в груди.

И ведь кто-то использовал для этого магию. Кто-то использовал магию, чтобы нанести вред другому, нарушив тем самым Первый Закон. Весь Белый Совет в полном составе кондрашка хватит. Это не было ни проявлением злобного духа, ни нападением одного из созданий Небывалого, вроде троллей или вампиров. Это был осознанный, тщательно просчитанный акт чародейства, исполненный магом, человеком, способным оперировать изначальными энергиями творения и жизни.

Это было хуже, чем убийство. Это было отвратительное, чудовищное извращение, сопоставимое разве что с тем, как если бы кто-то забил другого человека насмерть шедевром Ботичелли, превратив нечто прекрасное в орудие грубого разрушения.

Это трудно объяснить тому, кто ни разу с этим не сталкивался. Магия сотворена жизнью, и в первую очередь — ощущениями, разумом и эмоциями человеческого существа. Оборвать такую жизнь, пользуясь для этого той же самой магией, которая этой жизнью порождена — чудовищное извращение сродни инцесту.

Когда Мёрфи с Кармайклом вышли из спальни, я уже сидел, тяжело дыша, дрожа и сглатывая слюну.

— Олл райт, Гарри, — сказала Мёрфи. — Займемся делом. Что там, по-твоему, произошло?

Я помолчал, собираясь с мыслями для ответа.

— Они приехали сюда. Выпили немного шампанского. Потанцевали немного под стерео. Потом отправились в спальню. Пробыли там меньше часа. Их шарахнуло, когда оба достигли кульминации.

— Меньше часа, — с сомнением в голосе повторил Кармайкл. — С чего это вы так решили?

— Продолжительность записи на диске — час десять. Прикиньте: несколько минут на танцы и шампанское, а потом они уже в спальне. Диск играл еще, когда их нашли?

— Нет, — ответила Мёрфи.

— Значит, его не ставили на повтор. Мне кажется, они хотели музыку только для фона. Чтобы все было в ажуре — и обстановка, и все остальное.

Кармайкл кисло усмехнулся.

— Ничего такого, до чего мы не додумались сами, — буркнул он Мёрфи. — Ему стоило бы постараться лучше.

Мёрфи смерила Кармайкла взглядом, говорящим: «Заткнись».

— Мне нужно больше, Гарри, — произнесла она вслух.

Я пригладил волосы рукой.

— Добиться такого можно только двумя способами. Первый способ — это заклятье. Заклятье — наиболее прямой, зрелищный и шумный вид выраженной магии или колдовства. Взрывы, пожары и прочие подобные штуки. Но я сомневаюсь, чтобы это сделал заклинатель.

— Почему? — поинтересовалась Мёрфи. Я услышал, как она скрипит карандашом, торопливо записывая что-то в блокноте, с которым не расставалась.

— Потому, что, если ты хочешь добиться этим способом какого-то эффекта, тебе необходимо видеть объект или дотрагиваться до него, — пояснил я. — Необходимо непосредственное присутствие. То есть, мужчине — или женщине — нужно было находиться в спальне вместе с ними. При этом очень трудно скрыть улики; к тому же у всякого, способного рассчитать подобное заклинание, должно хватить ума воспользоваться вместо него пистолетом. Это куда как проще.

— А второй вариант? — спросила Мёрфи.

— Томатургия, — сказал я. — Как для нее, так и для него. Позвольте чему-нибудь случиться в мелком масштабе и придайте этому энергию, чтобы это повторилось в крупном.

— Вздор какой, — фыркнул Кармайкл.

— Как это может действовать, Гарри? — голос Мёрфи тоже звучал довольно скептически. — Это можно было проделать из какого-то другого места?

Я кивнул.

— Убийце достаточно иметь что-то, что связывало бы его с жертвами. Волосы, ногти, образцы крови. Что-нибудь в этом роде.

— Как кукла вуду?

— Совершенно верно. Да.

— Женщина красила волосы совсем недавно, — заметила Мёрфи.

Я снова кивнул.

— Возможно, если вы сможете раскопать, где она делала стрижку, вы и найдете что-нибудь. Не знаю.

— Можешь сказать мне что-то еще полезного?

— Да. Убийца был знаком с жертвами. И мне кажется, это женщина.

Кармайкл снова фыркнул.

— Не думаю, что нам стоит терять время, выслушивая все это. В девяти случаях из десяти убийца знаком с жертвой.

— Заткнись, Кармайкл, — сказала Мёрфи. — Что заставляет тебя утверждать так, Гарри?

Я встал и провел по лицу руками.

— То, как действует магия. Каждый раз, когда ты хочешь совершить что-либо с ее помощью, это должно идти из глубины тебя. Чародею необходимо сфокусироваться на том, что он хочет сделать, визуализировать это, поверить в это, иначе ничего не выйдет. Ты не можешь заставить что-то произойти, если этого нет в тебе. Убийца мог бы прикончить их обоих и сделать так, чтобы это выглядело несчастным случаем, но она сделала это именно так. Чтобы проделать это подобным образом, убийца должен иметь глубоко личные причины желать их смерти. Возможно, это месть. Не исключено, что вам нужно искать любовницу или супруга.

— Ну, и еще то, как они умерли — в разгар секса. Это не случайное совпадение. Эмоции играют роль русла для магии — тропы, которую можно использовать, чтобы добраться до тебя. Она выбрала время, когда они были вместе и до предела заряжены желанием. У нее имелись образцы, чтобы использовать их для фокусировки, и она заранее все рассчитала. С незнакомыми людьми такого не проделаешь.

— Барахло, — буркнул Кармайкл, но на этот раз это прозвучало скорее как абстрактное ругательство, не нацеленное конкретно на меня.

Мёрфи недовольно смотрела на меня.

— Ты все продолжаешь говорить «она». С чего, черт подери, ты так в этом уверен?

Я махнул рукой в сторону спальни.

— Потому, что ничего, хотя бы отдаленно напоминающего эту гадость, не добиться, если ты не ненавидишь жертву. Сильно ненавидишь, — ответил я. — Женщины по части ненависти дадут сто очков вперед любому мужчине. Они умеют лучше фокусировать ее, лучше излучать. Черт, да ведь ведьмы куда злобнее колдунов. В общем, мне это сильно напоминает женскую месть.

— Но это мог совершить и мужчина, — не сдавалась Мёрфи.

— Ну… — замялся я.

— Боже, Дрезден, ты настоящая свинья. Шовинист.

Неужели такое могла совершить только женщина?

— Ну… нет. Вряд ли.

— Вряд ли? — ухмыльнулся Кармайкл. — Тоже мне, эксперт.

Я хмуро посмотрел на них обоих.

— Знаешь, Мёрф, мне как-то не приходилось изучать того, что нужно для того, чтобы взорвать чье-нибудь сердце. Можешь не сомневаться, как только мне предоставится такая возможность, я дам тебе знать.

— Когда ты сможешь сказать мне что-нибудь еще? — спросила Мёрфи.

— Не знаю, — я поднял руку, предупреждая следующий вопрос. — С этими штуками никогда не знаешь наверняка, Мёрф. Такие номера не проходят. Я даже не знаю, смогу ли я вообще сделать что-нибудь, не говоря уже о том, сколько времени на это потребуется.

— За пятьдесят баксов в час я бы не советовал вам слишком тянуть с этим, — прорычал Кармайкл. Мёрфи покосилась на него. Она не то, чтобы соглашалась с ним, но и не укоротила ему язык.

Я воспользовался этой возможностью, чтобы перевести дух и успокоиться. Потом снова посмотрел на них.

— О'кей, — вздохнул я. — Кто они такие? Жертвы?

— Вам это знать не обязательно, — буркнул Кармайкл.

— Рон, — вмешалась Мёрфи. — Я бы не отказалась сейчас от кофе.

Кармайкл повернулся к ней.

— Ну, давай, Мёрф. Этот парень тебя за нос водит. Ведь не думаешь же ты, что он в состоянии сказать хоть что-нибудь, заслуживающего внимания, нет же?

Мёрфи смерила потное, раскрасневшееся лицо своего напарника ледяным взглядом, способным пошатнуть мужика даже на шесть дюймов выше ее самой.

— Без сливок, два куска сахара.

— Чтоб вас, — сказал Кармайкл. Он злобно покосился на меня (избегая, правда, при этом встречаться со мной взглядом), сунул руки в карманы брюк и вышел из номера.

Неслышно ступая, Мёрфи проследовала за ним до двери и закрыла ее. В гостиной сразу же сделалось темнее и теснее; ухмыляющийся призрак давешней шелковой близости витал в запахе крови и памяти о двух мертвых телах в соседней комнате.

— Женщину звали Дженнифер Стентон. Она работала на «Бархатный Салон».

Я присвистнул. «Бархатным Салоном» называлась дорогая служба эскортных услуг, которой заправляла женщина по имени Бьянка. На службе у нее состояла стая красивых, обаятельных и весьма сообразительных девиц, которыми она снабжала самых богатых местных мужчин по таксе в несколько сотен долларов в час. Бьянка торговала таким женским обществом, какое большинство мужчин видит только по телевизору и в кино. Еще я знал, что в Небывальщине она является весьма и весьма влиятельной вампиршей. В общем, она обладала Властью с большой буквы «Б».

Прежде я уже пытался объяснять Мёрфи концепцию Небывальщины. Она так и не поняла ее до конца, но все же усвоила, что Бьянка в некотором роде вампирша, периодически сражающаяся за территорию. Мы оба прекрасно понимали, что, если в дело вовлечена одна из Бьянкиных девиц, без нее самой здесь тоже не обошлось.

Мёрфи не стала ходить вокруг да около.

— Это может быть одной из Бьянкиных разборок?

— Нет, — сказал я. — Если только она не повздорила с человеком-колдуном. Вампир, даже вампир-колдун ни за что не устроит ничего подобного за пределами Небывальщины.

— Но она могла конфликтовать с человеком-колдуном?

— Не исключено. Но на нее это не похоже. Она не так глупа, — я не стал говорить Мёрфи о том, что стараниями Белого Совета вампирам, trifled со смертными магами, не удается прожить достаточно долго, чтобы успеть проболтаться об этом. Я вообще не рассказываю обычным людям о существовании Белого Совета. Еще не время.

— И потом, — добавил я, — если кто-то хотел навредить Бьянке, напав на ее девиц, ему стоило бы укокошить девушку, оставив клиента целым и невредимым, чтобы тот разболтал об этом всему свету. Это нанесло бы куда больший ущерб ее бизнесу.

— Гм, — только и сказала Мёрфи. Я не убедил ее, но она записала все мои соображения.

— Кто был мужчина? — спросил я.

Пару секунд Мёрфи молча смотрела на меня.

— Томми Томм, — сказала она, наконец, ровным голосом.

Я удивленно посмотрел на нее: имя мне ничего не говорило.

— Томми Томм, — повторила она. — Телохранитель Джонни Марконе.

Теперь во всем этом забрезжил какой-то смысл. «Джентльмен» Джонни Марконе оказался царем горы после того, как семья Варгасси сошла на нет в результате внутренних междоусобиц. Департамент Полиции видел в Марконе блаженную передышку после долгих лет безжалостной борьбы и кровавых поединков с Варгасси. Джентльмен Джонни не позволял у себя в организации никаких эксцессов и очень не любил, чтобы в городе орудовали независимые одиночки. Карманники, медвежатники и наркодилеры, не входившие в его команду, или каким-то образом меняли свои убеждения и пристраивались к нему под крылышко, или просто исчезали, и больше о них никто ничего не слышал.

Марконе оказывал на преступность цивилизующее воздействие — и там, куда он дотягивался, масштабы ее заметно возрастали. Как чертовски проницательный бизнесмен он содержал целую армию адвокатов, ограждавших его от закона баррикадами свидетелей, бумаг и магнитофонных записей. Копы никогда не высказывали этого вслух, но порой казалось, что им почти неохота преследовать его. В конце концов, Марконе был куда лучше единственной альтернативы — анархии в преступном мире.

— Помнится, мне говорили, что у него был заклинатель, — сказал я. — Похоже, он больше не пользуется его услугами.

Мёрфи передернула плечами.

— Похоже, так.

— И что ты собираешься делать дальше?

— Я думаю, проработать версию с парикмахером. Побеседую, конечно, с Бьянкой и Марконе, но заранее знаю, что они мне скажут, — она захлопнула блокнот и раздраженно тряхнула головой.

Некоторое время я молча смотрел на нее. Вид у нее был усталый. Я так ей и сказал.

— Да, я устала, — согласилась она. — Устала от того, что на меня смотрят как на идиотку. Даже Кармайкл, мой старый напарник, считает, что я хватила через край со всем этим.

— Остальные в участке тоже с этим согласны? — поинтересовался я.

— Ну, большинство просто хмурятся, или крутят пальцем у виска, когда им кажется, что я не смотрю в их сторону, и подшивают мои рапорты к делу, даже не читая их. Все, кроме тех, кто уже сталкивался со всякой чертовщиной, а эти просто готовы обделаться со страха. Они боятся верить во все, чего не показывали в «Мистере Науке», когда они были маленькими.

— А ты сама?

— Я? — Мёрфи улыбнулась, и изгиб ее губ на мгновение сделался таким трогательно-женственным, что никак не вязался с ее твердозадой натурой. — Мир трещит по швам, Гарри. Мне кажется, за последние сто с небольшим лет люди привыкли верить в то, что они знают все. Да ну их к черту. Я могу согласиться с тем, что мы сейчас снова начинаем видеть то, что скрыто тьмой. Наверное, я просто цинична.

— Жаль, что не все думают, как ты, — вздохнул я. — Это изрядно снизило бы количество дурацких звонков ко мне в офис.

Она снова улыбнулась мне, на этот раз озорнее.

— Так то оно так, но можешь представить себе мир, в котором по всем каналам крутили бы одну «АББУ»?

Мы посмеялись немного. Бог мой, этому гостиничному номеру действительно недоставало смеха.

— Послушай-ка, Гарри, — сказала Мёрфи, продолжая улыбаться. Я буквально видел, как шестеренки у нее в голове закрутились быстрее.

— Ну?

— Ты тут говорил насчет того, как убийца это проделал. И что ты не уверен, что смог бы разобраться в этом.

— Ну?

— Я же знаю, это чушь собачья. Зачем ты мне лапшу на уши вешаешь?

Я напрягся. Бог мой, башка у нее варила классно. А может, просто враль из меня никудышный.

— Послушай, Мёрф, — осторожно начал я. — Ну, есть просто такие вещи, которых не надо делать.

— Порой меня тоже тошнит при мысли о том, что придется лезть в голову всей той мерзости, за которой я охочусь. И все равно приходится заниматься этим, чтобы закончить работу. Я понимаю, что ты имеешь в виду, Гарри.

— Нет, — устало сказал я. — Ничего ты не понимаешь, — она и правда не понимала. Ничего она не знала ни о моем прошлом, ни о Белом Совете, ни о Дамокловом мече, что непрерывно висит у меня над головой.

Черт, по большей части я и сам успешно притворяюсь, будто не знаю об этом.

Совету достаточно одного-единственного повода, мелкой зацепки, чтобы уличить меня в нарушении одного из Семи Законов Магии — и меч обрушится. Стоило бы мне только начать складывать рецепт приносящего смерть заклинания, как они пронюхали бы об этом — и этого более чем хватило бы в качестве такого повода.

— Мёрф, — взмолился я. — Ну не могу я даже пытаться вычислить эту дрянь. Не могу собирать штуки, необходимые для этого. Ты просто не понимаешь.

Она испепелила меня взглядом, не посмотрев, однако, мне в глаза. До сих пор я не встречал еще никого, кто отважился бы и на это.

— О, я-то как раз все понимаю. Я понимаю, что у меня на воле разгуливает убийца, которого я не могу взять с поличным. Я понимаю, что тебе известно что-то, что могло бы помочь, или что ты по крайней мере мог бы что-то там выяснить. И я понимаю, что если ты оставишь меня сейчас ни с чем, я своими руками выдеру твою карточку из полицейских архивов и швырну ее в помойное ведро.

Вот блин… Мои консультации полицейскому ведомству оплачивали уйму моих счетов. Ну, большую их часть. Пожалуй, я мог бы ей даже посочувствовать. Доведись мне действовать вслепую, как ей, я бы тоже испсиховался как не знаю кто. Мёрфи не знала ничего ни о заговорах, ни о ритуалах, ни о талисманах, но людская ненависть и насилие были ей известны слишком хорошо.

И ведь это не означает, что мне придется на самом деле заниматься черной магией, убеждал я себя. Мне всего только достаточно выяснить, как это сделали. Совсем другое дело. Я помогаю полиции в расследовании, только и всего. Может, Белый Совет сможет понять это.

Ну… да. А может, в один прекрасный день я пойду, скажем, в музей изящных искусств, и там меня окружат.

В следующее же мгновение Мёрфи закинула крючок. На мгновение она заглянула мне в глаза — на короткое, отчаянное мгновение. Потом отвернулась, усталая, гордая, полная достоинства.

— Мне нужно знать все, что ты можешь сказать мне, Гарри. Прошу тебя.

Классический образец леди в расстроенных чувствах. Для одной из этих освобожденных, профессиональных современных женщин она слишком хорошо знала, как именно дергать за сковывающие меня цепи старомодных воззрений.

Я стиснул зубы.

— Ладно, — сказал я. — Ладно. Начну сегодня же вечером, — ну, парень, держись. Белому Совету это наверняка понравится. Мне только нужно постараться, чтобы они об этом не узнали.

Мёрфи кивнула и облегченно вздохнула, не глядя на меня.

— Пошли-ка отсюда, — сказала она и направилась к двери. Я не пытался опередить ее.

Когда мы вышли, копы все еще слонялись по коридору. Кармайкла не было видно. Парни из отдела криминалистики стояли у двери, нетерпеливо ожидая, пока мы выйдем. Завидев нас, они похватали свои пластиковые пакеты, пинцеты, вспышки и прочие штуковины, и ринулись в номер.

В ожидании доисторического лифта, не спеша поднимавшегося на седьмой этаж, Мёрфи приглаживала свою растрепанную ветром шевелюру рукой. На запястье ее блеснули золотые часики, что напомнило мне о времени.

— Ох, черт, — повернулся я к ней. — Который час?

Она посмотрела.

— Двадцать пять третьего. А что?

Я шепотом выругался и повернулся к лестнице.

— Я на встречу опаздываю.

По лестнице я слетел вихрем. В конце концов, к лестницам я привык больше, чем к лифтам. Вестибюль я пересек бегом. Мне удалось избежать столкновения со входящим, нагруженном чемоданами портье, и я устремился вдоль по тротуару. Мои длинные ноги привыкли бегать. Ветер дул мне навстречу, и моя черная куртка развевалась за спиной наподобие крыльев.

От «Мэдисона» мой офис отделяет несколько кварталов, и, миновав половину их, я сбавил шаг. Мне не хотелось явиться на встречу с Моникой С-Пропавшим-Мужем, запыхавшись, со сбившейся прической и потной физиономией.

Должно быть, вялый зимний период был виной тому, что я все-таки потерял форму, но я здорово задыхался. Борьба с собственными легкими настолько отвлекала меня, что я не замечал темно-синего «Кадиллака» до тех пор, пока тот не затормозил рядом со мной. Мужчина довольно внушительных размеров вышел из него и остановился на тротуаре передо мной. У него были ярко-рыжие волосы и толстая шея. Лицо его выглядело так, словно в детстве по нему частенько били доской — исключение составляли только мощные надбровные дуги. Маленькие, узкие голубые глазки сузились еще сильнее, когда я встретился с ним взглядом.

Я остановился, попятился и оглянулся. Еще двое мужчин, оба не уступавшие мне ростом, но заметно мощнее, нагоняли меня сзади. Они явно следовали за мной от самой гостиницы, и, судя по их виду, не получили от этой пробежки особого удовольствия. Один слегка прихрамывал, от чего походка его казалась чуть подпрыгивающей, а другой щеголял волосами, торчавшими во все стороны не без помощи геля для укладки. Мне почему-то припомнились ощущения юных лет, когда меня в колледже загоняли порой в угол злобные увальни из футбольной команды.

— Могу быть вам чем-то полезным, джентльмены? — спросил я, оглядываясь по сторонам в поисках копа. Увы, похоже, вся городская полиция находилась в означенный момент у «Мэдисона». И то правда, кому же не охота поглазеть?

— Садись в машину, — бросил тот, что стоял передо мной. Один из двух других — не Ежик, а Попрыгунчик — отворил заднюю дверцу.

— Я предпочитаю ходить пешком. Это полезно для моего сердца.

— Не сядешь в машину, и это будет вредно для твоих ног, — прорычал тот.

— Мистер Хендрикс, прошу вас, повежливее, — послышался голос из машины. — Мистер Дрезден, не затруднит ли вас присесть ко мне на минутку? Я рассчитывал подбросить вас до вашей конторы, но ваш поспешный уход несколько затруднил это. Надеюсь, вы не будете против хотя бы остаток пути провести в машине?

Я пригнулся, чтобы заглянуть в салон. С заднего дивана мне радушно улыбался мужчина симпатичной, непритязательной внешности, одетый в заурядную спортивную куртку и джинсы.

— А вы, стало быть, будете?.. — поинтересовался я.

Улыбка его сделалась еще шире, и, готов поклясться, глаза его буквально заискрились.

— Меня зовут Джон Марконе. Мне хотелось бы обсудить с вами одно дело.

Мгновение я молча смотрел на него. Потом скосил взгляд на очень крупного и очень накачанного мистера Хендрикса. Он недовольно бурчал что-то себе под нос, и звук этот очень напоминал рычание Куджо — как раз перед тем, как тот прыгнул на ту женщину в машине. У меня не было особого желания биться с Куджо и парой его дружков.

Поэтому я полез на задний диван «Кэдди» к Джентльмену Джоннни Марконе.

Какой-то очень уж хлопотный складывался у меня день. И я все еще опаздывал на встречу.

Глава 3

Джентльмен Джонни Марконе не производил впечатление типа, готового переломать мне ноги или зашить мне рот проволокой. Его седеющие волосы были коротко подстрижены, а к уголкам глаз сбегались светлые на фоне загара морщинки от частых улыбок. Глаза его имели тот оттенок зеленого цвета, который приобретают от долгого употребления долларовые купюры. Он походил скорее на футбольного тренера из колледжа: симпатичный, загорелый, атлетически сложенный, полный энтузиазма. Это впечатление подкреплялось внешностью сопровождавших его людей. Куджо Хендрикс, например, смахивал на профессионала первой лиги, дисквалифицированного за чрезмерную грубость на поле.

Куджо вернулся в машину, свирепо покосился на меня в зеркало заднего вида, тронул «Кадиллак» с места и медленно погнал его в направлении моего офиса. Баранка руля казалась в его лапищах крошечной и хрупкой. Я сделал зарубку в памяти: не стоит позволять Куджо брать тебя за глотку руками. Или даже одной рукой. Судя по их размеру, ему хватило бы и одной.

Радио в машине играло довольно громко, но, стоило мне усесться, как из динамиков послышался треск помех от стартера. Хендрикс нахмурился и пару секунд обдумывал это явление. Должно быть, это время просто требовалось для прохождения сигнала по его нервным окончаниям. Потом он вытянул руку и потыкал пальцем в кнопки, выключив звук. Мне оставалось только надеяться, что с такой реакцией он все же доберется до моего офиса без происшествий.

— Мистер Дрезден, — с улыбкой произнес Марконе. — Насколько я понимаю, время от времени вы работаете на полицейское ведомство.

— Ну, они подбрасывают мне кое-что, — признал я. — Эй, Хендрикс. Вам, право же, стоило бы пристегнуться ремнем. Если верить статистике, это на пятьдесят или даже шестьдесят процентов безопаснее.

Куджо снова свирепо покосился на меня в зеркале, на что я отозвался лучезарной улыбкой. Улыбка всегда бесит людей куда больше, чем прямое оскорбление. А может, это просто улыбка у меня такая оскорбительная.

Похоже, мое поведение несколько выбило Марконе из колеи. Черт знает, может, мне стоило держать шляпу в руке, но Фрэнсис Форд Коппола мне никогда особенно не нравился, да и крестного отца у меня никогда не было (вот крестная мать у меня есть, и она, само собой разумеется — фея. Впрочем, это совсем другая история).

— Скажите, мистер Дрезден, — продолжал он. — Сколько обыкновенно стоят ваши услуги?

Это заставило меня насторожиться. Что может хотеть от меня кто-нибудь вроде Марконе?

— Моя стандартная такса пятьдесят долларов в час плюс дорожные расходы, — ответил я. — Впрочем, она может варьировать в зависимости от того, что вам нужно.

Марконе слушал меня, кивая, словно поощрял говорить дальше. Потом наморщил лоб так, будто старательно обдумывал, что бы ему сказать дальше, с заботливостью доброго дедушки принимая во внимание мои интересы.

— Скажите, сколько будет стоить, чтобы вы не расследовали кое-что?

— Вы хотите мне заплатить за то, чтобы я чего-то не делал?

— Скажем так, я плачу вам по стандартному тарифу. Это выходит тысяча четыреста в день, так?

— Вообще-то тысяча двести, — поправил я его.

Он отозвался на эти слова ослепительной улыбкой.

— Честные партнеры — большая редкость. Настоящее сокровище. Значит, тысяча двести в день. Скажем так, я плачу вам за две рабочих недели, Мистер Дрезден, и вы некоторое время отдыхаете. Сходите в кино, отоспитесь немного, ну, все такое.

Я внимательно смотрел на него.

— И за тысячу с лишним долларов в день, вы хотите, чтобы я…

— Ничего не делали, мистер Дрезден, — улыбнулся Марконе. — Совершенно ничего. Расслабьтесь и вытяните ноги. И держитесь подальше от детектива Мёрфи.

Так-так. Марконе не хотел, чтобы я совал нос в убийство Томми Томма. Занятно. Я отвернулся к окну и прищурился, словно обдумывая его предложение.

— Деньги у меня с собой, — продолжал Марконе. — Расчет наличными на месте. Я верю, что вы со своей стороны тоже выполните обязательства. Вас весьма уважают за деловую честность.

— Мммм. Право, не знаю, Джон. Видите ли, я сейчас несколько занят, чтобы принимать деньги за новые поручения, — машина уже почти доехала до здания, в котором находился мой офис. Дверь машины никто, вроде, не блокировал. Ремнем безопасности я тоже не пристегивался — на случай, если придется распахивать дверь и выпрыгивать. Видите, насколько я предусмотрителен? Вот что значит интеллект чародея — ну, и паранойя тоже.

Улыбка Марконе померкла. Теперь его лицо выражало искреннее участие.

— Мистер Дрезден, мне очень хотелось бы установить с вами взаимовыгодные деловые отношения. Если дело в деньгах, я могу предложить вам больше. Скажем, удвоить ваш обычный тариф, — он сидел вполоборота ко мне, покачивая ладонями перед собой. Бог мой, я все ждал, что он вот-вот скажет мне выходить на поле и выиграть подачу. Он снова улыбнулся. — Как вам это на слух?

— Дело не в деньгах, Джон, — вздохнул я и как бы невзначай заглянул ему в глаза. — Просто я сомневаюсь, что это сработает.

К моему удивлению, он не отвел взгляда.

Те, кто имеют дело с магией, привыкают видеть мир немного не так, как все остальные. Ты обретаешь немыслимые ранее перспективы, образ мышления, о котором даже не подозревал бы без доступа к тому, что видит и слышит волшебник.

Вот и глядя кому-то в глаза, ты тоже видишь их вот так, по-другому. И на это мгновение те, другие глаза видят тебя точно так же. Мы с Марконе смотрели друг на друга.

За этой его непринужденной улыбкой и отеческими манерами таился солдат, воин. Он собирался добиться того, что хочет, и собирался добиться этого наиболее эффективным из всех возможных способов. Он был человеком преданным — преданным своим целям, преданным своим людям. Он не допускал, чтобы действиями его руководил страх. Он зарабатывал на жизнь человеческими страданиями: продавая наркотики, плоть и краденое добро — но старался свести эти страдания к минимуму. Не по доброте, но просто потому, что так было выгоднее для его бизнеса. Смерть Томми Томма привела его в ярость — холодную, деловую ярость за то, что в принадлежавшие ему по праву владения вторглись так бесцеремонно. Он намеревался найти ответственных за это вторжение и разобраться с ними по-своему — и он не желал, чтобы в это вмешивалась полиция. Ему приходилось убивать раньше, и он знал, что придется в будущем, и это значило для него не более чем способ ведения дел, чем плату за покупки у кассы. Все внутри Джентльмена Джонни Марконе было сухо и прохладно. Все, кроме одного укромного уголка. Там, сокрытый от повседневных мыслей, таился какой-то тайный позор. Я не мог разглядеть, какой именно. Но я видел, что там, где-то в далеком прошлом, имелось что-то такое, и что он отдал бы все на свете, чтобы этого не было, пролил бы сколько угодно крови, только бы стереть это. И именно из этого темного уголка его памяти черпал он свою решимость, свою силу.

Таким я увидел его, заглянув ему в душу, сквозь все его барьеры и маски. И где-то на подсознательном уровне я знал: он понимал, что я увижу, если посмотрю. Он сознательно встретил мой взгляд, зная, что выдаст мне. Этим и объяснялось его желание встретиться со мной наедине. Он хотел заглянуть мне в душу. Он хотел посмотреть, что я за человек.

Когда я смотрю кому-то в глаза, в душу, в самую сокровенную суть, этот кто-то тоже видит мои — то, что я делаю, то, что собираюсь сделать, то, что могу сделать. Большинство тех, с кем я встречаюсь взглядом, имеют, мягко говоря, бледный вид. Одна дамочка, помнится, даже хлопнулась в обморок. Не знаю, чего уж они такого увидели там, в моей душе: я и сам остерегаюсь туда заглядывать.

Джон Марконе не был похож на остальных, которым довелось заглянуть мне в душу. Он даже не моргнул. Он просто смотрел, впитывая увиденное, а спустя секунду или две кивнул, словно поняв что-то. У меня осталось неприятное ощущение того, что он меня надул. Что он узнал обо мне больше, чем я о нем. Первое, что я испытал, была злость — злость на то, что мною манипулировали, что он вообще посмел лезть мне в душу.

А всего секунду спустя я уже боялся этого человека. Боялся до смерти. Я заглянул ему в душу, и она оказалась твердой и пустой как холодильник из нержавейки. Этого более чем хватало, чтобы выбить меня из колеи. Он был силен, свиреп и беспощаден, хоть и не жесток. Он обладал душой тигра.

— Что ж, ладно, — мягко произнес он как ни в чем ни бывало. — Не буду пытаться навязывать вам мое предложение, мистер Дрезден, — машина сбавила ход, и Хендрикс остановил ее перед моим подъездом. — Но вы не будете возражать, если я дам вам один совет? — отеческие нотки испарились куда-то из его голоса, и теперь тот звучал просто спокойно-терпеливо.

— Если вы не попросите за это денег, — благодарение Богу за избитые клише. Я был слишком перепуган, чтобы придумывать разумный ответ.

Марконе почти улыбнулся.

— Мне кажется, вам будет гораздо приятнее, если вы сляжете на несколько дней с простудой. Видите ли, дело, подумать над которым просила вас подумать детектив Мерфи, не стоит вытаскивать на свет. Вам не понравится то, что вы увидите. И потом, оно лежит по мою сторону забора. Позвольте, я сам разберусь с ним, не беспокоя при этом вас.

— Вы мне угрожаете? — спросил я его. Сам я так не считал, но не хотел, чтобы он видел это. Еще бы мой голос не дрожал так…

— Нет, — невозмутимо ответил он. — Я слишком уважаю вас, чтобы опускаться до такого. Говорят, мистер Дрезден, что вы не подделка. Настоящий маг.

— Говорят еще, что я чокнутый.

— Я весьма разборчив в выборе тех, кто и что говорит, — сказал Марконе. — Подумайте о том, что я сказал, мистер Дрезден, ладно? Я не думаю, что нам с вами стоит часто пересекаться по части работы. Я бы во всяком случае постарался бы не превращать вас во врага из-за этого.

Я стиснул зубы, борясь со страхом.

— Вам не стоит превращать меня во врага, Марконе. Это было бы просто неумно. Вовсе неумно.

Он лениво, расслабленно прищурился на меня. Теперь-то он мог не бояться встретиться со мной взглядом. Такого больше не повторится.

— Право же, вам стоило бы держаться вежливее, мистер Дрезден, — заметил он. — Так полезнее для бизнеса.

Я оставил это замечание без ответа: я просто не нашел такого, чтобы он не прозвучал напуганно или безрассудно-грубо.

— Если вдруг потеряете ключи от машины, — сказал я вместо этого, — не стесняйтесь, звоните. Только не пытайтесь больше предлагать мне денег или запугивать. Спасибо за то, что подбросили.

Все с тем же выражением лица он смотрел, как я выбираюсь из машины и захлопываю за собой дверцу. Хендрикс тронул «Кадиллак» с места и вырулил обратно на проезжую часть, бросив мне на прощание еще один угрожающий взгляд. Черт, мне и раньше приходилось заглядывать людям в душу. Такое не забывается. Но ни разу еще мне не доводилось сталкиваться с кем-то вроде этого, столь спокойным и контролирующим себя — даже другие практикующие маги, с которыми я встречался взглядами, выглядели совсем иначе. Никто из них не воспринимал меня как столбик цифр, которые стоит сохранить для дальнейшего анализа.

Я сунул руки в карман ветровки: ветер пронизывал до костей. Черт, напомнил я себе, я же чародей, имеющий дело с настоящей магией. Я не боюсь больших парней в больших машинах. Меня не запугать трупами, жизнь которых оборвана магией такой силы, что мне и не снилась. Нет, правда. Честно.

Но дрожь при воспоминании об этих глазах долларового цвета, за которыми хоронилась холодная, почти бесстрастная душа, пробирала меня всю дорогу вверх по лестнице. Я вел себя глупо. Он поразил меня, и внезапная интимность этого заглядывания в душу застала меня врасплох и напугала. И все это, вместе взятое, заставило меня растеряться, угрожая ему как перепуганный школьник. Марконе был хищником. Он буквально чуял мой запах. И если он решит, что я слабак, я не сомневался, его участливая улыбка и отеческое обращение исчезнут с той же легкостью, с какой появились.

Ничего не скажешь, тухленькое первое впечатление.

Тьфу, черт с ним. По крайней мере, я не опоздал на встречу с клиентом.

Глава 4

Когда я поднялся, Моника Безфамильная уже стояла у двери моего офиса и писала что-то на обороте записки, которую я, уходя, прилепил на дверь.

Я подошел к ней, но она была слишком поглощена этим занятием, чтобы оглянуться. Симпатичная такая дама лет тридцати с лишним. Волосы пепельного цвета — некрашеные, решил я, отогнав от себя невольное, жуткое воспоминание о волосах убитой женщины. Со вкусом подобранный и умело наложенный макияж, да и лицо — славное, дружелюбное, достаточно молодое и свежее, в меру округлое: как раз настолько, чтобы казаться женственным. Она была одета в длинную, широкую юбку светло-светло-желтого цвета, из-под которой виднелись коричневые сапожки, и накрахмаленную белую рубашку, поверх которой она накинула дорогой на вид зеленый кардиган от весеннего холода. Нужно находиться в отличной форме, чтобы одеваться в такие цвета, и она в ней находилась. В общем, вид ее напоминал кого-то знакомого — то ли Аннетт Фьюничелло, то ли Барбару Биллингсли. Этакий обобщенный и стопроцентно американский.

— Моника? — спросил я, изобразив на лице самую свою невинную и дружескую улыбку.

Она вздрогнула и зажмурилась.

— Ох… Вы, наверное, гм… Гарри?

Я улыбнулся и протянул руку.

— Гарри Дрезден, мэм. Это я и есть.

Она пожала мне руку, чуть помедлив и не поднимая взгляда выше моей груди. Признаюсь, в тот момент я даже обрадовался тому, что имею дело с кем-то, не рискующим смотреть мне в глаза. Я пожал ей руку крепко, но вежливо, и отступил в сторону, чтобы отпереть дверь.

— Простите, что задержался. Мне позвонили из полиции, попросили глянуть одно их дело.

— Правда? — удивилась она. — Вы хотите сказать, полиция… гм… — она помахала пальцами в воздухе, не договорив фразы. Тут как раз я кончил возиться с ключами, отворил дверь и пропустил ее в кабинет.

— Время от времени, — кивнул я. — Они встречаются с чем-то этаким и приглашают меня поучаствовать.

— С чем таким?

Я пожал плечами и едва не поперхнулся, вспомнив трупы из «Мэдисона». Когда я снова поднял взгляд, Моника, нервно пожевывая губу, изучала мое лицо, но тут же поспешно отвела глаза в сторону.

— Не угодно ли кофе? — предложил я, закрывая дверь и зажигая свет.

— О… Нет, спасибо, не надо, — она стояла, глядя на мой ящик потрепанных книг и обеими руками прижимая к животу свою сумочку. Мне показалось, что она готова удариться в визг, даже если я покажу ей буку, поэтому, наливая себе чашку растворимого кофе, я старался двигаться медленно и осторожно. Вдох-выдох, привычные манипуляции — и постепенно я успокаивался после знакомства с Марконе. Держа чашку в руках, я вернулся к столу и предложил ей сесть в одно из двух кресел для посетителей.

— О'кей, Моника, — сказал я. — Чем могу вам помочь?

— Ну… гм… Я говорила уже, что мой муж… мой муж…

— Пропал? — подсказал я.

— Да, — откликнулась она едва ли не с облегчением. — Но только не то, чтобы как-то там таинственно, или еще чего. Просто ушел, — она покраснела. — Ну, вроде как захватил пару вещей и ушел. Но только ничего, никому не говорил. И больше не показывался. Я о нем беспокоюсь.

— Так-так, — сказал я. — И давно он ушел?

— Сегодня третий день, — ответила она.

Я кивнул.

— Должно быть, имеется еще какая-то причина, по которой вы обратились ко мне, а не в полицию или к частному детективу.

Она снова покраснела. Ее лицу очень шел румянец, делавшей ее похожей на совсем юную девушку. Нет, правда, очень мило.

— Ну, да… гм. Он увлекался… увлекался…

— Магией?

— Да. Он покупал всякие такие книжки в магазине, в отделе «Религии». Только не игрушки вроде «Темниц и Драконов». Настоящие. И еще покупал карты. Таро, — она произнесла это похоже на «Каро». Любительщина.

— И вы полагаете, его исчезновение может иметь какую-то связь с этим его увлечением?

— Ну, я не уверена, — призналась она. — Но возможно. Он как раз лишился работы, и это его сильно угнетало. Я очень за него беспокоюсь. Я подумала, может, тот, кто его найдет, сможет поговорить с ним обо всех этих штуках, — она сделала глубокий вдох, словно усилие, которое потребовалось от нее, чтобы произнести столько предложений подряд без единого «гм», утомило ее.

— Мне все еще не совсем понятно. Почему я? Почему не полиция?

Пальцы ее, сжимавшие сумку, побелели.

— Он собрал сумку, мистер Дрезден. Я боялась, полиция просто решит, что он бросил жену и детей. Они и искать-то особенно не станут. Но он не ушел. Он не такой. Он только хочет, чтобы мы жили хорошо, вот и все.

Я нахмурился. Боишься, что твой благоверный все-таки вильнул хвостом, так, детка?

— Пусть так, — сказал я. — Но почему все-таки я? Почему не частный сыщик? Я знаю весьма надежного, если вам нужно.

— Ну, потому… потому, что вы разбираетесь в… — она сделала неопределенный жест рукой.

— В магии, — договорил я за нее.

Моника кивнула.

— Мне казалось, может, это важно. То есть, ну, точно не знаю. Но мне кажется, что может.

— Где он работал? — спросил я. Разговаривая, я выудил из кармана блокнот и черкнул в нем пару строк.

— «СильверКо», — ответила она. — Это торговый бизнес. Они там определяют, какой рынок и для какого продукта лучше, а потом советуют торговцам, куда помещать деньги.

— Так-так, — сказал я. — Как его зовут, Моника?

Она поперхнулась и заерзала, лихорадочно пытаясь придумать какое угодно имя, только не его настоящее.

— Джордж, — выложила она наконец.

Я посмотрел на нее. Она упорно смотрела на свои руки, лежащие на коленях.

— Моника, — произнес я. — Я понимаю, как это для вас тяжело. Поверьте, мэм, очень многие нервничают, заходя в этот кабинет. Но прошу вас, выслушайте меня. Моя работа не в том, чтобы делать больно вам или кому-нибудь другому. Моя работа — помогать людям. Верно, человек с необходимыми познаниями может использовать ваше имя против вас, но я не из таких, — тут на память мне совсем кстати пришли слова Джонни Марконе. — Это мешает бизнесу.

Она отозвалась на это нервным смешком.

— Я ощущаю себя такой дурой, — призналась она. — Но я столько такого всякого слышала…

— Насчет чародеев? Ясно, — я положил ручку на стол и вытянул пальцы, как положено уважающему себя чародею. Дамочка нервничала и ждала чего-то этакого. Я мог развеять хоть часть ее страхов, оправдав хотя бы часть ожиданий. Я старался не смотреть поверх ее плеча, туда, где висел на стене календарь с обведенным красным кружочком пятнадцатым числом текущего месяца. Днем платы за аренду офиса. Мне нужны были деньги. Даже с сегодняшним полицейским гонораром, даже с тем, на что я мог рассчитывать от них в ближайшем будущем, городу пришлось бы расплачиваться до бесконечности.

И кроме того, я никогда не мог подавить в себе импульс прийти на помощь попавшей в беду даме. Даже если сама она не была полностью, на все сто процентов уверена в том, что хочет видеть своим спасителем именно меня.

— Моника, — сказал я. — В нашей вселенной существуют такие силы, о которых большинство людей даже не подозревает. Силы, которых не поняли до конца даже мы. Мужчины и женщины, имеющие дело с этими силами, видят мир в ином свете, нежели обычные люди. Они начинают понимать его немного по-другому. Это отдаляет их от обычных людей. Иногда это порождает неспровоцированные страх или подозрение. Я понимаю, вы читали книги и смотрели фильмы о том, как ужасны люди вроде меня, и что та часть Ветхого Завета, в которой говорится о ведьмах, тоже не добавляет оптимизма. Но на самом деле мы не отличаемся от любого другого, — я одарил ее самой лучезарной из своих улыбок. — Я хочу помочь вам. Но для того, чтобы я смог сделать это, вы должны хоть немного доверять мне. Даю вам слово, я вас не разочарую.

По тому, как пристально смотрела она на свои руки, я понял, что она проглотила это и теперь переваривает.

— Виктор, — произнесла она наконец. — Виктор Селлз.

— Хорошо, — кивнул я, взяв со стола ручку и старательно записав имя и фамилию в блокнот. — Вам не известно никаких мест, куда он мог бы отправиться?

Она кивнула.

— Домик на озере. Есть у нас домик, ну, там… — она неопределенно махнула рукой.

— На озере?

Она улыбнулась, и я мысленно напомнил себе быть терпеливее.

— В Лейк-Провиденс, за границей штата… ну, вокруг озера Мичиган и туда, дальше. Осенью там очень красиво.

— Что ж, хорошо. Вам неизвестно никаких друзей, у которых он мог бы гостить, или родственников — ничего такого?

— О, Виктор не в лучших отношениях со своими родными. Не знаю,почему. Он вообще о них не рассказывает. Мы женаты десять лет, и он ни разу с ними не общался.

— Хорошо, — повторил я, записав и это. — А друзья?

Она чуть скривила губу — похоже, жест этот был для нее характерным.

— Настоящих — нет, не было. Он дружил со своим боссом, и еще с несколькими сослуживцами, но после того, как его уволили…

— Так-так, — сказал я. — Ясно, — я продолжал строчить в блокноте, отделяя одну мысль от другой жирными горизонтальными линиями. Я заполнил одну страницу и перелез на другую, прежде чем зафиксировал на бумаге все факты и свои соображения касательно Моники. В таких делах я люблю дотошность.

— Ну, мистер Дрезден, — спросила она. — Вы мне можете помочь?

Я пробежался взглядом по странице и кивнул.

— Надеюсь, что да, Моника. Если можно, мне хотелось бы посмотреть те предметы, которые собирал ваш супруг. Какие книги покупал, и все такое. Было бы кстати, если бы вы дали мне его фотографию. Возможно, мне придется посмотреть этот ваш домик в Лейк-Провиденс. Вы не возражаете?

— Ну конечно, — откликнулась она. Казалось, она испытывала облегчение, и в то же время нервозность ее тоже возросла. Я записал адрес дома и краткие советы насчет того, как к нему проехать.

— Вам известны мои расценки? — спросил я. — Я обхожусь недешево. Для вас может быть дешевле обратиться к кому-нибудь другому.

— Мы накопили довольно много, мистер Дрезден, — объяснила она. — Насчет денег я не беспокоюсь, — в ту минуту это показалось мне довольно странным заявлением с ее стороны: это совсем не вязалось с ее общей нервозностью.

— Ну что ж, раз так, — сказал я, — мои услуги стоят пятьдесят долларов в час плюс накладные расходы. Я пошлю вам полный список того, что я делаю, так что у вас будет полное представление о том, на что ушли ваши деньги. Обязательная предоплата. Я не могу гарантировать, что буду заниматься исключительно вашим делом. Я стараюсь относиться с должным уважением ко всем своим клиентам, так что не ставлю одних вперед других.

Она понимающе кивнула и полезла в свою сумочку. Достав оттуда белый конверт, она передала его мне.

— Там пять сотен, — сказала она. — Хватит на пока?

Ча-ча-ча. Пятьсот долларов покрывали арендную плату за прошлый месяц и добрую часть этого тоже. Что ж, благослови Бог нервных клиентов, желающих сохранить тайну своих банковских вкладов от моего (предполагаемого) чародейского взора. Наличные меня вполне устраивают.

— Да, конечно, — заверил я ее, стараясь не заглядывать в конверт. По крайней мере, у меня хватило выдержки не вытряхнуть деньги на стол, чтобы пересчитать.

Тем временем она достала другой конверт.

— Большую часть своих вещей он забрал с собой, — сказала она. — Во всяком случае, я не смогла найти их там, где он их обычно держит. Но я нашла вот это, — в конверте лежало что-то выпуклое — амулет, кольцо, ладанка или что-нибудь другое из аксессуаров нашего ремесла; в этом я готов был ручаться. Пока я обдумывал это, из сумки появился третий конверт — эта дамочка явно отличалась склонностью к аккуратности. — Тут его фотография, и еще номер моего телефона. Спасибо вам, мистер Дрезден. Когда мне ждать вашего звонка?

— Как только я разузнаю что-нибудь, — пообещал я. — Возможно, завтра к вечеру или в субботу утром. Вас это устраивает?

Она едва не посмотрела мне в глаза, но, спохватившись, улыбнулась кончику моего носа.

— Да. Да. Спасибо вам огромное за то, что согласились помочь, — она покосилась на стену. — Ой, сколько времени уже! Мне пора. Уроки вот-вот кончатся, — выпалив это, она прикусила губу и снова покраснела, словно в досаде на то, что выболтала такую важную подробность.

— Я сделаю все, что в моих силах, мэм, — еще раз заверил я ее, провожая к двери. — Спасибо, что обратились ко мне. Я скоро позвоню.

Она попрощалась, так и не взглянув мне в глаза, и выскользнула из офиса. Я закрыл дверь и вернулся к конвертам.

Первым делом деньги. Она расплатилась пятидесятидолларовыми купюрами, которые всегда кажутся новыми, даже если они старые, потому что их реже пересчитывают. В конверте лежало десять бумажек. Я переложил их в кошелек и выбросил конверт в корзину.

Следом лежал кошелек с фотографией. Я вынул ее и полюбовался изображением Моники и стройного, довольно симпатичного мужчины с широким лбом и кустистыми бровями, придававшими ему несколько эксцентричный вид. Он улыбался белоснежной улыбкой, и кожа его имела ровный, темный загар человека, проводящего много времени на солнце — возможно, на воде. Яхты там, или катера. Это изрядно контрастировало с бледной кожей Моники. Виктор Селлз, насколько я понял.

Телефонный номер значился на чисто-белом листке для заметок, аккуратно подрезанного для того, чтобы он вошел в конверт. Ни имени, ни регионального кода — только семизначный номер. Я взял записи беседы с Моникой и просмотрел их.

Что ж, все то же. Интересно, подумал я, на что эта дамочка рассчитывала, называя мне одни имена без фамилий, если она так и так собиралась передать мне дюжину других способов выяснить это. Это показывает лишь, насколько забавно ведут себя люди, когда их что-то беспокоит. Они говорят совершенную ерунду, они делают странный выбор и сами потом не понимают, что заставило их творить такие глупости. При следующей встрече надо вести себя осторожнее, чтобы не подтолкнуть ее к этому снова.

Я бросил в корзину второй опустевший конверт и, перевернув третий, вывалил его содержимое на стол.

На деревянной поверхности лежало, поблескивая какой-то синтетической защитной скорлупой, коричневое тельце мертвого и высушенного скорпиона. В основание хвоста было продето колечко, к которому крепился плетеный кожаный шнурок — когда его надевали на шею, скорпион висел головой вниз, хвостом вверх.

Меня пробрала дрожь. В определенных, имеющих отношение к потусторонним силам кругах скорпион является чертовски мощным символом, и символ этот связан не с добром. Пользуясь таким маленьким талисманчиком, можно соткать уйму действенных и ужасно недобрых заклятий. И потом, если носить его на теле, а именно так носят подобные штучки, колючие ножки то и дело щекочут и покалывают кожу, напоминая о своем присутствии. Пересохшее жало на кончике хвоста может и впрямь вонзиться в кожу любого, кто попытается обнять его обладателя. Маленькие, похожие на рачьи клешни могут запутаться в волосах на мужской груди или царапать изгибы женской. Гадкая, противная штука. Не то, чтобы вредная сама по себе — но можно не сомневаться, тот, кто носит такую на шее, уж наверняка несет своей магией не добро и радость.

Вполне возможно, Виктор Селлз оказался вовлеченным во что-то настоящее, нечто, целиком завладевшее его вниманием. Искусство Магии может делать с людьми такое — особенно темные его стороны. Если он обратился к нему в отчаянии от того, что лишился работы, это, возможно, объясняет его внезапный уход из дома. Множество чародеев или тех, кто хотел бы ими стать, отгородились от мира, веря в то, что изоляция позволит им лучше концентрироваться на их магии. Вообще-то это не так, но это помогает слабым или неопытным меньше отвлекаться.

А может, это вовсе и не талисман. Возможно, это просто любопытная безделица или сувенир, оставшийся после поездки в юго-западные штаты. Я не имел возможности узнать точно, действительно ли эта штука служила для усиления концентрации и направления магических сил — тем более, не использовали ли ее для наведения чар. Что до меня, я в силу самых разных убедительных причин искренне не желал бы использовать такое сомнительное средство.

Что ж, пытаясь выследить этого человека, придется иметь эту маленькую мерзость в виду. Может, она ничего и не значит. А может, значит, и очень даже много. Я покосился на часы. Четверть четвертого. Самое время обзвонить морги, не обнаружится ли в одном из них интересующая нас особа, назовем его Джон Доу — как знать, может, мои поиски завершатся уже сегодня к вечеру — а потом заглянуть в банк, положить деньги на счет и отослать чек арендодателю.

Я достал из стола телефонную книгу и принялся обзванивать больницы. Не то, чтобы это была моя обычная работа, но и трудного в ней тоже ничего нет, если не считать обычных проблем, с которыми я сталкиваюсь, когда пользуюсь телефоном: помехи, фон, вторгающиеся в мой разговор посторонние диалоги. Если что-то может барахлить, оно это сделает обязательно.

В какой-то момент мне показалось, будто я уловил что-то краем глаза: некое едва заметное шевеление сушеного скорпиона, лежавшего на моем столе. Я зажмурился, потом посмотрел на него внимательнее. Он не шевелился. Очень осторожно я ощупал его как невидимой рукой своими чувствами, пытаясь обнаружить любой след магических энергий.

Ничего. Чар в нем было не больше, чем жизни.

Только не говорите после этого, будто Чарли Дрезден боится дохлых сушеных букашек. При всей своей подозрительности я не собирался позволять этому мешать мне в работе.

Поэтому я подцепил ее углом телефонной книги и столкнул в средний ящик стола. С глаз долой — из сердца вон.

Выходит, у меня проблемы с ползучими, дохлыми, отравленными тварями. Как раз по мне.

Глава 5

«МакЭнелли» — это кабак в нескольких кварталах от моего офиса. Я всегда захожу туда бороться со стрессом, или просто когда у меня в кармане завалялось несколько лишних баксов, которые не жаль потратить на хороший обед. И не я один из нашей братии. Мак, владелец, привык к чародеям и к связанным с ними проблемам. В «МакЭнелли» нет видеоигр. Ни телевизоров, ни дорогих компьютерных игрушек. Там нет даже музыкального автомата. Вместо него Мак держит механическое пианино. У него меньше шансов взбеситься в нашем присутствии.

Я назвал это место «кабаком» в лучшем смысле этого слова. Входя, ты спускаешься на несколько ступенек вниз и попадаешь в помещение, являющее собой смертельное сочетание низкого потолка и свисающих с него вентиляторов. Обладателям высокого роста — вроде меня — поневоле приходится перемещаться у «МакЭнелли» с повышенной осторожностью. У барной стойки стоит тринадцать стульев, а в зале — тринадцать столиков. Тринадцать окон, расположенных у самого потолка, чтобы высунуться на улицу чуть выше уровня земли, пропускают внутрь немного дневного света. Тринадцать мутноватых зеркал на стенах отражают в зал лица посетителей и создают иллюзию простора. Тринадцать деревянных колонн, старательно украшенных резными сюжетами сказок и преданий Старого Мира, не позволяют перемещаться по залу иначе как по кругу; помимо этого они также намеренно рассекают потоки стихийных энергий, исходящих от угрюмых, ворчливых чародеев, не позволяя тем невольно проявить свои способности самым что есть зрелищным образом. В расцветке помещения преобладают землисто-коричневые и зеленоватые тона. Попав к «МакЭнелли» впервые, я почувствовал себя волком, вернувшимся в старое, любимое логово. Мак сам, своими руками, варит пиво, точнее, даже эль, равного которому в городе не найти. Пища здесь готовится на дровяной плите. И, как говорит Мак, ни одна собака не мешает вам оторвать задницу от стула и самому забрать свой заказ со стойки, когда он будет готов. В общем, это место как раз по мне.

Поскольку обзвон городских моргов ничего не дал, я взял из Мониковой стопки пару бумажек и переместился к МакЭнелли. Мне показалось, после всего, что свалилось на меня утром, я вполне заслужил немного Макова эля и чьей-то-там еще стряпни. Тем более, что вечер мне предстоял тоже нелегкий, если я хотел выяснить, каким образом кому-то удалось навести смертельные чары на Томми Томма, громилу Джонни Марконе, и на его подружку Дженнифер Стентон.

— А, Дрезден, — приветствовал меня Мак, когда я взгромоздился на стул у стойки. Темное, уютное помещение было пусто, если не считать пары людей знакомой мне внешности, игравших в шахматы за столом в дальнем углу. Мак — человек высокий, почти долговязый, возраста неопределенного, хотя по отдельным проявлениям можно судить об его силе и мудрости, какие редко встречаются у людей младше пятидесяти. Глаза у него косят, а улыбка, когда она появляется на лице — что случается не так часто — озорная. Мак не мастер много говорить, но уж если говорит что-то, это почти всегда заслуживает внимания.

— Привет, Мак, — отозвался я. — Ну и день сегодня — просто кошмар какой-то. Дай-ка мне сандвич с говядиной, картошки и эля.

— Угу, — сказал Мак. Он откупорил бутылку своего эля и начал наливать его в стакан, глядя мимо меня куда-то в пространство. Это он так со всеми. Учитывая специфику его клиентуры, я не обижаюсь на него за это. Лично я тоже избегал бы смотреть им в глаза.

— Слышал, что случилось в «Мэдисоне»?

— Угу, — подтвердил он.

— Жуткое дело.

Подобная поверхностная оценка явно не заслуживала в его глазах даже ответного хмыканья. Мак поставил мое питье на стойку и повернулся к расположенной позади нее плите, поворошив угли и поленья кочергой.

Я взял со стойки захватанную газету и пробежался по заголовкам на первой полосе.

— Эй, ты только послушай. Еще одна история с «трехглазыми». Иисусе, да эта штука похуже крэка, — в статье описывался погром, учиненный в продовольственном магазине неподалеку парочкой обдолбавшихся «третьим глазом» — тем взбрендилось, будто этому месту суждено взорваться, так что они постарались ускорить события.

— Угу.

— Слышал о чем-нибудь подобном?

Мак мотнул головой.

— Говорят, это зелье открывает у тебя Внутреннее Зрение, — пояснил я, прочитав заметку. Обоих хануриков отвезли в больницу, где они и пребывают в критическом состоянии, отключившись еще на месте преступления. — Но знаешь, что я тебе скажу?

Мак оглянулся на меня от своей стряпни за плитой.

— Не верится мне во все это. Вот сукины дети: покупать этих бедолаг на идею, будто те смогут творить волшебство.

Мак мрачно кивнул.

— Будь это всерьез, ребята из полиции наверняка позвали бы меня.

Мак пожал плечами и отвернулся обратно к плите. Потом вдруг нахмурился и уставился взглядом в мутное зеркало, висевшее за барной стойкой.

— Гарри, — сообщил он. — За тобой хвост.

Напряжение, сковывавшее меня весь этот день, сказалось-таки на моих нервах, так что я не удержался и вздрогнул. Взявшись за кружку обеими руками, я пробормотал про себя пару фраз на ломаной латыни. Никогда не помешает защитить себя на случай, если кто-нибудь захочет тебе навредить. Зеркало было настолько старым и мутным, что я не мог разглядеть в нем почти ничего — разве только, что ко мне кто-то подходит сзади. Мак снова невозмутимо занялся стряпней. Смутить Мака не так-то просто.

Запах духов я унюхал еще прежде, чем обернулся.

— Ба, мисс Родригес, — сказал я. — Всегда рад вас видеть.

Она застыла как вкопанная, не доходя до меня пары шагов. Приветствие мое явно застало ее врасплох. Вот вам одно из преимуществ моей профессии: что бы ты ни делал, люди всегда приписывают это магии прежде, чем на ум им придут объяснения попроще. Должно быть, она и в голову не брала, что аромат духов выдаст ее присутствие.

— Валяйте, подсаживайтесь, — радушно продолжал я. — Так уж и быть, угощу вас выпивкой прежде, чем откажусь рассказывать что-либо.

— Гарри, — оскорбленным тоном заявила она. — Можно подумать, вы не знаете, что я здесь по делу, — она уселась рядом со мной. Роста она среднего, зато красоты — потрясающей, хоть и… темной какой-то. Сегодня на ней были жесткие деловые юбка с пиджаком, чулки, туфли на шпильках. Прямые темные волосы она стригла коротко, до середины шеи, и аккуратно зачесывала вбок, открывая смуглый лоб и томный взгляд темных глаз.

— Сьюзен, — усмехнулся я. — Иначе как по делу вас в это место и пряником не заманишь. Как вам понравилось в Бренсоне?

Сьюзен Родригес работала репортером в Чикагском «Волхве» — желтоватом таком журнальчике, специализировавшемся на сверхъестественных и паранормальных событиях средневосточных штатов. Обыкновенно, уровень его статей редко поднимался выше «Человека-Обезьяну Видели С Незаконной Дочерью Элвиса» или «Призрак-Мутант Джона Фитцджеральда Кеннеди Соблазняет Несовершеннолетнюю Школьницу-Скаута». И все-таки, очень, очень редко «Волхв» публиковал нечто настоящее. Вроде Вторжения Невидимого в 1994 году, когда весь Милуоки просто-напросто исчез на два часа. Как в воду канул. Съемки со спутников показывали речную пойму, поросшую лесом и лишенную каких-либо следов человеческой деятельности, равно как и самих людей. Вся связь с городом прервалась. А потом, несколько часов спустя, он как ни в чем ни бывало оказался на прежнем месте, и никто из его жителей не заподозрил ничего такого.

Помимо всего прочего, она вилась вокруг моих изысканий в Бренсоне неделю назад. Она таскалась за мной по пятам с тех пор, как брала у меня интервью на самой заре моей карьеры независимого чародея. Я не смог отказать ей в этом — у нее имелся нюх. И впридачу к нему довольно любопытства, чтобы попадать во всякого рода неприятности. В завершение этого интервью она ухитрилась встретиться со мной взглядом — этакая нетерпеливая юная репортерша, пытающаяся докопаться до души своего собеседника. Что ж, из всех встречавшихся со мною взглядом в обморок брякнулась именно она.

Она ухмыльнулась мне. Мне нравится, когда она улыбается. Это делает с ее губами презабавнейшие штуки, а уж привлекательности ее губам не занимать.

— Вам стоило бы остаться посмотреть спектакль, — сообщила она. — Все было весьма впечатляюще, — она положила сумочку на стойку и поудобнее устроилась на стуле.

— Нет уж, спасибо, — сказал я. — Я совершенно уверен, что это не для меня.

— Моя редакторша в восторге от статьи. Она уверена, это сорвет какую-нибудь премию.

— Как перед глазами вижу, — кивнул я. — «Таинственные Видения Преследуют Обдолбанную Звезду Кантри». Настоящая, бьющая в упор паранормальная журналистика, — я посмотрел на нее, и она встретила мой взгляд, не дрогнув. Она бы не позволила мне заглядывать в нее, если бы мои хохмочки задевали ее.

— До меня тут дошло, что вас вызывала сегодня шеф специальных расследований, — заявила она, придвинувшись ко мне так близко, что взгляду моему открылись любопытные перспективы в ее декольте. — Мне хотелось бы, Гарри, чтобы вы рассказали об этом, — она одарила меня еще одной многообещающей улыбкой.

Я почти улыбнулся в ответ.

— Виноват, — вздохнул я. — У меня перед городом стандартное обязательство о неразглашении.

— Может, тогда что-нибудь не для записи? — спросила она. — Поговаривают, что убийство-то сенсационное.

— Ничем не могу помочь, Сьюзен, — улыбнулся я. — Этого из меня клещами не вытянуть. И тэ дэ, и тэ пэ.

— Хоть намеком, — настаивала она. — Так, пару слов на тему. Нечто, чем могут поделиться двое людей, испытывающих друг к другу привязанность.

— Это вы, интересно, о ком?

Она облокотилась о стойку, опустила подбородок на руку и, прищурившись, сквозь длинные ресницы, посмотрела на меня. Одна из вещей, неизменно поражающих меня в ней — это то, что она, беззастенчиво злоупотребляя своими обаянием и женственностью, сама не представляет, насколько привлекательна — я понял это, заглянув ей в душу год назад.

— Гарри Дрезден, — сказала она. — От вашего занудства с ума сойти можно, — глаза ее сощурились еще сильнее. — Вы даже ни разу не заглянули мне в декольте, — выпалила она убийственное обвинение.

Я отхлебнул из кружки и махнул Маку, чтобы тот налил и ей. Он налил.

— Виноват.

— Ну и мужик пошел нынче, — пожаловалась она. — С вами-то что не так, Дрезден?

— Я чист сердцем и душой, — объяснил я. — Поэтому меня не подкупить.

С минуту она смотрела на меня с досадой. Потом откинула голову назад и рассмеялась. Смех у нее тоже что надо: гортанный, сочный. Когда она рассмеялась, я все-таки не удержался и на мгновение заглянул ей под рубашку. Вот такие они, чистота сердца и души. Чистота чистотой, но рано или поздно гормоны все равно скажут свое слово. Кстати, я, конечно, не мальчик, не сопливый тинэйджер, но и экспертом в таких делах меня тоже не назовешь. Считайте это преобладанием профессиональной карьеры над всеми другими моими интересами, но у меня никогда не находилось достаточно времени на общение с прекрасным полом. А когда находилось, все выходило тоже не лучшим образом.

Сьюзен обладала несомненными достоинствами: она была привлекательна, незаурядна, сексуальна, цели ее были просты и ясны, и она преследовала их самозабвенно и искренне. Она флиртовала со мной потому, что ей нужна была информация, но и потому, что считала меня привлекательным. Иногда она получала то, что хотела. Иногда — нет. Этот случай был для «Волхва» слишком горяч — можно и обжечься. К тому же, стоило Мёрфи узнать, что я хоть словом проболтался кому-то о том, что случилось, и она съела бы меня с потрохами.

— Я вам вот что скажу, Гарри, — сказала она. — Давайте вот как: я буду задавать вопросы, а вы отвечать просто «да» или «нет». Идет?

— Нет, — коротко ответил я. Черт бы ее побрал. Враль из меня никудышный, и понять это можно, обладая мозгами и попроще Сьюзеновых, репортерских.

В глазах ее вспыхнул веселый, недобрый огонек.

— Томми Томм был убит паранормальным существом или способом?

— Нет, — упрямо повторил я.

— Нет, в смысле, не паранормальным способом, или в смысле, не существом?

Я покосился на Мака, словно моля его о помощи. Мак не обратил на меня внимания. Мак не принимает ничьей стороны. Мак чертовски умен.

— Нет, в смысле, что я не собираюсь отвечать на вопросы.

— Есть ли у полиции какие-нибудь улики? Подозреваемые?

— Нет.

— Вас-то самих не подозревают, Гарри?

— Нет, — не самая приятная мысль. — Сьюзен… — потеряв терпение, начал я.

— Вы не откажетесь поужинать со мной в субботу вечером?

— Нет! Я… — тут до меня дошло, что она сказала, и я зажмурился. — Что?

Она улыбнулась, пригнулась ко мне и поцеловала в щеку. Губы ее, которыми я так восхищался, и на ощупь оказались очень даже ничего. Очень, очень ничего.

— Супер, — сказала она. — Я заеду за вами к вам в контору. Часов, скажем, в девять?

— Я что-то пропустил? — спросил я.

Она кивнула; темные глаза ее искрились весельем.

— Я закачу вам фантастический ужин. Вы бывали в ви-ай-пи? В «Амбассадор-Ист»?

Я мотнул головой.

— Стейки там — с ума сойти, — заверила она меня. — И самая что есть романтическая атмосфера. Пиджак и галстук обязательны. Как, найдете?

— Э… да? — осторожно отозвался я. — В смысле, это ответ на вопрос, иду я с вами или нет, верно?

— Нет, — с улыбкой ответила Сьюзен. — Это ответ, который я вытянула из вас хитростью, так что тут вы попали. Я просто хотела убедиться, что у вас найдется что-нибудь еще кроме джинсов и ветровки.

— Ох. Да, — только и сказал я.

— Супер, — повторила она, поцеловала меня в щеку еще раз, встала и взяла сумочку со стойки. Значит, договорились: в субботу, — она отодвинулась и с улыбкой посмотрела на меня в упор. Это был взгляд убийцы — знойный, манящий. — Я приеду. В вечернем платье.

Она повернулась и вышла. Я типа повернулся посмотреть ей вслед. Челюсть моя при этом соскользнула со стойки и отвисла до полу.

О чем я договорился только что? О свидании? Или о допросе?

— И о том, и о другом, возможно, — пробормотал я.

Мак шлепнул передо мной на стойку мои картошку и сандвич. Я мрачно выудил из кармана несколько купюр и получил от него сдачу.

— Она ведь ничего не будет делать, кроме как пытаться выудить из меня информацию, которой я, Мак не должен ей давать, — вздохнул я.

— Угу, — согласился Мак.

— И зачем я только согласился?

Мак пожал плечами.

— Она хорошенькая, — сказал я. — Умная. Сексуальная.

— Угу.

— Любой мужик с кровью, а не водой в жилах поступил бы так же.

— Хм, — фыркнул Мак.

— Ну, может, кроме тебя.

Мак чуть улыбнулся, польщенный.

— И все равно, у меня с этого не будет ничего, кроме неприятностей. Я просто псих, что иду на все это, — я взял со стойки свой сандвич и вздохнул.

— Балда, — сказал Мак.

— Да нет, она все-таки умна.

Лицо Мака осветилось той самой редкой улыбкой, которая делает его моложе, почти мальчишкой.

— Не она, — сказал он. — Ты.

Я занялся обедом. И был вынужден признать, что он прав.

Это внесло в мои планы некоторые коррективы. Моя идея пошататься вокруг Селлзовского домика на озере и поковырять информацию там имела смысл только в ночное время суток. Завтрашняя ночь была уже забита разговором с Бьянкой, поскольку я сильно подозревал, что Мёрфи с Кармайклом не удастся наладить сотрудничество с вампиршей. Все это означало, что мне придется переться в Лейк-Провиденс сегодня, поскольку субботняя ночь теперь исключалась из-за обеда со Сьюзен — по крайней мере, первая ее половина.

У меня пересохло во рту при мысли о том, чем может оказаться занята вторая половина этой ночи. Тут уж ничего не скажешь заранее. Она обвела меня вокруг пальца, она выставила меня дурак-дураком, и она, возможно, испробует все трюки из своего арсенала, чтобы вытащить из меня побольше информации для понедельничного номера «Волхва». С другой стороны, она была сексуальна, умна и по меньшей мере немного симпатизировала мне. Это намекало на то, что дело может не ограничиться обедом и беседой. Разве не так?

Вопрос только, хотелось ли мне этого?

Все мои отношения с женщинами кончались жалким образом, начиная с первого, юношеского увлечения. Ну, конечно, большинство подростков терпят неудачу в первой любви.

Только мало кто из них убивает вовлеченную в это девушку.

Я постарался переключиться на другие мысли, пока эта не вызвала избыток старых воспоминаний.

Я ушел из «МакЭнелли» вскоре после того, получив напоследок от Мака увесистый пакет и короткое «Мистер» вместо объяснения. Шахматная партия в углу все продолжалась, и игроки сидели, окутанные облаком ароматного дыма из своих трубок. Идя к машине, я пытался определить, как вести себя со Сьюзен. Стоит ли привести в порядок мою берлогу? И, кстати, все ли у меня имеются ингредиенты чар, которые мне придется наложить на этот озерный домик сегодня ночью? И не провалится ли Мёрфи сквозь крышу прямо на мою с Бьянкой беседу?

Садясь в машину, я все еще ощущал на щеке поцелуй Сьюзен.

Я ошарашенно тряхнул головой. Говорят, мы, чародеи, хитры. Поверьте, наша хитрость бесполезна, совершенно бесполезна против женщин.

Глава 6

Когда я вернулся домой, Мистера нигде не было видно. На всякий случай я все-таки положил корм ему в миску. Рано или поздно он простит мне все мои поздние возвращения. Я взял с кухни все, что мне нужно: свежевыпеченный хлеб без консервантов, молоко, мед, свежее яблоко, острый серебряный перочинный ножик, еще немного снеди на подносе, миску и чашку, которую сам выточил из куска тикового дерева.

Потом я вернулся в машину. Мой Голубой Жучок больше не голубой — с тех пор, как обе двери пришлось заменить, слева зеленой, справа белой, да и крышку багажника спереди заменили такой же, но красной. Впрочем, название за ним так и осталось. Майк — механик высший класс. Он никогда не спрашивает ни о том, какая сила прожгла дырку в крышке багажника, ни о том, чьи стальные когти изорвали обе двери. Такая помощь неоценима.

Я завел Жучка и погнал его по И-94, вдоль берега озера Мичиган, на короткое время въехав на территорию Индианы, и почти сразу же, через границу штата — в сам Мичиган. Лейк-Провиденс — дорогой, престижный поселок с большими особняками и просторными участками. Земля здесь стоит недешево. Должно быть, Виктор Селлз неплохо зарабатывал на своем старом месте, в «СильверКо», если позволил себе строиться здесь.

Ведущая вдоль озера дорога извивалась между высокими деревьями и покатыми холмами. Дома стояли редко, в нескольких сотнях ярдов друг от друга. Почти все участки окружала изгородь, и въезд на них находился по правой стороне дороги, противоположной от озера. Дом Селлзов единственный среди тех, что я успел увидеть, располагался между озером и дорогой.

К дому вел от шоссе ровный, усыпанный гравием, обсаженный деревьями проезд. На выдающемся в озеро полуострове хватило места для дома и маленького причала, у которого не стояло ни одной лодки. Сам дом был невелик — по меркам остальных здешних построек. Двухэтажный, очень современный — обилие стекла и дерева, обработанного таким образом, что казалось уже не столько деревом, сколько пластиком. Проезд сворачивал за дом и заканчивался стоянкой, достаточно просторной, чтобы играть на ней в баскетбол — кстати, тут и щит с сеткой имелись; на стоянку выходила открытая деревянная веранда второго этажа.

Я подогнал Голубого Жучка к задней стене дома и вытянул ручник. Все мои ингредиенты лежали в черном нейлоновом рюкзаке на правом сидении; я взял их, вылез из машины и размял ноги. Свежий ветер с озера пронизывал до костей, и я плотнее запахнул свою ветровку.

Первые впечатления важны, так что я прислушался к тому, что говорят о доме мои инстинкты. Долгую минуту я просто стоял и смотрел на него.

Должно быть, инстинкты мои тогда интересовала еще одна бутылка Макова эля. Они не говорили мне почти ничего если не считать того, что это небольшое, но дорогое жилье, в котором семья провела не один приятный уикенд. Что ж, там, где потерпели неудачу инстинкты, придется потрудиться интеллекту. Почти все здесь было почти новеньким. Даже трава вокруг дома не выросла еще настолько, чтобы ее стричь. Только баскетбольная сетка растянулась, что говорило о частом ее использовании. Все занавески в доме были задернуты.

На траве под верандой мелькнуло что-то красное, и я подошел поднять. Это была пластмассовая коробочка из-под фотопленки — красная с серой крышечкой. В таких коробочках отсылают пленки на проявку. Коробочки из-под пленки удобны для того, чтобы хранить в них всякую мелочь. Я сам пользуюсь иногда такими. Я сунул ее в карман своей ветровки и продолжил обследование.

На деле это место не походило на семейное гнездышко. Скорее оно смахивало на любовное убежище, схоронившееся в деревьях полуострова от посторонних глаз. Или на идеальное место для заклинателя-новичка, где он может пробовать свои новоиспеченные способности, не опасаясь, что ему помешают. В общем, самое место для нового ремесла Виктора Селлза.

Я наскоро обошел дом по периметру, попробовал открыть главную и заднюю двери и даже дверь с веранды, которая вела предположительно на кухню. Все оказались заперты. В принципе, замки для меня не помеха, но Моника Селлз как-то не приглашала меня заглядывать в дом. Не дело лезть в чужие дома без приглашения. Одна из причин, по которой вампиры, как правило, избегают делать этого — у них и так хватает хлопот не распадаться на части здесь, вне Небывальщины. Да и для смертных чародеев вроде меня это не то, чтобы опасно, но уж магии помешать может запросто. И потом, это невежливо. Я уже говорил, что ужасно старомоден.

И, конечно, щиток охранной сигнализации «Тектроник Секьюритиз», который я видел сквозь входную дверь, тоже повлиял на мое решение. Конечно, я мог запросто заколдовать его, превратив в бесполезный моток проводов, но многие охранные фирмы поднимают тревогу, если их системы вдруг перестают работать. И потом, это в любом случае было бы пустой тратой сил — настоящая информация все равно находилась где-то в другом месте.

И все-таки меня не оставляло ощущение того, что дом не совсем пуст. Повинуясь импульсу, я несколько раз постучал во входную дверь. Я даже позвонил. Никто не подошел к двери, в доме не зажглось ни единого огонька. Я пожал плечами и пошел вокруг дома, миновав по дороге несколько пустых мусорных контейнеров.

Вот это уже показалось мне несколько странным. Я хочу сказать, я ожидал бы увидеть в них хоть что-нибудь, пусть даже в доме некоторое время никто не жил. Может, грузовик мусорщика заезжает сюда за мусором? Это представлялось сомнительным. Если Селлзы приезжают сюда только на выходные и хотят, чтобы их мусор забрали, представлялось логичным, чтобы они выставляли контейнеры к дороге, уезжая. А это означало бы, что мусорщики оставляли бы пустые контейнеры там же, у дороги. Выходит, кто-то притащил их обратно к дому.

Ну, конечно, это вовсе не обязательно был Виктор Селлз. Это мог сделать сосед или кто-то еще. А может, он договорился с мусорщиками, чтобы те подвозили их к дому. И все-таки это была маленькая, но зацепка, едва уловимая улика того, что дом не пустовал всю последнюю неделю.

Я отвернулся от дома и спустился к озеру. Ночь выдалась ветренной, но ясной, немного прохладной. Высокие старые деревья скрипели и трещали под напором ветра. Комары еще не начали свирепствовать по-настоящему. В небе стояла почти полная луна, по которой время от времени проплывало прозрачной вуалью случайное облачко.

Идеальная ночь для охоты на фэйре.

Я очистил клочок земли рядом с водой от палок и листьев и вынул из рюкзака свой серебряный ножик. Рукояткой его я начертил на земле круг и снова накидал туда листьев и веток, старательно запечатлев его местоположение в голове. Я старался сфокусировать мысли на этом круге, не позволяя при этом энергии вырваться в него, выдав ловушку. Потом очень осторожно приготовил наживку. Поставив на землю чашку и миску, я налил в чашку на два пальца молока, а миску наполнил медом из пластмассового мишки, лежавшего у меня в рюкзаке.

Потом отломил кусок хлеба от багета и уколол ножом подушечку указательного пальца. В серебряном лунном свете на пальце вспухла капля темной крови, и я приложил к ней хлеб, дав крови впитаться в мякиш. Кусок хлеба я положил на маленькое блюдечко окровавленной стороной вниз.

Что ж, западня готова. Я собрал свои снасти и спрятался в тени деревьев.

Чтобы изловить фэйре, необходимо знать два аспекта магии. Один из них — понятие истинных имен. У всего в этом мире имеется истинное имя. Имя — это уникальное сочетание звуков или слов, связанных с одним конкретным индивидуумом. Это вроде как музыкальная тема. Зная чье-то имя, вы можете ассоциировать себя с ним в магическом смысле — почти так же, как чародей может коснуться кого-то, обладая прядью его волос, или обрезками ногтей, или каплей крови. Зная чье-то имя, вы можете установить с ним магическую связь — точно так же, как вы разговариваете с кем-то, сняв трубку и набрав номер. Правда, просто знать имя недостаточно; нужно в точности знать, как его произнести. Попросите двух Джонов Франклинов Смитов представиться вам, и вы услышите незначительные различия в произношении, характерные для их обладателей. Чародеи имеют обыкновение коллекционировать имена созданий, духов и людей как другие коллекционируют часы там, или марки. Никогда не знаешь, когда и что тебе пригодится.

Вторая вещь, которую необходимо знать — это теория магического круга. Большая часть магических приемов в той или иной форме использует круг. Очерчивая круг, волшебник устанавливает местные рамки того, что он собирается делать. Это помогает ему повысить качество магии, более точно направлять ее. Он делает это, создавая своего рода экран, ограниченный контуром круга и удерживающий магические энергии от проникновения наружу, чтобы использовать их сконцентрированными. Чтобы получить круг, достаточно начертать его на земле, или взяться за руки, став в хоровод, или идти, куря благовония, или применить любой из множества других способов. Потом достаточно замкнуть его крошечной искоркой энергии, и он готов.

И еще одну вещь делает такой круг: он удерживает магические создания вроде фей или даже демонов. Удобно, не так ли? Обыкновенно им пользуются, чтобы не пустить их внутрь. Гораздо сложнее создать такой круг, чтобы он удерживал их внутри. Вот тут вступает в игру кровь. Кровь дарит власть. Если вы выпиваете немного чьей-то крови, это имеет некоторый метафизический смысл, своего рода энергию. Она невелика, если вы, конечно, не пытаетесь зарядиться ею таким образом (как это делают вампиры), но ее вполне достаточно, чтобы замкнуть круг.

Теперь вы знаете, как это делается. Но я не советовал бы вам заниматься этим дома. Ведь вы не знаете, что делать, если что-то пойдет не так.

Так вот, я спрятался в деревьях и произнес имя одного конкретного фэйре, который был мне нужен. Имя звучало как певучее чередование гласных — право же, довольно красивое, особенно, если учесть, что при всех наших предыдущих встречах он откликался на имя Тук-Тук. Вместе с именем я послал сгусток своей воли — не слишком сильный, чтобы он поспешил сюда, как ему казалось бы, по собственному желанию. По крайней мере, так выглядело в теории.

Что это было за имя? Увольте, уж не думаете же вы всерьез, что чародеи отдают такую информацию за просто так?

Вы и представить себе не можете, чего мне стоило его узнать.

Минут этак через десять Тук, мерцая, показался над водами озера Мичиган. Сначала я даже принял его за блики лунного света на гребнях озерных волн. Роста Тук имел дюймов шесть. Фигура его напоминала человеческую, только бледнее, изящнее и, само собой миниатюрнее; на спине его трепетали серебряные стрекозьи крылья — гордость породы фэйре. Его окружал нимб призрачного света. Растрепанная шелковистая грива его волос напоминала плюмаж райской птицы, только светло-лилового цвета.

Тук любил хлеб, молоко и мед — вполне обычные пристрастия фэйре средней руки. Как правило, лезть за медом в пчелиные гнезда им неохота, да и с молоком в Небывальщине напряг с тех пор, как фермерские хозяйства перешли на современные технологии. Стоит ли говорить, что пшеницы они тоже не выращивают, а, следовательно, и не мелют, и хлеба сами не пекут.

Тук снизился с опаской, шаря взглядом по деревьям. Меня он не видел. Я смотрел, как он медленно обходит кругом поднос, облизываясь и потирая рукой живот. Стоило ему съесть хлеб, и круг замкнулся бы, дав мне возможность поторговаться — информация в обмен на его освобождение. В здешних местах Тук являлся младшим духом, так сказать, разнорабочим Небывальщины. Если кто-нибудь и знал что-то про Виктора Селлза, это знал и Тук. Или знал того, кто это знал.

Некоторое время Тук колебался, порхая взад-вперед над подносом, но всякий раз медленно к нему приближаясь. Фэйри и мед. Мотыльки и пламя. Тук попадался на это уже несколько раз, но фэйри не отличаются долгой памятью, да и менять привычки не в их природе. И все же я затаил дыхание.

Наконец, фэйре коснулся земли, схватил хлеб, обмакнул его в мед и с жадностью впился в него зубами. Послышался едва уловимый ухом щелчок: круг замкнулся.

Тук отреагировал на это без промедления. Он испустил пронзительный визг словно попавший в силок кролик и отчаянно замолотил крыльями, пытаясь улететь обратно к озеру. Однако, долетев до границы невидимого круга, он врезался во что-то, прочностью не уступающее кирпичной стене. От столкновения вокруг него взметнулось облачко серебряной пыльцы. Тук заворчал и плюхнулся своим фэйерским задом на землю.

— Как я не догадался! — вскричал он, когда я вышел из-за дерева. Голос его звучал высоко, однако напоминал скорее детский, нежели те щебечущие голоса, которыми наделяют фей в мультфильмах. — Теперь я помню, где видел это блюдо раньше! Ах ты, гадкий, пронырливый, толстопалый, большеносый, плоскостопый смертный червяк!

— Привет, Тук, — сказал я. — Помнишь, на чем мы сошлись в прошлый раз, или надо повторять все сначала?

Тук испепелил меня взглядом и гордо топнул ножкой о землю. От этого удара в воздух взметнулось новое серебристое облачко.

— Отпусти меня! — потребовал он. — Отпусти, а то Королеве пожалуюсь!

— Если я тебя не отпущу, — заметил я, — ты никак не сможешь пожаловаться Королеве. И потом, тебе не хуже моего известно, что она скажет мелкому фэйре, у которого хватило глупости попасться из-за пристрастия к молоку и меду.

Тук возмущенно скрестил руки на груди.

— Я тебя предупредил, смертный. Освободи меня немедленно, если не хочешь испытать на себе всей ужасной, беспощадной, неодолимой силы магии фэйри! Я сгною все зубы так, что они выпадут из твоей головы! Глаза из твоих глазниц! Я наполню твой рот навозом, а уши червями!

— Валяй, старайся, — сказал я. — А потом мы переговорим о том, что тебе сделать, чтобы вырваться из этого круга.

Я знал, что он блефует. Так было каждый раз, но он плохо помнил подробности. Когда живешь несколько сотен лет, плохо помнишь всякие мелочи. Тук нахмурился и снова топнул ножкой.

— Право же, Гарри, ты мог бы хотя бы притвориться, что испугался.

— Прости, Тук. Нет времени.

— Времени, времени… — проворчал Тук. — Вы, смертные, вообще можете думать о чем-нибудь другом? Все только и говорят, что об этом времени! Целые города мечутся как проклятые, визжа, что опаздывают, гудя в свои дурацкие гудки! А ведь раньше вы, люди, умели обращаться с ним как надо.

Я терпеливо выслушал его нравоучения. Все равно Тук не умел говорить на одну тему подолгу.

— Помню я народ, что жил здесь до того, как сюда пришли вы, бледнолицые. Вот они никогда не переживали из-за язвы или… — взгляд Тука снова задержался на блюде с молоком, медом и хлебом. Он замолчал, шагнул к нему, схватил остаток хлеба и принялся есть его, макая в мед; торопливо-жадные движения его напоминали птичьи повадки.

— Славная жратва, Гарри. Не то фуфло, что перепадает нам порой.

— Консерванты, — пояснил я.

— Ну их, — Тук надолго припал к чашке с молоком, потом растянулся на спине и довольно погладил округлившийся животик. — Ладно, — сказал он. — А теперь выпусти меня.

— Не так быстро, Тук. Прежде мне от тебя кое-что нужно.

— Ох уж, эти чародеи, — насупился Тук. — Вечно им чего-то нужно. Как будто я их с дерьмом смешать не могу, — он встал и гордо скрестил руки на груди, глядя на меня так, будто не уступал мне ростом раз этак в дюжину. — Ну ладно, — снисходительно буркнул он. — Я, так уж и быть, дарую тебе исполнение одной-единственной небольшой просьбы — в виде исключения, в благодарность за твое угощение.

Я постарался сохранить невозмутимое выражение лица.

— Ты чрезвычайно добр.

Тук фыркнул и каким-то образом ухитрился посмотреть на меня сверху вниз.

— В моей натуре вообще сочетать мудрость и милосердие.

Я кивнул, словно и впрямь видел проявление глубокой мудрости.

— Так-так. Послушай, Тук. Мне нужно знать, не бывал ли ты в этом месте последние несколько ночей, или не знаешь ли кого-нибудь, кто бывал. Я ищу одного человека, и, возможно, он приезжал сюда.

— А если я скажу тебе, — заявил Тук, — ты в обмен разомкнешь круг, который, вне всякого сомнения, по чистой случайности удерживает меня здесь. Я верно понял?

— Это было бы только разумно, — согласился я со всей серьезностью, на какую был способен.

Тук сделал вид, будто обдумывает это, потом кивнул.

— Очень хорошо. Ты получишь информацию, которую хочешь. Освободи меня.

Я прищурился.

— Ты уверен? Обещаешь?

Тук еще раз топнул ножкой, и облачко серебряной пыльцы на этот раз вышло еще больше.

— Гарри! Ты весь спектакль портишь!

Я сложил руки на груди.

— Я хочу, чтобы ты обещал мне это.

Тук всплеснул руками.

— Ну ладно, ладно, ладно! Обещаю, обещаю, обещаю! Обещаю нарыть тебе все, что ты хочешь знать! — Он возбужденно запорхал по кругу внутри невидимого барьера. — Только выпусти меня! Выпусти!

Обещание, произнесенное трижды, настолько близко к истине, насколько этого вообще можно добиться от фэйре. Я быстро подошел к кругу и коснулся его ногой. Невидимый барьер исчез с легким шипением высвобождаемой энергии.

Тук крошечной серебряной кометой пронесся над водами озера Мичиган и исчез. Вылитый Санта Клаус. Правда, надо заметить, Санта — фэйре значительно крупнее и сильнее Тука, и потом, его истинного имени я все равно не знаю. От меня не дождешься, чтобы я заманивал в магический круг Санту. Я вообще сомневаюсь, чтобы у кого-то хватило пороху на такое.

Я побродил немного вокруг дома, чтобы не заснуть. Если бы я это сделал, Тук имел бы полное фэйерское право выполнить данное мне обещание, рассказав мне то, что меня интересовало, пока я сплю. А с учетом того, что я только что поймал и, можно сказать, унизил его, он мог бы и поквитаться со мной — через пару недель он и помнить об этом забудет, но, застань он меня спящим и беззащитным, и я запросто мог бы проснуться с головой как задница, а я не уверен, что это пошло бы на пользу дела.

Поэтому я ходил туда-сюда и ждал. Обыкновенно Туку хватало получаса, чтобы разузнать все, что меня интересовало.

Так оно и вышло. Не прошло и тридцати минут, как он, искрясь и мерцая, прилетел и запорхал вокруг моей головы, стараясь запорошить мне глаза своей волшебной пыльцой.

— Ха, Гарри! — вскричал он. — Я все сделал!

— И что тебе удалось узнать, Тук?

— Отгадай!

Я фыркнул.

— Нет уж.

— Ну, давай же. Хоть капельку!

Я нахмурился — я и правда жутко устал, что не улучшало моего настроения, хоть я и старался этого не показывать.

— Тук, уже поздно. Ты обещал все мне рассказать.

— С тобой неинтересно, — возмутился он. — Стоит ли удивляться, что от тебя ничего не дождешься, пока кому-то от тебя чего-нибудь не понадобится.

Я удивленно уставился на него, и он зашелся от восторга.

— Ха! Вот это мне нравится! Мы за тобой следим, Гарри Дрезден!

Вот это мне уже совсем не нравилось. Я вдруг живо представил себе дюжину фэйерских соглядатаев, вьющихся у меня перед окнами и заглядывающих внутрь. Пожалуй, стоит принять меры к тому, чтобы этого не допустить. Не то, чтобы я их боялся, или чего такого. Так, на всякий случай.

— Выкладывай, Тук, — вздохнул я.

— Иду на посадку! — взвизгнул он, и я послушно вытянул руку открытой ладонью вверх, а он приземлился на нее. Веса его я почти не ощущал, но его поле, его аура пронизала меня легким электрическим разрядом. Он бесстрашно встретился со мною взглядом — души у фэйри нету, так что заглядывать некуда, да и сами они, хоть и видят человеческую душу насквозь, но постичь ее не могут — и не хотят.

— О'кей, — заявил Тук. — Я говорил с Колокольчиком, а тот говорил с Красноносым, а тот говорил с Мэг О'Аспенс, а та сказала ему, что Златоглаз обмолвился, что проехался на машине развозчика пиццы, когда та приезжала сюда вчера вечером! — Тук гордо хлопнул себя по груди.

— Машина развозчика пиццы? — в некотором замешательстве переспросил я.

— Ну да, пиццы! — торжествующе вскричал Тук. — Пицца! Пицца! Пицца! — крылья его снова затрепетали, и я постарался выморгать из глаз эту чертову волшебную пыльцу, пока не начал чихать.

— А что, разве фэйри любят пиццу?

— Ну, Гарри, — поразился на этот раз Тук. — Ты что, сам пиццы никогда не пробовал?

— Разумеется, пробовал, — ответил я.

Тук принял уязвленный вид.

— И ни разу не поделился?

— Послушай, — вздохнул я. — Может, я как-нибудь вскоре и угощу вас, ребята, пиццей. В благодарность за помощь.

Тук восторженно подпрыгнул, перескочив с кончика одного пальца на другой.

— Да! Да! Только подожди, пока я им расскажу! Мы еще посмотрим, кто посмеется в следующий раз над Тук-туком!

— Тук, — произнес я, пытаясь утихомирить его. — Скажи, он никого больше не видел?

Тук состроил хитрую мину.

— Он сказал, тут были смертные. Они занимались спортом, поэтому пицца нужна была им, чтобы восстановить силы!

— Откуда пицца, Тук?

Фэйре зажмурился, потом уставился на меня так, словно я сморозил какую-то особенную глупость.

— Ну, Гарри! Я же сказал: из фургона, — он взмыл с моей ладони вверх и исчез в кронах деревьев.

Я со вздохом кивнул. Тук все равно не видел разницы между «Домино» и «Пицца-Хат». Он и читать-то не умел: у большинства фей и фэйре существует стойкое отвращение к письменной информации.

Ну что ж, я узнал две вещи. Первое — то, что кто-то заказывал сюда пиццу с доставкой. Из этого следовало два вывода. Во-первых, то, что вчера вечером здесь кто-то был. Во-вторых, то, что этих кого-то кто-то видел и говорил с ними. Возможно, мне удастся найти развозчика пиццы и спросить его, не видал ли он Виктора Селлза.

Второе, что я узнал — это упоминание Тука насчет занятий спортом. В общем-то само понятие спорта у смертных мало интересует фэйри — если это не связано с наготой и похотью. Излюбленное фэйерское занятие — это подглядывать за подростками и разыгрывать их. Значит, Виктор был здесь с любовницей… или любовником. Вот вам и «спорт».

Я понемногу начал склоняться к мысли, что Моника Селлз получила отставку. Ее муж катался в эти края вовсе не для того, чтобы учиться колдовству, и все эти зловещие талисманы со скорпионами здесь ни при чем. Он просто развлекался в этом своем гнездышке с подружкой — подобно любому другому мужу, уставшему от заботливой клуши-жены. Одобрения это, само собой, не заслуживает, но понять его тоже можно.

Зато возникала другая проблема: как сообщить об этом Монике. Мне почему-то казалось, что ей не захочется слушать о том, что мне удалось узнать.

Я поднял с земли блюдце, чашку и миску, и вместе с серебряным ножиком убрал обратно в черный нейлоновый рюкзак. Ноги ныли от долгой ходьбы и стояния. Мне не терпелось добраться домой и завалиться спать.

Мужчина с обнаженным мечом в руках возник вдруг из темноты — ни шелеста, ни даже хлопка магической энергии я даже не услышал. Как и я, он был высокого роста, но массивнее, и выступал с этаким тяжеловесным достоинством. На вид ему было лет пятьдесят с небольшим, так что в каштановых волосах проглядывали седые пряди. Его длинный черный плащ покроем напоминал мою куртку, только без капюшона. Брюки и пиджак его тоже имели темную окраску: угольно-серый и темно синий. Только рубаха сияла крахмальной белизной — такую даже странно видеть без галстука. Серые глаза его с красными прожилками по углам излучали угрозу. Лунный свет отражался в них таким же бликом, как от серебряного клинка. Он шагал прямо ко мне.

— Гарри Блекстоун Копперфилд Дрезден, — негромко произнес он на ходу. — Целенаправленное использование истинного имени для призывания посторонних и сковывания их чарами в собственных интересах является нарушением Четвертого Закона Магии. Напоминаю тебе, что ты находишься под Дамокловым Проклятием. Мы не потерпим больше ни одного нарушения закона с твоей стороны. Карой за такое нарушение будет смерть через отсечение головы мечом, и приговор будет приведен в действие на месте.

Глава 7

К вам когда-нибудь подходил зловещего вида мужчина с обнаженным клинком длиной миль этак в десять в руках? Тем более ночью, под звездным небом на берегу озера Мичиган? Если подходил, вам необходима помощь профессионала. Если нет, уж поверьте, это может напугать вас до усера.

Я втянул в себя воздух и с трудом удержался от длинной фразы на квази-латыни — той, которая испепелила бы его на месте. Я плохо реагирую на страх. Обыкновенно мне не хватает ума бежать или прятаться — вместо этого я пытаюсь уничтожить то, что меня напугало. Все это достаточно примитивно, так что я не особенно люблю распространяться на эту тему.

Впрочем, чисто рефлекторное убийство даже мне представляется мерой экстремальной, поэтому, вместо того, чтобы испепелить его на месте, я кивнул.

— Добрый вечер, Морган. Вам не хуже моего известно, что эти законы распространяются на смертных. Не на фэйри. Особенно в таких тривиальных случаях, как мой. И я не нарушал Четвертого Закона. У него имелась свобода выбора: идти или не идти на сделку со мной.

Кислая мина на костлявой Моргановой физиономии сделалась еще кислее, а складки в уголках рта — еще глубже.

— Это все казуистика, Дрезден. Пара жалких уверток, — мускулистые руки его перехватили меч удобнее. Его неровно седеющие волосы были стянуты на затылке хвостом как у Шона Коннери в каком-то там фильме, только вот лицо у Моргана, худое и угрюмое, вряд ли привлекло бы к себе столько взглядов.

— Чем обязан? — я изо всех сил старался казаться невозмутимым и бесстрашным. Сказать по правде, я был далек и от того, и от другого. Морган служил моим Надзирателем, которого приставил ко мне Белый Совет, дабы я не нарушал Законов Магии. Он мешался у меня под ногами и шпионил за мной, особенно досаждая мне после того, как я пользовался теми или иными чарами. Будь я проклят, если позволю сторожевому псу Белого Совета увидеть, как мне страшно. И потом, как и положено параноику, он расценил бы это как доказательство вины. Поэтому мне ничего не оставалось, как сохранять лицо и отделаться от него прежде, чем ляпну от усталости что-нибудь такое, что он смог бы использовать против меня.

В мире вряд ли найдется заклинатель смертоноснее Моргана. Конечно, он был слишком туп, чтобы идти наперекор Совету, но по части всяких грязных магических штук с ним мало кто мог сравниться.

Достаточно грязных, чтобы, например, вырвать сердца из груди Томми Тома и Дженнифер Стентон, если захочется.

— Тем, — хмуро буркнул он, — что мой долг проверять, как пользуешься ты своими силами, и следить, чтобы ты не злоупотреблял ими.

— Я занят поисками пропавшего человека, — заявил я. — Все, что я сделал — это вызвал фэйре, чтобы узнать от него кое-какую информацию. Ну же, Морган. Нынче все время от времени вызывают фэйре. В этом нет ничего страшного. Я же не собираюсь подчинять их своей воле. Я просто советуюсь с ними.

— Казуистика, — проворчал Морган.

Я оскорбленно выпятил подбородок. Мы с ним были одного роста, но вот в весе я уступал ему добрую сотню фунтов. Мне стоило бы поискать для ссоры кого-нибудь поудобнее, но очень уж он меня достал.

— Казуистика? Ну и пусть. И я намерен пользоваться ею по мере возможности. А посему, если вы только не хотите поставить весь Совет на уши, чтобы призвать меня к порядку, я бы закончил этот разговор. Я уверен: на то, чтобы бросить все свои дела и добраться сюда у них хватит и двух дней. А до тех пор я без вас как-нибудь проживу. Я хочу сказать, вы оторвете почтенных пожилых людей от дел и экспериментов ради ерунды, но если вы считаете, что без этого не обойтись…

И без того хмурый, Морган насупился еще сильнее.

— Нет. Без этого обойдемся, — он распахнул свой темный, похожий на шинель плащ и убрал меч в ножны. У меня хоть немного, но отлегло от сердца. Собственно, сам по себе меч был далеко не самым опасным в нем, и все же он символизировал дарованную ему Советом власть, и — если верить слухам — он обладал магической способностью прорубаться сквозь любые чары, пытающиеся его остановить. Мне как-то не хотелось проверять лично, так ли это на самом деле.

— Что ж, рад, что мы хоть в чем-то согласны, — вздохнул я. — Приятно было пообщаться, — я повернулся и пошел мимо него к дороге.

Морган остановил меня, вцепившись лапищей в плечо.

— Я с тобой еще не разобрался, Дрезден.

Я ни за что не посмел бы сцепиться с Морганом, исполняющим свои обязанности Надзирателя, назначенного Белым Советом. Но теперь он выступал в другом амплуа. Спрятав меч, он действовал самостоятельно и с точки зрения правомочий не отличался от любого другого — во всяком случае, с формальной точки зрения. По части формальностей Морган был большой специалист. Ему удалось за считаные минуты напугать меня до усера, а потом разозлить. Теперь он пытался меня дразнить. Терпеть не могу, когда меня дразнят.

Поэтому я рискнул. Свободной рукой я размахнулся и изо всех сил двинул его в зубы.

Пожалуй, удар не столько причинил ему боль, сколько ошеломил. Он отшатнулся от меня, выпустив мое плечо, и изумленно выпучил на меня глаза. Потом ощупал рот рукой, а когда отнял ее, на пальцах блестела кровь.

Широко расставив ноги, я повернулся к нему, избегая встречаться с ним взглядом.

— Не смей прикасаться ко мне!

Морган продолжал смотреть на меня. А потом лицо его исказилось от ярости: зубы стиснулись, на висках набухли жилы.

— Да как ты посмел? — прошипел он. — Ударить меня?

— Легко, — отозвался я. — Если вы созовете по моему делу Совет, я буду относиться к вам со всем подобающим уважением. Но если это личные разборки, я знать о них не желаю.

Господи, у него из ушей пар пошел, пока он пытался это переварить. Он искал повода обрушиться на меня, и тут до него дошло, что повода-то и не нашлось — во всяком случае, законного. С мозгами у него была напряженка — не помню, говорил ли я уже об этом? — и Закон он чтил свято.

— Ты дурак, Дрезден, — выпалил он наконец. — Маленький, наглый дурак.

— Возможно, — согласился я и на всякий случай приготовился делать ноги. Да, у меня нет привычки бежать от того, что меня пугает, но и затевать безнадежную битву у меня тоже нет ни малейшего желания. К тому же у Моргана имелось преимущество в многолетнем опыте — и уж, во всяком случае, в сотне фунтов веса. Тем, что мне удалось съездить ему по морде, я был обязан лишь внезапности. Второй раз этот номер не прошел бы.

— Вчера вечером кто-то убил двух людей, Дрезден. Убил, пользуясь магией. Я думаю, это сделал ты. И когда я выясню, как тебе это удалось, и докажу твою причастность, не надейся, что тебе удастся прожить достаточно долго, чтобы успеть наложить эти чары на меня, — Морган замолчал и вытер рукой кровь с разбитого рта.

Теперь настал уже мой черед выпучить глаза. Шестеренки в моей голове отчаянно отказывались цепляться одна за другую, не в силах угнаться за таким поворотом дел. Это, значит, Морган решил, что убийца — я? И, поскольку собственного ума у Моргана небогато, это означает, что Белый Совет считает так же? Вот блин…

Конечно, с узколобой Моргановой точки зрения все выглядело вполне логично. Кто-то убит чародеем. Я — чародей, уже уличенный в убийстве с помощью магии, хотя то, что это сочли самообороной, и уберегло меня от суровой кары. Вот копы — те всегда проверяют людей, уже преступивших закон, прежде чем искать среди остальных. И, если я правильно понимал положение дел, Морган тоже был своего рода копом.

А также, если я правильно понимал положение дел, меня тоже считали опасным мошенником.

— Да вы шутите, — возмутился я. — Вы что, и правда считаете, что это моих рук дело?

Он злобно ощерился. Впрочем, голос его, когда он заговорил, был полон неколебимой уверенности.

— Не прикидывайся дурачком, Дрезден. Не сомневаюсь, ты представляешься себе великим умником, которому по плечу выдумать что-то такое, чего нам, замшелому старичью, раскусить не по зубам. Ты заблуждаешься. Мы выясним, как ты это проделал, и докажем, что это проделал именно ты. И когда мы это сделаем, я лично постараюсь, чтобы ты никому и никогда больше не смог причинить вреда.

— Поберегите силы, — сказал я. Мне было трудно, чертовски трудно заставить свой голос звучать так невозмутимо, как мне хотелось. — Я этого не делал. Но я помогаю полиции найти того, кто сделал это на самом деле.

— Полиции? — переспросил Морган и прищурился, будто измеряя глубину моей лжи. — Можно подумать, это дело находится в их юрисдикции. Они тебе не помогут. Даже если ты подстроишь так, что кого-то осудят по законам смертных, Белый Совет позаботится, чтобы правосудие свершилось, — звездный свет вспыхнул в его глазах фанатичным огнем.

— И все-таки: послушайте, если вы вдруг выясните что-нибудь про убийцу, все, что может помочь копам в расследовании, позвоните, ладно?

Морган посмотрел на меня с неприкрытым отвращением.

— Просишь, чтобы мы предупредили тебя, прежде чем сомкнуть кольцо, Дрезден? Ты, конечно, молод, но такой глупости я даже от тебя не ожидал.

Я воздержался от вертевшегося у меня на кончике языка ответа. Морган и так уже был почти вне себя от ярости. Знай бы я, как ему не терпится припаять мне это убийство, я бы ни за что не подливал бы масла в огонь, двинув его по зубам.

Ох, ладно. Я бы, наверное, все равно дал бы ему в морду. Только не так сильно, что ли…

— Спокойной ночи, Морган, — сказал я и снова двинулся прочь, пока не наговорил еще чего-нибудь лишнего себе на голову.

Он двигался быстрее, чем я ожидал бы от человека его возраста. Его кулак врезался в мою челюсть на скорости приблизительно в тысячу миль в час, и я полетел в грязь как марионетка, которой вдруг разом обрезали все нити. Несколько долгих мгновений я не мог делать ничего, даже дышать. Морган возвышался надо мной великаном.

— Ты у нас под колпаком, Дрезден, — он повернулся и пошел от меня, почти сразу растворившись в ночи. — Мы выясним, что же именно там произошло, — донесся до меня из темноты его голос.

Я не осмелился огрызнуться в ответ. Вместо этого я осторожно ощупал зубы. Убедившись, что все на месте и не шатаются, я встал и на подгибающихся ногах побрел обратно к своему Жучку. Я отчаянно надеялся на то, что Моргану и правда удастся выяснить, что там произошло. Помимо всего прочего, это не дало бы Белому Совету повода казнить меня за нарушение Первого Закона.

Возвращаясь к Жучку, я все время ощущал спиной его взгляд. Черт бы побрал этого Моргана. Он еще не обрадуется, что его назначили шпионить за мной. Мною владело гнетущее ощущение того, что, куда бы я ни пошел в ближайшие несколько дней, он почти наверняка окажется там же, наблюдая за мной. Он напоминал эту здоровенную пуму из мультика, поджидавшую у мышиной норки, пока мышонок покажет из нее свой нос. Так вот, я ощущал себя тем самым мышонком.

Это сравнение слегка ободрило меня. Кошки из мультиков в конце концов всегда оказываются в проигрыше. Может, и с Морганом выйдет так же.

Беда заключалась отчасти еще и в том, что Морган воскрешал в моей памяти слишком много событий моей юности. Тех дней, когда я начал обучаться волшебству, когда мой наставник начал склонять меня к Черной Магии, а когда это ему не удалось, попытался меня убить. Вышло наоборот: это я его убил — по чистому везению, но все же убил, и сделал это с помощью волшебства. Тем самым я нарушил Первый Закон Магии: «Не убий». Приговор за такое преступление бывает только один, и карающий меч всегда наготове.

В тот раз Белый Совет не вынес такого приговора: согласно обычаям, чародей имеет право прибегнуть к смертоносным заклинаниям в случае, если защищает свою жизнь, или кого-то другого, неспособного себя защитить. Мое заявление, что на меня напали первыми, опровергнуть было некому: не трупу же моего бывшего наставника. Поэтому мне определили испытательный срок. Одно прегрешение, и меня вычеркивают. Нашлись чародеи, считавшие этот вердикт вопиющей несправедливостью (я тоже придерживался этой точки зрения, но мой голос не считался), но нашлись и такие, кто настаивал на моей казни без учета смягчающих обстоятельств. Морган относился к числу последних. Такое уж мое везение.

В общем, мысль о Белом Совете меня мало ободряла. Подумав, я пришел к выводу, что их подозрения вполне можно понять. Видит Бог, я был занозой у них в заднице, занимаясь своим ремеслом открыто — а ведь это не в традициях нашего искусства. В Совете наверняка хватало людей, желавших моей смерти. Черт, пора вести себя осмотрительнее.

Возвращаясь в Чикаго, мне пришлось опустить оба окна моего Жучка, чтобы не уснуть. Я устал как собака, но мысли мои продолжали вертеться как белка в колесе — быстро-быстро, и все без толка.

От иронии происходящего мне становилось совсем кисло. Белый Совет подозревает в убийствах меня, и если других подозреваемых не найдется, мне не жить. Таким образом, дело, которое расследовала Мёрфи, приобретало для меня особую важность. Но продвинуть его я мог, только поняв, каким заклинанием пользовался убийца, а узнать это я мог только опытным путем, что само по себе уже могло обеспечить мне смертный приговор. Уловка двадцать два. Относись я к Моргановым интеллектуальным способностям хоть с минимальным уважением, я заподозрил бы, что он сам убил этих несчастных, чтобы возложить вину на меня.

Впрочем, это вряд ли. Морган мог изворачиваться и даже кроить закон под себя, добиваясь правосудия — в том виде, в каком он его понимал, конечно — но грубо нарушать его не осмелился бы. Но, если не Морган — кто мог это сделать? Не так уж много в мире людей, обладающих силой, способной привести в действие такие чары. Если, конечно, в квазифизических законах, которым подчиняется магия, не обнаружится такой, согласно которому взорвать сердце проще, чем любой другой предмет; а этого я не узнаю, если только не проведу запретного эксперимента.

Бьянка должна была знать больше о том, кто мог бы проделать это — кто, как не она. Я так и так собирался переговорить с вампиршей, но визит Моргана сделал этот разговор жизненно необходимым. Черт, Мёрфи будет не в восторге от такого направления моих поисков. Более того, поскольку дела Белого Совета должны храниться в тайне от всех непосвященных, я не смогу объяснить ей, зачем делаю это. Час от часу не легче.

Знаете, порой мне кажется, что Тот, наверху, очень меня не любит.

Глава 8

Домой я добрался только в третьем часу ночи. Часы в Жучке не шли (а как же еще), но я довольно точно определял время по звездам. Я ощущал себя выжатым лимоном с нервами, натянутыми туже гитарных струн.

Я сильно сомневался в том, что мне удастся уснуть, поэтому решил развеяться, занявшись ненадолго алхимией.

Мне иногда жаль, что у меня нет какого-нибудь почтенного, приемлемого обществом хобби, которым я мог бы заниматься в часы вроде этого. Ну там, пилить на скрипке (или это у него был там альт?), как Шерлок Холмс, или фигачить по клавишам духового органа как в Диснеевской версии «Капитана Немо». Увы, я ничем таким не занимаюсь. Наверное, меня можно сравнить с чародейским аналогом классических компьютерных фанатов. В свободное время я занимаюсь магией — то так, то этак, и меня это вполне устраивает. Черт, надо, надо рано или поздно начать жить как положено нормальному человеку.

Я живу в полуподвале большого старого дома, в который напихано полным-полно квартир. Зато полуподвал, а вместе с ним и подвал полностью мои, что весьма удобно. Я единственный жилец целых двух этажей, и плачу за них меньше, чем те, окна которых целиком расположены выше уровня земли.

Дом полон шорохов, скрипов и вздохов — это время и те, кто жил в нем раньше, оставили воспоминания о себе в кирпиче и дереве. Всю ночь я слышу эти звуки, доносящиеся ко мне со всех сторон. Это старый дом, но он поет в темноте. Поет — значит, живет. Это мой дом.

Мистер уже ждал меня на нижней площадке лестницы, ведущей в мои апартаменты. Мистер — это огромный серый кот. Не большой, а именно огромный. Я знаю собак, уступающих ему ростом. Веса в нем больше тридцати фунтов, и ни капли лишнего жира. Я так думаю, наверное, отцом его была рысь, или пума, или кто-нибудь в этом роде. Я нашел его в мусорном баке три года назад. Тогда это был мяукающий котенок с хвостом, оторванным собакой или машиной — не знаю, кем именно, но Мистер терпеть не может ни тех, ни других, и при виде их либо исчезает, либо, напротив, нападает без предупреждения.

На протяжении нескольких следующих месяцев Мистер восстановил душевное равновесие. Более того, он проникся убеждением того, что именно он является законным жильцом этой квартиры, а я — иждивенец, которого он из милости пускает пожить на его жилплощади. В описываемый момент он посмотрел на меня и недовольно мяукнул.

— Я думал, ты еще на свидании, — сказал я.

Он подошел ко мне и игриво потерся плечом о мое колено. Я пошатнулся, схватился за стену, чтобы не упасть, и отпер дверь. Мистер вошел первым, как будто по-другому быть не могло.

Моя квартира состоит из гостиной — не слишком просторной комнаты с кухонной нишей в углу и большим камином у стены. Через дверь в противоположной стене можно попасть в другую комнату, мою спальню и ванную, а через люк в полу — в подвал, где я устроил свою лабораторию. В гостиной полно барахла: весь пол застелен коврами, стены увешаны гобеленами, все горизонтальные поверхности заставлены побрякушками, а на до предела забитых книжных полках я когда-нибудь обязательно наведу порядок.

Мистер направился прямиком к своему месту у камина и потребовал тепла. Я послушно растопил камин и зажег керосиновую лампу. Ну да, у меня есть и электричество, и все такое, но все это так часто отказывает, что я не вижу смысла включать его. Да и с газовым отоплением я предпочитаю не рисковать. Я предпочитаю иметь дело с простыми вещами вроде камина, свечей и керосиновых ламп. Плита у меня тоже топится углем, а дымохода хватает, чтобы удалять почти весь дым, хотя квартира все равно, что бы я ни делал, провоняла угольной гарью.

Я снял ветровку и, прежде чем спуститься в лабораторию, накинул свой халат из плотной фланели. Уверяю вас, все чародеи щеголяют в мантиях именно по этой причине. В лаборатории слишком холодно, чтобы находиться там без них. Захватив свечу, я спустился по стремянке в подвал и зажег там несколько ламп, пару горелок и керосиновый обогреватель в углу.

Неровные огоньки ламп высветили длинный стол посереди комнаты, еще несколько столов вдоль трех стен и свободное пространство у четвертой стены, где я выложил из медного прутка круг, закрепив его заделанными в цементный пол скобами. На полках над столами громоздились пустые клетки, коробки, банки, пузырьки, всевозможные контейнеры, пара странной формы графинов, пара шкур, несколько пыльных фолиантов, длинный ряд тетрадей, заполненных моими каракулями, а также белый человеческий череп.

— Боб, — позвал я, расчищая себе место на центральном столе; при этом коробки, пакеты из-под еды и пластиковые трубки полетели на пол, прямо в медный круг. — Боб, просыпайся!

Ответом мне была тишина. Я принялся снимать нужные мне предметы с полок.

— Боб! — повторил я, на этот раз громче. — Просыпайся, лежебока!

В пустых глазницах черепа зажглись два огонька, мерцающих как свечное пламя.

— Мало того, — произнес череп, — что мне не дают спать. Мне не дают спать, оскорбляя грубыми словами. Что такого случилось, что ты будишь меня грубыми оскорблениями?

— Кончай ныть, — весело оборвал я его. — Нам надо поработать.

Боб-Череп пробормотал что-то на древне-французском. То есть, это я так решил, что на древне-французском, хотя я утратил нить фразы, как только он перешел на детали жабьей анатомии. Он зевнул, и его зубы лязгнули, когда челюсть захлопнулась. На самом-то деле Боб был вовсе не черепом, а духом воздуха — кем-то вроде фэйре, но не совсем. Он проживал в черепе, приготовленном для него несколько сот лет назад, и работа его заключалась в том, чтобы запоминать. В силу совершенно очевидных причин я не могу пользоваться компьютером, чтобы хранить информацию или следить за медленно меняющимися законами квазифизики. Вместо этого у меня есть Боб. За свою жизнь он поработал со многими чародеями, и это дало ему богатый опыт, а также некоторую заносчивость поведения.

— Чтоб этих чародеев… — буркнул он.

— Мне не спится, так что состряпаем-ка пару эликсиров, а?

— Можно подумать, у меня есть выбор, — вздохнул Боб. — Что там у тебя стряслось?

Я коротко посвятил его в события прошедшего дня. Он присвистнул (что не так-то просто, принимая во внимание отсутствие губ).

— Звучит гнусно, — заметил он.

— Гнуснее некуда, — согласился я.

— Я тебе вот что скажу, — заявил он. — Возьми меня покататься, и я подскажу, как тебе из всего этого выбраться.

Это меня насторожило.

— Боб, я тебя уже брал с собой раз. Помнишь?

Он мечтательно кивнул, царапнув костью о дерево.

— В дом терпимости. Еще бы не помнить.

Я фыркнул и поставил немного воды кипятиться на одну из горелок.

— Тебе положено быть духом разума. Ума не приложу, с чего это тебя так занимают проблемы секса.

— Пойми, Гарри, — в голосе Боба зазвучали обиженные нотки. — Это чисто академический интерес.

— Нет, правда? Ну, знаешь, мне не кажется справедливым позволять твоей академии подглядывать за людьми в их же собственных домах.

— Погоди-ка. Моя академия не просто подглядывает…

Я предупреждающе поднял руку.

— Заткнись. Даже слышать этого не хочу.

— Ты опошляешь святые для меня понятия, Гарри, — буркнул он. — Ты, можно сказать, оскорбляешь мое мужское начало.

— Боб, — возмутился я. — Ты же череп. Какое к чертовой матери мужское начало? У тебя же и оскорблять-то нечего.

— Да? — вскинулся Боб. — Ты на себя-то посмотри, Гарри! У тебя что, есть подруга? Тьфу! Большинство мужчин находят себе на ночь занятия получше, чем забавляться с наборами для юных химиков!

— Если уж на то пошло, — козырнул я, — на субботний вечер у меня назначено свидание.

Огоньки в глазницах у черепа сменили цвет с оранжевого на красный.

— Ух ты! — взвыл он. — И как она? Хорошенькая?

— Смуглая, — сказал я. — Темные волосы, темные глаза. Ноги такие, что помереть можно. Умна и сексуальна как черт знает что.

— Надеюсь, ей захочется осмотреть лабораторию, — хихикнул Боб.

— Выбрось эту ерунду из головы.

— Нет, правда, — не унимался Боб. — Если она такая классная, зачем ей сдался ты? Ты ведь, скажем честно, не сэр Гавейн, верно?

Теперь настал мой черед обидеться.

— Я ей нравлюсь, — сказал я. — Это что, так уж невероятно?

— Гарри, Гарри, — протянул Боб, и огоньки в глазах его издевательски замерцали. — Ну что ты, скажи на милость, понимаешь в женщинах?

С минуту я молча смотрел на Боба, а потом до меня дошло, что проклятый череп, возможно, прав. Не могу сказать, чтобы осознание этого факта было мне приятно. Однако, хоть я ни за что на свете не признался бы ему в этом, он был прав.

— Будем готовить эликсир бегства, — сказал я ему. — И я не собираюсь торчать здесь всю ночь, так что примемся за дело, ладно? Я помню рецепт только наполовину.

— Когда готовишь один, Гарри, всегда найдется место и для второго. Да ты и сам знаешь.

В этом он был прав. Процесс приготовления эликсира методами алхимии заключается преимущественно в кипячении, помешивании и ожидании. Всегда можно поставить два состава, и времени с избытком хватит на обоих. Иногда даже на три, хоть это и требует некоторых усилий.

— О'кей, сделаем две порции про запас.

— Да ну тебя, — возмутился Боб. — Это неинтересно. Тебе стоит обогатить опыт. Попробуй что-нибудь новенькое.

— Ну, например?

Огоньки в Бобовых глазницах весело подмигнули мне.

— Эликсир любви, Гарри! Приворотное зелье! Если уж ты не вывозишь меня погулять, так позволь сделать хоть это. Духи свидетели, ты же можешь воспользоваться им, и тогда…

— Нет, — решительно заявил я. — Не выйдет. Никаких приворотных зелий.

— Отлично, — согласился он. — Не будет приворотных — не будет и эликсира бегства.

— Боб, — угрожающе произнес я.

Огоньки в глазницах черепа погасли.

Я зарычал. Я чертовски устал, и чертовски разозлился, а ведь даже в наиблагоприятнейших условиях я не самый легкий собеседник. Я шагнул вперед, взял Боба за скулы и хорошенько встряхнул.

— Эй, Боб! — крикнул я. — А ну вылезай! Или я возьму этот чертов череп и спущу его в самый глубокий колодец, какой только найду! Клянусь, я засуну тебя в такое место, где никто и никогда не сможет тебя найти!

Глаза на мгновение вспыхнули.

— А вот и нет. Я для этого слишком ценный, — и погасли снова.

Я стиснул зубы, с трудом удержавшись от того, чтобы не грохнуть череп о каменный пол. Я сделал несколько глубоких вздохов, призвав на помощь несколько лет чародейской подготовки, и все-таки не закатил истерику, и не разбил этого гадкого духа на мелкие кусочки. Вместо этого я положил череп обратно на полку и медленно сосчитал до тридцати.

Мог ли я изготовить эликсир сам? Возможно. Однако я не мог отделаться от неприятного ощущения, что эффект от эликсира будет в таком случае не совсем тот, что мне нужен. Эликсиры — вещь тонкая, и до обидного зависят от мелочей. Не то, что заклинания — те основаны скорее на интенсивности помыслов. И потом, если я и изготовлю любовный напиток, мне вовсе не обязательно им пользоваться, верно? Все равно он сохраняет силу всего пару дней… ну, наверняка, максимум до выходных. Так что вреда от него никакого.

Я заставил себя посмотреть на вещи трезво. Это потешит Боба и сообщит ему возбуждения, вовсе не лишнего при изготовлении эликсиров. Приворотное зелье обходится недорого, так что бюджет мой от этого почти не пострадает. И еще, вдруг подумал я, если Сьюзен попросит меня продемонстрировать что-нибудь из магии (а она это всегда просит), я всегда могу…

Нет. Это уж слишком. Это все равно что признать, будто я не в состоянии понравиться женщине сам по себе. И потом, это было бы несправедливым преимуществом по отношению к даме. Мне был нужен эликсир бегства. Он мог пригодиться мне у Бьянки, и — на худой конец — я мог бы улизнуть с его помощью от Моргана и Белого Совета. В общем, я ощущал бы себя значительно увереннее, имея в кармане эликсир бегства.

— Ладно, Боб. Хорошо. Твоя взяла. Будем делать оба. Согласен?

Глаза Боба осторожно загорелись.

— Правда? Ты сделаешь приворотное зелье в точности, как я скажу?

— Разве я когда-нибудь готовил эликсиры не согласно твоим советам, Боб?

— А тот похудательный эликсир, что ты пытался сделать?

— Ну, да… Это была ошибка.

— И еще антигравитационный эликсир, помнишь?

— Но мы же починили потом пол! Велика важность!

— А еще…

— Ладно, ладно! — взвыл я. — Совершенно не обязательно сыпать соль на раны. Валяй, выкладывай рецепты.

И Боб в присущих ему шутливых выражениях выложил, так что следующие два часа мы готовили эликсиры. Собственно, готовятся они почти одинаково. Сначала тебе нужна основа, вещественный — обыкновенно жидкий — носитель. Затем — нечто для задействования чувств, затем — нечто для рассудка и, наконец, нечто для духа. Ровно восемь ингредиентов, разнящихся в зависимости от назначения эликсира и личности того, кто его готовит. За плечами (фигуральными, ибо в действительности ими и не пахло) у Боба имелось несколько веков опыта, так что он с легкостью вычислял наилучшие для того или иного чародея компоненты. В общем, он был прав, говоря о собственной ценности: я не слыхал о других духах, сравнимых с ним по опыту. Мне с ним здорово повезло.

Из чего вовсе не следует, что мне время от времени не хочется разбить этот проклятый череп к чертовой матери.

Эликсир бегства приготовлялся на основе из восьми унций дешевой колы. Мы добавили туда каплю машинного масла (для обоняния) и покрошили птичье перо (для осязания). Далее последовали три унции размолотого в муку кофе с шоколадным ароматизатором. Следующими ингредиентами стали неиспользованный автобусный билет (для рассудка) и маленькая цепочка (для сердца), которую пришлось порвать и покидать в смесь, не растворяя. Наконец, я развернул чистый носовой платок, в котором хранил как раз для таких случаев клочок глубокой тени, размешал ее в кипящей жидкости и высыпал туда же из стеклянной банки с притертой крышкой немного мышиных шорохов.

— Ты уверен, Боб, что это подействует? — спросил я.

— Верняк. Этот рецепт — просто супер.

— Воняет кошмарно.

Глаза Боба весело мигнули.

— Так и положено.

— А как он действует? На принципах сверхскорости, или это разновидность телепортации?

Боб задумчиво кашлянул.

— И то, и другое понемногу. Выпьешь — и на несколько минут превратишься в ветер.

— В ветер? — подозрительно покосился я на него. — Что-то я раньше о таком не слыхал, Боб.

— Кто я, в конце концов, дух воздуха или нет? — возмутился Боб. — Сработает в наилучшем виде, уж поверь.

Я поворчал немного, но отставил эликсир в сторону настояться немного и занялся следующим. Впрочем, первый же названный Бобом ингредиент заставил меня поколебаться.

— Текила? — недоверчиво переспросил я. — Ты в этом уверен? Мне-то казалось, что основой приворотного зелья должно служить шампанское.

— Шампанское, текила — какая разница? Главное, чтобы это понижало уровень ее сопротивляемости, — возразил Боб.

— М-да. Боюсь, результат выйдет… э… жестче ожидаемого.

— Эй, — возмутился Боб, — кто тут у нас дух памяти? Ты или я?

— Ну…

— У кого из нас больше опыта с женщинами? У тебя или у меня?

— Боб…

— Гарри, — наставительным тоном произнес Боб. — Я соблазнял пастушек, когда твои пра-пра-прадеды пешком под стол ходили. Полагаю, я знаю, что делаю.

Я вздохнул. Действительно, я слишком устал, чтобы спорить с ним.

— Ладно, ладно. Заткнись. Текила так текила, — я достал бутылку, отмерил восемь унций и покосился на череп.

— Отлично. Теперь три унции черного шоколада.

— Шоколада? — переспросил я.

— Весь шик в шоколаде, Гарри.

Я поворчал, но мне уже не терпелось покончить со всем этим, так что я взвесил и добавил этот ингредиент. Потом проделал то же самое с каплей духов (недорогой имитацией моего любимого аромата), унцией мелко рубленых кружев и прощальным вздохом, хранившимся на дне стеклянного пузырька. Потом добавил в смесь немного свечного огня, после чего она приобрела нежно-розовый оттенок.

— Класс, — одобрительно сказал Боб. — Все как доктор прописал. Так, теперь нам не хватает пепла от страстной любовной записки.

Я в смятении уставился на череп.

— Э… Боб. У меня с этим хреново.

— И как это я не догадался? — фыркнул Боб. — Поройся на полке за мной.

Я послушался его совета и обнаружил там пару любовных романов с невероятно соблазнительными девицами на обложках.

— Эй! Откуда это у тебя?

— С последней вылазки в мир, — невозмутимо отозвался Боб. — Страница сто семьдесят четвертая, абзац, начинающийся словами: «Ее молочно-белые груди…» Нашел? Вырви страницу, сожги и добавь пепел в смесь.

Я поперхнулся.

— Думаешь, это сойдет?

— Эй, женщины заглатывают это на раз. Поверь.

— Хорошо, — покорно вздохнул я. — Какой у нас ингредиент для души?

— Так-так, — хохотнул Боб, возбужденно раскачиваясь взад-вперед на нижней челюсти. — А теперь чайную ложку толченого алмаза, и дело в шляпе.

Я устало потер глаза.

— Алмаза? У меня нет алмазов, Боб.

— Я догадывался. Ты дешевка, потому женщины тебя и не любят. Ладно уж, порви полтинник на мелкие кусочки и насыпь туда.

— Пятидесятидолларовую купюру? — переспросил я.

— Деньги, — пояснил Боб, — по природе своей очень сексуальны.

Я поворчал, достал из кармана оставшиеся полсотни баксов, старательно изорвал и бросил в смесь.

Следующий этап требовал некоторых усилий. Смешав все необходимые ингредиенты, вы должны сообщить им достаточно энергии, чтобы привести их в действие. Собственно, в эликсире важны не столько физические составляющие, сколько их смысл, значение для того, кто этот эликсир готовит. Ну, и для того, кто будет им пользоваться.

Магическая энергия имеет уйму источников. Она может проистекать из чего-то особенного (чаще всего из впечатляющего места вроде вулкана Сент-Хеленс или Старого Служаки — знаменитого гейзера в Йеллоустоуне), или из искусственного сооружения, масштабом сопоставимого со Стоунхенджем, или из людей. Самая лучшая магия всегда истекает из людей. Порой это всего лишь чисто мысленное усилие, голая воля. Порой это чувства или эмоции. Все это вполне подходит в качестве топлива, чтобы разжечь, так сказать, магический огонь.

Так вот, чтобы разжечь этот огонь у меня в достатке имелось тревоги, в достатке раздражения и черт-те знает сколько дурацкого упрямства. Я бормотал над эликсирами положенные фразы на квази-латыни, ощущая на грани физических чувств нарастающее сопротивление. Я собрал всю свою тревогу, всю свою злость и все свое упрямство в большой комок и швырнул его в эту стену сопротивления, подкрепив силой и интонацией слов. И тут магия разом ушла из меня, оставив чувство зияющей пустоты.

— Нравится мне это дело, — заметил Боб, когда оба эликсира окутались зеленым дымом и принялись плеваться горячими брызгами.

Я присел на стул, сняв эликсиры с огня, чтобы они остыли. Силы совершенно оставили меня, и я чувствовал себя так, будто меня нагрузили тонной кирпичей. Когда смеси остыли, я разлил их по фляжкам, подписав каждую несмываемым магическим фломастером — как можно разборчивее. В том, что касается эликсиров, я предпочитаю избегать любой путаницы — после того случая с эликсирами невидимости и для ращения волос, когда я пытался отпустить хоть мало-мальски приличную бороду.

— Ты не пожалеешь, Гарри, — заверил меня Боб. — Это лучший эликсир, какой я только делал.

— Не ты, а я, — я вымотался до такой степени, что никакая ерунда вроде возможной казни не могла уже удержать меня от сна.

— Разумеется, — согласился Боб. — Как тебе больше нравится, Гарри.

Я обошел комнату, погасил свечи и керосиновый обогреватель, потом выбрался по стремянке из подвала, даже не попрощавшись. Боб довольно хихикал мне вслед.

Я доплелся до кровати и рухнул в нее. Обыкновенно Мистер забирается в нее следом за мной и устраивается спать поверх моих ног. Я подождал, и через несколько секунд он появился и завалился спать, урча как небольшой подвесной мотор.

Уже засыпая, я пытался выстроить в уме программу на следующие день-два. Поговорить с вампиршей. Выяснить местонахождение пропавшего мужа. Избежать кары Белого Совета. Найти убийцу.

Пока он не нашел меня первым.

Неприятная мысль — но я решил, что не буду беспокоиться из-за всякой ерунды, устроился поудобнее и уснул.

Глава 9

В пятницу вечером я отправился на встречу с Бьянкой.С вампиршей.

Само собой, я отправился к ней не просто так, с бухты-барахты. В львиное, так сказать, логово не идут, не подготовившись. Прежде стоит как минимум плотно позавтракать.

Мой завтрак имел место часа этак в три пополудни, когда я проснулся от настойчивого телефонного звонка. Мне пришлось вылезти из кровати и босиком шлепать в гостиную.

— Мммф… Э-э… алё? — спросил я.

— Дрезден, — сказала Мёрфи. — Что ты мне скажешь?

Голос у Мёрфи звучал напряженно. Судя по этому голосу, она находилась в предельно взвинченном для нее состоянии. На мои нервы он оказывал примерно такое же воздействие, как скрип когтей по костям. Похоже, следствие по делу об убийстве Томми Томма продвигалось не слишком успешно.

— Пока ничего, — признался я и тут же решил приврать немного на пользу дела. — Я тут работал почти всю ночь, но говорить о результатах пока рано.

Она чертыхнулась.

— Такой ответ меня не устраивает, Гарри. Мне нужны ответы, и нужны вчера.

— Я приступлю к этому как смогу быстро.

— Приступай быстрее, — рявкнула она. Она явно злилась. Нельзя сказать, чтобы это случалось с ней так уж редко, но из тона ее я понял, что происходит что-то еще. Некоторые, когда дела принимают скверный оборот, впадают в панику. Некоторые опускают руки. Мёрфи приходила в ярость.

— Что, начальство снова спустило на вас собак? — Говард Фейруэзер, шеф городской полиции, обыкновенно использовал Мёрфи и ее команду в качестве козлов отпущения, передавая им все не поддающиеся раскрытию преступления. Фейруэзер не упускал возможности выставить Мёрфи в невыгодном свете. Можно подумать, поступая так, он сам меньше подвергался критике.

— Как крылатая обезьяна из Страны Оз. Поневоле задумаешься, кто давит на него, продвигая это дело, — едкости в ее голосе хватило бы на десяток незрелых лимонов. Я услышал шипение — похоже, это она бросила в стакан таблетку «Алка-Зельцер». — Нет, Гарри, я серьезно. Дай мне ответы на мои вопросы, и дай мне их быстро. Мне необходимо знать, связано ли это с колдовством, и если связано, то как это сделали и кто мог это сделать. Имя, место — мне нужно знать все.

— Не так все просто, Мёр…

— Тогда сделай так, чтобы это было просто. Через сколько ты мне сможешь позвонить? Мне нужно доложиться боссам через пятнадцать минут, если я не хочу распрощаться со значком сегодня же.

Я поморщился. Если бы мне удалось узнать что-нибудь от Бьянки, я мог бы помочь Мёрфи — но в случае, если наша встреча окажется бесплодной, я не продвинусь за весь сегодняшний день ни на шаг, а ответы нужны Мёрфи сейчас. Черт, может, мне стоило приготовить эликсир бодрствования.

— Скажи, ваши боссы работают по выходным?

— Шутишь? — фыркнула Мёрфи.

— Я это к тому, что к понедельнику мы чего-нибудь нароем.

— Что, раскроешь дело за три дня? — недоверчиво спросила она.

— Не знаю, насколько это тебе поможет — даже если я распутаю эту историю. Надеюсь, ты сама обнаружишь больше.

Я услышал, как она вздохнула в трубку и выпила лекарство.

— Не топи меня, Гарри.

Пора было менять сюжет, пока она не раскусила меня и не заподозрила лжи. И потом, у меня не имелось ни малейшего желания заниматься запретными изысканиями, если у меня была возможность не делать этого.

— Как Бьянка? Удалось узнать что-нибудь?

Она снова чертыхнулась.

— Эта сука не желает с нами разговаривать. Только улыбается, и кивает, и пыхает табачным дымом в лицо, и закидывает ногу на ногу. Жаль, ты не видел, какие слюни пускал Кармайкл.

— Бедняга. Впрочем, его нельзя судить слишком строго. Говорят, она хороша. Слушай, Мёрф, а что если мне…

— Нет, Гарри. Категорически нет. Даже близко не подходи к «Бархатному Салону», не то, чтобы говорить с этой женщиной. Не лезь в эту историю.

— Лейтенант Мёрфи, — рявкнул я командным тоном. — Уж не ревнуем ли мы?

— Не заносись, Дрезден. Ты человек гражданский, пусть и с лицензией сыщика. Если ты в поисках приключений на свою задницу окажешься в больнице, а то и в морге, отвечать придется мне.

— Мёрф, я тронут твоей заботой.

— Я трону тебя кирпичом по башке, Гарри, если ты ослушаешься меня в этом, — резко отпарировала она.

— Эй, Мёрф, да не кипятись ты так. Не хочешь, чтобы я туда ходил — я и не пойду, — опа! Абсолютная ложь. Если она узнает правду, она налетит на меня аки лев на агнца.

— Ты грязный лжец, Гарри. Черт, надо укатать тебя в кутузку, чтобы ты не…

— Что? — нарочито громко рявкнул я в трубку. — Мёрф, ты куда-то пропадаешь. Я тебя не слышу. Алё? Алё? Чертов телефон! Перезвони, — и я повесил трубку.

Мистер подошел ко мне и потерся о ногу. Я восстановил равновесие и под пристальным взглядом его зеленых глаз нагнулся и выдернул телефон из розетки как раз тогда, когда он зазвонил опять.

— О'кей, Мистер. Проголодался?

Я приготовил нам завтрак: вчерашний сандвич с говядиной для него, порция спагетти, разогретых на дровяной плите для меня. Я открыл последнюю банку колы, которую Мистер, кстати, любит не меньше моего, и ко времени, когда мы покончили с едой и питьем, я проснулся и вновь созрел для умственной работы — и для наступающего вечера.

Поскольку часы еще не перевели на зимнее время, стемнело около шести. У меня оставалось еще около двух часов на подготовку.

Вы можете считать, что знаете кое-что о вампирах. Что ж, возможно, что-то из того, что вам про них наговорили, и соответствует истине. Хотя скорее нет. Так или иначе, я не питал излишних иллюзий насчет того, что получу всю информацию на блюдечке с голубой каемочкой. Я исходил из того, что дело примет скверный оборот прежде, чем все выскажут все, что имели. Так у меня было больше уверенности в том, что меня не застигнут врасплох.

Ремесло чародея и заключается в том, чтобы заглядывать вперед, опережая события. В том, чтобы встречать их во всеоружии. Так что никакие чародеи не сверхлюди. Мы просто стараемся видеть вещи яснее других людей, а также использовать доступные нам дополнительные источники информации в своих целях. Черт, да ведь чародеев раньше называли ведунами — от слова «ведать», то есть «знать». Мы понимаем вещи. Мы не сильнее и быстрее любого другого. Мы даже не обязательно умнее. Но мы пронырливы как черт-те-знает-что, и если у нас есть возможность подготовиться, мы способны делать достаточно впечатляющие штуки.

Так вот, если чародей может обозначить проблему, то — скорее всего — сможет и подобрать что-нибудь для того, чтобы с ней справиться. Поэтому я подобрал предметы, которые, на мой взгляд, могли бы мне пригодиться. В первую очередь я удостоверился в том, что моя трость отполирована и полностью годна к употреблению. Я сунул свой серебряный ножик в ножны под левую мышку. Я перелил эликсир бегства в небольшой пластиковый пузырек и спрятал его в карман ветровки. Я надел свой любимый талисман: серебряную пентаграмму на цепочке. Она принадлежала моей матери и досталась мне от отца. И, наконец, убрал в карман маленький, сложенный в несколько раз клочок белой ткани.

Я всегда держу при себе несколько заговоренных предметов — ну, точнее, наполовину заговоренных. Заговаривать по-настоящему накладно и требует уйму времени, так что я редко могу позволить себе такую роскошь. Нам, чародеям из синих воротничков, приходится довольствоваться парой-тройкой доступных нам чар и надеяться, что они не выветрятся со временем. Я ощущал бы себя куда как спокойнее, захвати я с собою свой разящий молниями жезл или посох, но это было бы все равно что подъехать к Бьянкиным дверям на танке, увешавшись всякими там пулеметами-огнеметами, а мне вовсе не хотелось напрашиваться на драку.

В общем, быть готовым к неприятностям вовсе не означает эти неприятности провоцировать.

И уверяю вас, я вовсе не боялся. Я сомневался, чтобы Бьянка жаждала проблем со смертным чародеем. Во всяком случае, злить Белый Совет из-за меня было не в ее духе.

С другой стороны, в любимчиках у Белого Совета я тоже не ходил. Так что в случае, если Бьянка без лишнего шума устранила бы меня со сцены, они могли и отвернуться.

Спокойнее, Гарри, сказал я себе. Не превращайся в совершеннейшего параноика. Если будешь продолжать в том же духе, ты вообще закроешься в четырех стенах.

— А ты что скажешь? — спросил я у Мистера, распихав по карманам все свои снасти.

Мистер подошел к двери и требовательно поскреб лапой.

— Всем бы только критиковать. Ладно, ладно, — вздохнул я. Потом выпустил его, вышел сам, сел в машину и погнал ее в престижный район у самого озера, в «Бархатный Салон».

Бьянка вела свои дела в большом особняке, выстроенном еще в Ревущие Двадцатые. Поговаривали, что сам недоброй памяти Аль Капоне отгрохал его для одной из своих любовниц.

Особняк окружался железной оградой; ворота охранялись вооруженным громилой. Я свернул с дороги на проезд, упиравшийся в ворота. Когда я уже притормаживал «Жучка», мотор кашлянул, и сзади донесся неприятный стук. Я опустил стекло и вытянул шею, пытаясь заглянуть назад. Что-то ухнуло, и из-под машины вытекла струйка черного дыма.

Я поморщился. Движок почти извиняющимся тоном задребезжал и стих. Прелестно. Теперь мне не на чем было ехать домой. Я вылез из Жучка и с минуту понуро смотрел на него.

Охранник по ту сторону ворот отличался квадратным телосложением — не выше среднего роста, но с выдающейся мускулатурой, которую не мог скрыть даже дорогой костюм. Он смерил меня взглядом бойцового пса.

— У вас назначена встреча? — окликнул он меня из-за ограды.

— Нет, — признался я. — Но я полагаю, Бьянка согласится меня принять.

Похоже, это не произвело на него впечатления.

— Мне очень жаль, — сообщил он, — но Бьянки сегодня вечером нет.

Что ж, я и не ждал, что все будет легко и просто. Я пожал плечами, скрестил руки и облокотился на капот Жучка.

— Не волнуйтесь. Я только подожду здесь эвакуатора, чтобы оттащить отсюда эту железяку.

Он уставился на меня, сощурившись от неимоверного мысленного усилия. В конце концов в мозгу его что-то щелкнуло. Я почти воочию видел, как там зарождается, обрабатывается и окончательно оформляется мысль: «Пущай начальство решает».

— Я сообщу о вас, — буркнул он.

— Умница, — похвалил я его. — Вы не пожалеете.

— Имя? — спросил он.

— Гарри Дрезден.

Если он и узнал имя, на лице его это не отразилось никак. Он еще раз недовольно посмотрел на меня, на Жучка и отошел на несколько шагов, прижав к уху мобильник.

Я прислушался. В этом нет ничего сложного. В наше время мало кто умеет слушать по-настоящему, однако долгие тренировки помогают обострять чувства.

— У меня тут один парень утверждает, будто Бьянка захочет с ним переговорить, — доложил охранник. — Говорит, его звать Гарри Дрезден, — он помолчал. Я не смог разобрать ответа из трубки, но голос был определенно женский. — Угу, — сказал он и покосился в мою сторону. — Конечно. Ну конечно сделаю все как положено. Конечно, мэм.

Я сунул руку в опущенное окно Жучка и достал свою трость. Потом поставил ее рядом с ботинками и несколько раз нетерпеливо постучал по бетону.

Охранник повернулся ко мне, сунул руку куда-то вбок и нажал невидимую кнопку. Ворота зажужжали и отворились.

— Проходите, мистер Дрезден, — сказал он. — Если хотите, я могу вызвать эвакуатор.

— Супер, — искренне откликнулся я. Я дал ему телефон эвакуатора, с которым сотрудничал Майк, и попросил передать ему, что это снова Гарри со своей машиной. Бобик-охранник послушно записал все это в маленькую записную книжку, которую извлек из кармана. Пока он был занят этим, я двинулся мимо него к дому, постукивая тростью при ходьбе.

— Стоять, — произнес он абсолютно спокойным и уверенным тоном. Обыкновенно так разговаривают только те, кто держит в руках пистолет. Я остановился.

— Положите трость, — сказал он. — И поднимите руки. Вас приказано обыскать, прежде чем пропускать в дом.

Я вздохнул, сделал все как он сказал и позволил ему ощупать себя. Я не поворачивался к нему лицом, но и так ощущал запах металла его пистолета. Он нашел нож и забрал его. Пальцы его пошарили по моей шее и наткнулись на цепочку.

— Что это? — спросил он.

— Пентаграмма, — объяснил я.

— Покажите ее мне. Одной рукой.

Левой рукой я вытащил амулет из-за ворота и показал ему: серебряную пятиконечную звезду в круге. Чистая геометрия. Он хмыкнул.

— Ладно, — сказал он. Обыск продолжался, и он нашел пластиковый пузырек. Он достал его у меня из кармана, откупорил и понюхал.

— Это еще что?

— Экстракт колы. Тонизирующее, — ответил я.

— На запах говно да и только, — заметил он, завинтил крышку и сунул пузырек обратно мне в карман.

— А моя трость?

— Получите обратно при выходе, — сказал он.

Черт. Ножик и трость были единственными моими средствами физической обороны. Теперь мне оставалось полагаться только на магию, а это и в самых благоприятных условиях не дает никакой гарантии. Одного этого уже хватало, чтобы выбить меня из колеи.

Ну, конечно, Бобик упустил из вида пару мелочей. Во-первых, он не обратил внимания на чистый носовой платок у меня в кармане. Во-вторых, он пустил меня внутрь, не сняв у меня с шеи пентаграмму. Возможно, он решил, что если это не крест, я никак не смогу обернуть эту штуку против Бьянки.

Тут он ошибался. Вампиры (как и любые другие подобные твари) не реагируют на символы сами по себе. Они реагируют на энергию, которая сопровождает акт истинной веры. Я бы и комара-вампира не смог бы отогнать верой во Всевышнего — с Ним у нас какие-то очень уж сложные отношения. Но пентаграмма — это символ магии, а с верой в нее у меня все в порядке.

Ну и, конечно же, Бобик проглядел мой эликсир бегства. Нет, право же, Бьянке стоило бы лучше тренировать своих мордоворотов по части сверхъестественных штучек.

Дом оказался элегантным, очень просторным, с высокими потолками и сияющими паркетными полами — теперь таких больше не делают. Отменно вышколенная девица с короткой прямой стрижкой встретила меня в огромных размеров прихожей. Я учтиво поздоровался с ней, и она проводила меня в библиотеку, стены которой были сплошь уставлены старыми книгами в кожаных переплетах. Похожей кожей были обиты и кресла у огромного журнального стола посередине комнаты.

Я уселся и принялся ждать. И ждать. И ждать. Больше получаса прошло, прежде чем появилась, наконец, Бьянка.

Она вступила в библиотеку свечой, горевшей ясным, холодным пламенем. Ее волосы имели оттенок каштанового цвета, слишком темный, чтобы отсвечивать багрянцем, и все же это им удавалось. Глаза она имела темные, взгляд — ясный, а безупречно гладкая кожа была чуть тронута косметикой. Среднего роста, она обладала потрясающей фигурой, которую отлично подчеркивало черное платье с высоким воротничком и вырезом, открывавшим взгляду изрядную часть бедра. Черные перчатки закрывали руки выше локтя, а туфли на шпильках (долларов триста, не меньше) без труда могли бы войти в каталог орудий для пыток. Для настоящей женщины она выглядела слишком потрясающе.

— Мистер Дрезден! — ослепительно улыбнулась она мне. — Какая неожиданная радость!

Я встал, когда она вошла.

— Мадам Бьянка, — с поклоном отозвался я. — Наконец-то мы познакомились лично. Никакое описание не в состоянии передать, как вы прекрасны на деле.

Она рассмеялась, игриво изогнув губы, откинув голову назад так, что на мгновение поверх воротничка мелькнула полоска белой шеи.

— Говорят, вы джентльмен. Я вижу, это правда. Это такая прелесть — оставаться джентльменом в этой стране.

— Мы с вами оба не из этого мира, — заметил я.

Она подошла ко мне и грациозным, полным женственности движением протянула руку. Я склонился над ней и коснулся губами тыльной стороны затянутого в перчатку запястья.

— Вы правда считаете меня красивой, мистер Дрезден? — спросила она.

— Вы ослепительны как звезда, мадам.

— Вежлив и хорош собой, — пробормотала она. Взгляд ее ощупал меня с головы до пят, но даже она избегала смотреть мне в глаза. Возможно, она не хотела ненароком выплеснуть на меня свою энергию, а может, боялась моей — не знаю. Она прошла вглубь комнаты и остановилась у одного из кожаных кресел. Как само собой разумеющееся, я обошел стол, пододвинул ей кресло и подождал, пока она сядет. Она закинула ногу на ногу, и в этом платье, с этими туфлями это выглядело впечатляюще. Мгновение я пялил на нее глаза, потом опомнился и вернулся на свое место.

— Итак, мистер Дрезден. Что привело вас в мою скромную обитель? Вам не с кем провести вечер? Вам не хватает развлечений? Уверяю вас, если вы обратитесь с этим к нам, вы запомните этот вечер на всю жизнь, — она сцепила руки на колене и улыбнулась мне.

Я улыбнулся в ответ и сунул руку в карман, к белому платку.

— О нет, благодарю вас. Я пришел поговорить.

Губы ее раздвинулись в безмолвном «А-а…»

— Ясно. И о чем, позвольте спросить?

— О Дженнифер Стентон. Об ее убийстве.

У меня было не больше секунды, чтобы отреагировать на угрозу. Глаза Бьянки сузились, потом расширились как у готовой к прыжку кошки. А потом она бросилась на меня прямо через стол, протягивая руки к моему горлу.

Я отпрянул назад, повалив кресло. Даже при том, что я двинулся с места первым, она успела-таки достать меня своими ногтями. Один обжег меня острой болью, чиркнув по горлу, а она не останавливалась, повалившись следом за мной на пол; губы ее раздвинулись, обнажив острые клыки.

Я рывком достал из кармана платок и встряхнул в воздухе прямо у нее перед лицом. В платке хранился лучик солнечного света — я всегда держу один-два при себе на случай, если это понадобится для приготовления эликсира. На мгновение он залил комнату ослепительным светом.

Свет ударил Бьянку и отшвырнул назад, спиной в книжные полки, срывая с нее куски плоти — так пескоструйка срывает прогнившее мясо со скелета. Она взвизгнула, и кожа у ее рта завернулась и сползла как старая змеиная шкура.

Мне никогда еще не доводилось видеть вампира. Впрочем, пугаться мне было некогда — успеется и потом. Взгляд мой фиксировал подробности, а руки уже тянули цепочку с талисманом с шеи. Мордой вампир напоминал летучую мышь, злобную и уродливую, с непропорционально большой для такого тела головой. Тяжелые челюсти голодно щелкали зубами. Сутулые плечи тем не менее вовсе не производили впечатления хилых. За тонкими, напоминавшими скелет руками трепетали перепончатые крылья. Черное платье, в котором не осталось решительно ничего женственного, сползло вниз, обнажив обвисшую черную грудь. Черные, навыкате глаза прикрывались полупрозрачной, кожистой пленкой, в нескольких местах разъеденной моим солнечным светом. Все тело обволакивал слой черной слизи.

Вампир быстро оправился и замер, злобно шипя и съежившись у стены. Длинные, заканчивающиеся острыми когтями руки продолжали тянуться к моему горлу.

Я ухватил пентаграмму и высоко поднял ее, как всегда делают в кино настоящие убийцы вампиров.

— Боже праведный, леди, — сказал я. — Я всего только хотел поговорить.

Вампир зашипел и приплясывающей, пугающе-грациозной походкой двинулся ко мне. На когтистых задних лапах все еще красовались черные трехсотдолларовые туфли.

— Назад, — скомандовал я, сам делая шаг ему навстречу. Пентаграмма вспыхнула холодным, ярким огнем воли и веры — моей, если вам угодно, веры в то, что ее хватит, чтобы не подпустить этого монстра к себе.

Тот зашипел и отвернул морду вбок, прикрывая глаза от света руками и крыльями. Он попятился на шаг, другой, и так до тех пор, пока снова не уперся спиной в книжную полку.

Что делать дальше? Я не имел намерения протыкать ее сердце колом. Однако, стоило бы мне ослабить волю, как она бросилась бы на меня снова — и я сомневаюсь, что у меня нашлось бы что-нибудь, даже самые короткие заклинания, способные сорваться с моих уст прежде, чем она оторвет мне голову. И даже если предположить, что мне удастся прорваться мимо нее к выходу, у нее имелось достаточно смертных лакеев вроде Бобика у ворот, которые с радостью прикончили бы меня, увидев, как я разделался с их хозяйкой.

— Ты убил ее! — прорычал вампир, и — странное дело — голос звучал все так же женственно, несмотря на исказившую его ярость и чудовищный рот, из которого он исходил. Это здорово нервировало. — Ты убил Дженнифер. Она была моя, жалкий чародеишко!

— Послушайте, — сказал я. — Я ведь не драться к вам пришел. И полиции известно, где я. Не создавайте себе лишних неприятностей. Сядьте, поговорите со мной, и мы расстанемся, довольные друг другом. Бог мой, Бьянка, да неужели вы думаете, что я отплясывал бы здесь у вас, если бы это я убил Дженнифер и Томми Томма?

— Надеешься, я поверю, будто это не ты? Тебе не выйти из этого дома живым!

Меня и самого начинала уже охватывать злость. И страх. Бог мой, даже вампир — и тот считал меня плохим парнем.

— Что нужно, чтобы убедить вас в том, что это сделал не я?

Черные, бездонные глаза смотрели на меня сквозь полыхающий огонь моей веры. Я ощущал в этом взгляде незнакомую мне энергию, пытающуюся прорваться ко мне, но натыкающуюся на барьер моей воли как только что сама эта тварь.

— Опусти амулет, чародей, — прорычал вампир.

— А если я опущу, вы снова вцепитесь мне в горло?

— Если не опустишь — точно вцеплюсь.

Скажем честно, та еще логика. Я попытался оценить ситуацию с ее точки зрения. Она испугалась, когда я появился. Она как могла обезопасила себя, заставив обыскать и обезоружить. Если она и правда считала меня убийцей Дженнифер Стентон, с чего тогда простое упоминание ее имени вызвало столь внезапную вспышку насилия? Мною все сильнее владело чертовски неприятное ощущение, которое испытываешь, поняв, что все обстоит не совсем так, как представлялось только что.

— Если я опущу это, — как можно увереннее произнес я, — я хочу получить от вас слово, что вы сядете и поговорите со мной. Клянусь вам огнем и ветром, что не имею отношения к ее смерти.

Вампир злобно шипел, прикрывая глаза от света когтистой лапой.

— С какой стати я должна верить тебе?

— С какой стати я должен верить вам? — парировал я.

В пасти у чудища блеснули желтоватые клыки.

— Если ты не веришь моему слову, чародей, как могу я верить твоему?

— Так вы даете слово?

Вампир застыл, и хотя голос его оставался резким от боли и ярости, и сексуальным как шелковая блуза без пуговок, мне показалось, я услышал в нем звон истины.

— Обещаю. Опусти свой талисман, и мы поговорим.

Что ж, самое время рискнуть. Я положил пентаграмму на стол. Холодный свет угас, и комната снова освещалась одним электричеством.

Вампир медленно опустил руки, переводя взгляд своих выпуклых глаз с меня на лежащую на столе пентаграмму и обратно. Длинный розовый язык нервно облизнул губы и исчез. До меня дошло, что он удивлен. Удивлен тем, что я это сделал.

Сердце мое отчаянно колотилось, но я усилием воли загнал страх обратно в подсознание, дальше от поверхности. Вампиры вроде демонов. Или волков, или акул. Невозможно дать им понять, что ты — потенциальная добыча, и рассчитывать при этом на их уважение. Истинная внешность вампира оказалась гротескной — но не такой ужасной, какие мне доводилось видеть в свое время. Некоторые демоны куда как хуже, а уж некоторые создания из Древних так и вовсе лишают рассудка одним своим видом. Я смотрел на чудище в упор.

— Ну так как? — спросил я. — Поговорим? Чем дольше мы будем сидеть вот так, глядя друг на друга, тем дольше убийца Дженнифер будет разгуливать на свободе.

Еще пару секунд вампир молча смотрел на меня. Потом встряхнулся, оборачивая кожистые крылья вокруг себя. Черная слизь густела на глазах, превращаясь в пятна свежей розовой плоти, которые увеличивались в размерах и расползались по темной коже быстрорастущим лишаем. Обвислые черные груди снова превратились в округлые с нежно-розовыми сосками.

Спустя минуту передо мной снова стояла Бьянка. Она оправила платье и зябко скрестила руки на груди, гордо выпрямив спину и злобно глядя на меня. Она сделалась такой же прекрасной, как пять минут назад, не изменившись ни на капельку. Но для меня все обаяние ее красоты было безвозвратно потеряно. Глаза ее не изменились: темные, бездонные, нелюдские. Я знал, что мне уже не забыть ее истинного обличья, скрытого под маской плоти.

Я нагнулся, поднял свое опрокинутое кресло и поставил его на ножки. Потом обошел стол и, повернувшись к ней спиной, поднял ее кресло и подвинул ей, точно так же, как несколько минут назад.

Долгое мгновение она молча смотрела на меня со странным выражением на лице. Похоже, мое очевидное безразличие к тому, как она выглядит, обескураживало ее. Потом она гордо вскинула подбородок и грациозно опустилась в кресло — царственная как королева, всеми чертами своими источающая гнев. Принятые в Старом Свете правила галантности и гостеприимства сохранялись… интересно только, надолго ли?

Я вернулся на свое место и, подобрав носовой платок, потеребил его в руках. Злобный Бьянкин взгляд опустился на него, и она снова нервно облизнулась, только на этот раз язык был человеческим.

— Итак, расскажите мне про Дженнифер и Томми Томма, — попросил я.

Она с горькой улыбкой мотнула головой.

— Я могу рассказать только то, что уже говорила полиции. Я не знаю, кто их убил.

— Ну же, Бьянка. Нам нечего таить друг от друга. Мы оба не принадлежим к миру смертных.

Она сдвинула брови, от чего лицо ее сделалось еще более сердитым.

— Нет. Ты единственный в этом городе, умения которого достаточно, чтобы навести такие чары. Если это не твоих рук дело, не знаю, чьих еще.

— Разве у вас нет врагов? Кого-нибудь, желающего произвести на вас впечатление?

В уголках ее губ проявились едва заметные горькие черточки — не улыбка, но что-то очень к ней близкое.

— Конечно есть. Но никому из них не удалось бы того, что произошло с Томми и Дженни, — она побарабанила пальцами по столу, оставив на полированной поверхности царапины от ногтей. — Я не имею привычки оставлять кого-либо, столь опасного, в живых. По крайней мере, до сих пор не имела.

Я сел и нахмурился, изо всех сил стараясь не показать ей, как мне страшно.

— Откуда вы знаете Томми Томма?

Она пожала фарфоровыми плечами.

— Вы, должно быть, считаете его, мистер Дрезден, простым громилой Джонни Марконе. Но на деле он был тонким и внимательным человеком. Он всегда хорошо обращался со своими женщинами. Он относился к ним как к настоящим людям, — взгляд ее, не поднимаясь, скользил по сторонам. — Как к разумным существам. Я вообще не заключаю сделку с клиентом, если не уверена в том, что он джентльмен, но Томми выгодно отличался от большинства. Мы с ним познакомились много лет назад, в другом месте. Я всегда следила за тем, чтобы о нем заботились, когда он хотел провести вечер в обществе.

Она кивнула своим мыслям; лицо ее оставалось бесстрастным, только ногти оставили на столешнице несколько новых царапин.

— Скажите, он встречался с кем-нибудь на постоянной основе? Кто-нибудь, с кем он разговаривал, кто знал что-нибудь о его жизни?

Бьянка отрицательно покачала головой.

— Нет, — ответила она, но тут же нахмурилась.

Не сводя с нее глаз, я как бы невзначай дотронулся пальцем до платка. Взгляд ее метнулся к нему, потом уставился мне в лицо.

Я не моргнул. Я встретил ее бездонный взгляд и скривил рот в легкой ухмылке, будто у меня имелось в запасе что-то еще, что-то пострашнее на случай, если она снова бросится на меня. Я увидел ее гнев, ее ярость и, на мгновение заглянув вглубь, увидел их источник. Ее бесило то, что я увидел ее истинное обличье; ее страшило и оскорбляло то, что я сорвал всю ее маскировку, обнажив прячущуюся под ней тварь. И теперь она боялась, что я смогу срывать эту маску и дальше.

Больше всего на свете Бьянка хотела быть красивой. А сегодня я разрушил эту ее иллюзию. Я пошатнул этот ее маленький позолоченный мирок. И я мог не сомневаться: она наверняка не простит мне этого.

Она вздрогнула и отвела взгляд, разъяренная и напуганная одновременно, так что я не успел заглянуть глубже — и она в меня тоже.

— Если бы я не дала тебе слово, Дрезден, — прошептала она, — я бы убила тебя сию же минуту.

— Это было бы неразумно, — заметил я, стараясь говорить как можно тверже и увереннее. — Вы же знаете, как рискованно играть со смертными проклятиями чародея. Вам есть что терять, Бьянка. И даже если вам удастся убрать меня, можете смело спорить на свою хорошенькую задницу, что я утащу вас в ад вместе с собой.

Она застыла, потом склонила голову набок и разжала кулаки. Это была тихая, горькая капитуляция. Она отвернулась, но я успел заметить, как по щеке ее скатилась слеза.

Я заставил плакать вампира. Вот класс. Я ощущал себя натуральным супергероем. Гарри Дрезден, сокрушитель сердец нечисти.

— Есть один человек, который может знать что-то, — сказала она, и на этот раз ее потрясающий голос прозвучал глухо, бесцветно, безжизненно. — У меня работала одна женщина. Линда Рэндалл. Они с Дженнифер выезжали по вызову вдвоем, когда клиент хотел чего-нибудь такого. Они дружили.

— Где она сейчас, — спросил я.

— Работает шофером у кого-то. У какой-то богатой пары, которой нужна прислуга, способная не только мыть окна. В любом случае, она была не из тех, кого я предпочитаю держать при себе. Кажется, у Дженнифер был ее телефон. Я постараюсь, чтобы кто-нибудь нашел его для вас, мистер Дрезден, — она произнесла мое имя так, будто оно было горьким или ядовитым. Можно сказать, выплюнула.

— Спасибо. Вы очень добры, — я тоже старался говорить нейтральным, казенным тоном. Официальность и старый, добрый блеф — вот и все, что удерживало ее от моего горла.

Она тоже не двигалась с места, держа свои очевидные эмоции под контролем, когда снова посмотрела на меня. Взгляд ее задержался на моем горле, застыл, потом глаза ее расширились. Выражение лица оставалось абсолютно, нечеловечески неподвижным.

Я напрягся. Не просто напрягся, а собрался как стальная пружина. Я исчерпал запас своих уловок и орудий. Стоило ей снова напасть на меня — и мне нечем было бы защититься. Оставался, конечно, эликсир, но я вряд ли успел бы выпить его прежде, чем она разорвала бы меня на части. Чтобы не дрожать, я крепко вцепился в подлокотники кресла. Не выказывай страха. Не беги. Стоит мне побежать, и она инстинктивно бросится вдогонку…

— У вас кровь идет, мистер Дрезден, — прошептала она.

Очень медленно я поднял руку к горлу, к месту, где она оцарапала меня ногтями. На кончиках пальцев осталась кровь.

Бьянка все не сводила с меня взгляда. Язык ее снова облизнул губы.

— Прикройте ее, — шепнула она, и изо рта ее вырвался странный, мяукающий звук. — Да прикройте же, Дрезден!

Я взял со стола платок и прижал его к горлу. Бьянка медленно зажмурилась и отвернулась, пригнувшись. Она не вставала.

— Уходите, — сказала она. — Уходите. Сейчас придет Пола. Чуть позже я вышлю ее к воротам с телефоном.

Я встал и пошел к выходу, но, сделав несколько шагов, остановился и оглянулся. Зная, что таится под этой великолепной маской, я не мог удержаться от еще одного взгляда на нее. Лицо ее исказилось от желания.

— Уходите! — всхлипнула Бьянка голосом, перехваченным яростью, голодом и еще каким-то неведомым мне чувством. — Уходите и не думайте, что я забуду этот вечер. Не надейтесь, что я оставлю вам это просто так.

Дверь отворилась, и в библиотеку вошла молодая женщина с прямыми волосами, которая встречала меня у входа. Она прошла мимо меня, скользнув по мне взглядом, и опустилась на колени рядом с Бьянкой. Я решил, что это и есть Пола.

Пола пробормотала что-то так тихо, что я не расслышал и осторожно отвела рукой волосы у Бьянки с лица. Потом расстегнула рукав своей блузки, закатала его выше локтя и приложила запястье к Бьянкиным губам.

Я хорошо разглядел то, что случилось потом. Мелькнул Бьянкин язык — длинный, розовый, липкий — и оставил на руке у Полы полосу блестящей слюны. От этого прикосновения Пола вздрогнула, и дыхание ее участилось. Сквозь тонкую ткань блузки видно было, как отвердели ее соски, и она медленно запрокинула голову назад. Глаза маслянисто заблестели как у только что принявшего дозу наркомана.

Бьянкины клыки удлинились на глазах и полоснули по бледной, нежной коже Полы. Блеснула кровь. Язык Бьянки замелькал быстро-быстро, слизывая кровь, едва только та успевала появиться. Темные Бьянкины глаза сощурились, оставаясь далекими, безучастными. Пола стонала и ахала от наслаждения; по телу ее пробегала дрожь.

Меня замутило, и я шаг за шагом попятился к двери, не решаясь повернуться к ним спиной. Пола медленно соскользнула на пол. Сознание явно покидало ее, но она продолжала испытывать наслаждение. Бьянка сползла следом за ней. В облике ее не оставалось больше ничего женственного, один животный голод и только. А может, это только я видел под маской из плоти похожую на нетопыря тварь, жадно лакающую кровь Полы.

Я поспешно выбрался оттуда и захлопнул за собой дверь. Сердце мое колотилось в груди слишком быстро. Возможно, сцена с Полой и возбудила бы меня, когда бы я не видел, что прячется под Бьянкиной маской. Вместо этого я испытывал только тошноту от страха и отвращения. Женщина отдавалась этой твари с такой же охотой, с какой любая другая отдавалась бы своему любовнику.

Слюна, подсказала та часть меня, которая отчаянно пыталась найти во всем этом хоть что-нибудь разумного и логического. Должно быть, слюна действует подобно наркотику; возможно, даже вызывает зависимость. Это объясняло поведение Полы, ее стремление получить еще. Вот только не уверен, отдавалась ли бы Пола столь же охотно, знай она истинный облик Бьянки.

Теперь я понимал, почему Белый Совет так настроен против вампиров. Если те могут овладеть такой властью над смертными, что же выйдет, если они дотянутся своими клыками до какого-нибудь чародея? Если они смогут приворожить чародея так же крепко, как Бьянка — ту девушку, которую я только что видел? Да нет, этого не может быть!

Но если так, почему Совет так психует на этот счет?

Не надейтесь, что я оставлю вам это просто так, говорила она.

Шагая по темной дорожке к воротам, я ощущал себя чертовски неуютно.

Бобик-охранник ждал меня у ворот. Не говоря ни слова, он вернул мне нож и трость. За воротами грузовик-эвакуатор цеплял на буксир моего Жучка. Держась одной рукой за холодное железо ворот, а второй продолжая прижимать к горлу окровавленный платок, я смотрел, как работает Джордж. Тот узнал меня, помахал мне рукой и улыбнулся, блеснув белыми на фоне темного лица зубами. Я кивнул в ответ. Отвечать улыбкой я был не в состоянии.

Через несколько минут в кармане у охранника заверещал зуммер мобильного телефона. Тот отступил от ворот на несколько шагов, утвердительно буркнул что-то, достал из кармана записную книжку и что-то в нее записал. Потом убрал телефон и подошел ко мне с клочком бумажки в руке.

— Что это? — спросил я.

— Телефонный номер, который вы хотели. И записка.

Я покосился на бумажку, но читать не стал.

— Я думал, Бьянка пришлет с ней Паулу.

Он не ответил, но стиснул зубы, и я заметил, как он то и дело против воли косится в сторону дома, где оставалась его госпожа. Он судорожно сглотнул. Пола не выходила из дома, и Бобику было страшно.

Я взял у него бумажку и заглянул в нее. Мне стоило больших усилий удержать руки от дрожи.

На бумажке был написан телефонный номер. И одна-единственная короткая фраза. Всего два слова. Ты пожалеешь.

Я сложил клочок бумаги вдвое и убрал в карман ветровки. Еще один враг. Класс. Одно хорошо: пока руки мои оставались в карманах, Бобик не видел, как они трясутся. Может, мне все-таки стоило послушаться Мёрфи. Может, мне стоило остаться дома и позаниматься старой, доброй, куда как безопасной, запретной черной магией.

Глава 10

Я уехал от Бьянки на прокатной машине Джорджа, «Студебеккере» с деревянной отделкой боковины. На ходу эта колымага ворчала, кряхтела и стонала всеми своими сочленениями. Не доезжая квартала до своего дома, я остановился у телефона-автомата и набрал номер Линды Рэндалл.

В трубке послышалось несколько гудков, прежде чем мне ответили.

— Вам Беккитов? Это говорит Линда, — послышалось в трубке негромкое, приглушенное контральто.

— Линда Рэндалл? — уточнил я.

— Мммм, — отозвалась она. Бархат в ее голосе казался почти осязаемым. — Кто говорит?

— Меня зовут Гарри Дрезден. Я хотел спросить, могу ли я поговорить с вами?

— Гарри? Как вас?

— Дрезден. Я частный следователь.

Она рассмеялась. Смех ее оказался таким сочным, что хотелось забыть все и кататься по земле нагишом.

— И что вы хотите обследовать, мистер Дрезден? Мои частные прелести? Вы мне уже нравитесь.

Я закашлялся.

— Ну… да. Миссис Рэндалл…

— Мисс, — перебила она меня. — Мисс Рэндалл. Я свободна. В смысле, в данный момент.

— Мисс Рэндалл, — поправился я. — Если можно, мне хотелось бы задать вам несколько вопросов касательно Дженнифер Стентон.

Молчание на том конце провода. Я слышал какие-то звуки на заднем плане: играющую музыку, наверное, по радио, и голос механического информатора, говорившего что-то насчет белых зон, красных зон и разгрузке багажа.

— Мисс Рэндалл?

— Нет, — сказала она.

— Это не отнимет у вас много времени. И уверяю вас, вы не являетесь объектом того, чем я занимаюсь. Я прошу просто уделить мне несколько минут.

— Нет, — повторила она. — Я на работе и буду занята до утра. У меня нет времени на вас.

— Дженнифер Стентон была вашей подругой. Ее убили. Если вы можете сказать мне хоть что-то, способное помочь…

— Не могу, — снова перебила она меня. — До свидания, мистер Дрезден.

В трубке послышались короткие гудки.

Я раздосадованно нахмурился, вешая трубку. Вот так вот. Я потратил столько сил на подготовку, на встречу лицом к лицу с Бьянкой, я заработал себе кучу потенциальных неприятностей, и все впустую.

Все впустую, подумал я. Все, дьявол побери, впустую.

Бьянка говорила, что Линда Рэндалл работает у кого-то шофером. У Беккитов, вспомнил я фамилию, кто бы они ни были. Теперь я понял, что за звуки слышались на заднем плане: объявления в секторе прилета аэропорта О'Хара. Выходит, она сидит в машине рядом с аэропортом — возможно, ждет прилетающих откуда-то Беккитов. В любом случае, надолго она там не задержится.

Не теряя ни секунды, я воткнул передачу у старого, чахоточного «Студебеккера» и погнал его к О'Хара. И то сказать: куда проще отшить человека по телефону, нежели при личной встрече. К аэропорту вели несколько подъездов, но тут уж мне пришлось положиться на удачу — удачу в том, что попаду в нужное место прежде, чем мисс В-настоящий-момент-я-не-занята Рэндалл успеет забрать своих работодателей и смыться. И еще немного в том, что «Студебеккер» одолеет оставшееся до аэропорта расстояние.

«Студебеккер» дотянул-таки до пункта назначения, и у второго же подъезда я обнаружил небольшой серебристый лимузин, припаркованный на бесплатной стоянке. Сквозь тонированные стекла не было видно почти ничего. Как и положено вечером в пятницу, аэропорт кишел людьми — в основном бизнесменами в сдержанных деловых костюмах, возвращающимися домой со всех концов страны. По полукруглому подъездному пандусу непрерывным потоком ползли машины. Коп в мундире регулировал движение, не позволяя людям совершать всякие глупости вроде посадки-высадки людей посреди дороги.

Я свернул старичка-«Студебеккера» на парковку, в последний момент обогнав «Вольво» (правда, в мою пользу говорило то, что машина у меня была старее и тяжелее, да и вел я ее куда безрассуднее). Кося глазом на серебристый лимузин, я выбрался из машины и направился к ближайшему телефону-автомату. Я сунул в прорезь четвертак и еще раз набрал номер, который мне дала Бьянка.

В трубке послышались гудки. В серебристом лимузине кто-то пошевелился.

— Беккиты, Линда у телефона, — промурлыкала она.

— Привет, Линда, — сказал я. — Это опять Гарри Дрезден.

Я почти увидел ее ухмылку. В глубине салона мелькнул огонек, высветивший на мгновение женский силуэт, потом от него осталась оранжевая точка сигареты.

— Мне казалось, я уже говорила вам, что хочу с вами беседовать, мистер Дрезден.

— Мне нравятся женщины, которых трудно добиться.

Она рассмеялась своим замечательным смехом. Сквозь затемненные окна я видел, как движется в такт смеху ее голова.

— Добиться меня труднее с каждой секундой. Еще раз до свидания, — снова отбой.

Я улыбнулся, повесил трубку, подошел к лимузину и постучал в окно.

Оно с легким жужжанием опустилось, и на меня глянула, удивленно выгнув бровь, женщина лет двадцати пяти. У нее были красивые глаза цвета дождевой тучи, легкий перебор теней и ярко-алая помада на полных губах. Каштановые волосы стягивались в тугой пучок на затылке, отчего скулы казались почти острыми; только на висках она оставила несколько нарочито растрепанных прядей. В целом она имела хищный вид — резкий, решительный. Одета она была в белоснежную блузку и серые слаксы; зажженную сигарету держала в руке. Струйка дыма текла прямо мне в нос, и я попытался сдуть ее в сторону.

Она смерила меня взглядом и чуть улыбнулась.

— Можете не представляться, Гарри Дрезден.

— Мне действительно нужно поговорить с вами, мисс Рэндалл. Это не займет у вас много времени.

Она посмотрела на часы, потом на двери аэропорта. Потом снова на меня.

— Ладно. Вы ведь заперли меня в угол, верно? Сдаюсь на милость победителя, — уголки губ ее изогнулись в улыбке. Она затянулась сигаретой. — И потом, мне нравятся мужчины, которых не остановишь.

Я снова закашлялся. Эта женщина была привлекательна; впрочем, привлекательна по роду деятельности. И все же имелось в ней что-то такое, что действовало на меня как ключ зажигания на мотор: что-то в том, как она держала голову, или как складывала слова, которые, минуя мой мозг, попадали прямехонько в гормоны. Я постарался побыстрее перейти к теме разговора, чтобы уменьшить шансы выставить себя дураком.

— Вы близко знали Дженнифер Стентон?

Она посмотрела на меня из-под полуприкрытых ресниц.

— До интимного.

Гхм.

— Да… гм… вы… Вы ведь работали с ней на Бьянку.

Линда выдохнула еще струйку дыма.

— На эту вздорную маленькую суку. Да, я работала с Джен. Какое-то время мы даже жили вместе. В одной постели, — последнее слово она ухитрилась произнести, придав ему вибрации потаенного, чуть непристойного смешка.

— Вы были знакомы с Томми Томмом? — спросил я.

— Еще бы. В постели бесподобен.Просто фантастика, — она опустила взгляд и пошарила рукой на сидении справа от себя. Что она там потеряла? — Он был постоянным клиентом. Раза два в месяц мы с Джен заваливались к нему и устраивали небольшую вечеринку, — она пригнулась ко мне. — Он, Гарри Дрезден, умел сотворить с женщиной такое, что она превращалась в настоящего зверя. Вы понимаете, о чем я? В рычащего и кусающегося. Как во время гона.

Я совершенно дурел от нее. Этот ее голос навевал сны из тех, которые поутру ужасно хочется вспомнить поподробнее. Выражение лица ее обещало показать мне такое, о чем не говорят с другими, если только я дам ей такой шанс. Работа, Гарри. Думай о работе.

Бывают дни, когда я ее просто ненавижу, эту свою работу.

— Когда вы разговаривали с ней в последний раз?

Она сделала еще затяжку, и на этот раз я заметил едва заметную дрожь ее пальцев, которые она почти тотчас же быстро спрятала. Но недостаточно быстро. Она нервничала. Нервничала настолько, что у нее дрожали пальцы, и теперь я разглядел ее линию поведения. Она разыгрывала из себя похотливую уличную кошку, взывая не к моим мозгам, но к потрохам, пытаясь отвлечь меня этим, не дать обнаружить что-то.

Я не нелюдь какой-нибудь. Меня можно отвлечь хорошеньким личиком или телом — как любого более-менее молодого мужчину. Линда Рэндалл играла эту роль чертовски здорово. Но я не люблю, когда меня держат за дурачка.

Ну, мисс Секс-Богиня. Что вы от меня скрываете?

Я прокашлялся и как мог равнодушнее спросил:

— Так когда вы в последний раз разговаривали с Дженнифер Стентон, мисс Рэндалл?

Она посмотрела на меня, прищурившись. Кем бы она ни была, только не дурой. Она понимала, что я вижу ее насквозь при всем ее притворстве. От флиртующих интонаций не осталось и следа.

— Вы коп? — спросила она.

Я мотнул головой.

— Даю клятву бойскаута, нет. Я просто пытаюсь выяснить, что с ней произошло.

— Блин, — негромко произнесла она. Потом щелчком кинула окурок на бетон и выпустила большой клуб дыма.

— Послушайте. Я скажу вам кое-что, но, если рядом окажется коп, мы с вами незнакомы. Усекли?

Я кивнул.

— Я говорила с Джен в среду вечером. Она мне позвонила. У Томми был день рождения. Она предлагала собраться всем втроем, — она покривила рот. — Так сказать, воссоединиться.

Я огляделся по сторонам и пригнулся ближе к окну.

— И вы поехали?

Глаза ее беспокойно забегали словно у кошки, вдруг оказавшейся взаперти в тесной коморке.

— Нет, — сказала она. — Мне нужно было работать. Мне хотелось, но…

— Она не говорила ничего необычного? Ничего такого, чтобы вы заподозрили, что она в опасности?

Она снова мотнула головой.

— Нет, ничего такого. Мы вообще недолго говорили. И почти не встречались с тех пор, как я ушла из «Бархатного Салона».

Я нахмурился.

— Вы не знаете, чем она еще занималась? Не была ли она вовлечена во что-то, что могло навредить ей?

Она покачала головой.

— Нет, нет. Ничего такого. Это не в ее духе. Она была прекрасна. Многие девушки постепенно… черствеют, что ли, мистер Дрезден. Только не она. Она умела как-то заставлять людей ощущать себя другими, лучшими, — она отвернулась. — У меня так никогда не получалось. Все, что я умела — это помочь им разрядиться немного.

— Вы мне ничего больше не можете сказать? Ничего не приходит на память?

Она сжала губы и мотнула головой. Мотнула головой — и тем самым солгала мне. Это я знал наверняка. Она замкнулась, сжалась, но, если бы ей было и правда нечего мне сказать, она бы не пыталась скрыть этого. Она наверняка знала что-то — если только я просто не наступил ей на больное место, как час назад с Бьянкой. В любом случае я не надеялся, что она скажет мне что-то еще.

Я с досадой сжал кулаки. Если у Линды Рэндалл не было для меня информации, я снова оказывался в тупике. И я ухитрился уязвить чувства еще одной женщины — уже второй за этот вечер. Нет, Дрезден, ты просто снайпер. Даже если считать, что одна из этих двух не совсем женщина.

— Но зачем, — спросил я, даже не успев подумать, о чем я спрашиваю. — Зачем работать шлюхой?

Она снова посмотрела на меня и улыбнулась. Я увидел, как в ней снова что-то изменилось, включив ту животную страстность, которой она встретила меня с самого начала. И все же внутри ее шла какая-то внутренняя борьба, которой не могли скрыть ее глаза. Я поспешно отвернулся, пока не увидел больше. Мне почему-то казалось, что я не захочу видеть того, что находится в душе у Линды Рэндалл.

— Потому, что я этим занимаюсь, мистер Дрезден. Некоторым людям нужны наркотики. Или алкоголь. А мне — оргазмы. Секс. Страсть. Просто еще один вид зависимости. Их в городе — как собак нерезаных, — она посмотрела в сторону выхода из терминала. — После любви это самая клевая штука. И она удерживает меня на работе. Прошу прощения.

Она открыла дверь. Я быстро шагнул назад и вбок, пропуская ее. Большими шагами — ноги у нее росли, что называется, от подбородка — она обошла машину и открыла багажник.

Супружеская пара (оба долговязые, в очках и стильных серых деловых костюмах) появилась из дверей аэропорта и направилась к лимузину. Они производили впечатление преуспевающих профессионалов: удачная карьера, детей нет, зато в достатке денег и времени, чтобы следить за своей внешностью. Этакая идеальная нордическая пара. Он нес на плече мягкую сумку с одеждой, а в руке — небольшой чемодан; она — только кейс. Ни украшений, ни даже часов или обручальных колец я не заметил. Странно.

Мужчина уложил вещи в багажник лимузина и перевел взгляд с Линды на меня. Линда отвела глаза. Он старался говорить тихо, чтобы я не слышал, но слух у меня острый.

— Кто это? — спросил он. В голосе его мне послышалось напряжение.

— Мой приятель, мистер Беккит. Парень, с которым я встречалась.

Новая ложь. Все любопытнее и любопытнее.

Я посмотрел поверх крыши лимузина на женщину — предположительно, миссис Беккит. Она встретила мой взгляд невозмутимо, я бы сказал, даже слишком бесстрастно. Это казалось немного зловещим. Такой взгляд я видел в кино, у заключенных, освобожденных из немецких концлагерей в конце Второй Мировой войны. Пустой. Мертвый — как у мертвеца, который еще не знает, что умер.

Линда распахнула заднюю дверь и усадила м-ра и миссис Беккит в машину. Проходя, м-р Беккит скользнул рукой по Линдиной талии жестом, слишком интимным и собственническим для наемной прислуги. Я увидел, как Линда вздрогнула и захлопнула дверцу. Потом обогнула машину и подошла ко мне.

— Убирайтесь отсюда, — тихо произнесла она. — Я не хочу никаких неприятностей от своего босса.

Я схватил ее за руку и сжал — жест, как мне представлялось, вполне естественный для старого любовника. При этом я незаметно сунул ей в ладонь мою визитку.

— Моя карточка. Если вдруг вспомните что-нибудь еще, позвоните, ладно?

Она отвернулась от меня, не ответив, но карточка исчезла в ее кармане прежде, чем она вернулась в машину.

Мертвый взгляд миссис Беккит скользнул по мне, когда лимузин проезжал мимо. Теперь уже я вздрогнул. Я уже говорил, что вид это все имело зловещий.

Я зашел в здание аэропорта. Мониторы, показывавшие время прилета, при моем приближении покрылись рябью. Я нашел ближайший кафетерий, сел и заказал чашку кофе. Мне пришлось наскребать по карманам мелочь, чтобы расплатиться. Большая часть денег ушла на оплату за офис, а еще на приворотное зелье, которое я изготовил, поддавшись на уговоры Боба. Деньги. Мне необходимо было заняться, наконец, делом Моники Селлз, отыскать ее чертова муженька. Мне как-то не хотелось благополучно выбраться из всей этой заварухи с Белым Советом только для того, чтобы остаться без офиса и квартиры из-за того, что я не сумел вовремя оплатить счета.

Я пил кофе и пытался привести мысли в какое-то подобие порядка. У меня имелось две основных задачи. Первой и более важной было выяснить, кто убил Томми Томма и Дженнифер Стентон. И не просто поймать убийцу прежде, чем тот наделает еще кучу трупов, а сделать это, пока Белый Совет не использовал это дело в качестве повода укокошить меня самого.

Однако, выслеживая убийц и избегая палачей Совета, мне нужно было еще и поработать на кого-то, кто заплатил бы мне. Мои сегодняшние экскурсии никак не годились в качестве работы, за которую я мог стребовать деньги с Мёрфи — скорее она оторвала бы мне задницу за то, что я в нарушение ее приказаний совал свой нос куда не надо. А посему, если я хотел получить деньги с полицейского управления Чикаго, мне стоило заняться исследованиями, которых от меня ждала Мёрфи — черной магией, которая сама по себе могла угробить меня.

Ну, или поработать над делом пропавшего мужа Моники Селлз. Мне-то казалось, я уже докопался до его сути, и все же не мешало бы прояснить его до конца. Я вполне мог потратить на это некоторое время в счет аванса. Возможно, даже получить дополнительную сумму. Это привлекало меня значительно больше, чем изыскания в области черной магии.

Что ж, я мог попытать счастья с нитью, которую дал мне Тук-Тук. Той ночью в домик у озера доставляли пиццу. Самое время поговорить с развозчиком, если получится.

Я вышел из кафе, нашел ближайший телефон-автомат и набрал номер справочной. В районе домика Селлзов имелось только одно заведение, поставлявшее пиццу по вызову. Я получил номер и тут же набрал его.

— Пицца-Экспресс, — произнес в трубку кто-то с набитым ртом. — Что вам сегодня?

— Эй, — сказал я. — Не поможете ли вы мне? Я ищу водителя, который доставлял пиццу вечером в среду, — я продиктовал ему адрес и еще раз спросил, могу ли я переговорить с водителем.

— Еще один, — буркнул мой собеседник. — Легко. Не вешайте трубку. Джек только вернулся с вызова, — голос на том конце провода окликнул кого-то, и через полминуты высокий юношеский баритон, неуверенно пролепетал мне в ухо:

— А-алё?

— Привет, — отозвался я. — Вы тот водитель, что доставлял пиццу в…

— Послушайте, — возбужденно перебил он меня. — Я же сказал уже, что мне очень жаль. Я больше не буду.

На мгновение я зажмурился, совершенно сбитый с толку.

— Не будете чего?

— Иисусе, — взмолился он. Я слышал, как он куда-то идет, а потом музыка и голоса на заднем плане резко стихли — похоже, он вышел в другую комнату и закрыл за собой дверь. — Послушайте, — повторил он чуть не плача. — Я же сказал вам, я никому и ничего не скажу. Я только смотрел капельку. Я же ничего такого не делал, верно? Никто не подошел к двери, ну, и что мне было еще делать? — голос его сорвался на полуслове. — Ну, развлекались вы там, ну и что? Это ваше дело. Так?

Я отчаянно пытался понять, о чем толкует этот мальчишка.

— Что именно ты увидел, Джек? — спросил я.

— Да не видел я лиц, ни одного, — заверил он меня хнычущим голосом. Потом неуверенно хихикнул и сделал попытку пошутить. — Есть места, на которые куда как интереснее смотреть, чем на лица. Да и какое мне, блин, дело до того, чем вы занимаетесь у себя дома? Или друзья ваши, или кто там. И не волнуйтесь вы из-за меня. Я никому и ничего не скажу. В следующий раз просто положу пиццу на крыльцо и ждать не буду, идет?

Друзья — во множественном числе. Любопытно. Мальчик действительно нервничал. Должно быть, все-таки насмотрелся чего-то такого. И все-таки я чуял нутром, что он скрывает что-то еще, стараясь не вспоминать об этом.

— Что еще? — спросил я, стараясь говорить как можно спокойнее и нейтральнее. — Ты видел что-то еще. Что это было?

— Не мое это дело, — поспешно буркнул он. — Не мое. Послушайте, мне нельзя телефон занимать. К нам заказчики звонют. Вечер пятницы ведь, работы — не продохнуть.

— Что, — раздельно и внятно произнес я, — еще?

— Ох, блин, — всхлипнул он дрожащим голосом. — Послушайте, да не был я с тем парнем. Знать не знаю, кто он такой. И не говорил я ему, что у вас там оргия. Честное слово, не говорил. Бог мой, мистер, не нужно мне неприятностей на свою задницу.

Похоже, Виктор Селлз знал толк в вечеринках. И в том, как запугивать подростков, тоже.

— Еще один вопрос, и я оставлю все как есть, — сказал я. — Кого ты там увидел? Расскажи мне о нем.

— Не знаю я его. Не знаю, и раньше не знал. Какой-то парень с камерой, только всего. Я обошел дом — думал, может, задняя дверь не заперта — ну, и заглянул внутрь. На секунду только и заглянул. А он там стоял, весь в черном, и все фоткал своею камерой, — он помолчал, будто кто-то постучал в закрытую дверь. — О Боже, мистер, мне идти пора. Я вас не знаю. Ничего я не знаю, — послышался шум шагов, потом гудки в трубке.

Я повесил свою трубку и вернулся к взятому напрокат у Джорджа рыдвану. Всю дорогу домой я обдумывал то, что мне удалось узнать.

Кто-то другой звонил в «Пицца-Экспресс» незадолго до моего звонка. Кто-то еще интересовался мальчишкой-развозчиком. Кто?

Ну, конечно же, Виктор Селлз. Выслеживающий всех, кто знает что-то о нем, о его делишках в домике у озера. Виктор Селлз, устроивший там в ту ночь славный такой, маленький междусобойчик. Может, он напился пьян, а может, это кто-то из его гостей напился и заказал пиццу — и теперь он заметает следы.

Из чего следует, что Виктор знал, что кто-то за ним подглядывает. Черт, теперь я не сомневался в том, что он находился в доме, когда я приезжал туда вчера вечером. Это делало вещи еще интереснее. Много интереснее. Исчезнувший человек, который не хочет, чтобы его нашли, бывает опасен, если за ним шпионят.

А что фотограф? Некто, хоронящийся под окнами и щелкающий любопытные картинки? Я порылся в кармане ветровки и нащупал круглую коробочку из-под пленки. Как бы то ни было, теперь стало ясно, откуда она там взялась. Но с какой стати кому-либо ехать туда и снимать Виктора с дружками? Может, это Моника наняла кого-то еще, какого-нибудь частного детектива, а мне не сказала? Или это просто кто-нибудь из соседей, увлекающийся порнухой? Трудно сказать. Тайн становилось все больше.

Я остановил «Студебеккер» на стоянке у моего дома и заглушил мотор. Потом посидел немного, подводя итоги прошедшего вечера. Загадок — не сосчитать. Достижений — ноль.

Мое расследование для Моники Селлз вывело меня на мужа, который устраивает дикие оргии в своем летнем домике, потеряв работу, и прилагает изрядные усилия, чтобы его не нашли. Возможно, усугубленный случай мужского климакса. Моника не производила впечатления женщины, которая воспринимает такого рода новости легко и благосклонно — гораздо скорее она закроет на них глаза и обзовет меня лжецом, если я открою ей правду. Но эта история, по крайней мере, заслуживала того, чтобы уделить ей еще сколько-то внимания. Я мог выставить в счет еще несколько рабочих часов и, возможно, заработать на этом еще немного. Правда, я до сих пор ничего еще не знал.

Бьянкина линия расследования, дойдя до Линды Рэндалл, уперлась в тупик. Все, что у меня имелось — это новые вопросы к мисс Рэндалл, а она была недосягаема как банк в выходной день. У меня не было ничего достаточно солидного, чтобы помочь Мёрфи в ее следствии. Черт, придется мне все-таки проделать этот чертов опыт. Может, я и узнаю чего-нибудь полезного, какую-нибудь улику, способную вывести меня и полицию на убийцу.

А может, это будет стоить мне задницы.

Но у меня не было другого выхода, кроме как попытаться.

Поэтому я вылез из машины и зашагал к дому, чтобы взяться за работу.

Он поджидал меня за мусорными баками, стоявшими у ведущей к моим дверям лестницы. Бейсбольная бита, которой он замахнулся, угодила мне точнехонько за ухом; я скатился вниз по ступенькам и остался лежать там почти бесчувственной тряпкой. Я слышал, как он спускается ко мне, но не мог пошевелить даже пальцем.

Все сходилось. Это вполне достойно завершало прошедший день.

Я ощутил подошву его ботинка у себя на загривке. Почувствовал, как он поднимает бейсбольную биту. А потом она со свистом устремилась вниз, готовая сокрушить мой череп.

Только ударила она не по моей неподвижной голове, а с треском врезалась в асфальт у меня перед носом. А значит, и перед глазами.

— Слышишь, Дрезден? — произнес нападавший. Голос его звучал негромко, нарочито хрипло. — Больно длинный у тебя нос. Не суй его куда не надо. И рот у тебя больно велик. Прекрати говорить с людьми, с которыми тебе не нужно говорить. А то мы тебе его сами заткнем, — он выждал подобающую театральную паузу. — Навсегда, — добавил он. Шаги его поднялись вверх по ступенькам и стихли.

Некоторое время я лежал, глядя на звезды у меня перед глазами. Из ниоткуда возник Мистер — возможно, его привлекли стонущие звуки — и принялся лизать меня в нос.

В конце концов я вновь обрел способность двигаться и сел. Голова отчаянно кружилась, и меня мутило. Мистер с басовитым мурлыканьем потерся о мой бок, словно чувствовал, что со мной не все ладно. Тогда я ухитрился даже подняться на ноги и продержаться в вертикальном положении достаточно долго, чтобы отпереть дверь, запустить внутрь Мистера, войти самому и запереть ее за собой. Потом я доплелся в темноте до кресла и с блаженным вздохом рухнул в него.

Я посидел, не шевелясь, до тех пор, пока голова не перестала кружиться хотя бы настолько, чтобы я снова смог открыть глаза, и пока грохот в висках не поутих немного. Грохот в голове. Должно быть, кто-то продолжал молотить по ней бейсбольной битой как кузнечным молотом, придавая ей всякие причудливые формы, в равной степени не годные для сознательной деятельности. Кто-то выковывал из Гарри Дрездена славного такого покойника.

Я обрубил этот ход рассуждений.

— Ты не какой-нибудь жалкий кролик, Дрезден, — напомнил я себе не без резкости в голосе. — Ты чародей старой школы, заклинатель крупного калибра. Ты не должен валяться тряпкой под ногами всяких говнюков с бейсбольными битами только потому, что они приказали тебе так!

Наэлектризованный звуком собственного голоса (а может быть, внезапным и не самым приятным осознанием того факта, что я начал заговаривать с собой), я встал, затопил огонь в камине и принялся, пошатываясь, бродить перед ним взад-вперед, пытаясь думать.

Не мои ли вечерние визиты привели к этому предупреждению? У кого имеется повод угрожать мне? От каких таких открытий пытаются меня удержать? И главное, что мне в этой связи делать?

Возможно, кто-то видел, как я разговариваю с Линдой Рэндалл. Или, что еще вероятнее, кто-то видел меня у Бьянкиного дома задающим вопросы. Голубой Жучок, конечно, не верх роскоши, но и спутать с любой другой машиной его трудно. У кого имеется повод следить за мной?

Ну, разве Джентльмен Джонни Марконе не следовал за мной, чтобы побеседовать? Чтобы попросить меня держаться подальше от истории с убийством Томми Томма? Еще как следовал. Так что это запросто могло оказаться еще одним напоминанием от криминального босса. Вполне, между прочим, в мафиозном духе.

Я проковылял к плите и заварил себе травяного чая от головной боли, потом добавил туда пару таблеток аспирина. Целебные травы, конечно, хороши, но я предпочитаю действовать наверняка.

Продолжая действовать согласно этому же принципу, я достал из ящика свой «Смит-и-Вессон-Чифс-Спешл» тридцать восьмого калибра, размотал тряпицу, в которую он был завернут и проверил, заряжен ли он. Потом сунул револьвер в карман куртки.

Если не брать в расчет чародейства, надоедливым типам с бейсбольными битами в руках справляться с пистолетом гораздо сложнее. И будь я проклят, если позволю даже Джонни Марконе с его душой тигра вытирать об меня ноги, отталкивать меня с пути или хотя бы думать, что может вертеть мной как захочет. Черта с два.

Моя голова гудела как котел, руки тряслись, но я спустился в лабораторию и принялся вычислять, как вырвать чье-то сердце из груди с пятидесятимильного расстояния.

Кто там сказал, что я не умею найти себе развлечения в пятницу вечером?

Глава 11

Мне пришлось потратить остаток ночи и добрую часть утра, но я все-таки вычислил, как убить кого-то так, как убили Томми Томма и Дженнифер Стентон. Проверив свои расчеты в пятый или шестой раз, я отшвырнул их на стол и тупо уставился на листки бумаги.

Во всем этом не было никакого смысла. Это было просто невозможно.

А может, мы все просто чертовски недооценивали убийцу.

Я схватил свою куртку в охапку и вышел из дома, не позаботившись о том, как я выгляжу. Я не держу у себя зеркал. Слишком много всяких тварей могут использовать зеркала в качестве окон — или дверей. Впрочем, я и так знал, что выгляжу как ходячий труп. Зеркало заднего вида в «Студебеккере» подтвердило это. Лицо мое осунулось и заросло щетиной, под налитыми кровью глазами красовались темные круги, а по степени всклокоченности моих волос можно было сделать вывод, что я гонял на мотоцикле сквозь облако жирного дыма. Вот что выходит, если в ваших привычках то и дело приглаживать волосы потными руками. Особенно если заниматься этим четырнадцать часов подряд.

Впрочем, все это не значило ровным счетом ничего. Мёрфи хотела эту информацию; она была ей просто необходима. Дела обстояли паршиво. Собственно, они обстояли паршивее некуда.

Я погнал машину к ней на работу, понимая, что она хочет услышать это из первых уст и с глазу на глаз. Отдел, в котором работала Мёрфи, размещался в одном из ветшающих зданий, входивших в комплекс городского полицейского управления. Оно облезло и кое-где слегка просело в землю — так старый солдат, стоя в строю по стойке «смирно», пытается подобрать отвисшее пузо. На одной из стен виднелись граффити, которые не соскребут до утра понедельника.

Я оставил машину на стоянке для посетителей — в субботнее утро это гораздо проще — и поднялся по крыльцу в дом. Увы, дежурным офицером оказался не мой давний знакомый, старый служака с моржовыми усами, а пожилая матрона с глазами цвета стального клинка. Она с первого взгляда не одобрила ни меня, ни моего образа жизни и заставила меня ждать, пока сама связывалась с Мёрфи.

Пока я ждал, в вестибюль вошли двое полицейских, волочивших какого-то типа в наручниках. Он вовсе не сопротивлялся; скорее, наоборот. Голова его бессильно свешивалась вниз, и он то и дело почти музыкально стонал. Крепостью телосложения он явно не отличался, и вообще он производил впечатление совсем еще мальчишки. Джинсы и куртка были изорваны и перепачканы, шевелюра всклокочена. Копы проволокли его мимо дежурного.

— Обдолбанный вусмерть, — пояснил один из них. — Придется подержать его взаперти, пока он не сможет видеть нормально.

Тетка-дежурная сунула им табель, один из них сунул его подмышку, и они потащили парня дальше, на лестницу. Я терпеливо ждал, то и дело протирая слипающиеся от усталости глаза, пока тетка пыталась связаться с кем-то там, наверху.

— Хмф, — довольно удивленно хмыкнула она наконец. — Хорошо, лейтенант. Я пропущу его к вам, — она махнула мне рукой, чтобы я проходил. Всю дорогу к лестнице я ощущал спиной ее неодобрительный взгляд и непроизвольно приглаживал рукой волосы и щетину на подбородке.

У отдела специальных расследований имелась своя небольшая приемная — сразу за дверью с верхней лестничной площадки. Меблировку ее составляли четыре деревянных стула и продавленный диван, попытка уснуть на котором, возможно, закончилась бы переломом позвоночника. Кабинет Мёрфи располагался в дальнем конце поделенного на рабочие клетушки зала.

Мёрфи стояла за дверью, прижимая к уху телефонную трубку. Вид она имела изрядно побитый. Больше всего она напоминала мне городского подростка, имевшего неосторожность подраться с деревенской шпаной, хотя она и оторвала бы мне голову, доведись ей услышать от меня такое сравнение. Она ткнула пальцем в сторону приемной и захлопнула дверь у меня перед носом.

Я выбрал себе стул и уселся, блаженно прислонившись затылком к стене. Но стоило мне закрыть глаза, как я услышал визг, доносившийся откуда-то из коридора. Послышался шум борьбы, несколько тревожных восклицаний, а потом визг повторился, на этот раз ближе.

Я отреагировал, не раздумывая — для того, чтобы думать, я слишком устал. Я встал и вышел на лестничную площадку, откуда доносились эти звуки. Налево от меня спускались вниз ступени, направо тянулся коридор.

Из глубины коридора большими скачками бежала ко мне мужская фигура. Это был тот самый человек, который всего несколько минут назад мешком висел в руках тащивших его копов. Он-то и визжал. Я услышал шлепанье подошв, и из-за угла вывернулись двое копов, которых я видел внизу. Оба были, мягко выражаясь, не мальчики, так что бежали, распустив животы, тяжело отдуваясь и придерживая кобуру на боку.

— Стой! — задыхаясь, крикнул один. — Остановите его!

Волосы у меня на загривке стали дыбом. Бежавший прямо на меня человек продолжал визжать — пронзительно, панически, злобно, страстно. Все эти эмоции сплелись в один тугой клубок, и он вышвыривал их из себя этим визгом.

Я успел уловить взгляд безумных глаз, кожаную куртку, старые джинсы — и тут он вылетел на площадку. Руки его оставались за спиной, судя по всему, скованные наручниками. Он явно бежал, не разбирая дороги. Не знаю, видел ли он вообще что-нибудь, но если и видел, мне почему-то не очень хотелось знать, что именно. Он слепо летел на меня, на лестницу, и это угрожало ему самому едва ли не больше, чем остальным.

Конечно, это меня не касалось, но не мог же я просто так дать ему свернуть себе шею на лестнице. Я бросился на него со всех сил, стараясь угодить плечом ему в живот и оттолкнуть назад, как это делают в футболе.

Признаюсь, с футболом у меня в школьные годы дела обстояли так себе. Я врезался в него, но он лишь охнул и вильнул в сторону, в стену. Казалось, он вообще не заметил моего присутствия. Он слепо двинулся дальше, визжа, натыкаясь на стену, но неуклонно приближаясь к лестнице. Я полетел на пол, и голова моя немедленно откликнулась на это болью, пульсирующей в том месте, куда неизвестный ублюдок засветил мне вчера вечером бейсбольной битой.

Возможно, единственное преимущество моего высокого роста — то, что у меня длинные руки. Я перекатился вслед за ним и, вытянув правую руку, вцепился в отворот его джинсов и дернул на себя.

Это сработало. Он заплелся ногами и с размаху грянулся о мощеный керамической плиткой пол. Визг прекратился: от сотрясения у него перехватило дыхание. Он соскользнул на верхнюю ступеньку и застыл там, слабо дергаясь. Копы, отдуваясь, протопали мимо меня и подхватили его с двух сторон.

И тут произошло нечто странное.

Парень посмотрел на меня, и глаза его вдруг округлились, а зрачки расширились до такой степени, когда их можно стало принять за большие черные пуговицы, вставленные в его налитые кровью глаза. Потом глаза его закатились, и он принялся кричать.

— Чародей! — трубным гласом возвестил он. — Вижу тебя, чародей! Я тебя вижу! Я вижу то, что за тобой, вижу тех, кто был прежде, и Его, Того, Кто Идет Следом! Они придут, придут за тобой!

— Боже Праведный, — произнес коп покороче и покруглее, когда они ухватили парня под руки и потянули обратно в коридор. — Вот обдолбался! Спасибо за содействие, парень.

Я как пораженный смотрел на типа у них в руках. Потом поймал того, что выше, за рукав.

— Что происходит, сэр? — спросил я.

Он задержался, оставив арестованного висеть между ним и его напарником. Голова у того упала на грудь, а глаза так и оставались закатившимися, и все-таки он каким-то образом ухитрился повернуть лицо в мою сторону, скаля зубы в зловещей ухмылке. Лоб его странно сморщился, будто он пытался смотреть на меня сквозь надбровные дуги и лобные доли мозга.

— Обдолбанный, — пояснил высокий коп. — Один из этих, новых, с «Третьим Глазом». Взяли его тепленьким в машине у озера. При себе имел почти четыре грамма этой дури. А в себе, может, и того больше, — он с досадой тряхнул головой. — Ты-то сам как?

— Нормально, — заверил я его. — «Третий Глаз»? Это что, новый наркотик такой?

— Ну да, — фыркнул тот, что покороче. — Он вроде как позволяет им видеть мир духов. Дрянь, короче говоря.

Тот, что повыше, согласно кивнул.

— Похоже, эта штука позабористей кокаина. Спасибо за помощь. Вот уж не подумал бы, что ты штатский. Здесь вообще в это время суток никого не бывает. Ты как, ничего?

— Все в норме, — заверил я его. — Полный порядок.

— Эй, — вдруг встряхнулся коренастый. Он вгляделся в меня внимательнее и торжествующе поднял палец вверх. — Ты, часом, не тот парень? Ну, псих-консультант, о котором говорил Кармайкл?

— В яблочко, — подтвердил я с ухмылкой, которой на деле не ощущал. Копы усмехнулись и вернулись к своему делу, заслонив от меня арестованного своими плечами.

— Вижу, вижу тебя, чародей! — продолжал безумным голосом твердить тот всю дорогу по коридору. — Вижу Того, Кто Идет Следом!..

Я вернулся на свой стул в приемной и сел. Голова моя гудела, да и живот неуютно покручивало. Тот, Кто Идет Следом. Я ведь никогда раньше не встречался с этим парнем. И не ощутил в воздухе никакого энергетического напряжения, которое обыкновенно выдает присутствие мага за работой.

Тогда как, черт подери, ему удалось увидеть за моей спиной тень Того, Кто Идет Следом?

По причинам, в которые мне не хотелось бы углубляться, я пожизненно помечен знаком духа-убийцы, этакого призрачного террориста, известного как Тот, Кто Идет Следом. В свое время я наперекор всем шансам сумел пережить своего врага, который призвал Того, Кто Идет Следом, и натравил его на меня. И хотя дух-убийца так до меня и не добрался, знак его до сих пор виден на мне. Ну, разумеется, не всем и каждому, но те, кто обладает Внутренним Зрением, видят за мной длинную, жуткой формы тень. Этакий призрачный шрам, напоминающий мне о том приключении.

Но ведь видеть ее, равно как и прочую ауру, способны лишь чародеи! А этот ханурик ну никак на чародея не смахивал.

Или я недооценивал действие «Третьего Глаза»? Может, это зелье и правда дарует своим пользователям способность к Внутреннему Зрению?

При мысли об этом меня невольно пробрала дрожь. Вещи, которые вы видите, научившись включать Внутреннее Зрение, могут оказаться ослепительно прекрасными, такими, что слезы на глаза наворачиваются — но могут оказаться и ужасными, такими, по сравнению с которыми даже худшие ночные кошмары кажутся милыми и безобидными. Видения прошлого, будущего, истинной природы вещей. Психические стрессы, беспокойные очертания, духи всех возможных и невозможных видов, бросающая в дрожь власть Небывальщины во всех ее ярких красках и тонких оттенках — все это попадает прямиком к вам в мозг. Незабываемо, нестираемо из памяти. Настоящему чародею нужно немного времени, чтобы научиться контролировать Внутреннее Зрение. Обыкновенно он держит его закрытым, пользуясь им лишь в особых случаях. В противном случае он сходит с ума через пару недель.

Мне сделалось не по себе. Если это зелье не обман, если оно и правда включает у смертных Внутреннее Зрение, а не просто обычные галлюцинации, значит, оно еще опаснее, чем казалось раньше. Опаснее даже тех эффектов, которые наглядно продемонстрировал на себе пойманный мною бедолага. Даже если принимающий его не сойдет с ума от того, что увидит, он сможет различать любое из тех существ, которые под разными личинами то и дело разгуливают среди людей — а это может вынудить тех защищаться. Двойная угроза.

— Дрезден, — рявкнула Мёрфи. — Проснись!

Я поморгал немного.

— Я не спал, — пробормотал я. — Так, дал глазам отдохнуть немного.

— Прибереги вранье на других, — фыркнула она и сунула мне в руку пластиковую чашку. Кофе она заварила с тонной сахара, как я люблю, и даже этот дешевый сорт показался мне райским нектаром.

— Ты просто ангел, — буркнул я, сделал глоток и мотнул головой в сторону рабочих клетушек. — Ты предпочла бы выслушать это у себя в кабинете.

Допивая чашку, я все время ощущал на себе ее взгляд.

— Ладно, — сказала она. — Пошли. И с тебя пятьдесят центов за кофе, Гарри.

Я проплелся за ней в ее кабинет — на скорую руку выгороженный фанерными перегородками угол с перекошенной дверью. На двери красовался листок бумаги с надписью толстым черным маркером: Л-Т КЭРРИН МЁРФИ. Чуть ниже виднелся прямоугольник светлого дерева на месте, где раньше висела табличка с другим именем. То, что у кабинета еще ни разу не было полноценной, пластиковой таблички, недвусмысленно напоминало о шаткости положения начальника отдела специальных расследований.

Мебель в кабинете, да и весь его интерьер, однако, являли собой разительный контраст со входом. Стол и рабочее кресло ее были с иголочки новыми. На столике справа стоял постоянно включенный компьютер. Большую часть одной из коротких стен занимала доска с текущими делами, на которую были в идеальном порядке пришпилены листки и стикеры с записями. Диплом об окончании колледжа, призы за айкидо и меткую стрельбу размещались на стене справа от входа, а садясь в кресло для посетителя, вы видели их прямо перед собой. Вот такая она, Мёрфи — организованная, волевая, целеустремленная, и немножко нетерпеливая.

— Погоди, — сказала мне Мёрфи. Я остановился у двери — как всегда — и подождал, пока она пройдет в кабинет и отключит компьютер и интерком на столе. Мёрфи уже привыкла к тем катаклизмам, которые происходят, когда я оказываюсь вблизи от работающих механизмов. Когда она разобралась со всем этим, я вошел.

Я плюхнулся в кресло и отхлебнул еще кофе. Она присела на краешек стола и, прищурив голубые глаза, посмотрела на меня сверху вниз. Сегодня, в субботу, она была одета с той же небрежностью, что и в рабочий день: темные слаксы, темная блузка, оттеняющая ее золотые волосы, цепочка и серьги из светлого серебра. Чертовски стильно. Я в своих мятых джинсах, футболке и черной ветровке, со всклокоченной шевелюрой, чувствовал себя неловко.

— Ладно, Гарри, — сказала она. — Выкладывай, что там у тебя.

Я допил последний глоток кофе, подавил зевок и поставил чашку на стол. Она переставила ее на поднос.

— Я всю ночь с этим провозился, — сказал я, стараясь говорить негромко. — Я черт знает сколько времени угрохал, рассчитывая это заклятье. И, если я в своих расчетах хоть приблизительно прав, это почти невозможно проделать даже с одним человеком, не говоря уже о двоих.

Она испепелила меня взглядом.

— Только не надо насчет «почти невозможно». У меня на руках два трупа, свидетельствующие об обратном.

— Побереги силы, — буркнул я. — Я ведь еще только начал. Тебе придется понять весь принцип, если хочешь разобраться с деталями.

Взгляд ее сделался еще опаснее. Она крепко взялась руками за край стола.

— Ладно, — произнесла она убийственно рассудительным тоном. — Ладно. Давай, объясняй.

Я снова протер глаза.

— Слушай. Тот, кто это сделал — кем бы он ни был — применил для этого томатургическое заклятье. Он воспользовался волосами или обрезками ногтей Томми Томма и Дженнифер Стентон… ну, или чем-нибудь в этом роде — чтобы установить с ними связь. А потом вырвал символическое сердце какой-нибудь ритуальной куклы, или жертвенного животного. Только для того, чтобы то же случилось с жертвами, нужно сообщить еще черт знает какую уйму энергии.

— Я не услышала ничего нового, Гарри.

— Ладно, ладно. Перехожу к сути, — сказал я. — Пойми, энергии для этого нужно столько — от одной цифры рехнуться можно. Проще устроить небольшое землетрясение, чем лишить кого-то жизни таким вот образом. В самом лучшем случае, возможно, я бы и добился этого, оставшись при этом в живых сам. Только для этого нужно, чтобы жертва достала меня до… до… до белого каления.

— Ты что, называешь себя в качестве подозреваемого? — уголок рта у Мёрфи чуть дернулся.

Я фыркнул.

— Я сказал, что у меня хватило бы силы проделать это с одним человеком. Полагаю, попытка проделать это с двумя просто угробила бы меня.

— Ты хочешь сказать, что все это проделал этакий чародей-Шварцнеггер?

Я пожал плечами.

— Что ж, такое возможно. Но гораздо вероятнее, это провернул какой-то большой мастер. В конце концов, магия не ограничивается простым объемом энергии. Важную роль играет и концентрация. Чем лучше сфокусируешься на цели, тем эффективнее ты прикладываешь свою энергию в нужное время и в нужном месте. Ну, вроде как мастер древних китайских боевых искусств ломает древесный ствол голыми руками. Он ведь даже щенка над головой поднять не может, зато имеющуюся у него силу направляет, куда нужно — с оглушительным эффектом.

Мёрфи покосилась на свои призы за айкидо и кивнула.

— О'кей, — сказала она. — Пожалуй, это я могу понять. То есть, выходит, мы ищем этакую волшебную разновидность мистера Мьяджи.

— Или, — я назидательно поднял палец вверх, — над этим одновременно поработало несколько чародеев. Объединили свою энергию и использовали ее разом, — от пульсирующей боли в голове в сочетании с пустым желудком и кофеином я почему-то начал говорить немного пьяным голосом. — Групповая работа, вот в чем суть.

— Шайка убийц, — протянула Мёрфи. — Я и одного не поймала, а тут еще ты говоришь, что их может оказаться полсотни.

— Тринадцать, — поправил я ее. — Больше тринадцати не получается. Но я сомневаюсь, чтобы их было так много. Это чертовски сложно. Все в кругу должны полностью отдаться заклятью, не колебаться, не сомневаться… И при этом всецело доверять друг другу. Такого в обычной шайке не встретишь. Такое вообще происходит крайне редко — если, конечно, это не какая-нибудь разновидность фанатизма. Религиозного или политического.

— Культ, — произнесла Мёрфи и потерла усталые глаза. — То-то «Волхв» разрезвится, если это вылезет наружу. Значит, Бьянка все-таки замешана во всем этом. Она запросто могла подвигнуть кого-то на такие усилия с целью избавиться от нее.

Я мотнул головой. Та болела еще сильнее, как-то настырнее, но куски мозаики ложились на места.

— Нет. Тут ты не в ту сторону смотришь. Убийца шлюхи и Томми Томма метил вовсе не в Бьянку.

— А ты-то откуда знаешь?

— Я с ней встречался.

— Черт подери, Гарри!

Я даже не обратил внимания на ее злость.

— Ты же сама знаешь, Мёрф, она с тобой не будет разговаривать. Она из старомодных девиц-монстров. Никакого сотрудничества с властями.

— А с тобой она что, говорила? — обиделась Мёрфи.

— Еще как.

— Я бы тебя в тряпку измочалила, когда бы ты и так ей не смотрелся, — вздохнула Мёрфи. — Ну, и что ты узнал?

— Бьянка здесь ни при чем. У нее нет ни малейшего представления, кто это мог сделать. Она сильно напугана, — я благоразумно умолчал, насколько она напугана: настолько, что едва не разорвала меня на куски.

— Выходит, кто-то послал предупреждение — но не Бьянке?

— Джонни Марконе, — кивнул я.

— Война гангстерских кланов, — задумчиво произнесла Мёрфи. — А теперь еще и с применением магии. Мафиозные чары. Господи, спаси и сохрани, — она побарабанила каблуками по торцу стола.

— Война гангстерских кланов. Поставщики «Третьего Глаза» против традиционных наркотиков. Верно?

Она настороженно покосилась на меня.

— Угу. Да, все именно так. Откуда ты знаешь? Мы ведь держали эту информацию в тайне от прессы.

— Ну, я тут столкнулся с одним парнем, у которого от «Третьего Глаза» крыша поехала. Так вот, кое-что из того, что он говорил, заставляет меня считать, что эта дрянь — не просто дурит голову. Она и правда открывает возможность видеть скрытое. И надо быть очень, очень хитрозадым чародеем, чтобы производить такое зелье в больших количествах.

Голубые глаза Мёрфи возбужденно заблестели.

— Значит, тот, кто поставляет на улицы «Третий Глаз»…

— …тот и убил Дженнифер Стентон и Томми Томма. Я в этом совершенно уверен. Это логично.

— Пожалуй, я с тобой соглашусь, — кивнула Мёрфи. — Что ж, хорошо. Сколько ты знаешь людей, способных сложить такое убийственное заклятье?

— Бог мой, Мёрфи, — взмолился я. — Не можешь же ты просить, чтобы я передал тебе список имен, чтобы ты тащила народ со всех окраин на допрос.

Она наклонилась ко мне, и голубые глаза ее вспыхнули свирепым синим светом.

— А вот и ошибаешься, Гарри. Очень даже могу. И просить, и приказать передать мне этот список. А если ты откажешься, я могу закатать тебя в кутузку, в одиночку, и так быстро, что у тебя и голова закружиться не успеет.

— Моя голова уже кружится, — возразил я и хихикнул. В голове стучало: бух, бух, бух… — Ты этого не сделаешь, Мёрф. Я же тебя знаю. И ты, черт побери, тоже прекрасно знаешь: если бы у меня было что-то, чем ты могла бы воспользоваться, я бы это тебе дал. Если бы только разрешила мне участвовать в следствии, дала мне шанс…

— Нет, Гарри, — сухо перебила меня она. — Никаких шансов. Я и без тебя по самое не хочу в трясине с аллигаторами, так что уж не усложняй все это еще хуже. Ты и так уже пострадал, и не проси, чтобы я тебе к веревке еще и мыла прикупила. У меня нет ни малейшего желания отскребать тебя от бетона. У того, кто убил Томми Томма, явно испортится характер, когда его загонят в угол, и это не твоя работа делать это. Моя.

— Не кипятись, — посоветовал я ей. — В конце концов, это на тебя давит начальство со сроками.

Лицо ее побледнело, глаза приобрели совсем уже неестественную по интенсивности окраску.

— Ты просто дерьмо, Гарри!

Я открыл рот, чтобы ответить ей, я даже начал говорить что-то, но тут мой череп показался мне слишком тяжелым для шеи, и все вокруг как-то закрутилось, а стул вроде как встал на дыбы на задних ножках, мотая в воздухе передними. Мне показалось, что гораздо безопаснее будет сползти на пол: змея вон ползает всю жизнь и не падает. Половые плитки приятно холодили щеку и убаюкивали. Только в голове продолжало стучать: бух, бух, бух — лишая меня удовольствия от того, что без этого было бы просто приятной легкой дремой.

Глава 12

Я очнулся на полу кабинета Мёрфи. Судя по часам на стене, прошло около двадцати минут. Голова моя лежала на чем-то мягком, а под ноги кто-то подложил несколько телефонных книг. Мёрфи прижимала мне ко лбу и затылку мокрое полотенце.

Я чувствовал себя кошмарно. Все, что мне хотелось — это свернуться калачиком и, всхлипывая от жалости к самому себе, уснуть. Впрочем, решив, что пасть так низко я не имею права, я сделал попытку пошутить.

— Скажи, у тебя нет короткого белого платьица? Знаешь, Мёрф, я именно так представлял себе идеал медсестры.

— Чего еще ждать от извращенца вроде тебя. Кто это двинул тебя по башке? — грозно спросила она.

— Никто, — буркнул я. — Упал с лестницы у входа ко мне в квартиру.

— Не пудри мне мозги, Гарри, — сказала она абсолютно лишенным сочувствия голосом. — Ты совал нос в это дело. Поэтому и получил по черепу. Разве не так?

Я сделал попытку возразить.

— Ох, да заткнисьты, — оборвала она меня со вздохом. — Если бы у тебя не было сотрясения, я привязала бы тебя за ноги к своей машине и проехалась бы на ней поперек движения, — она помахала у меня перед носом двумя пальцами. — Сколько пальцев, Гарри?

— Пятьдесят, — сказал я и поднял два. — Никакое это не сотрясение. Так, небольшая шишка на голове. Я сейчас оклемаюсь, — я начал подниматься, чтобы сесть. Мне нужно было ехать домой и поспать немного.

Мёрфи положила руку мне на шею и силой опустила меня обратно на подушку. То есть, не на подушку, а, судя по всему, на ее же свернутый пиджак, поскольку на ней его больше не было.

— Лежи и не дергайся, — рявкнула она. — На чем ты сюда приехал? Надеюсь, не на своей ржавой развалине?

— Жучок как феникс, ждет очередного возрождения, — сказал я. — Я взял тачку напрокат. Послушай, я сейчас оклемаюсь. Ты только выпусти меня отсюда, и я уеду домой и лягу спать.

— Ты не в состоянии вести машину, — возразила Мёрфи. — Ты представляешь опасность для движения. Мне пришлось бы арестовать саму себя, пусти я тебя за руль в таком виде.

— Мёрф, — устало взмолился я. — Если ты прямо сейчас не заплатишь мне то, что я уже заработал, у меня просто не хватит на такси.

— Не раскатывай губу, Гарри, — осклабилась Мёрфи. — И не дергайся. Я сама отвезу тебя домой.

— Мне не нужно… — начал было я, но она поднялась с колен и вышла из кабинета.

Бред какой-то, подумал я. Вот ведь упрямая какая. Я прекрасно доберусь без чьей-то там помощи. Я сел и начал вставать на ноги.

Вернее, сделал попытку подняться. Не слишком успешную.

Когда Мёрфи вернулась, она обнаружила меня свернувшимся калачиком на боку, а в кабинете изрядно воняло, поскольку меня вырвало. Впрочем, она промолчала. Она только снова опустилась рядом со мной на колени, вытерла мне рот и положила на затылок еще одно мокрое полотенце.

Я смутно помню, как она вела меня к своей машине. Я помню отдельные моменты из поездки домой. Я помню, как отдавал ей ключи от «Студебеккера», бормоча что-то про Майка и водителя тягача-эвакуатора.

Но больше всего мне запомнилась ее рука, сжимающая мою — похолодевшие от волнения мягкие пальцы, маленькие по сравнению с моей неуклюжей клешней, но сильные. Кажется, всю дорогу она поносила меня на чем свет стоит и угрожала самыми немыслимыми полицейскими карами. Но я помню, как она сжимала мою руку; возможно, чтобы удостовериться в том, что я еще жив. Или чтобы заверить меня, что она рядом, что она не бросит меня в беде.

Вот вам причина, по которой у меня не хватает пороху отказать Мёрфи в помощи. Она хороший парень. Из лучших.

Ко мне домой мы вернулись где-то ближе к полудню. Мёрфи помогла мне спуститься по лестнице и отперла дверь моим ключом. Прибежал Мистер и приветственно потерся об ее ноги. Может, небольшой рост положительно влияет на устойчивость, но в отличие от меня, она не пошатнулась при этом. А может, это ее айкидо помогает.

— Боже, Гарри, — пробормотала она. — Как у тебя тут темно, — она пощелкала выключателем, но лампочки перегорели еще неделю назад, а у меня тогда не хватало денег заменить их. Поэтому она усадила меня на диван и зажгла несколько свечей от тлеющих в камине угольев. — Ладно. Я тебя укладываю спать.

— Идет. Если ты так настаиваешь.

Зазвонил телефон. Он стоял на расстоянии вытянутой руки, так что я снял трубку.

— Дрезден, — сказал я как мог разборчивее.

— Мистер Дрезден, это Линда. Линда Рэндалл. Вы меня помните?

Ха. Разве могут мужчины забыть ту сцену из кино, когда Мэрилин стоит над вентиляционной решеткой? Мне сразу вспомнились глаза Линды Рэндалл и всякие не подобающие настоящему джентльмену мысли.

— Нагишом? — поинтересовался я и лишь потом сообразил, что именно я ляпнул. Опа.

Мёрфи подозрительно покосилась на меня, потом встала, вышла в спальню и принялась перестилать мою кровать. Что ж, славно. Мой обморок подействовал на Мёрфи куда лучше, чем любая ложь, которую я сумел бы из себя выдавить. Возможно, полуобморочный Гарри — не обязательно плохой Гарри.

Линда рассмеялась в трубку этим своим способным свести с ума смехом.

— Я сижу в машине, детка. Может, позже. Послушайте, я тут нашла кое-что, что могло бы помочь вам. Можете встретиться со мной сегодня вечером?

Я устало потер глаза. Сегодня суббота. Значит, вечер сегодня — субботний. Не забыл ли я чего-то, намеченного на сегодняшний вечер?

К черту, подумал я. Вряд ли это настолько важно, если я ухитрился об этом забыть.

— Конечно, — заверил я. — С удовольствием.

— Вы такой джентльмен, — мурлыкнула она в трубку. — Я таких люблю. Иногда. Я освобождаюсь в семь. Это нормально? Скажем, в восемь?

— У меня машина взорвалась, — сказал я, с трудом ворочая языком. — Давайте встретимся в супермаркете на моей улице.

Она снова рассмеялась мне в ухо.

— Я вот что скажу. Дайте мне еще час или полтора заехать домой, принять горячую ванну и вообще почистить перышки, и я прилечу к вам в объятья. Как, устраивает?

— Э… О'кей.

Она еще раз рассмеялась и, не попрощавшись, повесила трубку.

Мёрфи появилась тотчас же, как я положил на рычаг свою.

— Только посмей отрицать, Дрезден, что ты не назначил свидания.

— Ты просто ревнуешь.

— Ох, умоляю, — фыркнула Мерфи. — Для счастья мне нужен мужик покрепче тебя, — она сунула руку мне подмышку, чтобы помочь встать. — Ты же сломаешься как сухая былинка, Дрезден. Тебе лучше лечь, пока не вообразил о себе еще невесть чего.

Я положил руку ей на плечо и оттолкнул от себя. Сил во мне не оставалось никаких, но она попятилась и нахмурилась.

— Что?

— Сейчас вспомню, — пробормотал я, протирая глаза. Что-то не давало мне покоя. Что-то, о чем я забыл. Что-то, что обещал сделать в эту субботу. Я попытался отогнать от себя мысли об уличных войнах наркоторговцев и о людях, сведенных с ума Внутренним Зрением, которое им открыл «Третий Глаз».

Нужный контакт в мозгу щелкнул почти сразу же. Моника. Я обещал, что свяжусь с ней. Я порылся в кармане ветровки, нашел свой блокнот и вынул его. Потом полистал, но тут же махнул Мёрфи.

— Дай свечу. Мне нужно прочесть кое-что.

— Боже, Дрезден. Клянусь, ты по меньшей мере так же невозможен, как мой первый муж. У него хватило упрямства угробить себя, — она вздохнула, но все же поднесла свечу ближе. В первое мгновение свет больно резанул мне по глазам. Я нашел номер Моники и позвонил.

— Алло, — отозвался в трубке детский голос.

— Привет, — сказал я. — Будьте добры, позовите Монику.

— А кто это?

Я вспомнил, что работаю на нее негласно.

— Это ее четвероюродный брат Гарри, из Вермонта.

— Ясно, — произнес детский голос. — Подождите. МАМ! ТВОЙ КУЗЕН ГАРРИ ИЗ ВЕРМОНТА ЗВОНИТ ПО МЕЖДУГОРОДНОМУ! — провизжал он, не отодвигая трубки от рта.

Детки. Их нельзя не любить. Я так просто обожаю. Капельку соли, выжать лимон — пальчики оближешь.

Я подождал, пока грохот в моей черепной коробке не поутихнет до простого огненного жжения — ребенок бросил трубку и убежал, топоча ногами по паркету.

Спустя несколько мгновений в трубке зашуршало, когда ее подняли, и несколько нервный голос Моники произнес: «Э… Алло?»

— Это Гарри Дрезден, — сказал я. — Я звоню, чтобы рассказать вам, что мне удалось узнать по ва…

— Простите, — перебила она меня. — Мне это, гм… не нужно.

Я зажмурился.

— Э… Моника Селлз? — я перечитал на всякий случай номер ее телефона.

— Да, да, — ответила она торопливо, даже нетерпеливо. — Нам не нужна ваша помощь, спасибо.

— Я что, не вовремя позвонил?

— Нет. Нет, не в этом дело. Я просто хотела отменить свою просьбу. В смысле, отказаться от ваших услуг. Не беспокойтесь обо мне, — было в ее голосе что-то странное, словно она старательно пыталась изображать благополучную домохозяйку.

— Отменить? Вам больше не нужно, чтобы я искал вашего мужа? Но, мэм, деньги… — в трубке, — в трубке что-то зажужжало и захрипело. Мне показалось, что за всеми этими помехами все-таки слышался голос, а потом звук ушел совсем, оставив только треск. Несколько секунд мне казалось, что связь оборвалась окончательно и бесповоротно. Черт бы побрал эти ненадежные телефоны. Обычно они сбоят на моем конце линии, а не у собеседника. Черт, черт, они даже отказать не могут как надо.

— Алло? Алло? — безнадежно бубнил я в трубку.

И голос Моники все-таки вернулся:

— Об этом не беспокойтесь. Спасибо вам за все ваши хлопоты. Всего хорошего и до свидания, спасибо, — и она повесила трубку.

Я отодвинул трубку от уха и некоторое время тупо смотрел на нее.

— Странно, — сказал я.

— Пошли же, Гарри, — вмешалась Мёрфи. Она вынула трубку у меня из рук и решительно положила на рычаг.

— О чем вы, мамаша. Еще даже не стемнело, — шутил я скорее для себя самого, чтобы думать о чем-нибудь еще, а не только о том, как будет раскалываться у меня голова, когда Мёрфи поможет мне встать. Обе — и голова, и Мёрфи — ожиданий не обманули. Мы дотащились до спальни, и, вытянувшись на прохладных простынях, я решил, что, пожалуй, пущу корни и останусь так лежать навсегда.

Мёрфи смерила мне температуру, чуткими, сильными пальцами ощупала череп — особенно осторожно шишку размером с гусиное яйцо на затылке. Потом посветила мне в глаза ручкой-фонариком, что мне не понравилось. Потом принесла чашку воды, что мне понравилось, и заставила выпить пару таблеток аспирина, или тайленола, или какой-то другой такой же дряни.

Из других воспоминаний того утра у меня сохранилось только два. Первое: Мёрфи, стягивающая с меня футболку, ботинки и носки, и наклоняющаяся, чтобы взъерошить мне волосы и поцеловать в лоб. Потом она укрыла меня одеялом и вынесла свечу. Мистер запрыгнул ко мне и улегся поперек ног, мурлыча как небольшой судовой дизель.

Второе, что мне запомнилось — это как снова зазвонил телефон. Мёрфи как раз собралась уходить, позвякивая ключами от своей машины. Я услышал, как она вернулась и сняла трубку.

— Квартира Гарри Дрездена, — сказала она.

Последовала пауза.

— Алло? — произнесла Мёрфи.

Через пару секунд Мёрфи небольшой тенью возникла в дверном проеме.

— Ошиблись номером. Отдохни, Гарри.

— Спасибо, Кэррин, — улыбнулся я. Вернее, попытался. Должно быть, не слишком удачно, но она улыбнулась в ответ. Не сомневаюсь, у нее это вышло гораздо лучше.

А потом она ушла. В квартире сделалось темно и тихо. Только Мистер продолжал убаюкивающе рокотать в темноте.

И все-таки, даже засыпая, я продолжал терзаться: что я упустил из памяти? И еще одно, менее важное: кто позвонил мне, но не захотел разговаривать с Мёрфи? Может, это Моника Селлз пыталась снова связаться со мной? С какой вообще стати она вдруг просила меня остановить поиски и оставить деньги себе?

Это, и бейсбольные биты, и прочая ерунда теснились у меня в голове до тех пор, пока я не уснул, убаюканный мурлыканьем Мистера.

Глава 13

Я проснулся, когда старый дом надо мной содрогнулся от удара грома.

Стояла кромешная тьма. Я не имел ни малейшего представления, который час. С минуту я лежал в постели в замешательстве; голова слегка шла кругом. Ногам было тепло в том месте, где только что лежал Мистер, но самого котяры нигде не было видно. Он у меня панически боится грозы.

Дождь на улице лил как из ведра. Я слышал, как он барабанит по асфальту и по стенам старого дома. Дом потрескивал и постанывал, сотрясаемый весенней грозой и ветром. Деревянные балки слегка прогибались; опыт и возраст научили их, что лучше слегка уступить, чем тупо сопротивляться, пока не сломаешься. Черт, пора бы и мне научиться этому.

В желудке у меня завывало от голода. Я выбрался из постели, пошатнулся и пошарил по сторонам в поисках халата. Его я в темноте не нашел, зато наткнулся на свою ветровку: она висела на спинке стула, там, куда ее повесила, аккуратно сложив, Мёрфи. Поверх нее лежала небольшая стопка купюр и салфетка с надписью: «Ты еще заплатишь за это. Мёрфи». Я хмуро уставился на деньги и попытался не обращать внимания на прилив благодарности, который я испытал при их виде. Потом накинул ветровку, запахнул ее на голой груди и босиком пошлепал в гостиную.

Снова зарокотал гром. Я ощущаю грозу так, как мало кто из людей. Это буйство чистой энергии, обнаженной, пульсирующей в облаках. Я ощущаю воду, потоком капель низвергающуюся на землю и парящую в небе, ощущаю порывы ветра, швыряющего пласты дождя о стены дома над моей головой. Я ощущаю огонь молнии, перепрыгивающей с тучи на тучу, а потом, найдя извилистую тропку наименьшего сопротивления, устремляющуюся к терпеливой, вечной земле, чтобы разрядить в нее свой смертоносный заряд. Все четыре стихии в движении, во взаимодействии, обменивающиеся энергией во всех ее формах. В грозе вообще уйма потенциальной энергии, соблазнительной для чародея — особенно отчаянного или просто глупого. И правда, жаль, когда столько ее пропадает там, где как бы резвятся или играют силы древней природы.

Мысль об этом заставила меня нахмуриться. До сих пор она как-то не приходила мне в голову. Не было ли у нас грозы вечером в среду? Черт, а ведь была! Я вспомнил, как проснулся задолго до рассвета, разбуженный ударом грома. Уж не воспользовался ли наш убийца этой грозой в качестве топлива для своих заклятий? Вполне возможно. Мысль об этом встревожила меня. Впрочем, магия такого рода часто оказывается слишком непостоянной и уязвимой, чтобы использовать ее так целенаправленно.

Снова сверкнула молния, и я успел медленно досчитать до трех, прежде чем до меня докатился раскат грома. Если убийца все-таки использовал грозу, логично было бы предположить, что, если он или она нанесет новый удар, это случится сегодня. Я вздрогнул.

Тут в животе у меня снова заурчало, и голову заняли куда более прозаичные мысли. Голова, кстати, хоть и болела, но гораздо меньше, и совсем не кружилась. Зато живот не успокаивался — подобно многим высоким и худым мужчинам, я ем без конца, и всего мне мало. Не знаю, почему. Я прошлепал босыми ногами в кухонный угол и принялся раздувать огонь в печке.

— Мистер? — позвал я. — Проголодался, дружище? Я поджарю нам пару котлет. Ням-ням!

Снова ударила молния, на этот раз ближе, поскольку гром грянул почти без промедления. Вспышка была такой яркой, что ослепила меня даже через утопленные в приямки окна. Но и так я успел увидеть Мистера.

Кот забился на верх книжной полки в дальнем углу комнаты, как мог дальше от входной двери. Своими светящимися во тьме глазищами он неотрывно следил за ней, навострив уши, хотя поза его оставалась обычной, по-кошачьи ленивой. Должно быть, сохрани он свой хвост, тот бы сейчас подергивался.

В дверь постучали.

Наверное, это гроза слегка расшатала мне нервы, но я весь напрягся в ожидании любой возможной опасности. Гроза сбила и спутала все мои ощущения, как физические, так и духовные, и все, что я смог определить — так это только то, что за дверью кто-то стоит.

Я пошарил по карманам ветровки в поисках пистолета, и тут же вспомнил, что еще вчера вечером вынул его в лаборатории и не брал с собой в полицию. Уж не спрашивайте, почему, но копы вообще не любят, чтобы в их помещениях оружие носил кто-либо кроме самих копов. Так или иначе, пистолета у меня под рукой не оказалось.

И тут я вспомнил, что сегодня должна была заглянуть Линда Рэндалл. Я обругал себя за идиотскую пугливость, потом обругал себя за то, что столько времени дрых без задних ног, и еще раз — за такие внешность и запах, будто не принимал душ дня два-три, одновременно не бреясь и не причесываясь. Ну и ладно. Мне почему-то казалось, что Линда Рэндалл мало обращает внимания на такую ерунду. Может, ей нравится запах здорового мужского пота.

Я подошел к двери и отворил ее, приглаживая волосы рукой и пытаясь согнать с лица дурацкую ухмылку.

За дверью стояла и ждала, спрятавшись от дождя под черным зонтиком, Сьюзен Родригес. На ней была длинная шинель цвета хаки, из-под которой виднелись дорогое черное платье и туфли на шпильках. На шее и в ушах поблескивали жемчуга. При виде меня она зажмурилась.

— Гарри?

Я уставился на нее. Ох, блин. Я забыл про свидание со Сьюзен. Как только мог я забыть про такое? Я имею в виду, пусть даже Белый Совет, полиция, вампиры, сотрясения, наркотики, мафиозные боссы и ублюдки с бейсбольными битами, но Сьюзен…

Ну, конечно… Возможно, в мире просто нет женщин, способных отвлечь меня от всего такого. И все равно, даже мне это показалось возмутительным.

— Привет, Сьюзен, — глупо брякнул я и посмотрел вверх, ей за спину. Во сколько там она обещалась показаться? В девять? А что говорила Линда? В восемь… нет, постой-ка. Сначала она говорила про восемь часов, но потом передумала, и сказала, что будет позже. В девять. Вот блин. Может выйти некрасиво.

Сьюзен, ясное дело, видела меня насквозь, оглянулась вслед за моим взглядом и только потом снова посмотрела на меня.

— Ждете кого-нибудь, Гарри?

— Ну, не совсем чтобы, — пробормотал я. — Э… ладно. Возможно. Послушайте, давайте зайдем в дом. Вы ведь совсем промокнете, — собственно, я немного покривил душой. Не она, а я начинал намокать, стоя босиком в открытых дверях так, что ветер сдувал всю воду с лестницы прямо на меня.

Сьюзен скривила ротик в легкой, но достаточно опасной, хищной улыбке, сложила зонтик и мимо меня прошла в гостиную.

— Так здесь вы и живете?

— Не-а, — возразил я. — Это мой летний домик в Цюрихе, — я закрыл дверь, снял с нее пальто и повесил его на высокую вешалку при входе.

Сьюзен повернулась ко мне спиной. Платье открывало ей спину до самой талии, подхватываясь узкой полоской у шеи, зато рукава были длинными, в обтяжку. Мне так нравилось. Даже очень. Проходя вглубь комнаты, к камину, она дала мне полюбоваться своей спиной, потом медленно повернулась ко мне и улыбнулась, прислонясь бедром к дивану. Свои черные волосы она подхватила сегодня на макушке, оставив открытой длинную, изящную шею — этакое воплощение всего гладкого и восхитительного. Уголки губ чуть улыбались.

— Что, внеурочная работа в полиции, Гарри? — томно произнесла она, не сводя с меня своих лучистых глаз. — Эти убийства наверняка сенсационны. Заправила преступного мира, убитый с помощью магии. Не хотите ли сделать заявление?

Я вздрогнул. Она все еще охотилась за заголовком для «Волхва».

— Конечно, — кивнул я. Глаза ее удивленно расширились. — Мне нужно принять душ, — заявил я. — Я сейчас вернусь. Мистер, приглядишь за леди, ладно?

Сьюзен проследила за направлением моего взгляда и увидела Мистера, занимавшего наблюдательный пост на книжной полке. Мистер со своей стороны навострил уши еще сильнее, не отрывая взгляда от двери.

Снова загрохотал гром.

Я зажег ей несколько свечей, а еще одну захватил с собой в ванную. Думай, Гарри, думай. Проснись и думай. Что делать?

Помыться, ответил я сам себе. От тебя разит как от свиньи. Хорошенько облейся холодной водой и смой с себя все это дерьмо. С минуты на минуту здесь будет Линда Рэндалл, и тебе нужно придумать, как не позволить Сьюзен сунуть свой хорошенький носик во все эти убийства.

Наставив себя подобным образом, я несколько успокоился, быстренько разделся и залез под душ. Обогревателем я не пользуюсь, так что вполне привык к холодной воде. Кстати, с учетом того, каким успехом я, да и другие чародеи пользуемся у женщин, возможно, это даже к лучшему.

Только я успел основательно намылиться, как молния ударила где-то уже совсем близко, а дождь окончательно сорвался с цепи. Эпицентр грозы налетел на старый дом, и налетел со всей силы. Я вполне мог обойтись без свечи, настолько наэлектризован был воздух. Зато раскаты грома заглушили все остальные звуки. Все же краем глаза я уловил какое-то движение за утопленным в приямок (и целомудренно прикрытым полупрозрачной занавеской) окошком ванной. Кто-то направлялся к лестнице, ведущей в мою квартиру.

Кажется, я говорил уже, как мне везет с женщинами, нет? Такие вот вечера и есть тому причиной. Я ударился в панику. Я выскочил из-под душа, как был, с намыленной головой обернул талию полотенцем и ринулся в гостиную.

В самом деле, не мог же я позволить, чтобы дверь Линде открыла Сьюзен. Вышла бы кошачья потасовка, какой вам и не снилось, и, подозреваю, большая часть царапин и укусов пришлась бы на мою долю.

Я выскочил из-за угла ванной и увидел, что Сьюзен уже протянула руку к дверной ручке. Снова блеснула молния, и удар грома заглушил клацанье замка. Правда, я услышал другой звук: злобный, рычащий, и увидел, как Мистер вскочил и выгнул спину дугой, вздыбив шерсть и оскалившись. Взгляд его так и оставался прикован к двери.

Гром стих, и Сьюзен распахнула дверь. Я видел ее лицо в профиль. Она стояла, уперев руку в бедро, и на губах ее играла опасная, ехидная улыбка.

Стоило двери отвориться, как я ощутил поток энергии, сопровождающий обыкновенно существа из потустороннего мира, когда они являются к нам, смертным. Должно быть, прежде я не обратил на него внимания из-за грозы. В дверях, освещенная вспышками молний, стояла приземистая фигура не больше пяти футов росту. Странное дело, как и Сьюзен она была одета в шинель, только не хаки, а коричневого цвета. Что-то неправильное в ее внешности бросалось в глаза, что-то не от этого старого, доброго мира. Ее, так сказать, голова повернулась в мою сторону, и два огня, иссиня-белых как плясавшие в небе молнии, вспыхнули в глазницах кожистого лица. Чертами оно почти не напоминало человеческое, смахивая скорее на большую бородавчатую жабу.

С расстояния двух футов Сьюзен гораздо лучше моего разглядела лицо и глаза демона, так что я не удивился, когда она завизжала.

— Сьюзен! — заорал я, бросаясь к дивану. — В сторону, быстро! — я рыбкой нырнул за спинку, крепко приложившись при этом ребрами об пол.

Демон разинул пасть, послышалось шипение, и в спинке дивана возникло отверстие размером со здоровый кулак, а в воздухе повисло облачко зловонного дыма. Несколько капель жидкости, извергнутой проклятой тварью, упало на пол, и в этих местах тут же появились и стали расползаться на глазах отверстия. Я откатился подальше от дивана и кислоты.

— Сьюзен! — крикнул я. — Спрячьтесь на кухне! Не оказывайтесь между нами с ним!

— Что это? — взвизгнула она в ответ.

— Плохой парень, — я пригнулся и выглянул сквозь дымящееся отверстие в диване, готовый в любое мгновение нырнуть в укрытие. Демон, не по-человечески приземистый и коренастый, все еще стоял в дверях, вытянув перед собой длиннопалые лапищи. Казалось, он упирается ими в какую-то невидимую перегородку.

— Почему оно не входит? — спросила Сьюзен из дальнего от меня, ближнего к двери угла. Она вжималась спиной в стену, округлив перепуганные глаза. Боже мой, подумал я, только бы ей хватило ума не высовываться оттуда.

— Неприкосновенность жилища, — объяснил я. — Это же не смертная тварь. Ему еще нужно набраться энергии, чтобы прорваться сквозь окружающий дом барьер.

— Но войти-то оно может? — не унималась Сьюзен. Голос ее срывался от волнения и страха, но она уже задавала вопросы, собирала информацию — в общем, держалась как профессионал. А может, предположил я, рациональную часть ее рассудка просто закоротило. Такое бывает с людьми, в первый раз столкнувшимися с демоном лицом к лицу.

Я броском переметнулся к ней, схватил ее за руку и толкнул к люку, ведущему в мою лабораторию.

— Спускайтесь туда! — крикнул я, рывком поднял крышку и пихнул вниз складную стремянку.

— Там же темно! — запротестовала Сьюзен. — О Боже! — взгляд ее скользнул ниже моей талии, и она зажмурилась. — Гарри! Почему вы раздеты?

Я тоже опустил взгляд. И вспыхнул. Должно быть, проклятое полотенце соскользнуло с меня, пока я плясал под вражеским огнем. Зато от этого движения головой мыльная пена полезла мне в глаза, которые тотчас же начало щипать. Черт, неужели этот вечер мог обернуться еще хуже?

Со стороны входа послышался треск будто от рвущейся материи, и этот жабодемон (или деможаба?) сделал неуверенный шаг вперед. Теперь он находился уже в моем доме. Молнии все продолжали плясать в небе за его спиной, поэтому все, что я видел — это уродливый, горбатый силуэт, да еще приближающийся электрический свет двух широко посаженных, выпученных глаз. Жабья глотка мелко пульсировала, то замедляя, то убыстряя ритм.

Демон снова разинул пасть, и из нее послышалось противное, липкое клокотанье.

— Vento Rifflittum! — выкрикнул я, скатав свои страх и злость в тугой комок и швырнув его в противника. Одновременно с этим тот плюнул мне в лицо зарядом кислоты.

Страх и адреналин слетели с кончиков моих пальцев вихрем, способным сорвать волосы с головы. Тот перехватил сгусток жгучей слюны и отбросил его обратно в демона, окатив того замечательно ровным слоем. Это остановило мерзкую тварюгу и даже оттолкнуло ее на несколько футов. Острые когти бессильно скребли по паркету, но остановились только у двери, зацепившись за коврик.

Кислота шипела и брызгалась голубыми электрическими искрами у демона на коже, но, похоже, не причиняла ему никакого вреда. Правда, бурая шинель его расползлась на клочки быстрее, чем я успел вздохнуть, да и мои коврик с мебелью понесли значительный ущерб.

Демон тряхнул головой, явно собираясь с мыслями. Я повернулся в сторону дальнего угла и повелительно протянул руку.

— Vento Servitas! — трубно возгласил я. Светлая, полированная древесина моего чародейского жезла засияла в темноте, и он порхнул по воздуху ко мне. Я ухватил его, направил на демона и напряг волю, черпая энергию, спрятанную в древесных волокнах.

— Вон! Вон! Вон! — выкрикнул я. — Тебя не желают видеть здесь! — возможно, в других обстоятельствах подобное обращение показалось бы преувеличенно театральным, но когда по вашей комнате разгуливает демон, никакие меры не кажутся избыточными.

Жабодемон ссутулил плечи, пошире расставил похожие на бочонки ноги и крякнул, когда волна невидимой энергии, вырвавшись из моего жезла, налетела на него беспощадно метущей метлой. Я физически ощущал его сопротивление; казалось, будто я уперся жезлом в стальной столб и пытаюсь если не опрокинуть, то хотя бы согнуть его. Так мы молча боролись несколько минут, пока до меня не дошло, что он мне не по зубам. Я не мог вымести его за дверь как какого-нибудь мелкого эльфа или проказливый полтергейст. Ему не пришлось бы ждать слишком долго, пока я выдохнусь, а там он, вновь обретя способность передвигаться, запросто сжег бы меня в труху своей кислотой или просто разорвал бы на части. В любом случае, силой он превосходил почти любого смертного, при желании наверняка мог передвигаться гораздо быстрее, и не собирался отказываться от своих намерений до тех пор, пока не разделается со мной, или пока не взойдет солнце, или пока не случится еще что-нибудь из разряда маловероятных совпадений.

— Сьюзен! — крикнул я, задыхаясь. — Вы спустились?

— Да, — послышалось из люка. — Он ушел?

— Нет, не совсем, — пальцы мои совсем вспотели, и гладкая поверхность жезла начинала скользить в моей хватке. Мыло все сильнее щипало мне глаза, а взгляд проклятого демона сделался ярче.

— Почему вы не сожгете его? Пристрелите его! Взорвите к чертовой матери! — голос ее звучал так, словно она оглядывалась там, внизу, по сторонам.

— Это невозможно, — сказал я ей. — Я не могу накачать в этот чертов жезл столько энергии, чтобы хоть как-то уязвить эту тварь, не взорвав нас с вами вместе с ней. Вам придется выбираться оттуда, — объясняя, я продолжал лихорадочно думать, перебирая возможности, цифры, мои запасы энергии. Эта гадина явилась сюда за мной. Если я сумею отогнать ее в сторону, заманить куда-нибудь, скажем, в ванную или спальню, Сьюзен, возможно, удастся бежать. С другой стороны, возможно, ему приказали убить и меня, и любых свидетелей, а в таком случае, покончив со мной, он просто-напросто примется за нее. Надо придумать другой способ вытащить ее из этой передряги. И тут я вспомнил.

— Сьюзен! — крикнул я. — Там, внизу, на столе стоит маленький флакон. Выпейте его содержимое и представьте, как вам хочется оказаться где-нибудь в другом месте. Идет? Где угодно, только не здесь.

— Нашла, — откликнулась она через пару секунд. — Как воняет противно!

— Черт подери, это эликсир. Он унесет вас отсюда. Пейте!

Послышался сдавленный глоток, потом наступила тишина.

— А теперь что? — вдруг услышал я ее голос.

Я зажмурился, потом открыл глаза и посмотрел в люк, на уходящие вниз ступеньки.

— Должно было подействовать… — начал было я и тут же осекся, поскольку эта чертова жаба вытянула вперед когтистую лапу и одним прыжком одолела три фута. Отчаянным усилием воли я сумел остановить ее в самый последний момент, но и мне, и ей было ясно, что еще немного, и она дотянется до моего горла.

— Ничего не произошло, — растерянно произнесла Сьюзен. — Черт, Гарри, надо же сделать что-нибудь, — и тут же показалась на лестнице, держа в руке мой револьвер тридцать восьмого калибра; глаза ее возбужденно сияли.

— Нет! — рявкнул я. — Не надо! — жезл скользнул еще дальше. Демон вот-вот готов был прорвать последний рубеж моей обороны.

Сьюзен с побелевшим лицом подняла пистолет. Руки ее дрожали. В барабане «Чифс-Спешла» шесть патронов, и я заряжаю его самыми обычными, средней мощности. Никаких там бронебойных, или разрывных пуль, ничего такого. Так меньше шансов, что он даст осечку в интенсивном магическом поле.

Пистолет — чертовски нехитрая машина. Револьвер — едва ли не самый простой по устройству пистолет. Колесики, шестеренки и простейший спуск, воспламеняющий порох. Даже магии сложно спорить с законами физики — ну, в большинстве случаев.

Револьвер рявкнул шесть раз.

Первые две пули, должно быть, ушли мимо и попали куда-то еще. Следующие угодили демону в бок, оставив глубокие борозды, прежде чем отрикошетили и с противным визгом защелкали по стенам и потолку. Как я и боялся, для нас это выходило опаснее, чем для демона. К счастью, ни Сьюзен, ни меня рикошетом не задело. Пятая пуля прошла у жабы между толстых, кривых ног.

Шестая поразила ее прямо меж светящихся как автомобильные фары глаз, сбила ее с ног и опрокинула на спину. Та громко зашипела от досады.

Я охнул и схватил Сьюзен за руку.

— Подвал! — прохрипел я. Она выронила бесполезный пистолет. Мы кубарем скатились по ступенькам. Я даже не позаботился закрыть за нами люк. Все равно чертова тварь при желании запросто могла продраться сквозь перекрытие. Так я по крайней мере знал, откуда она появится.

Я прохрипел слова заклинания, и набалдашник жезла в моих руках засиял, осветив помещение.

— Гарри? — послышался с полки голос Боба. В глазницах черепа вспыхнули огоньки, и он повернулся ко мне. — Что, черт возьми, происходит? Ба, и еще, что это за классная крошка?

Сьюзен подпрыгнула.

— Это еще что такое?

— Не обращай на него внимания, — буркнул я и сам же первым последовал этому совету. Я обошел лабораторный стол и принялся расчищать пол от валявшихся на нем коробок, мешков, тетрадей и старых дешевых книг в бумажных обложках.

— Помогите мне расчистить пол в этом месте. Живо!

Сьюзен послушно опустилась на колени, и я проклял свою лень и нерадивость, из-за которых этот угол лаборатории превратился в такой свинюшник. Я пытался докопаться до выложенного на полу круга, идеально ровного медного кольца, очертившего круг цементной стяжки. Приложив совсем немного сил, демона можно было бы заключить в него. Или удерживать снаружи.

— Гарри! — Боб судорожно сглотнул. Мы не прерывали работы. — Тут… гм… Один весьма кровожадный жабодемон спускается по лестнице.

— Я знаю, Боб, — я отшвырнул в сторону охапку картонных коробок, а Сьюзен сгребла оставшиеся бумажки, очистив весь круг примерно трех футов в диаметре. Я взял ее за руку, ступил в круг и привлек ее к себе.

— Что происходит? — спросила она прерывающимся от страха и недоумения голосом.

— Держитесь поближе, — сказал я. Она прижалась ко мне.

— Он тебя видит, Гарри, — сообщил Боб. — Мне кажется, он собирается плюнуть в тебя чем-то.

Мне некогда было проверять, правда ли то, что говорит Боб. Я пригнулся, дотронулся до круга кончиком своего жезла и усилием воли замкнул его, оставив демона снаружи. Круг огородил нас невидимой стеной напряженного воздуха.

Что-то прошипело в воздухе в нескольких дюймах от моего лица. Я поднял взгляд и увидел как темная, пузырящаяся кислота стекает по невидимому щиту, которым прикрыл нас магический круг. Произойди это на полсекунды раньше, и слюна выжгла бы мне лицо. Ободряющая мысль.

Я попытался перевести дух, не высунув при этом ни одной части тела за границы круга — это разрушило бы защиту, разом лишив круг энергии. Руки мои тряслись, да и в ногах я ощущал неприятную слабость. Сьюзен тоже заметно дрожала.

Демон подковылял к нам ближе. Теперь, в свете моего жезла, я хорошо разглядел его и тут же пожалел об этом. Он был чудовищно уродлив, гадок, мускулист, и я сравнил его с жабой только потому, что не нашел ничего другого, хоть отдаленно его напоминающего. Он зыркал на нас своими автомобильными фарами и молотил кулаком по защитному барьеру магического круга. Каждый его удар высекал сноп голубых искр, и тогда он злобно шипел — звук, надо признать, на редкость жуткий.

На улице тем временем продолжала бушевать гроза, хотя раскаты грома и приглушались толстыми стенами подвала.

Сьюзен прижималась ко мне, чуть не плача.

— Почему он нас не убивает? Ведь он совсем рядом.

— Не может, — утешил я ее. — Он не может прорваться сквозь щит, и не может сделать ничего, чтобы разорвать круг. Так что до тех пор, пока кто-нибудь из нас пересечет эту линию, мы в безопасности.

— О Боже, — сказала Сьюзен. — И сколько нам придется здесь оставаться?

— До рассвета. С восходом солнца ему придется уйти.

— Но здесь ведь не видно солнца, — возразила она.

— Это и не нужно. Эта тварь соединена с тем, кто ее призвал и отправил сюда, этаким невидимым силовым проводом. Стоит солнцу взойти, и этот провод порвется, и он исчезнет — как шарик, из которого вышел весь воздух.

— А солнце скоро взойдет? — поинтересовалась она. Гм, резонный вопрос.

— Ну… да. Часов где-то через десять.

— Ох, — только и сказала она, положила голову на мою обнаженную грудь и закрыла глаза.

Демон не торопясь брел по кругу в надежде найти брешь в барьере. Пускай его ищет. Я тоже закрыл глаза и попытался думать.

— Э… Гарри… — неуверенно начал Боб.

— Не сейчас, Боб.

— Но Гарри… — не сдавался он.

— Черт возьми, Боб. Я пытаюсь думать. Хочешь быть полезным — попробуй объяснить, почему эликсир бегства, в качестве которого ты был так уверен, на Сьюзен не подействовал.

— Гарри, — запротестовал Боб. — Именно это я и пытаюсь тебе сказать.

— Здесь теплеет? — сонно пробормотала Сьюзен, прижимаясь к моей груди. — Или это просто мне так хорошо?

Страшное подозрение пронзило меня. Я посмотрел на Сьюзен, и душа моя ушла в пятки. Ох, нет! Этого не могло быть.

Она подняла на меня затуманенный взгляд.

— Мы ведь умрем здесь, да, Гарри? Тебе никогда не хотелось умереть, занимаясь любовью?

Она с отсутствующим видом поцеловала меня в грудь.

Это было приятно. Нет, правда, очень здорово. Я старался не глядеть на ее обнаженную спину у меня под руками.

— Я мечтала об этом много, много раз, — выдохнула она мне в грудь.

— Боб, — начал я, теряя терпение.

— Но я же как раз об этом, — взмолился Боб. — Я и пытаюсь! Она схватила не тот эликсир и сглотнула одним махом, — череп Боба чуть повернулся в мою сторону, и огоньки в глазницах вспыхнули ярче. — Кстати, согласись: приворотное зелье сработало на все сто.

Сьюзен целовала мою грудь и терлась о мое тело движениями, не подобающими воспитанной леди. Это было до ужаса приятно, но до еще большего ужаса мешало сосредоточиться.

— Боб! — взорвался я. — Гадом буду, если не запру тебя в стенной сейф на ближайшие двести лет!

— Но это же не я виноват! — обиженно возразил Боб.

Демон понаблюдал своими жабьими глазами за тем, что творилось внутри круга, потом ногами расшвырял с пола валявшийся хлам, очистив себе место, присел на корточки и принялся ждать, терпеливо и неутомимо — ни дать, ни взять кот, поджидающий мышь у норки. Сьюзен смотрела на меня восхищенными глазами и то и дело пыталась увлечь на пол, за пределы защитного круга. Боб продолжал хныкать, доказывая свою невиновность.

Кто там сказал, что я не умею развлечь леди?

Глава 14

Сьюзен охватила меня за шею и пригнула, чтобы поцеловать в губы. Это было не лишено приятности. Чертовски, гм, любопытно. Абсолютно страстно, бездумно, без малейшего намека на колебание, не говоря уже о стыдливости. И, кстати, на какое-то внешнее побуждение. Примерно через минуту я не выдержал и оторвался от ее губ перевести дух. Губы саднило. Она подняла на меня сияющий взгляд.

— Возьми меня, Гарри. Я хочу тебя.

— Э… Сьюзен, — пробормотал я. — Знаешь, это не лучшая мысль… прямо сейчас, — эликсир здорово пробрал ее. Стоит ли удивляться, что она оправилась от страха достаточно, чтобы вернуться из подвала наверх и разрядить мой пистолет в демона. А может, пониженное восприятие (включая страх) — просто побочный эффект.

Сьюзен пошарила пальцами, и глаза ее восторженно засияли.

— Твои губы говорят «нет», — промурлыкала она, — но это с ними не соглашается!

Я неуклюже топтался на месте, задыхаясь и пытаясь высвободиться из ее рук, сохранив при этом равновесие.

— Эта штука всегда ведет себя по-идиотски, — возразил я. Бесполезно. Эликсир активировал ее либидо до самоубийственных размеров. — Боб! Помоги мне выбраться отсюда!

— Ты же знаешь, я заперт в этом черепе, — отозвался Боб. — Если ты меня не выпустишь, боюсь, Гарри, от меня будет немного помощи.

Сьюзен привстала на цыпочки, чтобы пожевать мочку моего уха, потом обвила мою ногу своей и, постанывая, потащила меня на пол. Я пошатнулся. Круг в три фута диаметром маловат для борьбы, или гимнастических упражнений, или… да чего угодно еще без того, чтобы не высунуть какую-нибудь часть тела на съедение ждущему своего часа демону.

— Слушай, второй эликсир все еще здесь?

— Конечно, — сказал Боб. — Я его вижу: он упал на пол. Могу даже перебросить тебе.

— О'кей, — я ощутил возбуждение. Еще какое возбуждение. У меня затеплилась слабая надежда выбраться из этого подвала живым. — Я выпущу тебя на пять минут. Мне нужно, чтобы ты бросил мне флакон.

— Не пойдет, босс, — голос Боба показался мне подозрительно жизнерадостным.

— Нет? Нет?!

— Двадцатичетырехчасовой выходной или ничего.

— Черт возьми, Боб! Я ведь отвечаю за все, что ты натворишь, если я тебя выпущу! Ты не можешь этого не понимать!

— Знаешь, милый, у меня под платьем нет белья, — прошептала Сьюзен мне на ухо и попыталась исполнить что-то, напоминающее прием из арсенала титанов рестлинга, с целью уронить меня на пол. Я с трудом удержался на ногах и с еще большим трудом успел подхватить ее. Демон прищурил свои жабьи глаза и поднялся на ноги, готовый к прыжку.

— Боб! — взвыл я. — Ты грязный извращенец!

— Тебе бы пожить несколько сотен лет в старом костлявом черепе, Гарри! Ты бы наверняка захотел погулять время от времени хоть одну ночь!

— Ладно! — крикнул я пересохшим от напряжения ртом: я снова едва избежал падения. — Ладно! Только не промахнись! Будут тебе твои двадцать четыре часа.

— Только сам постарайся уж поймать его, — отозвался Боб. С этими его словами из глазниц черепа выплеснулся в комнату поток оранжевого света. Свет собрался в комок вокруг пузырька с эликсиром, лежавшего на полу в дальнем углу лаборатории, сгустился еще немного, оторвал его от пола и швырнул его в мою сторону. Свободной рукой я перехватил его, едва не уронил, но все же не выпустил.

Оранжевый свет — собственно, он и обозначал теперь то состояние, в котором пребывал Боб — сплясал что, напоминающее джигу, потом скользнул вверх по стремянке и исчез.

— Что это? — томно пробормотала Сьюзен, уставившись на пузырек затуманенным взором.

— Еще одно питье, — сказал я. — Выпей это со мной. Я надеюсь, мне удастся задать нам обоим один вектор, чтобы убраться отсюда.

— Гарри, — капризным тоном произнесла она. — Мне не хочется пить, — глаза ее мечтательно сощурились. — Мне хочется тебя.

Тут меня осенило.

— Как только мы это выпьем, — пообещал я, — я освобожусь, и мы сможем завалиться в постель.

Она посмотрела на меня совершенно пьяным взглядом и расплылась в довольной и распутной улыбке.

— О, Гарри. Тогда до дна! — в подтверждение этих слов руки ее исполнили замысловатое движение, едва не выбив флакон у меня из рук. Я пошатнулся. Новый ком мыльной пены с волос попал мне в глаза, и я зажмурился.

Я опрокинул в рот примерно половину эликсира, пытаясь не обращать внимания на назойливый привкус дешевой колы, и поспешно передал остаток Сьюзен. Она томно улыбнулась, выпила его и облизнулась.

Ощущение началось где-то в районе желудка — странная такая, неровная вибрация, которая быстро распространялась по телу. Вверх, в легкие, потом через плечи в руки. И вниз, через бедра, в ноги. Я непроизвольно начал трястись.

А потом я просто разлетелся на миллион миллионов крошечных кусочков Гарри — каждый с собственным полем обзора. Из простого прямоугольного подвального помещения мое окружение превратилось в сложное сочетание взаимодействующих энергий. Даже демон теперь казался облаком элементарных частиц, густым и тягуче-медлительным. Я обогнул это облако стороной и сквозь отверстие в сгустке, обозначающем потолок, просочился в хаотическое нагромождение энергий — грозу.

Все это заняло около пяти секунд, а потом действие эликсира иссякло. Я ощутил, как все эти крошечные кусочки меня разом сбежались вместе и с невообразимой скоростью слиплись в единое целое. Было больно, меня мутило — шутка ли, пережить удар не с какой-то одной стороны, но со всех одновременно. Я пошатнулся, оперся на жезл и ощутил на лице дождь.

Сьюзен появилась спустя какую-то секунду и просто плюхнулась пятой точкой в грязь.

— О Боже! Как я себя погано чувствую!

Из дома донесся возмущенный вопль демона — почти беззвучное, но полное ярости шипение.

— Идем, — сказал я. — Нам нужно убраться отсюда прежде, чем он сообразит в чем дело и примется искать нас на улице.

— Мне дурно, — заявила она. — Не знаю, смогу ли я идти.

— Намешала эликсиры, — догадался я. — Такая реакция вполне возможна. Но нам нужно идти. Пошли, Сьюзен. Вставай и пошли, — я нагнулся,поднял ее на ноги и потащил прочь от дома.

— Куда мы идем? — спросила она.

— У тебя ключи от машины с собой?

Она похлопала себя по бокам в поисках карманов и вяло мотнула головой.

— Оставила в кармане пальто.

— Значит, пойдем пешком.

— Куда?

— В сторону Ридинг-роуд. Ее всегда заливает в сильный дождь. Там хватит воды, чтобы остановить его, если он попытается гнаться за нами, — от Ридинг-роуд нас отделяло каких-то два квартала. Дождь лил как из ведра. Я дрожал и покрылся гусиной кожей, в глаза мне попало еще больше мыла. Зато — нате! По крайней мере, я помылся.

— Как? — пробормотала она. — Что может дождь поделать с жабой?

— Не дождь. Водяной поток. Он просто погибнет, если попытается перейти вброд текущую воду, — терпеливо объяснил я ей. Я очень надеялся, что эликсиры, смешавшись у нее в желудке, не наделают чего-нибудь необратимого. Я помнил несколько несчастных случаев, имевших место в прошлом. Мы двигались вполне приличными темпами и одолели под дождем ярдов сорок. Не больше.

— Ой. Ох, как хорошо, — пробормотала Сьюзен, дернулась и осела на землю. Я попытался удержать ее, но сам слишком устал, и руки плохо меня слушались. Я едва не упал вместе с ней. Она перекатилась набок и осталась лежать так. Ее рвало.

Громы и молнии бушевали вокруг нас с новой силой. Я услышал резкий треск, повернул голову в том направлении и увидел, как гроза валит дерево на провода. Последовала яркая вспышка, а потом она погасла, только ветви догорали. Я снова повернулся в сторону, куда мы направлялись. До залитой водой Ридинг-роуд, обещавшей нам защиту от демона, оставалось еще тридцать ярдов.

— Не думал, что вы продержитесь так долго, — произнес чей-то голос.

Я подпрыгнул на добрый ярд. Непослушными от холода и усталости руками я перехватил жезл и медленно повернулся в направлении голоса.

— Кто здесь? — мои чувства ощутили присутствие холодного пятна. Не физически холодного, но чего-то такого, более леденящего и темного, чем ощущали другие мои органы чувств. Сгусток теней, иллюзия темноты на темном фоне. Это «что-то» пропало при очередной вспышке молнии, но появилось вновь, стоило той угаснуть.

— Может, тебе еще и по имени представиться? — хмыкнула тень. — Скажем так: я — тот, кто тебя убил.

— Вы опережаете события, — возразил я, продолжая оглядываться по сторонам. — Дело-то еще не сделано.

Наконец, в темноте под разбитым уличным фонарем глаза мои разглядели человеческий силуэт. Мужской он или женский, я не разобрал, да и по голосу определить это было трудно.

— Ничего, — буркнула тень. — Тебе больше не продержаться. Мой демон разберется с тобой, не пройдет и десяти минут, — голос звучал до обидного уверенно.

— Так это вы призвали демона?

— Разумеется, — подтвердила тень.

— Да вы рехнулись! — потрясенно воскликнул я. — Вы хоть представляете себе, что будет с вами, если эта тварь сорвется с поводка?

— Не сорвется, — заверила меня тень. — Я полностью контролирую ее.

Я ощупал тень своими чувствами и понял, что мои подозрения верны. Это не был ни настоящий человек, ни даже иллюзия настоящего человека, скрывающая кого-то другого. Это была всего лишь видимость кого-то, фантазм, сотканный из тени и звука, голограмма, которая могла говорить и слышать за своего создателя, где бы тот (или та) ни находился.

— Что ты делаешь? — удивилась тень. Должно быть, она ощутила на себе мои чувства.

— Проверяю вашу кредитоспособность, — буркнул я и, собрав остаток воли, послал ее в него в магическом эквиваленте доброй оплеухи.

Образ вскрикнул от неожиданности и отшатнулся.

— Как это тебе удалось? — взвизгнул он.

— Хорошо учился в школе.

Голограмма зарычала, потом принялась выкрикивать слово, состоявшее, казалось, из одних согласных. Я попытался разобрать его, но удар грома заглушил голос на полуслове. Так или иначе, это, несомненно, было имя демона.

Далекий грохот разгрома, учиняемого демоном в моей квартире, резко стих.

— А теперь, — заявил образ, и в голосе его зазвучало злорадное торжество, — теперь ты заплатишь за все.

— Зачем вам моя смерть?

— Ты мешаешься у меня под ногами.

— Отпустите хоть девушку.

— Мне очень жаль, — хмыкнул образ. — Она слишком много видела. Так что теперь и она стоит на моем пути. Мой демон убьет вас обоих.

— Чертов ублюдок, — возмутился я.

Тот только рассмеялся.

Я оглянулся через плечо в сторону дома. Даже сквозь плеск заполнившего весь мир дождя я услышал сухое, скрипучее шипение и цоканье когтей. Голубые фары-глаза, в которых то и дело отражались молнии, вынырнули с лестницы в мою квартиру, мгновенно сфокусировали взгляд на мне и двинулись в мою сторону. На пути у демона случилась машина Сьюзен, которую та оставила у дома; одним взмахом когтистой руки он ухватил ее за заднее крыло и отшвырнул в сторону, где она и приземлилась с болезненным лязгом.

Я старался не думать о том, что будет, если эта лапа сомкнется у меня на горле.

— Видишь? — ухмыльнулся образ. — По первому моему зову. Что ж, пора вам умереть, мистер Дрезден.

Еще одна вспышка молнии высветила демона: теперь он опустился на все четыре и приближался ко мне, вихляя из стороны в сторону, что сильно напоминало страдающую ожирением ящерицу. Впрочем, это почти не сбавляло ему скорости.

— Приготовь еще четвертак для продолжения разговора, задница, — посоветовал я, поднял свой жезл и, нацелив его на тень, сосредоточил на этот раз заряд энергии для полноценного удара. — Stregallum finitas!

Образ окутался вспышкой алого света, мгновенно проникшего внутрь тени. Тот зарычал, потом взвыл от боли.

— Ну, Дрезден! Мой демон от тебя мокрого места не оставит!

Тут мое встречное заклинание принялось рвать образ на части, и слова сменились захлебывающимся воплем. Кто бы ни смастерил этот образ, я оказался сильнее, так что его заклинание не устояло перед моим. Образ и вопль медленно исчезли вдали. Я позволил себе на мгновение довольно вздохнуть, потом повернулся к лежавшей на земле девушке.

— Сьюзен! — окликнул я, пригнувшись к ней, но не сводя при этом глаз с приближающегося демона. — Сьюзен, вставай. Нам нужно идти.

— Не могу! — всхлипнула она. — О Боже! — ее снова вырвало. Она сделала попытку встать, но с жалобным стоном упала обратно.

Я оглянулся в сторону водяного потока и прикинул скорость демона. Он приближался быстро, но бегом я мог бы и оторваться от него. Я вполне мог бы успеть перебраться через поток. Я мог спастись.

Но тащить за собой Сьюзен я не мог. Во всяком случае, не с такой скоростью. С другой стороны, если я останусь, погибнем мы оба. Может, все-таки лучше будет, если спасется хотя бы один?

Я снова оглянулся на демона. Я смертельно устал, и он застал меня врасплох. Ливень погасит любой огонь, который испокон веков использовался человеком как оружие против тьмы и тварей, которые в ней скрываются. А у меня и на огонь-то почти не осталось сил, не то, чтобы на что-нибудь еще. В общем, пытаться выстоять против демона — все равно, что идти на верное самоубийство.

Сьюзен всхлипнула у меня под ногами — беспомощная, промокшая насквозь, отравленная эликсирами, не способная ни идти, ни даже встать.

Я запрокинул голову назад, чтобы дождь смыл с глаз последние остатки шампуня. Потом повернулся и сделал шаг навстречу демону. Не мог я бросить Сьюзен этой гадине. Даже, если поступить иначе означало верную смерть. Все равно я не смог бы жить в ладу с собой после такого.

Демон выкрикнул мне что-то своим шипящим голосом и поднялся на задние лапы, задрав передние вверх. В небе над нами ослепительно блеснула молния. Гром ударил почти сразу же — такой сильный, что мостовая у меня под ногами содрогнулась.

Гром.

Молния.

Гроза.

Я глянул на клубившиеся над головой тучи, на плясавшие между ними молнии — смертельно-прекрасные, слепящие взгляд. Это плясала и веселилась стихия, резвились древние как время энергии. Довольно энергии, чтобы дробить камни, раскалять воздух, кипятить воду, испепелять все, до чего они дотронутся.

Должен признаться, к этому времени я отчаялся настолько, что готов был цепляться за любую возможность.

Демон взревел и ринулся вперед — внешне неуклюжий, но стремительный. Одной рукой я поднял жезл к небу, указательный палец другой наставил в демона. Я понимал, что играть в игры с грозой — занятие опасное. Для этого у меня не имелось ни отработанных ритуалов, ни круга, чтобы защититься, ни даже слов или заклинаний, чтобы оградить мой рассудок от того, что могут натворить с ним магические силы грозы. Я просто послал свои чувства вверх, навстречу грозе, пытаясь ухватить хоть толику хаотически роящихся энергий и принять их на свой жезл.

— Гарри? — спросила Сьюзен. — Что ты делаешь? — она лежала на мокром асфальте, съежившись и дрожа в своем вечернем платье. Голос ее звучал еле слышно.

— Тебе в детстве никогда не приходилось шаркать ногами по ковру, держась за руки в длинной цепочке? Так, чтобы последний в ряду коснулся потом чьего-нибудь уха и щелкнул его током?

— Ну… было, — неуверенно ответила она.

— Вот я это и делаю. Только покруче.

Демон снова взревел, оттолкнулся от земли своими ножищами и взвился в воздух в неестественно грациозном и от этого еще более жутком прыжке.

Я собрал тот жалкий остаток воли, что у меня еще сохранялся, и соединил его с мощью взбесившихся небесных стихий.

— Ventas! — вскричал я. — Ventas fulmino!

Повинуясь моей команде, маленькая искра сорвалась с кончика моего жезла и взмыла к грозовым тучам. Вот она коснулась клубящегося брюха грозы…

И в ответ послышался адский рев.

Молния, раскаленная добела фурия, пронзая ветер и воду, устремилась ко мне и ударила точно в конец жезла. По размокшей от дождя деревяшке словно кувалдой ударили. Разряд прошел по дереву, по моей руке, сведя мышцы судорогой, выгнув мое обнаженное тело дугой. Остаток моих сил и воли ушел на то, чтобы не опустить нацеленного на демона пальца.

Демон находился от меня в каких-то пяти-шести дюймах, когда пронизавшая мое тело чудовищная энергия вырвалась из моего пальца и ударила его в грудь, прямо в сердце. Сила удара была такова, что его отшвырнуло назад и вверх, в воздух, где он на мгновение завис, окутанный сгустком ослепительного света.

Демон бился, визжал и лягался всеми четырьмя конечностями.

А потом он просто взорвался. Вспышка голубого огня озарила ночь, и мне пришлось зажмуриться. Сьюзен испуганно вскрикнула, и, возможно, я кричал вместе с ней.

А потом ночь снова стихла. Вокруг нас падали на землю дымящиеся клочки того, о чем мне и думать не хотелось. Они с шипением гасли в лужах на мостовой, на тротуаре, остывая и превращаясь в комочки угля. Ветер как-то разом стих. Ливень тоже сменился моросящим дождиком. Гроза исчерпала свой заряд буйства и прошла.

Ноги мои подогнулись, и я оглушенно опустился на мостовую. Волосы мои высохли и стояли дыбом. Почерневшие кончики ногтей дымились. Я сидел и тихо радовался тому, что все еще жив, что могу делать вдох, а потом выдох. И снова вдох. Я ощущал себя так, будто готов завалиться в кровать и беспробудно спать несколько дней — это притом, что встал чуть больше получаса назад.

Сьюзен села, моргая. Потом уставилась на меня.

— Какие у тебя планы на следующую субботу? — поинтересовался я.

Несколько мгновений она продолжала молча смотреть мне в лицо. Потом снова легла на бок и свернулась калачиком.

Со стороны, противоположной моему дому, послышались шаги.

— Так-так. Призываем демонов, — брезгливо произнес хорошо знакомый мне голос. — И это в добавление ко всему, что ты уже натворил. То-то мне чуялась сегодня в воздухе черная магия. Ты конченный человек, Дрезден.

Я с усилием повернул голову и посмотрел на Моргана, моего надзирателя. Он возвышался надо мной, высокий и массивный, в потемневшей шинели. Третья шинель за вечер — это уже явный перебор, вяло подумал я. Намокшие от дождя волосы липли к его голове. Лицо казалось высеченным из камня.

— Не призывал я эту тварь, — устало сказал я. — Но мне, черт возьми, удалось послать ее туда, где ей и положено находиться. Вы что, не видели?

— Я видел, как ты защищался от нее, — кивнул Морган. — Но что-то я не видел, чтобы ее призывал кто-то другой. Я полагаю, ты сам призвал ее, но утратил над ней контроль. И не пытайся меня одурачить, Дрезден. Тебе это все равно не поможет.

Я рассмеялся — едва слышно от усталости.

— Вы себе льстите, Морган. Черт возьми, неужели вы всерьез считаете, что я рискнул бы призвать демона даже для того, чтобы отделаться от вас?

Он сощурил свои и без того узкие глаза.

— Я убедил Совет, — сказал он. — Он соберется здесь через два дня. Они выслушают мои показания, Дрезден, и те улики, которые я собрал против тебя, — где-то вдалеке сверкнула запоздалая молния, и ее отблеск придал его глазам дикое, безумное выражение. — И тогда они приговорят тебя к смерти.

С минуту я тупо смотрел на него.

— Совет, — повторил я. — Они соберутся здесь. В Чикаго.

Морган улыбнулся мне улыбкой, какую акулы приберегают обыкновенно для маленьких тюленят.

— На рассвете в понедельник ты предстанешь перед ними. Обычно я не слишком люблю свою должность палача, Гарри Блекстоун Копперфилд Дрезден. Но в твоем случае я исполню эту обязанность с радостью.

Я вздрогнул, когда он произнес мое полное имя. Он произнес его почти безошибочно — может, по чистой случайности, но скорее, нет. В Белом Совете имелись такие, кто знал мое имя и знал, как его нужно произносить. Бежать от Совета, увиливать от него означало признать себя виновным и накликать беду. Ведь если они знают мое имя, им не составит труда найти меня. Они доберутся до меня, куда бы я ни спрятался.

Сьюзен пошевелилась и застонала.

— Га… Гарри? — пробормотала она. — Что случилось?

Я повернулся удостовериться, что с ней все в порядке. Когда я снова оглянулся через плечо, Морган уже исчез. Сьюзен чихнула и прижалась ко мне. Я обнял ее, чтобы хоть как-то согреть.

В понедельник утром.

В понедельник утром Морган выложит все свои подозрения и все свои обвинения, и их с большой долей вероятности хватит, чтобы меня приговорили к смерти. Кем бы ни был этот мистер или миссис Тень, мне нужно найти его или ее до утра понедельника, иначе меня уже можно считать покойником.

Я все еще предавался размышленьям о своем незавидном положении, когда к нам подъехала патрульная машина. Они навели на нас прожекторы, и полицейский приказал мне в мегафон опустить палку, поднять руки и не делать неосторожных движений.

Что ж, устало подумал я, с точки зрения копа более чем естественно арестовать голого мужчину и женщину в вечернем платье, сидящих под дождем на тротуаре как пара самых горьких забулдыг.

Сьюзен прикрыла глаза рукой от слепящего света. Возможно, приступы рвоты избавили ее от остатков эликсира, поскольку от его амурного эффекта не осталось и следа.

— Это, — заявила она тихим, бесстрастным голосом, — худшая ночь в моей жизни, — копы вылезли из машины и направились к нам.

Я фыркнул.

— Вот что выходит, когда вы пытаетесь провести вечер с чародеем.

Она искоса посмотрела на меня, и глаза ее на мгновение мрачно вспыхнули. Она почти улыбнулась, и в голосе ее, когда она заговорила, прозвучала нотка мстительного удовлетворения:

— Но какая из этого выйдет статья!

Глава 15

Как выяснилось, у Линды Рэндалл имелась чертовски веская причина отменить намеченную на этот субботний вечер встречу со мной.

Линда Рэндал была мертва.

Я чихнул и поднырнул под желтую ленту временного полицейского заграждения. За ту пару минут, на которые мне разрешили сунуться к себе, прежде чем везти на квартиру Линды Рэндалл, я успел выудить из царившего там бедлама тренировочные брюки и футболку. И ковбойские сапоги. Мистер утащил куда-то одну из двух туфель, так что мне пришлось обуться в то, что оказалось под рукой. Чертова кошка.

Линда умерла этим же вечером, только чуть раньше. Прибыв на место убийства, Мёрфи попыталась связаться со мной, не смогла дозвониться и послала за мной патрульную машину, чтобы та забрала меня и доставила для исполнения обязанностей консультанта. Бдительным полисменам, которых послали за мной, пришлось задержаться, не доезжая квартала до моего дома, чтобы проверить какого-то голого психа на улице. Надо было видеть их лица, когда я оказался тем самым парнем, которого им надлежало забрать и отвезти на место преступления.

Милая Сьюзен пришла мне на помощь в этой, гм, деликатной ситуации. Она объяснила произошедшее как «ничего особенного, так вышло — хи-хи» и заверила копов в том, что с ней все в порядке, и что она прекрасно доедет до дома без посторонней помощи. Она немного побледнела, увидев свежим взглядом разгром в моей квартире, и побледнела еще сильнее при виде рваной дыры на крыле своей машины, но все же перенесла это вполне достойно и в конце концов уехала, заявив, что ей надо писать статью. Глаза ее возбужденно блестели. Уходя, она задержалась, чтобы чмокнуть меня в щеку и прошептать на ухо: «Неплохо, неплохо, Гарри!». Потом она похлопала меня по голой заднице и прыгнула в свою машину.

Надеюсь, что копы не заметили этого в темноте, но я покраснел. Полицейские продолжали подозрительно коситься на мою наготу, но с радостью пустили меня одеться. Из чистых вещей у меня оставались только треники и футболка, на которой было изображено кладбище с надписью: «ПАСХА ОТМЕНЯЕТСЯ — ТЕЛО НАШЛИ».

Я натянул их, а поверх этого свою ветровку, каким-то образом ухитрившуюся пережить нападение демона, и совершенно уже ни в какие ворота не лезущие ковбойские сапоги. А потом я сел в полицейскую машину, и мы, включив сирену, понеслись через весь город. Я нацепил на отворот куртки свою полицейскую карточку и следом за ребятами в форме вошел в дом. Один из них проводил меня к Мёрфи.

По дороге я запоминал мелкие подробности. Дом окружала толпа зевак — в конце концов, час был еще не поздний. Дождь продолжал идти — скорее, моросить — и повисшая в воздухе водяная пыль смягчала контуры. На стоянке у дома стояло несколько полицейских машин, и еще одна — на лужайке у входа в маленький, мощенный бетонной плиткой внутренний дворик. Мигалка у этой машины продолжала вертеться, с равными промежутками времени заливая двор холодным голубым светом. Повсюду виднелись желтые ленты ограждений.

И в центре всего этого стояла Мёрфи.

Выглядела она кошмарно, словно со времени нашей последней встречи не ела ничего кроме бутербродов из автомата и не пила ничего, кроме дешевого казенного кофе. Ее голубые глаза покраснели от усталости, но взгляд их оставался острым как всегда.

— А, Дрезден, — буркнула она. — Ты что, специально причесываешься под Кинг-Конга?

Я сделал попытку улыбнуться в ответ.

— Надо же попугать иногда нашу визжащую дамочку. Тебя это интересует?

Мёрфи фыркнула. Для особы с таким симпатичным носиком это выходит у нее очень даже неплохо.

— Идем, — она резко повернулась на каблуках и зашагала в квартиру так стремительно, словно ни капельки не устала.

В квартире уже работали эксперты, так что нам пришлось натянуть поверх обуви пластиковые калоши, а на руки — пластиковые перчатки, которые выдал нам стоявший у двери полицейский.

— Я пыталась тебе дозвониться, — сообщила Мёрфи, — но твой номер опять не отвечал. Сколько можно, Гарри?

— Сегодня неудачный вечер для телефонных разговоров, — ответил я, стоя на одной ноге, чтобы натянуть на другую калошу. — Так что стряслось?

— Еще одна жертва, — объяснила она. — При тех же обстоятельствах, что и Томми Томм с этой его Стентон.

— Господи, — задохнулся я. — Они используют для этого грозу.

— Что? — Мерфи резко повернулась ко мне и посмотрела в упор.

— Грозу, — повторил я. — Теоретически можно использовать в своих целях энергию грозы или других природных явлений. В качестве топлива для своих затей.

— Ты мне об этом ничего не говорил прежде, — возмутилась Мёрфи.

— Я и не думал об этом до самого сегодняшнего вечера, — я потер виски. Все сходилось. Блин-тарарам, так вот как наш Человек-Тень смог провернуть все это за один вечер. Сумел призвать демона, натравить его на меня, отметившись при этом на месте в виде тени. И впридачу к этому совершить еще одно убийство.

— Вам удалось опознать жертву? — поинтересовался я.

Отвечая, Мёрфи повернулась к двери, чтобы пройти внутрь.

— Линда Рэндалл. Наемный водитель. Двадцать девять лет.

Мне сильно повезло, что Мёрфи отвернулась. В противном случае то, насколько отвисла моя челюсть, наверняка выдало бы мое знакомство с убитой, и меня ждал бы ряд разнообразных, но одинаково неприятных вопросов. Секунду я тупо смотрел в затылок Мёрфи, потом поспешно придал лицу более нормальное выражение и следом за ней вошел в квартиру.

Однокомнатная квартирка Линды Рэндалл больше всего напоминала жилой трейлер какой-нибудь рок-группы, все время которой занято исключительно концертами, разнузданными вечеринками и беспробудным пьяным сном в промежутках между этими двумя занятиями. Большая часть огромной четырехспальной кровати была завалена грязными шмотками. Необычно большую часть их составляла одежда, купленная, судя по ее виду, по каталогам «Фредерик» или «Голливуд» — шелковые, кружевные, ярких расцветок, явно рассчитанные на то, чтобы привлекать внимание. По всей комнате — вокруг кровати, на полках и тумбочках, на туалетном столике — стояли свечи, почти все прогоревшие больше чем наполовину. Ящик туалетного столика был примерно на треть выдвинут, и в нем виднелись разные причиндалы для развлечения в одиночку и в обществе. Линда Рэндалл явно любила свои игрушки.

Кухонная ниша в боковой стене производила впечатление, будто ей почти не пользовались. Исключение составляли кофейник, микроволновая печка и мусорный бак, в котором громоздилось несколько коробок из-под пиццы. Возможно, именно вид этих коробок вдруг хлопнул меня по мозгам, заставив проникнуться сочувствием и жалостью к Линде. Моя собственная кухня выглядела как правило почти так же — ну, разве только микроволновки у меня нет. Здесь жил еще один человек, который знал, каково это — жить в одиночестве. Иногда так даже спокойнее. По большей части нет. Готов спорить на что угодно, Линда знала это не хуже моего.

Только услышать это от нее самой мне так и не довелось. Эксперты-криминалисты собрались у кровати, заслоняя собой то, что там лежало. Так рой мух вьется вокруг головы преступника, закопанного по шею, как это делалось на Диком Западе. Они переговаривались негромкими, спокойными голосами, бесстрастными как при непринужденной светской болтовне, обращая внимание друг друга на ту или иную деталь или хваля друг друга за наблюдательность.

— Гарри? — негромко окликнула меня Мёрфи. Судя по интонации, она говорила это уже не в первый раз. — Ты уверен, что в форме для такого?

Меня чуть передернуло. Какая уж там форма. Никто и никогда не бывает в форме для таких вещей. Впрочем, вслух я этого не сказал.

— Ничего, — произнес я. — Просто голова болит. Извини. Давай быстрее покончим с этим.

Она кивнула и подвела меня к кровати. Мёрфи была чуть не на голову ниже большинства мужчин и женщин, работавших у кровати, зато я — почти на столько же выше их. Поэтому мне не пришлось просить кого-то подвинуться. Я просто сделал шаг вперед и заглянул поверх их голов.

В момент смерти Линда говорила по телефону. Она лежала нагишом. Даже в это время года на бедрах ее виднелась светлая полоска. Должно быть, зимой она загорала в солярии. Волосы до сих пор были влажными. Она лежала на спине, полуприкрыв глаза, и спокойное выражение лица ее почти не изменилось со времени нашей встречи.

Ее сердце тоже было вырвано из груди. Оно лежало на той же самой четырехспальной кровати футах в полутора от нее — бесформенная, губчатая, склизкая масса алого с серым цветов. В груди зияло отверстие, из которого торчали обломки развороченной грудной клетки.

С минуту я смотрел на нее, как-то отрешенно фиксируя детали взглядом. Опять. Опять какая-то сволочь использовала магию, чтобы оборвать жизнь.

Я все еще продолжал думать о ней — такой, какой она разговаривала со мной по телефону. Веселой, сметливой. Чувственной, судя по тому, как она складывала фразы. Чуть-чуть неуверенной в себе, уязвимой, что еще сильнее оттеняло другие стороны ее личности. Волосы ее были влажными, потому что она принимала ванну перед встречей со мной. Что бы там ни могли сказать о ней, о ее образе жизни, она была потрясающе живой девушкой. Была.

В конце концов до меня дошло, что в комнате стоит мертвая тишина.

Мужчины и женщины из группы экспертов — все пятеро — смотрели на меня. Ждали. Когда я оглянулся на них, все разом отвели взгляды. Впрочем, не обязательно было владеть ремеслом чародея, чтобы прочитать выражение их лиц. Страх — обыкновенный, натуральный страх. Они столкнулись с чем-то, чего не могла объяснить наука. Это потрясло их, пошатнуло все их устои — внезапное, сокрушительное и кровавое свидетельство того, что триста лет развития науки не помогают справиться с тем, что до сих пор таится в темноте.

И ответов на все это они ждали от меня.

Я не знал ответов на их вопросы. Я ощущал себя дерьмо-дерьмом, когда, не сказав ни слова, сделал шаг назад, отвернулся от Линдиного тела и вышел из комнаты в маленькую ванную. В ванне до сих пор была налита вода. На полочке под зеркалом лежали браслет, серьги, стояло немного какой-то косметики и флакончик духов.

Рядом со мной возникла Мёрфи. Она показалась мне еще меньше обычного.

— Она нам позвонила, — сказала Мёрфи. — Ее вызов зафиксировала служба «девятьсот одиннадцать». Так мы узнали, что нам стоит выехать сюда. Она позвонила и сказала, что знает, кто убил Дженнифер Стентон и Томми Томма, и что теперь они подбираются и к ней. Потом она начала визжать.

— В то мгновение, когда заклятье поразило ее. Возможно, сразу после этого телефон вырубился.

Мёрфи хмуро покосилась на меня и кивнула.

— Угу. Вырубился. Но когда мы приехали, он работал нормально.

— Иногда магия нарушает работу техники. Ты же знаешь, — глаз вдруг начал чесаться, и я потер его рукой. — Ты уже говорила с родственниками, с кем-нибудь в этом роде?

Мёрфи покачала головой.

— В Чикаго у нее никого из родных. Мы ищем, но это может занять некоторое время. Мы пытались связаться с ее боссом, но он куда-то уехал. С мистером Беккитом, — она пристально вгляделась в мое лицо, словно ожидая какой-то моей реплики. — Слышал когда-нибудь о таком? — спросила она, выждав паузу.

Я пожал плечами, не глядя на Мёрфи.

Рот Мёрфи на мгновение жестко сжался, на скулах заиграли желваки.

— Грег и Хелен Беккит, — сказала она, овладев собой. — Три года назад их дочь Аманду убили в перестрелке. Громилы Джонни Марконе устроили разборку с какой-то ямайской бандой, которая пыталась оспорить территорию. Кто-то из них попал в маленькую девочку. Она прожила еще три недели и умерла, когда ее отключили от аппарата жизнеобеспечения.

Я промолчал. Но перед глазами моими стояли застывшее лицо и мертвые глаза миссис Беккит.

— Беккиты подали на Джонни Марконе в суд, обвинив в непредумышленном убийстве, но у того оказались слишком хорошие адвокаты. Собственно, тем удалось прикрыть дело еще до начала разбирательства. Кто именно застрелил девочку, так и не выяснили. Ходили слухи, что Марконе предлагал им отступные. Так сказать, в возмещение ущерба. Но они отказались.

Я продолжал молчать. Люди за нашей спиной укладывали Линду в пластиковый мешок, потом застегнули молнию. Я услышал, как кто-то из них сосчитал до трех, и они подняли ее, уложили на каталку и вывезли из комнаты. Один из экспертов сказал Мёрфи, что они пойдут перекусить и вернутся минут через десять. Она кивнула. В комнате сделалось еще тише.

— Ну, Гарри, — произнесла она. Она говорила тихо, словно боясь нарушить воцарившуюся в квартире новую тишину. — Что ты можешь мне сказать? — вопрос прозвучал со скрытым подтекстом. С таким же успехом она могла спросить меня, чего я от нее утаил. Собственно, именно это она и имела в виду. Она вынула руку из кармана куртки и протянула мне маленький пластиковый пакет.

Я взял его. Внутри лежала визитная карточка — та, которую я дал вчера Линде. Она до сих пор была чуть погнута в том месте, где я держал ее спрятанной в кулаке. Еще на ней виднелись брызги чего-то темного — судя по всему, Линдиной крови. Я посмотрел на угол пакета с ярлыком, на котором пишут индекс дела и название вещественного доказательства. Ярлык был чист. Карточку еще не приобщили к делу. Официально ее просто не существовало. Пока.

Мёрфи ждала моего ответа. Она хотела, чтобы я сказал ей что-нибудь. Я не уверен, ждала ли она, чтобы я сказал ей, скольким людям я давал свою карточку, и что я не знаю, как она оказалась здесь, или ждала, что я признаюсь в том, что знал жертву, и каким образом я вовлечен в это дело. В последнем случае не обошлось бы без новых вопросов. Таких, какие обычно задают подозреваемым.

— Готова ты слушать меня серьезно, если я скажу тебе то, что ощущаю духовно, но не знаю наверняка?

— Как так ощущаешь? — спросила она, не глядя на меня.

— Ну, ощущаю… — я помолчал, обдумывая слова. Я хотел, чтобы они звучали как можно убедительнее. — Я ощущаю, что эта женщина уже имела неприятности с полицией — возможно, в связи с наркотиками и проституцией. Я ощущаю, что она работала в «Бархатном Салоне» на мадам Бьянку. Я ощущаю, что они были близкими подругами и любовницами с Дженнифер Стентон. Я ощущаю, что, если бы полиция вышла на нее вчера и допросила бы ее касательно этого убийства, она утверждала бы, что ничего не знает.

С минуту Мёрфи переваривала мои слова.

— Знаешь, Дрезден, — произнесла она наконец полным холодного гнева голосом, — если бы ты ощутил все это вчера — или даже сегодня утром — возможно, мы успели бы поговорить с ней. Возможно, что нам удалось бы узнать от нее хоть что-нибудь. Возможно даже, — она повернулась ко мне и без труда притиснула одной левой к дверному косяку, неожиданно для меня и очень жестко — возможно даже, — прорычала она, — что она была бы сейчас жива, — она в упор посмотрела мне в лицо, и в эту минуту в облике ее не оставалось ничего от хорошенькой чирлидерши. Сейчас она напоминала больше всего волчицу, стоящую над телом одного из своих волчат и твердо намеренную отомстить за это кому-нибудь.

На этот раз уже я отвел взгляд.

— Мои карточки есть у кучи людей, — сказал я. — Я раздаю их направо и налево по всему городу. Я не знаю, откуда она у нее.

— Черт подрал, Дрезден, — сказала она, отпустила меня и отошла к окровавленным простыням на кровати. — Ты от меня что-то утаиваешь. Я точно знаю. Я могу выписать ордер на твой арест. Я могу задержать тебя для допроса, — она снова повернулась ко мне. — Кто-то уже убил трех человек. Моя работа — прекратить все это. Этим я и занимаюсь.

Я промолчал. Я все еще слышал запах шампуня и пены из ванной Линды Рэндалл.

— Не заставляй меня делать выбор, Гарри, — голос ее смягчился, хотя взгляд продолжал буравить меня. — Прошу тебя.

Я подумал еще. Я мог выложить ей все. Об этом она меня и просила: не о части рассказа, не о частичной информации. Она хотела все и сразу. Она хотела, чтобы я разложил перед ней все детали мозаики, чтобы она могла сложить картинку и взять плохих парней за жабры. Она не хотела складывать картинку, зная, что несколько деталей все еще лежат у меня в кармане.

Кому это повредило бы? Линда Рэндалл звонила мне сегодня под конец дня. Она собиралась приехать ко мне, поговорить со мной. Она собиралась сообщить мне какую-то информацию, и кто-то заткнул ей рот прежде, чем она успела это сделать.

Но в том, чтобы рассказать это Мёрфи, я видел две проблемы. Во-первых, она сразу начала бы думать как коп. Не так уж трудно выяснить, что Линда не являет собой образец нравственности. Что у нее имелись любовники по обе стороны барьера. А раз так, что, если наши с ней отношения были ближе, чем я говорил? Что, если я использовал магию для того, чтобы из ревности убить ее любовников, а потом дождался грозы, чтобы убить и ее? Все это выглядело вполне правдоподобно и убедительно. Преступление из любви — Мёрфи не могла не понимать, что прокурору придется потратить уйму времени на то, чтобы доказать возможность использования магии в качестве орудия убийства, но с пистолетом-то таких случаев — пруд пруди.

Во вторых — и это тревожило меня гораздо больше, трое людей уже погибли. И, если бы не чистая удача вкупе с моей смекалкой, их было бы уже пятеро, включая двух в моей квартире. Я до сих пор не знал, кто этот поганец. Поведав Мёрфи то немногое, что я знал, я бы мало чем ей помог. Это только заставило бы ее задать уйму новых вопросов, и она не успокоилась бы, пока не вытрясла из меня ответы.

И если голос из тени узнает, что Мёрфи руководит следствием, которое разыскивает его, и что она напала на след, он, не колеблясь, убьет ее. И тогда ее не защитит ничто. Возможно, она хорошо справляется с обычными преступниками, но весь арсенал айкидо не поможет ей в поединке с демоном.

Ну и, конечно, оставался еще Белый Совет. Люди вроде Моргана и его начальства, уверенные в собственной власти, чванливые, считающие себя выше любых законов кроме тех, которые установили они сами, они без колебаний устранят мелкого полицейского лейтенанта, открывшего тайный мир Белого Совета.

Я смотрел на окровавленные простыни и видел перед глазами труп Линды. Я представил себе кабинет Мёрфи и ее саму, распластавшуюся на полу — с сердцем, вырванным из груди, или горлом, растерзанным какой-нибудь потусторонней тварью.

— Извини, Мёрф, — выдавил я хриплым шепотом. — С радостью помог бы тебе. Но не знаю ничего, что могло бы оказаться тебе полезным, — я даже не пытался смотреть на нее, как не пытался скрыть того, что лгу.

Я скорее ощутил, чем увидел, как потух и похолодел ее взгляд. Не знаю, скатилась ли по ее щеке слеза, или она просто подняла руку смахнуть волосы с лица. Потом повернулась к двери.

— Кармайкл! — крикнула она. — Тащи сюда свою жирную задницу!

Кармайкл выглядел таким же задрипанным, как несколько дней назад, словно изменить его не в силах было даже время. Во всяком случае, оно не изменило ни пиджака, ни жирных пятен на галстуке, ни засыпанного перхотью воротника. Черт, подумал я, а ведь это, должно быть, даже утешительно: знать, что хоть что-то в этом мире неизменно. Как бы погано ни обстояли дела, какой бы жуткой и тошнотворной ни выглядела обстановка, вы можете твердо положиться на Кармайкла в том смысле, что он всегда будет как из мусорного бака. Он вошел и злобно покосился на меня.

— Да?

Она перебросила ему пластиковый пакет, и он поймал его в воздухе.

— Зарегистрируй это и подшей к делу, — сказала она. — И не уходи пока. Мне нужен свидетель.

Кармайкл опустил взгляд и увидел мою карточку. Покрасневшие глаза его расширились. Он оглянулся на меня, и я почти увидел, как переключаются передачи у него в голове, переводя меня из категории «надоевший союзник» в категорию «подозреваемый».

— Мистер Дрезден, — произнесла Мёрфи с ледяной вежливостью. — Нам хотелось бы задать вам несколько вопросов. Не могли бы вы проехать в полицейское управление для дачи показаний?

Вопросы, вопросы… Белый Совет осудит и казнит меня через каких-то тридцать с небольшим часов. У меня не было времени на их вопросы.

— Мне очень жаль, лейтенант. Сегодня вечером мне нужно приводить в порядок шевелюру.

— Тогда завтра утром, — настаивала она.

— Посмотрим, — сказал я.

— Если тебя не будет там утром, — заявила Мёрфи, — я выпишу ордер. Мы сами найдем тебя тогда, и Господом Богом клянусь, Гарри, я выколочу из тебя ответы на все это.

— Как тебе угодно, — сказал я и повернулся к двери. Кармайкл сделал шаг, загородив мне дорогу. Я остановился и посмотрел на него. Он уперся взглядом мне в грудь. — Если я не арестован, — обратился я к Мёрфи, — мне кажется, я имею право уйти.

— Пусти его, Рон, — бросила Мёрфи. Голос ее звучал брезгливо, но я услышал в нем боль. — Мы с вами скоро еще побеседуем, мистер Дрезден, — она подошла ко мне вплотную. — И если выяснится, что за всем этим стоишь ты, — продолжала она безукоризненно ровным голосом, — будь уверен: что бы ты ни делал, что бы ни выдумал, я найду тебя. Ты меня понял?

Я ее понял. Правда, понял. Я понимал, как на нее давят, понимал ее досаду, ее злость, ее стремление не допустить новых убийств. Будь я героем любовного романа, я нашелся бы, что сказать — кратко, метко, душераздирающе. Но я всего лишь я, поэтому я ответил только: «Я понял, Кэррин».

Кармайкл отступил в сторону.

И я ушел от Мёрфи, которой я не смог ничего сказать, и от Линды, которую я не смог защитить. Ушел с раскалывающейся головой, усталый до мозга костей. Ушел, ощущая себя дерьмо-дерьмом.

Глава 16

Я шел от дома Линды Рэндалл, и в голове моей клубилась гроза почище той, которая уже миновала город и погромыхивала теперь вдали, над озерными просторами. Из телефона-автомата у бензозаправки я вызвал себе такси и принялся ждать, прислонившись спиной к стене, щурясь под моросящим дождем.

Я лишился доверия Мёрфи. Неважно, что я сделал это, чтобы защитить ее и себя. Благие намерения мало чего стоят. Тебя ценят по результату. А все результаты моих действий свелись к неуклюжей лжи единственному человеку, которого я хоть с натяжкой мог назвать своим другом. И я не был уверен в том, что, даже если я найду виновного или виновных, даже если придумаю, как привлечь их к ответу, даже если выполню за Мёрфи ее работу, то, что случилось между нами, сможет изгладиться до конца.

В общем, мысли мои крутились вокруг этого и прочего, столь же мрачного и безрадостного, когда проходивший мимо мужчина в низко надвинутой на глаза шляпе вдруг остановился на полушаге, повернулся ко мне и с размаху двинул кулаком под дых.

Я успел еще подумать, только не еще, и тут он ударил меня во второй раз, а потом и в третий. Каждый удар пронзал мое нутро ослепительной болью, впечатывал меня в неподатливую стену, отзывался приступом тошноты. Мой выдох захлебнулся, не успев вылететь изо рта, так что даже если бы у меня имелось наготове какое-нибудь спасительное заклинание, мне все равно не хватило бы воздуха, чтобы его произнести.

Я вроде как обмяк, когда он перестал колотить меня, и он швырнул меня на землю. Мы находились на ярко освещенной бензозаправке, еще до полуночи в пятницу, и все, что он делал, происходило на глазах у всех проезжавших мимо. Но, слава Богу, он уж точно не собирался меня убивать. Хотя в ту минуту мне это было все равно от усталости и боли.

Я лежал на земле, полуоглушенный. В нос бил запах пота и одеколона нападавшего. Я точно знал, что это тот же человек, который нападал на меня вчера вечером. Он схватил меня за волосы, дернул голову вверх и, громко щелкнув ножницами, отстриг здоровый клок моих волос. Потом отпустил.

Кровь застыла в моих жилах.

Мои волосы. Этот тип отстриг мои волосы. Их можно было использовать для смертоносных чар любого вида, а я ни черта не мог с этим поделать.

Мужчина зашагал прочь, быстрым шагом, но не срываясь на бег. Должно быть, паника придала мне сил. Отчаянным броском я ухватил его за ногу и дернул изо всех сил. Послышался негромкий хруст, потом он вскрикнул и тяжело упал на землю. Одну руку он сжимал в кулак — здоровенный, мосластый кулачище, а в нем были зажаты мои волосы. Я сделал еще одну попытку вздохнуть и прыгнул к этой руке.

Шляпа с него слетела, и я узнал его — одного из людей Джонни Марконе, которые шли за мной от гостиницы днем в четверг. Того, который начал хромать, пробежав за мной трусцой несколько кварталов. Похоже, Попрыгунчик страдал смещением мениска, и я угодил ему точно в больное место.

Я схватил его за запястье и вцепился в него обеими руками, стараясь разжать его толстые пальцы. Меня нельзя назвать особенно сильным, но я весь состою из одних жил и упрям как не знаю кто. Попрыгунчик попытался рывком высвободить руку. Рука у него была мускулистая как черт-те что, но и этого не хватало, чтобы сбросить вес всего моего тела. Он вцепился в меня свободной рукой, пытаясь стряхнуть меня, потом начал колотить наугад кулаком.

— Пусти, мать твою, — вопил Попрыгунчик. — Слезь с меня!

Я вжал голову в плечи и продолжал цепляться. Если мне удастся впиться ногтями ему в руку как можно глубже, ему придется разжать кулак, каким бы сильным он ни был. Я попытался представить его кулак резиновым, а мои пальцы — стальными, и сжимал их изо всех сил, которые у меня еще оставались. Я почувствовал, как его кулак начинает подаваться. Я уже видел темные волоски из своей отстриженной пряди.

— Господи Боже! — крикнул кто-то. — Эй, Майк, сюда!

Загрохотали шаги.

И тут двое молодых парней в тренировочных костюмах и кроссовках подбежали к нам и стали отрывать меня от попрыгунчика. Я завизжал как безумный, но не удержался и выпустил кисть Попрыгунчика. Часть моих волос выпала из его руки на землю, на мокрый бетон, но еще больше их осталось, и пальцы его снова сомкнулись, сжав их.

— Эй, спокойнее, парень, — посоветовал мне один из оттаскивавших меня в сторону олухов. — Не кипятись.

Драться с двумя сразу не имело никакого смысла. Я судорожно глотнул воздуха и обрел способность хрипло говорить.

— Кошелек. У него мой кошелек.

С учетом того, как был одет я в сравнении с костюмом и плащом Попрыгунчика, эта ложь не имела шанса на успех. Точнее, не имела бы, если бы Попрыгунчик не повернулся и не бросился, прихрамывая, прочь от нас. Олухи в замешательстве отпустили меня и неуверенно попятились к своей машине.

Я с усилием поднялся на ноги и поспешил за Попрыгунчиком, хрипя как продырявленный аккордеон. Попрыгунчик пересек улицу, сел в машину, завел мотор и тронулся, когда я только еще подбегал. Я остался стоять в облаке выхлопного дыма, тупо глядя вслед удаляющимся габаритным огням.

Сердце колотилось в груди как безумное и не унималось даже после того, как я восстановил способность дышать нормально. Мои волосы. Джонни Марконе заполучил мои волосы. Он мог передать их кому угодно, занимающемуся магией с тем, чтобы тот сделал со мной все, что заблагорассудится.

Они смогут использовать мои волосы, чтобы вырвать сердце у меня из груди, как они проделали это с Дженнифер Стентон, Томми Томмом и бедной Линдой Рэндалл. Ведь советовал мне Джонни Марконе остановиться — уже дважды — и теперь вот собрался, наконец, убрать меня раз и навсегда.

Моиусталость, страх, слабость разом сменились злостью.

— Черта с два, — прорычал я вслух. — Не дождетесь.

Все, что мне нужно было сделать — это найти их. Найти Джонни Марконе, найти Попрыгунчика и найти Марконевского чародея, кем бы он ни был. Найти их, отобрать у них мои волосы, уложить штабелем и выдать Мёрфи на блюдечке с голубой каемочкой.

Господом Богом клянусь, я не собирался покорно ждать, пока они со мной разберутся. Эти задницы были настроены серьезнее некуда. Они уже пытались раз убить меня, и на этом не успокоились. Марконе и его ребята…

Нет, подумал я. Не Марконе. В этом нет никакого смысла, если только это не его банда распространяла «Третий Глаз» с самого начала. И потом, если у Марконе есть свой чародей, зачем ему было пытаться подкупить меня? И почему он не отстриг мне волосы тогда, когда я валялся, оглушенный его битой, а потом не убил, пока я ничего еще не подозревал?

И вообще, мог ли это делать Марконе? Или этот его громила играл за две команды сразу?

Я решил, что по большому счету это не так уж и важно. Одно было ясно: какая-то сволочь заполучила клок моих волос. Где-то неизвестный мне чародей собирается меня убить.

Впрочем, кто бы это ни оказался, чародей из него был так себе — я понял это еще когда вымел к чертовой матери его образ-тень. Он не выстоял против меня в прямом поединке. Возможно, у него в достатке имелось мотивации, и в достатке энергии, чтобы, например, заставить демона служить себе. Но он напоминал здоровенного переростка-тинэйджера, не привыкшего еще к своей силе. У меня имелось кое-что сильнее просто силы, сильнее просто накачанных мускулов, пусть и магических. У меня имелись знания, опыт — и смекалка.

Правда, в ту минуту я одурел настолько, что готов был глодать ногти и плеваться бумажными комками.

Человек-Тень не мог еще нанести мне удар. Ему нужно было дождаться грозы, чтобы убить меня, используя ее энергию. Так что у меня еще имелось время в запасе. Я мог поработать. Если бы мне удалось узнать, где они находятся, куда Попрыгунчик отвез мои волосы, я мог бы отправиться следом за ним.

Ответ пришел ко мне в виде озарения, и показался поначалу до смешного простым. Если мои волосы можно использовать для связи с остальной частью моего тела, я мог бы установить обратную связь — от меня к волосам. Черт, да я мог бы даже поджечь их — как знать, если повезет, я мог бы сжечь их прямо из моей лаборатории. Правда, заклинание для этого должно быть замысловатым как черт-те что. Для этого мне нужна была помощь Боба. Боб запросто рассчитал бы его за несколько минут, тогда как у меня на это ушли бы часы, если не дни.

Я поморщился. Боб отгуливает выходной, и его не будет еще почти сутки. Вряд ли мне удалось бы рассчитать заклинание быстрее, чем за десять или двенадцать часов, и я не уверен, что голова моя вообще годилась в тот момент для какой-либо умственной работы.

Я мог бы обратиться к Мёрфи. Мёрфи наверняка знала, где может находиться Марконе, а Попрыгунчик вряд ли хромает далеко от него. Она могла бы по крайней мере навести меня на мысль, где искать Джентльмена Джонни, Попрыгунчика и Человека-Тень. Но теперь она этого наверняка не сделала бы. А если и сделала, то наверняка потребовала бы выложить ей все, а когда бы я рассказал ей, попыталась бы упечь меня — для моей же безопасности — в кутузку. Ну, или что-нибудь в этом роде. В любом случае, глупость.

Я судорожно стиснул кулаки — так сильно, что ногти впились в ладони. Черт, надо все-таки подстричь их когда-нибудь…

Я посмотрел на свои ногти. Потом почти бегом пересек улицу, остановился в свете бензозаправки и посмотрел еще раз.

Под моими ногтями виднелась кровь. Ну да, я же впивался ими в запястье Попрыгунчика. Я задрал голову и расхохотался. У меня было все, что нужно.

Я вернулся обратно, под моросящий дождь и опустился на четвереньки на тротуаре. Потом выудил из кармана куртки кусок мела и нарисовал на асфальте круг. Став в него, я выцарапал из-под ногтей кровь и положил ее себе под ноги. Она поблескивала под мелким дождичком.

Следующая операция потребовала от меня минутного размышления, но я остановился на нехитром, хорошо известном мне поисковом заклинании вместо того, чтобы придумывать что-нибудь более эффективное, но сложное. Я вырвал из носа несколько волосков и положил туда же, поверх комочка Попрыгунчиковых крови и кожи. Потом коснулся мелового круга кончиком пальца и, напрягши волю, замкнул его.

Черпая энергию из своей злости, из вернувшегося страха, из боли в висках и тяжести в желудке, я сложил заклинание:

— Segui votro testatum!

Узкий луч энергии ударил мне в нос, заставив громко чихнуть несколько раз подряд. А потом я услышал ясный и отчетливый запах Попрыгунчикова одеколона. Я встал, носком сапога разомкнул круг и вышел из него. Потом медленно повернулся на месте. Запах Попрыгунчика исходил с юго-востока, откуда-то из самых престижных чикагских пригородов.

Я снова рассмеялся. Я нашел этого сукина сына. Я мог отловить его у Марконе — или у того, на кого он сейчас работал, только мне нужно было сделать это прямо сейчас. Крови у меня под ногтями не хватило бы на вторую попытку.

— Эй, приятель! — высунулся из окна машины таксист. Мотор желтого «Шевроле» урчал на малых оборотах; сигара в зубах водителя подмигивала оранжевым огоньком.

Несколько секунд я смотрел на него.

— Чего?

Он нахмурился.

— Ты что, оглох? Разве не вызывал здесь кто-то такси?

Я улыбнулся ему. Во мне еще все клокотало от злости, а в голове царила возбужденная пустота. Мне все еще не терпелось затолкать Попрыгунчика в зубы Человеку-Тени.

— Ну, я.

— Ох, и почему все психи достаются обязательно мне? — вздохнул он. — Садись.

Я сел в машину и захлопнул за собой дверцу. Он подозрительно покосился на меня в зеркало.

— Куда поедем?

— Два места, — сказал я. Я назвал ему свой домашний адрес и откинулся на спинку сиденья. Голова моя все это время поворачивалась в юго-западную сторону — туда, где кто-то готовился меня убить.

— Это одно, — буркнул он. — А куда потом?

Я прищурился. Дома мне нужно было забрать несколько вещей. Мои талисманы, мой жезл, мой посох. После этого мне предстоял серьезный разговор с одним из самых крутых чикагских мафиози.

— Скажу, когда приедем.

Глава 17

Наша поездка завершилась в «Версити» — принадлежащем Марконе клубе в пригороде Чикаго. Это оказалось оживленное место, собиравшее изрядное количество народа с этой части города. Даже в полвторого ночи здесь было неожиданно для такого удаленного от центра места много посетителей. Собственно, во всей округе это оставалось в тот час единственным открытым заведением, единственными светящимися окнами.

— Во псих, — буркнул таксист, уезжая, и я мысленно согласился с ним. Я диктовал ему дорогу сюда по замысловатой кривой: продолжавшее действовать заклятье вело меня точно по следу Попрыгунчика. Сила его начала падать почти с того момента, когда я произнес магическую формулу — крови у меня не хватало для более долговечного заклятья — но и так ее хватило, чтобы вывести меня на «Версити» и узнать машину Попрыгунчика на стоянке перед клубом. Я прошелся под окнами и почти сразу же увидел за столиком в дальнем углу Джонни Марконе, бычью шею м-ра Хендрикса, Попрыгунчика и Ежика. Они сидели тесным кружком и мило разговаривали. Я поспешно пригнулся, чтобы меня не заметили, потом вернулся на стоянку проверить, не забыл ли я чего из нужных предметов.

Так. По браслету на обоих запястьях. Кольцо. Жезл. Посох.

Я еще раз перебрал в уме хитроумные штучки, которыми я могу склонить ситуацию в свою пользу: галлюцинации, временные помехи с электричеством или водоснабжением, внезапное нашествие крыс или тараканов… Я запросто мог бы устроить любую из них. Не так уж много людей, занимающихся магией, обладают такими разносторонними талантами, и еще меньше таких, чьи опыт и подготовка позволяют им задействовать все эти заклятья разом.

Я раздраженно тряхнул головой. Мне некогда было грузить голову подобными тонкостями.

Что ж, раз так — всю волю в талисманы. Волю в кольцо. Я накачал энергией так же посох и жезл, зарядив полыхающей во мне злостью холодную мощь дерева, и шагнул к входной двери «Версити».

Я сорвал ее к чертовой матери с петель.

Я вынес ее наружу. Щепки летели из дверного проема прямо в меня. Часть их пролетела мимо и приземлилась где-то у меня за спиной, на стоянке; часть — отрикошетила от щита из плотного воздуха, которым я успел прикрыться. Самым последним делом с моей стороны было бы изувечить ни в чем не виноватых посетителей по ту сторону двери. Людей судят по первому впечатлению, и исправить его уже не получится.

Разнеся дверь, я нацелил в проем свой жезл и произнес слова заклинания. Музыкальный автомат шмякнулся спиной в стену с такой силой, словно в него угодило пушечное ядро, и стек на пол лужицей расплавленного пластика. Музыка в колонках взвизгнула и стихла. Я шагнул в дверь и высвободил заряд из своего кольца. По всему залу, начиная от входа, начали взрываться лампочки, с негромкими хлопками разлетаясь стеклянными брызгами и дымящимися шмотьями абажуров. Люди, сидевшие у барной стойки и за деревянными столами, реагировали на это так, как и положено реагировать в подобной ситуации. С криками и визгом они повскакивали на ноги или попадали под столы. Несколько человек нырнули в пожарный выход в боковой стене. Потом наступила полная, абсолютная тишина. Все стояли и потрясенно смотрели на дверь. То есть, на меня.

Сидевший за дальним столом Джонни Марконе смотрел в мою сторону своими бесстрастными глазами цвета долларовых бумажек. Он не улыбался. Рядом с ним м-р Хендрикс испепелял меня взглядом; единственная бровь его сползла при этом так низко, что угрожала прикрыть оба глаза. Ежик побледнел, стиснув зубы. Попрыгунчик смотрел на меня с нескрываемым ужасом. Ни один из них не пошевелился и не произнес ни слова. Наверное, вид сорвавшегося с цепи чародея может оказывать такое воздействие на неподготовленного зрителя.

— Свинка, свинка, дверь открой, — произнес я в наступившей тишине. Потом уперся посохом в пол и, сощурясь, посмотрел на Марконе. — Мне нужно переговорить с вами, Джон. Всего пару минут.

Несколько секунд Марконе продолжал молча смотреть на меня, потом уголки его рта чуть дернулись.

— Ваша манера убеждать людей, мистер Дрезден, довольно необычна, — он встал и обратился к остававшимся в помещении посетителям, не сводя при этом взгляда с меня. — Леди и джентльмены, похоже, «Версити» сегодня закрывается ранее обычного. Прошу всех покинуть помещение, пользуясь ближним к вам выходом. Пусть вас не беспокоят ваши счета. Мистер Дрезден, не будете ли вы добры отойти от двери, чтобы мои клиенты могли выйти.

Я отошел от выхода. Помещение опустело очень быстро, причем его покинули не только посетители, но и персонал, оставив меня наедине с Марконе, Хендриксом, Ежиком и Попрыгунчиком. Никто из этих четырех не пошевелился. Попрыгунчик заметно вспотел. Выражение лица Хендрикса не изменилось. Он держался невозмутимо как горный лев, готовый в любое мгновение прыгнуть на ничего не подозревающего оленя.

— Мне нужны мои волосы, — произнес я, как только последняя парочка юнцов нырнула за дверь.

— Прошу прощения? — Марконе чуть склонил голову набок. Похоже, мои слова и правда удивили его.

— Вы меня слышали, — сказал я. — Этот ваш кусок дерьма, — я вскинул свой жезл и ткнул им в сторону Попрыгунчика, — напрыгнул на меня со спины на бензоколонке в городе и отрезал кусок волос. Я хочу их обратно. Я не хочу сдохнуть как Томми Томм.

Взгляд Марконе мгновенно вспыхнул жуткой, холодной яростью цвета долларовой купюры. Он медленно повернул голову к Попрыгунчику.

Широкое лицо Попрыгунчика приобрело еще более землистый оттенок. Он моргнул, смахивая с глаз капавший на них пот.

— Не знаю, о чем это он, босс.

Взгляд Марконе не дрогнул.

— Полагаю, мистер Дрезден, — сказал он, — что у вас имеются доказательства?

— Посмотрите на его левое запястье, — предложил я. — У него там несколько царапин от ногтей в месте, куда я вцепился.

Марконе кивнул, не сводя своего холодного, тигриного взгляда с Попрыгунчика.

— Ну? — почти ласково произнес он.

— Он все брешет, босс! — вскинулся Попрыгунчик и облизнул пересохшие губы. — Блин, ну да, у меня там царапины. Подружка оцарапала. А он про это прознал. Вы же сами говорили, он взаправдашний, он все знает.

Новые куски мозаики легли на место.

— Кто бы ни убил Томми Томма, он знает, что я иду по его следу, — сказал я. — Ваш противник, кем бы он ни был, промышляет продажей «Третьего Глаза». Этот ваш Попрыгунчик, — я кивнул в его сторону, — должно быть, неплохо заработал, служа ему. Он давно уже снабжает вашего противника информацией и выполняет его поручения.

Игрок в покер из Попрыгунчика был никудышный, даже если от этого зависела его жизнь. Он в ужасе смотрел на меня, время от времени протестующе мотая головой.

— Все это очень просто уладить, — произнес Марконе ровным, будничным тоном. — Лоренс. Покажи мне свое запястье.

— Он брешет, босс, — повторил Попрыгунчик Лоуренс, но голос его дрожал. — Он вам голову дурить пытается.

— Лоуренс, — сказал Марконе голосом терпеливого отца, обращающегося к капризному ребенку.

Попрыгунчик Лоуренс понял, что игра окончена. Я увидел отчаянное решение на его лице прежде, чем он успел пошевелиться.

— Брехло! — взвыл он, вскочил и выхватил руку из-под стола. Я успел увидеть в его руке револьвер — родной брат-близнец моему «Спешлу» тридцать восьмого калибра. А потом он открыл огонь.

Несколько событий произошло одновременно. Я поднял руку, сфокусировав всю свою волю на набранном из маленьких, напоминающих средневековые щиты пластинок браслете, и замкнул вокруг себя защитный кокон. Пули с визгом ударили в него и отрикошетировали с фонтаном ослепительно ярких в темном ресторанном зале искр.

Ежик отпрянул в сторону и пригнулся; в руке его неизвестно откуда возник маленький пистолет-пулемет, «Узи» или что-то в этом роде.

Хендрикс действовал куда как решительнее. Возможно, он даже не рассуждал, а просто подчинялся рефлексам. Одной рукой он оттолкнул Марконе назад, прикрыв босса от Попрыгунчика Лоуренса своей тушей. Другой рукой он выхватил небольшой полуавтоматический пистолет.

Попрыгунчик Лоуренс повернул голову и увидел Хендрикса и его пистолет. Ударившись в панику, он направил оружие на верзилу-телохранителя.

Хендрикс открыл огонь, не колеблясь. Трижды хлопнул выстрел, трижды расцвела вспышка пламени на стволе его пистолета. Первые две пули ударили Попрыгунчика в грудь, оттолкнув на пару шагов. Третья попала чуть выше правой брови. Он запрокинул голову и рухнул навзничь.

У Попрыгунчика Лоуренса были темные глаза — как у меня. Я видел их. Голова его повернулась в мою сторону. Я увидел, как он моргнул. А потом взгляд его потух, и он умер.

С минуту я стоял как оглушенный. Как бы я ни обставил свой приход сюда, такого финала я вовсе не желал. Я никого не хотел убивать. Черт, я правда не желал чьей-либо смерти — ни своей, ни кого угодно другого. Мне сделалось дурно. До сих пор это было своего рода игрой, выпендрежем. Этаким состязанием между мачо, в котором полагалось победить мне. И вдруг это сразу перестало быть игрой, и все, чего я хотел — это выйти отсюда живым.

Мы все стояли, не шевелясь. Первым заговорил Марконе.

— Он был нужен мне живым, — произнес он из-за спины Хендрикса. — Он мог бы прежде ответить на несколько вопросов.

Хендрикс нахмурился и отошел в сторону.

— Извините, босс.

— Все в порядке, мистер Хендрикс. Предосторожность прежде всего, верно? — Марконе встал, поправил галстук, потом подошел к телу и опустился рядом с ним на колени. Он ощупал тому горло, пульс и покачал головой.

— Лоуренс, Лоуренс… Я мог бы заплатить тебе вдвое больше, чем они тебе предлагали, если бы ты пришел с этим ко мне. Но ты ведь никогда не отличался особым умом, ведь нет? — потом, с лицом, выражавшим не больше эмоций, чем за весь этот вечер, Марконе закатал левый рукав Попрыгунчика Лоуренса и осмотрел его запястье. Он нахмурился и задумчиво упустил ее на пол.

— Похоже, мистер Дрезден, — произнес он, помолчав, — у нас с вами общий враг, — он повернулся и уставил в меня свой взгляд. — Кто он?

Я покачал головой.

— Не знаю. Если бы знал, меня бы здесь не было. Я думал, может, это были вы.

Марконе приподнял бровь.

— Вы могли бы знать меня лучше, мистер Дрезден.

Теперь настала моя очередь нахмуриться.

— Вы правы. Стоило бы, — убийства были куда более дерзкими и жестокими, чем позволял своим людям Марконе. Он мог устранять конкурентов, но смысла в том, чтобы делать это основным своим занятием, он не видел. И уж наверняка ему не было смысла убивать случайных свидетелей вроде Линды или Дженнифер Стентон. Это никак не помогло бы бизнесу.

— Если у него есть что-то, принадлежащее вам, вы вольны забрать это обратно, мистер Дрезден, — сказал Марконе. Он огляделся по сторонам и вздохнул. — Только советую вам поторопиться. Боюсь, «Версити» проводил последних посетителей. Жаль.

Это далось мне нелегко, но я подошел к телу Попрыгунчика Лоуренса. Чтобы обыскать карманы трупа, мне пришлось положить на пол жезл и посох. Шаря по его карманам, я ощущал себя кладбищенским вором.

Я так и не нашел своих волос. Я поднял взгляд на Марконе и он встретил его все с тем же непроницаемым выражением лица.

— Ничего, — сказал я ему.

— Любопытно. Должно быть, он передал искомый предмет кому-то еще, прежде чем приехал сюда, — предположил Марконе.

— А не после того, как он приехал?

Марконе покачал головой.

— Я совершенно убежден в том, что он этого не делал. Я бы заметил.

— Я вам верю, — сказал я, и я не лгал. — Но кому?

— Очевидно, нашему врагу.

Я зажмурился. Усталость вдруг горой навалилась мне на плечи.

— Черт подрал.

Марконе не ответил. Он встал и негромко приказал что-то Хендриксу и Ежику. Хендрикс вытер свой пистолет салфеткой и оставил лежать на полу. Ежик обошел барную стойку и принялся делать что-то с проводом и бутылкой виски.

Я поднял с пола посох и жезл, встал и повернулся к Марконе.

— Расскажите мне все, что вам известно. Мне нужно все, чем вы можете мне помочь, если хочу отыскать этого парня.

Марконе подумал немного и кивнул.

— Да, конечно. Жаль, что вы выбрали для этой дискуссии слишком людное место. Вы утвердили себя в глазах зрителей моим врагом. Какими бы обоснованными ни представлялись мне ваши побуждения, то, что вы публично унизили меня, остается фактом. Я не могу оставить это без последствий. Я должен сохранять контроль. Поверьте, мистер Дрезден, лично против вас я ничего не имею. Однако бизнес есть бизнес.

Я стиснул зубы, крепче сжал в руках жезл и на всякий случай проверил, действует ли еще мой щит.

— И что вы намерены делать с этим?

— Ничего, — ответил он. — Мне и не нужно ничего делать. Или наш враг убьет вас, и в таком случае мне не нужно будет рисковать собой или своими людьми, чтобы устранить вас, либо вы вовремя найдете его и разделаетесь с ним. Если это вам удастся, я дам общественному мнению понять, что вы это сделали по моему поручению, после чего я буду склонен забыть сегодняшний вечер. В любом случае в моих интересах ждать, наблюдая.

— Но если он меня убьет, — возразил я, — я буду следующей жертвой с вырванным сердцем, а вы так и не узнаете, где он. В результате вы ни на шаг не приблизитесь к решению проблемы устранения его и сохранения своего бизнеса.

— Верно, — кивнул Марконе. Потом он улыбнулся — это выражение сохранялось у него на лице какую-то долю секунды. — Но мне кажется, что вы будете не такой уж легкой добычей. Я полагаю, что даже в случае, если он вас убьет, он каким-нибудь образом выдаст себя. И со времени нашей прошлой встречи мне кажется, я лучше чувствую, на что мне стоит обращать внимание.

Я хмуро кивнул, повернулся и зашагал к двери.

— Гарри, — произнес он. Я остановился и оглянулся.

— Только между нами: я все равно не знаю ничего, что могло бы вам помочь. Все его люди, которых нам удалось захватить, не открыли нам ничего. Так они все его боятся. Похоже, никому из них неизвестно, откуда берется этот наркотик, из чего он делается, или где этот тип ведет свои дела. Тени, говорят они. Он всегда является к ним тенью. Это все, что мне удалось узнать.

Мгновение я молча смотрел на него, потом коротко кивнул.

— Спасибо.

Он пожал плечами.

— Желаю удачи. Мне кажется, будет лучше, если мы с вами не будем пересекаться в будущем. Я не могу терпеть вмешательства в мои дела.

— Пожалуй, это неплохая мысль, — согласился я.

— Вот и отлично. Приятно, когда тебя понимают, — он отвернулся и зашагал к своим оставшимся людям. Труп Попрыгунчика Лоуренса остался лежать на полу.

Я тоже повернулся и вышел из зала, в ночь, в холод, под продолжавший моросить дождь. Меня все еще мутило, а из памяти не изглаживались глаза умирающего Попрыгунчика Лоуренса. В ушах моих все еще звучал хрипловатый смех Линды Рэндалл. Я все еще переживал свою ложь Мёрфи, и все еще не собирался говорить ей больше того, что уже сказал. Я так и не знал еще, кто собирается убить меня. У меня все еще не было никаких аргументов, чтобы представить Белому Совету.

— Будем смотреть правде в глаза, Гарри, — сказал я себе. — Тебя все еще дрючат.

Глава 18

Приходилось ли вам когда-нибудь испытывать отчаяние? Чувство абсолютной безнадежности? Приходилось ли вам когда-нибудь стоять в кромешной тьме, зная в глубине души, что просвета не будет больше никогда, никогда? Что вы потеряли что-то такое, чего вам больше не найти?

Именно такие чувства я испытывал, выходя из «Версити» под дождь. Когда в душе моей царит раздрай, когда я не в состоянии думать, когда я устал, или боюсь, или мне совсем одиноко, я отправляюсь пройтись. Да, именно так я и поступаю. Я брожу, и брожу, и рано или поздно что-то снисходит на меня — что-то, от чего мне меньше хочется бросаться с крыши.

Поэтому я пошел пройтись. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было чертовски глупо: бродить по Чикаго субботней ночью. Я шел, почти не глядя по сторонам. Я шел, не мешая мыслям роиться у меня в голове, сунув руки в карман ветровки, полы которой хлопали по моим ногам, тогда как мокрые волосы липли к голове.

Я думал о своем отце. Когда мне становится совсем погано, я часто его вспоминаю. Он был хорошим человеком, щедрым человеком, безнадежным неудачником. Чародей, выступавший со своими трюками перед публикой в век, когда техника казалась волшебнее любой магии, он никогда не зарабатывал достаточно, чтобы прокормить свою семью. Большую часть времени он проводил в разъездах, пытаясь наскрести нам с матерью на пропитание. Его не было дома, когда я родился.

Его не было там, когда умерла мать.

После того, как я родился, он показывался у нас чаще. Он окрестил меня именами трех великих чародеев. Позже он начал брать меня с собой в турне, развлекая детей и пенсионеров, давая представления в школах и продуктовых магазинах. Он всегда был щедр и добр — добрее и щедрее, чем мы на деле могли себе позволить. И он всегда был чуть печален. Каждый вечер он показывал мне фотографии матери и рассказывал о ней. В конце концов мне начало казаться, что я и сам хорошо помню ее.

Когда я подрос, это ощущение только усилилось. Я видел отца. Я думаю, я видел его таким же, каким видела его она — милым, славным, мягким человеком. Немного наивным, но честным и добрым. Человеком, который заботится о других и мало заботится обо всем остальном. Я понимаю, за что она любила его.

Я так и не успел подрасти настолько, чтобы сделаться его ассистентом, как он мне обещал. Он умер ночью, во сне. Аневрия, объяснили врачи. Я нашел его, уже остывшего, с улыбкой на лице. Возможно, умирая, он видел во сне маму. И, глядя на него, я в первый раз в жизни ощутил себя полностью, совершенно одиноким. Я понял: что-то ушло и никогда больше не вернется. Понял, что внутри меня образовалась пустота, которая никогда больше не заполнится.

Вот так я чувствовал себя и теперь, той дождливой весенней ночью в Чикаго, бродя по улицам. Дыхание вырывалось у меня изо рта клубами пара, правый сапог поскрипывал на каждом шагу, а из головы все не шли умершие люди.

Наверное, не стоит удивляться тому, что, прошатавшись несколько часов, я оказался у двери в квартиру Линды Рэндалл. Полиция давно уехала, свет погас, а зеваки-соседи мирно спали по постелям. В доме царила тишина. Восточная часть небосклона не начинала еще светлеть, но где-то неподалеку, на подоконнике или на крыше, уже щебетала какая-то ранняя птица.

Силы мои были на исходе. Я не думал больше вообще ни о чем, не говоря уже о каких-нибудь спасительных идеях. Убийца сложит заклятье, чтобы убить меня, в следующую же грозу, а судя по воздуху, это могло случиться в любую минуту. А если меня не убьет он, Морган наверняка сумеет убедить Белый Совет в том, что меня нужно казнить, и случится это уже в понедельник утром. Если это дело дойдет до Белого Совета, у меня не останется ни единого шанса.

Я прислонился к двери в Линдину квартиру, крест-накрест заклеенной черно-желтым полицейским скотчем с надписью: «ПОЛИЦИЯ — НЕ ЗАХОДИТЬ». Я не соображал, что делаю, пока не произнес заклинания, открывающего двери, не отодрал нижнюю полосу черно-желтой ленты и не вошел в квартиру.

— Это же глупо, Гарри, — сказал я сам себе. Наверное, я был не в настроении прислушиваться к собственным советам. Я обошел комнату, принюхиваясь к запахам ее духов и крови. Кровь еще не вытирали. Должно быть, позже этим придется заняться домовладельцу. Не знаю. Подробности вроде этой в кино не показывают.

Потом я обнаружил, что лежу на полу, на ковре у огромной Линдиной кровати. Я лежал на боку, свернувшись калачиком, спиной к кровати, а лицом к откатной стеклянной двери, которая вела в ее маленький, мощеный бетонной плиткой дворик. Мне не хотелось ни идти куда-нибудь, ни делать что-нибудь. Бесполезно. Все бесполезно. Я все равно умру, если не завтра, то послезавтра — наверняка.

Хуже всего то, что мне было на все это наплевать. Я так устал от всего того волшебства, которое мне пришлось творить, от ходьбы, от синяков и ссадин, от недосыпа. Было темно. Темно со всех сторон.

Кажется, я заснул. После всего, что случилось, мне просто необходимо было поспать. Во всяком случае, я не помню ничего до того момента, когда я проснулся от бившего в глаза солнца.

Я зажмурился и прикрыл глаза рукой. Утро у меня вообще не самое любимое время суток. Солнце уже выглянуло из-за крыш домов на противоположной стороне улицы, и веселые весенние лучи струились сквозь занавески на Линдином окне прямо мне в мозг. Я пробормотал что-то и повернулся на другой бок, лицом к приятной темноте под Линдиной кроватью, спиной к теплому свету.

Но я не уснул. Вместо этого я обозлился на самого себя.

— Что, мать твою, ты делаешь, Гарри? — громко, в голос спросил я.

— Лежу, чтобы подохнуть, — равнодушно отвечал я себе же.

— Черта с два, — заявила та часть меня, что оказалась умнее. — Вставай с пола и марш за работу.

— Не хочу. Устал. Уходи.

— Не так ты и устал, раз говоришь сам с собой. А значит, не настолько и для того, чтобы убрать задницу из крокодильей пасти. А ну открывай глаза! — настойчиво потребовал я.

Я съежился, не желая подчиняться какому-то там себе, но глаза все же открыл. В солнечном свете квартирка Линды Рэндалл казалась почти праздничной, окутанной тонким слоем позолоты — все еще пустая, но согретая какими-то добрыми воспоминаниями. Недалеко от моего лица лежал под кроватью школьный календарь, заложенный в нескольких местах фотографиями. Рядом лежала фотография в рамке: совсем еще юная Линда Рэндалл со счастливой улыбкой на лице, ничуть не похожей на ту, которую я видел у нее всего позавчера. Она стояла в мантии выпускницы университета, стояла с симпатичного вида парой лет пятидесяти. Наверное, ее родители, решил я. Она казалась счастливой.

А еще чуть дальше, на самой границе освещенного утренним солнцем пятна, лежал маленький красный цилиндрик с серой крышечкой.

Мое спасение.

Я выудил его из-под кровати. Я весь дрожал. Я встряхнул коробочку, и в ней что-то застучало. Я открыл ее и вытряхнул пленку на ладонь. Хвоста из кассеты не торчало: значит, пленку отсняли, но еще не проявляли. Я убрал ее в коробочку, снова защелкнул крышку, порылся в карманах ветровки и достал другую коробочку — ту, что нашел рядом с озерным домиком Виктора Селлза. Коробочки были неотличимы друг от друга.

Мысли мои крутанулись в голове и устремились по новому следу. Находка открывала передо мной целый ряд возможностей, и где-то там, среди них, таилась одна, дававшая мне шанс выбраться из всего этого живым, спасти все, что продолжало пока висеть на волоске.

И все же кое-что оставалось неясным. Я не знал точно, что происходит. Зато у меня появилась потенциальная зацепка — связь между расследуемыми убийствами и оборванными поисками пропавшего мужа Моники Селлз, Виктора. У меня появилась еще одна нить, только времени на то, чтобы ее распутать, оставалось совсем немного. Мне ничего не оставалось, как встать и быстро, как можно быстрее взяться за дело. Хорошего чародея не так-то просто одолеть.

Я вскочил, подобрал с пола свои посох и жезл, и двинулся к двери. Меньше всего мне нужно было, чтобы меня отловили на опечатанном полицией месте преступления. Меня бы просто-напросто арестовали, сунули в камеру, и я был бы мертв, не успев даже предстать перед судом. Я уже заглядывал вперед, планируя свои дальнейшие шаги: попытаться найти фотографа, приезжавшего на озеро к дому Виктора Селлза, потом проявить эту пленку и посмотреть, действительно ли на ней запечатлено нечто, ради чего кто-то мог убить Линду Рэндалл.

Именно в эту минуту я услышал какой-то шум и застыл. Шум повторился — негромкое царапанье.

Кто-то повернул ключ во входном замке и отворил наружную дверь.

Глава 19

Спрятаться под кроватью или в ванной я никак уже и не успевал, и в любом случае я не хотел лишаться свободы передвижения. Поэтому я ринулся вперед, стал за полотном открывающейся двери и затаил дыхание.

В комнату вошел мужчина — невысокий, худой и взъерошенный. Темные, начинавшие седеть волосы были собраны в хвост на затылке. Верхнюю одежду его составляли темные брюки и темный пиджак; на плече висела пухлая сумка-кофр. Он прикрыл за собой дверь и огляделся по сторонам. Впрочем, как и большинство людей, теряющих способность ясно мыслить от волнения, он увидел меньше, чем стоило бы, и хотя краем глаза он должен был заметить меня, этого не случилось. На первый взгляд он производил впечатление вполне приличного человека: четко очерченный подбородок, волевые скулы.

Он пересек комнату и замер, уставившись на окровавленную постель. Я увидел, как руки его судорожно сжались в кулаки. Он издал странный, сдавленный звук, потом резво опустился на четвереньки и принялся шарить руками под кроватью. Поиски его становились все более лихорадочными, и я услышал, как он громко выругался.

Пальцы мои нащупали в кармане гладкую поверхность коробочки. Так-так. Таинственный фотограф, прятавшийся на улице у дома Виктора Селлза, сам явился сюда искать пленку. Я ощутил чувство сродни тому, какое испытываешь, уложив на место последний кусок особо сложного пазла — забавное удовлетворение, к которому примешивается изрядная доля самодовольства.

Я тихонько поставил свои жезл и посох в угол у двери и прицепил на грудь своей черной ветровки полицейский пропуск с моей фотографией. Потом потуже запахнул куртку, чтобы из-под нее не было видно двусмысленной футболки, и постарался поверить в то, что незнакомец слишком взвинчен и передрейфил, чтобы обращать внимание на мои тренировочные штаны и ковбойские сапоги.

Держа руки в карманах, я захлопнул дверь каблуком.

— Так-так, — произнес я, не давая ему опомниться. — Вернулись на место преступления, да? Я так и знал, что мы поймаем вас, стоит только подождать немного.

В любой другой день реакция незнакомца заставила бы меня покатываться от хохота. Он дернулся, стукнулся головой о низ кровати, взвыл, вынырнул из-под нее, повернулся, попятился и опрокинулся на кровать, увидев меня. Я поменял мнение о его внешности: губы у него были пухловаты, глаза, напротив, мелковаты и слишком близко посажены, придавая ему вид хищного, настороженного хорька.

Я холодно прищурился и не торопясь двинулся к нему.

— Не могли удержаться подальше от этого места, так?

— Нет! — выпалил он. — О Господи! Вы же не поняли! Я фотограф. Фотограф, ясно? — он порылся в висевшей на боку сумке и достал фотоаппарат. — Я снимаю. Для газет. Я и сюда пришел, чтобы посмотреть, не найду ли чего интересного.

— Бросьте, — дружески посоветовал я ему. — Мы оба прекрасно знаем, что вы здесь не для того, чтобы снимать. Вы искали вот это, — я достал из кармана коробочку с пленкой и повертел у него перед носом.

Он закрыл рот и как оглушенный уставился на меня. Потом на коробочку. Потом облизнул пересохшие губы, но так и не сумел выдавить из себя ни звука.

— Кто вы, — спросил я, стараясь говорить резко и внушительно. Я пытался представить себе, как бы держалась в подобной ситуации Мёрфи, будь я сейчас у нее в центре, на допросе.

— Э… Уайз. Донни Уайз, — он судорожно сглотнул, не сводя с меня перепуганного взгляда. — Я что, попал в какую-то неприятную историю?

Я снова холодно прищурил взгляд.

— Там видно будет. Документы с собой?

— Э… Да, конечно.

— Дайте-ка глянуть, — я смерил его подозрительным взглядом. — Медленно, — добавил я.

Он опасливо покосился на меня и нарочито медленно полез в карман брюк. Одной рукой он выудил оттуда бумажник, расстегнул его и раскрыл, показывая вложенные в прозрачный кармашек водительские права. Я подошел к нему еще на шаг, взял бумажник и внимательно осмотрел. Фотография и имя совпадали с тем, что он мне назвал.

— Что ж, мистер Уайз, — начал я. — Продолжим допрос. До тех пор, пока вы будете оказывать мне содействие, полагаю, у нас с вами не…

Тут я заметил, что он уперся взглядом в мой пропуск, и замолчал. Он выхватил бумажник у меня из рук и отступил на шаг.

— Да вы не коп! — возмущенно заявил он.

Я надменно вздернул подбородок.

— О'кей. Может, и нет. Но я работаю с копами. И у меня ваша пленка.

Он снова выругался и принялся запихивать свою камеру обратно в кофр, явно намереваясь смыться.

— Нет. Ничего у вас нет. Ничего, что связывало бы это дело со мной. Я здесь ни при чем.

Я повернул голову, глядя, как он делает шаг мимо меня, к двери.

— Не спешите, мистер Уайз. Мне кажется, нам с вами есть о чем поговорить. Ну, например, о коробочке из-под пленки, забытой под верандой дома на Лейк-Провиденс в прошлую среду вечером.

Он поднял на меня взгляд и тут же опустил.

— Мне нечего вам сказать, — пробормотал он, — кем бы, черт подери, вы ни были, — он был уже у двери и взялся за ручку.

Я протянул руку к стоявшему в углу посоху и, постаравшись придать своему голосу как можно больше драматизма, рявкнул: «Vento servitas!» Повинуясь заклинанию, подхваченный туго скрутившимся потоком воздуха, посох выпрыгнул из угла и захлопнул дверь прямо перед носом у Донни Уайза. Тот застыл как вкопанный, потом с округлившимися глазами повернулся ко мне.

— Боже мой! Вы один из них. Не убивайте меня, — пролепетал он. — Господи! Да отдам я вам ваши картинки. Не знаю я ничего. Ни-че-го, слышите? Я ничем вам не угрожаю, — он старался говорить спокойно, но голос его дрожал. Я заметил, как он постреливает глазами в сторону стеклянной двери во дворик, словно прикидывая, успеет ли он выскочить в нее прежде, чем я успею остановить его.

— Спокойнее, мистер Уайз, — сказал я. — Я здесь не затем, чтобы вредить вам. Я охочусь за человеком, который убил Линду. Помогите мне. Расскажите то, что знаете. Об остальном позабочусь я сам.

Он нервно хихикнул и сделал шажок, нет, полшага в направлении стеклянной двери.

— Чтобы меня потом убили? Как Линду, как тех, остальных? Нет уж, спасибочки.

— Нет, мистер Уайз. Расскажите мне все, что вам известно. Я положу конец убийствам. Я отдам убийцу Линды в руки правосудия, — борясь с нарастающим раздражением, я старался говорить ровным, успокаивающим голосом. Черт, я бы с удовольствием потряс его за грудки, но не хотел пугать его настолько, чтобы он рыбкой прыгал сквозь стекло. — Я хочу остановить этих людей никак не меньше вашего.

— Но почему? — удивился он, продолжая недоверчиво смотреть на меня. — Что она для вас значила? Вы что, тоже с ней спали?

Я мотнул головой.

— Нет. Нет, просто она — еще одна из тех, кто не должен был погибать.

— Но вы же не коп. С чего вам рисковать своей задницей ради этого? С чего биться с теми людьми? Вы что, не видели, на что они способны?

Я пожал плечами.

— А кто, если не я? — он не ответил, поэтому я помахал в воздухе коробочкой с пленкой. — Что там, на этих фотографиях, мистер Уайз? Что такого снято на эту пленку, если из-за этого убили Линду Рэндалл?

Донни Уайз вытер вспотевшие ладони о бедра. Хвостик у него на затылке мотнулся — он оглядел комнату, нету ли в ней кого еще.

— Предлагаю сделку. Вы отдаете мне пленку, а я расскажу вам все, что знаю.

Я покачал головой.

— Мне может понадобиться то, что здесь снято.

— От того, что здесь снято, вам не будет никакого прока, если не знать, на что смотреть, — возразил он. — Я вижу вас первый раз в жизни. Мне не нужно никаких неприятностей. Все, чего я хочу — это унести свою задницу отсюда целой и невредимой.

С минуту я молча смотрел на него. Если я пойду на сделку, я останусь без пленки и всего, что на ней запечатлено. Если не пойду, и если он говорит правду, пленка мне не поможет. Пока что след привел меня сюда, к нему. Если я не нарою нити, ведущей куда-то дальше, меня можно считать покойником.

Поэтому я щелкнул пальцами, позволив посоху со стуком упасть на пол. Потом бросил ему кассету. Он уронил ее и, опасливо косясь на меня, наклонился поднять ее с пола.

— Как только я выйду отсюда, — сказал он, — мы квиты. Я вас не видел, и вы меня тоже.

— Идет, — кивнул я. — Пусть будет так.

Донни сглотнул, провел рукой по волосам и нервно подергал себя за кончик хвоста.

— Ну, я с Линдой близко не был знаком. Я снимал ее — для портфолио. Я вообще много девушек фотографирую по всему городу. Они все… ну, большинство, мечтают попасть в журналы.

— Журналы для взрослых? — уточнил я.

— Нет, — фыркнул он. — Журнал Дядюшки Эбнера для малышей. Разумеется для взрослых. Ну, ничего такого уж сногсшибательного, но кое-какие деньги можно сшибить, даже если ты не Хью Хефнер.

— В общем, в среду Линда пришла ко мне. Она сказала, у нее есть для меня работа. Я сниму для нее кое-что и отдам ей пленку, а получу за это… ну, в общем, мы столковались. Все, что от меня требовалось — это показаться там, где она скажет, отщелкать пленку через окно и слинять. Передать ей пленку наутро. Ну, так я все и сделал. А теперь она мертва.

— Ездили в Лейк-Провиденс? — спросил я.

— Угу.

— Что вы там увидели? — поинтересовался я.

Донни Уайз тряхнул головой, и взгляд его снова скользнул с меня на окровавленную постель.

— Линду. И еще нескольких. Ни одного знакомого. Они там устроили вечеринку. Со свечами и всем таким. Гроза была черт-те какая, то гром, то молнии, так что я их и не слышал почти. Поначалу я боялся, что меня кто-нибудь заметит в свете молний, но они там, наверное, были слишком заняты.

— Сексом? — уточнил я.

— Нет, — фыркнул он. — Играли в канасту. Ясное дело, сексом. По-настоящему, а не имитировали для камеры. По-настоящему это никогда не выходит зрелищным. Линда, еще какие-то женщины, трое мужчин. Я отщелкал пленку и смотал удочки.

Я ухмыльнулся, но он, похоже, не заметил подвоха. В наше время настоящие, высшей пробы подонки — большая редкость.

— Вы можете описать этих мужчин?

Он мотнул головой.

— Я не очень-то приглядывался. Но уж во всяком случае, не заурядные личности, если вы меня понимаете. Мне аж тошно стало.

— Вы не знаете, зачем Линде нужны были мои фотографии?

Он посмотрел на меня как на слабоумного и хихикнул.

— Бог мой, приятель. Как вы думаете, зачем вообще кому-то нужны такие картинки? Хотела прижать ими кого-то. Блин, ей-то фото ее самой в гуще оргии репутацию уже не испортят. А вот кому-нибудь из остальных, что резвились с ней там — запросто. Что ж вы за коп-простофиля такой?

Я проигнорировал его вопрос.

— Что вы собирались сделать с пленкой, Донни?

Он пожал плечами.

— Выкинуть, возможно, — я увидел, как забегали из стороны в сторону его глазки, и понял, что он мне солгал. Он бы проявил пленку, выяснил, кто на ней снят, и — если решил бы, что ему это ничем не грозит — попытался бы извлечь из нее максимум прибыли. Он производил впечатление именно такого типа, а я доверяю своим инстинктам.

— Тогда позвольте уж мне, — сказал я и щелкнул пальцами. — Fuego!

Серая крышка коробочки исчезла в небольшой огненной вспышке, Донни Уайз взвизгнул и проворно отдернул руку. Красная пластмассовая коробочка вместе с кассетой вспыхнули, уже падая на пол, и приземлились на паркет бесформенным, дымящимся комочком.

Разевая и закрывая рот как рыба на песке, он переводил взгляд с остатков пленки на меня и обратно.

— Надеюсь, мне не придется обнаружить, что вы мне лгали, Донни, — спокойно сказал я.

Он побледнел как полотно, клятвенно заверил меня в том, что мне не придется этого делать, потом повернулся и почти бегом вылетел из квартиры, запутавшись по дороге в лентах полицейского ограждения. Дверь за собой он не закрыл.

Я не стал его задерживать. Я ему поверил. Он не производил впечатления человека, умеющего сочинять на ходу, тем более в таком вздрюченном состоянии. Я испытал короткий приступ торжества, злости и острого желания отыскать этого типа, кем бы он ни оказался — человека, использовавшего исходные силы жизни и творения с тем, чтобы нести разрушение и гибель — и отправить его на свалку, где ему и место. Кем бы он ни был, убийца с помощью магии и — пусть не сразу, но постепенно — с помощью «Третьего Глаза», я хотел уничтожить его. Мои мозги наконец-то включились на полные обороты, ибо получили повод потрудиться вместо того, чтобы покорно ожидать смерти.

Линда Рэндалл намеревалась кого-то шантажировать. Не требовалось особенной проницательности, чтобы предположить, что этим «кем-то» был Виктор или кто-нибудь еще изприсутствовавших в его доме на той вечеринке. Но зачем? Фотографий у меня больше не было, только информация, которую я получил от Донни Уайза. Я не мог позволить себе промедления. У меня не оставалось иного выхода, как следовать по нити, которую он дал мне, если я хотел докопаться до дна всего этого и выяснить, кто убил Линду.

Как это я ухитрился вляпаться во все эти неприятности за какие-то несколько дней? И еще интереснее: как это я ухитрился по чистой случайности натолкнуться на этот хитроумный заговор в доме на берегу, занимаясь совершенно другим расследованием?

Ответ был прост: никакая это не случайность. Все было подстроено. Меня подвели к этому. Кто-то хотел, чтобы я съездил в домик у озера, хотел, чтобы я влип в эту историю и выяснил, что же там происходит. Кто-то, кто как черт ладана боялся чародеев, кто долго отказывался называть мне свое имя, кто старательно ронял фразы, призванные уверить меня в полном ее невежестве, кому пришлось поспешно взять назад свое поручение, и кто с готовностью расстался с полусотней баксов, только бы завершить телефонный разговор на несколько секунд раньше. Кто-то выманил меня на открытое место, где я привлек к себе внимание разнообразных недоброжелателей.

Вот вам и ключ.

Я подобрал свои посох и жезл, и вышел на улицу.

Самое время было побеседовать с Моникой Селлз.

Глава 20

Таксист высадил меня в квартале от расположенного в пригороде дома Селлзов. Времени у меня оставалось в обрез, терпения — еще меньше, да и Мёрфи вот-вот готова была объявить меня в розыск, так что я не мог позволить себе идти к ней пешком.

Дом оказался симпатичным, двухэтажным; пара молодых деревьев перед домом готова была вот-вот обогнать его по высоте. На подъездной дорожке стоял минивэн, за которым виднелся баскетбольный щит, изрядно облезший от частого употребления. Трава на газоне отросла чуть длиннее привычного, но прошедшие дожди вполне могли служить этому оправданием. Дом стоял на тихой улочке, и я не сразу сообразил, что большая часть домов на ней не заняты. Плакаты «ПРОДАЕТСЯ» виднелись во многих дворах. В темных окнах паутиной повисли тюлевые занавески. Для такой зеленой улицы здесь было непривычно мало птиц, и, шагая по тротуару, я ни разу не услышал собачьего лая. В небе над головой сгущались тучи: зрела новая гроза.

Все это вместе взятое рисовало вполне подходящий фон для места, где держит свою лавочку черный маг. Я пересек двор Селлзов и поднялся на крыльцо к парадной двери.

Я позвонил и подождал.

Ответа не последовало.

Я постучал. Потом нажал на кнопку звонка и некоторое время не отпускал ее.

Снова тишина.

Я стиснул зубы и огляделся по сторонам. Я не увидел никого, так что повернулся обратно к двери, припоминая заклинание для того, чтобы ее открыть.

Вместо этого дверь приоткрылась сама — дюймов на шесть, не больше. За ней стояла и смотрела на меня своими зелеными глазами Моника Селлз. Сегодня на ней были джинсы, простая фланелевая рубаха с закатанными рукавами. Волосы прикрывала бандана. Лицо было не накрашено. Так она показалась мне и старше, и привлекательнее — наверное, потому, что так она выглядела естественнее, ближе к той личности, какой была она на самом деле, и которую мало меняли дорогие тряпки и побрякушки, в которых она приходила ко мне в офис. Даже в узкую щель я видел, как она бледна; в сжатых губах не осталось ни кровинки.

— Мне нечего вам сказать, мистер Дрезден, — произнесла она. — Уходите.

— Не могу, — ответил я. Она попыталась захлопнуть дверь, но я успел сунуть в щель конец своего посоха.

— Я вызову полицию, — сдавленным голосом заявила она и навалилась на дверь всем телом, пытаясь не пустить меня в дом.

— Вызывайте, — прорычал я в ответ и выложил следующую карту. — А я расскажу им все про вас и вашего мужа, — я выстрелил наугад, но меня это совершенно не тревожило. Она ведь не знала, что я не знаю, что, черт подери, у них там творится.

Мои инстинкты меня не обманули. Я услышал, как она затаила дыхание, и ее напор на дверь немного ослаб. Я с силой толкнул дверь плечом, и она удивленно отступила на шаг. Наверное, она не ожидала, что я буду вламываться к ней в дом силой. Черт, да я и сам этого не ожидал. Я даже не сознавал, как я зол, пока не увидел панику в ее глазах. Не знаю, на кого я был похож в ту минуту, но подозреваю, что не на самого приятного собеседника.

Я остановился и зажмурился. Потом сделал глубокий вдох, стараясь обуздать злость. Самое последнее, что я мог сделать — это утратить контроль за собой.

В это мгновение она бросилась за электрошоком.

Я ощутил ее движение и открыл глаза вовремя, чтобы увидеть, как она схватила лежавший на крышке рояля черный пластмассовый предмет размером с трубку сотового телефона и прыгнула ко мне. Лицо ее оставалось бледным и перепуганным. Маленькие голубые молнии плясали между электродами электрошока, и она целилась им мне в живот.

Я взмахнул посохом справа налево, и эта штуковина с жужжанием пролетела мимо меня и угодила в дверной косяк. Я проскользнул мимо нее в комнату и повернулся к ней лицом. Она восстановила равновесие и тоже повернулась ко мне.

— Я не позволю тебе причинить им боль! — прорычала она. — Ни тебе, ни кому еще! Я убью тебя прежде, чем ты до них дотронешься! — она снова двинулась в мою сторону, и на этот раз страха в ее глазах не осталось ни капли, только злость и мрачная решимость, напомнившие мне на мгновение Мёрфи. В первый раз она смотрела мне в лицо. В первый раз она забыла опустить глаза, и в эту секунду я заглянул ей в душу.

На секунду события, казалось, замедлили свой ход. Я успел разглядеть цвет ее зрачков, строение ее лица. Успел разглядеть достаточно, чтобы понять, где я видел их прежде, почему она показалась мне знакомой. Я успел разглядеть в ее душе страх и любовь, управлявшие каждым ее шагом, каждым движением. Я увидел, что побудило ее обратиться ко мне, и почему она боялась. Я увидел ее горе и ее боль.

Новые куски мозаики легли на свои места. Поняв эмоции, двигавшие ею, поняв эту ужасную любовь, которую она проявляла даже сейчас, все показалось до обидного очевидным, и я даже почувствовал себя дураком, раз не вычислил этого несколько дней назад.

— Стойте, — сказал или попытался сказать я, когда она снова сунула электрошок мне в грудь. Я уронил посох и жезл на пол и обеими руками перехватил ее запястье. Она вырвалась, нацелила электрошок мне в лицо, и я не стал ей мешать.

Она поднесла его на расстояние каких-то трех дюймов, и я едва не зажмурился — так ярко сиял разряд между электродами. Тут я слегка подул на него, сообщив выдоху некоторый волевой импульс. Щелкнула искра, из черного корпуса вылетел маленький клуб дыма, и электрошок сдох прямо у нее в руках — как, похоже, поступила бы любая электронная штуковина, стоило бы ей оказаться близко от меня. Черт, да я даже удивился тому, как долго он продержался в моем присутствии. Впрочем, если бы он не накрылся сам, мне ничего не стоило околдовать его.

Я продолжал удерживать ее за руку, но сопротивление ее иссякло. Она смотрела мне в лицо, широко раскрыв глаза — встреча наших взглядов оказалась потрясением и для нее. Она задрожала и бесполезный электрошок, выскользнув из ее пальцев, со стуком упал на пол. Я отпустил ее руку, а она все продолжала смотреть на меня.

Меня тоже трясло. Заглядывание в чужую душу никогда не дается легко, и приятным это занятие тоже никак не назовешь. Бог мой, да иногда я даже ненавижу себя за такое умение. Я вовсе не хотел знать, что родители жестоко обращались с ней в детстве. Или что она вышла за человека, который относился к ней, уже взрослой, примерно так же. Что единственной ее надеждой, единственным лучом света в ее замордованной жизни были двое ее детей. Я не успел разглядеть всех двигавших ею мотивов, всю ее логику. Я так и не знал пока, зачем она втравила меня в эту историю — но я знал, почему: исключительно из любви к своим детям.

И это было все, чего мне по большому счету недоставало — это, и еще одна связь, едва заметное сходство с кем-то, на которое я обратил внимание еще в первую нашу встречу у меня в офисе. Зная эти два куска мозаики, можно было почти без труда уложить на место и остальные.

Монике Селлз потребовалось совсем немного времени, чтобы овладеть собой. Она сделала это с внушающей уважение скоростью, словно привыкла мгновенно натягивать сорванную кем-то маску.

— Я… я прошу прощения, мистер Дрезден, — она вздернула подбородок и смотрела на меня с видом хрупкой, оскорбленной гордости. — Что вы хотели от меня?

— Всего пару вещей, — ответил я, наклоняясь, чтобы поднять с пола посох и жезл. — Я хочу получить назад прядь моих волос. Я хочу знать, почему вы приходили ко мне в четверг, зачем втянули во всю эту кашу. И я хочу знать, кто убил Томми Томма, Дженнифер Стентон и Линду Рэндалл.

Взгляд Моники расширился еще сильнее, а лицо сделалось еще бледнее.

— Линду убили?

— Вчера вечером, — кивнул я. — И кто-то намерен убрать меня таким же точно образом при первом удобном случае.

На улице громыхнул далекий гром. Еще одна гроза медленно надвигалась на город. Стоит ей разразиться, и мне крышка. Проще простого.

Я посмотрел на Монику Селлз и прочитал на ее лице: она не хуже моего знала про грозу. Она знала об этом, и в глазах ее не было уже ничего кроме горького, усталого отчаяния.

— Вы должны уйти, мистер Дрезден, — сказала она. — Вам нельзя быть здесь, когда… Вам нужно уйти, пока не поздно.

Я шагнул к ней.

— Вы мой последний оставшийся шанс, Моника. Однажды я уже просил вас довериться мне. Вам придется сделать это еще раз. Вы ведь знаете, что я здесь не затем, чтобы причинять боль вам или вашим…

За спиной Моники приоткрылась дверь, ведущая в коридор. Девочка, почти подросток, с волосами такого же цвета, как у матери, высунула голову в прихожую.

— Мам? — спросила она дрожащим голосом. — Мам, с тобой все в порядке? Хочешь, я вызову полицию?

Мальчик, на год или два младше сестры, тоже высунулся из-за двери. В руках он держал потрепанный баскетбольный мяч.

Я посмотрел на Монику. Она стояла, зажмурившись. По щекам ее катились слезы. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с силами, но она все же сделала глубокий вдох и заговорила с девочкой ясным, спокойным голосом, не поворачиваясь в ее сторону.

— Все в порядке, — сказала она. — Дженни, Билли, марш в детскую и заприте дверь. Живо.

— Но, мам… — начал было мальчик.

— Сейчас же, — добавила Моника, немного повысив голос.

Дженни положила руку брату на плечо.

— Идем, Билли, — она внимательно посмотрела на меня. Взгляд у нее оказался слишком старым и проницательным для ее возраста. — Пошли, — оба исчезли за дверью. Щелкнул замок.

Моника подождала, пока они выйдут, и разразилась рыданиями.

— Прошу вас… Пожалуйста, мистер Дрезден. Вы должны уйти. Если вы останетесь здесь, когда начнется гроза, если он узнает… — она закрыла лицо руками и всхлипнула.

Я шагнул к ней. Я не мог обойтись без ее помощи. Какую бы боль она ни испытывала, мне нужна была ее помощь. И мне казалось, я знаю имена, чтобы назвать ей.

Порой и я умею быть ужасным ублюдком.

— Моника. Пожалуйста. Меня загнали в угол. У меня нет выбора. Все, что я узнал, ведет сюда. К вам. И мне некогда ждать. Мне нужна ваша помощь, пока я не взорвался как Дженнифер, и Томми, и Линда, — я искал ее взгляд, и она встретилась со мной глазами, и не отвела их. — Пожалуйста. Помогите мне, — я смотрел в ее глаза и видел в них страх, и горе, и усталость. Я просил у нее больше, чем она могла позволить себе дать мне.

— Хорошо, — прошептала она, повернулась и шагнула в сторону кухни. — Хорошо. Я расскажу вам все, что знаю. Но помочь вам мне нечем, — она задержалась в дверях и оглянулась на меня. Слова ее падали со свинцовой убежденностью абсолютной, стопроцентной истины. — Вы все равно уже ничего не сможете поделать.

Глава 21

Кухня у Моники Селлз оказалась веселой, ярко окрашенной. Она коллекционировала мультяшных коров, и стадо их заполонило все стены и дверцы шкафов и холодильника. За окном, позвякивая, висела батарея разноцветных стеклянных бутылок. На улице завывал ветер: гроза подступала все ближе. Большая, приветливая корова-часы на стене покачивала хвостом-маятником: тик-так, тик-так…

Моника присела за стол, подобрала ноги под себя и чуть успокоилась. Кухня, догадался я, служила ей святилищем, местом, куда она укрывалась, когда ей становись плохо. Помещение носило следы заботливого ухода и сияло чистотой.

Я дал ей успокоиться еще немного — совсем немного, потому что времени у меня не оставалось. Я почти кожей ощущал, как электризуется воздух в ожидании грозы. Я не мог позволить себе игру в щадящем режиме. Я как раз собирался открыть рот, чтобы поторопить ее, но она опередила меня.

— Задавайте вопросы. Вы спрашиваете, я отвечаю. Сама я не знаю, с чего начать, — она не смотрела ни на что.

— Ладно, — сказал я и прислонился к кухонному столу. — Вы ведь знали Дженнифер Стентон, верно? Вы с ней в родстве.

Выражение лица ее не изменилось.

— У нас обеих материнские глаза, — кивнула она. — Моя младшая сестренка всегда была бунтаркой. Она сбежала из дому, чтобы стать актрисой, а вместо этого стала проституткой. И это ее по-своему устраивало. Я всегда хотела, чтобы она покончила с этим, но не думаю, чтобы она сама хотела того же. Не знаю.

— Полиция еще не связывалась с вами по поводу ее смерти?

— Нет. Они звонили родителям, в Сент-Луис. До них еще не дошло, что я тоже живу в Чикаго. Но, конечно же, кто-нибудь скоро до этого дознается.

Я нахмурился.

— Но почему вы не обратились к ним? Почему пришли ко мне?

Она подняла на меня усталый взгляд.

— Полиция бессильна помочь мне, мистер Дрезден. Неужели вы всерьез думаете, что они мне поверят? Они будут смотреть на меня как на умалишенную, если я начну рассказывать им про заклинания и ритуалы, — она поморщилась. — А может, они и будут правы. Иногда я сама не знаю, в своем я уме или нет.

— Поэтому вы обратились ко мне, — кивнул я. — Но почему тогда вы не рассказали мне всю правду?

— Как я могла? — спросила она. — Как я могла явиться в офис к совершенно незнакомому человеку и рассказать ему… — она всхлипнула и зажмурилась, чтобы не разреветься.

— Что рассказать, а, Моника? — спросил я, стараясь говорить как можно мягче. — О том, кто убил вашу сестру?

За окном позвякивали на ветру бутылки. Веселая корова на стене громко тикала, покачивая хвостом. Моника Селлз набрала в грудь воздуха и зажмурилась. Я видел, как она собирает воедино клочки остававшегося у нее мужества. Я уже знал ответ, но мне нужно было услышать его от нее самой. Мне нужно было знать наверняка. Я пытался убедить себя в том, что ей самой полезно повернуться к этому лицом, произнести это вслух. Не знаю, не знаю — я уже говорил, что лжец из меня никудышный.

Моника крепко-крепко сжала кулаки.

— Господи, помоги мне, — сказала она. — Господи. Это мой муж, мистер Дрезден. Это сделал Виктор, — я думал, она разразится слезами, но вместо этого она еще туже сжалась в комок, словно ожидала, что ее сейчас начнут бить.

— Вот почему вы хотели, чтобы я нашел его, — услышал я собственный голос. — Вот почему послали меня искать его в домик на озере. Вы знали, что он там. Вы знали, посылая меня туда, что он увидит меня, — я говорил тихо, почти без злости, но слова мои били в Монику с силой дробящей камень кувалды. Она вздрагивала от каждого.

— Я не могла иначе, — простонала она. — Господи, мистер Дрезден. Вам не понять, каково это. И он делался все хуже и хуже. Он ведь поначалу совсем не плохим был человеком, но делался все хуже, и я боялась.

— За детей, — уточнил я.

Она кивнула, потом низко опустила голову, коснувшись лбом коленей. И тут слова полились из нее — сначала медленно, по одному, потом все быстрее и быстрее, словно она не могла больше сдерживать их чудовищный вес. Я слушал, не перебивая. Я оставался в долгу перед ней, разбередив ее чувства, заставив выговориться передо мной.

— Он никогда не был плохим человеком, мистер Дрезден. Вы должны понять. Он работал как лошадь. Он старался ради нас, чтобы мы жили лучше. Мне кажется, это все потому, что он знал, что мои родители были так богаты. Он хотел давать мне столько же, сколько могли они, но не мог. Это раздражало его, злило. Иногда он срывался. Но ведь так плохо было не всегда. И он мог быть иногда таким добрым, нежным. Я надеялась, может, дети помогут ему уравновесить характер.

— Билли исполнилось четыре года, когда Виктор увлекся магией. Не знаю, где он это подцепил. Но он сделался прямо как одержимый. Он начал таскать домой книги целыми стопками. Всякие странные вещи. Он врезал замок в дверь, ведущую на чердак, и по вечерам запирался там. Иногда он даже на ночь там оставался. Иногда, по ночам, мне казалось, будто я слышу там, наверху, всякое. Голоса. Или такое, что и голосом не назовешь, — она вздрогнула.

— Он сильно изменился. Он начинал злиться, и тогда происходили всякие вещи. Занавески загорались по краям. Или посуда летела с полок на пол и билась, — она подняла голову и затравленно посмотрела на своих веселых коров, словно пытаясь удостовериться в том, что те еще здесь.

— Он кричал на нас по поводу и без повода. Или начинал смеяться на ровном месте. Он… Он видел всякое. Вещи, которых я не видела. Я думала, он сходит с ума.

— Но вы не пытались остановить его, — негромко заметил я.

Она мотнула головой.

— Нет. Господи, прости. Я не могла. Мне пришлось привыкнуть вести себя тихо, мистер Дрезден. Не поднимать шума, — она судорожно вздохнула. — Потом как-то раз он пришел ко мне и разбудил среди ночи. Он заставил меня выпить что-то. Он сказал, что это откроет мне глаза, поможет понять его. Что если я выпью, увижу все то, что видит он. Что он хочет, чтобы я его понимала, ведь я его жена, — на этот раз она начала плакать, но тихо. Слезы беззвучно катились по ее щекам, стекая к уголкам рта.

Еще один кусок со звонким щелчком лег на место, где, как я догадывался, ему и полагалось находиться.

— «Третий Глаз», — сказал я.

Она кивнула.

— И… Я увидела, мистер Дрезден. Я увидела его, — лицо ее перекосилось, словно ее вот-вот стошнит. Я мог ее только пожалеть. Увидеть то, что открывает внезапно открывшееся Внутреннее Зрение, не понимая, что это такое, что с тобой происходит; увидеть человека, за которого ты выходила замуж, от которого родила детей — увидеть его таким, каким он есть на самом деле: обуреваемым алчностью и жаждой власти… черт, это все равно, что попасть в ад. И ведь это останется теперь с ней навсегда. Ей никогда не избавиться от этих воспоминаний, никогда не заслониться от образа ее же собственного мужа — монстра.

— Я хотела еще, — продолжала она торопливым шепотом. — Даже когда все прошло, даже хоть это было ужасно, я хотела еще. Я старалась не показывать этого, но он и так знал. Он заглянул мне в глаза и все понял, мистер Дрезден. Как вы только что. И он начал смеяться. Так, будто в лотерею выиграл. Он целовал меня, он был так счастлив. А меня от этого только тошнило.

— Он начал делать больше этого зелья. Все больше и больше, и все ему не хватало. Он прямо зверел, бесился от этого. А потом вдруг понял, что у него получается больше, когда он сердится. Он любые поводы придумывал, чтобы злиться. Доводил себя до белого каления. И все равно, этого тоже не хватало, — она судорожно сглотнула. — Вот тогда… тогда…

Я вспомнил перепуганного развозчика пиццы и комментарии Тук-Тука насчет людских занятий «спортом».

— Тогда до него дошло, что он способен улавливать эмоции других людей, — подсказал я. — И использовать их в качестве растопки для его магии.

Она кивнула и съежилась еще сильнее.

— Поначалу ему хватало меня одной. Он пугал меня. И после этого я была как выжатая. Потом он обнаружил, что для того, чем он занимается, лучше подходит похоть. Тогда он принялся искать. Ну, тех, кто создавал бы ему фон. Как он их называл, «инвесторов», — она с мольбой во взгляде посмотрела на меня. — Пожалуйста, мистер Дрезден. Вы должны понять. Это не всегда было так плохо. Порой я почти видела его, прежнего. Когда мне казалось, что он вот-вот вернется к нам.

Я пытался смотреть на нее с состраданием. Но не уверен, что ощущал что-нибудь кроме гнева на то, что кто-то мог так обращаться с собственной семьей — да и с кем угодно другим, если на то пошло. Должно быть, эти эмоции довольно ясно читались на моем лице, потому что Моника быстро отвела взгляд и испуганно зажмурилась. Она заговорила еще торопливее, словно пытаясь унять мою злость. Похоже, ей не впервой было пытаться унять чужую злость отчаянными словами.

— Он нашел Беккитов. У них были деньги. И он пообещал им, что если они ему помогут, он поможет им отомстить Джонни Марконе. За их дочь. Они ему доверились. Они давали ему столько денег, сколько он хотел.

Я вспомнил Беккитов с их вытянутыми, голодными лицами. Я вспомнил мертвые глаза миссис Беккит.

— Тогда он начал ритуалы. Церемонию. Он сказал, что ему нужна наша похоть, — глаза ее забегали из стороны в сторону, и ощущение того, что ее вот-вот стошнит, усилилось. — Это было не так уж и плохо. Он замыкал магический круг, а больше ничего такого и не было. Только плоть. Ну, это я переживу. От меня не убудет. Это вообще было все равно как бегство, — она потерла руку о штанину, словно пытаясь стереть с нее чего-то гадкое. — Но ему и этого было мало. Тогда он начал говорить с Дженнифер. Он знал, чем она занимается. И что она знакома с нужными людьми. И она, и Линда. Линда познакомила его с человеком Марконе. Не знаю, как его зовут, только Виктор пообещал ему чего-то такого, чего хватило, чтобы и он вошел в их круг.

— Ну, мне не нужно было участвовать с ними каждый раз. Мы с Дженни по очереди оставались с детьми. Виктор готовил зелье. Мы начали зарабатывать на этом. Некоторое время казалось, жизнь налаживается. До тех пор, пока я не начала слишком много думать, — Моника тяжело вздохнула. — Вот тогда Виктор начал меняться еще сильнее. Он призывал демонов. Я их видела. И он хотел больше власти. Он просто бредил ею. Это было ужасно, все равно как смотреть на голодающего зверя, вечно рыскающего в поисках пищи. И я заметила, как он начал… начал поглядывать на детей, мистер Дрезден. По тому, как он смотрел на них иногда, я поняла… — тут она, наконец, не выдержала и разревелась. — Господи. Мои дети. Мои дети…

Мне хотелось подойти к ней. Взять ее за руку, обнять за плечи, сказать, что все будет хорошо. Но теперь я знал ее. Я заглядывал ей в душу. Она бы от этого только завизжала. Боже мой, Гарри, подумал я. Неужели тебе мало той боли, которую ты уже причинил этой несчастной женщине?

Я порылся на полках и нашел чистый стакан, набрал в него холодной воды из-под крана и принес ей. Она выпрямилась и дрожащими руками взяла стакан. Потом сделала глоток и пролила воду на подбородок.

— Извините, — сказал я. А что еще я мог сказать ей?

Если она меня и услышала, она этого не показала. Она допила воду и продолжила рассказывать, словно ей не терпелось договорить все до конца, избавиться от скопившихся во рту горьких слов.

— Я хотела уйти от него. Я понимала, он придет в ярость, но не могла позволить, чтобы дети оставались с ним, таким. Я попыталась поговорить об этом с Дженни. И она взяла все в свои руки. Моя младшая сестренка решила меня защитить. Она пошла к Виктору и сказала, что если он меня не отпустит, она пойдет в полицию и к Джонни Марконе. Что она все им про него расскажет. А он… он…

— Он ее убил, — договорил я за нее. Черт. Для этого Виктору даже не нужно было волос Дженнифер Стентон. Ему вполне хватило бы любого из ее выделений. А уж с этими ритуальными оргиями, что они устраивали, он мог набрать их у бедной Дженнифер Стентон сколько угодно. Возможно, он даже заставил ее принести ему немного от Томми Томма. А может, Дженнифер с Томми были так близки, занимаясь любовью, что заклятие против одного из них убивало обоих.

— Он ее убил, — подтвердила Моника. Плечи ее бессильно поникли. — Вот тогда я обратилась к вам. Потому что я думала, вдруг вы сможете понять. Сможете сделать что-нибудь прежде, чем он сделает что-то с детьми. Прежде, чем он убьет кого-нибудь еще. А теперь и Линда мертва. И вы тоже скоро, мистер Дрезден. Вам его не остановить. Никому не остановить.

— Моника, — сказал я.

Она мотнула головой и сжалась маленьким беспомощным комочком.

— Уходите, — сказала она. — О Боже. Пожалуйста, уходите, мистер Дрезден. Я не хочу видеть, как он будет убивать еще и вас.

Сердце у меня в груди превратилось в комок холодного воска. Мне ужасно хотелось сказать ей, что все будет в порядке. Мне хотелось утереть ей слезы и сказать, что в мире не так уж все и плохо, что в нем есть еще радость, и свет, и счастье. Но я сомневаюсь, чтобы она меня услышала. Там, где она оказалась, не было ничего, кроме бесконечной, безнадежной тьмы, полной страха, боли и поражения.

Поэтому я сделал единственное, что мог. Я молча встал и вышел, оставив ее плакать. Как знать, возможно, это поможет ей начать выздоравливать.

Хотя мне это напоминало только звон стекла, выпадающего из разбитого окна.

Уже подойдя к двери на улицу, я краем глаза уловил какое-то движение слева. Из коридора молчаливым призраком выглядывала Дженни Селлз. Она смотрела на меня лучистыми зелеными глазами, такими же, как у матери, как у умершей тетки, с которой они были к тому же еще и тезками. Я остановился и повернулся к ней, уж не знаю, почему.

— Вы тот чародей, — тихо сказала она. — Вы Гарри Дрезден. Я видела как-то вашу фотографию в газете. В «Волхве».

Я кивнул.

Долгое мгновение она вглядывалась мне в лицо.

— Вы поможете маме?

Такой простой вопрос. Но как объяснишь ребенку, что все не так просто, что на некоторые вопросы нет простых ответов — или вообще никаких?

Я посмотрел в ее не по возрасту взрослые глаза и торопливо отвел взгляд. Я не хотел, чтобы она увидела, что я за человек, какими ведами занимаюсь. Она вполне могла без этого обойтись.

— Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь твоей маме.

Она кивнула.

— Вы обещаете?

Я пообещал.

Она обдумала это, не сводя с меня глаз. Потом кивнула.

— Мой папа раньше был хорошим, мистер Дрезден. Но я не думаю, что он таким остался, — лицо ее сделалось горьким-горьким, но это было искреннее, не наигранное выражение. — Вы его убьете?

Еще один простой вопрос.

— Мне этого не хотелось бы, — сказал я наконец. — Но он пытается убить меня. У меня может не оказаться другого выбора.

Она сглотнула и задрала подбородок.

— Я любила тетю Дженни, — сказала она, и глаза ее наполнились слезами. — Мама нам этого не говорила, а Билли слишком мал, чтобы догадаться, но я знаю, что случилось, — она повернулась, с большими грацией и достоинством, чем я ожидал от ее возраста, и шагнула из прихожей обратно в коридор. Потом задержалась и оглянулась на меня. — Я надеюсь, что вы из хороших людей, мистер Дрезден. Нам нужны хорошие люди, очень нужны. Я надеюсь, у вас все будет хорошо, — и закрыла за собой дверь.

Я ушел из этого дома в пригороде как мог быстро. Ноги сами несли меня по необычно тихому тротуару назад, к углу, на котором поджидало меня со включенным счетчиком такси.

Я сел в машину и попросил водителя подвезти меня к ближайшей телефонной будке. Машина тронулась, я закрыл глаза и заставил себя думать. Это оказалось нелегко — при той боли, что я испытывал. Может, я глуп или еще чего, но я терпеть не могу видеть, как люди вроде Моники или маленькой Дженни так страдают. В мире не должно быть такой боли, и каждый раз, когда я сталкиваюсь с ней, меня просто колбасит от злости. От злости и жалости. Даже не знаю, чего мне хочется в таких случаях больше, визжать или реветь. Мне хотелось молотить кулаками по лицу Виктора Селлза, и хотелось плюхнуться в кровать и с головой накрыться одеялом. Мне хотелось обнять Дженни Селлз и сказать ей, что все будет хорошо. И при всем этом страх не отпускал меня, обжигая изнутри. Виктор Селлз, повелитель теней и демонов, собирался убить меня с началом надвигающейся грозы.

— Думай, Гарри, — сказал я себе. — Думай же, черт тебя подери! — таксист удивленно покосился на меня в зеркало заднего вида.

Я скатал все свои эмоции, весь страх, всю злость в маленький тугой комок. Я не мог позволить, чтобы они ослепляли меня сейчас. Мне необходимы были ясность, направленность, устремленность. Мне необходим был план.

Мёрфи. Мёрфи могла бы помочь мне. Я мог бы навести ее на домик у озера и послать туда кавалерию. Они могли бы найти там целый склад «Третьего Глаза». Тогда они могли бы арестовать Виктора как любого другого наркодилера.

Но в этом плане виднелось слишком много явных прорех. Что, например, если Виктор держит запасы своего зелья не в доме? Или если он успеет уйти от полиции? Тогда под угрозой окажутся Моника и дети. Да ладно, что, если Мёрфи меня просто откажется слушать? Черт, судья вообще может не выписать ордера на арест, основываясь на словах человека, которого, возможно, тоже уже разыскивают. Еще хуже, полицейским бюрократам придется связываться с властями Лейк-Провиденс, тем более, что сегодня суббота — вряд ли это ускорит процесс. Они могут просто не успеть провернуть все вовремя, пока мне не вырвут сердце. Нет, на полицию я положиться не мог.

Случись это в другое время, когда бы я не находился под подозрением со стороны Белого Совета, я мог бы заложить Виктора Селлза ему — пусть их разбираются с этим делом сами. Они не слишком церемонятся с людьми, которые занимаются магией так, как Виктор Селлз: призывают демонов, убивают, изготовляют наркотики. Он, похоже, нарушил все Законы Магии. Да, Белый Совет не будет терять времени зря и пошлет кого-нибудь вроде Моргана, чтобы стереть Виктора с лица земли.

Но я и этого не мог сделать. Благодаря узколобости Моргана я сам находился под подозрением. Совет соберется на рассвете в понедельник. Кто-то из членов Совета, возможно, и выслушал бы меня, но сейчас-то они путешествовали по всему белу свету. У меня не было возможности связаться с кем-либо из симпатизировавших мне членов Совета, не было возможности просить о помощи. Собственно, у меня не хватало даже времени собрать своих обычных союзников.

Что получается, подытожил я. Придется справляться самому. В одиночку.

Мысль была отрезвляющая.

Мне предстояло сразиться с Виктором Селлзом, самым, пожалуй, сильным чародеем из всех, против которых мне доводилось выступать, к тому же на его территории — в доме у озера. Более того, мне предстояло сделать это, не нарушив при этом законов магии. Я не мог убить его с помощью магии — и все-таки мне необходимо было остановить его.

Вне зависимости от того, попытаюсь я одолеть его или нет, наиболее вероятным исходом станет моя смерть. Ну и черт с ним. Если мне и суждено погибнуть, это произойдет не тогда, когда я буду лежать, скуля и хныкая по поводу тщетности всего этого. Если Виктор Селлз хочет убрать Гарри Блекстоуна Копперфилда Дрездена, ему придется затолкать свою хренову магию прямо мне в глотку.

Это решение немного ободрило меня. По крайней мере, сейчас я знал, что делаю и куда мне идти. Все, что мне нужно, решил я — это огорошить Виктора чем-то, чего он никак не ожидает.

Теперь, когда я знал, кто он, я мог немного лучше разобраться в той магии, с которой столкнулся вчера у дома. Она отличалась силой и зловредностью, но не сложностью, да и управлялась так себе. Виктор оказался энергичным, сильным, прирожденным магом — но опыта ему не хватало. Подготовки у него вообще почти не было. Если бы только у меня имелось что-нибудь, принадлежащее ему — ну, например, волосы — я мог бы использовать их против него. Возможно, мне стоило бы поискать в ванной у Моники, хотя я сомневался, чтобы он был настолько уж беспечен. Любой, посвящающий свой досуг тому, как использовать подобные штуки против других людей, не может не прилагать почти параноидальных усилий к тому, чтобы никто не смог проделать того же самого с ним.

И тут меня осенило: да у меня же есть предмет, принадлежащий Виктору! У меня имелся его талисман со скорпионом; он лежал в ящике моего рабочего стола. И это было одно из его орудий, еще недавно находившееся близко от его тела. Можно сказать, вплотную. Я мог использовать его, чтобы установить связь с ним, чтобы попытаться обернуть его силу против него же самого. Этакий магический прием дзюдо — почти не двигая руками, никаких вопросов.

Значит, у меня, возможно, еще имелся шанс. Меня еще не прикончили — пока.

Таксист свернул к бензозаправке и притормозил у телефона-автомата. Я попросил его подождать минуту, вышел и порылся по карманах в поисках четвертака. Если уж выйдет так, что я не доживу до завтрашнего рассвета, я хотел быть уверенным в том, что и Виктора возьмут за задницу.

Я набрал рабочий номер Мёрфи.

В трубке погудело немного, потом, наконец, кто-то ответил. Связь была хреновой: треск, хрип — так что я едва разобрал, с кем говорю.

— Кабинет Мёрфи, Кармайкл на проводе.

— Кармайкл, — крикнул я в трубку. — Это Гарри Дрезден. Мне нужно поговорить с Мёрфи.

— Что? — рявкнул Кармайкл, и тут же голос его потонул в треске помех. Черт подери, ну почему эти проклятые телефоны съезжают с катушек в моем присутствии в самый неподходящий момент? — Говорите громче, не слышу! Мёрфи? Вам нужна Мёрфи? Кто говорит? Андерсон, ты?

— Это Гарри Дрезден! — прокричал я. — Мне нужно поговорить с Мёрфи!

— А? — донеслось до меня из трубки. — Энди, я тебя не слышу! Слышишь, Мёрфи отъехала. Взяла ордер и поехала в офис к Гарри Дрездену посмотреть, что там.

— Она… Что-о?! — удивился я.

— В офисе у Гарри Дрездена, — повторил Кармайкл. — Сказала, скоро вернется. Слушай, связь жуткая, попробуй перезвонить, — и он повесил трубку.

Дрожащими руками я поискал еще четвертак и набрал номер собственного офиса. Меньше всего мне нужна была сейчас Мёрфи, шарящая по ящикам и полкам моего кабинета. Мало ли чего из моих причиндалов она может ненароком привести в действие! А уж если она изымет скорпиона, приобщив его к вещественным доказательствам, мне хана. Я ни за что не успею объяснить ей этого. А уж встретившись со мной наедине, она наверняка отыграется за все и запрет в кутузку до понедельника. Если это случится, до утра мне не дожить.

В трубке послышалось два долгих гудка, потом Мёрфи сняла трубку. На этот раз, слава Богу, обошлось без помех.

— Офис Гарри Дрездена.

— Мёрф, — выдохнул я. — Слава Богу. Послушай, мне надо с тобой поговорить.

Я почти физически ощутил ее гнев.

— Слишком поздно, Гарри. Тебе стоило прийти ко мне с этим разговором сегодня утром, — я слышал, как она ходит по комнате. Потом она начала выдвигать ящики.

— Черт подрал, Мёрф, — раздраженно сказал я. — Я знаю, кто убийца. Послушай, держись подальше от моего стола. Это может быть опасно, — я думал, что лгу ей во спасение, но, едва произнеся это, сообразил, что это истинная правда. Я вспомнил, как мне почудилось движение, когда я рассматривал тот талисман. Возможно, это была вовсе не игра воображения.

— Опасно… — буркнула Мёрфи. Я слышал, как она роется в груде карандашей в моем верхнем ящике. Талисман, помнится, лежал во втором. — Я скажу тебе, что опасно. Опасно, Дрезден, пытаться дрючить меня. Я здесь не в игрушки играю. И я больше ни одному твоему слову не верю.

— Мёрфи, — произнес я, стараясь не повышать голоса, — ты должна поверить мне, хотя бы еще один раз. Не трогай ничего в моем столе. Прошу тебя.

Секунду в трубке царила тишина. Потом я услышал ее вдох. И выдох. Когда она снова заговорила, голос ее звучал сухо, твердо. Одним словом, профессионально.

— Почему, Дрезден? Что ты такого прячешь?

Я услышал, как она выдвигает средний ящик.

Послышался щелчок, сопровождаемый удивленным Мёрфиным ругательством. Трубка упала на пол. Я услышал выстрелы, оглушительно громкие в телефонной трубке, визг рикошетирующих пуль, потом вопль.

— Черт! — крикнул я в трубку. — Мёрфи! — я с размаху двинул трубкой по рычагу и бегом ринулся обратно в машину.

— Эй, приятель, — удивленно вылупился на меня таксист. — Где пожар?

Я захлопнул дверцу и торопливо назвал адрес своего офиса. Потом сунул ему все остававшиеся у меня наличные.

— Привезите меня туда пять минут назад.

При виде денег таксист еще сильнее вылупил глаза, потом пожал плечами.

— Психи, — вздохнул он. — И почему таксистам вечно достаются одни психи? — и сорвал машину с места, оставив за нами облачко дыма из-под шин.

Глава 22

Дом был заперт — суббота. Я сунул в замок свой ключ, торопливо повернул его и рывком выдернул ключ обратно. Подниматься на лифте я не рискнул, но по лестнице несся со всей скоростью, на какую еще был способен.

Пять этажей. На подъем у меня ушло меньше минуты, но я переживал из-за каждой секунды. Легкие мои горели, а во рту пересохло как в пустыне, когда я, наконец, ворвался на пятый этаж и ринулся по коридору к своему офису. В коридорах царили пустота, тишина, полумрак. Единственное, что их освещало сегодня — это указатели аварийных выходов. Передо мной метались, перекрещиваясь, длинные тени.

Дверь моего офиса оказалась приоткрыта. Я слышал, как поскрипывает, вращаясь, вентилятор у меня на потолке, и скрип этот мешался с моим свистящим дыханием. Верхний свет был выключен, но настольная лампа, должно быть, горела, поскольку от двери в коридор протянулась полоска золотого света. Я остановился на пороге. Мои руки тряслись так сильно, что я едва удерживал посох и жезл.

— Мёрфи? — окликнул я. — Мёрфи, ты меня слышишь? — голос отказывался повиноваться мне от волнения и нехватки воздуха.

Я закрыл глаза и прислушался. Мне показалось, я слышу две вещи.

Первое — это прерывистое дыхание со слабым стоном на выдохе. Мёрфи.

Второе — сухой, шуршащий звук.

В воздухе отчетливо пахло пороховым дымом.

Я стиснул зубы в приступе неожиданной злости. Эта мелкая тварь Виктора Селлза, чем бы это ни было, ранила моего друга. Черта с два я буду топтаться здесь, на пороге, позволяя ей разгуливать по моему офису.

Я распахнул дверь посохом и, выставив перед собой жезл, со словами власти, готовыми сорваться с языка, вступил в комнату.

Прямо перед дверью у меня стоит стол со стопками брошюр вроде «Настоящие ведьмы плавают не лучше других» или «Магия в двадцать первом веке». Некоторые из них написал я сам. Они предназначались любопытным — тем, кому просто хотелось узнать побольше о магии и ведьмах. Перед этим столом я замешкался немного, пригнувшись и нацелив под него жезл, но не увидел ничего особенного. Я встал и, продолжая держать жезл наготове, огляделся по сторонам.

Стена справа от двери уставлена шкафами с картотекой; там же стоят два мягких кресла для клиентов. Ящики шкафов были закрыты, но под одним из кресел вполне мог кто-то прятаться. Я скользнул налево, заглянул за дверь и прислонился плечом к стене, продолжая настороженно осматривать комнату.

Мой рабочий стол расположен в дальнем углу справа от входа. Мой офис занимает угловое помещение, поэтому окна у меня не по одной, а по двум наружным стенам. Занавески я держу всегда задернутыми. Вентилятор на потолке как всегда вращался, негромко поскрипывая с каждым оборотом.

Я продолжал напряженно шарить взглядом по комнате. Несмотря на душившую меня злость, я держал ее в узде и заставлял себя сохранять бдительность. Что бы ни случилось с Мёрфи, я не помогу ей, если позволю этому же произойти и со мной. Я перемещался по комнате медленно, осторожно, держа наготове жезл.

Мёрфины кроссовки высовывались из-за моего стола. Судя по их положению, она лежала на боку, но остальной части ее тела я не видел. Я переместился еще на несколько шагов, к середине задней стены, нацелив жезл как пистолет за стол.

Мёрфи и правда лежала за ним. Волосы ее в беспорядке разметались по полу; глаза были открыты, но смотрели пустым, невидящим взглядом. На ней были джинсы, блузка на пуговицах и бархатный пиджак. На левом плече темнело кровавое пятно. Пистолет лежал на полу в паре футов от нее. Сердце мое тревожно замерло в груди. Я услышал, как она чуть вздохнула и снова застонала.

— Мёрфи, — позвал я. — Мёрфи! — повторил еще раз, громче.

Она чуть пошевелилась — значит, она меня слышала.

— Спокойно, спокойно, — сказал я ей. — Не шевелись. Сейчас попробую тебе помочь.

Я медленно опустился рядом с ней на колени, продолжая настороженно оглядываться, но не видел ничего такого. Я положил посох на пол и пощупал ей горло. Пульс ее бился учащенно. Крови для серьезного ранения было немного, но даже под пиджаком было заметно, как сильно распухло у нее плечо.

— Гарри? — прошептала Мёрфи. — Это ты?

— Это я, Мёрф, — отозвался я, откладывая жезл и медленно протягивая руку к телефонной трубке. Средний ящик стола, где лежал талисман-скорпион, был выдвинут и пуст. — Держись, старина. Сейчас вызову «скорую», они тебе помогут.

— Ушам своим не верю. Ублюдок проклятый, — прохрипела Мёрфи. — Это ты меня подставил.

Я снял трубку и набрал 911.

— Ш-ш-ш, Мёрф. Тебя отравили. Тебе нужна помощь, и быстро.

Оператор службы спасения сняла трубку после третьего же гудка. Я продиктовал ей свои имя и адрес и попросил прислать «скорую» с набором медикаментов для борьбы с ядом, а она попросила меня не вешать трубку. Мне некогда было ждать продолжения разговора. Какая бы тварь ни сделала это с Мёрфи, она все еще оставалась где-то здесь, рядом. Мне нужно было разделаться с ней, а потом отыскать Викторов талисман, чтобы иметь возможность использовать против него, когда я доберусь до домика у озера.

Мёрфи снова пошевелилась, а потом я ощутил на запястье что-то холодное и жесткое и услышал стальное «Клац!». Я удивленно зажмурился, потом посмотрел на нее. Упрямо стиснув губы, Мёрфи застегивала второй наручник у себя на запястье.

— Ты арестован, — прохрипела она. — Сукин сын. Только подожди первого допроса. Свободы тебе не видать как своих ушей.

Я оглушенно уставился на нее.

— Мёрф, — пробормотал я. — Боже мой. Ты не понимаешь, что делаешь.

— Черта с два не понимаю, — сказала она, скривив губу в подобии обычной улыбки. Она повернула голову, поморщилась от боли и, нахмурившись, посмотрела на меня. — Тебе стоило поговорить со мной еще утром. Попался, Дрезден, — она осеклась, задохнувшись от боли, но все же добавила: — Извращенец чертов.

— Сама сучка упрямая, — секунду-другую мне было мучительно больно из-за ее упреков, потом я тряхнул головой. — Надо вытаскивать тебя отсюда, пока эта гадина не вернулась, — я сделал шагвперед и приготовился наклониться, чтобы поднять ее.

Именно это мгновение выбрал скорпион, чтобы броситься на меня из-под стола. Только теперь это была уже не козявка, которую я мог раздавить ногтем. Он вырос до размеров крупного терьера. Коричневый, отсвечивающий матовым блеском, он двигался так быстро, что я едва успел заметить его.

Я отшатнулся назад, и смертоносный хвост его метнулся мне прямо в лицо. Жало не достало до моего глаза какой-то микроскопической доли дюйма. Что-то холодное и мокрое брызнуло мне на щеку, и кожу тут же начало щипать. Вот гад.

Отшатнувшись от этой твари, я ненароком дернул ногой и ухитрился при этом отпихнуть ею свои жезл и посох. В отчаянии я рванулся за ними. Чертовы Мёрфины наручники остановили меня на полпути, и мы хором охнули от боли, когда металл врезался нам в запястья. Я все же дотянулся до жезла и уже ощутил было под пальцами его округлую деревянную поверхность, когда снова услышал этот противный шорох, и скорпион бросился на меня сзади. Жезл выскользнул у меня из пальцев и укатился еще дальше, вне пределов моей досягаемости.

Времени для заклинаний у меня не было. Я успел только схватить выдвинутый ящик стола, выдернуть его из тумбочки и сунуть между собой и скорпионом. Послышался свист рассекаемого воздуха, сопровождаемый треском дерева. Жало пробило фанерное дно ящика и застряло в нем. Похожая на рачью клешня вынырнула из-под ящика и впилась мне в ногу.

Я заорал и отшвырнул ящик в сторону. Застрявший в нем скорпион отлетел вместе с ним, и оба грохнулись на пол в нескольких футах от меня.

— Это тебе не поможет, Дрезден, — заплетающимся языком пробормотала Мёрфи. Должно быть, сознание ее помутилось от яда настолько, что она не понимала, что происходит. — Ты попался. И не дергайся. Я выбью-таки из тебя ответы.

— Знаешь, Мёрф, — прохрипел я, — порой ты делаешь ситуацию сложнее, чем ей полагалось быть. Тебе никто этого не говорил прежде? — я нагнулся к ней и свободной от наручника рукой охватил ее подмышками, тогда как вторая, правая, оставалась скованной цепью с ее левой.

— Мои бывшие мужья, — со стоном призналась она. Я поднатужился, оторвал ее от пола и заковылял к выходу. Я ощущал кровь на ноге в том месте, где в нее впивался скорпион. — Что происходит? — в голосе ее звучали страх и замешательство. — Гарри, я ничего не вижу.

Черт. Яд действовал на нее все сильнее. Яд обыкновенного бурого скорпиона, которого можно встретить почти по всем Штатам, ненамного сильнее, чем, скажем у шмеля. И то верно, шмели размером с комнатную собаку встречаются довольно редко. К тому же Мёрфи отличалась миниатюрной фигурой. Если в кровь ее попала большая доза яда, дела ее были плохи. Она нуждалась в медицинской помощи, причем немедленной.

Будь мои руки свободными, я бы подобрал свои посох с жезлом и показал бы скорпиону, кто хозяин в этой комнате, но, скованный с Мёрфи, я не хотел испытывать судьбу. Даже если бы мне и удалось не подпустить эту гадину к себе, она могла прыгнуть на Мёрфи, ужалить ее еще раз — и это означало бы для нее конец. Шарить по ее карманам в поисках ключей, другой рукой удерживая ее на весу, было неудобно, да и некогда: все равно, не буду же я пробовать по одному все ключи. Я мог бы попробовать освободиться от наручников с помощью какого-нибудь заклинания, но при этом с большой долей вероятности погиб бы от разлетающихся осколков. О том, чтобы сложить какое-нибудь заклятье, способное унести меня отсюда, в отсутствие Боба не было и речи. Черт подрал, папа, подумал я, ну почему ты при жизни не успел научить меня какому-нибудь завалящему способу освобождаться от наручников?

— Гарри? — хрипло повторила Мёрфи. — Что происходит? Я ничего не вижу.

Я промолчал и потащил Мёрфи к двери. За спиной слышались лихорадочные хруст и шуршание. Я оглянулся через плечо. Скорпион так и не сумел пока выдернуть жала из ящика, но торопливо раздирал его в щепки ногами и клешнями.

Я сглотнул, повернулся и потащил Мёрфи дальше — через дверь, по коридору. Я даже ухитрился пяткой захлопнуть дверь офиса. Ноги Мёрфи ее, можно сказать, не держали, а разница в росте чертовски мешала мне тащить ее.

Напрягая последние силы, я доковылял до конца коридора. Дверь справа от меня вела на лестницу; слева находился лифт.

Мгновение я, задыхаясь, думал, стараясь не обращать внимания на доносившийся от моей двери треск раздираемого дерева. Мёрфи привалилась ко мне. Говорить она уже не могла, и я даже не знал наверняка, дышит ли она еще, или нет. Нет, по лестнице мне ее не спустить. Сил совсем не осталось, ни у нее, ни у меня. До приезда «скорой» оставались считанные минуты, и если я к этому времени не спущу ее на улицу, ее с таким же успехом можно оставить умирать на полу в офисе.

Я поморщился. Терпеть не могу лифтов. Однако я нажал кнопку и принялся ждать. Табло над дверью принялось отсчитывать этажи с первого по пятый.

Доносившийся со стороны моего офиса треск стих, и что-то с разбегу ударило в дверь, едва не сорвав ее с петель.

— Блин-тарарам, Гарри, — произнес я вслух и покосился на табло. Двойка. Пауза длиной лет этак в триста. Тройка. — Да быстрее ты! — зарычал я и надавил на кнопку с удесятеренной силой.

Тут я вспомнил про браслет из щитов на моем левом запястье. Я попытался сосредоточиться на нем, но не смог, поскольку левой рукой я держал Мёрфи. Поэтому я как мог осторожно уложил ее на пол, поднял левую руку и пристально посмотрел на браслет.

Нижняя треть двери моего офиса разлетелась в щепки, и коричневое тело скорпиона вынеслось в коридор и врезалось в противоположную стену. Теперь он был заметно крупнее. Эта чертова тварь росла. С потрясающей, наводящей ужас ловкостью скорпион оттолкнулся от стены, повернулся в мою сторону и со скоростью бегущего человека ринулся ко мне по коридору. Ноги его неприятно стучали по плиточному полу. Вытянув вперед клешни, взмахнув жалом, он прыгнул на меня. Я сосредоточил всю свою волю на браслете, и он замкнул защитное поле за долю мгновения до того, как скорпион обрушился на меня.

Я все-таки успел. Невидимый щит из сгустившегося воздуха встретил скорпиона на расстоянии вытянутой руки от меня и отшвырнул назад. Скорпион упал на спину и несколько секунд лежал, молотя по воздуху ногами и размахивая клешнями.

За моей спиной звякнул звонок, и двери лифта неторопливо раздвинулись в стороны.

Не церемонясь, я подхватил Мёрфи под руку и втащил за собой в кабину лифта, на ходу нажав кнопку первого этажа. Позади нас, в коридоре, скорпион оттолкнулся хвостом, перевернулся на ноги, сориентировался в пространстве и ринулся ко мне. Времени замкнуть щит у меня не было. Я вскрикнул.

Двери лифта захлопнулись прямо перед ним. Послышался громкий удар, и лифт содрогнулся, с такой силой чертов скорпион врезался в них.

Кабина двинулась вниз, и я попытался перевести дух. Что же это, черт подери, за тварь такая?

Одно было ясно: никакое это не насекомое. Для этого оно двигалось слишком быстро и действовало чертовски осознанно. Оно подкараулило меня, сидя в засаде, дождалось, пока я отложу свое оружие в сторону, и только потом напало. Судя по всему, эту штуку создавали с помощью магии — маленькой, но способной впитывать энергию для роста. Этакая членистоногая вариация на тему Франкенштейнова монстра. Не настоящее живое существо, всего лишь голем, робот, запрограммированная штуковина. Должно быть, Виктор догадался, куда попал его талисман, и послал ему заклятье, заставляющего того нападать на каждого встречного. Вот чертов псих. Мёрфи напоролась прямо на эту его штуку.

Она продолжала расти и набираться сил и яда. Вынести Мёрфи в безопасное место было теперь уже недостаточно. Мне необходимо было изыскать способ разделаться со скорпионом. Мне этого отчаянно не хотелось, но, боюсь, никого другого, способного на это, в этих краях не имелось. Эта тварюга представляла собой слишком большую угрозу. Что, если она не перестанет расти? Нет, ее нужно убить, пока с ней еще можно справиться.

Цифры на табло кабины, подмигивая, сменяли одна другую. Четыре… три… два… Тут лифт дернулся и остановился. Свет в кабине мигнул и погас.

— Ох, блин, — выдохнул я. — Только не сейчас. Не сейчас! — лифты меня тоже не любят. Я нажал на все кнопки подряд, но ничего не произошло, только из-под панели выплыло облачко дыма, после чего лампочки в кнопках погасли, оставив меня в полной темноте. Аварийное освещение включилось на секунду-другую, послышался хлопок замыкания, и оно тоже погасло. Мы с Мёрфи остались в темной кабине.

Где-то наверху, в лифтовой шахте послышался скрип железа. Я поднял взгляд на невидимый потолок кабины.

— Ты надо мной смеешься, — пробормотал я.

Послышались треск, лязг, и что-то размером и весом с небольшую гориллу приземлилось на кабину сверху. Последовала секундная пауза, потом что-то принялось оглушительно громко раздирать обшивку.

— Ты надо мной смеешься! — крикнул я уже громко. Но скорпион и в мыслях не держал смеяться. Он продирался к нам через крышу кабины. Металл скрипел и визжал под его клешнями. В темноте в мои незрячие глаза сыпалась невидимая пыль. Мы были все равно что сардины в банке, ожидающие, пока ее откроют, чтобы съесть их. Мне в голову пришло, что если эта тварь ужалит меня сейчас, яда даже не потребуется: я истеку кровью прежде, чем он начнет действовать.

— Думай, Гарри! — крикнул я сам себе. — Думай, думай, думай, черт подери! — я сидел взаперти в застрявшем лифте, скованный наручниками с потерявшим сознание, умирающим от яда другом, в то время как волшебный скорпион размером с французскую машину… как там ее?.. ах, да, «Ситроен»… пытается пробиться ко мне, чтобы разорвать на части. У меня при себе не было ни жезла, ни посоха. Все другие приспособления, которые я брал с собой в «Версити», исчерпали свою силу, а браслет со щитами только оттянул бы неизбежное.

Длинная полоса металла оторвалась от потолка, пропустив в кабину немного света, и в образовавшееся отверстие я увидел брюхо скорпиона. Тот запустил в щель клешню и принялся отрывать от потолка новые куски.

Мне нужно было раздавить эту гадину, пока она была размером с жука. Мне нужно было тогда снять башмак и раздавить ее на фиг прямо на столе. Сердце мое замерло, когда она просунула в дырку клешню — она спустилась на добрую треть высоты кабины. Потом, словно передумав, скорпион снова принялся расширять отверстие.

Я стиснул зубы и принялся по крупицам собирать всю остававшуюся у меня еще энергию. Я знал, что это лишено смысла. Я мог нацелить на эту чертову тварь огонь, но при этом он бы расплавил металл, на котором та сидела, и тот стек бы на нас, или мы просто задохнулись бы заживо в узкой лифтовой шахте. Но, видит Бог, я не собирался этой гадине добраться до меня просто так. Может, если повезет, мне удалось бы перехватить ее в последнем прыжке, причинив минимальный ущерб окружению. Это, кстати, довольно частая проблема: не переборщить с заклинанием. Именно с этим помогали справиться жезл и посох: они помогали мне сфокусировать магическую энергию, придавали моим заклятьям хирургическую точность. Лишившись их, я сильно смахивал на солдата-смертника, увешанного гранатами и готового выдернуть чеку.

И тут меня осенило. Мои мысли были направлены не в нужном направлении.

Я оторвал взгляд от потолка кабины, опустил его вниз и крепко прижался руками к полу. Мне на голову сыпались щепки и еще какие-то ошметки; треск и щелканье клешней сделались громче. Я собрал всю свою энергию и направил ее в ладони. Под кабиной, в лифтовой шахте, не было ничего, кроме воздуха, и именно к этой стихии я обратился сейчас: не к огню, но к воздуху.

Это было совсем простое заклятье, я прибегал к нему сотни раз — так я, во всяком случае, старался себя убедить. Это не сложнее, чем заставить посох прыгать мне в руки. Ну, разве что… чуть сильнее.

— Vento servitas! — крикнул я, вложив в заклинание все свои силы, всю свою злость, весь свой страх.

И, откликаясь на мой призыв, под полом лифта зародился и окреп ветер, мощная колонна воздуха, которая исполинской рукой схватила кабину и швырнула ее вверх по темной лифтовой шахте. Тормоза отчаянно взвизгнули, разбросали снопы искр и разлетелись на куски, часть которых провалилась в проделанную скорпионом дыру и упала на пол кабины рядом со мной. Ускорение с силой придавило меня к полу. Кабина со свистом продолжала набирать скорость.

Черт, я не хотел столько ветра, подумал я, молясь о том, чтобы мое усердие не убило нас с Мёрфи.

Лифт несся все выше и выше, а лицо мое вытягивалось все сильнее. Дом, в котором находится мой офис, имеет в высоту двенадцать этажей. Мы начали разгон со второго, так что, принимая высоту этажа равной примерно девяти футам, мы получим почти сто футов до чердака.

Кабина одолела это расстояние за каких-то пять-шесть ударов моего сердца — это при моем-то учащенном пульсе. Она снесла стопоры на верхнем конце направляющих и кувалдой ударила в перекрытие шахты. Удар раздавил скорпиона о бетон — послышался хруст хитинового панциря, и от него осталось бесформенная коричневая клякса. Бесцветная жижа — эктоплазма тела, построенного с помощью магии — брызнула сквозь изорванный потолок внутрь кабины.

Одновременно с этим нас с Мёрфи швырнуло вверх, так что мы встретились с останками скорпиона где-то на полпути к потолку. Я все время прикрывал Мёрфи, стараясь оказаться между ней и потолком. В результате я впечатался в него спиной с такой силой, что из глаз посыпались искры. Впрочем, все мои старания уберечь Мёрфи от ушибов пошли псу под хвост, потому как мы незамедлительно рухнули обратно на пол, и Мёрфи только слабо застонала, когда я приземлился на нее сверху.

Мгновение я лежал, оглушенный. Скорпион был мертв. Я убил его, раздавив между кабиной лифта и перекрытием шахты. Вот только нам с Мёрфи пришлось вымокнуть в его потрохах. Ерунда, главное, против всех шансов мне удалось-таки спасти наши жизни.

И все же меня не оставляло неприятное ощущение того, что я забыл какую-то деталь.

Лифт негромко скрипнул, содрогнулся и заскользил по направляющим вниз — мощная, но недолговечная колонна воздуха, вознесшая его на эту высоту, исчезла. Мы падали тем же путем, каким попали сюда, и я заподозрил, что внизу нам придется ненамного приятнее, чем скорпиону здесь, наверху.

Вот теперь пришло время браслета. Не теряя ни мгновения, я сграбастал Мёрфи, прижав ее к себе, и принялся строить вокруг нас щит. Думаю, на все про все у меня оставалось не больше двух секунд. Я не мог делать защитный шар слишком прочным, ибо в таком случае мы разбились бы об его внутреннюю поверхность с таким же успехом, как о пол лифта. Я должен был придать ему максимум эластичности, чтобы он поглотил чудовищную энергию удара при падении со стофутовой высоты.

Было темно, и времени у меня оставалось в обрез. Мы с Мёрфи зависли в невесомости где-то посреди кабины, и я лихорадочно заполнял пространство между нами и полом слой за слоем магической оболочки из слипшихся друг с другом молекул воздуха. Ощущение было такое, будто меня вдруг закатали как арахис в упаковочный поролон.

Мы падали все быстрее и быстрее. Я кожей ощущал надвигающееся дно шахты. Последовал оглушительный грохот, и я изо всех сил сжался внутри своего шара.

Когда я снова открыл глаза, я сидел на покореженном полу разбитой кабины, сжимая в руках лежавшую без сознания Мёрфи. Дверь шахты сдавленно тренькнула и со скрипом отворилась.

В дверном проеме стояли и ошарашенно смотрели на нас двое медиков с аварийными аптечками в руках. Должно быть, зрелище им открылось хоть куда, поскольку челюсти их отклячились аж до колен. В воздухе клубилась пыль.

Я был жив.

Я оглушенно моргал, глядя на все это. Я был жив. Я опустил взгляд на себя, на свои руки-ноги, и все оказалось на своих местах. Только тогда я позволил себе откинуть голову и разразиться ликующим смехом — хриплым, диким, полным первобытной радости.

— На-кось, выкуси, Виктор Тень! — кричал я. — Ха! Ха! Ну, давай же, стреляй! Вот возьму свой посох и вколочу тебе в глотку!

Я продолжал хохотать и кричать чего-то, когда ребята из «скорой» подхватили нас с Мёрфи и помогли добраться до машины. Вопросов они не задавали: похоже, они так и не оправились еще от потрясения. Впрочем, на меня они смотрели с опаской, а то, как они при этом переглядывались, заставило меня заподозрить, что они накачают меня снотворным при первом же удобном случае.

— Я круче всех! — возглашал я. Количество адреналина, выброшенного в мою кровь, вряд ли намного уступало по объему Колорадо-ривер. Я потряс в воздухе кулаком и заметил, что от браслета из серебряных щитов осталась только почерневшая полоска спекшегося, исковерканного металла. Ну и что? — Я мачо! Эй, тень долбаная, поцелуй себя в…

Парни из «скорой» вывели меня на улицу. Под дождь. Мокрые капли на лице отрезвили меня быстрее любого другого средства. Я вдруг сообразил, что на руке моей все еще наручник, что я так и не раздобыл Викторова талисмана, чтобы использовать против него. Виктор так и находился там, далеко от меня, в доме у озера, и мои волосы как были у него, так и остались, так что никто не мешал ему вырвать мое сердце при первой возможности, как только гроза сообщит ему необходимую для этого энергию.

Я был жив, и Мёрфи тоже — пока, во всяком случае — но торжествовал я явно преждевременно. Мне все еще нечего было праздновать. Я запрокинул лицо к небу.

Где-то совсем близко зарокотал гром. В клубившихся надо мной тучах вспыхивали молнии, окрашивая небо призрачными цветами.

Пришла гроза.

Глава 23

Капли колотили по земле вокруг меня — большие, смачные, какие бывают только весной. Воздух сгустился и потеплел, даже несмотря на идущий дождь. Мне ничего не оставалось, как думать — думать быстро, шевелить мозгами, сохранять спокойствие и при этом не терять ни секунды. Мёрфины наручники продолжали сковывать наши с ней запястья. Оба мы были с головы до ног покрыты пылью, налипшей на вонючую жижу — эктоплазму, вызванную силой заклинания откуда-то из потустороннего мира. Впрочем, это меня не волновало: еще несколько минут, и эктоплазма должна была бесследно исчезнуть, вернувшись туда, откуда взялась. Сейчас же эта липкая дрянь не столько мешала, сколько раздражала.

Впрочем, ее еще можно было использовать с пользой для себя.

Мои лапищи были, конечно, слишком здоровы. Зато руки Мёрфи были, как и положено миниатюрной женщине, маленькими и изящными, если не считать мозолей от постоянных занятий стрельбой и боевыми искусствами. Услышь она эти мои мысли (и сохраняй она при этом сознание и способность двигаться), она наверняка съездила бы мне по зубам за шовинистически-свинский склад ума.

Один из медиков разговаривал по рации, другой стоял рядом с Мёрфи, поддерживая ее за плечи. Другого шанса мне могло и не представиться. Я склонился над Мёрфи и попытался спрятать то, что делаю, под полами своей темной ветровки. Я сжал ее ладонь, сложив ее вялые, скользкие пальцы вместе, и потянул стальной браслет наручника с ее запястья.

Я все-таки ободрал ей руку — она даже застонала — но зато я успел снять наручник до того, как мы с медиком усадили ее на бордюрный камень рядом с машиной «скорой помощи». Второй медик бросился к машине, распахнул задние двери и полез внутрь искать чего-то. В отдалении уже слышались сирены: похоже, сюда спешили и полиция, и пожарные.

Черт, все не слава Богу, когда в деле замешан я.

— Она отравлена, — сказал я медику. — Рана где-то на правом плече или предплечье. Проверьте содержание скорпионового яда в крови — доза была очень большой. Наверняка где-нибудь имеется противоядие. Ей нужно переливание и…

— Приятель, — раздраженно перебил меня парень в зеленом комбинезоне. — Я свою работу знаю. Что, черт возьми, у вас там случилось?

— И не спрашивайте, — буркнул я, оглядываясь на здание. Дождь понемногу усиливался. Может, я уже опоздал? Может, мне не успеть к дому у озера живым?

— У вас кровь идет, — сообщил мне медик, не поднимая при этом взгляда с Мёрфи. Я посмотрел на ногу. Забавно: я даже не ощущал особой боли до тех пор, пока не увидел рану и не вспомнил, откуда она. Чертова скорпионова клешня вспорола мне икру, разорвав штанину моих тренировочных штанов дюймов на шесть и оставив соответствующую же рваную рану под ними.

— Сядьте, — посоветовал мне медик. — Я займусь вами через секунду-другую, — он выразительно сморщил нос. — В каком это дерьме таком вонючем вы оба измазались?

Я провел рукой по мокрым волосам, отбросив их с лица. Вернулся второй медик; он тащил бегом носилки и кислородный баллон. Оба занялись Мёрфи. Лицо ее утратило естественный цвет: часть сделалась белой как мел; другая покраснела как рак. Она обмякла как размокший доллар, только время от времени по мускулам ее пробегала судорога, и тогда, судя по лицу, ее терзала резкая боль.

Это моя вина в том, что она оказалась там. Это мое решение утаивать от нее информацию заставило ее перейти к активным действиям и обыскать мой офис. Держи я себя более открыто, более честно, она бы не лежала сейчас, умирающая, передо мной. Я не хотел уходить от нее. Я не хотел снова поворачиваться к ней спиной и оставлять ее одну.

Но именно так я и сделал. Прежде, чем прибыло подкрепление; прежде, чем полиция принялась задавать вопросы, прежде, чем бригада «скорой» начала искать меня и давать мое описание полиции, я повернулся и зашагал прочь.

Я ненавидел каждый свой шаг, уводящий меня от Мёрфи. Я ненавидел себя за то, что ухожу, так и не узнав, есть ли у нее шанс пережить укол такого скорпиона. Я ненавидел себя за то, что позволил всяким там демонам, огромным членистоногим и собственной дурости погромить свои офис и квартиру. Стоило мне закрыть глаза, и я видел изуродованные, залитые кровью тела Дженнифер Стентон, Томми Томма, и Линды Рэндалл, и вид этот мне тоже был ненавистен. Я ненавидел омерзительную пустоту от страха, когда я представлял себя самого с такой же рваной дырой в груди.

Но больше всего я ненавидел того, кто отвечал за все это. Виктора Селлза. Виктора, собиравшегося убить меня, как только разразится гроза. Я мог погибнуть уже в ближайшие пять минут.

А ведь нет, не мог! Я немного ободрился, обдумав эту проблему чуть спокойнее и посмотрев на тучи. Гроза пришла с запада и даже не успела еще захватить весь город. Она двигалась неспешно; такие грозы могут часами колошматить по одному и тому же месту. Загородный дом Селлза находился на востоке, милях в тридцати или сорока отсюда по прямой. Я мог успеть туда раньше грозы, если поспешу. И если мне удастся раздобыть машину. Да, я мог успеть еще в Лейк-Провиденс и померяться силами с Виктором в открытом бою.

Мои жезл и посох остались в офисе, там, куда они закатились при нападении скорпиона. Я мог бы попробовать заполучить их, не заходя в дом, заговорив ветер, но в моем нынешнем состоянии я мог запросто сдуть при этом весь фасад. Мне как-то не слишком улыбалось оказаться погребенным под грудой стекла и кирпича. Мой защитный браслет тоже погиб, испепеленный силой удара при падении лифта.

Что ж, на шее у меня висел еще последний талисман — пентаграмма моей матери, символ порядка, служившего основой основ Белой Магии. За мной еще сохранялось преимущество: годы обучения. Я все еще превосходил его опытом. Я все еще хранил веру.

Но этим, пожалуй, и исчерпывался мой арсенал. Я устал, я был ранен, за этот день я столько раз прибегал уже к помощи магии, сколько иному чародею и за неделю не доводится. Я находился на пределе своих сил — как физических, так и духовных. Впрочем, я почти не обращал на это внимания.

Боль в ноге не делала меня слабее, не отвлекала меня. Скорее наоборот, она подогревала мои мысли, обостряла концентрацию, добавляла злости и ненависти, придавая этим эмоциям крепость закаленной стали. Я ощущал это жжение и перекачивал его в котел своего всепоглощающего гнева.

Виктор-Тень должен был заплатить за все то, что он сделал с теми людьми, со мной и моими друзьями. Черт подрал, я не собирался подыхать, не встретившись с ним лицом к лицу, не показав ему, что может сделать настоящий чародей.

От моего офиса до «МакЭннелли» всего несколько минут ходьбы. Я ворвался в дверь ураганом длинных ног, дождя, ветра, развевающейся куртки и злобных глаз.

Заведение было набито битком. Свободных мест за всеми тринадцатью столами не осталось ни одного; люди сидели на всех тринадцати стульях у стойки, стояли, прислонясь ко всем тринадцати колоннам. В воздухе густой пеленой смога висел трубочный дым, который лениво месили закопченные лопасти вентиляторов под потолком. В помещении царил полумрак. Свечи горели на столах и по стенам, да еще в окна пробивалось немного серого грозового света. Освещение придавало резным украшениям на колоннах неясные, мистические очертания, мечущиеся тени почти оживляли их. Мак выложил на столы все свои шахматные доски, но мне казалось, что и игроки, и зрители только пытались отвлечься от других, тревожных мыслей.

Все повернулись к двери, когда я вошел и спустился по ступенькам, оставляя за собой на полу капли воды и — немного — крови. В комнате воцарилась тишина.

Тут собрались неудачники нашего чародейского цеха. Маги, которым не хватило талантов, или мотивации, или силы, чтобы стать настоящими чародеями. Недостаточно одаренные люди, которые знали себе цену и пытались добиться хотя бы того немногого, на что были способны. Дилетанты, знахари, хилеры, мелкие ведьмы, прыщавые юнцы, только-только открывающие в себе новые способности и не знающие, что с ним делать. Мужчины и женщины, молодые и пожилые, с лицами, безразличными, озабоченными или испуганными — все собрались сегодня здесь. Я знал их всех, кого-то по имени, других — только в лицо.

Я окинул помещение взглядом. Все, на кого падал мой взгляд, опускали глаза, но мне и не нужно было заглядывать им в душу, чтобы понять, в чем дело. По нашему магическому сообществу уже прошел слух. На мне уже стояла черная метка, и все знали об этом. Все знали, что разразился конфликт между белым и черным магами, и все как один поспешили сюда, под надежный и приветливый кров «МакЭннелли». Поспешили укрыться здесь, пока все не образуется.

Впрочем, мне это убежища не обещало. «МакЭннелли» мог защитить меня от точно наведенного заклятья не лучше, чем зонтик — от авиабомб. Я не мог бежать от того, что задумал сделать со мной Виктор — разве что рискнуть и искать убежища в Небывальщине — а это могло оказаться еще опаснее, чем просто ждать своей участи в «МакЭнелли».

С минуту я молча стоял у входа. Эти люди были моими, можно сказать, коллегами, даже друзьями, но попросить их не бросать меня в беде я не мог. Кем бы там ни возомнил себя Виктор, он обладал силой настоящего чародея, и любого из этих людей он мог раздавить с той же легкостью, с какой башмак давит таракана. Они бы не справились с делом такого рода.

— Мак, — произнес я наконец. В наступившей тишине слова мои падали с силой кузнечного молота. — Одолжишь мне машину?

Мак даже не оторвался от протирания барной стойки чистой белой тряпкой. Впрочем, он не прекращал этого занятия и тогда, когда все кругом затихли. Как не прекратил его, выудив одной рукой из кармана ключи и перебросив мне. Я поймал их в воздухе.

— Спасибо, Мак, — сказал я.

— Умгум, — буркнул Мак. Он посмотрел на меня, потом перевел взгляд куда-то за мою спину. Я расценил этот жест как предостережение и повернулся.

Блеснула молния. В дверях, на верхней ступеньке стоял темным силуэтом на фоне серого неба Морган. Он спустился ко мне, и следом за ним в дверь ворвался раскат грома. Дождь не внес почти никаких изменений в его седеющую шевелюру, только рыцарский хвост на макушке завился причудливыми кудряшками. Под темным плащом угадывался эфес меча, на котором покоилась его мускулистая, покрытая шрамами рука.

— Гарри Дрезден, — произнес он. — Я, наконец, все понял. Использовать грозу для убийства этих несчастных было опасно до безумия, но ты как раз из тех амбициозных дураков, что способны даже на такое, — он угрожающе выдвинул подбородок. — Сядь, — он кивнул в сторону ближайшего стола. Людей, сидевших за ним, мгновенно как ветром сдуло. — Мы с тобой оба останемся здесь. И уж я прослежу, чтобы ты не использовал эти свои штучки с грозой против кого угодно. Я прослежу, чтобы ты не проворачивал ни одного из своих трусливых трюков до тех пор, пока Совет не решит твою участь, — серые глаза его горели угрюмой решительностью.

Я уставился на него. Я сдержал злость, сдержал слова, которые готов был бросить ему, заклятье, которое могло бы убрать его с моей дороги. Я говорил как мог спокойнее:

— Морган, я знаю, кто убил их. И я следующий в его списке. Если я не доберусь до него и не остановлю его, я погибну.

Взгляд его окреп, и в нем заиграл фанатичный отблеск.

— Сядь, — коротко, словно выстрелил, бросил он. Рука его как бы невзначай вытащила на пару дюймов меч из ножен.

Я ссутулил плечи. Я повернулся к столу. На мгновение я оперся на спинку одного из стульев, дав короткий передых раненой ноге, потом чуть выдвинул стул из-за стола.

Потом я резко распрямился, держа стул за спинку, описал им в воздухе полукруг и с размаху врезал им Моргану по животу. Тот попытался отпрянуть, но я застал его врасплох, и удар вышел что надо: смачный и точный — особенно с учетом того, что стул, как и все у Мака, был сделан на совесть, с лошадиным запасом прочности.

Когда в кино кого-то с размаху бьют стулом, стул обыкновенно разлетается в щепки — так, конечно, зрелищнее. В реальной жизни ломается не стул, а тот, кого им ударили.

Морган сложился пополам и упал на колено, опершись о пол рукой. Я не стал ждать, пока он придет в себя. Вместо этого, как только стул отскочил от его ребер, я, воспользовавшись его инерцией, описал им в воздухе полный круг в противоположном направлении и опустил его Моргану на спину. Удар сунул его физиономией в пол; он распластался и лежал, не шевелясь.

Я поставил стул на место и огляделся по сторонам. Все смотрели на меня, изрядно побледнев. Они знали, кто такой Морган, и какое отношение он имеет ко мне. Они знали про Совет и мое шаткое положение. Они знали, что на их глазах я только что напал на полномочного представителя Совета, находящегося при исполнении служебных обязанностей. Я, можно сказать, сам закатил камень на свою могилу. Не существовало больше такой молитвы, способной убедить Совет в том, что я не заблудший чародей, скрывающийся от правосудия.

— Ну его к черту, — произнес я, не обращаясь ни к кому конкретно. — У меня нет времени на эту лабуду.

Мак вышел из-за стойки — не поспешно, но и не выражая обыкновенного своего отсутствия интереса. Он опустился на колени рядом с Морганом, пощупал тому пульс, потом приподнял веко и вгляделся.

— Жив, — невозмутимо сообщил Мак, подняв на меня хмурый взгляд.

Я кивнул, испытав некоторое облегчение. Какой бы задницей ни был Морган, действовал он из добрых побуждений. Собственно, мы с ним хотели одного и того же, только он этого не понимал. Я не хотел убивать его.

Впрочем, признаюсь, вид полнейшего потрясения на его породистой, надменной физиономии, когда я огрел его стулом, заслуживает того, чтобы помнить его долго.

Мак нагнулся и подобрал ключи, которые я выронил во время всей этой катавасии. А я и не заметил.

— Совет будет не в восторге, — заметил Мак, протягивая мне ключи.

— Это моя проблема.

Он кивнул.

— Удачи, Гарри, — Мак протянул мне руку, и я пожал ее. Комната притихла. Все смотрели на меня полными страха и тревоги глазами.

Я взял ключи и вышел из «МакЭнелли», из какого-никакого, но убежища. Вышел в грозу, оставив за спиной сожженные мосты.

Глава 24

Я гнал так, словно от этого зависела моя жизнь.

Собственно, она и правда от этого зависела.

Мак ездил на «Транс-Аме» восемьдесят девятого года — большой белоснежной тачке с восьмицилиндровым движком. Разметка спидометра ограничивалась ста тридцатью милями в час. Время от времени его зашкаливало. Гнать по мокрой от дождя дороге с такой скоростью было безумием, но не гнать было еще опаснее.

Небо темнело на глазах: надвигалась гроза и сгущались сумерки. Странное какое-то это было освещение: листья на деревьях при выезде из города казались неестественно зелеными, а дорожная разметка, напротив, бледнее. Большинство встречных машин ехало со включенными фарами, а когда я вырвался на шоссе, начали зажигаться фонари.

По счастью движение субботним вечером было вялым. В любой другой вечер я бы разбился к чертовой матери. Должно быть, я попал в пересменок патрульных машин, потому как за всю дорогу меня ни разу даже не пытались остановить.

Я попробовал поймать по радио прогноз погоды, но сдался после нескольких попыток. Гроза вкупе с моим собственным магическим полем забили эфир таким количеством помех, что из колонок не слышалось ничего кроме треска. Мне оставалось только молиться в надежде попасть в Лейк-Провиденс раньше грозы.

Я выиграл. Занавес дождя раздвинулся передо мной в момент, когда я на полной скорости миновал въездной знак Лейк-Провиденс. Я притормозил, поворачивая на прибрежную дорогу, которая вела к дому Селлзов. Машину занесло на мокром асфальте, но я вписался в поворот с ловкостью, какой никак от себя не ожидал, и выровнял «Понтиак».

Еще несколько минут — и я свернул на усыпанный гравием проезд на узкий, болотистый полуостров, врезавшийся в воды озера Мичиган. Разбрызгав по сторонам гравий, «Транс-Ам» затормозил, могучий движок взревел на мгновение, потом закашлялся и смолк. На какую-то долю секунды я представился себе этаким инспектором Магнумом. Черт, как я ни свыкся с Голубым Жучком, эта спортивная тачка пришлась мне по душе. По крайней мере, несмотря на мое присутствие, она продержалась до самого пункта назначения.

— Спасибо, Мак, — пробормотал я и выбрался из машины.

Усыпанную гравием дорожку, ведущую к дому Селлзов, наполовину залило водой — наверное, еще в прошлую грозу. Раненая нога разболелась, не позволяя мне бежать слишком уж быстро, но расстояние, отделявшее меня от дома, все же быстро сокращалось. За моей спиной надвигалась гроза. Она как цунами накатывалась на берег со стороны озера — оглядываясь, я видел уже серые колонны дождя.

Из последних сил, прихрамывая, спешил я к дому, собирая на ходу по крупицам энергию и эмоции, настраивая себя на предстоящую схватку, обостряя чувства до предела. Не доходя ярдов двадцать до дома, я остановился и, тяжело дыша, закрыл глаза. Вокруг дома могли быть расставлены магические ловушки, а может, магические стражи, невидимые невооруженным глазом. Меня могли подстерегать чары или тщательно наведенные галлюцинации, призванные скрыть Виктора Селлза от случайных глаз. Я должен был видеть сквозь все эти помехи. Любой доступный мне клочок информации мог помочь мне в моем деле.

Поэтому я отворил Внутреннее Зрение.

Как объяснить то, что видит чародей? Это зрелище не из тех, что с легкостью поддаются описанию. Описывая что-то, ты поневоле даешь этому определения, устанавливаешь его границы, окутываешь это нитями понятий. Чародеи обладают Зрением испокон веков, но и они до сих пор не понимают ни того, как оно действует, ни того, что же оно такого показывает.

Поэтому все, что я могу сказать — это что я ощущал себя так, будто с глаз моих сняли повязку, и со всех остальных чувств тоже. В нос ударил резкий запах ила и рыбьей чешуи с озера, зеленой листвы окружающих дом деревьев и свежий аромат надвигающегося дождя. Я посмотрел на деревья. Я Видел их не в первом весеннем одеянии, но в полной летней красе, в багряном осеннем великолепии, в тягостном зимнем оцепенении. Я Видел дом и все составляющие его элементы в своем изначальном состоянии: доски обшивки как часть того или другого дерева, оконные стекла — как песок на каком-то далеком берегу. Я ощущал на коже летний жар и зимний мороз, принесенные ветром с озера. Я Видел дом, объятый языками призрачного пламени, и понимал, что наблюдаю часть его возможного будущего, что этот огонь завершает лишь некоторые линии вероятности, ожидающие его в следующий час.

Сам по себе дом был средоточием энергии. Темные эмоции — зависть, ненависть, похоть — окутывали его ядовитым мхом. Призрачные твари, беспокойные духи мотыльками роились вокруг него, притянутые сгустившимися в нем чувствами страха, отчаяния и злобы. Такие бездумные тени всегда слетаются на них как крысы к амбару.

Еще одной вещью, которую я Увидел по всему дому, был ухмыляющийся белый череп. Черепа виднелись везде, куда бы я ни смотрел, молчаливые, неподвижные, белоснежные, словно какой-нибудь фетишист разбросал их в преддверие какого-то причудливого праздника. Смерть. Смерть ожидала кого-то в будущем этого дома, явно и неотвратимо.

Может, меня.

Я вздрогнул и отогнал это ощущение. Каким бы отчетливым не представлялось мне это видение, каким бы сильным ни был этот образ, я твердо помнил: будущее можно менять. Никому не обязательно погибать сегодня. Дело совершенно не обязательно дойдет до этого — и для тех, кто в доме, и для меня.

И все же болезненное предчувствие не покидало меня, когда я смотрел на этот пропитанный тьмой дом. Все его зловонные страх и похоть, вся его жуткая ненависть ранили мое Зрение подобно виду разлагающейся головы на плечах прелестной женской фигуры: пышные волосы, сочные губы, ввалившиеся глаза, гнилые зубы. Это зрелище отталкивало и пугало меня.

И что-то в нем, неясное, почти неощутимое, звало меня. Притягивало меня. Здесь была власть — та, которую я отверг уже раз в прошлом. Я отказался от единственной известной мне семьи только потому, что иначе не мог отвергнуть точно такую же власть. Здесь таилась такая разновидность силы, которая могла менять мир так, как мне этого хотелось, могла отмахнуться от всех глупых, тривиальных норм и цивилизованности, могла устанавливать порядок там, где его не было, которая гарантировала мне безопасность, карьеру, будущее.

А что получил я в награду за то, что отказался от этой власти? Подозрительность и упреки со стороны тех самых чародеев, ради которых я старался, обвинения со стороны Белого Совета, за чьи законы я цеплялся, когда к ногам моим предлагали положить весь мир.

Я запросто мог убить Человека-Тень прямо сейчас, пока он не подозревал о моем присутствии. Я мог призвать на его дом огонь и смерч, мог убить всех, кто в нем находился, не оставив от него камня на камне. Я мог воспользоваться всей темной энергией, которую копил он в этом месте, и повернуть ее туда, куда угодно мне, нимало не заботясь о последствиях.

В самом деле, почему бы не убить его сейчас? Фиолетовый свет, воспринимаемый моим Внутренним Зрением, бился и пульсировал в окнах: значит, он собирал и настраивал энергию. Человек-Тень находился внутри, и он готовил заклятье, которое должно было убить меня. С какой стати тогда мне оставлять его в живых?

Я гневно сжал кулаки, и воздух вокруг меня затрещал от напряжения, когда я изготовился уничтожить дом у озера, Человека-Тень и его жалких приспешников. Да обладая такой силой, я мог бы не бояться даже Белого Совета, этого сборища седобородых дураков, узколобых, лишенных воображения. Совет и этот его жалкий цепной пес, Морган, даже не представляют всех масштабов моей силы. Вот она, энергия, ожидающая только импульса моего гнева, готовая сорваться с цепи и испепелить все, что я ненавижу и боюсь.

Серебряная пентаграмма моей матери, горевшая у меня на груди холодным огнем, вдруг налилась весом, да так, что я даже охнул от неожиданности. Я чуть согнулся под этим весом и поднял руку. Пальцы мои так крепко сжались в кулак, что попытка разжать их отдалась болью. Рука вздрогнула, неуверенно застыла в воздухе и снова начала опускаться.

И тут произошла странная вещь. Чья-то рука взяла меня за запястье. Тонкая, с длинными и хрупкими пальцами. Женская рука. Как будто я был младенцем, она подняла мою руку, пока я не сжал в ней материнский талисман.

Я сжимал его в кулаке, ощущая его холодную силу, его упорядоченную, ясную геометрию. Пятиконечная звезда в окружности — древний символ Белой Магии, единственная память о моей матери. Холодная сила пентаграммы дарила мне шанс, мгновение на то, чтобы подумать еще раз, прояснить голову.

Я сделал глубокий вдох, потом еще один, пытаясь очистить зрение от пелены злобы, ненависти, жгучей похоти, которые горели во мне, взывая к мести. Черт, ведь магия должна служить не этому. Магия порождена жизнью, взаимодействием природы и стихий, энергией живых существ, особенно людей. Магия того или иного человека показывает, что он за личность, что таится у него в глубине души. Нет более точного прибора, показывающего характер человека, чем то, как он пользуется своей силой, своей властью.

Я не убийца. Я не такой, как Виктор Селлз. Я — Гарри Блекстоун Копперфилд Дрезден. Я — чародей. Чародеи умеют управлять свей силой, своей властью. Они не позволяют им управлять собой. И чародеи не используют магию для убийства других людей. Они используют ее для познания, для защиты, для помощи, для созидания. Но никак не для разрушения.

Вся моя злость разом испарилась. Полыхающая ненависть унялась, прояснив голову настолько, чтобы я вновь обрел способность мыслить. Боль в ноге сменилась тупым жжением, и я поежился на ветру. На голову упали первые капли дождя. Ни посоха, ни жезла у меня с собой не было. Все амулеты, которые я брал с собой вчера вечером, исчезли или исчерпали свою силу. Все, на что я мог полагаться, находилось во мне самом.

Я поднял взгляд к небу, вдруг ощутив себя ужасно маленьким и одиноким. Рядом со мной никого не было. Ничья рука не касалась моей. Никто не стоял рядом. На мгновение мне почудился аромат духов, знакомый, манящий. Потом он исчез. И единственным, кто мог мне помочь, был я сам.

Я набрал в грудь воздуха.

— Ну что ж, Гарри, — сказал я себе. — Хорош бездельничать. Пора поработать.

И с этими словами я зашагал сквозь призрачный пейзаж, утыканный черепами, прямо в зубы надвигающейся грозе, к дому, окутанному злобными силами. Я шагал навстречу опасному противнику, обладавшему всеми преимуществами, который уже приготовился и твердо решил убить меня отсюда, из самого сердца своей разрушительной силы, тогда как у меня всего-то оружия оставалось, что опыт и умение.

В конце концов, чародей я или кто?

Глава 25

Вид Селлзова дома у озера будет преследовать меня, наверное, до конца моих дней. Это было отвратительно. Впрочем, в обычном, материальном плане, он выглядел вполне невинно. Но на другом, более глубоком уровне, проступала его порочность,гнилость. Он сочился негативной энергией, злобой, гордыней и похотью. Особенно похотью, жаждой обладания. Не столько физического, сколько обладания властью, богатством.

Призрачные существа — не реальные, а скорее проявления негативной энергии этого места, лепились у стен, свешивались с водосточных желобов, с крыльца, с подоконников. А может, это были какие-то остаточные проявления старых Викторовых заклятий. Чего-чего, а этого там хватало в избытке. Насколько я понял, он давно уже репетировал, чтобы если убивать, так уж наверняка.

Прихрамывая, я поднялся по ступеням его крыльца. Никаких ловушек или предупреждающих сигналов я пока не видел, ни обычным, ни Внутренним зрением. Пожалуй, я переоценивал Виктора-Тень. Силой он не уступал зрелому чародею, но вот образования ему явно не хватало. Мускулы, но никак не мозги — вот кто был наш Виктор-Тень. Что ж, возьмем на заметку.

Я потянул за дверную ручку — так, на всякий случай.

Дверь отворилась.

Я даже зажмурился. Впрочем, против удачи не возражают. А может, это была не удача, а просто Виктор настолько уверился в своих силах, что даже не брал в голову запирать дверь. Я сделал глубокий вдох, собрал всю свою волю в кулак и вошел.

Как дом был обставлен или украшен, я не помню. Все, что мне запомнилось — это только то, что показывало мне Внутреннее Зрение. Внутри он мало отличался от того, каким казался снаружи, только здесь все проступало резче, концентрированнее. Повсюду висели твари: твари с безмолвными, горящими глазами и голодными мордами. Рептилии, кто-то вроде крыс, членистоногие… Единственное, что их объединяло — это отвратительная, злобная внешность. Все они убегали прочь с моей дороги, стоило мне коснуться их аурой энергии, которую я держал наготове. Они издавали тихие звуки, не слышные ухом, но улавливаемые моим обостренным внутренним чутьем.

Я шел по длинному, темному коридору, полному этих тварей. Я шел медленно, почти бесшумно, а они разбегались во все стороны. Темно-багровый магический отсвет, который я заметил еще с улицы, струился откуда-то спереди и с каждым моим шагом делался все ярче. Оттуда, спереди, доносилась до меня музыка; я узнал мелодию, которая крутилась тогда в номере Томми Томма в «Мэдисоне». Медленная, чувственная мелодия с ровным ритмом.

На мгновение я закрыл глаза и прислушался. Я услышал звуки. Негромкий шепот, повторявший снова одну и ту же фразу — мужской голос, произносивший заклинание, готовящий заклятье для решающего удара. Должно быть, Виктор. Я услышал женский вздох, полный наслаждения. Беккиты? Скорее всего, да.

А еще услышал — точнее, нет, уловил сквозь подошвы сапог вибрацию пола — раскат грома над озером. Негромкий шепот окреп, полный мстительной радости, и продолжал нараспев заклинание.

Продолжая внутренне собираться, я свернул за угол коридора и оказался в просторном помещении, занимавшем всю высоту здания. Внизу находилась гостиная. Спиральная лестница вела наверх — судя по всему, на кухню и столовую, открывавшиеся в гостиную антресолью. Должно быть, с улицы на этот уровень можно было попасть с веранды позади здания.

Гостиная оказалась пуста. Пение и редкие вздохи доносились с антресоли. Правда, CD-плеер, из которого слышалась музыка, стоял внизу, и колонки его сплошь облепили отвратительные, липкие твари — похоже, они пожирали музыку. Я обратил внимание на несомненную связь между мелодией и пульсацией бледного фиолетового тумана, стекавшего с антресоли. То, что я слышал, и впрямь оказалось сложным заклинанием, вовлекающим в свое действие множество стихий, подчиненных власти одного, главного чародея. Виктора. Хитро задумано. Стоит ли удивляться тому, что оно действовало с такой эффективностью. Должно быть, Виктору пришлось изрядно пробовать и ошибаться, пока он рассчитал его.

Я покосился на антресоль, потом пересек комнату, стараясь держаться подальше от музыкального центра. Мне удалось проскользнуть под антресоль незамеченным, только скользкие нематериальные твари разбегались от меня во все стороны. Дождь на улице припустил уже вовсю, судя по стуку капель по крыше и окнам.

Вокруг меня громоздились картонные коробки, пластмассовые канистры и деревянные ящики. Я открыл одну и обнаружил внутри несколько сотен узких флакончиков — я уже видел такие раньше. Флакончики были наполнены «Третьим Глазом». Мое Внутреннее Зрение видело их иначе: жидкость в них была густой и мутной от заключенной в каждом флаконе неизбежной катастрофы. В ней плавали искаженные от ужаса и муки лица — призрачные образы того, что может случиться.

Я заглянул в другие коробки. В одной стояли старые бутылки с жидкостью зеленого цвета, словно светящейся изнутри. Абсент? Я откупорил одну, понюхал и почти физически ощутил растворенное в жидкости безумие. Я отшатнулся от коробки, и меня едва не стошнило. Потом наскоро просмотрел еще несколько коробок. Нашатырь, с сопутствующими ему видениями психлечебницы и санитаров. Какие-то грибы в пластиковых ванночках, на вид ядовитые. Алюминиевый порошок. Антифриз. Блестки сотни оттенков в большой пластиковой сумке. В тени стояло еще много всякого, но мне некогда было смотреть. Я и так знал, для чего предназначено все это.

Для эликсира.

Ингредиенты для эликсира. Вот как Виктор готовил свой «Третий Глаз». Он делал все точно так же, как я, когда готовил свои микроскопические порции эликсиров, только он действовал с размахом, используя энергию других людей, других стихий. В качестве основы он использовал абсент, от него и плясал. Собственно, Виктор занимался промышленным производством волшебного эликсира. Похоже, его продукт оставался инертным до тех пор, пока не попадал внутрь организма и не начинал взаимодействовать с эмоциями и страстями. Это объясняло, почему я до сих пор ничего не замечал. Эта штука не проявляла себя при поверхностном обследовании, да и вообще ни при каком, кроме задействованного на полную мощь Внутреннего Зрения, а это я делаю очень и очень редко.

Я зажмурился, дрожа. Зрение показывало мне слишком много. Это одна из проблем, связанных с ним. Я смотрел на все эти ингредиенты, на коробки с уже изготовленным зельем, и видел образы тех страданий, которые оно может причинить. Это было слишком. Голова моя начинала затуманиваться от этих видений.

Снова грянул гром, на этот раз резче и, казалось, прямо над головой. Голос Виктора перешел на визг, и я начал разбирать слова. Он пел на каком-то древнем языке. Египетском? Ассирийском? Впрочем, какая разница? Смысл и так был достаточно ясен — ненависть, угроза. Эти слова имели одну цель: убийство.

Меня трясло все сильнее. Может, это проявлялись побочные эффекты Зрения? Или так влияло на меня обилие негативной энергии?

Черта с два. Я просто трусил. Боялся выйти из своего укрытия под антресолью, чтобы встретиться лицом к лицу с повелителем всей этой нечисти. Я ощущал его силу даже отсюда — его силу, его уверенность, силу его воли, электризующую воздух смертоносной неизбежностью. Я боялся так, как ребенок, оказавшийся один на один с огромной, злобной собакой или с соседским мальчишкой-забиякой. Такой страх парализует, вынуждает тебя выдумывать любой предлог, только бы спрятаться.

Вот только прятаться было некогда. И искать предлоги — тоже. Поэтому я усилием воли закрыл Зрение и собрал остатки своей смелости.

На улице взревел гром, и почти сразу же сверкнула новая молния. Свет мигнул, мелодия засбоила. Виктор над моей головой визжал в совершеннейшем экстазе. Да и женский голос, предположительно миссис Беккит, тоже почти визжал.

— Что ж, кто платит денежки, тот и рискует, — пробормотал я себе под нос.

Я сфокусировал волю, вытянул руку в направлении музыкального центра, растопырил пальцы и крикнул: «Fuego!» Струя жара сорвалась с моих пальцев, метнулась через комнату и поглотила стереосистему, из которой вырвалась не музыка, а долгий, полный муки стон. Чертовы Мёрфины наручники так и висели у меня на руке.

Я повернулся, раскинул руки в стороны и рявкнул: «Veni che!» Подо мной всклубился ветер; он раздул мою ветровку наподобие плаща Бэтмена и вознес меня прямехонько на антресоль. Перемахнув невысокий парапет, я мягко приземлился на пол.

Даже при том, что я ожидал увидеть что-нибудь в этом роде, зрелище меня потрясло. Виктор был одет во все черное: в черные брюки в обтяжку, черную рубаху, черные туфли — чертовски стильно, особенно по сравнению с моими трениками и ковбойскими сапогами. Его кустистые брови и резкие черты лица подчеркивались зловещим темным свечением, исходившим от очерченного вокруг него круга. Внутри были разложены принадлежности для ритуала, призванного убить меня. Там лежало нечто, напоминающее ложку, только с краями, заточенными остро как бритва, пара свечей, черная и белая, а также белый кролик с лапками, связанными красной ленточкой. Из небольшой ранки на лапке шла кровь, пачкавшая белый мех. А еще одна ленточка была повязана у него на голове, прижимая к ней прядь моих волос. На ковре рядом со всем этим виднелся еще один нарисованный мелом круг футов пятнадцати в диаметре. Внутри его извивались в любовных конвульсиях Беккиты, вырабатывая энергию для Викторова заклятия.

Надо сказать, Виктора я застал врасплох. Он потрясенно уставился на меня, приземлившегося в маленьком смерче. Вокруг меня разлетались во все стороны какие-то цветы в горшках и прочая дребедень.

— Ты! — выкрикнул он.

— Ну, я, — подтвердил я. — Я тут хотел кой о чем с тобой побеседовать, Вик.

Его потрясение мигом сменилось бешеной злостью. Он схватил свою заостренную ложку, занес ее правой рукой, и выкрикнул формулу заклятья. Подняв левой рукой кролика — ритуальное обозначение меня и никого другого — он приготовился выковырять его сердце, а значит, и мое тоже.

Я не дал ему возможности довершить ритуал. Я сунул руку в карман и швырнул в Виктора-Тень пустую коробочку из-под пленки.

Как оружие она, возможно, не убила бы и комара. Но она была настоящей, материальной, и бросал ее реальный, смертный человек. Она могла нарушить целостность магического круга.

Коробочка просвистела в воздухе над очерченной Виктором границей круга и взломала ее как раз в то мгновение, когда тот, выкрикнул последнее слово заклинания и ткнул своей ложкой-ножом в бедного кролика. Энергия грозы устремилась вниз, в цилиндр, основанием которого служил нарушенный мною круг.

Сквозь прореху в комнату ринулась стихия — дикая, неуправляемая, слепая — буйство цветов и звуков, набросившихся на все с силой урагана. Все предметы в комнате, включая нас с Виктором, сорвались с места, и какой-то из них, а может, и несколько разом взломали и тот круг, в котором резвились Беккиты. Те покатились по полу и шмякнулись о стену.

Я вцепился в перила и держался, что было сил, пытаясь противостоять вихрю густого как вода воздуха.

— Ублюдок! — Виктор с трудом перекрикивал ураган. — Ну почему ты не можешь просто взять и помереть! — он протянул в мою сторону руку, выкрикнул какую-то тарабарщину, и струя обжигающего пламени устремилась ко мне.

Черт, мне повезло, что энергии в комнате было сейчас хоть отбавляй. С ее помощью я мгновенно огородил себя высокой, прочной стеной. Конечно, это далось мне раз в десять тяжелее, чем было бы с моим браслетом-щитом, но, зажмурившись от усилия, мне все же удалось отбить огненный язык наверх. Я открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как огонь ударил в деревянные балки перекрытия и зажег их.

Воздух продолжал еще гудеть от энергии. Увидев, как я встаю, целый и невредимый, он злобно зарычал, протянул руку куда-то вбок и выкликнул слова призывающего заклинания. Корявая палка, скорее даже большая кость, порхнула по воздуху к нему в руку, и он повернулся ко мне так, будто в руке у него пистолет.

Многие чародеи страдают одним и тем же недостатком: думают исключительно с позиций магии. Виктор явно не ожидал, что я вскочу, брошусь к нему по сотрясающемуся под ударами бури полу и с разгона врежу плечом подвздох. Он шмякнулся спиной о стену с радующим душу стуком. Я чуть подался назад, замахнулся коленом ему в живот, промахнулся и попал аккурат промеж ног. Он как-то разом сдулся и, сложившись вдвое, ткнулся мордой в пол. Теперь уже я визжал, почти обезумев от ярости и пиная его ногами.

Тут я услышал за спиной зловещее металлическое клацанье, оглянулся и увидел совершенно голого Беккита, наставившего на меня автоматический пистолет. Я отшатнулся вбок и услышал короткую очередь. Что-то горячее рвануло мне бедро, закрутило и опрокинуло. Я покатился по полу и остановился только на кухне. Беккит громко выругался, вслед за чем из комнаты донеслось несколько звонких, но совершенно безобидных щелчков. Пистолет заклинило. Что ж, при том обилии магии, что под завязку заполнило эту комнату, нам еще повезло, что эта штука не взорвалась у него в руках.

Тем временем Виктор пришел в себя. Он встряхнул костяную трубку, которую так и не выпустил из рук, и из нее на ковер высыпалось с полдюжины сушеных скорпионов.

Белоснежные, белее белого зубы блеснули на его смуглом лице.

— Scorpis, scorpis, scorpis! — прорычал он; взгляд его горел злобой и ненавистью.

Раненая нога плохо слушалась меня, поэтому я на карачках отполз обратно на кухню. За дверью, в обеденной зоне, скорпионы ожили и начали расти. Сначала один, потом все остальные повернулись в сторону кухни и двинулись в мою сторону, на ходу увеличиваясь в размерах.

Виктор выл от восторга. Беккиты как были, нагишом стояли и смотрели на это, сжимая в руках по пистолету, и в пустых глазах их не было ничего, кроме жажды крови.

Я пятился, пока не уперся спиной в кухонную полку. Послышался стук, и на меня упала, больно стукнув по голове, швабра. С отчаянно колотящимся сердцем я схватил ее.

Комната, битком набитая смертоносным наркотиком. Злой чернокнижник на своей территории. Двое психов с пушками. Продолжавшая бесконтрольно бушевать в комнате магическая буря. И в дополнение к этому полдюжины скорпионов вроде того, от которого я едва ушел живым, стремительно растущих до размеров киношных монстров. Если верить часам, прошло меньше минуты, но никаких тайм-аутов полузащитникам не светило.

Так или иначе, вечер для принимающей команды выдался не самый удачный.

Глава 26

Я был, можно считать, мертвее мертвого. Другого выхода из кухни я не видел, использовать какое-нибудь взрывное заклятье в замкнутом помещении не представлялось возможным, а чертовы скорпионы готовы были растерзать меня на куски прежде, чем Виктор взорвет меня к чертовой матери своей магией, или прежде чем кому-нибудь из помешанных на крови Беккитов удастся всадить в меня пулю или две, пока их пушки не дадут осечку. Боль в раненом бедре уже давала о себе знать, что на мой взгляд было все же лучше, чем тупое онемение от более серьезной раны. Я судорожно сжимал в руках метлу — жалкое, но единственное оставшееся у меня оружие. Я даже двигаться-то толком не мог, чтобы его использовать.

И тут меня осенила идея — столь детская, что я почти рассмеялся. Я выдернул из швабры пару щетинок и завел негромкое, распевное заклинание, помахивая в воздухе державшими щетинку пальцами. Потом напрягся и, ухватив изрядный шмат продолжавшей метаться в воздухе энергии, направил и активировал ее заклятьем.

— Pulitas! — крикнул я, возвысив голос. — Pulitas, pulitas!

Швабра дернулась в моих руках. Потом еще раз. Потом вырвалась из рук и устремилась через кухню, угрожающе раскачиваясь из стороны в сторону, прямо навстречу атакующим скорпионам. Меньше всего на свете я ожидал, что мне придется использовать это нехитрое заклятие, которое я сложил по собственной лени, чтобы самому не подметать квартиру, в качестве оружия против отравленных тварей. Швабра врезалась в их ряды и погнала как стадо обратно в столовую. Всякий раз, когда кто-нибудь из скорпионов пытался проскользнуть мимо нее, она виляла в его сторону и наподдавала ему с такой силой, что он летел кувырком, а потом возвращалась к своей основной работе.

Не сомневаюсь, что при этом она не забывала и подметать пол. Если уж я навожу заклятье, я делаю это на совесть.

Виктор аж взвыл от злости при виде того, как его питомцев, еще не успевших даже подрасти как следует, сгоняют в стадо и сметают с антресоли вниз. Беккиты подняли свои пушки и открыли беглый огонь по метле, так что мне пришлось укрыться за стойкой. Должно быть, теперь они стреляли из револьверов, поскольку пальба продолжалась без осечек и не очередями, а одиночными, хоть и частыми выстрелами. Пули лупили по стенам и полкам, но ни одна не пробила стойку, за которой я прятался.

Я перевел дыхание, зажимая рукой рану на бедре. Болело как черт-те что. Я решил, что пуля застряла где-нибудь у кости. Пошевелить ногой я не мог. Крови было много, но не настолько, чтобы сидеть в луже. Огонь расползался уже по всему покрытию, которое грозило рухнуть с минуты на минуту.

— Не стреляйте, мать вашу! — взвизгнул Виктор, и пальба стихла. Я рискнул выглянуть из-за стойки. Моя швабра сметала с антресоли на пол гостиной уже последнего скорпиона. Стоило тому полететь вниз, как Виктор поймал швабру за ручку и со злобным рычанием переломил ее пополам о перила. Щетинка, которую я держал в руках, со звонким «дзынь!» лопнула пополам, и я ощутил, как уходит энергия из моего заклятья.

— Ловкий финт, Дрезден, — ухмыльнулся Виктор, — но жалкий. Живым тебе отсюда не выйти. Сдавайся. Может, я и соглашусь выпустить тебя.

Беккиты перезаряжали свои пушки. Я нырнул обратно в укрытие, пока в голову им не пришло каких-нибудь дурацких мыслей. Я надеялся только, что патроны у них не настолько мощные, чтобы пробивать кухонные стойки и чего еще там стояло у них на полках.

— Ну да, Вик, конечно, — откликнулся я, стараясь, чтобы голос мой звучал как можно беззаботнее. — Ты ведь славишься своим благородством и приверженностью к честной игре, не так ли?

— Мне всего-то достаточно держать тебя здесь, пока тебя не убьет огонь, — заявил Виктор.

— Разумеется. Умрем вместе, а, Виктор? Жаль, конечно, твоих чудесных штучек там, внизу. А тебе?

Виктор зарычал и метнул в кухню еще один огненный заряд. На этот раз я отбил его легче, поскольку и так укрывался за стойкой.

— Ну, ну, молодец, — с неподдельным сочувствием в голосе отозвался я. — Нет ничего проще огня. Все настоящие чародеи осваивают это в первые две недели, а потом переходят к делам посложнее, — я огляделся по сторонам. Наверняка там имелось что-нибудь, что я мог бы использовать, какой-либо путь к спасению, но пока в глаза мне ничего такого не бросалось.

— Заткнись! — огрызнулся Виктор. — Кто здесь настоящий чародей? У кого тут на руках все карты, а кто истекает кровью на полу в кухне? Ты ничтожество, Дрезден, ни-что-жес-тво. Ты неудачник. И знаешь, почему?

— Не гони, — сказал я. — Дай подумать.

Он лающе рассмеялся.

— Потому, что ты идиот. Ты идеалист. Открой глаза, чувак. Ты живешь в джунглях. Здесь выживает сильнейший, а ты доказал свою слабость. Сильные поступают так, как хотят, а слабых втаптывают в грязь. Когда вся эта бодяга закончится, я вытру тебя с подошвы и уйду, словно тебя и не существовало.

— Поздновато, — поправил я его. Пожалуй, стоило скормить ему шитую белыми нитками ложь. — Полиция все про тебя знает, Вик. Я сам рассказал им. И Белому Совету тоже. Никогда не слыхал о таком, а, Вик? Они вроде как супердрузья и инквизиция в одной упаковке. Тебе они понравятся. Они выметут тебя вместе со вчерашним мусором. Боже, ну и невежда же ты!

Ответом мне было настороженное молчание.

— Нет, — произнес он наконец. — Ты все врешь. Ты мне врешь, Дрезден.

— Чтоб мне сдохнуть на этом месте, если вру, — заверил я его. Черт, насколько я мог оценить обстановку, именно к этому все и шло. — Да, кстати. И Джонни Марконе тоже. Уж я постарался, чтобы он знал, кто ты и где ты.

— Вот сукин сын, — с чувством произнес Виктор. — Безмозглый сукин сын. Кто вообще втравил тебя в это? Марконе? Он для этого подвозил тебя тогда?

Я вяло усмехнулся. От горящего шкафа оторвался кусок и упал на пол рядом со мной. Здесь начинало припекать. Огонь распространялся по дому.

— Ты ведь так и не догадался, кто? Верно, Вик?

— Кто? — злобным эхом откликнулся Виктор. — Кто это был, мать твою? Эта потаскуха, Линда? Или ее подружка, Дженнифер?

— Вторая попытка, третья попытка, шансы повышаются, — отозвался я. Блин. Если мне и дальше удастся отвлекать его болтовней, возможно, я смогу удержать его в доме, чтобы он сгорел вместе со мной. А если я достаточно разозлю его, он может и ошибиться.

— Зачем вам говорить с ним? — вмешался в разговор Беккит. — Он не вооружен. Давайте убьем его и уберемся отсюда, пока сами целы.

— Валяйте, — благодушно согласился я. — Блин, уж мне-то терять нечего. Я устрою этому дому такое, что по сравнению с ним Хиросима покажется детским фейерверком. Окажите услугу.

— Заткнись, — крикнул Виктор. — Кто это был, Дрезден? Кто, чтоб тебя?

Выдай я ему Монику, и он мог бы отомстить ей в случае, если ему удалось бы выбраться. Так что рисковать этим не стоило.

— Иди к черту, Вик, — только и сказал я.

— Заведите машину, — бросил он Беккетам. — Выйдете через веранду. Скорпионы убьют всякого, кто попробует пройти через первый этаж.

Я услышал какое-то движение в столовой: кто-то раздвигал двери на веранду. Пожар продолжал разгораться. Дым повис в воздухе плотной пеленой.

— Мне пора, Дрезден, — сообщил Виктор. Голос его звучал теперь мягко, почти вкрадчиво. — Но прежде, есть тут еще кое-кто, с кем мне хотелось бы тебя познакомить.

Я ощутил неприятную, сосущую пустоту в желудке.

— Калшажжак, — прошептал Виктор.

Раскаленный, пронизанный дымом воздух снова завибрировал от энергии. Полоса его между мной и Виктором сгустилась и начала завиваться спиралью.

— Калшажжак, — повторил Виктор, на этот раз громче и настойчивее. Я услышал что-то, далекое шипение, которое приближалось. Черный маг выкликнул имя в третий и последний раз, теперь уже почти срываясь на визг:

— Калшажжак!

Послышался раскат грома, в ноздри ударил запах серы, и я, вытянув шею, снова рискнул выглянуть из-за стойки.

Виктор стоял у отодвинутой в сторону стеклянной двери, ведущей из столовой на открытую веранду. Рыже-красные языки пламени лизали потолок над ним, и дым стекал в гостиную под нами.

На полу перед Виктором сидел, скорчившись, жабодемон, которого я вроде бы изничтожил накануне. Черт, я мог бы догадаться, что не убил его. Демонов вообще нельзя убить; можно только уничтожить физическую оболочку, которую они сооружают для себя, попадая в мир смертных. Если их призвать снова, они без труда делают себе новую.

Я завороженно смотрел на них. До сих пор мне только раз доводилось смотреть на то, как призывают демона — и вскоре после этого я убил своего старого наставника. Гнусная тварь сидела, съежившись, перед Виктором и полным ненависти взглядом смотрела на чародея в черном. Ее просто трясло от желания вонзить в него свои зубищи, растерзать и уничтожить смертное существо, осмелившееся призвать его.

Взгляд Виктора сделался совсем уже безумным. Пот ручьями стекал по его лицу, и он склонил голову набок, словно зрение его было растянуто по горизонтали, и такое положение помогало ему компенсировать это искажение. Я мысленно порадовался тому, что вовремя закрыл свое Внутреннее Зрение. Мне как-то не слишком хотелось видеть, как эта тварь выглядела по-настоящему — да, если честно, и настоящего Виктора тоже не хотелось.

Демон, наконец, испустил долгое, раздраженное шипение и с хриплым урчанием повернулся ко мне. Виктор откинул голову назад и торжествующе расхохотался: триумф над существом, которого он вызвал из потустороннего мира, явно кружил ему голову.

— Ну вот, Дрезден. Видишь? Сильные выживают, а слабых рвут на мелкие кусочки, — он махнул рукой в мою сторону. — Убей его, — приказал он демону.

Я с усилием поднялся на ноги, опираясь на стойку. Демон тоже поднялся и не спеша направился ко мне.

— Боже мой, Виктор, — сказал я. — Я даже поверить не могу, что ты так туп.

Викторова ухмылка мгновенно превратилась в звериный оскал. Я увидел в глазах его зарождающиеся страх и неуверенность — даже при том, что он все еще ощущал себя победителем. Что ж, я тоже ощутил на губах легкую улыбку. Потом я перевел взгляд на демона.

— Право же, тебе не стоило так просто делиться с кем-либо именем демона, — заметил я и набрал воздуха в грудь.

— Калшажжак! — повелительным голосом произнес я.

Демон замер как вкопанный и испустил свистящий, полный боли и ярости вопль.

— Калшажжак! — рявкнул я еще раз. Я ощущал присутствие демона прямо у себя в голове — огромного, скользкого, липкого, бьющегося как исполинский головастик. От чудовищного давления в висках перед глазами поплыли звезды, и я с трудом удержался на ногах. Демон возбужденно зашипел, и давление в висках удвоилось, пытаясь заставить меня сдаться, отказаться от борьбы, чтобы демон смог орудовать свободно. Голубой свет его глаз сделался ослепительно ярким, так что даже смотреть на него было больно.

Странное дело, мне вспомнились в этот момент маленькая Дженни Селлз, и Мёрфи, с белым лицом лежавшая без сознания на носилках под дождем, и Сьюзен, отравленная, не способная бежать от демона.

Я уже побил однажды эту жабину. Значит, смогу сделать это и еще.

Я выкрикнул имя демона в третий и последний раз. Горло саднило как от острой ангины. Слово вышло у меня хриплым и далеким от идеала, и на какое-то жуткое мгновение я боялся худшего, но Калшажжак взвыл еще раз и опрокинулся на пол, суча ногами как отравленный жук. Когти его оставляли на ковре глубокие следы. Я пошатнулся и едва не потерял сознания от накатившей вдруг усталости.

— Что ты делаешь? — как резаный визжал Виктор. — Что ты делаешь? — он смотрел на демона с неподдельным ужасом. — Убей его! Я твой повелитель! Убей его, убей, убей!

Демон злобно взвыл, переводя свой пылающий взгляд с меня на Виктора и обратно, словно пытаясь выбрать, кого слопать первым. Наконец, взгляд его остановился на Викторе, который разом побледнел и метнулся к двери.

— Врешь, не уйдешь, — буркнул я и выпалил последнее заклинание, на которое еще был способен. В последний раз, повинуясь последним каплям моей энергии, ветер взметнулся и оторвал меня от пола. Я пушечным ядром врезался в Виктора и швырнул его прочь от дверей, мимо щелкнувшего зубами в попытке перехватить нас на лету демона, к перилам антресоли.

Мы бесформенной грудой рухнули на самый край. Воздух так раскалился, что обжигал легкие. Пульсирующая боль в бедре сделалась почти невыносимой; я даже не предполагал, что может быть так больно. Дым разъедал глаза и горло.

Я поднял взгляд. Огонь охватил уже весь дом. Демон изготовился к атаке, перекрывая нам единственный путь к выходу. За обрезом балкона царили хаос, огонь и дым — странный, темный дым, которому полагалось бы подниматься вверх, но который стелился по полу гостиной словно лондонский туман. Боль была слишком сильной. Я просто не мог пошевелиться. Я даже вздохнуть, чтобы закричать, и то не мог толком.

— Будь ты проклят! — визжал Виктор. Он поднялся-таки на ноги и с силой берсерка вздернул меня к своему лицу. — Будь ты проклят! — повторил он. — Что произошло? Что ты сделал?

— Четвертый Закон Магии запрещает принуждение любого существа к чему-либо против его воли, — прохрипел я. Боль сдавливала мне горло, так что каждое слово давалось мне с трудом. — Поэтому я вмешался и вывел его из-под твоего контроля. А своего устанавливать не стал.

Глаза Виктора расширились.

— Ты хочешь сказать…

— Что он свободен, — подтвердил я и покосился на демона. — Кстати, вид у него голодный.

— Что нам делать? — выпалил Виктор. Голос его дрожал, и дрожь его передалась мне. — Что нам делать?

— Умереть, — отозвался я. — Черт, я так и так собирался это сделать. Но так, по крайней мере, я прихвачу и тебя с собой.

Он покосился на демона, потом на меня. Взгляд его сделался просто испуганным. Он прикидывал.

— Ты мог бы работать со мной, — сказал он. — Ты остановил его раз. Ты можешь остановить его снова. Вместе мы можем одолеть его и выйти.

Мгновение я внимательно смотрел на него. Я не мог убивать его, пользуясь магией. Да я и не хотел этого делать. К тому же это гарантировало бы мне смертный приговор. Однако я мог просто ничего не предпринимать. Именно так я и поступил. Я улыбнулся ему, закрыл глаза и не делал ничего.

— Ну и хрен с тобой, Дрезден, — зарычал Виктор. — Он все равно съест только одного из нас. И будь я проклят, если позволю, чтобы сегодня он сожрал меня.

Он сграбастал меня за плечи и попытался толкнуть навстречу демону. Я отбивался, хоть и довольно вяло. Мы боролись. Огонь буйствовал. Дым клубился. Демон подбирался все ближе, и лучи света из его глазищ-фар светили в клубах дыма как прожектора. Виктор был ниже меня, мясистее, лучше умел бороться, к тому же его не ранили в бедро. Он снова вздернул меня вверх и почти успел бросить через перила, но я двигался быстрее, ударив правой рукой в лицо и перехватив его движение продолжавшим болтаться у меня на запястье наручником. Он попытался высвободиться, но я, продолжая цепляться за него, повернулся вместе с ним, изо всех сил толкнул на перила, и мы оба перевалились через них.

Отчаяние придает человеку сил, которых он вовсе от себя не ожидал. Я взмахнул руками и ухватился за стойку перил, едва удержавшись от падения вниз, в клубящийся дым. Я посмотрел вниз и увидел в дыму коричневый панцирь одного из скорпионов; задранный хвост с жалом торчал вверх подобно мачте корабля, пробивающегося сквозь слой смога глубиной никак не меньше четырех футов. Гостиная была полна неприятных, злобных шорохов. Я успел увидеть еще, как двое скорпионов растерзали на мелкие клочки диван, и это заняло у них от силы две-три секунды. Они копошились на его останках, и хвосты их покачивались как флажки на антеннах электрических тележек для гольфа. Блин-тарарам.

Виктор цеплялся за перила выше и левее меня. Он смотрел на приближающегося демона, и лицо его исказилось от ужаса. Я увидел, как он набрал в грудь воздуха и попытался закинуть ногу на пол антресоли с целью высвободить руку — для магической атаки или защиты.

Я не мог позволить Виктору выбраться отсюда. До сих пор он оставался цел и невредим. Если бы он смог нейтрализовать демона, он мог еще ускользнуть. Поэтому я сделал единственное, что мог еще, чтобы вывести его из себя и заставить попытаться оторвать мне башку.

— Эй, Вик, — окликнул я его. — Это ведь твоя жена. Это Моника настучала мне на тебя.

Слова подействовали на него не слабее физического удара. Голова его повернулась ко мне; лицо исказилось гримасой ярости. Он раскрыл рот, чтобы сказать мне что-то, но ему помешал жабодемон, со злобным шипением вцепившийся ему в горло и ключицу. Громко хрустнула кость, и Виктор взвыл от боли. Взмахнув руками и ногами, он попытался спрыгнуть вниз, подальше от демона, и намертво вцепившаяся в него тварь тоже пошатнулась.

Стиснув зубы, я продолжал цепляться за перила. Снизу прыгнул на меня огромный скорпион, коричневый и блестящий в багровом свете пожара. Я отдернул ногу, и клешня щелкнула в воздухе в считанных дюймах от нее.

— Гад! — выкрикнул Виктор, отчаянно трепыхаясь в зубах жабодемона. Кровь хлестала из него ручьем. Должно быть, демон прокусил ему артерию, и теперь просто ждал, пока тот стихнет. Виктор тем временем дотянулся ногой до моей левой руки и принялся лягать ее. После второго попадания хватка моя ослабла. Я покосился вниз, в гостиную, и увидел другого скорпиона, готовившегося прыгнуть на меня, на этот раз с более близкого расстояния.

Мёрфи, подумал я. Надо было мне тебя послушаться. Если меня не убьют скорпионы, это сделает демон, а если и не он, так уж огонь наверняка. Так и так, конец мой был близок.

С этой мыслью на меня снизошел какой-то блаженный покой. Легко и покойно было знать, что скоро все кончится. Я умру, вот и все. Я бился как мог, я сделал все, на что хватило сил и ума, и вот все подошло к концу. В эти последние секунды я, странное дело, жалел только о том, что не успел извиниться перед Мёрфи, что не смогу извиниться перед Дженни Селлз за то, что убил ее отца, что уже никак не смогу извиниться перед Линдой Рэндалл за то, что слишком поздно раскусил это дело и не спас тем самым ее жизнь. Монстры, демоны, черные маги роились вокруг меня, а на руке ледяным грузом висели Мёрфины наручники. Я закрыл глаза.

Мёрфины наручники…

Я открыл глаза.

Мёрфины наручники!

Виктор снова лягнул меня в левую руку. Я замолотил ногами в воздухе, подтянулся на секунду и левой рукой схватил Виктора за штанину. Одновременно с этим я взмахнул правой рукой и захлестнул свободно болтавшийся наручник вокруг стойки перил. Стальной браслет сделал полтора-два оборота. Я дернул — цепочка держалась крепко.

Падая обратно вниз, я изо всех сил дернул Виктора за штанину. Он испустил жуткий, душераздирающий вопль и полетел вниз, а за ним окончательно потерявший равновесие, но так и не выпустивший его из зубов Калшажжак. Они рухнули на пол гостиной и скрылись в дыму.

Послышались торопливые шорох и скрежет, потом пронзительное, срывающееся на свист шипение демона. Вопли Виктора сменились жутким животным визгом, какой можно услышать от свиньи на бойне, но никак не от человека.

Я висел под антресолью в каких-то нескольких футах над верхней кромкой дыма. Мёрфин наручник, на которого приходился весь мой вес, больно резал запястье. Взгляд мой начал уже затуманиваться, но я все же посмотрел вниз. Я увидел море коричневых, блестящих панцирей. Я увидел, как скорпионьи хвосты бьют жалами куда-то вниз, поднимаются и бьют снова. Я увидел светящиеся глаза физической оболочки Калшажжака — точнее, светился только один глаз; второй вытек, проколотый скорпионовым жалом.

И я увидел Виктора Селлза, раз за разом поражаемого жалами размером с добрую сосульку; раны его сочились ядом. Не обращая внимания на клешни и жала скорпионов, демон начал рвать его на части. На лице Виктора застыла маска смертной муки, страха и злобы.

Сильные выживают, а слабых пожирают. Думаю, Виктор сделал ставку не на ту силу.

Мне как-то сразу расхотелось смотреть дальше на происходящее внизу. То ли дело наверху: огонь, пожиравший потолок, был просто красив — накатывающиеся волны пламени, алые как вишня, золотые как закат. Я слишком ослаб, чтобы пытаться выбраться из этого пекла, и слишком устал от боли, чтобы вообще думать о чем-то. Я просто любовался огнем, ждал, и еще вдруг заметил — надо же! — что жутко проголодался. А, собственно, что удивляться? Я не ел по-человечески с… когда это было? В пятницу? Ну да, в пятницу. Говорят, в последнюю минуту обращаешь внимание на совсем уж неожиданные вещи.

И еще начинает мерещиться всякое. Мне, например, померещился Морган, входящий в столовую со стороны веранды с мечом Белого Совета в руках. Я увидел, как один из скорпионов — размером уже с хорошую немецкую овчарку — нашел-таки лестницу, ведущую наверх, взмыл по ней в столовую и бросился на Моргана. Тот коротко взмахнул мечом — хрусть! — и даже не удостоил взглядом две извивающихся на полу скорпионовых половинки.

Все с тем же угрюмым выражением лица Морган подошел ко мне; антресоль сотрясалась под его шагами. Глаза его сузились, когда он увидел меня, и он, подняв свой меч, свесился за перила. Меч блеснул серебром, неожиданно ледяным в этом пекле, и начал опускаться.

Как типично, мелькнула у меня в мозгу последняя мысль. Как чертовски типично: пережить все, что заготовили для тебя плохие парни, и погибнуть от руки тех, за чье дело сражался…

Глава 27

Я очнулся в каком-то сыром и холодном месте; боль была невыносимая, а кашель, казалось, выворачивал легкие наизнанку. На лицо мне падали дождевые капли, и ничего приятнее этого я в жизни не испытывал. Надо мной склонилось Морганово лицо, и я сообразил, что он делал мне искусственное дыхание рот в рот. Тьфу.

Я закашлялся, и отплевался, и сел, жадно пытаясь вздохнуть. Несколько секунд Морган пристально смотрел на меня, потом нахмурился, встал и отвернулся.

Мне удалось, наконец, набраться сил, чтобы говорить.

— Вы меня спасли, — тупо прохрипел я.

Он поморщился.

— Да.

— Но почему?

Он снова посмотрел на меня, потом наклонился, подобрал с земли свой меч и сунул его в ножны на поясе.

— Потому, что я видел, что здесь произошло. Я видел, как ты рисковал своей жизнью, чтобы остановить этого типа. Не нарушая при этом Законов. Ты не убийца.

Я прокашлялся еще немного.

— Из этого не следует, что вы должны были спасать меня.

Он повернулся и посмотрел на меня так, словно мои слова озадачили его.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вы могли оставить меня умирать.

Лицо его не смягчилось ни на йоту, но он ответил:

— Ты не виновен. Ты — часть Белого Совета, — рот его дернулся, как будто эти слова были кислее зеленого лимона. — Формально. Я обязан оберегать твою жизнь. Я исполнял свой долг.

— Я не убивал, — сказал я.

— Нет.

— А раз так, — прохрипел я, — я, выходит, прав. А вы, значит…

Морган нахмурился.

— Более чем готов покарать тебя, если ты переступишь черту, Дрезден. И не думай, что это снимет тебя с крючка — насколько я понимаю ситуацию.

— Так. Если я не забыл, ваша обязанность как Надзирателя доложить о моем поведении Совету, верно?

— Да, — буркнул он. — Возможно, они даже снимут с тебя Проклятье.

Я рассмеялся и сразу же закашлялся.

— Ты не победил, Дрезден. В Совете есть много таких, кому хорошо известно, что ты якшаешься с силами Тьмы. Уж мы-то, по крайней мере, не будем спускать с тебя глаз. Мы будем следить за тобой днем и ночью, мы докажем, что ты опасен, и что тебя надо остановить.

Я засмеялся снова и был вынужден лечь на бок — для смеха я еще недостаточно пришел в себя.

Морган заломил бровь и с сомнением посмотрел на меня.

— С тобой все в порядке?

— Дайте мне галлон или два листерина, — прохрипел я, — и я буду в полном порядке.

Морган смотрел на меня молча, и я посмеялся еще. Он закатил глаза и буркнул что-то насчет полиции, которая будет с минуты на минуту и окажет мне медицинскую помощь. Потом повернулся и зашагал в лес, на ходу бормоча что-то себе под нос.

Полиция и впрямь прибыла вовремя, успев поймать пытавшихся удрать Беккитов. Их арестовали, помимо прочего, за разгуливание в обнаженном виде. Позже их судили за соучастие в производстве и сбыте «Третьего Глаза». Что ж, им сильно повезло, что их судили в штате Мичиган. В Чикаго они ни за что не вышли бы из тюремной камеры живыми. Это отрицательно сказалось бы на бизнесе Джонни Марконе.

«Версити» сильно пострадал от загадочного пожара в первую же после моего визита ночь. Я слышал, что у Марконе не возникло никаких проблем с получением страховки, несмотря на всякие ходившие на этот счет слухи. Еще поговаривали, что Марконе нанял Гарри Дрездена, чтобы тот убрал главаря банды «Третьего Глаза» — как это часто случается, источник этого слуха вычислить так и не удалось. Я не пытался опровергать его. В конце концов, не такая уж страшная это плата за то, чтобы жить, не боясь, что в твою машину подложат бомбу.

Моя госпитализация не позволила мне лично присутствовать на заседании Белого Совета, но в результате вышло так, что с меня сняли Дамоклово Проклятье (название, которое всегда казалось мне излишне претенциозным). Как гласила официальная формулировка, «за героические действия во имя долга и превыше его». Сомневаюсь, что Морган когда-нибудь простит меня за то, что я оказался хорошим парнем. Ему пришлось съесть свою шляпу на глазах у всего Совета — и это при его-то извращенном чувстве долга и чести. Не могу, правда, сказать, чтобы после этого мы стали меньше любить друг друга. Однако не могу не признать, парень вел себя честно.

А главное, черт возьми — мне не надо теперь вечно перестраховываться, ожидая, что он может объявиться из ниоткуда всякий раз, когда я навожу заклятье. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Мёрфи провалялась в критическом состоянии почти трое суток, но все же выкарабкалась. Кстати, ее поместили в соседнюю со мной палату. Я послал ей туда цветы вместе с уцелевшим браслетом наручников. В прилагавшейся к нему записке я просил ее не задавать мне вопросов, кто и каким образом так аккуратно порвал цепочку. Сомневаюсь, чтобы она поверила в то, что кто-то перерубил их волшебным мечом. Полагаю, цветы помогли ей оклематься быстрее. В первый же раз, когда она смогла встать, она проковыляла через коридор в мою палату, швырнула их мне в лицо и вышла, не сказав ни слова.

Она не выказала ни малейших признаков того, что помнит события у меня в офисе, и возможно, она и в самом деле не помнит ничего. Так или иначе, она отозвала ордер на мой арест и пару недель спустя, выписавшись из больницы и выйдя на работу, она на следующий же день позвала меня для консультации. И еще она прислала чек на крупную сумму в счет покрытия расходов на следствие по делу об этих убийствах. Я полагаю, это означает, что мы снова друзья — в профессиональном смысле. Но шутками мы больше не обмениваемся. Некоторые травмы заживают медленнее других.

В обгорелых развалинах дома у озера полиция обнаружила большие запасы «Третьего Глаза», и в конце концов имя Виктора Селлза всплыло в качестве плохого парня. Моника Селлз и ее дети исчезли в недрах программы по защите свидетелей. Надеюсь, жизнь их сделалась лучше. Хотя, с другой стороны, хуже, чем была, она сделаться не может в любом случае.

Боб вернулся домой более-менее вовремя, хотя возможности проверить это у меня по понятным причинам не было. Я стараюсь не слишком доверять слухам об особенно разнузданной вечеринке в Чикагском университете, имевшей место с субботнего вечера по воскресный. Сам же Боб благоразумно не упоминает об этом.

«СВИДАНИЕ С ДЕМОНОМ», гласил заголовок на главной полосе «Волхва», вышедшего в следующий понедельник, и Сьюзен заглянула ко мне в больницу, чтобы принести экземпляр газеты и поболтать о том, о сем. У нее вызвало большой интерес устройство, удерживавшее мои бедра в неподвижном состоянии до тех пор, пока врачи не удостоверятся, что кость не раздроблена (в силу каких-то непонятных для них причин рентгеновский аппарат сбоил каждый раз, когда они пытались сделать снимок моей раны). Она высказала большое сожаление по поводу того, что я не могу двигаться. Я воспользовался фактором сострадания с тем, чтобы добиться от нее согласия на новое свидание, и она, похоже, не слишком возражала против этого.

На этот раз демон нам не мешал. И я вполне обошелся без Бобовых приворотных зелий и советов. Спасибо, как-нибудь уж сам.

Мак получил обратно свой «Транс-Ам». Я получил обратно Голубого Жучка. Конечно, это не совсем равноценная замена, но Жучок, по крайней мере, до сих пор на ходу. По большей части.

На протяжении недели я каждый вечер посылал Тук-Туку и его дружкам-фэйри пиццу, и до сих пор не забываю делать это раз в неделю. Не сомневаюсь, парень из «Пицца-Экспресса» считает меня полоумным за то, что я заставляю его выбрасывать пиццу на обочину. Ну и черт с ним. Я держу свое слово.

Единственный, кто не остался в выигрыше, ни в проигрыше от всей этой истории, это Мистер. Впрочем, обращать внимание на такие мелочи ниже его достоинства.

А я? Что я вынес из всего этого? Ну, не знаю точно. Я отделался от того, что преследовало меня долгое время. Не знаю, от чего именно. Не знаю, кто больше верил в то, что я — ходячий Антихрист, ожидавший трубного гласа: консервативное крыло Белого Совета, типы вроде Моргана или я сам. По крайней мере, для них этот вопрос временно закрыт. А что до меня, опять же, не знаю точно. Власть никуда не делась. Соблазн никуда не делся. И, похоже, так все и останется.

Что ж, проживу и с этим.

Мир становится темнее с каждым днем. Все крутится быстрее и быстрее, угрожая окончательно слететь с тормозов. Сокола и соколятники уже не справляются.

Но у себя, в моем уголке страны, я пытаюсь сдерживать этот водоворот. Я не желаю жить в Викторовых джунглях, даже если они и пожрали его самого. Я не желаю жить в мире, где правят сильные, а слабые вынуждены прятаться. Я предпочитаю места, где все немного тише и спокойнее. Где тролли не кажут носа из-под своих мостов, и где эльфы не крадут детей из колыбели. Где вампиры с уважением относятся к установленным рамкам, а фэйри знают свое место.

Меня зовут Гарри Блекстоун Копперфилд Дрезден. Можете колдовать с моим именем — за последствия не отвечаю. Когда дела принимают странный оборот; когда то, чему положено хорониться во мраке, выползает на свет, когда никто больше не может помочь вам, звоните.

Мое имя есть в телефонной книге.

Джим Батчер Луна светит безумцам

Глава 1

Никогда я не следил за сменой лунных фаз и сегодня не собирался. А сидел я в баре «У Макэнелли» в компании милой девушки. И все бы хорошо, если бы не настойчивость, с какой она упрашивала меня рассказать ей нечто весьма опасное для молодой, неопытной особы.

— Нет, — твердо ответил я, сложил рисунок с тремя концентрическими кольцами из замысловатых знаков и отправил его по полированному столу.

Скорчив недовольную гримаску, Ким поймала листок. Собеседница моя на редкость хороша собой, будто сошла со старинного портрета — нежный овал розовых щек, статная фигура, восхитительно бледная кожа. Смешливая по натуре, Ким сейчас не пыталась улыбнуться; наоборот, в ее взгляде читалось сильнейшее напряжение. Она отбросила со лба темную прядь блестящих волос и склонилась ко мне через стол.

— Да брось, Гарри. Ты единственный маг в Чикаго, который хоть чего-то стоит. Ты моя последняя надежда. Пожалуйста, помоги. Я лишь хочу разобраться в этих символах, понять, что они означают.

— Нет, — ответил я. — Не хочешь. Выброси эту затею из головы раз и навсегда.

— А…

Макэнелли призывно помахал мне из-за стойки и лихо метнул тарелки с горячим ужином по дубовой столешнице. Тут же рядом с тарелками возникли бутылки с темным пивом — собственноручное варево Мака. Мой несчастный желудок, пустой под стать бумажнику, не выдержал и громко заявил о себе. Признаться, по моим обычным меркам, одного бифштекса маловато, однако сегодня я бы и такой ужин не потянул, не пригласи меня Ким в надежде заполучить нужные ей сведения. Над тарелками вился ароматный парок, желудок бурчал все настойчивее — однако я не двигался с места (у Макэнелли официантов сроду не водилось; согласно понятиям Мака, если посетитель не в состоянии поднять свой драгоценный зад и самолично забрать заказ, то и появляться ему здесь не стоит). Я делал вид, что разглядываю зал, хотя знал обстановку до мелочей — тринадцать колонн резного дерева, тринадцать окон и тринадцать столиков, расставленных в случайном порядке, низкие потолки с вентиляторами, которые лениво гоняли воздух, — все устроено так, чтобы рассеивать остаточную магию, порой окружающую голодных (а иными словами, недовольных) чародеев. Забегаловка Макэнелли — единственная отдушина в городе, жители которого не верят ни в магию, ни в магов. Кроме завсегдатаев этого местечка.

— Послушай, Гарри, — продолжала упрашивать Ким. — Я не стану всерьез использовать это, обещаю. Никаких заклятий. Чисто научный интерес.

Она склонилась еще ближе, коснулась моей руки и заглянула мне в лицо, избегая встречаться глазами — подобная уловка мало кому по силам из непрактикующих Искусство. Ким широко улыбнулась, и на ее щеках заиграли симпатичные ямочки. Желудок снова отчаянно квакнул, я не удержался и бросил нетерпеливый взгляд на барную стойку, где поджидал остывающий ужин.

— Пообещай, что не используешь! Наверняка руки будут чесаться.

— Вот тебе крест! — заверила она, подкрепив слова жестом.

— Ну, не знаю… — насупился я.

— Перестань, Гарри! — рассмеялась девушка. — Подумаешь, большое дело! Слушай, если не хочешь говорить, не надо, я всё равно оплачу твой ужин. Ты ведь давненько на мели. Кажется, после того дела весной.

Я сверкнул глазами. Нет, не на Ким, девочка здесь ни при чем. Разве она виновата, что Кэррин Мерфи, мой главный наниматель, уже больше месяца не подает признаков жизни? Кэррин руководит отделом специальных расследований при полицейском управлении Чикаго и раньше частенько приглашала меня для консультаций. Последние годы вся жизнь моя была тесно связана с ОСР. По крайней мере так обстояли дела вплоть до прошедшей весны, когда в городе разразилась настоящая война из-за наркотиков. Заварушка была жаркая, тем более что помимо гангстеров в ней принимал весьма деятельное участие один темный маг-чернокнижник. После тех событий мое сотрудничество с отделом сошло на нет, а вместе с ним — и мой твердый заработок. Почему Мерфи молчит? Соображения на этот счет у меня имелись, но не было случая их подтвердить. Может, дело во мне, а может, нечисть объявила забастовку. Вот это скорее всего. Теперь по их милости я питался супчиками из пакета да китайской лапшой.

Стряпня Мака благоухала, я чувствовал аромат через весь зал, и мой желудок вновь заявил о первобытной тяге к хорошо прожаренному мясу. Что делать? Не мог же я пойти и съесть все это, пока Ким ждет нужные сведения. Не то чтобы я вообще никогда не мухлевал, однако я не проделываю это со всеми подряд — и уж точно не с теми, кто обращается ко мне за помощью. Порой я ненавижу и всю эту совестливость, и дурацкое чувство благородства!

— Ну хорошо, хорошо! — выдохнул я. — Поем сначала, а после выложу все, что знаю.

На круглых щечках Ким заиграли ямочки.

— Спасибо, Гарри. Это много для меня значит.

— Да, да. — Я уже поднимался, чтобы проложить тропинку к барной стойке мимо всех этих колонн, столиков и тому подобного.

Сегодня в баре царило настоящее столпотворение. Хотя Мак и старался сохранять привычную невозмутимость, заметно было, что толкучка ему по душе. Тарелки я подхватил почти с раздражением. Нелегко радоваться чужому успеху, когда твои собственные дела упорно идут на спад. Я донес вожделенные бифштексы с картошкой до столика, уселся и поставил перед Ким ее порцию. Какое-то время мы ели — я угрюмо, она с явным аппетитом.

— Что скажешь? — произнесла наконец Ким и ткнула вилкой в свернутый листок.

Я наслаждением отхлебнул пряного пива, мысленно вознеся хвалу Макэнелли, и взял рисунок.

— Это знаки Высшей магии. Три кольца символов, одно кольцо внутри другого. Слоеный пирог. Помнишь мои рассказы о магических Кругах?

Девушка кивнула.

— Они сдерживают магические энергии и защищают от созданий Небывалого. Смертные могут пересечь их и разрушить.

— Умница. Самый дальний от центра, внешний Круг знаков — рубеж против духов и магических сил. Знаки здесь, здесь и здесь — ключ к ним. — Я подчеркнул загогулины.

Ким с воодушевлением кивнула.

— Что со следующим?

— Второй Круг — зачарованный рубеж для смертной плоти. Он не сработает, если ты воспользуешься лишь Кольцом знаков. Понадобится что-то предметное, камни или геммы, к примеру, чтобы расставить между рисунками… — Я отправил в рот кусок бифштекса. Ким перевела на меня сумрачный взгляд.

— И что получится?

— Невидимая стена. Кирпичик за кирпичиком. Сквозь нее легко проникнут духи и магия, а смертным и всему, что имеет чисто физическую природу, путь будет закрыт.

— Вроде силового поля?

— Угу. Вот именно, что-то вроде того.

От волнения она разрумянилась, глаза засияли.

— Да, да, я знала, знала это… Ну а последний Круг?

Я присмотрелся к внутреннему кольцу.

— Здесь ошибка!

— То есть?! О чем ты?

— Здесь явная отсебятина. Ты уверена, что без ошибок скопировала знаки?

— Уверена?! А то! Я была очень-очень осторожна! — скривила губы Ким.

Несколько минут я внимательно изучал ее лицо.

— Тогда это третья стена, выстроенная для сдерживания духов и смертных. И не только. Есть нечто, находящееся между физическим и нематериальным миром.

— И что это за создания?

— Кто знает? — пожал плечами я. Формально это сущая правда. Белый Совет строго-настрого запрещает обсуждать демонов, которые обретают плоть, попадая на землю. Обычно силы первого зачарованного Круга хватает, чтобы остановить всех духов. И все же случалось, что могущественные демоны или кто-то из Древнейших дотягивались из Небывальщины через все мыслимые преграды. Вот для них-то и создан третий Круг. Ловушка для полубогов и темных архангелов. Девочке знать об этом ни к чему…

Ответ ее не устроил.

— Гарри, я не вижу смысла в создании лишнего Круга.

— Порой люди совершают бессмысленные поступки.

— Гарри, я же не младенец. Тебе не обязательно вставать в позу защитника.

— А тебе не обязательно знать о тех силах, что призваны сдерживать третий Круг. Поверь.

Она долго сверлила меня сердитым взглядом, потом хлебнула пива и задала следующий вопрос:

— А ты сможешь заставить Круг работать?

— Теоретически.

— Ну и?…

Я молча пялился на нее. Довольно долго.

— Гарри! — не выдержала девушка.

— Это уже не просто «научный интерес», да, Ким? Не знаю, что ты задумала, но выкинь это из головы. Забудь раз и навсегда, пока дров не наломала.

— Я…

— Ты играешь с огнем. Опасная забава, когда под рукой нет огнетушителя.

— Думаешь, я недостаточно сильна? — Ким упрямо вскинула голову.

— Здесь твоих сил может и не хватить. Опыта маловато. И знаний тоже. Даже если ты исхитрилась стать настоящим чародеем, говорю тебе — оставь эту затею. Ты только все испортишь, навредишь и себе, и людям.

— Если я собираюсь заняться этим, Гарри, то это мое дело! — гневно выпалила Ким. — Ты не имеешь права за меня решать!

— Конечно. Зато я помогу с правильным решением.

Я порвал листок на мелкие клочки и развеял по воздуху. Ким от досады вонзила вилку в бифштекс.

— Послушай, — мягко заговорил я, — пусть пройдет время. Станешь постарше, наберешься опыта…

— А ты сам намного старше меня? — с обидой протянула девушка.

Я неловко заерзал на стуле.

— У меня было больше практики. Да и начал я совсем молодым.

Ох, не хотелось мне обсуждать собственные способности к магии, и я попытался увести разговор в сторону.

— Как продвигается сбор пожертвований для фонда?

— Да никак! — ответила Ким и вяло откинулась на спинку стула. — Мне надоело клещами тащить деньги из людей ради спасения их собственной планеты, которую они же и травят, и на защиту животных, которых они же и убивают. Я устала писать письма и воззвания, устраивать демарши, когда все вокруг утратили веру. — Она потерла переносицу. — Просто устала…

— Возьми отпуск. Отдохни. И пожалуйста, обещай не баловаться с Кругами.

Она бросила салфетку, отсчитала несколько банкнот и поднялась из-за стола.

— Приятного аппетита, Гарри! Спасибо тебе, хоть и не за что.

— Ким! — вскочил я. — Подожди!

Ноль внимания. Величественная, в развевающихся одеждах, девушка уже стремительно шагала к выходу. Я чувствовал кипящий в ней гнев. Ким взлетела по ступенькам и покинула бар, громко хлопнув дверью. Вентилятор, под которым она прошла, дрогнул, задымился и встал. Взоры присутствующих разом обратились ко мне. Я же без сил рухнул на стул. Проклятие! Ким Дилени обладает врожденным Даром к магии. Она из тех немногих ребятишек, которых мне довелось обучать, вести за ручку, помогать им раскрыться. Утаивая от нее знания, я чувствовал себя хуже некуда, но девочка затеяла опасную игру. Она не соображает, во что ввязывается, и я обязан всеми силами ее защитить. Белый Совет не станет смотреть сквозь пальцы на происходящее. Уж очень там не любят, когда важными вопросами, да еще такими, интересуется кто попало, а ставить на место любопытных они привыкли жестко, не считаясь ни с чем, ни с кем…

Да, я поступил верно, хотя она и доверилась мне. Доверилась, как раньше, когда я был для нее всем — учил управлять своим Даром, отвечал на любые вопросы, руководил ею на пути сквозь тьму…

Проклятие!

Есть больше не хотелось. Я залпом допил пиво и погрузился в мрачные думы.

Входная дверь снова распахнулась. Я был слишком занят любимым времяпрепровождением всех чародеев и даже не повернул головы. На меня упала чья-то тень.

— Дуешься? — поинтересовалась Мерфи. Она подобрала с пола клочок рисунка и сунула его в карман. — Не похоже на тебя, Гарри.

Я поднял глаза. Высоко голову задирать не пришлось. Кэррин маленькая, едва ли наберется футов пять. Голубые глаза, вздернутый нос. Золотистые волосы стрижены на зависть любому панку — по бокам коротко, на затылке чуть длиннее. Тяжелые ботинки, джинсы, охотничья куртка и значок на поясе. В общем, хоть в пир, хоть в мир. Мерфи очень привлекательна, и этим ее достоинства не ограничиваются. В активе моей лихой работодателышцы имеется и черный пояс по айкидо, и куча наград со стрелковых чемпионатов. Мерфи — настоящий профессионал. Она начинала рядовым полицейским и дослужилась до звания лейтенанта только благодаря невероятному упорству. Когда вверх по служебной лестнице зубами и когтями продирается женщина, немудрено, что на каждом шагу она наживает врагов.

— Приветствую, Мерфи! Давненько не виделись. — Я сдерживался, но Кэррин наверняка расслышала в моем голосе сердитые нотки.

— Слушай, Гарри…

— Читала статейку в «Трибьюн»? Тебя разнесли в пух и прах. Говорят, разбазариваешь городскую казну на «косящего под медиума мошенника»? То бишь на меня. Полагаю, читала.

— Не было времени…

— Да я тебя не виню, — продолжал я. — Думаю, в Чикаго не много найдется налогоплательщиков, которые верят в чудеса и чародеев. Разумеется, еще меньше тех, кто своими глазами видел то же, что и мы с тобой, когда работали бок о бок или когда я, к примеру, спасал твою жизнь…

— Ты мне нужен, Гарри. — Глаза Кэррин опасно сузились. — У нас ЧП.

— Нужен? Тебе? Хорошенькое дело! Пропадаешь где-то больше месяца и вдруг сваливаешься как снег на голову. Между прочим, лейтенант, у меня есть офис, а в офисе телефон. Не обязательно топать сюда и портить человеку ужин.

— Хорошо. В следующий раз скажу убийце, чтобы он орудовал исключительно в рабочее время. Только сперва помоги найти его.

— Убийство? Что-то по моей части?

— Надеюсь, у тебя сейчас нет дел важнее? — усмехнулась Мерфи.

Я стиснул кулаки и поднялся.

— Сама знаешь, что нет.

— Тогда идем.

И мы пошли.

Глава 2

Мерфи наотрез отказалась садиться в мой старенький голубой «фольксваген-жук».

Правда, «жучок» давно не был голубым. Одна зеленая дверца, другая белая сменили своих предшественниц, исполосованных чудовищными когтями. Вместо прожженной крышки багажника Майк, мой механик, поставил красную. Пусть «жучок» не показывает чудес скорости и заводится через раз, тем не менее заводится — это обстоятельство служит мне утешением и вместе с тем удивляет. Удивляет потому, что практически любая техника имеет милую склонность сходить с ума в присутствии мага — вверх тормашками может полететь что угодно и когда угодно, — и автомобили не исключение из этого дурацкого правила. Я сказал Мерфи, что глупо рисковать ее аппаратом, когда есть мой. Куда там! Она упрямо стояла на своем, и вскоре я понял почему — Кэррин спешила. Она гнала свой «сатурн» по ночному шоссе безумной «елочкой», лавируя в сплошном потоке с такой скоростью, что я вжался в сиденье и до хруста вцепился в ремень безопасности. Хорошо хоть мы ехали не на мотоцикле…

— Где пожар, Мёрф?!

— Не хочу, чтобы нас опередили.

— Журналисты? — Я почти выплюнул это слово.

— Без разницы.

Больше она ничего не сказала. Зная ее дурную привычку к недомолвкам — Мерфи говорит только если сама этого хочет, — я до поры прикинулся шлангом, и остаток пути мы проделали в полном молчании. Когда Кэррин припарковалась и мы вышли, патрульный офицер повел нас к зданию, уже огражденному полицейскими желтыми лентами. Серебристая луна, почти совсем полная, заливала округу ослепительным светом. Мы шли гуськом, отбрасывая четкие тени. Над нашими головами в сторону аэропорта пролетел самолет; он шел на посадку, держа курс на запад, и я невольно засмотрелся ему вслед…

— Мерфи! — окликнул я спутницу. — Ведь мы уже выехали за пределы города. Разве пригород тоже под твоей юрисдикцией?

— Люди повсюду нуждаются в помощи, Дрезден. Предыдущие убийства произошли в Чикаго. Захотелось первой взглянуть и на это. Я работала с местными властями — вряд ли будут проблемы.

— Убийства? Постой, постой! Ты сказала убийства? — переспросил я. — Мерфи, да погоди же!..

Куда там! Она даже не обернулась, просто повела меня внутрь недостроенного здания, внешняя отделка которого была почти завершена. Поначалу я не обратил внимания на табличку при входе…

— «Вер-сити»? — с удивлением прочел я. — Разве Марконе не выжег его дотла?

— Перенесли да перестроили. Подумаешь, плевое дело, — хмыкнула Мерфи.

Джонни Марконе — царь и бог предместий и бедных кварталов, короче, заправила всего преступного мира Чикаго. Прошедшей весной мы схватились в его клубе, тогдашнем «Вер-сити», из-за смертельного наркотика, появившегося на улицах. В результате клуб начисто сровняли с землей. Потом пронесся слух, что наркодилер, которому я позднее накостылял, был врагом самого Марконе и будто бы главный мафиози сам «заказал» мне того парня. Плевал я на кривотолки. Пусть думают, что Марконе пуп земли. Я не в обиде.

Внутри клуба повсюду лежала строительная пыль. На карточных столах валялись рабочие инструменты. Пластиковые ведра с краской и связки новеньких кистей терпеливо ждали своей очереди. Две галогеновые лампочки наполняли просторное помещение белым, неестественно ярким светом.

— Проснись, Дрезден, — угрюмо сказала Мерфи.

Я проснулся и глянул вниз. Еще шаг, и я бы вляпался. Кровь. Очень много крови. Прямо от моих ног тянулась багровая дорожка к человеку, утопавшему в глубокой луже крови. Повсюду ошметки мяса, клочья одежды… К горлу подступила тошнота, и я еле подавил жестокий позыв к рвоте.

На вид убитому было лет тридцать. Крупный мужчина. Короткая забавная стрижка — волосы шипами торчат в разные стороны. Парень лежал на боку, спиной к нам, руки скрючены, ноги поджаты. Футах в восьми от тела валялся маленький автоматический пистолет. Слишком далеко… И вот тут я заглянул ему в лицо.

Кто бы ни был убийца, к человеческому роду он не принадлежал, потому что лица у трупа не было. На месте рта зияла жуткая рана и виднелись окровавленные зубы. Уцелевшая половинка носа висела набок. Глаза были вырваны, причем клыками — в круглые отметины натекла кровавая жижа. Куртка и рубашка изодраны на лоскуты и насквозь пропитаны кровью. Руки превратились в сплошное месиво, от выпотрошенных внутренностей исходило жуткое зловоние.

Увиденное до мельчайших подробностей раз и навсегда врезалось в мою память. Я зажмурился, глубоко вздохнул, потом еще и еще. Не помогало. От тела исходил удушливый смрад. Желудок наконец не выдержал, и меня вывернуло. Сегодняшний ужин разом оказался на полу.

Я отвернулся и уставился в стену невидящим взором. Все это время Кэррин не двигалась с места.

— Гарри? — тихо позвала она. Жесткие нотки в ее голосе куда-то исчезли.

— Кажется, я знаю его. Проверь по снимкам дантиста.

— Да? И кто же это?

— Я звал его просто Ежик. Из-за прически. Он был телохранителем Марконе.

Мерфи коротко выругалась.

— В чем дело, Мёрф? — Я неловко обернулся через плечо, стараясь не смотреть на останки Ежика.

— Осмотрись здесь еще, после поговорим, — сказала она.

— Что мне искать?

— Сам узнаешь, — ответила Кэррин. И еле слышно добавила: — Надеюсь…

Я вернулся к своим обязанностям и продолжил осмотр. Одно из боковых окон разбито, рядом валяется сломанный стол. Я подошел ближе, и под ногами захрустело битое стекло. По-видимому, с улицы вломились как раз в этом месте — на осколках сгустки крови. Я подобрал кусок побольше и присмотрелся. На острых краях не до конца высохла густая алая кровь. Я бережно завернул находку в носовой платок и сунул в карман. Потом стал кружить по комнате, внимательно изучая строительную пыль под ногами. Кое-где она полностью стерта. Похоже, там отчаянно боролись. Мое внимание привлекло место под окном, куда электрическое освещение почти не попадало, зато лунного света хватало в избытке. Я опустился на колени рядышком с этим островком из призрачного серебра. В самом центре ясно виднелся отпечаток лапы. Собачьей лапы. Величиной с мою ладонь, не меньше. Подняв глаза к окну, я увидел лунный диск, и был он уже практически круглый…

— Ч-черт! — выдохнул я. — Черт!

Мерфи мигом очутилась подле меня. Я облизнул внезапно пересохшие губы и поднялся с колен.

— Н-да, ты попала в интересное положение.

— Не шути, Дрезден. Объясни толком.

— Толком? Хорошо. Скорее всего нападавший появился оттуда. — Я кивнул в сторону разбитого окна. — Там есть его кровь. На жертву напал сзади, отобрал оружие и убил. Сначала они боролись здесь. Видишь, пыль на полу стерта? Потом Ежик рванул к выходу, но добежать не успел — его порвали на куски.

Я смотрел Мерфи прямо в лицо.

— Другие убийства подобны этому. Произошли недели четыре назад. Во время прошлого полнолуния. Ты о них говорила?

Она кивнула.

— Около четырех недель. На луну никто не обратил внимания. Только я.

— Угу. А теперь взгляни сюда. — И я показал ей отпечаток.

Кэррин замерла.

— Гарри! Хочешь сказать, это волк? Оборотень? Вервольф? — Она обхватила себя руками, словно от холода.

— Да. Не совсем как в фильмах. Просто похожий.

— Что же мне делать? Что мне делать?! Скажи, Гарри?

Сказать я ничего не успел. С улицы донесся невнятный шум, и двери с треском распахнулись. Мерфи напряглась.

— Проклятие! Скунсы вонючие! Ну и скорость у них!

Четверка новоприбывших по-военному слаженно и без суеты рассредоточилась по залу. Впереди шел темноволосый человек, очень высокий, ростом почти с меня. Темно-синий костюм на могучей фигуре сидел как влитой. На лацкане пиджака болтался значок с крупной надписью «ФБР».

— Перекрыть место преступления, — приказал он. — Лейтенант Мерфи, какого черта вы здесь? Это не ваша территория.

— Я тоже рада нашей встрече, агент Дентон, — ровным голосом ответила Кэррин. — Ну и скорость у вас!

— Я не приглашал вас сюда. — Дентон говорил низким, хрипловатым голосом. Его темные глаза метали молнии, на лбу пульсировала жилка. Он перевел взгляд на меня. — Это еще кто?!

Я хотел представиться, но вмешалась Кэррин.

— Никто. — При этом она зыркнула на меня, чтобы я заткнулся. Не тут-то было — чертик в табакерке не усидел.

— Гарри Дрезден! — громко и отчетливо доложил я. Постарался на славу. Думаю, в этот момент Мерфи с наслаждением бы меня придушила.

— А?! Тот самый проходимец, о котором писали в «Трибьюн»?… Читал, читал. — Дентон повернулся к Мерфи. — Вы и ваш сдвинутый дружок можете выметаться отсюда. Сейчас здесь будет работать настоящая полиция. Мы, знаете ли, в бирюльки не играем.

На его счастье, взгляды убивать не могут. В противном случае от агента Дентона остались бы только дымящиеся ботинки. Или даже подметки…

— Агент Бенн!

Молодая женщина, до этого напряженно созерцавшая труп, обернулась в нашу сторону. Волосы у нее оказались совершенно седыми, хотя на вид ей было едва ли больше тридцати. Зеленые глаза, смуглая кожа, губы сурово сжаты. Женщина двигалась упруго и твердо. Сразу чувствовалась отменная боевая подготовка. Такие, когда необходимо, в мгновение ока становятся быстрыми и очень опасными бойцами. Из всей четверки только у нее оружие было на виду. Она не считала нужным скрывать наплечную кобуру.

— Да, сэр. — Голос прозвучал на удивление тихо, но встала она с четким расчетом держать нас обоих в поле зрения.

— Проводите гражданских. — Дентон сделал ударение на последнем слове.

Бенн коротко кивнула в ответ. Больше ничего. Стояла и ждала. В мои намерения сопротивление не входило, чего нельзя было сказать о моей спутнице. Мне хорошо знакомо это упрямое выражение лица, сомнений нет — Кэррин приготовилась к драке. Черт побери! Нужно охладить боевой пыл Мерфи, иначе мы не доведем дело до конца.

— Поговорим на улице? — позвал я ее.

— Вот еще! — прошипела Мерфи. — Убийца за месяц положил уйму народу, и местная полиция позволила мне проводить расследование.

Она с вызовом уставилась на Бенн. Та нервничала. Плечи заметно напряглись. Ситуация накалялась.

— У вас есть письменное разрешение? — с расстановкой спросил Дентон. Жилка на его лбу пульсировала все сильнее. — Вы считаете, что можете предъявлять требования, лейтенант?

— Не дави на меня, Дентон, — недобро сказала Кэррин.

Я поежился.

— Послушай, Мерфи. — Я положил руку ей на плечо и легонько его сжал. — Давай просто выйдем и поговорим.

На мгновение наши глаза встретились, и она расслабилась. Черты ее дрогнули, во взгляде мелькнула тень сомнения. Увидев, что она готова сдаться, я позволил себе выдохнуть. Не хотелось бы превращать простую размолвку в жестокую стычку. К хорошему это не приведет.

— Вышвырни их! — приказал Дентон.

Бенн подошла к Мерфи и ударила ее. Без всякого предупреждения, мол, «привет, хорошая погодка!». Просто подошла и ударила смазанным и почти незаметным движением. Никогда раньше я не видел подобного приема. Однако Мерфи сумела закрыться и отразить нападение. Она развернулась, схватила седовласку и с треском припечатала ее об стену. Изумленной противнице хватило секунды, чтобы прийти в себя после удара. Отточенным, привычным жестом она выхватила пистолет. Я бросился к Мерфи и повалил ее. Грянул оглушительный выстрел.

— Бенн! — заорал Дентон и ринулся к ней, не обращая внимания на пистолет. Он встал между нами и начал торопливо говорить ей что-то.

— Ах ты ж, сумасшедшая сука! Белены объелась? — взревел я.

На шум выстрела прибежали остальные — два других фэбээровца и полицейские, дежурившие снаружи. Кэррин хрюкнула, больно двинув меня локтем в живот. Охнув, я скатился с нее, и мы поднялись. Кажется, оба целы…

— Что здесь творится? — потребовал объяснений полицейский.

— Произошло недоразумение, — невозмутимо ответил Дентон. — Самопроизвольный выстрел пистолета агента Бенн.

Офицер почесал в затылке и посмотрел на Мерфи.

— Это правда, лейтенант?

— Черта с два! Эта сума…

Кэррин не дала закончить. Она опять двинула меня локтем и, пока я потирал многострадальный живот, быстро ответила:

— Все случилось, как рассказал агент Дентон.

Я в недоумении уставился на нее:

— Мёрф, дай мне сказать. Эта девица…

— …не справилась со своим оружием, — подытожила Кэррин.

Полицейский пожал плечами и отвернулся.

Дентон несколько секунд пристально смотрел на мою спутницу, затем позвал своих ребят:

— Роджер, Джо, убедитесь, что с лейтенантом Мерфи все в порядке и проводите ее до машины.

— Сделаем, Фил. — К нам подскочил лопоухий рыжий пацан с веснушками по всей физиономии. — Мистер Дрезден! Лейтенант! Меня зовут Роджер Харрис, а это агент Уилсон. Почему бы нам всем не выйти на свежий воздух?

Его угрюмый напарник, нескладный лысеющий мужик с объемистым брюшком, молча кивнул нам, указывая на выход, и хмуро потопал к дверям. Кэррин смерила Дентона долгим взглядом, крутанулась на каблуках и торжественно зашагала вслед за увальнем. Ну и я за ней, будто нитка за иголкой.

— Уф… До сих пор поверить не могу! Слушай, какого дьявола ты не сказала им, что случилось на самом деле? — вполголоса спросил я.

— Что эта дрянь пыталась исподтишка врезать мне? — Мерфи и не думала говорить тише.

— Что она пыталась дырок в тебе понаделать, — уточнил я.

Мерфи зашипела, но шаг не сбавила. Я оглянулся и увидел, что полицейские уже огораживают место вокруг тела. Вовсю суетились медэксперты. Дентон стоял на коленях позади Бенн, а она сидела, уткнувшись лицом в ладони, и, похоже, плакала. Дентон бесстрастно разглядывал меня — казалось, в уме прикидывая, что напишет в моем досье: «Выше среднего роста, худощавый, острые черты лица, без особых примет». Я тоже смотрел на него и вдруг меня озарило — Дентон что-то скрывает. Знает и молчит. Что навело меня на эту догадку? Весь его облик, поведение, пульсирующая жилка на лбу…

— Хм, — хмыкнул лопоухий.

Я обернулся.

Харрис открыл дверь для нас с Мерфи. Мы вышли.

— Может, Деборе и правда стоит расслабиться, — заговорил рыжий. — Она знавала одного из убитых и после всего стала сама не своя. Уж месяц не спит.

— Заткнись, Харрис. Хорош трепаться, — проворчал агент Уилсон. Он развернулся к нам и сказал ровным голосом: — А вы, двое, шуруйте-ка отсюда ко всем чертям, и чтоб я вас здесь больше не видел. Между прочим, лейтенант, теперь отделу внутренних расследований будет чем заняться, не правда ли?

И пошел в клуб. Рыжий смущенно улыбнулся, извиняясь за грубость напарника, и поспешил за толстяком. Дверь захлопнулась, мы с Мерфи остались снаружи одни-одинешеньки. Я посмотрел на сияющую в безоблачном небе луну… Подведем итоги! Что мы имеем в активе? Вервольфа, напавшего на «шестерку» Марконе. Искалеченное тело. Море крови. Спятивших агентов ФБР, которые заводятся с пол-оборота и начинают палить почем зря. Немного кунг-фу, немного вестерна и несколько вскользь брошенных угроз. Одним словом, волноваться не о чем — просто еще одна ночь на работе.

Глава 3

Меня мутило. Изорванная человеческая плоть, идиотская стычка с фэбээровцами — впечатлений хоть отбавляй. После выстрела в ушах стоял гул, а адреналина в крови с лихвой хватило бы на маленькую армию. Тело начала сотрясать крупная дрожь. В общем, отходняк по полной программе. Я закрыл глаза и подставил лицо свежему осеннему ветру.

«Спокойствие, Гарри, расслабься, — твердил я себе. — Дыши глубже. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Ты жив. Мертвые дышать не умеют. Это не твои куски разбросаны в той страшной комнате. Пуля не нашла твое сердце. Ты жив, и Мерфи цела, и больше не надо всматриваться в безглазое лицо мертвеца».

Изувеченный труп упрямо маячил перед внутренним взором; я чувствовал удушливый смрад вырванных кишок, помнил липкий от пролитой крови пол и забрызганные стены. Я ощущал противный вкус горечи во рту и боролся с новыми позывами к рвоте. Мне хотелось орать и топать ногами, лишь бы избавиться от дикого напряжения. Я начинал понимать состояние Деборы Бенн, ведь ей довелось расследовать целую вереницу подобных убийств. Чей разум, чьи нервы выдержат такое?

Я просто старался дышать. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Холодный ветер приятно освежал лицо и приносил с собой пряный аромат осени. Октябрь в Чикаго промозглый, ветреный, и тем не менее я люблю это время года, мне нравится бродить в одиночестве по вечерним улицам и думать, думать… Потихоньку я успокоился. Мерфи стояла позади и тоже пыталась по-своему оклематься. Мы одновременно, не сговариваясь, пошли к машине.

— Я… — начала было Мерфи и смолкла. Тишина. Я старался не смотреть в ее сторону. — Прости, Гарри, прости, что не сдержалась. Конечно, Дентон — последняя сволочь. Вообще-то он прав — я не должна была появляться здесь. Поверь, мне жаль, что я втянула тебя в эту передрягу.

Кэррин открыла дверцу и села в машину. Я забрался на пассажирское сиденье, вырвал у нее из рук ключи и накрепко зажал их в ладони. Она резко повернулась ко мне.

— Поговорим, Мерфи.

— Гарри, сейчас не самый удачный момент.

— Умеешь ты поблагодарить за спасение жизни… Мерфи, ты не обо всем сказала, да?

Повисло молчание.

Самое смешное, что и Мерфи, и Ким сердились на меня по одной и той же причине. Когда прошлой весной Мерфи вела расследование, она тоже хотела знать больше и требовала полной откровенности. Полная откровенность равнялась смертному приговору — получи она тогда желаемое, я не дал бы за ее жизнь и гроша. Прежде всего я волшебник и в некоторые подробности не имею права посвящать никого. Поэтому, отказавшись тогда делиться знанием, я сам выследил убийцу. Дело закончилось неслабым пожаром и красочными трупами. На меня косились, хотя прямых обвинений предъявлять не стали. За прошедшие месяцы Кэррин несколько раз привлекала меня к расследованиям, и я из кожи вон лез, однако наша дружба дала внушительную трещину, и кто знает, может быть, сейчас пришло время ее залатать.

— Послушай, Мерфи, — осторожно начал я. — Не пришлось нам толком поговорить о том случае.

— Мы вообще об этом не говорили, — откликнулась она, и голос ее был сух, как осенние листья. — Да и зачем начинать? Столько воды утекло.

— Я хотел, правда, хотел рассказать тебе больше. Не мог, прости.

— Дай-ка угадаю. Мышка язык откусила? — съязвила Кэррин.

— Ну ты же знаешь, я никогда не был с плохими парнями. Черт побери, неужели ты мне не веришь? Ведь я рисковал ради тебя!

— Дело не в этом, Гарри.

— Не в этом? А в чем?

— Дело в том, Дрезден, что ты лгал мне, играл в молчанку, утаивал информацию, когда я позарез в ней нуждалась. Все просто. Если я решаюсь привлечь кого-то к своему расследованию, значит я полностью ему доверяю. — Она сжала руль, даже костяшки побелели. — А тебе я верила больше всех. И что взамен?…

Я содрогнулся. Удар ниже пояса, и хуже всего то, что она права.

— Я не мог допустить, чтобы ты пострадала.

В голубых глазах полыхнула ярость. Но когда Кэррин заговорила, голос ее звучал почти ласково. По мне уж лучше бешеные крики, чем это ужасающее спокойствие.

— Я не дочь тебе, Дрезден, и не фарфоровая статуэтка. Я офицер полиции. Гоняюсь за плохими дядями, ловлю их, сажаю за решетку, и, если понадобится, я готова и пулю схлопотать вместо несчастной домохозяйки. — Она вытащила из наплечной кобуры пушку, проверила предохранитель и сунула обратно. — В опеке не нуждаюсь.

— Мерфи, подожди, — заспешил я. — Поверь, я никогда не подставлял тебя. Я твой друг.

— Ты был моим другом, Дрезден. — Она тряхнула головой и стиснула зубы. — Теперь я в этом не уверена.

Слова кончились, но отступиться я не мог. Раньше мне не приходило в голову оценивать события с точки зрения Кэррин. Она не волшебница и почти ничего не знает о природе сверхъестественного, о мире, с которым христианская религия без успеха борется еще с эпохи Возрождения. Однако по долгу службы Мерфи приходится ежедневно сталкиваться с необъяснимым. «Необъяснимыми» преступлениями занимается отдел специальных расследований, созданный когда-то по особому распоряжению мэра. Наверное, для нее это сущая пытка — пойди туда, не знаю куда, арестуй то, не знаю что, а опытные эксперты лишь разводят руками. По сути, Мерфи безоружна. Противопоставить миру духов она может только то знание, которым обладаю я. Весной мне пришлось действовать в одиночку, за ее спиной. Я понимаю, что она растерялась. Общественное мнение, церковные власти, официальная полиция только хмурятся при упоминании о магии, вампирах, волшебниках, но создания потустороннего мира таятся повсюду — феи воруют младенцев прямо из колыбелек, злобные тролли сидят в засаде, призраки и духи всех мастей разгуливают на свободе. Все эти твари по-прежнему устрашают жителей города. Кто-то должен предотвратить нарастающее безумие, и этим «кто-то» стала Кэррин Мерфи. Она руководит отделом дольше своих предшественников, наверное, отчасти потому, что верит во «многое, что и не снилось нашим мудрецам», а отчасти и потому, что не пренебрегает услугами частного чародея.

— Прости, Кэррин, — вырвалось у меня. Банальные слова, но ничего лучше придумать я не сумел.

Казалось, прошли столетия, прежде чем Мерфи ответила.

— Бог с тобой, — сказала она, тряхнув волосами. Угрюмое выражение ее лица смягчилось, черты разгладились. Надеюсь, виной тому был не только лунный свет. — Прощу. А ты дашь слово. Никаких тайн отныне, никаких секретов, никакой опеки.

— Мерфи, ты просишь невыполнимое…

И вот тут она взвилась. Больно ущипнула за палец, заставив выронить ключи прямо ей в руки, и начала нервно заводить машину. Я коснулся ее запястья и произнес:

— Согласен. Хорошо. Больше никаких тайн.

На краткий, неуловимо краткий миг она заглянула мне прямо в глаза и сразу же отвернулась. Наконец Кэррин удалось завести двигатель и выехать со стоянки.

— Что ж, — заговорила моя начальница. — Я все расскажу тебе, Гарри. Расскажу, потому что очень нуждаюсь в помощи. Если мы не схватим этого гада, у нас наверняка будут свежие трупы, и тогда я вылечу со своей чертовой работы, а ты скорее всего загремишь в тюрьму.

Глава 4

— Что?! В тюрьму? Черт побери, Мерфи, и долго ты собиралась молчать?

Огни встречных автомобилей вспышками озаряли ее лицо.

— Не галди, Дрезден. У меня и без того был трудный месяц.

Вопросы рвались с языка. Наконец я не выдержал.

— Почему ты не рассказала о прошлых убийствах?

— Поверь, я хотела. — Мерфи мрачно смотрела на дорогу. — Отдел внутренних расследований очень заинтересовался случившимся с Марконе и Виктором Селлзом. В чью-то дурную башку втемяшилось, что я вступила с Марконе в сговор — он сдал мне наркодилеров, а я убрала его конкурента. И пошло-поехало…

Я чувствовал себя кругом виноватым.

— Это все из-за меня, да? Я был на месте преступления. Ты отмазала меня. Потом слухи поползли насчет моих мифических отношений с Марконе, и все вместе это здорово смахивало на…

— Ага, — кивнула Мерфи.

— И привлечь к новому расследованию чародея означало по доброй воле сунуть голову в пасть голодного льва. — Я почесал переносицу. И кто кого оберегал все это время, спрашивается! Получается, Мерфи приняла на себя главный удар. Между тем я и подумать не мог, что слух, пущенный Марконе, навредит еще кому-то, кроме меня самого. Голова садовая! Олух!

— Дрезден, временами ты бываешь наивным, что правда, то правда, зато в уме тебе не откажешь. Хоть ОВР и сел в лужу, слишком многие остались уверены в моей продажности. Прибавь к ним старых врагов, и ты поймешь, что стоит мне оступиться или зазеваться, на меня тут же набросится толпа «почитателей».

— Поэтому ты и прикрыла выходку агента Бенн? Не хочешь раздувать лишнюю шумиху?

— Дентон — полное ничтожество, кто спорит. Однако он мне верит и будет играть по правилам.

— А тут еще эти убийства…

Вместо ответа она свернула с трассы на тихую дорогу с односторонним движением и сбавила скорость. Обернувшись к ней, я заметил фары машины, которая последовала за нами через весь поток и пристроилась сзади. Мерфи я об этом не сказал, а сам краем глаза стал послеживать за незваным попутчиком.

— В самую точку, — продолжала Кэррин. — Убийства начались месяц назад перед самым полнолунием, когда на Радужном Берегу разорвали двух бандюг. Поначалу все решили, что их загрыз волк. Притянуто за уши… Дело было настолько необычным и даже сверхъестественным, что его передали мне.

— Уяснил. Дальше.

— Следующей ночью в Вашингтон-парке убили старушку. На этот раз наши медэксперты запутались окончательно, и я обратилась за помощью в ФБР. Их лаборатории лучше оборудованы, высокие технологии и все прочее…

— И выпустила джинна из бутылки? — догадался я.

— Угу. Эксперты бюро вместе с тем рыжим парнем, Харрисом, ну, ты видел его, усмотрели аномалии в отметинах клыков на телах жертв. Говорят, что следы не могли быть оставлены ни волком, ни собакой — вроде бы челюсти не типичны для этих животных. То же самое и с отпечатками лап. Не похожи они на звериные, и все тут. — Мерфи передернуло. — В общем, было над чем задуматься. Похоже, кто-то хотел, чтобы происшествия выглядели так, будто на людей нападало взбесившееся животное. С чьей-то легкой руки преступника окрестили Людоедом.

— А ты не пробовала рассказать им правду, мол, вервольф у нас, ребята?

— Спятил? Фэбээровцы погрязли в консерватизме по самую маковку. Чтобы «крутые» парни вдруг поверили в гоблинов и призраков?! Наоборот, ФБР выдвинуло версию, что убийства совершают сектанты. Якобы у них есть ритуальные орудия, имитирующие волчьи клыки и когти, и мерзавцы намеренно оставляют поддельные отпечатки лап. Я поручила Кармайклу связаться с тобой. Автоответчик любезно сообщил, что ты прохлаждаешься в Миннесоте.

— Было дело. Кто-то что-то в озере узрел. Продолжай, Кэррин. Что потом?

— Потом ад разверзся. Трех бомжей порвали в Бернхем-парке, и зрелище, я тебе скажу, было покруче сегодняшнего. В последнюю ночь полнолуния у винного магазина убили старичка, а еще через сутки на автостоянке погибли известный предприниматель и его шофер. Я возилась с трупами, а ОВР дышал мне в затылок. — Мерфи презрительно скривилась.

— Все жертвы подверглись нападению на улице, в стороне от фешенебельных районов. Пожалуй, только случай на автостоянке выпадает из общей картины.

— Пожалуй, да. Это был Джеймс Хардинг-третий, крупный промышленник и деловой партнер Марконе.

— А теперь есть вторая жертва, рядом с которой вновь всплывает имя Джонни Марконе.

— Гарри, я уж и не знаю, что страшнее: банда озверелых психов с «перьями» или кровожадный оборотень? — Кэрринсделала слабую попытку улыбнуться. — Неужели мне придется сказать судье: «Ваша честь, вынуждена признать, убийства совершил вервольф»? Безумие. Даже для меня.

— Кажется, я догадываюсь, что случилось после полнолуния. Все стихло?

Мерфи кивнула.

— Ребятам из ОВР досталась дырка от бублика. Убийства прекратились, и до сегодняшнего вечера похожих случаев не было. Сейчас в нашем распоряжении вдосталь яркого лунного света и четыре ночи на все про все. Разумеется, если наш подопечный намерен придерживаться схемы.

— Ты уверена, что действует не одиночка?

— Укусы на телах жертв не идентичны. Эксперты выделили по крайней мере три различных образца следов от укусов или, как выражается Дентон, псевдоукусов. В лаборатории думают, что преступников несколько, а медики только головой качают.

— Выходит, мы ищем стаю.

— Учти, даже в этом случае я не побегу в ФБР докладывать о нашествии вервольфов. Иначе на моей карьере будет поставлен жирный крест.

— Ты не рассказала до конца о проблемах на работе.

— Говорить особо не о чем. От меня жаждут избавиться. Удобный случай не за горами. Если я не заарканю этих парней, или кто они там, власти из меня всю душу вытрясут, а тогда и до тебя очередь дойдет. Пока между ними и тобой стою я.

— У тебя есть кровь или волосы с места преступлений?

— Да, есть.

— Слюна?

— Не знаю. — Мерфи покачала головой. — Слюна должна была попасть в раны. Если эксперты и обнаружили ее, то мне об этом неизвестно. Кроме того, без подозреваемого никакие образцы нам не помогут.

— Тебе не помогут, — уточнил я.

— Понимаю… Гарри, теперь ты. Рассказывай, что знаешь о вервольфах.

— Мало. Я не слишком прилежно их изучал. Дай мне время, и утром на твоем столе будет лежать полный отчет. — Я оглянулся, проверяя, по-прежнему ли за нами следят. «Хвост» был на месте.

— Утром? А быстрее сможешь?

— К восьми или еще раньше. Я могу прийти на рассвете, если ты прикажешь дежурному меня впустить.

— Прикажу.

Мы вернулись к бару Макэнелли, и она припарковалась рядышком с моим «жучком».

— Боже правый! Гарри, поверить не могу, что я сижу тут и обсуждаю с тобой, как вервольфы в самом центре Чикаго убивают людей. — В глазах Кэррин застыла тревога. — Скажи, что я не чокнутая.

Я уже вышел из машины и стоял, склонившись к окну.

— Ты не чокнутая, Мерфи. Может, Дентон прав, и нападают вовсе не вервольфы. Безумия и без них хватает, — криво улыбнулся я.

В ответ последовал слабый смешок.

— Жду отчет, Дрезден.

Кэррин уехала. Я не торопился садиться в «фольксваген» — хотелось понаблюдать за машиной, которая следовала за нами столько времени. Она покрутилась в глубине стоянки и тоже покинула ее, но поехала не за Кэррин, а в противоположную сторону. Мне удалось рассмотреть водителя. За рулем сидела молодая женщина. Удивительная женщина с седоватыми темными взлохмаченными волосами. Она не взглянула на меня, просто проехала мимо и вскоре пропала из виду.

Я забрался к себе в машину. Из головы не шла мысль о Мерфи и о том, что из-за моей скрытности она угодила в нехилый переплет. Если призадуматься, то в отношении женщин у меня были крайне старомодные привычки — мне нравилось дарить им цветы, предупредительно открывать двери и пропускать вперед, оплачивать ужин, если свидание назначалось в ресторане, и тому подобное. В наше время это принято называть мужским шовинизмом, а я бы назвал рыцарством, будь я более высокого мнения о своей особе, конечно. И Мерфи теперь уже не просто Мерфи, а Дама, Попавшая в Беду. Раз уж вся эта петрушка случилась по моей вине, то и выручать подругу должен я. Это была не единственная причина, по которой мне не терпелось поскорее остановить убийства. Увидев сегодня растерзанный труп, я испытал настоящее потрясение. Ежика постигла страшная, мучительная смерть. Меня до сих пор подташнивало и трясло. Никто не заслуживает подобной гибели. Никто.

Я нервным рывком прижал к себе колени и скрючился на сиденье в неудобной позе, если учесть мой внушительный рост и пространство самого «жучка». Перспектива стать жвачкой для кровожадного монстра внушала мне животный ужас, с которым я не мог совладать…

Я маг.

Я обладаю Силой.

Сила и ответственность всегда идут рука об руку, и поэтому я не имею права запереть на ключ свои способности и спрятаться в теплой норе. ФБР не по плечу справиться со стаей взбесившихся оборотней. В любом случае сражаться с чудовищами — по моей части.

Я вздохнул поглубже, принял нормальное положение и полез в карман за ключами. Пальцы наткнулись на сверточек. Я не спеша вытащил его и развернул. В белоснежном носовом платке лежал окровавленный осколок стекла.

Кровь тоже проявление Силы. Используя кровь, доберешься до ее хозяина. Я мог бы найти убийцу сегодня же, просто позволив своей магии проводить себя к нему или… к ним. Загвоздка в том, что кровь порядком высохла, а так и влипнуть недолго.

Мерфи мне башку свернет, если я начну без нее, а то и вовсе решит, что я опять хитро обошел ее, тогда пощады не жди. Однако если я замешкаюсь, то упущу возможность прижать убийцу еще до рассвета. Времени на размышления не оставалось. В конце концов, спасение человеческих жизней важнее, чем гнев Мерфи. Короче говоря, я вылез из машины, открыл багажник и достал колдовской инвентарь: разрушающий жезл, защитный браслет и самую важную магическую штуковину, без которого не обходится ни один уважающий себя чародей — «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра. Сложил все это добро на крышку багажника и достал замаранный кровью осколок.

Пришло время заняться магией.

Глава 5

Я достал из кармана мелок, который всегда ношу с собой, и круглый, похожий на сферу пластиковый компас. Опустился на корточки и начертил мелком вокруг себя не слишком аккуратное кольцо. На темном асфальте в свете луны отметины ярко засияли. Капля энергии, небольшое усилие воли — и кольцо закрылось. Тотчас внутри него заструилась магическая энергия, запертая границами рисунка. По коже побежали мурашки, я вздрогнул всем телом, ощущая ровное биение Силы. Развернул окровавленный осколок, положил его в центр кольца между своими ботинками и начал тихо, заунывно напевать, расслабляясь и сосредоточивая внимание на искомой цели. «Interessari, interresarium», — пробормотал я и макнул пластиковый купол компаса в сырую кровь. Энергия отпрянула от меня, задрожала, закружилась в тесном пространстве кольца и, не найдя выхода, устремилась в компас сияющей струйкой серебристых пылинок. Стрелка компаса взбесилась. Она вертелась в дикой пляске, пока не замерла напротив кровавого пятна, точно гончая, взявшая след. Потом стрелка резко крутанулась и указала на юго-восток. Я ухмыльнулся, предвкушая погоню, размазал подошвой мелок, выпустив на волю остаточную магию, и вернулся к машине. У этого заклинания есть свои недостатки. Да, стрелка компаса будет указывать на владельца пролитой крови, но лишь до тех пор, пока над горизонтом не взойдет солнце и не разрушит нехитрую магию, что скрепила заклятие. Кроме того, стрелка указывает направление, а не кратчайший путь к цели.

Ни один нормальный человек не назовет движение на улицах Чикаго простым или спокойным. Я прожил здесь немало лет и в совершенстве постиг науку выживания на дорогах. Сначала я проехал мимо больницы Кук-Каунти, эдакого города в городе, потом дунул вниз мимо Дуглас-парка и свернул на юг к Кедзи. Стрелка медленно поворачивалась к востоку по мере того, как я продвигался все дальше на юг. Наконец на 55-й улице я свернул в восточном направлении и теперь держал курс на Чикагский университет и озеро Мичиган. Надо признать, район не из лучших, а проще говоря, дерьмовый район. Уровень преступности выше некуда, жалкие, обшарпанные здания в большинстве своем заброшены, работающий уличный фонарь днем с огнем не сыщешь, и по ночам темень здесь стоит беспросветная. Местечко это магнитом притягивает всякую нечисть, выползающую из Небывальщины. Тролли вокруг кишмя кишат, и новообращенный вампир, пройдя весь город в поисках жертвы, непременно оседает в подобных кварталах, пока не наладит связь с Бьянкой или кем-нибудь из городских вампиров рангом помельче.

Стрелка моего «проводника» указывала на заброшенный супермаркет. Я подъехал к тротуару и заглушил двигатель. Верный «жучок» лязгнул в ответ что-то вроде «спасибо». Не любит старичок ездить, не любит… Особенно в моем обществе. Я вытащил из бардачка карту города. Та-ак… Оказывается, парки, где за последний месяц произошли четыре убийства, находятся на расстоянии меньше мили от этой улочки. Похоже, логово нашлось. При этой мысли стало неуютно. Я выбрался из машины, вооружась до зубов — в одной руке разрушающий жезл, в другой компас, пушка в левом кармане, на запястье болтается защитный браслет. Постоял возле машины, чтобы выровнять дыхание, очистить мысли и внести наконец ясность в собственные намерения.

Кем бы ни был убийца, я здесь не для того, чтобы строить из себя героя. Я должен лишь засечь его логово, а уж Мерфи наладит слежку и повяжет Людоеда, только он зашевелится. Даже если я схвачу мерзавца, ей не удастся прищучить его на основании доказательств, полученных со слов профессионального чародея. Судьи любят выставлять копов круглыми идиотами и, сомнений нет, над Кэррин поизмываются вдоволь. Я крутанул жезл в пальцах, ухмыльнулся и решительно зашагал вперед. Не нуждаюсь я в одобрении судебных крючкотворов, чтобы пустить в ход Силу.

Окна супермаркета оказались заколоченными. Я ощупывал доску за доской, пока не почувствовал, что одна легко поддается, и принялся крайне осторожно проверять, нет ли сюрпризов для непрошеных гостей. Вот! Внизу протянута бечевка с колокольчиками. Заденешь ненароком — и пойдет праздничный перезвон. Дергать я не собирался, а просто конец веревки стянул легонько с гвоздика и, не дыша, колокольчики опустил, после чего беспрепятственно проскользнул внутрь.

Внутри царило запустение — длинные ряды, мертвые костяки пустых полок, с потолка свисали жалкие остатки осветительной арматуры, пол под ней усыпан стеклянной крошкой от разбитых плафонов. Сквозь щели в заколоченных окнах еле-еле пробивался лунный свет, однако сплошную темень рассеивал слабый желтоватый свет, льющийся из глубины магазина. Я взглянул на компас. Стрелка настырно указывала в том направлении. Закрыв глаза, я прислушался. Умению слушать по-настоящему научиться просто, и остается загадкой, почему люди открыто этим пренебрегают. Я услышал голоса. Точнее, два голоса. Они спорили, и спор шел на повышенных тонах. Я тихо двинулся в ту сторону, стараясь держаться под прикрытием стеллажей. Ряды вскоре закончились. Я притаился за последним стеллажом и, затаив дыхание, вытянул шею над верхней полкой.

Увидел я весьма примечательную компанию совсем еще молодых ребят обоего пола, с ног до головы затянутых в черное. Они собрались кружком у старой газовой лампы. На всех были кожаные куртки, кожаные браслеты на руках, у многих в ушах и носу посверкивали металлические колечки, а у одного я заметил потрясающую татуировку от ключиц до подбородка. Если бы собравшиеся здесь были высокими и плечистыми, то компашка смотрелась бы вполне устрашающе, однако все они были тонкими, нескладными подростками и здорово смахивали на сопливых школяров или компьютерных фанатов, несмотря на диковатые костюмы. Мальчишки щеголяли юношескими прыщами, у кого-то лишь начал пробиваться первый пушок над губой. Казалось, их ненароком занесло в это мрачное, заброшенное место.

Небольшая группка, человек пять, теснилась за коренастым парнем в очках. Он стоял, подбоченясь, и зло пялился на худенькую светловолосую девочку, которая была на голову выше его самого. Все в ней дышало гневом: и угловатая фигурка, и узкое личико; сердилась даже всклокоченная грива волос, а глаза полыхали еле сдерживаемой яростью. За ее спиной тоже толпились ребятишки.

— Да говорю же тебе, — рычал очкарик, — мы должны быть там. Сейчас. Мы не имеем права расслабляться, пока всех их не отыщем и не разорвем на куски.

Его сторонники с одобрением загудели.

— Гормоны из тебя последнего идиота сделали, Билли, — огрызнулась девочка. — Нам нельзя высовываться сегодня. Мы подставимся.

— Джорджия, кретинка, ты в самом деле думаешь, что они еще не допетрили? Да на нас в любую минуту могут напасть.

— Раз она велела затаиться сегодня, — слово «она» девушка произнесла с нажимом, — я с места не двинусь. А если ты попробуешь выйти, то ей-богу, я спеленаю тебя как котенка.

Крепыш зарычал, по-настоящему зарычал, и сделал шаг вперед.

— Думаешь, справишься, сука?! Рискни, ну давай же, рискни!

— Я не нанималась сражаться с жалкими недоносками. Не искушай меня, Билли. — И она взглянула на ребят, стоявших позади него. — Вы знаете, что она говорила… и вы пойдете против ее повеления?

— Внемли же мне, «Альфа», — обратился Билли ко всему собранию, обводя взором каждого. — Все это время я вел вас. Я обещал и давал обещанное. Отвернетесь ли вы от меня теперь?

Я опустил голову и отступил назад в тень. Вот это да! Вервольф-подвижник. Бэтмен-супергерой. Тудыть его растудыть. Я проверил компас. Стрелка по-прежнему указывала на юнцов. Неужели убийца один из них?! По крайней мере хоть что-то. Теперь я мог спокойненько выбираться отсюда и бежать к Мерфи с отчетом. Для начала посмотрим, не парковался ли кто из ребят на задворках. Перепишу номера и домой. Дьявольщина! Университетская стоянка совсем близко. Они могли и пешком дойти…

— Что все это значит? — отчетливо прозвучал резковатый женский голос.

Я украдкой выглянул. Через заднюю дверь в комнату прошла высокая, смуглая женщина, выше и старше сердитой девочки. Крепкая, мускулистая, она двигалась с уверенной звериной грацией. У нее были пышные темные седоватые волосы, и мне хватило секунды, чтобы узнать в ней ту женщину со стоянки у бара. Сердце в груди бешено заколотилось от волнения.

Незнакомка обвела спорщиков пристальным взглядом. Я заметил ее глаза — темные, почти карие, с невероятным янтарным отливом.

— Разве этому я вас учила?

Джорджия и Билли опустили глаза. Остальные тоже стушевались.

— Это не игрушки. За мной следили. Начнете творить глупости — поплатитесь жизнью.

Она вышагивала взад и вперед, заглядывала ребятам в лица, кружилась по комнате. Сходство с пойманным зверем поражало. Я сверился с компасом. Стрелка металась вслед за ней. Вот и все. Я смотрел на нее и думал: «Да, эта вполне может оказаться убийцей. Стать, энергия! И еще — ради всего святого, откуда она знает о слежке?» И тут я понял: она с напряжением всматривается во тьму, меня окружавшую.

Кто-то заговорил. Женщина резко вскинула руку, требуя тишины. Ноздри ее широко раздувались — она нервными толчками втягивала воздух, принюхивалась все сильнее и наконец сделала шаг в мою сторону. Я замер, боясь вздохнуть или пошевелиться, чтоб не дай бог лишним движением не выдать себя.

— За руки! — рявкнула она.

Женщина опрокинула фонарь на кафель, и комната погрузилась в чернильную тьму. Поначалу слышалось растерянное бормотание ребятни и ее свирепое шипение, потом все смолкло, и только топот ног, четко различимый в тишине, подсказал мне, что они отступают к задней двери. Уходят! Вслепую, наугад я бросился в погоню. Решение не из лучших, но я твердо знал — упускать их нельзя. Заклятие поиска дышало на ладан, и я не смог бы применить его дважды. Между тем Мерфи нужна зацепка, хотя бы номера машин. Позднее она вычислит сосунков.

Я не соразмерил длину своего шага и со всего маху врезался в стенку. Зашипев от боли, я решил сменить тактику. Ведь темнота может служить прикрытием, и, похоже, ребятки соображают лучше взрослого дяди. Само собой, мне по силам сотворить неяркий свет, но пока никто не видит, никто и стрелять не начнет. Я тихо двинулся вперед, прислушиваясь к звукам. А звуки-то и не радовали. Я услышал скрежет когтей по кафелю, и секунду спустя что-то тяжелое и пушистое врезалось в колени и сбило с ног. Я вскрикнул от неожиданности и замахнулся жезлом, орудуя им, как примитивной бейсбольной битой. Раздался противный глухой звук, будто удар пришелся в кость. Тотчас донеслось хриплое рычание, и жезл из моей руки вырвали — я слышал, как он брякнулся где-то далеко в стороне. Я выронил компас, резво поджал под себя ноги и принялся судорожно вытаскивать револьвер.

Сердце от страха гулко билось в груди, но вслед за страхом разгорались гнев и бешенство. Я ждал второго нападения — пушка приятно оттягивала руку. Судя по всему, меня боялись не меньше. Прошла минута, другая. Тишина. Я вытащил из-за пазухи серебряную пентаграмму, древний символ порядка и равновесия Силы. Когда-то эта пятиконечная звездочка, запаянная в круг, принадлежала моей матери. Собрав всю волю в кулак, я сосредоточился на амулете, и он откликнулся мягким голубоватым свечением. Конечно, это не то ослепительное сияние, которым загоралась пентаграмма, когда в сражениях с исчадиями Небывальщины применялась Сила, однако этого неяркого света вполне хватило, чтобы осмотреться. Почувствовав себя увереннее, я поднялся и поспешил к служебному выходу, то и дело обо что-то спотыкаясь по пути. Завидев открытую дверь, я прибавил скорость и очутился в переулке позади супермаркета. Наконец-то глотну свежего воздуха… Вдруг что-то тяжко ударило в спину, и я упал ничком. Внезапная атака отвлекла мое внимание, и пентаграмма мгновенно угасла. Крепкая коленка прижимала меня к земле — острый гравий вонзился под ребра. К затылку приставили тяжелый металлический предмет, и женский голос скомандовал:

— Брось оружие, или я снесу тебе башку!

Глава 6

Надо быть последним идиотом, чтобы рыпаться, когда в затылок тебе недвусмысленно тычут пушкой. Левой рукой с предельной осторожностью я положил свой револьвер на землю и разжал пальцы.

— Руки за спину! Давай, шевелись!

Делать нечего. Я подчинился и тут же ощутил холод наручников на запястьях. Щелкнул замок. Колено со спины исчезло, однако моя грозная противница, вставая, не упустила случай отвесить мне ощутимый пинок. Вспыхнул яркий луч карманного фонарика. Черт! Прямо в лицо…

— Гарри?! — ахнула она.

Я часто заморгал и, прищурившись, попытался всмотреться в нее. Кажется, этот голос мне знаком…

— Привет, Мерфи! Интересный способ ведения беседы.

— Вот гад! — плюнула в сердцах Кэррин. — Ты разнюхал что-то и опять ничего не сказал!

Луч от фонарика по-прежнему слепил глаза, но я уже начинал смутно различать знакомый силуэт.

— Сама такая, — парировал я, стараясь принять более достойную позу. Если вы думаете, что Мерфи кинулась снимать наручники, то здорово заблуждаетесь. — Времени было в обрез. Я боялся след потерять.

— Как ты вышел на это место?

— Я же волшебник. Вот магия и помогла.

Скованными руками эффектный жест не сделаешь, но я старался, честное слово, старался. Мерфи фыркнула, однако наручники сняла. Потирая враз затекшие запястья, я задал ей все тот же призовой вопрос:

— А тебя-то сюда каким ветром занесло?

— Я же коп, — передразнила Мерфи. — Пока мы с тобой мирно болтали, за нами всю дорогу следили. «Хвост» тащился до самого бара. В общем, я подкараулила этого наглеца, и мы поменялись ролями. Гарри, ты был внутри. Скажи, кто-нибудь мог выйти с той стороны?

— Не знаю. Темно было.

— И сюда никто не выходил. Черт! Наверняка есть ход наверх. Теперь ищи ветра…

Мерфи спрятала свой пистолет и принялась водить лучом фонарика по крыше.

— Что-то находишь, что-то теряешь, — прокряхтел я, поднимаясь на ноги.

— Черта с два, — буркнула Кэррин.

Я опомниться не успел, она уже шагала к супермаркету. Пришлось поторопиться, чтобы нагнать.

— Куда ты?

— Внутрь. Лестницу поищу.

— Брось. Не нужно преследовать их сейчас. Мы вдвоем вряд ли справимся с…

Мерфи встала как вкопанная.

— Их? Ты сказал «их»? А я видела только одного.

Она смотрела так серьезно, что пришлось спешно описывать события последних часов. Вкратце, разумеется. Мерфи слушала, не перебивая.

— Значит, шайка? — сказала она, едва я смолк.

— Стая, — уточнил я. — Хотя не обязательно убийц. Да, мы нашли вервольфов и вожака, но, по-моему, ребятишки на звание «Людоед года» не тянут. Слишком легко смущаются. Что ты думаешь предпринять?

— Для начала объявлю эту женщину в розыск. И еще мне нужно, чтобы ты более подробно описал тех спорщиков.

— А зачем объявлять розыск? Разве ты не записала номер ее машины?

— Автомобиль брали напрокат и скорее всего по липовым документам, — отмахнулась Кэррин.

— Кэррин, не стоит привлекать сейчас всю полицию.

— Это еще почему? — вскинулась она. — Скажи, почему я не должна устраивать облаву на эту тетку и ее подручных? Она следила за нами. Кроме того, ты сам заявил, что на месте убийства была ее кровь. Разумеется, твои показания к делу не пришьешь, но для меня большего и не надо. Расследование пойдет веселее, если мы будем знать, где искать.

— Не горячись. Заклинание указывало на эту женщину, правда, но это подтверждает лишь то, что она побывала сегодня в «Вер-сити». Мы не можем знать наверняка, что именно она убила Ежика.

Мерфи скрестила руки под грудью и уставилась на меня.

— Ты на чьей стороне, Дрезден?

— Неужели непонятно? — Я начал все больше воодушевляться. — В чужой монастырь со своим уставом не лезут. Сражаться голыми руками с обитателями Небывальщины — сущее безумие. Если ты сейчас натравишь на них полицию, то развяжешь настоящую войну, а толку не будет. Выжидай и готовься.

— Расслабься, папочка, я в порядке, — поджала губы Кэррин.

— Да я не о том. Знаешь, та тварь, что порвала Ежика в клубе Марконе, не имеет ничего общего с тем, кто на меня напал.

— С чего ты взял?

— С того, что меня оставили в живых, хотя могли убить одной левой.

— А ты не думаешь, что сам спасся?

— В темноте? — хмыкнул я. — Мерфи, ты соображаешь, о чем говоришь? Ты хоть представляешь себе, насколько опасны волки?! Волк бегает быстрее твоей тачки. Он запросто перекусывает берцовую кость. «Ам» — и все! За добрую сотню ярдов в кромешной тьме волк увидит тепло твоего тела, а при свете звезд и волосы на голове пересчитает. На расстоянии тридцати — сорока ярдов он расслышит биение твоего сердца. Повторяю, тому оборотню из супермаркета ничего не стоило порвать меня на лоскуты. Я ударил его. А он даже после этого всего лишь обезоружил меня и скрылся.

— Ерунда! — упрямо заявила Мерфи, хотя покрепче обхватила себя руками и начала озираться по сторонам. — Вдруг убийца знает тебя? Или просто не хотел убивать чародея? Или пощадил тебя, чтобы отвести подозрения?

— Вряд ли. Эти дети… — Я покачал головой. — Мерфи, повремени объявлять общую тревогу. И сама держись от всего этого подальше, пока я не раздобуду больше информации. В конце концов, я твой советник по сверхъестественному. Слушайся и доверяй. Иначе за что ты мне платишь?

Мерфи посмотрела мне в лицо, однако успела отвести взгляд прежде, чем наши глаза встретились. Мы давно общались, и она знала: не заглядывайте в глаза магу без веских на то причин. Маг увидит гораздо больше, чем вы сами того желаете.

— Ладно, — сдалась она. — Постою в сторонке. Но только до утра. Помни, я жду твой отчет. Если к утру дело с мертвой точки не двинется, я спущу на них всех собак. Мне еще предстоит объяснить появление без санкции в «Вер-сити». Гарри, не ошибись — надо поймать ублюдка, пока больше никто не пострадал.

— Утром буду!

Лампочка в фонарике Мерфи неожиданно замигала и взорвалась с характерным хлопком.

— И все-то вокруг тебя горит, Дрезден.

Глава 7

Вернувшись домой, я швырнул жезл в угол, туда же, где хранились колдовской посох и трость-шпага. Затем я хорошенько запер за собой дверь. Дверь у меня серьезная, целиком из металла, хорошая преграда для разной нечисти. Пришлось поставить ее полгода назад после того достопамятного события, когда ко мне вломился демон.

Сама квартирка устроена в каменном подвале старого многоквартирного дома, чудом пережившего бесчисленные чикагские пожары. Деревянный ветхий дом невероятно огромен, и когда налетает ветер, все это сооружение начинает поскрипывать и тяжко вздыхать. К слову сказать, в Чикаго ветры не знают передышки, и потому поскрипывания и вздохи старого дома давно слились в бесконечную, тихую и на редкость умиротворяющую музыку. Богатая история, соседи-«невидимки», низкая арендная плата — вот идеальная обитель настоящего чародея.

Разумеется, электроприборов нету в помине. Камин, кухонька в гостиной, малюсенькая спальня и ванная комната. Окна под самым потолком. Домашний уют в моем понимании — не голые крашеные стены, как теперь принято, а теплые мягкие ткани и деревянная мебель, желательно не новая. Каменный пол моего жилища надежно, кое-где даже внахлест, укрыт толстенными коврами. Стены завешаны старинными гобеленами, самыми старинными, какие только я сумел разыскать. Кислота напавшего демона пожгла большую часть обстановки, что здорово сыграло на руку блошиным рынкам города. Покупки я делал соответственно своим вкусам, и вскоре в интерьере вновь появились золотисто-оранжевые, коричневые и красные оттенки, что смотрелось весьма недурно, особенно в отсветах каминного огня. С наступлением осени в сыром полуподвале становится очень зябко и без жарко натопленного камина не обойдешься. Я развел огонь, подкинул еще несколько чурбачков, чтоб веселее горело, и тут появился Мистер. Приветственно мурлыча, он потерся о мои ноги. Признаюсь, я с трудом удержал равновесие.

— Здоров, приятель? — спросил я, потрепав громадного серого котяру за ухом.

Мистер размерами превосходит многих псов. Думаю, он состоит в очень близком родстве с дикими лесными кошками. Я нашел его еще котенком в одной мусорной куче, и малыш быстро привязался ко мне.

Правда, несмотря на все мои усилия, душу его я постичь не сумел. Сильно подозреваю, что этот лось-переросток считает меня частью своей собственной маленькой семьи, и лишь благодаря кошачьей милости мне высочайше дозволено делить с ним кров.

Раскочегарив плиту, я на быструю руку приготовил спагетти, поджарил цыпленка и гренки. Мистер окинул взором эту нехитрую снедь и по обыкновению разделил со мной только банку кока-колы. Я поел, замочил в раковине грязную посуду и отправился в спальню, чтобы натянуть теплый халат.

Пора заняться чародейством.

Пройдя в самый дальний угол комнаты, я отодвинул ковер на полу, поднял крышку люка и по шаткой стремянке начал спускаться вниз, в свою подземную лабораторию. Я спускался, держа в руке зажженную свечу, в неверном свете которой постепенно проступал веселый кавардак, царящий в лаборатории. Беспорядок был на столиках, расставленных вдоль стен, на длиннющем столе, который занимал всю центральную часть комнаты, в общем, повсюду, кроме одного места в самой глубине лаборатории, где прямо в пол вмонтирован блестящий медный Круг Сосредоточения. Книги, тетради с записями, использованные авторучки, сломанные карандаши, коробочки, пластиковая тара, пустые баночки из-под желе, кальсоны — все это «богатство» валялось в других баночках и коробочках всевозможных форм и размеров, где, в свою очередь, хранились разные пряности, редкие камни, кости и шкуры, кровь, хлам, драгоценности, другие полезные составляющие для колдовских занятий. Я благополучно добрался до нижней ступеньки, перешагнул через груду комиксов (попрошу без комментариев) и принялся зажигать свечи, плошки с которыми были расставлены по всей комнате. Теперь осталось разжечь керосиновую печку, чтобы не околеть в нетопленом подвале.

— Боб! — произнес я. — Просыпайся, сонная башка.

На верхней полке среди кучи книг смутно белел человеческий череп. При моих словах в глубине пустых глазниц замерцали оранжевые огоньки. Огоньки росли, уплотнялись и превратились наконец в два светящихся шарика.

— Сонная башка? Хорошо сказано, Гарри. Потрясающее чувство юмора! Ты легко сделаешь карьеру деревенского скотника. — И череп широко разинул пасть, делая вид, что устало зевает. Но мне-то было отлично известно, что обитающий в черепушке дух по имени Боб не ведает усталости с тех самых незапамятных времен, как оставил этот бренный мир. Я уже привык сносить нахальные дерзости Боба. На протяжении долгих столетий он побывал в помощниках, если можно так выразиться, у многих чародеев, и его познания в магии были поистине неисчерпаемы. — Чем займемся сегодня? Опять наварим зелья для снижения веса? — захихикал Боб.

— Перестань. Это была временная мера, чтобы продержаться на плаву. Месяц выдался непростой. Кто-то же должен оплачивать наше обиталище.

— Ну хорошо, — самоуверенно продолжал череп. — Почему бы тебе не заняться увеличением груди? Не бизнес, а золотое дно!

— Магия не для того нужна.

— Подумаешь! — сверкнул своими «лампочками» дух. — Ладно. Зайдем иначе. Подумай, насколько красиво у тебя получится! Ты же истинный маг, а не бездарь-недоучка. Представь безграничную признательность осчастливленных дамочек…

Я фыркнул и принялся расчищать свободное местечко на главном рабочем столе. Уборка выглядела примерно следующим образом: одним махом куча барахла сгребается в сторону — и вся недолга.

— Не все из нас помешаны на сексе, Боб.

Теперь настала его очередь фыркать, что довольно затруднительно для существа, у которого нет ни носа, ни губ.

— Не все мы обладаем нужными органами. Кстати, отлично развитыми. Скажи-ка, Гарри, когда ты последний раз видел Сьюзен?

— Трудно сказать. Недели две назад. Мы здорово загружены работой.

— Великолепная женщина! — вздохнул Боб. — Вместо того чтобы заняться ею, ты торчишь в затхлой каморе и занимаешься сущей нелепицей. Пень замшелый!

— Совершенно верно. Теперь заткнись и давай-ка поработаем.

Череп буркнул что-то на латыни, потом зашевелился, заскрежетал у себя на полке, подняв облачко серой пыли.

— Действительно! О чем со мной говорить? Я просто ничтожный, жалкий дух. Что я могу знать?

— Точно. Ничтожный, жалкий дух с феноменальной памятью, богатейшим опытом и соображалкой на зависть любому компьютеру.

— Может, ты не такой уж безнадежный кретин, Гарри. — Улыбка черепу почти удалась. — Ладно, уговорил, потрудимся.

— Слава тебе, Господи! На сегодня у нас две задачи. Эликсиры и вервольфы. Давай выкладывай все, что ты знаешь про оборотней.

— Небольшое уточнение — какие именно эликсиры и какие именно вервольфы?

— А что, их бывает больше одного?

— Гарри, ты окончательно спятил? Мы с тобой готовили цистерну самых разных снадобий. С чего ты вдруг…

— Да я не о том. Я говорю о вервольфах.

— Кто там? — Боб наклонил немного черепок, словно приставил невидимую руку к несуществующему уху.

— Ты оглох?

— Дерни за веревочку. — В голосе его почему-то прорезался фальшивый акцент. — Дверь и откроется.

— Какого черта ты несешь?

— Шутка. Боже всемогущий! Гарри, ты что, никогда не расслабляешься?

Я уставился на скалящийся череп, и взгляд мой не предвещал ничего хорошего.

— Не заставляй меня подниматься!

— Мир, мир, Гарри. Сердитые мы сегодня, — зевнул череп.

— Я работаю над делом об убийстве, и твои выходки ни к чему.

— Убийство. Опять убийство. Смертные обожают трудности. Ты хоть раз слыхал, чтобы в Небывальщине кого-нибудь убили?

— В Небывальщине все бессмертны. Боб, заткнись наконец. Расскажи лучше про вервольфов, про их особенности. — Я приготовил блокнот, карандаш и начал расставлять по спиртовкам чистые мензурки — что в них ни нальешь, все равно придется подогревать.

— А тебе самому-то что известно?

— Да ничего я о них не знаю. Учитель никогда эту тему не обсуждал.

Сверху раздался отрывистый смешок.

— Старина Джастин был мерзкий субъект и получил по заслугам, Гарри. Знай это и не слушай никого, даже если весь Белый Совет будет твердить обратное.

Я невольно прикрыл глаза, так были сильны внезапно нахлынувшие чувства. В душе смешалось все — гнев, страх и раскаяние заполнили меня, будто я вновь воочию увидел гибель учителя в пламени, которое создали ярость моя и воля.

— Не хочу говорить об этом.

— Совет же оправдал тебя. Но меня удивило то, что Элейн…

— Вервольфы, Боб! — Кажется, я начал сатанеть.

Правая рука вдруг заныла, и я понял, что пальцы сами собой сжались в кулак до хруста в костяшках.

Череп издал булькающий полувсхлип-полустон.

— Хорошо-хорошо. Ничего не имею против. Да, кстати, ты еще про какие-то эликсиры говорил?

— Во-первых, эликсир бодрости, эдакий крепкий сон из склянки. Глотнул — и снова молодец. Во-вторых, мне нужно укрытие от оборотня. — И я приготовился записывать.

— На свете нет ничего, что полностью заменит настоящий отдых и хороший глубокий сон, зато мы можем приготовить что-то вроде супер-пупер-экстра-кофе. Раз плюнуть. Шарахнет по мозгам, мало не покажется. — И Боб быстренько протараторил формулу.

Делая запись в блокноте, я заметил, что к руке до сих пор не вернулся нормальный цвет. Простое упоминание имен, память о которых я столько лет тщетно старался похоронить, вызвало в сердце целый шквал переживаний. Похоже, буря эта уляжется не скоро… У каждого в шкафу сидит по скелету. Мой гремел костями очень громко, хоть уши затыкай.

— Второй эликсир?

— В пролете. Чтобы спрятаться от волка, нужна чертовски сильная штука. Кольцо Невидимости вполне подойдет.

— Неужели я похож на парня, у которого денег куры не клюют? Выпендреж мне не по карману. Думай дальше. Давай попробуем сотворить эликсир частичного исчезновения.

— Эликсир-хамелеон? Вроде-есть-и-вроде-нет?! А что! Это может очень пригодиться. Тебя не сразу увидят, и то дело. — Боб одним духом выпалил нужную формулу. Я проверил список компонентов; если посмотреть среди бесчисленных баночек и флаконов, то, пожалуй, необходимое найдется.

— Порядок. Боб, а сам-то ты много знаешь о вервольфах?

— Изрядно. В пору инквизиции я находился во Франции, — последовал бесстрастный ответ.

Я занялся приготовлением бодрящего эликсира. Всякое зелье имеет восемь составляющих. Перво-наперво жидкая основа. Она свяжет и смешает остальные части. Еще пять компонентов символизируют органы чувств — слух, зрение, обоняние, осязание и вкус. Седьмой и восьмой компоненты представляют разум и дух. Основой для стимулятора был кофе, а для второго эликсира — вода. То и другое я поставил вариться на спиртовку и спросил:

— И много оборотней на свете?

— Шутить изволишь? Да вервольфов вагон и маленькая тележка! Сами вервольфы, потом еще ликантропы, то есть мнимые вервольфы, гексенвольфы и Луп-Гару в придачу. Существует столько видов волчьей териоморфии, что и не сосчитаешь.

— Теро… тори… чего?

— Териоморфии. Это когда человек перекидывается зверем. Объясняю специально для слабоумных: те-риоморфия — процесс трансформации человеческой сущности в звериную. Вервольф териоморф, вер-медведь териоморф, вер-тигр, вер-бизон…

— Даже бизоны?

— А ты думал! Бывает, индейские шаманы перекидываются бизонами, но почти все становятся хищниками. Сущим зверьем. Например, в Европе вплоть до самого недавнего времени волки были настоящим бедствием.

— Чем же отличается вервольф от… вервольфа?

— В основном, способом трансформации и сколько потом в оборотне остается от человека. Кофе сожжешь!

— Да знаю, знаю, — раздраженно буркнул я, убавляя огонь. — Перейдем к вервольфам.

— Классический вервольф — это обычный человек, ставший волком при помощи магии.

— Магии? Он что, чародей?

— Нет. Ну… почти. Он знает лишь как стать волком и как вернуться к человеческому облику. Многие учатся этому, да только без толку. Душа-то сохраняется нетронутой.

— То есть?

— Ну, они способны видоизменяться на физическом уровне, но это лишь топология, потому что разум по-прежнему хранит все человеческие черты. Они думают, логически рассуждают, сама их личность ничуть не изменяется… вуаля, волчьи инстинкты остаются «за бортом». Разве ж это волк? Двуногий урод, который ориентируется не по запаху, а с помощью зрения.

— А зачем это вообще может кому-то понадобиться? Я хочу сказать, зачем вообще оборачиваться волком?

— Эх, Гарри, никогда-то тебе не приходилось крестьянствовать в средневековой Франции, — со вздохом ответил Боб. — Жизнь тяжелая. Ни тебе толковой еды, ни тебе крова, да и лечиться нечем. А так натянул теплое пальтишко да на охоту за свежатинкой. Кто устоит? Поверь, и ты бы не устоял.

— Ладно, понял. Как насчет серебряных пуль и остальной лабуды? Укусят тебя — и ты вервольф?

— Ба! Портит людей Голливуд! Имей в виду, киношники эти приемы украли у вампиров. Да и серебро только в особенных случаях применяется. Вервольфы — те же волки. Пристрелить их легче легкого из любого оружия.

— Отличная новость! — откликнулся я, помешивая свое колдовское варево. — А что у нас с остальными?

— Бывают обращенные посредством магии.

Я с изумлением уставился на него.

— Превращение? Но это же нарушение Первого Закона. Превращая кого-либо в животное, ты разрушаешь его индивидуальность и разум, а в сущности это и есть настоящее убийство.

— Ага. Ловко, да? Вот только на самом деле большинство переживает трансформацию. У кого воля посильнее, тот все свое оставит при себе. Сохранит воспоминания и личность удержит, правда, на несколько лет. Рано или поздно это безвозвратно утрачивается, и в один прекрасный день, глядь, в лесу на одного волка стало больше.

Я на минутку отвлекся от зелий, чтобы заглянуть в свои каракули.

— Боб, ты давай не молчи. Рассказывай.

— Возвращаясь к веселой Франции, можно сказать, что самый верный способ перекинуться — это заключить сделку с демоном, дьяволом или могущественным колдуном. Получаешь пояс из волчьей шкуры, надеваешь его, произносишь волшебное слово — хлоп, ты уже волк. Вернее, гексенвольф.

— Разве это не то же самое, как с твоими крестьянами?

— Не-ет. Ты же используешь не свою магию, а чужую.

— Значит, похоже на превращение? — насупился я.

— Бестолочь! — обругал меня черепок. — Разница в том, что гексенвольфы применяют силу особых колдовских талисманов: иногда кольцо, иногда амулет, но чаще всего пояс из шкуры волка. Он крепким якорем удерживает вызванного заклятием Духа звериной злобы, отвратительное создание из темных глубин Небывалого. Этот дух словно обвивается вокруг души человека и своей энергией удерживает ее от разрушения.

— Вроде изолирующей оболочки?

— Вроде. Интеллект сохраняется, способность мыслить и рассуждать тоже. Вот только заправляет всем уже Дух.

— Звучит довольно просто.

— Это на самом деле просто. Когда ты с помощью талисмана перекидываешься волком, все запреты слетают с человеческой личности. На волю вырываются неосознанные желания, необузданная жажда действия, и ты свободен, конечно, если не считать Духа за пазухой. Представь! Громадный волчище с разумом человека и звериной свирепостью!

Я мельком взглянул на Боба и начал собирать воедино составляющие эликсира бодрости: кусочек сдобного пончика для вкуса, петушиный крик для слуха, ароматное мыло для обоняния, лоскуток ткани для осязания и лучик закатного солнца для зрения. Покрошил кое-что из старых покупок — реверанс в сторону разума — и добавил чуть-чуть бодрой музыки для души. Эликсир медленно закипал. Боб сидел, как мышка, пока я намешивал варево, а когда все было кончено, первым молчание нарушил я:

— Мало кто из живущих обладает достаточной силой, чтобы целиком подчинить себе этого Духа. Он отравляет поведение своего временного хозяина. Может быть, даже контролирует разум или подсознание.

— И что с того?

— Похоже, ты описал способ создания чудовища.

— Превосходный способ! Действенный на сто процентов, а насколько это хорошо или плохо, я не знаю. Об этом заботятся только смертные.

— Как ты его там называл?

— Гексенвольф, — сказал Боб с сильным немецким акцентом. — Зачарованный волк, или колдун-оборотень. Помню, инквизиция объявила войну зачарованным волкам и пожгла на кострах уйму высоченных парней.

— Теперь о серебряных пулях и укусах. Правда, что, мол, укусили — и ты вервольф?

— Дались тебе укусы!.. Ерунда это. Иначе бы вервольфы уже всю планету заселили.

— Ладно, ладно. Серебряные пули?

— Забудь.

— Понятненько, — протянул я со вздохом, продолжая прилежно записывать рассказы Боба, чтобы потом положить все эти сведения на стол Мерфи. — Г-е-к-сенво-ольф. Порядок. Что у нас дальше по программе?

— Ликантропы.

— Подожди. Разве это не психическое состояние?

— Это может быть и психическим состоянием, но лишь с одной стороны. Видишь ли, мой юный друг, ликантропия — естественный путь для Духа звериной злобы. Ликантроп в самом деле оборачивается животным, хотя это и происходит только у него в мозгу. Ему кажется, что он волк, и человеческая душа испаряется не понарошку. Это состояние начинает влиять на его мысли и поступки, он становится более агрессивным, более сильным и при этом менее восприимчивым к боли, увечьям, болезням. На нем все заживает очень быстро.

— Но он же не трансформируется в волка по-настоящему?

— Тоже не подарок, знаешь ли. С виду вроде люди как люди, а дики и свирепы до крайности. Слыхал о скандинавских берсерках? Думаю, эти парни были натуральными ликантропами. Причем не сотворенными, а рожденными.

Боб говорил, а я тихонько помешивал зелье, чтобы не перекипало.

— Кто у тебя там последний в списке? Луп… кто?

— Луп-Гару. Прозвище колдуна Этьена, который водил с ними дружбу, пока инквизиция не поджарила из него славный бифштекс. Луп-Гару не мелочевка, Гарри. На них гиблое проклятие. Это сущие демоны в образе волка. Вот кто обладает подлинной силой. В полнолуние они превращаются в чудовищ, и схавать человечка для них — забава, развлечение. Пока не сядет луна или не взойдет солнце, они безжалостно убивают всех, кто встретится на пути.

По спине побежал холодок.

— Это еще не все, да?

— Ага. Списочек особенностей презанятный. Немыслимые скорость и сила. Раз. Сверхъестественная свирепость и жестокость. Два. Живучесть феноменальная. Любые раны заживают мгновенно. Три. Они не чувствительны к ядам и чарам. Одним словом, идеальные машины для убийства.

— Впечатляет. Но ведь идеальные чудища появляются не каждый божий день?

— Вообще да, нечасто. Обычнопроклятый бедолага знает о проклятии и уходит подальше от людских глаз, чтобы втихаря наложить на себя руки. Последний Луп-Гару буйствовал в местечке Жевудан во Франции. Шестнадцатое столетие. Меньше чем за год убил двести с лишним человек.

— Проклятие! Как его остановили?

— Прикончили, прикончили голубчика. Серебряными пулями. На Луп-Гару надо идти увешанным серебром с головы до пят. Но серебро должно быть фамильным, унаследованным от предков.

— Почему?

— Гарри, не я придумывал законы магии. Я лишь знаю, каковы они, и умею предугадывать перемены. Условие о серебре неизменно. Предполагаю, в этом есть некий элемент жертвоприношения.

— Фамильное серебро, — пробормотал я. — Ладно. Будем надеяться, что у нас орудует не Луп-Гару.

— Не волнуйся. Ты легко разберешься, что к чему. Если после каждого полнолуния в городе будут десятки убитых, зна… В чем дело?

— Уже. Это уже происходит. — Я пересказал Бобу все, что узнал от Мерфи, и принялся за второй эликсир — «хамелеонский», мечту любого ниндзя. В воду посыпалась всякая мелочь: пластиковая обертка, кусочек чистого белого хлопка, капля дезодоранта, шелест ветра и листик салата. Завершили картину клочок бумаги и щепотка возвышенной музыки. Ммм, а запах…

— Мертвецы, трупы, — протянул задумчиво череп. — Я дам тебе знать, если придумаю что-нибудь полезное.

— Я хочу, чтобы ты не только придумал, но еще и разузнал побольше. Прогуляешься.

— Со мной этот номер не пройдет, Гарри. Я Дух разума, а не мальчик на побегушках, — протестующе фыркнул мой помощник. Тем не менее при слове «прогуляешься» глаза его подозрительно блеснули.

— А я раздобуду тебе несколько любовных рома-анов, — сладко протянул я.

— Лучше дай отпуск на сутки, — щелкнул зубами вымогатель из мира духов.

— В прошлую свою вылазку ты умудрился устроить дикий разгул и вакханалию на безобидной вечеринке в католическом университете. В общем, слово «отпуск» из своего лексикона можешь удалить.

— Я не сделал ничего, что не смог бы сотворить добрый бочонок вина, — обиженно засопел Боб.

— Вино пьют по доброй воле, а я что-то не припомню, чтобы все эти люди приглашали тебя забраться к ним внутрь. Всё! Тема закрыта. Ты свою порцию веселья получил, приятель.

— Ну, Гарри, что тебе стоит?!

— Нет.

— Только одна малюсенькая ночка…

— Нет и еще раз нет.

Боб бросил на меня уничтожающий взгляд и заявил:

— С паршивой овцы хоть шерсти клок. Давай романы. Чур, никакого старья, только новенькие бестселлеры, а то знаю я тебя, наобещаешь с три коро…

— На рассвете возвращайся.

— Такова твоя благодарность за верную службу, Гарри?! Посмотрим, можно ли вообще что-нибудь разведать.

Оранжевые огоньки в глазницах черепа замерцали. Наружу вылетело сияющее полупрозрачное облачко. Облачко метнулось к стремянке и пропало. Тяжело вздохнув, я вернулся к эликсирам.

«Часа два уйдет на варку, потом заклинания… время есть», — мысленно прикинул я, сел поудобнее, взял блокнот и принялся строчить отчет, стараясь не обращать внимания на головную боль. Она грызла затылок и теперь ползла все выше, подбираясь к вискам. Честно говоря, режим полного блокирования боли не действовал, между тем позволить себе лечь и спокойно расслабиться я не имел права. Необходимо помочь Мерфи сцапать убийцу, пока можно избежать настоящих неприятностей с фэбээровцами. Иначе она под фанфары вылетит с работы. И мне «веселую» жизнь обеспечат, даже если я исхитрюсь не окончить свои дни в каталажке. Убили «шестерку» Марконе, и главный дядя-мафиози это дело без внимания не оставит. Помяните мое слово, он еще заявится по душу Гарри Дрездена, словно я каждой бочке затычка. В довершение всего по темным закоулкам шастают кровожадные зверюги и пускают голодные слюни. Сдается мне, всей полиции с ФБР в придачу чудища эти не по силам. Выходит, самое «вкусное» осталось на долю вашего доброго чудака-чародея. А если убийца смекнет, откуда ждать беды, сезон охоты считайте открытым. Угадайте на кого? В общем, беды нарастали, как снежный ком.

Гексенвольфы, вервольфы, ликантропы, Луп-Гару…

До чего они додумаются в следующий раз?

Глава 8

Комплекс главного полицейского управления Чикаго расположен в самом центре деловой части города. Годами расширялась и крепла преступность, и годами разрасталось управление по борьбе с ней. Создавались новые отделы и подотделы, для них строились все новые и новые здания, разномастные, разновеликие, неуклюжие. Дикая мешанина архитектурных стилей ухитрилась со временем слиться в единое и неразрывное целое, подобно самой полиции. Отдел специальных расследований под началом Кэррин Мерфи, куда я бодренько держал курс, обосновался в огромном, но уже порядком обветшавшем здании с измалеванными стенами. Вездесущие любители граффити проникли даже сюда, в оплот законности и порядка, но громадный куб, потемневший от вечного смога, держался назло всему. Это здание было самым высоким в комплексе. Рост каменного молодца и внушительные решетки на дверях и окнах придавали ему сходство с верным сторожевым псом, который зорко следит за стайкой расшалившихся детишек.

Поспать сегодня не удалось, однако, прежде чем выскочить из дома, я постарался привести себя в божеский вид — принял душ и нацепил свежий деловой костюм вместо обычных джинсов и ковбойки. Вот только плащ свой оставил, уж очень удобно привязан под ним разрушающий жезл, а выйти без оружия я не решился. По отделению сегодня дежурил старый полицейский служака, мне хорошо знакома эта щетка сизых усов…

— Здорово, Билл! Пустишь к Мерфи в ОСР? — поздоровался я и помахал пакетом.

— Проходи, Дрезден. — Дежурный выразительно ткнул большим пальцем себе за спину.

Обстановочка внутри была, мягко говоря, незатейливая, но по крайней мере за чистотой здесь следили. Поднимаясь по лестнице, я встретил нескольких человек, кое-кто даже кивнул мне. Однако я почти физически ощущал волны беспокойства и тревоги, при виде меня лица копов буквально каменели. Я поморщился. Конечно, в глазах блюстителей закона человек, принародно объявивший себя магом и чародеем, всегда будет немного тронутый, с тараканами в голове. Только потому, что «безумный Гарри» помогал распутывать сложнейшие дела, густо замешанные на чертовщине, меня зачислили в ряды психов полезных. Однако сегодня творилось что-то уж совсем неладное. Вчерашние товарищи по оружию смотрели холодно, с брезгливым подозрением, будто на преступника. Неужто глупый слух о моей мифической дружбе с Марконе так взвинтил ребят? Час от часу не легче…

Я угрюмо брюзжал себе под нос и вообще настолько увлекся горькими думами, что не заметил, как налетел на брюнетку потрясающей красоты. Рост, ноги, чувственные губы — все при ней. Костюм, жакет и коротенькая юбка с бронзовым отливом. Блузка ослепительной белизны. Не женщина — совершенство. Сначала королева нахмурилась, потом всмотрелась в грубияна и просияла самой что ни на есть дружеской улыбкой.

— Гарри! — проворковала она, поднялась на цыпочки и чмокнула меня в щеку. — Как я рада!

— Привет, Сьюзен! Вот это сюрприз! Каким ветром тебя сюда занесло? Новое задание от редакции?

— Очень на это надеюсь. Когда я скормила редактору твои истории, на меня начали смотреть с уважением! — Оно запнулась и вздохнула, а когда Сьюзен вздыхает, грудь ее делается еще соблазнительнее. Она служила репортером в бульварной газетенке, довольно популярной в Чикаго. Для «Волхва» состряпать заголовок вроде «Элвис и Кеннеди на том свете дуэтом поют» раз плюнуть, но время от времени Сьюзен все же умудрялась тихомолком протащить статейку-другую о подлинном мире сверхъестественного — том самом, о котором люди стали забывать, когда воцарилась христианская религия. — Гарри, если ты снова работаешь с полицией…

Я замотал головой и попытался скорчить рожу пострашнее.

— Мы, кажется, пришли к соглашению — я не лезу в твои дела, а ты в мои.

Она улыбнулась еще шире и игриво приставила пальчик к моей груди.

— А по-моему, тот договор давно устарел. — Ее взор скользнул вдоль моего тела. — Не пора ли заключить новый?

— Сьюзен Родригес, я и не знал, что вы еще и в договорах хорошо разбираетесь.

— Паршивец, — усмехнулась она. — Честно говоря, Гарри, моей карьере не помешала бы хорошенькая встряска. Например, еще одна сенсация вроде той бомбы, что ты подкинул мне весной.

— Давай будем считать, что я подписал бумагу о неразглашении.

— Не разглашай, Гарри. Если ты просто намекнешь, когда и куда подскочить, чтобы сделать парочку неслабых снимков, я была бы тебе очень… — она мягко приподнялась и поцеловала меня в шею, — …очень, — мурлыкала плутовка, продолжая свое «черное дело», — …очень благодарна. Не пожалеешь!

Я нервно сглотнул и затравленно отступил назад. Сердце неслось вскачь.

— Прости, Сьюзен, я н-не имею права. — Слова давались с трудом.

— Гарри, ты зануда! — Она ласково коснулась пальцами моих волос и завораживающе улыбнулась. Я чувствовал себя кроликом перед удавом. — Может, хотя бы поужинаем вместе? Или ты и от этого откажешься?

— Да, конечно… то есть не откажусь. Отличная мысль. Постой, постой, а что ты вообще здесь делала?

— Давай заключим маленькую сделку, а? Ты мне словечко, я тебе. Не для печати, конечно.

— Ты никогда не сдаешься?

Сьюзен, разочарованно выдохнув, покачала головой.

— Я позвоню тебе. — И спустилась на ступеньку.

— Что ты со мной делаешь! Ну хорошо, хорошо, уломала… Я несу отчет для Мерфи. Говорится в нем о… о вервольфах.

— Вот, значит, какой «Людоед» стоит за этими убийствами? — Ее глаза засияли. — Вервольф?! Оборотень?

— Все. Больше ни слова не скажу. Кстати, я думал, ФБР держит происходящее в строгом секрете.

— Трудно прятать кучу трупов, — лукавым голоском заметила Сьюзен. — Между прочим, я внимательно слежу за пополнением городских моргов.

— Смертельно романтичная леди! Ладно, теперь твоя очередь. Выкладывай.

— Я хотела встретиться со следователем из ОВР. Поговаривают, что на Мерфи давят, пытаются выжить ее из отдела.

— Да, слухами земля полнится. А при чем ты и «Волхв»?

— Гарри! Мерфи делает столько хорошего! Пусть даже в это почти никто не верит. А ее выгоняют с работы. После ее ухода необъяснимых странных происшествий станет гораздо больше, и я хочу это доказать. Может быть, мои усилия не пропадут даром, и люди начнут прислушиваться и к таким изданиям, как «Волхв», и к таким людям, как ты, Гарри.

— Оглянись, Сьюзен! Мир не желает верить в магию и потусторонние штучки. Обывателям куда спокойнее жить в неведении…

— …и не знать, что под боком рвут на части их соседа?

— Для этого есть мы с Мерфи. — Я пожал плечами.

Сьюзен нерешительно подняла глаза.

— Серьезный материал, Гарри, вот что мне нужно. Свидетельство очевидца, фотография, ну хоть что-нибудь.

— Заснять волшебное существо тебе не удастся. Магическая энергия испортит любую камеру. Кроме того, дрянь, которую мы ищем, слишком опасна. Пойми, я боюсь за тебя.

— А что, если попробовать сделать снимок с большого расстояния? Например, через телевик?

— Не пойдет, Сьюзен. Я не стану посвящать тебя в подробности. Это лучший выход для нас обоих.

Девушка обиженно поджала губы.

— Ну и пожалуйста! — сухо обронила она и рванула вниз по лестнице.

Я не удержал ее, стоял пень пнем, смотрел вслед. В душе нарастало смятение. Похоже, у меня входит в привычку не подпускать людей к информации, и, похоже, теперь угроза нависла не только над моей свободой, но вдобавок над личной жизнью тоже. Я пытался разобраться в чувствах к Сьюзен, однако скоро бросил безнадежную затею. Сьюзен помешана на своей работе. Впрочем, одержимость эта ничуть не мешает ее очарованию и безумной сексуальности. Наши свидания часто заканчиваются тем, что мы вваливаемся к ней или ко мне домой и всю ночь напролет занимаемся любовью. Встречаемся изредка, урывками от работы, и нас это вполне устраивает — во всяком случае, ни она, ни я не делали попыток упорядочить отношения. Думаю, мы оба страшимся перемен, боимся загнать бурный поток в спокойное русло, чтобы раз и навсегда не утратить авантюрную сумасшедшинку, ощущение драйва.

Я поднимался по лестнице. После бессонной ночи в голове царила полнейшая сумятица. Разум мучила череда тревожных образов. Все смешалось — окровавленные останки, свирепые оборотни, хмурый взгляд экс-ученицы и темные глаза, полные откровенного желания. Наступили времена, когда работа начала напрямую угрожать моей личной жизни. Не свихнуться, не свихнуться…

Дверь в кабинет Мерфи распахнулась прежде, чем я успел взяться за ручку. Навстречу мне вышел агент Дентон. Он остановился, придержав створку, чтобы не захлопнулась. Под глазами железного федерала набрякли мешки, жилка на лбу пульсировала еще сильнее, однако несмотря на раннее утро серый костюм выглядел по-прежнему безукоризненно, а взгляд сохранял остроту и проницательность, будто и не было позади трудной ночи.

— Доброе утро, мистер Дрезден! — поздоровался он.

— Приветствую, агент Дентон! — откликнулся я, стараясь придать своему голосу побольше дружелюбия. — Простите, я спешу к лейтенанту Мерфи.

Дентон слегка нахмурился, бросил взгляд в комнату, из которой только что вышел, и позволил двери захлопнуться.

— По-моему, сейчас не самый удачный момент для вашей встречи, мистер Дрезден.

Я посмотрел на часы, висящие на стене холла. Они показывали без пяти восемь.

— Она просила прийти пораньше. — Я сделал шаг в сторону, намериваясь обойти его с фланга.

Дентон меня удержал. Он приставил руку к моей груди, не более того, но силища у этого человека была неимоверная. Серьезный противник, подумалось мне. Я выше ростом, зато он куда массивнее.

— Послушайте, Дрезден, — тихо заговорил агент. — Я понимаю, вчерашний инцидент выглядит паршиво, но поверьте, я ничего не имею против лейтенанта Мерфи. Она отличный коп и знает свое дело, просто она обязана следовать правилам, как и все мы.

— Постараюсь это запомнить. — И я снова попытался пройти в кабинет.

И снова Дентон меня удержал.

— Там сейчас сидит парень из отдела внутренних расследований. Одна журналистка уже успела накрутить его. Хотите, чтобы он начал задавать вам вопросы?

Терпение мое подходило к концу, и Дентон, наверное, понял это. Во всяком случае, руку он опустил. Дорога была свободна, но я остался на месте.

— Вам известно, что против нее ведется расследование?

— Этого следовало ожидать. — Дентон пожал могучими плечами. — Слишком многое в ее прошлых делах выглядит подозрительным.

— Вы нам не верите, да? Вам не верится, что я могу быть настоящим магом? Вы считаете, что в мире нет ничего сверхъестественного?

— Не важно, во что верю я. — Дентон поправил свой галстук. — Важно, что есть шайка мерзавцев, которые помешаны на этом вашем сверхъестественном, и помешаны настолько, что убивают направо и налево. Если я воспользуюсь любым вашим советом, то невольно стану на одну доску с ними. — Дентон коротко на меня глянул и добавил: — А я считаю, что вы либо не в себе, либо весьма умный пройдоха. Только без обид.

— Проехали! — ответил я и кивнул на дверь. — Долго Мерфи будет занята?

— Если хотите, я передам ей ваш отчет, положу прямо на стол, а вы позвоните из холла и предупредите ее.

Вежливые нынче фэбээровцы пошли! Я помолчал немного, подумал, а потом отдал ему папку.

— Спасибо, я ценю это, агент Дентон.

— Фил, — сказал он и почти улыбнулся; впрочем, улыбка не смягчила напряженного лица. — Не возражаете, если я загляну в бумаги?

— Ну, если вам нравятся сказочки, Фил.

Он открыл папку, вчитался в первую страницу…

— Это что, шутка?

Настала моя очередь пожимать плечами.

— Не придирайтесь. Я же помогал Мерфи раньше.

Дентон просмотрел отчет до конца, и когда захлопнул папку, казалось, скептическое выражение навечно приросло к его физиономии.

— Я отнесу «это» Мерфи. Но только ради вас, мистер Дрезден. — Он сухо кивнул мне и повернулся к двери.

— Эй, послушайте-ка, Фил!

Он оглянулся с таким изумлением, точно за спиной стул заговорил.

— Ведь мы с вами в одной команде, правда? Мы оба ищем убийцу?

Дентон утвердительно кивнул.

— Тогда, может быть, мне пора узнать то, о чем вы умолчали?

Он окаменел, а затем моргнул, но моргнул слишком медленно, и я понял, что своим вопросом попал в самую точку.

— Я не понимаю вас, мистер Дрезден, — ледяным тоном произнес мистер Государственная Тайна.

— Понимаете, все вы отлично понимаете. Вам известно кое-что, но вы об этом либо не хотите, либо не можете сказать. Почему бы прямо сейчас не раскрыть карты? Мы же здесь одни.

Дентон осмотрелся вокруг и, не меняя тона, повторил:

— Я не знаю, о чем вы говорите, мистер Дрезден. Вы поняли?

Признаться, я ничего не понял, однако показывать свое замешательство тоже не хотел, напустил на себя вид поумнее и кивнул. Дентон развернулся и вошел в кабинет.

Поведение фэбээровца ставило в тупик. Выражение его лица, его реакция на вопросы говорили красноречивее ответов, но вот о чем именно говорили, я понять не мог, хоть убейте. Некоторые люди — открытая книга, читать ее легко, хоть и не всегда приятно. Понять Дентона мне не удавалось. Он хранил свои секреты за семью замками, и ничто его не подводило — ни жесты, ни эмоции. Вчерашняя вспышка интуиции не считается.

Я потряс головой, сбрасывая внезапное оцепенение, и спустился в приемную к таксофону. Кинул в прорезь автомата монетку, набрал номер Кэррин.

— Мерфи слушает.

— Дентон несет тебе мой отчет. Я не хотел светиться перед ОВР.

— Спасибо. Я поняла. — В голосе Мерфи скользнула еле уловимая нотка облегчения.

— В твоем кабинете сидит следователь?

— Верно. — Она говорила вежливо и деловито, ничем не выдавая своей заинтересованности. По части искусства делать бесстрастное лицо Мерфи заткнула бы за пояс самого крутого игрока в покер. И Фила Дентона тоже.

— Будут вопросы, милости прошу ко мне в офис. Не вешай носа, Кэррин, у нас все получится. Вот увидишь.

На заднем плане раздался низкий голос Дентона, и почти одновременно на стол шлепнулась папка. Мерфи поблагодарила его и вернулась к разговору со мной.

— Спасибо, я разберусь, — сказала она и дала отбой.

Я повесил трубку. На душе было паршиво от дурацкой конспирации, из-за которой не удалось нормально поговорить. Меня угнетало, что я больше не мог запросто пройти в кабинет своего друга, поболтать, обменяться привычными шуточками. Пока я у полиции под подозрением, одно мое присутствие вредит Кэррин.

С невеселыми мыслями вышел я из здания и направился прямиком на стоянку, где поджидал верный «жучок». Я сел за руль, приготовился улещивать «старикана» послужить неудобному хозяину, и вдруг услышал шаги. Солнце светило прямо в глаза, и я прищурился. Взору моему предстала тощая фигура и лопоухая голова того рыжего агента ФБР, с которым мы столкнулись ночью у тела Ежика. Парень подошел к «жучку», я опустил стекло. Он беспокойно зыркнул по сторонам и бойко присел, прячась от посторонних глаз. Та-ак! Игры в таинственность продолжаются.

— Эй, ты, как там тебя? Агент…

— Харрис. Роджер Харрис.

— Чем могу помочь?

— Мне нужно знать, мистер Дрезден… то есть я хотел еще ночью спросить у вас, но не мог, ну, вы понимаете почему… а теперь могу, то есть спрашиваю… — И он снова тревожно оглянулся вокруг, похожий на пугливого зайца, который ждет, что откуда ни возьмись выскочит злодейка-лиса. Наконец пацан перестал лепетать и заговорил по-человечески: — Вы взаправду чародей?

— Многие задавали мне этот вопрос, агент Харрис. Отвечу вам то же, что отвечаю всем. Убедитесь сами.

Он закусил губу и, похоже, на время Лишился дара речи. Во всяком случае, молчал он с минуту, не меньше. А потом часто-часто закивал.

— Хорошо-хорошо. Могу я… можно вас нанять?

Я чуть не поперхнулся от удивления.

— Чего ради?

— Я думаю… мне кажется, я знаю кое-что об этом деле. Про Людоеда то есть. Я пытался уговорить Дентона проверить, но он отказался, сказал, мол, оснований нет. Да и слежку за ними наладить не удается…

— За кем? — спросил я. Последнее, что я сейчас хотел, так это ввязаться в темные делишки ФБР. С другой стороны, я частное лицо и в отличие от полиции мог совать нос повсюду. К тому же сейчас я обязан был хвататься за любую возможность помочь Мерфи или даже самому найти и обезвредить убийцу.

— В Чикаго орудует банда, — осторожно начал Харрис.

— Да ну? Кроме шуток? — Я изобразил крайнюю степень изумления.

Похоже, издевка доконала парня, и его понесло.

— Да, да. Они называют себя «Уличными волками». У них дурная слава, слишком дурная даже для нашего города. Страшная слава. С ними никто не хочет связываться. Их все боятся. Даже братва стороной обходит. Говорят, банда эта обладает странной, непонятной силой. Им принадлежит территория от центра до 49-й Бич-стрит. — Харрис замолк и во все глаза на меня уставился.

— Близко от университета, очень близко, — вставил я. — И от парков, где находили трупы, тоже недалеко.

Харрис закивал, словно нетерпеливый щенок, разве что язык от усердия не высунул.

— Ага, вот именно. Теперь вы понимаете, да?

— Понимаю, приятель, понимаю, — откликнулся я, потирая веко. — Сам Дентон пойти туда не может, и он подослал тебя ко мне.

Парень вспыхнул, на пунцовом лице даже веснушки пропали.

— Ну… я…

— Не бери в голову. Ты все сделал правильно, просто поторопился немного с предложением.

— В точку. — Казалось, он сейчас разревется. — Но вы согласны?

— Полагаю, официально мои услуги оплачены не будут, — вздохнул я.

— Ну… в общем, да, то есть нет. Официально вы вообще под подозрением.

— Понятное дело.

— Вы же возьметесь, мистер Дрезден?

Может быть, очень скоро мне придется об этом пожалеть.

— Ладно, где наша не пропадала. Возьмусь. Передай Дентону, что взамен я хочу получить всю информацию, которую собрали на меня полиция и ФБР.

Бедолага со сверхзвуковой скоростью из пунцового стал белым как мел. Я даже за его здоровье испугался.

— Вы… вы… вы хотите, чтобы мы скопировали ваше досье?

— Ага. В любом случае я всегда могу воспользоваться законом о свободе информации. Просто мне неохота тратить время и деньги на почтовую тягомотину. Договорились или нет?

— О Господи! Дентон убьет меня, если узнает. Он ненавидит любое нарушение правил. — Парень в непритворном отчаянии кусал губы, и я уж начал думать, что задумка моя накрылась.

— Чего ж ко мне послал? — пожал плечами я. — Приятель, мою цену ты знаешь. Передумаешь — мой номер в справочнике. Грамоте учен?

С грехом пополам «жучок» завелся, натужно закашлял, зафырчал и потихоньку тронулся.

— Хорошо, хорошо. — Парнишка торопливо протянул мне руку. — Договорились.

Мы обменялись рукопожатием. Харрис нервно оглянулся и припустил во все лопатки.

«Поздравляю, Гарри, хорошего свалял дурака! Все тебе неймется. Сидел бы в своем дерьме и не чирикал». Но, как ни крути, а игра стоит свеч. Вдруг я и убийцу найду и заодно узнаю, почему копы всем составом против меня ополчились.

«Ладно, не падай духом! — сказал я себе. — Ты же собирался завалиться к бандитам на чаек. Вот и спроси, не они ли, часом, угрохали чертову уйму народа. Посмотрим, что из этого выйдет».

Глава 9

В жилом квартале по 49-й Бич-стрит был такой задрипанный и обветшавший гараж, гаже которого, пожалуй, не найти и в самых захудалых районах. Железная коробка из гофрированного металла, насквозь проржавевшая от дождей и озерного тумана; ржавчина со стен ссыпалась прямо на тротуар, запекаясь неряшливыми лужицами. Я приметил свободное местечко для парковки, аккурат возле гадючника. Над входом — кривая, линялая вывеска с надписью «Гараж ПОЛНАЯ ЛУНА», чуть поодаль — что-то вроде оружейного ломбарда, где скупают по частям пушки и выкидухи. Вот чует мое сердце, наверняка здесь частенько крутятся всякие сомнительные личности. «Похоже, конечная. Пора на выход, чародей». Я доплюхал на издыхающем «жучке» до облюбованной стоянки и припарковался.

— Слава Богу, долго рыскать не пришлось, — пробормотал я и заглушил мотор. Поморщился, расслышав в привычном лязге новую, жалобно-подвывающую, нотку, выбрался из машины и потопал к ржавой постройке. Пушку я оставил дома, но разрушающий жезл был при мне, защитный браслет тоже, а на правой руке красовался перстень, в который я нагнал столько энергии, что не хотелось бы мне очутиться на пути собственного удара. Под ботинками хрустел гравий, неяркое осеннее солнышко светило в лицо, и позади, как приклеенная, тянулась длинная тень. Романтика, елы-палы…

Я не знал, что ждет меня внутри. Та ребятня с пышноволосой дамочкой во главе хоть и вырядилась под стать рокерам, явно не тянула на группировку, которая могла бы внушить ужас окрестным бандюгам, а ведь «Уличные волки» умудрились запугать даже крутую братву. А что, если между ними есть связь? Например, их предводительница одинаково вхожа в грозную банду и к сопливой малышне. Как бишь, тот громогласный паренек, Билли… кажется, их называл? Ах да, «Альфа».

И что же это за «Альфа» такая? Кружок юных душегубов? Смена уходящим на покой головорезам? И тем не менее — что, если ребятки и вправду были теми самыми ликантропами, о которых мне талдычил Боб? Что, если «Уличные волки» натаскивают их, пока те не станут настоящими вервольфами и не войдут в полную силу? Конечно, при условии, что члены самой банды — оборотни. От сонма предположений и вероятностей голова тихо шла кругом.

В общем, во мне теплилась слабая надежда, что ангар окажется пустым и мне не придется сталкиваться ни с оборотнями, ни с кем-то еще. Я бы куда охотнее просто осмотрелся, разнюхал что-нибудь эдакое, противозаконное, а потом передал улики с рук на руки Мерфи и Дентону. Пусть думают — им за это деньги платят.

В гараж можно было попасть двумя способами: через огромные двери, которые поднимаются вверх, и через дверь обычную. Оказалось, что подъемные двери заперты. Я толкнул обычную, и она неожиданно легко отворилась. Вошел. Окон внутри нет, свет проникает внутрь только из открытого дверного проема.

— Есть кто живой? — обратился я к темноте, пытаясь высмотреть хоть что-то. Бесполезно. Виднеются лишь смутные очертания — похоже, автомобили под чехлами. В глубине глухо отсвечивает стекло; возможно, там кабинет. Я привалился к дверному косяку и прищурился, давая глазам время пообвыкнуться.

Донесся тихий, едва слышный шорох.

Проклятие. Я сунул руку под плащ и сжал пальцами разрушающий жезл, напряженно прислушиваясь к движению во тьме… и услышал я чье-то дыхание, и услышал шарканье многочисленных ног по бетонному полу. Звуки надвигались, звуки окружали…

— Я не коп, — поторопился заверить я дышащую тьму. — Меня зовут Гарри Дрезден. Я хочу поговорить с «Уличными волками». Просто поговорить.

В помещении повисла мертвая тишина, словно резко выключили звук. Никто не двигался. Никто не дышал. Я напряженно ждал ответа, готовый в любую минуту дать деру.

— Держи руки на виду, — произнес мужской голос. — Мы слыхали о таких. Мы слыхали и о тебе, чародей. Ты заодно с копами.

— Ваши сведения устарели, — скривился я. — Не слышали разве, что я переметнулся к Марконе?

В темноте раздалось презрительное фырчанье.

— Черта с два! Эту сказочку состряпал сам Марконе. Уж мы-то знаем, как было дело.

Боже! Вот бы копам такую смекалку.

— Похоже, и вы не лыком шиты. Люди вас не жалуют.

— А ты никогда не слышал, что говорят о тебе, Дрезден?… Держи руки на виду, я сказал!

В темноте передернули затвор дробовика.

Я проглотил невесть откуда взявшийся комок в горле, медленно вытащил руку из-за пазухи и выставил перед собой пустые ладони. Одновременно с этим я пожелал, чтобы браслет растянул защитное поле.

— Ладно, ладно. Теперь и ты покажись.

— Приказы здесь отдаю я!

— А поболтать-то можно? — Я сжал губы и стал мерно дышать через нос.

— О чем?

Я судорожно пытался придумать в ответ что-нибудь правдоподобное, но враль из меня, как из агента 007 — церковный певчий, и потому, собравшись духом, выпалил самую настоящую правду:

— О гибели людей в прошлом месяце и заодно насчет вчерашнего убийства.

Голос молчал. Время шло. Я нервно облизнул губы, продолжая тянуть энергию из браслета.

— На месте преступлений обнаружили видимо-невидимо фальшивых волчьих следов. Фэбээровцы думают, кто-то сделал странное оружие, утыкал его волчьими зубами и начал убивать, разрывая свои жертвы на части. Ты об этом что-нибудь знаешь?

Темнота буквально взорвалась шквалом возмущения — я насчитал больше десятка голосов и сбился, потому что время для подсчетов было крайне не подходящим. Меня окружали. Кажется, пришла пора для настоящего беспокойства. Если это оборотни, способные перекидываться, и они нападут прежде, чем я успею свалить отсюда, то, в сущности, я уже покойник. Рождественская елка, обвешанная бесполезными цацками. Срубили нашу ёлочку… Я с трудом подавил волну паники и еле удержался от непреодолимого желания развернуться и бежать без оглядки на край света.

— Убьем его! — где-то слева взвыл хриплый женский голос. Ответом ему был дружный хор, который неистово замяукал «убьем его! убьем его!». Хорошенькая колыбельная, ничего не скажешь, успокоит вечным сном.

Глаза мои почти привыкли к отсутствию света, и теперь худо-бедно я мог различать своих противников. Всякой твари по паре: женщины и мужчины возбужденно кружили по гаражу — дикие звери в тесной клетке. Их глаза горели зеленоватым огоньком, как у собак, когда в зрачках отражается свет фар. Видимо, ржавый гараж заменял им дом — я увидел, что повсюду устроены постели, прямо на полу валялись тюфяки, подушки, одеяла. Хозяева покидали их в спешке, оставляя лежбища в жутком беспорядке. Женский голос продолжал заунывно бубнить «убьем его! убьем его!», и наконец этот жутковатый припев подхватили все. Воздух сгустился от невиданной мною прежде Энергии. Питаясь монотонным пением обитателей гаража, мощь эта набирала силу мрачным яростным потоком.

Вдруг напротив меня, на самой линии фронта, возник громадный мужик с дробовиком в руках. В том, что это вожак, я ничуть не сомневался.

— Остановитесь! — зарычал он.

Энергия сгущалась все сильнее, и его тело откликалось этой мощной волне, становилось напряженным, собранным.

— Молчите! Боритесь! Не давайте этому волю! Или копы прикончат нас!

Я улучил момент и, только он отвернулся, бросился к выходу. Продолжая держать левую ладонь поднятой, я на ходу развернулся к вожаку и закрепил щит всей своей Силой.

Стоило двинуться — толпа бешено взвыла и разом хлынула ко мне, точно обладала единым сознанием и волей. Грянул выстрел из дробовика. Ослепительно белая вспышка на мгновение разорвала непроглядную темень, и этого света мне вполне хватило, чтобы рассмотреть людей, которые жаждали отведать чародейской кровушки. Одни были полуодеты, многие совершенно наги. Лица искажала гримаса неистовой слепой ярости. Их Сила ударила в мой щит. Щит выстоял, однако взрывная волна вскользь зацепила плечо, а браслет до чертиков разогрелся. Я пошатнулся, сбился с шага, и мне наперерез успел выскочить дюжий парень в наколках — эдакая скала с наскальными рисунками. Он преградил выход и широко раскинул руки, намереваясь сграбастать меня, когда я буду прорываться на улицу. Но вместо того чтобы пытаться обогнуть его, я на бегу со всей дури вломил ему по носу кулаком. Своей собственной Силы я вложил в этот удар немного, зато Энергия, до поры припасенная в перстне, превратила мой кулак в настоящий таран, дробящий кости и плоть. Из раздавленного носа брызнула кровь, а сам парень отлетел футов на шесть.

Я пулей выскочил за дверь, спину тут же согрело радушное солнце, и опрометью ринулся к «жучку».

— Стойте! Стойте! — вопил вожак.

Я бросил взгляд через плечо на этого немолодого уже, седеющего мужичка. Чистоплотность явно не входила в число его главных достоинств — таких грязных, сальных волос, как у него на затылке, надо еще поискать, честное слово. Он стоял на пороге с дробовиком наперевес и осаживал толпу, которая яростно рвалась наружу.

Я влез в машину и попытался завести двигатель. Пыхтение, сопение, лязг и грохот — это пожалуйста. С места — ни в какую. Ну что за наказание в самом деле!

Руки тряслись, но я снова и снова упрямо пытался вдохнуть жизнь в эту трижды разнесчастную груду железа, используя все уловки, которые имелись в запасе. Разумеется, я не забывал посматривать на преследователей. Вожак «Уличных волков» продолжал сдерживать своих людей. Они выли и визжали, а он, вовсю орудуя прикладом, заталкивал их обратно в гараж, словно диких псов. Задачка была не из легких даже для такого жилистого человека — мощные мышцы заметно вздулись на плечах и спине.

— Паркер! — взвизгнула та самая дамочка, которая своей убийственной песенкой подначила остальных на меня напасть. — Выпусти!

Ей он без малейшего колебания двинул прикладом, и она мешком повалилась на землю. А потом Паркер обернулся, и я увидел его глаза. Миг — и я скользнул дальше, заглядывая мимо глаз, в саму суть души.

Ярость накрыла меня с головой, страстная жажда охоты и погони горячей волной прокатилась по сердцу, я содрогнулся от неистового желания вонзить зубы в сочное трепещущее мясо. Мной владело одно стремление — бежать и убивать на бегу. Я непобедим. Ничто не могло меня остановить. Я ощутил невиданную мощь в руках, ощутил пронзительно-чистую силу животной природы. Она текла сквозь меня, обостряя чувства до немыслимого, головокружительного предела.

Я воспринимал эмоции вожака напрямую, будто они принадлежали мне самому. Бешенство, ярость — да, сто раз да, но на коротком поводке. Океан страстей разбивался о высокую дамбу. Весь этот еле сдерживаемый гнев был обращен на человека по имени Гарри Дрезден, который без спроса вторгся на его территорию, бросил вызов его власти, вывел из подчинения его людей, чем подверг их прямой опасности. Я понял, что он был вожаком стаи, которая называла себя «Уличными волками». Я понял, что они были настоящими ликантропами с душой и сознанием лесных зверей. И еще я осознал, что он старел и сила его убывала. Другие, например, та любительница хорового пения, начали ставить под сомнение его авторитет. Сегодняшняя заварушка могла окончательно лишить его трона, а этого ему не вынести.

Старый вожак останется жить только при условии, что умру я. Чтобы восстановить лидерство в стае, он должен убить меня сам, в одиночку, просто и без затей. Вот что заставляло его сдерживать ревущую стаю, хотя он мог вцепиться мне в горло сию же секунду.

Но хуже всего было то, что вожак ничегошеньки не знал об убийствах, ради которых я притащился в это жуткое место и в результате лишь разворошил осиное гнездо.

Миг прозрения миновал. На лице вожака застыло выражение глубочайшего потрясения. Всматриваясь в суть души человека, я невольно позволяю заглядывать и в свою тоже. Не знаю, что там узрел вожак; расспрашивать «туриста» о достопримечательностях чародейской души не очень хотелось.

Я оправился от неизбежного шока после прогулочки по чужому сознанию быстрее, чем непривычный к этому делу ликантроп, и возобновил судорожную возню с ключами. Наконец Небеса смилостивились надо мной — «жучок» завелся. Я поспешно вырулил со стоянки и поплюхал в центр, отчаянно виляя рулем, чтоб набрать скорость. Меня била крупная дрожь, а плечи напряглись так, что я слышал скрип собственных ключиц. В мозгу хрюкало «убьем его! убьем его!»… Брр! Похоже, эти горластые создания уже и людьми-то не были. Они выглядели как человеческие существа — ноги, руки, голова, но не более того. Скрывать не стану — полуголым тварям удалось напугать меня по-настоящему.

Я встал на перекрестке, дожидаясь зеленого, внезапно разозлился и треснул кулаком по рулю.

— Гарри, дурень безголовый! — обругал я себя. — Зачем ты вообще поперся в эту треклятую дырищу?! Жить надоело?!

Видать, рожу я скорчил нехилую. Почтенная дама стояла на тротуаре и смотрела на меня как на буйнопомешанного. Признаться, сейчас я был не так уж и далек от этого. Взгляд оторопевшей женщины слегка меня отрезвил. Я перестал свирепо на нее таращиться и занялся глубоким дыханием. Проехав пару кварталов, я вновь обрел способность связно мыслить.

Что ж, попробуем подвести итоги.

Первое. Паркер и его «волки» не имеют отношения к убийствам, что, впрочем, не делает их менее опасными. Это и есть те самые ликантропы, о которых талдычил Боб. Я на своей шкуре убедился, что бояться их можно и нужно, потому что, если люди с сознанием зверя способны приходить в такую дикую ярость, уже одно это напрочь лишает их человеческих черт, пусть даже психические изменения не затрагивают тела.

Второе. Они живут обособленным мирком, если хотите, стаей, а Паркер — их главарь, лидер, отец родной. Получается, своим неуклюжим вторжением я бросил вызов его влиянию, и вожаку по должности не положено оставлять меня в живых, иначе он сам отправится к чертям на сковородку. Вот уж поистине — теперь живи да оглядывайся. Я только-только начал расследование, еще и к убийце-то подобраться не успел, а злоключения уже вовсю сыпались.

Проклятие! А не свалить ли мне из города? Схорониться где-нибудь на время…

Я обмозговывал эту мыслишку целый квартал. Потом решительно замотал головой. Бегство ничего не даст. Я с ловкостью виртуоза нахожу неприятности на свою шею. Надо уметь загонять их туда, откуда эти тараканы повылезали. Заварил кашу, парень, будь добр, хлебай. Надо помочь Мерфи в поисках, надо избавить горожан от страшной опасности, пока не наступило следующее полнолуние. А если старичок Паркер вздумает потягаться со мной? Что ж, милости прошу к нашему шалашу. Разве можно лишить оборотня невинной радости узнать настоящего мага в полной силе своего Искусства?

Я до боли в руках сжал баранку. Мне же придется убить ликантропа. Конечно, я мог это сделать, почему нет. Технически и Паркер, и его подопечные нелюди, а значит, Первый Закон магии, гласивший: «Не убий!», к этим тварям не применим, и я легко сумею отмазаться перед Белым Советом, если они поинтересуются, с какого перепугу я позволил себе прибегнуть к смертоносным чарам.

Да, можно… Почему бы и нет, черт побери, почему бы и нет?! Однако отговорки отговорками, а от себя не убежишь. На душе скверно, очень скверно. Все во мне восставало против того, чтобы пользоваться энергией Сотворения как чудовищным кастетом! Магия — не просто еще один вид примитивной энергии вроде электричества или черного золота. Это великая, истинная сила Созидания самой жизни. Она беспредельна, и мощь ее живет внутри всякой вещи, в глубинах космоса и в человеческом сердце. Проявление магии в чистом виде так же отличается от моих неуклюжих заклинаний, как свежая родниковая вода от водопроводной. Суть одна, но качество разительное. Я словно неотесанный дикарь, которому попало в руки яйцо Фаберже, а он приспособил его для колки орехов. Да в первом лепете новорожденного магии куда больше, чем в яростном шторме, который вызывает искусный могущественный маг. И не слушайте глупцов, говорящих иное.

Магия исходит изнутри, из сокровенных тайников сердца. Она неотъемлемая часть тебя самого. И тебе не удастся сплести даже простенькое заклинание, если ты не поверишь всей душой в то, что делаешь.

А я не хотел верить, что в глубине меня есть место жажде убийства. Я не хотел думать о той части своей сущности, которая испытывает темную радость, когда с помощью магических чар творится беззаконие. Сила эта питается лютой ненавистью, злобой и похотью, эгоизмом, гордыней. Это магия Черная. Пользоваться ею легко и приятно.

Я припарковался на стоянке возле родного офиса, выключил хрипящий двигатель и устало потер переносицу. До чертиков не хотелось убивать, но Паркер и его не в меру прыткие ребята могли припереть меня к стенке. И что тогда прикажете делать? Продолжать нюхать цветочки пацифизма?

Поднимусь-ка я к себе, угроблю остаток дня на работу. Дождусь звонка Мерфи — чем смогу, помогу. И вообще, надо держать ухо востро на случай, если очаровательная компания ликантропов захочет почудить.

Однако человек предполагает, а Бог располагает. Нехитрые мои планы полетели вверх тормашками.

Нет, в офис-то я поднялся и дверь открыл, и даже свет зажег. Вот только за столом моим сидел Джонни Марконе собственной персоной, и персона эта была упакована в синий деловой костюм. За спиной шефа маячило движимое имущество Марконе — громадный «шкаф» по имени мистер Хендрикс, верный телохранитель моего нежданного гостя.

Марконе растянул губы в резиновой улыбке.

— Вот и вы, мистер Дрезден. Наконец-то. Есть разговор.

Глава 10

Глаза Джонни Марконе были цвета линялых, основательно потертых долларовых банкнот. Кожа обветренная, загорелая, как у старого морского волка. Уголки глаз и рта покрывала сеточка мелких морщин — мафиози любил улыбаться, но улыбки его редко бывали искренними. Искренность стоила дорого, дороже безупречного костюма, за который он выложил не меньше штуки баксов. Марконе по-хозяйски развалился за рабочим столом, моим столом, между прочим, и невозмутимо посматривал на меня, будто из нас двоих именно я был непрошеным гостем.

Мистер Хендрикс топтался за спиной хозяина, похожий на престарелого университетского рефери, которому не хватило ума вовремя податься в профи. Его шея в обхвате была поболе, чем мой размер в поясе, а лапища величиной с хорошую лопату. Мешковатый костюм неуклюже топорщился. Пушки не видно, но это еще ничего не значит — мне-то отлично известно, что он с ней никогда не расстается.

Я застыл в дверях и вытаращился на Марконе. Вот только плевать он хотел на все мои пристальные взгляды. Когда-то мы уже поиграли в «гляделки», и этот гад исхитрился выудить из меня больше, чем я из него. Теперь мой чародейский супервзор был для Джонни Марконе не страшнее робкого взгляда пятилетней девочки.

Я переступил через порог и закрыл за собой дверь.

— Вали из моего кабинета. — Невежливо, но цацкаться с ним настроения не было.

— Ну-ну, мистер Дрезден, — мягко пожурили меня. — Неужто деловые партнеры и поболтать не могут?

— Мерзавец ты, а не партнер. Самый грязный прохиндей и подлец. Надеюсь, близок тот благословенный день, когда копы возьмут тебя за задницу. Я не желаю терпеть тебя всвоем офисе. Пшел вон!

— Полиция, — поправил меня Марконе, — любит охотиться на частных предпринимателей. Разборки с государственными учреждениями ее не вдохновляют. Там больше платят, больше имеется привилегий…

— …легче дают взятки, быстрее прогнивают, хитрее манипулируют общественным сознанием.

Марконе расплылся в улыбке.

Я стянул плащ и швырнул его на стол поверх брошюр с броскими заголовками вроде «Ведьмы и ты!» или «Хочешь заняться магией? Спроси меня!». Я отвязал разрушающий жезл и спокойненько положил его перед собой. Меня порадовало, что Хендрикс напрягся при виде жезла. Значит, не забыл мой весенний визит в «Вер-сити». Это хорошо.

— Ты все еще здесь? — набычился я.

Марконе вскинул перед собой руки.

— Есть предложение…

— Нет.

— Думаю, вам стоит выслушать до конца, — продолжал посмеиваться Марконе.

Я заглянул ему прямо в глаза и слабо улыбнулся.

— Иди к черту!

Он изменился в лице — отеческое благодушие исчезло, сменившись ледяной маской.

— У меня нет ни времени, ни желания сносить ваши детские выходки, мистер Дрезден. Гибнут люди. В моем распоряжении есть некие сведения, которые я готов вам предоставить. Разумеется, не бесплатно.

Опа! Дождались, мистер волшебник! Шушукаться с гангстером за спиной у полиции…

— И что вы хотите?

Он протянул руку, и Хендрикс передал ему папку. Марконе шлепнул ее на мой стол, добротный деревянный стол, правда, уже порядком потертый, и с легким щелчком открыл.

— Это контракт, мистер Дрезден, согласно которому я нанимаю вас в качестве консультанта моей фирмы, в частности, вы принимаетесь в штат моей личной охраны. Условия отличные. Вы сами определяете рабочие дни, не меньше пяти в месяц, и сами вписываете сумму жалованья. Если хотите, можете сделать это прямо сейчас. Деловые отношения любят порядок.

Обходя стол, я заметил, что Хендрикс перенес немного центр тяжести и приготовился совершить молодецкий прыжок через барьер — если что, достанет меня в полете. Но я не планировал никаких «если что» и потому отнесся к угрожающим телодвижением гангстерского питбуля с полнейшим равнодушием. Я подобрал папку и взглянул на контракт. Конечно, я не юрист, однако имею некоторое представление, как должны выглядеть подобные бумаги. Все чин чинарем. Марконе сказал чистую правду. Он действительно предлагал мне работу. Не работу, а мечту, сказку, сон наяву! Обязательств — ноль, зарплата на мое усмотрение. Заламывай, не хочу. В контракте даже имелся чудный пунктик, по которому я мог без спроса и оглядки творить все, что заблагорассудится.

Эта бумага давала мне возможность жить в свое удовольствие. Не бороться отчаянно за каждый доллар. Послать куда подальше всяких психов, которым взбредет в голову нанять меня для розыска любимой коровы внучатой прабабки. Заняться, наконец, чтением, наверстать упущенное, посвятить себя волшебству и серьезному исследованию магической природы, до чего руки не доходили уже многие годы. Все время что-то отвлекало, в основном, заботы о насущном пропитании. А хотелось иного! Бессмертие не входит в список моих достоинств. Каждый час, который я проводил, рыская по горячим паранормальным следам, падал в увесистую копилочку «навеки упущенного времени». Копилочка росла и увеличивалась, пока я занимался совсем не тем, о чем мечтал и к чему стремился всю свою жизнь.

Чертовски соблазнительная сделка.

Чертовски уютный ошейник.

— За идиота меня держите? — поинтересовался я, швыряя папку обратно на стол.

У Марконе отвисла челюсть, брови взлетели на километр.

— Вас не устраивает время работы? А если уменьшить общее количество до одного дня в неделю? В месяц?

— Дело не в этом.

— В чем тогда? — Марконе в недоумении развел руками.

— В компании. В том, что наркоторговец и убийца рассчитывает на мою преданность. Мне не нравится ваш метод зарабатывания денег. Кровавых денег.

— Подумайте хорошенько, мистер Дрезден. — На дне его глаз полыхнуло ледяное пламя. — Я не стану делать это предложение дважды.

— Позвольте, я тоже сделаю вам предложение, Джон, — сказал я. Щека Марконе дернулась, когда из моих уст прозвучало его имя. — Расскажите все, что знаете, а я постараюсь сцапать убийцу прежде, чем он доберется до вас.

— Мистер Дрезден, почему вы думаете, что я беспокоюсь об этом? — усмехнулся он.

Я беспечно пожал плечами.

— Месяц назад вашего делового партнера вместе с личным охранником пустили на фарш. Прошлой ночью вашего охранника порвали на сотню маленьких ежиков. Чтобы переманить меня информацией, которая может вывести на долбаного мясника, вы лично выползли из своей норы, прикрывшись тупоумным громилой. — Я склонялся к нему все ближе и ближе, пока локти мои не уткнулись в стол, а расстояние между нашими глазами не сократилось до нескольких дюймов. — Это вас беспокоит, Джон?

Щека гангстера снова дернулась. Нервы, нервы…

— Представьте себе, нет. Просто я не люблю безрассудства.

— Предпочитаете бессовестность?

Марконе хлопнул ладонью по столу и встал. Я тоже разогнулся. Действительно. Сколько можно пялиться в ледышки этого негодяя?

— Мистер Дрезден, неужели вам нравится, когда на улицах царит полная анархия? Нравятся разборки преступных кланов? Я деловой человек и вношу порядок в беспредел.

— Нет. Просто вы этот беспредел прибрали к рукам и поставили на «поток», — парировал я. — Да от вас за версту смердит ложью, Джон. Мудреные слова вовеки не изменят тот факт, что вы были и есть вконец охреневший сукин сын. А охреневшие сукины дети обязаны сидеть в железных клетках.

Бесстрастное лицо Джонни Марконе превратилось в белую застывшую маску. Он до желваков стиснул зубы. А я продолжал давить на него, от гнева почти теряя над собой контроль, не замечая опасного соседства Хендрикса. Я выплескивал скопившуюся злость, усталость и пережитый страх в язвительные слова и пригоршнями швырял эти колючки в оторопевшего мафиози.

— Что это было? Черт побери, что это вообще могло быть? Вы сами-то Ежика видели? Видели его лицо? А кровавые ошметки на стенах? Потроха на полу? Вонь до небес. Я видел. Теперь представьте — вы следующий! Представили?! А, Джон?

— Не называйте меня так. — Голос Марконе звучал спокойно, тихо, и ярость моя внезапно угасла. — Никто не смеет говорить со мной в подобном тоне. Если бы мы были на людях, я бы убил вас за эти слова.

— Если бы мы были на людях, то вы могли бы попытаться. — Я выпрямился во весь рост и смерил его самым презрительным взглядом из своего арсенала. — Убирайтесь из моего кабинета.

Марконе невозмутимо одернул пиджак, поправил галстук.

— Полагаю, мистер Дрезден, вы намереваетесь и дальше продолжать это расследование совместно с полицией?

— Правильно полагаете.

Марконе обогнул стол и направился к выходу. Хендрикс топал за ним по пятам, притихший, мрачный.

— Что ж, тогда стоит принять ваше предложение и помочь расследованию, насколько это в моих силах. Поинтересуйтесь Харли Макфинном и проектом Северо-Западного пути. Посмотрите, приведет ли это вас к чему-нибудь.

Он открыл дверь.

— С какой стати мне верить вам? — спросил я его спину.

Марконе обернулся.

— Вы проникли в самую суть моей души, мистер Дрезден. Вы знаете меня куда лучше, чем я сам. До известной степени, разумеется. Я тоже знаю вас. Вы хорошо понимаете, у меня достаточно причин помогать вам и сведения мои достоверны. — От его улыбки веяло арктическим холодом. — Но еще лучше вы понимаете, что ссориться неблагоразумно. Глупо иметь в тылу врага моего масштаба.

— Если уж вы действительно здорово меня изучили, то должны знать, что друзьями нам не быть никогда.

Марконе поджал губы.

— Жаль, — только и сказал он. — Очень жаль.

С этими словами Джонни Марконе покинул кабинет. Хендрикс сверкнул на меня своими поросячьими глазенками и вывалился вслед за боссом. Дверь захлопнулась.

Наконец-то я мог свободно выдохнуть, что и сделал с невыразимым облегчением. Вместе с выдохом из меня словно ушли остатки сил — как подкошенный, я рухнул в кресло и закрыл лицо руками. Пальцы дрожали от нервного напряжения. С души воротило при одной мысли, что имя мое связывают с поганым именем Джонни Марконе. Откуда во мне столько ненависти к этому надутому индюку? Я еле удержался, чтобы не врезать ему покрепче. И не совсем понятно, почему он вообще стерпел мою гневную вспышку.

Я сидел, переводя дух, и прислушивался, как стихает бешеный стук в груди. Марконе повел себя очень необычно. Он упустил отличную возможность прикончить своего обидчика тут же, не сходя с места. Приказал бы Хендриксу запинать наглого чародея до смерти или всадить в него пулю. Однако он этого не сделал. Правда, не мог же он устранить меня сейчас, когда весь город уверен в нашей дружбе. А если нельзя идти в открытую, приходится изощряться в коварстве. Разумеется, Хендриксу ничего не стоило размазать по полу чародейские мозги, но хозяину это было невыгодно.

Я обдумывал слова Марконе, искал в них скрытый смысл. Неспроста он принял мое предложение и выдал информацию. Крестный папа всея Чикаго в опасности. И еще он испуган. И напугало его нечто совершенно неизвестное, с чем он прежде не сталкивался и потому не знал, можно ли с этим бороться. Вот и решил, что волшебничек под боком ему не помешает. Знает ведь, поганец, — магу не составит большого труда объяснить Его преступному Величеству, что почем и на какую кнопку жать, чтобы задницу не оторвало. С магом за спиной можно без боязни заглядывать в пропасть, на дне которой гнездится ужас…

Проклятие! Чисто по-человечески его можно понять.

Я поморщился. Мне хотелось ненавидеть Джонни Марконе, однако отвращение и даже гнев понемногу отступали. В его словах было много истины. Марконе — предприимчивый тип. Он, точно умелый шеф-повар, снял крышку с кипящего котла, и насилия на улицах стало гораздо меньше. В то же время поток криминальных денег резко увеличился. Он защищает город, вместе с тем отравляя его и выкачивая жизненные соки. И этого уже ничто не изменит.

Есть и еще одна мелочь не из приятных. Из песни слова не выкинешь — человек с душой хищного тигра, негодяй и хладнокровный убийца, наложил в штаны по полной программе. А я-то против напугавших его страшилок и собирался выступить. В общем, было чем нервишки пощекотать, даже с лихвой.

Но и это тоже ничего не меняло. Боишься? Правильно! Бойся на здоровье! Главное, не поддаться страху настолько, чтобы свернуть с намеченной дороги. Работу свою надо делать. Больше-то все равно некому.

Выкинул я из головы всякую чепуховину вроде чудовищных клыков, кровавых потрохов и предсмертных хрипов, уселся за стол и занялся поиском сведений о некоем Харли Макфинне и проекте Северо-Западного пути.

Глава 11

Демон, пойманный в ловушку моего магического круга, истошно ревел, скреб клешнями по невидимой стене, долбился хитиновым плечом в незримый барьер, отчаянно пытаясь выбраться наружу… И не мог. Моя воля удерживала демона внутри зачарованного Круга, будто в темнице.

— Доволен, Шонзи? — спросил я беснующуюся тварь.

Уродливая фигура выпрямилась, и демон ответил без малейшего акцента:

— Вполне. Ты же понимаешь, я обязан был соблюсти все формальности. — Из своих чешуйчатых складок он выудил совершенно невообразимые очки в тонкой проволочной оправе и водрузил их на самый кончик то ли носа, то ли клюва. — Есть вопросы?

Я вздохнул с облегчением и присел на краешек лабораторного стола. Возле Круга царил идеальный порядок. Я прибрался в этом углу, разгреб на полу кавардак. Пожалуй, мог бы и позволить гостю расположиться с большим удобством, но лишний раз испытывать судьбу не улыбалось. Не важно, насколько хорошо мы ладили с Шонзагорргуттом; я знал, что в любой момент могу лопухнуться и как-нибудь испортить вызов. В конце концов, существовали определенные нормы, если хотите, кодекс чести, которому демонические существа обязаны следовать. Одно из правил требовало оказывать всяческое сопротивление любому смертному магу, осмелившемуся на вызов. Слава храброму демону, сломавшему зачарованный Круг и покаравшему наглого волшебника!.. Короче, из эльфов и стихийных духов гораздо проще и безопаснее вытягивать сведения, но Боб вернулся ни с чем — пошлялся там-сям, повертелся среди местных духов и принес домой дырку от бублика. Такое случается. Порой даже старожилы не всегда в курсе происходящего. Вымотанный до крайности Боб снова завалился в черепушку — помощник из него сейчас был никудышный, и мне волей-неволей пришлось обратиться за содействием прямиком в преисподнюю. Хотя парни из этого ведомства даже Санта-Клауса дураком выставят и бровью не поведут.

— Шонзи, мне нужны сведения о человеке по имени Харли Макфинн. Возможно, он работал над проектом Северо-Западного пути. Кстати, информация о проекте тоже сгодится.

Шонзи задумчиво прищелкнул клешней.

— Понимаю. Предположим, данная информация имеется… Во сколько ты ее оцениваешь?

— Душу не дам, — проворчал я. — И не надейся. Слушай, за пару деньков я ведь могу и сам все узнать.

— Ах, время, время! Утекает песком, не правда ли? — Демон склонил свою птичью голову. — Придем же к соглашению, Гарри Дрезден. Ты беспечно отказываешь мне в праве голоса, хотя опасность подстерегает тебя повсюду. Даже в собственном Белом Совете.

— Формально, я ни одного Закона не нарушил, — продолжал хмуро бурчать я. — Смотри сам. Ты здесь очутился по доброй воле в здравом уме и твердой памяти, а значит, перед Четвертым Законом я чист. Ты надежно заперт в круге и на свободу вырваться не сумеешь, а потому нарушение Седьмого Закона тоже в пролете. Совет может сожрать меня с потрохами, да ведь только подавится.

— Несомненно, это лишь красочный эвфемизм, — слегка напрягся демон. — Иначе говоря, интерпретация возможных событий в переносном смысле слов?

— Вот именно.

Шонзи чуть-чуть подправил съехавшие очки.

— Моральное и этическое разнообразие твоих взглядов, Гарри Дрезден, способно пленить самое черствое сердце. Я не перестаю изумляться, как тебе вообще удается сохранять дружбу с Белым Советом и даже пользоваться некоторой благосклонностью этого собрания. Ты продолжаешь снова и снова призывать меня, великолепно зная, что большинство из них предпочтет не вмешиваться, когда твоя голова окажется на плахе за своевольный вызов демона. О, Гарри Дрезден, по духу твоя жизненная позиция гораздо ближе многим достойным собратьям моим в Подземном Мире…

— …и мне следовало бы перейти на вашу сторону, приняв темную силу, и так далее, и тому подобное, — с легким вздохом закончил я. — Смени пластинку, Шонзи! Хватит переливать из пустого в порожнее. Не надоедает тебе сманивать меня в хваленый Подземный Мир?

Шонзагорргутт пожал могучими плечами.

— Признаю, заполучить душу твоего калибра, Гарри Дрезден, было бы настоящей удачей. Если мне удастся убедить тебя встать под наши знамена, это существенно повысит мой статус в определенных кругах. Кроме того, я освобожусь от весьма тягостных обязательств, по сравнению с которыми мучительные визиты в ваш мир кажутся приятной загородной прогулкой.

— Ладно, меньше слов, больше пива. Сегодня у тебя неудачный день — душу чародея ты не получишь, — прервал я речистого Шонзи. — Либо делай встречное предложение, либо сворачиваем торги, и я отсылаю тебя восвояси.

— Да, да, хорошо, — вздрогнул демон. — Все же будем поспешать медленно, Гарри Дрезден. У меня действительно имеется интересующая тебя информация. Более того, есть и другие нужные тебе сведения, хотя о них ты пока не знаешь. Сведения эти помогут сохранить жизнь тебе и многим другим. В данной ситуации я не думаю, что моя цена покажется чрезмерной. Гарри Дрезден, за свои услуги я хочу получить твои следующие имена.

Я насупился. Проклятущий демон и без того знал чересчур много. Если он получит Имя целиком, да еще из собственных уст владельца, он сможет использовать его в темных магических делишках. Честно говоря, меня это не слишком волновало — с помощью колдовства демонам и им подобным очень сложно проникать из Небывалого, мира духов, который лежит по ту сторону нашего земного обитания. Печально другое. Шонзагорргутт — самый популярный «справочник» среди чародеев, которые шляются по преисподней в поисках разной информации. Где гарантия, что мое Имя не выплывет наружу? Шонзи прав. Слишком многие в Совете предпочли бы снять меня с довольствия, как выражаются военные, и если кому-то в руки попадется мое Имя, меня или сразу развеют в пыль, или хитроумно вынудят нарушить Закон и отдадут палачу. Тогда пишите письма мелким почерком, вот только читать их будет некому.

Впрочем, у Шонзи никогда не было глупой привычки лгать мне. Если он сказал, что знает, как уберечь человеческие жизни, значит, знает. И точка. Дьявольщина, а вдруг ему известен убийца?

Я решил рискнуть.

— Договорились! Меняю другое имя на полную информацию о Харли Макфинне и проекте Северо-Западного пути.

— Согласен, — кивнул Шонзи.

— Ладно, выкладывай, что там у тебя есть.

Шонзагорргутт торжественно откашлялся и начал «выкладывать»:

— В начале двадцатого века семья Харли Макфинна сколотила капитал на угледобыче и железнодорожных грузоперевозках. Он унаследовал огромное состояние и на данный момент входит в десятку богатейших людей страны, именуемой Соединенными Штатами Америки. Воевал во Вьетнаме. По возвращении на родину начал постепенно отходить отдел. Любимый цвет — красный. Размер обуви…

— Стоп. Давай условимся сразу — мелочи опускай. Обеденное меню и подробности полового созревания мне без надобности. Иначе мы тут целый день зазря проторчим. — Я вытащил блокнот и начал делать пометки.

— Воля твоя, — согласился Шонзи. — Последние годы Макфинн посвятил упорной работе над проектом Северо-Западного пути. Под данным проектом подразумевается скупка громадных участков земли от района Скалистых гор на юго-западе США и до северо-западных областей Канады, чтобы устроить на всей территории северной Америки природный заповедник колоссальных размеров.

— Ему для гольфа нужна площадка побольше? — глупо сострил я.

— Нет, Гарри Дрезден. Он желает купить земли частных владений и преподнести их в дар государству в обмен на ручательство, что они будут использованы для проведения в жизнь его проекта. Общества защиты окружающей среды по всей стране горячо поддерживают замысел Макфинна. Столичные власти тоже настроены благожелательно. Дело идет к тому, что землю он получит.

— Впечатляет! Говоришь, полстраны за него горой? Кто же ставит палки в колеса?

— Интересы промышленных корпораций все еще простираются на север, и капиталы продолжают туда стекаться.

— Дай-ка, угадаю. Джеймс Хардинг-третий из их числа?

— Как ты узнал? — поразился Шонзи.

— Месяц назад его разорвал вервольф, впрочем, многих других тоже.

— Ты очень умный человек, Гарри Дрезден! — Демон просиял, словно я сделал ему необыкновенный подарок. — Джеймс Дуглас Хардинг-третий действительно был крайне заинтересован в том, чтобы усилия Макфинна пошли прахом. Он прибыл в Чикаго для переговоров с ним, но умер еще до их окончания.

Я прикрыл глаза, переваривая информацию.

— Итак, Хардинг приезжает в город пошептаться с Макфинном. Хардинг и Марконе — одна шайка-лейка, а значит, Джонни наверняка и здесь подсуетился. Идем дальше. Хардинга вместе с охранником схавал вервольф.

Ага… Что же получается? Макфинн и есть тот самый оборотень, о котором идет речь?

Шонзагорргутт разулыбался, что в его исполнении выглядело на редкость страшно.

— В глубокой древности предки Макфинна жили на берегах острова, который именуется ныне Ирландией. История сего рода по-своему примечательна. Легенда гласит — некогда в туманном прошлом человек, известный под именем святой Патрик, проклял предка Макфинна, и тот был обречен во время полнолуния обращаться в хищного зверя. У проклятия есть два условия. Во-первых, оно передается по наследству, а во вторых, никто из Макфиннов не умрет естественной смертью.

Я старательно записал каждое слово.

— Неужели это все учудил католический святой?!

Шонзи аж передернуло.

— Я не в ответе за поступки людей с Другой стороны, чародей, — процедил он.

— Чья бы корова мычала! Твой народ и похлеще номера откалывал.

— Пожалуй, верно, — согласился демон. — С этим не поспоришь, но мы более честны — не скрываем, кто мы есть и к чему стремимся.

— Ладно, ладно, — буркнул я. — На этот счет мнений хоть отбавляй. Вернемся к нашим баранам, точнее, волкам. Макфинн — самый что ни на есть Луп-Гару. Один из легендарных чудовищ. Он пытается сотворить что-то полезное, например, устроить райскую жизнь лесным зверушкам, но на его пути встает господин Толстосум, и Макфинн не долго думая приглашает его на веселую вечеринку для избранных персон, где фирменным блюдом становится рагу а-ля Хардинг-третий. Охранник же просто под горячую лапу попался. Так-так…

Я нахмурился. Вроде бы головоломка начинает складываться, но что-то во всем этом смущает…

— Хардинг должен был умереть первым, а смерть его стала последней в череде похожих убийств. Что бы это значило? Макфинн и правда убийца? — И я недоверчиво воззрился на говорящий «справочник».

— Конечно, он убийца, — отозвался Шонзи. — Один из многих и далеко не главный.

— Именно он убил телохранителя Марконе и тех людей месяц назад?

— На этот счет нет полной информации, Гарри Дрезден. — Черные глаза демона тускло сверкнули. — Впрочем, в обмен на следующее имя я мог бы поспрашивать собратьев и дать более точный ответ.

— Размечтался! Хватит с тебя, — отрезал я. — Скажи-ка лучше, ты знаешь, кто убил тех других?

— Да, — флегматично ответил Шонзагорргутт. — В рейтинговой таблице грехов убийство занимает верхние строчки. Мы с особым тщанием отслеживаем каждый свершенный грех и…

— Кто же, кто? — нетерпеливо спросил я.

Демон расхохотался. В его горле будто противно скрежетали ржавые железки.

— Право, Гарри Дрезден, ты хитрец! У нас договор только на Макфинна и его проект. К тому же тебе прекрасно известно — на недвусмысленный вопрос я ответить не в состоянии. В отношениях со смертными есть предел, дальше которого я проникнуть не смею.

Я разочарованно выдохнул и прикрыл глаза.

— Да, Шонзи. Увлекся. Что там у тебя осталось?

— Могу сказать, что завтра вечером Харли Макфинн собирается встретиться с Джоном Марконе, дабы продолжить переговоры.

— Так теперь Марконе — его главный конкурент?

— Совершенно верно. Со смертью Хардинга он стал правопреемником всех его дел.

— Значит, у Марконе есть отличный повод, чтобы разделаться с Макфинном. Сейчас только этот парень стоит между Джонни и чертовой пропастью денег.

У демона снова съехали очки.

— Твои рассуждения звучат весьма здраво.

Я задумчиво пошлепал карандашом по блокноту и уставился в каракули.

— Ну да, ну да, однако вся эта здравость не может прояснить одну маленькую деталь. Зачем положили уйму народу? И кто это сделал? Если только у Марконе в рукаве не припрятана целая свора оборотней. — Я вспомнил гараж на 49-й Бич-стрит и прикусил губу. — Или свора «Уличных волков»…

— Еще вопросы имеются, Гарри Дрезден? — проявил заботу Шонзи.

— Где я найду Макфинна?

— Рэлстон-плейс, дом восемьсот восемьдесят восемь.

— Да это же прямо здесь, в Чикаго! На Золотом Берегу! Вот те на!

— А где в Чикаго, по-твоему, должны селиться миллиардеры? Гарри Дрезден, я выполнил твою просьбу и желал бы получить плату за труды. — Шонзи сделал несколько шажков внутри Круга. Срок его пребывания на земле подходил к концу, и демон начал суетиться.

Я согласно кивнул.

— Мое имя Гарри Блэкстоун Дрезден. — Осторожности ради я пропустил в этой веренице «Копперфилд» и чуть исказил интонацию в произношении слов.

— Гарри. Блэкстоун. Дрезден. — Шонзагорргутт самым тщательным образом повторил всю эту бредятину. — Гарри в честь Гарри Гудини, правильно? А Блэкстоун в честь другого знаменитого фокусника?

— Ага. Отец мой был эстрадным фокусником. Когда я родился, он дал мне имена своих кумиров. Думаю, если бы матушка осталась жива, она бы хорошенько вздула отца за такие шуточки с сыном. — Я сделал еще несколько пометок, доверяя бумаге больше, нежели собственной памяти.

— В самом деле, — проскрипел Шонзи. — Твоя матушка была волевая и прямолинейная женщина. Ее уход поверг нас в глубочайшую скорбь.

От неожиданности я вздрогнул и выронил карандаш. Я выпучился на птицеподобное страшилище, словно увидел впервые, и не смог вымолвить ни слова. Наконец ко мне вернулся дар речи.

— Ты… ты знаешь, то есть знал, мою мать? Женщину по имени Маргарет Гвендолин Дрезден?

Демон без всякого выражения рассматривал меня.

— В Подземном Мире многие были… мм… знакомы с ней, Гарри Блэкстоун Дрезден. Правда, тогда ее звали иначе. С появлением этой милой дамы было связано столько ожиданий и великих надежд! Но в конечном счете Князь Тьмы потерял ее.

— Что за бред ты несешь?

— Ты совсем ничего не знаешь о прошлом своей матери? — В глазах демона загорелся алчный блеск. — Ах, жалость, раньше мы не разговорились. Можно было бы добавить этот пункт к нашей сделке. Конечно, если бы ты согласился расплатиться следующим именем за сведения о прошлом твоей матушки, о ее… — голос демона отвратительно скрипел, — …избавлении, о насильственной смерти обоих родителей, думаю, мы еще могли бы договориться.

Внезапно меня до краев заполнили разочарование и почти детская обида. Я почувствовал — горькие слезы вот-вот брызнут из глаз, и до хруста стиснул зубы. Бешеный стук сердца тяжким гулом отдавался в ушах. Темное прошлое моей матери! Еще бы, конечно, я хотел знать все! Я предполагал, что она была волшебницей, но доказательств этим догадкам никогда и нигде не находил. Насильственные смерти? Что за ерунда?! Отец отошел в мир иной тихо, во сне, когда я был совсем мальчишкой. Аневризма. С этим не поспоришь! Он был очень мягким, благородным человеком. А матушка умерла в родах. Сплошь и рядом…

А если все-таки эти смерти не случайность?… Жгучее желание выяснить все взорвалось в груди огненным шаром. Да, да, да, нужно выяснить и поскорее — кем была моя мама и что унесла она с собой. Она оставила мне серебряный амулет, магическую пентаграмму, а я даже не мог вспомнить ее лица. Я не знал о ней почти ничего. Правда, незадолго до кончины отец немного разговорился, но все это жалкие крохи, смутные обрывки. Кем они были? Как умерли? По какой причине? Убиты? Неужели у них имелись тайные враги? Если да, то, может, я получил их в наследство? Получите и распишитесь, мистер Дрезден…

Темное прошлое моей матери… Не этим ли объясняется повышенное внимание темных сил к моей скромной особе? И не потому ли я безукоризненно соблюдаю дурацкие правила, установленные Белым Советом?

Я взглянул на демона и ощутил себя полным идиотом. Ловушка. Надо же, попался, желторотик. Демон просто хочет любым способом заполучить мое Имя. Целиком. Без остатка. Он расставил капкан и разложил нехитрую приманку. Думал, достаточно помахать перед носом лакомым кусочком и я послушно за ним пойду?

— Гарри Блэкстоун Дрезден, я раскрою пред тобой тайны, — медоточивым тоном вещал Шонзагорргутт. — Ты не видел лица своей матери. Я покажу. Ты не слышал ее голоса. Я помогу тебе и в этом. Что ты знаешь о родителях? Ничего. Вдруг у тебя есть близкие, родные?! Семья, Гарри Блэкстоун Дрезден! Семья, Люди одной с тобой крови. Одинокие и потерянные, подобно тебе…

Речь текла неспешно. Гипнотизировала, манила. Я смотрел на искусителя. И слушал, слушал. Семья… Возможно ли, что у меня есть родственники? Дядюшки и тетушки? Двоюродные братья и сестры, избежавшие чародейских сообществ? Живут себе где-то в безвестности, не явленные миру…

— …и цена относительно невысока. Да и что за беда, если ты отдашь еще одно имя? Сам знаешь, я от этого выиграю не много, а вот тебе может и не представиться другого удобного случая. — Шонзагорргутт слегка надавил клешнями на незримую стену. Он едва сдерживался — даже пасть тряслась от нетерпения.

— Остынь, — тихонько проговорил я. — Сделки не будет.

Демон растерялся.

— Но, Гарри Блэкст…

— Остынь, говорю. Слюни-то подбери. Не бывать этому, слышишь? За дурака меня держишь?! — Я понял, что ору, когда заметил, как Шонзи пятится и пятится в испуге. — Забирай свое и проваливай, откуда вылез, порождение ехиднино! Считай себя счастливчиком — отправлю тебя домой в целости, а не по частям и в разных пакетиках.

В глазах Шонзагорргутта полыхнул гнев, и он вновь мощно обрушился на разделяющий нас барьер, завывая от ярости, как голодная гиена. Простирая к нему руку, я зарычал:

— Сгинь, паршивец!

Наши силы столкнулись. Я сразу взмок от напряжения, но все же шагнул вперед. Шонзагорргутт начал уменьшаться в размере, продолжая злобно выть от разочарования. Видя, что добыча ускользает, демон перешел на истошный визг:

— Мы-ы-ы следи-им за тобо-ой, чародей! Ты ходишь по грани, но однажды ты оступишься. А когда ты упадешь, мы будем рядом, чародей. Мы будем ждать, мы умеем ждать. Ты будешь наш! Наш! На-а-аш!

Шонзагорргутт съеживался, пока не стал размером с булавочную головку. Наконец он совсем исчез. Легкий хлопок и все. Я опустил занемевшую руку, уронив голову на грудь. Дыхание давалось с трудом. Я весь дрожал и не только оттого, что в лаборатории стоял собачий холод. Оказывается, я здорово недооценил этого демона. Принимал за безвредного, безобидного духа, что-то вроде адского архивариуса, который занят лишь тем, что собирает по крупицам сведения со всех концов Вселенной и хранит их в своей уродливой башке. Даже доверял этому птицеподобному чешуйчатому. Ишь, проныра, — очки нацепил, словно заправский профессор, зубы намастерился заговаривать! А дошло до дела, и тихоня не удержался — показал личину. Сколько едкой злобы в последних словах! Понял, что рыбка сорвалась с крючка! Сам я тоже хорош — лопух, уши развесил, принял посулы демона за чистую монету. Надо же быть таким идиотом!

Наверху зазвонил телефон. С блокнотом в руке я рванул к стремянке, расшвыривая на ходу кучи разного хлама, перешагивая, перепрыгивая, чертыхаясь и клянясь в который раз, что непременно наведу в лаборатории порядок, только во имя всего святого, дайте выбраться… Я схватил трубку после пятого звонка. В квартире уже стемнело. Пока Шонзагорргутт вешал мне на уши лапшу, на город опустилась ночь.

— Дрезден! — Я пыхтел, как паровоз.

— Гарри! — Голос Мерфи был едва слышен. — У нас новый труп.

— Черт побери! — застонал я. — Иду. Давай адрес.

Вскинул блокнот, нацелил карандаш.

— Дом восемьсот восемьдесят восемь по Рэлстон-плейс. На Золотом берегу. — Мерфи будто через силу выдавливала слова.

Я замер, уставившись на блокнот. Карандаш не нужен — этот адрес записан на странице. Еще раньше мне продиктовал его треклятый демон.

— Гарри?! Ты слышишь, Гарри? — неслось с того конца провода.

— Да, Мёрф! Слышу. Иду.

Повесив трубку, я медленно повернулся к окну, из которого лился ослепительный лунный свет.

Глава 12

Золотой Берег — район фешенебельный и очень престижный. Здесь селятся богачи. По означенному адресу я обнаружил шикарный особняк, густо заросший высокими деревьями. Деревья эти вкупе с живой изгородью полностью скрывали дом от посторонних взглядов, что придавало ему сходство с тайным убежищем. Таким он предстал мне, когда «жучок» завернул на подъездную аллею, мощенную белым речным камнем. К тому времени аллея была запружена полицейскими автомобилями и каретами «скорой помощи», и я припарковался в самом хвосте этой вереницы.

Тревожное перемигивание синих огней я уже привык воспринимать, как нечто родное. Видеть их приходится слишком часто, и они стали действовать на меня почти умиротворяюще. Полицейские огораживали место преступления желтыми предупредительными лентами, экспертов поблизости не видно — наверное, Мерфи вызвала советника по чертовщине раньше основной бригады.

Я вылез из машины. Хорошо, что оделся по погоде — джинсы, рубашка застегнута на все пуговицы, ботинки. Пронзительный ветер трепал полы черной ветровки, и при ходьбе они хлопали по икрам. Луна была в зените, но из-за городского смога круглый диск виднелся еле-еле.

По загривку побежал неприятный холодок. Я остановился и всмотрелся в окружающую растительность. Живая изгородь, цветочные клумбы, ряд искусно подсвеченных и не менее искусно подрезанных садовых скульптур, густая поросль кустарника. Внезапно я понял, что в темноте кто-то есть. Во всяком случае, я четко ощущал на себе чей-то пристальный взор. Я уставился в ночную тьму и начал не спеша, тщательно ощупывать взглядом каждую деталь. Что я увидел? Разумеется, ничего. Темно же. Однако я готов был держать пари на любых условиях — во мраке кто-то прячется. Наконец противное чувство чужого и невидимого присутствия понемногу отступило. Я поежился, засунул руки в карманы и припустил к дому.

— Дрезден! — послышался крик.

Я увидел на парадной лестнице Кармайкла. Он спускался мне навстречу. В отделе специальных расследований Кармайкл носит почетное звание правой руки Кэррин Мерфи. Маленький, кругленький, с поросячьими глазенками, вечно слюнявый Кармайкл ничего не принимает на веру и всегда во всем сомневается. Поношенный галстук в застарелых пятнах от пролитого супа и засаленная рубашка, рукава которой он частенько путает с носовым платком, довершают живописный образ мерфиного помощника. Кто бы мог подумать, что за всей этой «красотой» таятся острейший ум и проницательность профессионального сыщика?!

— Хренотень свинячья! Где тебя черти носят, Дрезден? — Кармайкл утер со лба пот.

Ступеньки кончились, и теперь мы стояли лицом к лицу. Такое впечатление, что я смотрю на него с высоты второго этажа.

— Давно не слыхивал я дружеского приветствия. Решил принимать меня всерьез? — Я сощурился.

— Перебьешься! — замотал головой Кармайкл. — По мне, ты все тот же кусок собачьего дерьма. И работенка твоя фуфло. Дорого бы я дал, чтоб вообще тебя не видеть.

— Ты этого не говорил, я этого не слышал, — отрезал я. — Лучше скажи, где Мерфи?

— Где ж ей быть? Внутри, конечно, — огрызнулся толстяк. — Поднимись и увидишь. Этот парень там основательно нагадил. Не промахнешься. Мерфи втемяшилось, что от тебя будет прок. Ну, а я тут постою, попридержу фэбээровцев за шкирку. Не ровен час, нагрянут…

— Она все еще опасается ОВР?

— Ну! Стоит ей отвесить фэбээровцам хорошего пинка, и овээровская сволота всем скопом на нее навалится. Черт бы подрал этих политиканов! — зло сплюнул коп.

Я поддакнул и пошел наверх.

— Эй, Дрезден!

Я оглянулся через плечо, ожидая услышать очередное оскорбление или колкость. Толстяк буравил меня острым как бритва взглядом.

— Я слышал, ты спутался с Марконе? Это правда?

— Нет, не правда. Сказки лживого подонка.

Коп побуравил меня еще, уже больше для острастки, и согласно кивнул.

— Верю. Не умеешь ты врать, Дрезден. На физиономии твоей дурацкой все написано. Верю.

— А почему тогда не веришь, что я чародей?

Коп скорчил кислую мину и отвел глаза.

— Ищи дурака! Давай шуруй наверх, Дрезден, а я подожду фэбээровцев.

Я повернулся и увидел Мерфи. Она стояла на верхней ступеньке. На ней были жакет серого цвета, широкие брюки в тон и туфли на низком каблуке — обувь она всегда подбирает осмотрительно. Наряд дополняли неброские серьги — ничего особенного, просто серебряная бусина качается на подвеске, но меня поразили ее уши. Раньше она стриглась иначе, золотистые пряди были длиннее, может, поэтому я не замечал, что у нее такие красивые ушки. О-ох, чародей, Мерфи тебе за подобные мысли башку открутит…

— Время, Дрезден, время уходит. Мигом сюда! — отрывисто бросила Кэррин и ушла обратно в дом.

Я рванул за ней, перешагивая сразу через две ступеньки, чтобы не отстать.

Комната была ярко освещена. Впрочем, помещение, в которое я попал, комнатой можно называть лишь с большой натяжкой. Скорее это очень просторный зал. И пахнет в нем кровью, правда, довольно слабо, но этот сладковатый запах ни с чем не спутаешь. Он действует на сознание ударом хлыста. Трезвеешь в один момент. Есть и еще запах с похожим характером — аромат свежего, морозного ветра… Вслед за Мерфи я свернул в небольшой коридорчик и попал в другую комнату. По всем признакам — хозяйская спальня. Источник специфических ароматов находился именно здесь.

Владелец спальни, наверное, страдал гигантоманией. Не комната, а средних размеров футбольное поле. Обалдеть! Приспичит посреди ночи — затеряешься на этом «стадионе» и до туалета, чего доброго, не дотянешь! И как здесь жить? Ни мебели, ни ковров, одни голые стены. В большущем окне даже стекла нет. Октябрьский ветер вовсю резвится в странной спальне. Полная луна в обрамлении оконной рамы подражает сюрреалистическому полотну свихнувшегося художника.

А вот чего здесь вдоволь, так это крови. Сколько хочешь, повсюду, куда ни глянь. Брызги, лужицы, потеки… К распахнутому настежь окну ведет цепочка багровых следов, похожих на отпечатки лап громадного волка. В центре комнаты виднеется полузатертый рисунок великого Круга Сосредоточения — три кольца символов, аккуратнейшим образом начертанных белым мелком на деревянных половицах. Среднее кольцо сплошь утыкано тлеющими палочками благовоний.

Неподалеку от Круга на залитом кровью полу лежит обнаженное тело Ким Дилени, вернее, то немногое, что от нее осталось. На лице выражение безграничного удивления. Губы чуть приоткрыты, точно ее оборвали на полуслове. Широко распахнутые глаза смотрят в потолок. Пониже подбородка плоть начисто вырвана. Гортань, трахея — все. Остался лишь раскуроченный кусок мяса, из которого торчат разорванные артерии, обрывки мышц, и в низу чудовищной раны белеют кости грудины. Тело несчастной, будто футляр на молнии, вскрыли страшным скребком.

У меня в голове что-то щелкнуло. Появилось ощущение, что все это происходит не со мной, не наяву. Я словно погрузился на дно жуткого ночного кошмара… Похоже на дурную шутку или розыгрыш. Сейчас, да-да, вот сейчас участники нелепого розыгрыша начнут тихонько хихикать, довольные, что их глупая шутка удалась.

Я ждал. Стоял, ждал, но все молчали. Черт побери, почему они молчат?! Я поднес руку ко лбу и понял, что он покрыт холодной испариной. Пальцы мелко задрожали.

— От дыма тлеющих палочек сработала противопожарная сигнализация. — Мерфи старалась говорить по-деловому. — Когда около восьми прибыли пожарные, им никто не открыл. Они вошли сами и нашли тело. Девушка была еще теплая.

Восемь вечера? В это время я беседовал с демоном. Должно быть, тогда и взошла луна.

Я услышал, что Мерфи закрыла в спальню дверь, и повернулся.

— Мёрф, я не знаю…

— Что там было? — подсказала она. — Уверена, там был монстр, прямо в центре кольца. Полагаю, что-то вроде Луп-Гару из твоего отчета. Я подозреваю Харли Макфинна, хозяина дома. Видимо, когда всходит луна, он становится безумцем. Девушка пыталась удержать его внутри, верно? Должно быть, что-то случилось в тот самый момент, когда Макфинн перекинулся, и ему удалось вырваться из кольца. Он убил девушку и ушел.

Стараясь не смотреть на тело Ким, я начал рассказывать Мерфи обо всем, что узнал от демона. О проекте Северо-Западного пути, о Макфинне и его вражде с Марконе. Кэррин не проронила ни слова. А когда я закончил, она лишь коротко кивнула и вышла из комнаты.

— За мной!

Я помчался за Мерфи, почти наступая ей на пятки.

Она провела меня через холл в другую спальню. В отличие от первой эта выглядела гораздо привычнее — по крайней мере мебель на положенных местах, а главное, нет кровли.

— Иди сюда, — снова позвала Кэррин, направляясь к комоду.

Я подошел, и она сунула мне под нос фотокарточку. На снимке улыбается мужчина средних лет, довольно красивый, загорелый, сухопарый. Рядом с ним та самая пышноволосая женщина с янтарными глазами, которую я видел на сходке «альфы». Подходящая парочка, и улыбки у обоих подходящие — со знаком качества, голливудские, ослепительные. Я задумчиво теребил нижнюю губу, отчаянно стараясь собрать разбегающиеся мысли.

— Это и есть Харли Макфинн, — сказала Кэррин. — Портрет соответствует фотографии на водительском удостоверении. Личность его спутницы установить не удалось, хотя она подходит под описание, которое ты мне дал. Это ее ты видел в заброшенном супермаркете? Это она следила за нами?

— Да.

Мерфи кивнула, отобрала фотографию и поставила обратно на комод.

— За мной!

Опять двадцать пять. Да что с ней творится? Я топал за Мерфи и думал, уж не рехнулась ли она, часом, насмотревшись всех этих ужасов? Пожалуй, я и сам слегка одурел от событий, которые сыплются на меня в последние дни.

— Мерфи, остановись на минутку, — взмолился я.

Но Мерфи только зыркнула через плечо. Делать нечего — прибавил скорость. Мы спустились в подвал по укромной винтовой лестнице. Наверное, именно этой лесенкой пользуется прислуга, чтобы своей суетой не мозолить глаза хозяевам. Мерфи провела меня в дальний конец кладовой и рывком открыла тяжеленную стальную дверь. За дверью оказалась бетонная камера, темная и тесная. Все. Тупик. Конечная. Поезд дальше не идет… Господь всемогущий, что это?! В середине каморки на полу начертан еще один великий Круг Сосредоточения, вернее, сделан из серебра и замурован прямо в бетон. По краю среднего кольца вперемешку насыпаны кусочки серебра и обсидиана, что создавало поистине грозный барьер. Если бы кольцо работало.

Однако рисунок Круга поврежден — во внутреннем кольце недостает нескольких символов, их выломали из бетона. Другие расколоты и покорежены. Короче говоря, в своем нынешнем виде Круг ничего не стоит, но будь он в порядке, вполне мог бы удержать Макфинна, вернее, его звериную сущность. Вообще, конура здорово смахивает на тюрьму. Видать, Макфинн соорудил ее для себя, чтобы держать зверя под контролем, однако Круг умышленно повредили, и все пошло прахом.

Внезапно я понял, почему Ким так горячо меня упрашивала. Она принимала весьма деятельное участие в охране окружающей среды и наверняка знала Макфинна, ведь их пути могли запросто пересечься — оба занимались одним и тем же. Значит, ей была известна его тайна, его Проклятие, и девочка захотела помочь. Я, старый дурак, заартачился, и онарешила самостоятельно воссоздать великий Круг. Там, наверху. Ким хотела удержать Макфинна, когда всходила луна. Где-то девочка ошиблась. Толком ничего не зная, она не сумела заставить кольцо работать. И Макфинн ее убил.

Я скрывал от Ким некоторые секреты. Заботливые родители тоже прячут оружие от не в меру прытких ребятишек. Ким погибла, потому что я отверг ее мольбы, отказался разделить с ней знание и тем самым лишил помощи. Теперь придется жить с мыслью, что моя самонадеянность обрекла девушку на смерть.

Слишком многое скопилось на сердце, слишком многое теснилось в голове. Я содрогался от сознания собственной вины, меня переполняло жгучее сожаление о совершенном и не совершенном, гнев, ярость и отвращение к самому себе. Чудовищный клубок внутри нарастал и готовился вырваться наружу. Только бы не дать этому случиться, не дать, не дать — я крепко зажмурился и глубоко задышал, запирая, задерживая, запихивая… Открыв глаза, я посмотрел на Мерфи. Боже милосердный! Мне нужен друг. Пусть меня выслушают, пусть скажут, что все будет хорошо, пусть солгут — не важно. Мне необходима разрядка, иначе я сойду с ума.

Но я наткнулся на взгляд холодный и злой.

— Кэррин, — прошептал я.

Она вынула из кармана клочок бумаги, распрямила и показала мне. Так я снова увидел старательно изображенный эскиз великого Круга, который нарисовала моя бывшая ученица. Вместо того чтобы разъяснить значение рисунка при нашей последней встрече, я разорвал его и выбросил, а Кэррин подобрала.

Теперь я понимаю, почему в ее глазах столько холода.

— Кэррин, во имя всего святого, ты должна выслушать. — Я взял обрывок непослушными пальцами.

— Гарри, — невозмутимо сказала она. — Ты лживый ублюдок.

И тут же, без всякого перехода, ее кулак врезался мне под ребра. Я согнулся пополам. Она мгновенно этим воспользовалась, и второй удар, в челюсть, отправил меня на пол. Я повалился квашня квашней.

Дальше смутно: обрывок отобрали, Мерфи нещадно скрутила мне за спину руки, клацнули наручники. Помню, было очень больно…

— Ты обещал! — рычала она. — И лгал. Без конца лгал. Держал за идиотку. Черт побери, Дрезден, ты влез в это дело, и люди мрут как мухи.

— Мерфи, — бормотал я. — Подожди…

Она сгребла меня за волосы, резко дернула назад и вдарила еще разок. В голове все поплыло. Несколько секунд я вообще ничего не видел. Неистовая ярость, граничащая с безумством, утраивала силы Мерфи.

— Молчать! Не хочу слышать новую ложь, — услышал я ее голос. Она рывком подняла меня на ноги, швырнула лицом в стену и принялась обыскивать. — Ты имеешь право хранить молчание. Все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя в суде.

Она отобрала разрушающий жезл, защитный браслет и перстень, и даже мелок. Ровным, бесцветным голосом Мерфи зачитывала мои права.

Я закрыл глаза и без сил привалился к стене, не сопротивляясь, не делая попыток что-то объяснить.

Все равно бессмысленно.

Глава 13

Теперь я знаю — гулять по лестницам в наручниках легко, если смотришь со стороны. Баланса никакого, имейте в виду. Сначала я взбирался по узенькой винтовой лесенке, а Мерфи подгоняла меня ощутимыми тычками, потом спускался по парадной. И все это, если помните, со скрученными за спиной руками. Короче говоря, под конец я окончательно выдохся — чертовы ступеньки кончились вместе со мной.

Перепалку мы услышали еще на лестнице.

— Может, вздуем друг дружку? — предлагал Кармайкл. — Пойми, я же на работе. Мой босс велела никого не пускать, значит, не пущу. Понятно? Или по буквам повторить?

Дентон возвышался над низеньким толстяком, словно водонапорная башня. Неразлучная троица его верных помощников растянулась позади в шеренгу. Вены на лбу федерального агента вздулись.

— Вы препятствуете должностному лицу исполнять его непосредственные обязанности, — рычал Дентон. — Убирайтесь с дороги, детектив, если не хотите, чтобы и вами занялся отдел внутренних расследований.

— Все в порядке, Рон, — сказала Мерфи. — В любом случае наверху я закончила.

Кармайкл повернулся и опешил. Дентон со свитой тоже на меня уставились. На лице фэбээровца мелькнуло удивленное выражение. Краткая вспышка чувств — и каменная маска вновь вернулась на положенное место. Рыжий парнишка не смог скрыть изумления и откровенно пялился, разинув рот. Бенн разглядывала меня почти со скукой, а вот тяжеловес Уилсон проворчал что-то одобрительное.

— Лейтенант, — переспросил Кармайкл, — вы уверены?

— Он обвиняется в преступном сговоре с целью совершения убийства и в создании помех правосудию. Засунь его в машину, Кармайкл, потом пулей наверх. — Мерфи резко меня толкнула, и я бы в очередной раз свалился, не подоспей вовремя детектив.

— Идем, Дентон. — Мерфи пошла обратно в особняк. Фэбээровец смерил меня безучастным взглядом и двинулся следом, кивком позвав своих.

Пока мы топали к патрульной машине, Кармайкл только головой качал.

— Сукин ты сын, Дрезден. А ведь я чуть было не поверил тебе. — Он открыл заднюю дверцу и придержал рукой мою голову. — Голову береги. Господи! Парень, что с твоей челюстью?

Я сел на заднее сиденье и уставился прямо перед собой. Не дождавшись ответа, Кармайкл сказал:

— Закончим здесь, и кто-нибудь отвезет тебя. Адвокат-то есть?

Я молчал.

Кармайкл подождал немного, потом выпрямился и запер дверцу.

Я закрыл глаза.

Случаются в жизни дни, когда хочешь одного — лечь и тихонько помереть. Сегодня был именно такой день. Не потому, что я упустил убийцу, — мне приходилось и раньше проигрывать бои. Я утирал кровавые сопли и вступал в новую схватку. С этим можно жить. Но мне было невыносимо думать, что я подвел единственного друга, а по сути дела, предал. Я пообещал Мерфи, что между нами не останется больше тайн. И не сдержал слово. Нет, правда, я — дурак. Надо было лучше ворочать мозгами, быстрее собирать воедино все кусочки. Наверное, я сумел бы оправдаться… Да, конечно. Чем плохо объяснение, что после моего малость неудачного визита в логово «Уличных волков» их главарь спит и видит, как бы меня укокошить? Подобные обстоятельства здорово действуют на нервы, да и на соображалку тоже. Хотя вряд ли Мерфи примет извинения. Вообще, я уже ни в чем не был уверен. Бесспорно одно — битву свою я проиграл с разгромным счетом. Сижу в дерьме по самую маковку, и рядом ни единой родной души.

Я посмотрел в окно, увидел луну, и мне совсем поплохело. Тот, кого нужно бояться по-настоящему, рыщет где-то там, истекая голодной слюной.

Макфинн… Сильно сомневаюсь, что на него стоит вешать всех собак. Сейчас скажу почему. Возьмем прошлый месяц. Убийств было много, что правда, то правда, но по крайней мере два из них пришлись не на полнолуние. Одно случилось днем раньше, другое днем позже. А если родовое проклятие Макфиннов и в самом деле обрекает парня перекидываться в строго определенное время, значит, он чисто физически не мог убить всех, и Ежика в том числе.

Вопрос; кто убил остальных?

Хор-роший вопрос. Призовой. Если та пышноволосая дамочка, что натаскивает молокососов, и вправду контачит с Макфинном, может, ответ в ней? Ведь кто-то же напал на меня в заброшенном супермаркете. Не она ли? Это могло бы многое объяснить. И опять же — если рассуждения верны, то почему меня не прикончили, пока я беспомощно барахтался в темноте?

Вопросы, вопросы. Полцарства за ответы!

До ответов ли сейчас, когда ждет уютная, тихая камера? Может, оно и к лучшему. Уж в тюрьме-то ни один гад не достанет. Впрочем, это дело вполне могут поручить какому-нибудь там Малышу, рецидивисту с крошечными мозгами и пудовыми кулачищами…

Додумать мысль я не успел — ощущение чужого присутствия было таким четким, что по коже мурашки побежали. Я чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, причем гораздо сильнее, чем в первый раз, когда шел по аллее.

Я оглянулся. Никого. Даже копов не видно. Кричи не кричи, помощи ждать неоткуда. Н-да, веселое положение: один как перст, а из оружия только наручники — на запястьях. Я вдруг осознал, что Макфинна еще и не думали ловить. Спятивший парень, предоставленный сам себе, бродит по окрестностям. Да он может быть где угодно, к примеру, за ближайшим кустом.

Память штука коварная — хлебом не корми, дай пошутить с человеком. Вот и сейчас она подложила мне большущую свинью — я вспомнил Ежика после встречи его с вервольфом. Вспомнил несчастную Ким, которая лежит наверху в луже собственной крови. Хватило доли секунды, чтобы припомнить кучу других ужасов, — память услужливо подсовывала картинку за картинкой. Скажите, оно мне надо? Нервы и без того на пределе. Короче, эффектная короткометражка сработала на славу — я моментально взмок и начал судорожно озираться.

Елки-палки! Дождался! Прямо на меня из темноты таращились два сверкающих, янтарных глаза.

Я завопил что есть мочи и попятился — если зверюга вздумает вломиться через окно, его встретит не мягкое горло, а крепкий пинок. Но все вышло по-другому. Дверца неслышно открылась, и неуловимая дамочка шепотом произнесла:

— Тише, мистер Дрезден! Иначе я не сумею вам помочь.

От неожиданности я забыл опустить колени и по-идиотски хлопал глазами на пышноволосую.

— А?

— Я помогу вам, мистер Дрезден. Пойдемте со мной. Быстрее, пока копы не вернулись. — Она посмотрела на особняк. — Быстрее. Время уходит.

— Вы с ума сошли! Зачем это? И вообще, кто вы?

— Я мисс Уэст — невеста Харли Макфинна. Зовите меня Тера.

— Не-е, — замотал я головой. — Мне нельзя отсюда уходить. Проблем и без того выше крыши.

— Мистер Дрезден, только вы способны остановить моего жениха. Однако, сидя в тюрьме, вы не сумеете этого сделать.

— Я частный консультант, а не техасский рейнджер, — поспешно ответил я. — Сомневаюсь, что власти спят и видят, как пощедрее оплатить мои труды.

Тера оскалила зубы.

— Насчет денег не беспокойтесь, мистер Дрезден. Время поджимает. Идете или нет?

Я рассматривал ее лицо. Поразительные черты — не красавица, но лицо явно незаурядное, хотя, на мой вкус, чересчур бесстрастное. Выглядит молодо, лишь сеточка морщин в уголках глаз выдает возраст. На лбу, вдоль линии роста волос, виднеется лиловый кровоподтек. Уже довольно слабый…

— Вы, — сказал я. — Это вы напали на меня в супермаркете. Я вас ударил, а вы отобрали мой жезл.

— Да, — сверкнула глазами Тера.

— Вы оборотень.

— А вы чародей. Еще правду хотите? Мы опоздали. — Она присела за машиной, уставившись на что-то позади меня.

Я тоже оглянулся. Дентон со свитой стояли около дома и что-то оживленно обсуждали.

— Ваша подруга почти нашла моего жениха. Неужели вы хотите, чтобы она в одиночку столкнулась с ним? Она-то сама к этому готова?

Проклятие. Тера права. Только я способен справиться с Макфинном. Мерфи — первоклассный сыщик, ей не привыкать ко всякой чертовщине, и все-таки если она в одиночку зацапает Харли Макфинна, смертей будет еще больше. С обезумевшим вервольфом Кэррин не совладать.

Я внимательно посмотрел на суку (это не игра слов — ведь Тера и впрямь волчица).

— Если я пойду с вами, обещаете отвести меня к Макфинну?

Она уж было повернулась, чтобы уйти, но замерла на полдороге.

— Да. На рассвете. Вы сумеете создать Круг и удержать Харли? Сумеете помочь ему?

Решение принято. Мосты сожжены.

— Да, — решительно кивнул я.

— Девушка, которая называла себя Ким Дилени, говорила то же самое.

Тера крутанулась на пятках, пригибаясь еще ниже. Я вывалился с заднего сиденья, и мы рванули в густой кустарник прочь от полицейских машин, сигнальных огней и федеральных агентов. Где-то сзади послышался удивленный возглас, потом окрик «Стой!». Нет уж, дудки! Я несся во весь опор — лишь бы поскорей убраться с линии огня. Здесь было слишком светло. Подстрелят, как зайца… И точно, загремели выстрелы. Пули взрывали пыль прямо у моих ног. Кажется, я заорал, однако скорость не снизил, только до предела втянул голову в плечи.

До изгороди, до спасительной тени, оставалось уже футов пять, не больше, как вдруг что-то с силой меня ударило. Я кубарем пролетел сквозь кусты на ту сторону и приземлился на корточки. И вот тут я снова заорал, насмерть перепуганный тем, что вошло в мое плечо. В суставе взорвалась маленькая атомная бомба. Потом плечо враз онемело, и я «поплыл». Помню, когда начал падать, все пытался выставить вперед руку, совершенно забыв о наручниках. Я шлепнулся в дерн и ощутил под щекой колючую осеннюю траву.

— Есть! Он упал! — послышался невозмутимый женский голос. Бенн, кажется…

Кто-то дернул меня за ногу. Тера. Она меня ощупывала. Добралась до руки. Ох-охх!..

— Кровь идет не сильно, — преспокойненько констатировала она. — Тебя подстрелили в плечо. Ноги целы. Беги или пропадешь!

Что человеку надо?! Подбодрить вовремя, поддержать, и он горы свернет. Ну, горы не горы, а мозги на место встают. Появилось предчувствие, что если еще поваляться, то минуту спустя будет гораздо хуже. В общем, засунул я свой страх куда подальше и за Терой вприпрыжку, вприпрыжку. Откуда что берется…

Среди высоких деревьев, в неверном лунном свете началась игра в прятки с агентами. Тера двигалась бесшумно и мягко, словно призрак. Она немедленно слилась с кустарником и через каждые несколько шагов появлялась то справа, то слева, стараясь держаться в самой густой тени. Только изредка оглядывалась, чтобы удостовериться, там ли я еще. Волчица и не подумала ради меня замедлить бег. Отчего-то я был уверен, что невеста Харли Макфинна больше не остановится, если я упаду. И я держался. Немного сбивалось дыхание, немножко врезались наручники, но рана почти не мешала. Будто и не было выстрела — лишь теплая струйка сочилась по груди и животу. Полезная штука эти эндорфины!

Преследователи нырнули следом за нами в лабиринт кустов. Перед агентами стояла поистине непосильная задача — в одно и то же время согласовывать свои действия и сохранять при этом тишину. Моя проводница с невероятной ловкостью избегала столкновения. Чуяла она их, что ли?

Не знаю, сколько продолжалась эта гонка. Наверняка не дольше вечности. Я где-то читал, что первоначальный шок от огнестрельного ранения наступает не сразу, а чуть погодя. Должно быть, пошла реакция на шок — сердце колотилось часто-часто, я начал выдыхаться. Тера летела вперед — неутомимая и стремительная. Я же совсем раскис. Еще немного, и… но тут кусты кончились, и мы уперлись носами в ограду. Кованая железная решетка, восемь футов в высоту, надежно огораживала маленький парк. Тяжело отдуваясь, я ткнулся лбом в холодные прутья. Бока ходили ходуном.

Янтарные глаза волчицы сверкнули во тьме. Тера дышало ровно, спокойно. Казалось, она ничуть не устала.

— Не поднимусь, — прохрипел я. Плечо ныло все сильнее. Мышцы сводила судорога. — Не поднимусь. Тем более в наручниках.

— Я тебя подниму.

Когда в глазах темно от боли, нормальные люди не таращатся на своих собеседников. Наконец я выдохнул.

— Ладно. Только быстрее, а то свалюсь.

Она заторопилась.

— Прижмись к ограде. — Тера схватила меня за лодыжки и с усилием приподняла.

Я старательно исполнял все указания. Сначала ничего не происходило, а потом она начала медленно продвигать меня вверх. Хорошо, в решетку упиралось здоровое плечо. Тера поднимала меня выше и выше, пока я не согнулся в поясе и попросту не вывалился наружу. Падение было на редкость неэлегантным — я вспахал землю, как пушечное ядро. В раненом плече взорвался целый склад атомных бомб. По-моему, там еще были крылатые ракеты «Томагавк»…

Я зашипел от невыносимой боли, едва сдерживаясь, чтоб не заорать во всю глотку. За спиной слышались крики — гончие уверенно шли по следу. Тера оглянулась на звук голосов.

— Скорей, — задыхался я. — Лезь, давай.

Волчица покачала растрепанной головой.

— Не успею.

Я заскрипел зубами и рывком подобрал под себя ноги. Она права. Черт! На верхотуре из волчицы получится отличная мишень. Если она взгромоздится на решетку, ее снимут одним выстрелом. Кто-то уже вовсю кричал «Стой!»… Опять эта вездесущая Бенн. Шансов на спасение у Теры не оставалось. Черт! Черт! Попадется она, попадусь и я. Тогда пиши пропало — путь Макфинну будет расчищен. Кто его остановит?

Пот заливал глаза — я сморгнул едкие капли и встал на колени. Горячая кровь брызнула на тротуар. Я сделал глубокий вдох, собрал остатки воли, призвал на помощь боль, и страх, и всю горечь разочарования и сплел из них тугой клубок Силы. Маленький… да нет, должно хватить.

— Ventas veloche, — бормотал я. — Ubrium, ubrium.

Я задержал дыхание и, скрючивая пальцы, монотонно, нараспев, повторил слова. Кровь на тротуаре задымилась, повалил пар. Пар сгущался и мутнел. Дымка появлялась всюду, где капала моя кровь, она стелилась по земле, и очень скоро все вокруг окуталось густым, непроницаемым туманом. Из меня стремительно уходила Сила, и так же стремительно рос туман, укрывая Теру, укрывая…

Я бухнулся на бок. Боль и усталость — сногсшибательный коктейль.

Шорох. Тихий скрип решетки. Туман настолько уплотнился, что я совсем не видел Теру. Она в мгновение ока преодолела ограду, мягко соскочила на землю и склонилась надо мной. Впервые за сегодняшний вечер в ее чертах появились эмоции. Сказать, что это было удивление, значит, ничего не сказать. Пышноволосая была сражена наповал.

— Чародей, — шептала она.

— К вашим услугам, — прокаркал я.

И вот тут зачем-то выключили свет.

Глава 14

Я проснулся в темноте.

Открываю глаза — не темно, просто сумрачно.

Лежу на спине. Подо мной кровать. Широкая. Двухместная. Обстановочка не ахти, смахивает на дешевый гостиничный номер. Окна затянуты тяжелыми шторами, поэтому в комнате царит полумрак. Карниз в середине прогнулся, и в узкую щель с улицы падает свет. Похоже, я валяюсь давно. В глотке пересохло, губы потрескались. Попробовал вздохнуть глубже — в плече тут же наперебой застучали молотки. Я застонал (скорее от обиды, чем от боли) и только потом сообразил, что шуметь, наверное, не стоило.

Повернув голову, чтобы взглянуть на плечо, я едва удержал новый стон — челюсть ныла немилосердно. Лейтенанту Мерфи под горячую руку лучше не попадаться… А рана-то, оказывается, аккуратно перевязана. Все чинно, благородно, если не считать бесчисленных синяков и кровоподтеков, которые сплошь покрывали руку и грудь. И еще одна любопытная деталь. Я был голый, то есть в чем мать родила, то есть абсолютно без ничего. Если память мне не изменяет, список тех, кто мог меня раздеть, мягко говоря, не слишком длинный.

На прикроватной тумбочке громоздилась куча всяких справочников. Один, с надписью «Руководство по оказанию первой помощи», был раскрыт на странице, где черно-белые картинки наглядно иллюстрировали процесс наложения повязок. Тут же были навалены пустые упаковки из-под стерильной марли, бинтов и прочей медицинской дребедени. Рядышком стояла темная бутылка перекиси, а по соседству уютно расположилась старая, с зазубренным лезвием ножовка. Возле кровати примостился объемистый пакет.

Я поднес к голове правую руку и увидел, что на запястье болтается браслет от наручников с остатками перепиленной цепочки. Уф… Вот зачем ножовка. Другой браслет остался на левой руке — я ощущал давление металла на запястье. Сначала я пробовал лежать неподвижно. Однако боль позиций не сдавала. Тогда я решил, что хуже не будет, если я медленно встану. И правда, не слишком плохо, вот только ноги предательски дрожат. Я поковылял к туалету и воспользовался удобствами по их прямому назначению. Потом плеснул в лицо немного холодной воды.

В этот раз она не застала меня врасплох. Я слышал, как скользнула тень из дальнего угла, и потому ничуть не удивился, увидев в зеркале, кроме моей физиономии, сверкание янтарных глаз мисс Теры Уэст.

— Что у нас плохого? — буднично поинтересовался я.

Если ее лицо и дрогнуло, то лишь самую малость. Надо признать, что она с честью выдержала мой взгляд. За прошедшую ночь ни наряд Теры, ни ее потрясающее самообладание ничуть не изменились.

— Тебе повезло. Пуля прошла навылет. Кость и артерии не задеты. Жить будешь.

— Верится с трудом, — скривился я.

Волчица пожала плечами.

— Рано или поздно боль пройдет. — Она невозмутимо осмотрела мою спину, потом взгляд скользнул ниже. — Ты в сносной форме. Потерпишь.

Кровь бросилась мне в лицо. Покраснев не хуже вареного рака, я схватил ближайшее полотенце и попытался прикрыться, неуклюже орудуя единственной здоровой рукой.

— Это ты меня перевязала? И… гм… — Я сделал неопределенный жест. Черт, все время забываю, что рука-то одна…

Тера кивнула.

— Ага. Еще я достала чистую одежду. Одевайся. Надо помочь Харли.

Я взглянул ей прямо в лицо, старательно изображая очень сердитого чародея. Мисс Уэст даже бровью не повела.

— Который час?

— Близится вечер. Солнце на закате. А там и луна ждать не заставит. Поторопись. Нужно перехватить Харли до начала трансформации.

— Ты знаешь, где он?

— Я знаю его, — повела плечом Тера.

Я тяжело вздохнул и поковылял обратно. Из бумажного пакета, который лежал подле кровати, выудил громадные лиловые штаны от спортивного костюма и белую футболку со звездно-полосатым флагом на груди и блестящей надписью «Взятка сенатору — вклад в страну». Я недовольно поморщился и начал натягивать это жуткое барахло, на ходу срывая ценники.

— Где мы?

— В гостинице на востоке.

— Чем ты оплатила покупки?

— Наличными. Макфинн говорил, копы умеют отслеживать кредитки.

Я покосился на Теру.

— Копы и не то умеют.

Надо бы теперь и на себя взглянуть. Я почесал в затылке и поковылял к зеркалу. Ходить стало легче — не потому, что боль отступила, просто я начал с ней свыкаться.

— У тебя не найдется ибупрофена? Или чего-нибудь вроде того?

— Лекарств нету. — Тера достала связку ключей от машины и направилась к двери.

— Постой-ка.

Она повернулась ко мне.

— Нам пора.

— А вот и не пора. Никуда мы не пойдем, пока я не получу ответы, — твердо сказал я.

Тера нахмурилась, смерила меня свирепым взглядом и открыла дверь. В сумрак комнаты ворвался огненный сноп света. На краткий миг все стало оранжевым. Она решительно вышла из номера, и свет исчез.

Я постоял. Потом сел на кровать.

Ждать пришлось минуты три. Разумеется, она вернулась. Вот только подвижек не было — Тера стояла передо мной и твердила как заведенная:

— Нам пора уходить.

Я покачал головой.

— Пора получать ответы.

— Макфинн и есть один большой ответ на все твои вопросы. Сейчас тебе лучше уйти отсюда.

Я фыркнул и гордо скрестил руки на груди. Плечо будто ожгло каленым железом. Я не выдержал и зашатался. Левую руку пришлось опустить. В общем, впечатление получилось смазанным.

— Где Макфинн? Почему он убил Хардинга? Или он вообще всех убил? — на одном дыхании выпалил я.

— Тебе нужно уходить отсю…

— Кто ты? Зачем вы испортили Круг в подвале? Откуда ты знаешь Ким Дилени? — не сдавался я.

Она сгребла меня за грудки и яростно зарычала:

— Ты немедленно уйдешь отсюда. Немедленно!

— Чего ради? — упирался я.

Наши глаза встретились, и на этот раз я не отвел взгляд. Я уставился в сияющую янтарную глубь и приготовился нырнуть в душу Теры, попутно впустив ее в свою. Приготовился к нелегкому столкновению разумов. И… ничего.

Я продолжал смотреть ей в глаза, она не отворачивалась, даже не мигала, — и в итоге ничего. Я содрогнулся. Черт! Что происходит? Вернее, почему ничего не происходит? Обычно мои попытки влезть в чью-то душу с успехом отражали люди, когда-то прошедшие через это. И еще создания Небывалого. Никогда прежде я не вглядывался в душу Теры Уэст. Я прекрасно помню все случаи прозрения; поверьте, такое не забывается. И потому вывод напрашивался сам собой — она может быть кем угодно, но только не человеком.

— Мы уходим. Сейчас же уходим, — ворчала Тера.

А я с сердитым упрямством шипел в ответ:

— С какой стати?

— Копы нагрянут в любую минуту. Я позвонила в полицию и сообщила, где ты прячешься. Еще я сказала, что у тебя крыша поехала и ты вооружен. Сам знаешь, после недавних убийств копы на взводе. С удовольствием пристрелят тебя при первой возможности.

С этими словами она отпустила мою футболку и вылетела из комнаты.

Секунд пять я сидел на кровати. Потом схватил плащ, который висел на спинке стула, и захромал следом. В плаще красовалась дырка от пули. Засохшая кровь превратилась в жесткую корку. А, ладно, на черном все равно не видно — не бросать же старого друга, в самом деле. Грязноват? Не страшно. Ботинки и носки отдыха ли поблизости, их я тоже прихватил.

Рабочий день подходил к концу. Скоро улицы заполнятся людьми, спешащими домой. Вот и машина. Ну и развалюха!.. Наверняка Тера взяла ее напрокат в крошечной частной конторе. Умный ход. Полиция всегда начинает проверку с крупных агентств, и пока копы методично прочесывают агентство за агентством, утечет много воды.

Когда Тера садилась в автомобиль, мне удалось получше ее рассмотреть. Высокая, гибкая, тонкая, точно клинок. Сильные руки, длинные пальцы, которые можно было бы назвать красивыми, если бы не шрамы и рубцы, покрывавшие кисти. Цепкий взгляд янтарных глаз непрерывно шарил вокруг — не потому что она боялась или нервничала. Дело не в избытке эмоций. Просто она хладнокровно изучала местность. Да, выдержки этой дамочке не занимать — спокойна, как айсберг, а ведь кровоподтек на лбу, куда пришелся удар разрушающего жезла, должно быть, чертовски болит. Сколько прошло? Ночь… нет, две. Одну-то я провалялся в гостинице.

Тера везла нас по восточным окраинам Чикаго, вниз, к южному берегу озера Мичиган. Перед указателем с надписью «оз. Волчье» она свернула на тихую просеку.

Честно говоря, Тера меня здорово беспокоила. Она возникла ниоткуда, вытащила меня из-под носа у полиции. По сути дела, спасла. Зачем? Хочет помочь жениху справиться с проклятием или наоборот — они на пару убирают всех, кто способен восстановить Круг? Боятся, что магия заклятий удержит страшного оборотня? Сначала убили Ким, а теперь пришли за мной?

Не стыкуется. Если Макфинн действительно Луп-Гару, он перекидывается исключительно в полнолуние.

Строго в эти дни. А ведь убийства происходили и до, и после означенного срока, когда луна прибывала, когда была на ущербе… Факты — упрямая вещь. Кроме того, сама Тера не вервольф. Вервольф — это человеческое существо, которое с помощью магии оборачивается волком. Человеческое существо! Здесь мисс Уэст предъявить нечего. Она просто… существо.

Вдруг она из тех диковинных созданий Небывальщины, что с легкостью меняют свой облик? Подельница Макфинна. Убивает в неурочное время разных людишек, чтобы отвести от него подозрение. О подобных созданиях я и не слыхивал никогда. Впрочем, моя подготовка в демонологии по большей части ограничивалась западноевропейскими сказаниями, это же капля в море. В конце концов, есть индейские поверья, духи майя, африканские легенды, фольклор восточной Азии… Эх, читать надо было почаще! Все руки не доходили, все времени не хватало. Запоздалые сожаления. Если Тера — чудовищное порождение тьмы и в самом деле хочет меня погубить, то сегодня ей уже предоставилась отличная возможность придавить меня по-тихому, а вместо этого она прилежно ухаживала за мной.

Круг замкнулся. Бога ради, объясните дураку, чего Тера добивается?

Вопрос хороший. Он магнитом тянет следующие «хорошие» вопросы. Кто эти детки, что тусуются по заброшенным магазинам? Чему Тера их обучает? Собирается создать культ преданных последователей по примеру вампиров или здесь кроется что-то иное?

Тем временем просека сменилась узкой тропинкой. Под колесами зашуршал гравий. Тера проехала еще четверть мили и остановилась в лопухах.

— Выходи, — скомандовала она. — Харли где-то рядом.

Мое счастье, что раздолбанная колымага дотянула почти до места — все меньше топать придется. Солнце пока не думает прятаться за горизонт, да и после заката луна взойдет не раньше, чем через час. Словом, бывают в жизни светлые моменты. Выбрался я из машины и поковылял за Терой в ближайший лесок.

Симпатичный лесок. Раскидистые платаны, столетние дубы кронами сплелись тесно-тесно и задерживали верхушками солнечный свет. Темно и тихо. Птичья трель едва слышна, словно пичуги сочли за благо подняться повыше, к солнцу, к позднему осеннему теплу. От вздохов ветра багряные листья осыпались, кружились и падали, падали… Под ногами шелестел золотистый лиственный ковер, и звук шагов отчетливо раздавался в лесном безмолвии. Временами ветер пронизывал до костей; я от души радовался, что прихватил из гостиницы плащ.

Тера с виду по-прежнему была спокойна, однако в лесу явно старалась не шуметь, двигалась с преувеличенной осторожностью. Лишь пару раз под ее ногой хрустнула сухая ветка. От меня шума гораздо больше. Я чувствовал себя слишком погано, чтобы прикидываться последним из могикан, и просто плелся позади, изображая стадо кабанчиков. Пусть скажет спасибо, что вообще иду.

Мы и сотни ярдов не прошли, как Тера вдруг присела и стала напряженно озираться. Донесся тонкий протяжный свист, согнутое молодое деревце резко выпрямилось, затянув крепкую петлю вкруг ее лодыжки. Тера шлепнулась наземь, взвизгнув от удивления, и ее потащило по камням, по листве. Брык, брык-брык…

Я стоял дуб дубом и только ошарашенно пялился на нее. Внезапно перед моим носом из кучи опавшей листвы выросло нечто. Ни дать ни взять тень отца Гамлета. Акт первый, сцена четвертая. Сейчас распинаться начнет. Но вместо того чтобы оплакивать свою судьбу, призывая отмстить за погубленную жизнь, отмороженный «папаша» с ходу впечатал кулачище в мою многострадальную челюсть. Хорошо его понимаю — фиолетовый синяк семафорил красочно, грех не воспользоваться столь любезным приглашением. В общем, рухнул я. В глазах потемнело, в ушах зачирикало.

Упал больно, зато на здоровый бок. Открываю глаза. Прямо надо мной чья-то голая, грязная пятка. Пина-аться?!. Короче, сцапал я эту пятку и рванул с отчаяния что было силы. Обладатель немытых конечностей шмякнулся рядышком. Лежал бы, отдыхал, так нет. Не снижая скорости, он перекувырнулся, как это делала Мерфи при отработке падений, и железными руками схватил меня за глотку.

— Есть! Ты мой! — зарычал новоявленный Тарзан.

Я извивался, я отбивался, я мутузил чертова выродка, но, по-моему, он даже не замечал сопротивления. Он больше, он сильнее. К тому же последние пятнадцать часов я то и дело напарывался на чужие пули и кулаки. Вряд ли этот парень так же весело проводил свободное время.

Надо ли говорить, что мои шансы на спасение равнялись нулю.

Глава 15

Чаща леса. Осенний день клонится к закату.

Я отбиваюсь, потому что меня все еще душат. По соседству вверх тормашками болтается полуженщина-полуволчица с янтарными глазами. Простреленное плечо болит несусветно. Челюсть, которую отдубасила моя лучшая подруга лейтенант Кэррин Мерфи, ноет без остановки, словно там черти в салочки играют. Ничего не забыл? Вроде нет. Что ж, бывают дни и похуже. Величайшее преимущество мага в том, что я всегда могу чистосердечно сказать себе: «Бывает гораздо хуже!»

Мне в голову пришла идея. Настолько сумасшедшая, что не терпелось поскорее испробовать ее на жизнеспособность. Я перестал отбрыкиваться и сгреб парня за запястье.

Магия — та же сила. Она обретает форму в человеческих помыслах и чувствах. Главное — хорошее воображение. Помыслы определят форму, а слова помогут выделить эти помыслы. Вот почему чародеи свои заклинания произносят вслух. Словесная формула изолирует сознание заклинателя от обжигающего пламени магии. Если сплетать заклинание из привычных выражений, то разуму придется не сладко — ведь надо еще отделить слово от помысла. Вот когда с уважением вспоминаешь о мертвых языках и древних наречиях, в которых никто толком не разбирается. Многие чародеи пользуются либо заковыристыми словечками, либо вообще несут жуткую белиберду. В принципе разницы нет — заклятие все одно действует. Впрочем, с магической энергией вполне можно работать и напрямую. Без экстравагантной абракадабры. Если вы не боитесь за собственную крышу, разумеется.

Тарзан нечленораздельно мычал. Возле моей щеки что-то смачно хлюпнуло в грязь — то ли слюни, то ли хлопья пены. Я собрал остатки воли, заарканил изнуряющий страх (благо его было в избытке) и сосредоточился на желаемом. В глазах заплясали цветные точки. Потом цветные точки сменились чернотой. Давление росло. Пора. Я стиснул зубы и разом освободил накопленную Силу, как булыжником из рогатки выстрелил. Заслонка открылась, и в мою голову хлынул яростный поток ослепительно ярких образов и видений, в ушах засвиристела дикая какофония звуков. Бесчисленные ощущения обострились до предела и штурмовали рассудок с упорством, достойным лучшего применения. На меня ополчилось все — пряные запахи земли и сухих листьев, тепло осеннего солнца, многоножка нестерпимо щекотала руку, и еще с добрый десяток ощущений я просто не мог определить — их рождала иная реальность.

Воздух вокруг наэлектризовался. Силовой разряд скользнул в мои пальцы, которые продолжали судорожно сжимать могучее запястье, и нападавшего шарахнуло электричеством, будто он выкручивал не человеческую глотку, а высоковольтную линию. Разряд прошил бедолагу насквозь. Тарзан грохнулся наземь, дергаясь в опавшей листве. На лице страх, потрясение…

Я со свистом втянул в себя воздух. Черепушка гудела, руки тряслись. Я с трудом встал на карачки, уцепился за ближайшее дерево и, пошатываясь, поднялся на ноги. Поверженный противник дергался все реже, потом совсем затих и остался лежать с открытым ртом, уставясь в небо. Грудь слабо, но вздымалась.

Теперь я мог рассмотреть его поближе. Он оказался и вправду большим. Настоящий великан. Одного роста со мной и вдвое шире. Мохнатая грудь, мускулатура развита, как у профессионального атлета или борца. Вот уж кто с легкостью завоевал бы титул «Мистер Вселенная». Из одежды только обрезанные джинсы голубого цвета. В шевелюре, в бороде уже мелькает седина. Судя по морщинам, порог зрелости он перешагнул. Но больше всего я узнал о нем, заглянув и зеленые глаза, распахнутые навстречу вечернему небу. В них горела молодость и сила, неукротимая, дикая жажда, и еще я увидел тяжкий, непомерно тяжкий груз страшного знания. Нелегко ему живется с таким проклятием.

До моего слуха донеслись возня и глухой стук. Я оглянулся и понял, что ловушка, которую расставил Макфинн, пуста. Птичка улетела. Веревка без толку раскачивалась из стороны в сторону. А где же?… Я опустил взгляд к земле и уловил среди осенних листьев смутное шевеление, которое вскоре стало явным, обратившись в мисс Теру Уэст. Она пыталась подняться и наткнулась на тело Макфинна. Тера часто задышала, взгляд сделался отсутствующим.

— Макфинн, — позвала она. — Макфинн!

В ответ ни гугу.

— Ты убил его! — заверещала волчица.

В янтарных зрачках сверкнула ярость. Готов поклясться, оскаленные зубы Теры начали превращаться в жуткие клыки. А может, я еще не пришел в себя после магического электрошока, вот и мерещится всякое… Впрочем, одно несомненно — эта странная девица с воем несется на меня и явно не для того, чтобы пригласить потанцевать. Глазки подозрительно зверские…

За последние сутки в меня стреляли, дважды избивали и почти придушили. Не погибать же теперь в лапах разъяренной волчицы только потому, что дамочка немного ошиблась? Преодолевая дурноту, я призвал Силу и простер руку, крутанув кисть по кругу.

— Vento giostrus! — воскликнул я.

Сначала в воздух взмыло, что полегче — сухие листья, хворост, небольшие камешки. Потом маленький смерч добрался до Теры, и она присоединилась к этому мусору. Волчицу зашвырнуло на высокую сосну. Ух ты! Сверху посыпались камни. Пришлось и самому срочно искать укрытие. Ветерок-то получился сильнее, чем нужно. Тем и опасно мгновенное воплощение — управлять им мудрено. Я просто хотел остановить Теру — волчица должна была шлепнуться на пятую точку, не более того. Хороша промашечка! Мой ураган сотрясал вековые деревья, свирепо трепал толстенные ветки. Булыжники со свистом носились по лесу и барабанили по стволам. Стоял оглушающий треск, хоть уши затыкай. Воздух сгустился от грязи, поднятой с земли.

Ураган бушевал секунд тридцать и стих так же внезапно, как и начался, словно выключателем щелкнули. Я еле откашлялся после жестокой пылевой атаки, которую сам же и начудил, и осторожно отделился от спасительного дерева.

Роскошное убранство осеннего леса снесло напрочь. Примерно в радиусе пятидесяти футов торчали одни голые ветки. Даже сухую кору посрывало — обнажилась древесная плоть, и стволы стояли гладенькие, как пятки новорожденных. Гигантская метла вычистила землю не только от опавших листьев, но и от самой земли. Если прикинуть хорошенько… да, сантиметров пятнадцать в глубину почвы как не бывало. Теперь лесная чаща больше походила на свежевспаханное поле, на котором, по странной случайности, росли деревья, почему-то корнями наружу, да кое-где лежали валуны. На пашне суетились насмерть перепуганные земляные букашки-таракашки.

Судя по всему, Макфинн уже очухался от моего приемчика. По крайней мере он сидел вполне живой и мотал по сторонам громадной башкой. Наверное, перемены ему пришлись не по вкусу. То-то бедолага побледнел, увидев, что сталось с лесочком.

Раздался шорох. Я вовремя оглянулся. Было бы жаль пропустить фантастическое зрелище — мисс Тера Уэст прыгала по еловым веткам. Она душевно приземлилась, аккурат на филейную часть, и закашлялась. Видать, тоже пыли наглоталась. Тера судорожно кашляла и при этом умудрялась не сводить изумленных глаз со своего суженого. Потом она глянула на меня и отползла подальше. На всякий случай.

— Ну, видишь? — просипел я, указывая на Макфинна. — Целехонек. Чего ему будет-то?!

Сумасбродная магическая атака не прошла бесследно. В мозгу не унималась дурацкая круговерть. Мне чудился резкий запах диких цветов и стоячей воды, и я был почти уверен, что чувствую скользкую чешую обвившейся вкруг моих пальцев змеи. Вместе с тем краем глаза я улавливал движение огромных крыльев — кто-то парил за моей спиной. Но стоило обернуться, чтобы рассмотреть его хорошенько, он неизменно пропадал. И снова где-то позади шевелились крылья и мерцали радужные очи, многогранные, как у стрекозы… Я пытался бороться с этим — отталкивал цветы, стряхивал юрких змеек, пытался не обращать внимания на видения.

Тера подскочила к поверженному жениху, рухнула на колени и обняла его. Прикрыв глаза, я старался мерно дышать. Гортань горела, воздух вырывался со свистом. Адская карусель чуть сбавила скорость, и я сумел-таки пробиться к своей боли, которая притаилась среди этой сумятицы. Болели плечо, горло и челюсть. Звучит дико, однако именно физическая боль стала надежным якорем и дала ощущение подлинной реальности. Эту боль я знал. Она существовала на самом деле. Я зацепился, сосредоточился… Дурман в голове немного поддался. Я открыл глаза. Не вовремя.

Макфинн и Тера целовались. Черт побери! У меня возникло чувство, будто я поганый извращенец и заглядываю в чужую спальню.

— Гм, — проговорил я. — Не пора ли нам убраться подобру-поздорову?

Они нехотя разжали объятия, и Тера помогла Макфинну встать. М-да, рост у парня внушительный, ничего не скажешь. Рядом с ним Тера казалась миниатюрной худышкой. Он посмотрел прямо на меня, но я отвел взгляд. Чертовски не хотелось видеть изнанку его души.

— Ким умерла, — сказал Макфинн.

Он не спрашивал, он утверждал, и тем не менее я кивнул.

— Да. Прошлой ночью.

Великан содрогнулся и закрыл лицо руками.

— Будь все проклято! Трижды проклято!

— Ты не мог ничего изменить, — быстро заговорила Тера. — Она знала, на что шла.

— А вы, наверное, Гарри Дрезден? — Макфинн заметил на своем запястье ожоги, оставленные «электрической» магией. — Простите. Я не знал, кто вы, и Теру тоже не видел.

— Проехали. Давайте-ка убираться с открытого места, пока нас не заметили прохожие и не сдали, куда следует.

— Пошли, — согласился Макфинн.

Тера кинула в мою сторону последний взгляд, настороженный, недоверчивый, и подставила жениху плечо. Он оперся на нее, дуб на тростинку, и мы двинулись в глубь леса.

С одной стороны холма под действием эрозии земля постепенно вымывалась, и со временем в склоне образовался небольшой уступ, своеобразный земляной навес, густо оплетенный старыми корнями, которые удерживали его от обвала. Этот нерукотворный карниз надежно укрывал от постороннего взора лесное убежище Макфинна. У дальней стенки убежища даже горел костерок. Макфинн направился прямиком к огню и уселся перед ним. Поздние сумерки окружили лагерь почти непроглядной тьмой, но здесь было уютно, тепло и безветренно. Кто бы поверил, что всего в пятнадцати милях, на западе, шумит огромный мегаполис, третий по величине город страны. Тера села и прижалась к жениху. Я остался стоять. В плече тупо пульсировала боль, и мне сейчас хотелось одного — лежать в постели, а не ежиться перед костром в сердце хоть и маленького, но самого настоящего леса.

— Что ж, Макфинн, — заговорил я. — Вам нужна помощь. И я хочу уберечь людей. Однако мне кое-что понадобится.

Он пристально вгляделся в мое лицо.

— Мистер Дрезден, я не в том положении, чтобы торговаться, и заранее согласен на все.

— Мне нужны ответы. Вопросы накопились.

— Меньше чем через два часа совсем стемнеет. Потом взойдет луна. На вопросы-ответы времени уже не остается.

— Нам хватит, — заверил я. — Для начала скажите, почему вы пришли именно сюда?

Макфинн уставился в огонь.

— Утром я очнулся милях в пяти отсюда. В городе у меня несколько убежищ. На всякий случай. Это пристанище — одно из самых давних. Видите, сырость добралась до тайника с одеждой? Уцелело только это барахло. — Он кивнул на искромсанные джинсы.

— Вы помните, что сделали? — Я не смог спросить напрямую, как он убил Ким Дилени. Кто сказал, что я напрочь лишен деликатности? Впрочем, даже наводящий вопрос прозвучал резковато.

Макфинн вздрогнул всем телом.

— Смутно. Неясные обрывки… Клянусь, я не желал ей смерти.

— Тогда почему она умерла? — в упор спросил я. Холодно и ясно. Тера беспокойно заерзала, но я смотрел только на Макфинна.

— Все из-за проклятия, — тихо ответил он. — Когда это начинается, то есть когда я меняюсь… Мистер Дрезден,случалось вам испытывать злость? Настолько сильную, что вы теряли над собой контроль и полностью подчинялись велениям свирепой ярости?

— Однажды.

— Может, вы и сумеете понять… Когда на меня находит, то все теряет смысл. Остается лишь непреодолимое желание растерзать кого-то, все равно кого. Я пытался втолковать Ким, что Круг не сработает, что ей лучше держаться подальше, что… — Макфинн покачал головой. — Она не слушала.

В его голосе звенело неподдельное горе.

— Вы расстроились, — догадался я. — И когда на вас нашло…

Он склонил голову.

— Так случилось во Вьетнаме. Весь мой взвод погиб. Полегли все до единого, а я выжил. Меня сжигала страшная ненависть ко всем этим солдатам, которые уничтожили моих друзей. Я знал, что близится полнолуние, и когда перекинулся, убивал до тех пор, пока в округе никого не осталось.

Я долго смотрел на Макфинна. Я понимал — он говорит искренне. Он и вправду не владеет собой во время трансформации. Он вообще не соображает, что делает. И еще я понял, что если он хочет кого-то убить, то ему достаточно нацелить, если хотите, запрограммировать своего внутреннего монстра, перед тем как перекинуться и окончательно утратить контроль над рассудком.

Узелок на память. «Не вставай у Макфинна на пути!»

— Ладно. Почему вы пришли именно сюда, на Волчье озеро?

Макфинн ухмыльнулся.

— А куда еще прикажете податься бедному оборотню?

— Туда, где его труднее обнаружить. Связь с этим местом слишком явная.

— ФБР все равно не признает существование оборотней. Им до этой «связи» не додуматься.

— Не спорю. Однако на ФБР свет клином не сошелся. Вас ищут и другие. Думаю, здесь очень скоро будут гости.

Макфинн озадаченно на меня посмотрел, а потом оглянулся, будто и впрямь увидел погоню.

— Вы правы. Но двигаться мне неохота. Голова чертовски кружится, да и у вас вид не цветущий.

— Ничего. Переживу. Расскажите, как вы познакомились с Ким Дилени. Общие интересы, я полагаю?

При одном лишь упоминании этого имени щеки Макфинна покрыла мертвенная бледность. Он через силу кивнул.

— Ким изредка помогала мне в работе над проектом. Примерно год назад мы узнали о ее способностях. Она рассказывала, что вы учили ее правильно владеть Даром. И в прошлом месяце я обратился к ней за помощью.

— Зачем?

Макфинн осторожно покосился на Теру и сказал:

— Кто-то разломал мой Круг.

— Тот, что в подвале? — Плечо ныло все сильнее. Я опустился на корточки и положил руку на колени, пытаясь убаюкать боль.

— Тот самый. Не представляю, кто мог это сделать. Я долго был в отъезде, и мы узнали, что Круг сломан, лишь перед самым полнолунием, когда спустились вниз.

— И тогда вы попросили Ким восстановить его?

— Да. — Макфинн закрыл глаза и кивнул. — Она говорила, что сумеет. Говорила, что ей по силам соорудить новый Круг, который удержит меня от…

Его голос оборвался.

— В том месяце у вас была встреча с деловым партнером Марконе? — Я прикусил нижнюю губу.

— Это не я, — немедленно отреагировал Макфинн. — Полнолуние уже миновало. Он погиб днем позже. Я не умею перекидываться по собственному желанию. Я вообще никого тогда не убил. Уверен. Я же был совершенно один.

— Ваша суженая могла подсуетиться, — сказал я и глянул на Теру. Она равнодушно отвернулась.

— Нет, — отрезал Макфинн.

— Давайте-ка вернемся немного назад. Кто-то испортил ваш Круг, верно? Злоумышленник должен был знать о существовании фамильного проклятия. Кроме того, он сумел проникнуть в дом. Кто мог это сделать? Кто это сделал? Почему он это сделал?

Макфинн замотал головой.

— Не знаю, не знаю, не знаю. Сверхъестественные штучки не по мне. Я стараюсь не высовываться. Среди моих знакомых других оборотней нет. Кроме нее, конечно. — Макфинн обнял женщину, что сидела подле.

Однако мрачные подозрения накрепко засели в моем мозгу. Не сводя глаз с Теры, я спросил его:

— Хотите послушать, что я думаю обо всем этом? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Предположим, вы говорите правду и в убийствах замешана некая третья сторона. Например, бандиты. Мало ли их в городе! Эти-то гипотетические бандиты и разнесли ваш Круг ко всем чертям.

— Ради чего?

— Да чтобы вас подставить. Решили свалить вину на спятившего оборотня. Когда Белый Совет или кто-нибудь вроде меня начнет вынюхивать, они тыкнут пальцем в проклятого Макфинна, мол, берите голубчика. Репутация-то у вас — не приведи Господь. Родовое проклятие клеймом горит. К тому же вы далеко не ангел белокрылый. Образно выражаясь, вас застают над свежим трупом с окровавленным ножичком, и, вуаля, разоблаченного мясника пускают на жаркое. Занавес. Аплодисменты. Довольные зрители расходятся по домам.

Макфинн, не отрываясь, смотрел в огонь.

— А разве может существовать иное объяснение?

— Конечно, — пожал плечами я. — Скажем, «третьей стороны» нет и в помине, а убийцей оказываетесь вы сами. Вы могли придумать эту замысловатую комбинацию с мнимыми подставами, чтобы провести и меня, и Белый Совет. Земному суду вас тоже не достать — полиция не умеет доказывать всю эту сверхъестественную хренотень. Вам ничего не стоит прикинуться овечкой и жалобно вздыхать, ссылаясь на пресловутое проклятие. А тем временем втихаря пачками отправлять людишек на тот свет. Например, тех, кто мешает вам осуществить задумку с Северо-Западным проектом.

Он оскалился.

— Думаете, мир не станет чище без Марконе и его подлипал?

— Хорошее слово «подлипалы», — повторил я, старательно сохраняя вежливый тон. — Надо бы запомнить. Мне плевать на них. Джонни Марконе из тех, кто всегда просчитывает степень риска. Меня больше волнует гибель невинных.

— Зачем мне убивать невинных? — Макфинн говорил все настойчивее. В его голосе появилось раздражение.

— А кем, по-вашему, была Ким? — не вытерпел я. Безропотное всепрощение не в моем духе.

Макфинн понурился.

— Может, вы хитро пускаете пыль в глаза, а может, действительно не в силах помешать самому себе. Черт побери! Нельзя исключать, что вами играют, дергают за ниточки — оборотень туда, оборотень сюда. А вы об этом ни сном ни духом.

— Допустим, я не лгу, — раздраженно проворчал Макфинн. — Кому на руку меня подставлять?

— Хороший вопрос! Я бы назвал Марконе — у него на севере серьезные деньги крутятся, и поэтому он выигрывает больше всех, если опасный противник сойдет с дистанции. Насколько я понимаю, если ваш проект осуществится, с промышленностью в том районе будет покончено раз и навсегда?

— В принципе да, — мрачно подтвердил Макфинн.

— Что ж, это настоящий мотив. Но мне интересно другое. Как этот пройдоха узнал о проклятии? Мог ли он самостоятельно додуматься разрушить Круг? Марконе работает иначе. Он подослал бы к вам парочку громил, и дело с концом. — Я помолчал. — Кто еще мог устроить этот цирк? Соображения имеются?

Макфинн недоуменно повел могучим плечом.

— Прежде мне всегда везло — я или крепко-накрепко запирался, или уходил в пустынные, безлюдные леса. Я не хотел случайно убить кого-нибудь после трансформации.

— Кажется, теперь я начинаю понимать — вы затеяли свой проект, чтобы спокойно прятаться во время полнолуния. Эдакий гигантский схрон?

Макфинн снова покосился на Теру, которая сидела, словно изваяние, уставившись куда-то вдаль.

— Вроде того. Были и другие причины. Мистер Дрезден, вы не представляете, что значит жить с этим.

Я задумчиво поскреб колючий подбородок. Н-да, не мешало бы побриться… Оборотни притихли, а я старательно собирал в кучку разбегающиеся мысли. Где ложь, где истина? Неужто парень — не больше, чем жертва, и какой-то подлец вертит им, умудряясь оставаться в тени? Или Макфинн все-таки лжет? Состряпал план и заманил меня, чтобы избавиться от единственного чародея, способного запереть в клетке воплощенное Зло? Он бы наверняка сделал это, не вдарь я его электрошоком. Стоп. А смысл? Зачем Макфинну убирать чародея, который не стоял у него на пути?

Попридержи коней, Гарри. Паранойя далеко заведет.

Никто ничего не замышляет. Надо смотреть правде в глаза — просто меня очень беспокоит мисс Тера Уэст. В голове мгновенно созрел другой сценарий, и даже «забавнее» предыдущего. Что, если нашей милой, славной невестушке до смерти надоел будущий муженек? Она все подстроила, организовала жуткие убийства до и после полнолуния, чтобы одним махом разделаться и с Макфинном, и с деловым партнером Марконе. Именно от нее Джонни мог узнать о фамильном проклятии, о Круге… Тера не человек. Кто поручится, что златоглазая не заявилась из Небывалого? И кто знает, что у нее на уме…

А ее подопечные, те юнцы, которыми она верховодит? Зачем они ей?

Я решил забросить удочку.

— Тера, а как там Джорджия? Билли? — полюбопытствовал я.

В яблочко. Ресницы хлопнули, губы задрожали, однако она тут же овладела собой и с олимпийским спокойствием ответила:

— С ними все в порядке. — Тера отвернулась, давая понять, что тема закрыта.

Я взглянул на Макфинна. Тот, в свою очередь, ошарашенно пялился на нас обоих. Видно, парень понятия не имеет, о чем, собственно, речь. А Тера явно не торопилась просвещать жениха. Так-так, мисс Меняю-Облик! Плетем интриги, стряпаем заговоры?

Я решил поднажать на нее. Только я набрал воздуху в грудь, как мои вервольфы, не сговариваясь, обернулись к лесу. Я выпучил глаза и пару секунд весьма убедительно изображал слабоумного, разве что слюна не потекла. В голове лихорадочно кружились самые невероятные предположения, подозрения… Наконец я вытряс из башки трусливую дребедень и прислушался…

— …Вы двое — туда, — командовала Мерфи. Ее голос доносился снизу, от подножия холма. — Рон, возьми троих и прочеши лесок, пока фэбээровцы не приперлись. Потом проверим наверху.

— Боже, Мёрф, — простонал Кармайкл. — Может, не стоит лишний раз выпендриваться перед фэбээровцами? Если бы они не тянули резину, мы приехали бы гораздо раньше. Хорошо еще нам стукнули вовремя, что видели эту чертову бабу, а то бы нас здесь вообще не было.

— Заткнись, Кармайкл! Портреты Макфинна и этой девицы повсюду. Вам всем известна внешность Дрездена. В цепочку! Живо! Возьмем их!

— Ты даже не знаешь, здесь ли они, — заартачился Кармайкл.

— Держу пари на все твои треклятые пончики! — ядовито прошипела Мерфи. — Вопросы есть?

Кармайкл забурчал что-то, но сдался и начал отдавать приказы своим людям…

— Черт побери! — взревел Макфинн. Они оба уже стояли на ногах. — Как легавые пронюхали?!

— Куда еще податься бедному вервольфу? — съязвил я. — Выбраться из этого дерьмового леса можно?

— Ветер, — сказала Тера. — Или туман. Ты сумеешь повторить?

Я скривился.

— Не-а. Меня сейчас только на матрасик. Напортачу от усталости, да и пришибу кого-нибудь.

— Попробуй, — просила Тера. — Или нас схватят… а могут и убить.

— Магия не решит всех ваших проблем.

— Он прав, — тихо проговорил Макфинн. — Разделимся. Я поднимаю шум и ввязываюсь в драку. Тогда у вас появится шанс уйти.

— Нет, — отрезал я. — Никуда ты не ввяжешься. Ты останешься со мной. Если придется, я сделаю Круг из грязи и веток, но я должен быть рядом, иначе все без толку.

— Некогда пререкаться, мистер Дрезден. — Макфинн стиснул кулаки.

— Действительно некогда, — сказала Тера и сломя голову рванула в лес.

Макфинн выругался и попытался ее перехватить, но не успел. Тера летела, только пятки сверкали. Она мчалась по склону копам наперерез, уводя погоню в сторону, не таясь, не прячась. Ее заметили почти сразу. Крики, шум, гам…

— Держись! — проревел Макфинн и метнулся за ней. Я сцапал его за руку и еле устоял на ногах. Проще электричку в метро останавливать, честное слово. Он обернулся ко мне — глаза лютые, дикие.

— Ну вот и разделились, — сказал я. — Если повезет, они даже не догадаются, что мы тут прятались.

— Но Тера…

— Она знает, что делает. Схвати нас полиция, и мы не сумели бы тебя удержать. Уходим поодиночке. Неподалеку есть бензоколонка. Встретимся там.

Мы слышали вой сирен у подножия холма, беспорядочные выкрики. Грохнул выстрел. Хотелось надеяться, что Тере крупно повезло и стреляла не Дебора Бенн. Макфинн вполголоса зарычал, слегка пригнулся и припустил вниз по склону, мимо криков, стрельбы и беготни.

Знаете, денек и без того выдался нелегкий, да еще все эти звуки там, внизу… Нет, я больше не вынесу, не смогу вынести… Резко развернувшись, я обхватил раненую руку и побежал. Я бежал и бежал — смотрел под ноги, иногда вскидывал голову, чтобы не напороться на дерево, и продолжал бежать в слепой панике сквозь ночную тьму, теряя мысли и почти теряя рассудок.

Глава 16

Когда я выбрался из парка, вконец измочаленный, то едва сдерживался, чтобы не орать от жуткой боли в раненом плече. Мои старые ковбойские ботинки, поношенные и удобные, с трудом вынесли молодецкий бег по бездорожью, поэтому на первой же бензоколонке я снял их к чертовой матери. Босиком поплелся к телефону-автомату и плюхнулся прямо на тротуар, в стороне от движения. Каждая клеточка в теле ныла, вопила и нецензурно выражалась в адрес хозяина. Сердце подражало африканским барабанам, легкие нахально возомнили себя кузнечными мехами.

Я ждал Макфинна в течение часа. Он не появился. Тера тоже не пришла.

Вдруг обоих повязали? На свете нет ничего невозможного, а ребята у Мерфи толковые и быстрые, хоть по ним сразу этого и не скажешь.

Я порылся в карманах плаща — мелочи наскреб впритык, на один звонок, и «через не могу» поковылял к ближайшему таксофону.

Трубку взяла Сьюзен.

— «Волхв» слушает! У аппарата мисс Родригес.

— Привет, Сьюзен!

В плече рванула очередная граната. Я стиснул зубы и плотнее запахнул плащ. К вечеру погода резко испортилась — набежали тучи, поднялся холодный ветер. Вещички, которые раздобыла Тера, не слишком-то грели.

— Гарри! — Сьюзен не поверила своим ушам. — Господи! Где ты? Тебя ищет полиция. Твердят об убийстве.

— Это недоразумение. — Холод настырно лез под плащ, да и боль усиливалась.

— Голос у тебя кошмарный. Ты в порядке?

— Поможешь мне?

На том конце провода возникла томительная пауза.

— Не знаю, Гарри. Я не понимаю, что происходит, и неприятности мне не нужны.

— Могу объяснить, — предложил я, стараясь изо всех сил, чтобы голос не дрожал от боли. — Только история выйдет до неприличия длинная.

Последнее слово я произнес с едва заметным ударением. Иногда меня пугает легкость, с которой можно принудить человека делать то, что тебе нужно, всего лишь зная его маленькие слабости.

— Длинная история, говоришь? — мигом заинтересовалась она.

— Ну да. Там столько всего — убийства, море крови, чудовища. В двух словах не расскажешь. Ты получишь настоящую бомбу, если меня подвезешь.

— Чертов ублюдок! — выдохнула Сьюзен, но в голосе слышалась улыбка. — Придушить тебя мало.

— Всегда пожалуйста. — Я чувствовал, что тоже улыбаюсь. Диктуя адрес бензоколонки, я молился, чтобы в телефоне Сьюзен не оказалось «жучков». В принципе у фэбээровцев времени на это не было…

— Жди через полчасика, — пропела она. — Надеюсь, пробок не будет.

Я взглянул на стремительно темнеющее небо, на вереницу хмурых облаков.

— Поспеши. Время дорого.

— Просто жди, Гарри, — обеспокоенно сказала Сьюзен и повесила трубку.

Я устало привалился к стене. Черт! Как я ненавидел себя сейчас! Вот уж не по-джентльменски втягивать Сьюзен в эту бодягу. Подло и малодушно. Оказавшись в беде, последнее дело призывать на помощь женщину. К тому же до чертиков не хотелось подвергать опасности свою подругу. Полиция с ног сбилась, разыскивая чудаковатого Гарри Дрездена ни много ни мало по подозрению в убийстве. Сьюзен рисковала влипнуть по самые сережки за пособничество.

Однако иного выхода не было. Я даже из города выбраться не мог — машины нет, денег на такси тоже. Пешком уйду недалеко. Зря, что ли, меня дубасили? Макфинн и Тера растворились во мраке. В общем, сколько ни бей себя в грудь, без помощи не обойтись, и Сьюзен единственная, кому я безоговорочно доверяю. Кроме того, на горизонте маячила сенсация, а чтобы заполучить ее, девчонка в лепешку расшибется. Я подманил ее и раздразнил; надо признаться, это не делало мне чести. Раньше я лучше думал о собственном благородстве. Жить захочешь — и не так… Гм! Я съежился от холода, как нахохлившийся селезень, и всерьез задумался над морально-этической стороной своих поступков.

Короче, стою у стеночки, никого не трогаю, о грехах своих сокрушаюсь. Вдруг слышу, на задворках кто-то скребется. Я насторожился и прислушался. Звук повторился более отчетливо. Трижды через равные промежутки времени. Похоже на условный сигнал. Осторожно-осторожно я пошлепал на звук, готовый в любую минуту развернуться и задать стрекоча. И что бы вы думали? Тера Уэст во всей красе. Сидит на корточках посреди мусорной свалки — вокруг пустые коробки из-под пива и другой ерунды, воняет черт знает чем, а дамочка-то голая. Видимо, пронизывающий ветер ей нипочем. Тело смуглое, мускулистое, без единого грамма жира. Глаза диковатые, будто она еще не совсем «вернулась». В растрепанных космах застряли древесные листочки, веточки всякие…

Тера поднялась и пошла ко мне. Двигалась она с потрясающей грацией, упруго и сильно, не смущаясь своей наготы. Какое, к дьяволу, утомление, когда на тебя плывут потрясающие бедра…

— Чародей, дай мне свой плащ.

Я опомнился и отвел глаза. Поспешно сдернул плащ, не обращая внимания на зверскую боль в плече. Ледяной октябрьский ветер тут же на радостях принялся трепать мою жидкую одежонку. Тера оделась, застегнулась на все пуговицы, потуже стянула пояс. Рукава оказались длинноваты, да и полы хлопали по лодыжкам, но главное, к моему величайшему облегчению, это великолепное тело было хоть чем-то прикрыто.

— Что стряслось? — спросил я.

Тера поежилась.

— Полицейские ничего не смыслят в охоте. Толком за дичью гоняться не умеют. Один меня сграбастал, но я вывернулась. — Она запустила пальцы в космы и стала выбирать из волос сухие листья. — Я увела их от вас, перекинулась и вернулась в лагерь. Я шла по следу Макфинна.

— Где он?

— У фэбээровцев. Его забрали. — Тера оскалилась.

— Дьявольщина! Ты знаешь куда?

— В машину.

— Понятно, что в машину, — нетерпеливо отозвался я. — Куда поехала машина?

Тера покачала головой.

— Я слышала, они спорили с кем-то по имени Мерфи. С ней было много людей и все с оружием. Макфинна повезли, куда она сказала.

— Значит, они поехали в центр города. Чует мое сердце, Мерфи поволокла его в участок. Черт побери! Там же людей немерено.

Лицо Теры окаменело.

— Ничего не поделаешь, — пожала плечами она.

— Эх, времени в обрез…

— Теперь уже все равно. До него нам не добраться. Взойдет луна, и Макфинн перекинется.

— Бред, — застонал я. — Мне необходимо попасть туда.

Янтарные глаза превратились в узкие щелочки.

— Чародей, ты в розыске. Вся полиция на ушах. Если ты сунешься в участок, тебя кинут за решетку, вместо того чтобы любезно проводить к Макфинну.

— Я не собираюсь испрашивать официальное разрешение. Надо незаметно проникнуть внутрь. Думаю, у меня получится, но сначала я должен попасть домой.

— Полиция будет следить за квартирой. Возможно, тебя уже поджидают. Да в любом случае ехать-то не на чем. Такси отпадает. Чикаго черт знает где, а восход луны не за горами. Все кончено, чародей.

Я услышал шелест покрышек и выглянул из-за угла. Автомобиль Сьюзен остановился. На ее «торус» сыпался мелкий дождик — капли шлепались на лобовое стекло и застывали крохотными кружочками влаги. Наконец-то! Настроение резко пошло вверх.

— Карета подана. Пошли, — скомандовал я.

Тера остолбенела. Она явно не ожидала, что затюканный чародей начнет отдавать приказы. Я насладился собственным триумфом и заковылял к машине.

Сьюзен склонилась через сиденье и распахнула пассажирскую дверцу. Она заморгала часто-часто, когда увидела лиловые штаны. Правда, ее глазам пришлось совсем туго, когда из-за моей спины вышла Тера. Ни слова не говоря, она деловито откинула сиденье и полезла назад — только ноги голые сверкали, причем в непосредственной близости от изумленного взора мисс Родригес.

Я поднял опущенную Терой спинку кресла и плюхнулся на место. Мне потребовалось нешуточное усилие, чтобы захлопнуть дверцу. Конечно же, я не удержался и охнул, а повернувшись к Сьюзен, понял — что-то не то с моим костюмом, и дело не в фасоне. Девушка смотрела с непритворным ужасом. Я глянул вниз. Черт побери! И повязка, и футболка насквозь пропитаны кровью.

— Боже милостивый! — едва не задыхалась Сьюзен. — Что с тобой?

— Пулю поймал.

— Оч-чень б-больно, да? — Она даже заикаться начала.

— Эта самка всегда глупая или только сегодня? — неожиданно подала голос Тера.

Я вздрогнул, Сьюзен свирепо развернулась. Умеют женщины взглядами убивать, ох, умеют. Я тоже оглянулся. В темноте светились янтарные щелочки, и… Тера скалилась. Пусть меня черти сожрут, если этот оскал называется улыбкой.

— Болит, болит, — подтвердил я. — Послушай, отвези-ка нас ко мне. Около дома не останавливайся. Просто сбрось скорость и медленно проезжай мимо. А по дороге я тебе все расскажу.

Сьюзен напоследок смерила Теру взглядом, полным холодного скепсиса. Особенно ее заинтересовали изгвазданный дырявый плащик и торчащие из-под него голые конечности.

— А повежливей нельзя? — сердито пробурчала она и дала по газам.

Свернуться бы сейчас поудобнее да вздремнуть. Куда там! Пришлось весь обратный путь до Чикаго объясняться, описывать события последних дней, стараясь при этом не упоминать Белый Совет и демонических пришельцев. Сьюзен сосредоточенно меня слушала, иногда переспрашивала, уточняла, что-то обдумывала. Дождь тем временем полил как из ведра, и Сьюзен запустила дворники. Мы ехали сквозь сплошную завесу воды.

— Стало быть, пока не взошла луна, вам нужно пробраться к Макфинну? — спросила она, когда я выдохся.

— Вот именно.

— Почему бы тебе не позвонить Мерфи и не рассказать обо всем?

— Она не в том состоянии, чтобы слушать, — скорее кулаки распустит, чем позволит слово вставить. А я, ко всему прочему, еще и сбежал от нее. В общем, ожидает меня не дружеская беседа, а тюремная камера.

— Но ведь на улице пасмурно. Дождь поливает. Луну-то и не увидишь, — затараторила Сьюзен. — Вдруг Макфинн тоже не перекинется?

Я обернулся на Теру. Она сидела, уткнувшись носом в окно, и смотрела на пролетающие мимо здания, на вереницу мерцающих огней. Не меняя положения, пышноволосая молча покачала головой.

— Удача не про нашу честь, — ответил я. — Из-за туч мы даже не поймем, село солнце или нет, но я знаю — времени кот наплакал.

Сьюзен грустно вздохнула.

— И как же ты проберешься к Макфинну?

— Вот для этого и понадобится пара вещиц из моей квартиры. Поезжай туда. Проверим, установила ли полиция наружку.

Сьюзен свернула на мою улицу. В пелене дождя свет уличных фонарей превратился в слабое серебристое свечение. Автомобиль медленно двигался вдоль деревянного дома, который словно съежился под страшным ливнем. Ветхие водостоки бешено сотрясались от напора воды, но промокший упрямец держался стойко, назло разбушевавшейся стихии.

Напротив моей квартиры был припаркован коричневый седан. Внутри виднелись смутные фигуры.

— Вот и наши голубчики, — сказал я. — Одного знаю. Это человек Мерфи.

Сьюзен ойкнула и, чуть прибавив газку, завернула за угол. Там мы остановились.

— А можно проскользнуть с другого входа?

— Не-а. Другого входа не имею, знаешь ли. Окна тоже просматриваются. Просто надо отвлечь парней. На минутку.

— Я позабочусь об этом, — сказала Тера.

— Только без жертв, — засопел я.

Волчица склонила голову к плечу и невозмутимо ответила:

— Ради Макфинна я готова на все. Даже слушаться тебя. Открывай дверцу.

Я заглянул в бездонные янтарные глаза, ожидая, не мелькнет ли в них хоть малейший намек на хитрость или предательство. Я еще не пришел к определенному решению на ее счет. А вдруг Тера убийца? Проклятие Макфинна для нее не тайна за семью печатями — она и сама умеет с легкостью перекидываться. Доказательств ее непричастности к страшным убийствам я пока не нашел. Если они на совести Теры, то зачем дамочка беспрестанно жертвует собой ради Макфинна? Почему помогает мне? Может, заботливо печется о нас только лишь для того, чтобы сдать тепленькими земному правосудию?

От усталости и боли невыносимо кружилась голова…

«Гарри, — сказал я себе, — тут без вариантов. Или твоя чертова паранойя убьет Мерфи и ее людей, или ты доверишься хоть кому-нибудь и остановишь Макфинна».

Я открыл дверцу, и мы оба вышли под дождь.

— Что ты сделаешь? — спросил я у Теры.

Вместо того чтобы спокойно ответить, эта ненормальная скинула плащик, швырнула его мне и осталась под проливным дождем в чем мать родила.

— Нравится? — полюбопытствовала она.

— Осторожней на поворотах, чудила, — откуда-то снизу рявкнула Сьюзен.

Я аж поперхнулся и скосился на нее, стараясь не смотреть на голую и, чего греха таить, чертовски соблазнительную Теру.

— Да… гм! Ты весьма недурно сложена.

— Дыши медленно. Считай до двадцати, — велела она. Похоже, все это страшно ее забавляло, в голосе даже появились бесшабашные нотки. — Подберешь меня у дальнего конца здания.

Пышноволосая изящно крутанулась на голых пятках и растворилась за пеленой дождя. Я хмуро посмотрел ей вслед, а потом накинул плащ.

— Что застыл? — заговорила Сьюзен. — Может, мне пора еще о чем-то узнать? Может, тебе нравится эта бесстыжая девица?

Меня передернуло. Прижав к себе раненую руку, я близко-близко наклонился к Сьюзен.

— Не уверен, что она человек.

Я выпрямился и не спеша пошел по улице, чтобы уложиться в означенный срок. Когда предписанное Терой время истекло, я резко прибавил скорость и рванул вперед с видом припозднившегося прохожего, которому не терпится поскорее оказаться дома, — руки в карманах, голова втянута в плечи. Бегу навстречу ливню.

Я пересек улицу, стараясь не спускать глаз с коричневого седана.

Но копы и не думали смотреть на «прохожего». Все их внимание было приковано к островку яркого света позади седана. Парни чуть бошки не сворачивали, глядя, как Тера кружится в невероятно чувственном танце под музыку, слышную только ей одной. Уличный фонарь во всех подробностях освещал грациозную, гибкую фигуру. Властная женственность, страсть, пыл, желание слились в единое целое и воплотились в сумасшедшем танце. Она кружилась, изгибала спину, подставляла обнаженную грудь под мощные струи ледяного дождя, и мокрая гладкая кожа сверкала в свете электрических фонарей…

Я засмотрелся не хуже этих остолопов и споткнулся о край тротуара. Щеки вспыхнули. Я сбежал вниз по лестнице, отпер дверь и влетел внутрь. Свечи зажигать не стал, полагаясь на память. В конце-то концов, я здесь живу или где?

Эликсиры тихо-мирно пребывали там, где я их и оставил, — на полке. Я выудил из кучи барахла черный нейлоновый рюкзак и запихнул в него пластиковые бутылочки с зельем. Потом помчался в спальню и схватил голубую спецовку, нагрудный карман которой украшала маленькая красная нашивка с именем «Майк» жирными буквами (рабочий комбинезон моего механика — когда он последний раз возился с «жучком», то случайно забыл его в багажнике). Следом за спецовкой в рюкзак полетели: бейсболка, аптечка, моток широкой изоленты, коробочка с мелками, семь стертых камешков (у меня в чуланчике целая коллекция), белая футболка, голубые джинсы и внушительный флакон тайленола. В результате молния на рюкзаке еле застегнулась. Управившись с застежкой, я кинулся к дверям, прихватив на ходу чародейский посох.

Вдруг в темноте что-то промелькнуло. От неожиданности я подскочил чуть ли не до потолка. Тьфу ты черт! Мистер! Громадный котяра задержался на верхней ступеньке только для того, чтобы взглянуть с сердитой укоризной на забывчивого хозяина, затем бесшумно пропал в глухой ночи. Я вполголоса чертыхнулся, запер дверь и рванул наверх. Сердце стучало громче отбойного молотка. Ощущение, я вам скажу, ниже среднего.

Я застал спектакль в полном разгаре. Позади седана в огнях уличных софитов на четвереньках стояла Тера. Намокшие пряди прилипли к щекам. Рот приоткрыт. Смотрит в упор на осчастливленную публику — двух полицейских детективов в штатском. Олухи уже вывалились из машины и теперь пытаются что-то втолковать полоумной девице, правда, держась на приличном расстоянии. Грудь Теры бурно вздымалась, но, зная сверхъестественную неутомимость златоглазой, я здорово сомневался, что она действительно устала от бешеного танца. Впрочем, зрелище вздымающейся груди было поистине сногсшибательным. Мне даже стало жаль этих парней.

Я прижал к себе посох и зашагал по улице. Обратный путь оказался намного короче — до «торуса» я добрался за каких-нибудь пять секунд. Сьюзен без лишних вопросов тронулась с места и объехала дом. Она еще толком не затормозила, а из дождя уже вынырнула звезда стриптиза, несравненная мисс Уэст. Я открыл дверь, и она быстренько запрыгнула на заднее сиденье. Я швырнул ей «суперский» прикид. Тера молча оделась.

— Сработало, — сообщил я. — У нас все получилось.

— Еще бы не сработает, — фыркнула волчица. — Мужики — форменные придурки. Стоит им завидеть голую бабу, и они забывают обо всем на свете.

— Во-во, — поддакнула Сьюзен, врубая третью передачу. — Мы еще вернемся к этому вопросу, дорогой. А теперь, ребята, держитесь крепче! Следующая остановка — отдел специальных расследований!..

* * *

Прежде чем брать приступом оплот чикагской полиции, я сдвинул бейсболку на глаза и залпом выпил зелье, сваренное на «невидимость». Особого вкуса не почувствовал, но гремучая смесь пузырилась и чертовски щипалась во внутренностях. Я подождал секунды две-три, пока зелье начнет действовать, и перехватил колдовской посох поудобнее. Хотя один конец посоха был засунут в ведро, на швабру он походил весьма отдаленно. Да и сам я мало напоминал уборщика, даже напялив куцую спецовку своего механика.

Вот здесь-то по идее и должна вступить в бой магия. Если осечки не будет, с помощью эликсира я, точно хамелеон, сольюсь с обстановочкой и проскользну незамеченным мимо любого не в меру наблюдательного взора. И все для того, чтобы подобраться к Макфинну поближе и показать парню, как выглядит чародейская политика сдерживания, то бишь соорудить вкруг него силовое кольцо, в котором он пересидит ночку от греха подальше. Ну, а если не повезет и зелье не заработает, то у меня появится отличная возможность заняться изучением дизайна интерьеров тюремных камер, причем в непосредственной близости от исследуемого предмета. Лет эдак на «дцать». При условии, что Макфинн не порвет меня на тряпочки.

Плечо болело, живот сводило. Конечно, я нервничал, однако старался думать о другом. Например, что на плече свежая повязка, а в крови полно тайленола, и вообще я был реанимирован по максимуму, насколько это возможно, чтобы приберечь второе зелье. Если бы я мог запихать в себя оба эликсира одновременно, не опасаясь, что крутой коктейль окончательно выведет меня из строя, честное слово, я бы выхлебал бодрящий напиток еще у себя в квартире — руки сами тянулись к заветному пойлу. Удержался я не только потому, что мог отключиться, — я боялся за эликсир-хамелеон. Вдруг не подействует? Тогда вся затея с проникновением в ОСР псу под хвост. Очень надеюсь, что случай применить бодрящий все же представится. Не люблю попусту переводить хорошие вещи.

Я уже начал подозревать, что крупно лопухнулся с выбором зелья. Стою, мокну, а эффекта — ноль.

И вот тут эликсир заработал.

Сначала все вокруг посерело и зрение перешло на черно-белый режим.

Потом напала дурацкая апатия. Захотелось сесть прямо в лужу посреди улицы и отрешенно наблюдать за движением земного шара… Наверное, формула эликсира предусматривала подобное желание, потому что контрмеры ждать не заставили — волосы на загривке вздыбились, и по коже прокатился целый табун мурашек, до смерти колючих. С ними не посидишь… Я задышал, глубоко, равномерно, поднялся по лестнице, распахнул дверь и вошел внутрь. Хорош я буду, если меня заметят — куцый комбинезочик, в одной руке ведро, в другой «швабра». Но тени продолжали двигаться и чудно изменяться, краски не возвращались, и на долю секунды я ощутил себя статистом на съемочной площадке «Мальтийского сокола».

Дежурная по отделению, солидная во всех отношениях дама, почитывала черно-белый глянцевый журнал. Она подняла скучающие глаза. В этот миг ее униформа и лицо обрели краски. Дама небрежно оглядела уборщика-недотепу и снова уткнулась в журнал. Вместе с угасшим вниманием пропали вернувшиеся было цвета.

Моя физиономия расплылась в блаженной улыбке. Ура! Победа! Эликсир удался на славу. Я с великим трудом поборол желание переполошить сонное царство. Бывают и в занятиях магией приятные моменты! В минуту подлинного восторга я позабыл обо всем, и о боли тоже. Потрясный эликсир замутили мы с Бобом. Непременно расскажу ему, пусть черепушка тоже порадуется.

Я опустил голову и тихонько проследовал мимо дородной сержантши. Подумаешь, семенит еще один уборщик. Да мало ли их здесь возится после рабочего дня?!. Я подхватил «инвентарь» и помчался по лестнице на пятый этаж. Именно там располагается отдел Мерфи, и именно там некогда прописалась предвариловка. Навстречу попался коп — в мою сторону он даже не взглянул. Я понял это по тому признаку, что фигура полицейского осталась бесцветной. Невидим! Невидим! Невидим! Второй удачный опыт буквально меня окрылил, и я понесся дальше, обгоняя ветер… ну, во всяком случае, мне так казалось.

Теперь оставались сущие пустяки — всего-то найти Макфинна и оградить Мерфи и ее людей, пока они не успели арестовать наглого парня «с тараканами в голове».

А между тем время истекало.

Глава 17

Случалось ли вам отчаянно желать, чтобы под рукой оказался астрономический календарь?

Мне — да. По крайней мере в тот вечер. Я не знал, в котором часу соблаговолит взойти луна, а на поход в библиотеку или в магазин времени не оставалось. Я мог лишь предполагать, что лунный диск появится где-то через час после заката. Облака слишком плотно затянули небо. Село солнце, не село солнце — не разберешься. Сколько в запасе? Двадцать минут? Десять?

Или я уже безнадежно опоздал?

Взбираясь по лестнице, я гадал, как бы остаться с Макфинном наедине после его преображения. Хорошо бы совсем удалить людей из здания. Несмотря на всю свою хваленую премудрость, я и понятия не имел, что способен выкинуть мой подопечный, когда перекинется. Тело несчастной Ким Дилени выглядело достаточно жутко — и это само по себе наводило на невеселые мысли. Рассказывая о Луп-Гару, Боб упоминал устойчивость к магии, огромную мощь и невероятную скорость. Нужно что-то эдакое неординарное противопоставить озверевшей скотине…

Оставалось одно — молиться. Молиться, чтобы я успел окружить его кольцом прежде, чем начну исследовать поведение Луп-Гару в естественной среде обитания. Я приостановился и заглянул в ведерко, проверяя, на месте ли мелки и камешки — строительный материал для магического рисунка. Сооружая Круг, не обязательно выпендриваться по полной программе — серебряные слитки, золотые самородки и другие подобные «излишества» хороши, спору нет, но «неблагородные» булыжники тоже подойдут. Главное, чтобы вы знали, чем и когда пользоваться. Кудесник высшего класса довольствуется малым — были бы мелки, столовая соль да деревянная ложка.

Мысли скакали испуганными бурундучками. Паника росла вместе с безумным страхом опоздать. Ох, некстати… Сейчас мне позарез нужна ясная голова. Ведь за меня никто не станет принимать решения, сосредоточивать внимание, силы, помыслы… Я наддал что есть мочи и вскоре был на пятом. До кабинета Мерфи десять футов, предвариловка чуть дальше и за угол. Не сбавляя скорости, я понесся прямиком туда мимо ОСР. Из-за двери в кабинет слышался требовательный голос Кэррин:

— Что значит не можете его найти?

— Не можем и всё. Парни клянутся, что глаз не сводят с квартиры, — обиженно сопел Кармайкл.

Кэррин заворчала:

— Черт побери! Неужели Дрезден собирается заявиться прямо сюда?…

Я не стал прислушиваться к разговору. Цель у меня иная. Дальше по коридору — вот о чем надо думать, и еще о том, чтобы не навернуться. Как зачуханная дворняга о трех лапах, я ковылял и шатался, позвякивая заветным ведерком, и медленно, но верно переходил с крупной рыси на вялый бег трусцой.

За углом все было по-старому — сплошные решетки. И решетчатая дверь-вертушка тоже на старом месте. Замками ведает дежурный охранник; он отпирает дверь, если вы сваляли дурака и приперлись без ключей. За дверью предбанничек: пара деревянных стульев и застекленная конторка. Стекло пуленепробиваемое, между прочим. В этой «крепости» за столом сидит тюремщик. Под глазами круги, на лице выражение смертной скуки. Из предбанничка непосредственно к камерам ведет цельнометаллическая дверь с крошечным смотровым окошком. Сидящий в «крепости» тюремщик приставлен следить именно за ней.

Склонив голову пониже, я подошел к вертушке и постучал по железным прутьям. Подождал. Ни ответа ни привета. Стучу снова. И тут меня осенило. Действие эликсира может оказаться настолько сильным, что охранник меня вообще не сумеет заметить. Вот будет смеху, если зелье, которое выручило внизу, подведет у последнего рубежа. Я со всей дури заколошматил по решетке рукояткой деревянной «швабры».

Оглох он там, что ли?! Наконец охранник оторвался от журнала и выпучился поверх очков. Цвета закружились, замерцали, появились легкие оттенки, и снова все улеглось в серую муть. Охранник нахмурился, оглянулся на висящий за спиной календарь и нажал кнопку.

Вертушка зажужжала, и я ввалился внутрь. Глаза долу. В руке ведерко.

— Что-то ты рановато на этой неделе, — зевнул тюремщик, снова утыкаясь в журнал.

— В пятницу уезжаю из города. Хочу побыстрее отделаться. — Я старался говорить монотонно и уныло, и к величайшему удивлению, у меня получалось. Обычно, когда ситуация требует лгать и лицедействовать, я неизменно попадаю впросак. По-видимому, эликсир помогает прятать и эмоции. Вот вернусь к себе в каморку и скажу Бобу: «Пусть ты — чертов зануда, но дело свое знаешь туго!» Обязательно скажу…

— Подпиши здесь. — Коп просунул в щель окошка планшет и ручку. Я его совершенно не интересовал. Парня куда больше забавляли журнальные картинки с полуголыми красотками.

Я застыл в нерешительности. Дьявольщина, как же подписываться-то? На выходе он мне опять планшетку протянет… Зелье средневековой черепушки превосходно, сомнений нет, однако вряд ли эликсир изменит мой почерк. Я взглянул на следующую дверь, потом на часы… Черт побери! Время поджимает! Колебаться некогда. Я подошел к конторке и левой задней нацарапал закорюку на допуске.

— Как вечерок? Все тихо?

Охранник вскинул журнал, чтоб получше всмотреться в разворот.

— Недавно богатея привели. Поначалу вопил, а сейчас примолк чего-то. — Едва удостоив взглядом мою «каллиграфию», он повесил планшетку на крючок рядом с черно-белыми мониторами.

Я наклонился немного, вытянул шею и скосил глаза на мерцающие экраны. Ага, понятненько, каждый принимает сигнал от одной из камер наблюдения. По камере на камеру, так сказать. На всех примерно одинаковая картинка — крошечный бокс, два с половиной метра на два с половиной или около того, узкая койка, параша. Со стороны коридора боксы объединяет решетчатая стена, остальные три перегородки бетонные. В правом нижнем углу мониторов присобачено по бумажной полоске, на которой черным маркером накорябано чье-нибудь имя… Хансен… Вашингтон… еще имена… еще… Стоп! Макфинн! Экран камеры Макфинна мерцал сильнее других. Помехи жуткие, полосы, зигзаги, картинка размыта. Но главное я усмотрел — его бокс был пуст.

Пуст! Лопни мои глаза! Пуст!

В воздухе парила бетонная пыль. Решетка выломана прямо из стены и валяется тут же. Рядом бесформенная тряпка — джинсовые шорты Макфинна.

— Сукин сын, — бессильно простонал я.

На соседнем мониторе что-то мелькнуло. Это тот бокс, что прилегает к разрушенному. Я присмотрелся. Судя по надписи на полоске, фамилия заключенного — Мэтсон. Вжавшись спиной в стену, на узкой тюремной койке скрючился худющий тип. Белая майка, джинсы, небритая рожа. Рот раззявлен в отчаянном крике. Видно, как содрогается от воплей грудь, но самих криков не слышно. Должно быть, когда Макфинн матерился, охранник отключил динамики, а толстенные стены изолятора и монолитная дверь звуки в предбанник не пропускали. Снова движение… Картинка смазалась… Потом обзор почти полностью закрыла туша — огромная, покрытая шерстью. Тощие руки Мэтсона вскинулись в напрасной попытке защититься от того страшного, что вломилось к нему сквозь металлическую решетку, вломилось с непринужденной легкостью, будто это и не решетка вовсе, а трухлявый штакетничек. На миг все замерло. Вдруг серые стены и бетонный пол усеяли густые черные капли, словно кто-то шутки ради взболтал банку кока-колы и повсюду ее разбрызгал. Туша исчезла. На койке вместо худосочного человека осталась дрожащая изломанная кукла, клочья мяса и пропитанные кровью лохмотья. Мэтсон был еще жив. Изломанный, изорванный, он с неистовой мольбой смотрел прямо в объектив, смотрел прямо на меня. Потом дернулся и затих. Навсегда.

Кошмар длился секунды три, может, четыре.

Я завороженно перевел взгляд на другие экраны. Заключенные прилипли к решеткам, перекрикивались, старались понять, что за чертовщина творится в предвариловке. До меня внезапно дошло — люди слышали душераздирающие вопли, но они чисто физически не могли видеть происходящее за стенкой, тем более все сразу. Из камеры как ни высовывайся, сколько ни тянись, ни черта не увидишь. Пока преображенный Макфинн не возникнет прямо перед носом.

Меня захлестнула удушливая волна липкого ужаса. К горлу подкатил горький комок. Чувство полного бессилия перед… этим сводило с ума. Я смотрел в мертвые глаза Мэтсона, на кровавое месиво из кишок, на оголенные кости правой руки и ноги, с которых сорвали теплую человеческую плоть, и думал, что существу, беснующемуся в каменном мешке, вообще неведомы преграды. Оно играючи проходит сквозь железные прутья и убивает безсострадания, без жалости.

«Гарри! — шептал я себе. — Чародей ты хренов! Зачем ты сюда приперся? Что у тебя есть против этого?»

А соседний монитор уже транслировал повтор предыдущей сцены. Теперь тварь убивала чернокожего мужчину, почти старика, и тот, умирая, кричал от невыносимой смертной муки. Увиденное разбудило во мне древний первобытный страх, что живет где-то глубоко внутри, на уровне подсознания, на уровне пещерных инстинктов. Животный страх, не подвластный доводам разума, питающий одну мысль, одно стремление — бежать, драпать, уноситься не оглядываясь, не останавливаясь…

Но я не мог уйти! Небеса свидетели, я должен что-то сделать.

— Смотри. — Я показал трясущимся пальцем на монитор. Голос мой больше походил на жалобный призрачный вздох. Я повторил попытку. Я почти заорал на охранника: — Смотри!

Он поднял глаза. Склонил голову. Нахмурился. Его облик стремительно набирал цвет, но сейчас это уже не имело значения. Ничто не могло сравниться с происходящим там, за железной дверью. Я тыкал пальцем в монитор, срываясь на крик, визгливый, тонкий, противный.

— Смотри на экраны, да смотри же ты!

Я шагнул к мониторам, продолжая верещать от страха.

Я должен был это предвидеть, должен был. Чертов олух! Техника и маги — две вещи несовместные. Особенно когда сердце мага прыгает, не хуже баскетбольного мяча, а внутренности скручиваются в тугой узел от страха. Разумеется, мониторы взбесились. Изображение то пропадало, то появлялось, а то снова — сплошные помехи и ни одной внятной картинки. Охранник мрачно меня оглядел и повернулся к сбрендившим экранам. Повернись он секундой раньше, то увидел бы собственными глазами гибель очередного узника, человека по фамилии Мердок.

— Ох, надоела эта бредятина, — недовольным тоном протянул коп и стянул с носа очки, чтобы протереть стекла. — Вечно они барахлят. Столько деньжищ отвалили за проклятые камеры! Зачем, спрашивается?

Я поспешно отскочил от мониторов.

— Они умирают, — горячо заговорил я. — Надо вытащить людей, иначе все погибнут.

— Ага, рассказывай, — кивнул охранник. — А то я совсем заскучал.

Я ошарашенно вытаращился на него. Тем временем коп водрузил очки на прежнее место и адресовал мне дежурную улыбочку. Цвета поблекли. Фигура полицейского вернулась в черно-белый режим. Действие эликсира продолжалось, и я снова был для охранника всего лишь тупым уборщиком, к которому он давно привык. Парень слышал мои слова, но магия исказила их значение, и он, не задумываясь, пропустил фразу мимо ушей, как если бы речь шла о вещах обыденных и до смерти скучных. Эликсир бил все рекорды.

— Умоляю, взгляните на мониторы. — Я почти плакал от страха и обиды. — Он убивает их!

— Не увиливай, парень. Иди-ка работай, — ответствовал страж. — Я впущу тебя.

С этими словами он нажал кнопку где-то внизу, и монолитная дверь с тихим гудением начала открываться. Стоило ей приоткрыться всего на пару сантиметров, и в предбанник ворвался оглушительный хор — леденящие душу вопли, стоны невыразимых страданий, отчаянные выкрики одуревших от дикого ужаса людей. Стоял высокий, пронзительный визг. Казалось, этот чудовищный звук просто не может, не способна издавать человеческая глотка. К жуткому многоголосью примешивались скрежет металла, страшный хруст, глухие удары, будто от падения… А затем футах в десяти от двери замерло что-то неимоверно большое. Прокатился низкий рев, гулкий, как из бездонной бочки.

Я метнул взгляд в сторону охранника. Тот уже стоял с пушкой наготове и явно вознамерился открыть чертову дверь.

— Не-ет! — взвизгнул я и бросился наперерез. Я скорее почувствовал, чем увидел, нечто — там, за стеной. Тварь неотвратимо двигалась прямо к выходу, рассекая воздух массивным туловищем. Я изо всех сил навалился на дверь, и вовремя. Тяжеленная створка дрогнула, и в щель просунулась громадная лапища. Странная конечность — и уже не рука, и еще не звериная лапа. Огромные черные когти. На шерсти свежая кровь. Стальной край прижал эту страшную не лапу. Я наваливался и наваливался — ужас придавал сил, а всего в нескольких сантиметрах от меня с лютой ненавистью завывала тварюга. Честно скажу, мороз по коже продирал.

Наше противостояние длилось недолго.

Первый толчок наверняка был пробный, и тем не менее я едва удержался на ногах. Ботинки скользнули по кафелю — я отъехал на целый фут. Жуткая конечность повернулась, сцапала створку (вонзив когти в металл) и давай бешено дергать туда-сюда.

— Помоги мне, — заорал я охраннику, тщетно стараясь удержать дверь.

Обалдевший парень хлопал на меня глазами. Внезапно его фигура стала разноцветной. Наконец-то проснулся!

— Ты, — выдохнул он. — Ты! О Господи! Что за дела?

— Помоги дверь закрыть, или нам конец, — прохрипел я.

Охранник подскочил ко мне, но в этот миг вся исполинская мощь Луп-Гару обрушилась на стальную преграду. Дверь не выдержала. Коп быстренько нырнул за свою конторку и притих, а я пушинкой пролетел мимо и смачно шмякнулся спиной о железные прутья первой двери. Раненое плечо сразу же припомнило былые обиды и выдало мне такой приступ обжигающей боли, что захотелось немедленно скончаться.

В опустевшем дверном проеме передо мной стоял Харли Макфинн. Вернее, то, что было им совсем недавно. Оказывается, волк из Луп-Гару, как из птеродактиля квочка. Зверь матерый. В холке поболе пяти футов. Ладно, допустим, волк. Только где это видано, чтобы волки под три центнера весили? Черная косматая шкура в блестящих пятнах густой крови. Драные уши торчком. Морда клыкастая — сухопутная акула, а не волк. Непропорциональные конечности. Длиннее, короче ли нормальных волчьих, сказать не скажу, но лапы у него неправильные, с брачком. В общем, ничего общего с добрыми старыми лесными хищниками. Зрачки пылают серебристым огнем, чужая кровь, стекающая с угольной шерсти, смахивает на вязкий сироп. Слава Богу, эликсир-хамелеон действовал даже на Луп-Гару, и тот меня в упор не видел. А вот я его и видел, и чувствовал. От оборотня исходила почти физически ощутимая волна сверхъестественного яростного исступления. Вдобавок за ним тянулся шлейф темной Силы, от которой у меня волосы на голове зашевелились, под ложечкой засосало…

Луп-Гару степенно прошествовал в предбанничек, мазнул по мне равнодушным взглядом и кинулся на охранника.

Сначала парню везло. Он пытался взгромоздить себя на ноги, оглянулся лишь по чистой случайности и увидел летящее чудовище. Копа чуть кондрашка не хватила. Он забился в конвульсиях перед самым носом Луп-Гару и свалился обратно под стол. Оборотень только зубами клацнул. Полез, конечно, за конторку. Лезть пришлось медленно — туша ого-го, а простенок узкий и на монстров всяческих явно не рассчитан, перегородки выгибаются, скрипят. Охранник проявил похвальную расторопность. Он мигом занял позицию, как на учебном стрельбище, и разрядил обойму в надвигающуюся мерзкую харю. Пальба длилась секунды три. Грохот даже вопли несчастных перекрыл.

А оборотень прет, и выстрелы ему нипочем. Парень закричал: «Нет! Нет! Не-е-е-е-е-ет!» Луп-Гару поднялся на задние лапы и подмял его. В ход пошли клыки, когти… Несчастный пытался увернуться, вот только бежать было некуда. Челюсти оборотня сомкнулись на пояснице жертвы. Брызнула кровь. Парень завизжал и уцепился за приборную панель. Луп-Гару неистово крутанул башкой, оторвал его от панели и повалил.

Я не видел смерть охранника. Я видел сгорбленные плечи бесноватого зверя. Я слышал глухое ворчание и видел кровь. Она хлестала на потолок, на стены. Когда покореженная рама и стекло «крепости» потемнели от крови, я понял, что все кончено, и почувствовал почти облегчение.

Но было что-то еще помимо страшного рычания, помимо несмолкающих криков о спасении, помимо боли, которая каленым железом выжигала мое тело… Новый шум. Это сирена захлебывалась от служебного усердия. Ах, ну да, охранник цеплялся за свой пульт и, должно быть, задел кнопку — включился сигнал тревоги. Копы уже мчались по коридору, и впереди всех, разумеется, неслась Мерфи.

Луп-Гару продолжал терзать тело бедного парня. Оставалось лишь надеяться, что человек давно мертв. Самое лучшее, что мог сделать сейчас я, — это рвануть во все лопатки в предвариловку, забаррикадироваться там, создать защитный барьер, чтобы скотина не пробилась сквозь стены или дверь, и попытаться дожить до рассвета вместе с уцелевшими заключенными, предоставив в распоряжение оборотня остальную часть здания. Так поступил бы любой мало-мальски здравомыслящий индивидуум. Главное, самому спастись, верно?

Похоже, мне на роду написано принимать безрассудные решения.

Я повернулся к посоху, который валялся в противоположном углу, вытянул вперед руку и зашипел:

— Vento servitas…

Одним ударом двух зайцев… Внезапный порыв сотворенного ветра швырнул мне посох и захлопнул дверь в предвариловку. Я поймал посох протянутой рукой, развернулся к первой двери, что отделяла нас от основного коридора, и вогнал древко между стальными прутьями. Я склонился к решетке, пытаясь раздвинуть ее. Если бы речь шла о простом дереве и обычном мускульном усилии, то я бы только напрасно сломал древнюю трухлятину. Однако чародейский посох служит владельцу верой и правдой — помогает толково применять Дар и ловчее с ним обращаться. И я приналег на стальную решетку, скрестив силы, мускульную и магическую, взаимно умножая и ту, и другую.

— Forzare, — шипел я. — Forzare…

Металл поддался. Прутья вытягивались, гнулись…

А позади меня Луп-Гару начал истерично метаться в тесной «крепости». Я услышал, как он разнес пуленепробиваемое стеклышко, оглянулся через плечо и с ужасом понял, что действие эликсира порядком ослабело. Окружающий мир вновь стал разноцветным — вернулись полутона, оттенки и нюансы. Правда, рассматривать эту красоту пришлось на примере живописной образины бесноватого зверя. Во-первых, морда… Угольно-черная шерсть порыжела от засохшей крови, а кое-где густо заляпана ярко-алым. Во-вторых, клыки… Желтоваты, не без того, но все больше малиновые. Зрачки из серебристых стали изумрудными, и глазки посматривали настолько недружелюбно, что мой инстинкт самосохранения взвыл не хуже полицейской сигнализации. Все! Эликсир сдох. Оборотень меня видел, а это верная смерть.

— Forzare! — благим матом заорал я, выкладываясь до последнего.

Прутья согнулись и разошлись. Получилась не слишком импозантная дыра — фут в ширину и два в высоту.

В это время конторка опрокинулась под напором оборотня. Меня обдало колючим крошевом из стальных и стеклянных осколков. Я метнулся в дыру, напрочь позабыв о раненом плече и думая лишь о том, что в спину дышит смертоносная тварь. Ведь он же совсем рядом! Рядом! Ря-ядом!

Надо признать, я ввинтился в лаз с большой ловкостью. Сам удивляюсь, откуда прыть взялась. В мозгах царила паника. Левая нога зацепилась; я дернул посильнее, и она враз онемела. В общем, вместо того чтобы выскочить, я вывалился, да еще и подбородком треснулся. Черт, язык прикусил… Во рту стало солоно.

Я оглянулся. В дыре торчала широченная башка Луп-Гару с моим левым ботинком в пасти. Приятный момент — башка-то застряла. Оборотень рвался, тряс решетку, однако окровавленные лапы скользили по кафелю и разъезжались в стороны. Силища силищей, а прутья раздвинуть нечем. Правда, решетку можно разорвать… Я скрючился в отчаянии на полу и заскулил. Сигнализация надрывалась, топот близился, уже слышались выкрики полицейских.

Я поворочал онемевшей ногой. Воображение активно рисовало ампутированные конечности, и я содрогнулся, представив на минутку, что ниже щиколотки больше ничего нету, что вместе с ботинком зубастый гад и ступню отхватил. И тут я заметил мелькание ног в конце коридора. Проклятие! Я живо глянул на свои подпорки, удостоверился, что хотя носок и пропитан насквозь кровью, тем не менее ступня на месте, кое-как поднялся и рванул к посоху. Луп-Гару обиженно взревел и начал кидаться на прутья. Должно быть, кровавая слизь уже сошла с его лап, и теперь оборотень тверже держался на кафеле. Он разогнался, пробил решетку и рванул за мной.

Я схватил посох, крутнулся лицом к монстру и выставил перед собой вооруженную руку.

— Tornarius! — гаркнул я, вскинув посох…

И тут оборотень прыгнул.

Выкрикивая заклятие, я преследовал одну-единственную цель — противопоставить зверюге его мощь и его собственный вес, инерцию движения. Однако я малость недооценил летящую «торпеду». Недооценил и вероятность перегрузки своих сил при столкновении с громадиной. В итоге мы поделили разницу пополам. Обоим досталось на орехи. Оборотень врезался в сгустившийся воздух, который принял энергию и отразил ее обратно, — врезался и свалился на пол. Я схлопотал аналогичную оплеуху, а если учесть, что вешу я раз в пять меньше чертова мастодонта… Видели летающий поп-корн? Вот и я летел, как пущенная стрелка, через коридор вплоть до поворота — эдакая бандероль в отдел специальных расследований. Рухнул, покатился, впечатался в стену и замер, ни жив ни мертв. Болело все, что вообще может у человека болеть. Посох по дороге куда-то делся, зато кафельная плитка приятно холодила щеку.

Луп-Гару очухался быстрее, чем хотелось, и попер на меня. Если бы не боль, туманившая рассудок, пожалуй, я смог бы по достоинству оценить могучую стать, сверхъестественную грацию этого идеального охотника и по совместительству беспощадного убийцы. Сейчас он охотился на меня, и ничего удивительного, что я проигрываю битву за битвой. Силы были не равны, даже слишком.

Я вздохнул — может быть, последний раз в своей жизни — и воззрился на прущую махину.

Неожиданно откуда-то сбоку возникла Мерфи. Она уколола меня рапирой мрачнейшего взгляда, встала между мной и оборотнем и подняла совершенно бесполезную пушку.

— Мерфи… — простонал я.

Глава 18

Я дергался, пытался подняться, силился вызвать ничтожные крупицы энергии, чтобы хоть как-то защитить Мерфи, и все без толку. Последний магический удар меня доконал.

Все возможности исчерпаны, а Луп-Гару знай себе мчится по коридору с немыслимой для такой махины скоростью, вонзая когти в кафель, как в мягкую глину. С клыков срываются клочья пены, глаза пылают дьявольским огнем. Стены дрожат от прыжков гигантской туши. Я и не подозревал, что монолитные стены способны дрожать.

Мерфи даром времени не теряла и к боевым действиям подготовилась. Джинсы, фланелевая рубашка — рукава закатаны, на ногах тяжелые ботинки. Меня поразило, насколько юной и беззащитной казалась Мерфи без косметики и украшений. Росточек у нее что-то там с мелочью, Луп-Гару на своих четырех выше, чем Кэррин на цыпочках. Подняв оружие, она резко дунула на длинную челку, чтобы та не лезла в глаза, и прицелилась. Мерфи начала стрелять, когда дистанция между ними сократилась до тридцати шагов. Безрезультатно. Пули гулко щелкали по твердому лбу оборотня, а тот на них чихал.

Я обратил внимание на три любопытные особенности.

Во-первых, Мерфи по жизни всегда предпочитала полуавтоматику. Сейчас она держала в руках не крупнокалиберный кольт, который по обыкновению носила, а маленький блестящий пистолетик с оптическим прицелом.

Во-вторых, звук выстрелов был какой-то странный. Вместо привычного «бам, бам, бам», пушечка делала «кляк, кляк, кляк».

И в-третьих, самое интересное. Когда пуля попала чудищу в грудь, брызнул фонтанчик крови и Луп-Гару пошатнулся. Ярость в его взоре сменилась безграничным изумлением и даже замешательством. Потом две пули одна за одной вошли в его переднюю ногу. Оборотень взревел и рухнул на бок, как подкошенный. По инерции он покатился по коридору, врезался в стенку, протаранил ее и исчез в соседнем помещении. Нас окутали клубы бетонной пыли.

Мерфи присела подле меня.

— Говорила же я тете Эдне, что найду лучшее применение сережкам, — ворчала она. — Господи Иисусе! Гарри, ты весь в крови.

Я почувствовал, как ее рука нащупала жуткую прореху в комбинезоне. Вроде раньше он был целый… Потом Мерфи осторожно осмотрела мою грудь и плечи, проверяя, не задеты ли артерии.

— Имей в виду, ты под арестом.

Способность дышать возвращалась с большим трудом.

— В порядке… все нормально, — захрипел я. — Скажи, чем ты его?

Мерфи выпрямилась. Она приподняла пушку и, крадучись, пошла к пролому, за которым валялся в нокауте Луп-Гару. Мы оба слышали доносящийся оттуда грохот, подозрительное бумканье и свирепое ворчание. Сигнализация продолжала надсадно верещать, но чудище рычало громче сирены.

— Спрашиваешь, чем я его? Пролистала твой отчет, вот чем! Ночью отлила несколько серебряных пуль. Для стрелковых состязаний у меня есть собственные патроны, они-то и пригодились. Правда, калибр мелковат — двадцать второй. Но я думала — подпущу поближе и всажу пулю в глаз, чтоб наверняка.

— Двадцать второй калибр?! — хрипел я. — А посолиднее найти не могла?

— Нытик чертов, — буркнула Мерфи. — Скажи спасибо и за это. Кстати, тебе об адвокате думать надо.

— До сих пор поверить не могу, что ты арестовала меня… Что за этой стеной?

— Архив, документация, полицейские отчеты, в общем, бумажное ведомство, — ответила Мерфи, держа пролом на мушке. — Компьютеры, заваленные пухлыми папками. Сотрудники давно разошлись по домам. Как думаешь, слезоточивый газ на зверя подействует?

— А ты прысни. Посмотрим, — пробормотал я, за что удостоился очередного колкого взгляда.

Из холла слышался топот. К нам бежал еще кто-то.

Я кое-как уговорил одеревеневшие ноги подержать меня в вертикальном положении и тоже заглянул в раскуроченную дыру. Аккуратно, аккуратно заглянул.

— Оставайся-ка на месте, Дрезден! Ты арестован, и вообще тебе надо к врачу.

— Соображаешь, что говоришь? Мы застряли на всю ночь в компании самого мерзкого существа, какое только можно представить, а ты об аресте талдычишь. Не надоело?

— Ну, все! Договорился! Немедленно отправляешься под замок. — Мерфи слегка повысила голос, не сводя глаз с пролома. — Кармайкл! Сюда! Четыре человека к дверям! Рудольф, отведи Дрездена… хотя бы в офис.

Мерфи узрела испоганенный металлический браслет, который весело болтался у меня на запястье, и охнула.

— Черт побери, Гарри! Что ты сотворил с моими наручниками?

Холл и прилегающий коридор заполнили полицейские в штатском. В основном ребята из ОСР. Кто с револьверами, а кто-то с помповыми ружьями, которые идут в ход при уличных беспорядках. Мое зрение выкидывало занятные штуки. Перед глазами плыл неясный туман, а цветовой режим то и дело кувыркался в серый монохром. Нервы дрожали, как натянутые струны. Действие эликсира иссякало неравномерно, толчками, то пропадая, то усиливаясь на краткий миг. В этом тоже его особенность. Я-то привык, что зелье «поработает» несколько минут и после разом исчезает в никуда.

Пока суд да дело, я провел небольшую личную инвентаризацию на предмет целостности конечностей и дорогих сердцу сочленений. Все-таки эта тварь успела прокусить ногу сквозь ботинок. Ступня болела, носок от крови хоть выжимай. Шаркая по кафелю, я оставлял красочные разводы. Прикушенный язык тоже не жалел хозяина — во рту полно солоноватой жижи, а я все не мог решить: сплюнуть или проглотить. В итоге проглотил (попрошу не подкалывать — и без того тошно). В раненом плече злобные кузнецы стучали молотками, разводили адский жар. Боль навалилась отовсюду разом, и меня порядком шатало.

— Гад сожрал мой любимый ботинок, — проворчал я.

Почему-то мысль о старом ботинке, попавшем чудищу в брюхо, порядком меня насмешила. Вечерок сегодня выдался очень уж бойкий, нервишки пощипало, не приведи Господи… Наверное, адреналин бьет по мозгам. Как бы там ни было, я зашелся в приступе неудержимого хохота. Кармайкл ухватил меня за шкирку и поволок. Он сдал гогочущую чародейскую тушку на попечение молодого детектива, совсем еще зеленого парнишки. Лицо незнакомое. Должно быть, из недавнего пополнения. Я привалился к нему, не переставая истерично смеяться, до слез, до всхлипов.

— Рудольф, отведи-ка ты его в офис, — велел Кармайкл. — И сторожи, как следует. Разрулим тут и найдем ему врача.

— Боже милостивый, — пролепетал Рудольф — глаза как блюдца, шевелюра в пыли, в голосе паника. — Вы видели, да? Там, на мониторах? А сержант Хэмптон? О Боже!

Кармайкл сгреб новичка за грудки и хорошенько встряхнул.

— Слушай, салага, — резко заговорил он. — Эта зверюга неподалеку. Делай, что велено, и захлопни варежку!

— Е-есть! — Рудольф подтянулся и слегка толкнул меня в указанном направлении. — А он кто?

Кармайкл коротко глянул в мою сторону.

— Он в порядке. Скажет чего — слушайся.

Верный помощник Мерфи вскинул ружьишко и потопал к начальнице, которая намылилась нырнуть в пролом. Она как раз инструктировала ребят на тот случай, если отряд потеряет командира. Кэррин приказала им подобрать ее пистолетик и стрелять оборотню прямо в глаз.

Новенький тащил меня почти волоком, а я продолжал истерично хихикать, наблюдая, как тянется за нами кровавая дорожка. В измученном мозгу остался крошечный островок здравого рассудка, терпеливо ожидающий, пока я отсмеюсь. Где-то там в самой глубине копошилась надоедливая мысль. Скользкая как угорь. Никак не удавалось схватить ее за хвост и хорошенько обдумать. Что-то важное… Что-то насчет крови…

— Ничего нет. Ничего, — бубнил Рудольф. — Это шутка. Ну точно, шутка. Меня разыграли. Ничего не было.

От парня разило потом, но гораздо сильнее был запах страха. Я чувствовал, как новичка сотрясает крупная дрожь. Полагаю, именно безумный ужас бедолаги помог мне пробиться сквозь пелену собственной истерики. Его лихорадочная дрожь подействовала на мои нервы, словно хлесткая пощечина. Он втянул меня в офис ОСР. Судорожно глотая воздух, я повалился на старую потрепанную кушетку, что стояла за дверью, а парень, освободившись от ноши, заметался по комнате. Туда-сюда, туда-сюда. Глаза из орбит лезут, сам еле дышит и все повторяет: «Не было этого, не было…»

— Эй! — пискнул я, из последних сил превозмогая возмущение организма. Надо признать, что возмущение имело свои основания — непредусмотренные природой дырки, бесчисленные синяки, ссадины и ушибы, парочка растяжений и остальная тому подобная «красота». Организм настоятельно требовал отдыха, покоя. А вот и не угадал, голубчик… — Эй, Руди! — погромче окликнул я молодого. Первое «эй!» он даже не расслышал.

Есть контакт! Парнишка уставился на меня. Похоже, он никак не ожидал, что я еще и разговаривать умею.

— Пить принеси, — попросил я. — Воды. Похолоднее.

— Вода? Сейчас будет вода. — Руди кинулся к титану. Первые два бумажных стаканчика он благополучно угробил. Третьему повезло больше. — Вода — это хорошо… Значит, ты и есть тот самый жулик, о котором столько пишут?

Я сухо представился:

— Гарри Дрезден. Чародей.

— Чародей? А, ну да, ну да. Конечно, чародей. — Наконец Руди приволок стаканчик, и даже почти полный.

Я выплеснул воду себе в лицо. Скажем «прощай!» идиотским смешочкам и нервной трясучке. Твердой рукой я протянул оторопевшему парню пустой стаканчик.

— Еще.

Он глянул на меня как на сумасшедшего (впрочем, кто сказал, что он не прав?), однако смотался за следующей порцией. Я отхлебнул и принялся ловить за хвост ускользающую мысль.

— Кровь, Руди, — просипел я. — Что у нас с кровью?

— О Господи, — застонал тот. — Она повсюду. Хэмптон, комната, мониторы… Везде кровь. Кто это был?

— Просто еще один злой и сильный дядя. Кстати, тоже истекает кровью…

Вот именно. Мерфи подстрелила оборотня, и теперь там полно его крови. Я допил воду и встал.

— У нас есть кровь. Никуда он не денется. Прижмем сукина сына! — Я с вызовом поднял над головой кулак и демонстративно зашагал мимо стоявшего столбом Руди.

— Эй! — вякнул парень. — Может, сядешь? Тебе врач нужен, и вообще ты под арестом.

— Арест подождет, — возразил я, хромая к кабинету Мерфи между рядами письменных столов.

Кабинет у нее не слишком презентабельный. Временная пристроечка, наскоро сколоченная из дешевой фанеры. Обшарпанная дверь. На шнурке висит листок бумаги с надписью, аккуратно выведенной от руки: «Л-т Кэррин Мерфи. Отдел специальных расследований». Власть имущие не позаботились оплатить нормальную табличку человеку, рискнувшему занять непопулярный пост. Лишнее напоминание, что долго здесь не задерживаются. Внизу красным маркером приписка: «Нарушители будут убиты и съедены».

— Надеюсь, она выключила компьютер, — пробормотал я и смело шагнул через порог.

Что-что, а порядок у нее всегда идеальный. Я только вздохнул и начал собирать магический инвентарь, который Мерфи отобрала при задержании. Разрушающий жезл, защитный браслет, пентакль, пушка… Полный комплект. Все на месте и сложено в кучку возле компьютера. Как назло, железку Мерфи не вырубила. Стоило мне протянуть руку к своим вещам, как тут же раздался характерный хлопок. Монитор задымился, а из-под панельки жесткого диска полетели искры. Я поморщился от досады и заспешил — дрожащими пальцами застегнул браслет, пентаграмму повесил на шею, пушку опустил в карман, жезл взял в правую руку.

— Ты этого не видел, Руди. Договорились?

Вконец обалдевший новичок пялился то на меня, то на дымящийся компьютер.

— Т-ты чего сделал-то?

— Вечная история, — буркнул я. — Хоть совсем к технике не подходи. Стаканчик еще у тебя? Тогда осталось найти чучело — и готово.

— В с-смысле? Какое еще чучело?

— Чучело. Что непонятного? — рявкнул я. — Сынок, ты лучше не путай меня, а то в крысу превращу.

Истерика только и ждала удобного момента, чтобы прорвать хлипкую плотину. Разрядился я своеобразно — загоготал, как дикий гусак, и к неслабым звукам присовокупил свирепый взгляд. Бедный Руди побелел пуще прежнего и втихаря попятился.

— А ну-ка, глянь в столе у Кармайкла. Он всегда держит игрушки для залетных ребятишек, которым случается ждать своих папаш и мамаш.

— А? — пролепетал бедолага. — Это… А?

Я угрожающе махнул жезлом.

— Живо!

Кажется, шутка насчет крысы подействовала. Руди, как ужаленный, сорвался с места и забегал от стола к столу. Я поковылял обратно к Мерфи в кабинет, по-прежнему оставляя за собой цепочку кровавых следов. Меня вовсю знобило. Должно быть, крови потерял немало. Ерунда! Не до этого сейчас. Впрочем, если не спохватиться, могут начаться проблемы.

Я решил осмотреть раненую ногу. Однако стоило слегка наклониться, как меня тут же повело, и я едва не упал. Пожалуй, осмотр конечностей лучше поручить кому-нибудь другому. Я потихоньку выпрямился и сделал несколько глубоких вдохов. На дне сознания что-то зудело, ворочалось и ускользало. Будь я проклят, если понимаю, что творится у меня в мозгах…

— Руди! — позвал я. — Игрушку нашел?

Над одним из столов взметнулась рука с плюшевым Снупи.

— Пойдет?

— Класс!

А затем разверзся ад.

Глава 19

Из коридора донесся злобный вой и одновременно с ним леденящий душу визг. У меня со страху чуть кишки не завернулись. Неужели этот страшный визг рожден человеческим горлом? Люди не способны издавать подобные звуки. Или способны? Нет, это немыслимо… Потом дружно загремели выстрелы. Не просто «пиф-паф», а шквальный огонь разом из множества стволов. Несколько шальных пуль пробили стенку офиса и разнесли к чертям пару стекол.

Сколько это будет продолжаться?! Я выжат, опустошен, нахожусь на последнем издыхании и как никогда близок к помешательству. В конце концов, я ранен. Чертова зверюга почти меня угробила. Никаких сосредоточений, никаких призывов Силы. Пора сматываться. Отсижусь где-нибудь, подлечусь. При повторной встрече больше шансов взять реванш. Да, тактическое отступление — верный способ одержать победу над неизвестным противником. Все волшебники так поступают. Сначала разведка боем, затем главная схватка. Умный ход. Хитрый.

Умный-то умный, но здравомыслие и рассудительность в моей анкете не числятся. Зажал я покрепче разрушающий жезл и принялся впитывать всю энергию, до которой мог дотянуться. Я затянул в ловушку недавно пережитый ужас, добавил идиотского хихиканья, собрал остатки, казалось, навеки утраченного мужества. Сила хлынула бурным потоком — эмоции в чистом, первозданном виде, густо замешанные на воле и трезвом расчете. Я кожей ощутил трепетное движение энергии. Вкруг меня обвивалась и росла невидимая обычным взором аура магической Силы. Сквозь тело прокатилась волна сильнейшей дрожи, выдавливая очага боли, заглушая физическую муку более мощным ощущением. Бешеный прорыв, восторг, эйфория сплели мои чувства в единый, неразрывный узел. Я закачался на все «сто». Стрелку зашкаливало. Помоги, Боже, тому, кто встанет на моем пути. Я развернулся к стене, набрал в грудь воздуха и рявкнул:

— Fuego!

Сила бросилась в атаку. Из жезла вырвался гигантский сноп алого света и прожег в преграде дыру. Шесть квадратных футов бетона — в прах, в пыль, в золу. Я шагнул на ту сторону, пожалев на минутку, что верный плащ остался далеко. Прохладно здесь.

В коридоре словно снимали финальную сцену забойного триллера. Навстречу мне бежали два копа. Парни выносили третьего. Еще трое прикрывали отход товарищей, бешено стреляя куда-то за угол. Думаю, эти двое просто очень спешили, иначе заметили бы, что спасают тело, у которого нет головы.

Один из стрелявших дико заорал. В его ружье закончились патроны. Что-то дернуло несчастного за угол, и он исчез из поля зрения. Раздался второй, еще более дикий вопль, я увидел фонтан крови, и вот уже двое других стрелков в панике бегут прочь, через холл, прямо ко мне.

Луп-Гару выскочил следом за добычей. Настиг первого, повалил, распорол жертве спину одним взмахом чудовищных некогтей, и человек остался лежать на скользком кафеле, вздрагивая, истекая кровью. А оборотень уже настиг следующего детектива и перекусил тому подколенное сухожилие. Добивать не стал, оставил надрывно кричащего человека и бросился дальше, за теми двумя, что все еще упрямо тащили обезглавленный труп.

Я загородил собой убегающих ребят и поднял жезл. — Не торопись, зверушка!

Луп-Гару прижался к полу. Оборотень не спешил, двигался с каким-то завораживающим и почти дьявольским изяществом. Морда и вся передняя часть туши щедро вымазаны кровью своей и чужой. Главным образом, чужой. Глаза распахнуты до предела. Под темно-коричневой шкурой перекатываются могучие мускулы. За его спиной корчился на полу офицер с прокушенной ногой, заходясь в мучительном, истошном крике. Другой, которому Луп-Гару разорвал спину, еще жив, но дела у парня были хуже некуда. Меня захлестнула неудержимая злость на треклятое создание, будто я подцепил от зверюги вирус бешенства. Сила собралась в моем кулаке, алая и сверкающая. Разрушающий жезл раскалился добела. Я готов был отправить страшилище в преисподнюю. Энергия бурлила, вскипала, от сильного внутреннего давления аж зубы ломило. Волосы встали дыбом. Каждая мышца была напряжена и натянута. Собирая остатки силы для последнего отчаянного удара, я умудрился выложиться на полную катушку. И…

И тут заклякал пистолетик Мерфи. Пуля попала чудищу в бок, ближе к заду. Брызнула кровь. Оборотень оглянулся и молниеносно бросился к нежданному обидчику. Один громадный прыжок — зверь скрылся за поворотом.

Я метнулся вдогонку, матерясь на чем свет стоит. Заворачиваю за угол и вижу, как Мерфи, стоя посреди кучи трупов, выпускает последний заряд в оборотня. Зверь ревет, прыгает на нее…

— Не-е-ет! — завопил я и побежал вперед.

Кармайкл меня опередил. Точь-в-точь мертвей, вставший из могилы. Лицо бледное, застывшее. Кровь из распоротого живота залила ему весь пиджак, и только на засаленный галстук, по странной случайности, ни капли не попало. В руках погнутое ружье. Кармайкл вскочил оборотню на спину и вогнал ружье, как распорку, в пасть зверюги. Чудище повело плечом и шлепнуло беднягу об стенку. Послышался противный хруст. Кармайкл обмяк. Изо рта хлынула кровь.

Мерфи выскользнула, воспользовавшись минутным замешательством зверя. С перекошенным от ярости лицом она подхватила свой игрушечный пистолетик. Я видел, как тряслись ее руки. Кэррин прицелилась и нажала на курок, но ничего не произошло. Смертельного выстрела не последовало. С такого расстояния она бы наверняка попала оборотню в глаз, если бы в обойме оставался хоть один патрон. Однако обойма была пуста. Мерфи застыла, как громом пораженная.

— Мерфи! — заорал я. — Исчезни!

Она увидела, что я стою с жезлом наготове, и глаза ее стали размером с озеро Мичиган. Луп-Гару стряхнул с плеч бесчувственного Кармайкла, перекусил «распорку»… Мерфи мигом нырнула в зиявший рядом пролом. Оборотень лишь впустую зубами клацнул. С гневным рычанием он обернулся ко мне. Зрачки полыхнули багровым. Сосредоточив на кончике оружия всю ярость мира, я завопил:

— Fuego!

В глазах зверя отразилась высокая худая фигура — черный силуэт на фоне ослепительно-белого сияния. Поток энергии устремился на чудовище, подобный сверкающему рубиновому копью, под аккомпанемент оглушительного рева, в котором потонули окружающие звуки, как в гуле взлетающего «боинга» тонет лепетание грудного младенца.

Огненное «копье» вонзилось в тушу, волна Силы приподняла оборотня и понесла его над стонущими людьми, в предвариловку, мимо раскуроченных камер и сломанных дверей. Дальше, еще дальше. Туша пробила внешнюю кирпичную стену и вылетела, как пробка от шампанского, в холодную осеннюю ночь. Старт был отменным. Оборотня несло через улицу, прямиком в соседнее с управлением заброшенное старое здание, что высилось аккурат наискосок. Туша долетела, пробила стену и теперь мчалась сквозь пустующие комнаты, проламывая перегородку за перегородкой, круша кирпичную кладку.

Я смотрел чудищу вслед, а вокруг — убитые, раненые, кровь, стоны… Царство смерти. Через пробоину с улицы доносился тревожный вой сирен. Худенький чернокожий парнишка поднялся с пола камеры, наружная стена которой выпустила Луп-Гару подышать свежим воздухом. Мальчик обалдело глянул на огромную пробоину, потом медленно обвел выпученными глазами кровавое побоище и едва слышно прошептал: «Черт побери!» Ругательство в его устах прозвучало как святая молитва.

Хрипло дыша, из укрытия выбралась Мерфи с прокушенной до кости рукой. И рухнула на залитый кровью кафель бледная, как полотно, не сводя глаз с Кармайкла.

Время остановилось. Я стоял, не в силах шевельнуться, машинально рассматривая коридор. В стене обнаружилась еще дыра. Наверное, в этом месте Луп-Гару выскочил из помещения архива и попал между двумя группами полицейских. Ребята открыли перекрестный огонь, рискуя подстрелить друг друга. Похоже, так и случилось — у многих ранения явно пулевые.

За всеми сиренами, криками и шумом ночного мегаполиса я четко слышал отдаленный злобный вой.

— Ах ты, образина! — вздохнул я и на ватных ногах похромал за угол.

И наткнулся на стоявшего столбом Руди — в одной руке бумажный стаканчик, в другой плюшевый песик Снупи. Я молча отобрал у парня то и другое и похромал ко второй дыре. Там я нашел, что искал. Крови своей оборотень оставил предостаточно. Она была гуще и темнее человеческой. Я наполнил стаканчик и поковылял в холл. Нашел пятачок посвободнее, расчистил немного подошвой, положил жезл и мелком начертил круг. Руди бочком приблизился ко мне, судорожно подергивая головой и очумело таращась на трупы.

— В-вы… О Господи Иисусе! Ч-что вы делаете?

Я усадил Снупи в середину кольца и вымазал звериной кровью игрушечные глазки, ротик, ушки, носик…

— Это томатургия.

— Ч-чего?

— Магический обряд, — мрачно пояснил я. — Сотворение символической связи между маленьким объектом, — я кивнул на песика, — и большим. Надаем пинков маленькому, а у большого задница гореть будет.

— Обря-яд, — эхом отозвался новичок.

Я посмотрел на него.

— Вали-ка вниз, парень. Приведи сюда медиков. Да пошевеливайся! Раненым нужна помощь.

Он перевел взгляд с окровавленной игрушки на меня и быстро-быстро закивал. Потом встрепенулся и дунул во все лопатки к лестнице.

А я мог без помех продолжить свое занятие. Гнева и ярости сейчас во мне было хоть отбавляй. Я чувствовал, что Сила моя буквально сочится ожесточением, но надо держаться, нельзя позволить скорби и мыслям о возмездии заполнить душу, отравить ее горечью печали. Я представил жестокую боль, которая неминуемо поселится в сердцах родных и близких погибших ребят. Я слышал, как в дома стучится горе. Господь свидетель, я желал одного — предать огню свирепую тварь.

Я очень старательно напоминал себе, что Макфинн здесь ни при чем. Не по своей воле губит он людей — проклятие ведет его. Макфинн и палач, и жертва. Казнь оборотня погибших не воскресит. Однако есть и живые. Живых надо уберечь.

И я сумею сделать это, не лишая Макфинна жизни.

Если на то пошло, я еще и не пытался. Для убийства Луп-Гару необходимо гораздо больше магической энергии, чем я в состоянии осилить. Скорее уж я сам отправлюсь на тот свет, стягивая эту невиданную мощь. Не говорю о том, как раскудахчется Белый Совет, даже несмотря на то, что формально Макфинн в данный момент перестал быть человеком. Истребление чудищ отнюдь не столь сильно беспокоит Совет. Кого-кого, а ярых приверженцев равноправия людей и монстров среди белых волшебников нет и не было. Не припомню, чтобы в Совете кто-нибудь размахивал лозунгом «Милосердие для всех и каждого!».

Между тем зрение мое затуманилось, краски поблекли, я завел вполголоса привычную абракадабру, собирая Силу внутри замкнутого пространства. Перейдя к словам «ubriacha, ubrius, ubrium», которые бубнились на мотив из «Орешков», я оторвал от своего потрепанного комбинезона полоску ткани и замотал песику глаза, уши, стянул плюшевые лапки, потом соорудил намордник.

Заклятие росло, набирало мощь. Наконец все было готово. Я разрушил границу кольца и выпустил сгусток Силы по следу оборотня, чтобы спеленать, оглушить, ослепить. Пусть полежит покамест подальше от людей. До восхода.

Сила приступила к исполнению своих непосредственных обязанностей, а на меня как-то сразу накатила бесконечная усталость.

Вот те на! Сколько вокруг народу! Медики, копы, эксперты, пожарные. Все суетятся, бегают, кричат. Я схватил жезл и зашаркал куда глаза глядят. Мерфи сидела над телом мертвого друга, раскачивалась, плакала навзрыд, судорожно вздрагивала. Меня она не заметила. Какой-то полицейский пытался накинуть на плечи Кэррин шерстяное одеяло, которое снова и снова соскальзывало. На лице Кармайкла застыло безмятежное и спокойное выражение; казалось, он просто спит. Интересно, была у него семья? Заплачет ли кто-нибудь о нем, кроме молодой начальницы? Он погиб, спасая ее. Самоотверженно бросился вызволять Кэррин и умер как герой.

Сейчас даже это не трогало, будто огненный шквал, сотворенный для Луп-Гару, выжег меня изнутри, выжег и чувства, и способность сопереживать. Опустошенный, безучастный, уставший как черт, я плелся не разбирая дороги, мимо плачущей Мерфи, мимо мертвых и раненых. Пришла пора уходить. Пора возвращаться к Сьюзен и Тере. В сумятице покинуть здание проще, и смутно я понимал это. Действительно, никто не преградил мне путь.

Чертовы ступеньки! Откуда их столько? Я понял, что на первой же лестничной площадке лягу и тихо помру. Однако мир не без добрых людей. Пожилой пожарный подхватил меня и участливо проводил до первого этажа, спрашивая поминутно, не позвать ли врача. Я вяло отнекивался, уверял, что все в порядке, и молился, как бы добрый самаритянин не приметил браслет от наручников на моей руке. Напрасные опасения. Пожарного не меньше остальных потрясло увиденное наверху. Вряд ли он мог думать о чем-то еще. Вряд ли мы все можем думать о чем-то еще.

Снаружи творилось подлинное безумие. Полицейские с неимоверным трудом сдерживали толпу зевак, осаждающих участок. Повсюду сновали вездесущие журналисты с камерами, блокнотами, микрофонами. Понаехало телевидение. Около машин «скорой помощи» суетились врачи.

Вдруг кто-то мягко обхватил меня и подставил теплое плечо. Я позволил себе опереться на Сьюзен. Закрыл глаза. Вдохнув запах ее волос, я едва не расплакался. Будто горячая волна прошла по сердцу. До чертиков захотелось высказаться, поделиться с родным человеком, освободить душу от тяжести. Вместо этого я лишь сдавленно охнул.

Сьюзен заговорила с кем-то, и меня подхватили с другой стороны, помогая спуститься по ступенькам главного входа. Должно быть, Тера. Я плохо помню, как меня вели сквозь гудящую толпу. Кажется, Сьюзен сказала, что я напился.

Наконец гул стих. Мы шли вдоль ряда припаркованных автомобилей. Холодный свет отражался от металла. Холодные капли падали на голову. Я подставил лицо дождю. Перед глазами все кружилось.

— Обопрись, Гарри, — шептала Сьюзен. — Я удержу. Расслабься.

И я расслабился.

Глава 20

Похоже, просыпаться в темноте и в незнакомых местах постепенно входит у меня в привычку. Где я? То ли на складе каком-то, то ли в подземном гараже. Ровный, укатанный пол, в середине островок неяркого света. Что за свет, откуда падает — непонятно. Чувствую себя гадко и выгляжу так же — сплошь синяки, ссадины, шрамы и повязки. Костюмчик опять же непрезентабельный — все вкривь да вкось, моих вещей нет. Чудно! Кажется, болезненные раны и я существуем по отдельности. Разумеется, боль присутствует, как и полагается, в полном объеме, но словно привет из прошлого, не интересный дню сегодняшнему.

Я стоял в тени, вне освещенного Круга. Мне пришло в голову, что правильнее будет, если я ступлю в него. И я вошел. Только сделал шаг, как в Круге появился еще один… я. Собственной персоной. С той лишь разницей, что мой двойник выглядел поприличнее — ухожен, причесан, приодет, на плечах стильный плащ из черной кожи (мой-то из толстенного брезента). Ботинки, брюки, рубашка — все черное. Одежда сидит на нем (или на мне?), как влитая. Такое случается, если шьешь на заказ, а не носишь всякий ширпотреб. Я ощутил слабый аромат одеколона. От меня же разило потом и кровью. Высокий, как и я, с длинными конечностями, он держится с неподражаемой уверенностью. В облике чистое, незамутненное знание и сила. Из-под нависших бровей темно поблескивают глубоко посаженные глаза. Аккуратная бородка подчеркивает вытянутое лицо, высокие скулы, прямую линию рта. Угловатый подбородок твердо очерчен.

Двойник склонил голову набок и смерил меня долгим, оценивающим взглядом.

— Хреново выглядишь, Гарри, —произнес он.

— А ты выглядишь, как я. — Я неуклюже шагнул к нему, чтобы получше всмотреться.

Он закатил глаза.

— Тебе на редкость удается роль тупицы. Вечно забываю об этом и, разумеется, тут же попадаю впросак.

И он тоже шагнул вперед, зеркально повторяя мои движения.

— Я не выгляжу, я и есть ты.

Признаться, моргал я долго.

— Как это получилось?

— Ты без сознания, балбес, — ответствовал Двойник. — Наконец поговорим по-человечески.

— Ааа… Понял. Ты плохой Гарри. Днем прячешься в хорошем Гарри, а по ночам разгуливаешь?

— Стой, стой. Рекламная пауза, — застонал Двойник. — Когда ты придуриваешься, у меня крышу сносит. Никакой я не плохой Гарри, идиот. Я твое подсознание, твой внутренний голос. Интуиция, инстинкт, глубинное начало. Я решаю, какой кошмар подсунуть для ночного просмотра. Я подкидываю хорошие идеи и слежу, чтобы ты обдумывал их после пробуждения.

— Выходит, ты умнее, чем я?

— Хм… Сейчас не об этом. Я здесь по другой причине.

— Понимаю. Пришел сообщить, что мне выпала честь встретить три свои ипостаси — Гарри прошлого, настоящего и будущего?

Двойник хохотнул:

— Классная шутка. Твои шутки вообще лучше моих. Наверное, потому ты и за старшего. Если бы верховодил я, ты бы то и дело валялся без сознания.

— Может, сократим эту часть? Устал я от догадок.

— Не смешно. Из-за усталости ты отключился. Правда, времени мало, а нам еще анализ провести надо.

— Анализ? Хочешь сказать, я сам себе психиатр? — И я повернулся к Двойнику спиной, намереваясь выйти из Круга. — Видал я нелепые сны, но этот самый идиотский.

Двойник выскользнул сбоку и преградил мне путь.

— Уверен, что не хочешь поговорить?

— Я устал, ранен, чувствую себя погано, и сны с тобой мне нужны, как рыбе зонтик. Сгинь. — Я повернулся направо и захромал в другую сторону.

Опять он.

— Сгинул бы, да не могу, Гарри. Я — это ты. Забыл?

— Слушай, у меня была долгая, утомительная ночь…

— Знаю, Гарри. Поверь. Знаю, как никто. Важно, чтобы ты избавился от ее груза, прежде чем он навсегда осядет в душе. Прежде чем свихнешься…

— Плевать, — солгал я. — Нас голыми руками не возьмешь!

— Если так, — буркнул Двойник, — чего ж ты стоишь здесь и переругиваешься сам с собой?

Я открыл рот… и закрыл.

— Твоя взяла.

— Все происходило слишком быстро, и ты не успевал толком обмозговать события. Сначала анализ, а потом придется крепко подумать.

Я вздохнул и устало потер веки.

— Согласен. Что ты хочешь услышать?

Двойник взмахнул рукой, и появилась Мерфи, какой я оставил ее в холле полицейского участка — бледная, в крови и слезах, сломленная.

— Мёрф, — тихо проговорил я, упав на колени подле видения. — Силы небесные! Что я натворил?!

Видение или, лучше сказать, воспоминание не могло меня услышать, и Мерфи продолжала горько плакать.

Двойник опустился на колени с другой стороны призрака.

— Ничего, Гарри, — сказал он. — В случившемся нет твоей вины.

— Черта с два, — зарычал я. — Если бы я успел вовремя или хотя бы с самого начала сказал правду…

— Но ты поступил так, как поступил, — вскользь заметил Двойник. — И причины на то были веские. Не трави себя. Прошлое не изменишь.

— Тебе легко говорить.

— Не скажи, — прошептал Двойник. — Сосредоточься на том, что ты сделаешь, а не на том, что мог бы сделать. Ты пытаешься защитить Мерфи, вместо того чтобы ее саму научить защищаться. Она привыкла поступать по-своему, и ты не можешь вечно нянчиться с нею. Перестань разыгрывать пастушка невинных овечек. Обучи Мерфи, натаскай. Так будет лучше для нее же.

— Но это значит…

— Расскажи ей все, — сказал Двойник. — О Белом Совете, о Небывальщине. Все.

— Совет психанет. Я расскажу, а они решат, что Мерфи — угроза их безопасности.

— А если ты смолчишь, она не узнает, с чем борется, и однажды ночью какая-нибудь тварь сожрет ее. Тягаться с Мерфи не просто даже Совету. Она большая девочка. Хорошо бы тебе иногда выводить ее в свет.

— Чего? — переспросил я.

— Ты не ослышался. Совсем забыл о развлечениях, парень.

— Хватит с меня этой фрейдистской бредятины.

Я поднялся, чтобы уйти, и нос к носу столкнулся с призраком Сьюзен. Она стояла передо мной, как тогда, — на лестнице в управлении. Тот же костюм, те же шпильки. Элегантная и красивая. На лице тревога.

— Думаешь, она получит сенсацию? — спросил Двойник.

— Удар ниже пояса. Она со мной не только из-за этого.

— Может быть. Но ведь ты уже задавался подобным вопросом, не правда ли? — Двойник демонстративно указал на нас обоих. — Ни о чем спросить не хочешь?

— Например?

— Например, как ты докатился до того, что перестал кому-либо доверять? В том числе и Сьюзен, которая сегодня рисковала ради тебя. — Двойник погладил бородку. — Элейн потрудилась на славу, не правда ли?

И тут появилась она, девушка лет восемнадцати. Неуклюжий подросток, смешной жеребенок, несуразная, неловкая, и все же чувствовалось, что она обещает превратиться в будущем в изящную, грациозную красавицу. Джинсы (мои, голубые) обрезаны по «самое не могу», высоко открывая мускулистые бедра. Футболка (тоже моя) завязана узлом на пупке. Меж невысоких грудей покоится пентаграмма, очень схожая с моей, только поновей. Светлая кожа, будто светящаяся изнутри, волосы цвета спелой пшеницы и потрясающие глаза, темно-серые, как предгрозовое облако. Улыбка озаряет лицо, в глазах пляшет скрытый огонь, от которого даже сейчас, спустя годы, у меня перехватило дыхание. Элейн. Прекрасная, полная жизни и… опасная, как змея.

Я нарочно повернулся к видению спиной, прежде чем оно изменилось, показывая такую Элейн, какой я видел ее в последний раз — обнаженную и раскрашенную на варварский манер. Ярко-алые губы кривятся. Она распевает в середине собственного Круга, оккультные символы которого предназначены обратить боль и ярость в осязаемую силу, чтобы швырнуть ее в глупого и беспомощного юнца. А тем временем его наставник предлагает парню последнюю возможность отведать из чаши свежую дымящуюся кровь.

— С этим покончено, — дрожащим голосом сказал я.

Двойник тихо возразил:

— Не покончено, Гарри. Ты продолжаешь винить себя в смерти Джастина и падении Элейн. Это влияет на твои мысли и поступки.

Я не нашелся, что ответить.

— Она все еще жива, — продолжал Двойник. — Ты знаешь.

— Нет. Она умерла. Погибла в огне. Она была без сознания и не смогла бы выжить.

— Трудно утверждать наверняка. Ни одной косточки не нашли.

— Она мертва! — заорал я.

— Пока ты прикидываешься олухом и прячешься от действительности, тебе не изведать покоя. Ты неспособен кому-либо по-настоящему довериться. Это напоминает…

Двойник махнул, и возникла Тера, точь-в-точь как на задворках бензоколонки. Голая, дикая, с лесным мусором в косматых волосах.

— Скажи на милость, какого дьявола ты ей-то доверяешь?

— Скажи на милость, а выбор у меня есть? — зарычал я.

— Она не человек. Она бывала всюду, где случались убийства. Например, в загородном клубе Марконе. Она пестует молодняк, а ведь именно детишек так любят существа из Небывальщины. Ты знаешь, что она мастер перекидываться, что она никогда не скажет тебе всей правды, и тем не менее просит и просит о помощи.

— Мне ли осуждать кого-то за скрытность?

Двойник осекся.

— Хм… Допустим. Однако ты даже не пытался вывести ее на чистую воду. Кто эти дети? Чем занимаются? На что она их натаскивает? Почему таится от Макфинна? Ты назвал их имена, а он ничего не понял.

— Ну, хорошо, хорошо! — сдался я. — Я собирался поговорить с ней. Дай срок. Вот очнусь и…

Двойник сдавленно хихикнул.

— Как будто есть время для неспешных бесед. Убийства валятся лавиной. Ты всерьез думаешь бороться дальше?

— Сам знаешь, что да.

— Рад, что мы хоть в чем-то сходимся, — кивнул мой собеседник. — Вернемся к нашим баранам. Итак, на Макфинна свалить все не получается. И даже в главном убийстве, убийстве того предпринимателя, он не виновен. Партнер Марконе со своим телохранителем были убиты после полнолуния. Ежика оприходовали до полнолуния. Макфинн не умеет перекидываться, когда заблагорассудится, поэтому обвинения в этих смертях с него снимаем.

— А на кого возложим?

— На невесту. Людей-то порвал зверь.

— Эксперты ФБР утверждают, что это был фальшивый зверь.

— Вервольфы слегка отличаются от настоящих волков.

— Почем ты знаешь?

— Я воплощение интуиции, забыл? Подумай сам. Если ты захочешь обернуться, то воспользуешься своим представлением о внешности волка. Думаешь, сумеешь учесть все тонкости строения костей и мускулов? Магию направляет разум. Твои эмоции, твое отношение к волкам непременно наложат отпечаток на творимый облик. При удобном случае спроси Боба. Я уверен, он подтвердит мои слова.

— Ладно, уговорил. А как быть с другим утверждением экспертов, что следы зубов и лап оставлены несколькими животными?

— С этим к Макфинну, пожалуйста. Может, и он убивал после того, как психованный барабашка изуродовал ему домашний Круг? Пусть объясняется.

— А подопечные Теры пусть объясняют оставшееся.

— Наконец-то слышу речи не мальчика, но мужа, — с одобрением в голосе высказался Двойник. — Ты умнее, чем кажешься.

— Ты в самом деле полагаешь, что ребятишки порушили Макфинну Круг Сдерживания?

— Они вполне могли узнать обо всем через Теру и в дом проникли с ее помощью, как только представился удобный случай.

— А мотив?

— Зачем мотив? Тера велела — «Альфа» подчинились.

Я хмуро кивнул:

— Свалилась же к нам из Небывальщины эта потусторонняя штучка. Кто знает, как работает ее… мозг этого существа. Вряд ли здесь применимы человеческие понятия.

— Не стыкуется, — покачал головой Двойник. — Я видел, как Тера смотрела на Макфинна, помню ее самоотверженность, когда она бросилась отвлекать полицию и ФБР, спасая жениха. Твой внутренний голос подсказывает, что она по уши влюблена и не станет против него замышлять.

— Ага… Ты и про Элейн то же самое говорил. — Я покосился назад, и сердце вновь кольнуло.

— Кто старое помянет, тому глаз вон, — начал защищаться мой Двойник. — С тех пор я не раз сыпал пепел на макушку.

— Черт с тобой! Дело прошлое, — вздохнул я. — Итак, к чему мы пришли?

— Думаю, рано трубить победу. Настоящих убийц мы пока не прищучили — тех, кто разломал Макфинну Круг и порвал уйму народу в дни, когда луна была растущей или на ущербе.

Я уставился на него.

— Опять двадцать пять!

Он кивнул и принялся теребить бородку.

— Если только «Альфа» не сработали без ведома Теры… Впрочем, они не решились бы самовольничать, уж слишком привязаны к наставнице. Нет, есть кто-то еще. Кто-то пытается подставить Макфинна и убрать его со сцены.

— Зачем?

— Может, проект хотят завалить или самого Макфинна. Он же чертов выродок, Гарри. Может, кому-то приспичило изловить его, истребить. Знаешь, промышляющие этим делом конторы не редкость. Да и в Белом Совете полно любителей поохотиться.

— Ты же не думаешь, что я встречался с ними?

— Я даже не думаю, что ты сумеешь различить их на фоне гладкого забора, — ответствовал Двойник. — Просто смотри в оба! В свою очередь, это подводит нас к следующей теме.

— Неужто?

— Определение степени риска. Ты невнимателен. Смотришь опасности в лицо и будто не замечаешь, я не хочу, чтобы ты скопытился из-за своей безалаберности. — Двойник глянул куда-то вбок и нахмурился. — Наше время кончается.

— Все потому, что кое-кто слишком умничает.

— Дерзи, дерзи, — сказал он. — И не забудь про Марконе. После того как ты отшил его, он только и думает о том, что убийца вот-вот явится к нему. Марконе боится, а напуганные люди скоры на глупости, например, попытаться убрать единственного человека, который способен остановить происходящее.

— Марконе — моя забота.

— Ты и я одно, не забывай. И я беспокоюсь. Идем дальше. Полиция. Убиты многие из подчиненных Мерфи. Она отделалась лишь сломанной рукой. Кто-нибудь непременно вспомнит, как ты крутился поблизости. С твоим везением можешь не надеяться, что при этом вспомнят так же и то, как ты спас остальных. Остерегайся Мерфи и других полицейских, или тебя пристрелят за сопротивление при аресте.

— Я постараюсь.

— Следующее. Наверное, ты уж и забыл о Паркере и «Уличных волках». Твоей кровушки жаждут. Паркеру позарез нужно напомнить банде, кто есть кто.

— Он в этом мастак.

— Держись подальше от своей квартиры, заляг на дно. Засветишься — будь уверен, Паркер у тебя на хвосте. Подумай! Он в Чикаго не из последних головорезов и в курсе твоих дел с Марконе. Вдруг между ними есть связь, а ты слишком глуп, чтобы додуматься, какая именно.

— Силы небесные! — проворчал я. — Не усложняй!

— Нельзя просто закрыть глаза и сделать вид, что спрятался. Будь крайне осторожен, Гарри. Только ты сумеешь разгрести кучу дерьма.

— Возомнил себя моей мамочкой?

— О, кстати! Спасибо, что напомнил. Твоя мать… — Неожиданно он запнулся и начал озираться. На его лице появилось разочарование. — Проклятие!

И тут меня не слишком вежливо пихнули в раненое плечо, чтоб я очнулся. Я открыл глаза и заморгал, как от удара. Вся боль, что сидела в теле, возродилась с новой силой и теперь яростно заполняла каждую клеточку. В голове пошла свистопляска — это мозг по новой запускал шестеренки.

Оказывается, я сижу в машине Сьюзен на пассажирском сиденье. Мчимся по скоростной магистрали. Ливень свел обзор до минимума, и понять, где мы находимся, невозможно. Светящийся циферблат часов на приборной панели показывает начало десятого. Значит, я отключился меньше получаса назад. Нога замотана старым пляжным полотенцем.

— Он очнется? — нервно попискивала Сьюзен. — Очнется?

— Уже… — слабо вякнул я, раскрывая глаза пошире. — Вроде… Что у нас плохого?

— Все, — с заднего сиденья ответила Тера. — Если наскребешь немного силы, то готовься, чародей. За нами гонятся.

Глава 21

Я начал яростно тереть глаза, бормоча проклятия в адрес преследователей.

— Понял, понял. Минутку, дамы.

— Гарри, — пролепетала Сьюзен, — бензин на нуле. Боюсь, минутки у нас нет.

— Ну-у, пошла грязь, — застонал я.

— Куда пошла? — Тера нахмурилась и обратилась к Сьюзен: — По-моему, он не адекватен.

Я хохотнул.

— Это поговорка. Образное выражение. Черт побери, ты и вправду ничего не смыслишь в людской жизни, да? Кстати, ты уверена, что за нами погоня?

Тера уставилась в заднее стекло, присматриваясь к потоку.

— Две машины свернули. Три. Одна. Точно. Нас преследуют два автомобиля.

— Как ты определила?

Ко мне повернулись горящие янтарем глаза.

— Они двигаются, как хищники. Очень хорошо двигаются. Я чую их.

— Чуешь? В смысле, на уровне инстинктов?

Тера вздрогнула.

— Чую и всё, — повторила она. — Опасные.

Я ощущал во рту привкус крови, противный и докучный, как треск в телефонной трубке. Казалось бы, думать сейчас надо об этих автомобилях, о погоне, однако мысли мои упорно крутились возле склада мыслей потустороннего существа. Я решил, что было бы неплохо для разнообразия послушаться Двойника-стилягу…

— Сьюзен, сверни-ка с шоссе.

В ее темных глазах, отразившись, сверкнули огни уличных фонарей. Она взглянула на меня, затем на индикатор топливного бака.

— На пару миль хватит. Что ты задумал?

— Просто сверни и давай на бензоколонку.

Она метнула в мою сторону еще один нервный взгляд. Пока мы играли в «гляделки», я успел отметить про себя, как она великолепна сегодня. Римские богини отдыхают. И не преувеличиваю я… ну, разве что совсем чуть-чуть.

— А потом? — спросила «богиня».

В этот самый момент я исследовал ногу, тщетно пытаясь стянуть уцелевший ботинок, для чего и поджал коленки повыше.

— Вызовешь полицию.

— Что?! — вскрикнула Сью.

Я шарил по кармашкам комбинезона, пока не нащупал фляжку со вторым эликсиром.

— Положись на меня.

— Чародей, кроме тебя, никто не поможет моему жениху, — невозмутимо заметила Тера.

В свою очередь, и я угостил ее смурным взором.

— А по-моему, помощников у тебя хоть отбавляй. Банда сопливых бойскаутов, например…

— Гарри, скажи наконец, что ты хочешь? — Сьюзен уже вовсю рулила на боковую дорогу с односторонним движением.

— Я поняла его замысел и сделала бы то же самое для мужа.

— Мужа? — возмущенно завопила Сьюзен. — Какого еще мужа?! Я не собира…

Я не услышал, чего именно она не собирается делать, потому что сгреб разрушающий жезл и заветную фляжку, распахнул дверцу и вывалился из машины, разумеется, предварительно отстегнув ремень безопасности.

Да знаю я, знаю. Трудно придумать выходку глупее. Даже мне. Идиотский, смехотворный припадок донкихотства, однако не лишенный определенного смысла. Я был уверен на все сто, что Паркер со товарищи висят на «хвосте». Они ребята суровые — от них вообще лучше держаться подальше, а во время полнолуния тем паче. Что касается Сьюзен — она не представляет себе всю степень опасности и в моем обществе рискует увязнуть хуже некуда. А Тера… Тере я не доверяю и не уверен, хочется ли мне, чтобы она маячила за спиной.

Я намерен самостоятельно разобраться с гончими. Это моя работа над ошибками. Втягивать Сьюзен не по-товарищески. Еще схлопочет на орехи мимоходом…

В общем, выпрыгнул я из машины абсолютно по доброй воле.

И не смотрите на меня так. Говорю же, на тот момент смысл в моем поступке имелся.

Я сложил руки-ноги кольцом, будто бочку обнял, и полетел — прыг-прыг-прыг, плюх, трясь, и снова прыг, и снова трясь, и под конец шмякнулся с глухим звуком, как дурацкий мешок костей. Мир перед глазами вертелся безумной каруселью. Лишь каким-то чудом я ухитрился не утратить способность ориентироваться и, пользуясь инерцией своего неэлегантного полета, прокатился до обочины. Скажу вам, кататься в густых зарослях сухостоя удовольствие весьма сомнительное. Штаны я подрал в клочья, к тому же промок от дождя и замерз как собака. От меня воняло тиной, бензином, асфальтом. В носу застрял запах выхлопных газов.

И всё же по сравнению с болью, раздиравшей тело, это сущие пустяки. Боль долбилась в плече, пылала в ноге, накатывала дурнотой, от боли до черноты темнело в глазах, до полного провала в небытие. Когда я прыгал из машины, то хотел сделать еще что-то… Но что? Я силился вспомнить, силился…

Вспомнил! Зубами сорвал крышку с заветной бутылочки и выпил эликсир. Восемь унций ледяного кофе из узкого горлышка прямиком в рот. Ням!

Вкус три в одном — лежалый картон, тухлая пицца и пережженные кофейные зерна. Однако не успело зелье добраться до желудка, а я уже ощутил мощный животворный прилив. Энергия заструилась во мне, будто я проглотил электрического ската. Усталость как рукой сняло. На ее место заступили бодрое воодушевление и подъем, как после хорошего рок-концерта. Даже боль сошла до вполне терпимого уровня. И мышцы ныть перестали. И мысли прояснились, словно я выпил не холодную гадость, а литр жгучего соуса чили. Сердце забилось чаще, потом ритм стабилизировался, и внезапно я пришел к выводу, что все не так уж плохо, как кажется.

Я поднялся, вовсю помогая себе раненой рукой, и начал отряхиваться. Комбинезон выглядел просто ужасно — драный, в крови от свежих царапин. Темные ссадины повсюду, на сколько хватает глаз, все конечности изукрашены на славу.

Я тряхнул левым запястьем, на котором свободно болтался защитный браслет, правой рукой сжал разрушающий жезл и повернулся лицом к дороге. Потянул носом, вдыхая запахи дождя, намокшего дорожного покрытия. Как бы ни смердел мегаполис, свежий и чистый аромат осени ему не похоронить. Я проникся осенним настроением и тут же, пока смотрел вслед отъезжавшей машине Сьюзен, сочинил коротенький стишок, в котором воспел горячо любимое время года: «Автомобиль моей девушки пропал из виду, и я обернулся, чтобы взглянуть на погоню». Действительно, две машины суетливо мечутся посреди основного потока, перестраиваются и наконец съезжают на второстепенную дорогу. Ко мне! Впереди немаленький пикапчик, тонны на две, за рулем Паркер собственной персоной. Дико озирается в поисках сами знаете кого. Нашел. Да я и не прятался. Стоял на обочине в лопухах — только слепой не заметит, а зрение у Паркера дай Бог каждому.

Я лучезарно улыбнулся, с удовольствием наблюдая, как вытягивается его рожа.

Потом вздохнул поглубже, вскинул жезл и пробормотал фразочку на языке, которого отродясь не знал. А в результате у чертова грузовика разом накрылись все четыре покрышки.

БА-БАХ!

Пикап пошел юзом, туда-сюда, влево-вправо. Паркер отчаянно завертел баранкой, пытаясь удержать машину. Видимо, его пассажиры пренебрегли ремнями безопасности, потому что обоих швыряло в кабине, словно тряпичных кукол. Грузовичок накренился и на полной скорости въехал в придорожный сухостой.

Видеть автомобильную аварию по телевизору, где можно отрегулировать звук, — одно, а наблюдать за ней в непосредственной близости — совсем другое. Надо признать, это очень шумное зрелище, как будто кучу жестяных банок со всей дури плющат молотком, только грохота намного больше. Грузовичок покувыркался, покувыркался, да и врезался в ближайший склон, после чего мирно улегся набок водительской дверцей кверху. — Знай наших! — Я раздулся от профессиональной гордости.

Однако с выводами я поспешил. Что-то хрупнуло, лобовое стекло пошло мелкими трещинами. Звук повторился, и триплекс вылетел наружу от мощного пинка. Нога, обутая в тяжелый армейский ботинок, вышибла остатки обычно небьющегося стекла, и через лобовуху вылезли пассажиры незадачливого грузовичка. Побитые, помятые, окровавленные. Сначала Паркер, за ним узколицый нескладный парень, нос которого давеча попался на пути моего кулака. Носяра жутко распух и вид имел самый жалкий. Последней выбралась та кровожадная девица, что травила на меня толпу оборотней. Все трое затянуты в джинсу и кожу.

Паркер увел их подальше от поверженной машины, с недоумением огляделся и увидел меня. В его глазах мелькнул испуг. Что ни говори, а обработал я его лихо. Страх вожака пролил бальзам на мою душу, которая, признаюсь, уже сидела где-то в пятках. Я крутанул жезл в пальцах и похромал к честной компании, насвистывая бравурную мелодию из «Кармен» и стараясь не думать, насколько глупо смотрится моя долговязая фигура в куцем комбинезончике небесно-голубого цвета.

Завидев меня, Плосконосый издал клич, которому позавидовал бы любой неандерталец, вытащил из-под куртки пушку, игрушечную в его лапищах, и начал палить без всякого предупреждения.

Я поднял левую руку. Безграничная Сила свободно перетекла в браслет, и я запел, облекая заклятие вязью итальянских слов. Пули чиркали по растянувшемуся щиту. Я шел вперед, не сбавляя шаг, не переставая насвистывать — дыхания хватало даже на это.

Паркер взревел и хлестко стегнул ребром ладони Плосконосого по запястью. Отработанное движение. Похоже, вожак не чурается боевых искусств… Я отчетливо слышал, как хрустнула кость, однако парень ни гугу. Он лишь проворно поджал лапу и уставился исподлобья на вожака. Молчком.

— Не забывайте, зачем мы здесь! — рыкнул главарь. — Он мой!

— Приветствую, мистер Паркер! — радостно завопил я.

Внезапно я представил себя со стороны, представил эту комичную картинку, которую никакая кровь не испортит, и губы сами растянулись в широченной улыбке. Впрочем, улыбка моя почему-то окончательно перепугала «Уличных волков». Дамочка зарычала, и я сразу же ощутил в воздухе тяжкую волну той дикой силы, что окружала толпу гаражных ликантропов.

Я с раздражением глянул на суку и второй раз за ночь применил нехитрый трюк противопоставления сил, — ее голова дернулась, будто она схлопотала увесистую плюху. Тяжкая завеса дрогнула и разлетелась. Не отрывая от меня напряженного взора, женщина потянулась к ножу на поясе.

— Хватит ерундить! Я же с вами по-хорошему… Приветствую, мистер Паркер! Можете не говорить. Я знаю, зачем вы здесь. Услыхали гвалт и прискакали по мою душу? Сожалею, но придется вас разочаровать — я не позволю себя убить.

Плосконосый насупился и рявкнул:

— Как ты уз…

Паркер влепил ему затрещину, и громила увял.

— Мистер Дрезден! — Вожак смерил меня взглядом. — Что заставляет вас так думать?

Я улыбнулся. Детям и слабоумным всегда нужно улыбаться.

— Вы дважды перешли черту. Может, поэтому я намерен отправить вас к чертовой бабушке. Грузовик — так, цветочки, разминка. Даже жаль, что вот-вот по вашу душу полиция нагрянет. Честное слово, жаль…

И вдруг я «поплыл», В глазах потемнело, огни фонарей превратились в смутные пятна, капли дождя льдом обожгли кожу. Через мгновение приступ миновал. Я сморгнул кровавые слезы и подправил улыбочку. Не стоит показывать детишкам свою слабость.

Паркер ухмыльнулся. М-да, ему бы к дантисту…

— Твоя задница им тоже нужна, Дрезден. Я тебе не верю.

— Появится полиция — я испарюсь, как по волшебству, собственно, именно по волшебству. А вот вы, ребятки…

Неожиданно я забыл, что хотел сказать. В голове надрывался сигнал тревоги. Что-то я упустил из виду…

— Ты даже не представляешь, как сладко пахнет твоя кровь, чародей, — тихо произнес Паркер.

Дамочка мяукнула и прижалась к Плосконосому. Она смотрела на меня в упор.

— Черт с тобой! Нюхай! Грешно отказывать в последнем желании! — Я чувствовал, как коготки неуверенности вовсю скребутся, казалось, в непрошибаемую стенку чародейского нахальства, как ливень с каждой секундой становится всё холоднее и холоднее, а свет фонарей расплывается бесформенными кляксами. Вытянутая вперед рука совсем затекла, и кисть начала заметно подрагивать. В избитом теле разлились полноводные ручейки ее величества боли…

Болван! Олух! Тупица! Эликсир улетучивается, потому что, плавая в сладкой эйфории, я потерял всякую осторожность. Я осадил прыткую дамочку, развеял сеть похоти и дикой злобы, при этом намертво забыв об устойчивости собственного настроя. Сердце зашкаливало, меня прошиб пот — я не мог вдохнуть, чтобы утихомирить бешеный перестук.

Паркер и его подручные напряглись, как по сигналу. Я вновь ощутил движение их странной темной Силы. Она текла к ним из тяжелых дождевых облаков над головами. Клянусь! Прямо на моих глазах затягивались раны и порезы, полученные в автокатастрофе. Плосконосый крутанул только что сломанной кистью, проверил пальцы на гибкость и осклабился.

«Спокойствие, Гарри! Без паники. Всего-то надо задержать их до приезда полиции… и после мирно истечь кровью или, не мешкая, рвануть к врачу…»

— Знаешь, Паркер, — сказал я (голос предательски дрогнул). — Я и не думал выдавать твой гараж. Черт побери, да я бы и не сунулся туда, если б Дентон меня не подбил.

— Да ладно, — безразличным тоном ответил Паркер. Теперь он был спокоен, расслаблен и даже улыбался. Сальные волосы промокли под дождем, прилипли ко лбу. — Дело прошлое.

С этими словами вожак шагнул ко мне, и я не выдержал.

Я ткнул в него жезлом и хрюкнул: «Fuego». Я направил волю прямиком в свое единственное оружие и послал ко всем чертям Белый Совет в полном составе с их запретами насчет убийственной магии.

И… тишина.

Не веря в происходящее, я как идиот таращился то на Паркера, то на жезл. Пальцы занемели, и жезл, мой старый, испещренный рунами магический жезл вывалился на землю. Пытаясь поймать «птичку», я инстинктивно перенес вес на раненую ногу, схлопотал страшный спазм снизу доверху и в результате отправился полежать в заросли бурьяна, а защита моя и вовсе приказала долго жить.

Паркер заржал:

— Классный трюк! Ещё раз покажешь?

— Само собой, — прохрипел я и полез в один из бесчисленных кармашков Майкова комбеза.

Паркер подошел ко мне не спеша, вразвалочку. Уверенный, подтянутый. Он будто годков тридцать скинул, ей-богу. Со мной дело обстояло хуже. Свежие порезы на руках саднило, пальцы окоченели, одеревенели, короче, еле гнулись. Хорошо, рукоятку «смит-и-вессона» можно ухватить даже культяпкой.

Я вытащил револьвер, взвел курок и прицелился. Паркер чуть отпрянул, глаза расширились — вроде и не пятится, но и ближе не подходит. Понимает — с трех футов я не промахнусь.

— Вот уж не думал, что ты пушку таскаешь, — удивился вожак.

— А это для особо приближенных, — не растерялся я. Если удастся задержать Паркера на несколько минут, копы наверняка его заметут. Хочется надеяться, что так и будет, иначе из меня сделают мясной ряд в буквальном смысле слова. — Стой где стоишь!

Он не послушался и шагнул вперед.

Я выстрелил.

Пуля поцеловала правую коленку вожака. Кость — к чертям, кровь — фонтаном. Паркер покачнулся и грузно сел на землю, затем с удивительным проворством отполз на пару ярдов и уставился на меня, словно впервые увидел. Потом ловко поджал под себя ноги (на коленку ноль эмоций, между прочим) и выставил пустые ладони в примиряющем жесте, будто мы не смертельные враги, а повздорившие приятели.

— Ишь, упрямый какой, а по виду не скажешь! Мы хотели прижать тебя в квартире, но там копов, как грязи. На полицейской волне трепались о твоем аресте, а я решил — брехня всё. Подмазал охранника и стал ждать. — Паркер болтал как ни в чем не бывало. Он даже подобрел. — Черт побери, малыш! Мы два дня парились в баре неподалеку от участка, все надеялись опередить копов, да и шлепнуть тебя.

Он сложил пальцы пистолетиком и сделал «пиф-паф».

— Извините, дяденька, — буркнул я, едва не падая от холода и усталости. Сколько еще нужно сил, чтобы не поддаться наползающей тьме? Я понимал, он что-то замышляет, но мне было глубоко плевать. И без того слишком много крови, слишком много дерьма… Я глянул на притихшую парочку. Плосконосый и девица жмутся друг к дружке, не спуская с меня голодных, жадных глаз. Как звери дикие, честное слово…

— Ждали тебя, а дождались фейерверка. Выстрелы, крики, тарарам. Настоящая война. Любо-дорого смотреть! А посередке ты с двумя аппетитными крошками. Ну, мы, конечно, следом ломанулись.

— Железо застраховано?

Паркер поежился:

— Пикап не мой.

Он вырвал из земли длинный стебель с корнем и провел им по ране. Потом растер в пальцах испачканную кровью травинку.

— Мои люди сегодня на озере. Хотят оторваться при полной луне. Проклятие! Я должен притащить тебя к ним, а ты мне кайф ломаешь, малыш!

— Человек предполагает… — Я сморгнул капли дождя (или крови?).

Вожак улыбнулся, широко и противно:

— Похоже, ты кое-чего не знаешь, малыш.

Со стороны шоссе все громче раздавался вой полицейских сирен. Вот и кавалерия подоспела!

— Неужели? — Я не скрывал торжества.

Паркер кивнул и посмотрел куда-то вбок.

— За тобой ехали две машины.

В правую руку что-то ударило. Черт! Я выронил револьвер и обернулся, чтобы увидеть, как еще один «гаражный» ликантроп заносит надо мной обрезок свинцовой трубы, перемотанный изоляцией. Увидеть увидел, а среагировать, отклониться или смягчить тяжкий удар не успел. Девица завизжала и бросилась ко мне. А ботиночки-то у нее, оказывается, железом кованы… Плосконосый подключился к общему веселью. Ботинки у него простые, зато пушка крепкая.

Паркер с места не сошел — сидел и невозмутимо наблюдал за избиением. Я видел его глаза. Близко-близко. Видел, как моя кровь брызнула ему на щеку.

Они задумали меня покалечить, а не убить, и затея эта совсем не радовала. Очень не радовала. Тем более что у них хорошо получалось. Били мастерски. Я не сопротивлялся, не мог даже клубком свернуться, чтоб защититься. Только хрипел и харкал собственной кровью. Есть куча всяких историй о парнях, которые героически молчат, когда их режут на куски. Слыхали, наверное? Обо мне легенду не сложишь. Я не герой и с удовольствием заорал бы благим матом, если в они хоть на секунду остановились.

В какой-то миг сознание сообщило, что, мол, «прости, братец, мы так не договаривались», и я начал успешно проваливаться в блаженное «никуда».

Паркер, увидев, что я обмяк, принялся оттаскивать бойцов. Вожаку пришлось сломать пару-тройку костей раздухарившимся подопечным. Надо признать, это сработало, и со свирепым рычанием ребятки отступили. Вожак вовсю разгуливал на своих двоих, хотя мой выстрел вдребезги разнес ему коленную чашечку. По его приказу меня, как сломанную куклу, поволокли к машине, спеленали скотчем, заклеили рот и запихнули в багажник.

Паркер потянулся к крышке багажника, собираясь захлопнуть ее. Я до того обессилел, что даже глаза не ворочались. Я просто лежал и тупо смотрел в точку. По дороге проезжал седан. Ничего примечательного. Обычный седан, каких много в городе. Отвернешься и забудешь. А вот рожа за рулем… Эту молодую конопатую физиономию я знал. Рыжие патлы, громадные уши.

Роджер Харрис из ФБР. Жополиз Дентона.

Седан проехал не сбавляя скорости. Харрис, как и я, по сторонам не зыркал, да только по другой причине — федерал на посту, федерал бдит. Похоже, не у меня одного в этот вечер вырос «хвост»…

Паркер захлопнул крышку. Полицейские сирены визжали совсем рядом, и тачка похитителей рванула с места в отрыв. Обычное дело — погоня… для них, не для меня. Я болтался внутри темного багажника, подскакивал вместе с машиной на каждом чертовом ухабе и сходил с ума от невыносимой, мучительно обжигающей боли.

И при этом смеялся. Несмотря на кляп, несмотря на боль. Смеялся и не мог остановиться. Смех булькал в горле, как вода в сливном бачке.

Ребус сошелся.

Глава 22

Наступил момент, когда способность не то что думать, а просто держать глаза открытыми утрачивается целиком и полностью. Тело и разум замерли в недвижности до поры до времени, и я встретил наступившую тьму с распростертыми объятиями.

Первое, что я почувствовал, придя в себя, был запах машинного масла.

Само по себе это не предвещало ничего хорошего. Кроме того, сидел я на ледяном бетонном полу, припертый к металлической стойке. Руки и ноги были стянуты все тем же скотчем, и стянуты на совесть. Я не мог шевельнуться, мышцы затекли, боль не отпускала ни на минуту. Правда, плечи были укутаны чем-то мягким… шерстяным одеялом скорее всего, так что смерть от холода мне не грозила.

Потом в душе колыхнулось легкое изумление. Я жив.

На смену изумлению пришла гадкая, мелкая дрожь. Я жив, но я в плену. А в плену сегодня дышишь, завтра нет. В общем, перво-наперво надо заняться главным, то есть определить местонахождение, состряпать план и вытаскивать отсюда свою тощую чародейскую задницу, пока жизнь теплится.

Жалко умирать, особенно теперь, когда я увязал концы с концами и знаю, кто втянул меня в эту кутерьму и кто в ответе за убийства, которые не повесишь на Макфинна, и, очень может быть, знаю, кто подставил парня.

Приступим. Я открыл глаза и осмотрелся.

Я сидел на полу в сердце вражеской цитадели. В ангаре гаража «Полная луна», как всегда, царили глубокие сумерки. Если верить ушам, снаружи по-прежнему лил дождь. Я укрыт одеялом, грязным и тем не менее теплым. Подарок судьбы, не иначе. Рядом низкая стойка с почти опустевшим пластиковым пакетом, из которого по трубочке капает кровь. Трубочка ведет куда-то в одеяльные недра, судя по всему, к моей руке.

Я поерзал укрытыми ногами — одеяло соскользнуло. Так и есть. Скотч затянут над коленями, под коленями и вокруг лодыжек. На ступне свежая повязка, прямо поверх окровавленного носка, и еще несметное количество разнообразных повязок и повязочек, остро пахнущих антисептиком. Остатки Мерфиных наручников больше не сдавливали запястья, и я пожалел, что лишился их. Конечно, они здорово мешали, зато я успел с ними почти сродниться.

В общем, ситуация следующая. Я не только жив, но и в удовлетворительной форме. Похоже, меня подлечили.

А вот почему и зачем? Откуда такое внимание?

Я снова окинул взглядом полутемный гараж. Из-под двери кабинета управляющего пробивалась косая полоска света, дождь по гофрированной крыше стучал мягко, глухо… Я закрыл глаза, пытаясь сориентироваться, определить время суток по колебаниям воздуха, по шелесту дождя. Середина дня? Ранний вечер? Трудно сказать точнее.

Круг бы начертить, да руки связаны, а без Круга волшебство для освобождения деликатно не применишь. Разумеется, к моим услугам бум-бам-тарарам, но это для Луп-Гару хорошо и остальных чудищ. Для себя, родного, хочется чего-нибудь потактичнее, все-таки придется резать ленту в непосредственной близости от кожи, а кожа у меня весьма чувствительная. Короче, магия отпадает.

Я рассказывал о своем отце? Между прочим, он был волшебник. Не маг и не колдун, конечно. Мой отец показывал фокусы. Ну, знаете, эти представления, когда-то очень популярные… У него были черный цилиндр и белый кролик, шпаги и все такое прочее. Отец колесил по стране, выступал перед детишками и стариками, чтоб продержаться на плаву, а после смерти мамы посвятил всего себя моему воспитанию; надо сказать, из него получился отличный предок.

Я был совсем мальчишкой, когда он умер от аневризмы (не стану слушать Шонзагорргуттовы выдумки, пока сам все не проверю). Однако я успел кое-чему научиться. В конце концов, назвал же он меня в честь великих фокусников. И прежде всего в честь Гудини, знаменитого тем, что тот мог выпутаться из самого безнадежного положения. Главное, уверенность. Человек вообще способен на многое, только дайте ему время.

Вопрос в том, есть ли время у меня?

Скотч — штука крепкая, притом дешевая, легко перевозить, легко пользоваться. И все же глупо пытаться с его помощью связывать кого бы то ни было, иначе все копы таскали бы с собой не наручники, а моток липкой ленты. Ленту можно разодрать, даже если ты сплошь в ранах и порезах.

Только чем бы ее подцепить? Я снова заерзал и понял, что руки стянуты не столь крепко, как можно было ожидать. В предплечье резко кололо, наверное, от внутривенной иглы. Из-за капельницы и лента ослаблена. Я повел плечами, заработав приступ яростной боли. Давление на запястья усилилось, и лента с характерным хрустом сорвала с кожи волоски. Я скрипнул зубами.

Десять минут адской боли, и руки на свободе. Я отделался от иглы, еще пока трепыхался, в ужасе представляя, что через трубочку в мои вены вливается смертоносная дрянь.

Пальцы были как деревянные, не слушались, не гнулись. Однако за неимением других я принялся этими возиться со скотчем на ногах, едва сдерживая наворачивающиеся слезы. Чтобы размотать ленту, нужно подогнуть ноги, а это оказалось куда сложнее, чем я думал. И все-таки я их согнул, не раз сказав спасибо комбинезону, защитившему пушок на бедрах и голенях (только голым лодыжкам пришлось пострадать). Ноги — не руки, рвать скотч ногами проще и быстрее.

Недостаточно просто. Недостаточно быстро.

Оставался последний слой, как вдруг дверь кабинета распахнулась под аккомпанемент грубого бурчания и разудалого рок-н-ролльчика времен шестидесятых.

Я запаниковал. Бежать нельзя — лодыжки связаны. Впрочем, если не считать этого, я свободен и даже в состоянии кое-как подняться. Но я поступил лучше. Я закутался в одеяло, зажал в ладони иглу, которую выдернул из себя, и притворился, что сплю.

— Ни хрена не понял, почему мы не можем попросту всадить ему пулю, да и дело с концом, — прогнусавил кто-то. Судя по всему, Плосконосый.

— Идиот, — рявкнул Паркер (голос противный, как наждачка). — Во-первых, это должны видеть остальные. Во-вторых, с ним хотел поговорить Марконе.

— Ма-арконе! — презрительно ухмыльнулся Плосконосый. — Ему-то он зачем?

Умеет, говнюк, вопросы задавать. Я насторожился, тем временем усердно делая вид, что сплю — голова на грудь, глаза закрыты, мышцы расслаблены. Значит, скоро жди гостя.

— Кого колышет? Пусть денек поживет. В общем, сегодня он мне нужен.

Плосконосый хрюкнул.

— В Чикаго навалом бандюг. Марконе просто один из них, но стоило ему позвонить — и парень получил отсрочку. Да кто он такой? Чертов губернатор?

— Думать надо мозгами, а не яйцами, — невозмутимо ответил Паркер. — Это Чикаго один из городов Марконе. У него денег больше, чем у Господа Бога, предприятия по всей стране, собственные люди и в окружении здешнего губернатора, и в Вашингтоне. Он может сделать с нами все, что угодно. Скажет — подпрыгнем, скажет — в землю зароемся, а захочет, вообще сдаст полиции и слова поперек не услышит. Он нам не по зубам.

После недолгого молчания Плосконосый заявил:

— Ну-ну… Сдается мне, Лана права. Ты совсем размяк. Марконе не из наших. «Уличные волки» ему не подчиняются. Паркер, которого я знал десять лет назад, не задумываясь послал бы этого кренделя куда подальше.

— Остынь, парень, — примирительно заговорил вожак. — Паркер, которого ты знал десять лет назад, сейчас бы уже копыта откинул, а ты и подавно. Благодаря мне ты при деньгах, баб и дури сколько душе угодно, так что хорош вякать.

— Черта с два, — взъярился Плосконосый. — Лана права. Ты спекся. Мы немедля кончим сукина сына.

Я напрягся и приготовился сигануть. Лучше пусть пристрелят при попытке к бегству, чем при попытке притвориться спящим.

— Наз-зад! — отрубил Паркер.

Шарканье ботинок, глухое ворчание, скулеж. Плосконосый пыхтел от напряжения, поскуливал, крепился, а Паркер прижимал и прижимал его к полу, как заправский борец. Наконец Плосконосый рухнул на колени. От него за милю несло потом и пивным перегаром. Я почти заставил себя расслабиться, чувствуя и на своем лице капли холодного пота.

Плосконосый хныкал где-то внизу. Паркер рыкнул на него:

— Говорил же, слабак. Еще варежку разинешь, на людях или втихаря — не важно, и я сожру твое сердце.

Тон, которым была произнесена угроза, внушал поистине суеверный ужас. Кажется, ничего особенного — тон как тон, равнодушный и спокойный, почти скучающий, будто речь шла о починке карбюратора, однако мороз по коже продрал даже меня. Раздался какой-то скрежет, и Плосконосый, не сдерживаясь, завыл от боли. Вой тут же перешел в щенячий визг. Паркер бросил его и отошел на пару шагов.

— Вставай и позови ребят. Пусть возвращаются, пока не взошла луна. У нас сегодня отменная жрачка, а если Марконе не станет полюбезнее, то жрачки будет еще больше.

Я слышал, как Плосконосый долго возился на полу, прежде чем подняться. Ноги у него заплетались. Он медленно проковылял в кабинет и закрыл дверь. Я ждал, что Паркер вот-вот испарится и я смогу продолжить начатое. Так нет же. Испаряться он явно не торопился.

Проклятие.

Время поджимает. Стоит дождаться общего сбора ликантропов, и мне конец. Числом задавят. Не-ет, уж если давать деру, топрямо сейчас, немедленно.

Черт, я все еще связан. Пока развяжусь, Паркер подоспеет. Я только что слышал, как он расправился с парнем вдвое сильнее себя самого. Хорошо помню прогулку по его подсознанию. Там гнездится угрюмая, злобная тьма, что питается магической энергией и несгибаемой силой воли. Он вполне способен голыми руками порвать меня на куски, причем в буквальном смысле. Хуже всего, что он так и сделает, если я не перехвачу инициативу…

Попробовать свести его с ума? Сполна поквитаться за биту и скотч и расчистить путь к спасению? План не идеальный, и ежу понятно; вожак может опередить меня на раз-два. И тем не менее кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Я поднял голову, чтобы видеть ликантропа, стоявшего в полутьме, и заговорил:

— В твоем возрасте вредно так кипятиться. Отвлекся бы. Книжку, что ли, почитал…

Он застыл от неожиданности, а потом напружинился, как рассерженный кот, и резко обернулся ко мне. Молчал, молчал, глаза пучил. Наконец расслабился:

— А-а… Жив. Ну-ну.

— Не нукай, не запрягал. Спасибо, поспать дали.

Паркер оскалился:

— Да не за что. Часика через два оприходуем тебя. В лучшем виде.

Нормальный человек лужу бы со страха напрудил. Я только вздрогнул.

— Всегда пожалуйста. Жаль, твои ребята бить толком не умеют. Одно беспокойство.

Паркер уже вовсю ржал:

— А у тебя есть мозги, малыш. Так и быть, я их не трону, а вот за Лану не ручаюсь.

Пожалуй, так дело не пойдет. Вместо того чтобы показать вожаку, где раки зимуют, я его веселю. Смешно ему, видите ли. Зайдем с другого бока…

— Как колено?

Он попритих, глазки сузил.

— Твоими молитвами. Дай срок, луна появится — моментом заживет.

— Эх, надо было выше целиться.

Паркер скрипнул зубами:

— Поезд ушел, малыш.

— Веселись-веселись, пока веселится. Я слышал, ты не в фаворе у собственных ребят. Похоже, не одной Лане хочется отведать жидких мозгов старого пердуна…

Откуда взялся этот здоровенный ботинок, ума не приложу? И главное, хрясь сбоку по башке, как кувалдой. Если в я руки за спиной не сцепил, завалился бы конспирацией наружу.

— Не умеешь тихо сидеть, чародей?

— А что я теряю? Мне за авторитет не держаться. Конечно, будь я таким же вонючим маразматиком…

— Заткнись! — прорычал Паркер. Во мраке его жутких зрачков полыхнул зеленоватый огонь, и вожак со всей дури пнул меня в живот. Я чуть легкие не выплюнул. Беседовать стало затруднительно.

— По утрам небось разогнуться не можешь. И аппетит не тот, и реакция. Да и силенка тоже, а? Вот и отыгрываешься на старых псах вроде Плосконосого. К молодым-то подступиться кишка тонка? — хрипел я.

План работал как часы. В идеале теперь он должен либо выскочить из ангара, чтоб успокоиться самому, либо сгонять за чем-нибудь тяжелым, чтоб успокоить меня, либо притащить бобину скотча, что тоже требовало отлучки. Вопреки моим ожиданиям, Паркер никуда не побежал. Он крутанулся на пятках, подобрал железную трубу и занес ее над головой.

— К чертям собачьим этого Марконе! — взревел вожак. — И тебя, чародей хренов!

Под поношенной майкой обозначились чудовищные мускулы. В глазах засветилась неистовая ярость, и оскалился он так, что связки на шее вздулись, будто судовые канаты.

Ох, и не люблю же я, когда идеальные планы трещат по швам.

Глава 23

Я стиснул зубы и лягнул стреноженными конечностями. Липкая лента слетела с лодыжек, да что толку, — я не успевал ни сгруппироваться для защиты, ни тем более убежать. Однако встречать смерть лежа, как деревянная чурка, скучновато…

— Мистер Хендрикс, — прозвучал невозмутимый голос, — если через секунду мистер Паркер не опустит свое оружие, застрелите его.

— Будет сделано, мистер Марконе, — басом отозвался Хендрикс.

Я повернул голову направо и увидел стоявшего в дверях Джонни Марконе. Перед гангстером, упакованным в дорогущий итальянский костюм, высился Хендрикс, одетый куда как скромнее. В лапищах — помповое ружье с укороченным дулом. Приклад переделан под револьверную рукоятку. Чернеющее отверстие смотрит Паркеру прямо в лоб.

Вожак обернулся на голоса одновременно со мной и переступил с ноги на ногу, будто сомневаясь, бросить трубу или нет.

— Мистер Паркер, я осведомлен о вашей живучести, особенно в некоторые дни месяца, — сообщил Марконе. — К вашему сведению, это ружье двенадцатого калибра и заряжено по-взрослому. Я более чем уверен, что после нескольких выстрелов, которые порвут ваше тело в клочья и оставят одно воспоминание о внутренних органах, даже вы канете в небытие.

Марконе улыбался очень вежливо, а Хендрикс снял ружьишко с предохранителя и для устойчивости расставил ноги, готовясь к нешуточной отдаче.

— Будьте добры, — проворковал Марконе, — опустите трубу.

Паркер метнул на меня взгляд, полный неистовой, животной злобы. Я чувствовал, ему до смерти хочется умыться чародейской кровушкой. Признаюсь, холодок продрал конкретный, что называется, от и до. По сравнению с этим отморозком славная компания «Уличных волков» безобиднее Армии спасения. Как бы ни свирепствовали подопечные Паркера, как ни буйствовали, им всем, вместе взятым, далеко до лютой кровожадности вожака.

А еще им учиться и учиться у него выдержке. Страстное желание выпустить содержимое моих кишок ясно читалось в глазах ликантропа, и тем не менее он медленно опустил руку и сделал два шага назад. Уф-ф! Кажется, пронесло… Я с облегчением выдохнул. Поживем еще. По счастью, взлягнув конечностями, я умудрился не стряхнуть одеяло, и к тому же сидел в прежней позе — спиной к балке, так что мое освобождение от пут прошло незамеченным. Невелико преимущество, однако это все, чем я располагал. Нужно придумать, как им воспользоваться, и побыстрее.

— Мои люди вот-вот будут здесь, — прорычал Паркер. — Попытайся сделать больше для этого куска дерьма, и я тут же пущу тебя в расход.

— Но пока мы здесь одни, — безмятежно заметил Марконе. — Занятный случай приключился с вашими людьми — таинственным образом испортились все мотоциклы. Покрышки, знаете ли. Можем спокойно поговорить, нам не помешают.

Сказал и зашуршал подошвами прямиком ко мне. Я поднял на него глаза. Марконе встретил взгляд без малейшего страха. Эдакий джентльмен с непроницаемым выражением лица, мужчина во цвете лет, с благородной проседью на висках, в идеально сшитом костюме, который выгодно подчеркивает фигуру, статную назло атакующим годам.

— Привет, Джон! Умеешь комбинации проводить.

Марконе улыбнулся:

— И вы не промах. Знаете, как завести человека. — Он с нескрываемым весельем посмотрел на молчащего Паркера. — Я почти уверен в вашей реакции, однако хочу рискнуть.

— Ну, что опять?

— Харли Макфинн где-то раздобыл мой номер телефона. Звонил сегодня. Сердитый. Обвинил меня в том, что я разрушил его Круг. Пообещал заявиться вечером на разборку.

— Ты влип, Джон. Харли в своем деле тоже мастак.

— Да, знаю. Смотрел новости. Он и есть Луп-Гару?

— Откуда… — Я заморгал.

Марконе махнул рукой:

— У меня есть копия отчета лейтенанта Мерфи. За деньги чего не достанешь. Всё продается.

— Макфинн не продается.

— О да! Мои родители, царствие им небесное, ничего мне не оставили, не говоря уж о фамильном серебре, иначе я и сам прищучил бы парня. Ума не приложу, кто мог сказать Макфинну, что я виновен в его бедах. Однако факт остается фактом, он поверил, и я снова вспомнил о вас, мистер Дрезден. — Марконе сунул руку в карман своего эксклюзивного серого пиджака и вытащил сложенный листок бумаги — по всему, тот самый пресловутый контракт. — Я предлагаю вам сделку.

Я молчал и только пялился на него.

— На тех же условиях, — продолжал вещать Марконе. — Более того, я клянусь, что лейтенанта Мерфи оставят в покое — никакого давления, никаких проверок. Мои друзья в мэрии сделают все, можете не сомневаться в успехе.

Я раскрыл было рот, чтобы послать умника ко всем чертям, но проглотил рвущиеся на свободу ругательства. Я в ловушке. Кругом враги. Если пуститься наутек, Паркер плюнет на угрозы и освежует меня, а не он, так Марконе щелкнет пальцами, и тогда Хендрикс пустит в ход двенадцатый калибр.

И потом… Несмотря на наши размолвки, Мерфи не перестала быть моим другом, или лучше сказать, несмотря на события последних дней, я не перестал быть ее другом. Сохранить ей работу, вызволить из лап треклятых политиканов, разве не за этим я с самого начала ввязался в эпопею с оборотнями? Надеюсь, она скажет мне спасибо… Нет, не скажет. Во всяком случае, не за такую помощь. Мерфи делала ставку на магию. От денежного мешка, наживающегося на чужой крови, она не потерпит ни крупной помощи, ни маленьких услуг. Сколько бы отличных серых костюмов ни надевал Марконе, как бы стильно ни стригся, как бы ни старался, это ничего не меняло.

Я тоже не могу похвастаться стерильными руками… Один плюс — они развязаны. Дела мои не ахти, и чем дальше, тем хуже. Пора уже и о магии подумать, иначе не выбраться из передряги.

Я медленно-медленно вздохнул и переключил внимание на кучу инструментов и железяк, сваленных на верстаке метрах в шести от меня. Стянул воедино нити воли и невиданное прежде давящее чувство, густо замешанное на смутных ощущениях. Сосредоточился на желаемой цели. Я хотел поднять эту кучу деталей и обрушить ее на Паркера, Марконе и Хендрикса, превратить ее в своеобразную пулеметную очередь. Оставалось лишь молиться, чтобы ни одна сотворенная «пуля» не задела самого создателя. Не хватало еще застрелиться ненароком. Если кто-нибудь из присутствующих отдаст концы, Белый Совет устроит мне аутодафе за нарушение Первого Закона. Но черт побери! Я не собирался подыхать на бетонном полу в Богом забытом гадючнике.

Голова взорвалась атомной бомбой. Я загнал боль вглубь, сконцентрировался и выдохнул:

— Vento servitas.

Накопленная энергия с тихим шелестом покинула меня и устремилась к намеченной цели. Железяки на верстаке запрыгали, задребезжали… и попадали на место.

Глаза горели, слепли от изуверской боли. Я со свистом втянул воздух и склонил голову на грудь, едва удерживаясь, чтобы не завалиться набок и не потерять единственное преимущество. Они думают, я связан. Пусть и дальше думают… Святые угодники! Я хрустнул зубами, запихивая крик обратно в глотку. Грудь вздымалась, дыхание давалось с неимоверным усилием.

Я сморгнул выступившие слезы, разлепил веки и увидел Марконе. Пожалуй, он последний человек на земле, перед которым я мог так по-идиотски облажаться. Уж кто-кто, а он не имеет права знать, что магия порой дает осечку.

— Интересно, — задумчиво протянул Марконе, глядя то на верстак, то на меня. — Похоже, вы здорово перетрудились. Впрочем, предложение остается в силе, мистер Дрезден. С другой стороны, вы же понимаете, ваше здоровье, равно как и ваша жизнь, меня ничуть не занимают. Я буду вынужден оставить вас мистеру Паркеру и его людям. Откажетесь сотрудничать — умрете.

Я смотрел в упор на самодовольную рожу, готовясь выплюнуть проклятие. К дьяволу этого ублюдка со всеми подручными! К дьяволу его вежливость и вечные Улыбочки! Ненавижу таких, как он. Строят из себя достопочтенных джентльменов и не колеблясь рушат чужие жизни, втаптывают в грязь человеческие судьбы. Главное, бизнес идет, остальное — побоку. Если мне суждено здесь окочуриться, я постараюсь отвесить Марконе проклятие, пред которым померкнут самые мрачные легенды болтунов-эльфов.

А потом я случайно взглянул на Паркера. Он стоял поодаль, с подозрением уставившись на Марконе. Слова проклятия замерли на устах. Я склонил голову, пряча лицо. Идея! Ура!

— Он все равно умрет, — прорычал вожак. — Это моя добыча! Ты не заберешь его. Уговор…

Марконе выпрямился.

— Не начинай, Паркер, — сказал он. — Я всегда получаю, что хочу. Мистер Дрезден, последняя попытка.

— Так не пойдет, — уперся вожак. — Он мой. Ты получишь его только мертвым.

Паркер завел руку за спину, словно у него там чесалось. Я украдкой глянул на кабинет. Плосконосый, никем не замеченный, съежился за полуоткрытой дверью. Отлично!

— Тебе незачем беспокоиться, Паркер, — говорил Марконе. — Он отверг мое предложение и погибнет.

Я поднял голову, изо всех сил стараясь сохранить бесстрастное выражение.

— Давай ручку.

У Марконе отпала челюсть, физиономия вытянулась. Мелочь, а приятно.

— Что?

Кажется, он не верил своим ушам. Я повторил, произнося каждое слово почти по слогам:

— Дай мне ручку, и я подпишу контракт. — Я зыркнул в сторону Паркера и прибавил погромче: — Что угодно, только не эти животные.

Марконе вышел из ступора и полез в карман. Он не отрывал глаз от моего лица, ожидая, что я ненароком выдам свои истинные намерения. В мозгах у него зашкаливало.

Паркер взревел во всю глотку и швырнул в Хендрикса обрезок металлической трубы. Хендрикс уклонился с неожиданной для его комплекции проворностью, вскинул на изготовку ружье, но тут из-за укрытия выскочил Плосконосый и прыгнул на телохранителя. Они покатились по полу, вырывая друг у дружки ружье.

— Чародей мой! — прорычал Паркер и бросился на Марконе. Тот ловко увернулся (змея в дорогущем костюме), в руке блеснул кривой нож. Неуловимое движение, и запястье Паркера окрасилось алым. Вожак завыл.

Я вскочил и понесся к выходу, словно за мной черти гнались. Ноги подкашивались, меня шатало, как деревце на ветру. Однако сейчас важнее другое — что я вообще могу двигаться, да и случай для побега, по-моему, вполне подходящий… Слева грохнул ружейный выстрел. Кровь фонтаном. Чья, не знаю. Я юркнул в дверь и даже не подумал обернуться.

А передо мной, неподалеку от выхода, в холодной пелене осеннего дождя стоял агент Филипп Дентон. Волосы намокли, жилка бьется на лбу. По левому флангу толстопузый Уилсон в измятом костюмчике лысиной зайчиков пускает, по правому флангу маячит диковатая Бенн. Во мраке позднего вечера, в отсветах фонарей ее кожа кажется еще темнее. Чувственные губы кривятся.

Похоже, меня не ждали. Дентон ошарашенно заморгал, однако быстро овладел собой и выразился крайне недвусмысленно:

— Убейте чародея.

Бенн полезла под пиджак, бормоча что-то невнятное. Уилсон не отставал. Я замер на месте и попятился обратно в ангар.

Я думал, они готовы выхватить пушки, но вместо этого они перекинулись. Все произошло очень быстро, я и опомниться не успел. Спустя мгновение эти двое обернулись громадными волками. Один седой и гривастый, как Дебора Бенн, другой ощипанный шатен — Уилсон.

Огромные, длиной около двух метров, не считая хвоста, морды на уровне моей груди. Зрачки сверкают, клыки сверкают… Дентон вдруг засвистел и резким движением выбросил вперед руки, словно пуская на меня волков.

Я ввинтился в ангар и захлопнул дверь. Она тут же содрогнулась под тяжкими ударами извне. Справа что-то зашевелилось. Я успел плюхнуться ничком раньше, чем Хендрикс спустил курок. Ружье бабахнуло, изрыгнуло пламя, и в двери появилась дыра размером с мою голову. Я услышал где-то в темноте злобное рычание Паркера и, пригнувшись, побежал за машины и потом дальше, в глубь гаража.

А снаружи громыхали моторы и револьверные выстрелы — «Уличные волки» вернулись домой.

Я присел, не дыша, не шевелясь, в надежде, что меня не заметят. Дверь распахнулась. Глубокий сумрак разорвали снопы чуть дымного света от фонарей. Крики, визги.

Я запихнул себя в самый темный угол, на что-то наткнулся. Коробка с инструментами, кажется… Я подхватил гаечный ключ потяжелее и сжал его в руке. Поддержки мне не видать. Ко всему прочему, я успешно надорвался, когда колдовал в состоянии легкого «эликсирного» опьянения, и потому, если не считать гаечного ключа, безоружен окончательно и бесповоротно. Вокруг пальба, вопли, шум борьбы — звери грызутся за место в каменных джунглях, и кто-нибудь непременно споткнется об уставшего, выдохшегося чародея по имени Гарри Дрезден. Это лишь вопрос времени.

Что ж, поговорим об огне и полыме.

Глава 24

По-моему, хуже положения не бывает. Я ежился в углу, прижимая гаечный ключ к груди, как малые дети прижимают во сне игрушку. Выхода я не видел и думал только о том, что магия меня оставила.

Чудно! Эти мысли занимали сильнее, чем близкая гибель. Гораздо сильнее. Смерть настигает всех — кого раньше, кого позже. Я и прежде сознавал, что когда-нибудь умру. Да чего там! Разумеется, я умру и скорее всего не легкой смертью. Но я не предполагал, что магия так меня подставит, вернее, что я сам так облажаюсь. По дурости я колданул чересчур мощно, и тело не справилось с перегрузкой. Надо было начинать с чего-то полегче, а я сразу взялся за телекинез, да не простой, а с подвывертом. В итоге пожег «схему», и обратного хода нет.

Я — маг. Это больше, чем профессия, больше, чем просто титул. Волшебство — суть моего существования. Краеугольный камень, если хотите, на котором держатся мой Дар и мои взаимоотношения с ним. Магия раз и навсегда скроила мою жизнь, показала цель. Теперь же я утратил собственную личность.

Вокруг этого и вертелись мои мысли, пока смерть отплясывала джигу на бетонном полу гаража. Я цеплялся за думы, как моряк цепляется за обломки корабля, стараясь не замечать бушующий шторм, который разнес несчастную посудину в щепки.

Впрочем, кое-какие мелочи сами в глаза лезли. Марконе хотел дать деру, но от дверей его оттеснил прицельный огонь одного из «Уличных волков», так что гангстеру пришлось укрыться за ржавым грузовичком. К нему подскочил Хендрикс. Они завели грузовичок и, проломив гаражную дверь, вылетели на усыпанную гравием парковку. Хендрикс с борта палил из огромного ружья по ликантропам, и те в долгу не оставались, яростно стреляя вслед беглецам.

И все-таки главный бой шел между «Уличными волками» и фэбээровцами.

Вот где был настоящий фейерверк. Дентон размахивал автоматом особого образца, который стоит на вооружении ФБР и очень смахивает на мини-пулемет «узи». Проходя сквозь дверь, федерал одной очередью уложил троих. За ним просочились два громадных волка и растворились в темноте гаража. Тень обрела голос. Она рычала, визжала и вопила. Я не видел, как умирали ликантропы, но я слышал, как сверхъестественные волки, бывшие некогда федеральными агентами, рвали их на части. Откуда-то из темноты выкрикивал приказы Паркер, сам наполовину обезумевший от яростной злобы. Дентон потянулся за свежей обоймой, и я заметил что-то вокруг его пояса. Какая-то повязка… Учтем на будущее. Если оно вообще будет, это самое будущее.

Я вжался в угол и молился о шансе на спасение. Молился, чтобы представился случай проскользнуть к выходу прежде, чем Паркер или Дентон меня обнаружат. Кажется, бой длился целую вечность. Крошечный островок трезвого рассудка подсказывал, что «целая вечность» легко уложится в несколько секунд, однако, если верить моим ощущениям, прошло уже несколько дней. Я обмирал от ужаса — голова разламывалась, тело испепеляла дикая боль, — не в состоянии сплести даже простенькой волшбы для защиты.

Неожиданно возле моей лодыжки что-то зашуршало. Сердце испуганным зайцем подскочило к горлу. Скрежет повторился. Я посмотрел на пол. В этом углу бетон был еще сильнее замызган и раздолбан, чем везде. И фундамент здесь дал трещину. Подозрительный скрежет шел аккурат из-за стенки, вернее, оттуда, где стена смыкается с полом. Мусор зашевелился.

Нечто, пока невидимое, усердно прокапывало себе лаз, пытаясь снаружи проникнуть в гараж, и копало точнехонько под мою задницу. Сначала я похолодел от страха, а потом жутко разозлился на чертову хренотень. Злость добавила адреналинчику. Я стиснул свое импровизированное оружие и присел возле нового источника беспокойства, приготовившись отдубасить всякого, кто бы ни вылез.

И оно вылезло. Даже в глубокой полутьме я без труда узнал это. Лапа. Огромная песья лапа скребла землю, круша бетон, попадающийся на пути. В промежутках раздавались звуки, больше похожие на нетерпеливое поскуливание. Видимо, обладатель лапы всерьез вознамерился попасть внутрь.

— Попробуй-ка, — булькнул я и ударил ключом.

Взвизг. Лапа исчезла. «Крот» немного поворчал, и лапа объявилась снова. Я опять ударил ключом. Лапа опять исчезла. На этот раз за стенкой рычали куда как злее. Ощутив прилив мстительной радости, я склонился к норе:

— Сунешь вторую, и ей не поздоровится.

За стеной послышались шум, возня и затем мягкий, почти неузнаваемый голос Теры Уэст:

— Чародей, кончай издеваться.

Я застыл от изумления. Постоял, глазами похлопал и снова склонился к норе:

— Тера, ты? Как ты меня узнала?

— Ты единственный, кто мутузит своих спасителей, — мрачно ответствовала мисс Тера Уэст. — Я скажу им, чтобы копали дальше. Не бей по лапам.

— Им? Кому это «им»? — удивился я.

В дальнем конце гаража грохнул новый выстрел. Не захочешь, а вздрогнешь. Собственно, я так и сделал.

Тера не ответила. Подкоп возобновился. Я оглянулся через плечо и увидел, как «Уличные волки» поспешно ныряют в дверь и пролом, оставленный ржавым грузовичком Марконе. Бегут. Сматываются. Автомат Дентона плюется огнем. Тра-та-та… Вспышки разрывают тьму. Федерал возвышается над худенькой женщиной, выпуская в нее очередную обойму для пущей уверенности, что жертва не поднимется больше. Я узнал лицо Ланы, искаженное от боли, залитое кровью. Тело ее дергалось от выстрелов в упор. Тра-та-та. Патроны кончились, и вновь сгустились сумерки.

Скрежет под землей оборвался. За стеной заскулили. Потом опять и опять. Я вполголоса выругался.

— Тера! — Я шептал громче, чем следовало бы. — Что случилось?

В ответ лишь глухое ворчание.

Я бросился плашмя за ящик с инструментами. Еле успел. Буквально через секунду над головой просвистел фонарный луч и яркий свет залил мое временное убежище.

— Эта сука!.. — рявкнул Дентон. — Роджер перехватил ее.

Послышался тихий шорох, и я ощутил в позвоночнике легкое покалывание.

— Паркер и чародей рядом. Я их чую, — произнес женский голос, грудной и чувственный.

— Проклятие! Чародей знает слишком много. Уилсон, иди, помоги Роджеру.

— А что делать мне, любимый? — с хрипловатым смешком спросил тот же голос. Дебора Бенн разговаривала так, будто она обкурилась, обтрахалась, оторвалась на рок-концерте и была по-прежнему голодна.

— Мы оба останемся здесь. Я перекрою выход, а ты погонишь их на меня.

Женщина мурлыкнула от удовольствия.

— Иди ко мне, — позвала она. — Перекинься. Тебе это понравится.

Я мысленно представил, с какой силой забилась жилка на лбу Дентона.

— Разумнее, чтобы хоть один из нас сумел перекрыть выход, — сопротивлялся он, причем с явной неохотой.

— К черту благоразумие, — мурлыкала Дебора. — Пойдем со мной. Перекинься.

— Мы не для того заключили сделку.

Дебора почти застонала от желания.

— Какая теперь разница? Попробуй, — настаивала она. — Отведай крови.

Луч фонарика дрогнул и отклонился в сторону. Я рискнул выглянуть. Фонарь валялся на полу. Луч света бил прямо на заляпанную кровью Бенн. Она стояла перед Дентоном и водила пальцами по его губам. Зажмурившись, Дентон с дрожью облизывал окровавленные пальчики. В этой сцене было столько пугающего эротизма, что у меня мурашки побежали. Посверкивая зрачками, за парочкой наблюдала вторая гигантская зверюга.

Вдруг Дентон зарычал, сгреб женщину за серебристую шевелюру и запрокинул ей голову. Теперь он и сам жадно обнюхивал и слизывал капли крови, стекающие по горлу Деборы. Она рассмеялась, изогнулась дугой, призывно прижимаясь к нему волнующими бедрами.

— Обратись, — стонала женщина. — Обратись. Ну же!

Гаражную темноту всколыхнул яростный вопль. Шатаясь, из тени выступил Паркер — одна рука безвольно болтается вдоль тела, в другой тяжеленный нож, в глазах безумие и вызов. Дентон с Бенн переглянулись. Не сговариваясь, как по команде, они тронули поясные повязки. Одно неуловимое мгновение, и парочка обернулась кошмарными волками. Зрачки янтарно светятся. Клыков в пасти немерено. Паркер качнулся вперед, и три зверя бросились на него.

Я смотрел, не в силах отвести взгляд. Над Паркером вырос могильный курган из клыков, шерсти, крови. Он истошно заверещал, направо-налево размахивая ножом. Вскоре нож у него выбили, тот отлетел в сторону и приземлился неподалеку от моего «убежища». Вожак дрался как одержимый, но все без толку. Кровь хлестала ручьями. Он завыл в последний раз и обмяк.

И тогда оборотни принялись пожирать тело. Они откусывали ломти и с жадностью глотали, рыча и переругиваясь меж собой. Один из волков взобрался на самку. Она тем временем продолжала смачно чавкать, засунув морду во внутренности Паркера. Будь у меня в желудке хоть малейшая крупица, я бы тут же выблевал ее себе под ноги.

Я повернулся к наполовину вырытому лазу и начал судорожно копать, орудуя гаечным ключом, как саперной лопаткой. Меньше всего мне хотелось стать следующей строчкой в меню.

Рычание только подгоняло. Я копал до тех пор, пока не решил, что дырка образовалась вполне подходящая. Можно и пролезть. Я бухнулся вниз и попер сквозь грязь — край железной стенки расцарапал мне всю спину. Раненому плечу тоже досталось на орехи.

Я выскочил из дыры на свежий воздух и очутился в переулке позади гаража. Свет уличных фонарей сюда едва дотягивался.

Переулок кишел волками.

Трое (поменьше тех, что обрабатывали Паркера) неплотным кольцом окружили громадного рыжего самца, ушам которого обзавидовалась бы летучая мышь. Шкура его набрякла кровью. Рядом на земле лежали и надрывно скулили от боли два маленьких волка. Голая Тера, вооруженная железными прутьями, замыкала кольцо вокруг Рыжего. Каждый раз, когда он поворачивал морду к кому-нибудь из атакующих, остальные сжимали кольцо, подбираясь все ближе и ближе. Поэтому огромный самец крутился, вертелся, огрызался и норовил цапнуть самого нерасторопного.

— Долго прохлаждаешься, чародей! — Тера даже не обернулась.

Я поднялся на ноги, утирая с лица холодный пот.

— Уходим, Тера. Дентон с приятелями ждать не заставят.

— Иди. Помоги Макфинну. Мы их остановим.

Рыжий прыгнул на нее. Она стремительно отпрянула, невозмутимо остановилась в миллиметре от его клыков и треснула волка по носу. Тера проделала это с невероятной скоростью и невероятным презрением. Маленькие кинулись на Рыжего, однако он не только разметал их, но и сумел достать одного. Визгу в переулке прибавилось.

— Ты не сможешь удержать всех, — сказал я. — Другие еще больше.

— Посмотри туда. — Тера кивнула на раненых волчат. — Мы своих не бросаем.

Я замысловато выругался. Она нужна мне — нужны ее поддержка, ее комментарии к событиям. С ее помощью многое прояснится. А теперь она намерена отдать свою жизнь. Хочет задержать Дентона, чего бы это ни стоило ей самой и ее ребяткам. Я видел сегодня достаточно жутких смертей и не могу принять такой подарок.

К тому же я разозлился. Меня слишком долго били все, кому не лень, и слишком долго держали то за багаж, то за десерт. Хватит. Надоело. Я вдоволь насиделся в темноте, беспомощный и ни на что не годный. Сколько пострадало людей от сверхъестественных созданий Мрака… А ведь я мог бы навешать этим зверюгам с той же легкостью, с какой Тера щелкнула Рыжего по носу. Однако сейчас я уже не волновался, что потерял власть над своими заклятиями. Я все еще чародей. Я все еще принадлежу к волхвам, к магам, к мудрейшим. Истинное могущество чародея в Знании.

Знание дарует Силу.

Сила влечет за собой Ответственность.

Это все упрощает. Я сжал в кулаке гаечный ключ, глубоко вздохнул и бросился на хребтину рыжего самца. Мое присутствие не прошло незамеченным. Особого гостеприимства волк проявлять не стал. Наоборот. Он резко завертелся, запрыгал и в итоге подбросил меня в воздух. Я брякнулся на гравий. Оборотень целил прямо в горло. Тера с криком метнулась на выручку. Стая — за ней. Но им не успеть. Зверь быстрее. Зверь ближе…

Я всадил ключ в раззявленную пасть, ободрав пальцы об острые клыки. Волк заревел, вырвал из моих рук железку и повернулся ко мне, сверкая глазищами.

Вот он, оборотень, как на ладони. Рассматривай во всех подробностях. Любуйся, как свет далеких фонарей поблескивает на окровавленных клыках. Чудовищная сила, молниеносная реакция зверюги ужасали. В общем, можно расслабиться и перестать подсчитывать шансы на спасение.

Глава 25

В неярком свете дальних фонарей блестит гравий переулка. С волчьей шкуры кровь льет, как дождь из водостока. Морда зверя (покороче и пошире, чем я видел на сайте с дикими животными) задрана кверху. Черные губы испещрены красно-белым, словно мятные конфеты. В голубых глазах — цвета, не свойственного обычным волкам, — слабоумие кретина.

За неимением лучшего пришлось разглядывать эту образину, пока я отталкивал зверя, чтобы тот, часом, не сомкнул челюсти на моем горле. Я елозил на пятой точке меж передними лапами, а сам шарил пальцами по меху, подбираясь к брюху оборотня. Наконец я нашел, что искал, — железную пряжку с острым краем. Пояс, почти вросший в кожу. Когда челюсти нащупали мое горло, я резко надавил на пряжку. Волчья кожа затрещала, я ухватил ремень и сдернул его.

Пояс, сработанный из волчьей шерсти, соскальзывал уже не со звериной шкуры, а с серого пиджака Роджера Харриса. Того самого лопоухого рыжего парня, который в местном отделении ФБР числился медэкспертом. Харрис замер надо мной, моргая от изумления. Рот перепачкан свежей кровью.

— Гексенвольф чертов! — рявкнул я и саданул ему в живот коленом. Приложил крепко. Не промазал.

Парень чуть глаза не выплюнул. Он скатился с меня и полез под пиджак. Да только я не дал ему вытащить пушку. Я вплотную прижался к нему, стесняя движения, сгреб эти фантастические уши и принялся колошматить конопатой рожей по гравию, по гравию… Он дергался, думал справиться со мной, однако я преподнес поганцу очередной сюрприз и что есть силы утрамбовывал его физиономией дорожку, пока парень не перестал дергаться.

С легким тычком я отпустил уши и посмотрел на Теру, на ее стаю. Они сгрудились кружком возле поверженного, будто акулы возле раненого дельфина. Блестящие зрачки, оскаленные зубы. Волки жаждали крови. И Тера весьма недвусмысленно сжимала кулачки, аж костяшки побелели. Честно говоря, я был разочарован. Для одного города столько кровожадных тварей — явный перебор. Мне такая команда не нужна.

— Назад! — приказал я.

— Он принадлежит им, — запротестовала Тера. — Он покалечил их друзей.

— Так помоги раненым, вместо того чтобы тратить попусту время.

— Его кровь принадлежит стае, — отрезала Тера, и стая поддержала ее дружным воем. Голодным и злым.

— Теперь он не причинит вам вреда. К тому же лишнее убийство не пойдет твоим приятелям на пользу, а вот промедление, несомненно, добьет.

— Ты не понимаешь, чародей, — зарычала Тера. Стая эхом вторила ее рычанию, оскалив белоснежные клыки. — Это наш путь.

Я медленно встал и выпрямился во весь немаленький рост.

— Я очень зол, — сказал я тихим, ровным голосом. — И думаю, что вам вряд ли хочется рассердить меня еще больше. — Я встретил взгляд Теры и, до боли стиснув зубы, продолжил: — Достаточно убийств. Прикончишь его, и различие меж вами упразднится.

— Неправда, — сказала она. — Он будет мертв, а я жива.

— Недолго, если схлестнешься со мной.

Мы сверлили друг друга глазами, играли мускулами, в общем, напряжение росло.

По ее лицу пробежала тень неуверенности. Она же не знала, что я был, как говорится, да весь вышел и сейчас отчаянно блефую. Тера хорошо помнила впечатляющие выходки моей Силы. Она воочию видела, на что способен маг, и ей не хотелось открыто вызывать меня на бой. Она дрогнула и с глухим ворчанием отвела взгляд.

— Твоя взяла, чародей. Нет времени на пустые ссоры. Скоро подвалят другие, а у нас раненые.

Я кивнул, обвел пристальным взором остальных волков и поставил вопрос ребром:

— Еще возражения имеются?

Они попятились, не смея поднять глаза.

— Отлично. Переходим к следующему пункту. — Я наклонился за пушкой Харриса и поясом. — Вы на колесах?

— Да, — сказала Тера. — Джорджия.

Еле слышно поскуливая, вперед выступила светлой масти поджарая волчица. Спустя мгновение я почувствовал дуновение Силы. Волчица вздрогнула и замерла, склонив морду. Потом снова встряхнулась. Светлая шерсть исчезла. И передо мной, порядком обалдевшим, предстала светлокожая худенькая девушка, которую я видел в заброшенном супермаркете несколько дней назад. Правда, в тот вечер она была затянута в черную кожу. Джорджия поднялась с четверенек.

— На соседней улице ждет микроавтобус. Вы сможете перенести их туда? — Девушка была напряжена и смотрела настороженно.

— Да. Всем вернуться, — скомандовала Тера.

Пока мы разговаривали, два волка топтались на месте. По команде они сделали шаг вперед. Снова повеяло Силой, и снова я стал свидетелем удивительного перевоплощения. Совсем скоро наша компания увеличилась на пару голых мальчишек. Невысокого крепыша по имени Билли я знал, второго помнил в лицо.

Тера занималась ранеными, я с пушкой Харриса сторожил переулок. Парни помогли ей соорудить носилки из пиджака фэбээровца, чтобы перенести одного волчонка. Другого подняла и понесла сама Тера. Мускулы ее натянулись, как стальные веревки, все-таки он весил килограммов семьдесят, не меньше. Раненые волки жалобно скулили, и Тера с мальчишками всю дорогу, пока несли их по переулку, угрюмо поглядывали на лежащего Харриса. Потом они свернули к берегу и оставили нас наедине.

Я присел на корточки и похлопал его по щекам. Наконец он заморгал и дернулся, будто хотел сесть. Я ткнул ему пушкой аккурат в яремную ямку и добренько сказал:

— Замри!

Он послушно замер, выпучив глаза.

— Я хочу спросить кое о чем, сынок. Полагаю, ответы известны, но ты будешь говорить тихо и правдиво, иначе я недолго думая всажу тебе пулю. Понял?

Харрис с трудом разлепил губы:

— Выстрелишь, и Дентон тебя из-под земли достанет.

— Для сваренного рака все худшее позади, Роджер. Дентон все равно постарается пришить меня, так что я запросто могу отправить тебя к праотцам.

Не поворачивая головы, Роджер одними глазами зыркнул по сторонам, словно ища спасения.

— Как ты узнал о поясе?

— Видел у Дентона. Видел, куда тянутся ваши ручки, когда вы собираетесь перекинуться. И та первая ночь нашего знакомства… Сейчас я уверен. Разозлившись, Бенн полезла под пиджак, чтобы тронуть пояс и откусить Мерфи голову. Потом вспомнила, что еще не время, и вытащила револьвер. Верно излагаю?

Харрис едва заметно кивнул.

— А теперь о сделке. Вы гексенвольфы. Значит, есть некто, давший вам власть над трансформацией. Кто дал вам пояса? Кто?

— Я не знаю, — сказал Харрис. — Боже правый, я ничего не знаю. Этим занимался Дентон.

Я слегка надавил на курок.

— Пожалуйста, — взмолился он. — Прошу вас! Господом клянусь! Дентон. Он этим занимался. Однажды он спросил, хотим ли мы прижать гадов, которые постоянно выходят сухими из воды. Я согласился. Клянусь всем святым, я и понятия не имел, что так обернется.

— Как обернется, Роджер? — ледяным голосом спросил я. — Договаривай, раз начал.

— Марконе, — прошептал он, не сводя глаз с вороненого ствола. — Это все из-за Марконе. Дентон хочет расправиться с ним.

— В смысле убить?

Его взгляд дрогнул.

— Он сказал, что не представляет, как еще остановить Марконе. Сказал, он травит город, мол, от него все беды. Дентон прав. Марконе городскую полицию с потрохами купил, и на государственном уровне он имеет такое же влияние, если не больше. В Бюро на Марконе дел выше крыши, но к нему не подступиться.

— И вы решили обвязаться поясочками?

Харрис кивнул, нервно облизывая губы.

— Действовать надо было с умом. Никто же не поверит, что Марконе сожрали дикие собаки. Последовало бы полномасштабное расследование, экспертизы, вещдоки и тому подобное…

— Вы поняли, что без козла отпущения не обойтись, и выбрали «Уличных волков»?

Он оскалился.

— Это очевидно. Шайка дебоширов и мерзавцев, повернутых на волчьей тематике, подходила к нашему делу как нельзя лучше. Чего уж проще, чем сложить один плюс один. Преступной группировкой меньше. Отлично.

— Да, Роджер, отличней не бывает, за исключением одного — преступная группировка ни сном ни духом не ведала о своем преступлении. Об этом ты не думал? Видимо, нет. Как и о тех невинных людях, которые, согласно вашим планам, гибли в полнолуние. Ты убил их. Ты и твои подельники из команды.

Роджер побледнел и закрыл глаза. Он весь дрожал.

— Когда… когда ты меняешься, становишься зверем… Это так невероятно. Темп возрастает. Появляется неслыханная мощь. Тело будто поет. Мне случалось в колледже пробовать кокаин. Наркотики ничто по сравнению с этим. А кровь…

Он снова облизнул измазанные кровью губы, на этот раз с жадностью.

— Кажется, я начинаю понимать. Дентон не рассказал, как трансформация влияет на сознание. Наверное, он и сам не знал. И когда ты перекинулся впервые…

Харрис кивнул:

— Да. Остановиться невозможно. Тебя захватывает целиком. Это лучше, чем сон. Поохотившись, чувствуешь, что по-настоящему живешь. — Он открыл глаза и с мольбой на меня уставился. — Я и не думал убивать невинных. Мы начали с бандитов. С торговцев наркотиками. Мы хотели просто попугать, но перестарались. Они кричали, пытались бежать, мы вдогонку и… Дальше понятно. Убивали. Боже Всемогущий, это было прекрасно.

— А потом все повторилось снова и снова. Невинные, несчастные придурки, которым немножко не повезло?

Роджер отвернулся.

— Дентон говорил про издержки, говорил, повесим убийства на «Уличных волков» и заставим всех поверить в нашу сказочку. Мы просто шли за ним.

— Но зачем подставлять Макфинна?

— Это тоже придумал Дентон. Он сказал, есть еще кое-кто для подставы, чтобы вернее отвести подозрение. Макфинн. Мы проникли к нему в дом и нашли кучу оккультных штучек. Ну, поломали, конечно… А на следующую ночь погибли люди. Потом новая ночь и новые смерти. Потом уж опять мы подсуетились. Поймали этого слизняка, делового партнера Марконе, и пустили его в расход.

— После чего легли на дно.

Харрис сглотнул слюну.

— Дентон отобрал наши пояса и спрятал. Он всегда держался лучше. Бедная Дебора. Она чуть не спятила. На стенку лезла. Уилсону тоже пришлось несладко. Так прошел месяц.

— И по прошествии месяца вы загрызли охранника Марконе в «Вер-сити»?

— Ага, — засверкал глазами парень. — Ты бы посмотрел дело Марконе. Преступление на преступлении. Нам все известно, однако в суде ничего не доказать. Господи, Дрезден, он всех купил.

— Пусть так. Но кто мы такие, чтобы судить?

— А чем мы не судьи? — возразил Харрис. — С нами сила. Мы обязаны использовать ее во благо. Обязаны выполнить свою работу. Черт побери, Дрезден! Если уж ты такой правдолюб, мог бы и помочь нам, а ты только мешаешь.

Я почувствовал, что отсидел ногу.

— Мне не нравятся ваши методы. Вы сваливаете свою вину на других.

Харрис ухмыльнулся:

— Как будто Макфинн никогда не убивал. Проклятие! После случая в полицейском участке у него поперек лба горит вывеска — УБИЙЦА. Большими буквами. Теперь об этом знает каждый.

— Ты забыл обо мне. Я-то понимаю: не разломай вы круг в его доме, ничего бы не случилось.

— Да-а… Забудешь о тебе! — В голосе Харриса зазвенели досада и злость. — Ты как чирей в заднице. Повсюду нос суешь. Даже в отчете про пояса настрочил. Слишком много знаешь. Вот и пришлось Дентону заняться тобой. Был бы ты поумнее, то уже нажал бы на курок и уносил ноги, пока он не появился из тумана.

— Почему именно «Уличные волки»? — спросил я, оставив его выпад без ответа. — Зачем вы подговорили меня прощупать банду?

— Дентон решил, что они тебя укокошат, — сплюнул Харрис. — Избавят нас от хлопот.

Сходится. Я подозревал, что в этой истории замешан кто-то еще.

— Он узнал об их слежке сразу после того, как я свалил в тот день из гаража?

— Ну да. И приставил меня следить за ними, чтобы уверенность в твоей смерти была стопроцентной. Я увидел погрузку в багажник и подумал — ты мертв. Мы решили покончить с бандой, прежде чем Макфинн покончит с Марконе.

— Откуда вам стало известно об этом?

Харрис заворчал:

— Он сам сказал. Этот чертов троглодит на брюхе приполз в полицию за помощью.

Я не выдержал и улыбнулся:

— Неужели?

— Ей-богу! — Харрис приподнял голову и сжал кулаки. Я ощутил, как он весь напрягся. — Хватит разговоров. Если ты не намерен переходить на нашу сторону, то убирайся к черту. Или жми на курок. Только не трать мое время.

Я нажал пушкой парню на горло, маленько придушив.

— Я еще не закончил. Ты передашь Дентону послание. Мне надоело ходить вокруг да около. Скажи, что на восходе луны в доме Марконе ему предоставится возможность сделать свой выстрел.

Харрис извивался подо мной, корчился, хрипел, но, услышав мои слова, притих и ошарашенно выпучил глаза.

— Не надо быть гением, чтобы понять простую вещь — Дентон постарается оказаться там, где появится Макфинн. Очень удобно убрать свидетелей, став единственным очевидцем происшествия. Скажи, я тоже буду там. И еще скажи, я его не упущу.

С этими словами я резко убрал револьвер. Полузадохнувшийся Харрис крякнул что-то неразборчивое. Похоже, согласился передать… Я, не торопясь, поднялся с него. В одной руке пояс, в другой револьвер. При виде пояса Роджер жадно сверкнул глазенками.

— Зачем сказал? — просипел он. — Зачем предупредил?

Я внимательно посмотрел на него и тихо ответил:

— Я не в восторге ни от вас, ни от ваших действий. Вы не используете дарованную Силу; она использует вас. Вы превращаетесь в диких зверей, поддерживая мир с помощью страха. Настал ваш черед бояться.

Харрис распрямился. Волосы всклокочены, рожа в крови. Он отступил на пару шагов, опасливо стреляя глазами по сторонам.

— Мой пояс. Отдай.

— Забудь, сынок. Пояс ты не получишь. И мой тебе совет — беги к мамочке, запрись в своей комнате и не выходи, пока все не устаканится.

Он побелел как полотно и двинул на меня. Я наставил револьвер. Харрис застыл, сжав до хруста кулаки.

— Ты не уйдешь с этим, — прохрипел он. Голос от напряжения срывался на фальцет.

— На восходе луны, — напомнил я, повернулся и быстро зашагал из переулка. В носках да по гравию. Черт! Боюсь, что эта неимпозантная деталька плюс заметная хромота все-таки подпортили эффектный уход.

Метров через девять из тени материализовалась Тера изашагала в ногу, держась достаточно близко, чтобы подхватить меня, если я вдруг надумаю свалиться.

— Ты ошибся, чародей, — сказала она.

Я посмотрел в ее бездушные янтарные глаза.

— О чем ты?

— Они не становятся животными. Животные такое не делают. Звери убивают, когда голодны, когда защищают себя или свою территорию. Не для удовольствия. Не из-за похоти.

Она оглянулась, потом снова встретила мой взгляд.

— Такое делают только люди, чародей.

Я скривился, но возражать не стал.

— Думаю, ты права.

— Конечно, я права.

Какое-то время мы шли молча.

— Ты постараешься помочь моему жениху?

— Постараюсь, — ответил я. — Только я не имею права отдать на откуп его проклятию новые жизни.

Глаза Теры потемнели, и она кивнула:

— Это не потребуется. Он всегда думает о других.

— Звучит приятно. Наверное, он хороший человек.

Она передернула плечами.

— А эти? Из ФБР? Они захотят помешать тебе?

— Да.

— И что ты сделаешь, когда…

— Я не могу заставить их передумать. Они не управляемы. Полагаю, теперь они так и будут убивать. — Я смотрел себе под ноги. — Когда они… Когда они встанут на моем пути, вот тогда мне и понадобится вся моя человечность.

Глава 26

Мы с Терой шли вдоль 49-й улицы по направлению к озеру. Нас поджидал старенький фургон, движок тихо работал. Фары мигнули навстречу, и водитель откатил боковую дверцу.

— О Господи! Гарри, что они с тобой сделали?

Сьюзен неловко скользнула ко мне. Я ощутил ее тепло и не удержался, здоровой рукой обнял за плечи, прижал к себе. Узкие джинсы подчеркивали красоту длинных ног, бордовый жакет выгодно оттенял смуглую кожу. Она стянула волосы сзади, и от этого обнаженная шейка казалась еще тоньше, еще беззащитней. Сьюзен была немыслимо нежная, теплая. От нее веяло таким чистым и по-женски прекрасным ароматом, что я против воли почти повис на ней. Вся боль, сидевшая внутри, взбунтовалась с новой силой, словно соперничая с нежностью моей подпорки.

— Избили, — пояснила Тера. — Я же говорила, не убьют его.

— У тебя не лицо, а ящик с раздавленными помидорами, — присмотревшись, сказала Сьюзен. На ее личике залегла глубокая тень.

— В твоих устах это звучит как музыка, — пробормотал я.

Они погрузили меня в фургончик, где скучилась «Альфа» — Джорджия, Билли и другие. Там же лежали, тихонько постанывая, голубоглазый парнишка и девушка с волосами цвета мышиной шкурки. Джорджия, как заправская медсестра, суетилась подле раненых друзей. Ребята облачились в купальные халаты, простые и неброские. Спасибо, хоть не сидят в чем мать родила. Обстановочка и без того порядком нелепая. Не хватало еще трястись в фургончике с компашкой голых и не слишком симпатичных школяров.

Усаживаясь, я начал застегивать ремень безопасности и заметил, что руки покрыты противными черно-багровыми пятнами. Трудно понять, где они начинаются, где заканчиваются. Не руки, а один сплошной синяк. Я привалился к стеклу, подперев голову кулаком вместо подушки.

— А ты-то здесь откуда? — спросил я Сьюзен, когда она забралась на водительское сиденье.

— Им был нужен шофер, и, как оказалось, только я достаточно стара, чтобы взять напрокат машину.

Я поморщился.

— Ох…

Сьюзен вставила ключ в зажигание.

— Рассказывай, не молчи. Я думала, умру, когда ты сиганул из машины. Мы выполнили твою просьбу, позвонили в полицию. Тера пошла взглянуть. Приходит и говорит, мол, так и так, полиция опоздала, «Уличные волки» тебя захватили. А почему пикап-то перевернулся?

— Не повезло. Покрышки взорвались.

Сьюзен искоса посмотрела на меня.

— Сволочи! Тебя будто поезд переехал. Лежи спокойно, Гарри. Мы найдем тихое местечко, ты отдохнешь.

— Давай лучше найдем поесть. Подыхаю с голоду. Тера, ты следишь за восходом?

— Слежу. Тучи рассеялись. Даже звезды видны.

— Фантастика, — пробормотал я и уснул.

Фургончик трясло, но мне было плевать. Я спал как убитый и проснулся лишь от крепкого аромата жаркого. Мы стояли возле закусочной. Сьюзен, груженная пакетами, отсчитывала наличные. Я высмотрел в одном пакете золоченую бумажную корону, лениво подцепил за ободок и водрузил ее себе на макушку. Сьюзен прыснула.

— Король бутербродов и повелитель сандвичей! — напыжившись, возвестил я.

Сьюзен засмеялась и покачала головой. Тера даже не улыбнулась. Я решил проверить состояние детишек и обнаружил, что все без исключения (даже раненые) демонстрируют волчий аппетит и лихо уплетают за обе щеки. Тера перехватила мой взгляд.

— Щенки, — прошептала она, будто этим все сказано. — Раны совсем не так опасны, но шрамы останутся. Будет, чем похвастаться.

— Рад слышать.

Я отхлебнул глоток колы и захрустел жареной картошкой. Горячая, еще с парком.

— Объясни, как твоя кровь попала в ресторан Марконе. Той ночью. Перед полнолунием.

Тера пальцами вытащила начинку из гамбургера и принялась грызть мясо.

— Спроси в другой раз.

— Другого раза может не быть.

Она достала новый кусок.

— Я знала, что парни, которые потревожили моего жениха, близко. Я вычислила, где они снова ударят, и отправилась туда, чтобы их остановить.

— Одна?

Тера хмыкнула.

— Мало кто из перекинувшихся волком знает, как следует жить в этом облике. Но почти все изначально хищники по натуре. Я прыгнула в окно и дралась. Числом задавили. Пришлось бежать.

— Ну а детишки? — спросил я.

Она оглянулась. Готов поклясться, глаза ее потеплели и засветились гордостью, даже лицо смягчилось.

— Дети с могучим сердцем. Они хотели учиться, и я учила. Попроси их рассказать свою историю.

Я прикончил картошку.

— Как-нибудь попозже. Куда мы едем?

— В укромное место. Вооружимся, подготовимся…

— Я вооружусь, я подготовлюсь. Ты со мной не пойдешь.

— Ошибаешься, чародей. Пойду.

— Нет.

Янтарные глаза сверкнули.

— Чародей, ты силен. Но я не позволю этим людям разлучить меня с женихом. И пойду с тобой, даже если ты убьешь меня, чтобы остановить.

Настала моя очередь первым отвести глаза. Я хмуро потягивал напиток. Тера безмятежно разоряла следующую булочку с мясом.

— Кто ты?

— Одна из тех, кто потерял слишком много близких.

Златоглазая устроилась поудобнее и погрузилась в молчание, давая понять, что беседа окончена.

— «Одна из тех, кто потерял слишком много…» — ворчливо передразнил я Теру, вернулся на место и скорбно ссутулился над своим бутербродом. — Как раздеться, так первая. Стриптиз изобразить — не вопрос. Вервольфов малолетних натаскать — раз плюнуть. А до дела дойдет, глазки в кучку, рожа кирпичом…

За спиной раздался странный шелест. Я обернулся. Тера грызла кусок мяса. Глаза ее сверкали и губы чуть кривились в уголках. Фыркая носом, волчица беззвучно смеялась.

«Укромным» местечком дамы обозвали огромный дом в окрестностях Золотого Берега, неподалеку от дворца в миниатюре, принадлежавшего самому Марконе. По меркам соседа, этот особняк не так уж и велик. Впрочем, с равным успехом можно сказать, что Эйфелева башня не так уж и велика, с точки зрения Годзиллы. Сьюзен уверенно направила фургончик через пролом в высоченной изгороди, потом по белой бетонной дорожке к шестиместному гаражу, двери которого величаво поднялись перед нами.

Я вывалился из фургона и во все глаза уставился на припаркованные в гараже «мерседес» и «субурбан».

— А мы где вообще? — выдавил я.

Тера открыла заднюю дверь нашего транспортного средства (после увиденного иначе не назовешь), и оттуда посыпалась ребятня, не забывая помогать раненым друзьям. Джорджия потянулась, и под халатиком проступили соблазнительные подробности ее телосложения. Девушка откинула копну рыжеватых волос.

— Это особняк моих родителей. Они в Италии. Вернутся на будущей неделе.

Я устало потер переносицу.

— Наверное, родители даже не догадываются о твоих вечеринках?

И в ответ схлопотал раздраженный взгляд из-под длинных ресниц.

— И не догадаются. Мы хорошенько вычищаем за собой всю кровь. Давай-ка, Билли, уложим этих двоих в постель.

— Ты иди, — отозвался парень, не сводя с меня глаз. — Я догоню.

Джорджия хотела возразить, но только головой мотнула и с помощью другого парнишки повела раненых бойцов внутрь. По-прежнему голая, будто так и надо, Тера шлепала следом. Оглянулась разок и исчезла в доме. Сьюзен встала передо мной, напрочь загородив обзор.

— Пять минут, Дрезден. Потом я.

— Угу, — был дан ответ.

Сьюзен испарилась, и мы с Билли остались вдвоем. Невысокий крепкий очкарик, засунув руки в карманы, хмуро на меня пялился.

— А что, нынче все чародеи разгуливают в детских коронах или это нам дико повезло?

— А что, нынче все оборотни разгуливают в очках и льют на себя водопад одеколона или это в честь полнолуния? — парировал я, стаскивая с головы корону.

Он усмехнулся. Ну вот, так-то лучше. На обиженных воду возят…

— Быстро соображаете. — Он протянул мне руку. — Билли Борден.

Мы обменялись рукопожатием, причем он явно пытался раздавить мою ладонь.

— Гарри Дрезден.

— Видок у вас помятый, мистер Дрезден. Надеетесь одолеть их?

— Нет, — честно признал я горькую правду.

Билли коротко кивнул и поправил съехавшие очки.

— Значит, мы вам понадобимся.

Опять двадцать пять! И бойскауты туда же. Мда-а, стороннички подбираются хоть куда. Чип и Дейл спешат на помощь!

— Ну уж нет. Фигушки.

— Почему?

— Видишь ли, малыш, ты не встречал подобных гексенвольфам. Не сталкивался с акулами вроде Марконе. И уж точно не представляешь, каков Макфинн в деле. А даже если представляешь, назови мне причину, по которой ты обязан прогуливаться поблизости?

Он очень внимательно выслушал мою тираду.

— По той же причине, что и вы, мистер Дрезден.

Я открыл рот… и закрыл.

— Разумеется, я знаю гораздо меньше вашего, — продолжил Билли. — Но я же не полный кретин. И у меня глаза имеются. Многие ведут себя так, словно ничего не происходит. Нацию губят, мистер Дрезден.

Вы в курсе, что за последние три года количество тяжких преступлений выросло на сорок процентов? Количество убийств, особенно в крупных городах и сельской глубинке, выросло почти вдвое, а похищений и бесследных исчезновений людей — на триста процентов?

Я тупо смотрел на мальчишку. Действительно, раньше цифры меня как-то не занимали. Мерфи и другие копы говорили, что на улицах становится все хуже и хуже. Я и сам чувствовал, как мир наполняется тьмой. Чувствовал не на уровне слов, а где-то на уровне подсознания или глубже. Проклятие! Теперь понятно, почему я весь вечер идиотские номера откалываю. Стараюсь по-своему поднять факел.

— Я пессимист, мистер Дрезден, и думаю, люди не способны сами себе нанести такой вред. В смысле если бы преступники трудились в три смены, не покладая рук, они бы и тогда не сумели выйти на триста процентов. В газетах разное пишут. Что, если Потусторонний Мир задумал вторжение и в этом все дело?

— А если и так? — вопросом на вопрос ответил я.

Хотя Билли избегал встречаться со мной взглядом, в его голосе звенела непоколебимая уверенность.

— Тогда каждый должен что-нибудь предпринять. Поэтому мы здесь. Вся «Альфа». Когда мы пересеклись с Терой при работе над Северо-Западным проектом, она предложила нам эту возможность. Конечно, мы сразу же ухватились.

Я смотрел на него и думал, что спорить бессмысленно. Я наизусть знаю, какие доводы посыплются. Сам такой. Будь я лет на десять моложе, на голову пониже и на пару килограммов полегче, может, мы бы и поговорили. К тому же малыш обладает Силой. Я имею в виду, волком перекинуться — не дешевый салонный трюк. И все-таки иного не дано. Я не хочу, чтобы на мне повисла кровь еще и этого паренька.

— Ты не готов играть наравне со взрослыми, Билли.

— Может быть, — ответил он. — Но скамейка запасных опустела.

Ну, что на это скажешь? Я давал ему шанс. Он принял решение.

— В таком случае, оставайся здесь. Ты нужен нам живой. Все может закончиться очень скверно. Тогда гексенвольфы придут сюда, и раненых придется кому-то защищать.

— Если они прорвут вашу линию обороны, нам тоже не выстоять. Лучше напасть всем скопом. С вами.

Я фыркнул.

— Смотрю, у тебя все козыри на руках?

— Ставлю на фаворита, — покачал головой Билли.

Мы помолчали. Я ничуть не сомневался в искренности парня. От него прямо-таки за километр шибало самым неподдельным чистосердечием, неопытностью и донкихотством. С этими качествами живется хорошо. До поры до времени, пока однажды они не обернутся против владельца. И потом невежество… Нет, не совсем так. Скорее невинность… Ведь парень не знает, на что идет. Сегодняшний день не в счет. Цветочки. Я поведу его за ягодками в опасный, жестокий и кровавый мир. А хуже всего то, что, как бы я ни поступил сейчас с Билли и его приятелями, эти невинные дети не доживут до рассвета.

Малец сказал истинную правду. Помощь действительно нужна.

— Каждый, кто пойдет, будет подчиняться только моим приказам, — сказал я, и глаза мальчишки засверкали. — Будете делать, что я скажу и когда я скажу. Подчиняться беспрекословно. Усек?

— Усек, — подтвердил Билли с дерзкой ухмылкой, которая никак не вязалась с сомнительной внешностью школьного зубрилы в купальном халатике. — Вы умный человек, мистер Дрезден.

Я зарычал на него, и тут свет, падающий из открытого гаража, куда-то делся. Мы услышали довольно гаденькое хмыканье, и свет снова зажегся. В дверном проеме, тонкая и гибкая, как тростинка, стояла Джорджия. В высшей степени раздосадованная.

— Билли Борден, у тебя других дел нет, как попусту торчать в темноте?

Маленькая фурия с грозным видом шагнула вперед. Билли спокойно посмотрел на нее.

— Передай всем: мы выступаем. Дрезден изменил мнение. Кто согласен ему подчиняться, идет с нами. Кто откажется, останется с Синди и Алексом.

Глаза Джорджии распахнулись широко-широко. Она даже ойкнула от волнения. Девочка повернулась ко мне и стремительно обняла, чем вызвала в ноющем чародейском плече шквал возмущения. Потом, не сбавляя скорости, бросилась на шею Билли и неловко дернула его за халат. Халат съехал, грудь парнишки оголилась. На светлой коже отчетливо проступили длинные полосы запекшейся крови. Наискосок через грудь и дальше на плечо. К чести Билли надо признать, что его полнота на деле оказалась прилично развитой мускулатурой.

— Что это? — проговорила девушка. — Идиот! Почему не сказал, что тебя ранило?

Билли поежился и запахнул халат.

— Подсохло уже. Да все равно повязка не удержится, когда я перекинусь.

— Не надо было хватать того волка за сухожилие. — Джорджия поджала губы. — Он слишком быстрый.

— Я почти достал его.

— Тебя почти убили, — не сдавалась она, хотя голос заметно смягчился. Руку с плеча парня она не убрала, да и Билли смотрел на нее скорее выжидающе, чем сердито. Джорджия молчала. Так они стояли и просто смотрели друг другу в глаза.

Скажите на милость! Маленькие влюбленные оборотни…

Я тихонечко поковылял в дом.

Никогда особо я в Бога не верил. Впрочем, я верил в существование некоей силы вообще, Бога там или еще кого, способного это звание принять, потому что, если есть демоны, где-то непременно должны быть и ангелы. Логично? А раз есть дьявол, значит, есть и Бог. Где-то. Правда, пересекаться с ним мне не доводилось.

И тем не менее я взглянул на потолок. Взглянул без слов, на ум ничего не шло. Если Бог слышит, надеюсь, он получил немое послание. Я страстно желал одного — чтобы дети остались живы.

Глава 27

Аромат духов привел меня в скромно обставленную спальню на первом этаже. Сьюзен сняла жакет и щеголяла в белой тенниске с броской надписью «Хочешь похудеть — съешь меня». Из моего гардероба, между прочим. Услышав шарканье, она высоко задрала голову, словно желая удержать капающие слезы.

Наши взгляды встретились и тут же разошлись. Давненько мы не задерживали их друг на друге. Больше года. Тогда она грохнулась в обморок от увиденного во мне. Понятия не имею, что Сьюзен узрела, — я в зеркала подолгу не смотрюсь.

А в ней я увидел страстность, какую не часто встретишь в людях. Стремление действовать. Именно внутренняя непоседливость толкает ее вперед, побуждает раскапывать для полупридурочной газетенки истории о сверхъестественном. На «Волхв» свалился настоящий дар небес. Сьюзен по доброй воле перетряхивает дерьмище, от которого другие только нос воротят, и выуживает подробности, далеко не всегда объяснимые. Ее публикации заставляют призадуматься. Сьюзен решительно вытаскивает истину на всеобщее обозрение. Я знаю, для нее это дело чести. Правда, не пойму почему.

Я закрыл дверь и поковылял к ней.

— Тебя убьют. Не ходи, — прошептала она, кладя руки мне на грудь и прижимаясь щекой.

— Я должен. Дентон теперь не отстанет. Надо покончить с этим, пока все окончательно не вышло из-под контроля. Пока не погибло еще больше людей. Если я не пойду сейчас, Дентон разделается с Марконе, с Макфинном, свалит на Макфинна убийства, останется чистеньким и тогда займется мной. Возможно, что и тебе достанется.

— Мы уедем куда-нибудь, — еле слышно ответила она. — Спрячемся.

Я зажмурился. Мы… Она сказала — «мы», чего никогда не делала прежде. Сам-то я за долгие годы вообще отвык от подобных мыслей.

Нужно отозваться. Она понимает, я не мог не заметить многозначное «мы». Притихла. Ждет.

Я заговорил о другом:

— Мне плохо удаются игры в прятки. Как и тебе.

Сьюзен судорожно вздохнула, почти всхлипнула. Уверен, на рубашке проступили пятна от слез, но я не смотрел вниз.

— Ты прав. — Голос ее прервался. — Все так. Просто мне страшно, Гарри. Я понимаю, мы не были слишком близки. Дружили, спали вместе, но…

— Работа подгадила? — сказал я.

Она кивнула:

— Точно. — Сьюзен посмотрела на меня. Темные глаза полны слез. На лице мокрые дорожки. — Я не хочу терять тебя. Что останется? Работа?… Не хочу.

Я старательно подыскивал умные слова, чтобы успокоить ее, приободрить, помочь справиться с отчаянием. Мне хотелось открыть и свои чувства тоже, однако я совершенно запутался.

Мгновением позже я понял, что целую Сьюзен, нещадно тираня ее нежную кожу жесткой щетиной. Она чуть напряглась и почти сразу оттаяла, отозвалась с очаровательной, чисто женской готовностью. Холодная сдержанность мягко покидала ее тело, уступая место чувственности. Податливая от разгорающегося желания, девушка все ближе прижималась ко мне. Поцелуй замедлился, стал более тягучим и жарким одновременно. Кончиками пальцев я легонько гладил ее лицо. Ее острые коготки сминали мою рубашку. Наши губы жадно искали друг друга, тепло тел сливалось, и сердца будто соперничали между собой в скорости.

Она первая прервала поцелуй. Задохнувшийся, оглушенный, я едва держался на ногах. Сьюзен без слов подвела меня к краю постели, усадила, а сама исчезла в ванной комнате и вернулась оттуда с тазом воды, губкой и мылом. Раздела, терпеливо и очень бережно. Сменила повязки, ласково приговаривая, умеряя боль тихими поцелуями. Влажной губкой аккуратно смыла пот и засохшую кровь.

Будто теплый дождь стекал по моей коже. Уходила усталость, отступала боль. Сомкнув веки, иногда постанывая, я дрейфовал на волнах ее нежности.

А потом она пришла. Нагая и жаркая. Я открыл глаза и увидел в окне далеко на горизонте серебристый диск луны, отразившийся на озерной глади, и на фоне небесного серебра — очертания Сьюзен, чарующие изгибы прекрасного тела, восхитительную тень. Она поцеловала меня, я ответил, и мы погрузились в бурную пучину. Ее губы оторвались от моих и пустились странствовать по свежевымытой коже. Стоило поднять руки, чтобы дотронуться до нее, как она с мягкой настойчивостью прижимала их к постели, безмолвно требуя оставаться недвижным.

Дальше — мягкие прикосновения, легкие вздохи, бешеный перестук двух сердец… Она осторожно легла сверху, опираясь на колени и руки, чтобы уменьшить свой вес и не причинить мне лишнюю боль. Мы двигались, как единое целое, сплетая беспредельную нежность, влечение, страстное желание. Изголодавшиеся, измученные разлукой, мы упивались друг другом, достигнув такой немыслимой близости, что это потрясло нас обоих. Все закончилось в тишине, которая только обостряла единение.

Мы лежали рядом, слушая, как постепенно стихает перестук сердец. Потом она поднялась:

— Не уверена, хочу ли я любить тебя, Гарри, и не уверена, смогу ли без этого жить.

Я открыл глаза.

— Никогда. Слышишь? Никогда я не желал тебе плохого. Просто я не всегда знаю, что хорошо.

— Зато мне известно, как сделать, чтобы стало хорошо, — с поцелуем ответила Сьюзен. Потом накрыла мой лоб ладонью и с состраданием заглянула в лицо. — Ты видишь слишком много зла. Не забывай, на свете случаются и приятные моменты.

Вообще, я довольно толстокожий. Однако временами даже эта толстокожесть дает слабину. Я зарыдал. Сьюзен обхватила меня и тихонько укачивала, пока слезы не иссякли.

Как не хочется никуда тащиться. Остаться бы. Здесь тепло, чисто. Здесь никто не умирает. Здесь нет крови, не слышно рычания. И, что характерно, никто не лезет из кожи вон, чтобы меня прикончить. Я бы с большим удовольствием свернулся калачиком в объятиях Сьюзен, чем вышел навстречу щекастой луне, которая растет сейчас над горизонтом, окутанная призрачной дымкой.

Остаться бы… И все-таки я высвободился из теплых рук и сел.

Луна сегодня светит безумным.

Сьюзен встала с кровати, принесла вчерашнюю сумку и вытащила из нее пару черных джинсов, черные теннисные туфли, носки, теплую рубашку темно-серого цвета и бельишко под стать общей гамме. Ибупрофен тоже не забыла. Умница. Я поднялся, чтобы одеться, однако Сьюзен заставила меня сесть и принялась сама одевать. Аккуратно, с усердием.

Вас когда-нибудь одевала нагая красивая девушка? Да не просто одевала, а готовила к битве? Поверьте, это нечто неописуемое. Успокаивает и вместе с тем возбуждает. Расслабляет и делает более чутким, более внимательным, настраивает чувства на один лад с окружающим миром.

В дверь постучали.

— Чародей, пора! — Голос Теры.

Я встал, но Сьюзен удержала мое запястье.

— Гарри, подожди минутку.

Она опустилась на колени подле сумки, вынула широкую плоскую коробку и протянула.

— Я хотела подарить тебе на день рождения… Наверное, сейчас нужнее.

Я принял из ее рук коробку. Увесистая.

— Что это?

— Просто открой, тупица, — улыбнулась она.

Я снял крышку и ощутил тонкий аромат хорошо выделанной кожи. Раскрыл оберточную бумагу. Внутри тускло блеснул черный слой. Вынимаю, разворачиваю. Длинное, тяжелое пальто, точная копия моего старого плаща. До последней детали. Только материал несравнимо лучше.

Потрясающе!

— Ты, наверное, выложила целое состояние?

Она задорно рассмеялась.

— Не зря. Я получила немало удовольствия, расхаживая в нем голышом. — Сьюзен посерьезнела. — Носи, Гарри. На удачу.

Плащ сел как влитой, с приятной тяжестью, будто всегда был моим. На ощупь — сказка. Я вытянул поверх рубашки пентаграмму моей матери. Пушку, конфискованную у Харриса, переложил из рабочего комбинезона в карман плаща. Других магических штучек под рукой у меня не было. Возможно, как и самой магии. Принимая во внимание это печальное обстоятельство, пушка — наиболее подходящее оружие.

Готов. Пора идти.

Я повернулся к Сьюзен, желая попрощаться. Оказалось, она, не теряя времени даром, торопливо натягивает вещички.

— Ты что делаешь?

— Не видишь? Одеваюсь.

— Зачем?

— Кто-то должен вести фургон, Гарри. — Она с усилием протащила через голову узкий ворот тенниски, накинула жакет и гордо прошествовала к дверям. — Кроме всего прочего, намечается неслабое паранормальное событие. Думаешь, я его пропущу?

Она распахнула дверь и выжидающе на меня посмотрела.

Черт знает что такое! Одной заботой больше. Теперь и ее защищать придется. Она не вервольф, не волшебница. У Сьюзен даже оружия нет. Полное безумие не только брать ее с собой, но и обсуждать это. И тем не менее я поймал себя на мысли, что мне хочется быть уверенным, что она где-то рядом.

— Ладно. Ты пойдешь на общих условиях. Я главный. Подчинение беспрекословное.

Сьюзен поджала губки. Прищурилась.

— Какой тон! Я таю, — подколола она. — Смотришься просто супер! Никогда не думал отрастить бородку?

Улыбнулась и исчезла в холле.

Я смотрел вслед. Нельзя допустить, чтобы она попала в пекло, или я собственноручно привяжу ее к фургончику. Склонив голову набок, я с наслаждением вдохнул запах чистой одежды, мыла и эксклюзивный аромат от Сьюзен, который все еще хранила моя кожа. Стоило двинуться с места, и плащ слегка захрустел. Я бросил взгляд в зеркало.

Оттуда на меня пялился двойник из сновидений. Вся разница, что трехдневная щетина да шрамы. В остальном — как две капли.

Я отвернулся и решительно зашагал прочь из комнаты. Меня ждут.

Повеселимся.

Глава 28

Луна взошла на сверкающем звездами небе и плыла величаво меж бледных облаков, словно белогрудый корабль в океанских пенных водах. Холодный октябрьский ветер без передышки гнал небесные волны. Свет серебристой луны наполнял их мимолетным сиянием. Тот же призрачный свет лишил красок грубые камни высоченной ограды вокруг поместья Марконе. Края каменных блоков обозначились резче, тени углубились, зачернели, и трехметровая кладка приобрела сходство со стеной из скалящихся, выбеленных черепов. За оградой густо росли деревья, напрочь закрывая вид. Деревьев много, а толку никакого — ни единой веточки, чтобы уцепиться и вскарабкаться наверх.

— Надо перебраться через стену, — обратился я к громадному волку. Мы прятались в тени кустов, растущих через дорогу от поместья, и все-таки я говорил вполголоса. — Там полно охраны. Наверняка и камеры слежения имеются, и лучи инфракрасные. Может, и еще сюрпризы припасены. Найди способ.

Волк сверкнул янтарными зрачками и, тихонько рыкнув в ответ, пропал в темноте. Я остался в компании пушистых теней, как и я, припавших к земле. Всего пять штук. Со мной шесть.

На случай спешного отступления Сьюзен припарковалась невдалеке от особняка, на холме. Когда мы прибыли, «Альфа» в полном сборе — два парня, три девчонки, — прежде чем высыпать из фургончика, принялась торопливо раздеваться. Хотелось бы сказать, «с Терой во главе», но златоглазая одеждой себя не обременяла.

— Дурдом! — скривился я. — Ребята, мы в общественном месте. Собираетесь нагишом разгуливать?

Тера самодовольно ухмыльнулась. Едва уловимое плавное мерцание… и перед нами предстал огромный темно-бурый волк. Клянусь, ничуть не меньше гексенвольфов, только морда поуже и тушка поизящнее. Однако, подобно Дентону и его прихвостням, она в своем волчьем облике сохранила и цвет глаз, и общую масть.

— Ну, — обратился я к остальным, — кого ждем?

Джорджия скинула халатик, в две секунды обернулась и шмыгнула к Тере под бочок. Билли хрипло заворчал, дрогнул и тоже перекинулся, придерживая купальное облачение за один рукав. Уже превратившись, он споткнулся о висящую на передней лапе тряпку и покатился кубарем на землю. Наконец грозный волк по имени Билли одержал победу в адской схватке с купальным халатиком, скорчил страшную рожу (ну вылитый Оззи перед фанатами), подцепил зубами растерзанную тряпочку и демонстративно зашвырнул в фургон.

— Гм, — высказалась рыженькая девчушка, — все-таки мы еще новички.

Она распахнула одеяние далеко не так эффектно и даже с некоторым благородством. Мурлыча тихую песенку, стыдливо прикрылась ладошками и позволила халату спуститься с плеч. Обернулась девочка в довольно большую, пухленькую волчицу с красивой каштановой шерсткой. Волчица, немножко жеманясь, прошествовала к краю фургона и аккуратно, несмотря на внушительный вес, слезла вниз. Двое последних ребятишек — темноволосый, худощавый парнишка и тощая девочка — перекинулись без приключений, и мы дружно потопали к поместью.

Имение Марконе занимает целый квартал; на каждую из четырех стен высоченной ограды приходится по собственной улице. Никто из нас не знал внутреннего расположения дома, и для начала мы решили подкрасться поближе. Разумеется, соблюдая все меры предосторожности. Я решил, что ломиться через парадный вход, затея не слишком умная, поэтому отправил Теру на поиски обходного пути, а сам остался с «Альфой». Мы затаились в густых кустах.

От нетерпения я машинально барабанил пальцами по бедру. Заметив свою нервозность, я вдруг подумал, как должны быть взвинчены ребятишки, воображающие себя волками, если даже я дергаюсь. Стоило подумать, и один из волков (Билли, наверное) поднялся с явным намерением отправиться Тере навстречу. Джорджия рыкнула. За волком не заржавело — ответил почти в полный голос. К нему подключился второй самец.

«Приехали, — пронеслось в голове. — Нельзя позволять им разбредаться, как бы они ни трепыхались».

— Эй, парень! Не рановато? Вечеринка еще не кончилась. Если есть хоть малейшая возможность попасть внутрь, Тера не облажается.

Волчьи морды разом повернулись. На меня в упор смотрели пять пар человеческих глаз.

Билли упрямо топнул и зарычал.

— Кончай бузить, — резко оборвал я, стараясь не встречаться с ним глазами. — Ты обещал играть по моим правилам, а уговор, сам знаешь…

Волк заколебался, и я поманил волчат. Надо удержать их внимание до прихода Теры. Тогда они и позже не разбегутся.

— Топайте сюда, держитесь кучнее. Пройдемся еще раз по всем пунктам.

Пауза. Думают. Наконец сгрудились предо мной в мохнатую кучку. Сидят, сопят мокрыми носами. Уши торчком. Десять человеческих глаз внимательно смотрят в одну точку. Так и подмывает сказать: «Здравствуйте, дети! Я ваш новый учитель. Зовите меня мистер Дрезден». Я с великим трудом удержался и скорчил самую серьезную физиономию.

— Вы все знаете, чем мы рискуем. Каждого из нас могут убить. Мы выступаем против опасной банды. Они из правоохранительных органов, однако вооружены самой Черной магией, какую я только видел, и умеют перекидываться. Утратив контроль над полученным Даром, они убивают людей. Мы их не остановим — никто не остановит. Прежде всего они убьют меня. Я знаю слишком много и опасен для них. Сам я не хочу, чтобы кто-нибудь погиб — ни с этой, ни с той стороны. Может, они и заслуживают смерти, а может, и нет. Сила, попавшая им в руки, превратилась в своего рода наркотик. Они не соображают, что делают, как наркоман под кайфом. Уничтожение такого врага не сделает нам чести. Одной решимости убивать недостаточно для противостояния Тьме. Мы не имеем права уподобиться ей, и потому нужно держаться своих принципов. — Я кашлянул. — Черт! Знаю, знаю. Задачка не простая. Просто отнимите у них пояса. Без поясов они порассудительнее. Может, мы сумеем договориться.

Я мельком бросил взгляд на стену и продолжил лекцию:

— Ребята, прошу, не подставляйтесь. Делайте все необходимое, чтобы выжить. Если придется выбирать между своей жизнью и жизнью противника, убивайте не колеблясь.

Ответом мне был дружный хор рычащих, хриплых голосов. Запевала, естественно, Билли. Как единственный человек, присутствующий на заседании, я обладал существенным преимуществом — способностью говорить членораздельно. Возражения, выраженные хриплым воем, в протокол не занесешь. Правда, выли они жутковато.

— Ори громче, чародей, — из-за моей спины мягко сказала Тера. — И можно идти через главные ворота.

От неожиданности я подскочил до небес. В паре метров от нас к земле прижималась Тера в привычном облике — двуногом и голом.

— Посмотрел бы я на тебя. Нашла обход?

— Ага. В одном месте кладка начала крошиться. Правда, далековато отсюда. Ты устанешь хромать вдоль всей восточной стены. Мы-то побежим, чтобы успеть вовремя.

Я скривился:

— М-да. Я сейчас не в лучшей форме для рекордов.

— Похоже, выбор невелик. Ворота опутаны лучами. Через каждые семьдесят — восемьдесят шагов черные коробочки с глазками. А то место не просматривается. Настоящая удача.

— Камеры? — буркнул я. — Проклятие!

— Пошли, чародей, — сказала Тера, вставая на четвереньки. — Нет времени тебя дожидаться. Стая покроет расстояние в единый миг, а вот ты…

— Тера! Последние дни я не на пляже провел. Я и минуты не пробегу, рухну посреди улицы.

Златоглазая и бровью не повела.

— Что предлагаешь?

— Полезу прямо здесь.

Тера оглядела стену и покачала головой:

— Я не смогу перебросить всю стаю. Волкам нечем цепляться, а быстро перекидываться туда-обратно им пока не под силу.

— Не надо всех. Я один полезу. Думаю, потом ты меня отыщешь.

— А то! — проворчала Тера. — Отыщу, конечно. Только глупо соваться в одиночку. Что, если тебя камера засечет?

— Камеры оставь мне. Лучше помоги залезть наверх. Вы обежите кругом. Встретимся внутри.

Лицо Теры потемнело.

— Идиотский план. Ты слишком изранен, чтобы немного пробежаться, и достаточно здоров, чтобы идти на приступ?

— Некогда болтать, — отрезал я, посматривая на луну. — Поможешь или нет?

Тера глухо заворчала, почти зарычала. Напряглась, как под током. Под кожей резко вздулись мускулы. Волчонок, стоявший поблизости, жалобно заскулил и попятился.

— Хор-рошо, чар-родей. Я покажу ближайшую камер-ру и подниму тебя. Пр-риземлишься — не двигайся. Неизвестно, кто и что ждет нас за огр-радой.

— Обо мне не волнуйся. Волнуйся о себе. Тем удобным путем могли пройти и Дентон, и Макфинн.

— Макфинн! — В ее голосе зазвенела гордость, а в глазах мелькнул испуг. — Макфинн пройдет и не заметит стену.

При упоминании этого имени меня дрожь пробрала.

— Ладно. Показывай камеру.

Тера прошла немного вперед сквозь осеннюю тьму — нагая, молчаливая, равнодушная к промозглому холоду позднего вечера. Я за ней. Трава под ногами хлюпала, как толстый слой мокрого плюша. Тера ткнула пальцем в полускрытую деревьями квадратную коробочку, что глазела со стены на пустынную улицу.

Я облизал внезапно пересохшие губы и потянулся к видеокамере, стараясь не высовываться из-за кустов. Зажмурился, воззвал к Силе, сосредоточился. В голове ухнул тяжкий молот. Ладони вспотели, на лбу проступила липкая влага. Вообще, извести какую-нибудь механику — плевое дело. Практикующих Искусство постоянно окружает магическое поле. Оно-то и сводит с ума технические штучки. Стоишь такой, о плохом не думаешь, а вокруг тебя сами собой накрываются ксероксы и мобильники. Это в нормальные дни…

Сегодняшний день я бы нормальным не назвал. Энергетический запас моего поля исчерпан. Стрелка дрожит на нуле. Системы управления магическим потоком корчатся в агонии. На любое усилие тело отзывается жуткой болью.

Но, черт побери, отступать некуда! Надо попасть внутрь. С моей нынешней спортивной формой пробежка исключается. Не так давно я уже бегал и каждый раз без сил валился на финише, хватая ртом воздух, как рыба на берегу, с единственным желанием оказаться дома в мягкой постели.

Я постарался успокоиться, привел в порядок мысли и снова сосредоточился на жалких остатках Силы, которые сумел наскрести. И снова боль. Надоедливая, занудная боль взорвалась в черепушке, ужалила колени, в упор расстреляла суставы в руках. Тем не менее ниточка магической силы не исчезла. Она росла и крепла вместе с болью.

— Malivaso, — прошептал я и выбросил руки в чернеющий квадрат.

Видели, как неуклюжая девчонка подает в волейболе? Так и я, один в один. Тужился, собирал энергию, терпел, чуть ли не по швам трещал, а в итоге разрядился «мыльным пузырем», который, шатаясь, как пьяный воробей, лениво поплелся к камере слежения. Честно скажу, чудом добрался.

Сначала вообще ничего не произошло. Затем посыпались слабенькие искорки, пошел дымок… Я торжествовал. Наконец хоть что-то получилось. Даже если я едва не помер от натуги над простейшей задачкой.

— Можем идти, — переведя дух, пропищал я.

Мы, я, Тера и «Альфа», посмотрели направо-налево — улица пустынна, автомобилей вроде не видно — и опрометью кинулись через дорогу к ограде. Тера сплела пальцы наподобие стремени. Я сунул в «стремя» здоровую ногу и подпрыгнул. Она подняла меня, с трудом, но высоко. Почти перебросила. Я уцепился за верхний край, увидел фары приближающейся машины и с быстротою молнии скатился на ту сторону. Сырая грязь уверенно приняла груз. Бамс!

Темно-то как! Хоть глаз коли. Я присел возле самого основания стены под защитой раскидистых ветвей. С большинства деревьев листва облетела, и только упрямый сикомор сохранил летнюю роскошь. Лунный свет пробивается, как бог на душу положит, однако серебристые лучи лишь углубляют мрак в темных закоулках. К тому же черная кожа пальто делает из меня настоящего невидимку. Помнится, где-то я читал, что отблеск глаз и белая полоска зубов могут выдать притаившегося во тьме человека. Как бы то ни было, закрывать глаза я не собирался. Достаточно и того, что сижу, скрючившись в три погибели. Я снял с предохранителя пушку и переложил ее в другой карман. Так сказать, припас туз в рукаве, то бишь в кармане. На этом подготовку к бою можно считать законченной…

Я невольно вздрогнул. Дрожь напомнила, что бояться пока нечего. Правда, эта мысль не сразу нашла тропинку к моему сознанию.

Итак, я слился с каменной стеной и стал ждать. И ждать. И снова ждать. Время шло. Зная, что в ожидании минуты кажутся часами, я принялся отсчитывать неторопливые вдохи.

Порывистый ветер свистел в верхушках деревьев. Кружились листья. Капли дождя, будто осколки лунного серебра, тихонько клюкали в кожаный плащ и застывали на черном сверкающим бисером. Ветер доносил запахи чернозема и мокрого камня. Порой мне чудилось, что я в лесу, а не в парке гангстерского имения. Я ровно дышал, убаюканный приятной сказочкой, и продолжал начатый отсчет.

И ждал.

Ни волков, ни шума.

Ничего.

Дойдя до ста, я занервничал не на шутку. Живот свело. Руки-ноги похолодели. Куда подевалась Тера? Где «Альфа»! Им давно пора быть здесь. Не могут же они, в самом деле, так долго тащиться через парк? Не спорю, поместье велико, но для волков это не расстояние. Вечером бежать еще легче — прятаться не надо.

Сдается, случилось худшее — меня попросту бросили.

Глава 29

Один.

Короткое и емкое по смыслу словечко. Из той же оперы, что «страх» или «вера».

Я всегда работал один. Одиночество чародея связано с огромными пространствами, на которых мы обитаем. Чародеи, равные мне по мастерству и Силе (ну, той, что была), живут рассеяно, далеко друг от друга. В Штатах вряд ли наберется полтора десятка настоящих магов. На других континентах, в Европе или Азии, волшебникам не так вольготно, приходится тесниться. Правда, одиночество одиночеству рознь. Согласитесь, невелика радость оказаться промозглой ночью лицом к лицу с врагами без всякой поддержки, с плохо залеченными ранами плюс к тому же в полнейшем неведении. Я потратил долгих десять секунд, чтобы полностью осознать свое бедственное положение.

Спустя десять секунд в душе прочно обосновался ужас. Тот самый ужас, который я имею обыкновение приспосабливать к собственным нуждам. И вообще, я настолько привык бояться, что научился с легкостью думать еще о чем-нибудь. Например, как выбраться из очередного переплета. Да здравствую я! Вернее, мой организм, который уже вовсю прикидывал все «за» и «против», покуда я пытался вернуть себе нормальное человеческое дыхание.

Умнее всего сделать отсюда ноги. Немедленно вернуться к фургончику, и пусть Сьюзен умчит меня в неведомую даль. Хоть к чертовой бабушке, лишь бы подальше. Правда, я могу и не осилить эту стену, но попытка не пытка. Жить захочешь, и не так…

Черт побери! Что я несу? Ведь знаю, что моя долбаная совесть никуда не отпустит. Я лез сюда, чтобы вступить в бой со Злом, чтобы бросить перчатку оборотням, а не выискивать пути отхода. Кроме того, если Тера с ребятками нарвались на неприятности, помочь им сумею только я.

Я кое-как взгромоздился на ноги и потопал прочь от ограды через смешанный лесок из сикоморов и деревьев попроще. Пришлось изрядно попотеть, продираясь сквозь густые, колючие ветви, помня при этом о необходимости соблюдать тишину. Я очень старался. По крайней мере самому мне казалось, что шумлю я не больше, чем ветер, срывающий листья и вздымающий ветки, с которых то и дело обрушивался поток дождевых капель. Спустя минуты три-четыре я выбрался на опушку и передо мной раскинулось поместье.

Грандиозная картина. Как земное воплощение сладких грез журнала «Ландшафтный дизайн». На заднем дворе усадьбы можно разместить приличное поле для игры в гольф. Чуть в стороне, ближе к главным воротам, покоится громадный белый дом. Во всех отношениях безупречный. Размерам террасы (или патио, кто разбирается) насмерть обзавидуется любой танцпол. За террасой на трех квадратных участках (также невероятно огромных) впритык друг к дружке разбиты сады. Прекрасные сады, уступами сбегающие ко мне по отлогому холму. У подножия холма уютно примостилась маленькая долина с озером, которое на поверку оказалось гигантским бассейном в бетонных берегах. Над водой висит пар. Я сумел разглядеть все так подробно, потому что и дом, и сады, и бассейн были искусно подсвечены множеством огней.

Сердце долины, словно величавый страж, охраняет круглый островок приземистых вечнозеленых деревьев, за мощными стволами которых спрячется кто угодно. По левому краю долины насыпаны два декоративных холмика. Верхушка одного увенчана чем-то, напоминающим руины старинной гробницы или замка — потрескавшийся мрамор, поваленные колонны.

Нечего сказать, подсветка в усадьбе налажена мастерски. Иллюминация, как на праздник. Да и луна щедро добавляет серебра. Лужайки в идеальном порядке, деревья ухожены. Наверное, парк сутками вылизывает целая армия садовников — не за страх, не за совесть, а за хорошие деньги.

Впрочем, кто сказал, что преступники не платят своим рабочим?

Я занял позицию под прикрытием деревьев и кустов, украдкой посматривая по сторонам. На долгие прятки времени нет.

Вдалеке, под деревьями, что-то мелькнуло. Потом снова. И вот уже видно, как бурый волк стрелой несется из-под дальних деревьев к затененному клочку поблизости от меня. Я оживился и хотел высунуться, чтобы окликнуть Билли. Думаю, это был он.

Вдруг на темной шкуре бегущего зверя появилась красная световая точка. Что-то глухо хлюпнуло. Синеватая вспышка взъерошила шерсть. Волк дернулся и полетелна землю. С трудом поднявшись, он сунул морду в один, другой бок, стараясь достать зубами рану. Зашатался и вновь упал. Бока тяжко вздымались. Задняя лапа конвульсивно подрагивала. Взгляд Билли на мгновение встретился с моим и погас.

— Отличный выстрел.

Островок зеленых елок зашуршал, и на поляне возник Дентон, направлявшийся прямиком к поверженному волку. Прическа по-прежнему волосок к волоску, а вот жилка на лбу разгладилась. Галстук он потерял. Пуговицы на пиджаке сорваны. И вообще, облик фэбээровца изменился. В нем проступили звериные повадки. Уверенность и жестокая воля сменили прежнюю нервозность. Внутренние перемены не замедлили сказаться и на внешности. Походка расслабленная. Держится свободнее обычного. Знаменитое самообладание, ледяная выдержка куда-то улетучились. Если раньше у него оставалась тень сожаления или колебаний, которые помогали ему держать в руках себя и своих гексенвольфов, то кровавая схватка в гараже поглотила последние следы нерешительности. Об этом возвещали жесткий блеск зрачков, каждый жест, каждый шаг человека, ставшего хищником.

Из вечнозеленых зарослей просочились гексенвольфы. На Бенн — рубашка да серая юбка, лунный свет еще резче очертил рельефные мускулы на ее ногах. Харрис больше походил на беспокойного, оголодавшего зверька — уши торчком, глазки рыскают, веснушки угольно чернеют. Уилсон костюмчик уберег почти в целости. Только с пуговицами та же беда, что у Дентона. Вокруг талии повязан меховой пояс, но из-под солидного брюшка темная полоска едва виднеется. Уилсон без остановки теребил, оглаживал, похлопывал пояс толстыми пальцами, кривя губы в угрожающей ухмылке.

Дентон прошел по траве к упавшему волку, ткнул его носком туфли.

— Шестой. Ты ведь насчитала шестерых?

— Вот именно, — подтвердила Бенн. — Сейчас и закусим?

Она сбоку прижалась к нему, подняла ногу и потерлась оголившимся бедром о бедро Дентона.

— Рано.

Дентон задумчиво огляделся. Я перехватил его взгляд. На площади примерно футов пятьдесят в диаметре лежали несколько темных бугорков, которые я поначалу принял за причудливую игру света и тени. Всмотревшись более пристально, я с возрастающим ужасом понял — никакие это не бугорки. Это лежали вервольфы. Мои вервольфы. Затененный клочок, к которому со всех лап мчался Билли, чуть слышно скулил. Мне показалось, я даже рассмотрел, как серебряный луч сверкнул на светлой шкурке Джорджии. Я всмотрелся снова и пересчитал павших.

Шестеро. С точностью, кто где, не определю. Я их и вблизи-то путаю. Не знаю, среди них ли Тера, но из песни слов не выкинешь — на земле лежат волки. Насмерть перепуганные и, судя по всему, серьезно раненные.

— Да брось, — нервно протянул Харрис. — К черту Макфинна! Он уже не появится. Оприходуем этих и поищем Дрездена.

— Нам еще твой пояс искать, малец, — проворчал Уилсон, любовно поглаживая свой. — Если бы ты не был таким придурком…

Харрис огрызнулся. Дентон стряхнул повисшую на нем Бенн и встал между спорщиками.

— Заткнитесь. Времени в обрез. Харрис, мы займемся чародеем как только, так сразу. А ты, Уилсон, попридержи поганый язык, если не хочешь его потерять. Разойтись.

Они порычали, порычали и отступили.

Я облизал пересохшие губы. Меня бил озноб. Пушка оттягивала руку, словно молот. Их только четверо. Расстояние тридцать футов. Не больше. Если открыть стрельбу прямо сейчас, то, возможно, при некоторой доле везения, мне удастся их перебить. Они оборотни, но это вовсе не означает, что они непобедимы.

Я передернул затвор и прицелился. Знаю, знаю, выходка не умнее предыдущих. Жизнь — не голливудский боевик. Вряд ли я успею перестрелять их до того, как они сообразят, что к чему, и откроют ответную пальбу, но попробовать стоит.

Дентон повернулся к холму с фальшивыми руинами на верхушке. Подал знак рукой.

— Порядок. Это все.

На фоне замковых огней нарисовались две фигуры и, не мешкая, спустились к Дентону. Марконе редко изменяет своей привычке носить щегольские костюмчики. Сегодня был как раз тот редкий случай, когда он сменил итальянский деловой костюм на фланелевую рубашку, джинсы и охотничий жилет. В руке винтовка с оптическим прицелом, больше похожим на телескоп. Вслед за хозяином топала молчаливая гора мускулов. Надо признать, что черный армейский комбинезон сидел на Хендриксе ловчее гражданской одежды. Телохранитель вооружился до зубов — к уже знакомому ружьишку подтянулись нож и куча разных прибамбасов. На Дентона и его коллег он глянул с немалым подозрением.

Ну и дела! Я обалдело выпучился на Марконе. Сюрприз за сюрпризом! Мне понадобилось время, чтобы подобрать с земли челюсть и разложить все по полочкам. Этот несчастный лопух, Марконе, понятия не имеет, что компания Дентона имеет на него виды. Они втихомолку укокошат гангстерского авторитета, свалят убийство на Макфинна с «Альфой», и концы в воду.

И кстати говоря, действующие лица почти в сборе. Марконе и «Альфа» в полном распоряжении фэбээровцев. Не хватает лишь Макфинна. А тот отправит к праотцам каждого, кто подвернется, каждого, кому известны его злоключения и кому по силам подштукатурить репутацию Макфиннов. Каждого. Но не меня. До меня он пока не добрался.

— Это все, кого мы видели на мониторах, — уточнил Марконе. — Камера номер шесть неисправна, а мистер Дрезден и такие неисправности ходят рука об руку.

Чертов ублюдок!

— Вы уверены, что среди волков нет чародея? — спросил Дентон.

— Думаю, нет, — откликнулся мафиози. — Однако на свете возможно всякое.

Федерал осклабился:

— Тогда его здесь вообще нет.

— Если Дрезден всерьез бросил вам вызов, он здесь. Я уверен, — твердо сказал Марконе.

— То есть он просто стоит и смотрит, как отстреливают его друзей?

— Волки бегают быстрее человека. Он мог и отстать, а сейчас наблюдает за нами.

— Вы о нем слишком высокого мнения, — буркнул Дентон. Но я-то видел, как у него забегали глазки, как он инстинктивно принялся изучать темные заросли подлеска. Если бы я не присел, он бы точно меня увидел. Я замер, затаился, не двигался, не дышал…

— Неужели? — улыбнулся Марконе и склонился, чтобы вытащить из бока Билли оперенный дротик. — Транквилизаторы надолго их не удержат. Господа, быстрее принимайте решение. Если вам дорога ваша часть сделки, нужно работать более эффективно.

Не знаю, заметил ли Марконе, как Бенн внезапно напружинилась и сложила пальцы на животе. Я заметил.

— Собак убьем сейчас, — горячо сказала она. — Освободим себя от лишней возни.

Марконе прищелкнул языком.

— Недальновидный подход. Пусть их обработает Макфинн, тогда никакая медицинская проверка не обнаружит наличие транквилизаторов. Шлепнете зверей собственноручно — у экспертов будет больше материала для исследования. Могут появиться вопросы. А ведь вы пришли ко мне с диаметрально противоположной целью, не так ли?

Бенн поджала губы. Тонкая ткань блузки натянулась на затвердевших сосках.

— Ненавижу мерзких типов вроде вас, — ласково мурлыкнула она. Ладонь ее скользнула вверх по бедру, под рубашку.

Марконе прищурился, а Хендрикс, будто между ним и хозяином существовала некая телепатическая связь, одним движением выставил вперед ружье. Холодно клацнул затвор.

Дентон зло глянул на Марконе и взял Бенн за руку. Женщина воспротивилась, не желая сдавать позиции, затем все же позволила Дентону отвести ее руку от пояса. Он ослабил хватку, и Бенн покорно сникла. Не скажу, что чикагский авторитет и его личный телохранитель наложили в штаны. Для них приключения, подобные этому, когда всё на грани, обычная повседневная рутина. Если не больше… Вторая натура.

Я тихонько выдохнул. Шестеро на одного, и все шестеро готовы к битве. Мало того — ждут ее. Напасть прямо сейчас? Сомнут, и вякнуть не успею. Убежать? Затеряться среди деревьев? Разыщут и навешают, будь здоров. Проклятие!

— Не волнуйтесь, Марконе. Мы предъявим чародея, как только найдем.

— Вот это деловой разговор. Вы занимаетесь поисками, я готовлю встречу Макфинну. И помните, Дрезден нужен мне живой, если получится, конечно.

Я аж поперхнулся. На черта я сдался этому гаду, особенно после душевной беседы в гараже? Наверняка пакость какую-нибудь готовит. Четвертование? Колесование? Сожжение на костре? Вот уж над чем не хочется голову ломать. Проклятие! Проклятие! Ночь полнится сюрпризами, как триллер трупами.

— Само собой, мистер Марконе, — расшаркался Дентон. — Не подскажете, откуда следует начать поиски?

Мафиози пропустил сарказм мимо ушей, вскинул оптический прицел и небрежно навел ружье на опушку.

— Прямо оттуда и начинайте.

Красная точка лазера уперлась в листочек, который мирно рос на ветке в шести дюймах от моего левого уха. Грудь сдавила ледяная рука ужаса.

Тысячу раз проклятие!

Глава 30

Побегу — заметят и бросятся в погоню. Останусь на месте — рано или поздно на меня наткнутся и либо порвут, либо пристрелят, либо угостят транквилизатором и оттащат к Марконе. Набор вероятностей оптимизма не прибавлял. Однако я не собирался безучастно наблюдать за происходящим, а попросту, вприсядку, стараясь не засвечиваться и не выронить пушку, поковылял назад под защиту лесной чащобы.

— Постойте, — сказал Дентон. — Слышите?

— Что? — спросила Бенн.

В ее голосе разом пробудились такое нетерпение и боевой азарт, что я утроил осторожность.

— Тихо! — гаркнул Дентон.

Я замер. Звуки замерли. И только шелестел дождь, постанывал ветер да слабо вздыхала осенняя ночь.

— Там, — секунду спустя прогремел Дентон. — Я что-то слышал.

— Енот копошится. Белка или кошка, — предположил начитанный Уилсон.

— Не будьте ребенком! Это он! — донесся презрительный голос Марконе.

Сразу же дружно защелкали затворы.

— Туда! — взревел Дентон. — Рассредоточиться. Возьмем его! Без самодеятельности. Мы не знаем, на что он способен. Не дайте ему уйти!

Он говорил уже так близко, что я чуть не выстрелил. Остальные бряцали оружием и согласно угукали.

Шаги. Идут прямо сюда.

Я вскочил и, согнувшись в три погибели, рванул в глубь леса. Кто-то крикнул. Гавкнула пушка. Я направил дуло вверх, опасаясь по ошибке задеть Теру или волчат, и дважды нажал на спусковой крючок.

Выстрелы застали врасплох моих преследователей; они кинулись врассыпную и попрятались за деревьями.

А я побежал дальше, лихорадочно приводя мысли в порядок. Я выиграл немного времени. Но для чего? Впереди стена, вряд ли мне удастся вскарабкаться. С ранеными плечом и ногой скалолаз из меня никудышный. Можно изобразить перепуганного кролика и метаться по лесу до посинения…

Ради всего святого! Я же не кролик.

Охотники вот-вот будут здесь. Я завертел головой, с пристрастием изучая местность в поисках подходящего местечка, и нашел его. Почти сразу. Извилистое дупло в основании громадного дерева. Я скользнул туда, уютно примостился в древесных объятиях, опустив голову, чтобы не светиться физиономией, и прислушался.

Они шли. Тихо, осторожно, не зажигая огней, растянувшись в цепочку. Держались на расстоянии тридцати — сорока шагов друг от друга и ловко сохраняли эту дистанцию. На мое счастье, они по-прежнему двуногие. Если бы Дентон с приятелями перекинулись, то сжевали бы меня и не поморщились. Впрочем, о двух ногах они тоже опасны — эти черти умело управляются с пушками. Короче, и так не хорошо, и этак не красиво.

Преследователи подходили всё ближе. Я затаил дыхание. Десять шагов. Пять. Листва колыхнулась перед лицом — кто-то прошел в шаге от меня и потревожил ветку. Этот кто-то становился. Засопел. Принюхался. Я подумал о крепком запахе новенького кожаного плаща и затрясся, как осиновый лист. Зубы стиснул покрепче, чтобы не стучали.

Секунды превратились в бесконечные века. Наконец таинственный кто-то двинулся дальше. Мимо. Теперь бы и выдохнуть с облегчением… Однако пора переходить ко второй, более опасной фазе моего плана.

Я вылез из дупла, шагнул вперед и ткнул ствол револьвера в мозжечок стоявшего передо мной человека. Дентон выгнулся дугой и запыхтел как паровоз.

— Тихо, — велел я. — Не суетись.

Дентон презрительно хрюкнул, но приказ выполнил.

— Ты покойник, Дрезден. Ты умрешь прямо сейчас.

В ответ я взвел курок.

— Ага! Как же! Вякни — мигом узнаешь, есть ли свет в конце туннеля.

Он чуть шевельнулся.

— Ручонки по швам. Потянешься к поясу — и я снесу тебе башку. Брось оружие.

Дентон без лишних возражений отбросил револьвер в сторону.

— Неплохо, Дрезден. Но это вам не поможет. Опустите пистолет, и мы поговорим.

— Вежливо, тактично и без ругани. Так учат в ФБР?

— Не усложняйте свое положение, — бесцветным голосом продолжил Дентон.

— Знакомая песня. — Свободной рукой я сгреб его за воротник, вызвав в раненом плече новый приступ боли. — Пальцы слабеют. Смотри, не подталкивай.

Он напрягся.

— Вы что задумали, Дрезден?

— Мы с тобой возвращаемся, — ответил я, подкрепив слова хорошеньким тычком в шею федерала. — Ты прикажешь своим людям выйти из укрытия на освещенное место. Я знаю, они прямо перед нами.

— Чего вы этим добьетесь?

Я отпустил воротник, дотянулся до пряжки и сорвал с Дентона меховую ленту. На его скулах заплясали желваки, стоило мне тронуть проклятый пояс. Тем не менее он даже не шелохнулся.

— По-хорошему прошу, — шепнул я. — Зови приятелей.

Этот парень — кто угодно: опасный противник, подлый предатель, убийца, но только не дурак. Он позвал агентов и приказал им выйти.

— Дент! — спросил Уилсон. — Ты в порядке?

— Выполняйте. Через минуту все поймете.

Они подчинились. Под их ногами зашуршала коротенькая травка. В поместье Марконе идеально пострижены газоны.

— А теперь идем, — сказал я. — Без фокусов. Чихнешь, и я разделаю тебя, как Бог черепаху. Родная мама не узнает.

— Спустите курок, и вам не выбраться живым. Никогда.

Ненавижу, когда мерзавцы толково излагают, но я предпочел суровой правде свои заблуждения, перекинул колдовской пояс через плечо и снова сгреб Дентона за воротник.

— Топай.

Мы выбрались из леса на освещенную лужайку.

Я замер на самой кромке света и тени с Дентоном вместо щита. Гексенвольфы стояли полукольцом на большом расстоянии друг от друга. Пушки у каждого, в том числе и у Харриса. Им виден только мой глаз и кусочек головы. Отменный стрелок мог бы «снять» меня, но, думаю, в этом случае я ничего не почувствую.

— Привет, ребята! Сложите оружие, снимите пояса и отойдите подальше, иначе я пристрелю вашего босса.

Какая-то моя часть (наверное, более сообразительная) тяжко вздохнула от подобного метода ведения боя и начала перечислять статьи уголовного кодекса, которые я разнес в пух и прах, взяв в заложники агента Федерального бюро расследований, да еще и пригрозив ему смертью. Помимо всего прочего, я готовился расширить коллекцию заложников до четырех человек. На десятой статье я благополучно сбился.

— Пошел к черту! — взвыла Бенн. Молодая седовласая женщина отбросила прочь револьвер и разодрала на себе блузку, обнажив весьма впечатляющее тело и пояс из волчьей шкуры. — Я собственными руками вырву твою глотку.

— Дебора, пожалуйста, не надо! — Дентон едва не сорвал голос.

— Вперед, сука! — зарычал Харрис. — Дентон подставляется и нас за собой тянет. Вперед! Может быть, чародей даже не промахнется.

Она скрючила пальцы и бросилась на него с поднятыми руками, словно желая задушить.

— Заткнитесь оба! — крикнул я. — Брось оружие, парень.

Харрис ухмыльнулся:

— Не выпендривайся, Дрезден. Кишка у тебя тонка. Крови не пробовал.

— Роджер, ты идиот, — очень тихо сказал Дентон. — Тут люди. Немедленно положи пушку.

Елки-палки! Я совсем забыл о Марконе. Вот уж действительно, с глаз долой — из сердца вон. Куда подевался старый лис? Крадется где-нибудь тайком и держит меня на мушке… Я проворно спрятал голову за Дентона, опасаясь вездесущих красных лучиков.

— Во-во, — поддакнул я из-за мощной спины федерала. — Ты идиот, Роджер. Брось пушку. Уилсон, ты тоже. И пояса снимайте.

— Живо, — поставил точку Дентон.

Честно говоря, я занервничал. Слишком спокоен мой заложник. Держится уверенно и разговаривает так невозмутимо, будто мы на светском рауте. Дурной знак.

Наконец стая повиновалась, хотя и с явной неохотой. Бенн сняла свой пояс с выражением безграничной муки на лице. Ну вылитый дядюшка Скрудж, оплакивающий утраченные бриллианты. Уилсон глухо заворчал, как только его пузо получило свободу, и положил пояс на землю рядом с пушкой. Харрис метнул взгляд, не предвещавший ничего хорошего, однако же бросил пушку на газон.

— Теперь назад. Все назад.

— Да, — подал голос Дентон. — Харрис, Уилсон, ступайте назад… к деревьям и принесите то, что мы оставили.

— Эй! Какого черта?! — завопил я. — Стоять!

Но те лишь нагло ухмыльнулись и потопали куда велено.

— А ну назад, гады!

— Вы можете выстрелить в них, мистер Дрезден. Правда, для этого придется отвести дуло. Не сомневайтесь, я успею перехватить револьвер. Конечно, вы умны и находчивы, но раны не добавят вам шансов в рукопашной.

— Проклятие! Дентон, зачем все это? Пытаешься разогнать скуку? Веселья захотелось?

— Агенты ФБР, мистер Дрезден, не делают ничего, что может быть истолковано в данном смысле.

Я тихомолком выругался и почти почувствовал, как губы федерала изогнулись в кривой полуулыбке.

— Зачем ты впутал сюда пояса? Как ты вообще до этого додумался?

Дентон хотел отделаться простым пожатием плеч, однако счел за благо передумать.

— Наверное, я слишком долго смотрел, как типы вроде Марконе потешаются над законом, над людьми, которых убивают, и над горем, которое они приносят. Я устал просто наблюдать. Я решил остановить и его, и других.

— Убивая?

— Я получил силу и применил ее.

— Смерть — не щелчок по носу. Кто дал тебе право казнить?

— А кто дал им право убивать, мистер Дрезден? Мог ли я позволить совершаться беззаконию, когда в моей власти прекратить резню? У меня сила и обязательства к применению.

При этих словах я слегка задрожал. Горячо, очень горячо. Не в бровь, а в глаз…

— Обязательства к применению и против невинных?

Он стушевался:

— Непреднамеренно. Несчастный случай.

— Ты думал, эти пояса — безобидные пушистые ленточки? Они изменили твои намерения, да?

— Всё под контролем.

— Ага! Весь последний месяц только и делаешь, что контролируешь!

Дентон умолк.

— Ты все знал. Ты знал, что я подставлюсь. Зачем послал меня в гараж «Полная луна»?

На его лбу забилась жилка.

— После тех смертей меня предупредили о некоем сообществе. О Белом Совете. Что-то вроде магической полиции, в которой вы служите.

Мне стало почти смешно.

— А, да-да… Как бы там ни было, тебе рассказали не все, Дентон. Теперь я понимаю, почему ты разрушил кольцо Макфинна. Жил себе человек, жил и превратился в козла отпущения. Ты решил «освободить» его, зная, что Белый Совет непременно заподозрит Макфинна в чинимых зверствах. Действительно, контроль железный. «Уличных волков» сдаешь полиции, Луп-Гару — Совету, и концы в воду.

Дентон зарычал:

— Я был вынужден чем-то жертвовать. Во имя долга.

— Извини, приятель, как один из жертвенных бычков, я не нахожу в себе сил согласиться с этим замечательным доводом. Что же получается? К чертям собачьим закон? Знакомая история. Кажется, ты говорил то же самое о Марконе, мол, такой-сякой подлец, стоит над законом…

Дентон снова напрягся и чуть-чуть повернул ко мне голову, будто плохо слышал.

Я крепко сдавил ему шею.

— В этих поясах дурная сила. Зло в чистом виде. Ты с ними не справляешься. Пояса овладели твоим сознанием. Откажись от них. Ты можешь покончить с этой хреновиной, просто совершив добрый поступок. Ну же, Дентон. Не разрушай дело своей жизни.

Дентон молчал. Долго. Сквозь елки уже вовсю ломились Уилсон и Харрис. Натянутая, как струнка, Бенн горящим взором следила за нами. Лунный свет искусно вычертил каждый мускул ее великолепного тела и роскошную грудь. Надо признать, грудь отвлекала. Мысли нет-нет, да и принимали иной оборот… Женщина перевела взгляд на пояс, лежавший на ухоженном газоне, и соски ее вновь отвердели.

— Посмотри, — прошептал я. — Она подсела на пояс, как на «дурь». Кто она теперь? Ты об этом мечтал, Дентон? А Уилсон и Харрис? Неужто они всегда были такими? Ты и сам превращаешься в чудовище. Прекрати это безумие, пока не стало совсем поздно.

Он смежил веки и мотнул головой:

— Вы порядочный человек, мистер Дрезден. Однако вы не знаете, как устроен мир. Сожалею, но вам придется умереть. — Он открыл глаза. — Вынужденная жертва.

— Черт подери! Неужели ты не понимаешь, что действуешь себе во вред? Ну, предположим, выберешься ты отсюда, всех подчистую уничтожишь. Но должен ты соображать, что Мерфи обязательно докопается до сути?

Дентон коротко глянул на меня и повторил, словно заклинание:

— Вынужденная жертва.

Я поперхнулся. Вдруг потянуло могильным холодом. Эти жуткие слова и то, как Дентон их произнес — спокойно, разумно, будто все уже свершилось… Ни тени сомнения, ни малейшего признака страха или содрогания. Только непоколебимая уверенность, которая присуща безмозглым придуркам и сумасшедшим. Но я-то успел заметить, что Дентон не идиот.

Уилсон и Харрис выбрались из ельника. Они кого-то тащили. Кого-то связанного по рукам и ногам. Харрис приставил нож к горлу несчастного, где сходились тесемочки колпака, больше смахивающего на наволочку. Смешно и дико одновременно. Лопоухий пацан с дурацкими конопушками держит нож, как заправский палач. Рожа высокомерная, важная. В голове не укладывается…

— Вот гад! — сплюнул я.

Дентон промолчал. Лунный свет блеснул в глазищах Бенн. Похоть и голод обуревали женщину. Ни о чем другом она и думать не могла.

Агенты выволокли узника на поляну. Харрис держал нож у его подбородка, а Уилсон начал стягивать наволочку. Я понял, кто это, прежде чем толстяк закончил. По рукам догадался.

Луна посеребрила золотые волосы Мерфи. Челка упала на лоб. Лицо бледное. Рот то ли заткнут, то ли заклеен. На руке гипсовая повязка. Под носом кровь… Мерфи сощурилась и пнула Уилсона связанными ногами. Жаль, промазала. В результате Харрис только сильнее прижал к ее горлу нож. Мерфи замерла, испепеляя агентов яростным взором. Потом увидела меня. Сказать, что она удивилась, значит, ничего не сказать.

— Давайте, жмите на спусковой крючок, мистер Дрезден, и Харрис перережет горло лейтенанту Мерфи. — Дентон почти шептал: — Уилсон и Бенн убьют вас из ее оружия, затем прикончат ваших волков. Ведь это вы привели их сюда. Даже если вы сумеете перебить нас, Мерфи все равно умрет, а у вас на руках останется оружие, из которого застрелили четырех агентов ФБР.

— Ты ублюдок. Хладнокровная скотина.

— Вынужденная жертва, мистер Дрезден, — повторил Дентон. На этот раз он произнес свою «молитву» иначе. Спокойствие сменилось жадным нетерпением, страстью, пылом. — Бросайте револьвер.

— Да пошел ты!

Не убьет же он полицейского в самом деле?

— Тогда Мерфи конец, — развеял Дентон мои сомнения. — Харрис!

Рыжий сгорбился. Кэррин пыталась кричать, несмотря на кляп. Я заорал, развернул ствол на Харрмса, и тут же локоть Дентона со всей мочи врезался мне поддых, а кулак впечатался прямо в нос. Искры из глаз чуть траву не подожгли. Револьвер отклонился в сторону, и Дентон мгновенно выбил его, отправив меня на землю мощным ударом в глотку.

Ни шевельнуться, ни вздохнуть.

Дентон склонился за пушкой:

— Надо было убить меня, мистер Дрезден, а не читать нотации.

Он прицелился, и его губы тронула улыбка:

— Великолепная сегодня луна. Как на заказ. Помню один случай…

Хотел я ему сказать, куда он может засунуть и луну, и случай, и себя самого вместе с озверелой бандой, но только хрипнул. Горло болело неимоверно.

Дентон взвел курок и навел пушку на мой левый глаз.

— Пиф-паф, ой-ой-ой! Умирает зайчик… Прощай, чародей!

Глава 31

В мой глаз целился ствол внушительнее государственного внешнего долга. В серых глазах, что смотрели сверху, я прочел неумолимый приговор, но еще до того, как прогремел выстрел, я успел рвануться в глубь сверкающих зрачков. Виски полыхнули яростной болью.

Меня подхватил знакомый водоворот эмоций. Сознания схлестнулись, и начался тот взаимообмен ощущениями, по сравнению с которым выстрел в упор — настоящее милосердие. Лучше немедленная смерть, чем тяжкое погружение в душу Дентона.

Сумею ли я внятно описать, что мне открылось?

Представьте — вы попали в Парфенон или усадьбу Монтичелло, то есть туда, где понятие порядка доведено до совершенства, где царит гармония, где все уравновешенно и пребывает в безмятежности и покое. Лазурное небо над головой, под ногами изумрудная зелень лужайки. Плывут облака, кучерявые и белоснежные, а на земле в цветах резвятся дети.

Добавим парочку опустошительных столетий. Сотрем живые краски. Теперь представьте — сырость по углам, паутина, ветер свищет в разбитых окнах. Небо затянуто дымом, мягкий мох сгнил в болотную жижу. Цветы высохли на корню. Вместо розовых кустов колючие скелеты. Помните детишек, игравших на поляне? С возрастом мальчики превратились в беспробудных пьянчуг — на изможденных лицах отчаяние и презрение к себе. Девочек сменили усталые, худые женщины со взором холодным как лед и расчетливым, как японский калькулятор. Над райскими кущами нависла тень злобы и всеобщего одичания, и некогда счастливые обитатели бродят, словно голодные коты в ожидании подачки или нового пинка.

И еще представьте — после испытаний и тревог вселенная нашего копа и все, что ранее так радовало глаз, покрывается толстенным слоем вонючего ила, усеянного паразитами. Для пущей наглядности подкиньте в смердящее болотце разврат и духовное разложение, нестерпимое и глубокое отчаяние, ускоряющее мучительное падение, толкающее к последней грани.

Такова изнанка Дентона. В сущности, он хороший человек, однако череда нелегких лет вконец его измучила, а доставшаяся невесть откуда власть прожевала, сплюнув лишь грязь и отбросы, и от величественных колонн Парфенона осталась навозная куча.

Я понял и его боль, и его ярость. Я понял — Дентона на край бездны толкнула Темная сила. Он успел в полной мере ощутить эту мощь, насладиться безграничной властью, и вдруг игрушку отняли и принудили покориться. Я знаю, каким он был когда-то, и потому зверь, в которого он обратился, сделался мне ближе со всей его жестокостью, голодом, страстным желанием вернуть утраченное.

Я почувствовал слезы на лице. Тело сотрясала дрожь. Я мог бы пожалеть Дентона и других, но теперь я боялся их больше чем когда-либо. Боялся до полусмерти. Хватило нескольких секунд проникновения, чтобы я усвоил незамысловатую истину, но удержит ли это Дентона от соблазна снести мне башку?

Дентон стоял как вкопанный, не в силах отвести взгляд, хотя встреча в верхах давно закончилась и наши сознания разошлись по домам. Кажется, увиденное ему не понравилось. Он побелел. Пушка плясала в трясущихся пальцах. Дентон утер липкий пот со лба.

— Нет, — выдавил он и снова навел револьвер. — Нет, чародей… Ад не существует, и я тебя не отпущу. — Он заорал изо всей мочи: — Не отпущу-у…

Я напружинился, готовясь уклониться от пули. Пусть даже попытка окажется тщетной…

— Отпустишь, — спокойно произнес чей-то голос.

На груди Дентона, в самой середке, появилась алая точка, веселенькая, словно огонек на рождественской елке. Я изогнул шею. Марконе держал фэбээровца на мушке и шел прямо к нам. Где-то сбоку маячил верный Хендрикс. Прихвостни Дентона замерли. Мерфи лежала на траве. Я не видел ее лица, и мне оставалось лишь с ужасом гадать, жива она или нет.

— Марконе, ты кусок дерьма! — рявкнул федерал.

Тот поджал губы.

— Мы договаривались, что вы доставите его живым, а не казните. Кроме того, ранее вы мудро рассудили не пускать в ход свое оружие. Похоже, вы подзабыли и об этом пункте? Пусть он достанется Макфинну.

— Если Макфинн придет, — прорычал Дентон.

— Наблюдатели донесли, что пару минут назад животные, посланные с ними, взбесились от страха. Милях в трех отсюда. Мистер Дрезден, думаю, он не задержится.

С радушием его улыбки не сравнился бы ни один метрдотель, а от взгляда замерзла бы и льдина.

— Итак. Не пора ли нам уладить разногласия и покончить с дельцем?

Марконе опустил ружье.

Дентон смотрел то на меня, то на гангстера и с каждой секундой мрачнел лицом. Тьма разрасталась в его пылающих зрачках. Надеюсь, я все же успею откатиться…

— Марконе, стреляйте в него!

— Ох, мистер Дрезден, — скучающим тоном откликнулся мафиози. — Ваша привычка сеять раздор всем приелась. Вы проиграли. Так признайте с достоинством поражение.

Губы Дентона тронула слабая улыбка. Я резко добавил громкости и заверещал, как хорошая сигнализация:

— Никакой подставы, Джон. Поверьте — он хочет вас прикончить.

— Ой, боюсь, боюсь, боюсь, — рассмеялся Марконе. — Агент Дентон, нам нужно кое-что обсудить.

— У меня другие планы.

Дентон вскинул ствол и нажал на спусковой крючок. Все произошло очень быстро. Пушка плевалась огнем с такой скоростью, что я бы не взялся считать выстрелы, но Хендрикс отреагировал еще быстрее. Он развернулся на каблуках и подставил широкую спину под свинцовый шквал. Увернуться он уже не успевал, закричать тем более. Он просто рухнул, будто срубленное дерево. Я почувствовал, как дрогнула земля.

Марконе опомнился и начал поднимать ружье, но Уилсон и Харрис повалили его и принялись мутузить. Гангстер исхитрился вывернуться, но Дентон остановил Марконе ударом стальной рукоятки по морде.

— Хватит, — просипел федерал. — Отправьте их в яму. Макфинн близко.

Я выждал удобный момент, чтобы откатиться в сторонку и незаметно, на карачках, ускользнуть. Я уже и маневр сделал, однако уткнулся носом точнехонько в женские ноги, голые и мускулистые. Поднимаю глаза. Бедра. Юбка. Тело — восхитительное. Грудь — отпад. Вокруг обнаженной талии чертов пояс из волчьей шкуры. Смотрю выше. На лице одни глазищи, а в них жуткая, пугающая пустота. Бенн ласково улыбнулась, приставила ножку к моей ране на плече и с извращенным наслаждением вдавила пятку. Хорошие у нее ноги, тренированные… Я чуть не загнулся от боли.

Помню, меня волокли по лужайке. Потом зашуршали елки. Помню, я четко осознал, что и этот колючий ельничек, и тот лесок подальше не хуже каменной стены заглушат любой шум в поместье. Выстрелы, к примеру, вряд ли слышны за пределами усадьбы.

В плече рванул очередной взрыв…

Следующее, что помню, — меня грубо толкнули вперед. Закон тяготения один на всех, и я свалился, не погрешив против правил, то есть основательно припечатался о землю и почти сразу, не успев толком вздохнуть, шлепнулся в воду. Лужа не глубокая, сантиметров пятнадцать — двадцать. Под водой толстый слой ила. Я с горечью вспомнил о новеньком плаще и пошел ко дну. Руки увязли тут же, ледяная вода забурлила, приятно охладив горящее плечо.

Кто-то сграбастал меня за воротник и рывком выдернул из воды, так что я уселся прямиком на задницу. Раненое плечо вело активные боевые действия. Голова кружилась, но меня надежно удерживали в сидячем положении. Наконец я немного оклемался и приоткрыл глаз.

Позади, одним коленом в воде, стояла Мерфи, приглаживая мои намокшие волосы.

— Дрезден, — прошептала она, — ты в порядке?

Я открыл второй глаз и осмотрелся. Мы сидели на дне здоровущей ямы, футов двадцать глубиной и около сорока в поперечнике. Мутная вода, скорее всего дождевая, жирно отсвечивала при луне. Я увидел верхушки деревьев, облака и порядком надоевшее ночное светило. На расстоянии сорока футов над нашими головами и аккурат над центром ямы на протянутых меж елок канатах висела квадратная площадка, сколоченная из деревянных реечек. Размером полтора на полтора метра. Похоже, охотничьи прибамбасы.

— Дрезден, — повторила Мерфи, — ты цел?

— Жив.

Посмотрел на нее — мокрая, грязная, волосы всклокочены.

— Я думал, тебя убили.

— Почти. Им пришлось остановиться, когда позвал Дентон. Не понимаю только, зачем оставлять нас Макфинну?

Я скривился:

— Отмазываются перед Белым Советом. Дентон хочет свалить все на Макфинна.

— Не везет мне с тобой, Дрезден.

— Кстати, как ты освободилась?

— Ей помогли, — небрежно ответил кто-то.

Я повернул голову. Тера Уэст сидела, прислонившись к замызганной стенке. Голая, как обычно, и перепачканная, что называется, от и до. Вокруг нее лежали пять недвижных, насквозь промокших тел. «Альфа» в своей волчьей ипостаси. Тера баюкала волчьи морды у себя на коленях, оберегая ребят от воды. Она выглядела измученной. В янтарных глазах застыла тоска.

— Ерунда какая-то, — пробормотал я. — Зачем нас сюда затолкали? Зачем Марконе понадобилась охотничья ловушка в собственной усадьбе?

— Он задумал поймать Макфинна и продержать здесь до утра. А утром… утром тот будет уязвим.

— Погоди-ка, — задумчиво перебила Мерфи. — Ты сказал, убийства — дело рук Дентона? Все убийства?

— Да. Так или иначе.

Я коротенько изложил ей суть — о магических поясах, подчинивших Дентона и его людей, об «Уличных волках», которых он подставил, и о том, какую роль федерал отвел Макфинну.

Мерфи страшно разволновалась:

— Черт побери! Где были мои мозги? Дентон требовал твоего отстранения и жутко разозлился, увидев тебя в доме Макфинна. Вот почему он так быстро появлялся на месте каждого преступления. Он загодя знал, что кого-то убили.

Сверху донеслись крики. Мы подняли глаза. Над центром ямы, обмякнув, словно тряпичная кукла, свисал Марконе. Тело раскачивалось и слегка подрагивало, когда черепушка встречалась с настилом.

— Что за черт? — взвизгнула Мерфи.

— Наживка, — ответил я. — Дентон подвесил его для Макфинна. Луп-Гару прыгнет на приманку, Дентон обрежет веревку, и ловушка захлопнется.

— Вместе с нами? — тихо спросила Кэррин. — Святые угодники! Эта пакость окажется прямо здесь?

— Дентон наверняка приготовил серебряные пули. Они подождут, пока Макфинн с нами разделается, а потом застрелят его. — Я посмотрел вверх. — Отличный план.

— А нам-то что делать? — Мерфи крепко обхватила себя руками.

Я дернул подбородком.

— Не знаю.

— Ничего не делать, — сказала Тера.

Мы обернулись к ней. Один волчонок норовил сесть (кажется, Билли), но зашатался и снова упал. Зато он мог самостоятельно держать морду над водой.

— Ничего не делать, — повторила Тера. — Мы проиграли.

Я зажмурился, стараясь навести хоть какой-то порядок в голове. Боль и страх подождут. Нужен план. Возле меня дрожащим комочком примостилась Мерфи-Я распахнул пальто, накрыл ее полой и обнял. Никаких задних мыслей! Боже упаси! Просто моя подруга замерзает.

Спустя еще секунду Кэррин заговорила — тихо-тихо, неуверенно. Что сталось с жестким, волевым тоном? В ее голосе почти звенели слезы:

— Я много думала, Дрезден, и пришла к выводу, что ты не причастен к убийствам.

Я слегка улыбнулся:

— Очень великодушно с твоей стороны, Мёрф. Уж не фокусы ли Дентона тебя убедили?

Она тоже улыбнулась, совсем чуть-чуть, и замотала головой:

— Нет, Гарри. Из его фокусов понятно, что он хочет убить нас обоих. Разве я должна тебе верить только поэтому?

— Он добивается моей смерти, Мёрф. Мало тебе?

— Конечно, мало, — ответила она, глядя наверх. — У Дентона вообще обширные интересы.

— Я чист, Мерфи. Вот тебе крест!

— Одних клятв уже недостаточно, Гарри, — выдохнула она. — Слишком многие погибли. Мои люди и гражданские, которых я взялась защищать. Единственный способ обрести почву под ногами — арестовать тебя и остальных и потом распутывать клубок.

— Нет. Ты не найдешь нужных доказательств, а суду предъявишь и того меньше. Мерфи, брось. Мы знаем друг друга тысячу лет. Могла бы поверить мне хотя бы сейчас?

— Могла бы, — согласилась Мерфи. — Но после увиденного… после смертей, крови… Нет, Гарри. Я больше никому не верю. — Она снова улыбнулась. — Ты по-прежнему нравишься мне, Дрезден, но о доверии не проси.

Хотел бы я ответить на ее улыбку, да растрепанные чувства в рай не пускают. И еще боль. Физическая и не только. Тупая, ноющая заноза в сердце. Я оплакиваю нашу дружбу и саму Мерфи. Ее бесконечное одиночество. Если бы я мог развеять горе близкого человека. Если бы мог…

Стоит кинуться ей на выручку, и она в лучшем случае надает пинков. Мерфи из той породы людей, кто отвергнет любую помощь, от кого бы то ни было. Поэтому Кэррин сразила меня наповал, когда согласилась погреться под плащом.

Я снова огляделся. Волчата немного оклемались. Они уже сидели, правда, с трудом и почти не двигаясь. А вот их предводительница, похоже, совсем скисла. Тера по-прежнему смотрела в одну точку, не меняя позы. Веревка с Марконе по-прежнему раскачивалась. Он не шевелился, однако мне почудился слабый стон наверху, я даже почувствовал к нему некоторую симпатию. Конечно, Марконе — ублюдок, каких поискать на белом свете, но участь ему досталась незавидная. Болтается там, как червяк на крючке. Обед для голодной акулы.

Мерфи, «Альфа», Тера, Марконе. Они здесь из-за меня. И погибнут из-за меня. Я виновен в смерти бедолаги Кармайкла и других парней, да и Хендрикс на моей совести.

Я обязан что-нибудь сделать. Обязан.

— Надо выбираться, — сказал я Мерфи. — Помоги вылезти. Где наша не пропадала?

— Ты имеешь в виду… — Она не договорила и перекрестилась, охваченная суеверным ужасом.

Я кивнул. Сваренному раку кипяток нипочем.

— Вроде того.

— Ладно. Как мы тебя отсюда выпрем?

— Мёрф, ты доверишься мне?

Она поежилась:

— А выбор есть?

Я улыбнулся в ответ и встал на ноги. Вода звучно хлюпнула.

— Надеюсь, дело выгорит.

— Вдруг тебя подстрелят, когда ты покажешься?

— А вот это вряд ли. Думаешь, они будут сидеть возле ямы и ждать Макфинна?

— Поправь, если я ошибусь, — сказала Мерфи. — Мы попросту выталкиваем тебя наверх, и ты отправишься на поиски четырех прекрасно вооруженных агентов ФБР, которые, ко всему прочему, и волками оборачиваются, чтобы надрать им задницу, пока не появился страшный и зубастый Луп-Гару? А потом ты и ему навешаешь, хотя раньше ни полицейские кордоны, ни твои магические штучки не могли с ним справиться?

— В точку.

Мерфи смерила меня недоверчивым взглядом, пожала плечами и расхохоталась. Громко. Демонстративно. Затем вскочила и откинула со лба волосы.

— Я думала, будет гораздо хуже.

Откуда-то сверху донеслось мягкое урчание. Мерфи застыла. Ее глаза расширялись, расширялись…

Я поднял голову. Очень медленно.

Луп-Гару сидел на самом краешке ямы. Гора мускулов, рычащая и смертоносная. С бесчисленных клыков хлопьями падала пена. В зрачках, прикованных к «наживке», багровым пламенем отражалась луна. Земля под его когтями крошилась, словно песочное печенье. Я вздрогнул и немного оступился. По воде пошли волны. Зверь глянул вниз. Глазки оборотня превратились в два сверкающих клинка, и он издал хриплый, отвратительный вой.

Отличная память у зверюги.

Сердце заиграло безумное соло на ударных. Я и прежде сходил с ума от страха при одной мысли, что меня сжуют и проглотят, но теперь этот первобытный, животный ужас возродился с новой силой, сметая из головы любые планы и всякую надежду на спасение.

— Это и есть твое «хуже»? — внезапно погрустнев, спросил я Мерфи.

Глава 32

— Что ж, — сказал я ослабевшим от страха голосом, — веселого и правда мало.

— Пистолет бы мой сюда, — решительным тоном заявила Мерфи. — Жаль, Гарри, не успели договорить.

Я мельком взглянул на Теру. Чуть слышно поскуливая, к ней жалась маленькая волчица — та девочка с волосами цвета мышиной шкурки.

— Закрой глазки, — мягко шепнула Тера и прикрыла ладонью волчью мордочку. Янтарный взгляд встретился с моим. Помертвевший. Обреченный. Пустой.

Ради меня они бросили вызов смерти. Проклятие! Это нечестно! Мы забрались слишком далеко и слишком многим пожертвовали, чтобы пропасть ни за понюшку табаку на дне мерзкой ямы. Я осмотрелся по сторонам в поисках хоть малейшей лазейки. В который раз уже. Однако за последние несколько минут ничего здесь не изменилось. Волчья яма — ловушка до безобразия простая и чертовски действенная. Внизу надеяться не на что.

Я поднял глаза:

— Марконе! Джон, вы слышите меня?

Спеленатая кукла вяло шевельнулась.

— Что вам, мистер Дрезден?

— Вы можете двигаться?

Луп-Гару взревел, припал к земле и медленно пошел в обход вокруг ямы, сверкая глазищами то на меня, то на Марконе. Зверюге не терпелось разделаться с обоими, но для начала нужно сделать выбор.

— Только шевелить рукой, — спустя какое-то время отозвался Марконе.

— А ножичек, которым вы размахивали в гараже, не сохранился? — продолжал орать я.

— Меня обыскивали. Нож, наверное, забрали.

— Тьфу, пропасть! Марконе, вы жалкий, тупой ублюдок! На хрена связались с Дентоном? Теперь-то верите моим словам?

«Кукла» задергалась в своих путах.

— Да. Перед смертью люди не лгут. Сейчас я это понимаю, мистер Дрезден, — сухо ответил Марконе. — И попробую загладить вину.

— Что вы делаете? Я пристально следил за перемещениями оборотня, не выпуская его из виду.

— Пытаюсь дотянуться до другого ножа. Они его не нашли, — кряхтел Марконе. Наверху что-то блеснуло.

Мерфи вплотную подошла ко мне.

— Забудь об этом, — прошептала она. — Он перережет веревку и смоется, а нас оставит гнить здесь.

— Не волнуйся, сгнить не успеем, — уточнил я. Впрочем, скорее всего Кэррин права.

Между тем Марконе принялся потихоньку раскачивать веревку.

— Ирония судьбы, — невозмутимо сказал он. — Я строил площадку, хотел подстеречь зверя, заманить его в яму. Приготовил сети. Думал, к утру все будет кончено.

— А ловушка обернулась против вас, Джон?

— Мистер Дрезден, я просил не называть меня так, — сварливо откликнулся гангстер.

— Да чего уж! — Я махнул рукой, но в душе восхитился мужеством человека, который смеялся над собой, болтаясь, как переспелая груша.

— Это самое укромное место в поместье, — продолжил Марконе. — Деревья заглушают любые звуки. На улице даже выстрелов не слышно, знаете ли. Весьма полезное качество.

Он, не торопясь, раскачивался. Темный силуэт на фоне луны и звезд.

— В гробу я видел такие качества.

Луп-Гару посмотрел наменя и облизнулся. Я непроизвольно отступил. Я бы пятился и дальше, не окажись сзади стенка.

— Поверьте, удобство несомненное.

— Марконе, вы хоть чего-нибудь стыдитесь?

— Разумеется. Однако это конфиденциальная информация. А сейчас, будьте добры, помолчите немного. Не отвлекайте меня.

Он резко крутанул рукой. Металлический предмет рассек воздух и где-то далеко вверху вонзился в одну из веревок, державших помост. Хрясь! Веревка провисла. Помост, как пьяный, закачался вместе с Марконе. Гангстер несколько раз подпрыгнул на своих постромках, дергая площадку, которая все сильнее кренилась набок. Надрезанный канат лопнул. Освободившийся конец просвистел на ничтожном расстоянии от физиономии Марконе и упал прямо перед моим носом. Другой конец остался привязанным к основательно перекосившемуся помосту.

Я обалдел.

— Святые небеса! У него получилось, — пролепетала Мерфи.

— На вашем месте я бы не стал мешкать, мистер Дрезден.

После всех этих манипуляций спеленатая тушка Марконе здорово сместилась и теперь висела не строго над центром ямы, а гораздо ближе к «берегу». Мафиозо чуть шею не свернул, всматриваясь в Луп-Гару. Зверь сообразил, что добыча сама идет в лапы, и припустил рысцой по краю. Если оборотень и заметил веревку, свисающую над ямой, то виду не подал.

Меня словно змея в задницу ужалила. Я схватил канат и влез на него, как обезьяна. Ногами отталкивался, а вытягивал себя в основном при помощи здоровой руки. И снова отталкивался, и снова вытягивал…

Вскоре голова моя показалась над краем ямы. Отчаянный рывок вверх, и я уже начал взад-вперед раскачивать веревку, чтобы прыгнуть на землю. Канаты угрожающе скрипели под двойной нагрузкой. Ведь и Марконе рядышком болтается на тех же верев…

— Дрезден! — заорал он. — Берегись!

По правде говоря, в пылу спасательной операции я начисто забыл о Луп-Гару, а когда повернулся, на меня уже что-то летело. Я увидел сверкающие зрачки и разверстую пасть. Будь времени побольше, я бы и клыки запросто пересчитал. Но подсчеты такого рода вполне могут подождать. Я съехал вниз на несколько футов. Как летучая мышь-переросток, оборотень в непристойной позе пронесся над моей макушкой и с диким воем приземлился на другой стороне.

Мои пальцы ослабели. Чуть живой от ужаса, я полез наверх, подгоняемый безрассудством, но еще больше отчаянием. Зверь развернулся и взял меня на прицел. Марконе свистнул. Навострив уродливые уши, «собачка» переключила внимание на него и почти сразу прыгнула. Я тоже прыгнул… на веревке. Марконе подбросило, и зверь промазал. Буквально на миллиметр. Впрочем, я не видел, какой толщины волосок отделял Марконе от смерти, потому что как раз в этот момент я завопил и сиганул к краю ямы.

Надо было лучше раскачиваться… Я с размаху налетел животом на стенку, хотя уцепился за траву и избежал неминуемого падения. Я тянулся, я сучил ногами как припадочный, я верещал почище африканского гамадрила, однако же продвигался и продвигался вперед, пока не почувствовал, что могу встать.

Луп-Гару заревел. Оглушительный рев оборотня поддержали крики из усадьбы. Наверное, Дентон со своей сворой все-таки следил за ловушкой. Впрочем, не до них сейчас. Есть противник посерьезнее.

Вышеозначенный противник снова прыгнул. Я бросился бежать с тем расчетом, чтобы, когда оборотень приземлится, нас вновь разделяла бы яма. Моя задумка удалась лишь наполовину. Оборотень вспахал когтями землю, где я только что стоял, а расстояние меж нами — всего-навсего десять футов.

Канат задергался. Мощным, красивым прыжком Тера выскочила из ямы и приникла к траве.

— Беги, чародей! — рявкнула она. — Останови Дентона, или он всех перебьет. А я тут управлюсь.

— С ума сошла! Он тебя сожрет.

— Посмотрим.

Она обернулась в громадную, черную с серебром, волчицу и с рычанием понеслась на Луп-Гару. Зверь сделал стойку, словно кот, завидевший мышь, и кинулся ей навстречу.

Тогда-то я и увидел, чем отличается Тера от «Альфы», гексенвольфов и Луп-Гару. Их волчьи облики, кроме шерстяного костюма, роднит одна общая черта — немыслимая скорость движений. Тера — не только быстрая. Она полна грации, изящества и достоинства. Рядом с ней остальные оборотни смотрятся жалкими любителями, как беспородные псы рядом с чистокровной гончей. В Тере все соразмерно, все дышит согласием и ясной гармонией. Она оригинал, перед которым меркнут подделки.

Луп-Гару рванулся к Тере. Та уклонилась, легкая как ветер, плавно скользнула под переднюю лапу оборотня и подставила плечо, через которое он и полетел вверх тормашками. Очухался, вскочил. Тера уже далеко. Стоит на том «берегу» ямы и насмешливо рычит.

Прогремел выстрел. Пуля звонко щелкнула по дереву за моей спиной. Бенн сопроводила промах неистовой руганью. Постепенно человеческие интонации в ее голосе сменил звериный рык. Я услышал, что к лесочку стягиваются остальные гексенвольфы. Значит, пришла пора выпустить последнего игрока. Эту скамейку запасных я бы не тронул никогда, будь у меня хоть призрачная надежда на спасение иными средствами. Я не знаю, как это работает и что в конечном счете произойдет, но другого выхода нет.

Я нехотя сунул руку под рубашку и коснулся волчьего пояса, который отобрал у Харриса в переулке.

Он тихонько задрожал под пальцами, потеплел и будто ожил в ответ на прикосновение. Заструилась Сила. Я закрыл глаза, позволив темной мощи влиться в жилы, смешаться с болью, усталостью, страхом. Это оказалось так просто, проще обычных магических приемов. Я словно обрел второе сердце, жадное и нетерпеливое, каждый удар которого изгонял и страх, и боль, и усталость, оставляя взамен лишь яростную силу.

Силу.

— Lupus, — прошептал я. — Lupus, lupara, luperoso.

Похоже, присказка не подействовала. По крайней мере никаких особенных перемен я не заметил. И когда открыл глаза, окружающий мир остался прежним, в точности таким, каким и должен быть по сути своей. Глубоким и сложным. Удивительно, почему я не замечал этого раньше.

Теперь же мое зрение обострилось настолько, что я мог бы пересчитать волоски на голове волчицы, стоявшей в десяти футах к востоку. Я слышал стук ее сердца, слышал беспрерывное дыхание ночного ветра, тяжелое сопение федеральных агентов, топавших среди деревьев. Даже если бы внезапно взошло на небе солнце, и тогда видимая картинка не стала бы чище и яснее, чем сейчас, наполненная всеми оттенками синего, зеленого, пурпура и багрянца. Словно Господь выплеснул в непроглядную осеннюю ночь ведерко щедрых красок позднего лета.

Я беззвучно усмехнулся и облизал клыки. Восхитительная ночь! Воздух пахнет кровью! Приближаются враги. Я чувствовал их острое желание убивать и чувствовал, как внутри моего собственного сердца вздымается та же нетерпеливая жажда. Потрясающе.

Первой из зарослей вышла Бенн. Стремительная, сильная, но неуклюжая и очень глупая. Я сразу почуял ее возбуждение, граничащее с похотью. Она изнывала от желания и предвкушала, как бросится на кого-нибудь из этих двуногих, которые слишком тяжеловесны и неповоротливы, чтобы сопротивляться. Один бросок, и они уже корчатся, захлебываясь горячей кровью. Не угадала, голубушка. Я метнулся вперед и разорвал ее горло, прежде чем она успела понять, что произошло. Брызнула кровь. Бенн вскрикнула и завалилась на бок.

Я не задел артерию, но девчонке и без того хреново: корчится, извивается, норовит уползти. Парочка метких укусов положила конец ее нелепым телодвижениям. С вырванными сухожилиями не порезвишься.

Меня затрясло от злорадства. Сучка, вся как на ладони. Здесь я царь и бог. Захочу — убью, захочу…

Волна бешеного восторга едва не вознесла меня к звездам, к сверканию поднебесной славы. Ее жизнь, ее кровь — мои. Право победителя не оспаривается. Это закон. И я получу свой трофей. Я шагнул вперед, чтобы прикончить суку.

Сосновые ветки затрещали, и на полянку с тяжелым сопением вывалился Уилсон. Преображенный. Я плавно ушел в сторону, избегая столкновения, а Бенн зарычала и укусила его, плохо соображая, что к чему. Укусила почти непроизвольно. Потеряв самообладание, Уилсон в ярости развернулся и сомкнул челюсти на ее глотке. Полилась кровь. Густая, черная. Я втянул сладковатый одуряющий аромат, и мой рот наполнился слюной. Кровь этой суки манила. Я хотел одного — броситься на нее, разорвать на части, насладиться предсмертными хрипами…

— Волки! — завизжал Харрис. — Они освободились и прикончили Бенн.

Он вынырнул из-за деревьев. Пушка наготове. В глазах слепая паника. Роджер с ходу открыл пальбу по Уилсону, терзавшему мертвую Бенн, и оборотень отпустил ее горло. Первая пуля пробила мякоть на левой передней; вторая и третья пробили грудь. Волк, бывший когда-то федеральным агентом, покачнулся, заревел от неожиданности и мучительной боли. Упал. Покатился кувырком, раздирая лапами собственный живот, и через мгновение позади мертвой волчицы лежал плешивый толстяк. Лежал навзничь в распахнувшемся пиджаке. На рубашке ни единой пуговицы. Волчий пояс развязан. Рот перемазан свежей кровью.

— Черт… — выдохнул Харрис, подходя ближе. Увидев, что наделал, он опустил пушку. — Джордж? О Господи! Прости. Я не знал. Я же думал, это…

Агент Уилсон, ни слова не говоря, вытащил из кобуры револьвер и выстрелил.

«Наверное, в человеческом облике они совсем плохо видят», — подумал я. Специфический запах усилился, смешавшись с едкой вонью жженого пороха. Оба стрелка лежали на земле, истекая кровью. Я снова усмехнулся. Идиоты. Кем они себя возомнили? Жалкие придурки. Отравляли жизнь и мне, и другим. Пусть теперь расхлебывают кашу. Правда, лучше бы я сам порвал им глотки… Впрочем, на мою долю остался еще Дентон.

Приободренный этой мыслью, я потопал сквозь заросли. Волноваться не о чем. Карты сданы. В прикупе ночь и добыча. Охота на последнего из своры начинается.

Я увидел его, как только выбрался из лесочка. Дентон не прятался. Сильный и быстрый, он стоял на поляне в единственно правильном облике. Под луной бурая шкура казалась седоватой. В сверкающих зрачках — огонь, жажда, томление, яростная сила. Как в моих. Наши глаза встретились, и во взглядах полыхнула безумная радость.

Ожидание кончилось.

В груди вскипела победная песня, и я метнулся к нему. Мы сцепились в царапающийся, рычащий клубок. Все смешалось — когти, зубы, клочья шерсти. Он сильнее, зато я быстрее. Мы дрались в тишине, словно на дуэли. Клыки — наши мечи. Толстая шкура — доспехи и щит.

Я цапнул противника за ухо. Вкус его крови подействовал как наркотик. В теле забурлили неслыханная сила и неведомое прежде бешенство. Я кинулся на него очертя голову, и был тут же наказан за глупую опрометчивость. Переднюю лапу обожгла внезапная боль, а клыки Дентона окрасились алым.

Мы расцепились и стали нос к носу. Каждый выискивал признаки слабости в сопернике. Я понял его. Я со-радовался силе, которую он обрел. В минуту боя я полюбил этого человека, как брата, и страстно желал разодрать его горло, чтобы выпить всю кровь без остатка. Глубочайшее противоречие. Древнее звезд. Выше звезд. Имя ему — естественный отбор. Кто-то из нас помчится дальше — охотиться, убивать, наслаждаться дымящейся кровью, а кто-то навеки застынет в смертном сне.

И это прекрасно!

Мы закружились на месте, будто партнеры в странном танце. Я сознавал, хотя и очень смутно, что и Тера кружит в том же танце с Луп-Гару, однако они слишком далеко — я их почти не замечал. Сейчас меня волновало иное.

Мы кружили под луной. Глаза в глаза. Он первый ошибся, неосторожно подставив левый бок. Я резко бросился вперед, толкнул его плечом. Он покатился, и я прокусил ему заднюю ногу, аккурат над сухожилием. Дентон взревел от злобы, но в реве ясно слышался испуг. Он вскочил на трех лапах. Обернулся. Занял позицию, хотя понимал не хуже меня, что все кончено и он истекает кровью. Теперь его смерть — лишь вопрос времени.

Я вздрогнул. Да. Вопрос времени.

Он по-прежнему настороже и по-прежнему может подловить меня на каком-нибудь глупом промахе. Я не имел права на промах. Я решил измотать противника и попытаться таким образом сломить сопротивление — то теснил его к кустам, то неожиданно отступал. Он шатался, неуклюже балансировал на трех здоровых лапах, с трудом сохраняя равновесие. Когда его движения замедлились, я испытал соперника на прочность двумя молниеносными выпадами и вновь отведал крови.

Я нанес ему с добрый десяток мелких укусов, и каждая новая порция крови вливала в мои вены новую порцию пьянящего безумия. Ночь, жестокий танец, неистовство и кровь — все вместе превосходило во сто крат самый мощный прорыв магической энергии, будоражило сильнее любого наркотика. Такого я не видел ни во сне, ни даже на диких просторах Небывальщины — в чистом пламени восторга единение красоты, упоения и Силы. Я победил.

Он заскулил, прося пощады. Презренный глупец. Напрасно он схлестнулся со мной. Если бы он сдался сразу, я с удовольствием взял бы его на охоту, повел за собой. Жаль, что так вышло. Впрочем, я всегда найду еще кого-нибудь. Думаю, изготовить другие пояса несложно. Раздам нескольким людям на пробу. Надев пояс однажды, от него не откажешься вовек…

Дентон начал спотыкаться. Я, крадучись, следовал за ним и думал о Сьюзен. Я представил, как мы умчимся с ней и будем вместе лакать горячую, сладкую кровь, а потом я возьму ее… Меня затрясло от нетерпения, и я бросился на Дентона. Толкнул, повалил, добрался до горла. Этот глупец сорвал пояс и вернулся в мерзкий облик двуногого.

— Прошу, — хрипнул он. — Заклинаю. Не убивай меня. Не убивай.

Я зарычал и крепче стиснул зубы. Под моим языком бился его пульс. Не убивать?! Он прекрасно знал главный закон джунглей — и при этом осмелился на жалкую мольбу? Последние мозги от страха потерял. Не видит, кто перед ним. Воображает, что увечного бедолагу пощадят и оставят в живых, стоит немного похныкать? Может, его еще и с ложечки покормить?

Умора.

Мягкая, податливая глотка дрожала в моих клыках. Я хотел почувствовать, как он умирает. Что-то подсказывало мне, что предыдущий жизненный опыт — просто детские забавы по сравнению с предстоящим приключением. Нетерпение росло, однако Дентон не переставая скулил, молил, плакал… и я колебался. Нет! Меня захлестнула волна раздражения. Я не поддамся слабости. Никакой пощады! Мне нужна его кровь. Мне нужна его жизнь. Он сражался и проиграл. Он умрет. Я убью его и займу место победителя.

Пусть знает наших!

— Гарри! — прошептал испуганный голос.

Я оглянулся, не выпуская мягкую глотку. Неподалеку стояла Сьюзен. Вся в лунном серебре, изящная и стройная, хоть и о двух ногах. Ремешок камеры переброшен через плечо, но сама камера забыта и болтается где-то у бедра. От девушки исходило благоухание — божественный аромат духов и недавнего совокупления. В отчаянно распахнутых глазах застыла немая просьба. Часть меня требовала пренебречь этим взглядом и немедленно разорвать врага на куски, но выражение ее лица…

В глазах Сьюзен плескался ужас.

Я ужаснул ее.

— Бог мой! — потрясенно шептала она. — Гарри!

Сьюзен рухнула на колени, не в силах отвести взгляд.

Под моим языком бьется пульс. Живая плоть трепещет. Одно движение — и конец сомнениям, вопросам, страхам. Конец всему.

«Конец Гарри Дрездену…» — будто наяву, сообщил невозмутимый голос.

Сила. В ней все дело. Пояс отдал Силу и магию, опьянил неслыханной мощью, источник которой я распознал только сейчас. Тьма. Это ее уверенность, ее опрометчивый и беззаботный эгоизм. Она легко подловила меня на крючок, потому что сердце по доброй воле шло на призыв.

Я выплюнул глотку Дентона и попятился. Потом заскреб лапой по животу. Желудок судорожно скрутило в резком приступе тошноты. Пояс словно бы почуял мою решимость. Он боролся. Я всхлипнул и сорвал проклятую штуковину, попутно разодрав рубашку и чувствуя, как тело неотвратимо тяжелеет, становится неуклюжим и больным. Раны, о которых я забыл, будучи в настоя… в волчьем облике, жестоко мстили бренному телу человека. Я зашвырнул пояс так далеко, насколько хватило сил, и ощутил на лице горячие слезы по утраченной радости, по утраченной и отныне навек недоступной Силе.

— Ублюдок! — заорал я на Дентона. — Скотина! Будь ты проклят!

Он лежал на боку, едва дыша. Из бесчисленных ран хлестала кровь, лодыжка была неестественно вывернута. Я подполз, схватил его пояс и отшвырнул вслед за первым.

Сьюзен бросилась ко мне, но я успел ее остановить:

— Не тронь меня! Не прикасайся!

Мой свирепый окрик полоснул ее, как нож.

— Гарри! — пролепетала она. — Милый, мы увезем тебя. Увезем прочь отсюда.

Из ельника донесся жуткий вой. Среди деревьев что-то мелькнуло, и через мгновение на поляну во главе маленького отряда вышла Мерфи. За ней в неуклюжую цепочку растянулись голые мальчики и девочки. В здоровой руке Мерфи держала пушку. Наверное, подобрала у мертвых фэбээровцев.

— Отлично! — сказал я, плечом оттесняя Сьюзен в сторону. — Мерфи, ты и Сьюзен забираете детей и убираетесь. Живо!

— Я остаюсь, — отрезала Мерфи.

Она метнула на Дентона яростный взгляд и тут же отвела глаза. Мерфи и пальцем не пошевелила, чтобы осмотреть его раны. Может, она не против, если он истечет кровью…

— Ты не справишься с Макфинном.

— А ты? — спросила она. Потом склонилась ближе и охнула: — Гарри, у тебя вся рожа в крови.

Я рявкнул:

— Забирай детей и вали, Кэррин. Дай мне все уладить.

Мерфи взвела курок.

— Здесь я — полицейский. Только я могу произвести аресты. К тому же не мешало бы разобраться, где плохие дяди, а где хорошие, — натянуто улыбнулась она.

Я выругался, и небу стало жарко.

— Спорить некогда. Черт с тобой! Сьюзен, уведи детей к фургону!

— Но, Гарри… — заикнулась она.

Нервы и без того на пределе. Я не выдержал и пронзительно завопил:

— Черт бы вас подрал! Еще трупов захотелось?! Уведи дете-ей!

Сьюзен побледнела как полотно и молча повернулась к дрожащей, мокрой Джорджии, стоявшей ближе всех. Она взяла одурманенную девочку под руку и тихонько повела за собой шатающуюся братию. Я смотрел им вслед. В душе бурлил гнев. Испуг и раскаяние только усилили сумятицу.

Громовой рык огласил дальнюю опушку. Елки тряхнуло. И сразу же раздался визг, полный мучительной боли. Тера. Ее голос. Визг захлебнулся. Наступила тишина. Мы с Мерфи застыли, напряженно вглядываясь в еловую чащу. На минуту мне показалось, что я увидел два алых зрачка.

— С тыла обходит, — сказала Кэррин.

— Ага, — откликнулся я.

Луп-Гару сейчас на взводе. Погоня за Терой привела его в бешенство, и он бросится на первого встречного. По себе знаю. Я горько усмехнулся.

— Что делать будем? — Мерфи сжала рукоятку револьвера. Даже костяшки побелели.

— Пойдем за ним. Надо прикрыть детей и Сьюзен. Кстати, как насчет Марконе?

— В смысле?

— Он нас выручил. За нами должок.

Мерфи это обстоятельство не слишком обрадовало.

— Так ты хочешь вытащить его оттуда?

— Я хочу, чтобы эта зверюга осталась голодной. А ты?

Мерфи прикрыла глаза и выдохнула.

— Черт с тобой. Согласна, — сказала Кэррин. — Дрезден, ты будто нарочно меня подставляешь. С моей гибелью свидетелей больше не останется, не так ли?

Я огрызнулся:

— Если боишься за свою шкуру, беги, догоняй Сьюзен. Разделимся. Может, кто-то и прорвется.

— Да пошел ты, Гарри Дрезден, — рассвирепела она.

«Хорошенькая получится эпитафия», — подумал я, не желая тратить попусту дыхание на глупую перебранку.

Глава 33

Короткими перебежками я ввинтился в заросли и чуть не споткнулся о тело Харриса. Пули размозжили ему лицо. В мертвой руке — револьвер. «Значит, Кэррин подобрала оружие Уилсона», — машинально отметил я. Уилсон лежал неподалеку. Мертвый. Мертвее не бывает. На груди запеклась толстая корка. Поодаль — полуобнаженная Бенн. Юбка набрякла от крови. На талии сереет что-то грязное. Похоже, остатки волчьего пояса. Наверное, он лишился магической силы со смертью владелицы. Я старался не смотреть на разодранное горло и куски мяса, которые болтались на ее ногах. Я старался не смотреть, старался не дышать, боясь вдохнуть сладкий аромат, и очень старался подавить волну самодовольства, вновь прокатившуюся по сердцу.

Я содрогнулся и затрусил мимо трупов. Ночь сегодня тихая. Лишь ветер да скрип канатов, которые удерживают меж елей охотничий насест. Марконе висит в той же позе, спеленатый, как младенец. Для человека, не привыкшего к ежедневным самоистязаниям, положение не самое завидное. Я не видел выражение его лица, но почти физически чувствовал, как он мучается. Когда порыв ветра плавно раскачал «тючок» и Марконе повернулся ко мне, я поднял руку — он кивнул в ответ. Я указал на свои глаза, потом на темнеющий лес, пытаясь жестами выяснить, знает ли он, где засел Луп-Гару. Марконе покачал головой. Плохо.

Я двинулся вдоль деревьев, держась по краю западни и внимательно рассматривая веревку, на которой его подвесили. До боли в глазах вглядываясь в темноту, я проследил путь каната, прикинул расстояние и полез на дерево. Может, найдется способ спустить Марконе?

Может, и я сумею выбраться из передряги? А что?! Спасем с Мерфи гангстера, догоним Сьюзен, ребятишек и навсегда забудем об этой истории.

Ага. Забудем. Вот прямо сейчас и начнем забывать. Выкинем из головы глупые фантазии. Ну, выберусь я цел и невредим, а как жить дальше? Как ужиться с мыслью, что Луп-Гару резвится на воле и убивает, убивает, убивает?… Оборотня надо остановить.

К тому же я сыт по горло угрызениями совести.

Узел-то завязывали второпях, ослабить его — раз плюнуть. Я принялся распутывать, а сам то и дело озирался по сторонам, прислушивался, присматривался в надежде засечь оборотня. Не мог же он махнуть на нас лапой? Или все-таки махнул?

Я спустился, используя веревку словно противовес, и теперь аккуратно, чтобы не перетрудить раненое плечо, опускал Марконе. План такой: вытягиваю веревку, раскачиваю «груз», ловлю, удерживаю — и вуаля, бандит на свободе… Была бы здесь Мерфи, мы бы в два счета управились, но Кэррин куда-то запропастилась.

Меня обожгла ужасная догадка. Неужели Мерфи, пока я тут вожусь, схлестнулась с Луп-Гару? Тот ее тихомолком прикончил и подбирается к нам?

Я закрепил веревку и пошел к западне. Марконе уже не висел тряпичной куклой. Он раскачивался взад и вперед, чтобы скорее перепрыгнуть. Я припал к земле у края западни, приготовившись, если что, удержать его и не упасть самому.

Внезапно, на одном из подлетов, Марконе зашипел:

— Дрезден! Яма!

Я глянул вниз. В чернильной темноте сверкали зрачки. Я не успел испугаться. Луп-Гару просто не дал на это времени. С оглушительным ревом он рванул наверх, всаживая когти в стену и подтягиваясь, как заправский альпинист. Я отшатнулся. Вскинул руку и завизжал:

— Fuego!

Безрезультатно. Легкое облачко пара, словно я дохнул в морозильнике, да приступ слепящей боли в висках. Луп-Гару выбросил вперед лапу. Я плюхнулся на землю, увернувшись от страшного удара. Когтистая лапа рассекла воздух и пригвоздила к земле полу моего новенького плаща.

Я привязался к этому плащу, но не до такой же степени. Недолго думая я оставил подарок Сьюзен на растерзание Луп-Гару, получив тем самым крошечную фору. Пока он кромсал плащ и выбирался из ловушки, я уже мчался прочь. Счет шел на доли секунды. Мгновением позже оборотень понял свою ошибку. Он взвыл от разочарования, засек меня и бросился следом.

Всё. Я пропал. Детишек вызволил, Сьюзен уберег, с Дентоном и его приятелями расправился. За битую посуду платить тоже мне. Я пронесся сквозь елки и вылетел на лужайку. Жаль плащик. Хороший был, теплый. Бег не согревает, он намертво «сажает» дыхание. Да и раненое плечо разболелось несусветно. Про ступню вообще молчу. Скажу лишь, что бежать я больше не мог. Чисто физически. Ноги сами замедлили шаг. Плевать им на окрики мозга. Устоять бы… Я заплакал от обиды.

Сколько веревочке не виться, а концу быть. Трепыхайся не трепыхайся — масло сбивается только в сказках. Я повернулся к ельнику, чтобы видеть оборотня. Если мне суждено умереть, я хочу встретить свою гибель с высоко поднятой головой. Позволю себе напоследок немножко достоинства.

В чаще загорелись две алые точки. Готовый к любым неожиданностям оборотень шел не спеша, приникнув к земле и явно осторожничая. Помнит, что не раз обжигался со мной. Судя по всему, теперь он собрался действовать наверняка, не желая вновь упустить прыткую жертву.

Я глубоко вздохнул и приосанился. Поднял подбородок. Умру, как и положено настоящему чародею, с гордо поднятой головой. Смело загляну на ту сторону. В моем резерве еще право на предсмертное проклятие. Мощная штуковина, знаете ли. Надеюсь, минутка на тронную речь найдется. Может, я сумею обратить проклятие Макфинна и таким образом избавлю парня от жутких превращений, на которые его якобы обрек святой Патрик? Или лучше отправить в тартарары преступную империю Марконе?

Размышляя над нелегким выбором, я вытащил из-за пазухи серебряную пентаграмму, доставшуюся от матери, и задумчиво теребил ее пальцами.

Постойте-ка…

Серебряный талисман?!

Перешедший по наследству?!

Фамильное серебро?!!

Я даже вспотел. Тонущий человек хватается за соломинку, а эта идея лучше соломинки. Только бы снова не облажаться. Только бы сработало, пока не поздно.

Я снял с шеи талисман, порвав второпях цепочку, зажал сломанные звенья в кулаке и принялся раскручивать над головой. Здоровой рукой, разумеется. Когда в ночном воздухе возникло тоненькое сияющее кольцо, я вложил в него чуточку Силы. В висках застучало, но Круг замкнулся.

Я измотан и ранен. Я чувствую, что предал сам себя, поддавшись Тьме, которой прежде сопротивлялся с таким упорством. Я говорю о поясе, о зачарованном Черной магией куске волчьей шкуры. Пустив в ход пояс, я не просто ошибся; я позволил воплотиться чистому Злу. Сила подобной мощи, причем Сила практически неуправляемая, подкрепленная абсолютным равнодушием к кому-либо, кроме себя, любимого, и есть истинное Зло. Свершившись, оно полностью меня опустошило. Выжгло изнутри.

И все же я должен найти хотя бы малую крупицу и остановить кровопролитие. Остановить раз и навсегда.

Я искал эту крупицу в ледяной пустыне.

Источник магии — в человеческом сердце, в чувствах, в глубочайших проявлениях подлинной страсти. Черная магия рождается легко. Ее питают низменные эмоции — похоть, страх, злоба, а этого «добра» хоть отбавляй. К тому же низменные эмоции имеют милое свойство расти и множиться, поэтому для Черной магии «топлива» в избытке. Я заливал в бак нечто совершенно иное, до чего труднее добраться, сложнее удержать и почти невозможно сохранить, однако мой источник и совершеннее, и чище.

Моя магия — моя суть, вера, все, чем я дышу. Моя магия рождается от неизбывного желания видеть, что между людьми и Тьмой, стремящейся их поглотить, существует нерушимая преграда. Я черпаю магию в простых, если хотите, житейских вещах. В своей любви к отлично прожаренному бифштексу, в душевном волнении, которое появляется, когда смотришь хороший фильм или наслаждаешься прекрасной музыкой. Я черпаю магию в собственной жизни и в бессмертной надежде сделать чью-нибудь жизнь лучше.

И я нащупал в слое остывшего пепла крупицу тепла. Едва различимую, уцелевшую назло страшным событиям последних дней. Я бережно зажал ее в ладони, как ребенок зажимает в кулачке светляка, и выпустил в кольцо, созданное амулетом.

«Светлячок» лазурно засиял, будто пламя свечи, стек по пальцам в цепочку и весело побежал в пентакль. Коснувшись серебряной звезды, мой посланец ослепительно вспыхнул. Амулет добела раскалился. Теперь надо мной описывала круг за кругом сверкающая звездочка. На осеннюю траву посыпались искры, и я стоял, словно под сказочным звездопадом.

— Vento, — шепнул я. Потом громче: — Vento servitas. Ventas, vento servitas.

Оборотень утробно заурчал. В его зрачках полыхнул рубиновый отблеск, и зверь пошел на меня.

Мерфи возникла как из-под земли. Откуда ни возьмись, без предупреждения, без поворотников и сигнальных огней. Она встала между мной и оборотнем в классическую стойку для стрельбы и двумя руками подняла револьвер. Гипс здорово ей мешал, и тем не менее револьверное дуло было направлено мне прямо в лоб.

— Гарри, — невозмутимо сказала она, — на землю, немедленно.

Я обалдел. Поверх ее головы я увидел, что Луп-Гару сменил цель и на реактивной скорости мчится к Мерфи. Я видел взгляд, сосредоточенный на ней, чувствовал гигантскую волну бешеной злобы, которая катится перед ним и уже обволакивает хрупкую фигурку жертвы.

Я не мог ответить. Не мог прервать пение или остановить свою руку. Любое из этих действий раньше времени освободило бы накопленную энергию. Последнюю энергию… Мозг почти разрывался от адской боли. Я стиснул зубы. Амулет крутился все быстрее. Искры падали все гуще. Раскаленная звездочка превратилась в сверхновую…

— Гарри, я серьезно, — сказала Мерфи. — Не знаю, что ты делаешь, но говорю тебе, живо ложись на землю.

Доверие. Я его навсегда утратил. Отныне Кэррин видит во мне только подозрительного субъекта и никого больше, а Луп-Гару приближается с неотвратимостью судьбы. У меня свело живот при мысли, что у Сьюзен и ребятишек катастрофически мало времени на то, чтобы выбраться за пределы поместья, и еще меньше на то, чтобы добежать до фургона. Если я не удержу оборотня, он пойдет по их следу и перебьет по одному.

— Гарри, — умоляла Мерфи. Револьвер начал мелко трястись. — Пожалуйста, прошу тебя.

Доверие, Кэррин. Доверие.

Луп-Гару вылетел из зарослей. Мерфи вздохнула, приготовившись спустить курок. Словно одержимый, я крутил амулет, ощущая растущую Силу внутри кольца и назревающий взрыв внутри черепа. Я сделал выбор. Остается лишь надеяться, что Мерфи выстрелит после…

Все слилось в один бесконечный, тягучий миг, как при замедленной съемке, будто нарочно давая мне возможность «насладиться» мучительными подробностями.

Луп-Гару вырос за ее спиной — громадное и мерзкое воплощение свирепой мощи. Широко раззявленная пасть нацелилась на светлую головку. Если эти челюсти сомкнутся…

Мерфи сощурилась на пляшущий ствол револьвера, и в ее руках расцвел огненный бутон. Нас разделяет меньше двадцати футов. Она не промахнется.

Так и не довелось извиниться…

— Vento servitas! — рявкнул я, швыряя амулет. Разорвал Круг и освободил заклятие в тот самый момент, когда выстрел хлесткой пощечиной огрел по лицу.

СИЛА хлынула наружу. Все, что я сумел найти среди пепла, очистить и заботливо взрастить, покинуло меня и устремилось к поднявшемуся на дыбы оборотню. Одновременно с этим что-то горячее больно ударило в спину. Я мешком повалился вперед.

Пентакль пролетел, как сверкающая комета, и сразил Луп-Гару подобно тому, как молния поражает старое дерево. Магический «меч», вонзившись в оборотня, взорвал его оборону и лишил неуязвимости. Яркая вспышка полоснула глаза. Оборотня окутал сноп ослепительных искр. Магические материи столкнулись, и на свободу вырвался мощный сгусток энергии. Клинок голубого огня пробил грудь чудища. Хлынула черная кровь, которая сразу же загорелась. Объятое пламенем существо дико вскрикнуло, выгнувшись от страшной боли. Что-то громыхнуло, что-то еще вспыхнуло, кто-то завопил. Может быть, даже я.

Оборотень упал и изменился, едва коснувшись земли. Вместо жуткой морды появилось человеческое лицо. Клыки и когти пропали. Шерсть исчезла. Чудовищные мускулы истаяли в жидкую грязь. Ненормально искривленные конечности выпрямились, и на траве раскинулся Харли Макфинн с прижатой к сердцу рукой.

Меж его пальцев скользнула серебристая цепочка… Он удивленно посмотрел на рану и обратил взор на меня. Я увидел скорбь, муку, бессильную ярости, которые преследовали его долгие годы, отмеченные проклятием, когда мирный, в сущности, человек, мечтающий о заповеднике для диких животных, был обречен сеять вокруг лишь смерть и разрушение. Но затем взор потеплел и прояснился. Злая тень пропала. Губы Макфинна тронула слабая улыбка, как бы говоря, что он понял все и прощает.

Голова его безвольно откинулась, и он умер.

Потом наступил мой черед.

Глава 34

Я очнулся.

Вот так сюрприз!

Высоко в небе светит луна, а на лбу лежит прохладная ладонь.

— Ну же, Гарри, — тихо шепчет Мерфи, — не умирай.

Я мигнул:

— Мёрф, ты все-таки меня подстрелила. Не могу поверить.

Она утерла слезы и мягко сказала:

— Болван, надо падать, когда просят.

— Я был занят.

Она оглянулась через плечо на лежавшего неподалеку Макфинна.

— Я поняла это… позднее.

И перевела взгляд куда-то за мою спину.

— Не переживай. Я тебя прощаю, — сказал я, полагая, что напоследок вполне уместно проявить немного великодушия.

Мерфи оторопела:

— Чего?!

— Прощаю, Мёрф. Прощаю твой выстрел. Тебя можно понять — работа и все такое прочее…

Ее взгляд опасно блеснул.

— Ты думаешь… — начала она и в сердцах плюнула. — Ты думаешь, я перевела тебя в разряд бандитов и подстрелила, когда ты отказался сдаваться?

Голова слишком кружилась, чтобы возражать.

— Не волнуйся так. Тебя можно понять. — Я вздрогнул. — Холодно.

— Мы оба замерзли, идиот, — отрезала Мерфи. — Похолодало, еще когда нас в дурацкую яму швырнули. Сейчас градуса три-четыре, а мы мокрые и на земле сидим. Поднимайся, Эль Сид Повелитель.

Я обалдел от такого бесчувствия. Человек, можно сказать, умирает…

— Ух… Чего?

— Поднимайся, чучело. Посмотри назад.

Самое удивительное, что я не только сумел приподняться, но даже боли особой не почувствовал. То есть как раньше болело, так и болит, ничего нового не добавилось.

Я оглянулся.

Там лежал Дентон, сжимая в руке суковатую палку. В мертвых глазах застыли бешенство и дикая ярость. Посреди лба красовалась аккуратная дырочка.

— Но… Как он… — Я недоумевал.

— Я стреляла в него, осел ты эдакий. Пока я помогала той женщине, Тере Уэст, он пошел за тобой. Ты стоял, как дозорная башня — не обойти, не объехать, а у меня руки тряслись. Боялась, тебя задену. Откуда я знала, что Луп-Гару сзади? — Мерфи поднялась. — А ты решил, я целюсь… Черт! В голове не укладывается!

— Мерфи! Мерфи! — запротестовал я. — Пожалей. Я же думал…

Она запыхтела. Для женщины с таким маленьким носиком пыхтела она очень грозно.

— Ни фига ты не думал, Дрезден. — Кэррин отбросила назад волосы. — Как же! Мелодраматичная обстановка. Натюрморт с трупами. Решил поиграть в благородство и принести себя в жертву? Верно? Трагическое недоразумение, говоришь? Ври больше, приятель! Я тебя насквозь вижу. Ты напыщенный, самодовольный, безнадежный шовинист! Дурья башка, надутый баран…

Мерфи перешла к изобразительной части выступления, показав, кто я есть на самом деле, и лишь потом вызвала полицию и «скорую», а я лежал на траве, усталый как черт, и блаженно улыбался. Наконец-то все шло по-старому.

Полиция примчалась разгребать бедлам. Мы с Мерфи собрали волчьи пояса, сложили костерок из веток и сожгли проклятые штуковины к чертовой бабушке. Вонь стояла до небес. Признаюсь, если бы не Мерфи, у меня бы рука не поднялась. Она ловко побросала пояса в огонь, не задавая лишних вопросов. Как хорошо, что порой мы понимаем друг друга без слов. Позже я сопровождал ее на похоронах Кармайкла, а Мерфи ходила со мной к могиле Ким. На то и друзья.

Под черным комбинезоном мистера Хендрикса парамедики обнаружили мощный бронежилет. Нас увозила одна «скорая», так что я собственными глазами видел богатейшую коллекцию синяков, украсивших медвежью грудь телохранителя. Впрочем, по части синяков и кровоподтеков мы могли бы посоревноваться. Всю дорогу он молча буравил меня глазенапами. М-да, с кислородной маской на роже карьеру оратора не сделаешь, поэтому я так и не услышал бурных приветов и восторгов, которые явно рвались у него с языка. Может, и к лучшему. В тишине я беспрепятственно радовался, что он выжил. Стоит ли упрекать меня за это, принимая во внимание все вышеизложенное?

Марконе задержали на общих основаниях. Хотя заварушка приключилась в его поместье, характер ранений, полученных агентами, свидетельствовал о междоусобной перестрелке и нападении животного. Разумеется, Дентон не в счет. Короче, дым шел коромыслом. Мол, ни у кого из тамошних блюстителей порядка нет достаточных оснований для ареста Марконе и так далее, и тому подобное. Я слышал, авторитет парился в кутузке меньше трех часов — адвокаты живо вытащили его оттуда.

Спустя несколько дней Марконе позвонил.

— За вами должок, мистер Дрезден, — заявил он. — Не возобновить ли нам переговоры?

— Джон, я смотрю на вещи иначе. Должок за вами. Ну, обрезали бы вы канат. Свалились бы в яму и пошли на переплавку вместе с остальными. Слава Богу, вы рассудили мудрее и помогли освободить чародея, способного утихомирить зверушку.

— Да, да, — разочарованно протянул Марконе. — Как бы там ни было, Гарри…

— Не называйте меня Гарри, — сказал я и повесил трубку.

Сьюзен умудрилась отснять гибель Луп-Гару. Упрямая девчонка пряталась метрах в сорока от места финальной сцены с чертовски сильной камерой, кучей увеличительных линз и светочувствительной пленкой. Сверкающий амулет эффектно подсветил площадку. Зрелище получилось впечатляющее, хотя и не слишком подробное. Главным образом, видно мою спину, как я размахиваю чем-то вроде блестящей палочки и как швыряю ее в чудовище, которое смахивает на громадную бесформенную кляксу. Момент, когда я освободил заклятие, вообще выпал из фильма. Волна энергии достала камеру даже на таком расстоянии, и пленка запечатлела банальные помехи.

Зато картинка восстанавливается аккурат на том кадре, где виден снайперский выстрел Мерфи. На долю секунды он опередил удар Дентона. Именно благодаря Кэррин мои мозги сейчас при мне, а не на суковатой палке. Дальше интереснее. Оказывается, пульнув в Дентона, Мерфи молодецки развернулась, не хуже всякого Рэмбо, отскочила и выпустила в зверюгу оставшуюся обойму.

Мы оба знаем, что пули не причинили Луп-Гару вреда. Мерфи стреляла рефлекторно, просто потому, что не могла не нажимать на спусковой крючок, видя перед собой ужасающую махину. Однако в фильме она смотрелась настоящим героем. По сути дела, Мёрф и здесь меня выручила, ведь чародеям шумиха ни к чему.

Фильм показали в утреннем выпуске новостей, потом еще два дня крутили исключительно на Даблъю-джи-эн, крупнейшем телеканале Чикаго. Мерфи прославилась. Избиратели пали к ее ногам. В городском совете образовалась целая коалиция в защиту отважного лейтенанта, и мэрия приняла решение восстановить отдел специальных расследований. Теперь Мёрф одевается чуть более тщательно, а на двери ее кабинета висит именная табличка по всей форме.

Через два дня фильм Сьюзен загадочным образом исчез. Испарился в никуда. Спустя еще пару дней эксперты подняли вой, утверждая, что пленку подделали. В общем, фильм заклеймили как фальшивку, над которой в поте лица потрудилась бульварная пресса.

Некоторые просто не способны принять мысль о существовании потустороннего. Федеральное правительство в том числе. Впрочем, если кто-то из правительства и поверил в подлинность пленки, вряд ли они захотели бы, чтобы доказательство такого рода ежедневно крутили по телику. К тому же, что греха таить, агент местного отделения ФБР выглядит на ней не в лучшем свете.

Вы думаете, исчезновение пленки остановило Сьюзен? Наоборот, она с удвоенной энергией взялась за продвижение своего драгоценного «Волхва». Ей прибавили жалованье, повысили по службе. Она выступила в шоу Ларри Кинга и в куче других программ. Она говорила весьма убедительно и была так хороша собой, что многие задумались над ее словами. Теперь у нее своя колонка. Может, лет эдак через двести люди прозреют и научатся уважать мир, в котором живут…

Правда, лично я сомневаюсь.

Я не решался ей звонить, после того как Сьюзен получила редкое удовольствие столкнуться со мной в обличье чудища. Она не давила на меня, но держалась в поле зрения. Иногда присылала цветы, иногда в двери офиса стучался разносчик пиццы, особенно если я задерживался допоздна. Потрясающая девушка.

Тера была ранена очень серьезно и выжила лишь благодаря возвращению к человеческому облику и Мерфи, которая своевременно оказала ей первую помощь. Прошло несколько недель, и Тера объявилась, назначив мне встречу на Волчьем озере. Я прилетел на всех парусах. Она ждала… нет, не голая. Плащик тоже присутствовал.

— Я хотела сказать, что ты все сделал правильно. И еще я хочу попрощаться.

Вот тут она скинула плащ, и я увидел на ее теле новые шрамы.

— Прощай.

— Куда ты пойдешь? — не удержался я.

Тера обратила на меня янтарный взор.

— Я давно не была дома. Пора возвращаться.

— Позванивай.

Она грустно усмехнулась:

— Нет, Гарри Дрезден, это не в моих привычках. Лучше уж ты как-нибудь зимой приезжай в северо-западные горы. Вдруг встретимся.

С этими словами она обернулась громадной волчицей и растаяла в лучах закатного солнца.

Люди превращаются в волков. Это можно понять. Но когда волк становится человеком… Я покачал головой и подобрал плащ Теры. С тех пор храню его у себя как напоминание о царстве безграничных возможностей.

«Альфа» единодушно провозгласила Гарри Дрездена величайшим чародеем. Меня зазвали переночевать под открытым небом, на что я согласился с величайшей неохотой, и в полном составе принесли торжественную клятву верности, заставив взрослого дядю нервно сопеть и переминаться с ноги на ногу. Ребятишкам не терпелось встать под мои знамена в крестовом походе против сил Тьмы. Ну скажите на милость, какой из меня вождь?! Со счетами бы за квартиру разобраться.

Обдумывая события последних месяцев, я не могу отделаться от мысли, что все это больше, чем простое совпадение. Возьмем, к примеру, того колдуна, который питался чужой энергетикой. Он возник ниоткуда и сразу же полез ко мне. Пришлось в спешном порядке оформлять волшебничку переселение в иной мир, причем прямо в домашних тапочках, пока он не определил меня куда дальше. А Дентон с приятелями? Свалились как снег на голову. Устроили светопреставление с зачарованными поясами.

Я так и не допытался, кто стоял за спиной того колдуна. Темные чародеи — не поганки, знаете ли, сами по себе после дождя не появляются. Вызов демона и ритуальная магия — не хухры-мухры. Этому надо учиться. Любопытно, кто натаскивал злодея и расписывал емудиалоги?

Прошло шесть месяцев, и ад выплюнул Дентона. С фэбээровцем вопросов ничуть не меньше. Ведь кто-то же подогнал ему пояса. Убедил в том, что и я, и Белый Совет опаснее гремучей змеи, превратив Дентона в своеобразное орудие, запрограммированное на мое уничтожение.

Да, я не верю в совпадения и роковые случайности. У меня есть враги в Белом Совете и в Небывальщине. По тем или иным причинам мое имя попало в черные списки ко многим на той и этой стороне.

— Знаешь, друг, — сказал я Мистеру, когда мы оба грелись у камина, — похоже, я кому-то здорово мешаю.

Мистер глянул мудрым кошачьим взором и, повернувшись, подставил пузо. Я задумчиво скреб пушистое брюшко, ломая голову над вопросами без ответов. Неожиданно я понял, что еще немного бесплодных размышлений — и мне обеспечена пожизненная прописка в психушке. Чем я занимался последние недели? Что видел? Работа — дом, дом — работа. Как слепой мерин, тащусь по кругу. Хватит. Так и свихнуться недолго.

Я протянул руку за телефоном и набрал номер Сьюзен. Мистер одобрительно ткнулся в ладонь.

— А может, я просто неисправимый дурак, которому суждено собирать все шишки?

Мистер заурчал в ответ что-то утвердительное.

Джим Батчер Могила в подарок

Глава первая

Существуют причины, по которым я терпеть не могу ездить быстро. Ну, например, мой «Голубой Жучок», несчастный «Фольксваген», в котором я разъезжаю, начинает угрожающе дребезжать и подвывать на любой скорости, превышающей шестьдесят миль в час. И еще, отношения с техникой у меня самые напряженные. Все, что изготовлено после Второй Мировой войны, имеет обыкновение внезапно выходить из строя, стоит мне только приблизиться. В общем, когда я веду машину, как правило, я делаю это очень осторожно, с чувством и расстановкой.

Сегодня как раз было исключение из правил.

Шины «Жучка» протестующе взвизгнули, когда я свернул за угол, откровенно наплевав на установленный там знак «ЛЕВЫЙ ПОВОРОТ ЗАПРЕЩЕН». Старая машинка взрычала зверем, словно чувствуя, что поставлено на карту, и с лязгом и ворчанием покатила дальше по улице.

– А быстрее нельзя? – поинтересовался Майкл. Это была не жалоба. Это был просто вопрос, заданный спокойным тоном.

– Только при попутном ветре или на спуске, – ответил я. – Далеко еще до больницы?

Сидевший рядом со мной здоровяк пожал плечами и мотнул головой. Он отличался шевелюрой пепельного цвета – черной с проседью – какую некоторые, похоже, наследуют едва ли не с рождения, хотя борода его все еще оставалось темно-каштановой, почти черной. Морщины – как от огорчений, так и от смеха – в изобилии избороздили его лицо. Широкие, жилистые руки покоились на коленях, упертых в торпедо.

– Не знаю точно, – признался он. – Мили две.

Я хмуро покосился в окошко «Жучка» на быстро темнеющее небо.

– Солнце почти село. Надеюсь, мы не слишком поздно.

– Мы делаем все, что в наших силах, – заверил меня Майкл. – С Божьей помощью мы приедем вовремя. Вы уверены в точности своего... – рот его брезгливо скривился, – «информатора»?

– Боб, конечно, раздолбай, но ошибается редко, – заверил я его, резко тормозя, чтобы не врезаться в мусоровоз. – Если он сказал, что призрак там, значит, он там.

– Да поможет нам Бог, – вздохнул Майкл и перекрестился. Я ощутил сгустившуюся вокруг него мощную, спокойную энергию – энергию веры. – Кстати, Гарри, мне хотелось поговорить с вами кое о чем.

– Только не приглашайте меня снова на мессу, – сказал я, сразу ощутив себя неуютно. – Вы же знаете, я все равно откажусь, – какой-то олух на красном «Торусе» подрезал меня, и мне пришлось обгонять его по боковой полосе. Правые колеса «Жучка» на мгновение оторвались от земли. – Козел! – рявкнул я ему в водительское окошко.

– Эта просьба тоже важна, – кивнул Майкл. – Но нет, я не об этом. Я хотел спросить, когда вы собираетесь жениться на мисс Родригез.

– Черт возьми, Майкл, – нахмурился я. – Вот уже битых две недели мы с вами гоняемся по всему городу, охотясь на всех духов и призраков, которым вдруг вздумалось повысовывать свои чертовы головы. Мы до сих пор не знаем, что поставило весь потусторонний мир на уши.

– Я знаю, Гарри, но...

– Вот сейчас, например, мы гоним к старой, сбрендившей карге в округе Кук, которая укокошит нас, если мы не соберемся как следует. А вы лезете ко мне с расспросами насчет моей личной жизни.

Майкл насупился.

– Но вы же спите с ней, так ведь?

– Не так часто, как хотелось бы, – буркнул я, перестраиваясь, чтобы обогнать рейсовый автобус.

Рыцарь вздохнул.

– Но вы ее любите? – спросил он.

– Майкл, – взмолился я. – Оставьте же меня в покое хоть ненадолго. Неужели без таких расспросов никак не обойтись?

– Вы ее любите? – настаивал он.

– Черт, я за рулем!

– Гарри, – улыбнулся он. – Вы любите эту девушку или нет? Такой простой вопрос.

– Поговорите с тем, кто в этом разбирается, – огрызнулся я, проносясь мимо сине-белой машины со скоростью, превышающей установленную миль на двадцать в час. Я успел еще заметить, как полицейский за рулем при виде моего «Жучка» вздрогнул и пролил кофе из стаканчика. Покосившись в зеркало заднего вида, я увидел, как ожили синие мигалки на крыше у его «Форда». – Черт, только этого еще не хватало. Теперь за нами еще и копы гонятся.

– На их счет не беспокойтесь, – заверил меня Майкл. – Просто ответьте на вопрос.

Я покосился на Майкла. Он смотрел на меня, выпятив мощную челюсть; серые глаза его сияли. Волосы свои он стриг коротко, на манер морской пехоты, однако позволял себе короткую, рыцарскую бородку.

– Пожалуй, да, – сказал я, помолчав. – Ну, да.

– Тогда чего же вы не скажете ей этого?

– Чего сказать? – не понял я.

– Гарри, – терпеливо настаивал Майкл, цепляясь за торпедо, чтобы не упасть на крутом повороте. – Ну не будьте же ребенком. Если вы любите женщину, так и скажите.

– Зачем? – удивился я.

– Вы ведь ей этого не говорили, нет? Ни разу?

Я смерил его сердитым взглядом.

– И что из этого? Она это и так знает. Какая тогда разница?

– Гарри Дрезден, – вздохнул он. – Уж кому, как не вам знать силу слов.

– Послушайте, но она ведь знает, – сказал я, перекидывая ногу на педаль тормоза, а потом обратно на педаль газа. – Я и открытку ей послал.

– Открытку? – переспросил Майкл.

– На пробу.

Он снова вздохнул.

– Я хочу слышать, как вы произнесете это своими словами.

– Что?

– Своими словами, – повторил он. – Если вы любите женщину, почему бы вам просто не сказать так?

– Я как-то не слишком часто говорю это, Майкл. Небо свидетель, да это... Ну, не получается у меня, ладно?

– Ясно, – сказал Майкл. – Вы ее не любите.

– Вы же знаете, что это не...

– Скажите это, Гарри.

– Если вы отстанете от меня, – взмолился я, выжимая педаль газа моего многострадального «Жучка» до отказа, – пусть будет так, – в зеркале заднего вида мерцала синяя мигалка; впрочем, копы застряли в потоке и не слишком приближались. Я испепелил Майкла взглядом. – Я люблю ее. Так сойдет?

Майкл просиял.

– Вот видите? Это единственное, что стоит между вами. Вы ведь не из тех, кто любит распространяться о своих чувствах. Или вглядываться в свою душу. Знаете, Гарри, время от времени вам нужно просто посмотреть в зеркало и поразмыслить над тем, что вы видите там.

– Не люблю зеркал, – проворчал я.

– Все равно, главное, чтобы вы сами поняли, что любите эту женщину. Я боялся, что после Элейн вы слишком замкнетесь и никогда...

Я вдруг не на шутку разозлился.

– Я не желаю говорить об Элейн, Майкл! Вообще. Если вы не можете без этого, выметайтесь из моей машины и дайте мне работать самостоятельно.

Майкл обиженно насупился – возможно, не столько из-за самой моей реакции, сколько из-за выбора выражений.

– Я говорю о Сьюзен, Гарри. Если вы любите ее, вы должны жениться на ней.

– Я волшебник. Мне некогда жениться.

– А я рыцарь, – отозвался на это Майкл. – И у меня есть время. Оно того стоит. Вы слишком много времени проводите в одиночестве. Это становится заметно.

Я нахмурился еще сильнее.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы напряжены. Раздражительны. И замыкаетесь все сильнее. Вам необходимо общаться с людьми, Гарри. Иначе слишком велик риск того, что вы собьетесь на темный путь.

– Майкл, – взорвался я. – Мне на фиг не нужна лекция. Мне на фиг не нужно, чтобы меня пытались обратить. Мне на фиг не нужны разговоры о том, чтобы я «отказался от сил зла, пока они не поглотили меня». Хватит. Все, что мне нужно – это ваша поддержка, пока я буду справляться с этой тварью.

В ветровом стекле показалась больница Кук-Каунти, и я, нарушая правила, развернулся через разделительную полосу, подгоняя «Голубого Жучка» к подъезду для машин «Скорой».

Не дожидаясь, пока машина остановится, Майкл отстегнул ремень безопасности, перегнулся через спинку и достал с заднего сиденья огромный, не меньше пяти футов в длину меч в черных ножнах. Потом выбрался из машины, пристегнул ножны на пояс, снова полез в салон за белым плащом с вышитым на груди с левой стороны красным крестом. Натренированным движением он облачился в плащ, застегнув его у шеи еще одним крестом, на этот раз серебряным. Это плоховато вязалось с его фланелевой рабочей рубахой, синими джинсами и бутсами на металлических подковках.

– Неужели хотя бы без плаща нельзя обойтись? – продолжал ворчать я, открывая дверь и с наслаждением вытягивая свои длинные ноги – сами понимаете, с моим ростом вести «Жучка» приходится, согнувшись в три погибели. Потом я забрал с заднего сиденья собственный инвентарь: новые жезл и посох, свежевырезанные, даже немного еще смолистые.

Майкл посмотрел на меня с нескрываемой обидой.

– Плащ, Гарри, такая же важная составляющая того, что я делаю, как меч. И потом, он уж не чуднее той куртки, что на вас.

Я опустил взгляд на свою черную куртку, замечательным образом хлопавшую на ветру. И уж мои черные джинсы и темная рубаха были тонны на полторы моднее его наряда.

– А что в ней такого?

– Ей место на съемках вестерна, – сказал Майкл. – Вы готовы?

Я еще раз испепелил его взглядом – на что он с улыбкой повернулся ко мне другой щекой – и мы зашагали к дверям. Позади, кварталах в двух от нас послышалась полицейская сирена.

– Едва успели.

– Раз так, поспешим, – кивнул Майкл. Он поддернул правый рукав плаща и положил руку на эфес меча. Потом склонил голову и перекрестился.

– Отче милосердный, – прошептал он. – Направь нас и оборони в битве с силами тьмы, – вокруг него снова сгустилось облако энергии, ощутимое примерно как вибрация музыки, проникающая к тебе сквозь толстую стену.

Я тряхнул головой и достал из кармана ветровки кожаный мешочек размером с мой кулак. Некоторое время я путался, что в какую руку взять; в конце концов посох, как и положено, оказался в левой руке, жезл – в правой, а мешочек болтался, зажатый в зубах.

– Солнце село, – процедил я, не разжимая зубов. – Нам пора.

И мы – рыцарь и чародей – бегом ворвались в служебный вход больницы округа Кук. Наше появление привлекло к себе не один взгляд: за моей спиной черным облаком эффектно развевалась ветровка, а белый плащ Майкла и вовсе превратился в крылья архангела, именем которого, собственно говоря, его и окрестили. Мы вихрем пронеслись по служебному вестибюлю и остановились на первом же пересечении сияющих стерильной чистотой больничных коридоров.

Я ухватил за рукав первого же пробегавшего мимо санитара. Тот зажмурился, потом уставился на меня – от фермерских бутсов и до всклокоченных черных волос. Он опасливо покосился на мои посох и жезл, и еще более опасливо – на амулет в виде серебряной пентаграммы, висевший у меня на груди. Судорожно сглотнув, он перевел взгляд на Майкла – высокого, широкоплечего, хранившего совершенно невозмутимый вид несмотря на белый плащ и меч на бедре.

– Ч-чем могу п-помочь? – поинтересовался он, пятясь от нас.

Я пригвоздил его к полу самой кровожадной из своих улыбок.

– Здрасте, – прошипел я, продолжая сжимать в зубах кожаный мешок. – Не подскажете ли вы нам, где здесь родильное отделение?

Глава вторая

Мы поднимались по пожарной лестнице. Майклу известно, как реагирует на меня современная техника, и уж меньше всего нам хотелось застрять в лифте и торчать там, пока призрак губит невинные жизни. Майкл шел первым, одной рукой опираясь на перила и положив вторую на эфес меча.

Я поспевал за ним, задыхаясь. У самой двери Майкл задержался и оглянулся на меня. Мне потребовалось еще две-три секунды, чтобы, пыхтя и отдуваясь, догнать его.

– Готовы? – спросил он меня.

– Пх-х-х-фуф, – ответил я и кивнул, так и не выпустив из зубов свой кожаный мешок. Потом выудил из кармана куртки белую свечу и коробок спичек. Чтобы зажечь свечу, мне пришлось прислонить жезл и посох к стене.

Майкл сморщил нос – свечка изрядно чадила – и толчком распахнул дверь. Держа в одной руке свечу, а в другой – жезл и посох, я последовал за ним. Взгляд мой перебегал со свечного пламени на окружение и обратно.

Все, что я видел пока – это обыкновенную больницу. Чистые стены, чистые полы, обилие кафеля и ламп дневного света. Лампы, правда, мерцали едва-едва, словно разом перегорели, так что в помещении царил полумрак. Длинные тени тянулись от стоящего у двери кресла-каталки и сгущались под на редкость неудобными на вид пластиковыми стульями, приставленными к стене в месте пересечения двух коридоров.

На четвертом этаже стояла могильная тишина. Ни голоса из радио или телевизора. Ни звонка внутреннего телефона. Ни шороха кондиционеров. Ничего.

Мы пересекли большой холл; шаги наши гулко раздавались в тишине несмотря на все наши старания ступать тише. Указатель на стене, украшенный ярким пластмассовым клоуном, гласил: «ДЕТСКОЕ И РОДИЛЬНОЕ ОТДЕЛЕНИЯ», и стрелка на нем направляла в другой холл.

Я обошел Майкла и заглянул дальше. Холл заканчивался парой качающихся дверей. Здесь тоже стояла полная тишина. Казалось, в детском отделении никого нет.

Свет здесь не мерцал – он погас совсем. Здесь царила темнота. Отовсюду ко мне подступали тени и неопределенные формы. Я сделал шаг вперед, и огонек свечи уменьшился, превратившись в холодную, яркую точку голубого света.

Я, наконец, выплюнул мешок и сунул его себе в карман.

– Майкл, – прошипел я перехваченным от напряжения голосом. – Она здесь, – я повернулся, чтобы он тоже мог видеть свет.

Взгляд его скользнул по свече и снова уперся в темноту.

– Вера, Гарри, вера, – правая рука его потянулась к поясу и медленно, бесшумно потянула «Амораккиус» из ножен. Это его движение показалось мне несколько более ободряющим, нежели его слова. Полированная сталь широкого клинка чуть светилась, и, когда Майкл сделал шаг и остановился рядом со мной, воздух слегка завибрировал от скрытой в нем мощи – веры Майкла, которую древнее оружие усилило стократ.

– Куда делся персонал? – спросил он меня хриплым шепотом.

– Разбежался, наверное, – отвечал я так же тихо. – А может, на него наложены какие-то чары. Так или иначе, под ногами они не мешаются.

Я покосился на меч и на длинный, узкий желоб по всей длине лезвия. Возможно, это мне только мерещилось, но мне показалось, я вижу в глубине его что-то красное. Ржавчина, наверное, подумал я. Конечно, ржавчина.

Я поставил свечу на пол, и она продолжала светиться там маленькой, яркой точкой, обозначая присутствие потусторонних сил. Еще какое присутствие. Боб не сочинял, говоря, что дух Агаты Хэгглторн не отбрасывает двойной тени.

– Не вмешивайтесь, – сказал я Майклу. – Дайте мне минуту.

– Если то, что говорил ваш дух, правда, этот призрак опасен. Пустите меня первого. Так будет спокойнее.

Я мотнул головой в сторону светящегося клинка.

– Поверьте мне, призрак учует приближающийся меч прежде, чем вы успеете подойти к двери. Посмотрим, что смогу сделать я. Если я смогу развеять чары, вся эта история закончится, не успев начаться.

Я не стал дожидаться ответа. Вместо этого я перехватил жезл и посох левой рукой, а правой стиснул кожаную кошелку. Развязав стягивающий ее простой узел, я скользнул вперед, в темноту.

В несколько шагов я оказался у качающихся дверей и осторожно толкнул створку. Потом застыл, прислушиваясь.

Я услышал пение. Женский голос. Нежный. Симпатичный.

– Баю, крошка, баю-бай. Спи, малютка, засыпай...

Я оглянулся на Майкла, потом скользнул в дверь, в кромешную темноту. Я ничего не видел – но, в конце концов, чародей я или где? Я подумал о висевшей у меня на сердце пентаграмме, серебряном амулете, доставшемся мне в наследство от матери. Помятая бранзулетка, в щербинах и царапинах от долгого использования в целях, на которые ее никак не рассчитывали – и все же я продолжаю носить ее. Круг с заключенной в него пятиконечной звездой – символ моей магии, в которую я верю; пять стихий Вселенной, действующих в согласии под контролем человеческой воли.

Я сосредоточился на нем, послав в него толику моей энергии, и амулет засветился мягким, серебряно-голубым сиянием, волной прокатившимся передо мной. Он высветил упавший стул и парочку медсестер за столиком, застывших перед своими компьютерами. Они глубоко дышали, но не шевелились.

Негромкая, усыпляющая колыбельная не стихала. Зачарованный сон. Старо как мир. Девицы вырубились, хоть и находились здесь, и я не видел смысла расходовать энергию, пытаясь разрушить наложенное на них заклятие. Пение все продолжалось, и я вдруг сообразил, что тянусь к упавшему стулу, чтобы поставить его – иначе где мне найти удобное место, чтобы присесть на чуток?

Я застыл и напомнил себе, что с моей стороны было бы верхом идиотизма садиться под звуки этой потусторонней песни – даже на пару секунд. Чертовски тонко наведенная магия, но от этого не менее сильная. Даже зная, что ожидать, я едва не попался на крючок, избежав этого в самый последний момент.

Я обогнул стул и двинулся дальше, в комнату, полную вешалок с висевшими на них больничными халатами. Пение сделалось громче, хотя, как это и положено потусторонним звукам, местоположение его источника не поддавалось определению. Одна стена представляла собой прозрачную перегородку из плексигласа, а помещение за ней казалось одновременно теплым и стерильным.

Помещение это заполняли ряды маленьких стеклянных колыбелек на колесиках. Их крошечные обитатели в крошечных больничных рукавичках и шапочках на лысых головках спали и видели свои невинные младенческие сны.

Между ними двигался, видимый в сиянии моего магического света, источник пения.

Агата Хэгглторн умерла далеко не старой. Как и подобало женщине ее положения, она была одета в приличную по меркам Чикаго середины девятнадцатого века блузку с высоким воротничком и длинную, темную юбку. Я мог видеть сквозь нее, но во всех остальных отношениях она казалась настоящей, материальной. Лицо ее можно было бы назвать симпатичным, несмотря на некоторую костлявость, и правой рукой она прикрывала обрубок, которым заканчивалось ее левое запястье.

– Баю-баюшки, баю, не ложися на краю...

Черт, голос у нее был и правда завораживающий. В буквальном смысле этого слова. Энергия песни обволакивала слушателей, погружая их в глубокий сон. Позволь ей петь и дальше, и она нагонит на всех – и на сестер, и на младенцев – сон, от которого им никогда уже не проснуться, а власти припишут это избытку двуокиси углерода или еще какой-нибудь дряни, но никак не злобному призраку.

Я подкрался ближе. Запаса антипризрачного порошка у меня хватало в избытке, чтобы заморозить на месте Агату и еще дюжину подобных призраков, а потом Майкл разделался бы с ней без труда. Тут главное – не промахнуться.

Я пригнулся, покрепче сжал в правой руке мешок с антипризрачным порошком и на цыпочках подобрался к двери, которая вела в палату со спящими младенцами. Похоже, призрак пока не замечал меня – призраки вообще не отличаются избыточной наблюдательностью. Наверное, смерть заметно меняет подход к житейским проблемам.

Я вошел в палату, и голос Агаты Хэгглторн накатил на меня инъекцией наркотика, заставив меня на мгновение зажмуриться и зябко передернуть плечами. Мне приходилось изо всех сил концентрировать мысли на потоке магической энергии, струившейся из амулета-пентаграммы и освещавшей помещение.

– Придет серенький волчок...

Я облизнул пересохшие губы и задержался на мгновение, глядя, как она склоняется над одной из колыбелей-каталок. Она с нежностью улыбнулась и напела еще строчку на ухо младенцу.

– Баю-баюшки...

Все, дальше медлить нельзя. В идеальном мире мне полагалось бы просто высыпать порошок на призрака, и дело с концом. Беда только, мир далек от идеала, и призраки не обязаны подчиняться правилам реальности, так что поразить их каким-либо образом, пока они не поймут, что вы здесь, очень трудно, почти невозможно. Выходит, иного пути, нежели конфронтация, нет, и даже так, заставить их обратить свое внимание на вас можно, только произнеся вслух их истинное имя. Более того, большинство духов не слышат почти никого – чтобы они вас услышали, приходится прибегать к магии.

Я выпрямился во весь рост, зажав мешок в руке, и постарался вложить в голос всю свою волю:

– Агата Хэгглторн! – крикнул я.

Дух вздрогнул, словно мой голос донесся до нее едва-едва, издалека, и повернулся ко мне. Глаза ее округлились. Пение резко оборвалось.

– Кто вы? – спросила она. – И что делаете в моей детской?

Я постарался припомнить все подробности, которые рассказывал мне о призраках Боб.

– Это не твоя детская, Агата Хэгглторн. Со времени твоей смерти прошло больше ста лет. Ты не настоящая. Ты призрак, и ты мертва.

Дух смерил меня недоверчивым взглядом и улыбнулся холодной, презрительной улыбкой.

– Я могла бы сразу догадаться. Вас прислал Бенсон, верно? Бенсон всегда придумает что-нибудь жестокое, а потом обзывает меня юродивой. Юродивой! Он хочет лишить меня моей малышки.

– Бенсон Хэгглторн давным-давно умер, Агата Хэгглторн, – отвечал я, изготовившись к броску. – И твой ребенок тоже. И ты сама. Эти крошки не твои, ты не должна петь им или уносить их, – моя рука с мешком подалась вперед.

Призрак посмотрел на меня в полнейшем замешательстве. В этом вся сложность общения с материальными, по-настоящему опасными призраками. Они так похожи на людей. Кажется, будто они обладают чувствами, каким-то самосознанием. Однако они не живы – они все равно что окаменелый отпечаток, ископаемый скелет. Они похожи на оригинал, но это не оригинал.

Но я сочувствую даме, попавшей в беду. Всегда был таким. Это уязвимое место моего характера, этакая брешь в броне шириной в милю, а глубиной и вдвое больше. Я увидел на лице Агаты-призрака боль одиночества, и испытал к ней что-то вроде сочувствия. Я снова опустил руку. Как знать, если мне повезет, я мог бы уговорить ее уйти. Духи – они такие: доведи до них реальную ситуацию, в которой они оказались, и они испарятся.

– Мне очень жаль, Агата, – сказал я. – Но ты не та, какой себе представляешься. Ты призрак. Отражение. Настоящая Агата Хэгглторн умерла больше века назад.

– Н-нет, – дрогнувшим голосом произнесла она. – Это неправда.

– Это правда, – настаивал я. – Она умерла в ту же ночь, что и ее муж и ребенок.

– Нет, – простонал дух, зажмурив глаза. – Нет, нет, нет, нет. Я не желаю слушать такое, – она снова запела себе под нос, тихо, безнадежно – на этот раз без всякого заклятия, не угрожая неосознанным уничтожением. Однако новорожденная девочка так и не дышала, а губы ее начали синеть.

– Послушай меня, Агата, – произнес я, вложив в голос больше воли, больше магии, чтобы призрак слышал меня. – Я все про тебя знаю. Ты умерла. Вспомни: твой муж избивал тебя. Ты боялась, что он будет бить и твою дочь. И когда она начала плакать, ты зажала ей рот рукой, – я ощущал себя совершеннейшим ублюдком, так холодно копаясь в прошлом этой женщины. Призрак она или нет, боль на ее лице была настоящей.

– Я этого не делала, – всхлипнула Агата. – Я не делала ей больно.

– Ты не хотела делать ей больно, – сказал я, выкладывая информацию, которой обеспечил меня Боб. – Но он был пьян, а ты запугана, и когда ты опустила взгляд, она уже была мертва. Это ведь так было? – я облизнул губы и снова посмотрел на новорожденную. Если я не разберусь с этим быстро, она умрет. Ее молчание наводило жуть – она лежала в колыбельке резиновой куклой.

Что-то – искра воспоминания – осветила глаза призрака.

– Я помню, – прошипела она. – Топор. Топор, топор, топор! – пропорции лица ее изменились, вытянулись, оно сделалось костлявее, изящнее. – Я взяла свой топор, свой топор, свой топор, и врезала моему Бенсону двадцать раз, – дух как бы растягивался, а по комнате вихрем пронесся исходивший из него призрачный ветер, полный запахов железа и крови.

– Ох, черт, – пробормотал я и приготовился броситься к девочке.

– Мой ангелочек мертв, – взвизгнул призрак. – Бенсон мертв. А потом и рука, рука, рука, убившая их обоих! – она высоко подняла обрубок руки. – Мертвы, мертвы, мертвы! – она запрокинула голову и завизжала еще громче – по-звериному, так, что заложило уши, а стены палаты содрогнулись.

Я прыгнул вперед, к бездыханному тельцу ребенка, и, стоило мне сделать это, как остальные дети хором заревели. Я дотянулся до девочки и с размаху шлепнул ее по розовой попке. Она потрясенно открыла глаза, вздохнула, личико ее сморщилось, и она заревела едва ли не громче всех остальных вместе взятых.

– Нет! – взвизгнула Агата, – Нет, нет, нет! Он тебя услышит! Он услышит! – обрубок ее левой руки метнулся ко мне, и я ощутил удар – и по груди, и по моей душе, словно глубоко в меня вонзили кусок льда. Удар как игрушку отшвырнул меня к стене; жезл и посох покатились по полу. Возможно, по чистой случайности, я так и не выпустил свой мешок с порошком, но голова гудела от сотрясения как колокол, а по телу струился холодный пот.

– Майкл! – прохрипел я как мог громче, но дверь за моей спиной уже распахивалась, и шаги его тяжелых бутсов грохотали все ближе. Ветер усилился и превратился в ураган, раскатив колыбели на колесиках по всей комнате. Мне пришлось прикрыть глаза рукой. Черт. В такой ветер от порошка не будет никакого прока.

– Баю-бай, баю-бай, баю-бай, – призрак Агаты снова склонился над колыбелькой и сунул обрубок левой руки вниз, прямо в ротик младенцу. Прозрачная плоть как бы слилась с кожей девочки. Та дернулась и снова перестала дышать, не прекращая попыток плакать.

Я выкрикнул беззвучный вызов и ринулся на призрака. Если мне не удается посыпать его порошком с противоположной стороны комнаты – что ж, можно попробовать сунуть мешок в его призрачную плоть и обездвижить изнутри. Процедура болезненная, но, вне всякого сомнения, не менее эффективная.

Голова Агаты повернулась в мою сторону, и она с рычанием отпрянула от ребенка. Волосы ее растрепались на ветру и взметнулись львиной гривой, куда как более подходящей хищному оскалу, которым сменились ее мягкие черты. Она вскинула левую руку, и у самого обрубка вдруг возникла короткая, окованная железом палица, которую она, взвизгнув по-кошачьи, обрушила мне на голову.

Призрачный металл лязгнул о настоящий булат, и в воздухе сверкнуло иссиня-белой вспышкой лезвие «Амораккиуса». Оскалившись от усилия, Майкл отбил удар потустороннего оружия в каких-то паре дюймов от моего лица.

– Дрезден, – крикнул он. – Порошок!

Борясь с бешеными порывами ветра, я сделал шаг вперед, перехватил левую руку Агаты и вытряхнул из мешка немного порошка.

Соприкоснувшись с призрачной плотью, тот вспыхнул россыпью ярко-красных огоньков. Агата взвизгнула и отпрянула, но рука ее не шелохнулась, словно отлитая из бетона.

– Бенсон! – визжала Агата. – Бенсон! Спи, дитя мое! – и тут она просто отделилась от руки и исчезла. Оторванная по самое плечо рука на мгновение зависла в воздухе, а потом рухнула на пол, разом превратившись в прозрачную, желеобразную массу – то, что остается от призрачной плоти, когда дух исчезает. Обыкновенно эта эктоплазма быстро испаряется, не оставляя следа.

Ветер стих, но светлее в помещении не стало. Мое сине-белое магическое сияние и меч Майкла как были, так и оставались единственными источниками света. Уши даже заложило от внезапной тишины, хотя с дюжину младенцев честно продолжали реветь в своих колыбельках.

– С детьми все в порядке? – спросил Майкл. – Куда она делась?

– Пожалуй, в порядке. А призрак... Призрак, наверное, перевоплотился, – предположил я. – Она поняла, что другого выхода у нее нет.

Майкл медленно поворачивался на месте, держа меч наготове.

– Значит, она ушла?

Я мотнул головой, оглядываясь по сторонам.

– Вряд ли, – ответил я и склонился над колыбелькой, в которой лежала чудом не удушенная девочка. На наручном браслете значилось ее имя: Элисон Энн Саммерс. Я погладил ее по крошечной щечке, и она повернулась и присосалась к моему указательному пальцу, разом перестав плакать.

– Уберите палец у нее изо рта, – строго сказал Майкл. – Он у вас грязный. И что теперь?

– Я наложу на палату охранительное заклятье, – сказал я. – А потом мы уберемся отсюда, пока сюда не явилась полиция, чтобы нас арес...

Элисон Энн вздрогнула и перестала дышать. Ручки и ножки ее словно окаменели. Я ощутил, как что-то ледяное сгустилось в воздухе и накрыло ее, услышал далекие звуки безумной колыбельной.

– Баю-баюшки, баю...

– Майкл! – крикнул я. – Она все еще здесь! Ее призрак... он дотягивается сюда из Небывальщины!

– Господи, сохрани и спаси! – перекрестился Майкл. – Гарри, нам нужно туда, за ней.

Сердце мое застыло при одной мысли об этом.

– Нет, – сказал я. – Не выйдет. Слишком это опасно, Майкл, она слишком сильна. Я не хочу биться на ее территории голым и безоружным, при нулевых шансах.

– У нас нет выбора, – рявкнул Майкл. – Смотрите.

Я посмотрел. Один за другим младенцы умолкали на полувздохе.

– Спи, малютка, засыпай...

– Майкл, она нас на куски разорвет. А если не она, так уж моя крестная – наверняка.

Майкл нахмурился и мотнул головой.

– Клянусь Господом, нет. Я этого не допущу, – он посмотрел на меня в упор. – И вы, Гарри Дрезден, тоже. В вашем сердце слишком много добра, чтобы оставить этих малюток умирать.

Я ответил ему неуверенным взглядом. Еще в первую нашу встречу Майкл настоял, чтобы мы с ним встретились взглядами. Когда взглядом с тобой встречается чародей, дело серьезно. Он может заглянуть вглубь тебя, в самые сокровенные тайны твоей души – а ты в ответ видишь его. Заглянув в душу Майкла, мне хотелось плакать. От зависти. Хотелось бы мне, чтобы моя душа показалась ему такой же, как его – мне. Правда, я совершенно уверен в том, что это не так.

Воцарилась тишина. Младенцы молчали все до единого.

Я завязал мешок с призрачным порошком и сунул его в карман. В Небывальщине от него все равно не будет толка.

Я повернулся к своим упавшим посоху и жезлу и вытянул руку в их сторону.

– Ventas servitas, – буркнул я. Взметнулся вихрь, и жезл с посохом полетели мне в руки. Ветер стих.

– Ладно, – сказал я. – Я отворю окно, которое даст нам пять минут на все про все. Будем надеяться, моя крестная не успеет нас найти за это время. Любое промедление – и мы будем или мертвы, или вернемся сюда. Во всяком случае, я.

– У вас доброе сердце, Гарри Дрезден, – сказал Майкл, и на губах его заиграла опасная улыбка. Он сделал шаг и остановился бок о бок со мной. – Господь улыбнется этому нашему выбору.

– Угу. Попросите его не устраивать из моего жилья Содом и Гоморру, и мы будем в расчете.

Майкл бросил на меня обиженный взгляд. Я встретил его как мог невозмутимо. Он сжал рукой мое плечо.

Я поднял руки, покрепче взялся кончиками пальцев за края реальности и напряг волю.

– Aparturum, – прошептал я и рванул тонкую перепонку, отделяющую наш мир от другого.

Глава третья

Даже дни, кульминацией которых становится грандиозная махаловка с призраком, а впридачу прогулка через границу, отделяющую наш мир от потустороннего, начинаются до ужаса обыденно. Этот, например, начинался с завтрака и работы в офисе.

Мой офис расположен в старом здании недалеко от центра Чикаго. Дом находится не в лучшем состоянии, особенно после той прошлогодней аварии лифта. И, что бы там ни говорили, моей вины в этом нет. Когда скорпион размером с ирландского волкодава продирается к тебе сквозь крышу лифтовой кабины, поневоле приходится идти на крайние меры.

Как бы то ни было, офис у меня небольшой: всего одна комната, зато угловая, с двумя окнами. Табличка на двери гласит просто: ГАРРИ ДРЕЗДЕН, ЧАРОДЕЙ. Сразу за дверью стоит стол, на котором разложены брошюры вроде: «Магия и Вы», или «Почему Ведьмы Тонут Не Быстрее Любого Другого – Точка Зрения Чародея». Большую их часть написал я сам. На мой взгляд, те, кто практикует наше искусство, должны заботиться о своем положительном образе в глазах общественного мнения. Хватит с нас Инквизиции.

За столом расположены раковина, кухонная стойка и старая кофеварка. Мой собственный рабочий стол стоит лицом к двери, а перед ним я разместил два удобных кресла. Кондиционер дребезжит, вентилятор на потолке скрипит при каждом обороте, а в стены и ковер навсегда въелся запах кофе.

Зевая, я ввалился в комнату, налил себе кофе и, пока он остывал, проверил утреннюю почту. Письмо от Кэмпбеллов с благодарностью за изгнание призрака из их дома. В помойку. Ага, слава Богу, чек от Полицейского Управления Чикаго за мою последнюю работу на них. Жутковатое было дело. Все одно к одному: призывание демонов, человеческие жертвоприношения, черная магия – одним словом, гадость.

Я выпил кофе и решил позвонить Майклу и предложить ему долю от своего заработка – при том, что большую часть работы проделал я сам, им с «Амораккиусом» все-таки довелось поучаствовать в развязке. Я справился с черным магом, он разобрался с демоном, и наши все-таки выиграли. Я влезал в это дело по уши, так что при таксе в пятьдесят баксов в час заработал в общей сложности две штуки. Ясное дело, Майкл откажется от денег (как всегда), но предложить ему долю представлялось мне естественным проявлением вежливости – особенно с учетом того, как много времени мы проводили вместе в последнее время в попытках обнаружить причину, по которой вся нечисть в городе словно с цепи посрывалась.

Телефон зазвонил прежде, чем я успел снять трубку.

– Гарри Дрезден, – представился я.

– Алло, мистер Дрезден? – промурлыкал мне на ухо томный женский голос. – Я вот тут все не знаю, не уделите ли вы мне минутку своего драгоценного времени?

Я откинулся на спинку кресла и ощутил, как рот у меня растягивается в блаженной ухмылке.

– Ба, мисс Родригез, вы ли это? Та самая пронырливая журналисточка из «Волхва»? Из бестолковой газетенки, печатающий всякий вздор о ведьмах, вампирах и волосатых лесных людях?

– И еще об Элвисе, – дополнила она. – Как ты мог забыть Короля? И потом, я теперь член Гильдии. Моя колонка питается заслуживающими доверия материалами со всего света.

Я рассмеялся.

– Что у тебя сегодня?

Голос Сьюзен сделался ехиднее некуда.

– Ну, мой приятель кинул меня вчера вечером, а так...

Я слегка поморщился.

– Ну да, знаю. Извини. Понимаешь, Боб нашел для меня дело, не терпевшее отлагательств.

– Гхм, – произнесла она совершенно другим, профессионально-вежливым голосом. – Я звоню вам, мистер Дрезден, не затем, чтобы обсуждать мою личную жизнь. Это деловой звонок.

Я снова улыбнулся. Да, таких девушек, как Сьюзен, одна на миллион. Особенно по части общения со мной.

– О, прошу прощения, мисс Родригез. Умоляю вас, продолжайте.

– А... да. У меня сложилось впечатление, что по городу гуляют слухи о повышенной активности в городе потусторонних сил вчерашней ночью. Не могли бы вы поделиться с «Волхвом» некоторыми подробностями?

– Гм. Видите ли, с моей стороны это было бы не совсем профессионально. Я по возможности избегаю афишировать свои дела.

– Мистер Дрезден, – заявила она. – Мне бы не хотелось прибегать к исключительным мерам.

– Но почему же, мисс Родригез? – ухмыльнулся я. – Разве вы не исключительная девушка?

Я почти воочию увидел, как она выгнула бровь.

– Право же, мистер Дрезден, я не хочу угрожать вам. Но вы не можете не понимать, что, поскольку я хорошо знакома с одной юной дамой из вашего окружения, в моих силах значительно осложнить ваши с ней отношения.

– Я понял. Но в случае, если я поделюсь с вами рассказом...

– Мне нужно эксклюзивное интервью, мистер Дрезден.

– То есть, – уточнил я, – в случае эксклюзивного интервью вы сумеете обойтись без того, чтобы создавать для меня проблемы разного рода, так?

– Я даже замолвлю перед ней словечко, – радостно заверила меня Сьюзен, и голос ее снова понизился до томного шепота. – Как знать, может, вам и повезет.

Я обдумал это предложение. Призрак, которого мы с Майклом прищучили накануне, шатался по подземным хранилищам библиотечного корпуса Чикагского университета. Этакая здоровенная, зверского вида тварь. Я вполне мог обойтись без упоминания имен вовлеченных в эти события людей, и, хотя университет явно будет не в восторге от этого, он все же как-нибудь переживет упоминание в газете, которую и покупают-то разве что в очереди у кассы супермаркета, вместе с другими таблоидами. И потом, одна мысль о нежной коже Сьюзен, о ее темных волосах у меня под руками... Гр-рр.

– От такого предложения трудно отказаться, – признался я. – Ручка под рукой?

Ручка нашлась, и следующие десять минут я делился с ней подробностями. Она проглотила их, время от времени задавая мне каверзные, наводящие вопросы, и вытянула из меня всю историю с быстротой, которая показалась бы мне невероятной, не происходи все это со мной. Да, подумал я, репортер из нее отменный. Даже жаль, что время и талант она тратила на освещение сверхъестественного, во что большинство людей отказывается верить испокон веков.

– Большое спасибо, мистер Дрезден, – промурлыкала она, выцедив из меня последние капли информации. – Надеюсь, сегодня вечером у вас с этой юной леди все сложится. У вас. В девять.

– А юной леди не хотелось бы обсудить вероятные сценарии? – поинтересовался я.

Она томно усмехнулась.

– Но это же деловой звонок.

– Нет, Сьюзен, ты невозможна, – рассмеялся я. – Ты ведь никогда не сдаешься, правда?

– Ни за что, – подтвердила она.

– Ты бы злилась на меня, даже если бы я предупредил тебя?

– Гарри, – вздохнула она. – Ты уехал, не дождавшись меня и не оставив даже записки. От любого другого мужчины я бы такого не потерпела. Если бы ты не выложил мне сейчас всю эту историю с потрохами, я бы решила, что ты просто загулял с дружками.

– Ну да, с Майклом, – усмехнулся я. – Уж он-то как раз тусовщик – первый класс.

– Тебе придется как-нибудь рассказать о нем. Да, кстати, тебе удалось разобраться хоть немного в том, что творится с духами? Ты не пытался связать это с временем года?

Я вздохнул и зажмурился.

– Нет и да. Я до сих пор не имею представления о том, почему все призраки разом повзбесились – нам пока не удалось удержать ни одного достаточно долго, чтобы хотя бы рассмотреть как следует. Вот как раз сегодня у меня появилось одно новое средство, может, с ним и удастся. Но Боб совершенно уверен, с Хэллоуином это никак не связано. Я хочу сказать, в прошлом году у нас никаких призраков не было.

– Верно. У нас были оборотни.

– Вот именно, – сказал я. – Совсем другое дело. Я попросил Боба глаз не смыкать на случай новых проявлений потусторонней активности. Если что-то где-то и выскочит, мы об этом узнаем.

– Ладно, – сказала она, потом помолчала немного, явно колеблясь. – Гарри, я...

Я подождал продолжения, но она снова замолчала, поэтому мне пришлось спросить: «Что?»

– Я... э... я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке.

У меня сложилось впечатление, что она хотела сказать что-то еще, но я не стал на нее давить.

– Ну, устал, – сказал я. – Нажил пару синяков, поскользнувшись на эктоплазме и врезавшись в шкаф-картотеку. Но так все в порядке.

Она рассмеялась.

– Судя по описанию, вид что надо. Значит, до вечера?

– Жду с нетерпением.

Вместо прощания она издала короткий, довольный звук, прямо-таки сочившийся сексуальностью, и повесила трубку.

За повседневными делами день пролетел почти незаметно. Я разрушил чары, мешавшие отыскаться обручальному кольцу, и дал от ворот поворот клиенту, который хотел, чтобы я помог ему очаровать его горничную (в моем объявлении в «Желтых Страницах» черным по белому написано: «никаких приворотных зелий», но люди почему-то всегда думают, что их случай особенный). Я сходил в банк, переговорил по телефону с одним моим знакомым частным детективом, а еще встретился с подростком-пироманом в попытке отучить его то и дело поджигать домашнюю кошку.

Я как раз запирал дверь офиса, собираясь уходить, когда услышал, как кто-то вышел из лифта и идет ко мне по коридору. Шаги были торопливые, тяжелые словно от башмаков на толстой подошве.

– Мистер Дрезден? – спросил молодой женский голос. – Гарри Дрезден – это вы?

– Да, – отозвался я, поворачивая ключ. – Но я уже ухожу. Мы могли бы договориться о встрече завтра.

Шаги стихли в нескольких футах от меня.

– Прошу вас, мистер Дрезден. Мне нужно с вами поговорить. Только вы в состоянии помочь мне.

Я вздохнул, не оборачиваясь. Она произнесла именно те слова, которые способны пробить защитную корку черствости, в которую я кутаюсь. И все же я мог еще уйти. Уйма людей считают, что магия способна выдернуть их из всех неприятностей, стоит им сообразить, что другого выхода нет.

– С удовольствием, мэм. Первым же делом завтра утром, – я выдернул ключ из скважины и повернулся уходить.

– Погодите, – сказала она. Я услышал, как она шагнула ближе ко мне, а потом она схватила меня за руку.

Ледяное покалывание охватило ее от запястья по локоть. Я отреагировал мгновенно, не раздумывая: я инстинктивно выстроил щит, ограждая себя от постороннего вмешательства, вырвал руку из ее пальцев и отступил на несколько шагов.

Руку продолжало покалывать от соприкосновения с ее аурой. Она была довольно хрупкого сложения, в черном вязаном платье, черных же армейских бутсах, с волосами, окрашенными все в тот же глухой черный цвет. Черты ее лица показались мне мягкими,симпатичными, но кожа у глаз побелела как мел, а сами глаза ввалились и поблескивали с настороженностью трущобной кошки.

Я хрустнул пальцами и быстро отвел взгляд.

– Вы тоже занимаетесь магией, – негромко заметил я.

Она прикусила губу, отвернулась и кивнула.

– И мне нужна ваша помощь. Мне сказали, вы можете помочь.

– Я даю уроки людям, желающим избежать травм от неумения управлять своими способностями, – признал я. – Вам это нужно?

– Нет, мистер Дрезден, – ответила девушка. – Не совсем.

– Тогда почему я? Что вам нужно?

– Мне нужна ваша защита, – она подняла дрожащую руку и потеребила прядь темных волос. – И если я ее не получу, я не уверена, что доживу до утра.

Глава четвертая

Я отпер дверь офиса, пригласил ее войти и щелкнул выключателем. Лампочка перегорела с хлопком. Привычное дело. Я вздохнул и закрыл дверь за нами, оставив лишь полосы золотистого света, струившиеся сквозь щели жалюзи, сплетавшиеся в замысловатый узор с тенями на полу и стенах.

Я подвинул ей одно из кресел перед моим столом. С секунду она в замешательстве смотрела на меня, потом выдохнула: «О!» – и села. Я обошел стол, снял ветровку и сел.

– Ладно, – сказал я. – Если вы хотите моей защиты, мне сначала нужно от вас кое-что.

Она отбросила рукой с лица волосы цвета мокрого асфальта и бросила на меня холодно-оценивающий взгляд. Потом закинула ногу на ногу так, что разрез платья продемонстрировал белое бедро на половину длины. Легкое движение спиной – и ткань платья туго обтянула крепкую грудь, рельефно обрисовав аккуратные соски.

– Разумеется, мистер Дрезден. Уверена, мы найдем общий язык, – она бросила на меня еще один взгляд, на этот раз чувственный, зовущий.

Соски, твердеющие по приказу – что ж, круто. О, пожалуй, она была очень даже ничего. Любой подросток пустил бы слюни и пополз бы к ней, виляя хвостиком, но я видел спектакли и почище. Я закатил глаза к потолку.

– Я имел в виду не это.

Она разом вышла из образа томной киски.

– Не... Разве не это? – она нахмурилась и снова просканировала меня взглядом. – Разве... Значит, вы?..

– Нет, – улыбнулся я. – Я не голубой. Но я не куплюсь на то, что вы продаете. Вы даже не сказали мне, как вас зовут, а уже готовы раздвинуть ноги? Нет уж, спасибо. Черт возьми, вы хоть про СПИД слышали? Или про герпес?

Лицо ее побелело, и она стиснула губы с такой силой, что они побелели тоже.

– Ладно, – вздохнула она. – Тогда что вы от меня хотите?

– Ответов, – сказал я, уставив в нее палец. – И не пытайтесь мне врать. Это вам не поможет – скорее, наоборот, – вообще-то, тут я изрядно согрешил против истины. То, что ты чародей, вовсе не превращает тебя в детектор лжи, а я вовсе не собирался встречаться с ней взглядом, чтобы заглянуть в душу. Не стоило того. Впрочем, одно из преимуществ моего ремесла – то, что люди все, что бы ты ни сделал, приписывают твоим безмерным и непостижимым силам. Ну, конечно, это действует только на тех, кто знает достаточно, чтобы верить в волшебников, но недостаточно, чтобы знать предел нашим возможностям. Остальные – те, кто считает магию просто этакой шуткой – просто смотрят на тебя как на очевидного клиента психушки.

Она нервно облизнула губы – вот уж чего не было в этом жесте, так это сексуальности.

– Хорошо, – сказала она. – Что вы хотели узнать?

– Для начала хотя бы ваше имя.

Она чуть хрипло усмехнулась.

– И вы, чародей, полагаете, что я просто так назову его вам?

Тоже верно. Серьезные заклинатели вроде меня могут сделать чертовски многое, узнав чье-то имя из уст его обладателя.

– Что ж, ладно. Как мне тогда вас называть?

Она не сделала попытки одернуть платье. Очень даже ничего ножка, только лодыжку опоясывала полоска какой-то татуировки. Я постарался не обращать на нее особого внимания.

– Лидия, – сказала она. – Называйте меня Лидией.

– Очень хорошо, Лидия. Вы занимаетесь нашим ремеслом. Расскажите мне об этом.

– Это не имеет никакого отношения к тому, что мне от вас нужно, мистер Дрезден, – возразила она. Потом сглотнула, пытаясь унять злость. – Прошу вас. Мне нужна ваша помощь.

– Хорошо, хорошо, – вздохнул я. – Какая именно? Если ваши неприятности связаны с чьими-то преследованиями, я посоветовал бы вам обратиться в полицию. Я не телохранитель.

Она вздрогнула и зябко охватила себя руками.

– Нет, ничего такого. Я боюсь не за свое тело.

Я невольно нахмурился. Она зажмурилась и судорожно вздохнула.

– Мне нужен талисман, – сказала она. – Что-нибудь, что защитило бы меня от враждебного духа.

Эти ее слова заставили меня сесть и призадуматься. В дни, когда город буквально проваливался в пучину потустороннего хаоса, я без труда мог представить себе ситуацию, когда девушка, не лишенная магических способностей, могла бы столкнуться с неприятным феноменом. Призраков и духов тянет к магически одаренным как магнитом.

– Какого именно духа?

Взгляд ее заметался из стороны в сторону, избегая задерживаться на мне.

– Не могу сказать точно, мистер Дрезден. Он силен, и он рвется разделаться со мной. Мне... мне сказали, что вы могли бы сделать что-то, чтобы защитить меня.

Вообще-то это и правда так. На моем левом запястье красовался в тот момент талисман, изготовленный из савана, заговоренного серебра и ряда других, значительно менее доступных компонентов.

– Возможно, – кивнул я. – Это зависит от того, почему вы подвергли себя опасности, а также почему вы считаете, что нуждаетесь в защите.

– Я... я н-не могу вам этого сказать, – произнесла она, и лицо ее горько скривилось. По-настоящему горько, не на зрителя – так, что оно сразу сделалось старше и некрасивее. Она съежилась и показалась совсем маленькой и хрупкой. – Пожалуйста, помогите мне.

Я вздохнул и в задумчивости провел пальцем по брови. Мои инстинкты настоятельно требовали от меня напоить ее горячим шоколадом, укутать ее теплым одеялом, заверить в том, что все будет хорошо и нацепить ей на руку свой талисман. Впрочем, я постарался их – то есть, инстинкты – обуздать. Тоже мне, Дон Кихот нашелся. Я так и не знал ровным счетом ничего о ее ситуации или от чего ее требовалось защитить – из того, что она мне открыла, вполне можно было предположить, что она пытается отделаться, скажем, от разгневанного ангела, преследующего ее за какую-нибудь особенную гнусность. Даже небесных духов вполне можно довести до белого каления.

– Послушайте, Лидия. Мне не хотелось бы оказаться втянутым во что-то, даже не зная, что происходит, – что не мешает мне проделывать это с завидной регулярностью, напомнил я себе мысленно. – До тех пор, пока вы не сможете рассказать мне хоть немного о той ситуации, в которую вы попали, убедить меня в том, что вам действительно необходима защита, и что вы ее заслуживаете, я не смогу ничем вам помочь.

Она склонила голову, и волосы ее окончательно закрыли от меня лицо. Примерно минуту она молчала, потом глубоко вздохнула.

– Вам известно, что такое Слезы Кассандры, мистер Дрезден?

– Состояние, сопутствующее прорицанию, – ответил я. – Указанная дама время от времени испытывала припадки, во время которых наблюдала будущее, но каждый раз излагала его так, что ей не верили. У детей врачи часто путают такие приступы с эпилепсией и прописывают от них различные лекарства. Как правило, эти предсказания весьма точны, но им никто не верит. Некоторые считают это особым даром.

– Только не я, – прошептала она. – Вы не представляете, как это ужасно – видеть, как что-то должно случиться, пытаться предотвратить это, но натыкаться на полное неверие...

Некоторое время я молча изучал ее лицо. Часы на стене громко отсчитывали секунды.

– Хорошо, – сказал я, наконец. – Вы говорите, что обладаете этим даром. Насколько я понимаю, вы хотите убедить меня в том, что одно из ваших видений предостерегло вас о злом духе, который вас преследует, верно?

– Не одно, – сказала она. – Три. Три, мистер Дрезден. Тогда, когда пытались убить президента, я видела одно. По два – насчет той катастрофы «шаттла» и землетрясения в Лаосе. Трех у меня раньше никогда не было. И ни разу – с такой ясностью...

Я зажмурился, обдумывая все это. И снова инстинкты советовали мне помочь девушке, замочить злого духа или кого там, и хэппи-энд на закате. Если она и правда поражена Слезами Кассандры, мои действия могли достичь большего, нежели просто спасение ее жизни. Моя вера могла бы изменить ее к лучшему.

С другой стороны, меня не раз уже обводили вокруг пальца. Девушка, несомненно, отменная актриса – судя хотя бы по тому, с какой легкостью скользнула она в роль сладострастной обольстительницы, когда ей показалось, что я требую с нее платы натурой. Уже сама скорость, с какой она пришла к такому выводу, исходя из моего совершенно невинного замечания, кое-что о ней говорила. Эту девицу никак нельзя было отнести к невинным дитятям. Если только я не заблуждался в корне, ей и раньше доводилось расплачиваться сексом за товары и услуги – и это при ее ужасно юном возрасте.

Да и сами по себе Слезы Кассандры могли служить великолепным прикрытием, которым в кругах практикующих магию пользовались достаточно часто. Вся эта история вроде как не требовала от девушки никаких доказательств, никакого спектакля со стороны того, кто этим прикрытием пользуется. Все, что от нее требовалось – это потратить толику своих способностей на создание подобающей ауры, потом сочинить любую угодную ей историю насчет предполагаемых способностей к предвидению, изобразить на лице вид потерявшейся малютки и направиться прямиком к местному болвану, Гарри Блекстоуну Копперфилду Дрездену.

Я открыл глаза и увидел, что она на меня смотрит.

– Конечно, – вздохнула она, – я могу и лгать. Слезы Кассандры невозможно определить никаким анализом. Я мола бы использовать их в качестве убедительного объяснения того, почему вы должны оказать помощь попавшей в беду девушке.

– Это довольно точно совпадает с тем, о чем я думаю, Лидия. Вы вполне можете оказаться просто мелкой ведьмой, по ошибке потревожившей не того демона и теперь мечущейся в поисках выхода.

Она развела руками.

– Вам придется положиться на мое слово, но это не так. Я знаю, что что-то надвигается. Я не знаю, что именно, почему и как. Я знаю только то, что я видела.

– Что именно?

– Огонь, – прошептала она. – Ветер. Я видела темные существа и темную войну. Я видела, как приближается ко мне моя смерть – смерть из потустороннего мира. И в центре всего этого я видела вас. Вы начало и конец всего этого. Вы тот, кто может направить все по другому пути.

– Так вот что вы видели? Всего-то?

Она отвернулась.

– Я видела то, что видела.

Стандартная процедура. Покапать маслом на самомнение жертвы, дождаться, пока та клюнет, подсечь и тянуть ее со всеми потрохами. Ага, подумал я, кто-то хочет что-то у меня вытащить. Что ж, это свидетельство роста моей репутации.

Впрочем, и держаться грубо смысла тоже не было.

– Послушайте, Лидия. На мой взгляд, вы немного переигрываете. Почему бы нам с вами не встретиться через пару дней – тогда и решим, нужна ли вам еще моя помощь.

Она не ответила. Плечи ее бессильно поникли, а лицо разом лишилось эмоций, как это бывает при поражении. Она устало зажмурилась, и во мне шевельнулось сомнение. У меня начало складываться назойливое впечатление того, что она не играет.

– Ладно, – произнесла она совсем тихо. – Извините, что задержала вас, – она встала и повернулась к выходу.

Тут инстинкты мои разом взяли верх над всеми рассуждениями. Я вылетел из кресла и ринулся ей наперерез. Мы оказались у двери одновременно.

– Подождите, – сказал я и развязал талисман, ощутив беззвучный хлопок энергии. Я снял его с запястья, взял ее за левую руку и повернул ладонью вверх, чтобы завязать. На руке виднелось несколько светлых продольных шрамов, тянувшихся вдоль вен. Такие бывают у тех, кто со всей серьезностью пытался покончить с собой. Шрамы были старые, едва заметные. Должно быть, она заполучила их, когда ей было... сколько? Десять лет? Или еще меньше?

Я пожал плечами и завязал узкую полоску замусоленной ткани и сплетенную с ней серебряную цепочку у нее на запястье, усилием воли послав в талисман достаточно энергии, чтобы замкнуть круг. Сделав это, я легонько дотронулся до ее локтя. Я все еще ощущал энергию талисмана: этакое покалывающее кожу невидимое облачко, окутавшее руку на расстоянии в полдюйма от кожи.

– Магия веры справляется с духами лучше всего, – заметил я вполголоса. – Если вы в расстроенных чувствах, ступайте в церковь. Духи обретают силу после захода солнца и до его восхода. Поезжайте в церковь Святой Марии всех Ангелов. Она находится на углу Блумингдейл и Вуд, у Уиккер-парка. Такая большая, ее невозможно не заметить. Обойдите ее кругом и позвоните в служебную дверь. Поговорите с отцом Фортхиллом. Скажите ему: друг Майкла сказал, что вам необходимо некоторое время побыть в безопасном месте.

Она смотрела на меня, открыв рот. Глаза ее набухли слезами.

– Вы мне поверили, – прошептала она. – Вы мне поверили.

Я неловко пожал плечами.

– Возможно. А может, и нет. Но последние несколько недель дела и правда дрянь, и я не хочу, чтобы вы лежали на моей совести. И поспешите. Солнце скоро сядет, – я сунул ей в руку несколько мятых купюр. – Возьмите такси. Святая Мария всех Ангелов. Отец Фортхилл. Вас прислал друг Майкла.

– Спасибо, – пробормотала она. – О Боже. Спасибо, мистер Дрезден, – она сжала мою ладонь обеими руками и чмокнула в костяшки пальцев, намочив их слезами. Пальцы ее были слишком холодные, а губы – слишком горячие. А потом она исчезла за дверью.

Я закрыл за ней дверь и тряхнул головой.

– Нет, Гарри, ты решительно идиот. У тебя был один мало-мальски пристойный талисман, способный защитить тебя от нечисти, так ты и его отдал. Возможно, она – подсадная утка. Возможно, ее послали к тебе специально за тем, чтобы лишить тебя талисмана, чтобы ничего уже не мешало им слопать тебя с потрохами в следующий же раз, как ты попытаешься испортить им обедню, – я покосился на свою руку, все еще хранившую тепло Лидиного поцелуя, и на которой все еще блестели ее слезы. Потом вздохнул, потащился к шкафу, в котором у меня хранится с полсотни запасных лампочек и заменил ту, что перегорела.

Зазвонил телефон. Я плюхнулся в кресло и устало буркнул в трубку: «Дрезден».

В ответ я не услышал ничего, кроме шороха далеких статических разрядов.

– Дрезден слушает, – повторил я.

Трубка продолжала молчать, но что-то заставило мои волосы встать дыбом. Было в этом молчании нечто, плохо поддающееся описанию. Словно бы кто-то ждал. Издевался надо мной. Треск сделался громче, и мне показалось, я слышу сквозь него далекие голоса – негромкие, жесткие. Я покосился на дверь, вслед ушедшей Лидии.

– Кто это?

– Скоро, – прошелестел голос. – Скоро, Дрезден, мы увидимся снова.

– Кто это? – повторил я, ощущая себя дурак-дураком.

В трубке послышались гудки.

Некоторое время я, вместо того, чтобы повесить трубку, тупо смотрел на нее. Потом почесал затылок. Холодок пробежал по моей спине и угнездился где-то чуть ниже желудка.

– Что ж, ладно, – произнес я вслух, чуть громче, чем этого требовал размер моего офиса. – Слава Богу, мне не пригрозили ничем другим.

Допотопный радиоприемник на полке рядом с кофеваркой вдруг сам собой ожил и захрипел. Я подпрыгнул едва не до потолка и в ярости, стиснув кулаки, повернулся к нему.

– Гарри? – произнес голос в динамике. – Эй, Гарри, эта штука работает?

Я попытался унять сердцебиение и сосредоточил волю на приемнике, создавая двустороннюю связь.

– Да, Боб. Это я.

– Благодарение звездам, – вздохнул Боб. – Ты говорил, ты хочешь знать немедленно, если я нащупаю еще какую потустороннюю гадость.

– Ну да, да, валяй же.

Радио снова захрипело и затрещало – явно от потусторонних, а не физических помех. Боюсь, AM/FM на нем уже не ловился. Голос Боба доносился ко мне искаженным, но разобрать его я пока мог.

– На меня выходил мой информатор. Больница Кук-Каунти, сегодня вечером. Кто-то растревожил Агату Хэгглторн. Дрянь дело, Гарри. Она старая и очень вредная штучка.

Боб снабдил меня кратким описанием трагической жизни и смерти Агаты Хэгглторн, а также назвал наиболее вероятную ее цель в больнице. Я покосился на свое левое запястье и ощутил себя голым.

– Хорошо, – сказал я. – Я займусь этим. Спасибо, Боб.

Радио хрюкнуло и замолчало, а я уже несся к двери. До захода солнца оставалось меньше двадцати минут, самый час пик, а если я не окажусь в округе Кук до наступления темноты, можно было ожидать самого плохого.

Я вылетел из дверей здания – мешок антипризрачного порошка в кармане тяжело хлопал меня по бедру – и буквально врезался в Майкла. Высокий, плечистый, он нес на плече большую спортивную сумку, в которой, как мне было известно, не лежало ничего кроме «Амораккиуса» и его белого плаща.

– Майкл! – заорал я. – Как это вы здесь очутились?

Лицо его расплылось в широкой улыбке.

– Когда в том возникает нужда, Он делает так, чтобы я оказался в нужном месте.

– Уау, – выдохнул я. – Вы шутите.

– Нет, – ответил он совершенно серьезно. Потом помолчал пару секунд. – Ну, вообще-то, вы так или иначе имели со мной дело каждый вечер на протяжении последних двух недель. Я и подумал, уж не сберечь ли Ему сил на устройство подобных совпадений, вот и приехал сюда сразу, как освободился от работы, – он повернулся, следуя за мной, и мы забрались в «Голубого Жучка» – он через белую дверь, я – через зеленую. Выглядывая в ветровое стекло поверх красной крышки багажника, я вывел свой «Фольксваген» со стоянки, и мы влились в поток.

Вот так вот все и привело нас к битве в палате новорожденных больницы Кук-Каунти.

Надеюсь, вы составили себе представление о том, что я называю нормальным рабочим днем до того, как все летит к чертям собачьим. Так вот, когда я вырулил «Жучка» на магистраль и до отказа выжал педаль газа, у меня снова возникло ощущение, что жизнь моя становится слишком уж бурной.

Глава пятая

Мы с Майклом продрались сквозь щель, которую я разорвал в отделяющей Небывальщину от реальности перемычке. Ощущение было – словно выходишь из сауны в офис с кондиционированным воздухом, только перемену эту я чувствовал не кожей. Я ощущал ее мыслями, и эмоциями, и той примитивной, древней частью меня, что хоронилась в глубине мозга. Я стоял в мире, отличавшемся от того, в котором жили мы.

Маленький мешочек – скорее, даже кисет – с антипризрачным порошком в кармане моей ветровки разом сделался ужасно тяжелым, едва не опрокинув меня набок. Я чертыхнулся. Суть антипризрачного порошка заключается в том, что в нем присутствует немного сверхъестественного, что он тяжел и инертен, поэтому при соприкосновении с потусторонней тканью обездвиживает ее. Даже находясь в туго завязанном мешке, он резко нарушал физические законы Небывальщины. Стоило бы мне развязать кисет, и порошок прожег бы отверстие в полу. Поневоле приходилось соблюдать осторожность. Крякнув от натуги, я достал кисет из кармана. По ощущениям он весил фунтов сорок, не меньше.

Майкл нахмурился.

– Знаете, я как-то не успел спросить: из чего сделан этот порошок?

– Обедненный уран, – ответил я. – Во всяком случае, это основной ингредиент. Но, конечно, мне пришлось много чего к нему добавить. Заговоренное железо, базилик, помет...

– Хорошо, хорошо, – поспешно перебил он. – Мне совершенно не обязательно знать подробности, – он отвернулся от меня, крепко сжимая свой тяжелый меч. Я поудобнее перехватил свои жезл с посохом и стал рядом с ним, оглядываясь.

Эта часть Небывальщины напоминала Чикаго, каким он был в конце девятнадцатого века. Нет, не напоминала, а воспроизводила в точности. Собственно, она отображала отрывочные воспоминания последних лет жизни Агаты Хэгглторн. На части столбов светились лампочки Эдисона, в других фонарях трепетали язычки горящего газа. И те, и другие не освещали почти ничего кроме самих столбов и их ближайшего окружения. Дома громоздились под странными углами друг к другу; отдельные части их просто-напросто отсутствовали. Все – улицы, тротуары, здания – было выполнено из дерева.

– Блин-тарарам, – буркнул я. – Стоит ли удивляться тому, что Чикаго выгорал дотла. Это не город, а настоящий спичечный коробок!

В тенях копошились крысы, но сама улица оставалась пустой. Щель, что вела обратно в наш мир, колыхалась в воздухе рваным пятном, и из нее лился на улицы старого Чикаго стерильный неоновый свет. Воздух вокруг нас пульсировал и искрился по меньшей мере в дюжине мест – это проецировались в Небывальщину жизненные силы младенцев из больничной палаты.

– Где она? – негромко спросил Майкл. – Где призрак?

Я медленно повернулся на месте, вглядываясь в тени, и покачал головой.

– Не знаю. Но нам лучше найти ее, и побыстрее. Все, что от нас требуется – это найти одного призрака... если получится.

– И попытаться найти причину всех этих возмущений, – напомнил Майкл.

– Совершенно верно. Не знаю, как вы, а мне начинает надоедать каждую ночь гоняться по городу из конца в конец.

– Вам удалось ее рассмотреть?

– Не слишком, – поморщился я. На ней могли лежать какие-то заклятия или что-нибудь еще в этом роде, которые подсказали бы мне, что же, в конце концов, происходит. – Для этого мне необходимо хотя бы пару минут осмотреть ее, не подвергаясь при этом смертельной опасности.

– Да, конечно, если только она не убьет нас прежде, – согласился Майкл. – Однако время идет, а я ее нигде не вижу. Что нам делать?

– Мне неприятно это говорить, – вздохнул я, – но, боюсь, нам...

Я хотел было сказать: «...лучше разделиться», – но договорить мне не дали. Деревянная мостовая у нас под ногами взорвалась фонтаном острых щепок. Прикрывая глаза рукой, я покатился в одну сторону, а Майкл – в другую.

– Мои ангелочки! Мои, мои, МОИ! – взвизгнул голос, от которого полы моей ветровки крыльями взметнулись вверх.

Я отнял руку от лица и увидел перед собой призрака – на этот раз вполне реального, во плоти, тянувшего к нам из-под мостовой свою единственную руку. Лицо Агаты было узким, костлявым, а волосы сбились бесформенной гривой, что плохо сочеталось с ее накрахмаленной, без пятнышка юбкой. Рука отсутствовала по плечо, и одежда в этом месте была перепачкана темной жидкостью.

Майкл с болезненным возгласом поднялся на ноги и замахнулся на нее «Амораккиусом»; по щеке его сочилась из пореза кровь. Дух отмахнулся от него единственной оставшейся рукой как от докучливого насекомого, и Майкл тряпичной куклой отлетел в сторону и покатился по мостовой.

А потом, рыча и брызгая слюной, призрак обратил свой совершенно уже безумный взгляд на меня.

Я поднялся на ноги и выставил перед собой посох – сомнительную, скажем честно, защиту от призрака на его территории.

– Насколько я понимаю, Агата, время рассудительных диалогов прошло, не так ли?

– Мои малютки! – взвизгнул призрак. – Мои! Мои! Мои!!!

– Ну да, так я и думал, – вздохнул я, собрал волю и направил ее в посох. Светлая древесина засветилась янтарным светом, разлившимся передо мной этаким полукуполом.

Призрак взвизгнул еще громче и ринулся на меня. Я расставил ноги устойчивее и во всю силу легких выкрикнул: «Reflettum!»

Дух врезался в щит моего защитного поля с мощью накачанного стероидами самца носорога. Прежде мне доводилось останавливать таким щитом пули и кое-что похуже, но это в моем мире. Здесь, в Небывальщине, призрак Агаты пробил мой щит, который буквально взорвался от перегрузки, снова швырнув меня на землю.

Упершись обугленным посохом в землю, я со стоном поднялся. Окровавленные пальцы свело от усилия.

Агата стояла в нескольких шагах от меня, дрожа от ярости и, я надеялся, от контузии. На теле ее плясали, угасая один за другим, язычки пламени от моего лопнувшего щита. Я поднял свой жезл, но пальцы плохо слушались меня, и он упал на землю. Я нагнулся подобрать его, едва не упал и снова выпрямился; в глазах клубился красный туман и плавали яркие разноцветные круги.

Майкл обогнул оглушенного призрака и встал рядом со мной. На лице его обозначилось скорее беспокойство, чем страх.

– Спокойнее, Гарри, спокойнее. Господи Боже, приятель, с вами все в порядке?

– Ничего, – прохрипел я. – У меня для вас две новости, хорошая и плохая.

Рыцарь снова изготовил меч к бою.

– Лично мне всегда приятнее слышать хорошие.

– Не думаю, чтобы ее больше интересовали эти младенцы.

Лицо Майкла на мгновение осветилось улыбкой.

– Эта новость и впрямь хорошая.

Я вытер набегавший на глаза пот. Рука окрасилась красным. Должно быть, порезался в одно из падений.

– А плохая новость – то, что сейчас она придет в себя и разорвет нас на клочки, не пройдет и пары секунд.

– Не хочу показаться пессимистом, но боюсь, у меня есть новости и похуже, – заметил Майкл. – Прислушайтесь-ка.

Я покосился на него и склонил голову набок, прислушиваясь. Я услышал в полуночном воздухе Небывальщины далекий, но быстро приближающийся, музыкальный лай.

– Блин-тарарам, – выдохнул я. – Адские гончие...

– Гарри, – настойчиво перебил меня Майкл. – Вы же знаете, как я не люблю, когда вы сквернословите.

– Вы правы. Извините. Блин-тарарам, – повторил я. – Адские гончие. Моя крестная вышла на охоту. Как, черт подери, она ухитрилась найти нас так чертовски быстро?

Майкл поморщился.

– Должно быть, была где-то недалеко. Как быстро она окажется здесь?

– Скоро. Мой щит наделал кучу шума, лопаясь. Она наверняка услышала.

– Если вы хотите вернуться, Гарри, – сказал Майкл, – еще не поздно. Я сдержу призрака, пока вы не проберетесь в щель.

Признаюсь, соблазн был велик. Мало что способно напугать меня до такой степени, как Небывальщина и моя крестная, взятые вместе. Но помимо страха я испытывал еще злость. Терпеть не могу, когда меня отодвигают в сторону. И потом, Майкл мой друг, а я не люблю бросать друзей, чтобы они разгребали за мной мои проблемы.

– Нет, – буркнул я. – Только давайте, постараемся побыстрее.

Майкл улыбнулся мне и шагнул вперед – как раз когда призрак Агаты погасил последние сполохи моего магического щита, обжигавшие его плоть. Майкл замахнулся на призрака «Амораккиусом», но Агата с невероятной ловкостью увернулась от всех его ударов. Я поднял жезл и сосредоточился. Собачий лай раздавался все ближе, а с ним и стук конских копыт, заставлявший мое сердце тревожно сжиматься. Я методично заставил себя забыть про все, кроме призрака, Майкла и текущей в мой жезл энергии.

Должно быть, призрак ощутил, что мы готовимся к нападению, поскольку повернулся и пулей бросился на меня. Рот его широко открылся в крике, и я успел увидеть неровный ряд острых зубов и пылающие пустым, белым огнем глаза.

– Fuego! – выкрикнул я, и в то же мгновение призрак врезался в меня. Струя белого огня вырвалась из моего жезла и прошлась по деревянным фасадам, которые вспыхнули с такой готовностью, словно их специально вымачивали в бензине. Я упал и покатился по деревянной мостовой; дух тянулся зубами к моему горлу. Я сунул конец жезла Агате в пасть и приготовился выстрелить еще раз, но она по-собачьи мотнула головой, вырвав его у меня из рук, и он отлетел в сторону. Я уперся в нее посохом – безрезультатно. Она снова рвалась к моему горлу.

– Майкл! – завопил я, сунув ей в рот локоть. Призрак стиснул зубы, не прекращая царапать меня ногтями. Я выронил кисет с антипризрачным порошком и свободной рукой пытался оттолкнуть ее, но все, что мне удалось – это порвать ее платье.

Она дотянулась-таки рукой до моего горла, лишив меня возможности дышать. Я бился и извивался, но рычащий призрак был сильнее и ловчее меня. В глазах моих поплыли звезды.

Майкл с криком обрушил на нее удар «Амораккиуса». Тяжелый клинок с деревянным стуком врезался ей в спину, заставив ее взвизгнуть и выгнуться дугой. Это был смертельный удар. Белый огонь клинка коснулся призрачной плоти и воспламенил ее, разбежавшись в стороны от раны. Визжа от боли, она дернулась, и движение это выбило меч из рук Майкла. Полыхающий белым пламенем призрак Агаты Хэгглторн повернулся и приготовился броситься на Майкла.

Я с трудом сел, подобрал мешок антипризрачного порошка и, крякнув от натуги, метнул ей в затылок. Удар вышел что надо: заговоренная мной сверхтяжелая смесь врезалась в как кувалда в тонкий фарфор. На мгновение призрак застыл, широко разинув хищно оскаленный рот, потом медленно завалился набок.

Я перевел взгляд на Майкла, который стоял, пытаясь отдышаться.

– Гарри, – прохрипел он. – Вы видели?

Я ощупал сведенное болью горло и огляделся по сторонам. Лая и стука копыт не было слышно.

– Видел? – тупо переспросил я. – Чего?

– Смотрите же, – он махнул рукой в сторону почерневшего трупа.

Я посмотрел. Борясь с призраком Агаты, я порвал ее белую сорочку, да и платье, пока она каталась по тротуарам и душила всяких там чародеев, изрядно порвалось. Я подполз к трупу поближе. Он горел – не полыхал ярким пламенем, но белый огонь «Амораккиуса» медленно, но верно пожирал его. Впрочем, того, о чем говорил Майкл, огонь не трогал.

Проволока. Несколько витков колючей проволоки обвивали тело призрака под рваной одеждой. Шипы беспощадно впивались в призрачную плоть, так что тело было покрыто отстоявшими друг от друга на пару дюймов маленькими, кровоточащими ранками. Я стиснул зубы и рывками сдернул с призрака остатки дымящейся одежды. Проволока начиналась у самого горла, обвивала туловище и спускалась до самой лодыжки, где другой конец ее просто скрывался в плоти.

– Силы небесные, – пробормотал я. – Еще бы ей не сбрендить.

– Эта проволока, – спросил Майкл. – Она причиняла призраку боль?

Я кивнул.

– Похоже на то. Еще какую.

– Почему мы не заметили этого там, в больнице?

Я покачал головой.

– Чем бы это ни было... я не думаю, чтобы его можно было увидеть в материальном мире. Сомневаюсь, чтобы мы вообще заметили это, не попади мы сюда.

– Господь смилостивился над нами, – вздохнул Майкл.

Я осмотрел свои травмы, потом перевел взгляд на Майкла, тоже щедро украшенного синяками и ссадинами.

– Угу, похоже на то. Послушайте, Майкл, такие штуки не случаются сами собой. Кто-то ведь проделал это с призраком.

– Из чего следует, – продолжал Майкл, – что кто-то намеренно сделал так, чтобы призрак погубил этих малышей, – лицо его тревожно нахмурилось.

– Ну, трудно сказать, ставил этот кто-то своей целью именно это, но уж во всяком случае, это свидетельствует о том, что за всей этой вспышкой потусторонней активности стоит кто-то конкретный, а не просто природные условия. Кто-то целенаправленно проделывает это с местными призраками, – я встал и отряхнулся. Призрак продолжал гореть, равно как и дома вокруг нас, только те горели ярче. Огонь охватил почти все вертикальные поверхности, и начал перекидываться на тротуары и мостовые. Воздух заволокло дымом: воспоминания призрака сгорали вместе с ним.

– Ф-фух, – только и выдохнул я. Иногда и я могу быть сдержанным на реплики.

Майкл ухватил меч за рукоять и, покачав головой, выдернул его из огня.

– Город горит.

– Спасибо. Я тоже заметил.

Он улыбнулся.

– Этот огонь может навредить нам?

– Очень даже, – подтвердил я. – Пора делать ноги.

Мы повернулись и как могли быстро затрусили к щели между мирами. Едва пройдя несколько шагов, Майкл плечом выпихнул меня из-под рушившегося дымохода, и нам пришлось делать крюк, огибая груду битого кирпича и пылающих головешек.

– Стойте, – сказал я вдруг. – Погодите. Слышите?

Майкл продолжал нетерпеливо подталкивать меня к щели.

– Что? Я не слышу ничего.

– Угу, – закашлялся я. – Собачий лай стих.

Высокая, стройная, неземной красоты женщина выступила из дыма. Вьющиеся алые волосы каскадами ниспадали ниже бедер, обрамляя гладкую, без морщинки кожу, высокие скулы и полные, чувственные губы. Возраст по ее лицу определить было невозможно, и зрачки ее золотых глаз имели не круглую, но веретенообразную форму как у кошки. Длинное платье переливалось сочными оттенками зеленого.

– Привет, сын мой, – мурлыкнула Леа, совершенно не обращая внимания ни на дым, ни на бушевавший вокруг огонь. Три огромных пса – жуткие подобия мастиффов, сотканных из теней и золы – кружили у ее ног, глядя на нас бесстрастными черными глазами. Они стояли как раз между нами и щелью, ведущей домой.

Я судорожно сглотнул и с трудом подавил приступ всепоглощающей детской паники, которая зародилась в желудке и угрожала выплеснуться из горла. Я сделал шаг вперед, оказавшись между феей и Майклом.

– Привет, крестная, – хрипло выдавил я из себя.

Глава шестая

Моя крестная оглянулась на бушевавшее вокруг пекло и улыбнулась.

– Все это напоминает мне, сколько времени прошло. А тебе, милый? – она опустила руку и потрепала одну из своих гончих по холке.

– Как это вы так быстро нашли меня, а, крестная?

Она ласково улыбнулась адской псине.

– Гммм... У меня тоже есть свои маленькие секреты, милый. Я всего лишь хотела поздороваться со своим непутевым крестником.

– Что ж, хорошо. Здрасте, очень рад повидаться и надеюсь повторить это как-нибудь еще в будущем, – выпалил я, глотнул дыма и закашлялся. – Мы тут, типа, спешим, так что...

Леа рассмеялась. Звук этот напоминал звон чуть надтреснутых колоколов.

– Вечно вы, смертные, спешите. Гарри, Гарри, мы ведь сто лет как не виделись, – она шагнула ближе ко мне; тело ее перемещалось с чувственной грацией, которая при других обстоятельствах наверняка заворожила бы меня. Гончие за ее спиной бесшумно рассыпались веером. – Нам надо побыть вместе.

Майкл снова поднял меч.

– Мадам, – негромко произнес он. – Будьте добры, отойдите с дороги.

– А вот это мне не нравится, – со внезапной яростью прошипела она, и полные губы ее раздвинулись, обнажая волчьи клыки. Три гончих-тени испустили гортанный, угрожающий рык. Взгляд ее золотых глаз скользнул по Майклу и снова вернулся ко мне. – Он мой, сэр Рыцарь – по праву крови, по Закону и по его собственному слову, которое он нарушил. У нас с ним свои дела. Ты не властен над этим.

– Гарри? – Майкл на мгновение оглянулся на меня. – То, что она говорит – правда?

Я облизнул пересохшие губы и перехватил посох.

– Я был тогда сильно моложе. И гораздо глупее.

– Гарри... Если ты заключил с ней уговор по собственной воле, она права – я мало чем могу помешать ей.

С грохотом обрушилось еще одно здание. Кольцо пламени сжималось вокруг нас, и припекало все сильнее. Еще как сильнее. Щель колыхнулась и уменьшилась в размерах. Времени у нас оставалось совсем немного.

– Идем, Гарри, – мурлыкнула Леа голосом, который снова сделался томным и манящим. – Пусть славный Рыцарь Белого Бога ступает своей дорогой. А я отведу тебя к водам, которые исцелят твои раны и облегчат страдания.

Это казалось неплохой мыслью. Очень, очень неплохой. И магия ее подталкивала меня. Я ощутил, как ноги мои сами собой делают шаг в ее сторону.

– Дрезден! – резко произнес Майкл. – Боже праведный, дружище! Что вы делаете?

– Возвращайтесь домой, Майкл, – произнес я заплетающимся как у пьяного языком. Рот Леа – мягкий, прелестный – скривился в торжествующей улыбке. Я даже не пытался стряхнуть с себя ее чары. Я все равно не смог бы противиться ей. Леа знала мои координаты много лет – подозреваю, с самого моего рождения. Никакого моего заклинания не хватило бы, чтобы овладеть собой дольше, чем на несколько секунд. По мере приближения к ней воздух становился прохладнее, а запах ее все сильнее бил в мои ноздри: запах ее тела, ее волос, полевых цветов, пряной сырой земли... – До закрытия... щели осталось... совсем немного... Уходите.

– Гарри! – крикнул Майкл.

Леа положила свою тонкую, с длинными пальцами руку мне на щеку. По всему моему телу пробежала волна щекотного наслаждения. Тело мое полностью покорилось ей, и мне приходилось гнать прочь мысли о ее красоте, чтобы думать не только о ней.

– Да, радость моя, – прошептала Леа, и золотые глаза ее вспыхнули торжеством. – Милый, милый, лапочка. А теперь положи свои жезл и посох.

Я тупо смотрел, как пальцы мои сами собой разжимаются, роняя оба этих предмета. Огонь подступил еще ближе, но я его не ощущал. Щель продолжала съеживаться – собственно, она почти совсем уже исчезла. Я прищурился, собирая остатки воли.

– Ну что, завершим нашу с тобой сделку, а, милое смертное дитя? – промурлыкала Леа, скользнув руками по моей груди и положив их мне на плечи.

– Я пойду с вами... – ответил я, стараясь говорить медленно и внятно. Взгляд ее вспыхнул еще ярче; она откинула голову назад и рассмеялась, открыв взгляду изрядную часть восхитительных шеи и бюста.

– ...когда Ад замерзнет, – добавил я и в последний раз за этот вечер встряхнул своим кисетом антипризрачного порошка. Щедро, не скупясь, посыпал я им вышеозначенный бюст. Мне не доводилось пока слышать сказок насчет фей и обедненного урана, зато насчет фей и заговоренного железа – сколько угодно. Феи его не любят, а процент железа в смеси был достаточно высок.

Безупречно гладкая кожа мгновенно покрылась алыми шрамами; кожа сморщивалась и трескалась на глазах. Торжествующий смех Леа сменился полным боли воплем, и она отпустила меня. В панике рвала она свое шелковое платье, открывая взгляду все больше восхитительной плоти, разъедаемой железом.

– Майкл! – крикнул я. – Ну! – слабеющими руками я оттолкнул свою крестную, подобрал жезл с посохом и ринулся к щели. Я услышал рычание, и секундой спустя что-то вцепилось мне в ботинок, опрокинув на землю. Я замахнулся на гончую посохом и угодил им ей прямо в глаз. Она злобно взвыла, и двое ее приятелей немедленно бросились ей на помощь.

Майкл заступил им дорогу и взмахнул мечом. Настоящая сталь врезалась в призрачную тварь, и из раны вырвались кровь вперемежку с белым огнем. Вторая адская псина прыгнула на Майкла и впилась зубами ему в бедро.

Я с размаху треснул эту тварюгу посохом по черепу, отшвырнув ее от Майкла, и потащил друга к сокращающейся на глазах полоске щели. Тем временем из дымящихся руин выныривали все новые адские гончие.

– Быстрее! – прохрипел я. – Время все вышло!

– Обманщик! – бросила мне вслед моя крестная. Почерневшая, опаленная, она поднялась с земли; от шелкового платья остались горелые ошметки, а разом вытянувшееся тело и члены ничем не напоминали уже человека. Она сжала кулаки, и огонь полыхавших вокруг зданий, казалось, разом опал и сжался, превратившись в два светящихся шара изумрудного и фиолетового цветов. – Подлый, распущенный мальчишка! Ты мой – твоя мать сама завещала тебя мне! И ты тоже!

– А вот не надо уговариваться с несовершеннолетними! – крикнул я, почти не оглядываясь, и толкнул Майкла в щель. Он провалился в нее и исчез, вернувшись в реальный мир.

– Если ты не отдашь мне свою жизнь, гадкий змееныш, я потребую твоей крови! – Леа сделала два больших прыжка в мою сторону и выбросила руки перед собой. Сгусток сплетенных изумрудных и фиолетовых языков энергии метнулся мне прямо в лицо.

Я попятился спиной к щели, молясь, чтобы она оставалась еще открытой настолько, чтобы я смог пролезть в нее. Я успел еще выставить перед собой посох, нацелив его в мою крестную, и последними остатками сил выстроил хоть кое-какой щит. Магический огонь ударил в него и как щепку отшвырнул меня спиной вперед прямо в щель. Последнее, что я успел ощутить перед тем, как вывалиться в свой мир – это как вспыхнул у меня в руке посох.

Я приземлился на пол палаты новорожденных больницы Кук-Каунти. За моей черной ветровкой тянулся шлейф дыма, почти мгновенно съежившийся и превратившийся в тонкую пленку эктоплазмы. Посох продолжал полыхать жутким зеленым и фиолетовым огнем. Младенцы в стеклянных колыбельках голосили кто во что горазд. Из соседней комнаты доносились встревоженные голоса.

А потом щель закрылась окончательно, и мы остались в реальном мире, в окружении горластых младенцев. Люминесцентные плафоны разом вспыхнули как положено, и из помещения дежурных сестер доносились все новые голоса, полные беспокойства и замешательства. Я сбил огонь с посоха и остался сидеть, задыхаясь. Болело у меня, казалось, все и разом. Никакое вещество из Небывальщины не может вернуться в реальный мир – но заработанные там травмы самые что есть взаправдашние.

Майкл встал и огляделся по сторонам, проверяя, все ли младенцы целы и невредимы. Удостоверившись в этом, он сел рядом со мной, вытер со лба липкую слизь эктоплазмы и попытался зажать полой плаща рваную рану на ноге в том месте, куда впилась своими зубищами адская гончая. Потом, нахмурившись, строго посмотрел на меня.

– Что-то не так? – спросил я.

– Ваша крестная. Вы сбежали от нее, – заявил он.

Я устало усмехнулся.

– Угу. На этот раз удалось. Так чем вы недовольны?

– Вы солгали ей, чтобы сделать это.

– Я ее перехитрил, – возразил я. – С феями только так и можно.

Он зажмурился, потом другой полой плаща вытер эктоплазму с клинка «Амораккиуса».

– Я всегда считал вас честным человеком, Гарри, – произнес он с оскорбленным видом. – Я не могу поверить в то, что вы солгали ей.

Я негромко рассмеялся. Я слишком устал, чтобы шевелиться.

– Вам не верится, что я ей солгал.

– Ну... нет, – как бы оправдываясь, пояснил он. – Мы должны побеждать, но не так. Мы же хорошая сторона, Гарри.

Я посмеялся еще и попробовал стереть с лица кровь.

– А как же!

Где-то в глубине больницы заголосила сирена. В палату вошла сестра, бросила взгляд на нас двоих и с визгом выбежала обратно.

– А знаете, что меня беспокоит? – спросил я.

– Ну, что?

Я отложил обугленный посох и жезл.

– Мне вот интересно, каким это образом моя крестная ухитрилась оказаться поблизости именно тогда, когда я шагнул в Небывальщину. Это ведь не маленькая деревушка, где все сразу становится известно. Я не пробыл там и пяти минут, когда она объявилась на сцене.

Майкл убрал меч в ножны и осторожно положил его на пол, в пределах досягаемости правой руки. Потом расстегнул плащ и поморщился.

– Да. Это мало похоже на простое совпадение.

Тут нам пришлось заложить руки за голову: в палату ворвался с пистолетом наголо патрульный коп в куртке и штанах, забрызганных пролитым кофе. Так мы и сидели: с руками за головой, изо всех силстараясь казаться дружественно настроенными и не представляющими угрозы.

– Не беспокойтесь, – шепнул мне Майкл. – Дайте я сам ему все объясню.

Глава седьмая

Майкл уронил лицо на руки и вздохнул.

– Даже не верится, что мы в тюрьме.

– Нарушение общественного порядка, – фыркнул я, расхаживая взад-вперед по камере предварительного заключения. – Незаконное проникновение в больницу. Ха! То-то бы они увидели нарушенного порядка, если бы мы туда не проникли... незаконно, – я выудил из кармана еще дюжину нарушений. – Нет, вы только послушайте: превышение скорости, несоблюдение дорожных знаков, опасное и безответственное управление транспортным средством. И вот вам самое лучшее: незаконная парковка. У меня права отнимут!

– Не судите их слишком строго, Гарри. Можно подумать, мы сами смогли объяснить им все в доступных им выражениях.

Я раздраженно лягнул стальную решетку и тут же пожалел об этом, такая боль пронзила ногу: первым делом после ареста меня разули, оставив босиком. В дополнение к ноющим ребрам, ссадинам на голове и распухшим пальцам это было последней каплей. Я плюхнулся на кушетку рядом с Майклом и сдулся как воздушный шарик.

– Нет, я балдею от этого, – буркнул я, отойдя немного. – Люди вроде нас с вами бьются с вещами, которые этим шутникам, – я сделал рукой широкий жест, – даже и не снились. Не говоря о том, что нам за это не платят, вот что мы получаем вместо хотя бы благодарности.

– Такова природа зверя, – философски заметил Майкл.

– Плевать я хотел на эту природу. Я просто терпеть не могу, когда происходит что-то вроде этого, – я снова встал и принялся бесцельно расхаживать взад-вперед по камере. – И уж что меня действительно бесит – так это то, что мы так и не знаем пока, что взбаламутило весь потусторонний мир. Это ведь серьезно, Майкл! Если мы не разделаемся с тем, что стоит за...

– С тем, кто стоит за этим.

– Верно, кто стоит за этим – никто не знает, во что все это выльется.

Майкл едва заметно улыбнулся.

– Господь никогда не возложит на ваши плечи больше, чем они вынесут, Гарри. Все, что нам остается – это быть готовыми ко всему и не терять веры.

Я ответил ему взглядом, лишенным энтузиазма.

– В таком случае мне не помешали бы плечи пошире. Должно быть, в моем случае кто-то ошибся в расчетах.

Майкл устало рассмеялся, потом помотал головой и лег на кушетку, заложив руки за голову.

– Мы сделали то, что должны были сделать. Разве этого мало?

Я подумал обо всех тех младенцах, сопевших и издававших другие славные звуки на руках у наполнивших палату сестер. Один, маленький, пухлый, прямо как с рекламы детского питания, так просто оглушительно икнул и тут же уснул на плече у тащившей его к матери медсестры. Дюжина крошечных жизней, перед каждой из которых открывалось необъятное будущее – будущее, которого бы их разом лишили, не вмешайся в это я.

Я заметил, что уголки моего рта загибаются вверх в довольно дурацкой ухмылке, и ощутил слабое, но все же удовлетворение от проделанной работы, которое не удалось стереть даже царившему у меня в душе раздражению. Я отвернулся от Майкла, чтобы он не заметил улыбки, и постарался придать голосу все то же устало-равнодушное выражение.

– Мало ли этого? Боюсь, маловато будет.

Майкл снова рассмеялся. Я свирепо нахмурился на него, но он только расхохотался еще громче, так что я бросил притворяться и просто прислонился к прутьям решетки.

– Как думаете, сколько нам еще здесь торчать?

– Я никогда еще прежде не попадал в тюрьму, – признался Майкл. – Так что вам виднее.

– Эй! – возмутился я. – Что вы хотите этим сказать?

Улыбка Майкла как-то разом померкла.

– Черити, – предположил он, – вряд ли обрадуется этому.

Я поморщился. Черити звали жену Майкла.

– Угу, пожалуй. Но все, что нам остается – это быть готовыми ко всему и не терять веры – так ведь?

– Я вознесу молитву Святому Иуде, – буркнул Майкл.

Я приснился лбом к решетке и закрыл глаза. У меня болели даже те места, которые, как мне казалось, вообще не могут болеть. Пожалуй, я мог бы задремать даже стоя.

– Все, что мне хочется, – сказал я, – это вернуться домой, вымыться и завалиться спать.

Примерно через час пришел, наконец, дежурный. Он отворил дверь камеры и сообщил нам, что за нас внесен залог. Я ощутил в животе неприятную пустоту. Мы с Майклом вышли из КПЗ в соседнюю комнату.

Там нас уже ждала женщина в свободном платье и тяжелом кардигане. Она стояла, сложив руки на животе – судя по объему последнего, она находилась на седьмом или восьмом месяце. Она отличалась высоким ростом, пышными, шелковистыми светлыми волосами до талии, довольно-таки приятными чертами лица и темными глазами, полными плохо сдерживаемой злости.

– Майкл Джозеф Патрик Карпентер, – рявкнула она и зашагала к нам. Вообще-то она не шла, а ковыляла, переваливаясь – с таким-то животом – но вся ее поза придавала ей решительность и целеустремленность. – Ты докатился до точки. Вот что бывает, когда водишься с дурной компанией.

– Хелло, ангел мой, – пророкотал Майкл и склонился, чтобы запечатлеть на ее щеке нежный поцелуй. Она приняла его с чувственностью дракона с острова Комодо.

– И не называй меня ангелом. Знаешь, сквозь что мне пришлось пройти, чтобы найти, на кого оставить детей, собрать деньги, добраться сюда и в довершение всего отобрать у полицейских этот твой проклятый меч?

– Привет, Черити! – лучезарно улыбнулся ей и я. – Сколько лет, сколько зим! Как давно мы общались в прошлый раз – тому уж три года? Или четыре?

– Пять лет, мистер Дрезден, – отозвалась она, испепелив меня взглядом. – И, если будет на то Божья воля, надеюсь, пройдет еще пять лет, прежде чем я снова столкнусь с вашим идиотизмом.

– Но я...

Она повернулась ко мне, и выдающийся живот ее уперся в меня тараном древнегреческой боевой галеры.

– Всякий раз, когда судьба сводит Майкла с вами, вы втягиваете его в какую-нибудь неприятность. Вот теперь уже и в тюрьму! Что подумают об этом дети?

– Послушайте, Черити, это было действительно важ...

– Миссис Карпентер, – грозно поправила она. – У вас все и всегда ужасно важно, мистер Дрезден. Верно, мой муж занят разными важными делами и без вашей, с позволения сказать, «помощи». Но только когда рядом оказываетесь вы, только тогда он возвращается ко мне весь в крови.

– Эй, – возмутился я. – Я ведь тоже ранен.

– Вот и хорошо, – отрезала она. – Может, в будущем это научит вас осторожности.

Я нахмурился на нее сверху вниз.

– Я хочу, чтобы вы поняли...

Она схватила меня за ворот рубахи и пригнула к своему лицу. Она оказалась неожиданно сильной, и ухитрялась испепелять меня взглядом, не заглядывая при этом мне в глаза.

– Нет, это я хочу, чтобы вы поняли, – ледяным тоном произнесла она, – что если вы хоть раз втянете Майкла в неприятность, настолько серьезную, что он не вернется в семью, я заставлю вас пожалеть об этом, – глаза ее на мгновение посветлели от слез, которые не имели никакого отношения к слабости, и ее передернуло от гнева. Должен признаться, в тот момент ее угроза изрядно меня напугала – при всей ее беременности и всем таком прочем.

В конце концов она отпустила меня и повернулась к мужу, осторожно коснувшись темной царапины у того на щеке. Майкл охватил ее руками, и она, всхлипнув, прижалась к нему, уткнувшись лицом ему в грудь и беззвучно плача. Очень осторожно, будто боясь сломать, Майкл сжал ее плечи и погладил по волосам.

С минуту я стоял рядом с ними дурак-дураком. Наконец, Майкл посмотрел на меня, на мгновение встретившись со мной взглядом. Потом повернулся, взял жену под руку и направился к выходу.

С минуту я смотрел им вслед. Потом сунул руки в карманы и отвернулся. Прежде я ни разу не замечал, как эти двое дополняют друг друга: Майкл с его немногословной силой и неизменной надежностью скалы, и Черити со рвущимися из нее страстями и неколебимой преданностью мужу.

Женатые люди. Порой при взгляде на таких я ощущаю себя персонажем из Диккенсовской повести, стоящим на морозе и заглядывающим в окно на рождественский ужин. Отношения такого рода пока мало на меня действовали. Мне кажется, все это имеет какое-то отношение к демонам, призракам и человеческим жертвоприношениям.

Я все еще стоял, погруженный в раздумья, когда ощутил ее присутствие – еще прежде аромата ее духов до меня донеслись излучаемые ей тепло и энергия, с которыми я успел свыкнуться за то время, что мы вместе. Сьюзен задержалась в дверях, оглянувшись через плечо. Я смотрел на нее. Вот уж что мне никогда не надоедает. Смуглая кожа Сьюзен загорела еще сильнее в прошлые выходные, которые мы провели на пляже; черные как смоль волосы она стригла чуть выше плеч. Она была в легкомысленной мини-юбке и топике, оставлявших открытым загорелое пузо, и сложение ее заставило дежурного копа завистливо вздохнуть. Мой телефонный звонок застал ее как раз в тот момент, когда она выбегала ко мне на свидание.

Она повернулась ко мне и улыбнулась; карие глаза ее чуть тревожно расширились, но продолжали излучать тепло. Потом она снова оглянулась в коридор, куда вышли Майкл с Черити.

– Красивая они пара, правда?

Я попытался улыбнуться в ответ, хотя не уверен, что мне это удалось.

– У их отношений неплохая основа.

Взгляд Сьюзен скользнул по моему лицу, задержавшись на царапинах и ссадинах, и выражение тревоги в ее глазах усилилось.

– Правда? И какая же?

– Он спас ее от огнедышащего дракона, – я шагнул к ней.

– Звучит красиво, – сказала она, и шагнула мне навстречу. Мы встретились, и она обняла меня, от чего мои многострадальные ребра протестующе взвыли. – Ты в порядке?

– Буду в порядке.

– Значит, снова охотился за приведениями с Майклом. А у него какая история?

– Не для печати. Гласность может ему навредить. У него дети.

Сьюзен нахмурилась, но кивнула.

– Ладно, – сказала она, не отказавшись от капли мелодрамы в голосе. – Так кто же он? Вечный борец? Или рыцарь короля Артура, пробудившийся в наш безумный век, чтобы сразиться с силами зла?

– Насколько мне известно, он просто плотник.

Сьюзен подозрительно заломила бровь.

– Который сражается с призраками. Что, он вооружен волшебным дробовиком или чем-то в этом роде?

Теперь уже я с трудом удерживался от улыбки. Мышцы в углах рта тоже болели.

– Не совсем. Он праведный человек.

– А на вид ничего, вполне симпатичный.

– Нет, не из нудных святош. Он праведный по-настоящему. Честный, преданный, исполненный веры. Он живет своими идеалами. Они дают ему силу.

Сьюзен нахмурилась.

– Он выглядит достаточно заурядным. Я бы ожидала... ну, не знаю... Чего-то такого. Может, другого поведения.

– Это все потому, что он еще и скромен, – пояснил я. – Если его спросить, праведен ли он, он посмеется над твоими словами. Мне кажется, это тоже существенно. Я ни разу еще не встречал никого, хоть немного похожего на него. Он хороший человек.

Она прикусила губу.

– А что меч?

– «Амораккиус», – поправил я.

– Он дал своему мечу имя. Очень по-фрейдистски. Впрочем, его жена едва не перегрызла горло их чиновнику, чтобы вернуть его.

– Это для него очень важно, – объяснил я. – Он верит, что это один из трех мечей, дарованных Господом человечеству. Каждый из них украшен гвоздем, по преданию скреплявшим тот самый Крест. Носить их дозволено только настоящим праведникам. Тем, которые называют себя Рыцарями Креста. Все остальные зовут их Рыцарями Меча.

Сьюзен нахмурилась.

– Креста? – переспросила она. – С большой буквы?

Я неловко пожал плечами.

– Откуда мне знать? Майкл в это верит. Такая вера сама по себе – источник огромной силы. Возможно, больше ничего и не надо, – я перевел дух и сменил тему. – Так или иначе, мою машину арестовали. Мне пришлось гнать во весь опор, и копам это не понравилось.

В темных глазах ее вспыхнули искорки.

– Что-нибудь, достойное репортажа?

Я устало рассмеялся.

– Послушай, ты когда-нибудь успокоишься?

– Должна же девушка зарабатывать себе на пропитание, – заявила она и, взяв под руку, потащила меня из комнаты.

– Может, лучше завтра? Все, что мне хочется – это вернуться домой и поспать хоть немного.

– И никаких, насколько я понимаю, свиданий? – она улыбалась, но я-то видел, что улыбка эта далась ей с трудом.

– Прости. Я...

– Я понимаю, – вздохнула она. Я чуть сбавил шаг, и она – тоже, хотя ни я, ни она не шли слишком уж быстро. – Я знаю, Гарри: то, что ты делаешь – очень важно. Мне просто хочется... иногда... чтобы...

– Чтобы что?

– Ничего. Нет, правда. Это все мой эгоизм.

– Так что же? – настаивал я. Я нащупал избитыми пальцами ее ладонь и осторожно сжал ее.

Она вздохнула и остановилась, повернувшись ко мне. Потом взяла меня за руки и опустила глаза.

– Мне только хочется, чтобы и я была для тебя такой же важной.

Я вдруг ощутил себя ужасно неловко. Черт, услышать такое было и впрямь чертовски больно.

– Эй, как ты могла подумать, будто ты для меня не важна?

– Ох, – сказала она, так и не поднимая взгляда. – Не в этом дело. Я же говорю, это все мой эгоизм. Ничего, справлюсь.

– Ты только не думай, что я не... – я замялся и перевел дух. – Что я не... То есть, я хочу, чтобы ты знала, что я... – «Люблю тебя». Всего-то два слова, ничего трудного, но они застревали у меня в горле. Я никогда еще не говорил их тем, кого не теряю, и всякий раз, как я пытаюсь произнести их, они застревают где-то на полпути.

Сьюзен наконец-то посмотрела на меня, подняла руку и осторожно коснулась бинтов у меня на голове. Пальцы ее были легкими, нежными, горячими. В коридоре воцарилась неловкая тишина. Я стоял и молча смотрел на нее дурак-дураком.

В конце концов я склонил голову и поцеловал ее. Я поцеловал ее крепко-крепко, словно пытался вытолкнуть слова из моего дурацкого рта в ее. Не знаю, поняла ли она меня, но она прижалась ко мне всем своим горячим, мягким телом, от которого вкусно пахло корицей. Одна из моих рук сама собой скользнула вниз, к легкой выпуклости мышц на талии, и прижала ее ко мне еще крепче.

В коридоре послышались чьи-то шаги. Мы улыбнулись и оторвались друг от друга. Мимо нас прошла женщина-полицейский. Губы ее изогнулись в понимающей улыбке, и я почувствовал, что краснею.

Сьюзен сняла мою руку со своей талии, поднесла ее к губам и коснулась ими моих избитых, обожженных пальцев.

– Только не думай, что ты так легко отделался, Гарри Дрезден, – заявила она. – Я заставлю тебя говорить, даже если это тебя угробит, – впрочем, развивать эту тему дальше она не стала. Мы забрали у дежурного мой посох и вышли на волю.

Всю дорогу до моего дома я проспал, но проснулся, когда под шинами захрустел гравий – им усыпана стоянка у лестницы, ведущей вниз, к дверям моей берлоги. Мы вышли из машины, я потянулся, огляделся по сторонам и нахмурился.

– Что-то не так? – спросила Сьюзен.

– Мистер, – сказал я. – Он всегда выбегает встретить меня, когда я возвращаюсь. Я выпускал его на улицу сегодня утром.

– Он же кот, – возразила Сьюзен. – Может, у него свидание.

– А что, если он попал под машину? Или на него напала собака?

Сьюзен рассмеялась и, обойдя машину, подошла ко мне.

Мой либидо отреагировал на то, как покачивала она при ходьбе бедрами – в ее-то коротенькой юбочке! – с энтузиазмом, от которого все мои измученные мускулы возмущенно заныли.

– Он же здоров как лошадь, Гарри. Мне жаль ту собаку, которая попытается связаться с ним.

Я полез в машину забрать с заднего сиденья свои жезл и посох, потом обнял ее. Было все-таки чертовски здорово в конце долгого и тяжелого дня ощущать рядом с собой ее тепло, аромат корицы. Вот только Мистер не выбежал ко мне навстречу потереться о ноги, и это было неправильно.

Одного этого хватило бы, чтобы выбить меня из колеи. Я не говорю уже об усталости, боли и сексуальном возбуждении. В общем, я испытал совершеннейшее потрясение, когда в лицо мне ударил вихрь ледяной энергии, а следом за ним поднялась по ступеням от моей двери похожая на тень фигура. Я застыл, потом отступил на шаг, и тут же увидел, как вторая такая же фигура вынырнула из-за угла дома и направилась в нашу сторону. По спине моей побежали мурашки.

Сьюзен заметила их на пару секунд позже, чем я.

– Гарри, – едва слышно выдохнула она. – Что это? Кто это такие?

– Не дергайся, но достань ключи от машины, – сказал я. Фигуры приближались, и поток ледяной энергии все увеличивался. Глаза той, что шла первой, блеснули в свете уличного фонаря угольно-черным отсветом. – Мы убираемся отсюда. Это вампиры.

Глава восьмая

Один из вампиров испустил бархатистый смешок и ступил в круг света на асфальте. Он не отличался особо уж высоким ростом, но двигался с непринужденной, угрожающей грацией, которая как-то плохо вязалась с его кристально-прозрачными голубыми глазами, стильной стрижкой и белоснежным теннисным костюмом.

– Бьянка предупреждала, что вы можете реагировать довольно нервно, – мурлыкнул он.

Вторая фигура приближалась к нам от угла. Она тоже была невысока, хрупкого сложения; подобно мужчине, глаза ее были того же прозрачно-голубого, а волосы – золотого цвета. И оделась она так же: в белый теннисный костюм.

– Но, – томно выдохнула она и по-кошачьи облизнулась, – она не предупредила нас, что вы будете пахнуть так восхитительно вкусно.

Сьюзен звякнула ключами в кармане и, дрожа от страха и возбуждения, прижалась ко мне.

– Гарри?

– Не смотри им в глаза, – сказал я. – И не позволяй им лизнуть тебя.

Сьюзен удивленно покосилась на меня.

– Лизнуть?

– Да. Их слюна действует подобно наркотику, вызывая зависимость, – пятясь, мы оказались у машины. – Лезь внутрь.

Вампир-самец открыл рот, блеснув заостренными клыками, и рассмеялся.

– Мир, чародей. Мы здесь не за твоей кровью.

– Говори за себя, – возразила ему девица. Она снова облизнулась, на этот раз я разглядел на ее языке черные крапинки. Тьфу.

Самец улыбнулся и положил руку ей на плечо – наполовину нежно, наполовину предупреждающе.

– Моя сестра вчера не поужинала как следует, – пояснил он. – Она, видите ли, на диете.

– Вампир? – едва слышно пробормотала Сьюзен. – На диете?

– Ага, – негромко подтвердил я. – Сама понимаешь, «Гербалайф» им не предложишь.

Сьюзен поперхнулась.

Я повернулся к самцу и повысил голос.

– Раз так, кто вы? И что делаете у моего дома?

Он вежливо склонил голову.

– Меня зовут Кайли Гэмилтон. А это моя сестра, Келли. Мы находимся на службе у мадам Бьянки, и мы здесь затем, чтобы передать вам послание. Точнее говоря, приглашение.

– Для того, чтобы передать приглашение, не обязательно посылать двоих. Хватило бы и одного.

Кайли покосился на сестру.

– Собственно, мы заглянули сюда по дороге на теннис. Парный турнир.

– Да, конечно, – фыркнул я. – Ладно, что бы вы там ни продавали, мне этого не нужно. Можете идти.

Кайли нахмурился.

– Я посоветовал бы вам подумать еще раз, мистер Дрезден. Кому как не вам знать, что мадам Бьянка – самый влиятельный вампир города Чикаго. Отказ от ее приглашения может иметь печальные последствия.

– Не люблю, когда мне угрожают, – парировал я, поднял свой жезл и нацелил его прямо в младенчески-голубые глаза Кайли. – Продолжайте в том же духе, и на том месте, где вы стоите, будет грязное пятно.

Сладкая парочка улыбнулась в ответ – этакие невинные ангелочки с острыми клыками.

– Ну, ну, мистер Дрезден, – вздохнул Кайли. – Прошу вас, поймите меня правильно: я всего лишь намекаю на потенциальные неприятности дипломатического инцидента между Коллегией Вампиров и Белым Советом.

Опаньки... Это совершенно меняло дело. Мгновение я колебался, потом опустил жезл.

– Значит, это дела Коллегии? В смысле, официальные?

– Коллегия Вампиров, – объявил Кайли казенным тоном, – официально приглашает Гарри Дрездена, Чародея, в качестве официального представителя чародейского Белого Совета, почтить своим присутствием прием, посвященный производству Бьянки Сен Клер в ранг Маркграфини Коллегии Вампиров. Прием имеет состояться через три ночи, считая с настоящего вечера; приглашенные ожидаются, начиная с полуночи, – Кайли сделал паузу, чтобы извлечь из кармана дорогой на вид белый конверт, и снова ослепительно улыбнулся. – Разумеется, безопасность всех приглашенных гарантируется поручительством вышеуказанной Коллегии.

– Гарри? – прошептала Сьюзен. – Что происходит?

– Подожди немного, и я все тебе объясню, – сказал я и шагнул от нее вперед. – Значит, вы выступаете в качестве полномочного посланника Коллегии?

– Совершенно верно, – подтвердил Кайли.

Я кивнул.

– Что ж, давайте сюда приглашение.

Оба двинулись ко мне. Я поднял жезл и пробормотал слово заклинания. Жезл налился энергией, и конец его, обращенный в сторону вампиров, угрожающе засиял.

– Не она, – сказал я, мотнув головой в сторону посланниковой сестрицы. – Вы один.

Кайли продолжал улыбаться, но цвет его глаз изменился с голубого на угольно-черный, совершенно скрывший белки.

– Ну, ну, – произнес он несколько напряженным голосом. – не перегибаем ли мы палку, а, мистер Дрезден?

Я улыбнулся в ответ.

– Послушай, красавчик, ты посланник. Ты знаешь правила игры не хуже меня. Полномочия доставить и передать послание, равно как право на свободу прохода распространяются на тебя до тех пор, пока ты не начинаешь затевать неприятности, – я махнул жезлом в сторону стоявшей рядом с ним девицы. – А на нее не распространяются вообще. И сама она тоже не обязана хранить мир. Скажем так, я предпочитаю, чтобы мы все разошлись на этом.

Оба испустили шипящий звук, невоспроизводимый человеческими органами речи. Кайли бесцеремонно оттолкнул Келли себе за спину, где она и осталась, скрестив мягкие на вид ручки на животе и поблескивая угольно-черными, лишенными абсолютно всего человеческого глазками. Кайли шагнул ко мне и поднял руку с конвертом. Подавив страх, я опустил жезл и взял его.

– Твое дело здесь сделано, – сказал я ему. – Убирайся.

– Тебе лучше прийти туда, Дрезден, – огрызнулся Кайли, отступая к сестре. – Моя госпожа будет в высшей степени огорчена, если ты не придешь.

– Я сказал тебе убираться, Кайли, – я поднял руку, собрал злость и страх – то горючее, что случилось у меня под рукой – в комок. – Ventas servitas! – негромко произнес я.

Энергия вырвалась из меня. Повинуясь моей команде, поднявшийся ветер налетел на вампиров, швырнув в них облаком пыли, грязи и щепок. Оба пошатнулись и подняли руки, прикрывая глаза.

Когда ветер, наконец, стих, я устало ссутулился – двигать такое количество воздуха потребовало от меня слишком много сил. Вампиры собирались с мыслями и усиленно моргали запорошенными глазами. Их безупречно белые теннисные костюмы изрядно перепачкались и измялись, но, что приятнее всего, их пижонские прически растрепались, и волосы теперь торчали клоками во все стороны.

Они зашипели и съежились в причудливых позах, удерживаемые в них нечеловеческой легкостью. А потом их теннисные костюмы мелькнули белым пятном, и они исчезли.

Я оставался начеку до тех пор, пока окружавший их холод не ослаб. Только тогда я убедился в том, что они действительно ушли, и позволил себе расслабиться. Ну, мне-то показалось, что я просто расслабился, но обычно, когда я расслабляюсь, меня не шатает, и мне не приходится упираться посохом в землю, чтобы не упасть. Так я постоял с минуту, ожидая, пока голова моя не перестанет идти кругом.

– Уау, – Сьюзен, нахмурившись, подошла ко мне. – Ну, Гарри, и друзей же ты себе выбираешь.

Я снова пошатнулся.

– Такие друзья мне даром не нужны.

Она подошла ко мне вплотную, и спасла мое самолюбие, поднырнув ко мне под руку, словно ища защиты, а на деле, помогая опереться на нее.

– Ты как, в порядке?

– Устал немного. Перетрудился за вечер. Должно быть, теряю форму.

– Ты идти-то сможешь?

Я ответил ей улыбкой – боюсь, немного натянутой, и шагнул к лестнице. Мистер, мой серый кот, вылетел откуда-то из темноты и любовно врезался с размаху в мои ноги. Любви в тридцати фунтах живого веса, сами понимаете, предостаточно, и мне пришлось-таки схватиться за Сьюзен, чтобы не упасть.

– Что, Мистер, снова кушал маленьких детей?

Кот мяукнул, скатился по ступеням и царапнул лапой дверь.

– Так что? – спросила Сьюзен. – Вампиры устраивают званый вечер?

Я выудил из кармана ветровки ключи, отпер дверь своей берлоги, и Мистер пулей ворвался внутрь. Я закрыл за нами дверь и устало поплелся в гостиную. Огонь в камине догорел, но угли еще тлели, освещая помещение красно-золотым светом. Я вообще, украшая свое жилище, выбирал не столько краски, сколько фактуры. Мне нравятся текстура старого дерева, тяжелые ковры на голых каменных стенах. В мягкие кресла так и хочется опуститься, а по каменному полу накиданы там и здесь ковры всех возможных материалов и узоров, от персидских и до индейских.

Сьюзен помогла мне добраться до дивана, на который я и рухнул без сил. Она забрала у меня мои жезл и посох, сморщила носик на исходивший от последнего запах гари, и поставила их в угол рядом с тростью-шпагой. Потом вернулась ко мне и опустилась на колени – в ее короткой юбочке это было зрелище хоть куда. Она стащила с меня башмаки, и я блаженно застонал, шевеля пальцами.

– Спасибо, – пробормотал я.

Она выдернула конверт из моих онемелых пальцев.

– Ты свечи можешь достать?

Вместо ответа я застонал.

– Бедный малютка, – фыркнула она. – Тебе просто хочется смотреть, как я прыгаю вокруг тебя в этой юбке.

– Виноват, – вздохнул я. Она улыбнулась мне и подошла к камину. Бросив в него несколько поленьев из старого жестяного поддона, она поворошила кочергой угли до тех пор, пока тот не разгорелся. Я не держу у себя в квартире электрического освещения. Проводка так часто выходит из строя, что просто нет смысла заменять ее то и дело. Вместо холодильника у меня старомодный ледник – ну, тот, что наполняется льдом. Мне страшно думать о том, что случилось бы, если бы ко мне был проведен газ.

В общем, я живу без отопления – если не считать камина, без горячей воды и электричества. Оборотная сторона моего ремесла. Должен признать, это сильно экономит коммунальные затраты, но бывает чертовски неудобно.

Сьюзен пришлось наклониться к самому огню, чтобы зажечь от него длинную свечу. Оранжевый свет так заиграл на мускулах ее ног, что я при всей своей усталости не в силах был оторвать взгляда.

Сьюзен встала с зажженной свечой в руке и ехидно улыбнулась, глядя на меня.

– Подглядываешь, Гарри!

– Виноват, – снова вздохнул я.

Она зажгла от первой несколько свечей на камине, потом, нахмурившись, разорвала белый конверт.

– Уау! – произнесла она и поднесла приглашение к свету. Написанного я не разобрал, но буквы отсвечивали тем бело-желтым глянцем, который бывает только у настоящего золота. – Предъявитель сего, чародей Гарри Дрезден, и одно сопровождающее лицо по его выбору имеют быть приглашенными на прием... Я думала, таких приглашений больше не рассылают.

– Это же вампиры. Они могут отстать от моды на двести лет и не замечать этого.

– А знаешь, Гарри, – вдруг встрепенулась Сьюзен, похлопав приглашением по запястью. – Мне в голову пришла одна мысль.

Мой мозг отчаянно силился стряхнуть оцепенение. В глубине моего сознания прозвенел тревожный звоночек: даже смертельно усталые, мои инстинкты предупреждали меня: Сьюзен что-то замышляет.

– М-м, – промычал я, моргая, чтобы прояснить мысли. – Надеюсь, ты не решила, что присутствие на балу откроет перед тобой широкие возможности?

Глаза ее сияли от возбуждения.

– Ты только подумай, Гарри. Там ведь будут существа, которым несколько сот лет от роду. За полчаса болтовни я наберу столько историй, что мне хватит...

– Уймись, Золушка, – сказал я. – Во-первых, я не собираюсь идти на этот бал. Во-вторых, даже если бы я и пошел, тебя бы я с собой не взял.

Она выпрямила спину и вызывающе уперла руку в бедро.

– Что ты хочешь этим сказать?

Я поморщился.

– Послушай, Сьюзен. Это же вампиры. Они кушают людей. Ты даже не представляешь себе, как это было бы опасно – мне явиться туда. Или, если уж на то пошло, тебе.

– А как быть с тем, что сказал Кайли? Насчет гарантий безопасности?

– Не слишком-то доверяй ему, – посоветовал я. – Послушай, у этих типов модно кричать о древних законах гостеприимства и этикета, но держатся они исключительно буквы. Никак не духа. Если мне вдруг подадут ядовитых грибочков, или кому-нибудь вздумается пострелять из автомата, а я окажусь там единственным смертным, они только состроят скорбную мину. «Надо же, какая жалость! Нам всем ужасно жалко, мы больше не будем, честное слово!»

– Так ты говоришь, они тебя убьют? – недоверчиво спросила Сьюзен.

– У Бьянки ко мне свои счеты, – объяснил я. – Сама она, конечно, вряд ли набросится на меня, чтобы впиться в горло, но запросто может подстроить что-нибудь не столь очевидное. Возможно, именно это она и задумала.

Сьюзен нахмурилась.

– Я видела, как ты устраивал дела и посложнее, чем с теми двоими.

Я устало вздохнул.

– Может, и так. Только к чему рисковать зря?

– Разве ты не понимаешь, что это может значить для меня? – обиделась она. – Гарри, взять хотя бы то видео волка-оборотня...

– Луп-гару, – поправил я.

– Да кем бы он ни был. Десяти секунд записи, которая продержалась всего-то три дня, прежде чем исчезнуть, хватило, чтобы продвинуть меня дальше, чем пять лет беготни. Если бы мне удалось опубликовать настоящие интервью с вампирами...

– Сьюзен, уймись. Ты слишком много читаешь бестселлеров. В настоящей жизни вампир съест тебя прежде, чем ты успеешь нажать на кнопку записи.

– Но я ведь и прежде шла на риск – и ты тоже.

– Я не ищу неприятностей на свою задницу, – возразил я.

Глаза ее возмущенно вспыхнули.

– Черт возьми, Гарри. Сколько мне еще разгребать то, что с тобой случается? Вроде сегодняшнего, когда я собиралась провести вечер с бойфрендом, а вместо этого выкупала его из кутузки?

Ох. Я опустил глаза.

– Сьюзен, поверь мне. Если бы я мог поступить по-другому...

– Это же фантастическая возможность для меня. Другой такой не будет.

Она была права. И она вытаскивала меня из разных неприятностей достаточно часто, чтобы я был перед ней в долгу. Она имела право требовать от меня этого, как бы опасно все это ни было. Она взрослая девушка и могла отвечать за себя. И все-таки, черт подрал, не мог же я так просто кивнуть и с милой улыбкой пустить ее навстречу такой опасности. Лучше попытаться отвлечь ее.

– Нет, – сказал я. – У меня хватает проблем и без того, чтобы бесить Белый Совет.

Глаза ее подозрительно прищурились.

– Что еще за Белый Совет такой? Кайли говорил с тобой, будто это, типа, официальный орган. Это что, вроде их Коллегии Вампиров, только для чародеев, да?

Один в один, подумал я. Сьюзен не добилась бы своего положения, будь она глупа.

– Не совсем, – уклончиво сказал я.

– Ты ужасный лжец, Гарри.

– Белый Совет – это группа самых могущественных мужчин и женщин в мире, Сьюзен. Чародеев. Их капитал заключается в тайнах, и они не любят, когда люди их узнают.

Глаза ее вспыхнули как у гончей, напавшей на свежий след.

– И ты... выходит, ты кто-то вроде их посла?

Я невольно рассмеялся этому замечанию.

– Видит Бог, нет. Но я член Совета. Это вроде как обладатель черного пояса. Знак статуса, уважения. То есть, я обладаю правом голоса, а также обязан соблюдать установленные правила.

– И обладаешь полномочиями представлять их в случаях вроде этого?

Мне не понравилось направление, которое начала приобретать наша беседа.

– Гм. В такой ситуации... пожалуй, даже обязан.

– Выходит, если ты не пойдешь, тебе грозят неприятности?

Я нахмурился.

– Уж во всяком случае, не такие, как если бы я пошел. Худшее, в чем Совет сможет обвинить меня – это в непочтительности. Переживу как-нибудь.

– А если пойдешь? Ну давай же, Гарри. Что может случиться с тобой самого худшего?

Я развел руками.

– Да меня убить могут! А может, и хуже. Сьюзен, ты даже не представляешь себе, о чем просишь, – я вскочил с дивана, чтобы подойти к ней. Это я неудачно придумал – голова сразу пошла кругом, а в глазах потемнело.

Я упал бы, но Сьюзен бросила приглашение и подхватила меня. Она опустила меня обратно на диван, а я охватил ее рукой за талию и увлек за собой. Она была мягкая и горячая.

Так мы лежали с минуту. Она потерлась щекой о мою ветровку. Кожаная куртка скрипнула. Я услышал ее вздох.

– Извини, Гарри. Не надо было мне лезть к тебе с этим сейчас.

– Все в порядке, – заверил я ее.

– Мне просто показалось, это круто. Если бы мы...

Я чуть повернулся, зарылся пальцами в темную гриву ее волос и поцеловал.

Глаза ее на мгновение открылись широко-широко, потом зажмурились. Так и не досказанная фраза сменилась негромким мычанием, а губы ее сделались еще мягче и горячее. При всех моих усталости и синяках, поцелуй оказался очень ничего. Очень даже ничего. От нее вкусно пахло, и губы ее под моими оказались податливыми и возбуждающими. Она скользнула пальцами под пуговицы моей рубашки и погладила мою кожу, от чего по всему моему телу словно электрический разряд прошел.

Мы соприкоснулись языками, и я прижал ее крепче к себе. Она снова застонала, потом вдруг оттолкнула меня, чтобы обвить мои бедра ногами, и принялась целовать меня так, словно готова была проглотить меня целиком. Задержав большие пальцы на ее копчике, я провел руками по ее бедрам, и она шевельнула ими, вжимаясь в меня. Я скользнул руками ниже, провел ими по гладкой коже ног, потом приподнял юбку и на долю секунды оцепенел, когда до меня дошло, что под юбкой ничего нет... впрочем, мы ведь собирались провести этот вечер вместе. Всю мою усталость, всю мою боль словно рукой сняло, и я крепко-крепко сжал ее так, что она охнула.

Она чуть отстранилась и принялась возиться с моим поясом, горячо дыша мне в лицо.

– Гарри, извращенец ты этакий! Думаешь, это надолго отвлечет меня от дел?

Впрочем, сразу за этим мы оба приложили все усилия, чтобы не думать вообще ни о чем, а потом уснули, так и спутавшись руками, ногами и волосами.

Ну что ж. Значит, все-таки не весь день был адом кромешным.

Как выяснилось, настоящий кромешный ад разверзся наутро.

Глава девятая

Мне снился сон.

Кошмар показался мне знакомым, почти успокаивающим, хотя с тех пор, как я пережил его наяву, минул не один год. Все началось в пещере со стенами из прозрачного хрусталя. Пещера освещалась неяркими отблесками горящих в канделябрах свечей. Серебряные оковы туго врезались мне в запястья, и голова моя кружилась так сильно, что я едва сохранял равновесие. Я покосился налево, направо, и увидел собственную кровь, стекающую по оковам в тех местах, где они прорезали кожу, в две подставленных глиняных чаши.

Ко мне подошла моя крестная, бледная, ослепительно прекрасная в отсветах огня; волосы ее обволакивали тело облаком невесомого шелка. Красота леди-сидхе не поддавалась описанию, взгляд околдовывал, уста манили к себе... Она поцеловала меня в обнаженную грудь, и по телу моему пробежала дрожь ледяного восторга.

– Скоро, – прошептала она в промежутке между поцелуями. – всего несколько безлунных ночей, сладкий ты мой, и ты достаточно окрепнешь.

Она продолжала целовать меня, и взгляд мой затуманился окончательно. Холодное наслаждение, волшебство фэйре текло из ее уст целебным зельем – а может, ядом – и само по себе было настолько сладким, что почти мучило, почти заставляя забыть боль от оков и потерю крови. Почти. Я отчаянно пытался вздохнуть и уставился на огонь, концентрируя на нем все свое внимание, чтобы не сорваться в черноту...

Сон изменился. Мне снился огонь. Кто-то, кого я некогда любил как отца, стоял в центре огненного столба, крича от боли. Нет, не крича – визжа жутко, истошно, не думая уже ни о гордости, ни о достоинстве, ни о сохранении человеческого облика. Во сне – как и тогда, в жизни – я заставил себя смотреть, как чернеет и отваливается от костей плоть, как корчатся в огненных конвульсиях мышцы, пока я стоял и, так сказать, дул на угли.

– Джастин, – прошептал я. В конце концов, не в силах больше смотреть, я зажмурился и низко склонил голову, слыша только грохот собственного сердца в ушах. Стук. Стук моего сердца.

Я проснулся и открыл глаза. Входная дверь сотрясалась под чьими-то сокрушительными ударами. Сьюзен проснулась одновременно со мной и села, придерживая на груди одеяло. За окном все еще было темно. Самая длинная свеча еще не догорела, но угли в камине снова едва тлели.

Казалось, в моем теле не осталось ни одной клетки, которая не болела бы – все мои суставы и мышцы требовали восстановления после долгого и тяжелого дня. Стук не прекращался; я встал и поплелся на кухню. Мой револьвер тридцать восьмого калибра потерялся год назад, в бою со стаей полусумасшедших ликантропов, и я заменил его другим, триста пятьдесят седьмого калибра, со стволом средней длины. Должно быть, в тот день я ощущал себя тревожнее обычного.

Пистолет весил, казалось, фунтов двести. Я проверил, заряжен ли он, и повернулся к двери. Сьюзен смахнула волосы с глаз, уставилась на пистолет в моей руке и подалась назад, подальше от линии огня. Умница. Молодчина, Сьюзен.

– Вы мало чего добьетесь, ломая дверь, – крикнул я. Пистолета на дверь я, правда, пока не наводил. Никогда не целься из пистолета в кого угодно, если не уверен, что желаешь его смерти. – Я заменил старую стальной, в стальной же коробке. Демоны, понимаете ли.

Стук прекратился.

– Дрезден! – окрикнул меня Майкл из-за двери. – Я пытался дозвониться до вас, но у вас, должно быть, снята трубка. Нам нужно поговорить.

Я нахмурился и убрал револьвер обратно на полку.

– Ладно, ладно. Только потише, Майкл. Знаете, сколько времени?

– Время поработать, – ответил он. – Солнце вот-вот взойдет.

– Псих, – пробормотал я.

Сьюзен окинула взглядом разбросанные по всей комнате детали нашей с ней одежды, одеяла и подушки.

– Я, пожалуй, подожду у тебя в спальне, – сказала она.

– Тоже верно, – согласился я, отворил кухонный шкаф и достал оттуда свой теплый халат – тот, в котором обычно работаю в лаборатории. – Укройся только там потеплее, ладно? Мне совершенно не нужно, чтобы ты простудилась.

Она сонно улыбнулась мне, встала – вся в волнительных полосках загара – и скрылась в моей маленькой спальне, затворив за собой дверь. Я пересек комнату и открыл дверь, запуская Майкла внутрь.

Сегодня на нем были голубые джинсы, фланелевая рубаха и кожаная куртка на цигейке. Как обычно, на плече его висела большая спортивная сумка, внутри которой смутно ощущалась скрытая мощь «Амораккиуса». Я перевел взгляд с сумки на его лицо.

– Что, неприятности?

– Не исключено. Вы никого не посылали вчера к отцу Фортхиллу?

Я потер глаза, пытаясь стряхнуть сонливость. Кофе. Вот что мне позарез нужно сейчас: кофе. Или кока-колы. Что угодно, только бы в нем нашлось немного кофеина.

– Да. Девушку по имени Лидия. Она боялась, что ее преследует демон.

– Он позвонил мне минут сорок назад. Кто-то всю ночь пытался проникнуть к нему в церковь.

Я зажмурился.

– Что? Неужели проник?

Майкл мотнул головой.

– Он почти ничего не успел мне рассказать. Можете сейчас поехать со мной и посмотреть, в чем дело?

Я кивнул и отступил от двери.

– Только дайте мне пару минут, – я добрел до ледника и вынул оттуда банку колы. Пальцы достаточно отошли от вчерашнего, чтобы открыть ее, хотя некоторая онемелость в них все еще чувствовалась. Мой желудок проснулся и напомнил мне, что я не уделял ему должного внимания, и я достал из ледника тарелку холодного мяса.

Я сделал большой глоток колы и соорудил себе здоровенный сандвич. В общем, не прошло и минуты, как я выглянул из кухни и увидел Майкла, созерцавшего царивший у меня в гостиной разгром. Он осторожно потолкал носком башмака одну из Сьюзеновых туфель и поднял на меня извиняющийся взгляд.

– Простите. Я не знал, что вы не один.

– Все в порядке.

На лице Майкла мелькнула улыбка, и он кивнул.

– Хорошо. Да, кстати: стоит ли мне читать вам лекцию о пагубности добрачных половых сношений?

Я буркнул что-то насчет неурочного часа, непрошеных гостей и жаб. Майкл только тряхнул головой и ухмыльнулся, глядя, как я, давясь, разделываюсь с едой.

– Так вы ей сказали?

– Что именно?

Он заломил бровь. Я закатил глаза.

– Ну, почти.

– Почти сказали?

– Вот именно. Нам помешали.

Майкл потрогал носком вторую Сьюзенову туфлю и деликатно покашлял.

– Ясно.

Я добил сандвич и половину колы, потом пересек комнату и проскользнул в спальню. В комнате было, мягко говоря, свежо, так что Сьюзен свернулась калачиком, натянув на себя все одеяла, поверх которых растянулся спиной к ней Мистер. При моем появлении он удостоил меня сонным, полным самодовольства взглядом.

– Спи, спи, толстый, – буркнул я ему, поспешно одеваясь. Носки, джинсы, футболка, толстая фланелевая рубашка. Мамин амулет на шею, еще один заговоренный браслет из маленьких серебряных щитов на левое запястье – взамен того, что я отдал Лидии. Простое серебряное колечко с цепочкой рун на внутренней поверхности – на палец правой руки. Браслет и кольцо пощипывали кожу энергией заклятий, которые я совсем еще недавно на них наложил.

Я склонился над кроватью и чмокнул Сьюзен в щеку. Она сонно пробормотала что-то в ответ и залезла под одеяла с головой. Я подумал, не залезть ли к ней на минутку перед уходом – проверить, уютно ли ей там, но вместо этого вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Мы с Майклом вышли и сели в его пикап – белый (а как же еще) «Форд», размера колес и мощности мотора которого хватило бы, чтобы сдвинуть горы, и поехали в церковь Св. Марии Всех Ангелов.

Церковь Св. Марии Всех Ангелов велика размерами. То есть, еще как велика. Она возвышается над Уикер-парком более восьмидесяти лет, и на ее глазах этот район вырос из скопления дешевых домов для иммигрантов с редкими вкраплениями богатых особняков в нынешнее прибежище богемы, под завязку набитое яппи, художниками, процветанием и ожиданием такового. Как мне говорили, церковь построена по подобию базилики Св. Петра в Риме и как следствие огромна, изящна и слегка избыточна для своегоокружения. Она занимает целый квартал, а это вам не фиг собачий.

Солнце встало, когда мы заруливали на стоянку у церкви. Я скорее ощутил, чем увидел первые лучи – внезапную, едва ощутимую смену сил, играющих с миром. С точки зрения магии восход чертовски значительный момент. Это время, когда все начинается сначала. Конечно, не все в магии так просто сводится к хорошему и плохому, свету и тьме, и все-таки очень уж много такого, что связано исключительно с ночью и использованием черной магии.

Мы припарковали пикап на задней – служебной – стоянке и вышли из машины. Майкл со своей сумкой шагал первым. Я поспевал за ним, сунув руки в карман куртки. Чем ближе мы подходили к церкви, тем неуютнее я себя чувствовал. Впрочем, никакая мистика здесь ни при чем. Я вообще неуютно чувствую себя в церквях. В свое время Святая Церковь пожгла уйму чародеев, обвиняя их в сговоре с Сатаной. Как-то странно было заходить туда по делу. Эй, Господи, привет, это я, Гарри. Будь так добр, не превращай меня в соляной столб...

– Гарри, – произнес Майкл, выдергивая меня из моих размышлений. – Смотрите-ка.

Он задержался у пары старых машин, припаркованных в заднем ряду стоянки. Кто-то изрядно, от души потрудился над ними – побил все окна, исцарапал капоты. Битые фары свисали на проводках перед бамперами; все покрышки тоже были спущены.

Нахмурившись, я обошел машины кругом. Красные и оранжевые осколки габаритных огней валялись на асфальте. Антенны были вырваны с корнем, и их то ли зашвырнули слишком далеко, то ли вообще унесли с собой. По боковинам протянулись длинные, рваные царапины – по три параллельных полосы.

– Ну? – спросил Майкл.

Я посмотрел на него и пожал плечами.

– Возможно, кто-то или что-то сильно раздосадовалось, не сумев проникнуть в церковь.

– Вам так кажется? – фыркнул он и повозился с сумкой так, чтобы рукоять «Амораккиуса» торчала у края молнии. – Как вы думаете, это «что-то» может еще находиться поблизости?

Я покачал головой.

– Сомневаюсь. С первыми лучами дневного света призраки обыкновенно убираются обратно в Небывальщину.

– Обыкновенно?

– Как правило. Почти без исключений.

Майкл еще раз внимательно посмотрел на меня и положил руку на эфес меча. Мы подошли к служебному входу. По сравнению с роскошью главного входа в церковь, он отличался поразительной скромностью. По обе стороны от двустворчатой двери кто-то старательно высадил с дюжину розовых кустов. Кто-то другой так же старательно изорвал их в клочки. Все до одного кусты были вырваны с корнем. Утыканные шипами ветки валялись по двору в радиусе нескольких десятков ярдов от двери.

Я нагнулся над одной из таких веток, потом над другой, присмотрелся к ним и нахмурился.

– Что это вы там ищете? – поинтересовался Майкл.

– Кровь на шипах, – ответил я. – Розовые шипы могут продырявить почти что угодно, так что тот, кто рвал их с таким остервенением, не мог не напороться.

– И как, нашли кровь?

– Ни пятнышка. И отпечатков на земле тоже нет.

Майкл кивнул.

– Значит, призрак.

– Надеюсь, нет.

Майкл склонил голову набок и нахмурился.

Я бросил ветку и развел руками.

– Как правило, максимум, на что способны духи – это перемещать физические тела рывками. Ну там, опрокидывать горшки и кастрюли. Если постараться – может, даже сбросить на кого-нибудь стопку книг, – я махнул рукой в сторону растерзанных роз, потом назад – на изуродованные машины. – Ну, конечно, и еще кое-что, но, во всяком случае, это всегда привязано к определенному месту, времени или событию. Призрак, если это был он, преследовал Лидию до этого места, потом учинил погром на священной территории. Я имею в виду, это просто улет. Эта тварюга на порядок сильнее любого призрака из тех, с кем я когда-либо встречался.

Майкл нахмурился еще сильнее.

– Что вы хотите этим сказать, Гарри?

– Я хочу сказать, это может оказаться нам просто не по зубам. Послушайте, Майкл, я неплохо разбираюсь в нечисти и всяких там страшилках. Но основная-то моя специальность все-таки не они.

Он хмуро покосился на меня.

– Нам нужно разузнать о них больше.

Я встал и отряхнул колени.

– Вот это, – сказал я, – моя специальность. Ладно, пошли, поговорим с отцом Фортхиллом.

Майкл постучал в дверь. Та без промедления приоткрылась. Отец Фортхилл, седеющий джентльмен довольно хрупкого сложения и среднего роста, воззрился на нас сквозь древние, напоминающие пенсне очки в тонкой проволочной оправе. Глаза его, обыкновенно голубые, яркостью не уступающие яйцам малиновки, этим утром изрядно покраснели.

– О, Майкл. Слава Богу, – он отворил дверь шире, и Майкл ступил через порог. Они обнялись. Фортхилл чмокнул Майкла в обе щеки, потом отступил на шаг и посмотрел на меня. – И Гарри Дрезден, профессиональный чародей. Да, ни разу мне еще прежде не приходилось освящать целую пятигаллонную канистру воды, мистер Дрезден.

Майкл удивленно уставился на меня: то, что мы со священником знали друг друга, явно оказалось для него сюрпризом. Я немного смущенно пожал плечами.

– Вы же сами говорили, что я могу во всем на него положиться.

– Действительно, можете, – подтвердил Фортхилл, и глаза его на мгновение блеснули из-под очков. – Надеюсь, к качеству святой воды претензий нет?

– Абсолютно никаких, – ответил я. – Впрочем, можете спросить у вампиров.

– Гарри, – не выдержал Майкл, – вы снова что-то утаиваете.

– Что бы там ни думала про меня Черити, Майкл, я не бросаюсь к телефону звонить вам каждый раз, когда сталкиваюсь с проблемами, – я хлопнул его по плечу и протянул руку отцу Фортхиллу. Тот пожал ее с серьезным видом. Со мной обошлись без объятий и чмоканий в щечку.

– С нетерпением жду дня, – улыбнулся мне Фортхилл, – когда вы посвятите свою жизнь Господу, мистер Дрезден. Ему пригодятся люди с вашей отвагой.

Я постарался улыбнуться в ответ, но, боюсь, улыбка вышла несколько вымученной.

– Послушайте, святой отец, я с удовольствием побеседую с вами на эту тему как-нибудь, но сейчас мы к вам по делу.

– Разумеется, – согласился Фортхилл. Энтузиазма в его взгляде несколько убавилось, и он разом посерьезнел. Он повернулся и зашагал по чисто убранному коридору с темными деревянными балками на потолке и изображениями святых на стенах. Мы старались не отставать от него. – Видите ли, вчера, как раз перед заходом солнца ко мне пришла молодая дама.

– И как, с ней все было в порядке?

Он насупил кустистые брови.

– В порядке? Я бы ответил отрицательно. Все признаки душевного смятения. Сильное истощение. К тому же у нее явно была температура, хотя и не слишком высокая, и еще, она в последний раз принимала душ довольно давно. В общем, вид такой, словно она спасается от чего-то бегством.

Я нахмурился.

– Угу. Мне тоже показалось, она не в лучшей форме, – я вкратце изложил свой разговор с Лидией и мое решение помочь ей.

Отец Фортхилл покачал головой.

– Я дал ей чистую одежду и накормил. Я как раз собирался отослать ее спать, когда это случилось.

– Что случилось.

– Ее начало трясти, – ответил Фортхилл. – Глаза закатились. Она так и осталась сидеть за столом, но опрокинула тарелку супа на пол. Я решил, что у нее припадок, и попытался удержать и сунуть ей что-нибудь в рот, чтобы она не прикусила языка, – он вздохнул и заложил руки за спину. – Боюсь, я мало чем мог помочь бедной девочке. Припадок, похоже, прошел через несколько секунд, но она продолжала дрожать и вся побелела.

– Слезы Кассандры, – сказал я.

– Или наркотическая ломка, – заметил Фортхилл. – Так или иначе, она нуждалась в помощи. Я отвел ее в спальню. Она умоляла не оставлять ее одну, поэтому я сел рядом и принялся читать ей отрывки из Святого Матвея. Она, казалось, немного успокоилась, но взгляд ее... – пожилой священник вздохнул. – Взгляд у нее был такой, словно она знала точно, что пропала. Отчаяние – и у столь юной девушки...

– Когда на вас напали?

– Минут через десять после этого, – ответил священник. – Все началось с жуткого такого завывания ветра. Господь да простит мне мое неверие, но в ту минуту я не сомневался, что окна не выдержат и разлетятся под его порывами. Потом мы услышали со двора звуки, – он судорожно сглотнул. – Ужасные звуки. Кто-то расхаживал взад-вперед. Тяжелые такие шаги. А потом кто-то начал звать ее по имени, – священник зябко охватил себя руками. —Я встал и обратился к этому существу, спросив, как его зовут, но оно только рассмеялось в ответ. Я начал заклинать его словами Священного Писания, и оно совершенно обезумело. Мы слышали, как оно сокрушает все на улице. Не побоюсь признаться вам, страшнее этого я в жизни ничего не испытывал.

Девушка пыталась уйти. Выйти к этому существу. Она говорила, что не желает, чтобы со мной что-то случилось, что оно до нее все равно доберется. Ну, разумеется, я запретил ей это, и отказался выпустить ее. Это, снаружи, продолжало погром, а я продолжал читать девушке вслух Писание. Существо на улице продолжало ждать. Я... я ощущал его присутствие, но в окно ничего не видел. Только темноту. Ну, и слышал, когда оно сокрушало что-то еще.

Ну, через несколько часов оно, похоже, утихомирилось. Девушка уснула. Я обошел помещения проверить, все ли окна и двери на запоре, а когда вернулся, она исчезла.

– Исчезла? – переспросил я. – Исчезла в смысле – ушла? Или просто исчезла на ровном месте?

Фортхилл неуверенно улыбнулся.

– Задняя дверь оказалась не заперта, хотя она и прикрыла ее за собой, – священник покачал головой. – Разумеется, я немедленно позвонил Майклу...

– Нам необходимо найти эту девушку, – сказал я.

Фортхилл мрачно кивнул.

– Мистер Дрезден, я уверен, что только властью Всевышнего мы нынче остались целы в этих стенах.

– Не буду с вами спорить, отец.

– И все же... доведись вам ощутить всю злобу этого существа, всю его... ярость, Мистер Дрезден... Мне бы не хотелось встретиться с ним вне церкви, не обратившись к помощи Господа.

– А я разве не обратился к ней? – я ткнул пальцем в Майкла. – Блин, да разве одного Рыцаря Креста недостаточно? И я всегда могу свистнуть двум остальным.

Фортхилл улыбнулся.

– Я вовсе не об этом, и вы это прекрасно понимаете. Впрочем, как хотите. Решение принимать вам самим, – он поднял взгляд на нас обоих. – Надеюсь, джентльмены, я могу полагаться на ваше молчание в этом вопросе? В полицейском протоколе наверняка будет записано лишь, что неизвестные лица учинили акт вандализма.

Я фыркнул.

– Немного лжи во благо, Святой отец? – я сразу пожалел, что сказал это, но, черт, я устал от вежливых бесед.

– Зло черпает силы из страха, мистер Дрезден, – ответил Фортхилл. – В нашей Церкви имеются специальные учреждения, которые занимаются подобного рода делами, – он на мгновение положил руку на плечо Майклу. – Однако огласка этих событий, пусть даже среди братии, не приведет ни к чему, только напугает множество людей и тем самым поможет врагу творить зло.

Я согласно кивнул.

– Разумный подход, Святой отец. Вы рассуждаете почти как чародей.

Брови его удивленно поползли вверх, но почти сразу же он устало рассмеялся.

– Молю вас, будьте осторожны, и да пребудет с вами Бог, – он перекрестил нас, и я ощутил сгущение энергии, как порой вблизи от Майкла. Вера. Майкл с Фортхиллом обменялись вполголоса несколькими словами о семье Майкла – я держался в стороне. Фортхилл вызвался крестить младенца, когда бы Черити ни разрешилась от бремени. Они снова обнялись, потом Фортхилл обменялся со мной дружеским, но все-таки деловым рукопожатием, и мы ушли.

Оказавшись на улице, Майкл посмотрел на меня.

– Ну, – спросил он. – Что дальше?

Я нахмурился и сунул руки в карманы. Солнце поднялось уже довольно высоко; по ярко-голубому небу бежали пухлые белые облачка.

– Я знаю одного типа, довольно тесно общающегося с местной нечистью. Этого психа в Олдтауне.

Майкл нахмурился и сплюнул.

– Некроманта.

Я фыркнул.

– Он не некромант. Максимум, на что он способен – это вызвать духа, чтобы поговорить с ним, да и то с трудом. По большей части ему приходится прибегать к дешевым трюкам, – я умолчал о том, что будь он настоящим некромантом, Белый Совет давно уже прижал бы его к ногтю. Я совершенно не сомневался в том, что к тому, о ком я говорил, наведывался по меньшей мере один из наших церберов и предупреждал его о возможных последствиях слишком жгучего интереса к темным искусствам.

– Зачем тогда с ним вообще говорить, если он такой бездарь?

– Возможно, он ближе к потустороннему миру, чем кто бы то ни было другой в нашем городе. Ну, не считая меня, конечно. И еще, я пошлю на разведку Боба – посмотрим, что ему удастся нарыть. Чем больше источников информации, тем лучше.

Майкл хмуро посмотрел на меня.

– Не доверяю я этой практике общения с духами, Гарри. Если отцу Фортхиллу или кому-нибудь из остальных станет известно об этом вашем приятеле...

– Боб не приятель, – возразил я.

– Но функции выполняет именно эти, не так ли?

Я возмущенно фыркнул.

– Приятели работают за так. Бобу-то я плачу.

– Платите? – подозрительно переспросил он. – Чем платите?

– В основном дамскими романами. Ну, иногда еще я трачусь на...

Майкл выглядел потрясенным до глубины души.

– Право же, Гарри, я не хочу знать. Неужели вы не можете рассчитать какое-нибудь заклинание прямо здесь, вместо того, чтобы полагаться на этих нечистых?

Я вздохнул и покачал головой.

– Мне очень жаль, Майкл. Будь он демоном, он оставил бы следы и еще какие-либо физические проявления, по которым я мог бы его найти. Но я совершенно уверен в том, что это был дух. Только чертовски сильный.

– Гарри! – сурово произнес Майкл.

– Извините, сорвалось. Призраки редко вселяются в оболочку, в магическое тело. Это всего лишь сгустки энергии. Они не оставляют за собой физических следов – во всяком случае, таких, которые сохранились бы дольше часа-полутора. Если бы он находился здесь сейчас, возможно, я бы смог рассказать о нем больше и попытался бы напрямую воздействовать на него своей магией. Но его здесь нет, так что...

Майкл вздохнул.

– Очень хорошо. Я попрошу тех, с кем связан, поискать девушку. Как вы сказали, ее зовут? Лидия?

– Угу, – я описал ее Майклу. – И на запястье у нее был оберег. Тот браслет, что я носил несколько последних вечеров.

– А он ее защитит? – поинтересовался Майкл.

Я пожал плечами.

– От чего-то, столь опасного, как представляется по описанию эта тварь... Если честно, не знаю. Нам необходимо узнать, кем был этот призрак при жизни, и унять его.

– Что так и не говорит нам ничего о том, кто или что будоражит призраков в городе, – Майкл отворил дверцу пикапа, и мы уселись в машину.

– Что мне нравится в вас, Майкл – так это то, что вы всегда мыслите позитивно.

Он ухмыльнулся в ответ.

– Вера, Гарри. Господь Бог умеет присматривать за тем, чтобы все рано или поздно устраивалось.

Он тронул машину с места, я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Первым делом поговорить с этим моим психом. Потом послать Боба разузнать побольше о том, что выглядело как самый опасный призрак из всех, с которыми мне приходилось иметь дело несколько последних лет. А потом отыскать того, кто стоит за всей этой чертовщиной и ласково гладить его по головке до тех пор, пока он не исправится. Просто, как два пальца об асфальт.

Я поежился, устроился поудобнее и остро пожалел о том, что вообще встал сегодня утром из теплой постели.

Глава десятая

Мортимер Линдквист пытался придать своему дому этакую готическую мрачность. По углам крыши торчали замшелые химеры. С улицы к дому вели кованые чугунные ворота и проезд, с обеих сторон обставленный статуями. Палисадник зарос высокой травой. Когда б его дом не представлял собой крытый красной черепицей, оштукатуренный клон южно-калифорнийского особняка, это, возможно, и сработало бы.

В результате его трудов дом выглядел скорее как диснейлендовский дом призраков, чем зловещая обитель заклинателя мертвых. К черным чугунным воротам с обеих сторон примыкала обычная изгородь из проволочной сетки. Химеры при более пристальном рассмотрении оказывались пластиковыми копиями. Крашеный гипс скульптурных изваяний тоже мало напоминал благородный мрамор. В нетронутые заросли так и напрашивался розовый фламинго. Впрочем, я вполне допускаю, что при надлежащем освещении и с надлежащих ракурсов это могло и произвести впечатление на кого-нибудь.

Я тряхнул головой и поднял руку, чтобы постучать в дверь.

Она отворилась прежде, чем я успел коснуться ее, и прямо на меня, пыхтя, попятилась спиной вперед фигура с покатыми плечами, увенчанными блестящей лысиной. Я отступил вбок, пропуская ее. Маленький человечек вытащил на крыльцо здоровенный чемодан и, так и не замечая меня, остановился вытереть пот с лысины.

Я скользнул за его спиной в дверь, тогда как он, бормоча что-то себе под нос, повернулся тащить свой чемодан к калитке. Я покачал головой и прошел в дом. Дверь служила входом для посетителей – никакого покалывающего ощущения, обычного при пересечении порога чьего-либо жилища, я не почувствовал. Прихожая сразу же давала представление о характере внутреннего убранства всего дома. Черные драпировки на стенах, дверях и окнах. Расставленные повсюду красные и черные свечи. Ухмыляющийся человеческий череп на полке, где тома Британской энциклопедии соседствовали с нацарапанными на коже неопределенного происхождения письменами. Череп, разумеется, тоже был из пластмассы.

Из обстановки Морти держал в этом помещении стол, вокруг которого стояло несколько стульев, а за ним, лицом к дверям – кресло с высокой спинкой, украшенное резными чудовищами. Я уселся в кресло, положил руки на стол перед собой и принялся ждать.

Человечек вернулся почти сразу же, вытирая лицо платком-банданой, пыхтя и отдуваясь.

– Закрой дверь, – сказал я. – Потолковать надо, Морти.

Он подпрыгнул и уставился на меня.

– В-вы, – пролепетал он. – Дрезден. Что это вы здесь делаете?

Я пристально посмотрел на него.

– Да ты заходи, Морти.

Он сделал шаг к столу, но дверь за собой не закрыл. Несмотря на всю свою округлость, двигался он с беспокойной резкостью потревоженной кошки. На белой рубашке выступили подмышками темные пятна.

– Послушайте, Дрезден. Я же говорил уже вашим парням: я соблюдаю все ваши гребаные правила, ясно? Ничего я такого не делал, что вы хотите мне припаять.

Ага. Значит, Белый Совет все-таки посылал к нему кого-то. Морти был профессиональным мошенником. Я не рассчитывал вытянуть из него хоть один правдивый ответ, не затратив на это изрядных усилий. Что ж, можно попробовать разыграть эту карту – это сэкономит время и силы.

– Позволь сказать тебе кое-что, Морти. Когда я прихожу к кому-то и не говорю ничего, кроме «давай поговорим», а в ответ слышу: «Это не я, не я!» – это невольно заставляет заподозрить, что тот, к кому я обращаюсь, в чем-то замешан. Ты понимаешь, о чем я?

Его раскрасневшееся лицо разом заметно побледнело.

– Не выйдет, приятель. Послушайте, я не имею никакого отношения к тому, что творится. Я в этом не виноват, да и не мое это дело, вот как.

– К тому, что творится, – повторил я. Некоторое время я смотрел на свои сцепленные пальцами руки, потом снова поднял взгляд.

– К чему чемоданчик, а, Морти? Похоже, тебе приспичило уехать на время из города?

Он судорожно сглотнул и поежился.

– Послушайте, Дрезден... мистер Дрезден. У меня сестра заболела, понимаете? Вот я и собираюсь ее проведать.

– Конечно, конечно, – кивнул я. – Только это и ничего больше. Уехать из города, чтобы проведать больную сестру.

– Богом клянусь, – с самым что есть искренним видом заявил Морти, подняв руку.

Я указал на стул напротив.

– Сядь, Морти.

– Я бы с удовольствием, только такси вот-вот придет, – он повернулся к двери.

– Ventas servitas, – театрально прошипел я (очень классно вышло!), и швырнул в дверь небольшой сгусток воли. Внезапный порыв ветра захлопнул дверь прямо у него перед носом. Он взвизгнул, попятился от двери и повернулся ко мне.

Остаток заклинания я потратил на то, чтобы выдвинуть ему стоявший напротив меня стул.

– Присядь, Морти. У меня к тебе несколько вопросов. Ответишь на них быстро – успеешь на такси. А не ответишь... – я зловеще оборвал фразу. Что хорошо в намеках – так это что люди как правило воображают себе вещи куда страшнее, чем то, что ты можешь с ним сделать. Тут главное – оставить простор воображению.

Он уставился на меня и снова судорожно сглотнул, шевеля кадыком. Потом осторожно, мелкими шажками подобрался к стулу, словно ожидая, что стоит ему сесть, как из стула вылетят цепи и сами собой прикуют его. Он умостился на самом краешке стула, нервно облизнул губы и посмотрел на меня, возможно, выдумывая ложь поудобнее на те вопросы, что он ожидал от меня.

– Знаешь, Морти, – сказал я, – а я ведь читал твои книжки. «Духи Чикаго». «Потусторонний Фактор». Ну там, еще две или три. Ты неплохо поработал.

Выражение лица его изменилось; глаза подозрительно сощурились.

– Спасибо.

– Я хочу сказать, лет двадцать назад ты был чертовски неплохим исследователем. Чувствительности к духовным энергиям у тебя не отнять. Ты был – то, что у нас называется эктомант от природы.

– Угу, – согласился он. Если не его голос, то уж взгляд немного смягчился. Впрочем, смотреть в упор мне в лицо он избегал. Да что там, не он первый. – Только это было давно.

Я старался сохранять то же выражение голоса.

– И что теперь? Ты пробавляешься дешевыми сеансами. Как часто тебе действительно удается установить контакт с духом? Один раз из десяти? Или из двадцати? И что у тебя осталось от настоящего дара, а?

Чего-чего, а прятать свои эмоции он умел. Надо отдать ему должное. Но и я неплохо умею наблюдать за людьми. В том, как он держал шею и плечи, я разглядел злость.

– Я на законных основаниях оказываю помощь тем, кто в ней нуждается.

– Черта с два. Ты играешь на их горе, чтобы вытянуть из них сколько сможешь. Ты ведь и сам не веришь в то, что творишь добро – верно ведь, Морти – в глубине-то души? Ты можешь оправдывать это чем угодно, но тебе самому противно то, чем ты занимаешься. Будь это по-другому, твои способности не ослабли бы настолько.

Он стиснул зубы, не пытаясь больше скрыть злость – первая искренняя его реакция с того момента, как он увидел меня за своим столом.

– Если у вас ко мне дело, Дрезден, выкладывайте. Мне еще на самолет успеть надо.

Я положил руки ладонями на стол и растопырил пальцы.

– В последние две недели, – начал я, – всякая нечисть совершенно съехала с катушек. Ты, наверное, и сам знаешь, сколько пакости они уже натворили. Полтергейст в доме Кэмпбеллов. Чудище в университетском подвале. Агата Хэгглторн в Кук-Каунти.

Морти поморщился и снова вытер пот с лица.

– Ну слышал, слышал. Вы с Рыцарем Креста справились с худшими случаями.

– Что еще происходит, Морти? Учти: я раздражительный – очень уж от недосыпания колбасит – так что выкладывай быстро и четко.

– Не знаю, – буркнул он. – Я же утратил силу, не забывайте.

Я сощурил глаза.

– Но ты же слышишь кое-что, верно? У тебя до сих пор кое-какие связи в Небывальщине. Почему ты уезжаешь из города?

Он рассмеялся, хотя и не слишком весело.

– Вы сказали, вы читали все мои книги. Значит, и «Они Восстанут» – тоже?

– Перелистал. Типичный вздор о конце света. Я так понял, ты слишком много общался не с теми духами. Они страсть как любят продавать людям Армагеддон. Большинство такие же мошенники, как и ты.

Он не обратил на мои слова никакого внимания.

– Значит, вам известна и моя теория насчет барьера между нашим миром и Небывальщиной. И о том, что он медленно, но неуклонно разрушается.

– И тебе кажется, что он начал рушиться окончательно? Морти, эта стена существует с начала времен. Не думаю, чтобы она рухнула именно сейчас.

– Стена, – он презрительно хмыкнул. – Скорее, тонкая пленка. Кисельный берег. Она изгибается, и размывается, – он поежился и вытер вспотевшие ладони о штаны.

– И сейчас она рушится?

– Да вы посмотрите вокруг себя! – он почти кричал. – Боже мой, чародей. За последние две недели граница вихляется как бедра у шлюхи на панели. Какого черта, вы думаете, все эти духи так всполошились?

Я сделал вид, что крик его меня совсем не смущает.

– Так ты утверждаешь, что эта нестабильность дает духам возможность легче проникать в наш мир?

– А еще делает духов, возникающих при смерти людей, сильнее и крепче, – добавил он. – Вы думаете, те, с которыми вы имели дело в последние дни, самые крутые? Подождите, пока какую-нибудь студентку-отличницу не пришьют случайно в гангстерской разборке. Или пока добродетельный семьянин не испустит дыхание от СПИДа, которым его заразят по халатности при переливании крови.

– Призраки крупнее и опаснее, – медленно произнес я. – Суперпризраки. Вот, значит, что ты имеешь в виду.

Он хрипло рассмеялся.

– На подходе новое поколение вирусов. Жизнь вообще превратится в ад. Боюсь, у вас теперь будет больше проблем с нападениями демонов, чем с уличными бандами.

Я покачал головой.

– Ладно, – вздохнул я. – Допустим, я покупаю эту твою доктрину насчет того, что барьер не бетонный, а жидкий. Допустим, в нем существуют завихрения, облегчающие пересечение барьера в обе стороны. Может что-то искусственно вызывать эти возмущения?

– Откуда мне, черт подери, знать? – огрызнулся он. – Вам не понять, каково это, Дрезден – говорить с существами, которые жили в прошлом, которые живут сейчас и будут жить в будущем. Приглашать их к себе на закуски, чтобы они рассказали вам, как укокошили жену во сне...

– Я хочу сказать, вам кажется, что все под контролем, но в конце концов все идет прахом. Мошенничать проще и спокойнее, Дрезден. Тут ты сам все решаешь. Людям ведь по барабану, действительно ли дядюшка Джеффри простил их за то, что они не явились к нему на день рождения. Им просто хочется услышать, что окружающий их мир – такое место, где дядюшка Джеффри обязательно их простит, – он замолчал и окинул взглядом полку с фальшивыми фолиантами и фальшивым черепом. – Вот это я им и продаю. Утешение. Это вроде телевидения: все хотят знать, что все будет хорошо, и просто счастливы платить за это.

На улице посигналила машина. Морти свирепо покосился на меня.

– Ну что, ко мне больше ничего?

Я кивнул.

Он вскочил на ноги, и щеки его чуть порозовели – правда, пятнами.

– Видит Бог, мне нужно выпить. Уезжайте из города, Дрезден. Нынче ночью наведывалось что-то такое, чего я никогда еще не встречал.

Я вспомнил покореженные машины и остатки роз.

– Тебе известно, что это было?

– Большое, – сказал Морти. – И злобное как... как... Оно жаждет крови, Дрезден. И сомневаюсь, чтобы вам или кому-либо еще удалось остановить его.

– Но это призрак?

Он улыбнулся мне волчьей ухмылкой. На его круглом, с широко посаженными глазами лице она казалась особенно зловещей.

– Это Кошмар, – он повернулся и пошел к двери. Я с радостью отпустил бы его, но не мог. Этот человек стал лжецом, ловким мошенником... впрочем, он и раньше был таким.

Я встал и толчком прижал его к двери, схватив за руку. Он выдернул руку и повернулся ко мне, вызывающе глядя мне в глаза. Я отвел взгляд. Что-то мне не очень хотелось заглядывать в душу Мортимера Линдквиста.

– Морти, – негромко произнес я. – Отдохни от своих сеансов – хоть на время. Поезжай в какое-нибудь тихое место. Почитай. Отоспись. Ты ведь стал старше, сильнее. Дай себе шанс – и твои силы вернутся.

Он снова рассмеялся – устало, безнадежно.

– Разумеется, Дрезден. Что-нибудь в этом роде.

– Морти...

Он отвернулся и вышел. Он даже не позаботился запереть за собой дом. Я стоял на крыльце и смотрел, как он садится в такси, ожидавшее его у тротуара. Он запихнул свой чемодан на заднее сиденье и сам полез следом.

Прежде, чем машина тронулась с места, он опустил стекло.

– Дрезден, – окликнул он меня. – Под моим креслом есть ящик. Мои записи. Если вам так уж хочется свернуть себе шею, пытаясь выстоять против этой твари, хоть будете знать, во что ввязываетесь.

Он поднял стекло, и машина тронулась с места. Некоторое время я смотрел ей вслед, потом вернулся в дом. Я нашел выдвижной ящик, спрятанный под подушкой резного кресла, а в ящике – три толстых тетради в кожаной обложке. Пергаментные страницы их были исписаны почерком, четким и аккуратным в самых ранних записях, и едва разборчивыми каракулями в самых свежих по времени. Я поднес тетради к лицу и вдохнул аромат кожи, бумаги и чернил – настоящих, а не всяких там геля или пасты.

Морти мог ведь и не отдавать мне своих записей. Возможно, какие-то корни его личности и не погибли еще. Возможно, я чуть помог ему этим своим советом. Во всяком случае, мне хотелось бы так думать.

Я сделал глубокий вздох и пошел к телефону заказать такси и себе самому. Нужно было постараться освободить из-под ареста «Жучка» – если получится. Может, Мёрфи смогла бы помочь мне в этом.

Я взял тетради и вышел на крыльцо дожидаться такси, захлопнув за собой дверь. Что-то здоровенное шляется по городу, так говорил Морти.

– Кошмар, – произнес я вслух.

Может, Морти и не ошибается? Может, барьер, отделяющий мир духов от нашего, рушится к чертовой матери? От этой мысли мне сделалось не по себе. Что-то назревало, и это «что-то» было огромным и ужасным. И чутье мое подсказывало, что все это не просто так. Все силы, добрые или злые, догадывается об этом их обладатель или нет, имеют какую-то цель.

Значит, этот Кошмар явился сюда с какой-то целью. Интересно, что ему все-таки нужно. И что он для этого будет делать.

Я боялся, что узнаю это, и даже слишком скоро.

Глава одиннадцатая

Непримечательная машина с обычными номерами, в которой сидело двое непримечательных мужчин в штатском, ждала меня у подъезда к моему дому.

Я вылез из такси, расплатился и кивнул тому, что сидел за рулем – детективу Рудольфу. За год, проведенный в отделе Специальных Расследований – негласном ответе Чикаго официально не признаваемому миру сверхъестественного – Руди мало изменился внешне. И все же время немного закалило его и уж наверняка добавило теней под глазами.

Рудольф кивнул мне в ответ, даже не стараясь скрыть раздражения. Он меня терпеть не может. Может, из-за истории, имевшей место несколько месяцев тому назад. Руди слинял с места происшествия, вместо того, чтобы держаться поближе ко мне. А еще перед этим мне пришлось сбежать из кутузки, в которой ему полагалось за мной следить. Вообще-то у меня имелся чертовски серьезный повод удрать оттуда, так что с его стороны некрасиво держать на меня за это зуб... Однако интересно, что привело его ко мне?

– Салют, детектив, – произнес я. – С чем пожаловал?

– Садись в машину, – буркнул Рудольф.

Я расставил ноги пошире и сунул руки в карманы.

– Я что, арестован?

Рудольф сощурил взгляд и открыл было рот для ответа, но сидевший справа от него мужчина положил руку ему на плечо.

– Привет, Гарри, – кивнул мне сержант Джон Столлингз.

– Как дела, Джон? Чему обязан визитом?

– Мёрф попросила нас пригласить тебя на место происшествия, – он поднял руку и поскреб недельную щетину на подбородке. – Надеюсь, ты не слишком занят. Мы звякнули было к тебе в офис, но ты сегодня туда еще не заезжал, вот она и послала нас сюда.

Я помахал тетрадками Морти Линдквиста.

– Вообще-то я сегодня занят. С этим нельзя подождать?

Рудольф сплюнул на землю.

– Лейтенант сказала, ты ей нужен сейчас, так что шевели задницей и лезь в машину. Ну?

Столлингз покосился на него и закатил глаза.

– Послушай, Гарри. Мёрфи просила передать тебе, что это личная просьба.

Я нахмурился.

– Личная, говоришь?

Он развел руками.

– Так она сказала, – он нахмурился. – Это Микки Малон, – добавил он.

Я ощутил неприятную пустоту внутри.

– Мертв?

Столлингз поиграл желваками на скулах.

– Тебе лучше посмотреть самому.

Я зажмурился, стараясь не выдать досады. Мне некогда было отвлекаться. Мне предстояло еще разобраться с записками Морти, а это никак не меньше нескольких часов, и до заката, когда духи и призраки смогут проникать к нам из Небывальщины, оставалось не так уж и много времени.

Но Мёрфи сделала для меня очень много. Я был перед ней в долгу. Пару раз она спасала мне жизнь, ну и так далее. К тому же она являлась основным источником моих заработков. Кэррин Мёрфи возглавляла отдел Специальных Расследований – пост, который традиционно означал пару месяцев просиживания штанов, за чем следовало незамедлительное увольнение из полиции. Мёрфи штанов не просиживала – она начала с того, что наняла в качестве консультанта единственного профессионального чародея в Чикаго – то есть, меня. Собственно, она и сама научилась неплохо справляться с местными сверхъестественными хищниками, по крайней мере, с большей их частью, хотя когда дело приобретало серьезный оборот, продолжала вызывать меня. В документах я проходил в качестве консультанта-следователя. Боюсь, что в компьютерных досье отсутствуют кодовые обозначения для таких операций, как усмирение демона, прорицания с помощью заклятий или экзорцизм.

Самое серьезное дело, с которым пришлось столкнуться отделу Специальных Расследований – с таким редко кому вообще приходится сталкиваться кроме чародеев вроде меня – имело место всего год назад, когда в городе объявилась стая неизничтожимых оборотней. Не обошлось без серьезных потерь – погибло шесть человек включая напарника Мёрфи. Микки Малон отделался рваной раной бедра. Он отлежался в больнице и принял участие в еще одной, последней операции, когда мы с Майклом накрыли того заклинателя демонов. Однако после нее он решил, что хромота не позволяет ему больше оставаться хорошим полицейским, и уволился по инвалидности.

Я ощущал себя виноватым – возможно, я и наговариваю на себя, но действуй я тогда чуть умнее или быстрее – как знать, может, я и спас бы жизнь тем людям. И здоровье Микки. Никто не винил меня в этом, только я сам.

– Хорошо, – сказал я. – Дайте только мне занести это в дом.

Поездка прошла спокойно, в молчании, если не считать нескольких ничего не значащих реплик Столлингза. Рудольф меня игнорировал. Я закрыл глаза и старался забыть о боли во всем теле. Радио Рудольфа взвизгнуло и стихло. Я унюхал запах горелого пластика или чего-то в этом роде и понял, что это, скорее всего, моя вина.

Я приоткрыл глаз и увидел, что Рудольф свирепо смотрит на меня в зеркало заднего вида. Я улыбнулся и снова закрыл глаза. Козел.

Машина остановилась в жилом квартале где-то в районе Нью-Эрмитидж, в Бактауне. Район получил свое название из-за проживавшего в нем некогда обилия иммигрантов, которые пасли у себя в палисадниках коз. Застройку тогда составляли маленькие домишки, под завязку забитые большими семьями.

За прошедшие сто лет Бактаун заметно вырос. В буквальном смысле этого слова. Расти вширь домам было некуда, так что они тянулись вверх, из-за чего район стал напоминать частокол. Из растительности здесь остались с тех пор древние дубы и сикаморы, да и тех изрядно порубили при прокладке линий электропередач. Мостовая была исчерчена тенями деревьев и зданий, а тротуары так и вовсе спрятались от света.

Подъездная дорожка к одному из домов, двухэтажному белому строению, была забита машинами; еще с полдюжины полицейских машин стояло на улице, а во дворе задрал заднее колесо поставленный на подножку мотоцикл Мёрфи. Рудольф остановил машину на улице, у тротуара с противоположной от дома стороны, и заглушил мотор. Прежде чем смолкнуть, тот кашлянул, и в нем что-то противно задребезжало.

Я вылез из машины и сразу же ощутил: что-то не так. Какое-то неуютное ощущение пробежало по мне, ущипнув шею и спину мурашками.

Я постоял так, хмурясь, пока Рудольф и Столлингз выбирались из машины. Медленно поворачиваясь, вглядываясь в окружающие дома, я попытался установить источник странного ощущения. Деревья шелестели осенней листвой; время от времени ветер срывал лист, и тот падал на мостовую. Вдалеке шумело уличное движение. Высоко в небе прогудел самолет.

– Дрезден! – рявкнул Рудольф. – Чего застрял?

Я поднял руку, пытаясь охватить своими чувствами как можно более широкое пространство.

– Погодите минутку, – сказал я. – Мне нужно... – я не договорил: это мешало мне прислушиваться к чувствам. Странное ощущение не проходило. Что же это, черт подери, такое?

– Очковтиратель гребаный, – буркнул Рудольф. Не оборачиваясь, я ощутил, что он сделал шаг в мою сторону и остановился.

– Не горячись, братец, – сказал Столлингз. – Дай человеку поработать. Мы же оба с тобой видели, на что он способен.

– Дерьмо это все, – огрызнулся Рудольф. – Ничего я такого не видел, чего нельзя было бы объяснить, – с места он, впрочем, не двинулся.

Я перешел улицу, шагнул во двор интересующего нас дома, и сразу же обнаружил первое тело. Оно лежало в груде прошлогодней листвы, футах в пяти слева от меня. Маленькая рыже-белая киска валялась, изломанная кем-то так, что передние лапы ее смотрели в одну сторону, а задние – в противоположную. Шея, похоже, тоже была сломана.

Я испытал приступ тошноты. Смерть всегда малопривлекательна. Это в первую очередь относится к людям, но и за животных, живущих рядом с человеком, переживаешь больше, чем за представителей дикой природы. Киска была совсем еще молоденькая – должно быть, просто уличный котенок. Ошейника на ней не было.

Я ощутил вокруг нее маленькое облачко возмущенной энергии, порожденной болью и насилием. И все же одного убитого животного не хватило бы, чтобы я ощутил это с другой стороны улицы.

Не сделав и пяти шагов дальше, я наткнулся на мертвую птицу. Крылья ее лежали отдельно. У следующих двух птиц недоставало голов. Дальше лежало что-то, что совсем еще недавно было маленьким и пушистым, а теперь сделалось маленьким, пушистым и бесформенным – должно быть, крот или суслик. Ну и так далее. Еще как далее – всего дюжина с лишним зверюшек валялись мертвыми во дворе, распространяя вокруг себя потоки разрушительной энергии. Ни одного из них по отдельности не хватило бы, чтобы побеспокоить мое чародейское чутье, но всех вместе хватало для этого с лихвой.

Так что же, черт подери, убило их всех?

Так и продолжая бороться с тошнотой, я вытер вспотевшие ладони о рукава. Я оглянулся на Рудольфа со Столлингзом – их лица тоже приобрели слегка зеленоватый оттенок.

– Господи, – произнес Столлингз и осторожно потрогал кошачий труп носком ботинка. – Что могло натворить это?

Я тряхнул головой и пожал плечами.

– Может пройти сколько-то времени, пока мы узнаем. Где Микки?

– В доме.

– Раз так, – сказал я, выпрямляясь, – пошли туда.

Глава двенадцатая

У входной двери я задержался. Микки Малон жил в неплохом доме. Его жена преподавала в начальной школе. На одну его полицейскую зарплату такого дома не отстроить, но вдвоем они сдюжили. Паркетный пол сиял лаком. На обращенной к прихожей стене гостиной висел морской пейзаж – оригинал, не копия. В доме было много зелени, которая вместе с деревянными полами придавала интерьеру этакий естественный уют. В общем, это было не просто здание, но настоящий жилой дом.

– Заходи, Дрезден, – буркнул Рудольф. – Лейтенант ждет.

– Миссис Малон дома? – спросил я.

– Да.

– Ступайте и приведите ее. Мне нужно, чтобы она пригласила меня войти.

– Что? – вскинулся Рудольф. – Ну уж, уволь. Ты кто, граф Дракула?

– Дракула до сих пор проживает в Восточной Европе – по крайней мере, проживал на время последней проверки, – невозмутимо отвечал я. – Но если вы хотите, чтобы я для вас что-нибудь сделал, мне нужно, чтобы она или Микки пригласили меня.

– Что это ты, черт подери, несешь?

Я вздохнул.

– Послушайте. Дома и вообще все места, где люди живут, любят и строят свою жизнь, обладают собственной силой. Если бы через этот порог день-деньской шлялись толпы незнакомых людей, у меня не было бы никаких проблем, переступая этот порог. Но это не так. Вы, ребята, его друзья, – все верно, говорила ведь Мёрфи: это дело личное.

Столлингз нахмурился.

– Так ты что, войти не можешь?

– Ох, войти-то я могу, – вздохнул я. – Но большую часть моих способностей придется оставить за дверью. Порог будет мешать мне работать в доме с какими-либо энергиями.

– Ну и дерьмо, – фыркнул Рудольф. – Дракула гребаный.

– Гарри, – вмешался Столлингз. – А мы сами не можем пригласить тебя в дом?

– Нет. Это должен быть кто-то, кто живет в этом доме. И потом, этого требуют простые приличия, – добавил я. – Я не люблю заходить в места, где мне не рады. Я буду чувствовать себя гораздо спокойнее, зная, что миссис Малон не возражает против моего присутствия здесь.

Рудольф открыл было рот снова излить на меня желчь, но Столлингз успел опередить его.

– Выходит, ты не можешь заниматься своими волшебными штучками в помещении, если тебя туда не пригласили?

– Не просто в помещении, – ответил я. – В жилом. Две больших разницы.

– А как тогда с домом Виктора Селлза? Я слышал, ты накрыл его там без всякого приглашения, так ведь?

Я покачал головой.

– Он осквернил свой порог. Он вел там свои грязные делишки, устраивал черные церемонии, оргии. Это был уже не дом.

– Значит, ты не можешь бороться с чем-либо на его территории?

– Со смертными – да, не могу. А у нечисти порогов нету.

– Это почему еще?

– Откуда мне, черт возьми, знать? – устало сказал я. – Нету и все тут. Не могу же я знать все на свете, верно?

– Пожалуй, верно, – согласился Столлингз и, подумав, кивнул. – Да, теперь я понимаю, что ты имеешь в виду. Это тебя вроде как выключает?

– Ну, не полностью, но делать что-либо становится гораздо труднее. Как будто на тебя надели свинцовый скафандр. Вот почему вампирам так нелегко в нашем мире. У них едва хватает сил просто выжить, а уж пользоваться своими паранормальными способностями и вовсе почти невозможно.

Столлингз покачал головой.

– Все эти магические штуки... Ни за что бы не поверил в то, что буду относиться к этому серьезно, пока не попал в отдел. Да и до сих пор не привык.

– Правда? Что ж, хорошо. Так меньше шансов, что влезешь в эти дела слишком глубоко.

Он выпустил из ноздрей две струйки дыма.

– Может, все еще изменится. За последнюю пару дней у нас пропало несколько человек. Из этих,уличных, бомжей, известных нашему брату, копу.

Я нахмурился.

– Да?

– Да. Ну, пока все на уровне слухов. Это ведь народ такой – сегодня здесь, а завтра где-то еще. Но с тех пор, как я начал работать в Специальных Расследованиях, это как-то меня нервирует.

Я нахмурился еще сильнее и подумал, стоит ли говорить Столлингзу о приеме у Бьянки. Вне всякого сомнения, ради такого события в город понаедет уйма нездешних вампиров. Может, это она со своими приспешниками запасается продовольствием для пирушки. Однако никаких доказательств этому у меня не имелось – и потом, все эти исчезновения, если это действительно были исчезновения, могли иметь отношение к беспорядкам в Небывальщине. И если Бьянка к ним непричастна, я оказался бы в неприятном положении. Я не хотел натравливать на нее копов без крайней на то нужды. Я совершенно не сомневался в том, что у Бьянки достаточно возможностей испортить мне жизнь – и она запросто могла бы обставить все так, будто я это заслужил.

И потом, в кругах сверхъестественного сообщества до сих пор действуют законы чести Старого Света. Если у тебя проблема, решай ее лицом к лицу в рамках этого сообщества. Самое последнее дело использовать в качестве оружия копов и прочих смертных. В сверхъестественном мире это все равно что ядерное оружие. Стоит показать людям хоть капельку сверхъестественных страстей, как они перепугаются до такой степени, что начнут палить без разбора в каждого встречного и поперечного. Большинству людей начхать на то, что один жуткий тип, возможно, и неправ, но другой, не менее жуткий – прав. Оба страшилы хоть куда – значит, мочи обоих и спи спокойно.

Так повелось с начальных лет Эры Разума, с тех пор, как племя смертных окрепло. И по мне, так оно и правильно. Терпеть не могу всех этих жутиков, вампиров, демонов и прочих кровожадных духов, рыскающих вокруг так, словно мир принадлежит им. И плевать мне на то, что всего несколько столетий назад так и было.

В общем, я решил не распространяться насчет приема у Бьянки, пока не узнаю о нем побольше.

Мы со Столлингзом поболтали еще немного, пока в дверях не появилась Соня Малон. Соня была среднего роста, уютно пухленькая и какая-то вся надежная. В юности лицо ее, должно быть, поражало красотой, да и сейчас сохраняло ее, а годы только добавили ей, так сказать, огранки. Глаза ее покраснели, и макияж она сегодня не накладывала, но держалась неплохо. На ней было простенькое платье в цветочек; из украшений – только обручальное кольцо на пальце.

– Мистер Дрезден, – вежливо произнесла она. – Микки говорил мне, что вы спасли ему жизнь тогда, в прошлом году.

Я кашлянул и опустил взгляд. Хотя с формальной точки зрения, подозреваю, это выглядело именно так, сам я смотрел на это совсем по-другому.

– Мы делали все, что могли, мэм. Ваш муж вел себя отважно.

– Детектив Рудольф сказал, что мне нужно пригласить вас войти.

– Мне не хотелось бы входить туда, где меня не хотят видеть, мэм, – ответил я.

Соня наморщила носик и покосилась на Столлингза.

– Выньте это изо рта, сержант.

Столлингз выплюнул сигарету и затоптал ее.

– Хорошо, мистер Дрезден, – сказала она. На мгновение она чуть утратила контроль над собой, и губы ее дрогнули. Она зажмурилась и сделала глубокий вдох, потом снова открыла глаза. – Если вы сможете помочь моему Микки, пожалуйста, заходите. Я вас приглашаю.

– Спасибо, – совершенно серьезно произнес я и шагнул в дверь. Безмолвное напряжение порога обволокло меня на мгновение морозной бахромой и сразу же отпустило.

Мы миновали гостиную, где сидело, негромко переговариваясь, несколько копов, знакомых мне по отделу. Атмосфера в помещении напомнила мне похороны. При моем появлении они подняли на меня взгляд, и разговоры стихли. Я кивнул им, и мы прошли дальше, на лестницу, ведущую на второй этаж.

– Он вчера допоздна не ложился, – сказала она мне негромко. – Иногда он не может заснуть, поэтому ложится очень поздно. Я встаю рано, но мне не хотелось его будить, и я дала ему поспать подольше, – миссис Малон задержалась на верхней ступеньке и махнула рукой в сторону двери в дальнем конце коридора. – Т-там, – сказала она. – Извините. Я н-не могу... – она сделала еще один глубокий вдох. – Я пойду, посмотрю насчет ленча. Вы голодны?

– А? Да, конечно.

– Хорошо, – сказала она и ретировалась обратно вниз.

Я собрался с духом, посмотрел на дверь в дальнем конце коридора и шагнул к ней. Шаги отдавались в ушах гулким эхом. Я осторожно постучал в дверь.

Мне открыла Кэррин Мёрфи. Она никак не походила на командира полицейского подразделения, которому вменялось в обязанность разбираться со всеми странными, не укладывающимися в рамки Уголовного Кодекса преступлениями. Она никак не походила на человека, который, широко расставив ноги, сажает одну серебряную пулю за другой в несущийся на нее товарный состав... или в оборотня. Не походила – но всаживала ведь!

Кэррин воззрилась на меня снизу вверх, с высоты своих пяти с хвостиком футов. Глаза ее, обыкновенно ясные и лучистые, казались погасшими. Она собрала свои золотые волосы под бейсбольную кепку, завершавшую наряд из джинсов и белой футболки, замятой на плече – там, где ее сбил ремень от кобуры. У глаз и уголков рта собрались трещинами на выжженном засухой поле морщинки.

– Привет, Гарри, – сказала она. Голос ее тоже звучал погасшим.

– Салют, Мёрф. Неважно выглядишь.

Она попыталась улыбнуться. Получилось так себе.

– Я... Я не знала, к кому мне еще обратиться.

Я встревоженно нахмурился. В любой другой день Мёрфи отозвалась бы на мое оскорбительное замечание с неподдельным энтузиазмом. Она отворила дверь пошире, пропуская меня в комнату.

Я знал Микки Малона как энергичного мужчину среднего роста, с намечавшейся лысиной, широкой улыбкой и носом, гордо торчавшим вверх, когда он по утрам выходил за газетой. Хромота и трость появились слишком недавно, чтобы врезаться в память неотъемлемо от его образа. Микки носил старые, но добротного покроя костюмы и всегда прилагал максимум усилий, чтобы не перепачкать пиджак во избежание конфликтов с женой.

Я не знал Микки таким: с застывшей на лице оскаленной ухмылкой; с выпученными, совершенно безумными глазами; с телом, сплошь покрытым царапинами от собственных ногтей, под которыми запеклась кровь. Запястья и лодыжки его были прикованы наручниками к железной раме кровати. В воздухе стоял густой запах пота и мочи. Лампа в комнате не горела, и свет, пробиваясь сквозь задернутые занавески, окрашивал комнату в бурые цвета.

Он повернул голову ко мне, и глаза его округлились еще сильнее. Он со свистом втянул в себя воздух, запрокинул голову и вдруг испустил протяжный, визгливый вой, похожий на койота. Потом он начал смеяться, мотая головой из стороны в сторону, туго натягивая наручники, сотрясая кровать с каждым качком.

– Соня позвонила мне сегодня утром, – пояснила Мёрфи лишенным выражения голосом. – Она заперлась в шкафу с мобильным телефоном. Мы успели вовремя: он как раз кончал ломать дверь шкафа.

– Она позвонила в полицию?

– Нет. Она позвонила мне. Она сказала, что не хочет, чтобы Микки видели в таком виде. Это бы его погубило.

Я покачал головой.

– Черт. Храбрая женщина. И что, с тех пор он в таком виде?

– Угу. Он... он совершенно рехнулся. Визжит, плюется и кусается.

– Он что-нибудь говорил?

– Ни слова, – ответила Мёрфи. – Только животные звуки, – она зябко охватила себя руками и на мгновение заглянула мне в глаза. – Что с ним случилось, Гарри?

Микки хихикнул и принялся колотить бедрами по кровати, заставляя пружины скрипеть так, словно на ней совокупляется пара подростков. У меня похолодело в желудке. Ничего удивительного, что миссис Малон не хотела возвращаться в эту комнату.

– Ты бы дала мне хоть минуту разобраться, что к чему, – сказал я.

– Он не... ну, ты понимаешь... одержимый? Как в кино?

– Я ничего еще не знаю, Мёрф.

– Это не может быть что-то вроде заклятья?

– Мёрфи, да не знаю я!

– Черт подрал, Гарри, – рявкнула она. – Так выясняй, и быстрее, черт возьми! – она стиснула кулаки. Ее всю трясло от сдерживаемой злости.

Я положил руку ей на плечо.

– Я обязательно выясню. Ты только дай мне побыть с ним немного. Наедине.

– Ну, Гарри, если ты только не поможешь ему... – у нее перехватило голос, и в глазах блеснули слезы. – Он ведь один из моих, черт подери...

– Спокойно, Мёрф, – сказал я как мог мягче и отворил ей дверь. – Ступай, посмотри, как там насчет кофе, ладно? А я пока посмотрю, что могу сделать.

Она посмотрела на меня, потом снова на Малона.

– Все о'кей, Микки, – произнесла она. – Мы все здесь, чтобы помочь тебе. Ты не один.

Микки ответил ей своей безумной ухмылкой, потом облизнул губы и снова разразился хихиканьем. Мёрфи вздрогнула и, низко опустив голову, вышла из комнаты.

Я остался один на один с безумцем.

Глава тринадцатая

Я подвинул стул к кровати и сел. Микки посмотрел на меня выпученными глазами. Я порылся во внутреннем кармане своей ветровки. Там у меня всегда лежит кусок мела на случай, если нужно очертить круг. Еще свеча и пара коробков спичек. Два-три старых рецепта. С магической точки зрения не так уж много материала для работы.

– Эй, Микки, – произнес я. – Ты меня слышишь?

В ответ Микки захихикал еще громче. Я внимательно следил за тем, чтобы не встречаться с ним взглядом. Блин-тарарам, в ту минуту мне, мягко говоря, очень не хотелось заглядывать Микки Малону в душу.

– Ладно, Микки, – продолжал я негромким, ровным голосом – таким говорят с домашними животными. – Я до тебя дотронусь, хорошо? Мне кажется, так я смогу определить, есть ли внутри у тебя что-то такое. Я не причиню тебе вреда, так что не бойся, – говоря, я протянул руку и положил ее Микки на локоть.

Кожа его была на ощупь почти обжигающе горячей. Я ощутил следы какой-то энергии – не покалывающую ауру практикующего чародея, не глубокую как океан силу Майкловой веры, но все же что-то этакое там присутствовало. Какая-то ледяная, ползучая энергия обволакивала его невидимым коконом.

Какого черта?

Это не напоминало ни одно из известных мне заклятий. И это не был вселившийся в него дух – в этом я не сомневался. Такие вещи я наверняка ощутил бы при прикосновении.

Мгновение Микки смотрел на меня, потом голова его дернулась к моей руке. Я отшатнулся, и зубы его лязгнули в воздухе. Когда кто-то пытается укусить тебя, реагируешь быстрее, чем на удар. Укус примитивнее, ближе к природе. Жуть.

Микки снова начал хихикать, раскачивая кровать.

– Что ж, – вздохнул я. – Знаешь, мне обидно. Не будь ты моим другом, Микки... – на мгновение я зажмурился, собираясь с силами, потом сосредоточил всю свою волю в точке между бровями, чуть выше их. Я ощутил там сгустившееся напряжение, этакое давление, и когда я открыл глаза, я видел все по-другому. Я включил свое магическое Внутреннее Зрение.

Зрение – дар и проклятие разом. Оно позволяет вам видеть то, что вы обычно не видите. Пользуясь Зрением, я вижу самых эфемерных из духов. Я вижу энергию жизни, подобно крови бегущую по всему миру, между небом и землей, между водой и огнем. Заклятия представляются мне нитями оптоволоконного кабеля, а может, неоновой вязью почище Лас-Вегаса – это в зависимости от того, насколько они сильны. Порой так можно увидеть демона, разгуливающего по земле в человечьем обличьи. Или ангела. Вы видите вещи такими, какие они есть на самом деле, в духе и во плоти.

С этим есть только одна проблема: все, что вы увидели, остается с вами. Вне зависимости от того, насколько это ужасно, насколько отталкивающе, насколько сводит с ума – это остается с вами. Навсегда. Это остается в вашей памяти во всем богатстве красок, не выцветая и не стираясь, и со временем вы не свыкнетесь с этим. Ну, правда, кое-что из того, что вы видите, столь прекрасно, что вам и не хочется расставаться с этим.

Однако при моем роде занятий гораздо чаще видишь совсем другие вещи. Вроде Микки Малона.

Он был одет в семейные трусы и белую футболку, всю в пятнах крови, пота и дел похуже. Однако, направив на него свое Зрение, я увидел нечто другое.

Его терзали. Рвали на части. По всему телу зияли чудовищные раны. Что-то напало на него и зубами откусывало от него большие куски. Я видел фотографии людей, подвергшихся нападению акул. Именно так выглядел и Микки Малон. Этого не было заметно во плоти, но кто-то рвал его рассудок и, возможно, душу, на мелкие кровавые ошметки. Он истекал кровью... нет, не кровью, но ее духовным аналогом.

И вокруг всего его тела, начиная с горла и до лодыжки, обвивался отрезок черной проволоки. Огромные острые шипы впивались в его плоть; оба конца словно вырастали из кожи.

В точности как у Агаты Хэгглторн.

Борясь с накатившей тошнотой, я в ужасе смотрел на него. Микки посмотрел на меня и, должно быть, почувствовал какое-то изменение, поскольку разом стих. Его улыбка не казалась мне больше безумной. Она превратилась в гримасу невыносимой боли, от которой сводит мышцы лица.

Губы его шевельнулись. Черт, да теперь все лицо его сделалось относительно осмысленным.

– О-ох, ох! – простонал он.

– Все в порядке, Микки, – сказал я, крепко сцепив руки вместе, чтобы они не дрожали. – Я здесь, с тобой.

– Больно, – выдохнул он едва слышным шепотом. – Больно, больно, больнобольнобольноболь... – он повторял это, сколько у него хватало дыхания. Потом смолк и зажмурился. Слезы катились по его лицу, и он снова беспомощно захихикал.

Что я, черт подери, мог сделать с этим? Колючая проволока, наверняка, представляла собой какое-то особое заклятие, но с таким мне сталкиваться еще не доводилось. Большинство магических заклятий буквально пульсирует жизнью и светом, даже если их и используют с недобрыми целями. Магия вообще исходит из жизни, от энергии, заключенной в нашем мире, в людях, в их страстях и эмоциях. Так, во всяком случае, меня учили.

Однако эта колючая проволока была тусклой, матово-черной. Я протянул руку дотронуться до нее, и она почти обожгла мне кончики пальцев ледяным холодом. Боже мой, Микки, подумал я. Я и представить себе даже не мог, каково ему, должно быть, приходилось.

Самым разумным из всего, что я мог сделать, было бы вернуться домой. Я мог бы подрядить Боба изучить этот вопрос и придумать, как снять с Микки эту проволоку, не причиняя ему новой боли. Однако эта штука мучила его уже несколько часов – не факт, что он смог бы продержаться еще пару. Рассудок его и так подвергался чудовищной перегрузке, вынося эту духовную пытку. Еще несколько часов мучений – и он запросто мог бы оказаться в месте, откуда нет возврата.

Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

– Надеюсь, Микки, что я не ошибаюсь, – сказал я ему. – Попробуем сделать так, чтобы это больше не делало тебе больно.

Он всхлипнул, не сводя с меня глаз.

Я решил начать с лодыжки. Я собрался с духом, сосредотачиваясь, и сунул пальцы между обжигающе-холодной проволокой и его кожей. Мне пришлось стиснуть зубы, собирая волю в кулак, чтобы коснуться обвивавшего его змеей заклятия. Потом я потянул – сначала медленно и осторожно, потом сильнее.

Ледяной металл жег пальцы. Они не онемели – просто болели все сильнее и сильнее. Проволока сопротивлялась, цепляясь шипами за Миккину плоть. Бедняга кричал от боли во все горло, потом к воплям снова добавился этот жуткий, полный муки смех.

От боли, от визга несчастного Микки на глаза мои наворачивались слезы, но я продолжал тянуть. Конец проволоки, наконец, вырвался из ноги. Я продолжал тянуть. Шип за щипом, виток за витком отрывал я от него проволоку-заклятие. Порой я тянул ее прямо сквозь его тело, но все меньше этой смертоносной, ледяной энергии терзало Микки. Он кричал, пока не охрип, и к крику его примешивалось чье-то еще всхлипывание. Наверное, мое. Теперь я орудовал уже обеими руками, пытаясь одолеть эту жуткую, холодную магию.

Наконец, и второй конец проволоки вырвался у Микки из шеи. Глаза его открылись широко-широко, и он с негромким, изможденным стоном обмяк. Я охнул и, держа проволоку в руках, отшатнулся от кровати.

Проволока вдруг дернулась, изогнулась змеей, и один конец ее устремился мне в горло.

Лед. Холод. Бесконечный, жгучий, мучительный холод пронзил меня всего, и я вскрикнул. Я услышал за дверью шаги, чей-то голос. Проволока билась и извивалась у меня в руках; другой конец ее метнулся вниз, к полу, и я едва сумел помешать ему впиться мне в ногу. Тот конец, что врезался в шею, рвал плоть, ледяные шипы впивались в одежду, в тело – темная энергия пыталась прикрепиться теперь уже ко мне.

Дверь распахнулась. В спальню ворвалась Мёрфи – глаза ее горели ослепительным синим огнем, волосы соткались в золотую корону. В руке она держала сияющий меч, и от всей ее фигуры исходил такой яркий, прекрасный, полный устрашающего гнева свет, что глазам было больно смотреть на нее. Внутреннее Зрение, сообразил я сквозь пелену боли. Я видел ее такой, какова она на деле.

– Гарри! Какого черта?

Я сражался с проволокой. До меня дошло, что она не видит ее.

– Окно, – прохрипел я. – Открой окно, Мёрф!

Она не колебалась ни секунды. Бегом бросилась она через комнату к окну и распахнула створки. Шатаясь, я устремился за ней, на ходу сматывая отчаянно сопротивляющуюся проволоку в кольцо. Могу себе представить, что за физиономия была у меня в тот момент. Собрав воедино всю свою злость, всю боль, я направил их энергию в руки, рывком оторвал проволоку от горла и изо всех оставшихся сил швырнул ее в окно.

Проволока, извиваясь, мелькнула в воздухе. Я уставил в нее палец, швырнул в нее остатком сил и прорычал: «Fuego!»

Комок жаркого огня вырвался из моего пальца и поглотил проволоку. Она изогнулась в последний раз и взорвалась с грохотом, сотрясшим весь дом до основания и опрокинувшим меня на пол.

Некоторое время я лежал, оглушенный, пытаясь понять, что происходит. Чтоб его, это Зрение. Оно начинает размывать черту между настоящим и ложным. Этак и с катушек съехать недолго. Очень даже недолго. Стоит только подержать его открытым, впитывая все встречное и зная при этом, что оно из себя представляет на деле. На первый взгляд это неплохая мысль. Всю красоту, весь ужас – пить их взахлеб, купаться в них, позволив им размывать все остальное, все, что тревожит и огорчает тебя, всю жалость к тем, кому больно и кому не больно...

* * *

Я очнулся сидящим на полу. Руки болели от холода, порожденного иным, не реальным миром. До меня дошло, что я хнычу тоненьким голоском, раскачиваясь взад и вперед. Отчаянным усилием я закрыл свое Зрение, и, стоило мне сделать это, как все улеглось, сделалось яснее. Задыхаясь, я поморгал, стряхивая с ресниц мешавшие смотреть слезы, потом огляделся по сторонам. По всему кварталу заливались лаем собаки, которым вторило несколько сирен автомобильной сигнализации. Ну да, был же взрыв...

Мёрфи стояла надо мной, широко раскрыв глаза. В руке она держала пистолет, уставленный дулом в сторону двери.

– Гарри? Что случилось?

Губы мои отказывались слушаться, да и весь я как-то совсем закоченел. До дрожи.

– З-заклятие. К-кто... Кто-то напал на н-него... Н-наложил на него з-заклятие... П-пришлось сжечь. Огонь жжет д-даже в потустороннем мире. П-прости.

Не сводя с меня взгляда, она убрала пистолет обратно в кобуру.

– Ты сам как, в порядке?

Я подрожал еще немного.

– К-как Микки?

Мёрфи подошла к кровати и положила руку Микки на лоб.

– Жар спал, – выдохнула она. – Мик? – негромко окликнула она. – Эй, Малон. Это я, Мёрф. Ты меня слышишь?

Микки пошевелился и открыл глаза.

– Мёрф? – чуть слышно спросил он. – Что происходит? – глаза его снова устало закрылись. – Где Соня? Она мне нужна.

– Сейчас ее приведу, – прошептала Мёрфи. – Подожди, я быстро. Отдыхай.

– Запястья болят чего-то, – пробормотал Микки.

Мёрфи оглянулась на меня, и я кивнул.

– Теперь с ним все будет в порядке.

Она сняла с него наручники – впрочем, похоже, он этого даже не заметил, провалившись в сон.

Мерфи накрыла его одеялом и убрала мокрые волосы со лба. Потом опустилась на колени рядом со мной.

– Гарри, – сказала она. – У тебя вид, словно...

– Знаю, – буркнул я. – Словно я побывал в аду. Ему нужен отдых, Мёрф. Покой. Кто-то терзал его изнутри – какая-то изрядная пакость.

– Что ты хочешь этим сказать?

Я нахмурился.

– Это вроде как... ну, словно умирает кто-то, очень тебе близкий. Или когда ты порываешь с кем-то. Это рвет тебя изнутри. Эмоциональная боль. Примерно это случилось с Микки. Что-то разрывало его изнутри.

– И что именно? – спросила Мёрфи. Говорила она негромко, но голос ее оставался твердым как сталь.

– Пока не знаю, – признался я. Я зажмурился и привалился затылком к стене. Проклятая дрожь все не унималась. – Я называю это Кошмаром.

– И как нам его убить?

Я покачал головой.

– Я над этим работаю. Но пока эта штука опережает меня на пару шагов.

– Черт, – сказала Мёрфи. – Меня порой тошнит от этой игры в догонялки.

– Угу. Меня тоже.

В коридоре снова послышались шаги, и в спальню ворвалась Соня Малон. Она увидела неподвижно лежащего Микки и двинулась к нему так, словно боялась потревожить его хотя бы движением воздуха. Она дотронулась до его лица, до редеющих волос. Она все-таки разбудила его, и он потянулся к ее руке. Она крепко сжала его пальцы, поцеловала их и, низко склонив голову, прижалась щекой к его щеке. Я услышал, как она всхлипывает.

Мы с Мёрфи переглянулись и, не сговариваясь, встали, чтобы оставить их вдвоем. Мёрфи пришлось помочь мне. Все тело болело так, словно его проморозили до костей. Идти оказалось пыткой, но с Мёрфиной помощью я с этим справился.

Я в последний раз оглянулся на Соню с Микки и осторожно закрыл дверь.

– Спасибо, Гарри, – произнесла Мёрфи.

– Всегда пожалуйста. Ты же мой друг, Мёрф. И ты же знаешь, я всегда готов помочь попавшей в беду леди.

Она покосилась на меня, и в глазах под козырьком бейсбольной кепки блеснули искорки.

– Ты гнусная шовинистическая свинья, Дрезден.

– Если свинья, то голодная, – заявил я. – Умираю с голода.

– Тебе надо чаще есть, глиста несчастная, – Мёрфи усадила меня на верхнюю ступеньку лестницы. – Посиди пока здесь. Я пойду, найду чего-нибудь.

– Только недолго, Мёрф. У меня уйма работы. Тварь, которая все это натворила, выходит резвиться с заходом солнца.

Я привалился к стене и закрыл глаза. Я думал о убитых животных, о разбитых машинах и о ледяной пытке, которой терзали душу бедного Микки Малона.

– Черт, я не знаю, что это за Кошмар такой. Но узнаю. И тогда убью гадину.

– Мне нравится ход твоих мыслей, – кивнула Мёрфи. – Если потребуется моя помощь, можешь на нее рассчитывать.

– Спасибо, Мёрф.

– Пока не за что. Да, кстати...

Я открыл глаза. Она смотрела на меня как-то неуверенно.

– Тогда, когда я вошла. Ты на меня смотрел. У тебя было такое чертовски странное выражение лица. Что ты такого увидел?

– Ты посмеешься мне в лицо, если я скажу, – буркнул я. – Ступай, найди чего-нибудь жевнуть.

Она возмущенно фыркнула и слетела вниз по лестнице, сразу попав в кольцо толпившихся внизу копов из Отдела. Я улыбнулся, вспомнив то яркое и отчетливое видение. Мёрфи, ангел-хранитель, вступающий в дверь в ореоле царственного гнева. Что ж, хранить в памяти такую картину я не против. Случается, что и везет.

А потом я подумал об этой колючей проволоке, о жуткой пытке, свидетелем которой я стал, и которую недолго испытал сам. Все взбудораженные призраки последних дней страдали от такой же. Но кто проделывает это с ними? И как? Силы, использованные для этого заклятья-пытки, не напоминали ничего из того, с чем мне приходилось встречаться прежде. Я ни разу не слышал еще о чарах, которые с одинаковой эффективностью действовали бы на смертных и духов. Я вообще считал такое невозможным. Выходит, ошибался. Но как это сделали?

И, что важнее, кто это сделал? Или что?

Так я сидел, дрожа и охая. Я начинал относиться к этому делу как к личному. Малон был моим союзником – тем, кто бился с плохими парнями бок о бок со мной. Чем больше я думал об этом, тем больше злости я ощущал. Злости и уверенности.

Я найду этот Кошмар, эту тварь, которая шляется, где ей не позволено, и уничтожу ее к чертовой матери.

А потом найду того, кто ее сотворил.

Если только, Гарри, подумал я, они не найдут тебя первыми.

Глава четырнадцатая

– Нет, – сказал я в трубку. Я сбросил куртку на спинку стула и рухнул на диван. Дома у меня царил полумрак, только узкие лучи света пробивались сквозь расположенные у самого потолка окна. – У меня и возможности такой еще не было. Я потратил два часа на то, чтобы снять заклятие с Микки Малона. Ну, из Отдела. Кто-то обмотал его душу колючей проволокой.

– Матерь Божья! – ужаснулся Майкл. – Как он?

– Уже лучше. Но четыре часа светлого времени суток ушли псу под хвост, – я коротко рассказал ему о Морти Линдквисте и его дневниках, а также о событиях в доме детектива Малона.

– У нас слишком мало времени на то, чтобы найти эту Лидию, Гарри, – согласился Майкл. – До захода солнца всего шесть часов.

– Я как раз работаю над этим. И после того, как я отправлю Боба на разведку, поеду искать сам. Я получил обратно «Жучка».

– Разве он не под арестом? – удивился Майкл.

– Мёрфи замолвила за меня словечко.

– Гарри, – разочарованно произнес он. – Она что, нарушила закон, чтобы вы получили обратно свою машину?

– А что? – невинным тоном спросил я. – Она передо мной в долгу. Да подумайте сами: Всевышний ведь не обеспечивает меня транспортом. И как мне быть без колес?

Майкл вздохнул.

– Ладно, сейчас не до споров. Я позвоню, если мне удастся найти ее – но мне не нравится вся эта история.

– Я вообще пока не знаю, с какого бока к этому подойти. Что могла эта тварь сделать с девушкой? Нам нужно отыскать ее и отработать связи.

– А сама Лидия не может быть источником этих беспорядков?

– Вряд ли. Это заклятие, с которым я столкнулся сегодня – я в жизни ничего подобного не видел. Это было... – я поежился, вспоминая его. – Оно какое-то неправильное, Майкл. Холодное. Словно...

– Дьявольское? – предположил он.

– Возможно. Угу.

– Что бы там ни говорили, Гарри, дьявол существует. Просто нужно помнить, что кроме зла существует еще и добро.

Я неловко покашлял в трубку.

– Мёрфи шепнула словечко ребятам в синем – так что если один из ее знакомых патрульных увидит девушку, подпадающую под описание Лидии, мы об этом узнаем.

– Великолепно, – сказал Майкл. – Вот видите, Гарри? Эта ваша потеря времени на помощь детективу Малону может оказать нам неоценимую услугу. Разве это не счастливое совпадение?

– Ну да, Майкл. Рука провидения, ля-ля и тэ дэ. Ладно, звоните.

– Не надо «ля-ля» с Господом, Гарри. Это непочтительно. Господь да пребудет с вами, – и он повесил трубку.

Я подвинул куртку, достал из-под нее свой теплый, тяжелый фланелевый халат и облачился в него, потом подошел к ковру у южной стены моей комнаты. Сдвинув его в сторону, я откинул вверх открывшийся под ним люк на петлях. Я взял с полки керосиновую лампу, зажег ее, отрегулировал фитиль, чтобы она горела поярче, и собрался спуститься по складной деревянной стремянке в подвал.

Снова зазвонил телефон.

Я подумал, не плюнуть ли мне на него. Он продолжал настырно звонить. Я вздохнул, закрыл люк, сдвинул ковер на место и подошел к телефону на пятый звонок.

– Алё? – не слишком дружелюбно спросил я.

– Предоставляю это тебе, Дрезден, – сказала Сьюзен. – Уж ты-то наверняка знаешь, как обаять девушку наутро после того, как.

Я вздохнул.

– Извини, Сьюзен. Я тут того... работаю, и... пока не все гладко. Уйма вопросов и ни хрена ответов.

– Ох, – отозвалась она. Кто-то, стоявший рядом с ней произнес что-то, и она пробормотала что-то в ответ. – Не хотелось бы добавлять к твоим сложностям еще одну, но ты не помнишь, как звали того парня, которого вы с ребятами из ОСР накрыли пару месяцев назад? Ну, ритуального убийцу?

– Ах, да. Этого-то... – я зажмурился и покопался в памяти. – Лео как-то-там. Крават. Камнер. Коннер. Крейвен-Охотник. Возможно, я его фамилии и не знаю. Я выследил его по демону, которого он призывал – на этом он и попался. А в бумагах мы потом с Майклом почти и не копались.

– Кравос? – спросила Сьюзен. – Леонид Кравос?

– Ага, кажется, так его и звали.

– Класс, – сказала она. – Супер. Спасибо, Гарри, – голос ее чуть звенел от возбуждения.

– Э... Ты хоть сказать можешь, в чем дело? – поинтересовался я.

– Ну, это тема, над которой я сейчас работаю, – невинно ответила она. – Послушай, пока у меня на руках нет ничего, кроме слухов. Как только нарою чего-нибудь более определенного, постараюсь поделиться с тобой.

– Очень мило с твоей стороны. Тем более, что сейчас я все равно сосредоточен на другом.

– Помощь не требуется?

– Видит Бог, надеюсь, нет, – сказал я и прижал трубку крепче к уху. – Скажи, и как тебе спалось нынче ночью?

– Да как сказать, – ехидно отозвалась она. – Трудно расслабиться, будучи неудовлетворенной... С другой стороны, у тебя такая холодрыга, что словно как в спячку впадаешь.

– Ну, что ж. В следующий раз постараюсь, чтобы было еще холоднее.

– Уже дрожу, – хихикнула она. – Ну что, я звякну тебе вечером, если смогу?

– Меня может не быть.

Она вздохнула.

– Ясно. Что ж, такая непруха. Еще раз спасибо, Гарри.

– Всегда пожалуйста.

Мы распрощались, я повесил трубку и вернулся к люку в подвал. Я снова сдвинул ковер, отворил люк, взял лампу и спустился в подвал.

Какие бы я попытки не предпринимал с целью хоть немного привести свою лабораторию в некоторое подобие порядка, хламу в ней не убавляется. Наоборот, его становится все больше. Шкаф и полки занимают три из четырех стен. В центре помещения стоит длинный стол, и вокруг него расчищено пространство, позволяющее мне без особых помех перемещаться вдоль всех его сторон. Рядом с лестницей находится керосиновый обогреватель, благодаря которому в царящем в подвале подземном холоде можно существовать. В дальнем от лестницы конце стола в пол вделано медное кольцо – мой магический круг для заклинаний. Горький опыт научил меня держать его чистым от мусора.

Мусор... Собственно, все до единого предметы в моей лаборатории имели какое-то назначение. Древние фолианты с выцветшими пергаментными страницами, потертыми кожаными обложками и неизживаемым замахом пыли и тлена, пластиковые контейнеры с герметичными крышками, бутылки, банки, коробки – все это содержало нечто, что уже пригодилось мне или могло пригодиться в любой момент. Блокноты, тетради, дюжины шариковых ручек и карандашей, кнопки, скрепки, клочки бумаги, покрытые моими неразборчивыми каракулями, сушеные тушки мелких животных, человеческий череп в окружении бульварных романов, свечи, древний боевой топор – все это имело ценность. Я только не помню обычно, какую именно, в отношении большинства предметов.

Я снял с лампы колбу и зажег от ее огня с дюжину свечей по всей комнате, а также керосиновый обогреватель.

– Боб, – окликнул я. – Боб, проснись. Ну, давай же, нам надо поработать, – помещение заполнилось золотым светом и запахом горячего воска. – Я серьезно, приятель. Мне некогда.

Череп на полке вздрогнул и пошевелился. В его пустых глазницах загорелись две точки оранжевого огня. Белые зубы раздвинулись в нарочитом зевке.

– Звезды и камни, Гарри, – проворчал череп. – Это бесчеловечно. Даже солнце еще не село.

– Кончай ныть, Боб. Я сегодня не в духе.

– В духе... не в духе... Я устал. Сомневаюсь, чтобы я мог тебе помочь.

– Неприемлемо, – заявил я.

– Даже духам нужен отдых, Гарри.

– Отдохнешь, когда я умру.

– Ладно, – вздохнул Боб. – Тебе нужна моя работа? Предлагаю сделку. Я хочу погулять на воле в следующий раз, когда придет Сьюзен.

– Блин-тарарам, Боб, – возмутился я. – Ты вообще в состоянии думать о чем-нибудь кроме секса? Нет, я не пущу тебя к себе в голову, когда я со Сьюзен.

Череп замысловато выругался.

– В таком случае, нам стоит пересмотреть условия нашего контракта.

Я только фыркнул.

– Что ж, Боб, ты в любой момент волен вернуться на историческую родину. Флаг тебе в руки.

– Нет, нет, нет, – заволновался череп. – Все в порядке.

– Я хочу сказать, то недоразумение с Зимней Королевой никуда не делось, но...

– Сказал же я: все в порядке!

– Вполне возможно, ты уже можешь обойтись без моего покровительства. Я уверен, она с радостью обговорит с тобой все произошедшее, а не обречет тебя на пытку на следующие несколько сот...

– Все в порядке, говорят тебе! Право же, Дрезден, ты не можешь вести себя так по-свински!

– Ага, – согласился я. – Так что, проснулся?

Череп задумчиво склонился набок.

– Знаешь, – сказал он, наконец, – пожалуй, да, – глазницы снова уставились прямо на меня. – Злость оказывает прямо-таки живительное действие. У тебя неплохо получилось.

Я нашел относительно чистый блокнот и карандаш. Еще пара секунд ушла на то, чтобы расчистить себе немного свободного пространства на столе.

– Я тут напоролся на какую-то совершенно новую штуковину. Может, ты сможешь помочь мне разобраться. И еще, у нас пропала особа, за которой мне стоило бы приглядеть.

– О'кей, валяй, выкладывай.

Я уселся на скрипучий деревянный стул и плотнее запахнулся в халат. Поверьте, чародеи облачаются в балахоны вовсе не для драматического эффекта. Просто иначе им не согреться у себя в лабораториях. Я знаком с несколькими парнями из Европы, так те до сих пор орудуют в каменных башнях. Меня от одной мысли об этом дрожь пробирает.

– Хорошо, – сказал я. – Ты уж постарайся, ладно? – и я изложил ему все события начиная с Агаты Хэгглторн, включая Лидию и ее исчезновение, мою беседу с Морти Линдквистом и его упоминание о Кошмаре, и до нападения на Микки Малона.

Боб присвистнул – что не так-то просто, учитывая отсутствие у бедолаги губ.

– Дай-ка по порядку. Это создание, эта тварь, уже пару недель терзает призраков – и не самых хилых, заметь! – этим своим заклятьем-проволокой. Она же учинила погром на священной территории. А потом вломилась через чужой порог и истерзала душу хозяина, наложив на него это же заклятие. Так?

– Ты все понял верно, – подтвердил я. – с призраком какого рода мы имеем дело, и кто его вызвал? И каким образом замешана во все это девушка?

– Гарри, – сказал Боб, и на этот раз голос его звучал совершенно серьезно. – Брось-ка ты это дело.

Я даже зажмурился.

– Чего?

– Может, нам лучше уехать на время... в отпуск. В Форт-Лодердейл, например. Там как раз проходит конкурс бикини, и мы могли бы...

Я вздохнул.

– Боб, у меня нет времени на...

– Я знаком с одним парнем, так тот вселялся на несколько дней в чувака из турагенства. Он устроит нам путевки со скидкой. Что скажешь?

Я уставился на череп. Не знай я Боба получше, я решил бы, что он... напуган, что ли? Возможно ли такое? Боб ведь не человек. Он дух, существо из Небывальщины. Череп служил ему всего лишь пристанищем, жильем вдали от дома. Я позволял ему жить в нем, защищал его и покупал ему дешевое бульварное чтиво в обмен на его помощь, на его необъятную память и знание законов магии. Боб служил моими компьютером, базой данных и личным ассистентом в одном лице – тогда, разумеется, когда мне удавалось заставить его сосредоточиться на заданной теме. Он был знаком с тысячами обитателей Небывальщины, с сотнями формул заклятий, эликсиров и прочих магических построений.

Никакому духу не удалось бы хранить столько зданий, не обладай он изрядной силой. Тогда чего же он боится?

– Слушай, Боб. Не знаю, что тебя так огорчило, но мы не можем терять время дальше. До заката остались считанные часы, а эта гадина все еще способна проникать сюда из Небывальщины, чтобы нанести удар кому-нибудь еще. Мне нужно знать, что это такое, и куда оно нацелится на этот раз, и как надрать ему задницу.

– Ох уж эти смертные, – сказал Боб. – Всего вам мало. Вечно вам нужно узнать, что за следующим перевалом, отворить следующую дверь. Пора бы тебе, Гарри, научиться останавливаться вовремя.

Некоторое время я молча смотрел на него, потом покачал головой.

– Начнем с того, что нам известно – с самых основ, и будем продвигаться постепенно.

– Черт подери, Гарри.

– Призраки, – вслух рассуждал я. – Призраки – существа, обитающие в мире духов. Собственно, это образы и эмоции, оставленные личностью в момент ее смерти. Они отличаются от людей или разумных духов вроде тебя. Они не меняются, не растут – они просто есть, выражая то, что чувствовали, когда умирали. Вроде несчастной Агаты Хэгглторн. Не повезло бедолаге.

Череп отвел от меня взгляд своих пустых глазниц и промолчал.

– Итак, призраки – существа потусторонние. В нормальном виде их не видно, однако при желании они могут создавать себе оболочку из эктоплазмы и объявляться в реальном мире – если они, конечно, достаточно сильны для этого. Но чаще их физическое присутствие едва ощущается – так, холодное пятно или дуновение ветерка, или чуть слышный звук. Верно?

– Брось это дело, Гарри, – сказал Боб. – И вообще, я с тобой не разговариваю.

– Но делать они могут много чего. Они могут швыряться предметами и двигать мебель. Имеются документальные свидетельства того, как призраки наводили тень на солнце, устраивали небольшие землетрясения, и все такое – но такие случаи более чем редки. И потом, всякий раз это происходит с каким-то умыслом, имеющим отношение к их, призраков, смерти.

Боб шевельнулся, словно хотел добавить что-то, но, клацнув зубами, промолчал. Я ухмыльнулся. Мне удалось-таки подкинуть ему головоломку. Не найдется такого разумного духа, способного устоять перед головоломкой.

– Выходит, – продолжал я, – если кто-либо, умирая, оставляет за собой особо сильные эмоции и переживания, то и дух его получается сильнее. И вреднее. Как, возможно, этот Кошмар.

– Возможно, – ворчливым тоном согласился Боб и тут же отвернул череп лицом от меня. – Я с тобой еще не разговариваю, Гарри.

Я постучал карандашом по чистой странице.

– Хорошо. Мы знаем, что эта тварь ломает границу между нами и Небывальщиной. Это облегчает призракам задачу пересечения границы – значит, вот почему в последнее время у нас столько хлопот.

– Не обязательно, – не выдержал Боб. – Возможно, ты смотришь на эту проблему не с той стороны.

– А? – спросил я.

Череп снова повернулся лицом ко мне; глаза его возбужденно сияли.

– Кто-то еще баламутит этих духов, Гарри. Может, их нарочно терзают и мучают с целью вывести из себя и устроить бучу.

Что ж, тоже мысль.

– Ты хочешь сказать, кто-то избирательно подстегивает самых сильных духов, провоцируя беспорядки?

– Вот именно, – кивнул Боб и тут же спохватился, открыв рот. Потом повернул череп лицом к стене и принялся гулко колотиться о нее костяным лбом. – Ну и дурак же я.

– Беспорядки в Небывальщине... – задумчиво произнес я. – Но кто это может делать. И зачем?

– Считай, ты меня подловил. Тайна, и еще какая. Этого мы не знаем. Самое время пропустить пару пива.

– Беспорядки в Небывальщине помогают кому-то проникать к нам, – продолжал я. – Что же получается? Получается... тот, кто наложил эти заклятия-пытки, мостит ими дорогу для чего-то... – я подумал о мертвых животных и разбитых машинах. – Для чего-то такого, что мало не покажется, – я подумал о дрожащем, сходящем с ума Микки Малоне. – И этот кто-то становится все сильнее.

Боб снова посмотрел на меня и вздохнул.

– Ох, ладно, – сказал он. – Господи, Гарри, ты хоть иногда сдаешься?

– Ни за что.

– Тогда уж лучше помочь тебе. Ты даже отдаленно не представляешь, на что ты здесь напоролся. А стоит тебе выступить на него вслепую, и тебя можно считать покойником – до рассвета тебе не дожить.

Глава пятнадцатая

– Не дожить до рассвета, – повторил я. – Клянусь звездами, Боб, на кой черт тебе все эти мелодраматические обороты? Уж сказал бы прямо, что я пойду на корм рыбам.

– Я не уверен, что от тебя останется на перекус хотя бы одному пескарю, – серьезно ответил Боб. – Гарри, ты только подумай об этой твари. Подумай, что она делает. Она преступила порог.

– Ну и что? – спросил я. – Это много кто может. Помнишь того жабодемона? Он тоже преступил мой порог и учинил здесь изрядный погром.

– Начнем с того, Гарри, – заявил Боб, – что ты холостяк. Потому и порог, и весь твой дом – понятия относительные. А вот этот твой Малон – человек семейный?

– И что из этого?

– Из этого следует только то, что его дом несет в себе гораздо больше смысла. И потом – тот жабодемон вломился сюда, но все, что за этим последовало, можно свести к простому физическому воздействию. Он громил мебель, он плевался кислотой, и так далее, в этом роде. Он не пытался растерзать твою душу или погрузить тебя в зачарованный сон.

– Не слишком наглядная разница, Боб.

– Еще какая наглядная. Скажи: ты спрашивал разрешения, прежде чем войти в дом Малона?

– Угу, – подтвердил я. – Точно спрашивал. Во-первых, из вежливости, а во...

– И тебе было бы гораздо сложнее заниматься в этом доме магией, если бы тебя не пригласили войти. Ступи через порог без приглашения – и изрядный кусок твоей силы останется за дверью. Ты смертный, Гарри, и это затрагивает тебя не так сильно, как нашего брата, но все-таки затрагивает.

– И если бы я был существом из мира духов... – начал я.

Боб кивнул.

– Это затронуло бы тебя гораздо сильнее. Если этот Кошмар – призрак, как ты утверждаешь, порог удержал бы его не хуже каменной стены. И даже если бы он перешагнул его, у него не осталось бы сил на то, чтобы причинить смертному такие страдания.

Я нахмурился, побарабанил карандашом еще немного, потом почеркал на бумаге, фиксируя все эти соображения.

– И уж во всяком случае, недостаточно для того, чтобы наложить на Малона такое сильное заклятие.

– Гарантированно.

– Но что тогда могло проделать такое, Боб?

С чем мы вообще имеем дело?

Взгляд Боба беспокойно заерзал по комнате.

– Ну, есть в мире духов две-три твари... Только ты действительно уверен, что хочешь знать это?

Я испепелил его взглядом.

– Ладно, ладно. Во всяком случае, это что-то здоровенное. Такое, что даже части этого хватило, чтобы напасть на Малона и наложить на него заклятие. Возможно, какое-нибудь древнее божество, которое кто-то выкопал ради такого дела. Геката, Кали или кто-то изДревнейших.

– Нет, – отрезал я. – Пойми, Боб, если эта тварь действительно такая крутая, она не стала бы курочить подвернувшиеся под руку машины и выворачивать наизнанку котят. Не по-божески это как-то. Эта тварь просто бесилась.

– Гарри, она переступила порог, – настаивал Боб. – Призраки этого не делают. Они этого просто не могут.

Я встал и принялся расхаживать взад-вперед по маленькому расчищенному пространству моего магического круга.

– Это не кто-то из Древнейших. Охранительные заговоры по всему миру с цепи бы сорвались, поставив на уши Хранителя Врат, Совет и все такое. Нет, это кто-то из местных.

– Гарри, если ты ошибаешься...

Я резко повернулся и нацелил указательный палец в Боба.

– А если я прав, значит, в городе орудует монстр, и я обязан сделать что-то, пока не пострадал кто-то еще.

Боб вздохнул.

– Он прорвался через порог...

– Значит, – я снова зашагал туда-сюда, – значит, возможно, он нашел какой-то способ попасть туда в обход порога. А что, если он получил приглашение?

– И каким это, интересно, образом? – хмыкнул Боб. – Дзынь, Пожиратели Душ с Доставкой на Дом, разрешите войти?

– Черт, а почему бы и нет? – оживился я. – Что, например, если они использовали для этого Лидию? Как только она оказалась вне церкви, она стала уязвимой для них.

– Одержание? – задумчиво протянул Боб. – Что ж, это возможно... Но она ведь носила твой талисман.

– Если эта штука могла обойти порог, может, она и для талисмана нашла что-нибудь этакое. А потом она идет к Малону, прикидывается беспомощной овечкой и получает приглашение войти.

– Возможно, – Боб в меру своих возможностей изобразил задумчивое моргание. – Но тогда зачем ему губить столько зверушек на улице? Это не очень вписывается. Слишком много предположительного.

Я покачал головой.

– Нет. Нет. Я нутром чувствую.

– Я слышал это от тебя и прежде. Помнишь, когда ты хотел изготовить «умный динамит» для той горнодобывающей компании?

Я насупился.

– Я тогда сильно недосыпал. И потом, система пожаротушения сработала как надо.

Боб презрительно фыркнул.

– Или когда ты хотел заколдовать метлу, чтобы на ней летать? Помнишь? Тебе, наверное, целый год потребовался на то, чтобы выморгать пыль из глаз.

– Не отвлекайся, будь так добр, – буркнул я. Мне пришлось сдавить голову руками, чтобы она не лопнула от избытка теорий, отсортировывая только те, что не противоречили известным мне фактам. – Все предположения сводятся к двум. Вариант "А": мы имеем дело с каким-то богоподобным существом, в каковом случае мы оказываемся в глубокой заднице.

– И Приз за Абсурднейшее Преуменьшение достается Гарри Дрездену.

Я снова испепелил его взглядом.

– Или, – я назидательно поднял палец, – вариант "Б": эта гадина – дух, что-то из такого, что мы уже видали, и он вовсю использует дым и зеркала в рамках уже известных нам правил. В обоих случаях, мне кажется, Лидия знает больше, чем говорит.

– Ба, женщина, обладающая преимуществом перед Мистером Галантностью! Ну и каковы твои шансы?

– Тьфу, – заявил я. – Если только мне удастся найти ее и выяснить, что ей известно, я распутаю это дело сегодня же.

– Ты забываешь про третью возможность, – жизнерадостно заметил Боб. – Вариант "В": это что-то совершенно новое, чего ни ты, ни я не знаем, и ты по собственному невежеству попадаешь прямо в пасть Харибде.

– Ты большой мастер ободрять, – сказал я, застегивая на руке браслет и надевая на палец кольцо. Оба талисмана приятно покалывали кожу защитной энергией.

Боб каким-то образом ухитрился нахмуриться.

– Эй, Харибде это – что слону дробинка. Что ты задумал?

– Я одолжил Лидии свой Талисман Мертвеца, – пояснил я.

– Ох. Слушай, даже проработав с тобой столько лет, мне с трудом верится, что ты отдал его первой встречной девчонке.

Я нахмурился в ответ.

– Если он все еще у нее на руке, я смогу запеленговать его – точно так же, как отыскиваю потерявшиеся обручальные кольца.

– Супер, – сказал Боб. – Задай им жару, Гарри. Флаг тебе в руки, барабан на шею – и штурмуй замок в свое удовольствие.

– Не так быстро, – остудил я его. – Может статься, талисман вовсе не на ней. Если она заодно с Кошмаром, она могла выбросить его, едва выйдя от меня. Вот тут на сцену выходишь ты.

– Я? – пискнул Боб.

– Вот именно. Ты сейчас отправишься в город, потолкуешь со своими информаторами. Посмотрим, удастся ли нам отыскать ее до заката. У нас всего два часа.

– Гарри, – взмолился Боб. – Солнце еще высоко. Я устал как собака. Я не могу шляться по округе как какой-нибудь безмозглый фэйре.

– Возьми Мистера, – предложил я. – Он не откажется прокатить тебя верхом. Ему это, кстати, тоже полезно – пусть поучится. Ты его только не угробь ненароком.

– Ату их! – вздохнул Боб. – Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом, так? Гарри, ты талант в землю зарываешь. Тебе бы агитатором работать. Так я имею твое разрешение на выход?

– Угу, – буркнул я. – Исключительно в рамках этого задания. И не вздумай снова терять время, шляясь по женским раздевалкам.

Я задул свечи, выключил обогреватель и полез вверх по лестнице. Следом за мной поднялся и Боб, выскользнув из глазниц черепа этаким чуть светящимся облачком. Облачко подлетело к Мистеру, дремавшему на теплом пятачке у почти погасшего камина, и скрылось в его густом меху. Мистер сел, уставился на меня своими желто-зелеными глазищами, потянулся, помахал из стороны в сторону огрызком хвоста и сипло мяукнул.

Я хмуро покосился на Боба с Мистером, напялил ветровку, прихватил жезл и портмоне с причиндалами для изгнания бесов, и сунул их в старый акушерский саквояж, и без них полный всякого хлама.

– Пошли, ребята, – сказал я. – Мы идем по следу. Преимущество на нашей стороне. Разве может что-нибудь пойти не так, как надо?

Глава шестнадцатая

Искать людей нелегко – особенно, когда они не хотят, чтобы их нашли. Говоря точнее, согласно самым приблизительным расчетам, количество людей, ежегодно пропадающих без следа в Соединенных Штатах, измеряется едва ли не семизначной цифрой. Большинство их так и не находят.

Я не хотел, чтобы Лидия пополнила собой эту статистику. Либо она была с плохими парнями и разыграла меня как молокососа, либо она – жертва, нуждавшаяся в моей помощи. В первом случае я искал стычки с ней – есть у меня в характере такое свойство по отношению к тем, кто мне лжет, пытаясь вовлечь в неприятности. Но во втором – во всем Чикаго я единственный мог помочь ей. Она могла быть одержима каким-нибудь здоровенным и очень вредным духом, который прямо-таки напрашивался на изгнание.

От отца Фортхилла Лидия уходила пешком, и я сомневался, чтобы у нее оставалось достаточно денег наличными. Исходя из этого, она, скорее всего, все еще находилась в районе Бактауна или Уиккер-парка, поэтому я направил «Голубого Жучка» в ту сторону. Вообще-то, строго говоря, мой «Жучок» давно уже не голубой. Обе двери пришлось заменить после того, как их в клочья изорвали когтями; то же самое относится и к крышке багажника, в которой прожгло здоровенную дырку. Майк, который по большей части ухитряется поддерживать «Жучка» на ходу, не задавал мне никаких вопросов. Он просто заменил поврежденные части деталями других «Фольксвагенов», поэтому на деле мой «Голубой Жучок» красно-бело-зелено-голубой. Но кличка прилипла.

Всю дорогу я как мог старался сохранять спокойствие. Сопутствующая моему ремеслу способность выводить из строя любую более-менее сложную технику, похоже, усиливается, когда я расстроен, зол или напуган. Только не спрашивайте, почему. В общем, я сдерживался изо всех сил, пока не прибыл к месту моего назначения – полосе автостоянки у Уиккер-парка.

Легкий ветер захлопал полами моей куртки, стоило мне выйти из машины. По одну сторону улицы полыхали отраженным в окнах закатом высокие общественные здания и пара жилых домов. Тени от деревьев Уиккер-парка напоминали длинные черные пальцы, тянущиеся к моему горлу. Слава Богу, мое подсознание мало восприимчиво ко всякой подобной символике. В парке гуляла публика: молодежь, матери с детьми. На улицах начали появляться бизнесмены в строгих деловых костюмах, спешивших по окончании рабочего дня в недорогие ресторанчики, кафе и кабаки, которыми изобиловал этот район.

Я достал из сумки огрызок мела и камертон, оглянулся, наклонился и очертил вокруг себя круг, усилием воли замкнув его, как только концы меловой черты сомкнулись, заключив в себя сгусток местной магической энергии.

По большей части магия – процесс не быстрый, но и не грязный. Штуки, которыми ты пользуешься, когда какая-нибудь вредная тварь вот-вот прыгнет тебе в лицо, называются заклятиями. Возможности их довольно ограничены, да и этого добиться не так-то просто. Я более-менее освоил всего пару таких, и как правило при этом мне требуется помощь искусственных усилителей энергии вроде магического жезла, чтобы не утратить контроль над заклятьем и не взорвать вместе со злобным монстром и себя самого.

По большей части магия – это концентрация и уйма тяжелого труда. Вот где я и впрямь могу отличиться – так это в томатургии. Томатургия – традиционная отрасль магии и заключается в установлении каналов магической связи между людьми или предметами, с помощью которых ты можешь, прикладывая энергию так или этак, получить желаемый эффект. С помощью томатургии можно добиться очень многого – при условии, конечно, что у тебя в достатке времени для точного расчета и еще больше времени на сам ритуал, не говоря уже о необходимых символических предметах и наличии магического круга.

В общем, если злобный монстр будет достаточно вежлив, он может и подождать, пока я подготовлюсь.

Я снял с запястья свой браслет-оберег и пожил его в центр круга – он должен был служить моим магическим каналом. Талисман, который я отдал Лидии, имел весьма схожее устройство, так что два этих браслета должны были резонировать друг с другом. Я взял камертон и положил его рядом с браслетом так, чтобы два расстегнутых конца последнего его касались концов раздвоенного стержня.

Потом я зажмурился и постарался полностью раскрыться заключенной в круг энергии. Я впитал ее, слился с ней, слепил из нее мысленно подобие талисмана, который я отдал Лидии. Энергия сплеталась в тугой клубок, отдаваясь жужжанием в ушах, покалыванием загривка. Подготовившись как следует, я протянул руки к лежавшим в круге предметам, открыл глаза и повелительно произнес: «Duo et unum!». С этими словами энергия разом устремилась из меня в круг, оставив на пару секунд ощущение пустоты и легкости в голове. Впрочем, это не сопровождалось ни фейерверком искр, ни каким-то особым свечением, ни любыми прочими спецэффектами – только ощущением завершенности, да еще тихим, едва слышным гудением.

Я забрал браслет из круга и надел его на руку, потом взял камертон и затер круг ногой, нарушив его. Я ощутил негромкий хлопок освобожденной энергии, распрямился и забрал из «Жучка» причиндалы для экзорцизма. Держа камертон перед собой, я сделал несколько шагов по тротуару прочь от машины. Потом остановился и медленно повернулся вокруг оси.

Камертон молчал до тех пор, пока я почти не завершил полный оборот – только тогда он вдруг завибрировал в моих руках, испуская негромкий, кристально-чистый звук. Я стоял лицом к северо-западу. Я прицелился вдоль зубьев камертона, прошел еще с дюжину шагов и повторил процедуру. Направление почти не изменилось. Даже не обладая более точными инструментами, можно было с уверенностью утверждать, что Лидия находится где-то близко.

– Ага, – вслух произнес я и двинулся дальше, поводя камертоном из стороны в сторону, и каждый раз направляя свои стопы в ту сторону, где звук резонанса становился громче. Таким образом я добрался до дальнего конца парка, и там камертон показал прямехонько на здание – прежде в нем, похоже, размещалось какое-то производство, но теперь оно стояло заброшенным.

На первом этаже выделялись двое гаражных ворот и заколоченная входная дверь. Большая часть окон этого и второго этажей также была заколочена. Окна третьего этажа побили камнями – то ли в отместку кому-нибудь, то ли просто со скуки – и острые осколки стекла грязными сосульками торчали из рам.

Я сделал еще два контрольных замера, отойдя футов на пятьдесят налево, потом направо. Оба раза камертон показал точно на здание. Оно безмолвно, угрожающе смотрело на меня зияющими глазницами окон.

Я поежился.

Самым умным с моей стороны было бы позвать Майкла. Возможно, даже Мёрфи. Никто не мешал мне вернуться к телефону и позвонить обоим. Дорога заняла бы у них совсем немного времени.

Но, конечно, солнце к тому моменту уже село бы. Кошмар, если он сидел в Лидии, был бы волен вырваться на волю и дебоширить в свое удовольствие. Если бы я нашел ее прямо сейчас и изгнал из нее эту тварь, я положил бы конец всей этой череде разрушений.

Если бы, если бы, если бы... Слишком много «если». Зато времени у меня оставалось в обрез. Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом. Я полез в карман ветровки и достал жезл, переложив портмоне для экзорцизма в одну руку с камертоном. А потом пересек улицу и подошел к воротам гаража. Я попробовал открыть их, и, к моему удивлению, секция подалась и пошла вверх. Я оглянулся направо, налево, поднырнул под нее и шагнул в темноту, опустив ее за собой.

Некоторое время глаза мои привыкали к темноте. Помещение освещалось редкими лучами, пробивавшимися в щели заколоченных окон. Насколько я понял, я находился на загрузочной площадке, занимавшей весь первый этаж. Где-то в стороне капала из прохудившейся трубы вода, и на полу между бетонных колонн там и здесь темнели лужи.

В дальнем конце зала стоял у дебаркадера совсем еще новенький микроавтобус; судя по негромким звукам из-под капота, мотор его выключили буквально только что, и он остывал. Над бетонным дебаркадером, где разгружались и загружались раньше грузовики, висела покосившаяся вывеска: «ТЕКСТИЛЬНОЕ ПРОИЗВОДСТВО САМНЕРЗ».

Медленно, опустив жезл, приблизился я к фургону. Каждые несколько шагов я останавливался и поводил взглядом и камертоном из стороны в сторону. Тот гудел каждый раз, когда я направлял его на автобус.

Белая машина только что не сияла в полумраке. Окна салона были затонированы, так что заглянуть внутрь я не мог, даже подойдя к ней футов на десять.

Что-то, то ли звук, то ли еще неизвестно что, почти неуловимое физическими чувствами, заставило меня напрячься. Вскинув жезл, я резко повернулся лицом к темноте, наваливавшейся на меня из-за спины, и напряг все свои чувства, пытаясь определить источник угрозы.

Темнота.

Капающая вода.

Поскрипывание старого дома над головой.

Ничего.

Я убрал камертон в карман и снова повернулся к автобусу. Еще несколько шагов – и я подошел к нему вплотную, отодвинул сдвижную боковую дверь и выставил жезл в проем.

На полу салона, завернутый в одеяло, лежал комок – предположительно, Лидия. Из-под одеяла высовывалась безжизненная белая рука, на запястье которой темнел почерневший словно от огня, в запекшейся крови мой браслет.

Во рту у меня пересохло.

– Лидия? – окликнул я, вытянул руку и ощупал ее запястье. Пульс прощупывался – вялый, замедленный, но ровный. Я облегченно вздохнул и осторожно приподнял край одеяла, открывая ее лицо. Она лежала с открытыми глазами, глядя в потолок. Я помахал рукой у нее перед глазами и снова окликнул по имени. Никакой реакции. Накачали наркотиками, подумал я.

Какого черта она здесь делает? Лежит, завернутая как рождественский подарок, в одеяло, обдолбанная... Во всем этом нет никакой логики, если только...

Если только она не наживка.

Я распрямился, но не успел сделать и пол-оборота к двери, как ледяная энергия – та самая, которую ощущал я прошлой ночью – ринулась мне в лицо, схватила за горло. Что-то белокурое и неописуемо стремительное ударило в меня с силой разъяренного быка, сшибло с ног и отшвырнуло вглубь салона. Я приподнялся на локтях и увидел приближающегося ко мне Кайли Гэмилтона. Черные глаза вампира были пусты, лицо искажено гримасой голода. Одет он был все в тот же теннисный костюм. Я лягнул его обеими ногами в грудь, и при всей его сверхчеловеческой силе это на секунду оторвало его от земли, дав мне спасительную передышку. Я поднял правую руку, кольцо на которой засияло ослепительно-ярким светом, и выкрикнул: «Assantius!»

Заключенная в кольце энергия, весь ее запас, что накапливался по крохе с каждым движением моей руки, разом высвободилась, ударив вампиру в лицо. Невидимый поток разорвал ему губы – однако из раны не пролилось ни капли крови. Треснув, разошлась кожа в уголках глаз, но кровь не показалась и там. Из-под нежно-розовой англо-саксонской кожи показались матово-черные скулы, и плоть его полосами завернулась от лица назад, хлопая как флаги на ветру.

Тело вампира отлетело от меня назад и вверх. Кайли с силой ударился о потолок и рухнул на бетонный пол. Я выскочил из автобуса; грудь свело тупой болью. На ощупь нашел я в портмоне свой браслет-оберег и выбросил руку вперед.

Кайли пошевелился и встал на четвереньки. Тело его странным образом исказилось: плечи задрались неестественно высоко, спина сгорбилась. С лица так и свисали лохмотья кожи, из-под которых виднелась его настоящая, напоминающая черную резину кожа. Глаза его, лишившись обычной маски, оказались огромными, выпуклыми, нечеловеческими. Он раздвинул челюсти, блеснув влажными клыками. Слюна капала с них на влажный пол.

– Ты? – прошипел вампир; голос его звучал, впрочем, достаточно спокойно, что пугало еще больше.

– Ба, и как ты только догадался? – буркнул я, используя передышку, чтобы собраться с силами. – Ну, я. Какого черта ты здесь делаешь? И чего надеешься добиться с Лидией?

На нечеловеческом лице мелькнуло подобие удивления.

– С кем?

Боль в груди из тупой сделалась острой, горячей, словно я что-то там сломал. И паршиво сломал. Впрочем, я не шелохнулся – не хотелось, чтобы он увидел мою слабость.

– С Лидией. Крашеные волосы, запавшие глаза, и на руке – мой талисман.

Он злобно рассмеялся.

– Значит, она так тебе назвалась? Тебя провели, Дрезден.

По спине моей снова пробежал холод, и я прищурился. Ничего, только мой инстинкт заставил меня вдруг отскочить в сторону.

Вампир-сестра, Келли, такая же белокурая и хорошенькая, как в нашу первую встречу, приземлилась на месте, где я только что стоял. Она тоже припала на четвереньки и зашипела, обнажив клыки и выкатив глаза. На ней был плотно облегающий маскарадный костюм – женщина-кошка, только белая. Белые же сапожки и перчатки, белая кепочка с длинным козырьком. Впрочем, все это белое великолепие измялось и забрызгалось кровью, да и волосы растрепались. Рот был перепачкан кровью словно у ребенка, слишком жадно пившего томатный сок. Кровавые усы. Блин-тарарам.

Выставив перед собой левую руку с браслетом, я навел жезл на Келли.

– Значит, вы вдвоем решили подкрепиться Лидией, так? Зачем?

– Дай я убью его, – простонала самка, блеснув пустыми, голодными черными глазами. – Ну, Кайли! Я голодна.

Что ж, я отреагировал так, как веду себя всегда, когда речь заходит о том, чтобы съесть меня. Я уставил жезл в лицо Келли и послал в него всю свою энергию так, что кончик его угрожающе засветился.

– Валяй, Кайли, – сказал я. – Пусть попробует.

Кайли поерзал – всем телом под кожей, и этого хватило, чтобы желудок мой неприятно сжался. Такие штуки всегда выглядят неестественно, даже когда знаешь, что там, под этой кожей.

– Не лезь в это дело, чародей. Оно тебя не касается.

– Девушка находится под моей защитой, – возразил я. – А ну убирайтесь отсюда, вы, оба, пока с вами не обошлись грубо.

– Не выйдет, – убийственно спокойным голосом произнес Кайли.

– Кайли! – снова простонала самка. Из уголка ее рта сбежала на пол струйка слюны. Ее затрясло, словно она готова была вот-вот разорваться на части. Или броситься на меня. Во рту у меня пересохло, и я приготовился испепелить ее.

Краем глаза я уловил движение Кайли. Я вытянул в его сторону руку с браслетом и устремил в него свою волю, но только чуть ослабил им удар – тот швырнул мне в голову обломком цемента. Обломок ударил меня в висок, и я потерял равновесие. Я успел увидеть, как Келли бросилась ко мне, вскинул жезл и выкликнул: «Fuego!»

Огонь, сорвавшийся с конца моего жезла, промахнулся как минимум на фут, но и так жара его хватило, чтобы поджечь болтавшийся капюшон ее куртки. По мере того, как я опрокидывался на спину, огонь описал по стене и потолку большую, неровную дугу, прорезавшую дерево и кирпич с эффективностью газовой горелки.

Келли навалилась на меня сверху и оседлала, стиснув бедрами, с возбужденным стоном. Я снова поднял было жезл, но она без труда отвела мою руку в сторону. С диким, истеричным смехом она другой рукой сорвала с себя и отшвырнула в сторону свою дымящуюся куртку. Она потянулась зубами к моему горлу, но я успел схватиться обеими руками за ее волосы. Я понимал, что это пустая трата сил – черт, она была слишком сильна для меня. Мне все равно не удалось бы сдерживать ее долго – несколько секунд, не больше. Сердце гулко колотилось в моей горящей груди, и я отчаянно бился, пытаясь глотнуть воздуха.

А потом капли ее слюны попали мне на горло, на щеку, на губы. И все это разом сделалось мне безразлично.

Восхитительное ощущение разлилось по всему моему телу: тепло, блаженство, покой. Начавшись на коже, оно перекинулось глубже, сняв с мышц чудовищное напряжение. Пальцы мои сами собой отпустили волосы Келли, и она с урчанием прижалась ко мне бедрами. Она придвинула свой рот вплотную к моему, и я ощущал на коже ее горячее дыхание, ощущал ее тугую грудь сквозь тонкую ткань ее костюма...

Что-то, какая-то досадная мысль тревожила меня еще мгновение. Возможно, это имело отношение к идеальной, бездонной черноте ее глаз, или к тому, как терлись ее клыки о мое горло – каким бы приятным ни было это ощущение. Но потом я ощутил ее губы на моей коже, ощутил, как затаила она дыхание в предвкушении... и эта мысль тоже отлетела куда-то. Я просто хотел еще.

А потом послышался грохот, и я сквозь застилавшую глаза дымку увидел, как рушится вся западная стена здания. Огненный луч, которым я не попал в Келли, пронзил потолок, стену, балки покрытия. Должно быть, это ослабило несущий остов здания.

Опаньки!

Сквозь осыпающиеся кирпичи и клубы пыли, в помещение хлынул солнечный свет – последние предзакатные лучи, скользнувшие по моему лицу теплым золотом, показавшиеся глазам до боли яркими.

Келли взвизгнула, и тело ее в местах, не прикрытых одеждой – а таких набралось довольно много – вспыхнуло ярким огнем. Свет ударил в нее с силой стального тарана, отшвырнув от меня. Только тут я ощутил тупую боль, неприятное жжение на щеках, в горле – в местах, куда попала ее слюна.

Несколько секунд я не ощущал ничего кроме света, жара и боли. Кто-то визжал. Потом я очнулся, привстал и огляделся по сторонам. Огонь разбегался по зданию, и сквозь огромный пролом в стене я услышал далекий вой пожарных сирен. На бетонном полу виднелись какие-то черные, жирные потеки, ведущие от меня к белому микроавтобусу. Солнце едва касалось заднего стекла машины. Боковая дверь была до отказа сдвинута назад, и Кайли, лицо которого так и свисало рваными лохмотьями, заталкивал в салон что-то причудливое – свою сестру. Девица-вампир тоненько подвывала от боли. Он сунул ее в заднюю часть салона, захлопнул дверь, и изуродованные губы его скривились в злобной ухмылке.

Он шагнул ко мне, но тут же в досаде стиснул зубы, остановившись на самой границе солнечного пятна.

– Чародей... – злобно прошипел он. – Ты еще заплатишь. Я заставлю тебя поплатиться, – он повернулся к двери с тонированным стеклом и прыгнул на водительское место. Взревел мотор, машина рванула с места к закрытым воротам и ударила в них тупым носом. Расшвыряв щепки, вырвалась она на улицу и скрылась из вида.

Некоторое время я оглушенно сидел на полу. Потом с трудом поднялся на ноги, шатаясь, добрел до пролома в стене и выглянул наружу. Сирены приближались.

– Черт, – пробормотал я, оглянувшись на бушевавший уже вовсю огонь. – Что-то неаккуратно получается у меня с домами...

Я тряхнул головой, стараясь хоть немного прояснить мозги. Темнота... На улице темнело. Мне нужно домой. Вампиры охотятся в темноте. Домой, подумал я. Домой...

Я медленно побрел к своему «Жучку».

За моей спиной скрылось за горизонтом солнце – высвободив всех тех тварей, что выходят резвиться с наступлением ночи.

Глава семнадцатая

Как я добирался домой, я не помню.

В памяти сохранились только неясные образы машин, обгонявших меня с сумасшедшей скоростью, а потом рокочущее мурлыканье Мистера, когда я ввалился к себе и захлопнул за собой дверь.

Вампирская слюна-наркотик впиталась мне в кожу в считанные секунды и разбежалась по всему моему телу. Я ощущал себя онемевшим, бестелесным. Не то, чтобы комната шла кругом, но, когда я открыл глаза, все предметы слегка расплывались и делались резкими только по отдельности, да и то лишь когда я очень старался. С каждым ударом сердца все мое тело содрогалось от медленного, едва уловимого, но приятного ощущения.

Что-то во мне против моей воли получало от этого наслаждение. Даже вспоминая все те штуки, которыми меня пичкали в больницах, лучшего обезболивающего я еще не пробовал.

Я добрел до своей узкой кровати и рухнул в нее. Пришел Мистер и заходил у меня перед носом, требуя, чтобы я встал и покормил его.

– Пшел вон, – услышал я собственное бормотание. – Ты, чушка пушистая, уходи.

Он положил лапу мне на горло – в месте, где солнечный свет коснулся потека слюны Келли Гэмилтон. Я взвыл от боли, но послушно встал и потащился на кухню. В леднике обнаружились какие-то мясные обрезки, и я кинул их в Мистерову миску. Потом ввалился в ванную и зажег свечу.

Свет отозвался резкой болью.

Я прищурился и посмотрел на себя в зеркало. Зрачки расширены. Кожа на шее и щеке покраснела и шелушилась как от солнечного ожога – болезненно, но опасности никакой. Никаких надрезов на шее я не нашел – значит, укусить меня вампир не успел. Что ж, это хорошо. Укусы такого рода связывают вампира с жертвой. Успей она укусить меня – и никто не помешал бы ей залезть ко мне в голову. Обыкновенные чары, дающие контроль за чужим разумом. Прямое нарушение Законов Магии.

Я вернулся в спальню, лег и попытался упорядочить свои мысли. Пульсирующая боль во всем теле сильно осложняла эту задачу. Снова приперся и попробовал приставать Мистер, но я отпихнул его рукой и заставил себя не обращать на него внимание.

– Сосредоточься, Гарри, – буркнул я себе. – Тебе нужно сосредоточиться.

Вообще-то я умею блокировать боль при необходимости. Когда я обучался у Джастина, такая необходимость возникала почти все время. Мой наставник не слишком церемонился с будущим чародеем. Поэтому поневоле вырабатывались навыки избегать ошибок.

Блокировать наслаждение оказалось гораздо сложнее, но и это мне все-таки удалось. Первым делом мне пришлось изолировать ощущение радости. Это заняло некоторое время, но я медленно выявил границы тех частей меня, которым нравилось это чудесное, жаркое ощущение, и отгородился от них. Потом я взялся за переполнявшее меня пульсирующее счастье. Я замедлил свой и без того замедленный пульс, потом постепенно отключил осязание, запихнув его за ту же глухую ограду. В общем, в конце концов остался только негромкий зуд в мыслях, отделаться от которого не было уже никакой возможности.

Я зажмурился, сделал глубокий вдох и начал раскладывать все по полочкам.

Лидия бежала из-под церковного крова, от защиты отца Фортхилла. Зачем? Я припомнил все, что знал о ней или о чем догадывался. Ввалившиеся глаза. Окружающую ее покалывающую ауру. Да, ее руки – уж не дрожали ли они, хоть немного? Напрягши память, я решил, что дрожали. Теперь пульс – нормальный или замедленный? Кажется, тогда он был замедлен... впрочем, тогда мой собственный бился чаще. Я сосредоточился на мгновении, когда касался ее рукой.

Шестьдесят, подумал я. Пульс у нее тогда был около шестидесяти ударов в минуту. Мое собственное сердце сейчас билось в шесть раз медленнее. А совсем недавно, до того, как я замедлил его, чтобы приглушить пение наркотика в крови – вдвое.

(Пение, сладкое пение, какого черта я выключил его, когда мог просто опустить стены, слушать музыку, счастливо лежать в покое, просто наслаждаясь ощущениями, просто...)

На то, чтобы остановить вращение стен, у меня ушла еще минута. В общем-то, по человеческим меркам пульс у Лидии укладывался в рамки нормы. Но ведь она лежала без сознания – примерно, как я сейчас. Кайли с Келли отравили ее – как и меня. В этом я не сомневался. Тогда почему ее сердце билось так быстро – в таких-то обстоятельствах?

Она ушла из церкви, и ее похитил Кошмар – предположительно, конечно. Потом, уже повинуясь приказам Кошмара, она пошла к Малону и получила приглашение войти. Но почему именно к Малону? Он-то какое отношение ко всему этому имеет?

Малон и Лидия. Оба подверглись нападению Кошмара. Но что их связывает?

И еще вопросы. Что хотели делать с ней вампиры? Если ее отловили Кайли с Келли, выходит, она нужна Бьянке. Зачем? Значит ли это, что Бьянка в сговоре с Кошмаром? А если так, какого черта она послала двух самых сильных своих прихвостней, чтобы похитить девушку, если в ту вселился ее же, Бьянкин, союзник?

И как, черт возьми, Кошмар прорвался через порог? И вопрос еще лучше: как прорвался он сквозь ту защиту, которую давал Лидии мой талисман? Ни одному духу не под силу причинить ей непосредственный ущерб, когда на руке ее находится подобная штука. Нет, во всем этом не видно решительно никакого смысла.

(А зачем тебе смысл? Зачем чему-то там вообще иметь смысл? Сядь, Гарри, или ляг, и отдохни, и пусть твоя кровь поет, пусть сердце бьется. Просто погрузись в блаженную, теплую, колышущуюся черноту и больше не переживай, не думай ни о чем, просто плыви, покачиваясь, и...)

Стены дрогнули и начали рассыпаться.

Я боролся, но внезапный страх убыстрил мой пульс. Я боролся с действием яда у меня в крови, но борьба эта только делала меня уязвимее, повышая восприимчивость. Я не мог дать слабину. Я просто права на это не имел. От меня зависели люди. Я должен бороться...

Стены рухнули, и кровь моя откликнулась на это возбужденным ревом.

Я плыл.

И это было здорово.

Покачивание на волнах убаюкало меня, и я погрузился в сон. В славный, темный такой сон.

В этом сне я снова оказался на том складе в порту Бёнем-харбор. Дело происходило ночью, в полнолуние. Я был одет в свою ветровку, в черную рубаху и джинсы, в кроссовки, которые лучше всего подходили для... Ну, для того, чтобы красться. Рядом со мной стоял Майкл в своем белом плаще поверх красной куртки; дыхание вырывалось из его рта морозными облачками. На бедре его висел источником негромкой, но уверенной силы «Амораккиус». Мёрфи и другие сотрудники ОСР, все в темной, свободной одежде и бронежилетах, держали в одной руке оружие, а в другой – фляги со святой водой или серебряные распятия.

Микки Малон покосился на луну и крепче взялся обеими руками за свой дробовик – он единственный полагался исключительно на огневую мощь. Что ж, у него имелись на то основания.

– Ладно, – сказал он. – Мы входим, а что дальше?

– План таков, – напомнила Мёрфи. – Гарри считает, что последователи убийцы будут в отключке от наркотиков. Мы окружаем их, заковываем в наручники и идем дальше, – Мёрфи поморщилась, и синие глаза ее блеснули в серебряном лунном свете. – Скажи им, что делать дальше, Гарри.

Я старался не повышать голоса.

– Парень, за которым мы охотимся – чернокнижник. Это вроде чародея, только энергия его направлена в основном на разрушение. Он не слишком силен во всем кроме пакостей.

– Из чего следует, что он нехорошая задница, а только это для нас и существенно, – буркнул Малон.

– Совершенно верно, – согласился я. – У этого парня много силы, но класс так себе. В общем, я иду первым и нейтрализую его магию. Мы полагаем, он держит на цепочке демона – ради этого и все убийства. Это часть его платы за то, чтобы демон на него работал.

– Демон, – выдохнул Рудольф. – Господи Иисусе, и вы верите во все это дерьмо?

– Иисус верил в демонов, – негромко возразил Майкл. – Если эта тварь здесь, держитесь от нее подальше. Не стреляйте в нее. Предоставьте это мне. Если она прорвется, плесните в нее святой водой и убегайте, пока она визжит.

– План более-менее таков, – подтвердил я. – Вы только не пускайте его смертных приспешников с ножами к нам с Майклом. Я лишу Кравоса его силы, а вы хватайте его, как только мы убедимся, что демон нас не сожрет. С остальными сверхъестественными штучками я справлюсь. Вопросы есть?

Мёрфи мотнула головой.

– Пошли, – она махнула рукой своим подчиненным из ОСР, и мы вступили в здание склада.

Все шло по плану. Почти сразу за входом валялось с отсутствующим видом с дюжину молодых людей. Все заволокло клубами дыма, от которого у меня закружилась голова. Под ногами валялись следы буйной вечеринки: банки, одежда, тараканы, шприцы... ну, сами знаете. Копы налетели на ребят в черных балахонах, без особого труда повязали их и потащили на улицу, в поджидающий «воронок». На это ушло никак не больше полутора минут.

Мы с Майклом двинулись дальше, пробираясь между штабелями ящиков и контейнеров. Мёрфи, Руди и Малон не отставали от нас. Я приоткрыл дверь в задней стене и осторожно заглянул внутрь.

Я увидел круг из черных, дымящих свечей, коленопреклоненную, всю в крови и перьях фигуру рядом и наводящий ужас, сгорбленный силуэт внутри.

– Вот черт, – шепнул я, поворачиваясь к Майклу. – Демон здесь, с ним.

Рыцарь молча кивнул и отстегнул пряжку, удерживавшую меч в ножнах.

Я вытащил из кармана ветровки куклу. Это была обыкновенная пластмассовая фигурка Кена, раздетая и не совсем уж точная с точки зрения анатомии, но должна была сойти и такая. К голове куклы я старательно примотал скотчем единственный волосок, найденный криминалистами на месте последнего убийства, и я нарядил Кена так, как обычно выглядят занимающиеся черной магией: что-то с перевернутыми пентаграммами, немного перьев и крови (последнюю я выжал из несчастной мышки, которую поймал Мистер).

– Мёрфи, – прошипел я. – Ты совершенно уверена насчет этого волоса? Он точно Кравоса? – если это было бы не так, кукла не нанесла бы чернокнижнику ни малейшего вреда... ну, разве что я ткнул бы ею ему в глаз.

– Мы почти уверены, – шепнула она. – Нет, точно.

– Почти уверены. Класс, – однако я опустился на колени, очертил один круг мелом вокруг себя, а второй – вокруг Кена, и прошептал слова заклятья.

Волос, и правда, оказался Кравоса. Он ощутил заклятье за пару секунд до того, как оно окончательно и бесповоротно лишило бы его силы – и за эти оставшиеся секунды он усилием воли и взмахом руки разорвал круг, высвобождая демона, и визгливым от ярости голосом послал его в атаку.

Демон – клубящаяся тьма, тени и горящие красные глаза – прыгнул на нас. Майкл шагнул в дверь и выхватил «Амораккиус», ярко засиявший в этой темноте.

В реальной жизни я завершил заклятие, лишившее Кравоса всех его сил, Майкл изрубил демона в капусту, Кравос бросился наутек, но Малон – с довольно большого расстояния – разрядил свой дробовик точно в ноги этому типу, так что мы взяли его окровавленным, но живым. Мёрфи выбила нож из рук чернокнижника, и поле боя осталось за хорошими парнями.

В моем сне все пошло совсем по-другому.

Я почувствовал, что смыкавшееся уже вокруг Кравоса заклятье начинает расползаться. Только что он находился в паутине, которую я ткал вокруг него, а секундой спустя он просто исчез, а лишенное опоры заклятье рушилось под собственным весом.

Майкл вскрикнул. Я поднял взгляд и увидел, как его подняли высоко в воздух. Меч беспомощно метался в сгустках темноты и теней. Темные руки с кошмарными, неправдоподобно длинными пальцами, схватили Майкла за голову, закрыв его лицо. Последовал рывок, влажный, липкий треск, и обезглавленное тело рыцаря дернулось и обмякло. «Амораккиус» разом погас. Демон испустил пронзительный, закладывающий уши визг и отшвырнул тело в сторону.

Мёрфи с криком швырнула в демона банку святой воды. Жидкость вспыхнула ослепительным серебром, соприкоснувшись с клубящейся чернотой – с демоном. Чудище повернулось к нам. Взмах лапы – и Мёрфи отшатнулась назад, широко раскрыв глаза от потрясения, когда чудовищные когти, вспоров кевларовый жилет, куртку, кожу, вонзились ей в живот. Кровь брызнула фонтаном, и она, негромко охнув, скрючилась, пытаясь обеими руками зажать зияющую рану.

Малон открыл по демону огонь из дробовика, передергивая цевье после каждого выстрела. Черный сгусток повернулся к нему, навис над ним ухмылкой багровых зубов и выждал, пока вместо очередного выстрела не прозвучал сухой металлический щелчок – магазин опустел. Тогда тот просто рассмеялся и, ухватив дробовик за конец ствола, вдавил Малона деревянным прикладом в стену. Послышался треск ломающихся костей, и Малон тоже повалился на пол.

Рудольф побелел как мел и, взвизгнув, бросился наутек.

Я остался с демоном один на один.

Сердце мое сжалось от ужаса, и я затрясся как лист. Я так и стоял внутри круга, который защищал меня. Я собрался с силами и принялся складывать заклинание, которое испепелило бы эту тварь на месте.

И обнаружил на пути препятствие. Стену. То самое заклятье, которое я собирался наложить на Кравоса. Демон вразвалочку подошел ко мне и с такой легкостью, будто моего защитного круга не было и в помине, взмахнул лапой и отшвырнул меня в сторону. Я с размаху грянулся о пол и откатился к стене.

– Нет, – пробормотал я. – Нет, этого не происходит. Все ведь было совсем по-другому!

Глаза демона вспыхнули багровым светом. Я поднял жезл, прицелился и выкрикнул: «Fuego!»

Ответом была тишина. Ни треска высвобождаемой энергии, ни испепеляющего жара. Ничего.

Демон снова расхохотался, протянул ко мне лапы, и я почувствовал, как меня поднимают в воздух.

– Это сон! – взвизгнул я. Стараясь думать только об этом, я забился в попытках высвободиться из паутины сна или хотя бы изменить его – но никаких приготовлений к этому перед тем, как заснуть, я не делал, а теперь слишком сильно паниковал, чтобы сосредоточиться. – Это сон! Все было не так!

– Когда-то – и не так, – почти ласково согласился демон. – А теперь – так! – чудовищная пасть распахнулась и сомкнула челюсти у меня на животе, длинные когти вонзились глубоко в тело. Демон мотнул головой, и я буквально взорвался, расшвыряв клочки плоти, залив все вокруг кровью, а я все продолжал беспомощно биться и кричал, кричал...

А потом какая-то серая махина с обрубком хвоста вынырнула из ниоткуда и коснулась моего носа обжигающей когтистой лапой.

* * *

Я снова взвизгнул и очнулся в дальнем углу своей спальни, свернувшимся в тугой комок как от нестерпимой боли. Мистер навис надо мной и почти осознанно царапнул меня по щеке. Я услышал собственный вскрик и отшатнулся.

Что-то жгло мою кожу. Что-то ледяное, темное, тошнотворное. Я сел, крепко зажмурился, выдавливая из-под век остатки сна, борясь с остатками вампирского яда и дремы, чтобы сосредоточиться на настоящем – и тут жжение разом пропало.

Вот когда меня затрясло по-настоящему. Затрясло от ужаса. Не страха, а именно ужаса – цепенящего, всепоглощающего, какой не оставляет места разумной мысли и действует в обход мозга, непосредственно на душу. Я ощущал себя игрушкой, с которой бесцеремонно делали все, что заблагорассудится. Беспомощной. Бессильной.

Натыкаясь в темноте на предметы, я сполз в лабораторию. Мистер не отставал от меня ни на шаг. В лаборатории было холодно. Темно и холодно. Расшвыривая все на пути направо и налево, шатаясь, добрался я до заделанного в пол магического круга. Всхлипывая, бросился я в круг, непослушными пальцами ощупал все медное кольцо, убедившись, что я действительно внутри него, и приказал кругу замкнуться. Он сопротивлялся, и мне пришлось постараться сильнее, пока он, наконец, не замкнулся вокруг меня невидимой стеной.

А потом я свернулся калачиком на боку и разревелся как маленький.

Мистер побродил вокруг меня; рокочущее мурлыканье его успокаивало и ободряло разом. Потом я услышал, как котяра запрыгнул на рабочий стол, а с него – на одну из полок. Его пушистая тень нависла над светлеющим в темноте пятном черепа. Оранжевый свет вытек из кошачьей пасти и втянулся в глазницы черепа, который незамедлительно повернулся ко мне.

– Гарри, – негромко, серьезно окликнул меня Боб. – Гарри, ты меня слышишь?

Не переставая дрожать, я поднял голову – я был отчаянно рад слышать знакомый голос.

– Гарри, – все так же тихо произнес Боб. – Я видел это, Гарри. Мне кажется, я знаю, что охотится на Малона и остальных. Мне кажется, я знаю, как оно это делает. Я пытался помочь тебе, но ты не просыпался.

Мысли мои в замешательстве роились в голове.

– Что? – тупо спросил я. Даже это слово вырвалось у меня жалким всхлипом. – О чем это ты?

– Извини, Гарри, – череп помолчал, и хотя выражение его костяной физиономии не изменилось, он почему-то показался мне всерьез встревоженным. – Мне кажется, я знаю, что именно только что пыталось пожрать тебя.

Глава восемнадцатая

– Пожрать меня? – прошептал я. – Я... я не понимаю.

– Эта тварь, за которой ты охотишься – так мне кажется. Кошмар. Мне кажется, она была здесь.

– Кошмар, – повторил я. Потом устало опустил голову и закрыл глаза. – Боб, я не могу... что-то мысли путаются. Что вообще происходит?

– Ну, в общем, так: ты пришел часов пять назад, в стельку обдолбанный вампирской слюной – все время лопотал как безумный. Кажется, ты не понимал даже, что в Мистере сижу я. Ты это хоть помнишь?

– Угу... немного.

– Что случилось?

Я поведал Бобу свои приключения с Кайли и Келли. Поговорив, я почувствовал себя лучше: голова перестала кружиться, да и мутило меньше. Сердце потихоньку замедляло биение – во всяком случае, пульс у меня теперь был уже помедленнее, чем у загнанного кролика.

– Зловещая история, – заметил Боб. – Должно быть, это для них чертовски важно, если они рискнули провернуть это вот так, при солнечном свете. Даже в специально оборудованном автобусе.

– Это я и сам понимаю, Боб, – сказал я и провел рукой по лицу.

– Тебе получше?

– Ну... пожалуй, да.

– По потусторонним меркам тебя потрошили от души. Хорошо еще, ты начал кричать. Я прибежал как мог быстрее, но ты никак не хотел просыпаться. Я думаю, это все яд.

Я уселся, скрестив ноги; из круга я, правда, не вылезал.

– Я помню, мне приснился сон. Бог мой, ну и ужас, – все внутри меня снова сжалось при одном только воспоминании, и я снова задрожал. – Я пытался изменить его, но не был готов к такому. У меня ничего не вышло.

– Сон, – задумчиво повторил Боб. – Да, все сходится.

– Сходится? – переспросил я.

– Еще как, – подтвердил Боб.

Я тряхнул головой, уперся локтями в колени и устало опустил голову на руки. Вся эта история достала меня по самое по это. Пусть кто-нибудь другой разбирается. А мне лучше уехать.

– Значит, на меня набросился дух?

– Ага.

Я покачал головой.

– Бессмыслица какая-то выходит. И как он все-таки миновал порог?

– Не настолько уж твой порог такой неприступный, мистер Холостяк.

Я набрался храбрости сурово набычиться.

– Ну, не порог, так обереги. Я заговорил все окна и двери от непрошеного вторжения. И зеркал, которые он мог бы использовать для этого, в доме тоже нет.

Если бы у Боба имелись руки, он наверняка потирал бы их сейчас.

– Вот именно, – воскликнул он. – Вот именно!

Мой желудок снова сжался, а руки задрожали так сильно, что мне пришлось сцепить пальцы. Я ощущал себя забившимся в угол, ревущим как малое дитя, забыв об остатках достоинства. Больше всего мне хотелось залезть в какую-нибудь узкую щель и закупорить за собой вход. Я судорожно сглотнул.

– Он... он никак не мог добраться до меня, если ты это хочешь сказать. Он никак не мог пересечь установленные мной границы.

Боб кивнул; глаза его возбужденно горели.

– Вот именно. Ты сам к нему вышел.

– Пока спал, что ли?

– Да, да, да! – захлебнулся Боб. – Теперь-то все сходится – да ты что, сам не видишь?

– Не совсем.

– Сны, – пояснил череп. – Когда смертные видят сны, могут происходить самые странные вещи. А когда что-то снится чародею, все может быть еще причудливее. Порой сны могут оказаться настолько интенсивными, что создают свой собственный мир – маленький, временный, но все-таки мир. Этакий пузырь в Небывальщине. Помнишь, ты сам говорил мне, что призрак Агаты Хэгглторн был достаточно силен, чтобы обладать собственными владениями в Небывальщине.

– Угу. Он напоминал старый Чикаго.

– Так вот, люди иногда тоже способны на такое.

– Но я ведь не призрак, Боб.

– Нет, – согласился он. – Ты не призрак. Но в тебе все готово к тому, чтобы из тебя получился призрак – не хватает только подходящих обстоятельств. Не забывай, Гарри: призраки – это всего лишь замороженные образы людей, последние впечатления, произведенные личностью, – Боб помолчал, словно колебался, стоит ли ему продолжать. – С людьми всегда больше хлопот, чем с любым другим из тех, с кем имеешь дело По Ту Сторону.

– А я и не замечал, – вздохнул я. – Ладно. Значит, ты говоришь, каждый раз, когда мне что-то снится, это создает мой маленький, типа, арендованный на время мирок в Небывальщине?

– Не каждый раз, – возразил Боб. – Говоря точнее, довольно редко. Подозреваю, что необходимую для этого энергию могут дать только самые яркие сны. Впрочем, при границе, столь непрочной, как в последнее время...

– Большинство людских снов образует пузыри по ту сторону. Должно быть, так они и добрались до бедного Микки Малона. Когда он спал. Его жена говорила, вчера ночью его мучила бессонница. Выходит, эта тварь шаталась у его дома, выжидая, пока он уснет, вот и принялась мочить мелких зверушек, чтобы скоротать время.

– Вполне возможно, – согласился Боб. – Ты свой-то сон помнишь?

Я поежился.

– Да. Я... я его помню.

– Должно быть, Кошмар забрался вместе с тобой.

– Пока мой дух находился в Небывальщине? – спросил я. – Да он бы меня в клочки разорвал.

– Вовсе необязательно, – ухмыльнулся Боб. – Владения твоего духа, помнишь? Пусть даже и временные. Все равно, это означает, что на твоей стороне преимущества хозяина. Не то, чтобы они слишком уж помогали, но все же...

– Ох.

– Ты помнишь какие-нибудь конкретные подробности, какого-нибудь персонажа твоего сна, которые действовали не так, как по-твоему полагалось бы?

– Угу, – буркнул я. Дрожащие руки против воли ощупали живот в поисках отметин от зубов. – Блин-тарарам, еще как помню. Мне снилась та заваруха – ну, двухмесячной давности. Когда мы накрыли Кравоса.

– А, того чернокнижника, – протянул Боб. – О'кей. Это может оказаться важным. И что случилось?

Я сглотнул, сдерживая тошноту.

– М-м. Все пошло не так. Тот демон, которого он вызвал. Он оказался сильнее, чем был в жизни.

– Демон?

Я зажмурился – меня вдруг осенило.

– Боб? Послушай, возможно ли такое, чтобы демон оставил после себя призрака?

– Гм, – задумался Боб. – Сомневаюсь – если только он не погиб там по-настоящему. Я имею в виду, если все не ограничилось простым уничтожением его оболочки.

– Майкл убил его «Амораккиусом», – сказал я.

Череп Боба подпрыгнул.

– Ого, – сказал он. – «Амораккиусом»? Ну, тогда не знаю. Этот меч способен убить и самого демона, не только оболочку. Вся эта основанная на вере магия, вообще, ужасно сильная штука.

– Ладно, пусть так. Значит, мы можем иметь дело с призраком демона, – продолжал я. – Демона, погибшего в момент, когда его накрутили для хорошей драки. Может, поэтому он так... так свиреп.

– Вполне возможно, – жизнерадостно согласился Боб.

Я покачал головой.

– Но это все равно не объясняет эту колючую проволоку, эти заклятия, что мы нашли на всех тех призраках... и людях, – я вцепился в эту загадку с отчаянием утопающего, который не может себе позволить расходовать драгоценные крохи воздуха на крик. Это помогало мне оставаться на плаву.

– Может, заклятия – дело рук кого-то другого, – предположил Боб.

– Бьянка, – вдруг сказал я. – Она и ее прихвостни каким-то образом замешаны во всем этом: помнишь, это ведь они подстроили все с Лидией? И это они поджидали меня в тот вечер, когда меня освободили из-под ареста.

– Вот уж не думаю, чтобы она была слишком уж сильна в практической магии, – усомнился Боб.

Я пожал плечами.

– Как практик – конечно, нет. Но учти, ее только что повысили. Возможно, она училась. Она и раньше не ограничивалась простым набором дешевых вампирских трюков – а если она проделывала все это, находясь в Небывальщине, это добавило бы ей сил.

Боб посвистел сквозь зубы.

– Угу, это могло и сработать. Бьянка взбаламутила там все, потерзав нескольких духов, и в результате получила все условия для того, чтобы натравить на тебя Кошмар. А потом ей остается только спустить его с поводка, усесться поудобнее и наслаждаться зрелищем. Повод-то для этого у нее имеется?

– Увы, – вздохнул я, вспомнив о записке, которую прочитал больше года назад. – Она обвиняет меня в смерти одной из своих девушек, Полы. Она хочет, чтобы я поплатился за это.

– Славно, – сказал Боб. – Значит, она может стоять за всем этим?

– Да, – ответил я. – Очень даже может.

– В смысле наличия у нее возможностей и повода?

– Да, но это чертовски бездоказательно. Ничего такого, что бы я мог представить Совету, чтобы заручиться его помощью. Никаких конкретных улик.

– И что? – сказал Боб. – Убей ее, и дело с концом. Нет Бьянки – нет проблемы.

– Боб, – возмутился я. – Нельзя же просто так пойти и убить человека.

– Я знаю. Потому тебе и нужно это сделать.

– Нет. Нет. И потом, я все равно не могу убивать людей.

– Почему? Тебе уже приходилось делать это. А теперь у тебя есть и новый пистолет, и все прочее.

– Я не могу намеренно лишать кого-то жизни только за то, что он мог совершить что-то, а мог и не совершать.

– Бьянка – вампир, – настаивал Боб. – В классическом понимании ее вообще нельзя считать живой. Пойду, залезу в Мистера и снаряжу тебе пуль, чтобы ты...

Я вздохнул.

– Нет, Боб. Ее окружает довольно много людей. Мне пришлось бы убить кого-нибудь из них уже только для того, чтобы пробиться к ней.

– Ох, черт. Это что, снова твоя дилемма насчет добра и зла, да?

– Да, снова она.

– Вся эта мораль вызывает у меня сильное сомнение, Гарри.

– И тем не менее, – буркнул я. Потом вздохнул – прерывисто, потому что меня продолжало еще трясти – и вытянул руку, чтобы коснуться круга и разрушить его. Когда защитное поле с едва слышным хлопком исчезло, мне отчаянно захотелось снова сжаться в комок и пришлось сделать над собой усилие, чтобы не делать этого. Насколько мог, я пришел в себя. Нужно было работать.

Я встал и подошел к столу. Глаза мои достаточно свыклись с темнотой, так что я более-менее ориентировался и почти ничего больше не ронял. Я придвинул к себе ближнюю свечу, но спичек под рукой не оказалось. Поэтому я привычно ткнул в фитиль пальцем, нахмурился и буркнул: «Flickum bicus».

Заклятие, которое я использовал тысячу раз, обернулось пшиком: вместо короткого, но сильного импульса энергии из пальца вылетело несколько жалких искр. Фитиль задымился, но не загорелся.

Я нахмурился сильнее, сосредоточился сильнее и повторил заклинание. На этот раз я ощутил легкое головокружение, и свечка загорелась. Мне пришлось ухватиться рукой за край стола.

– Боб, – прохрипел я. – Ты видел?

– Угу, – подтвердил Боб без капли издевки в голосе.

– Что случилось?

– Гм. В первый раз ты вложил в заклинание недостаточно силы.

– Не больше и не меньше, чем обычно, – возразил я. – Ну же, я ведь проделывал это миллион раз.

– Семнадцать тысяч пятьдесят шесть по моим подсчетам.

Я изобразил бледное подобие своего обычного возмущения.

– Ты знаешь, что я хотел сказать.

– Недостаточно энергии, – настаивал Боб. – Я говорю то, что вижу.

Секунду-другую я молча смотрел на свечу. Потом пробормотал, обращаясь, скорее, к самому себе:

– Но почему мне пришлось напрячься, чтобы эта штука зажглась?

– Возможно, потому, что Кошмар откусил изрядный кусок твоих сил, Гарри.

Очень медленно я повернулся, чтобы посмотреть на Боба в упор.

– Он... что он сделал?

– Скажи, когда он напал на тебя в твоем сне, он целился в какую-то конкретную часть тела?

Я положил руку на нижнюю часть живота и надавил так, что глаза полезли из орбит.

Боб зажмурился.

– У-ууу, точка чакры. Дрянь дело. Попал тебе точнехонько в чи.

– Боб, – прошептал я.

– Впрочем, хорошо, что он не стал трогать твоего моджо, правда? Я хочу сказать, во всем можно найти и положительную сто...

– Боб, – произнес я уже громче. – Ты что, хочешь сказать, он... он сожрал мои магические способности?

Боб как мог изобразил оскорбленный вид.

– Ну, не все. Я разбудил тебя как смог быстрее. Да не переживай ты, Гарри, из-за этого. Все восстановится. Но, конечно, тебе стоит притихнуть на месяц-другой. Или на год. Ну, возможно, лет на десять, но это только в самом крайнем случае...

Я оборвал его взмахом руки.

– Он сожрал часть моих сил, – повторил я. – Значит ли это, что он стал сильнее?

– Ну, разумеется, Гарри. Что пожрешь...

– Проклятье, – выдохнул я, прижав руку ко лбу. – Ладно, ладно. Вот теперь нам уже просто необходимо отыскать эту гадину, и быстро, – я принялся расхаживать взад-вперед по лаборатории. – Если она пользуется моей энергией, я, получается, в ответе за то, что она делает с ее помощью.

Боб насупился.

– Гарри, это нелогично.

Я смерил его взглядом.

– От этого это не становится менее верно.

– О'кей, – без энтузиазма заявил Боб. – С Логикой и Здравомыслием мы распрощались. Что ж, осторожно, двери закрываются, следующая остановка Маразм.

– Заткнись, – бросил я, продолжая расхаживать взад-вперед. – Нам надо высчитать, на кого эта тварь собирается напасть следующим. У нее для этого целая ночь.

– Шесть часов и тринадцать минут, – поправил меня Боб. – Впрочем, это не так уж и сложно. Я тут почитал тетради этого некроманта, пока ты спал. Эта тварь может проявляться в страшных снах, но все они имеют нечто общее. Призраки способны обладать такой силой, как этот Кошмар, только действуя в рамках своего баливика.

– Бали... чего?

– Посмотри-ка на это с такой стороны, Гарри. Призрак может орудовать только против того, что имеет какое-то отношение к его смерти. Ну, скажем, Агата Хэгглторн не могла бы терроризировать игроков в хоккей. На них она просто не нашла бы сил. Она могла бы связываться с младенцами, с жестокими мужьям… ну там, с униженными женами...

– И вмешивающимися чародеями, – напомнил я.

– Ну, ты сам сунулся на линию огня, – сказал Боб. – Так или иначе, Агата не смогла бы просто так, за здорово живешь, напасть на первого встречного.

– То есть, Кошмар имеет во всем этом личный интерес. Ты это хочешь сказать?

– Вот именно. Каким-то образом это ограничено его собственной историей. Ну да, я это и хотел сказать. Точнее говоря, это говорил Морт Линдквист – в своих тетрадях.

– Я, – задумчиво произнес я. – И Лидия. И Микки Малон. Какое, черт подери, мы имеем друг к другу отношение? Ладно, Микки, но Лидию-то я вообще в первый раз в жизни видел, – я нахмурился. – По крайней мере, я такой не помню.

– Она тут в качестве случайного шара, – согласился Боб. – Послушай, а если вывести ее за рамки – хоть на минуту?

Я попробовал, и все представилось мне ясным как Божий день.

– Черт, – сказал я, повернулся и бросился к лестнице. – Черт! – ноги еще плохо слушались меня, но я взлетел наверх и потянулся к телефону.

– Что? – крикнул Боб мне вслед. – Гарри, что случилось?

– Если эта гадина и впрямь призрак демона, я знаю, чего она хочет. Мести. Она охотится на людей, которые уничтожили ее, – крикнул я в проем люка. – Нужно срочно отыскать Мёрфи.

Глава девятнадцатая

Самая гнусная математика – это та, что связана со спасением людских жизней. Ты перебираешь цифры, не сразу понимая, что стоит за ними. Ты словно врач на поле боя. У этого нет шансов выжить. У этого есть, но только если ты дашь умирать третьему...

Все представилось мне предельно ясно, пугающе просто. Жаждущий мести демон охотится за теми, кто его погубил. Он может помнить только тех, кто непосредственно находился на месте его гибели, кого он видел в свои последние мгновения. Это означало, что у него осталось только две мишени: Мёрфи и Майкл. У Майкла имелись шансы защитить себя от этой твари – черт, возможно, больше, чем у меня. У Мёрфи их не было совсем.

Я набрал домашний телефон Мёрфи. Длинные гудки. Я набрал номер ее работы, и трубку сняли.

– Мёрфи, – устало буркнула она.

– Мёрф, – выдохнул я. – Слушай. Мне нужно, чтобы ты доверилась мне в этом. Я выхожу и буду у тебя минут через двадцать. Тебе может грозить опасность. Оставайся на месте и ни в коем случае не засыпай до моего прихода.

– Гарри? – спросила Мёрфи. Я услышал в ее голосе нотки раздражения. – Ты хочешь сказать, ты задерживаешься?

– Задерживаюсь? Черт, да нет же. Послушай, сделай как я сказал, ладно?

– Меня твои штучки достали, Дрезден, – рявкнула в трубку Мёрфи. – Я двое суток глаз не смыкала. Ты сам сказал мне, что будешь через десять минут, и я согласилась тебя дождаться.

– Двадцать. Я сказал, двадцать, Мёрф.

Я буквально видел, как она испепеляет телефон взглядом.

– Ну ты и задница, Гарри. Пять минут назад ты говорил совсем другое. Если это шутка, мне не смешно.

Я зажмурился, и у меня внутри, в той пустоте, которую выгрыз из меня Кошмар, все похолодело. В трубке хрипело, завывало и щелкало, и мне пришлось усилием воли заставить себя хоть немного успокоиться, пока связь не оборвалась окончательно.

– Подожди, Мёрфи. Ты что, хочешь сказать, ты говорила со мной пять минут назад?

– Еще пара секунд, Гарри, и я созрею для того, чтобы укокошить следующего же, кто будет меня бесить. А бесит меня все, что не дает мне спать. Не пополняй собой список, – и она бросила трубку.

– Блин! – рявкнул я, нажал на клавишу отбоя и снова набрал номер Мёрфи, но услышал в трубке короткие гудки.

Кто-то разговаривал с Мёрфи и убедил ее в том, что она говорила со мной. Список созданий, способных прятаться под чужим лицом, почти бесконечен, но конкретных подозреваемых в данных обстоятельствах, оставалось не так и много: либо на сцену вышла какая-то новая сверхъестественная тварюга, либо – мне сделалось дурно при одной мысли об этом – Кошмар откусил от меня достаточно большой кусок, чтобы сотворить себе из него вполне убедительный маскарадный костюмчик.

Дело в том, что призраки могут принимать и материальную форму – если у них достаточно сил, чтобы вылепить из материи Небывальщины новую форму, и если они достаточно хорошо знакомы с формой. Кошмар слопал чертову уйму моей магии. Значит, сил у него более чем достаточно. И знакомства с объектом тоже.

Блин-тарарам, да ведь он просто притворяется мной.

Я повесил трубку и заметался по комнате в поисках ключей от машины и необходимых для экзорцизма подручных материалов с кухни: соли, деревянной ложки, столового ножа, пары надежных свечей, коробка спичек и кофейной чашки. Я покидал все это в старую коробку для ленча с изображением Скуби-Ду на крышке, потом залез рукой в мешок с песком, который держу в кухонном шкафу для Мистерова поддона, и отсыпал пригоршню в полиэтиленовый пакет. Потом схватил подмышку обгоревший посох, жезл, и устремился к выходу.

У самой двери я задержался и на мгновение задумался. Потом вернулся и, едва попадая пальцами в дырки на диске, набрал номер Майкла. Там тоже оказалось занято. Я с досадой выругался, хлопнул трубкой по рычагу и выбежал из двери к «Голубому Жучку».

Час стоял поздний, и на дороге было относительно свободно. Я добрался до места меньше, чем за двадцать минут, обещанных Мёрфи, и запарковал машину на одной из посетительских стоянок.

Здание, в котором располагался офис Мёрфи, стояло в окружении более высоких корпусов – массивное, немного облезлое, словно закаленный в боях сержант среди молодых, высоких новобранцев. Я взлетел на крыльцо, захватив с собой жезл и коробку со Скуби-Ду.

Морщинистый сержант за стойкой дежурного выпучил на меня глаза.

– Дрезден?

– Привет, – задыхаясь, прохрипел я. – Куда я пошел?

– Чего?

– Я проходил здесь минуту назад?

Он нервно пошевелил усами и заглянул в свой журнал.

– Ага. Вы проходили на встречу с лейтенантом Мёрфи как раз минуту назад.

– Отлично. Мне нужно еще поговорить с ней. Пропустите?

Он пристальнее вгляделся в меня и потянулся к кнопке, открывавшей дверь.

– Что здесь происходит, мистер Дрезден?

– Поверьте, – сказал я. – Как только я сам в этом разберусь, я обязательно скажу вам, – я распахнул дверь и рванул на лестницу. Помещения ОСР располагались на четвертом этаже. Я вихрем ворвался в дверь и бегом бросился по проходу между столами к двери в кабинет Мёрфи. Столлингз и Рудольф разом вскочили и выпучили на меня глаза.

– Какого черта? – рявкнул Руди.

– Где Мёрфи? – прохрипел я.

– В своем кабинете, – пробормотал Столлингз. – С тобой.

Кабинет Мёрфи расположен в дальнем конце помещения и отделен от него дешевой деревянной перегородкой и дешевой же дверью, на которой, правда, появилась наконец настоящая металлическая табличка с ее именем и должностью. Я повернулся к двери спиной и врезал по замку каблуком. От двери полетели щепки, но распахнулась она только после второго удара.

Мёрфи сидела за своим столом. Она была все в той же одежде, в которой я видел ее вчера, только кепку сняла, и ее коротко остриженные светлые волосы растрепались. Круги под глазами потемнели и смахивали на хорошие синяки. Она сидела совершенно неподвижно, уставившись прямо перед собой, и в голубых глазах ее застыл ужас.

За ее спиной стоял я, весь в черном – в той самой одежде, которую я носил в ту ночь, когда мы укоротили Кравоса и его демона. Кошмар выглядел точь-в-точь как я. Руки его покоились по сторонам от ее лица, пальцами на висках – нет, не на висках, а в них, ибо кончики пальцев каким-то образом проникли сквозь кожу и кость, словно массируя мозг изнутри. Кошмар улыбался, чуть склонясь над ней. Со стороны казалось, будто он прислушивается к негромко играющей музыке. Интересно, я и не догадывался, что лицо мое способно на такое выражение – спокойное и угрожающее одновременно.

Секунду я смотрел на это дикое зрелище в полном ужасе. Потом очнулся.

– А ну убирайся от нее! – рявкнул я.

Взгляд Кошмара переместился на меня; в темных глазах его светился холодный, спокойный ум. Губа его дернулась назад, оскалив зубы.

– Умолкни, чародей, – произнес он. Голос его звучал негромко, но в нем звенела сталь. – Иначе терзать тебя я буду, как терзал уже нынешнею ночью.

Где-то в глубине моего стиснутого судорогой ужаса живота зародился полный животной паники вопль, но я не дал ему прорезаться. Я услышал за спиной шаги Руди и Столлингза, поднял жезл и навел его Кошмару в лоб.

– Я сказал, убери от нее руки!

Рот Кошмара скривился в улыбке. Он отнял руки от Мёрфи – пальцы при этом выскользнули из ее висков как из воды – и демонстративно повертел ладонями.

– Одно есть обстоятельство, тобою позабытое, чародей.

– Да ну? – спросил я. – И какое?

– Я отнял часть тебя. Я ныне тот, каким ты был, – все так же тихо сообщил Кошмар и выбросил руки в мою сторону. – Ventas servitas!

Взметнувшийся порыв ураганного ветра сбил меня с ног и отшвырнул назад, на подбегавших сзади Рудольфа и Столлингза. Мы сшиблись и кучей малой покатились по полу.

Мгновение я лежал оглушенный, не в силах двинуться. Я слышал, как Кошмар выходит из кабинета. Он просто прошел мимо нас, и шаги его, мягкие, совершенно спокойные, стихли на лестнице. Мы медленно приходили в себя, сидя на полу.

– Какого черта? – подал голос Рудольф.

Моя голова болела, особенно затылок. Должно быть, я треснулся им обо что-то. Я ощупал голову и застонал.

– Ох, черт, – пробормотал я. – Я мог бы догадаться и не давать ему таких прямых подсказок.

У Столлингза шла носом кровь – прямо на его седеющие усы. Белая рубашка тоже была забрызгана красным.

– Это... Боже праведный, Дрезден. Что это за штука такая была?

Я с усилием поднялся на ноги. На мгновение стены пошли кругом. Меня снова трясло, и я чувствовал себя так, словно вот-вот упаду и расплачусь как маленький. Эта сволочь пользовалась моей магией. Она украла мою магию и мое лицо, и воспользовалась ими против других людей. От одной этой мысли мне хотелось визжать, рвать и метать.

Вместо этого я, шатаясь, побрел обратно в кабинет Мёрфи.

– Это та самая тварь, что напала на Малона, – ответил я Столлингзу. – Это... это все довольно сложно.

Мёрфи все сидела на своем рабочем месте, широко раскрыв полные ужаса глаза, сложив руки на коленях.

– Мёрф? – окликнул я ее. – Кэррин? Ты меня слышишь?

Она не пошевелилась. Но дыхание ее чуть изменилось, словно она пыталась говорить. Она дышала – слава Богу. Я рухнул на колени и схватил ее за руки. Они были холодны как лед.

– Мёрф, – прошептал я, помахал рукой у нее перед глазами, потом пощелкал пальцами. Она даже не моргнула.

Лицо Рудольфа побелело как мел.

– Я позвоню вниз. Скажу, чтобы его не выпускали, – я услышал, как он набирает номер и говорит что-то дежурному сержанту. Я даже не стал убеждать его в том, что это пустая трата времени. При желании Кошмар выйдет и сквозь стену.

Столлингз подошел и стал рядом со мной; вид у него был потрясенный и, скажем честно, несколько бледноватый. Некоторое время он молча смотрел на Мёрфи, потом повернулся ко мне.

– Что это? Что с ней?

Я заглянул ей в глаза. Зрачки были расширены. Я собрался с силами и заглянул глубже. Когда в глаза тебе заглядывает чародей, тебе от него не спрятаться. Он может заглянуть тебе в душу, увидеть истинные черты твоего характера, темные его стороны и светлые – а в ответ ты видишь и его. Глаза – окна человеческой души. Я заглянул в Мёрфи, под весь ее колыхавшийся на поверхности ужас, и принялся ждать, пока душа ее откроется мне.

Ничего не произошло.

Мёрфи так и продолжала сидеть, глядя перед собой. Она снова едва слышно вздохнула – почти беззвучно, но я понял, что означает этот вздох.

Мёрфи визжала.

Я представления не имел, что она видит, какие ужасы выставил Кошмар у нее перед глазами. Я не знал, что он взял у нее. Я осторожно ощупал ей горло, но не нащупал того ледяного заклятья, какое наложил тот на Малона. Что ж, уже легче. Но я не мог заглянуть внутрь ее, словно Мёрфи находилась в каком-то другом месте. Свет горел, но дома никого.

– Она... Эта тварь ковырялась у нее в голове. Я думаю, она заставила ее видеть всякое. То, чего здесь нет. Я сомневаюсь, что она осознает, где она, и шевелиться она тоже не может.

– Господи, сохрани и спаси, – прошептал Столлингз. – Что мы можем сделать?

– Джон, – тихо произнес я. – Мне нужно, чтобы ты принес папки с вещественными доказательствами по делу Кравоса. Мне нужна та большая тетрадь в кожаной обложке, что мы нашли у него в квартире.

Столлингз вздрогнул и поднял на меня взгляд.

– Что тебе нужно?

Я повторил свою просьбу.

Он зажмурился.

– Боже мой, Дрезден. Я не знаю. Не знаю, смогу ли получить ее. У нас в последнее время куча новых правил.

– Мне нужна эта тетрадь, – твердо сказал я. – Все эти штуки проделывает некое подобие демона. Имя этого демона должно быть записано у Кравоса в его тетради заклинаний. Если я получу это имя, я смогу отловить эту тварь и остановить ее. Я смогу заставить ее сказать мне, как помочь Мёрфи.

– Ты не понимаешь. Все это не так просто. Я не могу вот просто так пойти в архив и взять для вас эту чертову тетрадь, – он тревожно покосился на Мёрфи. – Это может стоить мне работы.

Я поставил свою коробку со Скуби-Ду на пол и открыл ее.

– Послушай, – сказал я. – Я хочу попытаться помочь Мёрфи. Мне нужно, чтобы кто-нибудь оставался с ней до рассвета, а потом отвез ее домой... нет, лучше домой к Малону.

– Почему? – не понял Столлингз. – И что это ты делаешь?

– Я полагаю, эта тварь заставляет ее переживать всякие страсти-мордасти. Я совершенно уверен в том, что смогу остановить это, но она все еще будет уязвимой. Поэтому я установлю вокруг нее защиту, чтобы до утра ей ничего не угрожало, – с первыми лучами солнца Кошмар окажется взаперти в том, в кого он вселится к этому времени, или будет вынужден бежать в Небывальщину. – Кому-то нужно присматривать за ней на случай, если она очнется.

– Рудольф может, – кивнул Столлингз, вставая. – Я поговорю с ним.

Я посмотрел на него, нахмурившись.

– Мне нужна эта тетрадь, Джон.

Он тоже нахмурился, уставившись в пол перед моими ногами.

– Но мы сможем поймать эту штуку, Дрезден? – по тому, как он произнес «мы», я понял, что он имеет в виду полицию.

Я покачал головой.

– Если я добуду для тебя тетрадь, – сказал он, – ты сможешь помочь лейтенанту?

Я кивнул.

Он зажмурился и тяжело вздохнул.

– Ладно, – пробормотал он и вышел. В открытую дверь слышно было, как он говорит что-то Рудольфу.

Я повернулся обратно к Мёрфи, захватив с собой из коробки пакетик песка. Я вынул из кармана кусок мела и отодвинул кресло с Мёрфи от стола, чтобы очертить вокруг нас с ней круг и замкнуть его. Это потребовало от меня больших усилий, чем обычно, и на секунду-другую у меня закружилась голова.

Я сглотнул набежавшую в рот слюну и принялся собирать по крохам энергию и фокусировать ее со всей тщательностью, на какую был способен в тогдашнем своем состоянии. Она накапливалась медленно, а Мёрфи все продолжала вдыхать и выдыхать беззвучные крики. Я положил руку на ее ледяные пальцы и подумал о всем, что нам с ней довелось пройти вместе, о той дружбе, что нас связывала. В добрые и недобрые времена Мёрфи оставалась честным полицейским и надежным товарищем. Она не заслуживала такой пытки.

В душе моей шевельнулся гнев – не испепеляющая короткая вспышка, но что-то глубже, темнее, спокойнее и на порядок опаснее. Ярость. Ярость на то, что такое смогло произойти с кем-то, таким самоотверженным и заботливым, как Мёрфи. Ярость на то, что эта тварь использовала мою силу, мое лицо, чтобы подобраться к ней и причинить ей боль.

И эта ярость дала ту энергию, которой мне так не хватало. Я собрал ее всю и слепил из нее самое мягкое, округлое заклятие, на которое был способен. Мягко, осторожно послал я эту энергию по своей руке в горстку песчинок, лежавших на подушечке указательного пальца. Я медленно поднял руку – заклятие удерживало песчинки, не позволяя им до срока ссыпаться вниз – и все так же осторожно посыпал по несколько песчинок сначала на одно ее веко, потом на второе.

– Dormius, dorme, – прошептал я. – Мёрфи, dormius.

Энергия словно вода вытекла из меня по руке. Я ощутил, как она упала вниз вместе с песчинками. Мерфи испустила долгий, прерывистый вздох, и глаза ее медленно закрылись. Выражение ее лица тоже изменилось с неприкрытого ужаса на глубокий, покойный сон, и тело ее обмякло в кресле.

Я выждал немного, убедился, что заклятие действует, и перевел дух. Потом опустил голову и дрожащей рукой погладил Мёрфи по волосам. Подумав, я устроил ее в кресле поудобнее.

– Спи, Мёрфи, – прошептал я ей. – Пусть тебе ничего не снится. Просто отдохни. Я прищучу для тебя эту гадину.

Напрягшись немного, я разорвал круг, вышел, и с помощью мела снова замкнул его за собой вокруг Мёрфи. Для этого мне пришлось напрячься так сильно, как со мной не было, пожалуй, с самого моего детства. И все же круг замкнулся, надежно прикрыв Мёрфи. Тонкая, в дюйм или два полоска едва заметного марева дрожала над меловой чертой. Круг не пустит к ней любого из Небывальщины, а зачарованный сон продлится до рассвета, отгоняя сновидения и не позволяя Кошмару причинить ей новую боль.

Едва волоча ноги, я выбрался из кабинета и потянулся к ближайшему телефону. Рудольф молча следил за моими действиями. Столлингза не было видно. Я набрал номер Майкла. У него все еще было занято.

Больше всего мне хотелось сейчас доползти до дома и наложить на себя такое же сонное заклятие. Мне хотелось найти какое-нибудь теплое, тихое местечко и отдохнуть. Однако Кошмар все еще разгуливал на свободе. И он все еще жаждал отомстить, на этот раз Майклу. Мне нужно было найти его, догнать и остановить. Или хотя бы предупредить Майкла.

Я положил трубку и принялся собирать свой инвентарь. Кто-то тронул меня за плечо. Я оглянулся и увидел Рудольфа. Вид у него был неуверенный, лицо все еще бледно.

– Не дай Бог тебе, Дрезден, оказаться шарлатаном, – негромко произнес он. – Не знаю точно, что здесь происходит. Но Бог свидетель, если с лейтенантом что-нибудь случится по твоей вине...

Я внимательно посмотрел ему в лицо и кивнул.

– Я еще позвоню Столлингзу. Мне очень нужна та тетрадь.

Лицо Рудольфа оставалось совершенно серьезным.

– Я не шучу, Дрезден. Если из-за тебя пострадает Мёрфи, я тебя убью.

– Детка, если с Мёрфи что-нибудь случится из-за меня... – я вздохнул. – Мне кажется, я тебе это позволю.

Глава двадцатая

Я бы никогда не подумал, что в пригородах Чикаго вообще возможно найти мирный, уютный жилой квартал. Майклу это удалось – чуть к западу от Ригли-филд. Древние, раскидистые деревья величаво росли по обе стороны улицы. Застройка состояла по большей части из домов викторианской эпохи, отреставрированных после того, как столетие экономии и нещадной эксплуатации превратила их в скрипучие призраки, готовые вспыхнуть от малейшей искры. Дом Майкла производил впечатление пряничного. Замысловатые карнизы, элегантная, бордовая со слоновой костью окраска – и непременная изгородь из белого штакетника перед палисадником. Лампа на крыльце отбрасывала на газон светлый полукруг.

Я поставил «Жучка» колесами на тротуар и похромал через калитку, вверх по ступеням, ко входной двери. Постучав в дверь, я принялся ждать. По моим расчетам на то, чтобы вылезти из постели и спуститься по лестнице, Майклу требовалось не меньше минуты, но вместо этого я сразу услышал стук, пару шагов, и занавеска у окна рядом с дверью чуть отодвинулась. Секундой спустя дверь отворилась, а за ней стоял зевающий Майкл. Он был одет в джинсы и футболку с надписью «ДЖОН 3:16» на груди. На руках он держал девочку – из тех, кого я еще не видел, на вид не старше года, с золотыми кудряшками; она спала, зарывшись личиком в папину грудь.

– А, Гарри, – сказал Майкл, и тут же изумленно выпучил глаза. – Боже праведный, что это с вами?

– Ночь выдалась нелегкая, – сказал я. – Меня здесь еще не было?

Майкл уставился на меня, открыв рот.

– Что-то я вас не очень понимаю, Гарри.

– Это хорошо. Значит, не было. Майкл, вам нужно будить своих. Быстро. Возможно, им угрожает опасность.

Он зажмурился.

– Гарри, поздно ведь. Что, ради Бога...

– Послушайте меня, – я сжато изложил ему то, что узнал про Кошмар, и как добирается он до своих жертв.

С минуту Майкл молча смотрел на меня.

– Дайте-ка разобраться, – сказал он наконец. – Призрак демона, которого я убил два месяца назад, рыщет по Чикаго, забирается в сны к своим жертвам и пожирает их рассудок изнутри – так?

– Угу, – подтвердил я.

– А теперь он отгрыз часть вас, соорудил себе тело, которое выглядит как ваше, и вы считаете, что он собирается явиться сюда?

– Да, – кивнул я. – Именно так.

На мгновение Майкл прикусил губу.

– Тогда откуда мне знать, не Кошмар ли вы? Может, это вы так пытаетесь заставить меня пригласить вас войти?

Я открыл рот. Закрыл его. Снова открыл.

– Так и так, – сказал я наконец, – мне лучше оставаться здесь. Черити, наверное, мне глаза выцарапает, если я ввалюсь к вам в такой час.

Майкл кивнул.

– Заходите, Гарри. Я пока пойду, уложу дочь.

Я шагнул в дверь, в маленькую прихожую с полированным паркетным полом. Майкл кивнул вправо, в сторону гостиной.

– Садитесь, – предложил он. – Я вернусь через секунду.

– Майкл, – сказал я. – Вам нужно разбудить семью.

– Вы сказали, что у этой твари материальное тело, так ведь?

– По крайней мере, полчаса назад так и было.

– Значит, она сейчас не в Небывальщине. Она здесь, в Чикаго. Она не может залезать в людские сны, пока она здесь.

– Я так не думаю, но...

– И она охотится за людьми, находившимися вблизи от нее в момент ее смерти. Ей нужен только я.

Я нерешительно пожевал губу. Потом решился.

– Она ведь заполучила изрядный кусок меня, не забывайте.

Майкл посмотрел на меня и нахмурился.

– Если бы я искал способ пробиться к вам, Майкл, – продолжал я, – я бы начал не с вас.

Он опустил взгляд на спящую девочку. Лицо его застыло.

– Сядьте, Гарри, – произнес он очень тихо. – Я сейчас вернусь.

– Но он может...

– Я буду иметь это в виду, – произнес он все тем же тихим голосом. Это меня напугало. Я сел. Майкл повернулся и, стараясь ступать бесшумно, поднялся по лестнице.

Некоторое время я посидел в большом, мягком кресле – из тех, в которых удобно раскачиваться взад-вперед. Слева от меня, на тумбочке лежали полотенце и полупустая бутылочка с детским питанием. Должно быть, Майкл укачивал девочку, которой не спалось.

Рядом с бутылочкой лежал клочок бумаги. Я машинально взял его, развернул и прочитал:

Майкл,

Не хотела будить вас с девочкой. Моему малышу захотелось пиццы и мороженого. Вернусь минут через десять – возможно, прежде, чем ты проснешься и прочитаешь это.

Целую, Черити.

Я встал и шагнул к лестнице. Я успел подняться на две-три ступени, когда наверху показался Майкл. Лицо его побледнело.

– Черити, – выпалил он. – Она куда-то исчезла.

Я протянул ему записку.

– Она вышла в магазин за пиццей и мороженым. Капризы беременности, наверное.

Майкл слетел вниз по лестнице и нырнул в стенной шкаф прихожей, откуда извлек голубую джинсовую куртку и «Амораккиус» в черных ножнах.

– Чего вы ждете, Гарри? Идемте ее искать.

– Но ваши дети...

Майкл закатил глаза, шагнул к двери и рывком распахнул ее, так и не спуская с меня глаз. На крыльце стоял отец Фортхилл с растрепанной редеющей шевелюрой; голубые глаза его удивленно сияли за стеклами очков.

– О, Майкл. Я не хотел заглядывать так поздно, но моя машина заглохла в квартале отсюда... Я отвозил миссис Хэмиш домой и как раз возвращался, вот я и подумал, не одолжите ли вы мне вашу... – он осекся, переводя взгляд с Майкла на меня и обратно. – А вам как раз нужна нянька, как я погляжу.

Майкл одел куртку и закинул на плечо перевязь меча.

– Они уже уснули. Вы не возражаете?

Отец Фортхилл шагнул в дверь.

– Ни капельки, – он перекрестил нас обоих по очереди. – Да пребудет с вами Господь, – прошептал он.

Мы вышли из дома и направились к Майклову пикапу.

– Вот видите, Гарри?

Я насупился.

– Ну да, особые льготы…

* * *

Майкл уселся за руль, и большой белый пикап, огибая знаменитое кладбище Грейсленд, понесся по узким улочкам к магазину на углу Байрон-стрит. Над городом нависли тяжелые тучи, и через пять минут пошел сильный дождь, от которого вокруг уличных фонарей повисли золотистые шары, а мокрая мостовая заблестела призрачными отражениями.

– Сейчас уже поздно, – сообщил Майкл, – так что открыто только у Уолсема. Она наверняка там.

Словно соглашаясь с его словами, ударил гром. Я побарабанил пальцами по обугленному посоху и на всякий случай проверил, хорошо ли держится на шнурке подвешенный на запястье жезл.

– Вот ее машина, – сказал Майкл. Он свернул на стоянку перед магазином и затормозил рядом с белым «Шевроле-Субурбаном». Даже не удосужившись захватить ключи от машины, он сразу схватил «Амораккиус» и бегом бросился ко входу в магазин, на ходу развязывая тесемки, удерживавшие меч в ножнах. Он успел сделать только пару шагов, прежде чем дождь прибил волосы к голове, а голубая джинсовая куртка сделалась темно-синей. Я потуже запахнул свою кожаную ветровку и ринулся следом, подумав про себя, что старая брезентовая куртка подошла бы к этой погоде гораздо больше.

Стиснув зубы, недобро сощурившись, Майкл ногой толкнул дверь, и она, звякнув колокольчиком, отворилась. Он ворвался в магазин и скользнул взглядом по рядам торговых стеллажей и кассам.

– Черити! – взревел он. – Где ты?

Пара юных кассирш удивленно повернулась в его сторону, а какая-то пожилая леди, рывшаяся на полке с витаминами, даже нацепила на нос очки. Я вздохнул и подошел к ближайшей кассирше, которой, судя по ее виду, не терпелось выскочить на перекур.

– Э... привет, – обратился я к ней. – Скажите, вы меня здесь не видели пару минут назад?

– Или беременную женщину, – добавил Майкл. – Примерно такого роста, – он помахал рукой где-то на уровне своего уха.

Кассирша переглянулась со своей подругой.

– Вас, мистер? – переспросила она.

Я кивнул.

– Другого парня, но очень на меня похожего. Высокого, костлявого – куртка как у меня, но вся остальная одежда черная.

Девица облизнула губы и окинула нас оценивающим взглядом.

– Ну, может, и видела. А что я с этого буду иметь?

Майкл с глухим рычанием шагнул вперед. Я ухватил его за плечо и вернул на место.

– Спокойно, спокойно, Майкл, – одернул я его. – Не кипятитесь.

– Некогда миндальничать, – буркнул Майкл. – Ладно. Вы спрашивайте, а я пошел искать, – с этими словами он повернулся и, не убирая руки с рукояти меча, устремился вглубь торгового зала. – Черити!

Я выругался про себя и снова повернулся к кассирше, порылся в кармане и извлек оттуда три жалких, измятых пятерки.

– О'кей, – сказал я, протягивая их кассирше. – Мой нехороший близнец или беременная женщина. Видели кого-нибудь из них?

Девица покосилась на деньги, потом на меня и закатила глаза. Потом высунулась из кассы и выдернула бумажки у меня из руки.

– Ага, – кивнула она. – Проходила тут беременная минут пять назад. Туда, к холодильникам.

– Да? – спросил я. – А что потом?

Она ухмыльнулась.

– А что? Этот ваш брат, или кто он там, он что, сбежал с вашей женщиной? Может, я это завтра по телеку у Ларри Фаулера увижу?

Я сощурил глаза.

– Это сложно объяснить. Так что вы еще видели?

Она передернула плечами.

– Ну, она заплатила за что-то и вышла вон к тому джипу. А он не завелся. Я видела, как вы – ну, или тот парень, что похож на вас – подошли к ней и заговорили. Она вроде как здорово сердилась, но все одно пошла с ним. Ничего такого особенного.

Внутри меня все сжалось.

– Пошла с ним? – переспросил я. – Куда?

Кассирша пожала плечами.

– Послушайте, мистер, она просто согласилась, чтобы ее подвезли. Она не дралась, или чего такого.

– Куда? – рявкнул я. Кассирша зажмурилась, и всю ее кассирскую наглость на мгновение как сдуло. Потом она ткнула пальцем вдоль улицы – в направлении кладбища.

– Майкл! – крикнул я. – Идем! – я повернулся и бросился на улицу, в темноту и дождь. На мгновение я задержался у машины Черити и попробовал поднять капот. Тот подался без сопротивления, открыв взгляду месиво из порванных проводов, приводных ремней и исковерканного железа. Я поежился и прикрыл глаза рукой от дождя, пытаясь разглядеть что-нибудь в направлении кладбища.

Вдалеке едва виднелись две фигуры: одна длинноволосая, неуклюже переваливающаяся; вторая – выше ее на голову. Долговязая фигура вела первую к кладбищу, держа ее за волосы.

Они скрылись в тени каменной ограды Грейсленда. Я поперхнулся и оглянулся на двери магазина.

– Майкл! – крикнул я еще раз, пытаясь заглянуть внутрь сквозь витрины. Безуспешно.

– Черт! – в сердцах буркнул я и пнул ногой передний бампер «Субурбана». Я был не в форме для погони за Кошмаром в одиночку. Тот был полон сил, похищенных у меня. Все факторы работали на него. И в довершение всего он имел в качестве заложников жену и неродившегося ребенка моего друга.

У меня же, блин-тарарам, не было ничего кроме головной боли, почти утекшего времени и сундука, полного змей. Самого большого кладбища Чикаго в темную, дождливую ночь, когда границу между материальным и потусторонним мирами можно, не покривив душой, сравнить с ситом. Нечисти там будет хоть отбавляй, а я окажусь там один.

– Что ж, – буркнул я себе под нос. – Все одно к одному.

И бросился бегом в темноту, в которой исчезли Кошмар и Черити.

Глава двадцать первая

В жизни мне приходилось делать вещи и поумнее. Помнится, например, как-то раз я прыгал на ходу из машины, чтобы голыми руками схватиться с полнымгрузовиком ликантропов. С формальной точки зрения, если подумать, тот поступок и правда был умнее. По крайней мере, тогда у меня имелась почти твердая уверенность в том, что при необходимости я смогу их прикончить.

Нынешняя ситуация не шла с той ни в какое сравнение. Я уже убил Кошмара – во всяком случае, помогал сделать это. Черт, это представлялось мне не слишком справедливым. Надо, надо ввести правило, по которому не должно возникать необходимости убивать кого-то более одного раза.

Дождь уже не просто шел, он лил как из ведра, слепя мне глаза. Мне то и дело приходилось протирать их рукой чтобы видеть хотя бы на несколько футов перед собой. Я даже начал всерьез опасаться, не утону ли я здесь, неосторожно ступив с тротуара.

Я пересек улицу и пошел дальше, держась вплотную к ограде кладбища. Семифутовая стена из красного кирпича повышалась и понижалась ступенями, следуя неровному рельефу. Впереди замаячило темное пятно, и я сбавил шаг. В стене зиял пролом – какая-то сила проломила кирпичную кладку как бумагу, расшвыряв обломки во все стороны. Я попытался заглянуть за груду битого кирпича, но не увидел ничего кроме дождя, мокрой травы и неясных силуэтов деревьев.

Я помедлил. Тупая, тяжелая усталость навалилась на меня – а чего еще хотеть в полчетвертого утра? Она мурашками ползала по моей коже, и я слышал – нет, правда, буквально слышал сквозь шелест дождя – шепчущие голоса, десятки, сотни призрачных голосов. Я коснулся стены рукой, и ощутил в толще кирпича напряжение. Вокруг кладбищ всегда ставят ограды – каменные, кирпичные или просто чугунные решетки, но ставят обязательно. Это одно из неписанных правил, которые люди не замечают, но соблюдают, повинуясь инстинкту. Любая стена или изгородь является барьером, и не только в физическом смысле. Множество вещей обладают смыслом, который не ограничивается физической функцией.

Стены удерживают пришельцев снаружи. Кладбищенские стены удерживают пришельцев внутри.

Я оглянулся в надежде на то, что Майкл догоняет меня, но не увидел сквозь дождь ничего. Состояние мое не улучшилось – я ощущал себя все таким же слабым и изможденным. Голоса продолжали шептать, они слетались к пролому в стене в месте, где вошел на кладбище Кошмар. Даже если на тысячу смертей приходится один призрак (а в действительности их больше), по кладбищу должны были рыскать десятки потревоженных духов, некоторые из которых оказались бы твердым орешком даже для практикующего чародея.

Впрочем, говорить про десятки их было бы этой ночью непростительным преуменьшением. Я закрыл глаза и ощутил, как гудит воздух от потревоженной ими энергии. Сотни духов слетались сюда из охваченной смутой Небывальщины. Колени мои дрожали, желудок сжался – и от ран, нанесенных мне Кошмаром, и от самой что есть примитивной боязни темноты, дождя и обители мертвецов.

Обитатели Грейсленда тоже ощущали мой страх. Они подтягивались к пролому в стене, и я слышал уже настоящие, не призрачные стоны.

– Мне лучше подождать здесь, – бормотал я себе, дрожа под дождем. – Мне лучше дождаться Майкла. Так будет разумнее.

Где-то в темноте, в глубине кладбища, взвизгнула женщина. Черити.

Чего бы я только не отдал, чтобы вернуть себе талисман Мертвеца. Вот сукин сын чертов...

Я стиснул свой посох так крепко, что пальцы побелели, и достал жезл. Потом перебрался через битый кирпич и ринулся в темноту.

Я ощутил их сразу же, как пересек линию стены, стоило моим башмакам коснуться кладбищенской земли. Призраки. Тени. Души. Называйте их как хотите, но все они были мертвы как черт-те-что, и всем им надоело это терпеть. Вообще-то, взятые каждый в отдельности, духи они были слабенькие, которые в нормальную ночь разве что заставили бы меня поежиться. Но не сегодня.

Меня пробрал холод, резкий как в зимний ветер. Я сделал шаг вперед и ощутил сопротивление, словно кто-то пытался вытолкнуть меня обратно. Это напомнило мне вдруг кино, в котором западные туристы протискиваются сквозь толпу нищих попрошаек на площадях грязных ближневосточных городов. Именно это я испытывал сейчас, только призрачным образом – люди толкали меня, пытаясь урвать от меня хоть что-нибудь, чего у меня, возможно, и не было, но что в любом случае не помогло бы ни им, ни мне, даже если бы я это им дал.

Я собрал всю свою волю, снял с шеи материнский амулет и поднял его в руке высоко вверх.

Амулет засветился голубым волшебным сиянием – не таким, однако, ярким, как обычно. Серебряная пентаграмма в круге была символом моей веры – веры в магию. В порядок, при котором силой можно управлять, направляя ее на созидание. Мгновение я колебался, обязан ли я слабостью этого свечения своим травмам, или же это так убавилось у меня веры. Я попытался вспомнить, сколько раз за последние несколько лет я использовал свою силу, чтобы сжечь что-то. Или кого-то. Или чтобы разнести в щепки дом. Или учинить еще какой-нибудь погром.

Пальцев моих не хватило даже на самый приблизительный подсчет. Я поежился. Пора, давно пора мне вести себя хоть немного осмотрительнее.

От этого света духи отпрянули в тень – все, кроме нескольких посильнее, продолжавших нашептывать мне на ухо всякие гадости. Я не обращал на них внимания и не особенно прислушивался – от таких штук и сбрендить недолго. Я спешил все дальше, оглядываясь по сторонам.

– Черити! – крикнул я. – Черити, вы здесь?

Я услышал короткий вскрик справа от себя, который оборвался почти мгновенно. Я повернул в ту сторону, передвигаясь осторожнее и высоко подняв свою светящуюся пентаграмму. Снова ударил гром. Дождь прибил грязь и пропитал землю водой, отчего воображению моему представились мертвецы, пробивающиеся наверх сквозь размокшую землю. Меня пробрал зябкий озноб, и с дюжину духов подлетели поближе словно для того, чтобы полакомиться моим страхом. Я отогнал страх и невидимые, липкие пальцы, и ускорил шаг.

Черити я обнаружил лежащей на мраморной плите в сооружении, напоминавшем античный храм без крыши. Жена Майкла лежала на спине, охватив руками огромный живот и оскалив зубы.

Кошмар стоял над ней; мои мокрые волосы прилипли к его лицу, в моих темных глазах отражался свет моей пентаграммы. Одна рука его зависла над ее животом, другая – над горлом. Чуть склонив голову набок, он наблюдал за моим приближением. У границы света, излучаемого пентаграммой, роились, плясали мотыльками духи.

– Чародей, – произнес Кошмар.

– Демон, – отозвался я – ничего умнее в голову не пришло.

Он улыбнулся, блеснув клыками.

– Ужель и правда тот я, кем кличешь ты меня? – сказал он. – Занятно. Сам я не уверен в сем, – он отнял руку от горла Черити и нацелил в меня указательный палец.

– Прощай же, чародей, – негромко произнес он. – Fuego.

Я ощутил поток энергии прежде, чем с конца его пальца сорвался и ринулся на меня сквозь дождь язык пламени. Я успел поднять посох перед собой и выкрикнул: «Riflettum!»

Огонь и дождь сшиблись перед моим вытянутым горизонтально посохом с яростным шипением, и в воздухе передо мной повисло облако пара. Спасибо дождю, подумал я. Я ни за что бы не пытался жечь кого-то под таким дождем. Почти пустое занятие.

Черити пошевелилась в то же самое мгновение, когда Кошмар переключил свое внимание на меня. Она подобрала ноги к животу и с яростным визгом лягнула его в грудь.

Черити никак нельзя было назвать слабой женщиной. Демон охнул и отлетел назад. Сила удара оказалась такова, что сама Черити тоже не удержалась на плите и покатилась на землю, сжавшись в попытке защитить свое не родившееся еще дитя.

Я ринулся вперед.

– Черити! – крикнул я. – Уходите. Да бегите же!

Она повернулась ко мне, и я увидел, в какой она ярости. На мгновение она злобно оскалилась, но потом на лицо ее легла тень сомнения.

– Дрезден? – спросила она.

– Некогда! – рявкнул я. По ту сторону надгробья Кошмар снова поднялся на ноги. Глаза его утратили черный цвет – теперь они сияли злобным багровым. Я бросился в его сторону. – Бегите, Черити!

Я понимал, что пытаться схватиться с тварью, запросто сокрушившей кирпичную стену – чистое самоубийство. Впрочем, понимал я и то, что по части магии я ей сейчас тоже не конкурент. Стоило бы ему сейчас изготовить еще одно заклятие – и я сомневаюсь, что смог бы противопоставить ему что-либо. Поэтому я просто, взявшись за посох обеими руками, уперся им в основание надгробья и прыгнул, целясь обеими ногами Кошмару в лицо.

На моей стороне были скорость и неожиданность. Я попал как следует, и он снова опрокинулся навзничь. Я больно саданулся бедром о мраморную плиту, ободрал об нее ребра, выпустил из рук посох и следом за демоном покатился на мощеный мрамором пол. На мгновение я утратил контроль за происходящим, голубой волшебный огонь погас, и я оказался в темноте.

Я перекатился по земле и пополз прочь от демона. Стоит Кошмару схватить меня, и мне конец. Я почти дополз до угла могильной плиты, когда что-то схватило меня за ногу чуть ниже колена. Ощущение было такое, словно ногу перетянули стальной лентой. Я забился, пытаясь вырваться, но схватиться было не за что, кроме скользкой от дождя мраморной плиты.

Кошмар поднялся на ноги, и вспышка молнии осветила его темные глаза на моем лице. Он улыбался.

– Итак, развязка наступила, чародей, – объявил он. – Избавлюсь от тебя я, наконец.

Я сделал еще одну попытку вырваться, но Кошмар просто-напросто раскрутил меня за ногу и отпустил. Я взмыл вверх и успел еще увидеть стремительно надвигающуюся на меня колонну.

А потом вспыхнул яркий свет, и лоб мой пронзила острая боль. Падение на землю было ощущением уже вторичным, по сравнению с первым, можно сказать, почти приятным.

Я был бы рад потерять сознание. Увы, холодный дождь не давал мне провалиться в обморок настолько, чтобы я не прочувствовал сполна каждую мучительную секунду нестерпимой боли в черепе. Я попробовал пошевелиться, но не смог; на мгновение мне показалось, что я сломал шею. Потом краем глаза я увидел, что кончики пальцев моих шевелятся, и с сожалением отметил, что драка для меня еще не окончена.

Ценой чудовищного усилия мне удалось упереться рукой в землю. Еще одно такое же усилие – и я приподнялся, отчего голова закружилась, а содержимое желудка подкатило к горлу. Я привалился спиной к колонне, жадно глотая воздух пополам с дождевой водой, и попытался собраться с силами.

Это заняло немного времени – сил, чтобы собирать, осталось всего ничего. Я открыл глаза и медленно сфокусировал взгляд. Во рту стоял соленый, железный привкус. Я ощупал рот, щеку, лоб, и пальцы мои окрасились чем-то темным и теплым. Кровь...

Я попытался встать и не смог. Не смог и все тут. Все слишком сильно вращалось. Вода стекала по мне ручьями, промораживая меня до костей. У подножия пригорка, на котором стоял этот чертов античный храм-тире-мавзолей, натекла здоровенная лужа.

– Столько воды, – промурлыкал над моим ухом женский голос. – Столько всякого смыто, столько всякого утекло. Интересно, не смыло ли того, о чем пожалеешь потом?

Я повернул голову на пару градусов – достаточно, чтобы увидеть стоявшую рядом со мной в своем зеленом платье мою крестную. Кожа Леа явно оправилась от антипризрачного порошка, которым я посыпал ее во владениях Агаты Хэгглторн. Золотые кошачьи глаза смотрели на меня со старой, привычной теплотой; великолепная, пышная грива волос, казалось, была неподвластна дождю. Платье, правда, потемнело от воды, но ее это, похоже, не беспокоило. Прилипшее к телу платье только рельефнее обрисовало ее безупречную грудь и волнительный изгиб бедра. Она опустилась рядом со мной на колени.

– Что вы здесь делаете? – буркнул я.

Она улыбнулась, коснулась моего лба пальцем и медленно, смакуя, облизала его. Глаза ее закрылись, и она протяжно вздохнула.

– Какой сладкий мальчик. Ты всегда был сладким мальчиком.

Я сделал еще одну попытку встать и снова потерпел неудачу. Что-то у меня в голове, похоже, все-таки сломалось.

Она наблюдала за моими трепыханиями все с той же нежной, участливой улыбкой.

– Твои силы тают, сладкий мой. Это место принадлежит мертвым, так что как бы они, твои силы, не истаяли совсем.

– Это вам не Небывальщина, крестная, – огрызнулся я. – Ваша власть сюда не распространяется.

Она надула губы – у смертной женщины это выглядело бы на редкость соблазнительно. Губы покраснели еще сильнее от моей крови.

– Сладкий ты мой. Ты же знаешь, что это не так. Я просто беру то, что мне обещано. За что я, кстати, честно заплатила.

Я оскалился, глядя ей в лицо.

– Значит, вы собираетесь убить меня.

Она откинула голову назад и от души рассмеялась.

– Убить тебя? Я никогда не собиралась убивать тебя, мой сладкий, ну, разве что, когда ты очень уж меня огорчал. Наша сделка заключалась на твою жизнь – не на твою смерть, – из темноты возникла одна из ее гончих, опустилась на землю у ее ног и уставила в меня взгляд своих темных глаз. Леа положила руку на ее широкий лоб, и та вздрогнула от наслаждения.

Озноб пробрал меня еще сильнее.

– Я не нужен вам мертвым. Я нужен вам... – у меня перехватило дух, и я не договорил.

– Ручным, – улыбнулась Леа. Она нежно почесала гончую за ухом. – Но не таким, – рот ее скривился в презрительной улыбке. – Не таким, какой ты сейчас. Жалким. Право же, Гарри, не позволяющим съесть себя за просто так. Я-то думала, мы с Джастином обучили тебя лучше.

Где-то совсем недалеко снова вскрикнула Черити. Над головой ударил гром.

Я застонал и сделал еще одну попытку встать. Леа с интересом, но без сочувствия наблюдала за мной своими золотыми, с кошачьими зрачками глазами. Мне удалось-таки подняться, опираясь всем весом на колонну. Сквозь дождь я смутно разглядел Черити, стоявшую на коленях. Над ней возвышался Кошмар, державший ее одной рукой за волосы. Другая его рука тянулась к ее голове. Она пыталась оттолкнуть ее, дрожа от холода и дождя. Пальцы Кошмара скользнули внутрь ее черепа, и она мгновенно стихла.

Я застонал и рванулся в их сторону, плохо представляя себе, что буду делать. Все вокруг меня завертелось, и я упал обратно на землю, больно ударившись.

– Милый мальчик, – вздохнула Леа. – Бедняжка, – она опустилась рядом со мной на колени и погладила по волосам. Это было приятно, даже несмотря на боль и тошноту. Впрочем, мне показалось, что и они разом убавились до терпимых размеров. – Ты хотел бы, чтобы я помогла тебе?

Я ухитрился повернуть голову и посмотреть ей в лицо.

– Помочь мне? – переспросил я. – К-как?

Глаза ее заискрились.

– Я могу дать тебе то, что тебе нужно, чтобы спасти Даму Белого Рыцаря.

Я уставился на нее. Я совсем обессилел от боли, страха, этого чертова промозглого холода. Я ведь честно пытался. Черт, я сделал все, что в моих силах, чтобы помочь этой женщине. Она меня даже терпеть не может. Я ведь не виноват в том, что она может умереть, нет? Я сделал все, что мог.

Сделал?

Я сглотнул слюну напополам с кровью.

– Что вам нужно, Крестная?

Она поежилась и вздохнула.

– То, чего я хотела всегда, мой милый. Эта сделка ничем не отличается от той, что мы заключили много лет назад. Собственно, это часть той сделки. Я дам тебе силу. А в уплату получу тебя, – глаза ее вспыхнули. – Я хочу твоего обещания, чародей. Я хочу твоего обещания в том, что, когда эта женщина окажется в безопасности, ты вернешься ко мне. Ты возьмешь меня за руку. Здесь, нынче ночью.

– Вы хотите, чтобы я вернулся с вами, – прошептал я. – Но ведь я вам такой не нужен, Крестная. Истерзанный. Опустошенный.

Она улыбнулась и погладила гончую по голове.

– Да. Но ты ведь исцелишься. И я сделаю так, чтобы этот срок прошел быстро, милый мой, – она придвинулась ко мне совсем близко, сияя глазами. – Каким наслаждениям я обучу тебя! Ни один мужчина и не мечтал о подобном, – она снова подняла взгляд, заглянув поверх надгробия, скрывавшего от меня Черити с Кошмаром. – Дама Белого Рыцаря видит сейчас такое... Скоро она окажется взаперти как та женщина-полицейский.

– Откуда вам известно про Мёрфи? – удивился я.

– Мне много чего известно. Известно, например, что ты можешь умереть, если не будешь делать ничего, дитя мое. Ты можешь умереть здесь в холоде и одиночестве.

– Мне плевать на это, – сказал я. – Мне...

Совсем рядом с нами Черити издала судорожный всхлип. Леа улыбнулась.

– Время истекает, детка. Оно не ждет никого – ни смертного, ни сидхе, ни чародея.

Леа держала меня на мушке. Стоит мне подтвердить наш уговор, и я, можно сказать, поднесу ей себя на блюдечке с голубой каемочкой. Но я не мог даже встать. Я не мог, черт подрал, сделать ничего, чтобы спасти Черити, без посторонней помощи.

Я закрыл глаза и увидел маленькую дочурку Майкла. Я представил себе ее, растущую без матери.

Черт.

– Я принимаю ваши условия, Крестная, – произнеся эти слова, я ощутил, как что-то коснулось меня.

Леа тихонько ахнула и зажмурилась. Когда она открыла глаза, они сияли хищным огнем. Она наклонилась к самому моему уху.

– Ответ, мой милый, вокруг тебя, – она поцеловала меня в лоб и исчезла.

Я обнаружил, что снова могу внятно мыслить. Шевелиться все еще было больно – черт, еще как больно – но все же возможно. Я поднялся на ноги, облокотился о надгробие и запрокинул лицо вверх, чтобы дождь смыл кровь с глаз.

Ответ вокруг меня. Что за совет такой идиотский она мне дала? Я огляделся по сторонам, но не увидел ничего кроме стриженых газонов, деревьев и могил. Могил было больше всего. Простых надгробных плит и мраморных стел, могил с маленькими бассейнами, могил с фонарями, могил с фонтанчиками. Мертвецы. Вот что меня окружало.

Я перевел взгляд на Черити с Кошмаром и ощутил, как во мне вскипает холодный гнев. Я обошел надгробие, с каждым шагом ступая все увереннее.

– Эй! Ты! Урод! – крикнул я.

Кошмар повернул голову в мою сторону и удивленно зажмурился. Потом снова улыбнулся.

– Так ты не мертв еще? Занятно, право, – он отпустил Черити, и пальцы его выскользнули из нее точно так же, как из Мёрфи. Черити обмякла и повалилась набок. – С ней могу я разобраться не спеша. Однако же с тобою, чародей, покончу я тотчас – раз и навсегда.

– Ля-ля, – буркнул я, нагнулся, подбирая посох, и выпрямился, держа его обеими руками. – Так больше не говорят. Блин-тарарам, ну и слог. Хорошо еще, хоть феи держатся в ногу со временем.

Кошмар нахмурился и не спеша двинулся в мою сторону.

– Так ты не уразумел еще, болван? Воззри: вот смерть твоя идет.

Тяжелый башмак ступил на мраморную плиту рядом со мной. Потом второй. На плечо мое упал луч белого света от клинка «Амораккиуса», и голос Майкла произнес: «Не уверен».

Я покосился на Майкла.

– Как раз вовремя, – буркнул я.

Он недобро оскалился.

– Что с моей женой?

– Она жива, – ответил я. – Но нам лучше убрать ее отсюда.

Майкл кивнул.

– Я убью его еще раз, – сказал он и сунул мне в руку что-то холодное и твердое – распятие. – Тащите ее отсюда. Дайте ей это.

При виде подоспевшего подкрепления Кошмар застыл на месте.

– Ты? – обратился он к Майклу. – Ну так и знал я, что закончится все этим.

– Ох, да заткнись же, наконец, – взорвался я. – Майкл, рубите его к чертовой матери.

Майкл шагнул вперед, и меч засиял ярче галогенного фонаря. Кошмар злобно взревел и отпрянул в сторону, уворачиваясь от клинка, потом снова ринулся на Майкла, угрожающе растопырив пальцы. Майкл поднырнул под лапищи, с силой вонзился плечом ему подвздох и, оттолкнув от себя, вонзил в него меч. «Амораккиус» вспорол тому живот, и из раны вырвался язык белого пламени.

Я рванулся вперед, в обход Майкла – к Черити. Она уже шевелилась, пытаясь сесть.

– Дрезден? – шепнула она. – Где мой муж?

– Он занят. Надирает кое-кому задницу, – сказал я, суя ей в пальцы распятие. – Вот, возьмите. Идти сможете?

– Следите за своим языком, мистер Дрезден, – она сжала распятие в руке и на мгновение наклонила голову. – Не знаю, – призналась она. – Господи, помоги. Мне кажется... – все тело ее застыло, и она негромко охнула, прижав руку к животу.

– Что? – спросил я. Может, она ранена? За спиной пыхтел Майкл, и от вспышек белого огня «Амораккиуса» по траве плясали тени. – Черити, что с вами?

Она застонала.

– Ребенок, – сказала она. – Ох, мне кажется... Мне кажется, воды отошли раньше срока. Когда я упала, – лицо ее исказилось, залилось краской, и она снова застонала.

– Ох, – повторил за ней я. – Ох. Ох, нет. Нет, этого не может быть, – я стиснул руками лоб. – Чушь какая-то, – я свирепо покосился наверх, в небо. – У кого-то там неважное чувство юмора.

– О-ооооох! – простонала Черити. – Ох, Господи, спаси и сохрани. Мистер Дрезден... У меня почти не осталось времени.

– Да, – вздохнул я. – Да, конечно, – я нагнулся поднять ее и едва не упал физиономией в грязь. Каким-то образом мне удалось не придавить ее собой, но выпрямился я с огромным трудом и остался стоять, шатаясь. Черити была отнюдь не пушинка. Я один ни за что не вытащил бы ее отсюда.

– Майкл! – крикнул я. – Майкл, у нас проблема!

Майкл пригнулся, хоронясь за надгробием. Из темноты со свистом вылетел камень и разбился в пыль о мраморную плиту.

– Что?

– Черити! – крикнул я. – Роды начались.

– Гарри! – крикнул в ответ Майкл. – Берегитесь!

Я повернулся. Из темноты за моей спиной возник Кошмар. Двигался он так быстро, что глаз едва успевал следить за ним. Он нагнулся, без видимых усилий вырвал из земли могильную плиту и поднял ее высоко в воздух.

Я бросился между ним и Черити, с самого начала сознавая, что это пустой жест – сил у него хватило бы, чтобы размозжить нас обоих разом. Впрочем, ничего другого я все равно сделать не мог.

– А ну же! – взвизгнул Кошмар. – Изволь же положить свой меч, о Рыцарь! Клади, покуда я обоих их не раздавил!

Майкл шагнул к нам; лицо его побелело как мел.

– Ни шагу далее, – рявкнул Кошмар. – Ни даже дюйма малого!

Майкл застыл. Он посмотрел на Черити, которая снова начала стонать, зажмурившись.

– Г-гарри? – неуверенно произнес он.

Я вполне мог еще убраться с дороги чудища. Возможно, я мог бы отбиться, вздумай он жечь меня огнем. Но стоило мне откатиться в сторону – и ничто уже не мешало бы ему раздавить Черити. У нее не было ни одного шанса.

– Меч, – ледяным тоном произнес Кошмар. – Брось его.

– О Боже, – прошептал Майкл.

– Не слушайте его, Майкл, – сказал я. – Так ему будет только проще убить нас.

– Умолкни, смертный, – сказал Кошмар. – Вражда моя с тобою, чародей, а также с рыцарем. И женщина мне безразлична, и дитя, доколе вас обоих я имею.

Дождь на мгновение – на мой взгляд, зловеще затянувшееся – притих. Майкл зажмурился.

– Гарри... – слабым голосом произнес он, опустил меч и чуть толкнул его от себя, позволив ему упасть на землю. – Мне очень жаль. Я ничего не могу поделать.

Кошмар встретился со мной своим багровым взглядом и скривил губы в торжествующей ухмылке.

– Чародей, – прошипел он зловещим шепотом. – Однако ж друг твой мог тебя послушать.

Я увидел, как могильная плита начала опускаться на меня.

Черити вдруг резко выбросила вверх руку с зажатым в ней распятием. Символ мигнул и вдруг засиял белым огнем, в свете которого лицо Кошмара превратилось в черно-белую маску из фильма-ужастика. Он дернулся и с визгом отпрянул от света, выронив могильную плиту на сырую, пропитанную дождем землю. Полетели брызги.

Все словно замедлилось и обрело кристально-четкие очертания. Я увидел покатые пригорки с надгробиями, тени деревьев. Я слышал, как рядом со мной Черити бормочет что-то на латыни. Краем глаза я видел тревожно роящиеся в темноте над кладбищем тени. Я ощущал на лице холодные капли дождя. Вода стекала по моему лицу, по могильным камням, по склону холма, собираясь в ручьи, накапливаясь в небольшом пруду.

Бегущая вода. Ответ, который был вокруг меня.

Я прыгнул на Кошмара. Он отмахнулся от меня и попытался схватить за плечо, но рука скользнула. Я всем телом врезался в него, и мы вдвоем покатились вниз по склону, прямо в один из бурливших у его подножия ручьев.

Доводилось ли вам слышать легенду про Сонную Лощину? Помните то место, где бедный старина Икебод скачет, очертя голову, к мосту? Бегущая вода притягивает магическую энергию. Порождения Небывальщины, потусторонние тела не могут перейти ее, не утратив при этом энергии, необходимой им в нашем мире для сохранения телесной оболочки. Вот он, ответ.

Я катился вниз в обнимку с Кошмаром, а он все пытался вцепиться в меня. Мы упали в поток, и тут одна из его рук схватила меня, наконец, за горло, разом лишив дыхания.

А потом он начал визжать. Он бился и дергался, барахтаясь в восьми или девяти дюймах бурлящей воды. Тело его начало таять словно сахар в воде – сначала ноги, потом все остальное. Я смотрел на него, на собственное тающее тело. Понимаю, это не очень красиво, но я испытывал от этого зрелища какое-то извращенное удовольствие. Демон бился, лягался, корежился от боли.

– Чародей, – пробулькал он. – Это не конец еще. Отнюдь. И суток не минует, как я с заходом солнца вернуся за тобой!

– Да растворись же ты, наконец, – буркнул я. И через пару секунд Кошмар исчез, оставив за собой только слой липкой слизи у меня на одежде и горле.

Я встал по колено в воде, дрожа от холода, потом собрался с силами, вылез из ручья и потащился вверх по склону. Майкл склонился над своей женой. Он просунул руки под нее и поднял как корзину мокрого белья. Я уже говорил, что сложения Майкл не хилого.

– Гарри, – сказал он. – Меч.

– Сейчас принесу, – отозвался я.

Я доплелся до места, куда он бросил «Амораккиус» и поднял меч. Длинный клинок весил меньше, чем казалось на взгляд, и скрытая в нем энергия отдавалась в моих пальцах слабой вибрацией. Ножны висели у Майкла на поясе, поэтому я просто закинул его себе на плечо, надеясь, что я не упаду и не снесу себе башку или еще чего-нибудь. Я подобрал свои раскиданные причиндалы и повернулся, чтобы уходить с Майклом.

Как раз тут и вернулась Леа. Она возникла прямо передо мной, окруженная троицей своих адских волкодавов.

– Мой милый, – нежно произнесла она. – Время выполнять свою часть соглашения.

Я взвыл и отпрянул от нее.

– Нет, – сказал я. – Нет, погодите. Я побил эту тварь, но она все еще на свободе. Ничто не мешает ей вернуться из Небывальщины завтрашней ночью.

– Это меня не касается, – заявила она, пожав плечами. – Наша сделка заключалась на твою жизнь тотчас же, как ты спасешь эту женщину с помощью того, что я тебе дала.

– Вы мне не дали ничего, – возразил я. – Вы просто приглушили боль. Ведь не вы же пролили всю эту воду, а, крестная?

Она снова пожала плечами и улыбнулась.

– Это все семантика. Ведь это я навела тебя на эту мысль, разве не так?

– Я мог додуматься до этого и так, – буркнул я.

– Возможно. Но мы заключили сделку, – она пригнула голову, глаза ее вспыхнули угрожающим золотым огнем. – Или ты собираешься попытаться еще раз увильнуть от выполнения своих обещаний?

Черт, я дал ей слово. А нарушение обязательств только добавило бы мне неприятностей. Но Кошмар еще не побежден. Верно, я прогнал его прочь, но он запросто может вернуться следующей же ночью.

– Я пойду с вами, – сказал я. – Когда окончательно разделаюсь с Кошмаром.

– Ты пойдешь сейчас, – улыбнулась Леа. – Прямо отсюда. Или поплатишься, – трое адских гончих не спеша двинулись ко мне, угрожающе скаля зубы.

Я бросил все, что держал в руках, кроме меча, и крепче сжал его рукоять. Черт, по части мечей я полный ноль, но этот был тяжелый и острый, так что, даже не пользуясь его магической силой, я с высокой степенью вероятности я попал бы острием в одну из этих псин.

– Я не могу пойти на это, – сказал я. – Не сейчас.

– Гарри! – крикнул Майкл. – Стойте! Его нельзя использовать таким об...

Одна из гончих прыгнула на меня, и я поднял клинок. Последовала яркая вспышка, и руку мою пронзила острая боль. Меч дернулся в моей руке и выпал из нее на землю. Псина щелкнула зубами у меня перед носом и я отпрянул назад. Онемевшая рука повисла бесполезной плетью.

Леа рассмеялась, и серебряный смех ее рассыпался по кладбищу колокольным звоном.

– Вот! – торжествующе вскричала она, делая шаг вперед. – Я так и знала, что ты попытаешься снова обмануть меня, мой сладкий! – она ослепительно улыбнулась мне, оскалив зубы. – Мне стоило бы поблагодарить тебя, Гарри. Самой мне ни за что бы не коснуться этой вещи, когда бы тот, кто держал его в руках не осквернил его неподобающим использованием.

Черт! Надо же было свалять такого дурака!

– Нет, – пробормотал я. – Погодите. Может, обсудим это, а, крестная?

– Мы обсудим это, мой милый. И очень скоро. До встречи – вы, оба, – Леа снова рассмеялась; глаза ее сияли. А потом она повернулась, гончие сбились у ее ног, она шагнула в темноту и исчезла. Вместе с мечом.

Я стоял под дождем, усталый, замерзший, дурак-дураком.

Майкл смотрел на меня широко раскрытыми от потрясения глазами. Черити съежилась у него на руках, дрожа и постанывая.

– Гарри, – прошептал Майкл. Мне показалось, что он плачет, но слез на дожде все равно было не видно. – Боже мой, Гарри. Что вы наделали?

Глава двадцать вторая

Все больничные помещения похожи друг на друга. Все они окрашены в приглушенные, казенные тона, все углы в них по возможности скруглены, что должно по идее создавать уют, но не создает. И пахнет в них тоже одинаково: на четверть антисептиками, на четверть холодным безразличием, на четверть ожиданием и, наконец, на последнюю четверть – неприкрытым страхом.

Черити увезли от нас сразу; Майкл ушел за ней. При всей своей застенчивости я полез в голову очереди. Пришлось, правда, извиниться перед пятилетней девочкой со сломанной рукой. Типа, извини, детка. Черепно-мозговая травма круче простого перелома.

У врача, которая обследовала меня, на груди красовалась табличка: СИММОНС. Это была дама крепкого сложения, решительного вида, с седеющими волосами, резко контрастировавшими с ее смуглой кожей. Она уселась передо мной на табуретку и пригнулась ко мне, положив руки мне на виски. Руки были большие, теплые, сильные. Я закрыл глаза.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она, опустив на мгновение руки и выкладывая на стол какие-то инструменты.

– Как будто какой-то сверхсилач швырнул меня об стену.

Она негромко усмехнулась.

– А точнее? Вам больно? Голова кружится? Тошнит?

– Да, нет, и да, немного.

– Вы ударились головой?

– Угу, – я почувствовал, как она протирает мне лоб холодной салфеткой, счищая с него кровь и слизь. Спасибо дождю, их осталось не так и много.

– М-мм... Так... Да, есть немного крови. Вы уверены, что это ваша?

Я открыл глаза и удивленно уставился на нее.

– Моя? А чья же еще?

Тетка заломила бровь, и темные глаза ее подозрительно блеснули из-под очков.

– Скажите-ка, мистер... – она покосилась на карту, – Дрезден, – она нахмурилась и пристально уставилась на меня. – Гарри Дрезден? Чародей?

Я зажмурился. При том, что в «Желтых Страницах» я единственный чародей, меня никак нельзя назвать знаменитым. А если и можно, так только печально знаменитым. Так и так, мое имя мало что говорит обычному человеку.

– Ага. Это я.

Она нахмурилась сильнее.

– Ясно. Я слышала о вас.

– Чего-нибудь хорошее?

– Ну, не совсем, – она перекрестилась. – У вас на голове нет порезов или ссадин. Я не люблю шуток, мистер Дрезден. Там ждут люди, которым нужна моя помощь.

Я против воли разинул рот.

– Нет ссадин? – я же отчетливо помнил, какая здоровенная дырища была у меня в башке, и кровь из нее заливала мне глаза и попадала в рот. Я до сих пор ощущал ее вкус. Она, эта дырка, никуда не могла деться. А если делась, то куда?

Я прикинул возможный ответ и поежился. Крестная...

– Ни одной, – подтвердила она. – Разве что несколько старых, несколько месяцев как заживших.

– Это невозможно, – сказал я скорее себе, чем ей. – Этого просто не может быть.

Она посветила мне сначала в один глаз, потом в другой. Я вздрогнул. Она взглянула мне в глаза (чисто профессионально, отстраненно – о заглядывании в душу здесь речи не шло) и покачала головой.

– У вас такое же сотрясение, как из меня Вайнона Райдер. Вставайте с этой кушетки и убирайтесь из моего кабинета. И не забудьте по дороге к выходу оплатить осмотр, – она сунула мне в руку влажную салфетку. – Смыть весь этот маскарад можете сами, мистер Дрезден. У меня и без вас полно работы.

– Но...

– И не обращайтесь в травмопункт без реальной на то необходимости.

– Но я не...

Д-р Симмонс не стала дослушивать меня до конца. Она повернулась и направилась к следующему пациенту – маленькой девочке со сломанной рукой.

Я встал и, прихрамывая, добрел до туалета. Все мое лицо было покрыто разводами запекшейся крови. В основном она задержалась в складках и морщинах, отчего лицо мое казалось старше, этакой маской из крови. На лбу, примерно на дюйм ниже корней волос, прочертила кожу бледно-розовая черта. Кожа на ней казалась совсем нежной, и когда я случайно коснулся ее салфеткой, боль была такая, что я с трудом удержался от крика. И все-таки рана затянулась. Зажила.

Магия. Штучки моей крестной. Тот ее поцелуй в лоб заживил мою рану.

Если вы считаете, что мне полагалось бы радоваться такому исцелению, значит, вы плохо представляете себе все связанные с этим осложнения. Производить магические манипуляции непосредственно с человеческим телом сложно. Чертовски сложно. Повелевать энергией, как, скажем, делал я с помощью своего талисмана, или элементарными стихиями вроде огня или ветра – сущая ерунда по сравнению с тем, что требуется, чтобы хотя бы поменять кому-то цвет волос – тем более, чтобы заставить клетки по обе стороны травмы срастись.

Исцеление было мне предупреждением. Моя крестная обладала теперь властью надо мной не только в Небывальщине, но и на земле. Я заключил договор с феей и нарушил его. Это и дало ей такую власть, и она как бы ненароком продемонстрировала ее мне, наложив на меня сложное исцеляющее заклятие так, что я этого и не заметил.

Это пугало меня больше всего. Собственно, я и так знал, что Леа куда как круче меня – а что еще ожидать от создания, обладающего тысячелетними знаниями и опытом, рожденного, чтобы заниматься волшебством, как я был рожден, чтобы дышать. И все же, пока я оставался в реальном мире, у нее не имелось передо мной преимуществ. Наш мир был для нее заграницей – точно такой же, какой был ее мир для меня.

Был. Вот именно, что был.

Блин-тарарам.

Я сдался и не пытался удержать дрожь в пальцах, вытирая лицо. Черт, у меня имелись все основания бояться. Ну и еще, я промок под дождем до нитки и промерз до костей. Я смыл кровь и встал под электрофен. Мне пришлось с десяток раз шлепнуть по кнопке, пока тот заработал.

Я как раз повернул сопло вверх, на лицо, когда в туалет вошел Столлингз, а по пятам за ним – Рудольф. Вид у Столлингза был такой, словно он не спал со времени нашей последней встречи. Одежда измялась еще сильнее, седеющая шевелюра сделалась еще седее, а усы окраской почти сравнялись с синяками под глазами. Не глядя на меня, он подошел к раковине и плеснул на лицо холодной воды.

– Дрезден, – сказал он. – До нас дошел слух, что ты в больнице.

– Привет, Джон. Как там Мёрфи?

– Спит. Мы только недавно привезли ее сюда.

Я удивленно уставился на него.

– Бог мой. Что, уже утро?

– Солнце взошло минут двадцать назад, – он подошел к соседнему фену, и тот заработал с первого нажатия кнопки. – Она не просыпалась. Врачи спорят, в коме она или напичкана лекарствами.

– Вы объяснили им, что случилось?

Он хмыкнул.

– Ага. Я сказал им только, что чародей наложил на нее заклятие и погрузил в сон, – он покосился на меня. – Да, кстати, а когда она проснется?

Я покачал головой.

– Мое заклятие не продержится долго. Максимум пару дней. С каждым восходом солнца оно будет терять силу.

– А что случится потом?

– Она начнет визжать. Если только мне не удастся отыскать ту тварь, что напала на нее, и вычислить, как бороться с тем, что та успела сделать.

– Вот, значит, для чего тебе тетрадь Кравоса, – сказал Столлингз.

Я кивнул.

Он сунул руку в карман и достал оттуда тетрадь – небольшой пухлый блокнот, переплетенный в темную кожу. Блокнот был запаян в пластиковый пакет для вещественных доказательств. Я потянулся за ним, но Столлингз отвел руку.

– Слушай, Дрезден. Если ты дотронешься до этого, ты оставишь свои отпечатки. Частицы кожи. Всякие такие штуки. Так будет, если эта тетрадь не исчезнет.

Я недоуменно нахмурился.

– А в чем дело-то? Кравос сидит за решеткой, верно? Черт, мы ведь взяли его тепленьким на месте преступления. В тетради нет ничего круче этого, ведь правда?

Он поморщился.

– Если бы дело было только в следствии, не было бы никаких проблем.

– Что ты хочешь этим сказать?

Он покачал головой.

– Наше внутреннее дерьмо. Не буду выметать сор из избы. Но если ты возьмешь эту тетрадку, Дрезден, она должна исчезнуть.

– Отлично, – сказал я, снова протягивая руку. – Уже испарилась.

Он снова отодвинул руку.

– Я это совершенно серьезно, – буркнул он. – Обещай.

Что-то в его негромкой настойчивости тронуло меня.

– Олл райт, – сказал я. – Обещаю.

Мгновение он смотрел на тетрадь, потом сунул ее мне в руку.

– Да ладно, – сказал он. – Ты только Мёрфи помоги.

– Джон... – замялся я. – Эй, дружище. Если бы я не знал, что эта штука мне нужна... Что, вообще, происходит?

– Наши внутренние дела, – вздохнул Столлингз.

– Что, на Отдел снова покушаются? Им что, больше делать нечего? Сейчас-то им чего не нравится?

– Ничего, – соврал Столлингз и повернулся уходить.

– Джон, – окликнул я его. – Чего ты мне не рассказал?

Он оглянулся в дверях и поморщился.

– В деле Кравоса у них свой интерес. Это все, что я могу сказать. Да ты и сам об этом услышишь не сегодня – завтра. Сам все поймешь.

– Погоди, – сказал я. – Что-нибудь случилось с Кравосом?

– Мне пора идти, Гарри. Желаю удачи.

– Подожди, Столлингз...

Он вышел и закрыл дверь за собой. Я чертыхнулся и поспешил за ним, но он уже ушел. Я так и остался стоять в вестибюле, дрожа как мокрый щенок.

Черт подрал. Копы всегда держатся друг за друга – этакое особое, замкнутое братство. Они могут работать с тобой, но если ты не коп, они найдут миллион возможностей, по мелочам показывающим тебе, что ты чужак. Одна из таких мелочей – то, что тебя не посвящают в служебные тайны. Черт, что могло случиться с Кравосом? Наверняка что-то серьезное. Дьявол, а ведь Кошмар вполне мог слегка расквитаться с ним – пока он на воле. Что ж, если это так, поделом Кравосу.

Я постоял с минуту, пытаясь решить, что мне делать дальше. С собой у меня не было ни денег, ни машины, ни даже возможности найти что-то из этого.

Мне нужен был Майкл.

Я спросил дорогу и направился в родильное отделение. Несколько раз мне приходилось делать крюк, обходя все, что выглядело сложно устроенным или дорогим. Меньше всего мне хотелось вывести из строя искусственные легкие какого-нибудь старичка.

Я застал Майкла стоящим в коридоре. Волосы его просохли и торчали нелепыми прядями. Седины в них, казалось, прибавилось. Борода также имела не самый ухоженный вид. Глаза ввалились. Бутсы и джинсы были заляпаны грязью по колено. Пустые черные ножны от «Амораккиуса» болтались на плече.

Майкл стоял перед большим окном. За стеклом лежали в колыбельках-каталках лицом к зрителю ряды маленьких человечков. Я постоял немного рядом с Майклом, глядя на младенцев. Медсестра в палате подняла на нас взгляд, опустила и снова посмотрела на нас, на этот раз внимательнее. Потом поспешно вышла.

– Ага, – вдруг догадался я. – Эта сестра нас узнала. А я и не сообразил, что мы снова в больнице Кук-Каунти. И не узнал бы ее, когда бы не эта сестра.

– Там сейчас лечащий врач Черити.

– А... – глубокомысленно протянул я. – Ну... И как поживает самый младший Карпентер?

Майкл все молчал. У меня неприятно засосало под ложечкой, и я искоса посмотрел на него.

– Майкл?

– Роды оказались тяжелые, сложные, – устало ответил он. – Она простудилась и, возможно, еще отравилась чем-то. Воды отошли еще там, на кладбище. Боюсь, это все могло сказаться на ребенке.

Я молча слушал его, с каждым мгновением чувствуя себя все поганее.

– Им пришлось сделать кесарево сечение. Но... они опасаются, что будут последствия. Они полагают, она ушиблась животом. Они не знают, сможет ли она еще иметь детей.

– А ребенок?

Молчание.

– Майкл?

Он бросил взгляд на младенцев за стеклом.

– Врач сказал, если он протянет тридцать шесть часов, у него есть шанс выжить. Но он слабеет. Они делают все возможное, – он осекся, и по щекам его покатились слезы. – Слишком много осложнений. Осложнений...

Я поискал слова, чтобы утешить его хоть как-то, и не нашел. Проклятье... Мой и без того расстроенный желудок сжался от досады. Так не должно было случиться. Действуй я быстрее, или умнее, или вообще прими я другое решение, как знать, может, мне удалось бы уберечь Черити. Или хотя бы ребенка. Я положил руку Майклу на плечо и крепко сжал. Пусть хоть знает, что я здесь, с ним. Ничем другим я помочь все равно не мог.

Он перевел дыхание.

– Врач считает, что я бил ее. Что синяки у нее именно от этого. Вслух он, конечно, ничего не сказал, но...

– Но это же бред какой-то, – возмутился я. – Черт возьми, Майкл, ничего глупее я в жизни не слышал!

– Уж лучше это был я, Гарри, – горько произнес он, глядя на свое бледное отражение в стекле. – Будь я замешан во все это, демон не тронул бы ее, – он сжал кулаки с такой силой, что хрустнули суставы. – Он должен был напасть только на меня.

– А ведь вы правы, Майкл, – кивнул я. – Черт подери, вы правы.

Он подозрительно покосился на меня.

– О чем это вы?

Я нервно потер руки, пытаясь разложить по полочкам внезапно вспыхнувшие у меня в мозгу догадки.

– Эта тварь, за которой мы охотимся, ведь демон, верно? Точнее, дух демона, – санитар, толкавший мимо нас каталку, странно покосился на меня. Я улыбнулся ему, ощущая себя псих-психом. Он поспешил дальше.

– Ну? – согласился Майкл.

– Демоны, конечно, крутые ребята. Они опасны, они уродливы, но во многих отношениях тупы как пробка.

– Почему же?

– Нас, людей, им до конца не понять. Они знают еще, что такое похоть, или жадность, или жажда власти, но такие вещи, как самопожертвование или любовь, выше их понимания. Они им просто чужды и поэтому представляются имбессмысленными.

– Не понимаю, куда вы клоните.

– Помните, я говорил вам, что знаю, чего самого страшного он мог сделать с вами? С вашей семьей?

Лицо его потемнело, но он кивнул.

– Я знаю это, потому что я человек. Я знаю, каково это – заботиться о ком-то сильнее, чем о себе. А демоны не знают – особенно такие мордовороты, какие водятся с недоучками вроде Кравоса. И даже если бы демон и понимал, что больнее всего для вас будет, когда боль причинят кому-то из ваших близких, сомневаюсь, чтобы демон понимал, почему.

– То есть... То есть, вы хотите сказать, что у этого демона не было причин вредить моим жене и ребенку?

– Я хочу сказать, что одно не вяжется с другим. Если бы вопрос сводился к демону, мстящему людям, которые его убили, он бы просто переколошматил нас всех, и делу конец. Я сомневаюсь, что ему даже в голову могло бы прийти такое: ударить по тем, кто нам дорог – даже после того, что он украл мои знания о вас. Значит, тут мы имеем место с чем-то другим.

Глаза у Майкла чуть расширились.

– Выходит, Кошмар – просто орудие, – сказал он. – Кто-то другой использует его против нас.

– Кто-то, способный накладывать это заклятие-пытку с колючей проволокой, – напомнил я. – А мы тут гоняемся за орудием вместо того, чтобы искать руку, что его направляет.

– Кровь Господня! – выдохнул Майкл. В его устах эта фраза звучала почти ругательством. – Но кто это может быть?

– Не знаю, – покачал головой я. – Полагаю, это кто-то, имеющий счеты к нам обоим. Много ли у нас таких врагов?

Майкл нервным жестом провел рукавом по глазам.

– Ну, не знаю. Пожалуй, я настроил против себя едва ли не всех в этой стране.

– Чушь, – мрачно буркнул я. – Даже кое-кто из чародеев не возражал бы, если бы я свернул себе шею, упав с лестницы. Нет, не столько меня тревожит то, что я не знаю, кто на нас нападает, сколько кое-что другое.

– Что именно?

– Почему он с нами еще не разделался.

– Ну, возможно, он хотел сначала помучить нас. Это ведь месть, – он снова нахмурился. – А не может за всем этим стоять ваша крестная?

Я покачал головой.

– Не думаю. Она же фея. Они редко действуют так методично и последовательно. И уж чем-чем, а нетерпением они не отличаются. А эта гадина орудует каждую ночь, словно не в силах больше ждать.

Мгновение Майкл смотрел на меня молча.

– Гарри, – произнес он наконец. – Вы знаете, я не считаю себя вправе судить кого бы то либо.

– Я так понимаю, сейчас последует «но...»

Он кивнул.

– Но как вы спутались с кем-то вроде этой феи? Она ведь... нехорошая, Гарри. Многие феи просто чужды нам, но эта... злобная тварь. Ей доставляет удовольствие причинять боль.

– Верно, – согласился я. – Только это не я ее подцепил.

– А кто же?

Я пожал плечами.

– Полагаю, это моя мать. Она обладала магической силой. Отец никогда не был чародеем. Он не общался с тем миром.

– Не понимаю, зачем ей было делать это с ребенком.

Что-то внутри меня словно надломилось, и на глаза навернулись слезы. Я нахмурился. Только детских слез от детских обид мне еще не хватало.

– Не знаю, – сказал я. – Я знаю, что она общалась с разными людьми, в том числе и с не самыми лучшими. И другими существами тоже. Возможно, Леа была одной из ее союзниц.

– Леа... Это ведь сокращение от «Леанансидхе», верно?

– Угу. Вообще-то настоящего ее имени я не знаю. Она берет у смертных кровь и дает им в обмен вдохновение. Художникам, поэтам и всем прочим в этом роде. Отсюда у нее столько силы.

Майкл кивнул.

– Я слышал о ней. Эта ваша с ней сделка... В чем она заключалась?

Я мотнул головой.

– Это несущественно.

Что-то изменилось в Майкле, взгляд его сделался настойчивее, решительнее.

– Для меня это существенно, Гарри. Скажите мне.

Пару секунд я молча смотрел на младенцев, потом решился.

– Я был совсем еще мальчишкой. У меня вышел конфликт с моим старым наставником, Джастином. Он послал демона убить меня, и мне пришлось спасаться бегством. Я заключил сделку с Леа. Она дала мне сил победить Джастина в обмен на мою службу ей. На мое подданство.

– А вы ее обманули.

– Ну, в общем, да, – я тряхнул головой. – До сих пор она не слишком приставала ко мне с этим, да я и сам старался держаться от нее подальше. Обычно она не слишком лезет в людские дела.

Майкл машинально провел рукой по пустым ножнам «Амораккиуса».

– Однако она забрала меч.

Я поморщился.

– Да. Это моя ошибка. Если бы я не пытался использовать его не по делу...

– Откуда вам было знать? – возразил Майкл.

– Мог бы и догадаться, – мрачно буркнул я. – Не так уж это и трудно.

Майкл пожал плечами, хотя выражение его лица осталось подавленным.

– Что сделано, то сделано. Но я не знаю, много ли вам пользы от меня без меча.

– Мы обязательно добудем его обратно, – заверил я его. – Леа такая, она не утерпит – обязательно будет торговаться. Мы придумаем, как отобрать его у нее.

– Но на это уйдет время, – сказал Майкл, угрюмо пожав плечами. – Меч не останется в ее руках навечно. Господь этого не позволит. Но, возможно, это означает, что мой срок носить его завершился.

– Что это вы такое говорите? – не поверил я своим ушам.

– Возможно, это знак. Возможно, я больше не достоин служить Ему таким образом. Или просто это бремя переложено на плечи кому-то другому, – он поморщился, глядя на стекло, на младенцев. – Моя семья, Гарри. Возможно, мне пора стать полноценным отцом.

Ох, вот класс! Все, чего мне сейчас не хватало – это кризиса веры и отказа от карьеры Божьей Десницы. Мне нужно было, чтобы кто-то прикрывал меня с тыла и при этом привык иметь дело со сверхъестественным. С мечом или без, Майкл обладал здравой головой, и вера его сама по себе обладала некоторой силой. Он мог стать решающим аспектом, от которого зависело, лежать ли мне убитым или победить врага, кем бы он там ни был.

И потом, у него была тачка.

– Нам пора. Мы теряем время.

Он нахмурился.

– Я не могу. Я нужен здесь.

– Майкл, послушайте меня. С вашими детьми дома кто-нибудь есть?

– Да. Я успел позвонить сестре Черити. Она сменит отца Фортхилла, чтобы тот поспал хоть немного, а потом он вернется.

– Что вы еще можете сделать для Черити, находясь здесь?

Он покачал головой.

– Только молиться. Она сейчас отдыхает. Ее мать едет сюда.

– Очень хорошо. А нам надо работать.

– Вы хотите, чтобы я снова их бросил?

– Нет, не бросил. Но нам нужно найти того, кто стоит за Кошмаром, и разобраться с ним. Или с ними.

– Но, Гарри, что нам делать? Убить кого-то?

– Если придется. Блин-тарарам, Майкл, они ведь пытались убить вашего сына.

Лицо его потемнело, и я понял, что попал в цель: что он пойдет за мной хоть в Ад, чтобы разобраться с тем, кто покушался на его жену и ребенка. Я попал ему в самое больное место – и ненавидел себя за это. Ну, валяй, Гарри. Дергай людей за душевные струны словно гребаный кукловод...

Я помахал в воздухе тетрадкой.

– Думаю, мне удалось выйти на истинное имя Кошмара. Готов поспорить на что угодно, Кравос записал его в этой своей тетрадке. Если это так, я смогу установить контакт с Кошмаром и проследить поводок вплоть до того, кто его держит.

Майкл все смотрел на стекло, на младенцев за ним.

– Мне нужно, чтобы вы отвезли меня домой. У себя в лаборатории я смогу разобраться в происходящем, пока все не вышло из-под контроля еще сильнее. А тогда мы пойдем и все уладим.

Он промолчал.

– Майкл!

– Ладно, – тихо сказал он. – Идем.

Глава двадцать третья

Свечной свет у меня в лаборатории показался мне вдруг неуютным. Умом я понимал, что на улице еще светло, но прошлая ночь, похоже, вытащила из недр моего подсознания в общем-то обычную для человека боязнь темноты. И потом, нужно учесть, что меня ранили. Все – любая тень, любой шорох – заставляли меня вздрагивать и тревожно озираться по сторонам.

– Спокойнее, Гарри, – уговаривал я себя. – У тебя еще полно времени до захода солнца. Не дергайся и делай свое дело.

Что ж, неплохой совет. Большую часть утра мы с Майклом мотались по городу в поисках того, что могло пригодиться мне для заклинаний. Майкл вел машину, а я тем временем листал тетрадку Кравоса. Жуткие это оказались записи. Он педантично заносил в тетрадь все до единого шаги своих ритуалов равно как и подробности своих физических ощущений, которые испытывал в процессе убийств – в общей сложности их было девять. По большей части жертвами его становились женщины и дети, которых он убивал зловеще искривленным ножом. Наркотиками и шантажом он заманил в свои сети группу молодежи и использовал их для оргий, в которых сам участвовал или трансформировал энергию их похоти в свою магическую силу. Похоже, для типов вроде Кравоса это было, можно сказать, стандартной процедурой. Приятное с полезным...

Аккуратный господин. Аккуратность ощущалась во всем: и в том, как он убивал и подчинял себе людские души, извлекая из них силу, и в том, как он описывал свои нездоровые наслаждения – и в том, как он документировал свои попытки поставить себе на службу одного знакомого мне демона по имени Азорфрагал.

Имя было написано с особой тщательностью, с точными транскрипциями и последовательностью интонаций каждого звука, из которых оно состояло.

Магия во многом схожа с лингвистикой; суть ее составляет правильное сочетание вещей друг с другом, поиск связей между ними, между идеями и понятиями. Выявив эти связи, вы можете направить в них энергию, заставив тем самым что-нибудь произойти. Именно это мы называем томатургией – создание связей между большим и малым. Тогда, если что-нибудь происходит в малом масштабе, это же случится и в большом. Куклы вуду – типичный пример такой связи.

Но имитация вроде куклы вуду – не единственный способ установить связь. Чародей может использовать для этого обрезки ногтей, или волосы, или кровь – если она более-менее свежая, или любую другую часть тела.

Или же можно использовать имя. Точнее, Имя.

Имена обладают властью. Любое Имя говорит что-то о своем владельце, сознает он сам это или нет. Чародей может использовать это Имя, чтобы установить связь с кем-то. Впрочем, с людьми это не так-то просто. Самосознание человека все время меняется, развивается, так что если вам и удастся заставить кого-то произнести вам свое полное, истинное имя, а потом вы попытаетесь установить связь с этим человеком, и если он при этом находится в совершенно другом настроении, или если он пережил какое-то событие, в корне поменявшее его отношение к себе, имя может и не сработать. Чародей может узнать чье-то имя только из уст его обладателя, но, если он не использует его достаточно быстро, оно может устареть.

Совсем другое дело демоны. Демоны – не люди. У них нет души и связанных с этим проблем, и их нимало не заботит всякая ерунда вроде добра и зла, правильного или неправильного. Демоны просто существуют, и все. Если демон вознамерится вцепиться тебе в морду, он вцепится в нее при первом же удобном случае, будь это сегодня, завтра или через тысячу лет.

Эта их черта почти приятна – и уж во всяком случае делает их уязвимыми. Стоит вам узнать Имя демона, и вы можете выцепить его всегда, когда захотите. Я знал имя Азорфрагала. Даже хотя он превратился теперь в духа, он никак не мог не откликнуться на свое Имя – хотя бы на воспоминание о нем.

Что ж, пора было звать его.

Пять белых свечей стояли по периметру моего магического круга в вершинах невидимой пентаграммы. Белый цвет охраняет. И потом, в супермаркете этот цвет самый дешевый. Нет, правда, быть чародеем вовсе не означает стричь деньги с деревьев.

В промежутках между свечами лежали предметы, принадлежавшие всем, кого касался Кошмар. Там лежал мой браслет-оберег. Майкл дал мне свои с Черити обручальные кольца. Я заехал в полицейское управление и потырил там написанную от руки табличку, которую Мёрфи упрямо не снимала с двери своего кабинета, пока неожиданно свалившаяся на нее год назад известность не заставила муниципальные власти повесить настоящую. Листок лежал теперь на полу по соседству с кольцами. Поездка домой к Малону пополнила мой арсенал часами, которые Микки подарили при выходе на пенсию. Часы замыкали круг, лежа между двумя оставшимися свечами.

Я перевел дух и в последний раз проверил свой инвентарь. Вообще-то все эти свечи, ножи и все такое прочее не обязательны в нашем деле. Но они помогают. Они позволяют легче сосредоточиться. А в моем плачевном состоянии любая помощь была для меня кстати.

Поэтому я зажег свечи и обошел их вокруг, расчищая себе пространство для работы – внутри круга свечей, но вне заделанного в пол медного кольца. Усилием воли я замкнул круг, и напряжение магии в нем начало расти.

– Гарри? – окликнул меня сверху Майкл. – Вы еще не кончили?

Я подавил приступ раздражения.

– Как раз начинаю.

– До захода солнца сорок пять минут, – сообщил он.

Как я ни старался, но совсем скрыть досаду в голосе я не смог:

– Спасибо. Не давите, Майкл.

– Так вы сможете сделать это или нет, Гарри? Отец Фортхилл сидит с моими детьми. Если вы не можете остановить эту тварь сейчас, я лучше вернусь к Черити.

– Черт, я точно не смогу ничего, если вы будете дышать мне в затылок. Блин-тарарам, Майкл, не мешайтесь под ногами, дайте мне работать.

Он пробурчал что-то насчет терпения и второй щеки. Я услышал, как его бутсы прогрохотали от люка, ведущего в мою лабораторию.

Майкл не стал спускаться в лабораторию со мной. Сама возможность заниматься магией, не привлекая к этому Всевышнего, претила ему – и то, сквозь что нам довелось пройти вместе, мало меняло это его отношение. Он относился к этому с христианской терпимостью, но не одобрял.

Я вернулся к работе, закрыв глаза и постаравшись по возможности выкинуть из головы лишние мысли. Я сосредоточил всю свою духовную энергию на медном кольце. Ароматный свечной дым обострял мои чувства, клубясь в пределах внешнего круга. Энергия медленно, но верно нарастала, и когда ее набралось достаточно для моих целей, я взял в правую руку нож, а левой зачерпнул воды из тазика.

Что ж, теперь три следующих шага.

– Враг, враг мой, – произнес я, вкладывая в слова как можно больше силы. – Я ищу тебя, – говоря это, я провел ножом лезвием вниз над медным кольцом. Разумеется, я не видел этого, не прибегая к Внутреннему Зрению, но и так ощутил всплеск напряжения в момент, когда лезвие прорезало границу, отделяющую смертный мир от Небывальщины.

– Враг мой, враг, – повторил я. – Я ищу тебя. Открой лицо, – я плеснул в круг воды, и энергия заклинания мгновенно испарила ее, превратив в славный такой, призрачный туман. Отсветы свечных огней расцветали в нем переливающимися, мерцающими радугами.

Теперь самое трудное.

– Азорфрагал! – выкрикнул я. – Азорфрагал! Азорфрагал! Явись! – я полоснул ножом по пальцу и покапал кровью на медное кольцо.

Энергия хлынула из меня в круг, сквозь брешь в ткани реальности, и круг сразу же вырос стеной над заделанной в пол медной полосой. Порезанный палец пронзило острой болью, от которой на глаза навернулись слезы, а энергия круга все возрастала, питаемая всем, что его окружало.

Мое заклятие шарило по Небывальщине подобно слепому щупальцу кракена, выискивающего, какую бы невезучую душу ему ухватить. Черт, все должно было быть по-другому. Оно должно было молнией устремиться к Кошмару и бесцеремонно вытащить его в круг. Я поднапрягся и добавил в заклятие еще энергии, обрисовав тварь, с которой боролся, плоды ее действий. Только тут я наткнулся на ощущение – другого слова я не подберу – Кошмара, на ужас, наводимый им. Что ж, заклятие достигло цели. Последовало мгновение настороженной тишины, а потом сердце мое сжалось от бешеной энергии, с которой он сопротивлялся. Палец горел так, словно на порез сыпанули соль.

– Явись! – крикнул я со всей властностью, на какую был способен. – Повелеваю тебе: явись! – в подходящие моменты меня часто заносит на архаичные выражения. Выходит, ненамного я лучше какого-нибудь демона.

Клубящееся сплетение радуг всколыхнулось, словно кто-то потревожил воздух внутри круга. Кто-то обезумевшим быком бился там, пытаясь высвободиться из моего заклятья.

– Явись! – вскричал я еще раз.

Наверху зазвонил телефон. Я слышал, как Майкл подходит к аппарату, и несколько секунд мне пришлось напрягаться изо всех сил, ибо Кошмар, ощутив помеху, забился сильнее, пытаясь разорвать паутину моей концентрации.

– Алло? – произнес Майкл. Люка он не закрывал, поэтому я все отчетливо слышал.

– Явись! – рявкнул я, чувствуя, что эта тварь подается, и торжествующе добавил в круг еще немного энергии, подтаскивая ее еще ближе. Туман и мерцающие огни начали приобретать отдаленно напоминающие человека очертания.

– О... Да, но он... немного занят, – говорил наверху Майкл. – Да-да. Нет, не совсем. Мне кажется... Да, но... – Майкл вздохнул. – Минуточку, – я услышал, как шаги его снова приближаются к люку.

– Гарри, – окликнул меня Майкл. – Там Сьюзен звонит. Она говорит, что ей необходимо поговорить с вами.

Я только что не визжал, пытаясь не упустить Кошмара.

– Я ей перезвоню, – выдавил я из себя.

– Она говорит, что это очень важно.

– Майкл! – все-таки взвыл я. – Я тут немного занят, знаете ли.

– Гарри, – не сдавался Майкл, и голос его посерьезнел. – Не знаю, чем вы там заняты, но голос у нее очень расстроенный. Она говорит, она довольно давно пыталась дозвониться до вас, и все безрезультатно.

Кошмар начал ускользать от меня. Я стиснул зубы и вцепился в него что было мочи.

– Не сейчас! – рявкнул я.

– Хорошо, – вздохнул Майкл. Он отошел от люка, и я услышал, как он вполголоса говорит что-то в трубку.

Я выкинул из головы и это, и вообще все, кроме своего заклятья, круга и твари по ту сторону барьера. Я здорово устал, но тут уж ничего не поделаешь. Я сделал все, что от меня зависело, я накачал в круг уйму энергии – эта гадина была сильна, но я крепко держал его. Выждав минуту-полторы я выкрикнул: «Явись!» – в последний раз.

Человеческая фигура в тумане сделалась четче и завизжала в отчаянных попытках вырваться.

– Тебе не уйти! – крикнул я. – Кто повелевает тобой? Кто посылает тебя?

– Чародей! – взвизгнула тварь. – Отпусти меня!

– Ладно, ладно. Так кто тебя послал? – я добавил в голос еще энергии.

Чудище снова взвизгнуло – звук доходил до меня искаженным словно радио с сильными помехами. Делаться четче его очертания отказывались.

– Никто!

– Кто послал тебя, – произнес я в третий раз, направляя все свои силы, всю свою волю в молотившее по Кошмару заклятие. – Кто направил тебя вредить всем этим людям? Блин-тарарам, да отвечай же!

– Никто! – огрызнулся Кошмар. Он забился с удвоенной силой, но я держал его крепко.

И тут я ощутил это – кого-то третьего, вторгающегося в наш диалог с той стороны. Я ощутил ту самую холодную, жуткую силу, что стояла за наложенными на Микки Малона и Агату Хэгглторн заклятиями-пытками. Она лилась в Кошмар как присадки к топливу в двигатель, форсируя его. Из разъяренного быка Кошмар превратился в бешеного слона, и я почувствовал, как он высвобождается из-под моей власти.

– Чародей! – торжествующе взревел он. – О чародей, садится солнце! Твое я вырву сердце! Друзей твоих, и их детей – всех равно поражу я! И всех поубиваю!

– Это теперь и твое сердце, – буркнул я. – И – нет, не поразишь, – я поднял левую руку и резанул по ней еще раз, окропив клубившийся туман каплями крови. – Отныне связан ты, – прорычал я. Я направил свою волю к чудищу, и ощутил в нем ту частицу меня, которая все еще находилась там – теплое ощущение, какое бывает, когда возвращаешься домой из долгой поездки. Я едва коснулся его, но для того, что я задумал, хватило и этого. – Не навредишь ты боле ни одной другой душе, ни капли крови не прольешь. Твоя вражда с одним лишь мною. Связал тебя теперь я! Связал! – выкрикнув это слово в третий раз, я ощутил, как заклятие схватилось намертво, сомкнувшись вокруг Кошмара крепче стальных обручей. Я не мог помешать ему уйти, как не мог помешать ему возвращаться в наш мир, но я мог быть чертовски уверен в том, что теперь он сможет связаться с одной-единственной душой – с моей. – А теперь посмотрим, силен ли ты в честном поединке, задница ты этакая.

Он завизжал как резаный, стиснутый моими чарами, и эхо этого его визга некоторое время гуляло по лаборатории. Я перехватил нож в левую руку и резанул им воздух над кругом, высвобождая удерживающее заклятие, вложив в этот удар все мои оставшиеся силы. Я увидел, как моя магия устремляется в круг вслед тающему силуэту Кошмара. Она топором рассекла туман с мерцавшим в нем радугами, и Кошмар снова взвыл как от боли.

А потом туман собрался в тугой комок и исчез, втянувшись в невидимое отверстие, а вместе с ним и чудище. На землю пролилась пригоршня воды, и свечи разом погасли.

Я рухнул на колени, успев упереться в пол выставленными вперед руками. Я задыхался, меня всего трясло. Я достал-таки ублюдка. Никакой он не неуязвимый. Я его достал. Совсем немного, какой-то порез пальца, ну там, плюха по физиономии, но он не ожидал и этого.

Мне не удалось добраться до того, кто стоял за ним, но я ощутил что-то – некое присутствие, дуновение аромата чьих-то духов, так сказать. Что ж, может, мне удастся использовать и это.

– На-кась, выкуси! – буркнул я, полежал еще пару минут, выжидая, пока перестанет кружиться голова, и встал. Кое-как собрав свой инвентарь, я выполз из лаборатории наверх.

Майкл помог мне сесть. Он растопил камин, и я с наслаждением окунулся в тепло. Он сходил на кухню и принес мне колы и сандвич. Я жадно проглотил все это. Он дождался, пока я допью последнюю каплю, и только тогда спросил: «Что случилось?»

– Я вызвал его. Кошмара. Кто-то помог ему бежать обратно, но не прежде, чем я наложил на него заклятие.

Он нахмурился, пристально вглядываясь мне в лицо своими серыми глазами.

– Какое еще заклятие?

– Которое не позволит ему охотиться на вас. Или на Мёрфи. Или на вашу семью. Я не мог удержать его вне нашего мира, но я смог ограничить круг его целей.

Мгновение Майкл молча смотрел на меня. Потом тряхнул головой.

– Вы заставили его ограничиться вами?

Я ухмыльнулся во весь рот и кивнул.

– Мне пришлось сделать это в самый последний момент, по наитию. Я в общем-то не планировал этого, но ведь получилось, – я даже не очень старался скрыть гордость. – Так что, пока я жив, он не сможет вредить никому другому.

– Пока вы живы, – повторил Майкл. Он нахмурился и сцепил руки на коленях. – Гарри?

– А?

– Не означает ли это, что теперь он гарантированно попытается убить вас? Никаких пыток, никаких садистских штучек – просто-напросто замочить?

Я кивнул, трезвея.

– Ну, да.

– И еще... кто бы там ни стоял за Кошмаром, кто бы ни помог ему бежать – получается, что вы встали у него на пути. Он не сможет пользоваться своим оружием, не устранив вас.

– Все верно.

– Значит... Если раньше ваша смерть была ему не нужна, то теперь он пойдет ради нее на все.

С минуту я помолчал, обдумывая это.

– Что ж, выбор я сделал, – сказал я наконец. – Впрочем... черт, я и так во всем этом по самое по не хочу, так что еще вершок глубины мало чего меняет. И пусть Кошмар с моей милой крестной разбираются, кто из них первый в очереди.

Майкл снова посмотрел на меня в упор.

– Ох, Гарри, зря вы это сделали.

Я обиженно насупился.

– Послушайте, это ведь лучше, чем все, чего мы добились до сих пор. И потом, вы бы и сами поступили так, если могли.

–Да, – согласился Майкл. – Но моя семья в надежных руках, – он помолчал немного. – И потом, добавил он уже тише, – я не сомневаюсь в том, куда отправится моя душа, когда придет мой срок.

– Насчет Ада я буду беспокоиться позже. И кроме того, мне кажется, у меня есть план.

Он поморщился.

– Вы не тревожитесь о своей душе, зато у вас имеется план.

– Майкл, я не собираюсь умирать прямо вот сейчас. Нам надо переходить в наступление. Если мы будем сидеть и ждать так, сложа руки – вот тогда нас точно разберут на кусочки.

– Вас разберут, вы хотите сказать, – уточнил Майкл. Выражение его лица сделалось еще более озабоченным. – Гарри, без «Амораккиуса»... Не знаю, много ли от меня будет прока.

– Вы знаете, что вы делаете, Майкл. И я не думаю, чтобы Всевышний ушел из нашей команды только потому, что мы упустили мяч, верно?

– Конечно, нет, Гарри. Он всегда верит в лучшее.

Я положил руку ему на плечо и заглянул в глаза. Я редко позволяю себе это по отношению к людям. Да и таких, кто это выдерживает, найдется немного.

– Майкл. Эта гадина здоровая, и злобная, и пугает меня до чертиков. Но, возможно, сейчас я единственный, кто может остановить ее. Мне нужны вы. Мне нужна ваша помощь. Мне необходимо знать, что вы прикрываете меня со спины, что вы верите в то, что я делаю. Так вы со мной или нет?

Он вгляделся мне в лицо.

– Вы говорите, вы потеряли изрядную часть своей силы. И меча у меня тоже больше нет. Нашим врагам это известно. Нас обоих могут убить. Если не хуже.

– Если мы останемся здесь, не предпринимая ничего, нас убьют непременно. И вместе с нами, возможно, Мёрфи, и Черити, и ваших детей.

Он склонил голову, потом кивнул.

– Вы правы. Выбора у нас нет, – на мгновение рука его – большая, мозолистая, сильная – легла на мою, а потом он встал, распрямив спину, расправив плечи. – Нам нужно только не терять веры. Господь не даст нам испытаний больше, чем мы сможем вынести.

– Надеюсь, вы правы, – сказал я.

– Так в чем заключается ваш план, Гарри? Что нам делать?

Я встал и подошел к камину, но того, что я искал, на полке над ним не оказалось. Я нахмурился, огляделся по сторонам и обнаружил это на журнальном столике. Я нагнулся, взял со стола белый конверт и вынул из него написанное золотыми буквами приглашение, которое передали мне Кайли и Келли Гэмилтон.

– Мы едем на вечеринку.

Глава двадцать четвертая

Майкл остановил свой пикап недоезжая сотни ярдов до особняка Бьянки. Он убрал ключи в кармашек на поясе и застегнул его на серебряную пуговицу с крестом. Потом поправил ворот жилетки, торчавший из-под куртки, и полез на заднее сиденье за стальным шлемом.

– Повторите-ка мне, Гарри, чем так хороша эта идея? Зачем нам идти на бал-маскарад к шайке монстров?

– Все направляет нас именно туда, – ответил я.

– Как?

Я сделал глубокий вдох, набираясь терпения, и передал ему белый плащ.

– Послушайте. Нам известно, что кто-то баламутит потусторонний мир. Нам известно, что это делается с целью породить тот Кошмар, что охотится за нами. Нам известно, что та девушка, Лидия, каким-то образом связана с этим Кошмаром.

– Ну, да, – кивнул Майкл. – Все верно.

– Бьянка, – продолжал я, – послала за Лидией своих прихвостней. И эта же Бьянка устраивает прием для самых жутких в наших местах типов. Столлингз говорил мне, что с улиц начали пропадать люди. Возможно, их крадут в пищу или еще для чего-то. Даже если Бьянка и не стоит за этим – в чем лично я очень сомневаюсь – все равно шанс того, что тот, кого мы ищем, придет на этот прием, очень велик.

– И вы считаете, вы сможете вычислить их? – спросил Майкл.

– Я совершенно в этом уверен, – отозвался я. – Все, что мне нужно – это подобраться к нему поближе, чтобы хотя бы коснуться, ощутить его ауру. Я ощутил того, кто помог Кошмару бежать от меня. Я узнаю его, почувствовав еще раз.

– Не нравится мне все это, – вздохнул Майкл. – А почему Кошмару не явиться за вами, как только зайдет солнце?

– Надеюсь, он меня боится. Я ведь оцарапал его слегка.

Майкл нахмурился.

– И все равно это мне не нравится. Там будут десятки существ, не имеющих никакого права находиться в нашем мире. Это все равно что входить в волчье логово.

– Все, что от вас требуется, – сказал я, – это держать рот на замке и охранять меня с тыла. Нехорошим мальчикам придется сегодня играть по правилам. Мы с вами находимся под охраной старых, добрых законов гостеприимства. Если Бьянка не будет соблюдать их, это угробит ее репутацию и в глазах гостей, и в глазах всей Коллегии Вампиров.

– Я буду защищать вас, Гарри, – пообещал Майкл. – Как буду защищать всякого... кому эти твари будут угрожать.

– Нам не нужно никаких драк, Майкл. Мы здесь не за этим.

Он отвернулся к окошку кабины и упрямо выставил челюсть вперед.

– Майкл, я это совершенно серьезно. Они на своей территории. Возможно, там, внутри, будут всякие гадости, но нам надо сосредоточиться на главном.

– На главном... – повторил он. – Гарри, если там, внутри, кому-то потребуется моя помощь, он ее получит.

– Майкл! Если мы нарушим правила первыми, мы станем легкой добычей. Вы можете угробить нас обоих.

Он повернулся и посмотрел на меня. Взгляд его был тверже гранита.

– Я таков, какой я есть, Гарри.

Я воздел руки вверх и постучал кулаками в крышу кабины.

– Если мы впутаемся здесь во что-нибудь, из-за этого могут пострадать другие люди. Не забывайте, мы ведь не только о наших собственных жизнях говорим.

– Я знаю, – кивнул он. – И о моей семье среди прочих. Но это ничего не меняет.

– Майкл, – взмолился я. – Я ведь не прошу вас улыбаться, болтать и заигрывать с окружающими. Вы только молчите и не путайтесь под ногами. И не тычьте всем в лицо распятием. Вот и все, о чем я вас прошу.

– Я не буду пассивным зрителем, Гарри, – упрямо сказал он. – Я не смогу, – он помолчал немного. – И сомневаюсь, – добавил он, – что вы сможете.

Я испепелил его взглядом.

– Блин-тарарам, Майкл. Я не хочу умереть здесь.

– Я тоже. Мы должны хранить веру.

– Класс, – сказал я. – Просто класс.

– Гарри, вы помолитесь со мной?

Я изумленно уставился на него.

– Что-о?

– Помолиться, – повторил Майкл. – Мне хотелось бы минуту переговорить с Ним, – он чуть улыбнулся мне. – Вам не нужно ничего говорить. Просто молчите и не путайтесь под ногами, – он склонил голову.

Я хмуро отвернулся к окну. Я ничего не имею против Бога. Вовсе нет. Но я не понимаю Его. И уж совсем не доверяю людям, которые кричат на каждом углу, что трудятся во имя Его. Фей, и вампиров, и прочую нежить – этих я, по крайней мере, могу понять. Даже демонов. Порой даже Павших. Я могу понять, почему они делают то, что делают.

Но Бога я не понимаю. Я не понимаю, как он может смотреть на то, как люди обращаются друг с другом, и не стереть людское племя как неудачный эксперимент.

Наверное, он просто круче, чем я.

– Боже, – произнес Майкл. – Мы сейчас ступим в темноту. Нас будут окружать наши враги. Прошу тебя, помоги нам сохранить силы для того, чтобы сделать то, что необходимо сделать. Аминь.

И все. Никаких казенных слов, никаких замысловатых просьб о помощи Всевышнего. Всего несколько тихих слов о том, что он хочет сделать, и скромная просьба о том, чтобы Бог был с ним – то есть, с нами. Совсем простые слова, и все же энергия сгустилась вокруг него облачком тонкого тумана, покалывая мне руки и шею. Вера. Я немного притих. Нам многое предстояло. Мы могли это сделать.

Майкл посмотрел на меня и кивнул.

– Что ж, – сказал он. – Я готов.

– И как я выгляжу? – поинтересовался я.

Он улыбнулся, блеснув зубами.

– Оглядываться на вас будут. Это уж наверняка.

Мы выбрались из пикапа и не спеша пошли к воротам Бьянкиного особняка. На ходу Майкл напялил поверх куртки белый плащ с вышитым на нем красным крестом. Костюм дополняли тяжелые башмаки и стальные наплечники. На башмаках позвякивали тяжелые шпоры, а на поясе висело с обеих сторон по ножу. От него пахло сталью, и он весь лязгал при ходьбе. Звук этот ободрял – так ободряет присутствие на горизонте дружественного дредноута.

Оно, конечно, было бы куда как более стильно въехать в ворота и сдать пикап для парковки швейцару, но Майклу не хотелось отдавать пикап на попечение вампирам. Я его в этом не виню. Я бы тоже не доверял кровожадным швейцарам, которые шастают тенями по ночам.

У ворот виднелся добротный домик для охраны, а возле него – пара охранников. Пистолетов я у них не заметил, но оба держали себя с надменностью обладающих превосходством в оружии, которая не укрылась ни от меня, ни, я уверен, от Майкла. Я показал им приглашение. Они пустили нас во двор.

Мы направились к дому. На полпути нас обогнал длинный черный лимузин, и нам пришлось сойти на обочину, пропуская его. Когда мы подошли к парадному подъезду, приехавшие на нем как раз выходили из салона.

Шофер обошел машину и распахнул заднюю дверь. Оттуда выплеснулась музыка – что-то громкое и тяжелое. Последовала секундная пауза, а потом из лимузина выскользнул мужчина.

Он был высокого роста, бледный как изваяние. Черные как смоль волосы падали старательно завитыми кудрями на плечи. Одежду его составляли прозрачные бабочкины крылья, словно выраставшие из его спины у лопаток и крепившиеся к ней каким-то загадочным приспособлением. На руках его были белые кожаные перчатки с серебряным узором на запястьях. Похожий узор красовался на его икрах и лодыжках, спускаясь до сандалий. На бедре его висел меч изящной работы с рукоятью, словно выточенной из стекла. Больше на нем не было ничего кроме крошечной набедренной повязки из какой-то мягкой белой ткани. Что ж, с его телом он мог себе такое позволить. Рельефные (но не избыточно) мышцы, красиво очерченные плечи, бледная кожа, на которой не виднелось ни единого лишнего волоска... Блин-тарарам, я очень даже оценил его внешность.

Мужчина улыбнулся – такие улыбки обыкновенно видишь на рекламах зубной пасты – и протянул руку обратно в салон. Из машины высунулась пара умопомрачительных ног в розовых туфлях на шпильках, следом за которыми показалась стройная, аппетитного вида девушка, усыпанная цветочными лепестками. Собственно, на ней была короткая, облегающая юбочка из этого сомнительного материала... ну, и еще некоторое количество лепестков прикрывало ей грудь наподобие ласковых рук. Помимо этого, да еще вплетенного в буйную массу черных волос цветка, на ней не было никакой другой одежды. Зато эта смотрелась на ней классно. С учетом шпилек роста в ней было чуть меньше шести футов, и лицо ее наводило на мысль, что она нежна и мила разом. Щеки ее нежно порозовели, губы чуть приоткрылись, а глаза сияли чем-то этаким...

– Гарри, – одернул меня Майкл. – Не распускайте слюни.

– Я не распускаю слюней, – возразил я.

– Этой девушке нет еще девятнадцати.

– Я не распускаю слюней! – повторил я, покрепче стиснул свою трость и зашагал к дверям. И вытер рот рукавом. На всякий случай.

Мужчина повернулся ко мне, и обе брови его поползли вверх. Он оглядел мой наряд с ног до головы и разразился сочным, заливистым смехом.

– Ну и ну, – сказал он. – Вы, должно быть, Гарри Дрезден.

Это вернуло меня на землю. Меня всегда напрягает, когда кто-то знает меня, а я его – нет.

– Ну, да, – буркнул я. – А вы кто такой, черт подери?

Если моя враждебность его и задела, это никак не отразилось на его улыбке. Девушка скользнула под его левую руку, прижалась к нему всем телом и смотрела на меня не совсем трезвым взглядом.

– Ах, ну да, конечно, – спохватился он. – Я и забыл, что вы мало посвящены в тонкости нашей Коллегии. Меня зовут Томас из рода Рейтов, из Белой Коллегии.

– Белой Коллегии, – повторил я.

– У вампиров три Коллегии, – напомнил мне Майкл. – Черная, Красная и Белая.

– Знаю, знаю.

Майкл чуть пожал плечами.

– Извините.

Томас снова улыбнулся.

– Ну, вообще-то, в настоящее время мы можем говорить о двух. Черная Коллегия в последние годы переживает не лучшие времена. Не повезло бедолагам, – впрочем, особого сожаления в его голосе я не услышал, скорее, завуалированное злорадство. – Мистер Дрезден, позвольте представить вам Жюстину.

Жюстина, угнездившаяся у него под рукой, одарила меня лучезарной улыбкой. Я почти ожидал, что она протянет мне руку для поцелуя, но она этого не сделала. Она только удобнее прижалась к Томасу.

– Я очарован, – произнес я. – А моего спутника зовут Майкл.

– Майкл, – задумчиво повторил Томас, осматривая его с головы до пят. – И одет как рыцарь-храмовник.

– Что-то вроде этого, – согласился Майкл.

– Как забавно, – вздохнул Томас. Взгляд его вернулся ко мне, и улыбка сделалась шире. – А вы, мистер Дрезден. Ваш костюм... он наверняка произведет изрядный фурор.

– Да ну? Что ж, спасибо.

– Так мы идем в дом?

– О да, – мы вчетвером поднялись на крыльцо, при этом всю дорогу у меня перед носом до неудобного откровенно маячили ноги Жюстины – длинные, стройные, восхитительные и рожденные для вещей, не имеющих никакого отношения к перемещению. Двое швейцаров во фраках – по виду, людей – распахнули перед нами парадные двери.

Интерьер входного вестибюля Бьянки со времени моего последнего визита заметно изменился. От старомодного убранства не осталось и следа. Паркетные полы сменились полированным мрамором. Дверные проемы из чопорных, прямоугольных стали арочными. Каждые десять футов или около того в стене открывалась небольшая ниша, в которой красовалась статуэтка или какое-то другое произведение искусства. Помещение освещалось только небольшими светильниками в нишах, отчего большая часть его оставалась в полумраке.

– Ничего не скажешь, завлекающе, – заметил Томас, и крылья у него за спиной затрепетали. – Вам приходилось прежде бывать на собраниях Коллегии, мистер Дрезден? Знакомы ли вы с нашим этикетом?

– Не совсем, – признался я. – Но лучше ему не включать в себя поглощение чужих телесных жидкостей. Особенно моих.

Томас расхохотался.

– Нет, нет. Ну, – добавил он, – в обязательном порядке не будет. Хотя, если вы сами того пожелаете, мешать тоже никто не будет, – пальцы его снова погладили девичью талию, и его спутница снова окинула меня бесстыдно-изучающим взглядом.

– Сильно в этом сомневаюсь. Так что мне стоит знать?

– Ну, все мы чужаки, не состоящие членами Красной Коллегии, а это собрание именно Красных. Сначала нас представят собравшимся, а потом у них будет возможность познакомиться с нами.

– Пообщаться, да?

– Совершенно верно. После этого нас представят лично Бьянке, а она, в свою очередь, преподнесет нам подарки.

– Подарки? – удивился я.

– Но она же хозяйка приема. Разумеется, она поднесет подарки, – он улыбнулся мне. – В конце концов, этого требуют законы этикета.

Я внимательно посмотрел на него. Как-то я не слишком привык к разговорчивым вампирам.

– С чего это вы так рветесь помочь? – поинтересовался я.

Он театрально прижал руку к груди и заломил бровь.

– Но почему же, мистер Дрезден? Почему бы мне вам не помогать?

– Вы – вампир.

– Это, конечно, так, – согласился он. – Но, боюсь, не самый лучший, – он одарил меня солнечной улыбкой. – Разумеется, – добавил он, – я могу и лгать вам.

Я фыркнул.

– Так вот, мистер Дрезден. Ходили слухи, что вы отвергли приглашение Бьянки.

– Отверг.

– Что заставило вас передумать?

– Дела.

– Дела? – переспросил Томас. – Вы здесь по делу?

Я пожал плечами.

– Вроде того, – стараясь казаться невозмутимым, я стянул правую перчатку и протянул ему руку. – Еще раз спасибо.

Он склонил голову набок и прищурился. Потом опустил взгляд на мою руку, снова поднял его, словно оценивая меня, и только потом принял рукопожатие.

Его окружала слабая, чуть мерцающая аура. Я ощутил ее на своей коже мягким, прохладным дуновением. Она показалась мне странной, не такой, как у смертных чародеев – и уж во всяком случае она не походила на того, кто толкал Кошмара.

Томас явно не был тем, кого я искал. Должно быть, то, что я чуть расслабился, отразилось внешне, потому что он улыбнулся.

– Я прошел испытание, а?

– Не понимаю, о чем это вы.

– Что ж, как скажете. Странная вы птица, Гарри Дрезден. Но вы мне нравитесь, – с этим он и его спутница повернулись и двинулись по вестибюлю к занавешенной портьерами двери в противоположном конце помещения.

Я хмуро смотрел ему вслед.

– Ну, как? – спросил Майкл.

– Он чист, – ответил я. – Ну, относительно. Значит, это кто-то другой из гостей.

– Похоже, у вас будет возможность пожимать руки, – заметил Майкл.

– Угу. Вы готовы?

– С Божьей помощью, – отозвался Майкл.

Мы вдвоем миновали дверь и оказались в центре событий.

Мы стояли на бетонной лестничной площадке, поднятой футов на десять над просторным внутренним двором. Снизу доносилась музыка. Во дворе толпились водоворотом красок и движений гости. Сверху это напоминало импрессионистское полотно. Там и здесь висели на проводах светящиеся шары, освещавшие происходящее. Напротив входа, через который мы попали во двор, возвышался помост, а на нем стояло подозрительно напоминающее трон кресло.

Взгляд мой только начал различать детали, когда меня ослепил белый свет прожектора, и мне пришлось прикрыть глаза рукой, защищаясь от него. Музыка смолкла, и шум разговоров тоже унялся. Похоже, мы с Майклом оказались в центре всеобщего внимания.

– Прошу прощения, сэр, – негромко обратился ко мне возникший словно из ниоткуда слуга. – Позвольте ваше приглашение?

Я протянул ему бумажку, и спустя мгновение услышал его же голос, вещавший через хорошо отрегулированные динамики:

– Леди и джентльмены, члены Коллегии. Имею честь представить вам Гарри Дрездена, члена Белого Совета Чародеев, и его спутника.

Я опустил руки, и во дворе воцарилась абсолютная тишина. С обеих сторон пустого трона в лицо мне ударили два прожектора.

Я передернул плечами, поправляя накидку так, чтобы красные пятна лучше виднелись на черном фоне. Высокий воротник обрамлял мое лицо с обеих сторон. В лучах прожекторов ярко сиял у меня на горле позолоченный пластиковый медальон. Поношенный голубой галстук-бабочка под ним вполне сошел бы на школьном балу где-нибудь в первой половине семидесятых. У лакеев бабочки были и то лучше моей.

Я изобразил широкую улыбку, демонстрируя всем дешевые пластмассовые клыки. Надеюсь, прожектора выбелили мое лицо до должной призрачной белизны – особенно при том дешевом клоунском гриме, что я на себя нанес. И уж красные потеки по углам рта должны были смотреться на его фоне особенно ярко.

Я поднял руку в белой перчатке.

– Привет! – произнес я, чуть шепелявя из-за накладных клыков. – Как дела?

Мои слова были встречены гробовой тишиной.

– До сих пор не могу поверить, – полушепотом заметил Майкл, – что вы явились на бал-маскарад к вампирам в костюме вампира.

– Не простого вампира, – возразил я, – абалаганного. Как вы считаете, они поймут соль? – сквозь лучи прожекторов я ухитрился разглядеть внизу, у основания лестницы, Томаса и Жюстина. Томас с нескрываемым злорадством окинул взглядом собравшихся, потом сверкнул мне улыбкой и поднял вверх большой палец.

– Мне кажется, – все так же тихо продолжал Майкл, – что вы изрядно оскорбили всех в этом зале.

– Я здесь, чтобы найти монстра, а не любезничать. И потом, сам я вовсе не хотел переться на этот дурацкий бал.

– Так или иначе, мне кажется, вы их здорово разозлили.

– Разозлил? Да ну! Разве это так уж плохо? Разозлил!

Снизу до нас донеслось несколько ясно различимых звуков. Шипение нескольких голосов. Шорох стали, вынимаемой из ножен – несколько человек достали ножи. Или мечи. И, наконец, нервное «клик-клак» передергиваемого затвора.

Майкл поерзал под своим плащом, и я скорее ощутил, чем увидел, как он положил руку на рукоять одного из своих ножей.

– Вот как раз и посмотрим.

Глава двадцать пятая

Во дворе так и продолжала царить тишина. Я стиснул свою трость в ожидании первого выстрела, или свиста летящего ножа, или просто леденящего кровь злобного визга. За моей спиной застыл Майкл, невозмутимый как сталь перед лицом опасности. Блин-тарарам. Я-то хотел слегка щелкнуть вампиров по носу своим нарядом, но куда там. Такой реакции я, признаюсь, не ожидал.

– Спокойно, Гарри, – шепнул Майкл. – Они как злобные псы. С ними нельзя дрогнуть или бежать. Это их только раззадорит.

– У обычных злобных псов нет пистолетов, – пробормотал я в ответ. – И ножей тоже. И мечей, – впрочем, я не тронулся с места, стараясь сохранять на лице безразличное выражение.

Первым звуком, разрезавшим тишину, оказался, однако, не выстрел и не боевой клич, а сочный смех. Он звучал разом весело и издевательски. Я нахмурился, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь слепящие огни, и увидел Томаса, стоявшего в картинной позе этаким вылупившимся из куколки насекомым воплощением Эррола Флинна: одна нога на ступенях, левая рука уперта в бок, правая – легла на хрустальную рукоять меча. Он запрокинул голову, всем видом своим изображая неподдельное веселье. Луч прожектора упал на его трепещущие крылья и заиграл на них ослепительными радугами.

– Я всегда слышал, – заметил Томас негромко, но так, что слышали все, – что Красная Коллегия славится теплым приемом своих гостей. Но не ожидал увидеть такой наглядной демонстрации, – он повернулся к помосту и поклонился. – Леди Бьянка, я несомненно поведаю отцу о столь потрясающем проявлении гостеприимства.

Я ощутил, как улыбка моя слегка застыла на лице, и сквозь лучи прожекторов вгляделся в помост.

– Бьянка, дорогая, так вот вы где! Это ведь костюмированный бал, не так ли? Маскарад? И нам всем положено явиться сюда, наряженными теми, кем мы на деле не являемся, так? Прошу меня простить, если я понял приглашение неверно.

Я услышал женский голос, негромко отдавший какое-то распоряжение, и прожектора погасли. На мгновение, пока глаза мои привыкали, я оказался в полной темноте, а потом я разглядел женщину, стоявшую на помосте напротив меня.

Бьянка была невысокого роста, но фигурой обладала статной, какие можно найти разве что в эротических журналах и беспокойных снах. Бледная кожа, темные волосы и глаза, обилие чувственных изгибов от рта и до бедер – вся эта пышность сочеталась с женственной силой, достаточной, чтобы приковывать к себе мужские взгляды. Одеждой ей служила оболочка из пламени. Я имею в виду не платье, а именно пламя, обволакивавшее ее подобием вечернего платья – синее внизу и переходившее в красное у ее пышного, восхитительного бюста. Еще несколько языков огня плясали и извивались у нее в волосах, венчая ее фантастической тиарой. По крайней мере туфли на шпильках у нее были настоящие, добавлявшие несколько дюймов к ее в общем-то не такому уж впечатляющему росту.

Туфли делали с ее ногами прелюбопытнейшие вещи. Изгиб ее улыбки обещал нечто, возможно, незаконное, опасное для вас и уж наверняка из разряда того, о чем предупреждает минздрав, но что хочется делать снова и снова.

Меня это не интересовало. Я видел раз, что кроется под ее маской. То, что я видел тогда, я не мог забыть при всем своем желании.

– Ну, – промурлыкала она, и голос ее разнесся по всему двору. – Полагаю, мне не стоило ожидать от вас более тонкого вкуса, мистер Дрезден. Хотя в том, что касается вашего вкуса, возможно, мы узнаем больше несколько позже, сегодня же, – она скользнула язычком по зубам и одарила меня ослепительной улыбкой.

Я посмотрел на нее, потом ей за спину. Пара фигур в черных балахонах, едва заметных в темноте, стояли неподвижно, словно готовые напасть, стоит ей щелкнуть пальцем. Насколько мне известно, каждое уважающее себя пламя отбрасывает тень.

– Я бы не советовал вам пробовать этого.

Бьянка снова рассмеялась. Кто-то во дворе вторил ей, хотя и несколько нервно.

– Мистер Дрезден, – улыбнулась она. – Множество обстоятельств могут заставить человека передумать, – она закинула ногу на ногу. – Возможно, нам удастся найти нечто, что заставит передумать вас, – она лениво махнула рукой. – Музыка! Мы собрались здесь веселиться. Так давайте же.

Музыка заиграла снова, а я все переваривал подтекст того, что сказала Бьянка. Черт, она ведь прозрачно намекнула своей братии, что те могут попробовать добраться до меня. Ну, возможно, не так уж, чтобы открыто подойти и впиться мне в шею зубами, но... Блин, мне нужно быть начеку. Я вспомнил опьяняющие поцелуи Келли Гэмилтон, разливающееся по телу, проникающее вглубь меня тепло, и поежился. Какая-то часть меня и сейчас думала, каково это будет – позволить вампирам поймать меня, и так уж ли это плохо. Другая, впрочем, отчаянно анализировала все, что мне удалось увидеть за этот вечер: Бьянка явно что-то задумала.

Я тряхнул головой и оглянулся на Майкла. Он кивнул мне – движение головы было едва заметно под тяжелым шлемом – и мы двинулись вниз по лестнице. Ноги мои дрожали, мешая спускаться. Я надеялся только, что никто из вампиров этого не заметит. Самое последнее дело позволять им видеть твою слабость, пусть даже нервы твои на взводе как у канарейки в шахте.

– Делайте то, что нужно, Гарри, – шепнул мне Майкл. – Я буду держаться в паре шагов за вами, чуть правее. Я присмотрю за тылом.

Слова Майкла успокоили меня, и я благодарно кивнул.

Я ожидал, что вампиры налетят на меня ликующей, смертоносной стаей, стоит мне спуститься во двор, но этого не случилось. Вместо этого внизу лестницы меня поджидал один Томас – рука на эфесе меча, тело бесстыдно выставлено напоказ. Жюстина стояла в паре шагов за его спиной. Лицо его прямо-таки сияло весельем.

– Бог мой, это было потрясающе, Гарри. Могу я называть вас Гарри?

– Нет, – буркнул я, но тут же спохватился и попытался смягчить ответ. – Однако спасибо. За вашу реплику. Все может еще обернуться довольно погано.

Томас прищурился.

– Вполне возможно, мистер Дрезден. Но не могли же мы позволить этому перерасти в открытую свару, правда?

– Разве?

– Ну конечно же, не могли. Это бы сильно ограничило возможность соблазнять, совращать и шантажировать.

Я фыркнул.

– Что ж, вам не откажешь в логике.

Он улыбнулся, чуть прикусив кончик языка.

– Как правило, это так.

– Гм, спасибо, Томас.

Он огляделся по сторонам и нахмурился. Я проследил его взгляд. Жюстина отошла от него на несколько шагов и стояла теперь с ослепительной улыбкой, беседуя с высоким, улыбчивым типом в алом фраке и узкой маске-домино. На моих глазах мужчина протянул руку и погладил ее по плечу. Он произнес что-то, отчего она рассмеялась.

– Прошу прощения, – неодобрительно буркнул Томас. – Терпеть не могу браконьеров. Что ж, развлекайтесь, мистер Дрезден.

Он переместился к ним, и Майкл подошел ко мне ближе. Я полуобернулся к нему и услышал его шепот:

– Они нас окружают.

Я огляделся по сторонам. Двор был битком забит народом. Большинство составляла молодежь довольно симпатичной внешности, одетые разнообразно, но с преобладанием черного цвета: они прямо-таки просились на постеры хеви-металлистов. Кожа, пластик и сетки в сочетании с черными масками-домино, тяжелыми капюшонами и разнообразным гримом. Все они болтали и смеялись, пили и танцевали. У некоторых виднелись полоски красной ткани на руках или кроваво-красные полосы грима на горле.

У меня на глазах какой-то избыточно рослый юнец склонился над столом, втягивая ноздрей какое-то зелье. Троица хихикающих девиц, две блондинки и брюнетка, разряженные как команда Дракуловых чирлидерш, с черно-красными помпонами на рукавах, хором сосчитали до трех и кинули в рот по паре таблеток, запив их красным вином. Другие их сверстники и сверстницы нежно прижимались друг к другу или целовались стоя или сидя. Несколько человек, уже отрубившись, лежали на земле, закрыв глаза и блаженно улыбаясь.

Я вгляделся в толпу и сразу же обнаружил в ней выделяющуюся группу. В гуще одетой в черное молодежи перемещались высокие фигуры в алом – два-три десятка, не больше. Мужчины и женщины в разных, но одинаково алых костюмах, красивые, с уверенными движениями, выдававшими в них хищников.

– Красная Коллегия, – пробормотал я, облизнул пересохшие губы и снова осмотрелся по сторонам. Прилагая все усилия, чтобы это казалось непреднамеренным, вампиры собирались вокруг нас в кольцо. Помедли мы еще немного на одном месте, и мы не смогли бы выйти со двора, не проходя в непосредственной близости от одного из них.

– Юнцы с красными лентами – кто они? Вампиры-малолетки?

– Я бы сказал, это помеченный скот, – пробормотал Майкл, почти не скрывая холодной злости.

– Полегче, Майкл. Нам надо немного побродить по двору. Так им будет труднее загнать нас.

– Принято, – Майкл кивнул в сторону стола с напитками, и мы неспешной походкой направились к нему. Вампиры попытались последовать за нами, но это никак уже не могло сойти за случайность.

Пара в красном двинулась наперехват и встретилась с нами у самого стола. Кайли Гэмилтон был одет в алый костюм арлекина. Следовавшая за ним Келли щеголяла алой комбинацией, не оставлявшей воображению ровным счетом ничего, но дополнявшейся длинным плащом, прикрывавшим ей плечи и ключицы, и капюшоном поверх пышной прически. Алая маска скрывала ее лицо, оставляя открытыми только подбородок и чувственный рот.

Мне показалось, я вижу в углу рта небольшую припухлость – возможно, след от ожога.

– А, Гарри Дрезден, – приветствовал меня Кайли преувеличенно громким голосом, с преувеличенно широкой улыбкой. – Как я рад снова видеть вас.

Я радушно хлопнул его по плечу, отчего он пошатнулся.

– Жаль, что не могу ответить взаимностью.

Улыбка сделалась чуть напряженнее.

– Вы, конечно, помните мою сестричку, Келли.

– Разумеется, – кивнул я. – Чуть перебрали ультрафиолетовых ванн, не так ли?

Я ожидал, что она зарычит, или зашипит, или вцепится мне в горло. Однако вместо этого она повернулась к столу, взяла с него серебряный кубок, хрустальный бокал и протянула нам с улыбкой, не уступавшей брату.

– Так приятно видеть вас здесь, Гарри. Жаль, что мы не видим сегодня очаровательной мисс Родригез.

Я взял у нее кубок.

– Она сегодня у парикмахера.

Келли повернулась к Майклу и протянула ему бокал. Он принял его с сухим, вежливым кивком.

– Интересно, – мурлыкнула она. – А я и не знала, что вы предпочитаете мужчин, мистер Дрезден.

– Что тут скажешь? Они такие большие и сильные...

– Ну, конечно, – заметил Кайли. – Если бы меня окружали люди, которым так же до безумия хочется убить меня, как мне – вас, я бы тоже обзавелся телохранителем.

Выставив вперед грудь под прозрачной лайкрой, Келли скользнула к Майклу. Она медленно обходила его по кругу; Майкл спокойно стоял на месте.

– Он восхитителен, – томно промурлыкала она. – Можно я его поцелую, мистер Дрезден?

– Гарри, – произнес Майкл.

– Он женат, Келли. Как это ни печально.

Она рассмеялась и подобралась еще ближе к Майклу, стараясь поймать его взгляд. Майкл нахмурился и уставился в пространство.

– Нет? – вздохнула она. – Ну, что ж. Да вы не бойтесь, красавчик. Вам понравится. Давайте веселиться, будто это последняя ночь на земле, – она одарила его хищной улыбкой. – И, собственно, ведь так оно и есть.

– Юная леди очень добра, – заметил Майкл.

– Вы весь какой-то зажатый. Я обожаю это в мужчинах, – она стрельнула в меня глазками из-под маски. – Вам, право же, не стоило тащить в эти дела беззащитных смертных, мистер Дрезден, – она снова окинула Майкла с ног до головы полным восхищения взглядом. – Вот этот, наверняка, замечательно вкусен. Но позже, позже.

– Смотрите, не подавитесь, – посоветовал я ей.

Она рассмеялась так, будто мои слова привели ее в восторг.

– Ну, ну, мистер Дрезден. Я сама вижу его кресты, но мы-то с вами знаем их цену в сегодняшнем мире, – она жадно потянулась к руке Майкла. – На какое-то мгновение вы почти заставили меня поверить в то, что он настоящий рыцарь-храмовник.

– Нет, – рассудительно кивнул я. – Он не рыцарь-храмовник.

Келли дотронулась рукой до закованной в сталь руки Майкла. Последовала вспышка – белая, внезапная, короткая и беспощадная как удар молнии. Она пронзительно взвизгнула и покатилась по земле. Она так и осталась лежать, съежившись комочком и баюкая почерневшую руку. Похоже, от боли у нее так перехватило дыхание, что она не могла даже кричать. Кайли бросился к ней.

Я подмигнул Майклу.

– Ух ты, – сказал я. – Впечатляюще.

Майкл напустил на себя слегка огорченный вид.

– Случается... – произнес он извиняющимся тоном. Я кивнул и снова перевел взгляд на вампиров-близнецов.

– Что ж, это послужит вам уроком. Руки прочь от Десницы Господней.

Кайли с перекошенным от злости лицом бросил на меня убийственный взгляд. Сердце мое тревожно дернулось в груди, но я не мог позволить себе выказать ни малейшего страха.

– Ну, валяй, Кайли, – подзадорил я его. – Затей что-нибудь. Нарушь перемирие, объявленное твоей начальницей. А заодно и законы гостеприимства. Белый Совет выжжет это место дотла, так что его назовут Новыми Помпеями.

Он злобно оскалился и поднял Келли с земли.

– Это еще не конец, – пообещал он. – Так или иначе, Дрезден, я убью тебя.

– Ну-ну, – ухмыльнулся я и покачал пальцем у него перед носом. – Как страшно-то!

Кайли зарычал. Все же эта парочка убралась, и я медленно огляделся по сторонам. Танцы в непосредственной близости от нас прекратились, и все – одетые как в черное, так и в алое – смотрели на нас. Кое-кто из вампиров в красном, покосившись на Майкла, поспешно отступил на пару шагов.

Я ухмыльнулся как можно наглее и самоувереннее и поднял свой кубок.

– Предлагаю выпить, – сказал я. – За гостеприимство!

Мгновение все молчали, потом торопливым эхом откликнулись на мой тост и припали к своим бокалам. Я осушил кубок одним глотком, почти не заметив изысканного букета, и повернулся к Майклу. Тот поднес бокал к губам и сделал вид, что пьет – однако в рот не попало ни капли.

– Что ж, – сказал я. – До Кайли я дотронулся. Его тоже можно вычеркнуть; правда, я и не особенно рассчитывал, что он тот, кто нам нужен. Надо искать другого. Или другую. Или другое.

Майкл медленно оглянулся. Одетые в красное вампиры продолжали отодвигаться от нас.

– Похоже, на некоторое время мы их усмирили.

Я кивнул, все еще ощущая себя не в своей тарелке. Толпа с одной стороны расступилась, и к нам подошли Томас с Жюстиной – приятное разнообразие ярких цветов на фоне черного и красного.

– Ага, вот вы где, – сказал Томас. Он покосился на мой кубок и подавил вздох. – Я рад, что застал вас вовремя.

– В каком смысле – вовремя? – спросил я.

– Чтобы предостеречь, – ответил он и махнул рукой в сторону стола с напитками. – Вино отравлено.

Глава двадцать шестая

– Отравлено? – тупо переспросил я.

Томас всмотрелся мне в лицо, потом опустил взгляд на мой кубок. Он даже вытянул шею, чтобы удостовериться, пуст ли он.

– А... Упс.

– Гарри, – Майкл шагнул вплотную ко мне и поставил свой бокал на стол. – Мне казалось, вы говорили, что они не предпримут ничего, столь открытого.

В желудке моем продолжал царить хаос. Сердце мое билось чаще нормы, хотя яд ли был тому причиной, или просто примитивный страх, навеянный словами Томаса, я не знал.

– Они не могут, – сказал я. – Если я умру здесь, Совет узнает о случившемся. Я известил их сегодня о том, что собираюсь сюда.

Майкл внимательно посмотрел на Томаса.

– Что они добавили в вино?

Тот пожал плечами и обнял Жюстину за талию. Девушка прижалась к нему и зажмурилась.

– Не знаю, чего они туда добавили. – признался он. – Но посмотрите на тех людей, – он кивнул в сторону молодежи в черном. Те поголовно валялись как попало на земле. – У них у всех в руках были бокалы.

Я пригляделся внимательнее и убедился в том, что он говорит правду. По всему двору суетились слуги, подбиравшие с земли бокалы. На моих глазах танцующая парочка осела на землю и застыла.

– Блин-тарарам, – выругался я. – Вот что, значит, они задумали.

– Что? – спросил Майкл.

– Мертвым я им не нужен, – пояснил я. – Во всяком случае, не от этого.

Времени у меня было в обрез. Шатаясь, обогнул я стол с напитками, подошел к ящику с росшим в нем каким-то кустом и рухнул на четвереньки, нырнув в куст лицом. Я скорее услышал, чем увидел, что Майкл занял позицию у меня за спиной, охраняя с тыла. А потом я сунул два пальца в рот. Дешево и сердито. Вино обожгло мне горло по пути обратно. Листья куста щекотали мне затылок. Голова закружилась, когда я снова выпрямился, и потребовалось некоторое время, чтобы предметы снова обрели привычную резкость. Пальцы медленно немели, и это было почти приятно.

– Всех до одного, – пробормотал я.

– Что? – Майкл опустился передо мной на колени и крепко сжал рукой мое плечо.

– Меня слегка ведет, – сказал я. Слюна вампира. Ну конечно. Было так приятно снова ощущать ее в себе, что на мгновение я даже удивился, чего это я так переживаю. Ну просто очень приятно. – Это для всех. Они отравили все вино. Вампирская слюна. Так они смогут сказать, что вовсе в меня не целились, – я пошатнулся, но все-таки встал. – Этакая развлекательная отрава. Настраивает всех на приятный отдых.

– Немного грубовато, – задумчиво произнес Томас, – зато эффективно, – он огляделся по сторонам. Все больше молодых людей распластывалось на земле в блаженном ступоре. Пальцы Томаса невзначай погладили Жюстину по талии, и она, вздрогнув, прижалась к нему еще крепче. – Впрочем, возможно, это все мои предубеждения. Я предпочитаю, чтобы моя добыча проявляла больше признаков жизни.

– Надо увести вас отсюда, – тревожно произнес Майкл.

Я стиснул зубы и попытался стряхнуть с себя все приятные ощущения. Вампирская слюна должна усваиваться организмом фантастически быстро. Даже если я избавился от всего вина, что выпил, я наверняка схватил уже изрядную дозу.

– Нет, – сумел я выдавить из себя после минутной паузы. – Именно этого они от меня и хотят.

– Но Гарри, вы же едва на ногах держитесь, – возразил Майкл.

– У вас несколько нездоровый вид, – согласился с ним Томас.

– Тьфу. Если они хотят нейтрализовать меня, значит, им есть что скрывать.

– Или они просто хотят вас убить, – не сдавался Майкл. – Или одурманить до такой степени, что вы сами позволите кому-нибудь сосать вашу кровь.

– Нет, – не согласился я. Если бы они хотели совратить меня, они бы сделали это как-нибудь по-другому. Они пытаются напугать меня. Или не позволить мне обнаружить что-то.

– Мне не хотелось бы напоминать об очевидном, – заметил Томас, – но скажите, с какой стати Бьянка приглашала бы вас, если не хотела, чтобы вы сюда пришли?

– Ей положено пригласить представителя Совета. В этом городе таковым являюсь я. И она ведь не рассчитывала, что я и впрямь покажусь здесь – черт, да почти все здесь удивились, увидев меня.

– Они не рассчитывали, что вы придете, – пробормотал Майкл.

– Ага. Вот какой я нехороший мальчик, – я сделал пару глубоких вдохов и почувствовал себя немного лучше. – Мне кажется, тот, кого мы ищем, здесь, Майкл. Так что придется нам здесь еще немного задержаться. Посмотрим, не удастся ли мне найти, кто все-таки стоит за всем этим.

– За чем? – поинтересовался Томас.

– Меньше будете знать – позже состаритесь, Томас, – буркнул я.

– Вам никто не говорил прежде, мистер Дрезден, что вы фантастически раздражающий тип, – я невольно ухмыльнулся, на что он закатил глаза. – Ладно, – кивнул он. – Не буду больше лезть в ваши дела. Свистните, если я смогу помочь вам еще чем-нибудь, – они с Жюстиной нырнули обратно в толпу.

Опираясь на трость, чтобы не упасть, я невольно смотрел на удаляющиеся ноги Жюстины.

– Славный парень, – заметил я.

– Для вампира ничего, – согласился Майкл. – Не доверяйте ему, Гарри. – Есть в нем что-то такое, мне несимпатичное.

– Ох, он мне вполне симпатичен, – сказал я. – Но будь я проклят, если доверяю ему.

– Что будем делать?

– Осмотримся. Пока что у нас имеются: пища в черном, вампиры в красном, мы с вами, а еще несколько человек в разных, не подпадающих под эти категории костюмах.

– Римский центурион, – сказал Майкл.

– Ага. И парень, смахивающий на Гамлета.

– Гарри, – внимательно посмотрел на меня Майкл. – Вы уверены, что с вами все в порядке.

Я вздохнул. У меня кружилась голова, меня слегка тошнило. Мне приходилось делать усилие, чтобы мысли не путались под действием яда. Меня окружали твари, которые смотрели на людей вроде нас как на мясной скот, и у меня было мало сомнений в том, что меня убьют, если я останусь.

Конечно, если я не останусь, могут убить других людей. Если я не останусь, тем, кто уже подвергся нападению Кошмара, будет продолжать грозить опасность: Черити, новорожденному сыну Майкла. Мёрфи. Если я не останусь, Кошмар сможет оправиться, а тогда он и его, так сказать, спонсор, который, как я надеялся, находился здесь, на приеме, смогут беспрепятственно палить по мне в упор.

Одна мысль о возможность остаться в этом месте приводила меня в ужас. Но мысль о том, что может случиться, если я не останусь, страшила меня еще больше.

– Идемте, – сказал я. – Давайте скорее покончим с этим.

Майкл кивнул и, чуть нахмурившись, осмотрел помещение.

– Это просто отвратительно, Гарри. Эти люди... Они же совсем еще дети. И путаются с этими тварями...

– Спокойнее, Майкл. Мы здесь затем, чтобы добыть информацию, а не чтобы обрушить дом на эту кучку мерзких типов.

– Самсон обрушил, – заметил Майкл.

– Ну, обрушил. И чем это потом для него кончилось? Ладно, вы готовы?

Он буркнул что-то себе под нос и снова пристроился ко мне сзади. Я огляделся по сторонам, высмотрел типа в одежде римского центуриона и двинулся к нему. Мужчина неопределенного возраста стоял сам по себе, чуть в стороне от толпы. Глаза его имели странный оттенок зеленого – сочный, насыщенный. В зубах он зажал сигарету. Все детали костюма вплоть до короткого римского меча и сандалий производили впечатление подлинников. Приблизившись к нему, я немного замедлил шаг.

– Майкл, – шепнул я через плечо. – Гляньте-ка на его костюм. Выглядит как настоящий.

– Он и есть настоящий, – раздраженно бросил мужчина, не поворачиваясь ко мне. Он выдохнул клуб дыма и снова сунул сигарету в рот. Майкл – и тот вряд ли расслышал мои слова отчетливо. Этот поймал все на лету. Черт...

– Занятно, – сказал я. – Должно быть, все вместе это стоит целое состояние.

Он покосился на меня и до невозможности самодовольно ухмыльнулся. При этом из уголка его рта выплыла струйка дыма. Он не сказал ничего.

– Что ж, – я деликатно кашлянул. – Меня зовут Гарри Дрезден.

Мужчина надул губы, потом старательно повторил мое имя:

– Гарри. Дрезден.

Когда кто-то, кто угодно, произносит ваше имя, это не может не затронуть вас. Вы почти физически ощущаете это – набор звуков, выделяющихся из столпотворения других и требующих вашего внимания. Когда ваше Имя произносит чародей, когда он произносит его, вкладывая в него смысл, это производит примерно такой же эффект, только тысячекратно усиленный. Мужчина в доспехах центуриона произнес часть моего Имени и сделал это абсолютно верно. Это было как если бы кто-то стукнул палочкой по камертону и прижал его к моим зубам.

Я пошатнулся, и Майкл поймал меня за плечо, удержав на ногах. Бог мой! Он всего-то использовал часть моего полного имени – истинного Имени – и чуть не сшиб меня с ног!

– Блин-тарарам, – пробормотал я. Майкл помог мне выпрямиться. Я уперся тростью в землю для лучшего равновесия и посмотрел на незнакомца.

– Как, черт возьми, вам это удалось?

Он закатил глаза, вынул сигарету изо рта и выпустил еще несколько колец дыма.

– Вам не понять.

– Вы не из Белой Коллегии.

Он посмотрел на меня так, словно я изрек банальность – что-нибудь вроде того, что все брошенные предметы падают на землю. Не самый приятный взгляд.

– Так уж повезло, знаете ли.

– Гарри, – напряженным от волнения голосом произнес Майкл.

– Минуточку.

– Гарри. Посмотрите на его сигарету.

Я удивленно повернулся к Майклу.

– Что?

– Посмотрите на его сигарету, – повторил Майкл. Сам он смотрел на незнакомца широко раскрытыми глазами, а рука его скользнула к рукояти ножа.

Я всмотрелся. Мне потребовалась почти минута чтобы понять, что именно Майкл имеет в виду.

Мужчина выдохнул еще немного дыма и ухмыльнулся мне.

– Он... – пробормотал я. – Он... э...

– Он дракон, – сказал Майкл.

– Он... что?

Глаза незнакомца в первый раз с начала разговора осветились интересом, и он прищурился – глядя не на меня, но на Майкла.

– Совершенно верно, – сказал он. – Можете называть меня мистером Ферро.

– Почему уж не просто Ферроваксом? – спросил Майкл.

Мистер Ферро прищурился сильнее и посмотрел на Майкла с откровенной неприязнью.

– Что ж, по крайней мере, в преданиях ты немного разбираешься, смертный.

– Минуточку, – вмешался я. – Драконы... Драконам положено быть большими. Ну там, с чешуей, крыльями и клыками. Этот парень не слишком велик.

Ферро закатил глаза.

– Мы таковы, какими хотим быть, – раздраженно бросил он, – мистер Дрефтон.

– Дрезден, – огрызнулся я.

Он равнодушно отмахнулся.

– Не искушай меня продемонстрировать тебе, смертный, что я могу, произнеся твое имя и приложив к этому толику усилий. Скажу только, такой силы, которой я обладаю, тебе и не снилось. Равно как того, что мое истинное обличье разметало бы эти жалкие обезьяньи домишки и сотрясло бы землю, на которой ты стоишь. Посмотри на меня своим Внутренним Взглядом – и ты увидишь нечто, что приведет тебя в ужас, а может, и лишит рассудка. Я старейший из своего племени, и сильнейший. Жизнь твоя для меня все равно что горящая спичка, а вся ваша цивилизация – как трава, что вырастает по весне и вянет с осенью.

– Ну, – рассудительно произнес я, – не знаю насчет вашего истинного обличья, но одного вашего эго достаточно, чтобы земная кора трещала под вашими ногами.

Зеленые глаза его вспыхнули.

– Что ты сказал?

– Терпеть не могу похвальбы, – пояснил я. – Уж не считаете ли вы, что я должен стоять здесь и предлагать вам своего перворожденного наследника или, там, приносить в жертву девственниц? Черт, я не настолько впечатлен.

– Что ж, – улыбнулся Ферро. – Посмотрим, удастся ли нам произвести впечатление.

Я стиснул свою трость и собрал волю в кулак, но сделал это медленно. Слишком медленно. Ферро равнодушно махнул в мою сторону рукой, и что-то швырнуло меня на землю, словно на плечи мои обрушился груз фунтов этак тысяч в пять. Легкие мои отчаянно пытались вздохнуть, а в глазах вспыхнули звезды, после чего потемнело. Я пытался сложить заклинание, чтобы отгородиться хоть каким-нибудь барьером, но не мог сосредоточиться, не говоря уже о том, чтобы издать хоть какой-то звук.

Майкл неодобрительно покосился на меня и повернулся к Ферро.

– Сириотраксу стоило бы обучиться этому приему. Тогда, возможно, мне и не удалось бы убить его.

Холодный взгляд Ферро скользнул к Майклу, и это чуть ослабило давление – ненамного, но достаточно, чтобы я смог прохрипеть: «Riflettum», – и вложить в это максимум воли. Заклятие Ферро треснуло и начало рассыпаться. Я ощутил, что он смотрит на меня, что он может без труда обновить заклятие. Он не сделал этого. Задыхаясь, я поднялся на ноги.

– Значит, – произнес Ферро, – вот ты кто, – он смерил Майкла изучающим взглядом. – Я представлял тебя выше.

Майкл пожал плечами.

– Лично против него я ничего не имел. Я не горжусь тем, кто я.

Ферро побарабанил пальцем по эфесу меча.

– Сэр рыцарь, – негромко произнес он. – Я бы посоветовал вам вести себя скромнее при тех, кто вас лучше. А для этого, – он бросил неприязненный взгляд на меня, – поищите другую роль – по крайней мере, пока он не научится хорошим манерам.

Я хотел было ответить подобающим образом, но так и не смог еще вздохнуть. Я так и остался стоять, скрючившись, опираясь на трость и слабо хрипя. Ферро с Майклом обменялись короткими кивками; при этом оба пристально смотрели друг другу в глаза. А потом Ферро повернулся... и исчез. Просто исчез, и все тут. Ни вспышки, ни огненного клубка. Просто исчез.

– Гарри, – назидательно произнес Майкл. – Вы не самый крутой парень на деревне. Вам нужно научиться держать себя чуть вежливее.

– Хороший совет, – прохрипел я. – В следующий раз разбирайтесь с драконами как-нибудь сами.

– Разберусь, – он огляделся по сторонам и нахмурился. – Гости редеют, Гарри.

Он был прав. На моих глазах вампирша в облегающем красном платье потрепала по руке молодого человека в черном. Тот оглянулся и встретился с ней взглядом. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Женщина улыбалась, выражение лица юноши становилось все менее осмысленным. Затем она негромко сказала ему что-то, взяла за руку и повела за собой в темноту, куда не пробивались лучи светящихся шаров. Другие вампиры тоже уводили молодых людей за собой. Алых костюмов во дворе заметно убавилось, а количество валявшихся на земле людей, напротив, увеличилось.

– Не нравится мне все это, – вздохнул я.

– Мне тоже, – голос Майкла был тверд как камень. – Господь свидетель, нам нужно положить всему этому конец.

– Позже. Сначала пообщаемся с этим типом, Гамлетом. Потом надо еще проверить саму Бьянку.

– А остальных вампиров?

– Нет смысла. Они все подчинены Бьянке. Будь они такими же сильными, ее бы давно уже сместили. Исключение составляют самые приближенные к ней. То есть, Кайли и Келли. У нее на такое не хватило бы мозгов, а его я уже исключил. Значит, если это не гость, то, возможно, сама Бьянка.

– А если не она?

– Не будем пока об этом думать. И без того тошно, – я огляделся. – Вы нигде не видите Гамлета?

Майкл посмотрел в одну сторону, в другую, и сделал несколько шагов, огибая ближайший куст.

Краем глаза я уловил движение. Какая-то фигура в красном плаще надвигалась на Майкла со спины, из-за кустов. Времени оставалось в обрез. Я повернулся и бросился на нападающего.

– Берегись! – крикнул я. Майкл стремительно обернулся; в руке его как по волшебству оказался нож. Я схватил незнакомца в красном плаще и бесцеремонно развернул лицом к себе.

Капюшон откинулся, и я увидел перед собой лицо Сьюзен с широко раскрытыми от страха глазами. Волосы она заплела в тугую косичку на затылке. Наряд ее состоял из белой блузочки с короткими рукавами, короткой клетчатой юбки, белых чулок до колен и легких туфель на платформе. На руках красовались белые перчатки. На сгибе локтя болталась маленькая плетеная корзиночка, а на переносице водрузились большие зеркальные очки в старомодной, круглой оправе.

– Сьюзен? – пробормотал я. – Ты-то что здесь делаешь?

Она с облегчением вздохнула и отняла у меня руку.

– Боже, Гарри. Ну и напугал ты меня.

– Что ты здесь делаешь? – повторил я.

– Ты прекрасно знаешь, зачем я здесь, – заявила она. – Я пыталась дозвониться до тебя, чтобы уговорить, но нет, ты же ведь вечно слишком занят, чтобы уделить хоть пару минут на разговор со мной.

– Нет, этого не может быть, – пробормотал я сам себе. – Как ты сюда попала?

Она смерила меня холодным взглядом и отдернула прикрывавший корзинку платок. Пошарив рукой в корзине, она извлекла из нее белую открытку приглашения – точно такую же, как у меня.

– Вот, достала приглашение.

– Ты... что?

– Ну... Пришлось подделать. Надеюсь, ты не против, что я заимствовала твое на несколько минут.

Ага, вот, значит, почему мое приглашение лежало не на каминной полке, где я его оставил.

– Блин-тарарам, Сьюзен, ты даже не знаешь, что натворила. Тебе надо срочно убираться отсюда.

– Черта с два, – фыркнула она.

– Я не шучу, – настаивал я. – Ты в опасности.

– Успокойся, Гарри. Я не позволяю никому лизать меня и не смотрю никому в глаза. Это вроде как по Нью-Йорку гулять, – она коснулась очков затянутым в перчатку пальцем. – Пока что все в порядке.

– Ты ничего не понимаешь, – вздохнул я. – Просто не видишь.

– Не понимаю? Чего?

– Совсем очевидного, – прошелестел у меня за спиной ласковый, серебряный голос, от которого кровь застыла в моих жилах. – Явившись сюда без приглашения, вы утратили всякое право на защиту законов гостеприимства, – послышался легкий смешок. – Это значит, мисс Красная Шапочка, что Злой Серый Волк вот-вот скушает вас с потрохами.

Глава двадцать седьмая

Я повернулся к Леа. Та смотрела на меня, уперев руки в бока. На ней было струящееся платье светло-голубого цвета, отделанное у подола белоснежными кружевами. Поверх платья она одела накидку из какого-то до невероятности легкого материала, колыхавшуюся вокруг нее невесомым облачком, преломлявшим свет и окрашивающим ее бледную кожу маленькими радугами. Когда топ-моделей или кинозвезд называют «ослепительными», само это слово происходит от сияющей красоты высших сидхе, от их магии. Впрочем, о том, чтобы хоть немного приблизиться к красоте Леа, топ-моделям остается только мечтать.

– Ба, крестная, – буркнул я. – Для чего вам такие большие глаза? И вообще, насчет скушать – это неудачная метафора или где?

Она подплыла ближе ко мне.

– Я не люблю метафор, Гарри. С меня хватает и того, что меня саму как правило считают одной из них. И как, нравится тебе здесь?

– О, конечно, – фыркнул я. – Страсть как приятно смотреть на то, как они травят и одурманивают детей, а сами обхаживают самых гадких и вредных тварей в Чикаго, – я повернулся обратно к Сьюзен. – Нам надо вытащить тебя отсюда.

Сьюзен упрямо насупилась.

– Я не для того сюда пришла, чтобы ты прогнал меня домой, Гарри.

– Это не игра, Сьюзен. Эти твари опасны, – я оглянулся на Леа. Та придвигалась все ближе. – Я даже не уверен, смогу ли защитить тебя.

– Раз так, защищусь как-нибудь сама, – заявила Сьюзен, положив руку на корзинку. – Уж не думаешь ли ты, что я пришла, не подготовившись?

– Майкл, – попросил я. – Будьте добры, можете вывести ее отсюда?

Майкл шагнул к нам и повернулся к Сьюзен.

– Здесь опасно. Вам лучше позволить мне отвезти вас домой.

Сьюзен капризно пожала плечами.

– Если это так опасно, тем более: я не хочу бросать Гарри здесь одного.

– Ее рассуждения не лишены логики, Гарри.

– Черт подрал. Мы здесь для того, чтобы выяснить, кто стоит за Кошмаром. Если я уйду, не узнав этого, нам не стоило и приходить сюда. Вы просто идите, я догоню.

– Верно, – сказала Леа. – Идите. Я хорошо позабочусь о своем крестнике.

– Нет, – ровным, не допускающим возражений голосом произнесла Сьюзен. – Ни за что. Я вам не маленькая девочка, чтобы вы мной помыкали и принимали за меня решения.

Улыбка Леа сделалась еще более хищной. Она протянула руку и коснулась ее подбородка.

– Покажи-ка мне свои хорошенькие глазки, малышка, – мурлыкнула она.

Я выбросил руку и перехватил запястье моей крестной прежде, чем фея успела дотронуться до Сьюзен. Кожа ее была гладкой и прохладной на ощупь как шелк. Леа улыбнулась мне с цепенящим выражением лица. Нет, буквально. Голова моя пошла кругом; в голове теснились образы всесильной феи: сладкие как ягоды губы, прижимающиеся к моей обнаженной груди, перепачканные моей кровью... острые розовые соски, на которых играют отблески огня и полной луны... волосы, касающиеся моей кожи языком шелкового пламени...

Еще один образ, ярче других, всплыл в моем сознании: я сам, смотрящий на нее снизу вверх, лежа у ее ног. Она машинальным жестом протянула руку и погладила меня по голове. Ощущение всепоглощающего блаженства захлестнуло меня потоком ослепительного жидкого света, заполнив все пустоты моей души, уняв все страхи, сняв всю боль. Я почти плакал от облегчения, от того, как разом исчезли все заботы, все страдания. Все тело мое трепетало.

Я так чертовски устал. Устал от страданий. От страха.

– Так и будет, когда ты со мной, бедняжка, сиротка, – проник в мое сознание голос Леа, сладкий как тот яд, что уже струился в моих жилах. Я знал, что она говорит правду. Я знал это душой, знал с такой отчетливостью, что часть меня визгом визжала, злясь на остального меня, пытающегося бежать этой участи.

Так просто. Ведь так просто будет лечь к ногам моей госпожи – прямо здесь и сейчас. Так просто предоставить ей прогнать прочь все плохое. Она позаботится обо мне. Она утешит меня. Мое место там, в тепле у ее ног, глядя снизу вверх на ее красоту...

Как домашняя собачка.

Ужасно трудно сказать «нет» покою, утешению. Во все времена люди отдавали состояния, детей, земли, жизни – только бы получить это взамен.

Но покой не купишь – верно, шеф? Те, кто предлагают продать его, всегда хотят чего-то большего. Они лгут.

Я отогнал прочь чувства, ту обволакивающую пелену, которой опутывала меня моя крестная. Проведи по моей коже теркой – мне и то было бы не так больно. Но моя боль, моя усталость, мои тревоги и страх – по крайней мере они были моими собственными. Честными. Я собрал их в охапку кучкой чумазых детей и, сжав зубы и сердце, посмотрел на Леа.

– Нет, – сказал я. – Нет, Леа.

На ее утонченно-изысканном лице обозначилось нечто вроде удивления. Тонкие золотые брови чуть приподнялись.

– Гарри, – мягким, бархатным голосом прошелестела она. – Сделка уже заключена. Как уговорились, так тому и быть. И я совершенно не вижу повода, по которому ты должен страдать дальше.

– Есть еще люди, которым я нужен, – возразил я, с трудом удерживаясь на ногах. – Мне еще надо завершить эту работу.

– Нарушенные тобой обещания лишают тебя силы. Они сковывают тебя, ослабляя всякий раз, как ты идешь против данного тобой слова, – голос ее казался участливым, неподдельно-сочувственным. – Молю тебя, крестник: не делай это с собой.

– Ну да, – я изо всех сил старался сохранять спокойствие. – Ведь если я сделаю это, тебе достанется меньше еды, так? И меньше сил, чтобы отобрать их.

– Это было бы неразумно, – заверила она меня. – Никто этого не хочет.

– Мы здесь по приглашению, крестная. Тебе не позволят заниматься здесь волшебством, не нарушая при этом законов гостеприимства.

– Но я этого не делала, – возразила Леа. – За весь сегодняшний вечер я не сделала с тобой ничего волшебного.

– Не вешай мне дерьма на уши.

Она рассмеялась своим серебряным, беззаботным смехом.

– Что за язык, тем более при подруге.

Я пошатнулся. Майкл был тут как тут, поддержав меня. Он подставил мне плечо и тревожно всмотрелся мне в лицо.

– Гарри? Что с вами? Вам плохо?

Голова продолжала кружиться, и к этому добавилась дрожь в членах. Яд уже разбежался по всему моему телу, а эта новая слабость почти добила меня. В глазах то темнело, то прояснялось, и только остатки воли не позволяли мне выключиться или, сдавшись, броситься к ногам Леа.

– Со мной все в порядке, – пробормотал я. – Сейчас пройдет.

Сьюзен бросилась ко мне. Злость прямо-таки окутала ее маревом.

– Что вы с ним сделали? – обрушилась она на Леа.

– Ничего, – невозмутимо отозвалась Леа. – Он сделал это с собой сам, бедный мальчик. Но уж он-то мог бы знать, что всегда рискуешь сильными неприятностями, нарушая уговор с сидхе.

– Что? – не поняла Сьюзен.

Майкл скривился от досады.

– Это так, – сказал он. – Она говорит правду. Гарри заключил с ней уговор вчерашней ночью, когда мы бились с Кошмаром, отгоняя его от Черити.

Я силился сказать что-то, пытался предостеречь их, чтобы они не позволяли Леа обвести их вокруг пальца, но мысли путались в голове, и я никак не мог разобраться, куда делся мой рот, и почему язык отказывается слушаться меня.

– Это не дает ей права накладывать на него заклятье! – не сдавалась Сьюзен.

– Не думаю, чтобы она делала это, – вздохнул Майкл. – Обыкновенно я чувствую, когда кто-то делает что-то во вред другому.

– Разумеется, я ничего не делала, – произнесла Леа. – Да мне и не нужно ничего делать. Он все уже сделал сам.

Что... подумал я. О чем это она?

– Что? – спросила Сьюзен. – О чем это она?

– Бедный маленький несмышленыш, – терпеливо пояснила Леа. – Столько сил на учебу – и так мало знаний! Давным-давно Гарри заключил со мной уговор – и нарушил его, сначала тогда же, сразу, и вторично, несколько ночей назад. Вчерашней ночью он снова поклялся исполнить его и нарушил в третий раз. Теперь он пожинает последствия своих действий. Его собственные силы обернулись против него, бедняжки, чтобы заставить его выполнить обещание, держать свое слово.

– Но они не делали этого всего минуту назад, – возмутилась Сьюзен. – Все началось, только когда вы подошли к нему.

Леа от души рассмеялась.

– Это же вечеринка, милая крошка. Если уж на то пошло, нам здесь просто положено общаться. И ведь я не накладывала на него никаких заклятий. Это все дело его собственных рук.

– Так уйдите, – сказала Сьюзен. – Оставьте его в покое.

– О, это его никогда не оставит в покое, моя милая. Сейчас это еще совсем невелико, но со временем будет расти и расти. И уничтожит его, бедняжку. Мне бы ужасно не хотелось, чтобы так случилось.

– Так остановите это!

Леа внимательно посмотрела на Сьюзен.

– Уж не предлагаете ли вы мне сделку в обмен на его долг? Не думаю, не думаю, чтобы вы пошли на это, моя крошка... хотя с другойстороны... все, конечно, можно устроить. Честный обмен.

Сьюзен бросила быстрый взгляд на меня, потом на Майкла.

– Честный обмен? Сделка?

Майкл угрюмо посмотрел на Леа.

– Она же фея...

– Сидхе, – раздраженно поправила его Леа.

Майкл снова посмотрел на мою крестную, но продолжал:

– Феи, мисс Родригез, обожают заключать сделки. Особенно когда речь идет о том, чтобы заполучить лучших из смертных.

Сьюзен стиснула зубы. Пару мгновений она молчала, потом подняла взгляд на Леа.

– Сколько это будет стоить, ведьма? Сколько тебе надо, чтобы ты избавила Гарри от этих мучений?

Я пытался сказать что-то, но рот меня не слушался. Все почему-то ускорялось вместо того, чтобы замедляться. Я пошатнулся еще сильнее, и Майклу пришлось напрячься, удерживая меня на ногах.

– Ну, крошка? – улыбнулась Леа. – А ты сама что предложишь?

– Ну, денег у меня не очень много... – начала Сьюзен.

– Деньги... Что такое деньги? – Леа покачала головой. – Нет, детка. Такие вещи ничего для меня не значат. Но дай-ка посмотреть... – она медленно обошла Сьюзен по кругу, оглядывая ее с головы до ног. – Такие чудные глазки, пусть даже и темноваты на мой вкус. Пожалуй, они сошли бы.

– Мои глаза? – пробормотала Сьюзен.

– Нет? – притворно удивилась Леа. – Что ж, хорошо. Как тогда насчет твоего имени? Твоего полного Имени?

– Не соглашайтесь, – резко выпалил Майкл.

– Я знаю, – ответила ему Сьюзен. Она посмотрела на Леа. – Не считайте меня совсем уж дурочкой. Если вы получите мое Имя, вы сможете делать со мной все, что захотите.

Леа подбоченилась.

– Значит, ее глаза и Имя слишком ей дороги, чтобы позволить ее любимому избежать западни. Что ж, ладно. Попробуем предложить другую цену, – глаза ее хищно вспыхнули, и она подалась ближе к Сьюзен. – Твоя любовь, – прошептала она. – Отдашь мне ее?

Сьюзен заломила бровь и бросила на нее уничтожающий взгляд поверх очков.

– Лапочка, вы хотите, чтобы я вас любила? Да вас ждет уйма сюрпризов, если вы полагаете, что это происходит вот так.

– Я не просила тебя любить меня, – обиженным тоном возразила Леа. – Я просила твою любовь. Но пусть так, если и эта цена для тебя неприемлема, возможно, вместо любви сойдет и память.

– Моя память?

– Ну, не вся, – уточнила Леа. Она задумчиво склонила голову набок. – Ну конечно же. Совсем немного. Скажем, один год. Да, мне кажется, это пойдет.

Сьюзен явно колебалась.

– Ну, не знаю...

– Тогда пусть его страдает. С учетом тех, кто окружает его здесь, в этом доме, ему не дожить до рассвета. Жалость какая... – Леа повернулась и собралась уходить.

– Погодите, – выпалила Сьюзен, хватая Леа за рукав. – Я... Я согласна. Ради Гарри. Один год моих воспоминаний, и вы остановите то, что с ним происходит.

– Память за избавление. Идет, – мурлыкнула Леа. Она чуть наклонилась и осторожно коснулась губами лба Сьюзен, потом вздрогнула, резко втянула в себя воздух, и соски ее четко обозначились сквозь тонкую ткань платья.

– О... О, какая сладкая. Как ты мила, малышка! – она повернулась и с размаху, звонко ударила меня по лицу, отчего я повалился, несмотря на старания Майкла.

В голове разом прояснилось. Наркотический зуд вампирской слюны тоже чуть унялся, и я обнаружил, что снова могу внятно мыслить, хотя мысли шевелились в голове медленно – словно поезд, только-только отошедший от перрона.

– Ведьма, – прошипел Майкл, обращаясь к Леа. – Если ты хоть раз еще причинишь боль кому-нибудь из них...

– Постыдился бы, Сэр Рыцарь, – вполне довольным и даже чуть мечтательным голосом отозвалась Леа. – Не моя вина, что Гарри заключил это соглашение, как нет моей вины и в том, что эта девушка любит его и готова ради него на все. И, кстати, и в том, что Меч, лишившийся хозяина, упал на землю у моих ног, – она одарила Майкла своей цепенящей улыбкой. – Что ж, если хочешь поторговаться за возвращение меча, милости прошу.

– Моя жизнь за меч, – сказал Майкл. – Согласен.

Она откинула голову назад и рассмеялась.

– О нет, мой милый Рыцарь, нет. Ибо стоит мечу Избавителя снова оказаться в твоих руках, и ты без труда изыщешь способ нарушить наш уговор, – глаза ее снова возбужденно блеснули. – Да и потом, на мой вкус ты... скажем, слишком ограничен. Такой уж у тебя склад. Несгибаемый.

Майкл выпрямился.

– Я служу Господу в меру своих сил.

Леа состроила гримасу.

– Тьфу. Вот именно. Святой, – улыбка ее снова сделалась хитрой. – Но есть ведь и другие, чьи жизни лежат у тебя в руках, и которыми можно торговать. У тебя ведь есть дети, не так ли? – ее снова пробрала дрожь. – Смертные дети... прелесть какая. И их можно мять, лепить из них все, что захочешь. Что ж, твоя старшая дочь, пожалуй...

Майкл не зарычал, не взревел, он вообще не проронил ни звука. Он просто взялся обеими руками за ворот платья Леа и без видимого усилия оторвал ее от земли. Только после этого он заговорил – перехваченным от ярости голосом.

– Держись подальше от моей семьи, фея. Иначе я приведу в движение такие силы, которые уничтожат тебя навсегда.

Леа довольно рассмеялась.

– «Мне отмщение, и аз воздам», так это звучит, верно? – в воздухе возникло какое-то текучее мерцание, и она снова оказалась на земле перед Майклом, выставившим вперед пустые руки. – Твои силы убывают по мере возрастания ярости, мой дорогой Рыцарь. Ты не пойдешь на сделку – но полагаю, у меня так или иначе найдутся планы насчет Меча. А до тех пор, славный Рыцарь, adieu, – она в последний раз улыбнулась мне и издевательски рассмеялась. А потом растворилась в тени.

Я с трудом поднялся на ноги.

– Могло быть и хуже, – произнес я, едва ворочая языком.

Глаза Майкла полыхали гневом из-под забрала.

– С вами все в порядке, Гарри?

– Мне полегчало, – сказал я. – Черт, если это какое-то самонаводящееся заклятие... Надо будет переговорить на этот счет с Бобом. Потом как-нибудь, – я протер глаза и встревожился. – А вы, Майкл? Вы-то сами в порядке?

– Более-менее, – ответил Майкл. – Но мы до сих пор не нашли ублюдка, а уже поздно. У меня нехорошее ощущение, что нам светят неприятности, если мы не уберемся отсюда, и очень скоро.

– У меня ощущение, что вы правы, – буркнул я. – Сьюзен? Ты в порядке? Ты созрела убираться отсюда?

Сьюзен машинально откинула упавшие на лицо волосы, посмотрела на меня и нахмурилась.

– В чем дело? – не понял я. – Послушай, тебе не стоило поступать так, но мы с этим как-нибудь разберемся. Только вот выберемся отсюда, ладно?

– Ладно, – кивнула она и нахмурилась еще сильнее, вглядываясь в меня. – Я понимаю, это звучит глупо, но... мы с вами знакомы?

Глава двадцать восьмая

Я смотрел на Сьюзен, не веря своим глазам.

Она тоже ощущала себя явно неуютно.

– О, мне очень неловко. Нет, правда. Я не хотела обижать вас, мистер...

– Дрезден, – машинально прошептал я.

– Мистер Дрезден, – кивнула Сьюзен. Она неодобрительно покосилась на свой наряд, одернула короткую юбочку, потом огляделась по сторонам. – Дрезден... Это не вы, случайно, тот парень, что открыл бизнес в качестве чародея?

У меня даже зубы скрипнули от злости.

– Вот сукина...

– Гарри, – перебил меня Майкл. – Мне кажется, нам надо уходить, а не стоять здесь, ругаясь.

Я стиснул посох с такой силой, что у меня побелели пальцы. Майкл прав: злиться некогда. Не сейчас. Надо уходить, и быстро.

– Согласен, – сказал я. – Сьюзен, ты сюда на своей машине приехала?

– Эй, – она отступила от меня на шаг. – Мы ведь с вами незнакомы, верно? Меня зовут мисс Родригез.

– Послушайте, Сью... мисс Родригез. Моя крестная-фея только что украла ваши воспоминания за последний год.

– Точнее, – поправил меня Майкл, – вы сами отдали их в обмен на избавление Гарри от заклятья, лишавшего его сил.

Я испепелил его взглядом, и он замолчал.

– В общем, – подытожил я, – теперь вы меня не помните. И Майкла, наверное, тоже?

– Вместе с этой вашей феей-крестной, – добавила Сьюзен, косясь на нас с опаской.

Я поискал взглядом Леа. Та стояла не так далеко от нас, мило беседуя с Томасом. Должно быть, она ощутила на себе мой взгляд, потому что повернулась ко мне и одарила меня торжествующей улыбкой.

– Ох, черт. Ну и сучка.

Сьюзен устало закатила глаза.

– Послушайте, друзья. Очень приятно поболтать, но такого невероятного оправдания я еще не слыхала.

Я снова протянул к ней руку. Ее рука мгновенно нырнула в корзинку и показалась обратно, вооруженная ножом – армейским ножом прошлого века со сверкающим острым лезвием.

– Я же сказала, – холодно буркнула она. – Я вас не знаю. Не касайтесь меня.

Я отдернул руку.

– Послушайте. Я только хотел убедиться, что с вами все в порядке.

Дыхание Сьюзен чуть участилось, но в целом она замечательно владела собой.

– Со мной все совершенно в порядке, – сказала она. – Можете обо мне не беспокоиться.

– По крайней мере, уходите отсюда. Здесь вам угрожает опасность. Вы пришли сюда по поддельному приглашению. Вы это помните?

Она задумчиво нахмурилась.

– Откуда вы это знаете?

– Вы сами сказали мне это пять минут назад, – со вздохом ответил я. – Именно это я и пытаюсь вам сказать. У вас отобрали уйму воспоминаний.

– Я помню, как пришла сюда, – задумчиво произнесла Сьюзен. – Я помню, как подделала приглашение.

– Я знаю, – кивнул я. – Вы срисовали его с настоящего на столике у меня в гостиной. Это вы помните?

Она нахмурилась.

– Я срисовала его с... – выражение лица ее сделалось менее уверенным, и она неуверенно оглянулась. – Не помню, где я его достала.

– Вот, – сказал я. – Теперь видите? А как выкупали меня из тюрьмы пару дней назад помните?

Она опустила нож.

– Я... Я помню, что ездила в полицейский участок. И как платила залог тоже помню, но... что-то мысли путаются.

– Хорошо, хорошо, – сдался я. Голова болела отчаянно, и я сдавил переносицу большим и указательным пальцами. – Похоже, она забрала все ваши воспоминания, связанные со мной. И с ней тоже. А Майкл? Его вы помните?

Она посмотрела на Майкла и покачала головой.

Я кивнул.

– О'кей. Тогда мне ничего не остается, как просить вас довериться мне, мисс Родригез. Вы поражены магическим заклятьем, и я пока не знаю, как освободить вас от него. Но здесь вам угрожает опасность, и, мне кажется, вам нужно уйти.

– Только не с вами, – отозвалась она наконец. – Я представления не имею, кто вы такой. Только то, что вы кто-то вроде консультанта по оккультным вопросам Отдела Специальных Расследований.

– Хорошо, хорошо, – сказал я. – Не со мной. По крайней мере позвольте нам вывести вас отсюда, чтобы мы не беспокоились на ваш счет. Здесь шагу не ступишь, чтобы не наткнуться на вампира. Так что давайте, мы проводим вас до вашей машины, а там поезжайте на все четыре стороны.

– Я еще не взяла ни одного интервью, – возразила она. – Но... Я так странно себя чувствую, – она тряхнула головой и убрала нож обратно в корзину. Я услышал негромкий щелчок – она выключила диктофон. – Ладно, – сказала она. – Пожалуй, я готова идти.

Я с облегчением кивнул.

– Замечательно. Майкл, идем?

Он прикусил губу.

– Возможно, мне лучше остаться, Гарри. Если ваша крестная здесь, весьма вероятно, что и Меч тоже тут. Как знать, может, мне удастся вернуть его.

– Ага. Или получить удар в спину, которую никто не защищает. Здесь стало слишком припекать, дружище. Даже мне – и то горячо. Пора делать ноги.

Майкл кивнул и пристроился ко мне с правой стороны. Сьюзен шла, чуть отстав, не спуская с нас взгляда и не вынимая руку из своей корзинки. Интересно, подумал я, что она там припасла еще на случай, если злой и страшный серый волк все-таки попробует скушать ее прямо в бабушкиной постели?

Мы дошли до подножия лестницы, ведущей обратно в дом. Что-то коснулось меня, поставив дыбом волосы на загривке, и я остановился.

– Гарри? – встревожился Майкл. – Что-то случилось?

– Там кто-то... – пробормотал я и закрыл глаза. На мгновение я включил свое Зрение, ощутив давление чуть выше переносицы. Я снова открыл глаза. Внутреннее Зрение прорезало висевшее передо мной заклятье лучом солнца, пробившегося сквозь пухлое облако. За моей спиной хором охнули от неожиданности Майкл и Сьюзен.

Некто, наряженный Гамлетом, стоял в трех лестничных маршах выше нас, слегка улыбаясь. Я смог понять только, что это скорее женщина, чем мужчина, хотя очертания тела скрывались меховым жилетом, придававшим ей странную, бесполую внешность. Кожа ее была не белой, не бледной, но словно полупрозрачной. Почти серой. Помада на губах была светло-голубого цвета, словно она сильно замерзла. Или умерла. Я поежился и выключил Взгляд, пока не увидел чего-нибудь такого, что не хотелось бы хранить в памяти.

Впрочем, внешность ее от этого ни капельки не изменилась. На ней была шапка, совершенно скрывающая ее волосы – пышный головной убор из тех, что съезжают набок. Она стояла, подбоченясь; на поясе ее висела шпага. В свободной руке она держала череп – настоящий. И кровавым потекам на нем вряд ли было больше нескольких часов.

– Неплохо проделано, чародей, – произнесла она. Голос ее звучал шипящим шепотом – так говорят, когда во рту и горле совершенно сухо. – Немногие видят меня тогда, когда я не хочу, чтобы меня видели.

– Спасибо, – поклонился я. – И прошу прощения, ибо мы как раз уходим.

Светло-голубые губы скривились в ледяной улыбке. Если не считать этого, она не пошевелилась.

– О, но ведь сейчас нам как раз положено общаться. Я имею полное право представиться вам, а в обмен узнать ваши имена и обменяться любезностями, – взгляд ее застыл на моем лице, причем она явно не боялась встретиться со мной взглядом. Из этого я заключил, что, кем бы она ни была, по части разрушительных взглядов она явно имеет передо мной преимущество. Поэтому я зафиксировал свой взгляд на кончике ее носа и изо всех сил старался не обращать внимания на то, что глаза ее вовсе лишены цвета – словно затянуты катарактой.

– А что, если у меня нет времени на любезности? – поинтересовался я.

– О, – прошептала она. – В таком случае я могу оскорбиться. Я могу даже поддаться искушению и потребовать удовлетворения.

– Дуэль? – недоверчиво переспросил я. – Вы меня разыгрываете?

Взгляд ее скользнул вправо от меня.

– Ну, конечно, если вы предпочтете, чтобы вместо вас дрался чемпион, я с радостью приму такой вызов.

Я оглянулся на Майкла, который не отрываясь смотрел на ее жилет. Или, возможно, на пояс.

– Вам знакома эта леди?

– Это не леди, – негромко сказал Майкл. Рука его крепко сжала рукоять ножа. – Гарри Дрезден, Чародей, член Белого Совета, позвольте представить вам Мавру из Черной Коллегии Вампиров.

– Настоящий вампир! – прошептала Сьюзен. Я услышал щелчок включаемого диктофона.

– Я рада, – произнесла Мавра. – Наконец-то мы познакомились, чародей. Нам нужно поговорить. Подозреваю, у нас найдется много общего.

– Убей меня, не вижу ничего, что могло бы быть между нами общего, мэм. Вы что, знакомы?

– Да, – коротко бросил Майкл.

Шепот Мавры сделался холодно-зловещим.

– Этот славный Рыцарь убил моих детей и внуков. Совсем еще недавно.

– Двадцать лет назад, – уточнил Майкл. – Три с лишним десятка людей были убиты в течение месяца. Да, я положил этому конец.

Рот Мавры скривился чуть сильнее, обнажив пожелтелые зубы.

– Да. Совсем еще недавно. Я этого не забыла, Рыцарь.

– Ладно, – вмешался я. – Приятно было с вами побеседовать, Мавра, но мы уходим.

– Нет, не уходите, – спокойно возразила Мавра. Если не считать глаз и губ, она так и не пошевелилась. Было что-то неестественное, в этой неподвижности. Настоящие, реальные существа шевелятся, дышат. Мавра даже не дышала.

– Нет, уходим.

– Нет. Двое из вас, может, и уйдут, – улыбка ее сделалась ледяной. – Насколько мне известно, в приглашении сказано, что ты можешь привести с собой только одного спутника. Из этого следует, что один из твоих спутников, чародей, не подпадает под действие древних законов гостеприимства. Если это Рыцарь, мы побеседуем с ним. Жаль, что «Амораккиус» не при тебе, Сэр Рыцарь. Так наша беседа была бы куда интереснее.

Я ощутил внутри неприятную пустоту.

– А если это не Майкл?

– В таком случае ты превышаешь свои права, чародей, и я выражаю тебе свое недовольство. Каковое недовольство продемонстрирую со всей надлежащей наглядностью, – взгляд ее переместился на Сьюзен. – Что ж, довольно. Выбирай, кто из этих двух уйдет. А с третьим мы побеседуем. Коротко.

– Ты хочешь сказать, ты убьешь его.

Мавра пожала плечами – первое движение с начала нашего разговора. Мне показалось, я слышу легкое потрескивание суставов, не желающих шевелиться.

– Не могу же я, в конце концов, ходить голодная. А эта жалкая мелюзга, которую нам предложили Красные, на мой вкус сладковата, да и плоти в них – кот наплакал.

Я сделал шаг назад и повернулся к Майклу.

– Если я выведу Сьюзен отсюда, – шепотом спросил я, – справитесь с этой сучкой?

– Нет смысла переходить на шепот, Гарри, – заметил Майкл. – оно вас все равно слышит.

– Да, – подтвердила Мавра. – Слышит.

Вот так, Гарри. Любезничай после этого с вампирами.

– Так что, – спросил я Майкла уже в полный голос. – Справитесь?

Мгновение Майкл молча смотрел на меня, сжав губы.

– Берите Сьюзен и уходите, – сказал он наконец. – Как-нибудь прорвусь.

Мавра рассмеялась сухим, скрежещущим смешком.

– Как благородно! Как чисто! Настоящее самопожертвование.

Сьюзен шагнула вперед, став левее меня. Я обратил внимание, что Мавра чуть отступила от нее.

– Минуточку, – сказала Сьюзен. – Я не маленькая девочка. Я знала, чем рискую, собираясь сюда.

– Мне очень жаль, мисс Родригез, – извиняющимся тоном произнес Майкл. – Но именно так я и поступлю.

– Черт, уберите от меня этих свиней-шовинистов, – буркнула Сьюзен и повернулась ко мне. – Простите. Что, по-вашему, вы сейчас делаете?

– Лезу в вашу милую корзиночку, – честно признался я, приподнял платок и даже присвистнул. – Да вы как на медведя собрались, мисс Родригез. Святая вода... Чеснок... Целых два креста. А это? Тридцать восьмой калибр?

Сьюзен презрительно фыркнула.

– Сорок пятый.

Стоявшая чуть выше нас Мавра злобно зашипела. Я поднял взгляд на нее.

– Томас говорил, Черная Коллегия пребывает в упадке. Я вот думаю: уж не нехватка ли общественного внимания тому виной... Вы не возражаете, мисс Родригез? – я сунул руку в корзинку, достал оттуда славную, пахучую головку чеснока и небрежно бросил ее в воздух, в направлении Мавры.

Вампир не отступил – она просто исчезла на мгновение и снова возникла, уже несколькими ступенями выше. Чесночная головка шмякнулась на ступени, где она только что стояла, и скатилась обратно к нам. Я нагнулся и подобрал ее.

– Я бы сказал, это «да», – я поднял взгляд на Мавру. – Вот, значит, что случилось, а? Стокер опубликовал «Большую Книгу Избиения Вампиров Черной Коллегии»?

Голубые как у утопленника губы снова раздвинулись, демонстрируя пожелтелые зубы. Без клыков.

– Это мало что значит. Вы созданы из бумаги и ваты. Я могу растерзать с дюжину десятков таких как вы.

– Если только они не ели перед этим особенно острой пиццы, – заметил я. – Пошли отсюда, ребята, – я сделал шаг вверх по лестнице.

Мавра широко раскинула руки и собрала в ладони темноту. Именно так: другими словами это не опишешь. Она развела руки в стороны, и темнота стеклась в них, сгустившись комками в ладонях.

– Попробуй, прорвись мимо меня с этим оружием, чародей, и я расценю это как неприкрытое нападение на меня. И буду защищаться подобающим образом.

Холод захлестнул меня. Я осторожно ощупал его своими чувствами, и он показался мне знакомым. Он напомнил мне ледяные цепи и безжалостные витки колючей проволоки. От него веяло пустотой, и мраком, и всем тем, чего не должно быть в магии.

Мавра – вот кого я искал в этом доме.

– Майкл, – перехваченным от волнения голосом окликнул я. Лязгнула сталь – он выхватил один из своих ножей.

– А... – неуверенно произнесла Сьюзен. – А что это делают ее руки? Это так вампирам положено?

– Не обязательно, – буркнул я. – Держитесь за мной.

Как ни странно, оба послушались. Я поднял руку и сморщился от напряжения. Моя воля, мои силы были слабыми, сбоили как неисправный мотор. Они накапливались по крохам, по каплям. И все же я собрал их в поднятой руке, и они засияли хрупким, хрустальным светом, превратившим лицо Мавры в маску с резкими, черными тенями.

Взгляд ее мертвых глаз остановился на мне, и я сразу понял, почему Майкл назвал ее «оно». Мавра больше не была женщиной. Кем бы она ни была, но только не человеческим существом. Эти глаза пялились на меня, завораживая нездоровым любопытством – так против воли тянет заглянуть, что скрывается под простыней в морге. Я сделал над собой усилие и отвел свой взгляд от ее.

– Ну же, чародей, – прошипела Мавра. – Давай, померяемся силами – ты и я.

Я напряг волю еще сильнее. Сил моих не хватило бы на две попытки. Я должен был убрать ее с первого раза или вообще никогда. Холод так и струился из нее, и пол у ее ног побелел от изморози.

– Ты же не ударишь первой, ведь нет? – я даже не сразу понял, что произношу вслух свои мысли. – Ты же не можешь преступить закон?

Наконец-то я увидел на ее лице какое-то подобие эмоций. Злобу.

– Нападай, чародей. Или не нападай, и я заберу одного из смертных – по твоему выбору. Ты не можешь требовать безопасности для обоих.

– Прочь с дороги, Мавра. Или оставайся на месте. Если ты попытаешься помешать нам уйти, если ты попытаешься вредить кому-либо, находящемуся под моим покровительством, тебе придется иметь дело с чародеем из Белого Совета, Рыцарем Меча и девой с корзинкой, полной чеснока и святой воды. И мне плевать, какая ты злобная и уродливая, от тебя только и останется, что грязное пятно на полу.

– Только посмей, – прошипела она. Она снова исчезла, а мгновением спустя обрушилась на меня. Я набрал воздуха в легкие, но выдохнуть она мне уже не дала, и я не успел высвободить заклятие, изготовленное для нее.

Майкл и Сьюзен шагнули вперед одновременно, выбросив руки вперед. Она держала в руке простой потемневший крест, а он – кинжал рукоятью вверх, так что тот тоже превратился в своего рода крест. И дерево, и сталь засияли холодным белым светом, и Мавра с разгона врезалась в этот свет как в каменную стену. Сгустки темноты рассыпались и улетучились из ее рук словно песок сквозь пальцы. Мы стояли перед ней – я в ореоле своего голубого света, Майкл и Сьюзен – в сиянии своих крестов, излучавших чистую, спокойную энергию, какой я не видел еще прежде.

– Драконья Кровь, старая Змея, – негромко произнес Майкл. – Ты и твое племя не властны здесь. Угрозы твои пусты, слова лишены правды как тело – жизни. Прочь с дороги, не испытывай гнева Всевышнего, – он покосился на меня. – Или пока мой друг Гарри не превратил тебя в грязное пятно на полу, – добавил он; подозреваю, чтобы сделать мне приятно.

Мавра медленно отступила на несколько ступенек вверх. Суставы ее, и правда, похрустывали. Она нагнулась и подняла оброненный череп. Потом снова повернулась к нам, глядя на нас с легкой улыбкой.

– Можете не стараться, – сказала она. – Час пробил.

– Час? – нервным шепотом переспросила Сьюзен. – О каком таком часе она говорит, Дрезден?

– О часе официальных мероприятий, – прошептала в ответ Мавра. Она поднялась вверх по лестнице и мягко прикрыла створки двери, ведущей из двора. Те захлопнулись со зловещим стуком.

Все огни разом погасли. Точнее, все, кроме голубого нимба вокруг моей руки и немного померкших крестов.

– Класс... – прошептал я.

Вид у Сьюзен был теперь просто-напросто перепуганный; она явно едва владела собой.

– И что теперь будет? – шепотом спросила она, шаря взглядом по темноте.

Смех – негромкий, издевательский, шипящий, полный чего-то влажного, булькающего, послышался со всех сторон. Вот уж в чем вампиров не переплюнешь – так это по части зловещего смеха. В этом можете смело верить мне на слово. Впрочем, сами они тоже хорошо это знают.

Что-то блеснуло в темноте, и в круг света от моей руки вступили Томас и Жюстина. Он поднял обе руки вверх.

– Вы не будете возражать, если я побуду с вами?

Я покосился на Майкла. Тот нахмурился. Потом на Сьюзен – та с неожиданным для меня интересом смотрела на его почти нагое великолепие. Я легонько толкнул ее бедром, она зажмурилась, потом повернулась ко мне.

– Я... Нет, я не против.

Томас взял Жюстину за руку, и они вдвоем стали по правую руку от меня, где за ними приглядывал Майкл.

– Спасибо, чародей. Боюсь, здесь меня не слишком любят.

Я покосился на него. На шее его багровела отметина в форме безукоризненных женских губ. Я бы принял ее за след помады, когда бы не слабый запах паленого мяса.

– Что приключилось с вашей шеей?

Его лицо побледнело еще на несколько градусов.

– Ваша крестная одарила меня поцелуем.

– Черт, – только и сказал я.

– Тонко подмечено. Вы готовы?

– Готов? К чему?

– К собранию Коллегии. К раздаче подарков.

Усилие воли, с которым я удерживал свет, ослабло, и я опустил дрожащую руку – медленно, чтобы не утратить за ним контроль, ослабляя напряжение. Последний огонек мигнул и погас, оставив нас в темноте. Я и не думал раньше, что темнота может быть столь абсолютной.

А потом темноту снова прорезал свет – уже знакомые прожектора, высветившие помост с троном и сидевшую на нем Бьянку в огненном платье. Ее рот, шею и пышный бюст покрыли теперь потеки свежей крови, и губы блеснули чем-то алым, влажным, когда она улыбнулась вниз, в темноту, дюжине пар глаз, горевших восхищением, или ужасом, или похотью, или всем этим вместе.

– Всем стоять, – шепотом прокомментировал я, и эхом мне вторили лишенные всего человеческого шорохи и стоны из окружавшей нас темноты. – Коллегия Вампиров открывает заседание.

Глава двадцать девятая

У страха множество оттенков и ароматов. Есть острый, серебряный страх, который молнией ударяет в твои руки и ноги, побуждая их к действию, к движению. Есть тяжелый, свинцовый страх – тот проникает в потроха, оседая в желудке в пустые часы между полуночью и рассветом, когда все темно, все проблемы кажутся вдвое больше, а любая болячка болит вдвое сильнее.

И есть медный страх, натягивающий нервы туже скрипичных струн, ноющий на одной-единственной ноте, выносить которую еще хоть секунду, казалось бы, невозможно – но который все длится и длится, нагнетая напряжение к неизбежному грому литавр, вызывающей меди фанфар, угрожающему рокоту барабанов.

Именно такой страх и испытывал я сейчас. Жуткое, липкое напряжение, оставляющее на языке медный привкус крови. Страх перед собравшимися вокруг нас в темноте тварями, страх перед собственной слабостью, страх за ту часть моих сил, что похитил у меня Кошмар. И страх за тех, что стояли вокруг меня, за людей, не обладающих той силой, что имелась у меня. За Сьюзен. За Майкла. За всех тех молодых людей, что лежали сейчас в темноте, отравленные, умирающие или уже мертвые, которые были слишком глупы или беспечны, чтобы избежать этой ночи.

Я хорошо представлял себе, что эти твари могли сделать с ними. Эти хищники, жестокие убийцы. И это пугало меня до чертиков.

Страх всегда идет рука об руку со злостью. Злость – мое убежище от страха, мой щит и мой меч для борьбы с ним. Я ждал страх в надежде на то, что он укрепит мою решимость, придаст твердости позвоночнику. Я ждал его в надежде на то, что он придаст мне сил, выстроит вокруг меня облако защитного поля.

Я ждал, но не дождался ничего, кроме сосущей пустоты где-то под пряжкой пояса. На мгновение я снова ощутил в себе клыки демона из моего сна. Меня снова начало трясти.

Я огляделся по сторонам. Весь просторный двор окружала изгородь из высоких кустов, подстриженных под крепостную стену. Кроны растущих по углам деревьев тоже были острижены, изображая сторожевые башни. Небольшие проемы в изгороди вели куда-то в темноту участка, но и они закрывались дверьми со стальными засовами. Единственный путь со двора вел вверх по лестнице, и там, наверху, стояла, небрежно прислонясь спиной к закрытой двери, Мавра. Она посмотрела на меня своими молочными как у трупа глазами, и голубые губы ее скривились в леденящей улыбке.

Я перехватил трость обеими руками. Трость со спрятанной в ней шпагой, разумеется – из тех, что делали в старой, доброй Англии времен Джека-Потрошителя, не какая-нибудь там подделка, какие предлагают в журналах для мужчин вместе с шахтерскими фонарями и лазерными указками. Настоящая сталь. Впрочем, как я ее ни сжимал, намного лучше мне от этого не стало. Я все еще дрожал.

Логика. Логика была следующим моим рубежом обороны. Страх питается незнанием. Значит, знание – оружие против страха, а логика – ключ к знанию. Бьянка начала говорить, обращаясь к толпе. Она несла какую-то напыщенную ерунду, прислушиваться к которой я не стал. Логика. Факты.

Факт первый: кто-то подстраивает восстание мертвецов, терзая беспокойные души. По всей вероятности, саму магическую работу в этом направлении осуществляет Мавра. Смута в потустороннем мире помогла Кошмару, призраку демона, убитого мной и Майклом, пересекать границу между мирами и охотиться на нас.

Факт второй: Кошмар мстит нам с Майклом, нападая на нас и наших друзей. Вполне возможно, его направляет при этом Мавра. Не исключено, однако, что и Бьянка могла узнать об этом от Мавры и воспользоваться этим. Так и так, результат один и тот же.

Факт третий: он не явился за нами после захода солнца, как мы этого ожидали.

Факт четвертый: меня окружают монстры, и только многовековая традиция не позволяет им впиться мне в горло. Впрочем, до сих пор она одна и защищала нас. До сих пор.

Если только...

– Блин-тарарам, – чертыхнулся я. – Терпеть не могу, когда разгадка приходит слишком поздно.

Дюжина горящих красных глаз повернулась к нам. Сьюзен двинула меня локтем под ребра.

– Да заткнитесь же, Дрезден, – возмущенно прошипела она. – Из-за вас они на нас смотрят!

– Гарри? – прошептал Майкл.

– Таков их сценарий, – вполголоса пояснил я. – все это подстроено.

Майкл тихо охнул.

– Что?

– Вся эта затея, – сказал я. Куски мозаики начали ложиться по местам – с опозданием часа этак на два. – С самого начала это была подстава. Ловушка. Призраки. Демон-Кошмар. Нападения на наши семьи и друзей. Все это.

– Но для чего? – допытывался Майкл. – для чего заманивать нас сюда?

– С самого начала она подстраивала все так, чтобы мы показались здесь. Она подстроила это с учетом уроков истории, – сказал я. – Нам нужно любой ценой убираться отсюда.

– Уроки истории? – переспросил Майкл.

– Ну да. Помните, что сделал Влад Цепеш при восшествии на престол?

– О Боже, – выдохнул Майкл. – Спаси и сохрани.

– Я чего-то не понимаю, – негромко призналась Сьюзен. – А что такого сделал этот парень?

– Он пригласил всех своих политических противников и личных врагов на пир. А потом запер всех и спалил вместе с домом. Он хотел, чтобы правление его началось на высокой ноте.

– Ясно, – сказала Сьюзен. – И вы считаете, именно это и делает сейчас Бьянка?

– Господи, спаси и сохрани, – снова пробормотал Майкл.

– Мне говорили, он помогает только тем, кто рассчитывает на собственные силы, – заметил я. – Надо уносить ноги.

Лязгнув доспехами, Майкл огляделся по сторонам.

– Они перекрыли выходы.

– Я знаю. Со сколькими из них вы справитесь без Меча?

– Если бы вопрос стоял только в сдерживании их...

– Но он так не стоит. Нам нужно пробить брешь в их обороне.

Майкл покачал головой.

– Не знаю точно. Двух, возможно трех. С Божьей помощью.

Я поморщился. На дверях, ведущих со двора, стояло по одному вампиру, но кроме них здесь находилось никак не меньше двух, если не трех десятков – не говоря уже о моей крестной и прочих гостях вроде Мавры.

– Попробуем этот выход, – сказал Майкл, кивая в сторону ближайшей калитки.

Я покачал головой.

– Не выйдет.

– У вас получится, – заверил меня Майкл. – Мне кажется, штук пять я как-нибудь сдюжу.

– Таталата-маталата, – буркнул я. – Нам нужен план, который вытащил бы нас отсюда живыми.

– Нет, Гарри. Мне положено стоять между людьми и опасностью вроде этой. Даже если ценой этому моя жизнь. Это моя работа.

– Вам положено иметь при этом Меч. Я виноват в том, что его нет, так что, пока я не вернул его вам, оставьте свои жертвенные порывы. Мне не нужно ничьей смерти на моей совести, – или, подумал я, Черити, жаждущей отмщения за смерть отца своих детей. – Отсюда должен быть выход.

– Позвольте-ка, – вмешалась Сьюзен, негромко, но так, чтобы ее было слышно поверх Бьянкиной речи. – Мы же не можем уйти сейчас, ведь это будет оскорбление вампирам.

– И поводом потребовать немедленной сатисфакции.

– Немедленной сатисфакции? – удивилась Сьюзен. – Это как это?

– Дуэли. Не до первой крови, но до смерти. На практике это означает, что мне оторвут руки и будут любоваться на то, как я истекаю кровью, – пояснил я. – Если мне, конечно, повезет.

Сьюзен поперхнулась.

– Ясно... А что будет, если мы просто подождем здесь?

– Бьянка или кто-нибудь другой изыщет способ заставить нас переступить черту и нанести удар первыми. Тогда они нас убьют.

– А если мы не нанесем удара первыми? – спросила Сьюзен.

– Я полагаю, у нее наверняка имеется в запасе пара схем нашего уничтожения. Так, на всякий случай.

– Нашего? – переспросила Сьюзен.

– Боюсь, что так, – я посмотрел на Майкла. – Нам нужно отвлечь их. Что-нибудь, что заставило бы их всех смотреть в другую сторону.

Он кивнул.

– Вы по этой части лучший специалист, чем я, Гарри, – сказал он.

Я перевел дух и огляделся по сторонам чтобы понять, с чем мне предстоит работать. Времени оставалось в обрез. Бьянкина речь подходила к финалу.

– Итак, – возвысила голос Бьянка, – мы стоим на пороге новой эпохи для нашего племени, первой повсеместно признанной в Соединенных Штатах Коллегии. Нам больше не нужно бояться гнева наших недругов. Нам больше не нужно покорно склонять голову и подставлять глотку тем, кто претендует на власть над нами, – при этих словах взгляд ее черных глаз уперся прямо в меня. – Наконец-то, обладая мощью всей Коллегии, питаемые поддержкой Владык Внешней Ночи, можем мы встретиться лицом к лицу с нашими врагами. И поставить их на колени, – она торжествующе улыбнулась, блеснув обагренными кровью клыками.

Она провела кончиком пальца по горлу и подняла его ко рту слизнуть кровь. Даже с того места, где я стоял, я видел, как ее пробрала дрожь.

– Мои дорогие подданные. Сегодня среди нас находятся гости. Гости, приглашенные сюда, дабы стать свидетелями нашего вступления во власть. Прошу вас, друзья мои. Помогите мне приветствовать их.

Лучи прожекторов метнулись в толпу. Один из них уперся в нашу маленькую группу: меня, Майкла, Сьюзен, и Томаса с Жюстиной, стоявших чуть поодаль. Другой высветил Мавру на верхней площадке лестницы, сделав ее еще бледнее. Третий пошарил по толпе и остановился на моей крестной, которая небрежным движением откинула волосы назад и ослепительно улыбнулась собравшимся. Рядом с моей крестной стоял мистер Ферро, в губах которого так и была зажата незажженная сигарета, а из ноздрей сочился дым. В своей одежде центуриона он выглядел донельзя воинственно и абсолютно наплевательски по отношению к тому, что происходило вокруг.

Аплодисменты, шуршащие, зловещие, послышались из темноты вокруг нас. Надо, надо ввести закон. Всех, кто настолько гадок, что даже аплодисменты их звучат зловеще, надо запретить или чего-нибудь еще в этом роде. А может, это просто я сделался таким нервным. Я кашлянул и вежливо помахал рукой.

– А теперь Красная Коллегия с радостью воспользуется возможностью поднести нашим гостям приличествующие случаю подарки, – объявила Бьянка, – дабы они знали, как глубоко – воистину глубоко – ценим мы их добрую волю. А посему позвольте обойтись без дальнейших церемоний. Мистер Ферро, почтите меня, выйдя сюда, ко мне, чтобы принять этот знак доброй воли от меня лично и от моей Коллегии.

Прожектор следовал за Ферро, пока он шел к помосту. Он подошел к ступеням, склонил голову в неглубоком, но почтительном поклоне, потом поднялся и остановился перед Бьянкой. Предводительница вампиров поклонилась ему в ответ и махнула рукой. Одна из стоявших за ней фигур в капюшонах выступила вперед, держа в руках небольшой – не больше хлебницы – ларец. Тип в капюшоне откинул крышку, и внутри что-то заблестело и заискрилось.

Глаза Ферро тоже блеснули, и он сунул руку в ларец. Легкая улыбка коснулась его губ, и он вытащил руку обратно – с некоторой, как мне показалось, неохотой.

– Прекрасный дар, – пробормотал он. – Особенно в наш век нищих и шарлатанов. Спасибо.

Они с Бьянкой снова обменялись поклонами, причем ее был на долю градуса, но ниже, чем его. Потом Ферро закрыл ларец и, сунув его подмышку, вежливо отступил от Бьянки на шаг, прежде чем повернуться и спуститься с помоста.

Бьянка улыбнулась и снова повернулась к собравшимся.

– Томас из рода Рейтов, представитель наших братьев и сестер из Белой Коллегии. Прошу тебя, поднимись сюда, дабы я могла одарить тебя знаком нашего почтения.

Я покосился на Томаса. Он медленно втянул в себя воздух, потом повернулся ко мне.

– Не будете добры постоять с Жюстиной, пока я отойду? – попросил он меня.

Я посмотрел на девушку. Она стояла, глядя на Томаса, держа его за руку. Взгляд ее показался мне встревоженным, и она чуть прикусила губу. И вообще она была такая маленькая, так юна и напугана...

– Конечно, – кивнул я, неловко протягивая ей руку. Она уцепилась за мой локоть; Томас изобразил на лице ослепительную улыбку, повернулся и, сопровождаемый лучом прожектора, поднялся на помост. От Жюстины замечательно пахло то ли цветами, то ли лесными ягодами, и этот аромат накладывался на другой, тяжелый, мускусный, ударявший в голову.

– Она его ненавидит, – прошептала Жюстина. Пальцы ее больно впились сквозь рукав в мой локоть. – Они все его ненавидят.

Я нахмурился и посмотрел на нее. Даже в расстроенных чувствах она была до ужаса красива, хотя то, как близко она от меня находилась, несколько снижало оглушительный эффект от ее наряда. Или отсутствия такового. На всякий случай я сосредоточил взгляд на ее лице..

– За что они его ненавидят? – поинтересовался я.

Она судорожно сглотнула.

– Лорд Рейт – верховный повелитель Белой Коллегии. Бьянка посылала приглашение лично ему. Он послал вместо себя Томаса. Томас его незаконнорожденный сын. Из всей Белой Коллегии он ниже всех, наименее уважаем. Его присутствие здесь – оскорбление для Бьянки.

Я умело скрыл свое удивление по поводу того, что она смогла связно произнести столько слов подряд.

– А нет ли между ними личной вражды?

Жюстина кивнула в сторону помоста, где Томас и Бьянка как раз обменивались поклонами. Та одарила его конвертом и шепнула что-то на ухо. Он отвечал примерно в том же духе.

– Это все я, – сказала Жюстина. – Все из-за меня. Бьянка хотела заполучить меня к себе. Только Томас нашел меня первый. Она не простила ему этого. Она называет его похитителем.

Что ж, некоторая логика в этом присутствовала. Бьянка возвысилась до своего нынешнего положения, будучи самой известной чикагской сводней. Ее «Бархатный Салон» предлагал услуги таких девушек, о каких большинству мужчин оставалось только мечтать, и по заоблачным ценам. Она нарыла достаточно грязи и политических связей, чтобы оградить себя от закона, даже не прибегая к своим вампирским штучкам, а уж по этой части с ней тоже мало кто мог сравниться. Бьянка могла желать кого-то вроде Жюстины – хорошенькую, свежую, соблазнительную до безумия. Одень такую в клетчатую юбочку, и накрахмаленную белую блузку, и...

Уймись, Гарри. Блин-тарарам.

– Значит, поэтому вы с ним? – спросил я. – Потому, что вы чувствуете, что всех врагов он нажил из-за вас?

Она на мгновение подняла на меня взгляд и тут же отвела его. Взгляд был полон досады.

– Вам этого не понять.

– Послушайте. Он ведь вампир. Я знаю, они могут привлекать людей, но это может быть опасно для вас...

– Я не ищу спасения, мистер Дрезден, – сказала она, и в ее хорошеньких глазках мелькнула какая-то не женская решимость. – Однако есть кое-что, что вы могли бы сделать для меня.

Я заподозрил неладное и настороженно покосился на нее.

– Да? И что же?

– Вы можете взять нас с Томасом с собой, когда будете уходить.

– Ну да, вы приехали на лимузине, и хотите прокатиться домой в моем обществе?

– Не валяйте дурака, мистер Дрезден, – сказала она. – Я слышала, о чем разговаривали вы и ваши друзья.

Я буквально услышал, как скрипят мои плечи от свалившейся на них нагрузки.

– Вы нас слышали. Значит, вы тоже не человек?

– Я очень даже человек, мистер Дрезден. Я просто умею читать по губам. Так вы поможете ему или нет?

– Не мое дело защищать его.

Ее мягкий рот сжался в жесткую линию.

– Я сделаю это вашим делом.

– Вы мне угрожаете?

Ее лицо порозовело как ее, с позволения сказать, платье, но она не сдавала позиций.

– Нам нужен друг, мистер Дрезден. Если вы откажетесь помочь нам, мне придется попытаться завоевать расположение Бьянки, раскрыв ваш план бегства и добавив к нему утверждение, будто я слышала, как вы замышляли убить ее.

– Это ложь! – прошипел я.

– Это преувеличение, – мягко произнесла она и опустила взгляд. – Но ей и этого будет достаточно, чтобы вызвать вас на дуэль. Или чтобы вынудить вас пролить кровь. И если это случится, вы умрете, – она вздохнула. – Мне бы не хотелось поступать так. Но если мы не предпримем чего-нибудь, чтобы защитить себя, она его убьет. А меня сделает одной из своих дрессированных шлюх.

– Я не позволю, чтобы это с вами случилось, – сказал я. Слова эти вырвались из моего рта прежде, чем я успел прогнать их через думающую часть мозга, но прозвучали солидно, весомо, как и подобает истине. Ох, черт.

Она снова неуверенно посмотрела на меня, чуть прикусив губу зубами.

– Правда? – прошептала она. – Вы действительно поступите так?

Я поморщился.

– Ну да, да, конечно.

– Значит, вы поможете мне? То есть, нам?

Майкл, Сьюзен, Жюстина, Томас... Еще немного в том же духе, и мне придется завести секретаря, чтобы вести учет всех тех, кого мне положено опекать.

– Вам – да. Томасспособен и сам о себе позаботиться.

Глаза ее наполнились слезами.

– Мистер Дрезден, прошу вас. Если есть что-то, что в моих силах, чтобы убедить вас, я...

– Черт! – выругался я, заставив Майкла неодобрительно покоситься в мою сторону. – Черт, черт, черт бы вас побрал, женщина. Всех женщин, если уж на то пошло, – теперь на меня косилась еще и Сьюзен. – Он же вампир, Жюстина! Он вами питается! С какой стати вас должно заботить, что с ним случится?

– Он тоже личность, мистер Дрезден, – возразила Жюстина. – И к тому же личность, которая не причинила вам никакого вреда. Почему же вас не беспокоит, что с ним случится?

Терпеть не могу, когда женщина просит меня о помощи, а я, не подумав, соглашаюсь несмотря на дюжину серьезных причин не делать этого. Терпеть не могу, когда мне угрожают и силой заставляют делать что-то неразумное и рискованное. И уж совсем терпеть не могу, когда кто-то спорит со мной на темы морали и побеждает.

Жюстина втравила меня во все три эти ситуации разом, но я не мог отказать ей. Уж слишком она казалась хорошенькой и беспомощной.

– Ладно, – сказал я, хоть логика моя и восставала против этого. – Ладно, держитесь ближе ко мне. Если хотите моей защиты, делайте все как я скажу, когда я скажу – и как знать, может, нам и удастся выбраться отсюда живыми.

Она чуть вздрогнула – надо признать, у нее это вышло очень даже мило – и прижалась ко мне.

– Спасибо, – шепнула она, зарывшись лицом мне ниже подбородка, что отозвалось щекотным ощущением в позвоночнике. – Спасибо, мистер Дрезден.

Я неловко кашлянул и решительно отогнал любые мысли насчет более обстоятельных проявлений благодарности в будущем. Возможно, это вампирская слюна делает меня таким восприимчивым к женским фокусам, предположил я. Да, конечно. Я осторожно отстранился от Жюстины и подождал, пока вернется с помоста Томас с конвертом в руке.

– Что ж, – вполголоса приветствовал я его. – На вид все прошло вполне благополучно.

Он отозвался несколько бледноватой улыбкой.

– Ну... она может наводить страх, когда хочет.

– Не позволяйте ей вертеть вами, – посоветовал я. – Что она вам подарила?

Томас обнял Жюстину, и та прижалась к нему с такой энергией, словно хотела слиться с ним. Он помахал конвертом в воздухе.

– Вилла на Гавайях, – сказал он. – И билет на сегодняшний ночной рейс. Ей показалось, что мне, возможно, захочется улететь из Чикаго. Навсегда.

– Билет, конечно, один, – предположил я, покосившись на Жюстину.

– М-мм.

– Очень мило с ее стороны, – заметил я. – Послушайте, Томас. Нам обоим нужно сегодня выбраться отсюда. Вы только держитесь поближе ко мне и не отставайте. Идет?

Он нахмурился, потом укоризненно посмотрел на Жюстину.

– Жюстина, я же просил не...

– У меня не было другого выхода, – отвечала она. – Должна же была я помочь тебе.

Он кашлянул.

– Извините, мистер Дрезден. Я никого не хотел вовлекать в мои проблемы.

Я почесал в затылке.

– Все в порядке. Думаю, мы можем помочь друг другу.

На мгновение Томас зажмурился.

– Спасибо, – произнес он, наконец – совершенно искренне.

– Тихо, – шепнул я и покосился на Бьянку. Та как раз говорила что-то одной из теней в капюшонах. Пара их отошла вглубь помоста и вернулась, неся что-то явно изрядно тяжелое. Они поставили этот предмет, накрытый алым покрывалом, на помост рядом с Бьянкой.

– Гарри Дрезден, – произнесла Бьянка. – Наш старый, добрый знакомый, чародей, член Белого Совета. Прошу вас подняться сюда, ко мне, чтобы я могла вручить вам подарок, давно уже для вас приберегаемый.

Я сглотнул и оглянулся на Майкла с Сьюзен.

– Держите ухо востро, – сказал я. – Если она и задумала чего-то, полагаю, это произойдет сейчас, когда мы разъединены.

Майкл положил руку мне на плечо.

– Ступайте, Гарри, – сказал он. – Да пребудет с вами Господь.

Энергия мурашками пробежала по моей коже, и ближние к нам вампиры отодвинулись на несколько шагов. Майкл увидел, что я заметил это, и позволил себе чуть улыбнуться.

– Вы уж там поосторожнее, мистер Дрезден, – напутствовала меня Сьюзен.

Я по возможности беззаботнее подмигнул им, кивнул Томасу с Жюстиной и, держа трость в руке, поднялся по ведущей на помост лестнице. Капли пота стекали в угол глаза, возможно, портя мой грим. Я не стал обращать на это внимания и, остановившись перед Бьянкой, встретился с ней взглядом.

У вампиров нет души. Она могла не бояться моего взгляда. Да и у нее самой не хватало умения вглядеться вглубь меня. По крайней мере, два года назад дело обстояло именно так. Она встретила мой взгляд спокойно; глаза ее были темными, красивыми и бездонными.

Я изобразил на лице глубочайшее почтение и сфокусировал взгляд на кончике ее безупречно вздернутого носа. Грудь ее вздымалась как от наслаждения под языками обволакивавшего ее пламени, и она испустила довольный вздох.

– О, Гарри Дрезден, – промурлыкала она. – Я с нетерпением ждала нашей сегодняшней встречи. Ведь вы, в конце концов, очень недурны собой. Вот только вид у вас странноват.

– Спасибо, – произнес я. Никто, разве что пара прислужников в балахонах в глубине помоста, нас не слышал. – И как вы намерены меня убить?

Некоторое время она задумчиво молчала. Потом доверительно склонилась ко мне – со стороны это, наверное, смотрелось очень мило.

– Помните Полу, мистер Дрезден? – спросила она.

Я повторил ее движение, хотя чуть сдержаннее, вложив в него крупицу оскорбления.

– Ну как же не помнить! Она была очень мила. Вежлива. Правда, с тех пор мы с ней не встречались.

– И не встретитесь. Она была мертва, не прошло и часа с того мгновения, как нога ваша ступила в мой дом.

– Я боялся, что дело обернулось для нее таким образом, – сказал я.

– Вы хотите сказать, что вы убили ее?

– Не моя вина в том, что вы утратили контроль за собой и слопали ее, Бьянка.

Она улыбнулась, блеснув ослепительно-белыми зубами.

– О, это именно ваша вина, мистер Дрезден. Вы вторглись в мой дом. Вы довели меня до состояния, близкого к безумию. Вы под угрозой уничтожения принудили меня к сотрудничеству, – она придвинулась ко мне, позволив заглянуть под свое огненное платье. Под ним, разумеется, ничего не было. – Теперь я намерена вернуть вам долг. Я не из тех, кого вы можете переступить или походя использовать по своей прихоти. Во всяком случае, больше не из тех, – она помолчала. – В некотором роде, я вам благодарна, Дрезден. Если бы мне не хотелось так сильно убить вас, я никогда не достигла бы своего нынешнего положения. Я бы никогда не стала главой Коллегии, – она махнула рукой в сторону толпы вампиров внизу. – Можно сказать, все это дело ваших рук.

– Это ложь, – тихо сказал я. – Я не заставлял вас провоцировать Мавру на ее поступки. Я не заставлял вас приказывать ей терзать тех несчастных призраков, баламутить Небывальщину или натравливать ручного демона Кравоса на ни в чем не виноватых людей – только чтобы навредить мне.

Улыбка ее сделалась еще шире и ослепительнее.

– Значит, вы полагаете, мистер Дрезден, только-то всего и случилось? Право же, боюсь, вас ждет неприятный сюрприз.

Злость заставила меня поднять взгляд и заглянуть ей в глаза, но она же придала мне сил не провалиться в них с головой. Никакого сомнения, за последние два года она сделалась гораздо сильнее.

– Может, покончим с этим?

– В делах серьезных спешка ни к чему, – промурлыкала она, но все же протянула руку и потянула за угол темно-красной ткани, скрывавшей стоявший на полу предмет. – Это вам, мистер Дрезден. Со всеми моими самыми искренними пожеланиями.

Ткань соскользнула, открывая взгляду надгробный камень из белого мрамора с золотой пентаграммой посередине. Выше нее виднелась надпись врезанными в камень золотыми буквами: «ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ ГАРРИ ДРЕЗДЕН»; под ней – «ОН УМЕР ЗА ПРАВОЕ ДЕЛО». К углу плиты был прикреплен скотчем конверт.

– Ну как, нравится? – проворковала Бьянка. – В комплекте к этому прилагается участок на Грейсленде, рядом с бедной малышкой Инес. Уверен, вам найдется о чем с ней поговорить. В свое время, конечно.

Я перевел взгляд с плиты обратно на нее.

– Ну, давайте, – сказал я. – Делайте свой ход.

Она рассмеялась – не сдерживая смеха, так, чтобы слышала толпа внизу.

– О, мистер Дрезден, – произнесла она, снова понизив голос. – Право же, вы не понимаете. Я не могу открыто уничтожить вас, вне зависимости от того, что вы мне сделали. Но я могу защищаться. Или могу не вмешиваться, когда защищаться будут мои гости. Я могу смотреть на то, как вы умираете. И если дело обернется серьезнее и запутаннее, и если вместе с вами погибнет кто-нибудь еще – что ж, меня-то в этом вряд ли можно будет обвинить.

– Томас, – произнес я.

– И его маленькая сучка. И Рыцарь, и ваша подруга-репортер. Я надеюсь провести остаток вечера как можно приятнее, Гарри.

– Мои друзья могут называть меня Гарри, – возразил я. – Но не вы.

– Месть подобна сексу, – мистер Дрезден, – ответила она с улыбкой. – Она слаще всего, если ей заниматься не торопясь, по нарастающей.

– Вам ведь известно, что говорят про месть, а, Бьянка? Надеюсь, вы уже приготовили еще один камень. Для второй могилы.

Мои слова поразили ее, и она на мгновение замолчала. Потом махнула слугам – те подняли плиту руками в мягких перчатках и унесли ее в темноту.

– Я распорядилась отвезти ее на Грейсленд, мистер Дрезден. Ваша могила будет ждать вас еще до восхода солнца, – она царственно махнула рукой, отпуская меня.

Я холодно поклонился в ответ.

– Там видно будет, – как, ничего ответ? А потом я повернулся и на негнущихся ногах спустился по лестнице.

– Гарри, – встретил меня Майкл. – Что случилось?

Я предупреждающе поднял руку и тряхнул головой, пытаясь мыслить внятно. Западня вокруг меня почти захлопнулась. Это я ощущал всеми своими потрохами. Впрочем, если бы мне удалось вычислить, что задумала Бьянка, как знать, может, я и выпутался бы еще.

На время, пока трещавшая по швам, бедная моя голова пыталась вникнуть в Бьянкину логику, я доверил задачу отслеживания прочих неприятностей Майклу и остальным. Тем временем на помост поднялась моя крестная, и я невольно прислушался.

Бьянка одарила ее маленькой черной шкатулкой. Леа отворила ее, и по телу ее пробежала дрожь, от чего огненно-красная шевелюра колыхнулась.

– Воистину королевский подарок, – произнесла Леа, закрыв шкатулку. – По счастью, как этого требует закон моего народа, я захватила с собой ответный дар, надеюсь, не меньшей ценности.

Леа кивнула слуге, и тот протянул ей длинный, темный футляр. Она отворила его, показала его содержимое Бьянке, потом повернулась лицом к толпе и высоко подняла, демонстрируя всем.

«Амораккиус». Меч Майкла. Он лежал, сияя, на темном бархате, отражая зловещий багровый свет чистыми, голубоватыми лучами. Майкл рядом со мной застыл, прикусив губу, чтобы удержаться от крика.

По толпе вампиров и прочих сушеных тварей пробежал ропот. Судя по всему, они очень хорошо знали этот меч. Еще мгновение Леа держала его так, потом опустила, закрыла футляр и передала его Бьянке. Та положила его к себе на колени и улыбнулась вниз – мне и, как мне показалось, Майклу.

– Достойный ответ на мой подарок, – сказала Бьянка. – Благодарю тебя, Леди Леанансидхе. Пусть Мавра из Черной Коллегии поднимется к нам.

Моя крестная спустилась с помоста. Из ночи выплыла и поднялась к Бьянке Мавра.

– Мавра, – обратилась к той Бьянка. – Ты достойнейший и почетнейший гость в моем доме. И я надеюсь, ты нашла прием и почет, оказанный тебе, достойным и соответствующим твоему статусу.

Мавра поклонилась Бьянке, но взгляд ее красных глаз скользнул к Майклу.

– Ох, Боже мой, – прошептал я. – Вот сукина дочь.

– Прости его, Господи, – вздохнул Майкл. – Гарри? О чем это вы?

Я стиснул зубы, оглядываясь по сторонам. Все собравшиеся смотрели на меня – вампиры, мистер Ферро, все до одного. Все они знали, что сейчас произойдет.

– Могильная плита. Это было написано на этой моей чертовой могильной плите.

Продолжая улыбаться, Бьянка следила за моим лицом. От нее явно не укрылось, что я тоже понял, к чему все клонится.

– Тогда прошу тебя, Мавра, прими эти маленькие знаки моего расположения, а вместе с ними мою надежду на те отмщение и процветание, что пребудут отныне с тобой и твоим родом, – она протянула Мавре футляр с мечом, и та приняла его. Затем Бьянка махнула слугам, и те вынесли и положили перед ними еще один накрытый тканью сверток.

Слуги сдернули с него покрывало. Лидия. Ее темные, вьющиеся волосы были заплетены в аккуратный узел; облегающая черная лайкра подчеркивала изгиб ее бедра, красоту ее бледных членов. Глаза ее щурились на свет, и голова бессильно склонилась набок – ее снова опоили чем-то.

– Боже мой, – ужаснулась Сьюзен. – Что они с этой-то девушкой хотят сделать?

Мавра повернулась к Лидии, открывая футляр.

– Какая прелесть, – прошипела она, снова покосившись на Майкла. – Что ж, такой дар недурно бы вскрыть. Возможно, это чуть повредит металл, но, уверена, я это как-нибудь переживу.

Майкл со свистом втянул воздух сквозь зубы.

– Что происходит? – допытывалась Сьюзен.

– Кровь невинных, – прорычал он. – Меч уязвим. Она хочет лишить его силы. Гарри, мы не можем допустить этого.

По всему двору вампиры побросали свои бокалы, сбросили фраки и ощерили на меня свои обагренные алым клыки. Мавра достала «Амораккиус» из футляра, и Бьянка торжествующе рассмеялась. Казалось, меч протестующе застонал при прикосновении вампира, но Мавра только осклабилась и подняла его.

Томас шагнул ко мне, заслонив собой Жюстину и кладя руку на эфес своего меча.

– Дрезден, – прошипел он. – Не валяйте дурака, Дрезден. Это всего одна жизнь – этой девушки и какого-то меча, а на другой чаше весов жизни всех нас. Стоит вам вмешаться, и мы обречены.

– Гарри? – дрогнувшим голосом пробормотала Сьюзен.

Майкл тоже повернулся ко мне; выражение лица его не обещало ничего хорошего.

– Вера, Дрезден. Не все еще потеряно.

Что до меня, я не видел ни единого шанса. Впрочем, от меня ничего не требовалось. То есть, требовалось: ничего не делать. Даже пальцем не шевелить. Все, что от меня требовалось, чтобы выбраться отсюда живым – это стоять смирно и не делать ничего. Все, что от меня требовалось – это смотреть, как они убивают девушку, которая приходила ко мне несколько дней назад, умоляя о защите. Все, что от меня требовалось – это не обращать внимания на ее крики, когда Мавра будет вспарывать ей живот. Все, что от меня требовалось – это позволить монстрам уничтожить одно из главных орудий, сдерживавших их. Все, что от меня требовалось – это оставить Майкла на верную смерть, объявить Сьюзен моей спутницей и уйти отсюда.

Майкл кивнул мне, достал из ножен оба ножа и повернулся к помосту.

Я зажмурился. Да простит меня Бог за то, что я сейчас сделаю…

Я удержал Майкла за плечо прежде, чем он успел сделать шаг. А потом я выхватил из трости шпагу, перехватил трость левой рукой и послал в нее заряд воли, заставив вырезанные на ней руны засиять бело-голубым светом.

Майкл улыбнулся мне свирепой улыбкой и занял место справа от меня. Томас бросил на меня взгляд и прошептал: «Нам конец», – но и он пристроился слева от меня со сверкающим хрустальным мечом в руке. Со всех сторон от нас злобно взвыли вампиры. Мавра обратила на нас взгляд, снова собирая темноту в свободную ладонь. Бьянка медленно поднялась с трона; темные глаза светились торжеством. Чуть в стороне от нее Леа, нахмурившись, положила руку на локоть мистеру Ферро.

Со злобным шипением Мавра подняла «Амораккиус» высоко в воздух.

– Гарри? – спросила Сьюзен, и ее дрожащая рука коснулась моего плеча. – Что нам делать?

– Держись за мной, Сьюзен, – я скрипнул зубами. – Надеюсь, я делаю правое дело.

– Даже если это меня убьет, подумал я про себя. И всех вас тоже.

Глава тридцатая

В играх, в книгах по истории или на лекциях по военному искусству учителя, старые боевые клячи и прочие теоретики щеголяют схемами или расставляют солдатиков стройными рядами и колоннами. Они объясняют вам, как вон та дивизия проделала брешь в боевых порядках противника, или как вон то подразделение удержало свой рубеж, в то время как остальные отступили.

Но все это так, видимость. Подлинная борьба противников – вне зависимости от того, сколько их, десятки ли тысячи – спутана, текуча, за ней трудно уследить. Видимость может показать исход, но она не даст вам никакого представления о наваливающихся телах, о воплях, о страхе, о неверных рывках вперед или куда-то еще. Внутри боя все сводится к безумному движению, звуку и смазанным образам, пропадающим из взгляда едва ли не прежде, чем ты успеваешь осознать, что это такое. Всем правят инстинкт и рефлексы – времени думать нет, а если все же выпадают секунда или две, единственная мысль в голове – это: «Как это я еще жив?» Вы против воли впитываете все, что происходит вокруг вас. Это какая-то непристойная пытка, а может, временный ад – потому что, так или иначе, все это проходит очень быстро.

Волна вампиров обрушилась на нас. Они навалились: по-звериному быстрые, с перекошенными, оскаленными лицами, с зияющими провалами черных глаз. Рты, распахнутые неестественно широко, торчащие клыки, зловещие шипение и вой... Один из них целил в бледный живот Томаса острым копьем. Томас взмахнул своим хрустальным мечом и, отбив удар, отсек острие.

Это не обескуражило нападавшего вампира: тот отшвырнул ставшую бесполезной деревяшку и впился зубами Томасу в локоть. Тот попытался стряхнуть его, но проклятая тварь держалась крепко. Томас мгновенно сменил тактику, резко вздернув вампира вверх так, что ноги того оторвались от земли, и по рукоять вонзил меч ему в живот. Вампир рухнул на землю, и из горла его вырвались булькающие звуки злобы, смешанной с агонией.

– Животы! – крикнул Томас. – Без крови у них не будет сил биться!

Майкл поймал нацеленный в него удар мачете на гарду одного из своих кинжалов и тут же вонзил второй в брюхо державшего его вампира. Из раны ударил фонтан крови, и тот, дергаясь, покатился на землю.

– Сам знаю! – свирепо огрызнулся Майкл, не оборачиваясь на Томаса.

И тут же на него обрушилась целая лавина тел в красном.

– Майкл! – крикнул я, пытаясь пробиться к нему, но водоворот схватки отнес меня еще дальше. Я увидел, как он отбивается, припав на колено; увидел, как лезут на него вампиры, ощетинившись ножами и зубами. Если кто-то из них и горел как Келли Гэмилтон недавно, я этого не видел.

Откуда-то появился Кайли Гэмилтон. Он перебрался через копошившуюся вокруг рыцаря кучу-малу, сверкнув клыками, оскалился на меня и поднял полуавтоматический пистолет – явно дорогую, позолоченную игрушку.

– Прощай, Дрезден. Скатертью дорожка.

В ответ я поднял трость с сиявшими белым огнем рунами, и рявкнул: «Venteferro!»

Магическая энергия с легким шорохом вырвалась из рун. Магию земли вряд ли можно считать моим коньком, но и совсем уж бездарем по этой части меня тоже не назовешь. Я опасался, что наложенное на трость заклятие выветрилось за давностью, но нет, оно сохранилось очень даже неплохо. Вихрь энергии ударил в пистолет, и тот вылетел у Кайли из рук.

Я успел еще подправить немного его траекторию, так что он врезался в морду другому вампиру, устремившемуся было на Жюстину.

Пистолет врезался в него на скорости чуть меньше звуковой, и тот без вскрика отлетел назад, в темноту. Жюстина повернулась прямо на второго вампира – и в ту же секунду меч Томаса буквально скосил того, перерубив ноги ниже колен.

– Iesu domine! – трубным гласом воззвал из-под груды вампиров Майкл, и те вдруг разлетелись во все стороны, словно отброшенные неведомой силой. Человеческие кожа и плоть лохмотьями слезали с них, обнажая блестящие, маслянисто-черные тела. – Domine! – повторил он, поднимаясь на ноги и стряхивая с себя бесформенные ошметки – так отряхивается собака, вылезши из воды. – Lava quod est sordium!

– А ну, бей гадов! – заорал я и ринулся вперед, к ведущей на помост лестнице. Майкл рассек море алых костюмов надвое: вампиры только-только поднимались с земли, а те, что не попадали, умерили натиск, с шипением держась в нескольких футах от нас. Сьюзен и Жюстина повернулись к одному, дерзнувшему подобраться ближе, и разом отбили у остальных охоту следовать его примеру, окатив его святой водой из Сьюзеновой корзинки. Тварь взвыла и опрокинулась навзничь, размахивая руками и ногами как недодавленный жук.

– Бьянка! – вскричал Томас. – Наш единственный шанс – лишить их главаря!

Из темноты вылетел нож – так стремительно, что я не успел среагировать. Зато успел Томас. Не сходя с места, он поднял меч, и нож, лязгнув о лезвие, отлетел в темноту.

Мы уже достигли подножия лестницы.

– Томас, сдерживайте их здесь. Майкл, мы – наверх, – я даже не оглянулся проверить, послушались ли меня, а сразу ринулся вверх по лестнице со шпагой и тростью в руках и ощущением омерзительной пустоты в желудке. Шансов успеть вовремя, чтобы спасти Лидию, у нас не было.

И все-таки мы успели. Возможно, затеянное нами побоище отвлекло внимание Мавры, и она не отрываясь смотрела на кровь, облизывая губы. Потом она глянула на меня, и лицо ее исказилось злобной гримасой. Она повернулась к Лидии и замахнулась мечом.

– Майкл! – рявкнул я и вытянул трость перед собой. – Venteferro!

«Амораккиус» вспыхнул голубыми и золотыми сполохами, когда моя энергия окутала его искрящимся коконом, и Мавра взвыла от боли и неожиданности. Она отступила на шаг, но все же продолжала сжимать рукоять меча своими бледными руками.

– Ну что ж, сама напросилась, – буркнул я и стиснул зубы – с такой силой завибрировала у меня в руке дымящаяся от напряжения трость. – Vente! Venteferro! – я описал тростью дугу в воздухе, и Мавра, едва успев прошипеть что-то, оторвалась от помоста и, так и не отпуская меча, полетела вниз. Она с силой грянулась о камни, а меч, испустив новый сноп угрожающе-ярких искр, отлетел от вампира в сторону.

Волна усталости и головокружения накатила на меня, и я едва не упал вслед за ней. Даже используя концентратор – трость с рунами – я исчерпал силы почти до дна. Мне ничего не оставалось, как стиснуть зубы и надеяться, что я не брякнусь в обморок.

– Гарри! – крикнул Майкл. – Берегитесь!

Я поднял взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, как Мавра снова ринулась на помост. На этот раз она не позаботилась подняться по ступенькам, а просто приземлилась на него в нескольких футах от меня. Из-за моей спины вынырнул Майкл, выбросив перед собой повернутый лезвием вниз кинжал. Руки вампира метнулись ему навстречу, и темнота выплеснулась из ее ладоней потоком черной, вязкой нефти. Она зашипела и забурлила, попав на клинок и на одежду рыцаря, и Майкл прорвался сквозь ее пелену. Кинжал, превратившийся в крест, окутался белым огнем. Мавра испустила шипящий вопль и отпрянула от него.

– Гарри! – крикнул Томас снизу. – Поторапливайтесь! Мы долго не продержимся!

Я окинул взглядом помост, но не увидел ни Бьянки, ни ее прислужников, хотя яркий как от галогеновой лампы свет пылающего креста Майкла проникал даже в темные места. Я поспешил к Лидии, на ходу убирая шпагу обратно в трость.

– Продержимся? Черт, да я удивлен, что мы до сих пор живы!

– Свет тем ярче, чем гуще тьма! – выкрикнул Майкл, лицо которого перекосила гримаса свирепого торжества, а глаза горели такой страстью, какой я не видел в них еще ни разу. Он продолжал гнать Мавру сиянием своего креста, и она пятилась от него до тех пор, пока со вскриком не упала с помоста. – Идите же, силы ночи! Посмотрим, кто кого!

– Убираться нам пора отсюда, вот что, – буркнул я себе под нос, но вслух выкрикнул только команду отходить вниз по лестнице.

Повернувшись, я увидел, что Томас, Сьюзен и Жюстина в лучах прожекторов сдерживают кольцо вампиров у подножия лестницы. Хотя лица у нескольких вампиров из Красной Коллегии и оставались хоть отчасти человеческими, большая часть их уже лишилась обычных своих масок. Черные кожистые тела, жуткие, перекошенные морды, вздутые, полные свежей крови животы... Выпученные черные глаза, лишенные каких-либо эмоций кроме голода, блестели со всех сторон. Длинные кожистые пальцы заканчивались хищными когтями – такими же, как на напоминавших обезьяньи ногах. Перепонки между руками и туловищем были покрыты омерзительно блестящей слизью – всем, что осталось от совсем еще недавно прекрасных телесных оболочек.

Один вампир прыгнул на Томаса, другой вытянул руки, пытаясь схватить Сьюзен. Она сунула ему в морду крест, но в отличие от того, как это было только что с Маврой, дерево не вспыхнуло. Магия, основанная на вере – дело вообще непростое, тем более в том, что касается вампиров, и уж вампиры Красной Коллегии, куда больше связанные с реальным миров, нежели их коллеги из Черной, поддавались ей не так просто. Вампир взревел и, распахнув пасть, плюнул пенящейся слюной на красную шляпку Сьюзен.

Та извернулась и свободной рукой выплеснула еще одну баночку из-под детского питания, полную святой воды – но не на вампира, а на стекло прожектора у него за спиной. Вода с шипением испарилась почти мгновенно, и облако пара окутало вампира с головой. Он испустил визг, срывающийся на ультразвук, и отпрянул от Сьюзен. Теперь уже и черная вампирская кожа слезала с него лохмотьями.

Сьюзен сдернула накрывавший корзинку платок и выхватила пистолет. Она трижды выстрелила вампиру в живот, и тот взорвался, окутавшись облаком кровавых брызг. Вампир рухнул на землю – пожалуй, она и правда убила эту тварь, окончательно и бесповоротно. Волна свирепой гордости захлестнула меня, и я устремился вниз по ступеням.

И тут отпущенное нам везение иссякло.

Жюстина оступилась всего на шаг, шатнулась в сторону от нас – и тут же возникшая словно ниоткуда Бьянка схватила ее за волосы и потащила прочь от Томаса. Томас повернулся, но было уже поздно. Бьянка прижимала девушку спиной к своей груди, а пальцы ее с нарочитой нежностью обвились вокруг горла Жюстины. Другой рукой Бьянка, все еще не утратившая человеческой внешности, гладила девушку по животу. Жюстина дернулась, но Бьянка невозмутимо склонила голову набок и медленно, чувственно провела кончиком языка по горлу Жюстины. Глаза у девушки на мгновение расширились, и тут же устало закрылись. Она вздрогнула и привалилась к Бьянкиному телу. Бьянка скривила губы в усмешке и прошептала что-то Жюстине на ухо, от чего та всхлипнула.

– Довольно, – негромко произнесла Бьянка, и во дворе мгновенно воцарилась тишина. Мы с Майклом стояли на несколько ступеней выше Томаса и Сьюзен. Вампиры окружили их, держась за пределами досягаемости Томасова меча. Я держал на руках неподвижное тело Лидии. Бьянка подняла взгляд на меня.

– Игра окончена, чародей, – сказала она.

– Вы еще не поймали нас, – возразил я. – Умнее всего для вас всех будет убраться у меня с дороги, пока я не разозлился окончательно.

Бьянка рассмеялась и оборвала несколько лепестков с одеяния Жюстины, открыв ее грудь взгляду еще сильнее.

– Уж не считаешь ли ты меня совсем дурой, если пытаешься блефовать, Дрезден? Ты и так уже растратил почти всю свою силу. Того, что осталось, едва хватает, чтобы держаться на ногах. Если бы ты мог пробиться из дома, ты бы уже сделал это. А ты, Сэр Рыцарь, – взгляд ее скользнул на Майкла. – Ты погибнешь в доблестной схватке, унеся с собой множество порождений ночи. Но врагов несть числа, а ты один и без меча. Ты умрешь.

Я покосился на Томаса и Сьюзен.

– Ну что ж, – сказал я. – Пожалуй, мы поступили правильно, захватив сюда подмогу. Вся твоя Коллегия и ты сама, Бьянка, не смогли одолеть нас, – я скользнул взглядом по столпившимся внизу вампирам. – У всех твоих миньонов впереди вечность, а вечности лишаться жаль. Конечно, рано или поздно ты, возможно, и справишься с нами. Но до тех пор все, кому охота лишиться вечности – прошу. Флаг, как говорится, вам в руки.

Мгновение во дворе стояла тишина. Я позволил своему бьющемуся сердцу чуть-чуть понадеяться на лучшее. Ну, Кенни Роджерс, лопни от зависти – если этот блеф сработает, я стану таким игроком, какие тебе с твоими дурацкими песнями и не снились...

Бьянка только улыбнулась и повернулась к Томасу.

– Какая она все-таки хорошенькая, правда, мой кузен из Белой Коллегии? Я желала ее с первой минуты, как увидела ее, – Бьянка облизнулась. – Как насчет небольшой сделки?

– Ты думаешь, мы опустимся до торговли с тобой? – презрительно фыркнул я.

Томас оглянулся на меня. В это трудно поверить, но он оставался совершенно чист – всего несколько мелких алых капелек попало на его бледную кожу, набедренную повязку, крылья.

– Валяйте, – буркнул он. – Я весь внимание.

– Отдай их нам, Томас Рейт, – сказала Бьянка. – Отдай нам этих троих, и я верну тебе девушку целой и невредимой. Теперь у меня и без нее будет столько игрушек, сколько я пожелаю. Одной больше, одной меньше...

– Томас, – перебил я ее. – Я знаю, мы знакомы всего час, но не слушайте ее. Она вас все равно убьет.

Томас стоял, переводя взгляд с меня на Бьянку и обратно. На мгновение он встретился взглядом со мной – почти настолько, чтобы я смог заглянуть в него. Потом опустил глаза. Мне показалось, он пытается сказать мне что-то, но что именно, я не понял. Возможно, хотел попросить прощения.

– Я знаю, мистер Дрезден, – сказал он. – Но... боюсь, ситуация несколько изменилась, – он не ударил Сьюзен; он просто поднял свою обутую в античную сандалию ногу и легонько подтолкнул ее в толпу вампиров. Она успела только вскрикнуть от неожиданности, и ее сразу же утащили куда-то в темноту.

Томас опустил свой меч и повернулся ко мне, спиной к вампирам. Оскалившись, злобно шипя, они подбирались теперь к нам с Майклом, огибая Томаса. Один из них по-кошачьи потерся о его ногу. Томас брезгливо поморщился и отступил на шаг.

– Мне очень жаль, мистер Дрезден... Гарри. Вы мне очень понравились. Боюсь только, что сам себя я люблю гораздо больше.

Томас отступил назад и скрылся за спинами вампиров, сгрудившихся у подножия лестницы. Где-то в темноте еще раз вскрикнула Сьюзен, и крик ее сразу же перешел в стон, который быстро стих.

Бьянка ласково улыбнулась мне поверх бессильно склонившейся набок головы Жюстины.

– Ну что ж, чародей, вот все и подошло к концу. Вы оба умрете. Но можете не беспокоиться: тел ваших не найдут никогда, – она оглянулась в ту сторону, куда скрылся Томас. – Кайли, Мавра, – негромко бросила она. – Белопузого ублюдка тоже убейте.

Томас рванулся назад, к Бьянке.

– Ах ты, сука, – прорычал он.

Я открыл рот и закрыл его – не нашлось подходящих слов. Да и откуда им найтись? Нет таких слов, способных передать всю мою досаду, всю злость, весь страх, что бурлили во мне. Они прорезали кокон усталости, острые как шипы колючей проволоки. Это несправедливо. Мы ведь сделали все, что могли. Мы все поставили на карту...

Нет, не мы. Выбор был за мной.

Это я поставил на карту все.

И проиграл.

Вряд ли мы с Майклом могли справиться с ними вдвоем. Они захватили Сьюзен. Помощь, на которую мы рассчитывали, обернулась против нас.

Сьюзен оказалась у них в руках.

И во всем этом был виноват я. Я не выслушал ее, когда была такая возможность. Я не защитил ее. А теперь ее ждала смерть – по моей вине.

Не знаю, как чувствуют себя другие, осознав такое. Не знаю, крошатся ли они от отчаяния, жалости к себе и бессильной злобы как слишком хрупкий бетон, или тают как грязный свинец, или трескаются как дешевое стекло.

Я знаю только, что это сделало со мной.

Это воспламенило меня.

Огонь вспыхнул в моем сердце, в моих мыслях, в моих глазах. Он жег меня изнутри, обжигая те места, о которых я и не думал, что их можно обжечь.

Я не помню формулы заклятия, не помню слов, которые я произнес тогда. Но я помню, как тянулся к этой боли. Я помню, как решил, что, если уж нам суждено сгинуть, все равно как, ослабелый или нет, я прихвачу свору этих кровожадных сукиных детей с собой. Я покажу им, что никому не позволено просто так играть с силами творения, с силами самой жизни. Что не стоит попадаться под ноги чародею Белого Совета, когда кто-то украл его подругу.

Должно быть, Майкл ощутил что-то такое, потому что забрал у меня Лидию. Следующее, что я помню – это как я стоял, воздев руки к ночному небу и крича: "Fuego! Pyrofuego! Горите же, упыри проклятые! Горите!

Я звал огонь – и огонь отозвался.

Верхушки деревьев, остриженных в форме крепостных башен, вспыхнули ослепительным пламенем, которое сразу же перекинулось вниз, на кусты. Огонь взметнулся вверх – на сорок, на пятьдесят футов, и этот бешеный вихрь оторвал от земли все, кроме меня самого.

Я стоял в середине всего этого урагана, и все в голове у меня разом прояснилось, ярко освещенное бушующей вокруг стихией. Она жгла меня, и часть моего рассудка визжала от восторга. Плащ мой развевался на ветру черно-алым облаком. Огонь высветил самые глухие закоулки двора, открыв взгляду остатки вампирского пиршества. По всему периметру двора валялись жалкими комками молодые люди. Некоторые еще шевелились. Некоторые дышали. Несколько даже пытались, всхлипывая, отползти от полыхающей изгороди – но большинство лежало до ужаса неподвижно.

Бледные. Красивые.

Мертвые.

Гнев мой все разрастался. Он клубился и жег меня огнем, и я снова взмахнул руками. Новые языки пламени охватили одного из тех вампиров, кто трусливо жался позади остальных, пытавшегося натянуть на морду остатки своей человеческой маски. Он взвизгнул, взмахнул лапами и покатился в самое пекло.

Магия клокотала во мне, рвалась из-под контроля. Я плохо помню то, что происходило дальше. Огонь подбирался к вампирам, и те начали визжать. Узкие языки пламени выползали из земли и змеями извивались по всему двору. Вампиры тенями метались повсюду в поисках убежища.

Я ощутил, как мое сердце замерло в груди. Я пошатнулся, задыхаясь. Ко мне подскочил Майкл с неподвижным телом Лидии на плечах. Он скинул свою горящую куртку и она волочилась за ним по земле. Он закинул мою руку себе на плечо и почти стащил по лестнице.

Мы окунулись в дым – густой, удушливый. Я беспомощно закашлялся, и меня стошнило. Вихрь магии во мне замедлился – не по моему приказу, а просто иссякнув. Господи, как мне было больно. Казалось, у меня обожжено все и снаружи, и внутри. Я не мог ни дышать, ни думать, и единственная внятная мысль, на которую я был еще способен, кричала: сейчас я умру.

– Боже! – прохрипел Майкл и закашлялся. – Боже! Я знаю, Гарри не всегда поступал, как Ты хотел бы! – шатаясь, он брел вперед с девушкой на плече и со мной на буксире. – Но он хороший человек! Он бился с Твоими врагами! Он заслуживает большего, чем умереть здесь, Господи! Потому, если Ты явишь нам доброту свою и укажешь выход отсюда, я с готовностью последую Твоему совету.

И тут дым разом раздвинулся, и свежий воздух ударил нам в лицо словно ледяная вода из ведра.

Я не удержался на ногах и упал. Майкл почти уронил девушку на землю где-то рядом со мной и разорвал дешевый фрак у меня на груди. Он положил руку мне на сердце и вскрикнул. А потом я не чувствовал ничего кроме боли, да еще медленных, ритмичных ударов по грудной клетке.

И вдруг мое сердце дернулось и забилось снова, а красная пелена перед глазами растаяла.

Я поднял голову и огляделся.

Дым расступился, образовав туннель – словно кто-то построил прозрачную, заполненную чистым воздухом трубу. В дальнем конце туннеля стояла высокая, стройная женская фигура. За спиной ее виднелось что-то вроде крыльев... хотя это вполне могло мне и показаться: свет падал со всех направлений, так что разобраться в игре теней и красок было делом непростым.

– Вот не знал, что Он действует так буквально, – прохрипел я.

Майкл отодвинулся от меня, и на его закопченном лице мелькнуло подобие улыбки.

– Вы что, недовольны?

– Чер... честное слово, нет. Где Сьюзен?

– Я за ней вернусь. Идемте, – слишком усталый, чтобы спорить, я позволил ему вздернуть меня обратно на ноги. Он поднял с земли Лидию и мы побрели вперед, к фигуре в дальнем конце туннеля.

К Леа. Моей крестной-фее.

Это заняло у нас немного времени. Майкл пошарил рукой по поясу в поисках хоть одного ножа, но оба куда-то делись.

Леа приподняла тонкую бровь, глядя на нас искоса. Синее платье ее непостижимым образом осталось совершенно чистым, а ореол шелковистых волос запросто мог соперничать по яркости с пожирающим двор пламенем. В общем, вид у нее был по обыкновению впечатляющий и почти соблазнительный, и она все еще держала подмышкой маленькую черную шкатулку, которую подарила ей Бьянка.

– Крестная? – удивленно прохрипел я.

– А ты как думал, дурачок? Чего ждешь? Мне не так уж просто далось показать тебе путь к спасению. Так беги же.

– Ты нас спасаешь? – выпалил я и закашлялся. Она вздохнула и закатила глаза.

– Хотя это и причиняет мне такую боль, что этого и не высказать словами – да, детка. Как, скажи на милость, я получу тебя, если позволю этим оглоедам из Красной Коллегии убить тебя? Клянусь звездами, чародей, я считала тебя умнее.

– Ты спасла меня. Значит, ты можешь забрать меня.

– Ну, не такого же, – возразила Леа, деликатно прикрыв нос шелковым рукавом. – Ты сейчас огрызок, а я хочу фрукт целиком. Ступай, отдохни, детка. Мы еще поговорим, и очень скоро.

И с этими словами она повернулась и исчезла.

Майкл вытащил меня из дома. Я помню запах его пикапа – опилок, пота и кожи. Подушка сиденья скрипнула подо мной.

– Сьюзен, – пробормотал я. – Где Сьюзен?

– Я попытаюсь.

Некоторое время я плавал в темноте, ощущая только тупую боль в груди и прикосновение теплой кожи Лидии к моей руке. Я попытался пошевелиться, чтобы посмотреть, все ли в порядке с девушкой, но это требовало слишком больших усилий.

Дверь пикапа отворилась и снова захлопнулась. Зарокотал мотор.

А потом все скрыла блаженная чернота.

Глава тридцать первая

Тьма поглотила меня и долго не отпускала. Там, где я плавал, не было ничего кроме темноты, кроме бесконечной ночи. Мне не было холодно. Мне не было тепло. Мне не было никак. Никаких мыслей, никаких снов – ничего.

Это было слишком хорошо, чтобы продолжаться долго.

Первой вернулась ко мне боль от ожогов. Из всех травм нет ничего хуже ожогов. Мне здорово опалило правую руку и плечо, и тупое жжение в них в конце концов выдернуло меня из состояния покоя.

Потом к этому добавились все мои разнообразные царапины и ссадины. Я ощущал себя средоточием всех хворей и болячек в мире. У меня болело абсолютно все.

Последней прорезалась сквозь дымку память. Я начал вспоминать, что произошло. Кошмар. Бал вампиров. Детей, которых обманом затащили туда.

И огонь.

Ох, Боже. Что я наделал?

Я подумал о пожаре, о стене огня, протягивавшего жадные руки к вампирам, чтобы затащить их в погребальный костер, в который я превратил всю растительность во дворе.

Ох, черт. Эти дети – они-то оказались совсем беззащитны перед этим. Перед огнем и дымом, от которого и сам-то я спасся лишь с помощью одной из сильнейших заклинательниц-сидхе. Я даже не пытался подумать об этом. Я не задумывался о последствиях, к которым привели высвобожденные мною силы.

Я открыл глаза. Я лежал на кровати у себя в спальне. Я выбрался из постели и доплелся до ванной. Должно быть, кто-то успел накормить меня, потому что когда меня начало рвать, в желудке нашлось что-то для этого.

Я их убил. Я убил этих детей. Моя магия, которая всегда питалась энергией жизни и созидания, обернулась орудием убийства.

Меня рвало до тех пор, пока желудок не свело протестующей судорогой. Как я ни старался, я не мог избавиться от возникавших перед глазами картин. Горящие дети. Горящая Жюстина. Магия определяет человека. Она истекает из самых глубин его души. Вы ничего не добьетесь магией, которой нет у вас в душе.

А я сжег этих детей заживо.

Своей энергией. Своей волей. Своей глупостью.

Я всхлипнул.

Я так и не пришел в себя до тех пор, пока в ванную не вошел Майкл. К тому моменту я лежал, свернувшись калачиком на боку, дрожа под ледяным душем. Все мое тело болело снаружи и внутри. Лицо болело от перекосившей его гримасы. Горло перехватило так, словно меня душили.

Майкл поднял меня так, словно я весил не больше кого-нибудь из его детей. Он вытер меня полотенцем и завернул в мой тяжелый халат. Сам он успел переодеться во все чистое; одна повязка белела у него на руке, вторая – на лбу. Глаза его ввалились немного больше обычного, словно он просто недоспал. Но руки его оставались крепкими, а выражение лица – спокойным, уверенным.

Я медленно приходил в себя. Когда он закончил возиться со мной, я встретился с ним взглядом.

– Сколько? – спросил я. – Сколько погибло?

Он понял. Я увидел в его глазах боль.

– После того, как я вытащил вас двоих, я вызвал пожарных. Они приехали очень быстро, но...

– Сколько, Майкл?

Он со свистом втянул воздух сквозь зубы.

– Одиннадцать тел.

– Сьюзен? – голос мой дрогнул.

Он поколебался.

– Мы не знаем. Одиннадцать – это все, кого они нашли. Они проверяют карточки у дантистов. Мне сказали, жар был такой, что кости почти не похожи на человеческие.

Я горько усмехнулся.

– Почти не похожи. Там ведь было больше детей.

– Я знаю. Но больше никого не нашли. И с дюжину удалось спасти.

– Все лучше, чем ничего. А что с остальными?

– Их не нашли. Официально они пропали без вести. Но... их считают погибшими.

Я закрыл глаза. Хорошенькое же я устроил пекло, если даже кости испепелило. Неужели мое заклятие оказалось таким мощным? Или остальных мертвых просто еще не нашли?

– Не верю, – сказал я. – Не верю, чтобы я мог поступить так глупо.

– Гарри, – вздохнул Майкл, кладя руку мне на плечо. – Нам не дано знать. Ну, не дано, и все. Возможно, они умерли еще до начала пожара. Вампиры ведь высосали их почти досуха, мы сами видели.

– Знаю, – буркнул я. – Знаю. Боже, ну и дурак же я самонадеянный. Только кретин мог явиться туда вот так.

– Гарри...

– А эти бедные, глупые дети поплатились за это. Черт, Майкл, черт, черт, черт!

– Многие вампиры тоже не выбрались оттуда, Гарри.

– Это не оправдание. Даже если бы это смело с земли всех вампиров Чикаго.

Майкл промолчал. Некоторое время мы так и сидели молча.

– Как долго я был в отключке? – спросил я наконец.

– Больше суток. Вы проспали остаток ночи, весь вчерашний день и почти всюэту ночь. Скоро светает.

– Господи, – вздохнул я и почесал щетину на подбородке. Майкл нахмурился.

– Я уж боялся, что вы не придете в сознание. Вы все не просыпались. А везти вас в больницу я боялся. В любое место, где вас зарегистрировали бы. Вампиры могли бы выследить вас.

– Надо позвонить Мёрфи и рассказать ей...

– Мёрфи все еще спит, Гарри. Я звонил сержанту Столлингзу вчера вечером – после того как перезванивал пожарным насчет погибших. ОСР пытался взять расследование в свои руки, но откуда-то сверху поступил приказ вообще не привлекать к этому делу полицию. Я думаю, это все Бьянка со своими связями в городских верхах.

– Им не удастся остановить поиска пропавших – как только родители примутся искать своих детей. Но они могут здорово запутать все это. Гады.

– Я знаю. Я пытался потом найти Сьюзен, эту девушку, Жюстину, и свой меч. Ничего.

– Мы ведь почти отбили их. И меч, и пленных.

– Я знаю.

Я тряхнул головой.

– Как Черити? И ребенок?

Он опустил глаза.

– Мальчик... Они до сих пор не поймут, что с ним. Что не так. Никак не могут взять в толк, почему он слабеет.

– Простите. А Черити...

– Ей прописан постельный режим, но с ней все будет в порядке. Я звонил ей вчера.

– Звонили... Вы что, не ездили повидаться с ней?

– Я охранял вас, – сказал Майкл. – С моей семьей оставался отец Фортхилл. Ну, и вообще, есть кому присмотреть за ними, пока меня нет.

Я поморщился.

– Она наверняка не в восторге от этого, верно? Потому вы и оставались со мной.

– Она со мной не разговаривает.

– Мне очень жаль.

Он кивнул.

– Мне тоже.

– Вы мне поможете? Очень пить хочется.

Он помог, и когда я встал, меня почти не шатало. Я ввалился в гостиную.

– А что Лидия? – поинтересовался я.

Майкл промолчал, а через пару секунд глаза мои сами обнаружили ответ на этот вопрос. Лидия лежала на кушетке у меня в гостиной, накрытая полутора тоннами одеял, свернувшись калачиком с закрытыми глазами и чуть приоткрытым ртом.

– Я ее помню, – сообщил Майкл.

Я нахмурился.

– Откуда?

– Логово Кравоса. Она из тех подростков, которых они вовлекли в свои делишки.

Я присвистнул.

– Значит, она наверняка должна знать его. И то, что он собирался делать. Это уж наверняка.

– Постарайтесь не будить ее, – негромко сказал Майкл. – Она больше не уснет. Мне кажется, ее накачали наркотиками. Она билась в истерике, несла какую-то чушь. Мне всего полчаса, как удалось ее успокоить.

Я нахмурился еще сильнее и проковылял на кухню; Майкл за мной. Я достал из ледника банку колы, подумал о состоянии своего желудка и ограничился стаканом воды.

– Мне теперь платить и платить по счетам, Майкл.

Он внимательно посмотрел на меня.

– Что вы имеете в виду?

– То, что делаете, возвращается к вам, Майкл. Да вы и сами знаете. Посей ветер – пожнешь бурю...

Майкл заломил бровь.

– А я и не знал, что вы читали Библию.

– К пословицам я всегда относился с уважением, – возразил я. – Вот только в том, что касается магии, все куда острее и яснее, чем в других случаях. Я убил людей. Я их сжег. Это еще вернется и будет преследовать меня.

Майкл нахмурился, потом посмотрел на Лидию.

– Закон Троицы, да?

Я пожал плечами.

– Мне казалось, что вы говорили как-то, что не верите в это.

Я отхлебнул еще воды.

– Я и не верил. И сейчас не верю. Просто это справедливо. Верить в то, что ты делаешь с помощью магии, возвращается к тебе утроенным.

– Значит, вы передумали?

– Не знаю, – честно признался я. – все, что я знаю, Майкл – это то, что должна существовать какая-то справедливость. Для этих несчастных детей, для Сьюзен. Для Черити и вашего сына. И если никто другой не добьется этого, будь я проклят, если не сделаю этого сам, – я поморщился. – Надеюсь только, что у меня хватит сил довести это до конца.

– Гарри, но ведь вся ставка была на этот бал. У Бьянки имелся шанс разделаться с вами, оставаясь в рамках законов. Она расставила западню и потерпела неудачу. Вы что, полагаете, она не успокоится на этом?

Я устало посмотрел на него.

– Еще бы. И вы тоже так считаете. Иначе вы не изображали бы сторожевого пса весь вчерашний день.

– Тоже верно.

Я взъерошил волосы рукой и потянулся за колой. Ну его к черту, мой желудок.

– Что ж, теперь нам нужно решить, каким будет наш следующий шаг.

Майкл покачал головой.

– Не знаю... Я должен быть рядом с Черити. И сыном. Если он... если он болен. Ему нужно, чтобы я был рядом.

Я открыл рот, чтобы возразить, но не смог. Майкл и так рисковал своей шеей ради меня, и не раз. Он давал мне уйму хороших советов, к которым я не прислушался. Особенно в том, что касалось Сьюзен. Если бы я уделял ей больше внимания, сказал ей, как отношусь к ней, что чувствую, как знать...

Я отмахнулся от этой мысли прежде, чем комок в горле прорвался наружу.

– Конечно, – сказал я. – Я... спасибо. За помощь.

Он кивнул и опустил взгляд, словно ему было стыдно.

– Гарри. Мне очень жаль. Я делал все, что в моих силах. Но я уже не тот, что был прежде. И потом... я лишился меча. Возможно, я больше не тот, кто должен держать его. Возможно, так Он говорит мне, что мое дело теперь – оставаться дома. Быть с женой и детьми.

– Я понимаю, – сказал я. – Все в порядке. Поступайте так, как считаете нужным.

Он коснулся повязки на голове.

– Если бы у меня был меч, возможно, я чувствовал бы себя по-другому, – он смолк.

– Ну же, – сказал я. – Послушайте, со мной все будет в порядке. Совет, возможно, окажет мне помощь, – если они не слышали о тех, кто погиб при пожаре, возможно, так и будет. Если слышали – о том, что я нарушил Первый Закон Магии – они снимут мне голову с плеч быстрее, чем вы успеете произнести «в целях самозащиты». – Ступайте, Майкл. Я позабочусь о Лидии.

– Ну, да... – сказал он. – Я...

Тут мне в голову пришла одна мысль, я не слышал, что он сказал дальше.

– Гарри? – спросил он. – Гарри, с вами все в порядке?

– Я тут подумал... – сказал я. – Я... что-то во всем этом не так. А вам так не кажется?

Он только уставился на меня.

Я тряхнул головой.

– Попробую разобраться. Запишу кое-что, разложу по полочкам, – я шагнул к двери. – Пошли, я вас выпущу.

Мы с Майклом подошли к двери, и я взялся уже за ручку, когда дверь вдруг содрогнулась от ударов, мало напоминающих обычный, вежливый стук. Я коротко оглянулся на Майкла, и он мгновенно метнулся к камину и схватил кочергу, лежавшую одним концом в углях. Конец ее раскалился докрасна.

Когда удары в дверь возобновились с новой силой, я рывком распахнул ее и отступил в сторону.

В комнату ступила стройная фигура среднего роста в кожаной куртке, джинсах теннисных туфлях и бейсбольной кепке. В руках незнакомец держал ружейный чехол из черного пластика; от него пахло потом и дамскими духами.

– Вы! – зарычал я, схватил его за плечо прежде, чем он успел восстановить равновесие, и, резко развернув, прижал спиной к стене. Для начала я съездил ему кулаком по зубам, с наслаждением ощутив боль в костяшках пальцев. Потом обеими руками ухватил его за грудки, оторвал от стены и швырнул на пол гостиной.

Майкл шагнул вперед, сунул свой башмак ему под затылок и придвинул раскаленный конец кочерги к самым его глазам.

Томас выпустил из рук чехол и выбросил руки вверх, растопырив бледные пальцы.

– Иисусе! – охнул он. Я здорово рассадил ему полную нижнюю губу, и оттуда текло что-то бледно-розовое, мало напоминающее человеческую кровь. Я опустил взгляд на костяшки своих пальцев – они были перепачканы той же гадостью, переливавшейся в свете камина.

– Дрезден, – пробормотал Томас. – Не делайте ничего поспешного.

Я нагнулся и сорвал кепку с его головы, рассыпав его темные волосы по полу.

– Поспешного? Например, чего-нибудь вроде измены всем и вся, позволив при этом шайке монстров сожрать свою подругу?

Взгляд его метался от меня к Майклу и обратно.

– Господи, подождите. Все было не так. Вы же не видели того, что случилось потом. По крайней мере, закройте дверь и выслушайте меня.

Я покосился на распахнутую дверь и, поколебавшись, закрыл ее. Нет смысла оставлять незащищенной спину из простого упрямства.

– Я не хочу его слушать, Майкл.

– Он вампир, – согласился Майкл. – И он предал нас. Возможно, он пришел, чтобы обмануть нас еще раз.

– Вы считаете, нам стоит убить его?

– Прежде, чем он причинит вред еще кому-либо, – сказал Майкл. Голос его звучал ровно, безразлично. Очень, скажем честно, зловеще. Я чуть вздрогнул и плотнее запахнул халат.

– Послушайте, Томас, – произнес я. – У меня был ужасно тяжелый день, и я проснулся всего полчаса назад. Не советую вам усугублять.

– У нас у всех был тяжелый день, Дрезден, – сказал Томас. – Люди Бьянки охотились за мной весь день и всю ночь. Я еле сумел добраться сюда живым.

– Ночь еще только начинается, – возразил я. – Назовите мне хоть одну убедительную причину, по которой я не должен убить вас как лживого, скользкого предателя, кем вы на деле и являетесь?

– Потому, что вы можете мне верить, – сказал он. – Я хочу вам помочь.

Я презрительно фыркнул.

– С какой это стати мне вам доверять?

– Ни с какой, – согласился он. – И не верьте. Я отменный лжец. Из лучших. Я и не прошу вас верить мне. Верьте обстоятельствам. У нас с вами общие интересы.

Я нахмурился.

– Вы надо мной смеетесь.

Он покачал головой и сделал попытку улыбнуться.

– Хотелось бы. Я надеялся, мне удастся помочь вам, как только Бьянка выпустит меня из поля зрения, но Бьянка и тут обманула меня.

– Право же, Томас. Не знаю, может, вы и правда новичок в этих играх, но Бьянка из тех, кого мы обыкновенно относим к «плохим парням». А они поступают так сплошь да рядом. Собственно, это один из способов отличить плохих парней от хороших.

– Бог да хранит меня от идеалистов, – пробормотал Томас. Майкл недовольно зарычал, и Томас улыбнулся-таки ему полной надежды, щенячьей улыбкой.

– Послушайте, вы оба. У них в руках женщина Дрездена.

Я шагнул вперед с бешено колотящимся сердцем.

– Она жива?

– Пока жива, – ответил Томас. – И Жюстина тоже у них. Я хочу вернуть ее. Вы хотите вернуть Сьюзен. Мне кажется, мы могли бы ударить по рукам. Работать вместе. Что скажете?

Майкл покачал головой.

– Он лжец, Гарри. Я это кожей чувствую даже на расстоянии трех футов.

– Да, да, да, – поспешно согласился Томас. – Я ведь не скрываю этого. Но в настоящий момент не в моих интересах врать кому бы то либо. Я просто хочу вернуть ее.

– Жюстину?

Томас кивнул.

– Чтобы он сам мог сосать из нее жизнь, – сказал Майкл. – Гарри, если уж мы не будем убивать его, так хоть выкинем его вон отсюда, а?

– Если вы выкинете меня, – сказал Томас, – вы сделаете большую ошибку. И, клянусь вам своей ослепительной внешностью и головокружительным самомнением, я вам не вру.

– О'кей, – сказал я Майклу. – Убейте его.

– Стойте! – вскричал Томас. – Дрезден, прошу вас. Что вы хотите, чтобы я вам заплатил? Чтобы я для вас сделал? Мне больше некуда идти!

Я внимательно следил за его лицом. Он казался усталым, отчаявшимся – прячась за маской спокойствия, он едва удерживался на плаву. Но под маской страха он сохранял решимость. Устремленность.

– Ладно, – сказал я. – Все в порядке, Майкл. Отпустите его.

Майкл нахмурился.

– Вы уверены?

Я кивнул. Майкл отступил от Томаса, но кочерги из рук не выпустил.

Томас сел, провел руками по горлу, на котором темнел след Майкловой подошвы, потом ощупал разбитую губу и поморщился.

– Спасибо, – произнес он. – Посмотрите в чехле.

Я покосился на черный ружейный чехол.

– Что там?

– Залог, – сказал он. – Предоплата.

Я заломил бровь, склонился над чехлом и осторожно провел по нему пальцем. Я не ощутил покалывания энергии от подстроенной магической ловушки... впрочем, хорошо наведенное заклятие распознать трудно. И все же внутри что-то было. Что-то такое... негромко жужжащее, беззвучная вибрация энергии, пробивавшейся сквозь пластик. Знакомая вибрация.

Онемевшими от волнения пальцами я расстегнул застежку и раскрыл чехол.

«Амораккиус» лежал, сияя, на серой поролоновой подкладке, и на нем не осталось ни одной отметины от бушевавшего во дворе у Бьянки пекла.

– Майкл, – негромко окликнул я его, потом нагнулся ниже и снова дотронулся до рукояти меча. В нем как прежде жужжала негромкая, скрытая в глубине сила – ободряющая, вселяющая надежду. Я отнял пальцы.

Майкл подбежал к чехлу и упал рядом с ним на колени, не сводя взгляда с меча. Выражение лица его трудно было определить словами. Глаза его наполнились слезами, и он осторожно коснулся своей тяжелой, мозолистой рукой рукояти. Потом сомкнул на ней пальцы и зажмурился.

– Все в порядке, – произнес он наконец. – Они его не повредили, – он поморгал немного и поднял взгляд к потолку. – Я слышу.

Я тоже посмотрел на потолок.

– Надеюсь, это вы фигурально. Лично я ничего не слышал.

Майкл улыбнулся и покачал головой.

– Некоторое время я был слаб. Меч – это бремя. Сила – да, конечно, но стоящая недешево. Я думал, возможно, лишив меня меча, Он давал мне понять, что мне пора в отставку, – он осторожно коснулся покореженной шляпки гвоздя, вбитого в рукоять. – Но впереди еще много работы.

Я поднял взгляд на Томаса.

– Вы говорите, Сьюзен и Жюстина у них в руках, да? Где?

Он облизнул разбитую губу.

– В доме, – сказал он. – Огонь повредил задний фасад – только снаружи. Внутри все цело, и уж подвал тем более остался нетронутым.

– Ладно, – кивнул я. – Рассказывайте.

И Томас рассказал – сжато, но убедительно. Бьянка и ее коллегия укрылись от пожара в доме, причем Бьянка приказала вампирам каждому захватить с собой по одному из беспомощных смертных. Один из них утащил Сьюзен. Когда прибыли пожарные и полиция, во дворе уже не оставалось почти никого, так что брандмейстер нашел там в основном трупы. Он заходил в дом переговорить с Бьянкой, и вышел от нее успокоенным, приказав всем собираться и уезжать. Имел место, сказал он, прискорбный несчастный случай, и он рад, что все позади.

После этого вампиры получили возможность успокоиться и получать удовольствие от своих, так сказать, гостей.

– Мне кажется, они обратили часть их, – сказал Томас. – Бьянка теперь обладает достаточной властью, чтобы позволить это. И они потеряли слишком многих своих в бою, а потом в огне. Насколько мне известно, Мавра захватила с собой двоих, когда уезжала.

– Уезжала? – переспросил я.

Томас кивнул.

– Говорят, она покинула город вчера после захода солнца. Пара новых голодных ртов, требующих пропитания, понимаете ли...

– А вам-то откуда все это известно, а, Томас? Последнее, что я слышал – это как подданные Бьянки пытались убить вас.

Он пожал плечами.

– У хорошего лжеца всегда найдется что-нибудь в запасе, Дрезден. В общем, некоторое время мне удавалось следить за происходящим.

– Ладно, – сказал я. – Значит, они держат наших женщин в доме. От нас всего-то требуется войти туда, высвободить их и выйти обратно.

Томас покачал головой.

– Нужно кое-что еще. Бьянка поставила там охрану из смертных. Часовых с автоматами. Как бы не вышло бойни.

– Что ж, весьма разумно с ее стороны, – буркнул я с угрюмой ухмылкой. – Где именно в доме держат они пленных?

Мгновение Томас молча смотрел на меня, потом покачал головой.

– Не знаю.

– До сих пор вы все знали в подробностях, – возмутился Майкл. – Почему же вы с нами этим не можете поделиться?

Томас опасливо покосился на Рыцаря.

– Я говорю совершенно серьезно. С устройством Бьянкиного дома я знаком не больше вашего.

Майкл нахмурился.

– Даже если нам удастся попасть туда, не можем же мы слоняться по всему дому от чулана к чулану. Нам нужно хотя бы ориентироваться в его планировке.

Томас пожал плечами.

– Мне очень жаль. Тут я пас.

Я махнул рукой.

– Не переживайте. Нам всего-то нужно поговорить с кем-то, кто бывал в этом доме.

– Захватить «языка»? – спросил Майкл. – Не уверен, что нам с этим повезет.

Я мотнул головой и оглянулся на спящую Лидию – за все это время она так и не пошевелилась.

– Нам достаточно поговорить с ней. Она была там, внутри. В любом случае ее озарения могут нам пригодиться. У нее на них талант.

– Талант?

– Слезы Кассандры. Она способна видеть фрагменты будущего.

Я оделся, и мы дали Лидии поспать еще с час. Томас пошел в ванную принять душ, а я остался сидеть с Майклом.

– Одного я никак не могу понять, – признался я. – Того, как нам удалось так запросто выбраться оттуда.

– Вы называете это «запросто»? – удивился Майкл.

Я поморщился.

– Возможно. Я бы ожидал, что они попытаются добраться до нас – за сутки-то с лишним. Или наслать на нас Кошмара.

Майкл нахмурился, катая эфес меча в ладонях так, словно если бы это была клюшка для гольфа.

– Я понял, что вы имеете в виду, – сказал он и помолчал немного. – Вы действительно считаете, что девушка поможет нам?

– Надеюсь.

В это мгновение Лидия закашлялась. Я подошел к ней и помог ей напиться из стакана. Вид у нее оставался сонный, хотя она начала шевелиться.

– Бедная девочка, – сказал я Майклу.

– Хорошо хоть, она поспала немного. Подозреваю, она не смыкала глаз несколько суток.

Эта невинная фраза Майкла заставила меня застыть.

Я начал было отодвигаться от Лидии, но пальцы ее оказались проворнее, вцепившись в мой свитер. Я дернулся, но она без труда удержала меня. Запавшие глаза ее открылись, и белки налились кровью. Она медленно, зловеще растянула губы в улыбке. Она заговорила, и низкий, хриплый голос нисколько не напоминал ее обычных интонаций:

– Тебе стоило бы не позволять ей спать. Или убить, пока она не проснулась.

Майкл вскочил. Лидия тоже встала и одной рукой без труда оторвала меня от пола; красные глаза ее горели кровожадным восторгом.

– Я долго ждал этой минуты, – произнес голос, который на этот раз показался мне знакомым. Кошмар... – Прощай, чародей, – и хрупкая девушка швырнула меня как бейсбольный мяч о камин.

Бывают дни, когда с постели лучше вообще не вставать.

Глава тридцать вторая

Раскинув руки и ноги, смотрел я на стремительно приближающийся, готовый раскроить мне череп камин. В самое последнее мгновение я увидел нечто размытое, белое с розовым, и врезался в Томаса. В результате вместо меня в камин впечатался он, а я скатился с него на пол и пару секунд валялся бездыханным. Потом мне удалось встать на четвереньки и посмотреть на Томаса. Он вышел из ванной, обернутый розовым полотенцем, но то ли скорость его броска, то ли сам удар, можно сказать, сорвали полотенце с его бедер. Грудную клетку его несколько сплющило.

С перекошенным от боли лицом, Томас посмотрел на меня.

– Со мной все в порядке, – выдохнул он. – Берегитесь!

Я резко обернулся и обнаружил, что Лидия не спеша идет ко мне.

– Идиот, – бросила она Томасу. – Чего ты надеялся этим добиться? Ну что ж, одной мишенью больше.

Майкл прыгнул между одержимой девицей и мной; «Амораккиус» ярко сиял в полумраке комнаты.

– Довольно, – рявкнул он. – А ну назад!

– Майкл! – прохрипел я, с усилием поднявшись на ноги. – Осторожнее!

Лидия снова зловеще хохотнула и шагнула вперед, упершись грудью в острие «Амораккиуса».

– О да, Сэр Рыцарь. Назад – или чего? Ты убьешь невинную девицу? Не думаю, не думаю. Насколько я помню, этот меч не способен проливать невинную кровь, не так ли?

Майкл выпучил глаза и бросил на меня короткий взгляд.

– Что-о?

Я поднялся на ноги.

– Это настоящая Лидия, не магический гомункулус из тех, что мы видели прежде. Кошмар вселился в нее. Все, что мы сделаем с телом Лидии, останется с ней навсегда.

Девушка погладила обеими руками грудь под тонкой лайкрой, облизнула губы и уставила в Майкла взгляд налитых кровью глаз.

– Вот именно. Несчастный, милый агнец, отбившийся от стада. Ведь ты не хочешь навредить ему, признайся, Рыцарь?

– Гарри? – пробормотал Майкл. – Как мы справимся с этим?

– Ты умрешь, – сладко промурлыкала Лидия. Она бросилась на Майкла, отведя клинок меча рукой в сторону.

Когда она проделывала это со мной, я попался как малое дитя. Однако у Майкла имелись опыт и боевые навыки. Он выпустил меч из рук, дав ему с лязгом упасть на пол, перехватил ее руки, тянувшиеся к его горлу, за запястья и швырнул ее обратно на кушетку.

– Отвлеките ее! – крикнул я. – Я смогу изгнать его! – последние слова я бросил уже на бегу, ринувшись в спальню в поисках ингредиентов для экзорцизма. В спальне царил бедлам. Я принялся рыться в вещах. За стеной снова истошно взвизгнула Лидия. За этим последовал удар, от которого содрогнулась стена рядом с дверью, и звуки борьбы.

– Быстрее, Гарри! – прохрипел Майкл. – Она сильна как черт знает кто!

– Знаю, знаю! – я рывком распахнул дверцу шкафа и принялся сбрасывать вещи с полок.

За двумя баллончиками пены для бритья я обнаружил, наконец, связку свечей для праздничного пирога – из тех, что никак не задуешь все – и пятифунтовый мешок соли.

– О'кей! – крикнул я. – Иду!

Майкл с Лидией лежали на полу – ногами он обвивал ее, а руками удерживал ее руки за спиной в импровизированной борцовской хватке.

– Держите ее там! – рявкнул я и ринулся по кругу, отшвыривая в сторону кресло, стулья, сдвигая ковры – последний пришлось выдернуть из-под Майкла. Лидия барахталась и извивалась угрем, не переставая истошно визжать.

Я разорвал мешок с солью и еще раз обежал их, насыпав на пол белый круг соли. В следующий круг я расставил свечи, подсыпав под них соли, чтобы они не опрокинулись. Лидия увидела, что я делаю, и завизжала еще громче, удвоив свои усилия.

– Flickum bicus! – выкрикнул я, вложив в это нехитрое заклинание почти все свои силы. Я едва устоял на ногах, зато свечи загорелись, и весь круг начал наливаться энергией.

Я выпрямился и вытянул вперед правую руку, посылая в круг еще немного энергии, превращая его в воронку вокруг трех существ: Лидии, Майкла и Кошмара. Вихрь вращался все быстрее, вгрызаясь в землю. Я почти видел, как цепляется Кошмар за Лидию в попытках удержаться. Все, что от меня требовалось теперь – это выждать момент, удобный для того, чтобы оглушить Кошмара, удержать его хоть на секунду, чтобы экзорцизм отогнал его прочь.

– Азорфрагал! – выкрикнул я имя демона. – Азорфрагал! Азорфрагал! – я снова вытянул правую руку, сконцентрировав в ней остаток сил. – Изыди!

Энергия вырвалась из моей руки, устремилась к Кошмару и Лидии подобно волне, смывающей со скалы спящего тюленя…

…и пронеслась мимо, не коснувшись Кошмара.

Лидия дико расхохоталась, извернувшись, схватила Майкла за руку и резко вывернула ее. Зловеще хрустнула кость. Майкл вскрикнул от боли, и рванулся от нее, расшвыряв ногой соль из круга. Лидия оторвалась от него, встала и повернулась лицом ко мне.

– Ну и болван же ты, чародей, – произнесла она. Я не стал ввязываться с ней в разговор. Если честно, я едва стоял на ногах, так поразило меня то, как позорно я облажался со своим заклинанием. Опомнившись, я замахнулся и изо всех сил ударил, целясь ей в висок – я надеялся оглушить тело, в котором находился демон, чтобы хоть временно лишить его способности к передвижению.

Лидия без труда уклонилась от удара, перехватила меня за запястье и опрокинула на спину. Я сделал попытку вырваться, но она бросилась на меня сверху и дважды двинула затылком о пол. В глазах у меня вспыхнули звезды.

Лидия улеглась на меня и со сладострастным урчанием потерлась о меня бедрами. Я попытался вывернуться из-под нее, но руки и ноги отказывались слушаться. Она почти нежно взялась обеими руками за мое горло.

– Надо же, как стыдно, – прошептала она. – Все это время ты даже не догадывался, кто за тобой охотится. Кто еще жаждет поквитаться с тобой.

– Насколько я понимаю, иногда это знание дается дорого, – прохрипел я.

– Иногда и так, – с улыбкой согласилась Лидия. А потом ее руки сомкнулись на моем горле, лишив меня воздуха.

Порой, когда ты смотришь в лицо смерти, тебе кажется, что все вокруг тебя замедляется. Ты видишь и ощущаешь все с необычайной резкостью, словно твой мозг из чистой вредности решил запечатлеть последние мгновения твоей жизни во всех мельчайших подробностях, чтобы ты до самого своего конца любовался ими.

Примерно так поступил и мой мозг, только вместо того, чтобы показать мне мою погромленную квартиру, и как мне нужно купить новое пальто взамен залатанного, и что давно уже пора перекрасить потолок, он начал лихорадочно складывать воедино разрозненные куски мозаики. Лидию. Темного демона. Мавру. Заклятия-пытки. Бьянку.

В сознании моем засел один кусок – кусок мозаики, упорно не вписывавшийся в цельную картину. Сьюзен исчезала на день или два – как раз тогда, когда мне было совершенно некогда даже поговорить с ней. Она говорила, что работает над чем-то. Что-то там происходило. Странное дело, но теперь этот кусок, похоже, оказался едва ли не главным звеном…

Перед глазами моими поплыли круги, а в легких разгорался пожар. Я пытался оторвать ее руки от горла – пустой номер. Одержимая демоном, она была просто-напросто мне не по силам.

И ведь Сьюзен спрашивала тогда у меня что-то по телефону – в промежуток между сексуальным воркованием. Что же это было?..

Я услышал свой собственный голос, произносящий что-то вроде «Гаххк… Агххк…». Я пытался сбросить Лидию с себя, но она только перекатывалась вместе со мной, и каждый раз ухитрялась оказаться сверху, прижимая меня к полу. В глазах начало темнеть, хотя я открыл их широко-широко. Я словно смотрел в темный туннель, с другого конца которого глядели на меня налитые кровью глаза Лидии.

Краем глаза я видел, как Майкл с побелевшим как снег лицом поднимается на колени. Он двинулся к Лидии, но та, лишь чуть повернув голову, лягнула его. Я услышал, как у него хрустнуло что-то еще, и он отлетел назад.

И Мёрфи тоже беспокоило что-то. Что-то такое, о чем она ужасно не хотела говорить, переводя беседу на другую тему. Я ведь еще тогда интуитивно ощущал какую-то связь между этим...

И тут я увидел его со всей отчетливостью: последний кусок мозаики. Я понял, что случилось, откуда взялся Кошмар, и почему он гонялся именно за мной. Я знал, как остановить это, знал, как завербовала его Бьянка, и почему мои заклятия срабатывали через силу или не срабатывали вообще.

Одно обидно: я сообразил все это за мгновение до смерти.

В глазах померкло окончательно.

А еще через секунду боль в горле стихла.

Правда, вместо того, чтобы плавно скользнуть в небытие, я сделал большой глоток воздуха. Взгляд на мгновение заволокло красной пеленой – это кровь снова вернулась в голову, а потом зрение начало проясняться.

Лидия все еще склонилась надо мной, стоя на коленях, но горло мое отпустила. Вместо этого она завела руки назад и вверх и гладила ими обнаженные плечи Томаса.

Вампир прижимался к спине Лидии. Рот его приник к ее шее, и с каждым касанием его языка по телу ее пробегала дрожь. Руки его скользили по полупрозрачной лайкре. Лидия негромко ахнула, и налитые кровью глаза ее закатились в экстазе.

Томас смотрел мимо нее, сквозь пелену ее темных волос – на меня. Глаза его больше не были серо-голубыми. Они сделались пустыми, белыми, точнее, бесцветными. Я кожей ощущал исходящий из них холод – жуткий, соблазнительный. Он продолжал покрывать поцелуями шею Лидии, ее ухо. Она всхлипнула и содрогнулась.

Я сделал еще глоток воздуха, охнул и на локтях отполз назад, из-под этой сладкой парочки.

– Дрезден, – пробормотал Томас так тихо, что я даже не был уверен, правда ли я его слышу. – Я не знаю, как долго мне удастся отвлекать ее так. Да не глазейте же на меня, сделайте что-нибудь. Если вам нравится смотреть на такую гадость, я устрою вам представление, только попозже, – тут рот его приник к губам девушки, и она застыла, широко раскрыв глаза, а потом и вовсе закрыв их в ответ на его поцелуй.

Эти слова Томаса заставили меня покраснеть, от чего в голове воцарился неприятный звон. Я пошарил по полу и быстро обнаружил все еще горящие свечи и мешок с солью. Я снова заключил Лидию с Томасом в соляной круг – та как раз стащила с себя трусики и охватила Томаса за талию, притягивая к себе.

Томас издал стон неподдельной муки и повернул лицо ко мне.

– Да быстрее же, Дрезден!

Я расставил свечи по местам и потратил те крохи энергии, что у меня еще оставались, на то, чтобы замкнуть круг и снова закрутить воронку. Если я не ошибался, на этот раз я должен был освободить Лидию – возможно, окончательно. Если я ошибался, это означало, что я останусь без энергии, пустив ее псу под хвост. В таком случае Кошмар наверняка убил бы всех троих – сомневаюсь, чтобы кто-либо из нас мог помешать этому.

Энергия собралась в круг и завертелась невидимой, гудящей воронкой. Я вытянул руку и, борясь с головокружением, усилил натиск.

Похоже, Кошмар заметил, наконец, что происходит вокруг него. Лидия вздрогнула, чуть отстранилась от Томаса, прервав контакт – и налитые кровью глаза снова открылись и уставились на меня. Лидия сделала попытку встать, но Томас удержал ее за руку.

Энергия внутри воронки все нарастала. Лидия завизжала.

– Леонид Кравос! – возгласил я. Я повторил имя второй раз и увидел, как широко раскрылись глаза Лидии от потрясения. – Изыди, Кравос! Изыди, проклятый двоечник! Изыди! Изыди! – с последним словом я топнул ногой, высвобождая энергию экзорцизма вниз, в землю.

Лидия истошно взвизгнула, тело ее выгнулось дугой, рот широко раскрылся. В воронке возникли искры золотого и серебряного света; они свились маленьким смерчем, нацеленным Лидии в рот. Из горла ее вырвалась струя алой энергии, и на мгновение голос ее словно раздвоился: высокий женский визг вторил другому, нечеловеческому. Еще две струйки алой энергии вырвались из ее глаз и исчезли в водовороте.

А потом воронка разом свилась в бесконечно тонкую линию и исчезла, скользнув в пол и дальше, в землю.

Лидия испустила негромкий, утомленный вскрик и рухнула на пол. Томас, так и не отпуская ее, покатился вместе с ней. В комнате воцарилась тишина, если не считать тяжелого дыхания всех четверых нас.

В конце концов я нашел в себе силы дотащиться до стула и сесть.

– Майкл, – хрипло окликнул я. – Майкл, как вы?

– Вы остановили его? – спросил он. – А девушка – с ней все в порядке?

– Надеюсь, да.

– Слава Богу, – сказал он. – Он успел лягнуть меня. Сломал ребро. Не уверен, что я смогу сесть.

– Не пытайтесь, – посоветовал я и вытер вспотевший лоб. – Со сломанными ребрами шутки плохи. Томас? Вы... Эй! Что, черт подери, вы делаете?

Томас лежал, охватив Лидию руками, прижимаясь к ней своим бледным обнаженным телом, и нежно мусолил губами мочку ее уха. Глаза у Лидии были открыты, и цвет у них снова сделался обычный, но смотрели они в пространство. Казалось, она лежит без сознания, но тело ее все-таки шевелилось – в первую очередь прижимавшиеся к Томасу бедра. При моих словах Томас повернул лицо ко мне; глаза его оставались белыми, пустыми.

– Что? – удивился он. – Она же не против. Возможно, она даже благодарна мне за помощь.

– А ну прочь от нее! – зарычал я.

– Я голоден, – возразил он. – Это ведь ее не убьет, Дрезден. Уж не с первого раза. И потом, если бы не я, вам всем была бы крышка. Дайте мне только...

– Нет, – отрезал я.

– Но...

– Нет. Убирайтесь от нее, если не хотите иметь дела со мной.

В воздухе между нами повисло напряжение. Пухлые губы Томаса раздвинулись, обнажив зубы – вполне человеческие зубы, не вампирские клыки. Ну, конечно, белее и безупречнее нормальных человеческих, но не более того.

Я холодно встретил его взгляд.

Томас отвел глаза первым. На мгновение он зажмурился, а когда открыл глаза, в них появились прожилки цвета, и они темнели с каждым мгновением. Он отпустил Лидию и откатился от нее. На ребрах его все еще виднелись отметины, но и они побледнели. Он поднялся с пола, обернул бедра полотенцем и, не проронив ни слова, ушел обратно в ванную.

Я пощупал у Лидии пульс, покраснел и подтянул ее трусики обратно на место. Потом оправил кушетку и положил ее обратно, накрыв одеялом. Потом пошел к Майклу.

* * *

– Что там у вас вышло? – спросил он.

Стараясь удерживаться в рамках цензурных выражений, я рассказал ему, что случилось. Он нахмурился и покосился на дверь ванной.

– Это на них похоже. Белая Коллегия. Совратители. Они питаются похотью, страхом, ненавистью. Эмоциями. Но совращают свои жертвы они всегда с помощью похоти. Иногда силой.

– Секс-вампиры, – пробормотал я. – Ясно. Что ж, занятно.

– Занятно? – скептически хмыкнул Майкл. – Я бы не назвал это «занятным».

– Почему же? – удивился я, но тоже задумчиво посмотрел в сторону ванной. – Чем бы он там ни пользовался, на Кошмара это подействовало. Да что там, застало врасплох. Из этого следует, что это либо какая-то особо мощная магия – ну, тот холод, который я ощущал, и который действовал на все вокруг, либо это имеет химическую природу. Вроде слюны вампиров Красной Коллегии. В общем, это «что-то» проникло в тело Лидии в обход Кошмарова контроля за ее сознанием. Возможно, какие-то феромоны.

– Гарри, – вздохнул Майкл. – Право же, мне не хотелось бы прерывать ход ваших научных рассуждений, но не могли бы вы прежде помочь мне с моими ребрами?

Мы прикинули объем разрушений. Я отделался несколькими зловещего вида синяками на горле, но и только. У Майкла одно ребро было сломано наверняка, а еще одно, возможно, треснуло. Я по возможности туже перевязал его. Томас вышел из спальни, облаченный в один из моих спортивных костюмов. Тот висел на нем как на вешалке, так что Томасу пришлось подвернуть рукава и штанины. Он плюхнулся в кресло, но взгляд его с неприятным упорством то и дело возвращался к спящей Лидии.

– Все сходится, – сообщил я им. – Я понял, что происходит, так что смогу, наконец, что-то с этим поделать. Я собираюсь отправиться к Бьянке и вызволить всех, кто там остается.

Майкл удивленно нахмурил брови.

– Что сходится?

– Вовсе никакой это не демон – тот, кто переходил сюда из Небывальщины. Мы бились вовсе не с демоном. Это был сам Кравос. Кравос и есть Кошмар.

Майкл даже зажмурился.

– Но мы же не убивали Кравоса. Он до сих пор жив.

– Ставлю сотню баксов против ломаного гроша, что нет. Насколько я понимаю, в ночь накануне первого нападения Кошмара он устроил какой-то ритуал и покончил с собой.

– Но зачем ему это?

– Чтобы вернуться в качестве призрака. Чтобы отомстить. Подумайте сами: ведь ничем другим Кошмар и не занимался. Он только учинял погром здесь и там, мстя за Кравоса.

– Вы думаете, он способен на такое? – усомнился Майкл.

Я пожал плечами.

– А почему бы и нет? Если он набрался каких-то сил, если он зациклился на том, чтобы отомстить, пусть даже и призраком? Тем более...

– Тем более, что границы Небывальщины непрочны как никогда, – договорил за меня Майкл.

– Вот именно. Из этого же следует, что Бьянка и Мавра каким-то образом помогали ему. Черт, вполне возможно, они и организовали ритуал, которым он воспользовался. И заметьте: если вдруг выяснится, что кто-то в федеральной тюрьме здесь, у нас, в Чикаго покончил жизнь самоубийством прямо у себя в камере, шум поднимется неимоверный – и в полиции, и в прессе. Вот почему Мёрфи молчала как рыба, а Сьюзен так пыталась дознаться, что же случилось. Возможно, до нее дошли какие-то слухи.

Томас поерзал в кресле.

– Я что-то не понимаю. Этот ваш Кошмар – призрак чернокнижника Кравоса? Ритуального убийцы, о котором писали в газетах несколько месяцев назад?

– Ага! Возмущения в Небывальщине помогли ему превратиться в на редкость вреднозадого призрака.

– Возмущения? – переспросил Томас.

Я кивнул.

– Кто-то начал терзать местную нежить заклятиями – пытками. Они, естественно, озверели и начали расшатывать границу, отделяющую Небывальщину от материального мира. Я подозреваю, это дело рук Мавры, работающей рука об руку с Бьянкой. Эти же возмущения позволили Кравосу нападать на всех, кого он захочет, пока они спят. Именно так он добрался до меня, до бедолаги Малона, и точно так же он добрался сейчас до Лидии. Лидия знала, чем он занимается. Поэтому она изо всех сил старалась не спать. Я-то ни о чем таком не догадывался, когда он напал на меня во сне. Я не был готов к поединку, поэтому он и надрал мне задницу.

– Но теперь вы можете его победить? – спросил Майкл.

– Теперь я готов ко встрече с ним. Я побил этого засранца, пока он был жив. Теперь, когда я знаю, с чем имею дело, я могу проделать то же самое и с его тенью. Я пойду туда, разделаюсь с Кошмаром, а если понадобится, и с Бьянкой, и выведу всех наших.

– Может, вы сильно ушиблись головой, пока я не видел? – вежливо осведомился Томас. – Я же говорил вам, Дрезден, про часовых. С автоматами. Я ведь упоминал про автоматы, да?

Я только отмахнулся.

– Я уже миновал ту точку, в которой нормальному человеку страшно. Часовые, автоматы, шмотолаты... Послушайте, Бьянка удерживает Сьюзен, Жюстину и еще двадцать-тридцать юнцов в плену или для того, чтобы превратить их в вампиров. У полиции в этом деле руки связаны. Должен же кто-то что-то с этим поделать, и я единственный, кто...

– Готов к тому, чтобы его нашпиговали пулями, – сухо перебил меня Томас. – Черт, вот уж это поможет нашим общим целям.

– Ох уж эти маловеры, – вздохнул Майкл со своего места. – Продолжайте, Гарри. Что вы задумали?

Я кивнул.

– Ладно. Насколько я понимаю, Бьянка расставила охрану повсюду вокруг дома. Она перекрыла все подходы и подъезды, все въезжающие машины обыскиваются и так далее.

– Вот именно, – сказал Томас. – Дрезден, мне кажется, мы могли бы объединить свои возможности. Ну, нарыть что-нибудь, используя для этого наши знакомства и связи. Возможно, попробовать нарядиться рассыльными или поставщиками продовольствия и попытаться проникнуть туда, – он помолчал. – Ну, уж вы-то в любом случае смогли бы прикинуться рассыльным. Но если мы просто вломимся к ней в дом, нас всех пристрелят в первую же минуту.

– Конечно – если мы войдем там, где нас увидят.

Томас нахмурился.

– Вы задумали что-то другое? Сомневаюсь, чтобы нам удалось сделаться невидимыми с помощью магии. На своей территории она вряд ли легко поддастся таким штучкам.

Я подмигнул вампиру.

– Вы правы. Я задумал что-то другое.

* * *

Я миновал брешь между миром смертных и Небывальщиной последним. Я тащил свои жезл с посохом, браслет-оберег под рукавом моей старой кожаной ветровки, и еще по медному кольцу на каждой руке.

Небывальщина рядом с моей квартирой выглядела как... как моя квартира. Ну, немного чище и ярче. Хотите считать это глубоко философским суждением о духовности моего подвала? Как знать... В тенях то и дело что-то шевелилось, металось по-крысиному или скользило по-змеиному. Я думаю, это были мелкие духи, питающиеся крохами энергии, просачивающимися из моей квартиры в реальном мире.

Майкл держал в руке переливающийся жемчужным свечением «Амораккиус». Стоило ему взять меч в руки, как лицо его порозовело, да и двигался он так, словно туго перевязанные ребра его не беспокоили. Одет он был в свои обычные джинсы, фланелевую рубаху и подкованные железом рабочие башмаки.

Томас переоделся в мои обноски и вооружился алюминиевой бейсбольной битой из моего чулана. Он стоял, с любопытством оглядываясь по сторонам; его темные волосы так и не успели просохнуть и змеились мокрыми прядями по плечам.

У меня в руке болталась сумка-авоська, в которой горели неярким оранжевым светом глаза Боба.

– Гарри, – окликнул меня Боб. – Ты действительно уверен в том, что это необходимо? Мне не хотелось бы попадаться в Небывальщине без крайней на то нужды. Несколько старых недоразумений, понимаешь ли...

– Послушай, у тебя поводов беспокоиться никак не больше, чем у меня. Если моя крестная накроет меня здесь, мне крышка. Да не переживай ты так, Боб, – сказал я. – Ты только доведи нас до Бьянкиного дома самым коротким путем. А там я проделаю дыру в наш мир, в ее подвал, мы заберем всех наших и отведем их обратно домой.

– Здесь нет коротких путей, Гарри, – вздохнул Боб. – Это же мир духов. Здесь все связано идеями и понятиями, так что измеряется не физическими расстояниями, но...

– Основы теории мне известны, Боб, – перебил его я. – Вся закавыка в том, что ты знаком с тем, как все здесь устроено, гораздо лучше, чем я. Вот и веди нас туда.

– Олл райт, – вздохнул Боб. – Только я не могу гарантировать вам, что мы обернемся в оба конца до захода солнца. Не факт, что тебе удастся проделать дыру даже в дневное время. Магические энергии находятся здесь в рассеянном состоянии, которое...

– Боб, отложи лекцию на потом. А магическую часть предоставь мне.

Череп в авоське повернулся глазницами к Майклу с Томасом.

– Прошу прощения. Кто-нибудь из вас пытался объяснить Гарри, какую безмозглую авантюру он затеял?

– Я, – поднял руку Томас. – Правда, не могу сказать, чтобы успешно.

Боб закатил глаза-огоньки к потолку.

– Вот-вот. Меня он тоже никогда не слушает. Дрезден, если ты умрешь, меня это очень огорчит. Закатишь меня в последнюю минуту под какой-нибудь камень, и буду я там торчать лет этак тысяч десять, пока какой-нибудь дурак меня не найдет.

– Не раздражай меня. Не трепи языком, а веди.

– Si, memsahib, – серьезным тоном отозвался Боб. Томас хихикнул. Боб посветил глазами в сторону лестницы, ведущей из Небывальской вариации на тему моей квартиры. – Сюда, – сказал Боб.

Мы вышли из дома и оказались в расплывчатом, призрачном подобии Чикаго, напоминавшем больше театральные декорации: плоские фасады, за которыми не угадывалось объема; рассеянный свет, который мог исходить от солнца, луны или уличных фонарей – и впридачу ко всему пелена серо-бурого тумана. От дома Боб повел нас по тротуару, потом свернул в переулок и заставил нас нырнуть в ржавые гаражные ворота, за которыми открылась высеченная в камне, уходящая вглубь земли лестница.

Повинуясь его указаниям, мы спустились вниз, в темноту. Время от времени дорогу нам не освещало ничего, кроме оранжевого мерцания в глазницах черепа. Боб поворачивался в нужную сторону, и мы послушно петляли по подземному краю, представлявшему собой по большей части из темноты и низких потолков. Почва под ногами постепенно поднималась, и в вдруг мы оказались на вершине длинного, пологогохолма, увенчанного кольцом камней-дольменов. Над головой ослепительно-ярко засияли звезды, а в подступавшем к подножию холма лесу плясали светлячками огни.

Я застыл как вкопанный.

– Боб, – сказал я. – Боб. Ты облажался, дружище. Это же страна фей.

– Разумеется, – обиженно заявил Боб. – Это самая обширная область Небывальщины. Ты и трех шагов не сделаешь, чтобы не попасть сюда – не здесь, так там.

– Тогда ноги в руки и выводи нас отсюда побыстрее, – потребовал я. – Нам нельзя оставаться здесь.

– Можешь поверить мне на слово, мне тоже не хочется здесь торчать. Тут уж так: или мы попадаем в Диснеевскую версию страны фей, с эльфами, и гномиками, и черт знает какими еще пряничными мордашками, или оказываемся в извращенной колдовской версии. Она, конечно, на порядок интереснее, но и для здоровья опаснее.

– Да уж, приятная альтернатива. Ладно, Боб, заткнись. Куда идти?

Череп повернулся в сторону западного – так мне, во всяком случае, казалось – склона холма, и мы спустились к лесу.

– Что-то очень уж это напоминает парк, – заметил Томас. – Я хочу сказать, траве полагалось бы быть нам по колено. Нет, не парк, а хорошую площадку для гольфа.

– Гарри, – негромко произнес Майкл. – Я ощущаю что-то нехорошее.

По спине моей забегали мурашки, и я, повернувшись к Майклу, кивнул.

– Боб, как отсюда выйти?

Боб мигнул глазами вперед, и мы обогнули купу деревьев. За ней изогнулся над неправдоподобно глубокой расселиной древний крытый мост – такие строили во времена колонизации.

– Туда, – сказал Боб. – Это граница. До места, которое вам нужно, отсюда совсем недалеко.

Где-то вдалеке послышались звуки охотничьего рога – низкие, чистые – и собачий лай.

– Бегом к мосту, – скомандовал я. Томас без видимых усилий припустил за мной. Я покосился на Майкла – тот перехватил меч и держал его теперь эфесом вперед, положив клинок на согнутый локоть. Лицо его исказилось от боли и усилия, но он не отставал.

– Гарри, – сообщил Боб. – Мне не хотелось бы лезть с советами, но ты мог бы бежать и быстрее. Там, видишь ли, охота, и она приближается.

Рог протрубил снова, и ему вторили отраженное от дольменов эхо и возбужденный лай бегущей по следу своры. Томас вихрем обернулся и пробежал несколько шагов спиной вперед, прежде чем повернуться обратно.

– Готов поклясться, всего секунду назад они были в нескольких милях от нас.

– Это же Небывальщина, – отозвался я, задыхаясь. – Время, пространство – все здесь, блин, не как у людей.

– Уау! – заметил Боб. – А я и не знал, что они научились выращивать таких здоровенных псов. И – глянь, Гарри, а вон твоя крестная! Эй, Леа, привет!

Наверное, если бы Боб обладал телом, он бы подпрыгивал сейчас на месте и показывал бы на нее пальчиком.

– Я бы на твоем месте не слишком радовался, Боб. Если она меня поймает, мне придется присоединиться к ее своре.

Светящийся взгляд Боба скользнул ко мне, и он поперхнулся.

– Ох, – сказал он. – Да, действительно, неприятность. Можно сказать, понижение по службе. Не то, чтобы полное разжалование – ты и так нельзя сказать, чтобы на пике карьеры.

– Можно сказать и так, – выдохнул я.

– Э… Беги, – посоветовал Боб. – Быстрее беги. Право же, тебе стоит как следует поспешить, Гарри.

Мои ноги летели, едва касаясь травы.

Томас ворвался на мост первым, загрохотав по доскам своими кроссовками. Майкл отстал от него всего на шаг. Со сломанным ребром и старше меня на два десятка лет, он все равно добежал до этого чертова моста быстрее, чем я. Черт, давно ведь говорил себе: нужно следить за своей формой…

– Успел! – выкрикнул я, когда до моста оставался один длинный шаг.

Аркан захлестнулся у меня на горле прежде, чем мои ноги успели коснуться земли, и рванул меня назад, опрокинув на спину. Я грянулся о землю и остался лежать – оглушенный, задыхаясь от нехватки воздуха во второй раз за каких-то два часа.

– Ой-ой, – сказал Боб. – Гарри, что бы ты ни делал, не бросай меня. Особенно под камень.

– Спасибо за напоминание, – прохрипел я и с великим трудом поднял руку, пытаясь ослабить затянувшуюся на горле петлю.

Тяжелые копыта врезались в землю по обе стороны от моей головы. Я сглотнул слюну и поднял взгляд на черного как смоль жеребца с черно-серебряной гривой. Подковы на его копытах были украшены крылышками из какого-то серебристого металла. Во всяком случае, не чугуна и не стали. На копытах виднелись кровавые брызги, будто конь затоптал какого-то бедолагу до смерти. А может, изрубил на куски.

Я перевел взгляд с коня на его седока. Леа, спокойная и невозмутимая сидела в седле боком. Сегодня на ней было темно-синее платье с оторочкой из соболиного меха; волосы разметались по спине языком пламени. Глаза блестели в звездном свете; изящная рука сжимала аркан. Адские гончие сбились кольцом вокруг ее жеребца, и все до одного не спускали глаз с вашего покорного слуги. Можете считать то игрой моего воображения, но вид они имели донельзя голодный.

– Мы, похоже, выздоровели, не так ли? – с улыбкой поинтересовалась Леа. – Вот и чудно. Теперь, наконец, мы можем завершить нашу небольшую сделку.

Глава тридцать третья

Достаточно всего пары таких вот крутых ситуаций, чтобы превратить человека в изрядного циника. Стоит какому-нибудь чародею-извращенцу попытаться укоротить вашу жизнь, или стае взбесившихся оборотней рваться к вашему горлу, как вы поневоле начнете от всего ждать худшего. Более того, если это худшее вдруг не случается, вы испытываете легкое разочарование.

Поэтому я почти обрадовался, когда моя крестная догнала-таки меня несмотря на все мои усилия избежать этого. Терпеть не могу, когда обнаруживается, что не вся вселенная ополчилась против меня. Это, можно сказать, выбивает почву из-под ног моей мании преследования.

Именно поэтому, исходя из посылки, что некая садистская высшая сила постарается сделать этот вечер до предела напряженным, я заранее разработал кое-какой план.

Я рывком ослабил удавку на горле.

– Томас, Майкл – ну! – прохрипел я.

Оба немедленно достали из карманов по маленькой картонной коробочке размером с ладонь. Взмахнув рукой, Майкл метнул часть ее содержимого вперед и продолжал сыпать его, равномерными движениями сеятеля поводя рукой то в одну, то в другую сторону. С другой стороны то же самое делал Томас, так что мелкие предметы из коробочек полетели на траву вокруг меня, а также на меня самого.

Гончие взвизгнули от неожиданности и бросились прочь. Конь моей крестной тоже заржал и попятился на несколько шагов, отодвинувшись от меня.

Я закрыл лицо руками, чтобы мелкие гвозди не попали мне в глаза. Они сыпались этаким колючим дождиком, усеяв траву блестящим ковром. Крестной пришлось отпустить аркан, натянувшийся было, когда конь ее пятился от меня.

– Железо! – прошипела она, и прекрасное лицо ее исказилось от гнева. – Ты осмелился разгуливать по священной земле Оунсидхе с железом! Да Королева тебе глаза заживо вырвет!

– Нет, – успокоил ее Томас. – Гвозди алюминиевые. Ни грамма железа. Какая славная у вас лошадка! Как ее зовут?

Взгляд Леа метнулся к Томасу, потом к рассыпанным гвоздям. Я тем временем сунул руку в карман, набрал горсть моего аварийного средства и сунул в рот. Чуть-чуть пожевать... вот так... сглотнуть – и мне конец.

Я приложил все усилия к тому, чтобы охватывавший меня ужас никак не отразился на моем лице.

– Это не сталь? – переспросила Леа. Она сделала взмах рукой, и один из гвоздей прыгнул ей в пальцы. Хмурясь, она с опаской повертела его перед глазами – Тогда что это значит?

– Это значит, дорогая крестная, что вас отвлекали, – сказал я, кашлянул и похлопал себя по груди. – Мне, видите ли, нужно было съесть кой-чего.

Леа погладила своего коня по холке, и свирепая скотина успокоилась. Одна из гончих подалась вперед и осторожно подтолкнула носом один из гвоздей. Леа потянула ремешок, выбрав слабину своего аркана.

– Это тебе не поможет, чародей. Тебе не высвободиться из этой петли. Она заговорена с тем, чтобы держать тебя. Тебе не уйти от меня. Тем более, здесь, в моей стране. Я слишком сильна для тебя.

– Истинная правда, все до последнего слова, – согласился я и поднялся на ноги. – Так что, начнем? Превращайте меня в собачку и покажите, на какое дерево мне пописать.

Леа посмотрела на меня с опаской, словно я сошел с ума.

Я взялся за аркан и нетерпеливо подергал.

– Ну же, крестная. Вершите свое волшебство. Да, кстати, я могу сам подобрать себе масть? Что-то мне не слишком хочется становиться таким, угольно-серым. Может, в виде исключения сделаете меня светло-палевым? Или нет, я знаю, лучше белоснежным. И чтобы с голубыми глазками. Мне всегда хотелось голубые глаза, и...

– Помолчи! – огрызнулась Леа и дернула аркан. Горло мое обожгло болью, и язык, выражаясь совершенно буквально, прилип к нёбу. Я попытался сказать что-то еще, но в горло мне словно запустили рой разъяренных пчел, так что я сдался и промолчал.

– Что ж, – заявил Томас. – Я с удовольствием на это посмотрю – ни разу еще не видел полной трансформации организма. Прошу вас, продолжайте, мадам, – он нетерпеливо помахал рукой. – Да сделайте же из него собаку!

– Это подвох, – прошипела Леа. – Это не спасет тебя, чародей. Какие бы скрытые силы ни приберегали против меня твои друзья...

– Ни в коем случае, – перебил ее Майкл. – Клянусь Кровью Христовой, ничего такого у нас и в мыслях нету.

Леа со свистом втянула воздух сквозь зубы, словно от этих слов ее пробрал озноб. Она тронула коня вперед, так близко ко мне, что я уперся в его грудь плечом. Она намотала кожаный аркан на руку так, что свободными оставались каких-то шесть дюймов, и я с трудом сохранял равновесие. Потом свесилась с седла, придвинувшись к самому моему лицу.

– Говори, чародей! – прошептала она. – Что ты утаиваешь от меня?

Язык мой вновь обрел способность шевелиться, и я прокашлялся.

– О... Ничего особенного. Я просто хотел перекусить самую малость перед уходом.

– Самую малость, – пробормотала Леа и, раздувая ноздри, вздернула меня вверх. Она медленно втянула в себя воздух. Шелковая масса ее волос касалась моей щеки, губы почти касались моих.

Я внимательно следил за ее лицом, на котором все сильнее проступало удивление.

– Вы ведь узнали запах, не так ли? – негромко спросил я.

Ее изумрудные глаза медленно расширились, показав белки.

– Ангел Смерти, – прошептала она. – Ты выбрал смерть, Гарри Дрезден.

– Ага, – с готовностью подтвердил я. – Бледные поганки. Amanita virosа, или как их там. Яд проникнет мне в кровь в течение ближайших двух минут. После этого он начнет разрушать мне печень и почки. Еще несколько часов, и я слягу, и если не умру сразу, то проживу еще несколько дней, пока мои внутренние органы будут медленно отмирать, – я улыбнулся. – Кстати, противоядия от поганок нет. И я сильно сомневаюсь, что у вас хватит магии, чтобы собрать меня заново. Заращивание ран, знаете ли, совсем не то же, что регенерация внутренних органов. Так как? – я сделал шаг в направлении, откуда Леа появилась. – В вашем распоряжении еще несколько часов. Можете помучить меня в свое удовольствие, пока меня не начнет рвать кровью.

Она резко дернула аркан, останавливая меня.

– Это подвох, – прошипела она. – Ты мне лжешь!

Я посмотрел на нее с кривой ухмылкой.

– Ну, ну, крестная, – укоризненно произнес я. – Вы же знаете, какой из меня лжец. Неужели вы всерьез полагаете, что я смогу лгать вам? И потом, вы что, запаха не почуяли?

Она посмотрела на меня, и удивление на ее лице сменилось ужасом.

– Клянусь всеми ветрами, – выдохнула она. – Ты сошел с ума.

– Вовсе нет, – заверил я ее. – Я совершенно отдаю себе отчет в своих действиях, – я оглянулся на мост. – Что ж, прощайте, Майкл. Прощайте, Томас.

– Гарри, – нерешительно произнес Майкл. – Вы действительно уверены, что нам не...

– Ш-шш, – отозвался я, строго посмотрев на него. – Нишкните.

Взгляд Леа метался с него на меня и обратно.

– Что? – спросила она. – В чем дело?

Я закатил глаза и махнул рукой в сторону Майкла.

– Ну... – сказал Майкл. – Если уж на то пошло, у меня имеется кое-что, способное помочь.

– Что-то? – взорвалась Леа. – Что именно?

Майкл полез в карман куртки и достал маленький пузырек с резиновой пробочкой.

– Это экстракт чертополоха Святой Марии, – пояснил он. – Его широко используют в европейских больницах при отравлениях грибами. Теоретически это сильно повышает у жертвы отравления шансы на выживание. Разумеется, если принять его вовремя, пока еще не поздно.

Леа сурово сощурила взгляд.

– Дай его мне. Сейчас же.

Я поцокал языком.

– Как ваш преданный пес и компаньон, дорогая крестная, должен напомнить вам, как опасно сидхе, тем более одной из старших, принимать какие-либо дары. Это может привязать вас к дарителю – если, конечно, вам нечего предложить взамен.

Лицо Леа приобрело пунцовый оттенок – от бледно-кремовой кожи на ее ключицах и до гривы пышных волос.

– Значит, – произнесла она, – ты предлагаешь мне сделку. Ты даже бледную поганку не побоялся съесть, чтобы заставить меня освободить тебя.

Я приподнял брови и с улыбкой кивнул.

– В сущности, да. Видите ли, я понимаю ситуацию таким образом. Я вам нужен живым. Мертвый я вам и даром не нужен. И вы не в силах поделать что-нибудь с отравлением.

– Я тобой владею, – прорычала она. – Теперь ты мой.

– Позвольте внести поправку, – улыбнулся я. – Я ваш на пару следующих дней. Потом я буду трупом, так что, боюсь, вам от меня будет немного толка.

– Нет, – сказала она. – Я не освобожу тебя в обмен на этот эликсир. Я и сама могу найти чертополох.

– Возможно, – согласился я. – Возможно, вам даже удастся сделать это в срок. А может, и нет. Так и так, без прогулки в больницу шансов на мое выздоровление нет – даже с экстрактом. И уж тем более их не будет, если я не попаду туда скоро.

– Я не собираюсь торговаться с тобой! Ты сам обещал мне себя!

Майкл пожал здоровым плечом.

– Полагаю, мэм, вы навязали сделку неразумному молодому человеку, к тому же загнанному в угол обстоятельствами. Впрочем, мы не просим вас расторгать ее.

Леа недоуменно нахмурилась.

– Нет?

– Разумеется, нет, – ответил Томас. – Экстракт всего лишь дает Гарри шанс выжить. Собственно, ничего другого мы у вас и не просим. От вас требуется только, чтобы вы отпустили его – и обещали год и один день не покушаться ни на него, ни на его свободу, докуда он остается в мире смертных.

– Такая вот сделка, – кивнул я. – И как ваш преданный пес, хочу особо обратить ваше внимание на следующее обстоятельство: если я умру, вам, крестная, меня уж точно не получить. Зато если вы меня сейчас отпустите, вы всегда сможете как-нибудь вечерком попытаться еще. У вас же этих вечеров немеряно. Кто-кто, а вы-то можете позволить себе не торопиться.

Леа помолчала, не спуская с меня глаз. Ночь тоже стихла. Все ждали, не произнося ни слова. Тихая паника, которую я давил в себе с того самого момента, как проглотил поганки, колыхалась где-то в районе моего желудка, заставляя его сжиматься и дергаться.

– Зачем? – произнесла она наконец очень тихо – так, чтобы слышал один я. – Зачем ты делаешь это с собой, Гарри? Я не понимаю.

– Сомневаюсь, чтобы вы вообще могли это понять, – сказал я. – Есть люди, которым нужна моя помощь. Люди, которые попали в беду из-за меня. Я должен помочь им.

– Ты не поможешь им, если умрешь.

– И если вы заберете меня – тоже.

– Ты готов отдать свою жизнь за их жизни? – недоверчиво спросила она.

– Да.

– Зачем?

– Затем, что никто другой этого не сделает. Я им нужен. Я в долгу перед ними.

– В долгу своей жизнью? – задумчиво сказала Леа. – Ты безумец, Гарри Дрезден. Возможно, это у тебя от матери.

Я нахмурился.

– Что вы имеете в виду?

Леа пожала плечами.

– Она тоже так говорила. Перед концом, – она подняла взгляд на Майкла и выпрямилась в седле. – Опасную игру ты затеял нынче вечером, чародей. Дерзкую игру. Ты ранил традиции моего народа глубоко, почти до кости. Я принимаю твои условия.

И тут же, едва щелкнув пальцами, она сдернула удавку с моей шеи. Я отшатнулся от нее, подобрал с земли свои жезл, посох и Боба в авоське, и побрел к мосту. Стоило мне оказаться там, как Майкл протянул мне пузырек. Я откупорил его и выпил. Жидкость напоминала на вкус овсяный отвар, но горчила. Проглотив ее, я зажмурился и сделал глубокий вдох.

– Гарри, – сказал Майкл, косясь на Леа. – Вы уверены, что это не опасно?

– Если я попаду в больницу вовремя, – ответил я. – У меня в запасе от шести до восемнадцати часов. Может, чуть больше. Я выпил всю ту розовую гадость перед выходом – это должно замедлить проникновение яда в кровь, дать экстракту возможность справиться с ядом.

– Не нравится мне это, – пробормотал Майкл.

– Эй, кто из нас выпил яд – вы или я? Вот и оставьте переживания мне.

Томас изумленно выпучил на меня глаза.

– Вы хотите сказать, вы сказали ей правду?

Я посмотрел на него и кивнул.

– Ага. Послушайте, я рассчитываю на то, что мы попадем туда и выйдем обратно в течение максимум часа. В противном случае мы покойники. В любом случае все завершится задолго до того, как проявятся первые симптомы отравления.

Некоторое время Томас молчал.

– Я-то думал, вы все сочиняете, – признался он. – Что это блеф.

– Я избегаю блефовать без крайней на то необходимости. Я не слишком силен по этой части.

– Вы же в самом деле могли умереть. Нет, права ваша крестная: вы совершенно сумасшедший.

– Абсолютно, – согласился я. – Ладно. Боб, просыпайся! – я встряхнул череп, и его пустые глазницы вспыхнули красно-оранжевыми огоньками.

– Гарри? – с неподдельным изумлением произнес Боб. – Ты жив?

– На некоторое время да, – подтвердил я и кратко объяснил, каким образом мы ушли-таки от моей крестной.

– Уау, – сказал Боб. – Значит, ты умираешь. Ничего не скажешь, крутой план.

Я поморщился.

– В больнице с этим справятся.

– Конечно, конечно. В отдельных местах процент вылеченных от отравления бледными поганками достигает пятидесяти процентов.

– Я принял экстракт млечного чертополоха, – возразил я.

Боб деликатно покашлял.

– Надеюсь, ты правильно рассчитал дозу. В противном случае от этого больше вреда, чем пользы. Право же, если бы ты прежде посоветовался со мной насчет…

– Гарри, – резко окликнул меня Майкл. – Смотрите.

Я повернулся посмотреть на мою крестную, которая отъехала от нас на некоторое расстояние и остановила своего черного жеребца. Теперь она подняла в руке что-то темное, блестящее – возможно, нож. Она махнула им в четырех направлениях – на север, запад, юг и восток. Она произнесла что-то на тарабарском языке, и деревья застонали под внезапным порывом ветра. От темного ножа в руках феи исходил такой сильный поток энергии, что от него зашевелись волоски у меня на руках и загривке.

– Чародей! – крикнула она мне. – Ты заключил нынче со мной сделку. Я не преследую тебя. Но ты не заключал таких уговоров с другими, – она откинула голову назад и испустила долгий, громкий крик, устрашающий и прекрасный разом. Он прокатился эхом по окрестным холмам, и ему ответили. Новые звуки вернулись к нам – высокий вой, свистящий визг, низкий, утробный рык.

– Много тех, кто в долгу передо мной, – продолжала Леа. – Тебе не обмануть меня. Ты запасся эликсиром. Ты бы не рисковал своей жизнью так, не будь у тебя пути к исцелению. Я не подниму на тебя руки – но другие принесут тебя ко мне. Так или иначе, Гарри Дрезден, ты будешь моим этой же ночью.

Ветер продолжал нарастать, и как-то разом набежавшие облака скрыли от нас звезды. Вой и рык приблизились, принесенные ветром.

– Черт, – буркнул я. – Боб, нам надо убираться отсюда. И быстро.

– Ну, до той точки, что ты показал мне на карте, еще довольно далеко, – сообщил Боб. – Миля, если не две – если мерить земными мерками.

– Две мили, – покачал головой Майкл. – Столько мне не пробежать. Не с моими нынешними ребрами.

– А мне вас не утащить, – сказа Томас. – Я, конечно, не последний слабак, но и моим возможностям есть предел. Идемте, Гарри. Значит, пробиваться придется нам вдвоем.

В голове моей путалось, и я силился выбрать верное решение. Майкл не сможет угнаться за нами. До сих пор это ему удавалось, но лицо его заметно побелело, и он держался скованно – похоже, ему было здорово больно. Я доверял Майклу. Я доверял ему, когда мы бились бок о бок, и доверял, когда он прикрывал меня сзади. Я доверял ему – и он способен был постоять за себя.

Но что мог он сделать в одиночку против целой армии потусторонних сил? Не знаю, не знаю – даже вооруженный мечом, он оставался всего лишь человеком. Это могло стоить ему жизни. А я не хотел иметь на совести еще одну жизнь.

Я покосился на Томаса. Симпатичный вампир ухитрился даже мои обноски носить как последний писк моды. Он ответил на мой взгляд безупречной, сияющей улыбкой, и я вспомнил его слова о том, какой хороший он лжец. Томас был на моей стороне. По большей части. Он относился ко мне достаточно дружески. Более того, у него имелся серьезный повод помогать мне, дабы вернуть Жюстину.

Если только он мне не лгал. Если только ее вообще захватили в плен.

Ему я доверять не мог.

– Вы двое останетесь здесь, – сказал я. – Удерживайте мост. Вам не нужно держаться слишком уж долго. Только задержите их на некоторое время. Пусть пойдут в обход.

– Уууу, – сказал Боб. – Отличный план. Это будет им серьезной помехой, Гарри. Я имею в виду, пока они не убьют Майкла с Томасом и не бросятся за тобой. Но на это уйдет несколько минут. Может, даже часов!

Я покосился на череп, потом на Майкла. Тот посмотрел на Томаса и кивнул мне.

– Если там будут неприятности, я пригожусь, чтобы защитить вас, – возразил Томас.

– О себе я позабочусь сам, – буркнул я. – Послушайте, весь наш план основывался на неожиданности, скорости и скрытности. В одиночку я буду куда как более скрытным. А уж если дело дойдет до драки, один или два человека мало чего изменят. Если придется драться, значит, все мероприятие накрылось медным тазом.

Томас поморщился.

– Значит, вы хотите, чтобы мы остались здесь и умерли за вас, так?

Я вспыхнул.

– Удержите мост до тех пор, пока я не выйду из Небывальщины. После этого у них не будет повода охотиться за вами.

Ветер уже не свистел, а завывал, а на вершине холма с дольменами показались какие-то темные, скользящие у самой земли фигуры.

– Гарри, ступайте, – сказал Майкл и взял «Амораккиус» наизготовку. – И не беспокойтесь. Мы не пропустим их к вам с тыла.

– Вы уверены, что не хотите, чтобы я шел с вами? – спросил Томас и сделал шаг ко мне. Сверкающая сталь меча вдруг мелькнула у него на пути, и острие его уперлось ему в живот.

– Я совершенно уверен, что не отпущу его наедине с тобой, вампир, – как мог вежливее произнес Майкл. – Я достаточно ясно выразился?

– Яснее не бывает, – со вздохом кивнул Томас и покосился на меня. – Вы уж постарайтесь не оставлять ее там, Дрезден. И не погибнуть.

– Постараюсь, – пообещал я. – Особенно второе.

И тут первая чудовищная тварь, напоминающая сотканного из теней пещерного льва, вымахнула из-за Леа и замахнулась на меня острыми когтями. Томас плечом отшвырнул меня в сторону из-под удара и вскрикнул, когда коготь вспорол ему руку. Майкл выкрикнул что-то на латыни, и его меч, описав дугу, рассек эту тварь надвое.

– Бегите! – крикнул Майкл. – И да пребудет с вами Господь!

Я побежал.

Звуки боя стихли за моей спиной, и скоро я не слышал ничего, кроме собственного хриплого дыхания. Небывальщина вокруг меня изменилась: вместо сказочного парка из волшебной сказки меня окружал теперь густой лес, и тропинку то и дело перегораживали свисавшие с сучьев полотнища паутины. В тенях мерцали чьи-то глаза, хотя разглядеть их обладателей я не мог, и я все чаще спотыкался о корни.

– Сюда! – скомандовал Боб, и свет его оранжевых глаз скользнул по дуплу в полусгнившем древесном стволе. – Открывай брешь здесь, и она выведет нас наружу!

Я остановился, задыхаясь.

– Ты уверен?

– Ну да же! – обиделся Боб. – Да быстрее! Кто-нибудь из сидхе может подоспеть сюда с минуты на минуту!

Я опасливо оглянулся назад и принялся собираться с силами. Это далось мне нелегко. Я ощущал себя ужасно слабым. Отрава у меня в желудке еще не начала разрушать меня изнутри, но мне казалось, я уже чувствую ее шевеление, пока она, облизываясь, кровожадно оглядывает мои внутренние органы, раздумывая, с какого начать. Я постарался выбросить все эти мысли из головы и заставил себя дышать ровнее, собрать силы в кулак и разорвать им занавеску, отделяющую один мир от другого.

– Э… Гарри, – сказал вдруг Боб. – Подожди-ка минутку.

За моей спиной громко треснула ветка. За этим послышался звук чего-то, движущегося в моем направлении. Я не стал обращать на это внимания, а вытянул вперед руку и запустил пальцы в рыхлую субстанцию, обозначавшую границу Небывальщины.

– Гарри! – настаивал Боб. – Я серьезно считаю, что тебе необходимо выслушать это!

– Не сейчас, – буркнул я.

Шорох и треск все приближались; стали различимы уже тяжелые шаги. На мгновение они стихли, и земля содрогнулась от оглушительного воя. Бэтмен, спаси и сохрани…

– Aparturum! – выкрикнул я, напрягши всю свою волю и разрывая тонкую оболочку. Из отверстия в реальный мир ударил луч неяркого света.

Я бросился в него, на лету закрывая усилием воли брешь за собой. Что-то успело схватиться за край моей кожаной ветровки, но я рывком высвободился и прорвался.

Я покатился по чему-то твердому. В ноздри ударил запах осеннего воздуха и сырых камней. Сердце ныло от долгого бега и заклинания. Я поднял голову оглядеться и оценить обстановку.

Боб не подкачал. Он вывел меня из Небывальщины точно в особняк Бьянки. Я обнаружил, что нахожусь на полу, на верхней площадке лестницы, спускающейся к далеким входным дверям главного зала.

Еще я обнаружил, что нахожусь в кольце вампиров, сбросивших человеческую оболочку и щеголявших в своем истинном обличии. Их было здесь, наверное, с дюжину – блестящие темные глаза, шмыгающие носы, капающая с белых клыков на пол слюна, щелкающие в воздухе или скрежещущие по полу когти… У некоторых на кожистых боках виднелись свежие ожоги.

Я не шевелился. У меня почему-то сложилось впечатление, что первое же мое движение спустит их с цепи, и целью их станет ваш покорный слуга.

Пока я в оцепенении оглядывался, по лестнице поднялась Бьянка в белоснежном шелковом халате. В руке она держала свечу неяркий огонь которой единственный освещал помещение. Она медленно, ласково улыбнулась мне, и сердце мое разом ушло в пятки.

– Надо же, – нежно проворковала она. – Гарри Дрезден. Какую радость вы доставили мне своим визитом.

– Я же пытался тебя предупредить, – жалким голосом оправдывался Боб. – Занавес показался мне слишком тонким. Словно кто-то только что проходил здесь. Словно они держали это место под наблюдением.

– Разумеется, – подтвердила Бьянка. – Стража на всех входах. Без исключения. Уж не держите ли вы меня за дуру, мистер Дрезден?

Мне ничего не оставалось, как смотреть на нее в полном отчаянии. Да и что я мог сказать? Я промолчал и принялся собираться с силами, чтобы бросить все, что у меня еще оставалось, в это очаровательное, улыбающееся лицо.

– Дорогие мои, – негромко приказала Бьянка. – Отнесите его вниз.

Они навалились на меня так стремительно, что я даже не уловил движения. Просто какая-то чудовищная сила опрокинула меня. Я смутно помню, как меня словно детский мячик перекидывали из лап в лапы, помню щекочущее, принюхивающееся дыхание и жуткий, шипящий смех.

С меня мгновенно сорвали все. Боб исчез, не успев даже пискнуть. Некоторое время я еще пытался барахтаться и кричать – тщетно, потому что рассудок мой был слишком переполнен страхом, чтобы сосредоточиться и защищаться по-настоящему.

И тогда, когда в наступившей темноте с меня сорвали последний лоскут одежды, я ощутил, как Бьянка прижимается ко мне своим обнаженным, роскошным телом, о котором можно только мечтать, и прикосновение это оказалось настоящим кошмаром. Я ощутил, как кожа ее трескается и расползается, высвобождая ее подлинную фигуру. Сладкий аромат ее духов сменился вонью гниющих фруктов, воркующий голос – зловещим шипением.

И языки. Мягкие, чувственные, горячие, влажные… Наслаждение волной захлестнуло меня, как ни пытался я кричать. Химический восторг, животная страсть, бездушная, холодная, безразличная к моему страху, отвращению, отчаянию.

И темнота. Жуткая, густая, чувственная темнота.

А потом боль.

А потом ничего.

Глава тридцать четвертая

Я мало что помню о своем отце. Мне не исполнилось и шести, когда он умер. Я помню измученного заботами, чуть сутулого мужчину с добрыми глазами и сильными руками. Он был магом – не чародеем, а актером-магом. Хорошим магом. Особой славы он, правда, не снискал. Он слишком часто выступал в детских больницах и детских домах, чтобы хорошо зарабатывать. У нас с ним было небольшое представление, с которым мы колесили по стране. Так что большая часть моих детских воспоминаний связана с задним диваном нашего универсала, на котором я засыпал под шорох шин по асфальту, зная, что папа не спит, ведет машину и позаботится обо мне, если что.

Кошмары во сне начались у меня совсем незадолго до его смерти. Я даже не помню их – помню только, как просыпался, крича от страха. Я кричал в темноте, пытаясь забиться в самую маленькую щель. Приходил отец, отыскивал меня и сажал на колени. Он обнимал меня, и согревал до тех пор, пока я не засыпал в его теплых руках.

– Страшилищам тебя здесь не достать, Гарри, – говорил он. – Ни за что не достать.

И так оно и было.

До сих пор. До этого вечера.

Страшилища поймали-таки меня.

Не знаю, где кончилась реальность и начались кошмары, но я вдруг проснулся, крича от страха – крик этот, правда, вышел не слишком чтобы громкий. Так, жалкий скулеж. Я скулил, пока у меня хватило дыхания, а потом все, на что я был способен – это всхлипывать.

Я лежал там – нагой, растрепанный. Никто не пришел обнять меня. Никто не пришел утешить меня, успокоить. Да и кто мог – ведь папа давно умер.

Что ж, раз так, это пришлось делать самому. Я начал с дыхания. Я заставил себя сдержать его, прекратить судорожные всхлипы в медленные, размеренные вдохи. Тут на меня разом навалились страх, унижение. Больше всего мне хотелось забиться в щель и замуровать за собой вход. Я хотел превратиться в ничто.

Но в ничто я не превращался, мне было слишком больно – достаточно больно, достаточно страшно, чтобы ощущать себя очень даже живым.

Больше всего болели ожоги, но потом на меня резко – словно кто-то щелкнул выключателем – накатила волна тошноты. Руки говорили мне, что я лежу на полу, но остальная часть меня утверждала, будто меня сунули в какой-то гигантский гироскоп. Все тело зудело. Горло свело судорогой, словно обожженное чем-то горячим или едким. В общем, не могу сказать, чтобы мне слишком хотелось жить с этим.

Я проверил свои руки-ноги и обнаружил, что они на месте и годны к действию. В животе что-то бурлило и перекатывалось, и на мгновение схватило так сильно, что я съежился клубком, баюкая больное место.

Пот на моей обнаженной коже разом сделался ледяным. Грибы. Яд. От шести до восемнадцати часов. Ну, возможно, чуть больше.

Во рту у меня пересохло – знакомое ощущение. Я уже испытывал это раньше от вампирской слюны.

На минуту я затих. Я просто лежал без сил, страдая от жажды, тошноты и боли, свернувшись в клубок. Я бы расплакался снова, но у меня и на это не осталось сил. Я бы лежал, плакал и ждал бы смерти.

Вместо этого какой-то беспощадный голос у меня в голове заставил меня открыть глаза. Я колебался, трусил. Я не хотел открыть глаза и не увидеть ничего. Я не хотел оказаться в кромешной темноте. В темноте, полной окружающих меня шипящих тварей. Может, они и сейчас рядом, ждут, пока я проснусь, чтобы...

На мгновение меня захлестнула паника. Она и придала мне достаточно сил, чтобы вздрогнуть и привести себя в сидячее положение. Я сделал глубокий вдох и открыл глаза.

Я мог видеть. Свет бил мне в глаза сквозь тонкие линии, складывающиеся в прямоугольник – закрытую дверь. Мне пришлось на мгновение зажмуриться, чтобы глаза мои заново привыкли к свету.

Я с опаской огляделся по сторонам. Помещение, в котором я находился, было небольшим, футов двенадцать на двенадцать или чуть больше. Я лежал в углу. В воздухе стоял отвратительный запах. Мои тюремщики явно не церемонились, уложив меня прямо в лужу какой-то гадости; часть ее запеклась на моей коже. Рвота, предположил я. И с кровью. Ранние синдромы отравления грибами.

В полумраке маячили другие предметы. Груда тряпья в одном углу напоминала грязное белье. Несколько бельевых корзин. Стиральная машина и сушилка у дальней от двери стены.

И Жюстина, одетая не более моего, сидящая, съежившись, спиной к стене и глядящая на меня темными, лихорадочно-воспаленными глазами.

– Вы проснулись, – сказала Жюстина. – А я уж думала, вы больше не проснетесь.

Блестящая красавица, которую я видел на балу, куда-то исчезла. Волосы растрепались и испачкались. Бледное тело казалось худым, почти как у дистрофика, а руки и ноги, да и лицо, были перепачканы грязью.

Более всего нервировали меня ее глаза. Было в них что-то хищное, тревожащее. Я не стал задерживать на них свой взгляд. Даже в том паршивом состоянии, в каком я находился тогда, у меня хватило ума не заглядывать в них.

– Я не сумасшедшая, – сказала она резким, едва не срывающимся голосом. – Я знаю, что вы подумали.

Чтобы заговорить, мне пришлось откашляться, и это снова отозвалось острой болью в животе.

– Я подумал вовсе не это.

– Ну конечно, не это, – огрызнулась девушка. Она встала – грациозно, несмотря на грязь и худобу – и двинулась ко мне. – Я знаю, что вы подумали. Что вас заперли здесь с этой глупой маленькой шлюхой.

– Нет, – запротестовал я. – Я… вовсе не…

Она зашипела как кошка и полоснула ногтями по моему лицу, оставив на щеке три жгучих полосы. Я вскрикнул и отшатнулся, врезавшись затылком в стену.

– Я всегда сознаю, когда я такая, – сказала Жюстина. Она скользнула по мне равнодушным взглядом, резко развернулась на пятках и, отойдя от меня на несколько футов, потянулась и опустилась на четвереньки, глядя на меня все так же отсутствующе-равнодушно.

Мгновение я смотрел на нее, ощущая, как набухают горячей кровью царапины на щеке. Я потрогал их пальцем, и он окрасился красным. Я снова поднял взгляд на девушку и покачал головой.

– Простите меня, – сказал я. – Господи, что они с вами сделали?

– Это, – беззаботно ответила она, вытянув одну руку. Округлые, вспухшие ссадины темнели на ее запястье. – И это, – она повертела второй рукой с такими же отметинами. – И это, – она подобрала ногу, демонстрируя отметины на бедре. – Все хотели отведать. Что ж, они свое получили.

– Я не понимаю, – пробормотал я.

Она улыбнулась, блеснув зубами, от чего мне сделалось не по себе.

– Они ничего не делали. Я сама такая. Я всегда такая.

– Гм, – замялся я. – Вчера вечером вы такой не были.

– Вчера вечером! – фыркнула она. – Как минимум позавчера. Это потому, что он был там.

– Томас?

Ее нижняя губа дрогнула, словно она вот-вот заплачет.

– Да. Да, Томас. С ним я спокойнее. Понимаете, внутри меня все так и рвется наружу, как в больнице. Говорят, это самоконтроль. Я не контролирую себя так, как это делают другие. Это все гормоны, но от лекарств меня только тошнит. А от него – нет. Только устаю немного.

– Но…

Лицо ее снова потемнело.

– Заткнитесь, – бросила она. – Все «но» да «но»… Вы идиот, и вопросы у вас идиотские. Козел, который не хотел меня, когда я предлагала. И остальные тоже козлы – им бы все брать, брать, брать…

Я кивнул и не сказал ничего – очень уж она возбудилась. Возможно, с моей стороны это политически некорректно, но я так и видел огромную неоновую вывеску «ПСИХ», висящую у Жюстины над головой.

– О'кей, – сказал я наконец. – Вы… вы только поспокойнее, ладно?

Она испепелила меня взглядом, но замолчала. Потом нашла щель между стеной и стиральной машиной и забилась в нее. Там она принялась теребить свои волосы, не обращая на меня особенного внимания.

Я встал. Это было нелегко. Все вращалось вокруг меня. На полу я нашел пыльное полотенце и как мог стер с кожи хоть часть липкой грязи.

Я подошел к двери и подергал ее. Она была заперта накрепко. Я налег на нее всем телом, но это усилие отозвалось у меня в животе такой болью, что у меня побагровело в глазах, и я повалился обратно на пол. Меня стошнило прямо посереди комнаты, и я ощутил во рту вкус крови.

Некоторое время я лежал, обессилев. Возможно, даже вздремнул. Когда я снова открыл глаза, Жюстина держала в руках полотенце, пытаясь вытереть с меня грязь.

– Сколько… – с трудом выдавил я из себя. – Сколько я пробыл здесь?

Она пожала плечами, не поднимая глаз.

– Ну, некоторое время они с вами развлекались. Прямо здесь, за дверью. Я слышала, как они вас притащили. Как играли с вами – часа два, наверное. Потом они затащили вас сюда. Я спала. Просыпалась. Ну, может еще часов десять. Или меньше. Или больше. Не знаю.

Я стиснул живот рукой и поморщился.

– Ладно, – сказал я. – Нам надо выбраться отсюда.

Она невесело усмехнулась.

– Отсюда не выбраться. Это кладовка. Рождественские индюки не встают и не уходят.

Я тряхнул головой.

– Я… меня отравили. Если я не попаду в больницу, я умру.

Она снова улыбнулась и взъерошила обеими руками волосы, уронив при этом полотенце.

– Почти все умирают в больнице. У вас есть шанс разнообразить это. Разве это не приятно?

– Это из тех вещей, без которых я как-нибудь прожил бы, – вздохнул я.

Лицо Жюстины как-то разом утратило выражение, глаза погасли, и она застыла.

Я пригляделся к ней, потом помахал рукой у нее перед глазами. Пощелкал пальцами. Никакой реакции.

Я вздохнул и выпрямился, потом снова попробовал дверь. Ее крепко заперли снаружи. Я ее даже не шелохнул.

– Класс, – вздохнул я. – Круче не придумать. Я никогда отсюда не выберусь.

Завиток тумана сполз по стене и кружевным лоскутом пополз по полу. Он коснулся крови на полу – в том месте, где меня вырвало – и заклубился, свиваясь в человекоподобную форму.

– Класс, – повторил я. – Только призраков тут и не хватало. Если выберусь отсюда живьем, сменю род деятельности.

Призрак медленно-медленно обретал форму у меня перед глазами. Он соткался в молодую женщину – привлекательную, одетую как секретарша. Волосы были подколоты на затылке в тугой узел, только несколько вьющихся локонов падали на щеки. На призрачном запястье виднелись две отметины от клыков, вокруг которых запеклась кровь. Я узнал ее: эту девушку Бьянка высосала до смерти.

– Пола? – прошептал я. – Пола, это вы?

Услышав свое имя, она повернулась ко мне и медленно сфокусировала на мне свой взгляд – казалось, она видит меня сквозь дымчатую вуаль. Выражение лица ее изменилось и сделалось в буквальном смысле этого слова могильным. Она кивнула мне, узнав.

– Блин-тарарам, – прошептал я. – Немудрено, что Бьянка помешалась на мести. Ваша смерть наверняка преследует ее день и ночь.

Лицо призрака жалобно сморщилось. Она произнесла что-то, но я не услышал только слабый шелест в такт движению ее губ.

– Не понимаю, – признался я. – Пола, я вас совсем не слышу.

Казалось, она вот-вот расплачется. Потом прижала руку к груди и подняла взгляд на меня.

– Вам больно? – предположил я. – Очень больно?

Она мотнула головой. Потом коснулась рукой лба и медленно провела пальцами по глаза, закрыв их.

– А, – догадался я. – Вы устали.

Она кивнула и протянула руки ко мне, словно моля о помощи.

– Не знаю, могу ли я помочь вам чем-нибудь. Тем более в том, что касается отдыха.

Она снова мотнула головой. Потом кивнула в сторону запертой двери и сделала руками движение, словно обрисовав в воздухе бутылку.

– Бьянка? – спросил я. Она кивнула. – Вы полагаете, она может дать вам покой? – она ожесточенно замотала головой. – Это она держит вас здесь?

Пола кивнула, и ее хорошенькое, призрачное личико перекосилось.

– Что ж, логично, – пробормотал я. – Бьянка зациклилась на вашей трагической смерти. Держит ваш призрак взаперти, чтобы тот являлся ей и взывал к мести… при том, что она винит во всем меня.

Призрак Полы кивнул.

– Я вас не убивал, – сказал я. – Вы ведь это знаете.

Она снова кивнула.

– Но мне очень жаль. Мне жаль, что я оказался в неудачное время, в неудачном месте, и что это привело к вашей смерти.

Она улыбнулась мне – и почти сразу же улыбка сменилась на ее лице внезапным испугом. Она смотрела мимо меня, на Жюстину, и образ ее начал таять и втягиваться обратно в стену.

– Эй! – воскликнул я. – Эй, подождите минутку!

Дымка исчезла, и Жюстина тронулась с места. Она встала и потянулась, потом опустила взгляд на свое тело и удовлетворенно провела руками по груди и животу.

– Очень мило, – произнесла она совершенно чужим голосом. – Во многих отношениях ничуть не хуже Лидии, не так ли, мистер Дрезден?

Я застыл.

– Кравос, – прошептал я.

Белки глаз Жюстины медленно налились кровью.

– О да, – ухмыльнулась она. – Совершенно верно.

– Знаешь, мужик, у тебя просто страсть все усложнять до предела. Ба, это ведь ты был, верно? Ну, тот телефонный звонок в вечер, когда съехала с катушек Агата Хэгглторн?

– Мой последний звонок, – подтвердил Кравос устами Жюстины и кивнул ее хорошенькой головкой. – Я хотел сполна насладиться тем, что будет потом. Как и сейчас. Бьянка приказала, чтобы посетителей к тебе не пускали, но я не мог упустить шанса посмотреть на тебя.

– Так ты пришел посмотреть на меня? – удивился я. – Ну, смотри. Кстати, – я похлопал себя по лбу, – тут у меня есть кой-чего, что я с удовольствием тебе покажу.

Жюстина улыбнулась и покачала головой.

– Слишком много сил, слишком мало толка. Даже не преступая порога, овладение разумом, слабым как ребенок, требует слишком больших усилий. Усилий, – добавила она, – которые стали возможными исключительно благодаря гранту Фонда Души Гарри Дрездена.

Я оскалился.

– Оставь девушку в покое.

– О, но она же вполне ничего, – возразил Кравос. – И ей такгораздо приятнее. Она же мухи не обидит, видишь? И себя тоже. Обуревающие ее противоречивые эмоции не позволяют ей действовать. За это ее так любили Белые. Они ведь питаются эмоциями, а у этой милой крошки их просто залейся, – тело Жюстины вздрогнуло, и она соблазнительно выгнулась. – Знаешь, это, оказывается здорово возбуждает. Я имею в виду безумие.

– Не знаю, не знаю, – сказал я. – Послушай, биться так биться. А нет – так сгинь. Мне еще много чего надо сделать.

– Я знаю, – сказала Жюстина. – Ты занят – умираешь от какого-то яда. Вампиры пытались присосаться к тебе, но первым же, кто попробовал, сделалось худо, так что они тебя, можно сказать, почти не тронули. Бьянка рвет и мечет. Она так надеялась, что ты кончишь свою жизнь как пища для нее и ее новых деток.

– Срам-то какой.

– Ну же, Дрезден. Мы с тобой из Мудрейших. Мы оба знаем, что ты не хочешь умирать от рук низших.

– Я, может, и имею какое-то отношение к мудрейшим, – возразил я. – Ты, Кравос, не более чем второсортный смутьян. На нашем, чародейском поле ты случайная букашка; даже то, что тебе удалось прожить так долго, не убившись, само по себе можно считать чудом.

Жюстина зарычала и бросилась на меня. Одной рукой она прижала меня к двери, и мне в голову пришла мысль, что с ее нынешней сверхъестественной силой она запросто проткнула бы меня этой рукой насквозь.

– Такой самонадеянный, – прошипела она. – Всегда уверен, что прав. Что ты самый главный. Что у тебя вся власть и ответы на все вопросы.

Я поморщился. Боль снова пронзила мой желудок, и внезапно все мысли мои были только о том, чтобы не закричать.

– Что ж, Дрезден. Ты труп. Ты уже приговорен к смерти. Ты помрешь в ближайшие несколько часов. А если и нет, если ты переживешь то, что они тебе уготовили, тебя убьет яд – медленно и верно. А еще до того ты уснешь. На этот раз Бьянка меня не остановит. Ты уснешь, и я приду. Я приду в твои сны и сделаю твои последние мгновения на земле кошмаром, который будет тянуться годы, – она придвинулась ко мне, привстала на цыпочки и плюнула мне в лицо. Потом из глаз Жюстины разом отхлынула кровь, и голова ее бессильно упала вперед – так лошадь, изо всех сил натягивавшая узду, теряет равновесие, когда та лопается.

Я честно постарался удержать ее. Мы упали на пол вдвоем, слишком слабые, чтобы шевелиться. Жюстина плакала. Она плакала жалобно как маленький ребенок, почти беззвучно.

– Простите, – всхлипнула она. – Простите. Я хотела помочь. Но столько всего мешает... Мысли путаются...

– Ш-шш, – только и сказал я. Я попробовал погладить ее волосы, успокоить, прежде чем она снова возбудится. – Все будет хорошо.

– Мы умрем, – прошептала она. – Я никогда больше его не увижу.

Она поплакала еще немного, а тошнота и боль в животе все усиливались. Свет сквозь щели у косяка не менялся, так что я не знал, день или ночь стоит на улице. Или того, живы ли еще Томас и Майкл, чтобы прийти мне на помощь. Если они погибли, и погибли по моей вине, я никогда не смог бы жить с мыслью об этом.

Я решил, что сейчас все-таки ночь. Самая глухая, самая темная ночь. Никакое другое время суток не вязалось бы с тем говеным положением, в котором я оказался.

Я опустил голову на затылок Жюстины, и она, наконец, стихла, словно уснула, выплакавшись. Я закрыл глаза и попытался придумать мало-мальски приемлемый план. Только ничего не выходило. Ни-че-го. Конец всему.

Что-то пошевелилось в темном углу, где было свалено тряпье.

Мы оба разом подняли взгляд. Я попытался высвободиться от Жюстина, но она удержала меня.

– Не надо. Не ходите туда.

– Почему? – спросил я.

– Вам это не понравится.

Я покосился на девушку. Потом с трудом встал и, шатаясь, побрел в угол с тряпьем. За отсутствием другого оружия я сжал в руке полотенце.

Кто-то лежал в тряпье. Кто-то в белой блузке, темной юбке и красной шапочке.

– Звезды милосердные, – выдохнул я. – Сьюзен!

Она слабо застонала и с трудом открыла глаза. Я рухнул на колени рядом с ней и откинул в сторону тряпки.

– Блин-тарарам, Сьюзен, только не пытайся сесть. Не шевелись. Дай мне посмотреть, все ли у тебя цело, ладно?

Я наскоро ощупал ее. Руки и ноги были на месте, ничего не кровоточило, но кожа вся горела от сильного жара.

– Голова кружится, – произнесла она. – Пить хочу.

– У тебя температура. Ты можешь перекатиться ко мне лицом?

– Свет. Режет глаза.

– Мне тоже, когда я проснулся. Это пройдет.

– Не надо, – прошептала Жюстина. Она сидела на корточках, медленно покачиваясь вперед-назад. – Вам это не понравится. Совсем не понравится.

Я оглянулся на Жюстину, а когда снова посмотрел на Сьюзен, та уже повернулась лицом ко мне. Лицо ее казалось утомленным, расстроенным. Она зажмурилась на свет и подняла смуглую руку, чтобы прикрыть глаза.

Я перехватил ее руку и внимательно посмотрел на нее.

Глаза ее были черными. Совершенно черными. Черными, чернее ночи, без белков, которые выдали бы в ней человека. Сердце мое, подпрыгнув, застряло у меня в горле, а все вокруг завращалось еще быстрее.

– Я же говорила, вам не понравится, – настаивала Жюстина. – Они ее обратили. Красная Коллегия ее обратила. Лично Бьянка.

– Дрезден? – прошептала Сьюзен.

Боже праведный, подумал я. Этого не может быть.

– Мистер Дрезден? Мне так хочется пить?

Глава тридцать пятая

Сьюзен всхлипнула, потом застонала, неуверенно пошевелившись. Рот ее случайно скользнул по моей руке, все еще покрытой подсыхающей кровью. Она застыла, только по телу пробежала дрожь. Потом посмотрела на меня своими огромными черными глазами, и лицо ее исказилось от желания. Она снова потянулась к моей руке, и я рывком отдернул ее. – Сьюзен, – сказал я. – Погоди.

– Что это было? – прошептала она. – Как хорошо, – она снова вздрогнула и перекатилась на четвереньки, не спуская с меня глаз.

Я покосился на Жюстину, но увидел только ее ноги, которые она подобрала под себя, снова забившись в щель между стиральной машиной и стеной. Я повернулся обратно к Сьюзен – та подбиралась ко мне на четвереньках, глядя на меня незрячими глазами.

Я попятился от нее, шаря по полу рукой. Рука наткнулась на окровавленное полотенце и я швырнул его в Сьюзен. Она на мгновение застыла, потом со стоном опустила лицо и принялась лизать полотенце.

Я отполз подальше от нее. Голова все еще кружилась.

– Жюстина! – прошипел я. – Что нам делать?

– А что тут поделаешь? – прошептала в ответ Жюстина. – Выбраться отсюда мы не можем. Она уже не она. Стоит ей убить, она пропала.

Я внимательно посмотрел на нее через плечо.

– Стоит ей убить? Что вы имеете в виду?

Жюстина мрачно посмотрела на меня.

– Именно это и имею. Она уже изменилась. Но она еще не совсем такая, как они, пока процесс не завершен. Пока она не убьет кого-нибудь, высосав кровь. Так заведено у Красных.

– Значит, она все еще Сьюзен?

Жюстина безразлично передернула плечами.

– Более-менее.

– А что, если я поговорю с ней? Пробьюсь к ее сознанию? Может, нам удастся выбить из нее эту заразу?

– Никогда не слыхала, чтобы такое случалось, – сказала Жюстина и поежилась. – Они остаются такими. Точнее, это делается хуже и хуже. А потом они теряют контроль над собой и убивают. И все кончено.

Я прикусил губу.

– Должно же быть какое-то средство.

– Убить ее. Она еще слаба. Может, вдвоем нам это и удастся. Если мы будем ждать, пока она продвинется дальше, пока голод придаст ей силы, она справится с нами обоими. Для того нас сюда и посадили.

– Нет, – сказал я. – Я не могу поднять руки на нее.

Что-то промелькнуло на лице у Жюстины при этих моих словах, но так быстро, что я не успел понять, что именно – что-то теплое или, напротив, горячее, злобное.

– Тогда, возможно, она умрет от яда, высосав вас, – сказала она, зажмурившись.

– Черт подери. Должно же быть что-то. Что-то еще, что вы мне можете рассказать.

Жюстина пожала плечами и устало покачала головой.

– Мы с вами и так уже мертвы, мистер Дрезден.

Я стиснул зубы и вернулся к Сьюзен. Она продолжала, обиженно поскуливая, обсасывать полотенце. Потом оторвалась от него и посмотрела на меня. Я мог бы поклясться, что скулы и челюсть ее сильнее выпирали из кожи. Глаза ввалились, и взгляд их магнитом притягивал к себе, засасывая в бездонную, зловещую черноту.

Я отвел глаза прежде, чем те успели засосать меня. Сердце отчаянно колотилось, но понемногу успокоилось. На мгновение Сьюзен в замешательстве нахмурилась и поморгала, отгоняя неведомую темную силу, застилавшую ей зрение.

Но даже при том, что взгляд ее не околдовал меня, не загипнотизировал, превратив в беспомощную жертву, он подсказал мне одну очень важную вещь: воспоминания Сьюзен о том, как мы заглядывали друг другу в душу, не стерлись. Моя крестная до них не добралась. Черт, ну и дурак же я. Когда смертный видит что-то Внутренним Зрением, как это делают чародеи, воспоминания о том, что он видит, отпечатываются в его мозгу навсегда. А когда чародей заглядывает кому-то в глаза, в душу, это всего лишь другой способ использования Зрения. Причем способ двусторонний, поскольку тот, на кого ты смотришь, точно так же видит и твою душу.

Мы с Сьюзен заглядывали друг другу в душу больше двух лет назад. Она хитростью заманила меня в это дело. Собственно, именно после этого она начала преследовать меня в поисках сюжетов.

Леа не могла похитить воспоминаний о моей душе. Но она вполне могла прикрыть их чем-то, каким-то образом затуманить. С точки зрения нормального человека, это практически то же самое.

Но, черт подери, я ведь не нормальный человек. Я чародей.

Мы с Сьюзен всегда были близки – с самого начала наших отношений, а уж после того, как начали встречаться – и подавно. Мы делили досуг. Делились словами, мыслями, телами. Такая близость не может не связывать. Как знать, может, мне и удастся использовать эту связь для того, чтобы пробиться к затуманенным воспоминаниям. Чтобы вернуть Сьюзен в себя саму.

– Сьюзен, – произнес я, стараясь говорить ясно и отчетливо. – Сьюзен Родригез.

При звуках ее Истинного Имени по телу ее прошла дрожь. Я облизнул пересохшие губы и шагнул ближе к ней.

– Сьюзен. Я хочу помочь тебе. Ты не против? Я постараюсь помочь тебе, если смогу.

Она снова всхлипнула.

– Но... Мне так хочется пить. Я не могу.

Я протянул руку и отвел волосы с ее лица. Она не отреагировала на это, хотя подалась ближе ко мне, жадно раздувая ноздри и постанывая. Она унюхала мою кровь. Я плохо представлял себе, много ли яда попало мне в кровь, но я не хотел, чтобы ей было плохо из-за этого. Не время миндальничать, Гарри.

Я намотал ее волосы на правую руку и сжал их в кулак. Потом поморщился и взял Сьюзен за левую руку. Поплевав на пальцы, я прижал их к ее кисти, а ее в свою очередь – к своему кулаку. Связь, и так уже чуть вибрировавшая между нашими телами, ожила задетой струной – усиленная моей слюной, ее волосами у меня в руке, касанием тел.

Я закрыл глаза. Любая попытка магической концентрации отзывалась во мне болью. Мое ослабшее тело било крупной дрожью. Но я не сдавался, напрягая всю свою волю. Я вспоминал все то время, что мы с Сьюзен провели вместе, все слова, сказать которые ей у меня не хватало духу. Я вспоминал ее смех, ее улыбку, ее губы, запах ее шампуня в душе, тепло ее прижатого во сне к моей спине тела. Я собрал воедино все воспоминания о нас с ней и постарался вложить их в наведенную связь.

Воспоминания струились по моей руке, передаваясь в ее руку – и замерли там, остановленные каким-то расплывчатым, эластичным барьером. Заклятием моей крестной. Я надавил сильнее, но сопротивление только нарастало, сколько я ни старался.

Сьюзен всхлипнула – жалобно, голодно. Она привстала на коленях и прижалась ко мне. Потом скользнула губами к моему горлу. Язык ее коснулся моей кожи, и по телу моему электрическим разрядом пробежала судорога желания. Черт, подумал я, человек одной ногой в могиле, а гормоны бесятся как ни в чем ни бывало.

Я пытался одолеть заклятие крестной, но оно держалось крепко. Я ощущал себя малым ребенком, пытающимся отворить тяжелую стеклянную дверь.

Сьюзен вздрогнула, но продолжала лизать мою кожу.

Кожу приятно пощипывало, потом она онемела. Боль унялась немного. А потом я ощутил ее зубы – острые зубы, впившиеся в меня.

Я вскрикнул от неожиданности. Укус был несильный. Она кусала меня и больнее, когда мы с ней развлекались. Но и глаза у нее были тогда совсем другими. И кожа моя тогда не немела от ее наркотических поцелуев. Тогда она и в мыслях не имела сделаться кандидатом в Клуб Вампиров.

Я надавил на заклятие еще сильнее, но силы мои убывали. Сьюзен укусила меня сильнее, и я ощутил, как тело ее напрягается, крепнет. Она уже не висела на мне. Свободная ее рука легла мне на затылок – и вовсе не из нежности. Она просто удерживала меня на месте. Потом она сделала глубокий вдох.

– Вот, – прошептала она. – Вот оно. Как хорошо...

– Сьюзен, – произнес я, пытаясь не ослаблять нажим на заклятие моей крестной. – Сьюзен. Не надо. Не уходи. Ты нужна мне здесь. Ты можешь навредить себе, – челюсти ее начали смыкаться. Зубы ее остротой уступали вампирским клыками, но ведь и человеческие зубы тоже неплохо прокусывают кожу. Она пропадала. Я чувствовал, как слабеет связь между нами.

– Прости, – сказал я. – Мне так не хотелось поднимать на тебя руку, – я все давил на нее. Продолжать борьбу не имело смысла. Но я продолжал. Если не ради меня, так хоть ради нее. Я цеплялся за эту связь, за воспоминания о Сьюзен, о нас с ней.

– Я люблю тебя.

Почему это сработало именно сейчас, почему сплетенная моей крестной паутина подалась так, словно эти слова подействовали на нее как открытый огонь? Не знаю. Я так и не нашел этому объяснения. С другой стороны, самих по себе волшебных слов не бывает. Слова всего удерживают магию. Они придают ей форму и направление, они делают ее полезной, описывая образы, к которым ты стремишься.

Впрочем, я вот что могу сказать: некоторые слова обладают силой, которая не имеет никакого отношения к сверхъестественному миру. Они отдаются резонансом в сердце и мозгу, они живут еще долго после того, как звуки их стихли, и эхо их звучит в душе и сердце. Значит, они обладают силой – самой что есть настоящей силой.

Эти три слова как раз из таких.

Я хлынул в нее, сквозь окружающие ее темноту и смятение, и увидел в ее мыслях, что мой приход был как горячий огонь в стране бесконечного холода, как яркий маяк в ночи. Весь свет, все тепло наших воспоминаний обрушили возведенные внутри нее стены, смели старательно наведенные Леа чары, вырвали у моей крестной, где бы она ни была, похищенные воспоминания и вернули их на место.

Я услышал, как она плачет от внезапно нахлынувших воспоминаний. Она изменилась – прямо здесь, в моих руках. Жуткое, нечеловеческое напряжение изменилось. Оно не исчезло, но изменилось. Оно сделалось напряжением Сьюзен, смятением Сьюзен, болью Сьюзен – самой настоящей Сьюзен.

Сила заклятия слабела, оставляя за собой только смутное воспоминание – так мелькнувшая в ночном небе молния оставляет за собой в темноте светящиеся полосы.

Я обнаружил, что стою рядом с ней на коленях, держа ее за руку. Она продолжала удерживать мою голову. Ее зубы все еще прижимались к моему горлу.

Я поднял дрожащую руку и погладил ее по волосам.

– Сьюзен, – тихо произнес я. – Сьюзен. Останься со мной.

Давление ослабло. Я почувствовал на плече ее горячие слезы.

– Гарри, – прошептала она. – О Боже. Мне так хочется пить. Ужасно хочется.

Я закрыл глаза.

– Я знаю, – сказал я. – Извини.

– Я могла бы напиться тобой. Правда, могла бы.

– Да.

– И ты бы не смог помешать мне. Ты слаб, болен.

– Я не смог бы помешать тебе, – согласился я.

– Скажи это еще раз.

Я нахмурился.

– Что?

– Скажи это еще раз. Это помогает. Ну пожалуйста. Так трудно не...

Я сглотнул.

– Я люблю тебя, – сказал я.

Она дернулась, словно я с размаху ударил ее подвздох.

– Я люблю тебя, – повторил я. – Сьюзен.

Она оторвала рот от моей кожи и подняла взгляд, заглянув мне в глаза. Это снова были ее глаза: темные, теплые, карие, припухшие, полные слез.

– Вампиры, – прошептала она. – Они...

– Я знаю.

Она зажмурилась, пытаясь сдержать слезы, но те все равно катились из глаз.

– Я... Я п-пыталась помешать им. Честно, пыталась.

Боль снова пронзила меня – боль, не имевшая никакого отношения ни к ядам, ни к ранам. Она пронзила меня резко, пройдя под самым сердцем, словно кто-то проткнул меня сосулькой.

– Я знаю, – заверил я ее. – Ты сделала все, что могла.

Она с плачем прижалась ко мне. Я крепко-крепко обнимал ее. Довольно долго она молчала.

– Но это все еще во мне, – прошептала она, наконец. – Это никуда не делось.

– Я знаю.

– Что же мне теперь делать?

– Мы чего-нибудь придумаем, – сказал я. – Обещаю. А пока у нас другие проблемы, – продолжая крепко обнимать ее в темноте, я посвятил ее в то, что произошло.

– Нам на помощь кто-нибудь придет? – спросила она.

– Я... Вряд ли. Даже если Томасу с Майклом удалось спастись, сюда им не попасть. Если они вообще смогут выбраться из Небывальщины. Майкл мог бы обратиться к Мёрфи, но и она не сможет разнести этот клоповник без ордера. И уж Бьянка с ее связями этого еще долго не допустит.

– Нам надо вытащить тебя отсюда, – сказала она. – Тебе надо в больницу.

– Теоретически, именно так. Дело за малым – за деталями.

Она облизнула губы.

– Я... Ты вообще в состоянии двигаться?

– Не знаю. Это последнее заклятие. Если у меня и оставались еще силы, они ушли на него.

– Может, тебе поспать? – предложила она.

– Кравос не упустит такого шанса помучить меня... – я осекся и уставился в стену.

– Боже, – шепнула Сьюзен. – Я люблю тебя, Гарри. Я хочу, чтобы ты знал это, и... – она тоже замолчала и внимательно посмотрела на меня. – Что?

– Вот оно, – выдохнул я. – Именно то, что мне нужно.

– Что тебе нужно? Я не понимаю.

Чем больше я думал об этом, тем более безумным мне это представлялось. Но... черт, это могло сработать. Если бы я мог еще точно рассчитать это...

Я опустил взгляд, обнял Сьюзен за плечи и заглянул ей в глаза.

– Сможешь продержаться? Не поддаваться соблазну еще несколько часов.

Она поежилась.

– Думаю, смогу. Постараюсь.

– Вот и хорошо, – сказал я и сделал глубокий вздох. – Дело в том, что мне нужно заснуть достаточно крепко, чтобы увидеть сны.

– Но Кравос! – возразила Сьюзен. – Кравос же заберется в тебя. Он убьет тебя.

– Угу, – буркнул я и снова вздохнул. – Именно на это я и рассчитываю.

Глава тридцать шестая

Кошмары начались почти сразу же – темное отравленное облако, притупляющее чувства, искажающее восприятие. Мгновение я висел на одной руке над адом, полным огня, дыма и жутких чудищ. Сталь наручников, удерживавших меня на весу, до крови врезалась мне в запястье. Дым резал глаза, жег горло, заставляя давиться кашлем. В глазах потемнело – я терял сознание.

Теперь я оказался в другом месте. В темноте. Я лежал на холодных камнях. Со всех сторон слышались шорохи передвигавшихся в темноте тварей. Скрежет чешуи или когтей. Негромкое, голодное шипение, блеск кровожадных глаз. Сердце мое ушло в пятки.

– Ага, вот ты где, – прошипел один из голосов. – Знаешь, а я ведь смотрел, как они развлекались с тобой.

Я сел, дрожа крупной дрожью.

– Ну, да. За это их и называют монстрами. Они только это и умеют.

– Им понравилось, – продолжал шипящий голос. – Жаль, я не мог снять это на видео тебе на память.

– Телевидение тебя остатка мозгов лишило, Кравос, – заметил я.

Что-то вынырнуло из темноты и ударило по лицу. Удар опрокинул меня навзничь. В глазах вспыхнули разноцветные круги, но сознания я не потерял. Во сне, как правило, его не теряешь даже тогда, когда этого хочется.

– Шуточки, – прошипел голос. – Шуточки тебя не спасут.

– Блин-тарарам, Кравос, – проворчал я, снова садясь. – Уж не вышло ли какое-нибудь пособие, типа, «Стандартные Реплики Для Злодеев», или что-нибудь в этом роде? Ну, давай же, колись. Скажи мне, что, типа, раз ты все равно намерен убить меня, то уж можешь напоследок поведать свой тайный план.

Темнота снова ринулась ко мне. Я даже не пытался защищаться. На этот раз она опрокинула меня на камни и уселась мне на грудь.

Я смотрел на Кравоса снизу вверх. Формы и образы висели на нем сотканными из тумана одеждами. Я видел одетые на него очертания демона-тени. Я видел собственное лицо, парящее где-то там, в слоях образов. Я видел Жюстину и Лидию. И там, в самой середине этой бесформенной, колышущейся массы, я увидел Кравоса.

Он мало изменился. У него были худое, вытянутое лицо и каштановые, начинающие седеть волосы. Он отпустил пышную бороду, но от этого его голова казалась только менее пропорциональной. Плечи у него были широкие, но костлявые, а всю грудь покрывали нарисованные кровью ритуальные знаки, смысла которых я не знал и не хотел знать. Он замахнулся и ударил меня по лицу еще дважды. Весьма, надо сказать, болезненно ударил.

– Ну, и где твои приколы, а, чародей? – хохотнул Кравос. – Где твои чертовы шуточки? Жалкий, самонадеянный кретин. Ничего, мы с тобой как следует еще повеселимся, прежде чем Бьянка придет покончить с тобой.

– Ты в этом уверен? – поинтересовался я. – Не знаю, не знаю. Это наше первое свидание. Так что давай уж не спеша, размеренно.

Кравос ударил меня еще раз, на этот раз в переносицу, отчего зрение заволокло слезами.

– Это не смешно! – выкрикнул он. – Ты же умрешь! Не будешь же ты и к этому относиться как к шутке!

– Не вижу, почему бы и нет? – возразил я. – Кравос, я же сделал тебя как сосунка, пользуясь всего лишь куском мела и куклой-Кеном. Ты самая большая пародия на заклинателя из всех, что я знаю. Даже я не ожидал, что одолеть тебя будет так просто; возможно, связь с куклой сработала так чисто, потому что у вас с ней и анатомия оди...

Я не успел договорить. Кравос взвизгнул и схватил того меня, что был во сне, за горло. Ощущение оказалось совершенно реальным. Я чувствовал это так же, как если бы он и правда схватил меня – его вес придавливал мое ослабевшее тело к камням, его пальцы пережимали мне трахею. Чисто рефлекторно я пытался отбиться от него – тщетно. Он продолжал душить меня, сдавливая горло все сильнее. В глазах – тех, что во сне – потемнело, и я понял, что он не отпустит меня, пока не убедится, что я мертв.

Люди, пережившие клиническую смерть, часто рассказывают, будто видели какой-то туннель, в дальнем конце которого горит свет. Или как они поднимаются к свету – или летят, или плывут, или падают. Ничего такого со мной не было. Не могу сказать, говорит ли это что-нибудь о состоянии моей души. Я не видел ни света, ни озера или огня, чтобы упасть в них, я не слышал никаких голосов, ласково зовущих меня. Меня окружала лишь тишина, глубокая, лишенная времени, ибо я не слышал даже биения моего сердца в ушах. Я ощущал странное давление на кожу, на лицо, словно меня продавливали сквозь завесу из упаковочной пленки.

Я ощутил мягкий удар в верхнюю часть грудной клетки, и жжение в легких разом ослабело. Еще удар. Легким полегчало еще сильнее. Удары в грудь продолжались.

Сердце мое дернулось, забилось снова, и я почувствовал, как делаю хриплый вдох. Ощущение упаковочной пленки на коже подержалось еще секунду-другую и исчезло.

Я вздрогнул и с усилием открыл глаза. Когда мне это удалось, Кравос, продолжавший сдавливать мне горло, изумленно выпучил глаза.

– Нет! – взвыл он. – Ты же мертв! Ты мертв!

– Сьюзен делает его настоящему телу искусственное дыхание, – произнес кто-то за его спиной. Кравос оглянулся на голос, и тут же получил удар в подбородок. Он вскрикнул от неожиданности и страха и свалился с меня.

Я с трудом сделал еще один вдох и сел.

– Блин-тарарам, – прохрипел я. – Получилось!

Кравос поднялся на ноги и попятился, в ужасе переводя взгляд выпученных глаз с меня на моего спасителя и обратно.

Мой спаситель тоже был я. Ну, точнее, нечто, что выглядело ужасно похоже на меня. Оно обладало моими очертаниями и окраской, и по всему его телу виднелись синяки, царапины и свежие ожоги. Волосы его были всклокочены, а глаза на болезненно-бледном лице ввалились глубоко-глубоко.

Мой двойник посмотрел на меня и ухмыльнулся.

– Ну и видок у нас обоих, – заметил он. – Испугаешься.

– Что это? – прошипел Кравос. – Что еще за трюк?

Я протянул себе руку и пожал ее. Секунда ушла у меня на то, чтобы восстановить равновесие, но я тоже улыбнулся.

– Блин, Кравос, – сказал я. – При таких непрочных границах между этим миром и миром духов, я думал, ты уже догадался, в чем дело.

Кравос посмотрел на нас двоих и оскалился.

– Твой призрак, – прошипел он.

– С технической точки зрения, – сообщил мой призрак, – Гарри действительно умирал на целую минуту. Помнишь, откуда берутся духи? В нормальной ситуации энергии на то, чтобы создать нечто вроде меня не хватило бы, но он ведь чародей – настоящий чародей, не жалкая подделка вроде тебя – и при нынешнем состоянии границ Небывальщины мое появление было, можно сказать, неизбежным.

– Неплохо сказано, – кивнул я своему призраку.

– Рад, что твоя теория сработала, – отозвался он. – У меня одного так хорошо не вышло бы.

– Ну, за это можешь сказать спасибо Кравосу. Это они с Бьянкой и Маврой взбаламутили все настолько, чтобы это стало возможным, – мы оба посмотрели на Кравоса. – Что ж, надеюсь, ты больше не будешь гадить исподтишка, пока я валяюсь обдолбанный до бесчувствия, а, балбес? Это удалось тебе в последний раз. Вопросы есть?

Кравос в ярости бросился на меня. Он превосходил меня силой, так что справиться с ним просто так у меня не получилось бы. Я ткнул пальцем ему в глаз. Он взвизгнул и укусил меня за руку.

И тут вмешался мой призрак. Он охватил Кравоса руками за шею и дернул назад. Кравос бился обезумевшим зверем, размахивая руками; отчаяние придавало ему сил. Мой призрак был немного сильнее меня, но и ему не удалось бы удержать Кравоса долго.

– Гарри! – крикнул мой призрак. – Ну!

Я схватил Кравоса за горло, вложив в руку все свои раздражение и ярость. Я занес левую руку, и ногти на ней – те, что во сне – вытянулись, превратившись в блестящие когти. Кравос уставился на меня, онемев от изумления.

– Думаешь, ты один умеешь играть во сне, Кравос? Будь я готов ко встрече с тобой в тот, прошлый раз, тебе никогда не удалось бы проделать со мной все это, – лицо мое исказилось, и рот превратился в хищную пасть. – На этот раз я готов. Ты теперь в моем сне. И я забираю назад то, что мне принадлежит.

Я вгрызся ему в живот. Я вспорол его своими когтями, и впился зубами в его потроха – как он тогда проделывал со мной. Клочья его плоти разлетались во все стороны, кровь – снящаяся – брызгала; внутренности – снящиеся – дымились.

Я рвал на куски и заглатывал сочившееся кровью мясо. Он визжал и бился, но уйти не мог. Я рвал его на куски и пожирал; горячая кровь его казалась мне сладкой, его призрачное мясо – изысканным, и оно заполняло ту зияющую пустоту, что была во мне.

Я сожрал его с потрохами.

И когда я сделал это, я почувствовал, как сила, уверенность, убежденность вернулись ко мне. Украденная у меня магия серебряной молнией устремилась обратно в меня, и это обретение ее кололо меня, жгло изнутри.

Но я не остановился на этом. Мой призрак отошел в сторону, пока я пожирал Кравоса. Проглотив его сердце, я обрел и его, Кравоса, силу – красную, полную жизни, примитивную и опасную силу. Магия Кравоса годилась только для разрушения.

Я присвоил и ее. Чего-чего, а объектов для разрушения у меня имелось достаточно.

Ко времени, когда я покончил с Кравосом, разлетевшиеся клочки его исчезали как остатки любого страшного сна. Я распластался на снившемся мне полу, дрожа от бурлившей во мне энергии. Я ощутил на плече чью-то руку и поднял взгляд.

Должно быть, вид у меня был тот еще. Мой призрак отступил на шаг и поднял руки вверх.

– Полегче, полегче, – сказал он. – Полагаю, ты его сделал.

– Я его сделал, – тихо повторил я.

– Он был призрак, – сказал мой призрак. – Так что настоящей личностью считать его уже нельзя. Да и для призрака он был, скажем так, тухловат. Тебе не о чем жалеть.

– Легко сказать, – буркнул я. – Тебе со мной не жить.

– Тоже верно, – согласился мой призрак. Он опустил взгляд на себя. Его украшенное синяками тело понемногу делалось прозрачным. – Всем хорошо быть призраком, кроме одного. Стоит тебе разделаться с тем, что стало причиной твоего появления, и тебе конец. С Кравосом – настоящим Кравосом – уже покончено. От него оставалась только оболочка. И это же случилось бы и с ним, если бы он убил тебя.

– Разберись с другими, пока они не разобрались с тобой, – сказал я. – Спасибо.

– Затея была твоя, – сказал мой призрак. – Но мне понравилось.

– Надеюсь.

– Вот и хорошо. Ты уж постарайся не угробиться, ладно?

– Я подумаю.

Он помахал рукой и растворился окончательно.

Я заморгал и проснулся. Сьюзен склонилась надо мной и хлестала меня ладонью по щекам. Я ощущал себя перемолотым в труху – но этим дело не ограничивалось. Мое тело только что не жужжало от распиравшей его энергии, моя кожа зудела, словно я не занимался магией несколько недель. Она хлестнула меня еще пару раз, прежде чем я испустил сдавленный стон и поднял руку, чтобы остановить ее.

– Гарри? – спросила она. – Гарри, ты очнулся?

Я поморгал еще немного.

– Угу, – сказал я. – Угу. Встаю.

– Кравос? – спросила она.

– Я нажал на нужные кнопочки, и он сорвался с цепи. Он одолел меня, – сказал я. – Ну, а потом я одолел его. Ты все сделала как надо.

Сьюзен, дрожа, привалилась спиной к стене.

– Господи. Когда ты перестал дышать, я едва не завизжала. Если бы ты не предупредил меня, не знаю, что бы я делала.

– Ты сделала все замечательно, – сказал я. Потом перекатился на четвереньки и встал, хотя тело мое протестующе взвыло. Казалось, боль происходит где-то далеко-далеко от меня. Все это было неважно. Энергия пульсировала во мне – вот это важно! Мне только нужно было высвободить часть этой энергии, пока я не взорвался.

Сьюзен рванулась было помочь мне, но отшатнулась, уставившись на меня.

– Гарри? Что случилось?

– Я получил кое-что обратно, – ответил я. – Это круто. Мне еще больно, но это ерунда, – я заложил руки за голову и потянулся. Потом порылся в тряпье и нашел пару трусов, более-менее подходящих мне по размеру. Я застенчиво покосился на Сьюзен и натянул их. – Подыщи что-нибудь для Жюстины, и мы уходим отсюда.

– Я пыталась. Она не выходит из-за стиральной машины.

Я раздраженно стиснул зубы. Потом щелкнул пальцами и буркнул: «Ventas servitas».

В комнате взметнулся вихрь, и Жюстина пробкой вылетела из-за стиральной машины. Мгновение она лежала, нагая и оглушенная, и смотрела на меня широко раскрытыми глазами.

– Жюстина, – сказал я. – Мы уходим. Мне плевать, сумасшедшая вы или нет. Вы идете с нами.

– Уходим? – переспросила Жюстина. Сьюзен помогла ей сесть и накинула ей на плечи красный плащ. Он доходил той до середины бедер, и она встала, дрожа как олень в свете фар. – Но... Мы же все умрем.

– Должны были, – возразил я. – Прошедшее время, – я стал лицом к двери, направил часть бурлившей во мне энергии в указательный палец, наставил его в дверь и повторил: «Ventas servitas!»

Снова взревел ветер, и дверь разлетелась фонтаном щепок, разбив при этом одну или две из лампочек, освещавших просторное помещение за ней.

– Держитесь за моей спиной, обе! – приказал я голосом, дрожавшим от злости и напряжения. – Ни в коем случае не высовывайтесь вперед, если хотите остаться целыми.

И шагнул к двери.

Из-за косяка выметнулась рука, следом за которой показалось и остальное тело – Кайли Гэмилтон, вновь в человечьем облике и в своем славном маскарадном костюмчике. Он схватил меня за горло и с размаху припечатал спиной к стене.

– Гарри! – вскрикнула Сьюзен.

– Попался, – прошипел Кайли, с нечеловеческой силой вдавливая меня в стену. За его спиной возникла и Келли; некогда хорошенькое лицо ее дергалось и перекашивалось, словно сидевшей в ней твари стало тесно в человеческой маске. Похоже, даже вампирских способностей к мимикрии явно не хватало, чтобы обуздать такой жуткий накал страстей.

– Налетай, сестричка, – сказал Кайли. – Заразен он или нет, мы сейчас вырвем у него сердце и отведаем, наконец, какова на вкус кровь чародея.

Глава тридцать седьмая

Ярость охватила меня прежде, чем я успел испугаться – ярость, столь яркая и слепящая, что я даже не поверил, что способен на такую. А может, сам я и не был способен. В конце концов, как говорится, что пожрешь... – даже если ты чародей.

– Отпусти, Кайли, – посоветовал я. – У тебя один шанс уйти живым – если ты уйдешь прямо сейчас.

Кайли расхохотался, оскалив клыки.

– Блефуй на здоровье, чародей, – проворковал он. – Нас не надуешь. Бери его, сестричка.

Келли рванулась ко мне, но я ждал этого. Я поднял правую руку и в третий раз произнес: «Ventas servitas!» Чудовищный порыв ветра ударил в нее с силой набитого песком мешка и отшвырнул через всю комнату, прямо в стену.

Кайли злобно взвизгнул, оторвал руку от моего горла и замахнулся ей мне в лицо. От первого удара я успел уклониться и с удовольствием услышал, как кулак его с хрустом врезался в камень. Однако движение это стоило мне равновесия, и пока я восстанавливал его, он снова бросился, целя в мою шею. Все, что мне оставалось – это смотреть, как приближаются ко мне его руки.

И тут между нами возникла Сьюзен. Я не видел, как она приближалась, я увидел только, как она обеими руками перехватила его удар. С яростным вскриком она развернулась и швырнула Кайли следом за его сестрой. Он врезался в Келли, и оба еще раз грянулись о стену. Келли по-звериному взвизгнула. Из-под привлекательной плотской оболочки вырвалось черное, покрытое слизью, похожее на летучую мышь существо, провело по складчатой коже когтями и уставилось на Кайли. Тот стряхнул ее с себя, выкрикнул что-то на нечленораздельном наречии и тоже высвободился из маски. Оба с ожесточением замолотили друг по другу крыльями и когтями.

Я зарычал и выбросил вперед запястье – жестом, до сих пор мне незнакомым. Слова сами собой срывались с моего языка.

– Сатарак, на-кадум! – багровая, злобная энергия, позаимствованная мною у Кравоса, выплеснулась из меня, из моей правой руки, стремительно метнулась через комнату и окутала обезумевших вампиров огненным коконом.

Они визжали, умирая. Звуки эти напоминали скрежет разрываемого металла и одновременно перепуганный детский плач. Волна жара докатилась и до нас, едва не спалив волосы у меня на груди, на ногах. Жирный, зловонный дым пополз по полу.

Я смотрел на то, как они умирают, хотя не видел почти ничего сквозь пламя. Часть меня хотела торжествующе отплясывать вокруг их погребального костра, размахивать руками и кататься в их пепле, когда тот остынет.

Гораздо большая часть меня болезненно сжималась. Я смотрел на последствия сложенного мною заклятия и не мог поверить, что оно исходило от меня – откуда бы я ни почерпнул эту силу, как бы ни хотелось мне свалить это на извращенную душу Кравоса, это сделал все же я. Это я убил их, так же быстро и бездумно, как если бы раздавил ногой муравья.

Но они же вампиры, убеждала часть меня. Они сами напросились на это. Они были монстрами.

Я покосился на задыхающуюся Сьюзен, белая блузка которой потемнела от крови. Не отрываясь, широко раскрытыми глазами смотрела она на огонь. Белки ее медленно темнели. Я увидел, как ее пробрала дрожь, и закрыл ей глаза рукой. Когда я отнял руку, глаза снова сделались нормальными, полными слез.

Там, в оболочке моего заклятия, стихали крики. Потом не осталось ничего, кроме потрескивания. Шипения. Бульканья.

Я отвернулся и посмотрел на дверь.

– Пошли, – сказал я. Сьюзен и Жюстина послушно шагнули за мной.

Я вел их по подвалу. Он оказался неожиданно большим, недостроенным, сырым. В центре комнаты рядом с постирочной зияло большое сточное отверстие. Оно было забито трупами. Дети с маскарада. Другие, в лохмотьях и одежде с чужого плеча. Пропавшие бомжи.

Я задержался на краю отверстия, пытаясь уловить хоть один признак жизни. Ни дыхания, ни даже слабого биения пульса. Только мертвые тела. Пол под нашими ногами был влажный: из трубы у стены подтекала вода.

Накрытый обед.

– Ненавижу их, – сказал я. Голос мой прозвучал в подвале неожиданно громко – Сьюзен, я их ненавижу.

Она ничего не сказала в ответ.

– Я не позволю им продолжать это. До сих пор я старался держаться подальше от них. Я больше не могу. После того, что видел – не могу, и все тут.

– Вы не сможете биться с ними, – прошептала Жюстина. – Они слишком сильны. Их слишком много.

Я поднял руку, и Жюстина замолчала. Я склонил голову набок и услышал – краем своего натренированного слуха – чуть слышное постукивание. Я почти бегом пересек комнату, обогнул тела и оказался у небольшой ниши в стене.

В нише обнаружилась встроенная полка, а на ней – мой браслет, мой жезл и Бобов череп, который так и не удосужились вынуть из авоськи. При моем приближении глазницы черепа ожили, засветившись оранжевым огнем.

– Гарри! – вскричал Боб. – Звезды милосердные, ты цел и невредим! – он поколебался секунду-другую. – И вид у тебя – грознее некуда. Даже в трусах с желтыми утятами.

Я опустил взгляд и попытался представить себе вампира, щеголяющего семейными трусами в желтых утятах. Или, если уж на то пошло, хотя бы чародея.

– Боб, – сказал я.

– Уау, – Боб даже присвистнул. – Твоя аура изменилась. Ты теперь ужасно похож на...

– Заткнись, Боб, – сказал я очень спокойным голосом.

Он послушался.

Я надел браслет и взял в руку жезл. Потом пошарил взглядом и нашел свой посох, стоящим в углу. Я забрал и его.

– Боб, – спросил я. – Что мое барахло делает здесь?

– О, – ответил Боб. – Это? Ну, видишь ли, Бьянке втемяшилось в голову, что твое, как ты говоришь, барахло, может взорваться, если с ним кто-нибудь будет возиться.

Я услышал в его голосе этакую хитринку, хотя поклясться в этом не мог бы.

– Правда?

– Ума не приложу, с чего она это взяла.

– Считай, что я удваиваю твою зарплату, – я взял череп и протянул Жюстине. – Вот, несите это. Только не уроните.

Боб снова присвистнул.

– Эй, красотка! Какой у тебя славный плащик. Можно посмотреть покрой?

Я дернул череп к себе – так резко, что Боб охнул.

– Не глазей куда не надо. Мы все еще у Бьянки в доме, и нам еще надо найти дорогу отсюда, – я нахмурился, покосился на Жюстину, потом быстро посмотрел в одну сторону, в другую. – Где Сьюзен?

Жюстина зажмурилась.

– Она была здесь, прямо за... – она повернулась и тоже принялась вертеть головой.

Из трубы все капала вода.

За этим исключением тишина стояла полная.

Жюстина затрепетала как лист.

– Здесь, – прошептала она. – Они здесь. Только мы их не видим.

– Кто это «мы», детка? – проворчал Боб, вертясь в своей авоське. – Я не вижу никаких завес, Гарри.

Я шарил взглядом по стенам, потолку, полу, сжимая в руке свой жезл.

– Ты видел, как она отошла? Или как ее утащили?

Боб смущенно закашлялся.

– Ну, по правде говоря, я смотрел больше на Жюстину. На ее маленькую, шикарную...

– Я тебя понял, Боб.

– Извини.

Я раздраженно тряхнул головой.

– Значит, они пробрались сюда, возможно, прикрываясь завесой. Схватили Сьюзен и выскочили. Кой черт им прятаться? Почему бы просто не сунуть мне нож в спину? Или не прихватить заодно и Жюстину?

– Хорошие вопросы, – заметил Боб.

– А я скажу тебе, почему. Потому, что их здесь не было. Они не смогли бы утащить Сьюзен так просто. Не сейчас.

– Почему нет? – поинтересовался Боб.

– Уж поверь мне. Она бы им показала. Они не проделали бы этого, не подняв при этом шума, а мы бы это заметили.

– Допустим, ты прав, – сказал Боб. – Тогда зачем ей уходить от нас?

Жюстина покосилась на меня и облизнула губы.

– Ее могла заставить Бьянка. Я видела, как она делала это. Она заставила Сьюзен саму зайти в постирочную.

Я хмыкнул.

– Похоже, Бьянка налегала на книги, а, Боб?

– Вампир-чародей, – задумчиво произнес Боб. – Черная магия. Это может быть очень даже круто.

– Я тоже могу быть крутым. Ладно, Жюстина, держитесь за мной. И держите ухо востро.

– Есть, сэр, – негромко сказала она. Я обошел ее и направился к лестнице. Часть той энергии, что я ощущал только что, исчезла. Боль и усталость снова придвинулись ближе. Я делал все, что в моих силах, чтобы поменьше думать о них. Короткий приступ паники застрял у меня в горле, пытаясь заставить меня визжать. Его я тоже оттолкнул прочь. Я просто подошел к нижней ступеньке и посмотрел наверх.

Наверху виднелась дорогая деревянная дверь, распахнутая настежь. Вниз по ступенькам струился мягкий ветерок и запах ночного воздуха. Поздняя ночь с предрассветным туманом. Я оглянулся на Жюстину, и та едва не отшатнулась от меня.

– Оставайтесь внизу, – приказал я ей. – Боб, кое-кто или кое-что может начать летать здесь. Постарайся помочь ей, чем сможешь.

– Хорошо, Гарри, – согласился Боб. – Ты, конечно, понимаешь, что эта дверь открыта для тебя. Они так и ждут, что ты подымешься.

– Угу, – буркнул я. – Что ж, сильнее я все равно не стану, так что почему бы не попробовать сейчас?

– Ты мог бы дождаться рассвета. Тогда они…

– Тогда они силой пробьются сюда, – перебил я его, – чтобы спрятаться от солнечного света. Так и так выйдет махалово, – я повернулся к Жюстине. – Постараюсь вывести вас отсюда, – сказал я ей. – Если смогу.

Она быстро подняла глаза на мое лицо и тут же опустила их.

– Спасибо, мистер Дрезден. За попытку.

– Не за что, детка, – я согнул и разогнул левую руку, ощущая на ней приятный холодок своего браслета-оберега. Потом покрепче сжал посох. Потом покатал в пальцах жезл, ощупывая врезанные в дерево руны – формулы силы, огня, власти.

Я поставил ногу на нижнюю ступеньку. Босые ноги ступали почти бесшумно, но доска скрипнула под моим весом. Я расправил плечи и шагнул выше, потом еще выше. Что ж, разберемся, подумал я. Боялся я наверняка. И злился до чертиков тоже.

Я постарался крепче держаться за злость и отмести страх прочь. Не могу сказать, чтобы это получилось у меня слишком хорошо, но я двинулся дальше.

За открытой дверью обнаружился просторный зал, ив дальнем конце его стояла Бьянка. На ней было то же белое платье, что я уже видел раньше – мягкая ткань, туго натянутая на соблазнительных выпуклостях, играющая тенями с выразительностью живописного полотна. Сьюзен, дрожа, стояла перед ней на коленях, с низко склоненной головой. Одной рукой Бьянка держала ее за волосы.

Вокруг Бьянки и за ее спиной стояло с дюжину вампиров: костлявые члены, мешковатые черные тела, истекающие слюной клыки, кожистые перепонки между руками и телом. Несколько вампиров вскарабкалось на стены и угнездились под потолком жирными черными пауками. У всех, даже у Сьюзен, были огромные черные глаза. И все до одного смотрели на меня.

Перед Бьянкой припали на колено человек пять-шесть в серых, невыразительных костюмах, оттопыривавшихся в неожиданных местах, с пистолетами в руках. Очень большими пистолетами. Наверное, это штурмовые автоматы, подумал я. Взгляды у них были несколько квелые, словно им позволили видеть только часть из того, что происходило в помещении. Не более того.

Я посмотрел на них и оперся на посох. И рассмеялся. Смех вышел так себе, сиплое кудахтанье, но и оно отдалось эхом от стен и высокого потолка, и заставило вампиров беспокойно поерзать на месте.

Бьянка медленно изогнула губы в легкой улыбке.

– И что такого смешного ты увидел здесь, дружок?

Я улыбнулся в ответ. Не могу сказать, чтобы слишком дружески.

– Да все это. Хотя бы то, что вы, должно быть, считаете парня в трусах с желтыми утятами и с двумя деревяшками в руках чертовски опасным типом.

– Если на то пошло, считаю, – ухмыльнулась Бьянка. – Будь я на вашем месте, я сочла бы это лестью.

– Правда? – удивился я.

Бьянка чуть растянула губы, отчего улыбка сделалась шире.

– О да. Конечно. Джентльмены, – сказала она, обращаясь к мужчинам с автоматами. – Огонь.

Глава тридцать восьмая

Я выбросил левую руку вперед, бросив в браслет энергию, и выкрикнул: «Riflettum!»

Пистолеты с грохотом изрыгнули огонь. Пули высекали снопы искр, отлетая от невидимого барьера в каких-то шести дюймах от моей руки. Браслет разогрелся от напряжения: охранники явно не жалели пуль. Огонь стих так же внезапно, как начался, только отрикошетившие пули с визгом носились по залу, разнося в щепки дорогую мебель. Один из вампиров коротко взвыл и, сорвавшись со стены, жирным жуком плюхнулся на пол. Снова грянули выстрелы; автомат в руках у одного охранника вдруг дернулся вбок и как-то искривился, а сам он закричал от боли и опрокинулся с окровавленными руками и посеченным осколками лицом.

Современная техника неважно работает в присутствии магического источника, и подающие механизмы автоматического оружия – не исключение.

Еще два автомата заело, остальные стихли, расстреляв магазины. Я продолжал стоять с вытянутой вперед рукой. По всему полу передо мной валялись сплющенными комочками свинца пули. Охранники попятились от меня, потом как-то разом шмыгнули за спины вампиров и выбежали из зала. Я не могу винить их. Если бы я держал в руках автомат, вдруг оказавшийся бесполезной железкой, я бы тоже сбежал.

Отпихнув пули босой ногой, я шагнул вперед.

– Прочь с дороги, – сказал я. – Выпустите нас. Мы не причиним вреда остальным.

– Кайли, – произнесла Бьянка, гладя Сьюзен по голове. – Келли. Она так и так сошла с ума. Не все переносят переход легко, – взгляд ее переместился вниз, на Сьюзен.

Улыбка застыла на моем лице.

– Последний шанс, Бьянка. Отпусти нас с миром, и ты останешься жива.

– А если я скажу «нет»? – вкрадчиво спросила она.

Я зарычал от ярости и поднял свой жезл.

– Fuego! – рявкнул я. Энергия вырвалась из жезла и алым вихрем устремилась в голову Бьянке.

Не прекращая улыбаться, Бьянка подняла левую руку, пробормотала какую-то тарабарщину, и на моих глазах перед ней соткался чуть вогнутый диск холодной тьмы, который встретил поток моей энергии и поглотил его, расколов на части, на маленькие струйки огня. Паркет в местах, где они попали на пол, загорелся.

Мгновение я молча смотрел на нее. Я знал, что она обучилась кое-каким трюкам – может, одному-двум заговорам, ну там, еще какой-нибудь мелочи. Но штуки вроде той, которую она сейчас проделала, подвластны не каждому. Что там, я знаю парней из Белого Совета, которые не отбили бы такого удара без посторонней помощи.

Бьянка мило улыбнулась мне и опустила руку. Вампиры рассмеялись своим шипящим, нечеловеческим смехом. По моей спине забегали мурашки, а в животе воцарилась ледяная пустота.

– Что ж, мистер Дрезден, – проворковала она. – Похоже, Мавра оказалась неплохим наставником, а я – способной ученицей. Похоже, мы с вами выступаем более-менее на равных. Впрочем, есть еще одна карта, которую мне хотелось бы выложить на стол, – она хлопнула в ладоши.

Один из вампиров отворил дверь. За ней, опершись на модную трость, стоял темноволосый, смуглый, крепко сложенный мужчина среднего роста, одетый в шитый явно на заказ костюм безупречного покроя. Чуть запавшая челюсть и широкие скулы напомнили мне южноамериканских индейцев.

– Славный костюмчик, – сказал я ему.

Он окинул меня взглядом с ног до головы.

– Славные… утятки.

– О'кей, – вздохнул я. – Премного благодарен. Кто это?

– Меня зовут, – сказал мужчина, – Ортега. Дон Паоло Ортега из Красной Коллегии.

– Привет, дон, – осклабился я. – Я хотел бы заявить протест.

Он улыбнулся, блеснув ровными белыми зубами.

– Не сомневаюсь, что хотели бы, мистер Дрезден. Однако я изучал сложившуюся здесь ситуацию. И баронесса, – он поклонился Бьянке, – не нарушила никаких законов. Ни общепринятых законов гостеприимства, ни данного ей слова.

– Вздор, – возмутился я. – Она нарушила дух и того, и другого.

Ортега поцокал языком.

– Увы, у нашего племени принято, что законы не имеют духа, мистер Дрезден. Лишь слово. И баронесса Бьянка строго держалась слова. Вы развязали в ее доме многочисленные поединки, убили ее верноподданных, нанесли ущерб ее имуществу и репутации. И теперь вы тоже стоите, готовые продолжить свои нападки на нее в самой что есть незаконной и преступной форме. Полагаю, то, что вы делаете, подпадает под определение «Закон Большой Дубинки».

– Если у вас есть сказать чего-то по существу, – перебил я его, – валяйте, выкладывайте.

Взгляд Ортеги вспыхнул.

– Я присутствую здесь в качестве наблюдателя от Красного Короля, только и всего. Я всего лишь свидетель.

– Свидетель, который донесет весть о вашем коварном нападении до других Коллегий, – пояснила Бьянка. – Это означает войну между нашим родом и Белым Советом.

Войну.

Между вампирами и Белым Советом.

Вот сукин сын. Это было просто немыслимо. Подобных конфликтов не было уже лет тысячу. Во всяком случае, на памяти живущих – а некоторые чародеи живут чертовски долго.

– Я никогда не считала вас тугодумом, мистер Дрезден, – сказала Бьянка. – Вы готовы выслушать мое предложение?

Я чувствовал себя хуже с каждой проходящей секундой. Тело мое слабело. Только что я был полон энергии, но я потратил довольно много ее на свою магию. Она должна была вернуться, но пока мои батарейки садились, и чем сильнее, тем меньше я мог не обращать внимания на боль, слабость, головокружение.

Короче говоря, вампиры взяли меня на мушку. Мне нужен был план. Позарез нужен. И время.

– Легко, – сказал я. – Я весь внимание.

Бьянка сжала пальцы, запущенные в волосы Сьюзен.

– Первое. Вам будут прощены ваши… издержки дурного вкуса, выказанные в несколько последних дней. Я не считаю двух последних смертей – не могу сказать, чтобы они были неспровоцированными, и потом, эти двое умерли, по крайней мере, быстро. Я вас прощаю, мистер Дрезден.

– Вы очень добры.

– Это еще не все. Уходя, вы можете забрать свое оборудование, свой череп и шлюху Белого ублюдка. Целыми, невредимыми и с заверениями неприкосновенности в будущем. Будем считать, мы квиты.

Я позволил себе некоторую сухость голоса.

– Как могу я отказаться от такого?

Она улыбнулась.

– Вы убили человека, который был мне очень дорог, мистер Дрезден – не непосредственно вы, не спорю, однако к смерти ее привели именно ваши действия. Я прощаю вас и за это.

Я прищурился.

Бьянка зарылась пальцами в волосы Сьюзен.

– Эта останется со мной. Вы отняли у меня человека, мистер Дрезден. А я в ответ заберу человека, дорогого для вас. Таким образом, мы и здесь квиты.

Она покосилась на Ортегу, чуть улыбнувшись ему, потом снова повернулась ко мне.

– Ну? – спросила она. – Что вы на это скажете? Если вы предпочитаете остаться с ней, я уверена, мы найдем для вас подходящее место. После сообразных заверений в вашей преданности, разумеется.

Несколько мгновений я потрясенно молчал.

– Ну, чародей? – спросила она уже резче. – Каков ваш ответ? Прими мои условия. Мой компромисс. Иначе – война. И вы станете ее первой жертвой.

Я посмотрел на Сьюзен. Она смотрела сквозь меня невидящими черными глазами, приоткрыв рот в какой-то разновидности транса. Возможно, я смог бы вывести ее из него, при условии, что стая вампиров не разорвет меня на клочки, пока я буду занят этим. Я посмотрел на Бьянку. На Ортегу. На шипящих вампиров. Они напустили на лакированный пол слюней.

Все тело мое болело, и я так жутко устал.

– Я люблю ее, – сказал я. Я произнес это не очень громко.

– Что? – Бьянка уставилась на меня. – Что вы сказали?

– Я сказал, я люблю ее.

– Она уже наполовину моя.

– Ну и что? Я все равно люблю ее.

– Она ведь уже не совсем человек, Дрезден. И совсем немного времени требуется на то, чтобы она сделалась мне сестрой.

– Возможно, – сказал я. – А может, и нет. Уберите руки от моей подруги.

Глаза Бьянки удивленно расширились.

– Вы с ума сошли, – сказала она. – Вы готовы рисковать хаосом, разрушением – войной. И все ради одной этой раненой души?

Я уперся посохом в пол, накапливая энергию. Ища ее глубже, чем прежде. На улице предрассветный воздух содрогнулся от грома.

Бьянка, даже Ортега явно пребывали в замешательстве. Они шарили взглядами по залу, прежде чем снова посмотреть на меня.

– Ради одной души. Ради той, которую я люблю. Ради даже одной жизни, – я послал энергию в жезл, и конец его засиял ярким белым светом. – На мой взгляд, это единственное, ради чего можно идти на войну.

Лицо Бьянки исказилось от ярости. Она не могла больше удерживать маску. Кожа ее лопнула как у огромной гусеницы, и жуткая черная тварь проклюнулась из-под нее, лязгая зубами и в бешенстве сверкая глазами.

– Убейте его! – выкрикнула она. – Убейте его, убейте же!

Вампиры бросились на меня. Они тараканами копошились на полу, они пауками скользили по стенам – и все с невероятной быстротой. Бьянка набрала полные руки темноты и швырнула в меня.

Я отступил на шаг и отбил этот темный ком своим посохом. Он отлетел прямо в одного из Бьянкиных прихвостней. Темнота поглотила вампира, и он успел только взвизгнуть изнутри этого облака. Когда темный туман рассеялся, от бедолаги не осталось ничего, кроме кучки пыли. Я отвечал на это новым фонтаном огня из своего жезла, которым я косил наваливавшихся на меня вампиров направо и налево. Те с визгом корчились в пламени.

Сверху и чуть сбоку на меня брызнула струя ядовитой слюны, и я едва успел увернуться от нее. Цеплявшийся за потолок вампир нырнул следом за своей слюной, но налетел брюхом на мой упертый в пол другим концом посох. Послышался неприятный, влажный хлопок, и лопнувший вампир покатился по полу. Я взмахнул посохом и опустил его на голову мерзкой твари, и удару этому вторил удар грома на улице. Энергия устремилась в посох и размозжила голову вампира как недоваренное яйцо. С потолка посыпалась пыль, а когти умирающего вампира выбили по полу замысловатое стаккато.

Для начала все складывалось неплохо: ближние ко мне вампиры, оскалившись, пятились от меня. Однако число их все росло, и задние напирали. Бьянка швырнула в меня еще порцию своей темной дряни, и хотя я выставил перед собой и жезл, и посох, могильный холод все же обжег мне пальцы.

Силы мои начали убывать, я взмок и задыхался, а усталость и слабость, казалось, спорили за право первой уложить меня. Я тряхнул головой, отгоняя головокружение – как раз вовремя, чтобы послать еще один огненный заряд в подобравшегося ко мне совсем близко вампира, но тот отпрянул, так что все, чего я добился – это еще одного озерка огня на полу.

Противник на время отступил, отрезанный от меня огнем, и я чуть перевел дух.

Их слишком много. Мне не одолеть такой толпы вампиров. Мысли панически метались в голове. Их слишком много. И Жюстину, и Сьюзен, и меня самого можно считать покойниками. Как тех, внизу. Тех, кого вампиры уже убили.

Я прислонился спиной к дверному косяку, задыхаясь, пытаясь поймать за хвост промелькнувшую мысль. Мертвые. Жертвы. Те, что лежат внизу. Мертвецы.

Я уронил жезл на пол и рухнул на колени.

Концом посоха я стремительно очертил на полу круг. Этого хватило, чтобы он с гудением потревоженной энергии замкнулся вокруг меня. Чего-чего, а магической энергии в этом доме хватало с избытком. Целое море сверхъестественной энергии ждало, чтобы ее использовали.

У меня не было рецепта таких заклинаний. У меня не было ни точки отсчета, ни цели, но и сама магия была не из тех, с какими я обычно работаю. Я направил свои чувства вниз, в землю, ощупывая все ими словно пальцами. Я выбросил из головы и пылающий зал, и моих врагов, и завывания Бьянки. Я не думал о дыме, боли, тошноте. Я сосредоточился и потянулся вниз.

И я нашел их. Я нашел мертвых, жертв, тех, кого убили вампиры. Не только несколько тел, сваленных в колодец бесполезным мусором. Я нашел и других. Дюжины. Десятки. Сотни. Кости, зарытые как попало, безымянные, забытые всеми. Беспокойные тени, загнанные под землю, слишком слабые, чтобы выйти на поверхность и мстить или искать покой. Как знать, возможно, в другую ночь, в другом месте, мне и не удалось бы проделать этого. Однако тут Бьянка и ее братия совместными усилиями сами открыли мне дорогу. Они рассчитывали ослабить границу между миром живых и миром мертвых, чтобы использовать это оружие против меня.

Но, как известно, у всякой палки два конца.

Я нашел этих духов, дотянулся до них и коснулся, одного за другим.

– Memorium, – прошептал я. – Memoratum. Memortius.

Энергия хлынула из меня. Я не сдерживал ее, щедро делясь с ними. Со всеми до последнего. С совращенными, с преданными, с бездомными, с беспомощными. Со всеми людьми, пожранными вампирами за долгие годы, со всеми, до кого я смог дотянуться. Я дотянулся до того жуткого кошмара, что породили Бьянка и ее союзники, и отдал этим неприкаянным теням всю свою силу.

Дом задрожал.

Откуда-то снизу, из подвала, донесся рокочущий звук. Он начинался как стон. Он поднялся до вопля. А потом он сделался оглушительным визгом, одной своей силой сводящим судорогой мышцы, натягивающим нервы туже струн.

Мертвые вырвались из подземелья. Они пробивались сквозь пол струями дыма, языками огня, облачками пепла. Я увидел их прежде, чем, шатаясь от измождения выкрикнул последние слова заклинания. Я увидел их лица. Я увидел мальчишек-газетчиков из ревущих двадцатых, и набриолиненную уличную шпану пятидесятых. Я увидел разносчиков, и оборванных бомжей, и потерявшихся детей, и все они восстали, ища мести. Призраки размахивали пылающими руками, и вампиры выли от ожогов; они бросались дымными телами, забивая носы и глотки. Они выкрикивали свои имена и имена своих убийц, имена своих любимых, и дом сотрясался от их ненависти как от урагана, как от землетрясения.

Потолок начал рушиться. Я увидел, как вампиры проваливаются в подвал вместе с горящими участками перекрытия. Кто-то пытался спастись, но духи мертвых не знали жалости, как не знали до этой минуты покоя.

И вампиры гибли. Вопли призраков раздавались повсюду – ужасные и прекрасные, причудливые и захватывающие дух как само человечество. Шум этот не оставлял места ни мысли, ни речи, колотя по коже не слабее физических ударов.

Мне в жизни еще не было так страшно. Я вскочил и замахал Жюстине. Она, шатаясь, бросилась вверх по лестнице. Глаза Боба горели ярко-оранжевым светом – отличный маяк в густом дыму. Я схватил Жюстину за руку и попытался найти выход из сотрясающегося дома, в обход зияющей разверзнутым адом дыры в полу.

Я увидел, как призрак бросился на Бьянку, протягивая к ней пылающие руки. Бьянка отшвырнула его в сторону своим ледяным зарядом, схватила Сьюзен за запястье и потащила в сторону входной двери.

Все больше призраков гналось за ней, старшей из обитавших в этом доме убийц. Призраки из огня, дыма, щепок... Один даже соорудил себе тело из пуль, в изобилии валявшихся на полу.

Она отбивалась от них. Когтями и заклятиями пробивала она себе дорогу к выходу. Сьюзен начала приходить в себя, с испуганным лицом оглядываясь по сторонам.

– Сьюзен! – крикнул я. – Сьюзен!

Она начала отбиваться от Бьянки, и та с шипением повернулась к ней. Ей удалось-таки дотащить мою подругу почти до самой двери, когда один из призраков вцепился ей в ногу, и та загорелась.

Бьянка истошно завизжала, окончательно обезумев от боли и ярости. Она занесла руку с темными, блестящими когтями и устремила их в горло Сьюзен.

Последним напряжением тела и разума я послал заклятие, вложив в него имя Сьюзен.

И тут я увидел ее. Призрак Полы. Она появилась словно из ниоткуда – почти прозрачная, но хорошенькая – и ринулась прямо под когти Бьянки, заслоняя собой Сьюзен. Из ее шеи ударила до ужаса алая кровь. Сьюзен отшатнулась в сторону. И тут Бьянка завизжала еще громче и пронзительнее: окровавленный призрак прижался к ней, крепко охватив руками чудовищную черную фигуру.

Мое заклятье ненамного отстало от Полы. Оно ударило Бьянку в лицо порывом ветра, который подхватил ее и, перевернув пару раз, с размаху швырнул об пол. Обугленные доски с треском подались под ее весом, и навстречу мне из пролома выметнулись пламя и волна зловонного черного дыма. Я почувствовал, что теряю равновесие и, пошатнувшись, полетел на пол.

Духи ринулись следом за Бьянкой в пролом, в огонь и дым. Дом жутко заскрипел и начал рушиться.

Я не мог подняться. Я ощутил на локте чьи-то маленькие, крепкие руки, и тут же Сьюзен подхватила меня под другую руку. Она подняла-таки меня на ноги, и вдвоем с Жюстиной, державшей меня с другой стороны, они помогли мне выбраться из старого дома.

Мы не успели отойти от него и пары десятков шагов, когда он со страшным грохотом обвалился. Мы оглянулись, и я увидел, как дом словно оседает в землю, в бьющее из-под нее адское пекло. Позже пожарные охарактеризовали это взрывом скопившегося в подземной полости газа, но я-то знаю, что видел. Я видел как призраки убитых в этом доме свели счеты с убийцами.

– Я люблю тебя, – сказал я или попытался сказать Сьюзен. – Я люблю тебя.

Она прижалась губами к моему рту. Мне показалось, она плачет.

– Ш-ш, – сказала она. – Ш-ш, Гарри. Я тоже тебя люблю.

Вот так все и вышло.

А потом у меня больше не было повода цепляться за сознание.

Глава тридцать девятая

Как последний, садистский штришок высших сил, задумавших превратить мою жизнь в кромешный ад, расцениваю я то, что ожоговое отделение оказалось переполненным, и меня поместили в одну палату с Черити Карпентер. Язык у этой женщины был острее меча. Даже «Амораккиуса». Правда, слушая ее, я почти все время улыбался. Майкл мог бы гордиться.

Младенец, как я узнал, резко пошел на поправку в тот самый предрассветный час, когда сгорел и провалился под землю дом Бьянки. Я полагаю, что Кравос откусил у пацана кусок его души, а я вернул ее на место. Майкл решил, что Господь просто решил сделать этот день днем хороших новостей. Какая разница – главное, результат.

– Мы решили, – объявил Майкл, обняв Черити своей жилистой рукой, – назвать его Гарри.

Черити испепелила меня взглядом, но промолчала.

– Гарри? – переспросил я. – Гарри Карпентер? Майкл, что такого сделало вам это бедное дитя?

Впрочем, на душе у меня потеплело. Имя они так и оставили.

Черити выписалась из больницы на три дня раньше меня. Почти все время до моей выписки со мной оставались либо Майкл, либо отец Фортхилл. Ни тот, ни другой, не говорили ничего, но Майкл был при мече, а отец Фортхилл не выпускал из рук распятия. На случай, если у меня будут назойливые посетители.

Как-то ночью, когда мне не спалось, я заметил Майклу, что меня беспокоят побочные эффекты моей работы – та опасная, разрушительная магия, с которой я боролся. Я боялся, что это будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.

– Я не философ, Гарри, – ответил он. – Но вот вам одно соображение. То, что происходит – происходит. И иногда это задевает тебя, – он помолчал, чуть нахмурившись, прикусив губу. – А иногда это ты задеваешь. Понимаете, о чем это я?

Я понял. И уснул сном младенца.

Майкл объяснил, что они с Томасом бежали с поля боя у моста всего через несколько минут после того, как тот начался. Но время в Небывальщине и время у нас, в Чикаго, связаны весьма причудливыми законами, и они вынырнули в наш мир аж в два часа пополудни.

– Томас вывел нас в этот дом терпимости, – сжав губы, сказал Майкл.

– Я не чародей, – обиделся Томас. – Я мог выйти из Небывальщины единственно в местах, близких моему сердцу.

– В обители греха! – возмущался Майкл.

– В клубе для джентльменов, – возразил Томас. – Причем одном из лучших в городе.

Я промолчал. Кто там говорит, что я не умнею с возрастом?

Мёрфи вышла из зачарованного транса парой дней спустя. Мне пришлось передвигаться в инвалидной коляске, но я все же присутствовал вместе с ней на похоронах Кравоса. Под моросящим дождиком она дотолкала меня до могилы. Там ждал представитель городских властей; он подписал какие-то бумаги и откланялся. А потом там остались только мы вдвоем и могильщики, с шорохом швырявшие лопатами землю.

Мёрфи наблюдала за церемонией, не проронив ни слова. Глаза ее ввалились и словно полиняли, сделавшись из голубых почти серыми. Я не нажимал, а она не говорила, пока рыхлая земля не скрыла гроб от глаз.

– Я не смогла остановить его, – произнесла она. – Я пыталась.

– Но мы побили его. Вот почему мы здесь, а он там.

– Ты побил его, – возразила Мёрфи. – А от меня не было никакого толка.

– Он сделал тебя как маленькую. Даже будь ты чародеем, он бы добрался до тебя – как, черт подери, почти не проделал со мной, – я поежился – даже воспоминание об этом сводило мышцы живота болью. – Кэррин, тебе не в чем себя упрекнуть.

– Я знаю, – сказала она, но как-то не слишком убежденно. Она молчала довольно долго, и до меня, наконец, дошло, что она не говорит, чтобы не выдать голосом слез, которые скрывал от меня дождь. Впрочем, она не склоняла головы и не отворачивала взгляда от могилы.

Я нашел ее руку и пожал. Она ответила на пожатие. Так мы стояли под дождем, пока последний ком земли не упал на могилу Кравоса.

На обратном пути Мёрфи вдруг остановила мою коляску у белого могильного камня у самого входа на кладбище.

– «Он умер за правое дело», – прочитала она, нахмурившись, и посмотрела на меня.

Я пожал плечами и почувствовал, что рот мой кривится в улыбке.

– Пока нет. Не сегодня.

Майкл и Фортхилл позаботились ради меня о Лидии. Настоящее ее имя оказалось Барбара Как-то-там. Они собрали ее и увезли из города. Как выяснилось, у церкви имеется собственное подобие Программы Защиты Свидетелей, прячущее людей от угрожающих им сверхъестественных плохих парней. Фортхилл рассказал мне, как девушка бежала из его церкви, так как боялась уснуть. Вампиры сцапали ее, стоило ей покинуть церковь – вот почему я нашел их на том старом складе. Она прислала мне коротенькую записку, в которой говорилось: «Простите и спасибо за все».

Когда я выписался из больницы, Томас прислал мне письмо с благодарностью за спасение Жюстины. Он прислал его в виде маленькой карточки, прикрепленной к галстуку, составлявшему все одеяние Жюстины. Догадайтесь сами, на какой части тела был повязан галстук. Я принял карточку, но не девушку. Во-первых, делить девушку с вампиром – дело рискованное. Во вторых, Жюстина, конечно, очень мила и очень свежа – когда не ходит по грани нервного срыва. Впрочем, я не ставлю это ей в вину. Множеству людей приходится принимать лекарства, чтобы держать нервную систему в норме. И тут уж не столь важно, какие именно – транквилизаторы или секс-вампира. Главное, чтобы действовало.

У меня и без этого хватало проблем с женщинами.

Сьюзен посылала мне цветы и звонила каждый день, что я провел в больнице. Но наши разговоры никогда не затягивались надолго, и она ни разу не зашла проведать меня. Выписавшись из больницы, я первым делом поехал к ней домой. Она там больше не жила. Я попытался позвонить ей на работу, но так ни разу не смог ее застать. В конце концов, мне пришлось прибегнуть к магии. Я нашел несколько ее волосков на расческе у меня в ванной, и в один из последних погожих дней сезона обнаружил ее на пляже, на берегу озера Мичиган.

Я застал ее лежащей на солнце в крохотном белом бикини. Я присел на песок рядом с ней, и в ней что-то сразу изменилось – появилось какое-то слабое напряжение, которое я ощущал, хоть и не видел ее глаз за стеклами солнечных очков.

– Солнце помогает, – сказала она. – Иногда это почти пропадает – на время.

– Я искал тебя, – сказал я. – Я хотел поговорить с тобой.

– Я знаю, – вздохнула она. – Все изменилось, Гарри. При свете дня все не так плохо. Но ночью… – она поежилась. – Мне приходится запираться. Я не доверяю себе с людьми, Гарри.

– Я понимаю, – кивнул я. – Ты знаешь, что происходит?

– Я говорила с Томасом, – призналась она. – И с Жюстиной. Они показались мне довольно милыми. Они многое мне объяснили.

Я поморщился.

– Послушай, – сказал я. – Я хочу помочь тебе. Я найду способ избавить тебя от этого. Мы найдем средство, – я взял ее за руку. – Блин-тарарам, Сьюзен. Я не мастак по этой части, – я порылся в кармане и неуклюже надел ей на палец кольцо. – Я хочу быть рядом с тобой. Выходи за меня.

Она села и уставилась на свой палец, на самое шикарное кольцо, какое я смог себе позволить. Потом придвинулась ко мне и поцеловала в губы. Наши языки коснулись друг друга. Мой сразу онемел. Я почувствовал легкое головокружение, и по телу пробежала волна медленного наслаждения, какую я уже испытывал раньше.

Она отодвинулась от меня; лицо ее под солнечными очками оставалось непроницаемым.

– Я не могу, – сказала она. – Я всегда до ужаса хотела тебя, Гарри. Я не могла совладеть с собой, когда ты рядом. И я не научилась еще распознавать виды голода, – она положила кольцо мне на ладонь и встала, захватив с песка полотенце и сумочку. – И не охоться за мной. Я позвоню.

И ушла.

* * *

Помнится, я похвалялся перед Кравосом, что с юности научился бороться с кошмарами. До некоторой степени это правда. Если какая-нибудь сволочь заявится ко мне в голову подраться, я смогу отделать ее по первое число. Но теперь меня мучили собственные кошмары. Часть меня самого. И они всегда одинаковы: тьма и окружающие меня со всех сторон вампиры с их жутким, шипящим смехом.

Я просыпаюсь, крича и плача. Свернувшийся у меня в ногах Мистер поднимает голову и смотрит на меня. Но не уходит. Он просто переворачивается на другой бок, урча как подвесной мотор. Это успокаивает. И я засыпаю, держа свет под рукой.

– Гарри, – заявил мне как-то вечером Боб. – Ты не выходишь на работу. Ты вообще почти не выходишь из квартиры. Квартплата просрочена почти на неделю. И это твое исследование вампиров продвигается черепашьими темпами.

– Заткнись, Боб, – ответил я ему. – Эта последняя мазь составлена неправильно. Если бы нам удалось превратить ее в жидкость, возможно, ее можно было бы включить в…

– Гарри, – повторил Боб.

Я покосился на череп.

– Гарри, Совет прислал тебе сегодня извещение.

Я медленно встал.

– Вампиры. Совет объявил военное положение. Насколько я понял, Париж и Берлин уже неделю как повержены в хаос. Консул созывает собрание. Здесь.

– Белый Совет собирается в Чикаго, – задумчиво повторил я.

– Вот именно. Они хотят знать, что, черт подери, произошло.

Я пожал плечами.

– Я отослал им свой отчет. Я делал только то, что было необходимо, – сказал я. – Или так близко к этому, как у меня получалось. Я не мог оставить ее им, Боб. Не мог.

Череп вздохнул.

– Не уверен, что это их убедит, Гарри.

– Придется попробовать, – буркнул я.

В дверь постучали. Я выбрался из лаборатории. За дверью стояли Мёрфи и Майкл, навьюченные покупками. Уголь и керосин – погода холодает. Продукты. Фрукты. Майкл умышленно положил на видное место бритву.

– Как дела, Дрезден? – спросила Мёрфи. Голубые глаза ее смотрели совершенно серьезно.

С минуту я смотрел на нее. Потом на Майкла.

– Бывает хуже, – сказал я. – Заходите.

Друзья. С ними жизнь становится легче.

Итак, вампиры объявили войну мне и всем прочим местным чародеям. Мелкие колдуны и прочие шарлатаны взяли за правило не выходить из дому после захода солнца. Я больше не заказываю пиццу с доставкой на дом. С тех пор, как первый же парень чуть не взорвал меня к чертовой матери.

Совет будет вне себя от ярости, но мне не привыкать.

Сьюзен не звонит. Не заходит. Но я получил от нее открытку на мой день рождения, в Хэллоуин. Всего три слова.

Догадайтесь, какие.

Джим Батчер Летний Рыцарь

Глава первая

В день, когда Белый Совет собрался в Чикаго, выпал дождь из жаб.

Я выбрался из «Голубого Жучка», моего побитого временем и передрягами старого «Фольксвагена», и сощурил глаза на ослепительное июньское солнце. Парк Лейк-Медоу раскинулся в южной части Чикаго, далеко от берега озера Мичиган. Даже в жару, не спадавшую последние недели, парку полагалось бы кишеть отдыхающими. Сегодня он был пуст, если не считать пожилой леди в длинном плаще, толкавшей по аллеям тележку с какой-то ерундой. Черт, до полудня оставалось больше часа, а я уже совершенно взмок в трениках и футболке.

С минуту я хмуро шарил по парку взглядом, потом сделал пару шагов по траве и сразу же получил по башке чем-то мягким и влажным.

Я вздрогнул и провел ладонью по волосам. Что-то небольшое скользнуло по моему лицу и шмякнулось на землю. Жаба. По жабьим меркам довольно небольшая – она запросто уместилась бы у меня на ладони. Упав на землю, она несколько мгновений лежала, почти не трепыхаясь, потом сипло квакнула и, петляя как пьяная, поковыляла прочь.

Я огляделся по сторонам и увидел в траве еще жаб. Много жаб. Чем дальше я заходил в парк, тем громче становилось их кваканье. На моих глазах несколько земноводных свалилось с чистого неба – казалось, это Всевышний опрокинул, там на небесах, бочку с земноводными. Повсюду в траве прыгали жабы. Они не устилали траву сплошным ковром, но и не наступить на них становилось все труднее. С частотой примерно в секунду слышался шлепок очередной приземляющейся жабы. Их негромкое кваканье напоминало шум голосов в набитой гостями гостиной.

– Дичь, правда? – спросил взволнованный голос. Я повернулся и увидел невысокого, широкоплечего молодого человека, направлявшегося ко мне уверенной походкой. Билли-Оборотень был сегодня одет почти как я: в тренировочные брюки и черную, без рисунка футболку. Год или два назад они скрывали бы четыре-пять десятков фунтов лишнего веса. Теперь они скрывали развитую мускулатуру, на которую он их сменил. Он улыбнулся и протянул мне руку.

– Ну, что я тебе говорил, Гарри?

– Привет, Билли, – отозвался я. – Ну, и как дела у оборотней?

– Все занятнее, – ответил он. – Последнее время мы при патрулировании то и дело натыкаемся на всякие странные вещи. Вроде вот этого, – он махнул рукой в сторону парка. Еще одна жаба шлепнулась с неба в нескольких футах от нас. – Поэтому мы решили обратиться к чародею.

Патрулирование... Святые дружинники. Храни меня, Бэтмен.

– А из нормальных людей это кто-нибудь видел?

– Нет... если не считать нескольких парней-метеорологов из университета. Сказали, что прошли смерчи – в Луизиане или где-то там еще, вот они, наверное, и засосали бедолаг.

Я хмыкнул.

– А ты считаешь, это проще и убедительнее объяснить волшебством?

Билли ухмыльнулся.

– Не беспокойся. Уверен, не пройдет и пары часов, как и без нас явится кто-нибудь и объявит это колдовством.

– Угу, – я вернулся к «Жучку», сунул руку в салон, чтобы отпереть крышку расположенного спереди багажника, и залез туда по пояс. Из багажника я вынырнул, вооружившись нейлоновым рюкзаком, из которого достал пару полотняных мешочков. Один из них я бросил Билли.

– Поймай пару жаб и сунь в мешок.

Он поймал мешок на лету и нахмурился.

– Зачем?

– Чтобы знать, настоящие они или нет.

Билли удивленно приподнял брови.

– А ты в этом сомневаешься?

Я хмуро повернулся к нему.

– Послушай, Билли, просто сделай то, что я прошу. Я не выспался, я не помню, как давно ел по-человечески, и у меня еще уйма работы до вечера.

– Но с какой стати им быть не настоящими? Они выглядят как настоящие.

Я сделал глубокий вдох, стараясь совладать с раздражением. Последнее время это дается мне все труднее.

– Они могут казаться настоящими на вид и на ощупь, а на деле быть эрзацами. Слепленными из материи Небывальщины и оживленными с помощью магии. Надеюсь, так оно и есть.

– Почему?

– Потому, что в таком случае это означает всего лишь, что какому-нибудь фэйре сделалось скучно, вот он и развлекается. Они проделывают такие штуки иногда.

– О'кей. А если они настоящие?

– Если они настоящие, значит, что-то здорово не в порядке.

– Что именно?

– Что-то серьезное. Прорехи в ткани реальности.

– А это плохо?

Я внимательно посмотрел на него.

– Угу, Билли. Это очень даже плохо. Это означает, что надвигается что-то большое и донельзя опасное.

– Но что, если...

Мое терпение лопнуло.

– Слушай, мне некогда читать лекции. Заткнись, черт подери.

Он поднял руку, пытаясь успокоить меня.

– О'кей, чувак. Как скажешь, – он пристроился ко мне, время от времени наклоняясь, чтобы подобрать жабу. – Я... это... Рад видеть тебя, Гарри. Мы тут с ребятами думали, не заглянешь ли в выходные, типа, пообщаться?

Я тоже поднял с земли жабу, выпрямился и подозрительно покосился на него.

– Чего?

Он ухмыльнулся.

– Поиграть, чувак. Кампания оборачивается самым классным образом.

Ролевые игры. Я издал горлом неопределенный звук. Тетка с торговым лотком на колесиках проковыляла мимо нас. Несмазанные колеса тележки скрипели и вихлялись.

– Нет, серьезно, это классно, – не сдавался он. – Мы штурмуем крепость Лорда Мальоккьо, только нам приходится делать это под покровом ночи – так, чтобы Совет Истины не заподозрил, что за дружина скинула его. Повсюду сплошь одни заклятия, демоны, драконы и все такое. Как, интересно?

– На слух это слишком напоминает работу.

Билли позволил себе фыркнуть.

– Гарри, послушай, я знаю, что вся эта война с вампирами довела тебя до точки. И все равно, последнее время ты слишком много торчишь в этом своем подвале.

– Какая война? С какими вампирами?

Билли закатил глаза.

– Слухами земля полнится, Гарри, хочешь ты этого или нет. Мне известно, что Красная Коллегия вампиров объявила войну чародеям после того, как ты испепелил Бьянкино жилище прошлой осенью. Мне известно, что с тех пор тебя пару раз пытались убить. Мне известно даже, что Белый Совет со дня на день должен собраться здесь, в Чикаго, чтобы решить, как быть с этим.

Я свирепо покосился на него.

– Какой еще Белый Совет?

Он вздохнул.

– Знаешь, Гарри, ты выбрал не самое лучшее время, чтобы становиться затворником. Я хочу сказать, ты только посмотри на себя. Когда ты в последний раз брился? Или принимал душ? Стригся? Отдавал шмотки в стирку? Да что там, когда ты вообще выходил?

Я машинально поднял руку и поскреб жесткую бороду.

– Ну... Я выходил. Да кучу раз выходил.

Билли подобрал еще жабу.

– Ну, и когда, например?

– Например, ходил на футбол с тобой и «Альфами».

Он фыркнул.

– Ага. В январе. А теперь у нас, Дрезден, июнь, – Билли бросил взгляд на мое лицо и нахмурился. – Люди переживают за тебя, Гарри. Я хочу сказать, я знаю, ты работаешь над каким-то там проектом или чем-то таким. Но вот этот немытый дикарь на тебя не похож.

Я нагнулся и подобрал жабу.

– Ты хоть понимаешь, о чем говоришь?

– Я знаю больше, чем ты думаешь, – возразил он. – Это ведь все из-за Сьюзен, верно? Что-то случилось с ней прошлой осенью. Что-то такое, с чем ты пытаешься справиться. Возможно, что-то, что натворили вампиры. Оттого она и уехала из Чикаго.

Я зажмурился и приложил все усилия, чтобы не раздавить зажатую в кулаке жабу.

– Смени тему.

Билли расставил ноги пошире и упрямо вздернул подбородок.

– Нет, Гарри. Черт, ты ведь словно с лица земли исчез. Ты почти не бываешь у себя в офисе, не подходишь к телефону, не отворяешь дверь... Мы твои друзья, Гарри, и нас это ужасно беспокоит.

– Со мной все в порядке, – сказал я.

– Ты врешь и не краснеешь. Кстати, ходят слухи, что Красные перебрасывают в город свежие силы. И что они предлагают своим приспешникам полный вампирский статус, если кому-нибудь из них удастся убрать тебя.

– Блин-тарарам, – буркнул я. У меня как-то сразу разболелась голова.

– Так что учти, выходить в одиночку тебе не стоит. Даже в дневное время.

– Мне не нужны няньки, Билли.

– Гарри, я знаю тебя лучше многих других. Я знаю, ты способен на штуки, недоступные другим людям – но это не делает тебя суперменом. Всем порой нужна помощь.

– Не мне. И не сейчас, – я сунул жабу в мешок и нагнулся за следующей. – И вообще, мне некогда.

– Да, кстати о времени, – Билли достал из кармана треников сложенный вчетверо листок бумаги, развернул и вчитался. – На три у тебя назначена встреча с клиентом.

Я даже зажмурился.

– Что?

– Я заглядывал к тебе в офис и проверил почту. Некая мисс Сомерсет пытается связаться с тобой. В общем, я позвонил ей и договорился о встрече.

Мне стоило больших усилий сдерживать раздражение.

– Что ты сделал?

Он тоже едва сдерживал досаду.

– Я же сказал, проверил твою почту. Домовладелец прислал тебе уведомление. Если ты не заплатишь за офис в течение недели, он выставит тебя взашей.

– Кто, черт подери, дал тебе право совать нос ко мне в офис, Билли? Тем более, звонить моим клиентам?

Он сделал шаг и остановился передо мной, вызывающе глядя мне в лицо. Мне пришлось сфокусировать взгляд на кончике его носа, чтобы не заглянуть ему в глаза.

– Да вернись же на землю, Гарри. Я же твой гребаный друг. Ты же носу не кажешь из своего подвала. Нет бы сказать спасибо, что я помогаю тебе спасти твой бизнес.

– Ты прав, черт подери: это действительно мой бизнес, – огрызнулся я. Тетка-лоточница завершила очередной круг по парку, и теперь колеса ее тележки скрипели где-то у меня за спиной. – Мой. И уж во всяком случае, не твой.

Он выпятил вперед челюсть.

– Отлично. И что теперь? Забьешься обратно в свою берлогу, пока тебя и оттуда не выставят? – он развел руками. – Видит Бог, чувак, не нужно быть чародеем, чтобы видеть, когда кто-то катится по наклонной. Тебе плохо. Тебе нужна помощь.

Я уставил указательный палец ему в грудь.

– Нет, Билли. Мне не нужно никакой помощи. Мне не нужно никаких нянек, тем более, шайки подростков, которые, стоит им овладеть одним-двумя трюками, мнят себя едва ли не Белым Клыком со всеми его зубами, когтями и хвостом. Мне на фиг не хватало еще переживать за людей, на которых напали вампиры потому, что не могут добраться до меня. И мне на фиг не хватало еще сидеть и гадать, кто еще попадет в беду из-за того, что я упустил мяч, – я нагнулся, подобрал жабу и, выпрямляясь, вырвал мешок из Биллиных рук. – И ты мне тоже не нужен.

Тут, само собой, на меня напали.

Для покушения на убийство все было разыграно довольно прямолинейно. Взревел мотор, и небольшой черный пикап, подпрыгнув на бордюрном камне, свернул с дороги и ворвался в парк ярдах в пятидесяти от меня. Он подпрыгивал на кочках и кренился на одну сторону; колеса его оставляли на зеленом газоне рваную колею. В кузове стояло, цепляясь за дугу безопасности, двое мужчин. Оба были с головы до пят в черном – вплоть до черных очков поверх черных лыжных масок. Да и оружие их вполне соответствовало по цвету одежде: что-то такое, автоматическое, вроде «Узи».

– Назад! – рявкнул я. Правой рукой я ухватил Билли за воротник и сунул себе за спину, а левую выбросил вперед, тряхнув браслетом на запястье, цепочкой крошечных средневековых щитов. Нацелив руку на приближающийся пикап, я послал заряд воли в браслет, и между мной и нападавшими вспыхнуло прозрачное, чуть мерцающее полушарие.

Пикап, взвизгнув тормозами, остановился. Парни в кузове не стали дожидаться полной остановки. С ловкостью киношных коммандос они нацелили свои автоматы более-менее в мою сторону и нажали на спусковые крючки.

От защитного поля полетели искры; пули с визгом и шипением рикошетировали во всех направлениях. Нагревшийся от бешеного потока энергии браслет больно жег руку. Я попытался подправить форму щита, чтобы пули по возможности отлетали вверх. Одному Богу известно, куда летели эти пули – я надеялся только, что они ненароком не попадут в проезжающую машину или случайного прохожего.

Оба автомата почти в унисон клацнули пустыми затворами. Дергаными, непрофессиональными движениями оба стрелка принялись перезаряжать их.

– Гарри! – крикнул Билли.

– Не сейчас!

– Но...

Я опустил щит и поднял правую руку – ту, что проецирует энергию. Серебряное кольцо на моем указательном пальце заговорено – с каждым взмахом моей руки оно накапливает кинетическую энергию. Я не пользовался им уже несколько месяцев, так что энергии в нем накопилось – мало не покажется. Я даже боялся высвобождать ее на этих бедолаг. Столько энергии могло убить одного из них, а это было бы равносильно тому, как если бы меня нашпиговали пулями. Ну, разве что конца пришлось бы еще ждать некоторое время. Белый Совет не слишком церемонится с нарушителями Первого Закона Магии: Не Убий. Раз мне уже пришлось преступить его, и я не собирался повторять этого снова.

Я стиснул зубы, нацелил палец чуть вбок от автоматчика и высвободил заряд. Мощная волна энергии, невидимой глазом, но очень дажеосязаемой, метнулась вперед и ударила первого стрелка по касательной в бедро. Автомат дернулся и с силой толкнул его в грудь. Очки слетели у него с головы, и он кубарем покатился с пикапа, шмякнувшись на землю где-то за бортом.

Второму повезло больше. Остаток энергии угодил ему в грудь и голову. Он удержал-таки в руках автомат, но очки, зацепившись дужкой за вязаную шерсть, сдернули с него маску. Под ней обнаружился ничем не примечательный юнец – если он и достиг возраста, позволяющего ему пользоваться гражданскими правами, так только-только. Он зажмурился на яркий солнечный свет и трясущимися руками перезарядил автомат.

– Дети, – прорычал я, восстанавливая щит. – Они посылают на меня детей. Блин-тарарам.

И тут волосы у меня на макушке встали дыбом с силой, едва не оторвавшей меня от земли. Пока юнец возобновил свой бестолковый обстрел, я оглянулся через плечо.

Пожилая леди с лотком на колесиках остановилась футах в пятнадцати за моей спиной. Теперь я разглядел, что она вовсе не так стара, как мне показалось вначале. Я увидел блеск темных, холодных глаз под слоем старившего ее грима. Руки были гладкими, холеными. Одна из них нырнула вглубь лотка, выудила оттуда обрез и повела его тупым стволом в мою сторону.

Пули из заливавшегося веселой трелью автомата продолжали колошматить по моему щиту, и все, что мне оставалось – это удерживать его на месте. Стоило бы мне попытаться выстроить хоть какую-то магическую защиту от третьего нападавшего – и сил на щит у меня не хватило бы. Каким бы неопытным стрелком ни представлялся юнец в пикапе, одного количества извергаемого его автоматом свинца вполне хватало, чтобы рано или поздно одна из пуль нашла цель.

С другой стороны, если камуфлированному убийце удалось бы разрядить в меня свой обрез с расстояния в пять ярдов, везти меня в больницу не имело бы никакого смысла. Меня повезли бы прямиком в морг.

Пули все хлестали по моему щиту, а я только всего и мог, что в отчаянии смотреть, как ствол обреза мучительно-медленно поворачивается в мою сторону. Я был обречен, а вместе со мной, возможно, и Билли.

Билли не стал дожидаться развязки. Он уже сорвал с себя свою футболку, выставив на обозрение свои мышцы – плоские, крепкие мускулы легкоатлета, не то что старательно вылепленный рельеф культуриста. Он ринулся вперед, на женщину с дробовиком, на бегу выскальзывая из тренировочных штанов. Трусов под ними не было.

До меня донесся отголосок магии, которой воспользовался Билли – резкой, острой, сосредоточенной. В том, что он делал, ритуал отсутствовал начисто. Никакого накапливания энергии с тем, чтобы разом ее высвободить. На мгновение очертания его расплылись, а в следующую секунду Билли-обнаженный исчез, а в женщину с обрезом с размаху врезался Билли-волк – покрытый темной шерстью зверь размером с хорошего дога. Клыки его полоснули по руке, поддержавшей обрез за цевье.

Женщина вскрикнула, отдернула окровавленную руку и как палицей замахнулась на Билли обрезом. Он с рыком извернулся, приняв удар на плечи. Стремительно, не давая ей опомниться, вцепился во вторую руку, и обрез полетел на землю.

Женщина снова завизжала и отдернула руку.

Это был не человек.

Руки ее на глазах сделались тоньше и длиннее – а с ними плечи и лицо. Ногти превратились в уродливые, зазубренные когти, и она полоснула ими по волчьей морде Билли, вырвав у него вместе с рыком полный боли взвизг. Он перекатился в сторону и вскочил на ноги, обходя эту тварь по кругу в попытке заставить ее повернуться ко мне спиной.

Автомат в руках у горе-стрелка в пикапе снова клацнул пустым затвором. Я убрал щит и рыбкой бросился в траву за обрезом.

– Билли, с дороги! – рявкнул я, распрямляясь с обрезом в руках.

Волк метнулся вбок, и женщина – если эту жуткую тварь с перекошенной, клыкастой мордой можно было назвать женщиной – повернулась ко мне.

Я наставил обрез ей в живот и нажал на курок.

Обрез взревел, больно ударив прикладом мне в плечо. Дробь первого номера, подумал я, а может, картечь. Женщина с визгом сложилась пополам, и опрокинулась навзничь. Впрочем, в лежачем положении она оставалась недолго. Почти сразу же она вскочила обратно на ноги – при том, что кровь заливала остатки ее одежды с головы до пят. Лицо ее уже ничем не напоминало человеческое. Обогнув меня, она стрелой бросилась к пикапу и прыгнула в кузов. Стрелок втащил туда же своего незадачливого товарища, водитель выжал газ. Пару секунд машина пробуксовывала на месте, вышвыривая из-под колес комья дерна, потом задним ходом выскочила обратно на улицу, развернулась и исчезла за углом.

Некоторое время я, задыхаясь, смотрел ей вслед. Потом опустил обрез и только тогда сообразил, что так и продолжаю сжимать в левой руке несчастную жабу. Судя по тому, как она билась и лягалась, я едва не раздавил ее, и мне пришлось осторожно ослабить хватку, чтобы не упустить добычу.

Я повернулся и посмотрел на Билли. Волк трусцой подобрался к валявшимся на траве тренировочным штанам, последовало неуловимое движение, и он снова превратился в обнаженного молодого человека. На скуле его багровело две глубоких царапины, и кровь аккуратной струйкой стекала ему на шею. Он держался несколько напряженно – скорее всего, из-за боли.

– Ты как, в порядке? – спросил я.

Он кивнул и натянул штаны, потом футболку.

– Угу. Что это, черт возьми, было?

– Вурдалак, – ответил я. – Возможно, из клана Ла Кьеза. Они в приятельских отношениях с Красной Коллегией, и они терпеть не могут меня.

– За что так?

– Доставлял им пару-тройку раз кое-какие неприятности.

Билли задрал низ футболки и осторожно промокнул им царапины на лице.

– Не ожидал когтей.

– Они мастаки на такое.

– Вурдалак, говоришь? Он мертв?

Я покачал головой.

– Они живучи как тараканы. Оправляются почти от всего. Идти можешь?

– Угу.

– Отлично. Давай убираться отсюда, – мы не спеша подошли к моему «Жучку». По дороге я подобрал мешок с жабами и вытряхнул их обратно на землю. Потом положил ту, что держал в руке, рядом с ними и вытер руку о траву.

Билли удивленно нахмурился.

– Почему ты их отпускаешь?

– Потому, что они настоящие.

– Откуда ты знаешь?

– Та, которую я держал, обделалась у меня в кулаке.

Я запустил Билли на правое сиденье «Голубого Жучка» и, обойдя машину, сел на водительское место. Порывшись под креслом, я достал аптечку первой помощи и протянул ему. Билли сделал себе тампон из бинта и прижал его к скуле, глядя на жаб.

– Как ты сказал? Это означает, что дело дрянь?

– Угу, – подтвердил я. – Дело дрянь, – с минуту я сидел молча. – Ты спас мне жизнь, – сказал я наконец.

Он пожал плечами, не глядя на меня.

– Значит, говоришь, ты договорился за меня с клиентом на три? Как там ее? Сомерсет?

Он искоса посмотрел на меня, и ему удалось удержать губы от улыбки. Но не глаза.

– Ага.

Я почесал бороду и кивнул.

– Я тут слегка подзапустил себя последнее время. Пожалуй, стоит прежде почиститься немного.

– Пожалуй, стоит, – согласился Билли.

– Я бываю изрядной задницей, – вздохнул я.

– Случается, – усмехнулся Билли. – Ты же человек – как мы все.

Я завел «Жучка». Мотор закашлялся, но мне удалось оживить его.

В это мгновение что-то с силой ударило по крышке багажника. И еще. И еще – на этот раз по крыше.

Волна слабости накатила на меня – тошноты, столь резкой и неожиданной, что мне пришлось вцепиться в руль, чтобы не упасть. Откуда-то издалека до меня доносился голос Билли, спрашивавшего, все ли со мной в порядке. Какой уж тут порядок. Воздух вокруг нас был буквально напоен энергией – резкой, хаотичной, разрушительной.

Я попытался приглушить чувства. Только после этого мне удалось открыть глаза. С неба сыпались жабы. Не отдельные зверушки, а дождь, точнее, плотный град, от которого потемнело небо. И падали они не мягко, как прежде. Они шмякались на землю камнем, разбиваясь в брызги об асфальт, о крышу «Жучка». Одна из них врезалась в ветровое стекло с такой силой, что по нему побежала паутина трещин. Я поспешно врубил передачу и вывел машину на улицу. Еще пара сотен ярдов – и потусторонний дождь остался позади.

Мы оба слегка задыхались. Билли был прав. Дождь из жаб означал приближение чего-то серьезного, и это «что-то» имело явно магическую природу. Белый Совет прибывал сегодня вечером в Чикаго, чтобы обсудить войну. Мне предстояла встреча с клиентом, а вампиры явно подняли ставки, напав на меня более открыто, чем позволяли себе раньше.

Я включил дворники. Кровь оставила тонкие алые полоски на потрескавшемся стекле.

– Боже праведный, – выдохнул Билли.

– Угу, – кивнул я. – Она не каплет. Она льется.

Глава вторая

Я подбросил Билли до дома – он живет недалеко от университетского городка. Я сомневался, чтобы вурдалак обратился в полицию, но отпечатки на обрезе я на всякий случай стер. Билли завернул его в полотенце, которое валялось у меня на заднем сидении, и забрал его с собой, пообещав избавиться от него при первом удобном случае. Его подружка Джорджия, стройная девица на фут выше его ростом, ждала нас на балконе в темных шортах и алом топике, открывавших значительный процент хорошо загорелой кожи в манере, куда более уверенной и даже вызывающей, чем я мог бы ожидать от нее всего год назад.

Стоило Билли выйти из машины, и Джорджия оторвалась от своей книги и раздула ноздри. Потом метнулась в дом и почти сразу же вынырнула ему навстречу с аптечкой первой помощи в руках. Все с тем же встревоженным выражением лица она бросила взгляд на машину и кивнула мне. Я помахал в ответ, стараясь выглядеть как можно дружелюбнее. Судя по выражению Джорджиного лица это вышло у меня так себе. Они вошли в дом, и я уехал, прежде чем кто-то вышел пообщаться со мной.

Примерно через минуту я притормозил у тротуара, заглушил мотор и хмуро посмотрел на свое отражение в зеркале заднего вида.

Признаюсь, я испытал сильное потрясение. Я понимаю, что это звучит глупо, но дома у себя я зеркал не держу. Слишком много всяких существ умеют использовать зеркала в качестве окон, а то и дверей, и рисковать этим у меня нет ни малейшего желания. В общем, я не смотрелся в зеркало уже несколько недель.

Я выглядел как жертва железнодорожной катастрофы.

Я хочу сказать, в большей степени, нежели обычно.

В нормальном состоянии мое лицо узкое, вытянутое, состоящее сплошь из острых углов. Мои волосы почти черного цвета, и глаза тоже темные. Теперь под ними пролегли серые с розовыми прожилками круги. Темно-серые. Выступающие части моего лица – там, где их не закрывала неухоженная борода – казались острыми как ребро визитной карточки.

Волосы отрасли и торчали беспорядочными космами – не как у молодых и сексуальных рок-звезд, но как у немытых бомжей. Им даже не удавалось расти хоть более-менее симметрично из-за ожога, который я получил при взрыве бомбы, принесенной ко мне под видом пиццы – в те времена, когда я мог еще позволять себе заказывать пиццу. Кожа была бледной. Даже мучнисто-белой. В общем, я выглядел как немного разогревшаяся Смерть – если, конечно, кому-нибудь удалось бы уговорить Смерть участвовать в Бостонском Марафоне. Я выглядел изможденным. Перегоревшим. Ни на что не годным.

Я плюхнулся обратно на сиденье.

Терпеть не могу оказываться неправым. Однако, похоже, в данном случае Билли и оборотни (блин-тарарам, звучит как название рок-группы) попали в точку. Я попытался вспомнить, когда в последний раз стригся. А брился? Душ я принимал неделю назад. Или раньше?

Дрожащими руками я закрыл лицо. В последнее время я потерял счет дням... да и ночам тоже. Все свое время, двадцать пять часов в сутки, я проводил у себя в лаборатории. Моя лаборатория находится под расположенной в цокольном этаже квартирой – сырые каменные стены и ни одного окна. Биологические часы – тьфу. Мне некогда думать о том, что там, наверху – день или ночь. У меня и без этого хватает о чем поразмышлять.

Примерно девять месяцев назад мою подругу едва не убили. Хуже, чем убили.

Мы познакомились, когда Сьюзен Родригез работала репортером в желтом журнальчике под названием «Северо-западный Волхв». Она относилась к тем немногим людям, которые не встречали в штыки концепцию сверхъестественного, существующего в нашем реальном мире. Она с азартом охотилась за каждой деталью, каждой историей, каждой унцией доказательств, способных привлечь к этой теме общественное внимание. Это и привело ее вслед за мной на сборище вампиров.

И монстры ее сцапали.

Билли не ошибался и в этом. Вампиры из Красной Коллегии изменили ее. Или, возможно, точнее было бы сказать, что они заразили ее. Оставаясь формально человеком, она мучилась их ненасытной жаждой. И стоило бы ей утолить ее, как она превратилась бы в одного из них. Часть ее души умерла бы навсегда, и она сделалась бы настоящим вампиром.

Отсюда и мои поиски. Я пытался найти способ помочь ей. Создать вакцину или что-нибудь еще такое. Что угодно.

Должно же быть что-то. Не может не быть.

Я низко наклонил голову и сморщился так, что у меня свело мышцы лица. В груди заныла тупая боль, и все тело обожгло жутким, беспросветным бессилием. Я чародей. Я должен был защитить Сьюзен. Должен был помочь ей. Должен был вести себя умнее, быстрее. Лучше.

Должен был сказать ей, что любишь ее прежде, чем было уже поздно. Не так ли, Гарри?

Я удержался от слез. Годы упражнений, опыта, самоконтроля помогли мне сдержать их. Слезами делу не поможешь. Они не приблизили бы меня к исцелению Сьюзен.

Черт подери, я жутко устал.

Я не отнимал рук от лица. Я не хотел, чтобы кто-нибудь видел меня хнычущим.

У меня ушло довольно много времени на то, чтобы совладать с собой. Не знаю точно, сколько, но тени заметно сдвинулись, а в машине было жарко как в печке несмотря на опущенные окна.

До меня дошло, что нет ничего глупее, чем сидеть на улице, где меня без труда могут отловить новые вампирские громилы. Я устал, перепачкался как свинья и проголодался, а наличных у меня с собой не было ни копейки, и, судя по положению солнца, заехать перекусить домой я тоже не успевал. Во всяком случае, если хотел встретиться с этой мисс Сомерсет.

И уж работа нужна мне была как воздух. Билли и с этим угадал. Если я не начну снова зарабатывать, я останусь без офиса, а потом и без квартиры. И вряд ли я сильно продвинусь в своих исследованиях, проживая в картонном ящике где-нибудь на задворках.

А раз так, пора трогаться с места. Я без особого успеха попробовал пригладить копну волос руками и поехал прямиком в офис. Взгляд на уличные часы сказал мне, что я уже опаздываю на пару минут. Вот и выбирай между временем и внешностью... Впрочем, день еще не пошел наперекосяк.

Мой офис расположен недалеко от центра. Шестиэтажное здание, конечно, не шедевр архитектуры, но в тот день оно все еще казалось мне симпатичным. Пожилой охранник у входа на первом этаже подозрительно покосился на меня, но мне все-таки повезло: он узнал меня по предыдущим встречам. Будь на его месте кто-нибудь новый, он вышвырнул бы меня за дверь, не моргнув. Я с улыбкой кивнул ему, стараясь казаться до предела деловым. М-да...

По дороге на лестницу я миновал лифт. На двери его висела табличка: РЕМОНТ. Лифт никак не отладят с тех пор, как в одну из кабин пытался прорваться огромный скорпион, а кто-то с помощью мощного восходящего потока воздуха швырнул лифт на самую верхушку шахты, расплющив эту чертову букашку о перекрытие. Кабина, правда, потом рухнула вниз и разлетелась в щепки, учинив на первом этаже изрядный погром, после чего всем повысили стоимость аренды.

Так, во всяком случае, мне говорили. И не смотрите на меня так. Это мог быть кто угодно. Ну, ладно, сомнительно, чтобы это оказался ортопед с четвертого этажа или психиатр с шестого. Возможно, и не страховая контора с седьмого этажа, да и не бухгалтеры с девятого. Ну, это вряд ли адвокаты с верхнего этажа. Вряд ли. Но, черт, когда что-то катастрофически не так, это не обязательно моя вина.

И все равно, никто и ничего не докажет.

Я открыл дверь на лестницу и поднялся к себе на пятый этаж. По коридору, мимо негромкого жужжания за дверями проектной фирмы, занимающей большую часть этажа, прошел ко входу в мой офис.

Табличка на матовом стекле гласила:

ГАРРИ ДРЕЗДЕН

ЧАРОДЕЙ

Я протянул руку, чтобы открыть дверь. Когда до дверной ручки оставался дюйм или два, между ней и моим пальцем проскочила искра, и палец больно кольнуло электрическим разрядом.

Я застыл на месте. Даже с учетом плачевного состояния электропроводки в здании, такого здесь еще не случалось. Можете называть меня параноиком, но ничто не учит осмотрительности так, как покушение на убийство средь бела дня. Я снова активировал свой браслет-оберег, приготовившись при необходимости в любое мгновение заслониться щитом.

Другой рукой я распахнул дверь в офис.

В нормальном состоянии мой офис содержится в неплохом порядке. Во всяком случае, я не помню, чтобы прежде в нем царил такой бардак. Стол у входа, на котором я раскладываю брошюрки типа «Магия для Чайников» или «Я – Чародей. Знаете, Почему?» стоял, покосившись, у стены. Сами брошюры разлетелись по его поверхности и по полу. В воздухе стоял легкий запах подгоревшего кофе. Должно быть, уходя, я не выключил кофеварку. Упс... Мой рабочий стол тоже оброс слоем разбросанных в беспорядке бумаг. Несколько ящичков в шкафу были выдвинуты, и папки из них лежали на шкафу сверху или торчали из ящичков, поставленные в них наискось. Под потолком неспешно крутился, поскрипывая с каждым оборотом, вентилятор.

Судя по всему, кто-то все же пытался навести здесь порядок. Почта лежала, сложенная тремя аккуратными стопками. Сетчатые корзины для мусора были подозрительно пусты. Значит, все-таки Билли со товарищи.

На развалинах моего офиса стояла женщина той красоты, из-за которой мужчины перерезают глотку лучшим друзьям или развязывают войны.

Она стояла у моего стола лицом к двери, сложив руки и чуть скептически глядя на меня. Волосы ее были белого цвета. Не просто светлые как у блондинки, не платиновые. Белые как снег, как самый лучший каррарский мрамор, подобранные на затылке этаким пойманным облаком, чтобы открыть изящную шею. Не знаю, каким образом коже ее удавалось казаться бледной на фоне таких волос, но ей это удавалось. Губы ее напоминали оттенком мороженую ежевику, и вид их на таком лице почти шокировал. Глаза ее были темно-зелеными, и окрасились легким голубоватым оттенком, когда она наклонила голову, разглядывая меня. Немолода. И все равно сногсшибательна.

Я приложил уйму усилий к тому, чтобы не дать своей отклячившейся челюсти стукнуться об пол, и еще больше – к тому, чтобы мой мозг попытался сделать какие-то заключения по ее одежде. На ней был темно-серый костюм безупречного покроя. Юбка оставляла на виду достаточно ног, чтобы взгляд против воли опускался на них, и туфли на высоких шпильках тоже не портили этого впечатления. Из-под жакета виднелась белоснежная блузка с глубоким вырезом, от которого опять же не хотелось отрывать взгляда – на случай, если она вдруг сделает глубокий вдох. В ушах и на шее ее сияли опалы в серебряной оправе, переливавшиеся такими цветами, каких я никак не ожидал от обыкновенных опалов – обилием красных, фиолетовых и темно-синих оттенков. Лак на ногтях переливался похожими красками. Я уловил аромат ее духов – чего-то дикого, насыщенного, тяжелого и сладкого. Вроде орхидей. Сердце мое дернулось в груди, и та часть мозга, которой напрямую заведовали тестостероны, горько пожалела о том, что я не успел помыться. Или побриться. Или хотя бы переодеться из тренировочных штанов.

Губы ее сложились в улыбку, и она изогнула бровь, но промолчала. Я так и стоял пнем, тараща на нее глаза.

В одном я не сомневался ни капли: чего-чего, а денег у такой женщины хватает. Залейся. Денег, на которые я мог бы заплатить за аренду, накупить продуктов... может, даже позволить себе роскошь и нанять домработницу убирать квартиру. Короткое мгновение я еще колебался, пристало ли дипломированному чародею, члену Белого Совета интересоваться презренными деньгами. Впрочем, я быстро принял решение.

К черту высокие материи. Мне надо платить за аренду.

– Э... Мисс Сомерсет, если не ошибаюсь? – выдавил я из себя. Немного найдется таких, кто сравнится со мной по части галантности. Если я буду вести себя осторожно, я, возможно, смогу нащупать что-нибудь такое, завершающее картину. – Я Гарри Дрезден.

– Насколько я понимаю, вы опоздали, – отозвалась она. Голос у Сомерсет был под стать внешности: богатый, воспитанный. По-английски она говорила с легким акцентом, определить происхождение которого я не смог. Возможно, европейским. Решительно любопытно. – Ваш ассистент назначил мне время встречи. Не в моих привычках ждать, поэтому я позволила себе вольность войти, – она покосилась на мой стол, потом снова на меня. – О чем почти жалею, – добавила она.

– Угу. Я узнал о встрече с вами только... гм... – я в легком замешательстве огляделся по сторонам, потом спохватился и закрыл за собой дверь. – Я понимаю, это выглядит довольно непрофессионально.

– Совершенно с вами согласна.

Я шагнул к одному из предназначенных для клиентов кресел и смахнул с него бумаги.

– Садитесь, прошу вас. Не хотите чашку кофе или чего такого?

– Вы уверены, что это не антисанитарно? И зачем мне рисковать? – строго выпрямив спину, она присела на самый краешек кресла. Я обошел стол к своему месту, а она спокойно, но внимательно следила за моими движениями. Я все время ощущал на себе холодный, почти осязаемый вес ее взгляда. Я сел и нахмурился.

– А вы не из тех, кто склонен рисковать?

– Я предпочитаю взвешивать свои шансы, – негромко сообщила она. – Вот вы, например, мистер Дрезден. Собственно, я пришла сюда сегодня с тем, чтобы определить, могу ли я рискнуть очень многим, положившись на ваши способности, – она помолчала немного. – Признаюсь, – добавила она, – пока что вы произвели не самое благоприятное впечатление.

Я облокотился на стол и хрустнул пальцами.

– Угу. Я понимаю, все это наверняка выглядит как...

– Как отчаявшийся человек? – предположила она. – Как кто-то, явно поглощенный совершенно иными проблемами, – она кивнула в сторону стопок нераспечатанных конвертов у меня на столе. – Как тот, кто вот-вот лишится рабочего места, если не расплатится с долгами. Мне кажется, вы нуждаетесь в работе, – она приготовилась встать. – И если вы неспособны позаботиться хотя бы о таких мелочах, сильно сомневаюсь, чтобы вы могли оказаться мне полезны.

– Погодите, – сказал я, вставая. – Прошу вас. Дайте мне по крайней мере выслушать вас. И если выяснится, что я в состоянии помочь вам...

Она задрала подбородок и бесцеремонно перебила меня:

– Но ведь вопрос не в этом, не так ли? Весь вопрос в том, считаю я или нет, что вы в состоянии помочь мне. Вы не показали мне ничего, чтобы убедить меня в том, что способны, – она выдержала паузу и снова села. – И все же...

Я тоже сел.

– Все же?

– Я кое-что слышала, мистер Дрезден, о людях с вашими способностями. В том числе об умении заглядывать в глаза.

Я склонил голову набок.

– Я бы не назвал это способностью. Просто так выходит.

– Но вы все-таки способны видеть то, что у других внутри? Вы называете это «заглянуть в душу», верно?

Я осторожно кивнул и принялся собирать воедино все мелочи, что успел узнать из ее внешности, слов и поведения.

– Да.

– И это открывает вам их истинную природу? Правду о том, в чьи глаза вы смотрите?

– И они точно так же видят меня. Да.

Она улыбнулась – спокойно, красиво.

– Тогда почему бы нам, мистер Дрезден, не заглянуть друг другу в глаза? Тогда уж я точно буду знать, будет от вас какая-то польза или нет. Мне это не будет стоить ровным счетом ничего.

– На вашем месте я бы не утверждал этого с такой уверенностью. – Вещи такого рода остаются с вами навсегда, – как остается рубец от удаленного аппендикса или, скажем, лысина. Заглянув в чью-либо душу, вы уже не сможете ее забыть. Никогда. Как бы вы ни старались. Мне не нравилось направление, которое начала приобретать наша беседа. – Я не думаю, что это удачная идея.

– Но почему же? – настаивала она. – Это ведь не займет много времени, мистер Дрезден?

– Как вы справедливо заметили, вопрос вовсе не в этом.

Губы ее сжались в тонкую линию.

– Ясно. Тогда, с вашего позволения...

На этот раз уже я перебил ее.

– Мисс Сомерсет, боюсь, вы допустили ошибку в своих расчетах.

Глаза ее на мгновение гневно вспыхнули, но тут же снова сделались ледяными, отстраненными.

– Правда?

Я кивнул, выдвинул ящик стола, достал блокнот и положил перед собой.

– Ага. Последнее время дела у меня складывались не лучшим образом.

– Боюсь, вы даже не представляете, как мало это меня интересует.

Я достал ручку, снял с нее колпачок и положил рядом с блокнотом.

– Так-так. И тут приходите вы. Богатая, ослепительная – из тех, что слишком хороши, чтобы быть правдой.

– И что же? – поинтересовалась она.

– Слишком хороши, чтобы быть правдой, – повторил я, достал из ящика стола револьвер сорок четвертого калибра, навел на нее и взвел курок. – Можете считать меня психом, но в последнее время я склонен думать, что если что-то или кто-то слишком хорош, чтобы быть правдой, значит, это скорее всего неправда. Будьте добры, положите руки на стол.

Она удивленно выгнула бровь. Прекрасные глаза расширились, показав белки. Она медленно подняла руки и положила их на стол перед собой.

– Что вы себе позволяете? – хладнокровно спросила она.

– Проверяю одну теорию, – ответил я и, не спуская с нее ни взгляда, ни пистолета, выдвинул другой ящик. – Видите ли, в последнее время ко мне наведываются непрошеные гости. Поэтому мне поневоле приходится думать о том, каких неприятностей я еще могу ожидать. И мне кажется, я вас раскусил.

– Не понимаю, о чем вы говорите, мистер Дрезден, но я уверена...

– Помолчите, – я порылся в ящике и нашел-таки то, что искал. Простой, чуть тронутый ржавчиной железный гвоздь. Я достал его из ящика и положил на стол.

– Что это? – почти шепотом спросила она.

– Лакмусовая бумажка, – улыбнулся я, легонько подтолкнул гвоздь пальцем, и тот покатился по столу – прямо к ее сияющим безукоризненным маникюром пальцам.

Она не шевелилась почти до самого последнего мгновения. Когда гвоздь готов был уже коснуться ее, она отпрянула – почти неуловимым движением оказалась в двух шагах от моего стола, опрокинув кресло. Гвоздь докатился до края стола и с негромким стуком упал на пол.

– Железо, – пояснил я. – Холодное железо. Феи его не любят.

Лицо ее совершенно лишилось выражения. Только что оно было надменным, исполненным превосходства и спокойной уверенности. И все это разом исчезло, оставив лишь холодные, прекрасные черты, лишенные любых эмоций, придававших ему сходство с человеческим.

– Сделка с моей крестной действительна еще несколько месяцев, – сказал я. – Год и один день она обязалась не трогать меня. Таковы были условия. Если она попытается нарушить их, это сильно меня огорчит.

Несколько долгих секунд она смотрела на меня в этой мертвой тишине. Надо сказать, это здорово действовало на нервы: вид лица, столь прекрасного и одновременно столь чужого. Казалось, под этими чертами таится кто-то другой, не имеющий со мной ничего общего и даже не пытающийся понять меня. От одного вида этой лишенной выражения маски перехватывало судорогой горло, и мне стоило больших усилий сдерживать дрожь в сжимающих пистолет пальцах. Но потом она сделала нечто, от чего показалась еще более враждебной, более пугающей.

Она улыбнулась. Медленной улыбкой, жестокой как зазубренный нож. Когда она заговорила, голос ее звучал так же красиво, как прежде. Но он сделался пустым, тихим, зловещим. Она заговорила, и я невольно подался вперед, к ней, чтобы расслышать отчетливее:

– Ловко, – пробормотала она. – Да. Вовсе неплохо, если подумать. Именно то, что нужно.

Ледяная дрожь пробежала по моей спине.

– Я не хочу неприятностей, – сказал я. – Уходите, и мы оба сможем сделать вид, будто ничего не случилось.

– Но это случилось, – возразила она все тем же шепотом. От одних звуков ее голоса в комнате, казалось, сделалось холоднее. – Вы смогли разглядеть меня под маской. Значит, вы и правда годны. Как вам это удалось?

– Статическое электричество на дверной ручке, – ответил я. – Дверь была заперта. Вы не смогли бы открыть ее, значит, вы просто прошли насквозь. И вы танцевали вокруг да около моих вопросов вместо того, чтобы отвечать на них прямо.

Продолжая улыбаться, она кивнула.

– Продолжайте.

– У вас нет сумочки. Редкая женщина выходит в костюме за три тысячи баксов, но без сумочки.

– М-ммм, – задумчиво протянула она. – Да. Вы замечательно справитесь, мистер Дрезден.

– Не знаю, о чем это вы, – сказал я. – Я больше не желаю иметь никаких дел с феями.

– Мне не нравится, когда меня так называют, мистер Дрезден.

– Переживете. Убирайтесь из моего офиса.

– Вам-то, мистер Дрезден, должно быть известно, что все наше племя, от мала до велика, не может говорить ничего, кроме правды.

– Это не уменьшило ваших способностей водить людей за нос.

Взгляд ее вспыхнул, и зрачки на глазах поменяли форму, сделавшись из круглых, человеческих вертикальными как у кошки. Она смотрела на меня, не мигая.

– И тем не менее, я уже сказала: я намерена рискнуть. И ставлю все на вас.

– Э... Что?

– Я предлагаю вам работу. Украдено нечто, в высшей мере ценное. Я хочу, чтобы вы это вернули.

– Дайте-ка разобраться, – сказал я. – Вы хотите, чтобы я вернул вам украденное добро?

– Не мне, – поправила она. – А их законному владельцу. Я хочу, чтобы вы нашли вора, поймали его и тем самым освободили от подозрений меня.

– Делайте это сами, – предложил я.

– Увы, в этом деле я не могу действовать в одиночку, – промурлыкала она. – Именно по этой причине я выбрала вас в качестве своего эмиссара. Своего агента.

Я рассмеялся. Мой смех вызвал на этих ее безупречных, бледных чертах нечто новое: гнев. Гнев, холодный, жуткий вспыхнул в ее глазах, и смех сам собой застыл в моем горле.

– Сомневаюсь, – сказал я. – С вашим народом я никаких сделок больше не заключаю. Я даже не знаю, кто вы.

– Милый мальчик, – прошептала она, и в шепоте ее прозвучало нечто такое, настораживающее. – Сделка уже заключена. Ты отдал свою жизнь, свою судьбу, свое будущее в обмен на силу.

– Угу. С моей крестной. Да и этот уговор оспаривается.

– Уже нет, – возразила она. – Даже в этом мире смертных практикуется передача долга из рук в руки. Перепродажа закладов, так?

У меня похолодело внутри.

– О чем это вы?

Она блеснула зубами – острыми, белоснежными. На улыбку это не походило.

– Ваш заклад, смертное вы мое дитя, продан. Я купила его. Вы мой. И вы будете помогать мне в этом деле.

Я положил пистолет на стол и снова полез в ящик стола. Я достал оттуда нож для вскрытия писем – стандартную такую штуковину с плоским лезвием и рубчатой рукоятью.

– Вы ошибаетесь, – произнес я с уверенностью, показавшейся убедительной даже мне самому. – Моя крестная никогда не пошла бы на это. А это значит, вы пытаетесь обмануть меня.

Она улыбнулась, не сводя с меня сияющих глаз.

– Раз так, позвольте мне убедить вас в том, что это истинная правда.

Моя левая ладонь с размаху шлепнула о столешницу. Как оглушенный, смотрел я на нож для бумаги, зажатый в моей правой руке на манер кинжала из фильма-ужастика. В совершеннейшей панике пытался я удержать руку в воздухе или хотя бы выронить из нее нож, однако руки мои шевелились сами по себе, словно принадлежали кому-то другому.

– Постойте! – крикнул я.

Она наблюдала за мной с холодным, отстраненным интересом.

Я с силой ударил ножом в тыльную сторону собственной кисти. Мой стол из недорогих. Лезвие вонзилось в перепонку между большим и указательным пальцами и пригвоздило мою руку к столу. Боль обожгла руку, стоило крови брызнуть из раны. Я попытался справиться с ней, но охватившая меня паника мешала совладать с собой. Все, на что меня хватило – это беспомощно всхлипнуть. Я сделал еще одну попытку выдернуть нож, но правая рука против моей воли только крутанула его в ране.

Боль совершенно лишила меня сил. Я даже не мог набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы закричать.

Женщина... то есть нет, какая там женщина – фея, протянула руку и сняла мои пальцы с ножа. Резким, решительным движением она выдернула его и положила на стол рядом с моей рукой. Он был весь залит моей кровью.

– Что ж, чародей, тебе это известно не хуже, чем мне. Не обладай я властью над тобой, я не смогла бы проделать этого с такой легкостью.

Признаюсь, в ту минуту меня мало что заботило, кроме боли в руке. И все же какая-то мизерная часть моего рассудка сознавала, что она говорит правду. Феи не приходят просто так, чтобы дергать тебя за веревочки как деревянную куклу. Прежде их надо впустить. Много лет назад, когда я был моложе и глупее, я впустил вот так мою крестную, Леа. Мне пришлось сделать это еще раз год назад, но в обмен на ее обещание оставить меня в покое на год и один день.

Однако теперь она передала вожжи кому-то другому. Кому-то, кто не был связан этим, вторым обещанием.

Я поднял на нее взгляд. От боли и накатившего на меня гнева голос мой звучал глухо, хрипло:

– Кто вы такая?

Женщина провела переливающимся ногтем по лужице крови на столе. Потом поднесла его к губам и коснулась кончиком языка. Она улыбнулась – еще медленнее, чувственнее и настолько же холоднее.

– У меня много имен, – мурлыкнула она. – Но ты можешь называть меня Мэб, Королевой Воздуха и Тьмы. Императрицей Зимней Династии Сидхе.

Глава третья

Душа у меня ушла в пятки.

Королева Фэйре. Королева Фэйре стояла у меня в офисе. Я видел перед собой Королеву Фэйре. Говорил с Королевой Фэйре.

И она прижала меня к ногтю.

Мать вашу, а я-то думал прежде, что жизнь моя уже дошла до критической точки.

Страх может напоминать ледяную воду. Он может обжигать горло холодом как от глотка ледяной воды, разбегаясь по груди. Он лишает вас дыхания и заставляет сердце биться неестественно медленно, а потом сползает в желудок и в пах, сводя их судорогой. Потом он распространяется на ноги, ударяет в колени, останавливая вас на полушаге, лишая мышцы ног сил, которые были бы нужны вам для того, чтобы улепетывать отсюда со всех ног.

Глоток такого вот страха я сделал, глядя на прекрасную как ядовитый цветок фею, стоявшую напротив меня.

Это заставило Мэб улыбнуться.

– Да, – прошептала она. – Ты достаточно умен, чтобы бояться. Чтобы понимать, чего бояться – хоть отчасти. Ну и каково это, детка – знать то, что ты знаешь?

Голос мой прозвучал тише и неувереннее, чем мне хотелось бы:

– Примерно как Токио, когда на берег выходит Годзилла.

Все с той же улыбкой Мэб склонила голову набок. Возможно, она просто не поняла сравнения. А может, ей не понравилось, что ее сравнили с тридцатиэтажной ящерицей. А может, и понравилось. Я хочу сказать, откуда мне знать? Я и со смертными-то женщинами никак не разберусь.

Я избегал встречаться с Мэб взглядом. Я уже не боялся заглянуть ей в душу – для этого надо, чтобы душа имелась у обеих сторон. Но слишком много всякого может случиться с вами, если вы дольше, чем нужно, смотрите кому-то в глаза. Самые разные эмоции и все такое. Я смотрел Мэб на подбородок, рука моя горела от боли, а я не знал, что сказать, потому что мне было слишком страшно.

Терпеть не могу, когда мне страшно. Наверное, нет ничего в мире, что я ненавидел бы так сильно. Я терпеть не могу, когда меня заставляют ощущать свою беспомощность. Я терпеть не могу и того, когда мне угрожают, а Мэб с таким же успехом могла бы взять меня за горло и потребовать все деньги, что выдали мне на школьный завтрак.

Визит Королевы Фей означал плохие новости. Очень плохие новости. Если не считать какого-нибудь особо вредного древнего бога или самого Белого Совета, я вряд ли мог бы напороться на кого-нибудь, обладающего такой силой, как Мэб. Я мог бы попытаться нанести ей какую-нибудь магическую оплеуху, мог бы попытаться выставить ее прочь – но будь даже мы с ней оба в равной форме, сомневаюсь, что мне удалось хотя бы растрепать ей прическу. И она обладала надо мной властью. Она могла бы прорвать мою оборону почти чем угодно, а я ничего не смог бы с этим поделать.

Угрозы бесят меня – а многим известно, что когда я зол, я могу наделать глупостей.

– Забудьте, – выпалил я. – Никаких сделок. И не тяните резину – испепелите меня, или что там у вас положено. Уходя, не забудьте запереть дверь.

Похоже, мой ответ нимало ее не задел. Она только сложила руки на груди.

– Столько злости, – ласково прошептала она. – Столько огня. Я видела, как ты загнал в тупик свою крестную, Леанансидхе, прошлой осенью. Мало кому из смертных удавалось добиться такого. Дерзко. Такие проявления силы меня восхищают, чародей. Такая сила мне и нужна.

Я в очередной раз полез в ящик и рылся в нем, пока не нашел моток бинта, и принялся заматывать раненую кисть.

– Мне плевать на то, что вам нужно, – буркнул я. – Я не собираюсь служить вашим эмиссаром или кем там еще, если вы только не заставите меня силой, а в таком случае, боюсь, вам от меня будет немного толка. Потому делайте, что вы хотели сделать, или убирайтесь из моего офиса.

– Поосторожнее, мистер Дрезден, – мягко посоветовала мне Мэб. – Это в полной мере касается вас. Я купила ваш долг с тем, чтобы сделать вам предложение. Чтобы дать вам шанс освободиться от оговоренных той сделкой обязательств.

– Ну да, конечно. Хватит. Мне это не интересно.

– Вы можете служить, чародей, а можете послужить. Блюдом. Разве вы не хотите освободиться?

Я осторожно покосился на нее, живо представив себя на столе, зажаренным до состояния аппетитной корочки и с веточкой петрушки в зубах.

– Что вы имеете в виду под словом «освободиться»?

– Освободиться, – ответила она, старательно складывая звуки своими губами цвета мороженой ежевики, – означает быть свободным от любого влияния сидхе, от связывающих вас обязательств сначала по отношению к Леанансидхе, а затем – ко мне.

– И мы умываем руки? Расходимся в разные стороны?

– Совершенно верно.

Я опустил взгляд на свою окровавленную руку и нахмурился.

– Не уверен, Мэб, что наши с вами понятия свободы совпадают.

– На вашем месте я бы не колебалась, чародей. Свобода меня восхищает. Всякий, у кого ее нету, желает ее.

Я сделал глубокий вдох и постарался совладать с сердцебиением. Я не мог позволить, чтобы моя злость или мой страх думали за меня. Мои инстинкты буквально визжали, требуя, чтобы я снова схватил пистолет и разрядил в нее обойму, но мне нужно было подумать. Голова – вот единственное, с помощью чего можно избавиться от феи.

Мэб явно не кривила душой, делая мне это предложение. Я ощущал это столь явно, что места для сомнений просто не оставалось. Она освободит меня, если я выполню условия сделки. Конечно, цена может оказаться слишком высокой. Собственно, до цены мы еще не добрались. И обыкновенно, одна сделка с фэйре влечет за собой другую, завлекающую тебя все глубже и глубже. Точь-в-точь как кредитные компании или те типы, что спонсируют студентов. Одним словом, готовься к худшему.

Я ощущал на себе взгляд Мэб. Так кот Сильвестр в мультике смотрит на птичку Твити. Эта мысль слегка ободрила меня: в конце концов, в конце каждой серии Твити надирает Сильвестру задницу.

– О'кей, – сказал я. – Я слушаю.

– Три поручения, – мурлыкнула Мэб, для выразительности подняв в воздух три пальца. – Время от времени я буду обращаться к вам с просьбой. Стоит вам выполнить три из них, и ваши обязанности по отношению ко мне исчерпаны.

В комнате воцарилась напряженная тишина. Я зажмурился.

– Что? И все?

Мэб кивнула.

– Три любых поручения? На мой выбор?

Мэб кивнула.

– Только всего? Я хочу сказать, послушать вас, так мне достаточно трижды передать вам за столом солонку, и мы в расчете?

Ее глаза, зеленые с голубым как арктический ледник, смотрели на меня, не моргая.

– Вы принимаете эти условия?

Я задумчиво потеребил пальцем губу, пытаясь переварить это в голове. Пока что условия сделки были предельно просты. Впрочем, все еще могло запутаться. Мэб предлагала мне сверток, соблазнительный как сласти в Хэллоуин.

Из чего следовало, что я буду последним кретином, если не проверю ее на наличие безопасных лезвий и цианистого калия.

– И я сам решаю, какие поручения принимать, а какие нет?

– Даже так.

– И если я отказываюсь, с вашей стороны не последует никаких санкций или наказаний.

Она склонила голову набок и медленно мигнула.

– Принимается. Вы, не я, выбираете, какие из моих поручений выполнять.

Что ж, по крайней мере, одну ловушку я нащупал.

– И никаких новых перепродаж моего заклада. Или каких угодно действий со стороны ваших лакеев. Это останется между нами двумя.

Она рассмеялась, и звук этот прозвучал так же весело, ясно и красиво, как колокольный звон – если бы кто-нибудь прижал еще резонирующий колокол к моим зубам.

– Как в случае с вашей крестной. Обманете меня дважды – и поделом мне, так, чародей? Принимается.

Я облизнул губы, лихорадочно размышляя. Оставил ли я ей какие-нибудь лазейки? Может ли она поймать меня на чем-нибудь другом?

– Ну, чародей? – спросила Мэб. – Мы договорились?

Я позволил себе секунду пожалеть о том, что я так устал. И что мне так больно. События этого дня и надвигающееся заседание Совета явно не способствовали тому, чтобы моя голова была готова к переговорам на высшем уровне. Впрочем, одно я знал наверняка: если я не освобожусь из-под власти Мэб, я умру или хуже, чем умру, и очень скоро. Лучше действовать и ошибаться, чем бездействовать и ждать, пока тебя раздавят.

– Ладно, – сказал я. – Договорились.

Стоило мне произнести эти слова, как по спине моей пробежал легкий холодок, а раненая рука отозвалась резкой болью.

Мэб закрыла глаза, изогнула эти свои темные губы в кошачьей улыбке и наклонила голову.

– Отлично. Да.

Помните выражение морды Уайла И. Койота из мультика, когда тот на всех парах прыгает вперед с края скалы и только тогда понимает, что сделал? Он еще не смотрит вниз, но пробует под собой сначала одной лапой, потом другой, и только потом устремляется вниз.

Должно быть, вид у меня был примернотакой же. Во всяком случае, ощущал я себя именно таким образом. Впрочем, делать было уже нечего. Возможно, если бы я не остановился пощупать землю под собой, я так и летел бы вперед на всех парах. Я отвернулся от Мэб и попробовал заняться раненой рукой. Рана продолжала болеть, а дезинфекция только добавила к этому новых острых ощущений. Правда, без швов, решил я, можно обойтись. Слабое, но все-таки утешение.

Что-то хлопнуло по крышке моего стола. Конверт из коричневой крафт-бумаги. Я поднял взгляд. Мэб натягивала на руки перчатки.

– Что это? – спросил я.

– Мое поручение, – ответила она. – В конверт вложены обстоятельства смерти одного человека. Я хочу, чтобы вы очистили меня от подозрений, найдя убийцу и вернув то, что он похитил.

Я открыл конверт. Внутри лежала глянцевая, черно-белая, восемь на десять фотография трупа. Пожилой мужчина лежал у подножия лестницы; шея его вывернулась под неестественным углом по отношению к плечам. Волосы у него были седые, клочковатые, пиджак – твидовый. К фотографии прилагалась заметка из «Чикаго Трибьюн» под заголовком: «СМЕРТЬ ХУДОЖНИКА В РЕЗУЛЬТАТЕ НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ».

– Рональд Ройель, – произнес я, пробежав заметку глазами. – Я о нем слышал. Кажется, у него была студия в Бактауне.

Мэб кивнула.

– Он известен как провидец американской культуры. Правда, полагаю, они несколько вольно обращались с этим определением.

– Создатель воображаемого мира, так здесь написано. Подозреваю, что теперь, когда он умер, о нем будут писать только хорошее, – я дочитал заметку. – Полиция охарактеризовала это как несчастный случай.

– Это не так, – возразила Мэб.

Я поднял на нее взгляд.

– Откуда вы знаете?

Она только улыбнулась.

– А вас-то что беспокоит? – спросил я. – Непохоже, чтобы вас преследовали копы.

– Есть силы и помимо законов смертных. Вам довольно знать, что я желаю, чтобы правосудие свершилось, – сказала она. – Только и всего.

– Так-так, – нахмурился я. – Вы сказали, у него что-то украли. Что именно?

– Вы это поймете.

Я убрал фотографию обратно в конверт и положил его в ящик стола.

– Я подумаю об этом.

– Вы примете это поручение, мистер Дрезден, – заверила меня Мэб.

Я нахмурился еще сильнее и выставил вперед подбородок.

– Я сказал, я подумаю.

Кошачьи глаза Мэб блеснули, и я увидел ее белоснежные зубы. Она улыбалась. Она достала из кармана жакета солнечные очки.

– У вас не принято провожать клиента до дверей?

Я вспыхнул, но встал и подошел к двери. Голова кружилась от наркотического аромата ее духов. Я постарался не обращать на него внимания, сохраняя хмурое выражение лица, и рывком распахнул перед ней дверь.

– Как ваша рука, болит? – поинтересовалась она.

– А вы как думаете?

Мэб положила руку в перчатке на мою раненую, и внезапный ледяной мороз скальпелем кольнул мне рану, мгновенно распространившись по руке и дальше – прямо в сердце. У меня перехватило дыхание, и сердце замерло на секунду-другую, прежде чем забиться снова. Я охнул и пошатнулся; мне пришлось прислониться к косяку, чтобы не упасть.

– Черт, – пробормотал я, стараясь говорить по возможности спокойнее. – Мы же договорились.

– Я обещала не наказывать вас за отказ. Ни лично, ни чьими-либо чужими руками, – Мэб улыбнулась. – И потом, мне это ничего не стоило.

– Это не значит, – буркнул я, – что я брошусь выполнять это ваше поручение.

– Вы займетесь им, мой эмиссар, – с уверенностью в голосе заявила Мэб. – Я полагаю, что вы увидите своего оппонента сегодня же вечером.

– Какого еще оппонента?

– Ну, раз вы представляете в этом деле интересы Зимы, Лето также нашло лицо, готовое представлять его интересы.

– Сегодня вечером я занят, – буркнул я. – И я ведь не сказал еще, что берусь за это дело.

Мэб опустила очки и заглянула кошачьими глазами мне в лицо.

– Скажите, чародей, вам известна притча о Лисе и Скорпионе?

Я мотнул головой, старательно отводя взгляд.

– Однажды Лиса и Скорпион подошли к ручью, – начала Мэб безмятежным тоном. – Ручей был глубок. Скорпион попросил Лису перевезти его на другой берег. «Но, Скорпион, не ужалишь ли ты меня?» – спросила Лиса. «Если ужалю, это будет означать верную смерть для нас обоих», – отвечал Скорпион. Что ж, Лиса согласилась, и Скорпион взобрался к ней на спину. Но стоило Лисе доплыть до середины ручья, как Скорпион ужалил ее своим смертоносным жалом. «Ты обрек нас обоих! – только и успела сказать Лиса. – Зачем?» «Я же Скорпион, – отвечал Скорпион. – Такова моя природа».

– Милая сказочка, – проворчал я. – Что ж, не буду больше задерживать.

Мэб рассмеялась бархатно-ледяным смехом, от которого меня снова пробрала дрожь.

– Вы примете это поручение, чародей. Не сможете не принять. Такова ваша природа, – она повернулась и спокойной, неспешной походкой, пошла от меня по коридору. С минуту я хмуро смотрел ей вслед, потом закрыл дверь.

Возможно, я и правда слишком долго сидел в своей лаборатории. Во всяком случае, Спенсер нигде не упоминал, что у Королевы Фэйре шикарная задница.

Вот такие детали я замечаю. Очень в моем духе.

Глава четвертая

Я прислонился к косяку и закрыл глаза, пытаясь думать внятно. Я был напуган. Не так – почти приятно, с впрыском адреналина в кровь, а тихо, но до смерти. Так, как обычно боишься в ожидании результата медицинского анализа. Этакой рациональной разновидностью страха, которая придвигает вашим мыслям удобный шезлонг и столик с прохладительными напитками.

Получалось, я работаю на королеву злобных фей – ну, во всяком случае, на Королеву Зимы, клана Унсийли. Феи Унсийли в общем-то не столь злобны, равно как Летние феи, Сийли не такие уж добрые и мудрые. Они во многом напоминают время года, в честь которого названы: холодные, прекрасные, беспощадные и совершенно бессердечные. Только дурак может добровольно сотрудничать с ними.

Нельзя сказать, чтобы Мэб оставила мне выбор. Впрочем, формально, выбор у меня имелся: я мог отказаться от всего, что она предлагала, и принять то, что последовало бы за этим.

Я прикусил губу. С учетом рода моих занятий, мне и раньше не стоило строить слишком уж больших планов на безмятежную пенсию. Случается, чародеи живут долго, очень долго, но это относится к тем, кто тихо и мирно просиживает у себя дома, в лаборатории. Мало кто из них сует свой нос во столько мест, как я.

Пару раз я вел себя достаточно умно, пару раз мне повезло, так что до сих пор я выходил не то, чтобы сухим из воды, но все же более-менее победителем. Однако рано или поздно кости неминуемо упадут другой стороной. Все очень просто, и я это прекрасно знаю.

Страх. Вот, возможно, из-за чего я согласился на сделку с Мэб. Жизнь Сьюзен была беспощадно искалечена, и все по моей вине. Я хотел помочь ей, прежде чем сам накроюсь медным тазом.

И все же негромкий голосок где-то в глубине моего сознания убеждал меня в том, что все это отговорки. Какая-то часть меня шептала, что я просто струсил, побоялся отказать той, которая, возможно, заставила бы меня в случае отказа молить ее о смерти.

Так и так, поздно было задавать себе вопросы. К лучшему или к худшему, но сделку я заключил. И если я не хотел кончить плохо, мне стоило быстрее подумать о том, как выбраться из этой ситуации, не погрязнув при этом в политике фэйре. И если я возьмусь за дело Рональда Ройеля, мне этого не миновать, это уж точно. Мэб не предложила мне этого, если бы не считала, что я увязну еще сильнее, чем увяз до сих пор. Возможно, она держала меня в невидимых наручниках, но это не значило еще, что я буду прыгать на задних лапках каждый раз, когда она сделает ручкой. Я мог еще придумать что-нибудь. И потом, у меня имелись и другие неотложные проблемы.

До назначенного на вечер собрания оставалось не так много времени, поэтому я собрал вещи и приготовился уходить. У двери я задержался с неприятным ощущением того, что я забыл что-то важное. Взгляд мой упал на стол, на стопку неоплаченных счетов, и я вспомнил.

Деньги. Я пришел сюда, чтобы получить работу. Чтобы заработать. Чтобы оплатить счета. В результате я по самое не хочу увяз в неприятностях, имея их в перспективе еще больше, и не заработал при этом ни ломаного цента.

Я выругался и с силой захлопнул дверь за собой.

Можно подумать, ведя игру, ставкой в которой была моя душа, я имел возможность потребовать с Мэб пятьдесят баксов в час плюс накладные расходы.

Уличное движение в Чикаго по степени кошмарности мало отличается от движения в любом крупном американском городе, но в тот день оно выдалось особенно ужасным. Застрявший в пробке «Жучок» превратился в духовку, и у меня было в избытке времени пожалеть о том, что мои способности не дают шанса на выживание ни одному мало-мальски приличному кондиционеру. Вот вам один из присущих чародеям талантов. Современная техника отказывается работать при значительной концентрации магических энергий. Все, что изготовлено после Второй Мировой войны… ну, или чуть позже, отказывает, стоит поблизости оказаться хоть одному завалящему чародею. Хуже всего приходится штуковинам с микросхемами, электронной начинкой и всем таким, но и агрегаты попроще вроде кондиционера в моем «Жучке» тоже живут у меня недолго.

Имея в запасе времени впритык, я добрался до своей квартиры и принялся искать в царившем там разгроме предметы, необходимые мне для вечернего собрания. Найти все мне так и не удалось, и времени принять душ у меня тоже не оставалось. В холодильнике царила арктическая пустота, и единственным съестным предметом, который я нашел на кухне, оказалась початая шоколадка. Я сунул ее в карман и отправился на собрание Белого Совета Чародеев.

Где мне наверняка предстояло произвести неотразимое впечатление своими внешностью, чистотой и обхождением.

Я свернул на стоянку напротив комплекса МакКормик-Плейс, одного из крупнейших общественных центров в мире. Для своего собрания Белый Совет арендовал одно из входящих в него зданий поменьше. Солнце уже висело низко над горизонтом, сделавшись больше и краснее.

Я остановил «Жучка» в относительной прохладе нижнего уровня многоэтажной стоянки, выбрался из машины и обошел ее спереди, чтобы открыть багажник. Я как раз облачался в свой балахон, когда рядом послышалось лязганье и прерывистый рык раздолбанного мотора. На соседнее свободное место заруливал черный пикап «Форд» модели тридцать седьмого года, с округлыми крыльями и деревянными бортами кузова. Впрочем, ни пятна ржавчины на старой машине не было, и она сияла свежей краской. На задней стенке кабины красовались старый, заслуженного вида дробовик и чародейский посох. С обстоятельностью двадцатитонного динозавра машина остановилась, и мотор, чихнув в последний раз, смолк.

Водитель, невысокий, коренастый мужчина в белой футболке и голубых джинсах, распахнул дверцу и с предельно деловым видом выбрался из машины. Он был лыс, если не считать кустистых бакенбард и пышной белой бороды. С силой захлопнув за собой дверцу «Форда», он повернулся ко мне и расплылся в ухмылке.

– Хосс! Рад тебя видеть.

– Эбинизер, – отозвался я, хотя и значительно тише. Я ощутил, что улыбаюсь ему в ответ, и шагнул к нему обменяться рукопожатием. Мне пришлось стиснуть его лапищу со всех сил – из чистой самозащиты. При желании он смял бы в лепешку банку шпината. – Вы бы убрали дробовик. Чикагская полиция подозрительно косится на людей с ружьями.

Эбинизер фыркнул.

– Стар я слишком, чтобы беспокоиться по пустякам.

– Что это вы делаете вдали от Миссури, сэр? Вот уж не думал, чтобы вы собрались на заседание Совета.

Он рассмеялся лающим смехом.

– В прошлый раз, когда я пропустил это дело, мне на шею повесили бестолкового подростка-обезьяну. Теперь я боюсь пропускать: вдруг еще чего выдумают?

Я тоже рассмеялся.

– Неужели я был так уж ужасен?

– Ты спалил мой амбар, Хосс, – фыркнул он. – И я никогда больше не видел того кота. Я имею в виду, после того, что ты учудил со стиркой.

Я ухмыльнулся. Давным-давно, безмозглым шестнадцатилетним сиротой, мне пришлось убить моего тогдашнего наставника в том, что можно назвать волшебной дуэлью. Мне повезло: вместо старого Джастина превратиться в брикет прессованного угля вполне мог я сам. Совет свято блюдет Семь Законов Магии, и самый первый из них гласит: Не Убий. Любой нарушивший его подлежит казни без дальнейших расспросов.

Однако некоторые из членов Совета считали, что я заслуживаю смягчения приговора; к тому же и прежде имелись прецеденты использования смертоносной магии против чернокнижников. Мне назначили жесткий испытательный срок, при котором любое новое нарушение каралось немедленно по совокупности. К тому же мне было всего шестнадцать, то есть, я еще считался несовершеннолетним, из чего следовало, что мне нужно где-то жить – желательно, в месте, где Совет мог бы присматривать за мной, и где я научился бы лучше контролировать свои способности.

Эбинизер МакКой жил в Хог-Холлоу, штат Миссури так давно, что никто уже и не помнил, когда он там появился – по меньшей мере, лет двести. После разбирательства Совет отправил меня к нему на ферму, поручив ему задачу моего дальнейшего образования. Каковое, согласно Эбинизеру, означало уйму работы по ферме днем, учебы по вечерам и крепкого, здорового сна по ночам.

Не могу сказать, чтобы я так уж сильно пополнил свои знания по части магии, зато обучился вещам поважнее. Я обучился терпеливости. Терпеливости в работе и в жизни. И еще, я обрел там столько покоя, сколько вообще возможно для сопливого подростка. Его ферма была для меня хорошим местом, и он относился ко мне с уважением и пониманием, которых мне так не хватало. Я всегда буду благодарен ему за это.

Эбинизер посмотрел куда-то мне за спину и нахмурился. Я проследил его взгляд и сообразил, что мой «Жучок» выглядит так, словно истек кровью, побитый камнями. Жабья кровь запеклась на нем слоем темно-коричневой карамели, покрывавшей его везде кроме части ветрового стекла, где ее счистили дворники. Удивленно приподняв кустистые брови, Эбинизер снова повернулся ко мне.

– Ливень из жаб, – объяснил я.

– А-а, – он задумчиво почесал подбородок, потом посмотрел на меня, на забинтованную руку и нахмурился еще сильнее. – А это?

– Несчастный случай в офисе. У меня был тяжелый день.

– Угу... Знаешь, Хосс, вид у тебя неважнецкий.

Он внимательно, хмурясь, рассматривал меня. Я отвел глаза. Много лет назад мы уже заглядывали друг другу в душу, так что этого я не боялся. Мне просто не хотелось увидеть на его лице разочарование.

– Слыхал, у тебя тут были неприятности.

– Немного, – признал я.

– С тобой все в порядке?

– Прорвусь.

– Угу... Говаривали, в Совете недовольны, – сообщил он. – У тебя могут быть неприятности с ними, Хосс.

– Да, я догадываюсь.

Он вздохнул и покачал головой. Потом еще раз осмотрел меня с ног до головы и сморщил нос.

– Что-то ты не слишком похож на образцово-показательного молодого чародея. И уж в этой-то хламиде ты точно не произведешь особого впечатления.

Я обиженно нахмурился и намотал на голову отрез сочно-синего шелка.

– Эй, мне же положено быть в балахоне. Всем нам положено.

Эбинизер смерил меня недовольным взглядом и повернулся к своему пикапу. Он достал из кузова объемистый чемодан, а из него – балахон из полупрозрачной темной ткани.

– Сдается мне почему-то, что они имели в виду не совсем чтобы просто фланелевый домашний халат.

Я завязал пояс своего старого халата и попытался поправить тюрбан так, чтобы он выглядел как положено.

– Мой кот использовал парадный балахон в качестве отхожего места. И потом, я же сказал, сэр: день выдался тяжелый.

Он проворчал что-то себе под нос и снял со стенки кабины свой старый, сучковатый посох. Потом размотал алый тюрбан и повесил его на плечо.

– Слишком жарко, чтобы одевать эту штуку прямо здесь. Накручу в доме, – он обвел взглядом автостоянку.

Я нахмурился и склонил голову набок.

– Мы опаздываем. Может, пойдем, пока все не собрались?

– Сейчас пойдем. Тут кое-кто хочет потолковать, покуда мы не замкнули круг, – он искоса посмотрел на меня. – Старейшины Совета, – добавил он вполголоса.

Я едва не поперхнулся.

– Но зачем им говорить с нами?

– Не с нами. С тобой. Затем, сынок, что это я попросил их об этом. Если Старейшины позволят провести открытое голосование всех членов Совета, это может плохо для тебя кончиться. Вот я и хотел, чтоб хоть кому из них удалось потолковать с тобой напрямую, прежде чем принимать решение.

Эбинизер прислонился к дверце своего пикапа, сцепил руки на животе и прищурился. Ничто в нем не выдавало напряжения – от бычьего загривка и мощных плеч и до жилистых, натруженных рук. И все же я ощущал его.

– Вы просили сделать для меня одолжение, так? – тихо-тихо спросил я.

Он пожал плечами.

– Ну, есть малость.

Я почувствовал, как злость закипает у меня в животе, и стиснул зубы. Впрочем, я приложил все усилия к тому, чтобы не повышать голоса. Эбинизер был мне больше, чем учителем. Он стал моим наставником тогда, когда у меня не оставалось в жизни ничего другого. Он помогал мне тогда, когда многие другие его коллеги с радостью добили бы меня. Я был обязан ему жизнью – в прямом и переносном смысле.

Поэтому самым последним делом было бы для меня сорваться, каким бы усталым или израненным я себя не чувствовал. И потом, старик запросто мог надрать мне задницу. Поэтому мне удалось говорить почти спокойным голосом.

– Какого черта? Вам-то зачем в это лезть, сэр? Я больше не ваш подмастерье. Как-нибудь сам за себя отвечу.

От него моя злость, разумеется, не скрылась. Я и сам знаю, что игрок в покер из меня никудышный.

– Я пытаюсь помочь тебе, сынок, – сказал он, подняв на меня взгляд.

– Мне столько все помогают, что я едва на ногах держусь, – заверил я его. – Вампиры дышат мне в загривок, жабы сыплются с неба, я исключен почти отовсюду, опаздываю на собрание, и мне же еще торчать теперь здесь и подлизываться к Старейшинам, чтобы повлиять на их голосование?

Эбинизер обиженно выпятил вперед бороду.

– Гарри, – сказал он, постукивая посохом по земле в такт словам для вящей убедительности. – Гарри, это не игрушки. Стражи и Мерлин настроены решительно против тебя. Они не будут сидеть, сложа руки. Без поддержки в верхах Совета тебе придется туго, Хосс.

Я покачал головой, вспомнив ледяной взгляд Мэб.

– Хуже, чем есть, уже не будет.

– Черта с два не будет. Они запросто сделают из тебя агнца на заклание.

– Может, так, а может, и нет. В любом случае я не собираюсь плакаться перед Советом, его Старейшинами и кем угодно другим.

– Гарри, я ведь не прошу тебя стать на колени и молить о пощаде, но если ты хотя бы...

Я закатил глаза.

– Что? Предложу им пару любезностей? Продам свой голос одной из фракций? В жопу все это... простите за язык. У меня хватает проблем и без... – я осекся и сощурился. – Вот уж от кого я меньше всего ожидал попыток втянуть меня в интриги Совета.

Эбинизер удивленно уставился на меня.

– Чего?

– Того самого. Помнится, в последний раз, когда мы говорили на эту тему, вы считали, что вся эта вонючая шарашка зажравшихся снобов только и думает, как бы подсидеть друг друга.

– Не говорил я такого.

– Еще как говорили.

Лицо Эбинизера опасно покраснело.

– Парень, я бы...

– Да ну, – сказал я. – Валяйте, отвесьте мне плюху или еще чего. Но угрозами от меня мало чего добьешься.

Эбинизер возмущенно фыркнул, еще раз стукнул посохом по земле, потом повернулся и отошел от меня на несколько шагов. Пару секунд он постоял там, бормоча что-то себе под нос. А может, мне это послышалось. Так или иначе, очень скоро это бормотание сменилось плохо сдерживаемым смешком.

Я хмуро покосился на него.

– Эй, – окликнул его я. – Чего такого смешного?

Эбинизер шагнул на незанятое место в противоположном ряду.

– Вот, – ухмыльнулся он. – Что, доволен?

Я не ощутил ни малейшего шевеления энергии, ни единого магического вздоха. Какую бы завесу он не использовал, она была круче всего, что мне до сих пор удавалось достичь. Конечно, в том, что касается магии, я далеко не ас. Я умею кое-что, у меня имеются свои фирменные приемы, но по большей части я действую нахрапом, закачивая в свои заклятия столько энергии, что даже не удивляюсь, когда половина ее пропадает впустую. В общем, с точки зрения магии, я действую как деревенский увалень, и шуму от меня больше, чем толка.

Эта завеса была хороша. Можно сказать, почти идеальна и, во всяком случае, совершенно бесшумна. На порядок лучше тех, что мне удастся сотворить в ближайшие лет десять-двадцать. В тупом потрясении, молча смотрел я на то, как она упала, и два человека, присутствия которых я до сих пор не ощущал, возникли передо мной на ровном месте.

Ближе ко мне стояла женщина ростом больше шести футов. Седые волосы ее были подобраны у шеи в сетку. Она уже облачилась в парадный балахон из черного шелка, почти такого же цвета, как ее кожа. Алому тюрбану вторила нить самоцветов на шее. Она выгнула темную бровь, покосившись сначала на Эбинизера, потом на меня. Голос ее, когда она заговорила, оказался неожиданно низким и сочным.

– Вонючая шарашка? – спросила она. – Зажравшиеся снобы?

– Мэтти, – начал Эбинизер, все еще похихикивая. – Ты же знаешь, как я завожусь, когда речь заходит о политике внутри Совета.

– Никакая я тебе не «Мэтти», Эбинизер МакКой, – огрызнулась она и поверх его плеча уставила взгляд в меня. – Чародей Дрезден, не могу сказать, чтобы меня забавляло ваше непочтение к Белому Совету.

Я задрал подбородок и вызывающе посмотрел на нее, ухитрившись при этом не заглянуть ей в глаза. Не самый простой финт, но при наличии надлежащей мотивации может и получиться.

– Какое совпадение. Я тоже не могу сказать, чтобы меня забавляло ваше подглядывание за мной.

Глаза чернокожей дамы вспыхнули, но Эбинизер вмешался, не дав нам возможности кипятиться дальше.

– Гарри Дрезден, – сухо произнес он. – Знакомьтесь, это Марта Либерти.

Она искоса посмотрела на него.

– Он заносчив, Эбинизер, – решительно заявила она. – Опасен.

Я хмыкнул.

– Как любой другой чародей.

– Ехиден, – продолжала она так, словно я не говорил. – Злобен. Одержим.

Эбинизер нахмурился.

– Сдается мне, у него все поводы быть таким. Ты и прочие Старейшины приложили к этому изрядно усилий.

Марта покачала головой.

– Тебе известно, кем он мог стать. Он представляет собой слишком большой риск.

Я дважды щелкнул пальцами и ткнул себя большим пальцем в грудь.

– Эй, леди. «Он» тоже здесь.

Взгляд ее скользнул по мне.

– Посмотри на него, Эбинизер. Он же совершенно опустился. Вспомни, сколько причинил он разрушений.

Эбинизер сделал два быстрых, сердитых шага к Марте.

– Это когда бросил вызов Красной Коллегии, собиравшейся убить ту девушку? Нет, Мэтти. Не Хосс виной тому, что вышло потом. Это все они. Я читал его отчет. Он выступил против них там, где, черт подери, нельзя было против них не выступить.

Марта сцепила руки перед собой – на фоне ее балахона они казались особенно темными, сильными.

– Мерлин говорит...

– Знаю я, что он говорит, – буркнул Эбинизер. – Мне даже не нужно слушать его, чтоб знать. По обыкновению полуправду, полуложь, и все без сердца.

Долгую секунду Марта молча смотрела на него, хмурясь, потом повернулась ко мне.

– Вы помните меня, мистер Дрезден? – спросила она.

Я покачал головой.

– Все время суда я просидел с завязанными глазами, а то собрание, что созывал Наблюдатель Морган пару лет назад, я пропустил: у меня из бедра пулю вынимали.

– Я знаю. До сегодняшнего дня я ни разу не видела вашего лица, – она в первый раз двинулась с места, с каждым шагом постукивая изящным посохом из какого-то темного, с бордовым оттенком дерева. Я напрягся и заставил себя смотреть на нее, но она не стала встречаться со мной взглядом. Некоторое время она изучала мое лицо.

– У тебя материнские глаза, – произнесла она наконец совсем тихо.

Старая боль шевельнулась во мне. Я едва смог выдавить из себя слабый шепот:

– Я ее совсем не знал.

– Нет. Не знал, – она подняла тяжелую руку и провела ею в воздухе с одной стороны моей головы, потом с другой, словно приглаживая мне волосы, но не касаясь их. Потом снова окинула взглядом с головы до ног, не упустив при этом забинтованную руку.

– Ты ранен. Тебе очень больно.

– Не страшно. Заживет через несколько дней.

– Я не о твоей руке, мальчик, – она закрыла глаза и наклонила голову. Когда она заговорила снова, слова давались ей с трудом, словно губы отказывались произносить их. – Очень хорошо, Эбинизер. Я поддержу тебя.

Она шагнула от меня назад, ко второй фигуре, появившейся одновременно с ней. Я почти забыл о нем и, посмотрев на него внимательнее, понял, почему. Я почти физически ощущал окружавшую его тишину. Его черты, осанка – вообще, все, что его отличало, словно скрадывались этой тишиной, терпеливой и безмолвной словно лежащий под солнцем, под луной камень.

Роста он был среднего – пять футов, восемь... ну, может, девять дюймов. Темные несмотря на возраст волосы он заплел в длинную косицу; кожа напоминала бронзу на солнце. Смотревшие из-под седых бровей темные глаза казались непроницаемыми. Из косы торчало несколько орлиных перьев, на шее висело ожерелье из костей, а на запястье виднелся наполовину скрытый черным балахоном бисерный браслет. Другая рука сжимала простой, не очищенный от коры посох.

– Хосс, – сказал Эбинизер. – Позволь представить тебе Слушающего Ветер. Впрочем, даже для урожденного знахаря из Иллинойса имечко длинновато. Я зову его просто Индеец Джо.

– Привет, как... – начал было я. Возможно, в вопросе, как он поживает, и заключалась какая-то ирония, но договорить мне все равно не дали. Что-то поскребло мою ногу, я вскрикнул и отпрыгнул в сторону от тыкавшегося мне в ноги комочка меха. Я даже не успел разглядеть, кто это. Что ж, такой уж день выдался.

Я споткнулся о собственный посох и упал. Я успел перевернуться на спину и загородиться ногами от твари, которая, возможно, собиралась с рычанием броситься мне в лицо, потом отвел одну ногу назад, готовый лягнуть нападавшего.

Не стоило и стараться. Енотик, совсем еще молоденький, стоял на задних лапках и возмущенно верещал – мое поведение явно оскорбило его до глубины души. Мягкий мех, которого хватило бы на зверя и втрое большего, стоял дыбом. Поблескивая глазками из-под черной маски на мордочке, он бросил на меня взгляд, в котором я прочитал обиду, потом подбежал к ногам Индейца Джо, ловко вскарабкался по его посоху, по руке, и угнездился у того на плече, так и продолжая верещать и попискивать.

– Уф, – выдохнул я. – Как поживаете?

Енотик пискнул что-то еще, Индеец Джо склонил голову набок, прислушиваясь, и кивнул.

– Хорошо. Но Маленький Брат недоволен тобой. Он считает, что всякий, у которого столько еды, должен поделиться с ним.

Я нахмурился, но сразу же вспомнил про недоеденную шоколадку в кармане.

– Ах да, конечно, – я достал ее, разломил пополам и протянул половину енотику.

Маленький Брат радостно пискнул и, пулей соскользнув по руке и посоху Индейца Джо, подбежал ко мне, схватил шоколадку, отошел на несколько футов и принялся есть.

Когда я поднял взгляд, Индеец Джо стоял рядом со мной, протягивая руку.

– Маленький Брат благодарит тебя. Ты ему тоже понравился. Как поживаешь, Чародей Дрезден?

Я принял его руку и встал.

– Спасибо, гм... Слушающий Ветер.

– Индеец Джо, – поправил меня Эбинизер.

Индеец Джо подмигнул мне.

– Эта замшелая деревенщина не умеет читать. Иначе он давно бы знал уже, что меня нельзя так больше называть. Теперь я Коренной Обитатель Америки Джо.

Вот уж не думал, что я смогу рассмеяться, но смог. Индеец Джо кивнул; в темных глазах его плясали веселые искорки.

– Та, которую ты знаешь как Теру Уэст, шлет тебе привет.

Я удивленно уставился на него. Индеец Джо повернулся к Эбинизеру, кивнул и не спеша вернулся к Марте.

Эбинизер довольно хмыкнул.

– Хорошо. Но где же русский. Мы не можем ждать его весь день.

Взгляд Марты разом потускнел. Выражение лица Индейца Джо не изменилось, но он посмотрел на свою высокую соседку. Оба молчали, но и тишина эта сгустилась настолько, что ей можно было захлебнуться.

Лицо Эбинизера побелело как мел, и он вдруг оперся на посох, чтобы не упасть.

– Семен, – прошептал он. – О, нет.

Я шагнул к нему, готовый подхватить его, если потребуется.

– Что случилось?

Марта покачала головой.

– Семен Петров. Один из Старейшин. Наш эксперт по вампирам. Его убили меньше двух дней назад. Всю Архангельскую ячейку. Всех до одного. Мне очень жаль, Эбинизер.

Эбинизер медленно покачал головой. Голос его звучал бледным подобием обычного.

– Я ведь бывал в его башне. Настоящая крепость. Как им это удалось?

– Стражи сказали, что не знают точно, но похоже, кто-то впустил убийц в обход барьеров. Они не остались безнаказанными. На месте нашли останки с полдюжины ноблей Красной Коллегии. Много воинов. Но они убили Семена и остальных.

– Кто-то впустил их? – выдохнул Эбинизер. – Измена? Но, даже если и так, это мог быть только кто-то, хорошо знавший все входы и выходы.

Марта покосилась на меня, потом снова посмотрела на Эбинизера. Что-то проскочило между ними с этим взглядом, но что именно, я не знаю.

– Нет, – сказал Эбинизер. – Это безумие.

– Наставник и школяр. Ты ведь знаешь, что скажут Наблюдатели.

– Вздор. Дерьмо собачье. Старейшин это не касается.

– Эбин, – мягко возразила Марта. – Мы с Джозефом – два голоса. Семена больше нет.

Эбинизер достал из кармана голубую бандану и вытер вспотевшее лицо.

– Проклятье, – буркнул он. – Трижды распроклятое проклятье!

Я посмотрел на Эбинизера, потом на Марту.

– Что? – спросил я. – Что все это значит?

– Это значит, Чародей Дрезден, – ответила она, – что Мерлин и другие готовятся обвинить тебя в том, что это ты спровоцировал войну с Красной Коллегией, и возложить на тебя вину за ряд смертей. И, поскольку мы с Джозефом лишены теперь поддержки Семена, это означает, что нам не удастся помешать Мерлину вынести этот вопрос на общее голосование.

Индеец Джо кивнул, машинально поглаживая густую шерстку Младшего Брата.

– Многие в Совете напуганы, Хосс Дрезден. Твои враги не упустят возможности воспользоваться этим, чтобы нанести тебе удар. Страх заставит колеблющихся голосовать против тебя.

Я переглянулся с Эбинизером. Мой старый наставник хотел казаться уверенным, но получалось это у него плохо.

– Блин-тарарам, – пробормотал я. – Значит, я и правда вляпался по уши.

Глава пятая

Тяжелое, неуютное молчание длилось несколько секунд, потом Эбинизер хрустнул пальцами.

– Кто будет замещать Семена?

Марта покачала головой.

– Подозреваю, Мерлин захочет кого-нибудь из немцев.

– Черт, я ведь лет на пятьдесят старше любого из них, мать их... – буркнул Эбинизер.

– Это ничего не значит, – сказала Марта. – На взгляд Мерлина, среди Старейшин и так слишком много американцев.

– Типичное заблуждение, – вмешался Индеец Джо, почесывая грудку Младшего Брата. – Единственный настоящий американец из Старейшин – это я. Не то, что вы все, Джонни-те-что-пришли-позже.

Эбинизер ответил Индейцу Джо усталой улыбкой.

– Мерлин вряд ли обрадуется, если ты заявишь свои права прямо сейчас, – заметила Марта.

– А то, – фыркнул Эбинизер. – А уж я как несчастен – просто, можно сказать, сердце разрывается.

Марта нахмурилась, сжав губы.

– Нам пора заходить, Эбинизер. Я скажу, чтобы тебя подождали.

– Хорошо, – вздохнул мой старый учитель. – Идите.

Не говоря больше ни слова, Марта и Индеец Джо ушли, шелестя своими парадными балахонами. Эбинизер тоже надел свой, темный, и повязал алый тюрбан. Потом взял посох и решительно зашагал ко входу в зал. Я молча поспевал за ним. На душе скребли кошки.

– Как у тебя с латынью, Хосс? – спросил вдруг Эбинизер. – Хочешь, буду переводить.

Я закашлялся.

– Нет. Думаю, справлюсь сам.

– Ладно. Когда войдем, постарайся держать себя в руках. Видишь ли, по какой-то причине у тебя репутация вспыльчивого как порох.

Я хмуро покосился на него.

– Вовсе нет.

– И упрямого как осел. И капризного как девица.

– Совсем даже нет.

Усталая улыбка на мгновение мелькнула было на лице Эбинизера, но тут мы подошли ко входу в здание, где собрался Совет. Я задержался у дверей, и Эбинизер вопросительно оглянулся на меня.

– Я не хочу входить вместе с вами, – пояснил я. – Если дела обернутся хреново, возможно, вам лучше держаться дальше от меня.

Эбинизер нахмурился, и мгновение мне казалось, что он будет спорить со мной. Но он только кивнул и шагнул в дверь. Я выждал пару минут, поднялся на крыльцо и вошел.

Здание напоминало старый театр: высокие сводчатые потолки, полы из полированного камня, по которому там и здесь протянулись ковровые дорожки, и анфилада высоких, двустворчатых дверей. Должно быть, кондиционеры еще совсем недавно работали на полную мощь, но теперь я не слышал ни негромкого жужжания, ни шелеста воздуха, и в здании уже становилось теплее, чем полагалось бы. Свет тоже не горел. Наивно ожидать работы даже от самых простых осветительных и вентиляционных устройств в доме, полном чародеев.

Все двери, ведущие в зал, были заперты кроме одной, у которой стояло двое мужчин в темных балахонах Совета, алых тюрбанах и серых накидках Стражей.

Одного из них я не узнал, зато второй оказался не кем иным, как Морганом. Ростом он почти не уступал мне, зато веса имел больше на добрую сотню фунтов – не жира, но крепких, трудовых мускулов. Он щеголял короткой пегой бородкой и завязанными в хвостик волосами. Лицо его как было, так и осталось вытянутым, кислым – вполне под стать голосу.

– Наконец-то, – буркнул он при виде меня. – Я ждал этого дня, Дрезден. Наконец-то ты предстанешь перед правосудием.

– Похоже, нынче утром кто-то как нарочно подсовывает мне одних фанатиков, – отозвался я. – Я знаю, вам это не понравится, Морган, но все эти обвинения с меня сняли. Собственно, благодаря вам.

Его кислая физиономия перекосилась еще сильнее.

– Я только доложил о твоих действиях Совету. Я не думал, что они окажутся такими, – он выплюнул это слово словно проклятие, – снисходительными.

Я остановился перед Стражами и протянул им свой посох. Напарник Моргана снял с шеи хрустальный брелок и поводил им сначала вдоль посоха, а потом у меня над головой, у висков и вдоль всего тела. Кристалл начинал светиться мягким, оранжевым светом каждый раз, как оказывался рядом с одной из точек чакры. Страж кивнул Моргану, и я сделал шаг к двери.

Морган выставил здоровенную лапищу, загораживая мне путь.

– Нет, – сказал он. – Пока еще нет. Веди сюда собак.

Второй Страж нахмурился, но не стал возражать. Он повернулся и скрылся в дверях. Почти сразу же он вернулся, ведя за собой на сворке пару Сторожевых Псов.

Я невольно поперхнулся и сделал шаг назад.

– Дайте же вы мне хоть минуту покоя, Морган. Я не заговорен и не тащу с собой взрывчатки. И вообще я не из тех, кто склонен к самоубийству.

– Значит, небольшая проверка тебе не страшна, – фыркнул Морган, улыбнулся мне лишенной юмора улыбкой и шагнул вперед.

Сторожевые Псы последовали за ним. Собственно, Сторожевые Псы – не настоящие собаки. Собак я люблю. Это статуи, высеченные из какого-то серо-зеленого камня, и холка их приходится мне по пояс. У них разинутые клыкастые пасти и слишком большие глаза, выпученные как у китайских храмовых собачек. От них же Псы унаследовали бородки и пушистые манишки. Хотя они не из плоти, передвигаются они со зловещей, текучей грациозностью, и каменные мышцы их играют под кожей так, словно они и впрямь живые существа. Морган погладил обоих по голове и прошептал им что-то на ухо – слишком тихо, чтобы я мог расслышать. Зато Псы услышали. Оба повернулись ко мне и принялись кружить вокруг меня, принюхиваясь. Пол подрагивал под их каменным весом.

Я понимал, что они заговорены с целью обнаружить любую угрозу со стороны входящих на собрание. Впрочем, они все-таки не разумные существа – всего лишь устройства, действующие в рамках заложенной в них программы. В прошлом Сторожевые Псы не раз спасали людские жизни, но не всегда – и я никак уж не думал, что мое общение с Мэб оставит следы, способные насторожить их.

Псы застыли, и один из них – тот, что стоял справа от меня – зарычал. Звук этот напоминал хруст камней под подковами. Я напрягся и покосился на него. Он оскалил темные, сверкающие клыки, и пустые глаза его уставились на мою левую руку – ту, которую Мэб ранила, демонстрируя свои способности.

Я судорожно сглотнул и постарался не шевелиться и думать о чем-нибудь невинном.

– Что-то им в тебе не понравилось, Дрезден, – заметил Морган. Мне показалось, в голосе его зазвучала потаенная радость. – Заверну-ка я тебя, пожалуй – для спокойствия.

Второй Страж положил руку на короткий, висевший на поясе жезл и шагнул вперед.

– Это может быть рана. Кровь чародея – отличный передатчик. Собака может реагировать на страх или злость, передающиеся с кровью.

– Возможно, – с сомнением в голосе сказал Морган. – А может, он пытается пронести что-нибудь под своей повязкой. Сними-ка бинт, Дрезден.

– Я не хочу, чтобы у меня снова пошла кровь, – возразил я.

– Отлично. Раз так, я воспрещаю тебе вход в соответствии с...

– Черт бы тебя подрал, Морган, – буркнул я и только что не швырнул ему свой посох. Он поймал его и подержал, пока я срывал наложенную кое-как повязку. Больно было как черт-те что, но я отодрал только-только присохший к ране бинт и продемонстрировал ему свою опухшую, кровоточащую руку.

Сторожевой Пес рыкнул еще раз для острастки, после чего, похоже, потерял ко мне всякий интерес, попятился назад, сел рядом со своим приятелем и снова превратился в каменное изваяние.

Я поднял взгляд на Моргана и пристально посмотрел на него.

– Что, довольны? – спросил я.

Секунду мне казалось, что он встретится со мной взглядом. Потом он сунул посох мне обратно в руки и отвернулся.

– Ты просто позорище, Дрезден. Посмотри на себя. По твоей вине погибли достойные мужчины и женщины. Сегодня тебя призовут за это к ответу.

Я как мог поправил повязку и стиснул зубы, чтобы ненароком не пожелать ему провалиться к всем чертям. Потом миновал Стражей и вошел в зал.

Похоже, я был последним, потому что Морган, пропустив меня, скомандовал своему напарнику замкнуть круг. Сам он вошел в зал следом за мной и закрыл за собой дверь. Одновременно с этим я ощутил, как в воздухе повисло невидимое, бесшумное напряжение – это Стражи замкнули круг, отгородив здание от любого сверхъестественного нарушителя.

Мне ни разу еще не доводилось бывать на заседаниях Совета – во всяком случае, столь представительных. Одно уже разнообразие собравшихся поражало воображение, и несколько секунд я просто стоял на месте, глазея по сторонам.

Зал служил раньше кабаре, причем сравнительно небольшим. Все освещение его составляли сейчас свечи, стоявшие на столах. Для аншлага здесь было, пожалуй, пустовато, но с точки зрения собрания чародеев народу более чем хватало. Столы в партере занимались чародеями в черных балахонах, щеголявших синими, золотыми и алыми тюрбанами. Ученики в коричневых балахонах стояли у стен или сидели на полу у ног своих наставников.

Более всего потрясало разнообразие собравшихся в этом зале типажей. Раскосые восточные глаза, темная кожа уроженцев Африки, светлые шевелюры европейцев, мужчины и женщины, молодые и старые, бороды, которые впору заталкивать под пояс, и щенячий пушок на подбородке... Зал гудел десятками языков, из которых я мог опознать лишь малую долю. Чародеи смеялись и хмурились, пили из фляжек и алюминиевых банок или просто сидели, медитируя с закрытыми глазами. Запахи духов, благовоний и химикалий сплетались в один постоянно меняющийся, пышный букет, а ауры стольких собравшихся вместе чародеев, казалось, жили собственной жизнью, соприкасаясь друг с другом, обмениваясь энергией с почти осязаемой интенсивностью. Я ощущал себя так, словно иду сквозь завесу парящих в воздухе паутинок, то и дело касавшихся моих щек и ресниц – не опасных, но раздражающих, и каждая новая была уникальной, совершенно не похожей на предыдущую.

Единственное, что имелось у всех этих чародеев общего – это то, что ни один из них не выглядел таким поношенным, как я.

Отгороженный бархатными шнурами угол зала отводился приглашенным гостям – союзникам и специалистам по сверхъестественному миру, о большинстве которых я имел весьма приблизительное представление. Там и здесь, в точках, откуда хорошо просматривалась вся толпа, стояли Стражи. Их серые балахоны угрожающе выделялись на фоне черных и коричневых; впрочем, сомневаюсь, чтобы они казались более отталкивающими, нежели мой потертый сине-белый халат. Люди, мимо которых я проходил, косились на меня с неприязнью – в основном, седобородые старцы. Один или два из школяров при виде меня поспешно прикрыли рты руками, пряча ухмылки. Я огляделся по сторонам в поисках свободного места, но не видел ни одного до тех пор, пока не увидел Эбинизера, махавшего мне от стола в первом, ближнем к сцене ряду. Один стул рядом с ним был свободен. Других я не нашел, как ни старался, поэтому принял его предложение.

На сцене возвышались семь трибун, за шестью из которых стояли Старейшины в темных балахонах и алых тюрбанах – в том числе Индеец Джо – Слушающий Ветер и Марта Либерти.

За центральной трибуной стоял Мерлин – председатель Белого Совета, высокий, широкоплечий мужчина с голубыми глазами, длинными, струящимися по плечам светлыми волосами и холеной седой бородой. Мерлин говорил что-то своим бархатистым низким голосом. Фразы на латыни срывались с его губ гладко, как у римского сенатора.

– ...et, quae cum ita sint, censeo iam nos dimittere rees cottidianas et de magna re gravi deliberate – id est, illud bellum contra comitatum rubrum. И с учетом сложившихся обстоятельств я опускаю обычные формальности, дабы обсудить наиболее важный вопрос – войну с Красной Коллегией. Consensum habemus? Все за?

В зале послышались согласные голоса. Я не стал присоединяться к ним. Я сделал попытку пробраться к стулу рядом с Эбинизером незамеченным, но ярко-голубые глаза Мерлина засекли меня и разом похолодели.

Мерлин заговорил снова, и хотя я знал, что с английским у него никаких проблем, онобратился ко мне на латыни, быстрой и текучей. Впрочем, его совершенное владение языком обернулось против него: понять его мог даже такой неуч, как я.

– Ahhh, Magus Dresdenus. Prudenter ades nobis dum de bello quod inceperis diceamus. Ex omni parte ratio tua pro hoc comitatu nobis placet. Ах, Чародей Дрезден. Как мудро с вашей стороны принять участие в нашей дискуссии по поводу войны, которую вы развязали. Приятно узнать, что вы все-таки питаете такое почтение к нашему Совету.

Последние слова он сопроводил выразительным взглядом в направлении моего потертого халата, после чего на него обратили внимание даже те, кто не заметил его до сих пор. Ублюдок. Он сделал паузу, предоставив мне отвечать. Тоже на латыни, разумеется. Жирный ублюдок.

С другой стороны, я впервые участвовал в заседании Совета в качестве полноправного чародея, а он, как ни крути, был все-таки сам Мерлин. И вид у меня, и правда, был тот еще. К тому же Эбинизер предостерегающе покосился на меня. Я сдержал готовый сорваться с языка колкий ответ и постарался напрячь все мои дипломатические способности.

– Э... – начал я. – Ego sum miser, Magus Merlinus. Dolor diei longi me tenet. Opus es nihi altera, э... vestiplicia. Типа, прошу прощения, Мерлин. У меня выдался тяжелый день. Мне стоило одеть халат пристойнее.

Точнее сказать, я надеялся, что сказал именно это. Должно быть, я все же ляпнул что-то не так, потому что Мерлин выпучил на меня глаза.

– Quod est? – поинтересовался он.

Эбинизер поморщился.

– Хосс? – спросил он шепотом. – Ты уверен, что не хочешь, чтобы я переводил тебя?

Я отмахнулся.

– Сам справлюсь, – буркнул я и нахмурился, подбирая нужные слова.

– Excusationem vobis pro vestitu meo atique etiam tarditate facio. Прошу простить меня за опоздание и внешность.

Мерлин смерил меня бесстрастным взглядом; похоже, мои потуги в латыни его вполне устроили. Эбинизер закрыл лицо руками.

– Что? – спросил я свирепым шепотом.

– Ну, – Эбинизер отнял руки от лица и нахмурился. – Сначала ты сказал: «Я жалкое извинение, Мерлин, долгий день имел меня. И я стоил поменять прачку».

Я зажмурился.

– Что-что?

– Именно так ты и сказал. А потом добавил: «Прошу прощения, что я одет, и я делаюсь поздно».

Я почувствовал, что щеки и уши мои пылают. Большая часть зала смотрела на меня как на буйнопомешанного, и до меня дошло, наконец, что многие из собравшихся здесь чародеев не знают английского. Так что стоит ли удивляться: на слух я таким и был.

– Чертова латынь, – выдохнул я. – Пожалуй, лучше вам перевести.

В глазах Эбинизера заиграли искры, но он кивнул с серьезным выражением лица.

– С радостью.

Я плюхнулся на стул, а Эбинизер встал и извинился от моего имени на безупречной латыни. При его словах выражения лиц собравшихся несколько смягчились.

Мерлин кивнул и продолжил на своей образцовой как в учебнике латыни.

– Спасибо, Чародей МакКой, за помощь. Первый вопрос, связанный со стоящим перед нами кризисом – это восстановление Совета Старейшин до его полного состава. Как уже наверняка знают некоторые из вас, член Совета Старейшин, Чародей Петров убит два дня назад при нападении Красной Коллегии в Архангельске.

По залу прокатились потрясенные ахи. Мерлин помолчал, дав шуму в зале утихнуть.

– Предыдущие стычки с Красной Коллегией не отличались подобной жестокостью, и это может означать изменение их обычной тактики. Как следствие этого мы должны быть в состоянии быстро реагировать на подобные подвижки, а это требует дееспособного руководства, обеспечиваемого Советом Старейшин в полном составе.

Мерлин продолжал говорить что-то еще, но я повернулся к Эбинизеру.

– Я правильно понимаю? – прошипел я ему на ухо. – Он хочет заполнить брешь в Совете Старейшин, чтобы иметь гарантированный перевес в голосах?

Эбинизер кивнул.

– Так он будет иметь три, а в большинстве случаев и четыре верных голоса.

– И что нам с этим делать?

– Тебе – ничего. Пока ничего, – он внимательно посмотрел на меня. – Держи себя в руках, Хосс. Я серьезно. У Мерлина три плана убрать тебя.

Я тряхнул головой.

– Что? Вы-то откуда знаете?

– Он всегда поступает так, – буркнул Эбинизер. Взгляд его разом посуровел. – План, резервный план и туз в рукаве. С первым я разберусь и помогу тебе справиться со вторым. Но третий – целиком на тебе.

– Что вы хотите сказать? Какие планы?

– Т-сс, Хосс. Не мешай слушать.

Сидевший напротив нас лысеющий чародей с белоснежными бровями и кустистой, иссиня-черной бородой, а также с татуировкой на черепе, повернулся и шикнул на меня.

Эбинизер кивнул ему, и мы оба повернулись к сцене.

– И в этой связи, – продолжал Мерлин, – я прошу Клауса Шнайдера, хорошо известного, старейшего чародея с безупречной репутацией, принять на себя обязанности члена Совета Старейшин. Все за?

Марта покосилась на Эбинизера.

– Минуточку, почтенный Мерлин, – негромко произнесла она. – Мне кажется, протокол требует предоставить время для дебатов.

Мерлин вздохнул.

– При обычных обстоятельствах, Чародей Либерти, разумеется, требует. Но увы, у нас нету времени на обычные процедуры. Речь идет о самом нашем существовании. Посему, спрашиваю еще раз: все за?

– Чародей Шнайдер, – вмешался в их спор Индеец Джо, – замечательный заклинатель, славный своими мастерством и честностью. Однако он слишком молод для подобной ответственности. В зале присутствуют чародеи, превосходящие его опытом и мастерством. Они более заслуживают избрания Старейшинами.

Мерлин одарил Индейца Джо хмурым взглядом.

– Спасибо за напоминание, Чародей Слушающий Ветер. Однако, хотя твое замечание и уместно, к нему нет оснований. Здесь не присутствует ни одного чародея старше Чародея Шнайдера, которые не отказывались уже занять место в Совете Старейшин. Посему, дабы избежать лишенных смысла выдвижений кандидатур и последующих самоотводов, я намеревался…

– Ты намеревался, – вмешался Эбинизер по-английски негромко, но так, чтобы слышал Мерлин, – затолкать своего любимчика всем в глотки, пока все слишком встревожены, чтобы заметить это.

Мерлин осекся, уставив в Эбинизера пристальный взгляд. Потом заговорил – так же негромко, с сильным британским акцентом.

– Возвращайся к себе в горы, Эбинизер. К своим овцам. Ты нежеланный гость здесь, и никогда не был таким.

Эбинизер отозвался Мерлину ослепительной улыбкой.

– Ага, Альфред, парниша, – в голосе его зазвучал явственный шотландский акцент. – Сам знаю, – он снова перешел на латынь и повысил голос. – Каждый член Совета имеет право высказаться по этому поводу. Вам всем известно, насколько важным и ответственным мероприятием является назначение членом Совета Старейшин. Скажите, кто из вас согласен с тем, что это достаточно серьезное дело, чтобы вынести его на всеобщее голосование?

Зал откликнулся почти единогласным «Да», к которому я присоединил и свой голос. Эбинизер окинул собравшихся взглядом и вопросительно посмотрел на Мерлина.

Я увидел на лице старикана плохо скрытую досаду. Больше всему ему явно хотелось хлопнуть кулаком по трибуне, но он сдержался и кивнул.

– Очень хорошо. В таком случае, в соответствии с установленными правилами мы предложим этот пост старейшему из присутствующих здесь чародеев, – он покосился в сторону примостившегося в уголке сцены старичка-чародея сушеного вида с пером, чернильницей и кипой пергаментных листов. – Чародей Пибоди, будь добр, огласи список.

Тот кивнул, полез под стол и вынырнул оттуда с объемистым чемоданом. Потом буркнул что-то себе под нос, потер лоб пальцем, перепачкав его чернилами, и открыл чемодан. Он вытянул из стопки, как мне показалось, первый попавшийся лист, положил его перед собой на стол, удовлетворенно кивнул и дребезжащим голосом принялся зачитывать список.

– Чародей Монтрой.

– В научной экспедиции на Юкатане, – отозвалась Марта Либерти.

Пибоди кивнул.

– Чародей Гомес.

– Все еще не проснулся после приема того эликсира, – сообщил стоявший у стены Страж в сером плаще.

Пибоди кивнул.

– Чародей Лукоцци.

– В академическом отпуске, – сказал чернобородый, татуированный чародей, сидевший за нашим столом. Эбинизер нахмурился и нервно дернул щекой.

Так продолжалось примерно четверть часа. Наиболее любопытные причины отсутствия звучали вроде: «женился по любви», «живет под полярной ледяной шапкой» или «сидит на пирамиде».

Наконец Пибоди покосился на Мерлина.

– Чародей МакКой.

Эбинизер фыркнул и встал. Пибоди перечислил еще с полдюжины имен.

– Чародей Шнайдер, – возгласил он, наконец.

Маленький круглощекий человечек с седым пухом на голове и хорошо заметным даже под просторным балахоном округлым брюшком встал и коротко кивнул Эбинизеру. Потом он повернулся к Мерлину.

– Я благодарен вам за предложение, почтенный Мерлин, – объявил он на латыни, но с сильным немецким акцентом. – Однако при всем моем почтении я вынужден отказаться от него в пользу Чародея МакКоя. Он послужит Совету куда лучше, чем я.

Мерлин выглядел так, словно кто-то выжал ему в рот незрелый лимон.

– Очень хорошо, – сказал он. – Не желает ли кто-нибудь из старших чародеев предложить свою кандидатуру как альтернативу Чародею МакКою?

Я не сомневался, что таковых не найдется – об этом красноречиво говорили лица ближних к нам чародеев. Сам Эбинизер не спускал глаз с Мерлина. Он стоял, широко расставив ноги. В зале воцарилась тишина.

Сжав губы так, что они превратились в тонкую линию, Мерлин обвел зал взглядом и чуть заметно кивнул.

– Все за? – спросил он.

Зал снова откликнулся одобрением, на этот раз еще более единодушным.

– Очень хорошо, – повторил Мерлин, поджав нижнюю губу, от чего голос его сделался несколько кислее. – Раз так, пусть Чародей МакКой займет место в Совете Старейшин.

По залу пробежал вздох – как мне показалось, облегчения. Эбинизер оглянулся и подмигнул мне.

– Один есть. Осталось два, – прошептал он. – Держи ухо востро, – он подобрал балахон и поднялся на сцену, на пустующую трибуну между Мартой Либерти и Индейцем Джо. – Меньше слов, больше дела, – произнес он громче, так, чтобы слышал весь зал. – Идет война.

– Совершенно верно, – согласился Мерлин и кивнул куда-то в сторону. – Займемся делами военными. Страж Морган, будь добр, выйди и доложи соображения Совета Стражей насчет тактики Красной Коллегии.

В зале снова воцарилась такая тишина, что я отчетливо слышал стук подкованных башмаков Моргана, пока тот поднимался на сцену. Мерлин подвинулся, и Морган положил на трибуну переливающийся кристалл. Следом за этим он приладил за ним свечу, пробормотал себе под нос какое-то заклинание и зажег ее.

Свечной свет преломился в кристалле и расцвел над сценой подобием конуса, внутри которого повис вращающийся земной шар. Очертания континентов показались мне странно искаженными, словно их рисовали несколько веков назад.

По залу пробежал шепот, а Синяя Борода за моим столом пробормотал на латыни: «Впечатляюще».

– Тьфу, – возразил я по-английски. – Он украл это из «Возвращения Джедая».

Синяя Борода непонимающе оглянулся на меня. Я прикинул, не стоит ли мне попытаться перевести «Звездные Войны» на латынь, и решил, что, пожалуй, не стоит. Вот видите, порой и я бываю вполне разумным.

Своим низким голосом Морган бубнил на латыни – коряво, но более-менее понятно. Из чего следовало, что он владел латынью лучше меня. Ублюдок.

– Мигающие красные точки на глобусе обозначают места известных нам нападений Красной Коллегии и их союзников. Большая часть их сопровождалась теми или иными жертвами, – при этих его словах глобус начал переливаться мигающими красными огоньками, отчего сделался похожим на Рождественскую елку. – Как видите, наибольшую активность неприятель проявляет в Западной Европе.

По залу пробежал ропот. Старый Свет до сих пор остается вотчиной Старой Школы чародейства, придерживающейся заповеди: «блюди тайну и не привлекай к себе внимания». Пожалуй, у них есть на то основания – с учетом Инквизиции и всего такого. Я не отношу себя к Старой Школе. Мой телефон значится в «Желтых Страницах» в графе «Чародеи». Правда, он там один. Надо же мне оплачивать счета, верно?

Морган все бубнил бесцветным голосом.

– Нам давно известно, что основной центр Красной Коллегии расположен где-то в Южной Америке. Наши агенты там работают в чрезвычайно трудных условиях, так что информация оттуда поступает самая скудная. Мы получили предупреждения о нескольких готовившихся нападениях, и Стражам удалось свести потери к минимуму – везде за исключением последнего инцидента в Архангельске, – земной шар остановил вращение, и красный огонек на северо-западе России разгорелся ярче. – Хотя установлено, что смерть Чародея Петрова дорого обошлась нападавшим, все его домочадцы также погибли. Нам неизвестно, каким образом вампиры проникли в дом, минуя оборону и защитные пояса. Судя по всему, Красная Коллегия каким-то образом получила доступ к информации об обороне, каковой раньше не располагала.

Мерлин вернулся на свое место; Морган забрал кристалл, и глобус исчез.

– Спасибо, Страж, – произнес Мерлин. – И еще одно: пути наших перемещений по Небывальщине находятся под угрозой. Мягко говоря, леди и джентльмены, Красная Коллегия получает дополнительное преимущество, заперев нас в материальном мире. Современная же техника так часто отказывает в нашем присутствии, что перемещения здесь также затруднительны, а в условиях военного времени на них просто нельзя положиться. Нам жизненно необходимы коридоры сквозь Небывальщину, иначе мы рискуем во всем проигрывать неприятелю, способному перемещаться и перебрасывать силы быстрее нас. В этой связи мы послали гонцов к обеим Королевам Сидхе. Старейшина Мэй, прошу.

Я покосился на трибуну слева от Мерлина, за которой стояла еще одна из членов Совета Старейшин – судя по всему, та самая Мэй. Это была миниатюрная женщина восточного происхождения с бледной, гладкой кожей и волосами цвета серого гранита, заплетенными в длинную, смотанную в пучок и заколотую двумя нефритовыми гребнями косу. Изящные черты ее лица остались почти нетронуты возрастом, если не считать воспаленных глаз. Она развернула лист пергамента и чуть надтреснутым, но уверенным голосом обратилась к Совету:

– Мы получили следующий ответ от Лета: «Королева Титания не желает принимать чью-либо сторону в распрях смертных и антрофагов. Она обращается равно к Совету и Коллегии с требованием держаться подальше от владений Лета. Она сохраняет нейтралитет».

Эбинизер нахмурился и подался вперед.

– А что Зима? – спросил он.

Я поежился.

Мэй склонила голову набок и несколько секунд молча смотрела на Эбинизера, явно выражая ему неодобрение тем, что ее перебили.

– Наш посланник не вернулся. Однако история показывает, что Королева Мэб принимает ту или иную сторону в конфликте, однако сама выбирает для этого время и форму.

Я поежился еще сильнее. На столе стоял графин с водой и несколько стаканов. Я налил себе воды, ухитрившись почти не звякнуть горлышком о стакан. Покосившись на Синюю Бороду, я увидел, что тот внимательно наблюдает за мной.

Эбинизер нахмурился еще сильнее.

– И что это должно означать?

– Это означает, – ответил за Мэй Мерлин, – что нам придется вести с Зимой дипломатическую игру. Нам жизненно необходимо любой ценой сохранить дружественные отношения хоть с одной из Королев Сидхе – или по крайней мере не допустить, чтобы подобные отношения установила Красная Коллегия. До тех пор, пока имеющий место конфликт не будет разрешен.

Марта Либерти удивленно приподняла брови.

– Разрешен? – переспросила она. – Я бы выбрала иное слово. Например, «завершен».

Мерлин покачал головой.

– Чародей Либерти, нам нет необходимости усугублять конфликт. Если имеется хоть малейший шанс достичь перемирия…

– Спросите Семена Петрова, насколько заинтересованы в мирном решении вампиры, – ледяной, чуть хрипловатый голос чернокожей женщины словно бичевал Мерлина.

– Придержи свои эмоции, Чародей Либерти, – невозмутимо возразил ей Мерлин. – Смерть Петрова глубоко ранила нас всех, но мы не можем позволить, чтобы она ослепила нас, мешая принять разумное решение.

– Семен хорошо их знал, Мерлин, – ровным голосом сказала Марта. – Знал их лучше любого из нас, и они убили его. Неужели ты считаешь, что они согласятся на мир с нами теперь, когда они убили чародея, лучше других способного защититься от них? С какой стати им вообще желать мира, а, Мерлин? Они же побеждают.

Мерлин отмахнулся от нее.

– Твой гнев мешает тебе рассуждать здраво. Они будут искать мира, потому что даже победа может обойтись им слишком дорого.

– Не будь глупцом. Они никогда не предложат мира.

– Собственно говоря, – возразил Мерлин, – они его уже предложили, – он кивнул в сторону второй слева от него трибуны. – Чародей Ле Фортье.

Ле Фортье оказался изящного сложения мужчиной среднего роста с гротескно выступающими скулами и выпученными глазами, словно позаимствованными им у кого-то раза в два больше его. Он был совершенно лыс; на лице не росло даже бровей, что придавало ему сходство со скелетом. Однако голос его, когда он заговорил, звучал на удивление сочно:

– Спасибо, Мерлин, – он помахал в воздухе зажатым в тонких, длинных пальцах конвертом. – В этом конверте находится послание Графа Ортеги, военачальника Красной Коллегии, полученное нами сегодня утром. В нем он излагает причины, побудившие Красную Коллегию начать войну, и условия, на которых они готовы пойти на мир. Также он предлагает в знак доброй воли временно, начиная с сегодняшнего утра, воздержаться от враждебных действий, дабы дать Совету время обдумать эти условия.

– Дерьмо собачье! – слова эти сорвались у меня с языка прежде, чем я осознал, что говорю. По залу прокатились смешки – преимущественно со стороны школяров в коричневых балахонах, и я услышал шорох одежд, когда все до единого чародеи повернулись посмотреть на меня. Я почувствовал, что снова краснею, и прокашлялся. – То есть, я хотел сказать, – начал я и остановился, давая Эбинизеру возможность перевести мои слова, – что убийцы Красной Коллегии покушались на мою жизнь всего несколько часов назад.

Ле Фортье улыбнулся мне. При этом губы его раздвинулись, обнажая зубы как на высушенном лице тысячелетней мумии.

– Даже если вы не лжете, Чародей Дрезден, я не ожидал бы стопроцентного контроля Красной Коллегии над своими подчиненными – с учетом лично вашей роли в развязывании этой войны.

– Развязывании? – возмутился я. – Да вы хоть знаете, что делали они?

Ле Фортье пожал плечами.

– Они лишь оборонялись, Чародей, защищая свой суверенитет. Вы, выступая не лично от себя, а – я особо обращаю на это внимание – в качестве представителя Белого Совета, напали на нобля Красной Коллегии, нанесли ущерб ее имуществу и убили домочадцев означенного нобля а также ее саму. Кроме того в прессе и официальных заявлениях по поводу этого инцидента говорится о том, что при нем погибло несколько молодых мужчин и женщин – насколько я понял, погибли при пожаре. Не напоминает ли это вам кое-что, а, Чародей Дрезден?

Я стиснул зубы. У меня даже в глазах помутнело от злости, так что говорить я даже не пытался. Впервые в своей жизни я присутствовал на Совете, когда меня судили за нарушение Первого Закона Магии: Не Убий. В тот раз я сжег своего старого наставника, Джастина. Год назад, во время столкновения с Бьянкой, местной предводительницей Красной Коллегии, я устроил пожар – в ту минуту все шло к тому, что ни мне, ни моим спутникам уже все равно не выбраться оттуда живыми. Сгорело довольно много вампиров. Позже на пожарище нашли и человеческие останки. Трудно сказать, кто из них стал жертвой вампиров и умер прежде, чем огонь добрался до них, а кто еще был жив к тому моменту. Меня до сих пор мучают из-за этого кошмары. Я, конечно, далеко не подарок, но и не хладнокровный убийца.

К своему потрясению я вдруг сообразил, что накапливаю энергию, готовясь разрядить ее в Ле Фортье с его ухмылкой скелета. Эбинизер перехватил мой взгляд, глаза его чуть расширились, и он быстро мотнул головой. Вместо того, чтобы выбросить руки вперед, высвобождая смертоносный заряд, я сжал их в кулаки и сел, прежде чем ответить ему. Вот какой я дисциплинированный.

– Я уже подробно описал события в доме Бьянки в своем отчете Совету. Так все и было. Любой, кто утверждает, что все было не так, как там написано – лжец.

Ле Фортье закатил глаза.

– Как это, должно быть, приятно – жить в столь прямолинейном мире, Чародей Дрезден. Но мы платим цену за ваши действия не потраченными впустую часами – мы платим кровью. Чародеи гибнут в результате того, что вы натворили, действуя от имени Совета, – Ле Фортье перевел взгляд на зал. – Честно говоря, мне кажется, что со стороны Совета было бы разумно заключить, что мы занимаем в нынешнем конфликте неразумную позицию, и что нам стоило бы внимательно изучить условия, предлагаемые нам Красной Коллегией в качестве платы за мир.

– И чего же они от нас хотят? – фыркнул я и помолчал, дав Эбинизеру перевести. – По пинте крови в месяц от каждого из нас? Или права охотиться там и тогда, когда они пожелают? Или амулетов, способных защитить их от солнечного света?

Ле Фортье улыбнулся мне и сложил руки на обрезе трибуны.

– Что вы, Дрезден. Ничего, столь драматичного. Они хотят только того, чего в такой ситуации желал бы любой из нас. Они хотят справедливости, – он чуть подался в мою сторону, и выпуклые глаза его возбужденно блеснули. – Они хотят вас.

Глава шестая

А…

– Меня? – переспросил я. Et la, Ле Фортье. Подавись моим красноречием.

– Вот именно. Граф Ортега написал, что Красная Коллегия считает вас, Чародей Дрезден, преступником. В качестве условия прекращения конфликта они требуют вашей выдачи для суда. Согласен, этот выход из сложившейся ситуации не отличается высоким вкусом, но, возможно, другого у нас нет.

Не успел он произнести последнее слово, как несколько десятков чародеев, вскочив с места, возмущенно закричали что-то. Другие, также с криком, возражали им, а третьи кричали, похоже, просто так, за компанию. В общем, в зале воцарилась настоящая какофония криков, угроз и ругани (но не проклятий, потому что, согласитесь, проклятие чародея может плохо кончиться), и все это на дюжине языков.

Мерлин дал им покричать с минуту, после чего звонким голосом призвал всех к порядку. Никто не обратил на него ни малейшего внимания. Он сделал еще одну попытку, после чего поднял свой посох и с силой стукнул им по сцене.

Последовали вспышка, грохот и сотрясение, от которого вода у меня в стакане расплескалась, забрызгав мне халат, а пара наиболее хрупких чародеев так и вовсе попадала с ног. Так или иначе, крик стих.

– К порядку! – вновь потребовал Мерлин точно тем же тоном. – Я прекрасно осознаю сложность данной ситуации и ее возможные последствия. Однако на кону жизни. Как ваши, так и моя собственная. Мы должны обдумать выбор со всей возможной серьезностью.

– Какой выбор? – возмутился Эбинизер. – Мы чародеи, а не стадо перепуганных баранов. Неужели мы отдадим вампирам одного из нас и притворимся, что ничего не произошло?

– Вы читали отчет Дрездена, – огрызнулся Ле Фортье. – По его собственному признанию все, в чем обвиняет его Красная Коллегия – правда. Они являются пострадавшей стороной.

– Вся та ситуация была подстроена с целью спровоцировать Дрездена на действия, после чего убить его.

– Значит, он должен был действовать умнее, – хладнокровно отпарировал Ле Фортье. – Политика – это не детская игра. Дрезден ввязался в нее и потерпел поражение. Теперь ему настало время заплатить за это, чтобы мы, остальные, жили в мире.

Индеец Джо положил руку на локоть Эбинизеру.

– Мира нельзя купить, Алерон, – тихо сказал он, обращаясь к Ле Фортье. – История неоднократно учила нас этому. Я выучил этот урок, чего и тебе советую.

В ответ Ле Фортье оскалился.

– Не знаю, о чем ты там лепечешь, но…

Я закатил глаза и все-таки снова встал с места.

– Он говорит об индейских племенах, потерявших свои земли, болван, – подозреваю, Эбинизер опустил в своем переводе последнее слово, что не отменило, однако, приглушенного фырканья со стороны коричневых балахонов. – И о попытках Европы ублажить Гитлера накануне Второй Мировой. И те, и другие пытались купить мир ценой уступок, и в результате и тех, и других скушали по кускам.

Мерлин смерил меня свирепым взглядом.

– Я тебя не узнаю, Чародей Дрезден. До тех пор, пока тебе не дадут слова, будь добр воздержаться от подобных выступлений, иначе я удалю тебя из зала заседаний.

Я прикусил губу и сел.

– Прошу прощения. Я-то считал, что моей обязанностью является защищать людей. Или я ошибался?

– Мертвые мы никого не защитим, Чародей Дрезден, – рявкнул Мерлин. – Молчи или выйди.

Марта Либерти покачала головой.

– Мерлин, мне кажется, совершенно очевидно то, что мы не можем выдавать одного из нас Красной Коллегии по их требованию. Несмотря на былые расхождения с политикой Совета, Дрезден – полноценный чародей. И, с учетом его деятельности за последние годы, он полностью заслужил этот титул.

– Я не ставлю под сомнение его владение Искусством, – возразил Ле Фортье. – Я оспариваю его суждения, его выбор. Со времени смерти Джастина он неоднократно выказывал возмутительную беспечность и даже безрассудство, – лысый мерзавец устремил взгляд своих выпученных глаз в зал. – Чародей Гарри Дрезден. Подмастерье Чародея Джастина Дю Морне, подмастерья Чародея Семена Петрова. Скажите-ка, Дрезден, как вышло так, что Красная Коллегия так хорошо узнала устройство обороны дома Петрова, что без труда проникла в него?

Мгновение я потрясенно смотрел на Ле Фортье. Неужели этот гад действительно верил в то, что я мог узнать об обороне Петрова от Джастина? И мог продать чародея, члена Совета Старейшин, вампирам? Ведь до самого суда надо мной я вообще не знал о существовании Белого Совета – и, если уж на то пошло, о других чародеях. Я дал ему единственный возможный ответ. Я рассмеялся. Негромко, но рассмеялся и покачал головой.

Лицо Ле Фортье исказилось от злости.

– Вот видите? – вскричал он, обращаясь к залу. – Видите, сколько уважения питает он к нашему Совету? К своему положению чародея? Дрезден постоянно угрожал нам своей неразборчивостью в средствах, своим безрассудным пренебрежением требованиями секретности и безопасности. Даже если кто-то другой предал Петрова и его учеников, Дрезден так же виновен в их гибели, как если бы сам перерезал им горло. Так пусть последствия его решений падут на него самого.

Я вскочил и повернулся было к Ле Фортье, но вовремя опомнился и посмотрел на Мерлина, испрашивая разрешения заговорить. Он нехотя кивнул, давая мне слово.

– Это невозможно, – сказал я. – Или, по меньшей мере, непрактично. Я не нарушил в этом деле ни одного Закона Магии, из чего следует, что вправе ожидать полноценного суда. Я полноправный чародей. По правилам Совета дело подлежит всестороннему изучению и суду – боюсь только, ни то, ни другое не дадут нам скорого решения наших проблем.

Эбинизер перевел мои слова, и зал согласно загудел. Что ж, не могу сказать, чтобы это меня удивило. Стоило бы Совету Старейшин замять суд и бросить меня на съедение волкам – и это создало бы опасный прецедент: никто не мешал бы преследовать любого чародея из находившихся в зале, и они прекрасно понимали это.

Ле Фортье уставил в меня свой костлявый палец.

– Совершенно верно, – сказал он. – Если только исходить из того, что вы полноправный чародей. В этой связи я требую, чтобы Совет немедленно поставил на голосование вопрос, действителен ли еще статус Дрездена как полноправного чародея. Кстати, напоминаю Совету, что его производство в этот статус имело место де факто, основываясь на показаниях свидетелей. Он никогда не проходил Испытания, по которому единственно можно судить об уровне его мастерства.

– Черта с два не проходил, – возразил я. – Я победил Джастина Дю Морне в смертельной дуэли. Или такого Испытания вам недостаточно?

– Верно, Чародей Дю Морне погиб, – кивнул Ле Фортье. – Другой вопрос, действительно ли он погиб в честном поединке или сожжен во сне. Мерлин, вы слышали мое требование. Пусть же Совет проголосует по статусу этого безумца. Покончим с этой ерундой и вернемся к нормальной жизни.

Ох… Такого поворота я не ожидал. Если меня лишат тюрбана, это будет все равно как если средневекового дворянина лишили его титула. Я политической точки зрения я больше не буду считаться чародеем, и тогда по правилам Совета и по соглашениям, существующим между ним и другими сверхъестественными силами, меня просто обязаны будут выдать как беглого убийцу Красной Коллегии. Что будет означать жуткую смерть – если мне повезет, конечно. Если не повезет, все может обернуться значительно хуже.

С учетом того, как складывался этот день с самого начала, сердце у меня в груди начало пробуксовывать.

Мерлин хмуро кивнул.

– Что ж, очень хорошо. Ставлю на голосование вопрос о статусе означенного Гарри Дрездена. Пусть те, кто считают его достойным тюрбана чародея, голосуют «за», а те, кто считают, что статус его должен быть понижен до подмастерья, голосуют «против». Те же, кто счи…

– Погодите-ка, – перебил его Эбинизер. – Пользуясь правами Старейшины, я требую ограничить голосование рамками Совета Старейшин.

Мерлин испепелил Эбинизера взглядом.

– На каком основании?

– На основании того, что в деле этом имеется много информации, неизвестной совету. Доводить же ее до всех в этом зале было бы неразумной тратой времени.

– Поддерживаю, – буркнул Индеец Джо.

– И я, – добавила Марта Либерти. – Три голоса «за», почтенный Мерлин. Пусть решение принимает Совет Старейшин.

Сердце мое снова забилось в более-менее нормальном ритме. Эбинизер вмешался вовремя. В помещении, полном напуганных мужчин и женщин, я и охнуть бы не успел, как лишился тюрбана. При голосовании, ограниченном рамками Совета Старейшин, у меня появлялся небольшой, но шанс.

Я почти воочию видел, как Мерлин пытается повернуть решение вспять, однако правила Совета высказываются на этот счет совершенно однозначно. Члены Совета Старейшин всегда могут добиться закрытого голосования, если в поддержку этого выступит хоть трое Старейшин.

– Очень хорошо, – в очередной раз повторил Мерлин. В зале оживленно шептались. – Мои интересы заключаются в сохранении жизни и здоровья членов этого Совета, а также человечества в целом. Я голосую против сохранения Дрезденом статуса чародея.

– И я, я тоже против, и по тем же причинам – Ле Фортье только что не подпрыгивал от возбуждения, прищурив свои выпученные глаза.

Следующим высказывался Эбинизер.

– Я жил с этим юношей. Я знаю его. Он настоящий чародей. Я голосую за сохранение за ним его нынешнего статуса.

Маленький Брат пискнул что-то со своего места на плече у Индейца Джо, и старый волшебник погладил енота по хвосту.

– Мои инстинкты говорят мне, что он ведет себя, как подобает чародею, – он недобро покосился на Ле Фортье. – Я голосую за сохранение его статуса.

– Как и я, – кивнула Марта Либерти. – Это не решение проблем. Это всего лишь сведение счетов.

Что ж, три-два в пользу Гарри. Я перевел взгляд на старую Мэй.

С минуту миниатюрная женщина стояла, закрыв глаза и склонив голову.

– Чародей не может так легкомысленно относиться к своему статусу члена этого Совета, – произнесла она, наконец. – И не может вести себя так безответственно, как вел себя Гарри Дрезден по отношению к Искусству. Я голосую против сохранения им статуса.

Три-три. Я облизнул пересохшие губы и только теперь сообразил, что со всеми своими переживаниями совсем забыл про седьмого члена Совета Старейшин. Его трибуна стояла на сцене крайней слева. Подобно другим чародеям он был облачен в черный балахон, но лицо его совершенно закрывал темно-бордовый, почти черный тюрбан. Роста он был высокого, выше меня. Футов семь, и не растолстел. Он стоял, спрятав руки крест-накрест в просторные рукава балахона. Похоже, не один я обратил на него внимание; все взгляды обратились на него, и в зале воцарилась мертвая тишина.

Первым нарушил ее Мерлин.

– Привратник, – негромко окликнул он. – Что скажешь ты?

Я привстал со стула; во рту у меня пересохло. Стоит ему проголосовать против меня, и можно не сомневаться: Стражи скрутят и выволокут меня прежде, чем стихнет эхо его голоса.

Последовала новая пауза длиной в несколько ударов сердца.

– Сегодня шел дождь из жаб, – произнес Привратник гулким, но неожиданно мягким голосом.

Реакцией на его слова стало ошеломленное молчание, сменившееся парой секунд спустя таким же ошеломленным шепотом.

– Привратник, – повторил Мерлин, на этот раз настойчивее. – Как ты проголосуешь?

– Обдуманно, – отозвался Привратник. – Сегодня утром шел дождь из жаб. Это надо осмыслить. И в этой связи мне нужно знать, с чем вернется посланник.

– Какой еще посланник? – нетерпеливо спросил Ле Фортье. – О чем это вы?

Двери с грохотом распахнулись, и в зал вошли двое Стражей в серых плащах. Они даже не вели, а, скорее, тащили под руки молодого мужчину в коричневом балахоне. Лицо его опухло – на вид, от обморожения, а пальцы напоминали вздувшиеся, протухшие сосиски. Волосы сплошь покрывала ледяная корка; балахон выглядел так, словно его погрузили в воду, а потом проволокли за собачьей упряжкой от Анкориджа до Нома. Губы его посинели, а глаза то и дело закатывались как у пьяного. Стражи подтащили его к сцене, и Старейшины собрались на ее краю, глядя на бедолагу сверху вниз.

– Это мой посланник к Зимней Королеве, – заявила Мэй.

– Он настаивал, – сказал один из Стражей. – Мы пытались отвести его прежде к лекарю, но он так горячился из-за этого, что я испугался, не повредит ли он себе чего, поэтому мы привели его к тебе, Мэй.

– Где вы его нашли? – спросил Мерлин.

– У входа. Кто-то вытолкнул его из машины и уехал. Мы не видели, кто это был.

– И даже номера не записали? – не выдержал я. Оба Стража покосились на меня и снова повернулись к Мерлину. Похоже, они даже не поняли, о чем это я. Ну да, им ведь обоим лет по сто; они и о номерных знаках, поди, не имели ни малейшего представления. – Блин-тарарам, – пробормотал я себе под нос. – Жаль, меня там не было.

Старая Мэй осторожно спустилась со сцены и подошла к юноше. Она коснулась его лба рукой и тихо заговорила с ним на непонятном мне языке – наверное, по-китайски. Паренек открыл глаза и ответил ей что-то, едва ворочая языком.

Старая Мэй нахмурилась. Она спросила что-то еще; парень сделал попытку ответить, но совершенно очевидно, это оказалось для него слишком тяжелой задачей. Он пошатнулся, глаза его окончательно закатились, и он бессильно обвис на руках у Стражей.

Мэй погладила его по волосам.

– Унесите его, – сказала она на латыни. – Позаботьтесь о нем.

Стражи уложили паренька на плащ и вчетвером вынесли из зала.

– Что он сказал? – спросил Эбинизер, опередив меня с тем же вопросом.

– Он сказал, Королева Мэб просила передать Совету, что она согласится пропустить нас через свои владения, если ее просьба будет исполнена.

Мерлин выгнул бровь и задумчиво потеребил пальцами бороду.

– Какова же ее просьба?

– Этого она ему не сказала, – ответила старая Мэй. – Она сказала только, что дала знать об этом одному из членов Белого Совета.

Старейшины отошли в угол сцены. Несмотря на напряженность ситуации, они не повышали голосов.

Я не следил за ними. Слова посланника, переведенные старой Мэй, настолько потрясли меня, что я и дышать-то едва мог, не то, что говорить. Когда я, наконец, вновь обрел способность двигаться, я повернулся к столу, наклонился пониже и стукнул лбом о деревянную столешницу. Потом еще раз. И еще.

– Черт, – прошептал я. – Черт, черт, черт!

Чья-то рука легла мне на плечо. Я поднял голову и увидел перед собой закутанного с головы до ног Привратника. Рука его была затянута в черную кожаную перчатку. Даже постаравшись, я не смог бы увидеть ни клочка его кожи.

– Ты ведь знаешь, что означает дождь из жаб, – тихим, едва слышным голосом спросил он. Он говорил по-английски с едва заметным акцентом – наполовину британским, наполовину каким-то еще. Индийским? Ближневосточным?

Я кивнул.

– Неприятности.

– Неприятности, – повторил он. Лица его я так и не видел, но заподозрил, что слово это сопровождалось едва заметной улыбкой. Он кивнул в сторону остальных Старейшин. – Времени у нас в обрез, – прошептал он. – Ты ответишь мне на один вопрос, Дрезден? Только честно?

Я покосился на Синюю Бороду. Тот наклонился к сидевшей за соседним столом круглолицей чародейке крайне благопристойной внешности и, похоже, внимательно слушал ее. Я кивнул Привратнику.

Тот махнул рукой. Не было ни слов, ни даже секундной паузы на подготовку заклинания. Ничего. Он махнул рукой, и гул голосов в зале разом отдалился, сделавшись неразборчивым.

– Я понимаю, ты тоже умеешь Слышать. Я тоже не хотел бы, чтобы нас с тобой подслушали, – голос его доходил до меня странно искаженным. Одни звуки казались неестественно высокими, другие – неестественно низкими, странно гулкими.

Я осторожно кивнул.

– И что за вопрос?

Он поднял руку и черной перчаткой чуть сдвинул тюрбан так, что я увидел отблеск темного глаза и неровно остриженную седую бороду на фоне бронзово-смуглой кожи. Второго глаза я не видел. Лицо его, казалось, то и дело меняется в тени, и мне пришло в голову, что оно изувечено – возможно, обожжено. На том месте, где полагалось находиться второму глазу, блеснуло что-то серебряное.

Он придвинулся ближе ко мне.

– Мэб уже выбрала своего эмиссара? – прошептал он мне на ухо.

Я как мог постарался скрыть удивление, и, как обычно, это вышло у меня плохо. Я увидел в его единственном глазу огонек понимания.

Черт возьми. Теперь-то я понимал, почему Мэб держалась так уверенно. Она с самого начала знала наверняка, что подряжает меня на дело, от которого я не смогу отказаться. При этом она провернула это, не отказываясь от сделки. Мэб хотела, чтобы я взялся за ее дело, и она наверняка была просто счастлива ввязаться в войну сверхъестественных сил, чтобы получить то, что ей нужно.

Собственно, у меня в офисе она только играла со мной – а я-то, дурак, принял все это за чистую монету. Мне хотелось врезать себе со всей силы по лбу. Надо же, деревенский дурачок нашелся!

Так или иначе, смысла врать парню, чей голос решает мою судьбу, я не видел.

– Да.

Он покачал головой.

– Рискованное равновесие. Совет не может позволить себе ни оставить тебя, ни исключить.

– Не понял.

– Поймешь, – он сдвинул тюрбан обратно на лицо. – Я не могу остановить твою судьбу, чародей. Я могу только дать тебе шанс самому избежать ее.

– Что вы имеете в виду?

– Разве ты сам не видишь, что происходит?

Я нахмурился.

– Ну, опасный дисбаланс сил. Белый Совет здесь, в Чикаго. Мэб лезет в наши дела.

– Или, возможно, мы – в ее. Почему она назначила своим эмиссаром смертного, а, юный чародей?

– Потому, что кому-то там, наверху, доставляет удовольствие смотреть на мои мытарства?

– Равновесие, – подсказал мне Привратник. – Все дело в равновесии. Восстанови равновесие, юный чародей. Докажи, что ты достоин своего звания.

– Значит, вы говорите, я просто должен работать на Мэб? – голос мой звучал глухо и отдавал жестью, будто слышался из кофейной банки.

– Какое сегодня число? – спросил вдруг Привратник.

– Восемнадцатое июня, – ответил я.

– А... Ну конечно, – Привратник отвернулся, и шум снова сделался нормальным. Привратник вернулся к остальным Старейшинам, и они заняли места на своих трибунах. Podii... Podia... Чтоб ее, эту латынь с ее склонениями...

– К порядку! – снова рявкнул Мерлин, и в зале не сразу, но довольно быстро воцарилась тишина.

– Привратник, – спросил Мерлин. – Как ты голосуешь?

Темная фигура Привратника молча подняла руку.

– Мы ступили на тропу, теряющуюся во мраке, – негромко произнес он. – Тропу, которая чем дальше, тем опаснее. Поэтому первые наши шаги по ней могут оказаться решающими. Мы должны делать их с осторожностью.

Темное пятно лица под тюрбаном повернулось в сторону Эбинизера.

– Ты любишь этого мальчика, Чародей МакКой, – сказал Привратник. – Ты будешь сражаться за него. Твоя истовость в этом деле достойна внимания. Я уважаю твой выбор.

Он повернулся к Ле Фортье.

– Ты сомневаешься в преданности Дрездена и его способностях. Ты настаиваешь на том, что только порченое семя вырастает на порченой земле. Твои тревоги можно понять – и, если ты прав, Дрезден представляет собой угрозу Совету.

Он повернулся к старой Мэй и чуть склонил голову. Мэй ответила ему таким же легким поклоном.

– Почтенная Мэй, – произнес Привратник. – Ты сомневаешься в его способности использовать свою силу с должной мудростью. Ты боишься, что уроки Дю Морне искалечили его, хоть это и не видно глазу. Твои страхи также заслуживают уважения.

И, наконец, он повернулся к Мерлину.

– Почтенный Мерлин. Тебе известно, что Дрезден принес Совету смерть и прочие угрозы. Ты веришь, что, устранив Дрездена, ты устранишь и угрозу. Твои опасения можно понять, но не принять. Что бы ни произошло с Дрезденом, Красная Коллегия нанесла Совету слишком болезненный удар, чтобы делать вид, будто ничего не произошло. Прекращение нынешней вражды будет лишь затишьем перед бурей.

– Довольно, приятель, – не выдержал Эбинизер. – Говори, как ты голосуешь: «за» или «против».

– Я проголосую в зависимости от исхода Испытания. От проверки, которая либо успокоит страхи одной стороны, либо докажет необоснованность доверия другой.

– Какого еще Испытания? – спросил Мерлин.

– Мэб, – сказал Привратник. – Пусть Дрезден исполнит просьбу Мэб. Это подарит нам помощь Зимы. Если ему удастся это, он докажет безосновательность твоих опасений в его способностях, Ле Фортье.

Ле Фортье насупился, но кивнул.

Привратник снова повернулся к Мэй.

– Если он выполнит эту задачу, это покажет, что он готов принять ответственность за свои ошибки и работать на благо Совета – даже в ущерб собственным интересам. Это успокоит твои опасения: совершать ошибки юности не преступление, но преступление – не извлекать из них уроков. Ты согласна?

Старая Мэйсощурила свои воспаленные глаза, но все же кивнула.

– И ты, почтенный Мерлин. Его успех во многом облегчит наши задачи в грядущей войне. Гарантия прохода через Небывальщину поможет нам получить преимущество над Красной Коллегией, а то и совершенно избежать потерь от ее нападений. Это наверняка докажет преданность Дрездена делу нашего Совета.

– Все это очень мило, – вмешался Эбинизер. – А что, если он потерпит неудачу?

Привратник пожал плечами.

– Тогда, возможно, их тревоги имеют под собой больше основания, чем твое доверие, Чародей МакКой. В таком случае, разумеется, мы придем к заключению, что его производство в ранг полноправного чародея преждевременно.

– Все или ничего? – возмутился Эбинизер. – Так, что ли, выходит? Ты ожидаешь от самого молодого чародея в Совете, чтобы он одержал верх над Королевой Мэб? Над Мэб? Да это не Испытание. Это, черт подери, настоящая казнь. Да он даже не знает, для начала, чего она от него хочет.

Я встал. Ноги мои слегка дрожали.

– Эбинизер, – сказал я.

– Откуда, черт возьми, парню знать, чего хочет эта баба?

– Эбинизер...

– Я не собираюсь спокойно смотреть на то, как вы... – он осекся и посмотрел на меня. И все остальные тоже.

– Я знаю, чего хочет Мэб, – сказал я. – Она приходила ко мне сегодня днем. Она просила расследовать для нее одно дело. Я дал ей от ворот поворот.

– Блин-тарарам, – только и сказал Эбинизер. Он достал из кармана синюю бандану и вытер разом вспотевший лоб. – Хосс, этот омут для тебя слишком глубок.

– Похоже, выбор невелик: плыть или идти ко дну, – возразил я.

– Так ты возьмешься за это, Чародей Дрезден? – негромко спросил меня Привратник по-английски.

Я опустил голову. Во рту пересохло. Я сглотнул и постарался напомнить себе, что выбора у меня, и правда, нет. Если я не сыграю с феями по их правилам и при этом не выиграю, Совет выдаст меня вампирам на блюдечке с голубой каемочкой. В первом случае у меня очень неплохой шанс свернуть себе шею. Во втором это мне просто гарантировано – если не хуже.

Радужные перспективы, нечего сказать. И все же какая-то, совсем маленькая часть меня – та, что помнила еще все разрушения и смерти, которые учинил я в прошлом году – подпрыгивала и визжала от восторга. В конце концов, других развлечений в городе не было. Я покрепче взялся за посох и как мог постарался совладать с непослушным языком.

– Да. Возьмусь.

Глава седьмая

Оставшаяся часть собрания Совета прошла значительно менее интересно – во всяком случае, для меня.

Мерлин распорядился, чтобы чародеи расходились, не задерживаясь, по заранее намеченным, безопасным маршрутам. В дополнение к этому каждый из нас получил по списку Стражей, в котором были отмечены те, кто проживал по соседству. Всем рекомендовалось обращаться к Стражам при малейшей необходимости и вообще связываться с ними каждые несколько дней – в качестве меры предосторожности.

Вслед за этим какая-то пожилая дама-Страж пустилась в пространные теоретические рассуждения, нацеленные почти исключительно на двух-трех недавно назначенных Стражей; предполагалось, наверное, что так те лучше будут справляться с вампирами. Представители союзников Белого Совета – в основном, тайных оккультных орденов – выступили с короткими речами, обещая нам поддержку в войне.

Ближе к концу заседания в зале появились Стражи, чтобы проводить чародеев из зала. Насколько я понял, Совет Старейшин должен был задержаться в городе на несколько дней, дабы удостовериться, убьюсь я в попытках доказать, что я хороший, или нет. Как мне показалось, делать ставки на меня никто не рвался.

Выждав ровно три секунды после того, как Мерлин объявил заседание закрытым, я вскочил и направился к двери. Эбинизер пытался поймать мой взгляд, но я был не в настроении говорить с кем-либо. Я распахнул дверь чуть решительнее, чем стоило бы, поспешил к «Голубому Жучку» и погнал его прочь со всей скоростью, какую мог сообщить ему древний четырехцилиндровый движок. Остерегайтесь чародея, тарахтящего по дороге в раздолбанном «Фольксвагене»!..

Я ощущал себя так, словно мозги мои состояли из подмокшего попкорна, кофейной гущи и остывшей пиццы. Мысли подавленно метались туда-сюда без всякого конкретного направления, если не считать того, как именно я угроблюсь, работая личным шпиком Мэб. Если дело сложится совсем уж хреново, я даже могу утопить с собой одного-двух ни в чем не виноватых свидетелей.

– А ну кончай хныкать, Гарри, – рявкнул я сам себе громким, по возможности твердым голосом. – Что из того, что ты устал? И что ранен? И что воняешь так, будто сто лет как умер? Ты чародей, черт возьми. У тебя есть работа. Эта война по большей части лично твой промах, и если ты спрячешься в кусты, пострадает еще больше людей. Так что выше нос, уши торчком, чего там еще? И шевели задницей.

Последний совет встряхнул-таки меня немного, и я покосился на тот конверт, что оставила мне Мэб – он лежал на правом сидении. Итак, дано: имя, адрес, преступление. Мне нужно выйти на след убийцы. Из этого следует: мне необходима информация – а если в Чикаго есть люди, обладающие информацией спустя два дня после того или иного события, они как правило служат в Департаменте Полиции.

Я поехал домой к Мёрфи.

Лейтенант Кэррин Мёрфи возглавляла Отдел Специальных Расследований Чикагской Полиции. ОСР являлся ответом города всему сверхъестественному. Туда передавались все необычные преступления – те, которые не укладывались в рамки обычных криминальных категорий. ОСР разбирался со всем, начиная с крокодилов в канализации и кончая похищением из могилы на одном из городских кладбищ. Очень занятно. Но, конечно, им приходилось иметь дело и с настоящими сверхъестественными штуками – теми, о которых не пишут в официальных отчетах, но которые все равно ухитряются происходить. С троллями, вампирами, призывающими демонов чернокнижниками – ну, сами знаете. Город назначил ОСР для того, чтобы официальная отчетность оставалась славной и удобной, не упоминающей всякие там нелепые фантазии, которых и существовать-то не может. Эту работу никак нельзя назвать благодарной, и руководители ОСР, как правило, вылетали из своего кресла после месяца попыток не верить в то, что они имеют дело с реально необъяснимыми вещами. Да и в полиции они потом недолго задерживались.

Мёрфи не вылетела. Она удержалась. Она отнеслась к делу серьезно и воспользовалась услугами единственного в Чикаго профессионального чародея (угадайте, кого?) в качестве консультанта по особо сложным вопросам. Нам с Мёрфи довелось повидать много всякого, о чем хотелось бы забыть. Мы с ней друзья. Она поможет.

У Мёрфи свой дом в Бактауне – там вообще живет много копов. Дом маленький, зато ее собственный. Его оставила ей в наследство ее бабка. Дом окружен аккуратно подстриженным газоном.

Я подрулил туда на «Жучке», когда уже совсем стемнело, но до полуночи. Я знал, что она наверняка дома, хотя не был уверен, не уснула ли она. Я сделал все, чтобы не создавать впечатления, будто я хочу просочиться к ней незаметно. Я громко хлопнул дверцей «Жучка» и шел ко двери, громко топая... постучал, правда, негромко. Не прошло и секунды, как занавеска на забранном стальной решеткой окне рядом с дверью чуть отдернулась, потом задернулась обратно. Лязгнул замок, потом другой, потом дверная цепочка. Я успел заметить тем временем, что дверь у Мёрфи стальная. Как у меня. Правда, сомневаюсь, чтобы в нее ломилось столько демонов и просто убийц, как ко мне.

Мёрфи приоткрыла дверь на четверть и посмотрела на меня. Эта женщина никак не походила на главу чикагских охотников за монстрами. Ее ярко-голубые глаза казались усталыми, и под ними красовались темные круги. Роста в ней босиком пять футов с мелочью. Золотые волосы были наверху длиннее, чем сзади, и пряди их падали ей на глаза. Она вышла ко мне в махровом халате светло-персикового цвета, доходившем ей почти до пят.

В правой руке она держала автоматический пистолет, а с запястья свисал маленький крестик на цепочке. Она смотрела на меня.

– Привет, Мёрф, – сказал я по возможности спокойнее, косясь на пистолет с крестиком. – Извини, что так поздно. Мне нужна твоя помощь.

Мёрфи молча смотрела на меня почти минуту. Потом буркнула: «Подожди здесь», – закрыла дверь и вернулась через минуту, открыв ее на этот раз настежь. Так и не выпуская из руки пистолет, она сделала шаг назад от двери и остановилась, глядя на меня.

– Гм, – сказал я. – Мёрф, с тобой все в порядке?

Она кивнула.

– О'кей, – сказал я. – Я могу войти?

– Сейчас узнаем, – ответила она.

Тут до меня дошло. Мёрфи не собиралась приглашать меня. В темноте шастает много всяких чудищ, но они не могут переступить порог чьего-либо дома, если их не пригласят. Один такой едва не убил ее год назад, и добрался он до нее, спрятавшись под моим лицом. Стоит ли удивляться, что она не изъявляла при виде меня бурной радости.

– Мёрф, – сказал я. – Успокойся. Это я. Я не знаю такой твари, чтобы она пыталась изобразить меня в таком виде. Даже у самых гнусных адских демонов вкуса чуть больше.

Я перешагнул через порог. Что-то – какая-то невидимая, почти неосязаемая энергия сопротивлялась мне. Она чуть затормозила меня, и мне пришлось сделать усилие, чтобы прорваться сквозь эту невидимую завесу. Таким и положено быть порогу. Такое поле окружает каждый дом, не пуская внутрь незваные магические силы. Конечно, есть пороги сильнее, а есть слабее. У моей квартиры, скажем, порог так себе – но это ведь холостяцкая берлога, а те силы, что ответственны за эти дела, в арендуемых помещениях, тем более у одиночек, похоже, недостаточно организованы. Дом Мёрфи окружало сильное поле. Этот дом жил собственной жизнью, обладал биографией. Это был настоящий дом, а не просто место обитания.

Я переступил ее порог без приглашения, оставив при этом за дверью значительную часть своих сил. Мне пришлось бы здорово поднапрячься, чтобы сложить в доме даже самое простейшее заклинание. Я шагнул в прихожую и развел руки.

– Ну что, прошел я испытание?

Мёрфи не сказала ничего. Она подошла к столу в дальнем углу прихожей и убрала пистолет в лежавшую на нем кобуру.

Внутри дом Мёрфи оказался... как бы это сказать... аккуратным. В комнате преобладали мягкие желтые и зеленые тона. И оборочки. Оборочки украшали занавески, и покрывало дивана, и обшивку двух кресел, и скатерть кофейного столика, и вообще любую поверхность, на которую можно было положить или повесить клочок ткани. Все это производило впечатление старого, красивого и ухоженного. Готов поспорить, Мёрфина бабка сама шила всю эту красоту.

Вклад самой Мёрфи в убранство помещения ограничился набором для чистки огнестрельного оружия, стоявшим на столе рядом с автоматическим пистолетом в кобуре, а также деревянной панелью над камином, на которой висели друг под другом два самурайских меча, длинный и короткий. Вот это была та Мёрфи, которую я знал и любил. Оружие наготове и под рукой. Рядом с мечами висело несколько фотографий в рамках – должно быть, ее семья. Толстый фотоальбом в обложке из натуральной, судя по виду, кожи лежал открытый на столике рядом с аптечным пузырьком и графином. Графин со спиртным – джином? – был наполовину пуст. Стоявший рядом стакан – пуст совершенно.

Я покосился на нее – она устало опустилась на край дивана в своем не по размеру большом халате; лицо ее оставалось отрешенным. На меня она не смотрела. Мне сделалось не по себе. Мёрфи вела себя не как Мёрфи. Она редко упускала возможности потрепаться со мной. Такой молчаливой и отсутствующей я ее еще никогда не видел.

Черт, и это как раз тогда, когда мне нужна была быстрая, решительная помощь. Что-то случилось с Мёрфи, а у меня как на зло не хватало времени на игры в психоаналитиков, на попытки помочь ей. Я пришел за информацией, которую она могла для меня достать. Но не мог и не помочь ей справиться с тем, что довело ее до такого состояния – что бы это ни было. В одном я был уверен на все сто: мне не удастся добиться ни того, ни другого, если я не разговорю ее.

– Славный у тебя дом, Мёрф, – сказал я. – Я еще ни разу не бывал у тебя.

Она едва заметно дернула плечом. Я нахмурился.

– Знаешь, если тебе совсем уж в лом говорить, мы можем сыграть в шараду. Чур я первый загадываю, – я растопырил пальцы. Мёрфи продолжала молчать, так что я попробовал озвучить ее часть диалога. – Пять слов, – я подергал себя за мочку уха. – Звучит примерно как: «Что Такого с Тобой Стряслось?»

Она покачала головой и покосилась на фотоальбом.

Я наклонился и развернул альбом к себе. Он был раскрыт на странице со свадебными фотографиями. Невеста была, разумеется, Мёрфи: волосы пышнее и длиннее; судя по шее и запястьям, совсем еще подросток. Рядом с одетой в белое подвенечное платье Мёрфи стоял мужчина во фраке, лет на десять старше ее. На других снимках она совала ему в рот куски торта, пила шампанское, целовалась – ну, в общем, занималась обычными свадебными глупостями. Он нес ее на руках к машине, и лицо ее сияло счастьем и радостью.

– Первый муж? – спросил я.

Это пробилось-таки к ее сознанию. На секунду, но она подняла на меня взгляд. Потом кивнула.

– Ты здесь совсем еще ребенок. Восемнадцать, да?

Она мотнула головой.

– Неужели семнадцать?

Она кивнула. Что ж, хоть какая-то реакция.

– Ты долго была за ним замужем?

Молчание. Я снова нахмурился.

– Мёрф, я не великий гений по этой части. Но если ты ощущаешь себя виноватой в чем-то, не слишком ли ты строга к себе?

Так и не говоря ни слова, она наклонилась и сдвинула альбом в сторону. Под ним обнаружился номер «Чикаго Трибьюн», открытый на странице некрологов. Она взяла его со стола и протянула мне.

Я прочитал вслух верхний: «Грегори Таггард скончался вчера ночью в возрасте сорока трех лет после долгой борьбы с раком...» – я замолчал и посмотрел на фотографию в газете, потом на Мёрфин альбом. Это был тот же человек – с поправкой, разумеется, на возраст и болезнь. Я морщился и опустил газету.

– Боже мой, Мёрф. Мне очень жаль. Правда, очень.

Она несколько раз моргнула.

– Он даже не говорил мне, что болен, – произнесла она тихим, напряженным голосом.

Нате вам сюрприз.

– Послушай, Мёрф. Я точно знаю, что... что все уляжется. Я понимаю, тебе сейчас очень больно, но...

– Понимаешь? – переспросила она все тем же тихим, очень тихим голосом. – Понимаешь, что я сейчас чувствую? Тебе приходилось терять первую любовь?

Почти целую минуту я сидел молча.

– Да, – ответил я наконец. – Приходилось.

– Как ее звали?

Мне было больно даже вспоминать ее имя, не то, что произносить его вслух. Но если это могло помочь мне пробиться к Мёрфи, я не мог позволить себе излишнюю чувствительность.

– Элейн. Мы были... Мы оба рано осиротели. В возрасте десяти лет нас обоих усыновил один человек.

Мёрфи зажмурилась, потом открыла глаза и посмотрела на меня.

– Она была твоя сестра?

– У меня нет родственников. Нас обоих усыновил один и тот же тип, не более того. Мы жили вместе, валяли дурака вместе, повзрослели вместе. Уроки делали.

Она кивнула.

– И долго вы оставались вместе?

– А? До шестнадцати лет.

– И что случилось? Как она...

Я передернул плечами.

– Мой приемный отец пытался увлечь меня черной магией. С человеческими жертвоприношениями.

Мёрфи сдвинула брови.

– Он был чародеем?

– Сильным, – кивнул я. – И она тоже.

– Он что, пытался добраться и до Элейн?

– Добрался, – сказал я. – Она ему помогала.

– Что произошло? – тихо спросила она.

Я старался говорить ровным, спокойным голосом, но не уверен, что это мне удалось.

– Я сбежал. Он послал в погоню демона. Я одолел его и вернулся за Элейн. Она сковала меня заклятьем, когда я не ожидал этого, а он попытался внедриться ко мне в сознание. Это заставило бы меня делать все, что он пожелает. Мне удалось высвободиться из-под наложенного Элейн заклятья и схватиться с Джастином. Мне повезло. Он проиграл. Все сгорело.

Мёрфи поперхнулась.

– Что случилось с Элейн?

– Сгорела, – хрипло произнес я. Горло сдавило так, словно меня душили. – Она умерла.

– Боже, Гарри, – Мёрфи помолчала немного. – Грег ушел от меня. Мы пытались поговорить несколько раз, и каждый раз это заканчивалось ссорой, – глаза ее наполнились слезами. – Черт, мне могли хотя бы дать попрощаться с ним.

Я положил газету обратно на стол и закрыл альбом, старательно избегая смотреть на Мёрфи. Я знал, что ей не хотелось бы, чтобы я видел ее плачущей. Она со свистом втянула воздух сквозь зубы.

– Извини, Гарри, – сказала она. – Я гружу тебя своими проблемами. Я не должна. Не знаю, с чего это меня так развезло.

Я покосился на пойло и таблетки на столе.

– Ничего. У всех случается разгрузочный день.

– Я не могу позволить себе такого, – она потуже запахнула халат. – Извини, Гарри. За пистолет, – язык ее едва заметно заплетался. – Я просто должна была убедиться, что это действительно ты.

– Я все понимаю, – кивнул я.

Она посмотрела на меня, и в глазах ее мелькнуло нечто вроде признательности. Она порывисто поднялась с дивана и шагнула к двери.

– Пойду, одену что-нибудь еще, – бросила она через плечо.

– Конечно, – сказал я ей вслед, хмурясь. Потом повернулся к столу и взял с него пузырек. Среднего калибра дозы валиума. Еще бы у Мёрфи не заплетался язык. Валиум с джином. Блин-тарарам.

Я все еще держал пузырек в руках, когда она вернулась в мешковатых шортах и футболке. Она наскоро причесалась и сполоснула лицо, так что следов недавних слез почти не осталось. Она остановилась передо мной и посмотрела на меня. Я промолчал. Она прикусила губу.

– Мёрф, – пробормотал я наконец. – С тобой все в порядке? Тебе не... Я хочу сказать, тебе не нужно...

– Успокойся, Дрезден, – сказала она, зябко сложив руки. – Я не самоубийца.

– Приятно слышать. Вообще-то мешать спиртное со снотворным довольно верный способ.

Она шагнула ко мне, вырвала пузырек из моих рук и взяла со стола бутылку.

– Это тебя не касается, – заявила она. Она вышла на кухню, сунула свою ношу на полку и вернулась. – Со мной все в порядке. Все в порядке, слышишь?

– Мёрф, я в жизни не видел, чтобы ты пила. И еще валиум? И ты хочешь, чтобы я не беспокоился?

– Дрезден, если ты приперся читать мне нотации, можешь уходить сразу.

Я зарылся пальцами в свои всклокоченные волосы.

– Кэррин, клянусь тебе, меньше всего мне хочется читать нотации. Я просто хочу понять.

С минуту она сидела, отвернувшись от меня, нервно постукивая ногой по ковру. До меня вдруг дошло, какая она маленькая. Какой хрупкой кажется. И глаза – ее глаза были не просто усталые. Они были затравленные. Я встал, подошел к ней и положил руку ей на плечо. Кожа ее сквозь тонкую футболку была теплой.

– Поговори со мной, Мёрф. Пожалуйста.

Она выдернула плечо из-под моей руки.

– А тут и рассказывать нечего. Просто это единственный способ, с помощью которого я могу уснуть.

– Что ты имеешь в виду?

Она сделала глубокий вдох.

– Я имею в виду, я не могу уснуть без этого. Алкоголь не помогает. И таблетки тоже. Мне приходится принимать то и другое, иначе я не отдохну.

– Я все-таки не понимаю. Почему ты не можешь спать? Это из-за Грега?

Мёрфи покачала головой, потом отодвинулась от меня и съежилась в дальнем углу дивана, охватив колени руками.

– Меня мучают кошмары. Настоящие кошмары – так врачи говорят. Они говорят, это не то же самое, что просто страшные сны.

Я почувствовал, что щека моя дергается от напряжения.

– И ты все время просыпаешься?

Она кивнула.

– И кричу при этом, – она стиснула кулаки. – Черт подери, Дрезден. На это нет никаких причин. Несколько страшных снов не должны бы расшатать мне нервы. И мне не полагалось бы расклеиваться, услышав о смерти человека, с которым несколько лет как не разговаривала. Я не знаю, черт подери, что со мной происходит.

Я зажмурился.

– Тебе снится прошлый год, так ведь? То, что сделал с тобой Кравос?

Она поежилась при упоминании его имени, но кивнула.

– У меня не получается не думать об этом. Не пытаться понять, что я сделала не так. Почему ему удалось добраться до меня.

Меня словно обожгло изнутри.

– Мёрф, ты все равно ничего не смогла бы с ним поделать.

– Думаешь, я не знаю этого? – негромко сказала она. – Я же не могла знать, что это не ты. Да если бы и поняла, как бы я его остановила? Я ничего не смогла бы противопоставить ему. Чтобы остановить то, ч-что он делал со мной, оказавшись у меня в голове, – глаза ее заволокло слезами, но она сморгнула их и упрямо выпятила подбородок. – Нет ничего, что я смогла бы поделать. Это меня и пугает, Гарри. Потому мне и страшно.

– Мёрф, он мертв. Мертв и не воскреснет. Мы с тобой сами видели, как его опускали в могилу.

– Сама знаю, – огрызнулась она и тут же взяла себя в руки. – Я знаю, Гарри. Знаю, что он мертв. Знаю, что он ничего больше со мной не поделает – вообще ни с кем другим не поделает, – на мгновение она подняла на меня взгляд, почти посмотрев мне в глаза. Ну, конечно, я вряд ли разглядел бы что-нибудь сквозь ее слезы. – И все равно мне снятся сны. Я знаю все это, но это ничего не меняет.

Бог мой. Бедняга Мёрфи. Этот гад основательно поковырялся у нее в душе, прежде чем я успел прийти ей на помощь. Тварь, напавшая на нее, была духом, и этот дух рвал ее на части изнутри, не оставляя при этом никаких следов на коже. В некотором роде это можно считать изнасилованием. Всю ее силу отобрали у нее на потеху другому. Стоит ли удивляться тому, что это оставило у нее на душе шрамы. А капля плохих новостей сработала как искра, попавшая на груду смоченных в авиационном керосине дров.

– Ты ведь меня знаешь, Гарри, – продолжала она все тем же тихим, мягким голосом. – Я не плакса. Боже, терпеть не могу плакаться в жилетку. Но что эта тварь со мной делала... Что заставляла меня видеть... Чувствовать, – она подняла на меня взгляд, полный боли. – И это не проходит. Я пытаюсь стряхнуть это, но оно не проходит. И пожирает меня изнутри каждую минуту моей жизни.

Она отвернулась, схватив пакетик бумажных носовых платков. Я отошел к камину и принялся разглядывать мечи на стене.

Примерно через минуту она заговорила, и на этот раз голос ее звучал совсем по-другому.

– Ты-то что здесь делаешь так поздно?

Я повернулся к ней.

– Мне нужна помощь. Информация, – я протянул ей конверт, который дала мне Мэб. Мёрфи открыла его, проглядела фотографии и нахмурилась.

– Это снимки из дела о смерти Рональда Ройеля. Где ты их достал?

– Я их не доставал, – сказал я. – Их дал мне клиент. Я не знаю, откуда они у нее.

Она устало потерла глаза.

– Что она хотела от тебя.

– Она хочет, чтобы я нашел того, кто его убил.

Мёрфи покачала головой.

– Мне казалось, смерть произошла в результате несчастного случая.

– Я слышал, это не так.

– Откуда слышал?

Я вздохнул.

– Это сказала мне волшебная фея.

Мёрфи бросила на меня подозрительный взгляд и тут же нахмурилась.

– Боже, ты ведь это буквально, да?

– Угу.

Мёрфи покачала головой и устало улыбнулась.

– Чем я могу помочь?

– Мне хотелось бы покопаться в материалах дела о его смерти. Я не могу поработать на месте – слишком много времени прошло – но, возможно, криминалисты нарыли чего-нибудь, что сами не считают уликой. Это дало бы мне, по крайней мере, отправную точку.

Мёрфи кивнула, не глядя на меня.

– Идет. С одним условием.

– Согласен. С каким?

– Если это убийство, ты подключишь меня к делу.

– Мёрф, – возмутился я. – Ты что? Я не хочу втягивать тебя во что-то, что...

– Черт подери, Гарри, – зарычала Мёрфи. – Если кто-то или что-то убивает людей в Чикаго, мне нужно разобраться с этим. Это моя работа. И то, что со мной произошло, ровным счетом ничего не меняет.

– Твоя работа разбираться с плохими парнями, – возразил я. – Но это, возможно, не парень вовсе. В смысле, не человек. Я не хочу подвергать тебя опасности, если...

– В жопу безопасность, – огрызнулась Мёрфи. – Это моя работа, Гарри. Если ты нароешь убийство, ты подключаешь меня.

Я колебался, стараясь не выказывать досады. Я не хотел впутывать Мёрфи в дела Мэб и компании. Шрамов у Мёрфи и так хватало, а феи известны своей наклонностью исподволь просачиваться в вашу жизнь. Мне ужасно не хотелось выставлять Мёрфи под удар – особенно с учетом ее нынешнего, уязвимого состояния.

Но при всем при этом лгать ей я тоже не мог. Слишком многим я ей обязан.

Мёрфи была ранена. Ее глодал страх, который мог сожрать ее окончательно, не борись она с ним. Она это понимала. И как бы ей ни было страшно, она понимала, что должна работать, иначе не оправится никогда.

И как бы мне ни хотелось держать ее в стороне от опасности, особенно сейчас, я понимал, что это ей не поможет. Только сделает хуже. В некотором роде речь шла о ее жизни.

– Заметано, – тихо произнес я.

Она кивнула и встала с дивана.

– Посиди пока здесь. Пойду, залезу в компьютер – посмотрю, что удастся нарыть.

– Слушай, я ведь могу подождать, если тебе удобнее.

Она мотнула головой.

– Я уже приняла валиум. Если я не займусь этим сейчас, у меня голова варить не будет. Ты посиди. Хочешь, налей себе выпить. Только постарайся ничего здесь не взорвать, – и она вышла, бесшумно ступая босыми ногами.

Я уселся в одно из кресел, вытянул ноги и позволил голове свеситься на грудь, погрузившись в легкую дрему. День выдался нелегкий и, похоже, до завершения его было еще далеко. Я проснулся, когда в комнату вернулась зевающая Мёрфи. В руках она держала картонную папку.

– Вот, – сказала она. – Тут все, что мне удалось вывести. Фото, конечно, так себе по резкости, но и не полный отстой.

Я встряхнулся, сел прямо и взял у нее папку. Мёрфи села в кресло напротив и подобрала под себя ноги. Я принялся просматривать бумаги из папки, хотя мозг мой, похоже превратился в фруктовое желе со взбитыми сливками.

– Что у тебя с рукой? – спросила она.

– Фея, – буркнул я. – Фея с ножом для бумаги.

– Вид черт-те какой. И повязка наложена сикось-накось. Ты ее показывал кому-нибудь?

Я мотнул головой.

– Некогда.

– Гарри, ты просто идиот, – она встала, скрылась на кухне и вернулась с аптечкой первой помощи. Еще она притащила с кухни стул, поставила передо мной и положила мою руку на его спинку.

– Я тут читаю, Мёрф.

– У тебя кровь все еще идет. Сквозные ранения плохо перестают кровоточить, если их не перевязать как следует.

– Угу. Я пытался это объяснить, но меня все равно заставили снять повязку.

– Кто заставил?

– Долго рассказывать. Значит, охранник у входа не видел, чтобы кто-нибудь входил?

Решительными движениями она содрала с руки повязку. Это было больно. Она достала из коробки какой-то антисептик.

– Видеоконтроль тоже не засек ничего подозрительного, и помех, сопутствующих всяким магическим штучкам, тоже не было. Я проверила.

Я присвистнул.

– Неплохо, Мёрф.

– Ну да, иногда я пользуюсь и головой, не только пистолетом. Потерпи, будет больно.

Она щедро побрызгала на мне ладонь аэрозолем. Щипало, и правда, здорово.

– Уау!

– Не хнычь.

– А другие входы и выходы из здания?

– Никаких – если, конечно, кто-то не умеет летать или проходить сквозь стены. Все остальные двери – пожарные выходы с сигнализацией, которая срабатывает, стоит кому-то открыть их.

Я продолжал листать бумаги.

– Перелом шеи как следствие падения с лестницы – так здесь написано. Его нашли у нижней ступени.

– Верно, – Мёрфи вытерла мою руку с двух сторон салфеткой, потом снова побрызгала антисептиком. Щипало заметно слабее. – Повреждения на теле вполне соответствуют тем, что можно получить при падении, и ведь он был пожилой человек. Никого постороннего не видели ни входящим, ни выходящим из здания, оборудованного совершенной системой сигнализации, так что, вполне естественно...

– ...никто не искал убийцу, – договорил за нее я. – И не доложил ничего такого, что могло хотя бы намекнуть на это. Нет, погоди-ка, не так ведь. Вот, тут написано, что первый прибывший по вызову полицейский обнаружил на верхней площадке марша, с которого упал Ройель, «скользкую слизь».

– Но никто из детективов, прибывших на место происшествия позже, ничего такого не видел, – возразила Мёрфи. Она наложила на рану с обеих сторон по тампону и принялась фиксировать их бинтом. – Первый полицейский был новичок. Все решили, что он видит убийство там, где его нет, чтобы ему поручили вести расследование.

Я нахмурился, вертя в руках распечатки фотографий.

– Вот, видишь? Рукава плаща Ройеля мокрые. Видишь, совсем другой цвет.

Она вгляделась и кивнула.

– Возможно. Но об этом в рапорте ни слова.

– «Скользкая слизь». Очень похоже на эктоплазму.

– Чего-чего? Экто-как-ее?

Я согнул и разогнул пальцы, пробуя повязку.

– Вроде хорошо. Эктоплазма. Материя из Небывальщины.

– Из мира духов, да? Из страны фей?

– И их – в том числе.

– И тамошняя материя – слизь?

– Она превращается в слизь, когда магия, которая сдерживала ее, исчезает. Но пока та действует, она ничем не отличается от настоящей. Например, то тело, которое соорудил себе Кравос, когда отправился на расправу с тобой. Помнишь, оно внешне ничем не отличалось от моего?

Мёрфи поежилась и начала убирать принадлежности обратно в аптечку.

– Значит, когда тот, что превращает эту экто-дрянь в материю, уходит, она превращается в...

– Слизь, – подтвердил я. – Она прозрачная и скользкая, и через несколько минут испаряется совсем.

– Получается, убить Ройеля могло что-то из Небывальщины?

– Угу, – кивнул я. – Или кто-то мог открыть портал прямо в дом. Обыкновенно, когда кто-то открывает портал, остаются следы. Пыль, попавшая из Небывальщины. Кто-то мог отворить портал, а потом уйти тем же путем.

– Надо же! А я-то думала, в этой твоей Небывальщине нет никого, кроме чудищ. Значит, люди тоже могут туда попадать?

– Ну... да, если знаешь нужные заклинания. Правда, там на каждом шагу полно жутко опасных штук. Это тебе не воскресная прогулка.

– Господи Иисусе, – выдохнула Мёрфи. – Значит, кто-то...

– Или что-то, – поправил я.

– Или что-то могло войти в дом и выйти незамеченным. Всего делов. Минуя замки, охранников и камеры наблюдения. И эта штука страшная?

– Может быть. Не знаю. Вошла, спихнула дедулю с лестницы и ушла.

– Господи. Бедный старикашка.

– Знаешь, Мёрф, не думаю, что он был таким уж беспомощным. Ройель путался с феями. Как-то мне не верится, чтобы он был кристально чист.

Она кивнула.

– Пусть так. Он что, нажил сверхъестественных врагов?

Я вгляделся в фотографию.

– Похоже на то.

Мёрфи покачала головой. Она чуть качнулась вперед, но встряхнулась, подвинулась и положила голову на спинку дивана.

– И что дальше?

– Буду рыть. Так сказать, пробовать почву под ногами.

– Выглядишь ты паршиво. Ты бы отдохнул сначала. Принял душ. Отъелся немного. Ну, может, постричься не помешало бы.

Я потер глаза здоровой рукой.

– Ага, – сказал я и зевнул.

– И ты скажешь мне, если узнаешь что-нибудь.

– Мёрф, если это что-то из Небывальщины, это, скорее всего, не из твоей... – я чуть было не сказал «весовой категории», но спохватился. – Это вне твоей юрисдикции.

Она передернула плечами.

– Если это является в мой город и причиняет вред кому-то, кого я обязана защищать, я хочу найти ответ на это, – она закрыла глаза. – Как и ты. И потом... Ты обещал.

Что ж, тут она меня одолела.

– Угу. О'кей, Мёрф. Как только узнаю что-нибудь, позвоню.

– Договорились, – сказала она, сворачиваясь в клубок на углу дивана. Глаза ее слипались. Она откинула голову назад, трогательно выставив вперед беззащитную шею. – От Сьюзен ничего? – спросила она, помолчав минуту.

Я мотнул головой.

– Нет.

– Но статьи ее в «Волхве» продолжают выходить. Значит, с ней все в порядке.

– Надеюсь, что так.

– Тебе удалось найти что-нибудь, что смогло бы ей помочь?

Я вздохнул и мотнул головой.

– Пока нет. Это все равно что об стенку лбом биться.

Она чуть улыбнулась.

– С твоим-то лбом мне жаль стену. Упрямее тебя я никого еще не встречала.

– Давно не слышал комплимента приятнее.

Мёрфи кивнула.

– Хороший ты мужик, Гарри. Если кто-то и может помочь ей, так только ты.

Я опустил взгляд, чтобы она не видела слез, набухших у меня на глазах, и принялся убирать бумаги обратно в папку.

– Спасибо, Мёрф. Твои слова очень много для меня значат.

Она не ответила. Я поднял взгляд и увидел, что она лежит щекой на спинке дивана, чуть приоткрыв рот.

– Мёрф? – спросил я. Она не шелохнулась. Я встал, положил папку на стул, потом нашел одеяло и укрыл ее, подоткнув края. Она негромко вздохнула и потерлась щекой о шелковую обивку.

– Спокойной ночи, Мёрф, – сказал я, взял папку и пошел к двери. Я запер все, что мог, вернулся к «Жучку» и поехал домой.

Все тело мое болело – не столько от нагрузок, сколько просто от усталости. Ну и раненая рука, конечно, вела себя так, словно ее хорошенько вымочили в бензине и подожгли.

Однако душа моя болела еще сильнее. Бедняга Мёрфи жестоко страдала. Она боялась того, с чем могла встретиться, хотя решимости ее от этого не становилась меньше. Вот она, смелость – мне до нее в этом смысле далеко. Я по крайней мере знал, что смогу хоть как-то обороняться, если какой-нибудь потусторонний монстр нападет на меня. У Мёрфи не было и этого.

Мёрфи была настоящим другом. Она не раз спасала мне жизнь. Мы бились бок о бок. Теперь она снова нуждалась в моей помощи. Ей приходилось биться с собственным страхом – это я прекрасно понимал. Нравилось мне это или нет, но я не мог не помочь ей в этом. В ее нынешнем состоянии она становилась особенно уязвимой к нападениям вроде того, что имело место в прошлом году. И если такое случится прежде, чем она хоть немного оправится от этой истории с Кравосом, это ее не просто ранит – это может сломать ее раз и навсегда.

Сомневаюсь, чтобы я смог жить в мире с собой, если позволю такому случиться.

– Черт, – буркнул я себе под нос, – тоже мне, помощи попросил. Ох, ладно, постараюсь, чтобы ты, Мёрф, выбралась из этого целая и невредимая.

Я постарался задвинуть свои тревоги насчет Мёрфи в дальний уголок мозга. Лучшим способом защитить ее было бы сосредоточиться на деле, добиться какого-то прорыва. Беда только, мой мозг чувствовал себя так, словно какая-то тварь залезла в него, да там и издохла. Так что самый вероятный прорыв, что мне светил пока, вел прямиком в комнату с мягкой обивкой стен и смирительной рубашке.

Мне нужно было поесть. Поспать. Умыться. Если я не приведу себя хоть в какое-то подобие порядка, я запросто вляпаюсь во что-нибудь, что наверняка угробит меня, и не замечу этого, пока не будет поздно.

Я остановил «Жучка» у своего дома. Я живу в подвале старого жилого здания, построенного больше ста лет назад. Я вылез из машины, не забыв захватить с собой свои жезл и посох. Идти от машины к моей двери всего ничего, но и на этом пути на меня уже нападали. Вампиры не отличаются в таких делах избыточной разборчивостью.

Я спустился вниз по ступенькам, отпер дверь и пробормотал фразу, отключающую охранительные заклятия ровно настолько, чтобы войти и запереть за собой дверь. Я шагнул внутрь, и инстинкты мои взвыли, предупреждая о том, что я не один.

Я поднял жезл и послал в него заряд воли, от которого конец его ярко засиял, осветив помещение.

Так оно и оказалось: стройная, длинноногая женщина в джинсах и красной футболке стояла у моего потухшего камина. Серебряная пентаграмма на цепочке красовалась на ее в высшей степени соблазнительной груди, и в свете моего жезла она засияла почти таким же ярким светом. Бледная кожа напоминала оттенком подкорку дуба; пышные волосы – зрелую пшеницу; глаза – набухшие дождем грозовые облака. Красиво очерченные губы шевельнулись – сначала в улыбке, потом чуть удивленно надулись. Она подняла руки и растопырила длинные, изящные пальцы, показывая мне, что она безоружна.

– Я позволила себе войти, – негромко сказала она. – Надеюсь, ты не против. Тебе стоило бы почаще менять заговоры.

Я опустил жезл. Я даже рта не мог раскрыть от изумления. Сердце прыгало в груди какими-то дикими скачками. Она опустила руки и подошла ко мне. Она привстала на цыпочки, но с ее ростом она и без того могла дотянуться губами до моей щеки. От нее пахло полевыми цветами и жарким летним полуднем. Потом она отодвинулась, чтобы вглядеться мне в лицо. Лицо ее приобрело чуть озабоченное выражение.

– Привет, Гарри.

И я отозвался едва слышным шепотом, с трудом ворочая онемевшим от потрясения языком:

– Привет, Элейн.

Глава восьмая

Элейн обогнула меня и двинулась в обход по моей квартире. Это не заняло у нее много времени. Моя берлога состоит из гостиной и спальни. Кухня представляет собой небольшую нишу с мойкой и ледником. Пол у меня каменный, но я застелил его коврами – десятка два, не меньше. Вся мебель куплена на распродажах, зато уютная и удобная. Выдержать какой-либо стиль я даже не пытался. Большая часть стен занята книжными полками, а оставшуюся я тоже завесил коврами и постером «Звездных Войн», который подарил мне Билли на Рождество. Это старый постер, на нем принцесса Лея жмется к ногам Люка Скайуокера.

Ну, скажем честно, таково убранство моей квартиры в нормальном состоянии. В последнее время я ее несколько подзапустил. Пахнет в ней если не как в хлеву, то ненамного лучше, а коробки из-под пиццы и банки из-под колы давно уже переполнили мусорное ведро и усеяли значительную часть кухни. По комнате трудно пройти, не наступив на какой-нибудь предмет туалета, изрядно нуждающийся в стирке. Меблировки почти не видно под слоем покрытых моими каракулями бумаг и исписанных шариковых ручек.

Элейн прошлась по всему этому с видом сотрудника Красного Креста в зоне военных действий и покачала головой.

– Я знала, что ты меня не ждал, Гарри, но не думала, что одета слишком парадно. И ты живешь в этом?

– Элейн, – выдавил я из себя. – Ты жива?

– Я ожидала комплиментов получше... впрочем, могло быть и хуже, – она остановилась у входа на кухню и посмотрела на меня. – Да, Гарри, я жива, – на лице ее промелькнуло какое-то подобие любопытства. – И что ты чувствуешь?

Я опустился на диван, хрустнув наваленными на него бумагами. Потом убрал изготовленную к испепеляющему броску энергию в жезле, и его сияние померкло, оставив комнату в темноте. Какая разница – я все равно видел ее перед глазами.

– Я потрясен, – сказал я наконец. – Этого не может быть. Блин-тарарам, это, должно быть, какой-то трюк.

– Нет. Это я. Если бы я оказалась кем-нибудь из Небывальщины, как бы я переступила твой порог без приглашения? И потом, знаешь ли ты кого-нибудь другого, кто знал бы, как ты расставляешь охранительные заговоры?

– Ну, кто угодно может рано или поздно вычислить их.

– Ладно. Как думаешь, известно кому-нибудь еще, как ты пять раз за одну неделю завалил экзамен на водительские права? Или как ты вывихнул плечо, пытаясь произвести на меня впечатление своим футбольным мастерством? Или что мы заглянули друг другу в душу в первую же нашу с тобой ночь? Если хочешь, пожалуй, я смогу вспомнить код нашего замка.

– Боже мой, Элейн, – я тряхнул головой. Элейн... жива? Мой мозг отказывался переварить такую возможность. – Но почему ты со мной не связалась?

Я видел ее – темный силуэт на фоне стены. Она помолчала, словно тщательно подбирая слова.

– Сначала... Я даже не знала, спасся ли ты. А потом... – она покачала головой. – Я не была уверена, что хочу этого. И что ты хочешь этого. Столько всякого произошло...

Мое потрясение, мое недоверие разом сменились зудящей болью и старой, давно уже, казалось, забытой злостью.

– Ты смягчаешь выражения, – возразил я. – Ты пыталась уничтожить меня.

– Нет, – сказала она. – Боже мой, Гарри, нет. Ты не понимаешь. Я никогда не хотела этого.

– Ну да, – буркнул я с горечью. – Потому ты и сковала меня тем заклятием. Потому и удерживала меня, пока Джастин пытался меня изничтожить.

– Он никогда не желал твоей смерти...

– Конечно нет. Он всего-то хотел залезть ко мне в голову. Хотел управлять мной. Превратить меня в... в... – от досады я даже не мог подобрать нужного слова.

– В раба-зомби, – тихо произнесла Элейн. – Он бы оплел тебя сетью заклятий, гарантирующих твою преданность. Чтобы превратить тебя в раба-зомби.

– А ведь это хуже смерти. И ты ему помогала.

Ее голос тоже дрогнул от злости.

– Да, Гарри. Я помогала ему. Рабы-зомби по-другому не могут.

Весь мой гнев разом куда-то улетучился.

– Что?.. Что ты сказала?

Даже в этой темноте я увидел, как низко опустила она голову.

– Джастин поймал меня за два дня до того, как напустил на тебя демона. Помнишь, мне нездоровилось, и я осталась дома? Когда ты вернулся из школы, все было уже сделано. Я пыталась сопротивляться, но я ведь была еще сопливой девчонкой. У меня не хватало ни сил, ни опыта. А после того, как он поработил меня, я не видела повода сопротивляться.

Долгую минуту я молча смотрел на нее.

– Значит, ты хочешь сказать, у тебя не было выбора? – выдохнул я наконец. – Он силой заставил тебя делать это. Помогать ему.

– Да.

– Какого черта я должен тебе верить?

– А я и не жду от тебя этого.

Я встал и принялся расхаживать взад-вперед по комнате.

– Не верю. Не верю, что ты можешь пытаться убедить меня в том, что дьявол заставил тебя сделать все это. Ты хоть сама-то понимаешь, насколько невероятным представляется это оправдание?

Судя по бледному пятну лица, Элейн тоже смотрела на меня.

– Это не оправдание, Гарри. Той боли, которую я тебе причинила, не может быть оправдания.

Я остановился и посмотрел на нее.

– Тогда зачем ты мне все это говоришь?

– Потому, что я не могла не сказать тебе этого, – прошептала она. – Потому, что так все и было. Ты имеешь право знать это.

Довольно долго мы оба молчали.

– Он правда поработил тебя? – спросил я наконец.

Элейн поежилась и кивнула.

– На что это было похоже?

Она прикусила нижнюю губу.

– Я не заметила, что что-то произошло. Во всяком случае, тогда не заметила. Я вообще не способна была тогда рассуждать здраво. Джастин сказал мне, что тебе просто надо показать, что делать, и что если я удержу тебя достаточно долго, чтобы он смог все тебе объяснить, все будет в порядке. Я ему верила, – она тряхнула головой. – Я никогда не хотела делатьтебе больно, Гарри. Никогда. Мне очень жаль.

Я сел и потер виски руками. Мои эмоции снова грозили вырваться из-под контроля. Лишившись поддерживавшего меня гнева, я остался наедине с болью. Мне-то казалось, я давно пережил и потерю Элейн, и ее предательство. Я думал, все это давным-давно забылось. Я ошибался. Раны снова отворились и болели так же сильно, как прежде. Может, даже сильнее. Мне приходилось следить за голосом, за дыханием.

Я любил ее. Мне ужасно хотелось верить ей.

– Я... я искал тебя, – сказал я тихо. – В огне и в воде. Я заставил духов прочесать всю землю в поисках тебя. В надежде на то, что ты осталась жива.

Она оттолкнулась от стены и пригнулась к камину. Я услышал, как она кладет в него несколько поленьев, потом она прошептала несколько слов. Пламя легко охватило поленья – сначала невысокими голубыми языками, потом ровными, золотыми. Я смотрел на ее склонившийся над огнем профиль.

– Я выбралась из дома прежде, чем вы разобрались с Джастином, – сказала она наконец. – Его заклятья начали терять силу, и я смогла высвободиться. Мне было страшно. Наверное, я бежала. Не помню. Я вообще плохо помню, что делала тогда.

– Но где ты была? – спросил я. – Элейн, я ведь тебя много лет искал. Много лет.

– Там, где ты не нашел бы меня, Гарри. Ни ты, ни кто угодно другой. Я нашла себе убежище. Место, где я смогла укрыться. Но я должна платить за него – вот почему я здесь, – она подняла на меня взгляд, и хотя лицо ее оставалось спокойным, я увидел в ее глазах страх, услышал его в ее голосе. – Я попала в беду.

Я отозвался, не задумываясь. Видите ли, рыцарство для меня не пустой звук, но безусловный рефлекс. Собственно, скажи эти слова любая другая женщина, и я ответил бы точно так же. Ну, может, на это потребовалось бы на секунду-другую больше, но результат был бы таким же. В случае Элейн мне не потребовалось даже этого времени на размышление.

– Я помогу.

Она как-то разом ссутулилась и сжала губы, но кивнула.

– Спасибо. Спасибо, Гарри. Мне не хотелось делать этого. Мне не хочется впутывать тебя во все это – через столько-то лет. Но я просто не знаю никого другого, к кому могла бы с этим обратиться.

– Да нет, – буркнул я. – Все в порядке. Правда. Так что, все-таки, происходит? Что ты имела в виду, говоря про плату?

– Все это довольно сложно, – вздохнула она. – Но если попробовать вкратце, мне дали убежище при дворе Летней Королевы Сидхе.

Душа моя не просто ушла в пятки – она пробила пол и углубилась в землю футов на двадцать.

– Получилось так, что я в долгу перед Титанией, Летней Королевой – это она дала мне защиту и кров. А теперь пришло время расплачиваться, – она тяжело вздохнула. – Во владениях сидхе произошло убийство.

Я устало потер глаза.

– И Титания хочет, чтобы ты стала ее эмиссаром. Она хочет, чтобы ты нашла убийцу и доказала, что во всем виноват двор Зимней Королевы. Она сказала тебе, что с тобой свяжется эмиссар Мэб, но не сказала тебе, кто это будет.

Глаза Элейн потрясенно расширились, она открыла рот, но нее издала ни звука. Долгое мгновение мы молча смотрели друг на друга.

– Звезды небесные! – выдохнула она наконец. Рукой она откинула волосы с лица – я-то знал, что этот жест выдает ее волнение, хотя внешне он так и не выглядел. – Гарри, если мне не удастся этого сделать, если я не отработаю своего долга, я... это очень плохо для меня кончится.

– Ха, – буркнул я. – Можешь не рассказывать. Мэб держит меня более-менее на такой же мушке.

Элейн тихо чертыхнулась.

– И что нам делать?

– Гм, – сказал я.

Она вопросительно посмотрела на меня. Я нахмурился.

– Я думаю. Думаю. Гм.

Она встала и несколько раз возбужденно прошлась по комнате.

– Должно же найтись что-то... какой-нибудь выход из этого. Боже, порой меня просто тошнит от их чувства юмора. То-то Мэб с Титанией смеются над нами сейчас.

Останься у меня еще хоть немного сил, я тоже наверняка забегал бы по комнате. Вместо этого я зажмурился и попытался думать. Если мне не удастся сделать того, что от меня хочет Мэб, она не разрешит Белому Совету проход сквозь свои владения. Совет решит, что я не справился с Испытанием, перевяжет меня ленточкой и, упакованного, с поклоном вручит вампирам. Я не знал особенностей ситуации, в которой оказалась Элейн, но не сомневался в том, что условия ее сделки не менее фатальны. Голова гудела как котел.

– Ну же, Гарри, – не унималась она. – О чем ты думаешь?

– Я знаю, что если эта проблема отрастит еще хоть пару рогов, я пристрелю ее и повешу их на стену.

– Я понимаю, тебе этого в голову не вдолбить, но сейчас не время для шуток. Нам нужно придумать хоть что-то.

– О'кей, придумал, – сказал я. – Собирай свои манатки и идем со мной.

Элейн потянулась в тень за камином и достала оттуда изящный посох из светлого дерева, украшенный замысловатыми абстрактными фигурами.

– Куда мы идем?

Я с усилием оторвался от стула.

– Поговорить с Советом насчет их помощи.

Брови Элейн удивленно поползли еще выше.

– Не обижайся, Гарри, но ты, случайно, не спятил?

– Выслушай меня.

Она сжала губы, но все же кивнула.

– Все очень просто. У нас проблем выше головы. Нам нужна помощь. И потом, к Совету тебе придется обратиться в любом случае.

– С чего это?

– Ох, да пойми же: ты смертная, Элейн, и чародей. К такому они относятся в высшей степени серьезно. Они будут на нашей стороне против фей, они помогут нам найти выход из этой заварухи.

Элейн поморщилась и непроизвольно огляделась по сторонам.

– Я слыхала про этот ваш Совет совсем другое.

– Возможно, ты слышала только предвзятую точку зрения, – предположил я.

Элейн кивнула.

– Возможно. Тот Совет, о котором я слышала, едва не казнил тебя за то, что ты посмел защищаться от Джастина.

– Ну, да. Но...

– Они назначили тебе испытательный срок, и ты едва не убился, доказывая свою невиновность.

– Ну, да, но я и без того мог бы угробиться. Я хочу сказать, я и без Совета...

Она покачала головой.

– Боже мой, Гарри. Ты что, сам не видишь? Совету на тебя наплевать. Они не собираются защищать тебя. Они только терпят тебя – да и то пока ты более-менее следуешь их правилам и не становишься помехой.

– Я уже стал помехой.

– Тем более, – сказала Элейн.

– Послушай, у некоторых членов Совета вместо головы, и правда, задница. Но и нормальных людей там тоже хватает.

Элейн скрестила руки на груди и тряхнула головой.

– И сколько, скажи на милость, этих нормальных людей готовы поддержать тебя в Совете?

– Элейн...

– Нет, Гарри, я серьезно. Я не хочу иметь с ними ничего общего. Я столько прожила без их, с позволения сказать, защиты, что смогу, мне кажется, продержаться без нее и еще немного.

– Элейн, они так и так узнают о тебе, и это должно исходить от тебя. Это хотя бы отчасти снимет их подозрения насчет тебя.

– Подозрения? – возмутилась Элейн. – Гарри, я что, уголовница?

– Ты нарываешься на неприятности, Элейн.

– И как, интересно, они обо мне узнают? А? Или ты сам собираешься настучать им на меня?

– Конечно нет, – буркнул я. Но, если честно, в голове моей мелькнула мысль, сколько неприятностей свалится на меня, если кто-нибудь из Стражей пронюхает о том, что я связан с возможной нарушительницей Первого Закона и возможной помощницей Джастина Дю Морне в этом. В моем нынешнем, на редкость неустойчивом положении даже подозрений в этом хватило бы, чтобы пустить меня на дно, в какую сторону ни повернулось бы расследование. Вот класс – только этого мне еще не хватало...

– Ладно, – сказал я, наконец. – Я ничего не стану тебе говорить. Выбирай сама, Элейн. И все-таки, прошу тебя, поверь мне. Доверься мне. В Совете у меня есть и друзья. Они могут помочь.

Лицо Элейн немного смягчилось.

– Ты уверен?

– Ага, – подтвердил я. – Сердцем клянусь.

Она облокотилась на свой причудливо украшенный посох и нахмурилась. Потом открыла рот, чтобы сказать что-то – и тут моя стальная дверь содрогнулась от тяжелого удара.

– Дрезден! – рявкнул с улицы Морган. – Открывай, подлый предатель! Я хочу, чтобы ты ответил мне на пару вопросов.

Глава девятая

Элейн бросила на меня испуганный взгляд.

– Совет? – шепнула она едва слышно.

Я кивнул и ткнул пальцем в сторону стоявшего в углу посоха. Элейн схватила его и перебросила мне. Потом бесшумно прошла сквозь дверь моей спальни и исчезла.

В дверь снова ударили кулаком.

– Дрезден! – рычал Морган. – Я знаю, что ты здесь. А ну открывай!

Я распахнул дверь, не дожидаясь новых криков.

– А то что? Как дунешь, как двинешь?

Морган свирепо уставился на меня – высокий, массивный и по обыкновению с кислым выражением физиономии. Он успел сменить балахон и плащ на темные брюки, серую шелковую рубаху и спортивную куртку. На плече его висела сумка для гольфа, и мало кто из случайных зрителей заметил бы торчавшую среди клюшек рукоять меча. Он сунул голову в дверь и обшарил помещение взглядом.

– Я тебе помешал, Дрезден?

– Ну... Я как раз собирался оттянуться... припас порнуху на видео и бутылочку детского масла. Но, боюсь, на двоих не хватит.

Морган брезгливо скривился, и я испытал прилив мелкого, абсурдного удовлетворения.

– Ты мне противен, Дрезден.

– Да, я гадкий. Гадкий, гадкий, нехороший. Рад, что в этом вопросе мы сходимся. До свидания, Морган.

Я сделал попытку закрыть дверь, но Морган уперся в нее ладонью. Он был куда сильнее меня. Дверь осталась открытой.

– Я еще не кончил, Дрезден.

– А я – да. У меня был не день, а ад кромешный. Так что говори, что имеешь сказать, и выметайся.

Рот Моргана сложился в жесткую улыбку.

– Обычно я приветствую такую прямолинейность. Но не с твоей стороны.

– Тю, ты меня вообще не приветствуешь. Сейчас заплачу от досады.

Морган потеребил пальцем лямку сумки для гольфа.

– Я хочу знать, Дрезден, как вышло так, что Мэб явилась со своей проблемой именно к тебе. Единственное, что может сохранить твой статус в Совете – и это сваливается прямо к тебе в руки.

– Целомудренный образ жизни, – сказал я. – Плюс умерщвление плоти и узкая холостяцкая койка.

Морган посмотрел на меня лишенным эмоций взглядом.

– Думаешь, смешно?

– О, в том, что это смешно, я не сомневаюсь. Тебе это не нравится, но смешно.

Морган покачал головой.

– Знаешь, что я думаю, Дрезден?

– Ты? Думаешь???

Морган не улыбнулся. Сказал же я, ему это не нравилось.

– Я думаю, ты все это подстроил. Я думаю, ты заодно с вампирами и Зимней Королевой. Я думаю, это часть какого-то коварного замысла.

Я уставился на него. Я приложил все усилия, чтобы не засмеяться. Правда, я старался.

Ну, может, недостаточно старался.

Должно быть, мой смех пронял-таки Моргана. Он сжал кулак и с размаху двинул меня в живот. Я разом задохнулся и едва не упал.

– Нет, – сказал он. – Смехом ты не отделаешься, приятель, – он шагнул в комнату. Порог не заставил его даже поморщиться. Расставленные мной заговоры сработали через шесть дюймов, но предназначались они в основном для противостояния потусторонним существам, не людям. Морган крякнул, произнес несколько слов на каком-то гортанном языке – древне-немецком, возможно – и сделал рубящее движение рукой. Воздух зашипел и затрещал электрическими разрядами; с кончиков пальцев его разлетелись искры. Брезгливым движением он отряхнул руки и вошел.

Он огляделся по сторонам и снова покачал головой.

– Может, ты, Дрезден, и не такой уж и плохой человек, в конце концов. Но мне кажется, ты скомпрометирован. Если ты и не работаешь на Красную Коллегию, я уверен, они тебя используют. В обоих случаях, это представляет угрозу Совету. Которую проще всего устранить, устранив тебя.

Я сделал попытку вздохнуть, и в конце концов мне удалось выдавить из себя несколько звуков.

– Что, черт подери, вы хотите этим сказать?

– Сьюзен Родригез, – сказал Морган. – Твоя любовница, вампирша.

От ярости в глазах моих поплыли багровые круги.

– Она не вампир, – прорычал я.

– Они ее обратили, Дрезден. Оттуда не возвращаются. Это раз и навсегда.

– Они не успели. Она не обратилась.

Морган пожал плечами.

– Именно это ты и сказал бы, пристрасти она тебя к вампирской слюне. Ты бы говорил и делал все, как им удобно.

Я посмотрел на него, оскалившись.

– А ну угребывай из моего дома!

Он подошел к камину и взял в руки покрытую пылью открытку. Прочитал, фыркнул. Потом взял в руки фотографию Сьюзен.

– Красивая, – сказал он. – Впрочем, сейчас это ничего не значит. Все говорит в пользу того, что она была их пешкой с момента вашего с ней знакомства.

Я стиснул кулаки.

– Заткнись, слышишь? – прорычал я. – Заткнись и не смей отзываться о ней так. Все не так, как ты говоришь!

– Ты болван, Дрезден. Молодой болван. Неужели ты вправду веришь, что нормальная смертная женщина может хотеть такого как ты? Ты просто не хочешь признаться себе в том, что она была всего лишь орудием. Одной из их шлюх.

Я метнулся в угол, на ходу отшвырнув посох, и схватил трость-шпагу. Лезвие с лязгом выскользнуло из деревянных ножен, и я повернулся к Моргану. Он уже успел выхватить из сумки серебряный меч Стража.

Все мое усталое, измученное тело жаждало броситься на него. Я не то, чтобы слишком мускулист, но и неуклюжим меня не назовешь, а руки и ноги мои с милю длиной. Морган превосходил меня опытом, но в столь стесненном пространстве это преимущество сошло бы на нет. В общем, я побоялся бы однозначно ставить на парня с мечом.

В то мгновение я не сомневался в том, что смог бы убить его. Возможно, он прихватил бы и меня с собой, но сам бы погиб – это точно. И я отчаянно желал этого – не разумом, а той частью мозга, которая думает постфактум. От выдержки моей не осталось и следа.

И тут, в самый разгар адреналинового шторма, одна-единственная мысль остудила меня. Дрожа, сжимая рукоять шпаги побелевшими пальцами, я заставил себя выпрямиться.

– Значит, вот он – номер третий, – произнес я чуть слышно.

Морган наморщил брови и, не опуская меча, посмотрел на меня.

– О чем это ты, Дрезден?

– О третьем плане. О козырном тузе, который Мерлин приберегал в рукаве. Он послал тебя сюда затеять со мною драку. При открытой, заметь, двери. Там ведь, на улице, еще один Страж, верно? Свидетель, чтобы снять с тебя все подозрения в умышленном убийстве. Тело передадут вампирам, и проблеме конец – так?

Глаза Моргана изумленно расширились.

– Я н-не понимаю, – от неожиданности он даже заикался, – о ч-чем это ты.

Я подобрал с пола трость-ножны и спрятал шпагу.

– Конечно, не понимаешь. Убирайся, Морган. Уходи, если только не хочешь заколоть безоружного человека, не пытающегося напасть на тебя.

С минуту Морган молча смотрел на меня. Потом убрал меч в сумку для гольфа, нацепил ее обратно на плечо и повернулся к двери.

Он уже ступил за порог, когда из спальни послышался стук.

Морган застыл. Он посмотрел на меня, потом на закрытую дверь спальни. Глаза его нехорошо блеснули.

– Кто у тебя в спальне, Дрезден? Уж не твоя ли девица-вампирша?

– Нет там никого, – буркнул я. – Уходи.

– А вот посмотрим, – сказал Морган. Он повернулся и шагнул к двери в спальню, положив руку на эфес меча. – Скоро, скоро тебя и твою подружку выведут на чистую воду. Уж я-то прослежу за этим.

Мне снова сделалось не по себе. Стоит Моргану обнаружить Элейн, и это может привести к миллиону последствий – разных, но одинаково неприятных. Впрочем, поделать я тоже ничего не мог. Я не мог предупредить ее, и придумать способ выставить Моргана из квартиры прежде, чем это случится, у меня тоже не получалось.

Морган открыл дверь, сунул голову в темный проем и повертел ей из стороны в сторону. Потом вдруг вскрикнул осипшим от неожиданности голосом и отпрыгнул назад. Одновременно с этим послышалось чуть гнусавое мяуканье, и из двери пулей вылетел Мистер, мой серый бесхвостый кот. Он проскочил у Моргана между ног и исчез на улице.

– Ба, Морган, имей в виду: мой кот может быть опасен для общества. Ты бы допросил его.

Морган выпрямился. Лицо его заметно побагровело. Он кашлянул и снова направился к выходу.

– Совет Старейшин просил меня передать тебе, что они будут присматривать за тем, как ты проходишь Испытание, но вмешиваться в него не станут, тем более, помогать, – он достал из кармана рубахи визитную карточку и бросил ее на пол. – По этому телефону ты сможешь связаться со Старейшинами. Дашь им знать, когда провалишь Испытание.

– Поосторожней на выходе, – посоветовал я. – Неровен час, дверь мозги вышибет.

Морган испепелил меня взглядом и вышел, хлопнув за собой дверью. Я услышал, как он, грохоча башмаками, поднимается по ступенькам.

Отходняк начался только через полминуты после его ухода. Меня начало трясти – реакция на стресс. Хорошо еще, это случилось не у него на глазах. Я прислонился к двери, зажмурился и зябко охватил себя руками. Так, по крайней мере, дрожь ощущалась слабее.

Еще через минуту, а может, через две, я услышал негромкие шаги Элейн. Огонь в камине разгорелся сильнее.

– Они ушли? – спросила Элейн. Голос ее звучал старательно-ровно.

– Угу. Хотя наверняка наблюдают за входом.

Я ощутил ее пальцы у себя на плече.

– Гарри, ты весь дрожишь.

– Сейчас пройдет.

– Ты ведь мог убить его, – заметила Элейн. – Ты первый выхватил шпагу.

– Угу.

– Он что, правда хотел подставить тебя так, как ты сказал?

Я посмотрел на нее. Лицо ее было встревоженным.

– Угу, – вздохнул я.

– Боже мой, Гарри, – она тряхнула головой. – Это хуже паранойи. И ты хочешь, чтобы я сдалась на милость этих людей?

Я накрыл ее руку своей.

– Не этих, – попытался успокоить ее я. – Не все в Совете похожи на Моргана.

На мгновение она заглянула мне в глаза. Потом осторожно отняла у меня руку.

– Нет. Я не собираюсь зависеть от таких людей, как эти. Ни за что.

– Элейн!

Она покачала головой.

– Я ухожу, Гарри, – она откинула волосы с лица. – Ты расскажешь им обо мне?

Я вздохнул. Если Стражам станет известно о том, что Элейн все еще жива и избегает встречи с ними, они развяжут натуральную охоту на ведьм. Стражи никогда не отличались терпимостью и попытками понять противную сторону, и Морган служил наглядной иллюстрацией этого. Любой, кто попробовал бы укрыть ее, автоматически становился их мишенью. Можно подумать, у меня мало проблем без этого...

– Нет, – сказал я. – Конечно, нет.

Элейн одарила меня чуть натянутой улыбкой.

– Спасибо, Гарри, – она перехватила свой посох обеими руками. – Выпустишь меня?

– Они наверняка оставили кого-то следить.

– Я прикроюсь завесой. Они меня не увидят.

– Они неплохие наблюдатели.

Она пожала плечами.

– Я круче. У меня богатый опыт.

Я покачал головой.

– Что будем делать с феями?

– Не знаю, – призналась она. – Я с тобой свяжусь.

– Как мне найти тебя?

Она кивнула в сторону двери. Я отворил ее. Она шагнула ко мне и снова коснулась моей щеки теплыми губами.

– Это у тебя офис с телефоном, – сказала она. – Я позвоню, – она шагнула к двери и чуть слышно шепнула что-то. Вокруг нее возникло серебристое сияние, и я зажмурился. Когда я открыл глаза, ее уже не было.

Я не сразу закрыл дверь – и, как выяснилось, не зря. Мгновением спустя по ступенькам скатился огромным пушистым шаром Мистер. Он остановился у моих ног, сипло мяукнул и царственной походкой проследовал в комнату. Там он дождался меня, свернулся клубком и замурлыкал – звук напоминал рокот судового дизеля на холостом ходу. Веса в Мистере фунтов тридцать, так что размерами он больше напоминает пуму. Я сильно подозреваю, что одним из его родителей был саблезубый тигр.

– Отличный расчет, – похвалил я его, запирая дверь.

Я постоял немного в полутемной, освещенной одним камином комнате. Щеку еще покалывало в том месте, где ее коснулись губы Элейн. В воздухе еще висел запах ее духов, пробудивший в памяти уйму всего такого, что я считал давным-давно забытым. От этого я вдруг почувствовал себя совсем старым, усталым и одиноким.

Я подошел к камину и поправил на полке открытку, которую Сьюзен прислала мне на последнее Рождество. Потом посмотрел на стоявшую рядом фотографию. В то воскресенье мы с ней гуляли в парке – она была одета в узкий голубой топик и коротко обрезанные шорты. Зубы казались неправдоподобно белыми на фоне дочерна загорелой кожи и черных как смоль волос. Я снял ее в момент, когда она смеялась, и глаза ее счастливо сияли.

Я тряхнул головой.

– Устал я, Мистер, – сказал я. – Устал как черт-те что.

Мистер сочувственно мяукнул.

– Ну, отдохнуть было бы разумнее всего... хотя кто я такой, чтобы говорить о разумном, а? Если я и разговариваю-то больше со своим котом, – я вздохнул, поскреб бороду и кивнул сам себе. – Ладно, минуту на диване. А потом за работу.

Я помню еще, как опустился на диван, а потом все заволокло благословенной чернотой.

Что ж, очень даже кстати. На следующий день все запуталось еще сильнее.

Глава десятая

Как выяснилось, я недостаточно устал, чтобы уснуть мертвым сном. В какой-то момент мое подсознание – я с ним знаком, и такого извращенца надо еще поискать – свернуло на проторенную дорожку, поскольку мой сон сделался очередной вариацией на тему, что снилась мне почти каждую ночь с тех пор, как я в последний раз видел Сьюзен.

Сон начался с поцелуя.

У Сьюзен восхитительные губы. Не слишком тонкие, не слишком полные. Всегда мягкие, всегда теплые. Когда она целовала меня, весь мир словно переставал существовать. Не было ничего, кроме прикосновения ее губ к моим. Я целовал эту приснившуюся Сьюзен, и она словно таяла, обволакивая меня своим телом. Пальцы ее скользнули по моей груди, чуть царапнув кожу ногтями.

Наконец, я оторвался от ее губ, чтобы вздохнуть, но веки мои казались слишком тяжелыми, чтобы открыть глаза. Губы дрожали в ожидании новых поцелуев. Она посмотрела на меня затуманенным взглядом. Волосы ее были подхвачены в хвост, спускавшийся ей до лопаток. Странное дело, во сне ее волосы казались длиннее. Лицо ее склонилось ко мне на грудь.

– Ты в порядке? – спросил я ее. Я всегда спрашивал это. И как всегда она улыбнулась мне горькой улыбкой и не ответила. Я прикусил губу. – Я все еще ищу. Я не сдался.

Она покачала головой и отстранилась от меня. Мне хватило ума оглядеться по сторонам. На этот раз действие происходило в темном переулке. Ближняя к нам стена содрогалась от музыки из диско-клуба. На Сьюзен были темные слаксы в обтяжку и блузка с короткими рукавами; на плечи она накинула мою черную кожаную ветровку. Она пристально посмотрела на меня и повернулась ко входу в клуб.

– Подожди, – сказал я.

Она подошла к двери и оглянулась на меня. Дверь отворилась, и багровый отсвет упал на ее лицо, странно преобразив его. Ее темные глаза сделались больше.

Нет, не так. Сами глаза не увеличились, это сделалось только со зрачками – они расширялись до тех пор, пока белки не исчезли, и на месте глаз не осталось ничего, кроме черноты. Это были глаза вампира – огромные, нечеловеческие.

– Я не могу, – сказал я. – Нам туда нельзя, Сьюзен.

Лицо ее исказилось от злости. Она требовательно протянула ко мне руку.

Из темноты проема вынырнули руки – бледные, тонкие, бесполые. Они скользили по телу Сьюзен. Тянули ее за волосы, за платье. На мгновение она закрыла глаза, тело ее напряглось и медленно подалось к двери.

На мгновение меня охватило желание – бездумное, острое как хирургический скальпель. Голод, примитивная, почти разрушительная жажда коснуться ее, лишили меня способности думать.

– Не надо, – произнес я и шагнул к ней.

Я ощутил, как она берет меня за руку. Я ощутил, как она со стоном прижимается ко мне, как ее губы жадно целуют меня, и я отвечал ей такими же жадными поцелуями, забыв все свои сомнения. Я заметил перемену, когда поцелуи ее сделались отравленными, когда рот мой вдруг онемел от наркотической слюны, которая тут же разбежалась по телу. Впрочем, мне уже было все равно. Я целовал ее, рвал с нее одежду, а она – с меня. Впрочем, я уже и этого почти не замечал. Во всем мире существовали только губы Сьюзен, ее руки, ее бархатная кожа, тепло ее тела...

В этом не было никакого чувства – одна животная страсть. Я прижал ее к залитой багровым светом стене, и она охватила меня руками и ногами. Я запрокинул голову...

Она вздрогнула – и, как всегда, укусила меня. Ее зубы сомкнулись на моем горле, и острая боль от ее укуса опьянила меня не слабее наркотического поцелуя. Я утратил остаток контроля за собой; мои мышцы словно превратились в желатин. Я медленно сполз на землю. Сьюзен навалилась на меня сверху, жадно припав губами к моей шее, продолжая прижиматься ко мне всем телом.

Странное действие оказывала на меня ядовитая слюна: разум мой высвободился из тела и повис в нескольких футах над землей, глядя на меня сверху вниз. Я лежал под Сьюзен, бледный, с пустым взглядом. Я увидел, как тело ее начало меняться. Я увидел, как оно бьется, выгибается, как трескается и начинает расходиться кожа, и из-под нее рвется наружу что-то жуткое, черное, с выпученными черными глазами и скользкой черной шкурой. А пасть была перепачкана кровью – моей кровью.

Тварь потрясенно застыла, глядя на мой труп. И когда разом мой уже почти уплыл в сторону, тварь запрокинула голову на тонкой, гибкой как змея шее и испустило нечеловеческий, полный боли и ярости вопль.

Я вскрикнул и проснулся в холодном поту. Мышцы свело от напряжения.

Мгновение я, задыхаясь, оглядывался по сторонам. Губы еще пощипывало приснившимися поцелуями, кожа хранила тепло прикосновений ее рук.

Я застонал, но заставил себя встать и потащился в душ. Черт, иногда я даже рад, что не пользуюсь газовой колонкой – во избежание несчастного случая. Конечно, зимой это превращается в подобие пытки, но порой ничего не оказывает восстанавливающего действия так, как холодный душ.

Я разделся и некоторое время постоял, лязгая зубами, под ледяной водой. Ну, скажем честно, дрожал я не только от холода. Меня трясло по разным причинам. Во-первых, от абсолютно нерациональной похоти. Душ унял ее, но только на время. Поймите меня правильно – я вовсе никакой не сексуальный маньяк. И отсутствие Сьюзен в моей жизни я переживаю так остро вовсе не из-за нехватки секса. Однако в редкие моменты этих проклятых снов проклятые гормоны ведут себя так, как этого хочется им, а не мне, словно пытаясь отыграться за все упущенное.

Во-вторых, я дрожал от страха. Мои ночные кошмары, конечно, всего лишь сны, но эти сны служат и предостережением. Проклятье Сьюзен может убить меня и погубить ее. Я не могу забыть этого.

И, наконец, я дрожал от чувства вины. Если бы я не отмахнулся от ее звонков, не отговорил от этой авантюры, возможно, ничего этого не случилось бы. А теперь она исчезла, и я не имел ни малейшего представления о том, где она.

Я сунул голову под струю ледяной воды, смывая эти мысли, потом как следует проскреб себя намыленной мочалкой и вымыл голову остатками шампуня из флакона. Я почесал бороду, поколебался немного, но все же взялся за бритву. Несколько минут я орудовал своим опасным лезвием, сражаясь с бородой. Темные, спутанные волосы клочьями летели на пол, и подбородок приятно щипало – как-никак, это был для него первый за пару месяцев глоток свежего воздуха. Что ж, это бодрило, так что мысли мои, наконец, прояснились немного.

Я откопал в шкафу каких-то чистых шмоток, вылез из ванной и отодвинул ковер, закрывавший люк в подвал, где у меня размещается лаборатория. Потом откинул крышку, зажег свечу и полез по лестнице вниз.

В противоположность царившему наверху хаосу лаборатория выглядела так, словно ее содержал какой-то особенно тугозадый военный писарь. В центре помещения у меня стоит длинный стол, а вдоль стен – еще два, оставляя между собой только узкие проходы. По стенам висят дешевые белые полки на проволочном каркасе – тут я храню материалы, используемые мною при работе. Они содержатся в банках, пузырьках, коробочках и пластиковых контейнерах всех размеров, и почти на каждой емкости красуется ярлык – что это, сколько его осталось и когда я его приобрел. Столы, можно сказать, чистые, если не считать стопок бумаги с записями, жестянки с ручками и карандашами, а также множества свечей. Я зажег несколько штук и прошел в дальний угол лаборатории, проверив по дороге магический круг из заделанной в цементный пол медной полосы: не лежит ли на нем никаких посторонних предметов. Никогда не знаешь, когда может понадобиться такая вещь, как магический круг.

Только одно место в лаборатории сохранилось в том же беспорядке, какой царил здесь везде до того, как я в прошлом году практически переселился сюда. Одна полка – старая, деревянная – осталась без изменений. По краям ее стояли, утопая в потеках застывшего воска, два подсвечника. Между ними разместилось несколько разных предметов: с полдюжины бульварных романов в мягкой обложке, несколько журналов для мужчин, алая шелковая ленточка, некогда служившая единственным одеянием юной дамы по имени Джастин, непарный браслет от наручников на оборванной цепочке, а также побелевший от времени человеческий череп.

– Боб, просыпайся, – буркнул я, зажигая свечи. – Мне нужно напрячь твои мозги.

Глубоко в пустых глазницах черепа вспыхнули оранжевые огоньки. Череп поерзал немного по полке и разинул костлявые челюсти в подобии зевка.

– Ну что, малыш сказал правду? Там и впрямь имела место потусторонняя активность?

– Дождь из жаб, – ответил я.

– Настоящих?

– Еще каких настоящих.

– Ух ты, – сказал Боб-Череп. Вообще-то Боб был вовсе не черепом. Череп служил всего лишь сосудом, вместилищем разумного духа – тот проживал в нем и помогал мне держаться более-менее в курсе постоянно совершенствующейся магической науки. Впрочем, «Боб-Череп» произносится гораздо проще, чем, скажем, «Боб – Разумный Дух и Лабораторный Ассистент».

Я кивнул, сдвигая в сторону горелки Бунзена и штативы с пробирками.

– Совершенно согласен. Слушай, Боб, я тут попал в одну сложную ситуацию и...

– Ничего у тебя не выйдет, Гарри. От вампиризма нет лекарства. Мне тоже очень нравится Сьюзен, но с этим ничего не поделаешь. Думаешь, до тебя никто не пытался отыскать это средство?

– Я знаю, что я не пытался найти его прежде, – буркнул я. – И у меня тут пара свежих идей, которые мне хотелось бы проверить.

– Есть, капитан Ахав, бузделано! Мы добудем для вас этого белого дьявола, сэр!

– Еще как, черт подери, добудем. Но прежде нам нужно заняться кое-чем другим.

Глазницы черепа вспыхнули ярче.

– Ты хочешь сказать, что-то новое, а не эти безнадежные, лишенные смысла изыскания насчет вампиров? Черт, уже интересно. Это связано как-нибудь с дождем из жаб?

Я нахмурился, нашел чистый лист бумаги, карандаш и принялся записывать события прошедшего дня. Это и мне самому помогало разложить их по полочкам.

– Не исключено. Вообще-то это расследование убийства.

– Ясно. И кто у нас труп?

– Художник. Рональд Ройель.

Глаза Боба превратились в две маленькие светящиеся точки.

– Ого. Кто просил тебя найти убийцу?

– Я еще не знаю точно, убит ли он. Копы считают это несчастным случаем.

– Но ты считаешь иначе.

Я покачал головой.

– Сам я ничего пока не считаю, но Мэб говорит, его убили. Она хочет, чтобы я нашел убийцу и доказал, что это не она.

Боб погрузился в потрясенное молчание почти на целую минуту. Я скрипел ручкой по бумаге и ждал.

– Мэб? – выпалил, наконец, Боб. – Я не ослышался, Гарри? Мэб?

– Угу.

– Королева Воздуха и Тьмы? Та самая Мэб?

– Ага, – чуть более раздраженно повторил я.

– И она твоя клиентка?

– Ну да, да, Боб.

– И ты удивляешься, когда я спрашиваю тебя, почему ты не посвящаешь свое время чему-нибудь безопаснее, пусть даже немного скучнее. Ну скажем, почему ты не вставляешь противозачаточные свечи бешеным гориллам?

– Моя жизнь – вызов, – сказал я.

– Вот и зря – по крайней мере, в этом случае, – доброжелательно заметил Боб. – Гарри, я тебе не раз и не два говорил: не путайся ты с сидхе. С ними все обязательно выйдет запутаннее, чем ты себе представлял поначалу.

– Спасибо за совет, костяшка. Можно подумать, у меня был выбор. Леа продала ей мой долг.

– Раз так, тебе стоило предложить ей что-нибудь в обмен на свободу, – не сдавался Боб. – Ну там, украсть для нее какого-нибудь младенца, или еще чего...

– Украсть? Младенца? Можно подумать, у меня без этого мало неприятностей.

– Ну, если бы ты не разыгрывал из себя все время пай-мальчика...

Я потер большим пальцем переносицу. Наш разговор явно приобретал характер, неизменно вызывавший у меня головную боль.

– Послушай Боб, будь добр, давай не будем уклоняться от темы. Время – деньги, так что займемся делом, ладно? Мне нужно знать, за что Ройеля могли столкнуть с лестницы.

– Нет ничего проще, Гарри, – ухмыльнулся Боб. – Уж не за то ли, что он был Летним Рыцарем?

Ручка выпала у меня из пальцев и покатилась по столу.

– Ух ты, – пробормотал я. – Ты уверен?

– Спрашиваешь, – обиженно отозвался Боб.

– Гм, – сказал я. – Это означает неприятности. Это означает...

– Это означает, что эти штучки сидхе куда более запутаны, чем тебе кажется. Тю, можно подумать, тебе не советовали не валять дурака и серьезнее относиться к заключаемым сделкам.

Я хмуро покосился на череп и подобрал ручку.

– Как думаешь, я здорово вляпался?

– Изрядно, – ободрил меня Боб. – Владыки Сидхе наделяют рыцарей изрядной властью. Крутые ребята.

– Я мало что о них знаю, – признался я. – Они что-то вроде полномочных представителей фей, так?

– Только не вздумай брякнуть это при них, Гарри. Им это понравится не больше, чем если бы ты обозвал их обезьянами.

– Ладно. Скажи хоть, с чем я имею дело.

Светящиеся глаза Боба сузились, почти погасли, потом снова посветлели.

– Рыцарь Сидхе смертен, – сказал Боб. – Это вроде как чемпион одной из династий сидхе. Он обладает властью высшего придворного, и он единственный, кому позволено действовать в тех случаях, когда дело касается не только сидхе.

– Не понял.

– Чего тут понимать? Если одна из Королев хочет устранить кого-то, она делает это руками своего Рыцаря.

Я нахмурился.

– Погоди-ка. Ты хочешь сказать, что Королевы не могут собственноручно прихлопнуть никого, не относящегося к их подданным?

– Ну, конечно, не в случае, если мишень сдуру заключает фатальную сделку, даже не попытавшись выменять краденого младенца на...

– Не уклоняйся от темы, Боб. Скажи просто: надо мне на этот раз опасаться, что меня укокошат, или нет?

– Конечно, надо, – ободряюще заверил меня Боб. – Это значит всего лишь, что Королеве не позволено лично, своими руками укоротить тебе жизнь. Не царское это дело. Впрочем, никто не мешает ей, скажем, заманить тебя в зыбучие пески и смотреть, как ты барахтаешься. Или превратить тебя в оленя и напустить на тебя гончих. Или усыпить на пару-тройку столетий. В таком роде.

– Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но знаешь, что мне кажется? Если Ройель, и правда, Летний Рыцарь, Мэб не смогла бы убить его. Верно? Тогда почему подозревают ее?

– Потому, что она могла совершить это не лично. И еще, Гарри, есть шансы, и немалые, того, что само по себе убийство Ройеля сидхе не так уж и беспокоит. Они меняют Рыцарей как перчатки. Сдается мне, их огорчает кое-что другое. Единственное, о чем они пекутся по-настоящему.

– Власть, – предположил я. – Сила.

– Вот видишь, и ты иногда способен при желании шевелить мозгами.

Я покачал головой.

– Мэб сказала, что-то похитили, и я узнаю это «что-то». И у меня есть предположения на этот счет. Насчет какой власти мы говорим?

– Рыцарь Сидхе – это тебе не фиг собачий, – напомнил Боб.

– Значит, мы имеем дело с уймой магии, исчезнувшей в неизвестном направлении. Ограбление века, – я постучал ручкой по столу. – Откуда, кстати, берется вся эта магическая энергия?

– От Королев.

Я нахмурился.

– Ладно. Скажешь мне, когда я собьюсь со следа. Если она исходит из Королев, значит, это часть их, так? Если Рыцарь погибает, энергия возвращается к Королеве, словно притянутая резинкой.

– Совершенно верно.

– Но на этот раз этого не произошло. Значит, Летняя Королева лишилась уймы сил. В общем, ослабла.

– Если все так, как говоришь, да, – согласился Боб.

– Равновесие между Летом и Зимой нарушено к чертовой матери... Черт, да ведь это объясняет дождь из жаб. Это серьезный поединок сил, так ведь?

Боб закатил свои глаза-огоньки.

– Ты про смену времен года? Тю, Гарри. Сидхе ближе к миру смертных, чем кто-либо другой из Небывальщины. До сих пор Лето обладало незначительным преимуществом, но, похоже, оно его лишилось.

– А я-то думал, глобальное потепление имеет место из-за того, что коровы пукают, – тряхнул головой я. – Значит, Титания утратила уйму жизненных соков, и подозрение, разумеется, падает на ее извечного врага, Мэб.

– Ага. И ведь ничего не скажешь, от извечного врага вполне естественно ожидать такого.

– Я думаю, – согласился я и хмуро покосился на свои записи. – Боб, а что случится, если баланс между дворами не восстановится?

– Ничего хорошего, – ответил Боб. – Это скажется на климате, вызовет изменения в составе растительного покрова и животного мира, и рано или поздно приведет к войне династий сидхе.

– Это почему?

– Да потому, Гарри. Когда равновесие уничтожено, единственное, что остается Королевам – это разнести все в пух и прах, а потом дать улечься и образоваться заново естественным путем.

– А чем это аукнется мне? – поинтересовался я.

– Это зависит от того, кто будет иметь преимущество, когда все уляжется, – вздохнул Боб. – Война может породить новый ледниковый период, а может спровоцировать буйное размножение.

– Ну, последнее звучит не так уж и плохо, – заметил я.

– Если только это не относится, скажем, к вирусу лихорадки Эбола. У тебя ведь много друзей.

– А... Что ж, значит, и это не лучше.

– Вот именно, – с энтузиазмом согласился Боб. – Впрочем, ты не забывай: это всего лишь теория. На моей памяти такого не случалось. Впрочем, по их меркам, я еще малолеток. Так или иначе, это нечто, чего Королевы по возможности постараются избежать.

– Чем и объясняется интерес Мэб к этому, если она здесь ни при чем.

– Да даже если и при чем, – поправил меня Боб. – Она так и сказала тебе прямо, что невиновна?

Я помолчал, припоминая разговор.

– Нет, – сказал я, наконец. – Только намекала, а так ходила вокруг да около.

– Значит, не исключено, что это дело ее рук. Или следствие каких-то ее шагов.

– Логично, – согласился я. – Получается, чтобы выяснить, что это дело рук одной из Королев, нам придется найти ее орудие. Кстати, это очень трудно – укокошить одного из этих Рыцарей?

– Одного лестничного марша для этого маловато. Возможно, если бы он ехал на лифте, причем в твоем обществе...

– Очень смешно, – буркнул я, насупившись, и снова постучал ручкой по столу. – Итак, чтобы убрать Ройеля требовалось нечто из ряда вон. Кто способен на такое?

– Да кто угодно. Правда этого бы не удалось без побочных последствий – ну там, горящих зданий, огнедышащих кратеров или чего-нибудь другого в этом роде. Но убить его так, чтобы это выглядело несчастным случаем? Возможно, другой Рыцарь и смог бы. В общем, если ограничивать круг подозреваемых исключительно дворами Сидхе, это или Зимний Рыцарь, или одна из Королев.

– А чародею такое под силу?

– Не подлежит сомнению. Но это должен быть очень крутой чародей, потративший уйму времени на подготовку и имеющий хорошие выходы на жертву. И даже так, огнедышащий кратер куда проще фатальной бытовой травмы.

– Чародеи в последнее время держатся тише воды, ниже травы. И потом, их слишком много, чтобы очертить мало-мальски приемлемый круг подозреваемых. Давай пока исходить из того, что это внутренние разборки фей. Это ограничивает круг тремя подозреваемыми.

– Тремя?

– Ну, ты же сам говорил, что на такое способны трое: Летняя Королева, Зимняя Королева, Зимний рыцарь. Раз, два и три.

– Гарри, я ведь сказал, что это могла быть одна из Королев.

Я удивленно уставился на череп.

– А их что, больше двух?

– Ну, фактически их три.

– Три?

– У каждой династии.

– По трое Королев у каждой династии? Шестеро? Бред какой-то.

– Не такой уж и бред, если пошевелить извилинами. У каждого двора имеются фактически три Королевы: Королева, Которая Оставила Престол; Королева, Которая Правит; Королева, Которая Унаследует Престол.

– Класс. И на которую из них работает Рыцарь?

– На всех. Это своего рода групповуха. Да нет, не бойся, у него разные обязанности по отношению к каждой.

Я ощутил, как зародившаяся в загривке боль медленно, но верно расползается по всей голове.

– Ладно, Боб. Я хочу больше знать обо всех этих Королевах.

– О которых именно? О тех, Которые Правят, о Тех, Которые Оставили Престол, или о Тех, Которые Унаследуют Престол?

С минуту я молча смотрел на череп. Боль устраивалась в моей голове поудобнее.

– Всему этому наверняка есть объяснение проще, чем это.

– Вот это совершенно в твоем духе. Ты не можешь даже младенца украсть, но слишком ленив для сопряжения.

– Эй, – возмутился я. – В моей личной жизни нет места... Как его?

– Сопряжения, Гарри. Сопря... черт, не стоит и стараться. Королева – она так и есть, просто Королева. Королева Титания, Королева Мэб. Королеву, Которая Оставила Престол, принято звать Матерью. Королева, Которая Унаследует Престол, известна как Леди. В настоящий момент, например, Зимней Леди является Мэйв. Летнюю Леди зовут Аврора.

– Леди, Королева, Мать – ясно, – я взял ручку и записал все это включая имена – просто так, для лучшего усвоения. – Значит, у нас есть шесть подозреваемых, способных на это?

– Плюс Зимний Рыцарь, – напомнил мне Боб. – В теории.

– Точно, – согласился я. – Семь, – я сделал пометку на бумаге и задумчиво постучал ручкой. – Вообще-то восемь.

– Восемь? – переспросил Боб.

Я сделал глубокий вдох.

– Элейн жива, – пояснил я. – Она расследует это дело для Летних.

– Уау, – сказал Боб. – Уау. Говорил же я тебе.

– Знаю, знаю.

– Ты думаешь, она могла пришить Ройеля?

– Нет, – покачал головой я. – Но если вспомнить, когда они с Джастином взяли меня тепленьким, я тоже ничего не заметил. Мне нужно только обдумать,имелись ли у нее возможности для этого. Я хочу сказать, если ты считаешь, что это было бы не по зубам мне, то уж ей – тем более. Я всегда был на порядок сильнее ее.

– Ну да, – хмыкнул Боб. – Зато она была лучше тебя. У нее уйма такого, чего у тебя не было и не будет. Изящество. Стиль. Элегантность. Бюст.

Я закатил глаза.

– Короче, она остается в списке до тех пор, пока я не найду оснований ее вычеркнуть.

– Надо же, Гарри, что за логика. Я почти горд.

Я подтянул к себе папку, полученную от Мэб, и еще раз перебрал газетные вырезки.

– Да, кстати, а тебе известно, кто сейчас Зимний Рыцарь?

– Фигушки. Мне очень жаль, – признался Боб. – Видишь ли, мои контакты с Зимними носят, скажем так, ограниченный характер.

– Раз так, ладно, – я вздохнул и собрал свои записи. – По крайней мере, я знаю, что делать дальше.

– Приятно слышать, – подозрительно сухо заметил Боб.

– Можешь не сомневаться. Я хочу больше знать об этом Ройеле. Кто был с ним близок. Может, кто-нибудь что-нибудь видел. Если полиция расценила это как несчастный случай, сомневаюсь, что велось хоть какое-то расследование.

Боб кивнул и каким-то образом ухитрился придать себе задумчивый вид.

– И что? Дашь объявление в газету, или еще чего?

Я медленно двинулся в обход стола, задувая свечи.

– Пожалуй, начну с незаконных проникновений. Потом схожу на его похороны: посмотрю, кто там покажется.

– Надо же! Скажи, мне тоже разрешат заниматься такими же интересными вещами, когда я вырасту?

Я фыркнул и повернулся к лестнице, забрав с собой последнюю горящую свечу.

– Гарри? – окликнул меня Боб, когда я уже поставил ногу на нижнюю ступеньку.

Я помедлил и оглянулся.

– Ты только это... осторожнее, – если бы я не знал Боба лучше, я решил бы, что этот чертов череп дрожит. – Ты же с женщинами идиот-идиотом. И ты даже представить себе не можешь, на что способна Мэб.

Секунду-другую я молча смотрел на него. Его оранжевые глаза оставались единственным пятном света в моей темной лаборатории. Почему-то меня пробрала дрожь.

Я тряхнул головой, забрался по стремянке наверх и закрыл люк.

Глава одиннадцатая

Я сделал пару телефонных звонков, кинул в нейлоновый рюкзак пару-другую предметов и отправился вламываться в квартиру Рональда Ройеля.

Ройель проживал в южной части Петли, в доме, напоминающем бывший театр. Высоченный потолок входного холла заставил меня оглядываться по сторонам в поисках бархатных шнуров и прислушиваться в ожидании нестройной какофонии настраиваемых инструментов в оркестре.

Я вошел в вестибюль решительным шагом. На голове моей красовалась форменная кепка с эмблемой службы доставки на дом; под мышкой я держал длинную белую коробку из-под цветов. Я небрежно кивнул пожилому охраннику в вестибюле и тем же решительным шагом направился мимо него к лестнице. Нет, право же, вы и сами удивились бы тому, как далеко вас могут завести кепка, коробка и решительный шаг.

По лестнице я поднялся на третий этаж, в квартиру Ройеля. Я поднимался медленно, навострив все свое чародейское чутье – в первую очередь меня интересовало, не осталось ли на месте гибели старикана хоть каких-то следов магической энергии. Для верности я даже постоял с минуту на том месте, где нашли тело Ройеля, но не ощутил ничего такого. Если для убийства Ройеля и использовали уйму магии, кто-то сумел здорово замести следы. Чертовски здорово.

В общем, я поднялся дальше, на третий этаж, но только когда я отворил дверь с лестничной клетки в коридор, мои инстинкты предупредили меня, что я не один. Я застыл в двери и Прислушался.

Слушать не так уж и сложно. Я даже не уверен, что это настолько магическое свойство. Вряд ли я смогу объяснить это; суть в том, что я способен отключить все кроме того, что я слушаю, и это позволяет мне улавливать то, что в обычном состоянии я упустил бы. Это умение, которым в наши дни мало кто обладает, и оно здорово пригодилось мне не раз, и не два.

На этот раз я Услышал негромкое басовитое проклятье и шорох перебираемых бумаг.

Я открыл коробку из-под цветов, достал оттуда свой жезл и на всякий случай проверил браслет-оберег на руке. Вообще-то в замкнутом пространстве вроде этого я предпочел бы жезлу свой револьвер, но не уверен, что смог бы быстро и убедительно объяснить это охране или полиции, если бы они застали бы меня шарящим по квартире покойника. Я покрепче стиснул жезл и бесшумно скользнул вперед по коридору, надеясь, что мне не придется воспользоваться им. Хотите верьте, хотите нет, но моей первой инстинктивной реакцией не обязательно является желание пожечь все к чертовой матери.

Дверь в квартиру Ройеля оказалась приоткрыта, и, подойдя ближе, я разглядел, что ее вскрывали, и довольно бесцеремонно – на полу валялись щепки. Мое сердце забилось чаще. Похоже, кто-то успел опередить меня. Из этого следовало, что я на верном следу.

Еще из этого следовало, что тот, кто меня опередил – кем бы он ни был – вряд ли обрадуется, увидев меня.

Я подкрался к двери и заглянул внутрь.

Ту часть квартиры, которую я мог разглядеть, словно импортировали с Бейкер-стрит, 229-Б. Темное дерево, вычурная резьба и обилие драпировок сообщали помещению этакое викторианское великолепие. То есть, сообщали совсем недавно. Теперь же по комнате прошлись погромом. Все ящики стола выдернули с их мест и пошвыряли на пол. Старый дорожный сундук валялся на боку с сорванной крышкой, а содержимое его разлетелось по ковру. Сквозь открытую дверь спальни видно было, что с тем помещением обошлись не деликатнее, только там пол был завален не бумагами, а одеждой и безделушками.

Мужчина, орудовавший в квартире Ройеля, производил впечатление эталонного громилы. Ростом он превосходил меня на ладонь, и я не смог на взгляд определить, где кончаются его плечи, а где начинается шея. На нем были старые, потертые бриджи, свитер со рваными локтями и шляпа, в какой щеголяли в годы Великой Депрессии: круглый котелок с темно-серой лентой. Одной ручищей он держал потертый кожаный саквояж, а другой совал в него небольшие листочки бумаги – возможно, учетные карточки, вынимая их из стоявшей на столе сапожной коробки. Судя по округлившимся бокам, саквояж был уже набит битком, но он все пихал в него бумагу резкими, нервными движениями. Он буркнул себе под нос что-то еще, потом схватил со стола часы и тоже сунул их в саквояж.

Я отошел от двери и прислонился спиной к стене. Позволить себе терять время я не мог, но и дальнейший ход тоже надо было обдумать. Если кто-то залез в квартиру Ройеля за бумагами, значит, Ройель скрывал какое-то важное доказательство. Так или иначе, мне необходимо было увидеть, что складывает Кинг-Конг в свой мешок.

Правда, у меня сложилось почему-то впечатление, что он не обязательно покажет мне это, даже если я очень его попрошу. Но и альтернатива этому меня не слишком ободряла. В столь стесненном пространстве, в окружении других жильцов я боялся рисковать, высвобождая свою боевую магию. Тем более, я в ней не слишком силен. Даже пользуясь жезлом в качестве регулятора, я ухитрился в прошлом причинить серьезный ущерб не одному зданию в нашем городе. Хорошо еще, до сих пор мне удавалось выбраться из этого более-менее живым. В общем, рисковать лишний раз мне не очень хотелось.

Ну конечно, я мог бы просто наброситься на громилу и попытаться отобрать у него саквояж. У меня сложилось впечатление, что при этом меня могут ожидать новые, не самые приятные ощущения, но попробовать мне никто не мешал.

Я вытянул шею и посмотрел на громилу еще раз. Одной рукой он небрежно приподнял диван, весивший никак не меньше двух сотен фунтов, и заглянул под него. Я снова отодвинулся от двери. Нет, последняя идея мне явно не нравилась. Решительно не нравилась.

Секунду-другую я задумчиво пожевывал губу. Потом сунул жезл обратно в коробку, поправил на голове форменную кепку, отошел от стены и постучал в полуоткрытую дверь.

Голова громилы повернулась в мою сторону; при этом ему пришлось повернуть всю верхнюю половину корпуса. Он злобно оскалился.

– Доставка на дом, – по возможности непринужденнее произнес я. – Заказ на имя мистера Ройеля. Распишитесь в получении.

Громила свирепо воззрился на меня из-под сильно выступающих надбровных дуг.

– Цветы? – прорычал он, подумав с полминуты.

– Ага, приятель, – подтвердил я. – Цветы, – я вошел в комнату и сунул ему под нос накладную. Эх, черт, как я не догадался сунуть в зубы жвачки! – Подпишитесь здесь, внизу.

Он еще раз испепелил меня взглядом, но накладную взял.

– Ройеля тут нет.

– А мне какое дело? – свободной рукой я сунул ему ручку. – Вы только черкните закорючку, и я пошел.

На этот раз он свирепо покосился сначала на ручку, а только потом уже на меня. Подумав немного, он опустил свой саквояж на журнальный столик.

– Ну, ладно...

– Вот и хорошо, – я шагнул мимо него и поставил коробку на стол. Он стиснул ручку в лапище и склонился над бумажкой. Пока он был занят этой непосильной задачей, я быстро сунул руку в саквояж, схватил первую попавшуюся бумажку размером чуть больше игральной карты и зажал ее в кулаке. Я успел вынуть руку из саквояжа прежде, чем он разделался с подписью и, ворча, сунул накладную обратно мне.

– А теперь, – буркнул он, – вон отсюдова.

– А то, – заверил я его. – Спасибочки.

Я повернулся было уходить, но рука его вдруг метнулась ко мне и стальной хваткой стиснула меня за запястье. Я оглянулся. Он сощурился и раздул ноздри.

– Цветы? – прорычал он. – А чего тогда не пахнут?

Душа моя стремительно ушла в пятки, но я сделал последнюю попытку сблефовать.

– О чем это вы, мистер... э... – я покосился на накладную, – Грум?

Мистер Грум?

Он придвинулся ко мне еще ближе, и снова раздул ноздри, на этот раз с шумом втянув в них воздух.

– Магией пахнет. Чародеем пахнет.

Должно быть, улыбка на моем лице сделалась несколько кисловатой.

Грум взял меня лапищей за горло и без видимого усилия оторвал от земли. Поле моего зрения резко сузилось, да и то, что я еще видел, заволокло дымкой. Накладная выпала у меня из рук. Я сделал попытку дернуться или хотя бы стряхнуть его руки. Безрезультатно. Он недобро сощурился и оскалился в ухмылке.

– Зря ты ввязался не в свое дело... не знаю, как тебя звать, – прорычал он, сдавливая мое горло все сильнее. Мне послышался треск. Я надеялся только, что это трещали его пальцы, а не моя трахея. – Как тебя звали при жизни, – поправился он.

Пользоваться моим браслетом было уже поздно, а жезл лежал в коробке, вне моей досягаемости. В глазах уже начинало темнеть, и я поспешно полез в карман в поисках единственного остававшегося у меня оружия. Я искренне молился о том, чтобы догадка моя оказалась верна.

Я нащупал в кармане ржавый железный гвоздь, стиснул его как мог крепче и ткнул им в руку Грума чуть ниже локтя. Гвоздь впился в его плоть.

Он взревел басом, от которого содрогнулись стены, дернулся, крутанулся на месте и отшвырнул меня от себя. Я врезался в дверь Ройельской спальни, распахнул ее и спиной вперед полетел дальше. Мне повезло: я приземлился на кровати, не зацепив деревянных столбов по углам. Попади я на один из них, и я наверняка бы сломал себе позвоночник. Я подпрыгнул на пружинах матраса, больно двинулся о стену и рухнул обратно на кровать.

Я поднял взгляд и увидел, что с Грумом произошли разительные изменения.

В отличие от киношных громил на нем красовалась теперь кожаная набедренная повязка – и ничего больше. Кожа его приобрела темно-красный оттенок и сплошь поросла волосами. Уши торчали по сторонам головы этаким подобием тарелок спутникового ТВ, а лицо сплюснулось, сделавшись подобием горилльей морды. Роста в нем тоже заметно прибавилось. Ему приходилось пригибаться, но даже так плечи его шваркали по расположенному на высоте добрых десяти футов потолку.

Взревев еще раз, Грум выдернул гвоздь из руки и отшвырнул его в сторону. Тот пробил стену, оставив за собой отверстие размером с мой большой палец. Потом он повернулся в мою сторону, оскалил жуткую зубастую пасть и шагнул ко мне. Паркет скрипнул под его весом.

– Огр! – выдохнул я. – Вот дрянь! – Я вытянул руки в сторону моего жезла и напряг волю. – Ventas servitas!

Внезапный вихрь сорвал коробку из-под цветов со столика и швырнул ко мне. Она больно стукнула меня в грудь, но я, крякнув, перехватил ее, выхватил из нее жезл и нацелил в приближавшегося Грума. Я закачал в жезл изрядную порцию воли, и конец его засиял багровым светом.

– Fuego! – рявкнул я, высвобождая энергию. Огненная струя толщиной с мой кулак устремилась к Груму и ударила ему прямо в грудь.

Огонь не замедлил его ни на секунду. Кожа его вообще не горела – даже волосы не задымились. Огонь разбился о его тело, не причинив ему ни малейшего вреда.

Грум с трудом протиснулся в дверь спальни, снеся при этом косяк, и занес кулак размером с небольшую бочку. Он с размаху опустил его на кровать, но я не стал дожидаться этого. Я перекатился и юркнул в щель между кроватью и стеной. Огр потянулся ко мне, но я оттолкнулся ногами от стены, врезался лбом в его ноги и, обогнув их, на четвереньках устремился к двери.

Я почти успел. В самый последний момент что-то тяжелое и твердое с размаху ударило мне по мягкому месту и ткнуло носом в ковер. Я успел еще сообразить, что Грум запустил в меня антикварным стулом Викторианской эпохи, роскошью напоминавшим скорее трон.

Секундой позже до меня дошла и боль от удара, но я продолжал упрямо ползти к двери. Пол содрогался под шагами догонявшего меня огра...

– Что это за бардак у вас там? – послышался из коридора возмущенный женский голос. – Я уже вызвала полицию, так и знайте! А ну выметайтесь отсюда, если не хотите за решетку!

Грум застыл. На его обезьяньей физиономии явственно обозначилась досада. Он зарычал и, перешагнув через меня, забрал со столика саквояж. Я откатился к стене. Наступи он на меня – и мокрого места бы не осталось, и у меня не имелось ни малейшего желания облегчать ему эту задачу.

– Считай, тебе повезло, – буркнул огр. – Погоди, еще встретимся! – очертания его тела расплылись, он уменьшился в размерах и превратился в обычного громилу, каким я видел его пару минут назад. Он поправил котелок на голове и пошел к двери, не забыв по дороге лягнуть меня ногой. Я успел увернуться, а он не стал задерживаться. Хлопнула дверь, и он ушел.

– Ну? – продолжал все тот же женский голос. – Что там у вас, хулиганье? А ну вон!

Где-то на улице взвыла полицейская сирена. Я встал, пошатнулся и привалился к стене, чтобы не упасть. Другой рукой я выудил из кармана клочок бумаги, украденный из Грумова саквояжа.

Это оказалась не просто бумажка. Это была фотография. Ничего особенного – обыкновенный полароидный снимок. Седовласый Ройель улыбался в объектив на фоне Волшебного Замка в одном из Диснейлендов.

Его окружало несколько молодых людей – улыбающихся, загорелых и, судя по выражению лиц, счастливых. Одна из них была высокая, с крепкой шеей женщина в линялых джинсах, с волосами, выкрашенными в болотно-зеленый цвет. На ее широком, некрасивом лице играла улыбка. Рядом с ней стояла девушка из тех, которых снимают в каталогах нижнего белья – длинноногая, вся в соблазнительных выпуклостях. Одета она была в короткие шорты и лифчик от бикини. Ее волосы тоже имели зеленый оттенок, но яркий, травяной, а не болотный. С другой стороны от Ройеля стояло двое молодых мужчин. Один – невысокий, коренастый тип в бейсболке и солнечных очках – исподтишка показывал рожки из-за головы своего спутника – миниатюрного, хрупкого сложения мужчины с бронзовым загаром и выгоревшими почти добела волосами.

Что это за компания? Что делал с ними Ройель? И почему Грум так спешил убрать эту фотографию из квартиры Ройеля?

Сирена взвыла ближе, и, если я только не хотел быть арестованным по звонку какой-то благонамеренной чикагской богачки, мне стоило убираться отсюда. Я потер продолжавшее болеть горло, поморщился от боли ниже пояса, куда саданул чертов стул, и поспешил из дома.

Глава двенадцатая

Я выбрался из старого дома и вернулся к «Голубому Жучку», не потревоженный никем – ни смертными, ни нежитью. Когда я выруливал на проезжую часть, навстречу мне пронеслась патрульная машина со включенными синими мигалками. Я повел «Жучка» прочь на умеренной скорости, стараясь, чтобы дрожь в руках не сказывалась на направлении движения. Впрочем, никто за мной не погнался, так что, должно быть, мне это удалось. Один-ноль в пользу хороших парней.

Теперь у меня появилось время подумать, хотя я не был уверен в том, что мне этого хочется. Я залез в квартиру Ройеля на всякий случай, не рассчитывая найти многого. Но мне повезло. Я оказался не только в нужном месте, но и в нужное время. Кто-то явно желал припрятать что-то оттуда – либо фотографии вроде той, которую я свистнул из саквояжа, либо какие-то другие бумаги. Что ж, теперь мне предстояло выяснить, что собирал там Грум, или – что не менее важно – зачем ему нужно было ликвидировать какие-то хранившиеся у Ройеля улики. Не узнав этого, вряд ли можно было рассчитывать на то, чтобы узнать, для кого он это делал: огры не отличаются самостоятельностью действий. И, с учетом обстоятельств, наивно было бы предполагать, что один из потусторонних громил-тяжеловесов орудовал в доме убитого сам по себе.

Огры считаются диким племенем – они могут работать и на Зиму, и на Лето, и по склонностям характера они рознятся от веселых мордоворотов до патологических садистов.

По первому знакомству Грум, похоже, не принадлежал к первым, но решительности ему было явно не занимать. И дисциплины тоже. Обычная гора мускулов из Небывальщины вряд ли удержалась бы от соблазна размолоть меня в труху, что бы там ни кричали соседи. Это означало, что Грум – не какой-то там заурядный потусторонний медведь. Что ж, это делало его еще опаснее, даже если не брать в расчет ту легкость, с которой он игнорировал наложенные мною на него заклятья.

Вообще-то все огры способны в той или иной степени нейтрализовывать действие магических сил. Мои заклятья оказали на Грума не больше эффекта, чем если бы я пытался поразить его электрическим разрядом, долго-долго вытирая перед этим подошвы о коврик. Это означало, что он силен и опытен. Это же подтверждалось и скоростью, с которой он менял внешность. Заурядный мордоворот с палицей вряд ли принял бы человеческий облик – с одеждой, заметьте! – с такой легкостью.

Силен, опытен, скор – и вреден до невозможности. Скорее всего, он служил доверенным телохранителем какого-нибудь высокопоставленного чернокнижника.

Интересно, какого?

Остановившись у светофора, я еще раз вгляделся в украденную у Грума фотографию.

– Черт, – пробормотал я. – Кто эти люди?

Список вопросов рос как плесень в сырой кладовке.

Я приехал, когда церемония похорон Ройеля уже началась. Похоронное бюро Фленнери в Ривер-Норт всего несколько лет назад было семейным предприятием. Это старое заведение, но его всегда поддерживали в идеальном порядке. Теперь аккуратно подстриженные кусты и газоны заменили композициями из камней – еще бы, ведь за ними проще ухаживать. Асфальт на стоянке растрескался, и из уличных фонарей горело не больше половины. Над главным входом светилась аляповатая сине-зеленая вывеска, гласившая:

АКРЫ ВЕЧНОГО ПОКОЯ

РИТУАЛЬНЫЕ УСЛУГИ

Я запарковал «Жучка» на стоянке, сунул фотографию в карман и вылез из машины. Увы, жезл с посохом пришлось оставить. Люди, которые не верят в магию, имеют привычку подозрительно коситься на тебя, когда ты входишь в помещение со здоровенной, украшенной странными знаками палкой. Люди же, которым известно, кто я такой, реагируют на меня примерно так, как если бы я был увешан гранатами, а в каждой руке на манер Джона Уэйна держал по крупнокалиберному пулемету. В зале могло находиться полно и тех, и других, так что я постарался не слишком выделяться, ограничившись кольцом (почти разряженным, хоть этого никто и не знал), браслетом-оберегом и материнским амулетом-пентаграммой на цепочке. Взгляд на отражение в стеклянной двери подтвердил, что с точки зрения общественного мероприятия наряд мой так себе; впрочем, на упоминание в светской хронике я и не претендовал. Я вошел в здание и направился к залу, в котором прощались с Рональдом Ройелем.

Старика облачили в серый, с металлическим отблеском шелковый костюм – явно рассчитанный на человека помоложе и к тому же больше на пару размеров. В твидовом костюме тот смотрелся бы лучше. В морге над Ройелем поработали тоже тяп-ляп. Щеки его казались слишком румяными, а губы так и остались синими. На губах виднелись ямочки в местах, где их сшили, чтобы рот не открывался. При всем желании Ройеля не приняли бы за вздремнувшего старика – это был труп и ничего больше. Народу в зале собралось немного; те, что пришли, сбились в кучки беседующих или расхаживали взад-вперед перед гробом.

Никто не курил, схоронясь в тени, никто не шарил по собравшимся подозрительным взглядом. Я не видел никого, поспешно прячущего за спиной окровавленный нож или хотя бы поправляющего отклеившийся ус. Что ж, значит, азбучный метод поисков убийцы исключается. Возможно, его (или ее) здесь не было.

Разумеется, никто не мешал фэйре, входя, спрятаться за завесой или чужой внешностью, однако известно, что даже самые опытные из них испытывают сложности с этим в мире смертных. Верно, Мэб выглядела очень даже неплохо, но и ее внешность я не назвал бы нормальной. Тоже самое относилось к Груму. Я хочу сказать, он казался человеком, но при этом производил впечатление статиста из «Отверженных». Короче, фэйре замечательно умеют много всякого, но к умению теряться в толпе это никак не относится.

Так или иначе, толпа показалась мне состоящей преимущественно из родственников и деловых партнеров покойного. Никто не походил на персонажей с фотографии, никто не производил впечатления фэйре в плохо сидящем костюмчике смертного. И, если только мои инстинкты не устроили себе отгул, никто в зале не использовал никакой завесы или магической маскировки. Один-ноль в пользу плохих парней.

Я выскользнул из зала в вестибюль, и сразу же услышал чей-то шепот. Стараясь ступать как можно тише, я подобрался ближе к его источнику, на полную мощность навострив Слух.

– Да не знаю я, – шипел мужской голос. – Я весь день ее искал. Она еще ни разу не пропадала так долго.

– Именно это я и говорю, – отвечал приглушенный женский голос. – Она ни разу не пропадала так долго. Ты же знаешь, она одна совершенно беспомощна.

– Господи, – вмешался третий голос, совсем еще молодой тенорок. – Ему это все-таки удалось. На этот раз удалось.

– Это нам пока неизвестно, – возразил первый голос. – Может, она наконец-то напрягла извилины и смогла вырваться из города.

– Нет, Туз, – женский голос звучал совсем устало. – Она не могла просто так взять и уехать. Во всяком случае, по собственной воле. Нам надо что-то делать.

– Что уж тут поделаешь... – усомнился второй мужчина.

– Что-нибудь, – вздохнула женщина. – Что угодно.

– Уау, это уже интереснее, – первый голос, предположительно принадлежавший Тузу, сделался вдруг напряженным. – Что бы ты там ни собиралась делать, тебе стоит поторопиться. В доме чародей.

Я ощутил, как напряжение невидимой рукой сжимает мне затылок. На мгновение за дверью воцарилась тишина.

– Здесь? – панически пискнул второй мужской голос. – Сейчас? Чего ты сразу не сказал?

– Я и сказал, тупица, – буркнул Туз.

– Что нам делать? – спросил второй мужчина. – Что делать, что, что?

– Заткнись, – рявкнул женский голос. – Да заткнись же, Хват.

– Он в кармане у Мэб, – сообщил Туз. – Ты же сама знаешь. Она приехала сюда сегодня из Фэйре.

– Ну и что, – возразил второй голос; предположительно, Хват. – Он ведь не из титанов, правда?

– Это смотря от кого ты о нем слышал, – хмыкнул Туз. – Те, кто становился у него на пути, отличаются одной странной привычкой: почти все они мертвы.

– Господи, – произнес Хват перехваченным голосом. – Господи, Господи, Господи!

– Послушайте, – вмешалась в их разговор женщина. – Если он здесь, нам здесь нечего делать. Во всяком случае, пока не узнаем, что все это значит, – скрипнула мебель. Возможно, стул. – Пошли отсюда.

Я скользнул за угол и подождал, пока они не выйдут из выходящей в холл двери. Они направились не в мою сторону. Вместо этого шаги их удалялись прочь от входа. Должно быть, к запасному выходу. Я пожевал губу и прикинул шансы. Трое весьма чувствительных типов – возможно, смертных, а возможно, и нет – направлялись по полутемному вестибюлю к запасному выходу, открывающемуся, несомненно, в еще более темный переулок. Звучало как рецепт новых неприятностей.

Впрочем, и других вариантов мне в голову тоже не приходило. Я сосчитал до пяти и пошел следом.

Я успел увидеть в дальнем углу вестибюля только неясную тень. Проходя мимо комнатки, откуда они вышли, я заглянул внутрь. Ничего особенного: небольшая комната ожидания с несколькими обитыми тканью креслами. Я помедлил секунду у двери и услышал негромкий щелчок отворяемой стальной двери. Потом она закрылась. Подойдя ближе, я увидел над дверью полустершуюся наклейку: ВЫХОД.

Я подошел к двери и как мог бесшумнее отворил ее. Потом сунул голову в щель и, вытянув шею, повертел ею во все стороны.

Они стояли меньше чем в пяти футах от меня – трое молодых людей с фотографии Ройеля. Невысокий, костлявый тип со светлыми-светлыми волосами и темным загаром стоял лицом ко мне. Он был одет в коричневый, с чужого плеча костюм с желтым синтетическим галстуком-клипсой. Глаза его до забавного расширились, а рот потрясенно открылся. Он пискнул, и этого хватило, чтобы я опознал его как Хвата.

Рядом с ним стоял другой молодой мужчина, Туз – тот, с темными, курчавыми волосами, в серой спортивной куртке, белой рубахе и темных брюках. Когда он повернулся посмотреть на меня, я увидел на его носу все те же темные очки. При виде меня рука его сразу же потянулась к карману куртки.

Третьей оказалась та самая крепко сложенная молодая дама с волосами болотного цвета. Джинсы в обтяжку, пожалуй, только подчеркивали развитую мускулатуру ног. Наряд ее довершался блузкой цвета хаки. Она не колебалась ни секунды. Она даже не посмотрела на меня. Она резко развернулась, взмахнула рукой и вмазала мне по щеке ребром ладони размером с хорошую совковую лопату. В последнее мгновение мне удалось чуть ослабить удар, но даже так он выбросил меня из двери на улицу. Перед глазами моими заплясали звезды и мультяшные птички, и я покатился по земле, пытаясь только оказаться как можно дальше от нее, чтобы не схлопотать нового удара.

Туз уже достал из кармана куртки маленький полуавтоматический пистолет, но его остановила женщина.

– Не валяй дурака. Нас всех убьют.

– Добдый дефь, – попытался поздороваться я, хотя мой рот слегка онемел, а язык, казалось, сделался тяжелее свинца. – Я хофел тофько пофоводить ффами.

Женщина лягнула меня по ребрам с силой, достаточной, чтобы лишить меня дыхания. Потом подняла меня за ремень и, крякнув от натуги, швырнула в воздух. Я приземлился футах в десяти от нее в открытом мусорном контейнере. Пустые картонные коробки и гниющие отбросы смягчили падение.

– Бежим, – рявкнула женщина. – Бежим, быстро!

С минуту я полежал в мусоре, пытаясь отдышаться. Шум трех пар бегущих ног стих в дальнем конце переулка.

Я уже почти смог сесть, когда из-за края контейнера высунулась чья-то неразличимая в темноте голова. Я встряхнулся и выбросил вперед левую руку, послав одновременно энергию в свой браслет-оберег. Щит получился у меня слишком большим, и там, где он коснулся стенок контейнера, от металла полетели искры, но в их свете я, наконец, увидел, кто это.

– Гарри? – окликнул меня Билли-Оборотень. – Что ты здесь делаешь?

Я убрал щит и протянул ему руку.

– Ищу подозреваемых.

Он нахмурился и выдернул меня из мусора. Я постоял пару секунд, качаясь, пока голова не перестала идти кругом слишком уж быстро. Билли поддержал меня за локоть.

– И что, нашел?

– Угу. Пожалуй, да.

Билли кивнул и окинул меня взглядом.

– Ты это решил до или после того, как тебе съездили по физиономии и бросили в мусор?

Я стряхнул с джинсов кофейную гущу.

– Слушай, я лезу к тебе с советами насчет твоей работы?

– Ну... вообще-то, да. Все время.

– Ладно, ладно, – буркнул я. – Пиццу принес?

– Угу, – кивнул Билли. – Только в машине оставил. А зачем она?

Я взъерошил свою и без того растрепанную шевелюру, надеясь вытряхнуть из нее остатки кофейной гущи. Потом повернулся и пошел обратно к дому.

– Тут кое-кого подкупить надо, – пояснил я, оглянувшись через плечо на Билли. – Ты как, веришь в фэйре?

Глава тринадцатая

Билли держал пиццу в руках, пока я рисовал мелом круг на асфальте.

– Гарри, – не выдержал он, наконец. – А как это все-таки должно действовать?

– Подожди немного, – сказал я. Я не довел круг до конца, но забрал у него коробку с пиццей. Открыв ее, я достал одну дольку и положил ее в центр круга на салфетку. Потом помазал пиццу кровью из расквашенной губы, отступил назад и дочертил круг, не замыкая его пока заклинанием.

– Проще простого, – сказал я. – Я заманиваю фэйре поближе к этой пицце. Он унюхивает ее, бросается на ее и начинает есть. В процессе он невольно поедает и частицу моей крови, и энергии этого достаточно, чтобы круг замкнулся.

– Так-так, – скептически хмыкнул Билли. Он достал из коробки второй кусок пиццы и поднес его ко рту. – А потом ты выбиваешь из него информацию, так?

Я вынул кусок у него из рук, положил его обратно в коробку и закрыл крышку.

– А потом я выманиваю у него эту информацию подкупом. И не трожь пиццу.

Билли насупился, но пиццу в покое оставил.

– А мне что делать?

– Сидеть тише воды и смотреть, чтобы никто не пытался меня прихлопнуть, пока я буду говорить с Тук-Туком.

– С Тук-Туком? – недоверчиво переспросил Билли.

– Блин-тарарам, Билли, не я же выбираю имена. Просто помалкивай, и все. Если он заподозрит, что поблизости находятся другие смертные, он может занервничать и удрать прежде, чем я его отловлю.

– Ну, если ты так говоришь... – вздохнул Билли. – Я просто надеялся, что смогу пригодиться не только для доставки пиццы.

Я взъерошил волосы руками.

– Пока я просто не нашел для тебя другой работы.

– Я мог бы попытаться проследить тех троих с фотографии, что ты мне показал.

Я покачал головой.

– Скорее всего они просто сели в машину и уехали.

– Угу, – терпеливо произнес он. – Просто, если я найду сейчас их запах, это может помочь мне отыскать их позже.

– А... – кивнул я, ощущая себя болван-болваном. Ну, ладно, не посмотрел я на этот вопрос под таким углом. – Хорошо, если ты хочешь. Ты только осторожнее, ладно? Не знаю, что еще может ошиваться поблизости.

– Хорошо, мамочка, – ухмыльнулся Билли. Он поставил коробку с пиццей на закрытый мусорный бак, повернулся и исчез в переулке.

Я подождал, пока Билли скроется из вида, нашел славное местечко в тени и спрятался там. Потом на мгновение зажмурился, концентрируясь, и нашептал имя нужного мне фэйре.

Любое разумное существо имеет свое Имя – специфический набор звуков, связанных с его истинной сутью. Если практикующий чародей знает чье-то имя – знает его со всеми нюансами произношения и правильно расставленными ударениями – он может использовать это Имя для установления магической связи с его обладателем. Так, например, призывают в смертный мир демонов. Назовите чье-либо имя – и вы установите связь. И, если вы, конечно, чародей, это означает, что вы будете обладать властью над его обладателем, где бы он ни находился.

Власть над потусторонним существом посредством его имени – рискованный раздел магии, и всего один шаг отделяет его от попыток овладеть волей другого смертного. Исходя из Семи Законов Магии, установленных Белым Советом, последнее считается серьезнейшим преступлением, и Совет карает его со всей наглядностью и неотвратимостью.

Учитывая любовь, питаемую ко мне Советом, я прямо-таки параноик во всем, что касается возможных нарушений Законов Магии. Поэтому, произнося Имя фэйре, я добавил в него самую капельку принуждения – ровно столько, чтобы ненавязчиво привлечь его внимание, заинтриговать тем, что может находиться в этом переулке. В общем, я прошептал Имя фэйре и принялся ждать, хоронясь в тени.

Минут через десять с неба по спирали спустилось нечто, напоминающее гибрид колибри и метеора, этакий мерцающий шар бело-голубого света. Он приблизился к земле, и сияние померкло настолько, что стала видна миниатюрная фигурка фэйре, Тук-Тука.

Роста Тук имел примерно шесть дюймов. Шевелюра его напоминала воздушностью лиловый одуванчик, а за плечами трепетала пара прозрачных стрекозьих крыльев. Во всех остальных отношениях он напоминал человека, и в чертах его проскальзывала красота повелителей фэйре, сидхе. Однако сегодня на голове его красовался шлем, сооруженный из пластмассовой пробки из-под кока-колы, которую удерживала на голове пропущенная под подбородком лямка из тонкой нитки. Выбивающиеся из-под шлема волосы почти закрывали ему глаза. В руке он держал копье, представлявшее собой старый желтый карандаш второго номера с примотанным к нему ниткой острием из булавки. На поясе висела голубая пластмассовая шпажка для коктейля.

Тук осторожно приземлился рядом с пиццей. Потом обошел ее кругом и, прикрыв глаза рукой от фонарного света, настороженно огляделся по сторонам. Потом поднял руку в воздух, сжал крошечный кулачок и несколько раз энергично взмахнул им.

Сразу же с неба спикировало еще с полдюжины разноцветных огненных шариков. Все до одного фэйре были вооружены предметами, судя по всему позаимствованными из пенала какого-то школьника.

– Р-равняйсь! – пронзительно пискнул Тук-Тук. – Смир-рна! Пер-рекличка!

Залитая зеленым сиянием маленькая фея рядом с Туком вытянулась по стойке «смирно!», хлопнула себя по лбу и по-строевому четко повернулась налево.

– Недотрога Лу по приказу прибыла! – отчеканила она.

Стоявший рядом с ней фэйре багрового цвета тоже хлопнул себя по лбу.

– Звездный Скачок по приказу прибыл! – доложился он. Перекличка продолжалась до тех пор, пока последний, в чине рядового второго класса, не подошел, чеканя шаг, к Тук-Туку.

– Все на месте, генерал, – доложил он. – И все голодны как собаки.

– Отлично, – кивнул Тук-Тук. – Воль-на! Для принятия пищи р-разойтись!

Фэйре восторженно завизжали, побросали оружие и набросились на кусок пиццы.

Стоило им приняться за еду, как магический круг с едва заметным хлопком замкнулся. Реакция последовала незамедлительно. Фэйре испустили резкий, пронзительный визг и взмыли в воздух. Разумеется, невидимый барьер не пропустил их, и по периметру его вспыхнули в местах, где в него врезались фэйре, фонтанчики сверкающих искр. Разноцветные светлячки метались внутри круга до тех пор, пока Тук-Тук не приземлился и не огляделся по сторонам.

– Отставить бардак! – рявкнул он. – Смир-рна!

Надо отдать ему должное: он неплохо вымуштровал свою маленькую армию. Все до одного застыли в воздухе в тех местах, где застала их команда. Похоже, стоять по стойке «смирно!» и махать крыльями одновременно у них не получалось, поскольку все разом повалились на мостовую, взметнув еще полдюжины облачков светящейся пыльцы.

Тук-Тук подобрал свое копье-карандаш, подошел к самому краю круга и посмотрел в темноту.

– Гарри Дрезден? Это ты?

Я вышел из своего убежища и кивнул.

– Это я. Как дела, Тук?

Я ожидал лавины гневных, но пустых угроз. Так, во всяком случае, вел себя Тук-Тук обычно. Вместо этого он с шипением пригнулся, держа копье наизготовку. Остальные фэйре похватали свое оружие и окружили своего командира.

– Тебе нас не взять, – заявил Тук. – Призыва еще не объявляли, а до тех пор мы принадлежим себе.

Я изумленно уставился на него.

– Призыва? О чем это ты, Тук?

– Нас не провести, начальник, – сказал Тук. – Я знаю, кто ты. Я на тебе запах Зимней Королевы за версту чую.

Интересно, подумал я, делают ли они дезодоранты от этого? Так или иначе, я поднял руку, успокаивая его.

– Тук, я работаю сейчас на Мэб, но она всего лишь клиент для меня, правда. Я здесь не для того, чтобы забирать тебя куда-то или принуждать к чему-то.

Тук упер копье ластиком в асфальт и подозрительно насупил брови.

– Не врешь?

– Не вру.

– Клянешься?

– Клянусь.

– Правда клянешься?

– Век свободы не видать, – с серьезным видом поклялся я.

– Сплюнь, – потребовал Тук.

Я плюнул на асфальт.

– Ну, тогда ладно, – кивнул Тук. Он отбросил копье и к замешательству своих подчиненных метнулся обратно к пицце. Они возмущенно заголосили и поспешили за ним. Куска пиццы хватило ненадолго. Зрелище напоминало кадр из научно-популярного фильма, где пираньи расправляются с незадачливой тварью, попавшей в воду невовремя и в неудачном месте – с той только разницей, что вместо водяных брызг здесь мелькали слюдяные крылья и облачка разноцветной, светящейся пыльцы.

Я, хмурясь, смотрел на это пиршество до тех пор, пока Тук-Тук с несколько округлившимся животиком не отвалился от пиццы. Он удовлетворенно вздохнул и подождал остальных.

– Ну, Гарри, – сказал он наконец. – Как думаешь, кто выиграет войну?

– Белый Совет, – ответил я. – У Красной Коллегии физическая подготовка слабее, и на скамье запасных никого стоящего.

Тук фыркнул и сорвал с головы свой пластмассовый шлем-пробку. Волосы сразу же разметались по ветру.

– То, что у них тылы слабоваты, еще не значит, что они автоматически проиграют. Но я имел в виду совсем другую войну.

Я нахмурился.

– То есть, войну Зимы и Лета?

– Да, – кивнул Тук.

– Ясно. С чего это ты весь в броне и при оружии, Тук?

Фэйре расплылся в ухмылке.

– Круто, а?

– Просто ужас наводит, – с серьезным видом согласился я. – Но зачем тебе все это?

Тук скрестил руки на груди и принял самую мужественную позу, какую только можно принять, имея шесть футов роста и стрекозьи крылья за спиной.

– Надвигается беда.

– Так-так. Я слышал, Династии в смятении.

– Не просто в смятении, Гарри Дрезден. Начался призыв Диких Фэйре. Я видел нескольких дриад в обществе Летнего Рыцаря Сидхе, а русалка из канала выбралась на берег в паре кварталов отсюда и вошла в дом Зимних.

– Значит, призыв, говоришь? Ребят вроде вас?

Тук кивнул и лягнул под зад развалившегося с сытой ухмылкой Звездного Скока. Тот отозвался неожиданно басовитой отрыжкой.

– Не все же тусуются при дворе. Обыкновенно мы заняты своими делами и не обращаем на них особого внимания. Но в военное время Диких Фэйре призывают – на ту или другую сторону.

– И кто выбирает, за кого вам воевать?

Тук пожал плечами.

– Ну, как правило, те, кто получше, идут к Летней Королеве, а те, кто повреднее – к Зимней. Наверное, все зависит от того, что ты делал в мирное время.

– Так-так, – повторил я. – А ты что делал? Холодные дела или теплые?

Тук звонко рассмеялся.

– Чтобы я помнил всякую такую ерунду! – он похлопал себя по животику и навострил ноздри. – Эй, Гарри, это у тебя там не коробка ли с пиццей?

Я взял коробку, снял крышку и продемонстрировал им остатки пиццы. Это вызвало у фэйре хоровое «У-уууууу!», и все разом столпились на самой границе круга, приплюснув носики к невидимому барьеру.

– Ты ведь частенько угощал нас пиццей последние пару лет, а, Гарри? – заметил Тук, сглотнув слюну. Глаза его не отрывались от коробки у меня в руках.

– Ну, ты же протянул мне руку, когда я нуждался в твоей помощи, – кивнул я. – Так что все по справедливости, так?

– По справедливости, говоришь? – буркнул Тук, внезапно насторожившись. В глазах его вспыхнуло подозрение, но нос против воли снова принюхался к запаху из коробки. – Это... это... Гарри, это ведь пицца!

– Мне нужно от тебя кое-что еще, – сообщил я. – Мне нужна информация.

– И ты платишь за нее пиццей? – с надеждой в голосе спросил Тук.

– Да, – кивнул я.

– Ур-ра! – завопил Тук и описал в воздухе восторженную спираль. Остальные фэйре не уступали ему в бурности эмоций, так что воздух внутри круга расцвел разноцветным фейерверком, от которого зарябило в глазах.

– Даешь пиццу! – кричал Тук.

– Пиццу, пиццу, пиццу! – вторили ему остальные.

– Сначала я хочу, – напомнил я, – чтобы мне ответили на несколько вопросов.

– Идет, идет, идет! – взвизгнул Тук. – Да спрашивай же!

– Мне нужно поговорить с Зимней Леди, – сказал я. – Где я могу ее найти, Тук?

Тук взъерошил свою фиолетовую шевелюру.

– И это все, что ты хотел узнать? Да под городом! Там, где все под землей – и магазины, и тротуары.

Я нахмурился.

– В Преисподней?

– Ну да, да, да! Далеко-далеко – там, куда смертные не заглядывают, можно найти вход в Подземный город. Зимняя Леди переехала в Подземный город. И весь ее двор тоже в Подземном городе.

– Что-о? – поперхнулся я. – С каких это пор?

Тук нетерпеливо топнул ножкой и взвился в воздух.

– С прошлой осени!

Я почесал в затылке. Что ж, пожалуй, в этом имелась какая-то логика. Прошлой осенью одна мстительная вампирша и ее союзники посеяли потусторонние беспорядки, до предела расшатав границу между реальным миром и Небывальщиной, миром духов. Вскоре после этого началась война между чародеями и вампирами.

Подобные события не могли не привлечь внимания самых разных существ.

Я покачал головой.

– А Летняя Леди? Она тоже в городе?

Тук упер руки в бока.

– Ну разумеется, Гарри. Если уж Зима явилась сюда, как могло Лето не прийти?

– Разумеется, – устало согласился я. Черт, что-то я не в форме, подумал я. – А ее где найти?

– Она на верху одного из высоких домов.

Я вздохнул.

– Тук, это же Чикаго. Здесь полным-полно высоких зданий.

Тук удивленно уставился на меня, на мгновение нахмурился, потом просветлел.

– Ну, того, рядом с пиццерией.

Голова заболела немного сильнее.

– Послушай-ка. Как насчет проводить меня туда?

Тук обиженно выставил вперед подбородок.

– И пропустить пиццу? Ищи дурака.

Я стиснул зубы.

– Тогда найди мне кого-нибудь в провожатые. Ты ведь наверняка знаешь кого-нибудь.

Тук наморщил лоб. Он подергал себя за мочку уха, но это явно не просветлило ему память, потому что он потер одну ногу о лодыжку другой, потом взадумчивости побродил немного по кругу, прежде чем вернуться ко мне. Нимб света вокруг него сделался чуть ярче.

– Ага! – пропел он. – Да! Будет тебе провожатый! – он уставил в меня палец. – Но только если это последний вопрос, Гарри. Пиццу гони, пиццу!

– Сначала провожатый, – настаивал я. – Потом пицца.

Тук взмахнул руками и ногами так, словно хотел стряхнуть их прочь.

– Ну да, да, да!

– Заметано, – сказал я. Я открыл коробку с пиццей и поставил ее на перевернутый пустой ящик. Потом шагнул к кругу, чуть наклонился и взмахом руки и усилием воли отворил его.

Послышался восторженный визг и вопли «ура!», и фэйре, оставив за собой шлейф возмущенного воздуха, еще сильнее растрепавшего мне волосы и взметнувшего с асфальта бумажки и листья, метнулись мимо меня к коробке. Они впились в пиццу с тем же энтузиазмом, что и в первый кусок, только теперь трапеза заняла у них чуть больше времени.

Наконец, Тук взмыл в воздух, завис у меня перед лицом и вытянул руку ладошкой вверх. Секундой спустя что-то, напоминающее яркую, выстрелившую из костра искру, слетело с неба и приземлилось у него на ладони. Тук произнес что-то на совершенно незнакомом мне языке, и крошечный огонек возбужденно замерцал в ответ.

– Все верно, – кивнул Тук. Прищурившись, я разглядел, что это крошечная, размером с муравья светящаяся фигурка. Еще один фэйре. Или одна. Огонек пульсировал и менял цвет, и Тук, еще раз кивнув, повернулся ко мне.

– Гарри Дрезден, – объявил Тук-Тук, подняв ладонь повыше. – Это Элиди. Она готова оказать мне услугу и проводить тебя к Зимней Леди, а потом к Летней. Тебя это устраивает?

Я нахмурился.

– А она меня понимает?

Элиди возмущенно топнула крошечной ножкой, и окружавший ее алый огонек дважды мигнул.

– Да, – перевел Тук. – Две вспышки означают «да», а одна – «нет».

– Две – «да», одна – «нет», – повторил я.

Тук наморщил лоб.

– Или это одна означает «да»... Никак не запомню, – с этими словами он повернулся и метнулся обратно в кучу-малу переливавшихся над остатками пиццы огоньков.

Элиди потребовалось несколько секунд, чтобы восстановить равновесие, нарушенное поднятым его крыльями вихрем. Она покружилась немного в воздухе и уселась мне на переносицу. Мне пришлось скосить глаза, чтобы смотреть на нее.

– Эй, – сказал я. – Как, гожусь я в качестве дивана?

Две вспышки.

Я вздохнул.

– О'кей, Элиди. Хочешь пиццы, прежде чем мы отправимся в путь?

Снова две вспышки, на этот раз ярче. Крошечная фея взметнулась в воздух и присоединилась к пиршеству.

В переулке послышались шаги, и из темноты показался Билли в водолазке, туго обтягивавшей его мускулистый торс. Я испытал короткий приступ зависти. У меня нет мускулистого торса. Не то, чтобы мой живот выпирал над поясом или чего такого, но и стальных мышц у меня тоже нет. Даже бронзовых. Да что там бронзовых, даже пластиковых, и то нет.

Билли покосился на пиццу и зажмурился.

– Уау. Ничего себе картинка. Ни дать, ни взять «Челюсти».

– Угу, – буркнул я. – Не смотри на это слишком долго. Огоньки фэйре способны действовать на человеческую психику.

– Ясно, – сказал Билли и перевел взгляд на меня. – И как? Добился, чего хотел?

– Угу, – кивнул я. – А ты?

Он пожал плечами.

– Городской переулок – не лучшее место, чтобы идти по следу, но при встрече я их узнаю – если буду в другом обличии, конечно. Запах у них не совсем обычный.

– Что ж, этого можно было ожидать.

Билли блеснул в темноте зубами.

– Ха. И чего мы ждем?

Элиди оторвалась от остальных и снова водрузилась мне на переносицу. Билли изумленно выпучил на нее глаза.

– Какого черта?

– Это наша провожатая, – пояснил я. – Элиди, это Билли.

Элиди дважды мигнула. Билли снова зажмурился.

– Э... очень приятно, – он тряхнул головой. – Итак, каков план?

– Для начала навестим Зимнюю Леди в ее подземном логове. Говорить буду я. Ты будешь держать ухо востро и прикрывать мне спину.

– О'кей, – кивнул он. – Задачу понял.

Я оглянулся – как раз вовремя, чтобы увидеть, как последний кусок пиццы в мельтешении разноцветных слюдяных крыл взмыл в воздух. Фэйре окружили его, разрывая на куски нетерпеливыми ручонками, и через пару секунд от него ничего не осталось. Покончив с ним, фэйре эскадрильей толстопузых метеоров взмыли в воздух и исчезли из вида.

Элиди снялась с моего носа и полетела по переулку в противоположном направлении. Я двинулся следом.

– Гарри? – окликнул меня Билли голосом, в котором еще теплилась надежда. – Как думаешь, неприятности будут?

Я вздохнул и потер переносицу.

Головная боль в эту ночь мне была гарантирована. Да и сама ночка обещала выдаться не самой легкой.

Глава четырнадцатая

Элиди вела нас с Билли по темным переулкам. Потом мы лезли по пожарной лестнице на крышу какого-то здания, спускались с другой стороны и продирались сквозь мусор на заброшенной стоянке где-то в районе Педуэя. Через полчаса таких странствий я начал жалеть, что не попросил у Тук-Тука в провожатые кого-то, умеющего читать дорожные схемы. Добирались бы с комфортом, на машине...

Туннели чикагской подземки строились сравнительно недавно – во всяком случае, по сравнению с остальной частью города. Для человека незнакомого с ними это настоящий лабиринт – длинные полосы одинаковых светильников на потолке, стены с пятнами рекламных постеров и батареи указателей (не всегда точных) на перекрестках. Вход в подземку прекращается поздно вечером и открывается только в шесть утра, но Элиди уверенно довела нас до недостроенного здания на углу Рендольф и Уобэш. Она зависла перед дверью служебного входа; та и впрямь оказалась не заперта. За дверью обнаружилась вторая такая же, ведущая в темный переход подземки – похоже, его бросили, не достроив.

Здесь царила совершенная темнота, так что я снял с шеи серебряную пентаграмму и усилием воли засветил ее. Пятиконечная звезда столетиями служила символом магии, олицетворяя собой четыре природных стихии и связанную человеческой волей стихию духовную. Я выставил пентаграмму перед собой, и она засветилась неярким голубоватым светом, достаточным, чтобы мы хоть немного различали стены туннелей. Крошечная фея летела все дальше, и мы молча следовали за ней. Она довела нас до пересечения двух переходов у Педуэя, свернула за угол, и через пару десятков ярдов мы уперлись в ржавую металлическую дверь с надписью «ОПАСНАЯ ЗОНА. НЕ ВХОДИТЬ». Дверь оказалась не заперта, и мы пошли по туннелю дальше. Здесь было сыро, и в воздухе стоял запах плесени – в обитаемой части подземки такого не встретишь.

Еще через пятьдесят или шестьдесят футов стены туннеля сделались неровными, и даже свет моей пентаграммы не мог разогнать сгустившиеся вокруг нас тени.

Элиди подлетела к особенно темному участку стены и описала в воздухе небольшой круг.

– О'кей, – сказал я. – Похоже, нам входить здесь.

– Как это – «входить»? – скептически хмыкнул Билли. – Куда входить?

– В Преисподнюю, – ответил я, шаря руками по стене. На первый взгляд она казалась сделанной из того же грубого бетона, но чуть подалась, стоило мне нажать сильнее.

– Где-то здесь должен быть замок. Кнопка или что-нибудь в этом роде.

– Что это за Преисподняя в Чикаго? Ничего такого не слышал.

– Я проработал здесь, наверное, лет пять или шесть, прежде чем узнал об этом, – признался я. – Тут нужно знать историю Чикаго. Как он строился.

Билли сложил руки на груди.

– Я весь внимание.

– Город строился на болотах, – пояснил я, продолжая ощупывать стену. – Земля здесь практически на одном уровне с водами озера Мичиган. Когда начали возводить дома, они стали погружаться в болото. Ну, не сразу, конечно, но с каждым годом проседали все глубже. Улицы мостились деревом, а потом поверх них настилали еще одну улицу – с расчетом на то, что первая медленно погрузится. Дома рассчитывались точно по такому же принципу. На втором этаже закладывали еще одну входную дверь и называли ее «Чикагским парадным», так что, когда дом погружался, она оказывалась на уровне земли.

– А когда и эта улица погружалась?

– Строили над ней еще одну. В общем, под знакомыми нам улицами существует целый город. С ним была уйма проблем – пришлось справляться с крысами и бомжами.

– А теперь?

– И крыс, и бомжей практически вытеснили другие существа. Здесь теперь, можно сказать, еще одна цивилизация. И поскольку солнце сюда не попадает, это идеальное место для всяких ночных тварей.

– В общем, город-преисподняя, – кивнул Билли.

– Вот именно, Преисподняя. С большой буквы. Под Чикаго таких туннелей меряно-немеряно. Во время Второй Мировой войны в них разместили проект «Манхэттен» – здесь создавали атомную бомбу.

– Звучит ободряюще. Ты здесь много бывал?

Я покачал головой.

– Нет. Слишком здесь много всякой дряни.

Билли нахмурился.

– Какой еще дряни?

– Самой разной. Из того, чего ты почти никогда не встретишь на поверхности. Даже чародеи мало чего знают об этих существах. Гоблины, духи земли, вурдалаки, разные безымянные твари. Плюс обычный сброд. Вампиры, например, иногда укрываются здесь на день. И тролли тоже. Всякая плесень, грибы, каких в естественной среде не найти. И так далее.

Билли задумчиво прикусил губу.

– Значит, ты ведешь нас в лишенный света лабиринт, полный злобных фэйре и прочих монстров.

Я кивнул.

– Возможно, еще и остаточной радиации.

– Господи, Гарри, с тобой точно не соскучишься.

– Не ты ли рвался в бой? – пальцы мои нащупали на стене крошечный выступ, и когда я нажал на него, часть стены с щелчком подалась, повернувшись на вертикальной оси и открыв проем в еще более непроглядную темень. – Ха, – удовлетворенно хмыкнул я. – Вот так.

Билли шагнул вперед, к порогу, но я задержал его, положив руку ему на плечо.

– Погоди. Есть еще кое-что, чего тебе стоило бы знать.

Билли нахмурился, но прислушался.

– Мы имеем дело с фэйре. Возможно, мы встретимся с Сидхе – это их аристократия – во главе с Зимней Леди. Учти, они опасны и, скорее всего, попытаются заманить тебя в ловушку.

– О чем это ты? Какую ловушку? – удивился Билли.

– Сделку. Торг. Они попытаются предложить тебе что-нибудь в обмен на что-то другое.

– Но зачем?

Я покачал головой.

– Ну, не знаю. Такова их природа. Сам принцип долга и связанных с ним обязанностей очень сильно влияет на их поведение.

Билли удивленно приподнял брови.

– Потому тот крошечный парень и работал на тебя, да? То есть, он слопал твою пиццу и теперь в долгу перед тобой?

– Совершенно верно, – сказал я. – Только это может иметь и обратный эффект. Если ты в долгу перед ними, они могут обратить это против тебя, используя при этом свою магию. Основное правило общения с ними – не принимать от них никаких подарков. И, Бога ради, сам тоже не предлагай им ничего. Любой, самый невинный на вид обмен может расцениваться ими как подкуп или оскорбление. В случаях с мелюзгой вроде Тука это не так уж и страшно, но ввязавшись в сделку с Сидхе, недолго и голову потерять. В буквальном смысле.

Билли пожал плечами.

– Ладно. Никаких подарков. Феи опасны. Усек.

– Я еще не кончил. Они ведь не будут предлагать тебе коробок в красивой упаковке, парень. Это же Сидхе. Одни из самых прекрасных существ. Они попытаются сбить тебя с толка, соблазнить тебя.

– Соблазнить? Меня? Ты имеешь в виду секс?

– Я имею в виду все, связанное с чувственными ощущениями. Секс, пищу, красоту, музыку, запахи. Что бы они ни предлагали тебе, не принимай этого, если не хочешь стать уязвимым.

– О'кей, – кивнул Билли. – Усек. Теперь идем?

Я внимательно посмотрел на него. Он ответил взглядом, полным нетерпения. Я покачал головой. Боюсь, у меня просто не нашлось слов, достаточно подходящих для того, чтобы описать угрозу, что, возможно, поджидала нас в темноте за этой потайной дверью. Я сделал глубокий вдох и кивнул Элиди.

– Ладно, Динь. Идем.

Маленький алый огонек раздраженно подпрыгнул и устремился в темноту. Билли сощурил глаза и шагнул за ней. Я еще раз вздохнул и пошел следом. Мы оказались в туннеле, одна стена которого была сложена из покрытого плесенью древнего кирпича, а вторая представляла собой мешанину из полусгнивших бревен, пластов земли и извивающихся древесных корней. Света моего амулета едва хватало для того, чтобы разглядеть стены; сам туннель уходил в непроглядную темень. Наша провожатая летела дальше, и нам ничего не оставалось, как следовать за ней, стараясь держаться ближе друг к другу.

Туннель вывел нас в подобие пещеры с низким сводом, который подпирался расставленными как попало колоннами, грудами осыпавшейся земли и балками – судя по виду последних, их устанавливали в меру своего умения уже обитатели Преисподней. Элиди сделала по пещере несколько неуверенных кругов, потом полетела направо.

Я, однако, последовал за ней не сразу: по спине моей вдруг пробежали мурашки, и во рту как-то разом пересохло. Должно быть, я издал при этом какой-то звук, потому что Билли оглянулся на меня.

– Гарри? Что там?

Я поднял руку, останавливая его, и вгляделся в окружающую нас темноту.

– Смотри в оба, – сказал я. – Кажется, мы здесь не одни.

Откуда-то из окружавших нас теней послышалось негромкое шипение. Теперь мурашки ползали уже по всему моему телу, и я чуть подернул рукав, открывая свой браслет-оберег.

– Я чародей Дрезден, – произнес я, возвысив голос, – эмиссар Зимнего Двора, направляюсь поговорить с Зимней Леди. У меня нет ни времени, ни желания биться. Позволь мне пройти.

В ответ из тени послышался голос – таким голосом разговаривала бы кошка, которую дергают за хвост, обрети она дар речи:

– Нам известно, кто ты, чародей, – промяукал кто-то невидимый. Какой-то неправильный, дикий был у него выговор; звук исходил откуда-то справа от меня, почти от самой земли. Элиди испуганно взвизгнула и, метнувшись ко мне, спряталась у меня в волосах. Жар ее сияния ощущался на коже подобием солнечного луча.

Я переглянулся с Билли и повернулся к источнику звука.

– Кто ты?

– Слуга Зимней Леди, – последовал ответ, на этот раз из-за моей спины. – Я послан проводить тебя через ее владения, к ее двору.

Я резко повернулся и пристальнее вгляделся в направлении, откуда слышался голос. Неяркий свет моего амулета отразился в паре звериных глаз, расположенных футах в двадцати от меня и в нескольких дюймах от земли. Я оглянулся на Билли. Тот тоже заметил уже глаза и встал спиной ко мне, настороженно вглядываясь в темноту. Я повернулся обратно к говорившему.

– Еще раз спрашиваю: кто ты?

Глаза чуть подвинулись, и невидимый собеседник испустил раздраженное рычание.

– Многими именами называют меня, и многими тропами я прошел. Охотником был я, и наблюдателем, и провожатым. Моя госпожа послала меня привести тебя к ней в целости и сохранности.

– Ох, не беси меня, Чарли, – рявкнул я. – Тебе правила известны не хуже, чем мне. В третий и последний раз я спрашиваю: кто ты?

Голос сделался совсем уже сиплым и сдавленным, едва членораздельным:

– Грималкином зовет меня Холодная Леди, повелевшая мне проводить эмиссара ее матери к ее двору, к ее трону.

Я перевел дух.

– Ладно, – буркнул я. – Веди нас.

Глаза опустились и снова поднялись, словно в поклоне, а потом Грималкин еще раз мяукнул. В тени что-то шевельнулось, а потом на земле вдруг засветилось тусклым зеленоватым сиянием небольшое пятно. Я шагнул к нему и обнаружил на земле светящийся отпечаток лапы – очень похожей на кошачью, но с непропорционально растопыренными, длинными пальцами. Стоило мне оказаться рядом с ним, как в нескольких футах дальше засветился новый след.

– Поспеши, чародей, – промяукал голос Грималкина. – Не медли. Госпожа ждет. Время года на исходе. Время не терпит.

Я подошел ко второму следу, и тут же перед нами возник третий, потом четвертый – и так далее.

– К чему все это было? – шепнул Билли. – В смысле, когда ты трижды спрашивал одно и то же?

– Это обязывает, – отвечал я таким же шепотом. – Фэйре не позволено говорить ложь, и если кто-то из них произносит что-то трижды, ему придется сделать так, чтобы это оказалось правдой. Ему придется исполнить обещание, произнесенное трижды.

– А... – кивнул Билли. – Выходит, даже если эту тварь и не посылали проводить нас, ты заставил его трижды сказать так, чтобы он поступил так наверняка. Что ж, ясно.

Я покачал головой.

– Я просто хотел убедиться в том, что Грималкин на самом деле тот, за кого себя выдает.

Где-то впереди вспыхнула на мгновение пара светящихся глаз, и новый мяукающий рык заставил меня похолодеть.

– О, – сказал Билли. Похоже, ему тоже было не по себе. Лицо его слегка побледнело, а руки сжались в кулаки. – Послушай, а если Грималкин и правда имел лишь добрые намерения, не вывели ли его твои расспросы из себя?

Я передернул плечами.

– Я здесь не дружбу заводить, Билли. Я здесь затем, чтобы найти убийцу.

– Слушай, а про такую штуку, как дипломатия, ты когда-нибудь слышал, а?

Минут двадцать мы так и шли по сырым туннелям, следуя светящемуся следу. Все чаще встречались нам следы недавнего строительства – если только неровные слои камня, вдавленные в стену как в мягкое мороженое, можно назвать «строительством». Несколько туннелей вообще казались проложенными совсем недавно. Кто бы здесь ни жил, он явно не ограничивал себя в пространстве.

– Далеко еще? – поинтересовался я.

Грималкин отозвался новым мяукающим звуком, послышавшимся совсем близко – и с направления, отличавшегося от того, куда вели следы.

– Очень близко, благородный эмиссар. Теперь уже близко.

И невидимый проводник-фэйре не солгал. Еще один светящийся след оказался последним. Вместо следующего нас ждала дверь – высокая, футов в восемь или девять, из незнакомого мне черного дерева, украшенная замысловатой резьбой. Орнамент показался мне поначалу исключительно растительным: листья, вьющиеся побеги, цветы и плоды. Однако подойдя к двери поближе, я разглядел в свете своего амулета и другие детали. Среди извивов лиан лежали люди. Одни жадно сжимали друг друга в сладострастном порыве, от других остались только скелеты, сквозь кости которых пробивались побеги роз, третьи смотрели незрячими глазами, лежа в маковом поле... Там и здесь на рельефе угадывалось присутствие сидхе: закутанная в вуаль фигура или просто пара глаз. Ну и, естественно, фэйре разрядом пониже: мелочь вроде Тук-Тука, одетые в наряд из листьев дриады, играющие на флейтах сатиры и множество других скрытых от взгляда смертного существ, сошедшихся в танце.

– Славные картинки, – заметил Билли. – Что, пришли?

Я огляделся по сторонам в поисках нашего провожатого, но не увидел ни следов, ни горящих кошачьих глаз.

– Похоже на то.

– Что-то они не отличаются особым уж изяществом, а?

– Ну, Лето в этом отношении лучше, чем Зима. Впрочем, все они при необходимости могут быть на уровне.

– Ну и ладно. А знаешь, Гарри, что мне не нравится?

– Что?

– Грималкин ведь не сказал, что выведет нас обратно.

Я покосился на Билли. Из темноты послышалось негромкое, шипящее хихиканье. Я сделал глубокий вдох. Спокойно, Гарри. Не показывай детям, что нервничаешь. Я повернулся к двери и трижды ударил по ней кулаком.

Удары разнеслись по пещере гулким эхом. Потом в подземелье на мгновение воцарилась тишина, а затем створки медленно растворились, выпустив на нас вал света, красок и звуков.

Трудно сказать, чего я ожидал от Зимнего Двора, но никак не биг-бенда. Самый настоящий духовой оркестр наяривал где-то за дверями, а барабаны громыхали и ухали с качеством, какого не достичь каким-нибудь драм-синтезатором, только настоящей кожей. Свет за дверью был приглушенный, окрашенный в разные цвета, словно помещение освещалось елочными гирляндами, и я разглядел за дверью кружащиеся в танце силуэты.

– Осторожно, – пробормотал я. – Не давай музыке захватить себя, – я сделал еще вдох и шагнул через порог.

Помещение, в котором мы оказались, больше всего напоминало отель времен славных двадцатых годов. Блин, да это, возможно, так и было, если отель просел в землю, чуть покосившись при этом набок, а после его украсили в стиле, не имеющим ничего общего с человеческой культурой. Впрочем, чем бы раньше не служило это место, оно явно предназначалось для танцев. Пол был вымощен розовым мрамором, понижавшимся в нескольких местах невысокими ступенями. И на этой мраморной поверхности танцевали Зимние Сидхе.

Назвать это зрелище красивым было бы преуменьшением. Блин, это было бы все равно, что не сказать ничего. Мужчины и женщины словно попали сюда из мюзикла сороковых годов: чулки, юбки до колена, армейская и флотская форма тех лет... Прически и стрижки тоже вполне укладывались бы в тот стиль, если только не обращать внимания на цвет волос. Первая девица-сидхе, попавшаяся мне на глаза, щеголяла волосами купоросно-синего цвета, да и остальные не уступали ей в этом с их золотыми, серебряными и любыми другими локонами. Там и здесь вспыхивали бликами самоцветы украшений, продетых в уши, брови или губы, а вокруг танцоров переливался завораживающий нимб, имеющий у каждого сое неповторимое сочетание цветов – корона энергии, магической силы сидхе.

Впрочем, даже без этой ауры завораживало даже то, как они двигались, и я с трудом заставил себя отвести взгляд от этой картины: мелькнувших на мгновение из-под разметавшихся в повороте юбок безупречных ног, выгнувшегося в сильных мужских руках тела, переливавшихся в свете разноцветных огней волос. Среди танцующих не нашлось бы ни одного, по сравнению с которым топ-модели с обложек журналов не показались бы посмешищем.

В отличие от меня Билли не такой параноик: он восхищенно глазел на танцующих широко открытыми глазами. Я толкнул его бедром с силой, от которой у него клацнули зубы; он встрепенулся и виновато покосился на меня.

Я еще раз оторвал взгляд от танцующих – пар двадцати-двадцати пяти – и принялся изучать остальную часть зала.

С одной стороны помещения возвышалась эстрада, на которой играл оркестр. Музыканты во фраках были смертными и казались нормальными людьми – то есть, почти уродами по сравнению с танцорами, для которых они играли. Приглядевшись, я заметил, что вид и у мужчин, и женщин-музыкантов изможденный, голодный. Их фраки пропитались потом, волосы висели немытыми, неопрятными прядями, а на лодыжке у каждого обнаружился серебряный браслет, и соединявшая браслеты цепь вилась по эстраде у них под ногами. Впрочем, огорчения от этого они не выказывали – скорее, наоборот. Музыка, похоже, захватила их, и они вкладывались в нее целиком, без остатка. И играли они классно – на уровне лучших джаз-банд, какие мне только приходилось слышать.

Это не отменяло того факта, что они оказались в плену у фэйре. Однако самих их это, похоже, не беспокоило. Музыка заполняла огромный каменный зал, стряхивая пыль с высокого, скрывавшегося в темноте потолка.

С противоположной от эстрады стороны зала пол, понижаясь, превращался в бассейн, заполненный водой – во всяком случае, на вид эта жидкость показалась мне водой, черной и неестественно неподвижной. На моих глазах поверхность воды всколыхнулась, словно в глубине ее кто-то двигался. На темной поверхности заиграли разноцветные блики, и мне начало казаться, что это все-таки не вода. Или не совсем вода. По моей спине снова пробежал холодок.

Напротив меня на полу возвышались ярусами помосты, на каждом из которых стояло по столику с неяркой лампой под зеленым абажуром. На самом высоком помосте стояло единственное кресло со спинкой в форме снежинки, изваянное из какого-то напоминавшего серебро материала. В кресле никто не сидел.

Ударник отбарабанил короткое соло, и оркестр разом стих, оставив только одного трубача. Музыканты облегченно откинулись на спинки стульев, пара из них просто сползла на пол, а трубач все играл, и Зимние Сидхе танцевали. Это был мужчина среднего возраста, немного раздавшийся в поясе, и лицо его по мере того, как тянулось его соло, багровело все сильнее.

А потом и танец остановился. Один за другим поворачивали сидхе свои прекрасные лица к эстраде, с любопытством глядя на продолжавшего играть солиста. Глаза их блестели в неярком свете.

Трубач все играл, но мне показалось, что что-то не так. Лицо его потемнело еще сильнее, и вены на горле и висках набухли и пульсировали. Глаза полезли из глазниц, потом его начало трясти. Секундой спустя труба всхрапнула и стихла. Мужчина оторвался губами от мундштука, и я увидел, как он силится вздохнуть – безуспешно. Он дернулся, застыл, и глаза его закатились. Труба выскользнула у него из пальцев, и он упал – сначала на колени, потом медленно завалился набок, на пол эстрады. Глаза его остались открыты, но смотрели в пустоту. Он еще раз дернулся, всхрапнул и застыл.

Среди сидхе пробежал ропот, и я оглянулся. Толпа расступалась, пропуская кого-то из глубины; мужчины склонялись в поклоне, женщины приседали в реверансе. К упавшему музыканту медленно подошла высокая девушка – бледная, безукоризненно-прекрасная, ужасно напоминающая Мэб, какой та была, наверное, лет в шестнадцать. На этом сходство кончалось.

Она казалась молодой. Достаточно молодой, чтобы заставлять мужчину краснеть, поймав себя на непристойных мыслях, но достаточно взрослой, чтобы заставить его думать об этом. Волосы ее были заплетены в несколько длинных косиц, каждая из которых имела свой цвет от темно-синего до светло-зеленого и даже ярко-белого, так что в целом казалось, будто волосы ее изваяны из льда. На ней были кожаные штаны темно-синего цвета с разрезами от колена до бедра и такие же туфли. Белая футболка обтягивала ее достаточно туго, чтобы острые соски выпячивались сквозь тонкую ткань, обрамляя надпись: «ГОЛОВУ ДОЛОЙ!» Низ футболки она подвязала выше пупка, в котором блестела какая-то серебряная бранзулетка.

Она подошла к упавшему музыканту с текучей грацией, с бездумной, небрежной чувственностью, заставившую мои мужские гормоны вести себя так, как это заблагорассудится им, а не мне. Она перешагнула через него, опустилась на корточки и лениво провела длинными перламутровыми ногтями по его груди. Он не пошевелился. Не вздохнул.

Девушка облизнула губы, скривившиеся в ленивой улыбке, потом нагнулась и поцеловала труп в мертвые губы. Я увидел, как по телу ее пробежала судорога неподдельного наслаждения.

– Вот, – прошептала она. – Вот, видишь? Никто не скажет, что Леди Мэйв не исполняет своих обещаний. Ты ведь сам говорил, бедняжка, что умер бы ради возможности сыграть это блестяще. Что ж, так оно и вышло.

По толпе смотревших на это сидхе пробежал вздох, и они зааплодировали. Все с той же ленивой улыбкой Мэйв оглянулась на них через плечо, и только потом встала и поклонилась в обе стороны в ответ на их аплодисменты. Хлопки смолкли только тогда, когда она отошла от тела и по ярусам помостов со столиками поднялась к своему серебряному трону. Она опустилась на него, повернулась чуть боком, перекинула обе ноги через подлокотник, откинулась назад, выгнув спину и потянувшись.

– Милорды, миледи, дадим же нашим бедным музыкантам перерыв прийти немного в себя. У нас гость.

Сидхе потянулись к столам. Я не сходил с места и продолжал молчать, хотя ощущал на себе все больше глаз – нечеловеческих, бессмертных.

Дождавшись, пока все рассядутся по местам, я шагнул вперед, пересек площадку, на которой только что кружились пары, и остановился у подножия помостов.

– Леди Зима, насколько я понял, – с легким поклоном произнес я.

Мэйв улыбнулась мне – на щеках ее образовались при этом соблазнительные такие ямочки – и шаловливо дернула ножкой.

– Разумеется.

– Вам известно, в каком качестве я здесь, леди?

– Конечно.

Я кивнул. Что ж, раз так, никаких лобовых атак.

– Не вы ли организовали убийство Летнего Рыцаря?

В зале воцарилось молчание. Взгляды Зимних Сидхе сделались пристальнее, неуютнее.

Рот Мэйв растянулся в медленной улыбке, за которой последовал негромкий, заливистый смех. Она откинула голову назад, и тут остальные сидхе присоединились к ней. Они хохотали так добрых полминуты, пока я не ощутил, как лицо мое начинает предательски краснеть от досады и раздражения. Только тогда Мэйв небрежно махнула рукой, и смех послушно стих.

– Звезды, – вздохнула она. – Я просто балдею от этих смертных.

Я стиснул зубы.

– Приятно слышать, – сказал я. – Так вы организовали убийство Летнего Рыцаря?

– А если и я, неужели ты думаешь, что я признаюсь тебе в этом?

– Вы уходите от ответа, – буркнул я. – Отвечайте на вопрос.

Мэйв поднесла к губам палец, словно силясь сдержать рвущийся смех. Потом снова улыбнулась.

– Я не могу вот просто так взять и дать тебе эту информацию, Чародей Дрезден. Она слишком дорого стоит.

– Что это значит?

Она сняла ноги с подлокотника, села, выпрямившись, и, скрипнув кожей штанин, закинула ногу на ногу.

– Это значит, если ты хочешь, чтобы я ответила на этот вопрос, тебе придется заплатить за него. Сколько ты готов за него отдать?

Я сложил руки на груди.

– Я полагаю, у вас уже есть на этот счет какие-то планы. Иначе с чего бы вам посылать за нами провожатого?

– Быстро схвачено, – пробормотала она. – Мне нравятся такие. Ну да, чародей, есть, – она махнула рукой в сторону стола чуть ниже и правее ее трона. – Прошу тебя, садись, – сказала она, блеснув ослепительно-белыми зубами. – Давай заключим сделку.

Глава пятнадцатая

– Вы предлагаете мне заключить еще одну сделку с Сидхе? – я даже не пытался скрыть недоверия. – Скажите, вас очень оскорбит, если я расхохочусь вам в лицо?

– А что такого смешного находишь ты в моем предложении?

Я закатил глаза к потолку.

– Боже мой, леди, для начала хотя бы то, что такие вот штуки и завели меня во всю эту ерунду.

Мэйв изогнула губы в легкой улыбке и снова жестом предложила мне сесть рядом с ней.

– Не забывай, чародей, это ты пришел ко мне за чем-то. Уж наверняка тебя не убудет, если ты хотя бы выслушаешь мое предложение.

– Это я уже слышал. Как правило, перед тем, как меня дрючили.

Мэйв облизнула губы кончиком языка.

– Ну, не все же сразу, мистер Дрезден.

Я фыркнул.

– Допустим, я не хочу слушать.

Что-то в ее глазах внезапно сделало ее лицо холодным, неприятным.

– Мне кажется, с вашей стороны не самое разумное оскорблять меня. Меня выводит из себя, когда мне портят вечеринку.

– Гарри, – негромко пробормотал Билли. – Мне от этих людей не по себе. Если она с тобой просто забавляется, может, нам лучше уйти?

Я поморщился.

– Угу, возможно, это было бы самым разумным. Но ответов на вопросы это не даст. Потерпи еще немного.

Я шагнул вперед и начал подниматься к столику, на который указывала Мэйв. Билли следовал за мной по пятам. Мэйв, не отрываясь, следила за мной; глаза ее сияли.

– Ну вот, – произнесла она, когда я сел. – Не так уж и неудобно, как он говорил.

Я стиснул зубы чуть сильнее. Билли уселся рядом со мной. Откуда-то выплыли три разноцветных огонька и поставили перед нами на стол серебряный поднос с хрустальным графином воды и двумя стаканами.

– Кто говорил?

– Не важно, – небрежно отмахнулась Мэйв.

Я смерил ее сердитым взглядом, но она не обратила на это никакого внимания.

– Олл райт, Леди, – сказал я. – Валяйте.

Мэйв лениво протянула руку куда-то в сторону. В пальцах ее возник и тут же покрылся изморосью бокал какой-то золотой жидкости. Она пригубила из него и повернулась обратно ко мне.

– Для начала я назову свою цену.

– Устройте лучше сезон скидок. С учетом обстоятельств мне мало что предложить взамен.

– Верно. Я не могу попросить тебя и твою жизнь – они и так уже принадлежат Королеве Мэб. Но дай подумать... – она задумчиво побарабанила пальцем по губам. – Что ж, – сказала она наконец. – Твою плоть.

– А?.. – тупо произнес я.

– Твою плоть, чародей, – повторила она, небрежно теребя фиолетовый локон. – Твоего отпрыска. Твоего первенца. А я в ответ дам тебе ту информацию, что ты ищешь.

– Ошибочка вышла, мисс Белоснежка. У меня нет детей.

– Конечно, нет, – рассмеялась Мэйв. – Но все можно устроить.

Судя по всему, это была условная фраза. Темная гладь бассейна снова колыхнулась, и я повернулся в ту сторону. Круги, разбегаясь по поверхности того, что могло оказаться и водой, шлепали о край бассейна.

– Что это? – тихо прошептал Билли.

Вода расступилась, и из бассейна вышла девушка-сидхе. Вода стекала по бледной коже ее стройного, обнаженного тела. Волосы ее имели изумрудно-зеленый цвет, и, пока она поднималась по невидимым глазу подводным ступеням, я так и не смог определить, крашеные они или нет. У нее было ангельское лицо – этакая девушка мечты из дома напротив. Волосы ее липли к лицу, шее, плечам, и капли воды играли на мокрой коже разноцветными бликами. Она подняла руки вверх, и тотчас же с полдюжины крошечных разноцветных огоньков слетели к ней из ниоткуда, неся платье из изумрудного шелка. Они накинули его на нее через голову; странное дело, но одежда не скрывала ее наготу, а только подчеркивала. Она окинула столики взглядом своих кошачьих глаз, склонила голову перед Мэйв. Потом остановила взгляд на мне.

На меня внезапно навалило нечто, такое же несложное, но не дающее ни шанса на сопротивление, как гравитация. Я испытал внезапное стремление вскочить и броситься к ней, сорвать к чертовой матери это шелковое платье и утащить ее обратно в воду. Я хотел видеть, как развеваются ее волосы под водой, хотел ощущать на своей коже ее обнаженные члены. Я хотел ласкать руками ее нежную грудь, хотел извиваться вместе с ней в теплой невесомости бассейна...

Рядом со мной с шумом сглотнул Билли.

– Это мне кажется, или здесь и правда немного потеплело?

– Это она на тебя так давит, – тихо ответил я ему. Губы мои слегка онемели. – Это чары. Это не по-настоящему.

– О'кей, – отозвался Билли лишенным убеждения голосом. – Это не по-настоящему.

Он взял стакан и потянулся было к графину, но я перехватил его запястье.

– Нет. Ни есть, ни пить – это опасно.

Билли неловко кашлянул и отодвинулся от стола.

– Ох. Да. Извини.

Девушка тем временем плыла меж столиков, а светящиеся огоньки продолжали суетиться вокруг нее, расчесывая ей на ходу волосы, вдевая в уши серьги с самоцветами, застегивая на шее переливающееся ожерелье... Я невольно следил за их перемещениями, а, следовательно, и за ее телом. Не могу сказать, чтобы от этого побуждение броситься к ней сделалось слабее; боюсь, что наоборот – тем более, что теперь до меня доносился аромат ее духов, свежий как дымка над озером в лунную ночь.

Женщина с зелеными волосами улыбнулась, потом повернулась к Мэйв и присела в реверансе.

– Миледи, – произнесла она.

Мэйв приятельски взяла ее за руку.

– Джен, – мурлыкнула она. – Ты еще не знакома с печально знаменитым Гарри Дрезденом?

Джен улыбнулась, блеснув зубами. Зубы тоже оказались зелеными – ярко-зелеными как водоросли, шпинат или, скажем, брокколи на пару.

– Только понаслышке, – она повернулась ко мне и протянула руку, изогнув тонкую бровь.

Я предостерегающе покосился на Билли и поднялся пожать ей руку. При этом мне пришлось лягнуть Билли под столом, чтобы и он не забыл встать, здороваясь с дамой-сидхе.

Я галантно склонился над рукой Джен. Пальцы ее оказались на ощупь прохладными, влажными. Мне почему-то казалось, что кожа ее должна была чуть сморщиться от воды, но я ошибался. Мне пришлось бороться с желанием коснуться ее кожи губами, но я сумел даже голос сохранить подчеркнуто-нейтральным.

– Добрый вечер, – произнес я.

Леди-сидхе снова блеснула своими зелеными зубами.

– В вас есть нечто от джентльмена. Что ж, этого можно было ожидать, – она отняла руку и смерила меня оценивающим взглядом. – И вы высоки. Мне нравятся высокие мужчины.

Я ощутил, как горят мои щеки. Впрочем, это касалось и других частей моего тела.

– Ну что, чародей, я надеюсь, она достаточно красива для тебя? – спросила Мэйв. – Ты даже представить себе не можешь, как много смертных мужчин жаждали обладать ей. И как мало их познали ее объятья.

– Не больше чем на три минуты, – с легкой усмешкой добавила Джен.

Мэйв потянула Джен вниз до тех пор, пока та не опустилась перед троном на колени. Мэйв поиграла ее волнистым, зеленым как весенний лист локоном.

– Почему бы тебе не согласиться на мое предложение, чародей? Проведи ночь в обществе моей фрейлины. Разве такая цена тебе не приятна?

Мой ответ прозвучал тише, чем мне хотелось бы.

– Вы хотите, чтобы я зачал с ней ребенка? Ребенка, которого вы забрали бы себе?

Глаза Мэйв блеснули. Она пригнулась ко мне.

– Пусть это тебя не беспокоит. Я же чувствую твой голод, смертный. Твое желание. Горячее как огонь. Так утоли его. Никакая смертная не ублажит тебя так, как это сделает она.

Взгляд мой невольно шарил по телу девушки, задерживаясь на пятнах обнаженной кожи в складках изумрудного шелка, скользя по ее длинным ногам... Страсть и впрямь разгоралась во мне, дикая и необузданная. Запахи ее волной накатывали на меня: аромат ветра и тумана, аромат горячей плоти. От этих запахов в голове роились, вытесняя другие мысли, образы ее нежных рук, ласкающих мою кожу, пронзительно-острого прикосновения ее ногтей, упругого сопротивления мышц обвивших мое тело рук и ног...

Взгляд Мэйв просветлел.

– Или одной ее тебе мало? Возможно, тебе захочется еще одну? Да хоть меня саму, – на моих глазах Джен прижалась щекой к бедру Мэйв, потом коснулась губами облегающей бедро кожи. Мэйв качнула бедрами вперед-назад и запрокинула голову назад.

– М-ммм, – протянула она. – А можно и больше, если у тебя хватит сил и желания. Выгодную сделку предлагаю, чародей. Мы все будем рады поучаствовать.

Желание, испепелявшее меня изнутри, удвоилось. Две феи... Прекрасных. Нет, не просто прекрасных. Чувственных. Ждущих. Абсолютно ничем не скованных, абсолютно страстных. Стоит мне согласиться на сделку, и они превратят для меня эту ночь в такое... О тех вещах, которые будут проделывать со мной Мэйв и ее подружка-фрейлина, можно только в журналах читать.

– Клянусь «Пентхаузом», – пробормотал я. – Вот уж не думал, что что-нибудь подобное может случиться со мной...

– Чародей, – томно вздохнула Мэйв. – Я вижу по твоим глазам: ты взвешиваешь последствия. Ты слишком много думаешь. Это лишает тебя сил. Брось думать. Спустись с нами в землю.

Какая-то математически-расчетливая часть моего мозга напомнила, что мне нужна эта информация. Одно простое заявление Мэйв скажет, убийца она или нет. Давай же, говорила она мне. Ведь это не требует от тебя никаких жертв. Разве ты не заслужил немного удовольствия? Пойди на сделку. Получи информацию. Тебя ждут поцелуи, ласки, нежная кожа. Поживи немного – пока не истекло взятое взаймы время.

Трясущейся рукой потянулся я к хрустальному графину. Я схватил его. Он лязгал о край стакана, пока я наливал из него холодную, пузырящуюся воду.

Улыбка Мэйв сделалась шире.

– Гарри, – неуверенно вмешался Билли. – Ты же сам говорил, что это опасно – ну, еда и питье от этих фе... от этих людей.

Я поставил графин на место и взял стакан.

Джен потерлась щекой о бедро Мэйв.

– Они ведь совершенно не меняются, правда? – пробормотала она.

– Ни капельки, – согласилась Мэйв. – Все самцы попадаются на одном и том же. Разве это не славно?

Я расстегнул пуговицу своих джинсов, приспустил бегунок молнии на ширинке и вылил холодную воду себе на трусы.

Случаются потрясения приятные. Этот случай к ним никак не относился. Вода оказалась такая холодная, что в ней сами собой вспухали льдинки, словно она пыталась замерзнуть изнутри. Ледяной холод попал именно туда, куда мне было нужно, и все внутри моих джинсов сжалось в животном ужасе. Я невольно вскрикнул, и кожа моя мгновенно покрылась цыпками.

Однако желаемого эффекта я добился. Охватившая меня всего животная страсть разом исчезла. Я смог оторвать взгляд от Зимней Леди и ее фрейлины и привести свои мысли хоть в какое-то подобие нормы. Я еще раз тряхнул головой для верности и снова посмотрел на Мэйв. Меня снова распирало, на этот раз от гнева, и мне пришлось приложить некоторое усилие, чтобы говорить по крайней мере вежливо.

– Мне очень жаль, лапочка, но с вашим предложением у меня выходит пара проблем.

Мэйв капризно сжала губы.

– И каких же?

– Во-первых. Я не собираюсь отдавать вам ребенка. Ни своего, ни чьего угодно. Ни сейчас, ни когда-либо потом. Если бы у вас в голове было хоть немного мозгов, вы поняли бы это и так.

И без того бледное лицо Мэйв побелело еще сильнее, и она возмущенно выпрямилась на троне.

– Да как ты смеешь...

– Заткнитесь, – рявкнул я с силой, от которой, как мне показалось, содрогнулись стены. – Я еще не кончил.

Мэйв дернулась как от удара. Рот ее открылся, и она изумленно уставилась на меня.

– Я пришел сюда по вашему приглашению и нахожусь под вашим покровительством. Я ваш гость. Но, несмотря на это, вы пытаетесь оплести меня своими чарами, – я встал и оперся о стол руками, пригнувшись в ее сторону. – Мне некогда заниматься всякой ерундой. Вам меня не запугать, леди, – я выпрямился. – Я пришел сюда только за ответами – но если вы попробуете и дальше давить на меня, я буду лягаться в ответ. И сильно.

Мэйв явно совладала с охватившим ее гневом. Она откинулась на спинку трона, надув губки и придав лицу загадочное, непроницаемое выражение.

– Ну, ну. Похоже, тебя не так-то просто застать врасплох.

Тишину разрезал новый, спокойный мужской голос.

– Я же говорил вам, Мэйв. Вам стоит поучиться мягкости. Вряд ли тот, кто объявил войну Красной Коллегии, спокойно отнесется к тому, что на него давят, – говоривший вступил в зал через ту же дверь, что и я несколько минут назад, и небрежной походкой двинулся к трону Мэйв.

Это был мужчина лет тридцати-тридцати пяти, среднего роста, в темных джинсах, белой футболке и кожаной куртке. На куртке и лице виднелись с одной стороны какие-то бурые брызги. Голова его была почти лысой – ну, не считая короткого темного ежика пониже затылка.

Он приблизился, и я разглядел его получше. На шее его виднелось клеймо. На коже словно застыла снежинка – белый замерзший шрам. Кожа на половине лица покраснела и чуть распухла, и с этой стороны у него недоставало половины брови и полоски волос у затылка – он обгорел, и совсемнедавно. Он подошел к трону и опустился перед ним на колено, каким-то образом ухитрившись сохранить при этом небрежное достоинство. Он протянул Мэйв шкатулку.

– Так ты исполнил приказ? – спросила Мэйв с почти детским нетерпением в голосе. – Что задержало тебя так долго?

– Это оказалось не так просто, как вы мне говорили. Но я все же сделал это.

Зимняя Леди почти вырвала резную шкатулку из его рук; глаза ее возбужденно сияли.

– Познакомься, чародей. Это мой Рыцарь, Ллойд из рода Слейтов.

Слейт кивнул мне.

– Как дела?

– Напряженно, – отозвался я, кивнув в ответ. – Так вы и есть Зимний Рыцарь?

– Пока что да. А вы, я понимаю, эмиссар Зимы. Задаете вопросы и ведете расследование, так?

– Ага. Вы не убивали Рональда Ройеля?

Слейт звонко рассмеялся.

– Бог мой, Дрезден. Вы ведь не теряете время даром, да?

– Свою дозу неискренней вежливости на сегодня я исчерпал, – буркнул я. – Так убивали вы его или нет?

Слейт пожал плечами.

– Нет. Честно говоря, я не уверен, что вообще смог бы убить его. Он занимался этими делами гораздо дольше, чем я.

– Он был пожилой человек, – напомнил я.

– Как многие чародеи, – парировал Слейт. – Потрепать ему нервы я мог бы, это точно. Убить его – совсем другое дело.

Мэйв вдруг испустила злобное шипение, неожиданно громкое в наступившей тишине. Она подняла ногу и лягнула Слейта в плечо. Что-то с треском порвалось при ударе; Зимний Рыцарь полетел с помоста вниз, на ближайший столик и сидевших за ним сидхе. Столик опрокинулся, разбросав все, что на нем стояло, и сидевших за ним по сторонам.

Мэйв вскочила с трона, отшвырнув в сторону зеленозубую Джен. Она достала из шкатулки нож, по виду напоминающий обыкновенный, армейский. На лезвии запеклось какое-то черное желеобразное вещество, что-то вроде подгоревшего соуса для барбекю.

– Безмозглая скотина! – взвизгнула Мэйв. – Бесполезна! Эта штука для меня бесполезна!

Она швырнула нож в Слейта. Он угодил тому рукоятью чуть выше локтя. Лицо Слейта исказилось внезапной яростью. Он схватил нож, поднялся на ноги и шагнул к Мэйв. Судя по выражению его лица, ничего хорошего ее не ожидало.

Мэйв выпрямилась во весь рост, и лицо ее осветилось какой-то особенной, жуткой красотой. Она подняла правую руку, сомкнув безымянный и большой пальцы, и прошептала что-то на незнакомом мне текучем наречии. Голубое сияние вспыхнуло вокруг ее пальцев, и температура в помещении упала градусов этак на сорок. Она произнесла еще пару слов, щелкнула пальцами, и сияние голубыми мотыльками устремилось навстречу Слейту.

Клеймо в форме снежинки вдруг вспыхнуло ослепительно-ярким светом, и Слейт застыл на полушаге, словно тело его вдруг окаменело. Кожа вокруг клейма посинела, потом побагровела и продолжала темнеть, пока не сделалась почти черной – со стороны это напоминало снятую замедленной съемкой гангрену. С губ Слейта сорвалось негромкое рычание, и я увидел, как дрожит его тело от усилия в попытке рвануться к Мэйв. Он дернулся и сделал еще шаг.

Мэйв подняла вторую руку. С вытянутого указательного пальца сорвался вихрь. Он пронесся мимо меня, почти не коснувшись, но даже так у меня перехватило дыхание от холода. Он завился вокруг Слейта, раздув его расстегнутую кожаную куртку. С бровей и ресниц его срывались хлопья изморози. Искаженное гневом лицо его застыло, и он снова замер на месте.

– Успокойте его, – негромко бросила Мэйв.

Джен скользнула Слейту за спину, охватила его руками за шею и придвинула губы к его уху. Глаза его вспыхнули на мгновение горячей ненавистью, потом веки начали слипаться. Рука Джен медленно скользнула Слейту под рукав куртки и принялась гладить его запястье. Рука его опустилась. Выждав еще секунду-другую, Джен сняла куртку с его плеч. Открывшиеся взгляду руки Слейта оказались крепкими, мускулистыми – и сплошь усеяны отметинами от уколов. Джен протянула руку, и тотчас же очередной светящийся огонек сунул ей в пальцы готовый к инъекции шприц. Джен воткнула его Слейту в руку чуть выше локтя и медленно нажала на поршень.

Глаза Слейта закатились, и он осел на колени. Так и не отрывая губ от его уха, Джен опустилась вместе с ним.

Мэйв опустила руки; ветер и холод унялись. Она провела по лицу дрожащей рукой, отступила к трону и неловко, бочком опустилась на него, не сводя взгляда с безжизненного тела Слейта. Скулы ее казались острее, чем прежде, а глаза ввалились. Дрожащими пальцами вцепилась она в подлокотники трона.

– Что это, черт возьми, было? – шепотом спросил Билли.

– То, что здесь считается, похоже, легкой размолвкой. Вставай. Мы уходим.

Я поднялся. Взгляд Мэйв метнулся ко мне. Голос сделался резким, раздраженным.

– Наша сделка еще не завершена, чародей.

– А разговор – да.

– Но я еще не ответила на твой вопрос.

– Можете оставить ответ при себе. Мне он больше не нужен.

– Не нужен? – удивилась Мэйв.

– Не нужен? – удивился Билли.

Я кивнул в сторону Джен и Слейта.

– Вам пришлось напрячь все свои силы только для того, чтобы удержать его на месте. Посмотрите на себя. Вы остались без горючего, имея дело со своим собственным рыцарем, – я начал спускаться с помоста; Билли – за мной. – И потом, вы, лапочка, вспыльчивы. Порывисты. Такое чистое убийство, как в случае Ройеля, требует долгой и тщательной подготовки, а это не по вашей части.

Я ощущал, как взгляд ее буравит мне спину двумя ледяными сверлами. Я не обратил на это внимания.

– Я не разрешала тебе уйти, чародей, – ледяным голосом произнесла она.

– А я не спрашивал.

– Я не забуду такой непочтительности.

– А я попробую забыть, – буркнул я. – Невелика потеря. Идем, Билли.

Я толкнул двустворчатую дверь и вышел. Стоило нам обоим оказаться снаружи, как створки с грохотом захлопнулись. Мы оказались в кромешной темноте, и я с замершим от страха сердцем потянулся за своим амулетом.

Призрачный свет моего амулета высветил сначала немного напряженное лицо Билли, а потом и наше ближайшее окружение. Парадная входная дверь исчезла. На ее месте не виднелось ничего, кроме каменной стены.

– Ух ты, – сказал Билли. Он зажмурился, тряхнул головой и снова открыл глаза. – А куда она делась?

Я ощупал стену пальцами, напрягши при этом свои чародейские чувства. Ничего. Самый настоящий камень, никакого обмана.

– А хрен ее знает. Должно быть, эта дверь связывала два не сообщающихся между собой пространства.

– Что-то вроде телепортации?

– Скорее, вроде временного входа в Небывальщину, – сказал я. – Или сквозного прохода сквозь Небывальщину в какое-то другое место на Земле.

– Как-то неуютно у них здесь. Особенно когда она начала все морозить. Ничего подобного в жизни не видел.

– Никакого самоконтроля, – буркнул я. – Накладывая чары на Слейта, она все свои силы вложила в эти игры с температурой. Даже ребенок – и тот справился бы лучше.

Билли негромко хихикнул.

– После всего, что мы там понасмотрелись, любого другого до сих пор трясло бы. Ты ее судишь как русский судья – фигуристов.

– А даже если и так, – пожал плечами я. – Она сильна, но сила еще не все.

Билли покосился на меня.

– А ты смог бы сделать то же, что она?

– Возможно, я предпочел бы огонь.

Брови его поползли вверх: мои слова явно произвели на него впечатление.

– Ты и правда считаешь, что Мэйв не могла быть убийцей?

– Правда, – кивнул я. – Это убийство обставлено настолько чисто, что его сочли несчастным случаем. Мэйв же, совершенно очевидно, руководствуется импульсами. На методичного, дотошного убийцу она явно не тянет.

– А Слейт?

Я покачал головой и нахмурился.

– Насчет его не знаю точно. Он смертный. Нельзя быть уверенным в том, что он не лгал нам. Впрочем, я получил то, что искал, и впридачу еще пару вещей.

– Тогда чего ты хмуришься?

– Потому что все, что я получил – это новые вопросы. Все советуют мне спешить. Но феям это не свойственно. Они практически бессмертны, им спешить некуда. Однако и Мэб, и Грималкин пытались подгонять меня. И Мэйв тоже пыталась применить ко мне тактику торга под давлением, словно у нее нет времени на что-то поделикатнее.

– Но зачем им это?

Я вздохнул.

– Что-то стронулось с места. Если я не вычислю убийцу, Дворы могут сцепиться друг с другом в войне.

– Уж не этим ли объясняются все эти мотивы Второй Мировой в их одежде?

– Угу, но не то, почему время так поджимает, – я снова покачал головой. – Задержись мы там подольше, как знать, может, я узнал бы и больше, но обстановочка там становилась очень уж нервозной.

– Осмотрительность, осторожность, – согласно кивнул Билли. – Так мы уходим?

– Элиди? – окликнул я. В волосах моих что-то зашевелилось, и маленький светлячок завис у меня перед носом. – Можешь вывести нас к моей машине?

Светлячок утвердительно мигнул и полетел в темноту. Я поднял свой амулет и пошел следом.

Мы с Билли не разговаривали до тех пор, пока наша провожатая не вывела нас из подземного лабиринта совсем недалеко от того места, где я оставил «Голубого Жучка». Мы двинулись к машине по переулку.

Примерно на полпути Билли схватил меня за руку и дернул себе за спину.

– Гарри, назад! – бросил он и с силой лягнул ближний мусорный бак. Пустой металлический контейнер врезался в кого-то, спрятавшегося за ним, кого я не заметил. Этот «кто-то» вскрикнул от боли. Билли шагнул вперед, подобрал слетевшую с бака металлическую крышку и швырнул ее в неясный силуэт незнакомца. Тот взвизгнул еще раз.

Я сделал пару шагов назад, уходя с линии огня, и снова потянулся к своему амулету.

– Билли, – произнес я. – Какого черта?

Я ощутил чье-то присутствие у себя за спиной на полсекунды позже, чем требовалось, чтобы уйти из-под удара. Чья-то здоровенная лапища сомкнулась у меня на шее и потянула вверх, заставив привстать на цыпочки.

– Оставь в покое амулет, чародей, и отзови своего спутника – прорычал голос – женский голос, настоящее контральто. – Отзови его, пока я не свернула тебе шею.

Глава шестнадцатая

Больно, когда тебя поднимают за шею. Можете поверить мне в этом на слово. Я поднял руки вверх, демонстрируя свою безоружность.

– Оставь его, Билли, – сказал я.

Билли отошел на шаг от светловолосого молодого человека, которого он сбил на землю. Хват всхлипнул и отполз от него на пару ярдов. Его коричневый, с чужого плеча костюм порвался и перепачкался, а желтый синтетический галстук еле держался на порванной резинке. Он прижался спиной к стене дома, и глаза его потрясенно таращились из-под напоминавшей одуванчиковый пух шевелюры.

Взгляд Билли перебегал с той, что продолжала удерживать меня за шею, на Хвата и обратно. Подбородок его упрямо выпятился вперед.

– Гарри? Хочешь, чтобы я убрал ее?

– Подожди минутку, – прохрипел я. – О'кей, я остановил его. Отпустите меня.

Хватка на моей шее ослабла. Я опустился обратно на землю, сделал шаг к Билли и только потом обернулся посмотреть на женщину, которая только что удерживала меня.

Как я и ожидал, это оказалась высокая, мускулистая девица из похоронной конторы. Ее зеленые волосы сбились на сторону, закрывая глаз и щеку. Она сложила руки на груди и нетерпеливо переступила с ноги на ногу.

– Хват? Ты как, ничего?

– Губа разбита, – перехваченным голосом отозвался мужчина. – Не страшно.

Женщина кивнула и снова повернулась ко мне.

– Ладно, – сказал я. – Кто вы, черт возьми, такие?

– Меня зовут Мерил, – ответила она. Голос ее прозвучал неожиданно тихо – принимая в расчет ее габариты. – Мне хотелось бы принести вам свои извинения, мистер Дрезден. За то, что ударила вас тогда и сунула в помойку.

Я удивленно приподнял бровь.

– Вы уверены, что разговариваете с тем, кто вам нужен, Мерил? До сих пор никто и ни за что не просил у меня прощения.

Она отбросила волосы с лица. Они съехали обратно на глаза.

– Мне очень жаль. Я была напугана и действовала необдуманно.

Я переглянулся с Билли.

– Гм, ладно. Мне, правда, кажется, что подстерегать меня в темном переулке не самый удачный способ просить прощения. Впрочем, я плохо знаком с обстоятельствами, так что не мне судить.

Ее рот чуть дернулся, и она встала чуть свободнее.

– Я не знала, где еще вас искать, так что ждала у машины.

– О'кей, – сказал я. Шея все еще болела в том месте, где ее только что стискивали пальцы Мерил. Пять против одного, что завтра у меня будут синяки. Я кивнул и повернулся уходить. – Извинения принимаются. А теперь, с вашего позволения, у меня дела.

– Подождите, – в голосе ее прозвучала нотка паники. – Прошу вас.

Я остановился и оглянулся на нее.

– Мне нужно поговорить с вами. Всего на минуту, – она сделала глубокий вдох. – Мне нужна ваша помощь.

Еще бы.

– Это очень важно.

Еще бы.

Голова моя снова начала пухнуть от боли.

– Послушайте, Мерил, у меня и так хлопот полон рот.

– Я знаю, – сказала она. – Вы расследуете смерть Рона. Мне кажется, я могла бы вам помочь.

Я прикусил губу.

– Вы были хорошо знакомы с Ройелем?

Она кивнула.

– Я. Хват. Туз. И Лилия.

Я вспомнил фото Ройеля в обществе четверых молодых людей.

– Та девушка с зелеными волосами? Такая, хорошенькая?

– Да.

– А где Туз?

– Ему пришлось прямо с похорон спешить на работу. Но мне нужно поговорить с вами насчет Лилии. Она пропала. Я боюсь, она попала в беду.

До меня начал доходить смысл подслушанного мною разговора.

– Кто вы?

– Я же сказала. Меня зовут Мерил.

– Очень хорошо. Тогда кто вы такая, Мерил?

Она вздрогнула.

– Ох. Извините. Я не поняла, что вы имели в виду, – она сделала новую попытку поправить волосы. – Я подкидыш. Мы все подкидыши.

– Кто-кто? – не понял Билли.

– Подкидыши, – сказал я Билли. – Они наполовину смертные, наполовину потусторонние.

– Ага, – кивнул Билли. – И что это значит?

Я пожал плечами.

– Это значит, что им придется выбирать, оставаться ли им смертными, или окончательно переселяться в Небывальщину.

– Да, – подтвердила она. – А до тех пор я считаюсь подданной Двора, к которому принадлежит мой отец, житель Небывальщины. Зимнего. И остальные тоже. Потому мы и держимся вчетвером. Так безопаснее.

– О… – вздохнул Билли.

– Мерил, – сказал я. – С чего вы взяли, что ваша подруга попала в беду?

– Она ужасно не самостоятельна, мистер Дрезден. Мы с ней снимаем квартиру на двоих. Она не слишком умеет заботиться о себе, и редко покидает квартиру надолго – это ее нервирует.

– И что, по-вашему, могло с ней случиться?

– Зимний Рыцарь.

Билли нахмурился.

– С какой стати ему причинять вред подданным его же собственного Двора?

Мерил невесело усмехнулась.

– Он-то может. Он неравнодушен к Лилии. Он все время пугал ее. Ему это нравится. Он был вне себя, когда Мэйв приказала ему уняться. А теперь, когда Рона нет… – она осеклась и устало опустила голову.

– А Ройель-то с какого бока во все это замешан? – удивился я.

– Он нас защищал. Мэйв мучила нас потехи ради, и мы не знали, куда нам бежать. Рон взял нас под свое покровительство. Никто из Зимних не хотел попадаться ему под руку.

– А ваш отец? – поинтересовался Билли. – Разве он не мог постоять за вас?

Она смерила Билли равнодушным взглядом.

– Мою мать изнасиловал тролль. Даже если бы у него хватало сил помешать Мэйв издеваться над нами, он не стал бы этого делать. Он считает, что и так пожертвовал слишком многим, не слопав мою мать там же, на месте.

– Ох, – покраснел Билли. – Извините.

Я нахмурился.

– И теперь, когда Летнего Рыцаря нет, вы считаете, Слейт похитил девушку?

– Кто-то вламывался к нам в квартиру. Такое впечатление, что там боролись.

Я вздохнул.

– Вы связывались с полицией?

Она посмотрела на меня как на умалишенного.

– Ну да, разумеется. Я заявила им, что смертный служитель фей пришел и похитил наполовину смертную топ-модель из Небывальщины. Они все бьются над этим делом.

Мне пришлось признать, что у нее имелись все основания для сарказма.

– Ну, у красивой девушки в этом городе может хватать неприятностей и без сверхъестественных причин. Старые, добрые похитители и сексуальные маньяки справляются с этим ничуть не хуже.

Она покачала головой.

– В любом случае с ней что-то случилось.

Я поднял руку.

– Что вы от меня хотите?

– Помогите мне найти ее. Прошу вас, мистер Дрезден.

Я зажмурился. У меня не хватало ни времени, ни сил, ни умственных усилий на еще одно дело. Самым разумным с моей стороны было бы отшить ее раз и навсегда или же пообещать ей сделать все, как она хочет, а потом выбросить это из головы.

– Вы выбрали не самый удачный момент, чтобы обратиться ко мне, – сказал я, ощущая себя последним дерьмом. Я не смотрел ей в лицо – совести не хватало. – Обстановка и так запутаннее некуда; я не знаю даже, смогу ли сам спастись, не говоря уже о вашей подруге. Мне очень жаль.

Я повернулся к машине, но Мерил заступила мне дорогу.

– Подождите.

– Я же сказал вам, – вздохнул я. – Я ничем не могу...

– Я вам заплачу, – сказала Мерил.

Ах, да. Деньги.

Я вот-вот останусь без офиса и жилья, а прибыли с работы на фэйре мне не светило. У меня накопилась стопка неоплаченных счетов. Да и продуктами запастись не мешало. Я еще не начал голодать, но был очень даже близок к этому.

Я мотнул головой.

– Послушайте, Мерил, я был бы рад...

– Двойную плату, – настаивала она.

Двойную. Плату. Деньги. Я поколебался еще.

– Тройную, – сказала она, полезла в задний карман джинсов и достала конверт. – Тысячу авансом, здесь и сейчас.

Я оглянулся на Хвата, все еще прижимавшегося спиной к стене, дрожа и прижимая к разбитой губе носовой платок. Мерил продолжала переминаться с ноги на ногу, уставив взгляд в землю.

Я попытался взглянуть на вещи объективно. От тысячи баксов мне будет немного пользы, если я угроблюсь, отвлекшись на дополнительную нагрузку. С другой стороны, если мне все-таки удастся выбраться из этой заварухи живым, деньги мне пригодятся. Не то слово – будут просто жизненно необходимы. В подтверждение этой мысли в животе моем голодно заурчало.

Мне нужна была работа – но, что еще важнее, мне необходимо было жить в мире с собой. Я сомневался в том, что смогу с легкостью выбросить из памяти то, как я оставил беспомощную девушку, пусть даже и подкидыша, на растерзание, так сказать, волкам. Люди редко обращаются ко мне за помощью, если их не подталкивают к этому отчаянные обстоятельства. Всего несколько часов назад одно мое присутствие приводило подкидышей в ужас. Если они теперь просят помощи у меня, так только потому, что ничего другого им просто не осталось.

И потом, у них есть деньги.

– Черт, черт, черт! – пробормотал я и выдернул конверт у нее из пальцев. – Ладно. Я попробую покопаться, сделаю то, что в моих силах. Но запомните, я ничего вам не обещаю.

Мерил прерывисто вздохнула.

– Спасибо. Спасибо, мистер Дрезден.

– Угу, – кивнул я, полез в карман и достал из него слегка мятую визитную карточку. – Вот номер моего офиса. Позвоните мне, оставьте номер, по которому с вами можно связаться.

Она взяла карточку и кивнула.

– Я не уверена, что смогу расплатиться с вами сразу. Но поверьте, я заплачу, пусть это и займет некоторое время.

– Об этом будем беспокоиться позже, когда все будет в порядке, – сказал я, кивнул ей, потом Хвату и зашагал по переулку дальше. Билли двинулся за мной, продолжая настороженно коситься на подкидышей.

Спустя несколько минут мы оказались на стоянке перед погребальным бюро. Фонари были погашены, и «Голубой Жучок» стоял на ней в полном одиночестве. Угонщиков он, похоже, не интересовал. Надо же, обида какая.

– Ну, и что дальше? – спросил Билли.

– Позвоню Мёрфи. Посмотрим, что она сможет рассказать мне про Ллойда Слейта.

Билли кивнул.

– Я могу чем-нибудь помочь?

– Ну, вообще-то, да, – сказал я, подумав. – Возьми телефонную книгу и обзвони больницы. Узнай, не попадала ли в морги Джейн Доу с зелеными волосами.

– Так ты думаешь, она мертва?

– Я думаю, все было бы гораздо проще, если бы так оказалось.

Он поморщился.

– Обзванивать морги? Да их, поди, в Чикаго миллион. Может, от меня будет больше пользы в чем-нибудь другом?

– Добро пожаловать в мир частного сыска. Так ты хочешь мне помогать или нет?

– Ну ладно, ладно, – вздохнул Билли. – Моя машина в квартале отсюда. Вернусь к тебе сразу же, как разделаюсь со звонками.

– Отлично. Скорее всего, я буду у себя. Если нет, ты знаешь, что делать.

Билли кивнул.

– Ты, того, осторожнее, – бросил он и, не оглядываясь, ушел в темноту.

Я нашарил в кармане ключи и шагнул к «Жучку».

Я не чувствовал запаха крови до тех пор, пока не подошел к машине вплотную. Сквозь окно в темном салоне, на правом переднем сидении виднелась неясная, более-менее человеческая фигура. Я осторожно обогнул машину и резким движением распахнул пассажирскую дверцу.

Из машины выпала на асфальтовое покрытие стоянки Элейн. Кровь насквозь пропитала ее футболку и волосы с одной стороны и стекала по штанине джинсов. Серебряная пентаграмма сияла багровым светом. Руки до локтя были сплошь изрезаны, лицо побелело как мел. Мертва.

Сердце мое колотилось как безумное, когда я склонился над ней, чтобы пощупать горло. Пульс прощупывался, но очень слабо, и кожа казалась на ощупь холодной, восковой. Она пошевелилась.

– Гарри?

– Я здесь. Я здесь, Элейн.

– Пожалуйста, – прошептала она. – Боже, пожалуйста, помоги мне.

Глава семнадцатая

Первым делом я уложил Элейн на асфальт и попытался определить тяжесть повреждений. Ее руки были изрезаны в нескольких местах, но самая страшная рана зияла на спине, у левой лопатки – зловещего вида, колотая. Края ее сошлись, но кровь еще не остановилась, и я сильно опасался внутреннего кровотечения.

Я мало чем мог помочь ей в ее нынешнем состоянии, так что я поднял ее с земли и уложил обратно в «Жучка», потом прыгнул на водительское место и повернул ключ зажигания.

– Держись, Элейн, – сказал я. – Я отвезу тебя в больницу. Все будет хорошо.

Она вяло мотнула головой.

– Нет... слишком опасно.

– Ты слишком серьезно ранена, я сам не справлюсь, – возразил я. – Не бойся, я буду с тобой.

Она открыла глаза.

– Не надо... больницы, – произнесла она с неожиданной настойчивостью. – Меня там найдут.

Я тронул машину с места.

– Черт возьми, Элейн. Что я еще могу сделать?

Она снова закрыла глаза. Голос ее слабел с каждым словом.

– Аврора... Лето... Отель «Ротшильд»... Лифт сзади... Она поможет...

– Летняя Леди? – спросил я. – Ты что, шутишь?

Она не ответила. Я покосился на нее, и сердце мое почти замерло в груди, когда я увидел, как безвольно склонилась набок ее голова. Я врубил передачу, и Жучок с ревом выкатил на дорогу.

– Отель «Ротшильд», – пробормотал я. – Снова феи. Круто.

Я добрался до отеля – одного из этих шикарных зданий на берегу озера Мичиган. «Жучок» вскарабкался по мощеному фигурными блоками пандусу и остановился на стоянке с задней стороны здания. Я завертел головой в поисках служебного входа, или грузового лифта, или хотя бы просто двери с табличкой, типа: «РЕЗИДЕНЦИЯ ЛЕТНЕЙ ЛЕДИ – СЮДА».

Я ощутил у самого уха неожиданное тепло, и тут же перед носом моим пролетела Элиди и с размаху шмякнулась об окно. Я опустил стекло, и она светлячком устремилась в дальний угол стоянки. Там она зависла на минуту у зияющей в стене темной ниши, а потом свечой ушла в ночное небо, явно считая свою задачу исполненной.

Я вытянул ручной тормоз и выбрался из машины. При стройной фигуре Элейн никак нельзя было назвать перышком. Она обладала крепкой мускулатурой бегуна на длинные дистанции. Она не потеряла сознания, но сил у нее хватило только на то, чтобы охватить меня руками за шею и склонить голову мне на плечо, помогая вытаскивать себя из машины. Ее била дрожь, и она вся похолодела. Меня продолжали глодать сомнения: может, мне все-таки стоило не слушаться ее и отвезти в больницу?..

Я двигался вперед до тех пор, пока вокруг не сделалось совершенно темно. Как раз когда я собирался положить Элейн на землю, чтобы засветить свой амулет, рядом со мной раздвинулись двери лифта, выплеснув в нишу – это оказался длинный проезд к дебаркадеру – свет и звуки музыки.

В дверях стояла девушка. Пять футов роста, золотые волосы заплетены в косу. На ней была синяя футболка и белый малярный комбинезон, забрызганный чем-то, напоминающим глину. При виде меня с Элейн на руках она приоткрыла свой изящный ротик.

– Ох, нет! – выдохнула она и махнула рукой, приглашая меня в лифт. – Несите ее сюда, быстрее! Ее нужно доставить к Леди.

Мои руки и плечи и так, казалось, готовы были оторваться, так что я не стал ждать повторного приглашения. Я нырнул в кабину лифта и, задыхаясь, привалился спиной к стенке. Девушка закрыла двери, достала из кармана комбинезона ключ и вставила его в скважину, расположенную на том месте, где полагалось бы находиться панели с полусотней кнопок. Лифт дернулся и пошел вверх.

– Что случилось с Элой? – спросила девушка. Она перевела взгляд с меня на Элейн и прикусила губу.

Эла?

– Понятия не имею. Я нашел ее в таком виде у себя в машине. Она сказала, чтобы я привез ее сюда.

– Ох, – повторила девушка. – О Боже, – она снова посмотрела на меня. – Вы ведь с Зимними, верно?

Я нахмурился.

– Как вы узнали?

Она пожала плечами.

– Это заметно.

– Я с Зимними только на время. Так сказать, краткосрочный контракт. Можете считать меня независимым специалистом.

– Возможно. И все же вы работаете на Зимних. Вы уверены, что хотите попасть сюда?

– Нет, – честно признался я. – Но я совершенно уверен в том, что не брошу Элейн до тех пор, пока не удостоверюсь, что она в надежных руках.

– О... – девушка нахмурилась.

– Эта штуковина может двигаться чуть быстрей? – плечи мои отваливались, спина ныла, все ушибы хором напоминали о себе, и, в довершение всего, дыхание Элейн все слабело. Мне приходилось делать над собой усилие, чтобы не визжать от досады. Жаль, черт возьми, что у этого лифта не было батареи кнопок – так я хоть мог бы жать на нужную в бессмысленной попытке ускорить его черепаший ход.

Геологическую эпоху спустя двери отворились. То, что я увидел за ними, показалось мне таким же неправдоподобным, как горилла в нижнем белье.

Судя по всему, лифт поднял нас на крышу отеля – если допустить, что крыша эта выходила в самую гущу тропического леса на Борнео. Деревья и кустарник росли здесь так густо, что края крыши я не видел, и хотя шум ночного Чикаго до меня и доносился, но приглушенно, как бы издалека, почти заглушенный стрекотом цикад и криками каких-то незнакомых мне животных. Ветер шелестел листвой, а лунный свет, такой яркий, какого я, наверное, в жизни еще не видел, сообщал всему какую-то жуткую, сюрреалистическую красоту.

– Как хорошо, что я как раз вышла за глиной, – сказала девушка. – Нам сюда, – она двинулась по тропинке сквозь лес. Я как мог старался поспевать за ней с Элейн на руках. Идти пришлось недолго. Тропинка вильнула в одну сторону, в другую и вывела нас на поросшую травой поляну.

Я остановился и огляделся по сторонам. Нет, не поляну. Скорее это напоминало сад. В центре светился отражением луны небольшой пруд. Там и здесь по лужайке были рассеяны скамьи и камни, размер которых так и приглашал присесть на них. Помимо них здесь было в изобилии скульптур, по большей части мраморных и явно созданных смертными людьми. Часть их окружалась цветниками, другие стояли между невысокими деревьями. На противоположном берегу пруда виднелось то, что я поначалу принял за особенно корявое дерево. Однако я ошибался. Это было не дерево, а трон – точнее, трон, сделанный из живого дерева. И ствол, и ветви каким-то образом выросли в нужном положении, а корни удерживали все это на месте.

Там и здесь на поляне виднелись люди. Перепачканный краской молодой человек, сосредоточенно прикусив губу, трудился над каким-то портретом. Высокий мужчина, красота черт и светлые волосы которого выдавали в нем сидхе, давал советы стройной девушке, целившейся из лука в мишень из сплетенных ветвей. В дальнем углу лужайки от груды камней, сложенных в форме горна, поднимался дым, и бородатый дядька с густыми бровями, с широкой грудью, голый по пояс, ритмично колотил по чему-то кузнечным молотом. Он отступил от наковальни, снял с нее зловещего вида, зазубренный клинок и сунул его в ведро с серебряной водой.

Приглядевшись к нему внимательнее, я понял, что это не совсем человек. Ниже его мускулистого торса виднелась пара мощных конских ног. Бормоча что-то себе под нос, кентавр нетерпеливо ударил задним копытом по земле. На поверхности воды в ведерке играли разноцветные блики. Красивая, печальная мелодия плыла над поляной: чуть в стороне сидела на камне и играла с закрытыми глазами на блокфлейте девушка-смертная.

– Где она? – спросил я. – Где Леди?

Кентавр резко повернул голову на мой голос и испустил неожиданно басовитый рык. Он снова схватил свой молот, описал им круг в воздухе и неторопливым кантером двинулся в мою сторону. Здоровенные, наверняка с какого-нибудь тяжеловоза подковы гулко топали по земле.

– Зимний? Здесь? Неслыханно!

Я напрягся, прижав к себе Элейн, и сердце мое забилось быстрее. Вид у кентавра был, скажем прямо, довольно кровожадный.

– Эй, здоровяк. Я здесь не для того, чтобы затевать свару.

Кентавр злобно оскалился.

– Ты стоишь здесь с руками, по локоть в крови нашего эмиссара, и ждешь, чтобы мы тебе поверили?

– Коррик, стоять! – рявкнул высокий мужчина-сидхе.

Кентавр резко затормозил и поднялся на дыбы, молотя передними копытами в воздухе.

– Милорд Талос, – возмущенно взвыл он. – Подобную наглость нельзя оставить безнаказанной!

– Уймись, – приказал сидхе.

– Но милорд...

Мужчина-сидхе встал между мной и кентавром, спиной ко мне. Он был одет в темно-зеленые, в обтяжку брюки и свободную белую рубаху навыпуск. Он не сказал больше ничего, и выражения его лица я тоже не видел, но лицо кентавра покраснело, а взгляд его потух. Он склонил голову и, недовольно топоча копытами, пошел обратно к кузнице.

Сидхе – насколько я понял, его звали Талос – повернулся ко мне и смерил меня взглядом своих голубых кошачьих глаз. Светлые, как у большинства сидхе, волосы падали волнистыми прядями ему на плечи. Во всей его внешности сквозили этакая невозмутимая уверенность, сознание своей силы. Почему-то он не казался мне столь чужим, как остальные сидхе, с которыми мне приходилось иметь дело.

– Я надеюсь, сэр, вы не будете судить Коррика слишком уж строго. А вы, насколько я понимаю, Гарри Дрезден?

– Чтоб мне бегать в его исподнем, если это не так.

Талос улыбнулся. Улыбка казалась на его лице совершенно естественной.

– Раз так, я удостоверяю ваше право на пребывание здесь под защитой Летней Короны, в соответствии с общепринятыми правилами. Я – Талос, Лорд-Маршал Летней Династии.

– Ну да, очень мило, рад знакомству и все такое, – буркнул я. – Послушайте, вам не кажется, что вы могли бы помочь мне спасти жизнь этой женщины?

Улыбка сидхе несколько поблекла.

– Сделаю, что смогу, – он посмотрел куда-то в сторону и сделал небрежный знак рукой.

Сад мгновенно ожил. Целое облако светлячков спикировало на нас, неся по травинке или мягкому листику. На берегу пруда возникло зеленое, мягкое на вид ложе. Талос вопросительно посмотрел на меня и, дождавшись моего кивка, осторожно забрал у меня Элейн. Мои руки и плечи отозвались на это вздохом облегчения. Сидхе отнес Элейн на ложе из листьев и опустил ее. Потом, закрыв глаза, коснулся рукой ее горла, потом виска.

– Слаба, – негромко произнес он. – И холодна. Но в ней еще остались силы. На ближайшее время ее, пожалуй, хватит.

– Не спорю, хотя у вашего народа немного странное представление о времени. Найдите ее госпожу. Элейн необходимо как можно быстрее показать Леди.

Талос выслушал меня все с тем же непроницаемым выражением лица.

– Она будет здесь как только придет. Торопить ее – все равно что торопить рассвет.

Я хотел было сказать ему, куда он может сунуть свой рассвет, но сдержался и только стиснул кулаки. Пальцы хрустнули.

Чья-то рука тронула меня за локоть, и девушка – ну, та, скульпторша из лифта – заглянула мне в лицо.

– Прошу вас, сэр. Позвольте предложить вам чего-нибудь выпить или поесть. Из людской пищи, разумеется. Я не стала бы предлагать вам чего-либо другого.

– Черта с два, – сказал я. – Не раньше, чем об Элейн позаботятся.

Стоявший на коленях рядом с Элейн Талос удивленно приподнял брови, но пожал плечами.

– Как скажете, – он осторожно коснулся кончиками пальцев ее скул и сосредоточенно наклонил голову. – Я не очень силен в этом. Но, по крайней мере, я могу сказать, что ей не сделалось хуже.

Я ощутил бесшумную волну энергии – словно морской прибой мягко, но настойчиво пытался оторвать мои ноги от дна. Элейн вдруг глубоко вздохнула, и щеки ее окрасились румянцем. На мгновение открыла глаза, потом вздохнула и снова закрыла их.

– Талос поддержит ее на время, – сказала девушка. – До тех пор, пока Леди не решит. На протяжении последних лет он охранял Элу, был ее лучшим другом, – она потянула меня за рукав. – Прошу вас, поешьте все-таки. Что за хозяева мы будем, если гость отказывается от угощения?

В животе у меня снова забурчало, и отдышаться после подъема с Элейн на руках у меня тоже не получалось. Я потянул носом воздух и кивнул. Девушка отвела меня к одной из ближних скамеек и вытащила из-под нее сумку-холодильник. Порывшись в сумке, она протянула мне запотевшую банку колы, маленький пакет картофельных чипсов и длинный сандвич с мясом. Ни от одного из этих предметов не веяло духом магии фэйре.

– Это лучшее, на что я пока способна, – развела руками девушка. – Сандвич с холодной индейкой сойдет?

– Выходите за меня замуж, – блаженно выдохнул я, впиваясь зубами в сандвич. Следующую пару минут я целиком отдавался примитивнейшему из примитивных наслаждений. Еде. Она никогда не кажется такой вкусной, как в голодное время, а Талос гарантировал мне безопасность в соответствии с общепринятыми правилами, так что отравы я не опасался.

Пока я жевал, девушка придвинула к себе невысокий штатив с неоконченным бюстом молодой женщины; глина еще хранила отпечатки пальцев моей собеседницы. Она окунула руки в плошку с водой и продолжила свою работу.

– Что с ней случилось? – спросила она.

– Чтобы я знал, – пробормотал я с набитым ртом. – Она сидела в моей машине в таком виде. Она просила привезти ее сюда.

– А почему вы ее послушали? – она немного покраснела. – Я хочу сказать, вы ведь работаете на наших врагов, верно?

– Из этого не следует, что мы с ними дружны, – я тряхнул головой и запил последний полупрожеванный кусок большим глотком колы. Блаженство. Я пожевал еще пару секунд, потом, нахмурившись, пригляделся к бюсту, над которым она работала. Лицо показалось мне знакомым. Я вгляделся в него пристальнее.

– Уж не Лилия ли это? – спросил я.

Девушка удивленно уставилась на меня.

– Вы с ней знакомы?

– Ну... да, – признался я. – Она ведь из подкидышей, верно?

Девушка кивнула.

– Из Зимних, но она не сошлась с ними. Она пользовалась покровительством Рональда, и иногда позирует нам, – она лениво махнула рукой в сторону молодого мужчины, увлеченно работавшего над портретом. – Вон, смотрите: там есть еще работы, для которых она позировала.

Я огляделся по сторонам. Из всех окружавших нас статуй две привлекли мое внимание: обнаженные фигуры из белого мрамора. Одна изображала девушку, привставшую на цыпочки и выгнувшуюся дугой, закинув руки за голову. Вторая – ее же, но опустившуюся на колени и с печальным выражением лица вглядывающуюся во что-то, лежащее у нее в ладонях.

– Похоже, здесь ее любили, – заметил я.

Девушка кивнула.

– Она очень мила. Очень хорошего характера.

– Очень пропавшая, – добавил я.

– Пропавшая? – нахмурилась девушка.

– Угу. Ее подруга просила меня попытаться найти ее. Вам не приходилось видеть ее в последние два дня?

– Позировать она не приходила, а иначе как здесь я с ней не виделась. Мне очень жаль.

– Что ж, попытаться стоило.

– Зачем вы ее ищете?

– Я же сказал. Ее подруга, с которой они снимают комнату, попросила меня помочь. Вот я и стараюсь, – собственно, я почти не покривил душой, ответив так. С формальной точки зрения я именно продавал свои услуги. У меня сложилось не самое приятное впечатление, что я еще пожалею о том, что взял у Мерил эти чертовы деньги. – На этой неделе я чертовски занят, но постараюсь сделать, что смогу.

Девушка нахмурилась, глядя на неоконченный бюст.

– Вы не похожи на всех других, известных мне, кто работал на Зимних. Мэб обычно предпочитает сотрудников… холоднее, что ли? Голоднее. Жестче.

Я пожал плечами.

– Ей нужен кто-то, кто найдет убийцу. У меня имеется кое-какой опыт.

Она кивнула.

– И все же вы производите впечатление довольно приличного человека. Тем досаднее думать, что вы впутались в дрязги Зимних.

Я вдруг перестал жевать и пристально посмотрел на нее.

– Ох… Блин-тарарам.

Она посмотрела на меня, вопросительно изогнув бровь.

– М-мм?

Я отложил недоеденный сандвич.

– Вы ведь она и есть. Вы Летняя Леди.

Тень улыбки коснулась губ девушки, и она наклонила голову. Светлые волосы ее сделались белыми как у сидхе, пальцы и руки показались вдруг немного длиннее, чем прежде, а черты лица стали очень похожими на Мэйв. Зрачки глаз сделались вертикальными, почти неестественно зелеными. На ней оставались все тот же комбинезон с синей футболкой, заляпанные брызгами глины, только теперь они резко контрастировали с ее светлой кожей и белыми волосами.

– Зовите меня Авророй, – сказала она. – Так будет проще для всех.

– Э… ладно, – пробормотал я и наконец позволил себе дожевать кусок. – Так вы собираетесь прекратить свои игры и помочь Элейн, а, Аврора?

Она покосилась на лежавшую на земле Элейн и озабоченно нахмурилась.

– Посмотрим.

Я стиснул зубы, пытаясь сдержаться.

– Как это – «посмотрим»?

Она посмотрела на меня с равнодушным, нечеловеческим спокойствием.

– Посмотрим, что сделаете вы.

– Вы только, того, на меня не слишком уж рассчитывайте, – сказал я. – Я в этих делах не слишком силен.

– Вы что, считаете это шуткой, мистер Дрезден? Или игрой?

– Черт подери, какие уж тут игры.

Она тряхнула головой.

– Вот тут вы ошибаетесь. Это игра, только не из тех, что вы знали раньше. Правил этой игры вам знать не положено, да и вообще никто не говорил, что она будет играться по правилам. Вам известно, почему Мэб выбрала именно вас, а, чародей?

Я испепелил ее взглядом.

– Нет.

– И мне тоже, – сказала она. – А сейчас моя очередь ходить. Почему вы? Должно быть, потому, что она ожидает от вас того, чего не получит от других. Возможно, например, того, что вы принесете Элу сюда.

– Какая разница? – возмутился я. – Элейн ранена. Ваш эмиссар ранен при исполнении обязанностей. Или вы считаете, что ее нужно убрать отсюда?

– Если этого ожидали Зимние, это может быть использовано против меня. Я без двух минут Летняя Королева, но и мне приходится быть разборчивой в использовании силы.

Я фыркнул.

– Мэйв наверняка так не считает.

– Конечно, нет, – хмыкнула она. – Она же Зимняя. Она свирепа и беспощадна.

– Ну да. А ваш кентавр – сама мягкость и понимание.

Аврора вздохнула и опустила перепачканные глиной пальцы.

– Надеюсь, вы простите Коррика за его характер. Обыкновенно он веселее. Сложившаяся ситуация нервирует всех.

– Так-так, – сказал я. – Кстати, для верности: это ведь была настоящая земная пища, да?

– Да, – подтвердила она. – У меня нет ни малейшего желания посягать на вашу свободу, мистер Дрезден, или каким-либо образом связывать вас.

– Очень хорошо, – я знал, что лгать мне она не может, поэтому откусил еще кусок от сандвича и взял пригоршню чипсов. – Послушайте, Аврора, я здесь не для того, чтобы подрывать вашу власть или вообще заниматься саботажем. Я просто хочу, чтобы вы помогли Элейн.

– Я знаю, – кивнула она. – Я вам верю. Но я вам не доверяю.

– С какой это стати вы мне не доверяете?

– Я следила за вами. Вы – наемник. То есть, работаете за деньги.

– Ну, да. Надо же мне оплачивать счета и…

Она остановила меня жестом руки.

– Вы заключали сделки с демонами.

– Ломаный грош цена таким сделкам; ничего такого, что…

– Вы продали себя Леанансидхе в обмен на силу.

– Тогда я был совсем молод, чертовски глуп, и к тому же попал в переплет…

Взгляд ее нечеловеческих глаз встретился с моими, проникая мне в самую душу.

– Вы убивали.

Я отвернулся от нее. Мне нечего было сказать на это. Желудок мой сжался, и я отодвинул остатки еды.

Аврора медленно кивнула.

– С самого начала вас задумывали как орудие уничтожения. Как убийцу. Вам известно изначальное назначение крестных родителей, мистер Дрезден?

– Угу, – устало буркнул я. – Крестных родителей выбирают с тем, чтобы ребенок получал наставления религиозного и морального характера.

– Разумеется, – согласилась она. – А ваша крестная, ваша наставница – самое злобное создание из свиты Мэб, уступающая в силе лишь самой Мэб.

Я невесело усмехнулся.

– Наставница? Вот кем, значит, вы считаете, была для меня Леа?

– А разве нет?

– Леа почти не замечала меня – за исключением тех случаев, когда полагала, что сможет от меня что-то получить, – с горечью произнес я. – Остальное время ей было на меня наплевать. Единственное, чему она меня научила – так это тому, что если я не хочу, чтобы об меня вытирали ноги, мне нужно стать хитрее ее, сильнее ее, и приложить к этому все силы.

Аврора подняла на меня взгляд своих прекрасных, кошачьих глаз.

– Да, – сказала она. Невидимая рука все сильнее стискивала мой желудок. – Сильный покоряет, слабый покоряется. Таковы Зимние. Вот чему вы научились от них, – она придвинула лицо вплотную к моему. – Это и делает вас опасным, – продолжала она почти сочувственным тоном. – Теперь поняли?

Я встал и отошел на несколько шагов. Аврора промолчала. Я услышал плеск – она споласкивала руки в тазике.

– Если вы не собираетесь помочь Элейн, скажите сразу. Я отвезу ее в больницу.

– А вы считаете, я должна помочь ей?

– Мне плевать, вы этобудете или кто другой, – взорвался я. – Мне важно, чтобы о ней позаботились. Решайте.

– Я уже решила. Теперь ваша очередь.

Я сделал глубокий вдох.

– В смысле?

– Из двух смертных, попавших в этот сад, мистер Дрезден, самые глубокие раны не у Элейн. У вас.

– Черта с два. Так, пара синяков и царапины.

Она тоже встала и подошла ко мне.

– Я имею в виду совсем другие раны, – она протянула тонкую руку и коснулась моей груди у сердца. Я ощущал тепло ее кожи даже сквозь ткань футболки, и от одного ее прикосновения мне вдруг стало немного легче. Сьюзен пропала много месяцев назад, и за исключением нескольких покушений на мою жизнь никто до меня не дотрагивался.

Она посмотрела мне в лицо и кивнула.

– Вот видите? Вы тяжело ранены, мистер Дрезден, и ваши раны не дают вам ни минуты покоя.

– Как-нибудь выживу.

– Верно, – согласилась она. – Только так вот обычно все и начинается. Монстры порождаются болью, и скорбью, и злостью. В вашем сердце в достатке того, и другого, и третьего.

Я пожал плечами.

– И что?

– И это делает вас уязвимым. Уязвимым к воздействию Мэб, к таким соблазнам, которые в нормальном состоянии показались бы вам немыслимыми.

– Спасибо, с соблазнами я справляюсь очень даже неплохо.

– Но сколько это еще будет у вас получаться? Вам необходимо лечение, чародей. Позвольте мне помочь вам.

Я хмуро покосился на нее, на ее руку.

– Как?

Аврора печально улыбнулась.

– Я вам покажу. Смотрите.

Ее ладонь нажала на мою грудь чуть сильнее, и где-то в глубине меня словно плотину прорвало. Эмоции вспыхивали буйными красками, складываясь в какую-то безумную радугу. Алый гнев, густо-синий страх, светло-голубая скорбь, болезненно-желтое одиночество, ядовито-зеленое чувство вины... Волна их захлестнула меня с головой, ослепила ярче разряда молнии, жгучая и прекрасная разом.

И когда она схлынула, на место ее пришло ощущение глубокого, тихого покоя. Мне вдруг сделалось теплее, и боль от ушибов и царапин унялась. Это напоминало тепло от полуденного солнечного света, и с этим теплом мои горести начали испаряться. Мой страх исчез, и я понемногу расслабил мускулы, которые и сам не заметил, как напряг до предела. Некоторое время я купался в этом блаженном тепле, наслаждаясь отсутствием боли.

Когда я пришел в себя, я лежал на спине в траве, глядя на листву и небо в серебряных блестках. Моя голова лежала на коленях у Авроры – она опустилась на колени у меня за спиной, положив мягкие, горячие ладони мне на виски. Боль понемногу возвращалась в мое тело, в мои мысли и сердце, словно ядовитый прибой отравленного моря. Я услышал собственный протестующий всхлип.

Аврора заботливым взглядом посмотрела на меня.

– Даже хуже, чем я боялась. Вы ведь и не подозревали, как вам больно, правда?

У меня перехватило дыхание, и я снова негромко всхлипнул. Все тепло куда-то подевалось, и обрушившийся на меня гнет проблем грозил задушить меня.

– Прошу вас, – сказала Аврора, – позвольте мне помочь вам. Давайте заключим сделку, мистер Дрезден. Отдохните. Приостановите свои попытки помочь Зимним. Побудьте здесь немного, а я обещаю унять вашу боль.

На глаза мои навернулись слезы. Я стиснул лоб руками, пытаясь мыслить здраво. Принять условия этой сделки, вполне возможно, могло бы стоить мне головы. Отказ от предложения Мэб будет означать, что я не помог Белому Совету, а это в свою очередь будет означать, что они купят мир с Красной Коллегией Вампиров. Дешево, совсем дешево – ценой одного слегка помятого Гарри Дрездена.

– Забудьте, – слабым голосом пробормотал я. – У меня работа, и я ее выполню.

Аврора закрыла на мгновение глаза и кивнула.

– По крайней мере, вы верны своему слову, мистер Дрезден. Ваша честность достойна восхищения. Даже если она направлена не в лучшую сторону.

Я заставил себя сесть и отодвинуться от Авроры.

– Давайте же, – сказал я. – Помогите Элейн.

– Обязательно, – заверила она. – Но в настоящую минуту непосредственной угрозы ее жизни нет, и это займет у меня некоторое время. Прежде мне хотелось бы сказать вам кое-что.

– О'кей. Говорите.

– Много ли рассказала вам Мэб о смерти Рональда?

Я покачал головой.

– Ну, что он мертв. Что нечто, находившееся у него, пропало. Что убийцу нужно найти.

– Она не говорила вам, зачем?

Я нахмурился.

– Не совсем.

Аврора кивнула и сцепила руки на коленях.

– Летние завершают приготовления к войне с Зимними.

Я нахмурился еще сильнее.

– Вы хотите сказать, это уже не просто теоретическая возможность? Что это совершенно реально?

– Война может быть только реальной. Утрата Летнего Рыцаря побуждает нас к этому.

– Боюсь, я вас не совсем понимаю.

Она чуть сдвинула свои светлые брови.

– Наши Рыцари обладают значительной силой. Это нелегкое бремя, которое по плечу лишь свободным смертным. Эта сила, так называемая «мантия» является решающим элементом баланса сил между нашими Дворами.

– Если не считать того, что ваша исчезла.

– Вот именно.

– Что заметно ослабляет Летних.

– Да.

Я кивнул.

– Тогда какого черта вы затеваете нападение?

– Времена года сменяют друг друга, – сказала Аврора. – Через два дня летнее солнцестояние. Пик нашей силы.

Она не сказала больше ничего, предложив мне самому домыслить до конца.

– Вы считаете, это Зимние убрали вашего Рыцаря, – сказал я. – И что если вы упустите момент, вы будете с каждым днем слабеть все сильнее, тогда как Зимние – лишь набирать силу. Верно?

– Абсолютно. Если у нас и есть шанс на победу, мы должны нанести удар, находясь на пике своей мощи. Это единственный момент, когда наш Двор почти равен по силе с Зимними. Иначе время года сменится, и тогда, в зимнее солнцестояние уже Мэб и ее орда навалятся на нас. И уж в таком случае они нас точно уничтожат, а вместе с нами и равновесие вашего, смертного мира, – взгляд ее зеленых глаз снова оторвался от ее рук и уперся мне в лицо. – Зима, мистер Дрезден. Бесконечная Зима. Боюсь, этот мир будет для вас, смертных, не слишком благоприятным.

Я тряхнул головой.

– Тогда чего Зимние спешат? Я хочу сказать, стоит им выждать пару дней, и все карты окажутся у них в руках? Зачем им оставлять вам пространство для маневра?

– Я даже не пытаюсь понять логику Зимних, – вздохнула Аврора. – Я знаю одно: им нельзя позволить уничтожить нас. Ради вас же.

– Блин, как все хором пекутся о моих интересах.

– Прошу вас, чародей. Обещайте мне, что вы сделаете все, что в ваших силах, чтобы помешать им.

– Свой лимит обещаний я исчерпал, – я встал и шагнул в сторону тропы, ведущей к лифту, хотя часть меня отчаянно хотела остаться в тепле и покое, которые предлагала мне Аврора. Потом остановился и зажмурился, собираясь с силами. – Но я вот что скажу. Я собираюсь отыскать убийцу и распутать это дело, и я намерен сделать это до Летнего Солнцестояния.

Я не стал добавлять: «Потому что, если я этого не сделаю, меня можно считать покойником».

Что смысла озвучивать то, что ясно и так?

Глава восемнадцатая

Я убрался из «Ротшильда» к чертовой матери и нашел телефон-автомат. Мёрфи сняла трубку после первого же гудка.

– Дрезден?

– Угу.

– Ну, наконец-то. Все в порядке?

– Мне нужно с тобой поговорить.

Последовала секундная пауза, потом ее голос смягчился.

– Где?

Я потер лоб рукой, пытаясь заставить свой мозг хоть немного работать. Мысли в голове шевелились вяло и как-то не слишком хотели выстраиваться в нужном порядке.

– Балда. Где-нибудь на людях, но так, чтобы было не слишком шумно, чтобы слышать друг друга.

– В Чикаго? В это время суток?

– Угу.

– Ладно, – сказала Мёрфи. – Кажется, знаю я такое место, – она назвала мне адрес, мы договорились встретиться через двадцать минут, и я повесил трубку.

Заруливая на стоянку, я заметил, что вряд ли в стенах «Уолл-Марта» часто обсуждались мистические убийства, хищения магической силы и вопросы сохранения сверхъестественного баланса. Впрочем, как знать. Блин, насколько я помню, люди-кроты обсуждали свои планы мирового господства с разумными медузами, выходцами с планеты Икс, а также с бестелесными мозгами из созвездия Клаатуу, именно в примерочных кабинках. Лично я ни за что не стал бы искать их там.

Нельзя сказать, чтобы «Уолл-Март» после полуночи был забит толпами народа, но и стоянка оказалась не такой пустой, как в это же время, скажем, у «Ригливилля». Супермаркет работал круглые сутки, а в городе вроде Чикаго всегда найдется народ, делающий покупки ночью. Мне пришлось оставить машину за полряда от входа и идти в магазин по свежему воздуху. Впрочем, внутри оказалось еще холоднее: наверное, притормаживать мощные кондиционеры на несколько ночных часов не имело экономического смысла.

Секьюрити у входа сонно кивнул мне и предложил взять тележку. Я вежливо отказался, вошел в зал, и тут же меня догнала Мёрфи. Сегодня она нарядилась в спортивную куртку, джинсы и пару туфель; волосы она убрала под черную бейсбольную кепку без эмблемы. Она шагала, сунув руки в карманы, с надменным видом, которого редко ожидаешь от кого-либо такого роста. Мы молча миновали ряд запертых на ночь магазинчиков и устроились в небольшом кафе рядом с отделом деликатесов.

Мёрфи выбрала себе место, с которого она могла бы наблюдать за входом, а я сел напротив, чтобы видеть, что происходит у нее за спиной. Мёрфи, благослови Бог ее доброе сердце, заказала нам по чашке кофе. Я насыпал в свою побольше сахару и сухих сливок, размешал и отпил глоток, ошпарив язык.

– Паршиво выглядишь, – заметила Мёрфи.

Я кивнул.

– Ты об этом хотел поговорить?

К своему собственному удивлению, я кивнул. Я отодвинул чашку.

– Я в ярости, Мёрф, – заявил я без всяких преамбул. – Я не могу рассуждать здраво, настолько взбешен.

– Почему?

– Потому, что все меня имеют, вот почему. Что бы я ни делал, мне засаживают по самое по это.

На лбу ее появилась вертикальная складка.

– Что ты имеешь в виду?

– Эту чертову работу, – буркнул я. – Расследование смерти Ройеля. Столько сопротивления... не знаю, смогу ли я одолеть его. И если я не справлюсь с этим до завтрашнего вечера, все вообще может обернуться адом кромешным.

– Что, клиент не склонен оказывать помощь?

Я горько усмехнулся.

– Черт, насколько я понял пока, моя клиентка сделала все от нее зависящее, чтобы угробить меня. Причем не самым приятным образом.

– Значит, ты ей не доверяешь.

– Не настолько, чтобы послать ее к чертовой матери. И еще те, кто, по идее, должен со мной сотрудничать, валяют дурака, – я покачал головой. – я ощущаю себя тем парнем, которого засовывают в ящик к факиру. Ну, чтобы утыкать шпагами. Только на этот раз это не фокус, и шпаги настоящие, и в любую секунду могут проткнуть меня насквозь. Плохие парни стараются вовсю, чтобы нейтрализовать меня или отдрючить. Хорошие парни считают меня шизанутым, готовым вот-вот пойти вразнос, и вытянуть ответ из них каждый раз – отдельная история.

– Ты считаешь, тебе грозит опасность?

– Я не считаю, – сказал я. – Я это знаю. И еще какая, – я помолчал и отхлебнул кофе.

– Ну, – спросила Мёрфи, – и зачем ты хотел меня видеть?

– Затем, что люди, которым полагалось бы меня поддерживать, готовы бросить меня на растерзание волкам. И потому, что единственный человек, который помогает мне по-настоящему, еще настолько зелен, что без няньки ему каюк, – я поставил пустую чашку на стол. – И потому, что когда я спрашиваю себя, кому я могу доверять, список получается чертовски коротким. Тебе.

Она со вздохом откинулась на спинку стула.

– Ты собираешься рассказать мне, что все-таки происходит?

– Если хочешь, – отозвался я. – Я знаю, я утаивал от тебя многое. Но только потому, что считал это единственным способом защитить тебя. Ну не хотел я, чтобы это причинило тебе вред, понимаешь?

– Угу, – сказала она. – Понимаю. Это меня и бесит.

Я сделал попытку улыбнуться.

– В этом случае, неведение – благо. Если я расскажу тебе все, это будет серьезнее некуда. Всего только знать это для тебя уже будет опасно. И потом, тебе от этого уже не уйти, Мёрф. Это будет с тобой навсегда.

Она смерила меня серьезным взглядом.

– Тогда зачем ты мне это сейчас рассказываешь?

– Потому, что ты давно уже заслужила право знать это. Потому, что ты рисковала жизнью ради меня и ради того, чтобы защитить людей от всей этой сверхъестественной нечисти. Потому, что общение со мной ставит тебя под угрозу, и это может помочь тебе в случае, если что-нибудь случится, – я покраснел. Мне очень не хотелось сознаваться, но пришлось. – И еще потому, что мне нужна твоя помощь. Очень уж хреново все складывается. Я боюсь.

– Я ведь никуда не денусь, Гарри.

Я устало улыбнулся ей.

– Еще одно. Если ты влезешь в это, тебе надо понять одну вещь. Тебе придется обещать мне, что ты не будешь впутывать в это ни ОСР, ни, тем более, других копов. Ты можешь копать с их помощью информацию, осторожно использовать их еще для чего-то, но ни в коем случае не для пальбы по демонам.

Она сощурилась.

– Почему, черт побери, нет?

– Потому, что активное вмешательство в конфликт смертных приведет к ответным действиям сверхъестественного мира, а это будет почище ядерной атаки. Этого не желает никто, и они тоже, так что если им покажется, что ты пойдешь на это, они могут просто убить тебя. Ну, или подергать за нужные ниточки и добиться того, чтобы тебя уволили, или подставили, или еще чего. Они позволят этому произойти. В общем, это поставит крест на твоей карьере, а может, и жизни, а за компанию с тобой, возможно, и на жизнях других людей, – я помолчал, дав этому дойти до ее сознания. – Ты все еще хочешь, чтобы я тебе рассказал?

Она зажмурилась на мгновение, потом кивнула.

– Валяй.

– Ты уверена?

– Угу.

– Ладно, – сказал я и выложил ей все. Это заняло некоторое время. Я рассказал ей про Джастина и про Элейн. Я рассказал ей про игры и интриги в сверхъестественном мире. Я рассказал ей про войну, которую развязал я из-за того, что Красная Коллегия сделала с Сьюзен. Я рассказал ей про фэйре и убийство Ройеля.

И, конечно, мне пришлось рассказать ей про Белый Совет.

– Вот бесхребетные, самонадеянные сукины дети, – не выдержала Мёрфи. – Что они о себе думают, продавая своих вот так?

Какая-то часть моего сознания с радостью согласилась с этими ее словами.

Она возмущенно фыркнула и тряхнула головой.

– Позволь-ка, я правильно поняла? Ты развязал войну между этим вашим Советом и Красной Коллегией. Для победы Совету необходима поддержка фэйре. Но они ее не получат, пока ты не найдешь убийцу и не вернешь украденного добра...

– Волшебную мантию, – поправил я ее. – Силу.

– Ну, волшебное что бы это ни было, – согласилась Мёрфи. – В общем, если ты не сделаешь этого, твой Совет поднесет тебя вампирам на блюдечке с голубой каемочкой. Так?

– Угу, – кивнул я.

– И если ты не сделаешь этого до солнцестояния, фэйре передерутся между собой?

– И тогда будет уже все равно, кто победит, а кто проиграет. По сравнению с этим извержение Эль Ниньо покажется легким весенним ветерком.

– И тебе нужна моя помощь.

– Ты ведь расследовала уже убийства. Ты разбираешься в этом лучше меня.

– Это уж точно, – на лице ее мелькнула тень улыбки. – Послушай, Гарри. Если хочешь узнать, кто убил, начинать лучше всего, выяснив, зачем он это сделал.

– Что – «зачем»?

– Зачем убивал. Зачем кому-то было устранять Ройеля.

– Ну... да, – согласился я.

– И зачем было кому-то пытаться убрать тебя вчера в парке?

– Это мог быть почти кто угодно, – возразил я. – Да и сама попытка вышла довольно топорной, если уж на то пошло.

– А вот и нет, – заявила Мёрфи. – Грубой – да, но вовсе не такой уж глупой. Я ведь, знаешь, после давешнего разговора покопала кое-чего.

Я хмуро покосился на нее.

– И как, нашла что-нибудь?

– Ага. Выяснилось, что за последние три дня имели место два вооруженных ограбления – сначала в пригороде Кливленда, а потом на заправке в Индианаполисе – то есть, на полпути в Чикаго.

– На слух ничего особенного.

– Нет, – возразила она. – Ничего особенного, если не учитывать того, что в обоих случаях кого-то похитили с места преступления и не нашли до сих пор, и в обоих случаях системы видеонаблюдения выходили из строя с первой же секунды ограбления. Свидетели в Индиане идентифицировали налетчицу как женщину.

Я присвистнул.

– И впрямь похоже на нашу даму-вурдалака.

Мерф кивнула, крепко сжав губы.

– Как думаешь, у тех, кого она похитила, есть шанс остаться в живых?

Я покачал головой.

– Сомневаюсь. Скорее всего, она их сожрала. Вурдалаку требуется от сорока до пятидесяти фунтов мяса в день. А то, что от них осталось, она, скорее всего, кинула туда, где это растащат дикие звери. Она умеет заметать следы.

Мёрф снова кивнула.

– Так я и думала. Вообще подобные инциденты имели место на протяжении последних двадцати лет. У меня ушло некоторое время на то, чтобы свести их воедино, зато тогда выявилось еще одно: трижды нечто подобное происходило в связи с операциями некоей наемной убийцы, называющей себя Тигрицей. Один мой знакомый фэбээровец сказал, что ее подозревают в нескольких убийствах в районе Нового Орлеана, и что Интерпол считает, она выполняла также заказы в Европе и Африке.

– Значит, наемный убийца, – сказал я. – А кто заказчики?

– По тому, что ты мне сказал, я бы ставила на вампиров. Они единственные в выигрыше от твоей смерти. Ведь если они тебя накроют, Совет, вероятно, запросит мира, верно?

– Возможно, – кивнул я, хотя сам не был в этом так уж уверен. – Но если это ими задумывалось именно так, они выбрали для этого на редкость неудачный момент. Две ночи назад они устроили Перл-Харбор целой группе чародеев где-то в России, и Совет буквально взбешен этим.

– О'кей. Значит, возможно, они вычислили, что если твое расследование найдет убийцу Ройеля, и Совет договорится с фэйре, им придется биться не на жизнь, а на смерть. Так что убить тебя прежде, чем это произойдет, с их стороны вполне логично.

– Логично, если не считать того, что в тот момент я еще не участвовал ни в каком расследовании.

Мёрфи покачала головой.

– Хорошо бы свести тебя с нашими портретистами, составить ее фоторобот.

– Не думаю, чтобы это сильно помогло. Сначала она была в гриме, и я не слишком приглядывался к ней. А когда взглянул внимательнее, она походила скорее на персонажа из японских мультиков-ужастиков.

Она опустила взгляд на свой остывший кофе.

– Раз так, нам ничего не остается, кроме как ждать. У меня есть еще пара источников информации, но я не слишком на них полагаюсь. Я дам тебе знать, если что.

Я кивнул.

– Даже если мы ее найдем, это мало поможет в этих разборках фэйре.

– Тоже верно, – согласилась она. – Можно я задам тебе несколько вопросов? Может, я замечу что-нибудь, что ты пропустил.

– Валяй.

– Эта штучка с ручкой... как ты сказал, ее звали? Мэйв?

– Угу.

– Насколько ты доверяешь своей интуиции в отношении ее? В смысле, что это не она убила Ройеля?

– Почти уверен.

– Но не совершенно.

Я задумчиво сдвинул брови.

– Нет, – сказал я, наконец. – Фэйре здорово умеют дурить голову. Не совершенно.

Мёрфи кивнула.

– А Мэб?

Я потер начавший уже снова зарастать подбородок.

– Она ни разу не заявила прямо, что не причастна к смерти Ройеля, но я сомневаюсь в том, что убийца – она.

– Что заставляет тебя считать так?

– Ну, не знаю.

– А я знаю. Она могла выбрать кого угодно представлять ее интересы, но выбрала тебя. Если бы она хотела замести следы, ей имело бы смысл поручить это кому-нибудь, менее опытному и настойчивому. Уж во всяком случае, не такого упрямого осла, как ты.

Я обиженно насупился.

– Почему – «осла»? Я просто не люблю оставлять дела недоделанными.

– Ты просто не знаешь, что такое «сдаваться», балбес, – фыркнула Мёрфи. – Ну, в общем, ты меня понял.

– Угу. Пожалуй, не лишено логики.

– Ладно, а как насчет этой Летней Девицы?

Я вздохнул.

– Как-то все это с ней не вяжется. Она добрее всех фэйре, которых мне доводилось встречать до сих пор. Она могла вести себя со мной на редкость неприятно, но не стала.

– Тогда как насчет другого смертного? Зимнего Рыцаря?

– Это опасный, злобный тип, изрядно подсевший на героин. Я вполне могу представить себе его, сбрасывающего Ройеля с той лестницы. Но не уверен, что он достаточно умен, чтобы научиться магическим трюкам, необходимым, чтобы похитить мантию. Он производит впечатление типа, который сначала действует, а потом уже думает, – я тряхнул головой. – Впрочем, у меня на очереди разговор еще с тремя феями.

– С Летней Королевой и обеими Матерями, – кивнула Мёрфи. – И когда ты собираешься повидаться с ними?

– Сразу, как только придумаю, каким образом это сделать. Из них всех Леди ближе всего к миру смертных. Их и найти, соответственно, проще. А вот Королевы, равно как Матери, обитают в Небывальщине. Чтобы наведаться туда, придется найти провожатого.

Мёрфи удивленно приподняла бровь.

– Провожатого?

Я поморщился.

– Угу. Ужас как не хочется, но все идет к тому, что придется мне заглянуть в гости к моей крестной.

– Ты это серьезно? Твоя крестная – фея?

– Долго рассказывать, – буркнул я. – Ладно, пора двигать. Если бы ты...

Свет в магазине разом погас.

Сердце мое замерло в груди. Секундой спустя включились огни аварийного, работающего от аккумуляторов освещения, в свете которого стал виден серебристо-серый туман, вползавший в магазин сквозь входные двери. Клубы его окутали застигнутую врасплох кассиршу, и та обмякла, приоткрыв рот и глядя в пространство незрячими глазами.

– Боже праведный, – прошептала Мёрфи. – Гарри, что происходит?

Я уже выбрался из-за столика и схватил со стола солонку, а вторую такую же – с соседнего.

– Пакость. Иди за мной.

Глава девятнадцатая

Первым делом я попытался выбраться из магазина через выход на стоянку, но туман, как выяснилось, сочился и с той стороны.

– Черт! Здесь не выбраться.

Лицо Мёрфи побледнело еще сильнее, когда какой-то молодой человек бросился из зала к дверям выхода. Стоило ему попасть в клубы тумана, как шаги его замедлились. Он остановился и принялся с озадаченным видом озираться по сторонам; плечи его поникли.

– Боже праведный, – повторила шепотом Мёрфи. – Что это, Гарри?

– Идем к служебным выходам, быстро! – я потянул ее за руку и почти сразу же перешел на бег. – Мне кажется, это мозговой туман.

– Тебе кажется?

Я хмуро оглянулся на нее через плечо.

– Я никогда еще не видел такого. Только слышал. Эта штука выключает твою голову – память, способность думать, все. Это запрещено законом.

– Законом? – удивилась Мёрф. – Каким, интересно?

– Законами Магии, – пояснил я.

– Ты ничего не говорил ни о каких таких законах, – возмутилась Мёрфи.

– Если выберемся отсюда живыми, расскажу... как-нибудь, – по длинному проходу между торговыми полками мы бежали в заднюю часть зала. Слева кухонная утварь... за ней сезонная распродажа... продовольственные товары справа... Мёрфи резко остановилась, сорвала крышку с ящичка пожарной сигнализации и дернула рычаг вниз.

Я с надеждой огляделся по сторонам, но ничего не произошло.

– Черт, – пробормотала Мёрфи.

– Попытаться стоило. Послушай, с попавшими в туман все будет в порядке, как только он рассеется; у тех, кто это устроил – кем бы они ни были – нет причин вредить им, если нас здесь не будет. Надо пробиться к служебному выходу и убираться отсюда.

– Куда мы пойдем?

– Не знаю, – признался я, устремляясь дальше по проходу. – Все лучше, чем если плохие парни ворвутся сюда и захватят сотню заложников, верно?

– О'кей, – согласилась Мёрфи. – Убраться отсюда – это мне нравится.

– Правда, готов поспорить, плохие парни тоже рассчитывают на это и подстерегают нас в темном переулке. У тебя с собой?

Мёрфи уже доставала из-под куртки свой старый, добрый «Кольт» 1911 года.

– Обижаешь.

Я заметил, что руки ее чуть дрожат.

– Что, новая пушка?

– Старый, надежный. Ты же сам говорил мне, что от магии современные, навороченные штучки заклинивает.

– Ну, револьвер-то еще надежнее.

– Может, посоветуешь мне камнями и палками кидаться, а, умник?

– На себя посмотри, – парировал я и тут заметил табличку «посторонним вход запрещен». – Сюда, – бросил я, устремляясь к ней. – Попробуем выйти сзади.

Дверь под табличкой была двустворчатой. Я добежал до нее и с разбега распахнул створки. Прямо передо мной клубилась серая стена тумана, и я откинулся назад, пытаясь затормозить. Стоило бы мне коснуться этой гадости, и я не успел бы даже пожалеть об этом. Я остановился в футе от нее и упал бы вперед, не поймай меня Мёрфи за шиворот и не дерни назад.

Мы попятились обратно в зал. Холодная серая завеса медленно, но уверенно двигалась вперед, расползаясь во все стороны.

– Все сходится, – пробормотал я и потащил Мёрфи в узкий проход между полками с автомобильными запчастями. – Сюда, быстро!

– А что там? – спросила Мёрфи.

– Укромное место. Мне нужно выстроить защиту от этого тумана, – мы добежали до конца прохода, где было чуть просторнее, и я кивнул Мёрфи. – Здесь. Стой на месте, ближе ко мне!

Она послушалась, но я видел, как продолжают дрожать ее руки.

– Зачем?

Я оглянулся. Туман добрался до дальнего конца прохода и медленно полз к нам.

– Я очерчу вокруг нас магическую черту. Круг не пропустит к нам туман. Только не заступи за него – ни единой частью тела.

– Гарри, – голос Мёрфи сделался напряженнее, выше. – Гарри, эта штука приближается.

Я встряхнул солонки и принялся сыпать соль узкой полоской по кругу – диаметром примерно фута три. Описав круг, я замкнул его небольшим усилием воли, и вокруг нас с легким хлопком возник невидимый барьер. Я распрямился и, затаив дыхание, принялся ждать, пока туман коснется его. Ждать пришлось недолго – не больше пары секунд.

Туман накатил на барьер и принялся обтекать его с двух сторон, словно тот был сделан из прозрачного плексигласа. Мы с Мёрфи перевели дух.

– Уау, – прошептала она. – Это что-то вроде силового барьера, да?

– Защищает только от магических энергий, – ответил я, хмуро озираясь по сторонам. – Если сюда явится кто-нибудь с пистолетом, нам придется хреново.

– И что нам делать?

– Мне кажется, я смогу защититься – застать нас врасплох им пока не удалось. – Но мне нужно наложить на тебя чары.

– Чего-чего?

– Ну, чары – кратковременное заклятие, – я ощупал рубаху и нашел потрепанный край с торчавшей из него ниткой. – Еще мне нужны твои волосы, – я потянул за нитку, выдергивая ее из рубахи.

Мёрфи подозрительно нахмурилась, но все же сняла кепку и бесцеремонно выдернула несколько золотых волосков. Я взял их у нее и сплел вместе с ниткой.

– Дай мне левую руку.

Она послушно протянула мне руку. Пальцы ее дрожали так сильно, что я ощущал это, даже не коснувшись их.

– Мёрф, – сказал я. Она опасливо озиралась по сторонам. – Кэррин.

Она подняла на меня взгляд. Сейчас она еще сильнее казалась маленькой девочкой.

– Помнишь, что я говорил тебе вчера? – спросил я. – Ты была ранена. Но все пройдет. Все будет хорошо.

Она крепко зажмурилась.

– Мне страшно. До тошноты страшно.

– Все пройдет.

– А если нет?

Я сжал ее пальцы.

– Тогда я лично буду дразнить тебя до самого гроба, – пообещал я. – Я буду называть тебя трусливой девчонкой перед всеми, кого ты знаешь и не знаешь. Буду лепить тебе на машину глупые записки, и прятаться на стоянке у Управления, и свистеть, и улюлюкать. Каждый. День.

Мёрфи захлебнулась. Она открыла глаза – в них злость мешалась с весельем.

– Ты только не забывай: пистолет-то у меня.

– Вот и хорошо. Не размахивай руками, ладно? – дрожь не прекратилась, но сделалась заметно слабее. Я намотал ей на палец сплетенную с волосками нить.

Мёрфи, держа пистолет наготове, вглядывалась в туман.

– Что ты делаешь?

– Такие заклятья, как этот туман, чертовски липкие, – пояснил я. – Они касаются тебя, забираются внутрь. Поэтому я строю тебе защиту. Левая половина тела принимает энергию. Вот я и блокирую ее от проникновения в нее тумана. Вяжу узелок на палец, чтобы ты не забывала этого.

Я завязал нить узлом, но не затягивал его. Потом достал из кармана перочинный нож и наколол лезвием подушечку большого пальца на правой руке. Потом покосился на Мёрфи, пытаясь высвободить мысли из-под начинавшего уже понемногу сказываться заклятья.

Она ответила мне неуверенным взглядом.

– Я никогда не видела. Чтобы ты делал это. Прежде.

– Все в порядке, – заверил я ее и на опасно долгую секунду встретился с ней взглядом. – Не бойся. Я знаю, что делаю.

Уголок ее губ скривился в подобии улыбки, и глаза ее заискрились на мгновение. Она кивнула и снова принялась вглядываться в клубящийся туман.

Я зажмурился на мгновение и сконцентрировался для заклинания. Это оказалось нетрудно: мы и так находились внутри круга. Воздух сгустился вокруг моей кожи, поставив дыбом волоски на руках.

– Memoratum, – шепнул я, капнул на узел кровью с пальца и затянул его. – Defendre memorarius.

Энергия устремилась от меня в заклятие, свилась вихрем вокруг нити и растеклась по телу Мёрфи. Рука ее покрылась на мгновение гусиной кожей, и у нее перехватило дыхание. Она негромко охнула. Я посмотрел на нее с опаской.

– Мёрф? Ты в порядке?

Она покосилась на свою руку, потом снова на меня.

– Ух ты. Ага.

Я кивнул и достал свою пентаграмму. Цепочку от нее я намотал на кисть так, чтобы серебряная звезда лежала на костяшках пальцев.

– О'кей, до сих пор нам везло. Будем надеяться, повезет и еще немного. Пошли к черту отсюда.

– Погоди-ка, ты что, не уверен, что это сработает?

– Сработает. Должно сработать. В теории.

– Супер. Может, нам лучше остаться здесь?

– Эй, ты что, шуток не понимаешь?

Мёрфи кивнула.

– Ладно. Откуда мы узнаем, что это сработало?

– А вот сейчас выйдем из круга, и если мы не окажемся на седьмом небе, значит, все получилось.

Она крепче сжала своей заговоренной рукой рукоятку пистолета.

– Вот почему мне так нравится работать с тобой, Дрезден. Стопроцентная уверенность.

Я легонько ткнул круг носком ботинка, и тот с едва слышным хлопком исчез. Серый туман заполз внутрь и заклубился вокруг нас.

Он полз по моей коже струями холодного, жирного масла. Почему-то это липкое, противное прикосновение показалось мне смутно знакомым; правда, стряхнуть его мне все равно хотелось. Я сосредоточился на пентаграмме – ее вес на руке успокаивал, вселял уверенность, напоминая о годах учебы и работы, которые она олицетворяла. Я гнал липкий туман прочь из головы. Слабые голубые звездочки разрядов заискрились на цепочке амулета, на остриях пятиконечной звезды, а потом исчезли – а вместе с ними и следы тумана в моем сознании.

Мёрфи внимательно посмотрела на меня.

– Эй, ты в порядке? Вид у тебя был, будто ты сейчас брякнешься в обморок.

– Я в порядке, – кивнул я. – А ты?

– Угу. Я ничего такого не заметила.

Черт. Я вполне неплохой чародей... иногда.

– Идем. Туда, через отдел садового инвентаря.

Из нас двоих пистолет был у Мёрфи – она и шла первой. Я стрелял глазами по сторонам в поисках возможной угрозы с флангов. Мы миновали покупателя и продавца – оба прижимались к стене, у которой пытались укрыться от тумана. Теперь они стояли с удивлением на лице, глядя перед собой незрячими глазами. Еще один покупатель, пожилой мужчина, стоял посреди прохода, опасно покачиваясь.

– Осторожнее, сэр... Вот так, – я помог ему сесть, пока он не упал.

Следующая продавщица тоже смотрела в пространство; голубая блузка ее была заляпана чем-то темным; судя по запаху – удобрением. Мы не стали задерживаться около нее, а поспешили к дверям, ведущим в отдел садовых принадлежностей.

Наверное, я все-таки заметил что-то краем глаза, а может, это сработали мои инстинкты, потому что я ринулся вперед, мимо Мёрфи – в дверной проем и полную клубящегося тумана темноту за ним. Что-то с силой ударило меня ниже поясницы и швырнуло на пол. Мгновением спустя я врубился в него лбом, от чего в глазах вспыхнул яркий призрачный свет. Боль, правда, была никакая не призрачная, а самая что есть настоящая.

Я перекатился на спину и увидел, как продавщица, которую мы только что прошли, почти не обратив внимания, схватила с полки зловещего вида вилы и швырнула в меня. Я сделал неуклюжую попытку отползти в сторону. Стальные острия вил пронзили мне рубаху, больно деранули кожу на боку и лязгнули об пол. Я перекатился дальше и попытался лягнуть чертову тетку под колени. Она с неожиданной ловкостью увернулась, зато я получил, наконец, возможность разглядеть ее лицо. То самое – вурдалак в маске человека, которого я видел под дождем из жаб. Тигрица.

Ее нельзя было назвать ни особенно симпатичной, ни какой-то необычной – так, ничего особенного. Средний рост, среднее сложение, не слишком волнительные черты, ничего экстравагантного. Волосы каштановые, прическа невыразительная. Синие джинсы, заурядная рубаха, форменная куртка. Все как у людей.

Вот только пистолет, который она тянула из-под куртки, заслуживал отдельного внимания – тупорылый револьвер; судя по тому, с каким усилием она поднимала его, довольно тяжелый и, следовательно, крупнокалиберный. Я попытался выстроить щит, но сил, которые я и так расходовал на защиту от тумана, явно не хватало, да и удар головой замедлял меня. Не то, чтобы слишком замедлял, но и этого хватило бы, чтобы покончить со мной раз и навсегда.

Меня спасла Мёрфи. Когда Тигрица уже навела револьвер на меня, Мёрфи ударила по его стволу рукоятью своего пистолета и, широко расставив ноги, сделала левой рукой что-то этакое.

Мёрфи серьезно занимается айкидо, так что знает такие штучки. Тигрица взвизгнула. Не по-девичьи – типа, ой-как-больно-дурак! – но злобно, пронзительно. Такой крик можно ожидать от хищной птицы. Что-то треснуло, порвалось, потом грянул оглушительный выстрел, запахло порохом, и револьвер полетел по полу.

Вурдалак схватил было вилы, но Мёрфи без труда увернулась и, крякнув от натуги, швырнула Тигрицу на полку с цветочными горшками.

– Лечь лицом на пол! – рявкнула Мёрфи, не давая той опомниться. – Вы арестованы! Вы имеете право не отвечать на вопросы...

Вурдалак изменился. Кожа в уголках рта лопнула, отчего рот казался открытым неестественно широко, оскалив острые зубы. Плечи рывком вывернулись, сделавшись сутулее и одновременно шире. Одежда трещала по швам по мере того, как все тело меняло свои пропорции. Пальцы удлинялись на глазах, ногти превращались в хищные когти до тех пор, пока не сделались похожими на садовые тяпки с соседней полки. В воздухе запахло мерзкой гнилью и еще какой-то гадостью.

Кровь отхлынула от лица оцепенело наблюдавшей за этими превращениями Мёрфи. Я думаю, доведись ей схватиться с обычным вооруженным мордоворотом, она не сплоховала бы. Но вурдалак мало напоминал обычного мордоворота, так что и результат вышел иной. Я видел, как страх заползает в нее, проникая сквозь шрамы, что оставил на ее душе год назад один съехавший с катушек призрак. Глаза ее наполнились паникой, дыхание перехватило, когда демон из безумного сна выбрался из груды черепков, расправил когти и испустил зловещее шипение. Ствол пистолета заплясал в руках Мёрфи из стороны в сторону. Я пытался подняться на ноги и вмешаться в игру, но в ушах все еще звенело от удара, и неослабевающее давление тумана сковывало движение.

Должно быть, Тигрица увидела охвативший Мёрфи страх.

– Коп, значит? – хихикнул вурдалак. Слюна капала с ее клыков, стекая по подбородку. Стуча когтями по полу, она медленно двинулась к Мёрфи. – Может, напомнишь мне, что я имею право на адвоката?

Мёрфи испустила негромкий, полный ужаса звук.

– Такая большая пушка – у такой крошечной девчушки, – хихикнул вурдалак. – Как вкусно пахнет! Я как раз проголодалась, – она не спеша подбиралась к Мёрфи, продолжая хихикать своим диким, нечеловеческим голосом. – Может, мне стоит позволить тебе арестовать меня. Подождать, пока мы не окажемся в машине. Если от тебя так сладко пахнет, могу представить, какова ты на вкус...

Пожалуй, ей не стоило смеяться.

Взгляд Мёрфи прояснился и окреп. Пистолет в руках перестал дрожать.

– На-кось, выкуси, сука! – рявкнула Мёрфи и открыла огонь.

Вурдалак снова взвизгнул – на этот раз от боли и удивления. Пули не отшвырнули ее назад – так бывает только в кино и комиксах. Настоящие пули пробивают тело насквозь, почти не задерживаясь на пути. На груди не было видно ни одного зияющего, кровоточащего отверстия, однако на спине внезапно расцвели алые цветы, забрызгав кровавой росой цветы на полке.

Вурдалак раскинул руки и с визгом отпрянул назад, на полку.

Мёрфи продолжала стрелять.

Вурдалак пошатнулся и упал лицом вниз в черепки, продолжая биться и дергаться, расшвыривая горшки и цветы, рассыпая по полу пакетики семян и землю.

Мёрфи продолжала стрелять.

Громко клацнул опустевший затвор. Вурдалак перекатился на спину. Краденая форменная куртка продавца зияла отверстиями и пропиталась кровью. Чудище хрипело и булькало, плюясь алыми брызгами. Оно снова зашипело и подняло руки вверх.

– Хватит, – прохрипела Тигрица. – Не надо больше. Ты победила. Сдаюсь.

Мёрфи выдернула пустую обойму, загнала в пистолет свежую и снова изготовилась к стрельбе. Голубые глаза ее твердо, беспощадно смотрели на вурдалака сквозь мушку прицела.

Она не видела выросшую из тумана справа от нее неясную тень – массивную, освещенную лишь аварийной лампой футах в тридцати от нас. Я сделал усилие и все-таки поднялся на ноги.

– Мёрф! – крикнул я. – Справа!

Мёрфи резко оглянулась и тут же метнулась влево, а плитка на месте, где она только что стояла, разлетелась керамическими брызгами под упавшей на нее садовой мотыгой. Вурдалак отполз назад и исчез в тумане, оставив за собой большую лужу крови. Мёрфи успела выстрелить в неясную тень и тут же пригнулась, когда другая массивная лапища едва не снесла ей голову лопатой.

Из тумана вывалился с лопатой в руке не кто иной, как мистер Грум собственной персоной – двенадцатифутовый огр с почти красной кожей. Не сбавляя шага, он ухватил двадцатигаллонный цветочный горшок и легко, как снежок швырнул его в Мёрфи. Она успела нырнуть за штабель пустых поддонов, и горшок разбился о него, осыпав ее градом черепков.

Я уже говорил, кажется, что магия против огров бессильна. Я поспешно огляделся по сторонам и увидел огромный пластиковый мешок декоративных шариков из матового стекла.

– Эй, дылда! – крикнул я. – Ты, урод краснокожий!

Голова Грума повернулась ко мне со скоростью, какой я никак не ожидал от создания с такой толстой шеей, и его и без того небольшие глазки сощурились еще сильнее. Он взревел диким зверем и бросился ко мне, шлепая босыми лапищами по полу.

Я разорвал мешок и высыпал его содержимое под ноги огру. Голубовато-зеленые шарики волной выплеснулись на пол. Грум наступил на них всей ступней... и ничего не произошло. Он сделал еще шаг ко мне, и когда его лапища оторвалась от пола, я увидел под ней пятна стеклянной пыли.

Вот блин! Я повернулся и бросился бежать. Лапищи Грума гулко шлепали по полу, почти не отставая. Я услышал, как Мёрфи снова открыла стрельбу – выстрел, другой – и попытался прикинуть, сколько у нее еще патронов. Четыре – обойма-то новая? Есть у нее еще обойма? И вообще, сколько патронов в обойме у этого чертова «Кольта»?

Новые, куда более громкие выстрелы послышались со стороны выхода – ружейный огонь. «Кольт» Мёрфи рявкнул еще два раза.

– Гарри, – крикнула она. – Кто-то держит под огнем выход.

– Я тут, типа, занят, Мёрф! – крикнул я в ответ.

– Что это за чертова тварь такая?

– Фэйре! – отозвался я. Грим так и так пытался меня укокошить, так что я не видел особого смысла в тонкой дипломатии. – Здоровенный урод-фэйре! – я принялся сбрасывать на бегу товары с полок, пытаясь загромоздить проход за спиной. Мне удалось немного оторваться от Грума, хотя, возможно, ему просто требовалось время на разгон. Я услышал, как он снова зарычал и замахнулся своей лопатой. Он промахнулся, но лопата просвистела так близко от меня, что мне сделалось не по себе.

Я лихорадочно оглядывался по сторонам в поисках какого-нибудь металлического предмета, чтобы бросить им в огра или хотя бы отмахиваться. Туман не позволял видеть дальше, чем на пару ярдов, и пока что в поле зрения не попадало ничего кроме цветов в горшках и всяких разных саженцев. В воздухе стоял густой запах зелени, удобрений и сырой земли. Я добежал до конца прохода и нырнул в узкую калитку внутреннего двора, отгороженного от крытой части высокой стальной решеткой и заполненного рассадой и саженцами.

Я бросил взгляд вперед – выхода на стоянку не было видно – и оглянулся на секунду, далеко ли от меня огр.

Грум остановился у калитки и с легкой улыбкой захлопнул ее. На моих глазах он обернул лапищу пустым мусорным пакетом и смял засов, как будто тот был сделан из податливой глины. Металл протестующе скрежетал, и спустя секунду открыть калитку можно было только с помощью газового резака.

С замирающим сердцем я огляделся по сторонам.

Ограда имела в высоту никак не меньше девяти футов, и по верху ее протянулась колючая проволока – видимо, саженцы пользовались большой популярностью у грабителей. Вторая калитка – заметно шире первой – оказалась закрыта, и щеколда ее была смята в точности как первая. Славная такая ловушка, и я угодил в нее почти без посторонней помощи.

– Черт, – сказал я.

Грум оглушительно расхохотался, хотя в тумане я и силуэт-то его различал с трудом.

– Ты проиграл, чародей.

– Кой черт ты это делаешь? – возмутился я. – На кого ты работаешь?

– Так ты не догадался? – хохотнул Грум. – Жалость-то какая. Значит, помрешь, так и не узнав этого.

– Если бы я получал по десять центов каждый раз, как я слышу это... – буркнул я, оглядываясь по сторонам. У меня имелось несколько ходов на выбор, и ни один мне не нравился. Я мог проделать брешь в Небывальщину, чтобы попробовать выбраться обратно в материальный мир в каком-нибудь другом месте. Однако, не говоря уже о том, что в мире духов я запросто мог напороться на кого-нибудь значительно опаснее старины Грума, мнеугрожало еще и вляпаться в полосу замедленного времени и вернуться в Чикаго через несколько часов или даже дней. С другой стороны, я мог попытаться прожечь в изгороди отверстие, надеясь при этом, что сам не превращусь в головешку. Магического жезла у меня с собой не было, а без него я мог не рассчитывать добиться особой точности в дозировке интенсивности огня.

И еще я мог натаскать груду поддонов, мешков с плодородной почвой, саженцев и тому подобного, сложить все это у изгороди со стороны выхода и попытаться перелезть через нее. Ну, конечно, я мог оцарапаться колючей проволокой, но, черт возьми, это не шло ни в какое сравнение с перспективой остаться здесь. В любом случае, времени на размышление у меня не оставалось. Я повернулся к ближнему ряду саженцев и прислонил их к ограде.

– Мёрфи! – крикнул я. – Меня заперли, но мне кажется, я смогу выбраться! Выходи отсюда, живо!

Голос Мёрфи донесся до меня из тумана; определить направление я не смог.

– Ты где?

– Блин-тарарам, Мёрф! Уходи!

Ее пистолет рявкнул еще два раза.

– Только с тобой!

Я поспешно складывал груду барахла.

– Не дури! Не маленький, справлюсь сам! – я забрался на верх сложенной мной кучи. Подняв руки, я смог зацепиться за верх ограды. Я решил, что о проволоке буду переживать, когда заберусь наверх, и начал подтягиваться наверх.

Я поравнялся лицом с проволокой, когда кто-то схватил меня за лодыжку. Я опустил взгляд и увидел, что это зеленая ветка, каким-то образом намотавшаяся мне на ногу. Я раздраженно лягнул ее свободной ногой.

На моих глазах еще одна ветка вырвалась из груды и уцепилась за мою ногу чуть выше первой. Потом третья. Потом четвертая. Ветви под моими ногами шевельнулись, и я вдруг оказался висящим в воздухе вниз ногами.

Не могу назвать это отличным ракурсом, но все же я видел, как деревца и мешки, которые я накидал в кучу у ограды, шевелятся и сплетаются вместе. Они сцеплялись ветвями и росли на глазах. К ним присоединялись другие побеги и вьющиеся лианы, и все это срасталось в ту самую тварь, что держала меня за ноги.

Она обрела форму и поднялась во весь рост – великан, отдаленно напоминающий очертаниями человека, сплетенного из земли, корней, стволов и ветвей. На его поросшей свежей листвой голове горели изумрудным светом два глаза. Высоты в нем было футов девять или десять, и примерно столько же в обхвате. Ноги его казались по сравнению с моими просто слоновьими; над торчавшей из ядовитого тумана головой рогами торчали сучья. Чудище запрокинуло голову и завизжало – звук этот напоминал скрежет дерева под ударами ураганного ветра.

– Блин-тарарам, Гарри, – пробормотал я, пытаясь унять сердцебиение. – Ну когда ты научишься придерживать язык?

Глава двадцатая

– Мёрфи! – крикнул я. – Уходи!

Зеленое чудовище – нет, минуточку, грех называть эту тварь «зеленым чудовищем». Слишком уж забавно и легкомысленно такое название. Конечно, в ту минуту мне было не до метких прозвищ, но назову-ка я его названием, которое слышал как-то от Боба.

Дендрозлыдень поднял меня в воздух и встряхнул как детскую погремушку. Я напряг волю и, попытавшись стряхнуть липкий страх, направил ее в браслет-оберег. Соткавшееся вокруг меня защитное поле защипало кожу, и я поспешно замкнул его в шар. Я успел в самый последний момент. Дендрозлыдень швырнул меня в столб ограды. Не будь вокруг меня щита, тут бы мне и конец пришел. Щит преобразовал часть кинетической энергии удара в свет и тепло, в то время как остальная часть ощущалась просто резкой сменой давления. В общем, это было как если бы на меня вдруг надели костюм из горячей эластичной ткани, размера на три меньше нужного. У меня перехватило дух. По поверхности невидимой сферы заплясали голубые разряды.

Меня почти не отбросило назад; я просто рухнул вниз. Щит откликнулся на это новой вспышкой, на этот раз более слабой. Я поднялся на ноги и бросился от дендрозлыдня, а он – за мной, отшвырнув в сторону сложенные поленницей колышки для помидоров. Его зеленые глаза горели зеленым огнем. Я с разбегу налетел на ограду, и дендрозлыдень снова замахнулся на меня своим огромным, сучковатым кулачищем.

Я выставил перед собой руку с браслетом и снова выстроил щит, но удар отшвырнул меня на несколько футов, так что я влетел спиной в батарею железных стеллажей с удобрениями и прочей сыпучей дрянью. Секунду я полежал, оглушенно глядя на написанное большими красными буквами объявление, радостно извещавшее о распродаже рассады по 2.99 за упаковку. Я ухватился за ближайший стеллаж и встал как раз вовремя, чтобы увернуться от очередного нацеленного в мою голову удара.

Вместо меня кулак дендрозлыдня угодил в стеллаж за моей спиной. Послышался скрежет сминаемого металла, затем полный боли вопль злыдня. Чудище отдернуло дымящийся кулак и взвизгнуло еще раз.

– Сталь, – пробормотал я. – Значит, ты тоже черт знает какая разновидность фэйре... – я пригляделся к огромным стеллажам, вдоль которых бежал. Спустя секунду я услышал за спиной топанье опомнившегося дендрозлыдня. Не сбавляя скорости, я снова принялся собирать волю; мне пришлось убрать щит, оставив только малую толику защитного поля, не пропускавшую туман ко мне в голову. Для осуществления моего отчаянного плана мне необходимы были все силы, что оставались еще у меня – а если он не сработал бы, то и щит защитил бы меня ненадолго. Рано или поздно дендрозлыдень нашел бы брешь в моей обороне и размолол бы меня в подкормку для корней.

Пока я держался впереди, но он начинал догонять. Добежав до конца ряда полок я повернулся к нему лицом.

Блин-тарарам, ну и здоровая же была эта тварюга. Больше Грума. Там, где ветви переплетались не так плотно, тело ее просвечивало насквозь, но от этого она не казалась менее опасной.

Что ж, если мой расчет был неверным, мне оставалось не так уж много времени жалеть об этом.

По большей части магия требует некоторого времени – ну там, чертить круги, накапливать одни силы и призывать другие. Быстрые, тяп-ляп заклятья не требуют ничего кроме усилия воли и высвобождаются почти неконтролируемо. Дело это трудное и опасное. Терпеть не могу таких заклятий. У меня в арсенале всего пара таких, на которые я могу более-менее положиться, и даже они требуют фокусировки вроде моего браслета-оберега или жезла.

Однако с такими штуками, которые требуют не столько точности, сколько энергии, я справляюсь обычно неплохо.

Я поднял руки, и туман вдруг всколыхнулся от внезапного потока воздуха. Дендрозлыдень приближался. Я зажмурился, сосредотачиваясь.

– Vento, – прошептал я. Ветер усилился. Дендрозлыдень взревел так, что по спине моей прошла дрожь, а ветер сделался еще сильнее: страх неплохо питает силы. – Vento! Vento, ventas servitas!

Магическая энергия сорвалась с моих рук и хлынула в ночь. Взревел ветер – настоящий визгливый вихрь, устремившийся вперед, к тяжелым стальным стеллажам.

Дендрозлыдень снова завизжал – поднятый моим заклинанием вихрь остановил его всего в нескольких ярдах от меня.

Здоровенные стеллажи – наверное, вместе с выставленными на них товарами они весили несколько тонн – возмущенно заскрипели и повалились на дендрозлыдня. От грохота их падения у меня заложило уши и содрогнулся пол под ногами.

Дендрозлыдень был силен, но не настолько, чтобы устоять. Он повалился как куст под отвалом бульдозера, взвизгнув, когда стальные стеллажи сокрушили его и впились в его тело. Над местом падения заклубился зловонный серый дым. Дендрозлыдень продолжал с визгом биться под грудой стеллажей.

Я устало привалился к ограде и посмотрел на эту сотрясающуюся кучу малу.

– Повержен, – вздохнул я, – но не уничтожен, – с минуту я смотрел на отчаянные попытки дендрозлыдня выбраться из-под полок и решил, что несколько минут у меня в распоряжении все-таки есть. Я тряхнул головой и поковылял к воротам. Я очень надеялся на то, что Грум покорежил засов не так сильно, чтобы я не смог выбраться.

Зря надеялся. Металлический засов превратился в бесформенный клубок. Когти Грума оставили на металле отпечатки, глубиной не уступающие гидравлическим кусачкам. Узелок на память: не стоит надеяться, что сталь остановит Грумовы когти. Я задрал голову вверх и решил, что стоит попробовать перебраться через ограду и колючую проволоку.

Я одолел больше половины высоты, когда из тумана с другой стороны ограды вынырнула Мёрфи с нацеленным на меня пистолетом.

– Эй, эй, Мёрф, – сказал я, поднял руки и свалился вниз. – Это же я.

Она опустила пистолет и перевела дух.

– Боже мой, Гарри. Что ты делаешь?

– Бой без правил. Я победил, – за моей спиной послышался вопль дендрозлыдня, и полки лязгнули. Я судорожно сглотнул и оглянулся. – Правда, матч-реванш нежелателен. Где ты была?

Она возмущенно закатила глаза.

– Занималась шоппингом.

– Где Грум и вурдалак?

– Не знаю. Кровавый след ведет к выходу, но когда я пошла по нему, меня обстреляли. Огра я больше не видела, – она уставилась на покореженный засов. – Вот черт. Он что, тебя здесь запер, да?

– Вот именно. Тебя подстрелили?

– Нет. А что?

– Ты хромаешь.

– Угу, – Мёрфи поморщилась. – Должно быть, кто-то из этих ублюдков рассыпал по полу шарики. Я поскользнулась и расквасила коленку.

– Ох, – только и сказал я. – Ох.

Мёрфи подозрительно покосилась на меня.

– Так это что, ты?

– Ну, тогда это казалось мне неплохой идеей.

– Гарри, это не идея, а бред.

– Убьешь меня позже. Лучше помоги мне выбраться отсюда, – я хмуро покосился на колючую проволоку. – Может, найдешь мне грабли – я мог бы подлезть под эту гадость.

– Мы с тобой в двадцати футах от отдела инструментов, – бросила Мёрфи. Прихрамывая, она скрылась в тумане и вернулась через полминуты со здоровенными кусачками. Она без особого труда проделала отверстие в сетке и просунула голову внутрь. Дендрозлыдень продолжал биться под полками.

– Дай я тебя расцелую, – предложил я.

– От тебя разит навозом, – ухмыльнулась Мёрфи и тут же нахмурилась. – Что теперь?

Попавшее в западню чудище отшвырнуло в сторону несколько полок поменьше, и я нервно оглянулся в ту сторону.

– Первым делом убраться отсюда. Я отделался от этой гадины, но, боюсь, не слишком надолго.

– А кто это?

– Дендрозлыдень.

– Кто-кто?

– Растительный монстр.

– Ох. Ясно.

– Нам нужно выйти отсюда.

Мёрфи покачала головой.

– Если кто-то прикрывал огнем главный вход, он вполне мог подумать и об остальных. Нет лучше мишени, чем силуэт в дверях. Стреляешь как в тире.

– Как, черт подери, кто-нибудь увидит тебя в тумане?

– Какая разница, как? Если увидит, тебе будет уже все равно. Главное, с центрального входа нам не выйти.

– Угу, – согласился я. – Тут ты права. Все основные входы и выходы перекрыты, в атриуме сидит эта тварь, и десять к одному, что огр Грум ждет нас у служебного входа.

– Ну да, огр. А у него в чем фишка?

– Пули от него рикошетят, а магия стряхивается как с гуся вода. Он силен, ловок и умнее, чем кажется.

Мёрфи негромко чертыхнулась.

– И ты не можешь сжечь его как того волколака?

Я покачал головой.

– Уже пытался один раз. С таким же успехом я мог просто плюнуть в него.

– Похоже, у нас не слишком много выбора.

– Кстати, даже если мы выберемся из дома, Грум или эта чертова деревяшка запросто нас догонят. Значит, нам нужны колеса.

– Придется прорываться.

– Знаю, – буркнул я и пошел обратно в магазин.

– Ты чего? – удивилась Мёрфи.

– Есть одна идея.

Она, хромая, поплелась за мной.

– Надеюсь, лучше, чем тот твой бред?

Я только хмыкнул. Соглашаться с ней не имело смысла.

Нам обоим и так было ясно, что если эта идея окажется не лучше предыдущей, нам будет, как говорил поросенок Порки из мультика: «Это все, ребята!»

Глава двадцать первая

Три минуты спустя мы с Мёрфи вышли через служебный выход, где нас уже ждал Грум.

Он вырос из тени у мусорных баков и с бычьим ревом бросился на нас. Подволакивавшая ногу, завернутая в плед Мёрфи пронзительно завизжала и бросилась бежать, но оступилась и упала – прямо перед огром.

Держа левую руку за спиной, я поднял правую. С кончиков пальцев ее срывались языки огня.

– Грум! – рявкнул я.

Горящие злобой глаза огра обратились на меня, и он снова зарычал.

– Прочь убирайся ты с моей дороги! – продолжал я тоном плохого драматического актера. – Покуда от тебя я не устал и самой жизни не лишил!

Теперь огр смотрел уже только на меня, повернувшись спиной к сжавшейся комочком, всхлипывавшей Мёрфи.

– Меня не устрашишь угрозами своими, смертный, – огрызнулся он.

Я упрямо задрал подбородок и помахал из стороны в сторону своей извергающей огонь рукой.

– Тебя последний раз предупреждаю, жалкий пес!

Грумовы глаза вспыхнули еще ярче. Он хрипло рассмеялся и не спеша двинулся ко мне.

– Обманщик жалкий, – бросил он. – Твои заклятья мне смешны. Пытайся если хочешь.

За спиной Грума Мёрфи сбросила с плеч плед и дернула за заводной шнур новенькой с иголочки бензопилы «Коулмен». Мотор завелся с первой попытки, и она без всяких церемоний описала пилой дугу в воздухе, опустив ее на волосатую ножищу Грума. Стальная цепь вгрызлась в плоть огра с такой легкостью, словно это был пенопласт – только брызги полетели.

Огр взвыл и отпрянул. Алая кожа вокруг раны мгновенно почернела как обугленная, и потеки этой черноты поползли по бедру во все стороны. Он замахнулся на Мёрфи кулаком, но та уже отступила за пределы его досягаемости. Вес огра пришелся на раненую ногу, и он с грохотом повалился на землю.

Я дернулся было помочь Мёрфи, но все происходило быстро, а я двигался медленно как в кошмарном сне. Обезумевший от прикосновения железа огр перекатился на живот и быстро – в жизни не подумал бы, что такое возможно – пополз к Мёрфи, оставляя на асфальте глубокие следы от когтей. Мёрфи, хромая, поспешила от него, но Грум с размаху стукнул кулачищем по асфальту с такой силой, что она, находясь в полудюжине футов от него, потеряла равновесие и упала.

Грум ухватил ее за ногу и потянул к себе. Мёрфи сдавленно охнула и повернулась к нему лицом. Ей удалось скинуть туфлю, оставшуюся в лапе у огра, и отползти от него; лицо ее побелело от боли.

Я, наконец, забежал Груму за спину и, продолжая удерживать правой рукой язык огня, вынул левую из-за спины. Здоровенный желто-зеленый водяной пистолет из отдела игрушек чуть плясал у меня в пальцах. Я чуть опустил ствол и нажал на курок. Струйка бензина ударила Груму в спину. Огр обернулся в мою сторону, и я брызнул бензином ему в глаза. Он снова взвыл, растопырил когти и отчаянно заморгал, пытаясь разглядеть меня.

– Чародей! – прохрипел он почти невнятно (наверное, клыки мешали). – Твое заклятье мне не страшно.

Я медленно разжал правую кисть, демонстрируя ему горящую банку жидкости для растопки, которую держал в кулаке.

– Что ж, на этот случай я припас старый, добрый натуральный огонь. Славно, правда?

И бросил банку в как следует намоченного бензином огра.

Полыхая как свечка на праздничном торте, Грум бился и визжал. Я обежал его кругом и помог Мёрфи встать. Огр катался по земле, пока не врезался в стену супермаркета. Так продолжалось секунд двадцать, а потом он испустил странный, булькающий крик, съежился тенью за мусорным баком – и исчез вместе с огнем.

Мёрфи с трудом поднялась на ноги. Наступать на больную ногу она не могла.

– Что случилось?

– Мы его взгрели, – сказал я. – В общем, он собрал манатки и отчалил домой.

– Навсегда?

Я мотнул головой.

– На ближайшее время. Как твоя нога?

– Больно. Похоже, сломала чего-то. Ничего, могу прыгать на другой.

– Давай, обопрись на меня, – предложил я. Мы прошли так несколько шагов, и она угрожающе покачнулась. Я успел подхватить ее прежде, чем она упала. – Мёрф?

– Извини, извини, – поморщилась она. – Идея неудачная.

Я помог ей сесть.

– Послушай, оставайся-ка пока здесь, у стены. А я подгоню сюда Жучка.

Похоже, Мёрф чувствовала себя слишком паршиво, чтобы спорить. Вместо этого она достала пистолет, поставила его на предохранитель и протянула мне вперед рукояткой. Я замотал головой.

– Оставь себе. Он может тебе пригодиться.

– Дрезден, – заявила Мёрфи. – От него мне сегодня было пользы как от смягчителя белья на прокатном стане. А вот там у кого-то ружье. И если им кто-то пользуется, то наверняка смертный, а у тебя магии осталось – кот наплакал. Бери и не выпендривайся.

Она была права, но я не сдавался.

– Не могу же я бросить тебя здесь безоружной, Мёрф.

Мёрфи закатала штанину джинсов и достала из миниатюрной кобуры на лодыжке крошечный автоматический пистолет.

– У меня есть чем отбиться.

Я взял у нее «Кольт» и чисто рефлекторно проверил затвор и предохранитель.

– Хорошенькая у тебя игрушка, Мёрф.

Она обиженно вздернула подбородок.

– У меня, видишь ли, маленькие ноги. Калибр крупнее на них не спрячешь.

– А у Мёрфи девчачий пистолетик! – поддразнил я ее. – А у Мёрфи девчачий...

Мёрфи испепелила меня взглядом и придвинула к себе бензопилу.

– А ну подойди ближе и повтори.

Я фыркнул в ответ.

– Дай мне пару минут. Да, и я крикну тебе, что это я. А то ведь эти поганцы могут попробовать фокус с переодеванием...

Мёрфи кивнула, немного побледнев, и положила руку на пистолет.

Я сделал глубокий вдох и зашагал сквозь туман вокруг здания, к стоянке перед входом. Я держался ближе к стене и старался производить как можно меньше шума, держа при этом наготове браслет и накапливая энергию. Пистолет я держал в правой руке. Черт, в случае чего мне пришлось бы стрелять с одной руки, а я не самый меткий стрелок, даже когда держу пистолет двумя руками – оставалось надеяться, что особой меткости от меня не потребуется.

Я уже готов был свернуть на главный фасад здания, когда что-то лязгнуло за изгородью садовой секции. Я поперхнулся и направил «Кольт» в ту сторону, отметив при этом про себя, что не знаю, сколько осталось патронов в обойме.

Подойдя ближе, я разглядел сетчатую ограду, за которой совсем еще недавно сидел взаперти с дендрозлыднем. Теперь в ней зияла брешь футов этак в десять шириной, и насколько я мог видеть, этой древовидной гадины внутри больше не было. Класс. Я подошел к изгороди еще ближе, чтобы посмотреть на повреждения. Я ожидал увидеть искореженный, еще не остывший металл. Вместо этого я обнаружил аккуратно, словно кусачками перекушенную проволоку, на которой серебрился пушистый иней.

Я огляделся по сторонам и нашел множество кусочков проволоки длиной дюйма по два, по три. Над ними клубился пар. Я вдруг ощутил, какой холодный здесь воздух, и поежился. Ограду заморозили до такой температуры, при которой металл становится хрупким, а потом просто-напросто сломали.

– Зимние, – пробормотал я. – Что ж, можно было и догадаться.

Я еще раз огляделся и, держа ухо востро, двинулся дальше, к неясно мерцавшим в тумане огням стоянки. Вообще-то я оставлял «Жучка» в ряду почти напротив главного входа, однако туман мешал ориентироваться, поэтому я просто добрался до первых машин и двинулся по рядам, выглядывая своего «Жучка».

Моей машины в первом ряду не оказалось, зато я увидел тонкую струйку желтоватой жидкости. Я проследил ее до следующего ряда. Как и ожидалось, она тянулась от моего радующего глаз своей пестрой окраской «Жучка». Снова протечка. Для машины чародея это в порядке вещей... вот только ждать лечения «Жучку» придется черт знает сколько времени.

Я сел в машину и отложил пистолет, чтобы сунуть ключи в замок зажигания. Моя старая боевая кляча почихала и повздыхала несколько раз, но мотор все же завелся. Я врубил передачу, развернулся через пустые ряды и повел машину вокруг здания забрать Мёрфи.

Я как раз проезжал мимо садового дворика, когда окна машины разом замерзли. Все произошло в считанные секунды: в уголках стекол расцвели кристаллики льда; они росли словно цветы, снятые замедленной съемкой, до тех пор, пока не заполнили всю поверхность окон, отрезав меня от внешнего мира. Температура упала никак не меньше, чем на пятьдесят градусов, и двигатель снова чихнул. Он наверняка заглох бы совсем, не прибавь я газу. «Жучок» дернулся вперед, и мне пришлось опустить окно и высунуть голову вбок, чтобы хоть как-то видеть происходящее.

Дендрозлыдень вынырнул из тумана и с размаху опустил огромный, сучковатый, похожий на чугунную бабу, которой сносят здания, кулак на моего многострадального «Жучка». Удар смял крышку багажника как фольгу и с такой силой продавил рессоры, что шины протестующе взвизгнули, цепляя за кузов. Я больно стукнулся грудью о рулевую колонку и на некоторое время утратил способность дышать.

Будь у моего «Жучка» мотор спереди, как у всех нормальных машин, тут бы нам и конец пришел. Удар швырнул бы самую тяжелую часть машины вниз, легкий зад задрался бы вверх, и я – естественно, не пристегнутый ремнем – закувыркался бы по салону словно кусок попкорна.

Однако у старых «Фольксвагенов»-то мотор сзади! В результате тяжелая часть моей машинки подскочила вверх и тут же плюхнулась обратно.

Я вдавил педаль газа в пол, и мотор «Жучка» послушно взревел. Каким бы большим и сильным ни был этот дендрозлыдень, весом он уступал бы обычной туше такого роста. Едва задние колеса коснулись асфальта, «Жучок» прыгнул вперед и врезался сплющенным багажником в дендрозлыдня.

Тварь испустила вопль – возможно, от неожиданности и уж наверняка от боли. От бампера и искорёженной крышки багажника полетели искры, потом повалил дым от обожженной соприкосновением с железом ткани фэйре, и дендрозлыдень рухнул на крышу «Жучка».

Не убирая ноги с газа, я как мог удерживал руль одной рукой. Смотреть вперед я по-прежнему мог, только высунув голову в окно. Дендрозлыдень снова взвизгнул, и магическая энергия сгустилась вокруг него облаком, от которого мои волосы стали дыбом, но старый, добрый «Жучок» не поддался гнусному колдовству и протащил злобную тварь вдоль всего фасада «Уолл-Марта».

– Считай это расплатой за все телефонные столбы, – шепнул я «Жучку» и ударил по тормозам.

Дендрозлыдень слетел с моей машины, прокатился по асфальту и с полным боли воплем врезался в металлический мусорный бак, подняв клубы пыли и зловонного дыма. Из двух фар «Жучка» уцелела только одна, да и та неуверенно мигала.

Я врубил заднюю передачу, отогнал «Жучка» на несколько футов и снова сдвинул рычаг на нейтраль. Потом дал газ и бросил машину на чудище. На этот раз я был готов к удару и успел сгруппироваться. Столкновение вышло приятно громким. Дендрозлыдень сдавленно заскрипел, но что же произошло, я понял только сдав машину назад и крутанув руль так, чтобы посмотреть на поле боя в боковое окно.

Я разорвал гадину пополам, зажав его между помятым, покрытым инеем «Жучком» и металлическим мусорным контейнером. Хвала звездам, это был не какой-нибудь вшивый пластик. Ноги лежали у контейнера – точнее, не ноги, а бесформенная груда корявых ветвей и земли. Руки же в бессильной злобе тянулись ко мне и колотили кулаками по асфальту в нескольких ярдах от меня.

Я сплюнул в окно, развернул машину и поехал забрать Мёрфи.

Я выпрыгнул из машины, но мне пришлось дернуть правую дверь изо всех сил – наверное, ее заклинило от удара. Мёрфи встала, опираясь на стену, и широко раскрытыми глазами уставилась на Жучка.

– Что, черт возьми, случилось?

– Это растительное чудище.

– Растительное чудище? Скорее снеговик какой-то.

Я поддержал ее за локоть.

– Я с ним разобрался. Пошли.

Мёрфи негромко охнула от боли, но поковыляла к машине. Я собирался помочь ей, но тут она вдруг крикнула: «Гарри!» – и оттолкнула меня в сторону.

Дендрозлыдень – вернее, верхняя его половина – каким-то образом ухитрился выползти из тумана, и теперь его длинная, толстая рука-лиана тянулась ко мне. Я отпрянул и сделал попытку заслонить собой Мёрфи.

Бесполезно. Гадина сграбастала меня. Я ощутил, как пальцы – толщиной со ствол молодого деревца каждый – хватают меня за горло и как щенка отрывают от Мёрфи. Другая лапища схватила меня за ногу. Меня подняли в воздух и принялись разрывать на части. Не спеша.

– Проныра длинноносый, – нечеловеческий голос исходил откуда-то из района светящихся зеленых глаз дендрозлыдня. – Тебе не стоило лезть в наши дела. Ты даже не представляешь, что поставлено на карту. Так и умри по невежеству.

Я поискал достойного ответа, но в глазах потемнело, а мысли начали путаться. Я сделал попытку собраться с силами, чтобы активировать браслет, но, стоило мне сделать это, послышался шелест листьев, скрип дерева, и лопнувший браслет соскользнул с моего запястья. Я попытался сложить какое-нибудь другое заклятье – и тут же пожалел об этом: это лишило меня концентрации сил для защиты от заколдованного тумана. Мысли в голове путались все сильнее, и я не думал уже ни о чем, кроме пронзавшей меня раскаленным железом боли.

Словно издалека до меня донеслись звуки снова заработавшей бензопилы и яростный крик Мёрфи. Ну да, ее-то защита не зависела от концентрации. Конечно, ее вряд ли хватило бы надолго, но еще несколько минут она могла не опасаться тумана. Дендрозлыдень завизжал, и я услышал, как пила впилась в его плоть. Мне в лицо брызнули опилки.

Я вдруг снова обрел способность дышать. Чертовы ветки оплелись вокруг моих головы и плеч, нога оставалась в хватке дендрозлыдня, но я снова дышал.

* * *

Туман жался ко мне, и все казалось каким-то далеким, лишенным интереса. Я почти не осознавал происходящего. Мёрфи подпрыгнула на одной ноге ближе, взмахнула бензопилой и отсекла дендрозлыдню вторую руку. Я шмякнулся на землю, на груду неподвижных ветвей.

Дендрозлыдень отмахивался от Мёрфи обрубками рук, но прежней силы у него не оставалось. Ему, правда, удалось-таки сбить ее на землю. Мёрфи зарычала, подобрала бензопилу – по счастью, та не заглохла – и замахнулась ею гадине в голову. Дендрозлыдень отчаянно взвыл и попытался прикрыться своими обрубками (ха-ха, что, выкусил, гад?). Мерфи без труда прорубилась сквозь них и ткнула свистящей цепью аккурат между зеленых глаз.

Чудище снова завизжало, отчаянно отбиваясь, но все, чего ему удалось – это чуть оттолкнуть Мёрфи. А потом оно испустило последний стон, и глаза погасли. Мёрфи устало опустилась на кучу грязи, листьев и корявых сучьев.

Я лежал и тупо смотрел на нее, когда чуть в стороне хлопнул винтовочный выстрел. Мёрфи бросилась на землю и перекатилась ко мне. Грянул второй выстрел, и кучка зеленой листвы чуть правее Мёрфи взметнулась в воздух.

Новый звук прорезал ночную тишину: приближавшиеся полицейские сирены.

Мерфи ползком потащила меня к машине. Я услышал, как кто-то в тумане хрипло выругался, потом послышались удаляющиеся шаги. В следующую же секунду туман начал редеть. А может, это мне только казалось.

– Гарри, – Мёрфи встряхнула меня за плечи. Я тупо уставился на нее, и она с облегчением вздохнула. – Гарри, ты меня слышишь?

Я кивнул. Во рту пересохло; все тело болело. Я пытался прочистить мозги.

– Посади нас в машину, – сказала она медленно и внятно как маленькому. – Посади нас в машину и вези отсюда.

Машина... Ну да... Я с усилием запихнул Мёрфи в «Жучка», плюхнулся на водительское сиденье и уставился на замерзшее ветровое стекло. Впрочем, на теплом ночном воздухе лед быстро таял, и я уже мог смотреть вперед сквозь оттаявшие пятна.

– Гарри, – звенящим от напряжения голосом произнесла Мёрфи. – Ну поезжай же!

Ах, да... Ехать... Я наугад врубил передачу, и мы выехали со стоянки и из тумана.

Глава двадцать вторая

– Да вы шутите, – недоверчиво фыркнул Билли. – Бензопила? Где это вы достали бензин?

Мёрфи оторвалась от своей поврежденной ноги. Джорджия разрезала ей штанину джинсов и промывала длинные, от запястья и почти до бедра царапины.

– Там у них резервный генератор на бензине, чтобы холодильники не размораживались при аварии. А рядом десятигаллонный пластиковый бак.

Квартирка у Билли не из просторных, а уж с набившейся в нее дюжиной людей даже работавший на полную мощность кондиционер не справлялся с духотой; про тесноту я даже не говорю. «Альфа» – Биллины дружки-оборотни – собралась в полном составе. Еще на стоянке нас перехватил высокий, тощий юнец, а до дверей проводили два скользивших в темноте почти невидимыми серыми тенями волка.

При первой встрече полтора года назад «Альфа» представляла собой сборище шпаны с неопрятными прическами, прыщами и кожаными прикидами как у крутых парней в кино. С тех пор они заметно изменились. От бледного вида не осталось и следа, от одышки – тоже, а младенческий жирок сменился крепкой мускулатурой. Ну, конечно, командой звезд голливудских мыльных опер они не стали, но вид у них сделался спокойнее, увереннее, счастливее, а на коже виднелись шрамы. Большая часть этих ребят нарядилась в тренировочные костюмы или легкие свитеры – в общем, в то, что при необходимости можно быстро и без труда скинуть.

На столе в три ряда громоздились коробки с пиццей, а рядом на полу угнездился холодильник с прохладительными напитками. Я набрал себе полную тарелку еще не остывшей пиццы, выудил банку колы и нашел относительно свободный кусок стены, чтобы к нему прислониться.

– Послушай, Гарри, – Билли с сомнением покачал головой. – Кое-что здесь никак не сходится. Я хочу сказать, если они и впрямь напустили там этого чертова тумана, как мы до сих пор об этом не слышали?

Я фыркнул, набрав полный рот пиццы.

– Эта штука ужасно редкая, даже в наших кругах. Никто, пораженный таким туманом, не помнит об этом совсем ничего. Но вы посмотрите завтра утром в газетах. Десять против одного, после того, как мы отчалили, туда приехали аварийные службы, погасили пожары, вывели из здания толпу обалдевшей публики, а потом дали всему официальную оценку: утечка газа.

– И все равно бред какой-то. Там ведь не будет никаких доказательств: ни прохудившейся газовой магистрали, ни огня…

Я продолжал усердно работать челюстями.

– Смотри на вещи реально, Билли, – посоветовал я. – Ты думаешь, публика отнесется к городским властям серьезно, если те скажут им: «Мы не знаем, что произошло с этими людьми, мы не знаем, что явилось причиной всех этих разрушений, мы не знаем, почему никто не видел и не слышал ничего, и мы не знаем, что означают эти сообщения о перестрелке в районе торгового центра»? Черта с два. Кого-нибудь придется обвинить в некомпетентности, отправить в отставку… Кому это нужно? В общем, утечка газа.

– Но это же глупо!

– Такова жизнь. Меньше всего двадцать первому веку хочется признаваться в том, что ему, возможно, известно еще не все, – я открыл банку колы и сделал большой глоток. – Как нога, Мёрф?

– А как ты думаешь? – отозвалась Мёрфи, деликатно удержавшись от слишком уж резких эпитетов в мой адрес. – Болит.

Джорджия оторвалась от ноги Мёрфи и покачала головой. Она была чуть не на фут выше Билли и заплетала волосы в тугую косу, от чего ее черты казались еще резче.

– С ушибами и царапинами ничего страшного, но вот коленка мне не нравится. Вам стоит показаться с ней настоящему врачу, лейтенант Мёрфи.

– Кэррин, – сказала Мёрфи. – Всякий, кто вытирает мою кровь, может звать меня Кэррин. – Я кинул ей банку колы, и она поймала ее. – Кроме тебя, Дрезден. Ты что меня, на диету сажаешь?

Я положил на бумажную тарелку несколько кусков пиццы и передал ей.

– Ладно, живи пока.

– Так вот, Кэррин, – кивнула Джорджия, сложив руки на груди. – Если не хотите платить потом двадцать пять тысяч за операцию и отходить от нее семь-восемь месяцев, вам нужно в больницу.

Мёрфи нахмурилась, но кивнула.

– Только дайте уж сначала поесть. Умираю с голода.

– Пойду, подгоню машину, – сказала Джорджия и повернулась к Билли. – Проследи, чтобы на ногу не приходилось веса, когда вы будете спускать ее. И держите ее вытянутой.

– Понял, – сказал Билли. – Фил, Грег. Возьмите это одеяло. Сделаем из него носилки.

– Я не маленькая, – возмутилась Мёрфи. Я положил руку ей на плечо.

– Спокойнее, – негромко сказал я. – Ребята знают, что делают.

– Я тоже.

– Ты ранена, Мёрф, – возразил я. – Будь ты одним из своих подчиненных, ты бы приказала себе заткнуться и не создавать лишние проблемы.

Мёрфи испепелила меня взглядом, но промолчала, поскольку рот ее был занят большим куском пиццы.

– Угу, – кивнула она, прожевав. – Я знаю. Просто терпеть не могу оставаться не у дел.

Я только хмыкнул.

– Чего собираешься делать дальше? – спросила она.

Я покачал головой.

– Допить колу. Дальше этого пока не заглядываю.

– Ладно, Гарри, – вздохнула она. – Послушай, через часа три-четыре я буду дома. Покопаю еще – посмотрю, не найдется ли чего на Ллойда Слейта. Будет нужна информация или что еще, звони.

– Ты бы отдохнула, – посоветовал я.

Она опустила взгляд на свою ногу и раздраженно поморщилась. Колено распухло вдвое больше нормального.

– Похоже, у меня будет полно времени для этого.

Я снова неопределенно хмыкнул и отвел глаза.

– Эй, Гарри, – окликнула меня Мёрфи. Я не поднял взгляда, так что она вздохнула и продолжала. – В том, что со мной случилось, нет твоей вины. Я знала, чем рискую, и пошла на это.

– Тебя никто не обязывал.

– И не смог бы. Просто мы живем в несовершенном мире, Дрезден. Это я на случай, если ты сам этого еще не понял, – она толкнула меня в ногу локтем. – И потом… Тебе повезло, что я там была. Насколько я понимаю, обула их именно я.

Боюсь, я не совсем совладал с улыбкой.

– Чего-чего? Что ты сделала?

– Обула, – повторила Мёрфи. – Обула кое-кого и надрала задницу. Я уложила вурдалачиху, и я же покрошила голову этого чертова дерева бензопилой. Да и огра покорябала. А что делал ты? Так, шкурку опалил. В общем, оказывал посильную помощь.

– Ну, да. Правда, я его еще сначала в бензине искупал.

Она снова фыркнула и впилась зубами в пиццу.

– Заткнись.

– Как скажешь.

– Три – ноль в пользу Мёрфи.

– Но ты же не одна все это провернула.

– Обула их я.

Я поднял руки вверх.

– Ладно, ладно. Ты… ты обула их, Мёрф.

Она фыркнула и чуть не поперхнулась колой.

– Тебе повезло, что я там была.

Я сжал ее плечо и кивнул.

– Да. Спасибо, Мёрф.

Мёрфи улыбнулась. Один из «Альфы» махнул нам рукой со своего наблюдательного пункта у окна.

– Машина ждет.

Билли и двое приятелей расстелили одеяло на полу и осторожно переложили Мёрфи на него. Она закатила глаза и стиснула зубы – даже осторожное движение причиняло ей боль.

– Звони, – сказала она.

– Обязательно.

– Смотри, осторожнее, Гарри, – она махнула рукой, и ее вынесли на лестницу.

Я взял себе еще пиццы, вежливо поболтал с кем-то из «Альфы» и смылся из переполненной гостиной на лоджию, закрыв за собой скользящую остекленную дверь. Единственным источником света служил здесь фонарь на стоянке, так что большая часть лоджии пряталась в тени. Ночь надвигалась со всех сторон, но даже так здесь казалось не так угнетающе тесно, как в комнате.

Я смотрел, как Билли и другие ребята из «Альфы» усаживают Мёрфи в микроавтобус, и тот выруливает на улицу. Потом сделалось так тихо, как только возможно в Чикаго. Слышалось только шипение шин по асфальту, прерываемое время от времени сиренами, гудками, скрежетом тормозов, лязгом и стрекотом одинокого сверчка в одном из соседних домов.

Я поставил бумажную тарелку на деревянные перила, зажмурился и сделал глубокий вдох, пытаясь прояснить голову.

– Десять центов, чтобы узнать, о чем вы думаете, – произнес негромкий женский голос.

От неожиданности я едва не свалился с лоджии. Я задел рукой бумажную тарелку, и пицца шлепнулась на асфальт внизу. Я резко обернулся и увидел Мерил, сидевшую на табуретке в дальнем, темном углу лоджии. Собственно, все ее крупное тело виднелось только сгустком темноты, в котором поблескивали отраженным светом глаза. Она проследила взглядом мою падающую тарелку и вздохнула.

– Простите.

– Не за что, – возразил я. – Просто я сегодня немного того, нервный.

Она кивнула.

– Я слушала.

Я кивнул в ответ и снова уставился в темноту. Некоторое время она молчала.

– Это больно? – спросила она, наконец.

Я вяло помахал забинтованной рукой.

– Ну, есть немного.

– Не это, – сказала она. – Я имела в виду, видеть, как страдает твой друг.

Часть моих беспорядочно метавшихся мыслей сплелась в горячую злость.

– Что это за вопрос?

– Достаточно простой.

Я сердито припал к своей банке колы.

– Конечно, больно.

– Вы не такой, каким я вас себе представляла.

Я хмуро оглянулся на нее через плечо.

– О вас много чего рассказывают, мистер Дрезден.

– Все врут.

Она блеснула зубами.

– Не все из этого плохое.

– По большей части хорошее или по большей части плохое?

– Это смотря кто говорит. Большинство сидхе полагает, что вы – занятный смертный питомец Мэб. Вампиры считают, что вы псих, помешанный на мести и разрушении. Что-то вроде испанской инквизиции из одного человека. Большинство имеющих отношение к магии считает вас опасным, но не лишенным ума и заслуживающим уважения. Извращенцы считают вас громилой или пережитком старого. Нормальные считают вас уродом, пытающимся лишить людей честно заработанной наличности… кроме, пожалуй, Ларри Фаулера, который, возможно, снова хочет заполучить вас к себе на передачу.

Я все так же хмуро смотрел на нее.

– А вы как считаете?

– Я считаю, что вам не мешало бы постричься, – она поднесла к губам жестянку, и до меня донесся запах пива. – Билл обзвонил все больницы и морги. Никаких неизвестных с зелеными волосами.

– Я и не говорил, что наверняка будет. Кстати, я беседовал с Авророй. Она, похоже, обеспокоена.

– Еще бы. Она же старшая сестра всем и каждому. Считает, что обязана заботиться обо всем мире.

– Ей не все известно.

Мерил покачала головой и снова немного помолчала.

– На что это похоже – быть чародеем? – спросила она.

Я пожал плечами.

– По большей части это все равно, что чинить ремешки от часов. Чертовски трудно, и спроса никакого. А в остальное время…

Во мне снова начинали клубиться эмоции, угрожавшие выйти из-под контроля. Мерил терпеливо ждала.

– А в остальное время, – продолжал я, – это страшно как черт-те что. Ты начинаешь видеть всяких тварей в темноте, и только теперь до тебя доходит, что слова «неведение – благо» – не просто пустой звук. И еще, это… – я сжал кулаки, – это так, черт возьми, досадно… Ты видишь, как страдают люди. Невинные. Друзья. Я пытаюсь вмешаться, но чаще всего не понимаю, что, черт подери, происходит, пока кто-то уже не погиб. И что бы я ни делал – мне не удается помочь этим несчастным.

– Звучит не слишком радостно, – заметила Мерил.

Я пожал плечами.

– Не думаю, чтобы это слишком отличалось от того, через что приходится проходить другим. Просто зовется по-другому, – я допил колу и смял пустую банку. – А вы? На что похоже быть подкидышем?

Мерил покатала банку широкими ладонями.

– До подросткового возраста – ничего особенного. А потом начинаешь ощущать всякое.

– Что именно?

– По-разному, в зависимости от того, кто именно твой потусторонний родитель. Для меня это было – злость, голод. Я здорово прибавила в весе. Я начала выходить из себя по самому глупому поводу, – она сделала глоток. – И еще сила. Я росла на ферме. Мой старший брат перевернул трактор, и тот придавил его. Сломал ему бедро и загорелся. Я сорвала с него эту штуку, отшвырнула ее в сторону и отнесла его домой. Больше мили. Мне было двенадцать лет. На следующее утро волосы у меня сделались вот этого цвета.

– Тролль, – негромко произнес я.

Она кивнула.

– Угу. Я не знаю точных подробностей того, что произошло, но да. И каждый раз, как я давала выход таким вот своим эмоциям, чем сильнее я теряла контроль над собой и пользовалась своей силой, тем больше и сильнее я становилась. И тем хуже я себя чувствовала по этому поводу, – она тряхнула головой. – Порой мне кажется, мне было бы легче, выбери я свою половину-сидхе. Отмахнуться от всего человеческого, от боли. Если бы я не была нужна другим…

– Вы бы превратились в монстра.

– Но в счастливого монстра, – она допила пиво. – Пойду, посмотрю, как там Хват – он сейчас спит. И попробую позвонить Тузу. А вы что собираетесь делать?

– Попробую узнать еще чего-нибудь. Повидать кое-кого. Допросить остальных Королев. Может, еще постричься.

Ее зубы блеснули в улыбке, и она встала.

– Что ж, удачи вам, – она вышла с лоджии в гостиную и закрыла за собой дверь.

Я зажмурился и попробовал думать. Кто бы ни натравил на меня Тигрицу, Грума, дендрозлыдня и неизвестного снайпера, он пытался убить меня. В таком случае, из этого можно сделать разумный вывод, что я напал на верный след. Иначе говоря, нехорошие парни обычно не пытаются устранить следователя до тех пор, пока не начинают бояться, что он действительно узнает что-нибудь.

Но если это так, с какой стати Тигрица предприняла нападение на меня за день до того, как я взялся за это дело? Конечно, она могла работать на Красную Коллегию, а потом заключить новый контракт, целью которого также являлся я, но это представлялось слишком уж маловероятным. Если вурдалак действовал в рамках того же контракта, это означало, что меня вычислили в качестве угрозы планам убийцы с самого начала, если не раньше.

Замерзшие окна моего «Жучка», возможно, дело рук кого-то из Зимних. То есть, такое может сотворить и чародей, но и это вряд ли. Вурдалак работает на того, кто ему заплатил. А вот дендрозлыдень… Я не ожидал, что он способен говорить или вообще действовать осмысленно.

Чем больше я думал об этом растительном монстре, тем меньше все сходилось. Он подобрал место и союзников, сумевших загнать меня туда. Такой тактики вряд ли можно ожидать от заурядного громилы. Во всем этом ощущалось что-то личное – словно дендрозлыдень имел ко мне собственные счеты.

И как, черт подери, Мёрфи удалось убить его? Он ведь был, скажем так, мощнее бульдозера среднего калибра. Он одолел меня в момент, когда я выстроил вокруг себя щит – так одолел, что у меня до сих пор кости ломило.

Дендрозлыдень мог бы размолоть Мёрфи в томатный соус. У него имелось с десяток возможностей поразить ее, но он разве что вскользь ее задел, словно опасался причинить ей больше вреда… Тут в моем затуманенном мозгу словно лампочка замигала. Если уж на то пошло,дендрозлыдень ведь даже не существо. Это эрзац – магическая оболочка, созданная для чужого сознания. Сознания весьма толкового и властного, и все же в силу каких-то причин не способного убить Мёрфи, когда она напала на него. Почему?

– Да потому, Гарри, кретин ты этакий, что Мёрфи не связана ни с одном из Дворов Фэйре, – вслух сказал я сам себе.

– А это-то тут при чем? – спросил я себя. Опять вслух. Вот так и слывешь за психа.

– Не забывай. Королевы не могут убить никого, кто не связан с Дворами либо происхождением, либо сделкой. Мёрфи они убить не могут. И созданный ими эрзац – тоже.

– Черт, – пробормотал я. – Ты прав.

Что ж, Королева – это вполне вероятно. И если так – возможно, Зимняя. Или, что гораздо вероятнее, замерзшее ветровое стекло служило для отвода глаз. В любом случае, я не мог пока определить, у кого имелся повод охотиться со мной с чем-то, столь изощренным, как мозговой туман, и с целой армией чертовски умелых убийц.

Это напомнило мне еще кое о чем. Мозговой туман должен был откуда-то исходить. Не уверен, что даже Королевы сумели бы провернуть такое за пределами своего королевства. А если не так, это означало, что убийца – наемный, и что он способен навести такое сложное и опасное заклятье.

Я попытался было развить эту мысль, но в следующую же секунду ветер усилился. Я нахмурился – очень уж резко менялась погода – и огляделся по сторонам.

Ничего особенного я не увидел, поэтому поднял взгляд к небу. Огромная, темная масса туч накатывалась с юга, на глазах пожирая одну звезду за другой. Вторая темная стена двигалась с севера навстречу первой. Спустя несколько секунд они встретились, и между ними проскочила яркая, ярче дневного света вспышка разряда, а пол у меня под ногами содрогнулся от грома. Почти сразу же на лицо мне упали первые капли дождя, за которыми на землю обрушился ледяной ливень. Нарастающий ветер подхватил его и швырнул вдоль улицы.

Я повернулся и, нахмурившись, отворил дверь в комнату. «Альфа» прилипла к окнам и негромко переговаривалась. В противоположном углу комнаты Билли повозился с телевизором, и на экране возник слегка ошеломленный комментатор-синоптик. Изображение то и дело рябило и покрывалось снегом эфирных помех.

– Эй, ребята, – окликнул Билли. – Потише, дайте послушать, – он прибавил громкости.

– …поистине беспрецедентное явление. Мощнейший заряд арктического воздуха со скоростью экспресса пересек Канаду и надвигается на Чикаго и его окрестности со стороны озера Мичиган. И, словно этого недостаточно, тропический фронт, до сих пор мирно сидевший в районе Мексиканского залива, внезапно устремился на север вдоль Миссисипи. Они встретились прямо над озером Мичиган, и мы уже получили первые сообщения о дожде и выпадении града. По всему району озера Мичиган ожидаются сильные грозы, а в следующие несколько часов в округе Кук возможны смерчи. Национальная Служба Погоды предупреждает также возможности наводнений в восточной части Иллинойса. Это весьма живописная, но буйная погода, леди и джентльмены, и мы убедительно советуем вам оставаться в помещениях до тех пор, пока…

Билли приглушил звук. Я окинул помещение взглядом и обнаружил с дюжину пар глаз, внимательно смотревших на меня. Опаньки…

– Гарри, – произнес, наконец, Билли. – Это ведь не обычная гроза, нет?

Я покачал головой, выудил в холодильнике еще банку колы и устало шагнул к двери.

– Это побочный эффект. Вроде того дождя из жаб.

– Что это значит?

– Это значит, – сказал я, не оборачиваясь, уже из-за двери, – что времени у нас совсем не осталось.

Глава двадцать третья

Я гнал «Жучка» на север от города, стараясь держаться берега озера. Дождь лил как из ведра, а тучи то и дело освещались вспышками молний. Милях в десяти от центра города дождь сделался, наконец, слабее, зато воздух – заметно холоднее. Во всяком случае, я в джинсах и футболке начал дрожать. Я свернул с Шеридан-роуд и проехал еще пару миль на север от Северо-Западного университета, в сторону Уиннетка, потом остановил машину, вытянул стояночный тормоз и вышел на берег озера.

Ночь была темная, но я не засветил свой жезл, и фонарика брать с собой тоже не стал. Конечно, потребовалось некоторое время, чтобы глаза свыклись с темнотой, но в конце концов я начал различать силуэты деревьев и вышел сквозь кусты к длинной, выдающейся в озеро скале. Я пробрался на самый конец ее и с минуту просто постоял, слушая раскаты грома над озером и плеск волн о берег. Сам воздух казался каким-то тревожным, полным жестокости, а легкий дождь был до неуютного ледяным.

Я закрыл глаза, набираясь энергии из окружавших меня, сходившихся в этой точке стихий. Сила пульсировала во мне, рвалась наружу, едва подчиняясь моей воле. Я мысленно придал ей нужную форму, открыл глаза и поднял руки так, что дождевая вода стекала по шрамам на запястьях.

Я собрал все силы, что накопил за эту пару минут, и повернулся лицом к бушевавшей над озером грозе.

– Крестная! – выкрикнул я. – Vente, Леанансидхе!

– Право же, детка, тебе совершенно незачем так кричать, – послышался голос у самого моего уха. – Я и так здесь.

Я подпрыгнул от неожиданности и чуть не свалился в воду. Моя фея-крестная невозмутимо стояла на поверхности воды чуть левее меня, слегка покачиваясь на волнах.

Мы с Леа примерно одного роста, но в отличие от моих резких черт и острых углов, она являет собой сочетание перетекающих кривых и мягких форм. Волосы цвета огня струились до самых бедер; сегодня на ней было шелковое платье изумрудного с золотыми и аквамариновыми прожилками цвета. Золотой плетеный пояс подхватывал его на талии, и на этом поясе висел в ножнах нож с темной рукояткой.

Леа принадлежала к высшим сидхе, и красота ее не поддавалась описанию. Безупречность ее форм дополнялась женственной чувственностью полных губ, нежной кожей и кошачьими как у большинства фей глазами золотого цвета. Она смотрела на мое удивление с легкой улыбкой.

– Добрый вечер, крестная, – сказал я, изо всех сил стараясь быть вежливым. – Вы сегодня не уступаете красотой звездам.

Она испустила довольный вздох.

– Такой льстец. Этот разговор уже нравится мне больше предыдущего.

– Ну, на этот раз я не умираю, – заметил я.

Улыбка ее померкла.

– Это как посмотреть, – мягко возразила она. – Тебе грозит большая опасность, дитя мое.

– Если подумать, как правило, так бывает каждый раз, как вы оказываетесь рядом.

Она укоризненно хмыкнула.

– Вздор. Я никогда не заботилась ни о чем, кроме лучших твоих интересов.

Я горько усмехнулся.

– Моих лучших интересов? Круто сказано.

Леа изогнула бровь.

– Разве у тебя имеется повод думать иначе?

– Ну для начала, вы обманом заставили меня упустить магический меч, а потом продали Мэб.

– Цыц, – оборвала меня Леа. – Меч – это просто бизнес, детка. А что касается продажи тебя Мэб… Тут у меня не было выбора.

– Ну да, конечно.

Она выгнула бровь еще сильнее.

– Ты мог бы и сам догадаться, дорогой крестник. Ты же знаешь, я не могу говорить неправды. После нашей прошлой встречи я вернулась домой, обладая огромной силой, но с совершенно расшатанным здоровьем. Его надо было поправить, и твой долг стал тем механизмом, который выбрала для этого Королева.

Мгновение я хмуро смотрел на нее.

– Вернулись, обладая огромной силой… – взгляд мой упал на нож, висевший у нее на поясе. – Той штукой, что дали вам вампиры?

Она небрежно опустила руку на рукоять кинжала.

– Ну, не принижай ее так. Этот предмет создан не ими. И это не столько подарок, сколько плата.

– Выходит, «Амораккиус» и эта штука одного поля ягоды? Вы это имеете в виду? – ох. Моя фея-крестная была достаточно опасна и без подобных магических артефактов. – И что это?

– Вопрос не в том, «что», а в том, «чье», – поправила меня Леа. – И в любом случае, заверяю тебя, передача моих прав на тебя Мэб не имела целью причинить тебе какой-либо вред. Мне это нужно меньше всего.

Я хмуро уставился на нее.

– Вы пытались превратить меня в одну из своих гончих и держать в конуре, крестная.

– Ты был бы там в полной безопасности, – возразила она. – И счастлив. Я желала для тебя только самого лучшего – ведь ты мне не безразличен, дитя мое.

В животе моем неприятно похолодело.

– Угу. Э... Это очень... очень в вашем духе. Это извращение, безумие, но это я могу понять.

Леа улыбнулась.

– Ну конечно, можешь. Раз так, перейдем к делу. Зачем ты звал меня сегодня?

Я сделал глубокий вдох и чуть напрягся.

– Послушайте, я знаю, что в последнее время наши отношения развивались не лучшим образом. Ну, и прежде тоже. И мне нечего особенно предложить, но я надеялся, вы все же не откажетесь заключить со мной сделку.

Она изогнула огненно-алую бровь.

– С какой целью?

– Мне нужно поговорить с ними, – сказал я. – С Мэб и Титанией.

Выражение лица ее сделалось более отстраненным, задумчивым.

– Ты должен понимать, что в случае чего я не смогу защитить тебя от них. Моя сила возросла, детка, но не до такой степени.

– Я понимаю. Но если я не раскопаю этого до самого дна и не найду убийцу, меня можно считать покойником.

– Да, я слышала, – кивнула моя крестная. Она подняла правую руку и протянула ее мне. – Тогда дай мне руку.

– Рука мне еще нужна, крестная. Обе руки.

Она мелодично рассмеялась.

– Нет, глупое дитя. Просто дай мне руку, и все. Я тебя провожу.

Я опасливо покосился на нее.

– Почем?

– Даром.

– Даром? Вы ведь никогда и ничего не делаете даром.

Она закатила глаза к небу.

– Но не по отношению же к тебе, детка.

– Тогда к кому?

– Не к тому, кого ты знаешь. Или знал, – ответила Леа.

Тут меня осенило.

– Моя мать. Вы ведь о ней говорите, да?

Леа не убирала руки.

– Возможно, – только и сказала она с улыбкой.

Несколько мгновений я молча смотрел на ее руку.

– Не уверен, – произнес я наконец, – что вы действительно намерены защищать меня.

– Но я всегда только это и делала.

Я скрестил руки.

– И когда же?

– Если ты помнишь, конечно, ту ночь на кладбище, я исцелила рану на твоей голове, от которой ты мог умереть.

– Вы сделали это лишь для того, чтобы обманом заставить меня отдать вам меч!

– Нетолько, – в голосе Леа зазвучала обида. – Если ты вспомнишь, что было дальше, я также освободила тебя от жестоких чар, а потом, не прошло и двадцати четырех часов, спасла от огненного пекла.

– Для этого вы лишили мою подругу всех воспоминаний обо мне! Да и от огня вы спасли меня только затем, чтобы запереть на своей псарне!

– Это не меняет того факта, что я, в конце концов, защищала тебя.

С минуту я угрюмо смотрел на нее, потом нахмурился еще сильнее.

– И что вы делали для меня потом?

Леа закрыла глаза и открыла рот.

– Что это за шум у вас там? – голос ее разом сделался старше и капризнее. – Имейте в виду, я уже вызвала полицию! А ну убирайтесь, пока они вас не повязали!

Я изумленно заморгал.

– Квартира Ройеля. Так это были вы?

– Ну конечно, детка. И у супермаркета сегодня вечером, – она описала рукой замысловатый знак в воздухе и снова открыла рот, словно намереваясь спеть что-то. Вместо пения я услышал завывание полицейских сирен – отдаленное и совершенно неотличимое от настоящего.

Я покачал головой.

– Я этого не знал.

Она сделала еще движение пальцами, и звук сирен сменился мелодичным, серебристым смехом. Лицо ее сделалось почти заботливым.

– Не сомневаюсь, что не знал, крошка. – Она снова протянула мне руку. – Идем. Время поджимает.

По крайней мере в этом она была права. И я знал, что она говорит мне правду. Впрочем, всякий раз, когда мне приходилось иметь дело с феями, я оставался в итоге с расквашенным носом. Так что, если Леа предлагала мне помощь даром, где-нибудь наверняка таилась подлянка.

Выражение лица Леа подсказало мне, что она либо читала мои мысли, либо просто достаточно хорошо знала меня, чтобы понимать, о чем я думаю. Она снова рассмеялась.

– Гарри, Гарри, – произнесла она. – Если это тебя так уж беспокоит, не забывай, что наш уговор остается в силе. Я не могу причинить тебе никакого вреда еще целых несколько недель.

Ну да, об этом-то я и забыл. Разумеется, совсем уж доверять этому я тоже не мог. Даже поклявшись не причинять мне вреда, она запросто могла, скажем, бросить меня посереди леса, полного всякой нечисти. Собственно, год назад она примерно так и поступила.

Снова громыхнул гром, и молния осветила тучи еще ярче прежнего. Тик-так, часы продолжали тикать, так что времени стоять и препираться у меня не оставалось. Я мог либо довериться моей крестной, либо вернуться домой и ждать, пока за мной придут.

Пойти с Леа было бы не просто лучшим, но единственным способом получить то, что нужно. Я сделал глубокий вдох и взял ее за руку. Кожа ее напоминала на ощупь прохладный шелк, нетронутый дождем.

– Ладно. А после мне нужно будет поговорить с Матерями.

Леа бросила на меня непроницаемый взгляд.

– Уцелей-ка сначала после наводнения, дитя мое, прежде чем бросаться в огонь. Закрой глаза.

– Зачем?

На лице ее мелькнуло раздражение.

– Детка, довольно тратить время на вопросы. Ты ведь дал мне свою руку. Закрой глаза.

Я выругался про себя и повиновался. Крестная произнесла что-то на незнакомом мне, текучем языке, отчего колени мои сделались ватными, а пальцы онемели. Волна головокружения, лишившего меня ориентации в пространстве, накатила на меня, и я не могу сказать, чтобы это было уж совсем неприятно. Я ощутил на лице легкий ветер, какое-то движение, хотя не смог определить, падаю ли я или двигаюсь вперед.

Движение прекратилось, а с ним и головокружение. Снова грянул гром, очень громко, и поверхность, на которой я стоял, содрогнулась. Моих опущенных век коснулся свет.

– Вот мы и на месте, – негромко сообщила Леа.

Я открыл глаза.

Я стоял на какой-то твердой поверхности; вокруг клубился серый туман. Этот же туман стелился и под ногами, так что я не мог сказать наверняка, стою я на земле, бетоне или деревянном настиле. Вокруг громоздились холмы, тоже затянутые туманом. Я нахмурился и поднял взгляд в небо. Небосвод был чист. На бархатной подкладке ночи неестественно ярко сияли звезды; в отличие от привычного серебристого света они переливались всеми цветами радуги, напоминая россыпь самоцветов. Снова ударил гром, и земля под слоем тумана содрогнулась. Все осветилось свирепой голубой вспышкой молнии и медленно погрузилось обратно в темноту.

Истина доходила до меня медленно. Я потопал ногой по земле, потом очертил носком ботинка круг по невидимой поверхности.

– Это... – прохрипел я. – Это... Неужели мы в...

– В облаках, – кивнула моя крестная. – Ну, или так, во всяком случае, тебе представляется. Мы покинули мир смертных.

– Значит, это Небывальщина. Феерия?

Она покачала головой.

– Нет, – она снова приглушила голос, словно боялась говорить громко. – Это промежуточный мир. То место, где сходятся, даже накладываются друг на друга Чикаго и Феерия. Чикаго-над-Чикаго, если тебе угодно. То самое место, которое создают Королевы, когда сидхе собираются пролить кровь.

– Создают? – потрясенно переспросил я. – Они создают его сами?

– Даже так, – шепотом отвечала Леа. – Они готовятся к войне.

Я медленно повернулся, пытаясь свыкнуться с этой мыслью. Мы стояли на возвышении, а под нашими ногами раскинулась просторная долина. Я смог различить в тумане очертания берега озера. Чуть дальше угадывалась река.

– Подождите-ка, – сказал я. – Что-то очень уж это знакомо, – Чикаго-над-Чикаго, говорила она. Я мысленно дорисовал образы зданий, улиц, огней. – Но это ведь Чикаго. До ужаса похоже.

– Это его модель, – согласилась Леа. – Слепленная из туч и тумана.

Продолжая поворачиваться вокруг своей оси, я обнаружил у себя за спиной камень – серый, зловещий и разительно материальный среди всей окружавшей его колышущейся неопределенности. Я отступил от него на пару шагов и увидел, что это стол – массивная каменная плита, покоившаяся на опорах, толщиной не уступавших пилонам Стоунхенджа. По каменной поверхности змеились письмена – руны, показавшиеся мне смутно знакомыми. Может, норвежские? Часть их, правда, показалась мне больше похожими на египетские иероглифы. Действительно, они как бы объединяли несколько совершенно разных алфавитов – в общем, были совершенно нечитабельны. Вспыхнула молния, и на мгновение руны засияли что твоя неоновая вывеска.

– Слышал я про это место, – буркнул я, помолчав немного. – Только очень давно. Эбинизер называл это Каменным Столом.

– Да, – прошептала моя крестная. – Кровь дает силу, дитя мое. Кровь, пролитая на этот камень, навсегда становится частью того, кто обладает им.

– Кто им обладает?

Она кивнула, прищурив свои изумрудные глаза.

– Половину года этот Стол принадлежит Зимним. Другую половину – Летним.

– Он переходит из рук в руки, – пробормотал я. До меня, наконец, дошло. – В летнее и зимнее равноденствие.

– Да. Сейчас Столом владеют Летние. Но им осталось совсем недолго.

Я шагнул к Столу и протянул к нему руку. Воздух вокруг него буквально вибрировал, сдавливал мне пальцы, хотя я не чувствовал ничего особенного. Я коснулся поверхности камня, и ощутил заключенную в нем силу – она пульсировала в рунах как электричество в проводах. Эта энергия обожгла меня внезапным, яростным жаром, и я отдернул руку. Пальцы онемели, а ногти двух из них, которыми я коснулся камня, почернели по краям и чуть дымились.

Я помахал пальцами в воздухе и покосился на крестную.

– Погодите, дайте разобраться. Кровь, пролитая на Стол, обращается в силу для того, кто им владеет. Сейчас это Летние. А с завтрашней полуночи – Зимние.

Леа молча кивнула.

– Не понимаю, почему это так важно.

Она сдвинула брови и медленно зашагала вокруг стола, не сводя с меня глаз.

– Стол не просто передатчик энергии, детка. Это трансформатор. Кровь, пролитая на его поверхность, уносит с собой не просто жизнь.

– Власть, – буркнул я. Я нахмурился еще сильнее и скрестил руки на груди, глядя на нее. – Выходит, если на нее пролить кровь, скажем, чародея...

Она улыбнулась.

– В таком случае власть будет сильнее. И вся она сосредоточится в руках той Королевы, что правит Столом.

Я поперхнулся и отступил на шаг.

– Ох...

Леа завершила круг и остановилась рядом со мной. Она опасливо оглянулась, потом посмотрела мне прямо в глаза.

– Дитя мое, – произнесла она чуть слышно. – Если ты переживешь этот конфликт, не позволяй Мэб привести тебя сюда. Ни за что.

По спине моей пробежал неприятный холодок.

– Угу. Ладно, – я тряхнул головой. – Знаете, крестная, я все еще не допер, что вы пытаетесь сказать мне. Почему этот Стол так важен?

Она махнула рукой сначала налево, потом направо – в сторону двух холмов, возвышавшихся по обе стороны равнины. Я посмотрел в одну сторону, и взгляд мой странно затуманился. Я попытался посмотреть на другую вершину, и это повторилось еще раз.

– Ничего не вижу, – признался я. – Там какая-то завеса или что-то в этом роде.

– Ты должен это видеть, если хочешь понять.

Я медленно втянул воздух сквозь зубы. Чародеи способны видеть то, что недоступно взгляду большинства людей. Это свойство называется Внутренним Зрением, или Третьим Глазом, или уймой других названий. Используя Зрение, чародей видит действие магических сил. Заклятья напоминают вязь неоновых огней, завесы – тонкий экран. Зрение чародея показывает вещи такими, каковы они на самом деле, и это зрелище как правило не из приятных. То, что вы видите своим Внутренним Зрением, остается с вами навсегда. Хорошее или плохое, оно всегда свежо в вашей памяти, словно вы видели это только что. Помнится, впервые я увидел своим Внутренним Зрением одного древесного духа. Мне было тогда четырнадцать лет, и образ этот до сих пор стоит у меня перед глазами – маленькое, словно из мультяшки существо, наполовину гном, наполовину белка.

С тех пор я видал вещи и страшнее. Куда страшнее. Демонов. Заблудшие души. Истерзанных мукой духов. И все это до сих пор со мной. Правда, видал я вещи и прекраснее. Раз или два я видел существ такой красоты и чистоты, что хотелось плакать от восторга. Вот только жить после каждого такого опыта чуть труднее – эмоции накапливаются.

Я стиснул зубы, закрыл глаза и осторожно отворил Зрение.

Я даже пошатнулся, с такой силой навалились на меня ощущения. Облачный пейзаж был буквально пронизан магическими энергиями. С южного холма струились лучи зеленого и золотого света, расцвечивающие пейзаж полупрозрачными цветами и побегами, столь яркими, что я не мог смотреть на них, не прищурившись.

С противоположной стороны струились холодные голубые и серебряные кристаллы – медленно, но неотвратимо как сползающий с горы ледник. Где-то они продвигались вперед быстрее, где-то таяли, но особенно неотвратимо продвигались они вдоль извивающихся по дну долины рек.

Сами противоборствующие силы держались пока ближе к вершинам холмов и казались отсюда точками света, ослепительными как крошечные солнца. Я едва различал, скорее, угадывал очертания стоявших за ними существ, но даже этого было слишком много для моих чувств. С одной стороны истекало тепло, оглушительный жар, почти лишавший меня возможности дышать без боязни вспыхнуть заживо. С другой – холод, жуткий и всепоглощающий холод, от которого цепенели члены. Эти ощущения нахлынули на меня – прекрасные и ужасные разом, столь оглушительные, что я рухнул на колени и всхлипнул.

Эти энергии бились друг с другом – я ощущал это, хотя и не мог уловить подлинной природы их конфликта. Энергии сплетались друг другом в замысловатых узорах, игре света и тени, теплых и холодных красок. Пятна красного, золотого и зеленого противостояли пустым, безжизненным участкам белого или голубого. Все это выстраивалось в какую-то систему, подобие шахматной доски, только еще не завершенную. И в самом центре, у Стола, эта система нарушалась – здесь незыблемо царили силы Лета с их зелено-золотой гаммой, а темный лед Зимы только подползал со всех сторон – медленно-медленно, синхронно с почти невидимым движением звезд на небе.

Ну что ж, я увидел. Я увидел, с чем имею дело – с голой силой двух Королев Фэйре. И сила эта была мне не по плечу. Вся сила, которой я мог бы достичь, даже напрягшись, показалась бы разве что мелкой искоркой на фоне этого буйного, светящегося фонтана магических энергий. Эти энергии существовали с самого зарождения жизни на земле, и просуществуют до самого ее конца. Эти энергии повергали смертных в священный ужас – и я прекрасно понимал, почему. Я был здесь, в этой игре даже не пешкой. Я был букашкой перед исполинами, жалкой травинкой перед могучими деревьями.

И во всем этом имелась какая-то извращенная притягательность. Мне хотелось броситься в этот огонь, в этот бесконечный, ледяной холод. Должно быть, мотылек смотрит на свечное пламя так, как смотрел я тогда на Королев Фэйре.

Я оторвал от них взгляд и спрятал лицо в руки. Я упал набок и съежился в комок, пытаясь закрыть Зрение и остановить поток захлестывающих меня образов. Я весь дрожал и пытался сказать что-то – не помню точно, что. Все, что мне удалось из себя выдавить – это беспомощный, заикающийся лепет. Потом я почти ничего не помню – до минуты, когда по щекам моим начал хлестать холодный дождь.

Я открыл глаза и обнаружил, что лежу на мокрых камнях, на берегу озера Мичиган – там, откуда совсем, вроде бы, недавно звал свою крестную. Голова моя покоилась на чем-то мягком – как выяснилось, на ее коленях. Я поспешно сел и отодвинулся от нее. Голова раскалывалась от боли, а то, что я только что видел Внутренним Зрением, заставляло меня ощущать себя особенно маленьким и уязвимым. С минуту я сидел, дрожа под дождем, и только потом оглянулся на крестную.

– Могли бы и предупредить.

На лице ее не отразилось ни сожаления, ни тревоги.

– Это не изменило бы ничего. Ты должен был видеть это, – она помолчала немного. – Мне жаль, что другого способа объяснить это тебе не было. Ну что, понял?

– Война, – сказал я. – Они бьются за обладание территорией вокруг Стола. Если Летние удержат его, будет все равно, чье сейчас время – Зимних или нет. Мэб не сможет попасть к Столу, пролить на него кровь и добавить силу Летнего Рыцаря Зимним, – я сделал глубокий вдох. – Впрочем, в том, что они делают, угадывается какой-то смысл. Это словно ритуал. Нечто, что они уже делали раньше.

– Разумеется, – кивнула Леа. – Они существуют в извечном противостоянии друг другу. Каждая из них обладает огромной силой, чародей – силой, которой позавидовали бы архангелы… да и сами боги тоже. Но в конечном счете эти силы оказываются равны. То, в чью сторону склонятся весы, определяют другие, те, кто слабее – именно им предстоит сражаться.

– Леди, – сказал я. – И Рыцари.

– И, – добавила Леа, – эмиссары.

– Черта с два. Я не собираюсь биться в каком-то гребаном сражении фей в облаках.

– Как знать, как знать.

Я возмущенно фыркнул.

– Но вы ведь не помогли мне. Мне нужно было поговорить с ними. Обнаружить, не виновна ли одна из них.

– Ты это уже сделал. Вернее, чем если бы обменялся словами с ними.

Я насупился и постарался обдумать все, что знал прежде, и что узнал у Каменного Стола.

– Мэб, должно быть, нет смысла особенно спешить. Если Летние остались без своего рыцаря, Зима и так получит свое, если выждет время. Им даже нет смысла захватывать Стол.

– Да.

– Но Летние все же готовятся защищать Стол. Это означает, Титания считает, что это сделал кто-то из Зимних. Однако, если Мэб перемещает в ответ на это свои силы вместо того, чтобы просто ждать, это значит… – я нахмурился еще сильнее. – Это значит, она не знает точно, почему готовятся к битве Летние. Она наблюдает за наступлением Титании. А из этого следует, что она тоже не знает, кто это совершил.

– Чуть примитивно, – кивнула Леа. – Но в целом довольно точно, детка. Примерно так рассуждают Королевы Сидхе, – она посмотрела вдаль. – Твое солнце скоро взойдет. А когда оно сядет, начнется война. При равновесии Дворов она, возможно, не имела бы особых последствий для мира смертных. Но это равновесие утрачено. Если его не восстановить, дитя мое, ты можешь представить себе, что может произойти.

Я представлял. То есть, я и раньше имел некоторое представление о том, чем это пахнет, но теперь-то я знал истинные размеры вовлеченных в это сил. Силы Зимы и Лета походили не на два полюса в батарейке – нет, это были скорее две тугих, прижатых друг к другу пружины. Пока давление с двух сторон было одинаковым, энергии удерживались под контролем. Но любое нарушение равновесия привело бы к резкому, разрушительному высвобождению этих энергий, что имело бы чудовищные последствия для всего ближайшего окружения – в данном случае, для Чикаго, для Северной Америки, а возможно, и для изрядной части остального мира.

– Мне нужно поговорить с Матерями. Отведите меня к ним.

Леа грациозно поднялась на ноги; выражение ее лица оставалось непроницаемым.

– Это также не в моих силах, дитя мое.

– Но мне просто необходимо поговорить с ними.

– Я же не спорю, детка, – вздохнула Леа. – Но я не могу проводить тебя к ним. Это не в моих силах. Возможно, это могли бы сделать Мэб или Титания, но боюсь, они сейчас заняты.

– Класс, – буркнул я. – Как же мне попасть к ним.

– К Матерям не попадают, дитя мое. Можно только ждать их приглашения, – она чуть нахмурилась. – Мне больше нечем помочь тебе. Королевы выстраивают свои войска, и я должна быть там.

– Вы уходите?

Она кивнула, шагнула ко мне и поцеловала в лоб. Это был обычный поцелуй – прикосновение мягких губ к моей коже. А потом отступила назад, положив руку на рукоять кинжала.

– Будь осторожнее, дитя мое. И не теряй времени. Не забывай: закат, – она сделала паузу и умоляюще посмотрела на меня. – И подумай хорошенько о стрижке. Ты выглядишь как одуванчик.

С этими словами она шагнула в озеро и словно растворилась в набежавшей волне.

– Вот класс, – повторил я и спихнул ногой камень в воду. – Просто класс. Закат. А я так ничего и не знаю. И все, с кем мне надо поговорить, недоступны для звонков, – я подобрал еще один камень и швырнул его как мог далеко. Всплеск потонул в шуме дождя.

Я повернулся и побрел через дождь обратно к «Жучку». Теперь я чуть лучше различал темноте силуэты деревьев. Должно быть, где-то там, за тучами, близился рассвет.

Я плюхнулся за руль моей старой, верной, машинки, и повернул ключ зажигания.

«Жучок» чихнул, дернулся, не дожидаясь, пока я включу передачу, и начал наполняться дымом. Я зажал рот рукой, выскочил из машины, обежал ее кругом и рванул вверх крышку капота. Из моторного отделения повалил густой черный дым, сквозь который мерцали языки пожирающего мотор пламени. Я бросился вперед, достал из багажника огнетушитель и загасил огонь. Потом постоял немного под дождем, усталый и обессилевший, глядя на сгоревший двигатель.

Черт. Завтра в полночь. Значит, на то, чтобы изыскать способ потолковать с Матерями, у меня часов пятнадцать, не больше. Впрочем, что-то подсказывало мне, что в список подозреваемых их вносить не имеет смысла. Даже если я ошибался, моя прогулка вокруг Каменного Стола наглядно продемонстрировала, что Королевы обладают такой силой, какая мне и не снилась. Блин, да у меня от одного их присутствия (на расстоянии мили) чуть крыша не слетела – а ведь Матери на порядок сильнее даже Мэб с Титанией…

У меня оставалось пятнадцать часов на то, чтобы отыскать убийцу и вернуть мантию Летнего Рыцаря Летнему, соответственно, Двору. И остановить войну, бушующую в каком-то несуществующем месте между нашим и потусторонним мирами, куда я и представления не имел, как попасть.

И у меня сдохла машина. Как раз вовремя.

– Это уже перебор, – пробормотал я. – Нет, Гарри, в одиночку тебе это не по зубам.

Совет. Мне бы связаться с Эбинизером, рассказать ему, что происходит. Вся эта ситуация была слишком опасной, слишком сложной, чтобы развязывать ее, действуя по обычным каналам Совета. Может, конечно, мне и повезет, и Совет во-первых, поверит мне, а во-вторых, постановит помочь.

Угу… Может, если я приклею к рукам достаточно перьев, я и летать смогу?

Глава двадцать четвертая

Еще несколько минут я разглядывал свою машину, потом достал из нее несколько предметов и зашагал на ближайшую заправочную станцию. Я вызвал по телефону эвакуатор, потом взял такси и поехал домой, расплатившись за все деньгами из аванса Мерил.

Я закрыл за собой дверь, достал с ледника банку колы, положил Мистеру в миску свежей еды, сменил ему воду и наполнитель в туалете. Только когда я, пошарив рукой вокруг раковины, выудил из-под нее флакон жидкого мыла для посуды и смыл с него пыль, до меня дошло, что я тяну время.

– Гордость не доведет тебя до добра, Гарри, – сказал я себе, свирепо глядя на телефон. – Гордость не всегда к добру. Вот ты, например, от нее совершаешь глупости.

Я сделал глубокий вдох и залпом выпил колу. Потом взял телефон и набрал номер, который оставил мне Морган.

В трубке прогудело всего один раз, потом кто-то снял свою трубку.

– Алло? Кто говорит? – послышался мужской голос.

– Дрезден. Мне необходимо поговорить с Эбинизером МакКоем.

– Минуточку.

Фон в трубке оборвался, и я понял, что тот, кто мне отвечал, должно быть, прикрыл трубку рукой. Потом послышался шорох – кто-то передавал трубку из рук в руки.

– Значит, ты потерпел неудачу, Дрезден, – рявкнул мне в ухо голос Моргана. Я живо представил себе ухмылку на его самодовольной физиономии. – Оставайся на месте, пока Стражи не проводят тебя на суд Верховного Совета.

Я с усилием удержался от замысловатого проклятья.

– Я не потерпел неудачу, Морган. Но у меня есть кое-какая информация, которую необходимо знать Верховному Совету, – гордыня, говоришь, Гарри? – И мне нужна помощь. Дело становится слишком горячим, чтобы действовать в одиночку. Для того, чтобы распутать его, мне нужны информация и поддержка.

– Ты ведь всегда так, Дрезден? – не без ехидства в голосе спросил Морган. – Ты ведь у нас исключение из всех правил. Ты можешь нарушать Законы и водить за нос Совет, ты можешь игнорировать правила Испытания – ты ведь слишком важная персона, чтобы уважать власть Совета.

– Все совсем не так, – сказал я. – Блин-тарарам, Морган, да вынь же голову из задницы. Сама структура власти у фэйре вышла из равновесия, и похоже, что отклонение может достигнуть критической массы, если ничего не предпринять. Это больше, чем просто мои проблемы, и важнее, черт подери, чем даже положенные Советом процедуры.

Морган завизжал в трубку с такой силой, что я даже зажмурился.

– Да кто ты такой, чтобы судить об этом? Ты же ничтожество, Дрезден! Ничтожество! – он со свистом втянул воздух сквозь зубы. – Ты слишком долго клал на правила Совета. Довольно. Никаких больше исключений, никаких отсрочек, никаких вторых попыток.

– Морган, – начал было я. – Мне нужно поговорить с Эбинизером. Пусть он решит, насколько это…

– Нет, – отрезал Морган.

– Что?

– Нет. На этот раз тебе не избежать правосудия, змееныш. Это твое Испытание. И ты пройдешь его, не пытаясь повлиять на решение Верховного Совета.

– Морган, это безумие какое-то…

– Нет. Безумием было оставить тебя жить, когда ты был еще мальчишкой. Учеником Дю Морне. Убийцей. Безумием было вытащить тебя из горящего дома два года назад, – голос его зловеще понизился, что казалось еще более угрожающим по сравнению с недавним визгом. – Кое-кто, кто был мне очень, очень дорог, погиб в Архангельске, Дрезден. И на этот раз никакая ложь не поможет тебе избежать того, что тебя ждет.

И он повесил трубку.

Секунду я тупо смотрел на зажатую в руке трубку, потом зарычал и с размаху ударил ей по краю стола, потом еще и еще – до тех пор, пока пластик не разлетелся у меня в руках. Это было больно. Я схватил телефон и швырнул его о каменный камин. Он разлетелся, печально звякнув. Я вскочил и принялся пинать ногами весь хлам, что валялся на полу у меня в гостиной: старые коробки, пустые жестянки из-под колы, книги, бумаги. Тараканы в ужасе разбегались по плинтусам. Через несколько минут я начал задыхаться, а душивший меня гнев пошел на убыль.

– Ублюдок, – прорычал я. – Тупоголовый, чванливый, самоуверенный ублюдок!

Мне просто необходимо было остыть, и душ показался мне не самым плохим местом для этого. Я залез под ледяную воду и попытался смыть с себя пот и страхи прошедшего дня. Я почти ожидал, что вода закипит, соприкоснувшись с моей кожей, но, как ни странно, заведенная процедура – вода, мыло, мочалка, шампунь – помогла мне смыть накопившуюся злость. Когда я, вымывшись, весь в гусиной коже вышел из-под душа, я ощущал себя почти в норме.

Я не имел ни малейшего представления, как связаться с Эбинизером. Если он находился под охраной Стражей – а с учетом военного положения я не сомневался, что так оно и есть – это представлялось почти безнадежным мероприятием. Защитные меры, принятые лучшими чародеями мира, без труда собьют со следа любые чары или сверхъестественное существо, пытающиеся обнаружить их.

С минуту я колебался, не обратиться ли мне за помощью к Мёрфи. Совет остерегался всех попыток выйти на него с помощью магических средств. Связи Мёрфи в полицейском управлении могли бы отыскать их примитивными, старомодными и совершенно материальными методами. Поколебавшись, я отказался от этого. Даже если Мёрфи и удастся вычислить телефон, Эбинизера там может и не оказаться, а если я сам попытаюсь проникнуть к нему, минуя Стражей, это будет для Моргана лишним предлогом снести мне башку.

Я взъерошил волосы полотенцем и швырнул его на свою узкую кровать. Отлично. Справлюсь и без помощи Совета.

Я оделся, достав из шкафа пару чистых джинсов и белую рубаху. Рукава я закатал выше локтя. Туфли были все в грязи, так что я достал из шкафа свои ковбойские башмаки и обулся в них. Какого черта, что хочу, то и обуваю. Вот обую их всех… Как знать, может, и получится.

Я достал свою большую спортивную сумку – в таких носят хоккейное снаряжение. В нее полетели мои жезл, посох, трость-шпага и рюкзак, в котором уже лежали наготове свечи, спички, кружка, нож, картонный цилиндрик с солью, канистра святой воды и прочие магические причиндалы, которые полезно иметь под рукой на всякий случай. Я бросил туда еще коробку старых железных гвоздей и плотницкий молоток-гвоздодер с черной резиновой рукоятью. Потом сунул в карман пару кусочков мела.

А потом закинул сумку на плечо, вышел в гостиную и сложил заклятье, которое вывело бы меня к одному из тех немногих людей, что способны были еще мне помочь.

Полчаса спустя я расплатился с таксистом и вошел в один из отелей, окружающих международный аэропорт О'Хара. Заклятье несильно, но ровно вело меня в ресторан, только недавно открывшийся на завтрак и наполовину заполненный народом, преимущественно бизнесменами. Я нашел Элейн за угловым столиком. Перед ней стояли две недоеденных тарелки. Сегодня она заплела свои каштановые волосы в тугую косу, подколотую чуть ниже шеи. Лицо ее казалось бледным, усталым, под глазами легли тени. Она пила кофе и читала какой-то роман в бумажной обложке. На ней была другая пара джинсов, свободнее предыдущей, и чистая белая блузка, расстегнутая так, что из-под нее виднелся верх черного лифчика. Когда мой взгляд остановился на ней, она застыла и с опаской подняла глаза.

Я подошел к ее столику, отодвинул стул напротив и сел.

– Доброе утро.

Она смотрела на меня с непроницаемым лицом.

– Гарри? Как ты меня нашел?

– Именно этот же вопрос я задавал себе вчера ночью, – ответил я. – В смысле, как ты меня нашла. И до меня дошло, что ты нашла не меня – ты нашла мою машину. Ты ведь сидела в ней почти без сознания, когда я вернулся. Тогда я как следует осмотрел машину, – я достал из кармана колпачок от ниппеля и показал ей, держа двумя пальцами. – И обнаружил, что одной из этих штуковин не хватает. Я прикинул: возможно это ты взяла ее, чтобы с ее помощью вычислять, где находится мой Жучок. Так что я просто взял вторую и использовал ее, чтобы определить, где находится первая.

– Ты назвал свою машину в честь супергероя «Электрической Компании»? – Элейн порылась в коричневой кожаной сумочке и достала из нее точно такой же колпачок. – Лихо.

Я присмотрелся к сумочке. Из нее торчало что-то, напоминающее авиабилеты.

– Спасаешься бегством?

– Не надо быть чародеем, чтобы видеть очевидное, Гарри, – она попыталась передернуть плечами, и лицо ее побелело, исказившись от боли. Она перевела дух и осторожно пошевелила здоровым плечом. – У меня имеется серьезный повод бежать.

– Ты что, серьезно веришь, что авиабилет поможет тебе удрать от Королев?

– По крайней мере, это стронет меня с места. Довольно и этого. В оставшееся время все равно не успеть узнать, кто это сделал – и мне меньше всего хотелось бы бросаться навстречу новому убийце. Я и от первого-то едва ушла.

Я покачал головой.

– Мы близки к цели, – возразил я. – Наверняка близки. В меня сегодня ночью тоже стреляли. И мне кажется, я знаю, кто это делал – и по отношению к тебе тоже.

Она пристально посмотрела на меня.

– Правда?

Я взял с тарелки непочатый тост, подобрал им растекшийся яичный желток и сунул в рот.

– Умгум. Да, кстати, к вылету не опоздай.

Элейн закатила глаза.

– Я тебе вот что скажу. Ты останешься здесь. Я возьму еще тарелку и вернусь, – она встала – немного неловко; возможно, у нее затекли ноги – и подошла к стойке. Она нагрузила полную тарелку яичницы с беконом и колбасой, добавила несколько ломтиков поджаренного хлеба и вернулась к столику. Я чуть не захлебнулся слюной.

– На, ешь, – она придвинула тарелку ко мне.

Я послушался, но, запихав в рот несколько кусков яичницы, опомнился.

– Ты можешь мне сказать, что с тобой случилось?

Она покачала головой.

– Тут и рассказывать особо нечего. Я поговорила с Мэб, потом с Мэйв. Я возвращалась к себе в гостиницу, и кто-то напал на меня на стоянке. Ну, мне удалось отбить большую часть ударов и напустить на него достаточно огня, чтобы тот отстал. А потом я нашла твою машину.

– Почему ты пришла ко мне? – спросил я.

– Потому, что я не знаю, кто это сделал, Гарри. И никому другому в этом городе я не доверяю.

У меня перехватило дыхание. Я молча взял ее кофе, чтобы запить бекон.

– Это был Ллойд Слейт.

Глаза ее расширились.

– Зимний Рыцарь. Почему ты так решил?

– Когда я разговаривал с Мэйв, он явился с ножом в шкатулке, и изрядно обожженный. Нож был покрыт запекшейся кровью. Мэйв изрядно взбесилась оттого, что нож оказался для нее бесполезным.

На лбу ее обозначилась вертикальная морщинка.

– Слейт… значит, он должен был принести ей мою кровь, чтобы она смогла наложить на меня заклятье, – она сдерживалась изо всех сил, но я все равно видел, как ее трясет. – Возможно, он выследил меня еще на той вечеринке. Благодарение звездам, что я использовала огонь.

Я кивнул.

– Ага. Огонь высушил кровь, сделав ее бесполезной с точки зрения того, что она от нее хотела, – я сунул в рот еще вилку. – А на меня прошлой ночью навалились наемный убийца и пара потусторонних тварей.

Я кратко изложил ей события в «Уолл-Марте», умолчав при этом об участии в них Мёрфи.

– Мэйв, – сказала Элейн.

– Пожалуй, у меня тоже нет других мыслей, – кивнул я. – Это не очень вписывается в ее портрет, но…

– Еще как вписывается, – каким-то отсутствующим тоном возразила Элейн. – Только не говори мне, что ты попался на тот образ вздорной дилетантки-нимфоманки, за которую она себя выдает.

Я удивленно заморгал.

– Нет, – промямлил я набитым ртом. – Конечно же, нет.

– Она умна, Гарри. Она играет на твоих ожиданиях.

Следующий кусок я жевал медленнее и старательнее.

– Это неплохая теория. Но и только. Нам нужно знать больше.

Элейн нахмурилась и посмотрела на меня.

– Ты хочешь сказать, ты хочешь поговорить с Матерями?

Я кивнул.

– Мне кажется, они могут упомянуть какие-нибудь мелочи, помогающие понять, как вообще у них все устроено. Но я не знаю, как попасть туда. Надеялся, ты могла бы попросить кого-нибудь из Летних.

Она закрыла свой роман.

– Нет.

– «Нет» – в смысле, что они не помогут?

– «Нет» – в смысле, что я не собираюсь встречаться с Матерями. Гарри, это безумие. Они слишком сильны. Они могутубить тебя – хуже, чем убить. Им это – раз плюнуть.

– Знаешь, я и так уже вляпался выше головы. Мне уже все равно, какая глубина дальше, – я поморщился. – И потом, выбора у меня все равно нет.

– Ты не прав, – негромко, но настойчиво произнесла она. – Тебе не обязательно оставаться здесь. Тебе не обязательно играть в их игру. Уезжай.

– Как ты?

– Как я, – согласилась Элейн. – Тебе не остановить того, что уже пришло в движение, Гарри, зато ты запросто можешь убиться. Возможно, Мэб с самого начала хотела именно этого.

– Нет. Я могу становить это.

Она слабо улыбнулась мне.

– Потому, что правда на твоей стороне? Гарри, да не поможет это.

– Можно подумать, я сам этого не знаю. Нет, я так считаю не из-за этого.

– Тогда из-за чего?

– Человека не пытаются убить, если он не становится угрозой кому-то. Они нападали на нас обоих. Значит, они считают, что мы можем остановить их.

– «Они», «их», – вздохнула Элейн. – Даже если мы близки к цели, мы все равно не знаем, кто это – «они».

– Вот почему нам нужно поговорить с Матерями, – настаивал я. – Они сильнее Королев. Они больше знают. Если мы будем держаться умно, если нам повезет, мы сможем получить от них информацию.

Элейн подняла руку и неуверенно дернула себя за косу.

– Послушай, Гарри. Я не… я не хочу… – она зажмурилась, словно от боли. – Пожалуйста, не проси меня делать этого.

– Тебе и не нужно, – сказал я. – Ты только помоги мне попасть к ним. Попробуй.

– Ты не понимаешь, на какие неприятности напрашиваешься, – не сдавалась она.

Я посмотрел на пустую тарелку и вздохнул.

– Нет, – очень тихо произнес я. – Понимаю. Мне даже думать об этом страшно, Элейн, и я, должно быть, безумец, если не пытаюсь вырыть себе глубокую норку и спрятаться в ней. Но я понимаю это, – я накрыл ее ладонь своей. Кожа ее была мягкая и теплая. Она вздрогнула от моего прикосновения. – Пожалуйста.

Она повернула ладонь, чуть царапнув меня ногтями. Теперь уже я вздрогнул.

– Ты просто псих, Гарри. Дурак дурацкий.

– Наверное, не все меняется со временем.

Она сдавленно усмехнулась и только потом отняла руку и встала.

– Мне были должны. Я попрошу вернуть долг. Подожди здесь.

Она вернулась через пять минут.

– Порядок. Там, на улице.

Я встал.

– Спасибо, Элейн. Так ты летишь?

Она расстегнула сумочку и бросила билеты на стол вместе с парой двадцатидолларовых купюр.

– Вряд ли, – она продолжала выкладывать из сумочки предметы: невольничий браслет из слоновой кости с вырезанным на нем орнаментом из дубовых листьев, прикрепленный к другому такому же браслету серебряной цепочкой. Медная серьга с черным камнем в форме слезы. Ножной браслет в виде птичьих крылышек. Она надела все эти причиндалы и покосилась на мою спортивную сумку.

– А ты? Все таскаешь с собой эти фаллические игрушки? Жезл, посох?

– Они помогают мне ощущать себя мужественнее.

Уголок рта ее дрогнул, и она повернулась к выходу. Я поспешил за ней и скорее рефлекторно открыл ей дверь. Впрочем, это ее, похоже, не слишком огорчило.

На улице подкатывали и отъезжали от гостиницы такси, снующие между терминалами аэропорта автобусы выгружали пассажиров и наполнялись снова. Элейн закинула ремешок сумочки на здоровое плечо и остановилась на краю тротуара.

Не прошло и полминуты, как я услышал цоканье копыт по асфальту. На пандусе показалась карета, запряженная парой лошадей. Одна из последних имела странную масть – бело-голубую как кожа утопленника; дыхание вырывалось из ее ноздрей клубами пара. Впрочем, не уступала ей по части экстравагантности и вторая: она имела масть цвета свежей травы, а в пышную гриву кто-то вплел полевые цветы. Сама карета, казалось, попала сюда из Викторианского Лондона – уйма темного дерева и медных побрякушек. На козлах никто не сидел. Лошади остановились прямо перед нами и стояли, переступая с ноги на ногу и потряхивая гривами. Дверца кареты бесшумно отворилась. Внутри никого не было.

Я подозрительно огляделся по сторонам. Никто из нормальных прохожих, похоже, просто не замечал ни кареты, ни пары запряженных в нее потусторонних лошадей. Такси, нацелившееся было на место, где остановилась карета, резко вильнуло в сторону и причалило к тротуару чуть дальше. Я напряг свои чувства и обнаружил-таки окружавшую карету пелену заклятья, замысловатого, но от этого не менее сильного, не позволявшего нормальным смертным видеть ее.

– Я так понимаю, это наш экипаж? – спросил я.

– А ты как думал? – Элейн перекинула косу через плечо и полезла в карету. – Она отвезет нас туда, но никакой защиты по прибытии нам не гарантируется. И не забывай, Гарри: я с самого начала говорила тебе, что это неудачная идея.

– Ты только не перестраховывайся, – буркнул я. – Я как-то и сам соображаю, что все не так просто.

Глава двадцать пятая

Карета тронулась с места так плавно, что я едва не пропустил этого момента. Я пригнулся к окошку и отдернул занавеску. Мы отъехали от гостиницы и влились в транспортный поток; машины объезжали нас, не замечая. Черт, ну и заклятье! Карета ехала строго по прямой, и примерно через минуту за окном замелькали завитки тумана, очень быстро скрывшего от нас все снаружи. Шум уличного движения тоже стих, так что в мире, казалось, не осталось ничего кроме серебристо-серого тумана и ровного цоканья копыт.

Карета остановилась примерно через пять минут, и дверь отворилась. Мы стояли на жесткой траве, на вершине невысокого холма; вокруг виднелись такие же невысокие холмы. По земле стелился туман, словно по земле растеклась растрепанная грозовая туча. Кое-где из него торчали деревья с толстыми, корявыми стволами. На нижней ветке ближнего к нам дерева сидел, искоса глядя на нас блестящим черным глазом слегка облезлый ворон.

– Славная картинка, – заметила Элейн.

– Угу. Очень, как бы это сказать, Баскервильская, – карета тронулась с места, и я смотрел ей вслед, пока она не скрылась в тумане. – Ладно. Куда дальше?

Словно в ответ на мои слова ворон сипло каркнул. Он встряхнулся, теряя перья, пару раз хлопнул крыльями и перескочил на другую ветку, дальше от нас.

– Гарри, – сказала Элейн.

– Ну?

– Если ты хоть раз произнесешь здесь при мне слово «невермор», схлопочешь от меня, ясно?

– Невермор, – пообещал я. Элейн закатила глаза. Я первый шагнул вслед за вороном.

Он вел нас сквозь туман, перелетая дерева на дерево. Довольно скоро деревьев стало больше, и мы вступили в настоящий лес. Земля под ногами сделалась мягче, а воздух – влажнее. Ворон каркнул еще раз и скрылся из вида.

Я внимательно посмотрел ему вслед.

– Слушай, видишь в той стороне огонь?

– Да. Наверное, тебе туда.

– Отлично, – я сделал шаг в ту сторону. Элейн поймала меня за руку.

– Гарри! – резко произнесла она.

Она кивнула в сторону теней, сгустившихся том месте, где навалились друг на друга два упавших дерева. Только я начал различать там неясный силуэт, как тот шевельнулся и двинулся в нашу сторону, так что я смог разглядеть его целиком.

Единорог напоминал коня-тяжеловоза – из тех которых вывели таскать тяжеленные повозки вроде фургонов с пивом «Будвайзер». В высоту он достигал футов девяти, если не больше. У него были широкая грудь, тяжелые копыта, навостренные вперед уши и длинная морда.

На этом его сходство с тяжеловозом кончалось.

У него начисто отсутствовала шерсть. Все тело его покрывал гладкий, скользкий на вид панцирь из хитиновых пластин цвета, варьировавшего от темно-зеленого до угольно-черного. На его острых копытах запеклась кровь. Завитый спиралью рог рос из середины лба фута на три в длину. Конец его был зловеще острым; там и тут на нем виднелись ржавые потеки. Еще два закрученных как у барана рога поменьше росли по сторонам головы. Глаз у него не было вообще – на том месте, где им полагалось бы находиться, виднелся только гладкий хитин. Чудище тряхнуло головой, и я заметил болтавшуюся до самых ног гриву из паутины.

Здоровенная бабочка вылетела из тумана совсем рядом с мордой единорога. Чудище с неожиданной легкостью повернулось и мотнуло мордой. Конец спирального рога пронзил бабочку; единорог злобно стряхнул ее на землю и растоптал тяжелым копытом. Потом фыркнул и не спеша скрылся в тумане между деревьями.

Элейн тревожно оглянулась на меня.

– Единороги, – успокаивающе сказал я. – Очень опасны. Ты идешь первой.

Она заломила бровь.

– Ладно, не настаиваю, – кивнул я. – Охрана?

– Наверняка, – согласилась Элейн. – Как нам миновать его?

– Может, взорвать к чертовой матери?

– Соблазнительно, – заметила Элейн. – Только не уверена, что мы произведем на Матерей благоприятное впечатление, укокошив их сторожевую собаку. Может, лучше завесу?

Я покачал головой.

– Не думаю, чтобы единороги полагались на обычные чувства. Если я ничего не путаю, они улавливают мысли.

– В таком случае, тебе нечего бояться.

– Ха-ха, – мрачно сказал я. – Очень смешно. Держите меня двести рук. Нет, у меня план лучше. Я пройду мимо, пока ты будешь отвлекать его.

– Чем? По части девственности я, боюсь, немного опоздала. И эта тварь не очень похожа на тех единорогов, которых я видела у Летних. Он… гарцует как-то по-другому.

– Мыслями, – пояснил я. – Они улавливают мысли, и их влечет к себе чистота. Ты всегда умела концентрироваться лучше меня. Теоретически, если ты будешь держать в голове образ, он сосредоточится на нем, а не на тебе.

– Думать о чем-нибудь крутом? Классный план. Спасибо, Питер Пэн ты наш.

– Имеешь предложить что-нибудь лучше?

Элейн мотнула головой.

– О'кей. Попробую вывести его вон туда, – она махнула рукой в сторону цепочки деревьев. – Если у меня получится, иди и не мешкай.

Я кивнул. Элейн зажмурилась, и выражение лица ее смягчилось. Она выждала мгновение и медленно двинулась вперед, к деревьям.

Единорог вынырнул из тумана футах в десяти перед Элейн. Он фыркнул и ударил копытом по земле, разбросав комки дерна. Потом медленно, осторожно двинулся вперед.

Элейн протянула ему руку. Он испустил странное, булькающее урчание и понюхал ее. Продолжая двигаться все так же медленно, словно во се, Элейн повернулась и пошла вдоль деревьев. Единорог шел шагах в двух за ней, и кончик его рога покачивался в нескольких дюймах над ее правым плечом.

Они прошли так несколько шагов, прежде чем я увидел, что план не срабатывает. Поведение единорога изменилось. Он прижал уши к черепу, остановился, переступая с ноги на ногу, и, наконец, поднялся на дыбы и приготовился броситься вперед, нацелив конец рога в спину Элейн.

У меня не оставалось времени даже на то, чтобы предупредить ее. Я поднял правую руку с зажатым в ней жезлом, бросил в него всю имевшуюся у меня под рукой энергию и выкрикнул: «Fuego!»

Огонь – алая лента пламени и жара – сорвался с жезла и метнулся к единорогу. Впрочем, у меня была уже возможность проверить, как впечатляюще действует моя магия на огра Грума, и у меня не имелось ни малейшего желания наступать на эти грабли второй раз. Поэтому я целился не в самого единорога, но в землю у того под ногами.

Струя огня вырыла в земле трехфутовую ямищу. Единорог взвизгнул и мотнул головой, пытаясь сохранить равновесие. Обычная лошадь наверняка опрокинулась бы, но единорог каким-то образом устоял и впечатляющим – футов сорок, не меньше! – прыжком перелетел подальше от воронки. Приземлившись, он описал полукруг и направился прямехонько на меня.

Я бросился к ближайшему дереву. Единорог бежал быстрее, но дерево росло совсем рядом, и я нырнул за него.

Единорог не сбавил скорости. Его рог ударил в сухой ствол и пронзил его как масло. Я отпрянул, но даже так кончик рога успел оцарапать мне левую руку, а отлетевшие от ствола щепки больно ударили меня в грудь и живот. Впрочем, мне некогда было думать о боли. Я выступил из-за дерева, взялся за посох обеими руками и с размаху врезал единорогу по задней ноге.

Обычно лодыжка – уязвимое место у лошади. Как выяснилось, у единорога она еще нежнее. Потусторонняя скотина испустила дикий визг и забилась, силясь вытащить застрявший рог. Это ей удалось, и она крутанулась, метясь рогом в меня. Я отбил его конец посохом и отскочил вправо, чтобы единорог не придавил меня своим весом. В ответ тот припал на передние ноги, извернулся и ударил задними копытами, целя ими мне в голову. Я перекатился по земле, вскочил и бросился за следующее дерево. Единорог повернулся и двинулся ко мне, обходя дерево. С его разинутой пасти капала пена.

Элейн выкрикнула что-то, и я, повернув голову, увидел, как она подняла правую руку, а из одетого на нее браслета выпорхнул рой ослепительно-ярких мотыльков. Крошечные огненные точки устремились к единорогу и окружили его мерцающим облачком. Один из них пролетел совсем рядом со мной, и мои чувства на мгновение словно выключились, сменившись чужими: я иду по тротуару в стоптанных туфлях, солнце светит прямо у меня над головой, в животе – приятное предчувствие скорого обеда, в нос бьет запах раскаленного асфальта, а где-то невдалеке смеются и плещутся в воде дети. Воспоминание – наверное, Элейн. Я отшатнулся и отмахнулся от мотылька, приходя в себя.

Мотыльки роились вокруг единорога, по одному касаясь его блестящей шкуры, и с каждым таким касанием тварь безумела все сильнее. Она вертелась, лягалась, визжала, размахивала рогом, пытаясь отбиться от чужих воспоминаний – похоже, безуспешно.

Я чуть повернул голову. Элейн продолжала стоять с вытянутой рукой, напряженно сдвинув брови.

– Гарри, – крикнула она. – Да иди же. Я его удержу.

Я встал. Сердце отчаянно колотилось.

– Удержишь?

– Некоторое время смогу. Иди к Матерям. Ну быстро же!

– Не хочу бросать тебя здесь одну.

Струйка пота сбежала по ее щеке.

– Тебе и не придется. Стоит ему высвободиться, и я не стану ждать, пока он меня продырявит.

Я стиснул зубы. Я не хотел оставлять Эллину одну, но, честно говоря, она справлялась куда лучше, чем я. Она неподвижно стояла на расстоянии каких-то десяти-пятнадцати хороших скачков от единорога, вытянув руку, и эта скотина не могла стронуться с места, словно ее окутали сетью. А все моя хрупкая, прекрасная Элейн.

Воспоминания накатывали на меня, десятки мелочей, которые я давно забыл, разом вернулись ко мне: ее смех в темноте, негромкий, ехидный; ощущение ее хрупких пальцев, сплетающихся с моими; ее сонное лицо на подушке рядом со мной – мягкое, умиротворенное в лучах утреннего солнца…

Воспоминаний было гораздо больше, но я отмахнулся от них. Все это случилось давным-давно, и это не значило ровным счетом ничего, если мы с ней не переживем нескольких следующих минут… или часов.

Я повернулся к ней спиной, оставив ее наедине с этим кошмарным единорогом, и побежал к мерцавшему за деревьями огню.

Глава двадцать шестая

Небывальщина – большая страна. Говоря точнее, самая большая страна. Небывальщиной чародеи называют всю бесконечность потустороннего мира. Это не физическая страна, так что ни географии, ни геологии, ни сезонных воздушных потоков здесь нет. Это мир теней, волшебное царство, и его материя изменчива как мысль. У него множество названий: ну, например, По Ту Сторону, или Тот Свет, и здесь можно отыскать любую разновидность потустороннего мира, какую только можно вообразить. Ад, Рай, Олимп, Чертовы Куличики, Тартарары, Геенна – все, что угодно, и все это находится где-то в Небывальщине. Во всяком случае, теоретически.

Регионы Небывальщины, расположенные ближе всего к миру смертных, почти полностью контролируются сидхе. Эту часть потустороннего мира называют Феерией, и она довольно тесно связана с нашим, материальным миром. Как следствие, Феерия во многом напоминает наш мир. Она, например, относительно постоянна, и в ней имеются даже несколько разновидностей погоды. И все же не ошибайтесь: никакая это не Земля. Физические законы действуют здесь не так надежно, как в нашем мире, что делает Феерию чертовски опасным местом. Большинство тех, кто попал сюда, пропадает навсегда.

И ведь я потрохами чувствовал, что бегу по самому что есть центру Феерии.

Земля понижалась и делалась влажнее и мягче. Туман быстро проглотил звуки за спиной, и я не слышал больше ничего, кроме своего тяжелого дыхания. Сердце отчаянно колотилось на бегу, и в поцарапанной руке пульсировала боль. Впрочем, сам бег был не лишен некоторой приятности – это после нескольких-то месяцев жизни взаперти в лаборатории. Вряд ли меня хватило бы надолго, но по счастью бежать пришлось всего ничего.

Огни оказались парой светящихся окон хибары, стоявшей на отшибе от леса, на небольшом возвышении. Ее окружали каменные обелиски размером примерно с гроб; часть их повалилась и растрескалась, другие продолжали стоять, чуть покосившись. На одном и них примостился, поблескивая бусиной-глазом знакомый ворон. При виде меня он еще раз каркнул и влетел в открытое окно хибары.

Несколько секунд я постоял, переводя дух, потом подошел к двери. По коже забегали мурашки. Я сделал шаг назад и получше рассмотрел дом. Каменные стены. Соломенная крыша. Из окон струился аромат свежевыпеченного хлеба, но и он не мог заглушить характерного запаха плесени. Дверь была сделана из какого-то потемневшего от времени, но все еще тяжелого и крепкого дерева, и на ней виднелся вырезанный, уже знакомый мне символ: снежинка. Значит, Мать Зима. Если она хотя бы не уступала Мэб, одних размеров ее силы хватало, чтобы любой чародей сдох от зависти. Эта энергия должна висеть вокруг нее постоянной аурой, этаким тепловым излучением… вот только не факт, что ее можно уловить сквозь каменную стену и толстенную дверь. М-мм…

Я поднял руку, чтобы постучать, и дверь отворилась сама собой с мелодраматическим как в дешевых голливудских фильмах скрипом несмазанных петель.

– Заходи, мальчик, – произнес голос – точнее, даже не голос, а скрипучий шепот. – Мы тебя ждали.

Еще раз м-мм… Я вытер вспотевшие ладони о джинсы и проверил, крепко ли я держу свои жезл и посох. Только потом я перешагнул порог и вступил в полумрак помещения.

Весь дом занимала одна комната. Пол был деревянный, из старых, потрескавшихся досок. Вдоль каменных стен выстроились полки. В дальнем углу, у очага стояло кресло-качалка, а рядом с ним – деревянная прялка. Кресло со скрипом покачивалось – в нем кто-то сидел, хотя я не видел ничего, кроме шали и чепца – так обычно пытаются изобразить фигуру с помощью свертка одеял. На каминной полке лежало несколько вставных челюстей более-менее человеческого размера. Одна казалась совершенно нормальной, с белыми, ровными зубами. Следующая была гнилой, со стертыми резцами и сломанными мостами. Зубы у следующей были заостренными, в зловещих бурых потеках, с застрявшими в них кусками гнилого мяса. Последняя была изготовлена из какого-то сверкающего серебристого металла.

– Забавно, – послышался со скрипучего кресла такой же скрипучий голос. – Очень даже забавно. А ты почувствовала?

– Э… – неуверенно произнес я.

Из противоположного угла комнаты послышался новый голос, и я обернулся в ту сторону. Другая женщина, сгорбленная от старости, смахивала тряпкой пыль с полки и возвращала на вытертое место бутылочки и пузырьки. Она повернулась и смерила меня взглядом зеленых глаз; лицо ее оказалось, конечно, морщинистым, но очень даже еще румяным.

– Конечно, почувствовала. Бедный мальчик. Он идет по тернистой тропе, – пожилая дама подошла ко мне и положила руки мне на виски, заглянув в глаза. – Шрамы. Много шрамов. Покажи язык, мальчик.

Я удивленно зажмурился.

– А?..

– Высунь язык, – повторила она требовательным тоном. Я повиновался. Она внимательно изучила мои язык и горло.

– Впрочем, он силен, – произнесла она. – И может вести себя умно. Порой. Похоже, твоя дочь не ошиблась с выбором.

Я закрыл рот, и она отпустила мою голову.

– Мать Лето, полагаю?

Она улыбнулась мне.

– Да, лапочка. А это Мать Зима, – она небрежно махнула рукой в сторону кресла у огня. – Не обижайся на то, что она не встает. Время года, видишь ли, неподходящее. Дай-ка мне ту метлу.

Я поморгал, но послушно взял стоявшую в углу растрепанную метелку на корявой палке и передал ее Матери Лету. Пожилая дама взяла ее у меня и принялась подметать пыльный пол.

– Ха, – шепотом заметила Мать Зима. – Ты только поднимаешь пыль; она все равно ложится на место.

– Дело в принципе, – возразила Мать Лето. – Верно ведь, мальчик?

Я чихнул и сдержанно ругнулся про себя.

– Э… прошу прощения, леди. Я надеялся, вы могли бы ответить мне на пару вопросов.

Чепец Матери Зимы чуть повернулся в мою сторону. Мать Лето прекратила свое подметание и внимательно посмотрела на меня своими блестящими зелеными глазами.

– Ты ждешь ответов?

– Да, – признался я.

– Как можешь ты ждать ответа, – Мать Лето чихнула, – если ты еще не знаешь правильных вопросов.

– Э… – повторил я. Воплощенная сообразительность – это про меня.

Мать Лето покачала головой.

– Раз так, предлагаю обмен, – сказала она. – Мы зададим вопрос тебе. А в обмен на ответ каждая из нас ответит на интересующий тебя вопрос.

– Мне нечего возразить, но вообще-то я здесь не затем, чтобы вы задавали вопросы мне.

– Ты уверен? – спросила Мать Лето. Она промела пол передо мной и теперь гнала пыль к двери. – Откуда тебе знать, что это так?

– Она готова трепаться весь день, – донесся до меня неодобрительный шепот Матери Зимы. – Отвечай на наши вопросы, парень. Или выметайся.

Я сделал глубокий вдох.

– Ладно, – буркнул я. – Спрашивайте.

Мать Зима повернулась обратно к огню.

– Ты просто ответь нам, парень. Что важнее? Тело…

– …или душа? – договорила за нее Мать Лето. Обе замолчали, и ощутил на себе их взгляды – словно кожу мою осторожно тыкали кончиками ножей.

– Я полагаю, это зависит от того, кто и кого спрашивает, – произнес я, наконец.

– Мы спрашиваем, – шепнула Зима.

Лето кивнула.

– И мы спрашиваем тебя.

Я обдумал ответ.

Черт, я даже сам удивился тому, что подумал, прежде чем ответить.

– Раз так, я сказал бы, что будь я старым, дряхлым, одной ногой в могиле, я верил бы в то, что душа важнее. А будь я человеком, которого готовы сжечь ради спасения его души, я полагал бы, что важнее тело.

Последовала долгая пауза. Я поймал себя на том, что беспокойно переминаюсь с ноги на ногу.

– Неплохо сказано, – заметила, наконец, Мать Зима.

– И достаточно умно, – согласилась Лето. – Почему ты ответил именно так, мальчик?

– Потому что это глупый вопрос. На него не ответить однозначно – только так, или только иначе.

– Вот именно, – кивнула Лето. Она подошла к очагу и достала из печки противень с длинной рукояткой. На противне лежал круглый каравай хлеба. Она выложила его на подоконник остывать. – Мальчик видит то, чего не видит она.

– Просто это не в ее натуре, – пробормотала Зима. – Она такова, какая есть.

Мать Лето вздохнула и кивнула.

– Странные времена…

– Погодите-ка, – вмешался я. – О ком это вы здесь говорите? О Мэйв, так ведь?

Мать Лето издала негромкий кашляющий звук, который вполне мог быть и смехом.

– Я ответил на ваши вопросы, – сказал я. – Теперь ваша очередь.

– Терпение, мальчик, – сказала Мать Лето. Она сняла с крюка над огнем чайник и разлила чай в две чашки. Потом добавила в них что-то вроде меда, сливок, и протянула одну Матери Зиме.

Я подождал, пока обе не отопьют немного, потом снова вмешался.

– Ну ладно, терпению есть предел. У меня нет возможности ждать. Сегодня летнее равноденствие. С полуночи сила начнет перетекать к Зиме, и Мэйв попытается использовать Каменный Стол, для того, чтобы окончательно похитить мантию Летнего Рыцаря.

– Разумеется. Этого необходимо избежать любой ценой, – Мать Лето заломила бровь. – Так каков твой вопрос?

– Кто убил Летнего Рыцаря? Кто украл его мантию?

Мать Лето бросила на меня разочарованный вздох и отхлебнула глоток чая.

Мать Зима поднесла чашку к чепцу. Я так и не видел ее лица – но руки ее казались иссохшими, а ногти тронуты синевой.

– Ты задаешь глупый вопрос, парень, – произнесла она, опустив чашку. – Ты ведь умнее этого.

Я скрестил руки на груди.

– О чем это вы?

Мать Лето хмуро покосилась на Зиму, но все же ответила.

– О том, что не столько важно – «кто», сколько – «зачем».

– И «как», – добавила Мать Зима.

– Думай, мальчик, – сказала Лето. – Чего добился похититель мантии?

Я нахмурился. Войны между Дворами – это раз. Необычной активности как в волшебном, так и в материальном мирах. Но в первую очередь, все-таки войны. Зима и Лето готовятся сразиться у Каменного Стола.

– Совершенно верно, – прошептала Зима. По спине моей снова побежали мурашки. Блин-тарарам, да она ведь слышала мои мысли! – Но подумай, чародей. Как это проделали? Кража есть кража, что бы ни было ее целью: пища, богатство, красота или власть.

Поскольку разницы я все равно не видел, я стал рассуждать вслух:

– Когда что-то украдено, с этим может произойти две вещи. Его могут спрятать так, чтобы его нельзя было найти.

– Или охранять, – вмешалась Лето. – Так, как поступают, например, драконы.

– Угу, ладно. Или это можно уничтожить.

– Нет, нельзя, – вскинулась Мать Зима. – Ваши собственные предания тоже подтверждают это. Ну, тот вздорный немец с всклокоченными волосами…

– Эйнштейн, – пробормотал я. – Ладно, согласен. Но все равно, это можно сделать бесполезным. Или продать кому-то другому.

Мать Лето кивнула.

– И то, и другое – изменения.

Я поднял руку.

– Постойте, постойте. Послушайте, насколько я понимаю, эта сила Летнего Рыцаря, его мантия, не может существовать сама по себе. Ее нужно заключить в какой-то сосуд.

– Да, – согласилась Мать Зима. – В одну из Королев, или в Рыцаря.

– И сейчас она не у Королев.

– Верно, – кивнула Лето. – Будь это иначе, мы бы это ощутили.

– Выходит, она у другого Рыцаря, – продолжал я. – Но если бы это было так, не было бы и никакого нарушения равновесия, – я почесал в затылке, и до меня медленно начало доходить. – Если только мантию не изменили. Если только не изменили нового Рыцаря. Превратили во что-то другое. Что-то, что держит эту энергию взаперти, делает бесполезной.

Обе молча, внимательно смотрели на меня.

– Олл райт, – сказал я. – Я сформулировал свой вопрос.

– Задавай, – произнесли обе хором.

– Как мантия передается от одного Рыцаря к другому?

Мать Лето улыбнулась, но выражение ее лица оставалось невеселым.

– Она возвращается к ближайшему ее отражению. К ближайшему, так сказать, сосуду Летних. А та, в свою очередь, выбирает нового Рыцаря.

Это означало, что за этим могла стоять только одна из Летних Королев. Титания исключалась из списка – она развязывала войну с Мэб именно потому, что не знала, где находится мантия. Мать Лето тоже не выложила бы мне всей этой информации, стой за этим она сама. В итоге оставалась только одна.

– Звезды… – пробормотал я. – Аврора.

Две Матери разом поставили чашки на стол.

– Время поджимает, – сказала Лето.

– То, что не должно произойти, может произойти, – продолжала Зима.

– Ты, по нашему разумению, тот, кто еще может восстановить положение вещей…

– …если у тебя хватит сил.

– И храбрости.

– Эй, придержите лошадей, – вмешался я. – Может, мне просто выложить это Мэб с Титанией?

– Об этом не может быть и речи, – вздохнула Мать Зима. – Они идут на войну.

– Остановите их, – сказал я. – Вы двое сильнее Мэб и Титании. Заставьте их заткнуться и прислушаться к вам.

– Не так все просто, – заметила Зима.

Лето кивнула.

– Мы обладаем властью, но в определенных рамках. Мы не можем вмешиваться в дела Королев или Леди. Даже в такой отчаянной ситуации.

– А что вы вообще можете сделать?

– Я? – переспросила Лето. – Ничего.

Я нахмурился и перевел взгляд с нее на Мать Зиму.

Дряхлая, сморщенная рука поднялась и поманила меня.

– Подойди, парень.

Я хотел было отказаться, но ноги сами, без моего позволения, шагнули к ней, и я опустился на колени у ее кресла. Даже отсюда я не мог разглядеть ее. Все ее тело включая ноги было покрыто несколькими слоями темной материи. На коленях у нее лежали пара вязальных спиц и бесхитростный прямоугольник шерстяной ткани, из которого тянулись толстые нити грубо спряденной, неокрашенной шерсти. Мать Зима пошарила рукой, нашла ржавые ножницы, отрезала нити и протянула мне вязанье.

Я взял его – снова механически, почти не сознавая, что делаю. Ткань была мягкой, холодной словно из холодильника, и покалывала пальцы скрытой в ней слабо уловимой, но опасной энергией.

– Концы не завязаны, – негромко заметил я.

– И не нужно, – сказала Зима. – Это Расклятье.

– Что?

– Отмена всему, парень. Я отменяю все. Разрушаю. Вот я кто на деле. В этих нитях заключается сила, способная отменить действие любого заклятья. Просто приложи ткань к тому, что нужно отменить. Распусти нити, и все так и будет.

Мгновение я смотрел на клочок ткани.

– Любое заклятие? – тихо переспросил я. – Любое преобразование?

– Любое.

У меня задрожали руки.

– Вы хотите сказать… Я могу использовать это, чтобы справиться с тем, что сделали с Сьюзен вампиры? Просто взять и отменить? Снова сделать ее смертной?

– Можешь, Эмиссар, – в голосе Матери Зимы зазвучало какое-то сухое, холодное любопытство.

Я сглотнул слюну и встал, комкая в руке ткань. Осторожно, чтобы не распустить ненароком, я сунул ее в карман.

– Это что, подарок?

– Нет, – прошептала Зима. – Но необходимость.

– И что мне положено с этим делать?

Мать Лето покачала головой.

– Это твое теперь, тебе и решать. Мы и так исчерпали все свои возможности реагировать на происходящее. Остальное в твоих руках.

– И поспеши, – прошептала Зима.

Мать Лето согласно кивнула.

– Времени не осталось. Будь скор и мудр, смертное дитя. Ступай с нашим благословением.

Зима зябко убрала свои хрупкие руки в рукава халата.

– Не подведи, парень.

– Блин-тарарам, вот только давления не надо, – буркнул я себе под нос. Я коротко поклонился обеим по очереди и повернулся к двери. Уже переступая через порог, я спохватился.

– Да, кстати. Простите, если мы подпалили немного вашего единорога по дороге сюда.

Я оглянулся и увидел, что Мать Лето выгнула бровь. Чепец Зимы тоже пошевелился, и я увидел желтые зубы.

– Какого единорога? – послышался ее шепот.

Дверь закрылась – снова сама собой. Мгновение я тупо смотрел на деревянную поверхность.

– Чертовы гребаные фэйерские штучки, – буркнул я наконец, повернулся и двинулся обратно тем же путем, которым пришел сюда. Расклятье холодило бедро сквозь ткань кармана и угрожало здорово заморозить меня, если останется там слишком долго.

Мысль о Расклятье заставила меня ускорить шаг; возбуждение клокотало во мне. Если то, что сказали мне Матери, правда, я смогу использовать эту штуку, чтобы помочь Сьюзен – чем не божественное вмешательство. Все, что мне необходимо было сделать – это завершить это дело, а потом никто не мешал бы мне найти ее.

Ну, конечно, мрачно подумал я, завершение этого дела, весьма вероятно, угробит меня. Матери помогли мне сообразить многое, а также снабдили полезной магической штуковиной, но, черт возьми, не подкинули ни одной завалящей мысли, как все это разгребать – и, как дошло до меня только что, никто из них ведь не сказал ясно и недвусмысленно: «Это сделала Аврора». Я знал, что они говорили мне правду, и их заявления привели меня к такому заключению – но что из этого диктовалось этим загадочным запретом на прямое вмешательство, а что – очередными фэйерскими штучками?

– Будь скор, – прохрипел я, стараясь подражать голосу Зимы. – Мы исчерпали свои возможности, – буркнул я, изображая Лето. Я ускорил шаг и нахмурился, пытаясь понять, что означали последние слова Зимы. Она произнесла их почти ехидно, словно это давало ей то, чего она иначе не смогла бы.

Какого единорога?

Я обмозговал этот вопрос. Если это, действительно, было сказано всерьез, а не так, вскользь, это должно было что-то означать.

Я нахмурился еще сильнее. Это означало, что маленькую хибару никто не охранял. А если охранял, то не тот, кого поставила на этот пост Мать Зима.

Тогда кто же?

Ответ оглушил меня подобно хорошему удару подвздох – во всяком случае, ощущение тошноты от этого было вполне сопоставимо с последствиями удара. Я остановился и попытался открыть Зрение.

Я не успел этого сделать. Из-за завесы вынырнул Грум; рядом с ним стояла Элейн. Он застал меня врасплох. Огр обрушил свой кулак-кувалду мне в лицо. В глазах вспыхнуло, я почувствовал, что падаю, а потом ощутил щекой прохладную землю.

Потом легкий запах духов Элейн.

Потом все скрыла чернота.

Глава двадцать седьмая

Я очнулся на земле в темном Небывальском лесу. И – магический это мир или нет – я замерз и начал непроизвольно дрожать. Это делало притворство бессмысленным, так что я сел и попробовал оценить ситуацию.

Никаких новых ушибов и переломов я не ощущал, значит, пока я валялся в отключке, меня не мутузили. Впрочем, вряд ли я вырубался надолго. Расклятья Матери Зимы в моем кармане больше не было. Моя сумка исчезла, равно как кольцо и браслет. Это же, само собой, относилось и к моим жезлу и посоху. Правда, я все еще ощущал на груди материнский амулет, что меня даже удивило. Рука болела в том месте, где Мэб продырявила ее чертовым ножом для открывания писем.

Во всех остальных отношениях я ощущал себя более или менее невредимым. Клево.

Я окинул взглядом свое ближайшее окружение и обнаружил кольцо растущих вокруг меня поганок. Они были не слишком большими или зловещими – обыкновенные, вроде бы, поганки, но при виде их меня почему-то пробрала дрожь. Я поднял руку и осторожно протянул к ним, постаравшись обострить при этом свои чародейские чувства. Я наткнулся на стену. Я не знаю, как еще описать это. Там, где начиналось это кольцо грибов, моя способность двигаться или ощущать что-то, будь то обычные или магические чувства, просто-напросто кончалась.

Плен. Дважды клево.

Только получив хоть какое-то представление о своем затруднительном положении, я встал и повернулся к своим пленителям.

Их было пятеро, что казалось более чем несправедливым. Ближнюю я узнал с первого взгляда – Аврора, одетая на этот раз в то, что я назвал бы боевой кольчугой, только тонкой и легкой как обычная одежда. Она плотно облегала ее тело от горла до запястий и лодыжек, и слегка светилась в полумраке леса. На бедре у Авроры висел меч, а на светлых волосах красовался венок из живых листьев. Она обратила на меня взгляд своих оглушительно прекрасных зеленых глаз; выражение ее лица показалось мне одновременно печальным и решительным.

– Чародей, – сказала Аврора. – Мне жаль, что все так обернулось. Но ты слишком близок к разгадке и можешь стать помехой. Тебе осталось послужить одной цели, а потом я не могу позволить тебе продолжить твое вмешательство.

Я поморщился и посмотрел мимо нее, на огра Грума, огромного, краснокожего и безмолвного, и на жуткого единорога, охранявшего подступы к хибаре Матери Зимы.

– Что вы намерены со мной сделать?

– Убить тебя, – мягко произнесла Аврора. – Мне жаль, но это необходимо. Ты слишком опасен, чтобы оставлять тебя в живых.

Я угрюмо посмотрел на нее.

– Тогда почему вы не сделали этого раньше?

– Хороший вопрос, – заметил четвертый из присутствующих – Ллойд Слейт, Зимний Рыцарь. Он так и оставался в своем байкерском кожаном прикиде, только добавил к нему всяких железных побрякушек вроде кольчуги. На бедре у него висел один меч, за спиной – еще один, а на поясе – тяжелый пистолет. Напряженное, голодное выражение лица его не изменилось. Он казался взвинченным и злобным. – Будь на то моя воля, я бы перерезал тебе глотку, как только Грум уложил тебя.

– Зачем звать его Грумом? – я перевел взгляд обратно на огра. – Вы можете сбросить чары, Лорд-Маршал. В них больше нет никакого смысла.

Лицо огра перекосилось от удивления.

Я презрительно покосился на темного единорога.

– И ты, Коррик, кстати, тоже.

Огр и единорог разом повернулись к Авроре. Младшая Королева кивнула, так и не спуская с меня глаз. Форма огра странно расплылась, исказилась, и приобрела черты Талоса, дворянина-сидхе из Аврориного пентхауза в «Ротшильде». Светлые волосы его были собраны в боевую косичку, и туго облегающий панцирь из какого-то темного металла делал его похожим на боевого робота.

Одновременно с этим единорог встрепенулся и превратился в массивную тушу кентавра Коррика, тоже одетого в доспехи. Он топнул массивным копытом, но промолчал.

Аврора, хмурясь, обошла меня кругом.

– Давно ли ты догадался, чародей?

Я пожал плечами.

– Не очень. До меня начало доходить на обратном пути из домика Матери Зимы. Ну, стоило мне понять, с чего начинать, и все остальное было уже делом техники.

– У нас нет времени на разговоры, – буркнул Слейт и сплюнул на землю.

– Если он догадался, значит, могут и другие, – терпеливо возразила Аврора. – Нам нужно знать, ждать ли нам других противников. Скажи мне, чародей, как ты все это вычислил?

– Убирайтесь к черту, – огрызнулся я.

Аврора повернулась к последней из присутствующих.

– Его как-нибудь можно урезонить? – спросила она.

Элейн стояла чуть в стороне от остальных, повернувшись к ним спиной. На земле у ее ног стояла моя сумка и лежали мои жезл с посохом. К ее наряду добавилась изумрудно-зеленая накидка, что почему-то смотрелось вполне естественно. Она покосилась на Аврору, потом на меня, и быстро отвела взгляд.

– Вы ведь уже сказали ему, что собираетесь убить его. Он не будет помогать нам.

Аврора покачала головой.

– Новые жертвы... Мне жаль, что ты вынуждаешь меня поступать так, чародей.

Она взмахнула рукой. Какая-то невидимая сила дернула меня за подбородок, развернув лицом к ней. Глаза ее вспыхнули, расцвели всеми цветами радуги, и я ощутил ее рассудок, ее волю, прорывающиеся сквозь выставленную мною защиту внутрь меня. Я потерял равновесие, пошатнулся и беспомощно привалился спиной к невидимой стене, которой она меня окружила. Я пытался сопротивляться, но это было все равно что гнать воду вверх по склону: не за что зацепиться, не на чем сфокусироваться. Она играла на своем поле, заковав меня в круг своей власти. Она втекла в меня сквозь глаза, и все, что мне оставалось – это любоваться мельтешащими как в калейдоскопе красками.

– Ну, – сказала она, и голоса слаще и нежнее я в жизни не слышал. – Что знаешь ты о смерти Летнего Рыцаря?

– За ней стояли вы, – услышал я собственный, чуть заплетающийся голос. – Вы и приказали его убить.

– Как?

– Ллойд Слейт. Он ненавидит Мэйв. Вы завербовали его себе в помощники. Элейн провела его в дом Ройеля через Небывальщину. Он бился с Ройелем. Вот откуда на ступенях слизь. Вода на руках и ногах Ройеля – следствие встречи Летнего жара с Зимним льдом. Слейт сбросил его с лестницы и сломал ему шею.

– А его энергетическая мантия?

– Переадресована, – пробормотал я. – Вы забрали ее и поместили в другого человека.

– В кого?

– В девушку-подкидыша, – ответил я. – В Лилию. Вы дали ей мантию и сразу же превратили в камень. В ту статую у вас в саду. Она стояла прямо у меня перед глазами.

– Отлично, – сказала Аврора, и эта негромкая похвала больно резанула мне сердце. Я сделал еще попытку вернуть свои чувства, вырваться из сияющей тюрьмы ее зеленых глаз. – Что еще?

– Вы наняли вурдалака. Тигрицу. Вы натравили ее до меня даже раньше, чем Мэб говорила со мной.

– Я не знакома ни с какими вурдалаками. Ты ошибаешься, чародей. Я не нанимаю убийц. Продолжай.

– Вы подставили меня прежде, чем я явился допрашивать вас.

– Каким образом? – настаивала Аврора.

– Должно быть, Мэйв приказала Слейту убрать Элейн. Он сделал вид, будто пытался и потерпел неудачу, но Элейн разыграла это натуральнее. Вы помогли ей имитировать ранение.

– Зачем мне было делать это?

– Чтобы отвлечь меня. Чтобы, говоря с вами, я думал о другом и не смог бы загнать вас в угол верным вопросом. Вы и нападали на меня именно за этим. Убеждали меня в том, в какого монстра я превратился. Только для того, чтобы лишить меня равновесия, чтобы избежать опасных вопросов.

– Да, – кивнула Аврора. – А после?

– Вы решили убрать меня. Вы послали Талоса, Элейн и Слейта убить меня. И вы же соорудили это страшилище в торговом центре.

Слейт шагнул ко мне.

– Вот ужас, – буркнул он. – Он не производил впечатление такого уж умного.

– И все же он всего лишь следовал логике. Ну еще, конечно, сыграли свою роль знания, полученные им от Королев и Матерей. Но соединил их воедино он сам, – взгляд ее переместился с меня дальше, на Элейн. Я попытался опустить глаза, но мне это не удалось.

– Замечательно, – прокомментировал Слейт. – Никого не забыл. Так мы можем, наконец, убить этого юного умника, или нет?

Аврора предостерегающе подняла руку и снова повернулась ко мне.

– Тебе известна моя следующая цель?

– Вы знаете, что если бы попытались завладеть мантией Летнего Рыцаря, Мать Зима воспользовалась бы Расклятием, чтобы высвободить ее и восстановить равновесие. Поэтому вы выждали, пока она даст Расклятье мне. Теперь вы возьмете ее, а также изваяние Лилии. Во время битвы вы отнесете его к Каменному Столу. Вы воспользуетесь Расклятием, освободите Лилию от чар и убьете ее на Каменном Столе сразу после полуночи. Энергия Летнего Рыцаря навсегда перейдет к Зимним. Вы хотите уничтожить равновесие сил в Феерии – зачем, я не знаю.

Глаза Авроры опасно вспыхнули. Она отвела взгляд, и это было сродни падению с лестницы. Я отшатнулся, опустил глаза и уставился в землю передо мной.

– Зачем? Уж ты бы мог догадаться, чародей. Один из немногих, – она принялась расхаживать взад-вперед в своей сияющей кольчуге. – Замкнутый цикл необходимо разорвать. Лето и Зима, постоянно преследующие друг друга, ранящие в те места, которые исцелила другая, исцеляющие те места, куда ранила другая... Наша война, это наше бессмысленное соперничество, продолжается по единственной причине: потому что так было всегда – а смертные, попавшие в эти жернова, становятся пешками в этой игре, – она сердито набрала воздуха в легкие. – Этому нужно положить конец. И я это сделаю.

Я стиснул зубы, удерживаядрожь.

– Вы положите этому конец, повергнув материальный мир в хаос?

– Не я устанавливала цену, – прошипела Аврора. Краем глаза я уловил ее взгляд и начал было поднимать голову, но вовремя спохватился. – Мне это ненавистно, – продолжала негромким, бесстрастным голосом говорить Аврора. – Мне ненавистно все, что мне пришлось совершить, чтобы добиться этого – но это давно уже пора было сделать, чародей. Промедление подобно смерти. Мало ли людей погибло или сошло с ума от жестокости Мэйв и ей подобных? Тебя самого терзали, унижали, едва не поработили. Я делаю то, что необходимо сделать.

Я судорожно сглотнул.

– Причинять боль и угрожать жизни смертных созданий с целью помочь им? Но это же безумие.

– Возможно, – кивнула Аврора. – Но другого пути нет, – она снова повернулась ко мне; голос ее сделался совсем уж ледяным. – Известно ли Белому Совету о том, что ты обнаружил?

– А ты укуси меня, штучка фруктовая!

Слейт не удержался и хихикнул, пытаясь скрыть это под видом кашля. Я скорее ощутил, чем увидел внезапную вспышку гнева Авроры, воспламененную, несомненно, Зимним Рыцарем, но нацеленную на меня. Огненный язык метнулся от нее ко мне, опалив обращенный к ней бок. Волоски на моей руке встали дыбом.

– Что ты сказал, жалкая обезьяна?

– Они не знают, – чуть хриплым от напряжения голосом сказала Элейн. Она встала между мной и Авророй, спиной ко мне. – Он сам сказал мне это перед тем, как мы отправились к Матерям. Совет вообще не представляет себе всей серьезности происходящего. А когда поймет, будет уже слишком поздно что-либо предпринимать.

– Вот и хорошо, – заявил Слейт. – Раз так, он последняя нить. Убьем его, и дело с концом.

– Черт возьми, Слейт, – вмешался я. – Да пошевели же мозгами, парень. Как, по твоему, что ты получишь, помогая ей вот так?

Слейт одарил меня ледяной улыбкой.

– Силу этого старого ублюдка, Ройеля – это во-первых. Я стану вдвое более сильным Рыцарем, чем был прежде. И уж тогда я точно поквитаюсь с этой маленькой сучкой, Мэйв, – он облизнул губы. – А потом... Мы с Авророй придумаем, что потом.

Я позволил себе хрипло рассмеяться.

– Надеюсь, ты записал это где-нибудь, а, болван? Неужели ты всерьез думаешь, что она позволит смертному обладать такой властью над собой? – в глазах Слейта мелькнула неуверенность, и я усилил натиск. – Подумай хорошенько. Она говорила тебе прямо или обещала письменно хоть что-то, о чем ты тут размечтался?

В глазах его забрезжило подозрение, но тут Аврора положила руку ему на плечо. Взгляд Слейта затуманился, и он закрыл глаза.

– Спокойствие, мой Рыцарь, – негромко произнесла Леди Лето. – Чародей горазд на выдумки; к тому же он находится в отчаянном положении. Он скажет все, что угодно, если считает, что это может спасти его. Между нами все по-прежнему.

Я стиснул зубы: мне нечего было сказать на это. Так или иначе, Аврора держала Слейта на крючке. Возможно, общение с Мэйв и ее свитой лишили его твердости... Ну да, наркотики и прочие удовольствия, на которые она его подсаживала, сделали его более восприимчивым к убеждению. А может, Аврора просто нашла слабое место в его психике. В любом случае он вряд ли стал бы слушать меня дальше.

Я огляделся по сторонам, но Коррик с Талосом не обращали на меня внимания. Аврора все шептала что-то Слейту. Это оставляло мне всего одного собеседника, и мысль об этом жгла меня раскаленным гвоздем.

– Элейн, – окликнул я ее. – Это же безумие какое-то. Тебе-то зачем все это?

Она не смотрела на меня.

– Простое выживание, Гарри. Я обещала либо помочь Авроре, либо отдать жизнь в расплату за все годы, что она укрывала и защищала меня, – она замолчала на мгновение, словно набираясь сил для следующих слов. – Я... я не знаю.

– Если Аврору не остановить, многие пострадают.

– Каждый день кто-то страдает, – возразила Элейн. – И разве тебя слишком заботит, кто? Или как? Или за что?

– Но люди погибнут, Элейн.

Это пробило ее броню, и она посмотрела на меня; злость мешалась в ее серых глазах со слезами.

– Лучше они, чем я.

Я не спускал глаз с ее лица.

– И лучше я, чем ты, так?

Она первая отвела взгляд, повернувшись к Авроре и Слейту.

– Выходит, так.

Я скрестил руки на груди и прислонился спиной к невидимой клетке из поганок. Перебрав оставшиеся у меня возможности, я пришел к выводу, что они довольно-таки ограничены. Если Аврора хочет, чтобы я умер, она добьется этого без особого труда, и, если только из-за холма не покажется спасительная кавалерия, я не мог бы поделать с этим ровным счетом ничего.

Можете считать меня пессимистом, но жизненный опыт не советовал мне слишком уж полагаться на кавалерию. В общем, шах и мат.

Что оставляло мне единственный выбор – последнее заклятье. Я зажмурился, сосредотачиваясь, собирая воедино все оставшиеся во мне жизненные силы. Каждый чародей таит в себе изрядный запас энергии, истекающей не столько из окружения, сколько из его собственной сущности. Магический круг Авроры отрезал меня от внешних источников энергии для заклятья – что ж, это не могло помешать мне использовать свой внутренний запас.

Правда, используй я его, у меня не останется ничего, что давало бы мне возможность дышать, заставляло бы биться мое сердце, питало бы электричеством мой мозг... Но потому ведь это и называется смертным проклятием, не так ли?

Я открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Аврора отошла от Ллойда Слейта. Зимний Рыцарь обратил на меня до ужаса пустой взгляд и потянул меч из ножен.

– Печальная необходимость, – вздохнула Аврора. – Прощайте, мистер Дрезден.

Глава двадцать восьмая

Краем глаза я продолжал следить за Слейтом. Я мог, конечно, пытаться удержать эти его мечи, но это не помешало бы ему воспользоваться пистолетом. Я не видел смысла тянуть время. В общем, я не сводил взгляда с Авроры и продолжал концентрировать всю оставшуюся у меня силу.

– Мне очень жаль, чародей, – сказала Аврора.

– Надеюсь, – буркнул я.

Слейт занес меч – восточную такую штуковину, хотя до настоящей катаны она качеством не дотягивала – и напрягся, изготовившись к удару. Клинок блестел и производил впечатление уж-жасно острого.

– Стойте! – Элейн схватила Слейта за руку.

Аврора сердито оглянулась на нее.

– Ну что еще?

– Я только защищаю вас, – оправдываясь, сказала Элейн. – Если вы позволите Слейту убить его, он взломает круг, что удерживает Дрездена.

Взгляд Авроры метнулся от Элейн ко мне и обратно.

– И что?

– Элейн! – зарычал я.

Она смерила меня безразличным взглядом.

– А то, что это оставит вас открытой его смертному проклятью. Он утащит вас с собой. Или заставит вас пожалеть, что не утащил.

Аврора упрямо вздернула подбородок.

– Он не настолько силен.

– Не скажите, – возразила Элейн. – Он сильнее любого другого известного мне чародея. Он силен настолько, что это тревожит Белый Совет. И вообще, к чему нам рисковать, когда мы так близки к цели?

– Предательница! – прохрипел я. – Сучка проклятая! Будь ты проклята, Элейн!

Аврора хмуро покосилась на меня и сделала знак Слейту. Он неохотно опустил меч и спрятал его в ножны.

– И все же он слишком опасен, чтобы оставлять его в живых.

– Конечно, – согласилась Элейн.

– И что ты предложила бы?

– Мы ведь в Небывальщине, – сказала Элейн. – Устройте так, чтобы он умер не сразу, и уходите. Как только вы вернетесь в мир смертных, он до вас уже не дотянется. Пусть обрушивает свое проклятье на Мэб, если хочет, или на свою крестную. Но не на вас.

– Но стоит мне уйти, и вся моя сила уйдет вместе со мной. Круг больше не будет его удерживать. Что скажешь?

Элейн бесстрастно посмотрела на меня.

– Утопите его, – сказала она, наконец. – Призовите воду, пусть земля засосет его. А я на это время свяжу его своим заклятьем. Ведь магия смертного сохранится и после того, как я уйду.

Аврора кивнула.

– А ты сможешь его удержать?

– Я знакома с его обороной, – отозвалась Элейн. – На то время, что нам нужно, моего заклятья хватит.

С минуту Аврора молча смотрела на меня.

– Столько злости... – вздохнула она. – Ладно, Элейн. Вяжи его.

Это не заняло много времени. Элейн всегда обращалась с магией на порядок изящнее меня. Она пробормотала что-то на языке, который всегда предпочитала для своих заклинаний – каком-то из древнеегипетских диалектов, взмахнула рукой, звонко щелкнула пальцами, и я почувствовал, как ее заклятье спеленало меня крепче смирительной рубашки, парализовав от подбородка до пят. Оно прижало одежду к телу с такой силой, что стало трудно дышать.

Одновременно с этим Аврора закрыла глаза и развела руки. Она растопырила пальцы и медленно, привстав на цыпочки, подняла руки вверх. Со своего места, изнутри круга, я не ощущал того, что она делает, хотя виною тому были не мои глаза или уши. Земля колыхнулась, и вдруг резко запахло тухлыми яйцами, а под ногами послышалось очень неприятное бульканье. Не прошло и пяти секунд, как земля сделалась настолько мягкой, что мои ноги по щиколотки ушли в теплую грязь. Блин-тарарам.

– Время смертных не ждет, – объявила Аврора, открыв глаза. – Дни пошли на убыль. Идемте.

И, даже не оглянувшись на меня, исчезла в тумане. Слейт повернулся и последовал за ней; за ним, отстав на несколько шагов – Талос, стройный и угрожающий в своей темной броне. Кентавр Коррик удостоил меня презрительной ухмылки, фыркнул и, закинув на плечо короткое копье, затопал копытами им вслед.

Со мной оставалась еще Элейн. Она подошла ко мне почти вплотную. Стройная, прекрасная, она спокойно посмотрела на меня, потом достала из заднего кармана джинсов ленту и перетянула волосы на затылке хвостом.

– Почему, Элейн? – спросил я. Я сопротивлялся заклятью, но оно было сильнее меня. – Какого черта ты ее остановила?

– Ты балбес, Гарри, – сказала она. – Мелодраматический дурак. И всегда таким был.

Я продолжал погружаться в землю и оказался теперь на одном уровне с ее глазами.

– Я мог ее остановить.

– Откуда мне знать, не обрушил бы ты смертное проклятье и на меня? – она оглянулась через плечо. Аврора ждала ее неясной фигурой в тумане.

Жидкая земля продолжала засасывать меня, и я смотрел на нее уже снизу вверх, на нежную кожу ее подбородка.

– Прощай, Гарри, – сказала она, посмотрев на меня сверху вниз, повернулась и пошла за Авророй. Потом задержалась на полушаге и повернулась так, что я видел ее в профиль.

– Совсем как в старые, добрые времена, – произнесла она все тем же равнодушным тоном.

И с этим оставила меня умирать.

В подобной ситуации трудно не удариться в панику. Я хочу сказать, мне и прежде приходилось попадать в разного рода переплеты, но в такой безысходный, пожалуй, впервые. Стоявшая передо мной проблема была простой, даже примитивной, но неотвратимой. Земля становилась все мягче, и я продолжал погружаться в нее. Грязь согревала меня, и я не могу даже сказать, чтобы это было так уж неприятно. Я хочу сказать, люди платят за грязевые ванны. Однако моя готова была обернуться смертельной, если я не найду выхода... а грязь тем временем подбиралась уже к моим бедрам.

Я закрыл глаза и попробовал сосредоточиться. Я ощупал ткань сковывавшего меня заклятья Элейн и надавил, пытаясь прорваться сквозь него. У меня не хватило сил. Стоит выстроенному Авророй кругу рухнуть, и я получу доступ к энергии, но времени у меня может не остаться совсем... и даже так, вряд ли грубая сила является решением проблемы. Если я буду наугад колотить по заклятью, что меня окружает, это будет все равно что пытаться избавиться от наручников с помощью динамита. Возможно, я разнесу к чертовой матери это заклятье, но и себя вместе с ним.

Впрочем, пока и это представлялось мне единственной надеждой. Я пытался сдерживаться, сохранять спокойствие и сосредоточенность в ожидании, пока Аврорин круг исчезнет. На меня напала икота. Не спрашивайте, почему, но с учетом остроты ситуации это казалось чертовски смешным. Я пытался сдержаться, но только закашлялся, а теплая грязь поднималась тем временем мне по пояс, по грудь...

– Как в старые времена, – прохрипел я. – Ну да, как в старые, добрые времена, Элейн. Ах ты, подколодная, лживая, ядовитая...

И тут меня осенило. Как в старые, добрые времена.

– ...продажная, гадкая умница. Если это получится, куплю тебе лошадку.

Я сопоставил подчеркнутое безразличие ее тона с ее невозмутимым поведением. Это была не та Элейн, которую я помнил. Я мог бы понять, если бы она убивала меня в припадке гнева, отравляла бы меня из ревности или взрывала мою машину в результате какой-нибудь вздорной размолвки. Но она ни за что бы не проделала этого, не ощущая при этом ничего.

Грязь подбиралась к моим плечам, а Аврорин круг все не слабел. Сердце колотилось как обезумевшее, но я старался не терять спокойствия. Я начал дышать чаще и глубже, проветривая легкие – мне могла пригодиться любая лишняя секунда. Грязь была мне уже по шею; я ощущал ее подбородком. Я больше не сопротивлялся ей. Я успел сделать еще один глубокий вдох, а потом и нос мой погрузился в нее.

Потом темнота навалилась на мои глаза, и я с головой погрузился в жирную, липкую жижу, а единственным звуком, который я слышал, был стук собственного сердца в ушах. Я ждал; легкие мои начали гореть. Я ждал, не шевелясь, а в груди разгорался пожар. Я старался расслабиться и только считал удары сердца.

Где-то на счет семьдесят четыре или семьдесят пять Аврорин круг, наконец, исчез. Я жадно потянулся за энергией – я впитывал ее, лепил в уме нужную ее форму. Я не хотел слишком уж торопиться, но и не делать этого было трудновато. Я выждал, сколько хватило терпения, чтобы не удариться в панику, а потом снова ощупал заклятье Элейн.

Я оказался прав. Это были те самые чары, которыми она пользовалась еще в детстве – такими она удерживала меня, когда мой старый наставник, Джастин Дю Морне, готовился поработить меня. Тогда, мальчишкой, я сумел высвободиться из них, потому что мы с Элейн оба отличались изрядной нетерпеливостью по части обучения магии. Помимо обычных уроков мы пытались расширить свой кругозор в области самых различных заклятий и заговоров. Порой мы делали уроки до самого ужина, потом окунались во все наши магические изыскания, и прекращали это занятие только далеко за полночь, когда головы трещали, а глаза слезились от усталости.

Позже это сделалось заметно сложнее, потому что больше всего нам хотелось оказаться в постели и заниматься делами имевшими отношение не столько к науке, сколько к гормонам, до боли совсем в других местах… гм. В общем, к этому времени мы научились делить обязанности. Один из нас делал уроки, тогда как другой разрабатывал заклятия, потом мы быстренько сдували все друг у друга и… в постель!

Это я разработал то заклятье. И оно облажалось.

Оно облажалось, потому что ему не хватало ни гибкости, ни изящества. Оно выстраивало вокруг жертвы кокон сгустившегося воздуха, запирая ее в прозрачную, невидимую скорлупу. И только. Тогда, подростками, мы считали это чертовски эффективным, несмотря на простоту. Позже, оказавшись на краю смерти, я сообразил, что заклятье-то хрупкое – как алмаз, который, являясь самым твердым веществом на земле, может быть без особого труда разбит, если ударить по нему под нужным углом.

Теперь, когда я точно знал, что делаю, я нашел неуклюжий центр этого заклятья – в том самом месте, куда я поместил его столько лет назад. Здесь, в грязи, в темноте, я сосредоточился на его слабом месте, собрал волю в кулак и пробормотал, не открывая рта: «Стук-постук». Вслух вышло что-то вроде: «Ммтуммффотумм», но это ничего не меняло, ибо я ясно видел это заклятье перед глазами. Струя энергии устремилась в чары, и я почувствовал, как они слабеют.

Сердце мое продолжало колотиться, теперь уже от возбуждения, и я снова надавил на заклятье. После третьей попытки чары окончательно отпустили меня, и я подвигал руками и ногами.

Я справился. Я высвободился из-под заклятья.

Теперь я просто тонул в том, что больше всего напоминало зыбучий песок.

Время работало против меня: у меня начала кружиться голова, легкие против воли пытались сделать вдох, набрав в себя славной целебной грязи. Я набрал еще энергии, сконцентрировал ее и постарался не думать о том, что будет, если я, сам того не заметив, повернулся в грязи. Я вытянул руки в сторону ног и, позволив легким выдохнуть остаток воздуха, использовал это для выкрика: «Forzare!»

Вырвавшаяся из кончиков пальцев энергия устремилась вниз, больно ободрав мне ноги. Даже магия не может совсем уж игнорировать физические законы, и направленный вниз, в землю поток энергии имел следствием вполне естественный реактивный момент. В результате этого я пулей вылетел из грязи, подняв целый фонтан брызг. Перед глазами мелькнули туман, какое-то дерево, а потом последовал зубодробительный удар.

Только прокашлявшись, выплюнув полный рот жидкой грязи и отдышавшись немного, я сообразил протереть залепленные грязью глаза. Я обнаружил себя висящим на высоте примерно двадцати футов, зацепившимся за сук одного из высохших деревьев. Руки и ноги безвольно болтались внизу, а ремень джинсов больно перетягивал талию. Я попытался оглянуться, чтобы посмотреть, как крепко я застрял, но не смог. Возможно, я мог бы уцепиться рукой за одну ветку, встать ногой на другую, но я и этого боялся.

– Ты раскусил Королеву фей, – буркнул я себе. – Пережил собственную казнь. Избежал верной смерти. И ухитрился застрять на каком-то гребаном дереве! – Я набрался храбрости и дернулся. Безуспешно. Только один заляпанный грязью башмак слетел с ноги и, влажно хлюпнув, упал на землю. – Боже, надеюсь, никто не видит тебя в таком идиотском положении.

Где-то в тумане послышались приближающиеся шаги.

Я устало провел по глазам грязной рукой. Ну что поделать, случаются невыигрышные дни.

Я жертвенно сложил руки на груди и вздрогнул: из тумана внизу показалась высокая фигура в темной одежде. Полы балахона развевались, лица не было видно под капюшоном, рука в перчатке крепко сжимала деревянный посох.

Привратник задрал голову мою сторону и некоторое время стоял молча. Потом свободная рука его полезла в капюшон, и до меня донесся сдавленный, приглушенный звук.

– Привет, – сказал я. В чем, а в остроумии мне не откажешь.

Наконец, Привратник совладал со своим голосом настолько, чтобы ответить (правда и тогда он продолжал давиться).

– Мои приветствия, Чародей Дрезден. Я тебе не помешал?

Второй ботинок сорвался с ноги и плюхнулся вниз. Пару секунд я скептически созерцал свои насквозь пропитанные грязью носки.

– Так, ничего важного.

– Что ж, хорошо, – кивнул он. Он походил подо мной, глядя вверх. – Ты зацепился поясом за сломанный сук. Опусти правую ногу: под ней другой сук. Если ты возьмешься левой рукой за ветку чуть выше, ты сможешь освободиться. Спуститься не составит труда.

Я сделал все, как он советовал, и в конце концов спустил свое бренное, грязное как черт-те что тело на землю.

– Спасибо, – вежливо сказал я, а про себя подумал, что был бы куда как более благодарен, явись он на пят минут раньше. – Что это вы здесь делаете?

– Ищу тебя, – коротко ответил он.

– Вы что, наблюдали?

Он покачал головой.

– Скажем так, внимательно слушал. Но кое-что видел. Кстати, в Чикаго дела оборачиваются неважно.

– Звезды, – пробормотал я и поспешно подобрал башмаки. – Значит, трепаться некогда.

Привратник положил мне на плечо руку в перчатке.

– Но можешь, – сказал он. – Не в моих силах видеть все, но я знаю, что ты исполнил поручение Зимней Королевы. Она выполнит свои обязательства и обеспечит нам свободный проход по ее владениям. Посему в том, что касается Совета, этого вполне достаточно. С его стороны тебе ничего не грозит.

Я стоял в нерешительности.

– Чародей Дрезден, ты можешь больше не вмешиваться в это дело. Ты можешь принять решение выйти из него – прямо здесь и сейчас. Это положит конец твоему Испытанию.

Истерзанная, полузадохнувшаяся, грязная часть меня очень и очень одобряла эту мысль. Покончить с этим. Вернуться домой. Принять душ. Поесть как следует. Лечь спать.

Все равно ведь это невозможно. Чародей или нет, я все равно всего лишь одинокий, усталый, избитый, выжатый как тряпка чувак. Фэйре обладали слишком большой силой и хитростью, чтобы иметь с ними дело даже в удачный день, не говоря уже о таком, как сегодняшний. Я знал, что задумала Аврора, но, блин, она собиралась нанести удар в самом сердце сражения. Сражения, о котором я даже не знал, как туда попасть, тем более, как выжить. Каменный Стол находился в каком-то глухом закоулке Небывальщины, о котором я раньше даже не слышал. А уж насчет того, как его найти, я не имел ни малейшего представления.

Невозможно. Слишком опасно. Ну почему бы мне не отоспаться немного и надеяться, что в следующий раз-то я не оплошаю?

Перед глазами моими стояло лицо Мерил – некрасивое, усталое и решительное. Я вспомнил статую Лилии. И Элейн, загнанную в угол обстоятельствами, но сражающуюся по-своему несмотря на то, что все шансы были против нее. Я вспомнил, как, взяв у Матери Зимы Расклятье, не мог думать ни о чем, кроме как использовать его в собственных целях, помочь Сьюзен. Теперь его используют совсем для другого, и чем больше мне хотелось забыть об этом и пойти домой, тем больше ощущал я бремя ответственности за то, как ее будут использовать, если я все же уйду.

Я тряхнул головой и принялся оглядываться, пока не увидел свои сумку, амулеты, посох и жезл – они лежали на земле в нескольких ярдах от грязной трясины, которую сотворила для меня Аврора. Я подошел и забрал их.

– Нет, – сказал я. – Все еще не кончено.

– Нет? – удивленно переспросил Привратник. – Почему?

– Потому что я кретин, – вздохнул я. – А люди попали в беду.

– Чародей, никто не ожидает от тебя, что ты остановишь войну между династиями Сидхе. Совет ни на кого не возложил бы такой ответственности.

– К черту династии, – буркнул я. – Да и Совет вместе с ними. Я знаю людей, которые попали в беду. И некоторые из них – по моей вине. И только я могу помочь им. Я разделаюсь с этим.

– Ты уверен? – спросил Привратник. – Ты не выходишь из Испытания?

Скользкие от грязи пальцы никак не могли справиться с застежкой браслета.

– Не выхожу.

Мгновение Привратник молча смотрел на меня.

– Что ж, – произнес он. – Раз так, я не буду голосовать против тебя.

Меня пробрал легкий озноб.

– Да? А так голосовали бы против?

– Уйди ты сейчас, и я сам бы убил тебя.

Теперь уже я молча смотрел на него.

– Почему? – совладал я, наконец, с голосом.

– Ибо голосовать против тебя означало бы то же самое, – он говорил негромко, но уверенно, и не без тепла в голосе. – И, сдается мне, что лучше уж принять ответственность за этот выбор, нежели прятаться за формальностями Совета.

Я надел-таки браслет и сунул ноги в башмаки.

– Что ж, раз так, спасибо, что не убили на месте. А теперь, если вы не против, мне нужно спешить.

– Да, – согласился Привратник. Он протянул мне руку с зажатым в ней маленьким бархатным мешочком. – Вот, возьми. Это может тебе пригодиться.

Я хмуро покосился на него и взял мешочек. Внутри обнаружились маленький стеклянный пузырек с какой-то бурой желеобразной массой, а также осколок серого камня на серебряной нити.

– Что это?

– Снадобье для глаз, – ответил он. Голос его сделался суше. – Это не так действует на нервы, как Зрение, но тоже помогает видеть сквозь чары и завесы сидхе.

Я заломил бровь. Засохшая грязь посыпалась мне в глаз, и я зажмурился.

– Здорово. А камень?

– Кусочек Каменного Стола, – пояснил он. – Он поможет тебе найти это место.

Я зажмурился еще крепче, на этот раз от удивления.

– Вы мне помогаете?

– Это означало бы вмешательство в ход Испытания, – поправил он меня. – Поэтому, с формальной точки зрения, я просто слежу за тем, чтобы Испытание прошло по полной программе.

Я продолжал коситься на него с подозрением.

– Если бы вы ограничились камнем, возможно, – сказал я. – Но этот бальзам – совсем другое дело. Вы все-таки вмешиваетесь. Совет кондрашка хватит.

Привратник вздохнул.

– Чародей Дрезден. Я никому не говорил этого прежде и, надеюсь, не скажу больше никому, – он пригнулся вплотную ко мне, и я увидел под капюшоном неясные очертания его худощавого лица. Единственный видимый мне глаз искрился иронией. Он протянул мне руку.

– Не повредит, если Совет кое-чего не будет знать, – шепнул он.

Я невольно ухмыльнулся и пожал его руку.

– Торопись, – кивнул он. – Совет не вмешивается во внутренние дела сидхе, но мы все же сделаем, что в наших силах, – он поднял свой посох и очертил им круг в воздухе. Воздух чуть колыхнулся, отворяя лаз между Небывальщиной и миром смертных, и в проеме показался Чикаго – улица рядом с моим домом. – И да пребудут с тобой удача и Аллах.

Я благодарно кивнул ему. Потом повернулся и шагнул в проем, из мрачного леса Феерии прямо на стоянку у входа в мой подвал. В лицо мне ударил жаркий летний воздух, влажный и только что не потрескивающий от напряжения. В Чикаго шел проливной дождь, и земля содрогнулась от грома. День шел на убыль: уже темнело.

Я не стал обращать на все это особого внимания, а поспешил домой. Покрывавшая меня грязь – материя Небывальщины – уже превратилась в слизь и начала испаряться, чему во многом помогал смывавший ее дождь.

Мне предстояло сделать несколько звонков и переодеться во что-нибудь чище и суше моей нынешней одежды. Кстати, по части умения одеваться я не великий мастак, да и башка работала неважно, но призадуматься все-таки пришлось.

Как там одеваются на войну?

Глава двадцать девятая

Я оделся в черное.

Я выбежал к автомату перезвонить, вернулся, выставил к двери старый акушерский саквояж, наскоро принял душ и оделся в черное. Пара старых армейских бутсов, черные джинсы (почти чистые!), черная футболка, черная бейсбольная кепка с алой эмблемой Кока-Колы на лбу, а поверх всего моя старая черная ветровка. В свое время ее подарила мне Сьюзен – вместе с накидкой, спускающейся до локтей (или до пуза, кому как больше нравится). Погода оставалась грозовая – как в прямом, так и в переносном смысле – так что плотная куртка была весьма кстати.

Я захватил с собой все свое снаряжение: то, что брал утром плюс подарки Привратника и оружие самообороны, крупнокалиберный, длинноствольный «Магнум Грязного Гарри». Я прикинул, не повесить ли пистолет на пояс, и решил этого не делать. Мне еще предстояло ехать через весь Чикаго к той точке, откуда откроется проход к Каменному Столу, и мне вовсе не улыбался арест за незаконное ношение оружия. Я сунул пистолет и все прочее в сумку и надеялся только, что мне не придется доставать его в спешке.

Билли со товарищи подъехали минут через десять; их микроавтобус остановился у лестницы в мой подвал и посигналил. Я еще раз проверил содержимое акушерского саквояжа, застегнул его и вышел; спортивная сумка хлопала меня по боку. Кто-то откатил назад дверь автобуса, и я подошел, чтобы кинуть в салон сумку.

Впрочем, я остановился в нерешительности, увидев, что салон битком набит молодежью. Их туда влезло человек десять-одиннадцать.

– Какие-нибудь проблемы? – поинтересовался Билли, перегнувшись с переднего сиденья.

– Я же ясно сказал: только добровольцы, – возмутился я. – Я не знаю, сколько и каких неприятностей нам светит.

– Во-во, – кивнул Билли. – Я им так и говорил.

Юнцы в автобусе согласно закивали головами.

Я вздохнул.

– О'кей, народ. Правила те же, что и в прошлый раз. Я иду первым, и если я что-то скомандую, вы исполняете. Никаких споров. Идет?

Все снова закивали, на этот раз серьезнее. Я кивнул ответ, и тут взгляд мой упал в полутемный хвост салона, на копну зеленых волос.

– Мерил? Это вы?

Подкидыш ответила мне серьезным кивком.

– Я хочу помочь. И Хват тоже.

Я пригляделся и заметил рядом с Мерил белую шевелюру и пару темных, нервно бегающих глаз. Коротышка поднял руку и помахал мне.

– Если вы едете, к вам эти правила тоже относятся, – заявил я. – В противном случае остаетесь здесь.

– Идет, – только и сказала Мерил.

– Угу, – кивнул Хват. – Идет.

Я окинул их взглядом и поморщился. Они все казались такими, черт возьми, юными. А может, это я ощущал себя слишком старым. Я напомнил себе, что и Билли, и остальные Альфы уже прошли крещение огнем, что они уже почти два года оттачивали мастерство – и это не где-то там, а в Чикаго. И все равно я понимал, что это дело может оказаться им не по зубам.

Я нуждался в их помощи, и они вызвались добровольцами. Фокус заключался только в том, чтобы не отправить их на верную смерть.

– О'кей, – буркнул я. – Поехали.

Билли толкнул правую переднюю дверь, и Джорджия перебралась назад, в набитый салон. Я сел рядом с Билли.

– Ты нашел? – спросил я.

Билли протянул мне пластиковый пакет из «Уолл-Марта».

– Ага. Потому мы и задержались. Там повсюду понатягивали этих полосатых лент, и кишмя кишело копами.

– Спасибо, – кивнул я, разорвал упаковку дешевых макетных ножей-резаков с ручками из оранжевого пластика, положил их в акушерский саквояж и снова застегнул его. Потом достал из кармана серый камешек, намотал свободный конец серебряной нити на палец и поднял руку так, чтобы камень покачивался на уровне моих глаз.

– Трогай, – скомандовал я.

– Хорошо, трогаю, – Билли скептически покосился на меня. – Куда едем?

Серый камешек покрутился на нитке и решительно качнулся на восток, потянув за собой нить – получалось, что нить свисала теперь не под прямым углом к горизонту. Я проследил направление.

– Вон туда, – сказал я. – К озеру.

– Ясно, – сказал Билли и вывел машину на улицу. – А куда мы вообще собрались?

Я хмыкнул и ткнул пальцем вверх.

– Вверх, – все так же скептически вздохнул Билли. – Мы собрались вверх.

Я следил за камнем. Он дрогнул, и я сосредоточил на нем всю свою волю, как делал бы с собственным амулетом. Камень успокоился и снова потянул в сторону озера.

– Не просто вверх, но в ту сторону, – уточнил я.

– Куда в ту сторону?

Сверкнула молния, и я махнул рукой в ее направлении.

– Вон туда.

Билли оглянулся в салон и задумчиво надул губы.

– Надеюсь, раз так, что ты знаешь пару-тройку неизвестных мне улиц.

Некоторое время он вел машину молча, поворачивая по моей команде. Остановившись у светофора и глядя на едва справлявшиеся с дождем дворники, он не выдержал.

– Ну, – спросил он. – Каков счет?

– Действующие с Самыми Благими Намерениями, но Опасно Сбрендившие Плохие Парни пока опережают на дистанции, – сказал я. – Династии Фэйре мутузят друг друга, и дело пахнет керосином. В общем, за Бяку у нас Летняя Леди, а в цепных псах у нее Зимний Рыцарь. У нее в руках одна волшебная фенька. С ее помощью она собирается превратить статую в девушку и убить ее на большом обеденном столе Флинстоунов ровно в полночь.

Сзади послышался недовольный ропот: Мерил протискивалась вперед.

– Девушку? Лилию?

Я оторвал взгляд от камня, обернулся к ней и кивнул.

– Нам нужно отыскать Аврору и помешать ей. Спасти девушку.

– А то что? – поинтересовался Билли.

– Пакость.

– Большая пакость?

Я покачал головой.

– Боюсь, это сказано слишком мягко.

– Ну, что все-таки?

– Как тебе понравится новый ледниковый период?

Билли присвистнул.

– Ого! Ты не против, если я задам несколько вопросов?

Я снова уставился на каменный осколок.

– Валяй.

– Хорошо, – сказал Билли. – Насколько я понимаю, Аврора пытается растерзать обе династии Фэйре, верно?

– Угу.

– Зачем? Я хочу сказать, почему бы не пальнуть просто в Зиму? Ведь тогда ее сторона окажется в выигрыше.

– Она не может, – ответил я. – Ее власть ограничена. Она понимает, что одними своими силами ей не повернуть все так, как ей хотелось бы. Королевы и Матери без труда остановят ее. Поэтому она проворачивает все единственным открытым для нее способом.

– Раздолбать к чертовой матери равновесие сил, – задумчиво произнес Билли. – Но она ведь делает это, отдав здоровенный шмот энергии Зимним?

– Все те же ограничения, – пояснил я. – Она не может пользоваться энергией Зимы с той же легкостью, с какой распоряжается своей, Летней. Потому ей и пришлось убить собственного Рыцаря. Она понимает, что уж его-то энергию она может поместить в любой сосуд по своему выбору.

– Лилия, – простонала Мерил.

Я покосился на нее через плечо и кивнул.

– В кого-то, кто ей доверял бы. И кто не смог бы защититься от ее заклятий.

– Но зачем ей превращать девушку в камень? – удивился Билли.

– Ради маскировки. Королевы без труда вычислили бы обладающего двойной энергией Рыцаря. Но стоило Лилии обратиться в камень, и мантия оказалась в плену вместе с ней. Аврора прекрасно понимала, что все заподозрят Мэб в какой-то хитрости, и что Титания будет вынуждена готовиться к войне. Мэб придется сделать ответный ход, и обе они сотворят поле битвы вокруг Каменного Стола.

– А для чего он вообще, этот стол?

– Передает энергию одной из династий, – сказал я. – До сегодняшней полуночи он принадлежит Лету. После этого любая сообщенная ему энергия передастся Зиме.

– И что, туда мы и направляемся? – догадался Билли.

– Угу, – кивнул я. – У того светофора налево.

Билли повернул руль.

– Выходит, Аврора стырила энергию и припрятала ее, и это заставляет Королев готовить сражение у большого стола?

– Вот именно. Как раз сейчас Аврора собирается отнести туда Лилию и с помощью Расклятья освободить ее от чар, превращавших ее в камень. Потом она убьет ее и обрушит весь мир фэйре к чертовой матери. Только ей необходимо оказаться у стола после полуночи, но до того, как войско Мэб окончательно захватит позиции вокруг него. Это оставляет ей сравнительно небольшой промежуток времени. И мы должны помешать ей использовать его.

– Нет, я все-таки не понял, – не сдавался Билли. – Какого черта она пытается добиться этим?

– Возможно, она надеется, что сумеет развязать по-настоящему большую войну. А потом отстроить все из пепла так, как считает нужным.

– Хорошо еще, она не страдает манией величия или еще чем таким, – пробормотал Билли. – Сдается мне, главное преимущество от этого получит Мэб. А кстати, почему Аврора просто не столковалась с Мэб?

– Возможно, это просто не приходило ей в голову. Она же Летняя. А Мэб – Зимняя. Эти двое не могут действовать сообща.

– Слабое утешение, – заметил Билли. Так чем мы можем помочь?

– Мне придется пошататься по полю битвы. Для этого мне нужен свой отряд. Я не собираюсь задерживаться для драки. Мы просто постараемся как можно быстрее попасть к Каменному Столу, чтобы остановить Аврору. И мне нужно, чтобы вы все обратились еще до того, как мы там окажемся. Фэйре мстительны как черт-те что, и мы – хотим этого или нет – наверняка кого-нибудь из них да разозлим. Так что будет лучше, если они не увидят ваших лиц.

– Верно, – согласился Билли. – Да, кстати, о скольких фэйре идет речь?

Я зажмурился на особенно яркую молнию.

– Обо всех.

Камень, который дал мне Привратник, привел нас на берег озера, в Бёнэм-харбор. Билли остановил микроавтобус на улице перед въездом на причалы – некогда именно они являлись настоящим сердцем города, да и теперь у них ежегодно разгружалось изрядное количество судов. Залитый светом галогенных прожекторов порт за сетчатой оградой казался застывшим натюрмортом.

Я повернулся к Альфам.

– Ладно, ребята, – сказал я. – Прежде, чем мы начнем подъем, я смажу вам глаза одним бальзамом. Запах у него поганый, но он защитит вас от большинства фэйерских штучек.

– Я первый, – сразу же вызвался Билли. Я откупорил пузырек и пальцем нарисовал ему под глазами два жирных коричневых полумесяца.

– А я еще смеялся над футболистами, – только и сказал он, посмотревшись в зеркало.

– Давай, одевай охотничью маску, – посоветовал я. Билли выскользнул из машины и кинул обратно на водительское сиденье свои футболку и треники. Я тоже вылез на землю и отодвинул боковую дверь. Билли, уже в своем волчьем обличии пробежался вдоль автобуса и уселся рядом ждать, пока я нанесу бальзам на глаза остальных Альф.

Не могу сказать, чтобы это не стоило мне некоторых нервов. Все они ждали своей очереди уже раздетыми, и превращались в волков сразу же, как я переходил к следующему, присоединяясь к Билли на улице. Одна из девушек, пухленькая рыжеволосая красотка словно сошла с обложки мужского журнала. Заметив мое смущение, она довольно ухмыльнулась, и следующая, миниатюрная девушка с гривой каштановых волос, сочувственно посмотрела на меня, застенчиво прикрываясь снятой одеждой.

– Она последнее время совсем невыносима, – шепнула она, подставляя глаза под мой палец.

Полдюжины молодых мужчин и столько же молодых женщин – для волков это большая стая. Они терпеливо ждали, пока я мазал бальзамом Хвата, потом Мерил, и наконец себя самого. Бальзама хватило в обрез, и я облегченно вздохнул, намазавшись последними его каплями. Я пристегнул на пояс кобуру с револьвером, надеясь, что дождь и полы ветровки скроют ее от глаз случайных прохожих. Потом вытащил амулет-пентаграмму, чтобы она висела поверх куртки, взял жезл и посох, продев последний в лямки акушерского саквояжа, и закинул его на плечо. Последним я достал серый камешек и снова намотал нить на палец. Права, права была Элейн, выбрав себе магические причиндалы поменьше размером.

Когда я выбрался из салона под дождь, волки разом повернулись в одну сторону. Один из них, наверное, Билли, коротко гавкнул что-то, и они рассыпались веером, оставив нас с Мерил и Хватом стоять в ночи.

– Ч-что? – пробормотал Хват. – В чем дело? Куда это они?

– Должно быть, услышали что-нибудь, – ответила Мерил. Она нырнула обратно в автобус и вернулась, вооруженная мачете и плотницким топором. Потом надела тяжелую джинсовую куртку, сплошь обшитую, как мне показалось, столовыми приборами. Куртка звякнула.

– Это что, вместо кольчуги? – поинтересовался я.

Хват возился с вилкой, мешавшей застегнуть молнию.

– Лучшее, что я успел соорудить, – извиняющимся тоном сказал он. – Но они все-таки нержавеющие. Так что, видите, кусать ее всяким там будет сложнее, – он тоже полез в салон и достал оттуда тяжелый на вид ящик для инструментов. С легкостью, говорившей о давнем опыте, коротышка закинул его на плечо и облизнул пересохшие губы.

– Что теперь? – спросил он.

Я покосился на камень – тот продолжал показывать в сторону озера.

– Пойдем в том направлении. Если там кто-то или что-то прячется, Билли даст нам знать.

Хват нервно сглотнул; мокрые от дождя белые волосы прилипли ко лбу.

– Вы уверены?

– Держись ближе ко мне, Хват, – сказала Мерил. – Только как нам идти туда, Дрезден? Здесь же забор с охраной.

Ответа на этот вопрос я не знал, но признаваться в этом тоже не хотел. Вместо этого я просто направился к ближайшим воротам.

– Идем.

Мы подошли к воротам и обнаружили, что они открыты. С одной из петель свисал обрывок толстенной цепи; остальные звенья валялись на земле. Металл не перекусили, а сломали: каждый раз, когда на излом попадала капля воды, в воздух с шипением поднималось облачко пара.

– Сломали, – сказал я. – И совсем недавно. Металл быстро остыл бы под дождем.

– И это дело рук не фэйре, – негромко заметила Мерил. – Они бы не стали подходить к железной ограде.

– Чушь какая-то, – прокомментировал Хват. – Дешевые кусачки справились бы с этой цепью быстрее и эффективнее.

– Ну, нечисть порой поступает противно всякой логике, – отозвался я. Камень продолжал тянуть меня в сторону одного из выдающихся в озеро пирсов. – Нам туда.

Мы миновали ворота и успели пройти футов двадцать, когда огни вдруг погасли, оставив нас в пропитанной дождем темноте.

Замерзшими пальцами я потянулся за своим амулетом, но Хват с Мерил опередили меня. Лязгнул замок Хватова ящика, и мгновением спустя он уже держал в руках мощный фонарь. Почти одновременно с этим что-то хрустнуло, и Мерил встряхнула трубку химического фонаря, который тут же засветился призрачным зеленым светом.

Резко хлопнул винтовочный выстрел, и Мерил дернулась, едва не потеряв равновесия. Она потрясенно уставилась на расползавшееся по штанине ее джинсов красное пятно.

– Ложись! – рявкнул я и толчком повалил ее на землю. Винтовка выстрелила еще раз. Я схватил химический фонарь и сунул его в карман ветровки. – Гасите огни!

Хват еще возился с выключателем, когда хлопнул третий выстрел, и пуля высекла из его ящика сноп искр. Хват взвизгнул и выронил фонарь – тот покатился по земле, выхватив из темноты конус света за нашей спиной.

В луче фонаря обрисовалась фигура Тигрицы, вурдалака-убийцы, которая на этот раз даже не потрудилась принять человеческое обличье. В своем естественном виде она представляла собой сутулое создание с серой кожей, каким-то образом объединявшее в себе худшие черты человека, гиены и бабуина. Все тело ее поросло короткой, жесткой рыжей шерстью. Кривые ноги отличались при этом крепкой мускулатурой, а пальцы на слишком длинных руках завершались не ногтями, а костяными шипами. Волосы росли на голове неопрятными клочьями, а красные глаза горели ненавистью. Вся кожа ее была покрыта розовыми и серыми шрамами, и самые зловещие, опухшие – в тех местах, где ее поразила вчера ночью Мёрфи. Она неслась на нас на всех четырех, стелясь по земле со злобно разинутой пастью.

Нагонявших ее Альф она не видела.

Первый волк, под глазами которого все еще виднелись грязные полукруглые пятна, налетев, рванул зубами ее правую ногу. Вурдалак взвизгнул от неожиданности и полетел на землю. Впрочем, Тигрица быстро вскочила и бросилась на волка, однако огромный серый зверь перекатился в сторону, а из-за него на вурдалака налетел другой волк и впился ей в другую ногу. Вурдалак повернулся к нему мордой, но тот уже отпрянул, и тут третий волк бросился на Тигрицу со спины.

Тигрица взвизгнула и сделала попытку бежать, но волки не дали ей такой возможности. На моих глазах новый волк с разбега сшиб ее на землю. Ей удалось перекатиться на живот, но лишенные подвижности ноги теперь только мешали ей. Она щелкала зубами, она даже достала ими кого-то, но задетый волк извернулся, вспрыгнул ей на спину и сомкнул челюсти у нее на шее. Она испустила последний, захлебывающийся вопль.

А потом оборотни навалились на неевсей стаей, похоронив под лавиной мохнатых шкур и сверкающих клыков. Когда минуту спустя они разошлись, на месте схватки остались только бесформенные клочки, по которым я не опознал бы, кому они принадлежали. Желудок мой неприятно сжался, и я заставил себя отвернуться, пока меня не стошнило.

Подхватив Мерил подмышки, я потащил ее к ближайшему складу.

– Помогите мне! – рявкнул я Хвату, и он перехватил ее у меня, выказав неожиданную для своего роста силу.

– О Боже, – всхлипывал Хват. – Господи, Мерил, Господи…

– Все не так страшно, – выдохнула Мерил, когда мы вдвоем затащили ее за угол здания. – Успокойся, Хват, это не страшно.

Я достал из кармана светящуюся трубку и осмотрел рану. Джинсы пропитались кровью, черной в зеленом свете лампы, но не так сильно, как могло бы быть. Поискав, я нашел длинную царапину на бедре и присвистнул.

– Вам повезло, – заметил я. – Вас только чуть задело. И кровь, похоже, не слишком идет, – я осторожно постучал по ее ноге. – Чувствуете?

Она поморщилась.

– Вот и хорошо, – кивнул я. – Оставайтесь здесь. Хват, побудьте с ней.

Я оставил свою сумку у них и достал револьвер. Я держал его стволом вниз, проверяя одновременно, готов ли мой браслет в любое мгновение выстроить вокруг меня защитное поле – на случай новых выстрелов. Я не поднимал пистолет. Меньше всего мне улыбалось ненароком угробить себя отрикошетившей от щита собственной пулей.

Стоило мне выйти из-за угла, как я услышал короткий вопль и хор волчьих голосов. В луче оброненного Хватом фонаря показался один из волков – он взял фонарь зубами и вместе с ним затрусил ко мне.

– Там все чисто? – спросил я его.

Тяжелая волчья голова пару раз опустилась и поднялась, кивая, а потом бросила фонарь к моим ногам. Я подобрал его. Волк коротко рыкнул и побежал обратно в сторону причала.

– Ты хочешь, чтобы я шел за тобой? – спросил я, нахмурившись.

Он закатил глаза и снова кивнул. Я двинулся следом.

– Если выяснится, что это кто-то из вас, собачки, свалился в колодец, я возвращаюсь домой.

Волк вел меня прямиком на тот самый причал, куда показывал камень. Там я обнаружил молодого человека в черных брюках в обтяжку и белой куртке – он лежал на земле, а вокруг него стояли ощетинившимся кольцом волки. Он прижимал к животу окровавленную руку и тяжело дышал. Рядом валялись на земле винтовка и разбитые темные очки. Он посмотрел на меня, и белое как мел лицо его скривилось еще сильнее.

– Туз, – сказал я. – Так это ты нанял вурдалака.

– Не знаю, о чем это вы, – солгал он. – Уберите от меня этих своих бестий, Дрезден. Пустите меня.

– Я опаздываю, Туз, так что мне некогда разговоры разговаривать, – я кивнул ближнему волку. – Откуси ему нос.

Туз взвизгнул и опрокинулся на спину, закрыв лицо обеими руками. Я подмигнул волку и сделал шаг вперед, остановившись прямо над подкидышем.

– Или лучше уши? Или пятку? Как считаешь, Туз? Что скорее развяжет тебе язык? Или лучше все сразу, а?

– Идите к черту, – огрызнулся Туз. – Делайте что хотите, ничего я вам не скажу. Пошли вы, Дрезден…

За моей спиной послышались шаги. К нам, прихрамывая, подошла Мерил и остановилась, потрясенно глядя на Туза. Рядом с таким же ошеломленным выражением лица замер Хват.

– Туз? – произнес Хват. – Это ты? Ты стрелял в Мерил?

Бородатый подкидыш поперхнулся и отнял руки от лица, уставившись на Хвата с Мерил.

– Мне очень жаль. Мерил, это случайно вышло. Я не в тебя целился.

– Ты пытался убить Дрездена, – негромко сказала Мерил. – Единственного, не считая Рона, человека, который согласился свернуть с пути, чтобы помочь нам. Единственного, способного помочь Лилии.

– Да не хотел я! Это они такую цену назначили.

– Кто назначил? – все тем же ровным голосом спросила Мерил.

Туз нервно облизнулся; глаза его бегали из стороны в сторону.

– Я не могу… не могу сказать. Они меня убьют.

Мерил сделала шаг вперед и ударила его ногой в живот. С размаху. Туз сложился пополам, и его стошнило. Он даже не мог вздохнуть, чтобы закричать.

– Кто назначил? – повторила она. Туз промолчал, и она отвела ногу назад – словно для нового удара. Туз вскрикнул.

– Постой, – всхлипнул он. – Подожди.

– Я жду, – сказала Мерил.

– Господи, я все скажу. Я скажу, Мерил. Это все вампиры. Красная Коллегия. Я искал защиты от Слейта, от этой сучки Мэйв. Они сказали, если я избавлюсь от чародея, они все устроят.

– Вот ублюдки, – пробормотал я. – Значит, это ты нанял Тигрицу.

– Мне не оставили выбора, – канючил Туз. – Если бы я этого не сделал, они бы сами убили меня.

– У тебя был выбор, Туз, – тихо произнес Хват.

Я покачал головой.

– Откуда ты знал, что мы окажемся здесь?

– Красные, – всхлипнул Туз. – Они сказали мне, где вы будете проходить. Только не сказали, что вы будете не один. Мерил, пожалуйста. Мне жаль.

Она смотрела на него лишенным выражения взглядом.

– Заткнись, Туз.

– Послушай, – вскинулся он. – Послушай, давай сматываться отсюда. Идет? Мы, трое – мы можем выпутаться из этого. Надо сматываться, пока еще не поздно.

– Не понимаю, о чем это ты, – сказала Мерил.

– Понимаешь, – Туз подался к ней; глаза его горели лихорадочным блеском. – Ты же чувствуешь это. Ты слышишь, как она зовет нас. Ты слышишь это точно так же, как я. Королева зовет нас. Всех нас, всех с Зимней кровью.

– Она зовет, – сказала Мерил. – Но я не пойду.

– Ну, не хочешь бежать, так хоть подумай о том, что нам делать. После битвы Мэйв со Слейтом ведь снова примутся за нас. Но если мы продемонстрируем свою верность…

Мерил снова лягнула Туза в живот.

– Дрянь помойная. Ты только о себе и думаешь. Прочь с глаз моих, пока я тебя не убила.

Туз захрипел и отчаянно замотал головой.

– Но…

– Живо! – рявкнула Мерил.

То, как она произнесла это, заставило Туза на четвереньках отползти в сторону. Оказавшись от нас ярдах в десяти, он поднялся и, прихрамывая, побежал прочь. Волки вопросительно посмотрели на меня, но я покачал головой.

– Пусть бежит.

Мерил передернула плечами и задрала лицо к дождю.

– Ты как, в порядке? – спросил Хват.

– Сейчас буду, – отозвалась она. Может, это мне показалось, но голос ее звучал чуть ниже, грубее. Как у тролля. Ох… – Идем же, чародей.

– Ага, – встрепенулся я. – Э… Да, – я поднял камень Привратника и, следуя его указаниям, повел свой отряд – дюжину волков и двух подкидышей – в самый конец длинного пирса. Не доходя двух-трех шагов до обреза причала, я остановился. Меня не окружало ничего кроме холодных вод озера Мичиган и бушующей грозы. Камень дернулся и вытянул свою серебристую нить почти горизонтально.

– Ну, – буркнул я, – так я и думал, – я вытянул руку вперед и ощутил нечто, покалывание энергии, клубившейся прямо передо мной. Я сделал шаг вперед, и она сделалась осязаемее, крепче. Я чуть напрягся и послал вперед, навстречу этой силе, небольшой заряд воли.

Яркое как лунный свет, переливающееся сияние возникло передо мной, обрисовав прозрачный как лед лестничный марш – он начинался на обрезе пирса и поднимался вверх, в облака. Я сделал еще шаг вперед и поставил ногу на нижнюю ступеньку. Она выдержала мой вес. Я оторвал вторую ногу от причала и стоял теперь на прозрачной ступени, над взбитыми ветром и дождем волнами озера Мичиган.

– Уау! – выдохнул Хват.

– Значит, мы поднимаемся? – спросила Мерил.

– Ву-уф, – сказал Билли-Оборотень.

– Пока мы молоды и прекрасны, – сказал я и шагнул на следующую ступеньку. – Что ж, пошли.

Глава тридцатая

Порой самые потрясающие вещи кажутся нам совсем обыденными. Я хочу сказать, если подумать, скажем, перелет на реактивном лайнере – чертовски потрясающая вещь. Вы садитесь в самолет, а он, используя всего лишь разницу давления воздуха на поверхности крыла, превозмогает притяжение целой планеты и летит на расстояния, одолеть которые другими способами, казавшимися естественными на протяжении веков, можно только за месяцы, а то и годы. Вы несетесь над землей со скоростью, достаточной, чтобы мгновенно убить вас в случае, если вы вдруг врежетесь во что-то, да и дышать-то вы можете только потому, что кто-то соорудил достаточно прочную консервную банку, чтобы удержать в ней необходимое количество воздуха. Сотни миллионов человеко-часов работы, борьбы, изысканий, крови, пота, слез и жизней навсегда вошли в историю воздушных путешествий и совершенно преобразовали лицо нашей планеты и общества.

Но сядьте на любой рейс, и я гарантированно обещаю вам, что рядом с вами обязательно найдется такой, кто несмотря на все эти невероятные достижения будет препираться из-за напитков.

Нет, вы подумайте: напитков!

Примерно то же можно было отнести ко мне на той лестнице в Чикаго-над-Чикаго. Да, я стоял на ступенях, сотканных единственно из звездного света. Да, я поднимался сквозь свирепую грозу, а ветер пытался сбросить меня вниз, в ледяные воды Мичигана. Да, я пользовался легендарным, волшебным способом перемещения из одного пространства в другое, направляясь на историческую битву древних, изначальных стихий.

И все, что мне пришло на ум, когда я остановился на пару секунд перевести дух, было:

– Угу. Вот так всегда. Соорудить эскалатор никто, конечно, не догадался.

В общем, долго ли, коротко, но мы одолели милю этой лестницы и оказались в тех местах, которые показала мне моя крестная, стоя в грозовых тучах над Чикаго.

Только теперь они выглядели совсем не так, как тогда, до открытия занавеса.

То, что тогда представлялось безмолвным пейзажем из туч, голым как манекен, теперь наполнилось цветом, звуком и насилием. Гроза внизу, под этим полем битвы, казалась теперь лишь жалким отражением той, что бушевала здесь.

Лестница привела нас на склон одного из холмов, нависающих над долиной Каменного Стола, и озаряемые вспышками молний окрестности были теперь заполнены фэйре всех видов и размеров. Воздух наполнялся звуками: треском электрических разрядов, раскатами грома. Фанфарами и боевыми трубами – высокими и чистыми, басистыми и гулкими. Барабанами, отбивающими боевую дробь в несколько ритмов сразу. Криками, которые могли исходить из человеческих глоток, и рыком, издать который человеку не под силу. В общем, это можно сравнить только с неповторимым, буйным ураганом музыки – всепоглощающей, зубодробительной, насквозь пропитанной адреналином. Вагнер локти бы изгрыз от зависти.

В каких-то двадцати футах от нас стояла толпа коротышек со смуглой кожей и белыми волосами, руками и ногами раза в два больше, чем полагалось бы при их росте, и похожими формой и размерами на электролампочку шнобелями, торчавшими из-под костяных шлемов. Доспехи на них тоже были костяными. Впрочем, говоря «толпа» я погорячился: они стояли в достаточно правильном боевом строю. Глаза их округлились, когда я в своей развевающейся черной ветровке выступил из облака. Они двинулись было в мою сторону, но вынырнувшие следом за мной оборотни окружили меня надежным кольцом, а Мерил и Хват встали рядом со мной.

С другой стороны от нас стоял тролль добрых восьми футов роста с угреватой кожей и неопрятными волосами до квадратных плеч; крошечные красные глазки злобно зыркали из-под густых, сросшихся бровей. Жадно раздувая ноздри, он повернулся ко мне, но волки угрожающе зарычали, и он, подумав с минуту, отвернулся, словно потерял ко мне всякий интерес. Множество других созданий стояли на расстоянии броска камня от нас, включая отряд рыцарей-сидхе, с головы до ног закованных в темную броню, верхом на длинноногих боевых конях темно-синей, фиолетовой и черной масти. Неподалеку от них съежилась на земле раненная сильфида. С расстояния в пятьдесят ярдов она казалась хорошенькой крылатой девушкой – но, приглядевшись, я разглядел окровавленные клыки и острую, как бритва кромку ее крыльев.

С точки, где мы стояли, открывалась не вся долина. Должно быть, остальная часть ее закрывалась туманом или магической завесой, так что я скорее угадывал, чем видел перемещения войск, сходящиеся в лобовой атаке шеренги человекообразных существ и очертания выраставших из них чудищ, сеявших вокруг себя смерть и разрушения.

Что гораздо важнее, я не мог разглядеть Каменного Стола или хотя бы определить свое местонахождение по отношению к нему. Камень, который дал мне Привратник, упорно тянулся в самую гущу царившего под нами безумия.

– Что дальше? – крикнула мне Мерил, с трудом перекрывая шум битвы.

Я тряхнул головой и раскрыл рот, чтобы ответить, но Хват потянул меня за рукав и сказал что-то, чего я не расслышал. Я посмотрел в направлении, куда он тыкал пальцем, и увидел одного из верховых рыцарей-сидхе, отделившегося от строя и скакавшего к нам.

Приблизившись, он поднял забрало своего покрытого странными узорами шлема, напоминавшего хитиновую скорлупу насекомого. Мгновение его золотые кошачьи глаза смотрели на нас сверху вниз, потом он склонил голову и поднял руку. Шум битвы мгновенно стих, словно кто-то выключил радио, и наступившая тишина еще сильнее действовала мне на нервы.

– Эмиссар, – произнес рыцарь-сидхе. – Приветствую тебя и твоих спутников.

– Привет и тебе, воин, – отозвался я. – Мне необходимо безотлагательно поговорить с Королевой Мэб.

Он кивнул.

– Я провожу тебя, – отвечал он. – Следуй за мной. Да прикажи своим спутникам спрятать оружие в присутствии Ее Величества.

Я кивнул и повернулся к своим.

– Спрячьте зубы и столовые приборы, ребята. Некоторое время нам придется вести себя пай-мальчиками.

Следом за рыцарем мы поднялись по склону холма на вершину, где воздух сделался таким холодным, что обжигал легкие. Я плотнее запахнул куртку; на ресницах почти сразу же выросли кристаллики льда. Я надеялся только, что волосы мои не промерзнут насквозь и не отломятся как сосульки.

Мэб сидела на белом жеребце; распущенные волосы ее ниспадали шелковыми волнами, путаясь с гривой и хвостом коня. На ней было белоснежное платье, рукава и подол которого свисали до самой земли. Губы и ресницы ее переливались оттенками голубого, глаза казались белыми как облака в лунном свете. От ее холодной, жестокой красоты захватывало дух. Воздух вокруг нее вибрировал от энергии, переливаясь бело-голубым сиянием.

– О Господи, – прошептал Хват.

Я оглянулся. Оборотни глазели на Мэб точно так же, как делал это Хват. Мерил смотрела на нее из-под бесстрастной маски, но глаза ее горели непривычным, диким огнем.

– Спокойно, ребята, – шепнул я и шагнул вперед.

Королева фэйре обратила на меня свой взгляд и наклонила голову.

– Мой эмиссар, – негромко произнесла она. – Нашел ли ты вора?

Я склонил голову.

– Да, Королева Мэб. Это Леди Лето, Аврора.

Глаза Мэб расширились – она сразу же увидела все, что стояло за этой моей короткой фразой.

– Разумеется. И можешь ли ты представить нам доказательства этого?

– Если буду действовать без промедления, – ответил я. – Мне нужно попасть к Каменному Столу до полуночи.

Пустые глаза Мэб поднялись к звездам, и мне показалось, я увидел в них тревогу.

– Сегодня они перемещаются быстро, чародей, – она помолчала. – Само время, – выдохнула она чуть слышно, – действует против тебя.

– Что можно сделать, чтобы я попал туда?

Мэб покачала головой и снова посмотрела на раскинувшееся у наших ног поле битвы. Едва ли не половина его вдруг осветилась золотым сиянием. Мэб подняла руку, и окружавшая ее аура вспыхнула небесно-голубым огнем. Сгустившийся воздух швырнул это пламя навстречу золотому, и они сшиблись фонтаном изумрудных искр, загасив друг друга. Мэб опустила руку и снова повернулась ко мне. Взгляд ее упал на осколок камня на серебряной нити, и глаза ее снова расширились.

– Рашид. У него-то какой интерес в этом деле?

– Э… – замялся я. – Видите ли, в данном случае он действует не от имени Совета, то есть, Совет, типа, не вмешивается…

Мэб оторвала взгляд от битвы на время, достаточно долгое, чтобы я ощутил себя дурак-дураком.

– Я знаю. И твой бальзам. Я узнаю запах – это его рецепт.

– Да, это он помог мне найти это место.

Уголки рта Мэб чуть дрогнули.

– Ну да. Что старый лис пустыни задумал на этот раз? – она тряхнула головой. – Впрочем, это не важно. Камень не сможет проводить тебя к столу. Прямой путь заведет тебя в самую гущу битвы, где смертному не выжить. Тебе придется идти другим путем.

– Я весь внимание.

Она подняла взгляд к небу.

– Пусть я и Королева Воздуха, но эти небеса до сих пор оспариваются. Титания в зените своих сил; мои же – в упадке. Нет, не туда, – она махнула рукой в сторону поля, туман над которым окрашивался золотым и голубым, зеленым и лиловым. – К тому же Летние, несмотря ни на что, теснят нас. Наш Рыцарь не бьется в наших рядах. Подозреваю, его перекупили.

– Да, – подтвердил я. – Он с Авророй.

– Это последний раз, – проворчала Мэб, – когда я позволяю Мэйв самой вербовать помощников. Я ей слишком много прощала, – она махнула рукой, подавая сигнал, и десятки летучих мышей размером с хороший дельтаплан вырвались откуда-то из-за ее спины, заполнив перепончатыми крыльями чуть не полнеба. – Мы пока удерживаем реку, чародей, хотя противник охватывает нас с флангов. Твоя крестная и моя дочь пытаются сдержать их. Но если ты прорвешься к реке, она проведет тебя сквозь битву к холму Каменного Стола.

– Прорваться к реке, – пробормотал я. – Что ж. Это, пожалуй, можно попробовать.

– Те, кто бьется под моими знаменами, чародей, тебя знают, – сообщила Мэб. – Не давай им повода – и они не тронут тебя, – она отвернулась от меня, целиком поглощенная битвой, и сразу же шум сражения накатил на нас чудовищной приливной волной.

Я вернулся к оборотням и подкидышам.

– Спускаемся к реке, – крикнул я, перекрывая шум битвы. – Старайтесь держаться голубого тумана и не задирайтесь ни с кем.

Я двинулся вниз по склону – насколько мне известно, это самый простой способ найти воду. Мы миновали еще несколько сотен фэйре, по большей части оправлявшихся от первых боевых потрясений: закованных в доспехи огров; их кровь казалась почти бесцветной на фоне красной и синей кожи. Рядом отряд темнокожих гномов оказывал первую помощь своим раненым, накладывая им повязки из мхов. Небольшая группа сильфид с окровавленными лицами, грудью и крыльями стервятниками толпилась вокруг груды трупов. Еще один отряд гоблинов, неуклюжих зубастых гуманоидов с ушами как у летучих мышей, деловито тащил своих мертвых и – судя по доносившимся до меня воплям – раненых на съедение сильфидам.

Мой желудок судорожно сжался. С трудом одолевая страх и отвращение, я постарался заблокировать образы царящей вокруг меня кошмарной бойни.

Я продолжал спускаться, подгоняя себя мыслями о долге, в котором немного сомневался – но надо же мне было подавать пример волкам. Могу только представить, каково приходилось Билли, Джорджии и остальным – это при их-то обостренных волчьих чувствах. Я кричал им что-то ободряющее, хотя до сих пор не уверен, слышали ли они меня, и тем более не уверен, помогало это им или нет. И все-таки я старался сделать хоть что-то, ведь это я притащил их сюда. Кроме того, я старался держаться рядом с Хватом, закрывая собой самые страшные картины. Мерил благодарно кивнула мне.

Голубой туман впереди нас начинал кое-где уступать место зеленому, волшебная сталь звенела о волшебную сталь, а шум и крики битвы сделались еще громче. Что важнее, сквозь вопли и крики я услышал плеск воды. Мы приближались к реке.

– О'кей, ребята! – крикнул я. – Бежим вперед, к реке! И не задерживайтесь, что бы там вам ни кричали! Не останавливайтесь, пока не будете стоять по колено в воде!

Или, подумал я, пока какой-нибудь солдат-фэйре не отрубит вам ноги…

И первым бросился в гущу битвы.

Глава тридцать первая

В почти мелодичном звоне клинков возник странный жужжащий звук, становившийся громче по мере нашего приближения. Я увидел еще один отряд гоблинов. Те, что стояли по периметру неровного каре, пытались прикрыться щитами от стрел, летевших сквозь стелившийся над водой туман, тогда как те, кто находился в середине, отмахивались копьями от источника этого жужжания: примерно полсотни шмелей размером с парковую скамейку, роились над гоблинами, по одному пикируя вниз. С дюжину гоблинов уже лежало на земле; одни бились в конвульсиях, отравленные смертоносными жалами, другие уже не шевелились. Из глаз или горла у некоторых торчали стрелы с белым или зеленым оперением.

С дюжину этих слоноподобных пчелок отвлеклось от гоблинов и устремилось на нас, производя крыльями гул, сопоставимый с целым оркестром играющих на пилах виртуозов.

– Господи, сохрани! – выдохнул Хват.

– Ву-уф? – потрясенно спросил Билли-Оборотень.

– Держитесь за моей спиной! – крикнул я и бросил на землю все кроме жезла и посоха. Пчелы нацелились на меня; вихрь возмущенного их крыльями воздуха поднимал с земли пыль не хуже лопастей вертолета.

Я выставил посох перед собой и послал в него заряд энергии, готовясь выстроить перед атакующими пчелами невидимую стену. Впрочем, я медлил с ударом до тех пор, пока не смог разглядеть ячейки их фасетчатых глаз, и только тогда махнул посохом справа налево и выкрикнул: «Forzare!»

Занавес ослепительно-алой энергии мгновенно развернулся передо мной, ударив атакующих пчел подобно огромному стеклянному щиту. С громким стуком врезались они в него и отлетали назад. Несколько из них рухнули на землю и лежали, оглушенные, но две или три ухитрились в последний момент отвернуть и заходили теперь в новую атаку.

Я поднял жезл, прицелился в ближнюю и рявкнул: «Fuego!»

Струя пурпурной, белой на острие энергии сорвалась с конца жезла и ударила в огромную насекомую тварь. Огонь испепелил ей крылья, и та рухнула на землю, только дымящийся кончик крыла описал в воздухе спираль и приземлился у самой воды. Остальные две заложили крутой вираж и пустились наутек; их товарки, атаковавшие гоблинов, последовали их примеру. Зеленые тона, преобладавшие в клубившемся над рекой тумане, сменились голубыми, и гоблины взорвались воплями свирепого восторга.

Я оглянулся и увидел, что Хват и Мерил стоят, уставившись на меня широко открытыми глазами. Губы Хвата шевелились, и я скорее угадал, чем услышал потрясенное «Уау!»

Сам же я едва не рвал на себе волосы от досады.

– Пошли! – рявкнул я и бросился вперед, к воде, едва не силой таща их за собой. – Пошли! Ну, ну, живо!

Нас отделяло от воды каких-то десять футов, когда я услышал доносившийся с противоположного берега цокот копыт. Я поднял взгляд и увидел плывущих сквозь туман коней – не летающих, но длинноногих фэйерских жеребцов с развевающимися золотыми и зелеными гривами. Одним прыжком они запросто перемахнули через реку на наш берег.

На жеребце, копыта которого первыми коснулись земли, восседал Зимний Рыцарь собственной персоной. Ллойд Слейт был с головы до ног заляпан разноцветными пятнами, которые не могли быть ничем иным, кроме как кровью. В одной руке он держал меч, в другой – поводья. Он смеялся. Стоило ему приземлиться, как ближние гоблины ринулись на него.

Слейт повернулся к ним, и меч с ураганным свистом описал над его головой сияющий круг. С клинка его срывались осколки льда. Он скрестил клинки с первым гоблином, и меч его неприятеля разлетелся на куски. Слейт дернул плечом и послал коня в прыжок. За его спиной голова гоблина покатилась с плеч, а из обрубка шеи фонтаном ударила зеленая кровь. Тело постояло еще несколько секунд и только потом повалилось на землю рядом с упавшей головой. Остальные гоблины бросились врассыпную, и Слейт развернул своего жеребца в мою сторону.

– Чародей! – расхохотался он. – Ба, да ты еще жив!

Все новые фэйерские скакуны перемахивали через реку. Воины Летних Сидхе выстраивались в своих разноцветных доспехах за спиной Слейта. Одним из них оказался Талос в своем темном панцире, также забрызганном кровью; длинный меч его переливался столькими цветами, что казалось, будто он перерезал горло новорожденной радуге. За ними перепрыгнула на наш берег и сама Аврора в сияющем платье-кольчуге, а секундой спустя послышался грохот копыт, и на берегу приземлился, едва не по бабки зарывшись в землю, Коррик.

На спине его, пристегнутая ремнями к полу-человеческим, полу-конским плечам, виднелась каменная статуя коленопреклоненной девушки – Лилия, нынешнее воплощение Летнего Рыцаря.

Аврора натянула поводья, и глаза ее расширились. Должно быть, конь почувствовал ее смятение, потому что попятился, беспокойно шарахаясь из стороны в сторону. Летняя Леди подняла руку, и шум битвы снова мгновенно стих.

– Ты, – почти прошептала она.

– Отдайте мне Расклятье и отпустите девушку, Аврора. Все кончено.

Глаза Летней Леди вспыхнули ослепительным изумрудным светом. Она посмотрела на звезды, потом обратно на меня – все тем же до ужаса напряженным взглядом. До меня начало доходить. Мало того, что она принадлежала к сидхе, изначально чуждым человеческой породе. Мало того, что она была Королевой Фэйре, преследовавшей цели, понять которых сполна я не мог, следовавшей правилам, которые я только-только начинал узнавать.

Она еще и сошла с ума. Совершеннейшая клиника.

– Час пробил, чародей, – прошипела она. – Зима возрождается – и это положит конец этому бессмысленному замкнутому кругу. Воистину, навсегда!

– Мэб все известно, Аврора, – возразил я. – И Титания тоже скоро узнает. Все это лишено смысла. Они не позволят вам совершить это.

Аврора запрокинула голову и расхохоталась до ужаса заливистым смехом. Смех этот натянул мои нервы до предела, и мне пришлось усилием воли подавить свои реакции. Оборотням и подкидышам пришлось тяжелее. Волки жалобно скулили или испуганно рычали, а Мерил с Хватом просто рухнули на колени, зажав уши руками.

– Им не остановить меня, чародей, – заявила Аврора, продолжая давиться этим безумным смехом. – И тебе тоже, – взгляд ее снова вспыхнул, и она уставила в меня палец. – Коррик, со мной. Остальные – убейте Гарри Дрездена. Убейте их всех!

Она повернула коня и поскакала вниз по течению; туман в радиусе двадцати футов от нее светился золотым. Кентавр следовал за ней по пятам. Грохот битвы – весь ее ужас, вся музыка, боевые фанфары, барабаны, крики, звон – снова лавиной обрушились на нас. Десяток рыцарей-сидхе развернулись ко мне, выхватив мечи или подняв свои длинные пики. Талос в заговоренной броне – наверное, именно она помогала ему изображать огра – стряхнул разноцветные пятна со своего клинка и угрожающе сощурил свои кошачьи глаза. Слейт снова расхохотался, как игрушку вертя в руках свой меч.

Я скорее слышал, чем видел, как волки, с рыком припадая к земле, окружили меня. Мерил, шатаясь, заставила себя встать; из ушей ее текла кровь. В одной руке она держала свой топор, в другой – мачете. Побледневший Хват, тоже с окровавленными ушами, дрожащими руками расстегнул свой ящик и достал оттуда здоровенный разводной ключ.

Я удобнее перехватил свои посох с жезлом и широко расставил ноги. Потом собрался с силами, поднял посох и стукнул им по земле. Результат напоминал удар грома – не то, чтобы слишком уж мощный, но неприятельские кони беспокойно попятились.

Слейт нацелил в меня свой меч и с криком послал своего продолжавшего пятиться жеребца вперед. Следом за ним ринулись в атаку Летние воины, доспехи которых переливались в лунном свете. Кони ржали, и вся эта кавалерийская лава неслась на нас.

Волки испустили свирепый, жуткий вой. Мерил визжала как фурия, и даже Хват угрожающе пискнул что-то.

Шум стоял невообразимый, и боюсь, меня никто не слышал, но я все-таки издал свой собственный боевой клич, на мой взгляд, более чем достойный в сложившейся ситуации. Какого черта!

– Я не верю в фей!

Глава тридцать вторая

Кавалерийские атаки быстротечны. На тебя несутся, раскатывая все катком на своем пути, разъяренные лошадь со всадником, общим весом примерно в тонну. Глядя на несущуюся в нашу сторону вдоль реки кавалерию сидхе, слыша оглушительный грохот сердца в ушах, ощущая, как начинают трястись поджилки, я понимал, что если я хочу остаться на протяжении следующих нескольких секунд живым, мне нужно найти способ украсть всю энергию этой атаки и обратить ее себе на пользу.

Я отшвырнул свой жезл, перехватил посох обеими руками и выставил его горизонтально перед собой. Стоило мне сделать это, как всадники-сидхе принялись быстрыми взмахами рук выстраивать перед собой магическую защиту, дабы отразить любое заклятье, которое я мог швырнуть им навстречу.

А вот скакуны их ничего такого не делали.

Я выставил щит, но не в виде высокой стены. Поступи я так, и в нее врезался бы десяток элитных рыцарей-фэйре, а я не знаю ни одного чародея, способного устоять перед такой силой. Нет, я выстроил щит высотой всего каких-нибудь два фута и вытянул его лентой на уровне ног Слейтова жеребца.

Конь Зимнего Рыцаря, огромная серо-зеленая скотина, так и не понял, обо что споткнулся. Выстроенный мной барьер ударил его чуть ниже колен, и он со ржанием полетел на землю, увлекая за собой Слейта. Скакавший правее Слейта Талос не успел задержать своего коня или послать его в прыжок через стену, но вылетел из седла, стоило тому потерять равновесие, перекатился по земле с ловкостью героя исторического боевика и вскочил на ноги. Он вихрем повернулся и, приплясывая в такт музыке битвы, двинулся ко мне, занося меч для удара.

До меня продолжало смутно доноситься ржание сталкивающихся с барьером и друг с другом лошадей, но я не стал смотреть, как подействовало мое заклятье на остальных сидхе. Я был слишком занят, подныривая под первый удар Талоса и отползая из-под следующего.

Мерил бросилась между нами и перехватила меч Талоса скрещенными топором и мачете. Напрягая все мускулы, она пыталась сдержать Лорд-Маршала Летних. Я уже испытал на себе силу этой девушки-подкидыша, но Талос без особого усилия медленно, но одолевал ее.

– Зачем ты делаешь это, дитя-подкидыш? – не повышая голоса, спросил Талос. – Ты, которая так долго боролась с Зимними? Это лишено смысла. Не вмешивайся. Я не желаю тебе зла.

– Как не желаешь зла Лилии? – выкрикнула Мерил. – Как ты мог поступить с ней таким образом?

– Это не доставляет мне радости, дитя мое, но не мне решать, – отвечал Талос. – Она моя Королева.

– Но не моя! – зарычала Мерил и врезала лбом в нос Талосу. Удар вышел таким смачным, что даже я со своего места слышал стук, и он отшвырнул Лорд-Маршала на несколько шагов.

Мерил не видела, как Слейт поднялся с земли и ринулся на нее сбоку.

– Мерил! – крикнул я сквозь рев сражения. – Берегись!

Она меня не услышала. Обледеневший меч Зимнего Рыцаря ударил ее под нижнее ребро и вошел в тело больше чем на фут, пронзив ее насквозь, выскочив спереди окровавленным ростком. Она пошатнулась, открыв рот в беззвучном крике. Топор с мачете выпали из ее рук.

– Мерил! – взвизгнул Хват.

Слейт рассмеялся и произнес что-то, чего я не расслышал. Потом резким движением повернул меч в ране и выдернул его. Мгновение Мерил молча смотрела на него, потом подняла руку. Слейт презрительно отшвырнул ее руку и повернулся к ней спиной. Она повалилась на землю.

Я ощутил закипающую во мне ярость и вскочил, взявшись за посох обеими руками. Слейт наклонился и одной рукой поднял с земли Талоса.

– Слейт! – крикнул я. – Эй, ублюдок, а ну обернись!

Голова Зимнего Рыцаря повернулась в мою сторону. Он выставил меч в оборонительную позицию. Глаза Талоса расширились, и пальцы его описали в воздухе несколько быстрых охранительных жестов.

Я собрал воедино свой гнев, и гнев бушующей под ногами грозы – они были под стать друг другу. Я ткнул концом посоха в затянутую туманом землю-тучу, словно пробивал пешней лунку во льду, и вытянул правую руку в направлении Зимнего Рыцаря.

– Ventas! – крикнул я. – Ventas fulmino!

Энергия грозы ринулась по волокнам моего посоха, через мое тело, и вырвалась бело-голубой молнией из моей правой руки, ударив в острие Слейтова меча. Рыцарь окутался облаком сверкающих искр.

Тело Слейта дернулось, выгнувшись дугой. Грянул гром, и электрический разряд швырнул Слейта в воздух. Ударная волна от молнии бросила меня и всех, кто оказался рядом, на землю.

Всех кроме Талоса.

Летний Лорд-Маршал устоял перед стихией, прикрыв глаза рукой, словно речь шла о легком дуновении ветерка. А потом, в наступившей звонкой тишине, поднял меч и шагнул ко мне.

Я дотянулся до лежавшего на земле жезла поднял его и послал в Талоса огненный заряд. Тот даже не позаботился отбить его. Огонь лизнул его и погас, а легкое движение его меча выбило жезл у меня из рук, и тот, вращаясь, отлетел в сторону. Левой рукой я сделал жалкую попытку прикрыться посохом, и он выбил из рук и его.

Должно быть, слух вернулся ко мне – по крайней мере, настолько, чтобы услышать его слова:

– Ну, вот и все.

– Чертовски верно, – буркнул я. – Гляньте-ка вниз.

Он поглядел.

Пока он выбивал из моей левой руки посох, правой я достал свой револьвер. Я оперся на землю правым локтем и нажал на спуск.

Новый удар грома, короче предыдущего, грянул над призрачной землей, и на дуле моего пистолета расцвел огненный цветок. Сомневаюсь, чтобы пуля одолела темную фэйерскую броню, поскольку она не пробила Талоса насквозь, как ей полагалось бы. Вместо этого она ударила в него с силой кувалды, отшвырнув назад и опрокинув на землю. Мгновение он лежал, оглушенный.

Черт, это было дешево, но я попал на гребаную войну и к тому же разозлился не на шутку. Я двинул его башмаком по лицу, а потом нагнулся и молотил тяжелым стволом по голове до тех пор, пока его слабые попытки прикрыться не прекратились совсем, и он не затих с лицом, изувеченным ожогами в местах, где его коснулась сталь моего револьвера.

Я оторвал от него взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ллойд Слейт с бессильно болтающейся правой рукой левой обрушивает мне на голову обломок тяжелой пики. В глазах у меня вспыхнуло, и я повалился на землю, слишком оглушенный, чтобы переживать за то, опасно ли меня двинули. Я попытался поднять пистолет, но Слейт просто вынул его у меня из руки, крутанул на пальце и уставил стволом мне в голову, большим пальцем взводя курок. Я видел опускающийся пистолет и понимал, что Слейт не будет тратить время на положенный в вестерне диалог. Стоило мне увидеть черное отверстие ствола, как я отпрянул вбок, вскинув обе руки вверх. Рявкнул выстрел, и я приготовился увидеть обещанный свет в конце длинного, полого спускающегося туннеля.

Слейт промахнулся. Полный ярости, срывающийся крик заставил его повернуть голову в сторону нового нападавшего.

Держа разводной ключ обеими руками, Хват с размаху опустил его на запястье Ллойда Слейта. Послышался зловещий хруст, и мой револьвер полетел в воду. Слейт зарычал и замахнулся сломанной рукой на Хвата, но коротышка оказался быстрее. Он отбил удар разводным ключом, и из них двоих именно Слейт завизжал и отшатнулся от удара.

– Ты ее ранил! – визжал Хват. Следующий его удар угодил Слейту по левой коленной чашечке, и тот упал. – Ты ранил Мерил!

Слейт пытался откатиться в сторону, но Хват продолжал молотить его ключом по спине. Судя по всему, какая-то часть сил, позволивших Слейту ослабить удар молнии, все-таки осталась, иначе он не выдержал бы такого напора. Коротышка-подкидыш бил Слейта по спине, крича что-то яростное, и так продолжалось до тех пор, пока один из ударов не угодил тому в затылок. Зимний Рыцарь обмяк и больше не шевелился.

Хват подошел ко мне и помог встать. Волки снова окружили нас; часть из них была окровавлена, но все до одного угрожающе скалили клыки. Я оглушенно покосился на них, потом на оставшихся сидхе. Те перестраивали свои ряды. Двое-трое раненых лежали на земле. Одна лошадь билась со сломанной ногой, остальные разбежались. Только один воин удержался в седле – стройный сидхе в зеленых доспехах с лицом, закрытым забралом. Впрочем, никто из оставшихся в строю не выпустил оружия из рук, и они явно готовились к новой атаке.

– Помогите мне, – взмолился Хват, пытаясь поднять Мерил за плечи. Негнущимися ногами я сделал шаг в их сторону, но меня опередили. Билли, обнаженный, залитый разноцветной фэйерской кровью, подхватил Мерил и отволок под защиту остальных волков.

– Плохо дело, – сообщил он. – У нас было преимущество: их лошади нас боялись. А вот как мы справимся с пешими – не знаю. Почти все наши ранены. Как Гарри?

– Черт, – с усилием прохрипела Мерил. – Пустите меня. Со мной почти все в порядке. Посмотрите чародея. Если мы его потеряем, никому из нас не вернуться живым.

– Мерил! – обрадовался Хват. – А я боялся, тебя ранили тяжело.

Мерил села. Лицо ее было белым как мел, одежда пропиталась кровью.

– Большая часть крови не моя, – сказала она, хотя я понимал, что она лжет. – Как он?

Билли усадил меня на какую-то кочку, и я ощутил, как его пальцы ощупывают мне голову. Когда он коснулся больного места, я поморщился. Сидеть было легче, и я начал приходить в себя.

– Череп не пробит, – сказал Билли. – Может, сотрясение. Не знаю.

– Дайте мне минуту, – прохрипел я. – Сейчас отойду.

Билли с облегченным вздохом схватил меня за плечо.

– Давай. Только не слишком задерживайся, Гарри. Надо сматываться. Битва приближается сюда.

Билли не ошибался. Я слышал в тумане близкое ржание и топот сотен бегущих в ногу гоблинов.

– Мы не можем бежать, – возразила Мерил. – Лилия все еще у Авроры.

– Поговорим позже, – оборвал ее Билли. – Они уже идут! – он опустился на четвереньки и обратился волком, пока мы поворачивались к надвигавшимся воинам-сидхе.

Река за их спиной внезапно вскипела, и из волн вырвался на берег новый отряд кавалеристов в синем и фиолетовом. Всадники тоже были сидхе, но в причудливых доспехах, украшенных стилизованными снежинками. Их было немного – всего десять-двенадцать, но они атаковали верхом и с тыла. Они врезались в ряды Летних клином, на острие которого скакал всадник в белоснежной кольчуге с сияющим ледяным мечом в руках. Летние пытались организовать оборону, но их застали врасплох, и они понимали это.

Предводитель отряда Зимних зарубил одного пешего рыцаря, потом повернулся к другому и быстро описал рукой замысловатую фигуру в воздухе. Облачко холодного пара сгустилось вокруг того, и он застыл, а на поверхности его тела и доспехов мгновенно наросла ледяная корка, словно тот замерз изнутри. В считанные секунды он превратился в ледяную глыбу, внутри которой смутно виднелась человеческая фигура. Бледный всадник небрежно повернул коня, и тот ударил в глыбу копытом.

Лед раскололся на мелкие обломки, и на земле не осталось ничего, кроме бесформенной груды медленно тающих ледышек.

Бледный всадник снял шлем и одарил меня ослепительной улыбкой. Это была Мэйв, Зимняя Леди; глаза ее сияли свирепой жаждой крови, волосы прилипли ко лбу мокрыми прядями. Она мечтательно слизнула кровь со своего клинка, а тем временем еще один воин из Летних припал на колено спиной к реке, подняв меч в отчаянной попытке остановить надвигающихся на него всадников.

Вода снова вскипела, из нее высунулись тонкие, бледные женские руки и схватили его за горло. Я успел увидеть мелькнувшие золотые глаза, оскал зеленозубой улыбки, и вопль несчастного оборвался, а сам он скрылся под водой. Оставшиеся летние воины спасались бегством, а верховые Зимние преследовали их.

– Твоя крестная шлет тебе привет, – крикнула мне Мэйв. – Мне стоило бы действовать быстрее, но это вышел бы честный поединок, а это не по моей части.

– Мне нужно попасть к Столу, – крикнул я в ответ.

– Мне передали, – кивнула Мэйв. Она тронула коня, подъехала к неподвижной фигуре Ллойда Слейта, и ее красивое лицо снова осветилось сияющей улыбкой. – Мои всадники атакуют ниже по течению, отвлекая силы неприятеля на себя. Ты сможешь подняться вверх по течению, – она перегнулась с седла. – Привет, Ллойд, – ласково мурлыкнула она. – Нам надо поговорить.

– Раз так, пошли, – с усилием произнесла Мерил. – Вы можете идти?

Вместо ответа я поднялся на ноги. Мерил тоже встала, хотя я и видел, как перекосилось ее лицо от боли. Хват держал наготове свой окровавленный разводной ключ. Я подобрал посох, но жезла не нашел. Черный акушерский саквояж лежал рядом, и я на всякий случай проверил, в порядке ли его содержимое, прежде чем застегнул его и поднял с земли.

– Ладно, ребята. Пошли.

Мы бежали вдоль берега трусцой, экономя силы. Я не знал, далеко ли нам до цели. Вокруг царили хаос и смятение. Рой светлячков обогнал нас, а за поворотом реки взглядам нашим открылся десяток здоровенных, с футбольный мяч пауков, в паутине которых билось с дюжину тех самых светлячков. Свора серых и зеленых гончих гналась за пантероподобным существом, пытавшимся прорваться к реке. В воздухе свистели стрелы, и повсюду виднелись мертвые или умирающие фэйре.

Наконец земля под ногами начала подниматься, и поглядев вперед, я увидел перед нами холм с Каменным Столом на вершине. Я мог даже различить там, наверху, массивную тушу Коррика, который пятился от каменной фигуры Лилии – судя по всему, ее только что поставили на Стол. Рядом виднелась стройная фигурка Авроры – спешившись, она злобно смотрела в нашу сторону.

– Лилия! – вскричала Мерил, но голос ее дрогнул. Хват тревожно повернулся к ней, и она, скривившись от боли, опустилась на одно колено. – Найди ее, Хват. – Спаси ее и отведи домой, – она огляделась по сторонам, и взгляд ее остановился на мне. – Вы ему поможете?

– Вы же заплатили, – заверил я ее. – Оставайтесь здесь. Не вставайте. Вы и так сделали что могли.

Она покачала головой.

– Не все, – выдохнула она, но все же опустилась на землю, зажав рукой рану и тяжело дыша.

Аврора бросила Коррику какую-то команду. Кентавр кивнул и, зажав в руке копье, поскакал по склону нам навстречу.

– Вот черт, – буркнул я. – Билли, этот парень – тяжеловес. Не приближайтесь к нему. Лучше попробуйте отвлечь его.

Билли согласно прорычал что-то, и оборотни устремились наперехват кентавру. Сблизившись с ним, они рассыпались веером и по очереди, уворачиваясь от его копыт и копья, принялись терзать его за бока и бедра.

– Оставайтесь с Мерил, – сказал я Хвату и, обогнув волков с кентавром, поспешил вверх по склону к Каменному Столу.

Я подошел достаточно близко, чтобы видеть, как Аврора замерла перед изваянием Лилии. В руках она держала Расклятье Матери Зимы. Она прижалаего к статуе и потянула за свободные концы нити, начиная распускать вязку. Я ощутил нечто, какую-то темную тяжесть, бесцеремонно коснувшуюся моих магических чувств. Нить за нитью, ряд за рядом Расклятье распускалось в тонких пальцах Авроры.

Я протянул руку к ним; адреналин и боль сообщали мне достаточно энергии для заклятья.

– Ventas servitas! – крикнул я. Внезапный порыв ветра подхватил клочок вязаной ткани, вырвал его из рук Авроры и швырнул в мою сторону. Я подхватил его и показал Авроре язык. – Мип-мип! – завопил я, подражая мультяшному страусу Роудраннеру, и очертя голову бросился вниз по склону.

– Будь ты проклят, чародей! – взвизгнула Аврора, и звук ее голоса вцепился в меня зазубренными когтями. Она подняла руки, выкрикнула что-то еще, и земля под ногами содрогнулась, лишив меня равновесия. Я упал и покатился вниз, к самому подножию холма. Мне понадобилась целая секунда, чтобы суметь хотя бы вздохнуть, а потом я перекатился на спину и сел.

Новый порыв ветра ударил мне в лицо, опрокинул обратно на землю и вырвал Расклятье у меня из рук. Я поднял взгляд и увидел, как Аврора небрежно поймала его и не спеша пошла обратно наверх. Я пытался встать и броситься следом, но не смог даже сесть: ветер продолжал прижимать меня к земле.

– Все, никаких помех больше, – бросила Аврора и махнула рукой.

Земля застонала. Из нее, извиваясь, вырос вдруг усеянный шипами росток толщиной в мою руку, за ним показался другой, и вокруг вершины выросла живая изгородь, такая густая, что я не видел сквозь нее ни Авроры, ни Стола с Лилией.

Я боролся с заклятьем Авроры, но физических сил моих не хватало, и я даже не пытался разорвать его своими жалкими магическими силами. Я перестал трепыхаться и закрыл глаза, пытаясь нащупать в нем слабое место.

– Гарри? – услышал я крик Хвата. – Гарри! На помощь!

Один из волков громко взвизгнул от боли, потом другой. Мысли мои путались – как нельзя невовремя. Эти люди были здесь из-за меня, и будь я проклят, если собирался позволить еще какой-нибудь гадости случиться с ними. Я пытался сконцентрироваться, найти конец, потянув за который можно будет распустить Аврорино заклятье, но страх, злость и тревога мешали мне сделать это. Такие вещи хороши в качестве топлива для заклятья, но для тонкой работы они были только помехой.

Тяжелые копыта простучали по склону и замерли совсем рядом со мной. Я повернул голову и увидел воина в зеленых доспехах – единственного из того отряда Летних сидхе, оставшегося в седле. Он возвышался надо мной, конь рыл землю копытом, а копье его целилось мне в голову.

– Не надо! – сказал я. – Постойте!

Всадник не обратил на мои слова ни малейшего внимания. Он отвел руку для удара, острие копья блеснуло в лунном свете и устремилось вниз, в мое ничем не защищенное горло.

Глава тридцать третья

Копье вонзилось в землю у самой моей шеи, и знакомый женский голос прошипел из-под забрала: «Лежи смирно!»

Она соскочила с коня, подняла руку и сняла шлем. Прекрасные, цвета зрелой пшеницы волосы Элейн сбились в беспорядке, растрепавшись из пучка на затылке, и она то и дело раздраженно смахивала их с лица.

– Лежи и не трепыхайся. Сейчас освобожу.

– Элейн, – произнес я. – Самые разные эмоции боролись во мне в эту минуту, и у меня не было времени ни на одну из них. – Я бы сказал, что рад видеть тебя, но не уверен в этом.

– Это все потому, что ты всегда был немного сухарем, Гарри, – не без ехидства заметила она. Потом прикрыла глаза и положила руки в перчатках мне на грудь. Она пробормотала что-то себе под нос. – Вот. Саманьяна.

Какая-то мягкая, но уверенная сила коснулась меня, и ветер, пришпиливавший меня к земле, сразу стих. Шатаясь, я поднялся на ноги.

– Ладно, – сказала она. – Давай убираться отсюда.

– Нет, – выдохнул я. – Я еще не разобрался с делами, – я подобрал с земли посох и саквояж. – Мне нужно пробраться через эти шипы.

– Это невозможно, – возразила Элейн. – Гарри, я знаю это заклятье. Эти шипы не просто острые, они отравлены. Если один из них оцарапает тебя, тебя просто парализует на пару минут. Но два или три убьют тебя.

Я нахмурился и крепче взялся за посох.

– И огонь их не берет, – добавила Элейн.

– О… – я стиснул зубы. – Что ж, тогда я раздвину их.

– Это все равно что пытаться отодвинуть дверь с сильной пружиной, Гарри. Стоит тебе чуть ослабить концентрацию, и они вернутся на место.

– Значит, я ее не ослаблю.

– У тебя ничего не получится, Гарри, – настаивала Элейн. – Стоит тебе начать прорываться через них, как Аврора почувствует это и разорвет тебя на мелкие клочки. Если ты будешь отталкивать от себя шипы, ты не в состоянии будешь защититься от всего остального.

Я опустил посох и перевел взгляд с шипов обратно на Элейн.

– Отлично, – сказал я. – Значит, тебе придется раздвинуть их для меня.

Глаза Элейн потрясенно округлились.

– Что?

– Ты будешь раздвигать шипы. Я пойду внутрь.

– Ты пойдешь к Авроре? Один?

– Ну, с твоей помощью, – уточнил я.

Элейн прикусила губу и отвернулась.

– Ну же, Элейн, – настаивал я. – Ты и так уже изменила ей. И я все равно проникну сквозь эти шипы – с твоей помощью или без.

– Я не знаю…

– Еще как знаешь, – вздохнул я. – Если ты собираешься меня убить, у тебя уже была такая возможность. А если Аврора довершит то, что затеяла, я все равно что труп.

– Ты не понимаешь…

– Я знаю, что не знаю, – огрызнулся я. – Я не понимаю, почему ты ей помогаешь. Я не понимаю, как ты можешь просто стоять рядом и позволять ей делать то, что она делает. Я не понимаю, как ты можешь стоять здесь, позволяя умереть этой девушке, – я сделал паузу, позволяя ей переварить это. – И я не понимаю, как ты можешь предавать меня вот так. В очередной раз.

– Ну, посмотреть на это твоими глазами, еще не все потеряно, – заметила Элейн. – Я запросто могу отпустить шипы на полпути и убить тебя ради нее.

– Может, и так, – согласился я. – Но я не хочу верить в это, Элейн. Мы любили друг друга когда-то. Я знаю, что ты не трусиха, и что ты не убийца. Я хочу верить в то, что мы кое-что значим друг для друга, даже сейчас. Что я могу доверить тебе свою жизнь точно так же, как ты можешь доверить мне свою.

Она горько усмехнулась.

– Ты ведь не знаешь, в кого я превратилась, Гарри, – она подняла взгляд на меня. – Но я тебе верю. Я знаю, что могу довериться тебе.

– Тогда помоги мне.

Она кивнула.

– Только тебе придется бежать. Я не такая сильная, как ты, а это тяжелая работа. Я не смогу раздвинуть и держать ее долго.

Я кивнул. Ну, конечно, в душе меня слегка терзали сомнения. Что, если она и впрямь сделает это снова? Чего-чего, а по ведомству предельной честности Элейн никак не проходила. Я посмотрел, как она сосредотачивается на предстоящей задаче: лицо утратило выражение, руки скрещены на груди, ладони на плечах – как у мумии в египетском саркофаге…

Блин, я ведь миллион раз мог сегодня погибнуть. Что значит еще один шанс? По крайней мере, я накроюсь медным тазом, делая нечто достойное. Я повернулся и пригнулся, приготовившись к бегу.

Элейн пробормотала что-то, и вокруг нее взметнулся ветер, еще сильнее растрепав волосы. Она открыла глаза – взгляд ее остался отсутствующим, далеким – и развела руки в стороны.

Ветер свился в колонну футов пяти в диаметре и устремился к колючей стене. Кусты вздрогнули и начали поддаваться заклятью, расходясь в стороны.

– Давай! – выдохнула она. – Быстро!

Я побежал.

Ветер почти ослепил меня, и мне приходилось бежать, пригнувшись, надеясь только, что я не собьюсь с пути и не врежусь прямиком в шипы. Один зацепился за мою куртку, но кожи не прорвал. Элейн не подвела. Не прошло и нескольких секунд, как я миновал стену и вырвался на вершину холма, к Каменному Столу.

Стол стоял на том же месте, что и прежде, но руны на его поверхности светились теперь золотым светом. Аврора стояла у Стола, и пальцы ее порхали над Расклятьем, прижатым ко лбу стоявшей на коленях, все еще каменной девушки. Я взял чуть вбок, чтобы она не увидела меня краем глаза, и бросился к ним.

Когда до Стола оставалось каких-то несколько футов, Расклятье вдруг исчезло во вспышке ослепительно-холодного белого света. Волна света прокатилась по изваянию, превращая белый мрамор в теплую плоть, а каменные волосы – в изумрудно-зеленые пряди. Лилия открыла глаза, охнула, вздохнув, и неуверенно огляделась по сторонам.

Аврора схватила Лилию за горло, прижала к поверхности Каменного Стола и потянула из-за пояса нож.

Боюсь, я поступил не совсем по-джентльменски, но я с размаху огрел Летнюю Леди по спине посохом.

Судя по всему, звезды как раз заняли нужное положение, наступила полночь, сила Лета пошла на убыль и светящиеся руны на Столе сменили цвет с золотого на холодный голубой.

От удара нож вылетел у Авроры из руки и упал на каменную плиту стола. Лилия взвизгнула, вывернулась из-под руки Авроры, перекатилась по столу и бросилась прочь от нее.

Стремительно, как это умеют одни сидхе, Аврора повернулась ко мне, облокотилась о стол и уперлась ногами мне в грудь. Она с силой оттолкнула меня и, не давая мне опомниться, швырнула в меня огненный шар. Я приподнялся на коленях и успел выставить перед собой посох, отбив огонь в затянутое туманом небо.

Красный отсвет упал на зеленого фэйерского жеребца, взвившегося в прыжке над колючей изгородью. Он не смог одолеть высокого препятствия и отчаянно заржал, рухнув на отравленные шипы. Однако всадник его выбросился из седла, описал в воздухе изящное сальто и целым и невредимым приземлился внутри ограды.

Аврора расхохоталась как безумная.

– Убей его, Лорд-Маршал! – приказала она.

Талос с залитым кровью лицом выхватил меч и направился ко мне. Я полагал, что первый удар будет направлен мне в живот, но он обманул меня, и меч метнулся из стороны в сторону, выбив у меня из рук посох и отшвырнув его в колючие кусты. Я схватил саквояж и попятился от него, лихорадочно оглядываясь в поисках хоть какого-нибудь оружия, чего угодного, способного подарить мне несколько секунд.

И тут холм содрогнулся от низкого, басовитого рева. Даже Аврора застыла на секунду. Стена зелени и шипов качнулась, и кто-то массивный прорвался сквозь нее и выступил на открытое место. Тролль был огромный, зеленый, жуткий и до ужаса сильный. В руке он легко, как пластмассовый нож для пикника, держал топор. Всю кожу его покрывали вздувшиеся рубцы, раны от отравленных шипов, и его собственная темно-зеленая кровь. В боку зияла ужасная рана, из которой сочилась сукровица. Он шел, шатаясь, несмотря на раны, но видно было, что он умирает.

И это была Мерил. Она сделала Выбор.

Я в оцепенении смотрел на нее, угадывая за безумными чертами лица тролля черты Мерил. Тролль ринулся на Талоса, и Лорд-Маршал Летних резко обернулся, а сияющий меч его отсек тому одну из рук. Другой рукой она схватила его за ногу и, падая, с яростным, торжествующим воплем подгребла под себя и придавила всем весом к земле.

Я оглянулся назад. Аврора, схватив Лилию за зеленые волосы, тащила ее обратно к Столу. Я бросился наперерез и первым успел схватить нож – кривой, зазубренный камень.

– Болван, – прошипела Аврора. – Я разорву ей глотку голыми руками!

Я отшвырнул нож в сторону.

– А вот и нет, – возразил я.

Аврора снова расхохоталась. Взгляд ее сделался совсем уже безумным.

– Это почему же?

Я расстегнул саквояж.

– Потому, что я знаю кое-что, а вы – нет.

– Что? – хохотнула она. – Что такого можешь знать ты, что имело бы значение сейчас?

Я одарил ее холодной улыбкой.

– Телефон «Пицца-Экспресса», – ответил я и открыл саквояж. – Сделай ее, Тук!

Из саквояжа послышался пронзительный, высокий трубный глас, и Тук-Тук вылетел на волю, волоча за собой шлейф светящейся алой пыльцы. Крошечный фэйре оставался в своих самодельных доспехах, однако сменил оружие на то, что я просил Билли купить в «Уолл-Марте» – резак с торчащим из оранжевой пластмассовой рукоятки острым лезвием.

Аврора еще раз усмехнулась – на этот раз это получилось у нее неприятнее.

– И что эта мелюзга может поделать? – поинтересовалась она.

Тук снова подул в свой крошечный рог.

– Во имя Властелина Пиццы! – пронзительным голосом выкрикнул он. – В атаку!

И саквояж взорвался облаком алой искрящейся пыльцы. Рой светлячков, вооруженных острыми стальными лезвиями в оранжевой пластиковой оболочке вырвался наружу и устремился на Аврору.

На мгновение она встретилась со мной взглядом, и я увидел в ее глазах внезапный страх: до нее дошло, что сейчас произойдет. Она подняла руку, накапливая в ней золотую энергию, но один из светлячков налетел на нее и резанул по ладони стальным лезвием. Она вскрикнула, из руки брызнула кровь, и золотой свет померк.

– Нет! – вскричала она. – Нет! Не сейчас!

Рой светлячков окутал ее, и зрелище это было не из приятных. Светлая волшебная кольчуга не защищала от стали, и резаки вспарывали ее как картон. Прошло всего несколько секунд, а Тук-Тук с товарищами успели поразить ее с разных сторон в дюжину мест.

Я увидел, как глаза ее широко раскрылись и вспыхнули озарением, несмотря на то, что светлячки продолжали кромсать ее бледную кожу своими резаками. Она с трудом сделала шаг к Столу.

Стоило ей умереть на его поверхности, и ее мечта исполнилась бы. Огромное количество энергии передалось бы Зимней династии, уничтожив равновесие сил. Я бросился на Стол и стащил ее обратно на землю.

Она визжала от досады и пыталась сопротивляться – но сил у нее больше не осталось. Мы перекатились по поляне в одну, другую сторону и, наконец, застыли – я прижимал ее к земле, не давая пошевелиться.

Аврора посмотрела на меня; зеленые глаза ее почти обесцветились и заволоклись туманом.

– Подожди, – произнесла она слабым, неожиданно юным голосом. Она больше не казалась сошедшей с ума колдуньей-фэйре. Она казалась просто напуганной девчонкой. – Подожди… Ты не понимаешь. Я хотела остановить это. Остановить боль…

Я отвел с ее глаз окровавленную прядь волос. Я ощущал себя ужасно усталым.

– Единственные, кто не испытывает боли – это те, кто уже умер, – сказал я.

Глаза ее угасали, дыхание замедлялось.

– Я не понимаю, – чуть слышно прошептала она.

– Я тоже, – ответил я.

Слеза скатилась из ее глаза и смешалась с кровью.

А потом она умерла.

Глава тридцать четвертая

Я все сделал. Я спас девушку, помешал вору, доказал невиновность Мэб и заручился ее поддержкой Белому Совету, а тем самым спас собственную задницу.

Вот так.

Я лежал в обнимку с мертвым телом Авроры, слишком усталый, чтобы пошевелиться. Королевы нашли меня там, наверное, минут пятнадцать спустя. Я едва замечал их – золотой и голубой свет, встретившиеся надо мной. Золотой свет на мгновение сгустился над мертвым телом, а потом уплыл, забрав его с собой. А меня, замерзшего и усталого оставили лежать на земле.

Золотой свет исчез, остался только холодный, голубой. Мгновением спустя я ощутил на голове прикосновение пальцев Мэб.

– Чародей, – прошептала она. – Я довольна тобой.

– Уходите, Мэб, – устало произнес я.

Она рассмеялась.

– Нет, смертный, – сказала она. – Это ты должен уйти. Ты и твои спутники.

– Что будет с Тук-Туком? – спросил я.

– Нельзя сказать, чтобы это было в порядке вещей, когда смертный призывает фэйре, пусть даже из низших, к себе на службу, но такое случалось и раньше. Не бойся за своих маленьких воинов. Они были твоим орудием, так что всю ответственность за их действия несешь ты один. Забери с собой их сталь, и этого будет довольно.

Я посмотрел на нее.

– Вы исполните свою часть уговора? – спросил я.

– Разумеется. Чародеи получают право свободного прохода.

– Не того уговора. Нашего.

Прекрасные, опасные губы Мэб изогнулись в улыбке.

– Прежде позволь мне сделать тебе одно предложение.

Она махнула рукой, и шипы расступились. В проеме стояла Мэйв в своей белой броне, а за ней – Мать Зима в черном балахоне. На земле между ними стоял на коленях Ллойд Слейт, совершенно сломленный, с руками, прикованными к стягивающим горло колодкам из дымчатого льда. Судя по всему, он испытывал жуткую боль.

– Среди нас нашелся предатель, – мурлыкнула Мэб. – И с ним надлежит поступить соответственно проступку. Как следствие у нас открывается вакансия на нового Рыцаря, – она внимательно посмотрела на меня. – Я знаю, человека, заслуживающего доверия в значительно большей степени, буде он займет его место. Прими эту власть, и все долги между нами списываются.

– Не просто «нет», – пробормотал я. – Трижды, черт подери, нет!

Улыбка Мэб сделалась шире.

– Что ж, раз так, хорошо. Полагаю, мы изыщем способ развлечься с этим, прежде чем выдвигать новые предложения.

Слейт поднял голову, и в глазах его мелькнула паника.

– Нет. Нет, Дрезден. Дрезден, не позволяйте им! Не позволяйте им забрать меня! Примите предложение, пожалуйста, только пусть они не заставляют меня ждать!

Мэб снова коснулась моей головы.

– В таком случае, еще два поручения – и ты свободен.

И они ушли.

Вопли Ллойда Слейта тоже стихли.

Я сидел, так и не в силах подняться, пока огни не начали гаснуть. Я смутно помню, как Эбинизер поднял меня с земли, закинув мою руку себе на плечо. Привратник произнес что-то вполголоса, и Билли ответил ему.

Я проснулся у себя дома, в постели.

Билли, дремавший в кресле у изголовья, всхрапнув, проснулся.

– Ага, наконец-то, – сказал он. – Пить хочешь?

Я кивнул – горло слишком пересохло, чтобы говорить – и он протянул мне стакан холодной воды.

– Что случилось? – спросил я, когда обрел, наконец, дар речи.

Он покачал головой.

– Мерил умерла. Она просила передать тебе, что сделала Выбор и не жалеет об этом. Мы нашли ее на земле рядом с тобой.

Я закрыл глаза и кивнул.

– Эбинизер сказал, ты многих привел в бешенство, но что пусть тебя это не беспокоит.

– Э, – оборвал я его. – А Альфы?

– Супер! – отвечал Билли, и в голосе его зазвучала гордость. – Сто пятьдесят пять швов на всех, и все же мы вышли из этого более-менее целыми. Сбор у меня сегодня вечером – пицца и игры.

При слове «пицца» у меня в животе заурчало.

Я принял душ, вытерся и переоделся чистую одежду. Потом до меня дошло, и я зажмурился.

– Это ты? – спросил я у Билли, вернувшись в спальню. – Ты убрал все? И постирал?

Он покачал головой.

– Не я, – в дверь постучали, и он повернулся к ней. – Минуточку, – я услышал, как он вышел и сказал что-то через дверь, потом вернулся. – К тебе гости.

Я натянул носки и обулся в кроссовки.

– Кто там?

– Новые Летние Леди и Рыцарь, – отозвался Билли.

– Чего им, неприятностей мало?

– Да ты выйди, поговори, – ухмыльнулся Билли.

Я испепелил его взглядом и следом за ним вышел в гостиную. Она была чиста – ни пятнышка. Почти вся моя мебель куплена в секонд-хэнде – старая, крепкая мебель из настоящих досок, с обилием тканевой обивки. Она тоже казалась чистой, и все потеки куда-то делись. Мои ковры – начиная с тех, что могли бы летать в небесах мифической Аравии, и кончая сотканными для заезжих туристов индейскими поделками, тоже были вычищены и проветрены. Я не поленился и заглянул под ковер. Пол был отшкурен и выдраен. У камина лежала поленница дров, а сам камин вычищен только что не добела.

Мои посох и жезл стояли в углу и блестели как полированные. Смазанный пистолет висел в кобуре. Пистолет тоже отполировали.

Я подошел к нише с плитой, мойкой и ледником. Видите ли, я пользуюсь старомодным ледником – ну, таким, в который кладут настоящий лед. Очень удобно, учитывая мои проблемы с электричеством. Кто-то вычистил его и загрузил свежим льдом. На льду лежал аккуратными рядами запас продовольствия: свежие фрукты и овощи, сок, кола – даже мороженое. Шкаф ломился от сухих припасов, банок, всяких там макарон и соусов. У Мистера появился новый поддон в туалете – деревянный, с пластиковым покрытием, и полный свежим наполнителем. Еще у него появились деревянные миска и плошка для воды. Сам Мистер валялся на полу и лениво теребил лапой матерчатый бантик, привязанный бечевкой к ручке двери платяного шкафа.

– Я умер, – сказал я. – Я умер, а кто-то допустил конторскую ошибку, и это рай.

Я оглянулся на Билли – тот ухмылялся как последний идиот. Он ткнул пальцем в сторону двери.

– Заставляешь заезжих знаменитостей ждать.

Я подошел к двери и не без опаски выглянул.

За дверью стоял Хват в комбинезоне слесаря. Его белая шевелюра стояла дыбом, что шло его ухмыляющемуся лицу. Лицо и руки его были перепачканы смазкой, и на земле рядом с ним стоял уже знакомый мне ящик с инструментами. С другой стороны стояла Лилия – стройная, ладная фигурка в простых темных слаксах и зеленой блузке. Волосы ее были схвачены хвостиком.

Только теперь они стали белыми как снег.

– Гарри, – улыбнулся Хват. – Как дела?

Я все глазел на Лилию.

– Вы? Новая Летняя Леди?

Лилия очень мило зарделась и кивнула.

– Я понимаю. Я ведь не хотела, но когда… когда Аврора умерла, ее энергия перетекла в ближайшее тело из Летних. Обыкновенно она передается другим Королевам, но я и так уже обладала энергией Рыцаря, вот она… ну, типа, влилась в меня.

Я заломил бровь.

– Ну, и как это вам?

Она нахмурилась.

– Ну, не знаю. Слишком много всего сразу. И ведь это впервые, когда такая власть передается смертному.

– Вы хотите сказать, вы не… гм… То есть, не…

– Сделала Выбор? – догадалась Лилия и покачала головой. – Нет, это просто я. Я даже не знаю, что делать дальше, но Титания сказала, она меня научит.

Я перевел взгляд на ее спутника.

– И вы выбрали Хвата своим Рыцарем, так?

Она улыбнулась Хвату.

– Я ему доверяю.

– Что ж, мне нравится, – кивнул я. – Хват уже надрал раз задницу Зимнему Рыцарю.

Лили удивленно повернулась к Хвату. Парень покраснел как рак и – ей-Богу, не вру – принялся ковырять землю носком ботинка.

Лилия улыбнулась и протянула мне руку.

– Мне хотелось познакомиться с вами. И поблагодарить вас, мистер Дрезден. Я ведь обязана вам жизнью.

– Вы мне ничем не обязаны, – возразил я, но руку пожал. – Я теперь спасаю дамочек чисто рефлекторно, – мне как-то расхотелось улыбаться. – И потом, я ведь был всего лишь наемным спасателем. Так что спасибо Мерил.

Лилия нахмурилась.

– Не вините себя в том, что произошло, – сказала она. – Вы поступили так, как поступили, потому что у вас доброе сердце, мистер Дрезден. И Мерил тоже. Мне нечем отблагодарить за такую доброту, а пройдут еще годы, прежде чем я научусь пользоваться своей… своей… – она никак не могла найти нужное слово.

– Властью?

– Ну да, властью. Но если вам нужна будет помощь или убежище, вы всегда можете обратиться ко мне. Я сделаю все, что в моих силах.

– Это она прислала всяких мелких духов убрать вашу квартиру, Гарри, – сказал Хват. – А я как раз кончил возиться с вашей машиной, так что вы снова при колесах. Я надеюсь, вы не против.

Мне пришлось поморгать немного, прежде чем ответить.

– Я не против, – сказал я, наконец. – Заходите, выпьем.

В общем, визит оказался очень даже приятным. Вполне приличные ребята.

Когда все разошлись, уже стемнело, и тут в дверь снова постучали. Я открыл, и там стояла Элейн в футболке и джинсовых шортах, выставлявших напоказ ее красивые ноги. Она убрала волосы под бейсбольную кепку.

– Я хотела повидаться с тобой перед отъездом, – без всяких преамбул заявила она.

Я привалился к дверному косяку.

– У тебя все в порядке, надеюсь?

– Как и у тебя. Что Мэб, расплатилась?

Я кивнул.

– Угу. А ты? Ты все еще принадлежишь Летним?

Элейн пожала плечами.

– Я всем была обязана Авроре. Даже если бы она хотела поспорить, сполна ли я расплатилась с ней, теперь все это ничего не значит.

– Куда ты собралась?

Она снова пожала плечами.

– Куда-нибудь, где много людей. Может, даже запишусь в какую-нибудь школу, – она сделала глубокий вдох. – Гарри, мне жаль, что все так обернулось. Я боялась сказать тебе про Аврору. Я могла бы знать тебя лучше. Я рада, что ты прошел через все это молодцом. Честно, рада.

У меня имелось множество ответов на это, но выудил я только один:

– Она думала, она делает как лучше. Мне кажется, я понимаю, почему ты… Послушай, все это позади.

Она кивнула.

– Я видела фотографии у тебя на полке, – сказала она. – Сьюзен. И ее письма. И это кольцо.

Я оглянулся на каминную полку, и мне сделалось до ужаса погано. В самых разных отношениях.

– Угу.

– Ты ее любишь.

Я кивнул.

Она вздохнула и наклонила голову так, что глаза ее оказались скрыты от меня козырьком.

– Тогда можно дать тебе один совет?

– Ну?

Она подняла взгляд.

– Перестань жалеть себя, Гарри, – сказала она.

Я зажмурился.

– Что?

Она махнула рукой в сторону комнаты.

– Ты же жил в свинюшнике, Гарри. Я понимаю, ты винишь себя в чем-то. Я могу только догадываться о подробностях, но мне совершенно очевидно, что ты мешаешь себя по этому поводу с грязью. Так перестань. Ты ничем не поможешь ей, если превратишься в ходячую плесень. Прекрати думать, как тебе плохо – потому что, если она любит тебя, у нее сердце будет разрываться при виде тебя таким, каким я видела тебя несколько дней назад.

С минуту я молча смотрел на нее.

– Очень романтично слышать такой совет, – сказал я, наконец. – От тебя.

Она чуть улыбнулась.

– Верно. Ирония хоть куда. Ладно, увидимся как-нибудь.

Я кивнул.

– До свидания, Элейн.

Она пригнулась и поцеловала меня в щеку, потом повернулась и ушла. Я смотрел ей вслед. И – законно это или нет – я ни слова не сказал о ней Совету.

Позже тем же вечером я завалился домой к Билли. Из-за двери доносились смех, музыка и запах только что привезенной пиццы. Я постучал, и Билли открыл дверь. Разговоры внутри смолкли.

Я вошел в комнату. Дюжина раненых, подбитых, исцарапанных и счастливых волков-оборотней смотрела на меня из-за стола, уставленного бутылками и банками, усеянного коробками с пиццей, игральными костями, карандашами, стопками бумаги и крошечными, в дюйм ростом бумажными фигурками на большом листе миллиметровой бумаги.

– Билли, – сказал я. – И вы все, ребята. Я только хотел сказать, что вы здорово показали себя там. Гораздо лучше, чем я ожидал или даже надеялся. Мне стоило больше доверять вам. Спасибо.

Билли кивнул.

– Но ведь дело того стоило, так ведь?

За столом одобрительно загудели.

– Раз так, ладно. Кто-нибудь, передайте мне пиццы, колы и кости. Только предупреждаю сразу: мне нужны бицепсы.

Билли удивленно уставился на меня.

– Чего?

– Бицепсы, – повторил я. – Я хочу здоровые, рельефные мускулы, и я не хочу, чтобы нужно было слишком много думать.

Лицо его расплылось в ухмылке.

– Джорджия, у нас остался какой-нибудь типаж – варвар?

– Еще бы, – отозвалась Джорджия и полезла в шкаф.

Я нашел себе свободный стул, получил пиццу и колу и принялся слушать возобновившуюся болтовню. Мне пришло в голову, что это куда приятнее, чем провести еще один вечер затворником у себя в лаборатории.

– А знаешь, что меня, типа, разочаровало? – спросил меня Билли чуть позже.

– Нет, а что?

– Все эти феи, и дуэли, и сбрендившие королевы, и все такое, и никто из них не цитировал старину Билли Шекспира. Ни разу!

Пару секунд я смотрел на Билли, потом расхохотался. Все мои синяки, ссадины, и царапины причиняли мне боль, но это была честная, нормальная боль – такая проходит. Я взял себе пару игральных костей, и стопку бумаги, и пару карандашей, и уселся в кругу друзей притворяться Форгом-Варваром, есть, пить и веселиться.

Господи, ну и глупые же они, эти смертные.

Джим Батчер Лики смерти

Глава первая

Есть вещи, которые просто не могут существовать вместе. Ну, скажем, вода и масло. Или апельсиновый сок и зубная паста.

Или чародеи и телевидение.

Софиты били мне в глаза. Жар стоял такой, что я боялся, как бы струйки пота не проделали в толстом слое пудры, которой не пожалела на меня несколько минут назад растрепанная гримерша, глубоких каналов. Над объективами камер замигали красные лампочки, послышались первые аккорды вступительной песенки, и зрители принялись скандировать:

– Лар-РИ! Лар-РИ! Лар-РИ!

Ларри Фаулер, коротышка в безукоризненно пошитом костюме, вступил в студию и двинулся к сцене, сияя улыбкой фарфорового болванчика и пожимая руки сидевшим у прохода зрителям. Аудитория откликнулась свистом и восторженными воплями. От этого шума, казалось, содрогнулся под ногами настил сцены, и я ощутил, как прямо по спине, под лучшей моей белой рубашкой, сбежала-таки струйка пота. Какое-то мгновение я всерьез подумывал, не броситься ли отсюда с истошным воплем.

Поймите, я вовсе не страдаю боязнью сцены. Нет, правда. Но здесь было слишком жарко. Я облизнул пересохшие губы и огляделся в поисках пожарных выходов – так, на всякий случай. Никогда не знаешь, когда понадобится срочно сделать ноги. Свет и шум мешали сконцентрироваться, и я почувствовал, что сотканное вокруг меня заклятие начинает поддаваться. Пришлось на секунду зажмуриться, чтобы восстановить его.

На соседнем стуле сидел полный лысеющий человечек лет сорока пяти с гаком, одетый в костюм получше моего. Мортимер Линдквист ждал с невозмутимо вежливой улыбкой, но краем глаза следил за мной.

– Вы в порядке? – чуть слышно шепнул он.

– Мне приходилось бывать в горящих домах – так там мне было вполовину не так хреново, как здесь.

– Это вы попросили об этой встрече, не я. – Мортимер нахмурился, глядя, как Фаулер трясет руку какой-то юной дамы. – Вот показуха...

– Как думаете, это надолго? – спросил я у Морти.

Он покосился на незанятый стул слева от себя, потом на другой такой же рядом со мной.

– Два загадочных гостя. Пожалуй, это может затянуться. Они отснимут с запасом времени, а потом вырежут для эфира все лучшее.

Я вздохнул. Я уже принимал участие в «Шоу Ларри Фаулера» сразу после того, как открыл собственное дело, и это оказалось ошибкой. Пришлось довольно долго расхлебывать последствия, опровергая сложившееся обо мне по итогам передачи не самое благоприятное мнение.

– Так вы нашли что-нибудь? – спросил я. Морти немного нервно покосился на меня:

– Почти ничего.

– Ну же, Морт.

Он открыл было рот, но тут наконец на сцену взбежал по лесенке Ларри Фаулер.

– Не сейчас. Дождемся технического перерыва.

Ларри Фаулер остановился перед нами и с преувеличенным энтузиазмом стиснул сначала руку мне, потом Мортимеру.

– Добро пожаловать к нам на шоу, – произнес он в микрофон, который держал в руке, затем повернулся к ближайшей камере. – Тема нашей сегодняшней дискуссии – «Магия и колдовство – искусство или надувательство?». И сегодня в студии находится медиум, практикующий психолог Мортимер Линдквист, который, несомненно, попытается убедить нас в своей точке зрения.

Публика вежливо похлопала.

– А также Гарри Дрезден, единственный профессиональный чародей Чикаго.

На этот раз хлопки сопровождались явственным хихиканьем. Не могу сказать, чтобы это меня потрясло. В наше время не принято верить в сверхъестественное. Сверхъестественное пугает. Куда как спокойнее жить в твердом убеждении, что никто не может дотянуться до тебя с помощью магии, чтобы убить во сне. Что вампиры существуют только в кино, а демоны – лишь нематериальное следствие психических расстройств.

В корне неверно – зато спокойнее.

Несмотря на все старания, я слегка покраснел. Терпеть не могу, когда надо мной смеются. Застарелая боль смешивалась с нервным возбуждением, и мне снова пришлось сделать над собой усилие, укрепляя сдерживающее заклятие.

Да, вы не ослышались – я сказал «заклятие». Видите ли, я и на самом деле чародей. Я занимаюсь магией. Мне довелось иметь дело и с вампирами, и с демонами, и со всякими другими тварями, не верите – могу шрамы показать. Тут такая штука: похоже, техника с магией ладят очень плохо. Стоит мне оказаться поблизости, как компьютеры сбоят, лампочки перегорают, а автомобильные сигнализации начинают без всякой видимой причины орать дурными голосами. Мне пришлось разработать специальное заклятие, которое по крайней мере на некоторое время подавляет окружающую меня ауру магических энергий, а это позволяло надеяться, что мне все же удастся не взорвать к чертовой матери студийные камеры и софиты, не врубив при этом пожарную сигнализацию.

Магия – штука тонкая, так что сдерживать ее мне удавалось с бо-ольшим трудом. До сих пор все шло более или менее благополучно, но тут ближайший ко мне оператор поморщился и рывком сдернул с головы наушники, из которых послышалось пронзительное завывание.

Я зажмурился и, сдерживая раздражение и беспокойство, сосредоточился на заклятии. Фон в наушниках стих.

– Ну что ж, – радостно продолжал Ларри после минутного трепа ни о чем. – Морти, вы уже не первый раз у нас на шоу. И все же, надеюсь, вам не сложно еще раз описать нам в нескольких словах, чем вы занимаетесь?

Мортимер чуть округлил глаза.

– Я встречаюсь с умершими людьми, – немного театральным шепотом сообщил он.

Аудитория откликнулась смехом.

– Нет, я совершенно серьезно. По большей части, Ларри, я ассистирую при соответствующих сеансах, – пояснил Мортимер. – Я делаю все, что в моих силах, чтобы помочь тем, кто потерял любимого человека или кому необходимо связаться с ним – скажем, чтобы уладить дела, оставшиеся неразрешенными в этой жизни. Я также оказываю услуги в качестве прорицателя, помогая клиентам при принятии решений или предостерегая их от вероятной опасности.

– Правда? – восхитился Ларри. – А продемонстрировать нам что-нибудь можете?

Мортимер зажмурился и пальцами правой руки коснулся переносицы.

– Духи говорят мне, – произнес он замогильным голосом, – говорят мне... что скоро к нам присоединятся еще два гостя.

Публика рассмеялась, и Морти с беззаботной улыбкой кивнул. Чего-чего, а работать с толпой он явно умел. Ларри одарил его вежливой улыбкой.

– И почему вы сегодня здесь?

– Ларри, мне просто хотелось бы возбудить общественный интерес к царству непознанного и сверхъестественного. По результатам опросов почти восемьдесят процентов взрослых американцев заявляют, что верят в существование духов мертвых, в привидения. Мне просто хотелось бы помочь людям понять, что все это существует на самом деле и что довольно много других людей имели встречи с этим. Странные, необъяснимые встречи.

– Спасибо, Морти. И Гарри... вы позволите называть вас просто Гарри?

– Конечно. Вы же платите, – отозвался я. Улыбка Ларри чуть померкла.

– А вы не расскажете нам немного, чем занимаетесь вы?

– Я чародей, – сказал я. – Я нахожу пропавшие предметы, расследую паранормальные события и помогаю учиться людям, неожиданно сталкивающимся со внезапно открывающимися у них свойствами.

– Верно ли, что вы консультируете также отдел специальных расследований чикагской полиции?

– Случается, – коротко ответил я. Мне не хотелось без нужды говорить об ОСР. Меньше всего чикагской полиции хотелось бы рекламы в «Шоу Ларри Фаулера». – Многие полицейские управления по всей стране привлекают подобных консультантов в случаях, если другие способы не дали результатов.

– А вы зачем здесь сегодня?

– Потому что я в пролете, а ваш продюсер платит мне вдвое больше обычного моего гонорара.

Толпа рассмеялась снова, на этот раз чуть более искренне. В глазах Ларри Фаулера блеснуло сквозь линзы очков нечто похожее на раздражение, а улыбка превратилась в простой оскал.

– Нет, правда, Гарри. Зачем?

– За тем же, что и Морти... гм... Мортимер, – ответил я. Собственно, ответил чистую правду. Я пришел сюда встретиться с Морти и получить от него некоторую информацию. Он пришел сюда встретиться со мной, поскольку не хотел, чтобы нас с ним видели вместе на улице. Пожалуй, вы не слишком ошибетесь, если сделаете вывод, что у меня не самая высокая в этом мире репутация.

– И вы утверждаете, что способны производить магические эффекты? – продолжал Ларри.

– Угу.

– А показать нам сможете?

– Я бы мог, Ларри, но не думаю, чтобы это было разумно.

Ларри кивнул и понимающе повернулся к зрителям.

– И почему же?

– Потому, что это может повредить ваше студийное оборудование.

– Ну конечно, – просиял Ларри и подмигнул зрителям. – Ну, мы ведь не хотим ничего такого, не правда ли?

Публика откликнулась смешками и кошачьими воплями. В моей голове роились образы из «Керри» и «Воспламеняющей взглядом», но я сдержался почти без ущерба для своего заклятия. Мастер самоконтроля – вот он я какой. Впрочем, на всякий случай я еще раз оглянулся на аварийный выход за сценой.

Ларри принялся обсуждать магические кристаллы, экстрасенсорику и карты Таро. Беседу поддерживал по большей части Морти; я ограничивался отдельными односложными замечаниями.

– Мы вернемся после рекламной паузы, – объявил Ларри минут через десять. Ассистенты подняли над головами таблички с надписью «АПЛОДИСМЕНТЫ», и объективы камер повернулись на оживленно свистящую и улюлюкающую публику.

Ларри бросил на меня взгляд, который я не назвал бы слишком довольным, и, сойдя со сцены, набросился на девушку-гримера, якобы плохо уложившую ему волосы.

Я пригнулся к уху Морти.

– Ладно, – шепнул я. – Так что вам удалось узнать? Пухлый эктомант покачал головой.

– Ничего конкретного. Я как-то все больше с мертвыми контактирую.

– Даже так у вас больше знакомств, чем у меня, – возразил я. – И мои источники информации не слишком следят за тем, кто умер недавно, а кто нет, – мне важны любые обрывки. Она хоть жива?

Он кивнул:

– Жива. Это я знаю доподлинно. Она в Перу.

– В Перу? – Я испытал огромное облегчение, узнав, что она жива... но кой черт Сьюзен делать в Перу? – Это же территория Красной Коллегии.

– Отчасти верно, – согласился Морти. – Хотя большинство их предпочитает Бразилию и Юкатан. Я пытался узнать ее точное местонахождение, но меня заблокировали.

– Кто?

Морт пожал плечами:

– Не могу сказать. Извините.

Я мотнул головой:

– Не за что. Все о'кей. Спасибо, Морти.

Я откинулся на спинку стула, обдумывая новости.

Сьюзен Родригез работала репортером в местной «желтой» газетенке под названием «Волхв Среднего Запада». Она выказала некоторый интерес ко мне вскоре после того, как я открыл практику. Интерес этот проявлялся в неутомимом преследовании меня с целью узнать как можно больше о созданиях, таящихся в ночи. Мы сблизились, и наше первое свидание завершилось тем, что она почти нагишом лежала на земле в жуткую грозу, в то время как удар молнии превращал жабообразного демона в кучку золы. После этого еще пара встреч с существами из тех, с кем мне по роду занятий приходится иметь дело, помогли Сьюзен открыть еженедельную колонку, заметно подняв тираж ее газеты.

А еще через пару лет Сьюзен – несмотря на все мои предостережения – увязалась за мной в самое логово вампиров. Баронесса Красной Коллегии схватила ее и начала процесс превращения из смертной в вампира. Это была месть мне за то, что я успел сделать прежде. Вампирская баронесса полагала, что ее положение в Коллегии дарует ей неприкосновенность, что я побоюсь выступить против всей Коллегии. Мне было сказано, что, если я попытаюсь отбить Сьюзен, я начну тем самым полномасштабную войну между Белым Советом чародеев и вампирской Красной Коллегией.

Что я и сделал.

Вампиры не простили мне, что я отобрал у них Сьюзен, – возможно, еще и потому, что значительное число их, в том числе цвет вампирской аристократии, в результате этого сгорели к чертям собачьим. Собственно, именно по этой причине Морт не хотел, чтобы его видели в моем обществе. Сам он держался от этой войны в стороне и хотел, чтобы так продолжалось и дальше.

Так или иначе, Сьюзен не превратилась в вампира окончательно, но вампиры успели заразить ее жаждой крови, и стоит ей хоть раз поддаться этой жажде – она станет одной из них. Я просил Сьюзен выйти за меня замуж, обещал, что найду способ вернуть ей человеческую сущность. Она ответила отказом и уехала, пытаясь разобраться в своих проблемах самостоятельно. Так мне, во всяком случае, показалось. Я все еще не потерял надежду на ее возвращение, хотя со времени ее отъезда получил от нее всего две-три открытки.

Две недели назад мне позвонил ее редактор. Пожаловался, что материалы для колонки в «Волхве», которые Сьюзен до сих пор присылала регулярно, на этот раз запаздывают, – не знаю ли я, как с ней связаться. Я не знал, но попробовал поискать. Вот так я и вышел на Морти Линдквиста – в надежде на то, что его связи в потустороннем мире окажутся более полезными, чем мои.

Я узнал не слишком много, но главное – что она жива. Я вздохнул немного свободнее.

Снова заиграла музыка, я поднял взгляд и увидел, что Ларри возвращается на сцену. Когда он заговорил, динамики взвыли и затрещали от помех, и я понял, что снова расслабился. Сдерживающее заклятие оказалось чертовски сложнее, чем я надеялся, и с каждой минутой поддерживать его становилось все труднее. Я постарался сосредоточиться – завывание в колонках стихло, превратившись в негромкий жалобный писк.

– Добро пожаловать обратно к нам на передачу, – произнес Ларри в объективы камер. – Сегодня мы беседуем с людьми, занимающимися сверхъестественными явлениями, они поделятся с нами своими точками зрения на связанные с этим проблемы. Мне показалось также неплохой мыслью пригласить к нам на передачу пару специалистов с диаметрально противоположными точками зрения, и я рад представить их вам.

Зрители взорвались аплодисментами, приветствуя двух появившихся с противоположных сторон сцены людей.

Первый уселся на свободный стул рядом с Морти. Рост он имел чуть выше среднего, сложения был худощавого, кожа потемнела от солнца. На вид я бы дал ему от сорока до шестидесяти. Начинавшие седеть волосы были аккуратно подстрижены; одеяние его составлял черный костюм с официальным белым воротничком. На шее висели четки с распятием. Он улыбнулся нам с Морти и обменялся с Ларри рукопожатием.

– Позвольте мне представить вам отца Винсента, – объявил Ларри. – Он проделал к нам неблизкий путь из Ватикана. Отец Винсент – самый авторитетный ученый Католической Церкви, специализирующийся на проблемах колдовства и магии как висторическом, так и в психологическом аспектах. Добро пожаловать к нам на передачу, отец Винсент!

Произношение Винсента показалось мне если и не совсем безупречным, то с этаким оттенком культуры, которую дает только самое дорогое образование.

– Спасибо, Ларри. Я рад находиться здесь.

Я перевел взгляд на человека, устраивавшегося рядом со мной, как раз в момент, когда Ларри представил его зрителям.

– И наконец, последний гость нашей сегодняшней передачи прибыл к нам из Бразильского университета, из Рио-де-Жанейро. Прошу вас приветствовать доктора Паоло Ортегу, всемирно известного исследователя, разоблачителя сверхъестественных явлений.

Ларри продолжал говорить, но я его не слышал. Я смотрел на сидевшего рядом человека, отказываясь верить своим глазам. Среднего роста, довольно крепко сложенный, широкоплечий, смуглый, с аккуратно причесанными черными волосами, в стильном сером в серебряную крапинку костюме...

Рядом со мной сидел князь Красной Коллегии – древний кровожадный вампир, улыбавшийся мне с расстояния вытянутой руки. Мой пульс участился с шестидесяти до полутора миллионов ударов, а страх пронзил все без исключения нервные окончания маленькими серебряными молниями.

Эмоции обладают собственной энергией. Большая часть моей магии питается эмоциями. Страх пронзил меня насквозь, заставив забыть на мгновение о сдерживающем заклятии. Блеснула вспышка, из ближней ко мне камеры повалил дым, а оператор, дернувшись, сорвал с головы наушники с одним из тех коротких восклицаний, которые из дневных передач обычно вымарывают. От камеры запахло паленой резиной, и стоявшие на сцене акустические колонки взвыли от перегрузки.

– Что ж, – негромко произнес Ортега. – Приятно видеть вас снова, мистер Дрезден.

Я поперхнулся и полез в карман, где всегда держу пару-тройку чародейских причиндалов для самообороны. Ортега взял меня за запястье. Со стороны это, должно быть, выглядело невинным жестом, но пальцы его стиснули мою руку стальными клещами – так, что острая боль пронзила ее от запястья до самого плеча. Я отчаянно озирался по сторонам, но все до единого смотрели на эту чертову дымящую камеру.

– Успокойтесь, – произнес Ортега с сильным латиноамериканским акцентом. – Я не собираюсь убивать вас перед камерами. Я здесь, чтобы поговорить с вами.

– Руку отпустите, – буркнул я. Черт, особой уверенности в моем голосе не наблюдалось. Боязнь сцены, чтоб ее...

Он ослабил хватку, и я рывком выдернул руку. Телевизионщики откатили дымящуюся камеру куда-то в сторону, и режиссер в наушниках описал пальцем небольшой круг в воздухе. Ларри кивнул и повернулся к Ортеге:

– Прошу прощения за техническую накладку. Мы отредактируем этот фрагмент программы.

– Никаких проблем, – заверил его Ортега. Ларри выдержал паузу.

– Доктор Ортега, добро пожаловать к нам на передачу. Вы обладаете репутацией одного из ведущих мировых специалистов в области паранормальных явлений. Вы наглядно доказали, что значительное количество так называемых сверхъестественных феноменов является на деле ловким мошенничеством. Не могли бы вы рассказать нам немного об этом?

– Разумеется. Я довольно долго уже занимаюсь изучением подобных явлений, и мне до сих пор не удалось обнаружить ни одного, которое нельзя было бы объяснить вполне земными причинами. Приписываемые пришельцам круги на полях оказались, например, на деле не чем иным, как излюбленным развлечением небольшой компании британских фермеров. Другие странные случаи действительно далеки от обычного, и все же и в них нет ничего сверхъестественного. Даже здесь, в Чикаго, в одном из ваших парков с неба дождем падали жабы, и свидетелями этого стали десятки, если не сотни людей. Однако же, как выяснилось, небольшой силы смерч засосал их в одном месте и выбросил здесь.

Ларри с серьезным видом кивнул.

– То есть вы не верите в эти события?

Ортега одарил Ларри покровительственной улыбкой.

– Я бы с удовольствием поверил в их подлинность, Ларри. В мире слишком мало волшебного. Однако боюсь, хотя в каждом из нас живет желание верить в чудеса, нам придется смириться с непреложным фактом, что всё это – простые, я бы сказал – примитивные – предрассудки.

– Значит, по вашему мнению, те, чья профессия основана на сверхъестественном...

– ... мошенники, – уверенным тоном заявил Ортега. – Разумеется, я ни в коем случае не хочу оскорбить ваших гостей. Все эти так называемые медиумы – вводящие сами себя в заблуждение, разумеется, не в счет – просто опытные актеры, обладающие элементарными познаниями в области человеческой психологии и умеющие этим пользоваться. Они с легкостью вычисляют людей, склонных верить в возможность контактов с умершими, или в чтение мыслей на расстоянии, или в то, что они – сверхъестественные существа. Право же, дайте мне несколько минут и соответствующую обстановку, и я готов убедить всех находящихся в этой студии в том, что я сам вампир.

Публика снова рассмеялась. Я в досаде, нахмурившись, из последних сил укреплял свое сдерживающее заклятие. Воздух вокруг меня сделался теплее.

Второй оператор взвыл и сдернул с головы свистящие наушники. Камера его сама собой начала вращаться на своей тележке, наматывая на штатив провода.

Красные огоньки прямого эфира погасли. Ларри шагнул на край сцены и заорал на незадачливого оператора. Откуда-то из-за кулис появился с виноватым видом режиссер, и Ларри переключился со своей бранью на него. Тот вынес разнос с телячьей покорностью, после чего осмотрел камеру. Потом пробормотал что-то в свой микрофон и вдвоем с не оправившимся еще от потрясения оператором покатил камеру прочь со сцены.

Ларри раздраженно скрестил руки на груди и повернулся к нам.

– Прошу прощения, – сказал он. – Дайте нам пару минут, чтобы взять запасную камеру. Это недолго.

– Ничего страшного, Ларри, – заверил его Ортега. – Мы пока посидим поболтаем.

Ларри почему-то уставился на меня.

– С вами все в порядке, мистер Дрезден? – спросил он. – Вы что-то слегка побледнели. Может, выпьете чего-нибудь?

– Я, например, с удовольствием, – заявил Ортега, пристально глядя на меня.

Морти с головой ушел в беседу с отцом Винсентом и сидел спиной ко мне. Мне ужасно этого не хотелось, но я все же повернулся спиной к Ортеге, с трудом, до боли в напрягшихся мышцах шеи и спины сдерживая страх и злость. Обыкновенно близкий к паническому страх бывает мне даже полезен. Магия питается эмоциями, и в этом отношении страх – отличное горючее. Однако студия вряд ли подходила для битвы с врагом при помощи ураганных вихрей или сгустков огня. Со всех сторон нас окружало множество людей, которые легко могли бы пострадать, даже погибнуть.

И потом, Ортега говорил правду. Здесь не лучшее место для убийства. Если он сюда пришел, значит, он желает разговора. В противном случае он просто набросился бы на меня где-нибудь на автостоянке.

– О'кей, – буркнул я наконец. – Что вы хотели мне сказать?

Он придвинулся чуть ближе, чтобы не пришлось повышать голос. Внутри меня все сжалось, но я не отстранился ни на полдюйма.

– Я приехал в Чикаго, чтобы убить вас, мистер Дрезден. Но прежде у меня есть к вам предложение, и мне хотелось бы, чтобы вы выслушали его.

– Вам стоило бы еще поработать над вступлением, – заметил я. – Я читал как-то книгу о том, как вести переговоры. Хотите, могу одолжить.

Он ответил невеселой улыбкой.

– Война, Дрезден. Война между вашим народом и моим обходится слишком дорого обоим.

– Война вообще штука изрядно глупая, – сказал я. – Я не хотел ее.

– Но вы ее начали, – возразил Ортега. – Начали из голого принципа.

– Я начал ее из-за человеческой жизни.

– И сколько их вы спасли бы, закончив ее? – спросил Ортега. – От нее страдают не только чародеи. Все наше внимание приковано к войне, а это значит, мы в меньшей степени контролируем наиболее радикальные элементы нашего же сообщества. Мы не одобряем бессмысленных убийств, но раненные или лишенные руководства члены Коллегии часто убивают и тогда, когда в этом нет необходимости. Конец войны помог бы спасти сотни, возможно, тысячи жизней.

– Убийство всех до одного вампиров тоже спасло бы тысячи жизней. К чему вы клоните?

Ортега улыбнулся, блеснув зубами – обычными зубами без всяких там волчьих клыков. Вампиры Красной Коллегии умеют казаться обычными людьми – до тех пор, пока не превратятся в чудище из кошмарного сна.

– Я клоню к тому, мистер Дрезден, что война – явление убыточное, а следовательно, нежелательное. Для моего народа вы уже превратились в своего рода символ, в яблоко раздора между нами и вашим Белым Советом. Стоит устранить вас, и Совет с готовностью пойдет на мирные переговоры – равно как и моя сторона.

– То есть вас стоит понимать так, что вы предлагаете мне лечь и сдохнуть? Боюсь, это не самое удачное предложение. Нет, правда, вам стоит почитать ту книгу.

– Я делаю вам предложение. Вы можете встретиться со мной в поединке один на один, Дрезден.

Я даже не рассмеялся над ним.

– Это какого черта?

Взгляд его оставался непроницаемым.

– Потому, что в случае вашего согласия бойцы, приехавшие вместе со мной, не получат приказ уничтожить ваших друзей и союзников. И нанятые нами убийцы не получат окончательной отмашки на ликвидацию ряда клиентов, пользовавшихся вашими услугами на протяжении последних пяти лет. Уверен, мне нет необходимости называть вам их имена.

Злость и страх, улегшиеся было к началу нашего разговора, разгорелись с новой силой.

– Это лишено смысла, – сказал я. – Если вы воюете со мной, не втягивайте в это дело других.

– С удовольствием, – кивнул Ортега. – Лично я не одобряю такой тактики. Предлагаю встретиться со мной в соответствии с принятым в Установлениях дуэльным кодексом.

– А после того, как я убью вас, что? – поинтересовался я. Черт, я вовсе не был уверен, что смогу убить его, однако не имел ни малейшего желания дать ему хотя бы заподозрить это. – Какой-нибудь следующий красный князь предложит мне повторить все сначала?

– В случае вашей победы Коллегия признает этот город нейтральной территорией. Это означает, что все, проживающие здесь, включая вас, ваших друзей и союзников, могут не опасаться нападений до тех пор, пока находятся в пределах города.

Пару секунд я пристально смотрел на него.

– Чикаго-бланка, так?

Он удивленно поднял бровь.

– Не берите в голову. – Я отвернулся и слизнул пот с верхней губы.

Ассистент принес две бутылки минералки и протянул нам с Ортегой. Я сделал глоток. Наверное, от связанного с заклятием напряжения у меня перед глазами поплыли цветные круги.

– С вашей стороны не очень разумно сражаться со мной, – заметил я. – Даже если вам удастся меня убить, на вас падет мое смертное проклятие.

Он пожал плечами:

– Моя жизнь не так важна в сравнении с интересами Коллегии. Я готов рискнуть.

Блин-тарарам! Нет хуже врагов, чем идейные, упертые, готовые к самопожертвованию психи. Впрочем, у меня оставалась еще одна уловка, и я надеялся, что она сработает.

– Я хочу получить все ваши гарантии в письменном виде. И еще одну копию для Совета. Чтобы все было в полном соответствии с Установлениями.

– И получив их, вы согласитесь на дуэль?

Я сделал глубокий вдох. Меньше всего на свете мне хотелось снова связываться со сверхъестественной пакостью. Я боялся вампиров. Они сильны, до ужаса стремительны и к тому же наводят жуть одной своей внешностью. Их слюна обладает сильным наркотическим действием, и я достаточно испробовал его на себе, чтобы не рваться повторить этот опыт.

В последнее время я редко выходил на улицу после наступления темноты – именно с целью избежать встреч с вампирами. Ну, не хотелось мне встречаться с вампирами. Дуэль означает честный поединок, а я терпеть не могу честных поединков. Выражаясь словами королевы фейри, их слишком легко проиграть.

С другой стороны, отвергни я предложение Ортеги – и мне все равно придется биться с ним, только на выгодных для него условиях, в удобные для него время и место. К тому же мне почему-то казалось, что обычных для вампиров самоуверенности и недооценки противника от Ортеги ждать не стоит. Что-то в нем говорило мне, что он не успокоится до тех пор, пока я не испущу дух, и что ему безразлично как – только бы это произошло. Да ладно, это еще полбеды – у меня сложилось впечатление, что, если ему не удастся разделаться со мной, он примется за близких мне людей.

Черт, он все рассчитал.

Просто даже, можно сказать, примитивно.

И эффективно донельзя.

Я был бы рад сказать вам, что тщательно взвесил все «за» и «против» и принял продуманное решение – пойти на разумный риск... Черта с два. На самом деле я представил себе, как Ортега со товарищи расправляется с теми, кто мне дорог, и вдруг разозлился настолько, что с удовольствием схватился бы с ним прямо здесь, в студии. Я смотрел на него, сощурившись от ярости, и не пытался скрыть своей злости. Сдерживающее заклятие трещало по швам, но мне было не до того. Высвобожденная магическая энергия невидимым потоком хлынула в студию.

Колонки на сцене успели закашляться от помех, прежде чем с громким хлопком вырубились. Огни рампы взорвались фонтанами ослепительно ярких искр, засыпавших всю сцену. Одна из двух выживших до этой минуты камер загорелась, окутавшись языками голубого пламени, а из расставленных с равными промежутками по стенам розеток посыпались зеленые и оранжевые искры. Ларри Фаулер взвыл и, подпрыгнув, захлопал руками по поясу, на котором висел сотовый телефон. В конце концов ему удалось сорвать горящую штуковину, бросить ее на сцену и растоптать. Свет погас, в студии началась паника.

Освещенный одними вспышками разрядов Ортега казался угрюмым и голодным. Провалившиеся в тень глаза его разом сделались черными, бездонными.

– Хорошо, – сказал я. – Принесите мне это в письменной форме – и по рукам.

В студии зажглись аварийные огни, завыла пожарная сигнализация, и народ, толкаясь, поспешил к выходам. Ортега оскалился в улыбке, поднялся со стула и скрылся за кулисами.

Я тоже встал. Меня слегка трясло. Морти, похоже, получил по голове каким-то упавшим из-под потолка предметом: из ссадины у него на лысине сочилась кровь, и, пытаясь встать, он заметно пошатнулся. Я подхватил его с одной стороны, отец Винсент – с другой, и мы потащили эктоманта к дверям.

Когда мы спустили Морти по лестнице и вывели на улицу, на поле боя уже прибыла, мигая синими и белыми огнями, доблестная чикагская полиция, а по улице к зданию телестудии приближалось несколько пожарных и санитарных машин. Мы оставили Морти в группе получивших легкие травмы и отошли в сторону немного отдышаться.

– Собственно, мистер Дрезден, – сказал отец Винсент, – я должен кое в чем вам признаться.

– Ха, – отозвался я. – Вам не кажется, что это звучит несколько иронично?

Губы Винсента скривились в несколько натянутой улыбке.

– Видите ли, я прибыл в Чикаго не только для участия в телепередаче.

– Не только? – переспросил я.

– Не только. На самом деле я здесь для того, чтобы...

– Поговорить со мной, – перебил я. Брови его удивленно поползли вверх.

– Как вы догадались?

Я вздохнул и полез в карман за ключами от машины.

– Такой уж сегодня день выдался.

Глава вторая

Я двинулся к своей машине и жестом пригласил отца Винсента следовать за мной. Он послушно кивнул; правда, ему пришлось как следует постараться, чтобы не отставать.

– Поймите меня правильно, – вздохнул он. – Обращаясь к вам со своей проблемой, я вынужден просить вас о строжайшей конфиденциальности.

Я нахмурился:

– В лучшем случае вы считаете меня слегка тронутым, в худшем – шарлатаном. С какой стати вы тогда полагаете, что я возьмусь за ваше дело?

Скажем честно, я вовсе не хотел давать ему от ворот поворот. Более того, я хотел взяться за его дело. Конечно, мое финансовое положение улучшилось по сравнению с прошлым годом, но это означало только, что теперь я мог уже отбиваться от кредиторов бейсбольной битой, а не оглоблей, как прежде.

– Мне сказали, что вы лучший в городе следователь по делам такого рода.

Я заломил бровь.

– У вас какие-то неприятности сверхъестественного характера?

Он закатил глаза.

– Нет, конечно же, нет. Я не наивный человек, мистер Дрезден. Но я слышан, что с оккультными кругами вашего города вы знакомы, как ни один другой частный детектив.

– А... – кивнул я. – Вот, значит, что.

Впрочем, я обдумал эту мысль и решил, что, возможно, так оно и есть. Оккультные круги, о которых он говорил, представляли собой обычное теперешнее сборище любителей пялиться в хрустальный шар, гадать на картах или читать по руке – таких полно в любом крупном городе. Большая часть их была совершенно безвредна, а многие имели по меньшей мере задатки магических способностей. Добавьте к этому пригоршню мастеров фэн-шуй, приправьте щепоткой викканцев разных вкусовых оттенков и ароматов, сдобрите некоторым (небольшим) количеством более или менее одаренных адептов, обожающих смешивать магию с религией, еще меньшим количеством последователей культа вуду и горсткой сатанистов, украсьте сверху толпой молодежи, обожающей разгуливать в черном, – и вы получите то, что в общественном представлении считается «оккультными кругами».

Ну, конечно, покопавшись в них хорошенько, вы обнаружите и нескольких чернокнижников, некромантов, даже монстров и демонов. Настоящие игроки – плохие парни – смотрят на эту толпу примерно так, как десятилетний ребенок – на парк аттракционов. Система раннего предупреждения у меня в голове подала тревожный сигнал – воображаемую, не слышную постороннему уху сирену.

– Скажите, падре, кто рекомендовал меня вам?

– О, один местный священник, – ответил Винсент. Он достал из кармана записную книжку и полистал в поисках нужной страницы. – Отец Фортхилл, – прочитал он. – Церковь Св. Марии Всех Ангелов.

Я зажмурился. Отец Фортхилл избегал разговоров со мной на религиозные темы, но человек он был достойный. Немного старомодный, конечно, но мне он нравился – и не раз оказывал мне неоценимые услуги. Я считал себя его должником.

– Что же вы сразу не сказали?

– Так вы возьметесь за это дело? – спросил отец Винсент. Мы как раз подходили к гаражу.

– Прежде я хочу узнать подробности, но если Фортхилл считает, что я могу помочь, значит, возьмусь. Ну и конечно, – поспешно добавил я, – оплата по моим обычным расценкам.

– Разумеется, – согласился отец Винсент и потеребил висевшее на шее распятие. – Могу я надеяться, что мне не придется исполнять роль шута при маге?

– Чародее, – поправил я его.

– А разве это не одно и то же?

– Маги выступают с фокусами на сцене. Настоящей магией занимаются чародеи.

Он вздохнул:

– Мне не нужно никаких представлений мистер Дрезден. Только результаты в расследовании.

– А мне не нужно, чтобы вы мне верили, отец. Только чтобы платили. И мы сработаемся.

Он с сомнением покосился на меня и хмыкнул.

Мы подошли к моей машине, потрепанному «фольксвагену-жуку» по имени Голубой Жучок. Эта машина определенно обладала собственным лицом – самым заметным в ней было то, что я бы назвал обилием разноцветных кузовных панелей. Возможно, изначально машина и была голубой; теперь же на месте поврежденных деталей красовались аналогичные, взятые от зеленого, белого и красного «фольксвагенов». Крышку багажника пришлось подвязать куском проволоки, чтобы она не хлопала на неровностях дороги, а передний бампер так и оставался покореженным после того, как я таранил им дендрозлыдня. Возможно, если работа на Винсента будет хорошо оплачена, я смогу выправить его.

Отец Винсент изумленно уставился на Жучка.

– Что это с ним?

– Я таранил деревья.

– Вы врезались на машине в дерево?

– Нет. В деревья. Множественное число. А потом в мусорный контейнер. – Я посмотрел на него. – Ну, деревья были небольшие.

– А... – Недоверчивое выражение его лица сменилось сочувственным.

Я отпер дверцу. Вообще-то я не слишком боюсь, что мою машину угонят. Как-то один угонщик предложил раздобыть мне что-нибудь посовременнее – за сущие гроши.

– Я так понял, вы хотите изложить мне детали в каком-нибудь более удобном и тихом месте?

Отец Винсент кивнул.

– Да, конечно. Если бы вы подбросили меня до гостиницы, у меня там фотографии, и...

Я услышал шарканье подошв по асфальту и тут же краем глаза увидел, как между двумя стоявшими через ряд от нас машинами возникла фигура вооруженного мужчины. Солнце блеснуло, отразившись от его пистолета, и я броском перекатился через багажник Жучка – подальше от него. Разумеется, я врезался в отца Винсента – тот пискнул от неожиданности, мы вдвоем повалились на асфальт, и в это мгновение тот открыл огонь.

Собственно, особенного грохота я не услышал. Обычный выстрел оглушает. Он куда громче звуков, к которым привыкаешь в повседневной жизни. Эти выстрелы не оглушали. Так, громкие хлопки – будто кто-то раздраженно захлопнул толстый словарь. Чувак пользовался глушителем.

Одна пуля попала в машину и срикошетила от крышки багажника. Другая просвистела рядом с моей головой, пока я боролся с отцом Винсентом, а третья разбила стоп-сигнал стоявшей рядом с Жучком пижонской спортивной тачки.

– Что происходит? – пролепетал отец Винсент.

– Заткнитесь! – рявкнул я. Стрелок менял позицию – судя по шарканью ног, он двигался в обход моей машины. Я осторожно вытянул руку и, опираясь локтем на фару, принялся откручивать проволоку, удерживавшую крышку багажника. Чувак приближался. Проволока подалась, крышка приподнялась немного, и я полез рукой в багажник.

Шаря в нем, я поднял взгляд и увидел мужчину среднего роста и телосложения, лет тридцати с небольшим, в темных спортивных штанах и куртке, который поднимал небольшой пистолет с навинченным на ствол массивным глушителем. Он выстрелил, но прицелиться как следует не успел. Нас разделяло меньше двадцати футов, но он промахнулся.

Я выудил наконец из багажника дробовик, передернул цевье и щелкнул предохранителем. Глаза у нападавшего разом сделались большими и круглыми, и он, повернувшись, пустился наутек. Он пальнул в меня еще раз на бегу, разбив одну из Жучковых фар, и продолжал стрельбу, удаляясь.

Я съежился за машиной и не высовывался, пытаясь считать выстрелы. После одиннадцатого или двенадцатого все стихло. Я встал, вскинул дробовик и прицелился. Не сбавляя хода, он нырнул за бетонную колонну.

– Черт, – прошипел я. – Садитесь в машину.

– Но... – пробормотал отец Винсент.

– Садитесь в машину! – рявкнул я. Я замотал проволоку обратно и плюхнулся на водительское сиденье. Винсент сел на пассажирское, и я сунул дробовик ему в руки. – Подержите.

Он с опаской взял ружье, я повернул ключ в замке зажигания, и Жучок взревел, оживая. Ну, не взревел. Не совсем. «Фольксваген-жук» не умеет реветь, как, скажем, «феррари». Он взрычал, и я рванул с места прежде, чем священник успел захлопнуть дверцу.

Я погнал машину к выезду, срезая углы.

– Что вы делаете? – удивился отец Винсент.

– Это киллер, – бросил я. – Они наверняка ждут у выезда.

Визжа покрышками, мы одолели последний поворот и понеслись прямо к светлому пятну выезда. Кто-то, задыхаясь, прокричал несколько слов. Из машины, стоявшей на противоположной стороне улицы перед выездом из гаража, вылезали двое крупных, не самой дружелюбной наружности мужчин. Один держал в руках дробовик, другой – внушительного вида полуавтоматический пистолет, возможно, «Дезерт Игл».

Громилу с дробовиком я не узнал. А вот Номера Третьего, дылду с рыжеватыми, коротко стриженными волосами, бычьей шеей и в дешевом костюме, – легко. Куджо Хенд-рикс, правая рука главы преступного мира Чикаго, джентльмена Джонни Марконе.

Мне пришлось бросить Жучка на тротуар, объезжая опущенный шлагбаум. Мы шваркнули крыльями по ухоженным кустикам на газоне; визжа покрышками, свернули на улицу. Я выкрутил руль и вдавил педаль газа в пол.

Оглянувшись, я увидел того, первого стрелка – он стоял в дверях пожарного выхода из гаража, наставив дуло пистолета в нашу сторону. Судя по всему, он выстрелил несколько раз, хотя я услышал только пару последних выстрелов – действие глушителя слабело. Особой меткостью он не отличался, но все же ему посчастливилось разбить заднее стекло, осыпавшее нас осколками. Я стиснул зубы, свернул на первом же повороте, проехав на красный, едва не столкнулся с тягачом-эвакуатором и понесся, набирая скорость, дальше.

Квартала через два пульс мой замедлился до частоты, позволяющей мыслить более или менее внятно. Я сбросил скорость почти до установленной правилами дорожного движения, вознес хвалу своей счастливой звезде за то, что сдерживающее заклятие накрылось медным тазом еще там, в студии, а не в машине, и опустил стекло водительской дверцы. На секунду я высунул голову посмотреть, не преследуют ли нас Хендрикс со своими громилами, но не увидел никого и принял это на веру.

Втянув голову обратно, я обнаружил, что ствол дробовика смотрит мне в подбородок, а отец Винсент, белый как мел, бормочет что-то себе под нос на латыни.

– Эй! – возмутился я, отводя ствол в сторону. – Поосторожнее с этой штукой. Или вы хотели меня угробить? – Я протянул руку и щелкнул рычажком, поставив ружье на предохранитель. – И держите его пониже. Стоит патрульному полицейскому увидеть это, и у нас будут неприятности.

Отец Винсент поперхнулся и постарался держать дробовик так, чтобы он не торчал из-за Торпедо.

– Носить такое оружие противозаконно?

– Ну, «противозаконно» – немного сильно сказано, – буркнул я.

– Надо же, – пробормотал отец Винсент. – Эти люди... Они пытались убить вас.

– Ну... такая у наемных убийц работа.

– Откуда вы знаете, кто они?

– У первого парня был пистолет с глушителем. Хорошим глушителем, не самоделкой из пластиковой бутылки. – Я на всякий случай еще раз оглянулся. – Пистолет у него был небольшого калибра, вот он и пытался подобраться поближе, прежде чем открыл стрельбу.

– Ну и что это значит?

На мой взгляд, все было яснее ясного. Руки мои дрожали, и я ощущал в них неприятную слабость.

– Это значит, что патроны у него обычной, не повышенной мощности. С дозвуковой скоростью полета пули. Если пуля имеет сверхзвуковую скорость, от глушителя мало толка. Когда он увидел, что я вооружен, он убежал. И убегал грамотно. Сам ушел из-под вероятного обстрела и помощь вызвал. Профессионал.

– Надо же, – повторил отец Винсент. Вид у него оставался несколько бледноватый.

– К тому же я узнал одного из тех, что ждали у выезда.

– А что, кто-то ждат у выезда? – удивился отец Винсент.

– Угу. Несколько штатных мордоворотов Марконе. – Я оглянулся на разбитое стекло и вздохнул. – Черт. И куда ехать?

Отец Винсент, все еще слегка запинаясь от потрясения, сказал мне адрес, и я сконцентрировался на вождении, стараясь не обращать внимания на сосущее ощущение под ложечкой и упрямо не желавшую прекращаться дрожь в руках. Как-то не очень я люблю, когда в меня стреляют.

Хендрикс. Какого черта Марконе наслал на меня своих мордоворотов? Марконе властвовал над недоброй славы улицами Второго Города, но обыкновенно избегал открытого насилия. Он считал, это вредит бизнесу. Я верил Марконе, и между нами действовал уговор – по крайней мере устный – не переходить друг другу дорогу. Тогда с чего бы ему делать такой ход?

Может, я, сам того не заметив, переступил где-то черту?

Я покосился на потрясенного отца Винсента.

Он еще не рассказал мне, что ему нужно, однако, что бы это ни было, наверняка достаточно серьезное для Ватикана, если они послали своего чиновника через океан к нам, в Чикаго. А если так, это, возможно, достаточно серьезно и для того, чтобы убить из-за этого сующего нос не в свои дела чародея.

Блин-тарарам.

Хорошенькое начало дня.

Глава третья

Отец Винсент снимал номер в мотеле, расположенном чуть севернее аэропорта О'Хара. Мотель был недорогой, но чистый; длинные ряды одинаковых дверей выходили на стоянку. Хмурясь, я подъехал к нему со стороны, противоположной дороге, – слишком мало это напоминало места, где обычно останавливаются люди вроде отца Винсента.

Священник выскочил из машины прежде, чем я вытянул стояночный тормоз, и, поспешно отперев замок, юркнул внутрь. Я зашел следом. Винсент захлопнул за нами дверь, запер ее на замок и повозился с жалюзи, пока они не закрылись. Потом кивнул в сторону маленького стола.

– Садитесь, пожалуйста.

Я сел и вытянул ноги. Отец Винсент выдвинул ящик из тумбочки и извлек оттуда папку, перетянутую широкой резинкой. Потом сел напротив меня и принялся стягивать резинку.

– Церковь хотела бы вернуть некую похищенную собственность.

Я пожал плечами:

– Обыкновенно такими делами занимается полиция.

– Следствие по этому делу ведется, и я оказываю вашему полицейскому управлению всю возможную помощь. Но... Как бы сказать... – Он нахмурился. – Опыт истории показывает...

– Вы не доверяете полиции, – подытожил я. – Понятно.

Он поморщился:

– Я всего лишь хотел сказать, что в прошлом имел место ряд случаев, когда чикагскую полицию напрямую связывали с криминальным миром.

– Сейчас такое происходит по большей части в кино, падре. Вы, возможно, не слышали, но эпоха Аль Капоне завершилась довольно давно.

– Возможно, – сказал он. – А возможно, и нет. Я просто изыскиваю все доступные мне средства для того, чтобы вернуть похищенный объект. И в число таких средств входит независимый, заслуживающий доверия следователь.

Ага. Значит, он не доверяет полиции и поэтому хочет, чтобы я поработал на него втихую. Вот почему мы встретились в дешевом мотеле, а не там, где он остановился на самом деле.

– И что вы хотели бы, чтобы я вам нашел?

– Реликвию, – ответил он.

– Что?

– Артефакт, мистер Дрезден. Древность, которой Церковь владеет на протяжении нескольких столетий.

– А, вон оно что, – протянул я.

– Да. Предмет довольно дряхлый от старости, и мы полагаем, что в настоящее время он хранится не в самых подходящих условиях. Поэтому нам настоятельно необходимо вернуть его как можно скорее.

– Что с ним произошло?

– Его похитили три дня назад. Из собора Святого Иоанна-Крестителя в северной Италии.

– Далековато.

– Мы полагаем, что артефакт доставили в Чикаго, чтобы здесь продать.

– Не вижу логики.

Он достал из папки глянцевое черно-белое фото размером восемь на десять дюймов и протянул мне. На фото имелось изображение человека, умершего явно не своей и весьма мучительной смертью и лежавшего на булыжной мостовой. Кровь затекла в щели между камнями и скопилась лужей вокруг тела. Я решил, что тело принадлежало мужчине, хотя утверждать этого наверняка я бы не стал. Кто бы это ни был, его в буквальном смысле слова исполосовали: все лицо и шею покрывали аккуратные, прямые параллельные порезы. Мастерская работа ножиком. Тьфу.

– Этого человека звали Гастон Ларош. Он возглавлял организованную группу воров, называвшую себя Церковными Мышами. Они специализировались на ограблениях церквей и прочих святых мест. Труп нашли на следующий день после ограбления неподалеку от небольшого аэродрома. В его чемодане обнаружились несколько фальшивых американских паспортов и авиабилеты, по которым он должен был прилететь сюда.

– Но не было украденного.

– А? Да, совершенно верно. – Отец Винсент достал из папки еще пару фотографий. Эти тоже оказались черно-белыми, но худшего качества, как бывает после сильного увеличения. Обе изображали женщин среднего роста и телосложения, темноволосых, в темных очках.

– Материалы слежки? – спросил я. Он кивнул:

– Интерпол. Анна Вальмон и Франческа Гарсиа. Мы полагаем, они помогли Ларошу при ограблении, а потом убили его и вылетели из страны. Интерпол получил информацию, согласно которой Вальмон видели здесь в аэропорту.

– Вам известно, кто покупатель? Винсент покачал головой:

– Нет. Но дело обстоит именно таким образом. Я хочу, чтобы вы нашли оставшихся Мышей и вернули артефакт законному владельцу.

Я нахмурился, глядя на фотографии.

– Угу. И они тоже хотят от вас именно этого. Винсент уставился на меня:

– Что вы хотите этим сказать?

– Крови маловато. Я видел людей, получивших рваные раны и истекших кровью. Так вот в таких случаях крови просто чертова уймища... – Я спохватился. – Прошу прощения за язык.

Отец Винсент перекрестился.

– Но почему тогда тело его нашли именно там? Я пожал плечами:

– С ним расправился профессионал. Посмотрите на порезы. Видите, как ровно? Должно быть, он был без сознания или его опоили. Трудно удерживать человека неподвижным, поднося к его лицу нож.

Отец Винсент прижал руку к желудку.

– Ох...

– В общем, у вас на руках труп, найденный где-то посреди улицы, и на шее его, можно сказать, табличка висит: «Добро пожаловать в Чикаго». Или кто-то неописуемо туп, или кто-то старался направить вас сюда. Это профессиональное убийство. Кто-то хотел подбросить вам этот труп как подсказку.

– Но кто мог проделать такое?

– Вот это хорошо бы выяснить. У вас нет фотографий этих двух женщин получше?

Он покачал головой:

– Нет. И их ни разу не арестовывали. В досье только те, что я вам дал.

– Значит, в своем деле они мастаки. – Я взял фотографии в руки. К ним крепились канцелярскими скрепками листки бумаги с кое-какими данными: официальными адресами, известными знакомыми – ничего особенно полезного. – Мгновенных результатов не обещаю.

– Серьезные дела редко делаются мгновенно. Что вы хотели бы от меня еще?

– Аванс, – сказал я. – Тысячи пока хватит. И еще мне нужно описание пропавшего артефакта – чем подробнее, тем лучше.

Отец Винсент понимающе кивнул и достал из кармана пачку банкнот, стянутых стальным зажимом. Он отсчитал десять портретов Бенджамина Франклина и протянул мне.

– Артефакт представляет собой прямоугольный кусок льняной ткани размером четырнадцать футов и три дюйма на три фута и семь дюймов, ручного тканья. На ткани имеется ряд пятен и...

Я поднял руку, хмурясь.

– Погодите-ка. Откуда, вы сказали, украдена эта вещь?

– Из собора Святого Иоанна Крестителя, – ответил отец Винсент.

– В северной Италии, – сказал я.

Он кивнул.

– В Турине, говоря точнее, – сказал я.

Он снова кивнул с непроницаемым выражением лица.

– То есть... кто-то украл чер... извините, Туринскую Плащаницу? – выдохнул я.

– Да.

Я откинулся на спинку стула, тупо глядя на фотографии. Это меняло дело. Еще как меняло.

Плащаница. Предположительно погребальный саван, в который Иосиф Аримафейский обернул тело Иисуса после снятия с Креста. Креста с большой «К». Ткань эта предположительно оборачивала тело Христа, когда он воскрес, и на ней отпечатались его образ, его кровь.

– Уау, – сказал я.

– Вам много известно о Плащанице, мистер Дрезден?

– Ну, не слишком. Погребальный саван Христа. В семидесятых ее подвергали куче анализов, и ни один не смог достоверно опровергнуть это. Несколько лет назад она едва не сгорела при пожаре в соборе. Ходят легенды, будто она обладает целительной силой и будто ее до сих пор охраняет пара ангелов. Ну, рассказывают многое – всего не упомнить.

Отец Винсент положил руки на стол и наклонился ко мне.

– Мистер Дрезден. Плащаница – едва ли не самая ценная реликвия Церкви. Это могущественный символ Веры, в котором множество людей видит святыню. Он важен также в политическом отношении. Риму совершенно необходимо, чтобы его вернули Церкви и сделали это как можно быстрее.

Несколько мгновений я молча смотрел на него, пытаясь сформулировать вопрос по возможности корректнее.

– Вас не слишком оскорбит мое предположение, что Плащаница... как бы сказать... имеет и магическую ценность?

Винсент поджал губы.

– Я лишен иллюзий на этот счет, мистер Дрезден. Это кусок ткани, а не волшебный ковер. Вся ценность его носит исторический и символический характер.

– Умгум, – пробормотал я. Блин-тарарам, уйма магических энергий порождается именно такими причинами. Плащаница была древней, ей приписывали чудесные свойства, и в это верило множество людей. Одного этого более чем достаточно, чтобы сообщать ей энергию.

– Некоторые вполне могут считать иначе, – заметил я.

– Конечно, – согласился он. – Вот почему ваше знание местных оккультных кругов может оказаться бесценным.

Я кивнул, размышляя. Все могло обернуться совершенной банальщиной. Кто-то мог украсть ветхую от древности тряпку для какого-нибудь психа, который верит, что это волшебная простыня. Ведь вполне возможно такое, что Плащаница – не более чем символ, древняя вещица, исторический артефакт, но не критически важный.

Конечно же, оставалась вероятность и того, что Плащаница – подлинная. Что она действительно касалась Сына Божьего, когда Его воскресили из мертвых. На всякий случай я не стал развивать эту мысль.

Впрочем, так или иначе, если Плащаница заключает в себя хоть толику магических сил, игра может обернуться совсем по-другому. Гораздо опаснее. Из всех жутких, темных, злобных сил я не мог представить себе ни одной, которая, заполучив Плащаницу, не проделала бы над ней чего-нибудь малопривлекательного. Так что в игре вполне могли участвовать сверхъестественные силы любого рода.

Впрочем, и без того одних смертных хватало, чтобы призадуматься. В это могли быть вовлечены и Джон Марконе, и чикагская полиция – а заодно и Интерпол, и ФБР. В принципе, когда нужно отыскать кого-либо, копы и без привлечения сверхъестественных сил справляются не так уж плохо. Так что имелись шансы, и немалые, что они в течение нескольких дней смогут найти похитителей и вернуть Плащаницу.

Я перевел взгляд с фотографий на деньги и живо представил себе, сколько счетов смогу оплатить с помощью этой славной толстой пачки. И – если мне повезет – отрабатывая эти деньги, я, возможно, сумею не вляпаться в неприятности. Нет, правда.

Я честно верил в это.

Я сунул деньги в карман. Потом забрал и фотографии.

– Как мне связаться с вами?

Отец Винсент написал номер на листке гостиничного блокнота и протянул мне.

– Вот. Пока я здесь, меня можно найти по этому номеру.

– Хорошо. Не могу обещать ничего конкретного, но посмотрю, что можно сделать.

Отец Винсент поднялся из-за стола.

– Спасибо, мистер Дрезден. Знаете, отец Фортхилл очень высоко отзывался о вас.

– Он молодчага, – согласился я, вставая.

– А теперь, с вашего позволения, у меня дела в городе.

– Не сомневаюсь. Вот моя карточка на случай, если я вам срочно понадоблюсь.

Я дал отцу Винсенту свою визитку, обменялся с ним рукопожатием и вышел. Вернувшись к машине, я первым делом развязал проволоку, открыл багажник и положил в него дробовик, вынув предварительно патрон из патронника и лишний раз проверив предохранитель. Потом достал из багажника деревянный стержень длиной дюймов в двадцать пять, покрытый резными рунами и прочими разными знаками, помогавший мне точнее концентрировать магию. Я снял пиджак, накрыл им ружье и достал из кармана серебряный браслет – цепочку из дюжины маленьких, выполненных в средневековом стиле щитов. Застегнув его на левом запястье, я надел на палец правой руки перстень, а магический жезл положил справа от водительского сиденья, рядом с ручником.

С учетом нового дела, сегодняшнего покушения и вызова Ортеги я постарался сделать все от меня зависящее, чтобы меня снова не застали врасплох.

Только после этого я повернул Жучка в сторону дома. Я арендую подвальное помещение в старом скрипучем многоквартирном доме. Я подъезжал уже за полночь, а с темного февральского неба падали редкие крупные снежные хлопья, таявшие, стоило им коснуться земли. Адреналиновый шторм, бушевавший в моих жилах после шоу Ларри Фаулера и последовавшего за ним покушения, стих, оставив за собой усталость, разбитость и тревогу. Я выбрался из машины с твердым намерением завалиться спать, а завтра встать пораньше и на свежую голову взяться за дело Винсента.

Внезапное ощущение какой-то ледяной, колючей энергии и шорох приглушенных шагов с лестницы, ведущей ко мне в подвал, заставили меня передумать.

Я выхватил жезл и активировал браслет-оберег на левой руке. Прежде чем я успел сделать шаг к лестнице, по ней выкатились наверх две фигуры, тяжело упали на покрытый инеем газон рядом со стоянкой и покатились по нему, сцепившись в борьбе. Секунд десять они катались по замерзшей траве, пока одной из фигур не удалось как следует лягнуть вторую ногой.

Соперник описал в воздухе двадцатифутовую дугу, со смачным стуком приземлился на гравийную дорожку, вскочил и пустился наутек.

Держа щит наготове, я шагнул к оставшемуся незнакомцу, пока тот не успел подняться на ноги. От заряда воли, посланного мною в жезл, руны на нем засветились зловещим багровым сиянием, а на кончике вспыхнул ослепительно яркий огонек. Я сделал шаг к незнакомцу и нацелил жезл ему в грудь.

– Одно движение – и от вас угольков не останется!

Багровый огонь жезла высветил женскую фигуру.

На ней были джинсы, черная кожаная куртка поверх белой футболки и перчатки. Длинные, черные как вороново крыло волосы подхватывались резинкой в хвост. Из-под длинных ресниц на меня глянули темные, бездонные глаза. На красивом лице играла чуть опасливая улыбка.

Мое сердце болезненно дернулось и словно замерло.

– Ну, – произнесла Сьюзен, переводя взгляд со светящегося жезла на мое лицо и обратно. – Хоть и говорят «из огня да в полымя», но это уже просто чушь какая-то выходит.

Глава четвертая

Сьюзен.

На добрых десять секунд мой мозг все равно что выключился, оставив меня стоять, тупо глядя сверху вниз на мою бывшую возлюбленную. До меня доносился аромат ее волос, ее духов, смешивавшийся с запахом кожи от ее новой куртки и еще одним, новым каким-то запахом – нового мыла, наверное. Темные глаза смотрели на меня неуверенно, тревожно. В уголке губ темнела царапина, на которой набухли капельки крови – в багровом свете моего жезла они казались черными.

– Гарри, – негромко произнесла Сьюзен. – Гарри. Ты меня пугаешь.

Я слегка очнулся и, опустив жезл, шагнул к ней.

– Блин-тарарам, Сьюзен! Ты цела?

Я протянул ей руку, и она, взявшись за нее, легко поднялась на ноги.

– Так, пара царапин и синяков, – сказала она. –Заживет.

– Кто это был?

Сьюзен посмотрела в ту сторону, куда убежал нападавший, и покачала головой.

– Кто-то из Красной Коллегии. Лица я не разглядела.

Я уставился на нее, разинув рот.

– Ты схватилась с вампиром? В одиночку?

Она просияла улыбкой – довольной, несмотря на усталость. Она так и не выпустила моей руки.

– У меня подготовка.

Я огляделся по сторонам, напрягая чувства в поисках малейшего следа той враждебной ледяной энергии, что сопутствует обычно Красным. Ничего.

– Ушел, – подтвердил я. – Да, что это мы топчемся здесь?

– Тогда зайдем?

Я почти кивнул, но вдруг застыл. В голове моей зародилось ужасное подозрение. Я отпустил ее руку и отступил на шаг.

Брови ее чуть сдвинулись.

– Гарри?

– Год у меня выдался нелегкий, – сказал я. – Я хочу поговорить, но войти я тебя не приглашаю.

Сьюзен поморщилась от досады и боли. Она сложила руки на животе и кивнула.

– Да нет, я все понимаю. Ты имеешь право быть осторожным.

Я отступил еще на шаг и начал спускаться к стальной двери в мою берлогу. Сьюзен шла в нескольких футах от меня, сбоку – так, чтобы я мог видеть ее. Я спустился по лестнице и отпер дверь. Потом усилием воли отключил на время защитные заклятия, наложенные на мое жилье, – этакий магический эквивалент охранной сигнализации и минного поля в одной упаковке.

Я вошел и покосился на канделябр со свечами у двери.

– Flicumbicus, – буркнул я, и крошечный поток энергии, покинув меня, воспламенил свечные фитили, залив комнату уютным неярким, приглушенно-оранжевым светом.

Мое жилище представляет собой подобие пещеры с двумя отделениями. В большем расположена моя гостиная. Почти все стены заняты книжными полками, а там, где их нет, я повесил пару-тройку гобеленов и самый что ни на есть подлинный плакат к премьере «Звездных Войн». Пол устлан коврами всех стилей – от индейских домотканых и до черного паласа с портретом Элвиса два на два фута. Подозреваю, что – как и в случае с Жучком – найдутся такие, которые назовут мое собрание ковров эклектикой. Мне плевать – мне главное, чтобы ходить не по холодному каменному полу.

С мебелью у меня та же история. Почти всю я купил подержанной. Ни один из предметов не подходит к остальным, зато на всех удобно сидеть или лежать, да и освещение не такое яркое, чтобы этот разнобой бросался в глаза. В небольшом алькове размещены раковина, ящик-ледник и печка для готовки. К одной из стен прилепился камин; дрова в нем прогорели, но я знал, что под слоем золы еще тлеют угли. Дверь напротив входа ведет в мою маленькую спальню и ванную. В общем, апартаменты не роскошные, но мне здесь уютно.

Я повернулся к Сьюзен, не убирая жезла. Сверхъестественные создания не могут без труда переступить порог жилища, если их только не пригласит один из тех, кто там законно проживает. Множество гадких тварей умеют прятаться под чужой внешностью, и я вполне мог допустить, что одна из них пытается подобраться ко мне, прикинувшись Сьюзен.

Короче, сверхъестественному созданию пришлось бы изрядно попотеть (если оно способно потеть, конечно), пытаясь переступить мой порог без приглашения. Если это не настоящая Сьюзен, а какой-нибудь мастер перевоплощения, или (Боже сохрани!) Сьюзен все-таки окончательно превратилась в вампира, войти ей не удастся. Если же настоящая Сьюзен – войдет без проблем. Ну, по крайней мере ничего страшного с ней порог не сделает. Куда больше вреда может наделать параноидальная подозрительность экс-бойфренда.

С другой стороны, как-никак шла война, и Сьюзен вряд ли обрадовало бы, если бы меня убили. Лучше уж быть параноиком, но живым.

Сьюзен не задержалась в дверях. Она шагнула внутрь, повернулась, чтобы запереть замок, и посмотрела на меня:

– Так сойдет?

Конечно, сошло. Облегчение, смешанное со внезапным взрывом эмоций, клокотало в моей крови. Это было все равно что после долгих дней страданий проснуться и понять, что боль исчезла. На место боли пришла пустота – и заполнять эту пустоту сразу же устремились другие чувства. Возбуждение – бурлящая взвинченность, как у подростка перед свиданием. Волна горячей, обжигающей радости, счастья, ..

И в тени этих эмоций не потерялось и несколько других, не столь светлых, но не менее заметных. Простое чувственное наслаждение от ее запаха, от вида ее лица, ее темных волос. Мне необходимо было осязать ее кожу, прижать ее к себе.

Не просто желание – жгучий голод. В ту минуту, когда она стояла передо мной, я жаждал ее – всю, без остатка, как жаждут пищу, или воду, или воздух, или что-то более важное. Я хотел сказать ей, дать ей знать, как много для меня значит то, что она здесь. Впрочем, я никогда не был силен в словах.

Когда Сьюзен повернулась от двери, я уже стоял вплотную к ней. Она негромко ахнула от неожиданности, но я привалился к ней, прижавшись плечами к плечам.

Я припал губами к ее губам, и губы ее оказались мягкими, сладкими, огненно-горячими. На мгновение она напряглась, потом с тихим вздохом обняла меня, ответив на поцелуй. Я ощущал ее всю – ее горячее, слишком горячее, сильное, мягкое тело. Голод мой крепчал, а вместе с ним и поцелуй; мой язык осторожно касался ее языка, дразня и лаская. Она отзывалась с той же страстью, негромко всхлипывая. Голова у меня начала немного кружиться, но хотя какая-то часть моего рассудка подавала тревожный сигнал, я только еще крепче прижимался к ней.

Моя рука скользнула по ее спине вниз, под куртку, под футболку, коснувшись горячей мягкой кожи наталии. Я с силой прижал ее к себе, и она с готовностью отозвалась, чуть приподняв ногу и охватив мое бедро. Дыхание ее было горячим, частым. Я скользнул губами к ее шее, пощекотал ее кожу языком, и она со стоном выгнулась, оголив живот еще сильнее. Я целовал ее в мочку уха, осторожно покусывая, и по телу ее каждый раз прокатывалась волна дрожи, а из горла вырывался чуть слышный, полный желания стон. Я снова впился в ее губы, и ее пальцы сжались в моих волосах, притягивая к себе.

Голова кружилась все сильнее. Какая-то трезвая мысль отчаянно пыталась достучаться до меня, и я бы с радостью прислушался к ней, но поцелуй лишал меня этой возможности. Желание и страсть полностью заглушили рассудок.

Внезапное пронзительное шипение заставило меня вздрогнуть и оторваться от Сьюзен. Я тряхнул головой и принялся лихорадочно оглядываться.

Мистер, мой бесхвостый, закаленный в драках кот (не иначе – пума) выгнул спину перед камином, уставив взгляд своих изумрудных глаз в Сьюзен. Веса в Мистере фунтов тридцать, а голос у тридцатифунтовой кошки может быть почти невыносимый.

Сьюзен вздрогнула и, прижав руку к груди, отвернула от меня лицо и мягко оттолкнула от себя. Губы мои горели от желания снова прижаться к ее рту, но я зажмурился и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь совладать с собой. Потом на шаг отступил от нее. Я всего-то хотел подбросить дров в огонь – в буквальном, не переносном смысле, – но комната пошла кругом, и все, что я смог сделать, – это рухнуть в ближайшее кресло.

Мистер прыгнул ко мне на колени – более резво, чем полагалось бы, – и, потершись мордой о мой живот, заурчал, как хороший дизель. Я с усилием поднял руку, чтобы погладить его, и минуты через две комната престала вращаться.

– Что, черт подери, происходит? – пробормотал я. Сьюзен вышла из тени, пересекла комнату и, подойдя к камину, взяла кочергу. Она пошевелила угли так, чтобы они снова затеплились алым, и принялась подкладывать в камин дрова со старого жестяного подноса.

– Я ощутила... – произнесла она, помолчав немного. – Я чувствовала, как это действует на тебя. Это... – Она вздрогнула. – Это было приятно.

Еще как приятно! И было бы еще приятнее, когда бы вся эта одежда не мешала бы...

Впрочем, вслух я сказал только:

– Действует? Что?

Она оглянулась через плечо; выражения ее лица я не понял.

– Яд, – пояснила она негромко. – Они называют это поцелуем.

– Пожалуй, я не в претензии на название. Звучит куда романтичнее, чем «наркотический дурман».

Какая-то часть меня жаждала продолжать лишенный содержания треп, подавляя любую мысль, если только она не связана с немедленным срыванием одежды. Я решил не прислушиваться к этой части меня.

– Ну... да... Помню. Когда мы с тобой целовались в последний раз. Я думал, мне показалось.

Сьюзен мотнула головой и села на камни у камина, выпрямив спину и сложив руки на коленях. Огонь понемногу разгорался, но лицо ее оставалось в тени.

– Нет. То, что сделала со мной Бьянка, все-таки изменило меня. В физическом смысле. Я теперь сильнее. Чувства острее. И еще... – Она осеклась.

– «Поцелуй», – пробормотал я. Моим губам, похоже, не очень нравилось это слово. Реальный поцелуй подходил им гораздо больше. Я оставил без внимания и это.

– Да, – кивнула она. – Не такой, конечно, силы, как у них. Слабее. Но все-таки есть.

Я провел по лицу рукавом.

– Знаешь, чего мне сейчас не помешало бы? – Или обнаженная, извивающаяся в моих объятиях Сьюзен, или, на худой конец, освежающий душ из жидкого азота. – Пива. Будешь?

– Я пас. – Она мотнула головой. – Не уверена, что мне сейчас полезно притуплять чувства.

Я кивнул, встал и пошел к леднику. Это самый настоящий ледник, в котором охлаждающим телом служит старый, добрый лед, а не какой-нибудь там фреон. Достал из него темную бутылку Макова домашнего пива, откупорил и сделал большой глоток. Мак пришел бы в ужас, узнай он, что я пью его пиво охлажденным – он гордится стопроцентным следованием традициям, – но я всегда держу парочку его бутылок у себя в леднике на случай, если понадобится охладиться. Ну что тут скажешь: я простой, неотесанный чародей-янки. Я выпил, наверное, с полбутылки и прижал холодное стекло ко лбу.

– Ну, – сказал я. – Я так понимаю, ты здесь не затем, чтобы, гм...

– Чтобы сорвать с тебя одежду и самым бесстыдным образом насладиться тобой? – подсказала Сьюзен. Голос ее снова звучал спокойно, но я ощущал за этим спокойствием снедавший ее голод. Не знаю только, ободрило это меня или, наоборот, тревожило. – Нет, Гарри. Это не... не то, что я могу позволить себе с тобой. Как бы мы оба этого ни хотели.

– Но почему? – спросил я. Я и сам понимал уже почему, но слова эти сами сорвались с моего языка прежде, чем я успел их удержать. Я нахмурился и уставился на пиво.

– Я не хочу над собой терять контроль, – сказала Сьюзен. – Ни при каких условиях. Ни с кем. Тем более с тобой. – Некоторое время единственным звуком был треск поленьев в камине. – Гарри, я же умру, если сделаю тебе что-нибудь дурное.

«Гораздо вероятнее, – подумал я, – умру я... Да ну, не о себе думай, Гарри, – о ней. Возьми себя в руки. Это всего лишь поцелуй. Только и всего».

Я допил пиво – что было не лишено приятности, конечно, но и вполовину не так, как некоторое другое из того, что я делал в этот вечер. Потом пошарил в леднике.

– «Колы»? – предложил я Сьюзен.

Она кивнула, оглядываясь. Взгляд ее задержался на полке над камином, где у меня стояли ее фотография и несколько полученных от нее открыток, а еще – маленькая серая коробочка с отвергнутым ею кольцом.

– У тебя что, живет кто-то?

– Нет. – Я достал пару банок и протянул одну ей. Она взяла, не касаясь моих пальцев. – А что?

– У тебя все так прибрано, – сказала она. – И от одежды пахнет кондиционером. Ты никогда раньше не пользовался кондиционером.

– А, это... – Не скажешь же ты человеку, что за твоим домом присматривают фейри. Тебя просто сочтут психом. – Ну, у меня тут, типа, прибирают.

– Я слышала, ты слишком занят, чтобы прибираться сам, – сообщила Сьюзен.

– Ну да... Зарабатываю на жизнь.

Сьюзен улыбнулась:

– Я слышала, ты спас мир от какого-то проклятия. Это правда?

Я побарабанил пальцами по банке.

– Типа того.

Она рассмеялась:

– И как же ты типа спас мир?

– Ну, в гринписовском смысле слова. Если бы я облажался, мог бы случиться неслыханный природный катаклизм... правда, не уверен, что кто-нибудь заметил бы серьезные изменения еще лет тридцать или сорок: климатические изменения не происходят быстро.

– Звучит жутковато, – сказала Сьюзен. Я пожал плечами:

– Если честно, меня больше заботило, как спасти свою задницу. Остальной мир уже во вторую очередь. А может, это я просто циничнее стал. У меня сильное подозрение, что я не дал фейри разнести все к чертовой матери только для того, чтобы это сделали мы сами.

Я снова сел в кресло, мы открыли банки и некоторое время пили молча. Мало-помалу мое сердце перестало стучать слишком уж громко.

– Мне тебя не хватает, – буркнул я наконец. – Кстати, и твоей редакторше тоже. Она мне звонила недели две назад. Сказала, твоя статья не пришла в срок.

Сьюзен кивнула:

– Это одна из причин, почему я здесь. Я ей обязана многим – просто письмом или звонком не отделаешься.

– Увольняешься? – спросил я. Она кивнула.

– Нашла новое место?

– Типа того, – отозвалась она, смахивая рукой прядь волос с лица. – Я не могу пока рассказать тебе всего.

Я нахмурился. Сколько я помнил Сьюзен, она всегда сгорала от страсти раскопать правду и поделиться ею с другими. Да и сама ее работа в «Волхве» стала результатом упрямого нежелания закрывать глаза на очевидные для нее вещи, пусть остальным они и казались ерундой. Она относилась к той редкой породе людей, которые умеют остановиться и задуматься о разном, даже о диком, сверхъестественном, а не отмахиваться от этого. Это и привело ее в «Волхв». И именно благодаря этому мы с ней встретились и познакомились.

– У тебя все в порядке? – спросил я. – Ты не попала в беду?

– В общем и целом – нет, – сказала она. – Но ты попал. Потому, Гарри, я и приехала.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я здесь, чтобы предостеречь тебя. Красная Коллегия...

– Послала Паоло Ортегу бросить мне вызов. Знаю.

Она вздохнула:

– Но ты не знаешь, во что ты ввязываешься. Гарри, Ортега – один из самых опасных ноблей Коллегии. Он их военный предводитель. С начала войны он убил с полдюжины стражей Белого Совета в Южной Америке, и это он разработал и провернул то нападение в Архангельске в прошлом году.

Я привстал. Кровь отхлынула от моего лица.

– Откуда ты это знаешь?

– Я же репортер, Гарри. Откопала.

Я покрутил в руке банку «колы», хмуро глядя на нее.

– Какая разница? Он предложил дуэль. Честный поединок. Если он это серьезно, я приму вызов.

– Тебе нужно знать еще кое-что, – сказала Сьюзен.

– Что именно?

– Точка зрения Ортеги на эту войну не пользуется особой популярностью в Коллегии. Ее разделяет только узкая правящая прослойка. Большинство же тешит себя надеждами на бесконечное кровопролитие. И еще – им очень импонирует идея войны, которая смела бы Белый Совет. Они считают, что, если им удастся раз и навсегда избавиться от чародеев, в будущем им больше не придется прятать свою сущность.

– Но какое это имеет отношение ко всему?

– Подумай хорошенько, – сказала Сьюзен. – Гарри, Белый Совет тоже не в восторге от этой войны. И если у него будет удобоваримый повод положить ей конец, он так и поступит. В этом и заключается план Ортеги. Он убивает тебя, и Белый Совет предлагает мир. Красные даже пойдут на кое-какие уступки, Белый Совет закрывает глаза на смерть одного из своих – и все. Конец войне.

Я зажмурился.

– Но откуда ты...

– Гарри, Гарри! Я же сказала: я репортер.

Я нахмурился до боли во лбу.

– Ладно, ладно. Ну, в теории выглядит не так уж плохо. Мне нравится – все, кроме средней части. Согласно которой мне положено умереть.

Она слабо улыбнулась:

– Большинство Красных предпочло бы сохранить тебе жизнь. Пока ты дышишь, у них остается повод продолжать войну.

– Пусть подавятся, – буркнул я.

– Они попытаются предотвратить дуэль. Мне показалось, тебе стоит знать.

– Спасибо. Я...

Тут в дверь постучали – довольно громко. Сьюзен вздрогнула и распрямилась, не выпуская из руки кочерги. Я поднялся чуть медленнее, выдвинул ящик из-под столика у кресла и достал пистолет, который держу дома, – старый, здоровый «Каллаган – Грязный Гарри» весом в семьдесят пять тысяч фунтов. Еще я достал оттуда шелковый шнур в ярд длиной и повесил его на шею так, чтобы в любой момент мог сдернуть.

Я взял пистолет обеими руками, навел ствол на дверь и взвел курок.

– Кто там?

– Скажите, Сьюзен Родригез здесь? – спросил из-за двери после секундной паузы глухой мужской голос.

Я покосился на Сьюзен. Она выпрямилась еще сильнее, взгляд ее сердито вспыхнул, но кочергу поставила на место, рядом с камином. Потом махнула мне рукой.

– Убери пушку. Я его знаю.

Я опустил револьвер, но убирать не стал. Сьюзен подошла к двери и отперла ее.

За дверью стоял самый невыразительный тип из всех, что мне приходилось видеть. Роста в нем было пять футов и девять дюймов. Волосы заурядного каштанового цвета, глаза – столь же заурядно карие. Одежда – джинсы, коричневый пиджак и поношенные кеды. Лицо... про такие лица обычно нечего сказать: они непривлекательны, но и не отталкивают и стираются из памяти, стоит взгляду переместиться в сторону. Он не производил впечатления ни силача, ни хиляка, ни умного... вообще никакого.

– Что это ты здесь делаешь? – спросил он у Сьюзен без всякого вступления. Голос его оказался не выразительнее внешности – волнительный, как мотоциклетный выхлоп.

– Я же предупреждала, что собираюсь поговорить с ним, – сказала Сьюзен.

– Могла бы просто позвонить, – возразил он. – Вовсе не обязательно было встречаться.

– Привет, – произнес я по возможности громче и шагнул к двери. В сравнении с мистером Никаким я был почти великаном. К тому же в руке я держал здоровенный пистолет – правда, дулом вниз. – Меня зовут Гарри Дрезден.

Он скользнул по мне взглядом и тут же перевел его обратно на Сьюзен. Та вздохнула:

– Гарри, это Мартин.

– Привет, Мартин. – Я переложил пистолет в левую руку, а правую протянул ему. – Приятно познакомиться.

Мартин покосился на мою руку.

– Я не пожимаю рук, – сообщил он. Похоже, большего словесного обмена я в его глазах не заслуживал, поскольку он повернулся обратно к Сьюзен. – Нам завтра рано вставать.

«Нам»? «Нам»?!

Я посмотрел на Сьюзен – она покраснела от досады или смущения, испепелила Мартина взглядом и подняла глаза на меня.

– Мне надо идти, Гарри. Жаль, что не могу задержаться.

– Погоди, – сказал я.

– Мне очень жаль. Не могу, – вздохнула она. – Я попробую созвониться с тобой до нашего отъезда.

Снова это чертово «нашего»!

– Отъезда? Сьюзен...

– Прости. – Она приподнялась на цыпочках и поцеловала меня в щеку своими слишком горячими, мягкими губами. А потом вышла так стремительно, что Мартину пришлось отступить на шаг, чтобы не потерять равновесия.

Мартин кивнул мне и вышел за ней. Выждав несколько мгновений, я выглянул им вслед. Они садились в машину.

«Мы»!

«Блин-тарарам!» – буркнул я себе под нос и вернулся в дом. Захлопнул за собой дверь, зажег свечу, прошел в маленькую ванную и включил душ. Вода была на грани замерзания, но я разделся и полез под душ, сжигаемый самыми разными эмоциями.

«Мы».

Мы, мы, мы. То есть она и еще кто-то. Кто-то, но не я. Неужели? Сьюзен и этот Мститель-Педант? Плоховато верится. Я хочу сказать, блин-тарарам, парень казался скучным. Занудой. Чурбаном.

И, возможно, постоянным.

«Признайся себе, Гарри. Возможно, ты не лишен интереса. Даже можешь возбуждать. Постоянства в тебе ни на грош».

Я сунул голову под ледяную воду и некоторое время постоял так. Сьюзен ведь не сказала, что они вместе. И он не говорил. Ведь не из-за этого же она прервала поцелуй. В конце концов, у нее имелась на это серьезная причина.

Но с другой стороны, мы-то с ней тоже не вместе. Мы не встречались больше года.

За год многое может измениться.

Губы ее не изменились. И руки. И изгибы тела. И обжигающе-чувственный взгляд. И негромкие звуки, которые она издавала, прижимаясь ко мне, когда...

Я посмотрел на себя, вздохнул и открутил воду сильнее.

Из-под душа я вылез почти синего цвета, вытерся и лег спать.

Мне как раз удалось согреться под одеялом настолько, чтобы перестать дрожать как осиновый лист, когда зазвонил телефон.

Я свирепо выругался, вылез из-под одеяла на холод и сорвал трубку.

– Ну? – рявкнул я в микрофон. Потом сообразил, что это может быть и Сьюзен, и заставил голос немного смягчиться. – То есть алё?

– Прости, если разбудила, Гарри, – сказала Кэррин Мёрфи, глава отдела специальных расследований чикагской полиции. ОСРу, как правило, спускали все дела, которые не укладывались в рамки других отделов – такие вонючие, что остальные просто боялись за них браться. Как следствие им приходилось иметь дело с происшествиями, не имевшими легкого объяснения. Короче, их работа состояла в том, чтобы докопаться до сути и чтобы при этом все более или менее пристойно укладывалось в официальный рапорт.

Время от времени, когда встречалось что-то уж настолько дикое, что даже Мёрфи не знала, как с этим справиться, она обращалась за консультациями ко мне. В общем, мы работали вместе довольно давно, и Мёрфи доросла до уровня, при котором и она, и ОСР могли справляться с более или менее заурядными сверхъестественными неприятностями. Однако время от времени она все-таки сталкивалась с таким, что оказывалось ей не по зубам. Мой телефонный номер – один из первых в памяти ее аппарата.

– Мёрф, – выдохнул я. – Что случилось?

– Дело неофициальное, – буркнула она в трубку. – Я бы хотела, чтобы ты занялся кое-чем.

– «Неофициальное» не означает бесплатное, надеюсь?

– Ты ведь не против оплаты наличными? – Она помолчала мгновение. – Для меня это довольно важно, – добавила она.

Какого черта! Ночь мне все равно испортили.

– Куда подъехать?

– Морг больницы графства Кук, – сказала Мёрфи. – Хотела показать тебе один труп.

Глава пятая

Окон в моргах, как правило, не делают. Собственно, если это только позволяют местные условия, морги вообще стараются не высовывать из земли. Отчасти, думается мне, от того, что охлаждать батарею камер размером с гроб проще в помещении, изолированном от дневного тепла земляной толщей. Но это никак нельзя считать единственной причиной. Подземное расположение подходит для моргов во всех отношениях. Мертвым там самое место. Могилы ведь расположены под землей, так? И там же находятся ад, геенна, гадес и с дюжину других известных загробных миров.

Возможно, это говорит кое-что о людях. Возможно, размещая подобные заведения под землей, они придают им соответствующий статус. Возможно, уровень земли означает для нас своего рода символическую границу, этакую черту, помогающую не забывать о том, что мы живы. Возможно, это помогает нам отмахиваться в повседневной жизни от теней умерших.

Я живу в подвальной квартире, и мне это нравится. Что это говорит обо мне?

Возможно, я просто склонен пофилософствовать.

– Не вижу особого энтузиазма, – заметила Мёрфи. Мы шли по пустому больничному коридору в направлении морга. Идти пришлось кружным путем, чтобы я мог избежать опасной близости с важным медицинским оборудованием. Моя кожаная куртка развевалась за спиной, жезл ритмично хлопал по ноге в такт шагам. По случаю выезда я сменил треники на джинсы, а кроссовки – на походные бутсы.

Мёрфи ни капельки не напоминала грозную валькирию – охотницу на вампиров. Скорее она похожа на чью-то младшую сестренку-студентку. Роста в ней пять футов с небольшим, зато сложена как профессиональный спортсмен – упругие мускулы и ни капли лишнего жира. Светлые волосы падали ей на глаза, зато открывали шею. Оделась она наряднее обычного – в бордовую блузку и серый брючный костюм, – да и накрасилась сильнее, чем предпочитала в нормальной ситуации. В общем, от головы до пят сугубо деловая женщина.

При всем при том Мёрфи самая настоящая валькирия – охотница на вампиров. Она единственная из известных мне людей убила как-то одного монстра бензопилой.

– Я сказала, не вижу энтузиазма, Гарри, – повторила она чуть громче.

Я тряхнул головой:

– Не люблю больниц.

Она кивнула:

– Морги нагоняют на меня страх. Морги и собаки.

– Собаки? – удивился я.

– Ну, не бигли, там, или кокеры. Большие собаки.

– Я собак люблю, – сказал я. – Не будь их, чем бы Мистер утолял голод?

Мёрфи улыбнулась.

– Я-то уж видела тебя напуганным. Сейчас у тебя совсем не такой вид.

– И какой, интересно?

Мёрфи задумчиво прикусила губу.

– Расстроенный. Виноватый. Лирический, я бы сказала. Я подозрительно покосился на нее, а потом кивнул:

– Сьюзен в Чикаго. Мёрфи присвистнула:

– Уау. Она... Она в порядке?

– Угу. Насколько это возможно.

– Тогда чего у тебя вид такой, будто ты проглотил что-то, а оно еще трепыхается?

Я пожал плечами:

– Она приехала увольняться с работы. И она не одна.

– С парнем? – спросила Мёрфи.

– Угу.

Она нахмурилась:

– При нем или с ним?

Я покачал головой:

– Мне показалось – просто при нем. Не знаю.

– Значит, она увольняется?

– Похоже на то. Я думаю, мы еще поговорим.

– Она так сказала?

– Она сказала, что свяжется со мной.

Мёрфи сощурилась.

– А... Из этих...

– А? – переспросил я, покосившись на нее. Она подняла руки ладонями ко мне.

– Не мое дело.

– Блин-тарарам, Мёрф!

Она вздохнула. Несколько шагов она не говорила ни слова и не смотрела на меня.

– Ты не самый легкий собеседник, Гарри, – произнесла она наконец.

Некоторое время я смотрел на ее профиль, потом на свои ноги. Оба мы молчали.

Мы добрались до морга. Мёрфи нажала кнопку на стене у входа и буркнула в микрофон:

– Это Мёрфи.

Не прошло и секунды, как дверь с жужжанием отворилась. Я распахнул и придержал ее, пропуская Мёрфи. Проходя, она хмуро покосилась на меня. Мёрфи не слишком одобрительно относится к проявлениям галантности.

Морг ничем не отличался от остальных, в которых мне приходилось бывать: холодный, чистый, ярко освещенный люминесцентными лампами. Вдоль одной стены выстроились холодильники. Посередине стоял прозекторский стол, и на нем лежал кто-то, укрытый белой простыней. Рядом стояли обычный недорогой канцелярский стол и незанятая больничная каталка.

Помещение наполняла мелодия: веселенькая полька лилась из маленького кассетника на столе. За столом сидел маленький человечек со всклокоченной черной шевелюрой, в зеленой больничной униформе и зеленых же домашних тапках с кроличьими ушками. Он со свирепым видом строчил что-то в формуляре.

При нашем появлении человечек, не отрываясь от писанины, махнул рукой. Только отложив листок, он поднял голову, и лицо его осветилось улыбкой.

– Кэррин! – вскричал он. – Ба, эк ты сегодня принарядилась! По какому это поводу?

– Городские шишки грозили инспекцией, – буркнула Мёрфи. – Нам всем положено одеться в парадное и мило улыбаться каждому встречному.

– Ублюдки, – с чувством произнес коротышка и повернулся в мою сторону. – И еще тебе, поди, не положено тратить деньги на консультантов-психов. А вы, должно быть, Гарри Дрезден?

– Ну, если верить меткам на белье... – согласился я. Он ухмыльнулся:

– Классный куртец. Ценю.

– Гарри, – сказала Мёрфи. – Это Уолдо Баттерс. Заместитель главного патологоанатома.

Баттерс пожал мне руку и повернулся к прозекторскому столу.

– Рад познакомиться, мистер Дрезден, – бросил он через плечо, натягивая резиновые перчатки и завязывая хирургическую маску. – Похоже, всякий раз, как вы работаете с ОСР, моя работа тоже становится заметно интереснее.

Мёрфи подтолкнула меня за локоть и шагнула за Баттерсом к столу. Я последовал за ней.

– Маски на подносе слева, – сообщил Баттерс. – Не подходите к столу ближе двух шагов и, ради Бога, не заблюйте мне чистый пол.

Мы надели маски, и Баттерс отдернул простыню.

Мне довелось повидать немало трупов. Блин-тарарам, я и сам произвел их некоторое количество! Я видел, что остается от сгоревших заживо, от разодранных дикими зверями, от тех, кому с помощью черной магии вырвали сердце из груди...

Ничего подобного я до сих пор не видел.

Я попробовал загнать эту мысль в самый дальний уголок сознания и сосредоточиться на деталях. Вредно думать слишком много, глядя на такое. Стоит только призадуматься – и драгоценный баттерсов пол окажется весь заблеванным.

На столе лежал мужчина чуть выше шести футов роста, худощавый. Грудь его больше всего напоминала двадцатифунтовый сырой гамбургер. Аккуратная сетка порезов тянулась от ключиц к животу и горизонтально – от бока до бока. Расстояние между порезами вряд ли превышало шестнадцатую часть дюйма; порезы были глубокими, и я никак не мог отделаться от ощущения, что стоит только коснуться рукой этого изрезанного тела, и оно развалится на крошечные мясные кубики. Хорошо еще, поверх всей этой жути виднелись нормальные, зашитые хирургической нитью швы от вскрытия.

Следующее, что я заметил, – это руки покойника. Точнее, отсутствие оных. Левую руку кто-то отсек дюйма на три выше запястья. Из зияющей плоти торчал почерневший, словно обугленный, кусок кости. Правую отхватили чуть ниже локтя – с тем же чудовищным результатом.

Желудок сжался, и мне пришлось крепко зажмуриться, борясь с тошнотой. «Не думай, Гарри. Смотри. Фиксируй то, что заслуживает внимания. Это не человек уже. Так, оболочка. Если тебя стошнит, его все равно уже не вернуть».

Я открыл глаза, оторвал взгляд от изуродованного торса и рук и заставил себя вглядеться в черты лица покойника.

Это мне не удалось.

Голову тоже кто-то отсек.

Я тупо смотрел на обрубок шеи. Голова куда-то исчезла. Должно быть, туда же, куда и руки. Бред какой-то! Человеку положено иметь голову на плечах. И руки. Не могут же они так просто взять и исчезнуть...

Отсутствие головы неважно сказалось на моем состоянии – точнее, хреново сказалось. Где-то в глубине сознания принялся визжать и рваться наружу негромкий пока еще голос. Я смотрел на труп, и желудок мой сжимался все сильнее. Я смотрел на место, где должна была находиться его голова, однако вслух сказал только:

– М-да. Интересно, что его убило?

– Чего я могу сказать наверняка, – сообщил Баттерс, – так это что его не убило. Никак не потеря крови.

Я нахмурился и пристально посмотрел на патологоанатома.

– То есть?

Баттерс поднял одну руку трупа и ткнул пальцем в темное пятно у лопатки:

– Видите это? Отек. Если бы парень истек кровью – а одной руки для этого хватило бы, не говоря уже о шее, – не думаю, чтобы в его теле осталось достаточно жидкости для такого. Его сердце продолжало бы качать кровь до тех пор, пока вся не кончилась бы.

– Если это не раны, – буркнул я, – то что?

– Вас интересует мое мнение? – ухмыльнулся Баттерс. – Чума.

Я зажмурился, а потом открыл глаза и уставился на него, моргая, как последний идиот.

– Чума, – повторил он. – Или, точнее, мор. Его потроха могли бы служить учебным пособием по инфекционным заболеваниям. Ну, я еще не все результаты анализов получил, но те, что уже готовы, все до одного дают положительный результат. Всё – от бубонной чумы до ангины. А ряд симптомов, что я у него обнаружил, не соответствует ни одной из известных мне болезней.

– Вы хотите сказать, он умер от инфекции? – тупо спросил я.

– От инфекций – во множественном числе. И еще: мне кажется, в их числе оказалась оспа.

– Я думала, оспы больше не существует, – сказала Мёрфи.

– Да нет, хватает пока. Наверняка хранится еще – скажем, в лабораториях по разработке биологического оружия. И здесь.

Мгновение я продолжал хлопать глазами.

– То есть мы стоим у трупа, нашпигованного всякой заразой?

– Да вы не напрягайтесь, – утешил Баттерс. – Самая дрянь в нем не передается по воздуху. К тому же я как следует продезинфицировал тело. Вы в маске; не будете до него дотрагиваться – и вам ничего не грозит.

– А оспа? – не успокаивался я.

– У вас прививка.

– Но это ведь опасно, разве нет? Держать здесь вот такое?

– Ну да, – мягко согласился Баттерс. – Но больница полна под завязку, и если я доложу об оспе, как вы представите себе ее эвакуацию?

Мёрфи предостерегающе покосилась на меня и шагнула между мной и Баттерсом.

– Вы установили время смерти?

Баттерс пожал плечами:

– Я думаю, не больше сорока восьми часов назад. И все эти инфекции расцвели абсолютно одновременно. Я бы назвал причиной смерти либо болевой шок, либо одновременный отказ нескольких жизненно важных органов в сочетании с поражениями тканей от чрезвычайно высокой температуры. Каждый, кто выскажет предположения насчет конкретных органов, получает голубую ленточку. Легкие, почки, сердце, печень...

– Мы примерно поняли, – перебила Мёрфи. – Дайте договорить. Такое впечатление, будто все болезни, с которыми этот парень когда-либо имел хоть какое-то дело, собрались и сговорились о времени, чтобы навалиться разом. Да у него микробов в теле больше, чем кровяных клеток! Я нахмурился:

– А потом, уже после его смерти, кто-то нашинковал его?

Баттерс кивнул:

– Отчасти. Хотя порезы на груди не посмертные. Кровь из них сочилась. Должно быть, перед смертью его пытали.

– Гм... – сказал я. – Зачем?

Мёрфи смотрела на труп, и в ее голубых как лед глазах нельзя было угадать ни одной эмоции.

– Кто бы ни изрезал его так, он забрал руки, чтобы затруднить идентификацию после смерти. Это единственная логическая причина, которая приходит мне в голову.

– Мне тоже, – согласился Баттерс. Я хмуро смотрел на стол.

– Но зачем мешать идентификации, если покойник скончался от болезни? – Баттерс начал осторожно опускать руку покойника, и тут я заметил кое-что. – Постойте-ка, подержите так.

Он удивленно посмотрел на меня. Я шагнул ближе к столу и заставил его снова поднять руку. Я едва не проглядел это на фоне потемневшей от отека мертвой плоти – крошечную, не больше квадратного дюйма татуировку, расположенную на внутренней стороне бицепса. Незамысловатую – нанесенное полустертыми уже зелеными чернилами изображение символического открытого глаза, напоминающего немного эмблему Си-би-эс.

– Видели? – спросил я.

Мёрфи с Баттерсом уставились на татуировку.

– Тебе она знакома, Гарри? – поинтересовалась Мёрфи. Я покачал головой.

– Напоминает немного древнеегипетский символ, только линий поменьше. Эй, Баттерс, у вас листок бумаги найдется?

– Найдется и получше, – отозвался Баттерс. Он порылся в поддоне одной из каталок, извлек оттуда допотопного вида «Полароид» и пару раз щелкнул затвором. Потом передал одну карточку Мёрфи, которая помахала ею в воздухе, пока проявлялось изображение. Я получил вторую.

– О'кей, – пробормотал я, размышляя вслух. – Парень помер от миллиарда болезней, которых ухитрился каким-то образом подцепить одновременно. Как вы думаете, это заняло много времени?

Баттерс пожал плечами?

– Без понятия. То есть, я хочу сказать, шансы на одновременное заражение всей этой дрянью практически равны нулю.

– Несколько дней? – настаивал я.

– Скорее уж часов, – вздохнул Баттерс. – Если не минут.

– Ладно, – кивнул я. – И на протяжении этих нескольких часов кто-то взял нож и нарезал его, как тунца в консервной банке. А покончив с этим, забрали его руки и голову, а тело выбросили. Где его нашли?

– Под переходом через железную дорогу, – ответила Мёрфи. – Вот в таком виде, без одежды.

Я покачал головой.

– И дело передали ОСР?

Мёрфи раздраженно поморщилась:

– Да. Отдел убийств спустил его нам, потому что занят каким-то громким делом, из-за которого все городские шишки на ушах стоят.

Я отошел от трупа, хмурясь и пытаясь сложить воедино все, что узнал. Шанс того, что по свету бегает множество людей, имеющих привычку пытать людей, нарезая их на манер машинки для уничтожения документов, вряд ли велик. По крайней мере я надеялся, что таких немного.

Мёрфи с серьезным видом смотрела на меня.

– Что? Гарри, тебе что-то известно?

Я покосился на Баттерса, потом перевел взгляд обратно на Мёрфи.

Баттерс поднял руки и повернулся к двери, на ходу стягивая перчатки, полетевшие в контейнер с красным значком биологически опасных материалов.

– Вы, ребята, подождите пока здесь, а агенту Малдеру надо выйти прогуляться. Буду через пять минут.

Дверь за ним закрылась.

– Тапки-зайчики и полька, – проворчал я, глядя ему вслед.

– Я бы на твоем месте отнеслась к нему серьезнее, – заметила Мёрфи. – Он отличный профессионал. Может, даже слишком.

– Что ты хочешь сказать?

Она отошла от стола, и я шагнул следом за ней.

– Это Баттерс занимался телами после пожара в Бархатном Салоне.

Пожара, который устроил я.

– Да?

– Гм... В его первоначальном отчете утверждалось, что часть обнаруженных на пожарище останков принадлежит гуманоидам, но никак не людям.

– Угу, – кивнул я. – Красным вампирам. Мёрфи устало вздохнула:

– Нельзя же писать такое черным по белому боссам, которые по умственному развитию ненамного ушли от младенцев. Баттерса три месяца продержали в психушке – типа на обследовании. Когда он вышел оттуда, попробовали турнуть с работы, но его адвокату удалось доказать, что они не имеют на это права. Поэтому он только лишился руководящей должности и угодил сюда – на ночные смены. Но он-то понимает, что в мире не все так просто. И теперь звонит мне, когда получает что-то вроде этого.

– Да нет, он мне понравился. Все, кроме польки. Мёрфи снова улыбнулась:

– Так что тебе известно?

– Ничего такого, что я мог бы рассказать тебе, – честно признался я. – Я дал слово не разглашать информацию.

Несколько секунд Мёрфи молча смотрела на меня в упор. Было время, такая реплика могла привести к вспышке упрямого возмущения. Но, пожалуй, времена изменились.

– Ладно, – сказала она. – Надеюсь, ты не утаиваешь ничего такого, из-за чего могут пострадать люди?

Я покачал головой:

– Рано утверждать что-либо.

Мёрфи кивнула, сжав губы. Потом помолчала немного, взвешивая мысли.

– Ты знаешь, что делаешь.

– Спасибо.

Она пожала плечами:

– Я рассчитываю на то, что ты сам мне скажешь, если все обернется так, что мне нужно будет знать.

– Идет, – согласился я, глядя на ее профиль. Мёрфи совершила то, на что шла крайне редко. Доверилась мне больше обычного. Я-то ожидал, что она начнет требовать и угрожать. С этим я справился бы. В некотором роде так было даже хуже. Совесть глодала меня изнутри. Я пообещал хранить все в тайне, но мне было противно хранить это в тайне от Мёрфи. Она не раз рисковала жизнью ради меня.

А впрочем, что изменится, если я ей скажу? Ну, дам я ей информацию, до которой она рано или поздно все равно докопается...

– Послушай, Мёрф. Я особо обещал этому клиенту не разглашать никакой информации. Но... если бы я мог говорить, я бы тебе посоветовал поинтересоваться через Интерпол убийством одного француза по фамилии Ларош.

Мёрфи зажмурилась и повернулась ко мне.

– Интерпол?

Я кивнул:

– Если бы я мог говорить.

– Идет, – сказала она. – Если бы ты мог говорить, ублюдок упрямый.

Губы мои невольно скривились в ухмылке.

– А я пока посмотрю, не удастся ли разузнать чего про эту татуировку.

Она кивнула:

– Думаешь, мы имеем дело с очередным чернокнижником?

Я пожал плечами:

– Не исключено. Но если ты насылаешь на кого-либо хворь с помощью магии, это обыкновенно обставляется как смерть от естественных причин. А это месилово... Не знаю, не знаю. Скорее уж такого можно ожидать от демона.

– Настоящего демона? Как в «Экзорсисте»?

Я покачал головой:

– Те из Падших. Бывшие ангелы. Это не одно и то же.

– Почему?

– Ну, демоны – просто разумные существа родом откуда-то из Небывальщины. По большей части мир смертных их не интересует, да они его и не замечают почти. Те, кто проделывает такое, как правило, голодны – или из самых злобных, которых кто-либо призывает поработать громилой. Вроде той твари, что использовал Леонид Кравос.

Мёрфи поежилась.

– Да, помню. А что Падшие?

– Им-то как раз наш мир очень даже интересен. Но в отличие от обычных демонов они не вольны в своих действиях.

– А это еще почему?

Я пожал плечами:

– Зависит от того, с кем ты говоришь. Я слышал самые разные варианты – от теории магических резонансов и до «такова Божья воля». В общем, Падший не смог бы сделать этого, если бы не получил разрешения.

– Верно. Интересно, кстати, много ли найдется людей, согласных разрешить, чтобы их сначала заразили, а потом замучили до смерти? – заметила Мёрфи.

– Угу. Вот именно.

Она тряхнула головой:

– Неделька обещает выдаться та еще. С полдюжины наемных убийц орудуют в городе. Городской морг работает с двойной нагрузкой. Мэрия требует от нас повышенной боевой готовности: из Европы или откуда-то там еще к нам ожидается важная шишка. А теперь вдобавок какой-то заразный монстр бросает обезображенные трупы на обочине...

– За то ты мне и платишь, Мёрф.

Мёрфи фыркнула. Вернулся Баттерс, и я откланялся – веки сделались уж слишком тяжелыми, да и тело начало болеть в местах, о существовании которых я раньше не думал. Сон представлялся сейчас наилучшим выходом – столько всякого случилось, что самым разумным было бы сейчас отдохнуть, насколько это возможно, чтобы наутро быть готовым ко всему (вот она, моя паранойя!).

Я проделал весь извилистый путь к выходу – только чтобы обнаружить двери, перегороженные каталкой с пациентом, подключенным к замысловатому медицинскому аппарату. Должно быть, его перевозили из палаты в палату. В общем, на улицу я попал через пустой кафетерий, расположенный недалеко от травмпункта.

Какой-то холодок коснулся моего загривка. Я застыл, оглядываясь, и потянулся за жезлом. Одновременно я обострил как мог свое магическое чутье, пытаясь определить источник тревоги.

Я не обнаружил ничего, да и ощущение тревоги миновало. Я двинулся по переулку к многоярусной стоянке, расположенной почти в квартале от больницы, стараясь на всякий случай смотреть во все стороны одновременно. Я обогнал старика бомжа, медленно ковылявшего, опираясь на тяжелую деревянную трость. Чуть дальше топтался на обочине высокий парень в ветхом пальто и замызганном костюме на пару размеров меньше, чем следовало бы; в руке у него поблескивала откупоренная бутылка водки. Он злобно покосился на меня, когда я проходил мимо. Ночной Чикаго...

Я уже миновал полпути, когда за спиной послышались шаги. Я приказал себе не дергаться раньше времени. В конце концов, может же этобыть еще один перепуганный до паранойи, невыспавшийся консультант, которого выдернули посреди ночи в морг?

В самом деле, почему бы и нет?

Шаги становились все громче и неровнее. Я резко повернулся, вскидывая руку с зажатым в ней жезлом.

... И увидел медведя – здоровенного гризли, опустившегося на все четыре, вот-вот набросится. Готовый выплеснуть смертоносный заряд энергии жезл засиял, и в багровом свете я лучше разглядел преследовавшую меня тварь.

Никакой это был не медведь. Если только бывают медведи с шестью ногами, заверченными в спираль бараньими рогами на башке и двумя парами глаз – парой зеленых и еще одной, повыше, бледно-оранжевых. Если, конечно, бывают медведи, на лбу у которых светятся причудливые руны, а в пасти блестят влажной слизью два ряда острых акульих зубов.

Вся эта злобная махина весом в несколько сотен фунтов ринулась на меня, и я сделал единственное, что может сделать здравомыслящий чародей.

Я повернулся и бросился наутек.

Глава шестая

Все-таки за несколько лет профессиональной работы чародеем я кое-чему научился. И в первую очередь – не ввязываться в драку, если ее затеял не ты. Конечно, чародеи могут низвергать молнии с небес, разверзать землю под ногами у врагов, зашвыривать их ураганом в соседний часовой пояс, равно как сотворить миллион даже еще менее приятных вещей – но только не в том случае, когда все это не заготовлено заранее.

И потом, физически мы не настолько уж крепче обычных людей. Я хочу сказать, если какая-нибудь мерзкая тварюга оторвет мне голову с плеч, я умру. Конечно, справиться со мной не так уж просто, и это может дорого обойтись нападающему, однако мне доводилось несколько раз иметь дело с разными тварями, заранее подготовившимися ко встрече со мной, и особого удовольствия от этого я не получил.

Эта медвежеподобная тварь, что бы это, черт подери, ни было, преследовала меня. Следовательно, она сама выбрала время и место. Я мог бы остаться и отбиваться огнем, но в узком переулке эта скотина, умей она вдруг защититься от моих разрядов, растерзала бы меня на части прежде, чем я попытался бы привести в действие план «Б». Поэтому я и пустился наутек.

И еще одну вещь я усвоил на опыте: страдающие одышкой чародеи бегают неважно. Поэтому я слежу за собой и по возможности тренируюсь. Я припустил со всех ног, только куртка за спиной хлопала.

Медвежеподобная тварь зарычала. По топоту я понял, что она мало-помалу нагоняет меня. Впереди замаячил выход из переулка, и я прибавил скорости. Главное – оказаться на открытом пространстве, где есть куда уворачиваться и хорониться за разного рода преграды, там я смогу наконец открыть огонь.

Судя по всему, тварь тоже это сообразила, потому как испустила яростный вопль и прыгнула. Я оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть краем глаза, как она взвилась в воздух и летит прямо на меня. Я рухнул на бегу и перекатился по асфальту. Тварь пронеслась надо мной и приземлилась футах в десяти впереди, у самого выхода из переулка. Мне ничего не оставалось, как вскочить и броситься бегом в обратном направлении. Страх и отчаяние добавили моим ногам скорости.

Прошло секунд десять, прежде чем тварь развернулась и пустилась в погоню. Я стиснул зубы. Я не мог бежать со спринтерской скоростью до бесконечности. Если только я не выдумаю что-нибудь еще, рано или поздно придется обернуться и принять бой.

Перепрыгивая через груду картонных коробок, я едва не затоптал высокого темноволосого парня – того, который уже попадался мне на дороге пару минут назад. Он охнул от неожиданности, и я чертыхнулся.

– Бегите, – рявкнул я, хватая его за руку. – Живо, живо!

Он глянул мне за спину, и глаза его расширились. Я обернулся – и тоже увидел две пары приближающихся глаз, дернул парня, стаскивая его с места, и он, очнувшись, побежал рядом со мной.

Так мы бежали несколько секунд, пока не наткнулись на ту развалину, что продолжала ковылять по переулку, опираясь на трость. Старик поднял взгляд, и отсвет далеких уличных огней блеснул на его очках.

– Э! – выкрикнул я, хватая своего спутника за руку и толкая в направлении старика. – Уберите его отсюда. Бегите оба!

Я повернулся лицом к медвежеподобной твари и поднял жезл. Потом усилием воли подкачал в него еще энергии, рявкнул: «Fuego!» – и разрядил струю огня.

Огонь ударил тварь в грудь – она дернулась, отвернула морду в сторону и, вильнув, врезалась с разбега в мусорный контейнер.

– Надо же, – пробормотал я. – Сработало. – Я шагнул вперед и поднял жезл еще раз, надеясь испепелить гадину или по крайней мере прогнать ее к чертовой матери. Тварь зарычала, злобно уставившись на меня обеими парами глаз.

И я заглянул в ее душу.

Когда чародеи заглядывает кому-либо в глаза, он видит не только то, какого они цвета. Глаза – окна души. Когда я встречаюсь с кем-либо взглядом чуть дольше или настойчивее, я заглядываю в эти окна. Встретившись взглядом с чародеем, вы не можете утаить от него свою истинную сущность. И он тоже не может утаить ее от вас. Вы оба видите друг друга насквозь с такой ясностью, что увиденное огненным клеймом отпечатывается в вашем сознании.

Заглянув в чью-то душу, вы уже никогда не забудете этого.

Как бы ни хотели забыть.

Я ощутил дрожь, головокружение и провалился в глаза медвежеподобной твари. Светящиеся знаки на ее лбу превратились в серебряные руны размером с хорошее стадионное табло, сиявшие на склоне округлой скалы из темно-зеленого с черными прожилками мрамора. Я ожидал увидеть нечто чудовищное... впрочем, трудно давать оценку монстру по слизи на его чешуе. Однако вместо этого увидел человека среднего возраста, одетого в лохмотья. Длинные, прямые, чуть с проседью волосы падали ему на грудь. Он стоял, выгнувшись дугой от невыносимой боли, раскинув руки в стороны, широко расставив ноги. Я пригляделся к его рукам и увидел, почему он сохраняет такую неудобную позу.

Он был распят.

Спиной он прижимался к утесу прямо под светящейся надписью. Руки его были отведены назад под неестественным углом и по локоть уходили в черно-зеленый мрамор скалы. Ноги ниже колен тоже скрывались в толще камня. Он висел так, и вся тяжесть тела приходилась на ноги и плечи. Должно быть, это причиняло ему дикую боль.

Распятый человек рассмеялся мне в лицо, и глаза его блеснули безумным зеленым огнем.

– Можно подумать, это тебе поможет! – провизжал он. – Ничтожество! Ты ничтожество!

Голос его звенел от боли. Боль выгибала его тело судорогой, вспухала жилами на сведенных от усилия мускулах.

– Блин-тарарам, – прошептал я. Обыкновенно у тварей вроде этого чудища душа отсутствует как класс, так что и заглядывать некуда. А отсюда следовало, что это чудище при всей своей внешности все-таки смертное. И что оно... да нет, он – человек. – Это еще, черт подери, что такое?

Я хотел было шагнуть ближе, но тут земля начала трястись. Поверхность скалы стала осыпаться, из трещин ударил оранжевый свет, и на меня глянула вторая пара глаз размером с туннель метро каждый. Я отступил на несколько шагов, и поверхность утеса снова выровнялась, оставив только два этих полных свирепого огня глаза.

Земля сотрясалась все сильнее, и голос – громче, чем из динамика на концерте «Металлики», – проревел:

– ПШЕЛ ВОН!

Столько в нем было злости и ненависти, что эти слова ударили по барабанным перепонкам больнее, чем чудовищной силы звук. Голос отшвырнул меня назад, от прикованного к скале мученика, и взгляды наши разомкнулись. Ментальная связь лопнула, как сухая макаронина-спагетти, и та же сила, что оттолкнула мой рассудок от его души, отшвырнула мое тело. Я взлетел в воздух и с треском врезался спиной в старый картонный ящик с пустыми бутылками. Кожаная куртка не подкачала: ни одного осколка не впилось мне в спину; синяки не в счет.

Секунду-другую я просто лежал, оглушенный, на спине. Мысли роились безумным вихрем, совладать с которым у меня не было ни малейшей возможности. Я хлопал глазами, глядя на подсвеченные городскими огнями низкие облака, до тех пор, пока какой-то едва слышный голос в глубине сознания не принялся напоминать мне, что я все еще в опасности. Я кое-как перекатился на четвереньки – как раз в момент, когда медвежеподобная тварь отшвырнула лапой мусорный контейнер и шагнула ко мне.

В голове у меня до сих пор звенело – сказывались последствия заглядывания в душу и психического натиска, оборвавшего связь. Я поднял жезл, собрал по крохам всю волю, что еще у меня осталась, и прохрипел слово, высвободившее заряд огня и пославшее его в тварь.

На сей раз тварь даже не замедлила движения. Пара оранжевых глаз вспыхнула ослепительным светом, и мой огонь, ударившись о невидимый барьер, разлетелся гроздью алых брызг. Тварь испустила скрежещущий рык и сделала еще шаг ко мне.

Я попытался встать, пошатнулся и упал у ног старого бомжа – тот стоял, опершись на свою трость, и смотрел на надвигающееся чудище, не делая попытки бежать. На этот раз я разглядел его лицо – восточное, с короткой седой бородкой, густыми седыми бровями; большие круглые очки придавали ему сходство с совой.

– Бегите же, чтоб вас! – рявкнул я.

Я бы с удовольствием сам подал пример, но мой вестибулярный аппарат еще отказывался действовать нормально, и я никак не мог подняться с земли.

Старик даже не повернулся, чтобы бежать. Вместо этого он снял очки и сунул их мне в руку.

– Подержите, пожалуйста.

И с этими словами шагнул, подняв трость, между мной и чудищем.

Тварь взревела, поднялась на дыбы, размахивая двумя передними парами ног, и ринулась на него. Я даже пошевелиться толком не мог, не то чтобы помочь; все, что мне оставалось, – это только смотреть.

Старик сделал два легких танцующих шага вбок. Конец его трости метнулся вверх и с хрустом врезался твари в зубы. Из ее пасти градом полетели желтые осколки. Старик крутнулся на месте, ускользнув от зубов на какой-то дюйм, и чудище, злобно щелкая челюстями, повернулось за ним.

Старик чуть отодвинулся и, блеснув холодным металлом, выхватил из трости длинный клинок – настоящий японский меч-катану. Меч описал в воздухе сияющую дугу на уровне глаз чудища, однако оно успело пригнуться, так что клинок отсек всего лишь пару дюймов от кончика мохнатого уха.

Чудище завизжало – как-то непропорционально громко по отношению к размерам полученной травмы, и визг этот казался почти человеческим. Оно отпрянуло, мотая головой и разбрызгивая кровь из раненного уха.

Тут до меня дошли три обстоятельства.

Первое – то, что тварь больше не обращает на меня никакого внимания. Ха, ха, ха. Голова у меня до сих пор шла кругом, и если бы тварь переключилась вдруг на меня, сомневаюсь, что смог бы что-либо с этим поделать.

Второе – то, что меч старика вовсе не отражал свет; он испускал его сам. Покрытое водяными разводами лезвие сияло ровным серебристым светом, который понемногу разгорался все ярче.

И, наконец, третье – даже на расстоянии нескольких ярдов я ощущал исходившую от меча энергию. Она гудела от ровной уверенной мощи – негромкой, но неколебимой, как сама земля.

За свою жизнь я видел только один такой меч.

Однако знал, что в мире имеется еще пара-тройка подобных.

– Эй! – крикнул маленький старик с отчетливым азиатским акцентом. – Урсиэль! Отпусти его! У тебя нет власти здесь!

Медвежеподобное чудище – насколько я понял, это его звали Урсиэль, – устремило взгляд четырех своих светящихся глаз на старика и отреагировало так, что дрожь пробрала меня еще сильнее. Оно заговорило. Голос у него оказался негромкий, даже мелодичный, что как-то плоховато вязалось с медвежьей челюстью и акульими зубами.

– Широ. Посмотри на себя, глупец. Ты стар. Ты был в расцвете своих сил в нашу прошлую встречу. Теперь тебе меня не победить.

Широ сощурился, держа в правой руке наготове меч, а в левой – деревянные ножны-трость.

– Ты здесь, чтобы говорить?

Урсиэль чуть склонил голову набок.

– Нет. Конечно, нет.

Он резко повернулся, разинул пасть и бросился на меня. И сразу же ветхое пальто, развернувшись в воздухе наподобие рыболовной сети, накрыло его морду, зацепившись за бараньи рога. Урсиэль раздраженно взревел и двумя лапами сорвал его с головы.

Пока он был занят этим, молодой темноволосый человек шагнул между ним и мной. Я остолбенело смотрел, как он выхватывает из висевших на поясе ножен тяжелую саблю. От нее исходила та же вибрирующая энергия, что и от катаны Широ, только частота казалась немного другой. Лезвие светилось серебристым сиянием, и за спиной у демона отозвался такой же серебристой вспышкой клинок Широ. Молодой незнакомец оглянулся на меня, едва заметно кивнул и тут же снова повернулся к демону.

– Урсиэль, – произнес он сочным басом, в котором угадывался характерный русский акцент. – Урсиэль. Отпусти его. У тебя нет власти здесь.

Урсиэль зашипел, и на мгновение оранжевые глаза его вспыхнули ярче.

– Саня! Изменник! Уж не думаешь ли ты, что любой из наших убоится даже одного из Трех – в твоих-то жалких руках? Что ж, пусть будет так. Я уберу вас всех.

Саня сделал левой рукой издевательски приглашающий жест, но промолчал.

Урсиэль взревел и ринулся на Саню. Тот быстро взмахнул саблей и глубоко рассек чудищу плечо. Тело демона обрушилось на Саню, но тот, напрягшись, устоял и отшвырнул его прочь от меня.

Широ испустил звонкий крик, какого я никак не ожидал от столь маленького старикашки, и Урсиэль откликнулся злобным визгом, барахтаясь на асфальте. Саня тоже выкрикнул что-то, наверное, по-русски, и ринулся вперед, стиснув рукоять сабли обеими руками. Острие сабли вновь вонзилось в плоть демона, и Саня налег на нее всем своим весом, опрокинув демона на спину.

Наверное, он слишком увлекся атакой. Одна из лапищ Урсиэля с размаху ударила его в плечо, я услышал хруст ломающейся кости. Удар отбросил юношу от демона; он покатился по асфальту и врезался в стену, коротко вскрикнув от боли.

Урсиэль поднялся на ноги, зубами выдернул саблю из тела, мотнув мордой, отшвырнул ее в сторону и двинулся на Саню. Однако седобородый старик напал на него сбоку, отогнав от раненого товарища и (кстати) от меня. Несколько секунд старик и демон кружили на месте. Потом Урсиэль, ощетинившись когтями, бросился в атаку.

Старик увернулся от демона, а его меч оставил на лапе чудовища глубокий порез. Еще дважды он поражал Урсиэля, но хотя тот каждый раз взвывал от боли и ярости, раны, похоже, только добавляли ему злобы, тогда как старик начинал задыхаться.

– Возраст, – мягко прошелестел голос Урсиэля в самый разгар схватки. – Смерть твоя идет, старик. Она уже держит твое сердце в своей руке. Так что жизни твоей теперь цена – пустяк.

– Отпусти его, – прохрипел старик.

Урсиэль снова рассмеялся, и на этот раз уже зеленая пара глаз вспыхнула зловещим светом.

– Глупый святоша, – произнес голос, в котором не осталось больше ни мелодичности, ни обаяния... а может, это мне только показалось? – Что ж, время умирать, как умер тот египтянин.

Выражение лица Широ тоже изменилось – вместо свирепой решимости на нем обозначилось что-то, напоминающее горечь, боль. Задыхаясь, он повернулся лицом к демону и, помедлив, кивнул:

– Что ж, пусть будет так.

Демон шагнул вперед, и старик попятился, медленно отступая к углу переулка. Впрочем, он отбивался более или менее успешно – пока одна из лап чудища не перехватила его меч у самой рукояти и не отбросила его в сторону. Старик охнул и прислонился спиной к стене, задыхаясь и прижимая руку к груди.

– Вот все и кончается, рыцарь, – промурлыкал Урсиэль своим нежным голосом.

– Хаи, – негромко согласился старик. Он поднял взгляд вверх, на площадку пожарной лестницы, нависшую над ним футах в десяти от земли.

Чья-то темная фигура перемахнула через перила площадки. Блеснула сталь, я ощутил почти неслышное гудение энергии и услышал свист разрубающей воздух стали. Похожая на тень фигура мягко приземлилась на асфальт рядом с демоном.

Урсиэль дернулся, тело его застыло. Что-то стукнуло о землю.

А потом его туша медленно завалилась набок. Рогатая голова осталась лежать на асфальте, свет в четырех глазах медленно погас.

Третий рыцарь поднялся и отошел от трупа демона. Высокий, широкоплечий, с коротко остриженными, начинавшими седеть волосами, Майкл Карпентер стряхнул капли крови с клинка и сунул свой тяжелый меч, «Амораккиус», в ножны на поясе. Потом посмотрел на лежавшего на земле демона и покачал головой.

Широ выпрямился и подошел к Майклу; дыхание его оставалось немного учащенным, но выровнялось. Он сжал плечо рослого рыцаря.

– Это необходимо было сделать, – произнес он. Майкл кивнул. Маленький рыцарь поднял свой меч, вытер клинок и убрал в деревянные ножны.

Чуть в стороне поднялся с земли третий рыцарь, молодой русский. Одна рука его свисала плетью, но он с улыбкой протянул мне другую. Я с благодарностью принял ее и встал, пошатываясь.

– Вы как, ничего? – негромко спросил он.

– Так, тряхнуло немного, – отозвался я. Голова еще кружилась. Он критически вскинул бровь, пожал плечами и пошел подбирать с мостовой свою саблю.

Эффект от контакта с душой демона начал наконец слабеть, потрясение сменялось ужасом. Я не остерегся, как стоило бы. Один из нехороших парней застал меня врасплох, и без постороннего вмешательства я бы ни за что не выкарабкался. И боюсь, смерть моя вряд ли была бы быстрой и лишенной мучений. Не объявись на поле боя Майкл и двое его спутников, этот демон... как его... Урсиэль – не спеша разодрал бы меня по кусочку, а я бы, черт подери, и поделать с этим ничего не мог.

Я ни разу не встречал еще психического присутствия такой интенсивности, как в тот момент, когда стоял перед этим каменным утесом. Во всяком случае, так близко – ни разу. Первый мой выстрел застал его врасплох, но ко второму он уже подготовился и отмахнулся от магического огня, как от докучливой мошки. Кем бы ни был этот Урсиэль, он орудовал на качественно ином уровне, нежели обычная потусторонняя шпана или смертный чародей вроде меня. Моя психическая защита не так уж плоха, но он сокрушил ее, как бульдозер банку из-под пива. Это пугало больше всего – до медвежьей болезни пугало. Я не раз и не два мерился психической силой с разными нехорошими парнями и не ощущал себя таким беспомощным. Ну, не то чтобы я не знал, что на свете много всякого сильнее меня, но все же...

Но все же никто из этих многих всяких не набрасывался на меня до сих пор в темном переулке.

Меня затрясло. Пришлось прислониться к стене, пока в голове немного не прояснилось. Только потом я на ватных ногах поковылял к Майклу. С кожаной куртки сыпались на асфальт бутылочные осколки.

Майкл повернулся ко мне.

– Гарри, – только и сказал он.

– Не то чтобы я не рад был видеть вас, – прохрипел я. – Но вы никак не могли спрыгнуть и снести этой гадине башку на пару минут раньше?

Обыкновенно Майкл ничего не имел против доброй шутки. Сейчас он даже не улыбнулся.

– Нет. Мне очень жаль. Я нахмурился:

– Как вы меня нашли? Откуда вообще знали о засаде?

– Добрый совет.

Это могло означать что угодно – от моей машины на стоянке и до хора ангелов с небес. Рыцари Креста, похоже, всегда оказываются там, где без их помощи дело швах. Иногда совпадения кажутся совсем уже невероятными – и все же вот они, в нужное время, в нужном месте. Даже не уверен, что хочу знать, как им это удается. Я мотнул головой в сторону валявшихся на земле останков.

– Что это, черт подери, за штука такая была?

– Это не штука, Гарри, – серьезно ответил Майкл. Он все не отрывал взгляда от останков демона. Не прошло и секунды, как они начали вдруг менять очертания. Еще несколько мгновений – и вместо мохнатого шестиногого чудища на асфальте перед нами лежал человек, которого я увидел, заглянув демону в душу: худой, седеющий, одетый в лохмотья. С той только разницей, что тогда, заглянув в душу, я видел его голову на плечах, а не лежавшей на мостовой в трех футах от тела. Никогда не думал, что отсеченная голова может хранить на лице выражение, но эта хранила. На лице застыл панический ужас; рот отворился в безмолвном вопле. Знаки, горевшие тогда на скале, виднелись теперь на лбу уродливыми темными шрамами.

Последовала оранжево-красная вспышка, знаки исчезли, и маленькая, с двадцать пять центов, серебряная монетка покатилась по асфальту от головы и замерла, стукнувшись о мой башмак. Еще секунда – и тело с негромким, похожим на вздох шипением начало растекаться по асфальту черно-зеленой слизью. Очень скоро от него не осталось ничего, кроме висевшей в воздухе вони и лужицы противной, липкой жижи.

– Ну ладно, – буркнул я, глядя вниз и стараясь дрожать не слишком сильно. – С меня на сегодня страстей хватит. Еду домой и ложусь спать. – Я наклонился подобрать монетку, пока ее на залило слизью.

– Нет. – Старик хлопнул меня по руке своей тростью. Получилось больно. Я отдернул руку и затряс в воздухе пальцами.

– Блин-тарарам, Майкл, кто этот парень?

Майкл достал из кармана лоскут белой ткани и развернул его.

– Широ Йошимо. Он был моим наставником, когда я сделался рыцарем Креста.

Старик что-то проворчал. Я кивнул в сторону раненого:

– А с ним что?

Старик принялся осматривать руку русского, а тот тем временем разглядывал меня – с головы до пят, без малейших признаков одобрения или сочувствия.

– Саня, – хмуро представился он.

– Почти новичок в нашем ордене, – добавил Майкл. Он встряхнул лоскут, на котором обнаружились вышитые серебром две пары крестов, опустившись на колени, осторожно подобрал им монету и, покрутив ее перед глазами, завернул в ткань.

Все же я успел разглядеть ее. На одной стороне красовался чей-то древний портрет – мужской профиль. Рисунка на другой стороне я не разобрал из-за темного потека в форме руны – той самой, что горела на лбу демона.

– Что это? – поинтересовался я.

– Широ тебя защищал, – произнес Майкл вместо ответа и покосился на стоявшего рядом с Саней Широ. – Как он?

– Рука сломана, – сообщил старик. – Нам лучше уходить.

– Вам стоило бы пойти с нами, Гарри, – сказал Майкл. – Отец Фортхилл найдет для вас какую-нибудь раскладушку.

– Эй, – возмутился я. – Вы ведь мне не ответили. Что это было?

Майкл хмуро покосился на меня:

– Долго рассказывать, а время дорого. Я скрестил руки на груди.

– Время подождет. С места не двинусь, пока не буду знать, что, черт возьми, происходит.

Маленький старый рыцарь фыркнул.

– Ад, – сказал он. – Вот что творится. – Он протянул мне руку ладонью вверх. – Будьте добры, верните, пожалуйста.

Секунду-другую я тупо смотрел на него, пока не вспомнил про очки. Я протянул их, и старик надел очки, снова сделавшись похожим на сову.

– Погодите-ка, – окликнул я Майкла. – Эта тварь – один из Падших?

Майкл кивнул, и у меня по спине пробежал холодок.

– Но этого не может быть, – пробормотал я. – Падшие не могут делать... такого, – я махнул рукой в сторону растекшейся слизи, – им это не позволено.

– Некоторые могут, – негромко произнес Майкл. – Пожалуйста, поверьте. Вам грозит большая опасность. Мне известно, что вы сейчас ищете и по чьей просьбе, – и им тоже.

Широ доковылял до угла и огляделся по сторонам.

– Майкл, пора уходить.

– Если он не идет, значит, не идет, – буркнул Саня. Он испепелил меня взглядом и, повернувшись, зашагал за Широ.

– Майкл... – начал было я.

– Послушайте, – отрезал Майкл, держа в руке завернутую в тряпицу монету, – там, откуда пришел этот, Гарри, их гораздо больше. Двадцать девять еще осталось. И нам кажется, они охотятся за вами.

Глава седьмая

Следом за белым Майкловым пикапом я подогнал своего Голубого Жучка к собору Святой Марии Всех Ангелов. Это большая, очень большая церковь, этакая местная достопримечательность. Если вы поклонник готической архитектуры, вы найдете ее здесь в достатке. Мы припарковались позади собора и подошли к черному ходу – простой дубовой двери, обрамленной заботливо ухоженными вьющимися розами.

Майкл постучал, внутри залязгали засовы (много засовов!), и дверь отворилась.

Дверь нам отворял сам отец Энтони Фортхилл. Лет ему было под шестьдесят, он начинал лысеть, но, в общем, возраст ему шел. Он был одет в черные тренировочные штаны и черную рубашку с накрахмаленной белой «колораткой». Ростом он был, конечно, повыше, чем Широ, но все равно ниже всех остальных; его взгляд из-под очков показался мне беспокойным.

– Удачно? – спросил он у Майкла.

– Отчасти, – ответил Майкл и протянул тряпичный сверток. – Спрячьте это в ларец, будьте добры. И нам нужно наложить шину.

Фортхилл зажмурился, потом взял сверток с почтением, с каким обращаются обычно со взрывчаткой или смертельно опасными вирусами.

– Сейчас. Добрый вечер, мистер Дрезден. Заходите, заходите.

– Отец, – отозвался я. – Рад видеть вас... хотя время вроде как ближе к утру.

Фортхилл честно попытался улыбнуться мне, потом повернулся и скрылся в глубине коридора. Майкл провел нас вверх по лестнице, в кладовую, где половина ящиков была сдвинута к стенам, закрывая окна, чтобы освободить место для нескольких раскладушек. Пара разномастных керосиновых ламп заливала помещение неярким золотистым светом.

– Пойду принесу еды и питья, – объявил вполголоса Майкл, не отходя от двери. – И мне нужно позвонить Черити. Саня, ты бы лучше посидел спокойно, пока мы не займемся твоей рукой.

– Я в норме, – заявил Саня. – Могу помочь с едой.

– Сядь, парень, – негромко фыркнул Широ и подошел к Майклу. – Ступай позвони жене. Я займусь остальным. – Они вышли вдвоем, и голоса их стихли в коридоре.

С полминуты Саня угрюмо смотрел на дверь, потом опустился на раскладушку.

– Я так понял, вы используете силы магии, да?

Я скрестил руки и прислонился к стене.

– А что, так заметно?

Он блеснул белыми зубами.

– Вы давно в викканцах?

– Где-где?

– В язычниках. В колдунах.

– Я не колдун, – возразил я, косясь на дверь. – Я чародей.

Саня нахмурился:

– А что, есть разница?

– Чародей начинается с буквы «Ч».

Он нахмурился еще сильнее.

– Никто не хочет меня понять, – буркнул я. – Викка – это религия. Ну, менее определенная, чем большинство других, но все-таки религия.

– И что?

– А я по части религии не слишком. То есть я занимаюсь, конечно, магией, но это скорее похоже на... на работу механика, что ли. Или инженера. Ну, существуют силы, действующие тем или иным определенным образом. Если ты знаешь, что делаешь, их можно заставить работать на тебя, и для этого вовсе не требуется ни бога, ни богини, ни вообще кого-либо еще.

На лице Сани отразилось удивление.

– Значит, вы неверующий?

– Я не хочу грузить любую мало-мальски достойную систему вероисповедания, принимая в ней участие.

Несколько секунд высокий русский молча смотрел на меня, потом медленно кивнул.

– Вот и я так же.

Я невольно вскинул брови.

– Это вы так шутите, да?

Он покачал головой:

– Никаких шуток. Я с детства воспитан атеистом.

– Да вы меня разыгрываете! Вы ведь рыцарь Креста.

– Да, – произнес он по-русски.

– Но если не вера, что тогда заставляет вас рисковать жизнью ради других?

– То, что это необходимо делать, – ответил он, не колеблясь. – Благополучие людей стоит того, чтобы кто-то становился на пути зла. Кто-то должен принести обет мужества, посвятив свою жизнь тому, чтобы защищать общество.

– Минуточку, – не выдержал я. – Вы хотите сказать, что стали рыцарем Креста, потому что вы коммунист?

Саня брезгливо поморщился.

– Не коммунист. Троцкист. Это далеко не одно и то же. Я удержался-таки от смеха, хотя это и далось мне нелегко.

– Откуда у вас сабля?

Он положил здоровую руку на рукоять сабли, лежавшей рядом с ним на раскладушке.

– «Эспераккиус». Ее мне дал Майкл.

– Когда это Майкл успел побывать в России?

– Не этот Майкл, – пояснил Саня и ткнул пальцем вверх: – Тот Майкл. Михаил.

Теперь уже я остолбенело смотрел на него, беззвучно, как рыба, разевая рот.

– Значит, – вымолвил я наконец, – архангел вручил вам священный меч, дал наказ биться с силами зла, – и все же вы каким-то образом остаетесь атеистом. Ведь так вас надо понимать?

Саня снова насупился.

– Вас-то самого это не шокирует?

Взгляд его помрачнел еще пуще, но он сделал глубокий вдох и кивнул.

– Возможно, меня можно отнести к агностикам.

– К агностикам?

– Ну, к тем, кто не относит себя к конкретной вере в божественную силу, – пояснил он.

– Я знаю, что означает это слово, – кивнул я. – Я только как-то плохо понимаю, с какого бока это понятие применимо к вам. Кто-кто, а вы-то лично повстречали не одну божественную силу. Черт, да одна из них не более чем полчаса назад сломала вам руку!

– Мало ли чего может сломать руку? Разве вы сами не сказали, что вам не нужно бога или богини, чтобы верить в сверхъестественное?

– Ну я. Но я и не агностик. Так, беспартийный. Теологическая Швейцария – вот моя позиция.

– Семантика, – буркнул Саня. – Я не понимаю вашей позиции.

Я тоже сделал глубокий вдох, унимая рвущееся из меня не совсем пристойное хихиканье.

– Саня, вся моя позиция заключается в том, что я плохо понимаю, кем надо быть, чтобы с учетом того, что вы видели, продолжать утверждать, будто вы до сих пор не уверены в существовании Бога.

– А вот и не обязательно, – заявил он, задрав подбородок. – Может, я просто сошел с ума, и все это – галлюцинации.

Вот тут уже я заржал. Я был бы рад удержаться, но не получалось. Я слишком устал и слишком много пережил за этот день, чтобы сдерживаться. Я ржал, как жеребец, а Саня сидел на своей раскладушке, мрачно смотрел на меня и баюкал свою раненую руку.

Наконец в дверях возник Широ с подносом сандвичей и разных изысканных плодов. Он сощурился из-под очков на Саню, потом на меня и сказал что-то Сане – наверное, по-русски. Молодой рыцарь насупился еще сильнее, но кивнул, поднялся и, захватив с подноса пару сандвичей, вышел.

Широ подождал, пока дверь за ним закроется, а потом поставил поднос на журнальный столик. При виде сандвичей мой желудок почти обезумел. У меня такое бывает – от усталости в сочетании со страхом. Широ приглашающе махнул рукой в сторону подноса и подвинул к столику пару складных стульев. Я сел и ухватил первый подвернувшийся под руку сандвич. Сыр и индейка. Райское наслаждение.

Старый рыцарь тоже выбрал себе сандвич и принялся за еду, похоже, с не меньшим аппетитом. Некоторое время мы жевали молча.

– Саня делился с вами своей верой, – сказал он наконец.

Уголки губ снова невольно поползли вверх.

– Угу.

Широ довольно фыркнул:

– Саня хороший человек.

– Я только не могу взять в толк, почему его завербовали в рыцари Креста.

Широ помолчал немного, жуя и глядя на меня сквозь очки.

– Люди видят лица, – сказал он. – Видят кожу. Флаги. Членские списки. Досье. – Он откусил еще большой кусок и прожевал. – Бог видит сердца.

– Ну, если вы так говорите... – кивнул я.

Он не ответил. Только дождавшись, когда я разделаюсь с сандвичем, Широ заговорил снова.

– Вы ищете Плащаницу.

– Это строго конфиденциально, – сказал я.

– Ну, если вы так говорите... – отозвался он моими же словами, и морщинки у уголков его глаз сделались глубже. – Почему?

– Что – почему?

– Почему вы ищете ее?

– Если бы я ее искал... я ведь не сказал, что ищу ее, – так вот если бы я ее искал, так потому, что меня наняли искать ее.

– Это ваша работа, – сказал он.

– Угу.

– Вы делаете это за деньги, – продолжал он.

– Угу.

– Гм... – Он поправил очки мизинцем. – Значит, вы любите деньги, мистер Дрезден?

Я взял с подноса бумажную салфетку и вытер губы.

– Одно время я считал, что да, люблю. Но теперь понимаю, что это простая зависимость.

Широ неожиданно громко расхохотался и встал со стула.

– Сандвичи ничего?

– Супер.

Спустя несколько минут вернулся Майкл; лицо его оставалось озабоченным. Часов в комнате я не нашел, но время наверняка было далеко за полночь. Я решил, что, доведись мне звонить Черити Карпентер в такой час, я бы тоже нервничал по поводу этого разговора. Когда дело касалось безопасности мужа, она превращалась в разъяренную тигрицу – особенно если слышала, что не обошлось без моего присутствия. Ну, надо признать, всякий раз, когда мы с Майклом работали вместе, ему изрядно доставалось, и все равно мне кажется, она ко мне несправедлива. Не нарочно же я подвергал его опасности...

– Черити недовольна? – поинтересовался я. Майкл мотнул головой.

– Так, беспокоится. Сандвич хоть один остался?

Осталось два. Майкл взял один, а я второй, чтобы составить ему компанию. Пока мы ели, Широ достал свой меч, набор для ухода и принялся протирать клинок мягкой тканью, смазывая его при этом каким-то маслом.

– Гарри, – произнес наконец Майкл. – Мне нужно попросить вас кое о чем. Это нелегко. И это из тех вещей, о которых при нормальных обстоятельствах я бы даже не заикнулся.

– Валяйте, – буркнул я с набитым ртом. Поверьте, я говорил это совершенно искренне. Майкл не раз и не два рисковал ради меня жизнью. Вся его семья в нашу последнюю с ним работу оказалась под угрозой – в общем, я знал его достаточно хорошо, чтобы не ожидать от него каких угодно неразумных просьб. – Я же у вас в долгу.

Майкл кивнул. Потом посмотрел на меня в упор.

– Не лезьте в это дело, Гарри. Лучше всего было бы вам на несколько дней уехать. Или посидеть дома. Только прошу вас, держитесь подальше от этой истории.

Я оглушенно уставился на него:

– Вы хотите сказать, вам не нужна моя помощь?

– Я беспокоюсь за вас, – сказал Майкл. – Вам угрожает очень серьезная опасность.

– Вы шутите, – не сдавался я. – Майкл, я ведь знаю, когда и как беречь себя. Уж вы-то могли бы это понимать.

– Как беречь себя? – переспросил Майкл. – Так, как вы берегли нынче ночью? Гарри, если бы нас там не оказалось...

– Ну? – огрызнулся я. – Ну, убили бы меня. Можно подумать, этого не произойдет раньше или позже. Мной интересуется столько нехороших парней – рано или поздно одному из них да повезет. Ничего нового.

– Вы не понимаете, – настаивал Майкл.

– Все я прекрасно понимаю, – буркнул я. – Чудо-юдо, которого не взяли сниматься во второсортном ужастике, пыталось меня укокошить. Такое уже бывало и еще, возможно, будет не раз.

– Урсиэль, – негромко произнес Широ, не отрываясь от своего меча, – явился не затем, чтобы убить вас, мистер Дрезден.

Снова наступила несколько напряженная тишина, в которой я обдумал эти слова. Негромко шипела лампа да шуршал тканью по стали Широ.

Наконец я заглянул в лицо Майклу.

– Но кой черт он тогда там делал? Я готов был побиться об заклад, что это демон, но это оказалась лишь видимость. Там, внутри, был смертный. Кто он такой?

Взгляд Майкла не дрогнул.

– Его звали Расмуссен. Урсиэль одолел его в сорок девятом, на пути в Калифорнию.

– Я видел его, Майкл. Я заглянул ему в глаза.

Майкл чуть поморщился:

– Я не знал.

– Он был узником в собственной душе, Майкл. Что-то удерживало его. Что-то огромное. Урсиэль, наверное. Он один из Падших, да?

Майкл кивнул.

– Но как, черт подери, такое могло случиться? Мне казалось, Падшим не позволено действовать против чьей-то воли.

– Не позволено, – кивнул Майкл. – Но им позволено искушать. И динарианцам есть что предложить – куда больше, чем большинству других.

– Динарианцам? – переспросил я.

– Ордену Темного Динария, – ответил Майкл. – В этом деле они увидели благоприятную для себя возможность – шанс натворить побольше зла.

– Серебряные монеты. – Я зябко втянул в себя воздух. – Вроде той, которую вы подобрали освященным платком. Тридцать сребреников, да?

Он кивнул.

– Тот, кто дотронется до монеты, испорчен заключенным в нее Падшим. Его искушают. Ему даруют силу. Падший все сильнее подчиняет смертного своей воле. Не понуждая – только предлагая. И так до тех пор, пока...

– Пока тварь не завладевает им полностью, – договорил я. Майкл снова кивнул:

– Как это случилось с Расмуссеном. Мы пытались помогать им. Порой человек понимает, что происходит. Пытается бежать из-под их влияния. Когда мы встречаемся с ними, мы пытаемся прогнать демона. Дать человеку шанс бежать.

– Вот, значит, почему вы говорили с ним. До тех пор, пока у него не изменился голос. Но Расмуссен ведь не хотел освободиться – не так ли?

Майкл покачал головой.

– Хотите верьте, хотите нет, Майкл, но меня ведь искушали раз или два. Я как-нибудь справлюсь.

– Нет, – сказал Майкл. – Не справитесь. Редкий смертный устоит перед динарианцами. Падшие знают наши слабые места. Наши помыслы. Умеют подкопаться. Даже будучи предупрежденными, люди тысячелетиями становятся их жертвами.

– Я же сказал – справлюсь, – буркнул я.

– Гордыня превыше рассудка, – фыркнул Широ. Я кисло покосился на него.

– Гарри, пожалуйста, – не сдавался Майкл, подавшись вперед. – Я знаю, вам изрядно досталось в жизни. Вы хороший человек. Но вы уязвимы, как любой другой. Этим врагам вы нужны не мертвым. – Он опустил взгляд на свои руки. – Им нужны вы.

Не буду врать: это меня напугало. Еще как напугало. Может, потому еще, что это так заметно тревожило Майкла, а потревожить Майкла очень и очень непросто. А может, потому, что я видел Расмуссена, и вид его теперь всегда останется со мной – попавшего в капкан, хохочущего, как безумный.

А может, потому, что какая-то часть меня уже прикидывала, трудно ли придумать способ использовать власть, которую наверняка предлагает эта монетка. Если она превратила не самую в общем-то опасную тварь в боевую машину, совладать с которой, да и то с трудом, смогли лишь три рыцаря Креста, что же с ее помощью мог бы сделать профессионал вроде меня?

Замочить графа Паоло Ортегу к чертовой матери. Это уж точно.

Я зажмурился и снова открыл глаза. Майкл смотрел на меня с болью, и я понимал, что он догадывается о моих мыслях. Я снова зажмурился, на этот раз от стыда.

– Вам грозит опасность, Гарри, – повторил Майкл. – Оставьте это дело.

– Если это и впрямь так опасно, – возразил я, – с какой тогда стати отец Винсент меня нанял?

– Фортхилл просил его не делать этого, – ответил Майкл. – Отец Винсент... разошелся с Фортхиллом во мнениях относительно того, как справляться со сверхъестественными делами.

Я поднялся.

– Майкл, я устал. Нет, правда, устал как собака.

– Гарри, – укоризненно произнес Майкл.

– Как собака, – повторил я. – Как последняя чертова собака. – Я шагнул к двери. – Я еду домой спать. Я подумаю об этом.

Майкл встал, и Широ тоже – оба стояли теперь и смотрели на меня.

– Гарри, – повторил Майкл. – Вы мой друг. Вы спасали мне жизнь. Я назвал в вашу честь сына. Но прошу вас, держитесь подальше от этого дела. Ради меня, если не хотите ради себя.

– А если нет? – поинтересовался я.

– Тогда мне придется спасать вас от себя. Ради Бога, Гарри, не доводите до этого.

Я повернулся и вышел, не попрощавшись.

Итак, в этом углу ринга пропавшая Плащаница (одна штука), один умерший совершенно непонятной, но от этого не менее мучительной смертью, один исполненный решимости, смертельно опасный вампирский нобль, три святых рыцаря, двадцать девять падших ангелов и рябчик на сливовом дереве.

А в противоположном углу один смертельно усталый, избитый и нуждающийся профессиональный чародей, которому угрожают его же союзники и которого, похоже, вот-вот отправит в отставку бывшая подружка, променявшая его на Джона Кью Бубубу.

Да уж.

Нет, точно пора спать.

Глава восьмая

Всю дорогу домой я пребывал в несколько взвинченных и расстроенных чувствах, на что мотор Жучка отзывался лязгом и чиханием. Когда я выключил наконец зажигание, выбрался из машины и запер дверцу, Мистер ждал меня на верхней ступеньке лестницы и приветствовал своим требовательным мявом. Хоть я и держал наготове свои жезл и браслет-оберег на случай, если какой-нибудь киношный злодей ошивается поблизости с пистолетом, на который навинчен глушитель, засады сверхъестественных сил я не опасался. Мистер всегда поднимает дикий шум, если чует потустороннюю угрозу, а чутье на нее у него отменное.

Что лишь доказывает, насколько у моего кота больше здравого смысла по сравнению со мной.

Мистер приветственно двинул меня плечом под колени, не сбросив, однако, при этом с лестницы. Не теряя времени, я отпер дверь, вошел и задвинул за собой все засовы.

Я зажег свечу, наполнил Мистеровы миски кошачьим кормом и свежей водой и пару минут просто походил по комнате туда-сюда. Покосившись на кровать, я отверг идею лечь как совершенно лишенную смысла. Как бы сильно я ни устал, спать я уже перехотел – и потом, я уже по это по самое увяз в болоте с аллигаторами и продолжал быстро погружаться.

– Ну что ж, Гарри, – пробормотал я. – Раз так, вполне можно и поработать немного.

Я снял с крючка тяжелый, теплый халат, сдвинул в сторону один из ковров в центре комнаты и откинул люк, который ведет у меня в подвал. По раздвижной стремянке, хлопая подолом халата по ступенькам, я спустился в промозглое каменное помещение, в котором оборудовал свою лабораторию.

Первым делом я зажег свечи. Обстановка моей лаборатории может показаться неподготовленному зрителю несколько сумасшедшей, что неудивительно, поскольку она отображает состояние моей головы: захламленное, беспорядочное, но в целом вполне работоспособное. Помещение невелико. Вдоль трех стен выстроились буквой «П» рабочие столы, а четвертый стол расположен в центре этого «П». Стены над столами сплошь увешаны дешевыми металлическими стеллажами. И столы, и полки на стеллажах уставлены самыми разнообразными магическими ингредиентами, а также тем хозяйственным хламом, который в более уважающих себя домах обыкновенно скапливается в большом кухонном шкафу. В общем, на полках у меня в лаборатории можно найти книги, блокноты, дневники наблюдений и прочие бумажки, контейнеры и коробки, шкатулки с травами, кореньями и такими экзотическими продуктами, как, скажем, бутылка змеиного шипения или пузырек экстракта белены.

Участок пола в дальнем конце помещения странным образом совершенно чист и свободен от хлама. Здесь находится замурованное в бетонный пол медное кольцо – мой магический круг. Опыт научил меня тому, что никогда не знаешь заранее, в какой момент понадобится укрыться в нем от потустороннего нападения – или наоборот, использовать его поболее привычному назначению: удерживать во временном плену какого-либо обитателя Небывальщины.

На одной полке, правда, хлама заметно меньше, чем на остальных. По краям ее стоят два канделябра, форма которых уже почти не угадывается под слоями разноцветного воска, так что они гораздо больше напоминают теперь этакие восковые Везувии. Остальную часть полки занимают книги – преимущественно сентиментальные, в бумажных обложках, а также женские побрякушки. В самом центре полки красуется пожелтевший от времени человеческий череп.

Я взял со стола шариковую ручку и постучал ею по полке.

– Боб. Эй, Боб, проснись. Надо поработать.

В темных провалах глазниц черепа зажглись два оранжево-золотых огонька. По мере того как я обходил комнату, зажигая свечи и керосиновую лампу, они тоже делались ярче. Череп полязгал негромко челюстью.

– До рассвета всего ничего, – произнес он, – а ты собираешься браться за работу? Какого черта?

Я принялся доставать с полок и ставить на стол ступки, пузырьки, не забыв прихватить маленькую спиртовку.

– Новые неприятности, – буркнул я. – День вчера выдался просто адский какой-то. – Я поведал Бобу-Черепу о происшествии в телестудии, о вампирском вызове, о покушении, пропавшей Плащанице и трупе человека, погибшего от всех хворей мира.

– Уау, – заметил Боб. – Ты ведь ничего никогда не делаешь вполсилы, правда, Гарри?

– Боб, твое дело – советовать; критиковать будешь позже. Мне нужно разобраться в происходящем и забабахать парочку эликсиров, а от тебя мне потребуется помощь в этом.

– Идет, – согласился Боб. – С чего хочешь начать?

– С Ортеги. Где у меня копия Установлений?

– В картонной коробке, – ответил Боб. – Нижняя полка, третий ряд, за банками с рассолом.

Я нашел коробку и рылся в ней, пока не нашел пергаментный свиток, перевязанный белой ленточкой. Я развернул его и вчитался в выцветшие, написанные от руки каллиграфическим почерком строки. Текст начинался словом «поелику», а дальше становился с каждой строчкой все мудренее.

– Что-то не очень я понимаю эту тарабарщину, – признался я. – Где здесь раздел насчет дуэлей?

– Пятый параграф с конца. Или ты хочешь ветхозаветную версию?

Я отпустил пергамент, и он тут же скрутился в тугой свиток.

– Валяй.

– Ну, он основывается на Дуэльном Кодексе, – с готовностью начал Боб. – Собственно, формально он восходит к гораздо более древним правилам – но это все сродни давнему спору насчет курицы и яйца. В общем, Ортега вызывающая сторона, а ты – вызываемая.

– Это я худо-бедно знаю. И я могу выбирать оружие и место, так?

– Не так, – сказал Боб. – Выбор оружия, и правда, за тобой, но время и место назначает он.

– Черт, – буркнул я. – Я-то хотел назначить дуэль среди бела дня в одном из парков. Но, я так понимаю, биться мы будем с помощью магии, верно?

– Ты имеешь право выбирать несколько раз – при условии, что хоть один выбор устроит и соперника. Почти всегда так и бывает.

– А кто решает?

– Вампиры и Совет выберут нейтрального представителя. Он и решит.

Я кивнул:

– Значит, если я не учту этого, мне кирдык, да? Я имею в виду, если оружие будет не магическое, не из моего арсенала?

– Да, – согласился Боб. – Но все равно будь осторожнее. Это должно быть оружие, которое может использовать и он. Если ты выберешь то, что для него бесполезно, он имеет право отказаться, и тогда тебе придется выбирать еще раз.

– И что?

– А то, что если он не захочет биться с тобой с помощью магии, ему и не придется. Ортега не стал бы военачальником, если бы не умел шевелить мозгами. Скорее всего он неплохо представляет себе, что ты можешь делать, и разработал уже соответствующий план. Что тебе о нем известно?

– Немного. В основном то, что он предположительно крепкий орешек.

Некоторое время оранжевые огоньки Бобовых глаз смотрели на меня не отрываясь.

– Ладно, Наполеон. Не сомневаюсь, такого гения по части тактики ему не превзойти.

Я раздраженно постучал по черепу ручкой. Она провалилась в носовое отверстие и, вырвавшись из моих пальцев, вылетела из него, как из катапульты.

– Ближе к делу.

– Дело состоит в том, что тебе не стоит предпринимать ничего, что бы ты мог предсказать сам.

– Начнем с того, что мне вообще не стоило бы драться, – буркнул я. – Скажи, секундант мне положен?

– Вам обоим положены секунданты, – сообщил Боб. – Именно секунданты договариваются об условиях дуэли. Рано или поздно он попросит о встрече с твоим секундантом.

– Гм... У меня нет никого.

Бобов череп чуть повернулся на полке и несколько раз тюкнулся лбом об кирпичную стену.

– Так найди, балбес! Уж это-то можно сообразить!

Я взял другую ручку, листок желтой линованной бумаги и большими буквами написал наверху: «СДЕЛАТЬ», а ниже: «ПОПРОСИТЬ МАЙКЛА НАСЧЕТ ДУЭЛИ».

– О'кей. И я хочу, чтобы ты до утра разузнал как можно больше об Ортеге.

– Понято, – согласился Боб. – Ты мне разрешаешь выйти?

– Нет пока. Есть еще дела. Боб закатил глаза:

– Ну еще бы их не было! Не работа, а отстой.

Я достал бутыль дистиллированной воды и банку «колы». Потом открыл банку и сделал глоток.

– Тот труп, что мне показала Мёрфи. Проклятие, насылающее мор?

– Возможно, – согласился Боб. – Но если там и впрямь так много инфекций, мощное проклятие.

– Насколько мощное?

– Сильнее, чем то, которое Человек-Тень использовал, чтобы вырывать сердца, – ну, тогда, пару-тройку лет назад.

Я присвистнул.

– А ведь Человек-Тень использовал для этого энергию гроз и ритуалов. Что же нужно для проклятия такой силы?

– Ну, в проклятиях я не слишком силен, – скромно признался Боб. – Но наверняка нужно много. Например, что-нибудь вроде врезки в силовую линию магических энергий... или человеческих жертвоприношений.

Я отхлебнул еще «колы» и покачал головой.

– Значит, кто-то ведет очень и очень серьезную игру.

– Может, – предположил Боб, – это Стражи разделались с каким-нибудь агентом Красной Коллегии?

– Нет, это исключено, – сказал я. – Они бы не стали для этого пользоваться подобной магией. Даже если с формальной точки зрения парень умер от болезней, это чертовски близко к нарушению Первого Закона.

– Но кто еще может обладать такой силой? – спросил Боб. Я перелистнул блокнот, нарисовал на чистой странице приблизительную копию татуировки на трупе и показал ее Бобу.

– Возможно, кто-то, кому не нравится вот это.

– Глаз Тота, – опознал изображение Боб. – Это что, было вытатуировано на теле?

– Угу. Это означает, что парень входил в какой-то тайный клуб?

– Вполне возможно. Впрочем, этот глаз – довольно популярный оккультный символ, так что нельзя исключать возможности, что он никак не связан с этим делом.

– О'кей, – кивнул я. – Так кто его использует?

– Да много кто. Братства, связанные с Белым Советом, всякие исторические кружки, пара оккультных сект, личных культов, телевизионных психов, героев комиксов...

– Ладно, понял, – буркнул я, перевернул и эту страницу и по памяти – на этот раз отчетливой донельзя – набросал символ, который увидел промеж глаз у Урсиэля-демона. – А это тебе знакомо?

Огненные зрачки Боба расширились.

– Ты сбрендил? Гарри, порви эту бумажку. Сожги ее.

Я нахмурился.

– Подожди, Боб...

– Немедленно!

В голосе черепа слышался испуг, а когда Боб напуган, и мне стоит призадуматься. Не так уж много в мире вещей, способных напугать Боба. Я порвал бумажку на мелкие клочки.

– Я так понимаю, ты узнал знак.

– Ага. И не желаю иметь с этой шайкой никаких дел.

– Будем считать, я этого не слышал, Боб. Мне нужна информация о них. Они в городе и уже предприняли одно нападение на меня. Готов биться об заклад, что им нужна Плащаница.

– Вот и пусть их ее получают, – заявил Боб. – Гарри, я серьезно. Ты даже не представляешь себе, насколько они сильны.

– Ну, я знаю, что они из Падших, – возразил я. – Орден Темного Динария. Но им ведь положено играть по правилам, нет разве?

– Гарри, это не только Падшие. Люди, которых они соблазнили, ненамного лучше. Убийцы, отравители, наемники, чернокнижники...

– Чернокнижники?

– Монеты даруют им бессмертие. За плечами некоторых из ордена тысячелетний, если не больше, стаж. За такой срок даже у не самых одаренных прорезаются зубки. И опыт, который, как известно, лучший учитель, и все, что им удалось отыскать за это время... В общем, у них хватит сил хорошенько надрать задницу и без потусторонних сверхвозможностей. Я нахмурился и порвал клочки еще мельче.

– И на такое проклятие хватит сил?

– В том, что у них достаточно опыта, даже и сомнений нет. Возможно, даже до такой степени, что они могут обойтись при этом без особенных источников энергии.

– Класс, – сказал я, потирая покрасневшие глаза. – Что ж, ладно. Куда ни глянь, везде игроки высшей лиги. Я хочу, чтобы ты поискал Плащаницу.

– Нет возможности, – заявил Боб.

– Не понял. Сколько у нас в городе сейчас кусков холстины возрастом в две тысячи лет?

– Дело не в этом, Гарри. Плащаница – это... – Боб помолчал, выбирая слова. – Мы с ней существуем на разных волновых частотах. Она вне моей юрисдикции.

– О чем это ты?

– Я дух интеллекта, Гарри. Смысла, логики. В Плащанице нет логики. Это артефакт веры.

– Чего? – удивился я. – Что за бессмыслицу ты тут несешь?

– Ты же не все знаешь, Гарри, – урезонил меня Боб. – Ты, скажем так, много чего не знаешь. Этого я касаться не могу. Не могу даже находиться вблизи от нее. А если и попробую, мне придется переступать границы, которые мне переступать не надо. Я не играю против ангелов, Гарри. Ни против Падших, ни против любых других.

Я вздохнул и поднял руки.

– Ладно, ладно. Но есть хоть кто-то, с кем я мог бы поговорить об этом?

Боб помолчал еще немного.

– Возможно, – произнес он наконец. – С Ульшаравас.

– С Ульша... кем?

– Ульшаравас. Она типа лоа, дух-оракул. Подробности можешь найти примерно в середине твоего экземпляра дюмонтова «Справочника по гаданиям».

– Она дорого берет?

– В разумных пределах, – успокоил меня Боб. – У тебя есть все необходимое для того, чтобы призвать ее. Обычно она не слишком злобна.

– Обычно? Не злобна?

– Ну, лоа обыкновенно славные ребята, но у всех у них имеются и темные стороны. Ульшаравас отличный проводник, но бывала и резковата. В общем, держись начеку.

– Хорошо, – пообещал я и нахмурился. – Да, еще одно. Смотайся-ка к Марконе и посмотри, нет ли там чего-нибудь интересного. Только не воображай себя Дэвидом Нивеном: просто посмотри по верхам и довольно.

– Думаешь, Марконе замешан в этом?

– Его мордовороты уже нападали на меня днем. Я тоже попробую выведать что смогу. Ладно, даю тебе разрешение на выход в поисках этой информации, Боб. Возвращайся до рассвета. Да, у нас сохранился еще рецепт того противоядия от вампирской слюны?

Облачко оранжевого света выплыло из черепа, перемахнуло через стол и скользнуло вверх по стремянке. Уже из люка до меня донесся причудливо искаженный голос Боба:

– Красный блокнот. И не забудь зажечь охранительный огонь, пока меня нет.

– Угу. – Я выждал минуту, давая Бобу возможность миновать дверь, потом взял с полки канделябр с зеленой, желтой и красной свечами, зажег зеленую и поставил канделябр на стол. Потом достал «Справочник» Дюмонта и нашел в нем формулу, призывающую Ульшаравас. Она производила впечатление совсем несложной, хотя никогда нельзя быть уверенным, призывая кого-либо из Небывальщины.

Мне хватило пары минут, чтобы собрать все необходимое для заклинания. Дух-оракул не способен создать себе тело – да что там тело; даже светящегося облачка, как у Боба, не может. Для того чтобы объявиться в мире смертных, Ульшаравас требовался гомункулус. Дюмонт рекомендовал для этого свежий труп, однако единственным, кого я мог бы найти на эту роль, был я сам, поэтому я поискал замену. Ее я нашел в другой коробке и плюхнул в центр своего магического круга.

Потом выложил в круг стопку виски и свежеоткрытую жестянку жевательного табака «Принц Альберт» – согласно «Справочнику», это служило платой за то, чтобы Ульшаравас согласилась хотя бы показаться. Это были последнее мое виски и последняя жестянка табака, а потому я приписал в список «СДЕЛАТЬ» пункты «купить еще скотч и „Принц Альберт“ и сунул бумажку в карман.

Пару минут я потратил на то, чтобы подмести пол около круга, чтобы не смахнуть в него ненароком какой-нибудь ворсинки или бумажки и не нарушить его. Поколебавшись немного, я очертил мелом еще один круг снаружи медного. Потом снова перечитал страничку справочника и постарался выбросить из головы все лишнее.

Я сделал глубокий вдох, собрался с силами, сосредоточился и, нагнувшись, дотронулся пальцем до медного круга, послав в него маленький заряд воли. Круг замкнулся. Я ощутил это по покалыванию в затылке и ощущению тепла на лице. Потом повторил этот процесс с меловым кругом, добавив второй защитный слой, и опустился на колени, подняв руки ладонями вверх.

– Ульшаравас, – произнес я негромко, но сообщая словам некоторую энергию. Голос мой показался мне самому странным: очень уж странными, на первый взгляд – хаотическими были ударения. – Ульшаравас. Погрязший в невежестве зовет тебя. Заблудившийся во мраке незнания ищет твоего света. Приди же, о страж памяти, глашатай грядущего! Прими мой скромный дар и явись ко мне!

С последним словом я высвободил накопленную силу, направив ее в круг – на поиски духа-оракула в Небывальщине.

Ответ не заставил себя ждать. Внутри медного круга взвихрилось облачко света, заигравшее по краям голубыми искорками. Свет подобрался к гомункулусу, и тот, дернувшись пару раз, медленно сел.

– Милости просим, оракул, – произнес я. – Боб-Череп считает, что ты могла бы помочь.

Гомункулус огляделся по сторонам, потянулся, разведя пухлые ручки, и вдруг подозрительно в них вгляделся. Потом, вскинув бровь, повернулся ко мне.

– Кукла? – спросил он тоненьким голоском. – «Детка-с-Грядки»? И ты ждешь, что я помогу тебе – в таком-то виде?

Лично мне кукла казалась очень даже симпатичной – светлые кудряшки до плюшевых плечиков, розовое с голубым ситцевое платьице с соответствующими бантиками, маленькие черные башмачки.

– Гм... угу. Извините, – пробормотал я. – Просто под рукой ничего с двумя руками и двумя ногами не оказалось, а время изрядно поджимает.

Ульшаравас – Детка-с-Грядки – вздохнула и уселась поудобнее в центре круга, вытянув ноги перед собой на манер плюшевого мишки. Не без усилия она подняла довольно большую для ее роста стопку виски и осушила ее залпом; со стороны это немного напоминало человека, решившего напиться из дождевой бочки. Не знаю, куда уж там делся виски – с учетом того, что у куклы не было рта, не говоря уже о желудке. На пол, во всяком случае, не пролилось ни капли. Покончив с виски, она сунула крошечный кулачок в банку с табаком и запихнула большую жменю туда, где полагалось находиться рту.

– Итак, – произнесла она с набитым ртом. – Ты желаешь знать о Плащанице и людях, что ее украли.

Брови мои против воли поползли вверх.

– Э... Если честно, да. Здорово работаете.

– С этим две проблемы. Я нахмурился:

– О'кей. И какие?

Ульшаравас пристально посмотрела на меня.

– Во-первых, – сказала она, – Я не работаю на боккор.

– Я не боккор, – возразил я.

– Ты не хонгун. Ты не мамбо. Отсюда следует, что ты чернокнижник.

– Чародей, – поправил я ее. – Я с Белым Советом. Кукла склонила голову набок.

– На тебе пятно, – заметила она. – Я ощущаю на тебе следы черной магии.

– Долго рассказывать, – сказал я. – Но по большей части эта магия не моя.

– Есть и твоя.

Я нахмурился еще сильнее, но кивнул.

– Угу. Были один-два неудачных случая.

– Однако ты честен, – заметила Ульшаравас. – Неплохо, неплохо. Во-вторых, моя цена.

– А что ты думаешь на этот счет?

Кукла сплюнула, забрызгав цементный пол табачной жижей.

– Честный ответ на один-единственный вопрос. Ответь, и я расскажу тебе то, что ты хочешь знать.

– Ну ладно, – кивнул я. – Ты можешь спросить мое Имя. Мне уже задавали этот вопрос.

– Я ведь не говорила, что тебе обязательно отвечать полностью, – уточнила кукла. – Меньше всего мне хотелось бы угрожать тебе. Но если уж ответишь, ты должен ответить абсолютно искренне.

С полминуты я обдумывал это предложение, потом кивнул:

– Идет. Договорились.

Ульшаравас сунула туда, где у нее должен был бы находиться рот, еще порцию табака и принялась чавкать.

– Ответь только одно. Зачем ты делаешь то, что делаешь? Я зажмурился, потом уставился на нее.

– Ты имеешь в виду – этой ночью?

– Я имею в виду – всегда, – ответила она. – Почему ты чародей? Зачем ты объявляешь об этом открыто? Зачем ты помогаешь смертным так, как ты это делаешь?

– М-м... – Я встал и подошел к столу. – А что мне еще Делать?

– Вот именно, – кивнула кукла, сплевывая. – Ты мог бы делать уйму других дел. Ты мог бы искать цель жизни в чужих карьерах. Ты мог бы посвятить себя познанию. Или мог обратить свои способности на то, чтобы наживаться и жить в достатке. Даже в своем ремесле следователя ты мог бы избегать всех этих опасных ситуаций. Но вместо всего этого ты держишься за бедный дом, запущенный офис и постоянную угрозу со стороны всевозможных смертных и сверхъестественных врагов. Почему?

Я прислонился к столу, скрестил руки на груди и хмуро посмотрел на куклу.

– Что еще, черт возьми, за дурацкий вопрос?

– Важный вопрос, – возразила она. – И заметь, ты согласился ответить честно.

– Ну, – сказал я, – мне кажется, я надеялся сделать что-нибудь такое, что помогло бы людям. Что-то такое, на что у меня хватит способностей.

– Правда из-за этого? – спросила она.

Пару мгновений я пережевывал эту мысль. И впрямь, почему я вообще начал заниматься всем этим? Я хочу сказать, если подумать, каждые несколько месяцев я напарывался на ситуацию, угрожающую мне какой-нибудь жуткой смертью. Большинство чародеев за всю свою жизнь не сталкиваются с такими проблемами, как я. Они сидят себе дома, не лезут в чужие дела и, как правило, работают только на себя. Они не спорят с другими сверхъестественными силами. Широкой публике о них чаще всего неизвестно. Они не развязывают войн, не бьются на дуэли с патриотами-вампирами, им не вышибают пулями стекла в машине...

Так зачем я занимаюсь всем этим? Может, из-за какой-то скрытой мазохистской жажды смерти? Или какого другого психического расстройства?

Нет, правда, зачем?

– Не знаю, – признался я в конце концов. – Боюсь, я не слишком много думал на этот счет.

Добрую минуту кукла пристально смотрела на меня. Это изрядно действовало на нервы. Наконец она кивнула.

– А тебе не кажется, что стоило бы и подумать?

Я угрюмо уставился на носки башмаков и не ответил.

Ульшаравас добрала из банки остатки табака и снова уселась в позе плюшевого мишки, не забыв при этом оправить ситцевое платьице.

– Плащаница и похитители, которых ты ищешь, находятся на маленьком судне, стоящем в порту. Прогулочном катере под названием «Etranger».

Я кивнул, вздохнув с облегчением.

– Что ж, хорошо. Большое спасибо за помощь. Она подняла крошечную ручку.

– Есть еще одно обстоятельство, чародей. Ты должен знать, почему рыцари Креста хотят, чтобы ты держался подальше от Плащаницы.

Я поднял бровь.

– Почему?

– Они узнали часть пророчества. Пророчества, согласно которому в случае, если ты будешь искать Плащаницу, ты почти наверняка сгинешь.

– Только часть пророчества? – переспросил я.

– Да. Их Советчик утаил от них другую его часть.

Я тряхнул головой.

– Зачем ты говоришь мне это?

– Затем, – ответила Ульшаравас, – что для восстановления равновесия ты должен услышать вторую часть пророчества.

– М-м... Ну?

Кукла кивнула и снова смерила меня своим действующим на нервы немигающим взглядом.

– В случае, если ты, Гарри Дрезден, будешь искать Плащаницу, ты почти наверняка сгинешь.

– Отлично, – кивнул я. – А что будет, если я не буду ее искать?

Кукла опрокинулась на спину, и облачко света потянулось из нее обратно – туда, откуда Ульшаравас явилась. Голос донесся до меня совсем негромко, будто издали.

– Если ты не сделаешь этого, все они погибнут. А с ними и весь город.

Глава девятая

Терпеть не могу загадочных предостережений. Нет, я понимаю, что весь принцип загадочных сообщений – неотъемлемая часть чародейского представления, и все равно это не в моем стиле. Я хочу сказать, что толку в подобных предостережениях? Все три рыцаря и все население Чикаго умрут, если я не буду участвовать, а если буду – то же самое будет относиться ко мне. Все это звучало как самый поганый вздор.

Поймите меня правильно: пророчества делаются не на ровном месте. Смертные – все, и даже чародеи – существуют в виде точек в потоке времени. Или, если смотреть на время как на реку, вы или я подобны мелкой гальке. Мы существуем в одной точке времени – ну, разве что течение передвигает нас немного туда-сюда. Духи совершенно не обязательно существуют по этому принципу. Некоторые можно сравнить не столько с камнем, сколько с длинной нитью: их существование тянется вверх и вниз по течению, так что и реки они видят побольше, чем какой-то там камень.

Примерно таков принцип, по которому оракулы знают будущее или прошлое. Просто они живут и там, и там – в то самое время, когда доносят до вас свои загадочные послания. По этой же самой причине они, как правило, ограничиваются короткими предостережениями, или мистическими снами, или шутливыми намеками, или как там они еще их выдают. Ведь если они скажут слишком много, это может изменить будущее – то самое будущее, в котором они уже живут. В общем, советовать им приходится осторожно, в четверть силы.

Я все это понимаю. Это и моя головная боль.

Я не слишком полагаюсь на пророчества. Как ни информированы эти духи, до всезнания им далеко. И со свойственным всем людям – а мне в особенности – скептицизмом я не считаю, что какой-либо дух в состоянии охватить все возможные исходы протекающих во времени процессов.

И потом, каким бы точным ни оказалось пророчество, я в любом случае не мог уже бросить это дело. Во-первых, мне выплатили аванс, а мое финансовое положение не позволяло мне так вот просто взять и отказаться от денег. Надо же платить по счетам, так?

Во-вторых, риск неминуемой смерти уже не потрясал меня до такой степени, как прежде. Ну, не то чтобы смерть совсем уж не страшила меня. Страшила, конечно, своей жуткой неопределенностью, не позволявшей мне сосредоточить свои страхи на чем-то одном. Но с риском мне приходилось иметь дело и раньше – кто же мешал рискнуть еще раз?

Хотите знать еще один повод, по которому я не пошел на попятный? Я не люблю, когда меня подталкивают. Не люблю угроз. Так что какой бы вежливой ни была угроза Майкла, какими бы благими намерениями, какой тревогой за меня она бы ни диктовалась, главным ее результатом было только то, что у меня ужасно чесались руки врезать кому-нибудь по носу. Пророчество оракула стало еще одной угрозой, а я и духам из Небывальщины не собираюсь позволять диктовать мне, что делать.

И в конце концов, если пророчество говорило правду, Майклу и его братьям-рыцарям грозила опасность, а ведь они всего несколько часов как спасли мою костлявую чародейскую задницу. Я мог защитить их. Ну да, они могли стать спасением свыше, когда дело касалось драки с нехорошими парнями, но вот следователи из них никудышные. Они не могли бы выследить похитителей так, как это мог я. Собственно, все сводилось к вопросу, как бы заставить их внять голосу разума. Стоит мне раз убедить их в том, что полученное ими пророчество не совсем, скажем так, корректно, и все будет тип-топ.

Ну да, ведь так?

Я отодвинул эти размышления в сторону и сверился с часами. Конечно, мне хотелось бы отправиться по наводке Ульшаравас как можно быстрее, но мое состояние оставляло желать лучшего, так что я запросто мог наделать ошибок. С учетом того, что город, похоже, кишмя кишит нехорошими парнями, мне не стоит выходить затемно, усталым и не полностью подготовленным. Лучше бы подождать – по крайней мере пока не приготовятся эликсиры, а Боб не вернется с задания. Солнечный свет заметно убавит риска, поскольку вампиры Красной Коллегии боятся его как огня – и что-то мне не верится, чтобы эти огородные пугала, динарианцы, тоже слишком уж его любят.

Приняв такое решение, я сверился со своими записками и занялся приготовлением пары порций эликсира, способного сообщить мне хотя бы на несколько часов защиту от наркотической вампирской слюны. Сам по себе эликсир был из несложных. Для приготовления любого эликсира требуется в первую очередь жидкая основа, к которой добавляются другие ингредиенты, имеющие целью направить заложенную в эликсир магию на достижение требуемого эффекта. По одному ингредиенту на каждое из пяти чувств и еще по одному на дух и разум.

На этот раз я хотел получить что-то такое, что справилось бы с отравленной слюной вампиров Красной Коллегии – наркотиком, который приводит пораженных им людей в столь эйфорическое состояние, что их можно брать голыми руками. В общем, мне нужен был эликсир, который разрушал бы эту эйфорию.

В качестве основного ингредиента я использовал недопитый вчерашний кофе. Для обоняния я добавил в него несколько скунсовых волосков. Для осязания – небольшой клочок наждачной бумаги. Для зрения размешал маленькую, вырезанную из журнала фотографию Мит Лоуфа. Для слуха сошел петушиный гребень, хранившийся у меня в маленькой хрустальной склянке. Потом я вырезал из сигаретной упаковки предупреждение насчет вреда курения, покрошил его на мелкие кусочки – для разума – и напустил в смесь дыма от горящей палочки благовоний – для духа. Стоило эликсиру закипеть на спиртовке, как я собрал остатки своей утомленной воли и высвободил в смесь, на что она откликнулась оживленными шипением и бульканьем.

Я дал эликсиру немного увариться, потом снял с огня, разлил в две пластиковые бутылочки из-под энергетического напитка и оставил остывать и настаиваться. После этого мне ничего не оставалось, как плюхнуться на стул и ждать возвращения Боба.

Должно быть, я все же задремал немного, потому что, когда зазвонил телефон, я дернулся и едва не свалился со стула. Путаясь в полах халата, я вскарабкался по стремянке и снял трубку.

– Дрезден.

– Хосс? – произнес сипловатый голос на том конце провода. Эбинизер МакКой, мой бывший учитель. – Я тебя не разбудил?

– Нет, сэр, – отозвался я. – Я на ногах. Работаю над одним делом.

– Судя по голосу, ты устал, как ломовая кляча.

– Ну, пришлось не ложиться.

– Угу, – хмыкнул Эбинизер. – Хосс, я только хотел сказать тебе, чтобы ты не дергался из-за этой дурацкой дуэли. Мы как-нибудь разберемся с этим.

Говоря «мы», Эбинизер имел в виду членов Совета Старейшин. Семь самых опытных чародеев занимали в Белом Совете руководящие позиции – в первую очередь, в кризисных ситуациях, когда нужда в быстрых решениях особенно велика. Эбинизер отказывался от места в Совете Старейшин добрых пятьдесят лет и занял его единственно ради того, чтобы не допустить потенциально смертельных политических нападок на вашего покорного слугу со стороны наиболее консервативных (читай – «фанатичных») членов Совета.

– Разберетесь? Нет, ни в коем случае!

– Что? – возмутился Эбинизер. – Ты что, действительно хочешь драться на этой дуэли? Ты, часом, головой не повредился, парень?

Я устало потер глаза.

– И не говорите. Ничего, придумаю что-нибудь. Прорвусь.

– Сдается мне, у тебя забот по самое оно и без этого вампира.

– Он знает, на что давить, – вздохнул я. – Ортега притащил с собой целую свору ублюдков. И вампиров, и наемных убийц. Говорит, если я не соглашусь на дуэль, они убьют моих друзей и близких мне людей.

Эбинизер выругался на неизвестном мне языке – насколько я понял, на гэльском.

– Расскажи-ка, что вообще произошло, сынок.

Я поведал Эбинизеру подробности моей встречи с Ортегой.

– Да, и еще мои источники утверждают, что Красная Коллегия разделилась во мнениях на этот счет. Очень многие из них не хотели бы прекращения войны.

– Еще бы, – согласился Эбинизер. – Этот идиот Мерлин не позволяет нам перейти к наступательным действиям. Он считает, что одних его чудо-оберегов достаточно, чтобы Красные сдались.

– Ну и как, действует?

– Знаешь, пока более или менее, – признал Эбинизер. – Они отразили по меньшей мере одно серьезное нападение. Ни один из членов Белого Совета не погиб больше на дому при нападениях вампиров, хотя союзники Красных и усиливают давление, и несколько Стражей потеряно в разведывательных операциях. Однако так не может тянуться до бесконечности. Нельзя выиграть войну, отсиживаясь за стенами в надежде на то, что противник сам одумается и уйдет.

– А что, по-вашему, нам нужно делать?

– Ну, официально – продолжать следовать руководству Мерлина. Сейчас более чем когда-либо нам необходимо единство.

– А неофициально?

– Подумай сам, – фыркнул Эбинизер. – Если мы и дальше будем сидеть сложа руки, вампиры переманят к себе или просто прикончат наших союзников, и тогда нам придется справляться с ними в одиночку. Послушай, Хосс, ты уверен, что желаешь этой дуэли?

– Блин, конечно, нет! – буркнул я. – Но и выбора никакого не вижу. Ничего, придумаю что-нибудь. И если выиграю я, это может пойти на руку и Совету. Нейтральная территория для встреч и переговоров никому еще не мешала.

Эбинизер вздохнул.

– Ага. Мерлин тоже так решит. – Он помолчал немного. – Не очень-то похоже на те деньки у нас на ферме, а, Хосс?

– Не очень, – согласился я.

– Помнишь телескоп, что мы поставили на чердаке?

Эбинизеру я обязан всеми своими познаниями в астрономии – он обучал меня долгими, темными сельскими вечерами в Озаркских горах, когда звезды миллионами высыпали на летний небосвод.

– Помню. А тот астероид, что мы открыли, обернулся старым русским спутником.

– Астероид Дрезден, – усмехнулся он, – звучит куда симпатичнее, чем какой-нибудь «Космос-5». Кстати, не помнишь, что потом случилось с телескопом и всем этим? Я все напоминал себе спросить тебя, но как-то случай не подворачивался.

– Мы убрали его в тот большой сундук на конюшне.

– Вместе с журналами наблюдений?

– Угу, – сказал я.

– О, точно! – обрадовался Эбинизер. – Премного обязан.

– Да ладно.

– Хосс, мы согласимся на дуэль, если ты так хочешь. Но ты там поосторожнее, ладно?

– Я не собираюсь ложиться сложа руки и помирать, – сказал я. – Но если со мной что-то случится, – я кашлянул, – ну, если все так обернется, у меня в лаборатории лежат всякие записи. Вы знаете, как их найти. Я хотел бы, чтобы кое-какие близкие мне люди имели защиту.

– Конечно, – согласился Эбинизер. – Только мои старые кости не выдержат, если мне придется переться в Чикаго – второй раз за столько-то лет.

– Постараюсь, чтобы этого не случилось.

– Удачи, Хосс.

– Спасибо.

Я положил трубку, еще раз потер глаза и спустился обратно в лабораторию. Эбинизер не сказал мне этого напрямую и все же сделал предложение, умело замаскировав его старческой болтовней о давно ушедших деньках. Он предлагал мне убежище у себя на ферме. Не то чтобы я не любил Чикаго, но соблазн принять предложение был велик. После нескольких нелегких лет разборок с разнообразными нехорошими парнями год-другой отдыха на ферме в окрестностях Хог-Холлоу, штат Миссури, представлялся желанным блаженством.

Но, конечно, безопасность, которой привлекал этот образ, была не более чем иллюзией. По части защищенности ферма Эбинизера мало чем отличалась от любого чародейского обиталища, да и самого старика в качестве врага я не пожелал бы никому. Однако Красная Коллегия обладает разветвленной сетью агентов и пособников; к тому же они редко связывают себя правилами честной игры. Прошлым летом они уничтожили укрепленную цитадель одного из чародеев, а если уж они смогли сокрушить то место, вряд ли озаркское убежище Эбинизера окажется им не по зубам. Если бы я переехал туда и они бы узнали об этом, старикова ферма превратилась бы в чертовски соблазнительный объект для нападения.

Эбинизер понимал все не хуже моего, но у нас с ним имеется одна общая черта характера: как и я, он ненавидит грубые угрозы. Конечно, он с радостью принял бы меня, и он до конца бился бы с Красными, явись они за мной. Но я не хотел навлекать на него ничего такого. Я был благодарен старику за поддержку, только я слишком многим ему обязан, чтобы подвергать опасности.

И потом, здесь, в Чикаго, мне грозило ненамного больше опасности. Мои собственные обереги – магические защитные поля – защищали меня и мое жилье вот уже два года, а обилие окружавших меня людей удерживало вампиров от слишком уж вызывающих действий. Что вампиры, что чародеи – да и все остальные в нашем причудливом сверхъестественном сообществе на многовековом опыте усвоили: простые смертные при всей своей незамысловатости являются едва ли не самой опасной силой на планете, и для здоровья и благополучия полезнее не открывать им своей сущности.

Впрочем, и сами простые смертные почти во все времена делали все, что в их силах, чтобы не замечать сверхъестественного, так что все выходило к обоюдному удовольствию. С начала войны вампиры раз или два пытались убрать меня, но я худо-бедно справился с этим, а рисковать более откровенно им явно не хотелось.

И вот теперь Ортега и его вызов.

И как, черт подери, мне биться с ним, не прибегая к магии?

Кровать тянула меня как магнитом, но одной этой мысли хватало, чтобы не поддаваться соблазну. Некоторое время я слонялся по гостиной, пытаясь выдумать какое-нибудь оружие, которое даст мне наибольшее преимущество. Ортега превосходил меня силой, быстротой, опытом и стойкостью к ранениям. Ну и каким, черт подери, оружием прикажете с этим справляться? Нет, конечно, если предположить, что дуэль можно было бы свести к состязанию по поеданию пиццы, у меня был бы неплохой шанс на выигрыш... впрочем, я что-то сомневался, чтобы «Экспресс-Пицца-с-Доставкой-на-Дом» входила в список разрешенного оружия.

Я покосился на часы и нахмурился. До рассвета – считанные минуты, а Боба все нет. Боб принадлежал к духам – собственно, он и был духом интеллекта родом из самых сюрреалистических закоулков Небывальщины. В отличие от большинства его потусторонних собратьев Боба нельзя было назвать злым, хотя и особых моральных качеств за ним не замечалось, но дневной свет представлял для него – как и для, скажем, вампиров Красной Коллегии – смертельную угрозу. Попади он под солнечные лучи, и они убили бы его. Наверняка.

До восхода оставалось всего две минуты, когда Боб наконец стек вниз по стремянке и поспешил к своему черепу.

Что-то было не так.

Светящееся облачко Боба пьяно виляло из стороны в сторону, оставляя по дороге на полу пятна прозрачной слизи. Облачко втянулось в череп, а еще через секунду-другую в пустых глазницах загорелись слабые, бледно-фиолетовые огоньки.

– Ф-фу-у, – произнес усталый голос Боба.

– Блин-тарарам, – потрясенно пробормотал я. – Боб, ты в порядке?

– Нет.

Односложный ответ? От Боба? Вздор.

– Я могу тебе чем-нибудь помочь?

– Нет, – повторил Боб едва слышно. – Отдыхать.

– Но...

– Доклад, – буркнул Боб. – Надо.

Тоже верно. Я послал его с заданием, и он не мог успокоиться, не довершив его до конца.

– Что случилось?

– Обереги, – выдохнул Боб. – У Марконе. У меня отвисла челюсть.

– Чего?

– Обереги, – повторил Боб.

Я поискал взглядом ближайший стул и сел.

– Откуда, черт подери, у Марконе обереги?

Тон у Боба сделался чуть язвительнее.

– Кто у нас маг?

Это меня немножко успокоило. Если он еще способен на колкости, может, с ним и обойдется.

– Ты смог определить, кто поставил обереги?

– Нет. Слишком хорошие.

Черт! Похоже, Бобу и впрямь пришлось несладко. Возможно, его травмы сильнее, чем мне казалось.

– А что Ортега?

– Ротшильд, – сообщил Боб. – С ним с полдюжины вампиров. Возможно, с полдюжины смертных.

Огоньки в глазницах черепа затрепетали. Я не мог рисковать, требуя от Боба слишком многого: дух или нет, бессмертием он все же не обладал. Он не боялся ножей или пуль, но имелись вещи, способные убить его.

– Ладно, пока достаточно, – сказал я. – Остальное расскажешь потом. Поспи.

Глазницы Боба мгновенно погасли.

Некоторое время я, хмурясь, смотрел на череп, потом покачал головой, забрал остывшие бутылочки с эликсиром, прибрал на столе и совсем уже собрался подниматься наверх, чтобы не мешать Бобу отдохнуть.

Я пригнулся к свечам-оберегам, чтобы задуть их, когда зеленая свеча зашипела, и огонек на фитиле съежился, превратившись в маленькую точку. Стоявшая рядом желтая свеча разом вспыхнула ярче – почти как лампочка накаливания.

Сердце мое разом заколотилось быстрее, по спине забегали мурашки.

Что-то приближалось к моей двери. Именно об этом предупреждали свечи, когда огонь перепрыгнул с зеленой на желтую. Охранительные заговоры, которые я наложил на мостовую в паре кварталов от моего дома, засекли приближение сверхъестественных незнакомцев.

Тут желтая свеча померкла, зато красная разгорелась вовсю: язык пламени на ней сделался размером с мою голову.

Звезды и пламень! Незнакомец приближался, и, если верить моей охранной сигнализации, это было что-то огромное. Или их было много. И они приближались быстро: красная свеча срабатывала от заклятия, размещенного в нескольких десятках ярдов от моей двери.

Я взмыл по стремянке из лаборатории и приготовился к бою.

Глава десятая

Я поднялся в гостиную как раз вовремя, чтобы услышать, как на улице хлопнула автомобильная дверца. Свой старый револьвер я потерял прошлым летом, в бою между Летними и Зимними фейри в облаках над озером Мичиган, поэтому я забрал из офиса домой другой, сорок четвертого калибра. Он висел в кобуре на крючке у двери над прикрепленной к стене проволочной корзинкой, в которой я хранил пару головок чеснока, склянку с солью и всякую железную мелочь – в общем, приятные сюрпризы для всех, кто заявится ко мне в попытке выпить мою кровь, утащить в страну фейри или продать мне тухлые пирожки.

Сама по себе дверь – стальная, без дураков, – по идее, могла выдержать враждебный натиск куда лучше, чем стена вокруг проема. Ко мне в дом уже стучался раз демон, и мне как-то не хотелось повтора на бис: новая обстановка – даже подержанная – была бы мне сейчас не по карману.

Я выхватил пистолет из кобуры, нацепил на руку браслет-оберег и взял жезл и посох. Любому, входящему в мою дверь, пришлось бы иметь дело с порогом – аурой защитной энергии, окружающей любой дом. У большинства сверхъестественных существ возникают с этим сложности. Затем входящему пришлось бы справляться с моими оберегами – барьерами геометрически организованной энергии, блокирующей любую попытку враждебного проникновения, возвращая всякое усилие источнику. Легкий, осторожный толчок отзывается аналогичным легким толчком тому, кто пытается войти. Зато резкий или сильный толчок со стороны нападающего способен сбить с ног его самого. К оберегам у меня добавляются стихии огня и льда, высвобождающие при срабатывании разрушительную энергию, сопоставимую по мощности со взрывом противопехотной мины.

Крепкая, эшелонированная оборона. Если повезет, такой достаточно, чтобы не дать почти любой угрозе даже подобраться к моей двери.

А поскольку я, как известно, везунчик, я сделал глубокий вдох и, не забывая про пистолет, наставил в дверь свой жезл и принялся ждать.

Ждать пришлось недолго. Я ожидал разрядов магической энергии, завывания демонов... ну, всяких пиротехнических эффектов, неизбежных при борьбе чужой магической энергии с моими заклятиями. Вместо этого в дверь вежливо постучали.

Я подозрительно уставился на дверь.

– Кто там?

– Архив, – проворчал в ответ низкий, хрипловатый мужской голос.

Какого черта?

– Архив? Это что, фамилия такая?

Похоже, чувство юмора у говорившего отсутствовало.

– Архив, – с той же угрюмостью повторил голос. – Архив назначен посредником в этом вопросе и явился для переговоров с чародеем Дрезденом касательно дуэли.

Я нахмурился. Теперь я смутно припоминал, как на последнем собрании Белого Совета, на котором я присутствовал, какой-то Архив упоминался в качестве нейтральной партии. Правда, тогда у меня сложилось впечатление о нем как о своего рода магической библиотеке. В общем, голова у меня тогда была занята совсем другим, так что я и слушал-то не слишком внимательно.

– Откуда мне знать, кто вы такие?

Послышалось шуршание бумаги о камень, и в щель под дверью просунулся конверт с замятым углом.

– Наши документы, чародей Дрезден, – сообщил голос. – Равно как наша просьба соблюдать на время нашего визита общепринятые нормы гостеприимства.

Напряжение, сковывавшее плечи, немного ослабло, и я опустил жезл и пистолет. В общении со сверхъестественной братией имеется и положительная сторона: если кто-то или что-то дает вам слово, вы можете ему верить. В разумных пределах, конечно.

Ну, само собой, надо еще делать поправку на мою личность. Из всех созданий, с которыми мне довелось общаться, по части болезненно-маниакального стремления держать слово со мной не может сравниться никто. Возможно, поэтому я крайне мнителен в отношении доверия к кому-то другому.

Я вытянул конверт и достал из него сложенный листок обычной писчей бумаги, гласивший, что личность подателя сего согласована Белым Советом в качестве официального посредника по всем вопросам, связанным с дуэлью. Я поднес к бумажке руку ладонью вниз и пробормотал нехитрое заклинание в сочетании с последним полученным от Стражей паролем. В ответ в центре листа проявилась этаким светящимся водяным знаком пентаграмма. Бумага была подлинной.

Я сложил бумажку, но жезл с посохом ставить на место пока не стал. Потом отодвинул засов, пробормотал заклинание, сдерживающее обереги, и приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы выглянуть наружу.

За порогом стоял мужчина. Ростом он почти не уступал мне, но сложение имел куда капитальнее. Свободный черный пиджак в обтяжку сидел на его широких плечах. Видневшаяся из-под пиджака ярко-синяя рубаха морщила в тех местах, где ее перетягивала портупея от наплечной кобуры.

Из-под черной бейсболки выбивались вьющиеся золотые волосы – должно быть, без кепки они доходили бы ему до плеч. Он явно не брился несколько дней; короткий белый шрам под нижней губой подчеркивал ямочку на подбородке. В светло-голубых глазах я не увидел никакого выражения. То есть абсолютно никакого – редкое зрелище. И не то чтобы он скрывал свои чувства. Гораздо вероятнее, там действительно просто ничего не было.

– Дрезден? – спросил он.

– Угу, – подтвердил я, разглядывая его с головы до пят. – Вид у вас какой-то не слишком архивный.

Он поднял бровь, изобразив на лице некоторый вялый интерес.

– Меня зовут Кинкейд. У вас в руке пистолет.

– Держу для посетителей.

– Ни разу еще не видел никого из Совета с пистолетом. Разумно. – Он повернулся и махнул рукой. – Это недолго.

Я заглянул ему за плечо:

– О чем это вы?

По лестнице к моей двери, осторожно держась рукой за перила, спускалась маленькая девочка. Хорошенькая, лет этак семи, с прямыми, по-детски пушистыми волосами до плеч, подхваченными ленточкой. Одета она была в простенький вельветовый сарафанчик, белую блузку и лаковые черные туфельки, поверх чего накинула куртку-пуховик, на вид слишком теплую для осенней погоды.

Я перевел взгляд с девочки на Кинкейда.

– Вам не стоит впутывать в это ребенка, – заметил я.

– Еще как стоит, – буркнул Кинкейд.

– Что, неужели вы не смогли найти няньку?

Девочка остановилась, не доходя пары ступенек до нижней площадки – так, что лицо ее оказалось на одном уровне с моим.

– Вот он и есть моя нянька, – произнесла она совершенно серьезно, с легким британским акцентом. Я почувствовал, как мои брови против воли поползли вверх.

– Или, говоря точнее, мой водитель, – добавила она. – Так вы нас впустите или нет? Мне бы не хотелось оставаться на улице.

Мгновение-другое я молча смотрел на девочку.

– А ты не коротковата для библиотекаря?

– Я не библиотекарь, – спокойно ответил она. – Я – Архив.

– Минуточку, – не выдержал я. – Что ты...

– Я – Архив, – повторила девочка ровным, уверенным тоном. – Полагаю, твои обереги засекли мое присутствие. Они показались мне вполне дееспособными.

– Ты? – пробормотал я. – Ты, наверное, шутишь. – Я осторожно протянул к ней свои чувства. Воздух вокруг нее негромко гудел от энергии – не совсем такой, какую ощущаешь обыкновенно вокруг чародея, но никак не слабее; тихое, угрожающее жужжание, какое слышишь, стоя под высоковольтными проводами.

Мне пришлось приложить некоторое усилие, чтобы не выдать своего потрясения. Эта девочка обладала энергией. Черт, она обладала уймой энергии! Достаточной, чтобы я начал сомневаться, хватит ли силы моих оберегов, чтобы остановить ее, если ей вдруг взбредет в голову пройти через них.

Достаточной, чтобы мне припомнился маленький всемогущий Билли Мэйми в старой, доброй «Запретной зоне».

Она внимательно смотрела на меня своими непроницаемыми голубыми глазами... мне почему-то вдруг очень не захотелось заглядывать в них.

– Я могу объяснить тебе все, чародей, – сказала она. – Но не стоя на пороге. У меня нет ни повода, ни малейшего желания причинять тебе зло. Скорее наоборот.

Я нахмурился:

– Обещаешь?

– Обещаю, – серьезно отозвалась девочка.

– Перекрестишься?

Она начертила указательным пальчиком крест на своем пуховике.

Кинкейд поднялся на пару ступенек и настороженно выглянул на улицу.

– Решайте, Дрезден. Я не собираюсь держать ее здесь долго.

– А что он? – спросил я у Архива, кивнув в сторону Кинкейда. – Ему можно доверять?

– Кинкейд? – переспросила девочка, и в голосе ее послышалась усмешка. – Тебе можно доверять?

– Вы проплатили по апрель включительно, – отозвался тот, продолжая шарить взглядом по улице. – Потом я имею право искать лучшее предложение.

– Ну вот, – девочка повернулась ко мне, – до апреля Кинкейду можно доверять. По-своему он не лишен этики. – Она поежилась и сунула руки в карманы пуховика. Потом снова посмотрела на меня в упор.

Как правило, мое чутье на людей (за исключением женщин, которые потенциально могут проделывать со мной разные взрослые штучки) меня почти не подводит. Во всяком случае, обещанию Архива я поверил. И потом, она была лапочка и начинала, похоже, замерзать.

– Хорошо, – кивнул я. – Заходите.

Я шагнул назад и распахнул дверь. Архив вошла и оглянулась на Кинкейда.

– Подожди у машины. Зайдешь за мной через десять минут.

Кинкейд хмуро глянул на нее, потом на меня.

– Вы уверены?

– Совершенно. – Архив шагнула мимо меня в комнату, на ходу снимая курточку. – Десять минут. Не хотелось бы застрять в пробке на обратном пути.

Кинкейд уставил в меня свой пустой взгляд.

– Повежливее с девочкой, чародей, – сказал он. – С такими, как ты, я уже справлялся.

– Что до угроз, так я их до девяти утра получаю больше, чем очень многие за весь день, – не удержался я от ответа, закрывая дверь у него перед носом. Скорее для эффекта, чем по необходимости я еще и запер ее, громко лязгнув засовом.

Хотите сказать, я позёр? Да ни за что!

Я зажег еще пару свечей, чтобы в комнате стало светлее и уютнее, и подбросил в камин еще пару поленьев. Пока я занимался этим, Архив аккуратно положила пуховик на подлокотник кресла и села, выпрямив спину и сложив руки на коленях. Ее маленькие черные туфельки покачивались, не доставая до пола.

Я хмуро покосился на нее. Не то чтобы я не любил детей, просто у меня маловато опыта общения с ними. И вот теперь одна такая сидела передо мной, чтобы обсуждать – что? – дуэль. Какого черта ребенка, вне зависимости от того, насколько велик его словарный запас, назначили посредником в таком вопросе?

– Ну... гм... Как тебя зовут?

– Архив, – невозмутимо ответила она.

– Угу. Этот пункт я усвоил. Но я имел в виду твое имя. Как тебя называют люди?

– Архив, – повторила она. – У меня нет обычного имени. Я Архив и всегда была Архивом.

– Ты не человек, – заметил я.

– Неверно. Я семилетний ребенок. Человек.

– Без имени? У всех есть имя. Я не могу говорить с человеком, называя его просто «Архив».

Девочка склонила голову набок, изогнув золотую бровь.

– А как бы ты меня назвал?

– Ива, – выпалил я, почти не раздумывая.

– Почему Ива? – поинтересовалась она.

– Ты же Архив, верно? Арх-ив. Арх-ива. Ива. Девочка задумчиво прикусила губу.

– Ива, – повторила она и медленно кивнула. – Ива. Что ж, хорошо. – Она еще раз внимательно посмотрела на меня. – Ты можешь задавать вопросы, чародей. Лучше уж сразу разобраться.

– Кто ты? – спросил я. – И почему тебя зовут Архив?

Ива кивнула.

– Детальное объяснение заняло бы слишком много времени. Но если вкратце, я живая память человечества.

– Что ты имеешь в виду под «живой памятью»?

– Я сумма всех людских знаний, передававшихся от поколения к поколению, от матери к дочери. Культуры, науки, философии, традиций. Я держатель собранных воедино воспоминаний тысяч людских поколений. Я впитываю все, что пишется или говорится вслух. Я учусь. Таков смысл моей жизни: добывать и сохранять знания.

– То есть ты говоришь, что, стоит чему-то быть написанным, ты знаешь об этом?

– Знаю. И понимаю это.

Я медленно опустился на край дивана и уставился на нее. Блин-тарарам! Как-то многовато для понимания. Знание – сила, а если Ива говорит правду, она знает больше, чем кто-либо другой из всех живущих на свете.

– И как это ты сподобилась так?

– Моя мать передала мне это по наследству, – ответила она. – Когда я родилась. Точно так же, как она унаследовала это при рождении.

– И твоя мать позволяет наемному охраннику возить тебя одну?

– Разумеется, нет. Моя мать мертва, чародей. – Она чуть нахмурилась. – Ну, не в буквальном смысле слова. Но все, что она знала, перешло в меня. Она превратилась в пустой сосуд. Перманентное вегетативное состояние. – Взгляд ее сделался чуть отрешеннее. – Она свободна от этого. Однако в широком понимании она, несомненно, не жива.

– Мне очень жаль, – пробормотал я.

– Не понимаю почему. Я знаю мою мать. И все, что было до нее, – она приложила палец ко лбу, – все это теперь здесь.

– Ты умеешь пользоваться магией? – спросил я.

– Предпочитаю расчеты.

– Но умеешь все-таки?

– Да.

Ух ты... Если оценивать по реакции моих оберегов, силой она по меньшей мере не уступала любому чародею Белого Совета. А может, и превосходила. Но если так...

– Если тебе столько известно, – сказал я, – и если ты так сильна, зачем тебе нанимать телохранителя, который привез тебя сюда?

– Я не достаю ногами до педалей.

Я испытал сильное желание хлопнуть себя по лбу.

– Ну да, конечно. Ива кивнула.

– Для организации дуэли мне необходима некоторая информация. Конкретнее: как и где я могу связаться с твоим секундантом, а также какое оружие выбрал ты для дуэли.

– У меня нет пока секунданта.

Ива выгнула бровь.

– Значит, у тебя есть время до заката сегодняшнего дня, чтобы найти его. В противном случае и поединок, и ты сам обречены.

– Обречены? Э... А каким, с позволения сказать, образом?

Мгновение девочка молча смотрела на меня.

– Я сама сделаю это.

Я поперхнулся и зябко поежился. У меня ни на мгновение не возникло сомнения в том, что она говорит правду. Не возникало сомнения в том, что она может сделать это – и что сделает.

– А... Да, конечно. Послушай, я и оружия еще пока не выбрал. Если...

– Просто выбери, чародей. Воля, ловкость, энергия или плоть.

– М-минуточку, – пробормотал я. – Я-то думал, мне предлагается выбрать мечи, или пистолеты, или еще что такое...

Ива покачала головой:

– Перечитай свой экземпляр «Установлений». Я выбрала приемлемые варианты, и я выбрала их согласно давним обычаям. Ты можешь помериться со своим противником волей, определив, кто из вас более устремлен. Ты можешь помериться с ним ловкостью во владении оружием; при этом каждый из вас будет биться оружием по собственному выбору. Вы можете сразиться, направив друг на друга подвластную вам энергию. Или можете встретиться в поединке без оружия. – Она помедлила, словно обдумывая свои слова. – Я бы советовала последнее.

– Спасибо, – буркнул я. – Я выбираю магию. Энергию.

– Ты, конечно, понимаешь, что он отвергнет твой выбор и что тогда тебе придется выбирать другое оружие.

Я вздохнул:

– Ага. Понимаю. Но до тех пор, пока он не сделал этого, мне ведь не надо выбирать другого, так?

– Разумеется, – согласилась Ива.

В дверь постучали, и я встал, чтобы открыть. Кинкейд кивнул мне и повернулся к девочке.

– Десять минут.

– Спасибо, Кинкейд, – улыбнулась Ива. Она поднялась, достала из кармана визитную карточку и протянула ее мне. – Позвони мне сегодня до вечера по этому номеру.

Я взял у нее визитку и кивнул.

– Обязательно.

Именно это мгновение выбрал Мистер для того, чтобы выйти из спальни и лениво потянуться, выгнув спину. Он подошел ко мне и потерся в знак приветствия о мою ногу.

Ива зажмурилась, медленно открыла глаза, и лицо ее вдруг просияло откровенной, неподдельной радостью. Она взвизгнула: «Киса!» – и немедленно опустилась на колени погладить Мистера. Мистеру она явно понравилась. Он замурлыкал громче и принялся тереться пушистым боком уже об ее ножки, а она все гладила его и негромко шептала ему на ухо какие-то нежности.

Блин-тарарам! Прелестная картинка. Нет, все-таки она была ребенком.

Ребенком, которому известно больше, чем любому другому смертному. Ребенком, обладающим устрашающим запасом энергии. Ребенком, который убьет меня, если я не покажусь на дуэли. И все-таки – ребенком.

Я покосился на Кинкейда – тот стоял, хмуро глядя на умиляющуюся над Мистером Иву. Он покачал головой.

– Ну, это уже глупости.

Глава одиннадцатая

Похоже, Иве очень не хотелось уходить от Мистера, но все же с Кинкейдом она спорить не стала, и они уехали. Я закрыл за ними дверь и постоял немного, привалившись к двери и прислушиваясь с закрытыми глазами, пока не стих шум машины. Я чувствовал себя не таким усталым, как полагалось бы. Возможно, потому, что богатый опыт подсказывал: мне светит еще намотаться по это по самое, прежде чем представится шанс отдохнуть по-настоящему.

Мистер терся о мои ноги до тех пор, пока я не наклонился погладить его, после чего он проследовал к своей миске, начисто перестав обращать на меня внимание. Пока он ел, я достал из ледника банку «колы» и, открыв ее, плеснул немного в блюдце для Мистера. К тому времени, когда я допил остаток, я окончательно решил, что делать дальше.

Позвонить.

Для начала я набрал номер, который мне дал Винсент. Я ожидал услышать автоответчик, но вместо этого в трубке послышался голос Винсента – напряженный, полный нетерпения.

– Да?

– Это Гарри Дрезден, – сказал я. – Я хотел узнать, как у вас дела.

– Ах да, минуточку, – произнес Винсент. Я услышал, как он вполголоса обращается к кому-то, уловил шум голосов на заднем плане, потом шаги и скрип закрывающейся двери. – Полиция, – пояснил он. – Я весь вечер с ними работал.

– Удачно? – поинтересовался я.

– Одному Богу известно, – вздохнул Винсент. – Но, на мой взгляд, единственный прогресс достигнут по вопросу, какому отделу поручено вести расследование.

– Убийств? – предположил я. Голос Винсента сделался суше.

– Да. Признаюсь, это большая победа разума и житейской логики.

– Год выборов, – пояснил я. – Городское руководство погрязло в политике. Ничего, когда начнете общаться с реальными сотрудниками полиции, все будет в порядке. В каждом отделе работают неплохие люди.

– Очень хорошо, – без особого энтузиазма отозвался Винсент.

– Если я нащупаю что-то конкретное, хотите ли вы, чтобы я обратился в полицию? – спросил я.

– Я бы предпочел, чтобы вы прежде связались со мной, – сказал Винсент. – Я до сих пор не решил, насколько можно доверять местной полиции. Никак не могу отделаться от мысли, что похитители именно поэтому и направились сюда: потому, что в какой-то степени связаны с кем-то из городских властей. Мне бы хотелось побольше времени, чтобы разобраться, кому здесь у вас можно доверять.

Я нахмурился: мне вспомнились напавшие на меня прихвостни Марконе. За чикагской полицией еще со времен печально известного Сухого Закона устойчиво держалась репутация коррумпированной. В наши дни эта репутация скорее незаслуженна, и все же люди остаются людьми, а людям порой трудно устоять перед заманчивым предложением. Марконе уже демонстрировал способность получать предназначенную лишь для внутреннего полицейского пользования информацию, причем с огорчительной оперативностью.

– Может, вы и правы. Ладно, я проверю свои сведения и свяжусь с вами. Думаю, это вряд ли займет больше двух или трех часов.

– Очень хорошо. Спасибо, мистер Дрезден. Что-нибудь еще?

– Угу, – сказал я. – Мне стоило бы сообразить это еще вчера вечером. У вас имеются фрагменты Плащаницы?

– Фрагменты? – переспросил Винсент.

– Частицы ткани. Я знаю, в семидесятых такие образцы неоднократно подвергали анализу. У вас имеется доступ к подобным образцам?

– Вполне возможно. А что?

Я вовремя спохватился, вспомнив, что Винсент, похоже, не слишком склонен верить в сверхъестественное, поэтому не стал говорить ему, что хочу попробовать найти Плащаницу с помощью тауматургии.

– Для более верной идентификации, когда я найду ее. Не хочу, чтобы меня водили за нос с помощью фальшивки.

– Ну конечно. Я позвоню, – пообещал Винсент, – мне доставят их «Федерал-экспрессом». Спасибо, мистер Дрезден.

Я попрощался, положил трубку и с минуту смотрел на телефон. Потом сделал глубокий вдох и набрал номер Майкла. Небо только начинало окрашиваться утренней зарей, но в трубке успел послышаться только один гудок, а сразу за ним женский голос произнес:

– Алло?

Этого-то я и боялся больше огня.

– О... Э... Доброе утро, Черити. Это Гарри Дрезден.

– Привет! – радостно откликнулся голос. – Только это не Черити.

Что ж, может, я боялся и зря.

– Молли? – спросил я. – Ба, да у тебя теперь совсем взрослый голос.

Она рассмеялась:

– Ну да, тут заглядывала фея, от которой увеличивается грудь, и все такое. Хотите поговорить с мамой?

Кое-кому может показаться заслуживающим внимания то, что мне потребовалась пара секунд, чтобы понять: насчет феи это она не серьезно. Черт, иногда я терпеть не могу специфики моего ремесла.

– Э... ну... А папы что, дома нет?

– Значит, вы не хотите поговорить с мамой? Заметано, – сказала она. – Он работает в пристройке. Сейчас позову.

Она положила трубку на стол, и я услышал удаляющиеся шаги. На заднем плане играла музыка: хор детских голосов. Еще я услышал звон столовых приборов, негромкий разговор. Потом что-то зашуршало, и послышался стук, словно трубка на том конце провода упала на пол. А потом я услышал тяжелое, чуть прерывистое дыхание.

– Гарри, – выдохнул другой голос. Должно быть, говоривший находился в той же комнате. Голос почти не отличался от Молли, только радости в нем было заметно меньше. – Нет, нет, лапочка, не играй с телефоном. Дай мне трубку, пожалуйста. – В трубке стукнуло еще несколько раз, потом женский голос произнес: – Спасибо, милый, – и уже в трубку: – Алло? Кто-то хотел говорить?

Мгновение я боролся с искушением промолчать или, может, имитировать голос оператора, но удержался. Я не хотел, чтобы меня заподозрили в слабости. Я ни на мгновение не сомневался в том, что Черити почует страх – даже по телефону. А страх провоцирует нападение.

– Привет, Черити. Это Гарри Дрезден. Я хотел поговорить с Майклом.

Последовало секундное молчание, на протяжении которого я явственно представил себе, как недобро сощуриваются глаза Майкловой жены.

– Я так и знала, что это неизбежно, – сказала она. – Разумеется, если уж случается ситуация, требующая вмешательства всех троих рыцарей, вы не можете не выползти из той дыры, в которой живете, где бы там она ни находилась.

– Ну, вообще-то мой звонок с этим не связан.

– Ну да, конечно. Ваш идиотизм всегда проявляется в самое неподходящее время, в самом неподходящем месте.

– Полноте, Черити, это же несправедливо.

– Нет? – От нарастающего гнева голос ее сделался если не громче, то яснее и звонче. – В единственные дни за весь последний год, когда Майклу надо сосредоточиться на своем долге, вы обязательно выныриваете, чтобы отвлекать его.

Надо было что-то ответить, но злость боролась во мне с чувством вины, так что слова подбирались неважно.

– Я пытался помочь...

– От последнего раза, когда вы пытались помочь, мистер Дрезден, у него остались шрамы.

Я испытывал сильное желание расколотить чертову трубку о стену, но все-таки совладал с собой. Впрочем, горечи в голосе мне скрыть не удалось.

– Вы ведь ни на дюйм мне не уступите, правда?

– Вы не заслуживаете и дюйма.

– Потому, – не выдержал я, – вы и сына назвала моим именем?

– Это Майкл назвал, – возразила Черити. – Я тогда еще лежала, накачанная лекарствами, – когда я очнулась, все уже оформили.

Я старался говорить ровно, и мне это почти удавалось.

– Послушайте, Черити. Мне, право же, жаль, что вы думаете обо мне так, но мне необходимо переговорить с Майклом. Он дома или нет?

Я услышал щелчок, словно кто-то снял параллельную трубку, и Молли сообщила:

– Простите, Гарри, но папы сейчас нет дома. Саня сказал, он пошел набрать каштанов.

– Молли, – строго произнесла Черити. – Почему ты не в школе? И не лезь в чужие разговоры.

– Ой-ой, – хихикнула Молли. – Ей-богу, это прямо как телепатия или еще чего такое.

Я почти услышал, как скрипнули зубы у Черити.

– Ничего смешного, Молли. И повесь трубку.

Молли вздохнула и со словами: «Сдаюсь, Дороти», – повесила трубку. Я с трудом подавил смех, постаравшись ради Черити замаскировать то, что вырвалось, кашлем. Судя по ее тону, правда, я не слишком-то ее провел.

– Говорите, я ему передам.

Я поколебался немного. Возможно, мне стоило дождаться на проводе его возвращения. Наши с Черити отношения были далеки от нежных, а в случае, если она не передаст мои слова Майклу или просто промедлит, это вполне может стоить мне жизни. Майклу с остальными рыцарями по уши хватало хлопот с поисками Плащаницы, так что одному Богу известно, когда мне еще удастся сегодня связаться с ним. С другой стороны, у меня не было времени сидеть, бодаясь с Черити в ожидании, пока он вернется.

Сколько я помнил Черити, она относилась ко мне с предельной враждебностью. Она истово любила мужа и переживала за него – особенно это относилось к тем случаям, когда он работал со мной. Умом я понимал, что этот антагонизм возник не на пустом месте. Несколько раз во время наших с Майклом совместных приключений ему крепко доставалось. В последний раз, например, нехороший парень, жаждавший поквитаться со мной, едва не убил Черити и ее нерожденного еще ребенка, маленького Гарри. Теперь она боялась и за других своих детей.

Я все это понимал. Но легче от этого не становилось.

Мне приходилось решать: доверять ей или нет. Я решил довериться. Черити могла не любить меня, но не была ни трусихой, ни обманщицей. И она знала, что Майкл хотел бы, чтобы она передала ему это.

– Ну, мистер Дрезден? – спросила Черити.

– Скажите ему просто, что мне необходимо поговорить с ним.

– По какому поводу?

Секунду я колебался, не поделиться ли с Майклом моей наводкой на Плащаницу, однако Майкл верил, что меня непременно убьют, если я займусь этим делом. Он подходил к защите друзей со всей серьезностью, так что, если бы узнал, что я продолжаю ходить вокруг да около этого дела, запросто мог бы оглушить, запереть в чулане, а после извиниться. Я решил воздержаться.

– Передайте ему, что мне необходимо до заката найти себе секунданта, иначе случатся всякие неприятности.

– С кем? – поинтересовалась Черити.

– Со мной.

Она помолчала немного.

– Я передам ему вашу просьбу, – сказала она наконец. И повесила трубку.

Я тоже повесил трубку, нахмурившись.

– Знаешь, эта ее пауза ничего такого не значит, – сообщил я Мистеру. – Во всяком случае, она вовсе не обязательно обдумывала, не позволить ли мне сдохнуть, чтобы защитить ее детей и мужа.

Мистер смерил меня отрешенным взглядом своих кошачьих глаз. А может, он и правда ни о чем не думал. Во всяком случае, одобрения или поддержки я в его взгляде не увидел.

– И вовсе я не беспокоюсь, – сказал я. – Ни капельки. Кончик хвоста Мистера чуть дернулся.

Я тряхнул головой, собрал свой инвентарь и отправился в порт.

Глава двенадцатая

До приезда в Чикаго я считал, что порт – это такой огромный океанский залив с кораблями и яхтами на переднем плане и едва заметными силуэтами далеких зданий на заднем. И еще мне представлялись всякие там шпионы, переодетые туземцами, а также солидный куш от доходов Вест-Индской компании...

Порт Бёнем-Харбор напоминал автостоянку около какого-нибудь океанского супермаркета. Должно быть, его пространства хватило бы, чтобы разместить два или три футбольных поля. Белые пирсы тянулись параллельными линиями над овалом спокойной воды, а вдоль них рядами выстроились прогулочные катера и маленькие рыболовецкие суденышки. Озерный запах состоял на одну треть из дохлой рыбы, на другую треть из сохнущих на камнях водорослей, и еще на треть – из дизельных выхлопов. Я припарковал Жучка, не доезжая половины квартала до набережной, выбрался из машины и проверил, полностью ли я оснащен для предстоявшей операции. На правой руке у меня красовался энергетический перстень, на левом запястье – браслет-оберег, а по бедру успокоительно хлопал подвешенный изнутри к куртке жезл. Арсенал дополнялся баллончиком слезоточивого газа, который я сунул на всякий случай в карман штанов. Я с удовольствием взял бы вместо него свой револьвер, но, разъезжая с револьвером по городу, я нарушал бы закон. А с баллончиком – пожалуйста.

Запирая машину, я ощутил затылком некоторое едва заметное давление: инстинкты во весь голос предупреждали о том, что за мной кто-то следит. Я вжал голову в плечи, сунул руки в карманы и побрел к кромке воды. Оглядываться я не стал; напротив, я и головой старался не вертеть, шаря по улице одним взглядом.

Я не увидел никого, но ощущение, что за мной наблюдают, не проходило. Не думаю, чтобы это был кто-то из Красной Коллегии. Солнце поднялось еще невысоко, но и такого света с лихвой хватило бы, чтобы превратить любого вампира в облачко пара. Но, конечно же, это не исключало возможности покушения со стороны всяких других убийц. И, само собой, если похитители действительно находились в порту, они могли отслеживать всех входящих-выходящих.

Все, что мне оставалось, – это идти ровным шагом и надеяться, что за мной наблюдают не громилы Марконе, не пособники вампиров и не снайпер, который уже навел мне на спину перекрестие оптического прицела.

«Etranger» я нашел через несколько минут: он стоял у причала совсем недалеко от входа в порт. Это оказался белый прогулочный катер, достаточно большой, чтобы разместить на нем просторную каюту-салон, не новый, но заботливо ухоженный. С небольшого флагштока на корме свешивался канадский флаг. Я медленно прошел мимо катера, слушая на ходу.

По-настоящему слушать я научился еще в детстве. Впрочем, не каждый владеет этим умением: отключиться от всех шумов и звуков, чтобы лучше слышать один-единственный. Например, далекие голоса. Собственно, мне кажется, для этого и магии-то особой не требуется – только способности сосредоточиться. Впрочем, магия тоже не мешает.

– Неприемлемо, – произнес негромкий женский голос в рубке «Etranger». Сказано это было с легким акцентом, в котором испанские интонации соседствовали с британскими. – Работа потребовала значительно больших затрат, нежели представлялось ранее. Я поднимаю цену, единственно чтобы покрыть эти расходы, не более того. – Последовала недолгая пауза. – Хотите, чтобы я вернула вам аванс? Я предупреждала, что названная цена всего лишь предварительна. Так оно и случилось. – Еще пауза. – Отлично. Значит, как договорились.

Я немного полюбовался озером и напряг слух чуть сильнее в надежде услышать что-нибудь еще. Однако разговор явно завершился. Я огляделся по сторонам, но в это холодное буднее утро в порту не было видно никого. Тогда я сделал глубокий вдох, собираясь внутренне, и шагнул ближе к катеру.

В иллюминаторе рубки я уловил какое-то движение, потом услышал чирикающий звук. На столике у окна лежал мобильник. Женщина в длинном пеньюаре из темного шелка подошла к иллюминатору и взяла трубку. Несколько мгновений она слушала молча.

– Простите, – произнесла она наконец. – Вы ошиблись номером.

Я смотрел, как она кладет телефон и небрежно сбрасывает халат на пол. Я не отвел взгляд. Нет, я не любитель подглядывать – исключительно в интересах следствия. Я отметил про себя, что тело у нее вполне ого-го. Вот видите? Профессионализм и ничего более.

Женщина отворила дверь, из-за которой повалил пар, и шум льющейся воды сделался громче. Она вошла и закрыла за собой дверь. В рубке никого больше не осталось.

Мне представлялась возможность. Я успел увидеть только одну женщину – и то не настолько, чтобы гарантированно опознать в ней Анну Вальмон или Франческу Гарсиа – двух оставшихся Церковных Мышей. Плащаницы, сушившейся на бельевой веревке или где еще, я что-то не заметил. Впрочем, даже так меня не оставляло ощущение, что я попал в нужное место. Я прямо-таки нутром чуял, что могу доверять своему потустороннему информатору.

Я принял решение и шагнул на короткий трап, ведущий с пристани на палубу «Etranger».

Необходимо было спешить. Женщина в рубке могла не относиться к любительницам долгих водных процедур. Все, что от меня требовалось, – это зайти, посмотреть, не удастся ли обнаружить каких-нибудь подтверждений того, что Плащаница находится на борту, и выйти. Действуя быстро, я мог бы зайти и выйти незамеченным.

Я спустился по трапу в рубку как мог бесшумнее. Трап не скрипнул. Мне пришлось чуть пригнуться, проходя под ка-мингсом. Не отходя от двери, прислушиваясь к шуму воды в душевой, я осмотрелся по сторонам. Рубка была невелика и небогата по части мест, где укрыться. Почти четверть ее площади занимала двуспальная кровать. В углу разместилась маленькая стиральная машина, на которой стояла корзина с бельем. Оставшуюся часть периметра почти полностью занимали стол и компактный кухонный блок с двумя небольшими холодильниками.

Я нахмурился. Два холодильника? Я открыл первый. Охлажденные продукты и пиво. Зато второй оказался маскировкой: за белой дверцей обнаружилась другая, стальная. Сейф. Очко!

Душ продолжал шуметь. Я потянулся было к сейфу, но призадумался. Конечно, Церковные Мыши оказались по уши в неприятностях, и все же, судя по всему, они неплохие профессионалы, если смогли не один год ускользать от Интерпола. Очень уж неуклюжим, слишком очевидным показалось мне то, как спрятали сейф. Я закрыл дверцу фальшивого холодильника и еще раз внимательно осмотрел каюту. Время поджимало, я еще не нашел Плащаницы, и это начинало действовать мне на нервы.

Ну конечно... Я сделал пару шагов к стиральной машине и порылся в бельевой корзине. То, что я искал, лежало под несколькими чистыми полотенцами: полиэтиленовый пакет размером чуть больше сложенной сорочки. Я дотронулся до неголевой рукой. Пальцы ощутили легкое покалывание, волоски на руке встали дыбом.

– Черт, ай да я, – пробормотал я, взял пакет и повернулся, чтобы уходить.

За моей спиной стояла женщина в черных брюках, плотной куртке и поношенных армейских бутсах. Высветленные перекисью волосы были острижены совсем коротко, но это не делало ее менее привлекательной. Она была элегантна, хороша собой и радовала взгляд.

К сожалению, я не мог сказать того же о пистолете, который она нацелила мне прямо в нос. Гадкий такой револьвер тридцать восьмого калибра, дешевая железяка.

Я постарался застыть каменным изваянием. Даже дешевая железяка способна продырявить насквозь, и я сомневался, что успею выставить щит прежде, чем она нажмет на спуск. Она застала меня врасплох: я не слышал ни шума ее шагов, ни вообще ее присутствия.

– Черт, ай да я, – повторила она с явственным британским акцентом; в голосе звучала легкая издевка. – Положите сверток.

Я протянул пакет ей.

– Пожалуйста.

Я не собирался пытаться разоружить ее, но если бы она шагнула ко мне, это выдало бы в ней непрофессионала. Она не пошевелилась, оставаясь вне пределов досягаемости.

– Будьте добры, положите на стол.

– А если не положу? – поинтересовался я.

Она одарила меня абсолютно не радостной улыбкой.

– В таком случае мне предстоит куча малоприятной возни: сначала расчленять тело, потом кровь вытирать... Выбирайте.

Я положил сверток на стол.

– Не в моих привычках ослушаться дамы.

– Славный мальчик, – хмыкнула она. – Хорошая у вас куртка. Снимайте ее. И помедленнее, пожалуйста.

Я стянул куртку и дал ей упасть на пол.

– Вы заманили меня на катер, – сказал я. – Тот, второй звонок – это ведь были вы, да? Сказали своей партнерше, чтобы она заманила меня внутрь?

– Самое странное, что вы на это клюнули, – заметила женщина.

Она продолжала командовать и, надо сказать, делала все толково. Я подался вперед, опершись руками о стену, пока она обыскивала меня. Она нашла баллончик с газом и забрала его вместе с кошельком. Потом заставила меня присесть на корточки, а сама в это время подняла с пола мою куртку и шагнула назад.

– Дубинка, – буркнула она, глядя на мой жезл. – Да вы прямо неандарталец какой-то.

Ага. Каким бы она ни была профессионалом, мыслила она прямолинейно. Никакой веры в сверхъестественное. Правда, я не знал, поможет это мне или наоборот. Возможно, это означало, что она в меньшей степени горит желанием пристрелить меня. Люди, которым известно, на что способен чародей, как правило, сильно напрягаются при мысли о том, не наложит ли тот на них какое-нибудь заклятие. С другой стороны, это означало, что угроза отмщения со стороны Совета в случае моей смерти ее не пугает – она просто-напросто не догадывается о его, Совета, существовании.

– Чисто, – произнесла блондинка, бросая мою куртку на стол.

Дверь душевой отворилась, и из нее вышла женщина, которую я слышал. Теперь на ней было бордовое трикотажное платье; два черепаховых гребня в волосах оставляли лицо открытым.

– Это не Гастон, – заметила она.

– Нет, – кивнула блондинка. – Он здесь за товаром. Как раз собирался с ним уйти.

Темноволосая женщина хмыкнула.

– Кто вы?

– Дрезден, – сказал я. – Я частный детектив, мисс Гарсиа.

Лицо Франчески Гарсиа застыло, и она переглянулась с не опускавшей револьвера блондинкой.

– Откуда вам известно, как меня зовут?

– Клиент сообщил. Похоже, вы с мисс Вальмон вляпались в крупные неприятности.

Анна Вальмон раздраженно стукнула по переборке кулаком.

– Блин! – выпалила она, испепелив меня взглядом. Пистолет в ее руке, однако, не дрогнул. – Вы работаете на Интерпол?

– На Рим.

Анна повернулась к Франческе:

– Надо отменить сделку. Все рушится.

– Рано еще, – возразила Франческа.

– Ждать нет смысла.

– Я подожду, – заявила брюнетка. – Пока он не вернется.

– Он не вернется, – сказала Анна. – Ты сама знаешь, что он не вернется.

– Кто? – спросил я.

– Гастон, – ответила Франческа.

Я промолчал. Франческа наверняка умела хорошо читать по лицам, так что мне и не пришлось что-либо говорить. Долгую секунду она смотрела на меня, потом, побелев как полотно, зажмурилась.

– Ох. О, Dio.

– Как? – спросила Анна. Пистолет так и не дрогнул. – Как это произошло?

– Убийство, – сказал я. – И кто-то обставил его так, чтобы предупредить чикагскую полицию.

– Кто это мог сделать?

– Нехорошие парни, которым нужна Плащаница. Убийцы.

– Террористы?

– Все еще мрачнее. Пока Плащаница находится у вас, дамы, вам угрожает опасность. Если пойдете со мной, я могу отвести вас к людям, которые вас защитят.

Франческа тряхнула головой и немного поморгала.

– Вы имеете в виду полицию?

На самом деле я имел в виду рыцарей, но я отчетливо представлял себе, как те поступят с похитительницами после того, как сверхъестественная угроза минует.

– Угу.

Анна сглотнула и оглянулась на подругу. Взгляд ее чуть смягчился, и в нем читалась забота, сострадание. Черт, да эти две девицы были не просто подельщицы. Они подружки.

– Ческа, – голос Анны тоже смягчился, – нам надо уходить. Если уж этот нас нашел, других можно ждать в любую минуту.

Темноволосая кивнула, но взгляд ее все еще был устремлен куда-то за стену.

– Да. Пойду соберусь. – Она встала, подошла к стиральной машине, достала из нее пару спортивных сумок и положила их на стол – прямо на сверток. Потом сунула ноги в туфли.

С минуту Анна следила за ней, потом повернулась ко мне:

– Ладно. Мы не можем позволить вам бежать в полицию, чтобы рассказать им все. Не знаю, что и делать с вами, мистер Дрезден. Если подумать, так разумнее всего было бы вас убить.

– Малоприятная возня, помните? Столько хлопот... – напомнил я.

Эти слова вызвали на ее лице подобие улыбки.

– Ах да. Я и забыла. – Она сунула руку в карман и достала пару наручников. Настоящих, полицейских – не какие-нибудь там дешевые игрушки. Легким движением руки бросила мне. Я поймал их в воздухе. – Застегните один браслет на запястье, – приказала она. Я послушался. – Видите вон то кольцо на переборке? Застегните второй на нем.

Я поколебался, глядя, как Франческа надевает пальто; лицо ее так и оставалось застывшим. Я облизнул пересохшие губы.

– Вы не представляете, какой опасности подвергаетесь, мисс Вальмон. Право, не представляете. Прошу вас, позвольте помочь вам.

– Я полагаю, не стоит. Мы профессионалы, мистер Дрезден. Возможно, мы и воры, но и у нас имеется некоторая рабочая этика.

– Вы не видели, что они сделали с Гастоном Ларошем, – не сдавался я. – Жуткое зрелище.

– Смерть редко бывает красивой. Кольцо, мистер Дрезден.

– Но...

Она подняла пистолет.

Я поморщился, поднял руку и застегнул второй браслет на стальном кольце, выступавшем из переборки у трапа.

Как следствие я как раз смотрел на палубу, когда по ней метнулся в мою сторону второй за последние двенадцать часов динарианец.

Глава тринадцатая

Я уловил движение краем глаза и, еще не поняв до конца, что происходит, дернулся в сторону, насколько мне позволяла цепь наручников. Демон с металлическим шорохом проскользнул мимо меня, пахнув запахами озерной воды и запекшейся крови. Церковные Мыши не взвизгнули – ни одна, ни другая, хотя не знаю, выдержка ли была тому причиной или потрясение.

В общем и целом демон более походил на человека, нежели первый динарианец; более того, он обладал шокирующе женственными чертами. Полные бедра переходили в странно искривленные, напоминающие львиные, лапы. Большую часть тела покрывала чешуя из зеленоватого металла, четырехпалые кисти заканчивались длинными стальными когтями. Как и у демона Урсиэля, у этого... у этой было четыре глаза – два бледно-зеленых, два зловеще-багровых, а на лбу горел светящийся знак.

Еще у нее были длинные волосы. Длинные – в смысле, пятнадцатифутовой длины. Она напоминала плод запретной страсти Медузы-Горгоны и Доктора Осьминога. Казалось, эти волосы нарезали из длинной стальной ленты. Они шевелились вокруг ее головы облаком живых стальных змей, они отталкивались от стен и пола рубки, дюжиной дополнительных конечностей поддерживая ее вес.

Анна первой оправилась от потрясения. Она и так уже держала в руке пистолет... правда, как выяснилось, пользоваться им в реальном бою умела неважно. Она нацелила его более или менее в сторону динарианца... динарианки – и разрядила всю обойму. Поскольку я находился за спиной у демона, я плюхнулся набок, повиснув на прикованной к стене руке и молясь о том, чтобы не попасть в число случайных жертв.

Демон дернулся – должно быть, одна пуля все-таки попала в него, – взвизгнул и мотнул шеей и плечами. С дюжину стальных лент-волос метнулось через помещение к Анне. Одна из них ударила по пистолету и, взвизгнув металлом, без труда начисто срезала ствол. Остальные целились Анне в лицо, однако светловолосая воровка обладала неплохой реакцией и успела увернуться. В ответ одна из лент-щупалец обвилась вокруг ее лодыжки, дернула и опрокинула на пол, тогда как вторая скальпелем полоснула по животу, вспоров куртку и обрызгав пол рубки каплями крови.

Мгновение Франческа округлившимися глазами смотрела на чудище. Потом рывком выдвинула ящик узкого кухонного стола, выхватила из него тяжелый разделочный нож и бросилась на динарианку. Стальное лезвие врезалось демону в руку чуть ниже локтя, и тот испустил пронзительный нечеловеческий визг. На чешуйчатой коже выступили крупные серебристые капли – должно быть, кровь. Динарианка крутанулась на месте и взмахнула когтистой рукой. Стальные когти полоснули Франческу по запястью. Брызнула кровь; нож полетел на пол. Франческа вскрикнула и, отшатнувшись, врезалась спиной в переборку.

Динарианка каким-то неестественным, бесхребетным движением мотнула головой с двумя парами пылающих глаз. Стальные ленты-щупальца – слишком много щупалец разом – метнулись через рубку и острыми кинжалами вонзились Франческе Гарсиа в живот. Та негромко охнула и, опустив голову, потрясенно смотрела на то, как все новые стальные щупальца пронзают ее тело, с глухим стуком вонзаясь в деревянную переборку за спиной.

Демон рассмеялся. Смех вышел короткий, задыхающийся, возбужденный – так смеются экзальтированные девицы тринадцати – пятнадцати лет. Лицо динарианки исказилось в хищной улыбке; губы раздвинулись, обнажив два ряда отсвечивающих металлическим блеском зубов. Обе пары глаз вспыхнули еще ярче.

– О, мой Гастон, – прошептала Франческа. Потом голова ее свесилась на грудь, грива волос упала на лицо, занавесив темной вуалью. Она вздрогнула, и тело ее обмякло. Демон выдернул из ее тела щупальца, на добрый фут окрасившиеся алым. Теперь уже вся рубка была забрызгана кровью. Франческа соскользнула на пол. Бордовое платье ее темнело на глазах.

А потом взгляд пылающих глаз демона обратился на меня, и рой острых, как бритва, щупалец метнулся в мою сторону.

Я и без того накапливал силы для щита, но при виде падающей Франчески меня охватила неудержимая, алая ярость, добавившая защитному полю энергии. Щит вспух вокруг меня клубящейся алой полусферой, и извивающиеся щупальца, врезавшись в него, вспыхнули ослепительным белым светом. Динарианка взвизгнула, дернулась назад, щупальца отпрянули; концы их почернели и обуглились.

Я лихорадочно озирался в поисках своего жезла, но там, где Анна оставила его после обыска, его не оказалось. Зато лежал газовый баллончик. Я схватил его и повернулся обратно как раз вовремя, чтобы увидеть, как динарианка поднимает руку. Воздух вокруг когтей переливался всеми цветами радуги; казалось, ему передается свечение верхней пары глаз.

Демонесса с размаху ударила в мой щит кулаком. Удар вышел неописуемо сильным – он швырнул меня спиной о стену, и когда переливающееся сияние ее энергии столкнулось с моим щитом, тот разбился на множество светящихся осколков, искрами разлетевшихся по всей каюте. Я попытался уклониться в сторону, но динарианка зарычала, и пучки волос-щупалец вонзились в переборку по обе стороны от меня, лишив возможности двигаться. Только после этого динарианка снова потянулась ко мне своими когтями.

Я издал панический боевой клич и выпустил длинную струю перечного аэрозоля прямо ей в лицо, в горящие глаза.

Демонесса снова завизжала, рывком отвернувшись от меня. Удерживавшая меня клетка из щупалец распалась, а пара человеческих глаз зажмурилась, и из-под ресниц покатились слезы. Впрочем, горящие глаза демона не мигнули. Динарианка взмахнула рукой, наотмашь ударив меня в плечо, и я покатился по полу. В глазах вспыхнули искры. Рука, правда, не оторвалась – покосившись на нее, я увидел, что второй браслет болтается на цепочке. Наверное, какое-то из лезвий перебило кольцо.

Я поспешно вскочил: самое последнее дело, когда тебя берут тепленьким, беспомощным. Похоже, чуть поднапрягшись, динарианка вполне могла справляться с моей магией, и в ближнем бою шансов против нее у меня было до обидного мало. Я сомневался, что успею выскочить на палубупрежде, чем она нашинкует меня, как редкий овощ. Из этого следовало, что необходимо изыскать какой-то другой способ избавиться от демона.

Динарианка ожесточенно терла глаза рукой.

– Ты за это поплатишься, – прорычала она по-английски, но с каким-то странным, гортанным акцентом.

Я покосился в сторону Анны и увидел, что она подползла к телу Франчески и прикрывает его собой от чудища. Лицо ее побелело от боли или от потрясения, а может, от того и другого разом, – но она посмотрела на меня и выразительно мотнула головой в сторону дальнего угла каюты.

Я проследил направление ее взгляда и понял намек. Когда динарианка отняла руку от слезившихся глаз и уставила их взгляд в меня, я дернулся в угол.

– Отгони ее от холодильников! – рявкнул я, задыхаясь. – Они не должны получить этого!

Динарианка выдохнула короткую фразу – насколько я понял, ругательство, – и я почувствовал, как ее львиная лапа, ударив промеж лопаток, швырнула меня на пол, а острые когти впились в спину. Она перешагнула через меня, и ее щупальца без видимого усилия сорвали дверь настоящего холодильника и вывалили на пол все его содержимое. Щупальца продолжали еще рыться в груде банок и пластиковых упаковок, а другая прядь уже потрошила фальшивый холодильник, вытащив из него маленький стальной сейф.

Пока динарианка занималась погромом, я лихорадочно осмотрелся по сторонам и наконец увидел свой жезл – он лежал на полу у стола. Я перекатился – оцарапанную когтями спину обожгло острой болью – и схватил его. Возможно, биться зарядами огня в маленькой каюте и не лучшая идея, но ждать, пока динарианка укокошит меня своей чертовой шевелюрой, мне хотелось еще меньше.

Она распрямилась, держа сейф в руках, как раз когда я направил в жезл первый заряд энергии, и покрывавшие его резные руны засветились золотистым сиянием, а кончик вспыхнул угрожающим багровым светом.

Динарианка пригнулась; ее демонические конечности казались непропорционально длинными – впрочем, это не лишало ее женственности и какой-то извращенной привлекательности. Багровые отсветы играли на ее зеленоватой металлической чешуе. Волосы сбились в извивающуюся массу, высекая при столкновении друт с другом искры. Мгновение обе пары глаз горели жаждой крови, потом она отвернулась. Ее волосы взломали потолок каюты, словно тот был сделан из папье-маше, и она, подтянувшись на волосах, руке и одной длинной ноге, выбралась наверх. Я услышал всплеск, когда она спрыгнула в воду. Сейф она унесла с собой.

– Что это было? – пробормотала Анна Вальмон, прижимая к себе безжизненное тело Франчески. – Что, черт побери, это было такое?

Я не опускал жезл и не сводил взгляда с отверстия в потолке – что-то мне не верилось, чтобы динарианка была из тех, кто оставляет за собой кого-то живым. Правда, конец жезла заметно водило из стороны в сторону.

– Как она?

Несколько неприятных мгновений я смотрел на дырку в потолке.

– Мертва, – чуть слышно произнесла наконец Анна.

Все внутри меня вдруг болезненно сжалось. Может, я безнадежно старомоден, но эта мысль причиняла мне боль. Минуту назад Франческа Гарсиа говорила, строила планы, горевала, дышала. Жила. Ее убили самым жестоким образом, а я не выношу, когда такие вещи случаются с женщинами. Ну, случись такое с мужчиной, это было бы ничуть не лучше, но для меня это не одно и то же.

– Проклятие, – прошептал я. – Вы-то как? Идти можете?

Прежде чем она ответила, катер дернулся и накренился на борт. Послышался скрежет раздираемого металла, потом шум врывающейся в пробоину воды. Ледяной поток залил пол, дойдя мне до лодыжек, и уровень продолжал подниматься.

– Корпус пробит, – сказала Анна. – Нас заливает.

Я сделал шаг к трапу, держа жезл наготове – на всякий случай.

– Выбраться сможете?

Вместо ответа в моих глазах вспыхнул ослепительный свет, и я рухнул на четвереньки у нижней ступеньки трапа. Анна огрела меня чем-то тяжелым. Вторая вспышка света и боли швырнула меня еще ниже, так что я ткнулся лбом в воду. Как сквозь багровую дымку, я увидел ногу Анны, отшвыривающую от меня жезл. Потом она схватила со стола пакет с Плащаницей и сорвала верхний листок с лежавшего рядом блокнота. Я разглядел кровь на ее одежде: она сочилась из прорехи на блузке и стекала по левой ноге. Морщась, Анна схватила мою куртку и одну из двух сумок. Потом накинула мою куртку, скрыв кровавые пятна. Вода залила каюту уже ей по икры.

Я пытался собраться с мыслями, но что-то мешало мне напрягаться сильнее, чем требуется, чтобы сфокусировать взгляд. То есть я понимал, конечно, что необходимо срочно убираться отсюда, но мой мозг никак не мог послать соответствующие импульсы рукам и ногам.

Анна Вальмон перешагнула меня и начала подниматься по трапу. На полпути она остановилась, снова чертыхнулась и спустилась на пару ступенек, чтобы плеснуть холодной воды мне в лицо. Я вздрогнул от неожиданности, закашлялся и сделал попытку двинуться вперед. Раз или два в жизни я напивался до состояния, когда ноги отказывались меня держать, но и тогда оставался куда более дееспособным, чем в эту минуту.

Светловолосая воровка схватила меня за руку и, закусив губу от боли, почти волоком протащила на пару ступеней выше. Собрав те немногие силы, что имелись у меня в распоряжении, я использовал инерцию рывка, чтобы забраться еще на ступеньку.

Она отпустила мою руку и поднялась по трапу одна.

– Я делаю это только потому, – бросила она, не оборачиваясь, – что мне понравилась ваша куртка, Дрезден. И не путайтесь больше у меня под ногами.

А потом исчезла. Вместе с Плащаницей.

Голова моя начинала болеть как черт знает что, но при этом мысли постепенно прояснялись. Впрочем, судя по всему, прояснялись недостаточно, ибо вместо того, чтобы выбираться на палубу тонущего катера, я, шатаясь, поплелся обратно вниз. Франческа Гарсиа мертвая лежала на боку, глядя стеклянными глазами мимо меня, чуть приоткрыв рот. Одна щека уже ушла под воду. На другой еще виднелись следы слез. Вода вокруг нее помутнела, окрасившись в ржаво-красный цвет.

В животе у меня все сжалось, и накатившая волна гнева едва не швырнула меня обратно на пол. Шлепая по воде, я доплелся до стола и прихватил мобильник и пустой блокнот. Потом помешкал немного, стоя над Франческой. Она не заслуживала погребения в водах озера, как какая-нибудь выброшенная бутылка из-под пива.

Меня снова качнуло. Вода прибывала все быстрее. Она доходила мне уже почти до колен, и я едва ощущал ступни – так они замерзли. Я сделал попытку оторвать ее тело от пола, но это отозвалось такой болью в висках и затылке, что меня едва не вырвало.

Не в состоянии даже выругаться как следует, я опустил ее обратно и ограничился тем, что закрыл ей глаза. Ничего больше я сделать для нее не мог. Но, конечно же, я не сомневался, что полиция очень скоро найдет ее. Возможно, не пройдет и часа.

Впрочем, останься я в каюте, они нашли бы и меня тоже. Я не мог позволить себе роскошь провести ночь в участке, пока меня будут допрашивать, обвинять и все такое. Впрочем, не впервой. Надо только как можно быстрее связаться с Мёрфи.

Я зябко охватил себя руками, прижимая к груди блокнот и мобильник, и выбрался из залитой водой и кровью каюты на палубу «Etranger». Впрочем, мне пришлось еще напрячься, чтобы прыгнуть вверх, на причал. На тротуаре, по ту сторону дороги от порта, стояли и смотрели вниз несколько человек, еще несколько глазели на тонущий катер с борта своих судов.

Я втянул голову в плечи и, стараясь думать о чем-нибудь невинном, поспешил прочь, пока утро не обернулось еще хуже.

Глава четырнадцатая

На своем веку я не раз получал по тыкве. Удар, полученный от Анны Вальмон, уступал по силе многим другим, но даже так голова моя раскалывалась всю дорогу домой. Хорошо еще, желудок немного успокоился, так что мне удалось доехать, не облевавшись с ног до головы. Я ввалился к себе в комнату, запил пару таблеток тайленола банкой «колы» и завернул в полотенце немного льда. Потом приложил полотенце к затылку, сел у телефона и позвонил отцу Винсенту.

Трубку сняли после первого же гудка.

– Да?

– Она в городе, – сказал я. – Церковные Мыши держали ее на катере в Бёнем-Харборе.

Голос священника почти задрожал от возбуждения.

– Вы ее забрали?

– М-м-м... – произнес я. – Нет. Откровенно говоря, нет. Кое-что пошло наперекосяк.

– Что случилось? – спросил он, теперь уже немного сердито. – Почему вы не звонили?

– В дело вмешалась третья сторона. А что до звонка – чем, как вы думаете, я занимаюсь в настоящий момент? Я сделал попытку вернуть объект. Я держал его в руках. Я потерпел неудачу.

– И Плащаница осталась у похитителей?

– У похитителя. Единственное число. Вполне вероятно, полиция как раз сейчас поднимает на поверхность тело ее сообщницы.

– Одна убила другую?

– Ни в коем разе. Новый игрок убил Гарсиа. Вальмон обманом подсунула ему фальшивку, а сама бежала с подлинником.

– И вы были не в состоянии преследовать ее?

В голове ровно ухал кузнечный молот.

– Она очень быстро бегает.

Винсент немного помолчал.

– Итак, – произнес он наконец, – Плащаница для нас вновь потеряна.

– Не окончательно, – возразил я. – У меня имеется еще одна зацепка.

– Вам известно, где она скрывается?

Я сделал глубокий вдох и набрался терпения.

– Пока нет. Вот почему я назвал это зацепкой, а не окончательным решением. Мне нужны эти фрагменты Плащаницы.

– Честно говоря, мистер Дрезден, я привез с собой из Ватикана несколько волокон ткани, но...

– Отлично. Отвезите одно ко мне в офис – можете оставить у охранников на входе. Они передадут его мне, когда я туда заеду. Я перезвоню, как только смогу сказать что-нибудь более определенное.

– Но...

Я повесил трубку, испытав при этом некоторое мстительное удовлетворение.

– «И вы были не в состоянии преследовать ее», – буркнул я Мистеру, пытаясь подражать Винсентову произношению. – Я, видите ли, не в состоянии был ее преследовать. Извращенец чопорный! Тебе бы врезать по кумполу пару раз, а потом попросить отслужить мессу или чего еще такого.

Мистер удостоил меня взглядом, подразумевавшим, что не стоит говорить так о клиентах, которые платят хорошие бабки. Я сердито нахмурился на него, чтобы помнил: я это и сам знаю, потом поднялся со стула, прошел в спальню и рылся в тумбочке до тех пор, пока не нашел палочку угля и собственный блокнот. Засветив несколько свечей, я как мог удобнее устроился в самом мягком кресле и положил перед собой на стол блокнот, захваченный мною с «Etrangen». Как можно мягче и невесомее я поводил по верхнему листку углем, надеясь только, что Франческа Гарсиа не пользовалась мягким фломастером.

Она пользовалась шариковой ручкой. На листке начали проступать бледно-белые буквы. Сначала верхняя строка: «Мариотт», потом, пониже, цифры: 2345.

Я хмуро уставился на листок. Мариотт. Какая-нибудь гостиница? Конечно же, это вполне могло оказаться и фамилией. Или французским словом. «Не усложнял бы ты всего, Гарри». Все-таки это скорее всего название гостиницы. А цифры? Без четверти полночь? Или номер в гостинице...

Я испепелил листок взглядом. Я ожидал от него больше толка. Даже если считать, что у меня имелись теперь время и место, я все равно не знал, где и когда.

Я покосился на мобильный телефон с катера. В мобильниках я разбираюсь не лучше, чем, скажем, в гастроэндоскопии. Никаких особых отметин на аппарате не имелось, даже названия фирмы – и то не было. Телефон был выключен, и я не осмелился включить его. Скорее всего он бы просто испортился. Блин, да он просто мог взорваться у меня в руках! Что ж, придется спросить при первом же разговоре с Мёрфи, не удастся ли ей выяснить чего-нибудь.

Голова продолжала гудеть как котел, глаза щипало от усталости. Я загибался без отдыха. Недосып отрицательно сказывался на моих мыслительных способностях. Наверное, мне вообще не стоило переться на этот чертов катер, и в любом случае я должен был бы получше следить за тем, что происходит у меня за спиной. Черт, подсказывал же мне инстинкт о том, что за мной наблюдают, но я слишком устал, забыл о выдержке и осмотрительности – а в результате? В меня стреляли, опалили огнем, подрали когтями, двинули по башке и в довершение всего топили.

Я проплелся в спальню, завел будильник на два часа пополудни и рухнул в постель. Это показалось мне прямо-таки непристойным блаженством.

Разумеется, продлилось оно недолго.

Зазвонил телефон. Я всерьез подумал, не зашвырнуть ли мне его на околоземную орбиту – пусть болтается там в обществе астероида Дрезден. Потом доплелся до стола и снял трубку.

– Чего? – прорычал я в микрофон.

– А? Э... – произнес немного беспокойно голос на том конце провода. – Это Уолдо Баттерс. Я хотел поговорить с Гарри Дрезденом.

Я несколько убавил резкости.

– А. Привет.

– Я вас не разбудил случайно?

– Немного.

– Блин, виноват. Слушайте, тут у нас происходит нечто странное, и мне показалось, стоит спросить у вас кое-что.

– Валяйте.

– М-м... односложный ответ – верный признак нехватки сна.

– Угу.

– Тем более если он сводится к междометиям. Ладно, у меня тоже мало времени. – Баттерс кашлянул. – Микробы исчезли.

– Микробы? – тупо переспросил я.

– Ну, в образцах, которые я взял из тела. Я все анализы проделал заново для большей уверенности, и больше половины из них дали отрицательный результат. Ничего. Полный ноль.

– Угм, – произнес я.

– Ладно. Хотите по-неандартальски, будь по-вашему. Куда делись микробы?

– Рассвет, – пробормотал я. – Пух-х...

В голосе Баттерса прозвучало некоторое удивление.

– Микробы-вампиры?

– Ну, не то чтобы вампиры... – пробормотал я. Шестеренки у меня в голове наконец-то начали цепляться друг за друга. – Не микробы-вампиры. Конструкты. Видите ли, с рассветом практически весь магический мир сходит на нет. Большая часть заклятий не вьщерживает и одного рассвета. А уж чтобы они продержались два или три, надо очень сильно постараться.

– Волшебные микробы? – спросил Баттерс. – Вы хотите сказать, я имел дело с волшебными микробами?

– Волшебные, волшебные, – подтвердил я. – Кто-то вызвал их на свет Божий с помощью магии.

– Что, с помощью настоящего волшебного заклинания?

– Ну, обыкновенно заклинания, имеющие целью навредить кому-либо, называются проклятиями. Думаю, к завтрашнему утру исчезнут и те образцы, что еще остались.

– Как вы считаете, они пока заразны?

– Исходите из того, что да. Они ничем не хуже настоящих до тех пор, пока не иссякнет поддерживакшдая их энергия.

– Господи. Вы ведь серьезно? Это все на самом деле?

– Ну да.

– Скажите, а есть какая-нибудь книга на этот счет? Типа учебник?

На этот раз я почти улыбнулся.

– Только я. Что-нибудь еще?

– Да почти все уже. Я обследовал тело на предмет частиц чужой ткани. Ничего. Порезы на теле нанесены либо хирургическим скальпелем, либо каким-то другим небольшим, очень острым лезвием. Возможно, макетным ножом.

– Угу. Я уже видел такие порезы.

– Вот это как раз самое интересное. Совершенно очевидно, что руки и голова отсечены тем же самым лезвием. Срезы чище, чем удается хирургу в операционной. Три чистых среза. И еще – лезвие было горячим и прижгло разрезанные ткани. Вот и вопрос: что за орудие может резать так чисто и в то же время разрубать кость, а?

– Меч?

– Если меч, то чертовски острый.

– Ну, насколько мне известно, такие бывают. А что с опознанием трупа?

– Ничего. Жаль.

– Да ладно...

– Вам дать знать, если что-нибудь изменится?

– Угу. Или в случае, если к вам попадет кто-нибудь вроде этого парня.

– Боже сохрани. Обязательно. Выяснили что-нибудь про эту татуировку?

– Это называется Глаз Тота, – сказал я. – Но я пока еще не знаю, кто здесь увлекается такими. Да, позвоните Мёрфи. Ей стоит знать про ваши образцы.

– Уже позвонил. Это она сказала мне поставить вас в известность. Мне кажется, она тоже собиралась ложиться. Как думаете, она обрадуется, если я разбужу ее, чтобы она поговорила с вами?

– Не... нет, – пробормотал я, с трудом сдерживая зевок. – Это может подождать. Спасибо, что позвонили, Баттерс.

– Никаких проблем, – заверил он меня. – Сон – это бог. Продолжайте молиться.

Я хмыкнул, положил трубку и не успел сделать и двух шагов к кровати, как в дверь постучали.

– Нет, мне решительно необходим перед дверью люк-ловушка, – заявил я Мистеру. – Нажимаешь кнопку, и всякие разные с воплем летят вниз. Ну, не насмерть – пусть в какую-нибудь грязь хлопнутся.

Мистер был слишком благороден, чтобы удостоить подобную ерунду ответом, поэтому я приоткрыл дверь на щелочку и выглянул, держа руку поближе к своему арсеналу.

Сьюзен стояла, склонив голову набок и чуть улыбаясь. На ней были джинсы, выцветшая футболка, тяжелая серая шерстяная куртка и солнцезащитные очки.

– Привет, – сказала она.

– Привет, – отозвался я.

– Знаешь, трудно сказать наверняка, глядя из-за двери, но глаза у тебя изрядно красные. Ты хоть спать сегодня ложился?

– Спать? О чем это ты таком говоришь?

Сьюзен вздохнула и покачала головой.

– Ты не против, если я зайду?

Я сделал шаг назад и отворил дверь шире.

– Без проблем.

Сьюзен вошла и скрестила руки на груди.

– У тебя зимой такая холодрыга...

У меня имелись кое-какие соображения насчет того, как согреться, но озвучивать их я не стал. Возможно, я просто боялся увидеть ее реакцию. Еще я вспомнил, что говорила мне Мёрфи относительно беседы. Я взял несколько поленьев и подбросил их в огонь.

– Чаю или чего такого хочешь? Она мотнула головой:

– Нет.

Сьюзен никогда не отказывалась от чашки горячего чая. Как я ни старался, мне не удалось скрыть горечи в голосе:

– Ну да, заход на помойку. Выбросила и пошла дальше...

– Гарри, это несправедливо, – возразила Сьюзен. Я уловил в ее голосе боль – едва ощутимую, но все же боль. Я с ожесточением потыкал в камин кочергой, подняв облачко искр, хотя новые поленья и без того занялись хорошо. – Ты же знаешь, это каждому тяжело.

Губы мои шевелились сами собой, не спросившись у мозга. У сердца – возможно, но не у мозга. Я оглянулся на нее через плечо.

– Насколько я понимаю, за исключением мистера Посредственность.

Брови ее удивленно поползли вверх.

– Ты это про Мартина?

– А что, разве не в этом дело? – Искра, вылетев из камина, опустилась мне на руку. Я взвыл и стряхнул ее. Потом прикрыл огонь тяжелой металлической решеткой и отставил кочергу. – И прежде, чем ты скажешь что-нибудь еще... я и сам, черт подери, знаю, что веду себя как псих. И как собственник. Я понимаю, что мы расстались еще прежде, чем ты уехала. Больше года уже прошло, и тебе это тоже нелегко далось. С твоей стороны совершенно естественно найти себе другого. Так что с моей стороны глупое ребячество расстраиваться по этому поводу... ну и пусть.

– Гарри... – начала она.

– И ведь ты тоже наверняка думала об этом, – продолжал я. Умом я понимал, что пора бы остановиться, но слова сами срывались с языка. – Ты ведь целовала меня. Ты целовала меня, Сьюзен. Уж я-то знаю. Ты сама верила в это.

– Это не...

– Готов поспорить, своего соню Мартина ты так не целуешь.

Сьюзен закатила глаза и подошла ко мне. Она присела на коврик у камина, перед которым я так и стоял на коленях. Она коснулась моей щеки ладонью. Теплой ладонью. Это было приятно. Я слишком устал, чтобы справляться с реакцией на это простое прикосновение, поэтому я отвернулся и уставился в огонь.

– Гарри, – сказала она. – Ты прав. Я не целуюсь так с Мартином.

Я отодвинул щеку, но она взяла меня пальцами за подбородок и повернула лицом к себе.

– Я с ним вообще не целуюсь. У меня с Мартином ничего нет.

Я уставился на нее болван болваном.

– Ничего?

Она очертила пальцем на груди невидимый крест.

– Ох, – только и сказал я. Напряжение, сковывавшее мои плечи, немного ослабло.

Сьюзен рассмеялась:

– Так это тебя так беспокоило, Гарри? Что я ушла от тебя к другому мужчине?

– Ну, я же не знал. Я предполагал...

– Господи, ну и балбесом же ты бываешь порой. – Она улыбнулась мне, но я увидел в ее глазах горечь. – Что меня всегда в тебе потрясало, так это как ты можешь понимать столько всякого сложного – и оставаться совершенным идиотом во всякой ерунде.

– Опыт, – буркнул я. Она продолжала смотреть на меня все с той же горькой улыбкой, и до меня дошло наконец. – Но это ведь ничего не меняет, так?

– Мартин?

– Угу.

Она кивнула:

– Это ничего не меняет.

Я сглотнул, пытаясь избавиться от застрявшего в горле комка.

– Ты хочешь, чтобы все это осталось в прошлом?

– Я не хочу этого, – быстро произнесла она. – Но я знаю, что это необходимо. Для нас обоих.

– И ты вернулась, чтобы мне об этом сказать?

Сьюзен покачала головой:

– Я сама еще не решила окончательно. Мне кажется, несправедливо было бы решать, не поговорив с тобой. Это решение принимать нам вдвоем.

Я хмыкнул и снова уставился в огонь.

– Было бы куда проще, если бы ты просто зачитала свою речь и сделала мне ручкой.

– Проще, – согласилась она. – Легче. Но несправедливо и вообще... неправильно как-то.

Я промолчал.

– Я изменилась. И не только из-за этих вампирских штучек. В моей жизни очень много всякого произошло. Много такого, о чем я раньше не подозревала.

– Ну, например?

– Например, то, насколько опасен этот мир, – сказала она. – Я осела в Перу, но объехала всю Южную Америку, Центральную Америку. Я и не догадывалась, как там все. Гарри, там везде эта Красная Коллегия. Там целые деревни живут им на потребу. Словно скот на убой. Вампиры питаются ими всеми. Привораживают их всех, – в голосе ее возникла непривычная жесткость, – даже детей. Мой желудок снова неприятно сжался.

– Я и не слышал о таком.

– Об этом мало кому известно. Я провел рукой по лицу.

– Господи... Дети?

– Я хочу помочь. Сделать хоть что-нибудь. И я нашла, чем я им там могу помочь, Гарри. Мне предложили работу. Я намерена принять предложение.

Что-то заныло у меня в груди. Да что там – заныло; заболело по-настоящему.

– Я понял, это должно быть наше общее решение.

– Я как раз к этому перехожу, – кивнула она, и я тоже кивнул в ответ:

– О'кей.

Она опустилась на пол рядом со мной.

– Ты мог бы поехать со мной.

Поехать с ней... Бросить Чикаго. Бросить Мёрфи, Альф, Майкла. Оставить за собой кучу проблем – многие из которых породил сам. Я представил себе, как собираю чемоданы и сматываю удочки. Может, мне и там придется подраться как следует. Но там меня снова будут любить. Будут обнимать. Видит Бог, мне ужасно этого хотелось.

Да – но пострадают люди. Друзья. И еще те, кому может грозить опасность и кому некуда будет обратиться за помощью.

На мгновение – только на мгновение – я заглянул Сьюзен в глаза и увидел надежду, тут же сменившуюся пониманием. Она улыбнулась, только улыбка вышла еще горше, чем прежде.

– Сьюзен, – начал было я.

Она приложила палец к моим губам и сморгнула слезы.

– Я все понимаю.

И тут до меня дошло. Она понимала, потому что и сама думала точно так же.

Есть вещи, от которых не убежишь. Никак не выйдет, если только ты хочешь жить в ладу с собой.

– Теперь понял? – спросила она.

Я кивнул, но голос все равно плохо слушался меня из-за этого чертова комка в горле.

– Несправедливо это. По отношению к нам обоим. То, что мы не вместе. Обоим ведь больно.

Сьюзен прижалась ко мне и кивнула. Я обнял.

– Может, когда-нибудь все и изменится, – сказал я.

– Когда-нибудь, может, и изменится, – согласилась она. – Я люблю тебя, Гарри. И всегда любила.

– Угу, – кивнул я. Огонь в глазах почему-то расплывался. – Я тебя тоже люблю. Черт...

Мы посидели так, греясь у огня, еще пару минут.

– Когда ты улетаешь? – спросил я наконец.

– Завтра.

– С Мартином? Она кивнула:

– Он мой напарник. Обеспечивает безопасность, прикрывает с тыла. Мне нужно уладить здесь все дела. Ну и забрать шмотье кое-какое из квартиры.

– Что за работа?

– Да мало отличается от прежней. Добыча и обработка информации. Только теперь я выкладываю ее не читателям, а своему боссу. – Она вздохнула. – В принципе мне и об этом-то тебе не положено рассказывать.

– Блин-тарарам, – пробормотал я. – Я хоть связаться с тобой смогу?

Она кивнула:

– Я пришлю тебе адрес. Абонентский ящик. Ты можешь писать. Я буду рада.

– Угу. Ты тоже... не пропадай. Прошло еще несколько минут.

– Ты снова занят расследованием, – поинтересовалась Сьюзен. – Так ведь?

– А что, заметно?

Она чуть отодвинулась, и мне пришлось убрать руку с ее плеча.

– Запах, – сказала она и встала подбросить дров в огонь. – На тебе кровь.

– Угу, – кивнул я. – Женщину убили сегодня меньше чем в пяти футах от меня.

– Вампиры? – спросила Сьюзен. Я покачал головой:

– Разновидность демона.

– Ты сам-то в порядке?

– Как огурчик.

– Занятно. Вид у тебя как из преисподней, – усомнилась Сьюзен.

– Я же сказал: никаких проблем.

Она почти улыбнулась.

– Самым умным с твоей стороны было бы поспать.

– Верно. Только я не настолько умен, – хмыкнул я. И потом, если честно, теперь, после разговора с ней, я боялся, что мне будет не до сна.

– Ох, – вздохнула она. – Я могу чем-нибудь помочь?

– Вряд ли.

– Тебе нужно отдохнуть.

Я махнул рукой в сторону испачканного углем блокнота.

– Обязательно. Только сперва надо проверить одну нить. Сьюзен скрестила руки на груди и посмотрела на меня в упор.

– Так сделай это после того, как отдохнешь.

– Потом, возможно, будет поздно.

Сьюзен нахмурилась и взяла со стола блокнотный листок.

– Мариотт. Гостиница?

– Не знаю пока. Но похоже на то.

– Что ты ищешь?

Я вздохнул, слишком усталый для того, чтобы держать рот на замке.

– Похищенный артефакт. Мне кажется, запись касалась места купли-продажи.

– А кто покупатель?

Я пожал плечами.

– Значит, тебе предстоит беготня.

– Угу.

Сьюзен кивнула.

– Позволь мне проверить это. А ты пока поспишь.

– Не уверен, что тебе... Она только отмахнулась:

– Я правда хочу помочь. Позволь мне сделать это для тебя.

Я открыл было рот – и тут же снова закрыл. Наверное, я мог бы отказаться. Я-то знал, как мне хотелось помочь ей. И не мог. Пожалуй, это было едва ли не тяжелее всего. Будь у меня возможность помочь ей – хоть капельку, – мне стало бы легче.

– Ну ладно, – согласился я. – Но только звонки. Идет?

– Идет. – Она списала слово и номер на клочок бумаги, который оторвала от моего блокнота, и повернулась к двери.

– Сьюзен? – окликнул я.

Она задержалась у двери, не оглядываясь.

– Хочешь, сходим с тобой куда-нибудь? Ну там, пообедаем или еще чего... В смысле, до твоего отъезда. Мне хотелось бы... ну, понимаешь.

– Попрощаться, – договорила она за меня.

– Угу.

– Хорошо.

Она вышла. Я сидел на полу перед камином и тянул носом аромат ее духов. Мне было холодно и одиноко. Я устал. Я ощущал себя выжатым лимоном. Я ощущал себя так, словно подвел ее. Не смог защитить, а потом не смог исцелить ее после всего того, что сделали с ней вампиры. После того, как они ее изменили.

Изменения. Возможно, в этом все и кроется. Сьюзен изменилась. Она выросла. Она сделалась решительнее той, какой я ее помнил. Увереннее. Ну, вообще-то решительности ей и раньше было не занимать, но теперь она казалась глубже, основательнее. Она нашла место, на котором могла принести больше пользы.

Может, мне все-таки следовало поехать с ней...

Хотя нет. Часть изменений, которые с ней произошли, проявлялась и в том, что она сделалась голоднее. Чувствительнее: любой звук, любое движение воздуха в комнате привлекали ее внимание. Она почуяла капли крови на моей одежде, и это возбудило ее настолько, что ей пришлось отодвинуться от меня.

И еще одно изменилось. Она испытывала инстинктивный голод на мою кровь. И она могла швырять вампиров на пару десятков футов в воздух. И уж никакого труда ей не составит растерзать мне горло, если в момент близости она утратит контроль над собой.

Я встал, поплелся в ванную и машинально залез под ледяной душ, а потом, дрожа, плюхнулся в постель. Обыденные действия не помогли. Черт, они только отодвинули момент, когда мне придется взглянуть в глаза правде.

Сьюзен уехала из Чикаго.

Возможно, навсегда.

Черт, и хреново же мне будет завтра утром...

Глава пятнадцатая

Мне снились кошмары.

Привычные уже кошмары. Огонь пожирал кого-то, выкрикивающего мое имя. Красивая девушка с закрытыми глазами медленно опрокидывалась навзничь, раскинув руки, а по всему ее телу вспухали кровью десятки аккуратных порезов. Воздух наполнился крошечными розовыми брызгами. Я отвернулся от них и слился в поцелуе с Сьюзен, а она потянула меня на землю и впилась мне в горло зубами.

Женщина, которая показалась мне знакомой, хоть я ее и не узнал, покачала головой и провела рукой слева направо. И сразу же снившийся мне пейзаж сменился непроглядной тьмой. Она повернулась ко мне и смерила настойчивым взглядом темных глаз.

– Тебе нужно отдохнуть.

Меня разбудил назойливым звонком Микки-Маус; короткая стрелка-рука уперлась в двойку, длинная – в двенадцать. Мне изрядно хотелось расплющить будильник в лепешку, но я подавил это желание. Я не против некоторого творческого насилия в отдельных случаях, но надо же и меру знать. Я бы не согласился спать под одной крышей с человеком, разбивающим Микки-Маусов.

¦ Я поднялся, оделся, оставил записку Мёрфи, еще одну – Майклу, накормил Мистера и отправился в путь.

Дом Майкла трудно спутать с большинством других домов квартала к западу от Риглифилд. У него белая ограда. У него элегантные шторы на окнах. Аккуратно подстриженная лужайка перед домом всегда зеленая – даже в разгар чикагского лета. На ней растет несколько тенистых деревьев и ухоженных кустиков, и если бы мне довелось увидеть на этой лужайке пару пасущихся оленей, я вряд ли бы сильно удивился.

Я выбрался из Жучка, держа на всякий случай в правой руке жезл, отворил калитку, и несколько привязанных к ней леской колокольчиков отозвались на это веселым треньканьем. Калитка захлопнулась на пружине за моей спиной. Я постучал в парадную дверь и подождал. Никто не откликнулся. Я нахмурился. До сих пор Майклов дом никогда не оставался пуст. У Черити было двое детей, не достигших еще школьного возраста, – включая бедолагу, названного в мою честь. Гарри Карпентер. Жестоко, правда?

Я покосился на занавешенное дымкой облаков солнце. Не пора ли старшим из школы? Черити относилась к материнским обязанностям со всей серьезностью, сказывавшейся, в частности, в том, что дети никогда не возвращались из школы в пустой дом.

Хоть кто-нибудь должен был оставаться здесь!

У меня неприятно засосало под ложечкой.

Я постучал еще раз, прижался ухом к двери и прислушался. Я услышал тиканье старых дедовских часов в прихожей.

Щелкнул датчик кондиционера, зашелестел вентилятор. Потом дома коснулось дуновение ветра, и он откликнулся уютным деревянным поскрипыванием.

И все.

Я подергал дверь. Заперта. Тогда я спустился с крыльца и по узкой дорожке прошел на задний двор.

Если палисадник дома Карпентеров запросто мог бы номинироваться на конкурс «Лучшие дома и сады», то задний дворик мог бы служить пособием по организации мастерской. Росшее посередине большое дерево летом затеняло весь двор, но сейчас я видел в облетевших ветвях похожий на крепость домик, который выстроил на нем Майкл для своих детей. У домика были дощатые стены, самое настоящее окошко и поручни везде, где кто-либо мог хотя бы подумать о том, чтобы свалиться вниз. Еще у домика имелось крылечко, с которого легко просматривался весь двор. Черт, у меня, например, крыльца вообще нету. Нет в мире справедливости.

Изрядную часть двора, правда, съела пристройка к дому, которую сооружал Майкл. Фундамент он уже заложил, а на фундаменте покоился деревянный каркас будущих стен. Пока же внутренность пристройки защищалась от ветра и непогоды натянутой на каркас пленкой. Стоявший отдельно от дома гараж был заперт, но взгляд сквозь маленькое оконце показал, что он доверху забит досками и прочими строительными материалами.

– И машин нету, – пробормотал я себе под нос. – Может, они в «Макдоналд» поехали? Или в церковь? Интересно, ходят ли в церковь в три пополудни?

Я повернулся, собираясь уже идти к Жучку. Ничего не поделаешь, придется оставлять Майклу записку. В животе так и царила ледяная пустота. Если мне не удастся до заката найти секунданта, вечер обещал выдаться не самым приятным. Может, стоило пригласить секундантом Боба? Или Мистера. Уж с Мистером-то спорить никто не осмелится.

Что-то лязгнуло о металлический водосток, опоясывающий дом.

Я подпрыгнул, как вспугнутый кролик, и попятился к гаражу, чтобы видеть, что происходит на крыше. Если учесть, что за последние сутки на мою жизнь покушались по меньшей мере трижды, меня трудно упрекнуть в излишней мнительности.

Я уперся спиной в ограду, но и отсюда не мог разглядеть всей крыши, поэтому забрался на дерево и уселся на крылечке детского домика. Отсюда я ясно видел, что на крыше никого нет.

Я услышал внизу торопливые, тяжелые шаги. Они доносились из-за ограды. Я застыл, прислушиваясь.

Шаги стихли у самой ограды. Потом я услышал шорох и лязганье, словно стальную цепочку тянули по прошлогодней листве. Кто-то крякнул от натуги, и шаги послышались снова, остановившись у подножия дерева.

Скрипнула деревянная ступенька, и дерево едва ощутимо дрогнуло. Кто-то лез наверх, ко мне.

Я огляделся по сторонам, но иного пути вниз, кроме лестницы, не было – если не считать, конечно, прыжка с девяти– или десятифутовой высоты. В общем, у меня вполне имелся шанс приземлиться более или менее целым. Однако подверни я при этом ногу, о дальнейшем бегстве можно забыть. Короче, идея прыгать вниз меня привлекала очень мало.

Я собрал всю свою волю и крепче сжал в руке жезл, нацелив его в то место, где лесенка поднималась на платформу-крыльцо. На кончике жезла засияла угрожающая красная точка.

Над краем платформы появилась сначала копна светлых волос, а за ней – верхняя половина ангельского девичьего личика. Обладательница его негромко охнула и округлила голубые глаза.

– Господи, блин!

Я поспешно отвел целившийся ей в лоб жезл и убрал накачанную в него энергию.

– Молли?

Вторая половина лица вынырнула наконец из-за края помоста.

– Уау, это что, ацетиленовая зажигалка такая? Я зажмурился, потом вгляделся в ее лицо.

– Молли, это у тебя не кольцо ли в брови? Девица поспешно прикрыла правую бровь рукой.

– И в носу?!!

Молли с опаской оглянулась через плечо и вскарабкалась ко мне на крыльцо. Ростом Молли уже не уступала матери, но руки-ноги у нее оставались длинные, жеребячьи. Одета она была в обычный школьный костюмчик: юбку, блузу и свитер – правда, казалось, будто на нее только что напал маньяк с бритвами вместо пальцев.

Юбка превратилась в бахрому из ленточек, из-под которой виднелись черные колготки – тоже порванные в хлам. Блузка и свитер явно пережили несколько дней наступательных боев с прорывом через полосы заграждений, зато торчавший из-под них ярко-красный бюстгальтер производил впечатление нового. С макияжем она тоже явно перестаралась. Ну, не настолько, как случается у подростков, слишком взрослых, чтобы играть в салки, но недостаточно взрослых, чтобы водить машину, однако все же многовато. На правой брови у нее красовалось аккуратное золотое колечко, а в носу – золотая же булавка.

Я изо всех сил старался не улыбнуться. Улыбка означала бы, что я нахожу ее внешность комичной. Все-таки она не доросла еще до тех лет, когда подобное мнение воспринимается не как обида, – я смутно помнил себя самого в подобных ситуациях. И пусть тот, кто не щеголял в трузерах из парашютного шелка, бросит в меня камень.

Молли уселась рядом со мной и плюхнула на дощатый настил пухлый школьный рюкзак.

– Вы часто прячетесь в домиках на деревьях, мистер Дрезден?

– Я ищу твоего папу.

Молли сморщила носик, потом принялась вынимать из него булавку. Я не стал смотреть на этот процесс.

– Ну, не мне, конечно, советовать вам, как вести расследование, но вообще-то искать папу в домиках на дереве – последнее дело.

– Я стучал в дверь, и мне никто не открыл. Это нормально?

Молли избавилась от кольца в брови, вывернула содержимое рюкзака прямо на доски и выудила из груды длинную юбку с растительным орнаментом, футболку и свитер.

– Сегодня закупочный день. Мама грузит в машину всех спиногрызов и сосунков и едет с ними по магазинам.

– А... Ты не знаешь, когда они собираются обратно?

– Да когда угодно, – безмятежно отозвалась Молли. Она надела через голову юбку и стащила под ней драные юбку с колготками тем непостижимо целомудренным образом, который удается юным дамам лишь в возрасте от десяти и до шестнадцати. За этим последовали блузка и розовый свитер, а за ними – к некоторому моему смущению – и ярко-красный лифчик. Все это вынырнуло из-под вполне консервативной одежды и упряталось в глубь рюкзака.

Насколько это было возможно на узком крылечке, я повернулся к девице спиной. Браслет наручника, который захлопнула на моей руке Анна Вальмон, натер запястье, теперь оно зудело и чесалось. Эх, меня столько раз уже заковывали, что можно было бы и ключ от наручников завести...

Молли достала откуда-то влажную салфетку и начала смывать с лица макияж.

– Эй, – спросила она меня через минуту. – Что-нибудь не так?

Я только хмыкнул и вяло махнул рукой, звякнув цепочкой.

– Ха, красиво, – восхитилась Молли. – Вы что, в бегах? Потому вы и прячетесь в доме на дереве – чтобы копы не замели?

– Нет, – сказал я. – Это типа долго рассказывать.

– У-у-у-у, – тоном знатока произнесла Молли. – Это наручники для развлечений, а не для плохих парней. Я все поняла.

– Да нет же! – возмутился я. – И откуда, черт подери, ты вообще знаешь про наручники для развлечений? Тебе же вроде всего десять.

– Четырнадцать, – фыркнула она.

– Все равно маловато будет.

– Интернет, – снисходительно пояснила она. – Расширение рамок взрослого познания.

– Господи, я, наверное, совсем отстал от жизни.

Молли хихикнула и снова полезла в рюкзак. Она крепко взяла меня за запястье, встряхнула маленькой связкой ключей и принялась пробовать их на браслете по одному.

– Я жажду смачных подробностей, – заявила она. – Можете говорить «бип» вместо отдельных слов, если хотите.

Я зажмурился.

– Откуда... бип... у тебя связка ключей от наручников?

Она хитро покосилась на меня и прищурилась:

– Кажется, этот подойдет. Скажите, вы правда хотите знать?

Я вздохнул:

– Нет. Пожалуй, не хочу.

– Прикольно, – кивнула она и снова сосредоточилась на браслете. – Короче, не будем больше об этом. А что там у вас со Сьюзен?

– А тебе-то это зачем?

– Ну, мне нравятся романтические истории. И потом, я слышала, как мама называла ваши отношения пикантной темой.

– Твоя мама так говорила? Молли передернула плечиками.

– Ну, типа того. Как она вообще говорит о таких вешах. Словами типа «разврат», и «во грехе», и «блуд», и еще... «моральное банкротство», что ли? А вы правда?

– Моральный банкрот?

– В пикантных отношениях со Сьюзен.

Я пожал плечами:

– Да нет уже.

– Не дергайте рукой. – Молли повозилась с очередным ключом и тоже забраковала его. – А что случилось?

– Много всякого, – сказал я. – Все довольно сложно.

– А-а, – вздохнула она. Наручники щелкнули и расстегнулись. Она ослепительно улыбнулась:

– Вот.

– Спасибо. – Я почесал натертое запястье и сунул наручники в карман.

Молли, наклонившись, подобрала с досок листок бумаги.

– Спросить Майкла насчет дуэли? – прочитала она. – Виски? Табак?

– Список покупок, – пояснил я. Молли нахмурилась.

– А-а... – Пару мгновений она помолчала. – Так все это из-за той вампирской истории, да?

Я снова уставился на нее.

– Скажи, это что, телепередача была специальная? Или кто-то без моего ведома опубликовал мою биографию?

– Не, я просто на лестнице сидела, чтоб лучше слушать, когда папа маме про это рассказывал.

– Ты что, любой частный разговор подслушиваешь при возможности?

Она закатила глаза и уселась на краю настила, болтая ногами в воздухе.

– Но ведь в общем разговоре ничего интересного и не скажут, правда? Так чего это вы разошлись?

Я сел рядом с ней.

– Ну, я же сказал. Все довольно сложно.

– Как сложно?

Я пожал плечами:

– Ну, последствия того отравления не дают ей... скажем так, контролировать себя при возбуждении. Она говорит, сильные эмоции и... гм... другие ощущения для нее опасны. Она может забыться и повредить кого-нибудь.

– А-а... – снова протянула Молли и почесала нос. – То есть вы не можете поиграть с ней без того, чтобы...

– ... не случилось ничего плохого. А тогда она сделается настоящим вампиром.

– Но вы оба хотите быть вместе? – спросила Молли.

– Угу.

Она нахмурилась:

– Господи, жуть какая. Вы хотите быть с ней, но секс...

Я неуютно поежился.

– Эй, ты еще мала для таких слов!

Глаза ее ехидно заискрились.

– Каких слов? «Секс»?

Я зажал уши руками. Молли хихикнула.

– Короче, но – бип – лишает ее контроля над собой? Я неловко покашлял и отнял руки от ушей.

– Ну, в общем, вроде того.

– Тогда чего вы ее не свяжете?

Мгновение я смотрел на нее, разинув рот. Она выжидающе изогнула бровь.

– Ч-чего? – пробормотал я.

– Но это же ежу понятно, – настаивала Молли. – И кстати, наручники у вас уже есть. Если она не сможет шевелиться, покуда вы ее бибипаете, то она и кровь вашу выпить не сможет, верно?

Я встал и полез вниз по лестнице.

– Что-то разговор приобретает – бибип – затруднительный характер.

Молли рассмеялась и следом за мной спустилась на землю. Она отперла черный ход другим ключом (предположительно из той же связки), и именно в это мгновение во двор въехал голубой мини-вэн Черити. Молли пулей рванула в дом и вернулась пару мгновений спустя, уже без рюкзака. Мини-вэн остановился, двигатель смолк.

Черити вышла из машины и смерила нас с Молли более или менее одинаковыми по степени хмурости взглядами. На ней были джинсы, походные бутсы и плотная куртка. При росте почти в шесть футов она держалась со спокойной уверенностью, неоставляющей сомнения в готовности к отпору. Лицо ее отличала отрешенная красота мраморной статуи; длинные светлые волосы она собрала в пучок на затылке.

Не дожидаясь приглашения, Молли подошла к откатной двери салона, сдвинула ее назад и, засунувшись по пояс, принялась отстегивать детей от кресел. Черити тем временем обошла машину и распахнула задние двери.

– Мистер Дрезден, – сказала она. – Помогите-ка.

Я нахмурился:

– М-м... Видите ли, я вроде как спешу. Я надеялся застать Майкла.

Черити вынырнула из багажного отделения, держа в одной руке упаковку с двумя дюжинами банок «колы», а в другой – пару набитых бумажных мешков с продуктами. Она шагнула ко мне и сунула все это мне в грудь. Мне ничего не оставалось, как подхватить провизию, уронив при этом на землю жезл.

Черити подождала, пока я перехвачу мешки поудобнее, и повернулась обратно к машине.

– Поставьте это на стол в кухне, – бросила она через плечо.

– Но... – пробормотал я.

Она прошла мимо меня, нагруженная новой партией продуктов.

– У меня мороженое тает, мясо размораживается и вот-вот ребенок некормленый проснется. Отнесите это на кухню и поговорим.

Я вздохнул и понуро покосился на груду провизии. Той, что находилась у меня в руках, хватало, чтобы мышцы начали ныть от нагрузки. Впрочем, из этого ничего такого еще не следует – просто я не слишком часто таскаю тяжести.

Из мини-вэна вынырнула Молли и поставила на землю маленькую девочку в розовом платьице, ярко-оранжевом свитере, лиловых туфельках и красном пальто. Та подошла ко мне.

– Меня зовут Аманда, – с серьезным видом представилась она. – Мне пять лет, и папа говорит, что я принцесса.

– Меня зовут Гарри, ваше высочество, – поклонился я. Принцесса нахмурилась.

– Гарри уже есть. Ты будешь Билл. – С этими словами она повернулась и пошла в дом за матерью.

– Рад что хоть это улажено, – буркнул я. Молли тем временем спускала на землю другую светловолосую девицу – еще младше. Верхняя одежда у этой была голубая, а рубашка и свитер – розовые. В одной руке она держала плюшевую куклу, в другой – видавшее виды розовое же одеяло. Завидев меня, она отступила на пару шагов и спряталась за машину, откуда время от времени осторожно выглядывала.

– Держу, – с заметным акцентом произнес из машины мужской голос.

Молли выпрыгнула из салона и захватила из грузового отделения большую сумку с продуктами.

– Пошли, Хоуп, – сказала она.

Малышка пристроилась к старшей сестре и следом за ней направилась в дом, три или четыре раза оглянувшись по дороге на меня.

Из машины показался Широ с детским креслом в руках. Посох со спрятанным в нем мечом висел у старого рыцаря за плечом. В кресле спал мальчик, которому не исполнилось, похоже, и двух лет.

– Маленький Гарри? – поинтересовался я.

– Да, Билл, – отозвался Широ, и глаза его озорно блеснули из-под очков.

Я нахмурился.

– На вид славный парень, – заметил я.

– Дрезден! – рявкнул откуда-то из глубины дома голос Черити. – Да несите же мороженое, пока не растаяло!

– Пожалуй, нам лучше зайти в дом, – сказал я Широ. Тот рассудительно кивнул.

Я дотащил провизию до большой кухни и свалил на стол. Следующие пять минут Широ и Молли помогали мне перетащить из машины провизию в количестве, достаточном, чтобы прокормить монгольскую орду.

После того, как все это исчезло в недрах холодильника и кладовой, Черити разогрела бутылочку детского питания и передала ее Молли. Та взяла бутылку, упаковку подгузников и продолжавшего спать мальчика и ушла со всем этим в другую комнату. Черити дождалась, пока она выйдет, и закрыла дверь.

– Очень хорошо, – произнесла она. – Я еще не говорила с Майклом со времени вашего утреннего звонка. Я послала сообщение ему на мобильник.

– Где он? – спросил я.

Широ положил трость на стол и сел.

– Мистер Дрезден, мы же просили вас не участвовать в этом деле.

– Потому я и здесь, – буркнул я. – Мне просто нужно поговорить с ним.

– Зачем вы его ищете? – поинтересовался Широ.

– Я бьюсь на дуэли с вампиром. В соответствии с Установлениями мне требуется до заката найти себе секунданта, иначе меня дисквалифицируют. Раз и навсегда.

Широ нахмурился:

– Красная Коллегия?

– Угу. Тип по имени Ортега.

– Слыхал о таком, – кивнул Широ. – Он у них вроде военачальника.

– Говорят, – согласился я. – Собственно, за этим я и здесь. Я надеялся, Майкл согласится помочь.

Широ провел пальцем по гладкой деревянной поверхности своей трости.

– Мы получили информацию об активности динарианцев в районе Сент-Луиса. Они с Саней поехали проверить.

– Когда они должны вернуться? Широ покачал головой:

– Не знаю.

Я посмотрел на часы и прикусил губу.

– Господи...

Вошла Черити с охапкой продуктов и испепелила меня взглядом.

Я поднял руки:

– Простите. Нервы немного пошаливают.

Некоторое время Широ молча смотрел на меня, потом повернулся к Черити:

– Согласился бы Майкл помочь ему?

Ответ Черити донесся из похожей на пещеру кладовой:

– Мой муж порой ведет себя как последний идиот.

Широ кивнул:

– В таком случае я помогу вам вместо него, мистер Дрезден.

– Но вам это совершенно не обязательно, – возразил я. – То есть я придумаю что-нибудь.

Широ приподнял бровь.

– Оружие, на котором вы будете биться, уже оговорено?

– Э... нет еще, – признался я.

– Тогда где вы должны встретиться с посредником и секундантом противника?

Я выудил из кармана карточку, полученную у Архива.

– Не знаю. Мне было сказано, чтобы секундант позвонил по этому номеру.

Широ взял карточку, молча встал и направился к двери в соседнюю комнату, где стоял телефон. Я положил руку ему на плечо.

– Вам совершенно незачем рисковать. Вы ведь меня совсем не знаете.

– Майкл знает. Этого достаточно.

Поддержка старого рыцаря ободряла, и все же мне было неловко принимать ее. Слишком много людей в прошлом пострадали по моей вине. Нам с Майклом приходилось вместе встречать угрозу, прикрывать друг другу спину. Просить помощи у Майкла казалось мне почему-то проще. Принимать ее от другого, от незнакомого человека – будь он рыцарь Креста или нет, – у меня не хватало совести. Или, может, гордости.

Впрочем, разве у меня имелся выбор?

Я вздохнул и кивнул:

– Мне просто не хотелось бы впутывать кого-либо в неприятности вместе со мной.

– Дайте-ка подумать, – проворчала Черити. – И где это я раньше слышала такое?

Широ улыбнулся ей; улыбка разом вышла отеческой н ироничной.

– Пойду позвоню.

Я подождал, пока Широ позвонит из соседней комнаты, служившей одновременно гостиной и переговорной для встреч Майкла с заказчиками. Черити поставила на плиту здоровенный глиняный горшок, выложила на стол тонну овощей, мяса и баночек с приправами и принялась резать все это, не говоря ни слова.

Я молча смотрел на нее. Она двигалась с уверенностью человека столь практичного, что просчитывает все свои действия на двадцать минут вперед. Мне показалось, правда, что она кромсает морковку ножом чуть ожесточеннее, чем того требовал производственный процесс. Параллельно с приготовлением супа Черити начала готовить второе: жареную курицу с рисом и прочими вкусностями, которые я редко вижу в трехмерном изображении.

Некоторое время я неловко ерзал на стуле, потом встал, вымыл руки под краном в углу кухни и тоже принялся резать овощи.

Черити на мгновение нахмурилась. Она ничего не говорила, однако достала еще овощей и подвинула их ко мне, а сама собрала уже нарезанные и запустила их в кипящий горшок. Еще через пару минут она вздохнула, открыла банку «колы» и поставила на стол рядом со мной.

– Я переживаю за него, – сказала она.

Я кивнул и снова уставился взглядом в огурцы.

– Я даже не знаю, когда он вернется сегодня.

– Здорово, что у вас горшок такой большой.

– Я не знаю, что бы я делала без него. Что делали бы дети без него. Я бы пропала...

Какого черта! Толика искреннего, пусть и не совсем рационального утешения не стоит ничего. Я отхлебнул «колы».

– С ним все будет в порядке. Он умеет постоять за себя. И с ним Широ и Саня.

– Его трижды ранило, знаете ли.

– Трижды? – переспросил я.

– Трижды. С вами. Каждый раз.

– То есть это я виноват. – Теперь пришел уже мой черед рубить овощи с энтузиазмом подростков из дешевых боевиков.

Я не видел ее лица, но голос ее звучал не столько сердито, сколько устало.

– Да при чем здесь обвинения? Или вина? Просто всякий раз, когда вы рядом, моего мужа, отца моих детей, ранят.

Нож скользнул, и я срезал с указательного пальца левой руки маленький, аккуратный кусок кожи.

– Ох, – буркнул я, пустил из крана холодную воду и сунул палец под струю. При таких порезах никогда не знаешь, насколько они серьезны, пока не увидишь, сильно ли идет кровь. Черити протянула мне бумажное полотенце, и я, осмотрев палец со всех сторон, обмотал его этим полотенцем. Порез оказался несерьезным, но жег как черт-те что. С полминуты я смотрел на то, как полотенце пропитывается кровью, потом не выдержал.

– Тогда почему вы не избавились от меня?

Я поднял взгляд и увидел, что Черити недоуменно хмурится. Под глазами ее легли темные круги; раньше я их не замечал.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, вот только что, – объяснил я. – Когда Широ спросил, помог бы мне Майкл или нет. Вы могли сказать «нет».

– Но он бы помог вам, не задумываясь. Вы ведь знаете.

– Широ не знал.

На ее лице проступило легкое замешательство.

– Не понимаю.

– Вы могли бы солгать.

Она поморщилась, и в глазах ее снова показался огонь.

– Вы мне не нравитесь, мистер Дрезден. И вы мне не настолько дороги, чтобы из-за вас изменять дорогим мне убеждениям, или чтобы пользоваться вами как поводом для того, чтобы уронить себя, или предать то, что защищает мой муж. – Она шагнула к шкафу и достала маленькую, аккуратную аптечку. Не говоря больше ничего, она взяла меня за руку и открыла коробку.

– Значит, вы обо мне все-таки заботитесь? – спросил я.

– Я и не жду, что вы поймете. Нравитесь вы или нет лично мне, это никак не влияет на мой выбор. Майкл – ваш друг. Он готов рисковать ради вас жизнью. Если с вами случится что-то плохое, это разобьет его сердце, а я не позволю, чтобы такое произошло.

Она замолчала и обработала мой палец – такими же уверенными движениями, как и те, которыми она готовила обед. Я слышал, сейчас появились дезинфицирующие средства, от которых не щиплет.

Но Черити пользовалась йодом.

Глава шестнадцатая

Широ вернулся на кухню и протянул мне листок бумаги с адресом.

– Мы встречаемся с ними сегодня в восемь вечера.

– После захода солнца, – заметил я. – Что ж, место мне известно. Мне забрать вас отсюда?

– Да. Мне нужно немного подготовиться.

– Мне тоже. Значит, около семи. – Я попрощался и пошел к двери. Черити не отозвалась, но Широ кивнул в ответ. Еще трое детей входили в дом мне навстречу – двое мальчиков и девочка. Мальчик поменьше задержался было посмотреть на мою машину, но в дверях показалась Черити, и он поспешил за остальными. Она хмуро глядела мне вслед, пока я заводил Голубого Жучка и выворачивал на проезжую часть.

Поездка домой предоставила достаточно времени для размышлений. Эта чертова дуэль с Ортегой застала меня изрядно врасплох. Ортега считался военачальником Красной Коллегии. Вполне вероятно, он уже бился на дуэлях. Черт, да может быть, даже с чародеями. Ну, у меня тоже имелся кое-какой боевой опыт, только он сводился к поединкам без правил. До сих пор мне удавалось если не силой, так хитростью выходить из подобных приключений победителем. В дуэли один на один не приходилось полагаться на смекалку, на умение искать преимущества в непосредственном окружении.

Поединок должен быть честный, так что, если Ортега сильнее меня, он меня убьет. Просто и ясно. Страх мой тоже был прост, как мычание. Прост и очевиден.

Я судорожно сглотнул, и пальцы, сжимавшие руль, побелели. Я пытался ослабить хватку, но ничего не получалось. Они слишком боялись, чтобы отпускать руль. Глупые пальцы.

Я вернулся домой, отодрал-таки пальцы от руля и обнаружил, что дверь в мою берлогу приоткрыта. Я дернулся в сторону – на случай, если тот, внутри, навел на дверь пистолет, и выставил вперед свой жезл.

– Гарри? – послышался из-за двери негромкий женский голос. – Гарри, это ты?

Я опустил жезл.

– Мёрф?

– Заходи, – сказала Мёрфи. Я посмотрел вниз и увидел в дверях ее побледневшее лицо. – Живее.

Я с опаской, проверяя на ходу свои обереги, спустился вниз. К некоторому моему облегчению, они оставались задействованы. В свое время я дал Мёрфи талисман, позволяющий проходить сквозь мою защиту – ей, и только ей одной.

Я шагнул в комнату. Мёрфи закрыла за мной дверь и заперла. Она уже растопила камин и засветила одну из моих керосиновыхламп. Я подошел к камину и присел у огня, фея руки и молча глядя на Мёрфи. Она напряженно постояла пару мгновений, потом подошла и остановилась у меня за спиной, глядя в огонь. Губы ее сложились в жесткую, нейтральную линию.

– Нам надо поговорить.

– Ну да, я довольно часто слышу подобные предложения, – пробормотал я.

– Ты обещал позвонить мне, как только узнаешь что-нибудь.

– Эй, не так быстро! Кто сказал, что я знаю что-нибудь?

– На прогулочном катере в Бёнем-Харбор обнаружен труп, и несколько свидетелей описали темноволосого долговязого мужчину, уехавшего с места преступления на разноцветном «фольксвагене-жуке».

– Секундочку...

– Это убийство, Дрезден. Мне плевать на конфиденциальность твоих отношений с клиентом. Люди гибнут.

Я стиснул зубы от досады.

– Я собирался рассказать тебе об этом. Поверь, у меня выдался действительно тяжелый день.

– Такой тяжелый, что ты даже не заявил в полицию об убийстве, свидетелем которого стал? – возмутилась Мёрфи. – Знаешь, а кое-где это расценивается как соучастие или укрывательство. Например, в уголовных судах.

– Ну, снова-здорово, – буркнул я. Пальцы против воли сжались в кулаки. – Я помню, как это у тебя получается. Врежешь по зубам, а потом арестуешь.

– Вот и стоило бы, черт подери!

– Блин-тарарам, Мёрф!

– Расслабься. – Она вздохнула. – Если бы у меня на уме было только это, ты бы уже сидел в машине.

– Ох... – Вся моя злость разом испарилась куда-то. – Тогда зачем ты здесь?

Мёрфи насупилась.

– Я в отпуске.

– Ты... чего?

Мёрфи упрямо дернула подбородком. Голос ее звучат немного непривычно, поскольку говорила она сквозь крепко стиснутые зубы:

– Меня отстранили от расследования. А когда я попыталась возражать, намекнули, что я могу выбирать между отпуском и выходным пособием.

Бред какой-то! Эти говнюки из полицейского начальства отстранили Мёрфи от расследования? С какой стати?

Мёрфи ответила на этот вопрос прежде, чем я успел его задать:

– Потому, что когда тело убитой в порту осмотрел Баттерс, он определил, что ее убили тем же оружием, что и того типа, которого ты видел вчера ночью.

Я даже зажмурился.

– Что?

– Оружие то же самое, – повторила Мёрфи. – Баттерс в этом полностью уверен.

Я повертел эту мысль в голове, пытаясь уловить логику.

– Мне сейчас не помешало бы пива. А тебе?

– Давай.

Я прошел в кладовую, взял пару бутылок темного стекла, откупорил их старой открывашкой и вернулся к Мёрфи. Та взяла у меня бутылку и подозрительно сощурилась:

– Оно теплое.

– Новый рецепт. Мак убьет меня, если услышит, что я подаю его темное холодным. – Я сделал большой глоток из своей бутылки. Нет, все-таки вкус Макова пива ни с чем не сравнить: богатый, чуть отдающий орехом, с приятным таким послевкусием... Можете сколько угодно шутить насчет этих мини-пивоварен. Мак свое дело знает.

Мёрфи сморщила нос:

– Фу. Вкус слишком насыщенный.

– Вульгарная американка, – фыркнул я. Мёрфи почти улыбнулась.

– Отдел убийств пронюхал про связь убийства в Италии с тем, что произошло у нас в окрестностях аэропорта, и этим – в порту. В общем, они подергали за нужные веревочки и заграбастали дело к себе.

– Как они узнали?

– Рудольф, – сквозь зубы процедила Мёрфи. – У меня нет никаких доказательств, но готова спорить, этот хорек подслушивал мой разговор с Баттерсом и сразу побежал ябедничать.

– Ты хоть что-нибудь можешь поделать с этим?

– Формально могу. Вот только в реальной жизни люди вдруг начинают терять – совершенно случайно! – докладные, рапорты и запросы. А когда я пытаюсь надавить, на меня уже давят по полной, – она сделала еще один сердитый глоток. – Я могу остаться без работы.

– Все это яйца выеденного не стоит, Мёрф.

– Не скажи. – Она нахмурилась и мгновение смотрела на меня в упор. – Гарри. Я хочу, чтобы ты отказался от этого дела. Ради твоего же блага. За этим я и приехала.

Я нахмурился:

– Минуточку. Ты хочешь сказать, тебя шантажируют – мной? Что за бред?

– Я не шучу, – буркнула Мёрфи. – Гарри, о тебе в нашем заведении идет дурная слава, так что далеко не все относятся к тебе хорошо.

– Ты это о Рудольфе?

– Не только о нем. И без него хватает таких, которые не хотят поверить в то, что ты не шарлатан. И потом, ты ведь и правда свидетель убийства. Тебя запросто могут убрать.

Можно подумать, моя жизнь и без того была слишком легкой. Я сделал еще большой глоток пива.

– Мёрф, мне плевать – коп, смертный ублюдок или нежить. Я не пойду на попятный только из-за того, что какому-то громиле не нравится то, что я делаю.

– Я не громила, Гарри. Я твой друг.

Я тряхнул головой:

– И ты меня просишь об этом.

Она кивнула:

– По-хорошему прошу. С сахаром.

– С сахаром... Черт, Мёрф. – Я сделал еще глоток и хмуро покосился на нее. – Тебе вообще много известно о том, что происходит?

– Ну, часть папок у меня забрали прежде, чем я успела ознакомиться с ними, – она тоже посмотрела на меня, – но я умею читать между строк.

– О'кей, – кивнул я. – Это кой-чего объясняет.

– Ты ведь не отказываешься от дела, нет?

– Даже не рассматривается.

– Тогда не говори больше ничего, – быстро произнесла Мёрфи. – Чем меньше ты мне скажешь, тем меньше мне придется выкладывать под присягой.

Под присягой? Черт! Надо, надо принять правило, по которому человека нельзя загонять в несколько юридических ловушек одновременно.

– Понимаешь, ситуация очень уж поганая, – попробовал объяснить я. – Если самые обычные копы подойдут к ней как к самому обычному делу, их попросту убьют. Блин, да работай я даже в ОСР, я бы все равно призадумался!

– О'кей, – кивнула Мёрфи.

Вид у нее был не самый счастливый. Она допила пиво и поставила бутылку на каминную полку. Я положил руку ей на плечо, и она не откусила ее по запястье.

– Мёрф. Дело и так уже, похоже, поганее некуда. Но мне почему-то кажется, что все может обернуться еще хуже, и очень скоро. Я должен заниматься этим.

– Я понимаю, – тихо сказала она. – Хотелось бы мне помочь тебе в этом...

– Ты узнала что-нибудь про мобильник?

– Нет, – сказала она – но, говоря это, сунула мне в руку сложенный листок бумаги. Я развернул его и прочитал распечатку: «Quebec Nationale, Inc, владелец. Номер отсутствует. Адрес и абонентский ящик. Тупик».

Скорее всего компания подставная, подумал я. Церковные Мыши запросто могли зарегистрировать ее только для купли-продажи по этому делу. А может, покойный Гастон был не из Франции, а из Канады...

– Ясно. Спасибо, Мёрф.

– Не знаю, о чем это ты, – хмыкнула Мёрфи. Потом взяла куртку, которую бросила ко мне на диван, и накинула ее. – Ордера на тебя еще не выписывали, Гарри, но на твоем месте я была бы осмотрительнее.

– Осмотрительнее... Я сама осмотрительность.

– Я серьезно.

– Угу. Я тоже.

– Чтоб тебя, Гарри! – Впрочем, говоря это, она все же улыбнулась.

– Ты, возможно, не хотела бы, чтобы я звонил, если мне вдруг понадобится помощь.

– Нет, черт подери! Это было бы противозаконно. В общем, держи хвост торчком и ходи по прямой.

– Идет.

Мёрфи двинулась было к двери, но задержалась.

– Что-то не помню, чтобы видала тебя без куртки... если не считать жаркого лета. Где твоя куртка?

Я поморщился:

– Пропала без вести.

– Ох... Ты что, разговаривал со Сьюзен?

– Угу, – кивнул я.

Я ощутил ее взгляд на своем лице. Она все поняла без слов.

– Ох... – повторила она. – Прости, Гарри.

– Да ничего.

– Ладно, привет. – Она открыла дверь и, держа руку ближе к кобуре с пистолетом, вышла.

Я запер замок и привалился к двери. Мёрфи здорово встревожилась. Она ни за что не приехала бы ко мне сама, если бы не так. И она здорово осторожничала с юридическими аспектами. Черт, неужели у них, в полиции, все так хреново?

Мёрфи была первым руководителем отдела специальных расследований чикагской полиции, которого не выставили со службы после первых же трех нераскрытых дел. Говоря прямо, когда полицейским шишкам хотелось избавиться от кого-либо, его «повышали» до руководителя ОСР. Ну или просто переводили туда. У любого из его сотрудников имелось в послужном списке какое-нибудь темное пятно, какой-нибудь провал, который и привел его в отдел. Впрочем, это же и сплотило их в довольно-таки крепкий коллектив, становившийся еще крепче с каждым потусторонним кошмаром из тех, с чем им приходилось иметь дело.

Копы из ОСР взяли тепленькими несколько вреднозадых заклинателей, с полдюжины вампиров, семь или восемь прожорливых троллей и демона, объявившегося на свалке за дешевой лавочкой в Чайна-тауне. Оказалось, ОСР вполне способен держаться молодцом благодаря тому, что ребята там вели себя осторожно, действовали заодно и еще понимали, что имеют дело со сверхъестественными тварями, разбираться с которыми надо не всегда в строгом соответствии с полицейскими инструкциями. Ну и еще потому, конечно, что взяли в консультанты одного чародея, снабжавшего их информацией о нехороших парнях. Мне приятно думать, что я тоже внес свою лепту.

Однако, наверное, в любой корзине с фруктами рано или поздно заведется гниль. В ОСР вонь пошла от детектива Рудольфа. Руди был молод, симпатичной наружности, чисто выбрит. Еще он спал с дочкой коррумпированного члена городского совета. Надо сказать, для того, чтобы отрицать свои имевшие место встречи с монстрами, магией и человеческой добротой, ему приходилось прикладывать поистине титанические усилия. Он отчаянно цеплялся за тупое убеждение в том, что все вокруг нормально, а все сверхъестественные штучки – лишь плод больного сознания.

Руди не любил меня. Руди не любил Мёрфи. Если парень саботировал расследование в надежде на расположение ребят из отдела убийств, значит, он всерьез намылился из ОСР.

Что ж, в следующий раз, когда он пройдется в одиночку по темной стоянке, он может лишиться пары зубов. Сомневаюсь, чтобы Мёрфи спокойно восприняла наличие в своих рядах подколодной змеи. С минуту я тешил себя образом Мёрфи, молотящей Руди мордой об косяк двери своего кабинета до тех пор, пока на дешевой древесине не останется отметина в форме его головы. Боюсь, мысль эта грела меня сильнее, чем стоило бы.

Я рассовал по карманам несколько нужных вещей, в том числе флакончик антивампирского эликсира, с которым мне помог Боб. Это навело меня еще на одну мысль: я спустился вниз проверить, как там Боб, и получил сонный и не совсем внятный отклик, из которого заключил, что ему нужно отдохнуть еще. Я оставил Боба дрыхнуть, вернулся наверх и набрал номер моего абонентского ящика.

Меня ждало одно сообщение от Сьюзен: телефонный номер. Я набрал его, и она сняла трубку почти сразу же.

– Гарри?

– Ты превращаешься в ясновидящую. Если тебе удастся имитировать иностранное произношение, у тебя от клиентов отбоя не будет.

– Ти-ипа та-акое? – нараспев протянула Сьюзен.

– Калифорния – не заграница, – возразил я.

– Ну, не скажи, не скажи. Как у тебя дела?

– Пожалуй, ничего, – ответил я. – Я нашел себе секунданта.

– Майкла? – спросила она.

– Широ.

– Кого?

– Он вроде Майкла, только ниже ростом и старше.

– О... гм... Здорово. Так я поработала немного ногами.

Мне припомнилось кое-что еще, связанное с ногами Сьюзен. Но вслух я произнес только:

– И что?

– В «Мариотте» – том, что в самом центре, – как раз сегодня намечается вечер искусств, включающий галерейную распродажу и благотворительный аукцион.

Я присвистнул:

– Уау! То есть там переходят из рук в руки произведения искусства и деньги!

– Вот именно, – согласилась Сьюзен. – Похоже, это удачное место для продажи одного-двух особо ценных предметов. И спонсирует все Чикагский историко-культурный кружок.

– Кто-кто?

– Очень маленький, очень элитный клуб для сливок общества. А председателем правления там джентльмен Джонни Марконе.

– Что ж, начало интригующее, – заметил я. – И как мне туда попасть?

– Сделать благотворительный взнос в размере пяти тысяч зеленых на рыло.

– Пять тысяч, – вздохнул я. – Да у меня в жизни такой суммы зараз не было.

– Ну или можешь попробовать вариант номер два.

– Что еще за вариант?

В голосе Сьюзен послышалось скрытое торжество:

– Ты сопровождаешь репортера «Волхва» на ее последнем репортаже по заданию редакции. Я переговорила с боссом и заполучила пару билетов, первоначально забронированных для «Трибьюн».

– Я впечатлен, – признался я.

– И это еще не все. Я достала для нас двоих вечерние костюмы. Начало в девять.

– Для нас? Э... Сьюзен, я не хочу показаться занудой, но ты помнишь, чем закончилось все в прошлый раз, когда ты хотела пойти со мной по приглашению?

– На этот раз билеты-то у меня, – возразила она. – Так ты идешь со мной или нет?

Я поразмыслил немного и не нашел возможности обойти этот вариант. Тем более времени на пререкания все равно уже не оставалось.

– Ладно, сдаюсь. Только в восемь у меня встреча с Красными у МакЭнелли.

– Значит, подхвачу тебя там со смокингом. В полдевятого нормально?

– Угу. Спасибо.

– Не за что, – негромко отозвалась она. – Всегда рада помочь.

Последовала пауза – достаточно долгая, чтобы сделаться мучительной для нас обоих. В конце концов я нарушил ее – одновременно со Сьюзен.

– Ну, мне, пожалуй...

– Ну, мне, пожалуй, лучше отпустить тебя, – сказала Сьюзен. – Да и самой лучше пошевеливаться, чтобы все успеть.

– Идет, – согласился я. – Ты смотри осторожнее.

– Осторожней не бывает, Гарри. Ладно, увидимся вечером.

Я повесил трубку и еще раз проверил, готов ли я к выходу.

А потом отправился забирать своего секунданта, чтобы оговаривать условия дуэли, шансы на выживание в которой представлялись мне все более призрачными.

Глава семнадцатая

Я напялил старую джинсовую куртку с меховой оторочкой и заглянул по дороге в свой офис. Дежуривший в ночную смену охранник не обратил на меня особого внимания, и мне пришлось хорошенько потрясти его, чтобы он достал из сейфа адресованный мне конверт от отца Винсента. Распечатав конверт, я обнаружил внутри маленькую пластиковую коробочку размером с игральную карту – в таких коллекционеры хранят обыкновенно бумажные купюры. В самом центре коробочки виднелся грязновато-белый лоскуток длиной дюйма два. Фрагмент Плащаницы.

Для работы – не слишком чтобы много. Я мог бы, конечно, попробовать с помощью этого фрагмента определить направление на остальную часть Плащаницы, но не с гарантированной точностью. Фрагмент оторвали от полотна лет тридцать назад. И не только: наверняка он переходил из рук в руки достаточно часто, чтобы все эти ученые и ватиканские чиновники оставили на нем следы своей психической энергии.

И главное, фрагмент был совсем крошечный. Мне пришлось бы работать с ним с исключительной осторожностью, иначе заключенные в нем энергии могли бы перегрузить физическую материю, как избыток электричества сжигает спираль в электролампочке. Я не слишком силен по части тонких заклинаний. Сил-то и энергии у меня хватает, а вот с контролем над ними случаются проблемы. Ну, при необходимости я могу, конечно, постараться, только это сильно ограничит радиус действия моего заклинания.

В общем, это заклинание можно будет сравнить с металлодетектором, но уж никак не с тарелкой радара. Впрочем – все лучше, чем ничего. Я сунул конверт в карман и вышел.

Во избежание новых встреч с Черити я остановил Жучка у тротуара перед домом Майкла и посигналил. Почти сразу же из дома вышел Широ. Старик обрил свою седую голову – кожа его блестела, как бильярдный шар, за исключением тех мест, где ее покрывали родимые пятна. На нем были свободные черные штаны вроде тех, что я видел на фотографиях Мёрфи, когда она участвовала в соревнованиях по айкидо. Наряд дополнялся черной рубахой и белой армейской курткой с вышитыми на груди алыми крестами. Куртка подпоясывалась красным шелковым кушаком, на котором висела деревянная трость-ножны со спрятанным в ней мечом. Он отворил дверцу, сел в Жучка и положил меч на колени.

Я тронул машину, и некоторое время мы ехали молча. Пальцы мои на руле снова побелели, поэтому я завел разговор первым.

– Выходит, вы уже участвовали в таких дуэлях раньше?

– Хаи, – кивнул он. – Много раз.

– Зачем?

Широ пожал плечами:

– Много разных поводов. Защитить кого-то. Заставить кого-то убраться с миром. Драться, чтобы не впутывать в это других.

– До смерти?

Широ кивнул:

– Много раз.

– Вы, наверное, неплохо набили руку, если так, – предположил я.

Широ чуть улыбнулся, узкие глаза его превратились совсем уже в щелочки.

– Всегда кто-то сильнее.

– А с вампирами драться приходилось?

– Хаи. С Нефритовой Коллегией. С Черной Коллегией.

– Нефритовая Коллегия? – удивился я. – В жизни не слыхал о такой.

– Юго-Восточная Азия, Китай, Япония. Очень скрытные. Но уважают Установления.

– Может, вы и с динарианцами на дуэли встречались? Он нахмурился, глядя в окно.

– Дважды. Но они не соблюдают Установлений. Оба раза мошенничали.

Некоторое время я обдумывал эту информацию. Потом сказал:

– Я склоняюсь к энергии. Если он не согласится, выберем волю.

Широ искоса посмотрел на меня, потом кивнул.

– Есть ведь выбор удачнее.

– Какой?

– Не биться вообще. Нельзя проиграть бой, которого нет.

Я едва было не фыркнул, но сдержался.

– Ну, мне типа такого выбора не оставили.

– Если обе стороны не желают биться, дуэли конец, – сказал Широ. – Я буду говорить с секундантом Ортеги. Сам Ортега тоже будет там. С вашей стороны было бы разумным попробовать отговорить его.

– Не думаю, чтобы он согласился.

– Возможно. А может, и нет. Но не драться – всегда умнее.

– И это говорит воинственный рыцарь Креста, обладатель священного клинка?

– Я ненавижу драку.

Я покосился на него.

– Такое редко слышишь от человека, умеющего воевать.

Широ улыбнулся:

– Драка никогда не бывает хорошей. Но порой необходима.

Я сделал глубокий вдох.

– Угу. Пожалуй, я понимаю, что вы имеете в виду.

Остаток пути до МакЭнелли мы ехали молча. В свете уличных фонарей мои пальцы казались того же цвета, что и руки.

МакЭнелли – это таверна. Не бар, не кабак, а настоящая, в духе Старого Света, таверна. Войдя, я спустился на три ступеньки, остановился на дощатом полу и осмотрелся по сторонам. У барной стойки стоит тринадцать стульев. Потолок поддерживается тринадцатью потемневшими от времени деревянными колоннами, покрытыми ручной резьбой с листьями и всякими сказочными созданиями. Тринадцать столов расставлены, на первый взгляд, без всякой системы, а на деле очень даже осознанно: с целью рассеивать стихийные потоки магических энергий. Это значительно снижает количество несчастных случаев, которые происходят со сварливыми чародеями или безмозглыми юнцами, только-только обнаружившими свои силы. Под потолком лениво вращается несколько вентиляторов, о которые я всегда боюсь зацепить затылком. В зале пахнет древесным дымом, старыми бочками из-под виски, свежевыпеченным хлебом и жарящимся мясом. Я люблю это место.

Мак стоял за стойкой. Я знаком с Маком довольно давно, но не знаю о нем почти ничего. Роста он высокого, сложения среднего, лыс, и лет ему где-то между тридцатью и шестидесятью. Руки здоровенные, ловкие, с толстыми запястьями. Одевается он всегда одинаково: в темные штаны, свободную белую рубаху и передник, каким-то волшебным образом избегающий брызг жира, питья и всяких прочих вкусностей, которые он готовит для посетителей.

Мак заметил меня, стоило мне войти, и кивнул куда-то влево. Я посмотрел туда. Плакат на стене гласил: УСТАНОВЛЕННАЯ НЕЙТРАЛЬНАЯ ТЕРРИТОРИЯ. Я снова посмотрел на Мака. Он вытащил из-под стойки дробовик – чуть-чуть вытащил, но так, чтобы я видел.

– Понял? – выразительно спросил он.

– Нет проблем, – отозвался я.

– Вот и хорошо.

В зале было непривычно пусто. Обыкновенно здесь всегда торчит дюжина-другая завсегдатаев местной магической тусовки. Ну, не настоящих опытных чародеев, но людей с задатками магических способностей. Кроме них, сюда захаживали члены пары оккультных сект, более или менее безобидные чернокнижники-любители, стая благонамеренных волков-оборотней и всяко-разно другая подобная публика. Должно быть, Мак сам пустил слух о предстоящей встрече. Никто в здравом уме не согласится оказаться там, где может случиться потасовка между членом Белого Совета и военачальником Красной Коллегии. Я лишний раз убедился, что мой рассудок еще в порядке: мне и самому тоже очень не хотелось находиться здесь.

– Пива, – бросил я, подходя к стойке.

Мак хмыкнул и выставил на деревянную столешницу бутылку темного. Я выудил из кармана несколько мятых бумажек, но он покачал головой.

Рядом со мной у стойки стоял Широ. Мак поставил бутылку у его локтя. Широ рукой сорвал крышечку, сделал небольшой глоток и поставил бутылку обратно. Потом задумчиво посмотрел на нее и сделал еще глоток, смакуя.

– Йош.

– Спасибо, – хмыкнул Мак.

Широ произнес что-то на незнакомом мне языке – предположительно по-японски. Мак односложно отвечал ему. Мак у нас вообще такой: много талантов, мало слов.

Я успел сделать еще пару глотков, прежде чем дверь отворилась.

Вошел Кинкейд – в том же наряде, в котором я видел его утром, только без бейсболки. В отсутствие головного убора его русые волосы были собраны на затылке не в очень аккуратный хвост. Он кивнул Маку.

– Все на месте? – спросил он.

– Умгум, – отозвался Мак.

Кинкейд обошел залу, заглядывая под столы и за колонны, не забыв при этом проверить смежные помещения и святая святых Мака – его барную стойку. Мак промолчал, но у меня сложилось впечатление, что он считает эти предосторожности совершенно лишними. Кинкейд подошел к угловому столу, чуть отодвинул от него несколько соседних и поставил к нему три стула. Потом вытащил пистолет из наплечной кобуры, положил его на стол и сел.

– Привет, – произнес я более или менее в его направлении. – Я тоже рад встрече. А где Ива?

– Ей давно пора спать, – без тени улыбки ответил Кинкейд. – Я официально представляю ее.

– О, – удивился я. – Она, значит, рано ложится?

Кинкейд сверился с часами.

– Она убеждена в том, что детям положено ложиться рано.

– Хи-хи. – Впрочем, ироничные смешки удаются мне плохо. – А где Ортега?

– Я видел, как его машина паркуется на стоянке, – ответил Кинкейд.

Дверь отворилась, и вошел Ортега. Одет он был в модный черный блайзер, соответствующие черные брюки и рубаху из алого шелка. Несмотря на холодную погоду, он обходился без пальто. Кожа его оказалась смуглее, чем мне запомнилось по прошлым встречам. Возможно, он кормился перед самой встречей.

Держался он со спокойной, уверенной расслабленностью.

Войдя, Ортега осмотрелся по сторонам. Первым делом он слегка, но вежливо поклонился Маку. Потом взгляд его задержался на Широ, и он сощурился. Широ не произнес ни слова и не пошевелился. Наконец Ортега с непроницаемым видом повернулся ко мне и отвесил едва заметный поклон. Мне показалось уместным ответить ему тем же, поэтому я тоже поклонился. В последнюю очередь Ортега приветствовал Кинкейда, который ответил вялым взмахом руки.

– А ваш секундант? – поинтересовался Кинкейд. Ортега поморщился:

– Припудривается.

Он не успел договорить, как дверь распахнулась, и в зал ленивой походкой вступил молодой человек в белых кожаных штанах в обтяжку, черной рубахе в сеточку и белом же кожаном пиджаке. Грива черных как вороново крыло волос свободно падала на плечи. Лицу его позавидовали бы иные фотомодели – тем более томным серым глазам и длинным темным ресницам. Я знал его. Томас Рейт, вампир Белой Коллегии.

– Томас, – произнес я вместо приветствия.

– Привет, Гарри, – откликнулся он. – А что с вашей курткой?

– Одна женщина...

– Ясно, – кивнул Томас. – Жаль. Из всего вашего шмотья эта единственная позволяла мне надеяться на то, что в вас теплится хоть искра хорошего вкуса.

– И это вы мне говорите! В нынешнем прикиде вы опасно смахиваете на Элвиса.

– Ну, молодой, стройный Элвис – не так уж и плохо, – заявил Томас.

– Я имел в виду Элвиса старого, располневшего. А может, даже Майкла Джексона.

Мой собеседник прижал руку к сердцу.

– Мне больно это слышать, Гарри.

– Угу. У меня тоже выдался тяжелый день.

– Джентльмены, – вмешался в разговор Кинкейд, и в голосе его мне послышались нотки нетерпения. – Не начать ли нам?

Я кивнул. Ортега тоже. Кинкейд представил всехдруг другу и предъявил документ, подтверждающий, что он работает на Архив. Документ был написан печатными буквами, цветным фломастером. Я выпил еще пива. Вслед за этим Кинкейд пригласил Широ и Томаса за угловой стол. Я вернулся к стойке, и через пару мгновений Ортега подошел ко мне. Он сел так, что между нами оставалась пара незанятых стульев; Кинкейд, Томас и Широ вполголоса беседовали в углу.

Я допил бутылку и со стуком поставил ее на стойку. Мак повернулся дать мне другую. Я покачал головой:

– Не стоит. Я и так в долгу.

– Я плачу, – заявил Ортега, выкладывая на стойку двадцатку. – И еще одну мне, пожалуйста.

Я открыл было рот для глубокомысленного замечания насчет того, как сочетается угощение пивом с угрозами мне и моим близким, но, подумав, закрыл. Верно ведь сказал Широ про драку: ее не проиграешь, если в нее не лезешь. Поэтому я взял пиво, поданное мне Маком.

– Спасибо, Ортега.

Тот кивнул и сделал глоток. Взгляд его чуть просветлел, и он отхлебнул еще.

– Хорошее.

Мак хмыкнул.

– А я думал, вы, ребята, пьете кровь, – заметил я.

– Кровь необходима нам для поддержания жизни, – согласился Ортега.

– Тогда зачем вам все остальное?

Ортега повертел бутылку в пальцах.

– Жизнь не сводится к простому выживанию. В конце концов, все, что необходимо вам, – это вода. Зачем вам тогда пиво?

– Вы когда-нибудь пробовали воду в этом городе?

Он почти улыбнулся.

– Touche.

Я тоже повертел бутылку в пальцах.

– Я не стремлюсь к этому, – сказал я.

– К дуэли? Я кивнул.

Ортега облокотился о стойку и внимательно посмотрел на меня:

– Я тоже. Но это не наше личное дело. Мне бы тоже не хотелось до этого доводить.

– Так и не доводите, – предложил я. – Мы можем просто разойтись.

– А война будет продолжаться.

– Она продолжается скоро уже два года, – возразил я. – Но по большей части сводится к игре в кошки-мышки. Так, пара набегов, стычки в переулках. Вроде холодной войны, только республиканцев меньше.

Ортега нахмурился, глядя на то, как Мак протирает гриль.

– Все может обернуться хуже, мистер Дрезден. Гораздо хуже. И если конфликт начнет разрастаться, это может угрожать безопасности обоих миров – и мира смертных, и мира духов. Представьте себе разрушения и жертвы, которые могут стать следствием этого.

– Тогда почему бы нам не внести личный вклад в дело мира? Начиная с этой дуэли? Мы могли бы одеться в рванье с бисером и бахромой и наделать плакатиков типа «Занимайтесь кровью, а не войной», или чего-нибудь еще в том же роде.

На этот раз Ортега улыбнулся. Улыбка, правда, вышла усталой.

– Боюсь, для этого слишком поздно, – сказал он. – Единственное, что устроит многих моих сородичей, – это ваша кровь.

– Могу жертвовать ее, – предложил я. – Скажем, по унции раз в два месяца. Печенье и апельсиновый сок с вас.

Ортега придвинулся ко мне, и улыбка исчезла с его лица.

– Чародей. Ты убил нобля нашей Коллегии.

Я разозлился:

– Единственным поводом... Ортега остановил меня взмахом руки.

– Я не говорю, что у вас не имелось для этого повода. Однако факт остается фактом: вы объявились в ее доме в качестве гостя и официального представителя Совета. И вы напали на них, убив в результате и саму Бьянку, и тех, кто находился под ее защитой.

– Моя смерть не вернет ее, – заметил я.

– Однако утолит жажду мести, которая терзает многих моих сородичей. Устранив вас, они по крайней мере не будут противиться поискам мирного решения.

– Черт подери, – буркнул я, барабаня пальцами по бутылке.

– Впрочем... – пробормотал Ортега, и взгляд его на мгновение затуманился. – Возможен и другой выход.

– Какой еще выход?

– Покориться, – произнес Ортега. – Признать поражение в дуэли и отдаться в мои руки. Если вы согласитесь работать со мной, я мог бы взять вас под свое покровительство.

– Работать с вами? – переспросил я. Желудок мой судорожно сжался. – Вы хотите сказать, стать таким, как вы?

– Это разумная альтернатива смерти, – с искренним видом произнес Ортега. – Это может и не понравиться моим друзьям, но спорить с этим они не будут. Отняв жизнь Бьянки, вы можете возместить ее своей.

– Став одним из вас.

Ортега кивнул:

– Став одним из нас. – Он помолчал немного. – И вы могли бы взять с собой мисс Родригез. Вы жили бы вместе. Стань вы оба моими вассалами, и она перестала бы являться для вас угрозой. – Он поставил свою бутылку. – Полагаю, вы обнаружите, что мы с вами во многом схожи, Дрезден. Просто мы играем за разные команды.

Я задумчиво провел рукой по губам. Первой моей реакцией на предложение Ортеги было отвращение. Вампиры Красной Коллегии выглядят вовсе не так, как представляется большинству. Они напоминают огромных, лишенных шерсти летучих мышей, со скользкой, похожей на резину кожей. Они способны прикрывать себя плотью, чтобы походить на людей, но я-то видел, что таится под этоймаскировкой.

Я на них нагляделся. По самое по это. Мне до сих пор кошмары снятся.

Я зажмурился и открыл глаза.

– Вы разрешите один вопрос?

– С удовольствием.

– Скажите, вы живете в поместье?

– В Касаверде, – кивнул Ортега. – Это в Гондурасе. Там неподалеку деревня.

– Так-так, – сказал я. – То есть вы кормитесь ее жителями.

– Осторожно, заверяю вас. Я обеспечиваю их продовольствием, медицинским обслуживанием – всем необходимым.

– Звучит вполне убедительно, – заметил я.

– Обе стороны имеют обоюдную выгоду. Крестьяне это понимают.

– Да, возможно. – Я допил бутылку. – Скажите, а детьми вы питаетесь?

Ортега нахмурился:

– Что вы имеете в виду?

Я даже не пытался скрыть гнев.

– Пьете – ли – вы – кровь – у – детей ?

– Так безопаснее всего. Чем шире охват... скажем так, доноров, тем меньше угрозы представляет это для каждого из них.

– Вы ошибаетесь. Мы слишком отличаемся друг от друга. – Я встал. – Вы причиняете боль детям. Спасибо за пиво.

– Дрезден! – Ортега повысил голос. – Не отвергайте мое предложение с такой легкостью.

– Предложение превратить меня в кровососущего монстра, находящегося у вас в вечном рабстве? С какой стати мне соглашаться?

– Но для вас это единственный способ остаться в живых, – сказал Ортега.

Я почувствовал, как гнев сменяется слепой яростью, и оскалился в угрожающей усмешке.

– Не вы ли говорили, что жизнь не сводится к простому выживанию?

Выражение лица Ортеги тоже изменилось. Всего на мгновение я увидел злобу, надменную гордыню и отчаянную жажду крови. Он быстро совладал с эмоциями, но они продолжали слышаться в его голосе:

– Что ж, будь по-твоему. Я убью тебя, чародей.

Это звучало убедительно. Это изрядно пугало меня. Я повернулся и зашагал к выходу.

– Я подожду на улице, – сказал я, не обращаясь ни к кому конкретно, и вышел на февральский мороз.

По крайней мере так никто не удивился бы тому, что я весь дрожу.

Глава восемнадцатая

Долго ждать не пришлось. Дверь за моей спиной отворилась, и вышел Кинкейд. Он не сказал ни слова – просто сел во взятый напрокат седан и уехал. Следующим вышел Ортега. К тротуару подъехал черный лимузин. Ортега отворил дверцу салона и помедлил, повернувшись ко мне.

– Я питаю уважение к вашим принципам и мастерству, Дрезден. Однако эта ситуация – дело ваших рук, и я не могу позволить, чтобы она продолжалась и дальше. Мне жаль.

Я не ответил, глядя, как он садится в машину. Черт, ведь все, что он сказал – до последнего слова, – соответствовало истине. Ортега действительно более всего заботился о защите своих людей... ну, не людей, а сородичей-монстров. Да, на текущий момент счет в матче Дрезден – вампиры был явно не в пользу первого...

И если бы вампиры проделали такое с Белым Советом, не уверен, что мы реагировали бы на это так же спокойно и рассудительно.

Красные габаритные огни лимузина Ортеги не скрылись еще за поворотом, когда из дверей таверны вышел Томас и приятельски помахал мне. Роста в Томасе чуть меньше шести футов, так что он почти на голову ниже меня. Зато наружность у него сногсшибательная, и – что бы я там ни говорил про его прикид – на нем все смотрится замечательно. Сетчатая рубашка, которую он надел на голое тело, добавляла рельефности его мускулатуре.

Ну, у меня торс тоже ничего, но не настолько рельефен. В такой рубашке, как у него, я производил бы довольно жалкое впечатление.

– Что ж, все оказалось довольно просто, – заявил Томас. Он достал из кармана пиджака пару черных водительских перчаток и принялся картинно натягивать их. – Впрочем, насколько я понимаю, помимо этой дуэли, в городе открыт сезон охоты.

– С чего это вы так решили? – поинтересовался я.

– Какой-то тип с внешностью профессионального наемного убийцы таскался за мной с самого моего прилета вчера. Меня уже начал раздражать зуд промеж лопаток.

Я огляделся по сторонам.

– А сейчас он тоже здесь?

Томас блеснул белозубой улыбкой.

– Нет. Я представил его моим сестричкам.

Из всех вампиров Белая Коллегия ближе всего к людям – и, возможно, поэтому самая уязвимая. Они питаются не кровью, а психической энергией, жизненными силами в чистом виде. Чаще всего они совращают тех, кем питаются, высасывая жизнь во время физического соития. Если парочка Томасовых сестер познакомилась с преследовавшим его наемным убийцей, тот вряд ли будет представлять для кого-либо угрозу. Я ухмыльнулся.

– Возможно, это из ортеговых людей, – сказал я. – Он нанял целый выводок таких, чтобы они убрали моих знакомых в случае, если я не соглашусь на дуэль.

– Что ж, это все объясняет, – согласился Томас. – Не могу сказать, чтобы Ортега меня слишком любил. Возможно, из-за не самых почтенных компаний, с которыми я тусовался в прошлом.

– Ну, спасибочки. И как вы, черт возьми, оказались у него в секундантах?

– Это папочкино чувство юмора, – хмыкнул Томас. – Ортега ведь ему предложил быть секундантом. Типа в знак солидарности Красной и Белой Коллегий. А мой милый папочка вместо этого нашел у себя в семье паршивую овцу.

– То бишь, вас, – кивнул я.

– C'estmoi, – подтвердил Томас с галантным легким поклоном. – Создается впечатление, что папочка специально надеется на мою смерть.

– Славный пример отеческой заботы, – согласился я. – А как поживает Жюстина?

Томас поморщился:

– Она в Арубе – вот как она поживает. Собственно, я и сам там пребывал до тех пор, пока громилы папочки Рейта не выдернули меня сюда.

– О чем вы там договорились насчет дуэли?

Томас покачал головой:

– Не имею права рассказывать. Это положено делать Широ. В смысле, с формальной точки зрения мы с вами по разные стороны фронта.

Я тоже поморщился и покосился в сторону, куда скрылась ортегова машина.

– Угу.

Томас помолчал немного и вздохнул:

– Он намерен убить вас.

– Знаю.

– Он опасен, Гарри. Хитер. Мой отец его боится.

– Он бы мне даже нравился, – признался я. – Это ободряет – когда кто-то пытается убить меня открыто, в лицо, а не посылает дюжину крученых мячей и не стреляет в спину. Нет, почти приятно биться в честном бою.

– Конечно. В теории.

– В теории?

Томас пожал плечами:

– Ортега остается живым уже почти шестьсот лет. Если играть по правилам, такое не получается.

– Судя по тому, что я слышал, Архив не одобрит никакого мошенничества.

– Мошенничеством это считается только в том случае, если его поймают за руку.

Я нахмурился:

– Вы говорите, кто-то рассчитывает на то, что его не поймают за руку?

Томас сунул руки в карманы пиджака.

– Я ничего не говорю. Я вовсе не прочь увидеть, как вы надерете ему задницу, но уж в чем я, черт возьми, уверен стопудово – так это в том, что не буду делать ничего такого, что привлекло бы внимание ко мне.

– Вы хотите принимать участие, не участвуя. Умно.

Томас закатил глаза.

– Ну, банановую кожуру я вам под ноги кидать не буду, но и помощи от меня тоже не ждите. Все, чего я хочу, – это чтобы схватка была честной, а потом вернуться в мой домик у пляжа. – Он достал из кармана ключи от машины и повернулся в сторону стоянки.

– Желаю удачи.

– Томас, – бросил я ему вслед. – Спасибо за подсказку.

Он задержался.

– Почему вы поступили так?

Вампир оглянулся через плечо и улыбнулся:

– Жизнь сделалась бы невыносимо скучной, знай мы ответы на все вопросы. – Он подошел к белому спортивному купе и сел в машину. Мгновение спустя из салона донесся оглушительный рык бас-гитары, взревел мотор, взвизгнула резина, и машина сорвалась с места.

Я сверился с часами. Десять минут до приезда Сьюзен. Из дверей МакЭнелли вышел, на ходу надевая очки, Широ. Оглядевшись по сторонам, он нашел меня, подошел и снова снял их.

– Ортега отказался отменить дуэль?

– Он сделал мне предложение, которое я не могу простить, – сказал я.

Широ хмыкнул:

– Выбрали волю. Завтра, сразу после захода солнца. Риглифилд.

– Что, на стадионе? Может, еще и плату за вход для зрителей назначим? – Я хмуро покосился на улицу и снова сверился с часами. – У меня встреча через пару минут. Я дам вам ключи от моей машины. Я могу забрать ее завтра у Майкла.

– В этом нет необходимости, – сказал Широ. – Мак вызвал мне такси.

– О'кей. – Я убрал ключи в карман.

С минуту Широ стоял молча, задумчиво покусывая губу.

– Ортега намерен убить вас, – произнес он наконец.

– Да. Конечно, намерен. – Мне даже удалось произнести это, не оскалившись. – Все считают своим долгом сообщить мне это, будто я сам не знаю.

– Но вы не знаете, как сильно он хочет этого. – Я нахмурился и внимательно посмотрел на Широ. Его бритая голова блестела в свете уличного фонаря. – Вы ведь не виноваты в этой войне.

– Знаю, – буркнул я – без особой, впрочем, убежденности в голосе.

– Нет, – настаивал Широ. – Она действительно началась не из-за вас.

– Что вы хотите этим сказать?

– Красная Коллегия годами тайно накапливала силы, – пояснил он. – Иначе как они смогли организовать нападения в Европе спустя считанные дни после того, как вы одолели Бьянку?

Я хмуро уставился на него.

Широ достал из кармана куртки сигару, откусил кончик и сплюнул его в сторону.

– Не вы причина этой войны. Вы скорее – только повод. Красные в любом случае напали бы, как только закончили приготовления.

– Нет, – возразил я. – Все не так. Я хочу сказать, почти все, с кем я говорил в Совете, чтоб его...

Широ фыркнул. Он чиркнул спичкой и несколько раз пыхнул сигарой, раскуривая ее.

– Совет. Высокомерный донельзя. Можно подумать, на свете вообще ничего не может случиться без участия чародеев.

Для человека, не входящего в Белый Совет, Широ очень неплохо разбирался в царивших там настроениях.

– Но если Красная Коллегия жаждет войны, почему Ортега пытается остановить ее?

– Преждевременная спешка, – объяснил Широ. – Ему нужно больше времени, чтобы подготовить все как следует. Он рассчитывает на один удар – один, но гарантированно смертельный.

Некоторое время я внимательно смотрел на старика.

– Все сегодня дают мне советы. А почему вы это делаете?

– Потому, что в некотором роде вы столь же высокомерны, как и ваш Совет, пусть сами вы этого и не осознаете. Вы, например, вините себя в том, что произошло со Сьюзен. И еще много в чем себя обвинили бы.

– Ну и что из этого?

Широ повернулся и посмотрел на меня в упор. Мне пришлось отвести глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом.

– Дуэли – испытание огнем. Их исход решает воля. Дух дуэлянта. Если вы не найдете равновесия в душе, Ортеге даже не понадобится вас убивать. Вы это сами сделаете за него.

– Готов поспорить, прежде чем стать борцом со вселенским злом, вы работали психоаналитиком.

Широ выпустил клуб дыма:

– Во всяком случае, я остаюсь живым дольше, чем вы. И видел больше.

– Ну, например?

– Например – этого вампирского военачальника. Как он вами манипулирует. Он ведь не тот, каким представляется.

– Правда? Можно подумать, я такого раньше не видел, – буркнул я. – Таких, кто не таковы, какими представляются. Справлюсь как-нибудь.

Широ пожал плечами:

– Ему много сотен лет. Он не из этого мира. Тот мир, в котором Ортега жил раньше, был жесток. Беспощаден. Люди вроде него уничтожали целые цивилизации ради славы и золота. Да и с тех пор он столетиями бился с враждебными вампирами, демонами и прочими родственными ему врагами. Если он общается с вами вежливо и цивилизованно, так только потому, что убить вас так ему удобнее. Вне зависимости от того, что случится на дуэли, он намерен добиться вашей смерти любыми необходимыми для этого средствами. Возможно, не дожидаясь дуэли. Или после. Главное, чтобы вы были мертвы.

Широ не делал особого ударения на слове «смерть». Впрочем, этого и не требовалось. Я хмуро уставился на тлеющий кончик его сигары.

– Эти штуковины вас убьют.

Старик снова улыбнулся:

– Не сегодня.

– Мне казалось, образцовым христианам не положено пыхать сигарами.

– Формальность, – ухмыльнулся Широ.

– Это вы про сигары?

– Про мое христианство, – сказал Широ. – В молодости мне очень нравился Элвис. Мне представился шанс увидеть его на концерте, когда мы переехали в Калифорнию. Сначала выступал Элвис, потом кто-то еще говорил, а я тогда еще плохо понимал по-английски. Он пригласил людей за кулисы познакомиться с королем. Я решил, что это он об Элвисе, и пошел. – Он вздохнул. – Ну и обнаружил потом, что я баптист.

Я не удержался от смешка:

– Вы шутите.

– Нет. Но дело было сделано, и я старался быть не самым плохим баптистом. – Он положил руку на рукоять меча. – А потом встретился вот с этим. Это значительно все упростило. Я служу.

– Служите? Кому?

– Небу. Или божественному в природе. Памяти моих отцов. Моим товарищам. Себе. Все это – части единого целого. Вам известна притча про слепцов и слона?

– А вы слышали про медведя, который зашел в бар?

– Значит, похоже, не слышали, – кивнул Широ. – Трем слепцам показали слона. Они пощупали его с целью определить, на что он похож. Первому под руки попался хобот – и он решил, что слон похож на змею. Второй пощупал ногу и объявил, что слон похож на дерево. А третий подергал за хвост и сказал, что слон вроде тонкой веревки.

Я кивнул:

– Угу. Я понял. Все трое правы. И все ошибаются. Они просто не видели целого.

Широ кивнул:

– Вот именно. Я такой же слепой человек. Я не вижу общей картины того, что происходит повсюду. Я слеп и ограничен. Я был бы полный дурак, если бы считал себя мудрым. Поэтому, не зная, что означает Вселенная, я могу только стараться ответственно распоряжаться своими знаниями, своей силой и тем временем, что мне отведено. Я должен верить своему сердцу.

– Иногда этого недостаточно, – заметил я. Он склонил голову набок и посмотрел на меня:

– Откуда вы знаете?

Желтое такси свернуло с улицы и остановилась перед нами. Широ отворил дверцу и кивнул мне:

– Если я вам понадоблюсь, я у Майкла. Осторожнее, хорошо?

Я кивнул в ответ:

– Спасибо.

– Не за что пока, – улыбнулся Широ, сел в машину и уехал.

Еще через минуту Мак закрыл лавочку, напялил шляпу и направился к своему «Транс-Аму», на ходу молча кивнув мне. Я дождался, пока он уедет, нашел укромное местечко в тени и принялся ждать. Мне бы не хотелось, чтобы меня подстрелили из вульгарного пистолета, проезжая мимо. Досадно было бы...

Длинный темный лимузин свернул на стоянку. Шофер в ливрее вышел и отворил ближнюю ко мне дверцу. Пара длинных смуглых ног в туфлях на шпильках ступила на асфальт. Сьюзен выскользнула из машины, непостижимым образом удержавшись – на таких-то шпильках это требовало сверхчеловеческой ловкости. Вечернее платье представляло собой скорее лоскут мерцающей черной ткани, державшийся на ней не очень понятным образом и оставлявший открытыми руки и одно плечо. Зато темные перчатки доходили ей до локтя, а копна взбитых волос удерживалась двумя лакированными черными палочками для еды.

Мой язык невольно вывалился изо рта и раскатился ковровой дорожкой по асфальту. Ну, не буквально, конечно, но будь я мультяшным героем, глаза мои наверняка выстрелили бы из орбит и затряслись на пружинках в шести футах от лица.

Сьюзен явно осталась довольна моей реакцией.

– Ну как, ничего?

Я опустил взгляд на свой несколько помятый костюм:

– Боюсь, я немного не соответствую...

– Смокинг прилагается, – хихикнула Сьюзен. Водитель открыл багажник и достал нечто на вешалке и в пластиковом чехле. Когда он повернулся ко мне, до меня с запозданием дошло, что это Мартин. Все, что ему потребовалось для маскировки, – это надеть заурядную шоферскую форму. С первого взгляда я бы не узнал его ни за что. Черт, наверное, быть никаким – это даже удобно!

– Размер-то мой? – недоверчиво спросил я, принимая у Мартина пакет с вешалкой.

– Ну, пришлось брать наугад, – призналась Сьюзен, томно опуская ресницы. – Но я все-таки не совсем уж дилетантка, правда?

На лице Мартина обозначилось некоторое неодобрение. Настроение у меня почему-то немного поднялось.

– Что ж, раз так, – произнес я, – поехали. Переоденусь по дороге.

– Мне разрешается хоть глазом посмотреть? – поинтересовалась Сьюзен.

– Задешево не получится, – хмыкнул я. Мартин отворил дверцу перед Сьюзен; я забрался в машину следом за ней.

Я посвятил ее в то, что узнал про Плащаницу и что произошло после.

– Пожалуй, я смог бы найти ее, если нам удастся подобраться поближе.

– Думаешь, там будет кто-нибудь из этих... динарианцев?

– Возможно, – кивнул я. – Если дело запахнет керосином, нам придется делать ноги, и быстро. Эти ребята играют жестко.

Сьюзен посерьезнела:

– Насколько я поняла, похитители тоже не особенно стесняются размахивать пушками.

– И не забывай, что там будет еще и Марконе. А там, где Марконе, всегда полно вооруженных громил и парней из отдела убийств.

Сьюзен улыбнулась. Такой улыбки я у нее еще не видел: сдержанной, неяркой, но свирепой. Почему-то эта улыбка казалась на ее лице совершенно естественной.

– Ты ведь любишь развлечения, правда, Гарри?

– Я просто Брюс Ли по части развлечений, – согласился я. – Дайте мне только место.

Сьюзен отодвинулась как могла, освобождая мне место, чтобы облачиться в смокинг. Я постарался по возможности не измять его. Сьюзен смотрела на меня, чуть нахмурившись.

– В чем дело? – спросил я.

– Он на тебе морщит.

– А думаешь, это так просто? – возмутился я.

– Если бы ты не глазел на мои ноги, возможно, это было бы не так сложно.

– Да не глазею я! – солгал я.

Сьюзен только улыбнулась. Машина неслась вперед, я в меру способностей пытался вырядиться Роджером Муром. Улыбка вдруг сошла с ее лица.

– Эй, – произнесла она вдруг.

– Что?

– Что случилось с твоей кожаной курткой?

Глава девятнадцатая

Громада «Мариотта» была ярко освещена, и у входа кипел небольшой людской муравейник. Неподалеку приткнулось к тротуару несколько бело-синих полицейских машин, и пара копов помогала организовать движение перед входом в гостиницу. Я насчитал десятка два стоявших и подруливающих к парадному подъезду лимузинов – все как один больше и шикарнее нашего. Прислуга в униформе отгоняла на стоянку машины тех, кто приехал за рулем. Еще дюжина парней в малиновых клубных пиджаках со скучающим видом рассредоточилась по прилегающей ко входу территории. Гостиничная охрана.

Мартин причалил к тротуару.

– Я подожду здесь, – сказал он и протянул Сьюзен сотовый телефон. Она сжала его затянутой в перчатку рукой. – Если попадешь в неприятности, жми на единицу.

Тут швейцар в ливрее открыл дверцу салона с моей стороны, и я выбрался из машины. Я ощущал себя в прокатном смокинге не совсем чтобы свободно. Башмаки в длину были вроде бы впору, но в ширину слишком свободны. Я оправил на себе пиджак, подвинул съехавшую набок пряжку ремня и протянул руку Сьюзен. Она вынырнула из машины с ослепительной улыбкой и тут же поправила на мне галстук.

– Улыбайся! – шепнула она мне на ухо. – Здесь все озабочены имиджем. Если ты сунешься туда таким насупленным, как сейчас, мы будем смотреться белыми воронами.

Я постарался изобразить как можно более светскую улыбку. Сьюзен покосилась на меня, кивнула и продела руку мне под локоть. Так, улыбаясь, вступили мы в вестибюль, где нас сразу же остановил охранник в малиновом пиджаке. Сьюзен протянула ему билеты, и он взмахом руки пропустил нас дальше.

– Первым делом надо найти служебную лестницу, – сказал я, не прекращая улыбаться, – загрузочная рампа расположена где-то в районе кухни, а кухня прямо под нами. Туда и привозят все объекты, которые сегодня будут продаваться.

Сьюзен продолжала вести меня к парадной лестнице.

– Не сейчас, – возразила она. – Если мы полезем туда сию минуту, кто-нибудь может заметить. Надо подождать, пока начнется аукцион. Тогда все будут следить только за ним.

– Если промедлим, вся фигня может уплыть, пока мы здесь разгуливаем.

– Возможно, – согласилась Сьюзен. – Но еще вероятнее то, что Анна Вальмон и покупатель тоже считают так.

– Во сколько начинается аукцион?

– В одиннадцать.

– Если верить программе, распродажа начнется без четверти двенадцать – значит времени у нас не слишком много. А ведь дом не из маленьких.

Мы встали на эскалатор, и Сьюзен скептически выгнула бровь.

– У тебя есть идеи получше?

– Нет пока, – признался я и покосился на свое отражение в полированной медной колонне. Я выглядел не так уж и плохо. Есть все-таки смысл в том, что смокинг пережил столетие с лишним, практически не изменившись. Не надо чинить того, что не ломается. В смокинге прилично смотрится кто угодно, и я служил вполне удачным живым тому подтверждением.

– Как ты думаешь, у них найдется что-нибудь поесть? Помираю от голода.

– Только рубашку не заляпай, – посоветовала Сьюзен.

– Нет проблем. Я запросто могу вытирать жирные пальцы о пояс.

– Нет, тебя все-таки не всюду можно с собой брать, – сказала Сьюзен.

Она чуть прижалась ко мне, и это было приятно. Нет, правда приятно. Я выглядел, похоже, не чучелом гороховым, и рядом со мной стояла красивая женщина – да нет, не просто женщина: рядом стояла Сьюзен. Конечно, по сравнению с обложившими меня грозовыми тучами это был совсем крошечный лучик, и все же это было лучше, чем ничего, и продолжалось это всю дорогу на эскалаторе до второго этажа. Надо наслаждаться прекрасными мгновениями, пока они длятся.

Влившись в поток парадно одетых мужчин и женщин, мы на другом эскалаторе поднялись в огромную, похожую на пещеру бальную залу. С потолка свисали хрустальные люстры; пол был почти сплошь уставлен столами со всякими изысканными закусками. В дальнем конце зала играл небольшой оркестр. Не особо напрягаясь, музыканты исполняли какую-то медленную джазовую мелодию. Несколько пар, тоже не особо напрягаясь, танцевали на танцполе размером с баскетбольную площадку.

Нельзя сказать, чтобы помещение ломилось от людей, но человек двести здесь уже собралось, и поток их все прибывал. В зале слышалась вежливая, хоть (мне показалось) не совсем душевная болтовня, сопровождаемая такими же не совсем искренними улыбками и смехом. В числе тех, кто стоял ближе к нам, я узнал нескольких городских шишек, пару профессиональных музыкантов и как минимум одного киноактера.

Официант в белом пиджаке предложил нам поднос с шампанским, с которого я взял два бокала, галантно протянув первый Сьюзен. Она поднесла бокал к губам, но пить не стала.

Пахло шампанское хорошо. Я пригубил немного – вкус тоже был что надо. Меня трудно назвать пьющим, так что я ограничился одним глотком. Не стоит накачиваться шампанским на пустой желудок – на случай, если придется принимать быстрые решения. Или быстро сматывать удочки. Или делать быстро что-нибудь еще.

Сьюзен поздоровалась с какой-то пожилой парой и представила им меня. Я поспешно изобразил на лице счастливую (так я, во всяком случае, надеялся) улыбку и пробормотал приличествующие случаю фразы в уместные моменты. Щеки начинали болеть от непривычного напряжения. Мы занимались этим примерно полчаса, и все это время оркестр играл негромкую танцевальную музыку. Сьюзен знала уйму народа из собравшихся: в конце концов, она проработала в Чикаго репортером пять или шесть лет. Твой ход, Сьюзен.

– Жрать, – пробормотал я после того, как очередной сутулый старикан приятельски чмокнул Сьюзен в щечку и отошел. – Корми меня, Сеймур.

– Вечно ты о плотской стороне, – проворчала она, но все же подвела меня к столу с закусками и позволила взять с блюда крошечный сандвич. Я удержался от того, чтобы проглотить его целиком, – и правильно сделал, поскольку вся хитроумная слоеная конструкция скреплялась протыкавшей его насквозь зубочисткой. Впрочем, даже так он продержался недолго.

– Ты бы хоть жевал с закрытым ртом, – посоветовала Сьюзен.

Я взял второй сандвич.

– Ничего не могу с собой поделать, беби. Вот оно, счастье!

– И улыбайся.

– Жевать и улыбаться? Разом? Я что, похож на Джеки Чана?

Она открыла рот – наверняка для язвительного ответа – и не произнесла ни звука. Рука ее непроизвольно сжала мой локоть. Я прикинул, не сунуть ли мне сандвич в рот, чтобы не мешался в руке, но принял более разумное и дальновидное решение. Я сунул его в карман пиджака – на потом – и повернулся посмотреть, что же встревожило Сьюзен.

Я повернулся как раз вовремя, чтобы встретиться взглядом с джентльменом Джонни Марконе. Это был мужчина чуть выше среднего роста, среднего же телосложения. Черты лица – достаточно приятные, но вряд ли запоминающиеся. В общем, он идеально подошел бы на роль этакого ничем не примечательного соседа. На дворе стоял февраль, так что обычный яхтсменский загар у него слегка сошел, но светлые морщинки в углах бледно-зеленых глаз все еще оставались хорошо заметными. Он производил именно то впечатление, какого хотел: американской легенды, преуспевшего выходца из среднего класса.

При всем этом Марконе страшил меня больше любого другого известного мне человека. Мне довелось видеть, как он выхватил нож из рукава быстрее, чем налетевший на него сверхсильный псих успел швырнуть в него железной чушкой. В тот же вечер, но позже, он, метнув другой нож, перебил веревку; при этом он висел вниз головой. Возможно, Марконе и был смертным, но и к нормальным смертным я бы его не отнес. Он сделался королем организованной преступности в Чикаго в результате полномасштабной гангстерской войны и с тех пор сохранял этот трон, несмотря на все угрозы со стороны как смертных, так и потусторонних сил. И добился он этого только тем, что был опаснее любого из тех, кто покушался на его власть. Из всех находившихся в этом помещении Марконе единственный не изображал на лице улыбки. И, похоже, это его очень мало смущало.

– Мистер Дрезден, – сказал он. – И мисс Родригез, полагаю. А я и не знал, что вы собиратель искусства.

– Я самый заядлый коллекционер плюшевых Элви во всем Чикаго, – брякнул я, почти не думая.

– Элви? – удивился Марконе.

– Ну, вообще-то полагалось бы говорить «Элвисы», – пояснил я. – Однако если я повторяю это слово слишком часто я начинаю разговаривать сам с собой, называть все на свете «Моя Прелесссть» – поэтому предпочитаю латынь.

На этот раз Марконе улыбнулся. Крутая у него вышла улыбочка. Я бы сказал, прикольная. Примерно так улыбаются, поди, на полный желудок тигры, глядя на резвящегося олененка.

– А-а-а. Надеюсь, вы найдете здесь что-нибудь себе по вкусу.

– Да я неприхотлив. – Я тоже улыбнулся почти искренне. – Мне любая старая тряпка сойдет.

Марконе сощурил глаза. В наступившей на мгновение тишине он посмотрел на меня в упор. Он мог себе это позволить. Я уже заглядывал ему в душу однажды – это была одна из причин, по которым я его так боялся.

– В таком случае позволю себе посоветовать вам быть осмотрительнее с покупками.

– Я весь осмотрительность, – снова улыбнулся я. – Вы уверены, что не хотите упростить все немного?

– В знак уважения к вам я бы даже согласился, – сказал Марконе. – Только, боюсь, я не совсем понимаю, что именно вы имеете в виду.

Я тоже прищурился и шагнул вперед. Сьюзен крепче сжала мой локоть, безмолвно призывая к сдержанности. Я понизил голос, чтобы меня слышал он один.

– Я вам вот что скажу. Начнем с того, что одна из ваших мартышек пыталась прокомпостировать мой билет на стоянке у телестудии. Отсюда мы можем уже переходить к той части, в которой я смогу дать соответствующий ответ.

Того, что произошло дальше, я никак не ожидал.

Марконе заморгал.

Не то чтобы он сделал это слишком заметно. Происходи все за карточным столом, не всякий игрок это бы заметил. Но я стоял прямо перед ним, и я знал его, и я заметил. Мои слова застали Марконе врасплох, и на долю секунды он это выдал. Конечно, он тут же опомнился и спрятал все под своей улыбкой процветающего бизнесмена – на порядок более удачной, чем моя фальшивая улыбка, а потом мягко положил руку мне на плечо.

– Не провоцируйте меня на людях, Дрезден. Вам такое не позволяется. Я не могу позволить себе позволять вам такое.

Тень легла на Марконе, и, подняв взгляд, я увидел за ним тушу Хендрикса. Хендрикс оставался все таким же массивным, рыжеволосым, все таким же похожим на защитника первой линии, до сих пор не решившегося перейти из университетской сборной в профессионалы. Смокинг у него был получше моего. Интересно, подумал я, у него под смокингом снова бронежилет?

На этот раз Куджо Хендрикс пришел с подругой. Подруга у него оказалась шикарной, длинноногой, голубоглазой, элегантной, высокой нордического типа блондинкой. На ней было белоснежное вечернее платье; на шее, на обоих запястьях и даже на одной из лодыжек у нее блестело серебро. Мне приходилось видеть бикини на обложках «Спортс иллюстрейтед», которые показались бы слишком жалкими для этой подруги Куджо Хендрикса.

Блондинка заговорила, и голос ее звучал гортанным мурлыканьем:

– Мистер Марконе. Какие-нибудь проблемы?

Марконе выразительно изогнул бровь.

– У нас есть проблемы, мистер Дрезден?

Возможно, я сказал бы на это что-нибудь глупое, но ногти Сьюзен впились мне в локоть даже сквозь рукав.

– Проблем нет, – ответила Сьюзен за меня. – Мы, кажется, не знакомы.

– Нет, – согласилась блондинка, чуть поведя глазами. – Не знакомы.

– Мистер Дрезден, мисс Родригез. С мистером Хендриксом вы, полагаю, оба знакомы. А это мисс Гард.

– А, – понимающе кивнул я. – Она тоже у вас работает, да?

Мисс Гард улыбнулась. Похоже, сегодня профессиональная улыбка вообще входила в обязательный убор.

– Я из Фонда Монока, – сообщила она. – Консультант.

– В какой области, разрешите поинтересоваться? – спросила Сьюзен. Из всех присутствующих у нее, несомненно, была самая лучезарная улыбка.

– Безопасность, – невозмутимо отозвалась Гард и переключилась на меня. – Я помогаю избегать ситуаций, при которых воры, шпионы и бедные странствующие духи шатаются по всей округе.

Тут до меня дошло. Кем бы ни была в действительности эта мисс Гард, похоже, это она отвечала за те обереги, что так жестоко пощипали Боба. Мой праведный гнев разом стих, сменившись осторожностью. Марконе неплохо знал, на что я способен. Он предпринял шаги для восстановления баланса, а Марконе не из тех, кто светится до срока. Отсюда следовало, что он приготовился к неприятностям с моей стороны. Он был готов сразиться со мной.

Похоже, эта мысль явственно отобразилась на моем лице, потому что Марконе сказал:

– Никто из нас не желает никаких неприятностей, Дрезден. – Взгляд его снова сделался жестким, непроницаемым. – Если хотите поговорить, позвоните мне в офис завтра. А до тех пор я посоветовал бы вам искать Элвисов для вашей коллекции где-нибудь в другом месте.

– Обязательно приму это к сведению, – заверил я его. Марконе тряхнул головой и отправился дальше в обход по залу, пожимая руки и кивая в нужный момент. Хендрикс и эта амазонка, Гард, тенью следовали за ним.

– Какой ты, однако, обаяшка, – вполголоса заметила Сьюзен.

Я хмыкнул.

– Кладезь дипломатии.

– Уступлю разве что Киссинджеру. – Я хмуро покосился вслед Марконе. – Не нравится мне это.

– Что не нравится?

– Он что-то задумал. И огородил свой дом магическими заслонами.

– Словно ожидает неприятностей, – предположила Сьюзен.

– Угу. Именно.

– Думаешь, это он покупает Плащаницу?

– Не удивлюсь, – кивнул я. – Связей и денег у него предостаточно. И во всяком случае, сделка явно должна состояться здесь. – Говоря, я еще раз осмотрел залу. – Он ничего не делает, не спланировав досконально. Возможно, у него свои люди в охране отеля. Это даст ему возможность беспрепятственно встретиться с Вальмон без свидетелей.

Я отыскал взглядом Марконе: тот нашел себе тихое место у самой стены и говорил с кем-то по маленькому сотовому телефону. Взгляд его сделался еще жестче, и он мало походил на человека, который слушает, что ему говорят, – скорее отдает распоряжения. Я попытался прислушаться к тому, что он говорит, но звуки оркестра и разговоры множества людей оказались слишком серьезной помехой даже для меня.

– Но зачем? – спросила Сьюзен. – Ну, есть у него средства и возможности, но зачем, скажи на милость, ему покупать Плащаницу?

– Чтоб мне сдохнуть, если я знаю!

Сьюзен кивнула:

– Вот уж что несомненно – так это то, что он не обрадовался, увидев тебя здесь.

– Угу. Что-то его беспокоит. Видела его лицо? Сьюзен покачала головой:

– Что ты имеешь в виду?

– Реакцию на мои слова. Черт, я точно это увидел. Я застал его врасплох одной фразой, и ему это не понравилось.

– Ты его напугал?

– Возможно, – буркнул я.

– Достаточно, чтобы заставить его действовать быстрее? – Темные глаза Сьюзен тоже высмотрели Марконе, который захлопнул свой мобильник и направился к одному из служебных выходов. Гард и Хендрикс следовали за ним. Марконе задержался, чтобы бросить пару слов охраннику в малиновом пиджаке, и оглянулся в нашу сторону.

– Похоже, нам тоже стоит шевелиться, – сказал я. – Мне ведь еще не меньше минуты нужно на то, чтобы заняться тауматургией с тем образцом ткани. Попробую с его помощью найти Плащаницу.

– Так что ж ты раньше этого не сделал?

– Радиус действия небольшой, – ответил я. – И заклятие продержится недолго. Нам нужно находиться где-нибудь радом.

– Как близко?

– Ну, футов сто...

Марконе вышел из залы, и парень в малиновом пиджаке поднес к губам рацию.

– Блин! – не выдержал я.

– Не дергайся, – сказала Сьюзен, хотя и не без напряжения в голосе. – Здесь же сливки чикагского общества. Вряд ли охранники будут устраивать сцену.

– Тоже верно, – согласился я и двинулся к двери.

– Медленнее, – шепнула Сьюзен, снова улыбаясь. – Не несись жеребцом.

Я честно постарался убавить шаг и не обращать особого внимания на нагонявшего нас охранника. Краем глаза я видел и другие малиновые пиджаки, перемещавшиеся по залу в нашем направлении. Тем не менее мы шли светской походкой, а Сьюзен улыбалась за нас обоих. Мы уже достигли двери, когда она отворилась, и навстречу нам вышел, преградив нам дорогу, еще один малиновый пиджак.

Я сразу узнал этого чувака: тот самый стрелок у телестудии, едва не изрешетивший нас с отцом Винсентом на стоянке. Глаза его удивленно расширились – он тоже узнал меня, – и рука потянулась к отвороту пиджака. К наплечной кобуре то есть. Жест был прост и понятен, как дважды два: «Уходи без шума или получишь пулю».

Я огляделся по сторонам, но за исключением нескольких танцующих и других охранников никого поблизости не наблюдалось. Тут оркестр грянул что-то поживее: какой-то синкопированный латиноамериканский ритмик, и под эти звуки посетители помоложе, прежде ошивавшиеся у банкетных столов, потянулись на танцпол.

– Идем, – бросил я и потащил Сьюзен за руку.

– Что ты делаешь? – удивилась она.

– Пытаюсь выиграть немного времени, чтобы прорваться к другому выходу, – на ходу объяснил я. Я повернулся, положил руку ей на талию, другой рукой подхватил ее за руку и, закружившись в нехитром тустепе, повел ее в направлении танцпола. – Просто следуй за мной и все.

Я посмотрел на нее и увидел, что она невольно приоткрыла рот.

– Ты же говорил, что не умеешь танцевать.

– Ну, не то, что танцуют нынче в клубах, – буркнул я. Она поспевала за мной более или менее успешно, и я рискнул чуть усложнить ритм. – С рок-н-роллом у меня неважно. Вот бальные танцы – другое дело.

Сьюзен рассмеялась. Темные глаза ее сияли; при этом она не забывала вглядываться в окружавшую нас толпу в поисках новых малиновых пиджаков.

– Надо же! Или это на тебя так смокинг действует? Где ты учился?

Я продолжал вести Сьюзен через зал, то отдаляясь на расстояние вытянутой руки, то вновь привлекая ее к себе.

– Видишь ли, когда я только приехал в Чикаго, я перепробовал целую кучу разных занятий, прежде чем осел у Ника Крисчена в детективном агентстве «Оборванный ангел». В том числе подрабатывал партнером по танцам в клубе для пожилых горожан.

– Поднабрался мастерства у старушек?

– А ты сама представь, легко ли танцевать танго, если у партнера артрит, – возмутился я. – Это требует некоторого мастерства. – Я снова крутанул Сьюзен – на этот раз так, что в результате она оказалась прижатой спиной к моей груди; одна моя рука оставалась на ее бедре, вторая – на отлете, сжимая ее руку. Ее прикосновения пронизывали меня слабыми электрическими разрядами. Волосы Сьюзен пахли корицей, а платье позволяло любоваться изрядной частью ее спины. Черт, это сводило меня с ума, и когда она бросила на меня взгляд через плечо, в глазах ее я увидел тот же огонь. Она тоже ощущала это.

Я сглотнул. «Сосредоточься, Гарри».

– Видишь вон ту дверь за столами?

Сьюзен кивнула.

Я покосился через плечо. Малиновые пиджаки пробивались к нам сквозь толпу, но изрядно отстали.

– Так вот нам туда. Нам надо отделаться от этих парней и найти Вальмон прежде, чем это сделает Марконе.

– Думаешь, они не осмелятся гнаться за нами через кухню?

– Не погонятся, если Чудо-Мартин отвлечет на себя их внимание.

Глаза Сьюзен озорно блеснули, и она, продолжая кружиться в танце, достала из маникюрной сумочки крошечный сотовый телефон.

– Однако же ты и выдумщик.

– Можешь считать меня психом, но я не позволю этим ублюдкам путаться у нас под ногами. – Удача продолжала сопутствовать нам: оркестр заиграл мелодию медленнее, и Сьюзен почти прижалась ко мне, спрятав мобильник от посторонних взглядов. Я услышал писк набираемых цифр и постарался приглушить все свои мысли и эмоции. У Ларри Фаулера меня хватило ненадолго, но я надеялся, что на время, достаточное для короткого телефонного разговора, я смогу себя сдерживать.

И мне это удалось. Негромкий разговор длился всего две или три секунды, потом Сьюзен сложила телефон и убрала обратно.

– Через две минуты, – сказала она.

Черт! На Мартина и впрямь можно было положиться. Я разглядел пару малиновых пиджаков у главного входа. Темноволосый тип, что стрелял в меня на стоянке, приближался. Конечно, вежливо пробираться через толпу ему было нелегко, так что, даже танцуя, мы все еще опережали его.

– Нам подадут сигнал или что?

– Думаю, нам просто надо подождать, пока что-нибудь произойдет, – ответила Сьюзен.

– Ну, например?

Внезапный визг тормозов заглушил музыку. Послышался громкий треск, потом звон бьющейся посуды, к которому добавились вопли и крики из расположенного на первом этаже вестибюля. Оркестр в замешательстве смолк, и люди столпились у выхода посмотреть, что же там случилось.

– Например, это, – сказала Сьюзен.

Нам пришлось двигаться против течения, но, похоже, на нас никто не обращал внимания. Я увидел темноволосого громилу – тот тоже спешил в направлении переполоха. Этот говнюк держал пистолет в руке, несмотря на то что выстрел в любом направлении наверняка задел бы какую-нибудь знаменитость. Хорошо еще, он держал его опущенным, у бедра.

Персонал заинтересовался причинами переполоха ничуть не меньше остальных, так что нам удалось незамеченными проскользнуть в служебный коридор. Сьюзен торопливо огляделась по сторонам.

– Лифт?

– Лучше лестница. Если кто-нибудь начнет палить в нас на лестнице, мы станем визжать и всячески привлекать к себе внимание. Да и бежать есть куда. – Я увидел на стене схему пожарной эвакуации и поводил по ней пальцем. – Вот, в ту сторону по коридору и налево.

Пока я изучал дорогу, Сьюзен сняла туфли. Она сделалась от этого заметно ниже, зато смогла бесшумно ступать по ковру. Мы прошли по коридору, отыскали лестницу и начали спускаться. Одолев три пролета, мы снова оказались на уровне земли – так, во всяком случае, мне показалось. Я открыл дверь с площадки и осмотрелся по сторонам. Напротив с лязгом отворилась дверь служебного лифта, и из него вышли двое типов в не слишком свежих белых кухонных передниках. Не глядя по сторонам, оживленно беседуя, они двинулись куда-то по коридору. С улицы слышалось завывание сирен.

– Должен признать, – буркнул я, – если уж Мартин отвлекает внимание, он делает это от души.

– У него очень сильно чувство профессиональной этики, – согласилась Сьюзен.

– Постой-ка на стреме, – попросил я, отходя от двери.

Сьюзен стояла, оглядываясь по сторонам, а я тем временем опустился на колени на лестничной площадке, вынимая из кармана все, что требовалось для заклинания.

Первым делом я достал черный маркер и очертил им на полу аккуратный круг. Маркер скрипел по керамической плитке, и стоило мне довести линию до конца, как я усилием воли замкнул круг. Невидимый, но вполне ощутимый – по крайней мере моими чувствами – барьер выстроился вокруг меня, отгородив от помех.

– У тебя маркер перманентный? – поинтересовалась Сьюзен.

– Помолчи минутку, – буркнул я, доставая из кармана полученный от отца Винсента образец и заводного пластикового утенка.

И вовсе не надо хихикать и тыкать в меня пальцем. Слушайте дальше.

Я коснулся клочком ткани утиного клюва, потом завел утенка, негромко пробормотал заклинание – по большей части набор бессмысленных слов – и сосредоточился на том, что мне нужно. Я опустил утенка на пол, но вместо того, чтобы начать переваливаться с лапки на лапку, он неподвижно ждал. Образец ткани мне пришлось закрепить на клюве утенка аптечной резинкой – он был такой короткий, что завязать его не было никакой возможности. Я отбросил в сторону все посторонние мысли, оставив только пару необходимых для заклятия, и прошептал: «Ищи, ищи, ищи!»

Энергия хлынула из меня, так что пару секунд я не мог даже вздохнуть. Маленький желтый утенок вздрогнул и ожил, бесцельно поворачиваясь по кругу. Я кивнул и, протянув руку, разорвал круг. Барьер исчез так же быстро, как возник, утенок крякнул и, переваливаясь, засеменил к двери.

Я покосился на Сьюзен. Ее черные глаза следили за утенком с тем, что я бы назвал исключительным скепсисом.

Я насупился:

– Комментарии не обязательны.

– Я ничего не говорила.

– Вот и не говори.

Она справилась с улыбкой.

– Не буду.

Я отворил дверь. Утенок деловито выбрался в коридор, крякнул и свернул налево. Я догнал его и поднял с пола.

– Она где-то близко, – сказал я. – Идем, быстро! Утенка будем опускать только наразвилках.

– А что такое лестницы, твой утенок знает?

– Приблизительно. Да пошли же: я не знаю, надолго ли хватит заклятия.

Я шел первым. Ну, может, я и не атлет мирового уровня, но я более или менее тренирован, у меня длинные ноги, поэтому и шагом передвигаюсь быстрее, чем иные бегом. Сначала по одному длинному коридору, потом по другому утенок привел нас к двери с табличкой: ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН.

Я отворил дверь и заглянул внутрь.

– Бельевая, – шепотом сообщил я. – Большая... Позади, из коридора, по которому мы только что прошли, послышались шаги. Сьюзен тревожно посмотрела на меня. Я ринулся в помещение; Сьюзен ворвалась следом. Я закрыл дверь, оставив маленькую щель – чтобы замок не щелкнул, выдавая нас.

Шаги приближались. Их было двое. Две фигуры быстрым шагом прошли мимо двери.

– Хендрикс и Гард, – прошептал я Сьюзен.

– Откуда ты знаешь? – прошипела она в ответ.

– Духи у блондинки характерные. – Я мысленно досчитал до десяти, приоткрыл дверь и выглянул. В коридоре было пусто. Я закрыл дверь и включил свет. Помещение оказалось довольно просторным. Вдоль одной стены выстроились большие, промышленного типа стиральные машины; с противоположной – батарея сушилок. Остальное пространство занимало несколько рядов длинных стеллажей, на полках громоздились стопки сложенных скатертей и полотенец. Я поставил утенка на пол, и он поковылял вдоль ряда стеллажей. – Они и на яхте ее так прятали. В выстиранном белье.

– И это их ты называешь профессионалами? Если они такие предсказуемые? – возмутилась Сьюзен.

Я нахмурился и поставил утенка на пол.

– Ты лучше за дверью следи.

Утенок дошел до дальней стены и уперся клювом в какое-то свисающее с сушилки белье. Отодвинув тряпки в сторону, я обнаружил за ними большую вентиляционную решетку. Я опустился на колени, ощупал край решетки пальцами и взглядом и почти сразу же обнаружил пару отверстий на месте выкрученных шурупов. Я легонько потянул решетку, и она осталась у меня в руках, открыв проем приблизительно три на три фута. Сунув туда голову, я увидел воздуховод, тянувшийся между двумя перегородками. Утенок ступил в него и решительно повернул направо.

– Вентиляция, – сказал я, снял пиджак и совсем уже бездумно размотал с шеи галстук. Потом стащил туфли и закатал рукава рубашки, чтобы браслет-оберег оставался открытым. – Сейчас вернусь.

– Гарри... – беспокойно начала Сьюзен.

– Я смотрел «Чужого». Я не Ом Скерритт. – Я подмигнул Сьюзен, подобрал утенка и полез в проем, стараясь производить как можно меньше шума.

Судя по всему, шума я производил действительно мало. Воздуховод шел, не сворачивая, каждые пятнадцать – двадцать футов открываясь в разные служебные помещения. Я миновал уже третью решетку, когда до меня донеслись голоса.

– Это не соответствует условиям сделки, – произнес голос Марконе. Он звучал немножко металлически, с помехами, словно его транслировали по радио.

Голос Анны Вальмон – благодаря британскому произношению я бы не спутал его ни с каким другим – прозвучал у меня почти над ухом: прямо из-за следующей решетки.

– И изменение времени тоже. Я не люблю, когда покупатель меняет согласованный план.

Щелкнула рация. Снова послышался голос Марконе – спокойный как обычно.

– Уверяю вас, у меня нет ни малейшего желания портить отношения с вашей организацией. Это было бы вредно для бизнеса.

– Вы получите товар, как только я получу подтверждение о переводе денег на мой счет – и ни секундой раньше.

– Мои люди в Цюрихе...

– Вы меня за идиотку держите? Эта работа уже обошлась нам куда дороже, чем рассчитывал любой из нас. Вырубайте свою чертову рацию и свяжитесь со мной снова, когда вам будет что конкретного сказать, иначе я уничтожу эту чертову штуковину и уйду.

– Подождите, – сказал Марконе, и уверенности в его голосе немного убавилось. – Вы не можете...

– Не могу? – огрызнулась Вальмон. – Не трахайте мне мозги, янки. И добавьте к моему счету еще миллион за работу. Я отменяю сделку, если денег не будет на счету через десять минут. Отбой.

Я подобрался к решетке и обнаружил, что она слегка перекосилась. Должно быть, Вальмон попала в здание гостиницы и перемещалась по нему исключительно по вентиляции. Я осторожно выглянул сквозь решетку. Вальмон расположилась в чем-то, напоминающем кладовую. Единственное, что освещало помещение, – это неяркое мерцание, исходящее от какой-то штуковины в руках у Вальмон; судя по всему, это был карманный компьютер. Она бормотала что-то себе под нос, не сводя взгляда с экрана. Сейчас на ней был облегающий черный костюм с черной же бейсболкой. А моей куртки, черт возьми, на ней не было – впрочем, я и не ожидал, что мне ее вернут, перевязанную голубой ленточкой.

Я сверился с утенком, поставив его на пол клювом ко мне. Он тут же описал полукруг и нацелился клювом на Анну Вальмон.

Похитительница беспокойной кошкой расхаживала взад-вперед. Минуты через две или три мои глаза привыкли к полумраку, и я увидел, что Вальмон ходит вокруг тубуса с лямкой. Тубус находился всего в пяти или шести футах от меня.

Я следил за Вальмон до тех пор, пока она вдруг не застыла, пристально глядя на экран компьютера.

– Юпитер, блин! – выдохнула она. – Заплатил! Теперь или никогда. Я осторожно взялся за решетку и толкнул. Она бесшумно отделилась от стены, и я отставил ее в сторону. Вальмон была целиком поглощена своим компьютером. Если перспектива огрести деньги будет отвлекать ее еще хоть пару секунд, я, пожалуй, смогу улизнуть с Плащаницей – вон он какой я, прямо Джеймс Бонд. Уж в смокинге-то это будет не так сложно. Мне хватило бы трех-четырех секунд, чтобы проскользнуть в кладовую, схватить Плащаницу и нырнуть обратно в воздуховод.

Я чуть не помер от разрыва сердца, когда рация снова захрипела, и голос Марконе произнес:

– Есть. Как договорились плюс еще миллион. Это вас устраивает?

– Вполне. Вы найдете товар в кладовой на цокольном этаже.

Голос Марконе почти звенел от напряжения.

– Будьте добры, нельзя ли точнее?

Стараясь думать как можно тише, я выскользнул из воздуховода, протянул руку и коснулся пальцами лямки тубуса.

– Как вам угодно, – согласилась Вальмон. – Объект в запертой кладовой, в тубусе для курьерской доставки. В тубус вмонтировано воспламеняющее устройство. С помощью имеющегося у меня передатчика я имею возможность привести его в действие или же обезвредить. Когда мне ничего уже не будет угрожать, я, покидая город, обезврежу устройство и извещу вас об этом по телефону. До тех пор я бы не советовала вам пытаться открыть его. Я отдернул руку.

– Вы снова изменили условия сделки, – произнес Марконе. Голос его был холоден, как внутренняя стенка холодильника.

– Условия диктует продавец.

– Мало кто может утверждать, что имеет передо мной преимущество.

Вальмон негромко, горько усмехнулась.

– Ну-ну. Это всего лишь разумные меры предосторожности. Ведите себя пай-мальчиком, и с вашей драгоценной тряпкой ничего не случится. Попытаетесь предать меня – ничего не получите.

– А если власти сами найдут вас? – поинтересовался Марконе.

– Вам пригодятся веник с совком. На мой взгляд, с вашей стороны было бы разумным сделать все, что в ваших силах, для того, чтобы расчистить мне дорогу. – Она щелкнула тумблером рации.

Я прикусил губу, лихорадочно размышляя. Даже если мне удалось бы унести Плащаницу, Марконе вряд ли обрадуется тому, что не смог наложить на нее лапы. Если он сам и не убьет Вальмон, он по меньшей мере наведет на нее полицию. Вальмон, в свою очередь, уничтожит Плащаницу. Если я заберу ее, мне необходимо будет как можно быстрее избавиться от зажигательного устройства. Нельзя же слепо полагаться на то, что моя магия просто выведет эту штуковину из строя. С такой же вероятностью она может привести ее в действие в самый неподходящий момент...

Нет, мне был позарез нужен Вальмонов передатчик, и добыть его я мог только одним путем.

Я шагнул вперед, остановился у Вальмон за спиной и упер ей в спину пластмассовый утиный клюв.

– Не шевелиться, – произнес я. – А то стреляю. Она застыла.

– Дрезден?

– Покажите руки, – скомандовал я. Она подняла их ладонями вверх; на зеленоватом экранчике компьютера светились колонки цифр. – Где передатчик?

– Какой передатчик?

Я надавил на утенка чуть сильнее.

– У меня тоже позади тяжелый день, мисс Вальмон. Передатчик, о котором вы говорили Марконе.

Она неуютно поежилась.

– Если вы заберете его, Марконе меня убьет.

– Угу, он очень следит за своим имиджем. Вам было бы лучше всего пойти со мной и сдаться под защиту официальных лиц. Так где передатчик?

Плечи ее поникли, и она на мгновение низко опустила голову. Я испытал укол раскаяния. Она рассчитывала попасть сюда с друзьями. Их убили. Молодая женщина, одна в чужой стране... что бы ни случилось, сомнительно, чтобы она благополучно выбралась из этой ситуации. И тут еще я стою и тычу ей в спину утенком. Я чувствовал себя злодеем.

– В левом кармане куртки, – тихо сказала Вальмон. Я напомнил себе, что я профессионал, и полез ей в карман за передатчиком.

Она оглушила меня.

Только что я держал утенка прижатым к ее спине и лез ей в карман, а мгновение спустя уже валялся на полу, и на скуле у меня вспухал синяк в форме ее локтя. Свет компьютера погас. Вместо него вспыхнул узенький красноватый лучик миниатюрного фонарика, и Вальмон выбила утенка из моей руки. Луч фонарика скользнул за утенком. Вальмон рассмеялась.

– Утка, – сказала она. Рука ее нырнула в карман и показалась обратно с маленьким серебряным полуавтоматическим пистолетом. – Я не сомневалась, что вы не выстрелите, но это просто умора какая-то.

Я принял эту фразу за подсказку.

– Вы тоже не будете стрелять, – сказал я, подобрав ноги, чтобы встать. – А потому можете положить этот пистолет себе в...

Она навела пистолет мне на ногу и спустила курок. Ногу пронзило острой болью, я невольно вскрикнул и схватился за бедро. Словно помогая мне, красный луч фонарика уперся туда же.

Я осмотрел ногу. Две маленькие царапины, но никак не пулевое ранение. Пуля ударила в бетонный пол рядом с ногой и выщербила в нем лунку. Должно быть, меня поцарапало осколками бетона.

– Мне ужасно жаль, – сообщила Вальмон. – Так вы что-то хотели сказать?

– Ничего серьезного, – заверил я.

– Ах, – вздохнула Вальмон. – Было бы как-то неэтично заставлять покупателя самого возиться с трупом и вытирать кровь, так что придется, похоже, передавать покупку Марконе в руки. Не можем же мы позволить вам убегать отсюда с предметом, из-за которого все так возбудились.

– Из всех ваших неприятностей Марконе далеко не самая крупная, – заметил я.

– Да нет, из них из всех, пожалуй, самая заметная.

– Марконе по крайней мере не будет отращивать рогов и когтей, чтобы рвать вас на части заживо, – возразил я. – Ну, во всяком случае, мне так кажется. А вот другая компания, которая тоже охотится за Плащаницей, – запросто. Вроде той твари, что вы видели утром на катере.

Лица я ее в темноте не разглядел, но голос, когда она заговорила, чуть дрогнул.

– Что это было?

– Демон.

– Настоящий демон? – Странно звучал ее голос: словно она не могла решить, смеяться ей или плакать. Мне уже приходилось слышать такой. – Вы ждете, что я поверю, будто это и в самом деле демон?

– Угу.

– А вы тогда, полагаю, что-то вроде ангела, да?

– Блин, да нет же! – сказал я. – Я на них только работаю. Послушайте, я знаю людей, которые способны защитить вас от этих тварей. Людей, которые не причинят вам вреда. Они помогут.

– Мне не нужна помощь, – заявила Вальмон. – Они мертвы. Оба мертвы. Гастон, Франческа. Мои друзья. Кем бы ни были эти люди, эти твари, больнее мне они уже не сделают.

Запертая дверь кладовой отчаянно заскрежетала, когда какая-то неведомая сила сорвала ее с петель и отшвырнула в коридор. В образовавшийся проем хлынул свет – такой яркий, что мне на мгновение пришлось прикрыть глаза рукой.

На фоне этого света вырисовались три неясных силуэта. Один худощавый, чуть пригнувшийся под тяжестью гривы извивающихся стальных лент-волос. Другой – крепкий на вид, более всего напоминавший мужчину, променявшего свои ноги на чешуйчатое тело огромной змеи. Между ними стояла фигура, которая сошла бы за человеческую: мужчина в свободном пальто, сунувший руки в карманы, – но отбрасываемые этой фигурой тени извивались и бурлили самым тошнотворным образом.

– Значит, больнее не бывает? – произнесла центральная фигура негромким мужским голосом. – Что ж, сколько бы я ни слышал подобных заявлений, они всегда звучат в некотором роде вызовом.

Глава двадцатая

По мере того как мои глаза привыкали к свету, я различал все больше подробностей. Демон женского пола с волосами Джоан Джетт, двумя парами глаз и горящим знаком на лбу был мне уже знаком – эта динарианка напала на нас в порту утром. Второе демоническое создание покрывала темно-серая чешуя, испещренная запекшимися ржаво-красными пятнами. От плеч до талии фигура сохраняла сходство с человеческой; ниже тело приобретало форму сплющенной змеи. Ног он не имел вообще. Свитое в кольца тело извивалось, скрежеща чешуей об пол. Глаз у него тоже имелось две пары: одна золотистых, змеиных, другая – светло-зеленых, примерно таких же, как и светящийся знак, казалось, пляшущий на чешуйчатом лбу.

Раз, два, три маленьких динарианца... Трое. Я пригляделся к последнему. Из всех трех этот в наибольшей степени смахивал на человека. Он красовался в небрежно накинутой на плечи шинели. Одежда под шинелью явно шилась на заказ – и обошлась владельцу в кругленькую сумму. На шее болтался завязанный кое-как узкий серый галстук. Роста и сложения он был среднего; в коротко стриженных темных волосах мелькала кое-где седина. Держался он лениво, с легкой иронией, словно эта сцена его забавляла. В произношении его тоже слышались английские нотки.

– Ну-ну. И что тут у нас? Дерзкая похитительница и ее...

У меня сложилось впечатление, что он хотел завязать светскую беседу, до которых городские снобы большие любители, однако прежде, чем он успел договорить, Анна Вальмон выбросила руку с пистолетом в его сторону и трижды выстрелила прямо ему в грудь. Я увидел, как он дернулся, и рубашка мгновенно покраснела от крови. Должно быть, она попала в сердце или крупную артерию.

Мужчина моргнул и потрясенно уставился на Вальмон. Одежда его продолжала напитываться кровью. Он распахнул полу шинели и посмотрел вниз. Только теперь я заметил, что его галстук на деле вовсе не галстук, а кусок серой от времени веревки, и хотя он явно носил его в качестве украшения, узел был скользящий. Удавка.

– Я не люблю, когда меня перебивают, – произнес он значительно менее благожелательным тоном. – Меня даже не представили присутствующим. Соблюдайте правила приличия, девушка.

Нравятся мне девушки вроде Анны Вальмон. Она не промедлила с ответом, выпустив в демона еще несколько пуль.

Их разделяло не больше пяти футов. Светловолосая похитительница целилась в его центр тяжести и не промахнулась ни разу. Мужчина скрестил руки на груди, а пули били в него, дырявя тело все новыми кровоточащими пробоинами. После четвертого выстрела он закатил глаза и сделал левой рукой утомленный жест. Пистолет Вальмон щелкнул пустым затвором и смолк.

– На чем это я остановился? – вздохнул он.

– Приличия, – мурлыкнула демон-девица с дикой шевелюрой. Прозвучало это, правда, слегка невнятно, поскольку ей мешали говорить массивные клыки. – Приличия, отец.

– Боюсь, взывать к ним не имеет смысла, – сказал мужчина. – Воровка, ты похитила нечто, в чем я заинтересован. Отдай это мне сейчас же, и ты вольна уйти на все четыре стороны. Откажи мне в этом – и я могу рассердиться.

На верхней губе Анны Вальмон выступили капельки пота, она переводила взгляд с разряженного пистолета на мужчину в шинели и обратно.

Выстрелы не могли не привлечь внимания. Мне просто необходимо было тянуть время. Я подался вперед, сунул руку в карман вальмоновой куртки и достал маленькую коробочку из черного пластика, отдаленно напоминающую пульт дистанционного управления видеомагнитофоном. Потом поднял руку с передатчиком, положил палец на кнопку, словно знал, что делаю, и повернулся к чуваку в шинели:

– Эй, Богарт! А ну-ка, ты и твои чудо-двойняшки – несколько шагов назад, или простыне хана.

Мужчина приподнял брови.

– Прошу прощения?

Я помахал в воздухе дистанционником.

– Щелк. Бах. И Плащаницы нету.

Человек-змея зашипел, беспокойно извиваясь; демон-девица зарычала, оскалив зубы. Пару мгновений стоявший между ними мужчина смотрел на меня пустыми, ничего не выражающими глазами.

– Вы блефуете, – произнес он.

– Можно подумать, эта простыня имеет для меня какую-то ценность, – хмыкнул я.

Мужчина не тронулся с места, глядя на меня. Однако тень его продолжала шевелиться. Она колыхалась, пульсировала, и при взгляде на нее на меня накатывала тошнота, как от укачки. Взгляд его скользнул от меня к Анне Вальмон, потом к стоявшему на полу тубусу.

– Дистанционный взрыватель, насколько я понимаю. Скажите, сами-то вы понимаете, что стоите к нему ближе всех?

Я понимал. Я и представления не имел, насколько силен воспламеняющий заряд. Впрочем, это имело мало значения, поскольку я все равно не знал, на какую кнопку нажимать.

– А то!

– И вы скорее убьете себя, чем отдадите мне Плащаницу?

– Чем позволю вам убить меня.

– А кто сказал, что я вообще намерен кого-либо убивать?

Я перевел взгляд с него на демона-девицу.

– Франческа Гарсиа могла бы сказать что-нибудь на этот счет.

Тень заколыхалась еще сильнее, но он продолжал смотреть на меня холодным, оценивающим взглядом.

– Возможно, мы могли бы достичь соглашения.

– Какого же?

Он выхватил из кармана шинели крупнокалиберный револьвер и наставил его на Анну Вальмон.

– Отдайте мне пульт, и я не убью эту юную леди.

– Демон-пахан с пистолетом? Да вы, наверное, надо мной смеетесь, – сказал я.

– Зовите меня Никодимус. – Он покосился на свой револьвер. – Не спорю, грубовато, но одни расчленения утомляют, видите ли. – Он ткнул стволом в оцепеневшую от ужаса Вальмон. – Ну что, до трех считать?

Я изобразил акцент мультяшного трансильванского вампира:

– Щщитайте до сколька хочите, ниччего не отдам – ха, ха, ха!

– Раз, – произнес Никодимус.

– Уж не рассчитываете ли вы, что я отдам вам эту штуку, повинуясь рефлексу?

– Вы уже не раз проделывали это при виде дамы в опасности, Гарри Дрезден. Два.

Этот Никодимус меня знал. И он избрал тактику давления, в любом случае срабатывающую очень быстро, – значит понимал, что я тяну время. Блин! Блефовать не имело смысла.

– Постойте, – буркнул я.

Он взвел курок револьвера и переместил ствол к голове Анны.

– Тр... Вот вам и все мои хитрости.

– Ладно, – сказал я, бросая ему пульт. – Ваша взяла. Никодимус опустил пистолет и повернулся, чтобы левой рукой поймать дистанционник. Я дождался, пока взгляд его переместится с Вальмон на пульт.

А потом собрал все клочки энергии, что имелись у меня в эту минуту, воедино, выбросил правую руку вперед и рявкнул:

– Fuego!

Волна огня шириной примерно с дверной проем взметнулась на полу, ринулась вперед и ударила Никодимуса в залитую кровью грудь. Сила удара швырнула его через коридор, он врезался спиной в противоположную стену и не пробил ее только потому, что попал, должно быть, прямо в стойку каркаса. Гипсовая перегородка треснула, голова демона откинулась назад, крепко стукнув затылком о стену. Тень его тоже отлетела назад вместе с ним, разбрызгавшись по перегородке темными мазутными пятнами.

Человек-змея отреагировал с невероятной быстротой, отпрянув от огня в сторону. Девица-демон взвизгнула, волосы-лезвия собрались в пучок, пытаясь прикрыть ее от огня, однако ударная волна выкинула в коридор и ее.

Жар стоял невыносимый, высасывающий весь кислород из легких. Я прикрыл лицо руками; алое пламя сменилось тем временем клубами едкого черного дыма. В ушах звенело, и я не слышал ничего, кроме собственного сердцебиения.

Будь у меня выбор, я бы ни за что не использовал огненного заклятия. Собственно, для того и нужен жезл. Магия подобного рода сложна, опасна и легко выходит из-под контроля. Жезл помогает сфокусировать ее, держать в узде. С его помощью мне худо-бедно удается обычно избегать взрывов, оставляющих ожоги легких.

Я вслепую зашарил руками в дыму – ни видеть, ни хотя бы дышать я не мог. Наткнулся на женское запястье, скользнул пальцами по руке выше, к плечу, и удостоверился, что это Анна Вальмон. Одной рукой я рванул к себе ее, другой нащупал тубус и почти ползком устремился к вентиляционному отверстию в стене.

Воздух в коробе был чище. Вальмон закашлялась, но я толкнул ее в проем перед собой. Огня в кладовой хватало, чтобы я видел, куда ползти. Одна бровь у Анны обгорела, да и вся эта половина лица покраснела. Я рявкнул ей на ухо как мог громче:

– Шевелись!

Она оглушенно кивнула, и я толкнул ее вперед, в направлении прачечной.

Вальмон ползла медленнее, чем мне хотелось бы, но так я прикрывал ее собой от огня и чудищ. В ушах стучало, короб казался гнетуще узким. Я прекрасно понимал, что динарианцы в своем демоническом обличье выносливее и меня, и Анны Вальмон. Если только я по нечаянной счастливой случайности не укокошил их (в чем я сильно сомневался), они должны быстро оправиться от взрыва и броситься за нами. Нам ничего не оставалось, как оторваться от них и добраться до машины; в противном случае мы были обречены. Я подталкивал Вальмон; мне то и дело мерещились стальные щупальца, готовые вонзиться мне в мягкое место, или отравленные змеиные клыки, нацелившиеся примерно туда же.

Вальмон вывалилась из воздуховода в прачечную. Я держался вплотную за ней, что невольно напомнило мне виденную когда-то телепередачу о брачных повадках обезьян-ревунов. Слух постепенно возвращался ко мне, и я услышал пронзительный звон пожарной сигнализации где-то в коридоре.

– Гарри? – Сьюзен перевела взгляд с Вальмон на меня, помогая той подняться на ноги. – Что случилось?

Шатаясь, я тоже встал.

– Надо бежать, – прохрипел я. – Сейчас же.

Сьюзен кивнула – и тут же толкнула меня. Сильно толкнула: я полетел на карачки, больно ударившись плечом о батарею сушильных агрегатов. Я повернул голову и увидел прядь стальных волос, выметнувшихся из вентиляционного проема. Следом показалась сама динарианка – чешуя, когти и все остальное. Она ползла на четвереньках, но с потрясающей скоростью и, я бы сказал, изяществом.

Как бы быстро она ни перемещалась, Сьюзен оказалась проворнее. Девица-демон раздвинула свои полные губы в оскале, и Сьюзен врезала ногой прямо по ним. Что-то хрустнуло, динарианка взвыла от боли и неожиданности.

– Сьюзен! – крикнул я. – Осто... – «... рожно» я произнести уже не успел. С полдюжины щупалец кинжалами метнулись в Сьюзен.

Она увернулась от всех. Ей пришлось броситься через комнату к стиральным машинам, и динарианка, едва не потеряв равновесия, устремилась следом. Новые щупальца метнулись к Сьюзен, но она, уклонившись в сторону, рывком распахнула дверцу стиральной машины и тут же захлопнула снова, прищемив при этом прядь стальных волос. Не останавливаясь, она развернулась на месте и лягнула чешуйчатую ногу динарианки точно в оттопыренный назад сустав.

Та взвизгнула от боли и забилась, пытаясь вырваться. Я понимал, что она достаточно сильна, чтобы высвободиться из стиральной машины, причем очень быстро, однако на несколько драгоценных мгновений Сьюзен лишила ее подвижности. Тем временем Сьюзен сорвала со стены висевшую там складную стиральную доску, развернулась и с размаху врезала ею по динарианке. Она нанесла три удара: по больной ноге, по загривку и еще раз – чуть выше. Первые два удара еще вызывали у динарианки ответный визг; после третьего она без звука рухнула на пол.

Мгновение Сьюзен смотрела сверху вниз на поверженною демона, и в глазах ее полыхала жаркая ненависть. Металлический каркас гладильной доски перекорежило до неузнаваемости – с такой силой Сьюзен колотила по чудовищной твари. Она сделала глубокий вдох, отшвырнула остатки гладильной доски в сторону и пригладила растрепавшиеся волосы.

– Сука, – только и сказала она.

– Уау, – выдохнул я.

– Ты в порядке, Гарри? – спросила Сьюзен. На меня она не смотрела.

– Угу, – кивнул я. – Уау.

Сьюзен подошла к столу, на котором оставила свою косметичку. Она расстегнула ее, доставая телефон.

– Попрошу Мартина, чтобы он подхватил нас у выхода. Я усилием воли заставил себя шевелиться и помог встать Анне Вальмон.

– Какого выхода?

Сьюзен, так и не глядя на меня, без слов ткнула пальцем в схему пожарной эвакуации на стене. Она произнесла в трубку слов десять – двенадцать и сложила мобильник.

– Он едет. Гостиницу эвакуируют. Нам надо...

Я ощутил порыв магических энергий. Воздух вокруг Сьюзен вдруг потемнел и соткался в облако теней. За какое-то мгновение облако сгустилось и превратилось в извивающееся сплетение змей всех размеров и расцветок, обвившихся Сьюзен. Помещение внезапно наполнилось шипением и жужжащим треском. Сьюзен вскрикнула.

Я повернулся и увидел стоящего в дверях человека-змею. Одна почти человеческая рука его протянулась в направлении к Сьюзен, изо рта вырывалось змеиное шипение, и я почти видел, как вибрирует от напряжения воздух между его вытянутой рукой и Сьюзен.

Ярость захлестнула меня горячей волной, и я едва удержался, чтобы не швырнуть в него еще один заряд магического огня. Так велика была энергия моего гнева, что я, возможно, испепелил бы всех находящихся в помещении. Вместо этого я сосредоточился на воздухе за спиной у динарианца и выкрикнул:

– Ventasservitas!

Шквал ветра ударил человека-змею в спину, оторвал его от пола и швырнул через всю прачечную. Он врезался в ряд стиральных машин, проделав в одной из них дыру глубиной в добрых полтора фута, и испустил пронзительный, шипящий свист – как я надеялся, возглас боли и потрясения.

Сьюзен упала и покатилась по полу, срывая с себя змей. Их острые зубы впивались в ее кожу, рвали черное платье. Пол вокруг нее покрылся брызгами крови. Змеи продолжали цепляться за нее. Я видел, что ее охватывает паника.

Я зажмурился на мгновение, показавшееся мне длиной в год, и собрал волю в количестве, необходимом для того, чтобы разрушить заклятие динарианца. Я сложил в уме встречное заклинание и надеялся только, что правильно рассчитал количество энергии. Слишком мало энергии – и заклятие сделается еще сильнее, как закаляется в огне сталь. Слишком много – и оно взорвется с разрушительными последствиями. Я сфокусировал свою волю на окутавшем Сьюзен клубке змей и высвободил энергию выкриком:

– Entropus!

Заклинание сработало. Змеи забились и исчезли, оставив после себя лишь слой прозрачной слизи.

Сьюзен лежала на полу, задыхаясь и истекая кровью. Кожа ее блестела от слизи. Кровь сочилась из укусов; темные ссадины покрывали кожу на руке, на ноге, на шее, на лице...

Я пригляделся. Никакие это были не ссадины. Они темнели на глазах, они обретали резкость, превращаясь в замысловатую татуировку. Чем-то это напоминало раскраску маори. Узор начинался у нее на щеке чуть ниже глаза и змеился ениз, по шее, по ключице, исчезая под платьем. Он снова выныривал на глаза, покрывая левую руку и левую ногу. Задыхаясь и дрожа, Сьюзен поднялась на ноги и мгновение смотрела на меня огромными черными глазами; зрачки ее были слишком велики для человеческих. Глаза ее наполнились слезами, и она отвернулась.

Тем временем человек-змея очухался настолько, что снова смог принять более или менее вертикальное положение. Взгляд его желтых змеиных глаз уперся в Сьюзен, и он задохнулся от удивления.

– Братство, – прошипел он. – Это братство! – Динарианец огляделся по сторонам и увидел тубус, все еще висевший у меня на плече. Хвост его хлестнул по стене, и он ринулся на меня.

Я отпрянул в сторону, прикрывшись столом.

– Сьюзен! – крикнул я.

Человек-змея ударом кулака расколол стол надвое и пополз ко мне через обломки. Сьюзен сорвала со стены сушилку и метнула ему в голову.

Динарианец, увидев ее, рванулся в сторону, но тяжелая рама ударила его в плечо и опрокинула навзничь. Он злобно зашипел и, бросившись к вентиляционному отверстию, исчез.

Задыхаясь, я выпрямился и секунду косился на зияющее отверстие, но он не вернулся. Тогда я рывком потащил все еще полуоглушенную Вальмон к двери.

– Братство? – спросил я у Сьюзен. Она крепко сжала губы и отвернулась.

– Не сейчас.

Я стиснул зубы от обиды и тревоги за нее – впрочем, она была права: дым становился все гуще, и мы не имели представления о том, когда и с какой стороны вернется вся эта когтисто-зубасто-чешуйчатая компания. Я крепче схватил Вальмон за руку, проверил, не потерял ли Плащаницу, и следом за Сьюзен выскочил в коридор. Она бежала босиком, но быстро, так что я, задыхаясь и волоча за собой светловолосую воровку, едва поспевал за ней.

Мы поднялись на один марш по лестнице, и Сьюзен распахнула дверь прямо на парочку горилл в малиновых пиджаках. Они попытались остановить нас. Сьюзен выбросила руки вперед и резко развела их в стороны. Мы перешагнули через горилл и побежали дальше. Мне даже жаль их стало: вряд ли тот факт, что их оглушила женщина, положительно скажется на их громильских послужных списках.

Мы выбежали из здания через боковой выход. Темный лимузин уже ждал нас. Мартин стоял рядом. Я слышал завывание сирен, крики людей, гудки пожарных машин, пытающихся прорваться к гостинице.

Мартин глянул на Сьюзен и замер. Потом опомнился и бросился нам навстречу.

– Возьмите ее, – прохрипел я.

Мартин подхватил Вальмон и как сонного ребенка понес ее к лимузину. Я поплелся следом. Мартин положил блондинку на диван в салоне и сел за руль. Сьюзен нырнула в машину следом за Вальмон, и я снял тубус с плеча, чтобы сесть.

Что-то дернуло меня назад – что-то, напоминающее мягкую, эластичную веревку, обвившуюся вокруг талии. Я рванулся к машине, но смог только захлопнуть дверцу, прежде чем меня сбили с ног, и я брякнулся на землю у выхода.

– Гарри! – крикнула Сьюзен.

– Езжайте! – прохрипел я Мартину, смотревшему на меня из-за руля. Я попытался еще бросить в опущенное окошко машины тубус с Плащаницей, но что-то с силой прижало мою руку к земле. – Да езжайте же! Приведите помощь!

– Нет! – взвизгнула Сьюзен и попыталась открыть дверцу.

Мартин оказался быстрее. Я услышал, как щелкнули, блокируясь, замки дверей. Потом взревел мотор, и машина, взвизгнув резиной, сорвалась с места.

Я еще пытался бежать, но что-то держало меня за ноги, и я даже не мог подняться с земли. Я повернулся и увидел стоявшего надо мной Никодимуса. Обрывок удавки у него на шее оставался единственной деталью туалета, не пропитавшейся еще кровью. Его тень – его чертова тень – обвилась вокруг моей талии, моих ног, моих рук, и она шевелилась, как живое существо. Я попробовал было сложить заклинание, но эти чертовы петли-тени вдруг сделались ужасно холодными – холоднее льда или замершего металла, и вся моя энергия замерзла во мне.

Один из завитков-теней вынул тубус из моих онемевших рук и, причудливо изогнувшись, передал Никодимусу.

– Восхитительно, – произнес тот. – Теперь Плащаница у меня в руках. И вы, Гарри Дрезден, тоже.

– Что вам нужно? – прохрипел я.

– Просто поговорить, – заверил меня Никодимус. – Я всего-то хочу вежливо с вами побеседовать.

– Пошли вы!

Глаза его потемнели от холодного гнева, и он потянул из кармана свой револьвер.

«Класс, Гарри, – подумал я. – Вот что ты получишь за свое чертово геройство. Полную обойму девятимиллиметровых карамелек».

Но Никодимус не выстрелил.

Он оглушил меня рукоятью револьвера.

Яркий свет вспыхнул в моих глазах, и я повалился на землю. Я вырубился прежде, чем моя щека коснулась земли.

Глава двадцать первая

Очнулся я от холода.

Сознание вернулось ко мне в совершенной темноте, под струей ледяной воды. Голова трещала достаточно сильно для того, чтобы боль в ноге казалась по сравнению с этим почти приятным ощущением. Запястья и плечи болели еще сильнее. Шея затекла, и мне потребовалась секунда или две, чтобы сообразить: я стою в вертикальном положении со связанными над головой руками. Ноги, само собой, тоже оказались связанными. Мышцы задергались от холода, и я попробовал отодвинуться от ледяной струи. Мне помешали веревки. Холод начал пробирать до костей. Ощущение было не из приятных.

Я дернулся, пытаясь освободиться. Потом попробовал подергать по очереди ногами и руками. Трудно сказать, насколько свободнее стали веревки: холод мешал мне чувствовать даже запястья, а видеть не позволяла темнота.

На мгновение меня охватил страх. Если бы удалось высвободить руки, я бы, возможно, рискнул пережечь путы заклинанием. Черт, да я так окоченел, что идея сжечь себя самого казалась не столь уж непривлекательной. Однако когда я попытался накопить необходимую для этого энергию, та ускользнула от меня. Потом до меня дошло. Бегущая вода. Бегущая вода сковывает магические энергии, и всякий раз, когда я пытался собрать их, она смывала все к чертовой матери.

Холод все крепчал, становился все болезненнее. Я никуда не мог деться от него. Я запаниковал, задергался, от чего тупая боль в связанных запястьях сделалась режущей, и тут же снова ослабла, притуплённая холодом. Помнится, несколько раз я орал от боли – и тут же захлебывался водой.

Впрочем, и сил-то у меня осталось всего ничего. Побарахтавшись несколько минут, я повис, задыхаясь, зажмурившись от боли, слишком усталый, чтобы сопротивляться дальше. А вода становилась все холоднее...

Мне было больно, но я решил, что больнее уже не будет.

Прошло несколько часов, и я понял, что сильно ошибался на этот счет.

Отворилась дверь. В глаза мне ударил яркий свет. Я бы отвернулся, но у меня и на это сил не осталось. В дверь вошла пара дюжих мужиков с самыми настоящими горящими факелами в руках. Этот свет дал мне возможность рассмотреть помещение. У самой двери стена была отделана полированным камнем, но все остальные поверхности представляли собой нагромождение осыпавшейся земли и битого кирпича; только в одном месте из-под него проглядывала какая-то круглая бетонная труба – наверное, часть городского водопровода. На потолке тоже виднелись земля, камни, свисавшие корни... Откуда-то сверху лилась на меня вода, скатывавшаяся затем в воронку на полу.

Значит, меня притащили в Преисподнюю – замысловатый лабиринт пещер, разрушенных зданий, туннелей и древних сооружений, раскинувшийся под современным Чикаго. Преисподняя – это темное, сырое, холодное место, полное самых разных тварей, которые прячутся здесь от солнечного света, человеческого общества, а может, ищут радиоактивности. Туннели, в которых сооружался первый атомный реактор, – это только преддверие Преисподней. Люди, знающие о существовании этого мира – даже чародеи вроде меня, – избегают показываться здесь, если их только не загоняют совсем уже отчаянные обстоятельства.

Дорогу сюда не знал никто. Значит, никто не придет сюда мне на помощь.

– Эй, ребята, я тут здесь совсем вспотел, – просипел я вошедшим. – У вас пивка холодненького не найдется? Или еще чего шипучего – и со льдом?

Они даже не покосились в мою сторону. Один встал у стены слева от меня, другой справа.

– Я понимаю, мне стоило бы побриться. – Меня понесло, и я уже не мог затормозить. – Знай я, что у меня будет здесь общество, я бы принял душ. И пол бы подмел...

Никакого ответа. Ни даже намека на то, что они вообще меня слышат. Ничего.

– Мрачноватое помещение, – заметил я.

– Вам придется простить их, – сказал Никодимус. Он вошел в дверь и ступил в круг света от факелов – переодетый во все чистое, гладко выбритый, умытый. Теперь наряд его составляли пижамные штаны, шлепанцы и клубный пиджак времен Хью Хефнера. Серая удавка, впрочем, так и висела у него на шее. – Что я ценю в своих служащих – так это рвение в работе, а стандарты у меня очень и очень высокие. Порой они смотрятся немного неживыми.

– Вы запрещаете своим громилам говорить? – поинтересовался я.

Он достал из кармана трубку и маленькую жестянку табака «Принц Альберт».

– Помилуйте, я ничего им не запрещаю. Я просто вырвал у них языки.

– Насколько я понимаю, ваш департамент людских ресурсов не жалуется на избыток добровольцев, – заметил я.

Он набил трубку, примял табак пальцем и улыбнулся:

– Вы не поверите. Но я предлагаю им бесплатные услуги дантиста по высшему разряду.

– Что ж, это может пригодиться и вам – когда полиция выбьет вам зубы. Кстати, поосторожнее с моим смокингом – он взят напрокат.

В глазах его загорелся очень неприятный огонек.

– Младшенький нашей малышки Мэгги. С возрастом вы набрались изрядных сил.

Я долго молча смотрел на него, дрожа от холода. Мою мать звали Маргарет.

Но почему «младшенький»? Насколько я знал, я был единственным ребенком. Впрочем, я не так уж и много знал о своих родителях. Моя мать умерла при родах. Отец скончался от разрыва аорты, когда мне было шесть. У меня сохранилась фотография отца на пожелтевшей газетной страничке. Я хранил его в своем фотоальбоме. Фотография запечатлела его на благотворительном детском утреннике в каком-то маленьком городишке в Огайо. Еще у меня хранилась полароидная карточка, изображающая отца с матерью, – они стояли перед мемориалом Линкольна, и у нее круглился животик: она носила тогда меня. Я до сих пор не снимаю ее амулет – пентаграмму. Он погнут и чуть оплавился, но чего еще ждать, если ты то и дело бегаешь, убивая с его помощью, скажем, оборотней...

И все. Ничего у меня больше не осталось от родителей. Ну, до меня доходили кое-какие слухи, что моя мать общалась с разной не самой приятной публикой. Ничего конкретного – так, случайные реплики. Один демон сообщил мне, что родители мои были убиты, и та же самая тварюга намекнула еще на то, что у меня имеются родственники. Помнится, я отмахнулся тогда от этой темы, решив, что демон грязно врет.

Впрочем, с учетом того, что Никодимус и Шонзи служили по одному ведомству, мне, возможно, не стоило доверять и динарианцу. Он вполне мог и сочинять. Запросто мог.

А если нет?

«Заставь его говорить дальше, – решил я. – Выуди из него побольше информации». Терять мне, похоже, было не особо много чего, а как справедливо сказано, знание – сила. Может, и удастся обнаружить какую-нибудь зацепку...

Никодимус чиркнул спичкой, раскурил трубку и выпустил несколько клубов дыма, с легкой усмешкой поглядывая на мое лицо. Черт, он видел меня насквозь. Я старался не встречаться с ним взглядом.

– Гарри... Вы позволите называть вас Гарри?

– А что изменится, если я скажу «нет»?

– Это просто больше расскажет мне о вас, – сказал он. – Мне бы хотелось с вами познакомиться – и я всегда предпочитаю обойтись без услуг дантиста, если есть возможность избежать этого.

Я злобно косился на него, дрожа под ледяной водой. В голове продолжал стучать кузнечный молот; боль от веревок унималась от холода.

– Кстати, позвольте спросить: к какому гребаному дантисту вы ходите? Ортодоксу де Саду? Или доктору Менгеле? А?

Никодимус пыхнул трубкой и с любопытством посмотрел на мои веревки. Вошел еще один человек с непроницаемым лицом – постарше первых двух, с густой седой шевелюрой. Он толкал перед собой сервировочную тележку. Приблизившись, он разложил маленький столик и поставил так, чтобы на него не летели брызги. Никодимус повертел трубку в пальцах.

– Дрезден, вы позволите быть с вами откровенным?

Я предположил, что в тележке разложены всякие блестящие инструменты, имеющие целью запугать меня.

– Откровенным – так откровенным. Полагаю, мне это безразлично.

Никодимус покосился на слугу, поставившего вокруг столика три складных стула, потом накрывшего столик белой скатертью.

– Видите ли, вы ведь сталкивались уже со многими весьма опасными созданиями. Однако в большинстве своем все они были изрядными идиотами. Я по мере сил стараюсь избегать этого... собственно, именно поэтому вы связаны и стоите под водой.

– Вы меня боитесь, – сказал я.

– Ба, да вы ведь уничтожили троих опасных чернокнижников, нобля вампирской Коллегии и даже одну из королев фейри. Они недооценили вас, а также ваших союзников. Я – нет. Полагаю, вы можете расценивать ваше нынешнее положение как комплимент.

– Угу, – буркнул я, моргая, чтобы убрать ледяную воду из глаз. – Вы чертовски добры.

Никодимус улыбнулся. Слуга открыл тележку, и в ней обнаружилось нечто куда более дьявольское, нежели старые добрые пыточные инструменты. Там был завтрак. Старый слуга принялся накрывать на стол. Картофельные котлеты. Какой-то сыр. Печенье, ветчина, колбаса, оладьи, тосты, фрукты. И – Господи! – кофе. Горячий кофе. Запах апперкотом врезал мне по желудку, и тот – как он ни замерз – задергался у меня внутри, прикидывая, как бы вырваться на волю и урвать хоть немного еды.

Никодимус сел, и слуга налил ему кофе. Наверное, наливать кофе самостоятельно было ниже его достоинства.

– Я ведь пытался удержать вас подальше от этой истории.

– Угу. Очень мило с вашей стороны. Не вы ли отредактировали то пророчество, о котором говорила мне Ульшаравас?

– Вы и не представляете себе, как это трудно – поймать посланца Небес в западню.

– Ну-ну, – кивнул я. – И зачем вам все эти хлопоты?

Никодимус не снизошел даже до того, чтобы плеснуть себе в кофе сливок, сахара... Ложка звякнула о блюдце.

– У меня сохранились приятные воспоминания о вашей матери. Мне не слишком сложно было сделать это. Так что почему бы и нет?

– Вот уже второй раз вы упоминаете мою мать, – заметил я.

– Да. Я уважал ее. Что вообще-то для меня в высшей степени нехарактерно.

– Так уважали, что сцапали меня и притащили сюда? Ясно.

Никодимус помахал рукой.

– Так вышло. Мне необходим некто, обладающий некоей метафорической массой. Вы вмешиваетесь в мои дела, вы не лишены способностей, и вы вполне соответствуете рецепту.

Рецепту?

– Какому еще рецепту?

Он отхлебнул кофе и блаженно зажмурился. Ублюдок.

– Насколько я понимаю, мы переходим к той части разговора, в которой я открываю вам свои планы?

– Можно подумать, вы что-то можете потерять.

– И уж наверняка вы ожидаете,что я открою вам при этом и свои слабые места. Я уязвлен таким отсутствием уважения ко мне как к профессионалу.

Я стиснул зубы.

– Трус.

Он поддел вилкой кусок ветчины и задумчиво пожевал.

– Вам достаточно знать, что произойдет одно из двух.

– Нет, правда? – Мастер остроумного ответа – вот он я.

– Разумеется. Или вас освободят, и вы разделите со мной этот скромный завтрак... – Он взял со стола слегка изогнутый, острый на вид нож. – Или я перережу вам горло, как только покончу с трапезой.

Он произнес это достаточно жутко – без всяких мелодраматических штучек. Как нечто само собой разумеющееся. Так обычно говорят о том, что вынесут после завтрака мусор.

– Старый добрый ультиматум: «С нами или в могиле», – буркнул я. – Ха, сколько раз я его слышал, а он все не выходит из моды.

– Боюсь, вся ваша биография свидетельствует, что вы слишком опасны, чтобы оставлять вас в живых, – а мне нельзя выбиваться из графика, – сказал Никодимус.

График? Значит, времени у него не так уж и много.

– Знаете, так я становлюсь очень несговорчивым. Не принимайте это как личное оскорбление.

– Ни за что, – заверил он меня. – Это нелегко для нас обоих. Я бы испробовал на вас разные психологические приемы, но, боюсь, я не в курсе последних достижений в этой области. – Он взял с блюдца тост и намазал маслом. – Хотя, с другой стороны, не так много психологов умеют править колесницами... в общем, я не ощущаю себя совсем уж ущербным.

Дверь снова отворилась, пропуская в помещение молодую женщину. У нее были длинные, спутанные со сна волосы, темные глаза и лицо слишком вытянутое, чтобы назвать его красивым. Красное шелковое кимоно она затянула поясом кое-как, так что при ходьбе оно то и дело распахивалось; белья под кимоно явно не было. Как я уже сказал, в Преисподней холодно.

Девушка зевнула и лениво потянулась, искоса поглядывая на меня.

– Доброе утро. – Говорила она с таким же странным, напоминающим британский акцентом.

– И тебе, малышка. Гарри Дрезден, полагаю, вас еще не представляли моей дочери Дейрдре.

Я всмотрелся вдевицу, показавшуюся мне слегка знакомой.

– Боюсь, мы не встречались еще.

– Встречались, – возразила Дейрдре, потянувшись, чтобы взять из вазы спелую клубнику. Она вытянула губы трубочкой и откусила половину. – В порту.

– А-а. Мадам Медуза, полагаю? Дейрдре вздохнула.

– Так меня еще ни разу не называли. Как забавно... Можно, я убью его, папочка?

– Еще не время, – покачал головой Никодимус. – Но если до этого дойдет, он мой.

Дейрдре сонно кивнула.

– Я не опоздала к завтраку?

– Ни капельки, – улыбнулся ей Никодимус. – Можешь поцеловать папеньку.

Она уселась ему на колени и чмокнула в щеку. Язычком. Тьфу. Потом встала, Никодимус подвинул ей один из стульев, и Дейрдре села за стол.

– Как видите, стульев здесь три, – сказал Никодимус, усаживаясь на место. – Вы уверены, что не хотите отзавтракать с нами?

Я открыл было рот, чтобы сказать, куда он может засунуть свой третий стул, но запах еды остановил меня. Я вдруг ощутил отчаянный, болезненный, волчий голод. Вода сделалась еще холоднее.

– Что вы задумали?

Никодимус кивнул одному из громил. Тот подошел ко мне, на ходу доставая из кармана маленькую шкатулку, в каких обычно хранят драгоценности. Он открыл ее и потянул мне.

Я изобразил удивленный восторг.

– Ах как неожиданно!

Громила злобно на меня смотрел. Никодимус улыбался. В шкатулке лежала древняя серебряная монетка – такая же, как та, какую я видел в переулке у больницы. Только пятна на ней сложились в форме другого знака.

– Я вам нравлюсь. Ах как я вам нравлюсь, – произнес я без особого энтузиазма. – И вы хотите, чтобы я стал одним из вас?

– Ну, не хотите – не надо, – улыбнулся Никодимус. – Я предложил бы только, чтобы вы выслушали и нашу позицию, прежде чем примете решение бессмысленно умереть. Возьмите монету. Позавтракайте с нами. Мы можем поговорить. После этого, если не захотите иметь со мной дела, вы вольны уйти.

– Вы меня просто так и отпустите. Ну да, конечно.

– Примите монету – и я сомневаюсь, что смогу удержать вас.

– И что помешает мне тогда обернуть эту монету против вас?

– Ничего, – сказал Никодимус. – Однако я твердо верю в благосклонность человеческой натуры.

Черта с два он верил во что-нибудь!

– Вы что, серьезно думаете, что сможете убедить меня присоединиться к вам?

– Да, – кивнул он. – Я вас знаю.

– Боюсь, что плохо.

– Боюсь, что хорошо, – возразил он. – Я знаю о вас больше, чем знаете вы сами.

– Ну, например?

– Ну, например, почему вы избрали для себя такой образ жизни. Почему вы назначили себя защитником смертного рода, сделались врагом для всех, кто готов причинить этому роду тот или иной вред. Почему вы живете изгоем среди своих, посмешищем для большинства смертных. Почему вы живете в дыре, с трудом сводя концы с концами. Почему вы отвергаете богатство и славу. Почему вы делаете все это?

– Очевидно, потому, что я последователь дао Питера Паркера, – хмыкнул я.

Похоже, Никодимус не увлекался комиксами, поскольку не оценил шутки.

– Это все, что вы позволяете себе, – и я знаю почему.

– Очень хорошо. Почему?

– Потому, что вами правит страх. Вы боитесь, Дрезден.

– Чего это я боюсь? – возмутился я.

– Того, во что можете превратиться, если сойдете с прямого пути, – ответил Никодимус. – Той силы, которую вы смогли бы использовать. Признайтесь: вы думали ведь о том, каково это – подчинять мир своей воле. Обладать вещами по своему желанию. Людьми. Какой-то части вас доставляет удовольствие мысль использовать ваши способности на то, чтобы получать все, что вы пожелаете. И вы боитесь этого удовольствия. Поэтому вместо этого превращаете себя в мученика.

Я хотел возразить ему. И не смог. Он говорил правду – по крайней мере не совершеннейшую неправду.

– Всех время от времени посещают такие мысли. – Голос мой звучал не слишком уверенно.

– Нет, – возразил Никодимус. – Не всех. Большая часть людей и не мечтает о таком. Это им и в голову не приходит. Простой смертный не помышляет о такой власти. Но вы – другое дело. Вы можете притворяться, что вы такой же, как они. Но вы не такой.

– Это не так, – пробормотал я.

– Разумеется, так, – улыбнулся Никодимус. – Вам, может, неприятно признаваться в этом, но это все равно правда. Это отрицание. Оно по-разному, но проявляется в вашей жизни. Вы не хотите видеть, что представляете собой на деле, поэтому у вас так мало собственных изображений. И зеркал тоже нет.

Я стиснул зубы.

– Если я и отличаюсь, то не настолько серьезно. Я не лучше любого другого. Все мы штаны не через голову надеваем.

– Согласен, – кивнул Никодимус. – Однако лет через сто ваши смертные соратники будут гнить в земле, тогда как вы будете продолжать надевать штаны – или что там будет модно к тому времени – не через голову. Все ваши друзья и союзники исчезнут с лица земли, а вы только-только начнете осознавать свои силы. Вы кажетесь смертным, Дрезден. Но не заблуждайтесь. Вы не из них.

– Ох, заткнитесь.

– Вы иной. Вы урод. В миллионном городе вы одиноки как перст.

– Ага. И моя интимная жизнь это подтверждает, – съязвил я, но не смог вложить в эти слова должной убежденности. В горле у меня застрял изрядный ком.

Никодимус позволил слуге налить кофе в чашку Дейрдре, но сахар в нее насыпал сам.

– Вы боитесь, но вам не нужно бояться. Вы выше их, Дрезден. Весь мир только и ждет вас. Вам открыты все пути. Союзники, которые останутся с вами на годы и десятилетия. Которые вас примут, а не будут чураться вас. Вы сможете выяснить, что же произошло с вашими родителями. Отомстить за них. Найти свою семью. Найти свое настоящее место в мире.

Черт, он выбирал слова, которые били в старую незаживающую рану. Слышать их было настоящей мукой. Они разбередили давние, лишенные смысла надежды. От них я ощущал себя пустым. Потерянным.

Одиноким.

– Гарри, – почти участливо произнес Никодимус. – Я ведь был когда-то очень похож на вас теперешнего. Вы попали в западню. Вы лжете самому себе. Вы притворяетесь, будто ничем не отличаетесь от любого смертного, только потому, что слишком запуганы, чтобы признаться себе в том, что это не так.

Я не нашелся, что на это ответить. Серебряная монета блестела на бархатной подкладке.

Никодимус снова положил руку на нож.

– Боюсь, я вынужден просить вас принять решение безотлагательно.

Дейрдре посмотрела на нож, потом на меня. Взгляд ее обжигал. Она облизнула прилипшие к краю кофейной чашки крупинки сахара и продолжала молча ждать.

Ну и что будет, если я возьму монету? Если Никодимус останется верен своему слову, я по меньшей мере сохраню жизнь, чтобы назавтра снова сражаться. Я нисколько не сомневался, что Никодимус убьет меня, как убил уже Гастона Лароша, Франческу Гарсиа и того бедолагу, что попал в руки Баттерсу. Остановить его не могло ничто, и со всей этой водой, что продолжала литься на меня, я не уверен был даже, что мое смертное проклятие подействует на все сто процентов.

И еще я никак не мог отделаться от мысли, каково это будет – истекать кровью до смерти под этой ледяной водой. Горячая, жгучая боль в горле... Головокружение и холод... Слабость, сменяющаяся теплом, которое в свою очередь сменится идеальной, бесконечной тьмой. Смерть.

Боже, спаси и сохрани – я не хотел умирать.

Но я видел того несчастного ублюдка, которого поработил и свел с ума Урсиэль. Его страдания были хуже смерти. И ведь велик был шанс того, что стоит мне принять монету – и демон, которого я приму вместе с ней, совратит или подкупит меня, превратив в такую же тварь. Я не святой. Мягко говоря, я даже не такой уж и праведник. У меня случались темные помыслы. Они завораживали меня. Они привлекали меня. И не раз и не два я поддавался им.

Вот она, слабость, которую сможет использовать в своих целях демон в древней монете. Я уязвим перед искушением. Демон, Падший, не упустит своего. На то они и Падшие, чтобы заниматься этим.

Я принял решение.

Никодимус внимательно смотрел на меня; его рука с ножом не шевелилась.

– Не введи нас во искушение, – произнес я. – Но избавь от лукавого. Так ведь?

Дейрдре облизнулась. Громила закрыл шкатулку и отступил от меня.

– Вы уверены, Дрезден? – негромко произнес Никодимус. – Это ваш самый последний шанс.

Я слегка обвис на веревках. Смысла в браваде больше не было никакого. Я сделал выбор – вот и все.

– Уверен. Греби от меня, Ник.

Мгновение Никодимус бесстрастно смотрел на меня. Потом встал, держа нож в руке.

– Ну что ж, – сказал он. – Пожалуй, я позавтракал.

Глава двадцать вторая

Никодимус приближался ко мне с почти отсутствующим, рассеянным видом. Холодея, я вдруг сообразил, что он все распланировал на день вперед. Для Никодимуса я больше не был живой личностью. Я был пунктом повестки дня, строчкой в ежедневнике. Вряд ли чувства, с которыми он собирался перерезать мне горло, отличались от тех, что он испытывал бы, выписывая чек.

Когда он приблизился на расстояние вытянутой руки, я не смог удержаться от попыток отодвинуться. Я забился в веревках в отчаянной надежде, что хоть одна из них порвется и даст мне возможность сражаться, бежать, жить... Веревки не рвались. Я не освободился. Никодимус терпеливо ждал, пока я выбьюсь из сил.

Потом взял меня за волосы и запрокинул голову назад и чуть вправо. Я пытался помешать ему, но веревки и усталость свели все попытки на нет.

– Не дергайтесь, – сказал он. – Я сделаю все чисто.

– Разве тебе не нужна чаша, папа? – спросила Дейрдре. Никодимус раздраженно поморщился.

– Что это у меня с головой сегодня? – недовольно буркнул он. – Эй, человек! Принеси ее мне!

Седой слуга открыл дверь и вышел.

Мгновение спустя послышался звук, похожий на захлебывающийся вздох, слуга спиной вперед влетел обратно в дверь, плюхнулся на пол и остался лежать в позе эмбриона.

Никодимус со вздохом оглянулся:

– Помехи... Ну, что еще там?

Когда Анна Вальмон разряжала в Никодимуса свой пистолет, он воспринимал все это со скучающим видом. Когда я впечатал его в гостиничную перегородку, оставив в ней пробоину с очертаниями его тела, у него даже волосы не растрепались. Однако увидев лежавшего на полу перед открытой дверью слугу, Никодимус побледнел, глаза его округлились, и он, сделав два быстрых шага мне за спину, приставил нож к моему горлу. Даже тень его дернулась и отползла подальше от двери.

– Япошка, – зарычал Никодимус. – Убейте его!

Последовало секундное замешательство, а потом громилы потянулись за пистолетами. Тот, что стоял ближе к двери, даже не успел достать свой из кобуры. Широ – все еще в наряде, в котором был у МакЭнелли, – черно-бело-красным вихрем ворвался в дверь, ткнул громилу А концом своей трости в шею, и тот опрокинулся навзничь.

Громила Б достал-таки пушку и навел ее на Широ. Старик дернулся влево и тут же крутанулся в противоположную сторону. Грянул выстрел, пуля с визгом высекла сноп искр сначала из одной стены, потом – отрикошетив – из другой.

Продолжая вращение, Широ выхватил «Фиделаккиус» из деревянных ножен – так быстро, что со стороны меч казался чуть смазанным широким стальным листом. Пистолет громилы Б описал дугу в воздухе вместе с продолжавшей держать его кистью правой руки. Мужик тупо уставился на обрубок руки, из которого хлынула кровь, а Широ тем временем сделал еще один оборот, и пятка его врезала тому по подбородку. Что-то хрустнуло, громила бесформенной грудой повалился на сырой пол.

За какие-то полторы секунды Широ убрал троих соперников и продолжал двигаться. Вновь сверкнул «Фиделаккиус», и стул под Дейрдре сложился, уронив ее на пол. Старик проворно наступил на ее шикарную темную гриву, перехватил меч и приставил острием к шее Дейрдре.

В помещении воцарилась абсолютная тишина. Широ держал клинск у горла Дейрдре, Никодимус проделывал то же со мной. Маленький старый рыцарь казался уже не тем человеком, с которым я разговаривал совсем недавно. Нет, физически он не изменился, но держал себя совсем по-другому: лицо его застыло, как камень, который долгие годы сделали только крепче. Его движения напоминали танец – изящные, стремительные, ловкие. Взгляд сиял скрытой безмолвной уверенностью, руки казались пучком тугих, напряженных мышц. Лезвие меча блестело от крови в свете факелов.

Тень Никодимуса попятилась от старика еще дальше.

Наверное, ледяная вода в сочетании с внезапно вспыхнувшей надеждой опьянила меня. Я вдруг сообразил, что пою как безумный: «Тигр, о Тигр, светло горящий!»

– Заткнись, – коротко бросил мне Никодимус.

– Вы уверены? – спросил я его. – Но, конечно, если вы предпочитаете что-нибудь про Майти-Мауса... Хотя, на мой взгляд, «Тигр» подходит куда как лучше. – Никодимус нажал на нож чуть сильнее, но меня уже понесло, и я никак не мог остановиться. – Нет, правда быстро? То есть фехтовальщик из меня никудышный, но лично мне старик показался охренительно быстрым. А вам? Спорим, он махнет своим мечом, а вы и не заметите, пока у вас лицо от башки не отвалится.

Я услышал, как Никодимус скрипнул зубами.

– Гарри, – негромко произнес Широ. – Прошу вас.

Я заткнулся и продолжал стоять с приставленным к горлу ножом, дрожа от холода, боли и надежды.

– Чародей – мой, – произнес Никодимус. – Он сделал выбор. Тебе это известно. Он сам решил участвовать в этом.

– Да, – кивнул Широ.

– Ты не можешь забрать его у меня.

Широ покосился на разбросанных по полу громил, потом на пленницу, которую продолжал удерживать на полу.

– Может, да. А может, и нет.

– Только попробуй – и чародей умрет. Ты не можешь требовать для него избавления.

Секунду-другую Широ молчал.

– В таком случае мы можем совершить обмен.

Никодимус расхохотался:

– Мою дочь на чародея? Нет. У меня есть на него виды, и смерть его послужит мне – что сейчас, что позже. Причини ей хоть малейший вред – и я убью его здесь и сейчас.

Широ спокойно смотрел на динарианца:

– Я имел в виду не твою дочь.

Все внутри у меня как-то разом сжалось. Я почти услышал, как Никодимус улыбается.

– Умный ход, старик. Ты ведь знаешь, я не упущу такой возможности.

– Я тебя знаю, – кивнул Широ.

– Тогда ты знаешь и то, что твоего предложения мало, – сказал Никодимус. – И вполовину недостаточно.

На лице Широ не мелькнуло и тени удивления.

– А что предложил бы ты?

Никодимус понизил голос.

– Поклянись мне, что не предпримешь попытки бежать. Что не будешь призывать на помощь. Что сам не освободишься тайком.

– Чтобы ты удерживал меня годами? Нет. Но я даю тебе этот день. Двадцать четыре часа. Этого хватит.

Я осторожно – чтобы не порезаться – покачал головой.

– Не делайте этого. Я знал, на что иду. Майклу нужна ваша...

Никодимус врезал мне кулаком по почкам, и я задохнулся.

– Заткнись, – сказал он, повернулся обратно к Широ и медленно наклонил голову. – Двадцать четыре часа. Согласен.

Широ повторил его движение.

– А теперь освободи его.

– Очень хорошо, – произнес Никодимус. – Как только ты освободишь мою дочь и отложишь меч, я отпущу чародея. Обещаю.

Старый рыцарь только улыбнулся.

– Я знаю цену твоим обещаниям. А ты – моим.

Я ощутил в своем пленителе жадное напряжение. Он подался вперед.

– Поклянись.

– Хорошо, – произнес Широ. С этими словами он легко провел рукой по клинку у самого основания. Потом поднял руку, демонстрируя прямой порез на ладони, из которого уже начала сочиться кровь. – Освободи его. Я займу его место, как ты того требуешь.

Тень Никодимуса заерзала по полу у моих ног, протягивая жадные псевдоподии к Широ. Динарианец хрипло рассмеялся и убрал нож от моей шеи. Потом двумя быстрыми движениями перерезал веревки, удерживавшие мои запястья.

Я мешком повалился на пол, больно ударившись о мокрую поверхность. Черт, боль была такая, что я даже не заметил, как он перерезал веревки на моих ногах! Я не издал ни звука. Отчасти оттого, что гордость не позволяла показать Никодимусу, как мне хреново. А отчасти оттого, что не мог даже вздохнуть – не то чтобы пискнуть.

– Гарри, – сказал Широ. – Вставайте.

Я сделал попытку. Онемевшие руки и ноги отказывались слушаться.

Голос Широ изменился: в нем послышались властные, командные нотки.

– Встаньте.

Я с трудом поднялся. Царапины на ноге жгли как черт-те что; мышцы дергались сами собой.

– Глупость, – заметил Никодимус.

– Отвага, – возразил Широ. – Гарри, идите сюда. Станьте у меня за спиной.

Мне удалось проковылять к нему. Старик не спускал взгляда с Никодимуса. Голова моя закружилась сильнее, и я чуть не упал. От колен и ниже ноги совершенно одеревенели, спину начало сводить судорогами. Я стиснул зубы.

– Не знаю, далеко ли я смогу уйти вот так, – признался я.

– Вы должны, – сказал Широ. Он опустился на колени рядом с Дейрдре, уперся коленом в ее позвоночник и обвил одной рукой ее горло. Она попыталась пошевелиться, но он чуть надавил, и она, негромко всхлипнув, застыла. Широ взмахнул «Фиделаккиусом», стряхивая кровь на стену. Потом плавным движением убрал меч в ножны, вытащил из-за пояса и протянул их мне рукоятью вперед. – Возьмите.

– Э... – пробормотал я. – Я не слишком-то хорошо управляюсь с такими штуками.

– Возьмите.

– Майкл и Саня будут не слишком довольны мной, если я сделаю это.

Широ помолчал немного.

– Они поймут, – произнес он наконец. – Так берите же.

Я сглотнул и повиновался. Деревянная рукоять меча казалась слишком теплой для этого помещения, и я ощутил легкое жужжание пульсировавшей в нем энергии. Я стиснул рукоять из всех остававшихся в моих руках сил.

– Они за вами погонятся, – негромко сказал Широ. – Ступайте. Второй поворот направо. По лестнице наверх.

Никодимус глядел мне вслед, когда я, шатаясь, вывалился из комнаты в темный коридор. Мгновение я смотрел на Широ. Он опустился на колени, продолжая удерживать Дейрдре за шею и глядя на Никодимуса. Я разглядел морщинистую кожу у него на шее, старческие пятна на бритой голове. Тень Никодимуса разрослась до размеров киноэкрана, захватив всю заднюю стену и большую часть пола, дергаясь и медленно подползая все ближе к Широ.

Я повернулся и двинулся по туннелю так быстро, как только позволяли ноги. Сзади до меня донесся голос Никодимуса:

– Держи свое слово, японец. Отпусти мою дочь.

Я оглянулся. Широ отпустил девушку и поднялся с колен. Она отпрянула, и в то же мгновение тень Никодимуса волной накатила на старого рыцаря и захлестнула с головой. Только что он был здесь – а в следующее мгновение все помещение заполнилось чернотой. Клубящейся, клокочущей массой Никодимусовой тени.

– Убейте чародея! – прорычал Никодимус. – Верните меч. Откуда-то из темноты донесся дикий животный визг Дейрдре. Я услышал звук рвущейся плоти, треск ломающихся костей, стальной лязг волос динарианки – и сразу же с полдюжины стальных лезвий взметнулись из темноты и устремились ко мне.

Я отшатнулся, и они не достали до меня какого-то десятка дюймов. Я повернулся и побежал, шатаясь. Я не хотел бросать Широ здесь, но и оставаться смысла не имело: я просто погиб бы вместе с ним, вот и все. Стыд жег меня огнем.

Все новые ленты-лезвия выныривали из темноты: судя по всему, Дейрдре преображалась в свое демоническое состояние. С минуты на минуту она могла броситься за мной, и тогда меня не спасло бы уже ничего.

Поэтому я снова бросился наутек изо всех сил. Я бежал и ненавидел себя за это.

Глава двадцать третья

Визг за моей спиной стих быстрее, чем я ожидал, но я старался по возможности не сбавлять скорости и держаться прямой линии. Вокруг царила почти полная темнота. Я заметил пару дверных проемов слева, но не останавливался до тех пор, пока не добрался до второго поворота направо. Свернув туда, я обнаружил лестницу из стальных скоб, поднимавшуюся по стене какой-то шахты; откуда-то сверху, с высоты этак семи сотен миль, струился свет.

Я успел подняться скобы на две, когда что-то врезалось в меня на уровне колен, схватило за ноги и дернуло вниз. Я свалился обратно, и трость со стуком покатилась по каменному полу. Перед глазами мелькнуло мужское лицо, а потом нападавший испустил нечленораздельный рык и врезал мне кулаком в левый глаз.

Удар швырнул меня на пол. Приятной новостью было то, что он не снес мне к чертовой матери голову или хотя бы лицо, из чего следовало: тип, нанесший этот удар, скорее всего смертный. Плохой же новостью стало то, что он заметно превосходил меня массой, да и мускулатуру имел, похоже, покрепче. Он навалился на меня, пытаясь стиснуть горло.

Я втянул голову в плечи, пытаясь помешать ему оторвать ее. Он замахнулся было кулаком, однако хороший удар трудно нанести, катаясь по полу в темноте. Он промахнулся, а я начал драться не по правилам – попробовал выцарапать ему глаза. Похоже, один ноготь попал-таки в цель, потому что он заорал и отпрянул.

Мне удалось сбросить его с себя и как следует лягнуть ногой в угон. Он упал, перекатился и начал вставать.

Я лягнул его в голову взятым напрокат парадным ботинком. Ботинок слетел с ноги – уверен, с Джеймсом Бондом такого бы не случилось. Ублюдок пошатнулся, но не упал, так что я лягнул его другой ногой. Крепкий попался, гад, – и после этого удара он снова сделал попытку подняться. Я нагнулся и принялся молотить его по загривку кулаком – раз, два, три... Кажется, колотя его, я кричал. Зрение заволокло красной дымкой.

Это наконец подействовало: ублюдок ткнулся физиономией в каменный пол и затих.

– Сукин сын, – выдохнул я, шаря взглядом по полу в поисках Шировой трости. – А вот не позволю дрючить себя в задницу...

– День добрый, и с выигрышем, – сказала Сьюзен. Она одолела последние ступени и спрыгнула на пол. На ней снова были черные кожаные штаны и темная куртка. Она подошла к громиле и проверила, не притворяется ли он. – А где Широ?

Я покачал головой:

– Он не придет.

Сьюзен сделала глубокий вдох и зажмурилась. Потом кивнула.

– Подниматься сможешь?

– Пожалуй, – сказал я, бросив взгляд на лестницу. Потом поднял с пола трость. – Возьмешь это?

Сьюзен протянула руку за мечом. Сверкнула серебристая искра, и она отдернула руку, как от электрического разряда.

– Это еще что, черт возьми, такое?

– Волшебный меч.

– Стреляется, блин, – заметила Сьюзен. – Ладно, поднимайся первым. Я за тобой.

Я сунул трость за пояс, взялся за скобу – и тут до нас снова донесся голос Дейрдре, в котором не осталось уже ничего человеческого. Эхо еще гуляло некоторое время по каменным коридорам.

– Это не... – начала Сьюзен, все еще тряся обожженным пальцем.

– Угу. Лезь, – бросил я. – Быстрее лезь.

Движение и адреналин в крови немного взбодрили меня – а может, это мне только так казалось. Пальцы кололо, но они худо-бедно слушались, так что я карабкался вверх все быстрее.

– Как ты меня нашла?

– Широ, – откликнулась снизу Сьюзен. – Мы поспешили за помощью к Майклу. Похоже, он знал, куда идти. Что-то вроде инстинкта.

– Я видел раз, как это проделал Майкл, – задыхаясь, сказал я. – Он потом сказал мне, что знает, как найти место, где он нужен. Скажи, долго еще лезть по этой гребаной лестнице?

– Футов двадцать или тридцать, – сказала Сьюзен. – Она выходит в подвал пустующего здания к югу от Петли. Мартин ждет нас с машиной.

– Что там говорил тот парень про какое-то Братство, когда увидел тебя, на аукционе? – вспомнил я. – Что за Братство?

– Долго рассказывать.

– А ты сократи.

– Потом.

– Но...

Я не успел развить тему, потому что нога скользнула по скобе, и я чуть не полетел вниз. Хорошо еще, лестница кончилась, и я на четвереньках выбрался в какое-то совершенно темное помещение. Встав на ноги, я оглянулся и увидел силуэт Сьюзен, вырисовывавшийся на фоне бледного золотисто-зеленого свечения.

– Что это за свет? – удивился я.

– Глаза, – несколько напряженным голосом отозвалась Сьюзен. – Они поднимаются. Иди дальше.

Я медлил. Сьюзен плюхнулась на пол рядом с отверстием шахты. Золотисто-зеленый свет делался все ярче, и до меня донесся стальной лязг шевелящихся волос Дейрдре. Сьюзен повернулась и достала что-то из кармана куртки. Послышался металлический щелчок. Сьюзен прошептала:

– Раз... Тысяча... Два... Тысяча... Три... Тысяча... Четыре... Тысяча, – и бросила что-то вниз.

Потом повернулась ко мне, и я почувствовал, как ее пальцы закрывают мне глаза, отворачивая лицо от лестницы. До меня дошло наконец, и я отодвинулся подальше от зияющего проема – как раз за мгновение до того, как послышался адский грохот, и даже сквозь пальцы Сьюзен в глаза полыхнуло багровым.

В ушах стоял звон, и я снова пошатнулся. Сьюзен помогла мне удержаться на ногах и повела куда-то сквозь темноту. Шагала она быстро, уверенно. Сзади, из шахты, доносились яростные вопли девицы-демона.

– Это что у тебя, граната была? – спросил я.

– Только хлопушка, – сказала Сьюзен. – Много света и шума, не более того.

– И у тебя в кармане нашлась такая штука. – Я покачал головой.

– Не у меня. У Мартина. Взяла напрокат.

Я едва не споткнулся о какой-то мягкий бугор на полу.

– Тьфу ты, это еще что?

– Не знаю. Что-то вроде сторожевого зверя. Широ его убил.

Сделав еще шаг, я наступил в чуть тепловатую лужу, еще сильнее промочившую мой носок.

– Класс...

Сьюзен толчком распахнула дверь в ночной Чикаго, и я снова обрел способность видеть. Мы вышли из здания и по бетонной лесенке спустились на тротуар. Район я не узнал, но и так ясно было, что он не из лучших. По сравнению с ним даже Джунгли казались милой улочкой из «Мэри Поппинс». Небо начинало светлеть: судя по всему, до рассвета оставалось всего ничего.

Сьюзен глянула в одну сторону, в другую и негромко чертыхнулась.

– Где же он?

Я повернулся и посмотрел на нее. Темные завитки татуировки до сих пор выделялись на ее коже. Лицо ее показалось мне уже, чем помнилось.

Из здания послышался новый пронзительный вопль.

– Неудачное время он выбрал, чтобы опоздать, – заметил я.

– Сама знаю, – буркнула Сьюзен, сжав и разжав кулаки. – Гарри, я не знаю, смогу ли справиться с этой сучкой-демоном, если она снова набросится на нас. – Она опустила взгляд на руку, на которой свивались и развивались завитки орнамента. – У меня почти не осталось...

– Не осталось? – не понял я. – Чего? Губа ее чуть вздернулась в оскале.

– Сил контролировать себя.

– Ох, ладно, – вздохнул я. – Мы не можем здесь оставаться. Надо двигаться.

В этот момент из-за угла, взвизгнув покрышками, вывернулся темно-зеленый седан. Срезав по встречной, он резко затормозил перед нами, заехав двумя колесами на тротуар.

Мартин перегнулся через спинку сиденья и распахнул заднюю дверцу. На его левом виске темнел порез, из которого сбегала на скулу струйка крови. Левая половина лица покрывалась татуировкой – такой же, как у Сьюзен, только плотнее.

– За мной гонятся, – сказал он. – Давайте быстрее.

Ему не пришлось нас упрашивать. Сьюзен толкнула меня в салон и прыгнула следом. Мартин тронул машину с места прежде, чем она захлопнула дверцу, и, оглянувшись, я увидел вынырнувшую из-за угла машину. Пока мы набирали скорость, к ней присоединилась еще одна, и обе вовсю гнались за нами.

– Черт подери, – буркнул Мартин, косясь в зеркало заднего вида. – Что вы такого сделали этим людям, Дрезден?

– Отклонил предложение их старшего вербовщика. Мартин кивнул и, пустив машину в занос, свернул за угол.

– Я бы сказал, ваш отказ пришелся им не по душе. Где старик?

– Нет старика.

Он стиснул зубы и промолчал.

– Если так будет продолжаться и дальше, мы все окажемся в тюрьме. Идиоты. Они действительно так вас хотели?

– Боюсь, что да.

Мартин кивнул.

– У вас есть надежное убежище?

– Мой дом. Я могу задействовать резервные обереги. Они даже целый клуб рок-фанатов способны сдержать. – Я покосился на Сьюзен. – Ну, на некоторое время, конечно.

Мартин одолел очередной крутой поворот.

– Это недалеко. Вы можете выпрыгнуть. Мы уведем их за собой.

– Он не может, – возразила Сьюзен. – Он и ходит-то с трудом. Его ранили, и он вообще может вырубиться. Он ведь не как мы, Мартин.

Мартин нахмурился:

– Что ты задумала?

– Я пойду с ним.

Секунду-другую он смотрел на нее в зеркало заднего вида.

– Не самая удачная идея.

– Сама знаю.

– Это опасно.

– Знаю, знаю. – Голос у нее зазвенел от напряжения. – Выбора нет. И времени спорить – тоже.

Мартин снова переключил внимание на дорогу.

– Ты уверена?

– Угу.

– Тогда – да поможет Бог вам обоим. Минутная готовность.

– Минуточку, – вмешался я. – Что вы...

Мартин с визгом одолел очередной поворот и вдавил педаль газа в пол. Центробежная сила впечатала меня в дверцу, размазав щекой по стеклу. Зато теперь я узнал за окном мой район. Я посмотрел на спидометр и тут же пожалел об этом.

Сьюзен перегнулась через меня, чтобы открыть дверцу.

– Выходим здесь.

Я уставился на нее, потом мотнул головой в сторону дверцы.

Она встретилась со мной взглядом, и губы ее скривились в жесткой, но довольной улыбке.

– Доверься мне. Это все детские штучки.

– Детские штучки – это мультяшки. Или зверики в зоопарке. А прыгать на полном ходу – безумие.

– Ты ведь это уже делал, – упрекнула она меня, – Помнишь, тогда – с ликантропами?

– Тогда было совсем другое дело.

– Ну да. Ты оставил меня в машине. – Сьюзен переползла через мои колени; ощущение было из приятных. Особенно с учетом кожаных штанов в обтяжку. Глаза мои тоже согласились с коленями. Особенно с учетом кожаных штанов в обтяжку. Сьюзен пригнулась, поставив одну ногу на пол, взявшись одной рукой за ручку, а другую протянув мне. – Пошли.

За последний год Сьюзен изменилась. А может, и нет. Она всегда делала все на совесть. Просто теперь она сосредоточилась не на журналистике. Теперь она могла схватиться с демонами-убийцами в рукопашной один на один, срывать со стен всякую домашнюю утварь и швырять ее во врага одной левой, метать гранаты в темноту... Если она сказала, что сможет выброситься из несущейся на полной скорости машины и при этом не дать нам обоим разбиться, я ей верил. Какого черта, подумал я. И правда, как будто я не делал этого раньше – пусть и на скорости впятеро меньшей...

Но имелось и еще кое-что, лежащее куда глубже, куда темнее, – нечто, разбуженное в моей душе волчьей улыбкой Сьюзен. Какая-то дикая, бесшабашная, первобытная часть меня, которая всегда любила опасность, адреналин в крови, которая всегда жаждала помериться силами с разными смертоносными штучками, то и дело встречающимися мне на жизненном пути. Есть ведь особое наслаждение – ходить по краю пропасти. Подобной жизненной энергии не получить иным способом, и часть меня – глупая, сумасшедшая, но довольно-таки влиятельная часть – истосковалась по ней.

Такая вот дикость пробудилась во мне, заставив улыбнуться под стать Сьюзен.

Я взял ее за руку, и мы выбросились из машины. На лету я успел еще услышать свой безумный, счастливый смех.

Глава двадцать четвертая

Вываливаясь в дверь, Сьюзен крепко прижала меня к себе. Странное дело, я вовсе не возражал. Одной рукой она прикрывала мой затылок. Когда мы столкнулись с землей, Сьюзен находилась внизу. Мы сделали кульбит, подскочили в воздух и снова шмякнулись на землю. Столкновения были вполне ощутимыми, но сам я соприкоснулся с землей только раз – все остальные толчки передавались мне через тело Сьюзен.

Мы остановились на узеньком газончике в двух домах от моего, напротив недорогих жилых домов. Несколько секунд спустя мимо с ревом пронеслись машины наших преследователей. Я не поднимал головы, пока они не скрылись за поворотом, потом посмотрел на Сьюзен.

Я лежал сверху. Сьюзен задыхалась, но не сильно. Одну ногу она чуть согнула в колене, зажав ею мою бедро. Темные глаза ее блеснули, и она сделала бедрами едва заметное движение, которое заставило меня вспомнить кое-какие вечера (а также утра, дни и прочие времена суток).

Мне хотелось поцеловать ее. Жуть как хотелось. Но я сдержался.

– Ты как, в порядке? – спросил я.

– Ты-то сам никогда не жалуешься, – отозвалась она чуть сдавленным голосом. – Да нет, ничего серьезного. А ты? Ничего не повредил?

– Только эго, – вздохнул я. – Твои сверхсила и все такое смущают меня. – Я встал, протянул ей руку и помог подняться. – Как после этого верить в свою мужественность?

– Ты ведь большой мальчик. Придумаешь что-нибудь.

Я огляделся по сторонам и кивнул.

– Давай-ка для начала уберемся с улицы.

– А что, убегать и прятаться не уязвляет твоей мужественности?

Разговаривая, мы двинулись в сторону моего дома.

– Меня вполне устраивает то, что мы остаемся при этом живы.

– Практично, – кивнула она. – Но не уверена, что мужественно.

– Заткнись.

– Сам начал, – ухмыльнулась Сьюзен.

Мы прошли не больше десятка шагов, когда я почувствовал надвигающееся заклятие. Все началось с холодка по спине, и сразу же глаза мои рефлекторно зашарили по крыше дома, мимо которого мы проходили. И тут я увидел, как два кирпича вывалились из кладки дымовой трубы и катятся вниз. Я схватил Сьюзен за воротник и дернул в сторону. Кирпичи разлетелись в мелкую крошку в футе от ее ног. Сьюзен застыла и подняла взгляд.

– Что это было?

– Энтропийное проклятие, – буркнул я.

– Что-что?

Я огляделся, пытаясь определить, откуда придет следующая угроза.

– Ну, заклятие, навлекающее всякого рода несчастья. Очень, очень неприятные несчастья. Одно из излюбленных магических средств избавиться от того, кто тебя раздражает.

– Кто это делает?

– Хочешь знать мое мнение? Парень-змея. Он, похоже, не лишен способностей, и у него наверняка осталось некоторое количество моей крови, чтобы прицелиться как следует. – Я ощутил новую волну энергии, накатывающую справа, и мой взгляд метнулся к линии электропередачи, что тянулась вдоль дороги. – Ох, черт. Беги!

Мы рванули с места в карьер. На бегу я услышал хлопок лопнувшего провода и треск электрических разрядов. Длинный хвост провода раскрутился в воздухе и, волоча за собой шлейф голубых и белых искр, полетел прямо на нас. Он упал на землю где-то у нас за спиной.

Моя одежда еще не до конца просохла после гостевых удобств Никодимусовых покоев. Если бы еще и дождь шел, мне бы гарантированно настал конец. Впрочем, и без дождя ноги свело пульсирующей судорогой. Я чуть не упал, но смог сделать по инерции несколько шагов прочь от чертова провода, а там и напряжение ослабло.

И сразу же проклятие сработало еще раз. Налетел порыв ветра, и прежде чем я успел среагировать, Сьюзен с силой толкнула меня плечом в сторону. Я полетел на землю и, падая, услышал громкий треск. Здоровенный сук толщиной с мое бедро грянулся о землю между нами. Я поднял взгляд и увидел на дереве, что росло у моего дома, белеющий излом древесины.

Сьюзен рывком подняла меня на ноги, и мы бегом одолели последнюю сотню ярдов до моей двери. Уже отпирая ее, я ощутил новое нарастание энергии – на порядок сильнее предыдущих. Щелкнул замок, в предрассветных сумерках громыхнул гром, и мы ввалились в комнату.

Проклятие все наращивало мощь, пытаясь дотянуться до меня. Чертовски сильное оно было, это заклятие, и я даже начал сомневаться в том, удержат ли его мой порог и мои обычные обереги. Я захлопнул за собой дверь и запер ее. Комната погрузилась в темноту, и я на ощупь сунул руку в висевшую около двери корзину. Нащупав комок воска размером с кулак, я вытащил его из корзины и с размаху швырнул в дверь – точнее, в щель между дверным полотном и косяком. Потом нащупал торчавший из воска конец фитиля, сосредоточился на нем и собрал всю свою волю.

– Flickumbicus, – прошептал я, высвобождая магию, и фитиль полыхнул ослепительно белым огнем.

Одновременно по всей комнате вспыхнули две дюжины белых и желтоватых свечей. И сразу же я ощутил, как магический заряд, который я старательно готовил несколько месяцев назад, вырос вокруг моего жилища невидимым барьером. Проклятие с размаху ударило в него, но он устоял.

– Накось, выкуси, змея поганая! – буркнул я, переводя дух. – Фитиль в твою чешуйчатую задницу...

– Настоящие киногерои метафорами не злоупотребляют, – заметила Сьюзен, задыхаясь.

– Нет таких киногероев, которые могут сравниться с Гарри Дрезденом, – ухмыльнулся я.

– Ты его сделал?

– Захлопнул дверь прямо перед носом у его проклятия, – ответил я. – Некоторое время нам ничего не грозит.

Сьюзен огляделась по сторонам. Ее лицо смягчилось и сделалось чуть печальным. Сколько всего пережили мы с ней здесь, при свечах. Пока она стояла так, я любовался ее чертами. Татуировки изменили ее лицо, решил я. Изменили пропорции, линии. Зато сообщили ему некоторую экзотическую отрешенность, нездешнюю красоту.

– Пить хочешь? – спросил я. Она посмотрела на меня чуть укоризненно, и я поднял руки. – Прости. Ляпнул, не подумав.

Она кивнула, чуть отвернувшись.

– Да нет. Это ты извини.

– «Колы»?

– Угу.

Я дохромал до ледника. Лед пора менять, отсутствующе подумал я, доставая пару банок «кока-колы». Сил заморозить его с помощью заклинания у меня не осталось совсем. Я открыл обе банки и протянул одну Сьюзен. Она сделала большой глоток, и я последовал ее примеру.

– Ты хромаешь, – заметила она. Я опустил взгляд.

– Ботинок потерял. Потому и хромаю.

– Ты поранился, – сказала она, пристально глядя на мою ногу. – У тебя кровь идет.

– Да ерунда. Сейчас смою – и не будет ничего. Взгляд Сьюзен застыл, но глаза ее сделались чуть темнее.

А голос – тише.

– Тебе помочь?

Я повернулся – осторожно, чтобы она по возможности не видела моей окровавленной ноги. Она поежилась и попыталась отвести взгляд. Узоры на ее лице сделались светлее – не бледнея, но меняя цвет.

– Извини, Гарри. Извини, мне лучше идти. Я кашлянул.

– Гм... Боюсь, это невозможно. Нет, я серьезно. Тебе отсюда не выйти.

– Что?

– Барьер, который я поставил, действует в обе стороны, и выключить его нельзя. Нам не выйти отсюда, пока он не исчезнет.

Сьюзен зябко скрестила руки на груди, посмотрела на меня и сразу же перевела взгляд на свою банку с «колой».

– Жестоко, – сказала она. – Долго? Я покачал головой:

– Я сооружал их в расчете на восемь часов. Ну, солнечный свет чуть ослабит действие. Скажем, часа четыре... максимум пять.

– Пять часов, – чуть слышно произнесла она. – О Боже.

– Что-то не так?

Она устало покачала головой.

– Я... я использовала энергию... Чтобы стать быстрее. Сильнее. Когда я спокойна, ничего страшного не происходит. Но я... я не спокойна. Это нарастает во мне. Как вода у плотины. Это хочет прорваться, высвободиться.

Я облизнул пересохшие губы. Если Сьюзен утратит контроль над собой, бежать мне некуда.

– Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Она снова покачала головой, так и не глядя на меня.

– Не знаю. Попробуй помочь мне успокоиться. Расслабиться. – Что-то холодное, голодное мелькнуло в ее глазах. – Вымой ногу. Я слышу запах. Это... это сбивает с толку...

– Попробуй камин растопить, – посоветовал я и ретировался в спальню, закрыв за собой дверь. Потом прошел в ванную и тоже закрыл за собой дверь. Аптечка первой помощи стояла на своем обычном месте. Я проглотил пару таблеток тайленола, стащил с себя остатки взятого напрокат костюма и промыл ссадину на ноге. Неглубокую, но длинную, дюйма четыре, и кровь из нее сочилась вовсю. Я промыл ее дезинфицирующим мылом и холодной водой, потом смазал бактерицидным гелем, а поверх налепил несколько слоев лейкопластыря. Боли от нее я не чувствовал совсем. Ну, точнее, не чувствовал на фоне всех прочих болячек, о которых мне исправно докладывало мое тело.

Дрожа от холода, я натянул на себя тренировочные штаны, футболку и теплый фланелевый халат. Потом огляделся в поисках пары других предметов, которые хранил на случай дождливой погоды. Я сунул в карман один из флакончиков с эликсиром от вампирской слюны. Мне здорово недоставало браслета-оберега.

Я открыл дверь в гостиную. Сьюзен стояла прямо перед ней, в каких-то шести дюймах от меня. Глаза ее сделались совершенно черными, лишенными белков. Узоры на коже отсвечивали багровым.

– Я все еще слышу запах твоей крови, – прошептала она. – Мне кажется, ты должен придумать способ удержать меня на расстоянии, Гарри. И сделать это сейчас же.

Глава двадцать пятая

На магию я мог особенно не рассчитывать – по крайней мере до тех пор, пока мне не представится шанс отдохнуть и оправиться от того, что сделал со мной Никодимус. Ну, может, меня и хватило бы на заклинание, способное удержать нормального человека... но уж никак не голодного вампира. А именно в такого превратилась сейчас Сьюзен. Она черпала силы не только в физическом мире, а этого никогда не случается без изрядной доли магической энергии – даже если это всего лишь жажда драки. Заклятие чувака-змеи было одним из самых сильных, с какими мне пришлось встречаться, а ведь оно всего лишь замедлило Сьюзен, но не остановило.

Напади она на меня сейчас – в таком-то состоянии, – и я не смогу ее остановить.

Впрочем, последние два года приучили меня к одному: будь готов. И у меня имелось кое-что, что, я не сомневался, смогло бы сдержать ее. Смогло бы – если бы только мне удалось миновать ее и добраться до шкафа, в котором я это хранил.

– Сьюзен, – произнес я как мог спокойнее. – Сьюзен, мне нужно, чтобы ты оставалась со мной. Говорила со мной.

– Не хочу говорить, – сказала она. Веки ее опустились, и она медленно втянула воздух. – Не хочу, чтобы пахло так сладко. Твоей кровью. Твоим страхом. Но пахнет.

– Братство, – произнес я, стараясь обуздать эмоции. Ради нее же самой я не мог позволить себе бояться. Я даже придвинулся к ней чуть ближе. – Давай присядем. Ты можешь рассказать мне о Братстве.

Секунду-другую мне казалось, что она не поддастся на уговоры, но она кивнула.

– Братство, – повторила она. – Братство святого Жиля.

– Святого Жиля? – переспросил я. – Покровителя прокаженных?

– И других изгоев. Вроде меня. Они все как я.

– Ты хочешь сказать, заражены?

– Заражены. Наполовину обращены. Наполовину люди. Наполовину мертвецы. Их можно по-разному назвать.

– Так-так, – сказал я. – И что у них за цель?

– Братство пытается помочь людям, пострадавшим от Красной Коллегии. Работает против Красных. Выявляет их везде, где возможно.

– Исцеляет?

– Исцеления нет.

Я положил руку ей на запястье и отвел к дивану. Она шла, как сомнамбула, осторожно переставляя ноги.

– Так что это за татуировки такие? Членская карточка?

– Заговор, – ответила она. – Заклятие, наложенное на мою кожу. Оно помогает мне удерживать тьму, не выпускать наружу. Предупреждает, когда она нарастает.

– Как это – предупреждает?

Она покосилась на свою покрытую узорами руку, потом показала ее мне. Татуировки на ней – и на лице тоже – медленно становились ярче, окрашиваясь в алый цвет.

– Предупреждает о том, что я могу утратить контроль над собой. Красный, красный, красный. Опасно, опасно, опасно.

Ну да, в ту, первую ночь, когда она вернулась, она долго не входила, а войдя, отворачивала лицо. Прятала татуировки.

– Ладно, – спокойно произнес я. – Сядь. Она села на край дивана и заглянула мне в глаза.

– Гарри, – прошептала она. – Больно. Больно противиться этому. Я устала сдерживаться. Не знаю, сколько еще смогу.

Я опустился на колени, чтобы наши глаза находились на одном уровне.

– Ты мне веришь?

– Всем сердцем. Всей жизнью.

– Закрой глаза, – сказал я. Она послушалась.

Я встал и медленно подошел к кухонному шкафу. Я шел как можно медленнее. Нельзя отходить быстро от того, кто смотрит на тебя как на пищу. Быстрое бегство провоцирует. Что бы там ни сидело у нее внутри, оно росло – я видел это, слышал в ее голосе.

Мне грозила опасность. Да плевать – опасность грозила ей.

В выдвижной полке кухонного шкафа я обычно храню пистолет. Однако последнее время, кроме него, там лежал моток серебристо-белого шнура. Я взял моток и вернулся к дивану.

– Сьюзен, – сказал я. – Дай мне свои руки.

Она открыла глаза и посмотрела на мягкую веревку.

– Это меня не удержит.

– Я сделал ее на случай, если ко мне заглянет огр, которого я здорово разозлил. Дай мне руки.

Мгновение она молчала. Потом стряхнула с плеч куртку и протянула руки ладонями вниз.

Я набросил шнур на ее запястья и, не заматывая, шепнул:

– Manacus.

Шесть месяцев прошло с тех пор, как я накладывал заклятие на этот шнур, но я сделал это как надо. Совсем легкое усилие воли – и шнур пришел в движение. Свободные концы его, блеснув серебряными нитями, взметнулись в воздух и мгновенно связали ее запястья аккуратными, не слишком тугими, но прочными узлами.

Сьюзен отреагировала мгновенно. Тело ее напряглось, как пружина, в попытке разорвать путы. Я терпеливо ждал. Добрых полминуты прошло, пока она, задрожав, не стихла. Голова ее склонилась вперед, волосы упали на лицо. Я шагнул к ней, и она вскочила, широко расставив ноги, и, вскинув руки, снова попыталась высвободиться.

Я облизнул пересохшие губы. Я сомневался, что она сможет разорвать путы... впрочем, я часто недооценивал людей в прошлом. Лицо ее, неестественно черные глаза пугали меня. Она снова напрягла связанные руки; от этого движения футболка ее задралась, открыв взгляду гладкий смуглый живот, по которому змеились алые завитки татуировки. На ребрах темнели свежие синяки; кое-где кожа была ободрана до крови. Черт, этот прыжок из Мартиновой машины не прошел для нее бесследно...

С минуту она боролась с веревкой, потом со свистом выдохнула и без сил опустилась обратно на диван. Лицо ее так и оставалось закрыто спутанной массой волос. Я скорее ощущал на себе ее взгляд, нежели видел его. Но это были уже не глаза Сьюзен. Татуировки на ее коже алели, как кровь. Я попятился – снова осторожно, медленно – и направился в ванную за аптечкой.

Когда я вышел, она бросилась на меня – беззвучно, стремительно. Я ожидал этого.

– Fonare! – выкрикнул я.

Серебряный шнур вспыхнул голубоватым свечением и метнулся к потолку, рванув вверх ее запястья и оторвав от пола. Она задергалась, раскачиваясь на шнуре, пытаясь стряхнуть его с рук или разорвать. Я не вмешивался, и в конце концов она успокоилась и застыла с поднятыми над головой руками, едва касаясь пола пальцами ног.

Она негромко всхлипнула.

– Прости, Гарри, – шепнула она. – Я хотела... хотела сдержаться, но не получилось.

– Ничего. Сейчас, сейчас. – Я подошел поближе, чтобы осмотреть ее ссадины, и поморщился. – Господи. Ну ты и ободралась.

– Мне очень жаль. Прости.

Голос ее причинял мне боль – наверное, нам обоим.

– Ш-ш-ш, – успокоил я ее. – Давай обработаю.

Она затихла, хотя я ощущал рвущийся из нее наружу голод. Я принес тазик с водой, бинты и принялся в меру способностей промывать ее ссадины. Время от времени она вздрагивала. Один раз сдавленно застонала. Синяки и царапины сплошь покрывали всю ее спину вплоть до шеи, где был сорван целый лоскут кожи. Я положил руку ей на затылок и осторожно подтолкнул вперед. Она опустила голову, давая мне обработать ранку.

Пока я занимался этим, напряжение не то чтобы спало, но изменилось. Я вдыхал запах ее волос, ее кожи – от них пахло корицей и горячим свечным воском. Я как-то сразу обратил внимание на изгиб ее спины, ее бедер. Она чуть подалась назад, касаясь меня своим телом, и исходивший от него жар возбуждал меня. Дыхание ее тоже сделалось другим, участившись, стало резче, тяжелее. Она повернула голову – не совсем, а только так, чтобы видеть меня краем глаза. Глаза ее горели, язык то и дело облизывал губы.

– Хочу тебя, – прошептала она. Я поперхнулся.

– Сьюзен... я не уверен, что...

– А ты не думай, – шепнула она, прижимаясь ко мне бедрами. Это возбудило меня с такой силой, что аж больно стало. – Ни о чем не думай. Просто возьми меня.

Умом я понимал, что это не лучшая идея. И все же положил руки ей на талию, чуть сжав пальцами ее горячую кожу. Касаться ее было наслаждением – примитивным, плотским наслаждением. Я провел ладонью с растопыренными пальцами вдоль ее бедра, по животу. Она по-кошачьи выгнула спину, зажмурившись от наслаждения.

– Да, – прошептала она. – Да, да...

Я разжал другую руку, выронив бинты на пол, и коснулся ее волос, зарывшись в них пальцами. Она снова напрягла спину и запрокинула голову, оскалив зубы, потянувшись ими к моей руке. Мне бы, наверное, стоило отдернуть руку. Вместо этого я крепче сжал ее волосы и потянул, силой заставив отвернуться.

Я ожидал вспышки злости, но она лишь прижалась ко мне с большей страстью, с большим желанием. Томная улыбка заиграла на ее губах и тут же исчезла, когда она негромко ахнула: это моя рука скользнула вверх, под футболку, осторожно коснувшись ее груди. Она ахнула еще раз, и с этим звуком все мои страхи, усталость, боль разом куда-то исчезли, сгорев без остатка в огне плотского желания. Ощущать ее в своих руках, целиком окунуться в аромат ее тела – я столько холодных, бессонных ночей бредил этим...

Конечно, это была не лучшая мысль. Единственная мысль.

Я скользил по ее телу руками, дразня, лаская ее грудь, наслаждаясь тем, как твердеют под моими пальцами ее соски. Она снова попыталась повернуть ко мне лицо, но я рывком притянул ее ко мне спиной, прижавшись губами к ее шее – так, что она не могла двинуть головой. Это возбудило ее еще сильнее.

– Хочу, – задыхаясь, прошептала она. – Хочу тебя. Не останавливайся.

Я не был уверен, что у меня получится. Моим губам недоставало ее тела. Я рывком задрал ее футболку верх, до самых плеч, и долгую восхитительную минуту вел языком вдоль ее позвоночника, наслаждаясь мягкостью кожи, осторожно пробуя ее зубами. Какая-то часть меня напоминала о необходимости вести себя мягко, нежно. Другая посылала ее ко всем чертям. Щупай. Пробуй. Дразни...

Мои зубы оставляли там и здесь на ее коже легкие отметины, и мне даже подумалось, что в сочетании с алыми завитками татуировки, обвивающими ее тело по спирали, они выглядят особенно занятно. Темная кожа ее штанов мешала моим губам, моим зубам, и я с раздраженным рычанием выпрямился, чтобы убрать эту помеху к чертовой матери.

Для тех, кто не знает: стягивать кожаные штаны в обтяжку непросто. Тем более если делать это в состоянии, близком к исступлению. Впрочем, я не обращал внимания на подобную ерунду. Она охнула, когда я начал стягивать их, и принялась всячески извиваться и дергать ногами, помогая мне. Ну, в основном она добилась того, что от ее прикосновений я обезумел еще сильнее. К ее прерывистым вздохам добавилось негромкое постанывание.

В конце концов я спустил-таки эти чертовы штаны ей до колен. Под ними ничего не оказалось. Я вздрогнул и некоторое время ласкал ее руками, ртом, целуя и покусывая кожу там, где ее не покрывали царапины, заставляя ее двигаться еще настойчивее, стонать еще громче. Запах ее сводил меня с ума.

– Ну, – хрипло шепнула она. – Ну же...

Но я не спешил. Не знаю, как долго я стоял так, целуя, лаская, провоцируя. Я осознавал лишь одно – то, чего я ждал, жаждал так долго, снова вернулось. И не было больше ни на земле, ни в небесах, ни в аду ничего, что было бы для меня важнее этого.

Она оглянулась на меня через плечо; черные глаза горели голодным огнем. Она снова попыталась дотянуться зубами до моей руки, и мне пришлось еще раз отодвинуть ее голову за волосы, сжав их в кулаке, в то время как другая рука сры-вшта прочь оставшуюся одежду. Она издавала полные страсти мяукающие звуки, и тут я наконец прижал ее бедра к своим и, окрепнув как огонь, ворвался в нее.

Она широко-широко открыла глаза и вскрикнула, отзываясь на мои движения своими – в унисон. Где-то в глубине сознания у меня мелькнула мысль, не притормозить ли немного. Я не стал. Никто из нас двоих не хотел этого. Я взял ее вот так, жадно припадая губами к ее уху, ее шее, удерживая одной рукой за волосы, а она стояла с высоко поднятыми руками, жадно прижимаясь ко мне.

Господи, как же прекрасна она была!

Она вскрикнула и задрожала всем телом, так что мне пришлось изрядно постараться, чтобы оттянуть неизбежное и не взорваться прямо сразу же. Сьюзен тоже притихла на пару минут, пока я руками, губами, бедрами не довел ее снова до стона, а потом и до крика, и тут уже я не мог остановить больше ни ее, ни себя.

Теперь уже кричали мы оба. Напряжение мышц, тел, голода достигло предела. Наслаждение огненной волной захлестнуло нас обоих и сожгло все мои мысли в пепел.

Время текло мимо, не касаясь нас.

Когда я немного опомнился, оказалось, что я лежу на полу. Сьюзен лежала подо мной на животе, вытянув над головой все еще связанные руки. Времени, похоже, прошло не слишком много: оба мы еще слегка задыхались. Я пошевелился и обнаружил, что все еще нахожусь в ней. Я не помнил, чтобы произносил заклинание, позволявшее ее путам отвязаться от потолка; впрочем, никто, кроме меня, этого сделать не мог. Я повернул голову и очень осторожно коснулся губами ее плеча, потом щеки.

Она моргнула и открыла глаза – снова обычные человеческие глаза... ну, может, зрачки чуть расширены, но и это быстро прошло. Она улыбнулась и издала негромкий звук – что-то среднее между стоном и довольным мурлыканьем. Мгновение я смотрел на нее, потом до меня дошло: узоры на ее лице почернели и начинают бледнеть. За какие-нибудь полминуты они на моих глазах полностью исчезли.

– Я люблю тебя, – прошептала она.

– Я люблю тебя.

– Я так хотела этого.

– Я тоже, – кивнул я.

– Как опасно... Гарри, ты ведь рисковал. Я ведь могла...

Я нагнулся и поцеловал ее в уголок губ.

– Могла, но не сделала. Все хорошо.

Она поежилась, но кивнула в ответ:

– Я так устала.

Мне тоже изрядно хотелось уснуть, но вместо этого я встал. Сьюзен издала негромкий звук; я даже не понял, чего в нем было больше – удовольствия или протеста. Я поднял ее с пола и положил на диван. Потом дотронулся до веревки, приказав узлам распуститься, и веревка, соскользнув с ее запястий, аккуратными кольцами улеглась у моих ног. Я укрыл Сьюзен одеялом.

– Спи, – шепнул я. – Отдохни немного.

– Тебе тоже...

– Я тоже лягу. Честное слово. Но... я не уверен, что мне стоит спать рядом с тобой.

Сьюзен устало кивнула.

– Ты прав. Извини.

– Ничего.

– Надо Мартину позвонить.

– Телефон не прозвонится, – сказал я. – Пока барьер не перестанет действовать.

Мне показалось, что голос ее звучал не слишком огорченно:

– О, значит, придется подождать.

– Угу, – сказал я, гладя ее волосы. – Сьюзен...

Она сжала мои пальцы и закрыла глаза.

– Все хорошо. Я говорила тебе, я никогда не смогу совладать со своим голодом. Это... это было облегчением. Сняло часть давления. Я хотела этого. Это было мне нужно.

– Я тебе не сделал больно?

Она снова мурлыкнула, не открывая глаз.

– Может, чуть-чуть. Да нет, все хорошо.

Я чуть поежился.

– Ты в порядке?

Она медленно кивнула.

– Насколько возможно. Ты отдохни, Гарри.

– Угу, – кивнул я. Я еще раз погладил ее волосы и побрел к себе в спальню. Дверь я за собой не закрыл. Я переложил подушку в ноги своей кровати, чтобы и когда лягу, видеть диван. Я смотрел на ее освещенное свечой лицо, пока веки мои не слиплись.

Черт, как она была прекрасна.

Жаль, что она не могла спать рядом со мной.

Глава двадцать шестая

Когда через сколько-то времени я разлепил веки, Сьюзен стояла в гостиной. Она чуть пригнулась, зажмурившись и держа руки перед собой так, словно готовилась бросить в корзину невидимый баскетбольный мяч. Потом она пошевелилась, делая руками и ногами плавные вращательные движения. Тай-чи. Медитативная разновидность гимнастики, ведущая родословную от боевых единоборств. Многие из тех, кто занимается тай-чи, даже не догадываются, что выполняемые ими замедленные, похожие на танец движения являются отображением костедробительных ударов или удушающих захватов.

Сьюзен – так мне, во всяком случае, показалось – об этом не догадывалась, а знала наверняка. На ней были ее футболка и мои беговые шорты. Она двигалась с грациозной точностью прирожденного дара, отшлифованной тренировками.

Она повернулась ко мне лицом, сосредоточенно-нахмуренным, но мирным. С минуту я смотрел на нее, пытаясь сосчитать при этом все свои проснувшиеся болячки.

Она вдруг улыбнулась, не открывая глаз:

– Не пускай слюни, Гарри.

– Мой дом – чего хочу, то и пускаю.

– Что это за веревка у тебя такая? – спросила она, не прекращая зарядки. – Я ведь стальные наручники – и то рвала. Волшебная?

Так, болтовня. Я-то надеялся на разговор другого рода. А может, боялся его. В общем, ни к чему не обязывающий разговор о работе по-своему устраивал и меня. Во всяком случае, безопаснее.

– Это фейри изготовили. В нее впряден волос из гривы единорога.

– Правда?

Я пожал плечами:

– Так Хват говорит. И мне кажется, кому-кому, а ему виднее.

– Может, стоит иметь ее при себе на случай, если снова динарианцы появятся, – тебе не кажется?

– Да нет, если только они не придут сюда, – вздохнул я. – Она настроена на это место. Вынеси ее за дверь – и она не будет работать.

– Почему?

– Потому, что я не настолько силен в ремесле, – объяснил я. – Изготовить что-либо, работающее дома, несложно. Совсем другое дело складывать заклинание где-нибудь посреди дороги. – Я выбрался из постели. Часы показывали без нескольких минут десять. Я принял душ, оделся, провел расческой по волосам и решил, что чуть небрежный, небритый вид мне идет.

Когда я вернулся в гостиную, Сьюзен уже натянула свои кожаные штаны, а из всех свечей продолжали гореть только пять. Защитный барьер быстро слабел.

– Что случилось после того, как Мартин увез вас от гостиницы?

Сьюзен опустилась в кресло.

– Я пыталась заставить его остановиться. Он отказался. Мы подрались из-за этого, и он наставил на меня пистолет.

Я поперхнулся.

– Он... что?

– Ну, честно говоря, я вела себя не слишком разумно.

– Блин-тарарам...

– Мартин не хотел, но я все-таки уговорила его поехать к Майклу. Я решила, что если кто-нибудь и сможет вытащить тебя из этой бодяги с динарианцами, так только он.

– Что ж, на мой взгляд, не лишено логики, – согласился я, прикидывая, что мне выбрать: кофе или «колу». «Кола» победила (ее кипятить не надо). Сьюзен кивнула прежде, чем я успел задать вопрос, и я принес банку и ей. – А что с Анной Вальмон?

– Она находилась в шоке. Черити уложила ее в постель.

– В полицию звонили? Сьюзен покачала головой:

– Я подумала, может, она знает что-нибудь такое, что могло бы помочь. Вряд ли мы смогли бы узнать что-нибудь, если бы она сидела взаперти.

– А что сказал обо всем этом Майкл?

– Его там не было, – сказала Сьюзен. – Там был Широ. Черити сказала, что Майкл и еще кто-то по имени Саня пока не вернулись из Сент-Луиса и даже не звонили.

Я нахмурился и протянул ей вторую банку.

– Что-то не очень на него похоже.

– Я знаю. Они здорово тревожились. – Она тоже нахмурилась. – Ну, Черити, во всяком случае. Я вообще не знаю, умеет ли Широ тревожиться. Знаешь, такое впечатление, будто он всего этого ожидал. Он так и сидел в этой своей самурайской одежде, и дверь он открыл прежде, чем я успела постучать.

– Майкл тоже проделывал такое при мне пару раз. Побочный эффект работы, возможно.

Сьюзен покачала головой.

– Неисповедимы пути Господни?

Я пожал плечами:

– Может, и так. Широ сказал что-нибудь?

– Он только говорил Мартину, куда поворачивать и где остановить машину. Потом сказал мне, чтобы я подождала минуты две, прежде чем спускаться, и чтобы я была готова отвести тебя в машину. Он... он чуть улыбался – всю дорогу улыбался. На любом другом лице это казалось бы зловещим. Но у него вид был такой... уверенный. А может, он просто здорово умел прятать эмоции. Я покрутил банку в пальцах.

– Умеет. Здорово умеет прятать эмоции. Сьюзен выгнула бровь.

– Не понимаю.

– Я не думаю, что он мертв. Нет еще. Он... он согласился отдаться динарианцам в обмен на мое освобождение. Старший динарианец, назвавшийся Никодимусом, заставил его пообещать, что он не будет сопротивляться или пытаться бежать в течение двадцати четырех часов.

– Не нравится мне это. Я поежился.

– Угу. Кажется, они старые враги. Когда Широ предложил им себя, у Никодимуса был вид как у ребенка рождественским утром.

Сьюзен сделала глоток из банки.

– Они очень опасные, эти люди?

Мне вспомнились Никодимус и его нож. Вспомнилась моя полнейшая беспомощность, когда он запрокинул мне голову, чтобы сподручнее было перерезать горло. Вспомнились нашинкованные трупы.

– Достаточно.

С минуту Сьюзен молча смотрела на меня. Я сидел, уставившись на банку «колы» у меня в руках.

– Гарри, – сказала она наконец. – Ты будешь все-таки открывать свою банку или только смотреть на нее?

Я тряхнул головой и дернул за кольцо. Запястья мои изрядно опухли: Никодимус явно предпочитал обычные веревки выполненным по спецзаказу из гривы единорога.

– Извини. Просто есть о чем подумать.

– Ну... да, – кивнула она чуть мягче. – Что будем делать дальше?

Я покосился на свечи. Горящих осталось только три.

– Барьера хватит еще минут на двадцать. Вызовем такси, заберем Жучка от МакЭнелли и поедем к Майклу.

– Что, если динарианцы ждут нас на улице?

Я вынул из корзины у двери свой жезл и повертел в пальцах.

– Им придется искать другое такси.

– А потом?

Я взял посох и прислонил его к стене у двери.

– Расскажем Майклу и Сане, что случилось.

– Если только они вернулись.

– М-да. – Я выдвинул полку из кухонного шкафа и достал оттуда револьвер и кобуру. – А потом я попрошу милых динарианцев отпустить Широ.

Сьюзен кивнула.

– Так и попросим?

Я повертел барабан револьвера, заряжая его.

– Я их очень убедительно попрошу, – буркнул я, убирая револьвер в кобуру.

Глаза Сьюзен возбужденно вспыхнули.

– Считай, что я в игре. – Она смотрела, как я застегиваю кобуру под мышкой. – Гарри... мне не хотелось бы мешать твоему праведному гневу, но есть пара вопросов, которые не дают мне покоя.

– Зачем динарианцам так нужна Плащаница и что они собираются с ней делать, – кивнул я.

– Угу.

Я достал из шкафа в спальне старую куртку с капюшоном и сунул руки в рукава. Ощущение было какое-то неправильное. Несколько последних лет я не носил ничего, кроме старой брезентовой ветровки или другой, кожаной, которую подарила мне Сьюзен. Я проверил свечи – теперь погасли уже все. Я приложил ладонь к стене, проверяя обереги. Слабое эхо еще ощущалось, но ничего серьезного, так что я вернулся в гостиную и вызвал по телефону такси.

– Пожалуй, пора. Мне кажется, у меня есть представление о том, что они делают, но я еще не совсем уверен.

Она механически поправила мне воротник.

– Какой-то ты неопрятный. Ты что, манией величия заразился от этого Никодимуса?

– Должно быть, он читал записи Властелина Зла.

– Тебя послушать, он из тех, кто привык доводить дело до конца.

Еще бы не привык...

– Но пару деталей он все-таки упустил. Мне кажется, мы можем еще его опередить.

Она покачала головой:

– Гарри... Когда я спускалась туда следом за Широ, я мало чего видела. Но слышала их голоса. Знаешь... – На мгновение она зажмурилась, словно борясь с тошнотой. – Это трудно объяснить. Но голоса давали некоторое представление. Голос Широ напоминал... Ну, не знаю. Трубу. Ясный, сильный. А другой... другой – совсем испорченный. Насквозь прогнивший.

Я так и не понял, что заставило Сьюзен говорить это. Может, сказывались последствия того, что сделали с ней вампиры. А может, она научилась этому в перерывах между занятиями тай-чи. Или это была просто интуиция. Но я понял, что она имела в виду. Ощущалось что-то такое в Никодимусе – тихое, неподвижное, угрожающее, нечто злобное сверх всякой человеческой меры. И это что-то пугало меня до холодного пота.

– Ну да, понимаю. Никодимус – не просто заблудший идеалист какой-нибудь и даже не просто жадный до денег ублюдок. Он совсем другой.

Сьюзен кивнула:

– Порочный.

– И игру ведет жесткую. – Я даже не понял, обращался я больше к Сьюзен или к себе самому. – Ну что, готовы?

Она надела куртку. Я пошел к двери, и она шагнула следом.

– Одно было неудачно в твоей длинной куртке, – заметила Сьюзен. – Я никогда не видела твоей задницы.

– А я и не замечал.

– Ну, если бы ты обращал внимание на собственную задницу, Гарри, я бы всерьез о тебе беспокоилась.

Я улыбнулся ей через плечо. Она улыбнулась в ответ. Это продлилось совсем недолго. Обе наши улыбки померкли.

– Сьюзен... – начал я.

Она приложила пальцы к моим губам.

– Не надо.

– Черт, Сьюзен. Ночью...

– Ничего не произошло, – сказала она. Голос ее звучал устало, но глаза твердо смотрели мне в лицо. – Это ничего...

– ... ничего не меняет, – договорил я, сам удивившись тому, как горько это прозвучало.

Она отняла руку и принялась застегивать свою черную кожаную куртку.

– Ладно, – вздохнул я. Кто просил меня заводить этот разговор? Продолжал бы безобидный треп... Я отворил дверь и выглянул наружу. – Такси уже ждет. Пошли, работать пора.

Глава двадцать седьмая

Я захватил посох, жезл, трость Широ и сделал себе зарубку на память купить сумку для гребаных клюшек для гольфа. На такси мы доехали до МакЭнелли. Голубой Жучок благополучно ждал на стоянке – не угнанный и даже не обчищенный мародерами.

– Что у тебя с задним стеклом? – поинтересовалась Сьюзен.

– Один из мордоворотов Марконе выпустил в меня несколько пуль у студии Ларри Фаулера.

Сьюзен невольно улыбнулась:

– Что? Ты снова выступал у Ларри Фаулера?

– Я не хочу об этом говорить.

– Ну ладно. А крышка багажника?

– Мелкие дырки – с того же случая. Большая вмятина осталась от дендрозлыдня.

– Кого-кого?

– Растительного монстра.

– А... Почему ты сразу не назвал его «растительным монстром»?

– Профессиональная гордость не позволяет.

– Бедная машинка.

Я вынул из кармана ключи, но Сьюзен положила руку мне на локоть. Она обошла машину кругом и заглянула под днище.

– О'кей, – кивнула она наконец. Тут до меня дошло.

– Спасибо, ноль-ноль-семь, но «фольксвагены» не взрывают. Слишком они для этого хорошенькие.

Сьюзен подошла к пассажирской дверце.

– Конфетти тоже красиво смотрится. Осторожнее, Гарри.

Я хмыкнул, задним ходом вывел Жучка со стоянки и погнал его к Майклу.

Утро выдалось холодное, ясное. Зима еще не отпустила Великие озера из своих оков, а значит, стояла и в Чикаго. Сьюзен выбралась из машины и, хмурясь под темными очками, окинула взглядом палисадник.

– Как это ему удается заниматься своей непосредственной работой, биться с демонами и еще поддерживать дом и участок в таком порядке?

– Ну, наверное, смотрит передачи про дом и сад... – предположил я.

Она нахмурилась еще сильнее.

– Трава такая зеленая. Февраль ведь на дворе, а трава зеленая. Тебя это не удивляет?

– Неисповедимы пути Господни.

Она недовольно фыркнула и следом за мной пошла к входной двери.

Я постучал. Мгновение спустя из-за нее послышался голос отца Фортхилла.

– Кто там?

– Донни и Мэри, – откликнулся я. – Перец-с-Солью просили нас представлять их интересы.

Он отворил дверь, улыбаясь из-под очков с золотыми дужками. Привычный низенький, коренастый, лысеющий старичок Фортхилл казался в это утро напряженным, усталым. Морщины на его лице сделались глубже.

– Привет, Гарри.

– Добрый день, отец. Вы знакомы со Сьюзен?

Он задумчиво посмотрел на нее.

– Только понаслышке, – кивнул он. – Заходите, заходите.

Мы вошли в дом, и Фортхилл поставил в угол бейсбольную биту, которую, оказывается, все время держал в руках. Я удивленно поднял бровь, переглянулся со Сьюзен и поставил свой посох и трость Широ рядом с битой. Следом за Фортхиллом мы прошли на кухню.

– А где Черити? – спросил я.

– Поехала отвозить детей к матери, – объяснил Фортхилл. – Она скоро вернется.

Я облегченно вздохнул.

– А Анна Вальмон?

– В гостевой. Спит.

– Мне надо позвонить Мартину, – сказала Сьюзен. – Извините.

– Кофе, пончики, – предложил отец Фортхилл. Я присел на край стола.

– Отец, вы еще никогда не были так близки к тому, чтобы обратить меня.

Он рассмеялся.

– Фантастический Фортхилл, спасающий душу за душой. – Он выставил на стол нектар богов в пластиковом стаканчике и пакетик с пончиками от «Данкин Донатс», взяв стаканчик и для себя. – Я всегда восхищался вашим умением шутить перед лицом неприятностей. Дела-то неважнецкие.

– Я типа заметил, – пробормотал я с набитым ртом. – Так где Майкл?

– Они с Саней отправились в Сент-Луис проверить слухи о появлении там динарианцев. Их обоих арестовала местная полиция.

– Что? Арестовала ? За что?

– Никаких обвинений, – ответил Фортхилл. – Их арестовали, продержали в участке двадцать четыре часа и освободили.

– Западня, – буркнул я. – Кто-то хотел убрать их с дороги.

Фортхилл кивнул:

– Похоже на то. Я говорил с ними по телефону часа два назад. Они едут обратно и скоро будут здесь.

– Тогда как только они вернутся, нам нужно ехать освобождать Широ.

Фортхилл нахмурился и кивнул.

– Что с вами случилось прошлой ночью?

Я изложил ему сокращенную версию событий: все про аукцион и динарианцев. То, что произошло потом, я опустил – его это мало касалось, да и рассказывать-то я стеснялся. Не то чтобы я отличался особой религиозностью, но мой собеседник все-таки был священником.

Когда я закончил рассказ, Фортхилл снял очки и пристально посмотрел на меня. Глаза его были цвета яиц малиновки, и взгляд их, как оказалось, мог пронизывать насквозь.

– Никодимус, – задумчиво повторил он. – Вы уверены, что он называл себя именно так?

– Угу.

– Точно?

– Угу. Мы с ним очень мило побеседовали.

Фортхилл сцепил пальцы и медленно вздохнул.

– Матерь Божия! Гарри, вы можете описать его как следует?

Я постарался припомнить все как можно подробнее. Старый священник внимательно слушал.

– Да, и еще у него была веревка на шее. Не корабельный канат, а тонкая, вроде бельевой. Сначала я даже принял ее за узкий галстук.

Пальцы Фортхилла потянулись к распятию на шее.

– Со скользящей петлей?

– Угу.

– Как он вам показался? – спросил он. Я покосился на недоеденный пончик.

– Он навел на меня такой ужас... Он... гадкий, что ли. Неправильный.

– Слово, которое вы ищете, Гарри, – «дьявольский».

Я пожал плечами и, не споря, занялся пончиком.

– Никодимус – древний враг рыцарей Креста, – негромко сказал Фортхилл. – Мы мало что о нем знаем. Раз в столетие или около того он ухитряется уничтожать наши архивы, так что нам неизвестно точно, кто он такой или сколько ему лет. Он запросто мог ходить по земле еще тогда, когда распяли нашего Спасителя.

– Да нет, на вид ему больше пяти сотен лет не дашь, – пробормотал я. – Как так вышло, что до сих пор ни один рыцарь не попортил ему прическу?

– Пытались, – вздохнул Фортхилл.

– Он что, сумел улизнуть от всех?

Выражение лица и голос отца Фортхилла не изменились.

– Он их убил. Он убил их всех. Больше сотни рыцарей. Больше тысячи монахов, монахинь, священников. Три тысячи человек – мужчин, женщин, детей. И это только те, о которых нам доподлинно известно по документам, сохранившимся из уничтоженных архивов. Из всех рыцарей, столкнувшихся с ним в бою, выжили только двое.

Тут меня типа озарило.

– И Широ один из них. Вот почему Никодимус с такой готовностью согласился обменять меня на него.

Фортхилл кивнул и закрыл на секунду глаза.

– Похоже на то. Впрочем, динарианцы набираются сил, причиняя боль и страдания другим. Так они лучше используют возможности, дарованные им Падшими. И больше всего сил они набираются, причиняя боль тем, кто пытается им противостоять.

– Он пытает Широ, – выдохнул я. Фортхилл коснулся моей руки.

– Мы должны хранить веру. – Голос его звучал тихо, успокаивающе. – Может, мы еще успеем помочь ему.

– Я полагал, весь смысл затеи с рыцарями – восстанавливать справедливость, – сказал я. – Десница Господня и все такое. Почему тогда Никодимусу позволено мочить их направо и налево?

– Наверное, по той же причине, по которой люди продолжают убивать друг друга, – вздохнул Фортхилл. – Он умен. Осторожен. Опытен. Беззастенчив. Как и его покровитель, падший ангел.

– Тот самый... как там его? Вреднозадиэль?

Фортхилл почти улыбнулся.

– Андуриэль. Он был одним из помощников Люцифера – сразу после Падения. Андуриэль возглавляет тридцать Падших, унаследовавших монеты. Однако Никодимус не из тех, кого Андуриэль соблазном подчинил своей власти. Это партнерство. Никодимус действует с Падшими почти на равных, по собственной воле. И никто из священников, никто из рыцарских орденов, даже рыцари Креста, – никто до сих пор не смог даже оцарапать его.

– Веревка, – сказал я. – Она той же природы, что и Плащаница, – так ведь? Она обладает энергией?

Фортхилл кивнул:

– Нам тоже так кажется. Та самая веревка, которой воспользовался в Иерусалиме предатель.

– Много ли динарианцев работают с ним? Насколько я понимаю, они не очень-то ладят друг с другом.

– Благодарение Богу, тут вы правы. Согласно имеющейся у нас информации, Никодимус редко держит при себе больше пяти или шести динарианцев. Обычно он вообще ограничивается тремя.

– Парень-змея, девица-медуза и Урсиэль.

– Да.

– Сколько всего монет гуляет по свету?

– На сегодня известно только девять. Считая с Урсиэлевой – десять.

– Значит, Никодимус может теоретически набрать под свое начало девятнадцать Падших. Ну, плюс неограниченное число громил.

– Громил?

– Громил. Ну, обычных, нормальных наемников.

– А-а, – кивнул Фортхилл. – Какие они нормальные... Судя по тому, что нам известно, это почти замкнутая каста. Фанатики. Служба передается по наследству от отца к сыну, от матери к дочери.

– Все круче и круче, – хмыкнул я.

– Гарри, – сказал Фортхилл. – Я не знаю вежливого способа задать этот вопрос, поэтому спрашиваю прямо: он дал вам монету?

– Пытался, – ответил я. – Я отказался.

С минуту Фортхилл буравил меня взглядом, потом перевел дух.

– Ясно. Вы не запомнили случайно знака на ней?

Я кивнул, взял из пакета пончик в шоколадной глазури и ногтем нарисовал на коричневой поверхности символ.

Фортхилл вгляделся, склонив голову набок, и нахмурился.

– Ласкиэль, – пробормотал он.

– Ласкиэль? – переспросил я – не совсем разборчиво, потому что слизывал шоколад с пальца.

– Соблазнительница, – поморщился Фортхилл. Он тоже испачкал палец шоколадом, стирая нарисованный мною знак. – Ласкиэль знают еще как Паучиху и Искусительницу. Хотя странно, что Никодимус хочет освободить именно ее. Как правило, она не очень-то слушается Андуриэля.

– Ангел-бунтарь среди ангелов-бунтарей?

– Возможно, – сказал Фортхилл. – Впрочем, не стоит обсуждать это здесь и сейчас.

Сьюзен вернулась на кухню с радиотелефоном в руке.

– Хорошо, – произнесла она в трубку и прошла мимо, сделав нам рукой знак следовать за ней.

Отец Фортхилл удивленно поднял брови, но поднялся со стула, и мы перешли в гостиную дома Карпентеров. Довольно просторная гостиная делилась мебелью на несколько зон. Телевизор стоял в самом маленьком закутке, но и для него казался слишком мелким. Сьюзен подошла к нему, включила и пощелкала переключателем каналов.

Местная студия как раз передавала выпуск новостей. Камера, установленная то ли на вертолете, то ли на крыше небоскреба, вела съемку охваченного пламенем здания. С дюжину красно-желтых пожарных машин окружало пожар, но ясно было, что они только сдерживают огонь. Сам дом был обречен.

– Что это? – спросил Фортхилл.

– Черт! – рявкнул я, отвернулся от экрана и зашагал по комнате взад-вперед.

– Это тот самый дом, куда привез нас сегодня ночью Широ, – пояснила Сьюзен. – Динарианцы сидели в одном из расположенных под ним туннелей.

– Больше не сидят, – сердито буркнул я. – Они смылись и заметают следы. Черт, сколько у них было времени? Шесть часов? Да они могли уже два штата пересечь.

– Никодимус, – кивнул Фортхилл. – Это в его духе.

– Мы их отыщем, – негромко произнесла Сьюзен.

– Как? – спросил я.

Она сжала губы, отвернулась и тихо сказала что-то в трубку. Слов я не разобрал, но судя по тону, это был конец разговора, и она выключила аппарат.

– Что мы можем сделать сейчас?

– Я могу спуститься в Преисподнюю, – предложил я. – Поискать там ответы на кое-какие вопросы. Только я не могу заняться этим до захода солнца.

– Вы не должны этого делать, – тихо возразил Фортхилл. – Это слишком опасно. Никому из рыцарей не хотелось бы...

Я резко взмахнул рукой, останавливая его.

– Нам необходима информация, иначе Широ умрет. И не только это: если мы не прищемим хвост Никодимусу, он осуществит ту пакость, которую он задумал с помощью Плащаницы. И если мне и искать ответы на интересующие меня вопросы, так именно там.

– А что Майкл? – спросила Сьюзен. – Разве он не может найти Широ так же, как Широ нашел Гарри?

Фортхилл покачал головой.

– Не факт. Эти способности не из тех, которыми он может управлять. Время от времени рыцарям даруется такая способность, но они не могут вызывать ее по своему хотению.

Я сверился с часами и прикинул в уме расстояние.

– Во сколько Майкл с Саней должны быть здесь? Не пора еще?

– Возможно, у них новые неприятности, – предположил Фортхилл.

– Класс! Ладно, посмотрим, захотят ли те ангелы, что считаются на нашей стороне, вмешаться в игру. Если нет, я призываю Шонзи – сразу же, как солнце зайдет. – Я взял у Сьюзен трубку и вышел.

– Ты куда? – спросила Сьюзен.

– Поговорить с Анной Вальмон. А потом надо еще моему клиенту позвонить. На случай, если я накроюсь медным тазом, я хочу, чтобы обо мне думали, что я хотя бы пытался быть профессионалом.

Гостевая комната в доме у Черити медленно, но верно превращалась в склад всевозможных тканей. Вдоль одной из стен выстроились коробки с нитками всех мыслимых и немыслимых цветов; на почти полностью скрытом от глаз рулонами столе разместилась небольшая швейная машина. Еще больше рулонов частоколом окружали кровать, на которой лежало нечто, с головой укрытое несколькими пледами.

Молясь, чтобы комната не вспыхнула ярким костром, я включил настольную лампу.

– Анна? Проснитесь.

Комок под пледами чуть пошевелился и затих. Я включил телефон и поднял его так, чтобы гудок был отчетливо слышен в тихой комнате.

– Я знаю, что вы не спите, мисс Вальмон. А вы знаете, что там, в «Мариотте», я спас от нехороших парней вашу задницу. Так что, если вы сейчас не сядете и не поговорите со мной, я вызываю копов, и они забирают вас отсюда к себе.

Она не пошевелилась. Я набрал номер и дал ей послушать пару гудков.

– Ублюдок, – пробормотала она. С ее британским акцентом это прозвучало как «у-ублю-юдок-к». Она села, с опаской косясь на меня, натянув плед до подбородка. Голые плечи, правда, были видны все равно. – Ладно. Чего вы хотите?

– Мою куртку для начала, – ответил я. – Но поскольку я сомневаюсь, чтобы вы держали ее в кармане, меня вполне устроит имя вашего покупателя.

Пару мгновений она молча смотрела на меня.

– Если я скажу вам это, – произнесла она наконец, – он меня убьет.

– А если не скажете, я сдам вас полиции.

Она пожала плечами:

– Что, конечно, неприятно, но они по крайней мере меня не убьют. И потом, вы ведь в любом случае меня сдадите.

Я угрюмо уставился на нее:

– Я спас вам жизнь. Дважды.

– Я это осознаю, – ответила она. Еще с полминуты она смотрела куда-то сквозь меня. – Так трудно поверить... Даже при том, что все это случилось со мной. Какое-то все это... сумасшествие. Как сон.

– Вы не сошли с ума, – возразил я. – Ну по крайней мере это не привиделось вам в галлюцинациях или чем-то таком.

Она почти усмехнулась.

– Я знаю. Ческа мертва. Гастон мертв. Это ведь на самом деле с ними случилось. С моими друзьями, – Голос ее дрогнул, и она часто-часто заморгала. – Я только хотела довести все это до конца. Чтобы они умерли не совсем зря. Я перед ними в долгу.

Я вздохнул:

– Послушайте. Давайте я облегчу вам задачу. Это был Марконе?

Она пожала плечами, по-прежнему глядя куда-то в пространство.

– Мы общались через посредника, так что я не могу быть уверена.

– Но это был Марконе?

Вальмон кивнула:

– Если подумать, то скорее всего он. Наш покупатель – человек, у которого очень много денег и влияния в местных кругах.

– Он знает, что это вам известно?

– Вряд ли стоит говорить покупателю, что знаешь, кто он, если он принимает меры к тому, чтобы этого не допустить. Это как-то невежливо.

– Если вы знаете хоть что-то про Марконе, вы должны понимать, что он вряд ли заплатит вам и отпустит на все четыре стороны, не получив товар.

Она устало потерла глаза.

– Я предложу ему вернуть деньги.

– Хорошая мысль. Если только он не убьет вас прежде, чем вы успеете сделать ему это предложение.

Секунду-другую она злобно смотрела на меня, всхлипывая.

– Что вы от меня хотите?

Я вынул из-под вороха ярко-желтого бумажного полотна коробочку с нитками и сунул ей в руки.

– Информацию. Я хочу знать все. Вполне возможно, вы слышали или видели что-нибудь такое, что могло бы помочь вернуть Плащаницу. Помогите мне – и я, возможно, смогу купить вам немного времени, чтобы вы успели убраться из города.

Она взяла коробку и уставилась на разноцветные катушки.

– Откуда мне знать, что вы действительно сдержите обещание?

– Раз – ромашка... Два – ромашка... Я дважды спас вашу жизнь. Мне кажется, вы могли бы уже и доверять моей доброй воле.

Она опустила взгляд, прикусив губу.

– Я... я не знаю.

– Мое предложение имеет ограниченный срок действия. Она сделала прерывистый вздох.

– Ладно. Ладно, дайте мне умыться. Одеться. Я расскажу вам все, что знаю.

– Вот и хорошо, – кивнул я. – Валяйте. Душ – в ванной, в том конце коридора. Я принесу вам полотенце и все такое.

– Это ваш дом?

– Друзей. Но я здесь оставался пару раз.

Она кивнула и пошарила руками вокруг себя, пока не нашла черную водолазку – ту, которую носила вчерашней ночью. Она натянула ее на себя и встала. У нее были длинные, красивые, хоть и изрядно украшенные синяками ноги, и когда она наступила на правую, то сдавленно охнула и чуть не упала. Я поймал ее прежде, чем она рухнула на пол, и она привалилась ко мне, приподняв правую ногу.

– Черт подрал, – выдохнула она. – Должно быть, лодыжку потянула вечером. – Она нахмурилась и покосилась на меня. – Руки!

Я отдернул руку от чего-то приятногладкого и крепкого.

– Простите. Не нарочно. Дойти сможете?

Она покачала головой, продолжая балансировать на одной ноге.

– Вряд ли. Поможете чуть-чуть?

Я помог ей доковылять по коридору до ванной. Потом достал из шкафа с бельем пару полотенец и сунул ей в высунутую из неплотно прикрытой двери руку. Она заперла дверь и пустила душ.

Я тряхнул головой и двинулся обратно в гостиную, на ходу набирая номер отца Винсента. После пятого гудка он снял трубку; голос его звучал совсем устало.

– Винсент слушает.

– Это Гарри Дрезден, – сказал я. – Я знаю, как Плащаница попала в Чикаго и кто покупатель. Однако сейчас ее перехватила третья партия, так что она у них.

– Вы уверены? – спросил Винсент.

– Угу.

– Вам известно, где она?

– Не совсем, но я рассчитываю узнать это. К сегодняшнему вечеру... возможно, даже раньше.

– Но почему только к вечеру? – удивился Винсент.

– Ну... гм... Это немного сложно объяснить, – сказал я.

– Может, с заключительной частью расследования справится полиция?

– Я бы посоветовал не рассчитывать на это.

– Почему?

– У меня имеется кое-какая информация, подтверждающая обоснованность некоторых ваших подозрений.

– О! – произнес Винсент. Оптимизма в его голосе заметно убавилось. – Нам, наверное, нужно встретиться и поговорить, мистер Дрезден. Мне не хотелось бы обсуждать это по телефону. В два часа, в том же номере, где мы встречались в прошлый раз.

– Пожалуй, выберусь, – согласился я.

– До встречи, – сказал Винсент и повесил трубку.

Я вернулся в гостиную. Сьюзен сидела и читала утреннюю газету за кофе с пончиком. Одна из створок откатной двери, ведущей на задний двор, была сдвинута. С другой стороны ее громоздились штабеля досок и пластика: Майкл сооружал пристройку к дому. Со двора слышался ритмичный звук пилы.

Я вышел и увидел работающего отца Фортхилла. Он снял пальто и воротничок и остался в черной рубахе с короткими рукавами. Еще он надел кожаные рабочие рукавицы и защитные очки. Он допилил доску, сдул с нее опилки и распрямился.

– Как отец Винсент?

– Судя по голосу, изрядно устал, – сообщил я. – Я, наверное, сегодня еще пересекусь с ним – если только прежде ничего такого не случится.

– Я за него беспокоюсь, – признался Фортхилл. Он приладил доску поверх проема, который, судя по всему, должен был превратиться в окно. – Помогите-ка.

Я послушно взялся за доску. Фортхилл взял из коробки несколько гвоздей и принялся заколачивать первый, зажав остальные в зубах.

– А мисс Вальмон? – поинтересовался он, покончив с этим.

– Принимает душ. Похоже, она все-таки будет с нами сотрудничать.

Фортхилл нахмурился и взял из коробки еще один гвоздь.

– Честно говоря, по первому впечатлению я такого от нее не ожидал.

– Вы недооцениваете моего личного обаяния, – возразил я. – Леди трудно устоять перед таким.

– М-м-м, – с сомнением произнес Фортхилл, снова зажав в зубах гвозди.

– Да нет, для нее это единственный разумный выход. Мы же приперли ее к стенке – так ведь?

Фортхилл забил гвоздь и нахмурился еще сильнее. Потом посмотрел на меня.

Я принял беззаботный вид, потом все-таки посмотрел на него.

– Пойду погляжу, как она там, – буркнул я так, словно с самого начала собирался это сделать.

Я как раз дошел до середины гостиной, когда услышал хлопок автомобильной дверцы и знакомый рык мотора. Бегом бросился к входной двери и распахнул ее как раз вовремя, чтобы увидеть стремительно удаляющееся от меня по улице разбитое заднее стекло Голубого Жучка.

Я сунул руку в карман и застонал. Ключей в нем не было.

– Сукина дочь! – зарычал я и злобно пнул ногой дверной косяк. Пнул не слишком сильно: злость злостью, а калечиться я не хотел. – И ты козел. Трюк, старый как мир, и ты, конечно же, на него купился.

Сьюзен подошла ко мне и вздохнула.

– Нет, Гарри, ты все-таки идиот. Хороший ты человек, но во всем, что касается женщин, – идиот, да и только.

– Сначала куртка, теперь еще и машина. И это, блин, называется благодарностью...

Сьюзен кивнула:

– Никакое добро не остается безнаказанным.

– Ты надо мной еще смеешься?

Она постаралась сохранить серьезное лицо. Голос ее, правда, звучал чуть сдавленно: – Нет.

– Нет, смеешься.

Она порозовела и замотала головой.

– Смеешься над моими больными местами.

Она повернулась, пошла в гостиную и взяла газету. А потом села и подняла газету так, чтобы я не видел ее лица. Из-за газеты слышались странные, сдавленные звуки.

Покраснев как рак, я ринулся в пристройку. Фортхилл оглянулся на меня, и брови его поползли вверх.

– Дайте мне что-нибудь сломать, – попросил я. – Ну или по чему врезать – чтобы со всей силы.

В глазах его блеснули искры.

– Вы поранитесь. Подержите лучше вот это.

Я поднял и придержал для него еще доску. Фортхилл поднял руку с зажатым в ней молотком. Рукав его рубахи задрался при этом движении, и я увидел на внутренней стороне предплечья две бледно-зеленые линии.

– Погодите-ка, – сказал я и схватил его за локоть. Доска выскользнула из моей руки и, падая, больно врезала мне по башке. Я чертыхнулся, поморщился, но задрал рукав ему чуть выше.

На внутренней стороне правого предплечья у Фортхилла красовалась татуировка. Глаз Тота.

– Что это? – спросил я.

– Ха! Татуировка.

– Это я и сам вижу. Что она означает?

– Ну, это я в молодые годы чудил, – ответил он. – Было у нас одно общество.

Я пытался сохранять спокойствие, но все равно охрип от волнения.

– Что за общество?

Фортхилл с опаской покосился на меня:

– Не понимаю, что вас так встревожило, Гарри...

– Какое общество?

Вид у него оставался сконфуженным.

– Ну, нас было всего несколько человек: мы проходили послушание вместе. Совсем еще мальчишки, конечно. И мы... Ну, нам довелось встретиться с необычным. В нашем городе вампир убил двух человек... и мы вместе остановили его. Само собой, нам никто не поверил.

– Само собой... – кивнул я. – А татуировка?

Фортхилл задумчиво прикусил губу.

– Я про нее уже и думать давно забыл. Ну, в общем, наутро после этих событий мы пошли и сделали себе эти татуировки. Поклялись друг другу вечно стоять на страже против сил зла, помогать друг другу...

– А что потом?

– Когда прошло похмелье, мы все силы приложили к тому, чтобы никто из старших церковных чинов это не увидел. – Фортхилл мечтательно улыбнулся, вспоминая. – Все-таки мы были очень молоды.

– А потом?

– А потом год за годом не происходило никаких сверхъестественных событий, и постепенно все пятеро разлетелись кто куда. В общем, до прошлой недели, когда я вдруг встретился с Витторио... с отцом Винсентом, я много лет словом ни с кем из них не перемолвился.

– Погодите-ка. У Винсента тоже была такая татуировка?

– Ну, полагаю, он мог ее и свести. От него такого вполне можно было бы ожидать.

– А что стало с остальными из вашей группы?

– Все умерли за последние несколько лет, – вздохнул Фортхилл. Он стащил перчатку и задумчиво посмотрел на свою морщинистую руку. – Впрочем, скажи нам тогда, что мы доживем до такого возраста, не поверили бы.

Шестеренки в моей голове провернулись, зацепили друг за друга, и я все понял. Я понял, что происходит и почему. Повинуясь чистой интуиции, я поспешил к двери на улицу, собирая на ходу свое барахло. Отец Фортхилл старался не отставать.

– Гарри?

Я прошел мимо Сьюзен. Та отложила газету и тоже шагнула следом.

– Гарри?

Я толчком ноги распахнул входную дверь.

Мотор белого Майклова пикапа стих, пыль из-под колес уже почти осела. Они с Саней выбрались из кабины. Вид у них немного помятый и сильно небритый, но вполне здоровый. Майкл изумленно уставился на меня.

– Гарри? Мне показалось, что я только что видел вашу машину... ее гнала по шоссе какая-то женщина. Что происходит?

– Соберите все, что нужно для боя, – сказал я. – Мы выезжаем.

Глава двадцать восьмая

Когда отец Винсент в ответ на мой стук щелкнул замком, я как мог сильнее врезал дверью ему по лицу. Охнув от неожиданности, он отпрянул. Я вступил в номер с бейсбольной битой отца Фортхилла в руках и ткнул широким концом ее ему в глотку.

Старый священник издал каркающий звук и, держась за шею, полетел на пол.

Впрочем, этим я не ограничился. Я дважды врезал ему по ребрам и, когда он перекатился по полу, пытаясь отодвинуться от меня, наступил ему ногой между лопаток, достал свой пистолет и прижал к его затылку.

– Dio, – всхлипнул, задыхаясь, Винсент. – Dio, стойте! Пожалуйста, не делайте мне больно!

– Мне некогда играть в притворство! – рявкнул я. – Кончайте ломать комедию.

– Прошу вас, мистер Дрезден, я не понимаю, о чем это вы. – Он закашлялся, забрызгав ковер мелкими каплями крови. Я разбил ему нос... а может, губу. Он чуть повернул голову с выпученными от страха глазами. – Пожалуйста, не надо меня бить. Я не знаю, что вам нужно, но уверен, мы все можем обсудить.

Я взвел курок револьвера.

– Уверен, что не сможем. Он побледнел.

– Нет, постойте!

– Я устал от притворства. Три...

– Но я не понимаю... – Он поперхнулся, пытаясь справиться с тошнотой. – Скажите хоть...

– Два, – произнес я. – Насчет следующей цифры объяснять не буду.

– Вы не можете! Вы не...

– Раз, – сказал я и нажал на спуск.

В долю секунды между тем, как я произнес «раз» и потянул за спусковой крючок, Винсент изменился. Кожа его покрылась зеленой чешуей, а ноги срослись в длинное извивающееся змеиное тело. Зрачки в глазах сделались узкими, вертикальными, а поверх этой пары глаз появилась вторая, пылающая пара зеленых глаз.

Боек ударил по пустому затвору. Щелк.

Змея извернулась, готовясь к броску, но я уже отступил в сторону. В дверь вступил Майкл, на его небритом лице застыла угрюмая решимость. «Амораккиус» сиял белым светом. Человек-змея с шипением повернулся к нему. Майкл рубанул мечом плашмя, параллельно земле, но тот поднырнул под удар и, переливаясь чешуей, бросился к выходу.

Стоило демону оказаться за дверью, как Саня с размаху огрел его по голове тяжелой доской. Тот приложился подбородком об пол, дернулся пару раз и обмяк.

– Вы не ошиблись, – заметил Майкл, убирая меч в ножны.

– Давайте-ка унесем его отсюда, пока не увидела какая-нибудь горничная.

Майкл кивнул, взял демона за хвост и потащил обратно в номер.

Саня заглянул в номер, кивнул и опустил конец четырехфутовой доски на пол; вид при этом у него был вполне довольный. Только сейчас до меня дошло, что он держал ее одной рукой. Ничего себе лапища! Нет, надо, надо заниматься физкультурой.

– Славно, – сказал верзила-русский. – Пойду отнесу эту хреновину в машину и вернусь.

Когда через несколько минут человек-змея очнулся в углу гостиничного номера, мы с Майклом и Саней стояли над ним. Его узкий язык несколько раз высунулся и спрятался обратно; две пары глаз шарили по помещению.

– Где я прокололся? – прошипел он. Последнее слово вышло у него с явным избытком шипящих звуков.

– Татуировка, – пояснил я. – У отца Винсента на правой руке под мышкой была татуировка.

– Не было там никакой татуировки! – огрызнулся человек-змея.

– Возможно, ее просто залило кровью. Вы допустили глупую ошибку – что ж, можно понять. Большинство преступников не отличаются и такой ловкостью.

Человек-змея зашипел, беспокойно ерзая по полу; у головы и плеч его вспух капюшон, как у кобры.

Майкл достал из ножен «Амораккиус», Саня – «Эспераккиус». Оба клинка залили человека-змею белым светом, и тот с шипением забился поглубже в угол.

– Чего вы хотите?

– Поговорить, – сказал я. – Видите ли, так все складывается, что вопросы задаю сейчас я. А вы отвечаете. И пока вы на них отвечаете, мы все будем довольны друг другом.

– А если не стану? – прошипел человек-змея.

– Мне достанется змеиная кожа на новую пару башмаков.

Змеиный хвост задергался, свиваясь в кольца и раскручиваясь. Глаза, однако, не отрываясь смотрели на двух рыцарей.

– Спрашивай.

– Насколько я понял, дело происходило следующим образом: ваша милая компания как-то пронюхала о том, что Церковных Мышей наняли похитить Плащаницу. Вы решили, что сможете перехватить ее прежде, чем они вывезут ее из Европы, но промахнулись. Вы поймали Гастона Лароша, но Плащаницы у него не оказалось. Вот вы и пытали его до тех пор, пока он вам все не выложил.

– А после того, как он это сделал, – вставил человек-змея, – Никодимус отдал его порезвиться своей маленькой сучке.

– Приятно, наверное, видеть отца и дочь, орудующих рука об руку. Короче, вы узнали все, что было известно Ларошу, убили его и подбросили тело туда, где ни у кого, кто бы его ни нашел, не осталось бы сомнений в том, куда вывезли Плащаницу. Вы решили предоставить смертным самим найти ее для вас, а потом отобрать.

– Черная работа. Не царское это дело – тряпку искать.

– Обижаешь, морда змеиная. Так или иначе, вы узнали, кого в Чикаго послал Ватикан. Бедного отца Винсента вы перехватили в аэропорту сразу по прилете. Ты и занял его место.

– Ну, это и ребенок бы догадался, – прошипел динарианец.

Я придвинул стул и уселся.

– А вот дальше все становится интереснее. Потому, что вы решили нанять меня. Зачем?

– А ты как думаешь?

– Чтобы присматривать за рыцарями, – предположил я. – Или чтобы отвлечь их, заставив пытаться не допустить меня к поискам. Или, может, вы решили, что я и впрямь смогу найти для вас Плащаницу. Возможно, по всем этим трем причинам сразу. Что смысла делать что-то по одной причине, когда все три подходят. Вы ведь даже дали мне образец ткани, чтобы увеличить шансы на успех. – Я откинулся на спинку стула. – Вот тут-то я заподозрил подвох. Я рассказал Марконе о том, как его новый громила палил в меня, и он зажмурился.

– Не понимаю, о чем это ты, – заявил человек-змея.

– Марконе был покупателем.

Презрительный смех вырвался изо рта человека-змеи.

– Смертный. Только и всего.

– Ага. Так вот этот смертный понял, что отца Винсента подменили, и он послал убийцу застрелить тебя. Этот новый парень у студии Фаулера стрелял не в меня. Он охотился на тебя.

– Не может быть, – сказал человек-змея.

– Не заносись, безногий. Марконе тоже не вчера на свет родился.

– Уверен, ты просто счастлив своей сообразительностью, чародей.

– Дальше все проще, – лучезарно улыбнулся я. – Смотри-ка: Никодимус не выболтал почти ничего, если не считать того, что времени у него в обрез и что ему нужна жертва для какого-то сверхъестественного обряда. А вот его дочка прокололась. Она спросила, не нужна ли ему серебряная чаша. Церемониальная чаша – и, если кого-то интересует мое мнение, я бы предположил, что она предназначена для крови. Для топлива этого ритуала.

Змеиный хвост задергался беспокойнее.

– Сдается мне, отец Винсент служил для разогрева. Испытанием. Я думаю, он привез с собой два фрагмента Плащаницы, и вы использовали один из них для фокусировки того проклятия, которое наложили на него. Убедившись, что это действует, вы начали охоту на саму Плащаницу.

– Ты ничего не знаешь, чародей, – произнес человек-змея. Светящийся знак на его лбу мигал в унисон с верхней парой глаз. – Ты жалок.

– Ты задеваешь мои чувства. Не заставляй меня взяться за бейсбольную биту, – сказал я. – Сегодня утром Никодимус заметал следы, устроив поджог здания, под которым вы гнездились. Подозреваю, он послал тебя разобраться с копами и со мной – чтобы все было шито-крыто. Мне кажется, он что-то задумал, и мне кажется, это что-то состоится сегодня вечером. Так почему бы тебе в завершение нашей приятной беседы не рассказать мне все об этом?

– Уж не думаешь ли ты, что напугал меня, чародей? – хмыкнул динарианец. – Я уничтожал людей покрепче тебя задолго до того, как родилась ваша жалкая нация.

– Где Никодимус и что он делает с Плащаницей? Ладно, подброшу подсказку. Это имеет какое-то отношение к Моровому Проклятию.

– Я служил Никодимусу с...

– Со времени последнего визита к зубному врачу, так? – договорил я. – Но я тебе одно скажу. Никодимуса здесь нет, – я театрально развел руками, – а эти два джентльмена очень даже здесь. И оба злы как черти.

Саня посмотрел на динарианца, и сабля у него в руке чуть качнулась туда-сюда. Он зарычал – негромко, но достаточно, чтобы мне захотелось отодвинуться от него немного.

– Послушай, – сказал я. – Мы собираемся найти Никодимуса и утереть ему нос. Мы собираемся прикрыть его лавочку – чего бы он там ни задумал, и мы собираемся вернуть Широ. А ты скажешь нам все, что нам нужно знать.

– Или?

– Или я прикончу тебя, – сказал Майкл очень тихо. Человек-змея долго-долго смотрел на меня. Потом вдруг начал трястись и раскачиваться. Я даже не сразу понял, что он смеется надо мной. Трудно представить себе смеющуюся змею. Смех со змеиным телом не сочетается.

– Не тебе мне угрожать, – заявил он. – Ты со мной ничего не можешь сделать.

– Я вижу тут пару священных мечей, которые позволяют мне думать иначе.

– Нет, – сказал динарианец. Он поднял руки ко лбу и впился ногтями в светящийся знак, словно пытаясь содрать с себя кожу. Символ мигнул и померк – вместе со второй парой глаз. Тело его пошло рябью; покрывавшая его чешуя таяла на глазах. На мгновение из-под нее проступила внешность отца Винсента. Однако растаяла и она, а на ее месте возник мужчина с резкими, чуть затравленными чертами лица. Смуглая кожа выдавала уроженца Средиземноморья – возможно, мавра. Невысокого – футов пяти с небольшим, и телосложения тоже среднего. Впрочем, несколько столетий назад такой рост считался нормой.

Мужчина опустил руку, и чуть потемневшая серебряная монетка покатилась по полу и улеглась у ног Майкла.

– Меня зовут Квинт Кассий, и я долгое время нахожусь в рабстве у демона Салуриэля. – Темные глаза его горели нехорошим огнем, голос буквально сочился сарказмом. – Умоляю вас явить милосердие и дать шанс исправиться. Как иначе могу я благодарить тебя, сэр рыцарь, за избавление от этой пытки...

Черт. Он разыгрывал карту милосердия. Я покосился на Майкла.

Рослый рыцарь смерил змея Кассия хмурым взглядом... это, правда, не помешало ему, не теряя ни мгновения, достать из кармана белый платок с вышитым на нем серебряным крестом и завернуть монету. Потом Майкл с Саней переглянулись и убрали мечи в ножны.

– Э... парни. Какого черта? Вы что, забыли – это же опасный демон-убийца.

– Гарри, – вздохнул Майкл. – Мы не можем. Теперь, когда он выдал монету и попросил пощады...

– Чего? – не поверил я своим ушам. – Что за вздор!

– Конечно, вздор, – согласился Кассий. Теперь в его голосе звучало злорадное торжество. – Они понимают, что я говорю неискренне. Они понимают, что я при первой же возможности обернусь против них. Что я возьму другую монету и продолжу то, чем занимался много веков.

Я встал – я так разозлился, что стул полетел вверх тормашками.

– Майкл, если вы подставите этому ублюдку другую щеку, он все лицо оторвет к чертовой матери. Вам же, черт подери, положено служить десницей Господней!

– Нет, не так, Гарри, – возразил Майкл. – Целью рыцарей вовсе не является истребление тех, кто служит злу.

– Конечно, нет, – хмыкнул Кассий. Странное дело, шипения в его голосе сделалось даже больше, чем когда он был змеей. – Они здесь для того, чтобы спасти нас.

– Спасти? Их? – Я потрясенно уставился на Майкла. – Он что, над нами издевается?

Майкл покачал головой:

– Никто, кроме нас, не может встречаться с динарианцами лицом к лицу, Гарри. Никто другой не может бросать вызов Падшим. Как знать, может, эта минута – единственный шанс для Кассия свернуть с избранного им пути. Изменить свою судьбу.

– Супер! Я обеими руками за то, чтобы изменить его путь. Предлагаю изменить его на прямую, ведущую на дно озера Мичиган.

Майкл поморщился, словно от боли.

– Цель рыцарей – защищать свободу. Дарить тем, кого угнетают темные силы, шанс избавиться от них. Не мне, Гарри Дрезден, судить душу этого человека. И не вам. И никому из смертных. Все, что я могу, – это оставаться верным своему призванию. Подарить ему шанс увидеть надежду на будущее. Продемонстрировать те любовь и сострадание, которые люди проявляют друг к другу. Остальное не в моей власти.

Пока Майкл говорил, я наблюдал за лицом Кассия. Выражение его изменилось. Оно стало жестче. Голоднее. И горше. То, что говорил Майкл, трогало его. Я ни на секунду не поверил в то, что это тронуло Кассия настолько, чтобы тот изменил свои намерения. И все же это вызывало ответную реакцию. Ярость.

Я повернулся к Майклу:

– Вы что, серьезно верите, будто эта тварь начнет сосать молоко человеческой доброты?

– Нет, – вздохнул Майкл. – Но это не меняет моей цели. Он сдал свою монету, а вместе с ней – ее влияние на себя. Дальше решать не мне и не Сане. Это выбор самого Кассия.

– Но вы же видели этих тварей! – зарычал я, подойдя к нему вплотную. – Я видел, какие трупы они оставляют за собой. Они с удовольствием убили бы меня, Сьюзен, вас – черт, да нас всех, – и глазом бы не моргнули. Одному Богу известно, что они задумали за проклятие.

– Любая власть имеет свои пределы, Гарри. – Он покачал головой. – Моя кончается здесь.

Забывшись от ярости, я толкнул его в плечо.

– Они могли уже убить Широ. И вы оставите этого ублюдка на свободе?

Майкл перехватил меня за запястье и вывернул руку. Майкл сильный человек. Мне пришлось привстать на цыпочки, чтобы ослабить давление на сустав. Он оттолкнул меня; взгляд его был тверд, холоден и зол как черт-те что.

– Я знаю, – произнес он все тем же убийственно тихим голосом. – Я знаю, что они мучают его. Что они собираются убить его. Точно так же, как Широ знал, что Никодимус не выполнит своего обещания освободить вас. Вот это и делает нас не такими, как они, Гарри. Кровь на их руках не дает мне права запачкать свои. Мой выбор определяется моей душой – а не их прегрешениями. – Он посмотрел на Кассия, и динарианец отпрянул и вжался в угол, столько огня было в этом взгляде. – Не мне судить его душу – как бы мне, может, этого и ни хотелось.

– Блин-тарарам, – пробормотал я. – Стоит ли удивляться, что Никодимус положил столько ваших рыцарей, если все они вели себя так же по-идиотски.

– Гарри... – начал Майкл. Я перебил его.

– Да вы посмотрите на него, Майкл! Какая он, к чертовой матери, жертва? Он гребаный коллаборационист. Того бедного ублюдка, Расмуссена, динарианцы могли и обманом заманить, но Кассий-то занимается этим потому, что ему нравится.

– Это нельзя утверждать наверняка, Гарри, – вмешался вдруг в разговор Саня.

– С какой стати вообще давать ему какой-то шанс? Кто из них и когда отказывался от этих чертовых монет?

Саня положил руку мне на плечо.

Я, нахмурившись, посмотрел на него.

– Я был таким же, как они, – продолжал Саня. – Опыта у меня тогда было меньше. А дури больше. Гордыни. Нет, я не собирался, конечно, становиться монстром, но вся эта власть разлагает. Широ сразился с Падшим, который владел мной. Он разоблачил его ложь. И я сделал выбор – теперь я здесь.

– Предатель, – ледяным голосом произнес Кассий. – Мы предлагали тебе весь мир. Власть. Славу. Все, что ты только мог пожелать.

Саня спокойно посмотрел ему в лицо:

– Того, чего я желал, вы бы мне никогда не дали. Мне нужно искать это самому. – Он протянул руку. – Кассий, ты ведь можешь бросить их, как это сделал я. Помоги нам, пожалуйста. И дай нам помочь тебе.

Кассий отпрянул, словно Санина рука могла обжечь его.

– Я тебе глаза выем, – прошипел он.

– Мы не можем оставить его здесь, – сказал я. – Он выстрелит нам в спину. Он попытается нас убить.

– Возможно, – тихо произнес Майкл и не тронулся с места.

Я хотел бы разозлиться на Майкла и Саню. Хотел – и не мог. Я простой смертный. Ну, не совсем простой – я заигрывал прежде с темными силами. Заключал глупые сделки. Принимал неудачные решения. И всегда мне представлялся шанс выбраться из этого – иначе я был бы мертв давным-давно.

Я понимал, что говорят и делают Майкл и Саня. Я понимал, почему они делают это. Мне это не нравилось, но я не мог оспорить этого, не упрекнув себя в двуличности. Чем я отличался от того типа... разве что зараженной демоном монетки у меня не было.

Кассий снова рассмеялся своим сиплым, захлебывающимся смехом.

– Давайте-давайте, – хихикнул он. – Я обязательно подумаю над вашими словами. Я задумаюсь над своей жизнью. Я изберу праведный путь.

– Идем, – тихо произнес Майкл.

– Мы не можем оставить его, – настаивал я.

– У полиции на него ничего нет, Гарри. Мы его не убьем. Здесь нам делать нечего. Храни веру. А ответ мы найдем – как-нибудь еще.

Он повернулся и пошел к двери. Кассий рассмеялся ему в спину. Саня пошел следом, но задержался и оглянулся на меня через плечо.

– Болваны, – пробормотал Кассий, поднимаясь с пола. – Слабые, бесхребетные болваны.

Я подобрал биту и тоже повернулся к двери.

– Ты ошибаешься, – сказал я Кассию.

– Слабые, – повторил Кассий. – Старик всего-то час визжал. Никодимус начал с его спины. Исполосовал цепями. Ну, потом Дейрдре с ним поиграла.

Я внимательно посмотрел на Кассия через плечо. Он осклабился.

– Дейрдре, знаешь ли, любит ломать пальцы. На руках, на ногах. Жаль, мне не удалось задержаться там подольше. Я всего-то ему ногти на ногах повырывал. – Улыбка его сделалась шире, глаза возбужденно блестели. – Эй, та женщина... ну, из Братства. Она твоя?

Я почувствовал, как губы мои раздвигаются в оскале. Глаза Кассия заблестели еще сильнее.

– Я ведь здорово пустил ей кровь, а? В следующий раз, как я ее поймаю, ты не сможешь мне помешать. Уж тогда я позволю змеям потерзать ее как следует.

Я молча смотрел на него. Кассий снова ухмыльнулся.

– Но я же заслуживаю пощады, верно ведь? Прощения. Нет, классный чувак этот ваш Бог!

Я снова отвернулся от него.

– Люди вроде тебя, – произнес я очень, очень тихо, – путают сострадание со слабостью. Майкл и Саня не слабые люди. К счастью для тебя, они хорошие люди.

Кассий расхохотался.

– К несчастью для тебя, я – нет.

Я резко развернулся, замахиваясь битой, и опустил ее Кассию на правую коленку. Послышался хруст.

Он заорал от боли и упал. Удар раздробил ему коленную чашечку.

Я замахнулся еще раз и перебил ему правую лодыжку.

Кассий завизжал.

Для надежности я раздробил ему и левое колено. И левую лодыжку. Он извивался, как угорь, так что мне пришлось ударить его раз десять.

– Стой! – выдохнул он наконец. – Хватит, хватит!

Я двинул битой ему в рот, наступил на локоть и еще десятком ударов изломал и правую руку. Потом прижал к полу левую руку и приставил биту к левому плечу.

– А теперь слушай, дерьмо такое! Никакая ты не жертва. Ты сам захотел стать одним из них. Всю свою жизнь ты служил силам тьмы. Фредди Меркьюри сказал бы, что Вельзевул променял бы дьявола ради тебя.

– Что... что ты делаешь? – прохрипел он. – Ты не можешь... не должен...

Я нагнулся и стянул ему горло его же воротничком – белым церковным воротничком.

– Рыцари – хорошие люди. Я – нет. И я не буду спать хуже из-за того, что прикончу тебя. – С каждым словом я встряхивал его за воротник – достаточно сильно, чтобы его разбитые зубы лязгали. – Где. Прячется. Никодимус.

Кассий всхлипнул. Локоть его торчал вбок под неестественным углом. В номере сильно запахло мочой. Потом он закашлялся, плюясь кровью и осколками зубов.

– Я скажу... – Он поперхнулся. – Только не бей.

Я отпустил его воротничок и выпрямился. – Где?

– Не знаю, – сказал он, отводя взгляд. – Он мне не говорил. Мы встречаемся вечером. Должны были встретиться вечером. В восемь.

– Где встретиться?

– В аэропорту, – сказал Кассий. Его начало рвать. Я продолжал стоять на его руке, поэтому он изрядно облевался. – Не знаю точно где.

– Что он делает?

– Проклятие. Он собирается высвободить проклятие. С помощью Плащаницы. И крови старика. Он должен находиться в движении, когда завершит ритуал.

– Зачем?

– Проклятие – зараза. Мор. Он должен разнести его как можно шире. Погубить как можно больше людей. Он набирается от этого сил. Апокалипсис.

Я убрал ногу с его руки и ударом биты раздробил в мелкие осколки телефон. Потом нашел его мобильник и разбил его тоже. Сунув руку в карман, я выудил монетку в двадцать пять центов и кинул на пол рядом с ним.

– Там, по ту сторону стоянки, есть телефон-автомат. Тебе стоит вызвать «скорую». – Я повернулся и, не оглядываясь, двинулся к двери. – Встречу еще раз – убью как собаку.

Майкл и Саня ждали за дверью. На Санином лице обозначилось некоторое удовлетворение. Майкл недовольно хмурился.

– Это надо было сделать, – сказал я Майклу как мог спокойнее. – Он жив. Это больше, чем он заслуживает.

– Возможно, – сказал Майкл. – Но то, что вы сделали, Гарри... Это нехорошо.

Часть меня продолжало мутить. Другая часть испытывала удовольствие. Не знаю, какой из двух частей было больше.

– Вы слышали, что он сказал про Широ. Про Сьюзен. Взгляд Майкла потемнел, и он кивнул.

– От этого то, что вы сделали, не стало лучше.

– Нет, не стало. – Я встретился с ним взглядом. – Но я надеюсь, Господь меня простит?

Мгновение Майкл молчал, потом лицо его смягчилось.

– Господь всегда милосерден.

– Да если подумать, вы поступили с ним достаточно мягко, – философски заметил Саня. – Может, ему и больно, но он жив. И теперь у него будет вдоволь времени обдумать свой дальнейший выбор.

– Угу. Именно, – согласился я. – Я безвозмездный даритель. Проделал все для его же собственного блага.

Саня с серьезным видом кивнул:

– С благими намерениями.

Майкл тоже кивнул.

– Кто мы, чтобы судить вас? – Глаза его блеснули, и он повернулся к Сане. – Ты видел лицо этого змея, когда Гарри повернулся к нему с битой?

Саня улыбнулся и принялся что-то насвистывать. Мы двинулись в сторону стоянки.

– Забросьте меня домой, – попросил я, садясь в кабину пикапа. – Мне нужно забрать там пару вещей. И позвонить.

– Дуэль? – спросил Майкл. – Гарри, вы уверены, что не хотите, чтобы я...

– Предоставьте это мне, – сказал я. – У вас и так появился кое-какой материал для работы. Со своими делами я разберусь. Встретимся в аэропорту после того – я помогу вам найти Широ.

– Если останетесь живы, – заметил Саня.

– Да. Спасибо, товарищ.

Русский ухмыльнулся:

– Сколько вы дали Кассию? Четвертак?

– Угу.

– На телефон?

– Угу.

– Телефонные разговоры, – заметил Майкл, – нынче гораздо дороже.

Я откинулся на спинку сиденья и позволил себе слегка улыбнуться:

– Угу. Знаю.

Саня с Майклом расхохотались. Майкл даже стукнул кулаком по рулю.

Я не смеялся с ними, но их смехом наслаждался как мог. Февральское солнце уже клонилось к горизонту.

Глава двадцать девятая

Вернувшись домой, я первым делом позвонил Мёрфи на мобильный. Не вдаваясь в детали, я описал ей ситуацию.

– Боже правый, – выдохнула Мёрфи. Могу я убеждать людей или где? – И они способны весь город заразить этим своим проклятием?

– Похоже на то, – подтвердил я.

– Чем я могу помочь?

– Нам надо помешать им подняться с этим в воздух. Но, конечно, рейсовыми полетами они пользоваться не будут. Выясни, есть ли заказы на чартерные вылеты между семью и половиной девятого. И вертолеты тоже.

– Погоди, – сказала в трубку Мёрфи.

Я услышал легкое пощелкивание компьютерных клавиш. Мёрфи спросила кого-то о чем-то – полицейская рация, не иначе. Когда она взяла трубку снова, голос ее звенел от напряжения.

– Тут неприятности, Гарри.

– Ну?

– Пара детективов выехали, чтобы арестовать тебя. Похоже, отдел убийств хочет тебя допросить. Ордер не выписывали.

– Блин. – Я сделал глубокий вдох. – Рудольф?

– Крыса длинноносая, – буркнула Мёрфи. – Гарри, они уже на подъезде. У тебя в распоряжении несколько минут.

– Ты можешь запудрить им мозги? И послать людей в аэропорт?

– Не знаю, – призналась Мёрфи. – Мне вообще положено не приближаться к этому делу больше, чем на милю. И не могу же я объявить, что террористы собираются атаковать город биологическим оружием.

– Используй Рудольфа, – посоветовал я. – Шепни ему неофициально, что я говорил, будто Плащаницу вывозят из города на чартерном рейсе. Пусть уж поколотится лбом об стену, даже если не найдет ничего.

Мёрфи хрипло усмехнулась:

– Знаешь, Гарри, временами ты даже способен говорить умные вещи. Каждый раз это застает меня врасплох.

– Спасибо на добром слове.

– Что я еще могу?

Я сказал.

– Ты шутишь.

– Нет.

– Нам нужны люди, а твой отдел вмешаться не может.

– Как раз когда я начала надеяться на твой здравый смысл.

– Так сделаешь или нет?

– Угу. Обещать не могу, но постараюсь. Ладно, шевелись. Они ведь сейчас приедут.

– Уже ушел. Спасибо, Мёрф.

Я положил трубку, открыл шкаф и достал пару старых картонных ящиков с разным тряпьем. Порывшись в них, я нашел-таки свою старую брезентовую ветровку. Она здорово выцвела и в паре мест порвалась, зато была чистая. Ей, конечно, недоставало той приятной, успокаивающей тяжести на плечах, но она скрывала пистолет гораздо лучше, чем куртка. И вид я в ней имел крутой. Ну, по крайней мере круче, чем без нее.

Я рассовал по карманам причиндалы, запер за собой дверь и сел в Мартинову машину. Мартина в ней не было. Сьюзен сама сидела за рулем.

– Давай быстрее, – сказал я. Она кивнула и нажала на газ.

Отъехав от дома на некоторое расстояние, я оглянулся. Нас никто не преследовал.

– Я так понимаю, Мартин отказался помогать?

Сьюзен покачала головой:

– Нет. Он сказал, у него есть другие дела, важнее. Еще он сказал, что это относится и ко мне.

– А ты что?

– Сказала, что он узколобый, твердокожий, выживший из времени, эгоистичный ублюдок.

– Стоит ли удивляться, что ты ему нравишься.

Сьюзен чуть улыбнулась.

– Братство – это вся его жизнь, – сказала она. – Он предан делу.

– А ты? – спросил я.

Некоторое время Сьюзен вела машину молча.

– Как все прошло у тебя?

– Поймали самозванца. Он выложил нам, где соберутся нехорошие парни сегодня вечером.

– Что ты с ним сделал?

Я рассказал.

Некоторое время она косилась на мое лицо.

– Ты в порядке? – спросила она наконец.

– Нормально.

– Вид у тебя не совсем нормальный.

– Ничего. Все прошло.

– Но ты в порядке?

Я пожал плечами:

– Не знаю. Хорошо, что ты этого не видела.

– Да? – спросила Сьюзен. – Это почему?

– Ты дама. Мочить нехороших парней – мужское занятие.

– Грязный шовинист.

– Угу. Это я от Мёрфи набрался. Дурное влияние, понимаете ли.

Мы миновали первый указатель по дороге на стадион.

– Ты правда думаешь, что можешь победить? – спросила Сьюзен.

– Угу. Черт, в списке неприятностей на сегодняшний день Ортега занимает третье место, если не четвертое.

– Но если даже ты победишь, что это изменит?

– Еще как изменит! Так меня убьют не сейчас, а позже вечером.

Сьюзен рассмеялась. Смех вышел не слишком веселый.

– Ты не заслужил такой жизни.

Я сощурился.

– Заслуги, – произнес я замогильным голосом, – не имеют ни малейшего отношения...

– Заткнись, – возмутилась Сьюзен. – Если ты мне еще Клинта Иствуда цитировать будешь, я машину на столб намотаю.

– Довольна, шпана? – ухмыльнулся я и поднял левую руку ладонью вверх.

Мгновение спустя ее ладонь мягко легла в мою.

– Должна же девушка и честь знать.

Остаток пути до стадиона мы проехали молча, держась за руки.

Мне еще ни разу не приходилось видеть Ригли с пустыми трибунами. Для стадиона это как-то неестественно. Сюда приходишь вместе с оравой людей, и на твоих глазах что-то происходит. На этот раз возвышавшийся посреди акров пустых стоянок стадион еще более обычного напоминал огромный скелет. В пустых трибунах гулял, посвистывая, постанывая и подвывая, ветер. Сгущались сумерки, и по асфальту стоянок тянулись паучьими лапами тени от незажженных фонарей. Тьма сгустилась в арках и входах стадиона, отчего они напоминали пустые глазницы.

– Ну, хоть вид у него не такой призрачный, – хмыкнул я.

– Что дальше? – поинтересовалась Сьюзен.

Еще одна машина свернула к стадиону следом за нашей. Я узнал ее: я уже видел ее на стоянке рядом с МакЭнелли вчера вечером. Отъехав от нас футов на пятьдесят, она затормозила и остановилась. Ортега вышел из машины и, не закрывая дверцы, нагнулся, говоря что-то водителю – смуглому мужчине в темных очках. На заднем сиденье были еще двое, но разглядеть их я не смог. Готов поспорить, все трое из Красной Коллегии.

– Нам нельзя подавать вида, что мы боимся, – буркнул я и вышел из машины.

Я не смотрел на Ортегу, но захватил с собой посох, оперся на него и принялся разглядывать стадион. Ветер хлопал полами моей куртки, время от времени показывая кобуру у меня на поясе. Тренировочные штаны я сменил на темные джинсы, сверху надел черную шелковую рубаху. Кажется, древние монголы – а может, кто-то еще, – носили шелковые рубахи, потому что стрелы входили в тело вместе с тканью, и это позволяло выдернуть зазубренный наконечник из раны, не вынув при этом собственных потрохов. Я не рассчитывал на стрелы с зазубренными наконечниками... впрочем, ожидать можно было чего угодно и похлеще.

Сьюзен тоже вышла из машины и остановилась рядом со мной. Ветер трепал ее волосы так же, как мою куртку.

– Что ж, очень мило, – шепнула она, почти не открывая рта. – У тебя очень грозный вид. Ортегов водила только что штанов не намочил от страха.

– Тебя слушать – сердце радуется.

Так мы постояли с минуту, пока до нас не донеслось ритмичное уханье – не иначе, один из тех жутких сабвуферов, которые так любят ставить себе в тачки всякие недоумки. Уханье становилось все громче, потом завизжали покрышки, и на стоянку зарулил Томас в шикарной белой спортивной машине. Не той, что я видел накануне, а в другой. Машину он остановил поперек разметки. Он вырубил стерео и вылез из салона; следом за ним выплыло небольшое облачко дыма. Явно не сигаретного.

– Паоло! – вскричал Томас. Сегодня на нем были голубые джинсы в обтяжку и черная футболка с Баффи – Истребительницей Вампиров. Незавязанный шнурок на одном из его башмаков волочился по асфальту; в руке он держал бутылку виски. Он приложился к бутылке, сделал большой глоток и, виляя, двинулся через стоянку к Ортеге.

– Промочить горло? – предложил он Ортеге, пошатнувшись.

Тот молча выбил бутылку у него из рук, и она хлопнулась об асфальт.

– Во, блин, – прокомментировал Томас, пошатнувшись еще раз. – Hola, Гарри! Hola, Сьюзен! – Он помахал нам, едва не упав при этом. – Я... ик!.. хотел предложить и вам тоже, но этот чувак все расплескал к черту.

– Может, в другой раз, – сказала Сьюзен.

В одном из туннелей, ведущих со стадиона на стоянку, показался голубой огонек, и из него выехало нечто среднее между микроавтомобилем и тележкой для гольфа с синей мигалкой на крыше. Сидевший за рулем Кинкейд кивнул на заднее сиденье.

– Садитесь. Остальные уже ждут.

Мы подошли к машинке одновременно. Ортега сделал движение, чтобы сесть, но я жестом остановил его.

– Пропустите даму, – негромко произнес я, помогая забраться Сьюзен. Следом за ней уселся я, а уже за нами разместились Ортега с Томасом. Томас сразу же нацепил на голову наушники и принялся трясти подбородком – судя по всему, в ритм музыке. Кинкейд тронул машинку с места.

– А где старик? – спросил он через плечо.

– Его нет, – ответил я и ткнул пальцем в сторону Сьюзен. – Замена со скамейки запасных.

Кинкейд перевел взгляд с меня на Сьюзен и пожал плечами.

– Ничего у вас скамейка, – заметил он.

По темным коридорам он провез нас на поле стадиона. Для меня до сих пор остается загадкой, как он ориентировался в этом лабиринте: я, например, не видел почти ничего. На поле тоже царила темнота: прожектора выхватывали только позицию подающего, первую и третью базы. Кинкейд остановил машину у позиции подающего.

– Все на выход, – объявил он.

Все вышли. Кинкейд отогнал машину к другому туннелю.

– Они здесь, – негромко произнес он.

Из тени выступила на свет Архив с резной деревянной шкатулкой в руках. Сегодня на ней было простое темное платьице без кружев и бантиков, зато с серым капюшоном, застегнутым серебряной брошью. Она все еще казалась совсем маленькой, хорошенькой девочкой, но что-то в ней выдавало разницу между видимым возрастом и знаниями, способностями.

Она подошла к нам, ни на кого не глядя. Казалось, все ее внимание сосредоточилось на шкатулке. Очень осторожно она опустила ее на землю, откинула крышку и отступила на шаг.

Волна тошнотворного холода накатила на меня, когда она открывала крышку. Она прошла сквозь меня; похоже, никто, кроме меня, этого не почувствовал. Сьюзен положила руку мне на локоть, продолжая смотреть на Ортегу с Томасом.

– Гарри?

Последний мой обед состоял из буррито, купленного в забегаловке по дороге от Кассия, но и эта мелочь усиленно старалась вырваться наружу. Я удержал-таки ее в себе и усилием воли отогнал от себя холод. Ощущение прошло.

– Ничего, – сказал я. – Все в порядке.

Архив посмотрела на меня; ее детское личико было совершенно серьезным.

– Знаешь, что в этой шкатулке?

– Думаю, что да. Хотя своими глазами ни разу не видел.

– Ч-чего не видел? – поинтересовался Томас.

Вместо ответа Архив достала из кармана маленькую коробочку. Открыв, она осторожно достала из нее за хвост насекомое размером не больше ее указательного пальца – коричневого скорпиона. Потом осмотрелась по сторонам, чтобы убедиться, все ли внимательно следят за ее действиями. Все следили. Тогда она бросила скорпиона в шкатулку.

В ответ из шкатулки послышался странный звук – нечто среднее между визгом дикой кошки и шипением куска ветчины, брошенного на раскаленную сковороду. Что-то, отдаленно напоминающее облачко чернил в прозрачной воде, выплыло из шкатулки. Размером оно было примерно с детскую голову. Десятки призрачных щупалец оплели скорпиона, вытащив его из шкатулки вместе с облачком. Две или три секунды на панцире плясали язычки фиолетового огня, а потом тот потемнел и рассыпался на головешки.

Облачко поднялось на высоту пяти футов. Архив шепнула какое-то слово, и оно застыло на месте, чуть покачиваясь из стороны в сторону.

– Черт, – пробормотал Томас. Наушник вывалился из его уха и повис напроводке; оттуда доносился едва слышный писк завывающей электрогитары. – А это что еще?

– Мордит, – негромко ответил я. – Камень смерти.

– Да, – кивнула Архив.

Ортега медленно втянул в себя воздух и понимающе кивнул.

– Камень смерти, да? – буркнул Томас. – Скорее он похож на мыльный пузырь, который кто-то типа раскрасил. И приделал к нему щупальца.

– Это не мыльный пузырь, – возразил я. – Там, внутри, твердое ядро. А облако вокруг него – это ореол заключенной в него энергии.

Томас ткнул пальцем в его сторону.

– И что он делает?

Я перехватил его за запястье прежде, чем он успел коснуться облачка, и он отдернул руку.

– Он убивает. Потому его и назвали Камнем смерти, недоумок несчастный.

– О, – кивнул Томас с пьяной рассудительностью. – Ну, это он круто уделал ту букашку... и что из этого? Вот пусть букашек и мочит.

– Если вы будете относиться к этой штуке без должного уважения, она и вас точно так же убьет. Она убивает так любое живое существо. Абсолютно любое. Эта штука не из нашего мира.

– То есть она внеземного происхождения? – спросила Сьюзен.

– Вы не поняли, мисс Родригез, – негромко произнес Ортега. – Мордит не из этой галактики и не из этой вселенной. Он не из нашей реальности.

Я не возражал, чтобы Ортега поджарился на этой штуковине, как на ростере, но кивнул.

– Он Извне. Это... это сгусток антижизни. По сравнению с малой толикой этого вещества тонна радиоактивных отходов покажется – так... легким дымком. Даже находиться рядом с мордитом опасно. Он вытягивает жизнь по крупице. А прикосновение – верная смерть.

– Совершенно верно, – согласилась Архив. Она сделала шаг вперед так, чтобы видеть нас с Ортегой. – Заклинание удерживает эту частицу мордита на месте. Оно также чувствительно к направленному усилию воли. Дуэлянты становятся лицом друг к другу; мордит помещается посередине между ними. Направляйте его усилием воли в сторону соперника. Тот, чья воля сильнее, контролирует мордит. Дуэль считается законченной, когда мордит поглотит одного из вас.

М-да...

– Секунданты наблюдают за соблюдением правил, стоя на первой и третьей базах лицом к сопернику, – продолжала Архив. – Мистер Кинкейд проследит за тем, чтобы секунданты не вмешивались в ход поединка. Я дала ему инструкции следить за этим с особой строгостью.

Томас чуть покачнулся и уставился на Архив.

– Э?

Девочка серьезно посмотрела на него.

– Он убьет тебя, если ты будешь вмешиваться.

– О! – просиял Томас. – Усек, крошка.

Ортега испепелил Томаса взглядом и брезгливо фыркнул. Томас деликатно уставился на что-то вдалеке и попятился на пару шагов.

– Я тоже буду наблюдать за дуэлянтами, дабы удостовериться, что никто из них не пользуется запрещенными приемами. Я также буду следить за этим с особой строгостью. Вы поняли?

– Угу, – сказал я. Ортега молча кивнул.

– У вас имеются еще вопросы, джентльмены? – поинтересовалась Архив.

Я покачал головой. Ортега тоже.

– Каждый из вас имеет право сделать краткое заявление, – сказала Архив.

Ортега достал из кармана сотканную из белых и серебряных нитей ленту. Даже не напрягаясь, я ощутил исходящую от нее защитную энергию. Недоверчиво покосившись на меня, он повязал ее на левое запястье.

– Этому можно положить конец только одним способом, – произнес он.

Вместо ответа я достал из кармана один из пузырьков с антивампирским эликсиром, откупорил, опрокинул содержимое в рот и довольно громко рыгнул.

– Прошу прощения, – кивнул я.

– Браво, Дрезден. Умеешь показать класс, – заметила Сьюзен.

– Умение показать класс – моя отличительная черта, – согласился я и протянул ей жезл с посохом. – Подержишь?

– Секунданты, займите свои места, – объявила Архив. Сьюзен крепко сжала мои пальцы, отпустила, повернулась и пошла на третью базу.

Томас предложил Ортеге хай-файв. Ортега еще раз испепелил его взглядом. Томас одарил его улыбкой с рекламы «Колгейта» и, пошатываясь, отправился на первую базу. По дороге он достал из кармана джинсов плоскую серебряную фляжку и приложился к ней.

Архив посмотрела на меня, потом на Ортегу. Она стояла на позиции подающего рядом с парившим в воздухе шаром ледяной энергии, так что тень от нее падала длиннее, чем от Ортеги, но короче, чем от меня. Лицо ее было серьезно, даже сурово. Оно плоховато вязалось с ребенком, которому рано вставать в школу.

– Вы оба настроены биться на этой дуэли?

– Я – да, – заявил Ортега.

– Ум-гум, – кивнул я. Архив тоже кивнула.

– Джентльмены, будьте добры, покажите мне свои правые руки.

Ортега поднял правую руку ладонью ко мне. Я повторил его движение. Архив сделала жест рукой, и мордитовый шар тронулся с места и поплыл, остановившись строго посередине между нами с Ортегой. Ладонь моя ощутила давление – невидимое, бесшумное, но давление. Такое испытываешь в бассейне, поднося руку под водой к приточному отверстию. Странное это было ощущение; казалось, двинь руку чуть в сторону – и оно ускользнет.

Поступи я так, и мне довелось бы познакомиться с мордитом поближе. Сердце мое тревожно дернулось пару раз, и я сделал глубокий вдох, сосредоточиваясь. На месте Ортеги я бы вложил все имеющиеся у меня силы в натиск с первой же секунды состязания, чтобы покончить с этим сразу и навсегда. Я сделал еще два глубоких вдоха и сосредоточил всю свою волю, все свои мысли на своей руке и сгустке смертоносной черноты в нескольких футах от нее – так, словно, кроме этого, в мире не существовало ничего.

– Начинайте, – скомандовала Архив и отступила на несколько шагов.

Ортега испустил боевой клич и пригнулся, выставив перед собой руку, словно человек, пытающийся одной рукой закрыть бронированную дверь сейфа. Воля его устремилась на меня – дикая, сильная воля. Таково было ее давление, что я пошатнулся, едва не опрокинувшись навзничь. Мор-дитовый шар придвинулся ко мне фута на три или четыре.

Воля Ортеги была сильна. Действительно сильна. Я пытался отразить ее, преодолеть ее давление и остановить шар. Какую-то отчаянную секунду у меня не получалось ничего. Шар продолжал медленно, но верно надвигаться. До него остался фут. Десять дюймов. Шесть дюймов. Крошечные щупальца чернильной тьмы выскользнули из окружающего мордит облачка и слепо потянулись к моим пальцам.

Я стиснул зубы, напряг волю и остановил эту штуковину в пяти дюймах от моей руки. Я попытался сдвинуть ее обратно, но Ортега держался крепко.

– Не оттягивай этого, парень, – процедил Ортега сквозь зубы. – Твоя смерть спасет жизни. Даже если ты убьешь меня, мои вассалы в Касаверде поклялись выследить тебя. Тебя и всех, кого ты знаешь и любишь. Шар чуть приблизился.

– Вы говорили, вы не причините им вреда, если я соглашусь на дуэль, – порычал я.

– Я лгал, – ухмыльнулся Ортега. – Я приехал сюда, чтобы убить тебя и прекратить войну. Все остальное несущественно.

– Вот ублюдок.

– Не трепыхайся, Дрезден. Тебе не будет больно. Убьешь меня – и всех их казнят. А сдавшись, сохранишь им жизнь. Твоей мисс Родригез. Женщине-полицейскому. Твоему наставнику. Хозяину того бара. Рыцарю и его семье. Волчатам из университета. Всем им.

– Приятель! – рявкнул я. – Ты только что совершил ошибку.

Я позволил ярости, которую разожгли во мне слова Ортеги, вырваться из моей руки потоком возмущенной энергии. Облачко алых искр, слетев с моих пальцев, устремилось к мордитовому шару, и он пополз в обратную сторону.

Лицо Ортеги застыло от напряжения, дыхание участилось. Он больше не тратил силы на слова. Глаза его темнели до тех пор, пока в них не осталось ничего человеческого. По его коже то и дело пробегала рябь: маска из плоти скрывала под собой отдаленно напоминавшего летучую мышь монстра, каких на самом деле представляют собой вампиры Красной Коллегии. Монстр-Ортега, настоящий Ортега, шевелился под фальшивой человеческой оболочкой. И он, этот настоящий Ортега, боялся.

Шар подбирался к нему. Ортега испустил еще один боевой клич, напрягая силы. Однако шар миновал точку равновесия и сместился еще ближе.

– Дурак, – прохрипел Ортега.

– Убийца, – отозвался я и подтолкнул шар еще на фут. Он крепче стиснул зубы; желваки на скулах вздулись от усилия.

– Ты уничтожишь нас всех.

– Начиная с тебя. – Шар переместился на несколько дюймов.

– Самонадеянный, безмозглый псих!

– А ты убийца и мучитель детей, – бросил я и толкнул шар дальше. Их разделяло теперь не больше фута. – Ты угрожал людям, которых я люблю. – Шар подвинулся еще немного. – И как ты себя чувствуешь, Ортега? Сейчас, когда у тебя не хватает сил защитить себя? Как ты себя чувствуешь, зная, что сейчас умрешь?

Вместо ответа на лице его заиграла ухмылка. Он как-то странно дернул плечом, и я заметил, что левая рука его болтается, словно пустой рукав. А на животе, чуть сбоку, вырос бугор, словно там, в каком-то потаенном подкожном кармане, спрятан пистолет.

Я потрясенно смотрел на все эти трансформации. Настоящая рука его вынырнула из-под человеческой плоти, и зажатый в ней пистолет целился в меня.

– Ну, как себя чувствуешь ты? – очень тихо спросил Ортега. – Скажи, не стесняйся.

Глава тридцатая

– Но... ты не можешь, – произнес я. Я покосился в сторону Архива, но она, похоже, ничего не заметила. Воля моя чуть дрогнула, и мордитовый шар покачнулся вперед-назад. – Они услышат выстрел. Они тебя убьют.

– Вполне возможно, – согласился он. – Я же сказал, что вполне готов и к такому исходу.

Его слова оглушили меня, и мордитовый шар стрелой устремился в мою сторону. Я перехватил его в какой-то паре футов от себя и еле удержал на этом расстоянии.

– Я же тебе говорил, Дрезден. Только одно способно остановить эту войну. Я бы предпочел для тебя более почетную смерть, но сойдет и такая.

Я оцепенело смотрел на спрятанный пистолет.

На груди Ортеги возникла и медленно поползла вверх ярко-красная точка.

Должно быть, выражение моего лица изменилось, поскольку Ортега тоже опустил взгляд. Алая точка лазерного прицела угнездилась у него на сердце и застыла.

Глаза его расширились, лицо исказилось от ярости.

Множество событий произошли разом.

Послышался шипящий звук, хлопок, и изрядная часть ортеговой груди словно вмялась внутрь. За спиной у него вырос на мгновение хвост алых брызг. Долей секунды спустя по стадиону разнесся и пошел гулять эхом по трибунам гулкий грохот, громче и басовитее винтовочного выстрела.

Ортега испустил визг, срывающийся на ультразвук. Из спрятанного под скорлупой плоти пистолета вырвался огненный язык. Кожа на груди его лопнула вместе с тканью рубахи, и зажатый в черной вампирской руке небольшой револьвер сделался отчетливо виден. Попавшая в Ортегу пуля развернула его на месте, и он промахнулся. Я решил, что стоять столбом, изображая мишень для следующего выстрела, не лучший путь действий, поэтому отскочил в сторону, одновременно с силой толкнув мордитовый шар обратно к нему.

Ортега парировал шар – даже раненый, он действовал стремительно. Ярко-красная точка вспыхнула на мгновение на его бедре, и снова грянул оглушительный выстрел. Я услышал треск ломающихся костей.

Сьюзен бросила мне жезл и посох, а сама прыгнула на Ортегу, перехватила его за свободную руку, выкрутив ее. Вместо того чтобы опрокинуться, вампир вывернулся из плотской оболочки, как из банановой кожуры, разом превратившись в покрытое липкой слизью черное, пучеглазое существо – настоящего Ортегу. Однако пистолета не выронил и снова повернулся в мою сторону.

– Ventasservitas! – выкрикнул я со всех сил, направив всю волю на землю между нами. Небольшой пыльный смерч ударил в вампира, заставив его отвернуть морду, защищая глаза.

Вторая пуля тоже ушла в сторону, и я пригнулся, подбирая жезл.

Поднятая моим заклинанием пыль мешала ей, но Сьюзен все-таки потянулась к руке Ортеги, в которой тот держал пистолет. Это была ошибка. Даже опираясь на одну ногу, он снова взвизгнул, извернулся и отшвырнул Сьюзен на трибуны. Она упала где-то в районе третьего ряда и скрылась из виду за скамейками.

Воздух вдруг наполнился визгом, и я, обернувшись, увидел с дюжину вампиров Красной Коллегии, с разных сторон спешивших на поле стадиона. Одни спускались со стен, другие прыгали с ряда на ряд трибун, третьи, разбрызгивая стекло, вырывались из закрытых лож.

Я крутанулся в сторону Ортеги, выбросил вперед жезл и выкрикнул:

– Fuego!

Струя огня толщиной с мою руку метнулась к нему, но один из вампиров с разбега толкнул его в плечо, отшвырнув в сторону. Зато сам как раз подвернулся под огонь и вспыхнул как факел.

Я почувствовал за спиной какое-то движение и, обернувшись, увидел Кинкейда. Подхватив на руки Архив, он бежал через поле. Один из Красных бросился ему наперерез. В руке Кинкейда возник полуавтоматический пистолет, и он, не сбавляя хода, всадил вампиру две пули между глаз. Тот начал опрокидываться навзничь, и Кинкейд, уже пробегая мимо, выпустил еще несколько пуль в живот, оставив вампира дергаться на земле.

– Гарри, сзади! – завопил Томас.

Я не стал оборачиваться. Вместо этого я рванулся вперед и вбок. Я услышал злобное шипение промахнувшегося вампира, и он вихрем пролетел мимо меня. Повернувшись, я разрядил в него еще один заряд из жезла, но промахнулся. Вампир крутанулся на месте и, бросившись на меня, плюнул в лицо отравленной слюной.

Мне доводилось испытывать на себе действие вампирской слюны, и эта гадость срабатывают почти мгновенно, особенно в больших количествах. Однако я принял свой эликсир, так что не ощутил ничего, кроме сильного зуда. Зато я использовал это время для того, чтобы накопить новый заряд, который и разрядил, почти уткнув жезл нападавшему в грудь. Разряд прожег в нем дыру размером с мой кулак на входе и фута в два диаметром на выходе. Тварь задергалась в судорогах, и я ногой отшвырнул ее прочь от себя.

Семь или восемь вампиров приближались ко мне. Томас тоже бежал в мою сторону, размахивая невесть откуда взявшимся ножом. Наскочив на ближнего к нему вампира сзади, он одним ударом вспорол ему живот, и тот повалился на траву.

– Гарри, уходите!

– Нет! – крикнул я в ответ. – Вынесите отсюда Сьюзен! Томас оскалился, но послушно изменил курс. Добежав до барьера, он легко перемахнул через него и побежал вверх по рядам.

На постороннюю помощь рассчитывать не приходилось, да и времени на раздумья не оставалось. Я припал на колено и сосредоточился.

– Defendre, defendre, – нараспев произнес я.

Трудно было выстраивать защитное поле без браслета-оберега, но мне все же удалось выставить вокруг себя невидимый купол.

Вампиры врезались в него с разбегу и заколотились о невидимое препятствие, визжа от ярости, как безумные. Любой из них запросто отшвырнул бы моего Жучка футов на десять – пятнадцать. Удары, с какими бились они о мой щит, могли бы раздробить бетон. Уже через пару секунд я понял, что долго мне так не продержаться. Стоит щиту рухнуть, и ничто уже не помешает им буквально разорвать меня на мелкие кусочки. Я накачал в щит всю свою волю и все равно ощущал, как он медленно, но верно рушится под их натиском.

Послышался рев, вспыхнул ослепительный свет. Огненная струя просвистела над моей головой и ударила одному из вампиров в голову. Голова расцвела огненным цветком, тварь с визгом замолотила по воздуху неестественно тонкими руками и опрокинулась на траву. Щит рухнул от перегрузки, и я пригнулся еще ниже.

Следующая струя испепелила голову другому вампиру. Остальные в замешательстве отпрянули.

Стоявший у барьера Кинкейд отшвырнул на землю дымившийся дробовик. Потом сунул руку в сумку для гольфа и плавным, профессиональным движением достал из нее другой двуствольный дробовик. Один из вампиров бросился на него, но Кинкейд оказался быстрее. Он спустил курок, и оглушительный рев послышался снова. Огненная струя пришлась вампиру в шею, прошла насквозь и проделала в барьере дырку размером с мою голову. За спиной у Кинкейда послышался шум, и он, повернувшись, разрядил второй ствол в вампира, большими скачками спускавшегося к нему с трибуны. Дымящиеся останки покатились вниз по проходу, Кинкейд отбросил в сторону и этот дробовик и потянул из сумки третий.

Стоило Кинкейду отвернуться от вампиров, как они бросились к нему.

Этим пришлось иметь дело с Архивом.

Девочка выступила из-за кинкейдовой сумки; мордитовый шар парил у нее между рук. Она развела руки и чуть махнула правой.

Маленькое облачко темноты устремилось к вампирам и прошлось по ним с частотой пинг-понгового мячика: тюк-тюк-тюк... Каждый такой «тюк» сопровождался вспышкой красновато-золотого огня, и шар летел дальше, оставляя за собой медленно оседающее на землю облачко пепла. Я едва успевал уследить за перемещением шара, так быстро все произошло. Только что вампиры готовились к атаке, а в следующее мгновение они просто исчезли. Ну, кроме серого пепла, осталось еще несколько обугленных косточек.

Воцарилась тишина. Все, что я слышал, – это собственное хриплое дыхание да рев пульса в ушах. Я лихорадочно огляделся по сторонам, но Ортеги нигде не обнаружил. Двое вампиров со вспоротыми животами слабо копошились на земле. Кинкейд достал из своей сумки последний дробовик и добил обоих.

Мордитовый шар скользнул обратно к Архиву и повис у нее между ладоней. Долгое мгновение она молча смотрела на меня. Лицо ее не выражало ничего. И глаза не выражали ничего. Вообще ничего. Я почувствовал, что проваливаюсь в ее глаза, и поспешно отвел взгляд.

– Кто первым нарушил священные правила дуэли, Кинкейд? – спросила Архив.

– Не знаю точно, – ответил Кинкейд. Он даже не запыхался. – Но Дрезден побеждал.

Архив постояла так еще с полминуты.

– Спасибо за то, что разрешили погладить вашу киску, мистер Дрезден, – произнесла она наконец. – И спасибо за мое имя.

Это звучало до жути похоже на прощание, но ответить вежливо я мог единственным образом:

– Всегда пожалуйста, Ива.

Архив кивнула и снова повернулась к Кинкейду:

– Кинкейд. Шкатулку, пожалуйста.

Я покосился на Кинкейда – тот как раз ставил деревянную шкатулку на землю у ног Архива. Она легким движением руки послала мордитовый шар в шкатулку и, наклонившись, закрыла крышку.

– Что ж, с формальностями покончено.

Я посмотрел на кости, пепел и обугленные, дымящиеся вампирские тела.

– Ты уверена?

Архив равнодушно на меня поглядела и снова повернулась к Кинкейду.

– Поехали. Мне уже давно пора спать.

– Я проголодался, – сообщил Кинкейд, закидывая на плечо лямку от своей сумки. – У нас по дороге «Макдоналдс». Могу купить вам бисквит.

– Бисквиты не полезны для здоровья, – возразила Архив, но улыбнулась.

– Дрезден, – окликнул Кинкейд. – Передадите мне вон то?

Я тупо посмотрел на землю, куда он показывал. Там лежал дробовик. Стволы до сих пор дымились. Я осторожно поднял его за цевье и протянул прикладом вперед Кинкей-ду, который завернул его вместе с остальными использованными дробовиками в какое-то подобие одеяла с серебряной каймой.

– Что это, черт возьми, у вас за штуки такие? – поинтересовался я.

– Зажигательные патроны, – ответил он, протянув мне оброненный посох. – Против Красных здорово эффективны, но температура выстрела такая, что стволы деформируются. Если не повезет, второй выстрел может разорвать ствол прямо тебе в лицо, поэтому ружья, получается, все равно что разовые.

Я кивнул в знак благодарности и взял посох.

– Где бы найти пару таких?

– Знаю я одного парня, – ухмыльнулся Кинкейд. – Попрошу его позвонить вам. Пока, Дрезден.

Кинкейд и Архив скрылись под трибунами. Только тут я снова обрел хотя бы частично способность соображать и бегом бросился на первую базу. Томас легко перемахнул через барьер. Я перевалился через него и помчался вверх по лестнице.

Томас уже хлопотал над Сьюзен. Он снял с нее куртку и подложил ей под ноги, чуть приподняв их. Он слегка запрокинул ей голову, чтобы облегчить дыхание. При моем приближении он поднял взгляд.

– Без сознания, но жива, – сообщил он.

Я тоже склонился над ней и для верности пощупал пульс на горле.

– Травмы тяжелые?

Он покачал головой:

– Трудно сказать.

– Надо срочно доставить ее в больницу, – сказал я, вставая.

Томас поймал меня за рукав.

– Вы же не хотите, чтобы она очнулась, раненная, оглушенная, в доме, под завязку набитом потенциальной добычей?

– Черт, что же нам тогда делать?

– Послушайте, если она не мертва, велик шанс того, что она оклемается. – Томас поднял руку и вынул из кармана шариковую ручку. Повернув колпачок, он произнес: «Чисто». Потом повернул его обратно и спрятал ручку в карман.

Не прошло и полминуты, как по проходу к нам сбежал Мартин. Правда, даже на бегу он ухитрился сохранять скучающий вид, словно ему не терпелось занять место перед очередной подачей. Это особенно впечатляло, если учесть, что в руке он держал здоровенную винтовку – снайперскую, с оптическим прицелом и лазерной подсветкой. Отложив винтовку в сторону, он профессионально осмотрел и ощупал Сьюзен.

– Поболит изрядно несколько дней, – заявил он наконец.

– Вы? – не выдержал я. – Это вы стреляли?

– Разумеется, – кивнул Мартин. – А для чего, как вы думали, мы вообще в Чикаго?

– Сьюзен сказала – собрать вещи.

Он смерил меня скептическим взглядом.

– И вы поверили? Я полагал, вы знаете Сьюзен достаточно хорошо, чтобы понимать: материальные вещи не представляют для нее особой ценности.

– Это я знаю, – возразил я. – Но она говорила... – Я осекся и опустил голову.

Мартин поднял голову.

– Мы узнали, что Ортега собирается убить вас. Мы знали, что, если ему это удастся, он, возможно, и остановит войну – только для того, чтобы возобновить ее лет через двадцать, в гораздо более выгодных условиях. Меня послали, чтобы не позволить ему убить вас и чтобы, по возможности, устранить его самого.

– И как, устранили?

Мартин покачал головой.

– Он хорошо спланировал пути к отступлению. Двое вассалов вытащили его во время перестрелки. Не знаю, сильно ли я его ранил, но будем исходить из того, что ему все-таки удастся добраться до Касаверде живым.

– Вы хотите, чтобы война продолжалась. Вы надеетесь, что Белый Совет уничтожит для вас Красную Коллегию. Так?

Мартин кивнул.

– Как вы узнали про дуэль?

Мартин не ответил.

Я прищурился и посмотрел на Томаса. Тот изобразил на лице оскорбленно-невинное выражение.

– Что вы смотрите на меня так? Я пьяный, обдолбанный плейбой, которого не заботит ничего, кроме перетраха, сна и жратвы. И если даже я и имел бы желание поквитаться с Красной Коллегией, я слишком бесхребетен для того, чтобы по-настоящему драться с кем-либо. – Он одарил меня ослепительной улыбкой. – Я же совершенно безобиден.

– Ясно, – кивнул я, сделал глубокий вдох и некоторое время молча смотрел в лицо Сьюзен. Потом нагнулся, сунул руку к ней в карман и достал из него ключи от машины. – Вы прямо сейчас уходите отсюда, Мартин?

– Да. Не думаю, чтобы наше присутствие кто-либо заметил, но смысла рисковать тоже нет.

– Позаботьтесь о ней ради меня, – попросил я. Мартин внимательно посмотрел на меня и кивнул.

– Все, что в моих силах, – тихо ответил он. – Обещаю.

Я кивнул.

– Спасибо. – Я встал и направился к выходу, застегивая куртку, чтобы прикрыть кобуру с пистолетом.

– Куда вы сейчас? – окликнул меня Томас.

– В аэропорт, – отозвался я. – Надо переговорить кое с кем насчет старика и простыни.

Глава тридцать первая

Когда я припарковал машину на платной стоянке, не доезжая аэропорта О'Хара, часы показывали пять минут восьмого. Я выбрался из машины, держа в руках жезл и посох. На всю стоянку горел всего один старый фонарь, но луна светила так ярко, что я сразу увидел подъезжающего Майкла. Его белый пикап с хрустом остановился на усыпанной гравием дорожке передо мной. Я обошел машину и открыл пассажирскую дверцу. Саня подвинулся, освобождая мне место. На нем были белые джинсы и большая черная ковбойская шляпа.

– Гарри, – улыбнулся Майкл. – А я уже начал было беспокоиться. Победили?

– Не совсем.

– Проиграли?

– Не совсем. Я прижал Ортегу к канатам, и он сжульничал. Оба покинули ринг. Я более или менее целиком; он – по частям, но все же ушел.

– Со Сьюзен все в порядке?

– Ее швырнули в воздух на двадцать пять ярдов, и она упала на бетон и железки. Но все будет хорошо. – Что-то насторожило меня, и я принюхался. В кабине пикапа стоял острый запах железа. – Майкл, вы что, в доспехах?

– Я в доспехах, – кивнул Майкл. – И в плаще.

– Да вы что, Майкл! Мы же в аэропорт едем. Там повсюду детекторы.

– Все в порядке, Гарри. Все будет в порядке.

– Уж не надеетесь ли вы, что все сирены разом выйдут из строя? – Я покосился на младшего рыцаря. – А чего Саня тогда не в доспехах?

Саня повернулся ко мне и распахнул джинсовую куртку. Под курткой обнаружился кевларовый жилет.

– Очень даже в доспехах, – серьезно сказал он. – Пятнадцать слоев с керамическим усилением в критически важных местах.

– Ну, вы по крайней мере не смотритесь персонажем карнавала, – заметил я. – И потом, эта штуковина действительно может защитить. Новая или старая?

– Новая, – сказал Саня. – Удерживает все типы гражданских боеприпасов и даже некоторые боевые.

– Но не ножи и не когти, – буркнул Майкл. – И не стрелы.

Саня нахмурился, застегивая куртку.

– А твоя – не держит пуль.

– Меня защищает вера, – сказал Майкл.

Мы с Саней обменялись скептическими взглядами.

– О'кей, Майкл, – сказал я. – Так у нас есть мысли насчет того, где искать нехороших парней?

– В аэропорту, – ответил Майкл. Секунду я молчал, открыв рот.

– Иголка в стогу сена. Где в аэропорту?

Майкл пожал плечами, улыбнулся и открыл рот, чтобы ответить. Я поднял руку.

– Надо хранить веру, – произнес я, в меру возможности имитируя голос Майкла. – И как это я не догадался? «Фиделаккиус», надеюсь, вы захватили?

– В инструментальном ящике, – кивнул Майкл.

– Он еще пригодится Широ.

Пару мгновений Майкл медлил с ответом.

– Да, конечно.

– Но мы ведь спасем его.

– Молюсь, чтобы так и оказалось, Гарри.

– Спасем, – сказал я и посмотрел в окно. Майкл въезжал на площадь перед аэропортом. – Еще не поздно.

Аэропорт О'Хара велик. Почти полчаса мы кружили по забитым стоянкам, прежде чем Майкл резко затормозил перед терминалом международных рейсов. Спина и шея его напряглись, словно он услышал сигнал тревоги.

Саня покосился на него.

– Что там?

– Ты ничего не чувствуешь? – спросил его Майкл.

– Нет вроде.

– Закрой глаза, – посоветовал Майкл. – Попробуй приглушить мысли.

– Большое возмущение Силы чувствую я, – пробормотал я, не удержавшись.

– Правда? – спросил меня Майкл.

Я вздохнул и потер переносицу. Саня закрыл глаза, и лицо его почти сразу же брезгливо скривилось.

– Тухлятина, – сообщил русский. – Кислое молоко. Плесень. И воздух жирный какой-то.

– Отсюда всего пятьдесят футов до киоска «Пицца хат», – ткнул я пальцем. – Впрочем, может, это и совпадение.

– Нет, – возразил Майкл. – Это Никодимус. Он везде оставляет за собой этот запах. Презрение. Гордыня. Равнодушие.

– Я ощущаю только тухлятину, – сказал Саня.

– Ты его тоже чувствуешь, – кивнул Майкл. – Просто твой рассудок интерпретирует это по-другому. Он здесь. – Он тронул было пикап с места, но тут перед нами со скрежетом тормозов затормозило такси. Таксист обошел машину и принялся выгружать из багажника чемоданы какой-то пожилой пары.

Я буркнул что-то себе под нос и принюхался. Я даже попробовал включить свои магические чувства, чтобы понять, что так насторожило Майкла, но не уловил ничего необычного.

Я открыл глаза и понял, что смотрю прямо в затылок детективу Рудольфу. Он был одет в обычный свой дорогой костюм и стоял рядом с худым, но ухоженной внешности человеком, в котором я узнал окружного прокурора. На мгновение я застыл. Потом сорвал с Сани черный «Стетсон» и нахлобучил себе на голову, пригнувшись при этом как можно ниже.

– Что случилось? – спросил Майкл.

– Полиция, – буркнул я и осторожно огляделся по сторонам. Осмотр выявил семерых полицейских в форме и по меньшей мере еще десять человек в штатском, державшихся, однако, как полицейские. – Я бросил им намек, будто Плащаницу увозят из Чикаго по воздуху.

– Тогда чего же вы прячетесь?

– Меня видели покидающим место преступления. Если кто-нибудь опознает меня сейчас, следующие сутки я проведу в допросах, а это вряд ли поможет Широ.

Майкл задумчиво сдвинул брови.

– Тоже верно. Полицейские знают про динарианцев?

– Вряд ли. ОСР отстранен от следствия. Скорее всего им сказали, что это какая-то группа опасных террористов.

Таксист перед нами разобрался наконец с чемоданами, и мы зарулили на стоянку.

– Некстати это все. Только их нам здесь не хватало.

– Пока здесь полно полиции, это будет сковывать перемещения динарианцев. Заставит их прижать головы и вообще вести себя паиньками.

Майкл покачал головой:

– Подавляющее большинство сверхъестественных созданий десять раз задумаются, прежде чем убить смертного полицейского. Но не Никодимус. Смертных должностных лиц он презирает точно так же, как всех остальных. Если кто-то из них встанет у него на пути, он убьет его, не задумываясь... или возьмет в заложники, чтобы использовать против нас.

Саня кивнул.

– Не говоря уже о том, что, если это проклятие так опасно, как вы говорите, оно еще опаснее для тех, кто случится поблизости.

– Гораздо хуже, – сказал я. Майкл выключил двигатель.

– Это как?

– Фортхилл сказал мне, что динарианцы набираются сил от людских страданий, так? Учиняя погромы и резню.

– Да, – кивнул Майкл.

– Проклятия хватит всего на несколько дней, но до той поры Черная Смерть по сравнению с ним покажется легкой формой ветрянки. Потому они и здесь. Это же один из самых напряженных транспортных терминалов на всей планете.

– Матерь Божия, – прошептал Майкл. Саня тоже присвистнул.

– Рейсы отсюда практически в любую страну... Если эта динарианская чума легко передается...

– Мне кажется, Саня, сравнение с Черной Смертью уже говорит о многом.

Русский пожал плечами:

– Извините. Так что будем делать?

– Устроим им тревогу. Типа заложенное взрывное устройство. Они эвакуируют людей и запретят все вылеты.

– Но нам нужно попасть внутрь немедленно, – возразил Саня. – Сколько времени потребуется властям, чтобы отреагировать на звонок?

– Это вообще подействует, только если знать, кому звонить для немедленного реагирования.

– А вы знаете? – поинтересовался Саня.

Я протянул руку Майклу, и тот вложил мне в ладонь свой сотовый.

– Нет, – признался я. – Но знаю кое-кого, кто знает.

Я набрал номер Мёрфи, стараясь хранить спокойствие, чтобы телефон не взорвался у самого моего уха. Когда она ответила, в трубке хрипели помехи, ноя все же ухитрился рассказать ей, что происходит.

– Ты с ума сошел, Дрезден, – заявила Мёрфи. – Ты хоть представляешь, насколько это безответственно – и противозаконно, между прочим, – устраивать ложную тревогу?

– Угу. Только это не настолько безответственно, как не убрать копов и мирных людей подальше от этой братии.

Мёрфи помолчала секунду-другую.

– Они очень опасны? – спросила она.

– Хуже оборотней, – ответил я.

– Ладно, позвоню.

– С ним связалась? – спросил я.

– Насколько я поняла, да. Тебе людских ресурсов хватает?

– Пока с избытком, – отозвался я. – Чего дефицит – так это времени. Пожалуйста, поскорее, ладно?

– А ты поосторожнее, Гарри.

Я выключил телефон и вышел из машины. Майкл с Саней уже стояли рядом.

– Мёрфи сообщит о заложенной бомбе. Копы уберут всех из здания, расчистив для нас место.

– И лишат динарианцев возможности заразить кого-либо или взять заложников, – добавил Саня.

– В этом и затея. Но потом, конечно, прибудут взрывотехники, оперативники... У нас в распоряжении максимум двадцать минут. Надо сполна использовать замешательство.

Майкл отпер инструментальный ящик в кузове пикапа и достал из него трость Широ. Привязав к ней ремешок, он повесил меч на плечо. Пока он делал это, Саня пристегнул к поясу ножны с «Эспераккиусом», а потом достал из ящика устрашающего вида автомат.

– Неужели «Калашников»? – восхитился я. – Ничего себе штучка для рыцаря Креста! Скорее в духе Чака Хестона.

Саня со щелчком вставил рожок, оттянул затвор, загнав патрон в патронник, и проверил предохранитель.

– Стараюсь идти в ногу со временем, – пояснил он.

– На мой взгляд, избирательности не хватает, – заметил Майкл. – Слишком легко попасть в кого-то невиновного.

– Возможно, – согласился Саня. – Но ведь внутри не будет никого, кроме динарианцев, так?

– И Широ, – добавил я.

– В Широ я стрелять не стану, – заверил меня Саня. Майкл повесил на бедро «Амораккиус».

– Ну, сколько еще ждать?

Громкий звон пожарной тревоги разнесся над стоянкой, и полицейские встрепенулись. Морщинистый детектив в мятом костюме принял командование и начал рассылать во все стороны подчиненных в форме и в штатском. Из дверей аэровокзала толпой повалили люди.

– Ищите и обрящете, – сказал я. – Пошли-ка вокруг здания. Зайдем в один из служебных выходов.

Саня сунул автомат в спортивную сумку и повесил ее на плечо; рука его, правда, продолжала придерживать приклад. Майкл кивнул, и я возглавил наш маленький отряд. Мы обогнули здание и вышли к летному полю. По нему метались в замешательстве техники и прочий персонал; несколько парней размахивали оранжевыми фонарями-мигалками, отгоняя самолеты от трапов аэровокзала.

Нам пришлось перебраться через изгородь и спрыгнуть с десятифутовой высоты, но в темноте и сумятице нас никто не заметил. В здание мы проникли через помещение, служившее наполовину гаражом, а наполовину багажной камерой. Повсюду мигали огни сигнализации и завывали сирены. Я едва не проскочил мимо стены, на которой висели календари с девицами, грузовиками, а также схема аэровокзала.

– Опа... стой, – скомандовал я.

Саня врезался в меня сзади. Я покосился на него, потом всмотрелся в схему.

– Вот. – Я ткнул пальцем в нарисованную дверь. – Выйдем по этой лестнице.

– Хорошо, а куда дальше? – спросил Майкл.

– Разделимся, – предложил Саня.

– Неудачная мысль, – хором, не сговариваясь, произнесли мы с Майклом.

– Ну-ка думать, – скомандовал я прежде всего самому себе. – Если бы я был заносчивым, сотрудничающим с демонами психом-террористом, готовым спустить курок апокалипсиса, где бы я находился?

Саня вгляделся через мое плечо в схему.

– В часовне, – произнес он.

– В часовне, – согласился Майкл.

– В часовне, – эхом отозвался я. – По этому коридору, вверх по лестнице и налево.

Мы бегом одолели коридор и взмыли по лестнице. Я ногой распахнул дверь и услышал механический голос диктора, советовавшего сохранять спокойствие и следовать к ближайшему выходу. Я посмотрел сначала направо, а не налево, и это спасло мне жизнь.

Мужчина в невыразительном деловом костюме стоял, глядя на дверь и держа в руках полуавтоматический пистолет. Увидев меня, он поднял оружие и, помедлив долю секунды, открыл огонь.

Этой паузы мне хватило, чтобы дать задний ход. Одна или две пули прошили стальную дверь, но я врезался спиной в Саню, и тот успел развернуться, прикрыв меня собой. Я ощутил, как он дернулся и крякнул, а потом мы врезались в стену и сползли по ней на пол.

Я понимал, что стрелявший приближается. Должно быть, в эту секунду он заходил к двери с другой стороны. Стоило бы ему оказаться в точке, откуда простреливались оба лестничных марша, и он перебил бы нас, как котят.

Я увидел его тень в щели под дверью и попытался встать. Саня сделал то же самое, и в результате мы опрокинули друг друга обратно на пол. Стрелявший подошел к двери еще ближе, и тень его замерла у косяка.

Майкл с «Амораккиусом» в руке перешагнул нас с Саней и с криком вогнал меч по рукоятку в стальную дверь. За дверью грянули выстрелы; непонятно, правда, было, куда стреляли, потому что по двери пули не щелкали. Майкл выдернул красный от крови меч и прижался к стене лестничной площадки. Пистолет выстрелил еще дважды и стих. Потом из-под двери на пол площадки просочилась струйка крови. Мы с Саней наконец распутались и встали.

– В вас попали, – буркнул я.

Майкл уже ощупывал Сане спину. Он хмыкнул и продемонстрировал нам маленький комок светлого металла.

– Застрял в жилете.

– Я же говорил, в ногу со временем, – морщась, буркнул Саня.

– Скажите спасибо, что пуля, прежде чем попасть в жилет, прошла сквозь стальную дверь, – заметил я. Потом приготовился в любое мгновение выставить щит и осторожно открыл дверь.

Стрелявший лежал на полу. Меч Майкла угодил ему как раз под ребра и, должно быть, задел артерию, поскольку тот умер почти мгновенно. Он так и сжимал в руке пистолет, только палец не давил больше на курок.

Саня с Майклом выскользнули с лестницы – русский уже держал в руках автомат. Они постояли у двери, настороженно оглядываясь, пока я наклонился и открыл рот убитого. Языка в нем не было.

– Один из Никодимусовых мальчиков, – негромко сообщил я.

– Что-то не так, – заметил Майкл. С острия его меча на пол капала кровь. – Я его больше не чувствую.

– Если вы способны ощущать его присутствие, может, и он ваше тоже? Может, он знает, когда вы к нему приближаетесь?

Майкл пожал плечами.

– Вполне возможно.

– Он предусмотрителен, – сказал я, вспомнив, как реагировал Никодимус на появление Широ. – Он не любит рисковать. Вряд ли он стал бы ждать здесь боя, в исходе которого не уверен. Он уходит. – Я встал и направился к часовне. – Идем.

Когда я готов был открыть дверь часовни, она распахнулась, и оттуда вышли двое, на ходу вставляя обоймы в пистолеты. Один из них даже не успел поднять на меня взгляд – я огрел его по лбу посохом, вложив в этот удар весь свой вес. Голова его запрокинулась, и он осел на пол. Второй попытался навести ствол на меня, но я отбил пистолет в сторону одним концом посоха, а другим врезал ему по носу. Прежде, чем он успел опомниться, Саня двинул его в висок прикладом «Калашникова». Он упал на первого типа и остался лежать, открыв безъязыкий рот.

Я перешагнул через них и ступил в часовню.

Это было небольшое, скромно убранное помещение. Никаких знаков принадлежности к той или иной конкретной религии – просто помещение, приспособленное для того, чтобы служить духовным потребностям разных людей, вне зависимости от их вероисповедания.

Впрочем, представитель любой веры был бы оскорблен тем, что сделали с этим помещением.

Все стены были исписаны знаками, напоминающими те, что я совсем недавно видел на лбу у динарианцев. В качестве краски служила еще не просохшая кровь. Кафедру прислонили к дальней стене, оперев на нее одним концом длинный стол, так что тот стоял под углом к полу. По обе стороны от стола размещалось по стулу и горело несколько свечей. На одном из стульев стояла серебряная чаша, почти доверху наполненная свежей кровью. В комнате стоял приторный запах, от которого начала кружиться голова. Что-то явно было добавлено в воск этих свечей – возможно, опиум. Похоже – это вполне объясняло замедленную реакцию немых Никодимусовых слуг. Неяркий свечной свет заливал поверхность стола.

Там лежало то, что осталось от Широ.

Он лежал на спине, обнаженный по пояс. Рваные раны, темные пятна синяков – некоторые хранили отпечатки цепей – сплошь покрывали видимую часть тела. Руки и ноги неестественно распухли. Их так изломали, что они напоминали теперь не человеческие конечности, а какие-то причудливые колбасы. Живот и грудь покрывала сетка тонких порезов – такие я уже видел на телах настоящего отца Винсента и Гастона Лароша.

– Сколько крови... – прошептал я.

Я услышал, как в дверь вошел Майкл. Он застыл, издав задыхающийся звук.

Я подошел ближе к останкам Широ, механически отмечая про себя подробности. Лицо его осталось более или менее нетронутым. Какие-то предметы валялись на полу: наверное, необходимые для ритуала инструменты. Что бы ни собирались проделать с Широ динарианцы, они довели это до конца. Теперь я разглядел на коже волдыри от ожогов... или язв. Возможно, бросавшиеся в глаза внешние повреждения скрывали множество других следов действия инфекции.

– Мы опоздали, – негромко произнес Майкл. – Они успели довершить обряд?

– Угу, – кивнул я и сел на край стула.

– Гарри? – спросил Майкл.

– Столько крови... – сказал я. – Он ведь совсем не крупный человек был. Ни за что не подумал бы, что крови может быть так много.

– Гарри, мы здесь все равно ничего больше сделать не можем.

– Я ведь знал его, и он был всего чуть выше среднего роста. А крови хватило на всю эту живопись... На ритуал.

– Нам надо идти, – сказал Майкл.

– И что делать? Чума уже запущена. Вполне возможно, мы уже заразились. Если мы уйдем отсюда, мы только поможем разносить ее. Плащаница у Никодимуса, и он, возможно, ищет сейчас битком набитый школьный автобус или что-нибудь в этом роде. Он ушел. Мы опоздали.

– Гарри, – настаивал Майкл. – Нам лучше...

Злость и досада друг вспыхнули во мне ослепительным огнем.

– Если вы сейчас начнете бубнить про веру, я вас убью.

– Не думаю, – вздохнул Майкл. – Я слишком хорошо вас знаю.

– Заткнитесь, Майкл.

Он шагнул ко мне, прислонил трость-ножны к моей ноге и, не говоря ни слова, отошел к стене и принялся ждать.

Я взял трость в руки и вытащил сияющий холодным металлическим блеском меч дюймов на пять или на шесть. Потом задвинул обратно, подошел к Широ и как мог привел его останки в порядок. Покончив с этим, я положил меч рядом с ним.

Когда он закашлялся и пошевелился, я едва не взвизгнул от неожиданности.

Мне и в голову не могло прийти, что кто-то способен выжить после таких истязаний. Но Широ хрипло вздохнул и открыл глаз. Другой глаз вытек, и глазница смотрелась запавшей, ввалившейся.

– Блин-тарарам, – пробормотал я. – Майкл!

Мы с Майклом бросились к столу, едва не столкнувшись. Широ потребовалась секунда, а может, и две, чтобы сфокусировать взгляд на нас.

– А, хорошо, – выдохнул он. – Устал уже вас ждать.

– Его нужно срочно в больницу, – сказал я. Старик едва заметно покачал головой:

– Поздно. Смысла нет.Веревка. Проклятие Вараввы.

– О чем это он? – спросил я у Майкла.

– О веревке, что на шее у Никодимуса. Пока он носит ее, он не может умереть. Мы полагаем, это та самая веревка, которой воспользовался Иуда, – тихо пояснил Майкл.

– А что за проклятие Вараввы?

– Точно так же, как римляне оставляли за иудеями право раз в году прощать одного осужденного преступника, веревка позволяет Никодимусу насылать смерть, которой нельзя избежать. Вараввой звали преступника, избранного иудеями, хотя Пилат хотел освободить Спасителя. Проклятие названо так в память об этом.

– И Никодимус обратил его против Широ?

Широ снова чуть дернул головой, и на губах его вдруг заиграна слабая улыбка.

– Нет, мальчик. Против тебя. Он просто взбесился, когда ты смог бежать от него, несмотря на подвох.

Блин-тарарам! То энтропийное проклятие, которое едва не убило меня, а вместе со мной и Сьюзен. Секунду-другую я потрясенно переводил взгляд с Широ на Майкла и обратно.

Майкл кивнул.

– Мы не можем остановить проклятие, – сказал он. – Но мы можем занять место его объекта, если такова наша воля. Вот почему мы хотели, чтобы вы не вмешивались, Гарри. Мы боялись, что Никодимус изберет мишенью вас.

Я так и смотрел то на него, то на Широ. Предметы расплывались в моих глазах.

– Черт, – сказал я. – Это я должен был лежать на этом столе.

– Нет, – возразил Широ. – Ты многого еще не понимаешь. – Он закашлялся, и лицо его перекосилось от боли. – Ты сможешь. Сможешь. – Рука его коснулась меча. – Возьми... возьми это, мальчик.

– Нет, – пробормотал я. – Я не такой, как вы. Как вы все. И никогда не стану таким.

– Помни... Бог видит сердца, мальчик. А я сейчас вижу твое. Возьми меч. Храни его надежно, пока не найдешь его настоящего владельца.

Я протянул руку и взял трость со спрятанным в нее мечом.

– Но как я узнаю, кому его вручить?

– Узнаешь, – прошептал Широ совсем тихо. – Доверься сердцу.

Саня вошел в комнату и остановился рядом с нами.

– Полиция слышала выстрелы. Там спецподразделение готовится к штур... – Он осекся, уставившись на Широ.

– Саня, – шепнул Широ. – Пора прощаться, друг. Я горжусь тобой.

Саня опустился на колени и поцеловал старика в лоб, испачкав губы кровью.

– Майкл, – продолжал Широ еще тише. – Наше дело теперь в твоих руках. Будь мудр.

Майкл положил руку на бритую голову Широ и кивнул. На лице его застыла мягкая улыбка, но в глазах стояли слезы.

– Гарри, – прошептал Широ. – Никодимус боится тебя. Боится, что ты видел что-то. Не знаю что.

– Пусть его боится, – сказал я.

– Нет, – сказал старик. – Не дай ему обезвредить тебя. Ты должен найти его. Забрать у него Плащаницу. Пока он касается ее, чума разрастается. Как только он отпустит ее, все пройдет.

– Мы не знаем, где он, – признался я.

– Поезд, – прошептал Широ. – Резервный план. Поезд на Сент-Луис.

– Откуда ты знаешь? – спросил Майкл.

– Говорил дочери. Они думали, я мертв. – Широ устремил на меня взгляд единственного глаза. – Останови их.

Горло свело судорогой. Я кивнул. Я даже смог выдавить из себя:

– Спасибо.

– Ты поймешь, – сказал Широ. – Скоро.

А потом он вдохнул – как человек, скинувший с плеч тяжелую ношу. Глаз его закрылся.

Широ умер. В смерти его не было ничего прекрасного. Ничего величественного. Его жестоко истязали и убили – и он позволил, чтобы все это случилось с ним, а не со мной.

Но когда он умер, на губах его играла легкая, спокойная улыбка. Наверное, так улыбается тот, кто шел своим путем, не отклоняясь. Тот, кто служит чему-то важному, гораздо более важному, чем он сам. Кто отдал свою жизнь добровольно и обдуманно – даже если и не с радостью.

– Мы не можем оставаться здесь, – нарушил тишину Саня.

Я встал и повесил трость с мечом на плечо. Меня пробрал озноб, и я поежился. Потом положил руку на лоб: он был горячий, и по нему катился пот. Чума.

– Угу, – сказал я и вышел из комнаты, возвращаясь к залитой кровью лестнице. – Часы бьют.

Майкл и Саня старались не отставать.

– Куда мы идем?

– На летное поле, – ответил я. – Он умен, он догадается. Он должен уже ждать нас там.

– Кто? – не понял Майкл.

Я не ответил. Тем же путем через склад-гараж я вывел их на залитое асфальтом поле. Стоило нам отойти от здания на сотню ярдов, как я снял с шеи свой амулет-пентаграмму и, подняв над головой, направил в него заряд воли. Пентаграмма засияла довольно ярким голубым светом.

– Что вы делаете? – удивился Саня.

– Подаю сигнал, – ответил я.

– Кому?

– Транспорту.

Не прошло и минуты, как до нас донесся свистящий рокот вертолетных лопастей. Небольшая бело-голубая машина зависла над головой и мягко (особенно если учесть спешку) опустилась на рулежную дорожку перед нами.

– Идем, – бросил я и поспешил к вертолету. Боковая дверь скользнула назад, и я забрался в кабину; Майкл и Саня – за мной.

Джентльмен Джонни Марконе в темном комбинезоне кивнул мне и рыцарям.

– Добрый вечер, джентльмены, – произнес он. – Скажите только, куда вас доставить.

– На юго-запад, – ответил я, перекрикивая свист лопастей. – Они должны находиться в товарном составе, идущем в Сент-Луис.

Майкл потрясенно смотрел на Марконе.

– Начнем с того, что это тот самый человек, по приказу которого похищена Плащаница. Уж не хотите ли вы сказать, что он собирается работать с нами?

– Еще как собирается, – сказал я. – Если Никодимус улизнет с Плащаницей и запустит-таки свое суперпроклятие, получится, что Марконе потратил все деньги на ветер.

– Не говоря уже о том, – добавил Марконе, – что чума плохо скажется на бизнесе. Я полагаю, мы вполне можем договориться о совместных действиях против Никодимуса. А дальнейшую судьбу Плащаницы можем обсудить и позже, в более спокойной обстановке. – Он повернулся, хлопнул пилота по плечу и прокричал ему на ухо, куда лететь. Пилот оглянулся на нас, и я увидел на фоне светящейся приборной панели силуэт Гард. Правое переднее кресло занимал Хендрикс – он слушал Марконе, время от времени кивая.

– Что ж, хорошо. – Марконе повернулся к нам, снял с крюка на стене крупнокалиберный охотничий карабин и сел обратно. – Советую вам пристегнуться, джентльмены. Что ж, вперед, в погоню за священной Плащаницей.

– Черт, не хватает только одного, – заметил я Майклу, возясь с пряжкой ремня. – Записи Вагнера.

Я видел отражением в лобовом стекле, как улыбнулась, услышав мои слова, Гард. Она щелкнула каким-то тумблером, и в кабине грянул «Полет Валькирий».

– Йи-хо! – крикнул я, вцепившись руками в подлокотники. – Лететь – так с понтом!

Глава тридцать вторая

Через несколько минут полета вертолет начало швырять из стороны в сторону. Если бы не ремень, я почти наверняка врезался бы лбом в потолок или стену.

Марконе надел переговорное устройство и произнес что-то в микрофон. Выслушав ответ, он повернулся к нам.

– Боюсь, полет предстоит довольно беспокойный. Вообще-то он должен стабилизироваться бортовым компьютером, но тот вышел из строя. – Он в упор посмотрел на меня. – Могу только догадываться почему.

Я огляделся по сторонам, нашел еще одно переговорное устройство и надел его на голову.

– Чтоб меня, – буркнул я.

– Прошу прощения? – Голос Гард в наушниках звучал не самым любезным образом.

– Это я не тебе, блондиночка. Я обращался к Марконе.

Марконе с легкой улыбкой скрестил руки на груди.

– Все в порядке, мисс Гард. Обстановка требует от нас неожиданных решений. Мистер Дрезден славится специфическим подходом к дипломатическому этикету. Его бы стоило изолировать за бестактность.

– Сказал бы я, куда вам идти с вашим этикетом, – заявил я. – Марконе, мне нужно поговорить с вами.

Марконе нахмурился, но кивнул.

– Сколько нам еще лететь до железной дороги на юго-запад?

– Подлетаем, – отозвалась Гард. – Минуты через три догоним поезд.

– Скажите, когда будем над ним. Мистер Хендрикс, будьте добры, переключите переговорное устройство на второй канал.

Хендрикс промолчал; я даже не уверен, что переговорное устройство действительно было ему нужно.

– Вот, – произнес голос Марконе в наушниках. – Так мы можем говорить без помех.

– Почему вы мне не сказали? – спросил я.

– Что я не посылал мистера Франклина расправиться с вами?

– Угу.

– И вы бы мне поверили?

– Нет.

– Вы ведь решили бы, что я играю с вами в какую-то сложную игру?

– Да.

– Раз так, зачем мне было тратить время, делая вас при этом еще более подозрительным? И потом, вы ведь достаточно проницательны; вы бы сами во всем разобрались – дай вам только время. И еще – я вас знаю достаточно хорошо, чтобы не желать вас в качестве врага.

Я испепелил его взглядом. Он выгнул бровь, встретив мой взгляд без малейших признаков страха или враждебности.

– Зачем вам Плащаница?

– Это вас не касается.

Я нахмурился:

– Вообще-то касается. В буквальном смысле этого слова. Так зачем она вам?

– А вам?

– Мне – потому что динарианцы собираются убить с ее помощью уйму людей.

Марконе пожал плечами:

– Вы считаете, что мне недостаточно того повода?

– Еще бы.

– Это просто бизнес, мистер Дрезден. Невозможно вести дела с грудой трупов.

– Тогда почему я вам не верю?

Марконе блеснул зубами.

– Потому, что – дай вам время – вы достаточно проницательны.

В наушниках бибикнуло, и послышался голос Гард:

– Пятнадцать секунд, сэр.

– Спасибо, – отозвался Марконе. – Скажите, Дрезден, зачем эти люди везут Плащаницу и эту свою чуму в Сент-Луис?

– Там другой крупный международный аэропорт, – ответил я. – Центральная база Ти-Дабл-Ю-Эй. И, черт, пока они там, они всегда могут отправиться покататься по Миссисипи.

– Но почему бы им просто не остаться в Чикаго?

Я мотнул головой в сторону Майкла и Сани.

– Из-за них. Плюс, мне кажется, они догадываются, что Мёрфи и ОСР тоже не дадут им продыху. Даже обычные копы подняты по тревоге на их поиски.

Он оценивающе посмотрел на Майкла и Саню.

– Насколько я понимаю, у вас имеется способ засечь Плащаницу, если это нужный поезд?

– Угу, – кивнул я. – Давайте договоримся. Вы сбрасываете нас, и мы добываем Плащаницу.

– Я иду с вами, – сказал Марконе.

– Нет, не идете.

– Я всегда могу приказать мисс Гард вернуться в О'Хара.

– Где мы все умрем от чумы, поскольку не остановили динарианцев.

– Возможно. Так или иначе, я иду с вами.

Я насупился, потом тряхнул головой и, дрожа, откинулся на спинку кресла.

– Чтоб вас. Чтоб вас, чтоб вас, чтоб вас, Марконе.

Марконе беззвучно рассмеялся.

– Как поэтично. – Он выглянул в иллюминатор. – Мои люди сообщили, что сегодня вечером в Сент-Луис из Чикаго отправилось только три поезда. Два товарных и один пассажирский.

– На пассажирском их точно нет, – сказал я. – Им пришлось бы тайком проносить туда оружие, а это рискованно.

– Значит, шансы на то, что они на этом поезде и что на другом, равны, – заметил Марконе.

Вертолет снизился настолько, что вихрь возмущенного воздуха от винта начал пригибать верхушки деревьев. Вот за что я люблю Средний Запад: стоит отъехать на двадцать миль от ратуши, и вокруг тебя нет ничего, кроме редких ферм. Я выглянул в окно и увидел внизу длинный товарный состав.

Майкл вдруг напряженно выпрямился и кивнул мне.

– Что ж, это он, – сказал я Марконе. – Что дальше?

– Я купил этот вертолет на распродаже списанного имущества береговой охраны. Он оснащен спасательной лебедкой. По ней и спустимся на поезд.

– Вы ведь шутите, да?

– Ничего мало-мальски ценного не достается даром – верно, Дрезден? – Марконе снял переговорное устройство и крикнул что-то Сане с Майклом.

Реакция Сани мало отличалась от моей, но Майкл только кивнул и отстегнулся от кресла. Марконе выдвинул из-под кресла ящик и достал несколько нейлоновых поясов с постромками. Он застегнул один на себе, а нам раздал остальные. Потом сдвинул назад дверцу, и кабина сразу наполнилась ветром и грохотом. Марконе снова сунул руку в ящик и достал моток троса, конец которого уходил куда-то за дверь. Я проследил взглядом направление и увидел над дверью кронштейн с лебедкой.

– Кто первый? – спросил Марконе.

– Я, – шагнул вперед Майкл.

Марконе кивнул и пристегнул карабин на конце троса к его поясу. В следующую секунду Майкл уже раскачивался на тросе под вертолетом. Марконе щелкнул рычажком на пульте рядом с лебедкой, и трос пошел вниз. Марконе выглянул в дверь и кивнул.

– На месте.

Лебедка смотала трос обратно, и к двери шагнул Саня. На этот раз спуск занял минуты две: похоже, вертолет мотало слишком сильно, однако Марконе в конце концов снова кивнул.

– Дрезден.

У меня во рту пересохло. Марконе проверил мою сбрую, щелкнул карабином и хлопнул рукой по плечу:

– Пошел!

Идти мне совершенно не хотелось, но еще меньше хотелось показаться трусом в глазах Марконе. Я покрепче ухватил жезл и посох, проверил, надежно ли висит за спиной трость Широ, набрал полную грудь воздуха и прыгнул. Последовал рывок, я поболтался немного, как рыба на крючке, а потом почувствовал, что спускаюсь.

Поток воздуха от винта почти ослепил меня, но, спустившись немного, я разглядел под собой поезд. Нас опускали на крышу вагона в самом хвосте состава – большого металлического контейнера с плоским верхом. Вертолет навел на поезд луч прожектора, и я увидел Майкла и Саню – они стояли, пригнувшись, и смотрели на меня.

Я болтался и раскачивался как «йо-йо» в руках неопытного ребенка. Какая-то торчащая не к месту ветка больно хлестнула по ногам. Потом Майкл с Саней подхватили меня и поставили на крышу вагона рядом с собой.

Последним спустился Марконе с висевшим на плече карабином. Лебедкой, наверное, управлял Хендрикс. Рыцари помогли Марконе приземлиться, он отцепил карабин, и вертолет, выключив прожектор, ушел куда-то вбок. Моим глазам потребовалась минута, чтобы привыкнуть к лунному свету, и все время я стоял, пригнувшись, чтобы не потерять равновесия.

– Гарри, – окликнул меня Майкл. – Куда теперь?

– Вперед, к локомотиву, – сказал я. – И надо искать закрытый вагон. Какой-нибудь такой, в который не слишком сложно залезть, но в котором их не было бы видно снаружи.

Майкл кивнул.

– Саня, прикрываешь сзади.

Верзила-русский пристроился в арьергарде нашего маленького отряда, все время оглядываясь. Судя по тому, как он держал автомат, военное дело было ему не в новинку.

– Будь я проклят, – заявил я Марконе, – если пойду куда-нибудь, имея вас за спиной.

Марконе снова улыбнулся и снял с плеча карабин. Он тоже явно управлялся с ним вполне профессионально. Он шел вторым, за Майклом.

Я расстегнул ветровку, чтобы кобура с пистолетом была под рукой. Возможно, вид у меня был не настолько профессионально-военный. Скорее это напоминало спагетти-вестерн. Я шел за Марконе, держа жезл в правой руке, а посох – в левой.

Мы передвигались вперед по крышам состава, как и положено героям любого уважающего себя вестерна. Если бы меня не трясло от лихорадки и не мутило, я мог бы даже получить от этого некоторое удовольствие.

Вдруг Майкл припал на четвереньки и поднял сжатый кулак. Марконе немедленно застыл, пригнувшись и вскинув карабин. Сжатый кулак означает остановку, проверку. Я тоже пригнулся.

Майкл обернулся к нам, поднес к глазам два растопыренных пальца, потом поднял в воздух три пальца и указал на вагон перед нами. Я понял это так, что он увидел там троих нехороших парней. Майкл взмахом руки подозвал Саню, и русский бесшумно проскользнул вперед. Мне Майкл ткнул пальцем в направлении хвоста поезда. Я кивнул и принялся следить, чтобы никто не застал нас врасплох со спины.

Оглянувшись через плечо, я увидел, как Майкл с Саней скользнули в зазор между вагонами и скрылись из виду.

Когда я снова повернулся лицом назад, я увидел несущийся на меня по крышам вагонов кошмар.

Какой бы процесс ни породил эту тварь, его вряд ли можно назвать добрым. Четвероногий поджарый зверь отдаленно напоминал кошку. Меха он не имел совсем. Шкура у него была кожистая, морщинистая, крапчатая. Голова – нечто среднее между ягуаром и диким кабаном. Одна пара клыков торчала вверх, как у кабана, другая вниз, как у саблезубого тигра. Двигался зверь тяжеловесно, но от этого не менее стремительно.

Я сдавленно вскрикнул, вскидывая жезл. Накачав в него сколько успел энергии, я выкрикнул заклинание, выпустив в зверя заряд огня. Струя ударила твари в морду в тот миг, когда она уже изготовилась к прыжку. Она испустила дикий вопль и свалилась с поезда.

На мгновение огонь ослепил меня. Я слышал приближение второй твари, но не видел ее. Мне оставалось только одно. Я плюхнулся на живот и выкрикнул:

– Марконе!

Карабин рявкнул трижды. Я услышал, как тварь взвизгнула. Глаза мои наконец привыкли к темноте, и я смог разглядеть ее. Она лежала на крыше вагона футах в десяти от меня; конечности ее еще дергались.

Марконе подошел ближе, поднял карабин и послал еще одну пулю ей между глаз. Тварь дернулась, перекатилась и тоже свалилась вниз.

Марконе задумчиво смотрел ей вслед.

– Что это было?

– Что-то вроде сторожевого пса, – сказал я.

– Занятно. Демон?

Я поднялся на ноги.

– Вряд ли. Демона, как правило, так просто не одолеть.

– Тогда – что?

– Откуда, черт подери, мне знать? В жизни не видел ничего подобного. Где Майкл с Саней?

Мы двинулись вперед. Следующий вагон оказался пустым, с решетчатыми деревянными боковинами и открытым верхом. Судя по всему, его использовали для перевозки скота. На полу лежали три человеческих фигуры, то ли без сознания, то ли мертвые. Майкл карабкался по противоположной стенке, явно собираясь перебираться на следующий вагон.

Мы спрыгнули на пол вагона.

– Мертвы? – спросил Марконе.

– Вздремнули, – хмыкнул Саня. Марконе кивнул.

– Надо их прикончить. Эти люди – фанатики. Если очнутся, они нападут на нас не колеблясь – с оружием или без.

Я пристально посмотрел на него.

– Мы не будем убивать их вот так – беззащитных.

– А что, у нас есть какой-то веский повод не делать этого?

– Заткнитесь, Марконе.

– Они бы нас не пожалели. И если сохранить им жизнь, динарианцы наверняка снова используют их, чтобы сеять боль и страдание. В этом ведь их назначение.

– Мы их не убьем.

Губы Марконе скривились в горькой улыбке.

– И как это я предвидел? – Он расстегнул поясную сумку, достал два комплекта наручников и бросил Сане. Тот ловко поймал их и сковал одной парой лежавших друг с другом, а второй пристегнул их к стальному каркасу вагона.

– Так-то лучше, – кивнул Марконе. – Будем исходить из того, что никто из них не перегрызет себе руку, чтобы освободиться.

– Саня! – Голос Майкла перекрыл стук колес, и внезапная, ослепительно белая вспышка на мгновение осветила крышу соседнего вагона. Сталь лязгнула о сталь.

Саня сунул мне автомат. Я едва успел схватить его за цевье, а русский уже рванулся мимо меня вперед и полез верх по стенке вагона. Лезть ему приходилось, пользуясь только правой рукой; раненая левая болталась плетью. Он выпрямился и с криком перепрыгнул вперед, на следующий вагон.

Я уронил свой посох на пол и принялся возиться с автоматом, пытаясь найти предохранитель. Марконе отставил в сторону свой карабин.

– Вы сейчас убьетесь, – хмыкнул он, забрал у меня «Калашникова», не глядя, профессиональными движениями проверил его и, закинув за плечо, тоже полез вслед за Саней. Я выругался вполголоса и последовал за ними.

Следующий вагон представлял собой еще один металлический контейнер. Мечи рыцарей сияли, как солнце, и мне даже пришлось прикрыть глаза, защищаясь от света. Майкл и Саня стояли плечом к плечу спиной ко мне, лицом к голове состава.

Перед ними стоял Никодимус.

Предводитель динарианцев был одет в серую шелковую рубаху и черные брюки. Плащаница оборачивала его тело наподобие чемпионской ленты; веревка на шее трепетала на ветру. В руках он тоже сжимал меч – катану с отполированной временем деревянной рукоятью. Кончик меча был обагрен кровью. Он держал меч чуть на отлете и улыбался.

Майкл оглянулся на нас, и я увидел на его щеке кровавую полосу.

– Не высовывайтесь, Гарри.

Никодимус атаковал, стоило Майклу на мгновение отвлечься. Меч динарианца описал в воздухе стремительную дугу, и Майкл едва успел парировать удар. На какую-то роковую секунду он потерял равновесие и припал на колено, но Саня с криком бросился вперед и отогнал Никодимуса, дав Майклу возможность оправиться. Русский гнал динарианца все дальше, к дальнему концу вагона.

Я увидел ловушку.

– Саня, назад! – завопил я.

Сила инерции не позволила русскому остановиться мгновенно, но он извернулся и метнулся вбок. И сразу же стальные щупальца-клинки, пробив крышу вагона, взметнулись в воздух в каком-то дюйме от его спины. Никодимус повернулся и снова бросился в атаку.

Майкл поднялся на ноги, занес «Амораккиус» над головой и трижды полоснул им по железной крыше вагона. Треугольный кусок металла размером примерно три фута в поперечнике провалился внутрь; металл в месте разреза раскалился докрасна. Майкл спрыгнул в отверстие и скрылся из виду.

Я поднял жезл и прицелился в Никодимуса. Тот заметил мое движение и выставил перед собой ладонь.

Тень его метнулась по крыше вагона в мою сторону и с разбега ударилась в меня, выбив жезл из руки и тут же размолотив его в щепки.

Саня вскрикнул: одно из лезвий, пронзив крышу вагона, задело его ногу, и он припал на колено.

И тут из щелей в крыше ударил ослепительный свет. Я услышал полный ярости вопль Дейрдре, и преследовавшие Саню лезвия исчезли.

Никодимус зарычал. Он снова взмахнул рукой в мою сторону, и тень с визгом швырнула обломки жезла мне в лицо. Никодимус тем временем снова взмахнул мечом и бросился на Саню.

Я успел заслонить лицо от обломков, но Сане помочь ничем не мог. Никодимус отбил его саблю в сторону. Саня перекатился по крыше вагона, увернувшись от удара, который запросто мог бы оставить его без головы. Однако при этом раненая рука его коснулась крыши, и Никодимус с силой ударил по ней каблуком своего тяжелого башмака.

Саня закричал от боли.

Никодимус занес меч для смертельного удара.

И тут джентльмен Джонни Марконе открыл огонь из «Калашникова».

Марконе выпустил три короткие очереди. Первая ударила Никодимуса в грудь и шею – чуть выше Плащаницы. Вторая угодила в руку и плечо, противоположные Плащанице, едва не оторвав их от тела. Третья пришлась в бедро – опять-таки не задев священного савана. Лицо Никодимуса почернело от ярости, но пули продолжали рвать его тело в клочья – он покатился по крыше и скрылся из виду.

Снизу донесся еще один демонический визг и скрежет раздираемого металла. Визг делался все тише, удаляясь в направлении головы состава, а минуту спустя Майкл поднялся на крышу по закрепленным на боковине вагона скобам. Меч висел у него на поясе в ножнах.

Я бросился к Сане. Из глубокой раны на ноге хлестала кровь. Он уже снял пояс, и я помог ему наложить на ногу жгут, останавливая кровотечение.

Марконе, хмурясь, подошел к месту, откуда сорвался вниз Никодимус.

– Черт! Почему бы ему не помереть здесь, на крыше. Теперь нам возвращаться за Плащаницей.

– Не придется, – возразил я. – Вы его не убили. Только разозлили хорошенько.

– Вы так считаете? – усомнился Марконе. – Я же вроде его как следует свинцом накормил.

– Я вообще не уверен, что его возможно убить, – заметил я.

– Интересно. Как думаете, он может бежать быстрее поезда?

– Вполне вероятно, – кивнул я. Марконе повернулся к Сане:

– У вас есть еще магазин?

– Где Дейрдре? – спросил я у Майкла. Он покачал головой.

– Ранена. Она прорвалась через стенку в следующий вагон. Слишком рискованно преследовать ее в закрытом помещении.

Я встал и полез обратно в вагон для скота. Пошарив па полу, я обнаружил свой посох. Поколебавшись немного, я забрал карабин Марконе и двинулся обратно.

Как выяснилось, я ошибался. Никодимус не умел бежать быстрее поезда.

Быстрее поезда он летел.

Он спикировал на нас с ночного неба; тень его раскинулась за спиной подобием огромных перепончатых крыльев. Меч сверкнул, целясь в Марконе. Что ж, по сравнению с рефлексами джентльмена бросок змеи показался бы неуклюжим выпадом. Он бросился ничком и перекатился по крыше, уворачиваясь от удара динарианского меча.

Никодимус спланировал на крышу следующего вагона и остановился, чуть пригнувшись, обернувшись к нам лицом. На лбу его появился светящийся знак – шевелящийся, меняющий очертания, так что один взгляд на него вызывал приступ тошноты. Кожа его потемнела и опухла в местах, куда пришлись очереди Марконе, и все же восстанавливалась на глазах. Лицо его перекосилось от ярости, тень его ползла по крыше в нашу сторону и скрывалась в зазоре между вагонами.

Послышался металлический лязг, и наш вагон вздрогнул. Лязг повторился.

– Он расцепляет вагоны! – крикнул я.

Вагон, на крыше которого стоял Никодимус, начал удаляться от нас, а зазор между вагонами – увеличиваться.

– Вперед! – крикнул Саня. – Я в порядке!

Майкл вскочил и, не колеблясь, прыгнул. Марконе отшвырнул автомат в сторону и тоже прыгнул, отчаянно молотя по воздуху руками. Он приземлился на самом краю крыши.

Я забрался на край вагона и глянул вперед, на удаляющийся вагон. Мне очень живо представилось, как вместо крыши соседнего вагона я приземляюсь на рельсы – прямо перед катящимся по инерции вагоном. Даже отцепившись от локомотива, он продолжал двигаться с вполне ощутимой скоростью. Мало не показалось бы. Я отшвырнул карабин и накачал побольше воли в посох. Потом оттолкнулся ногами и посохом от торца вагона и крикнул:

– Forzare!

Высвобожденная заклинанием сила швырнула меня вперед. Даже слишком далеко вперед. Я приземлился ближе к Никодимусу, чем Майкл или Марконе, – но по крайней мере я не распластался у его ног.

Майкл шагнул вперед и стал рядом со мной, а спустя секунду к нам присоединился Марконе. В обеих руках он держал по автоматическому пистолету.

– Паренек-то не слишком быстр, правда, Майкл? – усмехнулся Никодимус. – Зато ты, пожалуй, вполне достойный соперник. Ну, не настолько опытен, как хотелось бы... но трудно ведь найти кого-либо, чей опыт превышает тридцать или сорок лет – тем более двадцать столетий. Не настолько способен, как японец, – так ведь таких считанные единицы.

– Отдай Плащаницу, Никодимус! – крикнул Майкл. – Она тебе не принадлежит.

– Ну как же, не принадлежит, – отозвался Никодимус. – И уж во всяком случае, не тебе меня остановить. А когда я разделаюсь с тобой и чародеем, я вернусь за тем мальчиком. Три рыцаря за день – пожалуй, это рекорд.

– Отпускать шпильки он умеет, факт, – буркнул я. – А я-то, дурак, считал, это мое амплуа.

– По крайней мере вас он вниманием не обошел, – отозвался Марконе. – Я чувствую себя незаслуженно обиженным.

– Эй! – крикнул я. – Старина Ник, можно один вопрос?

– Всегда пожалуйста, чародей. Когда мы схватимся, боюсь, у тебя не будет больше такой возможности.

– Зачем? – спросил я.

– Прошу прощения?

– Зачем? – повторил я. – Какого черта ты все это делаешь? Я хочу сказать, я понимаю, зачем ты стырил Плащаницу. Тебе нужна была тяжелая артиллерия. Но чума-то зачем?

– Ты читал Евангелия?

– Ну, не полностью, – признался я. – Но я не въезжаю... Неужели ты серьезно думаешь, что затеваешь Апокалипсис?

Никодимус покачал головой:

– Дрезден, Дрезден. Апокалипсис, о котором ты говоришь, – это не событие. Ну, по крайней мере – не какое-то конкретное событие. Рано или поздно, не сомневаюсь, наступит и настоящий Апокалипсис, который положит конец всему, но я сильно сомневаюсь, чтобы он начался с этого вот события.

– Тогда на кой черт тебе это ?

Некоторое время Никодимус молча смотрел на меня, потом улыбнулся.

– Апокалипсис – это границы сознания, – произнес он. – Вера. Капитуляция перед неизбежным. Это смерть надежды.

– И в таком окружении, – негромко сказал Майкл, – это означает больше страданий. Больше боли. Больше отчаяния. Больше сил тьме и ее приспешникам.

– Вот именно, – кивнул Никодимус. – Но, конечно, мы не одиноки. Террористические организации уже готовятся воспользоваться последствиями чумы. Это, в свою очередь, вызовет сопротивление, протесты, враждебность. Много всякого.

– На шаг ближе к концу, – пояснил Майкл. – Вот как он это видит. Как прогресс.

– Я предпочитаю смотреть на это как на простую энтропию, – возразил Никодимус. – На мой взгляд, во всем этом лишь один настоящий вопрос: почему вы выступаете против меня? Это же закон вселенной, рыцарь. Все распадается. Твое сопротивление лишено смысла.

Вместо ответа Майкл потянул меч из ножен.

– А-а, – протянул Никодимус. – Весь разговор?

– Держитесь сзади, – бросил мне Майкл. – Не отвлекайте меня.

– Майкл...

– Я серьезно. – Он шагнул вперед, навстречу Никодимусу.

Никодимус не спешил. Он скрестил мечи с Майклом, потом отсалютовал клинком. Майкл повторил это движение.

Никодимус ринулся в атаку, и «Амораккиус» снова вспыхнул ослепительным светом. Они встретились примерно посередине вагона и обменялись стремительными выпадами. Потом разошлись и снова сшиблись. Оба пока оставались невредимы.

– Насколько я понимаю, огнестрельный огонь представляется ему малоубедительным, – негромко сказал мне Марконе. – Я правильно понял, меч рыцаря может нанести ему реальную травму?

– Майкл в этом сомневается, – ответил я. Марконе зажмурился, потом посмотрел на меня:

– Тогда зачем он с ним бьется?

– Затем, что это необходимо сделать.

– А знаете, о чем я сейчас думаю? – спросил Марконе.

– Вы думаете, что при первой возможности нам стоит выстрелить Никодимусу в спину, чтобы Майкл расчленил его.

– Вы правы.

Я достал пистолет:

– Что ж, о'кей.

И тут впереди, в нескольких вагонах от нас, вспыхнули глаза Дейрдре, и она бросилась на нас. Я успел разглядеть ее в момент, когда она перепрыгивала на крышу нашего вагона: те же стальная чешуя и прическа в стиле тасманского дьявола. Только теперь в руке она сжимала меч.

– Майкл! – крикнул я. – Сзади!

Майкл повернулся и отпрянул в сторону, уходя от первой атаки Дейрдре. Ее волосы тянулись за ним, полосуя одежду, перехватив сжимавшую «Амораккиус» руку...

Я действовал, не раздумывая. Я сорвал со спины трость Широ, крикнул: «Майкл!» – и бросил ему трость.

Майкл почти даже головы не повернул. Он вытянул руку, поймал ее и, перехватив меч за рукоять, одним движением стряхнул с него ножны. От сияния клинка «Фиделаккиуса» на крыше сделалось еще светлее. А Майкл уже полоснул вторым мечом по волосам Дейрдре, которая с визгом отпрянула от него.

Никодимус снова налетел на него, и Майкл встретил его уже двумя клинками.

– О Dei! Lavaquodestsordium! – вскричал Майкл. – Избави нас от лукавого, Господи!

Мечи звенели что твои колокола. Майкл устоял перед натиском Никодимуса; более того, он начал его теснить. В момент, когда Никодимус развернулся к нам боком, я открыл огонь. Мгновение спустя ко мне присоединился Марконе.

Пули застали Никодимуса врасплох, и он потерял равновесие. Майкл вскрикнул и усилил натиск, в первый раз с начала боя завладев инициативой. Шаг за шагом Никодимус пятился к краю вагона.

– Блин-тарарам, а ведь он побеждает, – пробормотал я. И тут Никодимус выхватил из-за пояса пистолет.

Он уставил его дулом в доспехи Майкла и нажал на спуск. Еще раз, и еще. От вспышек и грохота стук колес по рельсам показался тихим шорохом.

Майкл упал и остался лежать, не шевелясь.

Свет мечей разом померк.

– Нет! – заорал я, поднял пистолет и снова открыл огонь. Марконе – тоже.

В общем-то – с учетом того, что мы стояли на крыше несущегося поезда, – мы стреляли не так и плохо. Жаль только, Никодимусу это не причинило ни малейшего вреда. Он не спеша двинулся к нам, время от времени дергаясь, когда пуля ударяла в кость. По дороге он небрежно столкнул оба меча ногой с крыши.

У меня кончились патроны в барабане, и Никодимус легким движением меча выбил револьвер у меня из руки. Тот с лязгом ударился о крышу вагона, подскочил и исчез в ночи. Поезд громыхал по длинному пологому подъему к мосту. Дейрдре на четвереньках подбежала к отцу. Лицо ее осветилось счастливой хищной ухмылкой, ее волосы потянулись к неподвижному телу Майкла.

Я превратил свой щит в прочный барьер.

– Даже не пытайтесь подлезать ко мне со своей гребаной монетой, – заявил я.

– И не собирался, – отозвался Никодимус. – В качестве члена команды вы для меня интереса не представляете. – Он посмотрел мимо меня. – Но я многое слыхал о вас, Марконе. Скажите, вас работа интересует?

– Я как раз собирался задать этот вопрос вам, – улыбнулся Марконе.

– Браво, сэр. – Никодимус расплылся в улыбке. – Я понял. Обстоятельства заставляют меня убить вас, но я понял.

Я переглянулся с Марконе. Потом сделал легкое движение глазами в сторону приближающегося моста. Он сделал глубокий вдох и кивнул.

Никодимус поднял пистолет и нацелил его на мою голову. Тень его вдруг скользнула вперед, поднырнула под мой барьер и, вцепившись в левую руку, с силой дернула вниз, лишая равновесия.

Марконе действовал мгновенно. Он выпустил из руки один из разряженных пистолетов, выхватил спрятанный неизвестно где на теле нож и метнул Никодимусу в лицо.

Тот отшатнулся, и я бросился на его руку, в которой он сжимал пистолет. Грянул выстрел. Тело пронзила ослепительная боль, и левая рука мгновенно онемела. И все же я зажал его руку под мышкой и из последних сил попытался расцепить его пальцы.

Марконе уже налетел на него с другим ножом. Лезвие мелькнуло в каком-то дюйме от моего лица и полоснуло по узлу, стягивавшему Плащаницу. Еще мгновение – и Марконе сдернул полосу ткани с Никодимуса.

И сразу же я ощутил, как изменилось энергетическое поле. Волна горячей, раскаленной магии захлестнула меня и ушла дальше, забрав с собой все мои боли, озноб и ломоту в суставах. Проклятие исчезло.

– Нет! – вскричал Никодимус. – Убей его!

Дейрдре метнулась к Марконе. Тот повернулся и, сжимая в руках Плащаницу, прыгнул с поезда, грохотавшего уже по мосту. Он врезался в воду ногами вперед и пропал в темноте.

Я вырвал-таки пистолет из пальцев Никодимуса. Он перехватил меня за волосы, запрокинул мне голову и схватил другой рукой за горло.

– Сколько же дней нужно, чтобы убить тебя, Дрезден! – прошипел он.

Он тебя боится, произнес у меня в голове голос Широ.

Я вспомнил, как отшатнулся Никодимус от Широ, когда старик вступил в комнату.

Удавка делала его неуязвимым от любого нападения.

Но, задыхаясь, в эту последнюю, отчаянную минуту я вдруг понял. Я готов был спорить на любую сумму, что единственное, от чего удавка не способна его защитить, – это от него самого.

Я вслепую зашарил руками, пока не наткнулся на удавку. А тогда – дернул ее что было сил и закрутил, вонзившись костяшками пальцев Никодимусу в горло.

Ответом на это был взрыв паники. Никодимус отпустил мое горло и попытался вырваться. Я держал веревку так, словно от этого зависела моя жизнь... черт, да ведь она действительно от этого зависела. Я пытался сбить его с ног, сбросить с поезда – и он начал переваливаться через край. В самое последнее мгновение я отпустил удавку, чтобы не полететь вместе с ним. Дейрдре с визгом бросилась ему на помощь, и волосы ее обвились вокруг его руки, удержав на весу.

– Убей его, – прохрипел Никодимус. – Убей его сейчас же!

Задыхаясь, хрипя, я схватил неподвижное тело Майкла и вместе с ним бросился с поезда.

Мы ударились о воду одновременно. Майкл ушел с головой. Я не отпускал его, погрузившись вместе с ним. Я пытался выплыть на поверхность, но у меня ничего не получалось. В глазах начало темнеть.

Я почти готов был сдаться, когда ощутил что-то рядом с собой. Я решил, что это веревка, и вцепился в нее. Другой рукой я продолжал держать Майкла, и нас так и потащили из воды вдвоем.

Голова моя вынырнула из воды, и я жадно глотнул воздух. Кто-то помог мне дотащить Майкла до берега.

Это был Марконе. Только кидал он мне не веревку.

Он вытащил меня за Плащаницу.

Глава тридцать третья

Я очнулся в кузове Майклова пикапа. Я лежал на спине, глядя на звезды, на луну. Все тело болело, особенно плечо. Саня сидел, привалившись спиной к заднему борту, и смотрел на меня. Майкл неподвижно лежал рядом со мной.

– Он очнулся, – сказал Саня, когда я пошевелился. Откуда-то спереди до меня донесся голос Мёрфи:

– Гарри, ты только не шевелись, ладно? Мы не знаем, насколько серьезно ты ранен.

– О'кей, – согласился я. – Эй, Мёрф. Она должна была порваться.

– Что? – не поняла Мёрфи.

– Плащаница. Она должна была порваться, как мокрая марля. Интересно, правда?

– Ш-ш-ш, Гарри. Лежи тихо и не трепись.

Что ж, это показалось мне не лишенным смысла. Когда я открыл глаза в следующий раз, я лежал в морге.

Я лежал на столе для вскрытий, и надо мной стоял в халате и с полным набором скальпелей, ножниц и прочих пил Баттерс.

– Я не мертв! – слабо запротестовал я. – Я не мертв!

В поле моего зрения появилась Мёрфи и положила руку мне на грудь.

– Мы знаем, знаем, Гарри. Успокойся. Нам надо вынуть из тебя пулю. Мы не можем отвезти тебя в «скорую» – им положено сообщать обо всех пулевых ранениях.

– Ну, не знаю, – заявил Баттерс. – С моим рентгеновским аппаратом творится черт-те что. Я даже не уверен, что он показывает мне, где сидит пуля. Если буду работать вслепую, я могу сделать все еще хуже.

– Ты все сделаешь как надо, – утешила его Мёрфи. – Техника в его присутствии всегда сходит с ума.

Потолок завертелся у меня перед глазами. Потом я увидел Майкла. Он стоял, положив руку мне на лоб.

– Спокойно, Гарри. Уже почти все.

«Вот класс, – подумал я. – Даже для того, чтобы провалиться в ад, мне требуется вооруженный эскорт».

Когда я снова очнулся, я лежал в маленькой спальне. Коробки, ящики и рулоны ткани громоздились почти до потолка, и я улыбнулся, узнав это место. Гостевая комната в доме у Карпентеров.

На полу рядом с кроватью стояли Майкловы доспехи. Я отчетливо видел четыре аккуратные дырочки в местах, где пули прошили металл. Я сел. Плечо отозвалось острой болью, и я, осторожно ощупав его, обнаружил, что оно перевязано.

Что-то зашуршало у двери. Пара маленьких серо-голубых глаз настороженно смотрела на меня в щель. Маленький Гарри Карпентер.

– Привет, – окликнул я его.

Он с готовностью помахал в ответ пухлыми пальчиками.

– Меня зовут Гарри, – представился я. Он задумчиво нахмурился.

– Галли, – повторил он.

– Молодец, парень.

Он убежал. Минуту спустя он вернулся, подняв руку и держа за кончики пальцев отца. Майкл вошел в комнату и улыбнулся мне. На нем были джинсы, чистая белая футболка; на руке выше локтя белела повязка. Порез на щеке почти зажил, и вообще вид у него был отдохнувший и посвежевший.

– Добрый день, – сказал он. Я устало улыбнулся в ответ.

– Значит, вера хранит, да?

Майкл наклонился и перевернул доспехи. Внутри металлическая скорлупа оказалась подбита каким-то материалом кремового цвета. Он отогнул подкладку, демонстрируя несколько слоев пулестойкого пластика с керамическими прослойками.

– Моя вера хранит меня. А мой кевлар помогает ей в этом.

Я немного посмеялся.

– Это Черити заставила вас смастерить?

Майкл поднял маленького Гарри с пола и посадил себе на плечи.

– Она сама сделала. Сказала, что не собирается тратить столько сил и времени на изготовление доспехов, чтобы потом меня убили из пистолета.

– Так это она сделала панцирь? – не поверил я своим ушам.

Майкл кивнул:

– Все мои доспехи – ее рук дело. Она же мотоциклетный механик по профессии.

Плечо вдруг как-то сразу разболелось, и я пропустил следующую фразу мимо ушей.

– Извините. Вы что-то еще сказали?

– Я сказал, вам пора принять лекарство. Или сначала хотите поесть?

– Попробую.

Мне принесли суп. Это совсем лишило меня сил. Я принял викодин и уснул мертвым сном.

За следующие пару дней я из разговоров с Майклом и – на второй день – с Саней восстановил картину событий.

Верзила-русский выбрался из этой истории более или менее благополучно. Марконе, вытащив нас с Майклом из воды, позвонил Мёрфи и сказал, где нас искать. Собственно, звонок застал ее уже в пути, так что на место она прибыла через несколько минут.

Машинистов локомотива, как выяснилось позже, убили. Троих безъязыких мордоворотов, которых мы оглушили и сковали наручниками, полиция обнаружила уже мертвыми: очнувшись, они разгрызли капсулы с ядом. Мёрфи отвезла нас к Баттерсу, потому что, узнай Рудольф со товарищи про мое ранение, уж они нашли бы способ превратить мою жизнь в ад.

– Я, должно быть, рехнулась временно, – заявила Мёрфи, навестив меня на второй день. – Ей-богу, Дрезден, если из-за этой истории кто-нибудь возьмет меня за задницу, я с тебя живого шкуру сниму.

– Мы дрались за правое дело, Мёрф, – только и ответил я.

Она закатила глаза.

– Я видела тело в аэропорту, – сказала она немного погодя. – Ты был с ним знаком, Гарри?

Я выглянул в окно. Трое Майкловых младшеньких играли во дворе под присмотром терпеливой Молли.

– Это был друг. А на его месте должен был оказаться я.

Мёрфи поежилась:

– Мне очень жаль, Гарри. Извини. А те, кто это сделал... Они ушли от тебя?

Я посмотрел на нее.

– Это я от них ушел. Боюсь, максимум, что мне удалось, – это немного огорчить их.

– Что будет, когда они вернутся?

– Не знаю, – сказал я.

– Неправильный ответ, – буркнула Мёрфи. – А правильный – ты не знаешь точно, но в любом случае позвонишь Мёрфи, прежде чем соваться туда своей дурацкой башкой. Когда я рядом, тебя меньше калечат.

– Что верно, то верно. – Я накрыл ее руку ладонью. – Спасибо, Мёрф.

– Не тошни меня, Дрезден, – сказала она. – Да, чтоб ты знал. Рудольф ушел из ОСР. Тому окружному прокурору, на которого он подрабатывал, нравится его подхалимаж.

– Рудольф – Дерьмоносый Олень, – кивнул я. Мёрфи улыбнулась в ответ.

– По крайней мере он больше не моя головная боль. Пусть теперь внутренний контроль с ним мучается.

– Рудольф в отделе внутреннего контроля? Тоже не подарок.

– Всякому монстру свое время.

На четвертый день Черити осмотрела моюрану и сказала Майклу, что я могу выходить. Все это время она практически не разговаривала со мной, что я расценил как прогресс – в сравнении с прошлыми моими посещениями. После обеда ко мне зашли Майкл и Саня. Майкл держал в руках старую трость Широ.

– Нам вернули мечи, – сообщил Майкл. – А это вам.

– Но вы гораздо лучше знаете, что делать с этой штукой, чем я.

– Широ хотел, чтобы он оставался у вас, – возразил Майкл. – Да, и еще вам письмо.

– Мне? Что?

Майкл протянул мне конверт вместе с тростью. Я взял то и другое и, нахмурившись, уставился на конверт. Адрес был выписан красивым каллиграфическим почерком.

– Гарри Дрездену... А адрес-то ваш, Майкл. Отправлено... две недели назад.

Майкл пожал плечами.

Я распечатал конверт. Внутри обнаружились два бумажных листка. Один представлял собой ксерокс медицинского диагноза. Второй был исписан красивым почерком – таким же, как на конверте.

Дорогой м-р Дрезден, когда вы будете читать это письмо, меня уже не будет в живых. Детали мне неизвестны, но я знаю, что в следующие несколько дней должен произойти ряд событий. Я пишу вам сейчас, поскольку шанса изложить это при встрече может и не представиться.

Дорога, которой вы следуете, часто темна. Временами вы лишены душевного покоя, который дарован нам как рыцарям Креста. Мы бьемся с силами тьмы. Мы живем в черно-белом мире, тогда как вам приходится иметь дело с миром серого. Искать дорогу в таком месте труднее.

Верьте своему сердцу. Вы достойный человек. Бог живет в сердцах таких людей, как вы.

Прилагаю к письму диагноз, поставленный мне врачами. Моя семья знает о нем, хотя я не ставил об этом в известность ни Майкла, ни Саню. Надеюсь, это послужит вам некоторым утешением в свете предстоящего мне выбора. Не тратьте на меня слез. Я люблю свою работу. Все мы рано или поздно умрем. Нет лучшей смерти, чем та, которая помогает чему-то, что любишь.

Да будет ваш путь удачен и праведен.

Моргая, чтобы смахнуть с ресниц слезы, я прочитал диагноз.

– Что там? – спросил Саня.

– Это от Широ, – ответил я. – Он умирал.

Майкл недоуменно нахмурился. Я помахал в воздухе диагнозом.

– Рак. Последняя стадия. Он знал это, приехав сюда. Майкл пробежал глазами по строкам и вздохнул:

– Теперь ясно.

– Что ясно?

Майкл передал листок с диагнозом Сане и улыбнулся:

– Должно быть, Широ знал, что вы будете нам необходимы для того, чтобы помешать динарианцам. Потому он и сдался врагу в обмен на вашу свободу. Вот почему он принял проклятие вместо вас.

– Почему?

Майкл пожал плечами:

– Вы оказались нам совершенно необходимы. Во-первых, вы единственный обладали всей информацией. Именно вы поняли, что отец Винсент на деле замаскированный Кассий. Только вы имеете связи с властями; помимо информации, это помогло нам проникнуть в опустевший аэровокзал. И потом – кто, кроме вас, смог бы попросить помощи у Марконе?

– Ну, не уверен, что это характеризует меня с лучшей стороны, – хмуро ответил я.

– Это говорит лишь о том, что вы оказались в нужное время и в нужном месте, – возразил Майкл. – Кстати, а что Плащаница? Она у Марконе?

– Думаю, у него.

– И чего нам теперь с этим делать?

– Нам – ничего. Только мне.

С минуту Майкл молча смотрел на меня, потом кивнул.

– Да, – вспомнил он, вставая. – Звонили из химчистки. Сказали, сдерут деньги за хранение, если вы не заедете и не заберете свое добро. Я еду по магазинам – могу и вас захватить.

– Но я ничего не сдавал в химчистку, – возразил я. Впрочем, с Майклом я все-таки поехал.

В химчистке мне выдали на руки мою кожаную куртку. Ее почистили и покрыли защитным составом. В кармане обнаружились ключи от Голубого Жучка и оплаченная парко-вочная квитанция. На обороте квитанции красовалась надпись шариковой ручкой: «СПАСИБО».

Так что, пожалуй, Анна Вальмон оказалась не такой уж и ужасной.

Впрочем, красивые женщины не в первый (и наверняка не в последний) раз оставляли меня в дураках.

Вернувшись домой, я обнаружил у себя в ящике открытку с видом Рио и без обратного адреса. Да и текста в ней было всего десяток цифр. Я набрал этот номер, и голос Сьюзен спросил:

– Гарри?

– Угу, – сказал я.

– У тебя все в порядке?

– Подстрелили, – сказал я. – Ничего, заживет.

– Ты победил Никодимуса?

– Я ушел от него живым, – ответил я. – И мы остановили чуму. Но он убил Широ.

– О... – тихо выдохнула она. – Мне очень жаль.

– Зато мне вернули куртку. И машину. Так что я не совсем в проигрыше. – Говоря, я продолжал просматривать почту.

– А что с Плащаницей?

– Следствие еще не закончено. Марконе тоже участвовал в событиях.

– Что произошло? – спросила она.

– Он спас мою жизнь, – сказал я. – И Майкла. Он мог этого не делать.

– Ух ты!

– Угу. Иногда мне кажется, что чем старше я становлюсь, тем более запутано все кругом.

Сьюзен неловко кашлянула.

– Гарри... Мне жаль, что я не помогла тебе тогда. Но когда я очнулась, мы летели уже где-то над Центральной Америкой.

– Да нет, все в порядке, – сказал я.

– Я не знала, что задумал Мартин. Нет, честно. Я хотела поговорить с тобой и с боссом... ну, там, забрать кое-какие вещи. Я думала, Мартин полетел только для того, чтобы помочь. Я не знала, что он здесь затем, чтобы убить Ортегу. А меня использовал в качестве прикрытия.

– Я же сказал: все в порядке.

– Да ни в каком не в порядке! И мне очень жаль.

Я распечатал очередной конверт, пробежал взглядом по строкам и зажмурился.

– Ох, блин! – Что?

– Да это я письмо распечатал. От адвоката Ларри Фаулера. Этот педик хочет засудить меня за то, что я погромил его студию и машину.

– Он не сможет этого доказать, – утешила меня Сьюзен. – Или сможет?

– Сможет или нет, я на одних судебных издержках разорюсь. Гадкий, алчный, болтливый педик.

– Как мне тебя ни жалко, но я добавлю тебе неприятных новостей. Ортега жив. Он вернулся в Касаверде и выздоравливает. Он вызвал к себе самых сильных своих вассалов и дал понять, что намерен лично убить тебя.

– Ну, уж с ним я как-нибудь разберусь. Ты не видишь в этом никакой иронии? Вампиры, священные реликвии... Господи, обхихикаться можно.

Сьюзен произнесла что-то по-испански – явно не в трубку – и вздохнула.

– Черт. Мне пора.

– Спасать детей-сирот?

– Прыгать с крыши на крышу. Пожалуй, стоит все-таки надеть нижнее белье.

Я невольно улыбнулся.

– Ты шутишь куда больше, чем прежде, – заметил я. – Мне нравится.

Я почти воочию видел на ее лице невеселую улыбку.

– Мне приходится иметь дело с уймой жутких вещей, – сказала она. – Ну, невозможно же не реагировать на это. И тут уж или смеяться над ними, или повредиться рассудком. Или стать таким, как Мартин: замкнуться от всех и вся. Стараться не чувствовать.

– А ты, значит, шутишь.

– У тебя научилась.

– Мне в пору школу открывать.

– Может, и так, – сказала она. – Я тебя люблю, Гарри. Жаль, что так все вышло.

У меня снова сдавило горло.

– Мне тоже.

– Я пришлю тебе номер абонентского ящика. Если вдруг потребуется моя помощь, сможешь связаться.

– Только если потребуется помощь? – не выдержал я. Она негромко вздохнула:

– Да.

Я хотел было сказать «ладно», но горло перехватило еще сильнее.

– До свидания, Гарри, – произнесла Сьюзен.

– До свидания, – прошептал я. Так все и кончилось.

На следующее утро меня разбудил телефонный звонок.

– Хосс, – сказал Эбинизер, – посмотри-ка новости по телевизору. – И повесил трубку.

Я спустился в соседнюю забегаловку позавтракать и попросил официантку включить новости. Она включила.

– ... чрезвычайное происшествие, воскрешающее в памяти научно-фантастические ужастики на рубеже тысячелетия. Огромный астероид, рухнувший из космоса, столкнулся с землей в окрестностях гондурасской деревушки Касаверде. – Лицо диктора на экране сменилось кадрами, снятыми с вертолета: огромная дымящаяся дыра в земле окружалась проплешиной диаметром в полмили, где взрывная волна не оставила ни одного стоящего дерева. У самой границы зоны разрушений виднелась нищая на вид деревушка. – Однако по поступающим от информационных агентств данным, так называемый метеор на деле представляет собой давно уже не функционирующий советский спутник связи, сошедший с орбиты и упавший на землю. Точное число пострадавших пока неизвестно, однако сомнительно, чтобы кто-либо из проживавших в особняке бывшего местного сеньора мог остаться в живых после прямого попадания в дом космического гостя...

Я медленно откинулся на спинку стула и прикусил губу. Я решил, что, может, мне и не стоило огорчаться из-за того, что астероид Дрезден на поверку оказался старым советским спутником. И еще я сделал зарубку на памяти: никогда не ссориться с Эбинизером.

Наутро я выследил Марконе. Это далось нелегко. Мне пришлось поторговаться кое с кем из потустороннего мира, чтобы получить ориентированное на него заклятие, и уж кто-кто, а он умел отрываться от хвоста. Я взял напрокат Майклов белый пикап, чтобы обращать на себя меньше внимания. Жучок не лишен обаяния, но по части скрытности не годится никуда.

Он дважды менял автомобили и каким-то образом задействовал магический аналог направленного электромагнитного импульса, оставивший от моего заклятия рожки да ножки. Только сообразительность и удачно проведенный тауматур-гический ритуал помогли мне удержаться у него на хвосте.

Ближе к вечеру его автомобиль остановился перед маленькой частной больницей в Висконсине. Он вышел из машины в непривычно затрапезной одежде, в бейсболке на голове – мне даже завидно стало, так легко он перевоплотился. Он достал из машины небольшой рюкзак и вошел в здание. Я выждал несколько минут и снова испробовал ориентированное заклятие. Он шел по коридору; я следовал параллельным курсом по улице, заглядывая в окна.

Марконе вошел в палату. Я наблюдал за ним с улицы. На бумажной табличке, висевшей на двери, виднелась сделанная черным маркером, выцветшая от времени надпись: ДЖЕЙН ДОУ. В палате стояла единственная кушетка, и на ней лежала девушка.

Она была совсем еще молода. Я бы дал ей лет восемнадцать-двадцать... впрочем, я моги ошибиться: слишком искажала ее черты ужасная худоба. Она лежала, не подключенная к какому-либо агрегату жизнеобеспечения, но на простыне не было видно ни морщинки. Я решил, что она в коме.

Марконе придвинул к изголовью ее кушетки стул. Потом достал из рюкзака плюшевого мишку и положил ей на сгиб локтя. Следом за мишкой он вынул какую-то книгу и начал читать ей вслух. Он читал ей не меньше часа, потом заложил страницу и убрал книгу обратно в рюкзак.

А потом он снова сунул руку в рюкзак и вытянул Плащаницу. Он аккуратно сдвинул одеяло к ногам девушки и осторожно накрыл ее Плащаницей, подобрав свисавшие углы, чтобы они не касались пола. Он накрыл ее одеялом поверх Плащаницы и сел на стул, низко опустив голову. Я плохо представлял себе Джона Марконе молящимся, однако губы его повторяли одно и то же слово: «Пожалуйста».

Так он прождал еще час. Потом встал и поцеловал девочку в лоб. Лицо его разом сделалось усталым. Он положил мишку обратно в рюкзак, закинул его на плечо и вышел из палаты.

Я вернулся к его машине, уселся на капот и принялся ждать.

Он вышел из дверей больницы и застыл как вкопанный, увидев меня. Я сидел молча. Он подошел к машине и остановился рядом со мной.

– Как вы меня нашли?

– Это было нелегко, – отозвался я.

– С вами кто-нибудь есть?

– Нет.

Я буквально видел, как вращаются в его голове колесики. Я увидел, как на мгновение его охватила паника. Я увидел, как он всерьез обдумывает, не убить ли меня. Я увидел, как он усилием воли заставляет себя успокоиться, а мозг, перебрав возможные варианты, принимает решение воздержаться от силовых действий. Он кивнул.

– Чего вам нужно?

– Плащаницу.

– Нет, – сказал он, и в голосе его прозвучала нотка досады. – Я только сейчас ее привез сюда.

– Я видел, – кивнул я. – Кто эта девушка?

Лицо его утратило всякое выражение, и он не ответил.

– О'кей, Марконе, – сказал я. – Вы можете вернуть мне Плащаницу, или вы можете объяснить все это полиции, когда они приедут сюда с обыском.

– Вы не можете, – ровным голосом возразил он. – Вы не можете делать это с ней. Это может ей угрожать.

Взгляд мой расширился.

– Так она ваша?

– Я убью вас, – произнес он все тем же ровным голосом. – Если вы хотя бы дышать будете в ее направлении, я вас убью, Дрезден. Своими руками.

Я ему поверил.

– Что с ней? – спросил я.

– Постоянное вегетативное состояние, – буркнул он. – Кома.

– Вы хотели вылечить ее, – тихо предположил я. – Поэтому и украли Плащаницу.

– Да.

– Я не уверен, что это действует именно так, – заметил я. – Это ведь не так просто, как, скажем, лампочку включить.

– Но может и сработать, – возразил он. Я пожал плечами:

– Может и сработать.

– Я попробую, – сказал он. – Это все, что у меня есть. Я оглянулся на окно и помолчал немного. Потом принял решение.

– Три дня, – сказал я. Он нахмурился:

– Что?

– Три дня, – повторил я. – Это магическое число. И – предположительно – именно столько времени Христос лежал, завернутый в нее. Через три дня – точнее, три рассвета, – вы будете знать, поможет она или нет.

– А потом?

– А потом Плащаницу, обернутую в простую упаковочную бумагу, вернут отцу Фортхиллу в церковь Святой Марии Всех Ангелов, – сказал я. – Никаких записок. Ничего. Просто вернут, и все.

– А если нет, вы расскажете о ней.

Я покачал головой и встал.

– Нет. Этого я делать не буду. Придется довериться вам.

Он пристально посмотрел на меня, потом выражение его лица немного смягчилось.

– Хорошо.

Я оставил его там и уехал.

Когда мы только познакомились с Марконе, он обманом заставил меня заглянуть в его душу. Подробностей я тогда не узнал – только то, что у него имеется тайна, и эта тайна дает ему столько воли и внутренней силы, сколько нужно, чтобы править одной из крупнейших преступных империй в стране. Что-то такое, что заставляет его быть безжалостным, практичным, неотвратимым.

Теперь я знал, что это за тайна.

Марконе был и остался паршивой овцой. То преступное государство, которым он правил, строилось на боли и людских страданиях. Возможно, он делал это и из благородных побуждений. Я мог понять такое, но это ничего не меняло. Благие намерения Марконе только мостили новую полосу на дороге в ад.

Но, черт подери, ненавидеть его я тоже не мог – ведь я не знал, не сделал бы я такой же выбор, окажись я на его месте.

Ненавидеть проще – но мир не прост. Мне было бы проще ненавидеть Марконе.

Не мог я этого – и все тут.

Несколько дней спустя Майкл устроил прощальный обед по поводу Саниного отъезда – теперь, когда Плащаницу вернули отцу Фортхиллу, ничто не мешало молодому рыцарю возвратиться в Европу. Меня тоже пригласили, поэтому я побрился, пришел и умял сотни полторы гамбургеров. Покончив с гамбургерами, я зашел по делу в дом, но задержался, чтобы заглянуть в прихожую.

Саня сидел в кресле и с несколько озадаченным видом смотрел на телефон.

– Опять, – сказал он.

Рядом с ним сидела на диване, закинув ногу на ногу, Молли. На коленях ее лежала телефонная книга, из которой торчал листок бумаги – я узнал в нем список покупок, забытый мною в домике на дереве. Выражение лица ее оставалось совершенно серьезным, но в глазах плясали чертики. Она подчеркнула строчку в телефонной книге красным карандашом.

– Как странно, – сказала она и продиктовала еще один номер.

Саня набрал его.

– Алло? – произнес он в трубку. – Алло, сэр. Не могли бы вы сказать, продается ли у вас табак «Принц Альберт» в бан... – Он снова зажмурился, потом повернулся к Молли. – Опять повесили трубку.

– Жуть, – согласилась Молли и подмигнула мне.

Я вышел, пока не начал хрюкать от сдерживаемого смеха. В палисаднике перед крыльцом играл в траве маленький Гарри. Наверное, считалось, что сидевшая в прихожей старшая сестра присматривает за ним.

– Привет, парень, – окликнул я его. – Не играл бы ты здесь один. А то обвинят в аутизме, не успеешь и опомниться.

Что-то негромко звякнуло в траве рядом с маленьким Гарри. Он подскочил от неожиданности и тут же потянулся к этому.

Я запаниковал и, опередив его прыжком, которому позавидовала бы иная лягушка, накрыл маленькую серебряную монетку ладонью. Руку кольнуло, как электрическим разрядом, и я вдруг испытал ощущение, словно кто-то неподалеку проснулся после долгого сна и потягивается.

Я поднял взгляд и увидел на улице у калитки машину с опущенным со стороны водителя стеклом.

За рулем сидел, лениво улыбаясь, Никодимус.

– Увидимся, Дрезден.

Он тронул машину с места и уехал. Я отнял дрожащую руку от монеты.

Потемневший знак Ласкиэль лежал в траве у меня перед глазами. Я услышал за спиной скрип открываемой двери и, повинуясь инстинкту, сцапал монету и сунул ее в карман. Оглянувшись, я увидел Саню – он стоял на крыльце и, хмурясь, смотрел на улицу. Он принюхался, раздувая ноздри, подошел ко мне и принюхался еще раз. Потом опустил взгляд на ребенка.

– Ага, – пророкотал он. – От кого-то у нас попахивает. – Он взял мальчугана на руки и несколько раз подкинул в воздух, от чего тот восторженно завизжал. – Не будете возражать, Гарри, если я украду вашего приятеля на минутку?

– Валяйте, – кивнул я. – Я все равно собирался уходить. Саня улыбнулся и протянул мне руку. Я пожал ее.

– Приятно было с вами работать, – сказал он. – Что ж, возможно, еще увидимся.

Монета в кармане казалась ужасно холодной и тяжелой.

– Угу. Очень даже возможно.

Я ушел с обеда, не попрощавшись, и направился прямиком домой. Всю дорогу кто-то едва слышно нашептывал мне на ухо всякое... разное. Я заглушил это громким, не слишком музыкальным пением и принялся за работу.

Десять часов спустя я отставил в сторону лопату и заступ и окинул критическим взглядом двухфутовую яму, которую вырыл, продолбив бетонный пол своей лаборатории. Шепот у меня в голове сложился в роллинговскую «Жалость к Дьяволу».

– Гарри, – шептал вкрадчивый голос.

Я бросил монетку на дно ямы. Потом положил туда же стальное кольцо дюйма три в диаметре – так, чтобы монета лежала в самом его центре. Коснувшись кольца пальцем, я пробормотал заклинание, и шепот разом стих.

Я вылил в яму два ведра цементного раствора и заровнял так, чтобы верх ее был вровень с полом. Потом поднялся из лаборатории и закрыл за собой люк.

Мистер подошел ко мне, требуя толики внимания. Я плюхнулся на диван, и он разлегся пузом кверху у меня на ногах. Я погладил его, глядя на стоявшую в углу трость Широ.

– Он сказал, я должен жить в мире серых. И чтобы я верил сердцу. – Я почесал Мистеру его любимое место за правым ухом, и он одобрительно мурлыкнул. Что ж, хотя бы на мгновение Мистер согласился, что сердце у меня настроено как надо. Впрочем, возможно, он не совсем объективен.

Подумав немного, я взял трость и полюбовался гладкой, отполированной временем деревянной поверхностью. Энергия «Фиделаккиуса» чуть покалывала кончики моих пальцев. На ножнах темнел один-единственный японский иероглиф. Когда я спросил у Боба, что он означает, тот перевел это одним словом: «Вера».

Не дело слишком упорно цепляться за прошлое. Нельзя прожить всю свою жизнь, оглядываясь. Нельзя, даже если ты не видишь, что ждет тебя впереди. Все, что можно делать, – это тянуть свою лямку и стараться верить, что завтра будет то, что будет, даже если ты и ожидал другого.

Я снял с каминной полки фотографию Сьюзен. Я убрал ее и открытки в конверт из коричневой крафт-бумаги. Я снял с полки маленькую коробочку с обручальным кольцом, которое предлагал ей и от которого она отказалась. А потом засунул все это в шкаф.

Я положил доставшуюся от старика трость на каминную полку.

Возможно, есть на свете вещи, которые просто не могут существовать вместе. Ну, скажем, вода и масло. Или апельсиновый сок и зубная паста.

Я и Сьюзен.

Что ж, завтра будет то, что будет завтра.

Джим Батчер Обряд на крови

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Дом горел, и вины моей в этом не было. Честно. Башмаки мои скользили по кафельному полу, так что мне пришлось сбавить скорость, сворачивая за угол. Двери уже маячили впереди – спасительный выход из заброшенного школьного здания на юго-западной окраине Чикаго. Пыльный вестибюль освещался лишь с улицы, и у дверей пустых классных комнат стекались густые лужи черноты.

В руках я держал покрытый замысловатой резьбой деревянный ящик, от веса которого у меня уже начинали ныть плечи. В свое время я схлопотал в оба по пуле, так что нытье усталых мышц быстро сменилось тупой болью. Чертов ящик был тяжел даже без учета его содержимого.

Внутри ящика, повизгивая, перекатывались от стенке к стенке с десяток маленьких щенков – серых с черным, с торчащими ушками. Один из них, ухо которого – очевидно, в силу похождений на стороне кого-то из его породистых предков, – торчало не вверх, а вбок, был явно то ли храбрее, то ли глупее своих сестер и братьев. Он единственный дотянулся передними лапами до края ящика, высунул мордочку наружу и, глядя куда-то мне за спину, разразился визгливым лаем.

Я прибавил скорости. Моя любимая черная кожаная куртка хлопала по ногам. Потом я услышал свистящий звук и как мог вильнул влево. Пылающий шар из какой-то зловонной, с виду напоминающей вар дряни просвистел мимо, ударился об пол в нескольких ярдах от меня и расплескался лужицей голодного огня. Я попытался обогнуть его, но башмаки явно делались в расчете на спокойную ходьбу, а не на бег по пыльной плитке. Ноги мои уехали вперед, и я упал.

Насколько мог, я контролировал падение, так что приземлился на пятую точку и некоторое время продолжал движение спиной к огню. Какую-то секунду мне было довольно жарко, но зашитые в мою старую куртку обереги не дали ей (а заодно и мне) загореться.

Еще один огненный шар устремился в мою сторону; я и увидеть-то его едва успел. Дрянь, из которой был сделан шар, как напалм липла ко всему, на что попадала, и полыхала со сверхъестественным неистовством – несколько стальных стеллажей только что сгорели на моих глазах в труху.

Шар угодил мне в левую ключицу и, скользнув по защищенной заговорами куртке, размазался по стене у меня за спиной. Я инстинктивно дернулся, потерял равновесие и выронил ящик. Пухлые щенки с протестующим визгом высыпались на пол.

Я оглянулся.

Демоны-хранители напоминали бы безумных лиловых шимпанзе, если бы не пара черных как смоль крыльев, выраставших из-за плеч. Трое из них каким-то образом ускользнули от моего с таким трудом и старанием наложенного парализующего заклятия и теперь преследовали меня по пятам, нагоняя с каждым скачком и взмахом черных оперенных крыльев.

На глазах у меня один из них присел, сунул руки между ног и… не вдаваясь в подробности, скажу только, что вооружился тем боеприпасом, который с таким успехом используется приматами в зоопарках. Взвизгнув, обезьянодемон швырнул его в меня, и уже в воздухе тот воспламенился. Пришлось низко пригнуться, шандарахнувшись подбородком об опрокинутый ящик, чтобы это зажигательное дерьмо не врезалось мне в нос.

Я сграбастал щенков, бесцеремонно сунул их в ящик и побежал дальше. Шимподемоны разразились злобным воем.

Писклявый лай за спиной заставил меня оглянуться. Маленький кривоухий щен властно расставил пухлые лапы и встречал приближающихся демонов возмущенным лаем.

– Черт! – рявкнул я и дал задний ход.

Ближняя обезьяна прыгнула на щенка. Я сделал рывок, достойный первой лиги, поскользнулся, полетел ногами вперед, но все-таки извернулся и четко врезал каблуком демону в шнобель. Меня трудно назвать тяжеловесом, но роста во мне на голову выше шести футов, да и сложения я по меньшей мере среднего. В общем, удар вышел вполне ощутимый: демон взвыл, отлетел назад и шмякнулся спиной в металлический шкаф для одежды, оставив на нем вмятину в несколько дюймов глубиной.

– Глупый маленький пушистик, – буркнул я, возвращая щенка в ящик. – Вот поэтому я и держу кота. – Впрочем, щенок меня не слушал, а продолжал свою тираду.

Я увернулся еще от двух огненных какашек и снова рванул к выходу. Коридоры и вестибюли наполнялись дымом, я закашлялся. Там, откуда я бежал, уже сделалось светло от пожиравшего ветхие стены огня.

Я добежал до двери и на мгновение притормозил, открывая ее бедром.

Что-то повисло у меня на спине, цепкие пальцы дернули голову за волосы назад. Чертов шимподемон принялся злобно кусать меня в шею и ухо – больно кусать. Я сделал попытку стряхнуть его, но он держался крепко. Зато я увидел второго демона, нацелившегося на мое лицо, так что мне пришлось отпрянуть, избегая столкновения.

Я отпустил ящик и руками попытался сорвать демона со спины. Он взвыл и укусил меня за руку. Зарычав от боли и досады, я развернулся и изо всей силы бросился спиной вперед на ближайшую стену. К сожалению, шимподемон явно знал уже подобную тактику. В самое последнее мгновение он отцепился от моих плеч, и я врезался затылком в шеренгу металлических шкафов.

Секунду-другую я ничего не видел из-за вспыхнувших у меня в глазах ярких звезд. Когда зрение наконец прояснилось, я увидел демонов, с двух сторон устремившихся на ящик со щенками. Оба швырнули в ящик по горящему комку, и деревянные стенки занялись.

На стене висел древний огнетушитель, я схватил его. Тот демон, что висел только что у меня на спине, снова бросился в атаку. Я двинул предохранителем огнетушителя ему по носу, разбив оба – и нос, и предохранитель, – перехватил красный цилиндр и окатил резной ящик белой пеной. Огонь погас, не успев разгореться, а я тем временем, чтобы не терять заряда зря, выпустил остаток струи в двух оставшихся демонов, залепив им физиономии пеной. Потом схватил ящик, выволок за дверь и тут же захлопнул ее за собой.

Дверь содрогнулась от пары ударов, а потом наступила тишина.

Задыхаясь, я опустил взгляд на полный скулящих щенков ящик. Из-под хлопьев белой пены на меня смотрели несколько влажных черных носиков и глаз.

– Блин-тарарам! – прохрипел я. – Вам, ребята, крупно повезло, что брату Вангу так необходимо заполучить вас обратно. Если бы он не уплатил половину вперед, я бы сейчас сидел в этом ящике, а вы бы меня несли.

Ответом стало оживленное повиливание десятка хвостиков.

– Вот балбесы, – буркнул я, перехватил ящик поудобнее и потащил его на стоянку.

Я одолел примерно половину расстояния, когда стальные двери старой школы со скрежетом слетели с петель. Изнутри послышался громкий басовитый рык, а потом на крыльцо вывалился еще один шимподемон – только размером с Кинг-Конга.

Этот был розового цвета. С крыльями. И вид он имел изрядно разъяренный. При росте никак не меньше восьми футов весил он, должно быть, раза в четыре, если не пять, больше, чем я. На моих глазах еще две мелкие крылатые обезьяны вылетели из дверей и, столкнувшись с Конгом, просто-напросто слились с ним. Конг при этом потяжелел фунтов на восемьдесят и увеличился в размерах. Черт, да это уже не Конг был, а Годзилла какая-то! Вот оно в чем дело-то: изначальная толпа демонов-хранителей, должно быть, избежала моего связывающего заклятия, объединив всю свою энергию в едином теле.

Конгзилла развернул крылья, вполне устроившие бы небольшой самолет, прыгнул на меня. Неправильно это: не должна такая злобная махина перемещаться с такой легкостью и, я бы сказал, изяществом. Впрочем, обладая помимо профессии чародея смежной профессией сыщика, я повидал на своем веку немало злобных тварей – изящных и не очень. И опыт научил меня чрезвычайно эффективному – можно сказать, безотказному – способу общения с большими и опасными монстрами.

Тикать.

Со всех ног.

До стоянки и ожидавшего меня там Голубого Жучка, моего старого, доброго, израненного «фольксвагена», оставалось не больше полусотни ярдов, а я при необходимости – имея хороший стимул – способен развивать очень даже неплохую скорость.

Конг взревел. Это меня весьма стимулировало.

Послышался грохот, как от взрыва авиабомбы средней мощности, и вспышка красного огня затмила на мгновение свет ближних уличных фонарей. Еще один огненный шар ударил в мостовую в нескольких футах от меня и разорвался, как пушечное ядро времен Гражданской войны, выщербив здоровую – как раз гроб поместится – воронку. Исполинский демон взревел, пронесся надо мной на своих черных крыльях и заложил вираж, заходя в новую атаку.

– Томас! – заорал я. – Заводите машину!

Правая, пассажирская, дверца отворилась; из нее высунулся неправдоподобно красивый молодой темноволосый человек в джинсах в обтяжку и кожаном пиджаке на голое тело и уставился на меня поверх темных очков. Потом взгляд его скользнул куда-то мне за спину, и он разинул рот.

– Да заводите же, мать вашу! – рявкнул я.

Томас кивнул и нырнул обратно в Жучка. Тот кашлянул, вздрогнул и ожил. Зажглась уцелевшая фара, Томас врубил передачу и вырулил на улицу.

Какое-то мгновение мне казалось, будто он вознамерился меня бросить, но он притормозил, чтобы я смог догнать его. Перегнувшись через пассажирское сиденье, он распахнул правую дверцу. Я поднажал еще немного и запрыгнул в машину, едва не выронив при этом ящик. Все же мне удалось благополучно затащить его в салон – за какое-то мгновение до того, как колчеухий щен подтянулся к краю ящика, явно намереваясь вернуться в бой.

– Что это, черт подери, такое? – взвизгнул Томас. Осенний ветер, врывавшийся в опущенные окна машины, то и дело трепал его шикарные черные кудри до плеч, так что ему то и дело приходилось смахивать их с лица. – Что это, Гарри?

– Гоните же… потом объясню, – прохрипел я. Ящик со скулящими щенками я сунул на заднее сиденье… вернее, туда, где ему полагалось находиться, а сам достал жезл и высунулся в окно чуть не на две трети – так, что сидел на опущенном стекле, изогнувшись, чтобы сподручнее было целиться жезлом в демона. Я сконцентрировал всю свою волю, всю свою магию, накачивая ее в жезл, и конец его засветился зловещим алым цветом.

Я уже приготовился было разрядить в демона огненную струю, когда тот набрал новую пригоршню своего зажигательного дерьма и швырнул в нашу машину.

– Берегись! – завопил я.

Должно быть, Томас тоже увидел это в зеркале заднего вида. Жучок вильнул как безумный, и огненный шар ударил в асфальт, лопнув с грохотом, от которого повылетали окна по обе стороны улицы. Томас обогнул припаркованную у тротуара машину, вылетев на газон и едва не потеряв управление. Машину тряхнуло, я потерял равновесие. Я уже прикидывал, есть ли у меня шанс, грохнувшись на землю, ничего себе не сломать, когда Томас ухватил меня за лодыжку. Он не только удержал меня, но и втащил обратно в машину с силой, которая потрясла бы любого, не знающего, что на деле он не человек.

На этот раз он продолжал придерживать меня за ногу, и когда демон спикировал на нас снова, я наставил на него жезл и рявкнул:

– Fuego!

Струя белого огня сорвалась с конца моего жезла и прочертила вечернее небо, на мгновение ярко осветив улицу. При такой тряске я почти не сомневался, что промахнусь, но – против всех ожиданий – огненный разряд угодил Конгзилле точно в пузо. Тот завизжал и, вильнув, врезался в землю. Томас, крутанув баранку, выехал с газона обратно на мостовую.

Демон уже поднимался.

– Тормозите! – рявкнул я.

Томас ударил по тормозам, и я снова едва не превратился в размазанную по обочине пиццу. Я цеплялся что было сил, но восстановить равновесие сумел, только когда демон уже встал на ноги.

Зарычав от досады, я приготовил новый заряд и как мог точнее прицелился.

– Что вы делаете? – возмутился Томас. – Вы же его остановили; бежать надо!

– Нет, – огрызнулся я. – Если мы оставим его так, он будет набрасываться на всех, кто ему подвернется.

– Но не на нас же!

Я пропустил его реплику мимо ушей и накачал в жезл столько энергии, что от него начали подниматься струйки дыма.

А потом влепил заряд Конгу прямо между глаз.

Огонь ударил его с силой чугунной чушки, которой ломают дома. Голова демона разом превратилась в розовое облачко, от которого во все стороны полетели алые искры. Признаюсь, красивое вышло зрелище – любо-дорого смотреть.

На самом-то деле у демонов, являющихся в мир смертных, настоящего тела нет. Они создают его видимость – как одежду. Пока сознание демона обитает в созданном им теле, оно ничем не отличается от настоящего, материального. Однако, оставшись без головы, даже Конг не способен поддерживать тело необходимой энергией. Несколько секунд тело еще дергалось на земле, а потом застыло, на глазах превращаясь в растекающуюся груду слизи – эктоплазмы, материи из Небывальщины.

От накатившего облегчения у меня закружилась голова.

И я мешком плюхнулся обратно на сиденье Жучка.

– Прошу прощения за настырность, – выдохнул Томас, тактично выждав с полминуты. – Что. Черт. Подери. ЭТО. Было. Такое.

Я сидел, глядя перед собой в ветровое стекло и пытаясь перевести дух. Потом перегнулся через спинку проверить, в порядке ли щенки и ящик. Они были в порядке, и я снова сел прямо, зажмурился и вздохнул.

– Шень, – произнес я наконец. – Китайские духи. Демоны. Способны менять форму.

– Господи, Дрезден! Да вы меня едва не угробили!

– Не говорите ерунду. С вами все в порядке.

Томас нахмурился:

– Могли бы хоть предупредить!

– Я и предупредил, – огрызнулся я. – Я сказал вам у Мака, что подброшу вас до дома, только надо заехать по дороге по одному делу.

Томас нахмурился еще сильнее.

– По делу означает заправить бак бензином, или забежать в маркет за пакетом молока, или еще чего такого. Это не означает спасаться бегством от летающей розовой гориллы-пиромана, которая швыряется в тебя зажигательным дерьмом.

– В следующий раз захватите с собой пушку.

Он испепелил меня взглядом.

– Куда мы теперь?

– В аэропорт.

– Зачем?

Я махнул рукой в сторону заднего сиденья.

– Вернуть моему клиенту похищенную собственность. Он хочет как можно скорее вернуться с ней в Тибет.

– Вы больше ничего не забыли мне сказать? Какие-нибудь там вомбаты-ниндзя или еще чего?

– Я хотел, чтобы вы увидели, на что это похоже.

– О чем это вы?

– Ну же, Томас! Вы ведь ни за что не пришли бы к Маку просто посидеть поболтать. Вы богаты, у вас связи, вы, в конце концов, вампир, мать вашу. Уж как-нибудь добрались бы домой и без моей помощи. Взяли бы такси, или лимузин вызвали, или какую-нибудь девицу охмурили бы: вам это раз плюнуть.

Хмурое выражение лица у Томаса разом исчезло, сменившись лишенной выражения маской.

– Да? И правда, кой черт я здесь делаю?

Я пожал плечами:

– Ну, вряд ли вы здесь затем, чтобы высечь меня. Я так думаю, вы хотели поговорить.

– Какова сила мысли! Шерлок Холмс отдыхает!

– Так вы издеваться будете или говорить все-таки?

– Угу, – кивнул Томас. – Мне нужна помощь.

Я фыркнул:

– Помощь? Блин, вы что, забыли, что формально мы в состоянии войны, а? Чародеи против вампиров, счет ничейный. Колокол.

– Ну, если вам так больше нравится, можете сделать вид, будто я выбрал особо изощренную тактику проникновения во вражеский стан, – ухмыльнулся Томас.

– Так-то уже лучше, – согласился я. – А то, понимаете, обидно: я, можно сказать, развязал войну, а вы не желаете помогать мне по части поддержания враждебности.

Он расплылся в улыбке:

– Готов поспорить, вы все гадаете, на чьей я стороне.

– Вот уж нет, – фыркнул я. – Вы на своей собственной.

Улыбка сделалась еще шире. Улыбка у Томаса из разряда тех ослепительно белозубых, от которых трусики у девиц испаряются сами собой.

– Несомненно. Но я ведь оказал вам кое-какие услуги за последнюю пару лет, не так ли?

Я нахмурился. Правда ведь, он помог мне несколько раз, хотя я и не знал почему.

– Угу. И что?

– Что? Теперь моя очередь. Я помогал вам. Теперь я жду платы.

– Ага. И чего вы от меня хотите?

– Мне хотелось бы, чтобы вы занялись делом одного моего знакомого. Ему нужна ваша помощь.

– Ну… со временем у меня сейчас хреновато, – замялся я. – Надо же и на жизнь зарабатывать.

Томас стряхнул с тыльной стороны ладони в окно кусок обезьяньего напалма.

– Вы называете это жизнью?

– Вообще-то работа обычно составляет заметную часть жизни. Может, вам доводилось слышать о такой штуке… называется работа? Тогда смотрите: вот что бывает, когда вам то и дело приходится биться лбом о разные стены до тех пор, пока вам не заплатят… и то меньше, чем полагалось бы. Вроде как в этих японских телевизионных играх, только славы никакой.

– Плебей! Я же не прошу вас поработать за так. Он оплатит все как положено.

– Ха! – просветлел я. – И с чем ему нужно помочь?

Томас нахмурился:

– Ему кажется, кто-то пытается его убить. И мне кажется, он прав.

– Почему?

– В его окружении уже случились две подозрительные смерти.

– А именно?

– Два дня назад он послал водителя, девушку по имени Стейси Уиллис, положить в машину сумку с клюшками для гольфа: хотел пройти несколько лунок до ленча. Уиллис открыла багажник, и ее искусал до смерти пчелиный рой, каким-то образом поселившийся в лимузине за то время, что ей потребовалось, чтобы пройти от машины до дома и обратно.

Я кивнул.

– Угу. Тут не поспоришь. Зловеще подозрительно.

– На следующее утро его личный помощник, молодая женщина по имени Шейла Барк попала под потерявшую управление машину. Мгновенная смерть на месте.

Я прикусил губу.

– Ну, на слух тут ничего особенно странного.

– Дело в том, что она в это время каталась на водных лыжах.

Я зажмурился.

– Тогда какого черта там делала машина?

– Ехала по мосту над водоемом. Пробила ограждение и рухнула прямо на нее.

– Угу, – повторил я. – Есть соображения, кто за этим стоит?

– Никаких, – вздохнул Томас. – Думаете, это энтропийное проклятие?

– Если так, то очень уж неуклюжее. Зато сильное как черт-те что. Экие мелодраматические смерти вышли… – Я еще раз оглянулся проверить, как там щенки. Они сбились в пыльную кучу малу и дрыхли. Колчеухий щен дрых на самом верху. Он сонно открыл глаза, предостерегающе рыкнул на меня и снова уснул.

Томас тоже оглянулся на ящик.

– Славные какие пушистики. Откуда они такие?

– Сторожевые псы какого-то монастыря в Гималаях. Кто-то стырил их там и привез сюда. Двое монахов наняли меня, чтобы я вернул их обратно.

– Что, неужели у них там в Тибете собак не хватает?

Я пожал плечами:

– Они полагают, что в крови этих собак сохранились гены фу.

– Фу… это, кажется, что-то вроде эпилепсии?

Я фыркнул и, высунув руку в окно, опустил ее ладонью вниз.

– Монахи считают, что они ведут род от божественной собаки-духа. Небесного духа-хранителя. Собаки фу. Они уверены, что потомство этих собак уникально.

– А это так и есть?

– Откуда мне, черт возьми, знать? Я всего лишь исполнитель. Мальчик на побегушках.

– Ну и еще в некотором роде чародей.

– Мир велик, – вздохнул я. – Невозможно знать все.

Некоторое время Томас молчал под шуршание шин и взрыкивание раздолбанного мотора.

– Э… вас не обидит, если я спрошу, что случилось с вашей машиной?

Я огляделся. Признаться, интерьер моего Жучка и впрямь несколько отличался от стандартного «фольксвагена». Обшивка сидений исчезла. Собственно, исчезла и подкладка. То же относилось к коврикам на полу и тем частям торпедо, что были сделаны из дерева. Ну, оставалось, конечно, немного пластика – винила там или полиуретана, – и все металлические детали тоже никуда не делись, однако все остальное безжалостно ободрали, не оставив и клочка.

Конечно, я в меру сил подремонтировал кое-что с помощью нескольких саморезов, проволоки, дешевых ковриков из супермаркета и нескольких катушек изоленты. Это придало моей машинке этакий постмодернистский дух; ну, то есть она смотрелась как произведение художника-авангардиста, выполненное из обломков, оставшихся после обмена ядерными ударами.

С другой стороны, теперь внутри моего Жучка очень чисто. Черт, я же говорю, что мой стакан наполовину полон!

– Плесенные демоны, – сказал я.

– Вашу машину слопали плесенные демоны?

– Типа того. Их вызвали из гнили, что наверняка водилась у меня в салоне, и они использовали всю органику, какую смогли здесь найти, для создания своих тел.

– Так это вы их вызвали?

– Блин, нет, конечно. Подарочек от одного грубияна, с которым я имел дело пару месяцев назад.

– А я не слышал, чтобы у вас были громкие дела этим летом.

– Жизнь-то не останавливается, приятель. И моя жизнь не вся состоит из сражений с полубогами и воюющими потусторонними народами, из отгадок разных там тайн прежде, чем они меня успеют укокошить.

Томас выгнул бровь.

– Ну да, она состоит еще из плесенных демонов и зажигательных обезьяньих какашек?

– Что я могу сказать? Раз уж слово «магия» кончается на «и-я», приходится и мне этим заниматься.

– Ясно. Эй, Гарри, можно спросить у вас еще кое-что?

– Смотря что.

– Вы правда спасли мир? Я хочу сказать, спасали два последних года подряд?

Я пожал плечами:

– Типа того.

– Говорят, вы укокошили принцессу фейри и остановили войну между Летом и Зимой, – сказал Томас.

– По большей части я спасал собственную задницу. Так уж случилось, что мир тогда был примерно в том же месте.

– Да, такое в страшном сне не привидится, – кивнул Томас. – А эти жуткие парни-демоны в феврале?

Я покачал головой.

– Они выпустили на волю довольно жуткую заразу, но это продлилось недолго. Они надеялись, что все это разрастется в один славный апокалипсис. Понимали, что шансы невелики, но попытались все равно.

– Как Лот, – предположил Томас.

– Пожалуй, да, похоже. Этакий Лотов геноцид.

– И вы их остановили.

– Я помог сделать это и остался при этом в живых. Впрочем, хеппи-энда не вышло.

– Почему?

– Мне не заплатили. Ни за то дело, ни за другое. На горящем обезьяньем дерьме я зарабатываю больше. Это неправильно, но это так.

Томас усмехнулся и покачал головой:

– Все равно не понимаю.

– Чего?

– Зачем вы занимаетесь всем этим.

– Чем – этим?

Он поерзал на остатках водительского сиденья.

– Воплощением Одинокого Рейнджера. Всякий раз, как вы ввязываетесь в какую-нибудь историю, вам физиономию квасят в кровь, азарабатываете вы на этом – дай Бог, чтобы на чистку обуви хватило. Живете вы в этой темной, холодной дыре. Живете один. У вас нет ни женщины, ни друзей, и ездите вы на этой помойной жестянке. Жалкая жизнь.

– Вы действительно так считаете? – спросил я.

– Говорю то, что вижу.

Я рассмеялся:

– А вы как думаете, зачем я этим занимаюсь?

Он пожал плечами.

– Все, на что хватает моей фантазии, – это что вы либо полны какой-то мазохистской, закоренелой ненависти к себе, либо просто с катушек съехали. Версию неслыханной тупости всерьез рассматривать не будем из уважения к вам.

Я продолжал улыбаться.

– Да вы меня совсем не знаете, Томас. То есть ни капельки.

– Мне кажется, это не так. Я видел вас в сложных обстоятельствах.

Я пожал плечами:

– Ну, видели – и что? День или два из целого года? И как правило, когда что-нибудь вот-вот убьет меня, раскатав в труху.

– А что?

– А то, что на триста шестьдесят три триста шестьдесят пятых моя жизнь совсем другая, – сказал я. – Вам про меня почти ничего не известно. Моя жизнь не сводится к магическому мочилову или креативной пиромании по всему Чикаго.

– С последним не поспоришь. Я слышал, несколько месяцев назад вы еще и в Оклахому мотались. Что-то там, связанное с торнадо и национальной лабораторией по изучению ураганов.

– Так, оказывал мелкую услугу новой Летней Леди – преследовал одного неотесанного штормового сильфа. Пришлось помотаться там в этих багги, в которых охотятся за торнадо. Видели бы вы лицо водителя, когда до него дошло наконец, что как раз торнадо-то нас и преследует.

– Славная история, Гарри, но о чем это все говорит?

– Только о том, что вы не имеете ни малейшего представления об изрядной части моей жизни. Скажем, у меня есть друзья.

– Охотники за монстрами, оборотни и говорящий череп. Я покачал головой:

– Не только. Мне нравится мое жилье. Черт, да если уж на то пошло, мне нравится моя машина.

– Вам нравится эта… эта груда металлолома?

– Ну, внешне она, конечно, не слишком впечатляет, зато на нее можно положиться. Старая боевая кляча.

Томас снова поерзал на прикрывавшем пружины коврике.

– Знаете, вы просто вынуждаете меня всерьез задуматься о третьей причине. О неслыханной тупости.

Я пожал плечами:

– Мы с Жучком умеем надрать задницу. В меру сил наших четырех цилиндров, но умеем.

Лицо у Томаса вдруг утратило всякое выражение.

– Как Сьюзен?

Хотелось бы мне хранить вот такое бесстрастное выражение лица, когда я злюсь. Хотелось бы, но получается неважно.

– А при чем тут она?

– Вы за нее переживаете. Вы позволили ей стать частью вашей жизни. Она пострадала из-за вас. Она попала в лапы всякой дряни и едва не погибла. – Он смотрел прямо перед собой, на дорогу. – Как вы живете со всем этим?

Я начал было злиться, но взял себя в руки. Я покосился на профиль Томаса, высвеченный стоп-сигналом едущей рядом машины, – он изо всех старался казаться бесстрастным, старался сделать вид, будто его ничего не трогает. Из чего следовало: что-то трогает его – очень даже трогает. Он думал о чем-то, очень для него важном. И я догадывался, о чем. О ком.

– А как Жюстина? – спросил я.

Лицо его совсем застыло.

– Это не важно.

– О'кей. Но все-таки – как Жюстина?

– Я вампир, Гарри. – Он произнес это ледяным голосом, однако не совсем уверенно. – Она моя подру… – Голос его чуть дрогнул, и он попытался скрыть это, закашлявшись. – Она моя любовница. Пища. Вот как.

– А-а, – кивнул я. – Знаете, а мне она нравится. Еще с тех пор, как шантажом заставила меня помогать вам тогда, на маскараде у Бьянки. Это требует крепкого духа.

– Угу, – буркнул он. – Это у нее есть.

– Вы с ней давно знакомы?

– Четыре года, – сказал Томас. – Почти пять.

– А еще кто-нибудь был за это время?

– Нет.

– «Макдоналдс», – произнес я.

Томас удивленно повернулся ко мне.

– Что?

– «Макдоналдс», – повторил я. – Я люблю перекусить в «Макдоналдсе». Но даже если бы я мог себе это позволить, я бы не стал пять лет подряд обедать только там.

– О чем это вы? – спросил Томас.

– Да яснее ясного – о чем. О том, что Жюстина для вас не только пища.

Он снова повернулся ко мне и долгое мгновение на меня смотрел. Выражение лица его сделалось совсем уже далеким, глаза – не по-человечески черными.

– Пища, – сказал он. – Что же еще?

– И чего это я вам не верю? – заявил я.

Томас все смотрел на меня, и взгляд его похолодел еще сильнее.

– Сменим тему. Вот прямо сейчас.

Я подумал и решил не искушать судьбу. Он так старался не выдать своих чувств, что я невооруженным глазом видел, сколько всего кипит в нем. Если он не желает говорить об этом, не стоит терзать его дальше.

Черт, если уж на то пошло, мне и не хотелось его терзать. Конечно, Томас – хитрозадый, скользкий тип, вызывающий у подавляющего большинства собеседников (не женщин) желание прикончить его. И раз уж у нас с ним столько общего, он против воли вызывает у меня некоторую симпатию. В общем, я не стал загонять его в угол.

С другой стороны, так недолго и забыть о том, кто он такой, а вот этого я себе позволить никак не могу. Томас – вампир Белой Коллегии. Они не пьют кровь. Они питаются эмоциями, чувствами, высасывая с ними из своей жертвы жизненную энергию. Насколько хватает моих познаний, лучше всего для этого подходит секс; поговаривают, что их брат способен соблазнить даже святого. Я видел раз, как Томас начал кормиться, и то, что было в нем нечеловеческого, завладело им целиком. Оно превратило его в ледяное, прекрасное, белое как мрамор воплощение голода. Не самое, в общем, приятное воспоминание.

Конечно, Белые представляют собой куда менее значительную силу, нежели Красные, да и организованной агрессивности у них на порядок меньше. Нет у них и подавляющей, наводящей ужас энергии Черной Коллегии. Зато они лишены обычных, присущих остальным вампирам слабостей. Солнечный свет не представлял для Томаса никакой угрозы, и, насколько я мог судить, кресты и прочие священные символы тоже не особо его пугали. Однако же то, что из всех вампирских Коллегий они менее всего отличаются от людей, не делает Белых менее опасными. Собственно, на мой взгляд, в некотором роде они представляют собой куда как более серьезную угрозу. Ну, скажем, я хорошо знаю, что делать, когда какая-нибудь покрытая слизью сволочь из адских закоулков бросается мне в лицо. Не так просто оставаться начеку, имея дело с кем-то, столь похожим на меня самого.

Короче, напомнил я себе, все идет к тому, чтобы я согласился помочь ему и взялся за работу так, словно Томас обычный клиент. Возможно, это не самый умный поступок из всех, что я делал. И жена вполне может привести к смертельно опасным последствиям.

Он снова замолчал. Я остывал после беготни, махалова, воплей и всего такого, и в машине становилось до неуютного холодно. Я поднял стекло, отгородив салон от свежего осеннего воздуха.

– Ну, – произнес он наконец. – Так вы мне поможете?

Я вздохнул.

– Мне и в одной машине-то с вами не полагалось бы находиться. У меня и без того хватает проблем с Белым Советом.

– Да ну, чтобы ваши да вас не любили! Поплачьтесь мне в жилетку!

– Смейтесь, смейтесь, – буркнул я. – Как его зовут?

– Артуро Геноса. Он кинопродюсер. Основал новую компанию.

– Он-то сам подозревает чего-нибудь такое?

– Типа да. Он вообще-то нормальный, но здорово суеверен.

– Почему вам хотелось бы, чтобы он обратился ко мне?

– Ему нужна ваша помощь, Гарри. Если ему не помочь, сомневаюсь, что он доживет до следующей недели.

Я нахмурился:

– Энтропийные проклятия – дело опасное, даже когда они действуют узконаправленно. А тем более когда лупят наудачу, как эти. Пытаясь отразить их, я буду рисковать своей задницей.

– Я для вас тоже рисковал.

С минуту я обдумывал все это.

– Ладно, – сказал я наконец. – Ваша взяла.

– Я, кстати, с вас за это денег не просил.

– Ладно, – повторил я. – Я поговорю с ним. Но никаких гарантий. Только если я возьмусь за дело, вам придется приплатить мне за это – поверх того, на что раскошелится этот ваш Артуро.

– Вот, значит, как вы возвращаете долги.

Я пожал плечами:

– Не хотите – брысь из моей машины.

Он кивнул:

– Идет. Получите вдвойне.

– Нет, – сказал я. – Я не про деньги.

Он выгнул бровь и уставился на меня поверх своих пижонских очков.

– Я хочу знать, – продолжал я. – Я хочу знать, зачем вы мне помогали. И если я возьмусь за дело, вы должны быть передо мной чисты, как слеза.

– Вы же мне все равно не поверите.

– Я назвал условия. Хотите – принимайте, хотите – нет.

Томас нахмурился, и несколько минут мы ехали молча.

– О'кей, – сказал он. – Заметано.

– Отлично, – кивнул я. – По рукам?

Пальцы его показались мне ужасно холодными.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Мы приехали в аэропорт О'Хара. Я встретился с братом Вангом в часовне международного терминала. Это был невысокий жилистый азиат в просторном балахоне цвета заходящего солнца. Лысая голова блестела, как бильярдный шар, мешая точно определить возраст; впрочем, к уголкам глаз и губ сбегались морщинки, как это бывает у людей, которые часто улыбаются.

– Мисс сэр Дрезден, – просиял он, когда я вошел, держа в руках ящик со спящими щенками. – Наш маленькие собачка возвращать вы нам!

По части английского брат Ванг уступал даже мне с моей латынью, а это кое-что да значит, однако мимика не оставляла сомнений в его настроении. Я улыбнулся в ответ и с легким поклоном вручил ему ящик.

– Мне было приятно.

Ванг принял ящик, очень осторожно поставил его на стол и еще осторожнее порылся в его содержимом. Я терпеливо ждал, оглядываясь по сторонам. Маленькая часовня на деле представляла собой обыкновенное пустое помещение, пространство для медитации – чтобы любой верующий, во что бы он там ни верил, мог найти себе место почтить свою веру. В часовне перекрасили стены и постелили на пол синий ковер вместо бежевого. У дальней стены соорудили новый подиум, окруженный полудюжиной рядов для сиденья.

Должно быть, такое количество крови не могло не оставить следов, сколько ее ни отмывай.

Я осторожно ступил на то место, где старик отдал свою жизнь, чтобы спасти мою. Я испытывал грусть, но без горечи. Доведись нам пройти это заново, и он, и я сделали бы тот же выбор. Жаль только, мы были с ним знакомы совсем недолго. Не каждый способен научить тебя чему-то из области веры, не сказав об этом ни слова.

Брат Ванг нахмурился, увидев запорошившую щенков от головы до хвостиков белую пыль, потрогал ее пальцем и осторожно понюхал.

– Упс, – сказал я.

– А, – закивал брат Ванг. – Упс. О'кей, упс. – Он снова заглянул в ящик и нахмурился.

– Что-то не так?

– Есть это все один маленькие собачка здесь лежать?

Я пожал плечами:

– Здесь все, что находились в здании. Не знаю, забирали ли они кого-нибудь до моего прихода.

– О'кей, – повторил брат Ванг. – Меньше лучше есть чем ничего. – Он выпрямился и протянул мне руку. – Спасибо есть вам большой от мой братья.

Я обменялся с ним рукопожатием.

– Всегда пожалуйста.

– Я спешить рейс домой самолет. – Ванг порылся в складках балахона, достал конверт, передал мне, еще раз поклонился, взял ящик со щенками под мышку и вышел.

Я пересчитал монашеские деньги – возможно, это кое-что говорит о моем цинизме. Я выставил им очень даже неплохой счет – в конце концов, мне пришлось сначала определить личность чернокнижника, похитившего щенков, потом выследить его и черт-те сколько слоняться вокруг, чтобы узнать, во сколько он обычно отправляется перекусить. У меня ушла целая неделя – по шестнадцать часов в день – на то, чтобы вычислить тщательно замаскированную комнату, где держали щенков. Меня попросили также вернуть щенков, поэтому мне пришлось сначала опознать стороживших их демонов, а потом вывести формулу заклятия, которое нейтрализовало бы их без побочных последствий – ну, например, не спалив при этом к чертовой матери всю школу. Упс…

Короче, все это вместе взятое принесло мне пару славных, пухлых таких пачек Бенов Франклинов. Я посчитал всю уйму часов, ушедших на выслеживание, и добавил процент за разработку сложного заклятия. Ну, конечно, знай я заранее про зажигательные какашки, содрал бы с них больше. В конце концов, за риск тоже надо платить.

Я вернулся к машине. Томас сидел на покатой крышке Жучкова багажника. Он не позаботился отогнать его на стоянку, оставив Жучка торчать прямо посередине зоны погрузки-разгрузки подъезжающих машин. Дежурный коп явно подошел с целью проучить нарушителя, но так уж случилось, что дежурный коп оказался довольно-таки привлекательной женщиной, ну а Томас – он и есть Томас. Когда я подошел, ее форменная фуражка красовалась на его голове, сдвинутая под залихватским углом, а девица-коп громко смеялась над какой-то его шуткой.

– Эй, – сказал я. – Поехали-ка. Дел невпроворот.

– Увы, – вздохнул он, снимая с головы фуражку и с легким поклоном возвращая законной владелице. – Если, конечно, вы меня не хотите арестовать, Элизабет?

– Как-нибудь в другой раз, – улыбнулась та.

– Эх, не повезло, – заметил Томас.

Она еще раз улыбнулась ему, потом перевела взгляд на меня и нахмурилась:

– Вы случайно не Гарри ли Дрезден?

– Угу.

Девица кивнула, надевая фуражку.

– Я так и решила, что это вы. Лейтенант Мёрфи говорит, вы неплохой парень.

– Спасибо.

– Это не комплимент. Очень многие недолюбливают Мёрфи.

– Ах, да что вы говорите! – ухмыльнулся я. – Я сейчас просто покраснею от лести.

Девица сморщила носик.

– Что это за вонь такая?

Я постарался сохранять невозмутимое выражение лица.

– Горелые обезьяньи какашки.

Секунду-другую она настороженно смотрела на меня в ожидании подвоха, потом закатила глаза. Тем не менее она отошла на тротуар и двинулась прочь от нас. Томас спрыгнул с округлого носа Жучка на мостовую и швырнул мне ключи. Я перехватил их в воздухе и полез на водительское место.

– О'кей, – сказал я, когда Томас уселся рядом. – Где мне лучше переговорить с этим вашим парнем?

– Он устраивает сегодня небольшую вечеринку для своей съемочной группы на Золотом Берегу. Напитки, танцы, закуски, все такое.

– Закуски, – мечтательно произнес я. – Играю.

– Только обещайте не набивать карманы арахисом и печеньем.

Томас назвал мне адрес, и я тронул Жучка с места. На протяжении всей поездки Томас молчал.

– Здесь направо, – сказал он наконец и протянул мне белый конверт. – Отдадите это охране.

Я свернул туда, куда он показал, и опустил стекло, чтобы протянуть конверт охраннику, сидевшему в небольшой будке при въезде на стоянку.

Чуть писклявый, клокочущий рык послышался откуда-то прямо из-под моего сиденья. Я вздрогнул.

– Это еще, черт возьми, что такое? – спросил Томас.

Я подъехал к будке и затормозил. Навострив свое магическое чутье, я попытался нащупать им источник не прекращавшегося рычания.

– Блин. Похоже, это один из…

Какой-то липкий, тошнотворный холод коснулся моих чувств, лишив меня дыхания. Вместе с ним на меня нахлынул призрачный запах склепа – запах затхлой крови, гниющей плоти. Я застыл, пытаясь найти его источник.

Тот, кого я принял за охранника, был вампиром Черной Коллегии.

Внешне он казался молодым человеком. Черты лица показались мне знакомыми, хотя разложение мешало опознать его точно. Роста он был небольшого. Смерть превратила его в гротескную пародию на человека. Глаза застилала белесая пленка; клочки мертвой плоти сползали с его тронутых тлением губ, прилипая к пожелтевшим гнилым зубам. На голове торчали похожие на пересохшую траву волосы, между которыми зеленело что-то вроде мха или лишайника.

Он рванулся ко мне с нечеловеческой стремительностью, но мои чародейские чувства успели подать тревожный сигнал, и я отдернул руку, не дав ему схватить меня за запястье.

Он успел поймать меня за рукав самыми кончиками пальцев. Я дернул руку, однако сил даже в пальцах у вампира оказалось больше, чем у меня в плечах, так что мне пришлось напрячься как следует, чтобы высвободиться. Я вскрикнул; довольно жалкий вышел звук – перепуганный, визгливый.

Вампир не отставал, змеиным движением выскользнув из окна будки. Я вдруг с ужасом сообразил, что, если он схватится со мной врукопашную в машине, меня придется потом выскребать по частям из металлолома.

И сил избежать этого у меня явно не хватало.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Похоже, по части реакции Томас все-таки уступал мне, потому что вампир успел залезть в машину по плечи, когда он наконец выдохнул: «Матерь Божия!»

Я с размаху заехал вампиру в лицо левым локтем. Причинить ему боль я не мог, но это подарило мне драгоценную секунду. Я добавил еще, своротив ему скулу набок, а другой рукой тем временем отчаянно зашарил в стоявшем на полу между сиденьями, прямо за ручником, ящичке. Там у меня хранилось единственное оружие, способное помешать вампиру растерзать меня на клочки. Вампир впился в меня своими костлявыми, когтистыми лапищами. Не будь моя куртка укреплена охранительными заклятиями, он запросто вырвал бы сердце у меня из груди, однако толстая, да еще и заговоренная кожа продержалась секунду-другую, позволив мне изготовиться к контратаке.

Вампиры Черной Коллегии известны ровно столько времени, сколько помнит себя человечество. В их распоряжении немереное количество вампирских энергий – тех самых, о которых писал Стокер. Но и уязвимые места у них тоже имеются: они боятся чеснока, символа веры, солнечного света, проточной воды, огня, осиновых кольев… В своей книге Брэм Стокер рассказал всем, как их убивать, так что в начале двадцатого столетия их почти полностью истребили. Выжили только самые умные, самые быстрые, самые дерзкие представители рода, обладатели многовекового опыта во всем, что касается жизни и смерти. Особенно смерти.

Впрочем, сомневаюсь, чтобы даже этот многовековой опыт подготовил кого-либо из них к тому, что его огреют воздушным шариком, наполненным водой.

Точнее, святой водой.

У себя в машине я держу под рукой три таких шарика. Я схватил один из них и с размаху врезал вампиру по морде. Шар лопнул, окатив святой водой всю голову вампира. Везде, где капли попадали на кожу гнусной твари, плоть исчезала в ослепительной вспышке серебристо-белого света.

Вампир издал сиплый, скрежещущий вопль и задергался в конвульсиях. Взмахнув рукой, он зацепился за руль, и металлическая баранка со скрипом погнулась.

– Томас! – прохрипел я. – Да помогите же!

Впрочем, Томас уже действовал. Он расстегнул ремень безопасности, подобрал колени и, развернувшись влево, изо всех сил ударил вампира пятками в лицо. Физической силой Томас наверняка уступал Черному вампиру, но даже так оставался на порядок сильнее меня. Удар вышвырнул того из машины, и он, пробив спиной фанерную стенку будки, полетел на землю.

Писклявое рычание сменилось яростным тявканьем. Вампир слабо дергался на земле, пытаясь подняться. Теперь я лучше разглядел ущерб, нанесенный ему святой водой. Почти четверть головы – от левого уха и до угла губ – просто исчезла, ожоги продолжали гореть неярким золотым огнем. Из чудовищной раны сочилась комковатая черная слизь.

Я достал из ящика еще один шарик и занес руку для нового броска.

Вампир испустил свистящий, полный страха и злобы вопль, повернулся и бросился прочь, без труда пробив вторую стенку будки.

– Уйдет ведь! – бросил Томас, возясь с заедающей дверной ручкой.

– Не смейте! – рявкнул я, перекрывая тявканье. – Это приманка.

Томас застыл.

– С чего вы так думаете?

– Я узнал этого парня, – пояснил я. – Он был на маскараде у Бьянки. Только тогда он был еще живой.

Каким-то непостижимым образом Томас ухитрился побледнеть еще сильнее.

– Один из тех бедолаг, которых обратила та сучка из Черной Коллегии? Ну, наряженная Гамлетом?

– Ее зовут Мавра. Да, он самый.

– Блин, – пробормотал он. – Вы правы. Похоже на западню. Может, она следит за нами сейчас из засады… ждет, пока мы окажемся в темном переулке.

Я крутанул руль в одну сторону, потом в другую. Руль немного заедало, но, в общем, править это не слишком мешало. Да здравствует Голубой Жучок, Великий и Могучий! Я нашел на стоянке свободное место и втиснул на него свою машинку. Щенячий лай снова сменился рычанием.

– Мавра может обойтись и без темного переулка. У нее талант на завесы. Она могла бы сидеть, скажем, на багажнике – а мы бы ее и не заметили.

Томас облизнул пересохшие губы, беспокойно шаря взглядом по стоянке.

– Думаете, она приехала за вами?

– Запросто. Я не дал ей уничтожить тот меч, Амораккиус, и она была союзницей Бьянки… до тех пор, пока я ту не убил. Ну и потом, война ведь. Странно еще, что она не объявилась раньше.

– Господи… Я ее до усера боюсь.

– Я тоже. – Я нагнулся и пошарил рукой под водительским креслом. Рука наткнулась на маленький пушистый хвост, я легонько потянул за него и как мог осторожнее извлек щенка на свет божий. Разумеется, это оказался все тот же сумасшедший колчеухий щен. Он все рычал, не обращая на меня внимания, и с ожесточением мотал мордахой из стороны в сторону.

– Хорошо еще, у нас нашелся сторож. Вамп запросто мог убрать нас обоих.

– Что у него в зубах? – перебил меня Томас.

Щен выпустил то, что он трепал с такой яростью, и предмет плюхнулся на пол Жучка.

– Ха, – хмыкнул я. – Это же вампирское ухо. Должно быть, святая вода отожгла на фиг.

Томас покосился на ухо и слегка позеленел.

– Оно шевелится.

Щен зарычал и потянулся к извивавшемуся на полу клочку прогнившего уха. Я с максимальной осторожностью подобрал его кончиками пальцев и выкинул в окно. Похоже, такой оборот событий вполне устроил щенка – он сел и разинул пасть в щенячьей ухмылке.

– Отличная у вас реакция, Гарри, – заметил Томас. – Ну, когда эта гадость на вас бросилась. Нет, правда хорошая реакция. Быстрее моей. Как вам, черт подери, такое удается?

– Ни хрена мне не удается. Я заметил какую-то помеху только после того, как вот этот начал рычать, всего за пару секунд до того, как тот на меня бросился.

– Уау, – сказал Томас. – Вот и говори после этого про везение.

– Угу. Мне без везения никак.

Щен вдруг крутанулся на месте, развернувшись мордочкой в ту сторону, где скрылся вампир, и снова зарычал. Томас настороженно застыл.

– Эй, Гарри, знаете что?

– Что?

– Мне кажется, нам лучше зайти в дом.

Я поднял щенка с пола и прощупал темноту своими чувствами, но не ничего не обнаружил.

– Незаметность – лучшая гарантия от уничтожения, – сказал я. – Пошли.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Мы с Томасом вошли в здание. Охранник, которому полагалось бы сидеть в будке на стоянке, пил кофе со своим коллегой, дежурившим на входе. На лифте мы поднялись на верхний этаж. В холл открывались только две двери, и Томас постучал в ближайшую; пока мы ждали, из-за двери громыхала музыка. От чистого, без единого пятнышка ковра пахло чем-то вроде львинозевов. Томасу пришлось постучать еще раз, прежде чем нам открыли.

Дверь отворила, выплеснув на нас волну громкой музыки, красивая женщина лет сорока – сорока пяти. Пять футов шесть дюймов роста, темно-каштановые волосы подколоты двумя палочками для еды. В одной руке она держала стопку использованных бумажных тарелок, в другой – пару пустых пластиковых стаканчиков; ярко-зеленое вязаное платье выгодно подчеркивало ее формы, которым позавидовала бы девица с плаката времен Второй мировой.

Лицо ее немедленно осветилось улыбкой.

– Томас, как я рада! Жюстина сказала, что ты заглянешь.

Томас уже улыбался самой неотразимой из всех своих белозубых улыбок. Он шагнул вперед и расцеловал женщину в обе щеки.

– Мэдж, – произнес он. – Хороша! Ты-то что здесь делаешь?

– Это моя квартира, – ответила она несколько холоднее.

Томас расхохотался.

– Да ну! Ты шутишь!

– Старый дурак раскрутил меня на инвестиции в его предприятие. Должна же я быть уверена, что он не пустит эти деньги на ветер. Вот я и приглядываю за ним.

– Ясно, – улыбнулся Томас.

– А ты? Неужели он уговорил-таки тебя сниматься?

Томас прижал руку к груди:

– Застенчивого школьника вроде меня? Да меня от одной только мысли об этом в краску бросает.

Мэдж рассмеялась – не без ехидства, как мне показалось. Рука ее как бы невзначай коснулась Томасова бицепса. То ли ей доставляло удовольствие разговаривать с Томасом, то ли в прихожей было холоднее, чем мне казалось.

– А кого ты привел?

– Мэдж Шелли, это Гарри Дрезден. Я привел его для делового разговора с Артуро. Гарри – мой старый друг.

– Ну, я не утверждал бы этого столь категорично. – Я улыбнулся и протянул ей руку. Она попыталась перехватить удобнее свои тарелки и стаканы, потом виновато рассмеялась.

– Как бы мне все это на вас не вывалить. Вы актер? – Она смерила меня оценивающим взглядом.

– «Быть иль не быть», – с готовностью процитировал я. – Ай'л би бэк.

Она улыбнулась и кивнула в сторону щена, удобно устроившегося у меня под левой рукой.

– А это что у вас за друг?

– Безымянный пес. Как Клинт Иствуд, только пушистее.

Она снова рассмеялась и повернулась к Томасу:

– Ясно, почему он тебе нравится.

– Ну, он не лишен забавности, – согласился Томас.

– Он давно уже собирался завалиться спать, – заявил я. – Не хотелось бы показаться бестактным, но мне нужно переговорить с Артуро прежде, чем я усну стоя.

– Ясно, – кивнула Мэдж. – В гостиной… в гостиной сейчас, пожалуй, шумновато. Проведу-ка я вас обоих в кабинет и позову туда Артуро.

– Жюстина здесь? – спросил Томас чуть напряженнее обычного; впрочем, сомневаюсь, чтобы Мэдж это заметила.

– Где-то здесь, – бросила она, поворачиваясь к двери, ведущей в глубь квартиры. – Я скажу ей, что вы приехали.

– Спасибо.

Следом за Мэдж мы прошли в гостиную. Там царил полумрак, но я разглядел человек двадцать, мужчин и женщин. Кто-то танцевал, другие стояли, разговаривая или смеясь, – словом, все как обычно на вечеринках. В воздухе плавали клубы дыма, по большей части не сигаретного. Разноцветные огни вспыхивали, гасли и перемигивались в такт музыке.

Томас шел передо мной. Его походка чуть изменилась – я даже не мог бы сказать, чем именно. Шагал он не то чтобы быстрее, но… плавнее, что ли. Взгляд его шарил по комнате – томный, ленивый взгляд, – и все до единой женщины, мимо которых он проходил, оглядывались ему вслед.

На меня так не смотрели. Даже на щенка, посапывавшего у меня на руках. И то сказать, я, конечно, не Квазимодо, но трудно тягаться с Томасом, когда тот скользит по комнате этаким хищным ангелом.

Мэдж проводила нас в маленькую, уставленную книжными полками комнатку. В углу виднелся стол с компьютером.

– Присаживайтесь, – сказала Мэдж. – Пойду поищу его.

– Спасибо, – кивнул я и уселся в кресло у стола. Она вышла, скользнув напоследок взглядом по Томасу. Тот с рассеянным видом присел на краешек стола.

– Что-то вид у вас задумчивый, – заметил я. – А это само по себе необычно. Что-нибудь случилось?

– Я проголодался, – ответил Томас. – И… да, призадумался. Мэдж – бывшая жена Артуро.

– И устраивает у себя его вечеринку?

– Угу. А мне казалось, она этого парня недолюбливает.

– Что она там говорила насчет инвестиций?

Томас пожал плечами:

– Артуро откололся от большой студии на Западном побережье, чтобы основать собственную. Мэдж – женщина прагматичная. Из тех, кто может не переваривать человека, но при этом оставаться профессионалом и работать с ним. Отдавать должное чужим способностям. Если она считает дело выигрышным, ей наплевать на плохое отношение к тому, кто этим делом занимается. Да, вполне в ее духе: вложить средства в новую компанию Артуро.

– О каких деньгах мы вообще говорим?

– Ну, не знаю точно, – признался Томас. – Цифра семизначная, наверное, а то и больше.

Я присвистнул:

– Ничего себе денежки!

– А то, – согласился Томас.

Сам-то он был достаточно богат, чтобы один-два лишних знака в сумме не особенно волновали его.

Я хотел задать ему еще пару вопросов, но тут дверь открылась, и вошел мужчина лет сорока пяти, в темных брюках и серой шелковой рубахе с закатанными по локоть рукавами. Суровое волевое лицо обрамляла впечатляющая седая шевелюра. Коротко стриженная темная бородка оттеняла яхтсменский загар; к уголкам губ и глаз сбегались светлые лучики морщин.

– Томми! – вскричал мужчина, делая шаг к моему спутнику. – Эй, я так и надеялся, что ты придешь сегодня. – Говорил он с хорошо заметным средиземноморским акцентом. Он хлопнул Томаса по плечам и расцеловал в обе щеки. – Хорошо выглядишь, мальчик, – нет, правда классно. Ты просто обязан поработать со мной, а?

– Ну, перед камерой я выгляжу неважно, – мотнул головой Томас. – Но рад повидаться с тобой. Артуро Геноса, это тот самый Гарри Дрезден, о котором я тебе говорил.

Артуро смерил меня взглядом.

– Ну и верзила, правда?

– Ем много кальция, – хмыкнул я.

– Привет, пушистик, – сказал Артуро и почесал сонного щенка за ухом. Щен зевнул, лизнул ему палец и тут же уснул снова. – Ваша собачка?

– Временно, – ответил я. – Вообще-то это моего клиента.

Артуро кивнул, размышляя – судя по всему, насколько он может открыться мне.

– Вам известно, мистер Дрезден, что такое стрега?

– Такая местная итальянская разновидность народных магических искусств, – ответил я. – Заклинания, приворотные зелья, исцеление бесплодия, обереги. Ну и еще они там умеют насылать очень даже эффективные проклятия – они называют эту методику «мальоккьо». «Сглаз».

Он удивленно поднял бровь.

– Похоже, кой-чего вы и знаете.

– Достаточно, чтобы попадать в ситуации, – кивнул я.

– Но сами-то вы в это верите?

– Во Вражий Глаз?

– Ну.

– Мне приходилось видеть вещи и более странные.

Артуро кивнул.

– Этот чувак, Томми, сказал вам, что мне нужно?

– Он сказал, что вы опасаетесь проклятия. Сказал, что погибли несколько людей из вашего близкого окружения.

На мгновение волевое лицо Артуро дрогнуло, и я увидел под маской невозмутимой уверенности горечь.

– Да. Две женщины. Обе – славные души.

– Так-так, – сказал я. – Допустим, что это и правда было проклятие. Что заставляет вас думать, что оно нацелено на вас?

– Ничто другое их не связывает, – ответил Артуро. – Насколько мне известно, я единственное, что было у них общего. – Он выдвинул ящик и достал оттуда пару конвертов из коричневой крафт-бумаги. – Документы, – пояснил он. – Информация об их гибели. Томми сказал, вы могли бы помочь.

– Возможно, – кивнул я. – Но с чего кому-то насылать на вас проклятие?

– Студия, – вздохнул Артуро. – Кто-то пытается помешать моей компании встать на ноги. Прикончить ее прежде, чем мы выпустим первый фильм.

– Чего вы от меня ждете?

– Защиты, – ответил Артуро. – Я хочу, чтобы вы защитили на время съемок моих людей. Не хочу, чтобы с кем-нибудь случилось еще что-то.

Я нахмурился:

– Это может оказаться непростой задачей. Вам известно, кто бы мог желать вашего провала?

Артуро смерил меня хмурым взглядом и подошел к шкафу. Открыв дверцу, он достал с полки початую бутылку вина, зубами выдернул пробку и сделал большой глоток.

– Если бы я это знал, мне не пришлось бы нанимать детектива.

Я пожал плечами:

– Я чародей, не предсказатель. Хоть предположения у вас есть? Кто угодно, заинтересованный в неудаче вашего предприятия?

– Люсиль, – подал голос Томас.

Артуро покосился на Томаса и насупился еще сильнее.

– Кто такая Люсиль? – поинтересовался я.

– Моя бывшая жена. Вторая, – ответил Артуро. – Люсиль Деларосса. Но она в этом не замешана.

– Откуда вы знаете? – спросил я.

– Она бы не стала, – буркнул он. – Я уверен.

– Почему?

Он покачал головой и уперся взглядом в свою бутылку.

– Люсиль… Ну, скажем так: я женился на ней не из-за ее ума.

– Не обязательно быть особенно сообразительным для враждебных действий, – возразил я, хотя сам вряд ли смог бы вспомнить кого-либо, занимающегося магией, но при этом лишенного мыслительных способностей. – Ладно. А еще кто-нибудь? Сколько там у вас еще бывших жен?

Артуро отмахнулся.

– Триша не стала бы мешать съемкам.

– Почему? – спросил я.

– Она исполняет главную роль.

Томас застонал:

– Господи, Артуро…

Тот поморщился.

– У меня не было выбора. У нее на руках действующий контракт. Она бы меня в порошок стерла в суде, не возьми я ее на роль.

– Скажите, а четвертая бывшая жена имеется? Трех я худо-бедно еще запомню. Если их больше, мне придется записывать.

– Пока нет, – буркнул Артуро. – Я холост. Так что три.

– Ну что ж, и на том спасибо, – сказал я. – Послушайте, если только тот, кто насылает проклятие, не устроит чего-нибудь у меня перед носом, я не слишком-то много могу сделать. Мы называем проклятия типа сглаза энтропийными, и выследить их другими способами практически невозможно.

– Моих людей необходимо защитить от мальоккьо, – заявил Артуро. – Вы можете это сделать?

– Если я буду рядом, когда это случится, – да.

– Сколько это будет стоить? – спросил он.

– Семьдесят пять в час плюс накладные расходы. Тысячу вперед.

Артуро даже не моргнул.

– Заметано. Съемки начинаются завтра в девять утра.

– Я должен находиться поблизости. По возможности, в пределах видимости, – сказал я. – И чем меньше людей будет знать об этом, тем лучше.

– Верно, – согласился Томас. – Ему необходима легенда. Если он просто станет торчать на виду, нехороший парень спокойненько дождется, пока он уйдет или пописать выйдет.

Артуро кивнул.

– Микрофон, – сказал он.

– Что?

– Вы можете держать микрофон, – пояснил Томас.

– Не уверен, что это удачная идея, – заметил я. – Моя магия неважно взаимодействует с техникой. С электроникой в особенности.

Артуро раздраженно поморщился.

– Отлично. Съемочный ассистент. – Откуда-то из его штанов послышалось жизнерадостное чириканье, он достал из кармана мобильник и, негромко говоря что-то, отошел в противоположный угол комнаты.

– Съемочный ассистент? – спросил я. – Что это?

– Посыльный, – ответил Томас. – Мальчик на побегушках. – Он вдруг порывисто встал.

В дверь постучали. Томас открыл, пропуская в кабинет девушку – такой, пожалуй, отказались бы продать спиртное – по возрасту. Темноволосая, темноглазая, роста чуть выше среднего, одетая в белый пушистый свитер и короткую черную юбку, она производила ошеломительное впечатление даже по сравнению с очень и очень породистой публикой там, в гостиной. Ну конечно, в последний раз, когда я ее видел, всю одежду ее составляла красная упаковочная ленточка, повязанная на манер галстука, так что, возможно, я не совсем объективен.

– Жюстина, – произнес Томас, и в голосе его явственно послышалось облегчение сродни тому, которое испытывают моряки при крике «Земля!» с мачты. Он шагнул к девушке, обнял ее и поцеловал.

Щеки у Жюстины порозовели, и она негромко, счастливо рассмеялась, а потом слилась с ним в поцелуе – таком, словно, кроме него, в мире ничего больше не существовало.

Дремавший у меня на руках щен пошевелился, открыл глаза, уставился на Томаса и негромко, но явно неодобрительно зарычал.

Поцелуй продлился не то чтобы очень уж долго, но когда губы их оторвались друг от друга, она раскраснелась, и я заметил, как бьется жилка у нее на горле. В лице ее я не увидел ничего, кроме страсти – открытой, необузданной. Огонь ее взгляда испепелил бы меня, наверное, на месте, окажись я к ней ближе на пару футов. Какое-то мгновение мне казалось, что она повалит его на ковер прямо здесь и сейчас, не сходя с места.

Вместо этого Томас повернул ее к себе спиной, легонько прижав руками к своему телу. Он чуть побледнел, а серые глаза посветлели. Секунду он прижимался щекой к ее волосам.

– Ты ведь знакома с Гарри, – произнес он наконец. Жюстина подняла на меня чуть мутноватый взгляд и кивнула.

– Хелло, мистер Дрезден, – пробормотала она и сделала глубокий вдох, явно пытаясь собраться с мыслями. – Ты замерз, – сказала она Томасу. – Что случилось?

– Да ничего, – беззаботно отозвался Томас.

Жюстина склонила голову набок и отступила от него на шаг. Томас удивленно нахмурился, но не пытался удержать ее.

– Как это – ничего? – не сдавалась она, коснувшись его щеки пальцами. – Ты же совсем озяб.

– Не хочу, чтобы ты переживала из-за этого, – сказал Томас.

Жюстина покосилась через плечо в мою сторону. Я оглянулся на Артуро – тот продолжал общаться по мобильнику.

– Черная Коллегия, – пояснил я вполголоса. – Мне кажется, это был один из приспешников Мавры.

Жюстина округлила глаза.

– О Боже! Никто не пострадал?

– Только сам вампир, – заверил я ее и погладил притихшего щенка по пушистому лобешнику. – Вот этот юноша первым заметил его приближение.

– Томас, – Жюстина снова повернулась к нему, – ты же говорил мне, чтобы я больше не боялась Мавры.

– Ну, во-первых, мы не знаем наверняка, что это Мавра, – возразил Томас и выразительно посмотрел на меня поверх ее головы, делая знак помалкивать в тряпочку. – А во-вторых, они охотятся за Дрезденом. Я просто помогал ему немного – в конце-то концов, это ведь я пригласил его сюда.

– Истинная правда, – подтвердил я. – От первого до последнего слова.

– Господи… Я рада, мистер Дрезден, что все обошлось, но этого вообще не должно было случаться. Томас, нам не стоило даже приезжать в Чикаго. Если ты не…

Томас осторожно приподнял ее подбородок пальцем, заглянув ей в глаза. Жюстина вздрогнула и осеклась на полуслове, приоткрыв рот. Зрачки ее расширились, не оставив места радужке. Она чуть пошатнулась, и Томасу пришлось придержать ее.

– Успокойся, – медленно произнес он. – Я все улажу.

Она едва заметно сдвинула брови, с трудом шевеля губами.

– Не… хочу… чтобы… с тобой… что… случилось… Взгляд Томаса вспыхнул. Он поднял руку и осторожно коснулся кончиком указательного пальца пульсирующей жилки у нее на горле. Потом медленно прочертил им плавную спираль по ее коже, не доводя дюйма до ключицы. Она снова вздрогнула, и глаза ее окончательно утратили какое-либо выражение. Что бы там ни было у нее в голове, все вылетело разом, оставив ее стоять, покачиваясь и издавая негромкие, лишенные содержания звуки.

И ведь ей это нравилось. Хотя, насколько я понимал, у нее и выбора-то другого не имелось.

Щенок у меня на руках снова недовольно заворчал, и меня захлестнула волна горячего гнева.

– Прекратите, – негромко, но с трудом сдерживаясь, произнес я. – Убирайтесь из ее головы.

– Не лезьте не в свое дело, – отозвался Томас.

– Черта с два не мое! Бросьте эти свои штучки с чужим сознанием. Сейчас же. А то выйдем поговорим.

Томас все-таки повернулся ко мне. В глазах его полыхнула холодная ярость, рука сжалась в кулак. Потом он тряхнул головой и зажмурился.

– Чем меньше она будет знать подробностей, – сказал он, не открывая глаз, – тем лучше. Тем безопаснее.

– Безопаснее? От чего?

– От любого, которому могу не нравиться я или моя семья, – раздраженно фыркнул Томас. – Если она будет знать о происходящем не больше любой другой, у них не будет смысла преследовать ее. Это то немногое, что я могу сделать, чтобы защитить ее. Не мешайте, а то я и сам не прочь буду переговорить с вами.

Тут Артуро наконец закончил разговор и вернулся к нам. Он зажмурился и остановился, не доходя пару шагов.

– Прошу прощения. Я что-то пропустил.

Томас выразительно изогнул бровь, глядя на меня. Я сделал глубокий вдох.

– Да нет. Мы просто коснулись не очень приятной темы. Ничего не мешает перенести этот разговор на потом.

– Отлично, – сказал Артуро. – Так на чем мы остановились?

– Мне нужно отвезти Жюстину домой, – заявил Томас. – Она переутомилась сегодня. Удачи, Артуро.

Артуро кивнул в ответ и выдавил из себя улыбку.

– Спасибо за помощь, Томми, дружок.

– Не за что, – отозвался Томас, увлекая Жюстину за талию и кивая мне на прощание. – До встречи, Гарри.

Я тоже поднялся.

– Куда мне подъехать завтра? – спросил я у Артуро.

Он поставил на стол бутылку, написал в блокноте адрес и вырвал листок. Потом достал из стола толстую пачку денег, отсчитал десять сотенных бумажек и протянул мне вместе с адресом.

– Не знаю, могу ли я верить в вашу искренность, мистер Дрезден, – сказал Артуро.

Я помахал в воздухе банкнотами.

– До тех пор, пока вы мне платите, меня не очень волнует, верите вы мне или нет. До завтра, мистер Геноса.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Когда я наконец доплелся до дома, было уже черт знает как поздно. Мистер – короткохвостая серая пума, с которой я делю свою жилплощадь, – в знак приветствия двинул меня боком чуть ниже колен. Веса в Мистере фунтов двадцать пять или тридцать, так что мне пришлось приложить некоторое усилие, чтобы удержаться на ногах.

Закончив с приветствиями, Мистер склонил голову набок и, принюхавшись, издал негромкий звук, имеющий означать царственное неодобрение. Я сделал шаг в комнату, и он, запрыгнув на ближайший шкаф, уставился с него на продолжавшего безмятежно дрыхнуть у меня на руках щенка.

– Это ненадолго, – заверил я его, садясь на диван. – На несколько дней только.

Мистер сощурился, подкрался ко мне и бесцеремонно потрогал щенка лапой. Когтей, правда, он при этом не выпустил.

– Осторожнее, приятель. Этот дурачок легче перышка. – Я пробормотал нехитрое заклинание, от которого загорелось несколько свечей, осветив мое жилище. Разобравшись со светом, я набрал номер, по которому связывался с братом Вангом, пока тот находился в Чикаго, но дождался только автоответчика, сообщившего мне, что абонент недоступен. Ну, телефонная сеть частенько пошаливает, когда я пытаюсь воспользоваться ее услугами, поэтому я попробовал еще раз. С тем же результатом. Тьфу! Все тело мое болело и мечтало только об отдыхе – тем более что находился-то я уже в своей берлоге.

Указанная берлога расположена в цокольном и подвальном этажах старого скрипучего жилого дома, построенного больше ста лет назад. Под самым потолком у меня расположены открывающиеся в приямки окна. Вся квартира состоит из двух комнат, в большей из которых, гостиной, находится камин. Мебель у меня старая, уютная – диван, одно мягкое кресло ипара плетеных. Стиль у них у всех разный, но все одинаково удобны, да и глаз радуют. Каменный пол устелен самыми разными коврами, и бетонные стены я тоже увешал всяко-разными коврами, картинами и постерами в рамах.

В комнате царила сияющая чистота и пахло сосновой хвоей. Даже камин был вычищен до чистого камня. Да уж, как ни старайся, а по части домашнего хозяйства с Волшебным Народом не сравниться никому. Правда, и поделиться такой радостью с другими смертными у вас тоже не получится: волшебные помощники тут же соберут вещички и отчалят навсегда. Почему? Представления не имею. Просто так уж у них, у фейри, принято.

С одной стороны моей гостиной расположен неглубокий альков с дровяной плитой, старомодным ящиком-ледником и несколькими шкафами, в которых я держу кухонную утварь и припасы. С противоположной стороны узкая дверь ведет в ванную и спальню. Спальня невелика: в ней едва хватает места для двуспальной кровати и купленной на распродаже тумбочки.

Я отвернул ковер, прикрывавший вход в подвал – небольшой квадратный люк в полу. Подвал достаточно глубок, чтобы в нем круглый год царила подземная прохлада, поэтому я, положив спящего щена на кровать, накинул на плечи тяжелый фланелевый халат. Потом взял свечу, откинул люк и по складной стремянке спустился в свою лабораторию.

Я категорически запретил своей домашней обслуге даже близко подходить к лаборатории. Как следствие последнюю пару лет она медленно, но верно проигрывала войну с энтропией. Стены лаборатории сплошь увешаны металлическими полками, там громоздятся емкости – коробки, мешочки, реторты, бутылки, пузырьки, колбы и контейнеры. Большая часть этих емкостей снабжена этикетками, на коих значится их содержимое – ингредиенты для изготовления самых разнообразных эликсиров, зелий и прочих магических штучек, нужда в которых возникает у меня время от времени. Посреди комнаты расположен длинный лабораторный стол, и участок пола с его противоположной от лестницы стороны странным образом чист, отличаясь от остальной, изрядно захламленной площади. Здесь у меня находится магический круг из замурованной в бетонный пол полосы – раньше она была медной, но полгода назад я заменил ее на серебряную. Я прикладываю изрядные усилия к тому, чтобы ни один клочок завалившего лабораторию хлама не оказался ближе, чем в футе от этого круга.

Существо, запертое под кругом, не подавало голоса с того самого вечера, как я замуровал его в толще бетона. Впрочем, когда речь идет о падшем ангеле, никакие дополнительные предосторожности не кажутся излишними.

– Боб, – окликнул я, засветив еще несколько свечей. – Поднимайся.

Чуть не забыл сказать: одна из полок на стене тоже не похожа на остальные. Лежащая на проволочных боковинах доска почти сплошь залита потеками разноцветного свечного воска, а посередине ее красуется человеческий череп.

Череп чуть шевельнулся, лязгнул зубами, и в глубине пустых глазниц зажглись два неярких оранжевых огонька. На самом-то деле Боб-Череп вовсе не череп. Это дух воздуха – существо, обладающее почти необъятными познаниями и многовековым опытом практической магии. С тех пор, как я потырил его у Джастина Дюморна, моего, так сказать, Дарта Вейдера, опыт и знания Боба не раз помогали мне спасать жизни. Ну, по большей части свою собственную, но и других тоже. Не одну и не две.

– И как все прошло? – поинтересовался Боб.

Я принялся рыться в грудах хлама на столе.

– Трое этих чертовых ублюдков избежали чар, в которых ты был так уверен, – сообщил я. – Я едва ноги унес.

– Ты такой лиричный, когда плачешься, – заметил Боб. – Мне почти… черт возьми, Гарри!

– А?

– Ты что, украл одну из храмовых собак?

Я обиженно потрепал щенка по пушистому загривку.

– Даже в голове не имел ничего такого. Он сам сбежал.

– Уау, – восхитился Боб. – И что ты с ним собираешься делать?

– Не знаю пока, – признался я. – Брат Ванг уже улетел. Я пытался дозвониться до него – недоступен. И посыльного я к нему в монастырь отправить не могу: весь этот горный район охраняется оберегами, только на то, чтобы проникнуть внутрь, могут уйти месяцы. Если это вообще возможно. – Я нашел наконец достаточно большую картонную коробку, застелил ее дно парой старых халатов и уложил туда дрыхнувшего без задних ног щенка. – И потом, у меня есть заботы покруче.

– Например?

– Например, Черная Коллегия. Мавра со своей… своей… эй, как назвать группу вампиров Черной Коллегии? Сворой? Косяком?

– Стаей, – подсказал Боб.

– Точно. В общем, похоже, Мавра со своей стаей здесь, в Чикаго. И один из них нынче вечером едва не прокомпостировал мой билет.

Глаза у Боба разгорелись от любопытства.

– Круто. И что, обычная тревога? Будешь ждать их атаки, чтобы с помощью нападавших добраться до самой Мавры?

– Не в этот раз. Я хочу первым найти их, выбить дверь и перестрелять во сне.

– Уау. Для тебя, Гарри, даже как-то непривычно жестоко.

– Угу. Мне самому нравится.

Я поставил коробку со щеном на стол.

– Я хочу, чтобы ты взял Мистера и прогулялся завтра по городу. Найди, где отсиживается Мавра в светлое время суток, – только ради всего святого не напорись еще раз на чужие обереги.

Каким-то образом Бобу удалось создать впечатление, что он поежился.

– Угу. На этот раз постараюсь осторожнее. Только ведь и вампиры не дураки, Гарри. Они понимают, что беспомощны в дневное время, и принимают меры самозащиты. Это уж наверняка.

– Об этом я позабочусь, – пообещал я.

– Не факт, что ты сможешь справиться в одиночку.

– Потому я и хочу устроить им суд Линча, – буркнул я, сражаясь с зевотой. Я заглянул в ящик, полюбовался на спящего щенка, забрал со стола свечу и пошел к стремянке.

– Эй, куда это ты собрался? – встревожился Боб.

– Спать. Завтра вставать рано. Новое дело.

– А собаку-то храмовую ты здесь зачем оставляешь?

– Затем, что не хочу оставлять ее одну, – объяснил я. – Если я заберу его наверх, боюсь, Мистер слопает его, стоит мне уснуть.

– Черт возьми, Гарри, я наблюдатель, а не ветеринар.

Я нахмурился:

– Вот мне и нужно, чтобы за ним кто-нибудь присмотрел.

– То есть ты хочешь, чтобы я состоял нянькой при собаке?

– Угу.

– Отстойная работа.

– Пожалуйся профсоюзу, – безжалостно посоветовал я.

– Что еще за дело у тебя новое? Я рассказал.

– Артуро Геноса? – переспросил Боб. – Тот самый Артуро Геноса? Кинопродюсер?

Я удивленно нахмурился:

– Ну… да, наверное. Ты что, о нем слышал?

– Слышал ли я? Еще бы! Он из лучших!

Интуиция подала мне тревожный сигнал, и я внимательно посмотрел на Боба.

– Э… В каком жанре?

– Он обласканный критикой мастер киноэротики! – Боб прямо-таки захлебывался от возбуждения.

Я зажмурился.

– А что, у эротического кино тоже есть критики?

– А то! – выпалил Боб. – Куча журналов.

– Ну, например?

– Ну, например «Трах!», «Суперпопки», «Бюсти»…

Я устало потер глаза.

– Боб, это же все просто порножурналы, а не кинокритика.

– Не вижу разницы, – возразил Боб.

Я решил не углубляться в тему.

– Гарри, – вздохнул череп. – Я не хочу обзывать тебя глупцом… или слепым, отказывающимся видеть очевидное, но тебя нанял вампир Белой Коллегии. Инкуб. Как по-твоему, какого рода может быть эта работа?

Я испепелил Боба взглядом. Он говорил правду. Я мог бы и сам догадаться, что все не так просто.

– Раз уж мы заговорили на эту тему, – сказал я, – ты много знаешь о Белой Коллегии?

– Ну, только самые известные факты, – отозвался Боб.

Значит, много.

– Я видел Томаса нынче вечером – он совсем странный был, – заметил я. – Даже не знаю, как и описать. Но там была Жюстина, и она сказала, что он замерз и что она за него боится. А он в ответ навел на нее что-то вроде гипноза своего, так что она совсем выключилась.

– Он был Голоден, – объяснил Боб. – Голоден с большой буквы «Г». Голод – это… ну, даже не знаю, как сказать точнее. Симбиотический дух, живущий внутри белого вампира. Они с ним рождаются.

– Ага, – кивнул я. – То есть отсюда у них эти сила и все прочее.

– В том числе – практически бессмертие, – согласился Боб. – Впрочем, все это дается не задаром. Потому им и надо все время питаться. Голоду это необходимо, чтобы выжить.

– Ясно, ясно, – буркнул я, сдерживая зевок. – Они пользуются его энергией, дух нуждается в подпитке, поэтому им надо кормиться. – Я нахмурился. – А что будет, если они не покормятся вовремя?

– Если недолго – депрессия, злоба, тяга к насилию, паранойя. А если дольше – станут использовать любой доступный источник жизненной энергии. Стоит такому случиться – и Голод полностью овладевает ими, заставляя охотиться.

– А если охотиться не на кого?

– Они сходят с ума.

– А что происходит с людьми, которыми они кормятся? – поинтересовался я.

– Что с ними? – переспросил Боб. – У них отнимают жизнь – по крохе, по маленькому кусочку, но отнимают. Это причиняет им духовный ущерб – ну, вроде того, что сделал тогда Кошмар с Микки Малоном. Это облегчает Белым контроль над ними, так что каждый следующий глоток жизни дается Белым все легче.

– А что происходит, когда смертным кормятся и дальше?

– Когда кормятся на нем, о Бард, – поправил меня Боб, – он быстро прогорает. Впадает в ступор, в растительное состояние. Довольно часто они погибают от сердечного приступа – прямо в момент кормления.

– Смертельный секс, – хмыкнул я. – В буквальном смысле слова.

– Есть за что умирать, – согласился Боб.

Страшненькая мысль, решил я. Чем больше я думал об этом, тем меньше мне все это нравилось.

– А что, если вампир не захочет питаться никем?

– Не важно, хочет он или нет, – возразил Боб. – Они кормятся, повинуясь инстинкту. На то они и вампиры.

– Значит, если вампир живет с кем-то, он рано или поздно его убьет?

– Рано или поздно, – подтвердил Боб. – Обязательно.

Я тряхнул головой.

– Что ж, запомню, – сказал я. – А то трудно быть все время начеку с Томасом. Он ведь… ну, блин, будь он человеком, я бы не возражал угостить его пивом за мой счет.

– Вполне возможно, он классный парень. – Боб разом посерьезнел. – Но это, Гарри, не меняет того факта, что он не всегда в состоянии контролировать себя или свой Голод. Я не сомневаюсь, он просто не может удержаться от того, чтобы наводить чары на эту свою красотку. Или чтобы просто питаться ею. – Боб помолчал немного. – Очень ведь трудно такого не хотеть. Я хочу сказать, она чертовски хороша. Кто бы не хотел кусочка Жюстины время от времени? Я прав или не прав?

– Не отвлекайся, – буркнул я. – Лучше найди мне, где укрывается Мавра. Я вернусь с работы до захода солнца.

Боб мечтательно вздохнул.

– Везет же некоторым. Геноса всегда снимает в своих фильмах самых красивых девушек. Кучу, просто уйму красивых девушек. Мне тут, понимаешь, шататься по задворкам в поисках разных там ночных кошмаров. А ты будешь бить баклуши в окружении самых красивых женщин из мира эротики, глядя на все, что будет происходить на съемках… Все как в жизни.

Я почувствовал, как начинаю краснеть.

– Ты лучше за собакой последи. Я разрешаю тебе взять Мистера в город после восхода солнца. Но чтоб вернулись до заката.

– Бузделано! – рявкнул Боб тоном исполнительного солдата. – Гарри, Гарри, Гарри… чего бы я ни отдал, чтобы оказаться на твоем месте!

Что лишний раз доказывает, насколько смазливая мордашка способна превратить в полнейшего идиота даже бестелесного духа разума.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Кот прошелся по моему лицу за несколько минут до рассвета. Тело мое пыталось убедить меня в том, что пара лишних часов сна мне не повредит; вместо этого я встал и доплелся до двери, чтобы выпустить Мистера. Выскользнув за дверь, он оглянулся, и в глазах его мелькнули едва заметные оранжевые огоньки – Боб временно принял на себя власть над его телом. Если честно, я подозреваю, что Мистер терпит в себе Боба только потому, что прогулки с духом по моим поручениям заметно расширяют кругозор.

Как существо сугубо духовное Боб слишком хрупок, чтобы разгуливать на солнечном свету. Его бы просто испарило в считанные секунды. В дневное время суток духу необходима защита, и Мистер неплохо подходит для этого. Впрочем, даже так не могу сказать, чтобы я не тревожился за них обоих.

– Ты это… поосторожнее с моим котом, – буркнул я.

Кот закатил глаза и презрительно мяукнул. Потом Мистер потерся о мои ноги – к Бобу этот жест не имел никакого отношения – и скрылся из вида.

Я принял душ, оделся и растопил плиту, чтобы поджарить себе яичницу и тосты. Из ведущего в лабораторию люка послышался какой-то шорох, прерванный шлепком. Не прошло и секунды, как шорох повторился, и я заглянул вниз.

Маленький серый щенок выбрался из коробки и пытался забраться вверх по стремянке. Он одолел целых пять или шесть ступеней, поскользнулся и, пересчитав их все, шлепнулся на каменный пол у ее подножия – явно не в первый уже раз. Он даже не взвизгнул. Просто перекатился на пузо, подобрал под себя лапы, встал, отряхнулся и с достойным… гм… собаки упорством снова полез вверх.

– Блин-тарарам, псина! Ты совсем рехнулась. Ты сам-то это понимаешь? Стопроцентно.

Щен подтянулся на следующую ступеньку и задержался, чтобы посмотреть на меня, разинув пасть в дурацкой щенячьей ухмылке. При этом он с таким энтузиазмом завилял хвостом, что едва не свалился снова. Я спустился, подхватил его, посадил в самое удобное кресло, а сам сел рядом позавтракать. Разумеется, я не забыл поделиться с ним, а потом проследил, чтобы он как следует запил завтрак водой. То, что я не собирался оставлять его у себя, не освобождало меня от общепринятых норм гостеприимства – пусть даже гость был пушист и с хвостом.

За едой я обдумал план действий на день. Большую часть его мне предстояло провести в студии Геносы – если я и правда хотел спасти кого-либо от действия проклятий. Впрочем, стратегия эта и самому мне представлялась заведомо проигрышной. Рано или поздно меня не случится на месте, или само проклятие окажется мне не по зубам. Куда как умнее было бы выяснить, откуда проклятия исходят, – ведь кто-то их насылает, верно? Поэтому главное для меня – найти этого кого-то и слегка начистить ему ряшку. Это решило бы проблему раз и навсегда.

Более того, я мало сомневался в том, что некто, насылающий проклятия, близок к кругу общения Геносы. Даже уступая по части смертельной эффективности заклятию, нацеленному непосредственно на жертву, проклятие это отличалось изрядной мощью. Для того чтобы магия подействовала, необходимо, чтобы вы в нее верили. По-настоящему верили – без всяких там сомнений или оговорок. Не так уж часто встречаются люди, столь убежденные в смертоносном потенциале магии. Еще реже встречаются такие, кто готов обратить смертоносный магический потенциал против совершенно незнакомого человека.

Из всего вышеперечисленного следовало: убийца скорее всего близок к кругу знакомых Геносы.

Или сам принадлежит к этому кругу.

Отсюда, в свою очередь, следовало: у меня имеется как минимум шанс встретиться с убийцей лицом к лицу в первый же день на новой работе. Идеальная возможность огрести неприятности на свою задницу.

И в дополнение не стоило забывать о Черной Коллегии. Ну, не то чтобы совсем уж опасаться нападения вампиров средь бела дня, но и расслабляться тоже опасно. Вампиры не гнушаются услугами всяких смертных ублюдков для работы в светлое время суток, а пуля в лоб убьет меня не менее верно, нежели вампирские зубы. Так даже удобнее, поскольку вампир запросто внушит бедолаге приказ покончить с собой, оборвав все нити.

Конечно, по части пребывания в состоянии наивысшей боевой готовности со мной мало кто может сравниться, но даже я не могу постоянно находиться начеку. Рано или поздно я устану, внимание притупится, да и шансов ошибиться будет больше. В общем, чем дольше я ожидал бы разрешения проблемы с вампирами, тем вернее меня убили бы. Поэтому мне ничего не оставалось, как действовать быстро. А тут я никак не мог обойтись без помощи. У меня ушло не больше десяти секунд на то, чтобы вычислить, кому я хочу позвонить в этой связи. У меня даже хватало времени повидаться с одним из них до работы.

Мы разделались с завтраком, и я доверил щену предварительную помывку посуды. Потом отыскал записную книжку и оставил пару сообщений на автоответчики. Вслед за этим накинул свою славную черную куртку, сунул щена в глубокий карман, уложил на всякий случай свои жезл и посох в рюкзак со снастью для всяческих полезных на тот или иной случай жизни заклинаний и отправился по делам.

Для начала пунктом моего назначения стал спортивный зал «Ураган» старины Джо Доу, располагавшийся в первом этаже старого конторского здания неподалеку от управления чикагской полиции. Прежде помещение принадлежало бару в стиле Дикого Запада, просуществовавшему до обидного (хоть и предсказуемо) недолго. Въехав сюда, Джо сразу снес все стены и перегородки, не влиявшие на конструктивную стену здания, ободрал потолок из дешевых панелей, снял пол до голого бетона и повесил побольше светильников. Справа от входа размещены две душевые, по совместительству раздевалки. Почти вся остальная площадь пола застелена ковром или татами, а там, где их нет, расставлены силовые тренажеры, при одном взгляде на которые у меня начинают ныть мышцы. Прямо перед входом – самый что ни на есть настоящий (только что не на помосте) – боксерский ринг. Впрочем, помост тоже имеется, только над ним подвешены боксерские груши всех возможных калибров.

Однако изрядная часть зала покрыта гимнастическими матами. Здесь уже тренировались несколько человек в похожих на пижамы японских костюмах. Некоторых я узнал: лучшие в Чикаго бойцы.

Один из них, этакий рослый, мускулистый мачо, издав подобающий восточным единоборствам выкрик, вдвоем с другим внушающим уважение своей мускулатурой типом ринулся на одного-единственного соперника. Атака была стремительной, да и действовали они слаженно. Окажись на месте соперника кто угодно другой, но не Мёрфи, они, возможно, и добились бы успеха.

Лейтенант Кэррин Мёрфи, руководитель отдела специальных расследований чикагской полиции, имела ровно пять футов роста. Светлые волосы она собрала в хвост, перетянув резинкой. Одета она была в такое же подобие пижамы, подхваченной некогда черным, а ныне вылинявшим до светлосерого цвета поясом. При всем при том личико у нее было во всех отношениях очаровательное: небесно-голубые глаза, чистая кожа, чуть вздернутый носик…

Айкидо она занималась с одиннадцати лет.

Мускулистый мачо недооценил быстроты реакции Кэррин, и она поднырнула под его удар прежде, чем он успел осознать свою ошибку. Перехватила его за лодыжку, сделала движение всем телом и лишила равновесия на секунду-другую – время, достаточное для того, чтобы разобраться со вторым нападающим. Тот атаковал осторожнее, и Мёрфи сама, вскрикнув, сделала ложный выпад, заставила его раскрыться и тут же провела прямой удар ему в пояс. Конечно, била она вполсилы, да и он принял удар как надо, но даже так отшатнулся на пару шагов, подняв руки в знак поражения. Засвети ему Мёрфи по-настоящему, вряд ли отделался бы легко.

Мачо снова ринулся в бой, но скорости ему явно недоставало. Мёрфи блокировала удар, еще один, а потом перехватила мачо за запястье, и тот, описав в воздухе дугу, грянулся о гимнастический мат; при этом она продолжала выворачивать его руку, удерживая ее в угрожающе болезненном положении. Мачо поморщился и трижды хлопнул свободной ладонью по мату. Мёрфи отпустила его.

– Эй, Столлингз, – произнесла она достаточно громко, чтобы ее слышал весь зал. – А ну, что здесь произошло?

Тот, что постарше, расплылся в ухмылке.

– О'Тул только что потерпел поражение от женщины, лейтенант.

О'Тул сокрушенно тряхнул головой.

– Что я сделал не так?

– Переусердствовал с ударом, – ответила Мёрфи. – Ты же лось, О'Тул. Даже слабого твоего удара достаточно, чтобы вывести соперника из строя. А ты жертвуешь скоростью ради избыточной силы. Проще надо, проще и быстрее.

О'Тул кивнул, и они с напарником побрели к раздевалке.

– Эй, Мёрфи! – окликнул я. – Кончала бы возиться с детьми – достойный соперник пришел.

Мёрфи мотнула головой, перебрасывая хвост за плечо; глаза ее сияли.

– Повтори-ка мне это в лицо, Дрезден.

– Дай мне минутку ноги ампутировать – и повторю, – отозвался я. Я разулся и поставил башмаки к стене, потом снял ветровку. Мёрфи взяла стоявший в углу деревянный шест длиной чуть больше пяти футов, я прихватил такой же, ступил внутрь очерченного цветным скотчем на матах квадрата, и мы церемонно поклонились друг другу.

Для разогрева мы обменялись несложными выпадами, подчинявшимися строгому, размеренному ритму. Деревянные шесты громко клацали друг о друга. Мёрфи не торопилась наращивать скорость.

– Я тебя почти две недели не видела. Выдохся?

– Да нет. – Я старался говорить негромко; в конце концов, это касалось только нас двоих. – Работал. Закончил только вчера вечером. – Я чуть отвлекся, сделал неловкое движение, и шест Мёрфи больно стукнул меня по костяшкам пальцев. – Уау… блин-тарарам!

– Внимательнее, нытик! – Все же Мёрфи дала мне секунду-другую помахать в воздухе ушибленными пальцами. Потом мы начали все сначала. – У тебя что-то на уме… сосредоточиться не можешь?

– Не для посторонних ушей, – произнес я еще тише.

Она огляделась по сторонам: поблизости никого вроде бы не было.

– Ну?

– Мне нужны стволы. На тебя как, можно рассчитывать?

Мёрфи выгнула бровь.

– Тебе нужны люди?

– Я же сказал: не просто люди. Стволы.

Мёрфи нахмурилась:

– Что ты задумал?

– Черная Коллегия, – пояснил я. – В городе их сейчас по меньшей мере двое. А то и больше.

– Убийцы?

Я кивнул:

– Один из них едва не разделался со мной вчера вечером.

– Ты в порядке?

– Угу. Но этих ребят надо прихлопнуть, и быстрее. Это не тихие озорники вроде Красных.

– В смысле?

– В смысле, когда они кормятся, жертвы, как правило, не остаются в живых. Ну, они и питаются реже, но чем дольше они задержатся у нас, тем больше народа погибнет.

Взгляд Мёрфи вдруг вспыхнул яростным огнем.

– И каков твой план?

– Найти их. Убить их. Все.

Брови ее удивленно поползли вверх.

– Только и всего? Никаких официальных приемов с маскарадом, никаких романтических свиданий для разминки?

– Обойдутся. Мне показалось, было бы неплохо для разнообразия просто замочить их – и дело с концом.

– Ничего план. Мне нравится.

– Главное, простой, – кивнул я.

– Как ты сам, – заметила Мёрфи.

– Как я сам.

– Когда?

Я покачал головой:

– Как только разузнаю, где они прячутся в дневное время. Думаю, дней двух-трех на это хватит.

– Как насчет субботы?

– Ну, можно… А почему именно суббота?

Она закатила глаза.

– В ближайшие выходные у нас ежегодный семейный сбор. Вот я и стараюсь найти себе неотложную работу на эти дни.

– О-о, – уважительно протянул я. – А почему бы тебе просто не… ну, не продинамить это событие?

– Нет, тут нужен хороший повод, иначе от моей мамочки так просто не отделаться.

– Так соври!

Мёрфи покачала головой:

– Она поймет. Она у меня типа экстрасенс.

Теперь уже я удивленно выпучил глаза.

– Ну ты даешь, Мёрф! Что ж, попробую обстроить все так, чтобы угроза вторжения жутких монстров помешала тебе насладиться трогательным семейным воссоединением. Но твоя шкала ценностей снова ставит меня врасплох.

Она поморщилась:

– Извини. Я полгода с ужасом жду этого дня. Видишь ли, у нас с мамочкой очень уж сложные взаимоотношения. Родичи иногда способны просто с ума свести. Тебе этого не по…

Она вдруг осеклась, а я дернулся, словно от легкого укола. Она не ожидала от меня, что я пойму ее. У меня не было матери. У меня не было семьи. Никогда не было. Даже те смутные воспоминания, что сохранились об отце, – и те таяли понемногу. Когда он умер, мне едва исполнилось шесть.

– Господи, Гарри, – выдохнула Мёрфи. – Брякнула, не подумав. Прости.

Я кашлянул и сосредоточился на упражнении.

– Это не займет много времени. Я найду вампиров. Мы врываемся к ним, заколачиваем несколько кольев, отрубаем несколько голов, плещем куда надо святой водой и уходим.

Она стала наконец ускорять движения – ее, как и меня, явно обрадовало то, что мы свернули со скользкой темы. Шест ее с такой силой ударял по моему, что удары болезненно отдавались в моих пальцах.

– Ты хочешь сказать, все как в книжках? – спросила она. – Кресты, и осиновые колья, и чеснок?

– Угу. Кек-уок.

Мёрфи фыркнула:

– Тогда на кой черт тебе стволы?

– На случай, если с ними наемники. Мне нужны стрелки с хорошей реакцией, дело придется иметь с профессионалами.

– Да, – кивнула Мёрфи. – Несколько лишних рук не помешают, это точно. – Она еще увеличила скорость, так что ее шест потерял очертания, слившись в неясную дымку; я с трудом успевал отбить удары. – А почему ты не обратился к тому парню, рыцарю?

– Нет, – буркнул я.

– А если он окажется нам нужен?

– Майкл явится по первому же моему зову. Но мне тошно видеть, как его ранят по моей вине. – Я нахмурился, едва не сбился с ритма, но все же успел отразить очередной удар. – Уж не знаю, Господь Бог или кто другой составляет для Майкла график, но мне кажется, Майкл менее уязвим, когда работает по тому графику, а не моей просьбе.

– Но он ведь взрослый человек. Я хочу сказать, он знает, на что идет. И по части мозгов у него тоже все в порядке.

– И детей у него тоже полон дом.

На этот раз с ритма сбилась Мёрфи, и мой шест ударил ее по пальцу. Она поморщилась, но мотнула головой в сторону мачо, которого только что побила.

– Вон тот, О'Тул, – племянник Микки Малона. Если я попрошу, он за тебя в огонь пойдет.

– Не дай Бог! Новички в этом деле не годятся. Одна дурацкая ошибка – и все летит прахом.

– Я могла бы поговорить со Столлингзом.

Я покачал головой:

– Мёрф, ребята из ОСР справляются со всякими сверхъестественными пакостями куда лучше, чем обычные увальни, – и все же многие из них не до конца верят в то, с чем им приходится иметь дело. Мне нужен человек сообразительный, решительный, который в решающую минуту не дрогнет и не сваляет дурака, и это ты.

– Они не так плохи, как ты считаешь.

– И что случится с ними, если что-нибудь пойдет не так? Если я допущу ошибку? Или ты? Даже если им удастся выбраться более или менее целыми, как, по-твоему, они будут справляться с отходняком, вернувшись в реальный мир?

Мир, в котором люди не верят в вампиров, а ведь тела-то будут, и их надо как-то объяснять…

Мёрфи нахмурилась:

– Полагаю, так же будут справляться, как я.

– Угу. Но ты-то их начальница. Ты готова отвечать за последствия того, что сама послала их в это мочилово?

Мёрфи обвела взглядом стоявших вокруг матов мужчин и поморщилась:

– Ты и сам знаешь, что я не испытываю от этого никакого удовольствия. Но я о другом. Я ведь не менее уязвима, чем они.

– Возможно. Но ты знаешь расклад сил. Они не знают. Ну, не совсем. Ты знаешь достаточно, чтобы действовать умно и осторожно.

– А Белый Совет? – спросила Мёрфи. – Разве они не хотели бы помочь тебе? Я хочу сказать, ты ведь один из них.

Я пожал плечами:

– По большей части они меня недолюбливают. Мне их помощь – как кинжал, приставленный к спине.

– Надо же! Кто-то сумел все-таки устоять перед твоими манерами и обаянием.

– Что уж тут скажешь? Вкуса им недостает, это точно.

Мёрфи кивнула:

– Кого ты собираешься привлечь?

– Тебя и еще одного человека, чтобы справиться со смертной охраной, – ответил я. – Знаю я одного парня, неплохо управляющегося с вампирами. А еще мне нужен водитель с машиной, чтобы забрать нас сразу, как мы разберемся с делами.

– Сколько законов ты намерен нарушить?

– Ни одного, – заверил я. – По возможности, конечно.

– А смертные помощники этих твоих вампиров – если они есть, конечно?

– Их только обезвредить. Я охочусь за Черной Коллегией. Впрочем, если ты как сознательный офицер хочешь исполнить долг вдвойне, меня это тоже вполне устроит.

Мы закончили упражнение, отступили друг от друга на шаг и церемонно раскланялась. Мёрфи, хмурясь, вместе со мной сошла с матов – она явно переваривала новости.

– Я не хочу обходить никаких законов. Одно дело охотиться на вампиров; совсем другое – просто мстить.

– Заметано, – кивнул я.

Она нахмурилась еще сильнее.

– И мне, право же, очень – очень – хотелось бы, чтобы мы провернули это в субботу.

Я фыркнул:

– Если закончим слишком рано, ты всегда можешь отлежаться где-нибудь. Ну, там, в больнице или еще где.

– Ха-ха, – мрачно произнесла Мёрфи.

– Сделай одолжение, поройся в сводках, поищи, не пропадал ли кто в последние дни. Это может оказаться полезным, чтобы вычислить их логово. Тут любая крупица информации поможет.

– Идет, – кивнула Мёрфи. – Не хочешь отработать рукопашный?

Я поднял с мата куртку.

– Рад бы. Но не могу: через полчаса на новой работе должен быть.

– Гарри, айкидо требует постоянных упражнений. Не будешь заниматься этим каждый день – утратишь то, чему уже научился.

– Знаю-знаю. Ты же понимаешь: моя жизнь далека от размеренного графика.

– Порой зачаточные знания опаснее, чем их полное отсутствие, – заметила Мёрфи. Она подержала мой посох, пока я надевал куртку, потом вдруг нахмурилась и прикусила губу.

– Чего? – спросил я.

Ее губы дернулись, будто она изо всех сил сдерживала смех.

– Это у тебя щенок в кармане, или просто ты так рад видеть меня?

Я опустил взгляд. Щен проснулся, высунул мордочку из кармана и скалил зубы в счастливой щенячьей ухмылке.

– А… да.

Мёрфи достала щена из моего кармана, перевернула лапами кверху и принялась щекотать его розовое пузо.

– И как его зовут?

– Никак. Это не мой.

– А-а… – протянула Мёрфи.

– Хочешь собаку?

Она покачала головой:

– Собака требует внимания, а меня сутками дома не бывает.

– Можешь не рассказывать. Не знаешь, никому не нужно?

– Да нет вроде.

– Сделай одолжение – подержи его у себя сегодня.

Мёрфи даже зажмурилась:

– Я?

– Ну, мне сейчас в первый раз на новую работу идти, и у меня не было времени устроить его куда-нибудь. Ну же, Мёрф! Он тихий. Спорим, ты вообще забудешь о его присутствии. И ведь всего на день.

Мёрфи испепелила меня взглядом.

– Только на день.

– Конечно, конечно.

– На день.

– Я слышал, Мёрф.

– Я хочу, чтобы ты понял: я его не беру. Только один день.

– Да понял же я!

Она кивнула:

– Ладно, давай его сюда. Все равно сегодня с бумагами вожусь. Только будь так добр, забери его не позже пяти.

– Ты просто ангел, Мёрф. Спасибо.

Она закатила глаза и сунула щена под мышку.

– Ладно, ладно. Что это за новая работа?

Я вздохнул и рассказал.

Мёрфи прыснула.

– Ну и свинья же ты, Дрезден.

– Да не знал я!

– Самая настоящая. Жирная.

Теперь уже я испепелил ее взглядом.

– Тебе, кажется, с бумагами возиться?

– Чтоб к пяти был, свинтус!

– К пяти – так к пяти, – вздохнул я и, обиженно ворча себе под нос, вернулся к машине, чтобы ехать на новую работу.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Чикаго – деловой город. Предприниматели всех мастей так и рыскают по нему в погоне за Американской Мечтой, оставляя за собой обглоданные скелеты потерпевших крах затей. Город полон старых офисных зданий, большую часть которых давным-давно прибрали к рукам промышленные и финансовые гиганты. В общем, затевая какое-либо новое предприятие в нашем городе, гораздо дешевле обосноваться в одном из новых промышленных парков, расположенных на окраине. Все они похожи друг на друга: сетка одинаковых, невыразительных, зато легко приспосабливаемых под самые разные надобности зданий высотой в два-три этажа с глухими стеклами, почти полное отсутствие растительности, изобилие автостоянок. Дома здесь похожи на огромные бетонные ящики – зато недороги.

Артуро оформил краткосрочную аренду на один из таких ящиков в одном из таких районов минутах в двадцати езды на восток от города. Когда я вылезал из своего Жучка на стоянке, там уже было три машины. Я пригнулся и достал с правого сиденья нейлоновый рюкзак с магическими причиндалами, которые могли пригодиться в борьбе с враждебными энергиями: соль, связка белых свечей, святая вода, связка ключей, маленький серебряный колокольчик и плитка шоколада.

Ну да, шоколада. Шоколад обладает способностью отпугивать самых разнообразных вредоносных тварей. А если проголодаетесь, им можно перекусить. Так сказать, многоцелевое средство.

Кроме этого, из рюкзака торчал конец моего жезла – на случай, если понадобится быстро выхватить. Я надел на руку свой браслет-оберег, не забыл также доставшийся от матери амулет-пентаграмму, силовой перстень и новое приспособление, над которым работал в последнее время: серебряную пряжку на ремне в форме медведя. Лучше иметь при себе целый арсенал и не воспользоваться им, чем оказаться безоружным, так ведь?

Потом запер машину и повернулся ко входу в здание. Поскольку я представления не имел о том, как должен выглядеть ассистент продюсера на съемках фильма категории XXX, я надел брюки в обтяжку и спортивную рубаху. Не слишком небрежно, не слишком официально. Я закинул на плечи рюкзак, и, пока запирал дверцу, еще одна машина – ярко-зеленый прокатный седан – припарковалась рядом с моим Жучком.

Из нее вышли двое. Водитель – мускулистый крепыш лет тридцати пяти-сорока. Рост он имел чуть выше среднего; судя по внешности, ему доводилось заниматься не только киносъемками. Наряд его составляли футболка от «Найк», джинсы, кроссовки, которые обошлись ему в сотню-другую баксов, и очки в круглой оправе. Он вполне дружелюбно кивнул мне.

– Привет, – отозвался я.

– Новенький? – поинтересовался он.

– Новенький.

– Оператор?

– Каскадер. Дублер, так сказать.

– Круто, – ухмыльнулся он, достал из багажника дорогую спортивную сумку и закинул ее за плечо. Потом шагнул ко мне и протянул руку.

– Джейк, – представился он. Мы обменялись рукопожатием. Ладонь у него оказалась крепкая, мозолистая – натруженная, в общем. Из тех, что оставляют ощущение силы и без попыток расплющить твои пальцы. Он мне понравился.

– Гарри, – отозвался я.

Второй тип, только сейчас выбравшийся из машины, смахивал на профессионального тяжелоатлета. Высокий, сложенный как Геракл, только в кожаных штанах в обтяжку и рубахе с короткими рукавами. Еще он отличался темным, явно искусственным загаром, угольно-черной шевелюрой; возраст вряд ли позволял ему рассчитывать на получение мало-мальски пристойной автомобильной страховки. Лицо, впрочем, мало соответствовало телу олимпийца. Так сказать, изнанка физического совершенства. Впрочем, справедливости ради отмечу, что смотрел он на меня, хмурясь как туча, что и создавало во многом такое впечатление.

– Кто, черт подери, вы такой? – буркнул он.

– Я, черт подери, Гарри, – скромно ответил я.

Он достал из багажника свою спортивную сумку и с грохотом захлопнул крышку.

– Всегда такой хитрожопый?

– Нет. Иногда я еще сплю.

Он сделал два шага ко мне и уперся в мое плечо ладонью с растопыренными пальцами. Классический мачо-боец. Я мог бы продемонстрировать ему парочку приемов в ответ, но я по возможности стараюсь не ввязываться в драки на стоянках. Поэтому я даже не поморщился.

– Кисть немного вяловата, – заметил я. – Если интересно, могу научить паре упражнений для укрепления.

Его аж перекосило.

– Сукин сын! – выругался он и скинул с плеча сумку, чтобы освободить обе руки.

– Эй, – встревожился Джейк и шагнул между нами лицом к верзиле. – Ну же, Бобби. Рано еще кипятиться.

Стоило Джейку вмешаться, как Бобби сделался на порядок агрессивнее. Он рычал и сыпал ругательствами. В жизни мне довелось повидать достаточно настоящих огров, чтобы слишком уж впечатлиться имитацией, но в общем-то я обрадовался тому, что этим все и ограничится. Парень был заметно сильнее меня, и если по части драки знал хотя бы немного больше, чем по части приличий, это могло испортить мне весь остаток дня.

Побушевав еще немного, Бобби подобрал свою сумку и испепелил меня взглядом.

– Я знаю, что у вас на уме. Так вот, даже не думайте.

Я заломил бровь.

– Что, тоже парапсихолог?

– Хитрожопый дублер, – буркнул он. – Такое уже было раз. Тебе не прославиться. С таким же успехом можешь уходить прямо сейчас.

– Бобби, – вздохнул Джейк. – Это не дублер.

– Но он сам…

– Он пошутил, – сказал Джейк. – Господи, да он в этом бизнесе еще больший новичок, чем ты. Слушай, иди-ка ты в дом. Налей себе кофе, или минералки, или еще чего. Только драки тебе не хватало в съемочный день.

Парень злобно глянул и уставил в меня указательный палец.

– Я тебя предупредил, задница! Держись от меня подальше, если хочешь быть цел.

Я постарался изобразить на лице благожелательное равнодушие.

– О'кей, красавчик.

Тот зарычал, сплюнул на землю и злобным вихрем поспешил в дом.

– Кое у кого явно дисбаланс тестостерона, – заметил я.

Джейк покосился вслед Бобби и кивнул.

– У него стрессовая ситуация. Не принимайте близко к сердцу.

– Ну, не так это и просто, – сказал я. – В смысле, когда тебя оскорбляют, и машут перед носом кулаками, и все такое.

Джейк поморщился:

– Лично к вам это не имеет никакого отношения. Просто он боится.

– Что его подменят дублером?

– Угу.

– Вы серьезно? Кой черт делать дублеру на съемках порнухи?

Джейк вяло помахал рукой на уровне пояса.

– Крупный план.

– Э… Чего?

– Ну, вообще-то такое случается не так уж и часто. Тем более теперь, при наличии виагры и всего прочего. Однако нет ничего необычного в том, что режиссер приглашает дублера, если у актера возникают некоторые… гм… проблемы.

Я даже зажмурился.

– Он что, решил, что я дублер-пенис?

Джейка моя реакция, похоже, изрядно развеселила.

– Надо же! Вы и впрямь новичок!

– Вы давно в этом бизнесе?

– Изрядно.

– Наверное, не работа, а мечта, да? Ну, там, женщины шикарные и все такое…

Он пожал плечами:

– Ну, не настолько, как вам представляется. Приедается.

– Тогда зачем вы этим занимаетесь?

– Привычка, наверное, – беззаботно ухмыльнулся он. – Да и выбора особого нет. Одно время я подумывал заняться семейным кино, но это не выгорело. – Секунду-другую он молчал, лицо его немного помрачнело. – Послушайте, не переживайте из-за Бобби. Он успокоится, стоит ему выдумать себе достойное сценическое имя.

– Сценическое имя?

– Ага. Мне кажется, он из-за этого такой дерганый. Это его вторая съемка. Все, что отсняли в первый раз, уже в корзине, но оно в порядке вещей – до окончательного монтажа еще и не столько выбросят. Ему дали неделю на то, чтобы придумать себе псевдоним.

– Псевдоним? Ясно. Гм…

– Ничего смешного, – серьезно возразил он. – Имена обладают силой, приятель.

– Знаю. Правда обладают.

Джейк кивнул:

– Удачное имя внушает уверенность. Для юнца это важно.

– Ну да, вроде волшебного перышка у Дамбо, – сказал я.

– Совершенно верно.

– А под каким именем выступаете вы? – спросил я.

– Джек Рокхард, – невозмутимо отозвался Джейк. Мгновение он пристально смотрел мне в лицо.

– Чего? – не понял я.

– Вы хотите сказать, вам неизвестно мое имя? И лицо?

Я пожал плечами:

– У меня нет телевизора. Да и в кино я не хожу. Брови его удивленно взмыли вверх.

– Правда? Вы что, эмиш или вроде того?

– Угу. Тот самый случай. Считайте, я эмиш.

Он ухмыльнулся:

– Тогда пошли, я вас познакомлю со всеми.

– Спасибо.

– Да никаких проблем, – отозвался Джейк.

Мы вошли в здание. Стерильно-чистые бежевые стены, невыразительно коричневый, недорогой, но долговечный ковролин на полу… Джейк подвел меня к двери с набранной на компьютере бумажной табличкой «ГОСТИНАЯ» и вошел.

Всю середину более или менее уютного помещения занимал длинный стол для заседаний, уставленный подносами с орешками, напитками, фруктами и прочей снедью. В комнате стоял аромат свежего кофе, и я сразу же направил свои стопы к кофеварке.

В комнату вошла женщина лет тридцати пяти, не слишком выразительной внешности, в джинсах, черной футболке и легкой красно-белой курточке. Волосы она подобрала назад, перевязав красной банданой. Она взяла бумажную тарелку из стопки и принялась накладывать в нее всего понемножку.

– Доброе утро, Гуфи.

– Джоан, – беззаботно отозвался Джейк. – Ты знакома с Гарри?

– Нет еще. – Она оглянулась на меня через плечо и кивнула. – Уау. Ну и длинный вы!

– Ну, на самом-то деле я карлик. Это только прическа делает меня выше.

Джоан рассмеялась и кинула в рот орешек.

– Вы ведь ассистент продюсера, так?

– Ну да.

Она кивнула:

– Что ж, давайте продюсировать.

– Я думал, это по части Артуро.

– Он режиссер и исполнительный продюсер. На деле обязанности продюсера исполняю я. Грим, камеры, свет, декорации… ну, сами знаете. В общем, руководство съемочной группой и всеми мелочами. – Она повернулась ко мне и протянула руку, смахивая другой сахарные крошки с губ. – Джоан Даллес.

– Очень приятно, – сказал я. – Гарри Дрезден.

Джоан снова кивнула.

– Что ж, тогда за работу. Еще уйму всего нужно сделать до начала съемок. Гуфи, марш в гримуборную и приведи себя в порядок.

Джейк кивнул.

– Они уже здесь?

В ее голосе послышалось легкое раздражение.

– Жизель с Эммой приехали.

Последовала недолгая, напряженная пауза.

– Что ж, Гарри, рад знакомству. Джоан ничего, но она загоняет вас до смерти.

Джоан швырнула в него яблоком. Джейк перехватил снаряд в воздухе, зажал в зубах и помахал нам, выходя.

– Угощайтесь, мистер Жердина, – сказала Джоан. – А потом пойдем собирать аппаратуру.

– Я рассчитывал переговорить с Артуро до начала, – осторожно произнес я.

Она повернулась, держа в руках две тарелки с хрустящими хлебцами. На фрукты она даже не смотрела.

– Какой-то вы наивный! Артуро, поди, не проснулся еще. И захватите эту коробку печенья. Нехватка сахара у меня в крови может стоить вам головы.

По короткому коридору она провела меня в гулкое, напоминающее пещеру помещение – студию. Декорации размещались на невысоком, неосвещенном пока помосте и изображали, судя повсему, безвкусно обставленную спальню. Перед помостом стояли аккуратным рядком несколько черных пластиковых контейнеров и стоек с прожекторами. Джоан принялась открывать контейнеры, не забывая через каждые три-четыре движения класть в рот что-нибудь съестное.

– Славное местечко, – заметил я.

– Зверею я от этого славного местечка, – отозвалась Джоан, не переставая жевать. – Предыдущие арендаторы называли себя торговцами компьютерными программами. Вранье. Они всю проводку здесь поменяли на куда более мощную, чем нужно для их бизнеса. У меня неделя ушла на то, чтобы хоть как-то наладить работу, пришлось превратить их бывший спортзал в подобие гримерных, но даже так это ни к черту не годится.

– Ну, законов физики не изменить, – сказал я.

– Аминь, – рассмеялась она.

– Значит, вы, типа, инженер? – спросил я.

– По необходимости приходится, – кивнула она. – Я ставлю декорации, налаживаю свет, электричество. Даже водопровод иногда. И, – добавила она, открывая очередной контейнер, – камеры. Подключайтесь, мистер Грызун; ваша помощь будет очень кстати.

Я подождал, пока она не вынула все детали из контейнеров. Уверенными, говорящими о долгом опыте движениями она собрала несколько камер и штативов, давая мне по ходу дела пояснения, и я постарался в меру сил помочь ей.

Работали мы в приятном неспешном ритме – такого со мной не бывало, наверное, с тех лет, что я провел на ферме в Хог-Холлоу в Миссури. И потом, это оказалось интересно: в конце концов, современная техника остается для меня совсем неведомой областью.

Видите ли, те, кто обладает некоторой властью над первобытными силами творения, находятся в неважных отношениях с физикой. Хуже всего дело обстоит с электроникой: она ведет себя совершенно непредсказуемо… хотя нет, чаще всего она просто вырубается напрочь. Техника постарее более устойчива – в этом одна из причин того, что я разъезжаю на «фольксвагене-жуке», собранном еще в годы Вьетнамской войны. Однако новые виды изделий – видеокамеры, телевизоры, сотовые телефоны, компьютеры – погибают мучительной смертью, стоит им побыть немного в моем присутствии.

В том, чем мы занимались, имелся некий размеренный ритм, успокаивающий нервы. Собирать детали в определенном порядке, вставлять разъемы в предназначенные для них гнезда, стягивать пучки проводов клейкой лентой, чтобы они не спутались… Наверное, я справлялся не так уж и плохо, так что последнюю камеру собрал уже самостоятельно, хоть и под присмотром присевшей отдохнуть Джоан.

– И как все это должно работать? – поинтересовался я. – В смысле, что дальше?

– Свет, – вздохнула она. – Чертово освещение… самое занудное занятие. Свет должен быть отлажен так, чтобы никто не казался гладким до блеска или, напротив, морщинистым. А как покончим с этим, предоставим технику отлаживать звук, а сами займемся актерами.

– В переносном смысле, надеюсь?

Она фыркнула.

– Да. Некоторые из них вполне ничего – этот твердолобый Гуфи, например. Но если не подгонять их время от времени, ни за что не приведут себя в надлежащий вид к началу съемки. Грим, костюмы – все такое.

– Ага. А некоторые еще и опаздывают, – предположил я.

– Скрамп – наверняка, – буркнула, почти прорычала Джоан.

– Кто-кто? – заинтересовался я.

– Триша Скрамп. Актриса.

– Вы ее недолюбливаете?

– Терпеть не могу эту самовлюбленную, эгоистичную сучку! – с наслаждением произнесла Джоан. – Строит из себя принцессу, и все до одного в съемочной. группе прекрасно понимают, что им нет нужды торопиться или трезветь к сроку, потому что Ее Похотливое Высочество все равно не соблаговолит притащить свою царственную задницу вовремя. Так и чешутся руки выдрать ее как следует…

– Мне кажется, вам не стоит так уж сдерживать свои эмоции, – заметил я.

Она от души рассмеялась.

– Извините. Последнее дело вовлекать новобранцев в старые политические дрязги. Наверное, я просто огорчаюсь из-за того, что мне пришлось снова с ней работать. Как-то я этого не ожидала.

Ага… Неприязнь к порностарлетке. То самое, что мы в своем бизнесе называем термином «мотив». Джоан не производила впечатления человека, способного хладнокровно наводить смертельную стрегу, но я на горьком опыте убедился в том, что умелый лжец способен казаться воплощенной невинностью вплоть до момента, когда вонзит тебе нож в спину. Поэтому как добросовестный следователь я копнул глубже в поисках информации.

– Почему так?

Она тряхнула головой.

– Уйдя из «Силверлайт стьюдиз», чтобы основать собственную фирму, Артуро нажил кучу врагов.

– А что вы думаете на этот счет? В смысле, об этом его шаге?

Она вздохнула:

– Артуро – идиот. Он неплохой человек и хотел как лучше. Все, кто работает с ним сейчас, рискуют оказаться в черных списках у «Силверлайта».

– Даже Трикси? Я хочу сказать, если она и правда звезда, разве студия не хотела бы переманить ее обратно?

Джоан наклонилась проверить подключение и догнала в разъем штеккер, который я только что вставил.

– Да вы не обдолбанный часом? Она звезда с ограниченным сроком годности. Они найдут ей замену, не моргнув.

– Вас послушать, так она довольно решительная девушка.

Джоан покачала головой:

– Не путайте глупость со смелостью. Хотя, пожалуй, она достаточно глупа, чтобы полагать себя слишком ценной и незаменимой.

– Не будь я проницательным, сказал бы, что вы ее недолюбливаете.

– Люблю я ее или нет, это ничего не меняет, – возразила Джоан. – Если я должна работать с ней, значит, буду работать.

Я постоял немного, глядя на то, как она, твердо сжав губы, начинает закрывать крышки пустых контейнеров и относить их к задней стене студии. Черт, я мог биться об заклад, что Триша Скрамп, она же Трикси Виксен, не отличается таким же чувством долга по отношению к работе.

Я помог Джоан собрать контейнеры. Движения ее были порывисты; из-под маски профессиональной решимости проглядывало раздражение. Продолжая работать, я как мог исподтишка приглядывался к ней. Ей здесь явно не нравилось. Могла ли она целиться в Артуро при помощи крупнокалиберного энтропийного проклятия?

Да нет, не завязывалось. В голосе ее, когда она говорила об Артуро, не сквозило ни тени враждебности. И потом, если уж она и впрямь была настолько сильным заклинателем, чтобы наводить такие штуки, то не смогла бы работать в окружении стольких электронных устройств. К тому же, если она питала к Артуро убийственно-враждебные чувства, значит, она актриса, каких я еще не видывал.

Я не исключал этого совершенно. Однако интуиция посылала мне сложные сигналы. С одной стороны, она говорила, что Джоан – человек достойный. С другой стороны, она говорила еще и то, что женщина эта гораздо глубже, чем представляется глазу. Что-то упрямо твердило мне: все кудасерьезнее, чем кажется, – ситуация даже опаснее, чем я считал сначала.

Не нравилось мне это. Ох как не нравилось.

Джоан закрыла последний контейнер, прервав мои размышления.

– Что ж, хорошо, – сказала она. – Включаем питание, что ли?

– Э… – произнес я. – Возможно, мне не стоит находиться здесь, когда вы это сделаете.

Она подняла бровь, выжидающе глядя на меня.

– Это… – пробормотал я. – Видите ли, у меня в голове пластина. И она чувствительна ко всяким там электрическим полям. Ну, там, от высоковольтного оборудования… в этом роде. Я лучше вернусь, когда все уже будет работать, – так я смогу сразу выйти, если возникнут проблемы.

Джоан смерила меня взглядом, полным скепсиса.

– Это правда так?

– Угу.

Она нахмурилась:

– Как вы вообще попали на эту работу?

Черт, враль из меня никакой. Я лихорадочно подыскивал ответ, который начинался бы не с «Э-э…».

Однако мне так и не дали этого сделать.

Волна безмолвной, невидимой энергии – холодной, отвратительной – накатила на меня, захлестнув с головой. Желудок сжался в приступе тошноты, руки и плечи покрылись гусиной кожей. Черная, опасная магия клубилась в воздухе, втекая в студию через дверь. Такая магия уничтожает, ломает, гноит, растлевает…

Как раз такая нужна для наведения смертельного энтропийного проклятия.

– Что случилось? – Джоан схватила меня за руку и тряхнула. – Гарри! Вы весь дрожите. Вы здоровы?

– Кто… – с трудом выдавил я из себя, – кто еще в здании?

– Джейк, Бобби, Эмма и Жизель. Больше никого пока.

На нетвердых ногах я бросился к своему рюкзаку и схватил его. Я упал бы при этом, не подхвати меня в последний момент Джоан.

– Покажите где.

Джоан потрясенно зажмурилась.

– Что?

Насколько мог, я отогнал от себя эмоции, наведенные черной магией.

– Они в опасности… – рявкнул я. – Где они? Ну?

Мои слова явно встревожили Джоан, но выражение ее лица сделалось скорее озабоченным, чем испуганным. Джоан кивнула и почти бегом вытащила меня из студии через боковой выход. Мы одолели марш решетчатой металлической лестницы и по коридору бросились к двери, на которой красовалась надпись «ГРИМЕРНЫЕ».

– Держитесь сзади, – рявкнул я и сделал шаг вперед.

Я не успел еще взяться за дверную ручку, как послышался женский визг.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Я рывком отворил дверь. Помещение размером примерно с мою квартиру было уставлено зеркалами, трюмо, складными столами и стульями. Заряд смертоносной энергии ударил мне прямо в лицо. Справа от меня стоял Бобби, на лице которого значилось полнейшее замешательство. Краем глаза я заметил слева женщину, почти совершенно раздетую. Не задерживаясь, чтобы потаращиться на нее, я бросился через комнату к следующей двери. Она приоткрылась и тут же снова захлопнулась.

Распахнув дверь пинком ноги, я ворвался в ванную размером с мою спальню; наверное, в этом нет ничего особенного, но я к такому как-то не привык еще. В жарком, влажном воздухе пахло дорогим мылом. Вода в душевой кабине продолжала шуметь, но стеклянная дверь оскалилась остриями битого стекла. Осколки рассыпались по полу, залитому водой, а еще больше – кровью. На полу лежало два неподвижных тела.

Я ничего еще не понял, а мои инстинкты уже предостерегающе взвыли что твоя сирена. Не успев ступить в лужу красной от крови воды, я оттолкнулся ногой и прыгнул как мог дальше и выше. Я больно двинулся голенью об угол раковины и начал падать, но схватился за кран и подтянулся вверх. Лодыжка болела как черт-те что, зато ноги так и не коснулись пола. Теперь уже и мозг с запозданием оценил обстановку. Двое людей на полу не шевелились не из-за обморока: тела их свела конвульсией жуткая боль.

В углу ванной что-то искрило. Я пригляделся: тяжелый, высоковольтный прожектор сорвался со скобы под потолком, и оголенные провода лежали теперь прямо в луже алой жидкости на полу.

Как я уже говорил, я не очень-то лажу с техникой в тех случаях, когда мне нужно ею пользоваться. Зато когда по-настоящему хочется разнести ее к чертовой матери, держитесь все. Я выбросил правую руку в направлении прожектора и почти нечленораздельно прохрипел слова заклинания, послав заряд энергии размером с хорошее, пусть и невидимое пушечное ядро. Воздух затрещал от моего заклятия, провода вспыхнули на пару секунд фонтанами ослепительно голубых электрических разрядов.

А потом свет погас.

Во всем этом чертовом здании.

Упс…

Я услышал сдавленные стоны – предположительно Джейка и кого-то по имени Жизель. Я расстегнул пуговицы на груди и достал свой амулет-пентаграмму.

– Что случилось? – послышался полный подозрения голос Бобби. Господи, что за болван… – Эй, торчок, что ты, в натуре, делаешь, а?

– Где, черт подери, аварийное освещение? – раздраженно произнес женский голос. В дверном проеме замерцал слабый свет, и я увидел Джоан, высоко поднявшую руку с зажатым в ней фонариком-брелком. – Что здесь происходит?

– Вызовите службу девять-один-один, – рявкнул я. – И быстрее: тут кровотечение.

– Но вам нужен свет, – возразила Джоан.

– У меня есть. – Я направил энергию в амулет. Серебряная пентаграмма замерцала и засветилась ровным голубым сиянием, от которого кровь на полу казалась черной. – Живее. И когда вернетесь, захватите с собой весь лед, что найдете в доме.

Джоан повернулась и исчезла. В открытую дверь я услышал еще, как она рявкнула:

– Не мешайся под ногами, болван безмозглый! – А потом шаги ее стихли.

Я сполз с раковины, шлепая по воде, подошел к лежащим и опустился рядом с ними на колени. Джейк, голый по пояс, пошевелился.

– Ох, – произнес он. – Ох.

– Вы как, в порядке? – спросил я.

Он сел. Его повело в сторону, и он оперся рукой о пол.

– Ерунда. Вот Жизель… Она, должно быть, поскользнулась в душе. Я бросился помочь ей…

Я переключил внимание на девушку. Совсем еще молоденькая, на мой вкус немного худощавая – длинные руки-ноги, длинные волосы. Я перекатил ее на спину. На шее багровел длинный порез – от уха до ключицы. Кожа блестела от крови, рот приоткрылся, глаза остекленели.

– Черт! – Я схватил с полки на стене полотенце и крепко прижал к ране. – Джейк, нужна ваша помощь.

Он ошарашенно заморгал.

– Она мертва?

– Умрет, если вы не поможете. Прижимайте вот это – крепче.

– Ясно… – Вид у него по-прежнему был оглушенный, но он стиснул зубы и сделал все, как я сказал. Я свернул еще одно полотенце в рулон и подложил ей под ноги. – Эй, я не могу нащупать ее пульс. Она не дышит.

– Черт! – Я повернул девушке голову лицом вверх и проверил, не натекло ли крови в рот, прижался губами к ее рту и с силой выдохнул, потом чуть отодвинулся и положил руки ей на грудную клетку. Я не знал, как сильно жать: у манекена, на котором мы тренировались в полиции, нет ребер, так что и ломать ему нечего. Оставалось надеяться только, что я делаю все правильно. Пять нажатий, потом снова рот в рот… Еще пять нажатий, еще рот в рот… светящийся амулет у меня на груди раскачивался, тени вокруг нас казались живыми.

Если кто не знает: искусственное дыхание долго не поделаешь. Сил не хватает. Я продолжал свои попытки минут пять или шесть, и у меня уже пошли круги перед глазами, когда Джейк предложил мне поменяться местами. Мы поменялись. Тут и Джоан подоспела с ведерком из нержавейки, полным льда; я заставил ее завернуть лед в третье полотенце и крепко прижал получившийся сверток к ране.

– Что вы делаете? – спросила Джоан.

– У нее сильный порез. Если нам удастся восстановить ей сердцебиение, она может просто истечь кровью, – прохрипел я. – От холода сосуды сужаются, замедляют кровотечение. Это может подарить ей немного времени.

– Господи, – пробормотал Джейк. – Вот бедолага…

Я пригнулся, вглядываясь внимательнее. Кожа на левой стороне лица и шеи была покрыта зловещими темно-красными пятнами.

– Смотрите-ка. Ожоги.

– От электричества? – спросила Джоан.

– Она упала лицом на пол, не в воду, – возразил я, нахмурившись, и оглянулся на кабину. – Вода из душа. Она ошпарилась и вывалилась оттуда прямо через чертово стекло.

Джоан дернулась, как от удара, и смертельно побледнела.

– О Боже! Это я виновата! Я сама монтировала нагреватель.

– Сглазили, – донесся из гримерной голос Бобби. – Весь этот чертов фильм сглазили. Мы все в жопе.

Джоан держалась более или менее ничего, но слезы все-таки капали с ее подбородка на обнаженную девушку. Я продолжал прижимать лед к порезу.

– Сомневаюсь, что это ваша вина. Я хочу, чтобы вы вышли встретить «скорую» и проводили их сюда, когда они приедут.

Все такая же бледная, она встала и вышла, не оглянувшись. Джейк продолжал делать искусственное дыхание – похоже, кое-какие навыки у него имелись. Задыхаясь от нервного напряжения, я все так же прижимал к ране полотенце со льдом, когда появилась наконец бригада «скорой» с большими фонариками и носилками-каталкой.

Я рассказал им, что случилось с девушкой, отошел в сторону, чтобы не мешать, и присел на стул в углу, у стены с гримировальными столиками. Джейк подошел и сел рядом.

– Мне показалось, она начала дышать, – шепнул он. Мы посидели немного, глядя на хлопочущих медиков. – Господи, жуть какая! Такое вообще случается – чтобы все разом? Что скажете?

Я нахмурился и закрыл глаза, вслушиваясь, прощупывая чувствами происходящее в комнате. Где-то в разгар смятения и паники удушливое облако разрушительной магии рассосалось, не оставив и следа. Теперь, когда кризис миновал, когда дело, занимавшее все мои мысли, перешло в другие руки, начался отходняк. Руки начали трястись, в глазах замерцали звезды. Волна ужаса накатила на меня, участилось сердцебиение, перехватило дыхание. Я низко опустил голову и принялся массировать затылок в ожидании, пока пройдет реакция. Света мощных фонарей более чем хватало, так что я убрал амулет под рубаху, дав ему погаснуть.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросил Джейк.

– Сейчас отойду. Надеюсь, с ней все будет в порядке.

Джейк хмуро кивнул.

– Может, Бобби и прав.

– Насчет проклятия?

– Возможно. – Он замолчал и осторожно покосился на меня: – Как вы узнали?

– Узнал? О чем?

– Что мы в беде. Я хочу сказать, я думал, вы в студии. Я прибежал через пару секунд после того, как услышал, что она упала. – но я-то находился всего в нескольких футах. А вы ворвались, должно быть, всего на несколько секунд позже меня. Откуда вы знали?

– Простое везение. Мы разобрались с камерами, и Джоан привела меня… чтобы представить, наверное, или что-нибудь в этом роде.

– А что это за свет у вас такой был?

Я пожал плечами:

– Одна из этих новомодных штучек, которыми дети балуются. Подсвечивать побрякушки на дискотеках и прочих потанцульках.

– Теперь это называется рейв-пати.

– Ну да, рейв. Точно.

Несколько секунд Джейк молча смотрел на меня, потом медленно кивнул.

– Извините. Я, наверное, веду себя как параноик.

– Все нормально. Я же сам видел.

Он еще раз кивнул и устало откинулся на спинку стула.

– Я уж думал, мне конец. Спасибо.

Вряд ли стоит акцентировать постороннее внимание на своих чародейских штучках – тем более когда кто-то балуется со смертоносными энергиями и наверняка не обрадуется помехе в виде представителя Белого Совета.

– Да я всего-то сделал, что вбежал. Нам еще повезло, что электричество вырубилось.

– Угу…

Медики поднялись, погрузили Жизель на носилки и покатили их к выходу. Мы с Джейком тоже встали.

– С ней все будет в порядке? – спросил Джейк. Медики не сбавили шага, но один из них повернул голову.

– Шанс выкарабкаться у нее есть. – Он мотнул головой в мою сторону. – Когда бы не лед, не было бы и этого.

Джейк нахмурился и огорченно прикусил губу.

– Вы уж там постарайтесь, ладно?

– Сэр, вам лучше проехаться с нами, показаться врачам.

– Я в норме, – возразил Джейк.

Медики уже сворачивали за угол коридора, но один из них обернулся.

– Электротравмы не всегда можно почувствовать. Едемте.

Однако Джейк не тронулся с места. Медики унесли с собой фонари, и в комнате снова стало темно, пока не вернулась Джоан со своим брелком.

– Гуфи, а ну тащи свою накачанную задницу в «скорую»!

Тот покосился на свое отражение в широком, во всю стену, зеркале. Волосы его торчали во все стороны.

– Ну, хотя стиль у меня сейчас тот же, что у Эйнштейна, Франкенштейна и Дона Кинга, я чувствую себя вполне нормально. Обо мне не беспокойся.

– Так и знала, что ты так скажешь, – кивнула она. – Отлично, тогда я сама тебя отвезу. А все остальные – вон из студии, пока я не буду уверена, что электрика больше никого не угробит. Бобби с Эммой уже на улице. Гарри, жду вас здесь к трем, ладно?

– Зачем? – тупо поинтересовался я.

– Снимать.

– Снимать? – поперхнулся Джейк. – После этого?

Она поморщилась:

– Шоу должно продолжаться. И убирайтесь отсюда, чтобы я могла запереть дом. Гуфи, марш в мою машину и даже не пытайся со мной спорить! Артуро будет ждать нас в больнице.

– Ладно, – с видимой неохотой сдался Джейк. – А Бобби с Эммой? У них есть машина?

– Сомневаюсь.

Джейк порылся у себя в сумке, достал связку ключей и бросил мне.

– Вот. Передайте это Эмме, ладно?

Я поймал ключи в воздухе, и мы двинулись к выходу.

– Идет.

Джоан вздохнула:

– Может, мы и правда прокляты. Очень уж все это на «Макбет» смахивает.

– Похоже на то, – согласился Джейк.

«Сыпьте скверну в глубь жерла… Жарко, жарко, пламя ярко… Хороша в котле заварка». Я промолчал, но про себя не сомневался в том, что все еще здорово ухудшится, прежде чем пойти на поправку.

Еще как ухудшится.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Мы вышли. Джоан с Джейком перебросились парой слов с Бобби и женщиной – насколько я понял, той самой Эммой. Потом Джоан бесцеремонно запихнула Джейка в свою машину, и они уехали, предоставив мне возможность вынюхивать без помех. Пока в студии гуляли на свободе всякие смертоносные силы, каждая минута была на вес золота, а ключи давали мне неплохой повод пошарить в поисках улик. Я не питал особенных надежд на то, что в бычьей башке у Бобби может заключаться что-либо важное для следствия, поэтому сосредоточил внимание на женщине.

– Привет, – кивнул я, подходя к ней. – Меня зовут Гарри. Я ассистент продюсера.

– Эмма, – откликнулась женщина – и впрямь очень хорошенькая. Какая-то особенная была у нее красота: теплая, добрая; лицо ее, казалось, создано для улыбки. Зеленые, как клевер, глаза, светлая кожа, длинные рыжие, с солнечно-золотыми прядями волосы… Одежда ее – джинсы, черный свитер – тоже казалась по-свойски уютной. Вот только улыбки на ее лице я что-то не видел. Она протянула мне руку.

– Рада познакомиться. Хорошо, что вы оказались на месте, чтобы помочь им.

– Любой, окажись он там, сделал бы то же самое, – заверил я ее.

– Пошли, Эмма, – с кислой миной потянул ее за рукав Бобби. – Вызовем такси и поехали.

Она не обратила на него ни малейшего внимания.

– Я вас, кажется, здесь еще не видела.

– Верно, я первый день сегодня. Нас с Артуро один общий друг познакомил – а я как раз искал работу.

Эмма прикусила губу и кивнула.

– Он у нас мягкотелый, – сказала она. – На случай, если вам еще не говорили, у нас в студии не каждый день такое.

– Надеюсь, – согласился я. – Жаль, что так вышло с вашей подругой.

– Бедняжка Жизель! Надеюсь, она поправится. Она родом из Франции – у нее здесь никого родных. Я не видела – она что, шею порезала?

– Угу.

– Как? В смысле, в каком месте?

Я провел пальцем под подбородком, уперевшись им в кадык.

– Здесь.

Эмму пробрала заметная дрожь.

– Господи, шрам…

– Если она выживет, я думаю, это ее мало будет смущать.

– Черта с два не будет! – вспылила Эмма. – Он же на виду. Она не пройдет ни одного кастинга.

– Могло обернуться и хуже.

Она пристально посмотрела на меня:

– Вы не одобряете ее профессии?

– Я этого не говорил.

– Вы что, из этих, из религиозных или вроде того?

– Нет, я только…

– Потому что, если вы из этих, я лучше сразу скажу вам, что я не из них и что я терпеть не могу, когда кто-то осуждает мою работу.

– Вовсе я не религиозен. Я… э…

– И меня тошнит от ублюдков, которые… которые… – Она с видимым усилием замолчала. – Извините. Обычно я держу себя в руках. Нет, правда, меня тошнит от людей, которые говорят мне, как губительна для меня моя работа. Как она разлагает мне душу. Что я должна бросить ее и посвятить свою жизнь Господу.

– Вы скорее всего мне не поверите, – осторожно произнес я, – но я очень хорошо понимаю, что вы имеете в виду.

– Вы правы, – кивнула она. – Я вам не верю.

На поясе у нее зачирикал мобильник, она отстегнула его и поднесла к уху.

– Да? – Она помолчала секунду. – Нет. Нет, лапочка. Мамочка ведь сказала тебе, уходя. Если Грейси говорит, что можно только одно печеньице, значит, получишь только одно. Пока мамочка не вернется с работы, она главная. – Эмма послушала еще немного и вздохнула. – Знаю, лапочка. Мне очень жаль. Я скоро приеду. Идет? Я тебя тоже люблю, лапочка. Целую. Пока.

– Ребенок? – спросил я.

Она едва заметно улыбнулась мне, пристегивая телефон обратно на пояс.

– Двое. С ними сейчас бабушка.

Я невольно нахмурился.

– Ух ты… Как-то никогда не представлял себе… гм… актрисы с детьми.

– Нас таких мало, – сказала она.

– А что… гм… их отец одобряет вашу работу?

Взгляд ее полыхнул горячим огнем.

– Он с ними не общается. И со мной.

– Ох, – спохватился я и протянул ей ключи. – Джейк просил передать… от машины. Извините, если обидел. Я не хотел, правда.

Она глубоко вдохнула, выдохнула, и злость, распиравшая ее изнутри, похоже, немного ослабла. Она взяла ключи.

– Да вы не виноваты. Это я такая… взвинченная.

– Здесь все, похоже, на взводе, – заметил я.

– Ну да. Это все фильм. Если он не пойдет, нам всем придется искать себе работу.

– Почему?

Она пожала плечами:

– Все довольно сложно. У нас у всех контракты с «Силверлайт». Артуро от них ушел, но ему удалось найти в своем контракте лазейку, позволяющую ему набирать актеров у «Силверлайт» еще три месяца после его ухода.

– О, – вспомнил я. – Джейк говорил что-то насчет еще одного фильма.

Она кивнула:

– Артуро хочет снять три фильма. Это второй. Если их примут хорошо, Артуро укрепит свою репутацию, а мы получим возможность либо расторгнуть контракты с «Силверлайт», либо выторговать себе условия повыгоднее.

– Ясно, – сказал я. – А если фильмы провалятся, «Силверлайт» сама расторгнет с вами контракты, так?

– Именно, – кивнула она. – А у нас и так столько проблем, так теперь еще эта…

– Ну же, Эмма, поехали, – воззвал к ней Бобби. – Я подыхаю с голоду. Поедем поищем чего-нибудь.

– Поучился бы воздержанию для разнообразия. – Ее зеленые глаза на мгновение вспыхнули от раздражения, но она быстро взяла себя в руки. – Увидимся после обеда, Гарри. Рада была познакомиться.

– Взаимно.

Она повернулась и, испепелив Бобби взглядом, зашагала к машине. Так и не обменявшись ни словом, они уселись – Эмма за руль, Бобби на пассажирское место – и уехали. Я задумчиво двинулся к своей машине. Похоже, Томас с Артуро не ошибались. Кто-то наслал на съемочную группу чертовски мощное энтропийное проклятие – ну, конечно, если все это не было чудовищным совпадением, в чем я сильно сомневался. Этакий мистический эквивалент разящих грома и молнии.

Источником энергии может стать что угодно: избыточные эмоции, несчастный случай, да что там, даже простые географические особенности – и то могут. Эта энергия, в свою очередь, тоже влияет на мир вокруг нас. Именно она дает «Каббиз» преимущество на своем поле (хотя вся их козлиная возня с талисманами и прочей лабудой и сводит его на нет), она оставляет несмываемую ауру ужаса на всем, что хоть раз было связано с какими-нибудь трагическими событиями, и она же сохраняет за тем или иным местом дурную репутацию.

Я не ощущал никакой особой концентрации энергии вплоть до момента, когда проклятие обрушилось на Джейка и Жизель, – впрочем, и это не исключало до конца вероятность случайного совпадения. На самом деле существует уйма магических энергий, ощутить или распознать которые трудно, почти невозможно. В каждой культуре для них существует свое определение: мана, тотем, джуджу, ци, психоэнергия, Сила, душа… Эта неописуемо сложная система взаимосвязанных энергий, действующих на нашу старушку Землю, укладывается в одно незамысловатое определение: shit happens. To бишь всякое бывает.

С другой стороны, пострадали – и не раз – люди вокруг Артуро. Я могу допустить, что молния способна поразить человека. Но когда бы не мое вмешательство, она бы проделала это четырежды. Вероятность подобного совпадения близка к нулю.

И потом, как бы мне ни хотелось списать все на стихийные обстоятельства, та энергия, что заставила Жизель броситься сквозь стеклянную дверь, стекло – разбиться и порезать ее, а прожектор – упасть и закоротиться на пол, никак не походила на природную. Она проскользнула мимо меня огромной, целеустремленной змеей, и ведь она не набросилась на первого подвернувшегося. Она не тронула ни меня, ни Бобби, ни Эмму; Джейка она зацепила по чистой случайности. Она целилась в душ, в девушку.

Выходит, по меньшей мере в одном Артуро заблуждался. Целью мальоккьо был вовсе не он.

Только окружавшие его женщины.

Мысль эта вдруг взбесила меня. Можете обзывать меня неандертальцем, но когда всякие гадости происходят с женщинами, я начинаю вести себя не совсем разумно. Нет насилия омерзительней, чем то, что нацелено на женщину, и то, что хищники имели сверхъестественную природу, только усугубляло это. Именно по этой причине я так вышел из себя, когда Томас ввел Жюстину в транс. То есть я прекрасно понимал, что сама девушка вовсе не возражала, и ни капельки не сомневался в том, что Томас не желал ей зла. И все же какие-то глубинные, примитивные инстинкты заставляли меня видеть только то, что она женщина, а он – охотится на нее.

И что бы там ни думала на этот счет более рациональная часть моего рассудка, когда я вижу, как кто-то причиняет зло женщине, гигантопитек во мне жаждет схватить кость потяжелее и на манер примата из кубриковой «Одиссеи» засветить по башке кому нужно.

Насупившись, как туча, я уселся в машину и заставил себя успокоиться и подумать хорошенько. Я медленно, размеренно дышал до тех пор, пока не сбросил пар достаточно, чтобы начать анализировать все, что мне удалось узнать. Все нападения на Артуровых женщин очень сильно смахивали на вендетту. Кто-то имел на Артуро бо-ольшой зуб и целенаправленно убирал одну за другой женщин из его окружения. И что, интересно, за зуб надо иметь, чтобы действовать с такой жестокостью? И кто способен на такое?

Возможно, ревнивая женщина. Особенно учитывая то, что у него в копилке целых три бывшие жены.

Ну конечно, Мэдж вовлечена в совместный с Артуро бизнес. Она не показалась мне человеком, способным рискнуть своим состоянием ради примитивной мести. Последняя по времени супруга, Триша, находилась в аналогичном положении… впрочем, с ней я еще не встречался. Третьей экс-супруги – как ее… Люсиль – на горизонте не наблюдалось. Интересно, а она могла воспользоваться магией с целью расплаты?

Я тряхнул головой и завел машину. До сих пор я встречался с энтропийным проклятием только раз и совсем недолго. Оно было на порядок сильнее мальоккьо, едва не убившего Джейка и Жизель. Я остался в живых по счастливому стечению обстоятельств – и это при всем моем арсенале магических приемов и оберегов.

Я спас Джейка и, надеюсь, Жизель – но мне повезло. С таким же успехом я мог погибнуть от электрического разряда в луже собственной крови. Мне удалось одолеть мальоккьо, но ничто не гарантировало от новых попыток. Более того, скорее всего в следующий раз острие этой смертоносной магии нацелится точнехонько на меня.

Я тронул Жучка с места и поехал к себе в офис.

Черт, для того, чтобы составить хоть мало-мальски пристойное представление о злоумышленнике, мне не хватало информации. Возможно, с моей стороны умнее было бы обследовать орудие убийства – как знать, может, мне и удалось бы определить, каким образом его использовали.

Проклятия связаны теми же ограничениями, что и любое другое заклятие. Из этого следовало, что тот, кто насылал сглаз – кем бы он ни был, – должен был тем или иным способом наводить магию на намеченную жертву. Лучше всего для этого подходят части тела: прядь волос, обрезки ногтей… сойдет и свежая кровь. Впрочем, есть и другие средства. Например, кукла, одетая так же, как жертва. Я слышал, что для этого годится даже фотография – при условии, что она неплохого качества.

Впрочем, навести проклятие на цель только полдела. Прежде чем убийца приведет его в действие, он должен накопить достаточно энергии. Такое сильное заклятие, как это, требует уйму подготовительной работы. И ведь энергию мало еще просто накопить – ее необходимо преобразовать в соответствуюшую форму. Даже среди обладающих магическим даром не так много найдется таких, кто способен на это. Ясное дело, любой член Белого Совета проделает это без особого труда – так ведь не каждого в этот Совет и берут. Подавляющее большинство им даже в подмастерья не годится. Да и далеко не те, кого в эти подмастерья берут, осиливают курс обучения.

Столь сильная магия опасна для новичка в нашем ремесле. Еще как опасна! В общем, решил я, велики шансы того, что это не просто ревнивый маг-самоучка. Эти методичные убийства совершены кем-то до неприятного умелым.

Но зачем? Зачем убивать работающих на Артуро женщин? И какого эффекта добивается убийца? Все вовлеченные в процесс съемок, конечно, нервничают. Может, кто-то пытается посеять страх лишь ради того, чтобы предприятие Артуро лопнуло, толком не родившись?

Конечно, месть вполне способна служить мотивом убийства, но, поразмыслив немного, я решил, что жадность как мотив не менее, если не более, перспективна для разработки. И то правда, жадность – славный, стерильный такой мотив. Если деньги стоящие, вам не обязательно знать того, из-под чьего носа вы их выхватили. Вам не нужно ни любить его, ни ненавидеть, ни даже знать, кто это такой. Вам достаточно хотеть этих денег сильнее, чем дышать, – и если история и учит чему-либо, так только тому, что подобный образ мышления никак не назовешь редкостью.

Я поставил машину на стоянку около дома и по лестнице поднялся в свой офис. Кто останется в выигрыше от краха Артуро? Студия «Силверлайт». Я кивнул. Эта версия завязывалась куда логичнее, чем действия какого-то мстительного одиночки. В качестве отправной точки это представлялось вполне убедительным – и у меня имелась еще пара часов на предварительные изыскания. Если повезет, я мог бы нарыть информацию, способную поддержать (или опровергнуть) версию нехорошего парня с долларовыми купюрами вместо совести.

Я отпер дверь моего офиса, но не успел шагнуть внутрь, когда в затылок мне уперлось что-то холодное и твердое: пистолетный ствол. Сердце панически дернулось и замерло.

– Идите в комнату, – негромко произнес чуть грубоватый мужской голос. – И не заставляйте меня шуметь сильнее, чем стоило бы.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Что-что, а приставленный к затылку пистолет пробуждает самое что ни на есть глубинное стремление к сотрудничеству и взаимопониманию. Я повиновался.

Я отпер дверь, тип с пистолетом вошел следом за мной. Мой офис невелик, но занимает угловое помещение, поэтому окна у него на двух стенах. Обстановка состоит из стола, стойки со старой кофеваркой, нескольких металлических шкафчиков с картотекой и столика у входа, на котором разложены буклетики, имеющие целью помочь взаимопониманию с нормальными людьми. Мой рабочий стол расположен в углу между окнами; перед ним стоят два мягких кресла для клиентов.

Тип с пистолетом подвел меня к одному из мягких кресел и подтолкнул:

– Садитесь.

Я сел.

– Эй, послушайте…

Ствол надавил сильнее.

– Цыц.

Я замолчал. Мгновение спустя что-то шлепнуло меня по плечу.

– Возьмите это, – скомандовал голос. – И наденьте.

Я послушно потянулся рукой и обнаружил маску для сна – из плотной материи, с резинкой на затылке.

– Но зачем?

Должно быть, тип за моей спиной взвел курок: что-то неприятно щелкнуло. Я надел эту чертову маску.

– Может, вы не поняли: как следователь я в этой маске не слишком эффективен.

– Об том и речь, – хмыкнул тип с пистолетом. Ствол отодвинулся от моего затылка. – Постарайтесь сделать так, чтобы я ничего не испугался. – Он зевнул. – А то я нервный что-то. Можно сказать, на иголках весь. Сделаете лишний звук или движение, и я могу дернуться… а у меня курок, понимаете ли, шибко чувствительный. Мой пистолет сейчас целится вам прямо в нос. В общем, эта причинно-следственная связь может оказаться для вас неблагоприятной.

– Возможно, в следующий раз вам достаточно будет сказать «замри», – предложил я. – Совершенно не обязательно было так растягивать процесс.

Судя по его голосу, он слегка улыбнулся.

– Я просто хочу, чтобы вы хорошо прочувствовали ситуацию. Если я по какой-то глупой случайности вдруг разнесу вам башку, у нас лица покраснеют, – он помолчал мгновение. – Ну, мое, во всяком случае.

Мне это не показалось пустой бравадой. Говорил он спокойно, даже чуть скучая. Я услышал, как он движется вокруг меня, потом ощутил внезапную вибрацию воздуха, и кожа у меня на лице чуть застыла, как на морозе.

– О'кей, – произнес он. – Так, пожалуй, сойдет. Можете снимать.

Я снял маску и смог наконец разглядеть своего пленителя – тот сидел на краешке стола, держа в руках небольшой полуавтоматический пистолет с наведенным на меня стволом. Роста он был немаленького, почти с меня; будь его темно-русая шевелюра чуть длиннее, она казалась бы просто пижонской. От спокойного, уверенного взгляда серо-голубых глаз, пожалуй, не укрывалось ничего. Одежду его составляли свободные черные брюки и черная же спортивная куртка, из-под которой виднелась серая футболка. Сложением он напоминал скорее пловца, нежели тяжеловеса, – этакая упругая львиная мощь в сочетании с ленивой, небрежной грацией.

Я огляделся по сторонам и увидел, что вокруг моего кресла насыпано неширокое, пальца в два, колечко из соли. Пустая баночка стояла рядом на полу. В одном месте на белых кристалликах виднелось маленькое красное пятно: кровь. Он использовал каплю своей крови, чтобы активировать магический круг, и я физически ощущал, как бьется, сгустившись в тесном кольце, моя собственная магия.

Круг образовал барьер, запиравший внутри себя любую магическую энергию. Если бы мне вздумалось наслать на мужчину с пистолетом ту или иную магию, я бы не смог сделать этого, не разрушив кольцо соли физически. Возможно, в этом и заключался смысл.

Я поднял на него взгляд.

– Кинкейд? Я не ожидал вас по крайней мере до завтра.

– Жизнь моя бродячая, – отозвался наемник. – Я как раз ехал через Атланту, когда получил ваше сообщение. А уж оттуда до Чикаго долететь – плевое дело.

– А к чему такие гестаповские штучки?

Он пожал плечами:

– Вы, Дрезден, чертовски непредсказуемый тип. Я вовсе не прочь поболтать с вами, но прежде я хотел убедиться, что вы – это действительно вы.

– Уверяю вас, это действительно я.

– Приятно слышать.

– И что дальше?

Он чуть двинул плечом.

– А дальше мы с вами мило побеседуем.

– Под дулом пистолета? – поинтересовался я.

– Ну, мне не хотелось бы, чтобы в наш разговор вмешивалась всякая там магия.

– Но я бы не стал делать ничего такого, – возмутился я.

Он отрицательно мотнул пальцем.

– Совет испепелит всякого, кого поймают за этим занятием. Но у нас же частная беседа. – Он кивнул в сторону круга. – Так вы уж точно не сможете ничего такого. Я здесь затем, чтобы поговорить по делу, а не сдохнуть по собственной глупости. Если угодно, можете считать эти меры предосторожности комплиментом.

Я скрестил руки на груди.

– Нет лести убедительнее пистолета, нацеленного тебе в лоб.

– Господь свидетель, это истинная правда, – согласился Кинкейд и положил пистолет на стол; левая рука его, правда, оставалась лежать на рукоятке. – Я человек простой, Дрезден. Я до сих пор жив только потому, что стараюсь не допускать глупых случайностей или неосмотрительных поступков.

Я постарался сдержать упрямую злость и кивнул.

– Что ж, ладно. В конце концов, не буду валять глупостей – ничего и не случится.

– Вот и славно. – Он покосился на часы с пластиковым ремешком. – Только не думайте, что у меня день в запасе. Хотели поговорить со мной – так говорите.

На самом-то деле я готов был визжать от раздражения, но взял себя в руки.

– В Чикаго сейчас целая шайка вампиров.

– Черная Коллегия?

– Угу, – кивнул я.

– Кто главарь?

– Мавра.

Кинкейд задумчиво прикусил губу.

– Чертова старая жаба! Я слышал, она набрала себе немаленькую команду.

– Угу. Я как раз хочу укоротить их.

Кинкейд побарабанил указательным пальцем по пистолету.

– Вампиров из Черной Коллегии не так-то просто одолеть.

– Если только не взять их тепленькими, спящими в гробах, – возразил я. – Найти их я смогу.

– Вы хотите, чтобы я поработал вашим телохранителем, пока вы не разберетесь с ними?

– Нет. Я хочу, чтобы вы отправились туда со мной и помогли мне перебить их к чертовой матери.

Губы его раздвинулись в белозубой улыбке.

– Наступательные действия? Это славно. Осточертело обороняться. И каков сценарий?

– Найти их. Перебить их.

Кинкейд кивнул:

– На слух довольно просто.

– Ну, в этом вся соль. Сколько вы с меня хотите?

Он сказал.

Я поперхнулся.

– Вы имели в виду наличными или как?

Кинкейд закатил глаза и встал.

– Иисусе! Вам что, не жаль моего времени, Дрезден?

– Подождите, – поспешно сказал я. – Послушайте, я что-нибудь придумаю… Расплачусь. – Он заломил бровь. – Я держу слово.

– Возможно, – сказал он. – Однако занятно, как работа наемником делает тебя слегка циничным.

– Рискните, – посоветовал я. – Я добуду денег. И потом, за мной и так должок.

Его глаза блеснули ехидным огоньком.

– Чтобы в долгу у тебя был печально известный Дрезден… Да ради такого не жалко и времени. Грех не дать вам шанса расплатиться.

– Класс.

– Два условия, – сказал он.

– Ну?

– Мне нужна как минимум еще одна пара глаз, – заявил он. – Кто-то, умеющий драться.

– Зачем?

– Затем, что, если кого-то ранят, необходимо двое, чтобы вытащить его живым. Один чтобы тащить, и второй – прикрывать отступление.

– Вот не думал, что вы заботитесь о раненых.

– Еще как забочусь, – возразил он. – Ранить могут и меня.

– Отлично, – кивнул я. – А второе условие?

– Вы должны понимать, что, если вы потом попытаетесь шантажировать меня этим, я буду вынужден защищать собственные интересы. – Он поднял руку. – Поймите меня правильно. Это чистый бизнес. Ничего личного.

– Да никаких проблем, – заверил я его. – И потом, вы ведь тоже не хотели бы получить мое смертное проклятие, правда?

– Ни в коем случае. Поэтому я использовал бы винтовку – с расстояния в тысячу ярдов. Пуля опережает собственную звуковую волну, так что выстрела вы даже не услышите. Вы будете мертвы прежде, чем поймете, что случилось.

Это здорово напугало меня. Мне доводилось сталкиваться лицом к лицу с самыми разными жуткими тварями, но ни одна из них не отличалась такой спокойной практичностью. Кинкейд верил, что сможет убить меня, если уж дело дойдет до этого.

И, если подумать, я в это тожеверил.

С десяток секунд он следил за моим лицом, и улыбка его стала слегка напоминать волчий оскал.

– Уверены, что хотите меня в команду?

Еще пару секунд в комнате царило напряженное молчание.

– Ладно. – Кинкейд шагнул вперед и носком ботинка прочертил в кольце соли брешь. Напряжение разом исчезло. – Только я ограничен во времени. Мне нужно вернуться к Иве до воскресенья.

– Понято, – кивнул я. – Как с вами связаться?

Он сунул пистолет в карман куртки и выудил оттуда серую визитную карточку, потом положил карточку на стол и постучал по ней пальцем.

– Пейджер.

Он повернулся к двери. Я встал из кресла.

– Эй, Кинкейд.

Он оглянулся. Я бросил ему маску. Он поймал ее.

– Так уж и простой человек? – спросил я.

– Угу.

– Ничего сверхъестественного?

– Даже обидно, – кивнул он. – Стопроцентно смертный.

– Врете.

Лицо его снова сделалось подчеркнуто нейтральным.

– Прошу прощения?

– Я сказал, вы все врете. Я же видел вас там, на Ригли, Кинкейд. Вы стреляли с хода. Двенадцать выстрелов – и двенадцать трупов.

– И что в этом такого сверхъестественного?

– Ну, в горячке боя простым людям свойственно совершать ошибки. Мазать. Больше половины. Вы не промазали ни разу.

– Что толку от стрельбы, если ты промахиваешься? – Он улыбнулся, сложил пальцы пистолетиком и прицелился указательным пальцем в меня. – Я такой же смертный, как вы, Дрезден. До встречи.

И вышел.

Я так и не понял, принесло это мне облегчение или нет. С одной стороны, он был опытный стрелок – абсолютно неоценимый в бою. Смертный он или нет, в противостоянии с Маврой я отчаянно нуждался в помощи кого-то вроде него.

С другой стороны, я понятия не имел, как буду с ним расплачиваться, – и я верил, что он запросто убьет меня, если я этого не сделаю. Все это пугало меня до холодного пота. До сих пор я более или менее полагался на идею смертного проклятия. Согласно этой идее, любой, задумавший напасть на члена Белого Совета, десять раз призадумается над угрозой попасть под шквал разрушительной энергии, высвобождаемой чародеем в последнее мгновение его жизни.

Но этого мгновения вряд ли хватит, когда речь идет о снайпере, стреляющем из засады. Я представлял себе это: вспышка, удар в затылок, длящееся доли секунды удивление, а потом чернота – прежде, чем я успею осознать нужду в смертном проклятии.

Кинкейд был прав: у него могло и получиться. Вся заведенная в наших магических сообществах тактика единоборств отстала от жизни как минимум на пару столетий. Вполне вероятно, старейшины Белого Совета даже не осознавали этого. Одно хорошо: вампиры, по некоторым признакам, – тоже.

Черт, будущее как-то разом стало представляться мне не самым приятным для чародеев местом.

Я подмел соль и уселся за стол, пытаясь привести мысли хоть в относительное подобие порядка. Черт, мне не хватало подробностей того, что случилось с жертвами мальоккьо. И мне не хватало подробностей о карьере Артуро Геносы в мире эротического кино.

И – словно всего этого мало – мне не хватало денег, чтобы нанятый мною же громила не понаделал дырок в моем черепе.

Ха, подавляющему большинству людей такая ситуация показалась бы безнадежной. Впрочем, подавляющее большинство не попадает в такие ситуации со столь удручающей регулярностью, как я. Досада и напряжение во мне нарастали, и я даже находил в них какое-то извращенное успокоение. Черт, да я и вправду чувствовал себя спокойнее с этими старыми, добрыми, хорошо знакомыми мне эмоциями, что держали меня начеку, уменьшая риск преждевременной смерти.

Блин-тарарам… может, я и правда псих?

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Мне пришлось изрядно потратиться на телефонные разговоры в попытках нарыть хоть какую-то информацию о Геносе. Я обзвонил с дюжину организаций как в самом Лос-Анджелесе, так и в его окрестностях, но почти каждый номер соединял меня с автоответчиком, а те, кто все-таки снимал трубку, отсылали меня к своей домашней странице в Интернете. Живое человеческое общение явно ушло в прошлое. Чертов Интернет!

Я побился об несколько стен, постучал лбом в несколько запертых дверей, а потом посмотрел на часы и спохватился. Записав парочку адресов в Интернете, я кинул в рот немного съестного и отправился к Мёрфи.

Отдел специальных расследований расположен в одном из разномастных зданий комплекса чикагского полицейского управления. Я сунул дежурившему у входа сержанту свое удостоверение консультанта, тот заставил меня расписаться в книге посещений и махнул рукой, пропуская внутрь. Я поднялся по лестнице на этаж, который делили между собой камеры предварительного заключения и ОСР.

Открыв дверь отдела, я шагнул внутрь. Помещение размером пятьдесят на двадцать футов было сплошь заставлено рабочими столами. Единственным местом, выгороженным из общего объема невысокими шкафными перегородками, оставался закуток для посетителей с парой старых потертых банкеток и столиком, на котором валялось несколько журналов для скучающих взрослых и несколько игрушек для скучающих детей. Правда, одна из этих игрушек – плюшевый Снупи, весь в пятнах от детского питания – лежала на полу.

Над ней стоял, впившись зубами в плюшевое ухо, щен. Он помотал мордой, смешно хлопая кривым ушком, и, пятясь, с писклявым рычанием потащил Снупи за собой. Потом поднял взгляд на меня, оживленно завилял хвостом и принялся терзать куклу с удвоенным энтузиазмом.

– Эй! – окликнул я его. – Тебе полагалось находиться под присмотром у Мёрфи. Что ты себе позволяешь?

Вместо ответа щен зарычал и встряхнул Снупи еще сильнее.

– Вижу, вижу, – вздохнул я. – Нянька из нее…

Высокий, начинавший лысеть мужчина в мятом коричневом костюме оторвался от бумаг и повернулся ко мне.

– Привет, Гарри.

– Сержант Столлингз, – отозвался я. – Приятно было посмотреть на вас с Мёрфи нынче утром. Особенно когда вы ушибли ее ногу своим пузом – круто вышло.

Он ухмыльнулся:

– Я думал, она пойдет на захват. В ближнем бою женщины вообще опасны. Все пытались втолковать это О'Тулу, но он слишком молод и полагает себя неуязвимым.

– Мне кажется, она втолковала ему это убедительнее, – заметил я. – Она сама-то здесь?

Столлингз покосился в сторону закрытой двери маленького кабинета Мёрфи.

– Угу. Только вам стоит знать, что у нее нынче бумажный день. Любой входящий без спроса рискует остаться без головы.

– Я ее понимаю, – кивнул я и подобрал щенка с пола.

– Что, собачку завели?

– Да нет, так, благотворительность. Мёрфи обещала последить за ней до моего прихода. Звякнете ей обо мне?

Столлингз покачал головой и придвинул ко мне телефон.

– Я надеюсь дожить до пенсии. Сами попробуйте.

Я ухмыльнулся и двинулся к двери кабинета, кивнув по дороге паре знакомых парней из отдела. Подойдя к двери, я постучал.

– Черт подери! – рявкнула Мёрфи из-за двери. – Сказала же: не сейчас!

– Это я, Гарри, – ответил я. – Заглянул забрать собаку.

– Ох, Господи, – буркнула она. – Отойди от двери. Я отошел.

Секунду спустя дверь отворилась, и Мёрфи испепелила меня взглядом.

– Подальше отойди. Я весь этот чертов день сражалась с компьютером. Клянусь, если ты еще раз грохнешь мне жесткий диск, я его тебе в задний проход запихаю.

– Что ему, твоему жесткому диску, делать у меня в заднице? – искренне удивился я.

Она недобро сощурилась.

– Ха-ха-ха. Ладно, раз так, я пошел.

– Как знаешь, – сказала она и захлопнула дверь.

Я нахмурился. Фразы типа «как знаешь» были не в ее духе. Я попытался вспомнить, когда в последний раз видел Мёрфи такой немногословной. Когда посттравматический стресс у нее еще не прошел, она казалась отстраненной, но не злобной. Когда она напрягалась перед боем или перед лицом угрозы, ей не стоило подворачиваться под руку, но и тогда она не отталкивала от себя друзей.

Единственной ситуацией, более или менее напоминавшей нынешнюю, был случай, когда она считала меня замешанным в цепочке сверхъестественных убийств. С ее точки зрения, все выглядело так, будто я злоупотребил ее доверием, и в конце концов вся ее злость вылилась в прямой удар правой, едва не оставивший меня без зуба.

Что-то ее расстроило. Сильно расстроило.

– Мёрф? – окликнул я ее через дверь. – Скажи, где пришельцы спрятали твою тарелку?

Она приоткрыла дверь и хмуро уставилась на меня.

– О чем это ты?

– Ну, не тарелку… Просто ты – не ты, а какой-то злобный двойник из другого измерения или откуда там еще.

На ее скулах заиграли желваки; взгляд не обещал ничего хорошего. Я вздохнул:

– Пойми, ты сама на себя не похожа. Я, конечно, не психоаналитик, но вид у тебя такой, словно тебя что-то беспокоит. Во всяком случае, мне так кажется.

Она махнула рукой.

– Эти бумаги…

– Никакие не бумаги, – возразил я. – Ну же, Мёрф. Это ведь я.

– Не желаю об этом говорить.

Я пожал плечами:

– А стоило бы. Ты в паре шагов от шизы.

Она взялась за дверную ручку, но дверь не закрыла.

– Просто день не задался.

Я ей не поверил, но кивнул.

– Конечно. Извини, если я добавил тебе хлопот с собакой.

Лицо ее сделалось просто усталым. Она прислонилась к косяку.

– Нет. Нет, правда, он просто лапочка. Шума от него почти никакого. Весь день вел себя тихо как мышка. Даже все на бумажку сделал, которую я ему подстелила.

Я снова кивнул.

– Ты уверена, что не хочешь поговорить?

Она поморщилась и окинула взглядом помещение отдела.

– Не здесь. Пошли.

Мы угнездились в углу у кофеварки и автоматов со всякой снедью. Мёрфи не произнесла ни слова, пока не купила себе батончик «Сникерс».

– Мама звонила, – сказала она наконец.

– Что-нибудь случилось? – спросил я.

– Угу. – Она устало зажмурилась и откусила треть батончика. – Вроде того. Ну, не совсем.

– А-а, – произнес я, словно понял, что она имеет в виду. – Так что случилось?

Она откусила еще кусок.

– Моя сестра Лиза обручилась.

– А-а, – повторил я. Всегда изъясняйся уклончиво, когда не уверен, в чем дело. – А я и не знал, что у тебя есть сестра.

– Сводная.

– Гм… Мои соболезнования? – предположил я. Она свирепо посмотрела на меня.

– Она это нарочно сделала. К семейному сборищу в выходные. Совершенно осознанно.

– Это хорошо. В смысле, что хоть кто-то понимает, что делает, – лично я ни хрена пока не понимаю.

Мёрфи сунула в рот остаток батончика.

– Моя сводная сестра помолвлена. Она заявится туда в выходные со своим женихом, а я как дура – без жениха, без мужа… даже без сожителя. Мамочка меня с дерьмом смешает.

– Ну… у тебя ведь был муж, верно? Даже два.

Она вспыхнула.

– Ты не понял. Мёрфи – ирландские католики. Мужей-то два, но и разводов не один, а два – не уверена, что это повышает мой семейный рейтинг…

– М-м… Ну, не сомневаюсь, с кем бы ты ни встречалась, он с радостью покажется в обществе вместе с тобой, разве нет?

Она оглянулась в сторону сидевших за своими столами подчиненных. Если взгляды способны убивать, этот смел бы в озеро Мичиган все крыло здания.

– Ты смеешься? Когда? Я уже года два ни с кем не встречалась.

Возможно, мне стоило подать какую-нибудь реплику насчет того, как пуста жизнь без спутника… Вместо этого я решил уколоть ее самолюбие. В прошлом это срабатывало неплохо.

– Непобедимая Мёрфи. Убийца разнообразнейших гадких тварей – оборотней, вампиров, и тэ дэ, и…

– И троллей, – буркнула Мёрфи. – Двоих – летом, когда ты был в отъезде.

– Ну… да… И при всем этом ты позволяешь себе скиснуть из-за какого-то там семейного междусобойчика?

Она мотнула головой.

– Послушай… хотя нет, тебе не понять. Это личное, между мной и мамочкой.

– И твоя мамочка меньше тебя любит оттого, что ты не замужем? Что ты выбрала работу? – Я скептически покосился на нее. – Только не говори мне, Мёрф, что под маской пуленепробиваемой героини таится маменькина дочка.

Секунд десять она молча смотрела на меня, и усталость мешалась в ее взгляде с досадой.

– Я ведь старшая дочь, – пояснила она. – Ну и… в общем, все время, пока я росла, считалось, что я… что я… Ну, пойду по ее стопам, что ли. Мы обе так считали. Это нас сближало. Вся семья так считала.

– А теперь вдруг твоя сестра сделалась ближе к матери, чем ты, да? И это угрожает вашим с ней отношениям?

– Да нет! – раздраженно отмахнулась она. – Не так. То есть не совсем так. Или вроде того. В общем, это все сложно.

– Ясно, – кивнул я.

Она устало прислонилась к торговому автомату.

– Мама – очень славный человек, – сказала она. – Но последние несколько лет мне с ней нелегко. То есть я здорово занята на работе. Она считает, что мне не стоило разводиться второй раз, и это тоже немного отдалило нас. Ну и еще, я изменилась. Последние года два жутковатенькими вышли – я узнала больше, чем хотелось бы.

Я поморщился.

– Угу… Я же пытался предостеречь тебя.

– Пытался, – согласилась она. – Но я ведь сделала выбор. Все эти страсти… ничего, переживу как-нибудь. Только вот так мило побеседовать об этом с мамой я не могу. Вот тебе и еще одно, о чем я не могу с ней говорить. Всё мелочи, понимаешь? Только очень их много, этих мелочей. И они нас разводят.

– Так поговори с ней, – посоветовал я. – Попробуй объяснить, что ты не обо всем можешь с ней говорить. Что это не значит, что ты не хочешь с ней общаться.

– Не могу.

Я зажмурился.

– Чего это так?

– Ну, не могу – и все тут, – вздохнула она. – Не получается.

На лице у Мёрфи обозначилось неподдельное огорчение; глаза набухли самыми настоящими слезами, так что мне стало по-настоящему ее жалко. Может, потому что все это касалось семейных отношений. Для меня это совсем чужая жизнь и берег дальний – мне этого не понять.

Мёрфи переживала из-за взаимоотношений с семьей. Так поговорила бы с ними, и делу конец – так ведь? Всем легче. Да она и сама наверняка поступила бы так, если бы это касалось кого угодно другого.

Однако я заметил уже, что люди имеют обыкновение вести себя самым дурацким образом, когда речь идет об их семейных делах, – как-то разом утрачивают способность отличать здравый смысл от полнейшего безумия. Я называю это семейным помрачением.

И все же пусть я и не понимал, в чем загвоздка, Мёрфи оставалась моим другом. Она совершенно очевидно страдала – этого более чем хватало, чтобы я сделал еще одну попытку.

– Послушай, Мёрф, может, ты придаешь этому больше значения, чем стоило бы. Я к тому, что, если твоя мама действительно переживает за тебя, она не меньше твоего хочет объясниться.

– Она вообще не одобряет моей работы, – устало вздохнула Мёрфи. – И моего решения жить отдельно после развода. Мы уже черт-те сколько говорили с ней об этом, и ни одна из нас ни на дюйм с места не стронулась.

Вот это я очень даже понимал. Мне приходилось иметь дело с Мёрфиным ослиным упрямством – в доказательство могу продемонстрировать сломанный зуб.

– Значит, последние два года ты не ходила на семейные сборища и избегала разговоров на любую опасную тему, да?

– Вроде того, – неохотно согласилась Мёрфи. – Но разговоры-то никуда не делись. А мы все Мёрфи, так что рано или поздно кто-нибудь да начнет давать непрошеные советы, и тут-то кошмар и начнется. И я совсем не знаю, что со всем этим делать. А теперь, с помолвкой сестры, все только и будут разговаривать на темы, которые я умру, а обсуждать с ними, с дядюшками-тетушками своими, не буду.

– Так не ходи, – сказал я.

– Ну да, и обижу маму еще сильнее. Черт, да они тогда будут молоть языками еще пуще.

Я покачал головой.

– Да уж. В одном ты, Мёрф, точно права. Ни фига я в этом не понимаю.

– Тебе и не обязательно, – сказала она.

– А жаль, что не понимаю, – возразил я. – И жаль, что мне не приходится переживать из-за мнения моих дядюшек. Что нет проблем, которые мог бы улаживать с мамой. Блин, да меня бы устроило хотя бы знать, на что похож ее голос. – Я положил руку ей на плечо. – Банальность, но от этого не менее верная: что имеем, не храним… Люди меняются. Мир меняется. Рано или поздно ты теряешь близких тебе людей. И если ты не против советов чувака, ни фига не знающего, что такое семья, я тебе вот что скажу: не жди, что все уладится само собой. Тебе может казаться, что твоя родня будет с тобой всегда. А это не так.

Она опустила голову – наверное, чтобы я не видел слез.

– Поговори с ней, Кэррин.

– Наверное, ты прав, – кивнула она. – Поэтому, пожалуй, я не убью тебя за навязывание благонамеренных истин, пока я уязвима. Но это в последний раз.

– Очень мило с твоей стороны, – согласился я.

Она сделала глубокий вдох, провела рукой по глазам и подняла голову, снова сделавшись по обыкновению деловой.

– Ты хороший друг, Гарри… тебе вовсе не обязательно лезть в наши семейные дрязги. Я отплачу тебе… как-нибудь.

– Даже забавно, что ты это говоришь, – заметил я.

– Это почему?

– Я тут как раз пытался отследить денежные потоки, но вся информация нынче в Интернете. Можешь открыть для меня пару сайтов, надыбать мне кой-чего?

– Угу.

– Gracias[7]. – Я протянул ей адреса и наскоро изложил, что меня интересует. – А я пока поболтаюсь, посмотрю, что там на месте. Так я позвоню через час… или два?

Она со вздохом кивнула.

– Как, нашел вампиров?

– Нет пока, зато подкрепления подтянулись.

– Кто? – поинтересовалась она.

– Парень по имени Кинкейд. Он крут.

– Чародей?

– Нет. Классический образчик солдата удачи. Вампиров мочит – любо-дорого глядеть.

Мёрфи подняла бровь.

– Он чист?

– Насколько мне известно, да, – ответил я. – Остальное узнаю сегодня от нашего водилы. Если повезет, я найду логово, и мы их накроем.

– Эй, если вдруг так выйдет, что нам придется провернуть все в…

– В субботу, – договорил я за нее. – Я понял. Спускаясь по лестнице, я излагал щенку свою теорию родственных отношений.

– Учти, это всего лишь теория. Впрочем, в ее пользу говорит тонна с лишним доказательств. – Говоря это, я ощутил легкий укол досады. Семейных отношений у меня никогда не было. И не будет. Возможно, семейные проблемы Мёрфи запутанны и болезненны, но у нее по крайней мере есть хотя бы это.

Каждый раз, когда что-то напоминает мне мое сиротское детство, я испытываю нечто подобное. Может, я просто не осознаю, как это меня ранит. Или не хочу себе в этом признаться.

Я почесал щенка за ухом и полез в карман за ключами от Жучка.

– Хотя, конечно же, это только теория, – сказал я ему. – Потому как мне-то, блин, откуда знать?

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Я заскочил по дороге домой проглотить кусок-другой, принять душ и надеть что-нибудь, не так перепачканное кровью. Какой-то потрепанный «фольксваген-рэббит» боданул бампером «шевроле-субурбан», так что пробка растянулась на милю. В результате я опоздал на несколько минут.

У входа меня встретила смутно знакомая девица с блокнотом в руках. Возраст – явно недостаточный для того, чтобы ее пускали в питейные заведения, но нехватка солидности с лихвой возмещалась у нее… как бы это сказать… избытком бойкости. Симпатичная, скорее тощая, чем стройная, с кожей здорового кремового цвета. Волосы она уложила кольцами на манер принцессы Леи; одежду ее составляли джинсы, этакая сельского вида рубашечка и сандалии с громко стучащими подошвами.

– Привет! – улыбнулась она.

– И вам привет, – отозвался я.

Она сверилась со своим блокнотом.

– Вы, должно быть, Гарри. Кроме вас, никого больше не осталось… опаздываете.

– Утром я успел вовремя.

– Наполовину исправные часы – все равно что сломанные. Если, конечно, вы этим не гордитесь. – Она снова улыбнулась, оборачивая свои слова в шутку. – Это не вас я, случайно, видела, разговаривающим с Жюстиной? На вечеринке у Артуро?

– Да, я там был. Только пришлось уехать, чтобы не превратиться в тыкву.

Она рассмеялась и протянула руку.

– Меня зовут Инари. Я исполнительный ассистент продюсера.

Я пожал ей руку. Славными духами от нее пахло: их аромат будил воспоминания о стрекоте кузнечиков сонным летним вечером.

– Рад познакомиться… если вы только не отнимаете у меня работу. Вы ведь не из таких, нет?

Инари расплылась в улыбке, и это превратило ее лицо из умеренно привлекательного в прямо-таки хорошенькое, такие классные у нее образовались ямочки на щеках.

– Нет. Я просто хомячок-ассистент. Ниже вас по служебной лестнице на несколько ступенек. Мне кажется, вашему рабочему месту ничего не угрожает. – Она покосилась на запястье, на недорогие пластиковые часы. – Господи, нам надо пошевеливаться. Артуро просил меня проводить вас к нему к кабинет сразу, как вы придете. Сюда, пожалуйста.

– Что ему нужно?

– Ума не приложу, – сказала Инари. Она повернулась и торопливо пошла в глубь студии – мне даже пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать. На ходу она перевернула страницу блокнота и выдернула из волос карандаш. – Да, кстати: чего бы вы хотели в свою вегетарианскую пиццу?

– Мертвых коров и свиней, – отозвался я.

Она покосилась на меня и сморщила носик.

– Но они же вегетарианцы, – примирительно пояснил я.

Она, правда, отнеслась к этому явно скептически.

– При всех этих гормонах и прочих штуках, которыми напичкано мясо, оно может здорово повредить вашему здоровью. Так ведь? Знаете, как пагубно может сказаться длительное потребление жирной пищи на вашем пищеварительном тракте?

– Я предпочитаю статус хищника. А уж холестерину я в лицо смеюсь.

– С такими замашками вы кончите пуленепробиваемой закупоркой артерий.

– Да ну.

Инари тряхнула головой; лицо ее оставалось непреклонным, но привлекательности от этого не потеряло.

– Когда я заказываю, все выбирают овощные. Если хоть кто-нибудь закажет мясную, жир попадет и во все остальные… в общем, все соглашаются на овощные.

– Ну, тогда я, наверное, тоже.

– Но все-таки что бы вам хотелось в свою? В смысле, мне положено обеспечивать, чтобы все здесь были счастливы.

– Раз так, убейте мне парочку животных, – предложил я. – Они богаты белками.

– Вот-вот, белки, – обрадовалась Инари. – Сыру побольше или, может, фасоли… кукурузы там… Или постойте! Тофу[8]. Чистый белок. Так и сделаем.

Пицца с фасолью и соевой сметаной… ужас какой. Надо потребовать прибавки к жалованью.

– Ладно, давайте. – Щенок у меня в кармане пошевелился, и я застыл. – Да, вот… Вы мне можете помочь еще с одним.

Она вопросительно склонила голову набок.

– Ну?

Я сунул руку в карман и достал оттуда дрыхнувшего без задних ног щена.

– Можете составить компанию моему приятелю, пока я буду говорить с Артуро?

Девица растаяла от восторга, забрала у меня щена и принялась ворковать над ним.

– Ой, какая лапочка! Как его зовут?

– Никак, – ответил я. – Он у меня всего на день или на два. Только проснуться он может голодным или пить захочет.

– Я люблю собак, – заявила Инари. – Уж я о нем позабочусь.

– Премного благодарен.

Она повернулась, чтобы идти дальше, но снова спохватилась.

– Ой, Гарри, чуть не забыла. Что вы хотите пить? «Кола» сойдет?

Я подозрительно покосился на нее.

– Надеюсь, не с пониженным содержанием кофеина, нет?

Она обиженно нахмурилась.

– Я забочусь о здоровье, но не до маразма же!

– Умница, – одобрительно сказал я.

Она одарила меня еще одной очаровательной улыбкой и поспешила прочь, держа щена так бережно, будто тот сделан из стекла. Я вошел в кабинет.

Артуро Геноса сидел на углу стола. Седая шевелюра всклокочена; в пепельнице дымится недокуренная толстая сигара. Когда я вошел, он выдавил из себя усталую улыбку.

– Привет, Гарри. – Он подошел ко мне и удостоил одним из тех медвежьих средиземноморских объятий, после которых на теле остаются синяки. – Господь да хранит вас, мистер Дрезден. Не окажись вы на месте, боюсь, мы потеряли бы их обоих. Спасибо.

Он расцеловал меня в обе щеки. Я не большой любитель поцелуев-объятий между мужчинами; впрочем, я решил, что у них, в Европе, так принято. Или это он так пометил меня как следующую жертву. Я отступил на шаг.

– Надеюсь, с девушкой все будет хорошо?

Артуро кивнул:

– Будет жить. Уже хорошо ведь? Больше я сам пока ничего не знаю. – Он провел рукой по шее. – Шрамы. Говорят, шрамы останутся.

– Беда для актрисы.

Он снова кивнул.

– В телефонной книге написано, вы даете советы.

– Ну, не совсем. Я их продаю, – признался я. – Но тут…

– Мне нужно знать, – перебил он меня. – Нужно знать, не прекратить ли мне всю эту затею.

Я поднял бровь.

– Вы считаете, все эти люди пострадали именно поэтому?

Он взял сигару из пепельницы и повертел ее в пальцах.

– Я не знаю, что думать. Но меня поблизости не было. Значит, атака нацелена не на меня.

– Согласен, – кивнул я. – И это сглаз. Я уверен.

– Мистер Дрезден, если бы угрожали только мне, все было бы еще ничего. Но этот человек – кем бы он ни был – убивает и увечит окружающих меня людей. Так что выбор-то мне теперь приходится делать не только за себя.

– Зачем кому-то пытаться сорвать ваш фильм, мистер Геноса? – спросил я. – Я хочу сказать… простите за прямоту, но это ведь просто порнофильм. Таких пруд пруди.

– Не знаю, – признался он. – Возможно, тут замешаны деньги. Мелкий предприниматель может угрожать благосостоянию хорошо окопавшегося бизнесмена. Вот последний и действует. Понемногу. Без лишнего шума, понимаете?

– На первый взгляд, вас можно понять так, будто вам угрожает подпольный порносиндикат.

Геноса сунул наконец сигару в рот и пожевал ее. Потом побарабанил пальцами по столу и понизил голос.

– Вы шутите, конечно, но на протяжении последних лет кто-то потихоньку скупает студии.

– Кто?

Он покачал головой:

– Трудно сказать. Я пытался копнуть, но я же не детектив. Вот если бы вы могли как-нибудь…

– Я этим уже занимаюсь. Я дам вам знать, если выясню что-нибудь.

– Спасибо, – сказал он. – Но что мне делать сегодня? Я не могу допустить, чтобы этим людям причиняли вред и дальше.

– Вы ведь бежите наперегонки со временем, так? Если вы не завершите фильм в срок, вашему предприятию капут?

– Да.

– Сколько еще у вас времени?

– Сегодня и завтра.

– Тогда спросите себя, готовы ли вы позволить себе ради собственных амбиций рискнуть чужими жизнями. Положите это на одну чашу весов, а на другую – готовы ли вы позволить кому-то запугивать вас, не давая жить своей жизнью. – Я нахмурился. – Даже скорее жизнями – во множественном числе. Вы ведь правильно сказали, что решаете сейчас не только за себя.

– Но как сделать выбор? – настаивал он.

Я пожал плечами:

– Послушайте, Артуро. Вам нужно решить, только ли вы защищаете этих людей, или еще и возглавляете их. Это ведь не одно и то же.

Он снова повертел сигару в пальцах, потом медленно кивнул.

– Они взрослые люди. Я им не отец. Но я не могу просить их рисковать, если они этого не желают. Я скажу им, что они вольны уйти, если таков их выбор, и никто не будет держать на них зла.

– Но вы останетесь?

Он решительно кивнул.

– Значит, вы все-таки предводитель, – сказал я. – А знаете, Артуро, еще раз вот так – и я куплю вам большой круглый стол.

До него не сразу, но дошло, и он рассмеялся.

– Понял. Артур и Мерлин.

– Угу, – кивнул я.

Он задумчиво посмотрел на меня.

– Хороший совет. Для молодого человека вы обладаете исключительно здравыми суждениями.

– Вы не видели еще моей машины.

Артуро снова расхохотался. Он даже предложил мне сигару, от которой я с улыбкой отказался.

– Спасибо, я не курю.

– Вид у вас какой-то озабоченный.

– Угу. Что-то в вашей ситуации не укладывается у меня в голове. Лажа какая-то.

Геноса зажмурился:

– Что-что?

– Лажа, – повторил я. – Ну, это слово такое у нас в Чикаго. Я имею в виду, что-то не так в происходящем.

– Еще бы не так, – согласился он. – Люди гибнут.

– Я не об этом, – мотнул головой я. – Нападения отличаются жестокостью. Из этого следует, что намерения того, кто стоит за ними, так же жестоки. Невозможно пользоваться магией, если сам в нее не веришь по-настоящему. Это не из тех средств, к которым прибегает обычный деловой конкурент, – даже если допустить, что какой-то чувак с крутыми шарами решил развязать против вас сверхъестественную кампанию вместо того, чтобы просто нанять мордоворотов за пятьдесят баксов.

– Думаете, это личное? – спросил он.

– Ничего я пока не думаю, – признался я. – Надо покопаться еще.

Он угрюмо кивнул.

– Если вы останетесь здесь, вы сможете продолжать защищать моих людей?

– Думаю, да.

Он сжал губы – судя по всему, он принял решение.

– Тогда я скажу сво…

Дверь распахнулась, и в кабинет ворвалась женщина… нет, не женщина – богиня. Невысокая, с роскошными светло-рыжими волосами до пояса. Всю одежду ее составляли туфли на шпильках и темно-зеленые кружевные трусики с бюстгальтером, прозрачные настолько, что я не совсем понимал смысл в таком белье.

– Артуро, свинья помойная! – рявкнула она. – О чем ты думал, приглашая сюда эту женщину?

Геноса дернулся, как от удара.

– Привет, Триш, – произнес он, не глядя на нее.

– Сколько раз говорила: не смей называть меня так, Артуро!

Геноса вздохнул:

– Гарри, эта моя последняя по счету бывшая жена, Трисия Скрамп.

И он позволил такому самоцвету выскользнуть из пальцев? С ума сойти.

Женщина злобно прищурилась.

– Трикси. Виксен. Я официально сменила имя.

– О'кей, – вяло согласился Артуро. – Ну, чего тебе теперь надо?

– Ты прекрасно знаешь, о чем я. – Она говорила, словно выплевывала слова. – Если ты надеешься разделить этот фильм между двумя звездами, ты глубоко ошибаешься.

– Ничего такого не случится, – возразил он. – Но после того, как Жизель попала в больницу, мне пришлось срочно искать замену…

– Не разговаривай со мной как с маленькой, – оскалилась Трисия. – Лара уволена. У-во-ле-на! Этот фильм мой. И я не позволю тебе пользоваться моей славой для продвижения этой… этой сучки!

Мне на ум пришел почему-то кипящий чайник. Ну в крайнем случае – кастрюля.

– Об этом нет даже разговора, – сказал Геноса, – она согласилась на маску и псевдоним. Звездой остаешься ты, Трисия. Ничего не изменилось.

Трикси Виксен скрестила руки, отчего бюст ее сделался еще рельефнее.

– Что ж, хорошо, – буркнула она. – До тех пор, пока мы понимаем друг друга…

– Понимаем, – вздохнул Артуро.

Жестом, полным надменного презрения, она перебросила волосы через плечо и злобно покосилась в мою сторону.

– Это еще кто?

– Гарри, – представился я. – Ассистент продюсера.

– Отлично, Ларри. Где, черт подери, мой латте? Я тебя за ним еще час назад послала.

Реальность, очевидно, редко вторгалась в жизнь Трисии Скрамп. Равно как и элементарная, впрочем, вежливость. Я открыл рот, чтобы ответить ей так, как она заслуживает, но поймал полный паники взгляд Артуро и сдержался.

– Извините. Я позабочусь об этом.

– Вот и посмотрю, – заявила она, развернулась на каблуках, продемонстрировав стринги и задницу, вполне возможно, достойную того, чтобы считать ее твердой валютой, и устремилась к двери.

Вернее, сделала шаг – и остановилась как вкопанная. Все тело ее напряглось, словно в ожидании удара.

Женщина, по сравнению с которой Трикси Виксен сразу показалась уродливой замарашкой, шагнула в дверь и остановилась, загораживая той проход. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не пялиться на нее как последняя деревенщина.

Трисия, Трикси Скрамп-Геноса-Виксен, обладала этакой шаблонной красотой. Ее достоинства можно перечислять по каталогу: красивый рот, бездонные глаза, шикарная грудь, тонкая талия, полные бедра, длинные, стройные ноги. Галочка, галочка, галочка… Однако и вид она имела такой, будто ее заказали по каталогу и собрали из этих превосходных деталей. Этакий эталон женщины, но искусственный, что ли.

Вновь вошедшая была настоящей. Красота. Изящество. Высокое искусство. Ее и описать-то сложнее. Она казалась бы достаточно высокой и без псевдовикторианских башмаков из дорогой итальянской кожи на высоких каблуках. Темные, можно сказать, черные до синевы волосы подхватывались двумя гребнями из светлой слоновой кости. Глаза у нее были серые с этаким фиолетовым отливом. Наряд производил впечатление стильного, но непринужденно-естественного: натуральные ткани, черная юбка и пиджак с вышитыми на них абстрактными темно-алыми розами, белая блузка…

Оглядываясь на ту минуту, я не могу припомнить каких-то особенных примет ее телосложения – не считая того, конечно, что оно было превосходным. Внешность она имела почти неземную. Однако на образ ее эта внешность влияла не больше, чем стакан на вино: чем он прозрачнее, чем яснее показывает налитую в него жидкость – тем лучше. Внешность внешностью, но под ней ощущалась незаурядная женская натура: сила воли, сообразительность в сочетании с ироничным умом, обостренная чувственностью, плотским голодом.

Хотя, может, голод был вовсе и мой. За какие-то пять секунд я и думать забыл о подробностях – я желал ее. Я желал ее в самом примитивном, животном смысле слова – как угодно, лишь бы обладать ею. Все воспитанные и галантные черты моего характера разом куда-то испарились. Перед глазами сменяли друг друга до ужаса яркие образы из разряда тех, что порождает в мозгу неудовлетворенная плоть. А секундой-двумя позже отказало и сознание, на место которого пришло что-то голодное, настырное и бесцеремонное.

Где-то в глубине мозга тревожно стучалась мысль о том, что не все в порядке, но прорваться на поверхность не могла: слишком она была слабая. Мною рулили инстинкты – самые примитивные и первобытные. Других, похоже, не осталось совсем.

Мне это нравилось.

Еще как нравилось!

Пока неандерталец внутри меня рычал и колотил кулаком в грудь, Трикси Виксен отступила от темноволосой женщины на шаг. Лица ее я не видел, но голос буквально искрил злостью. Она боялась.

– Привет, Лара.

– Триш, – отозвалась женщина. В ее голосе скользнула едва заметная нотка презрения. Так изысканно, так вкрадчиво звучал этот голос, что пальцы на ногах невольно поджались сами собой. – Очень мило выглядишь.

– Вот не ожидала встретить тебя здесь, – заявила Трисия. – У нас тут ни кнутов, ни цепей нет…

Лара невозмутимо пожала плечами.

– Я всегда знала, что лучшие кнуты и цепи – это те, что в уме. Немного творческого воображения – и без реальных вполне можно обойтись. – Она помолчала мгновение, глядя на Трисию. – Так ты подумала над моим предложением?

– Я не снимаюсь в садо-мазо, – гордо вскинулась Трисия. – Это для морщинистых перестарок! – Она фыркнула и решительно шагнула вперед.

Лара не тронулась с места. Трисия остановилась в каком-то дюйме от нее, и они снова скрестили взгляды. Рыжеволосую звезду начала колотить дрожь.

– Возможно, ты и права, – улыбнулась Лара и шагнула в сторону, освобождая проход. – Что ж, звони, если что, Триш.

Трикси Виксен пулей – ну, если и не пулей, так с предельной скоростью, которую позволяли ей шпильки – вылетела из кабинета. Темноволосая женщина смотрела ей вслед со слегка иронической улыбкой.

– Красивый выход. Трудно, должно быть, жить центром вселенной. Добрый день, Артуро.

– Лара, – произнес Артуро голосом дядюшки, обращающегося к любимой племяннице. Он вышел из-за стола и развел руки. – Зря ты ее так дразнишь.

– Артуро, – отозвалась она.

Они взялись за руки и обменялись все теми же положенными поцелуями. Пока они занимались этим, я тряхнул головой и смог-таки вытеснить либидо с водительского места моего мозга. Вернув себе таким образом контроль над собственной душой (хотя в штанах у меня и продолжал зреть бунт), я сосредоточился и принялся строить барьер, защищающий мысли.

– Ты просто ангел, – произнес Артуро. Судя по тому, как он это сказал, далеко не вся его кровь отхлынула от мозга в регионы ниже пояса. Как, черт возьми, удается ему не реагировать на ее присутствие? – Только ангел отозвался бы так быстро и пришел ко мне на помощь.

Она лениво отмахнулась. Ногти у нее были не слишком длинные, абсолютно без лака.

– Всегда приятно помочь другу. У тебя все в порядке, Артуро? Джоан сказала, ты забыл принять лекарства.

– В порядке, – вздохнул он. – Ну, понизил бы я кровяное давление… это все равно вряд ли помогло бы Жизели.

Лара кивнула:

– To, что случилось, – просто ужас какой-то. Мне очень жаль.

– Спасибо, – кивнул он. – Не уверен, что я могу не беспокоиться за Инари. Она еще совсем ребенок.

– С этим можно поспорить, – возразила Лара. – В конце концов, она достаточно взрослая, чтобы сниматься, если захочет.

Артуро потрясенно уставился на нее.

– Лара!

Она рассмеялась.

– Я ведь не сказала, что она будет сниматься, дурачок ты мой милый. Я имела в виду только то, что моя младшая сестра сама уже вправе принимать решения.

– Ну да, они растут… – вздохнул Артуро не без сожаления.

– Растут, – согласилась Лара, и взгляд ее переместился на меня. – А это кто? Высокий, темный, молчаливый? Он мне уже нравится.

– Гарри! – Он махнул рукой, чтобы я подошел. – Лара Романи, – представил он. – А это Гарри, наш новый ассистент продюсера. Он сегодня первый день, так что будь с ним подобрее.

– Думаю, это нетрудно, – отозвалась она и подхватила Артуро под руку. – Джоан просила передать тебе, что твои лекарства готовы и ждут и что ей нужна твоя помощь в студии.

Артуро отозвался немного напряженной, но все же искренней улыбкой.

– И ты пришла, чтобы лично сопроводить меня и проследить за приемом лекарства?

– Используя при этом свое обаяние, – подтвердила Лара.

– Гарри, – оглянулся на меня Артуро.

– Мне надо срочно позвонить, – сказал я. – Всего пару слов. Я догоню.

Они вышли вдвоем. Напоследок Лара бросила на меня еще один взгляд через плечо, и взгляд этот был такой… оценивающий и жаркий. Я хочу сказать, уау. Боюсь, стоило бы ей поманить пальчиком, и я бы запросто расплескался лужей по полу, чтобы потечь следом за ней, за ароматом ее духов. Такие дела.

Мне потребовалось по меньшей мере полминуты после их ухода, прежде чем удалось хоть немного собраться с мыслями. Только тогда я смог пропустить события последних минут через старое доброе серое мозговое вещество.

Восхитительная, бледнокожая, сверхъестественно сексуальная и немного пугающая. Чего-чего, а складывать я умею. И я готов был побиться о заклад, что фамилия у Лары не Романи.

Ей, черт подери, куда как больше шла бы фамилия Рейт.

Сукин сын… И здесь Белая Коллегия.

Суккуб на съемочной площадке. Черт, да не один – с учетом ее озабоченной здоровым образом жизни сестренки уже два суккуба. Или две… кого? Суккубихи? Суккубицы? Чертовы латинские корни в сочетании с нашими суффиксами… Впрочем, может, и одна: ведь не испытывал же я и десятой доли того влечения, когда общался с Инари.

И тут до меня дошло еще одно – словно обухом по голове огрело. Как бы глупо и досадно это ни выглядело, я опять вляпался в историю, которая может стоить мне жизни. То есть дело я имел не просто с подпольным порносиндикатом, а еще и с суккубами Белой Коллегии. Или суккубихами – да ну ее, грамматику эту!

Выходит, в дополнение к кровожадной партнерше по военному танцу из Черной Коллегии я получил еще и злобных, похотливых кинозвезд, смертельные проклятия и чертовски хлопотную следовательскую работу.

Да, и еще пиццу с фасолью и соей, что едва ли не хуже всего вышеперечисленного.

Ну и наборчик!

Я сделал зарубку на память: в следующую же встречу с Томасом хорошенько врезать ему по носу.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Со второй или третьей попытки я справился-таки с телефоном Геносы и дозвонился до Мёрфи.

– Мёрф? Это я. Ну что, нашла чего-нибудь в Интернете?

– Угу. И еще кое с кем переговорила. В общем, нарыла кой-какого добра.

– Класс. Какого?

– Ничего, что можно было бы предъявить в суде, но тебе это может помочь разобраться в происходящем.

– Уау, Мёрф. Ты прямо как настоящий детектив.

– Обижаешь, Дрезден. В общем, вот тебе про Геносу. У него двойное гражданство: Штаты и Испания. Он младший сын богатенькой семьи, которая переживает не лучшие времена. Поговаривают, он из Испании слинял, чтобы отделаться от родительских долгов.

– Угу, – задумчиво кивнул я. Пошарив взглядом по столу, я обнаружил здоровенный, старый на вид фотоальбом в кожаном переплете. – Да-да, слушаю.

– Он сделал состояние, снимая и продюсируя порнофильмы. И вкладывает деньги он грамотно, так что на сегодня стоит чуть больше четырех миллионов.

– Секс – ходовой товар, – согласился я и, нахмурившись, полистал альбом. В нем были аккуратно подшиты газетные вырезки, распечатки и фотографии Геносы, сделанные во время разных общенациональных телешоу. Или, например, его же, стоящего бок о бок с Хью Хефнером в окружении хорошеньких молодых женщин. – На этом делаются большие деньги. Это все?

– Нет, – сказала Мёрфи. – Он выплачивает трем своим бывшим женам алименты из какого-то подобия специального фонда. Почти все, что у него осталось, он вложил в новую, собственную студию.

Я хмыкнул:

– Если так, Геноса в изрядном цейтноте.

– Это как?

– У него осталось тридцать шесть часов на то, чтобы доснять фильм, – объяснил я. – Один проект он завершил, но если не снимет еще пару прибыльных фильмов, студию он потеряет.

– Ты считаешь, кто-то хочет выдавить его из бизнеса?

– С предположениями – к Оккаму, – буркнул я, перевернул страницу и пробежал глазами очередную статью. – Черт!

– Чего?

– Он революционер.

– Он… Что?

Я без особой охоты перечитал ей строку:

– На сегодняшний день Артуро Геноса считается революционером в своей области.

Я почти воочию увидел, как скептически изогнулась бровь Мёрфи.

– Революционный царь перетраха?

– Похоже на то.

Она фыркнула:

– Интересно, что такого надо сделать, чтобы стать порнореволюционером?

– Трудиться, трудиться и еще раз трудиться, – посоветовал я.

– И хитрожопый же ты!

Я продолжал перелистывать страницы.

– Интервью с ним напечатаны без малого в трех десятках журналов.

– Угу, – буркнула Мёрфи. – Скорее всего с названиями вроде… вроде «Титьки торчком» или «Восемнадцатилетние школьницы-лолиты».

Я полистал еще.

– А вдобавок «Тайм» и «Ю-Эс тудей».А еще он засветился у Ларри Кинга и Офры.

– Ты шутишь, – не поверила она. – У Офры? С чего это?

– Ты сидишь? Держись крепче: читаю. Похоже, он держится безумной точки зрения, согласно которой каждый в состоянии получить удовольствие в постели, не пытаясь соответствовать недосягаемым стандартам. Он считает, что секс – вещь естественная.

– Секс – вещь естественная, – сказала Мёрфи. – Секс – дело хорошее. Не все им занимаются, но всем бы стоило.

– Я же хитрожопый. Коп у нас ты. Относись с уважением к моей ограниченности. – Я продолжал читать. – Помимо этого, Геноса набирает в свои фильмы людей самых разных возрастов, а не только двадцатилетних танцовщиц. Если верить отзывам о его появлении у Ларри Кинга, он избегает гинекологических крупных планов и подбирает людей не по внешности, а по чувственности их игры. И еще он не любит хирургически усовершенствованных… гм…

Я почувствовал, что краснею. Мёрфи, наверное, мой лучший друг – и все же она девушка, а джентльмен не может позволить себе отдельных слов при даме. Прижимая трубку ухом к плечу, я сделал руками неопределенное движение на уровне груди.

– Ну, сама понимаешь.

– Титек? – безмятежно спросила Мёрфи. – Сисек? Буферов?

– Типа того.

– Вымени? – продолжала Мёрфи, словно не расслышав моего ответа. – Шаров? Дынь? Персиков? О! Персей?

– Блин-тарарам, Мёрф!

Она рассмеялась:

– Ты так мил, когда стесняешься. А я-то думала, силикон относится к обязательной профессиональной экипировке. Ну, типа, как каски и башмаки со стальными подбойками у строителей.

– Только не в случае Геносы, – сказал я. – Здесь цитируются его слова о том, что природная красота и подлинная страсть куда благоприятнее для секса, чем весь силикон Калифорнии.

– Вот не знаю, чего я больше должна испытывать по этому поводу, восторга или тошноты?

– Шесть частей одного и полдюжины другого, – сказал я. – Подводя черту, можно сказать, что он не обычный порноделец.

– Не уверена, что это исчерпывающая информация, Гарри.

– Если бы ты сказала это мне до того, как я познакомился с ним лично, я бы, возможно, и согласился с тобой. Но теперь – не уверен. Я не уловил никакой порочной вибрации, исходящей от него. Он производит впечатление порядочного парня. Обостренное чувство ответственности. Вызов статусу-кво – даже в ущерб доходу.

– Я более чем уверена, что Нобелевской премии за порнографию не присуждают.

– Я к тому клоню, что он привносит в нее некоторую долю искренности. И люди реагируют на это положительно.

– За исключением тех, кто пытается его убить, – заметила Мёрфи. – Гарри, это, возможно, цинично, но люди, выбравшие жизнь вроде этой, рано или поздно притягивают проблемы на свою голову.

– Ты права. Это цинично.

– Всем не поможешь. Ты рехнешься, если будешь пытаться сделать это.

– Послушай, парень попал в беду, а он ведь свой – такой же человек, как мы. Мне не обязательно одобрять его образ жизни, чтобы хотеть избавить его от возможных неприятностей.

– Угу, – вздохнула Мёрфи. – Пожалуй, это я понимаю.

– Как ты думаешь, могу я убедить тебя…

По моей спине вдруг пробежали мурашки. Я повернулся к двери как раз вовремя, чтобы увидеть, как погасли огни в коридоре. Сердце заныло от недоброго предчувствия – и сразу же в темном проеме возник похожий на тень силуэт.

Я схватил первое, что подвернулось под руку – тяжелую стеклянную пепельницу, – и изо всех сил швырнул в силуэт. Пепельница отрикошетила от косяка и угодила точнехонько в стоявшего, кто бы это ни был. До меня донесся чуть слышный, похожий скорее на выдох хлопок, и что-то, просвистев у меня над ухом, с легким стуком ударилось о стену за моей спиной.

Я заорал во все горло и бросился вперед, но зацепился ногой за телефонный провод. Я не полетел кубарем, но все же оступился, и это дало призрачной фигуре время исчезнуть. Когда я восстановил равновесие и выглянул за дверь, никого не было ни видно, ни слышно.

Свет в коридоре все еще не горел, что делало погоню не только бессмысленной, но и опасной. Я вдруг сообразил, что представляю собой идеальную мишень – темный силуэт на фоне светлого дверного проема, и поспешно нырнул обратно в кабинет, закрыв и заперев за собой дверь.

Поискав предмет, ударивший в стену у меня за спиной, я обнаружил то, что менее всего ожидал увидеть здесь: маленький дротик с оперением из экзотических, желтых с розовым отливом птичьих перьев. Я выдернул дротик из стены. Наконечник у него оказался сделан не из металла, а из кости, перепачканной чем-то красным или темно-коричневым. Почему-то я сильно сомневался в том, что это мастика для мебели.

Отравленный дротик для духового ружья. На меня покушались, и не раз, но, пожалуй, еще никогда – столь экзотическим оружием. Почти смешно, право слово. Кой черт убивать кого-то в наше время отравленным дротиком?

Из брошенной на стол трубки доносилось слабое жужжание. Я взял со стола пластиковый футляр из-под Артуровой сигары, сунул туда дротик и закупорил и только после этого подобрал трубку.

– Гарри? – тревожно спрашивала Мёрфи. – Гарри, у тебя все в порядке?

– Отлично, – заверил я ее. – И похоже, я напал на верный след.

– Что случилось?

Я поднял прозрачный пластиковый футляр и пригляделся к дротику. На острие темнели потеки желеобразного яда.

– Вышло не слишком ловко, но мне кажется, меня только что пытались убить.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

– Уходил бы ты оттуда, Гарри.

– Да нет, Мёрф, – возразил я. – Послушай, скорее кто-то просто пытался запугать меня – иначе воспользовались бы пистолетом. Так ты можешь поднять для меня те записи?

– Если они открыты для пользования, – ответила она. – Но время тут работает на нас. Что ты надеешься откопать?

– Много чего, – сказал я. – Вся эта история пованивает. Вот только трудно сложить мозаику, когда недостает стольких деталей.

– Звони, если узнаешь что-нибудь, – попросила Мёрфи. – Магическое или нет, покушение входит в компетенцию полиции. Это моя работа.

– Кто бы спорил, – согласился я.

– Береги свою задницу, Булльвинкль.

– Всегда. Еще раз спасибо, Мёрф.

Я положил трубку и перевернул еще несколько страниц Артурова альбома, не ожидая увидеть ничего, кроме газетных вырезок. Однако на самых последних страницах мне повезло. На них он приклеил большие глянцевые цветные фото – три женщины, и двух я узнал.

Подпись под первой фотографией гласила: «СТВОЛЫ ЭЛИЗАБЕТ». На фото красовалась Мэдж, первая жена Геносы. На вид я бы дал ей лет двадцать пять, и она была практически раздета. Ее роскошные волосы имели здесь неестественно алую окраску, пряди производили впечатление высеченных из камня. Макияж, должно быть, пришлось снимать циклевальной машинкой.

Следующая подпись, «ВОРОНИЙ БАРХАТ», стояла под фотографией воинственного вида, опять же почти голой брюнетки, которую я не знал. Сложением она напоминала женщин с обложек журналов по бодибилдингу – все мускулы налицо. Впрочем, несомненная физическая сила сочеталась в ней с женственностью, и она производила впечатление скорее хорошенькой, чем угрожающей. Стрижка у нее была короткая, мальчишеская, и на первый взгляд она показалась мне просто славной – только глаза оставались очень уж неулыбчивыми. Экс-миссис Геноса номер два, предположил я. Он называл ее Люсиль.

Последняя фотография изображала, разумеется, третью бывшую миссис Геноса. Фотография была подписана «ТРИКСИ ВИКСЕН», но кто-то написал поперек нее жирным черным маркером: «ЧТОБ ТЕБЕ ГОРЕТЬ В АДУ, СВИНЬЯ». Автографа автор надписи не оставил. Круто. Мне даже интересно стало.

Я перелистал альбом еще раз, но ничего нового не увидел. Я подумал, не повторить ли мне это третий раз на всякий случай, и сообразил, что просто оттягиваю неизбежный выход на съемочную площадку. Ну да, там, возможно, имеют место голые девушки, проделывающие всякие интересные штуки. А я прожил без таких штучек достаточно долго, чтобы это представляло для меня еще больший интерес. Но для подобных удовольствий имеются соответствующие время и место, и уж во всяком случае, не при скоплении людей с кинокамерами.

Однако же, блин, профессионал я или где? Работа есть работа. Я не смогу защитить никого, не находясь рядом. И источника темной разрушительной злобы я тоже не смогу вычислить, если не разберусь в происходящем. А для этого мне необходимо наблюдать, задавать вопросы – желательно так, чтобы никто не догадался, чем я занимаюсь на самом деле. Поступить так было бы умнее всего, профессиональнее. Да, именно так: исподволь беседовать с людьми, пока символы чувственной красоты будут заниматься этим в лучах прожекторов.

Вперед! Я собрал – по крохам, так сказать, – свое мужество, осторожно выскользнул из кабинета и по неярко освещенному коридору прошел в студию.

Там оказалось неожиданно много людей. Даже просторное помещение студии производило впечатление битком набитого. У каждой из четырех камер было по два человека, и еще несколько – на этаком подобии строительных лесов, на которых размещались прожектора. Группа людей хлопотала над ярко освещенными декорациями, состоявшими из нескольких панелей, изображавших старую кирпичную стену, пары мусорных контейнеров, мусорной же урны, нескольких складских поддонов и произвольно накиданного хлама. В центре всей этой сумятицы стояли Артуро и джинсово-фланелевая Джоан – точнее, не стояли, а переходили, негромко переговариваясь, от камеры к камере. Похожая на нескладного жеребенка Инари следовала за ними по пятам, делая заметки в блокноте. За ней забавно семенил колчеухий щен, привязанный вместо поводка розовой бечевкой к петле ее джинсов. Щенячий хвост восторженно вилял из стороны в сторону.

В конце концов, мне ведь полагалось заниматься обязанностями ассистента, так? Поэтому я подошел к Геносе. Щен увидел меня и радостно атаковал мой башмак. Я нагнулся и почесал его за ухом.

– Что я должен делать, Артуро?

Он кивнул в сторону Джоан:

– Держитесь при ней. Она покажет вам все лучше любого другого. Наблюдайте, спрашивайте.

– О'кей, – согласился я.

– С Инари вы уже познакомились? – спросил Артуро.

– Полчаса назад.

Девушка улыбнулась и кивнула:

– Он мне понравился. Забавный такой.

– Внешность – это еще не все, – заметил я.

Инари рассмеялась, но осеклась, когда в кармане ее джинсов что-то забибикало. Она сунула руку в карман и достала дорогой мобильник размером с пару почтовых марок. Я наклонился и взял щена на руки, а Инари развязала свой самодельный поводок, прежде чем отойти от нас на несколько шагов, прижимая телефон к уху.

Какая-то женщина в развевающейся юбке и фермерской такой блузочке с встревоженным видом ворвалась в студию и почти бегом направилась к Артуро и Джоан.

– Мистер Геноса, мне кажется, вам стоит пройти в гримерную. Это срочно.

Глаза у Геносы округлились, он заметно побледнел. Потом вопросительно покосился на меня. Я мотнул головой – никакой враждебной энергии я на этот раз не ощущал. Он с видимым облегчением перевел дух и повернулся обратно к женщине.

– Что случилось?

Стоявшая у него за спиной Джоан покосилась на часы и закатила глаза.

– Это Трикси.

Женщина кивнула:

– Она говорит, что уходит.

Артуро вздохнул.

– Еще бы она этого не говорила! Что, Мэрион, пошли разберемся?

Они вышли, и Джоан нахмурилась:

– Нет у нас времени на эту примадонну.

– А так было бы?

Хмурое выражение лица сменилось просто усталым.

– Наверное, тоже не хватало бы. Я просто не могу понять эту женщину. Для ее будущего проект ведь не менее важен, чем для любого другого.

– Ну, быть центром вселенной – нелегкая работа. Действующая на нервы.

Джоан запрокинула голову и рассмеялась.

– Должно быть, так. Ладно, давайте займемся делом.

– С чего начинать?

Мы перешли в другую декорацию, изображавшую дешевый бар, и принялись рыться в ящиках с разнообразными бутылками и кружками в поисках подходящих для обстановки. Я поставил щена на барную стойку, и он принялся расхаживать по ней взад-вперед, опустив носик к деревянной поверхности и принюхиваясь.

– Вы давно знакомы с Артуро? – поинтересовался я, выждав с полминуты.

Джоан помедлила с ответом, выставляя бутылки на полку за стойкой.

– Лет восемнадцать или девятнадцать, наверное.

– На вид он мужик славный.

Она снова улыбнулась.

– Вовсе нет, – сказала она. – Славный, только не мужчина, а мальчик.

Я удивленно изогнул брови.

– Как это?

Она повела плечом.

– Он совершенно беззащитен. Он порывист, он более страстен, чем может себе позволить, и он влюбляется с полоборота.

– А это плохо?

– Иногда, – сказала она. – Но это возмещается другими чертами. Он заботится о людях. Вот, поставьте на верхнюю полку. Вы и без стремянки достанете.

Я повиновался.

– Чует мое сердце, пиком моей карьеры станет венчать верхушки рождественских елок звездами и ангелочками. Вроде того йети из «Олененка Рудольфа».

Она снова рассмеялась и ответила что-то, но слова ее сделались неразборчивыми, беззвучными – как реплики учителя из мультяшки. Сердце мое забилось чаще, желудок сжался от голода, когда рефлекс, пробегая по спинному мозгу в нижнюю часть туловища, задел его по дороге. Голова сама собой повернулась к дверям, и я увидел входящую Лару Романи.

Теперь волосы ее были уложены, как в Древней Греции или Риме. Одежду составляли коротенький черный шелковый халат, черные чулки и черные же туфли на шпильках. Она скользила по студии с завораживающей, змеиной какой-то грацией. Хотелось затаить дыхание и смотреть на нее не отрываясь. Однако какая-то упрямая часть сознания окатила мозг холодным душем. Лара – высасывающий душу вампир. Я был бы полным идиотом, позволив себе реагировать на нее подобным образом.

Я оторвал-таки от нее взгляд и обнаружил, что щен подобрался к краю барной стойки рядом со мной. Он настороженно припал к деревянной столешнице, уставившись на Лару, и пискляво рычал.

Я огляделся по сторонам, усилием воли заставив себя не задерживаться взглядом на вампире. Все до единого мужчины в помещении застыли, глядя на идущую по студии Лару.

– Эта женщина – настоящая ходячая виагра, – пробормотала Джоан. – Хотя не могу не признать, в искусстве эффектно войти ей не откажешь.

– Э… угу.

Лара уселась на складной стул, и Инари сразу же опустилась рядом с ней на колени, говоря что-то вполголоса. Электризующее ощущение желания и принуждения немного ослабло, люди снова занялись своими непосредственными делами. Я помогал Джоан, не отпускал щена далеко от себя, и через полчаса съемка первой сцены все-таки началась. Действие происходило в темном переулке, и участвовали в нем Джейк-Гуфи и слегка надутая Трикси Виксен.

О'кей, позвольте мне вам кое-что объяснить. Порнографический секс имеет к сексу настоящему весьма отдаленное отношение. Актеров то и дело прерывают, им надо поворачиваться лицом в нужном направлении, принимать позы, наиболее выгодные для камеры, ну и так далее. То и дело им приходится подправлять макияж – и не только на лице. Вы даже не поверите, как далеко все это заходит. Ну и конечно, в глаза им светят прожектора, вокруг толпится куча людей, и в довершение всего Артуро выкрикивает им указания из-за камеры.

Даже с учетом изрядной ограниченности моего сексуального опыта, я бы обошелся как-нибудь без этого. Да и смотреть на это было – одно расстройство. Возможно, после окончательного монтажа все это и превратится во что-то возбуждающее, но в студии производило впечатление скорее неуютное. В общем, мне приходилось искать повод смотреть в другую сторону, проверяя попутно, не найдется ли еще среди окружающих симпатичных вампиров. И все время мои чувства оставались в напряжении, ожидая вихря смертоносной магии.

Съемка длилась уже около часа, когда я, повернувшись, заметил Инари, расхаживавшую взад-вперед в стороне, негромко разговаривая по своему мобильнику. Я закрыл глаза и Прислушался.

– Да, папа, – говорила она. – Да, знаю. Обязательно. Да нет, не буду. – Она помолчала. – Да, здесь. – Щеки ее вдруг порозовели. – Какие страсти ты говоришь! – возмутилась она. – Я-то думала, тебе положено с дробовиком в руках отгонять от меня парней. – Она рассмеялась, бросила взгляд через всю студию и отошла на шаг в сторону. – Бобби, папа. Его зовут Бобби.

Ага. Заговор обретает форму. Я проследил взгляд Инари и увидел Бобби-Зануду, сидевшего в халате на складном стуле рядом с Ларой. Впечатляющего размера лапищи скрещены на груди, вид насупленный – я бы сказал, надутый. Он не обращал внимания на то, что происходило на площадке, – впрочем, если уж на то пошло, он и на Лару внимания не обращал. Инари тем временем отошла еще дальше – так, что я перестал ее слышать.

Я нахмурился, поразмыслил и вернулся к ожиданию удара черной магии. Впрочем, ничего такого не происходило, если не считать аудиопульта, издохшего с фонтаном ярких искр, когда я подошел слишком близко. Первую сцену отсняли до конца, за ней еще три, за которыми я тоже следил не слишком пристально. В них участвовали трое… гм… актеров, которых я не знал, две женщины и мужчина. Должно быть, из тех, на которых, по словам Джоан, оказала дурное влияние своими опозданиями Трикси Виксен.

Но, конечно, одна из тех, что прибыли на съемки вовремя, лежала сейчас в реанимации, и ей еще повезло, что не в морге. Пунктуальностью от черной магии не защититься.

Где-то ближе к полуночи щен уснул на подстилке, которую я устроил ему из своей куртки. Большую часть пищи (назвать ее без мясного пиццей было бы святотатством) подъели. Трикси закатила истерику еще час назад, набросившись сперва на одного из операторов, а потом на Инари, вылетев из студии в одних туфлях… в общем, все устали. Приготовились снимать последнюю сцену с участием Эммы, Бобби-Пустышки и Лары Романи. Когда Лара встала со стула, все во мне напряглось, и я отошел к дальней стене собраться с мыслями.

В темном углу всего в нескольких футах от меня что-то шевельнулось, и я отпрянул от неожиданности и страха. Из угла вынырнула и бросилась к ближайшему выходу призрачная фигура. Потрясение сменилось внезапным осознанием открывшейся возможности, и я без лишних раздумий ринулся в погоню.

Незнакомец, распахнув дверь, нырнул в чикагскую ночь. На бегу я достал из рюкзака жезл и рванул еще быстрее, подгоняемый злостью, адреналином и жгучим желанием изловить загадочную тень прежде, чем она успеет навредить еще кому-либо из съемочной группы.

Погони по ночным чикагским переулкам давно стали для меня привычным делом. Впрочем, с формальной точки зрения, мы находились уже не в Чикаго, а в ближнем пригороде, да и широкие проезды между постройками индустриального парка не слишком походили на переулки. Подобные погони на своих двоих случаются со мной настолько часто, что я даже отказался от тренировочных пробежек. Надо признать, правда, что в погонях этих я обыкновенно оказываюсь в положении преследуемого, потому как в мои принципы входит избегать по возможности рукопашных поединков с любой тварью, которая весит больше малолитражки или покрыта хитиновым панцирем.

Тот, за кем я гнался, не отличался особенным ростом. Но бегать он умел – явно тоже тренировался. Проезды индустриального парка освещались неравномерно, и он держал путь на запад, в глубь от главного въезда, в совершенно темные кварталы.

С каждой секундой я оказывался все дальше от возможной помощи, а шансы напороться на подлянку, с которой я не смогу справиться в одиночку, напротив, возрастали. Мне стоило бы призадуматься; впрочем, на другой чаше весов лежала возможность задержать того, кто нападал на людей Геносы. Как знать, если бы от нападений страдали в первую очередь не женщины, если бы я не держался за эту дурацкую старомодную галантность… в конце концов, будь я просто немного умнее, мне было бы куда сложнее сделать этот выбор.

Призрачный объект моей погони добежал до границы парка, и до ограды футов в двенадцать высотой ему осталось пересечь темный газон. Я нагнал его, когда он одолел половину этого расстояния и сделал подсечку. Потеряв равновесие, он покатился по траве. Я рухнул на него сверху, всей своей тяжестью припечатав к земле.

Столкновение изрядно вышибло из меня дух; подозреваю, что ему пришлось еще хуже. Грянувшись о землю, он охнул – нормальным мужским баритоном, от чего я испытал изрядное облегчение. Я вообще предпочитаю думать о сопернике как о «нем», ибо, думай я о «ней», не уверен, что смог бы действовать с той же жестокой решительностью, а это может аукнуться быстро и болезненно.

Парень сделал попытку встать, но я несколько раз врезал ему по затылку, от чего он каждый раз крепко прикладывался о землю физиономией. Чувак оказался крепкий. Удары, конечно, оглушили его на мгновение, но он тут же пришел в себя и вдруг изогнулся подо мной, как змея. Я откатился в сторону, а он вскочил и бросился к изгороди.

Он подпрыгнул фута на четыре и с обезьяньей ловкостью полез наверх. Не поднимаясь, я нацелил свой жезл на верх ограды и рявкнул:

– Fuego!

Ослепительный в ночи разряд пламени ударил в верхний обрез металлической ограды, раскалив ее докрасна и осыпав незнакомца дождем огненных брызг. Тот вскрикнул от неожиданности, а может, от боли – и, разжав руки, полетел вниз. Я огрел его жезлом по голове и по плечам; хорошо еще, что у моего магического оружия вес вполне материальный. После второго или третьего удара он наконец отключился, и я, заломив ему руку за спину приемом, которому научила меня Мёрфи, сунул его физиономией в ограду.

– Не дергайся! – рявкнул я. Капли расплавленного металла продолжали стекать по проволочной сетке ограды. – Не дергайся, а то буду держать так, пока морда не расплавится!

Он все же попытался вырваться. Он оказался сильный, но я удерживал его руку болевым приемом, так что ничего особенного он этим не добился. Спасибо, Мёрфи. Я нажал на вывернутую руку так, что он охнул от боли.

– Не трепыхайся! – повторил я.

– Боже правый, – прохрипел Томас перехваченным от боли голосом. Он прекратил биться и поднял вторую руку в знак капитуляции. Узнав голос, я разглядел теперь и лицо. – Гарри, это же я!

Я нахмурился и нажал на руку еще сильнее.

– Оу, – захлебнулся он. – Дрезден, что вы делаете? Пустите же! Это я!

Я стиснул зубы и отпустил его, сунув напоследок физиономией в сетку. Потом встал.

Томас медленно поднялся и повернулся ко мне лицом, продолжая держать руки поднятыми.

– Спасибо, дружище. Я не хотел заставать вас врасплох, как…

Я с размаху врезал ему кулаком по носу.

Похоже, его это врасплох все-таки застало, потому что он как стоял, так и сел, прикрыв лицо руками и изумленно тараща на меня глаза.

Я поднял свой жезл. Кончик его, светившийся зловещим багровым сиянием, завис в воздухе в каком-то футе от его лица. Лицо Томаса, и без того довольно бледное, сделалось пепельно-серым, из разбитой губы сочилась кровь.

– Гарри… – пробормотал он.

– Заткнитесь, – сказал я. Я говорил совсем тихо. Негромкий голос пугает больше вопля. – Вы мною манипулируете, Томас.

– Я не знаю, о чем это вы гово…

Я подался вперед, и ему пришлось отодвинуться от раскаленного конца моего жезла.

– Я сказал, заткнитесь, – продолжал я все так же тихо. – Мне кажется, в студии находится кто-то, кого вы знаете, и вы не предупредили меня об этом. Мне кажется, вы обманывали меня и в другом, и это как минимум дважды сегодня уже подвергало меня смертельной опасности. А теперь назовите мне хоть одну причину, которая удержит меня от того, чтобы не выжечь ваш лживый язык раз и навсегда.

Волосы у меня на затылке вдруг стали дыбом, словно пытаясь отделиться от тела и улететь куда-нибудь подальше. Я услышал за спиной два металлических щелчка взводимых затворов, и томный до обезумения голос Лары произнес:

– Хотите, назову сразу две?

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Первой мыслью, что пришла мне на ум, было: «Уау, ну и голос же у нее!» И сразу же последовала вторая: «Как ей, черт подери, удалось догнать нас так быстро?»

Ну и где-то совсем уже в глубине сознания практичная часть меня тоже включилась в обмен мнениями: «Вот некстати будет, если меня застрелят». Вслух же я произнес:

– У вас действительно фамилия Романи?

Я не слышал шагов, но когда она заговорила снова, голос раздался ближе.

– Это моя фамилия по мужу. Я была замужем. Недолго. А теперь будьте добры, отойдите от моего младшего братца.

Блин-тарарам, значит, она его сестра? Милая семейка. Вполне возможно, она будет реагировать на угрозу не совсем… гм… рационально. Я глубоко вздохнул и напомнил себе, что с учетом обстоятельств провоцировать Лару Рейт было бы чистым идиотизмом.

– Я правильно понял: если я сделаю все, как вы просите, вы опустите пистолеты?

– Исходите лучше из того, что, если вы не сделаете этого, я застрелю вас.

– Ох, Бога ради, – вздохнул Томас. – Лара, да успокойся же. Мы просто беседовали.

Она почти по-матерински неодобрительно скрипнула зубами.

– Томми, Томми! Когда ты несешь подобную ерунду, мне приходится напоминать себе, что мой младший братик далеко не такой идиот, каким хочет нам всем казаться.

– Ох, да ну же! – выпалил Томас. – Мы теряем время.

– Заткнитесь, – буркнул я, бесцеремонно взмахнув жезлом, и оглянулся через плечо на Лару. На ней было что-то такое, черное, кружевное, туфли на шпильках…

(и как, черт подери, она ухитрилась догнать нас на этих гребаных шпильках? Даже для чародея найдется пара вещей, представляющихся совершенно невероятными)

… а в руках она держала пару славных таких маленьких пистолетиков. Возможно, заряжались они и не самыми мощными патронами, однако же и небольшой пули достаточно, чтобы убить меня раз и навсегда. По тому, как она их держала, у меня складывалось впечатление, что она знает, как с ними обращаться. В густой тени ее кожа, казалось, светилась сквозь кружева. Восхитительное зрелище.

Я стиснул зубы и отогнал внезапное желание пройтись языком по волнительным изгибам ее бедер. Вместо этого я поднял свой жезл и нацелил его на Томаса.

– Два шага назад, цыпочка. Опусти пистолеты, забудь о всех своих штучках – и мы поговорим.

Она застыла на полушаге, и на лице ее появилось слегка озабоченное выражение. А потом прищурилась, и голос ее разлился по воздуху смесью меда и героина.

– Что вы сказали?

Я отогнал давление, которое оказывал ее голос на мое либидо.

– Назад, – буркнул я. – Быстро. – Впрочем, сидевший во мне Дон Кихот не сдавался так просто, и я добавил: – Будьте добры.

Мгновение сестрица Томми смотрела на меня, словно увидела в первый раз.

– Экая бестолковая ночь, – пробормотала она тоном, каким обычно произносят что-нибудь совершенно нецензурное. – Вы Гарри Дрезден.

– Не огорчайтесь. Я довольно ловко обходился без фамилии, представляясь Гарри-Ассистентом-Продюсера.

Она надула губы (надо сказать, это выглядело тоже потрясающе).

– Зачем вы угрожаете моему брату?

– Вечер выдался скучный, а все остальные были заняты.

Она даже намеком не предупредила. Один из ее маленьких пистолетов рявкнул, меня ослепила алая вспышка боли в голове, и я упал на колено.

Не опуская руку с нацеленным на Томаса жезлом, я поднял другую руку и осторожно коснулся уха. Когда я отнял ладонь, на ней темнели капли крови, но боль уже начала стихать. Лара выразительно выгнула свою умопомрачительную бровь. Блин-тарарам, она только чуть оцарапала мне ухо своей пулей. С такой меткостью залепить пулю мне промеж глаз – плевое дело.

– В обычной ситуации я бы восхитилась столь изящно выстроенным ответом, – произнесла она негромким, бархатным голосом. Возможно, она тоже считала, что так выйдет страшнее, чем если она скажет то же самое, но громко. – Но во всем, что касается моего младшего братца, у меня нет настроения играть в игры.

– Понято, – сказал я.

Боюсь, мой голос звучал не слишком уверенно. Я опустил жезл и убрал заряд накопленной в нем энергии. Зловещая красная точка на его конце погасла.

– Прелестно, – отозвалась она, но пистолетов не опустила. Ночной осенний воздух развевал ее шикарные черные волосы, серые глаза сияли в полумраке серебром.

– Гарри, – произнес Томас. – Это моя старшая сестра Лара. Лара, Гарри Дрезден.

– Очень приятно, – кивнула она. – Томас, отойди от чародея. Я не хочу, чтобы какая-нибудь пуля, пройдя навылет, попала в тебя.

Ноги мои разом сделались ватными. Я продолжал держать жезл в руках, но Лара нажала бы на спуск прежде, чем я успел бы прицелиться и выпустить разряд.

– Погоди, – сказал Томас. Он привстал на колено и оказался между мной и вампиром. – Не убивай его.

Она удивленно выгнула бровь, на губах заиграла легкая улыбка.

– Это почему же?

– Ну, во-первых, есть ведь шанс, что он успеет сложить смертное проклятие.

– Допустим. А во-вторых?

Томас пожал плечами:

– А еще у меня есть личный интерес. Я предпочел бы первым делом обсудить все это втроем.

– И я тоже, – добавил я.

Призрачная улыбка так и оставалась на лице у Лары.

– Ты мне симпатичен, чародей, но… – Она вздохнула. – Для переговоров нет времени, Томас. Присутствие Дрездена здесь недопустимо. Независимое предприятие Артуро – внутреннее дело Белой Коллегии.

– Я тут не затем, чтобы связываться с Белой Коллегией, – заявил я. – Вот уж чего мне хотелось бы меньше всего.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Всем нам хорошо известна цена благим намерениям. Тогда зачем же, а, чародей?

– Отличный вопрос, – буркнул я, выразительно покосившись на Томаса. – Я бы сам с удовольствием выслушал ответ.

Выражение лица у Томаса сделалось встревоженным. Взгляд его метнулся к Ларе, и у меня вдруг сложилось впечатление, что он готовится броситься на нее. Лара нахмурилась.

– Томас? О чем это он говорит?

– Это все буря в стакане воды, Лара, – сказал Томас. – Сущая ерунда. Правда.

Зрачки Лары расширились.

– Так это ты втянул его во все это?

– Э… – начал Томас.

– Еще как, черт возьми, он! – вмешался я. – Или вы думаете, что я вляпался во все это забавы ради?

Лара раскрыла рот в явном замешательстве.

– Томас. Ты вступил в игру сейчас?

Несколько секунд Томас посидел с плотно сжатыми губами, потом медленно поднялся на ноги, морщась, ощупал затылок.

– Похоже на то.

– Он же тебя убьет, – сказала Лара. – Убьет, если не хуже. У тебя и малой толики нет той силы, которая требуется, чтобы хотя бы угрожать ему.

– Это как посмотреть, – возразил Томас.

– В смысле?

– В смысле, кого решат поддержать остальные члены клана.

Она презрительно усмехнулась:

– Ты что, серьезно рассчитываешь, что кто-то из нас поддержит тебя против него?

– Почему бы и нет? – спокойно ответил Томас. – Сама подумай: отец силен, но не неуязвим. Если его скинуть по моей инициативе, главным стану я, а со мной будет чертовски проще договориться, чем с ним. А если я проиграю, вы всегда можете сказать, что поддерживали меня по принуждению – психическому, разумеется. Вечный козел отпущения. Жизнь течет, и только мне платить за все.

Она прищурилась.

– Ты снова начитался Маккиавелли.

– Ну, почитывал. Жюстине на ночь.

С минуту она помолчала, задумчиво кусая губы. Потом подняла взгляд.

– Все это отчаянно неудачно затеяно, Томас.

– Но…

– Худший момент трудно выбрать. Положение Рейтов среди других кланов на редкость неустойчиво. Если у нас начнутся еще и внутренние раздоры, это сделает нас уязвимыми от Скависов, или Мальвора, или других таких же. Стоит им почуять слабость, и они уничтожат нас, не задумываясь.

– Папа проигрывает, – возразил Томас. – Он ошибается уже много лет, и нам всем это прекрасно известно. Он стареет. Нападение на него других Лордов – вопрос времени, а когда это случится, вместе с ним конец и всем нам.

Она мотнула головой.

– Хочешь знать, сколько братьев и сестер говорили мне все это почти слово в слово на протяжении долгих лет? Он уничтожил их всех.

– Они выступали против него в одиночку. Я же предлагаю нам действовать сообща. Мы вполне можем победить.

– Но почему именно сейчас?

– А почему бы и не сейчас?

Она нахмурилась и с минуту пристально смотрела на него, не шевелясь. Потом передернула плечами, вздохнула и нацелила один из пистолетов мне в голову. А второй – на Томаса.

– Лара! – возмутился он.

– Убери руку из-за спины. Ну!

Томас застыл, но медленно вынул руку с демонстративно растопыренными пальцами из-за спины. Я пригляделся и увидел у него чуть ниже пояса под футболкой некоторую выпуклость.

Лара кивнула.

– Мне очень жаль, Томми, ты мне весьма симпатичен, но ты не знаешь отца так, как знаю его я. Ты ведь не единственный Рейт, пытающийся извлечь преимущества из того, что его недооценивают. Он всегда ожидал от тебя подвоха, и в ту же минуту, как ему покажется, что я с тобой заодно, он меня убьет. Без колебаний.

В голосе у Томаса послышалось отчаяние.

– Лара, если мы выступим вместе…

– Мы вместе и умрем. Если не от его руки, то от Мальора или им подобным. У меня нет выбора. Поверь, мне не доставляет ни малейшего удовольствия убивать тебя.

– Так и не делай этого! – предложил он.

– И оставить тебя на милость папочки? Даже у меня имеются кое-какие принципы. Я люблю тебя не меньше многого другого, братец, но вряд ли я проживу долго, если буду рисковать без крайней на то необходимости.

Томас судорожно сглотнул. Он не смотрел на меня, но чуть сменил положение, и его футболка задралась, выставив мне на обозрение рукоять заткнутого за пояс джинсов пистолета. Я не стал пялиться на нее. У меня не было ни малейшего шанса схватить пистолет и выстрелить прежде, чем Лара сделает из меня решето. Вот если бы Томас смог отвлечь ее внимание хотя бы на секунду-другую…

Томас сделал глубокий вдох и произнес:

– Лара.

Что-то изменилось в его голосе. То есть звучал он точно так же, как прежде – на слух как прежде, но появилось в нем нечто, заставившее воздух едва не звенеть от бесшумной соблазняющей энергии. Это требовало безусловного к себе внимания. Черт, противостоять этому голосу было почти невозможно и слышать его из уст Томаса было довольно-таки жутко. Хорошо еще, он обращался не ко мне, а то бы могло и чертовски неловко выйти.

– Лара, – повторил он. Я увидел, как она чуть пошатнулась при его словах. – Позволь мне поговорить с тобой.

Увы, если она и пошатнулась, то скорее от ветра и каблуков-шпилек, нежели от Томасова голоса.

– Боюсь, все, что тебе стоит сказать, – это попрощаться со мной, братец. – Лара со спокойным, отрешенным видом взвела оба пистолета. – И, кстати, заодно с чародеем попрощайся.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Мне приходилось оказываться в ситуациях и похуже. Подумать, так даже огорчительно, сколько раз я в них оказывался. Но если опыт и научил меня чему-либо, так только вот этому:

Как бы говенно ни обернулись дела, у них всегда есть возможность сделаться еще говеннее.

Вот вам пример: это наше легкое недоразумение с супершлюхой.

Томас заорал что-то и дернулся влево, заслоняя меня от Лары. Одновременно с этим я потянулся к заткнутому у него за пояс сзади пистолету. Судя по рукоятке, пистолет был полуавтоматический – возможно, одна из этих модных немецких игрушек, которые столь же миниатюрны, сколь смертоносны. Я успел схватиться за нее и наверняка дал бы достойный отпор Ларе, когда бы не чертовы Томасовы джинсы в обтяжку: пистолет застрял и отказался вылезать. В итоге я потерял равновесие и плюхнулся на бок. В общем, все, чего я добился в результате этого столь хитроумно задуманного маневра, – это ободрал подушечки пальцев да еще получил возможность без помех наблюдать изготовившуюся к стрельбе Лару Рейт.

Я услышал хлопок выстрела, потом жужжание пули. За первым выстрелом на протяжении двух или трех секунд последовало еще несколько. Две пули с омерзительным стуком ударили в Томаса – одна в ногу, вторая в грудь.

Одновременно с этим Томас швырнул в Лару маленькой связкой ключей, и это, возможно, спасло мне жизнь. Она отбила их стволом пистолета – того, что был нацелен на меня, – и подарила мне бесценное мгновение, которого хватило на то, чтобы выхватить жезл и выпустить в нее панический разряд. Мне было не до точности: даже с фокусирующим мою волю жезлом струя пламени вместо тоненького луча вышла конусом футов тридцати в поперечнике.

И звук вышел соответствующий – настоящий удар грома, разорвавший ночную тишину. Конечно, Лара Рейт обладала реакцией, которая, к сожалению, отличает почти всех представителей вампирского племени, и вовремя отпрянула в сторону. В движении она разрядила в меня оба пистолета на манер героев гонконгских боевиков. Однако же сверхъестественных навыков Лары оказалось явно недостаточно, чтобы справиться с внезапностью, натиском, огненным шквалом – и с туфлями на шпильках. Будь благословенна индустрия моды и слепая удача, хранящая дураков и чародеев: она промахнулась.

Я встряхнул браслет-оберег и усилием воли выстроил перед собой невидимую, но непробиваемую стену. Несколько последних выпущенных Ларой пуль ударили уже в нее, осветив ночь бело-голубыми вспышками возмущенной энергии. Не убирая барьера, я изготовил жезл к новому разряду и угрожающе повернулся к Ларе.

Вампирша скользнула в тень между ближайшим к нам зданием и парой больших цистерн и скрылась из вида.

Чуть развернув щит в сторону, куда скрылась Лара, я склонился над Томасом.

– Томас, – прошипел я. – Томас, вы как?

Он ответил не сразу, а когда заговорил, голос его звучал совсем слабо.

– Не знаю. Больно.

– В вас залепили две пули. Еще бы не болело. – Взглядом я продолжал шарить по окружавшей нас темноте, обострив чувства как только мог. – Идти сможете?

– Не знаю, – прохрипел он. – Дышать трудно. И ноги не чувствую.

Я скосил глаза в его сторону – на секунду, не больше. Черная Томасова футболка на боку прилипла к телу. Попадание в легкое – в лучшем случае. Если пуля зацепила крупный кровеносный сосуд, дело дрянь, вампир он или нет. Конечно, порождения Белой Коллегии живучи как черт-те что и все же в некоторых отношениях столь же уязвимы, сколь и служащие им пищей люди. Он может очень быстро оправиться от ранения – я видел, как сломанные ребра срастались у него в считанные часы, – но если он истечет кровью из перебитой артерии, он умрет, как любой другой.

– Вы, главное, не шевелитесь, – посоветовал я. – Сидите неподвижно, пока мы не поймем, где она.

– Это ее выманит, – прохрипел Томас. – Классический прием с подсадной уткой.

– Дайте мне свой пистолет, – сказал я.

– Зачем?

– Чтобы в следующий раз, когда вы начнете вешать мне лапшу на уши, я прострелил вашу хитроумную задницу.

Он сделал попытку засмеяться, но тут же зашелся болезненным, клокочущим кашлем.

– Черт, – буркнул я и склонился над ним. Отложив жезл, я подсунул правую руку ему под плечи и усадил спиной к моему колену, чтобы он по возможности находился в вертикальном положении.

– Вы бы лучше уходили. Я перебьюсь.

– Да заткнетесь вы или нет? – рявкнул я. Свободной рукой я попытался ощупать раны, но я не врач. Я нащупал дырку в груди, из которой продолжала сочиться кровь. Края раны изрядно припухли.

– Ясно, – сказал я ему. – Дрянь рана. Вот. – Я поднял его правую руку и крепко прижал к ране. – Держите руку вот так, приятель. Не ослабляйте давления. У меня не получится зажимать ее и тащить вас одновременно.

– Даже в голову не берите меня тащить, – прохрипел он. – Не будьте идиотом. Она убьет нас обоих.

– Я могу не убирать щит, – возразил я.

– От щита мало проку, если вы не сможете отстреливаться. Уходите, вызовите полицию, потом вернетесь за мной.

– Вы несете пьяный бред, – заявил я.

Оставь я его одного – и Лара наверняка его прикончит. Я закинул его левую руку себе на плечо и рывком вздернул на ноги. Он оказался не таким тяжелым, как я ожидал, но это движение не могло не причинить ему боли. И причинило – судя по тому, как перехватило у него дыхание.

– Ну же рявкнул я. – У вас одна нога здоровая. Помогите же мне.

Голос его понизился до глухого, призрачного какого-то голоса, почти шепота.

– Идите. Я не могу.

– Еще как можете. Заткнитесь и помогите мне.

И я максимально быстро двинулся к главному выезду из промзоны. Браслет-оберег я держал под напряжением, сохраняя прикрывавший нас со всех сторон щит. Конечно, мощностью он уступал направленному, выстроенному с одной стороны, но я не мог смотреть во все стороны одновременно, а умный противник никогда не упустит возможности выстрелить сзади.

Должно быть, оставайся еще у Томаса силы, он орал бы во всю глотку. Минуты через две лицо его сделалось белым как полотно – то есть, я хочу сказать, он побледнел даже больше обычного. Кожа у него и так светлее некуда, но сейчас она приобрела пепельный оттенок, будто у покойника, а под глазами обозначились синяки. Даже так он ухитрялся помогать мне. Не то чтобы очень уж, но достаточно для того, чтобы я тащил его, почти не оступаясь.

Я уже начал надеяться на то, что нам удастся благополучно добраться до студии, когда услышал шаги, и из-за угла перед нами выбежала женщина. Светлая кожа отчетливо выделялась в темноте.

Я чертыхнулся, подкачал в щит еще немного воли и, пригнувшись, довольно бесцеремонно плюхнул Томаса на землю. Пошарив рукой у него по поясу, я нащупал пистолет и выдернул его наконец. Большим пальцем взвел курок, прицелился и нажал на спуск.

– Нет! – прохрипел Томас в самое последнее мгновение и толкнул меня плечом, сбив прицел. Рявкнул выстрел, пуля высекла искры из асфальта. В отчаянии я снова поднял пистолет, прекрасно понимая, что это лишено смысла. Если я и мог застать Лару Рейт врасплох первым выстрелом, шансов на то, что я одолею ее в прямом поединке, не было вовсе.

Но это оказалась не Лара. Инари остановилась на мостовой в нескольких футах от меня, широко распахнув глаза и открыв рот.

– Господи! – воскликнула она. – Томас! Что случилось? Что вы с ним сделали?

– Ничего! – отрезал я. – Он ранен. Бога ради, да помогите же мне.

Мгновение она колебалась, потом бросилась к Томасу.

– О Боже! Он весь в крови! Он истекает кровью!

Я сунул жезл ей в руки.

– Подержите, – рявкнул я.

– Что вы с ним сделали? – не унималась она. По лицу ее струились слезы. – О, Томас.

Мне хотелось визжать от досады, но я упрямовглядывался во все места, где могла прятаться Лара. Инстинкты заливались пожарными сиренами, предупреждая о ее приближении; на самом деле мне ничего так не хотелось, как просто удрать.

– Да сказал же я: ничего! Идите лучше вперед, откройте и подержите дверь. Нам нужно вернуться в дом и вызвать «скорую».

Я нагнулся, чтобы снова поднять Томаса.

Инари Рейт пронзительно взвизгнула и, держа мой жезл обеими руками, огрела им меня по затылку с такой силой, что тот сломался пополам. В глазах вспыхнули яркие звезды; я даже не почувствовал боли, когда ткнулся мордой в асфальт.

Минуту или две все в моей голове путалось. Первое, что я услышал, когда смог наконец шевелиться, было всхлипывание Инари:

– Лара, я не знаю, что случилось. Он пытался меня застрелить, а Томас без сознания, может, мертвый уже.

Я услышал шаги.

– Дай мне пистолет, – произнес голос Лары.

– Что же теперь делать? – спросила Инари. Она продолжала плакать.

Лара передернула затвор пистолета, проверяя патронник.

– Иди в дом, – сказала она. Голос ее звучал все так же твердо и уверенно. – Вызови «скорую» и полицию. Ну!

Инари выпрямилась и бегом бросилась в темноту, оставив нас с Томасом наедине с женщиной, которая уже почти убила его. Я сделал попытку встать, но это оказалось делом слишком сложным. Все завертелось вокруг в бешеном хороводе.

Мне удалось-таки приподняться на колене, когда противный, липкий холод волной накатил на меня со спины.

Три вампира из Черной Коллегии не предупреждали о своем появлении. Они просто появились, словно соткавшись из теней.

Одного из них я уже знал: одноухого типа, которого я так удачно окатил святой водой из пистолета. По обе стороны от него стояли еще двое чуваков из Черных – оба мужского пола, оба в саванах, оба подросткового телосложения. Они пробыли живыми трупами не слишком долго: кожа на руках сохранила еще кое-где более или менее натуральный цвет, да и лица не до конца превратились еще в черепа. Ногти у них, конечно, были длинные, грязные. На лицах, на горле запеклась кровь. Глаза более всего напоминали подернутые черной ряской загнившие лужи.

Инари испустила визг, которому позавидовал бы иной ужастик, и отпрянула назад, к Ларе. Лара со свистом втянула воздух сквозь зубы и, медленно поворачиваясь на каблуках, чтобы постоянно видеть нападавших вампиров, изготовилась к стрельбе.

– Ну и ну, – прошипел одноухий вампир. – Надо же, какая удача! Чародей и трое Белых разом. Это обещает быть занятным.

Тут я ощутил еще одну, более сильную волну гнусной, убийственной магической энергии.

Мальоккьо. Оно нарастало снова, на порядок мощнее, чем прежде, – и я ощутил, как оно приближается ко мне. Голова еще гудела от удара, и я ничегошеньки не мог с этим поделать.

– Убейте их, – прошипел одноухий. – Убейте их всех! Вот видите? Все как я говорил.

Ситуация всегда может обернуться еще говеннее.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Не могу сказать, чтобы в рукопашном бою я был совсем уж беспомощен, но и особо способным бойцом меня тоже не назовешь. Раз или два меня избивали до бесчувствия. Ну… если честно, гораздо чаще. И ничего такого невероятного в этом нет: большинство тварей, что отметелили меня, запросто уделали бы целую баскетбольную команду, а я, в конце концов, всего лишь смертный. Ну, с крепким загривком, что означает: хрупкостью я все-таки немного уступаю фарфоровой чашке.

Во всех этих случаях мне удалось выжить благодаря везению, помощи друзей и довольно-таки вредной во многих отношениях фее-крестной. Впрочем, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать: рано или поздно удача отвернется от меня, и я окажусь в опасной ситуации в одиночку, на пределе своих сил. Тот вечер стал неплохим этому подтверждением.

Хорошо все-таки, что иногда я предусмотрительно заглядываю вперед.

Я коснулся рукой своей новой поясной пряжки с рельефным изображением медведя. Пряжку отлили из цельного серебра, а медведя я вырезал на ней сам. Я возился с этим несколько месяцев; не могу сказать, чтобы результат отличался особенной красотой или вдохновением, но художественная сторона волновала меня меньше всего.

Выражаясь словами Ревуна Леггорна, я просто старался подготовиться к такому вот ЧП.

Так вот, я коснулся пряжки левой рукой и прошептал:

– Fortius!

Энергия потоком хлынула в мое тело, растекаясь от живота во все стороны – горячая, живительная энергия, топливо для тела, ума, души. Она наполнила жизнью мои усталые мышцы, укрепила кости. Смятение, усталость, боль исчезли так же быстро, как тает тьма с восходом солнца.

И я бы не стал сводить всё к простому впрыску адреналина, хотя и это сыграло должную роль. Можете называть это «ци», или «ман», или любым другим из тысячи имеющихся для этого названий – это была настоящая магия, экстракт чистой жизненной энергии. Она вливалась в меня из емкости, которую я смастерил в серебряной пряжке. Сердце вдруг переполнилось возбуждением, а мысли – надеждой, уверенностью и нетерпеливым ожиданием, словно какая-то личная моя фонограмма воспроизводит «Оду к Радости» на стадионе, полном моих фанатов, и все они ждут моего выхода. Я с трудом удерживался, чтобы не запеть или не расхохотаться. Боль никуда не делась, но я словно стряхнул с плеч все последние удары и неприятности и сделался вдруг снова готовым к бою.

Даже в том, что касается магии, ничего не дается даром. Я знал, что боль еще одолеет меня. Но это все фигня: сейчас главное – выжить, а тревожиться из-за похмелья можно и потом.

– Лара, – сказал я. – Я понимаю, что в ваши планы входит типа убить меня, но с моей точки зрения ситуация изменилась.

Суккуб покосилась на вампиров, потом на Инари.

– Согласна, чародей.

– Перестроим ряды, чтобы вызволить девочку?

– Двигаться можешь?

Я оттолкнулся от земли и более или менее благополучно – с учетом обстоятельств – выпрямился. Лара стала спиной ко мне, стараясь держать в поле зрения всех трех вампиров. Те, в свою очередь, стояли не двигаясь и только голодный огонь в мертвых глазах позволял отличить их от обычных покойников.

– Ага. Вполне мобилен.

Лара бросила на меня взгляд через плечо, и глаза ее расширились от удивления.

– Впечатляюще. Что ж, перемирие?

Я утвердительно тряхнул подбородком.

– На двадцать четыре часа?

– Идет.

– Клево.

– Их лица! – всхлипнула Инари. – Какие у них лица! Боже, кто они такие?

Я удивленно покосился на перепуганную девочку, потом на Лару.

– Она что, не знает? Вы ей ни о чем таком не рассказывали?

Не спуская взгляда с ближнего к ней вампира, суккуб пожала плечами.

– У отца такая политика.

– Ну и сумасшедшая у вас семейка, Лара. Нет, правда. – Я подобрал с земли обломки своего жезла. Резьба по дереву сложностью не уступала наложенным на него заклятиям и требовала долгого времени и денег. За всю мою профессиональную практику мне пришлось раз пять или шесть мастерить себе новые жезлы, и каждый раз у меня уходило на это недели две, не меньше. Чертова девица сломала очередной, что меня огорчало до чертиков, зато продолжавшая бурлить во мне волна позитива подсказала положительную сторону: теперь в моем распоряжении оказалось две довольно-таки тяжелые деревяшки с острым зазубренным изломом. Я шагнул между Инари и ближайшим к нам вампиром и протянул ей одну из половинок.

– Держи, – сказал я. – Представится шанс – действуй, как Баффи.

Инари выпучила на меня глаза.

– Что? Вы что, шутите?

– Делай как сказано! – велела Лара, и в голосе ее зазвенела сталь. – Никаких вопросов, Инари!

Похоже, голос суккуба убедил девчонку. Она без промедления взяла у меня деревяшку, хотя испуг на лице у нее от этого не уменьшился.

Над головой продолжало клубиться невидимым вихрем проклятие, сдавливая мне виски, путая мысли. Я старался отстроиться от помех, сфокусироваться на проклятии, проследить, откуда и куда оно движется. Мне просто необходимо было понять, на кого оно нацелено, – от этого, в конце концов, зависел не только успех расследования, но и моя жизнь.

Проклятие было сложным, многоуровневым. Однако, как я уже говорил, я имею обыкновение держать при себе наготове кое-какие средства для борьбы с самыми разнообразными напастями. Я вытащил из-под рубахи амулет и позволил наконец озвучить тревожившую меня мысль:

– Чего это они стоят без движения?

– Может, советуются со своим господином? – предположила Лара.

– Терпеть не могу ждать, пока меня позовут бить по морде, – сообщил я – Не нанести ли нам удар первыми?

– Нет, – отрезала Лара. – Они нас боятся. Не шевелитесь. Это только спустит их с цепи, а время играет на нас.

Новая волна почти физически леденящего холода коснулась меня. Волосы встали дыбом. Проклятие готово было сработать, а я так и не знал, на кого оно нацелено. Я шарил взглядом по сторонам в поисках хоть каких-то физических проявлений.

– Я в этом не уверен, мисс Рейт.

Один из вампиров, меньший из тех двоих, что стояли рядом с одноухим, вдруг пошевелился. Взгляд его мертвых глаз уперся в меня, и он заговорил. Трудно представить себе, что звуки, издаваемые двумя разными мертвыми, иссохшими глотками могут отличаться друг от друга, но это так, уж поверьте мне на слово. Этот голос струился плавно и принадлежал вовсе не шевелившему губами вампиру. Этот голос был старше. Старше, холоднее, злобнее – и все же с едва уловимыми нотками женственности.

– Дрезден, – произнес этот голос. – И правая рука Рейта. Рейтов сын-бастард. И его ненаглядная младшенькая. Что ж, вечер удался.

– Привет, Мавра, – отозвался я. – Только тебе ведь все равно, так что прекрати-ка эти кукольные игры в «Носферату» и перейди к делу. У меня завтра хлопотный день, хотелось бы выспаться.

– Господи, Гарри, – послышался слабый хрип. Я оглянулся и увидел, что лежавший на земле Томас смотрит на меня широко открытыми глазами. Вид у него был похлеще самой смерти, взгляд с трудом удерживался на мне, но по крайней мере он проявлял признаки жизни. – Вы что, пьяны? Когда успели?

Я подмигнул ему:

– Такова сила позитивного мышления.

Вампир-марионетка зашипел, и голос его сделался глуше, более зловещим.

– Эта ночь многое уравновесит. Сделайте их, ребятки. Убейте всех.

Тут разом произошло много вещей.

Вампиры бросились на нас. Одноухий атаковал Лару, марионетка – меня, а третий устремился на Инари. Тот, что рвался ко мне, похоже, был не мастак драться, но и он передвигался с такой быстротой, что я едва отслеживал его перемещения, – впрочем, тело мое все еще звенело от инъекции позитивной энергии, и я ответил на его атаку так, словно это вступительные па хорошо знакомого мне танца. Я отступил на шаг в сторону, пропуская его мимо себя, и приемом, достойным Баффи, обрушил свою половинку бывшего жезла ему на загривок.

Возможно, на телеэкране это происходит и эффектнее. Зазубренная деревяшка вонзилась в вампира, но не думаю, чтобы она проткнула плащ – тем более чтобы она вонзилась ему в сердце. Однако удар лишил эту тварь равновесия, и она, пошатнувшись, пролетела куда-то дальше. Может, вампир все-таки получил какие-то травмы – он испустил пронзительный вопль, полный боли и ярости, от которого зазвенело в ушах.

Инари тоже взвизгнула и замахнулась своей деревяшкой; впрочем, Баффи из нее вышла не лучше, чем из меня. Вампир перехватил ее руку и, резко повернув, сломал запястье. Послышался противный хруст, Инари охнула и рухнула на колени. Вампир навалился на нее сверху, ощерив зубы (не клыки еще, как я успел машинально отметить, – просто обыкновенные пожелтелые, как и положено покойнику) и пытаясь впиться ими ей в горло и искупаться в луже крови.

И – словно этого было недостаточно – проклятие соткалось наконец полностью и с воем вынырнуло из ночи, целясь в Инари.

У меня оставались считанные секунды, чтобы спасти ей жизнь. Я ринулся на вампира, представил себе зависшую в дюйме от его зубов невидимую банку из-под пива и со всей силы врезал по этой воображаемой банке пяткой. Конечно, куда мне со своей силой тягаться со сверхсилой вампира. Однако даже вампир, способный с разбега пробиться сквозь кирпичную стену, весит ровно столько, сколько положено иссохшему трупу, – к тому же атака явно застала его врасплох. Удар получился что надо. Законы физики сработали на «отлично», и вампир со злобным шипением отлетел в сторону.

Левой рукой я схватил Инари за правую. Тут такая штука: энергия истекает из тела с правой его стороны. Левая же сторона энергию поглощает. Я напряг все свои чувства и ощутил, как пикирует на Инари сгусток темной энергии. Он ударил в нее мгновение спустя, но я успел подготовиться и усилием воли перехватил эту гадость прежде, чем она успела причинить ей зло.

Острая боль пронзила мою левую ладонь. Энергия оказалась холодной – нет, не просто холодной, ледяной. Она была скользкая, тошнотворная, словно вырвалась из какого-то огромного подземного моря. Стоило ей коснуться меня, как моя голова едва не взорвалась от непередаваемого ужаса. Энергия, сама магия, ее соткавшая, показались мне какими-то… неправильными. Изначально, насквозь, до ужаса неправильными.

С тех пор, как я занялся магическими делами, я полагал, что любая магия происходит от жизни, что питающая ее энергия сродни электричеству, или природному газу, или, там, урану – подобно им она заряжена пользой, добром, а уж применить ее можно по-разному. Нет, я искренне верил в то, что любая магия изначально положительна.

Я заблуждался.

Возможно, это справедливо по отношению к моей магии. Но та магия была совсем другой. Она имела единственную цель – разрушение. Сеять страх, боль, смерть. Я чувствовал, как энергия льется в меня из запястья Инари, и она причиняла мне такую боль, что я не нахожу слов… да что там слов, даже мыслей, способных передать ее. Она рвала меня изнутри, словно в поисках слабого места в моей обороне, она сгущалась во мне, словно готовясь к чему-то…

Я сопротивлялся ей. Все это заняло, должно быть, какую-то долю секунды, но мне стоило еще больших усилий вырвать эту черную энергию из себя и отшвырнуть в сторону. Я оказался сильнее. И все же, отбрасывая ее от себя, я внезапно ощутил приступ ужаса: мне показалось, что от меня что-то оторвалось, что короткое соприкосновение с этой гадостью пометило меня на всю жизнь.

Или изменило.

Я услышал собственный вопль – не от страха или злости, но от боли. Я выбросил правую руку в сторону, и невидимый клубок черной энергии, вырвавшись из нее, ударил в вампира, только-только поднявшегося на ноги и изготовившегося к новой атаке на меня. Он даже глазом не моргнул, из чего я заключил, что он этого проклятия не ощущал.

Тем большим сюрпризом для него стал предмет, обрушившийся на него прямо сверху. Все произошло почти мгновенно, быстрее, чем успел запечатлеть глаз: удар, короткий захлебнувшийся вопль – и вампир уже валяется на земле, распластавшись, словно пришпиленная к картонке бабочка. Только руки и ноги слабо подергивались еще некоторое время. Грудная клетка и ключицы у него были расплющены в хлам.

Цельнозамороженной индюшачьей тушей. Хорошей, футов на двадцать.

Птичка, должно быть, упала с пролетавшего в небе самолета, вне сомнения, притянутая на цель проклятием. К моменту приземления она набрала скорость пушечного ядра, да и твердостью ненамного ему уступала. Из расплющенной груди вампира торчали замороженные голяшки с концами, обернутыми веселенькой красной фольгой.

Вампир захрипел и дернулся еще раз.

Из индейки со звоном вывалился и скатился на землю будильник.

На миг все застыли, потрясенно глядя на это чудо. Что ни говорите, а зрелище дистанционно управляемого снаряда из замороженной индейки увидишь нечасто – даже если ты почти бессмертная тварь из Небывальщины.

– Следующим номером моей программы, – прохрипел я в наступившей потрясенной тишине, – будет наковальня.

И драка вспыхнула с новой силой.

Инари, стоя на коленях, кричала от боли. Лара Рейт подняла Томасов пистолетик и разрядила его в Одноухого. Почему-то она целилась ему в ноги. Я попытался было помочь ей, однако рукопашная с вампирами из Черной Коллегии отличается-таки от обычной драки, и мне не стоило об этом забывать.

Вампир, которого я оглушил в первые мгновения поединка, с размаху врезал мне кулаком по плечу. Удар пришелся по касательной, и мне удалось немного ослабить его, крутанувшись на пятках, но все же его силы хватило на то, чтобы сшибить меня с ног. Я больно ободрался о камни, однако это тревожило меня меньше всего. Ну, до поры до времени, конечно. Падение оглушило меня – на какую-то секунду, но все же оглушило.

Вампир перешагнул через меня и навалился на Инари. Костлявой рукой он бесцеремонно схватил ее за волосы и сунул лицом в асфальт, открыв шею. А потом пригнулся к ней.

– Прочь от нее! – зарычал Томас. Опираясь на здоровую ногу и руку, он привстал и схватил вампира за ногу. Рывок – и вампир полетел на землю. Впрочем, он тут же опомнился и, изогнувшись словно страдающая артритом змея, сцепился с Томасом.

Это была уже драка так драка – без всякого там сюсюканья, без правил. Черный вампир схватил Томаса за горло и попытался оторвать ему голову. Томас извернулся и дважды перекатился по земле, удерживая Черного за руки и не давая тому окончательно сомкнуть их у него на шее.

И тут Томас начал меняться.

По части драматизма это уступало, конечно, вампирам Красной Коллегии, под внешне обычной человеческой плотью которых таилось поистине демоническое обличье. Нет, все происходило гораздо скромнее. Вокруг него, казалось, соткался холодный ветер. Черты лица его сделались резче: скулы острее, глаза глубже, лицо худощавее. Кожа приобрела чуть глянцеватый лоск, засияв как жемчужина в лунном свете. Глаза тоже изменились. Зрачки сделались холодно-серебристого цвета, а потом и вовсе побелели.

Бросаясь вперед, он замысловато выругался – у него и голос изменился. Не сильно, но изменился: сделался более хищным, а главное, даже отдаленно не напоминал больше человеческий. Смертельно раненный Томас обрушился на Черных живым орудием убийства. Резким движением он оторвал руки вампира от своего горла, повернулся так, чтобы здоровая нога оказалась под вампиром, и метнул его в кирпичную стену ближнего здания.

Столкновение вышло что надо. Вампир врезался в стену, расшвыряв облако кирпичных осколков, и, оглушенный, мешком повалился на землю. Впрочем, не прошло и секунды, как он пошевелился и сделал попытку встать. Томас передернул плечами, словно собираясь подняться и продолжать драку, но тут энергия, питавшая его превращение и боевой дух, явно иссякла.

Он обмяк и повалился на асфальт; лицо снова утратило всякое выражение, а белые глаза вновь потемнели.

Лара Рейт держалась пока молодцом. Ветер распахнул ее легкий шелковой халатик, открывая взгляду живописное сочетание черных кружев и бледной кожи – каким-то непостижимым образом вполне даже сочетавшихся с зажатым в ее руке пистолетом. Одноухий валялся на боку. Из простреленных коленей и лодыжек торчали осколки кости – Лара Рейт все-таки умела стрелять метко. Он сделал попытку приподняться на руке, протягивая другую к жертве, и Лара выстрелила еще раз. Локоть одноухого разлетелся облачком ошметков истлевшей одежды и плоти, а также осколков кости. Вампир повалился обратно.

Лара всадила ему пулю в левый глаз. Вонь стояла тошнотворная. Лара чуть повела стволом в сторону, прицелившись в оставшийся глаз.

– Этим меня не убить, – прохрипела противная тварь.

– А мне этого и не надо, – невозмутимо ответила Лара. – Достаточно лишить тебя подвижности на время.

– Я все равно догоню тебя, – пообещал Одноухий-Одноглазый.

– Перспектива выглядит радужной, – улыбнулась она. – Au revoir[9], детка.

Курок звонко щелкнул по пустому патроннику. Сделалось совсем тихо.

Лара успела еще, не веря собственным глазам, покоситься на свой пистолет. А потом тот вампир, которого оглушил Томас, бросился на нее со спины. Не то чтобы он нападал с быстротой молнии, но все же достаточно быстро. Я попытался крикнуть, предупреждая ее, но меня хватило лишь на слабый хрип.

Лара оглянулась-таки через плечо и попыталась увернуться, но мой окрик запоздал. Вампир схватил ее за волосы и развернул лицом к себе. А потом ударом кулака буквально выбил ее из туфель на шпильках. Сделав в воздухе почти полный оборот, она врезалась в стену. От удара она выпустила из рук пистолет; глаза ее были все еще широко раскрыты от потрясения. Из ссадин на щеке и лбу сочилась странная, бледная какая-то кровь.

Вампир встряхнулся и прыгнул к Ларе, приземлившись на четвереньки. Движение это было не лишено красоты, но какое-то чужое – скорее паучье, чем кошачье. Почти ползком он подобрался к ней и, схватив за шею, прижал плечами к стене. А потом высунул длинный кожистый язык и принялся, шипя от наслаждения, слизывать кровь.

Одноухий, отталкиваясь от земли здоровой рукой и извиваясь как змея, тоже подобрался к ней.

– Вторая по старшинству у Рейтов, – проскрежетал он. – И тот Белый, что нас предал. Вот теперь вы, голубчики, оба мои.

Лара сделала попытку стряхнуть вампира, лизавшего ее кровь, но сил ей явно не хватало, да и вид у нее был все еще оглушенный.

– Пошли вон!

– Моя! – повторил Одноухий, откидывая ее волосы с шеи. Второй вампир без труда отвел ей руки и прижал за запястья к стене у нее над головой.

Одноухий коснулся языком Лариных губ.

– Я покажу тебе, что такое настоящий вампир. Скоро, скоро ты увидишь все совсем в другом свете. Но и тогда останешься хороша. Сейчас, сейчас я порадуюсь…

Лара извивалась, пыталась вырваться, но взгляд ее так и не прояснялся, а движения становились все менее координированными. На лице ее проступил ничем не прикрытый испуг: вампиры навалились на нее и впились зубами в ее плоть. Теперь к ее воплям добавились омерзительные хлюпанье и причмокивание.

Именно этого я и дожидался. Стоило им присосаться как следует, как я по возможности тише в несколько прыжков (не зря я все-таки занимался фехтованием) одолел разделявшее нас расстояние и с размаху воткнул шестидюймовую шпильку одной из Лариных туфель остававшемуся пока целым вампиру аккурат прямо промеж лопаток. Замах вышел что надо, да и разбег добавил энергии удару – каблук вонзился чуть левее позвоночника, прямо в истлевшее вампирское сердце.

Результат вышел ничего, хотя я бы желал большего. Вампир не взорвался и не рассыпался в труху. Но все же завопил во всю мощь своих давным-давно истлевших легких и задергался почти столь же впечатляюще, как тот, в которого шмякнулась индейка. Он повалился на землю, и на мертвом лице застыла гримаса удивления и боли.

Одноухий чуть запоздал с реакцией. Когда он оторвал окровавленный рот от полушария левой Лариной груди, я уже держал наготове амулет моей матери и сосредоточил на нем все свое внимание, всю свою волю.

Тут такое дело: я слышал, что сила веры – просто еще один аспект той магии, которой я обыкновенно пользуюсь. Слышал я и то, что это энергия совершенно иного рода, не имеющая отношения к жизненным силам, которые я ощущаю повсюду вокруг себя. И уж наверняка она вызывает у тех разнообразных созданий, с которыми мне приходится иметь дело в моей чародейской практике, совсем другую реакцию, чем обычные мои заклинания, – так что, вполне возможно, они вообще никак не связаны.

Впрочем, это ровным счетом ничего не меняло. Я ведь не распятие совал в лицо этой гадине. Я держал в руке то, во что верил сам. Пятиконечная звезда амулета символизирует пять сил вселенной – воздуха, огня, воды, земли и духовной энергии, упорядоченных человеческой мыслью, человеческой волей. Я верю в то, что те, кто умеет управлять этими силами, несут ответственность, чтобы использование их было направлено во благо, – и силы моей веры вполне хватило, чтобы обрушить ее на Одноухого.

Пентаграмма вспыхнула серебристо-голубым сиянием, ярким, как дневной свет. Высохшая, туго обтягивающая череп кожа Одноухого начала расползаться, а брызнувшая из трещин густая жижа немедленно загорелась тем же серебристым пламенем. Вампир завизжал и отпрянул от огня. Оставайся их двое – они напали бы на меня с противоположных сторон, так что свет пентаграммы мог поразить только одного. Но я лишил их такой возможности и преследовал Одноухого, держа пентаграмму перед собой и не ослабляя заряда воли.

Одноухий перекатился через продолжавшего дергаться вампира с торчавшими из груди индюшачьими ножками, и тот – возможно, младше или просто уязвимее, чем вожак, разом вспыхнул факелом, стоило лучу пентаграммы коснуться его. Мне пришлось отступить на шаг от жара, и очень скоро от вампира не осталось ничего, кроме пережаренной индейки.

Когда мои глаза снова немного свыклись с темнотой, Одноухого простыл и след. Оглянувшись через плечо, я увидел, как обратившаяся Лара Рейт – глаза и кожа ее сияли тем же серебристо-белым светом, как и у Томаса несколько минут назад, – методично превращает в кровавую кашу последнего вампира. Первыми ударами она превратила в труху его лицо, потом расплющила череп – а потом оторвала башку к чертовой матери, убив его раз и навсегда.

Она медленно поднялась на ноги; взгляд ее белых глаз оставался отрешенным, лишенным чего бы то ни было человеческого. По белой коже стекали струйки темно-алой, бурой и темно-зеленой жидкостей, смешивавшиеся с потеками ее собственной бледно-розовой крови. Грива темных волос растрепалась и свисала беспорядочной массой. Вид у нее был разом напуганный, разъяренный – и все равно соблазнительный как черт знает что.

Голодный взгляд суккуба обратился на меня, Лара сделала шаг в мою сторону. Я ослабил концентрацию воли на пентаграмме, и она погасла. Все равно против Лары она была бы бесполезна.

– Мы ведь договорились, – напомнил я. Голос мой звучал хрипло, но уверенно, хотя я не прилагал к этому никаких усилий. – Не заставляйте меня уничтожить еще и вас.

Она застыла. Растерянность мешалась на ее лице со страхом; без высоких каблуков она разом сделалась ниже. Она пожала плечами, сцепила руки на животе и на мгновение зажмурилась. Свечение ее кожи померкло, черты сделались менее фантастическими, более земными – но от этого не менее прекрасными. Когда она снова открыла глаза, они были уже почти человеческими.

– Моя семья, – произнесла она. – Мне нужно увезти их отсюда. Перемирие сохраняется. Вы мне поможете?

Я опустил взгляд на парализованную болью Инари. Томас не шевелился. Возможно, он уже умер. Лара глубоко вздохнула.

– Мистер Дрезден, – сказала она. – Мне одной не защитить их. Мне необходима ваша помощь, чтобы доставить их в безопасное место. Прошу вас.

Должно быть, последние слова дались ей нелегко. И все же я сдерживал рефлекторное желание помочь ей. «Идея капитально порочная, Гарри», – предостерег я себя. В общем, я как мог отодвинул свою врожденную галантность в сторону и хмуро глянул на Лару.

Она смотрела на меня, гордо подняв голову. Раны ее производили впечатление серьезных; должно быть, они причиняли ей сильную боль, но лицо ее оставалось бесстрастным – за исключением короткого мгновения, когда она покосилась на Инари с Томасом, и глаза ее предательски заблестели. Слезы стекали по ее щекам, но она не позволила себе даже сморгнуть их.

– Черт, – выпалил я с омерзением к самому себе. – Пойду подгоню машину.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Я подумал было, не переговорить ли мне с Артуро до отъезда, но решил не делать этого. Томас с Инари были ранены, так что чем скорее им оказали бы медицинскую помощь, тем лучше. Ну и не стоило забывать о том, что Одноухому удалось-таки, похоже, унести свою истлевшую задницу. Если у него имелся какой-нибудь способ потусторонней связи с мамочкой Маврой – или просто мобильник, – она вполне могла уже быть на подходе с подкреплениями.

По вампирским меркам Одноухий был, можно сказать, новичок, а уж двое его спутников – так и вовсе младенцы, но и с ними мы вчетвером едва справились. Мавра же играла совсем в другой лиге. Она обладала многовековым опытом убийцы, да и тот факт, что Черную Коллегию уничтожили почти полностью, не добавлял оптимизма: из этого следовало, что выжили только самые ловкие, сильные и смертоносные. Одноухий уже оказался достаточно опасным соперником; если Мавра застигнет нас вне укрытия, от нас рожки-ножки останутся – в лучшем случае.

Поэтому я бегом бросился к припаркованному на стоянке у здания, которое арендовал Артуро, Голубому Жучку. Бежать было недолго: всего пару домов от того места, где лежали Томас и Инари. Я скользнул в дом. Меня заметили всего два-три человека, и я не обратил на них внимания, нырнул в студию, схватил свой рюкзак, плащ и спящего щенка. Потом порылся в карманах плаща в поисках ключей от машины и рванул обратно.

Жучок чихнул, завелся, и я погнал его со всей скоростью, на которую способен его раздолбанный движок. Луч единственной фары высветил Лару, тащившую на спине неподвижное тело Томаса. Короткий халатик она сняла, соорудив из него перевязь для Инари, которая ковыляла за старшей сестрой.

Я распахнул правую дверцу и помог ей уложить Томаса назад в салон. Мгновение Лара вглядывалась в убранство интерьера. Мне показалось, она не пришла в восторг от его ободранного состояния.

– Здесь же нет заднего дивана, – заявила она.

– На то там и постелено одеяло, – возразил я. – Залезайте. Как он?

– Жив… пока, – ответила Лара. – Он жив, но исчерпал все резервы. Ему необходимо их пополнить.

Я пристально посмотрел на нее.

– Вы хотите сказать, ему необходимо покормиться… кем-то?

Взгляд ее скользнул в сторону Инари, но бедная девочка едва удерживалась, чтобы не упасть в обморок от боли, так что вряд ли услышала бы даже старт космического челнока. Все же Лара на всякий случай понизила голос.

– Да. Очень.

– Блин-тарарам! – только и сказал я, придержал дверцу для Инари, помог ей сесть и пристегнул ремнем. Потом положил ей на колени щенка. Она прижала его к себе здоровой рукой и всхлипнула.

Я втопил педаль газа в пол и погнал Жучка во весь опор прочь от промзоны. Только отъехав на некоторое расстояние, я немного расслабился. Тем не менее я то и дело косился в зеркало заднего вида, но никаких признаков погони не заметил. На всякий случай я немного покрутил по улицам, запутывая след, и лишь после этого вновь обрел дар речи.

– Я отвезу вас к себе, – сказал я Ларе.

– Уж не считаете ли вы подвал древнего дома надежным убежищем?

– Откуда это вы знаете, где я живу? – удивился я.

– Читала отчет службы безопасности нашей Коллегии, – отозвалась она, равнодушно махнув рукой.

Надо признаться, одно то, что кто-то обследовал мою гребаную квартиру на предмет опасности или безопасности, уже пугало до усёру. Но я не собирался показывать ей этого.

– Меня она вполне даже защищает, и не первый год. Как только мы окажемся внутри, я задействую все системы защиты. Конечно, мы не сможем носу казать оттуда, зато будем до утра в полной безопасности.

– Как хотите. Только Томас, если не покормится, не проживет и часа.

Я чертыхнулся.

– И не забывайте, Дрезден, Мавре прекрасно известно, где вы живете. И уж наверняка она послала кого-нибудь из своих дожидаться вас там.

– М-да, – согласился я. – Куда нам тогда ехать?

– В наш дом.

– Вы что, все живете в Чикаго?

– Ну конечно же, нет, – устало вздохнула Лара. – У нас дома в нескольких городах по всему миру. Последние два-три года Томас – в промежутки между отдыхом на курортах – живет то здесь, то там. Жюстина, кстати, ждет его дома.

– Инари потребуется врач.

– Врач у меня есть, – сказала Лара и добавила, подумав: – В услужении.

Мгновение я смотрел на нее в зеркале заднего вида (надо сказать, в зеркале она отражалась нормально, как все остальное), потом пожал плечами.

– Куда ехать?

– На север вдоль берега, – сказала она. – Уж извините, названий улиц не помню. На следующем светофоре направо.

Так она диктовала направление, я следовал ее указаниям, и чем дальше, тем меньше мне все это нравилось. У нас ушло почти полтора часа на то, чтобы добраться до одного из этих престижных поселков, что неизбежно вырастают около любой более или менее обширной водной поверхности. По роду расследований мне несколько раз приходилось бывать в таких, и тот, куда привезла меня Лара, по меньшей мере не уступал им в престижности.

Дом, у которого мы наконец затормозили, отличался обилием пристроек, количеством этажей и даже парой декоративных замковых башенок. Владельцу он наверняка обошелся в восьмизначную цифру и более всего напоминал резиденцию отрицательного персонажа из фильма про Джеймса Бонда. Участок вокруг дома порос ельничком, превращенным заботливыми руками в этакий сказочный лес с аккуратно подстриженными зелеными пригорочками и увитыми плющом деревьями. Тут и там светлели небольшие водоемы, вокруг каждого соткалось маленькое облачко тумана.

Дорога от ворот протянулась через этот маленький Шервудский лес на добрых полмили, и чем дальше мы углублялись в него, тем менее уютно я себя чувствовал. Если бы что-нибудь решило разделаться со мной, это случилось бы слишком далеко от шоссе, чтобы бежать туда за помощью. И звать тоже бесполезно. Я машинально встряхнул рукой, и браслет из маленьких серебряных щитов отозвался на это движение успокоительным звоном, готовый выстроить защитное поле по первой моей команде.

Я поймал на себе взгляд светло-серых Лариных глаз из зеркала заднего вида.

– Ты, Дрезден, равно как и мой брат, можешь не опасаться меня сегодня ночью. Я держу свое слово, так что наш уговор остается в силе, тем более что ты гость в моем доме. И я клянусь тебе в этом.

Я нахмурился и отвел глаза: встречаться с ней взглядом не стоило даже в зеркале. Впрочем, в этом не было нужды. Что-то такое прозвучало в ее голосе, и я узнал это. Назовем это ноткой истины.

Единственное, наверное, преимущество общения со сверхъестественными неприятелями заключается в том, что законы чести Старого Света соблюдаются ими до сих пор. Высказанная вслух клятва, да и законы гостеприимства в этих кругах сдерживают сильнее физических действий. То, что предложила мне Лара, означало: она не только не будет пытаться причинить мне зло, но и считает своей обязанностью защитить меня, если это попробует сделать кто-то другой. И в случае, если она потерпит неудачу, это будет стоить ей потери лица, как только известие об этом просочится наружу.

Однако же, судя по тому, что мне удалось услышать, в доме Рейтов Лара не единственная отдавала распоряжения. Если кому-нибудь еще из ее славной родни – папаше Рейту, например, – покажется, что ему удастся провернуть все втихую, он запросто может лишить меня старомодной привычки оставаться живым. Риск был совершенно реальным, а рисковать мне не хотелось.

Помнится, в прошлый раз, когда вампир обещал мне законы гостеприимства, хозяйка дома, Бьянка, отравила меня, почти убила, вынудила меня развязать войну (в результате которой мне по стечению обстоятельств пришлось заниматься этим бредовым расследованием для фейри) и в довершение всего попыталась скормить своему последнему «новобранцу», моей бывшей возлюбленной, Сьюзен. Самое обидное, что у меня не имелось ровным счетом никаких оснований полагать, что Лара не способна на подобное.

Еще обиднее было то, что выбора у меня тоже особенного не имелось. Я не имел ни малейшего представления, как помочь Томасу, а единственным местом, где я мог бы спокойно отсидеться до утра, оставалась моя берлога. Конечно, я мог еще повернуть и удрать, но пережил бы это Томас? Все, на что я мог полагаться, – так это на интуицию, которая уверяла меня, что Лара будет следовать духу и букве уговора. Ясное дело, не пройдет и двух секунд с момента окончания оговоренного срока, и она довершит начатое, но до тех пор все должно быть в порядке.

Конечно, негромкий параноидальный голос в глубине сознания напоминал мне, что расслабляться не стоит. Если что и делало Белых вампиров такими опасными – так это их схожесть со смертными людьми. В случае, скажем, с Бьянкой мне и в голову не пришло бы искать в ней положительные черты. Я знал, что за монстр таится под привлекательной оболочкой, так что держался начеку с первого же мгновения.

Не могу сказать, чтобы я видел от Лары больше подлянки, чем от Томаса за все время нашего с ним общения. Однако не требовалось сложных вычислений, чтобы понять: они вылеплены из одного материала. Преимущественно из лжи. Ложь на лжи сидит и ложью погоняет. Поневоле приходилось вести себя как параноик – впрочем, в данном случае я бы назвал это синонимом осмотрительности. Я просто не мог позволить себе доверять Ларе, если не хотел новой серии забавного фарса про Гарри-Который-Едва-Не-Погиб-Из-За-Своей-Дурацкой-Галантности.

Я пообещал себе, что при первой же возможности буду рвать когти из этого милого местечка – пусть мне для этого придется пробиваться через стену. Жечь сначала, разбираться потом. Возможно, это будет не самое изящное бегство, но я почему-то не сомневался в том, что состояния Рейтов уж как-нибудь хватит на небольшой ремонт. Интересно, кстати, испытывают ли вампиры сложности с получением страховки?

Очередной плавный поворот дороги – и я остановил Голубого Жучка перед Шато-Рейт. Мотор закашлялся, чихнул и смолк, не дожидаясь, пока я выключу зажигание. У самой дороги стояли две зловещего вида каменные горгульи фута четыре в высоту каждая, а дальше дорожка из белоснежного гравия вела через ухоженный розарий.

Розовые кусты были старые; отдельные побеги толщиной не уступали моему большому пальцу. Они оплели весь сад, укрыв землю пружинящим ковром, взбираясь на потрескавшийся камень горгулий. Все это подсвечивалось приглушенными синими и зелеными огнями, отчего цветы на кустах казались черными. Там и тут сквозь густую листву виднелись внушительного размера шипы. В воздухе стоял легкий, дразнящий аромат.

– Помогите Инари, – сказала Лара. – Я понесу Томаса.

– С учетом того, что это вы стреляли в него, – возразил я, – давайте-ка я возьму его. А вы займитесь Инари.

Она слегка сжала губы, но кивнула.

– Как хотите.

Что ж, сам напросился.

Лара наклонилась, чтобы вытащить Инари из машины, но прежде чем она успела коснуться девушки, колчеухий щен проснулся и яростно затявкал на Лару. Лара отдернула руку, испуганно нахмурив брови.

– Что это с вашим животным?

Я вздохнул, накинул свою кожаную куртку и, выйдя из машины, обогнул ее и остановился у пассажирской дверцы.

– Я задолбался уже повторять всем и каждому, что это не мой пес. – Я нагнулся, взял маленького психопата за шкирку и сунул в карман. Он побарахтался там секунду-другую, потом ухитрился-таки высунуть голову и продолжал рычать на Лару. – Вот. Так он вас не тронет.

Лара смерила меня холодным взглядом и поставила Инари на ноги. Потом осторожно помогла мне достать из машины Томаса. Он был холодный, и глаза его снова сделались совершенно белыми, но я слышал, как он дышит – с трудом, но дышит. Я плохо представлял себе характер его ранений, поэтому не рискнул тащить его на спине, а вместо этого сунул руку ему под мышку, другой подхватил под коленки и поднял, как ребенка. Он оказался тяжелый. Плечи свело болью, в глазах потемнело.

На секунду у меня закружилась голова, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы в голове прояснилось. Меньше всего теперь я мог позволить себе выказать слабость.

Следом за Ларой и Инари я побрел к крыльцу. Лара нажала на кнопку рядом с дверью и произнесла: «Лара Рейт». Последовал металлический щелчок, дверь медленно отворилась внутрь.

В это мгновение по нам скользнул свет фар еще одной машины. Большой белый лимузин свернул к дому и остановился за моим Жучком, и почти сразу же за ним мягко затормозил белый седан.

Водителем лимузина оказалась женщина шести футов роста в сером, судя по всему, форменном костюме. Следом за ней отворил правую переднюю дверцу и вышел высокий, крепкого сложения мужчина в сером же шелковом костюме. Выпрямившись, он одернул пиджак, но я успел заметить ремень от наплечной кобуры. Взгляд его скользнул по кругу, фиксируя все: наши фигуры у двери, дорогу, газоны, деревья, крышу дома… Выискивал возможные точки обстрела. Телохранитель.

Из белого седана одновременно вышли еще двое, тоже мужчина и женщина. Поначалу мне показалось, что это те же люди. Я зажмурился. Мужчина вообще не отличался от первого, но костюм у женщины больше походил на костюм ее спутника. Тут до меня дошло: две пары близнецов. И все производили впечатление хорошо вышколенных, опасных профессионалов. Двигаясь бесшумно, слаженно, они окружили лимузин, как наверняка проделывали уже это черт-те сколько раз.

Потом первая женщина отворила дверь салона.

Воздух вдруг сделался холоднее, словно Всевышний там, на небесах, включил кондиционирование. Из машины выскользнул мужчина. Ростом примерно шесть футов, темноволосый, светлокожий. Одет он был в белый льняной костюм, из-под которого виднелась серебристая шелковая рубаха, и в итальянские кожаные ботинки. На мочке левого уха алел какой-то самоцвет, хотя длинные прямые волосы скрывали его до тех пор, пока порыв ветра не отвел их на мгновение в сторону. Еще его отличали длинные, лопатообразные какие-то пальцы, широкие плечи, взгляд сонного ягуара… надо признать, выглядел он еще шикарнее Томаса.

Стоявшая рядом со мной Лара неуютно поежилась.

– Ох, черт, только не это, – донесся до меня ее шепот.

Приехавший не спеша направился прямо к нам. Двойняшки пристроились по сторонам и позади него; я никак не мог отделаться от мысли, что они игрушечные: два одинаковых набора Барби-Телохранительницы и Кена-Телохранителя. Бледнокожий мужчина задержался у одной из горгулий, чтобы сорвать розу, потом двинулся дальше, еще медленнее, целиком поглощенный обрыванием с ветки лишних листьев и шипов.

Не доходя до нас футов четырех, он остановился и оторвал взгляд от розы.

– А, Лара, дорогая, – промурлыкал он. Голос у него был глубокий, негромкий и мягкий, как разогретый мед. – Надо же, какой приятный сюрприз – застать тебя здесь!

Ларино лицо застыло в нейтральной маске, скрывая напряжение, но я-то ощущал его, можно сказать, всем телом. Она склонила голову в вежливом поклоне, но глядела куда-то в сторону.

Мужчина улыбнулся. Взгляд его – отрешенный, нечеловеческий – скользнул по нам, остальным.

– У тебя все в порядке?

– Да, милорд.

Губы его поджались чуть обиженно.

– У нас же неофициальное мероприятие, малышка. Я по тебе соскучился.

Лара вздохнула. На мгновение она встретилась со мной взглядом, словно предостерегая от необдуманных действий. Потом повернулась и, шагнув к мужчине, поцеловала его в щеку. Так и не поднимая взгляда, она прошептала:

– И я по тебе, папа.

Ох, блин.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Лорд Рейт внимательно осмотрел Лару с ног до головы.

– Надо сказать… наряд у тебя немного непривычный.

– Вечер выдался хлопотный.

Рейт кивнул и, подойдя к Инари, легко коснулся ее плеча и уставился на руку на перевязи.

– Что с тобой случилось, дочь моя?

Инари подняла на него мутный от боли и усталости взгляд.

– На нас напали. Целая шайка… вроде того. Это ведь неспроста, нет?

Рейт не колебался с ответом и доли секунды.

– Конечно нет, любовь моя. – Он уперся взглядом в Лару. – Как ты допустила, чтобы такое случилось с твоей младшей сестрой?

– Простите, отец, – произнесла Лара. Рейт махнул рукой.

– Ей необходима медицинская помощь, Лара. Полагаю, больницы оказывают услуги такого рода.

– Брюс здесь, – сказала Лара. – Уверена, он обо всем позаботится.

– Что еще за Брюс?

Я ожидал услышать в ее голосе раздражение, но этого не случилось.

– Доктор.

– Тот, что приехал с тобой из Калифорнии? Какое совпадение.

Терпение мое иссякло.

– Эй, ребята! Поговорили, и хватит. Девочка еле на ногах держится. Томас умирает. Так что будьте добры, заткнитесь оба и помогите им.

Рейт повернул голову и пронзил меня взглядом. Голос его сделался достаточно холодным, чтобы измеряться по шкале Кельвина.

– Я не привык подчиняться приказам.

Я скрипнул зубами.

– Заткнитесь, вы оба, – повторил я, – и помогите им. Пожалуйста.

И кто-то еще говорит, что я лишен дипломатичного такта.

Рейт раздраженно махнул рукой своей команде. Телохранители Кены и Барби с достойной восхищения синхронностью выхватили пистолеты и изготовились к стрельбе.

– Нет! – произнесла Лара. Она сделала шаг и остановилась перед нами с Томасом. – Вы не можете!

– Не можем? – удивился Рейт. Голос его звучал угрожающе безмятежно.

– Они могут попасть в Томаса.

– Я не сомневаюсь в их меткости. Они в него не попадут, – заявил Рейт тоном, оставляющим мало сомнений в том, что он не будет мучиться бессонницей, если и попадут.

– Я его пригласила, – сказала Лара.

Мгновение Рейт молча смотрел на нее. Потом все тем же мягким, вкрадчивым голосом спросил:

– Зачем?

– Затем, что мы договорились о перемирии на двадцать четыре часа, – ответила Лара. – Он нам помог. Без его помощи все мы могли погибнуть.

Рейт склонил голову набок. Томительно долгое мгновение он смотрел на меня, потом улыбнулся. По части улыбок он, на мой взгляд, не дотягивал до Томаса. В Томасовой ухмылке было столько жизни, что она казалась почти чувственной. Улыбка лорда Рейта наводила на мысли об акулах и черепах.

– Полагаю, с моей стороны было бы хамством игнорировать долг моей семьи по отношению к вам, молодой человек. Я с уважением отнесусь к вашему уговору с моей дочерью, к ее приглашению и традициям гостеприимства. Благодарю вас за оказанную помощь.

– И тем не менее, – кивнул я. – Пожалуйста, заткнитесь оба и помогите же им, ну же! Трижды «пожалуйста»! С сахаром.

– Подобная цельность устремлений не может не вызвать восхищения. – Рейт махнул рукой, хотя взгляд его теплее не сделался. Кены-Барби убрали пушки. Одна парочка подошла к Инари и, поддерживая ее под руки, увела в дом. – Лара, если считаешь нужным, проводи врача в ее покои. Если, конечно, у него в голове осталось хоть что-нибудь, чтобы лечить ее.

Она снова склонила голову; что-то сказало мне, что она делает это против воли.

– Я жду вас с Томасом у себя на рассвете, тогда и обсудим то, что случилось. Да, кстати, о вас, чародей Дрезден… – Король Белой Коллегии узнал меня по внешности. Круче и круче… – Лара покажет вам, как пройти в комнаты Томаса. Его девушка, кажется, уже там. – Лорд Рейт повернулся и в сопровождении второй пары Кена-Барби скрылся в доме.

На мой взгляд, эта парочка вполне могла бы нести Томаса, но я решил вести себя как положено большим мальчикам – как-нибудь справлюсь и сам. Мы двинулись в дом.

– Славный парень, – заметил я Ларе. Говорить, правда, было трудновато: дыхалки немного не хватало. – А я еще опасался встречи с ним.

– Ну… да, – пробормотала Лара. – Он действительно был очень мил.

– Не считая глаз, – добавил я.

Она снова покосилась на меня с чем-то вроде одобрения.

– Вы заметили.

– Еще как. Она кивнула:

– Тогда, пожалуйста, поверьте мне, когда я скажу, что уж в маскировке мы по крайней мере сильны. Мой отец невзлюбил вас. Подозреваю, он мечтает убить вас.

– Вот уж этого я заметил в избытке.

Она улыбнулась мне, и меня захлестнул новый приступ желания – не исключено, что порожденный не только ее обычными чарами. Она была умна, упорна и весьма и весьма отважна. Такие вещи я уважаю. Ну и конечно, она скользила передо мной в одном черном кружевном белье. Даже при том, что тело ее было изрядно заляпано кровью, на обозрение его оставалось с лихвой.

По пологой, закругляющейся в плане лестнице мы спустились в длинный зал. Я пытался запоминать дорогу на случай, если придется покидать это место в спешке. В глазах у меня вдруг потемнело, а назойливый звон в ушах усилился. Я сделал глубокий вдох и привалился к стене.

– Дайте-ка, – сказала Лара.

Она повернулась ко мне и забрала Томаса. То ли она была просто сильнее меня, то ли привыкла носить тяжести, но подняла она его без труда.

Я с облегчением повел плечами.

– Спасибо. Как он?

– Пули его убить не должны, – ответила она. – Он уже умер бы. А вот Голод – возможно.

Я вопросительно изогнул бровь.

– Голод, – повторила она. – Наша потребность в питании. Ангел нашего темного естества. На него мы полагаемся, когда нам нужны дополнительные силы, но это как огонь – ослабь контроль, и он обернется против тебя. Сейчас Томас так голоден, что не способен рассуждать. Не способен шевелиться. Как только он насытится, с ним все будет в порядке.

Я ощутил зуд где-то между лопаток и оглянулся.

– За нами идет водитель вашего папаши.

Лара кивнула:

– Она вынесет тело.

Я зажмурился.

– Мне казалось, вы сказали, с ним все будет в порядке.

– С ним – в порядке, – отозвалась Лара подчеркнуто нейтральным тоном. – С Жюстиной – нет.

– Что-о-о?!!

– Он слишком голоден, – пояснила Лара. – Он не сможет себя контролировать.

– В жопу, – возмутился я. – Этого не должно случиться.

– Тогда он умрет, – устало сказала Лара. – Пришли. Вот его дверь.

Она остановилась, и я на автопилоте – чтоб их, мои рефлексы! – открыл ей дверь. Мы вошли в довольно просторное помещение, в центре которого пол понижался на несколько ступенек. Ноги утопали в мягком алом ковре, повсюду были набросаны подушки, посередине углубления стояла дымящаяся курильница. В воздухе висел тяжелый аромат благовоний. Из невидимых глазу колонок лилась негромкая джазовая мелодия.

Занавеска в дальнем конце комнаты отдернулась, и из-за нее – судя по всему, из расположенной за ней комнаты, – вышла девушка. Свои длинные, до плеч, темные волосы Жюстина украсила синими и алыми ленточками. На ней был белый халат, явно с чужого плеча, настолько она в нем утопала; вид она имела слегка помятый со сна. Она сонно зажмурилась, потом охнула и бросилась к нам.

– Боже мой! Томас!

Я оглянулся через плечо. Барби-шофер стояла за дверью, негромко говоря что-то в сотовый телефон.

Лара отнесла Томаса к курильнице и осторожно уложила на подушки; Жюстина, не отставая, шла рядом.

– Гарри, – спросила она у меня срывающимся от волнения голосом. – Гарри? Что с ним?

Лара покосилась на меня.

– Пойду проверю, все ли сделали для Инари. С вашего позволения… – Будь на то моя воля, я бы не позволил, но она все равно вышла.

Жюстина подняла на меня взгляд, в котором страх мешался с замешательством.

– Я не понимаю…

– Лара стреляла в него, – негромко пояснил я. – А потом на нас напали несколько горилл из Черной Коллегии.

– Лара?

– Ну, не похоже, чтобы это доставило ей удовольствие, но все же она всадила в него пару пуль. Лара говорит, он истратил на эту драку все свои резервы и умрет, если не получит питания.

Взгляд Жюстины метнулся к двери. Она увидела стоявшую за ней Барби и побледнела.

– О… – прошептала она, и глаза ее набухли слезами. – О нет, – повторила она. – Бедный мой Томас.

Я шагнул вперед.

– Вам ведь не обязательно делать это.

– Но тогда он умрет.

– А вы думаете, ему хотелось бы, чтобы вместо него умерли вы?

Губы ее дрогнули, и она на мгновение зажмурилась.

– Не знаю. Я его видела. Я знаю, часть его хотела бы этого.

– Но ведь есть и другая часть, которая не хочет, – возразил я. – Которой хотелось бы, чтобы вы оставались живой и счастливой.

Она опустилась рядом с Томасом на колени и заглянула ему в лицо. Потом коснулась его щеки пальцами, и он пошевелился – в первый раз со времени потасовки с Одноухим. Он повернул голову и осторожно поцеловал ей руку.

Девушка поежилась.

– Может, он не слишком много заберет. Он ведь так старается сдерживаться. Не причинять мне вреда. Может, он остановится вовремя…

– Вы-то сами в это верите?

Она помолчала, прежде чем ответить.

– Это не важно, – сказала она наконец. – Не могу же я просто стоять и смотреть, как он умирает, если я в состоянии помочь.

– Почему нет?

Она посмотрела на меня в упор; вся ее неуверенность куда-то исчезла.

– Я люблю его.

– Вы к нему пристрастились, – поправил я.

– И это тоже, – согласилась она. – Но это ничего не меняет. Я люблю его.

– Даже если это убьет вас? – спросил я.

Она низко склонила голову, осторожно гладя Томаса по щеке.

– Конечно.

Я попытался было удержать ее, и тут последние крупицы энергии из серебряного пояса иссякли. Меня вдруг начало трясти. Боль от всех ссадин и ушибов прошедшего дня разом навалилась на меня. Усталость придавила плечи рюкзаком, полным свинца. Да и мысли в голове устало притихли.

Я смутно помню, как Жюстина помогла мне встать и наполовину отвела, наполовину протащила за занавеску, в пышно обставленную спальню, как уложила меня на кровать.

– Вы ведь передадите ему, что я говорила, да? – Она плакала, но улыбалась сквозь слезы. – Передадите ему мои слова? Что я люблю его?

Комната шла кругом, но я кивнул, обещая.

Она поцеловала меня в лоб и грустно улыбнулась.

– Спасибо, Гарри. Вы нам всегда помогали.

Странное что-то творилось с моим зрением: словно я смотрел на все сквозь длинный серый туннель. Я сделал попытку встать, но мне удалось лишь повернуть голову, и то с трудом.

Вот так все, что мне осталось, – это смотреть на то, как Жюстина сбрасывает халат и выходит из комнаты – туда, к Томасу.

К своей смерти.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Бывает, ты просыпаешься, а какой-то негромкий голос, звучащий в голове, уверяет тебя в том, что день сегодня совсем особенный. У большинства детей такое случается: иногда на день рождения и почти всегда в утро Сочельника. Я до сих пор помню одно такое – Рождество: я был тогда совсем маленький, и отец был жив. Еще раз я ощутил что-то такое лет восемь или девять спустя, в утро, когда Джастин Дюморн приехал забрать меня из детского дома. И еще раз – утром того дня, когда Джастин привез из другого детского дома Элейн.

Вот и теперь этот внутренний голос требовал, чтобы я проснулся. Кричал, что день сегодня особенный.

Псих он, этот мой внутренний голос.

Я открыл глаза и обнаружил, что лежу на кровати размером с небольшой авианосец. Сквозь шторы в помещение пробивалось немного света, но недостаточно, чтобы разглядеть что-либо, помимо неясных силуэтов. Тело болело от полутора десятков ушибов и ссадин. Горло сводило от жажды, а желудок – от голода. Одежда моя вся была заляпана кровью, если не чем-нибудь похуже, лицо поросло щетиной, волосы свалялись до состояния почти модной афропрически, и мне даже представлять не хотелось, что подумают об исходящей от меня вони те, кто может войти в любой момент. В общем, мне не мешало бы принять душ.

Я тихонько выскользнул в первую комнату – ту, с понижением и подушками. Трупа я нигде не увидел; впрочем, для этого за нами и послали Барби-шофера. Судя по темно-синему небу за ближним окном, до рассвета оставалось еще немного времени – значит я отключался всего на несколько часов. Самое время сесть в машину и отчалить.

Я подергал дверную ручку – дверь оказалась заперта. Я покрутил, потолкал, подергал еще – похоже, помимо пары замков ее заперли снаружи еще и на задвижку. Отпереть ее изнутри я не имел никакой возможности.

– Отлично. Что ж, тогда будем действовать, как Халк.

Я отошел от двери на несколько шагов, повернулся к ближней (по моему представлению) от выхода из дома стене и принялся концентрировать волю. Я не спешил, стараясь делать все обстоятельно, чтобы по возможности контролировать поток энергии.

– Мистер Мак-Джи, – пробормотал я, обращаясь к стене. – Настоятельно не советую вам злить меня. Вам вряд ли понравится, если я разозлюсь.

Я совсем уже собрался было дунуть, двинуть и разнести стену к чертовой матери, когда залязгали замки и задвижки, и дверь отворилась. Вошел Томас – выглядел он так же, как всегда, только одежду сменил на армейские брюки и белую хлопчатобумажную водолазку, поверх которой накинул длинный кожаный плащ; в руке он держал спортивную сумку. Увидев меня, Томас застыл. На лице у него отобразилось нечто, чего, я полагал, я не увижу на нем никогда: стыд. Он опустил глаза, избегая моего взгляда.

– Гарри, – негромко произнес он. – Извините за дверь. Я хотел, чтобы вам никто не мешал, пока вы сами не проснетесь.

Я промолчал. Перед моими глазами стоял образ Жюстины – такой, какой я видел ее в последний раз. А потом меня захлестнул гнев – самый простой, примитивный гнев.

– Я тут принес вам одеться… полотенец всяких. – Томас опустил сумку на пол у моих ног. – Там, налево по коридору, вторая дверь – гостевая комната. Душ и все такое.

– Что Жюстина? – спросил я. Голос мой прозвучал жестко, чуть хрипло.

Он стоял молча, не поднимая взгляда. Руки мои сами собой сжались в кулаки. До меня вдруг дошло, что я вот-вот брошусь на Томаса с голыми руками.

– Так я и знал, – сказал я и шагнул мимо него к двери. – Ладно, помоюсь дома.

– Гарри.

Я остановился. Странный у него был голос: словно во рту у него было полно какой-то горькой дряни.

– Я хочу, чтобы вы знали… Жюстина… Я пытался остановиться вовремя. Я не хотел ей зла. Никогда.

– Угу, – буркнул я. – Вы хотели как лучше. Это все меняет.

Он прижал руки к животу, словно его тошнило, и низко опустил голову. Волосы упали ему на лицо.

– Я никогда не скрывал того, что я… что я хищник. Я, Гарри, никогда не притворялся, будто она значит для меня более того, чем была на самом деле. Пищей. Вы сами знаете. И она знала. Я никому не лгал.

У меня на языке вертелось множество резких реплик, но я сдержался.

– Прежде чем Жюстина пошла к вам сегодня ночью, она просила передать, что любит вас.

Наверное, если бы я резанул его бензопилой, это причинило бы ему боль сильнее, чем мои слова. А может, и нет. Не знаю. Взгляда он на меня так и не поднял, но вздрогнул, как от удара, и задышал часто-часто.

– Погодите уходить. Мне надо поговорить с вами. Пожалуйста. Произошло такое…

Я шагнул к двери. Наверное, все до единой крупицы горечи, что оставались еще во мне, я вложил в свои слова:

– У меня дела в офисе.

Он сделал шаг мне вдогонку.

– Дрезден, Мавре известно про этот дом. Ради вашей же безопасности дождитесь хотя бы рассвета.

Черт, он говорил дело. Черт, черт! Рассвет загонит Черных в их убежища, а если у них и есть подручные из смертных, с этим я уж как-нибудь справлюсь. Артуро наверняка еще не проснулся, а Мёрфи только-только одевается и собирается в спортзал. Боб вернется в самый последний момент, так что для разговора с ним мне все равно пришлось бы дожидаться рассвета. В общем, так и так у меня имелось свободное время.

– Ладно, – буркнул я.

– Вы не против, если я скажу вам несколько вещей?

– Еще как, – сказал я. – Против.

Голос его дрогнул.

– Черт подери, вы что, думаете, я хотел этого?

– Я думаю, вы причиняли боль человеку, который любил вас. Использовали его… ее. И вообще, насколько я понимаю, вы не существуете. Вы выглядите как человек, но на деле вас нет. Мне стоило бы это с самого начала помнить.

– Гарри…

Гнев ослепил меня багровой вспышкой. Я бросил на Томаса такой взгляд через плечо, что он пошатнулся.

– И радуйтесь, Томас, что вас нет, – сказал я. – Вам крупно повезло. Это единственное, что сохраняет вам жизнь.

Я вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Потом распахнул ногой дверь в гостевую комнату, о которой он говорил. А потом и этой дверью хлопнул за собой, пусть это и было чистым ребячеством. Только оказавшись в душе, я сделал глубокий вдох, заставив себя успокоиться, и пустил воду.

Горячая вода. Райское наслаждение. Нет слов, способных описать кайф от горячего душа после нескольких лет жизни без нагревателя. Некоторое время я просто отмокал, потом нашел на полке мыло, шампунь, крем для бритья и бритву. Воспользовавшись ими, я почувствовал себя заметно лучше. Я даже решил, что стоит мне выпить немного кофе, и я буду почти готов к общению.

Еще я решил, что, раз уж лорд Рейт может позволить себе такой здоровый дом, на горячей воде он уж как-нибудь не разорится, поэтому проторчал под душем почти полчаса. Когда я наконец вылез, зеркало в ванной совершенно запотело, а пар стоял такой густой, что в пору было задохнуться. Я наскоро вытерся полотенцем, обернул его вокруг бедер и вернулся в гостевую комнату. Здесь дышалось легче, да и свежий воздух сам по себе доставлял наслаждение.

Я расстегнул Томасову сумку. В ней обнаружились пара синих джинсов более или менее моего размера и пара серых спортивных носков. Потом я достал из нее то, что поначалу принял за тент от небольшого шапито, но что на поверку оказалось огромной рубахой-гавайкой с сине-оранжевым растительным узором.

Я продолжал с сомнением коситься на нее, натягивая джинсы. Они пришлись очень даже впору. Чистого белья Томас в сумку не положил – может, и к лучшему. Лучше уж я похожу дикарем, чем надену трусы, вполне возможно, пережившие прошлого владельца. Вот только молнию пришлось застегивать с повышенной осторожностью. На дверце ближайшего шкафа имело место зеркало, и я подошел к нему причесаться: надеть рубаху у меня пока не хватало храбрости.

Из зеркала на меня глянуло отражение Инари. Она стояла у меня за спиной, широко раскрыв глаза. Сердце мое подпрыгнуло, чтобы застрять комом в горле, но вместо этого продырявило мне мозг и вылетело из затылка в потолок.

– Ох, блин! – только и пробормотал я.

Я повернулся к ней. На ней была славная такая ночная рубашонка – розовенькая, вся в желтых Винни-Пухах. Девицам помоложе или пониже ростом она доходила бы почти до колена, но у нее только-только срам прикрывала. На правой руке белел гипс – аж по локоть; левой рукой она зябко охватила себя, и на сгибе локтя сладко дремал колчеухий щен. Вид у нее был донельзя расстроенный.

– Привет, – сказала Инари; голос ее звучал мягко-мягко, а глаза смотрели куда-то мимо меня. Где-то в голове у меня затренькал звоночек пожарной тревоги. – Ваш щенок ночью вылез из комнаты, и папа попросил, чтобы я отловила его и вернула вам.

– Э… – ответил я. – М-м-м… то есть спасибо. Да вы не ждите меня. Просто положите его на кровать.

Вместо этого она продолжала смотреть на меня – ну, точнее, на мой торс.

– У вас мускулы больше, чем мне казалось, – сказала она. – И шрамы. – Взгляд ее на мгновение опустился на щенка. Когда она снова подняла на меня глаза, зрачки ее сделались светло-серыми, а еще за пару секунд приобрели металлический оттенок. – Я пришла сказать вам спасибо. Вы ведь спасли мне жизнь сегодня ночью.

– Всегда пожалуйста, – отозвался я. – Щеника на кровать, пожалуйста, а?

Она скользнула вперед и опустила песика на кровать. Вид он имел усталый, но все же открыл глаза и, глядя на Инари, испустил негромкий предостерегающий рык. Оставив щенка, она повернулась и медленно двинулась ко мне.

– Я не понимаю, что такого в вас… Вы потрясающий. Я всю ночь искала возможности поговорить с вами.

Я изо всех сил старался не обращать внимания на ту почти змеиную грацию, с которой она двигалась. Боюсь, если бы я следил за ней внимательнее, я вообще перестал бы замечать что-либо другое.

– Я никогда еще не испытывала ничего такого, – продолжала Инари, обращаясь скорее к себе самой. Взгляд ее оставался прикован к моему голому торсу. – Ни к кому…

Она придвинулась ко мне достаточно близко для того, чтобы я ощущал аромат ее духов – запах, от которого у меня на мгновение подогнулись колени. Глаза ее сияли нечеловеческим, серебряным блеском, и я вздрогнул – судорога физического желания сдавила мне тело. Не такого, как при первой встрече с Ларой, но не намного менее сильного. Как-то слишком живо я представил себе, как валю Инари на кровать и срываю с нее эту славную ночную рубашонку, и мне пришлось крепко зажмуриться, чтобы отогнать этот образ.

Должно быть, я зажмуривался чуть дольше, чем мне казалось, поскольку следующее, что я помню, – это как Инари прижалась ко мне. Она вся дрожала и водила кончиком языка по моей ключице. Я только что не выпрыгивал из своих взятых напрокат джинсов. Я поморгал, открыл-таки глаза, поднял руку и попытался выразить протест, однако Инари прижалась своими губами к моим, а руку мою опустила вниз и провела ею по чему-то этакому… обнаженному, и гладкому, и восхитительному. Какую-то полную панического ужаса секунду часть меня еще понимала, что я повел себя недостаточно осмотрительно, что позволил себе расслабиться, что меня взяли тепленьким. Однако эта часть очень быстро заткнулась, потому как рот Инари оказался таким… ничего слаще в жизни не пробовал. Щен продолжал визгливо рычать, но я и на это не обращал ни малейшего внимания.

Мы оба уже изрядно задыхались, когда Инари оторвала опухшие от поцелуев губы от моего рта. Глаза ее сияли теперь ослепительно чистым белым, а кожа отсвечивала перламутром. Я сделал еще одну попытку произнести хоть пару слов, сказать ей, чтобы она прекратила это… Как-то так вышло, что слова сами собой застряли у меня в горле. Она оплела мою ногу своей и с какой-то нечеловеческой силой прижалась ко мне, продолжая лизать и целовать мне шею. Холод начал разбегаться по моему телу – восхитительный, сладкий холод, отнимавший у моего тела остатки тепла и сил, оставляя одно наслаждение.

А потом случилась престраннейшая, черт подери, штука.

Инари панически взвизгнула и отшатнулась от меня. Потом со стоном повалилась на пол. Секунду спустя она подняла голову, глянула на меня – полные смятения глаза ее снова сделались обычного цвета.

Губы ее превратились в один сплошной ожог. Прямо на глазах вокруг них вспухали все новые волдыри.

– Что? – пробормотала она. – Что случилось? Гарри? Что вы здесь делаете?

– Ухожу, – сказал я. Мне все еще не хватало воздуха, словно я не целовался, а, скажем, пробежал стометровку. Я взял с кровати щенка и повернулся к двери. – Мне необходимо выбраться отсюда.

И тут в дверь с диким видом вломился Томас. Он уставился на Инари, потом перевел взгляд на меня и облегченно выдохнул.

– Слава Богу. Вы в порядке – оба?

– Мой рот… – произнесла Инари. – Он так болит. Томас? Что со мной? – Она начала задыхаться. – Что происходит? Эти жуткие твари вчера ночью… и ты раненый был, и у тебя глаза все побелели… Томас… я… что???

Ох. Даже смотреть на нее больно было. Мне приходилось видеть людей, для которых существование потустороннего мира становилось сильнейшим потрясением, но чтобы это происходило так болезненно… То есть, Боже правый… девочкины родные оказались совсем не теми, кем она их считала. Даже наоборот – они были частью этой кошмарной новой реальности и не сделали ничего, чтобы подготовить ее к подобному открытию.

– Инари, – мягко произнес Томас. – Тебе нужно отдохнуть. Ты почти не спала, да и руке твоей нужно время, чтобы выздороветь. Ступай-ка ляг.

– Но как? – Голос ее дрогнул, словно она вот-вот заплачет, но слезы она все-таки сдержала. – Как я могу? Я не знаю, кто вы. Не знаю, кто я. Я никогда ничего такого не чувствовала. Что со мной происходит?

Томас вздохнул и поцеловал ее в лоб.

– Мы с тобой обо всем поговорим. Скоро. Идет? Я дам тебе кой-какие ответы. Но прежде тебе нужно отдохнуть.

Она прижалась к нему и закрыла глаза.

– Я вся словно пустая, Томас. И рот болит.

Он поднял ее как маленькую.

– Ш-ш-ш. Мы все вылечим. А пока ты можешь поспать у меня в комнате. Идет?

– Идет, – пробормотала она, закрыла глаза и опустилась щекой на его плечо.

Все еще влажный после душа, я наконец замерз и созрел для того, чтобы надеть эту жуткую гавайку. Поверх нее я накинул куртку; слава Богу, всей этой южной пестроты из-под нее не было видно. Потом я сунул грязную одежду в сумку и вышел в коридор. Томас как раз выходил из своей комнаты и запирал за собой дверь.

Я видел его в профиль. Он переживал за Инари. В этом не было никакого сомнения. И – хотел он это признавать или нет, он переживал и за Жюстину. При мысли о Жюстине я снова испытал приступ холодного, горького гнева – Жюстина по меньшей мере раз рисковала ради него жизнью. И отдала эту жизнь за него сегодня ночью. Гнев был столь сильным, что удивил меня самого. А потом я понял.

Он не хотел этого. Может, Томас и убил женщину, которую любил, но гнев, что я испытывал, не был реакцией на его поступок. На этот раз все происходило без моего прямого участия, но я уже сталкивался с подобной ситуацией, когда Красная Коллегия сломала жизнь Сьюзен. Я не желал Сьюзен зла – да ни за что на свете, но факт оставался фактом: если бы она не пошла тогда со мной, возможно, она и теперь жила бы в Чикаго, писала бы статьи в «Волхв». И оставалась бы смертной.

Вот почему я испытывал гнев и горечь, глядя на Томаса: я смотрелся в зеркало, и то, что я там видел, мне не нравилось.

Я и сам почти самоуничтожился после обращения Сьюзен. И, насколько я понимал, Томасу сейчас приходилось тяжелее, чем мне. Я по крайней мере спас Сьюзен жизнь. Да, я потерял ее как любимую, и все же она жила – сильная, волевая женщина, исполненная решимости собственными руками строить свою жизнь, пусть и не со мной. Томасу не досталось и этого утешения. На его долю выпало нажать, так сказать, на спусковой крючок, и мысль об этом жестоко терзала его.

Не стоило мне пытаться сделать ему еще больнее. Да и вообще в моем ли положении, сидя в стеклянном доме, швыряться камнями?

– Она понимала, на что идет, – нарушил я тишину. – Она знала, чем рискует. Она хотела помочь вам.

Томас скривил губы в горькой улыбке.

– Угу.

– Это ведь не вы принимали решение, Томас.

– Кроме меня, там никого больше не было. Если не мой зов, то чей тогда?

– Ваш папаша и Лара знали, как важна для вас Жюстина?

Он кивнул.

– Они заманили ее в это, – сказал я. – Они могли поручить вас кому угодно. Но они знали, что Жюстина здесь. Ваш отец дал Ларе особые инструкции отнести вас в вашу комнату. И судя по тому, что Лара говорила по дороге сюда, в машине, она прекрасно знала, что он задумал.

Томас поднял взгляд. Мгновение-другое он смотрел на запертую дверь.

– Ясно, – сказал он. Рука его сжалась в кулак. – Впрочем, сейчас это мало чего значит.

Вот тут я возразить ничего не мог.

– То, что я говорил вам… Не берите в голову.

Он покачал головой.

– Нет. Вы были правы.

– Быть правым и быть жестоким – не одно и то же. Я прошу прощения.

Томас пожал плечами, и мы больше не возвращались к этой теме.

– Мне сегодня по разным местам мотаться, – сказал я, сделав пару шагов по коридору. – Хотите поговорить – выведите меня отсюда.

– Не сюда, – негромко произнес Томас. Мгновение он молча смотрел на меня, потом кивнул; похоже, напряжение немного отпустило его. – Пошли. Проведу вас в обход мониторов и охраны. Если отец увидит, что вы уходите, он может предпринять еще одну попытку убить вас.

Я повернулся и догнал его. Щенок зевнул, и я почесал его за ушами.

– Какая такая «еще одна попытка»? О чем это вы?

– Инари, – негромко произнес Томас. Взгляд его не выражал ровным счетом ничего. – Он послал ее к вам, как только увидел, что вы вышли из моей комнаты.

– Если он хотел моей смерти, почему сам не пришел и не разделался со мной?

– Это не в обычаях Белой Коллегии, Гарри. Мы привыкли сбивать с пути, соблазнять, манипулировать. Используя при этом в качестве инструментов других.

– То есть ваш отец использовал Инари.

Томас кивнул.

– Он хотел, чтобы вы стали у нее первым.

– Э… Первым – кем?

– Первым любовником, – ответил Томас. – Первой жертвой.

Я поперхнулся.

– Мне не показалось, будто она понимала, что делает, – заметил я.

– Она и не понимала. У нас в семье так: мы растем как обычные дети. Как… как люди. Никакого Голода. Никакого такого питания. Вообще никаких вампирских штучек.

– Вот не знал.

– Об этом вообще мало кто знает. Но рано или поздно это приходит к каждому, а она как раз достигла нужного возраста. Ужас и боль должны послужить катализатором ее Голода. – Он задержался возле ничем не примечательной панели обшивки и толкнул ее бедром. Панель сдвинулась в сторону, открыв проход в полутемный узкий коридор. Он шагнул в проем. – В общем, все это, и болеутоляющее, и усталость… и то, что она не понимает, что делает…

– Постойте-ка, – перебил я его. – Вы хотите сказать, первая кормежка – смертельна?

– Всегда, – кивнул Томас.

– То есть она юна и неопытна, так что с учетом обстоятельств ей можно было бы простить потерю контроля над собой. Я бы погиб в результате вполне правдоподобного несчастного случая. А Рейт чист от любых подозрений. Так?

– Угу.

– Если так, кой черт никто не предупредил ее, а, Томас? Ну, кто она? Каков мир на самом деле?

– Нам не позволено, – негромко ответил Томас. – Мы обязаны хранить это в тайне от нее. Я тоже не знал об этом, пока не достиг ее возраста.

– Бред какой-то, – сказал я.

Томас пожал плечами:

– Он убил бы нас, если бы мы нарушили правила.

– Что случилось с ее ртом? То есть… гм… наблюдатель из меня вряд ли был хороший в момент, когда это произошло. Я не очень уверен, правильно ли я все разглядел.

Томас нахмурился. Из потайного хода мы вышли в полутемную комнату, что-то среднее между берлогой и библиотекой, набитую книгами, уставленную уютными кожаными креслами и полную аромата трубочного табака.

– Мне не хотелось бы лезть в вашу личную жизнь, – сказал он. – Но кто был последний, с кем вы были?

– Э… вы. На протяжении этой прогулки?

Он закатил глаза.

– Я не в этом смысле. В интимном.

– А… – Не могу сказать, чтобы ответ дался мне легко, но я все же ответил. – Сьюзен.

– Ага, – кивнул Томас. – Тогда ничего удивительного.

– Ничего удивительного – это вы о чем?

Томас остановился. Взгляд у него был затравленный, но он явно делал над собой усилие, сосредоточиваясь на ответе.

– Послушайте. Когда мы кормимся… наша жизнь сливается с жизнью нашей жертвы. Сплавляется. Мы превращаем часть ее жизни в свою, а потом забираем ее. Ясно?

– Ну… да.

– В принципе это не слишком отличается от того, что происходит и между людьми, – продолжал он. – Секс не сводится ведь к простым ощущениям. Это союз, соединение энергии двух жизней. Взрывоопасное соединение. Это процесс сотворения жизни. Сотворения новой души. Поразмыслите над этим хорошенько. Вряд ли можно найти энергию опаснее и капризнее, чем эта. Я кивнул, хмурясь.

– Так вот, любовь – другая форма энергии… впрочем, этим вас не удивить. В конце концов, магия питается в первую очередь эмоциями. Так что когда два человека соединяются, когда они, забыв себя, любят друг друга, это меняет их обоих. Это связывает их энергетику – даже когда они расстаются.

– Ну и?

– Ну и то, что для нас это смертельно. Мы можем внушать страсть, похоть, но это всего лишь жалкая тень любви. Иллюзия. Опасная эта штука – любовь. – Он тряхнул головой. – Не забывайте, дружище, любовь убила динозавров.

– Как-то я был уверен, Томас, что динозавров погубил метеорит.

Он пожал плечами:

– Нынче в научных кругах популярна теория, что падение метеорита привело к вымиранию только крупных видов. Но кроме них, было ведь полно всяких мелких рептилий – размером плюс-минус с тогдашних млекопитающих. По логике вещей, рептилии должны были бы восстановить свои позиции в животном мире, но этого не случилось – потому что млекопитающие способны испытывать любовь. Они способны на всепоглощающую, даже иррациональную преданность спутнику и потомству. Это помогло им выжить. А ящерицам этого не дано. Падение метеорита дало млекопитающим шанс, но изменила историю именно любовь.

– Но какое, черт подери, это имеет отношение к ожогам Инари?

– Вы что, не слушали? Любовь – это изначальная энергия. Реальное соприкосновение с этой энергией ранит нас. Обжигает. Мы не можем питаться энергией, которой коснулась любовь. К тому же это понижает нашу способность внушать похоть. Даже атрибуты любви между двумя людьми могут быть опасны для нас. У Лары, например, круглый шрам на левой ладони – это она неосторожно обручальное кольцо подобрала. Моя кузина Мэдлин взяла в руки розу, которую кто-то подарил своей возлюбленной, и шипы отравили ее так сильно, что она неделю провалялась в постели. Так вот, последний раз, когда вы были с кем-то, это была Сьюзен. Вы с ней любите друг друга. Ее забота, ее любовь до сих пор с вами и все еще защищают вас.

– Если так, почему мне приходится поправлять штаны всякий раз, когда мимо проходит Лара?

Томас пожал плечами:

– Вы нормальный человек. Она хороша собой, да и вы не избалованы женской лаской. Но поверьте мне, Гарри, никто из Белой Коллегии не сможет больше полностью завладеть вашими чувствами или кормиться вами.

Я нахмурился.

– Но это было год назад.

– Если с тех пор у вас не было никого, значит, след от этого все еще самый сильный.

– И как, интересно, вы определяете, любовь это или нет?

– Проще простого, Гарри. Я сразу узнаю ее, когда вижу.

– Ну и на что она похожа?

– Вы можете владеть хоть всем миром, но если у вас нет любви, проку от всего этого никакого, – с готовностью ответил он. – Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь.

– … но любовь из них больше, – договорил я. – Это из Библии.

– Первое послание Коринфянам, глава тринадцатая, – кивнул Томас. – Отец заставлял нас всех запомнить эти строки. Ну, это как когда родители наклеивают яркие зеленые стикеры с гадкой мордой на ядовитые моющие средства под раковиной.

«Что ж, не лишено смысла», – решил я.

– Так о чем вы хотели со мной поговорить?

Томас отворил дверь в дальнем углу библиотеки и пропустил меня в длинную тихую комнату, щелкнув предварительно выключателем. Пол устилал мягкий серый ковер. Стены тоже были серыми. Редкие плафоны под потолком освещали ряд портретов, развешенных с равными интервалами по трем стенам.

– Вы и вправду здесь. То есть я и подумать не мог, чтобы вы оказались в одном из наших домов – даже в этом, можно сказать, в Чикаго. И я хочу, чтобы вы увидели кое-что, – негромко добавил он.

Я повернулся к ближней стене.

– Что?

– Портреты, – сказал Томас. – Отец всегда пишет портрет женщины, которая родила ему ребенка. Посмотрите их.

– Что я должен увидеть?

– Просто посмотрите.

Я нахмурился, но послушно двинулся вдоль стены, обходя комнату по часовой стрелке. Черт, художником Рейт был настоящим, без дураков. Первый портрет представлял высокую женщину средиземноморского типа; судя по одежде, она жила веке в шестнадцатом или семнадцатом. Золотая табличка на раме гласила: «ЭМИЛИЯ АЛЕКСАНДРИЯ САЛАЗАР». Я перешел к следующему портрету, потом к следующему. Для того, чью основу жизни составляет кормежка на людях посредством секса, Рейт отличался относительной сдержанностью. Сколько я ни смотрел, я не нашел и двух портретов, разница во времени написания которых составляла бы меньше двух десятков лет. Зато портреты могли бы служить хорошим пособием по истории моды вплоть до наших дней.

С предпоследнего портрета на меня смотрела женщина с темными волосами, темными глазами и резкими чертами лица. Пожалуй, я не назвал бы ее безупречной красавицей, и все же ей нельзя было отказать в привлекательности – шокирующей, интригующей. Она сидела на каменной скамье – в длинной темной юбке и темно-алой рубашке. Голова чуть надменно склонена набок, губы изогнуты в ироничной улыбке, руки раскинуты и покоятся на спинке скамьи, словно желая обнять всю вселенную…

Сердце мое вдруг дернулось и забилось чаще. Еще как чаще! Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы прочитать надпись на золотой табличке.

«МАРГАРЕТ ГВЕНДОЛИН ЛЕФЭЙ».

Я узнал ее. У меня сохранилась всего одна ее фотография, но я ее узнал.

– Моя мать, – прошептал я.

Томас кивнул. Он сунул пальцы за ворот водолазки и вытянул оттуда серебряную цепочку. Снял ее с шеи, протянул мне, и я увидел, что на ней висит пентаграмма – почти такая же, как моя.

Да нет, не почти: точно такая же.

– Не ваша, Гарри, – негромко, непривычно серьезно произнес Томас.

Я тупо смотрел на него.

– Наша мать, – сказал он.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Я все смотрел на него; сердце мое ныло от потрясения, а поле зрения сузилось, превратившись в серый туннель, в дальнем конце которого виднелся Томас. В комнате воцарилась тишина.

– Врете, – произнес я.

– Нет.

– Наверняка врете.

– Зачем? – спросил он.

– Затем, что это ваше основное занятие, Томас. Вы врете. Манипулируете людьми и врете.

– В этом случае не вру.

– Еще как врете! И мне некогда возиться со всей этой ерундой. – Я сделал шаг к двери.

Томас заступил мне дорогу.

– Гарри, не можете же вы отмахнуться от этого.

– Подвиньтесь.

– Но мы…

Глаза мне заволокло багровой пеленой от злости, и я ударил его в лицо – второй раз за последние шесть или семь часов. Он полетел на пол, взмахнул ногой и сделал мне подсечку. Я тоже грянулся об пол, и Томас навалился на меня сверху, пытаясь заломить мне руку за спину. Я подобрал ногу под себя и впился в его руку зубами. Он взвыл, я оттолкнул его так, что он с силой ударился о стену, и мы расцепились. Томас поднялся на ноги, угрюмо косясь на укушенную руку. Я, задыхаясь, привалился к стене.

– Это правда, – сказал он. Он меньше моего выдохся после этой короткой потасовки. – Клянусь.

Я не удержался от слегка истеричного смешка.

– Постойте-ка, это мы уже слышали. Теперь вам положено сказать: «Спросите у своего сердца – оно подскажет, что это правда».

Томас пожал плечами:

– Вы хотели знать, почему я вам помогал. Почему рисковал ради вас. Что ж, вот вы и знаете почему.

– Я вам не верю.

– Тьфу, – устало вздохнул Томас. – Говорю же вам: правда.

Я мотнул головой.

– Кто, как не вы, говорил: вы пользуетесь людьми как орудиями. Полагаю, сейчас вы каким-то образом используете меня в борьбе против отца.

– Ну, в конечном счете может выйти и так, – ответил он. – Но помочь Артуро я вас просил вовсе не поэтому.

– Тогда почему?

– Потому, что он достойный человек, который не заслужил, чтобы его убили, а сам я не в состоянии помешать этому.

С полминуты я обдумывал услышанное.

– Но это ведь не единственная причина, – сказал я наконец.

– Что вы хотите этим сказать?

– Инари. Вы прямо как с катушек слетели, когда тот вамп навалился на нее. Она-то с какого боку во всей этой истории?

Томас прислонился к стене рядом с портретом моей матери и рукой откинул упавшие на лицо волосы.

– Она еще не подвержена Голоду, – сказал он. – Но стоит ей начать кормиться – и обратного пути нет. Она будет как мы все, остальные. Отец подталкивает ее к этому. Я пытаюсь помешать.

– Зачем?

– Потому… потому что, если она в свой первый раз будет влюблена, это убьет ее Голод. Освободит ее. Мне кажется, она достаточно повзрослела, она способна на такую любовь. Есть один молодой человек, о котором она всем уши прожужжала.

– Бобби?!! – поперхнулся я. – Этот мордоворот-мачо?

– Не будьте к нему слишком строги. Вот вы бы сохранили уверенность в себе, если бы вам светило целый день трахаться под объективами камер на глазах у девушки, которую вам хотелось бы пригласить в ресторан?

– Вероятно, для вас это будет потрясением, но о такой возможности я даже не думал.

Томас на мгновение сжал губы.

– Если парень тоже полюбит ее в ответ, она сможет жить. Жить, не беспокоясь о таком, – голос его дрогнул, – о таком, как то, что случилось с Жюстиной. Как то, что сделал отец с остальными моими сестрами.

– Что вы хотите этим сказать? Что такого он с ними делал?

– Утверждал свое превосходство над ними. Чтобы его энергия была заведомо больше, чем у них. Его Голод сильнее, чем их Голод.

Мой желудок болезненно сжался от отвращения.

– Вы хотите сказать, он кормился собственными… – Я даже договорить не смог.

– Хотите более подробного описания? Это совершенно традиционный способ утверждения статуса в семьях Белой Коллегии.

Я поежился и покосился на портрет матери.

– Господи. Гадость какая.

Томас кивнул.

– Лара – одна из самых талантливых и умных людей, с какими мне доводилось встречаться. Но в его присутствии она превращается в покорную собачку. Он полностью подчинил ее своей воле. Заставил выполнять все свои прихоти – более того, молить о них. Я не хочу, чтобы то же случилось с Инари. Особенно теперь, когда она имеет шанс жить собственной жизнью.

Я нахмурился:

– Почему он тогда не проделал того же с вами? Не заставил стать такими же, как они?

Томас поморщился:

– Его вкусы не заходят так далеко.

– Спасибо и на том, пожалуй, – заметил я.

– Не совсем. Он не хочет, чтобы я мешался у него под ногами. Он разделается со Мной – это всего лишь вопрос времени. Все его сыновья до единого погибли при таинственных обстоятельствах, не позволяющих доказать его причастность. Я первый из его потомков мужского пола, доживший до такого возраста. Отчасти благодаря вам, – он зажмурился, – отчасти благодаря Жюстине.

– Блин-тарарам, – пробормотал я. Очень уж странно все оборачивалось. – Постойте, дайте мне разобраться. Вы хотите, чтобы я помог вам спасти девочку, сверг жестокого тирана и защитил невинных от угрожающей им черной магии. И вы хотите всего этого от меня на том основании, что вы мой пропавший сводный брат, которому нужна джентльменская помощь в борьбе за правое дело, – так?

Он снова поморщился:

– Более или менее… только не столь мелодраматично.

– Нет, право же, вы надо мной смеетесь. Если это розыгрыш, то дурацкий.

– Отдайте мне должное, Дрезден, – вздохнул он. – Уж чего-чего, а разыгрывать я умею. Будь на вашем месте кто другой, я бы придумал историю получше.

– Забудьте, – сказал я. – Будь вы со мной откровенны с самого начала, может, я и помог бы. Но вся эта чушь насчет моей матери – это уже чересчур.

– Она и моя мать, – возразил он. – Ну же, Гарри, вы ведь и сами знаете, что она не чиста, как свежевыпавший снег. Я знаю, за последние годы вам стало известно кое-что. Она была ведьма, опасная как черт-те что, и водилась с разными дурными личностями. В том числе с моим отцом.

– Врете! – зарычал я. – Как вы мне это докажете, а?

– А что вас убедит? – спросил он. – Доказательства хороши для тех, кто мыслит логично, а вы в данный момент на такого не очень похожи.

Злость немного отступила. Все-таки маловато я отдохнул – и усталость мешала мне подогревать злость как следует. Все тело болело. Я сполз по стене и так и остался сидеть.

– Все равно чушь какая-то. – Я потер глаза. – С какой это стати ей было якшаться с вашим папашей?

– Бог ее знает, – сказал Томас. – Все, что мне известно, – это что у них были какие-то общие дела. А потом это переросло в нечто другое. Отец пытался оставить ее при себе, но она оказалась сильнее, не поддалась полностью его чарам. Она сбежала от него, когда мне не исполнилось и пяти лет. Насколько мне удалось узнать, она познакомилась с вашим отцом спустя год после этого. Еще будучи в бегах.

– В бегах? От кого?

Он пожал плечами:

– От моего отца, возможно. Или от кого-то еще из Коллегии. Или от вашего Совета. Не знаю. Она впуталась в какое-то нехорошее дело и хотела из него выкарабкаться. Кто бы ни участвовал в этом с ней, они не хотели отпускать ее. По крайней мере живой. – Он развел руки ладонями вверх. – Это почти все, что мне самому известно, Гарри. Я пытался откопать все, что вообще о ней известно. Но кто захочет говорить со мной?

Мне как-то неприятно начало жечь веки, а в груди заныло. Я поднял взгляд на портрет матери. Даже на картине видно было, как бьет из нее жизненная сила, сколько этой жизни заключено в ней самой и в окружающей ее ауре. Только сам я этого узнать не успел. Она умерла в родильной палате.

Черт подери, неужели Томас говорил мне правду? Это могло бы объяснить, например, почему Белый Совет следит за мной так, словно я сам Люцифер в новом воплощении. Но тогда мне пришлось бы признать, что моя мать была вовлечена в грязные дела. Очень грязные дела, какими бы они ни были.

А еще это означало бы, что я не совсем один на белом свете. Что у меня есть хоть какая-то семья. Родная кровь.

От этой мысли в груди заныло еще сильнее. В детстве я мог часами фантазировать о том, как бы все было, отыщись вдруг моя семья. Братья, сестры, заботливые родители, бабушки-дедушки, кузины-кузены, дядьки-тетки… как у всех остальных. Люди, которые держатся вместе, что бы ни случилось, потому что на то они и есть, семьи. Те, кто примет меня, кто обрадуется мне, может, будет даже гордиться мной и желать моего общества.

Со времени смерти отца я ни разу не праздновал Рождества – очень уж болезненно это было. Черт, да и до сих пор болезненно!

Но если у меня все-таки обнаружилась бы семья, все могло еще измениться.

Я поднял взгляд. Лицо Томаса всегда было трудно прочесть, но я увидел в нем еще одно отражение меня самого. Должно быть, он думал примерно так же. Наверное, ему тоже бывает одиноко, как и мне. Как знать, может, он тоже мечтал о семье, которая не будет манипулировать им, держать его под контролем, не будет просто пытаться убить его.

Но я сдержал себя прежде, чем успел развить эту мысль. Очень уж далеко она могла меня завести, а в таком щекотливом вопросе это было просто опасно. Часть меня ужасно хотела поверить Томасу. Ну очень хотела… Поэтому я не мог позволить себе рисковать.

– Я не лгу вам, – произнес он, помолчав.

Странно, но я даже сумел ответить ему спокойным, почти мягким голосом:

– Докажите.

– Как? – спросил он. Голос его звучал устало. – Как, черт подери, вы хотите, чтобы я доказал вам?

– Посмотрите на меня.

Он застыл, упершись взглядом в пол у моих ног.

– Я не… Я не уверен, что этим можно достичь чего-либо, Гарри.

– О'кей, – сказал я, делая попытку встать. – Так как мне пройти к машине?

– Постойте! – Он поднял руку. – Ладно. – Он поморщился. – Ох, надеялся я, что обойдется без этого. Не знаю, что вы там увидите… Не знаю, сможете ли вы после этого относиться ко мне по-прежнему.

– Ерунда, – отмахнулся я. – Только нам лучше сесть.

– Сколько времени это займет?

– Несколько секунд, – ответил я. – Хотя покажется, что дольше.

Он кивнул. Мы уселись на пол в паре футов друг от друга – у стены под портретом моей матери. Томас глубоко вздохнул и поднял свои серые глаза на меня.

Глаза – окна в душу. Нет, буквально. Чей угодно взгляд в упор заставляет вас почувствовать себя довольно неуютно. Не верите – попробуйте сами: загляните в глаза совершенно незнакомому человеку и не отводите взгляда до тех пор, пока не почувствуете, как подаются барьеры между вами, заставляя вас неловко умолкнуть, а сердца – забиться чаще. Глаза многое рассказывают о человеке. Они отображают эмоции, намекают на то, какие мысли роятся за ними. Едва ли не первое, что мы учимся распознавать в младенчестве, – это глаза тех, кто заботится о нас. С колыбели мы знаем, насколько они для нас важны.

Для чародеев вроде меня эффект от взгляда в глаза кому-либо еще сильнее; он даже опасен. Взгляд в глаза рассказывает мне все о человеке, о его сути. Я вижу это с такой ясностью, такой отчетливостью, что оно навеки запечатлевается, словно выжженное у меня в голове. Я вижу тех, с кем встречаюсь взглядом, насквозь, до самого дна, – и они видят меня точно так же. При этом невозможно скрыть что-либо, невозможно обмануть. Ну, конечно, я не вижу все до единой мысли, все до единого воспоминания – но я вижу нагую душу, нагие эмоции, и они говорят мне все о том, с кем и с чем я имею дело. Не самый тонкий инструмент, но более чем достаточный для того, чтобы понять, искренен со мной Томас или нет.

Я встретился взглядом с серыми глазами Томаса, и барьеры между нами рухнули.

Мне показалось, я стою в келье… такую могли, наверное, оставить где-нибудь на Олимпе тамошние вымершие боги. Все вокруг меня было сделано из холодного мрамора – белоснежного и угольно-черного. Пол казался огромной шахматной доской. Тут и там стояли скульптуры из такого же камня. Капители мраморных колонн терялись в полумраке над головой. Потолка я не видел. И стен тоже. Освещение какое-то необычное: серебристое, холодное. Ветер жалобно завывал меж колонн. Где-то вдалеке погромыхивал гром, в воздухе отчетливо ощущался запах озона.

Посередине этой богом забытой руины стояло зеркало размером в добрые гаражные ворота. То есть «стояло» – не совсем верное слово: оно держалось в серебряной раме, казалось, выраставшей прямо из пола. Перед зеркалом – молодой человек с вытянутой перед собой рукой.

Я подошел поближе. Шаги мои отдавались в колоннах гулким эхом. Я подошел к молодому человеку и пригляделся к нему. Это был Томас. Ну, не тот Томас, каким я видел его своими глазами, и все равно я понимал, что это Томас. Эта версия не отличалась убийственной красотой. Лицо казалось чуть попроще. И взгляд производил впечатление слегка близорукого. Лицо его исказилось от боли; плечи и спина напряглись словно от непосильной ноши.

Я заглянул мимо него, в зеркало. То, что я там увидел, относилось к тем вещам, о которых предпочел бы забыть. Однако не мог.

Комната в отражении на первый взгляд напоминала ту, в которой я стоял. Однако, приглядевшись, я понял, что материалами для нее послужили не белый и черный мрамор, а темная запекшаяся кровь и выбеленные солнцем кости. Там, в зеркале, стояло прямо напротив Томаса странное создание. Гуманоид, плюс-минус одного роста с Томасом; от кожи (шкуры? оболочки?) исходило легкое серебристое сияние. Съежившаяся словно перед прыжком тварь казалась гротескным чудищем из страшного сна и в то же время завораживала жуткой какой-то красотой. В ослепительно белых глазах полыхало безмолвное пламя. Тварь не сводила с Томаса взгляда, полного ненасытного, жадного аппетита.

Рука чудища тоже тянулась к зеркалу, и, присмотревшись, я с ужасом заметил, что она едва не на фут высовывается из его поверхности. Ее сверкающие когти впивались Томасу в руку выше запястья, и из раны капала на пол темная кровь. Томасова рука тоже утопала в зеркале – я видел, как стискивают его пальцы руку чудища. Оба боролись: Томас пытался вырваться; чудище – утащить его в зеркало – туда, в мир запекшейся крови и костей.

– Он устал, – произнес женский голос.

В зеркале появилась моя мать в свободном развевающемся платье роскошного сочного синего цвета. Глядя на безмолвную борьбу, она приблизилась. Портрет не льстил ей – она была полна жизни и энергии, да и движение добавляло ей красоты по сравнению с застывшим изображением. Она оказалась довольно высокой – почти шести футов, и это в сандалиях на плоской подошве.

У меня перехватило дыхание. Я ощутил на щеках слезы.

– Ты настоящая?

– А почему должно быть иначе? – удивилась она.

– Ты можешь быть просто мыслями Томаса. Только не обижайся.

Она улыбнулась:

– Нет, детка. Это и правда я. Ну по крайней мере в некоторой степени. Я вас обоих подготовила к этому дню. В обоих я оставила эту свою затею – частицу того, кто я и что я. Я хочу, чтобы вы оба знали, кем приходитесь друг другу.

Я с трудом перевел дыхание.

– Он правда твой сын?

Мать улыбнулась, и в темных глазах ее зажглась лукавая искорка.

– Ты ведь всегда славился отменной интуицией, младшенький мой. И что она говорит тебе на этот раз?

Взгляд мой затуманился слезами.

– Что это правда.

Она кивнула:

– Верь мне. Я ведь не могу защитить тебя, Гарри. Вы должны сами позаботиться друг о друге. Твоему брату нужна твоя помощь, как и тебе – его.

– Я не понимаю, – махнул я рукой в сторону зеркала. – Что ты имела в виду – «он устал»?

Мать посмотрела на Томаса и кивнула.

– Девушка, которую он любил. Ее больше нет. Она была его силой. Это знает об этом.

– Это? – переспросил я.

Она кивнула в сторону зеркала.

– Голод. Его демон.

Я проследил ее взгляд. Томас-образ едва слышно выдохнул какие-то слова, и Голод в зеркале отозвался фразой на незнакомом мне, скользком языке. Я не понял ни того, ни другого.

– Почему ты не поможешь ему?

– Я сделала то, что в моих силах, – ответила мать. Во взгляде ее вспыхнула темная, застарелая ненависть. – Я сделала все для того, чтобы отец его получил достойную кару за то, что он сотворил с нами.

– И с тобой, и с Томасом?

– И с тобой, Гарри, тоже. Рейт еще жив. Но он ослаб. Вдвоем у вас с братом есть шанс одолеть его. Ты все поймешь.

Голод прошипел Томасу еще несколько слов.

– Что он говорит? – спросил я.

– Говорит, чтобы тот сдался. Говорит, что нет смысла больше сопротивляться. Что он никогда больше не оставит его в покое.

– Это правда?

– Возможно, – кивнула она.

– Но он все равно сопротивляется.

– Да. – Она посмотрела на меня, и горечь мешалась в ее взгляде с гордостью. – Это может погубить его, но он не сдастся. Он же мой сын! – Она переместилась к самому краю зеркала и вытянула руку вперед.

Она вынырнула из зеркала, как из застывшей воды.

Я шагнул ближе, протянул руку и коснулся ее пальцев. Они оказались мягкими, теплыми. Она взялась за мою ладонь и чуть сжала. Потом подняла руку и коснулась моей щеки.

– Как и ты, Гарри. Высокий… прямо как твой отец. И мне кажется, сердце у тебя тоже его.

Я не нашелся, что ответить. Просто стоял и беззвучно плакал.

– У меня есть для тебя кое-что, – сказала она. – Если ты сам хочешь, конечно.

Я открыл глаза. Мать стояла передо мной, держа в длинных пальцах что-то вроде маленького драгоценного камня, в котором пульсировал неяркий свет.

– Что это? – спросил я.

– Способность к предвидению, – ответила она.

– Это знание?

– И сила, которая ему сопутствует, – кивнула она. Она улыбнулась – как мне показалось, чуть иронично. Знакомая какая-то вышла улыбка. – Считай это материнским напутствием, если хочешь. Это не заменит тебе меня, детка. Но это все, что я могу еще тебе дать.

– Я принимаю это, – прошептал я – а что я мог еще дать ей взамен?

Она протянула мне камень. Последовали вспышка, колющая боль в голове, почти сразу же сменившаяся другой – тупой, тягучей. Почему-то это меня ни капли не удивило. За знание надо платить болью.

Она снова коснулась моего лица.

– Я была такой надменной, – сказала она. – Слишком тяжелую ношу я взвалила на твои плечи, чтобы нести ее в одиночку. Я только надеюсь, что когда-нибудь ты простишь меня за это. Но знай: я горжусь тем, кем ты стал. Я люблю тебя, детка.

– И я люблю тебя, – прошептал я.

– Передай Томасу, что его я тоже люблю. – Она снова дотронулась до моего лица; улыбка ее была полна любви и боли. Из ее глаз тоже струились слезы. – Удачи тебе, сын мой.

А потом рука ее ушла обратно в зеркало, и все закончилось. Я сидел на полу лицом к Томасу. Его щеки тоже блестели от слез. Мы переглянулись и разом подняли глаза на портрет матери.

Прошла секунда, другая. Я опомнился и протянул Томасу его пентаграмму на цепочке. Он взял ее у меня и надел.

– Ты ее видел? – спросил он.

Голос его дрожал.

– Угу, – кивнул я. Старая глухая боль от одиночества захлестывала меня с головой. Но я вдруг понял, что смеюсь. Я видел – пусть Внутренним Зрением, но видел – свою мать. Я видел, как она улыбается, слышал ее голос, и это останется теперь со мной навсегда. Этого у меня не отнять никому. Это не заменит мне одинокой жизни, не защитит от горьких мыслей – но и о таком я раньше даже мечтать не мог.

Томас встретился со мной взглядом и тоже засмеялся. Щен выбрался из кармана моей куртки и принялся в восторге носиться по кругу. Маленький балбес не имел, конечно, ни малейшего представления о том, по какому поводу мы веселимся, но все равно с радостью принял участие в этом веселье.

Я подобрал щенка и встал.

– Я ведь ни разу не видел ее лица, – сказал я. – И голоса ни разу не слышал.

– Может, она знала, что так выйдет, – предположил Томас. – Потому, наверное, и сделала так, чтобы тебе это удалось.

– Она просила передать, что любит тебя.

Он улыбнулся, но улыбка вышла невеселой, горькой.

– И тебе просила передать то же.

– Ну, – заметил я. – Это немного меняет положение дел.

– Правда? – спросил он. Вид у него при этом был самый что ни на есть неуверенный.

– Угу, – утвердительно кивнул я. – Я ведь не говорю, что мы должны начинать все с чистого листа. Но кое-что все-таки изменилось.

– Для меня – нет, Гарри, – сказал Томас и поморщился. – То есть… я-то это и раньше знал. Потому и помогал тебе там, где мог.

– Еще как помогал, – негромко подтвердил я. – Я-то думал, ты ждешь за это каких-то услуг. А все, оказывается, не так. Спасибо.

Он пожал плечами:

– И что ты собираешься делать дальше с Артуро?

Я нахмурился:

– Защищать его и его людей, конечно. Если смогу. Что там Лара говорила насчет того, что независимое предприятие Артуро напрямую затрагивает Белую Коллегию?

– Будь я проклят, если знаю, – вздохнул Томас. – Я-то раньше думал, что они только по бизнесу знакомы.

– Твой отец никак с ним не связан?

– Отец не имеет привычки распространяться о своих делах, Гарри. И за последние десять лет мы с ним вряд ли десятком слов обменялись. Не знаю.

– А Лара?

– Она, может, и знает. Но с тех пор как до нее дошло, что я не совсем уж безмозглый пенис, она в разговорах со мной предельно осторожна. Мне не удалось выудить из нее ничего мало-мальски серьезного. В общем, по большей части я просто сижу, киваю с умным видом и отпускаю пустые замечания. Она полагает, что мне известно нечто такое, чего она не знает, поэтому считает мои пустые замечания загадочными. Она не выступит против меня, пока не вычислит, что именно я от нее утаиваю.

– Неплохая тактика… если только ты имеешь дело с параноиками.

– Это у нас-то, у Рейтов? Да в нашей семье паранойю можно по бутылкам разливать… по бочкам.

– А что твой отец? Владеет магией?

– Например, энтропийными проклятиями? – Томас пожал плечами. – Ну, я слышал о всяких штуках, что он проделывал в прошлом. Кое-что из этого, возможно, не так далеко от правды. Плюс к этому у него солидная собственная библиотека, которую он держит взаперти. Впрочем, он и без магии способен прихлопнуть всякого, кто его достаточно разозлит.

– Как?

– Ну, это вроде нашего кормления. Только обычно это происходит медленно, постепенно. А в таких случаях ни времени, ни интимной обстановки ему не требуется. Одно прикосновение, поцелуй – и бац! Человек мертв. Помнишь поцелуй смерти в «Крестном отце»? Боюсь, у истоков этой фразы стоял мой папочка, только в его случае она звучала совершенно буквально.

– Правда?

– Предположительно. Сам я ни разу не видел, как он проделывает это, а вот Лара видела, и не раз. Мэдлин говорила мне как-то, что при этом он ведет непринужденную беседу – чтобы внимание жертвы, пока она еще дышит, наверняка принадлежало ему одному.

– Байки. Во всяком случае, в качестве доказательства вряд ли сойдет.

– Я знаю, – кивнул он. – Голова варит неважно. Извини.

Я мотнул головой.

– Уж кто бы бросил камень.

– Что будем делать? – спросил он. – Я… я в растерянности какой-то. Нет, правда – не знаю, что делать.

– Мне кажется, я знаю.

– Что?

Вместо ответа я протянул ему руку.

Он принял ее, и я помог брату встать на ноги.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Я дождался, пока предрассветные сумерки сменились обычным серым, дождливым утречком, а потом убрался из Шато-Рейт. Пока я ждал, Томас помог мне свести воедино еще пару деталей, а кроме того, я позаимствовал у него телефон и сделал несколько звонков.

Потом мы с щеном погрузились в Жучка и с заездом в «Макдоналдс» вернулись домой. Едва выбравшись из машины, я сразу заметил на земле несколько темных пятен. Я нахмурился и пригляделся внимательнее. Пятна располагались упорядоченно. Кто-то пытался преодолеть заслон оберегов, выстроенных мною вокруг старого доходного дома. Прорваться ему – или им – не удалось, но от одного факта подобной попытки мне сделалось немного не по себе. Изготовив на всякий случай браслет, я спустился по ступеням, однако никого раздосадованного бесплодными попытками вломиться в дом там не обнаружилось. Из-под припаркованной рядом машины моей домовладелицы возник Мистер и следом за мной спустился по лестнице.

Я быстро вошел и запер за собой дверь. Потом пробормотал заклинание, засветившее с полдюжины расставленных по комнате свечей, и встал поустойчивее, приготовившись к Мистеровым приветствиям. Как всегда, он сделал попытку сбить меня с ног, протаранив ниже колен. Устояв, я выгрузил щена из кармана и опустил его на пол, где тот сразу же полез здороваться с Мистером, оживленно вертя хвостом. Не могу сказать, правда, чтобы это произвело на Мистера слишком уж большое впечатление.

Стараясь не отвлекаться, я принялся за дело. Времени у меня было слишком мало, чтобы тратить его попусту. Я сдвинул ковер, закрывавший люк в подпол, откинул крышку и спустился в лабораторию.

– Боб, – окликнул я, – что тебе удалось найти?

Мистер ступил лапой на верхнюю ступеньку стремянки. Облачко мерцающих оранжевых огоньков вытекло из его глаз, скользнуло по стремянке вниз, устремилось к черепу на полке, и глаза… точнее, глазницы Боба ожили.

– Ну и ночка выдалась, – сказал он. – Долгая, холодная. Видел место, где гужевалась пара упырей, – неподалеку от аэропорта.

– Ты Мавру нашел?

– Знаешь, Гарри, в последнее время Черная Коллегия до ужаса серьезно подходит к выбору базы для операций.

– Ты нашел Мавру?

– И то сказать, опыта у них – много столетий, – сообщил Боб. – А Чикаго город немаленький. Это все равно что искать иголку в стогу сена.

Я смерил чертов череп по возможности более ровным взглядом, да и голос постарался сохранять ровнее.

– Боб, ты единственный на тысячи миль вокруг, кто может отыскать их. По этой части тебе цены нет – вопрос только в твоей готовности помогать другим. Я потешил твое самолюбие, да? ТЫ НАШЕЛ МАВРУ?

Боб явно обиделся:

– Знаешь, Гарри, выслушивать от тебя комплименты почему-то не доставляет мне той радости, что полагалась бы. – Он пробормотал что-то, преимущественно по-китайски. – Нет пока.

– Что? – задохнулся я.

– Но я сузил район поисков, – заявил Боб.

– Насколько сузил?

– Э… – произнес череп. – Ну, ни в одном из стрип-клубов ее нет.

– Боб! – вскинулся я. – Ты что, весь день шатался по стрип-клубам?

– Я заботился только о тебе, Гарри, – сказал Боб.

– ЧЕГО?

– Ну, на этой твоей студии чем занимаются? Вот я и хотел удостовериться, что твои нехорошие парни не воспользуются ночным временем для разминки на зрителях. Для разогрева, так сказать. – Боб кашлянул. – Ясно?

Я сощурился и несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул. Не могу сказать, чтобы это убавило злости, но по крайней мере она проявлялась не так уж резко.

– И… и тебе ведь приятно знать, что все исполнительницы… гм… эротических танцев в Чикаго живы и здоровы. Стараниями твоего доброго духа-хранителя, – продолжал Боб. – Скажи, Гарри, что это ты на меня так смотришь? Не нравится мне твой взгляд.

Я огляделся по сторонам в поисках молотка. Найдя, я взял его в руку.

– Я, конечно, понимаю, что это не совсем то, за чем ты меня посылал… но и ты не можешь не признать, что это благородная задача – следить за сохранностью жизни жителей твоего города.

Я сделал пару пробных замахов. Потом снял куртку, сложил ее, положил на стол и попробовал еще раз. Получилось лучше. Потом я снова посмотрел на череп.

– Эй, Гарри! – поспешно сказал Боб. – Я же старался изо всех сисе… изо всех сил старался! Старался как лучше!

– Боб, – произнес я как мог рассудительно. – В настоящий момент меня совершенно не интересуют стриптизерши. Меня интересует Мавра.

– Ну… Да, конечно, босс. Э… да, я вижу этот молоток у тебя в руке. И чего это у тебя пальцы побелели? И взгляд какой-то не такой?

– Ничего, – заверил я его. – Сейчас мне полегчает. Еще как полегчает.

– Ха, – не очень убедительно хохотнул Боб. – Ха-ха. Ха. Смешно, Гарри.

Я поднял молоток.

– Боб, – сказал я. – Ну-ка убирай свою потустороннюю задницу из черепа. Возвращайся в Мистера. И марш на улицу, и чтобы ты нашел мне Мавру до полуночи, а не то я разнесу этот твой гребаный череп в труху, ясно?

– Но я устал, и на улице дождь, и я не знаю…

Я занес молоток и сделал шаг вперед.

– Эк!.. – поперхнулся Боб. Облачко оранжевого света поспешно вынырнуло из черепа и устремилось обратно вверх по лестнице. Я поднялся на несколько ступенек и проследил за тем, чтобы оно втянулось в ухо Мистеру, а потом я отворил им дверь, и кот исчез на улице.

Закрыв дверь, я нахмурился. Мысли роились в голове в полном беспорядке, хотя в панику я пока не ударялся. Я ощущал кое-что, чего не испытывал раньше, – этакую горечь во рту, которая время от времени проваливалась вниз, к самому желудку.

Злость и страх – к этим-то чувствам я привык давно. В конце концов, обе эти эмоции не раз спасали мне жизнь. Но это ощущение было другим – оно напоминало переживания за Мистера, когда я посылал его с Бобом, только потише, зато навязчивее, и оно не слабело от минуты к минуте.

Я решил, что это тревога за Томаса. Черт, ведь до нынешнего утра в жизни моей не было никого – ну, кроме нескольких совсем уж закаленных друзей, нескольких знакомых по профессии, кота, да еще одного-двух заклятых врагов, навещавших меня едва ли не чаще, чем друзья. Но теперь у меня отыскался брат. Родная кровь, как сказал бы Эбинизер. И это меняло положение вещей.

Я привык заботиться о себе сам – ну, не то чтобы мои друзья никогда не помогали мне, но в основном я действовал все-таки в одиночку… если не считать, конечно, целой толпы мыслей, каждая из которых уже запросто могла вогнать в депрессию. Чего стоит хотя бы мысль о могиле с беломраморным надгробием, ожидавшей меня уже пару лет на кладбище Грейсленд, – враг, подаривший мне ее, уже умер, от чего могила никуда не делась и была готова принять меня. Или мысль о том, что мое полное неумение устроить личную жизнь сохранит мой статус холостяка как минимум еще на несколько десятков лет. Или мысль о том, сколько нехороших парней с радостью разделалось бы со мной и сколько недель пройдет, прежде чем кто-нибудь заметит мое отсутствие…

И еще мысль о старости. Одинокой. Среди чародеев не редкость жить больше трех столетий, но рано или поздно время все-таки берет свое. Рано или поздно я стану старым и немощным… возможно, уставшим от жизни. Умирающим. И у меня не было никого, кто разделил бы это со мной или хотя бы держал мою руку в минуту душевной слабости.

Каким-то простым, но совершенно непостижимым образом наличие в моей жизни Томаса все это меняло. Кровь в его жилах была сродни моей, и знание этого создавало между нами крепкую связь, какой я не испытывал никогда прежде. Даже сердце начинало биться чуть сильнее при мысли об этом.

Однако сколько бы счастья я ни испытывал при мысли о том, что у меня отыскался брат, я был бы идиотом, не осознавай я и оборотной стороны медали.

После стольких лет одиночества у меня появился брат.

И я запросто могу потерять его.

Чем больше я об этом думал, тем больнее становилось. Похоже, я начал понимать, что это такое – тревожиться за близких.

Я захлопнул люк в мастерскую и прикрыл его ковром. Потом пошарил в кухонном шкафу, пока не нашел пузырек с аспирином. Щен следовал за мной по пятам и нападал на шнурки от моих башмаков, стоило мне остановиться. Я отвинтил крышку, прожевал три таблетки и проглотил, не запивая. Я слышал, так вредно для желудка, зато лучше усваивается.

Я поморщился, снова потер виски и попытался обуздать шквал эмоций. Мне предстояло заниматься делом, и если я хотел остаться в живых, голова должна быть ясной. Первым делом я произвел инвентаризацию проблем.

Множественные мелкие травмы и отчаянная головная боль от удара Инари.

С одной стороны, от меня скрывался загадочный автор немного неповоротливых, но все же смертоносных заклятий.

С другой – кровожадный вампир и его шайка головорезов.

Ну и не стоило забывать, конечно, о спокойном, невозмутимом наемнике, который собирался убить меня, если я не расплачусь с ним… а я и представления не имел пока, откуда взять деньги.

Ничего положеньице. А ведь еще только утро. Как-то я сомневался, чтобы по мере приближения к вечеру я чувствовал себя бодрее. Из всего этого следовало, что умнее всего было бы навалиться на проблемы прямо сейчас, безотлагательно, пока голова еще не совсем отупела.

И, кстати, стоило пошевелиться, пока нехорошие парни не собрались и не пришли опять по мою душу.

Черт. Еще бы мне знать, куда мне двигаться…

И еще – если бы не это противное ощущение, что я, возможно, уже опаздываю.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Я подождал на стоянке у управления чикагской полиции, пока приехала из спортзала Мёрфи. Она явилась на мотоцикле, во всем положенном снаряжении: тяжелые башмаки, черный шлем, темная кожаная куртка. Она заметила мою машину и свернула на свободное место рядом со мной. Движок ее мотоцикла испустил довольный львиный рык и стих. Мёрфи соскочила с седла и сняла шлем. Потом тряхнула головой, рассыпав золотые волосы – очень, надо сказать, милое зрелище.

– Доброе утро, Гарри.

При звуках ее голоса щенок забарахтался у меня в кармане. Наконец ему удалось выставить мордашку наружу и уставить ее, счастливо ухмыляясь, в сторону Мёрфи.

– Доброе, – откликнулся я. – Вид у тебя ничего, бодрый.

– Вполне, – согласилась она, потрепав щена по голове. – Иногда я забываю, как это здорово – проехаться на мотоцикле.

– Девушки вообще это любят, – заметил я. – Ну, там, мотор рычит и все такое.

Голубые глаза Мёрфи возмущенно вспыхнули.

– Свинья. Тебе ведь доставляет удовольствие видеть во всех женщинах только демографические единицы, да?

– Я не виноват, Мёрф, в том, что женщинам нравятся мотоциклы. В сущности, это ведь большие вибраторы. С колесами.

Она попыталась было сохранять сердитый вид, но против воли хихикнула и тут же расцвела в широкой улыбке.

– Ну ты и извращенец, Дрезден! – Она пригляделась ко мне и нахмурилась. – Что-то не так?

– Так, заработал вчера немного колотушек, – кивнул я.

– Я ведь видела тебя поколоченным раньше. Что-то еще.

Мёрф знает меня слишком давно.

– Личные дела, – вздохнул я. – Пока не могу рассказать.

Она кивнула и промолчала.

Пауза затянулась, и я нарушил ее первым.

– Я тут узнал, что у меня, возможно, есть семья.

– О… – Она нахмурилась, но по-дружески, заботливо, а не как недовольный коп. – Ну, не буду давить. Если сам захочешь поговорить об этом…

– Не сейчас, – сказал я. – Не сегодня утром. У тебя есть еще время перехватить завтрак со мной?

Она покосилась на часы, потом на зрачок камеры видеонаблюдения, потом – предостерегающе – на меня.

– Это о том деле, что мы с тобой обсуждали?

Ну да… У стен есть уши. Она права, говорить лучше иносказательно.

– Угу. Надо бы нам встретиться с еще одним специалистом по решению проблем, чтобы обсудить ситуацию.

Она кивнула.

– Получил информацию?

– Типа того, – кивнул в ответ я.

– Что ж. Ты ведь знаешь, как я жду не дождусь семейного пикника, но пару минут выкрою. Где ты хотел поесть?

– МДО.

Мёрфи вздохнула.

– Моя талия ненавидит тебя, Дрезден. И задница.

– Подожди, пока она не усядется в мою шикарную тачку.

Мы забрались в машину, и я сунул щена в коробку на месте заднего сиденья, в которую предварительно напихал валявшихся на полу салона тряпок. Он принялся сражаться с носком. Мне показалось, носок побеждает. Мёрфи наблюдала за этим со счастливой улыбкой.

По причине субботнего утра я ожидал, что «Международный дом оладий» будет набит под завязку. Я ошибался. На деле чуть ли не четверть зала выгородили ширмой-гармошкой, зарезервировав места для кого-то, и все равно часть оставшихся столиков пустовала. Привычное радио тоже молчало. Завтракавшие посетители поглощали пищу почти в полном молчании, так что едва ли не единственным звуком было позвякивание столовых приборов о тарелки.

Мёрфи оглянулась на меня, потом, хмурясь, осмотрела зал. Руки она сложила на животе – так, что правая находилась в непосредственной близости от наплечной кобуры.

– Что не так? – спросила она.

Взгляд мой привлекло движение в зарезервированном углу. Кинкейд поднялся из-за столика и помахал нам. Долговязый наемник оделся на этот раз в серое и неярко-голубое… в общем, в нейтральные цвета; волосы его были по обыкновению стянуты в хвост и убраны под бейсболку.

Я кивнул и подошел к его столику за ширмой; Мёрфи не отставала от меня.

– Утро доброе, – сказал я.

– Дрезден, – отозвался он. Взгляд его ледяных глаз скользнул по Мёрфи. – Надеюсь, вы не против того, что я попросил место потише?

– Отлично. Кинкейд, это Мёрфи. Мёрф, Кинкейд.

Кинкейд не удостоил ее вторым взглядом. Вместо этого он задвинул за нами ширму-гармошку.

– Вы сказали, это будет деловая встреча. Кой черт вы пришли с подружкой?

Мёрфи прикусила губу.

– Это не подружка, – возразил я. – Она идет с нами.

Мгновение Кинкейд смотрел на нас изваянием из камня и льда. Потом расхохотался.

– Я слышал, вы занятный тип, Дрезден. Нет, серьезно, что она здесь делает?

Глаза у Мёрфи побелели от злости.

– Не уверена, что мне нравится ваше воспитание.

– Не сейчас, киска, не сейчас, – улыбнулся Кинкейд. – У нас деловой разговор с твоим парнем.

– Он не мой парень! – рявкнула Мёрфи.

Кинкейд перевел взгляд с Мёрфи на меня и обратно.

– Вы надо мной смеетесь, Дрезден. Это вам не в бирюльки играть. Если мы играем в игры с Черной Коллегией, у меня нет времени сидеть нянькой при этой Поли-Энн. И у вас, кстати, тоже.

Я открыл было рот, чтобы возразить, но передумал. Мёрфи мне башку отвертела бы, вздумай я ее защищать в ситуации, когда, по ее мнению, она могла без этого обойтись. Напротив, я не слишком заметно, но отодвинулся от них.

Мёрфи посмотрела на Кинкейда в упор.

– Теперь я уверена. Мне не нравится ваше воспитание.

Кинкейд раздвинул губы в ухмылке-оскале и приподнял левую руку, демонстрируя Мёрфи торчавшую из-под куртки кобуру.

– С удовольствием поболтаю с тобой за завтраком, конфетка. Почему бы тебе пока не найти себе детский стульчик?

Мёрфи даже не моргнула, только взгляд ее скользнул с лица Кинкейда на кобуру и обратно.

– В самом деле, почему бы нам не присесть? Зачем нам неприятности?

Ухмылка Кинкейда сделалась еще шире; не могу сказать, чтобы это выражение его лица мне нравилось. Он положил ей лапищу на плечо.

– Это игра для больших мальчиков, принцесса. Поэтому будь умницей, сходи посмотри себе ленточки, феньки какие-нибудь.

Мёрфи покосилась на лежавшую на ее плече руку. Голос ее сделался бархатным, но будь я проклят, если от этого он показался хоть чуточку слабее.

– Это квалифицируется как нападение. Я вас предупредила. Больше повторять не буду. Не прикасайтесь ко мне.

Лицо Кинкейда перекосилось от гнева, и он толкнул ее в плечо.

– Пшла вон отсюда, курва!

Мёрфи и правда не стала повторять дважды. Молниеносным движением рук она перехватила его запястье, лишила его равновесия, присев, потом резко повернулась и отшвырнула его. Кинкейд перекатился через стол и грянулся о стену. Правда, он мгновенно повернулся к ней, и рука его дернулась к пистолету.

Мёрфи зажала его правую руку локтем, а волшебным образом оказавшийся у нее в руке ее собственный пистолет уперся ему в подбородок.

– Ну-ка назовите меня так еще раз, – все тем же бархатным голосом произнесла она. – Я предупреждала. Предупреждала ведь, блин?

Злость исчезла с лица Кинкейда так быстро, как может исчезать только наигранная. На ее месте обозначилась легкая улыбка, даже ледяные глаза его немного оттаяли.

– Нет, она мне нравится, – заявил он. – Я слыхал о ней кой-чего, но мне хотелось поглядеть самому. Эта мне нравится, Дрезден.

Готов спорить, при виде симпатичной женщины он всегда хватается за пушку.

– Может, хватит говорить о ней так, будто она не стоит здесь, тыча в вас пистолетом?

– Может, вы и правы, – согласился он. Потом повернулся лицом к Мёрфи и поднял руку ладонью вверх.

Она освободила его правую руку, опустила пистолет и, продолжая хмуриться, отступила на шаг. Кинкейд положил свой пистолет и уселся, опустив лапищи на стол рядом с оружием.

– Надеюсь, вы не чувствуете себя оскорбленной, лейтенант, – улыбнулся он ей. – Мне просто необходимо было удостовериться, что вы и впрямь соответствуете своей репутации, – прежде чем мы продолжим свои игры.

Мёрфи смерила меня своим патентованным (ну-и-идиот-же-ты-Гарри) взглядом и снова повернулась к Кинкейду.

– И что, теперь вам полегчало?

– Я вполне удовлетворен, – кивнул Кинкейд. – Вас не слишком сложно завести, но действуете вы по крайней мере грамотно. Это у вас «Беретта»?

– «SIG», – буркнула Мёрфи. – У вас имеются лицензия и разрешение на ношение оружия?

Кинкейд невозмутимо улыбнулся:

– Разумеется.

– Еще бы, – фыркнула Мёрфи. Некоторое время она смотрела на Кинкейда молча. – Давайте-ка с самого начала договоримся. Я коп и остаюсь копом. Это кое-что для меня значит, ясно?

Он задумчиво посмотрел на нее.

– Это я о вас тоже слыхал.

– Мёрф, – я сел за столик, – хочешь что-нибудь сказать ему, говори мне. В настоящий момент я его наниматель.

Она скептически выгнула бровь.

– И ты уверен, что все его действия будут укладываться в рамки закона?

– Кинкейд, – повернулся я к нему, – никакого мочилова без предварительной договоренности со мной. Идет?

– Слушвашбродь! – гаркнул Кинкейд.

Я покосился на Мёрфи.

– Слышала?

Взгляд ее, обращенный к Кинкейду, не сделался одобрительнее, но она кивнула и подвинула стул, чтобы сесть. Кинкейд вежливо привстал. Мёрфи испепелила его взглядом. Кинкейд сел. Она снова сделала попытку сесть, и на этот раз привстал я. Она уперла руку в бедро и свирепо покосилась на меня.

– Твои старания казаться хитрозадым галантностью не считаются.

– Она права, – согласился Кинкейд. – Валяйте, лейтенант, садитесь. Мы не будем вежливыми.

Мёрфи насупилась, но села. Я все-таки сделал попытку встать, но она толкнула меня под коленки, и я плюхнулся обратно на стул.

– Ладно, – сказала она. – Так что нам известно на сегодня?

– Что я подыхаю с голоду, – ответил я. – Подождите минутку.

Я отложил дела до тех пор, пока мы не заказали завтрак, а официантка не принесла его в наш выгороженный угол. Мы принялись за еду, задвинув за ней ширму.

– Ладно, – сказал я; правда, с набитым ртом это вышло не совсем разборчиво. И можете говорить что хотите про всякие калории и холестерин: чего-чего, а оладьи в МДО делать умеют. – Мы собрались сегодня, чтобы обменяться информацией и уточнить план.

– Найти их, – сказала Мёрфи.

– И убить, – добавил Кинкейд.

– Угу. Вот именно, – кивнул я. – Хотелось бы сделать особый упор на втором.

– Не совсем согласен, – возразил Кинкейд. – Весь мой жизненный опыт говорит о том, что почти невозможно убить кого-то, не зная, где он находится. – Он выразительно повел бровью и оторвал взгляд от еды. – Вы узнали, где они?

– Нет еще, – признался я.

Кинкейд покосился на часы и принялся за еду.

– У меня график.

– Знаю, – заверил я его. – Сегодня найду.

– До заката, – уточнил Кинкейд. – Идти на них в темноте – чистое самоубийство.

Мёрфи нахмурилась еще сильнее.

– И как прикажете относиться к такому подходу?

– Как к чисто профессиональному. У меня в полночь самолет – другой контракт.

– Дайте-ка уточнить, – не унималась Мёрфи. – Вы вот так просто улетите, потому что эти твари-убийцы не укладываются в ваш график?

– Да, – согласился Кинкейд, не отрываясь от еды.

– И вас не волнует то, что из-за них могут погибнуть невинные люди?

– Не слишком, – сказал Кинкейд и отхлебнул кофе.

– Как вы только можете так говорить?

– Легко, потому что это правда. Невинные люди погибают все время. – Кинкейд звякнул ножом по тарелке, подбирая яичницу с беконом. – Более того, у них это выходит лучше, чем у этих ваших тварей-убийц.

– Господи, – произнесла Мёрфи и посмотрела на меня. – Гарри, я не желаю работать с этой задницей.

– Спокойно, Мёрф, – сказал я.

– Нет, я серьезно. Ты же не в состоянии его контролировать.

Я потер бровь пальцем.

– Мёрф, мир вообще жестокое место. И не Кинкейд его таким сделал.

– Ему на все плевать, – не унималась Мёрфи. – Ты уверен, что тебе нужен человек, которому плевать на все, пусть даже мир провалится в тартарары?

– Но он же согласился идти с нами и драться, – возразил я. – А я согласен ему платить. Он профессионал. Он сделает все как надо.

Кинкейд ткнул в мою сторону пальцем и кивнул, не прекращая жевать.

Мёрфи тряхнула головой.

– А водитель?

– Будет позже сегодня, – заверил я ее.

– Кто он?

– Ты его не знаешь. Я ему доверяю.

Секунду-другую Мёрфи молча смотрела на меня, потом кивнула.

– Кто нам противостоит?

– Вампиры из Черной Коллегии, – ответил я. – Как минимум двое. Возможно, больше.

– Плюс поддержка смертных, – добавил Кинкейд.

– Они могут швырять машины одной левой, – сказал я. – Они стремительны. Как… как Джеки Чан в кино. На равных нам с ними не совладать, поэтому вся штука в том, чтобы напасть на них при свете дня.

– Они будут спать, – заметила Мёрфи.

– Может, и нет, – сказал Кинкейд. – Те, что постарше, умеют обходиться и без этого. Мавра вполне способна быть начеку.

– Более того, – добавил я, – она умеет колдовать. Если не как чародей-профессионал, то уж как средней руки чернокнижник.

Кинкейд вдохнул и выдохнул через нос. Он прожевал то, что было у него во рту, и проглотил.

– Черт, – только и сказал он, прежде чем откусить еще.

Мёрфи нахмурилась.

– Что ты имеешь в виду: «как чернокнижник»?

– Ну, это типа наши профессиональные термины, – пояснил я. – Довольно много людей умеют колдовать помаленьку. Ну, всякие там мелочи. Но иногда кое-кто из этой мелюзги набирается сил или находит источник энергии, и тогда это может представлять собой угрозу. Чернокнижник – это тот, кто способен натворить своей магией всяких довольно серьезных пакостей.

– Как тот Человек-Тень, – кивнула Мёрфи. – Или Кравос.

– Угу.

– В таком случае хорошо, что с нами чародей, – сказал Кинкейд.

Мёрфи посмотрела на меня.

– Чародей – это тот, кто при необходимости может использовать магию для разрушения, но может делать и много всякого другого. Власть чародея не ограничивается умением взрывать все к чертовой матери или вызывать демонов. Хороший чародей может использовать свои магические способности почти любым мыслимым образом. В чем, собственно, и заключается проблема.

– О чем это ты? – не поняла Мёрфи.

– Мавра чертовски лихо управляется с завесами, – сказал я, обращаясь больше к Кинкейду. – Нет, правда лихо. И вчера ночью устанавливала ментальную связь на расстоянии – немаленьком.

Кинкейд перестал жевать.

– Ты хочешь сказать, что эта твоя вампирша – чародей? – спросила Мёрфи.

Кинкейд смотрел на меня.

– Возможно, –ответил я. – Очень даже возможно. Этим, кстати, можно объяснить и то, как ей удалось выжить до сих пор.

– Вся эта операция напоминает прогулку с финишем в городском морге, – сказал Кинкейд.

– Хотите выйти из игры?

Пару секунд он молчал, потом мотнул головой.

– Я просто к тому, что, если Мавра бодрствует и дееспособна и если она в состоянии разбрасываться крупнокалиберными заклятиями в ближнем бою, мы с тем же результатом просто можем напиться стрихнина с Бакарди. Сэкономим на ходьбе.

– Вы ее боитесь, – заметила Мёрфи.

– Именно так, – согласился Кинкейд.

Она снова нахмурилась:

– Гарри, а ты можешь справиться с ее магией? Ну, как ты проделал тогда, с Кравосом?

– Это зависит от того, насколько она сильна, – сказал я. – В принципе чародей должен ее одолеть. Скорее всего – да.

Кинкейд покачал головой.

– Магический блок… видел я такое. Один раз видел, как это не сработало. Все погибли.

– Кроме вас? – спросил я.

– Я прикрывал их с тыла. У нашего заклинателя голову в пыль разнесло. Я едва выскочить успел. – Кинкейд погонял кусок сосиски вилкой по тарелке. – Даже в случае, если вам удастся блокировать ее, справиться с Маврой будет непросто.

– Потому вы столько и запросили, – кивнул я.

– Верно.

– Пойдем по стандартным рекомендациям Стокера, – сказал я. – Чеснок, кресты, святая вода. Должно сработать.

– Эй, – оживилась Мёрфи. – Гарри, помнишь, ты говорил мне о солнечном свете в кармане? Ну, про тот носовой платок, который ты использовал против Бьянки несколько лет назад?

Я поморщился.

– Не могу, – коротко ответил я.

– Почему не можешь?

– Ну, невозможно это, Мёрф. Не важно почему – но невозможно. – Я снова перевел разговор ближе к делу. – Нам необходимо сдерживать Мавру до тех пор, пока мы не разделаемся с ее головорезами. Потом разберемся с ней. Вопросы есть?

Кинкейд значительно кашлянул и кивнул в сторону стола, на который официантка выложила счет. Я нахмурился и порылся в карманах. У меня хватило денег оплатить его – только потому, что на дне двух разных карманов обнаружилось два четвертака. Я выложил деньги на стол. На чаевые у меня уже не хватило.

Кинкейд внимательно посмотрел на кучку мятых купюр и мелочи, потом на меня. Очень мне не понравился его взгляд: отстраненный, оценивающий. Кое-кому сделалось бы от такого крепко не по себе. Ну, например, тому, кто согласился заплатить черт-те сколько денег, которых у него нет.

– Раз так, пока все, – сказал я, вставая. – Приготовьте все, что необходимо, соберемся сегодня ближе к вечеру. Я хочу напасть на них сразу, как узнаю, где они.

Кинкейд кивнул и снова занялся едой. Я вышел. Стоило мне повернуться к Кинкейду спиной, как у меня начало чесаться между лопатками. Мёрфи догнала меня, и мы направились к Жучку.

Всю дорогу обратно к полицейскому управлению мы с Мёрфи молчали. Только когда я затормозил на стоянке перед ее корпусом, она окинула взглядом салон и нахмурилась.

– Что это у тебя с машиной?

– Плесенные демоны.

– Ох.

– Мёрф?

– А?

– Ты в порядке?

Она на мгновение крепко сжала губы.

– Пытаюсь приспособиться. То есть умом я, конечно, понимаю, что мы делаем единственное, что можем в этой ситуации. Но понимаешь, я защищала порядок с тех лет, когда мне пить еще запрещалось… и все эти ковбойские штучки представляются мне… неправильными какими-то, что ли. Хорошие копы так не поступают.

– Мне кажется, это зависит от того, что за коп, – сказал я. – Мавра и ее шайка ставят себя выше закона, Мёрф, – во всех отношениях. Поэтому единственный способ остановить их – это убрать их так же бесцеремонно, как поступают они сами.

– Здесь, – Мёрфи постучала пальцем по лбу, – я это понимаю. Но вот здесь, – она стукнула себя в грудь кулаком, – я с этим не согласна. – Она помолчала немного. – Вампиры – не проблема. С ними я как-нибудь разберусь. С радостью. Но ведь, кроме них, будут и люди. Вот не знаю, достанет ли мне решимости нажать на спуск, если рядом будут люди, которые смогут пострадать. Я присягала защищать их, а не ловить под перекрестный огонь.

Я не нашелся, что ответить.

– Могу я спросить у тебя кое-что? – спросила она после паузы.

– Ну?

Она внимательно посмотрела на меня, продолжая сосредоточенно хмуриться.

– Почему ты не можешь повторить эту штуку с солнечным светом? Она ведь пришлась бы как нельзя более кстати. Это ведь вроде не из того, что ты сразу отметаешь как совершенно нереальное.

Я пожал плечами.

– Я уже пробовал пару лет назад, – сказал я. – Сразу после начала войны. Оказалось, для того, чтобы завернуть солнечный свет в носовой платок, ты должен быть в этот момент совершенно счастлив. Иначе ничего не выйдет.

– Ох, – вздохнула Мёрфи.

Я снова пожал плечами.

– Я, наверное, буду на пикнике в парке у Вулф-лейк, – сказала Мёрфи. – Но я захвачу пейджер.

– О'кей. Извини, что не получилось втянуть тебя в какую-нибудь жуткую, порочную и кровожадную историю вовремя.

Она улыбнулась – скорее глазами, чем губами.

– До скорого, Гарри, – сказала она и выбралась из машины. Потом покосилась на часы и вздохнула. – Минус два часа – отсчет пошел.

Я вдруг зажмурился.

– Тю…

Мёрфи скептически покосилась на меня.

– Чего?

– Тю, – повторил я. Какая-то мысль сгущалась у меня в голове, но я никак не мог ухватить ее за хвост. – Отсчет… вот сукин сын.

– О чем это ты?

– Ты нашла полицейские отчеты о тех двух женщинах в Калифорнии?

Мёрфи удивленно подняла бровь, но все же кивнула.

– У меня в машине. Подожди минутку.

Я услышал, как она открывает багажник, потом хлопнула крышкой. Мёрфи вернулась с пухлой картонной папкой и протянула ее мне.

Я пробежал глазами по отчетам. По мере того как я читал, возбуждение нарастало.

– Вот! – Я ткнул пальцем в абзац распечатки. – Теперь я знаю, как они это проделывают. Блин, мог бы и раньше догадаться.

– Как они проделывают? – переспросила Мёрфи. – Что?

– Сглаз, – буркнул я, с трудом сдерживаясь от охватившего меня возбуждения. – Мальоккьо. Проклятие, поражающее людей Геносы. Оно связано с таймером.

Она склонила голову набок.

– Оно что, действует автоматически?

– Нет-нет, – отмахнулся я. – Просто оно происходит строго по графику. Обе погибшие женщины убиты утром, незадолго до десяти. – Я снова зажмурился, припоминая информацию, которую дал мне Геноса. – Точно… девять сорок семь и девять сорок восемь. Обе погибли в одно и то же время.

– Ну, не совсем одно, Гарри.

Я нетерпеливо отмахнулся рукой.

– Одно. Готов поспорить. Зафиксированное в протоколе время установлено полицейскими – им плюс-минус минута ничего не меняет.

– Но почему это так важно? – удивилась Мёрфи.

– Потому что эти два несчастных случая в Чикаго имели место в одиннадцать сорок семь, да и вчерашняя история – тоже чертовски близко к этому времени. Прибавь к калифорнийскому времени два часа разницы в поясах. Проклятие посылалось в одно и то же время. За тринадцать минут до полудня или до полуночи. – Цепочка в голове моей выстроилась вполне убедительная. – Блин-тарарам! – выдохнул я.

– Я не буду просить у тебя объяснений всякий раз, когда ты застываешь вот так, Гарри, – ты и сам, черт подери, знаешь, что я ни хрена не понимаю, о чем это ты и что все это означает.

– Это означает: убийца не сам наводит проклятие, – буркнул я. – То есть, я хочу сказать, действовать именно так нет необходимости, если только у него не остается выбора. Убийца пользуется ритуальной магией. У него – или у них – есть спонсор.

– Ты хочешь сказать, финансовый? – не поняла Мёрфи.

– Нет, – мотнул головой я. – Который час?

– Десять тридцать, – ответила Мёрфи.

– Йессс, – прошипел я, вставляя ключ в замок зажигания. – Если я пошевелю задницей, у меня есть еще шанс успеть.

– Успеть?

– Защитить Геносу и его людей, – буркнул я. – Энтропийное проклятие обрушится на них через час с копейками. – Я вдавил газ в пол. – Только на этот раз я буду начеку, – крикнул я ей в опущенное окно.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Я ожидал застать Геносу в чудовищном виде, однако, похоже, монополия на кошмарно проведенную ночь принадлежала мне – надеюсь, временно. Когда я, задыхаясь, ворвался в студию, он ждал меня в дверях – в слаксах и тенниске, безукоризненно свежий и причесанный. Едва выбравшись из Жучка, я удостоился еще одного по-европейски крепкого объятия.

– Мальоккьо – оно ведь случилось снова? – произнес он. – Верно ведь? Вчера, когда вы вдруг убежали?

– Угу, – кивнул я, переводя дух.

Он облизнул губы.

– Кто?

– Инари. С ней все в порядке.

Артуро изумленно зажмурился.

– Инари? Но это же безумие какое-то. Она-то чем может кому-либо грозить?

Личинка суккуба. Какая уж тут угроза…

– Наверняка есть причина, по которой целью избрали именно ее. Просто мы пока ее не знаем.

– Но она же совсем еще дитя, – возмутился Геноса, и в первый раз за все время я услышал в его голосе гнев. Это стоило взять на заметку. Когда злиться начинают даже такие добряки, жди перемен. – У вас есть догадки насчет того, кто за этим стоит?

– Пока нет, – признался я и открыл крышку Жучкова багажника. – Но для кого-то это не сводится к бизнесу. Тут еще и что-то личное. Мне кажется, сегодня утром они снова собираются нанести удар, и я хочу подготовить для них маленький сюрприз.

– Чем я могу помочь?

– Ведите себя так, будто ничего не случилось. А я пока подготовлю собственное заклятие.

Артуро нахмурился, от чего морщины на его лице сложились в новый, незнакомый мне рисунок.

– И это все, что я могу сделать?

– Пока все.

Он вздохнул:

– Ладно. И да улыбнется фортуна в ответ на ваши усилия.

– Могла бы и раньше почесаться, – заметил я, но все же ободряюще улыбнулся ему.

Геноса одарил меня ответной улыбкой и вернулся в дом. Парой минут позже и я последовал за ним – с рюкзаком, содержимое которого составляли пятидесятифутовая бельевая веревка, натертая для разметки мелом, зеркало, рулон фольги и полдюжины свечей. Я побродил по студии – заглянул в гостиную и в гримерную. Наконец в съемочной студии я нашел Джейка-Гуфи. Облаченный в темно-серые семейные трусы и свободный шелковый халат, тот сидел с книжкой в бумажной обложке и бутылкой лимонада и всем своим видом изображал спокойствие и уверенность. Уж не знаю почему, но я с первого взгляда исполнился уверенности в том, что поза эта наигранная.

– Джейк, – сказал я. – Вот как раз вы-то мне и нужны.

Он подпрыгнул, как перепуганный кот, и с опаской оглянулся на меня.

– А! Доброе утро, Гарри. Чем могу помочь?

– Я вас займу минут на десять.

Он вопросительно склонил голову набок.

– Ага. А что?

Я поколебался пару секунд, потом пожал плечами:

– Я тут сооружаю заклятие с целью защитить всех присутствующих от злой магии.

– Э… – прищурился Джейк. – Мне бы не хотелось уязвить ваши религиозные чувства, приятель, но вам никто не подсыпал в завтрак чего-нибудь вроде ЛСД?

– Ну что тут сказать, Джейк. Я если и псих, то безвредный. Идемте со мной, поможете мне начертить на полу несколько линий, и я оставлю вас в покое. – Я провел кончиком указательного пальца по груди, нарисовав на ней «X». – Сердцем клянусь.

Он огляделся по сторонам – возможно, в поисках повода улизнуть, – но все же кивнул и встал со стула.

– Кой черт, – ухмыльнулся он. – Может, еще и научусь чему.

Следом за мной он поднялся на второй этаж. Я прикинул, с какой стороны север, снял рюкзак и принялся рыться в нем. Некоторое время Джейк молча наблюдал за моими действиями, потом не выдержал.

– Это что, вроде фэн-шуй?

– Гм. Подумать, так верно, – согласился я. – Фэн-шуй заключается в регулировании позитивных и негативных энергий вокруг вас, так? Вот, подержите это… То, что я хочу устроить, напоминает… громоотвод, что ли. Просто я собираюсь сделать так, чтобы негативная энергия, если вдруг снова соберется, направилась бы туда, куда хочу я, а не на задуманную кем-то цель. Не на одного из нас.

– Фэн-шуй, – задумчиво повторил Джейк. – Что ж, за дело.

– Ну-ка хлопнем! – Я оттянул прижатую к полу с двух сторон веревку вверх и отпустил, отпечатав на полу светло-голубую меловую линию. – Вот так. Пошли дальше. – Я двинулся дальше по коридору, и Джейк, помедлив, последовал за мной.

Мне и правда была необходима помощь еще одной пары рук. Причем предпочтительно Джейковых или Джоан: из всех членов съемочной группы, кого я знал, они меня раздражали – ну по крайней мере вызывали подозрения – в наименьшей степени. И поскольку Джоан как женщина тоже могла стать объектом для проклятия, я не хотел бы, чтобы она бегала туда-сюда, помогая мне. В конце концов, смысл-то заключался в том, чтобы отогнать злые энергии прочь. Глупо было бы совать ее в самый их эпицентр.

Пусть Джейк и не слишком верил в сверхъестественные силы, помощник из него вышел вполне толковый. Следом за мной он обошел все здание, сжимая в руке конец веревки. На всех этажах я старался держаться как мог ближе к периметру, и везде мы отбивали на полу или стенах меловую черту. Веревка хлопала, оставляя на поверхности бледно-голубой след, а потом я еле слышным шепотом заряжал черту небольшим запасом энергии. В общем, старался расставить как можно больше таких зараженных черточек – чтобы проклятие, когда оно явится наконец, задело по меньшей мере одну из них.

Если все сработает по плану, проклятие устремится к намеченной цели, заденет одну или несколько моих линий и сменит направление. Там, примерно в центре здания (в темном углу звукооператорской), я положил на пол зеркало отражающей стороной вверх. Вокруг него я очертил мелом еще один круг и расставил по окружности свечи. Мои энергетические линии целились как раз в него; я зажег свечи и, дотронувшись до круга кончиком пальца, зарядил его усилием воли.

– А, ясно, – сказал Джейк. – Читал про такое. Зеркало, чтобы отразить всю гадость, да?

– Типа того, – кивнул я, распрямляясь и отряхивая руки. – Если я сделал все правильно, проклятие прилетит сюда, шмякнется о зеркало и полетит обратно – прямиком в того, кто его послал.

Джейк приподнял бровь.

– Дружище, а не слишком ли это жестоко, а?

– Не думаю, – покачал я головой. – Если кто-то пошлет в нас заряд позитива, к нему вернется позитив и только позитив. А попробует послать смерть – что ж… Все адекватно.

– Ха, это ведь основа многих религий, – заметил Джейк. – Я бы сказал, золотое правило.

– Угу, оно самое и есть, – согласился я. – Ну, только в данном случае чуть буквальнее обычного.

– Вы действительно считаете, что на этом месте лежит проклятие? – спросил Джейк. Лицо его приобрело задумчивое выражение.

– Я считаю, кто-то очень не хочет, чтобы новая компания Артуро добилась успеха, – сказал я. – В числе прочего.

Джейк нахмурился:

– Так, по-вашему, за всем этим стоит «Силверлайт»?

– Возможно, – кивнул я. – Хотя для кого-то, движимого лишь денежными мотивами, все как-то слишком уж круто.

– Материализм вреден для души, – заметил Джейк. – Эти типы ради денег готовы на все.

– Деньги – штука новая, – возразил я. – Власть – старая. Власть – вот что настоящее. Деньги, избиратели, нефть – это все лишь ступени к власти.

– Для художника фэн-шуй у вас крутые мотивации, приятель.

Я пожал плечами:

– Ну, такого мне, пожалуй, еще не говорили.

– У вас есть женщина?

Я повертел концом веревки в воздухе.

– Была. Не сложилось.

– Что ж, это многое объясняет, – кивнул Джейк. – Артуро бывает похож на вас в промежутках между браками. Слава Богу, это позади.

Я зажмурился, потом посмотрел на него:

– Позади?

– Ага, – подтвердил Джейк. – То есть он не рассылал приглашений на свадьбу или чего такого, но я-то его хорошо знаю. Пару месяцев он разгуливал с сердечками, порхающими вокруг головы, так что теперь он на последних днях предсвадебного периода.

Что ж, это существенная деталь. Еще как, черт меня дери, существенная!

– Вы уверены? – спросил я.

Джейк пожал плечами в легком замешательстве.

– Ну, под присягой бы этого не утверждал, приятель. В смысле, в суде.

В коридоре послышались шаги, и из-за угла появился Племенной Бык Бобби в шортах и футболке, с блокнотом и карандашом в руке.

– Джейк, – выдохнул он. – Ну наконец-то! Артуро говорит, сегодня я должен назвать ему свое сценическое имя. Как тебе Рокко Стоун? Или, может, Рэк Мак-Гранит?

– Рокко уже занято, – возразил Джейк. – А Рэк… что-то в этом есть девчачье, тебе не кажется?

– Ох, да.

– Выбрал бы ты себе чего нестандартное, парень. Как насчет Гавейна, а?

– Гавейн? – переспросил Бобби.

– Конечно. Это такой рыцарь был.

– Вроде тех парней у Круглого Стола?

– Угу, тех самых, – кивнул Джейк.

– А тебе не кажется, что это… ну, мягковато, что ли?

– Возможно, – согласился Джейк. – Так добавь крепости фамилией. Вроде Коммандо, например.

Бобби нахмурился.

– Гавейн Коммандо, – повторил он; судя по тону, парень был не в восторге. – Ну что ж, может, и пойдет. Спасибо, дружище. – Он помолчал и первый раз посмотрел в мою сторону. – О да. Э… Гарри, верно?

– Как и вчера, – буркнул я, не особенно стараясь казаться добродушным. – Доброе утро.

– Угу… доброе. – Бобби кашлянул и покосился на Джейка. Тот ободряюще сжал кулак. – Гарри, – продолжал Бобби. – Боюсь, я вчера вел себя по отношению к вам как настоящая жопа. Извините.

Возможно, это кое-что говорит о моем характере, но я даже не рассматривал всерьез возможность того, что он говорит искренне, пока он не кашлянул еще раз от смущения и протянул мне руку.

– О'кей? – спросил он.

Я зажмурился, потом открыл глаза. Как правило, люди редко извиняются передо мной – впрочем, я все-таки насмотрелся достаточно кино, чтобы представлять себе, как это выглядит в теории.

– Какого черта? – Я пожал парню руку и улыбнулся. – Все это фигня. Не берите в голову.

Он тоже чуть улыбнулся.

– Вот и здорово, – сказал он. – И что это вы, парни, здесь делаете?

– Фэн-шуй, – ответил Джейк.

– Вы драться умеете? – спросил у меня Бобби.

Теперь, когда он больше не представлял собой непосредственной угрозы, я видел, что этот парень – настоящее сокровище. Он запросто мог бы обеспечить какую-нибудь удачливую штучку с ручкой здравым смыслом до конца земной жизни, а это не поддается оценке.

– Немного.

– Класс!

Джейк тряхнул головой, но ухмылку все-таки сдержал.

– Чего-нибудь еще, Гарри?

– Не сейчас.

Он кивнул.

– Пошли, Гавейн. Посмотрим, не нужно ли помочь Джоан.

– Эй, – окликнул я его. – Джейк!

– А?

– Лара сегодня здесь?

Он изогнул бровь.

– Угу. А что?

– Просто так, – отозвался я. – Я догоню.

Они ушли, а я сел рядом со своими неярко горящими свечами поразмыслить немного.

То, что Артуро влюблен, здорово меняло дело. То есть я нутром чуял, что это чертовски важно, но никак не мог заставить свой усталый мозг вычислить почему. Я потер глаза. Чтобы мыслить внятно, мне требовалось поспать, поэтому я отправился на поиски того, что могло бы мне помочь: кофе и еще одного мозга в помощь моему.

Мёрфи сняла трубку почти сразу же, и я поздоровался с ней, не переставая жевать.

– Ты жуешь, Гарри, – заявила Мёрфи. – Говори по-человечески.

Я сделал еще глоток кофе, доел пончик и отставил чашку, чтобы немного остыла.

– Извини, язык обжег. Тебе удалось нарыть еще чего-нибудь про Артуро Геносу?

– Немного, – ответила Мёрфи. – Я тут связалась с одним знакомым парнем в Эл-Эй. Он поднял муниципальные записи и даже кое-какие материалы у адвоката Геносы, но там мало чего заслуживающего внимания.

– Это нормально. Все равно давай – для общей картины.

Я услышал, как она переворачивает страницы.

– О'кей. У него завещание в электронном виде – все оставляется паре благотворительных организаций и ближайшему родственнику. Похоже, это относится к его матери в Испании – но та умерла пару лет назад, так что, мне кажется, все деньги уйдут в благотворительность.

– А что его жены? – поинтересовался я.

– Контроль над их фондом должен был перейти к его матери, но поскольку она умерла, они немедленно получат свою долю. Это предусмотрено в их брачных контрактах – всех трех.

– Трех? – переспросил я. Блин-тарарам, если этот чувак влюблен… – А про четвертую жену там ничего не говорится?

– Ни фига.

– А четвертой брачной лицензии там не нашлось?

Я снова услышал шелест страниц и отпил еще кофе в ожидании ее ответа. Райское наслаждение.

– Чертов факс, – буркнула она. – Электризует страницы так, что они слипаются. – Она замолчала на мгновение. – Вот сукин сын, а ведь есть!

– Когда?

– Назначено на следующий четверг.

– С кем?

– Не могу прочитать – не пропечаталось, – вздохнула Мёрфи. – Должно быть, факс зажевал лист. Но это точно брачная лицензия номер четыре.

– Но контракта номер четыре нет, – предположил я.

– Нет, контракта нет.

– Вот тебе и новая родня, – сказал я.

– Вот тебе и мотив, – согласилась Мёрфи. – И новые подозреваемые.

Дверь в комнату отдыха отворилась, и я поднял голову вовремя, чтобы увидеть женщину с безукоризненной фигурой под прозрачным халатиком и большим револьвером в руке. Держа меня на мушке, она нашла телефонную розетку и выдернула из нее шнур, потом поднесла к губам мобильник.

– Я его нашла, – сказала она.

Я сидел, держа в одной руке бесполезную телефонную трубку, а в другой чашку горячего кофе.

– Привет, Трикси, – сказал я.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Трикси Скрамп-Геноса-Виксен-Экспилиадос небрежно прислонилась к двери.

– Не вздумай встать, Барри. И руками не шевели! – Голос ее дрожал от возбуждения, ствол пистолета пьяно мотался из стороны в сторону. Пальцы, сжимавшие мобильник, побелели. – Мне не хотелось бы пристрелить тебя.

– Видите ли, – вежливо сказал я, – бить свои машины люди, как правило, тоже не хотят. Но всегда ведь найдется идиот, который разговаривает по мобильнику и ведет машину одновременно. Может, отложите телефон на минутку, пока мы не разберемся? Так, для пущей безопасности.

– А ты мною не командуй, – огрызнулась она, тыча пистолетом в мою сторону так, словно это была игрушка из секс-шопа. При этом она покачнулась на шпильках, но все же ухитрилась не упасть. – Не смей командовать, слышишь?

Я заткнулся. Она и так была на взводе. Видите ли, у меня дурная привычка превращаться в жуткую зануду, когда кто-то начинает меня нервировать. Ну, рефлекс у меня такой. Однако напряги я Трикси слишком сильно, и ее хваленый самоконтроль лопнет, как мыльный пузырь, а тогда она, чего доброго, спустит курок ненароком. Я бы умер от стыда, если бы она застрелила меня непреднамеренно, поэтому благоразумно решил держать рот на замке. По возможности, конечно.

– Идет.

– Держи руки на виду и не шевелись.

– Могу я хоть кофе допить? – попросил я. – Он как раз вроде остыл как надо.

Она нахмурилась:

– Нет. Ты мне мой латте так и не принес.

– Верно, – согласился я. – Не поспоришь.

Пару минут мы посидели молча; у меня устали руки держать кофе и бесполезную телефонную трубку.

– И что дальше, мисс Виксен?

– О чем это ты?

– Ну, вот вы, вот я, вот пистолет. Обыкновенно пистолет используется в качестве особого аргумента в переговорной тактике, но вы до сих пор ничего такого не делали, только тыкали в меня. Я, конечно, не специалист, но, насколько понимаю, вы собирались потребовать от меня чего-то… ну или чего в этом роде.

– Я знаю, ты дрейфишь, – сказала она как выплюнула. – Потому и говоришь. Ты нервничаешь и говоришь, потому что боишься меня.

– Я просто цепенею при одной мысли о том, что моя карьера в порнобизнесе под угрозой, – отозвался я. – Вот как вы меня напугали. Но мне все-таки интересно знать, каков будет ваш следующий шаг.

– Не будет следующего шага, – заявила она.

– Э… Мы что, так и будем сидеть здесь до… до морковкина заговенья?

Она фыркнула:

– Нет. Через минуту я уйду.

Я приподнял бровь.

– И только?

– Ага.

– Вы… враг из вас просто потрясающий, – заметил я. – Я и догадаться даже не мог, что весь ваш план заключается в ничегонеделании.

Она ухмыльнулась:

– Это все, что мне нужно делать.

– Мне казалось, вас может огорчить, если я потом расскажу все полиции.

Трикси рассмеялась – с виду вполне искренне.

– Да? И что ты им там расскажешь? Что я без всякой причины угрожала тебе пистолетом, ничего не сделала и ушла?

– Ну, почему бы и нет?

– И чему они скорее поверят? Этому – или тому, что ты приставал ко мне, пока я была одна, делал мне всякие непристойные предложения и что мне пришлось пригрозить тебе пистолетом?

Я прищурился. Не такой уж и глупый выстраивался замысел, и это давало повод усомниться в том, что Трикси придумала все сама. Однако же кой черт ей держать меня на месте так недолго? Я покосился на часы. Одиннадцать сорок. Блин.

– Ага, – сказал я. – Вы хотите изолировать меня на то время, что нужно вам для следующего проклятия.

Глаза ее расширились.

– Откуда ты зна… – Она осеклась, и голова ее дернулась: она явно слушала кого-то по мобильнику. – Ох, да знаю я. Ничего я не говорила. Не понимаю, чего вы так… – Она поморщилась. – Ох… Ох. Да, все в порядке. Или вы сами хотите сюда прийти, чтобы все проделать? Вот и хорошо. Хорошо. – Она продолжала злобно хмуриться, но взгляд ее снова переместился на меня.

– С кем это вы говорили? – поинтересовался я.

– Не твое дело.

– Вообще-то мое. Буквально. С учетом того, что мне заплачено за то, чтобы я установил личности тех, кто насылает проклятие.

Трикси очень неприятно хихикнула.

– И что разницы, если ты и узнаешь? Можно подумать, полиция поверит в то, что орудием убийства было какое-то волшебное заклинание.

– Возможно. Но копы не единственные силы порядка во вселенной. Вам никто не говорил про Белый Совет?

Она облизнула губы, и взгляд ее скользнул по комнате.

– Еще бы не говорили, – соврала она.

– Значит, вам известно: использование магии для причинения смерти другому разумному существу влечет за собой смертный приговор.

Она уставилась на меня.

– О чем это ты?

– Суд не займет много времени. Минут десять, максимум пятнадцать. И как только вас признают виновной, вас казнят на месте. Обезглавят. Мечом.

Секунду-другую губы ее шевелились, не издавая ни звука.

– Врешь ты все, – выдавила она наконец.

– Я человек честный. Боюсь, это вы боитесь смотреть правде в глаза.

– Вовсе нет, – огрызнулась она. – Ты просто хочешь меня запугать. Брехня это все.

– Хотелось бы мне, чтобы это было так, – вздохнул я. – Это сильно упростило бы мою жизнь. Послушайте, Трикси, вы и те, с кем вы заодно, можете еще благополучно уйти – если откажетесь от своей затеи прямо сейчас. Плюньте на свои проклятия и уезжайте подальше.

Она упрямо вздернула подбородок.

– А если нет?

– С вами произойдут неприятности. Вы уже проиграли, миссис Виксен. Вы просто этого пока не поняли. Попробуйте наслать свое проклятие еще раз, и вы сами отведаете, каково оно на вкус.

– Ты что, мне угрожаешь?

– Ни в коем случае, – заверил я. – Просто констатирую факт. Вам и вашему ритуалу крышка.

– Ой! – Странное дело, она перестала нервничать. – Ты недооцениваешь мои силы.

Я фыркнул.

– Нет у вас никаких особых сил.

– А вот и есть. Я ими убивала.

– Вы убивали ритуалом, – поправил я.

– А разницы-то?

– Разница в том, – пояснил я, – что, если у вас имеются собственные магические способности и навыки, ритуал вам не нужен.

– Один фиг. То есть одно и то же: что сила, что магия.

– Нет, – возразил я. – Поймите, ритуальное заклятие вроде этого имеет к вам весьма косвенное отношение. Это вроде космического торгового автомата: вы кидаете в щель пару четвертаков, нажимаете нужную кнопку и высвобождаете заклятие – собственность какой-то сбрендившей потусторонней силы, которой нравится развлекаться таким образом. Для этого не нужно умения. Для этого не нужно таланта. Да что там, даже обезьяна тупая – и та смогла бы такое заклятие наслать.

– Не вижу практической разницы, – парировала она.

– А разница есть.

– Какая? – поинтересовалась она.

– Вот вы сейчас и узнаете.

Вместо того чтобы смешаться и вообще утратить всю свою уверенность, она ухмыльнулась.

– Это ты толкуешь о том круге, что в углу студии нарисовал?

Она опознала круг? Ох, блин!

– Мы знали, что ты затеешь что-нибудь, – продолжала она. – Все, что от меня понадобилось, – это идти за тобой, когда ты пришел. Уж не знаю, чего ты хотел этим добиться, но могу тебя заверить: все твои каракули и свечки не сделают того, чего ты от них хотел. Потому как я их всех погасила, а мел стерла.

Блин. Блин. И ведь она не врала. Трижды блин.

– Трикси, – сказал я. – Но ведь вы сами-то понимаете хоть, что все это неправильно. Зачем вы это делаете?

– Я защищаю то, что мне принадлежит, Ларри, – ответила она. – Это бизнес.

– Бизнес? – возмутился я. – Два человека уже погибли. Жизель и Джейк тоже были на волосок от смерти, и мне даже думать не хочется, что случилось бы с Инари, не окажись я там. Что, мать вашу, вы, по-вашему, делаете?

– Делать мне нечего, как тебе объяснять!

Я посмотрел на нее в упор.

– Вы и сами не знаете. Вы ведь не знаете, на ком он женится.

Она не ответила, но взгляд ее вспыхнул злостью – и досадой.

Я покачал головой.

– Поэтому вы уничтожаете всех женщин вокруг Артуро Геносы. Одну за другой. Вы даже не знаете, ту ли вы убили.

– Из всех штучек, что приходятся ему по вкусу, только одна осталась, – сказала она.

– Эмма, – выдохнул я.

– А как ее не станет, мне не надо будет бояться, что кто-нибудь стырит мое законное.

Мгновение я молча смотрел на нее.

– Вы с ума сошли. Уж не думаете ли вы, что это сойдет вам с рук?

– Хотелось бы мне посмотреть, как прокурор попробует обвинить меня в колдовстве.

Черт, этой дуре не хватало ума на то, чтобы поверить мне насчет Белого Совета. Да что там, ее настолько не интересовало ничего, кроме ее собственной персоны, что она и имя мое запомнить не могла. И все-таки, человек она или нет?

– Блин-тарарам, Трикси. У Эммы же дети.

– У Гитлера тоже были, – огрызнулась она.

– Нет, не было, – возразил я. – У него были собаки.

– Один фиг, – отрезала Трикси.

Я покосился на часы. Одиннадцать сорок три. Через четыре минуты, хочу я этого или нет, Эмма умрет.

Трикси вдруг напряглась и прислушалась к телефону.

– Да, – сказала она кому-то, а потом мобильник у нее в руке взвыл, захлебнувшись помехами. Она дернулась так сильно, что я даже испугался, не нажмет ли она на спуск по ошибке. – Черт, – буркнула она. – Терпеть ненавижу эти дурацкие мобильники!

Видите ли, сотовые телефоны – все равно что канарейки в угольных шахтах: так же чувствительны, только не к запаху газа, а к сверхъестественному. Даже слабейшие движения магических энергий нарушают работу в первую очередь сотовых телефонов. Очень все смахивало на то, что невидимый собеседник Трикси запустил заклятие.

Из чего следовало, что нацеленное на Эмму мальоккьо уже в пути.

И пока Трикси держала меня на мушке в этой чертовой комнате, я ничего – ни-че-гошеньки – не мог с этим поделать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Хорошенький передо мной стоял выбор. Не сделай я ничего – и еще одна женщина погибнет, оставив сиротами двоих детей. С другой стороны, в лицо мне целился пистолет. Сделай я что-нибудь – и тогда погибну уже я. Умнее всего с моей стороны было бы позволить Трикси удерживать меня на месте столько, сколько ей нужно, а потом дать ей уйти. Эмма погибнет, но зато у меня будет по меньшей мере двенадцать часов на то, чтобы прихлопнуть эту лавочку любителей мальоккьо. Попробуй я ослушаться – и погибнем уже мы оба, Эмма и я, а нехорошие парни окажутся в выигрыше.

В общем, умный на моем месте не рыпался бы. Чистая логика, ничего больше.

Однако же есть вещи подревнее логики – инстинкт, например. Один из древнейших инстинктов, укоренившихся в человеческой душе, – это стремление уберечь детей от несчастья. Ну конечно, сама возможность Эмминой смерти – уже мотивация будь здоров, но при одной мысли о том, что эта самовлюбленная гарпия может причинить зло Эмминым детям, я с трудом сдерживался от соблазна испепелить Трикси Виксен и ее точеную задницу к чертовой матери.

Очень мне хотелось броситься на нее, наплевав на пистолет. И это было бы не настолько безрассудно, как представляется на первый взгляд. Убивать ведь не так и просто. Большинство людей генетически настроено на бережное отношение к сотоварищам по биологическому роду. Солдат и копов приходится специально готовить, чтобы они могли преодолеть барьер, а тех преступников, которые палят в людей, часто толкают на это отчаянные обстоятельства.

И даже натасканные должным образом солдаты и закоренелые преступники могут просто-напросто мазать. Легендарный Билли Кид разрядил как-то свой револьвер в банковского кассира с расстояния меньше трех футов – и промахнулся шесть раз. Я сам видел, как образцовому копу пришлось стрелять в подозреваемого – он выпустил в него всю обойму и не попал ни разу.

У Трикси имелся пистолет, но, возможно, ей недоставало опыта, подготовки, собранности, в конце концов. Если она дрогнет – хоть на долю секунды, – я смог бы сцепиться с ней. Да и в противном случае мои шансы тоже отличались от нуля. Вполне вероятно, она промахнулась бы достаточное количество раз, чтобы я успел перехватить пистолет.

Ну конечно, вполне возможно, она бы влепила пулю мне в глаз. Или в горло. Или в живот.

Я вдруг ощутил ледяной потусторонний ветер. Проклятие приближалось, почти навалилось уже, и на этот раз оно было сильнее, смертоноснее предыдущих. Сконцентрировавшись на мгновение, я успел понять: у меня нет в голове заклинания, способного блокировать такое или хотя бы перенацелить эту чудовищную энергию. Уж не знаю, что случилось такого, сделавшего проклятие настолько сильнее, убийственнее, – и это пугало меня едва ли не до беспамятства.

Надо было действовать – и немедленно.

Я отчаянно нуждался в отвлекающем маневре, но хватило меня только на то, чтобы резко повернуть голову к двери, переместив при этом вес, словно собираясь встать.

– Ни с места! – рявкнула Трикси.

Я облизнул губы, продолжая смотреть на дверь.

Я видел, что она колеблется. Не меняя положения, она вывернула шею, оглянувшись на дверь, – на мгновение, но мне хватило и этого.

Я выплеснул свой не остывший еще кофе прямо на нее, окатив ей плечо и шею. Она взвизгнула от боли и неожиданности. Я бросился на нее, замахнувшись телефонной трубкой ей в висок.

Она снова завизжала, глядя на меня. Теперь на ее хорошеньком кукольном личике не было ничего, кроме страха.

И тут, черт бы их подрал, врубились мои донкихотские рефлексы.

Я замешкался.

Выстрел грянул в каких-то двух футах от меня.

Я очнулся прежде, чем успел погасить инерцию, и врезался в нее с силой, припечатавшей ее лопатками к стене рядом с дверью. Пистолет хлопнул еще раз, в нос мне ударили едкая пороховая вонь и густо-медный запах крови. Я стиснул пальцами ее правое запястье и с размаху двинул о стену. Пистолет выстрелил в третий раз, но наконец полетел на пол.

Я отшвырнул его ногой в дальний угол. Трикси попыталась выцарапать мне глаза. Ногти у нее были будь здоров; я обхватил ее за талию и отшвырнул в сторону, противоположную той, куда полетел пистолет. Она врезалась в стол и покатилась по нему, разбрызгивая во все стороны фрукты и орехи.

А потом затихла на полу, негромко всхлипывая. Один ее чулок покраснел от крови, и она свернулась калачиком, сжимая раненую ногу. Стараясь не касаться рукоятки, я подобрал пистолет и проверил обойму. Она была пуста. Я снова посмотрел на Трикси Виксен.

Поскуливая от боли и страха, она отползла от меня чуть дальше, выставив перед собой руку, словно та могла защитить ее от пули.

– Нет. Пожалуйста, не надо. Я не хотела. Правда не хотела.

Адреналиновый шторм бушевал в моей крови – дикий, бессмысленный.

Мне хотелось убить ее.

Очень хотелось.

Черт, со мной такого еще не случалось – такого прилива ярости, досады и ненависти, смешанных с физическим возбуждением, лишь ненамного уступающим сексуальному. Это уже не сводилось к простым эмоциям. Во всяком случае, к обычным – ручным, сдержанным. Это была сила – темный, необузданный прилив, захлестнувший меня с головой и швырявший, как морская волна – кусок пенопласта. И мне это нравилось.

Какая-то часть меня испытывала глубокое, глумливое наслаждение при виде распростертого на полу беспомощного врага. Этой части меня хотелось, чтобы она продолжала визжать. И чтобы она так и умерла – продолжая визжать.

До сих пор не знаю, что удержало меня от этого. Однако вместо того чтобы пристрелить Трикси, я более или менее спокойно осмотрел ее, оценивая серьезность полученных ранений. Должно быть, одна из пуль, выпущенных ею, пока мы боролись, попала ей в бедро. Рана кровоточила, но не настолько серьезно, чтобы это угрожало ее жизни. Зато нога была вывернута под неестественным углом – значит пуля перебила кость.

– Пожалуйста! – скулила она, не сводя глаз с пистолета, который оказался теперь у меня в руке. – Я сделаю все, как ты скажешь. Только попроси. Господи, только не убивай меня.

Я шагнул к двери. В дверном полотне темнели две пулевые пробоины. Мой собственный голос донесся до меня как чужой, негромкий, убийственно-спокойный:

– Заткнитесь.

Она замолчала, тихонько всхлипывая, спрятав лицо. К запахам в комнате добавился еще один – мочи. Продолжая сжимать ее пистолет за ствол, я рывком распахнул дверь, готовый броситься в студию на бой с проклятием.

Я опоздал.

Труп Эммы лежал на спине посреди коридора. Сегодня она была в коротеньких спортивных шортах и узком эластичном топике. Кровь успела уже собраться в лужицу под ее телом. Одна маленькая, аккуратная дырочка виднелась у нее чуть ниже солнечного сплетения, вторая – на лбу, повыше правого глаза. Она лежала, подогнув ноги, раскинув руки. У правой руки, у самого кончика пальцев лежал пузырек с каким-то лекарством. Она умерла прежде, чем коснулась земли, не успев понять, что случилось.

Выстрелы не могли оказаться точнее, стреляй профессиональный убийца. Шанс на то, что пули попали туда, куда попали, по случайному стечению обстоятельств, приближался к нулю. Это мальоккьо убило ее. Шальные пули просто послужили его инструментом.

Я услышал, как охнула за моей спиной Трикси, и оглянулся: она оцепенело уставилась на лежавшее в коридоре тело.

– Нет, – прошептала она; язык ее заметно заплетался. – Это не по плану. Он не говорил, что так будет.

Я услышал приближающийся топот бегущих ног и, выглянув из двери, увидел, как из-за угла вывернулись пара операторов, Джейк и Артуро. Все четверо застыли на месте, потрясенно глядя на тело Эммы. Кто-то – мне показалось, Джейк, – испустил высокий, писклявый вопль.

До меня вдруг дошло, что я стою над мертвым телом, в нескольких шагах от меня истекает кровью другая женщина – и что пистолет, из которого сделаны все эти выстрелы, находится у меня в руках.

Глаза Трикси округлились: она увидела открывающуюся возможность и не замедлила воспользоваться ею. Губы ее скривились в отчаянной гримасе, и она испустила пронзительный визг.

– Помогите! О Боже, помогите, пока он и меня не убил!

Времени на то, чтобы обдумать дальнейшие действия, у меня оставалось в обрез – с другой стороны, момент оказался из тех, в которые ничего не происходит, так что, кажется, думать можно до бесконечности.

Я промедлил – и в результате Эмма мертва. Хуже того, все указывало на меня как на виновника ее смерти – по крайней мере на ближайшее время. Конечно, рано или поздно экспертиза покажет, что пистолет во время стрельбы находился в руках у Трикси, однако я никогда не был в хороших отношениях с чикагскими правоохранительными органами. По меньшей мере один коп, работавший теперь в отделе внутреннего контроля, с радостью воспользовался бы этой ситуацией, чтобы разделать меня под орех, тем более что орудие убийства в сочетании с показаниями раненой жертвы дали бы ему в руки все карты. Даже если бы мне и удалось доказать свою невиновность в суде, мне пришлось бы провести в тюрьме месяцы, если не годы… Да нет, на самом деле не больше нескольких дней – ровно столько, сколько потребовалось бы Мавре и ее шайке, чтобы найти меня и прикончить. По печальному опыту я знал, что даже самые крепкие тюремные стены не способны защитить от сверхъестественных врагов, если те замыслили убийство.

Я все еще не знал, кто помогает Трикси. Если мне не удастся выяснить личность того, кто стоит за всей этой историей, убийства могут продолжаться. Если меня уберут со сцены, помешать этому будет некому, и одна эта мысль приводила меня в ярость. Смерть Эммы меняла положение дел. Опасные ситуации возникали и прежде, но во время моего дежурства не погибал никто. То есть попытки предпринимались, но оба раза я успевал предотвратить гибель людей. Однако теперь Эмма, единственное преступление которой заключалось в том, что она пыталась заработать на достойную жизнь для своих детей, лежала передо мной мертвая, а дети ее остались сиротами.

Долгую жуткую секунду я смотрел на Трикси, и под этим взглядом она перестала визжать и затихла, негромко всхлипывая. Да, Трикси принадлежала к женскому полу, но в ту минуту она не была для меня женщиной. Она пересекла грань. Насколько я мог судить, убив Эмму, она и ее союзники утратили право считаться людьми.

И будь я проклят, если собирался спустить им это с рук. Только вряд ли я смог бы покарать их, сидя в тюремной камере.

Я повернулся и бросился по коридору в противоположную от свидетелей сторону. Первая же дверь на улицу оказалась заперта. Я чертыхнулся и побежал обратно, к главному выходу. Кто-то кричал, но я не обратил на это внимания. Я бегом одолел последние двадцать футов и собирался толкать дверь с разбегу, когда она сама распахнулась передо мной.

В дверях стояла, задыхаясь, Джоан. На ней были старые джинсы и фланелевая куртка поверх футболки. В одной руке она держала ключи, в другой – молоток с гвоздодером. Она явно только что приехала, и мы с ней едва не столкнулись.

– Что это вы делаете? – спросила она.

Я оглянулся через плечо.Из коридора доносились приближающееся крики и топот тяжелых ног. Похоже, в погоню за мной пустился Бобби. Попытайся он перехватить меня здесь, в коридоре, и мне вряд ли удалось бы высвободиться, не причинив ему вреда – возможно, тяжелых увечий. Я шагнул к двери, в которой продолжала стоять Джоан, но она, побледнев, угрожающе подняла молоток.

– Джоан, – выдохнул я. – Мне нужно уйти.

– Нет, – заявила она. – Не знаю, что у вас тут творится, но я не могу позволить вам уйти. Я слышала выстрелы. Эмма или Триша пострадали.

Мне некогда было спорить. Я выдернул из кармана носовой платок, обернул им рукоять Триксиного пистолета, чтобы сохранить отпечатки, и поднял его так, чтобы ствол не целился в Джоан.

– Нет времени объяснять, но если вы меня не пропустите, все это будет продолжаться. Кто-нибудь из группы может пострадать уже в полночь.

Выражение ее лица сделалось просто-напросто злым.

– Не смейте угрожать этим людям.

– Какие уж тут угрозы! – Я с трудом сдерживался, чтобы не завизжать. Мне противно было делать это, но я наставил на нее пистолет. – Пустите.

Ее затрясло, но она лишь крепче сжала рукоятку молотка и мотнула головой.

– Я не шучу, – сказал я и сделал шаг вперед, насколько мог, изобразив угрожающий вид.

Мгновение Джоан косилась на пистолет. Потом страх начисто исчез с ее лица, сменившись решимостью. Она опустила молоток и шагнула вперед, почти упершись грудью в пистолет.

– Я не могу позволить вам причинить зло кому-либо еще. Если вы хотите уйти, – добавила она вполголоса, – вам придется убить и меня.

Секунду я смотрел на нее. Потом взял пистолет левой рукой за ствол и протянул его ей – рукояткой, замотанной моим носовым платком, вперед.

Она удивленно уставилась на меня.

– Что вы делаете?

– Возьмите, – сказал я. – На рукоятке отпечатки пальцев Трикси, так что не трогайте ее. Она стреляла. Она действует с кем-то сообща, и они несут ответственность за все последние смерти и травмы. Но когда прибудут копы, она наврет им с три короба, и это обернется против меня. Если полиция арестует меня, я не смогу помочь вам, когда они нанесут следующий удар. Мне надо уйти.

Она поежилась, но пистолет взяла. Она держала его так, словно он вот-вот ее укусит.

– Но я не понимаю…

– Джоан. Если бы это я стрелял в них, я бы застрелил и вас. Неужели я дал бы тогда вам пистолет? Вы просто передайте пистолет копам. Ладно?

Она колебалась.

– Помогите мне, – настаивал я. Наверное, в голосе моем звучал уже страх. – Мне нужно вернуться домой, забрать кое-какие вещи и смыться, пока копы не установили наблюдение за моим домом. Попробуйте задержать их. Хотя бы на пять минут, прошу вас. Боже мой, ведь это случится еще, если я не помешаю им!

Она оглянулась через плечо на дверь.

– Ну же, Джоан, – тихо взмолился я. – Господи, пожалуйста, помогите мне.

Наступила тишина, если не считать приближающихся шагов.

– Я, должно быть, сошла с ума, – сказала она. – Я, должно быть, сошла с ума.

И шагнула в сторону.

Я сделал единственное, что мог с учетом обстоятельств. Да, в посторонних глазах это делало меня виновным как черт знает что, но если я хотел еще жить, у меня не было другого выбора.

Я побежал.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Я выбежал на стоянку, прыгнул в Голубого Жучка и завел мотор. За спиной в здании вдруг включилась пожарная сигнализация, и уши у меня едва не заложило от громкого звона. Значит, в дополнение к полиции и скорее всего «скорой помощи» сюда нагрянут еще и пожарные. Куча мала обещала выйти черт-те какая, по крайней мере для полицейских. За время, пока они проверят, все ли эвакуированы из студии, осмотрят рану Трикси и соберут свидетельские показания, я, возможно, успею дойти пешком до Гаваны. Ай да Джоан: купила мне как минимум десять минут, а может, и больше.

– Умница, Джоан, – прошептал я, врубил заднюю передачу, вывел свою старую машинку со стоянки и погнал ее домой. Когда сирены стихли, я успел отъехать по шоссе довольно-таки далеко. Я вел машину аккуратно, не превышая скорости, поскольку попасться сейчас за нарушение было бы смерти подобно, и старался думать о чем-нибудь не слишком тревожном. Впрочем, мысли мои все равно то и дело возвращались к мальоккьо.

В момент, когда проклятие сработало, Трикси находилась в одной комнате со мной, и хотя она явно была замешана тут по самые уши, исходило проклятие не от нее, это точно. При этом она неплохо знала, как оно действует, и достаточно разбиралась в магии, чтобы пустить псу под хвост ту защиту, что я успел выстроить на скорую руку в студии. Сложить это с ее похвальбой насчет силы не составляло особого труда, а в результате выходило, что на каком-то этапе в ритуал была вовлечена и она – скорее всего именно она, так сказать, нажимала на спусковой крючок, приводя проклятие в действие.

Что ж, логично. Трикси представляла собой чудовищно напыщенную, самовлюбленную отрицательную героиню – с ее-то мелодраматическими репликами, припадками и неколебимой уверенностью в том, что она пуп земли. Состоявшиеся и несостоявшиеся смерти от мальоккьо добавили новых красок старому понятию «причудливое стечение обстоятельств». Пчелиные рои, падающие с моста машины и электрический разряд в луже собственной крови – согласитесь, довольно причудливые способы прикончить ближнего. А уж эта замороженная индейка – так и вовсе словно со страниц комикса свалилась.

Все это было бы даже смешно, когда бы при этом не погибали люди.

Однако сегодня проклятие было другим. Никакого медленного нарастания, никаких орудий убийства из арсенала фокусника-иллюзиониста, никаких случайных брызг в людей вокруг. В отличие от остальных смерть Эммы стала результатом хирургически точного удара сосредоточенной разрушительной энергии. Если предыдущие версии проклятия можно было сравнить с каменной палицей, то эту – со скальпелем. И потом, сегодняшнее проклятие было сильнее, чем те, которые я ощущал прежде.

А Трикси оказалась обыкновенной дешевой исполнительницей.

Любое магическое заклинание требует определенных действий. Для начала вам следует набрать достаточное количество энергии для того, что вы хотели бы сделать. Потом вы должны с помощью мыслей и ощущений придать ей определенную форму. И наконец, вам необходимо высвободить ее в нужном вам направлении. Пользуясь грубой метафорой, вы должны зарядить ружье, навести его на цель и спустить курок.

Проблема в том, что в случае такого мощного проклятия ружье, о котором мы говорим, ужасно большое. Даже если есть ритуал, обеспечивающий его энергией, с таким ее потоком справится далеко не каждый. Прицелиться и спустить курок проще, а вот удержать все вместе – задача, трудная даже для иного чародея. Вот почему для сложных проектов необходимы три человека, действующих заодно – отсюда, кстати, и расхожий стереотип: три ведьмы, хором завывающие заклинания над котлом.

Накануне вечером Трикси убралась со съемочной площадки прежде, чем проклятие напало на Инари; во время предыдущего покушения, в полдень, ее тоже не было в студии. Зато сегодня она находилась здесь – рядом со мной. Личность Трикси-Отрицательной-Героини явственно прослеживалась за всеми этими смертями – но у меня не имелось ни малейших сомнений в том, что она не чародейка.

Следовательно, она не могла обойтись без помощи. Кто-то должен был накопить и сохранять энергию, пока Трикси определит местоположение цели и подаст, так сказать, команду открыть огонь. И кто-то еще должен был обеспечивать попадание проклятия по назначению – что требовало больших навыков и сосредоточенности чем те, которыми, по моему глубокому убеждению, обладала Трикси. Значит, их требовалось трое.

Три стреги.

Три бывших миссис Артуро Геноса.

Но проклятие, убившее Эмму, было другим. Во-первых, черт-те насколько сильнее, да и ударило оно черт-те насколько стремительнее. И причиненная им смерть тоже оказалась куда быстрее и эффективнее. И если Трикси находилась в тот момент не с ними, значит, либо кто-то из двух других обладал серьезным опытом по этой части, либо им удалось отыскать на сей раз какую-то умелую ведьму, стараниями которой убийство и вышло скорым, чистым и без выкрутасов.

Четверо убийц, действующих сообща. И я единственный мог помешать им – и они знали, что я подобрался к ним почти вплотную. С учетом обстоятельств у них оставалась только одна мишень для следующего – полуночного – заклятия.

Я.

Это, конечно, если исходить из того, что Мавра со своей вампирской шайкой-лейкой – или же нанятый ими какой-нибудь смертный убийца – не доберется до меня первым. Так что, вполне вероятно, им может и шанса такого не представиться. Видите? Вот вам налицо преимущества позитивного мышления.

Я вернулся домой и вышел из машины как раз вовремя, чтобы увидеть, как Мистер во весь опор несется по тротуару. Прежде чем пересечь улицу, он посмотрел налево, потом направо, и мы вошли в дверь вместе. Я пошвырял нужные мне вещи в нейлоновую спортивную сумку, потом откинул люк в лабораторию. Боб вытек из Мистера, который тут же свалился и уснул у камина.

– Ну, – крикнул я в люк, закончив паковать сумку. – Нашел ее?

– Ага, нашел, – отозвался Боб.

– Почти вовремя, – сказал я. Спустившись в лабораторию, я зажег нехитрым заклинанием несколько свечей, потом достал пергаментный свиток с фут длиной и расстелил его на столе, держа наготове шариковую ручку. – Где?

– Недалеко от Габрини-Грин, – сказал Боб. – Я это место хорошо разглядел.

– Отлично. Разрешаю тебе выйти еще на время, необходимое на то, чтобы показать мне все.

Он вроде как вздохнул, но спорить не стал. Облачко светящихся оранжевых мотыльков – ну, светились и клубились они менее активно, чем обычно, – выскользнуло из глазниц черепа, сгустилось вокруг ручки, и та принялась словно сама собой карябать на пергаменте.

– Тебе это не понравится, – сообщил голос Боба чуть менее разборчиво.

– Почему?

– Это убежище. Приют.

– Приют? Для бездомных?

– Угу, – подтвердил Боб. – И занимавшийся еще реабилитацией наркоманов.

– Блин-тарарам! – пробормотал я. – Как вампиры осмелились сунуться в общественное место?

– Ну, в общественных зданиях порог – понятие относительное, так что приглашения им не требуется. И я думаю, они вошли туда непосредственно из Нижнего Города, прямо в подвал.

– Сколько людей пострадало?

Бобова ручка заскрипела по пергаменту. Когда планы рисую я, дело обычно ограничивается корявыми квадратиками и кружочками; рисунок Боба, казалось, вышел из-под руки Леонардо.

– В подвале в углу три трупа, – ответил Боб. – Несколько человек персонала превращены в безмозглых рабов-зомби. С полдюжины человек не обращены, но связаны и заперты в кладовке.

– Наемники есть?

– Еще какие! Полдюжины ренфилдов, и при каждом темнопес.

– Ренфилдов?

– Нет, право, как ты можешь жить в этом веке и не знать про ренфилдов? – возмутился Боб. – Живи шире, поверь совету.

– Я читал книгу. Я знаю, кто такой был Ренфилд. Просто как-то не привык к использованию этого имени в множественном числе.

– Ох, – вздохнул Боб. – Так что ты хотел знать?

– Ну… во-первых, как они назывались до того, как Стокер опубликовал свою книгу?

– Никак они не назывались, Гарри, – тоном терпеливого наставника ответил Боб. – Потому Белый Совет и заставил Стокера опубликовать книгу. Чтобы люди узнали об их существовании.

– А? Ну да… – Я устало потер глаза. – И как вампиры производят вербовку?

– Магия, контролирующая рассудок, – сказал Боб. – Обычное дело.

– Контроль за рассудком, – повторил я. – Давай-ка проверим, правильно ли я все понял. Рабы-зомби просто стоят с отсутствующим видом, пока не получат приказа, так?

– Угу, – отозвался Боб, не прекращая скрипеть пером. – Вроде настоящих зомби, только этим все-таки нужно еще время от времени в туалет.

– Выходит, ренфилды – это улучшенная разновидность рабов-зомби?

– Нет, – устало сказал Боб. – Хороший раб-зомби настолько подконтролен, что даже этого не замечает, и продолжаться это может долго.

– Вроде того, что Дюморн сделал с Элейн?

– Гм… пожалуй, можно сказать и так. Вроде того. Но такие существа требуют умелого управления. Да и для обращения их нужна уйма времени плюс недюжинные способности к внушению, чего у Мавры в настоящий момент негусто.

– Ну, – терпение мое начинало понемногу иссякать, – значит, ренфилд – это?..

Боб положил ручку.

– Это быстрый, грязный способ, которым Черная Коллегия получает себе дешевую живую силу. Ренфилды превращаются в рабов путем грубого физического воздействия.

– Да ты смеешься, – не выдержал я. – Это же такой удар по психике…

– Это просто лишает рассудка, – подтвердил Боб. – Они непригодны ни для чего, кроме насилия, но вампирам-то от них ничего другого и не требуется.

– И как их выводить из этого состояния? – поинтересовался я.

– Никак, – сообщил Боб. – Даже настоящему Мерлину – и то это не удавалось, и никому из известных святых тоже. Раба можно освободить, и со временем он придет в себя. Ренфилдов – нельзя. С той минуты, как у них ломается рассудок, их можно считать безвозвратно потерянными.

– Гм… – хмыкнул я. – А конкретнее?

– Ренфилды становятся все злобнее и агрессивнее – через год, максимум через два они саморазрушаются. И спасти их невозможно. Они все равно что мертвые.

Я обмозговал полученные факты и даже восхитился тому, насколько поганее сделалась ситуация. Жизненный опыт давно уже научил меня, что незнание – благо. Да что там благо – блаженство, сравнимое с оргазмом. На всякий случай я покосился на Боба.

– Ты абсолютно уверен в фактах?

Облачко оранжевого света устало втянулось обратно в череп на полке.

– Да. Дюморн в свое время неплохо изучил эту проблему.

– Мёрфи это не понравится, – заметил я. – Одно дело – расчленять монстров бензопилой. Люди – совсем другое.

– Ага. Людей пилить проще.

– Боб, – зарычал я. – Они же люди!

– Ренфилды – нет уже, – возразил Боб. – Может, они и шевелятся, но все равно, можно сказать, умерли.

– Боб, это будет очень весело объяснять суду, – буркнул я, поежившись. – Или, если уж на то пошло, Белому Совету. Если я уберу кого-нибудь не того, я запросто могу оказаться в тюрьме – или в тайной темнице Белого Совета. Мавра умело использует законы. Извратив их суть, но использует.

– Так плюнь на законы! Перебей их, и делу конец, – посоветовал Боб устало, но одушевленно.

Я вздохнул.

– А что собаки?

– В общем и целом они остались животными, – сообщил Боб. – Но они отравлены дозой той же темной энергии, что движет Черной Коллегией. Они сильнее, быстрее, и они нечувствительны к боли. Я видел однажды, как одна такая проломилась сквозь кирпичную стену.

– Бьюсь об заклад, она выглядела после этого как обычная собака, да?

– И до того тоже, – поправил меня Боб.

– Я так думаю, если потом меня начнут трясти копы, то и общество за гуманное отношение к животным тоже в стороне не останется. – Я тряхнул головой. – И ко всему прочему Мавра держит заложников в кладовке – как пищу. Как только начнется махалово, она использует их в качестве живого щита.

– Или наживки в западне, – добавил Боб.

– Угу. В любом случае это здорово осложняет задачу – даже если нам удастся войти туда, застав Мавру и ее шайку спящими. – Я вгляделся в нарисованную Бобом схему убежища. – Сигнализация там есть?

– Старая, электронная. Никаких наворотов. Тебе не составит труда заглушить ее.

– Это Мавра наверняка предусмотрела. И выставила часовых. Мимо них придется просачиваться.

– И думать забудь! Пусть рабы и ренфилды – не лучшие часовые в мире, темнопсы с лихвой компенсируют все их недостатки. Если хочешь миновать их незамеченным, тебе нужно быть невидимым, бесшумным и лишенным запаха. На внезапную атаку не рассчитывай.

– Блин. Каким оружием они располагают?

– Гм… зубами. По большей части – зубами, Гарри.

Я испепелил его взглядом.

– Не собаки.

– Ох. Ну, некоторые рабы вооружены бейсбольными битами. У ренфилдов – автоматы, гранаты и бронежилеты.

– Ох, черт.

Боб осклабился на меня с полки.

– Ух ты! Уж не боится ли кое-кто древних автоматов?

Я насупился и швырнул в череп карандашом.

– Может, Мёрфи и придумает, как разобраться со всем этим, не развязав третьей мировой войны. Ладно, сменим тему. Мне нужно знать твое мнение.

– Ну да, – без особого энтузиазма произнес Боб. – Валяй выкладывай.

Я рассказал ему об энтропийном проклятии и о том, кто, по моему мнению, за ним стоит.

– Ритуальная магия, – подтвердил Боб. – Снова любители.

– Кто спонсирует сейчас ритуальные проклятия? – спросил я.

– Ну… Теоретически много кто может. На практике, однако, большую часть информации об этом собрал Совет Венатории или кто-то вроде них, со сверхъестественными связями. Собрал – или уничтожил. Мне нужно некоторое время, чтобы припомнить подробности.

– Это еще почему? – возмутился я.

– Потому что мне надо рыться в воспоминаниях за без малого шесть веков, а я устал. – Голос Боба сделался тише, будто доносился издалека. – Впрочем, в одном ты можешь быть уверен: кто бы ни стоял за всеми этими смертями, он настроен не слишком дружелюбно.

– Вот ни за что бы не догадался сам, – вздохнул я. – Эй, Боб!

– М-м-м?..

– Скажи, а можно разработать такое заклятие, чтобы оно действовало, ну, скажем, дней двадцать или тридцать?

– Легко – если у тебя есть деньги, – ответил Боб. – Или если ты сентиментальный поклонник семейных ценностей.

– Сентиментальный? Это как?

– Ну, ты можешь заряжать магией определенные материалы, так? По большей части они очень дороги. Ну или ты изготавливаешь дешевые штуки вроде твоего жезла и, скажем так, обновляешь их время от времени. – Свечение в глазницах черепа тускнело на глазах. – Но случается, магией можно зарядить человека.

– Это невыполнимо, – вздохнул я.

– Тебе – да, – хмыкнул Боб. – Должно быть кровное родство. Вот если бы у тебя был ребенок… Впрочем, полагаю, тебе для этого придется прежде… гм… найти подружку.

Я задумчиво запустил пятерню в волосы.

– Но если делать все, как ты говоришь, заклятие продержится долго? Даже так долго?

– Да конечно же, – подтвердил Боб. – До тех пор, пока тот, которого ты зарядил, жив. От него требуется всего только кроха энергии на поддержание заклятия. Именно поэтому во все по-настоящему гадкие проклятия, о которых ты слышишь, в той или иной степени вовлечен кто-либо из родни.

– Ну, например, – сказал я, – моя мать могла наложить на кого-то проклятие. И пока я жив, оно будет действовать.

– Именно так. Или тот парень, луп-гару. Его собственная родня подпитывала проклятие. – Череп разинул рот в зевке. – Чего-нибудь еще?

Я взял со стола схему и сунул ее в карман. Боб почти исчерпал все свои ресурсы, да и времени у меня уже практически не оставалось. Остальное предстояло доделывать самому.

– Отдыхай и попробуй вспомнить что-нибудь еще, – посоветовал я. – Мне надо уматывать, пока сюда не нагрянули копы. – Я сделал попытку встать со стула, и все мышцы протестующее взвыли. Я поморщился. – Болеутоляющее. Вот что мне сейчас нужно – хорошая доза болеутоляющего.

– Удачи, Гарри, – пробормотал Боб, и мерцающие оранжевые огоньки в глазницах черепа погасли окончательно.

Когда я поднимался из лаборатории, все мое тело сводило от боли. Собственно, ничего нового в этом состоянии не было: мое тело привыкло к боли как к чему-то естественному. Боль можно игнорировать. Черт, по части игнорирования боли у меня большой талант. Талант, отшлифованный как житейскими уроками, так и еще более крутой закалкой Джастина Дюморна. Но даже так оно – тело, в смысле, – просило покоя. Мою кровать не назовешь верхом роскоши, но когда я шел мимо нее к двери, она казалась мне именно такой.

Я уже взял в руку ключи, закинул на плечо сумку, и тут из темного угла комнаты послышалось постукивание. Я застыл, прислушиваясь, и секунду спустя мой посох дернулся, снова стукнув о стену. Потом еще и еще – в слишком сложном ритме, чтобы это стаккато было лишено смысла.

– Угу, – буркнул я. – Давно пора.

Я взял посох, упер его концом в пол и сосредоточился. Направив свою волю в него, в толщу земли под ним, я сам послал короткий, ритмичный сигнал. Посох застыл, потом дважды дернулся у меня в руке. Я налил Мистеру воды, насыпал в миску корма, вышел, запер дверь и усилием воли замкнул защищающее мое жилье кольцо магической энергии.

Когда я поднялся по лестнице, старый фордовский пикап – помятый, закаленный в боях пережиток времен Великой Депрессии – с хрустом свернул на посыпанную гравием стоянку рядом с моим домом и остановился. Судя по номерным знакам, он приехал из Миссури. На задней стенке кабины виднелись крепления для ружей. В верхнем гнезде красовался старый двуствольный дробовик, а ниже его – толстый корявый чародейский посох.

Водитель со скрежетом вытянул ручник и, не выключая мотора, распахнул дверцу. Это был старый, но крепкий еще мужчина – невысокий, коренастый, в джинсовом комбинезоне, тяжелых фермерских башмаках и фланелевой рубахе. На указательных пальцах обеих мускулистых, покрытых шрамами рук красовалось по лишенному украшений стальному кольцу. Волос на его загорелой голове почти не осталось, да и немногие сохранившиеся уже совершенно поседели. Его темные глаза смотрели на меня несколько сокрушенно.

– Привет, Хосс. Ты словно десять миль…

– Обойдемся без клише, – перебил я его с улыбкой. Старик негромко рассмеялся и протянул мне мозолистую лапищу. Я пожал ее, и она показалась мне еще сильнее прежнего, словно опровергая возраст обладателя. – Рад видеть вас, сэр. А то я тут понемногу уже захлебываться начал.

Эбинизер Маккой, член Совета Старейшин, руководящего органа Белого Совета, некогда мой наставник и – судя по тому, что я слышал о нем, – чертовски сильный чародей, хлопнул меня по плечу.

– Что, выше головы? Похоже, ты так и не научился уносить ноги вовремя.

– Нам лучше ехать, – сказал я. – Сюда скоро нагрянет полиция.

Седые брови тревожно сдвинулись, но он кивнул.

– Валяй садись, – буркнул он.

Я влез в кабину, пристроив свой посох рядом с Эбинизеровым. Его посох был в сравнении с моим короче и толще, однако вырезанные на нем знаки и формулы мало отличались, да и текстура дерева казалась той же. Собственно, их и вырезали из одного и того же дерева, в которое ударила молния, – на задах Эбинизеровой фермы в Озарке. Я хлопнул дверцей и на мгновение зажмурился, пока Эбинизер выруливал на улицу.

– Ты давно не упражнялся в азбуке Морзе, – заметил он. – Мой посох передал мне какую-то чушь вроде «черпиров».

– Все верно, – возразил я. – Вампиры Черной Коллегии. Я просто сократил немножко.

Эбинизер скептически хмыкнул.

– Черпиры… Вечно вы, молодежь, сокращаете все слова.

– Что, не нравятся сокращения? – спросил я.

– Умгум.

– Что ж, – ухмыльнулся я. – Раз так, спасибо, что откликнулись на мой SOS. У меня на руках проблема, которая начиналась как ЧП, но обострилась, так что я не могу полагаться ни на ФБР, ни на ЦРУ, ни на все НАТО и НОРАДы, вместе взятые. Простите, что вынужден был связаться с вами посредством Эй-Ти-Ти, поскольку воспользоваться услугами Ю-Пи-Эс не было никакой возможности. Надеюсь, все O. K.?

Эбинизер фыркнул и посмотрел на меня искоса.

– Не вынуждай меня надрать тебе задницу.

– Ни в коем случае, сэр, – поспешно сказал я.

– Черная Коллегия, – задумчиво произнес он. – Кто?

– Мавра. Слышали про такую?

– Слышал, – угрюмо кивнул он. – Убила одного моего друга из Венатории. И она в списке Стражей. Они подозревают, что она обладает кое-какими чернокнижными навыками, считают ее весьма опасной.

– Это больше, чем «кое-какие навыки», – сказал я.

Старик нахмурился еще сильнее.

– Да?

– Угу. Я видел, как она прямо-таки швырялась энергией, и лучшую завесу из всех, что я видел, соорудила тоже она. И еще я видел, как она поддерживала ментальную связь со своими прихвостнями – на большом расстоянии.

– Да, это не «кое-какие».

– Вот и я говорю. Так вот, она вознамерилась меня пристрелить. Только, понимаете ли, без пистолетов.

Эбинизер хмуро кивнул.

– Это она из-за той катавасии в «Бархатном салоне»?

– По крайней мере так кажется, – сказал я. – Она дважды уже покушалась на меня. Однако я нашел, где она укрывается, и хочу убрать ее прежде, чем она раскачается на третье покушение.

– Не лишено смысла, – согласился он. – И что ты задумал?

– У меня есть поддержка. Мёрфи…

– Эта девочка из полиции? – перебил он меня.

– Господи, только не называйте ее девочкой, – сказал я. – Ну, хотя бы не в лицо. Угу, она и еще один наемник по имени Кинкейд.

– Не слышал о таком, – буркнул Эбинизер.

– Он работает на Архив, – пояснил я. – И он здорово навострился убивать вампиров. Так вот, я отправлюсь туда с этими двумя, но нам нужно, чтобы кто-то ждал нас, чтобы при необходимости быстро увезти.

– То бишь я буду твоим водилой, да? – ухмыльнулся он. – Ну и пожалуй, ты не против будешь, если под боком случится кто-нибудь, кто смог бы сдержать энергию Мавры, раз уж она владеет магией.

– Если честно, мне это в голову не приходило, – соврал я. – Но это кстати: если вам вдруг станет скучно в перерывах между вождением – что ж, я не против.

Старик блеснул зубами в волчьей ухмылке.

– Буду иметь в виду, Хосс.

– У меня нет ничего, что я мог бы использовать в качестве наводки, – признался я. – Вы смогли бы запеленговать ее, обойдясь без волос, или крови, или еще чего такого?

– Да, – сказал Эбинизер. О том, как он собирался проделать это, он умолчал. – Хотя не уверен, что смогу совсем лишить ее силы. Что-либо серьезное я ей натворить помешаю, но даже так у нее останется достаточно сил, чтобы навредить.

– Я тоже постараюсь сделать то, что в моих силах, – кивнул я. – Только нам надо действовать прямо сейчас. Она уже убила несколько человек.

– Что ж, вполне по-вампирски, – согласился Эбинизер. Тон его оставался беззаботным, но я видел, как он недобро сощурился. К монстрам вроде Мавры он питал не больше любви, чем я. Ай да старикан!

– Спасибо.

Он покачал головой.

– А как насчет ее смертного проклятия?

Я зажмурился.

– Но ты ведь думал об этом, да?

– Какого еще смертного проклятия? – пробормотал я.

– Пошевели мозгами, парень, – буркнул Эбинизер. – Если она обладает чародейскими свойствами, она вполне в состоянии, умирая, наслать на тебя смертное проклятие.

– Ох, да что вы такое говорите, – выдавил я. – Это несправедливо. Она же уже мертва.

– Значит, ты об этом не думал, так? – спросил он.

– Нет, – признался я. – Хотя стоило бы. Последние пара дней хлопотные выдались – то и дело приходилось увертываться от верной смерти, грозившей то с одной стороны, то с другой. Ни секунды свободной, чтобы подумать спокойно. Времени чертовски мало.

Он фыркнул.

– И куда мы сейчас?

Я покосился на электронные часы над входом в банк, мимо которого мы проезжали.

– На пикник.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

То, что смахивало на небольшую армию, оккупировало изрядную часть парка Вулф-лейк и именем Господа объявило его территорией клана Мёрфи. На маленьком паркинге у входа не осталось ни одного свободного места, равно как у тротуара прилегающего переулка – на сотню ярдов в обе стороны. Прошедшее лето расщедрилось наконец на дожди, и деревья в парке окрасились в осенние цвета, такие яркие, что моим усталым глазам казалось, будто они в огне.

Пара лужаек была уставлена ломившимися от яств столами, вокруг которых выстроилось несколько палаток – там жарилось на переносных грилях мясо. Музыка играла разом в нескольких местах, и ритмы разных песен мешались друг с другом. Должно быть, кто-то не поленился притащить сюда генератор, потому что прямо на траве стоял здоровенный телик, перед которым смеялись и спорили, тыча пальцами в экран, с десяток мужчин; похоже, они смотрели запись старого университетского футбольного матча.

Имелись, разумеется, также пара волейбольных сеток и одна сетка для бадминтона, а уж количество летающих тарелочек-фрисби наверняка создало изрядные помехи для локаторов местных аэропортов. Огромный надувной замок угрожающе раскачивался в такт буйным прыжкам десятка ребятишек. Еще большее количество их носились стайками по всему парку, и десятка полтора собак бегали друг за другом или выклянчивали пищу у любого, кто подходил к столу. В воздухе пахло углем, мескитовым дымом и репеллентами; над полянами висел гул оживленных разговоров.

Я постоял с минуту, вглядываясь в отдыхающих. Найти Мёрфи в толпе из двухсот человек – задача не из простых. Я старался искать методично, прочесывая собравшихся взглядом слева направо. Мёрфи я не увидел, зато до меня вдруг дошло, что изукрашенный синяками и ссадинами чувак шести с полтиной футов роста в черной кожаной куртке как-то не слишком вписывается в атмосферу семейного пикника. Двое мужчин начали коситься на меня так выразительно, как могут только служители правопорядка.

Еще один тип, проходивший мимо с пластиковым баллоном на плече, проследил направление их взглядов и повернулся ко мне. Лет ему было где-то между тридцатью и сорока, и рост его на дюйм или два превышал средний. Короткая стрижка, аккуратная бородка… Сложение – из тех, какое поддерживают по-настоящему опасные люди: не преувеличенно рельефные мышцы, но подтянутое, словно литое из стали, намекающее не только на силу, но и на стремительность, выносливость. Типичный коп. И не спрашивайте меня, как я об этом догадался, – просто так уж он себя держал, так следил за окружением.

Он резко изменил курс и подошел ко мне.

– Привет, приятель, – произнес он.

– Привет, – отозвался я.

Голос его звучал вполне дружелюбно, но нотки подозрительности я в нем все-таки услышал.

– Вы не возражаете, если я поинтересуюсь, что вы здесь делаете?

Блин, как не вовремя-то…

– Ну?

Он отбросил наигранное дружелюбие.

– Послушай, парень, это семейное мероприятие. Почему бы тебе не найти другую часть парка и не постоять там?

– Свободная страна, – буркнул я. – Общественный парк.

– Забронированный на день семейством Мёрфи, – поправил он. – Послушай, парень, ты пугаешь детей. Проходи.

– Или вы вызовете полицию? – вежливо спросил я.

Он поставил баллон на траву и выпрямился передо мной, расправив плечи, – чуть дальше, чем требовалось бы мне для хорошего удара под дых. Вид у него, впрочем, оставался совершенно расслабленный. Он знал, что делает.

– Так уж и быть, в виде исключения сначала вызову «скорую».

К этому времени мы уже окончательно отвлекли внимание футбольных болельщиков от экрана. Я достаточно разозлился и испытывал острый соблазн подразнить его еще немного, но умом понимал, что лучше не надо. Ясное дело, копы у телевизора дежурили неофициально, в выходной, но поколоти я кого-нибудь из них, меня могли бы задержать, а тут и смерть Эммы всплыла бы. Мне вовсе не улыбалось оказаться за решеткой… собственно, это означало бы для меня смерть.

Парень продолжал смотреть на меня со спокойной уверенностью – даже при том, что ростом и шириной плеч я не уступал ему, а весом так и вовсе превосходил фунтов на сорок—пятьдесят. Он знал: случись что, и ему тут же придут на подмогу.

Приятное, должно быть, ощущение.

Я поднял руку вроде как в знак капитуляции.

– Сейчас уйду. Мне нужно только коротко переговорить с Кэррин Мёрфи. По делу.

Мгновение на лице его отражалось неподдельное изумление, потом он взял себя в руки.

– О! – Он огляделся по сторонам. – Она вон там. Судит футбольный матч.

– Спасибо.

– Ерунда, – откликнулся он. – Кстати, знаете, вы не умерли бы, веди себя чуть повежливее.

– К чему рисковать? – буркнул я, повернулся к нему спиной и направился в сторону поляны, превращенной на этот день в футбольное поле. По полю бегала за мячом небольшая толпа подростков, слишком взрослых для детской площадки, но не созревших еще до более зрелых развлечений. За игрой наблюдали несколько мамаш, но Мёрфи я среди них не увидел.

Я решил вернуться ко входу и спросить еще раз – я вполне дошел до той кондиции, когда помощь посторонних не казалась уже чем-то постыдным.

– Гарри? – послышался голос Мёрфи у меня за спиной.

Я повернулся. Челюсть у меня невольно отвалилась и повисла, едва не стукнувшись о землю. Хорошо еще, никто из детишек не запулил футбольный мяч в мою разинутую ротовую полость. Наверное, прошло не меньше минуты, прежде чем я смог выдавить из себя хоть звук.

– Т-ты? В п-платье?

Она испепелила меня взглядом. Возможно, Мёрфи и не подпадает под характеристику «гибкая, как тростинка», но сложение у нее, как у профессиональной гимнастки: упругая, подвижная, сильная фигура. Честно говоря, рост в пять футов с таком, вес в сто фунтов с таком и женский пол мало содействовали ее карьере. Скорее наоборот, и убедительное тому подтверждение – место начальника отдела специальных расследований, пост, который до нее считался неким эквивалентом темницы в Бастилии… ну или водоема с пираньями.

К великому сожалению тех, кто пихнул ее на это место, Мёрфи на нем преуспела. Не в последнюю, кстати, очередь благодаря тому, что взяла на внештатную должность консультанта единственного профессионального чародея в Чикаго. Но конечно, в первую очередь потому, что чертовски здорово работала сама. Она пользовалась доверием подчиненных, она смогла сплотить их в отменную боевую команду, успешно прошедшую множество крутых переделок – как с моим участием, так и без оного. Она была умна, решительна, смела—в общем, практически во всех отношениях являла собой идеал полицейского начальника среднего звена.

За одним-единственным исключением: она не была мужчиной. И это – в профессии, традиционно остающейся, можно сказать, закрытым мужским клубом.

Как следствие Мёрфи развила в себе ряд качеств, свойственных обыкновенно мужчинам. Она заработала кучу спортивных призов по стрельбе, еще больше призов по всяко-разно боевым единоборствам и продолжала тренироваться – по большей части вместе с подчиненными-копами. Ни у одного ее сотрудника не возникало ни малейшего сомнения в том, что в поединке один на один Мёрфи запросто откроет самым нехорошим из нехороших парней новые горизонты физической боли, и никто из выживших после той заварухи с луп-гару не оспаривал ее меткости и отваги. Но Мёрфи не была бы Мёрфи, если бы не пошла дальше. Волосы она стригла короче, чем ей хотелось бы, и почти полностью обходилась без косметики и парфюмерии. Она одевалась функционально – обращаю внимание: не неряшливо, но неброско и удобно, – и никогда на моей памяти не наряжалась в платье.

Тем более – в такое: длинное, свободное, ярко-желтое. И в цветочек. Очень милое платье – абсолютно неуместное. Неправильное какое-то. Мёрфи – в платье. Мир рушился у меня на глазах.

– Терпеть не могу такие штуки, – произнесла она, словно извиняясь. Она опустила взгляд и оправила платье с боков. – С детства ненавижу.

– М-да… Гм… Тогда зачем надела?

– Мамочка сшила специально для меня, – вздохнула Мёрфи. – Ну и, понимаешь, я подумала, может, она обрадуется, увидев меня в нем. – Она сняла с шеи свисток на шнурке, поручила одному из пацанят судить матч дальше и пошла к столам. Я пристроился за ней.

– Ты их нашел, – сказала она.

– Угу. Наш водитель уже здесь, а Кинкейду я звонил минут двадцать назад. Он будет ждать нас неподалеку со всем снаряжением. – Я сделал глубокий вдох. – И нам нужно рвать когти.

– Почему? – удивилась она.

– Я более чем уверен, что твои братья-сестры по профессии очень скоро захотят усадить меня для до-олгого разговора. Я же предпочел бы отложить это до тех пор, пока не разберусь с парой дел. – И я вкратце изложил ей обстоятельства убийства Эммы.

– Господи, – выдохнула она. Несколько шагов она прошла молча. – Хорошо хоть, на этот раз я от тебя первого это услышала. Ладно, в машине переоденусь. Что еще мне нужно знать?

– По дороге расскажу, – сказал я.

– Ладно, – согласилась она. – Слушай, я маме обещала, что подойду к ней перед уходом. Сестрица мне чего-то сказать хотела. Пара минут, не больше.

– Конечно, – кивнул я, и мы свернули к одной из палаток. – Не маленькая у тебя семья. Сколько?

– Последний раз, когда я пыталась сосчитать, выходило около двух сотен. Вон, в белой блузке. Это моя мать. А та девица в обтягивающем… во всем в обтяжку – это моя младшая сестра Лиза.

– Ноги у твоей младшей сестры будь здоров, – заметил я. – Вот только шортики ей, должно быть, слегка тесноваты.

– Одежда препятствует кровообращению ее мозгов, – буркнула Мёрфи. – По крайней мере мне так кажется. – Она шагнула в палатку, изобразив на лице улыбку. – Привет, мам, – сказала она.

Мама Мёрфи оказалась выше дочери, но округлее, мягче – такая фигура достигается с возрастом, потреблением мучного и спокойным образом жизни. В русых волосах мелькала кое-где седина, которую она не пыталась скрывать; прическа скреплялась дорогим нефритовым гребнем. Наряд составляли упомянутая белая блузка, юбка с растительным узором и темные очки. Когда мы вошли, она повернулась в нашу сторону, и на мгновение лицо ее осветилось.

– Кэррин! – произнесла она с какой-то материнской, заботливой теплотой.

Они взялись за руки и поцеловались, но вышло всё как-то чуть скованно, формально, словно этому мешали какие-то не самые приятные подводные течения. Потом обменялись ничего не значившими словами, а я тем временем заметил нечто странное. Когда мы входили в палатку, в ней находились десятка полтора человек, и почти все они как-то разом потянулись к выходу. Да и вокруг палатки вдруг образовалось свободное пространство.

От Мёрфи это, похоже, тоже не укрылось. Она оглянулась на меня, я повел бровью, а она в ответ едва заметно повела плечом и продолжила разговор с матерью.

Не прошло и минуты, как в радиусе двадцати или тридцати футов остались только пять человек: я сам, Мёрфи, ее мать, младшая сестра Лиза и парень, на коленях которого та угнездилась. Тот самый тип с баллоном. Они сидели у нас с Мёрфи за спиной, и я слегка повернулся, чтобы разглядеть их, не поворачиваясь при этом спиной к Мёрфи и ее мамочке.

Лиза порядком напоминала мне Мёрфи, будь Мёрфи сказочной принцессой, а не принцессой-воительницей. Светлые волосы, чистая кожа, чуть вздернутый носик и васильковые глаза. На ярко-алой, как у куклы, футболке красовалась эмблема «Чикаго Буллз». Шорты были в прошлой жизни синими джинсами, но нелегкая жизнь лишила их малейшего намека на штанины. Наряд дополнялся полосатыми чулками, которые она как раз подтягивала, сидя на коленях у мужчины – судя по всему, того самого жениха, о котором обмолвилась Мёрфи.

Он являл собой изрядный контраст Лизе. Ну, во-первых, он был здорово ее старше. Не вдвое, конечно, но заметно старше. Он так старательно гнал с лица любое проявление эмоций, что мне сразу показалось, будто он чем-то сильно встревожен.

– Мама, – произнесла Мёрфи. – Это мой друг Гарри. Гарри, это моя мама Мэрион.

Я изобразил самую лучшую свою улыбку и шагнул вперед, протягивая матушке Мёрфи руку.

– Очарован, мэм.

Она пожала мне руку, смерив оценивающим взглядом. Ее пожатие напомнило мне Мёрфи: маленькие, сильные, огрубевшие от работы руки.

– Спасибо, Гарри.

– А это моя младшая сестра Лиза, – продолжала Мёрфи, поворачиваясь к ней в первый раз за все это время. – Лиза, это… – Мёрфи осеклась и застыла. – Рич, – произнесла она звенящим от напряжения голосом, – какого черта ты здесь делаешь?

Он шепнул что-то Лизе, та соскользнула с его колен, и он медленно поднялся.

– Привет, Кэррин. Хорошо выглядишь.

– Ты, жалкий сукин сын, – огрызнулась Мёрфи. – Что ты все-таки здесь делаешь?

– Кэррин! – возмутилась Мёрфи-мать. – Выбирай выражения!

– Ох, пожалуйста! – взмолилась Лиза.

Мёрфи стиснула кулаки.

– Эй, эй, ребята, – встрял в разговор я. Наверное, у меня все-таки имеются задатки самоубийцы, потому что я шагнул вперед, оказавшись прямо в перекрестии злобных взглядов. – Не так быстро. Хотя бы представьте меня всем присутствующим до начала драки, чтобы я знал, от кого уворачиваться!

Несколько секунд в палатке царила напряженная тишина, потом Рич негромко фыркнул и сел обратно. Лиза скрестила руки на груди. Мёрфи немного напряглась, но в ее случае это был добрый признак. Когда у нее совсем уже расслабленный вид, так и знай: она вот-вот надерет кому-нибудь задницу.

– Спасибо, Гарри, – громко произнесла Мёрфи-мать. Она взяла со стола картонную тарелку с гамбургерами и протянула ее мне. – Приятно осознавать, что здесь присутствует еще хоть один взрослый. И правда, мы не все еще познакомились. Кэррин?

Я покосился на гамбургер. В него вложили все, что нужно, кроме сыра. Как раз как я люблю. Нет, мне положительно начинала нравиться мамочка Мёрфи. И я помирал с голоду. Еще несколько очков в ее пользу.

Мёрфи сделала шаг и остановилась рядом со мной.

– Верно. Знакомимся. Гарри, это моя младшая сестра Лиза. – Она испепелила мужчину взглядом. – А это Рич. Мой второй муж.

Ох, Боже правый…

Мёрфи переводила взгляд с матери на Лизу, потом на Рича и обратно.

– Я понимаю, мы довольно давно не разговаривали, мама. Так давай поговорим. И почему бы нам не начать с того, как это Лиза обручена с моим бывшим мужем и как так получилось, что ни одна собака не позаботилась сообщить об этом мне?

Лиза гордо вздернула подбородок.

– Не моя вина в том, что ты такая сучка, что мужики при тебе не задерживаются. Ричу нужна была настоящая женщина – потому-то вы с ним и разошлись. А не говорила я тебе потому, что это не твое собачье дело.

– Лиза, – ледяным тоном укоротила ее мамочка Мёрфи. – Будь добра, выбирай выражения, подобающие леди.

– И одежду, подобающую леди, – медовым тоном добавила Мёрфи. – А чего удивляться: одета как шлюха, так и говорит.

– Кэррин! – возмутилась мамочка Мёрфи, и голос ее даже дрогнул.

Черт, как всегда, на редкость не вовремя. Я почти умоляюще покосился на Рича.

– Ну-у-у ладно, – вздохнул Рич. Он поднялся со стула и обнял Лизу за плечи. – Это никуда не годится. Идем, детка. Прогуляемся, остынем. Может, пивка найдем.

– Мёрф! – Я пригнулся к самому ее уху. – Не забывай, – шепнул я. – Некогда!

Мёрф скрестила руки на груди. Вид у нее оставалсянепреклонный, но по крайней мере она отвернулась от сестры. Рич и Мёрфи-Перчик вышли и направились к соседней палате.

Мамаша Мёрфи дождалась, пока они скроются из виду, потом, озабоченно нахмурившись, повернулась к нам.

– Ради Бога, Кэррин! Вы ведь не дети все-таки.

Поскольку угроза взрыва как минимум на минуту отодвинулась, я воспользовался этой возможностью, чтобы слопать гамбургер.

Ох. Боже. Мой. Райское наслаждение. Черт, я бы женился на Мёрфи хотя бы ради того, чтобы ее мамочка готовила нам по выходным.

– Глазам своим не верю, – заявила Мёрфи. – Рич. Я думала, он работает в Новом Орлеане.

– Так оно и есть, – подтвердила мамочка Мёрфи. – Лиза ездила туда на Марди-Гра. Ну и так вышло, что он там ее арестовал.

– Мама! – возмутилась Мёрфи. – Ты отпустила ее одну на Марди-Гра? Мне и на улицу-то погулять приходилось тайком удирать.

Мамаша Мёрфи вздохнула.

– Кэррин, ты старший ребенок. Она младшая. Все родители больше переживают с первым и терпимее со вторым.

– И уж, несомненно, – не без горечи отозвалась Мёрфи, – к этой терпимости относится поощрение спаивания младших. Ей еще целый месяц до возраста, в котором позволяется пить пиво.

– Ну опять ты о работе, – огорченно сказала мамочка Мёрфи.

– Никакого это, черт побери, отношения не имеет к работе! – вскинулась Мёрфи. – Мама, да он же ее вдвое старше. Как ты могла?

Я откусил еще кусок почти божественного гамбургера, опустил голову пониже и почти сразу же понял, что сделал это вовремя.

– Во-первых, дорогая, я здесь ни при чем. Это жизнь твоей сестры. И он ее вовсе не вдвое старше. Бывали вещи и пострашнее. – Она вздохнула. – Мы все понимали, что Лиза сама должна поговорить с тобой об этом, но ты же знаешь, как она не любит с тобой ссориться.

– Она бесхребетная маленькая шлюшка, ты это хочешь сказать?

– Ну, довольно, юная леди! – В голосе у мамаши Мёрфи зазвенела сталь. – Твоя сестра нашла человека, который по-настоящему ее любит. Не могу сказать, чтобы я была полностью уверена в ее чувствах, но она достаточно взрослая, чтобы делать выбор сама. И потом, ты ведь знаешь: Рич мне всегда нравился.

– Ну да, знаю, – буркнула Мёрфи. – Может, поговорим о чем-нибудь другом?

– Пожалуйста.

– Где мальчики?

Мамочка Мёрфи закатила глаза и кивнула в направлении группы у телевизора на траве.

– Где-то там. Если прислушаешься, услышишь их вопли.

Мёрфи фыркнула.

– Странно, что Рич с ними не смотрит.

– Кэррин, я понимаю, ты до сих пор на него злишься. Но вряд ли это он виноват в том, что так хотел жить семейной жизнью.

– Мама, ты немного все упрощаешь, – заявила Мёрфи. – Все, чего он хотел на самом деле, – это чтобы я оставалась дома, потому что он очень уж некомпетентно на работе выглядел.

– Мне жаль, что ты так считаешь, – возразила мамочка Мёрфи. – Ты его недооцениваешь. И потом, он ведь правда хотел семейного уюта. И он хотел, чтобы его жена тоже хотела этого. А ты не оставляла ни малейших сомнений в том, что не хочешь.

– Потому что не хотела отказываться от того, чем занимаюсь.

– У нас в семье достаточно людей, продолжающих дело отца, – не без горечи парировала мамочка Мёрфи. – И вовсе не обязательно было тебе заниматься тем же.

– Я пошла в полицию не потому.

Мамочка Мёрфи тряхнула головой и вздохнула:

– Кэррин. Все твои братья служат в полиции. И все успевают устроить свою жизнь. Я не хочу напоминать тебе, во что ты превратила свою… – Мёрфи фыркнула. – … но я хочу понянчить внуков, пока у меня еще есть силы. Рич хочет семейной жизни, а твоя сестра хочет стать женщиной, с которой он создаст семью. Разве это так плохо?

– Я просто слабо представляю себе, как это ты будешь летать в Новый Орлеан раз в месяц.

– Ну конечно, не буду, дорогая моя, – улыбнулась мамочка Мёрфи. – У меня и денег таких нет. Поэтому они будут жить здесь.

Мёрфи разинула рот, как школьница.

– Рич уже подал рапорт о переводе и получил положительный ответ. Будет работать в отделении ФБР у нас, в Иллинойсе.

– Поверить не могу, – выдохнула Мёрфи. – Моя родная сестра. Здесь. С Ричем. И ты выкладываешь это мне прямо в лицо.

– Ну, не ходить же мне вокруг да около. Мы все-таки взрослые люди.

– Но он мой бывший муж!

– С которым ты развелась, – возразила Мёрфи-мать, постаравшись смягчить резкость слов хотя бы тоном, каким она их произнесла. – Ради Бога, Кэррин, ты же сама ясно дала понять, что не желаешь жить с ним. Тогда какое тебе дело до того, что еще кто-то хочет?

– Да никакого, – вяло отмахнулась Мёрфи. – Но… но Лиза не «кто-то».

– Ох, – вздохнула мамочка Мёрфи.

Тут у Мёрфи в сумке зачирикал мобильник. Она покосилась на дисплей и нахмурилась.

– Извините, – буркнула она и вышла из палатки на солнце, прижав телефон к уху.

– Будем надеяться, это до нее дойдет, – сказала мне мамочка Мёрфи. – Вы ведь частный сыщик, верно?

– Верно, мэм.

– Я видела вас в передаче Ларри Фаулера.

Я вздохнул:

– Угу.

– Это правда, что он подает на вас в суд за погром в студии?

– Угу. И еще его машина пострадала. Мне пришлось найти адвоката, и все такое. Адвокат говорит, что у Фаулера нет шансов в суде, но все равно это стоит денег и черт-те сколького времени.

– Такая уж у нас судебная система, – согласилась мамочка Мёрфи. – Мне жаль, что дочь окунула вас в наши семейные дрязги.

– Я сам вызвался, – мотнул головой я.

– И теперь жалеете?

Я снова мотнул головой.

– Блин… то есть, честное слово, нет. Она слишком много для меня сделала, миссис Мёрфи. Я не знаю, представляете ли вы, насколько опасной бывает порой ее работа. Особенно там, где она работает, – в отделе специальных расследований. И действующей на психику. Ваша дочь спасает людей. Я знаю не одного и не двух человек, которые погибли бы, не случись там вашей дочери. И я, кстати, в их числе.

Несколько секунд мамочка Мёрфи молчала.

– Прежде чем образовали отдел специальных расследований, – сказала она наконец, – все такие дела, как правило, спускали старшим детективам тринадцатого участка. Такие дела называли «делами черных кошек». А черными кошками называли самих детективов.

– Я этого не знал, – признался я.

Она кивнула.

– Мой муж двенадцать лет проработал в черных кошках.

Я нахмурился.

– Мёрфи мне не рассказывала.

– Она и не знала. Я ей не говорила, а сама Кэррин не очень-то хорошо знала своего отца. Его слишком часто не бывало дома. И он погиб, когда ей было всего одиннадцать.

– На службе?

Мамочка Мёрфи покачала головой.

– Работа слишком действовала ему на нервы. Он… он начал отдаляться от нас, начал пить. А однажды ночью на дежурстве покончил с собой. – Она устало повернулась ко мне. – Видите ли, Гарри, мой Коллин никогда не рассказывал мне о своей работе, но я не хуже многих других умею читать между строк. Я знаю, с чем имеет дело моя дочь.

Я помолчал секунду, переваривая эти слова.

– Она здорово справляется, – сказал я наконец. – Она не просто профессионал. У нее сердце настоящее, миссис Мёрфи. Я скорее доверю свою жизнь ей, чем кому угодно другому в этом мире. Так что с вашей стороны несправедливо мучить ее упреками насчет работы.

Взгляд мамочки Мёрфи вспыхнул – не сердито, скорее горько.

– Ей кажется, она оберегает меня от страшной правды, Гарри, когда я пилю ее насчет работы, а она в ответ держит все в тайне. Она, глупенькая, радуется тому, что не дает матери даже повода заподозрить все эти ужасы. Но я ведь все равно не смогу защитить ее от этого.

Я удивленно посмотрел на мамочку Мёрфи, потом улыбнулся.

– Что? – в свою очередь удивилась она.

– Теперь ясно, в кого она такая, – сказал я.

Мёрфи вернулась ко входу в палатку и хмуро махнула мне рукой.

– Это Кинкейд, – сообщила она негромко, сдавленным от напряжения голосом. – Велел передать тебе, что он на месте, но что там показался Красный Крест.

– Что? Ох, блин.

Она кивнула.

– Они раз в три месяца производят очистку подвалов. Как раз там, где прячутся Черные! Где все их гробы, и ренфилды, и собаки, будь они неладны! Мавра и ее братия ни за что не позволят, чтобы их увидели. Добровольцы из Красного Креста, можно считать, покойники, стоит им спуститься в подвал.

– Вот черт…

– Я позвоню, чтобы их задержала полиция, – сказала Мёрфи.

– Нет, – встревожился я. – Даже не думай!

– Еще как, черт подери, подумаю! – упрямо заявила она. – Люди в опасности.

– И опасность возрастет, если этому не положить конец, – возразил я. – Позвони Кинкейду, пусть попробует задержать Красный Крест. А нам надо бегом туда и уничтожить Мавру, пока на линии огня не оказались эти идиоты-добровольцы.

Мёрфи набычилась, глядя на меня.

– Не учи меня моей работе, – произнесла она чуть громче.

На нас начали оглядываться.

– Это не твоя работа, Мёрф, – возразил я. – Помнишь, я говорил тебе, что все тебе расскажу – все, без остатка. А ты в ответ согласилась полагаться на мои суждения? Что не пошлешь на все на это кавалерию?

Лицо ее сделалось прямо-таки свирепым.

– Уж не считаешь ли ты меня дурой, не способной с этим справиться?

– Я считаю, что ты на взводе, а это никуда не годится. И что ты не имеешь права позволять своим семейным делам влиять на принятие верного решения. Нельзя впутывать в эту историю смертные власти, Мёрф, – так выйдет хуже для всех. Для тебя. Для твоего отдела. Может, сегодня ты и вытеснишь этих тварей с твоей территории, но пока они живы, все больше людей будет страдать.

Несколько секунд мне казалось, что она вот-вот меня задушит.

– А что, по-твоему, я должна делать?

Я посмотрел на нее в упор, не заботясь, встретимся мы взглядами или нет.

– По-моему, ты должна слушать того, кто знает, о чем говорит. Должна доверять мне, Мёрф, – как я тебе доверяю. Бери этот свой чертов телефон, передай Кинкейду, что я сказал, и спроси, где нам с ним пересечься. А потом займемся делом.

Мы и впрямь встретились взглядами, но Мёрфи вздрогнула и отвела глаза прежде, чем успела заглянуть мне в душу.

– Ладно, сделаю. Только не думай, что я из тебя потом душу не вытрясу – когда все это кончится. А теперь отойди от меня на фиг, пока телефон мне не взорвал.

Я послушно вернулся в палатку. Мамочка Мёрфи смерила меня внимательным взглядом.

– Работа?

Я кивнул.

– Однако же и спор у вас вышел, – заметила она.

Я пожал плечами.

– Мне показалось, победителем вышли вы.

Я вздохнул:

– Это мне потом еще отольется.

– Значит, вы оба уходите?

– Угу.

Пару мгновений мамочка Мёрфи переводила взгляд с меня на Мёрфи и обратно.

– Позвольте предложить вам еще гамбургер, пока вы не ушли.

Я изумленно вылупил на нее глаза.

Она положила на картонные тарелочки по гамбургеру нам с Мёрфи и протянула мне. Потом посмотрела на мои руки, на лицо и спросила:

– Вы позаботитесь о моей дочери?

– Да, мэм. Обязательно.

Ее голубые глаза вспыхнули.

– Дайте я вам еще пирога положу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Мёрфи забрала из своей машины большую спортивную сумку и поспешила за мной к Эбинизерову пикапу. Не доходя до него футов двадцать, она остановилась как вкопанная.

– Ты надо мной смеешься.

– Еще чего, – буркнул я. – Ты хотела приехать туда, где нас могут ждать неприятности, на своей машине? То-то твои доброжелатели обрадуются! Лезь в кабину!

– На чем он ездит? На угле?

Эбинизер высунул лысеющую голову из окошка.

– Понятия не имею. Обычно я отпускаю его самого искать себе пропитание.

– Мёрф, – сказал я. – Это Эбинизер Маккой. Эбинизер, это Кэррин Мёрфи.

– Ты, – неодобрительно буркнул Эбинизер. – Слыхал я, ты пару раз мальчика здорово прижимала.

Мёрфи насупилась:

– Кто вы, черт возьми, такой?

– Мой учитель, – вполголоса пояснил я. – Друг.

Она покосилась на меня и прикусила губу. От ее взгляда не укрылся дробовик на задней стенке кабины.

– Вы приехали нам помочь?

– Ну, если ты не считаешь меня старой развалиной, – ехидно ухмыльнулся он.

– У вас есть права? И вы давно ездили по Чикаго?

Старый чародей хмуро покосился на нее.

– Так я и знала, – хмыкнула она. – Подвиньтесь.

– Что? – поперхнулся он.

– Я поведу. Да подвиньтесь же!

Я вздохнул.

– Лучше подвиньтесь, сэр, – посоветовал я Эбинизеру. – Мы опаздываем.

Сумка Мёрфи шмякнулась на землю, а сама она уставилась на меня, разинув рот.

– Ну? – не понял я.

– «Сэр»? – переспросила она, не веря своим ушам.

Теперь уже я насупился, но кивнул.

Она подобрала сумку, поморгала, приходя в себя, и продолжала уже профессионально-вежливым тоном:

– С вашего позволения, мистер Маккой, я лучше знакома с улицами, а от нашей скорости зависят человеческие жизни.

Взгляд Эбинизера оставался мрачнее тучи, но губы скривились в легкой улыбке.

– Тю! И то верно: я и знаков-то дорожных не разгляжу. – Он распахнул водительскую дверцу. – Залазь. И ты садись, Хосс: некогда нам тебя ждать.

Мёрфи удержалась-таки от того, чтобы нахлобучить на крышу Эбинизерова рыдвана полицейскую мигалку, но и так пригнала его к стоянке рядом с логовом Мавры очень даже быстро. Она знала улицы старого города не хуже его исконных жителей, а ко всяким тонкостям вроде красного света, одностороннего движения и запрещенных поворотов относилась с внушающим восхищение наплевательством. Надо признать, Эбинизеров пикап слушался ее очень даже неплохо, хотя пару раз я все-таки приложился башкой о крышу.

По дороге я рассказал Мёрфи все, что узнал про вампирское логово.

– Черт, – тряхнула она головой. – Я ожидала чего-нибудь в этом роде. Что они устроят все в самой гуще людей.

– Я тоже, – согласился я. – Но из этого следует только то, что нам нужно действовать как можно быстрее.

– Автоматы, – буркнула Мёрфи. – И заложники. Господи, Гарри, да там же люди погибнуть могут.

– Почему могут? Они уже погибают, – возразил я. – Как минимум уже три трупа. И ренфилды живы только условно; для них смерть – дело двух-трех дней.

– А если ты ошибаешься? – не выдержала Мёрфи. – Ты что, серьезно думаешь, я буду стрелять в людей, которые не умерли еще окончательно? Я обязана защищать людей, а не приносить их в жертву!

Пикап подпрыгнул на очередном ухабе, и я клацнул зубами, едва не прикусив язык.

– Это же Черная Коллегия, Мёрф. Они убивают людей и делают это на постоянной основе. И не только это: они распространяют свою вампирскую заразу быстрее любой другой Коллегии. Если мы оставим это змеиное гнездо нетронутым, через несколько дней их будет уже несколько дюжин. А через пару недель – буквально сотни. С этим надо что-то делать – и немедленно.

Мёрфи упрямо покачала головой.

– Но это не значит, что надо мочить всех без разбору. Гарри, дай мне три часа, чтобы организовать подобающий повод, и все копы и спецназ в радиусе двух сотен миль будут готовы раздавить это гнездо.

– И что ты им скажешь? То, что подвал полон вампиров, не пойдет, и ты сама это знаешь. А если они рванут в атаку вслепую, они погибнут.

– А что будем делать мы? – спросила Мёрфи. – Что? Вышибем дверь, перестреляем всех, кто стоит на ногах, а потом сделаем вид, будто мы воздушные ваны хельсинги? Лобовая атака на готового как раз к такой атаке противника – один из самых надежных способов в мире свернуть шею.

– Чего-нибудь придумаем, – заверил я ее. – План уточним на месте.

Мёрфи подозрительно покосилась на меня. Сидевший между нами Эбинизер явно решил не вмешиваться.

– Надеюсь, не как тогда, в Уолл-Марте?

– Скажу, когда буду знать точно. Сначала приедем и оценим ситуацию. Может, Кинкейд уже придумал чего.

– Угу, – буркнула Мёрфи без особого воодушевления. – Может. Ага, где-то здесь он должен нас ждать.

Район был не из самых симпатичных. Город десятилетиями разрабатывал планы реконструкции, но львиная доля денег доставалась более известным и престижным кварталам вроде Кабрини-Грин. Давно уже многие кварталы, некогда городские окраины, медленно, но верно разлагаются, соревнуясь за сомнительный титул самого неблагополучного. Трущобы умерли – да здравствуют трущобы…

Нет, я видал кварталы и хуже. Но реже. Высокие здания и узкие улицы почти не пропускали солнечного света. Большая часть окон с первого по третий-четвертый этаж была заколочена. Некогда бойкие заведения на первых этажах почти все позакрывались. Водосточные решетки, забитые мусором и отбросами, битые уличные фонари, изобилие граффити на стенах… В воздухе стоял запах плесени, помойки и бензиновых выхлопов. Редкие обитатели перемещались по улице, как крысы: быстро, целенаправленно, всем своим видом давая понять, что грабить их, во-первых, бессмысленно, а во-вторых, просто опасно.

Приют я увидел почти сразу же, едва начал оглядываться по сторонам. Перед входом чернел обгорелый автомобильный остов; правда, машину наверняка раздели на запчасти прежде, чем подожгли. У меня сложилось впечатление, что Мёрфи – первый полицейский, попавший сюда за последние несколько недель, если не месяцев.

И все же чего-то не хватало.

Бомжей. Оборванцев. Бездомных. Пьянчуг. Теток-помоечниц. Даже в дневное время здесь полагалось находиться людям, собирающим пустые пивные банки, или тряпье, или просто потягивающим пойло из завернутых в бумажные пакеты бутылок.

Но их не было. Вокруг дома словно пролегла невидимая полоса отчуждения.

– Тебе не кажется, что здесь слишком тихо? – спросила Мёрфи.

– Угу, – отозвался я.

– Они всех убили, – предположила она севшим от досады голосом.

– Возможно, – согласился Эбинизер. – А возможно, и нет.

Я кивнул.

– Это действие темных энергий. Люди ощущают их, даже не осознавая этого. Ты ведь и сама чувствуешь это сейчас.

– О чем ты?

Я пожал плечами:

– Присутствие темной магии. Оно поневоле напрягает твои нервы, злит. Если ты заставишь себя успокоиться и прислушаешься, ты ощутишь этакий оттенок… запаха, что ли.

– Вони, – буркнул Эбинизер.

– Но людей-то, людей почему нет? – не унималась Мёрфи.

– Ты здесь трех минут не пробыла еще, а эти энергии уже раздражают тебя. А теперь представь, каково здесь жить? Когда с каждым днем все страшнее. Злобнее. Людям хочется убраться отсюда, хотя они и не понимают почему. Еще сколько-то времени – и все это место превратится в пустыню.

– Ты хочешь сказать, вампиры уже прожили здесь сколько-то?

– Для достижения такого эффекта – как минимум несколько дней, – кивнул я.

– Скорее пару недель, – поправил меня Эбинизер. – Может, даже три.

– Господи, – поежилась Мёрфи. – Ужас какой.

– Угу. И если они здесь так долго, значит, Мавра что-то задумала.

Она нахмурилась:

– Ты хочешь сказать, эта вампирша явилась сюда и сама выбрала, когда дать тебе знать о своем присутствии? Но ведь это, возможно, западня.

– Вполне возможно. Параноидально, но возможно.

Она сжала губы.

– За завтраком ты об этом не говорил.

– Мы бьемся с живыми мертвецами, Мёрф. Тут в любой момент можно ожидать крученого мяча.

– Ты меня за маленькую держишь?

Я покачал головой.

– Нет. Честно. Где Кинкейд?

– На втором ярусе вон той парковки, – ответила Мёрфи.

– Останови на первом, – скомандовал я.

– Зачем?

– Он не знает про Эбинизера, и я не хочу спугнуть его. Выйдем и поднимемся пешком.

Эбинизер покосился на меня и кивнул.

– Верная мысль, Хосс. Меткий стрелок с быстрой реакцией может оказаться нервным. Даю вам минуту, потом подъезжаю.

Мёрфи остановила пикап, и мы вышли. Я подождал, пока мы не отойдем от машины на несколько шагов, и понизил голос.

– Я понимаю. Тебе страшно.

Она испепелила меня взглядом и открыла рот для достойной отповеди, но передумала и просто пожала плечами.

– Есть немного.

– Мне тоже. Все в порядке.

– Я думала, все это позади, – призналась она и чуть прикусила губу. – Я хочу сказать, ночные кошмары прекратились. Я снова могу спать. Но это не то, что прежде, Гарри. Я привыкла бояться, но это меня и возбуждало. Мне это даже нравилось. А это не нравится. Мне так страшно, что я боюсь, как бы меня не стошнило. И это хреново.

– Тебе страшно, потому что ты больше знаешь, – заверил ее я. – Ты представляешь себе, с чем имеешь дело. Ты знаешь, что может случиться. Ты была бы полной идиоткой, если бы не боялась. И мне не хотелось бы идти на дело с человеком, у которого не хватило бы мозгов призадуматься.

Она кивнула, но не успокоилась.

– А что, если я снова буду мешаться у тебя под ногами?

– Этого не случится.

– Почему? Вполне может.

– Не может, – заверил я.

– Ты уверен?

Я подмигнул и повертел в руке посох.

– Иначе я не доверил бы тебе свою жизнь. Она же в твоих, можно сказать, руках. Так что заткнись и танцуй дальше.

Она снова кивнула, немного отрешенно.

– Но ведь мы ничего не можем сделать, чтобы помешать им?

Как-то по-особенному произнесла она это «мы». Она имела в виду полицию.

– Нет. Не выйдет – без того, чтобы не погибло несколько хороших копов.

– Эти люди, которые с вампирами. Ренфилды. Нам ведь придется убить кого-то из них. Правда?

– Возможно, – вполголоса ответил я.

– Но они ведь не виноваты, что их обратили.

– Я знаю. Мы сделаем все возможное, чтобы их не пришлось убивать. Но из того, что я о них слышал, у нас не слишком богатый выбор.

– Помнишь агента Уилсона? – спросила вдруг Мёрфи.

– Федерала, которого ты застрелила, когда он насел на меня?

Взгляд Мёрфи вспыхнул на мгновение.

– Угу. Он преступил закон, чтобы убрать тех, до кого не мог дотянуться. Мы ведь сейчас перед таким же выбором стоим.

– Нет, не так, – возразил я.

– Не так? Почему?

– Потому что эти – не люди уже.

Мёрфи нахмурилась.

Я поразмыслил как следует.

– А если бы они и оставались людьми – подумай, с учетом угрозы, которую они собой представляют, это поменяло бы что-нибудь?

– Не знаю, – призналась она. – Это-то меня и пугает.

Сколько я с ней знаком, Мёрфи всегда защищала закон. У нее хватало своей головы на плечах, чтобы отличать добро от зла, правду от кривды, и все-таки главным для нее всегда оставался закон. Она верила в него – в то, что это лучший способ помогать и защищать тех, кто рядом с ней. Она верила в то, что власть закона, пусть и несовершенного, абсолютна. Почти свята. Закон был краеугольным камнем, на котором зиждилась ее сила.

Однако несколько лет контактов с миром тьмы дали ей понять, что в отношении самых злобных и опасных граней нашего мира закон глух и слеп. Она сама видела хоронящихся в тени существ, извращавших закон, обращавших его против тех, кого она поклялась защищать.

Вера ее подверглась сильному испытанию; в противном случае она вряд ли думала бы даже о возможности выйти за рамки своих полномочий. И она это понимала.

Это давалось ей дорогой ценой. Глаза ее оставались сухими, но я-то понимал, что слезы просто прячутся внутри – она оплакивала смерть своей веры.

– Я не знаю, как правильно поступать, – сказала она.

– Я тоже, – признался я. – Но надо же кому-то чего-то делать. И кроме нас, никого поблизости нет. И выбор у нас – или действовать, или скорбеть на всех похоронах, что грядут, если мы не сделаем этого.

– Угу, – кивнула Мёрфи. Она медленно, почти медитативно вздохнула. – Пожалуй, мне и нужно было всего – услышать эти слова, произнесенные вслух. – Взгляд ее просветлел, хотя ничего доброго он не обещал. – Идем. Я готова.

– Мёрф, – окликнул я ее.

Она склонила голову набок и посмотрела на меня. Губы мои вдруг пересохли.

– Классно смотришься в платье.

Взгляд ее чуть смягчился.

– Правда?

– Не то слово.

Как-то подозрительно долго мы смотрели друг другу в глаза, и я опустил взгляд. Мёрфи негромко усмехнулась и коснулась пальцами моей щеки. Кончики ее пальцев оказались почти горячими, мягкими.

– Спасибо, Гарри.

Быстрым, деловым шагом мы поднялись на второй уровень стоянки. Свет здесь не горел. В полумраке я разглядел две стоявшие рядом машины. Первая – потрепанный рыдван, построенный в эпоху, когда само понятие компактности применительно к автомобилю считалось абсурдом. Наклейка с красным крестом на водительской двери выдавала ее принадлежность.

Вторая – ничем не примечательный белый фургон, какие сдаются напрокат. При нашем приближении Кинкейд откатил боковую дверь назад. Я видел его силуэт в полумраке салона.

– Быстро вы добрались, – заметил он.

– Наш водитель тоже здесь, – сообщил я. – Он сейчас подъедет на старом фордовском пикапе. Хотел, чтобы мы вас предупредили.

Кинкейд покосился в сторону въездного пандуса и кивнул.

– Хорошо. Что нам известно?

Я рассказал. Он выслушал все, не перебивая, бросил взгляд на план, что нарисовал мне Боб, и пожал плечами:

– Самоубийство.

– Э… – удивился я.

– Нас пожгут, не успеем мы пары футов от двери отойти.

– Вот и я ему это пытаюсь объяснить, – вмешалась Мёрфи.

– Значит, давайте думать, – перебил ее я. – Есть предложения?

– Взорвать дом, – произнес Кинкейд, не поднимая взгляда. – С вампирами это обычно срабатывает. Потом как следует пролить то, что останется, бензином. Поджечь. И для порядка взорвать еще раз.

– Знаете, на будущее мне хотелось бы предложений, исходящих не от подобия обвешанной динамитом большевистской марионетки.

– Понято, – отозвался Кинкейд.

Я оглянулся на рыдван.

– Эй, а где ребята из Красного Креста?

– Я их убил, расчленил и спрятал, – хмыкнул Кинкейд.

Я тупо уставился на него. Долгую секунду он изучал мое лицо.

– Шутка, – пояснил он наконец.

– Ну да, – выдохнул я. – Пардон. Так где они?

– У них обеденный перерыв. Они почему-то решили, что я коп и что они нарвутся на неприятности, если пойдут сейчас в приют. Я им посоветовал перекусить.

– И они вам поверили? – удивился я.

– Почему-то им померещилась бляха у меня на груди.

– Носить такую штуку незаконно, – возмутилась Мёрфи.

Кинкейд отвернулся и принялся рыться в салоне белого микроавтобуса.

– Извините, если задел ваши чувства, лейтенант. В следующий раз не буду мешать им войти и погибнуть. Припишите сотню к счету, Дрезден. – Темная куртка с эмблемой Красного Креста на плече вылетела из машины и шмякнулась в грудь Мёрфи. Она инстинктивно схватила ее, а секунду спустя за курткой последовала соответствующая бейсболка. – Наденьте вот это, – крикнул Кинкейд из машины. – Билет, который поможет нам подобраться поближе для атаки. Возможно, даже убрать часть движущихся целей.

– Где вы это взяли? – поинтересовался я.

Кинкейд высунулся из машины и выразительно повел бровью.

– Нашел.

– Кинкейд, – произнесла Мёрфи. – Дайте мне ключи от машины Красного Креста.

– Зачем?

– Чтобы я смогла переодеться, – немного напряженно ответила она.

Кинкейд покачал головой.

– Можно подумать, здесь ничего такого не видели, лейтенант. – Он покосился на меня. – Ну конечно, если…

– Да, – процедил я сквозь зубы. – Что-то такое я тоже видел. Давно, конечно, но все же.

– Я просто проверял, – пояснил Кинкейд.

– А теперь дайте ей эти чертовы ключи.

– Бузделано, масса Дрезден, – гаркнул он и кинул Мёрфи связку с двумя ключами.

Сердито рыкнув, она поймала ее, отперла боковую дверь рыдвана и полезла внутрь.

– А ничего, – заметил Кинкейд вполголоса, чтобы Мёрфи его не слышала. Он продолжал рыться в глубине своего фургона; без света он, судя по всему, обходился вполне успешно. – В смысле, она в платье. Хоть можно заметить, что имеешь дело с женщиной.

– Заткнитесь, Кинкейд.

Я скорее услышал, чем увидел волчью ухмылку.

– Бузделано. А теперь отвернитесь. Я одеваюсь, и меня легко вогнать в краску.

– Не бесите меня, Кинкейд, – прорычал я.

– Или вы считаете, что мало мне платите? – Я услышал, как он возится внутри. – Вы придумали что-нибудь для того, чтобы нейтрализовать магию Мавры?

– Угу, – буркнул я. Внизу взвыл коробкой передач Эбинизеров пикап. – С этим будет справляться наш водитель.

– Вы уверены, что он справится?

– Да, – сказал я. – Вон он едет.

Кинкейд вышел из машины, весь увешанный оружием. Пистолеты и прочие огнестрельные штуки крепились ко всем пряжкам черного бронежилета, на пару поколений опережавшего самые последние полицейские разработки. Я разглядел пару крупнокалиберных револьверов, пару маленьких зловещих штурмовых автоматов, стреляющих так быстро, что звук их напоминает визг бензопилы… ну и еще с десяток всяких прочих автоматических и полуавтоматических пушек. Каждой твари по паре, словно он собирался отправиться отсюда на съемку боевика Джона By.

Кинкейд натянул поверх всей этой амуниции вторую куртку с красным крестом и нахлобучил на голову такую же бейсболку, как у Мёрфи. Потом покосился на приближавшийся Эбинизеров пикап.

– И кто этот ваш парень?

Как раз в этот момент пикап, слепивший нас фарами, проехал мимо и остановился.

– Ну, Хосс! – окликнул меня Эбинизер в окно с опущенным стеклом. – И кто этот твой наемный стрелок?

Старик и наемник увидели друг друга, когда их разделяло футов семь-восемь. На одно из тех застывших, обратившихся в лед мгновений время остановилось.

А потом оба потянулись за пистолетами.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Кинкейд был проворнее. Один из его пистолетов оказался в руке так быстро, словно его телепортировали из-под куртки. Однако не успел он навести его на старого чародея, как стальное кольцо на правой руке Эбинизера вспыхнуло изумрудным светом, воздух наполнился негромким басовитым гудением, я испытал на мгновение приступ головокружения – и пистолет Кинкейда, вырвавшись из его пальцев, полетел куда-то в темноту.

Я покачнулся. Кинкейд пришел в себя быстрее, и из-под куртки с красным крестом на плече выметнулся второй пистолет. Я оглянулся: Эбинизер уже вскинул свой старый дробовик, стволы его смотрели Кинкейду прямо в лоб.

– Какого черта! – выдохнул я и бросился между ними. В результате пистолет Кинкейда целился мне промеж лопаток, а Эбинизеров дробовик – мне в голову; впрочем, с учетом обстоятельств это было к лучшему. Пока на линии стрельбы находился я, оба не могли выпалить друг в друга в упор. – Какого черта вы оба делаете? – прохрипел я.

– Хосс, – прорычал Эбинизер, – ты не знаешь, с кем связался. Отойди.

– Опустите дробовик, – скомандовал я. – Кинкейд, уберите пистолет!

– Боюсь, Дрезден, такой мой шаг маловероятен. – Голос Кинкейда звучал так же ровно, как за завтраком. – Не обижайтесь.

– Я говорил тебе. – Вот голос Эбинизера заметно изменился: сделался ледяным, жестким, жутким. Я никогда еще не слышал, чтобы старик разговаривал так с кем-либо. – Я говорил тебе, увижу еще раз – убью.

– По этой причине ты меня с тех пор не видел, – отвечал Кинкейд. – Это бессмысленно. Если мы откроем пальбу, кто-нибудь да попадет в мальчика. Это не входит ни в мои, ни в твои интересы.

– И ты думаешь, я поверю, будто тебе есть до него хоть какое-то, черт подери, дело?

– Хоть какое-то, черт подери, есть, – возразил Кинкейд. – Мне он даже типа симпатичен. Но я имел в виду, что, убив его, никто не получит от этого никакой выгоды.

– Да опустите вы свои чертовы пушки! – прохрипел я. – И прекратите говорить обо мне так, будто я безмозглое дитё, которого здесь нет.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Эбинизер, не обращая на меня внимания.

– Я же наемник, – усмехнулся Кинкейд. – Дрезден меня нанял. Да сложи два и два, Черный Посох. Уж кому-кому, а тебе известно, как это происходит. – В голосе Кинкейда появились какие-то задумчивые нотки. – А вот мальчику неизвестно, кто мы такие. Правда ведь?

– Гарри, да отойди же! – снова рявкнул мне Эбинизер.

– И это вы мне? – возмутился я, посмотрев на него в упор. – Хорошо. Тогда дайте слово, что не будете наезжать на Кинкейда, пока мы с вами не переговорим.

– Черт подери, парень! Я ничего не буду обещать этому…

– Да не ему! – Мой голос тоже звенел от злости. – Мне дайте слово, сэр. Ну!

Взгляд старика дрогнул, и он убрал левую руку с цевья дробовика, демонстративно растопырив пальцы. Стволы опустились.

– Ладно. Даю слово, Хосс.

Кинкейд медленно выдохнул сквозь зубы. Я почувствовал, как он сменил позу у меня за спиной.

Я оглянулся. Пистолет его опустился, но все еще смотрел в нашем с Эбинизером направлении.

– Ваше слово тоже, Кинкейд.

– Я ведь на вас сейчас работаю, Дрезден, – произнес он. – Считайте, что вы его получили.

– Тогда уберите пушку.

К моему удивлению, он повиновался, хотя его пустой взгляд оставался прикован к Эбинизеру.

– Что это, черт возьми, за штуки такие? – прорычал я.

– Самозащита, – все тем же ровным голосом отозвался Кинкейд.

– Не вешайте мне лапшу на уши, – возмутился я.

– Самозащита, – повторил Кинкейд, и на этот раз в голосе его слышалась злость. – Знай я, что ваш гребаный водила – Черный Посох Маккой, я бы уже находился в соседнем штате, Дрезден. Я не хочу иметь с ним дела.

– Боюсь, для этого поздновато, – заметил я и хмуро повернулся к Эбинизеру. – А вы что делаете?

– Разбираюсь с проблемой, – ответил старик. Убирая дробовик обратно в пикап, он не сводил взгляда с Кинкейда. – Гарри, ты ведь не знаешь, что это, – рот его скривился в брезгливой гримасе, – за тварь. И не знаешь, что он натворил.

– Уж кто бы говорил, – отозвался Кинкейд. – Как это ты расстарался в Касаверде, кстати! Русский спутник в качестве симметричного ответа за Архангельск. Красиво, ничего не скажешь.

Я резко повернулся к Кинкейду:

– Прекратите.

Кинкейд встретил мой взгляд невозмутимо, даже с вызовом.

– Прошу разрешения вступить в философские дебаты с этим лицемером, сэр!

Злость захлестнула меня багровой волной. Не успев даже осознать, что делаю, я придвинулся вплотную к Кинкейду – так, что мы едва не касались носами.

– А ну заткните свой поганый рот! Этот человек принял меня к себе – единственный на всем белом свете – и, возможно, спас этим мою жизнь. Он научил меня настоящей магии – тому, что жизнь важнее убийств и власти. Может, вы и крутой мужик, Кинкейд, но вы и грязи не стоите с его чертовых башмаков. Если уж на то пошло, я променяю вашу жизнь на его, даже не задумавшись. И если увижу, что вы пытаетесь еще раз спровоцировать его, я вас сам убью. Ясно?

Последовала секунда – долгая секунда, на протяжении которой наши взгляды, встретившись, начали втягивать нас в душу друг другу. Должно быть, Кинкейд тоже почувствовал это. Его взгляд скользнул в сторону, а потом он отвернулся и снова принялся рыться в какой-то из своих коробок.

– Я понял, – произнес он.

Я стиснул кулаки и зажмурился, досчитал до десяти и только после этого позволил себе пошевелиться. Еще через пару секунд я отошел от Кинкейда на несколько шагов и тряхнул головой. Потом прислонился к мятому крылу Эбинизерова «форда» и окончательно взял себя в руки.

Вспышки гнева не раз прежде ставили меня в дурацкое, а еще чаще и просто опасное положение. Я знаю за собой это свойство и борюсь с ним в меру сил – и все же порой полезно и пар стравить немного. И, черт подери, у меня был хороший повод навешать Кинкейду плюх. Как-то не верилось мне, что у него хватит наглости ставить себя на одну доску с моим старым наставником. В любом отношении.

Черт, судя по тому, что сказал Эбинизер, Кинкейд и человеком-то не был.

– Прошу прощения, – буркнул я, придя в себя. – Ну, за то, что он пытался вывести вас из себя, сэр.

Эбинизер помедлил, но все же ответил.

– Ерунда, Хосс, – сказал он. Голос его звучал чуть хрипло. – Не за что извиняться.

Я внимательно посмотрел на него. Он отвел взгляд. И не потому, что боялся, как бы я не заглянул ему в душу. Он настоял на этом в первый же час, как мы познакомились. Я до сих пор помню это совершенно отчетливо – как и все прочие случаи, когда заглядывал в чужие души. Я помню крепкую как старый дуб волю, спокойствие, убежденность в правоте того, что он делает. Да что там, он всегда был для меня не просто достойным человеком – примером для озлобленного, смятенного юнца.

Джастин Дюморн научил меня тому, как заниматься магией. Но именно Эбинизер научил меня тому, зачем это делать. Тому, что магия рождается в душе, питается тем, во что верит чародей, – в зависимости от того, каков он есть и каким хочет стать. Тому, что порожденная любым чародеем магия несет с собой и ответственность за ее использование во благо людям. Тому, что на свете много того, что стоит защищать и оберегать, и что мир – это все-таки не только джунгли, в которых выживает сильнейший, а слабых поедают.

Эбинизер был, наверное, единственным известным мне человеком, о котором я мог отзываться только положительно. И, если подумать, он этого действительно заслуживал.

И все же взгляд в чужую душу – это не детектор лжи. Он показывает тебе ядро, сущность другого человека, но он не способен проникнуть во все потаенные уголки его души. Сколько бы ты ни увидел, это не значит, что от тебя ничего не утаили.

Эбинизер прятал от меня взгляд. И вид у него при этом был немного пристыженный.

– Ладно, нам нужно заниматься делом, – рассудительно сказал я. – Не знаю, что такого вам известно про Кинкейда, но работу свою он знает. И это я позвал его сюда. Мне нужна его помощь.

– Да, – согласился Эбинизер.

– И ваша тоже, сэр. Вы с нами?

– Да, – повторил он. Мне показалось, я услышал в его голосе что-то вроде боли. – Конечно.

– Тогда за дело. Потом поговорим.

– Идет.

Я кивнул. Появилась Мёрфи – в джинсах, темной куртке и бейсболке Красного Креста, которые дал ей Кинкейд. Разумеется, куртка оттопыривалась на бедре, там, где висела на поясе кобура, да и вообще сидела на ней несколько непривычно, из чего я сделал вывод, что под курткой прячется кевларовый бронежилет.

– Ладно, – произнес я, подходя к Кинкейдову фургону. – Эбинизер заглушит Мавру – ну или по крайней мере придавит мокрым одеялом то, что она может сделать. У вас для этого все есть, сэр?

Эбинизер утвердительно хмыкнул и похлопал ладонью по двум старым кожаным седельным мешкам, которые он взвалил себе на плечи.

– Отлично, – сказал я. – Значит, основными проблемами для нас будут ренфилды и псы. Пули и зубы. Хорошо бы войти и спуститься в подвал – тогда, если начнется пальба, люди на первом этаже и на улице не пострадают.

– А остальная часть плана? – поинтересовался Кинкейд.

– Убить вампиров, освободить заложников, – ответил я.

– Так, на заметку, – вздохнул Кинкейд. – Я надеялся получить ответ, в котором хотя бы намекалось на наши конкретные действия. Цели операции я и так знаю.

Я хотел было огрызнуться, но сдержался. Тем более и времени на это не оставалось.

– Вот и предложите, что считаете разумным. Секунду-другую Кинкейд молча смотрел на меня, потом

кивнул.

– Зарядить «Моссберг» кое-чем. – Он повернулся к Мёрфи. – С дробовиком управитесь?

– Угу, – отозвалась Мёрфи. – Бой предстоит в основном на близких дистанциях. Нам пригодится что-то мощное вроде этого, чтобы остановить нападающих… только стволы должны быть укорочены.

Кинкейд внимательно посмотрел на нее.

– Оружие-то выйдет абсолютно противозаконное, – заметил он, полез в фургон и протянул ей дробовик со стволом, обрезанным практически сразу перед цевьем. Мёрфи фыркнула и повертела его в руках, разглядывая, а он снова нырнул в глубь фургона.

На этот раз вместо второго дробовика в его руках оказался предмет из матовой стали. Эта штука напоминала пику, с какой в средние века охотились на диких кабанов: металлический стержень длиной примерно пять футов с поперечными выступами у основания наконечника – полуторафутового стального пера шириной с мою ладонь у основания и острым концом. Противоположный конец пики завершался большим округлым набалдашником – наверное, для равновесия.

– Пика и волшебный шлем, – произнес я, как мог копируя голос Элмера Фудда. – Только тифе, тифе. Мы охотимся на вампиров.

Кинкейд одарил меня улыбкой из разряда тех, от которых собаки обыкновенно разражаются нервным лаем.

– Ваша-то палка наготове, Дрезден?

– Вам тоже стоило бы взять дробовик, – посоветовала ему Мёрфи.

Кинкейд покачал головой.

– Не получится одновременно перезаряжать дробовик и отгонять нападающих вампиров или псов пикой, – сказал он. Он повертел пику в руках и сделал что-то с рукояткой. Из выступа у основания наконечника ударил узкий луч фонарика. Он потыкал пальцем рядом с этим местом. – И еще у меня тут по паре зажигательных патронов с обоих концов. При необходимости – бабах!

– И на тупом конце тоже? – поинтересовался я.

Он перехватил пику и показал мне устройство:

– Достаточно нажать скобу вот здесь. – Кинкейд опустил конец пики и держал ее так. Странное дело, эта штука смотрелась в его руках совершенно уместно и естественно. – Прижать острием к цели – и бабах. Принцип взят у тех гарпунов, с какими парни из «Нейшнл джиогрэфик» ныряют к акулам.

Я перевел взгляд с его навороченной пики и суперсовременной брони на свой старый деревянный посох и кожаную куртку.

– Зато у меня член больше вашего, – сказал я.

– Ха, – только и сказал Кинкейд. Он повесил на шею связку чеснока, кинул другую такую же Мёрфи и третью мне.

Мёрфи удивленно покосилась на чеснок.

– А я-то думала, вампиры будут спать. Я хочу сказать, они ведь закрывали Дракулу на день в гроб, так?

– Это только в кино, – ответил Кинкейд. Он протянул мне пояс с флягой и сумкой. В сумке обнаружились аптечка, моток изоленты, пара разовых химических светильников-трубок и фонарик. Крышка у фляги была заклеена скотчем, на котором кто-то написал маркером: «СВЯТАЯ ВОДА». – Почитайте книгу. Старейшие и сильнейшие вампиры из Черной Коллегии боятся солнечного света, но он для них не обязательно смертелен.

– Все это вполне может относиться и к Мавре, – добавил я. – Стокеров Дракула разгуливал при дневном свете. Однако солнце в сочетании с Эбинизером должны ограничить возможности Мавры. Если кто из Черных и будет бодрствовать, им придется справляться с нами исподтишка.

– Вот потому я приготовил для вас сюрприз, Дрезден.

– Вот здорово, – буркнул я. – Сюрприз, значит. Уверен, это будет супер.

Кинкейд полез в фургон и вручил мне этакое фантастического вида оружие. Типа пистолет. Сверху над патронником крепился круглый баллон, и на мгновение мне показалось, что мне доверили компактный огнемет. Потом я узнал его и прокашлялся.

– Но это жепистолет для пейнтбола.

– Это суперсовременное оружие, – сказал Кинкейд. – И шарики заряжены не краской. Святой водой с тертым чесноком. Псов это напугает и отгонит – а уж вампиров продырявит насквозь.

– Не причиняя ни малейшего вреда нам, – поняла Мёрфи. – Или случайным людям.

– Ладно, – согласился я. – И все равно это пистолет для пейнтбола.

– Это оружие, – возразила Мёрфи. – Оружие, которое опасно для нехороших парней и безопасно для своих. Классная штука для ближнего боя. Да пойми же, Гарри, ты неплохо дерешься, но стрелять умеешь так себе, тем более в бою внутри помещения. Дай тебе чего-нибудь посерьезнее, и ты поубиваешь нас вместе с неприятелем.

– Дело говорит, – согласился Кинкейд. – Да не напрягайтесь так, Дрезден. Это серьезное оружие, и оно оптимально для предстоящей операции. Ладно. Теперь порядок. Все просто: я иду первым. За мной дробовик. За ним вы, Дрезден. Если я вижу вооруженного ренфилда, я залегаю. Мёрфи снимает его. Если встречаем вампира или пса, я пригибаюсь и сдерживаю его пикой. Вы двое убираете его кто чем. Или отгоняете, пока я не проткну его острием. А потом добиваете.

– Чем? – спросила Мёрфи. – Кольями осиновыми?

– К черту колья! – хмыкнул Кинкейд. Он протянул Мёрфи мачете в брезентовых ножнах цвета хаки. – Отсекайте ему голову.

Она пристегнула ножны к поясу.

– Ясно.

– Если будем начеку, все втроем сможем убрать одного вампира. С трудом, но сможем. Но если хоть один из них сумеет прорваться к нам, скорее всего нам каюк, – сказал Кинкейд. – Лучший способ остаться в живых – это расправиться с ними быстро и все время нападать самим, не переходя в оборону. Как только одолеем неприятеля, вы двое сможете спасать заложников, или выводить ренфилдов для последующего исцеления, или плясать качучу – чего вам захочется, то и делайте. Если дело обернется задницей, держимся вместе и пробиваемся к выходу. Маккой пусть держит тачку наготове перед выходом.

– Заметано, – согласился Эбинизер.

– О'кей, – кивнул Кинкейд. – Вопросы есть?

– Есть, – поднял руку я. – Почему хот-доги продаются в упаковках по десять штук, а булочки для хот-догов – только по восемь?

Все молча смотрели на меня. Нет, блин, мне точно стоит уйти из чародеев и заняться уличной клоунадой.

Я взял игрушечный пистолет в правую руку, посох в левую и вздохнул.

– Пошли.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Я подогнал машину Красного Креста к самому входу в приют, остановил ее на стоянке и вытянул ручник.

– Вы двое выходите первыми, – сказал я. – Уверен: кто бы ни работал на вампов, они сразу узнают меня – хотя бы по описанию. Ну, Мёрфи они тоже узнать могут, но она по крайней мере переодета. Это должно усыпить их внимание на время, которое потребуется, чтобы вывести из здания посторонних.

– И как я должен это сделать? – поинтересовался Кинкейд.

– Блин-тарарам, это вы у нас великий спец по безопасности. За что я вам плачу? – раздраженно буркнул я. – Мёрф, сколько времени положено на реагирование в этом районе?

– Это гангстерская территория. Официально положено шесть минут. На деле скорее десять-пятнадцать. Возможно, больше.

– Значит, будем считать, шесть или семь минут на все про все с того момента, когда кто-нибудь позвонит в полицию по поводу бешеных собак и стрельбы, – сказал я. – Чем дольше они не приедут, тем лучше. А поэтому постарайтесь уговорить их тихо и гладко, Кинкейд.

– Нет вопросов, – хмыкнул Кинкейд и прислонил свою пику к панели торпедо. – Пошли.

Мёрфи опустила обрез, спрятав его под курткой, и следом за Кинкейдом вошла в здание. Я остался ждать, решив войти в дом через минуту, если ничего не услышу. Я начал считать до шестидесяти.

На счет «сорок четыре» дверь отворилась, и из нее вышли нетвердой походкой двое оборванных мужчин и три не менее оборванные женщины – не старые, но изрядно побитые жизнью.

– Я же сказал, это ненадолго, – послышался жизнерадостный голос Кинкейда, в котором на этот раз явственно звучал чикагский говор. Он вышел следом за оборванцами – ни дать ни взять пастух, погоняющий своих овец. – Возможно, это просто датчик неисправный. Как только парни из газовой компании проверят подвал и удостоверятся, что никакой опасности нет, мы за все заплатим. Час, не больше.

– А где Билл? – визгливо спросила одна из женщин. – Билл, парень из Красного Креста. Ты не Билл.

– Отпуск, – ухмыльнулся Кинкейд. Хорошая у него была улыбка – добрая, белозубая… вот только глаза она не затрагивала. Глаза оставались ледяными, невозмутимыми. Он сунул руку в окно машины и достал свое оружие. Женщина покосилась на его лицо, на пику, вжала голову в плечи и поспешила прочь от приюта. Остальные последовали за ней, возмущенно бормоча что-то, словно вспугнутый выводок куропаток.

Я вошел, и Кинкейд закрыл за нами дверь. Вестибюль походил скорее на охраняемую проходную: небольшое помещение, пара стульев, крепкая, обитая железом дверь и пост охранника с зарешеченным окошком. Однако дверь была распахнута и подперта одним из стульев. За дверью стояла Мёрфи – неподвижно, подняв обрез.

Я подошел к ней. Следующее помещение размерами напоминало небольшой кафетерий. Казенного вида, крашеные стены поросли в одном углу какой-то прозрачной слизистой плесенью. У ближней стены стояли шестеро мужчин в обычных деловых костюмах, и Мёрфи держала их на мушке обреза.

Им полагалось бояться. Ничего такого. Они просто стояли с пустыми глазами, с телячьей покорностью на лицах.

– Гарри, – окликнула она меня. – Кинкейд сказал, нам нельзя отпускать их, пока мы не удостоверимся, что они не представляют опасности.

– Угу, – буркнул я. С учетом предстоящего насилия мне отчаянно не хотелось оставлять за спиной таких вот зомби, пялившихся в никуда, – но это все же лучше, чем какой-нибудь кровожадный ренфилд. На мгновение я зажмурился, сосредоточиваясь. Черт, на свете есть масса других вещей, которые я предпочел бы сделать вместо того, чтобы вглядываться Внутренним Зрением в жертв Черной Коллегии, но и времени ни на что другое у нас не оставалось.

Я открыл глаза и Вгляделся в стоявших у стены.

Не знаю, приходилось ли вам видеть, как убивают овцу, чтобы снять с нее шкуру. Этот процесс не из самых быстрых, но и чрезмерно жестоким его не назовешь. Овцу заставляют лечь на бок и закрывают ей глаза. Она лежит так, не сопротивляясь; пастух берет острый нож и резко проводит им по ее горлу. Овца дергается от неожиданности, но ее даже не нужно особенно удерживать. Так, чуть-чуть придержать. Только кровью очень пахнет. А потом животное затихает в его руках. Просто истекает кровью.

Когда вы видите это в первый раз, это кажется неестественным, нереальным: таков контраст между яркой, густой кровью и покорностью животного. Крови очень много. Она вытекает на землю, впитываясь в песок или опилки. Она пачкает шерсть на груди у овцы, на ногах. Иногда немного крови вытекает из овечьего носа, и последние выдохи идут красными пузырями.

Овца может еще дернуться раз или два, но все происходит безмолвно, да и рывки эти вялые, пассивные. Овца просто лежит, затихая, и через несколько минут – неспешных минут – умирает.

Вот такими они предстали перед моим Внутренним Взглядом – люди, которых вампиры обратили в лишенных разума рабов. Они стояли тихо, расслабленно, ни о чем не думая. Подобно овцам, их лишили зрения, возможности видеть истину. Подобно овцам, они не делали попыток бежать или сопротивляться. Подобно овцам, их держали ради какой-то надобности – как пищу скорее всего, которая гораздо лучше сохраняется живой. Я Видел их, беззащитных, избитых, в перепачканных кровью костюмах, а чья-то сильная рука удерживала их лежащими.

Они стояли молча, умирая, как овцы. Точнее, пятеро из них умирали.

Шестой был ренфилд.

Короткое мгновение шестая жертва – коренастый мужчина среднего возраста в голубой рубахе – казался мне такой же овцой, как остальные. Потом образ исчез, сменившись другим, и этот уже ничем не напоминал человека. Лицо его казалось искаженным, непропорциональным, мышцы в сетке темных вен чудовищно вспухли неестественной силой. У горла его клубилась подобием ошейника лента переливающейся зловещей энергии – отражение той черной магии, что поработила его.

Но страшнее всего были глаза.

Казалось, кто-то вырвал их ему маленькими, острыми, как скальпель, когтями. Я встретил его слепой взгляд – и не увидел в нем ничего. Вообще ничего. Только пустую черноту – столь бездонную, столь жуткую, что легкие мои застыли на полу вдохе.

Когда до меня дошло наконец, что же я вижу перед собой, он испустил животный вопль и бросился на меня. Я вскрикнул от неожиданности и попытался отпрянуть, но он оказался быстрее. Он с размаху ударил меня кулачищами. Наложенные на куртку заклятия-обереги лишили удар части силы, так что он даже не сломал мне ребер, но и без того его энергии хватило, чтобы сшибить меня с ног, как следует приложив спиной об стену. Оглушенный, я повалился на пол.

Ангел в ореоле гнева и свирепой силы повернулся к ренфилду. Глаза его пылали небесно-голубым огнем; в руках виднелся огненный жезл. Одежды у ангела, правда, были не белые, а грязные, перепачканные гарью, и кровью, и еще какой-то гадостью. С десяток ран на его теле сочились кровью, и двигался он, словно испытывая ужасную боль.

Мёрфи.

Громыхнул раскат грома, из светящегося жезла в ее руках взметнулся язык пламени. Ренфилд, напоминавший теперь изваянную каким-то безумным скульптором горгулью, почти не пошатнулся и взмахом чудовищной лапищи выбил светящийся жезл из рук ангела. Мёрфи бросилась за покатившимся по полу дробовиком. Ренфилд нырнул следом, пытаясь дотянуться до ее горла.

Что-то с силой ударило его – другой жезл, только отлитый не из света, а из черного с лиловыми прожилками дыма. Удар сбил ренфилда с ног, и ангел успел-таки схватить выпавшее оружие. Второй огненный язык ударил ренфилда в голову, и тот рухнул на пол.

Я тряхнул головой, пытаясь избавиться от болезненной четкости Зрения. Кто-то шагнул ко мне. Все еще оглушенный, я оглянулся.

Какую-то секунду я видел того, кто стоял надо мной. Или то, что стояло. Что-то огромное, безобразное, что-то безмолвное и беспощадное, смертоносное. Ему приходилось пригибаться, чтобы не задевать потолок витыми рогами; за плечами его свисали до пола перепончатые крылья, и мне показалось, что я увидел за его спиной еще один образ – зловещий призрак самой Смерти.

А потом мне удалось-таки стряхнуть с себя Зрение. Кинкейд смотрел на меня сверху вниз.

– Я говорю, вы в порядке?

– Угу, – пробормотал я. – Да. Оглушен немножко.

Кинкейд протянул мне руку.

Я не принял ее и сам кое-как поднялся на ноги.

Он пожал плечами. Что-то чужое появилось в его лице, и это пугало сильнее, чем когда оно было просто непроницаемым. Он подошел к лежавшему на полу телу мужчины средних лет в голубой рубахе и выдернул из него свою пику. Пика потемнела от блестящей крови почти до самого основания острия.

Я поежился, но повернулся к Мёрфи:

– Ты в порядке?

Она все еще сжимала в руках свой дробовик, стоя над телом и не спуская взгляда с оставшихся пятерых у стены. Правое бедро мужчины, куда угодил первый выстрел, превратилась в кровавое месиво, но это даже не замедлило его реакции. Вот голова, куда Мёрфи разрядила второй ствол, выглядела пострашнее. Впрочем, попади она ему в грудь, это вряд ли было бы намного симпатичнее. Люди не выживают, если разрядить в них дробовик с расстояния в пару шагов.

– Мёрф? – спросил я.

– Нормально, – отозвалась она. Кровь ренфилда обрызгала ей щеку. – Я в порядке. Что дальше?

Кинкейд подошел и положил руку на ствол обреза. Потом чуть нажал; Мёрфи покосилась на него, но вздохнула, приходя в себя, и опустила оружие.

Кинкейд мотнул головой в сторону оставшихся рабов.

– Я выведу этих пятерых наружу и догоню вас у лестницы. Не спускайтесь без меня.

– Не беспокойтесь, – заверил я его. – Не будем. Кинкейд подтолкнул рабов-зомби и погнал их к выходу.

Я наконец огляделся по сторонам, сопоставив размещение дверей с нарисованной Бобом схемой, и двинулся к той, что вела в подвал. Мёрфи шагала рядом. Она не произнесла ни слова, только вставила в магазин два свежих патрона. Потом потянулась к дверной ручке.

– Погоди, Мёрф, – удержал ее я. – Дай-ка проверю на предмет сюрпризов.

Она внимательно посмотрела на меня и кивнула.

Я зажмурился и, коснувшись ручки, осторожно напряг чувства, пытаясь уловить магические поля, охраняющие вход, – вроде тех, что расставил я сам вокруг своего жилья. Мои обостренные чувства сродни Внутреннему Зрению, но даются мне легче и не так действуют на психику.

Я не ощутил ничего такого – ни оберегов, ни возможных Мавриных ловушек. Вообще-то нехорошие парни редко интересуются оборонными аспектами черной магии – процесс разрушения гораздо увлекательнее. Впрочем, мне бы не хотелось напороться на исключение из этого правила.

– Он все равно был уже мертв, – сказал я Мёрфи.

Она промолчала.

– Я видел его, Мёрф. То есть по-настоящему Видел. Он был… даже не животное уже. Ты все равно не смогла бы помочь ему.

– Да заткнись же, Гарри, мать твою, – произнесла она очень тихо.

Я послушно замолчал. Я закончил проверку – самой двери, пространства за ней – и наконец Прислушался. Ничего. Когда я открыл глаза, рядом с Мёрфи стоял Кинкейд. Я даже не слышал, как он вернулся.

– Чисто? – спросил он. Я кивнул.

– Дверь не заговорена. С той стороны вроде тоже ничего и никого нет, хотя наверняка утверждать не могу.

Кинкейд хмыкнул, покосился на Мёрфи, потом отступил назад и ударом ноги выбил дверь.

Мёрфи даже зажмурилась. Ну конечно, Кинкейд здоровый чувак, но выбить дверь с первого удара – это вам не фиг собачий. Я видел раз, как здоровенный мужик колошматил по двери с такой же примерно энергией минут пятнадцать, прежде чем она подалась. Да и то ему, можно сказать, повезло.

Но я-то знал. Образ этой огромной демонической твари, возникшей на мгновение на месте наемника, намертво впечатался в мою память.

Кинкейд по-кошачьи мягко приземлился за дверным проемом, поднял пику и посветил укрепленным на ней фонариком вниз, вдоль узкого лестничного марша.

Воцарилась тишина.

А потом откуда-то снизу, из темноты, донесся негромкий издевательский смех.

Блин-тарарам! Мурашки не то что забегали у меня по спине – аж в ухо заползли.

– Строимся, – пробормотал я, потому что это звучало по-военному и не так трусливо, как «ну-ка, ребята, чур, вы первые». Кинкейд кивнул и спустился на ступеньку. Мёрфи снова взяла обрез на изготовку и пристроилась за ним. Я поднял свой игрушечный пистолет и шагнул следом.

– Еще раз – где они держат заложников? – спросила Мёрфи.

– В чулане справа от лестницы.

– Так было несколько часов назад, – возразил Кинкейд. – Теперь они могут находиться где угодно. Стоит только спуститься, и нам будет не до этих игр.

– Главная наша забота – заложники.

– К чертовой матери заложников. Для того вампы их и берут, – нахмурился Кинкейд. – Если позволите им диктовать вам тактику, они воспользуются этим, чтобы убить вас.

– Не ваше это дело, – набычился я. Голос Кинкейда сделался тише, но резче.

– Не забывайте, я ведь рядом с вами. Они запросто могут ошибиться и убрать меня вместо вас.

– За то вам и платят немалые баксы.

Он покачал головой:

– Мы даже не знаем, живы ли они. Послушайте, это ведь подвал. Все, что от нас требуется, – это закатить туда несколько гранат, а потом спуститься и зачистить все, что останется. Мы под землей. Число случайных жертв сведется к минимуму.

– Это, конечно, хорошо, но недостаточно хорошо, – буркнул я. – Сначала мы спасаем заложников. Когда они будут в безопасности, займемся Маврой.

Кинкейд, сощурившись, оглянулся на меня через плечо; взгляд его был холоден.

– Боюсь, мертвыми нам спасать их будет немного сложнее.

Тут Мёрфи приставила ствол обреза к Кинкейдову позвоночнику.

– Скажите, у вас достаточно прочный бронежилет? – поинтересовалась она.

Нет, умеет все-таки иногда Мёрфи найти нужные слова.

Секунды две-три все мы молчали. Я заговорил первым:

– Возможно, мы погибнем, пытаясь спасти заложников. Мы наверняка погибнем, если не будем держаться вместе. Ну же, Кинкейд, это ведь проще простого рассчитать. Или разрывайте контракт и уходите отсюда.

Долгое мгновение он внимательно смотрел на Мёрфи, потом повернулся обратно к зияющему провалу лестницы.

– Ладно, – произнес он. – Будь по-вашему. День любителя.

Когда мы начали спускаться вниз, тот, кто ждал нас в темноте, снова засмеялся.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Подвал приюта оказался необычно глубоким, тем более по чикагским меркам. Лестница спускалась вниз футов на десять, имея в ширину не больше двух с половиной футов. Воображение рисовало мне ухмыляющихся ренфилдов с автоматами, готовых открыть огонь… уже стреляющих… пули, летящие в нас, впивающиеся в наши тела, рвущие в клочья. Желудок свело судорогой от страха, и мне пришлось напрячься, чтобы стряхнуть эти мысли и сосредоточиться на окружении.

Штукатурные стены были раньше белыми, но трещины и потеки от многочисленных протечек не оставили от первоначального цвета почти ничего. Лестничный марш заканчивался площадкой фута три на три, а за ней вел вниз новый марш. По мере того как мы спускались, воздух становился все холоднее.

Здесь пахло гнилью и плесенью. Наше дыхание, любое наше движение казались в окружавшей нас гнетущей тишине оглушительно громкими. Я вдруг заметил, что выставил ствол своего пейнтбольного пистолета вперед, поверх головы Мёрфи и Кинкейдова плеча, готовый палить в любого, кто окажется в поле зрения. Впрочем, смысла в этом было бы не слишком много: ни одному смертному громиле это не причинило бы никакого вреда. Так, намочило бы чуть-чуть… ну, попахивал бы он еще чесноком.

Лестница упиралась в приоткрытую дверь.

Настороженно пригнувшись, Кинкейд отворил ее концом своей пики.

Мёрфи прицелилась обрезом в темноту.

Я тоже. Ствол моего дурацкого пистолета изрядно дрожал – с этим я ничего не мог поделать. Ничего не произошло. Только тишина.

– Блин, – пробормотал я. – Сил нет терпеть такую дрянь.

– Хотите, схожу вам за валиумом, – предложил Кинкейд.

– Поцелуйте меня в задницу, – огрызнулся я.

Он полез в свою поясную сумку и достал пару пластмассовых трубок. Резко согнул их, встряхнул, и трубки вспыхнули холодным химическим светом. Потом осторожно заглянул в проем и швырнул их одну вправо, вторую влево, сам оставаясь в тени, чтобы никто, находившийся за дверью, не видел его. Выждав мгновение, он снова заглянул в дверь и повертел головой.

– Ничего движущегося, – сообщил он. – Ничего светящегося. Однако, похоже, ваша схема, Дрезден, точна. Коридор справа тянется футов на десять и упирается в дверь этого вашего чулана. Налево длиннее – футов двадцать, и открывается в помещение.

– Сначала чулан, – произнес я.

– Прикройте меня.

Крадучись, Кинкейд одолел последние две ступени и нырнул в дверь. Мёрфи держалась в футе за его спиной. Кинкейд скользнул вправо, а Мёрфи, пригнувшись, осталась на месте, нацелив обрез влево, вдоль освещенного зеленым сиянием коридора. Вряд ли я двигался так же плавно и бесшумно, но все же не отставал от Кинкейда, держа наготове пистолет и посох.

Дверь чулана имела в высоту всего пять футов и открывалась наружу, в коридор. Кинкейд прислушался, потом пропустил к двери меня. Я не обнаружил на ней никаких заклятий и заговоров, поэтому кивнул ему. Он перехватил пику так, чтобы мгновенно пронзить ею всякого, кто бросится на него из чулана, и рывком распахнул дверь.

Луч света с его пики скользнул по темному помещению – слишком большому для чулана, слишком маленькому для полноценной комнаты. Сырые каменные стены сплошь поросли плесенью, и в нос ударил запах немытых тел и испражнений.

С полдюжины детей не старше девяти-десяти лет испуганно жались к дальней стене. Все были одеты в обноски, по большей части на несколько размеров больше. На запястьях поблескивали стальные наручники, прикованные тяжелой цепью к стальному кольцу в полу. Не издавая ни звука, дети отпрянули от двери, от света.

Дети.

Кому-то предстояло сильно пожалеть об этом. Черт, кто-то должен был поплатиться за это, пусть даже мне пришлось бы голыми руками снести чертово здание – да хоть весь квартал. Даже монстры должны соблюдать какие-то правила.

Впрочем, на то они ведь и монстры, так?

– Сукины дети! – прорычал я и сунул голову в комнату.

Кинкейд грубо, всем телом оттолкнул меня обратно.

– Нет! – рявкнул он.

– Черт, прочь с дороги, – возмутился я.

– Это ловушка, Дрезден, – сказал Кинкейд. – Сейчас нарвались бы на растяжку – и убили бы нас всех.

Мёрфи покосилась на нас через плечо и снова принялась вглядываться в темноту.

Я хмуро посмотрел на Кинкейда, потом подобрал светящуюся пластиковую трубку и посветил в дверь.

– Не вижу никакой проволоки.

– Не буквально, – пояснил Кинкейд. – Там сеть инфракрасных лучей.

– Инфракрасных? Но как вы…

– Черт подери, Дрезден, хотите знать побольше обо мне – дождитесь резюме. На общих основаниях.

Черт, он говорил дело. Пожалуй, поздновато было интересоваться происхождением Кинкейда.

– Эй, ребята, – окликнул я. – Не шевелитесь-ка все и держитесь подальше от двери, ладно? Мы сейчас вас отсюда вытащим. – Я понизал голос и повернулся к Кинкейду: – А как нам вытащить их отсюда?

– Не уверен, что это вообще возможно, – сказал Кинкейд. – Датчики подключены к противопехотной мине.

– Ну… – пробормотал я. – Не можем ли мы… вы… пригрузить эту мину чем-нибудь? Пока на взрыватель действует какая-то нагрузка, он не сработает, так ведь?

– Так, – согласился Кинкейд. – Если только мы вернулись во времена Второй мировой. – Он покачал головой. – Современные мины продвинулись в искусстве убивать людей значительно дальше, Дрезден. Эта мина английская, последней модели.

– Откуда вы знаете?

Он постучал себя пальцем по носу.

– У британцев взрывчатое наполнение другое. Скорее всего это прыгающая мина. Очень гадкая штука.

– Прыгающая?

– Угу. Если что-нибудь заслоняет луч, срабатывает взрыватель. Вышибные заряды выбрасывают в воздух несколько так называемых суббоеприпасов, и те взрываются на высоте пяти или шести футов. В результате взрыва рассеивается облачко из тысячи с небольшим стальных осколков. Убивает все в радиусе тридцати или сорока метров – если взрывается на открытом месте. В замкнутом помещении вроде этого, возможно, радиус поражения увеличивается. Если бы эту мину ставил я, я бы нацелил ее вдоль коридора. С такими каменными стенами осколки посекут все на всем его протяжении.

– Я мог бы вывести из строя источник инфракрасного излучения, – предложил я.

– Это все равно что попасть в луч, – возразил Кинкейд. – Верная смерть.

– Черт! – Я поперхнулся и отступил от двери на шаг, надеясь, что мои отрицательные эмоции не приведут эту гадость в действие совсем уж не вовремя. – Если осколки летят с одной стороны, я мог бы прикрыть нас защитным полем.

Кинкейд скептически поднял бровь.

– Правда?

– Правда.

– Черт. Но детишкам это вряд ли поможет. Они ведь с той стороны.

Я нахмурился, как туча.

– Но как нам тогда обезвредить эту штуку?

– Вы ведь до сих пор не хотите решений в большевистском стиле?

– Не хочу.

– Значит, кому-то придется заползти туда под лучами, найти мину, обезвредить ее и отключить от датчиков.

– Отлично, – обрадовался я. – Так сделайте это.

Кинкейд покачал головой:

– Не могу.

– Чего?

– Не могу.

– Почему?

От мотнул головой в сторону двери:

– Там три луча с произвольным углом наклона. Я просто не пролезу под ними.

– Я вас худее, – задумчиво произнес я.

– Да. А также длиннее и не отличаетесь особой ловкостью. И потом, я знаю, что происходит с чувствительной техникой при приближении чародея.

– Но кому-то ведь надо сделать это, – не сдавался я. – Кому-то достаточно миниатюрному, чтобы…

Мы оба оглянулись на Мёрфи.

– Как мне обезвредить ее? – спросила Мёрфи, продолжая вглядываться в полумрак коридора.

– Под мою диктовку, – ответил Кинкейд. – Дрезден, возьмите-ка ее пушку и прикрывайте нас.

– Эй, – обиделся я. – Кто здесь командует? Кинкейд, диктуйте ей, что нужно. Мёрфи, дай мне обрез, чтобы я вас прикрыл.

Я сунул свой шутовской пистолет под плащ, в петлю, обычно предназначавшуюся для моего жезла. Потом подмигнул Мёрфи. Она не ответила – просто отдала мне дробовик и повернула бейсболку козырьком назад. Потом двинулась по коридору к чулану, на ходу снимая куртку и пояс с кобурой.

– Жилет тоже лучше снять, – посоветовал Кинкейд. – Если надо, я потом просуну его вам. Пожалуй, лучше лезть в левый нижний угол. Прижимайтесь как можно ниже и левее. Думаю, у вас получится.

– Думаете? – возмутился я. – А если вы ошиблись?

Он раздраженно покосился на меня.

– Надеюсь, вам не хочется, чтобы я диктовал вам еще, как охранять коридор, если оттуда вдруг повалят вампиры, нет? – поинтересовался он.

Я хотел было обидеться, но он говорил дело, а потому я угрюмо уставился в темноту, сжимая приклад обреза. Пришлось немного повозиться – модель была незнакомая, и я не сразу нашел предохранитель. Я щелкнул флажком, сдвинув его на красную точку. Во всяком случае, я решил, что она красная. В зеленом химическом свете она казалась черной.

– Стоп, – скомандовал Кинкейд все тем же спокойным голосом. – Расслабьте.

– Что расслабить? – спросила Мёрфи.

– Попу свою расслабьте.

– Прошу прощения?

– Вы сейчас заденете луч. Нужно на четверть дюйма ниже. Расслабьтесь.

– Я расслаблена, – возразила Мёрфи.

– Ох, – буркнул Кинкейд. – Значит, у вас слишком пышная попа. Снимайте штаны.

Я вздрогнул и оглянулся. Мёрфи лежала ничком, прижимаясь к полу щекой и вытянув вперед руки. Она успела заползти в дверь примерно по плечи. Ей удалось чуть повернуть голову, чтобы посмотреть на Кинкейда.

– Что, еще попробовать?

– Снимайте штаны, – с улыбкой повторил Кинкейд. – О детях подумайте.

Она пробормотала что-то себе под нос и попробовала опустить руки.

– Не пойдет, – сказал Кинкейд. – Слишком далеко заползли.

– Ну, гений, – буркнула Мёрфи. – Что тогда мне делать?

– Лежите и не шевелитесь, – скомандовал Кинкейд. – Сам вам их спущу.

Мгновение царила тишина. Потом Мёрфи прошипела что-то. А может, просто охнула.

– Да не укушу я вас, – заверил Кинкейд. – Не шевелитесь. Мне хочется выйти отсюда живым.

– Ладно, – сдавленно отозвалась Мёрфи, чуть помедлив.

Я насупился в темноту, борясь с приступом совершенно иррациональной злости. Все-таки я не удержался и оглянулся еще раз. Мёрфи, извиваясь, уже почти полностью проползла в дверь. Ноги у нее были белые, сильные, красивые. И я не мог не признать, что Кинкейд совершенно верно охарактеризовал ее заднюю часть.

Кинкейд придерживал ее за ляжки, не позволяя случайно уклониться слишком далеко в сторону. Или, по крайней мере, лучше бы он делал именно это – в противном случае мне пришлось бы его убить.

Я тряхнул головой и вернулся к своей вахте. «Не кипятись, Гарри, – думал я про себя. – Между тобой и Мёрфи ничего нет ведь. Она не твоя собственность. Она сама за себя отвечает. Она занимается тем, что хочет, с кем хочет. Ты ведь даже ею не увлечен. Не тебе и возникать по этому поводу».

Я повторил эти мысли несколько раз, нашел их безупречно логичными, морально устойчивыми… правда, мне все равно хотелось придушить Кинкейда. Из чего следовал целый ряд выводов, обдумать которые у меня все равно не было времени.

Еще несколько секунд – и я услышал, как они переговариваются вполголоса. Мёрфи описывала взрывное устройство, а Кинкейд давал ей инструкции.

В темноте, за пределами света от дальней химической трубки, что-то пошевелилось.

Я чуть сменил позу и сунул руку в поясную сумку. Достав оттуда пару трубок-светильников, я согнул обе об пол, сломав разделявшую химикалии перегородку, и встряхнул. Обе разгорелись неярким зеленым светом. Я кинул их в глубь коридора, и они прокатились по полу дальше, в расположенную в дальнем конце комнату. Впрочем, трубки почти ничего не высветили: каменный пол, кусок перегородки из сухой штукатурки… Боб говорил, что это помещение используется в качестве кладовой – разбито гипсокартонными перегородками на несколько маленьких кладовок, временное жилье при стихийных бедствиях. Однако все, что я видел, – это нижнюю часть двери, пару штабелей картонных коробок, портновский манекен и светящиеся трубки, которые сам туда и кинул.

А потом что-то большое, четвероногое на мгновение ступило между мной и одной из трубок. Темнопес оказался здоровенным зверем – возможно, крупной немецкой овчаркой, и словно нарочно замер на месте, демонстрируя свои размеры, прежде чем снова раствориться в темноте.

Я стоял, выставив перед собой обрез, и сильно жалел о том, что у меня нет с собой сломанного Инари жезла. В качестве оружия я бы предпочел его, а не этот чертов дробовик. Без жезла, помогавшего мне фокусировать разрушительную энергию огня, я не осмеливался использовать против нехороших парней свою магию, особенно в замкнутом пространстве убежища. Впрочем, может, оно и к лучшему. Боюсь, свою квоту на поджоги общественных зданий на эту неделю я уже исчерпал.

Я не видел больше ничего, но понимал, что там кто-то таится. Поэтому я опустил веки, не зажмуриваясь окончательно, и сосредоточился, прислушиваясь. Я уловил слабое дыхание, но ничего больше.

Черт, плохо старался. Я опустил обрез, расслабил плечи и попробовал еще раз. Звуки дыхания сделались громче, отчетливее, и я разобрал несколько отдельных источников этих звуков. Еще секунду спустя я расслышал слабый ритмичный стук – биение сердца. Сердец. Стук сливался в нестройный хор, но мне удалось выделить две группы. В одной стук раздавался чаще, легче – сердца меньшего размера, должно быть, собачьи. Таких обнаружилось четыре. Другие точно принадлежали людям: пять сердец бились в свирепом адреналиновом угаре – обладатели их прижались к стенам по обе стороны от двери в коридор, вне поля зрения, но менее чем в двадцати футах от меня.

А из дальнего конца помещения до меня донеслись шаги – медленные, осторожные. Они почти бесшумно приближались по каменному полу, и в свечении одной из моих трубок возникла темная, несомненно, женская фигура.

И ни звука сердцебиения от нее не доносилось.

Мавра.

Появились темнопсы, окружив вампира размытыми в полумраке силуэтами. Сердце мое сжалось от недобрых предчувствий, и я мотнул головой, стряхивая концентрацию. Подняв обрез, я поднялся на ноги и попятился.

И снова этот негромкий издевательский смех нарушил тишину подвала.

– Проблема, – бросил я через плечо. – Пять ренфилдов, по меньшей мере, пять псов, и Мавра не спит.

– Разумеется, – произнес сухой, словно пыльный голос Мавры. – Я ждала тебя, Дрезден. Мне кое-что хотелось у тебя спросить.

– Да? – удивился я. Повернувшись к Кинкейду, я чуть слышно спросил: – Долго еще?

Кинкейд пригнулся и подобрал с пола свою пику.

– Секунд тридцать, – буркнул он, на мгновение повернувшись ко мне.

– Забираем детей – и уносим ноги! – шепнул я.

– Я тобой давно уже восхищаюсь, Дрезден, – снова послышался голос Мавры. – Я видела, как ты своей волей останавливаешь пули в полете. Я видела, как ты останавливаешь ножи, и клыки, и когти. – Она сделала жест рукой. – Вот мне и хочется узнать только одно: как выстоишь ты против своего же излюбленного оружия.

И сразу же из-за двери, заслонив от меня Мавру, выступили в коридор два ренфилда. Оба держали в руках по длинной металлической штуковине, у обоих торчали из-за плеч какие-то округлые металлические предметы. На концах металлических трубок заплясали голубые огоньки зажигания, и я понял, что это такое.

Оба ренфилда как по команде подняли огнеметы и залили узкий коридор морем огня.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Рявкнул дробовик – не знаю, правда, сознательно ли я нажал на спуск или просто дернулся от неожиданности. Нехорошие парни находились от меня на расстоянии футов двадцать – отменная дистанция для рассеивания картечи. Если бы я целился по-настоящему, наверное, мне удалось бы уничтожить одного из двух. Однако основная часть заряда прошла между ними, хотя, судя по тому, как они оба дернулись и скорчились, некоторая часть картечин им все-таки досталась. А может, это они от грохота. Огонь неуверенно вырвался из жерл огнеметов и обрызгал пол, стены, потолок коридора горящими шарами – судя по всему, комками смеси бензина и нефтяных сгустков, самодельным напалмом. Воздух в подвале разом сделался из холодного обжигающе-горячим. Даже этот не то чтобы слишком удачный залп почти лишил мои легкие кислорода.

Оба ренфилда, ничем не примечательные мужчины в оборванной одежде – только глаза у них горели диким, фанатичным огнем, – помедлили секунду-другую, а потом расставили ноги пошире и прицелились еще раз. Всего секунду – но и ее хватило, чтобы спасти мою жизнь. Я бросил дробовик, перехватил посох правой рукой и встряхнул браслетом-оберегом. Потом сосредоточил все свои подогретые паникой эмоции в один заряд – и швырнул его вперед стеной энергии.

На этот раз ренфилды пальнули как надо. Огонь ударил из жерл мощной струей, не хуже водяного потока из пожарного рукава. Я остановил этот ревущий огненный шторм своим щитом… вот только мой щит никогда не был рассчитан на то, чтобы останавливать пламя. Вообще-то он неплохо защищает от материальных объектов, и за свою карьеру чародея я справлялся с его помощью с разными штуками – от пуль до обезумевших лифтовых кабин. Остановить-то он огонь остановил, но жар передался через браслет прямиком мне в руку. Несколько галлонов напалма размазались по щиту, продолжая пылать ослепительно ярким огнем.

Это было больно. Боже, как больно! Первыми это ощутили пальцы левой руки, потом ладонь, вся кисть, запястье – все за какую-то секунду. Если вы никогда не обжигались как следует, вам не понять, каково мне приходилось. Миллион осязательных нервов в кончиках пальцев разом послали панические сигналы моему мозгу. Казалось, рука моя просто взорвалась и превратилась в сгусток пульсирующей боли.

Я отдернул руку, ослабив концентрацию воли, и щит начал подаваться. Пришлось стиснуть зубы и снова выбросить руку вперед, вновь укрепив щит. Все же я медленно, мелкими шажками пятился назад, почти ослепленный болью, из последних сил не давая щиту развалиться.

– Десять секунд! – крикнул Кинкейд.

Я увидел, как на левой руке вспухают волдыри от ожогов. Пальцы против воли скрючились. Они казались тоньше, словно вылепленные из тающего воска, и сквозь плоть проступили тени костей. Щит все слабел. Боль усиливалась. Я стоял у нижней ступеньки, а пустое пространство между мной и дверью казалось никак не меньше мили.

Не было у меня этих десяти секунд.

Я сосредоточился, присовокупил к своим эмоциям – страху, ярости – еще и эту багровую боль, обратил все в новый заряд энергии и послал ее в посох. Вырезанные на нем руны разом засияли ослепительным светом. В нос ударил запах горелой древесины, и когда посох готов был уже рассыпаться пеплом, я выкрикнул:

– Ventas servitas!

Энергия, которую я накачал в посох, взметнулась из него невидимой змеей. Щит рухнул, и почти сразу же по лестнице с визгом слетел ураганный вихрь. Он закрутил полы моей старой куртки, захлопал ими, как флагом, а потом подхватил горящий напалм и швырнул его обратно, добавив воздуха для лучшего сгорания.

Огонь обезумел. Он слизнул плесень со старых камней, сгладил трещины в полу; напитанные влагой камни трескались и плевались паром.

Еще мгновение я видел ренфилдов, продолжавших поливать коридор огнем. Они завизжали, но Мавра выкрикивала им команды стоять на месте. Они повиновались – и это убило их. Напалм накатил на них, и оба исчезли в клубящемся пламени.

То, что осталось лежать на полу после того, как огонь схлынул, ничем не напоминало человеческие останки.

Я не ослаблял напора воли, гнавшего огонь все дальше, в глубь кладовой, заливая ее смертоносной оранжевой рекой, оставляя только почерневшие угли. Еще несколько полных боли секунд я поддерживал ветер, потом силы мои иссякли, и руны на посохе померкли. Боль захлестнула меня с головой, я почти ослеп от нее.

– Чародей! – взвыла Мавра полным змеиной злобы голосом. – Чародей! Чародей! Убейте его! Убейте их всех!

– Подберите его, – рявкнул Кинкейд.

Я почувствовал, как Мёрфи подхватывает меня под руки и тащит прочь от огня. Зрение понемногу прояснялось. Сквозь багровую пелену я увидел, как обугленная, мало напоминающая человека фигура вынырнула из огня и замахнулась на Кинкейда топором. Наемник вонзил пику ему в грудь, остановив в какой-то паре футов от себя. Еще одна фигура показалась из дыма; у этой в руках виднелся дробовик. Послышался грохот, огненная струя вырвалась из спины пронзенного пикой ренфилда и ударила в лицо второму. Кинкейд выдернул пику из не подававшего признаков жизни ренфилда, а второй тем временем слепо оглядывался по сторонам и в конце концов уставил дробовик в более или менее верном направлении.

Кинкейд крутанул пику, перехватил ее тупым концом вперед и с размаху ткнул в грудь второго ренфилда. Громыхнул выстрел, и второй зажигательный заряд продырявил его насквозь. Горящий труп повалился на пол.

Следующий выстрел грянул откуда-то из дыма. Кинкейд охнул и пошатнулся. Пика выпала у него из рук, но он устоял на ногах. В руках его почти мгновенно оказалось по пистолету, и он, пошатываясь, принялся отступать, посылая в дым пулю за пулей.

Все новые ренфилды, слегка поджаренные, но вполне боеспособные, выныривали из дыма, поливая Кинкейда огнем. Вокруг них роились темнопсы – жуткие, почти лишенные шерсти оболочки, наполненные демонической злобой. За ними следовала Мавра – я в первый раз получил возможность разглядеть ее. Она была одета точно так же, как в прошлый раз, когда я ее видел: в совершенно черный костюм эпохи Возрождения, какому позавидовал бы Гамлет… правда, с тех пор костюмчик слегка поистрепался. Взгляд ее мертвых глаз уперся в меня, и она подняла руку с зажатым в ней топором.

Первые два пса набросились на Кинкейда, и он рухнул – я и крикнуть не успел. Один из ренфилдов с размаху опустил на него топор, а другой просто разрядил свой дробовик в кучу малу, к которой прибавились еще два пса.

– Нет! – крикнул я.

Мёрфи затащила меня в чулан, прочь с линии огня, – и тут Мавра швырнула свой топор. Вращаясь, он влетел в дверь и врезался в противоположную стену с такой силой, что целиком зарылся стальным лезвием в камень, а деревянное топорище разлетелось в щепки. Двое из ребятишек, все еще прикованные рядом с тем местом, куда попал топор, вскрикнули от боли и страха, когда в них угодили щепки и каменные осколки.

– Боже! – выдохнула Мёрфи. – Боже, что у тебя с рукой! – Швырнув меня в дальний угол чулана, она подобрала обрез, высунулась за дверь и не спеша, прицельно, выпустила восемь или девять зарядов. Лицо ее сосредоточенно хмурилось; голые ноги казались неестественно белыми на фоне черного бронежилета. – Гарри! – окликнула она. – Я ничего не вижу: дыму слишком много. Но они у подножия лестницы. Что делать?

Взгляд мой уперся в небольшую черную коробку у потолка. В ту самую противопехотную мину, о которой говорил Кинкейд. Черт, а ведь он не ошибался: она была повернута так, чтобы осколки, отрикошетив от стен, засыпали и чулан, и коридор.

– Гарри! – крикнула Мёрфи.

Я и говорить-то толком не мог еще, но все же прохрипел:

– Можешь снова зарядить мину?

Она оглянулась на меня через плечо широко раскрытыми глазами.

– Ты хочешь сказать, нам уже не выбраться?

– Ты можешь это сделать? – рявкнул я.

Она кивнула.

– Тогда делай. Дождешься моего сигнала, поставишь на боевой взвод и падай на пол.

Она повернулась и, забравшись на деревянный стул, принялась возиться с миной. Не знаю, откуда он взялся, этот стул: может, это Мёрф подтащила его к двери, а может, нехорошие парни тоже им пользовались. Она подцепила к клеммам два разъема-клипсы и застыла, держа третий в руке и глядя через плечо на меня. Лицо ее побледнело. Дети хныкали и всхлипывали, сбившись в кучу на полу.

Я с усилием поднялся на колени перед детьми, лицом к двери. Потом выставил вперед левую руку – и мгновение потрясенно смотрел на нее. То есть мне всегда казалось, что красное с черным мне к лицу, но только в том случае, если это относится к одежде. Не к моим рукам-ногам. Моя кисть превратилась в почерневшую клешню – то есть черную везде, где она не была красной от крови. Браслет-оберег тоже потемнел и слегка покорежился от жара, но все же маленькие серебряные щиты чуть светились скрытой в них энергией.

Я поднял было другую руку дать сигнал Мёрфи, но услышал крик со стороны лестницы – свирепый, клокочущий, почти лишенный чего-либо человеческого. Дым рассеялся на мгновение, и я увидел Кинкейда – припадая на одну ногу, он отступил к стене и прижался к ней спиной. Одной рукой он зажимал рану на ноге, в другой держал пистолет. Потом поднял его и стрелял в невидимую мне цель до тех пор, пока обойма не опустела, и курок не щелкнул вхолостую.

– Давай, Мёрф! – крикнул я и повысил голос. – Кинкейд! Большевистская марионетка!

Голова его повернулась в мою сторону. Он молниеносно пригнулся, а потом отшвырнул пистолет, отпустил зажатую рану и бросился ко мне на руках и одной здоровой ноге.

Я снова изготовил щит и коротко взмолился, чтобы взрыватель мины сработал как надо.

Время замедлило бег.

Кинкейд ворвался в дверь.

Мина коротко пискнула. Потом в ней что-то звонко щелкнуло.

Кинкейд пролетел мимо меня. Я чуть посторонился, пропуская его, и одновременно бросил остаток моих сил и воли в щит.

Крошечные металлические шарики – штук двадцать или тридцать – взметнулись из корпуса мины. Я выстроил защитное поле так, чтобы оно, начавшись от двери чулана, повышалось к задней стене до высоты фута в четыре. Несколько шариков ударило в щит, но уклон щита заставил их отрикошетить в коридор.

А потом шарики с оглушительным грохотом взорвались. Осколки терзали каменные стены и плоть с одинаковой эффективностью. Мой щит сиял от напряжения, от энергии бивших в негоосколков. Грохот стоял неописуемый; казалось, одного его достаточно, чтобы убить все живое в подвале.

И почти сразу же все стихло.

Наступила тишина, нарушаемая только потрескиванием огня. Ничего не шевелилось, лишь клубился заполнивший коридор дым.

Мёрфи, Кинкейд, дети-заложники и я сам сбились в бесформенную кучу. Несколько секунд мы так и оставались сидеть, оглушенные. Потом я спохватился.

– Пошли. Надо убираться отсюда, пока огонь не разгорелся. – Голос мой звучал хрипло. – Давайте-ка выведем детей. Пожалуй, я могу порвать цепи.

Кинкейд молча вытянул руку и снял со стены ключ. Потом прислонился к стене спиной и бросил ключ мне.

– А можно и так, – кивнул я и передал ключ Мёрфи.

Она принялась размыкать наручники. Я слишком устал, чтобы шевелиться. Рука не болела, что само по себе неважный признак. Но я слишком устал даже для того, чтобы переживать на этот счет. Я просто сидел и смотрел на Кинкейда.

Он снова зажимал раненую ногу рукой. Из-под пальцев сочилась кровь. Кровь испачкала весь его живот, руку, да и лицо его было сплошь забрызгано, словно он играл в «поймай яблоко» на бойне.

– Вы ранены, – сказал я.

– Есть немного, – согласился он. – Собака.

– Я видел, как на вас навалились.

– Да, там фигня вышла, – кивнул он.

– Что произошло? – спросил я.

– Я остался жив.

– У вас вся грудь в крови. И рука.

– Знаю.

– И лицо тоже.

Он поднял бровь, потом потрогал подбородок и посмотрел на перепачканные кровью пальцы.

– А… Это не моя кровь. – Он принялся рыться в поясной сумке.

Я сумел-таки накопить еще немного энергии, чтобы встать и подойти к нему. Он достал из сумки ролик черной изоленты и резкими, уверенными движениями туго обмотал ею раненую ногу, буквально заклеив рану. Он использовал почти треть ролика, потом хмыкнул и оторвал остаток.

– Боюсь, руку-то вы потеряли, – заметил он.

– Я так и так собирался отослать ее на кухню. Заказал средней прожарки.

Пару секунд Кинкейд молча смотрел на меня, потом негромко засмеялся. Странный у него вышел смех – будто он не привык к этому. Так и продолжая смеяться, он поднялся, достал еще один пистолет и снял с пояса свой мачете.

– Выводите детей, – сказал он. – Пойду расчленю для надежности то, что осталось.

– Супер, – кивнул я.

– Столько хлопот, столько проблем – и в результате вы все равно разнесли все к чертовой матери. Не проще ли было сразу с этого начать, а, Дрезден?

Мёрфи освободила детей, и они по одному отцеплялись от стены. Какая-то девочка лет четырех-пяти просто упала с плачем на меня. Я придержал ее за плечи с минуту, давая выплакаться.

– Нет, нельзя, – сказал я Кинкейду.

Кинкейд смотрел на меня со своим обыкновенным непроницаемым выражением лица. В глазах его на мгновение мелькнуло что-то дикое, кровожадное, сытое… Мелькнуло – и исчезло. Может, мне это только показалось. – Возможно, вы правы, – произнес он и исчез в дыму. Мёрфи помогла мне встать. Она заставила всех детей взяться за руки, сама взяла за руку переднего и повела всех нас к лестнице. По дороге она нагнулась и подобрала с пола свои джинсы. Впрочем, того, что от них осталось, явно не хватало, чтобы избежать обвинения в появлении в общественном месте в непристойном виде, так что она со вздохом кинула их обратно.

– Розовые трусики, – заметил я, опустив взгляд. – С белыми резинками. Ни за что бы не догадался.

Мёрфи тоже слишком устала, чтобы испепелять взглядом. Но честно попробовала.

– Они здорово идут к бронежилету и поясу с кобурой, Мёрф. Сразу видно, что ты женщина, для которой долг прежде всего.

Она с улыбкой наступила мне на ногу.

– Чисто, – послышался из дыма голос Кинкейда, и он показался, слегка закашлявшись. – Там четыре занятых гроба. Один из них – тот одноухий парень, о котором вы рассказывали. Все теперь без головы. Эти вампиры – история.

– А Мавра? – спросил я.

Он покачал головой:

– Весь этот конец коридора – просто мечта черного рынка органов для пересадки. Эта тварь стояла прямо на пути основной части осколков. Для ее идентификации теперь потребуется медицинская карта от дантиста… и услуги профессионала по сборке паззлов.

Кинкейд не видел, как за его спиной из дыма возникла Мавра – чудовищно изорванная, искореженная, обгоревшая и злая, как все силы ада. У нее недоставало нижней челюсти, половины руки, изрядной части торса; одна из ее ног держалась на клочке плоти… ну, белье тоже помогало удерживать ее на месте. При всем этом двигалась она не медленнее обычного, и глаза ее горели мертвым огнем.

Кинкейд увидел выражение моего лица и бросился ничком на пол.

Я выхватил из-под куртки свой шутовской пистолет и разрядил его в Мавру.

Разрази меня гром, если эта штука не подействовала как самое лучшее заклятие. Блин, лучше почти любого заклятия, а уж я-то в этом разбираюсь! Очередь вышла – не хуже чем у маленьких Кинкейдовых автоматов, и шарики били в Мавру со зловещим шипением. Там, где они лопались на ее теле, вспыхивало серебристое пламя. Оно пожирало ее, и все это происходило быстро, почти мгновенно – словно какой-то гурман быстро-быстро ковырял ее ложкой, как арбуз.

Мавра испустила полный боли и потрясения вопль.

Святая вода с чесноком проделали в ней дырку размером с трехлитровую бутылку «колы». Я даже видел сквозь эту дырку дым и пламя за ее спиной. Она пошатнулась и упала на колени.

Мёрфи выхватила из ножен мачете и бросила плашмя по полу.

Кинкейд перехватил его, уже поворачиваясь к Мавре, и одним ударом снес ей голову у основания шеи. Голова полетела в сторону. Тело просто рухнуло, где стояло. Оно не трепыхалось, не билось в конвульсиях, не кричало и не истекало кровью, из него не взметнулся вихрь волшебного ветра или внезапного облака пыли. Останки Мавры просто повалились на землю. Здорово побитый временем кадавр, ничего больше.

Я перевел взгляд с Мавриного трупа на пистолет у меня в руке. Это впечатляло.

– Кинкейд? Могу я оставить эту штуку себе?

– Легко, – отозвался он. – Просто припишу ее стоимость к счету. – Он медленно поднялся, глядя на царивший вокруг хаос. Потом покачал головой и побрел к нам. – Даже увидев собственными глазами, трудно поверить.

– Во что? – не понял я.

– В щит ваш. И еще в этот ваш номер с ветром и огнем – тем более с такой-то рукой. – Он покосился на меня, и во взгляде мелькнуло что-то, похожее на опаску. – Никогда еще не видел, что может сделать чародей в полную силу.

Какого черта… Я решил, что не помешает, если наемник будет меня хоть немного побаиваться. Я остановился и оперся о посох. Руны все еще светились багровым, хотя быстро тускнели. От посоха поднимались маленькие струйки дыма. Да, так тяжко ему еще не приходилось, но упоминать об этом в сложившейся ситуации было не обязательно.

Я смотрел на Кинкейда в упор до тех пор, пока не сделалось очевидным, что он не хочет встречаться со мной взглядом. А потом негромко, мягко, можно сказать, произнес:

– И не видели еще.

И вышел, оставив его смотреть мне вслед. Я ни на мгновение не тешил себя мыслью, что страх заставит его отказаться от мысли убить меня, если я не заплачу. Но все же он, может, и отнесется к этому ответственнее, взвешеннее. Тут ведь даже мелочь не помешает.

Прежде чем мы вышли из подвала, я снял куртку и накинул Мёрфи на плечи. Она оказалась даже слишком велика: не просто закрыла ей ноги, но еще и по земле волочилась. Мёрф благодарно посмотрела на меня – как раз тут в дверях появился Эбинизер. Старик бросил взгляд на детей, на мою руку и присвистнул.

– Ты идти-то сможешь? – спросил он.

– До машины дойду как-нибудь. Надо увозить отсюда детей и самим убираться к чертовой матери.

– Отлично, – кивнул он. – Куда?

– Детей отвезем к отцу Фортхиллу, в церковь Святой Марии Всех Ангелов, – сообразил я. – Он придумает, чем и как им помочь.

Эбинизер кивнул:

– Я о нем слышал. Хороший человек.

Мы вышли и принялись размещать детей в кузове старого Эбинизерова «форда». Он поднял их по одному в кузов, уложил на толстое ватное одеяло и накрыл другим таким же.

Из дома вышел Кинкейд с большим пластиковым мешком для мусора; дым из двери валил все сильнее. Мешок был полон наполовину. Кинкейд закинул его на плечо и повернулся ко мне:

– Позаботился о деталях. С моей точки зрения, контракт выполнен. Вы довольны?

– Угу, – кивнул я. – Приятно было с вами поработать. Спасибо.

Кинкейд покачал головой:

– Деньги – вот лучшая благодарность.

– Э… да, – сказал я. – Конечно. Кстати об этом. Сегодня суббота, и мне нужно в банке переговорить…

Он шагнул ко мне и протянул белую визитную карточку. На ней был вытиснен золотыми буквами номер, а под ним, уже чернилами, – цифра, по сравнению с которой все мои банковские сбережения казались просто мизерными. И ничего больше.

– Мой счет в швейцарском банке, – пояснил он. – Я не спешу. Перечислите это на него ко вторнику, и мы в расчете.

Он забрался в свой фургон и уехал.

Вторник.

Блин!

Эбинизер проводил взглядом отъезжающий белый фургон, потом помог Мёрфи усадить меня в кабину. Я сидел между ним и Мёрфи, сдвинув ноги направо от рычага переключения передач. Мёрфи держала в руках аптечку первой помощи и, пока мы ехали, осторожно обработала и перевязала мою обожженную руку. Эбинизер вел машину медленно, осторожно. Первые полицейские сирены мы услышали, уже отъехав квартала на два.

– Детей – в церковь, – сказал он. – Потом куда?

– Ко мне домой, – ответил я. – Надо подготовиться ко второму раунду.

– Второму раунду? – переспросил Эбинизер.

– Угу. Если я ничего не сделаю, ритуальное энтропийное проклятие ударит по мне в полночь.

– Я могу тебе чем-нибудь помочь? Я посмотрел на него:

– Надо поговорить.

Он хмуро уставился вперед.

– Хосс. Ты слишком активно во все ввязываешься. Слишком много работаешь. Слишком много, черт подери, на себя берешь.

– Во всем этом, однако, есть и положительная сторона, – заметил я.

– Да?

– Хи-хи. Если я схлопочу его сегодня вечером, мне не придется ломать голову над тем, как расплатиться с Кинкейдом, пока он меня не прихлопнул.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Эбинизер вел машину, а я проваливался в какое-то муторное забытье. Да нет, вру, конечно. Забытье было вполне даже приятным, и я не возражал. Рот мой отказывался работать, и та немногая часть моего сознания, которая могла еще как-то соображать, понимала, что это убаюкивающее покачивание на грани обморока куда лучше пронзительной боли. Где-то на заднем плане переговаривались Эбинизер и Мёрфи, и мы, должно быть, выгрузили все-таки детей у отца Фортхилла, потому что, когда я наконец выбрался из пикапа, их в кузове уже не было.

– Мёрф, – спохватился я, нахмурившись. – Я тут подумал… Если отдел убийств ищет меня, может, не стоит нам ехать ко мне?

– Гарри, – произнесла она. – Мы здесь уже два часа. Ты сидишь у себя на диване.

Я огляделся. Она говорила правду. В камине горел огонь, Мистер лежал рядом с камином на своем излюбленном месте, а колчеухий щен валялся на диване, используя мою ногу в качестве подушки. Во рту почему-то ощущался вкус виски – собственной Эбинизеровой перегонки, но как я его пил, я не помнил. Черт, должно быть, я был в худшем виде, чем мне казалось.

– М-да, – сказал я. – Похоже, что так. Только проблемы мои от этого менее серьезными не стали.

Мёрфи повесила мою куртку на привычный крюк у двери и щеголяла теперь в моих длинных, до колена, вязаных шортах. Ей они доходили почти до лодыжек, пришлось завязать их спереди, чтобы не сваливались, но по крайней мере она не разгуливала в трусиках. Черт!

– Не думаю, – возразила она. – Я переговорила со Столлинзом. Он говорит, что отдел убийств ищет мужчину похожей на тебя внешности, но имя твое не всплывало. Только – что подозреваемый разыскивается для дачи показаний, и зовут его то ли Ларри, то ли Барри. Отпечатков на пистолете не обнаружено, но зарегистрирован он на имя свидетельницы. – Она тряхнула головой. – Не понимаю, как это вышло. Я бы сказала, что тебе просто повезло, когда б не знала тебя лучше. Ты бы объяснил, что ли?

Я устало рассмеялся.

– Угу, – сказал я. – Блин-тарарам. Все-таки Трикси Виксен самая пустоголовая, самая самонадеянная, самая надутая и самая ограниченная из всех поганцев, с которыми мне приходилось сталкиваться. Вот как это вышло.

– Что? – не поняла Мёрфи.

– Мое имя, – пояснил я, продолжая хрюкать от смеха. – Она ведь ни разу не назвала меня правильно. Эта кляча так и не смогла запомнить, как меня зовут. Я вообще сомневаюсь, что она замечает существование людей вокруг, если только не видит в них выгоды для себя.

Мёрфи удивленно повела бровью.

– Но ведь там были и другие, правда? Уж кто-то из них должен знать, как тебя зовут.

Я кивнул.

– Артуро – наверняка. Возможно, Джоан. Остальные знают меня только по имени, но не по фамилии.

– И кто-то стер твои отпечатки с пистолета. Они тебя прикрывают, – заметила Мёрфи.

Я озадаченно прикусил губу. То есть меня удивило не столько то, что Артуро или кто-то из его людей сделал это, сколько моя собственная реакция: какое-то почти совсем непривычное тепло в глубине души.

– Да, правда, – согласился я. – Одному Богу известно зачем, но они это делают.

– Гарри, ты же спас жизнь нескольким из них! – Она тряхнула головой. – С учетом того, чем они занимаются, сомневаюсь, чтобы лучшие семьи Чикаго считали их достойными членами общества. Такое отношение сплачивает людей – а ты им помогал. То есть в беде они считают тебя своим.

– Членом семьи, – хмыкнул я.

Она кивнула с легкой улыбкой.

– Так ты знаешь, кто это сделал?

– Трикси, – ответил я. – Возможно, еще двое. Чутье подсказывает мне, что это клуб бывших миссис Геноса, но это только догадки. И я почти уверен, им помогали.

– Почему ты так считаешь?

– Ну, во-первых, Трикси получала инструкции по телефону, пока держала меня на мушке. И они насылали это проклятие с помощью ритуала. Если только кто-то из них не обладает особым талантом – для того, чтобы накопить столько энергии, требуется два или три человека. И согласись, троица ведьм, кудахчущих над котлом, – это, можно сказать, стереотип.

– «Макбет», – кивнула Мёрфи.

– Ага. И та киношка, где Джек Николсон дьявола играет.

– Могу я спросить кое-что?

– Легко.

– Ты мне как-то рассказывал про ритуалы. Что это вроде как вселенский торговый автомат, да? Какая-то внешняя сила дает тебе что-то, если ты правильно выполнишь некоторую последовательность действий.

– Ну да.

Мёрфи снова тряхнула головой.

– Жуть! Несколько человек станцуют, и кто-то умирает. Обычных людей, я хочу сказать. А что будет, если кто-то книжку напечатает?

– И печатали, – ответил я. – Не раз, и не два. Белый Совет сам пару раз подталкивал к этому – с Некрономиконом, например. Это чертовски надежный способ сделать так, чтобы ритуал, о котором идет речь, больше не работал.

Она нахмурилась:

– Не врубилась. Почему?

– Спрос и предложение, – объяснил я. – Существуют пределы того, что потусторонние силы могут поставить смертному миру. Представь себе эту энергию в виде воды, текущей по трубопроводу. Если ритуал используется парой людей раз в две недели, а может, и в несколько лет, проблем с энергией у них не возникнет. Но когда то же самое попытаются сделать пятьдесят тысяч человек разом, накопить в одном месте достаточно энергии уже не получится. Всего-то и выйдет какая-нибудь мелкая дрянь, дурно пахнущая и на вкус неприятная.

Мёрфи кивнула:

– Значит, люди, имеющие доступ к ритуалам, не любят этим делиться?

– Вот именно.

– И книга черных ритуалов – не из тех, которые твоя пустоголовая порнопринцесса может заказать по почте. Значит, ей помогают.

– Угу, – хмуро кивнул я. – И за этим последним проклятием явно стоял профессионал.

– Почему ты так утверждаешь?

– Оно вышло черт-те насколько быстрее и точнее. Ударило так быстро, что я не успел отвести его от жертвы, хоть и знал о его приближении. И еще – оно было сильнее. Гораздо сильнее, словно тот, кто в этом разбирается, не поленился сфокусировать его… или усилить как-то.

– А как это можно сделать? – поинтересовалась Мёрфи.

– Совместными действиями нескольких способных чародеев, – ответил я. – Ну, иногда для усиления эффекта можно пользоваться определенными предметами или материалами… только они обычно дорогие, как черт-те что. Иногда само место помогает – Стоунхендж, например. Или определенное положение звезд, или определенная ночь в году. Ну и старый проверенный катализатор.

– Какой это? – спросила Мёрфи.

– Кровь. Разрушение жизни. Принесение в жертву животных. Или людей.

Мёрфи поежилась.

– И ты считаешь, в следующую очередь они займутся тобой?

– Угу, – подтвердил я. – Я стою у них на пути. Им просто необходимо сделать это, если они хотят выйти сухими из воды.

– И не растратив капитала?

– Угу, – согласился я.

– Как-то все для убийства из корысти сложновато получается, – заметила Мёрфи. – Нет, я ничего не имею против корысти в качестве мотива, но… черт… Такое впечатление, будто некоторым людям даже в голову не приходит, что, кроме них, на свете есть и другие люди.

– Угу, – в очередной раз со вздохом согласился я. – Просто так, мне кажется, случилось, что трое таких оказались в одном месте.

– Ха, – заявила Мёрфи. – Одному Богу известно, что за роковая случайность сводит вместе трех бывших жен. Я имею в виду, ты хоть представляешь себе процент вероятности такого совпадения?

Я подскочил как ужаленный. Мёрфи уловила самую суть.

– Камни-звезды! А ведь ты права! Как я мог этого не заметить?

– Ну… ты был немного занят, – предположила Мёрфи.

Сердце мое вдруг забилось вдвое чаще, и удары его отдавались в руке неприятным, тупым каким-то давлением. Не болью еще – но и ее ждать оставалось недолго.

– О'кей, давай-ка подумаем. Артуро не объявлял еще, что женится в очередной раз. То есть я сам узнал об этом только потому, что один из тех, кто его хорошо знает, имеет на этот счет догадки. И я сомневаюсь, чтобы экс-жены узнали об этом из первых рук. Собственно, готов биться об заклад, им сообщила об этом та самая третья партия.

– Но зачем? – спросила Мёрфи.

– Потому что, если ты хочешь поколдовать над кем-нибудь, тебе необходимо в это верить. Необходимо очень сильно желать этого. Иначе выйдет пшик. Это значит, они желают чьей-то смерти. Искренне желают.

– Потому что, когда они узнали, это явилось для них неприятным сюрпризом, – продолжала Мёрфи. – Может, тот, кто им это сказал, сгустил краски сильнее, чем есть на самом деле. Возможно, это здорово ударило по ним, свело их с ума. Не знаю, Гарри… Неужели и впрямь нужна четвертая партия, чтобы растереть в порошок новую Артурову зазнобу?

– М-да, – согласился я и тут же застыл, широко раскрыв глаза. – Если только тем, четвертым, не нужно в результате совсем другого. Мёрф, знаешь, мне кажется, все это вовсе не из-за денег.

– Не поняла.

– Геноса влюблен, – сказал я и, сам того не замечая, встал с дивана. – Сукин сын, и это все время находилось у меня перед носом!

Мёрфи нахмурилась, встала вслед за мной и взяла за здоровую руку.

– Гарри, ты бы лучше сел. Давай, а? Ты ранен. Тебе лучше посидеть, пока Эбинизер не вернется.

– Чего?

– Эбинизер. Он считает, что может что-то сделать с твоей рукой, но ему что-то там для этого нужно было достать.

– А… – кивнул я. Голова слегка кружилась. Она потянула меня за руку, и я послушно сел. – Но ведь вот оно!

– Что «оно»?

– Трикси и две другие стреги – просто орудия в руках кого-то другого. Геноса влюблен. Поэтому он не может реагировать на Лару так, как все остальные. Они не в состоянии на него влиять, как обычно. Вот потому-то все так и закрутилось.

Мёрфи нахмурилась еще сильнее.

– О чем это ты? Кто использует их как орудия?

– Белая Коллегия, – объяснил я. – Лорд Рейт и Белая Коллегия. И не случайно и он, и его первый заместитель – оба сейчас в Чикаго.

– Но какое отношение имеет ко всему этому то, что Геноса влюблен?

– Белая Коллегия способна управлять людьми. То есть я хочу сказать, они совращают их, сближаются с ними – и те очень скоро оказываются на крючке. Они могут превращать людей в рабов, чтобы кормиться ими. И чтоб тем это нравилось. В этом источник их силы.

Мёрфи выгнула бровь.

– Но не в случае, если кто-то влюблен?

Я устало усмехнулся:

– Вот именно. И ведь это вслух произнесли при мне, хоть это и внутреннее, можно сказать, дело. Черт, да это практически первое, что она о нем сказала! Что Артуро все время влюбляется.

– Кто сказал?

– Джоан, – улыбнулся я. – Славная, заурядная, практичная, просто одетая Джоан. И чудо-шлюха Лара. Не обязательно в таком порядке. Но это точно.

Мёрфи задумалась.

– Право же, Холмс, вам стоит хоть немного ввести меня в контекст… если ты хочешь, чтобы я хоть что-то поняла.

– Ладно, ладно, – сдался я. – Будет тебе исходный расклад. Слушай: Рейт – предводитель Белой Коллегии, но за последние годы позиции его сильно пошатнулись. Основа его личной власти заметно подорвана.

– Чем?

– В основном Томасом, – ответил я. – У Рейта имелась славная привычка убивать сыновей прежде, чем те дойдут до мысли скинуть его и самим заняться семейным бизнесом. Он послала Томаса на верную смерть на маскарад к Бьянке, но Томас пристроился к нам с Майклом и вышел из этой истории живым. Тогда Рейт назначил Томаса секундантом к Ортеге, но Томас и это пережил. И насколько я понимаю, папаша Рейт уже не вселяет в своих детишек того благоговейного ужаса, как раньше.

– Но какое отношение все это имеет к Геносе? – не сдавалась Мёрфи.

– Независимая деятельность Геносы наносит удар по интересам Рейта, – объяснил я. – Артуро говорил мне, что кто-то потихоньку скупает компании по производству фильмов для взрослых, манипулируя делами откуда-то из-за кулис. Достаточно проследить денежные потоки, и бьюсь об заклад, ты обнаружишь, что этот кто-то – Рейт и что это он владеет «Силверлайт». Уйдя от «Силверлайт», да еще ломая своими фильмами сложившиеся стереотипы, Артуро подрывает власть Рейта, к тому же в демонстративной форме.

– То есть ты утверждаешь, что индустрию эротики контролирует Белая Коллегия?

– Или по меньшей мере изрядную ее часть, – подтвердил я. – Ты только подумай! Они могут влиять на людские мнения по целому ряду вещей: скажем, что считать физической красотой, что такое секс, как реагировать на искушения, какое поведение допустимо в интимных отношениях. Господи, Мёрф, да это сродни тому, как оленя приучают приходить в определенное место за кормом, чтобы потом легче застрелить его.

На мгновение она разинула рот, потом спохватилась и закрыла.

– Бог мой, да это… Жуть, да и только. И серьезнее некуда.

– И коварнее. А я даже не догадывался о том, что такое может произойти. Или, правильнее сказать, происходит. Это ведь не сегодня и не вчера началось. Возможно, Рейт просто перенял бизнес от кого-то другого из Коллегии.

– И когда Геноса показал нос «Силверлайту», это ослабило лорда Рейта еще больше.

– Угу, – кивнул я. – Какой-то смертный бросает вызов Белому Королю! И Рейт не может послать Лару, чтобы та его контролировала, потому что Геноса влюблен.

– В смысле?

– Белая Коллегия не может подступиться к тем, кто влюблен, – пояснил я. – По-настоящему влюблен. Если они пытаются кормиться такими, это причиняет им физические муки. Ну… это для них как святая вода. Можно сказать так. Или как серебряные пули. В общем, они этого боятся как огня.

Глаза Мёрфи возбужденно вспыхнули, и она кивнула:

– Рейт не мог контролировать Геносу, поэтому ему пришлось искать другой способ торпедировать этого парня, чтобы не потерять лица окончательно.

– И не лишиться основного источника сил и власти. Вот именно.

– А почему он просто не убил Геносу? Я покачал головой:

– Такое впечатление, что Белая Коллегия гордится тем, как элегантно они ведут свои игры за власть. Томас говорил мне, что, когда Белые воюют друг с другом, они делают это не напрямую. Чем сложнее проследить след – тем лучше. Они полагают, что интеллект и ловкость важнее грубой силы. Если бы Рейт просто прихлопнул Артуро, это означало бы очередную потерю лица. Поэтому…

– Поэтому, – перебила Мёрфи, – он нашел кого-то, кого в состоянии контролировать. И подстроил все так, чтобы они увидели в новой жене угрозу своему положению и чтобы они реагировали это наихудшим образом. Он даже оружием их снабдил – здоровым таким, жутким, гадким ритуалом. Он не знает точно, кто это, поэтому приказал им избавиться от всех, с кем Геноса мог бы тайно обручиться. То есть у них есть средство, есть мотив и возможность. Черт, да я сомневаюсь, чтобы даже в твоих магических кругах кто-либо смог бы легко доказать, что это Рейт отвечает за смерть женщины, с которой обвенчан Артуро.

– И которую он любит, – добавил я. – Для лорда Рейта ситуация беспроигрышная. Если они убьют невесту, это вышибет Геносу из колеи и подорвет его возможности завершить фильм. Блин, возможно, Рейт планировал подождать, пока тот впадет в депрессию, а потом подослать к нему одну из бывших жен, чтобы та типа утешила его – соблазнила и сделала тем самым уязвимым для Лары. Но даже если им не удастся убить невесту, они посеют достаточно хаоса, чтобы сорвать Геносе работу.

– И даже если кого-нибудь из тех, кто непосредственно провернул это, и заподозрят, Рейт устроил все это так, чтобы к нему нить не протянулась.

– Угу, – кивнул я. – А потом Артуро вернется под отеческое крылышко «Силверлайта», а Рейт восстановит основы своего благоденствия. Конец всем проблемам.

– Если ты не вмешаешься и не воспрепятствуешь ему.

– Если я не вмешаюсь и не воспрепятствую ему, – подтвердил я. – Поэтому, как только до Рейта дошли сведения о том, что я сунул нос в его дела, он послал Лару, чтобы та следила за мной и убрала при возможности.

– Или охмурила, – заметила Мёрфи. – Если этот парень любитель комбинаций, может, ему кажется, что было бы неплохо, если бы Лара взяла тебя на крючок.

Щенок беспокойно завозился. Я поежился и погладил его.

– Угм, – произнес я. – Но это не сработало, и я вплотную приблизился к тому, чтобы вскрыть всю эту фигню. Теперь ему просто придется отвесить мне плюху и убрать из кадра.

Мёрфи издала звук, весьма напоминающий рычание.

– Трусливый ублюдок! Обращаться с людьми таким образом…

– Ну почему же, – не согласился я. – Это умно. Если он и правда настолько ослаб, он не осмелится убрать кого-то из Белого Совета в открытую. Только дурак пойдет на более сильного врага в лобовую атаку. Собственно, поэтому Томас поступил точно так же, как его папаша, – завербовал меня действовать против него сообща. Мёрфи присвистнула.

– Да уж. Как, черт подери, тебя угораздило вляпаться в этот змеиный клубок?

– Праведный образ жизни, – хмыкнул я.

– Ты бы сказал Томасу, чтобы он отвалил, – посоветовала Мёрфи.

– Не могу.

– Почему не можешь?

Я молча посмотрел на нее.

Глаза ее округлились. Она поняла.

– Это он. Твоя родня.

– Сводный брат, – сказал я. – Наша мать некоторое время зналась с лордом Рейтом.

Она кивнула.

– И что ты собираешься делать?

– Постараюсь остаться в живых.

– Я хочу сказать, с Томасом?

– Сожгу этот мост, если дойдет до того.

– Что справедливо, – заметила Мёрфи. – Нет, твой следующий ход?

– Поеду к Томасу, – ответил я. – Помогу ему. – Я покосился на забинтованную руку. – Только мне нужна машина. И водитель.

– Заметано, – сказала Мёрфи.

Я нахмурился, раздумывая.

– И сегодня вечером мне может понадобиться от тебя еще кое-что. И это тяжело.

– Что?

Я сказал.

Секунду-другую она молча смотрела мимо меня.

– Господи, Гарри!

– Знаю. Мне даже думать об этом противно, не то что просить. Но это наша единственная фишка. Не думаю, чтобы нам удалось выиграть этот раунд одной огневой мощью.

Она поежилась.

– Хорошо.

– Ты уверена? Ты ведь не обязана делать это.

– Я с тобой, – упрямо сказала она.

– Спасибо, Кэррин.

Она невесело улыбнулась.

– По крайней мере так я хоть чем-то помогу.

– Не говори ерунды, – хмыкнул я. – Воспоминание о том, как ты ведешь огонь в исподнем, будет подрывать мои моральные устои еще много лет.

Она осторожно лягнула меня в лодыжку, но ее улыбка оставалась немного застывшей. Взгляд ее скользнул вниз, к щенку – тот с готовностью перевернулся кверху пузом и принялся глодать кончики ее пальцев.

– Ты ничего? – спросил я. – Какая-то ты притихшая.

– Ничего, – кивнула она. – Ну, почти. Только… – Только что?

Она тряхнула головой.

– День сегодня хлопотный выдался, особенно по части переживаний.

«Ох, как я тебя понимаю», – подумалось мне.

– Я хочу сказать, сначала эта жопа, Рич и Лиза. Ну и… – Она покосилась на меня, порозовев. – И эта штука с Кинкейдом.

– Ты о том, как он с тебя штаны снимал?

Она закатила глаза.

– Ну… да. Столько… ну, столько времени прошло с тех пор, как симпатичный мужчина снимал с меня штаны. Я типа и забыла, что это может быть приятно. То есть я понимаю, что это, возможно, просто реакция на опасность, адреналин и все такое, но… черт, я никогда еще не реагировала так на простое прикосновение.

– Ох, – только и сказал я.

Она вздохнула.

– Ну, ты сам спросил. Это меня немного отвлекает. Ничего больше.

– Так, к сведению, – заметил я. – Я не уверен, что он вообще человек. Я так понял. Он вообще не из хороших парней.

– Угу, – огорченно кивнула Мёрфи. – И почему это всегда так выходит, что нехорошие парни пробуждают в девушках эмоции.

Черт, она и тут права.

– Ox, – повторил я.

– Вызову такси, – сказала Мёрфи. – Съезжу переоденусь и мотоцикл заберу. Машина до сих пор у парка, а там может еще оставаться кто-то из семьи. Дай мне час, а потом доставлю тебя куда нужно. Если ты сам в состоянии ехать.

– Придется, – вздохнул я.

Мёрфи вызвала такси, и как раз когда водитель позвонил от дверей, вернулся Эбинизер с большим бумажным пакетом в руках. Я посмотрел на него, испытав целый букет эмоций: облегчение, восхищение, подозрение, разочарование, обиду. Одним словом, в голове моей царила каша.

Он заметил мой взгляд и остановился в дверях.

– Хосс. Как рука?

– Чувствительность возвращается, – признался я. – Но думаю, я вырублюсь раньше, чем это произойдет полностью.

– Я мог бы помочь тебе немного, если хочешь.

– Сначала давайте поговорим.

Мёрфи наверняка уловила повисшее между нами еще там, у приюта, напряжение.

– Такси пришло, Гарри, – сказала она, стараясь сохранять голос нейтральным. – До встречи через час.

– Спасибо, Мёрф, – отозвался я.

– Приятно было познакомиться с вами, мисс Мёрфи, – произнес Эбинизер. – Лейтенант Мёрфи, – поправился он.

Она почти улыбнулась. Потом покосилась в мою сторону, словно спрашивая, можно ли оставлять нас вдвоем со стариком. Я кивнул, и она вышла.

– Закройте дверь, – сказал я Эбинизеру.

Он задвинул засов и снова повернулся ко мне.

– Ну, что ты хочешь, чтобы я тебе рассказал?

– Правду, – ответил я. – Я хочу правды.

– Нет, не хочешь, – возразил Эбинизер. – По крайней мере не сейчас. Уж в этом, Гарри, тебе придется мне поверить на слово.

– Нет, не придется, – буркнул я хрипло. – Я много лет верил вам. Полностью. Безоглядно. Выходит, вы у меня в долгу.

Эбинизер отвернулся.

– Я хочу ответов. Я хочу правды.

– Больно будет, – предупредил он.

– От правды бывает больно. И мне все равно.

– А мне – нет, – вздохнул он. – Сынок, в мире нет никого, никого, кого мне хотелось бы уберечь от боли так, как тебя. И это слишком тяжелая ноша для твоих плеч – особенно сейчас. Это же тебя убить может, Гарри.

– Это не вам решать, – негромко произнес я.

Я даже сам удивился тому, как спокойно я это произнес.

– Я хочу правды. Дайте ее мне. Или уходите из моего дома и никогда не возвращайтесь.

Досада, даже злость мелькнули на лице старика. Он глубоко вздохнул, потом кивнул, положил бумажный пакет на журнальный столик и скрестил руки на груди, глядя в камин. Морщины на его лице словно разом сделались глубже. Взгляд его уперся в огонь и сделался твердым, даже пугающим.

– Ладно, – сказал он. – Спрашивай. Я отвечу. Но это может многое для тебя поменять, Гарри. Это может поменять твои мысли, твое отношение.

– К чему?

– К себе. Ко мне. К Белому Совету. Ко всему.

– Переживу. Эбинизер кивнул.

– Ладно, Хосс. Только не говори потом, что я тебя не предупреждал.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

– Начнем с простого, – сказал я. – Откуда вы знаете Кинкейда?

Он выдохнул и поморщился.

– По ремеслу.

– Ремеслу?

– Да. – Эбинизер присел на угол дивана.

Щен проковылял на своих пухлых лапах, обнюхал его и завилял хвостиком. Эбинизер улыбнулся ему и почесал его за ушами.

– Почти все сверхъестественные силы держат кого-то для работы такого рода. У Красной Коллегии, например, был Ортега. Мы с Кинкейдом более или менее коллеги.

– То есть вы оба убийцы, – сказал я.

Он не пытался отрицать этого.

– Не похоже, чтобы он вам нравился, – заметил я.

– Это давняя история, – кивнул Эбинизер. – Вопрос профессиональной этики и уважения. Границы. Кинкейд нарушил их лет сто назад в Стамбуле.

– Он не человек?

Эбинизер покачал головой.

– Тогда кто он?

– Среди людей встречаются такие, в жилах которых течет толика крови Небывальщины, – ответил Эбинизер. – Подкидыши, например, – наполовину люди, наполовину сидхе. Однако не только фейри могут скрещиваться с людьми, и плоды таких союзов обладают значительной силой. Но такие отпрыски, как правило, уродливы. Часто безумны. Однако иногда дети их кажутся обычными людьми.

– Как Кинкейд.

Эбинизер кивнул.

– Он старше меня. Когда я познакомился с ним, я еще не облысел, а он уже не первый век служил Твари.

– Какой еще твари? – не понял я.

– Твари, – повторил Эбинизер. – Еще одному наполовину смертному, как Кинкейд. Владу Дракулу.

Я зажмурился.

– Владу Цепешу? Дракуле?

Эбинизер покачал головой.

– Дракула приходился Дракулу сыном – и, надо сказать, по сравнению с папочкой был так себе, бледным подобием. Переметнулся в Черную Коллегию по юношеской дури. А вот родитель… Грозен. Опасен. Жесток. И Кинкейд несколько столетий был его правой рукой. Его знали как Адского Пса. Или просто Адопса.

– И он боится вас, – с горечью заметил я. – Черный Посох Маккой. Такая, что ли, у вас рабочая кличка была?

– Вроде того. Но это долгая история.

– Ну так начинайте, – буркнул я.

Он кивнул, задумчиво почесывая щена между ушей.

– С самого основания Белого Совета… нет, раньше, с того времени, как первые чародеи собрались, чтобы сложить Законы Магии, всегда находился кто-нибудь, желавший это уничтожить. Вампиры, например. Ну и фейри время от времени вступали с нами в разлад. Да и среди самих чародеев всегда отыщутся такие, которые считают, что мир куда приятнее без Белого Совета.

– Тю, – заметил я. – Даже представить себе не могу, чтобы такое пришло в голову кому-то из чародеев.

Голос Эбинизера сделался резче, холоднее.

– Ты не знаешь, что говоришь, парень. Не знаешь, что говоришь. На моем веку несколько раз случались времена и места, где одни эти слова могли стоить тебе жизни.

– Ну да… Моя жизнь в опасности… кто бы мог подумать. Кстати, с чего это вас прозвали Черным Посохом? – спросил я, и тут меня осенило. – Это не кличка! – задохнулся я. – Никакая не кличка. Это титул.

– Титул, – признал он. – Вынужденная мера. Время от времени Белый Совет оказывается связанным собственными законами, в то время как враги его не стесняют себя ничем. Поэтому создали особое ведомство. С особым положением в Совете. Одному чародею, и только одному, дана свобода определять, в каких случаях Законы извращены и оборачиваются против Совета.

Мгновение я молча смотрел на него.

– И это после всего того, что вы мне говорили о магии… Что она истекает из жизни. Из самых сокровенных сердечных желаний. Что на нас лежит ответственность использовать ее мудро – черт, что мы сами должны быть мудрыми, и добрыми, и достойными, чтобы данные нам силы действовали во благо. И это вы научили меня всему этому. А теперь вы говорите мне, что все это не значит ровным счетом ни гроша. Что все это время вы обладали лицензией на убийство.

Морщины на лице у старика сделались еще глубже и горше. Он кивнул.

– Убивать. Порабощать. Вторгаться в мысли других смертных. Искать знания и силы за пределами Внешних Врат. Превращать других. Плыть против течения времени.

– Так вы мокрушник Белого Совета, – сказал я. – При всей их болтовне насчет справедливого и мудрого использования магии, когда Законы Магии им мешают, они пользуются услугами убийцы. И вы им эти услуги оказываете.

Он промолчал.

– Вы убиваете людей.

– Да. – Лицо Эбинизера казалось высеченным из камня, а голос звучал негромко, но хрипло. – Когда другого выбора нет. Когда на чашу весов положены жизни. Когда бездействие равно… – Он оборвал фразу и стиснул зубы. – Я не хотел этого. И сейчас не хочу. Но когда приходится, я действую.

– Как в Касаверде, – предположил я. – Вы разрушили цитадель Ортеги, когда он бежал с нашей дуэли.

– Да, – кивнул он, продолжая глядеть в огонь, сквозь огонь. – При нападении на Архангельск Ортега убил больше чародеев Белого Совета, чем любой другой враг за нашу историю. – Голос его дрогнул на мгновение. – Он убил Семена. Моего друга. А потом явился сюда и попытался убить тебя, Хосс. И наверняка вернулся бы еще довершить начатое – как только оправился бы от ран. Поэтому я нанес удар по Касаверде. Убил его самого и почти две сотни его личных вассалов. И в доме вместе с ними погибли еще около сотни человек. Слуги. Почитатели. Пища. Мне сделалось дурно.

– Вы сказали мне, это будет в новостях. Я думал, может, это Совет. Или что вы проделали все это, не убив никого, кроме вампиров. Позже у меня было время подумать об этом, но… но мне хотелось верить, что вы сделали все, что правильно.

– То, что правильно, – вздохнул старик, – и то, что необходимо. И не всегда одно равняется другому.

– Касаверде не единственное, что вы сделали необходимого, – сказал я. – Ведь правда?

– Касаверде, – неохотно выдавил из себя Эбинизер. – Тунгуска. Новый Мадрид. Кракатау. Еще дюжина случаев. Видит Бог, не меньше дюжины.

Долгое мгновение я молча смотрел на него.

– Вы говорили мне, что Совет определил меня к вам потому, что хотел вам досадить. Но это не так. Никто не пошлет опасного преступника жить с палачом, если хочет реабилитировать первого.

Он кивнул.

– Мне приказали наблюдать за тобой. И убить, как только ты выкажешь хотя бы намек на непокорность.

– Убить меня… – Я устало потер глаза. Удары сердца отдавались в руке все болезненнее. – Насколько я помню, я вел себя с вами непокорно не раз и не два.

– Вел, – кивнул он.

– Тогда почему вы не убили меня?

– Иосафат, парень. Что смысла в праве игнорировать волю Совета, если ты им не пользуешься? – Он тряхнул головой, и лицо его на мгновение осветилось усталой улыбкой. – Ты же не виноват в том, что тебя растил этот сукин сын Дюморн. Ты был бессловесным, озлобленным, запуганным мальчишкой, ты обладал черт-те какой сильной магией. Но это не означало же, что тебя обязательно убивать. Мне дали право судить. Я этим правом воспользовался. Им не понравилось то, как я им воспользовался, но я это сделал.

Я смотрел на него в упор.

– Вы не рассказали мне чего-то еще.

Минуту он молчал. И вторую. Только когда пауза затянулась почти до невозможности, он наконец открыл рот.

– Совет знал, что ты сын Маргарет Лефэй. Они знали, что она одна из тех чародеев, которые обернули законы Совета против него. Помимо всего прочего, ее обвиняли в нарушении Первого Закона, и она имела… скажем так, не очень достойные контакты с различными существами и компаниями с сомнительной репутацией. Стражи имели приказ задержать ее при встрече. Стоило ей предстать перед Советом, и ее допросили бы и казнили на месте.

– Мне говорили, она умерла родами, – сказал я.

– Так и было, – подтвердил Эбинизер. – Не знаю, по какой причине, но она отвернулась от своей предыдущей компании – включая Джастина Дюморна. С этого момента она нигде не могла считать себя в безопасности. Она скрывалась от своих бывших союзников и Стражей примерно два года. И от меня скрывалась. Я тоже имел приказ на ее счет.

Я смотрел на него с болью, как завороженный.

– И что случилось?

– Она познакомилась с твоим отцом. Смертным. Лишенным власти, лишенным влияния, лишенным средств. Но с душой, какие я редко встречал. Я верю в то, что она полюбила его. Но в ночь, когда ты родился, один из бывших союзников нашел ее и отомстил за измену. – Он посмотрел на меня в упор. – Он использовал для этого энтропийное проклятие. Ритуальное энтропийное проклятие.

На мгновение шок буквально парализовал меня.

– Лорд Рейт, – прошептал я.

– Да.

– Он убил мою мать.

– Он, – подтвердил Эбинизер.

– Боже… Вы… вы уверены?

– Он змей, – сказал Эбинизер. – Но я уверен в этом настолько, насколько вообще возможно.

Пульсирующая боль расползалась по руке, свет в комнате становился то ярче, то темнее в ритм с ней.

– Моя мать. И ведь он стоял в трех футах от меня. Он убил мою мать. – Старая, детская боль – пустота, одиночество, отцовские невзгоды – разгорелась с новой силой, застелив глаза багровой пеленой. Источник этой боли… по крайней мере большей части ее, наконец открылся мне. И наконец-то я знал, куда наносить удар. И уж наверняка убил бы как можно мучительнее. Все как-то разом отошло на второй план – все, кроме необходимости отомстить. Кроме справедливой мести за смерть матери маленького ребенка. Моей матери. Меня начало трясти, и я знал, что рассудок мой вот-вот не выдержит этого чудовищного давления.

– Хосс, – произнес Эбинизер. – Полегче, мальчик.

– Убью его, – прошептал я. – Убью гада.

– Нет, – возразил Эбинизер. – Тебе нужна передышка, парень. Сам подумай.

Я уже начал копить энергию.

– Убью его. Убью. С потрохами. Чтоб ничего от гада не осталось.

– Гарри! – рявкнул Эбинизер. – Гарри, успокойся. Тебе не совладать с такой энергией. Ты сам прежде погибнешь, еслипопытаешься.

Что ж, на это мне тоже было наплевать. Очень уж хорошей казалась эта энергия. Слишком сильной. Я хотел этого. Я хотел, чтобы Рейт заплатил за все. Я хотел, чтобы он мучился, визжал, а потом умер за все, что сделал со мной. И у меня хватало сил, чтобы так и вышло. У меня хватало сил и решимости обрушить на него такую волну магии, чтобы от него и следа не осталось. Я заставлю его ползать червяком и молить о снисхождении, прежде чем я разорву его на клочки. Ничего меньшего он не заслужил. Я…

В руке моей вдруг вспыхнул ослепительный огонь – такой внезапный, такой резкий, что спина конвульсивно выгнулась, и я повалился на пол. Я даже кричать не мог. Боль смыла мою ярость, как цунами – одуванчиковый пух. Почти ослепнув от боли, я огляделся по сторонам и увидел, что старый чародей сдавливает своей мозолистой ручищей мою кое-как перебинтованную обожженную руку. Когда он увидел мой взгляд, он отпустил меня; лицо его тоже было полно муки.

Минуту я полежал, свернувшись калачиком, а сердце разгоняло боль по всему моему телу. Потом я постепенно совладал с нею и медленно сел.

– Прости, – прошептал Эбинизер. – Гарри, я не мог допустить, чтобы ты шел на поводу у своего гнева. Ты бы просто убился.

– Я бы унес его с собой, – процедил я сквозь зубы.

Эбинизер горько усмехнулся:

– Ничего бы у тебя не вышло, Хосс.

– Откуда вам знать?

– Я пытался, – сказал он. – Трижды. И ни разу даже близко не подобрался. И ты что, думаешь, твоя мать умерла, не сложив смертного проклятия своему убийце? Твари, что поработила ее? Да это менее вероятно, чем если бы рыба разучилась плавать.

Я уставился на него, моргая, как последний дурак.

– Что вы хотите сказать?

– Он защищен, – тихо произнес Эбинизер. – Заклинания просто скользят по нему, не причиняя вреда.

– Даже смертное проклятие?

– Бесполезно, – с горечью ответил он. – Рейта защищает что-то очень мощное. Может, какой-то сильный демон. Может, даже какое-нибудь старое божество. Магией его не достать.

– Разве такое возможно? – спросил я.

– Да, – ответил старик. – Не знаю как. Но возможно. Кстати, это объясняет еще и то, как он сумел стать Белым Королем.

– Не верю, – пробормотал я. – Она же была с ним близка. Она не могла не знать, что он защищен. Она была достаточно сильна, чтобы ее боялся Белый Совет. Она не растратила бы проклятия впустую.

– Она выпустила его. Выпустила впустую.

– Выходит, моя мать считается не только врагом, но и бездарем.

– Я этого не говорил…

– Что вы о ней знаете? – буркнул я. Правой рукой я стискивал левое запястье, пытаясь отвлечься от боли. – Откуда вам знать? Она вам говорила? Вы были там с ней?

Он уставился в пол, побледнев.

– Нет.

– Тогда откуда, черт возьми, вам это знать?

– Потому что я знал ее, Хосс. Знал едва ли не лучше, чем она сама себя знала.

В камине щелкнуло полено.

– Как это? – пробормотал я.

Он отвел руку от щенка.

– Она была моей ученицей. Я был ее учителем. Ее наставником. Отвечал за нее.

– Вы ее учили?

– Я потерпел неудачу. – Он прикусил губу. – Гарри… когда Мэгги начала обретать силу, я превратил ее жизнь в настоящий ад. Она была, можно сказать, совсем еще девчонкой, но я гонял ее в хвост и в гриву день и ночь. Я силком заставлял ее учиться. Совершенствоваться. Но я был слишком близок. Слишком увлекся ею. И она противилась этому. Она сбежала, как только ей представилась такая возможность. Начала водиться со всякими нехорошими типами из чистого упрямства. Потом приняла пару неудачных решений и… и потом ей уже поздно было возвращаться.

Он вздохнул.

– Ты слишком на нее похож. Я понял это сразу, как тебя прислали ко мне. Сразу, как тебя увидел. И я не хотел повторять своих ошибок с тобой. Я хотел, чтобы у тебя имелось пространство для вдоха. Чтобы ты сам решал, каким тебе стать. – Он покачал головой. – Нет более сурового урока для чародея, чем понять, что, даже обладая такой силой, такой властью, ты не в состоянии контролировать всего. Как бы тебе этого ни хотелось.

Я смерил его взглядом.

– Вы убийца. Палач. Вы знали, что случилось с моей матерью. Вы знали ее – и ни разу даже не сказали мне об этом. Боже правый, Эбинизер, как вы могли поступить со мною так? Почему не рассказали мне?

– Я всего лишь человек, Хосс. Я поступал так, как, мне казалось тогда, лучше для тебя.

– А я вам верил, – сказал я. – Вы хоть представляете, что это для меня значило?

– Да, – вздохнул он. – Что бы я ни делал, у меня и в мыслях не было причинить тебе зло. Но что сделано – то сделано. И я вряд ли сделал бы что-нибудь иначе, случись это еще раз.

Он повернулся, взял со столика пакет и придвинулся ко мне. Положив мою обожженную руку локтем к себе на колено, он осмотрел повязку и достал из пакета подобие бус: нить с нанизанными на нее белыми камешками.

– Давай-ка посмотрим твою руку. Мне кажется, кровообращение восстановить я смогу, хотя бы и частично. Надеюсь, достаточно, чтобы спасти руку. И на день или два я смогу унять твою боль. Тебе все равно придется показаться врачу, но это тебе поможет, если ты ожидаешь неприятностей сегодня ночью.

Это не заняло у него много времени, а я попытался разобраться со своими мыслями. Собственно, мысли были погребены под водоворотом эмоций. Достаточно неприятных эмоций. На минуту-другую я утратил чувство времени. Когда я немного пришел в себя и поднял взгляд, рука не болела и казалась не такой иссохшей под чистой белой повязкой. Нитью белых камушков Эбинизер обмотал мне запястье. На моих глазах один из камней пожелтел и начал медленно темнеть.

– Какое-то время камни будут поглощать боль. Они станут осыпаться по одному – так ты поймешь, когда они перестанут действовать. – Он заглянул мне в лицо. – Ты хочешь, чтобы я помогал тебе сегодня?

Всего час назад это даже не подлежало сомнению. Я был бы более чем счастлив иметь рядом с собой в бою Эбинизера. Однако же старик не солгал: правда причиняет боль. Правда жгла меня. Мысли и чувства кипели взрывоопасной смесью у меня в груди. Мне очень не хотелось признаваться себе в том, что лежало в основе этого смятения, но отрицание этой правды все равно не могло ее отменить.

Эбинизер лгал мне. С самого первого дня.

А если он лгал мне, что еще он от меня утаил?

Всю свою дурацкую жизнь я построил на нескольких простых истинах, в которые верил. Что я отвечаю за то, чтобы данная мне сила использовалась во благо людям. Что дело защиты других стоит того, чтобы рисковать ради этого своей жизнью и здоровьем. Истины, которые я сделал своими в первую очередь благодаря влиянию старого чародея.

Но он оказался совсем не тем, кем я его считал. Эбинизер не был образцом чародейских добродетелей. Все его достоинства на поверку обернулись, можно сказать, конспиративной легендой. На вид он вел честную игру, но под этой поверхностью оказался таким же холодным и свирепым, как остальные трусливые ублюдки из Совета, которых я терпеть не мог.

Верно, он никогда не объявлял себя безупречным образцом. Может, мне просто нужен был объект восхищения. В которого я мог верить. Может, это я, такой балбес, обратил свою веру не на тот объект.

Но ничто из этого не отменяло того факта, что Эбинизер утаивал от меня важные вещи. Что он лгал.

Что ж, это все упрощало.

– Нет, – прошептал я. – Я не хочу вас там. Я вас не знаю. Никогда не знал.

– Но ты бился сегодня рядом с Адопсом.

– Кинкейд – наемный убийца. И никогда не претендовал на то, чтобы казаться другим.

Старик медленно вздохнул:

– Это не лишено справедливости.

– Спасибо за помощь. Только мне надо делами заниматься. Вам лучше ехать.

Он встал, взял со стола бумажный пакет.

– Я все еще на месте, Хосс. Если ты вдруг передумаешь…

Я стиснул зубы.

– Я сказал, убирайтесь.

Он моргнул несколько раз.

– Жестокий урок, – прошептал он. – Жестче не бывает.

И ушел.

Я не стал смотреть ему вслед.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

После ухода старика в комнате воцарилась тишина. Я сидел и ощущал много всякого. Я ощущал себя усталым. Я ощущал страх. И я ощущал себя одиноким. Щен сел и по-своему выказал мне понимание и участие: забрался мне на колени и принялся лизать мне подбородок.

Я погладил его по мягкой щенячьей шерстке, и это неожиданно утешило меня немного, обогрело. Маленький и безмозглый, всего-то щенок, и все же он был теплый, и любящий, и вообще отважная маленькая скотинка. И он меня любил всем своим щенячьим сердцем. Он продолжал лобызать меня, виляя хвостиком, пока я в конце концов не улыбнулся и не взъерошил ему мех здоровой рукой.

Конечно же, Мистер не мог уступить в чем-то какой-то там собаке. Мой котяра с достоинством спрыгнул со своего насеста на книжной полке и принялся тереться о мою руку, пока я и ему не уделил внимания.

– Пожалуй, от тебя все-таки не одни неприятности, – сообщил я щену. – Но у меня уже есть пушистый компаньон. Верно, Мистер?

Мистер смерил меня загадочным кошачьим взглядом, столкнул щена с дивана и быстро утратил ко мне интерес. Он спрыгнул на пол, где вокруг него тут же с восторгом принялся носиться щенок. Мистер недовольно прижал уши и вернулся на книжную полку.

Я рассмеялся. Я ничего не мог с собой поделать. Пусть мир полон злобы, смерти и предательства, но смеха ему не убить. Смех, как и любовь, обладает своей силой, чтобы выжить в самых жутких штуках, которые подкидывает жизнь. Более того, он делает это с шиком.

И он помог мне встряхнуться. Я оделся для боя: черно-серые камуфляжные штаны, темно-красный толстый свитер, черные солдатские бутсы. Кое-как, одной рукой я надел пояс с кобурой, прицепил на него свою трость-шпагу и прикрыл все это курткой. Потом проверил, не забыл ли я амулет матери и браслет-оберег, сел и набрал номер Томасова мобильника.

Телефон не отгудел и раза, когда кто-то снял трубку, и напуганный девичий голос спросил:

– Томми?

– Инари? – спросил я. – Это вы?

– Это я, – подтвердила она. – А это ведь Гарри, да?

– На ближайшую пару часов, во всяком случае, – хмыкнул я. – Могу я поговорить с Томасом?

– Нет, – ответила она. Мне показалось, она плачет. – Я надеялась, это он звонит. Мне кажется, он попал в беду.

Я нахмурился:

– Какую беду?

– Я видела одного из папиных людей. Мне показалось, у него в руке пистолет. Он заставил Томаса выбросить мобильник и сесть в машину. Я не знаю, что делать.

– Спокойно, спокойно, – попытался утешить я. – Откуда его увезли?

– От студии, – произнесла она несчастным голосом. – Он как раз довез меня сюда, когда мы услышали про стрельбу. Я сейчас здесь.

– Лара в студии? – спросил я.

– Да. Рядом со мной.

– Дайте мне ее, пожалуйста.

– Сейчас, – всхлипнула Инари.

В трубке зашуршало. Мгновение спустя в моем ухе зазвучал Ларин голос.

– Привет, Гарри.

– Лара? Я знаю, что это ваш отец стоит за проклятием для Артуро – вместе с Артуровыми женами. Я знаю, что они целят в Артурову невесту, чтобы Рейт смог вернуть Артуро под свой контроль. И у меня к вам один вопрос.

– Только? – отозвалась она.

– Ага. Где Томас?

– Все-таки восхищают меня мужчины, столь тактичные, – заявила она. – Столь обходительные.

– Тогда лучше напрягитесь, – посоветовал я. – Он мне нужен целым и невредимым. У меня сильное желание убить любого, кто встанет у меня на пути. Но я хочу заплатить вам за помощь.

– Правда? – удивилась Лара. Я услышал, как она вполголоса говорит что-то – наверное, Инари. Потом она выждала мгновение, я услышал стук закрывшейся двери, и голос ее слегка изменился, сделавшись сухим, деловым. – Готова вас выслушать.

– А я готов отдать вам клан Рейтов. И всю Белую Коллегию в придачу.

Последовало потрясенное молчание.

– И как вы это устроите? – спросила она наконец.

– Уберу вашего отца с трона. А вы займете его место.

– Довольно туманно. Ситуация не из простых, – заметила она, но я уловил в ее голосе нотки возбуждения. – Другие кланы Белой Коллегии подчиняются клану Рейтов потому, что боятся и почитают моего отца. Представляется маловероятным, чтобы они перенесли это почтение на меня.

– Маловероятным. Но не невозможным. Мне кажется, это можно устроить.

Она издала негромкий мурлычущий звук.

– Правда? И что вы ожидаете от меня в вознаграждение? Если мой отец решил убрать Томаса, я вряд ли в состоянии помешать ему.

– От вас этого и не потребуется. Просто отвезите меня к нему. Я сам отобью Томаса.

– И ваши дипломатические способности произведут такое впечатление на моего отца, что он добровольно отдаст клан мне?

– Вроде того, – сказал я. – Отвезите меня туда. А потом все, что вам останется делать, – это наблюдать из-за кулис за тем, как Дрезден-Кошачья-Лапка управляется за вас с вашим папочкой.

– М-м-м, – произнесла она. – Да, это наверняка повысит мой статус в Коллегии. То есть – готовить дворцовый переворот у нас в порядке вещей, однако очень немногим доводится наблюдать это с лучших зрительских мест. Подобной чести удостаивались очень, очень немногие.

– Плюс, если вы будете присутствовать на месте и дела повернутся для меня не лучшим образом, вы всегда сможете меня сдать и заработать папочкину благосклонность.

– Разумеется, – подтвердила она без тени смущения. – Ты очень хорошо меня понимаешь, чародей.

– Да, есть еще одно, чего я хочу.

– Ну? – спросила она.

– Оставьте девочку в покое. Не подталкивайте ее. Не наседайте. Расскажите ей все о ее происхождении, и пусть она сама решает, кем становиться, когда до этого дойдет.

Она выждала мгновение, прежде чем ответить.

– Это все?

– Это все.

Она снова мурлыкнула.

– Надо же… Я так и не поняла пока, правда ли вы столь грозны или просто невероятный болван, но в настоящий момент вы представляетесь мне просто восхитительным мужчиной.

– Все девушки почему-то говорят мне это.

Она рассмеялась.

– Давайте на мгновение допустим, что я нахожу ваше предложение приемлемым. Мне необходимо знать, как вы намерены свергнуть моего отца. Он ведь в некотором роде непобедим, знаете ли.

– Нет, – возразил я. – И я хочу продемонстрировать вам, насколько он слаб на деле.

– И откуда это вам известно?

Я закрыл глаза.

– Прозрение.

Несколько секунд Лара молчала – думала.

– Я должна понять еще одно, чародей, – произнесла она наконец. – Зачем? Зачем вам это?

– Я в долгу перед Томасом за его помощь в прошлом, – ответил я. – Он был мне союзником, и если я оставлю его в беде, это может аукнуться в будущем, когда мне понадобятся новые союзники. И, если план сработает, я получу к тому же руководство Белой Коллегии, с которым будет гораздо проще вести дела.

Лара издала звук, который означал скорее всего задумчивость, однако в темноте это прозвучало бы очень и очень возбуждающе. То есть, я имел в виду, при тесном общении.

– Нет, – сказала она. – Это не все.

– Почему?

– Это были бы более чем убедительные доводы, если б речь шла обо мне, – объяснила она. – Но ты на меня не похож, чародей. Ты и на большинство своих-то не очень похож. Я не сомневаюсь, что ты весьма искушен в оценке сил, но не расчет руководит тобой. Ты готов взять на себя чудовищный риск, и я хочу знать, почему твое сердце толкает тебя на это.

Я задумчиво прикусил губу, взвешивая все «за» и «против» и возможные последствия.

– Вам известно, кто была мать Томаса?

– Маргарет Лефэй, – удивленно ответила она. – Но какое это… – Она осеклась. – А-а. Теперь ясно. Это во многом объясняет его вовлеченность в политические дела последних лет. – Она негромко рассмеялась, хотя смех вышел не без горечи. – Ты ведь во многом на него похож, знаешь? Томас скорее бы руку дал на отсечение, чем позволил бы причинить боль кому-нибудь из своих сестер. Очень уж он в этих вопросах далек от рациональности.

– Такая причина вас устраивает? – спросил я.

– Я ведь тоже не до конца свободна от привязанности к семье, чародей. Да, устраивает.

– И потом, – добавил я, – я сам дал вам в руки секрет, чертовски удобный для потенциального шантажа.

Она рассмеялась:

– О, вы мне прямо в душу смотрите.

– Так вы в игре?

Лара помолчала. Когда она заговорила снова, голос ее звучал жестче, решительнее.

– Я не знаю точно, куда отец мог отвезти Томаса.

– Но выяснить можете?

– Пожалуй, – задумчиво протянула она. – Пожалуй, могу. Возможно, это судьба.

– Что за судьба?

– Увидите, – сказала она. – Как скоро вы намерены действовать?

– Немедленно, – ответил я. – И чем немедленнее, тем лучше.

– Мне нужно полчаса… возможно, чуть больше. Встретимся у нашего загородного дома.

– Полчаса плюс-минус пара минут, – повторил я. – До встречи.

Я положил трубку на рычаг как раз в момент, когда из-за двери послышался приближающийся раскатистый рык. Еще через пару секунд вошла Мёрфи. Она снова нарядилась в кожаные байкерские доспехи.

– Я так понимаю, мы куда-то собирались?

– Седлай своего зверя, – сказал я. – Готова к новому бою?

Она сверкнула зубами и протянула мне красный мотоциклетный шлем.

– Садись в седло, сукин ты сын.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Если уж на то пошло, мотоциклы – не самый безопасный вид транспорта. Я хочу сказать, статистика страховых случаев показывает, что каждый у нас в стране хоть раз в жизни попадает в дорожно-транспортное происшествие, а большинство и не раз. Однако же, если вы сидите в старом дредноуте «Линкольн» и кто-то задевает его крылом, это может лишь напугать или огорчить вас, не более. Если вы в такой же ситуации сидите на мотоцикле, вам повезет, если вы выберетесь из этой передряги более или менее целым. Впрочем, чтобы убиться на мотоцикле, даже не нужно другой машины. Ведь не просто же ради красоты байкеры щеголяют этой своей кожей – она не дает дорожному покрытию ободрать вас до кости, если вы вдруг потеряете управление и размажетесь по асфальту.

И при всем этом ездить на мотоцикле – НАСЛАЖДЕНИЕ.

Я надел громоздкий ярко-красный шлем, подумав при этом, что ни разу еще не наряжался на маскарад шведской спичкой. На контрасте с моим угольно-черный шлем Мёрфи казался предметом, импортированным из двадцать пятого века. Я вздохнул – истерзанные останки моего достоинства получили очередную плюху по физиономии – и устроился в седле за спиной у Мёрфи. Я продиктовал ей пункт назначения, старый «Харлей» взрычал, и она вывела его от дома на улицу.

На мгновение мне показалось, что мотоцикл выпрыгнет из-под меня. Я с трудом удержался в седле.

– Дрезден! – раздраженно рявкнула Мёрфи. – Держись за мою талию!

– Чем именно? – крикнул я в ответ и помахал у нее перед глазами сначала забинтованной рукой, потом другой, с зажатым в ней посохом.

Вместо ответа Мёрфи отобрала у меня посох и сунула его в некое подобие сумки, расположенной так близко от правой руки водителя, что она могла служить только емкостью для ружья или бейсбольной биты. Посох торчал из нее, как пластмассовый флагшток на тележке для гольфа, зато у меня высвободилась одна рука. Ею я обхватил Мёрфи за талию, ощущая, как напрягаются мышцы на ее животе на поворотах. Когда мы выбрались из города на шоссе и набрали скорость, встречный ветер подхватил полы моей куртки, и мне пришлось покрепче цепляться за Мёрфи, чтобы не взлететь на них как на небольшом параплане.

Мы с ревом пронеслись по фальшивому Шервудскому лесу и затормозили у входа в Шато-Рейт. Я слегка замешкался с тем, чтобы убрать руку с талии Мёрфи, но она, похоже, даже не заметила. Мёрфи созерцала дом, розы и причудливых горгулий с видом скучающего бывалого копа, но я чувствовал, что в глубине души она так же подавлена этим зрелищем, как я, – и по тем же причинам. Огромный старый дом наглядно демонстрировал богатство и власть, которым наплевать на законы и общественное мнение. Как-то это не очень ободряло.

Я слез с седла, и она протянула мне мой посох. Царила тишина, нарушаемая только посвистом ветра в деревьях. У двери мерцал один неяркий огонек, другой такой же – у начала подъездной аллеи. Еще два-три светильника выхватывали из сумерек пятна на клумбах – и все.

– Ну, – спросила Мёрфи. – И каков наш план? Драться?

– Нет пока, – ответил я и изложил ей краткую версию последних событий. – Прикрывай меня со спины. Не начинай ничего, если только кто-нибудь из Рейтов не попытается физически прикоснуться к тебе. Если им это удастся, они могут воздействовать на тебя тем или иным образом.

Мёрфи поежилась.

– Не вопрос. Насколько это в моих силах, они до меня не дотронутся.

Послышался рык мотора, и белая спортивная тачка, вылетев из Шервудского леса, в мгновение ока одолела несколько сотен ярдов, чудом избежала столкновения с нашим «Харлеем» и, взвизгнув тормозами, застыла, развернувшись носом в направлении, противоположном тому, откуда приехала.

Мёрфи переглянулась со мной. На нее это явно произвело впечатление. Меня только раздражало.

Открылась левая дверца, и из машины выскользнула Пара в длинной, свободной красной юбке и белой хлопковой блузке, расшитой алыми розами. Она огляделась и направилась к нам – босиком, только на лодыжке ее блеснуло серебро. Когда она приблизилась, я услышал звон крошечных колокольчиков.

– Добрый вечер, чародей.

– Лара, – склонил я голову. – Славная юбочка. Прямо «Кармен».

Она одарила меня довольной улыбкой, потом внимательно посмотрела на Мёрфи.

– А это кто?

– Мёрфи, – представилась та. – Друг.

Лара улыбнулась ей. Медленно, лениво улыбнулась.

– У меня никогда не было много друзей.

Мёрфи сохранила на лице выражение скучающего копа, только добавила в голос немного равнодушного презрения.

– Я не говорила, что ваш друг. Я с Дрезденом.

– Стыд какой, – улыбнулась Лара.

– И еще я с полицией, – добавила Мёрфи.

Суккуб чуть сильнее прогнула спину и снова внимательно посмотрела на Мёрфи. Потом наклонила голову – вполне вежливо, едва ли не почтительно.

Отворилась вторая дверца белой машины, и из нее выбрался Преображенный Бык Бобби; судя по цвету лица и нетвердости походки, его изрядно укачало. Мгновение спустя за ним последовала Инари, заботливо подхватив его под руку, несмотря на то, что ее собственная сломанная рука до сих пор покоилась на перевязи.

Лара чуть повысила голос.

– Инари! Будь лапочкой, вынеси ее сюда, ладно? Бобби, дорогой, если бы вы помогли ей, я была бы вам очень признательна.

– Угу… да, – отозвался Бобби.

Лицо его сохраняло еще зеленоватый оттенок, но он взял себя в руки и следом за Инари пошел к двери.

– Сейчас спустим, – пообещала Инари.

Я подождал, пока они скрылись в доме.

– Какого черта они здесь делают? – спросил я у Лары.

Она пожала плечами:

– Они настаивали, а времени спорить не было.

Я нахмурился:

– В следующий раз, когда будете разыгрывать сексапильность, потратьте хотя бы часть времени на отработку «шел-бы-ты» в дополнение к «иди-ка-сюда», ладно?

– Я приму это к сведению, – кивнула она.

– Кого они должны вынести? – поинтересовался я.

Лара удивленно выгнула бровь.

– А вы не догадываетесь?

Я стиснул зубы.

– Нет. Совершенно.

– Тогда минуточку терпения, дорогуша, – мурлыкнула она и, покачивая бедрами и гривой темных волос, направилась к багажнику своей машины. Она подняла крышку и достала ножны со шпагой – настоящей, не одной из тех похожих на автомобильную антенну игрушек, которые ассоциируются с этим словом у большинства людей. Лара вытащила клинок из ножен – добрых три фута длиной, шириной в два моих пальца у основания, с острым как игла наконечником. Широкая стальная гарда украшалась алой розой из крошечных рубинов на серебряном основании. Лара вытянула из багажника алый шарф, повязала его на талии и, убрав шпагу обратно в ножны, сунула ее под него.

– Вот, – повернулась она обратно ко мне. – Все еще «Кармен».

– Скорее «Пираты из Пензанса», – отозвался я.

Она театральным жестом прижала руку с растопыренными пальцами к груди.

– Гилберт и Салливен. Я вам этого никогда не прощу.

– Как мне найти в себе силы продолжать? – спросил я и, покосившись на Мёрфи, закатил глаза. – Эй, раз уж зашел разговор о продол…

Инари ногой распахнула дверь дома и придержала ее так. Секунду спустя показался Бобби; он нес на руках какую-то старуху в белой ночной рубахе. При всем росте и физической силе Бобби они ему вряд ли пригодились, столь эфемерной казалась женщина, которую он нес. Ее седые волосы колыхались от слабейшего движения воздуха, ноги и руки безвольно болтались, и она была болезненно худа.

Парень подошел к нам, и я пригляделся получше. Это была не старуха. Гладкая, без морщин, хоть и бледная как смерть кожа, не загрубевшие руки и ноги… Вот волосы действительно совершенно поседели. Порыв вечернего ветра отвел их от лица, и я понял, что они поседели буквально за считанные часы.

Потому что я узнал эту девушку. Жюстина.

– Блин-тарарам, – пробормотал я. – А я думал, она умерла.

Лара подошла ко мне и тоже посмотрела на девушку. Лицо ее застыло.

– И должна была, – заметила она.

Я чуть не задохнулся от злости.

– Как вы можете говорить так?

– С учетом обстоятельств. Я ничего не имею против этой девушки, но если выбирать между ней и Томасом, я предпочла бы, чтобы умерла она. Просто так обстоят дела.

Я испепелил ее взглядом.

– Что?

Лара недоуменно повела плечом.

– Томас оторвался от нее в последнее возможное мгновение. Точнее говоря, даже чуть позже возможного. Я не знаю, как это ему удалось.

– И это вас тяготит? – сердито спросил я.

– Это был непростительный риск, – возразила она. – Просто глупо. Это его чудом не убило.

Я постарался, чтобы взгляд мой остался всего лишь неодобрительным, но не убийственно-злобным.

– Тут все дело в интенсивности, – пояснила Лара. – Это… это слияние. Запас жизненных сил у Томаса практически иссяк. И насильственное отрывание его от сосуда…

– От Жюстины, – поправил я ее.

Теперь уже Лара выказала некоторое неодобрение.

– Насильственное отрывание от Жюстины не могло не нанести ему тяжелой психической травмы, а ведь он и так был ослаблен донельзя. Собственно, в обычной ситуации прервать контакт не представляет особого труда. Чаще всего так и происходит. Однако он кормился этой девушкой на протяжении нескольких лет. Он мог высасывать из нее энергию простыми ласками. Но при таком Голоде… – Глаза у Лары чуть посветлели, и напрягшиеся соски рельефно обрисовались под блузкой. – Мысли в этом процессе не участвуют совершенно. Он практически ничего не контролирует. Им правит только Голод.

– Ужас какой, – шепотом произнесла Мёрфи. – Заставлять ее идти на такое…

Взгляд бледных Лариных глаз остановился на Мёрфи.

– О нет, мой милый офицер. Никто ее к этому не принуждал. Она сама с радостью предлагала себя. Когда жертвой кормятся столько раз, она перестает бояться смерти. Это ведь только приятно, когда тобой кормятся. Наоборот, им не терпится дать больше, как бы опасно это ни было.

Судя по голосу, Мёрфи сделалось дурно.

– Но, может, это она прервала контакт?

Лара скривила губы в снисходительной улыбке.

– Нет. Ко времени, когда мой брат окреп настолько, чтобы хоть что-то осознавать, она мало чем отличалась от самки во время гона.

Мёрфи сощурилась и посмотрела на Лару в упор:

– А вам самой ведь доставляет наслаждение говорить об этом. Гадость какая!

– Вы ни разу не разжигали в себе аппетит разговорами о еде, а, офицер Мёрфи? – парировала Лара.

Мёрфи насупилась, но промолчала.

– Так или иначе, – продолжала Лара, – то, что сделал Томас, – жестоко. Жюстина заботилась об этом настолько, насколько это возможно для жертвы, для пищи. Когда он оторвался от нее, так мало осталось от ее тела, от ее рассудка. Говоря прямо, она выжила. Но я не уверена, можно ли ее назвать по-настоящему живой.

– Я понял, – сказал я. – Они с Томасом составляли почти единое целое. Ну, связаны психическими узами. И вы считаете, Жюстина может помочь нам узнать, где он находится. Так?

Лара кивнула:

– Такое случается, когда мы связаны с кем-то слишком долго. Хотя меня удивляет то, что ты догадался об этом.

– Не догадался, – признался я. – Просто, когда Бьянка отобрала у него Жюстину, Томас знал, где та находится у Бьянки в доме. Только он не объяснял мне как.

– Если у нее осталось хоть немного рассудка, она смогла бы привести нас к моему брату. Я не думаю, чтобы он находился далеко отсюда. Отец редко выезжает за пределы контролируемой им территории поместья.

Бобби с девушкой на руках подошел к нам. Инари нырнула в дом и вернулась с инвалидным креслом. Она подкатила его к Жюстине, и Бобби усадил в него безвольное тело.

Я опустился перед креслом на колени. Жюстина полусидела-полулежала тряпичной куклой. Темные ввалившиеся глаза смотрели в пространство. На губах играла легкая улыбка. Кожа казалась почти прозрачной. Дыхание было частым, прерывистым, и вдруг я услышал, как она издала слабый, но все-таки слышный возглас.

– Черт, – выдохнул я. – Кажется, она приходит в себя.

– Тик-так, – напомнила мне Мёрфи.

Я кивнул и помахал рукой у Жюстины перед глазами. Никакой реакции.

– Жюстина? – негромко окликнул я ее. – Жюстина, это я, Гарри Дрезден. Вы меня слышите?

Слабая складочка появилась у нее на лбу, хотя выражение лица почти не изменилось. Что ж, и то лучше, чем ничего.

– Жюстина, – продолжал я. – Послушайте меня. Томас попал в беду. Вы меня слышите? Томас в беде, и нам нужно, чтобы вы нашли его.

Легкая дрожь пробежала по ее телу. Она моргнула, взгляд ее сделался чуть осмысленнее, и она сделала попытку оглядеться по сторонам.

– Томас, – повторил я. – Ну же, Жюстина! Мне нужно, чтобы вы со мной поговорили.

Она вдохнула глубже. Едва заметное довольное выражение исчезло с ее лица, сменившись огорчением.

– Томас, – прошептала она.

– Да, – подтвердил я. – Где он? Вы можете сказать мне, где он?

Взгляд ее снова сделался совершенно отсутствующим, а потом глаза и вовсе закрылись. Лицо ее застыло в почти медитативной сосредоточенности.

– Чувствую.

– Где? – Я с трудом сдерживал захлестывающую меня досаду. – Что вы чувствуете?

Она подняла руку и коснулась ею другого запястья, потом колена.

– Цепи. Холод.

Лара пригнулась к ней.

– Он далеко? – спросила она. Жюстина зябко поежилась.

– Нет.

– В каком направлении? – спросил я.

Она сделала рукой слабое, неопределенное движение, но снова нахмурилась.

– Мне кажется, ей просто не хватает сил показать, – сказал я Ларе.

Лара кивнула и повернулась к Инари.

– Поверни кресло по кругу, пожалуйста. Только медленно.

– Жюстина, – произнес я. – Можешь сказать нам, когда он окажется перед тобой?

Девушка открыла глаза. На мгновение наши взгляды встретились, и как же быстро, трусливо опустил я свой. Будьте добры, никаких заглядываний в душу. Для одного дня у меня в памяти и так в избытке хватало всяких страстей. Однако когда Инари повернула кресло, Жюстина вдруг подняла голову и выбросила руку вперед, в темноту. Движение вышло слабым, но по сравнению с остальными и оно впечатляло.

Секунду-другую Лара молча смотрела в темноту, потом повернулась к нам.

– Это Провал. Он в Провале.

– Что? – не поняла Мёрфи.

Лара нахмурилась:

– Старая пещера у северной границы имения. Это естественный колодец… никто не знает, как он глубок. Мы пользуемся им для того…

– Чтобы избавляться от разных вещей, – негромко договорил я. – Трупов, например.

– Да.

– Туда долго добираться?

– Служебный проезд ведет к домику садовника, – ответила она. – Нужно обогнуть главный дом и ехать на север. В дальнем конце газонов увидите белую изгородь, а в ней ворота…

– Не объясняйте. Поедете с нами, – сказал я.

Ответить Лара не успела, поскольку ночь вдруг наполнилась грохотом, и питчер – судя по силе удара, из высшей лиги, – засветил мне мячом аккурат между лопатками. Я рухнул ничком, ободрав щеку об асфальт. Секунду спустя я услышал, как охнула и грохнулась на землю в паре футов от меня Мёрфи.

Еще через секунду я сумел повернуть голову – как раз вовремя, чтобы увидеть одного из Кенов-Телохранителей, стоявшего на крыльце у входа. Он передернул цевье помпового дробовика и навел ствол на Лару. Суккуб стремительно и грациозно как лань отпрянула влево, и телохранитель повел стволом ей вслед. Однако прежде чем он снова взял на прицел Лару, ствол дробовика нашел Инари и замер. Девушка тоже застыла, широко раскрыв глаза.

– Осторожно! – выкрикнул Бобби. Он резко, с силой, которой валят с ног профессиональных футболистов, оттолкнул Инари в сторону, и тут грянул выстрел, а в воздухе распустилось зловещее красное облачко из кровавых брызг.

Кен-Телохранитель снова передернул цевье, перезарядив дробовик. Ближайшей целью оказалась Жюстина. Девушка продолжала сидеть лицом в направлении, где, по ее словам, находился Томас. Думаю, она даже не слышала выстрелов и, уж во всяком случае, не предпринимала попыток укрыться от них. Я понимал, что сейчас ее уже не спасти.

Я ошибался.

Мёрфи привстала в положение для стрельбы с колена. Стрелок повернулся к ней и выстрелил. Он поторопился: заряд картечи прошел мимо Мёрфи и ударил в белую спортивную тачку, изрешетив левую переднюю шину.

Мёрфи не спешила открывать ответную стрельбу. Она медленно, не спеша прицеливалась, пока Кен-Телохранитель перезаряжал ружье и снова наводил его на цель. Только когда выброшенная эжектором гильза ударилась о землю, пистолет Мёрфи коротко рявкнул.

Голова Кена-Телохранителя дернулась набок, словно кто-то задал ему совсем уже неожиданный вопрос.

Мёрфи выстрелила еще трижды. Вторая пуля проделала в скуле стрелка дырку в палец диаметром. Третья ударила в стену, расшвыряв кирпичные осколки, а четвертая угодила ему в грудь. Наверняка он носил бронежилет, но и силы удара хватило для того, чтобы опрокинуть его на спину. Дробовик вывалился из его рук, успев еще выстрелить куда-то в пространство, но он умер прежде, чем стихло эхо выстрела.

Еще секунду Мёрфи смотрела на стрелка ледяным взглядом, потом резко повернулась ко мне, сунула пистолет обратно в кобуру и полезла ко мне под куртку ощупывать меня.

– Я в порядке, – прохрипел я, задыхаясь. – В порядке. Куртка защитила.

– С каких это пор твоя куртка подбита кевларом? – удивилась Мёрфи.

– Никакого кевлара, – объяснил я. – Это все магия. Больно как черт-те что, но, кроме синяков, ничего.

Мёрфи с силой стиснула мое плечо.

– Слава Богу. Я думала, тебе крышка.

– Посмотри парня. Кажется, в него попали.

Она пошла к Бобби с Инари. Там уже стояла Лара. Секунду спустя к ним присоединился и я. Инари всхлипывала от боли. Бобби лежал неподвижно: сказывался шок. Кровь шла у него из плеча и руки. Однако парню чертовски повезло: его зацепило только частью заряда, и хотя шрамы от ранений наверняка останутся навсегда, ни одной мало-мальски серьезной артерии не задело. Жить будет. Мёрфи сбегала к мотоциклу за аптечкой первой помощи и перевязала его. После этого она переместилась к девушке.

– С ним все в порядке? – всхлипывала девушка. – Он такой смелый… С ним все в порядке?

– Выздоровеет, – заверила ее Мёрфи. – Где болит?

– Плечо, – ответила Инари. – Ой-ёй, больно!

Мёрфи с профессиональной бесцеремонностью разорвала ее футболку и осторожно ощупала плечо.

– Не пуля, – сообщила она. – Похоже, это она повредила, когда мальчик отшвырнул ее из-под картечи. – Мёрфи чуть пошевелила рукой, и Инари побелела и задохнулась от боли. – Черт. Ключица. Возможно, Гарри, еще плечо выбито. Она не может двигаться сама. Обоим нужна «скорая», и быстро. – Она покосилась на телохранителя и покачала головой. – И еще смертный случай в придачу. Погано это все, Дрезден. Этот огонь надо гасить, пока он не вырвался из-под контроля.

– Нам некогда ждать, пока копы во всем разберутся, – заявил я.

– А если мы не донесем о перестрелке – при огнестрельных-то ранениях, – полиция разберет нас всех по винтику.

– Это был несчастный случай, – сказала Лара. – Инари с мальчиком смотрели отцовскую коллекцию ружей. Она поскользнулась и упала. Дробовик выстрелил.

– А труп? – поинтересовалась Мёрфи.

– Какой труп? – пожала плечами Лара.

Мёрфи посмотрела на Лару, потом – вопросительно – на меня.

– Гарри?

– Эй, открыть правду – значит гарантированно упечь меня в тюрьму. В последний раз, когда я пытался состряпать более или менее внятное оправдание, я оказался бегущим с места преступления с орудием убийства в руках, заляпывая его своими отпечатками, прежде чем передал его человеку, который в тот момент был уверен, что убийца – я. Так что не смотрите на меня, ладно?

– Некогда спорить, – перебила нас Лара. – Если кто-нибудь из отцовских охранников увидел вас, он сообщил об этом остальным. То есть, возможно, они уже на подходе и вооружены посерьезнее этого. – Она пристально посмотрела на Мёрфи. – Офицер, дайте мне уладить это без шума. Это лишь защитит смертных полицейских, которые могут оказаться вовлеченными в это дело. И потом, преступление совершил только сам убитый, верно?

Мёрфи недовольно сощурилась.

– Я же вам услугу оказываю, – настаивала Лара. – Если все сегодня обернется удачно, это положительно отзовется для вас в будущем. Связываться с Рейтами – дело темное. Лучше оставить это в тени.

Мёрфи колебалась. Потом сжала губы и кивнула.

– Пошли, – бросила она, вставляя в пистолет свежую обойму. – Займемся делом, пока я не принялась раздумывать над всем этим.

– Сначала действовать, потом думать – моя специальность, – заявил я.

– Дорога, – напомнила Лара. – Белые ворота за домом. Я буду ждать вас у домика садовника.

– А почему не на мотоцикле? – спросил я. Мёрфи недовольно на меня покосилась.

– Я думал, так практичнее, – оправдывающимся тоном сказал я.

– Кому-то все равно нужно вызвать «скорую» и убрать тело, – произнесла Лара. – И в любом случае сама я доберусь туда быстрее. Догоню вас, как только смогу.

Насколько я понял, большего от нее ожидать было нельзя. Не могу сказать, чтобы это очень меня ободряло, но времени оставалось в обрез, а продолжать стоять на свету у входа в дом означало подвергать себя опасности схлопотать новую пулю.

Поэтому я повернулся и пошел к мотоциклу.

– Поехали.

Мёрфи тоже пошла за мной, продолжая оглядываться на Лару.

– Она нас кинет, – вполголоса сказала она.

– Она ставит на выигрывающую сторону. Поэтому пусть уж это лучше будем мы с тобой. Ты с этим чудищем совладаешь?

Она улыбнулась мне – немного нервно, но все же с задором.

– Садись в седло, сукин ты сын.

Она уселась, я уселся за ней, и – из вредности, наверное, – ни я, ни она шлемов надевать не стали.

Что тут скажешь? Люблю жизнь, полную опасностей.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Мёрфи обогнула дом, терзая дерновое покрытие покрышками своего «Харлея». Ко времени, когда она свернула с окружавшего дом ровного газона на ведущую от ворот узкую, обсаженную кустами гравийную дорогу, мы делали никак не меньше шестидесяти миль.

Где-то впереди вспыхнули, ослепив нас, фары дальнего света. Взревел мотор.

Лара не ошиблась. Телохранители Рейта знали, что мы едем.

Машина рванулась нам навстречу.

Мёрфи мотнула головой влево, вправо, но кусты с обоих сторон тянулись сплошной, высокой, неодолимой стеной.

Прищурившись на встречный свет, я разглядел силуэт оставшегося Кена-Телохранителя. Он выбрался из окна машины, сел на дверцу и вскинул приклад винтовки к плечу.

Я пригнулся к Мёрфи и выдернул свой посох из сумки.

– Мёрф! – рявкнул я. – Скорость мала. Быстрее!

Она оглянулась через плечо, широко раскрыв голубые глаза; светлые волосы хлестали ее по щекам.

– Гони! – крикнул я.

Я ощутил, как напряглись ее плечи. Она пригнулась к рулю, выкрутила газ. Врубила ногой передачу, и старый «Харлей», взревев, ринулся вперед, расшвыривая колесами гравий. Где-то с краю неясного силуэта машины расцвел огненный цветок, и пули ударили в дорогу перед нами.

Не обращая внимания на стрельбу, я сосредоточился на посохе. Из всего моего инвентаря посох наиболее универсален. Вообще-то он предназначен для того, чтобы перенацеливать энергию, которую я использую, чтобы поднимать ветер, гнуть стальные прутья или метать молнии. Я пользуюсь им также для того, чтобы выстраивать защитное силовое поле, разрушать неприятельские чары – ну и для того, чтобы колотить им нехороших парней по башке и прочим частям тела.

Так вот, я взял этот инструмент, символ, этакую торговую марку нашей профессии под руку на манер кавалерийской пики, так, чтобы конец его торчал впереди мотоцикла. Потом напряг волю и послал заряд в эту покрытую резными рунами деревяшку.

– Что ты делаешь? – крикнула Мёрфи.

– Быстрее! – заорал я. – И не сворачивай!

Мёрфи снова переключила передачу. Должно быть, этот чертов «Харлей» проектировали демоны, не инженеры. Ни одно транспортное средство без дуги безопасности не имеет права гнать с такой скоростью.

Однако же скорость мне была необходима, чтобы остаться в живых. Даже чародеи не в состоянии отменить законы физики. Вы можете метать огненный вихрь, но без кислорода и некоторого топлива гореть он не будет. Хотите накачать себя сверхчеловеческой силой? Это возможно. Только не забывайте: то, что ваши мышцы получили дополнительную силу, еще не значит, что ваши кости и суставы выдержат вес «фольксвагена».

По той же логике, сила до сих пор является произведением массы на ускорение, как бы вы там над ней ни колдовали. Взятые вместе я плюс Мёрфи и плюс ее «Харлей» даже не приближались по массе к автомобилю с сидевшими в ней людьми. Ну, моя магия немного упрощала задачу, но и с помощью посоха – сравнительно ненамного. Массу свою мы изменить не могли – значит нам требовалось максимальное ускорение.

Я принялся закачивать в посох энергию, сосредоточивая ее в мотавшемся перед мотоциклом конце. Вокруг нас начали потрескивать разряды, да и сам окружавший мотоцикл воздух стал светиться лиловым – ни дать ни взять космический челнок при входе в атмосферу.

– Ты надо мной смеешься! – взвизгнула Мёрфи. Машина стремительно сближалась с нами. Телохранитель начал было снова стрелять, потом бросил автомат и панически нырнул обратно в окно, лихорадочно застегивая ремень безопасности.

– Псих! – заорала Мёрфи, но«Харлей» продолжал разгоняться.

Фары, казалось, били прямо в глаза. Водитель машины нажал на сигнал.

Мёрфи злобно провизжала что-то в ответ.

– Forzare! – выкрикнул я, высвобождая энергию. Заряд воли устремился в посох, и руны на нем снова засияли дьявольским светом. Окружавшее нас поле вытянулось в струю и устремилось вперед.

Мотоцикл Мёрфи не сворачивал.

Машина телохранителей тоже.

Блеснула вспышка, сопровождаемая ударом грома, когда струя энергии ударила в машину, – и моя воля в сочетании с отчаянной скоростью мотоцикла склонили законы физики в нашу сторону.

Передний бампер и капот смялись, будто машина налетела на телефонный столб. Разлетелись в стеклянную крупу стекла – это я чуть поднял направление потока энергии, и она рванулась в салон. Собрав все крохи воли, визжа от напряжения, я направлял струю так, чтобы она сталкивала машину с дороги. Правое переднее колесо оторвалось от покрытия, за ним последовала и вся стальная туша, и машина взмыла в воздух, исполнив подобие мертвой петли.

Я слышал, как визжали внутри телохранители.

Последовал жуткий скрежет, заглушивший крик Мёрфи и мое собственное завывание, а потом мы миновали это место, разбрызгивая огонь каплями тающего воска. Мы оба продолжали визжать, только теперь от торжества. Мы остались живы. Дымящийся посох разом показался мне ужасно тяжелым, наверное, в тонну весом, и я чуть не выронил его. Мгновение спустя чудовищная усталость навалилась на меня, я без сил упал Мёрфи на спину и оглянулся.

Машина не взорвалась, как это бывает на экране телевизора. Но она продралась сквозь десять или двенадцать футов густого кустарника и вмазалась в дерево. Она лежала на боку и дымилась. Вся земля вокруг нее была усеяна осколками стекла и рваными стальными ошметками. Надувные подушки безопасности сработали, но пара обмякших тел не подавала признаков жизни.

Мёрфи продолжала гнать «Харлей» вперед, хохоча как безумная.

– Ты что? – крикнул я ей. – Чего смешного?

Она полуобернулась. Лицо ее раскраснелось, глаза сияли.

– Похоже, ты был прав насчет мотоцикла как большого вибратора.

Еще полмили дороги – и мы выехали к дому, в котором без труда могла уместиться семья из четырех человек. По меркам Рейтова поместья я решил, что это строение вполне может характеризоваться как домик садовника. Мёрфи заглушила мотор, не доезжая до дома сотни две ярдов, и остаток пути мы проехали по инерции, под негромкий хруст шин по гравию. Она остановила мотоцикл, и мы с минуту сидели в тишине.

– Ты видишь где-нибудь пещеру? – спросила она меня.

– Никакой, – ответил я. – Но не можем же мы ждать Лару до бесконечности.

– Есть мысли насчет того, как найти ее? – поинтересовалась Мёрфи.

– Угу, – кивнул я. – Никогда не слышал про ритуалы, которые не включали бы в себя огня, и заклинаний, и каких-нибудь пахучих веществ.

– Господи, Дрезден! У нас нет времени шататься по лесу в темноте, надеясь унюхать эту чертову пещеру. Разве у тебя нет другого способа найти ее?

– С помощью магии? Вряд ли. Не знаю, что нужно делать, чтобы искать пещеры и прочие подобные штуки.

Мёрфи нахмурилась.

– Тогда все это как-то глупо, – сказала она. – С нашей стороны было бы умнее вернуться сюда с подмогой и светом. Ты ведь можешь защититься от этого проклятия, правда?

– Возможно, – кивнул я. – Но то, последнее, вышло чертовски быстрым и сильным, и это все меняет. Медленный мяч я отобью без труда, сколько бы подач ни навешивали. Но даже самый лучший ловец не возьмет несколько мячей подряд, если их подает питчер экстра-класса.

– Как они это делают? – спросила Мёрфи.

– Кровавое жертвоприношение, – ответил я. – Вряд ли что-то другое. В ритуале участвует сам Рейт. – Голос мой дрогнул от жгучей злости. – По этой части у него богатый опыт. Сейчас у него в руках Томас – значит его он и использует для своего проклятия. Рейт собирается обескровить его, чтобы убить меня. Единственный шанс Томаса на спасение – это если я помешаю ритуалу.

Мёрфи со свистом втянула воздух. Она слезла с мотоцикла, достала пистолет и стояла, опустив его к ноге.

– Ох. Ладно. Ты идешь по кругу против часовой стрелки, я – по стрелке. И нюхаем.

– Блин! Ну и идиот же я! – Я прислонил все еще продолжавший светиться посох к мотоциклу и потянул с шеи серебряный амулет. – Это мне мать в наследство оставила. И у Томаса похожий – тоже от нее. Она связала их магически, так что, когда каждый из нас касается своего, выходит что-то… вроде психической голосовой связи.

– И что из этого? – не поняла Мёрфи.

Я намотал цепочку на указательный палец обожженной руки, чтобы амулет свободно свешивался с него.

– Только то, что я могу использовать эту связь и найти второй амулет.

– Если он у него с собой, – заметила Мёрфи.

– Должен быть с собой, – отозвался я. – Со вчерашней ночи он не должен был его снимать.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, и все, – буркнул я. Я поднял правую руку ладонью вверх и постарался сосредоточиться на ней. Я нащупал связь – канал, через который заклятие моей матери связывало нас с Томасом, и послал туда небольшой заряд воли, пытаясь немного расширить его. – Верю я в это.

Амулет дернулся на цепочке и потянулся куда-то влево, в ночь.

– Не отставай от меня, – сказал я и шагнул в том направлении. – Слышишь, Мёрф?

Ответа не последовало.

Мои инстинкты забили тревогу. Я опустил руку с амулетом и оглянулся, но Мёрфи не увидел.

Прямо за моей спиной послышался сдавленный звук. Я повернулся в его сторону и увидел лорда Рейта – тот стоял, одной рукой охватив Мёрфи за шею и зажимая ей рот, а другой приставив ей к ребрам нож. На этот раз он щеголял в черном, так что казался этой осенней ночью тенью, только ухмылялся бледный череп и блестел очень большой нож.

– Добрый вечер, мистер Дрезден.

– Рейт, – произнес я.

– Положите посох. И амулет. И браслет тоже. – Он чуть сильнее надавил на нож, и Мёрфи со свистом втянула воздух ноздрями. – Быстро.

Черт. Я уронил браслет, посох и амулет в траву.

– Отлично, – улыбнулся Рейт. – Вы не ошибались, говоря, что Томас не расставался со своим амулетом. Я обнаружил его у него на шее, когда срезал с него рубаху, чтобы заковать в цепи. Я был уверен в том, что вы побоитесь использовать столь очевидно направленное средство в месте, где сосредоточено столько магии, однако на случай, если ошибался, я пустил в ход свое собственное поисковое заклятие. Я следил за вами с момента вашего прибытия.

– Должно быть, вы очень довольны собственной сообразительностью, – буркнул я. – Так вы перейдете к делу?

– Разумеется, – сказал он. – Станьте на колени и заложите руки за спину.

Откуда-то возникла последняя оставшаяся Барби-Телохранитель. В руках она держала тяжелые тюремные наручники.

– А если не стану? – спросил я.

Рейт пожал плечами и вонзил нож на полдюйма между ребрами Мёрфи.

– Стойте! – сказал я. – Стойте, стойте! Делаю.

Я опустился на колени, заложил руки за спину, и Барби-Телохранитель сковала мне запястья и лодыжки.

– Так лучше, – произнес Рейт. – Встань, чародей. Я покажу тебе Провал.

– Хотите убить меня энтропийным проклятием в упор? – спросил я.

– Абсолютно верно, – отозвался Рейт.

– И что это вам даст? – поинтересовался я.

– Значительное личное удовлетворение, – улыбнулся он.

– Забавно, – заметил я. – Для парня, защищенного от любой магии, вы очень настойчиво старались избавиться от моего снаряжения.

– Это совсем новая рубашка, – ответил он с улыбкой. – И потом, что мешало бы вам назло мне убить вашу помощницу – или Томаса?

– Все равно забавно, – не унимался я. – Похоже, вы мастер больше говорить, чем делать. Я слышал о куче всяких вещей, на которые вы якобы способны. Порабощать женщин, которыми вы питаетесь. Убивать поцелуем. Быть сверхчеловеческим суперговнюком. Но что-то вы ничего из этого не делаете.

Рейт злобно скривил губы.

– Белый Совет несколько раз пытался убрать вас, но, когда они отступились, вы не ринулись мстить, – продолжал я. – И ведь, если вы непобедимы и все такое, для этого должна быть какая-то причина. Наверняка к вам подъезжали с предложениями. Готов об заклад биться, с очень соблазнительными предложениями. И у меня это в голове не вяжется с типом, позволяющим дешевой шлюхе вроде Трикси Виксен огрызаться на него по телефону так, как она делала это сегодня утром.

И без того белое лицо Рейта побелело от злости еще сильнее.

– Я бы не говорил таких вещей в твоем положении, чародей.

– Так вы же все равно собираетесь меня убить, – беззаботно возразил я. – Блин, да вы вообще сдержанны как черт-те что. То есть я хочу сказать, мы же воюем, да? И вы обладаете иммунитетом к магии. Должно быть, вы испытываете сильное давление со стороны Красных, требующих, чтобы вы оторвали задницу от насиженного кресла и сделали что-нибудь. Странно, почему вы не зацелуете меня до смерти прямо здесь. Вы могли бы снять это на видео или еще там как-нибудь, чтобы показывать потом. Или, блин, почему вы не пригрозите этим своим суперпоцелуем Мёрфи – хотя бы чтобы заставить меня заткнуться?

– Тебе очень хотелось бы это увидеть, чародей? – угрожающе спросил меня Рейт.

В ответ на эту его угрозу я только улыбнулся.

– Лорд Рейт и Мёрфи, – пропел я древнюю как мир школьную дразнилку. – Тили-тили-тесто, жених и невеста – А НЕ ЦЕЛУЮТСЯ-А-А!!!

Рейт крепче стиснул Мёрфи горло; она прогнулась еще сильнее и охнула.

– Дрезден!

Я перестал петь, но не унимался.

– Видите ли, неуязвимость к физическим повреждениям – это одно. Но мне кажется, смертное проклятие моей матери все-таки поразило вас, только позже. Есть такой паразит, называется клещ. Живет в Австралии. Почти неуязвимый. Но это не означает, что он бессмертный. Конечно, его трудно раздавить. Но правильным оружием и это возможно. Или его можно убить удушьем. Или, – я улыбнулся Рейту, – он может умереть от голода.

Он стоял неподвижно, как статуя, глядя на меня. Хватка на шее Мёрфи ослабла.

– Вот потому вы и вчерашний день, – негромко произнес я. – Мама сказала, она устроила все так, чтобы вы страдали долго. И с той ночи, когда вы убили ее, вы не можете кормиться. Совсем не можете – хоть посади вас на цистерну сверхэффективного вампирского топлива. Поэтому нет ни поцелуев смерти, ни нападений на чародеев. Ни прямых покушений на Томаса, когда провалились две хитроумные попытки. Вам даже потребовались для этой операции добровольные помощники… помощницы – потому что порабощать женщин вы тоже больше не в состоянии. Хотя, судя по Инари, пихаться вы еще некоторое время могли. Только – судя по тому, что вы ее до сих пор не изнасиловали, превратив в свою рабыню, – на выполнение этой функции вы тоже больше не способны. Должно быть, вам нелегко приходится, а, Рейт? Ведь нелегко, а?

– Наглец, – произнес наконец Рейт. – Совершенный наглец. Прямо как она.

Я перевел дух. До сих пор это была стройная, но только теория, которую он только что подтвердил своей реакцией.

– Ага! Так я и знал. С тех пор, как моя мама разделалась с вами, вы не способны ни на что, только на слова. Живете год за годом, вешаете лапшу на уши и надеетесь, что никто не заметит вашего бездействия. Надеетесь, что никто не заметит, что одна из ваших племенных кобыл вас охолостила. Ручаюсь, это страшно – жить вот так.

– Возможно, – тихо пробормотал он.

– Но ведь рано или поздно это вскроется, – так же тихо сказал я. – Так что все эти упражнения лишены смысла. Вам придется нас убить, но толку от этого для вас не будет никакого. Совершенно никакого. В вашем положении было бы разумнее собрать остаток состояния и пуститься в бега.

Ледяное лицо Рейта снова расплылось в улыбке.

– Нет, мальчик. Ты не один догадался, что твоя мать проделала со мной. И как. Поэтому – в качестве ответа – сегодня предстоит умереть тебе и твоему брату. Ваша смерть покончит с этими глупыми чарами, которые наложила твоя мать – ну и со всем ее родом, разумеется. – Взгляд его скользнул на Мёрфи, и он ухмыльнулся еще шире. – А потом, возможно, я перекушу. В конце концов, я очень крепко проголодался.

– Вот сукин сын, – прорычал я.

Рейт снова улыбнулся мне и кивнул Барби:

– Веди его.

Вот так, держа Мёрфи буквально на кончике ножа – док Фрейд, надеюсь, от вас не ускользнул символизм этой картины? – он повел нас сквозь лес, вниз по склону, в холод и мрак.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Лорд Рейт вел нас в пещеру, которую они называли Провалом, а Барби-Телохранитель всю дорогу держала меня на мушке, оставаясь при этом вне пределов досягаемости. Но, конечно же, было бы наивно сравнивать ее с Трикси Виксен. Если бы я бросился на нее, она бы стреляла без колебаний – тут бы оно все и кончилось. Впрочем, я и броситься-то на нее не мог – с цепями на ногах и всем прочим. Я даже ноги переставлял с трудом, тем более что мне приходилось то и дело пригибать голову, чтобы не врезаться лбом в свисающие с потолка пещеры каменные выступы.

– Мёрф? – окликнул я ее. – Как дела?

– Чувствую себя немного угнетенно, – отозвалась она слегка севшим от боли голосом. – Я полностью соответствую образу заложника, и это меня бесит.

– Это хорошо, – заметил Рейт. Он продолжал удерживать ее за шею, а кончик ножа до сих пор вонзался в ее тело. – Упрямство, мисс Мёрфи, добавляет удовольствия процессу кормления. – Он сделал легкое ударение на «мисс». – В конце концов, завоевывать куда приятнее и интереснее, чем править, не так ли? А непокорных женщин можно завоевывать снова и снова, пока они не сломаются.

Я не обращал на Рейта внимания.

– Как твой бок?

Мёрфи оглянулась через плечо на своего конвоира.

– Такой маленький торчок? Фигня.

Вместо ответа Рейт швырнул Мёрфи о стену. Она удержала равновесие и стремительно повернулась, выбросив руку вперед.

Реакция Рейта оказалась на порядок быстрее человеческой. Он перехватил ее руку, даже почти не глядя, и отбил удар так, что он пришелся в стену, сунув одновременно острие ножа ей под подбородок. Она упрямо оскалилась и двинула его коленом, целя в пах. Рейт блокировал удар коротким движением бедра и всем телом прижал ее к стене, оказавшись с ней лицом к лицу; его черные как вороново крыло волосы спутались с ее золотыми.

– Женщины-воительницы ничем не отличаются от остальных, – произнес Рейт, глядя в глаза Мёрфи. Голос его звучал негромко, лениво, томно. – Вы все хорошо знаете, как биться с чужими телами. Но почти ничего не знаете о том, что требуется вашему собственному.

Мёрфи смотрела на него, чуть дергая плечом. Губы ее медленно раздвинулись.

– Это врезано в тебя, – шептал Рейт. – Глубже плоти, глубже костей. Потребность. Единственный способ избежать мрака смерти. Ты ведь не можешь отрицать этого. Не можешь бежать от этого. В радости, в отчаянии, во мраке, в боли смертные продолжают испытывать страсть. – Рука его соскользнула с ее запястья; пальцы осторожно коснулись взбухших вен. Мёрфи издала негромкий гортанный звук.

Рейт улыбнулся.

– Вот. Ты уже чувствуешь, как слабеешь. Я взял тысячи таких, как ты, детка. Взял и сломал. И они ничего не могли поделать. И ты не сможешь. Ты создана, чтобы ощущать страсть. Я создан, чтобы обратить это против тебя. Это естественный ход вещей. Жизнь и смерть. Совокупление и смерть. Хищник и жертва.

С каждым словом Рейт придвигался к ней все ближе. Вот он скользнул губами по ее горлу…

– Рожденная смертной. Рожденная слабой. Тебя так просто взять.

Мёрфи широко раскрыла глаза. Тело ее выгнулось от потрясения. Она издала громкий всхлип, попыталась сказать что-то – и не смогла.

Рейт медленно запрокинул голову, улыбаясь Мёрфи.

– И ведь это только вкус, детка. Когда ты узнаешь, что такое быть взятой целиком, без остатка – позже, нынче же ночью, – ты поймешь, что жизнь твоя закончилась в минуту, когда я захотел тебя. – Рука его вдруг резко дернулась, и он ткнул пальцем в свежую рану на боку.

Лицо Мёрфи побелело, и она еще раз вскрикнула. Потом она обмякла, и Рейт дал ей повалиться на землю. Он постоял над ней минуту, прежде чем продолжить свою речь.

– У нас впереди много дней, малышка. Недель. Ты можешь провести их в муке или блаженстве. Ты должна понять одну важную вещь: это я буду решать, как именно. Ты больше не распоряжаешься своим телом. И своим рассудком. Выбор отныне зависит не от тебя. Мёрфи собралась-таки с силами и сумела поднять взгляд – упрямый, дерзкий, но затуманенный слезами, – и я видел в ее глазах страх и жуткую, болезненную страсть.

– Ты лжец, – прошептала она. – Я сама решаю.

– Я всегда могу сказать, когда женщина испытывает страсть, мисс Мёрфи, – негромко произнес Рейт. – Я чувствую вашу. Часть вас так устала от подчинения. Устала бояться. Устала отрекаться от себя во благо других. – Он опустился на колени, и Мёрфи отвела взгляд. – Части вас не терпится испытывать наслаждение, которое я дарю. И эта часть вас растет по мере того, как вы ощущаете это. Упрямая молодая женщина уже умерла. Она просто слишком боится в этом признаться.

Он схватил ее за волосы и грубо, бесцеремонно поволок за собой. На мгновение я увидел ее лицо, на котором боролись друг с другом смятение, злость и страх. Но я-то понимал, что ей наносится рана куда глубже, чем любая из тех, что терзали ее на моей памяти. Рейт заставлял ее испытывать то боль, то наслаждение – и она ничего не могла сделать, чтобы помешать ему. Она попыталась впиться в его руку зубами, и он ударил ее по лицу. И не ее вина была, что она проиграла этот поединок. Не ее вина была в том, что он терзал ее ощущениями. Я хочу сказать, черт, он повелевал этой гребаной нацией сексуальных хищников, и пусть проклятие моей матери и ослабило его, ему все равно ничего не стоило взломать психику и эмоциональную оборону Мёрфи.

И если он вернет себе всю свою былую силу, то, что сделает он с Мёрфи в отместку за то, что сделала с ним моя мать, будет страшнее смерти.

Самое поганое – это то, что я никак не мог этому помешать. И не потому, что оставался скованным по рукам и ногам, и не потому, что меня держали на мушке и что скорее всего меня ожидала смерть – хотя не могу не признать, все это тоже изрядно осложняло положение дел, – но потому, что этот бой для Мёрфи не мог выиграть кто-то другой. Настоящий бой происходил сейчас в ней самой: бой ее силы воли и ее вполне обоснованных страхов. Даже прискачи я ей на выручку верхом на белом коне, это означало бы лишь то, что ей придется решать терзающие ее вопросы позже и что скорее всего это превратится в медленную смерть ее независимости и ее воли.

И спасти ее от этого я не мог.

А ведь это я попросил ее рискнуть!

Рейт тащил ее за волосы, как тащат за поводок упирающуюся собаку.

Мёрфи не сопротивлялась.

Я стиснул кулаки в бессильной злобе. Этой ночью Мёрфи грозила почти верная смерть – даже если бы она продолжала дышать, а сердце ее – биться. Но спасти себя могла только она сама.

Лучшее, что я мог делать, – это не делать ничего. Лучшее, что я мог сказать, – это промолчать. У меня оставались еще кое-какие силы, но помочь Мёрфи сейчас они не могли.

Блин-тарарам, будь она проклята, эта ирония судьбы.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Мне доводилось бывать в нескольких пещерах, используемых в качестве лабораторий для черной магии. Все до единой отличались зябкостью и сыростью. Все до единой не отличались особой приятностью. Тем более ни одна из них не отличалась профессиональным убранством.

Только не эта.

Долгий, предательски крутой спуск в Рейтов Провал открылся в конце концов в пещеру, размером превосходящую большинство парижских соборов. Ну, говоря точнее, один из них она даже напоминала. Блики света играли на стенах пастельных, по большей части розоватых тонов. Сами стены остались натуральными, каменными; столетиями стекавшая по ним вода придала им причудливые очертания, украсив завитками и изгибами. Пол полого поднимался от входа к месту, где из скалы вырастал огромный резной трон из чистого, белого как кость камня. Искусный резец украсил его языками огня, и цветами, и любыми резными фривольностями, какие только можно вообразить, так что само сиденье красовалось перед всей этой каменной красотой, как павлин на фоне своего распущенного хвоста. Вода висела в воздухе мелким туманом, и свет ламп расцветал в ней тысячами крошечных радуг. По правую руку от трона виднелось каменное сиденье поменьше – скорее даже тумба из тех, на которых сидят в цирке львы или тюлени. Слева в скале зияло рваное, с иззубренной кромкой отверстие; за троном – там, куда проваливалась большая часть тумана, – тоже чернело что-то похожее.

При том, что каменный пол был гладкий, он поднимался к трону волнообразными ступенями. Тут и там по ступеням были раскиданы подушки и перины, толстые ковры, стояли низкие, узкие столики с вином и соблазнительного вида яствами – из тех, что легко пачкают пальцы и губы.

– Не лишено манерности, – заметил я, ни к кому конкретно не обращаясь. – Но мне нравится. Типа «Король и Я», скрещенный с «Цыпочками из Гарема и Знойными Шлюхами, Эпизод Второй».

Рейт обогнал меня и швырнул Мёрфи на груду подушек у дальней от входа стены. Она умела группироваться при падении, и хотя толчок вышел резкий – Рейт даже вырвал у нее клок волос, – приземлилась мягко, перекатившись по полу, и застыла, готовая к змеиному броску. Барби-Телохранитель подтащила меня вместе с цепями к стене и прикрепила к стальному кольцу. Таких колец рядом виднелось добрых полтора десятка. Я подергался немного, проверяя кольцо на прочность, но тот, кто заделывал его в стену, свою работу знал.

– Время? – спросил Рейт.

– Одиннадцать тридцать девять, милорд, – отозвалась Барби.

– А, отлично. У нас еще есть немного в запасе. – Он подошел к груде подушек в дальнем углу, и я вдруг сообразил, что они накиданы вокруг высеченной из камня невысокой платформы. Последняя представляла собой круг диаметром приблизительно десять футов, а на плоскости был начертан тауматургический треугольник – в большинстве ритуальных магических обрядов используется именно такой, потому что чуть корявый равнобедренный треугольник новичкам куда проще изобразить, чем пентаграмму или Звезду Соломона. Струйки дыма сочились из расставленных па кругу курильниц, наполняя воздух резким ароматом корицы и чего-то еще, более едкого. – Я полагаю, чародей, ты знаком с моими ассистентами?

Две женщины приподнялись с подушек и повернулись ко мне. Первая оказалась Мэдж, первая жена Артуро, – та самая сдержанная бизнес-леди, только вместо вечернего платья она красовалась сегодня в белом с красной оторочкой халате, очень эффектном в сочетании с распущенными волосами. Это делало ее моложе, но одновременно придавало этакую перезрелость – как у сочного румяного плода, уже упавшего уже с дерева в траву. Взгляд ее был таким же, каким запомнился мне с первой встречи, – оценивающим, однако к этому добавилось еще что-то: жестокость. Жажда власти любой ценой, даже путем устранения ближнего.

Второй, разумеется, была Трикси Виксен. Вид она имела хуже некуда и даже не делала попытки встать. Сидела она бочком, стараясь не дотрагиваться до забинтованной ноги. Точно такой же бело-красный халат она распахнула так, чтобы он демонстрировал все ее соблазнительные изгибы и выпуклости, и в другой ситуации это, возможно, и выглядело бы возбуждающе. Глаза ее опухли как у человека, давно уже пристрастившегося к наркотикам.

В центре треугольника лежал, прикованный цепями к камню, Томас. Он был раздет, во рту торчал кляп, а на бледной коже виднелись следы от тонкого хлыста. Невысокий каменный горб выступал из платформы как раз у него между лопатками, и цепи оттягивали ему плечи назад так, что он не в силах был бы пошевелиться, даже если бы кто-то стоял над ним, готовясь перерезать ему горло.

– Одной не хватает, – заметил я. – Где у нас женушка номер два?

– Милая Люсиль, – вздохнул Рейт. – Она так хотела услужить, просто трогательно. Это не я санкционировал ее бездарную попытку убить тебя с помощью отравленного дротика, чародей, хотя полагаю, я не слишком огорчился бы, увенчайся эта попытка успехом. Но она управляла заклятием вчера вечером и выказала дурной вкус, попытавшись убить мою дочь. – Рейт вздохнул. – Кстати, премного обязан вам за ее спасение, Дрезден. Люсиль заверила меня в том, что имела только самые благие намерения и что готова на все, чтобы помочь мне.

– И поэтому вы принесли ее в жертву сегодня утром, – процедил я сквозь зубы.

– Нет, не он, – произнесла Мэдж тихим, до ужаса спокойным голосом. – Я. Сучка мелкая! Я много лет мечтала о чем-нибудь в этом роде. Видите ли, все, что говорят о мести, – ложь. Все фильмы врут. Я нахожу ее в высшей степени восхитительной и эмоционально благотворной.

– Я, я помогала, – вмешалась Трикси. – Я помогала убить ее.

– Вздор, – возразил я. – Вы сидели там, тыча в меня своим пистолетиком, в момент, когда Люсиль умерла, – вы, самодовольная, безмозглая мелкая шлюшка.

Трикси взвизгнула, вскочила и сделала попытку броситься на меня. Мэдж и Рейт поймали ее за руки и дали побиться немного, пока она не взмокла и не начала задыхаться. Потом усадили обратно.

– Не дергайся, – бросил ей Рейт. – С тебя довольно.

Трикси оскорбленно насупилась.

– А вы… вы… не говорите мне, что…

Мэдж отвесила ей пощечину. Хорошую. Один из ее перстней оставил на щеке Трикси длинный багровый след, на котором сразу же вспухли капельки крови.

– Идиотка! – рявкнула она. – Если бы ты вспомнила для полиции, как его зовут, а не бросилась сразу же за утешением к своим шприцам и колесам, чародей сидел бы сейчас в камере.

– Ну и какая, на хрен, разница? – огрызнулась Трикси, не поднимая взгляда. – Все равно он сейчас все получит. Нет никакой разницы!

Мэдж слегка запрокинула голову и подняла правую руку ладонью вверх.

– Orbius! – произнесла она.

Резкий порыв энергии коснулся моих чародейских чувств, и что-то мокрое и зловонное, напоминающее сплав свежей коровьей лепешки и липкой от росы паутины, размазалось по лицу Трикси. Та с визгом опрокинулась на спину, впившись в эту штуку накрашенными ногтями. Не знаю, из чего состояла эта гадость, но держалась она не хуже суперклея, практически полностью заглушив ее вопли.

Я внимательно посмотрел на Мэдж. Черт, она обладала магическими способностями. Не обязательно очень уж сильными, но обладала. Стоит ли удивляться, что она при нашем знакомстве постаралась, чтобы руки у нее были заняты. Когда один человек, практикующий магию, дотрагивается до руки другого такого же, между ними словно разряд проскакивает. Не заметить такого нельзя. Она изящно избежала этого, из чего следует…

– Вы знали, что я вовлечен в это дело, – сказал я.

– Разумеется, – подтвердил Рейт.

Он добавил в одну из курильниц щепотку какой-то дряни и взял со столика резную шкатулку. Откинув крышку, он достал три черные свечи и расставил их по вершинам треугольника.

– Одной из целей всего этого упражнения было поставить тебя в уязвимое положение. Давно пора, чтобы ангелы пропели моему дорогому сыну заупокойную, а вы с ним что-то очень уж сблизились. Я было предположил, что он кормится на тебе, что подчинил тебя своему влиянию, однако и то, что я услышал на записи скрытой камерой из моей портретной галереи, меня тоже порадовало. Оба сыночка Маргарет сразу. Наконец-то я отделаюсь от этих ее дурацких чар, избавлюсь от надоедливой занозы…

Он с силой лягнул Томаса в ребра. Томас не издал ни звука, только взгляд его пылал неприкрытой ненавистью. Трикси Виксен каталась по подушкам, суча ногами.

– …убью чародея, перед которым трепещет Красная Коллегия, восстановлю приемлемый контроль над дерзкими вассалами, а теперь еще в придачу ко всему этому у меня будет свой человек, имеющий некоторое влияние на местные органы правопорядка. – Взгляд его остановился на Мёрфи.

Мёрфи не смотрела на него.

– Сними-ка ботинки, малышка, – произнес Рейт.

– Что? – прошептала Мёрфи.

– Сними их. Сейчас же.

Она вздрогнула, словно его резкий тон причинял ей боль. Потом стащила ботинки.

– Брось их в Провал. И носки,

Мёрфи повиновалась Рейту, не поднимая на него глаз. Инкуб довольно хмыкнул.

– Хорошо, малышка. Ты меня радуешь. – Он обошел ее кругом, словно осматривая приобретенную машину. – Как все одно к одному складывается, а, Дрезден? Приятное завершение нелегкого года. Это обещает неплохое будущее клану Рейтов, ты не считаешь?

Трикси Виксен выбила пятками дробь по каменному полу. Рейт внимательно посмотрел на нее, потом на Мэдж.

– Ты справишься с ритуалом в одиночку, дорогая?

– Конечно, милорд, – спокойно отозвалась Мэдж. Она чиркнула спичкой и зажгла одну свечу.

– Что ж, хорошо, – кивнул Рейт. Холодным, медицинским каким-то взглядом смотрел он на Трикси, пока ноги ее не перестали дергаться. Потом взял ее за волосы и поволок налево от трона. Она еще шевелилась, хотя и вяло. Приподняв за шею, он бросил ее в темноту, как мусорный пакет.

Трикси Виксен не могла кричать, падая навстречу смерти. Но она пыталась.

Даже помня о том, кто такая Трикси Виксен, я не мог отделаться от боли и возмущения при виде хладнокровного убийства еще одного живого существа. При всем желании – не мог.

Рейт вытер руку об руку.

– На чем я остановился?

– Вы дразнили чародея тем, как манипулировали им с самого начала, – напомнила Мэдж. – Однако с вашего позволения я бы начала ритуал. Время подошло.

– Давай, – согласился Рейт. Он подошел к кругу, внимательно проверил его и направился ко мне.

Мэдж взяла со стола кривой ритуальный нож, серебряную чашу и ступила в круг. Она уколола ножом палец и капнула кровью на ограничивающую его черту, замкнув его. Потом опустилась на колени у головы Томаса, запрокинула лицо с зажмуренными глазами и завела медленный тягучий напев на незнакомом мне наречии. Слова словно извивались и шипели по-змеиному, срываясь с ее губ.

Долгое мгновение Рейт молча наблюдал за ее действиями, потом голова его вдруг дернулась в сторону выхода из пещеры.

Барби-Телохранитель вскинулась, как собака при виде хозяина, достающего из холодильника упаковку бекона.

– Сирены, – хрипло произнес Рейт.

– Полиция? – спросила Барби.

– «Скорая помощь». Что случилось? Кто их вызвал?

Барби тряхнула головой. Возможно, вопросы оказались для нее непосильно сложными.

– Ку-ку, Рейт, – окликнул я его. – Правда ведь, интересно, что здесь делает «скорая»? Уж не приедет ли им вслед и полиция? Тебя это не удивляет?

Глава Белой Коллегии испепелил меня взглядом, потом повернулся к своему дурацкому разукрашенному трону.

– Полагаю, все это не так уж и важно.

– Конечно, было бы не важно, – согласился я. – Когда бы во все это не была вовлечена Инари.

Он застыл как вкопанный.

– Впрочем, какая разница? – продолжал я. – Что с ней может случиться? Ну, прокатится на «скорой» в обществе молодого красивого санитара. Не сомневаюсь, папочкина любимая дочь не станет бросаться на врачей и санитаров, превращаясь в вампира на глазах у кучи свидетелей. Вряд ли она начнет свою взрослую жизнь в тюрьме… впрочем, я думаю, и в тюрьме она от Голода не умрет, не так ли?

Рейт не оглянулся.

– Что ты сделал с моей дочерью?

– А разве с вашей дочерью что-то случилось? – невинно спросил я. Надеюсь, я произнес это достаточно оскорбительным тоном – я умею иногда. – Полагаю, с ней все в порядке. Впрочем, как знать? Я бы на вашем месте не отвлекался от ритуала.

Рейт повернулся к Мэдж.

– Продолжай. Я вернусь через минуту. А ты, – обратился он к Барби, – держи пистолет нацеленным на Дрездена. Если попытается бежать – застрели.

Барби-Телохранитель достала пистолет. Рейт повернулся и пулей вылетел из пещеры – смертный не смог бы перемещаться с такой скоростью.

Мэдж продолжала свой заунывный напев.

– Эй, Томас! – окликнул я.

– М-м-м, – отозвался он сквозь кляп.

– Я вытащу тебя отсюда.

Томас оторвал голову от камня и уставился на меня.

– Ты только мне тут не помри раньше времени, а? Оставайся с нами.

Еще секунду он смотрел на меня, потом застонал и уронил голову. Я так и не понял, означало это одобрение или нет.

– Мёрф? – позвал я.

Она посмотрела на меня и тут же отвела взгляд.

– Мёрф, не откалывайся от меня. Он плохой парень, пусть и сексуален как черт-те что. Это его ремесло. Он не мог не подобраться к тебе.

– Я не могла помешать ему, – жалким голосом отозвалась она.

– Это в порядке вещей.

– Я и себя не могла остановить. – На мгновение она встретилась со мной взглядом, потом бессильно опустилась обратно на пол. – Оставьте меня в покое, мистер Дрезден.

– Ага, – пробормотал я себе под нос.

Потом повернулся к Барби.

– Эй, ты. Ну… Не знаю, как тебя зовут.

Она молча смотрела на меня поверх прицела.

– Ага, о'кей, мне уже страшно, – обаятельно улыбнулся я. – Но послушай, ты же ведь личность. Человек. И я человек. Нам полагается действовать сообща против вампиров, так?

Ни фига. От Мистера – и то я получаю больше отклика.

– Эй! – крикнул я. – Ты! Списанная надувная кукла из армейских запасов! Я к тебе обращаюсь! Скажи же что-нибудь.

Она не откликнулась, но взгляд ее оскорбленно вспыхнул. Что ж, хоть какая-то эмоция. Что тут сказать – у меня прирожденный дар злить людей. Другое дело, что использовать его желательно разумнее.

– Прошу прощения! – гаркнул я как мог громче. – Ты меня слышишь вообще, сука? Вот сейчас разнесу тебя на клочки, как уже сделал с вашими Кенами и твоей двойняшкой!

Вот теперь глаза ее горели настоящей ненавистью. Она вскинула пистолет и открыла рот, словно собиралась сказать что-то… только я этого так и не услышал.

Бесшумно ступая босыми ногами, Мёрфи одолела разделявшие их несколько ярдов, взвилась в прыжке и врезалась пяткой в шею Барби-Телохранителя у основания черепа. «Удар» – слишком мягкое слово для того, чтобы описать то, что случилось с головой Барби. Удар происходит в славных, уютных, здоровых, можно сказать, ситуациях вроде автомобильных столкновений. Мёрфи наносила его, чтобы убить, – и это вышло страшнее, чем какое-то столкновение двух железяк.

Послышался хруст, Барби повалилась на пол. Пистолет так и не выстрелил.

Мёрфи опустилась на колени и обыскала женщину, забрав у нее пистолет, еще пару наручников, нож и связку ключей. Потом встала и принялась подбирать ключ к моим цепям.

Пока она занималась этим, я внимательно смотрел на Мэдж. Заклинательница все так же стояла на коленях внутри круга и пела, не прерываясь ни на мгновение. Этого требовал ритуал. Оборви она его, крикни телохранительнице о грозившей опасности, взломай замкнутый заклятием круг – и последствия могли бы стать для нее печальнее некуда. Опасно выказывать непочтение к той силе, что стоит за ритуалом. По крайней мере Мэдж была так же скована, как и я.

– Долго ты, однако, – сообщил я Мёрфи. – Я почти исчерпал свой запас оскорблений, пришлось бы перейти просто на пьяные воли.

– Вот что случается, когда словарный запас ниже среднего уличного.

– Куда уж мне до женщин с их змеиными язычками, – вздохнул я. – Короче, заткнись и освободи меня, а то не обещаю тебе любви большой и свободной. – Она нашла наконец нужный ключ и отомкнула цепи. Запястья и лодыжки болели. – Ты меня здорово напугала, – заметил я. – До тех пор, пока ты не обозвала меня «мистер Дрезден», я почти поверил в то, что он до тебя добрался.

Мёрфи прикусила губу.

– Только между нами: я не уверена, что это и правда так. – Она поежилась. – Я ведь и не играла почти, Гарри. Ты сделал верный выбор: меня он недооценил. И все же близко, слишком близко. Пошли отсюда.

– Спокойно. Чуть позже.

Мёрфи нахмурилась, но в бегство не ударилась.

– Хочешь, чтобы я посторожила Мэдж? Что, если она сейчас проделает эту свою штуку прямо у нас на глазах?

Я покачал головой.

– Не может. Пока не доведет ритуал до конца – не может.

– Почему?

– Потому что если она хоть одну ошибку допустит, хоть ненамного отклонится – выйдет какая-то ответная реакция. Возможно, нас она не затронет, а может, затронет – не знаю. В любом случае это гарантированно убьет всех, кто находится внутри круга.

– Томас, – выдохнула Мёрфи.

– Угу.

– А мы можем вмешаться в ритуал?

– Можем. Но, как говорил Кинкейд, это означает смерть. Мы ли прервем ритуал, или она сама запорет его – в любом случае дела обернутся довольно хреново.

– Но если мы не помешаем ей, она убьет Томаса.

– Ну… да.

– Тогда что нам делать?

– Напасть на Рейта, – сказал я и мотнул головой на ту груду подушек, где она только что лежала, скорчившись. – Возвращайся туда, куда он тебя швырял. Когда он вернется, схватим его и обменяем на Томаса.

– А разве это не нарушит круг, не испортит ритуал? – спросила Мёрфи.

– Внешний круг – не должен, – ответил я. – Он здесь скорее, чтобы помочь ей сконцентрироваться для ритуала. Мэдж не лишена некоторых способностей. Ну и инстинкта самосохранения. Она удержит его, если мы сломаем.

Глаза Мёрфи вдруг расширились.

– Но треугольник? Уж это должно сломать ритуал?

Я внимательно посмотрел в сторону Мэдж и повысил голос – так, чтобы она наверняка услышала.

– Еще бы! И убить ее. Но мы пока не будем взламывать треугольник.

– Почему? – спросила Мёрфи.

– Потому что мы предложим Мэдж шанс пережить этот вечер. Дадим ей убить Рейта вместо Томаса и послать проклятие вхолостую. До тех пор, пока кто-то умирает согласно расписанию, тому, кто стоит за этим ритуалом, плевать, кто это будет. – Я отошел от стены и остановился у самого круга. – В противном случае все, что мне достаточно сделать, – это пнуть ногой одну из этих милых свечек или стереть линию треугольника, а потом отойти и смотреть, как она умирает. Но мне кажется, Мэдж хочет жить. Она уйдет отсюда, Томас останется жив, а Рейт больше не будет представлять ни для кого угрозы.

– Но она сбежит, – нахмурилась Мёрфи.

– Пусть бежит. От Стражей сбежать можно, но спрятаться нельзя. У Белого Совета найдется что сказать ей насчет убийств людей с помощью магии. Острого найдется. И режущего.

– Должно быть, дразнить заклинателей – чертовски увлекательное занятие, если посмотреть на то, как вы с Рейтом этим забавляетесь, – заметила Мёрфи. – Только тебе не кажется, он может заметить, что тебя больше не держат на мушке?

Я опустил взгляд на труп Барби и поморщился.

– Угу. Труп здесь, пожалуй, не совсем кстати.

Мы переглянулись и, не сговариваясь, наклонились и подхватили труп под руки. Мы отволокли то, что осталось от последней Барби-Телохранителя, к краю зияющей пропасти и столкнули вниз. Потом я потянулся к своей трости-шпаге, все еще болтавшейся у меня на поясе, и отстегнул клинок.

– Даже не верится, что Рейт позволил тебе оставить это, – вздохнула Мёрфи.

– Охрана, похоже, побаивалась проявлять излишнюю инициативу, а сам он насчет трости ничего не сказал. Наверное, просто не заметил. Он был занят разглагольствованием и глумлением, а я был в цепях и все такое.

– Прямо классический кинозлодей, – сказала Мёрфи.

– Нет. Голливуд не позволил бы таких откровенных клише, – покачал я головой. – И я сомневаюсь, чтобы у него голова сейчас очень ясно работала. Ему слишком не терпится избавиться от смертного проклятия моей матери.

– Он настолько крут? – поинтересовалась Мёрфи.

– Очень. Эбинизер сказал, магия не способна повредить ему.

– Что, если я попробую пристрелить его?

– Хуже не будет, – кивнул я. – Если повезет, ты, может, и решишь наши проблемы. Но его способно опрокинуть только попадание в критическую точку – и то еще вопрос, достаточно этого или нет. Вампиры Белой Коллегии не заживляют пулевых ран с той же легкостью, как Красные, и не могут игнорировать их, как Черные, но оправляются от них все равно быстро.

– Каким образом?

– Используя запасы краденых жизненных сил. Они много чего могут с ними делать: оправляться от ран, силой воздействовать на восприятие хорошеньких полицейских, ну и так далее. По степени крутизны им далеко, конечно, до вампиров Черной Коллегии, но и они могут при необходимости набрать обороты. В общем, безопаснее считать, что у лорда Рейта здоровенный бак резервной энергии.

– Значит, нам нужно оставить его без горючего, если мы хотим справиться с ним всерьез и надолго.

– Ага.

– А мы это в состоянии сделать?

– Не уверен, – признался я. – Зато мы можем заставить его раскочегариться по полной.

– То есть нам нужно побить его, но не до конца. В этом твой план?

– Угу.

– Не самый удачный план, Гарри, – заметила Мёрфи.

– План просто охренительный, – заявил я.

– Вообще-то для такого плана больше подошла бы характеристика «сумасшедший».

– Сумасшедший как черт-те что, – согласился я и положил руки ей на плечи. – Некогда препираться, Мёрф. Ты мне веришь?

Она беспомощно всплеснула руками (картинность жеста несколько пострадала от того, что в одной руке ее был зажат пистолет, а в другой – нож) и побрела к подушкам, на которые ее швырял Рейт.

– Сдохнем мы здесь, вот что.

Я только ухмыльнулся и вернулся к кольцу, к которому приковала меня Барби. Я встал там в прежней позе, сжимая цепи за спиной, словно они до сих пор удерживали меня на месте.

Едва я успел занять позицию, как из туннеля послышался грохот одного, другого, третьего прыжка, и в пещеру влетел Рейт, хмурый как туча.

– Что за идиотизм! – рявкнул он, обращаясь к Мэдж. – Этот безмозглый телок из Артуровой студии по неловкости чуть не убил мою дочь. Санитары сейчас увозят их в больницу…

Он осекся.

– Охрана? – рявкнул он. – Мэдж, где она шляется?

Не прекращая петь, Мэдж округлила глаза и скосила их в направлении Мёрфи.

Рейт резко повернулся к Мёрфи.

Мэдж стоило бы предупредить Рейта на мой счет.

Если уж он без труда отмахнулся от смертоносной магии старого Эбинизера, значит, защита у него круче крутой. Нечего и пытаться пробить ее волшебством.

А потому я замахнулся наручниками и, вложив в это движение всю свою силу до последней крупицы, засветил тяжелой стальной баранкой Рейту аккурат в правое ухо. Сталь врезалась в плоть и швырнула его на пол. Он зарычал от боли и неожиданности и повернулся ко мне. Глаза его сияли серебряным блеском; оторванное ухо почти приросло обратно.

Я отшвырнул цепи, выхватил из трости шпагу и нанес удар, целясь Рейту в левый глаз. Молниеносным движением руки он отбил острое какскальпель лезвие в сторону. Мне удалось здорово порезать ему руку, но это не помешало ему сделать мне подсечку. Я еще не успел грянуться оземь, а он уже вскочил и с перекошенным от гнева лицом схватил с пола окровавленные цепи. Я распластался ничком, прикрыв шею руками.

Мёрфи выстрелила Рейту в спину. Первая пуля, пробив навылет грудную клетку и, судя по всему, легкое, вышла с левой стороны – примерно там, где у смертных находится сердце. Вторая вылетела между ребрами с противоположной стороны.

Оба выстрела разделяло меньше секунды, но Рейт успел развернуться, стремительным движением отпрянув в сторону, так что следующие две пули, похоже, прошли мимо. Странно было смотреть на то, как он двигался, и это здорово действовало на нервы. Он почти проплыл через помещение – казалось, он не спешит, но на деле все происходило с головокружительной быстротой. Он пересек пещеру и исчез за шелковой китайской ширмой.

И тут огни в пещере разом погасли.

Единственным источником света оставались три горящие черные свечи в вершинах ритуального треугольника – да и те находились в противоположном от Рейта углу пещеры. Мэдж продолжала выводить строки заклинания, только теперь в ее голосе звучало какое-то гаденькое самодовольство. Она снова целиком сосредоточилась на ритуале. Избитое тело Томаса дернулось, и он, широко раскрыв глаза, огляделся по сторонам. Я видел, как напряглись его плечи, когда он пробовал крепость цепей. Впрочем, успеха с ними он добился не больше моего.

Голос Мёрфи разрезал темноту; на фоне монотонного пения Мэдж он казался особенно резким:

– Гарри? Где он?

– Представления не имею, – отозвался я, опустив конец шпаги.

– Он умеет видеть в темноте?

– Гм… Отвечу через минуту.

– Ох, – сказала она. – Черт.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

– Разумеется, я вижу тебя, чародей, – послышался из темноты голос Рейта. – Должен признать, грубого физического нападения я от тебя не ожидал.

Я попытался определить направление по голосу, однако акустика здесь была, как… как в пещере.

– Вы ведь до сих пор плохо представляете себе, что я за человек, не так ли?

– Я исходил из того, что воспитание Белого Совета сделало тебя немного более предсказуемым, – признал он. – Я был уверен, что у тебя найдутся более замысловатые магические средства, чтобы иметь со мной дело без грубого кровопролития.

Мне показалось, я услышал что-то в непосредственной близости от себя. На всякий случай я махнул шпагой вправо-влево. Клинок со свистом прорезал воздух.

– Кровь легко отстирывается содовой, – посоветовал я. – И потом, мысль пролить еще немного вашей не вызывает у меня никакого отвращения. Все равно она не красная, а так, розовая водичка.

Мёрфи не участвовала в разговоре, из чего следовало, что она включилась в игру. Или она использовала мой голос как ориентир, чтобы переместиться ближе ко мне и действовать сообща, или же она лучше меня представляла себе положение Рейта и подбиралась к нему в темноте. В любом случае продолжение разговора играло нам на руку.

– Мы могли бы договориться, Рейт, – произнес я. Он рассмеялся – негромко, лениво, уверенно.

– Правда?

– Вам же не нужно новых неприятностей, – продолжал я. – Одно смертное проклятие вы уже проглотили. Вряд ли вам необходимо добавить к нему еще и второе.

Он снова усмехнулся:

– Что ты предлагаешь?

– Мне нужен Томас, – сказал я. – И мне нужна Мэдж. И чтобы вы оставили Артуро в покое.

– Соблазнительно, – произнес он. – Ты хочешь, чтобы я сохранил жизнь одному из злейших моих врагов, чтобы я сдал тебе умелого союзника и чтобы позволил и дальше разрушать основу моей власти. И что, интересно, я за все это получу?

– Вы останетесь живы, – ответил я.

– Надо же, какое щедрое предложение! – хмыкнул Рейт. – Я могу заключить только одно: или это какой-то неуклюжий подвох, или ты, Дрезден, совсем уж не разбираешься в происходящем. Я отклоняю твое предложение. Беги, чародей. Или я не буду убивать твою хорошенькую полицейскую. Я оставлю ее себе. После того, как убью тебя, само собой.

– Ха, – возразил я. – Вы не настолько в форме, чтобы все обстояло так просто. В противном случае вы не позволили бы мне стоять вот так, болтая всякую ерунду.

Рейт не ответил.

Душа моя ушла в пятки.

И тут, как будто только этого не хватало, пение Мэдж сделалось громче, звонче. Дикий вихрь взвился в центре круга, подхватив ее волосы и разметав их облаком черных и серебряных прядей. И одновременно с этим изменился ритм песни, да и незнакомый язык сменился английским.

– Внемли тем, кто ждет тебя здесь, о Охотник из Тени! Нам, молящим, дабы тень твоя обрушилась на наших врагов! Нам, взывающим о силе, о Властелин Ужаса! Да сойдет к нам твоя правая рука! Пошли нам своего Гения-Разрушителя! Ваятеля Смерти! Да будут помыслы наши путем, судном для Того, Кто Идет Следом!

Не задерживаясь в пятках надолго, душа проворно ушла дальше, куда-то в каменный пол. На мгновение мне показалось, что вместе с ней удрал подальше от меня и мой рассудок.

«Тот, Кто Идет Следом».

Блин-твою-мать-трижды-через-себя-тарарам!

Тот, Кто Идет Следом, был демоном. Ну, не совсем чтобы демоном. По сравнению с демоном Идущий был примерно то же, что серийный убийца-людоед в хоккейной маске из фильма по сравнению с тем старшеклассником, что пытался отобрать у меня деньги на школьный завтрак. Джастин Дюморн послал Идущего за мной во время нашей с ним последней размолвки, из которой мне едва удалось выйти живым. В конце концов я сумел отделаться от Того, Кто Идет Следом, но даже так воспоминание о нем долго не давало мне спать спокойно.

И ритуал, который использовала Мэдж, призывал эту тварь обратно.

Мэдж взяла в руки нож для жертвоприношения и серебряную чашу. Вихрь сгустился в миниатюрный торнадо, покачивавшийся над треугольником с привязанным в нем Томасом.

– Прими наше подношение, дабы влилось оно в твои силы! Плоть и кровь, взятые против воли у того, кто молит о жизни! Услышь нашу просьбу о помощи! Прими наш дар! Яви нам руку свою, дабы мы могли нацелить ее на общего врага нашего – Гарри Дрездена!

– Мёрф! – заорал я. – Уходи оттуда! Сейчас же! Беги!

Но Мёрфи не бежала. Стоило Мэдж, закрыв глаза, занести нож над Томасом, как в свете черных свечей возникла Мёрфи. Зажав нож в зубах, держа в одной руке пистолет, а в другой связку ключей, снятых ей с убитой Барби, она нырнула в ритуальный круг, взломав его. Это значило, что та магия, которую призывала Мэдж, вырвется на свободу в то же мгновение, как Мэдж вольет жизнь в сгущавшийся образ Того, Кто Идет Следом. Отложив пистолет, Мёрфи опустилась рядом с Томасом на колени и принялась подбирать ключ к его цепям. Один ключ… не тот… другой…

– Мэдж! – рявкнул Рейт.

Я услышал какой-то шорох; он начался футах в пяти справа от меня и исчез в направлении круга.

Мэдж открыла глаза и огляделась по сторонам.

Мёрфи нашла наконец ключ, и стальной браслет на правой руке Томаса с лязгом расстегнулся.

Мэдж с визгом опустила нож, целясь уже не в горло Томасу, а в грудь. Томас перехватил ее запястье, и кожа его вдруг засияла серебром. Продолжая визжать, она пыталась опустить нож, но он удерживал ее одной рукой.

Мёрфи подобрала пистолет, но прежде чем она успела навести его на Мэдж, что-то мелькнуло, голова ее неподвижно дернулась в сторону, и она мешком повалилась на пол. Рейт не спеша, деловито наклонился, подобрал выпавший у нее нож, и взгляд его скользнул к Томасу.

Неловкими от спешки пальцами я схватил трость-ножны и, борясь с путавшим мои мысли ужасом, собрал сколько мог оставшихся у меня сил и бросил в деревянный стержень. Похоже, это мне все-таки удалось, потому что невидимые обычно руны на его поверхности засияли серебристо-голубым светом. Послышалось – не ухом даже, а скорее кожей – низкое гудение, когда я накачал в трость доступную мне энергию: неисчерпаемую, опасную энергию магии Земли.

Сфокусировав с помощью трости свои силы, я навел ее на лорда Рейта…

И не ощутил ничего.

Обычно я ощущаю цель в виде сгустка энергии, готового притянуть к себе выпущенный разряд. Сейчас я не ощущал ничего. То есть даже не пустой воздух, а вообще ничего. Только холодную, голодную какую-то пустоту, заполнявшую место, где ему полагалось бы находиться. До сих пор я ощущал нечто подобное только однажды, находясь вблизи частицы самого смертоносного вещества, известного в материальном и духовном мирах. Вся моя сила, моя магия, текучие духи жизни просто проваливались в эту пустоту, не касаясь Рейта.

Я не мог пробиться к нему. Пустота вокруг него казалась столь абсолютной, что я даже не сомневался: в моем арсенале нет ни единого средства, способного хотя бы оцарапать его.

Зато такой защиты не было у Мэдж.

Я перенацелил энергию, мгновенно нащупав своими чувствами нож в руке Мэдж. Без защищавшего ее круга она не в силах была помешать мне невидимым вихрем земных энергии выбить нож из ее пальцев и швырнуть его в зиявший рядом Провал.

– Нет! – взвизгнула Мэдж, в ужасе глядя на продолжавший клубиться перед ней столб темных потусторонних сил.

– Держи его! – рычал Рейт.

Мэдж бросилась на свободную Томасову руку. При всей его физической и сверхъестественной силе, скованный, он не мог оказать ей настоящего сопротивления, тем более что ее силы утраивались отчаянием. Ей удалось прижать руку Томаса к камню, и хотя долго она удержать его так не смогла бы, для их целей хватило и этого. Лорд Рейт устремил нож вниз, в грудь Томасу.

Томас взвыл от досады и боли.

С помощью нового заряда энергии из трости мне удалось остановить нож спустя долю секунды после того, как острие его вонзилось в Томаса, окрасившись розовой кровью. Рейт злобно зарычал и надавил на нож. Кожа его тоже сияла серебром, а силой он не уступал среднего калибра фронтальному погрузчику. Я не надеялся одолеть его – даже без окружавшей его пустоты, обращавшей мою энергию в пшик, это было бы делом безнадежным, – я лишь изменил направление энергии, нацелив ее под прямым углом к ножу. Острие метнулось вбок, прочертив на груди Томаса глубокую борозду, а потом вес Рейта вогнал нож в каменный пол пещеры, раздробив на мелкие стальные осколки.

Томас снова высвободил руку и наотмашь ударил Мэдж, вышвырнув ее за пределы освещенного свечами круга.

– Гарри! – заорал он, выдернув кляп. – Порви цепи!

А вот как раз этого я сделать не мог. Того небольшого запаса земных энергий, что еще оставался у меня, на цепи не хватило бы никак. Зато я сделал кое-что другое.

На секунду-другую Рейту пришлось отступить на шаг: осколок ножа глубоко воткнулся ему в руку. Он с рычанием выдернул его из ладони и шагнул было обратно к Томасу – и тут я подхватил своей невидимой рукой связку ключей и швырнул ему в лицо.

В качестве метательного снаряда ключи – чертовски неприятная штука; это вам любой уличный забияка подтвердит. Ради эксперимента можете взять пакет молока и бросить в него связку ключей. Вам даже не придется прикладывать особых усилий. Более чем вероятно, картонный пакет окажется пробитым сразу в нескольких местах, и молоко начнет вытекать из них маленькими, веселыми белыми фонтанчиками.

А глазные веки тоньше, чем картон.

Связка ключей ударила Рейта в лицо с силой, заставившей его вскрикнуть. Поток посланной мной энергии подхватил ключи, едва они отскочили от его лица, и швырнул обратно, словно они были привязаны к его носу резинкой. Мне плевать на сверхчеловеческую сексуальность – у любого прямоходящего двуногого существа мало выбора, кроме как отбиваться от предмета, пытающегося выбить ему глаза.

Я молотил его ключами до тех пор, пока он не отшатнулся, вывалившись за пределы освещенного круга, а тогда швырнул ключи Томасу, громко окликнув его. Он дернулся, поймал их свободной рукой и тут же принялся отмыкать свои цепи.

Именно в этот момент клубившееся над опустевшим треугольником облако соткалось в размытые очертания жуткого, нечеловеческого лица – лица, памятного мне по самым черным часам моего прошлого и ночным кошмарам, терзавшим меня после. Демоническая пасть распахнулась в жутком беззвучном вопле, глаза уставились на фигуру, застывшую на самом краю светлого пятна, – на Мэдж. Облако ринулось вперед и вниз, на лету выпуская похожие на клыки щупальца-шипы. Мэдж еще успела сесть и выставить перед собой руки в наивной попытке защититься. Облако вытянулось веретеном и нырнуло ей в рот, а щупальца вцепились в нее, не позволяя ей выдернуть его обратно. Все это происходило даже не особенно быстро. У Мэдж с лихвой хватило времени почувствовать, как демон-убийца, стоявший за ее энтропийным проклятием, не спеша заползал ей в горло, в легкие и, выпуская там из себя все новые шипы, принялся раздирать ее на части изнутри.

Мэдж не смогла даже вскрикнуть, умирая.

Но не потому, что не пыталась.

Томас освободил наконец руки и ноги и встал, в ужасе глядя на Мэдж, на клубящееся облако, продолжавшее пожирать ее бездыханное тело.

Рейт напал на Томаса сзади. Все произошло почти мгновенно, но я отчетливо видел, как Рейт схватил Томаса одной рукой за плечо, другой – за подбородок и стремительным движением сломал ему шею.

Томас рухнул, даже не дернувшись.

– Нет! – вскрикнул я.

Рейт повернулся ко мне.

Я бросил шпагу на землю, полоснул воздух тростью и усилием воли, и пистолет, который Мёрфи отобрала у Барби-Телохранителя, словно сам собой влетел мне в руку.

Истерзанное лицо Рейта опухло и перекосилось. Розовые кровавые брызги сплошь покрывали его, заляпав темную рубашку. Он улыбнулся и шагнул в мою сторону. Еще шаг – и я потерял его из виду в темноте.

Я прицелился более или менее в его направлении и выстрелил. Вспышка на мгновение высветила мне его, я поправил прицел и выстрелил еще раз. И еще. И еще. Последний выстрел высветил Рейта в каких-то восьми или десяти футах от меня; на лице его застыло удивление. Следующий выстрел показал его, стоявшего на коленях, держась за живот, откуда сочилась розовая жижа.

И тут боек звонко щелкнул по пустому капсюлю.

Еще минуту в пещере было темно.

А потом тело Рейта начало светиться. Рубаха висела на нем лохмотьями, и он раздраженным движением сорвал ее и отшвырнул в сторону. Свечение его кожи все разгоралось, и я увидел, как пульсирует его плоть у зловещей дырки чуть левее пупка. Он исцелялся.

Минуту я устало смотрел на него, потом нагнулся и подобрал с пола шпагу.

Он рассмеялся.

– Дрезден. Подожди немного. Я разделаюсь с тобой, как разделался с Томасом.

– Он был одной крови со мной, – негромко произнес я. – Он был моей единственной родней.

– Родня, – хмыкнул Рейт. – Ничего, кроме случайного отпрыска. Случайного совпадения похоти и возможности. Семья не значит ровным счетом ничего. Всего лишь стремление крови продлить свое существование. Произвольное сочетание генов. Абсолютно лишенное смысла понятие.

– Ваши дети считают иначе, – возразил я. – Они считают, что семья важна.

Он расхохотался.

– Еще бы им так не считать! Я сам научил их этому. Это простой и убедительный способ управлять ими.

– И ничего больше?

Рейт поднялся на ноги, равнодушно покосившись в мою сторону.

– Ничего больше. Убери свою шпагу, Дрезден. Зачем тебе лишние муки?

– Переживу как-нибудь. Не думаю, чтобы у вас осталось много сил в запасе, – буркнул я. – Я задал вам трепку, достаточную, чтобы угробить трех или четырех взрослых людей. Рано или поздно вы сломаетесь.

– У меня хватит сил, чтобы разделаться с тобой, – с улыбкой заявил он. – А потом все будет по-другому.

– Должно быть, это нелегко, – заметил я. – Та жизнь, что вы вели все эти годы. Старательно сберегая резервы. Постоянно боясь запачкать руки, чтобы не показать, что вы не способны делать то, что положено вашему племени. Не кормясь.

– Да, неприятно, – согласился Рейт, помолчав. Он сделал шаг в мою сторону, проверяя мою реакцию. – Возможно, это научило меня осторожности, терпению. Однако я никому не говорил о том, что проклятие Маргарет сделало со мной, Дрезден. Откуда ты это узнал?

Я продолжал целиться острием шпаги ему в грудь.

– Моя мать сказала мне об этом.

– Твоя мать мертва, мальчик.

– Вы тоже иммунны к магии. Вы и сами могли бы догадаться, что она не испытывала особого почтения к правилам.

Лицо его потемнело, превратившись в уродливую злобную маску.

– Она мертва.

Я ухмыльнулся ему, чуть поводя острием шпаги. Свечение его кожи начало меркнуть, и очень скоро в пещере снова воцарился зловещий мрак.

– Приятно было побеседовать с тобой, чародей, однако же я исцелился, – фыркнул Рейт. – Я сделаю так, что ты будешь молить меня о смерти. А первой трапезой после десятилетий вынужденного поста станет наша маленькая девочка из полиции.

И тут в пещере снова вспыхнул свет, вернув ей несколько мелодраматический, но вполне соответствующий происходящему облик.

Из-за ширмы выступила в своей развевающейся юбке Лара со шпагой на бедре.

– Пожалуй, и я не против посмотреть на это, папочка, – мурлыкнула она.

Он застыл, глядя на нее. Лицо его окаменело.

– Лара? Что ты здесь делаешь?

– Терзаюсь горьким разочарованием, – отозвалась она. – Ты меня не любишь, милый папочка. Меня, твою маленькую Лару, самую преданную из твоих дочерей.

Он хрипло засмеялся.

– Можно подумать, ты этого не знала. Сто лет уже как знала.

Прекрасное лицо ее нахмурилось.

– Умом понимала, отец. Но сердцем надеялась на иное.

– Сердце, – презрительно хмыкнул он. – Что это такое? Разделайся наконец с этим чародеем. Убей его.

– Конечно, папочка. Сию минуту. Один вопрос только: что случилось с Томасом?

– Заклятие, – буркнул он. – Мэдж выпустила его из-под контроля, когда направила его на Дрездена. Твой брат погиб, пытаясь спасти его. Так покори его, милая. И убей.

Лара улыбнулась, и я в жизни не видел еще улыбки холоднее этой – а ведь я немало повидал на своем веку. Она невесело усмехнулась.

– Ты специально разыграл это мне на потеху, чародей?

– Грубовато немного вышло, – признался я. – Но мне кажется, в целом удалось.

– Как ты понял, что я подсматривала? – спросила она.

Я пожал плечами.

– Кто-то же должен был рассказать Рейту этот вздор насчет несчастного случая с ружьем, – ответил я. – Вы единственная могли сделать это. И поскольку эта конфронтация жизненно важна для вашего будущего, как бы все здесь ни обернулось, вы были бы полной дурой, если бы не следили за происходящим.

– Умно, – кивнула она. – И мой отец не только лишился всех своих резервов, но и пополнить их не в состоянии. – Она опустила веки, и глаза ее блеснули из-под ресниц ослепительно ярким серебряным льдом. – Собственно, он совершенно беспомощен.

– И вам теперь это известно, – добавил я.

Я посмотрел на Рейта и улыбнулся.

На его лице отразилось что-то среднее между яростью и ужасом. Он отступил от Лары на шаг, переводя взгляд с нее на меня и обратно.

Лара нежно погладила пальцами рукоять висевшей у нее на бедре шпаги.

– Что ж, Дрезден, ты удачно сделал меня орудием в своих руках. Заставив при этом поверить, будто я имею перед тобой преимущество. Ты разыграл со мной мою же партию и сделал это весьма ловко. А я-то считала, что ты способен только на прямолинейные действия. Право же, я откровенно недооценила тебя.

– Не огорчайтесь, – посоветовал я ей. – Я хочу сказать, я произвожу впечатление простака.

Лара улыбнулась.

– У меня есть еще один вопрос. Откуда ты знал, что проклятие лишило его способности кормиться?

– Я не знал, – признался я. – Во всяком случае, не знал этого наверняка. Я просто подумал, чего самого страшного мог бы пожелать ему я. Уж во всяком случае, не смерти. Скорее кражи. Такой, чтобы это лишило его всей его силы. Оставив его лицом к лицу с врагами, которых он себе нажил, – безоружного. И я решил, что моя мать, должно быть, думала точно так же.

Рейт осклабился, глядя на Лару.

– Ты не можешь меня убить, – заявил он. – Тебе известно, что главы других кланов никогда не позволят тебе возглавить Коллегию. Они подчиняются мне, малышка Лара. А не моей канцелярии.

– Это верно, отец, – кивнула Лара. – Но они ведь не знают, что ты лишен сил, правда? Что ты превратился в импотента. И не узнают, поскольку ты будешь продолжать править ими так, будто ничего не изменилось.

Он презрительно задрал подбородок.

– И с чего, интересно, я поступлю так?

Серебро из Лариных глаз разлилось по всему ее телу – оно сияло с кончиков ее волос, оно мерцало на ее одежде, оно пропитало самый окружающий ее воздух. Она развязала перетягивавший талию шарф и уронила его на пол вместе со шпагой. Взгляд ее серебряных, голодных глаз упал на лорда Рейта.

Все, что она делала, адресовалось исключительно ему, но я-то это тоже видел. Брюки как-то сразу сделались мне малы на несколько размеров. Я испытал внезапное, примитивное, восхитительное желание броситься к ней. Хоть на коленях, хоть ползком.

Я запаниковал, отступил на шаг, пытаясь заблокировать свои мысли от искушающей Лариной энергии, и в результате мне удалось-таки думать почти ясно.

– Чародей, – произнесла она. – Я бы советовала тебе забрать отсюда свою помощницу. И моего брата, если ему удалось выжить после такого ранения. – Ее юбка последовала вслед за кушаком, и я изо всех сил старался не смотреть в ту сторону. – Мы с папочкой, – голос ее сделался совсем медовым, – намерены пересмотреть условия нашего сотрудничества. Зрелище обещает быть интересным. И стоит мне начать, тебе, не исключено, не удастся оторваться.

Рейт отступил от Лары еще на шаг; в глазах его не осталось больше ничего, кроме неприкрытого страха. И голода. Про меня он забыл полностью.

Я начал действовать. Как мог быстрее начал. Я собирался тащить Мёрфи на руках, но мне удалось поставить ее на ноги, и она пошла сама, хотя и не пришла еще в себя. Правая щека ее потемнела от удара. Что ж, зато у меня высвободились руки, чтобы тащить Томаса. Ростом он уступал мне, зато мускулатуру имел мощнее, да и костяк развитый. Я пыхтел, и потел, и в конце концов потащил его на спине, закинув его руки себе на плечи. Так мы одолели несколько шагов, а потом я вдруг услышал его неровное, хриплое дыхание.

Мой брат был жив.

По крайней мере – пока жив.

Из событий той ночи в Провале мне запомнились еще только три детали.

Во-первых, тело Мэдж. Когда я повернулся, чтобы уходить, оно вдруг село. Шипы торчали из ее кожи во все стороны, кровь медленно сочилась из десятков ран – сердце больше не работало. Лицо ее было обезображено почти до неузнаваемости, но вдруг сложилось в знакомые черты демона по имени Тот, Кто Идет Следом, и изо рта послышался медовый, лишенным всего человеческого голос.

– Я вернулся, смертный, – произнес мертвыми чужими губами демон. – И я помню тебя. Меж нами есть еще дела, что не улажены.

А потом послышалось булькающее шипение, и труп сдулся, словно воздушный шарик.

Второе, что мне запомнилось, случилось, когда я, шатаясь, оглянулся от самого выхода из пещеры. Лара сорвала с плеч белую рубаху и стояла перед Рейтом прекрасная, как сама Смерть, и такая же неумолимая. Бессмертная. Бледная. Неодолимая. Я уловил слабый аромат ее волос – аромат дикого жасмина – и едва не рухнул на колени там, где стоял. С трудом заставил я себя двигаться дальше, чтобы вытащить Томаса и Мёрфи из этой чертовой пещеры. Не уверен, что кто-то из нас выбрался бы оттуда в здравом рассудке, не сделай я этого.

Последнее, что я помню, – это как я повалился на траву у выхода из Провала, так и не выпуская из рук Томаса. Я видел его лицо в лунном свете. На глазах его блестели слезы. Он сделал вдох, но полный боли. Голова и шея его были повернуты под неестественным углом к плечам.

– Господи, – прошептал я. – Ему давно уже полагалось умереть.

Его губы слабо дернулись. Не знаю как, но мне удалось разобрать то, что он пытался сказать:

– Лучше б так оно и было.

– Черта с два лучше! – сказал я ему.

Я чувствовал себя смертельно усталым.

– Сделаю тебе больно, – прошептал он. – Может, убью тебя. Как Жюстину. Брат. Не хочу этого.

Я уставился на него. Он не знал.

– Томас, – сказал я. – Жюстина жива. Это она сказала нам, где ты находишься. Она все еще жива, болван ты этакий!

Глаза его расширились, по коже волной прокатилось серебристое сияние. Мгновение спустя он хрипло вздохнул и закашлялся. Вид он имел, правда, все еще жуткий: ввалившиеся глаза и все такое.

– Ч-что? Она… что?

– Спокойнее, спокойнее, а то тебя сейчас вырвет или еще что, – сказал я, придерживая его. – Она жива. Не то… не то чтобы здорова, но не умерла. Ты ее не убил.

Томас несколько раз моргнул, а потом потерял сознание. Он лежал, еле дыша, а на щеках его блестели светящиеся серебряные слезы.

С моим братом все будет в порядке.

Потом я вспомнил одну вещь и сел.

– Ох, блин, – сказал я.

– Что? – слабым голосом спросила Мёрфи.

Я тупо смотрел в ночное небо, пытаясь вычислить время.

– Когда там, в Швейцарии, начинается вторник?

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Я проснулся на следующее утро. Говоря конкретнее, я проснулся на следующее утро, когда осыпался последний из Эбинизеровых камней, и моя рука начала напоминать мне, что ее словно окунули в расплавленный свинец.

В сравнении с другими днями моей жизни это никак нельзя назвать самым удачным утром. С другой стороны, бывало и хуже.

Мне полагалось бы поведать вам, как стойко и мужественно, со свойственной чародеям выносливостью я терпел боль. По правде говоря, единственной причиной, по которой я не орал как резаный, было то, что у меня просто не осталось на это сил. Я прижал руку – все еще в грязных бинтах – к груди и попытался вспомнить, как пройти к холодильнику. Или к разделочной доске, одно из двух.

– Ну-ну, – послышался голос, и надо мной склонился Томас.

Вид у него был помятый, но стильный. Вот ублюдок.

– Извини, Гарри, – сказал он. – Мне пришлось побегать, пока я нашел что-нибудь от боли. Я и сам очнулся всего пару часов назад. – Он поправил мне одеяло. – Ты лежи пока. Думай о чем-нибудь таком… о пентаграммах, что ли? Сейчас воды принесу.

Минуту спустя он принес мне стакан воды и пару голубых таблеток.

– Вот. Прими и подожди минут десять. И думать забудешь о боли.

Я решил, что это он меня просто ободряет, но он оказался прав. Десять минут спустя я лежал в кровати и думал, что мне стоило бы украсить чем-нибудь потолок. Чем-нибудь пушистым и мягким.

Я встал, натянул свои темные камуфляжные штаны и, пошатываясь, вышел в гостиную тире кухню тире прихожую тире берлогу. Томас возился на кухне, напевая что-то себе под нос. Вполне мелодично. Я решил, что в музыкальном отношении гены у нас разные.

Я уселся на диван и принялся смотреть, как он мечется по кухне – если можно метаться по помещению, в котором от стены до стены и двух шагов нет. Он готовил яичницу с ветчиной на моей дровяной плите. В готовке на настоящем, живом огне он не разбирался ни хрена, так что ветчина подгорела, а желтки растеклись, но, похоже, он получал от процесса неподдельное удовольствие, а пережаренные, недожаренные и просто не понравившиеся ему по какой-то причине куски скидывал на пол у плиты. Кот со щенком, разумеется, тусовались там же; Мистер подъедал то, на что положил глаз, а щенок старательно подбирал все, что счел недостойным своей царственной особы Мистер.

– Привет, – ухмыльнулся он мне. – Тебе вроде не положено сейчас испытывать голод, но все же поешь сколько сможешь, ладно? Тебе это только на пользу.

– Идет, – послушно согласился я.

Он раскидал яичницу более или менее поровну в две тарелки, одну дал мне. Вторую оставил себе. Мы ели молча. Дрянь получилась у него ужасная, зато рука не болела. Что ж, спасибо на том.

– Гарри, – произнес он, помолчав немного.

Я посмотрел на него.

– Ты пришел туда спасти меня?

– Угу, – кивнул я.

– Ты мне жизнь спас.

Я поразмыслил немного.

– Угу, – повторил я и отправил в рот еще кусок.

– Спасибо.

Я мотнул головой:

– Не за что.

– Нет есть за что, – возразил он. – Ты рисковал жизнью. И своей, и Мёрфи.

– Угу, – повторил я в третий раз. – Мы ведь семья, так?

– Еще бы не семья! – согласился он с немного кривой улыбкой. – Потому я хотел просить тебя об одолжении.

– Ты хочешь, чтобы я вернулся туда с тобой, – сказал я. – Прощупать, как обстоят дела с Ларой. Повидаться с Жюстиной. Посмотреть, что светит в будущем.

Он уставился на меня.

– Откуда ты знаешь?

– Я бы тоже поступил так.

Он кивнул.

– Так ты поедешь?

– Если только мы провернем это до вторника.

В понедельник приехала Мёрфи – сообщить, что следствие установило: смерть Эммы наступила в результате несчастного случая. Поскольку отпечатков на орудии убийства не обнаружили, а единственный свидетель (он же владелец оружия) исчез, мне больше не грозила опасность быть арестованным по обвинению в убийстве. Вся эта история оставалась скользкой как рыба-тунец и вряд ли завоевала мне новых друзей в органах охраны правопорядка, но по крайней мере роли мальчика для порки я на сей раз избежал.

Мне трудно было сосредоточиться на словах Мёрфи. Рейт едва не сломал ей нижнюю челюсть, и уж синяк ее расцвел всеми цветами радуги. Даже славные голубые таблетки не удержали меня от злобного рыка при виде ее травм. Говорила Мёрфи преимущественно о делах, но вид ее так и провоцировал меня на комплименты касательно ее внешности. Я промолчал, а она в ответ не сломала мне нос. Все по справедливости.

Она отвезла меня к какому-то дорогостоящему светилу, которого порекомендовал их семейный лечащий врач. Тот осмотрел мою руку, пощелкал ее «полароидом» и долго, задумчиво качал головой.

– Поверить не могу, что она до сих пор не начала отмирать, – заявил он. – Мистер Дрезден, похоже, вам все-таки удастся сохранить руку. Небольшая часть кисти вообще не обгорела, чему я не нахожу никаких объяснений. Вы не против, если я задам вам один вопрос личного характера?

– Эта часть тела функционирует вполне удовлетворительно, док, – пробормотал я, слегка зардевшись. – Правда, не могу сказать, чтобы в последнее время ею пользовались слишком часто.

Он одарил меня легкой улыбкой.

– Боюсь, еще более личного характера. Насколько хороша ваша страховка?

– Гм, – отозвался я. – Не сказать, чтобы очень.

– Раз так, позвольте дать вам один неофициальный совет. Вам почти фантастически повезло с этой вашей травмой – в смысле, насколько маловероятно, что кисть вообще может сохраниться. Однако, учитывая характер ожогов и повреждения нервных окончаний, я бы на вашем месте всерьез задумался об ампутации и использовании протеза.

– Чего? – спросил я. – Зачем?

Доктор покачал головой:

– Мы, конечно, можем предотвратить инфекцию и ее распространение до тех пор, пока не восстановится хотя бы частично эпидермис – это основные проблемы на данной стадии. Но с моей профессиональной точки зрения вы получите больше пользы от искусственной руки, чем от своей собственной. Даже после операции и экстенсивной терапии, которые встанут вам в круглую сумму, пройдет не один год, пока рука начнет хоть как-то вас слушаться. В самом благоприятном случае она все равно не восстановится полностью.

Долгую минуту я молча смотрел на него.

– Мистер Дрезден? – не выдержал он.

– Моя рука, – заявил я с упрямством трехлетнего ребенка и попытался улыбнуться. – Послушайте. Может, моя рука и изуродована к чертовой матери. Но она моя, ясно? Так что никаких ваших хирургических пил.

Доктор покачал головой.

– Я понимаю, сынок, – сказал он. – Что ж, удачи. – Он выписал мне рецепт мази-антибиотика, направление к еще более дорогостоящему светилу (так, на всякий случай) и выдал каких-то болеутоляющих таблеток. На обратном пути я попросил Мёрфи притормозить у аптеки, где купил лекарств по рецептам, охапку стерильных бинтов и пару кожаных перчаток.

– Ну, – поинтересовалась Мёрфи. – Ты собираешься рассказать мне, что тебе врач говорил?

Я выкинул правую перчатку в окно, и Мёрфи удивленно изогнула бровь.

– Вот покончу с этой игрой в мумию, – сказал я, помахав свежезабинтованной рукой, – и встану перед проблемой выбора внешности. Майкл Джексон или Джонни Тремейн?

Она постаралась не подавать вида, но я все же заметил, как она поежилась. Что ж, могу ее понять. Когда б не Томасовы голубые пилюли, я мог бы здорово сокрушаться насчет всей этой истории с рукой.

Во второй половине дня я забрал Голубого Жучка у своего механика Майка – в деле авторемонта он является эквивалентом Иисуса Христа. Ну или д-ра Франкенштейна, не знаю точно. Я погнал Жучка в отель неподалеку от аэропорта на встречу с Артуро Геносой и свежеиспеченной миссис Геноса.

– Ну и как замужняя жизнь, Джоан? – поинтересовался я.

Джоан, простая, заурядная и светящаяся от счастья, с улыбкой прижалась к Артуро. Артуро тоже улыбался.

– Ни разу еще не был женат на женщине, столь… творчески изобретательной.

Джоан залилась краской.

Мы очень мило перекусили вместе, и Артуро вручил мне мой гонорар – наличными.

– Надеюсь, это вам не помешает, мистер Дрезден, – сказал он. – Фильм мы не закончили, и деньги ушли, когда мне пришлось объявить о банкротстве, но вы свою плату получить просто обязаны.

Я покачал головой и подвинул конверт обратно ему.

– Я не спас ваш фильм. Я не спас Эмму.

– Тьфу на фильм! Вы рисковали жизнью, чтобы спасти Жизель. И Джейка. Эмма… – Он замялся. – Я понимаю, что вы не вправе рассказывать всего, но мне все-таки нужно знать, что с ней случилось.

Лицо Джоан застыло, и она бросила на меня полный мольбы взгляд.

Ей не нужно было объяснять. Она знала или подозревала истину: что за убийствами стояла Трисия Скрамп. Каким бы неудачным ни вышел предыдущий брак Артуро, такая новость о женщине, которую он некогда любил, разбила бы ему сердце.

– Не знаю точно, – солгал я. – Я застал Эмму и Трикси в таком вот виде. Мне показалось, я увидел кого-то, и я побежал в надежде поймать его. Или он бежал быстрее меня, или мне просто показалось. Боюсь, что теперь мы уже и не узнаем.

Артуро кивнул.

– Вам не в чем себя винить. И вы не должны отказываться от честно заработанного, мистер Дрезден. Я перед вами в долгу.

Мне очень хотелось вернуть ему деньги, но, черт, близился уже вечер понедельника. А за ним – вторник и Кинкейд. Я взял конверт.

Минуту спустя появился Джейк Гуфи в светлом хлопчатобумажном костюме. Он был небритый, и в щетине его мелькало довольно много седых искр. Кроме того, он явно не выспался, хотя мужественно старался улыбаться.

– Артуро, Джоан – мои поздравления.

– Спасибо, – улыбнулась Джоан.

Джейк присоединился к нашей трапезе. Потом мы проводили Джоан с Артуро в аэропорт. Джейк долго смотрел им вслед. Если он и испытывал угрызения совести насчет введения Артуро в заблуждение по поводу Трикси, виду он не подал.

– Я уверен, – произнес наконец Джейк, устало повернувшись ко мне, – что убийца – не вы. Полиция сказала, что выстрелы вообще вышли по случайности. Они подняли информацию на Трикси и обнаружили все ее курсы лечения от наркозависимости. Они сказали, она могла наделать глупостей, обдолбавшись.

– А вы сами тоже так считаете? – спросил я.

– Ни в коем случае, дружище. Она вообще, кроме глупостей, ничего не делала. А уж то, что она при этом еще и обдолбанная оказалась, – так, случайное совпадение.

Я покачал головой.

– Мне жаль, что я так и не смог защитить Эмму.

Он кивнул.

– Мне тоже, дружище. Она шла принять лекарство. От аллергии. Она не хотела запивать его сырой водой, поэтому пошла в гостиную за бутылкой минералки. Вот и оказалась в неудачном месте и в неудачное время. Черт-те что!

– Детей ее жалко, – сказал я. – Я жил в приюте. Отстой.

– Не знаю, каково им придется без мамы, – кивнул Джейк. – И у меня опыта небогато. Но вряд ли из меня выйдет такой уж плохой отец, чтобы звать их сиротами.

На мгновение я зажмурился.

– Ну да, вы же говорили, что хотели остепениться.

– Угу. Но Эмма решила, что ей лучше без меня.

– Будете продолжать играть? – спросил я.

– Ох, черт, нет, – замотал он головой. – «Силверлайт» все равно занесла меня в черный список, как и других. И потом, не могу же я заниматься этим и ходить одновременно на курсы и все такое. Займусь другим делом.

– Да? – удивился я. – Каким?

– Откроем с Бобби проектное бюро. Фэн-шуй.

Из аэропорта я уезжал в менее подавленном настроении.

Следующим делом мы с Томасом поехали к Рейтам. На этот раз нас запустили в дом через парадный вход. У дверей стояла новая пара телохранителей. Не близнецов, и в глазах их не было той телячьей покорности. Похоже, этих выбрали за опыт и навыки. Я бы поспорил, что это бывшие морпехи.

– Добро пожаловать, мистер Рейт, – произнес один из охранников. – Ваша сестра желает, чтобы вы присоединились к ее трапезе в восточном саду.

Вид у обоих был серьезный, так что это прозвучало не совсем чтобы приглашением, однако похоже, они имели заданием не только наблюдать за нами, но и защищать нас. Томас шел первый; я отстал от него на пару шагов. Я был выше его, но двигался он с уверенностью, какой я у него еще не видел, так что шагали мы почти в ногу.

Охранники проводили нас в шикарный сад, террасами спускавшийся к пруду. Пейзаж словно перенесли из Италии эпохи Ренессанса: фальшивые руины, статуи древних богов, обилие зелени, не позволявшей видеть всего одновременно – чтобы посетителю было интереснее блуждать по всей этой красоте. На верхней террасе белел крахмальной скатертью большой стол с витыми металлическими ножками, вокруг которого стояли соответствующие стулья. На мой взгляд, фруктов на блюдах было многовато в ущерб всему остальному; впрочем, я со своими привычками завтракать остатками вчерашнего обеда скромно помалкивал.

За столом сидела Лара в белом, расшитом алыми розами платье. Волосы она на этот раз собрала в свободный, пышный хвост. Лара приветствовала нас, встав и протянув руки к Томасу.

– Томас! – произнесла она. – И Гарри!

– Сестрица, – отозвался Томас. – Могу ли я заключить по твоему приветствию, что власть слегка поменялась?

Она снова села, и Томас занял место рядом с ней. Я сел напротив, чтобы видеть, что творится у него за спиной, и я не тратил энергии на искусственные улыбки. Мне не хотелось, чтобы Лара считала, что мы теперь закадычные друзья, да и не умею я изображать подобные эмоции.

Лара внимательно посмотрела на меня, и лицо ее сделалось задумчивым, хотя улыбка продолжала играть на ее губах.

– О, это обычная мелкая семейная размолвка, – сказала она. – Уверена, отец подуется на меня некоторое время, а потом все забудет.

– А если нет? – спросил Томас.

Ларина улыбка сделалась чуть резче.

– Обязательно забудет. – Она сделала глоток апельсинового сока. – К сожалению, Томас, я не уверена, что он будет столь же снисходителен в отношении тебя.

Томас со свистом втянул воздух.

– Мне очень жаль, – сказала Лара.

Похоже, она говорила это искренне.

– Вы от него отворачиваетесь? – спросил я. – От вашего брата?

Лара подняла руку.

– Мне не хотелось бы делать этого, но отцовская неприязнь к Томасу хорошо известна всем. Если я собираюсь поддерживать иллюзию того, что отец продолжает править кланом, Томас не может оставаться. Разумеется, я не собираюсь устранять тебя, Томас. Но мне придется порвать с тобой. И ты не можешь больше рассчитывать на протекцию клана Рейтов – открытую, во всяком случае. Честно, мне очень жаль.

– Это близняшки, – сказал он. – Это они толкают тебя на это. Это они хотят, чтобы я убрался.

– Мадригал хочет, – согласилась Лара. – Мэдлин в общем-то все равно, но она всегда потакала его истерикам. И говоря откровенно, их поддержка мне нужна больше, чем твоя.

Томас сделал глубокий вдох и кивнул:

– Все еще может измениться.

– Надеюсь, что так, – согласилась Лара. – Но пока я ничего больше не могу сделать. Не подходи ко мне на людях, Томас. Не приезжай. Не считай дом Рейтов своим. Выброси свои кредитные карты и не пытайся снять что-то со своих счетов. Ты ведь наверняка приберег что-нибудь?

– Немного, – сказал он. – Но деньги меня не волнуют.

Лара отставила свой стакан с соком и откинулась на спинку стула.

– Зато волнует Жюстина, – произнесла она.

– Да. Мадригал с удовольствием наложил бы на нее лапы.

– У него это не выйдет, – ответила она. – Обещаю тебе, Томас, что со мной она будет в безопасности. Хоть это я для тебя могу сделать.

Напряжение, сковывавшее плечи Томаса, чуть ослабло.

– Как она?

– Слаба, – сказала Лара. – Очень вялая, рассеянная. Но счастливая, мне кажется. Говорит о тебе иногда.

– Ты… – Лицо его брезгливо скривилось.

– Вообще-то нет, – сказала Лара.

Томас нахмурился.

– Да ты сходи повидайся с ней, – предложила Лара и кивнула в направлении нижней террасы.

Посмотрев вслед за ней в ту сторону, я увидел Жюстину в кресле-каталке – она рисовала что-то в лежавшем на ее коленях блокноте.

Томас пулей вылетел из-за стола, спохватившись, сбавил скорость и по петляющей тропинке начал спускаться к девушке, оставив меня наедине с Ларой.

– Ему здесь и правда не место, поверьте, – сказала она. – И Инари тоже.

– Как она? – поинтересовался я.

– В гипсе, – ответила Лара. – В одной палате с ее бойфрендом. Он ведь тоже не в лучшей форме. Все время болтают, смеются. – Она вздохнула. – Все признаки любви налицо. Я ведь поговорила с ней, как и обещала. Не думаю, чтобы она в конце концов сделалась одной из нас. Она говорила что-то насчет занятия фэн-шуй в Калифорнии.

– Я и не знал, что она владеет боевыми искусствами, – заметил я.

Лара чуть улыбалась, глядя на Томаса. Он стоял на коленях рядом с Жюстиной, смотрел ее рисунки и говорил ей что-то. Она казалась очень слабой, но довольной – вроде тех больных детей, которых привозят в Диснейленд для участия в ток-шоу. Это одновременно согревало сердце и причиняло ему боль. Мне не понравилось то, как я себя чувствовал при виде этого.

– Чтобы быть с вами до конца откровенным, Лара, – сказал я. – Я вам не доверяю.

Она кивнула:

– Это хорошо.

– Но у нас на руках кризис с заложниками.

– Какими?

– Семейные тайны. Вы знаете мою насчет Томаса.

Взгляд ее оставался непроницаемым.

– Да. А вы знаете про моего отца.

– Если вы проболтаетесь про Томаса, я проболтаюсь про вашего папочку. В проигрыше будем оба.Поэтому мне кажется, нам лучше договориться о взаимной честности. От вас не требуется любить меня. Или соглашаться со мной. Или помогать мне. Только вести себя честно – и вы получите то же от меня. Если я выйду на тропу войны, я извещу вас о том, что нашему уговору конец. Вы поступаете точно так же. Так будет лучше для нас обоих.

Она медленно кивнула.

– Даете мне ваше слово в этом?

– Обещаю. А вы?

– Да. Даю слово.

Дальше мы обедали в молчании.

Примерно через полчаса Томас встал, наклонился и коснулся губами щеки Жюстины. Потом довольно резко выпрямился и поспешил прочь от нее, не оглянувшись. Когда он подошел к нам, я пригляделся.

Губы его распухли и покрылись волдырями, как от ожога. Он прошел мимо, словно не заметив нас, глядя куда-то в пространство.

– Он у нас всегда был романтиком, – вздохнула Лара. – Она защищена. Нашему дурачку не стоило привязываться так к пище. Я думаю, это все случилось в последнюю их встречу.

– Могло повернуться и иначе.

– Нет повести печальнее на свете, – согласилась Лара.

Мы ушли.

– Ты как? – спросил я у Томаса, когда мы уселись в Жучка.

Он низко опустил голову и не ответил.

– Я узнавал насчет Инари, – сказал я.

Он покосился в мою сторону, но головы не поднял.

– Она в гипсе. И влюблена. Правда, пройдет не одна неделя, прежде чем они с Бобби смогут заняться чем-то этаким. Так что никаких преступлений на любовной почве.

– Она свободна, – сказал Томас.

– Угу.

– Хорошо. – Он помолчал немного. – Никто не должен вырастать, как Рейты. Губить людей, которые тебе дороже всего.

– Ты ее не погубил. И я думаю, Лара ее действительно защитит.

Он угрюмо пожал плечами.

– Ты с субботы хоть немного спал?

– Нет.

– Тебе нужен отдых, а мне нужен человек по уходу за щенком. Я закину тебя в мою берлогу, а сам поеду по делам. Ты напьешься Макова пива и соснешь на диване. Потом, когда отдохнешь, решим, что делать дальше. Идет?

– Идет, – ответил он. – Спасибо.

Я отвез его к себе домой и провел остаток дня, пытаясь собрать деньги с людей, в свое время недоплативших мне по той или иной причине. Не могу сказать, что мне слишком повезло. Еще несколько часов я мотался по банкам в надежде получить кредит – с еще меньшим успехом. Не знаю почему, но банковские сотрудники недоверчиво относятся к чувакам, имеющим просроченные платежи или пишущим в графе «профессия» слово «чародей». И ведь я не писал в графе «цель», что кредит требовался мне «для оплаты услуг наемного убийцы».

Под конец дня рука разболелась так, что даже болеутоляющие не помогали, к тому же я вымотался как собака. Выйдя из последнего банка, я минуту не мог вспомнить, как выглядит моя машина. Потом проехал поворот к дому, и мне пришлось обогнуть весь квартал, но я проехал поворот и второй раз. Мне удалось-таки добраться до дома прежде, чем я брякнулся в обморок, – я из последних сил проплелся мимо мирно дремавших на диване Томаса, Мистера и щена и поленом повалился на свою кровать.

Когда я проснулся, было уже утро вторника.

Моясь под душем с пластиковым пакетом на забинтованной руке, я поймал себя на том, что жду появления на кончике носа красной точки лазерного прицела. Я оделся, взял телефон и набрал номер Кинкейда, потом положил трубку и принялся ждать ответного звонка.

Ждать пришлось не больше трех минут.

– Это Дрезден, – сказал я в трубку.

– Я понял. Как рука?

– Я видел этот суперпротез со всеми причиндалами швейцарского перочинного ножа, но мне не понравилось. Оставлю оригинал.

– Тоже дело, – хмыкнул Кинкейд. – Хотите еще контракт?

– Я как раз насчет прошлого, – пробормотал я. – Э… то есть я помню, вы сказали ко вторнику, но я еще не все успел обналичить. – Я ему не врал. Я не продал еще свои подержанные книги в бумажной обложке и коллекцию комиксов. – Мне бы еще времени немного.

– О чем это вы?

– О времени. Мне нужно еще немного времени.

– Зачем?

– Собрать для вас деньги, – буркнул я, опустив слово «балбес».

Вот видите? И я умею иногда вести себя дипломатично.

– Деньги поступили на счет несколько часов назад.

Я выпучил глаза.

– Но вы, конечно, можете заплатить и дважды, – продолжал Кинкейд. – Ничего не имею против. Еще что-нибудь?

– Э… Нет. Думаю, больше ничего.

– Не звоните мне, если это не по делу. – Он помолчал. – Впрочем, могу дать вам совет. Совершенно бесплатно.

– Какой еще? – поинтересовался я, мудро скрывая замешательство.

– Очень уж легко она дала себя одолеть, – сказал Кинкейд. – Мавра, в смысле.

– Угу. Полагаю, благодаря вашему чудо-оружию против вампиров. Спасибо.

– За все уплачено, – хмыкнул он. – Но я-то дал его вам в первую очередь, чтобы вы чувствовали себя увереннее. И чтоб самому быть уверенным в том, что вы не перестреляете нас случайно.

– А что вы там говорили насчет того, какая это крутая штука?

– Ну же, Дрезден. Это пистолет для пейнтбола. Мавра – громила мирового экстра-класса. Я рассчитывал, что эта штука продырявит свежеиспеченных вампиров – это да. Думаете, Мавра возникла из дыма только для того, чтобы позволить вам укокошить себя? Вот так – красиво, как в кино? Если вы на это купились, я о вас слишком хорошо думал.

Я ощутил неприятную пустоту в желудке.

– Это была она, – пробормотал я.

– Почему вы так решили?

– Ну… Потому… Наряд тот же самый… – Я подумал немного. – Сукина дочь! Да, странно все вышло, даже для меня. То есть один труп похож на другой. Могла быть и фальшивка.

– Могла, – согласился Кинкейд. – Поэтому вот мой вам совет, Дрезден. Ходите с оглядкой.

– Умгум. Спасибо.

– Сдачи не надо. – Он помолчал немного, прислушиваясь к чьему-то голосу. – Ива просит передать привет вашей киске. – И повесил трубку.

Я в задумчивости отодвинул телефон. Когда я обернулся, Томас сидел на диване и молча протягивал мне какую-то бумажку. Я взял и посмотрел. Это оказалась Кинкейдова визитная карточка с номером счета и суммой.

– В прачечной нашел, – пояснил он.

– Тебе совершенно не обязательно было это делать, – сказал я.

– Сам знаю, – ответил он.

– У тебя что, правда так много денег?

Он покачал головой:

– Больше нет. Это почти все, что мне удалось отложить. Как-то не очень я планировал независимую жизнь: считал, что я или погибну, или пробьюсь наверх. Так что за душой у меня сейчас баксов пятьдесят.

Я сел на диван рядом с ним. Щен ткнулся в меня холодным носом и повилял хвостом в знак приветствия.

– И куда ты дальше? – поинтересовался я.

– Не знаю, – признался он. – Наверное, смог бы так, как устроился мой кузен Мадригал: найти себе несколько девиц побогаче. – Он поморщился. – Не знаю, чем заняться.

– Послушай, – сказал я. – Ты ведь, можно сказать, мою задницу спас. Так приземлись здесь на некоторое время.

– Не хочу благотворительности.

– Никакая это не благотворительность. Считай эти деньги арендной платой. Поживешь на диване до тех пор, пока не встанешь на ноги. Тут, конечно, тесновато – так ведь не навсегда же.

Он кивнул.

– Ты уверен?

– Уверен.

Чуть позже Томас отправился в магазин за продуктами, а я спустился в лабораторию поговорить с Бобом. Я изложил ему события последних дней.

– Ты уверен? – спросил Боб. – Это точно Тот, Кто Идет Следом?

Я поежился.

– Угу. Я думал, я его убил.

– Идущих убить невозможно, Гарри, – возразил Боб. – Когда ты порвал его, он исчез из царства смертных. Может, это причинило ему боль, и какое-то время он выздоравливал. Но сам-то он никуда не делся.

– Это ободряет, – буркнул я и развязал бинт.

– Ух ты, – сказал Боб.

– Ты ничего такого не видишь в ожоге? – спросил я.

– Похоже, сильный. Нервные окончания сгорели к черту, – заметил Боб. – М-м-м, кажется, рефлексы все-таки сохранились. По-моему, ты даже пользовался ею, сам того не замечая.

Я нахмурился.

– Ты прав. Мне кажется, я делал это во время поединка с Рейтом. Но ты на это посмотри. – Я осторожно разогнул здоровой рукой непослушные, онемевшие пальцы.

Как и заметил врач, там розовела неповрежденная кожа. Чего он не знал – так это того, что клочок имеет форму древнего знака – символа одного из Падших Ангелов. Конкретнее – того, чья личность была заключена в старинную серебряную монету, которая в настоящий момент покоилась под двухфутовым слоем бетона и полудюжиной охранительных заговоров в дальнем углу моей лаборатории.

– Ласкиэль, – произнес Боб.

В голосе его звучала тревога.

– Мне казалось, она заперта. Мне казалось, она не может дотянуться до меня оттуда, Боб.

– Она не может, – озадаченно подтвердил Боб. – То есть я хочу сказать, это невозможно. У нее нет ни малейшей возможности достать тебя.

– Где-то мы это уже слышали, – буркнул я, снова бинтуя руку. – Но мне тоже так кажется. И мой посох ведет себя как-то странно. Стоит мне попытаться накачать в него энергию, как он начинает избыточно греться. Руны светятся, словно угли, и дым идет. Похоже, я перестарался, когда возился над ним. Может, я где-нибудь ошибся в расчетах?

– Возможно, – согласился Боб. – Однако… гм… Знаешь, это очень напоминает Адский Огонь. Я слышал, некоторые из Падших питают к нему слабость.

– Чего?

– Адский Огонь, – повторил Боб. – Ну типа альтернативный источник энергии. Не самый приятный, конечно, но с его помощью разрушительные заклятия как турбонаддувом подстегивает.

– Боб, я знаю, что такое Адский Огонь.

– Ну да. Конечно. А что ж тогда его используешь?

– Не знаю, – процедил я сквозь зубы. – Я не собирался. Я вообще, черт подери, не понимаю, что происходит!

– Ад, – произнес Боб. – Ха. Интересные у тебя союзнички, босс.

Я невольно получил доступ к Адскому Огню. И как такое, интересно, могло случиться?

Знак Ласкиэль на моей левой ладони оставался единственным прохладным пятнышком на пылающей руке.

Блин-тарарам! Я тряхнул головой и побрел к лестнице.

– Эй, Гарри! – окликнул меня Боб, когда я уже начал подниматься.

– Ну?

Оранжевые огоньки в глазницах черепа вспыхнули ярче.

– Расскажи еще про Мёрфину задницу, а?

Немного позже вернулся из магазина Томас.

– Купил щенку миску, и ошейник, и корм, и все такое. Славный паренек. И тихий. Ни разу, кажется, не скулил еще при мне. – Он потрепал щена за уши. – Ты придумал ему имя?

Щен склонил голову набок и навострил уши, с интересом вглядываясь в мое лицо.

– Я ведь не говорил, что оставлю его.

– Ну да, – фыркнул Томас. – Конечно. Я нахмурился, глядя на щенка.

– Он маленький. Он серый. Шума от него немного, – произнес я, подумав. Потом опустился на колено и протянул к нему руку. – Как тебе «Мыш»?

Мыш изобразил бурную щенячью радость и, перевернувшись кверху пузом, принялся жевать мой палец. Томас улыбнулся, хотя и не слишком весело.

– Мне нравится, – сказал он.

Мы принялись разбирать покупки. Странное это было ощущение. Я привык жить один. Теперь в моем мире появились другие, и я против их присутствия вовсе не возражал. Томас – совсем вроде бы чужой человек и в то же время не чужой. Связь, которую я ощущал между нами, не делалась слабее от того, что я не мог объяснить ее.

У меня появилась семья. Блин, у меня появилась собака!

Надо же, перемены какие. Мне все это нравилось, хотя я понимал, что придется привыкать. В доме у меня сделалось тесно – но когда Томас подыщет себе жилье, все войдет в норму. Не думаю, чтобы нам нравилось то и дело спотыкаться друг о друга.

Я вдруг понял, что улыбаюсь. Похоже, жизнь налаживалась.

Да, в доме сделалось немного тесно. Но я глубоко вздохнул и перестал думать об этом. Томас не задержится надолго, а пес вряд ли вырастет крупнее Мистера. С клаустрофобией как-нибудь справлюсь.

Я уставился на огромный зеленый пакет и, нахмурившись, повернулся к Томасу.

– Эй. Кой черт ты купил корм для щенков крупных пород?

Батчер Джим  Барабаны зомби

Глава первая

С самого начала мы были — и остаемся расой убийц.

Если верить Евангелию, хватило четырех или пяти человек, чтобы на планете сделалось тесно, и первой жертвой убийства стал родной брат. Согласно тому же источнику, первый ребенок, рожденный смертными родителями, Каин, в приступе ревности — как это сейчас говорится, находясь в состоянии аффекта — напал на другого человека. То есть, не просто напал, но жестоко, злобно, осознанно лишил его жизни. Каинов брат, Авель, возможно, даже не успел понять, что произошло.

Едва открыв дверь в мою квартиру, я испытал чувство взаимопонимания и симпатии.

К Каину, так его растак.

Квартира моя состоит из одной-единственной большой комнаты в полуподвале старого, столетней давности деревянного доходного дома в Чикаго. Еще в ней имеются встроенная в альков кухня, спальня размером с кузов пикапа, большой, почти постоянно горящий камин, а также ванная, в которой с трудом помещаются раковина, унитаз и душевой поддон. По-настоящему хорошей мебели я себе позволить не могу, только подержанную, зато удобную. Полки уставлены книгами, пол сплошь застелен коврами, а еще повсюду расставлены свечи. Не Бог весть что, зато чисто и уютно.

То есть, было так.

Ковры сдвинулись кто куда, обнажив пятна каменного пола. Одно из кресел опрокинулось на спинку, и никто не позаботился поднять его. На диване недоставало подушек; с одного из выходящих в приямки окон кто-то сорвал занавески, и лучи предзакатного солнца падали на рассыпанные по полу книги: замятые бумажные обложки, распахнутые тома в жестких переплетах... весь порядок, который я более-менее поддерживал в этом едва ли не единственном моем средстве досуга, пошел псу под хвост.

Эпицентр всего этого катаклизма находился, однако, где-то в районе камина. Там валялись различные детали туалета, две пустых бутылки из-под вина и подозрительно чистая — явно стараниями других обитателей квартиры — тарелка.

Немного оглушенно, я сделал несколько неуверенных шагов в направлении камина. Мистер, мой здоровенный серый котяра, спрыгнул со своего насиженного места на одной из книжных полок, но вместо того, чтобы по обыкновению попытаться сшибить меня с ног в знак приветствия, он только недовольно дернул огрызком хвоста и вышел в дверь.

Я вздохнул, прошел к кухонному алькову и проверил его миски. Обе — и для корма, и для воды — стояли пустые. Не удивительно, что он выказывал неодобрение.

Некоторая, отличавшаяся от ковра длиною ворса часть пола поднялась на ноги и сонно побрела ко мне поздороваться. Мыш, мой пес, появился в этом доме маленьким серым пушистым мячиком, запросто умещавшимся в кармане плаща. Теперь, по прошествии года, я иногда жалею, что не сдал тогда плащ в чистку или еще куда. Из пушистого мячика Мыш превратился в пушистую баржу. Породу его по внешности определить трудно, но по крайней мере один из его родителей принадлежал к виду особо косматых мамонтов. В холке Мыш мне по пояс, и ветеринар считает, что он еще не кончил расти. В общем, для моей маленькой квартирки зверья многовато.

Да, и его миски тоже, разумеется, оказались пустыми. Он лизнул меня в руку и потыкался носом, перепачканным чем-то, подозрительно напоминающим соус для спагетти. Потом погонял чуть-чуть миски по линолеуму.

— Черт подери, Мыш, — прорычал я. — Снова-здорово? Если он здесь, убью гада.

Мыш согласно засопел носом — обыкновенно, подаваемые им реплики этим и ограничиваются. Я повернулся и двинулся к закрытой двери в спальню; он последовал за мной, держась в паре шагов за спиной.

Не успел я взяться за ручку, как дверь отворилась, и из спальни вышла ангельской наружности блондинка в одной футболке. Не слишком длинной футболке — она ей и пупка не закрывала.

— Ох, — протянула она с сонной улыбкой. — Извините, я и не знала, что здесь есть кто-то еще, — не выказывая ни малейших признаков смущения, она проскользнула мимо меня в гостиную и принялась рыться в раскиданной перед камином одежде. По тому, как она двигалась, она явно рассчитывала на то, что я буду смотреть на нее, и что ее это нимало не стесняет.

В свое время это изрядно действовало мне на психику, побуждая коситься исподтишка и все такое. Однако, прожив с моим сводным братцем-инкубом около года, я попривык к такому, так что теперь не испытывал ничего, кроме раздражения.

— А Томас? — поинтересовался я, закатив глаза.

— Томми? В душе, наверное, — отозвалась девица, облачаясь в спортивный костюм для пробежек: тренировочные штаны и куртка, дорогие кроссовки. — Сделайте мне одолжение, передайте ему, что...

— Что все это было очень мило, — перебил я ее раздраженным тоном, — что вы навсегда запомните эту встречу, но что роман не имеет продолжения, и что вы надеетесь, он найдет себе настоящую подругу, или станет президентом, или еще чего.

Она уставилась на меня, недоуменно хмурясь.

— Вам обязательно вести себя как ублю... — глаза ее вдруг округлились. — Ох... Ох! Извините — о Боже мой... — она покраснела и с заговорщическим видом придвинулась ко мне. — Вот уж не догадалась бы, что он живет с мужчиной. И как вы вдвоем умещаетесь на такой узкой кровати?

Я зажмурился.

— Постойте-ка, — пробормотал я, но она не обратила на мои слова ни малейшего внимания, а повернулась к двери.

— Надо же, какой озорник, — хихикнула она, выходя.

Я свирепо смотрел ей вслед. Потом опустил взгляд на Мыша.

Мыш вывалил язык в широкой собачьей ухмылке и вильнул хвостом.

— Ох, заткнись, — буркнул я ему и закрыл дверь. В душе, действительно, шумела вода. Я насыпал еды Мышу и Мистеру, и пес немедленно расправился со своей порцией. — Уж собаку-то, черт подери, мог бы накормить, — буркнул я и полез в ледник.

Я порылся в нем, потом еще, но того, чего искал, так и не нашел, и это было последней каплей. Раздражение сменилось жгучей злостью, и я захлопнул крышку ледника, готовый на все.

— Эй, — послышался у меня за спиной голос Томаса. — У нас пиво кончилось.

Я повернулся и испепелил моего сводного брата взглядом.

Роста Томас футов шести с гаком, и по прошествии года, поразмыслив, я могу сказать, что он в чем-то похож на меня: острые скулы, вытянутое лицо, волевая челюсть. Вот только тот неземной скульптор, что придал нам обоим схожие черты, в отличие от моего случая не доверил окончательную отделку своему подмастерью или еще кому. Я вовсе не считаю себя некрасивым, то Томас... Томас словно сошел с картины, изображающей забытое античное божество. Волосы у него длинные, такие темные, что свет застревает в них, и они вьются даже сразу после душа. Глаза его цвета грозового неба, а мускулатура безупречна без малейших стараний с его стороны — зарядки там, или еще чего. Одет он был как обычно дома: в джинсы, голый по пояс. Помнится, как-то раз он в таком вот виде открыл дверь девице-проповеднице, и та обрушилась на него со стопкой дешевого издания "Сторожевой Башни". Очень любопытные следы от своих зубов оставила она на его теле.

Ну, бедную девочку нельзя так уж винить в этом. Томас унаследовал кровь отца — вампира Белой Коллегии. Говоря проще, Томас — хищник, питающийся психической энергией людей, которую проще всего высасывать из них с помощью секса. Эта составляющая его личности окружает его этакой аурой, заставляющей окружающих оглядываться в его сторону. Стоит Томасу щелкнуть невидимым выключателем своей сверхъестественной привлекательности, как женщины буквально не в силах ему отказать. А уж ко времени, когда он начинет кормиться, у них и желания такого — отказать — не возникает уже. Он их, конечно, убивает, кормясь — самую малость, но убивает; впрочем, он делает это по необходимости, чтобы не сбрендить, и следит за тем, чтобы не кормиться на одной женщине больше одного раза.

Такая осторожность ему нужна позарез: те, кого Белые вампиры выбирают в качестве пищи, получают от этого процесса несказанное наслаждение и довольно быстро превращаются в безвольных рабов. Однако Томас никогда не доводит своих до этого. Он совершил уже раз такую ошибку, и женщина, которую он любил, передвигается теперь в инвалидной коляске, пребывая по его вине в бездумной эйфории.

Я стиснул зубы и напомнил себе, что и Томасу приходится нелегко. Потом напомнил себе, что слишком уж повторяюсь, и посоветовал себе заткнуться.

— Сам знаю, что нету пива, — буркнул я. — И молока. И колы.

— Гм, — отозвался он.

— И я вижу, у тебя не нашлось времени покормить Мистера и Мыша. Ты хоть выводил пса погулять?

— Еще бы, — обиделся он. — То есть, гм... Я выводил его утром, когда ты уходил на работу, помнишь? Вот тогда я и встретил Энджи.

— Еще одну любительницу побегать трусцой, — хмыкнул я, снова превращаясь в Каина. — Ты же обещал не таскать сюда незнакомых девиц, а, Томас? И еще на моей гребаной кровати! Блин-тарарам, чувак, ты только посмотри, что за свинюшник!

Он честно посмотрел и изменился в лице — похоже, он и правда только сейчас заметил это.

— Блин. Извини, Гарри. Ну... это... Энджи — она, право же... скажем так, страстная как не знаю кто, и она... гм... спортсменка, и я не заметил, что... — он замолчал и, подобрав с пола "Наблюдателей" Дина Кунца, попробовал стереть с обложки жирное пятно. — Да уж, — криво усмехнулся он. — Погромили так погромили.

— Угу, — хмуро кивнул я. — Ты же здесь с утра. Ты обещал сводить Мыша к ветеринару. И прибраться немного. И купить продуктов.

— Ох, да ладно же, — вздохнул он. — К чему ты клонишь?

— У меня нет пива, — сообщил я. — И Мёрфи звонила сегодня на работу. Сказала, что забежит на минуту.

Томас выразительно повел бровью.

— Да? Правда? Ты не обижайся, Гарри, но что-то я сомневаюсь, чтобы она зашла по делу.

Я испепелил его взглядом.

— Слушай, хватит, а? Надоел уже с этим.

— Говорю тебе, давно уже пора объясниться с ней, а не ходить вокруг да около. Она тебе не откажет.

Я хлопнул крышкой ледника.

— Сколько тебе говорить, нет ничего такого!

— Ну... да, — вежливо согласился Томас.

— Правда, нет. Мы работаем вместе. Мы друзья. Ничего больше.

— Конечно, — подтвердил он.

— И вовсе я не собираюсь ухаживать за Мёрфи, — сообщил я. — И я ее в этом плане совсем не интересую.

— Ну да, да, слышу, — он закатил глаза и принялся подбирать разбросанные книги. — Затем тебе и нужен порядок в квартире. Чтобы твоя деловая партнерша не возражала против того, чтобы задержаться здесь ненадолго.

Я стиснул зубы.

— Блин-тарарам, Томас. Я ведь не требую от тебя гребаной луны с неба. И платы за жилье не требую. Но от тебя не убудет, если ты хоть немного поможешь по хозяйству перед работой.

— Угу, — произнес Томас, запустив пятерню себе в волосы. — Гм... Кстати, об этом.

— Что об этом? — поинтересовался я. Подразумевалось, что после обеда Томас уйдет на работу, а в его отсутствие квартирой займутся мои уборщики. Фэйре ни за что не покажутся, если кто-нибудь сможет увидеть их, а уж если я расскажу кому-нибудь о них, об их помощи я смогу забыть раз и навсегда. И не спрашивайте меня, почему они этого так не любят. Может, у них на этот счет жесткие профсоюзные нормы, или еще что.

Томас пожал плечами и присел на подлокотник кресла. На меня он не смотрел.

— Тут это... — сказал он. — У меня нет наличных сходить за продуктами. И к ветеринару. Меня снова уволили.

Секунду-другую я молча смотрел на него, пытаясь разозлиться для достойного ответа, но злость выходила так себе. В голосе его я услышал досаду и стыд. Настоящие, не наигранные.

— Черт, — буркнул я, злясь уже не на Томаса, но вообще. — Что случилось?

— Как всегда, — признался он. — Менеджер по продажам. Она зашла за мной в холодильную камеру и сразу начала раздеваться. А босс как раз обходил хозяйство с инспекцией и уволил меня прямо на месте. Судя по тому, как он смотрел на нее, мне кажется, ей светит повышение. Терпеть не могу дискриминации по половому признаку.

— Ну, по крайней мере, на этот раз это была женщина, — утешил я его. — Надо еще поработать над твоим самоконтролем.

— Половина моей души — демон, — буркнул он с горечью. — Его не проконтролируешь. Нереально.

— Не убедил, — возразил я.

— То, что ты чародей, вовсе не означает, что ты в этом хоть немного разбираешься, — сказал он. — Не могу я жить жизнью нормального смертного — не приспособлен я к ней.

— Но получается у тебя неплохо.

— Неплохо? — возмутился он, повышая голос. — Я с пятидесяти шагов запросто пыли не оставлю от девичьей стеснительности, но не могу и двух недель на работе продержаться — даже в дурацком парике и уродующей меня шляпе. Это ты называешь "неплохо"?

Он рывком распахнул крышку сундука, в котором хранил свою одежду, достал пару щегольских полуботинок, кожаный пиджак и, не оглядываясь, вылетел на улицу.

И ведь так за собой бардак и не убрал, подумал я, покачал головой и покосился на Мыша — тот лежал, положив голову на вытянутые лапы и глядя на меня скорбными глазами.

Томас — единственный из известных мне родственников. Однако это не отменяет истины: Томас плохо приспособлен к обычной жизни. Вот вампир из него отменный. Это у него получается легко и непринужденно. Однако как бы ни старался он жить хотя бы немного более нормальной жизнью, он то и дело вляпывается то в одну, то в другую проблему. Сам он на эту тему говорить никогда не любил, но я-то чувствовал, как нарастают в нем от недели к неделе боль и отчаяние.

Мыш негромко вздохнул, почти заскулил.

— Знаю, — сказал я ему. — Я тоже за него беспокоюсь.

Я вывел Мыша погулять как следует, и когда мы вернулись, над Чикаго уже сгущались осенние сумерки. Я забрал почту из ящика и начал уже спускаться по лестнице ко входу в мою квартиру, когда по гравию захрустели шины, и в нескольких шагах от меня скрипнули тормоза. Невысокая блондинка в джинсах, голубой блузке и белоснежной кожаной ветровке вышла из машины, не заглушив мотора.

Меньше всего на свете Кэррин Мёрфи похожа на начальницу отдела правоохранительных органов, разбирающегося со всей ночной нечистью, что время от времени заявляет о себе в Чикаго и его окрестностях. Когда тролли начинают похищать случайных прохожих, когда люди на улицах становятся жертвами вампиров, или когда кто-то съезжает с катушек, не совладавши с собственной магией, расследовать эти дела поручают отделу специальных расследований Чикагской полиции. Ну, разумеется, никто не верит всерьез ни в троллей, ни в вампиров, ни в злобных чернокнижников, но стоит произойти чему-либо жуткому, потустороннему, именно О.С.Р. по роду службы обязан объяснять всем и каждому, что это был всего лишь псих в резиновой маске, и что беспокоиться нечего.

В общем, работа у О.С.Р. отстойная, но работают в нем вовсе не дураки. Им-то очень хорошо известно, что во мраке хоронится много всякого, необъяснимого с позиций наивного материализма. Ну, и Мёрфи со своей стороны старается вооружить своих копов по максимуму, когда им приходится иметь дело со сверхъестественной угрозой, и едва ли не самое эффективное ее оружие — это я. Она нанимает меня в качестве консультанта каждый раз, когда О.С.Р. сталкивается с чем-нибудь особо опасным или загадочным, и платежи, получаемые мной от Отдела, покрывают львиную долю моих расходов.

При виде Мёрфи Мыш издал в знак приветствия хрюкающий звук и, оживленно виляя хвостом, устремился к ней. Откинься я назад с выпрямленными ногами, и я мог бы проехаться по засыпанной гравием стоянке на манер воднолыжника, но поскольку рывок застал меня врасплох, мне просто пришлось поспешить за псом.

Мёрфи опустилась на колени и зарылась руками в густой мех за развесистыми собачьими ушами.

— Привет, парень, — сказала она с улыбкой. — Как дела?

Мыш с готовностью облизал ей щеки.

— Ой, фу! — выпалила Мёрфи, но тут же рассмеялась, мягко оттолкнула восторженный собачий нос и встала. — Вечер добрый, Гарри. Хорошо, что я тебя застала.

— Мы как раз с вечернего забега, — сказал я. — Зайдешь?

У Мёрфи хорошенькое лицо и небесно-голубые глаза. Золотые волосы она перетянула на затылке резинкой, и благодаря этому хвостику казалась моложе обычного. Какое-то напряженное было у нее лицо, словно она ощущала себя неловко.

— Извини, не могу, — ответила она. — На самолет боюсь опоздать. Нет, правда, некогда совсем.

— А, — кивнул я. — Что это вдруг?

— Меня не будет в городе несколько дней, — сказала она. — Вернусь где-нибудь к вечеру понедельника. Я надеялась, ты не откажешься полить два-три раза цветы у меня дома, а?

— А-а, — повторил я. Значит, она хочет, чтобы я поливал ее цветы. Очень мило. Чертовски сексуально. — Ну да, легко. Почему же не полить?

— Спасибо, — кивнула она и сунула мне в руку ключ на стальном кольце. — Это от задней двери.

Я взял ключ.

— И куда собралась?

Выражение неловкости на ее лице усилилось.

— Ну... хочу выбраться, отдохнуть. Маленький отпуск.

Я зажмурился.

— У меня сто лет как не было отпуска, — словно оправдываясь, сказала она. — Должна же я отдохнуть хоть капельку?

— Ну... да, — кивнул я. — Да. Отпуск, значит. Одна летишь?

Она дернула плечом.

— Ну... Как раз это еще одно, о чем я хотела с тобой поговорить. То есть, я не ожидаю никаких неприятностей, но все-таки хочу, чтобы ты знал, где я и с кем. На всякий случай.

— Тоже верно, — согласился я. — Осторожность никогда не мешает.

Она кивнула.

— Я собираюсь на Гавайи. С Кинкейдом.

Я снова зажмурился, на этот раз крепче.

— Э... — выдавил я из себя, наконец. — То есть, ты хочешь сказать, по работе, да?

Она переступила с ноги на ногу.

— Нет. Мы встречались с ним уже несколько раз. Ничего серьезного.

— Мёрф, — возмутился я. — Ты с ума сошла? Этот парень ведь далеко не ангел.

Она испепелила меня взглядом.

— Мы это уже обсуждали. Я не маленькая девочка, Дрезден.

— Знаю, — кивнул я. — Но этот тип наемник. Убийца. И даже не совсем человек. Ему нельзя доверять.

— Но ты доверился, — возразила она. — В прошлом году, когда бились с Маврой и ее стаей.

Я нахмурился.

— Это совсем другое дело.

— Ой ли? — усомнилась она.

— Конечно. Я платил ему за убийство этих тварей. Я не ходил к нему на б... гм... с ним на пляж.

Мёрфи возмущенно заломила бровь.

— Тебе с ним вообще находиться небезопасно, — заявил я.

— Плевать мне на безопасность, — парировала она. Щеки ее слегка порозовели. — Не в ней смысл.

— Тебе не стоит лететь, — не сдавался я.

Некоторое время она, хмурясь, молча смотрела на меня.

— Почему? — спросила она, наконец.

— Потому, что я не хочу, чтобы тебе было больно. И потому, что ты заслуживаешь мужчины лучше, чем он.

Еще несколько секунд она внимательно вглядывалась мне в лицо, потом выдохнула через нос.

— Я же не сбегаю в Вегас, чтобы оформить там брак, Дрезден. Я работаю без продыха, а жизнь проходит мимо. Вот я и хочу пожить хоть немножко, пока не поздно еще, — она достала из кармана сложенную вдвое картонную визитку. — Это отель, в котором я буду жить. На случай, если тебе понадобится связаться, или чего.

Продолжая хмуриться, я взял у нее визитку. Меня не оставляло ощущение того, что я упустил что-то важное. Пальцы ее коснулись моих, но шрамы от ожога и перчатка не позволили мне ощутить ее прикосновения.

— Уверена, что с тобой все будет в порядке?

Она кивнула.

— Я же большая девочка, Гарри. Это я выбрала, куда лететь. Он даже не знает еще, куда. Я думаю, он не состряпает ничего загодя, если задумает какую-нибудь пакость, — она чуть дернула плечом, под которым угадывалась выпуклость кобуры. — И я буду осторожна. Обещаю тебе.

— Угу, — кивнул я, даже не пытаясь улыбнуться ей. — Только запомни, Мёрф, ты делаешь глупость. Надеюсь, что тебя не укокошат.

Голубые глаза ее вспыхнули, и она насупилась.

— Я, типа, надеялась, что ты мне пожелаешь хорошо отдохнуть.

— Угу, — сказал я. — Разумеется. Развлекайся. Ты только пришли весточку по прилете туда, ладно?

— Конечно, — кивнула она. — Спасибо за цветы.

— Без проблем, — хмыкнул я.

Она кивнула и помедлила, будто хотела сказать что-то еще. Потом почесала Мыша за ухом, села в машину и уехала.

Я смотрел ей вслед и чувствовал себя хреновее некуда.

И терзался ревностью.

Еще как терзался.

Блин-тарарам.

Может, Томас все-таки говорил правду?

Мыш издал негромкий ноющий звук и ткнул меня носом в ногу. Я вздохнул, сунул адрес гостиницы в карман и повел пса домой.

Стоило мне отворить дверь, и в ноздри мне ударил запах свежей сосновой хвои — не ароматизированного чистящего средства, обратите внимание, а настоящей хвои. Смолистый, терпкий запах, и это при том, что ни одной хвоинки в поле зрения не наблюдалось. Фэйре явились и исчезли — и книги снова стояли на полках, пол сиял чистотой, штора висела на карнизе, мытая посуда вернулась в шкаф... ну и так далее. Фэйре, конечно, народ странный и порой жутковатый, но уж по части наведения чистоты равных им нет.

Я взял с журнального столика коробок спичек и зажег свечи. Я чародей, а это значит, я не в ладу со всякими там новомодными штуками вроде электричества или компьютеров, поэтому мне начхать на состояние электрической проводки и вообще, есть ли у меня электричество или нет. Мой ледник наполняется настоящим льдом. Горячего водоснабжения у меня тоже нет, а готовлю я на маленькой дровяной печке. Я затопил ее и подогрел себе супа — больше в доме, похоже, ничего не осталось. Потом сел за стол и за едой просмотрел почту.

Все как обычно. Олухи из "Бест Бай" продолжили свои идиотские попытки продать мне новейший ноутбук, мобильник или плазменный телевизор — несмотря на мои неоднократные устные и письменные заверения в том, что у меня нет электричества, так что они могут не тратить сил понапрасну. Еще пришло два чека — один от чикагского полицейского управления за помощь Мёрфи в одной истории с контрабандой — один час в прошлом месяце. Второй, на куда более увесистую сумму — от нумизмата, который ухитрился уронить альбом с наличностью давно не существующих стран за борт своей яхты в озеро Мичиган и воспользовался услугами единственного в "Желтых Страницах" чародея для того, чтобы отыскать его.

Последним в сегодняшней почте оказался большой желтый конверт, и на мгновение на меня накатила волна дурноты, стоило мне увидеть надпись на нем. Собственно, в самой надписи не было ничего особенного: бездушные, аккуртные как на плакате в детском саду буквы.

Мое имя.

Мой адрес.

И ничего больше.

Ничего особенного — и все же надпись эта наводила на меня совершенно иррациональный ужас. Не знаю, что именно заставило сработать мои инстинкты — может, как раз отсутствие в ней чего-либо мало-мальски особенного. На мгновение мне показалось, что я ударился в панику без всякой на то причины, что текст просто набран на компьютере, но тут же заметил легкое утолщение на последней букве моей фамилии, отличавшее ее от остальных "н". Собственно, и утолщение-то это тоже отличалось безупречностью — значит, его выполнили преднамеренно. Для того, чтобы я понял: это написано рукой, но не человеческой. И уж во всяком случае не каким-нибудь лазерным принтером из "Уолл-Марта".

Я положил конверт на столик и некоторое время просто смотрел на него. Не пухлый — максимум несколько листков бумаги. Значит, вряд ли это бомба. В смысле, вряд ли это ультрасовременная бомба — из тех, которые против чародеев практически бесполезны. Более примитивная по устройству бомба могла бы и сработать, но она и размерами больше.

Но, конечно, никто не отменял возможности покушения с помощью магии. Я придвинул к конверту левую руку и попробовал прощупать его своими чародейскими чувствами, но сосредоточиться в нужной степени не смог. Поморщившись, я стащил с левой руки перчатку, открыв взгляду изуродованные ожогом пальцы. Обжег я руку примерно год назад — так сильно, что врачи, к которым я обращался, настоятельно советовали мне ампутировать ее. Я не отдал свою руку на растерзание — в основном, по той же причине, по которой я до сих пор разъезжаю на древнем "Фольксвагене": какая-никакая, эта машинка моя, и пошли все к черту.

И все же на пальцы мои трудно смотреть без содрогания — да и вообще на всю мою левую руку. Шевелить пальцами у меня получается с трудом, но я как смог растопырил их и попробовал пощупать ауру магических энергий вокруг конверта еще раз.

С таким же успехом я мог и не снимать перчатки. В конверте не обнаружилось ничего неожиданного. Никаких пакостных ловушек.

Что ж. Повода оттягивать я не находил. Зажав конверт своей почти беспомощной левой клешней, я правой разорвал его и вытряхнул содержимое на стол.

Из конверта вывалились три предмета.

Во-первых, цветная фотография восемь на десять сантиметров, с которой на меня смотрела Кэррин Мёрфи, руководитель отдела специальных расследований чикагской полиции. Правда, одета она была не в полицейскую форму и даже не в обычный свой небрежно-деловой наряд. Она щеголяла в куртке с эмблемой Красного Креста и бейсбольной кепке, а в руках держала абсолютно противозаконный обрез. Из ствола вырывалось пламя. Еще на фотографии имел место мужчина, стоявший в нескольких футах от нее, почти сплошь залитый кровью. Из груди его торчал длинный стальной стержень, другой конец которого уходил за край кадра. Всю верхнюю часть тела мужчины включая голову словно исчеркали черными штрихами и красными крапинками. Ствол обреза целился в самую гущу этого месива.

Во-вторых, еще одна фотография. На этой Мёрфи уже без кепки стояла над трупом мужчины. В кадр попал и я, лицом в профиль. Этот мужчина был ренфилдом, запрограммированной на убийство тварью, и человеком он оставался чисто физиологически — однако же фотография как улика от этого не делалась менее убийственной.

Мы с Мёрфи и наемником по имени Кинкейд разгромили гнездо вампиров Черной Коллегии во главе с Маврой. Ее миньоны оказали нам весьма ожесточенное сопротивление. Когда в бой вступила сама Мавра, я сжег к чертовой матери левую кисть, и мне еще повезло, что я отделался так дешево. В конце концов, мы освободили заложников, расчленили некоторое количество вампиров и убили Мавру. Ну, по крайней мере, убили кого-то, кого приняли тогда за Мавру. Если подумать об этом хорошенько, странно даже, что вампир, знаменитый своим искусством выживания в самых тяжелых обстоятельствах, вынырнул из дыма и бросился на нас, чтобы остаться без головы. Впрочем день у меня тогда выдался тяжелый, так что я был склонен верить тому, что увидел своими глазами...

Проворачивая это дело, мы старались вести себя как можно осторожнее. В результате нам удалось спасти несколько жизней, чего мы не сделали бы, ввалившись туда очертя голову, но тот ренфилд едва не прикончил меня. Мёрфи убила его за доли секунды до того, как он на меня навалился. И в это мгновение ее и сфотографировали.

Я тупо пялился на фотографии.

Снимки были сделаны с различных точек. Из этого следовало, что в помещении находился кто-то еще, кто нас и снимал.

Кто-то, кого мы вообще не видели.

Третий предмет, выпавший из конверта на стол, представлял собой листок писчей бумаги, на две трети исписанный тем же почерком, что и адрес на конверте. Текст гласил:

Дрезден,

Я жажду встречи с тобой и предлагаю перемирие на ее время — перемирие, скрепленное словом моим и честью. Жду тебя сегодня в семь вечера у твоей могилы на кладбище Грейсленд; явившись, ты поможешь мне избежать действий, неприятных для тебя и твоей союзницы из полиции.

Мавра.

Последняя треть листка была занята не буквами. Вместо этого к ней крепился полоской скотча локон золотых волос. Я сравнил их с фотографиями.

Волосы принадлежали Мёрфи.

Черт. Мавра держала ее на мушке. Имея на руках фотографии, запечатлевшие ее как убийцу (да и меня, кстати, в качестве по меньшей мере сообщника), Мавра могла в считанные часы вышибить ее из полиции и упрятать за решетку. Однако еще хуже были волосы. Мавра очень неплохо колдовала... черт, по этой части она могла сравниться даже с чародеем не последнего пошиба. Располагая волосами Мёрфи, она могла делать с той буквально все, что пожелается, и ни одна душа на свете не смогла бы помешать этому. Мавра могла убить ее. Мавра могла хуже, чем убить ее.

Мне не потребовалось много времени, чтобы принять решение. В сверхъестественных кругах перемирие, подкрепленное словом чести, имеет силу закона — в особенности, если слово это дают пережитки старого мира вроде Мавры. Если она предлагает перемирие для переговоров, значит, так оно и есть. Она хотела сделку.

Я еще раз посмотрел на фотографии.

Она хотела сделку, и переговоры собиралась вести с позиции силы. Значит, шантаж.

Но если я не пойду на это, Мёрфи все равно что мертва.

Глава вторая

Мы с псом подошли к моей могиле.

Кладбище Грейсленд — место известное. Описание его можно найти почти в каждом путеводителе по Чикаго — ну, или там, в интернете... не знаю, проверить не могу. Это самое большое кладбище в Чикаго, и одно из самых старых. Со всех сторон его окружают стены — капитальные такие стены — и всяких там сказок и россказней про призраков и прочую жуть с ним связано предостаточно. Могилы здесь самые разные: от крошечных участков с простыми надгробными плитами в изголовье до полноразмерных копий греческих храмов, египетских обелисков, исполинских статуй — даже пирамида одна есть. Ни дать, ни взять кладбищенский Лас-Вегас, и моя могила тоже находится здесь.

На ночь кладбище закрывается для посетителей. Большая часть кладбищ закрываются, и на то есть причины. Причины эти всем известны, хотя говорить об этом не принято. Дело не в том, что там находятся мертвые люди. Дело в том, что там находятся и не совсем чтобы мертвые люди. Призраки и прочие темные создания встречаются на кладбищах чаще, чем в других местах, особенно в старых городах, где самые старые и большие кладбища расположены прямо в центре застройки. Затем вокруг них и строят стены, пусть даже высотой в каких-нибудь два-три фута: не для того, чтобы не пускать людей внутрь, но для того, чтобы не выпускать наружу тех, других. Стены в магическом мире обладают особой силой, а стены вокруг кладбищ укреплены негласным желанием держать живых и неживых, так сказать, по разную сторону стола.

Ворота оказались заперты, а в маленьком строении — слишком капитальном, чтобы назвать его будкой, и слишком маленьком, чтобы назвать его как-то по-другому, дежурил сторож. Но я бывал уже здесь и знаю несколько способов попасть при необходимости внутрь и выйти обратно. Например, в северо-восточном углу строители-дорожники оставили у стены кучу гравия, достаточно высокую, чтобы с ее помощью могли перебраться даже мужчина с одной здоровой рукой икрупная, не отличающаяся особенной уклюжестью собака.

В общем, мы забрались внутрь — Мыш и я. При всех своих внушающих уважение размерах Мыш практически еще щенок, так что лапищи его кажутся по сравнению с остальными частями тела непропорционально большими. Сложением своим пес напоминает статуи — ну, знаете, те, что ставят обычно перед входами в китайские рестораны. Широкая и мощная грудь, да и нос ничего такой, тоже мощный. Мех у него темно-серый, а кончики хвоста и пушистых ушей, а также нижняя часть лап черные. Вид у него пока немного нескладный и неуклюжий, но дайте ему с полгода нарастить мускулатуру, и он превратится в настоящее чудище из мифа. И будь я проклят, если возражаю против присутствия моего личного монстра при встрече с вампиром на моей же собственной могиле.

Я нашел ее неподалеку от довольно известной могилы девочки по имени Инес, которая умерла лет сто назад. Ее могилу украшает изваяние, напоминающее Алису из первых изданий Кэрролла: этакий ангелочек в викторианском платье. Ходят слухи, что девочкин дух время от времени вселяется в статую и начинает бегать и резвиться средь могил и даже окрестных кварталов. Сам я, правда, этого не видел.

Но, черт подери, статуи на месте не оказалось.

Моя могила из самых скромных. К тому же она который год уже остается незарытой: вампирская баронесса, купившая для меня этот участок, устроила все именно так. И гроб в ней стоит в постоянной, так сказать, полной боевой готовности — типа, как президентский самолет, только пострашнее чуток. Мертвецкий борт номер один.

Надгробная плита простая, мраморная — вертикальная стела, зато на ней выгравирована золотыми буквами надпись: ГАРРИ ДРЕЗДЕН. Ниже красуется золотая пентаграмма, вписанная в окружность пятиконечная звезда — символ заключенных в воле смертного магических сил. А еще ниже вторая надпись: ОН УМЕР ЗА ПРАВОЕ ДЕЛО.

Очень отрезвляющее место для прогулок.

То есть, все мы умрем рано или поздно. Умом мы все понимаем это. Эта мысль приходит к каждому в молодости и пугает до такой степени, что мы потом больше чем на десять лет пытаемся убедить себя в том, что все это фигня, и мы бессмертны.

Смерть не из тех вещей, о которых приятно думать, но и отделаться от нее невозможно. Что бы вы ни делали, как бы ни закаляли тело, как бы истово ни ударялись в религию, или медитировали, или постились, сколько бы денег вы ни перечисляли на благотворительность, вам никуда не деться от простого, но незыблемого факта: в один прекрасный день все кончится. Солнце взойдет, земля продолжит вращение, люди займутся своими обычными делами — только вас при этом уже не будет. Вы будете лежать, холодный и неподвижный.

И несмотря на любые религиозные убеждения, на свидетельства переживших клиническую смерть, на все вымыслы и домыслы, смерть остается абсолютной загадкой. Никто не знает точно, что же там, потом. Это если допустить, конечно, что это "потом" есть. К тому, что ждет нас там, во мраке, все мы идем наугад.

Смерть.

Ее не избежать.

Ты.

Тоже.

Умрешь.

Осознание этого факта и так дается достаточно мучительно — но поверьте мне на слово, оно заиграет совершенно новыми красками и эмоциями, когда вы думаете об этом, стоя на краю собственной могилы.

Так вот, я стоял там среди безмолвных плит и монументов, а осенняя луна светила мне. Кузнечиков в конце октября уже не слышно, но до меня доносились шум движения, гудки, шум самолетов в небе, далекая музыка — город продолжал жить своей жизнью, и это ободряло меня немного. Туман с озера Мичиган — обычное дело осенними ночами, но сегодня он выдался особенно густой, и щупальца его змеились по земле между камней. В воздухе ощущалось безмолвное, набухшее разрядами напряжение — впрочем, для осеннего вечера и это в порядке вещей. До Хэллоуина оставались считанные дни — время, когда границы между материальным Чикаго и потусторонним миром, Небывальщиной, слабее всего. Я ощущал движение беспокойных теней, по большей части слишком слабых, чтобы явиться глазам смертных; они шныряли в сгустках тумана, пробовали на вкус напитанный энергией воздух.

Мыш сидел рядом со мной, навострив уши, шаря взглядом по сторонам — достаточно выразительно, чтобы убедить меня в том, что он в буквальном смысле слова видит такое, чего не дано моим глазам. Впрочем, что бы он там ни видел, это его не слишком беспокоило. Он сидел молча, подставив лобастую башку моей одетой в перчатку руке.

Я надел свою старую кожаную ветровку, черные тренировочные штаны, свитер и пару армейских башмаков. В правой руке я держал посох — массивный дубовый дрын, сплошь покрытый вырезанными вручную рунами и знаками. Материнский амулет, серебряная пентаграмма, висел на цепочке на шее. Сожженная левая рука практически не чувствовала серебряного браслета-оберега на левом запястье, но он тоже находился на месте. В кармане ветровки лежала связка чеснока, приятно похлопывавшая по бедру при ходьбе. Странный набор предметов, невинных на взгляд стороннего наблюдателя, но вместе они составляли вполне эффективный арсенал, с каким я не раз выходил из всякого рода неприятностей.

Мавра поклялась своей честью, но у меня и без нее хватало врагов, которые с удовольствием разделались бы со мной, и я не собирался облегчать им эту задачу. Однако же даже простое ожидание в темноте над могилой начинало действовать мне на нервы.

— Ну же, — буркнул я себе под нос через несколько минут. — Где она, черт подери, застряла?

Мыш вдруг зарычал — так тихо, что я не столько услышал, сколько почувствовал это напряжение своей изувеченной рукой.

Я крепче сжал посох, оглядываясь по сторонам. Мыш тоже оглядывался до тех пор, пока его темные глаза не разглядели чего-то, не видимого пока мне. Что бы это ни было, судя по взгляду Мыша, оно приближалось. Последовал негромкий шорох, и Мыш пригнулся, уставив нос в мою зияющую провалом могилу, прижав уши и ощерив зубы.

Я сделал шаг вперед и остановился на краю могилы. Туман струйками стекал в нее с газона. Я пробормотал заклинание, снял с шеи амулет и, намотав цепочку на пальцы левой руки, послал в него заряд воли, от которого тот засветился неярким голубым сиянием. Правой рукой я половчее перехватил посох и заглянул в могилу.

Туман вдруг сгустился и соткался в силуэт полуистлевшего трупа; впрочем, даже так не оставалось сомнений в том, что труп этот женский. Наряд его составляли платье и верхняя юбка средневекового покроя, первое зеленого цвета, вторая — черного. Ткань, однако же, была бумажная — современная имитация, не более.

Рычание Мыша сделалось громче.

Труп сел, открыл белесые глаза и уставил взгляд в меня. Потом поднял руку, в которой оказалась зажата белая лилия, и помахал ею в моем направлении.

— Чародей Дрезден, — произнес труп хрипловатым шепотом. — Цветочек на твою могилу.

— Мавра, — отозвался я. — Ты опоздала.

— Ветер встречный, — ответил вампир.

Она взмахнула рукой, и цветок, описав в воздухе дугу, приземлился на моей могильной плите. Плавным, неестественно медленным, полным какой-то паучьей грации прыжком она последовала за лилией. Только тут я заметил на поясе, охватывавшем ее талию, шпагу и кинжал. Вид оба предмета имели древний, поношенный — бьюсь об заклад, подлинники, не современная подделка. Она остановилась и повернулась ко мне лицом, глядя на меня поверх могилы. Точнее, не совсем на меня: она чуть отвернулась от светящегося амулета, и взгляд ее бельмищ направлен был, скорее, на Мыша.

— Так ты сохранил руку? С такими ожогами, я думала, ты ее ампутируешь.

— Моя рука, что хочу, то и делаю, — буркнул я. — Не твое дело. Ты отнимаешь мое время.

Остатки губ у трупа сложились в подобие улыбки. Не выдержав такого усилия, клочки мертвой плоти в уголках рта лопнули и повисли лохмотьями. Напоминающие сухую солому волосы давно посеклись, но отдельные пряди цвета хлебной плесени падали ей на плечи.

— Ты нетерпелив как простой смертный, Дрезден. Наверняка ты воспользуешься этой возможностью, чтобы обсудить твое нападение на мою стаю, так ведь?

— Нет, — я надел амулет обратно на шею и положил руку на собачью башку. — Я здесь не для светской болтовни. Ты нарыла грязи на Мёрфи, и тебе что-то от меня нужно. Перейдем к делу.

Смех ее, казалось, полон был паутины и наждака.

— Я и забыла, как ты молод, — сказала она. — Жизнь летит стрелой, Дрезден. Если ты настаиваешь на том, чтобы сохранить свою, тебе стоило бы наслаждаться ею.

— Странное дело, обмениваться оскорблениями с суперзомби не входит в число моих любимых наслаждений, — заметил я, а Мыш в знак подтверждения испустил еще один громоподобный рык. Я начал отворачиваться. — Если это все, что у тебя, на уме, я ухожу.

Она рассмеялась еще раз, и этот ее смех напугал меня до чертиков. Может, это окружение действовало на меня так, а может, и то, что смеяться-то, собственно, было нечему... В этом смехе недоставало тепла, человечности, доброты, радости, наконец. Смех напомнал саму Мавру — истлевшую человеческую оболочку, под которой скрывался кошмар.

— Очень хорошо, — сказала Мавра. — Тогда поговорим наскоро.

Я снова обернулся к ней, ожидая подвоха. Что-то изменилось в ее поведении, и это заставляло мои инстинкты бить тревогу.

— Найди Слово Кеммлера, — сказала она.

Потом повернулась, махнув подолом черного платья, и, небрежно положив руку на эфес шпаги, двинулась прочь.

— Эй! — прохрипел я. — И это все?

— Это все, — бросила она, не оборачиваясь.

— Постой, — окликнул я.

Она остановилась.

— Что еще, черт подери, за слово Кеммлера?

— Путь.

— Путь? К чему?

— К силе.

— И ты хочешь ее?

— Да.

— И ты хочешь, чтобы я нашел его?

— Да. Ты один. Не говори никому о нашем уговоре или о том, что ты делаешь.

Я сделал глубокий вдох.

— А что будет, если я пошлю тебя к черту?

Мавра молча подняла руку. В истлевших пальцах ее белела фотография, и даже в лунном свете я разглядел, что это снимок Мёрфи.

— Я не позволю тебе этого, — выпалил я. — А если не смогу, возьмусь за тебя. Если ты сделаешь с ней что-нибудь, я убью тебя с такой жестокостью, что десять твоих последних жертв воскреснут ради такого зрелища.

— Мне и не понадобится трогать ее, — ухмыльнулась она. — Достаточно послать доказательства в полицию. Смертные власти сами разберутся с ней.

— Но ты не можешь поступать так, — возмутился я. — Пусть между чародеями и вампирами идет война, но смертных мы в нее не вовлекаем. Стоит тебе впутать в это дело смертные власти, как это же сделает Совет. А потом и Красные. Ты можешь превратить все это во вселенский хаос.

— Возможно... если я вдруг захочу натравить смертные власти на тебя, — согласилась Мавра. — Ты же сам член Белого Совета.

Желудок мой вдруг сжался: до меня вдруг дошло, что она имеет в виду. Я был членом Белого Совета Чародеев, полноценным гражданином сверхъестественных империй.

А Мёрфи — нет.

— Защитница людей, — почти по-кошачьи промурлыкала Мавра. — Блюстительница закона окажется вдруг виновной в хладнокровном убийстве, а ее попытки оправдаться сделают ее в глазах общественности просто сумасшедшей. Я знаю, чародей, она готова отдать свою жизнь в бою. Но я не подарю ей этой смерти. Я просто развенчаю ее. Я уничтожу труд всей ее жизни, всей ее души.

— Вот сука, — не выдержал я.

— Конечно, — ухмыльнулась она мне через плечо. — И если ты только не готов отбросить предрассудки вашей цивилизации — ну, по крайней мере, настолько, чтобы поставить свою волю превыше ее — ты не в состоянии сделать ничего, чтобы помешать мне.

Гнев вспыхнул где-то у меня в груди и мгновенно разбежался жидким огнем по всему телу. Мыш сделал шаг в направлении Мавры, взвихрив туман своим рыком, и я не сразу понял, что он просто следует за мной.

— Черта с два — ничего, — прорычал я. — Если бы я не согласился на перемирие, я бы...

Мавра оскалила желтые зубы в жуткой покойницкой ухмылке.

— Ты можешь убить меня на месте, чародей, но этим ты ничего не добьешься. Если я сама не помешаю этому, фотографии и другие доказательства окажутся в полиции. А сделаю я это только в том случае, если получу в свое распоряжение Слово Кеммлера. Найди его. Принеси его мне в течение трех недель считая от сегодняшнего вечера, и я отдам тебе все улики. Даю тебе слово.

Она выпустила фото Мёрфи из пальцев, и зловещий, тошнотворный розовый свет играл на листке, пока тот падал на землю. В воздухе вдруг запахло какой-то паленой химией.

Когда я поднял взгляд, Мавры больше не было видно.

Я медленно подошел к упавшей фотографии, пытаясь приглушить злость хотя бы настолько, чтобы та не мешала моим сверхъестественным чувствам. Впрочем, никаких признаков присутствия Мавры поблизости не наблюдалось, да и рычание Мыша спустя пару секунд стихло, сменившись неуверенным поскуливанием. Я сам не до конца еще в этом разобрался, но Мыш все-таки не совсем чтобы обычная собака, и если Мыш не ощущает поблизости никаких нехороших парней, так это потому, что никаких нехороших парней поблизости нет.

Вампир ушел.

Я подобрал фотографию. Поверх изображения виднелись отметины. Какая-то темная энергия оставила на лице Мёрфи обугленные следы в виде цифр. Телефонный номер. Ловко.

Мой праведный гнев тоже быстро остывал, и я даже жалел об этом. На его месте не оставалось ничего кроме тошнотворной тревоги и страха.

Выходило так, что если я не впрягусь в работу на одну из самых мерзких тварей, каких я только знал, Мёрфи не поздоровится.

Указанная мерзкая тварь желала силы — и назвала срок. Короткий срок. Если Мавре необходимо что-то и так скоро, это означало, что она ожидает скорой борьбы с кем-то. И три недели считая с этого вечера означали Хэллоуин. Мало того, что это портило мне день рождения, это обещало скорую схватку черных магий, а в это время года это связано лишь с одним.

Некромантия.

Я стоял над своей могилой, пока меня не начала пробирать дрожь. Отчасти, возможно, даже от холода.

Я ощущал себя очень, очень одиноким.

Мыш огорченно вздохнул и привалился к моей ноге.

— Пошли, малыш, — сказал я ему. — Отведем-ка тебя домой. Нет смысла еще и тебя впутывать в эту историю.

Глава третья

Когда мне очень не хватает ответов на кое-какие вопросы., самое время спуститься в лабораторию.

Мы с Мышом вернулись домой на Голубом Жучке — видавшем виды (много видов!) "Фольксвагене-Жуке", моем верном боевом коне. Двери и кузовные панели у машины заменены, правда, на белые, желтые, красные и зеленые. Мой механик, Майк, сумел-таки выправить почти до изначальной формы крышку капота, которую я смял в лепешку, тараня одного нехорошего парня, но денег на окраску ее у меня не хватило, так что теперь к этой гамме цветов добавился еще и серый.

Мыш рос слишком быстро, чтобы отличаться особым изяществом, выходя из машины. Он один занимал почти все заднее сидение, и перебираясь вперед, чтобы выйти через водительскую дверь, он напоминал мне больше всего виденный мною когда-то ролик про морского слона, шествующего по автостоянке в Новой Зеландии. Проделывал он это, впрочем, с удовольствием, пыхтя и оживленно вертя хвостом. Мыш любит кататься на машине. То, что на этот раз мы с ним ездили на встречу с потусторонней гадиной на гребаном кладбище, похоже, нимало не испортило ему удовольствия от поездки. Дорога — все, цель — пустяк. Мыш вообще отличается конфуцианскими взглядами на жизнь.

Мистер еще не вернулся, и Томас тоже. Я старался не слишком беспокоиться по этому поводу. Мистер жил сам по себе, когда я подобрал его, да и потом уходил в загулы. Он способен позаботиться о себе. Томас также ухитрился прожить без моей помощи почти всю свою жизнь за исключением нескольких последних месяцев. Он уж тоже как-нибудь справится.

Глупо ведь беспокоиться о них обоих, правда?

Конечно, правда.

Я дезактивировал обереги — заклятия, оберегающие мой дом от разного рода потусторонних посетителей, и мы с Мышом вошли. Я разжег камин, и пес с блаженным вздохом растянулся у огня. Потом я снял куртку, облачился в толстый фланелевый халат, взял из ледника банку колы и спустился вниз.

Я живу в полуподвальном помещении, но люк под одним из ковров на полу ведет еще ниже — в подпол, где расположена моя лаборатория. Там круглый год царит холод, поэтому я и ношу теплый халат. Это отнимает еще одну толику романтики от окружающего чародеев ореола таинственности, зато так мне теплее.

— Боб, — окликнул я, спускаясь по складной деревянной лестнице в непроглядную темень моей лаборатории. — Разогревай-ка свои ячейки памяти. Есть работа.

Помещение осветилось двумя мерцающими золотисто-оранжевыми огоньками размером с хозяйственную свечу. Свет исходил из глазниц древнего черепа; он разгорался, так что не прошло и пары секунд, как я смог разглядеть всю полку, на которой он лежал — простую деревянную полку, уставленную свечами, дешевыми сентиментальными романами в бумажных обложках и еще какой-то мелочью.

— Давно пора, — проворчал череп. — Ты уже несколько недель ко мне не обращался.

— Время года такое, — объяснил я. — Большая часть связанных с Хэллоуином дел рано или поздно начинают казаться одинаковыми. Нет смысла обращаться к тебе за тем, что я и так знаю.

— Если ты такой умник, — буркнул Боб, — мог бы и сейчас без меня обойтись.

— Тоже верно, — согласился я, достал из кармана халата коробок спичек и принялся зажигать свечи. Начал я с тех, что стояли на расположенном посередине помещения металлическом столе. — Ты же у нас дух знаний, а я всего смертный.

— Логично, — протянул Боб. — Ты нормально себя чувствуешь, Гарри?

Я продолжал зажигать свечи — на белых металлических стеллажах и рабочих скамьях, окружавших стол с трех сторон. Полки и стеллажи мои сплошь уставлены пластмассовыми тарелками, плошками, банками из-под кофе, пакетами, коробками, жестянками, пузырьками, флягами и прочими всевозможными емкостями и наполненными всевозможными же веществами от таких обыденных как хлопковая вата, и до таких экзотических, как осьминоговы чернила. Ну, и еще я держу на них книжки и всякие тетрадки общим весом в несколько сотен фунтов; некоторые из них стоят аккуратно, а некоторые накиданы кое-как. Я не спускался в лабораторию довольно-таки давно, а уборщиков-фэйре туда не пускаю, так что на всем лежал тонкий слой пыли.

— Чего это ты вдруг спрашиваешь? — удивился я.

— Ну, — осторожно пояснил Боб, — ты делаешь мне комплименты, а это вряд ли хороший признак. Ну, и свечи ты зажигал спичками.

— И что? — не понял я.

— А то, что обычно ты делаешь это с помощью дурацкого маленького заклинания, что ты разработал, — ответил Боб. — И ты все время роняешь коробок обожженной рукой. У тебя ушло семь спичек на то, чтобы зажечь все эти свечи.

Я насупился и уронил коробок еще раз.

— Восемь, — сказал Боб.

Я сдержал свирепый рык, чиркнул новой спичкой, но сделал это с такой энергией, что сломал ее.

— Девять, — прокомментировал Боб.

— Заткнись, — буркнул я.

— Во... это легко, босс, — хмыкнул Боб. — Затыкаюсь я на раз, — он выждал, пока я зажгу оставшиеся свечи. — Уж не за тем ли ты спустился, чтобы я помог тебе в работе над новым жезлом?

— Нет, — мотнул головой я. — Боб, у меня же одна рука всего действует. А одной хрен чего вырежешь.

— Можешь зажать его в тисках, — посоветовал череп.

— Я пока не готов, — вздохнул я. Обожженные пальцы ныли. — Ну... не готов пока.

— А стоило бы, — заметил Боб. — Чем дальше, тем больше шанс того, что какая-нибудь гадина...

Я пристально, исподлобья посмотрел на череп.

— Ладно, ладно, — сказал Боб. Будь у него руки, он наверняка поднял бы их в знак капитуляции. — То есть, ты хочешь мне сказать, ты пока не пользуешься никакой магией из связанных с огнем?

— Блин-тарарам, — вздохнул я. — И что я пользуюсь спичками вместо заклинания, и что я слишком занят, чтобы мастерить новый жезл. Невелика потеря. В моей повседневной практике не та уж много ситуаций, когда требуется разнести что-нибудь в клочья или спалить к чертовой матери.

— Гарри? — заботливо поинтересовался Боб. — У тебя ноги не промокли? А пирамиды хорошо видно?

Я зажмурился.

— А?

— Держи два! — хихикнул Боб. — Ты же по колено в Ниле стоишь.

Я швырнул в него спичечным коробком. Бросок, впрочем, вышел так себе, вялый, даже спички не разлетелись.

— Психоанализом можешь заняться на досуге, — буркнул я. — А пока займемся делом.

— Угу, — согласился Боб. — Ты как всегда прав, Гарри. Чем я могу тебе помочь?

Я свирепо покосился в его сторону и, придвинув стул к столу, приготовил карандаш и блокнот.

— Насущный вопрос: что тебе известно о чем-то, называемом "Слово Кеммлера"?

Боб присвистнул сквозь зубы, что заслуживает уважения с учетом того, что ни слюны, ни языка у него нет. А может, это только я такой впечатлительный. К конце концов, произносит же он "Бэ", обходясь при этом без губ.

— Поконкретнее наводки у тебя нет?

— Точной нет, — признался я. — Хотя нутром чую, это связано с некромантией.

Боб снова присвистнул.

— Надеюсь, что нет.

— Почему? — удивился я.

— Потому, что этот Кеммлер был законченным кошмаром, — объяснил Боб. — То есть, слов нет, каким. Просто жуть, Гарри. До ужаса гнусным.

Это уже становилось любопытным. Боб-череп был духом воздуха — то есть, существом, обитавшим в мире знаний, начисто лишенном понятий морали. Нет, конечно, он имел некоторое понятие об извечном конфликте добра и зла, но весьма отдаленное. И если уж Боб считал кого-то гнусным... Что ж, значит, этот Кеммлер и впрямь та еще штучка.

— Чего он такого делал? — спросил я. — Чем заработал такую репутацию?

— Более всего он прославился Первой Мировой войной, — ответил Боб.

— Как, вся война на его совести? — не поверил я.

— Ну, по большей части, — подтвердил Боб. — Подготовка ее потребовала лет ста пятидесяти кропотливого труда, и уж он приложился к этому по полной. Он исчез ближе к концу боевых действий и не всплывал до тех пор, пока не принялся эксплуатировать массовые захоронения уже жертв Второй Мировой. Он изрядно порезвился в Восточной Европе, где и без него жуть чего творилось. Никто не знает точно, сколько убитых на его совести.

— Клянусь каменьями и звездами, — пробормотал я. — Но кой черт он проделывал все это?

— Предположу навскидку: псих он был, вот почему. Ну, и по злобе еще.

— Ты сказал "был" — заметил я. — В прошедшем времени?

— Именно, — подтвердил Боб. — После всего, что этот тип натворил, Белый Совет выследил его и взял за задницу. В шестьдесят первом году.

— Ты хочешь сказать, Стражи взяли?

— Я хочу сказать, весь Белый Совет. Мерлин, весь Совет Старейшин, спецподразделение из Архангельска, Стражи, а также все чародеи и их союзники, которых удалось мобилизовать ради такого случая.

Я даже зажмурился.

— Ради одного человека?

— Я сказал ведь: законченного кошмара, — напомнил Боб. — Кеммлер был некромантом, Гарри. Он обладал властью над мертвыми. Ну, конечно, дружился еще с демонами, имел закадычных приятелей во всех вампирских коллегиях, знался со всей нечистью Европы, да и кое с кем из самых вредных фэйре. Плюс имелась у него маленькая армия из маленьких кеммлерчиков. Учеников. И еще наемников всех сортов и мастей.

— Блин, — только и сказал я.

— Однако же в прошедшем времени, — утешил меня Боб. — Они убивали его со всей подобающей случаю ответственностью. Несколько раз. Он объявился после того, как Стражи казнили его в начале девятнадцатого века, поэтому второй раз они подошли к этому серьезно. Что ж, так и надо этому ублюдку сумасшедшему.

Тут меня вдруг осенило.

— Ты что, был с ним лично знаком?

— А разве я тебе не говорил? — удивился Боб. — Он был моим хозяином почти сорок лет.

Я удивленно уставился на него.

— Ты работал на этого монстра?

— Что было — то было, — произнес Боб не без гордости.

— Как ты тогда попал к Джастину?

— Во времена первой казни Кеммлера, Гарри, Джастин ДюМорн исполнял обязанности Стража. Он подобрал меня на пепелище лаборатории Кеммлера. Типа, так же, как ты подобрал меня на пепелище лаборатории Джастина, когда убил его. Так сказать, круговорот жизни, прямо как у Элтона Джона в песне.

Меня пробрал легкий озноб. Я прикусил губу и отложил карандаш. Мне почему-то показалось, что дальнейшая часть нашего разговора будет не из тех, что захочется сохранить в письменном виде.

— Так что такое Слово Кеммлера, Боб?

— Без понятия, — заявил Боб.

Я нахмурился.

— Что ты такое говоришь — "без понятия"? Я так понял, ты ему все равно что Пятница для Робинзона был.

— Ну... да... — сказал Боб. Огоньки в глазницах черепа как-то беспокойно заплясали. — Только помню это время неважно.

Я скептически фыркнул.

— Эй, Боб, ты ведь ничего не забываешь.

— Нет, — согласился Боб непривычно сдавленным голосом. — Если только, Гарри, мне этого самому не хочется.

Я нахмурился еще сильнее и сделал глубокий вдох.

— Ты хочешь сказать, ты предпочитаешь забыть то, что связано с Кеммлером?

— Или принужден, — поправил меня Боб. — Гм... слушай, Гарри, а можно, я выйду? Ну, хотя бы по комнате, а? На время разговора.

Я зажмурился, открыл глаза и зажмурился еще раз. Вообще-то Боб — та еще штучка с ручкой. Обыкновенно я не выпускаю его на свободу просто так — за исключением вылазок на разведку. Конечно, время от времени он уговаривает, точнее, принуждает меня отпустить его погулять, что всякий раз заканчивается тем или иным разнузданным дебошем, но чтобы вот так, на время разговора?..

— Без проблем, — сказал я ему. — Только чтоб не выходил из лаборатории и вернулся в череп сразу по окончании разговора, ясно?

— Будь спок, — откликнулся Боб. Небольшое облачко светящихся мотыльков вырвалось из глазниц черепа и устремилось в дальний угол лаборатории. — Ну, и когда мы возьмемся за новый жезл?

— Боб, — напомнил я. — Мы говорим о Слове Кеммлера.

Огоньки беспокойно метнулись в другой угол лаборатории, потом окутали светящейся спиралью нижние ступеньки лестницы.

— Ты говоришь о Слове Кеммлера, — возразил Боб. — Я репетирую выступление в Вегасе. Смотри: я изображаю ДНК.

— Не валяй дурака. Ты вообще можешь вспомнить что-то о Кеммлере?

Голос Боба дрогнул, и облачко расплылось бесформенной кляксой.

— Могу.

— Так расскажи, что знаешь.

— Это приказ?

Я снова зажмурился.

— А что, без приказа ты этого не можешь?

— Тебе бы самому не захотелось приказывать мне вспомнить это, Гарри.

— Это почему? — поинтересовался я.

Светящееся облачко принялось описывать по лаборатории беспокойные круги.

— Потому что я весь — одно только знание. Когда я выкидывал из памяти все, что знал о Кеммлере, это... это лишило меня части моего существа. Ну... это как если бы тебе руку отрубили. А то, что осталось из воспоминаний о нем, только бередит рану.

Мне показалось, я начал понимать, о чем это он.

— Это, должно быть, больно.

Огоньки неуверенно дрогнули.

— И больно тоже. Но не только.

— Если это и больно, — сказал я, — это пройдет, как только мы закончим этот разговор.

— Но... — начал Боб.

— Это приказ. Расскажи мне, Боб.

Боб поежился.

Странное это было зрелище. Облачко светящихся искр сжалось на мгновение, словно от легкого дуновения ветра, а потом прянуло в сторону — словно я смотрел на него сначала одним глазом, а потом другим, зажмурив первый.

— Кеммлер, — произнес Боб. — Ладно, — светящееся облачко замерло на углу стола, приняв форму идеального шара. — Что ты хочешь знать, чародей?

Я с опаской всмотрелся в огоньки, но ничего такого не заметил. Ну, если не считать того факта, что Боб вдруг притих. Да и геометрические формы не в его привычках. — Скажи мне, что такое Слово Кеммлера.

Облачко сменило цвет на алый.

— Знание. Истина. Сила.

— Э... — пробормотал я. — А если чуть конкретнее?

— Господин записал свои учения, чародей, чтобы те, кто придут ему на смену, смогли научиться этому. Смогли узнать, что есть истинная сила магии.

— Ты хочешь сказать, поделился своими знаниями о некромантии?

Тон у Боба сделался прямо-таки издевательский.

— То, что ты называешь магией, всего лишь набор салонных фокусов, жалкое подобие подлинной власти над жизнью и смертью.

— Частное мнение, надеюсь? — предположил я.

— Гораздо больше, — возразил Боб. — Это истина. Истина, которая открывается тем, кто ее ищет.

— Что ты имеешь в виду? — медленно произнес я.

Блеснула вспышка, и в светящемся багровом шаре возникла пара белых глаз. Очень они мне не понравились, эти глаза.

— Ты хочешь, чтобы я показал тебе начало пути? — произнес голос Боба. — Смерть, Дрезден — это часть тебя. Она вплетена в ткань твоего бытия. Ты представляешь собой набор частей, каждая из которых умирает и возрождается.

Белые огни-глаза излучали холод. Не здоровый, бодрящий холод горного ручья. Могильный холод. Ничего подобного в жизни не видел. Впрочем, перебивать Боба теперь, когда он начал выкладывать хоть какую-то информацию, не имело смысла.

Ну, и огоньки, конечно, красивые были.

— Уже сейчас мертвая плоть украшает тебя. Ногти. Волосы. Ты ухаживаешь за ними как любой другой смертный. Ваши женщины украшают их. Соблазняют ими. Смерть — это не та штука, которой надо бояться, парень. Она все равно что любовница, которая ждет тебя в свои объятья. Ты ведь ощущаешь ее — если знаешь, конечно, на что похожи ее прикосновения. Ледяные, неспешные, сладостные.

Он говорил правду. Ледяное, покалывающее, блаженное бесчувствие расходилось по моему телу от ногтей и волос. На мгновение мне показалось, что это больно, но потом до меня дошло, что неприятные ощущения я испытываю только в тех местах, где этот сладкий озноб касается пульсирующей в моих венах крови. Не будь крови, я не испытывал бы ничего, кроме бесконечного блаженства.

— Запусти в себя немного смерти, парень. Тебе самому захочется еще. Открой рот.

Я повиновался. Тем более, я так и так смотрел на огни, и одного вида их хватало, чтобы разинуть рот от восхищения. Я едва заметил крошечную точку темно-синего света — ни дать, не взять трупик какой-то маленькой звезды — которая выплыла из белых глаз духа и начала двигаться по направлению к моему рту. Холод усиливался, он жег мой язык подобно какой-то термоядерной мятной жвачке — обжигающе холодный, ослепительно горький, и несказанно сладкий, и...

...и гнусный, порочный. Я выплюнул его, закрыл лицо руками и почти без чувств покатился на пол.

— Поздно! — взвыл дух. Он взвился в воздух и окутался вокруг меня. — Что бы ты ни делал с моими мыслями, господину не понравится, что ты якшаешься с его слугой.

Холод все растекался по моему телу, только теперь он был уже не просто физическим. В нем ощущалась какая-то зияющая, бездушная пустота, и она пожирала меня — не просто мое тело, но меня самого — со слепым, ненасытным голодом. Я ощущал, как она впивается в меня своими щупальцами, замедляя мое сердцебиение, лишая возможности дышать.

— Знаешь, сколько я ждал этого? — проурчал дух, покачиваясь в воздухе надо мной. — Сидя там наедине со своими мыслями? Ожидая случая вырваться на волю? И наконец-то, огр безмозглый, я обвел тебя вокруг пальца!

— Боб! — прохрипел я. — Этот разговор кончен!

Алые огоньки духа вспыхнули вдруг яростным алым вихрем, и он пронзительно завизжал. От звука этого содрогнулись полки у стен, а голова моя, казалось, раскололась на части. А потом светящееся облако метнулось через комнату и как вода в воронку слива втянулось в глазницы черепа.

Стоило последнему светящемуся мотыльку скрыться обратно в череп, как чудовищный холод начал понемногу слабеть, и я свернулся калачиком, пытаясь собрать остатки воли и оттолкнуть его прочь от себя. Это получилось не сразу, и жуткая пустота продолжала липнуть к моим ногтям еще некоторое время после того, как я начал снова чувствовать свои пальцы, и все же еще несколько минут спустя я смог сесть.

Я посидел так немного, прижав колени к груди, потрясенный и напуганный почти до помрачения. То есть, я всегда знал, что Боб при всей своей ценности отличается изрядной хитрозадостью, и что любой дух, обладающий столь обширными познаниями, не может быть слабым. И все равно я оказался совершенно не готов к той чудовищной энергии, которую он обрушил на меня, и к той злобе, с которой он все это проделывал. Как-то подразумевалось, что Боб не кошмар, ждущий своего пробуждения. Подразумевалось, что он хитрый, но доброжелательный типа, фокусник.

Боже праведный, да я и припомнить не мог, когда в последний раз имел дело с обладающим подобной силой демоном. Промедли я еще секунду или две, или — блин-тарарам! — не вспомни условия, загонявшего Боба обратно в череп, я был бы уже, скорее всего, мертв. А может, и не просто мертв.

И винить в этом мог бы только самого себя.

— Гарри? — окликнул меня Боб.

Я дернулся и издал негромкий звук, похожий, скорее, на писк. Потом все-таки взял себя в руки и посмотрел на череп. Тот находился на своем обычном месте, и глазницы светились привычным оранжевым светом.

— А... привет.

— У тебя губы посинели, — сообщил Боб ужасно тихим голосом.

— Угу.

— Что случилось? — спросил Боб.

— Здесь, типа, похолодало немного.

— Я?

— Угу.

— Мне очень жаль, Гарри. Я пытался тебя предупредить.

— Знаю, — кивнул я. — Я не ожидал.

— Дрянь он был, этот Кеммлер, — сказал Боб. — Он... он взял меня, каким я был. И исковеркал. Я уничтожил большую часть воспоминаний о том времени, что провел у него, и запер на замок то, что не смог уничтожить. Потому что не хотел быть таким.

— И не будешь, — заверил я его слабым голосом. — А теперь слушай, Боб, что я приказываю. Никогда не возвращайся к этим воспоминаниям. Спрячь их поглубже и не выпускай наружу. И не подчиняйся ничьим командам возвращаться к ним. С этой минуты и навечно пусть себе спят вечным сном. Ты понял?

— Если я послушаюсь, — осторожно заметил Боб, — я мало чем смогу тебе помочь, Гарри. Придется тебе рыть самому.

— Это уже моя головная боль, — буркнул я. — Это приказ, Боб.

Череп протяжно, с облегчением вздохнул.

— Спасибо, Гарри.

— Даже не говори об этом, — откликнулся я. — Буквально.

— Идет, — согласился он.

— Ладно. Давай-ка посмотрим, — сказал я. — Ты какую-нибудь общую информацию о Кеммлере помнишь?

— Ничего такого, чего бы ты не смог найти и без моей помощи. Впрочем, есть немного — то, что говорил мне Джастин, пока оставался в Стражах.

— Очень хорошо. Ты — то есть, тот, другой ты — говорил, когда я спросил его насчет этого Слова Кеммлера, что Кеммлер записал свои учения. Из этого я делаю вывод, что это книга.

— Возможно, — согласился Боб. — Записи Совета гласят, что Кеммлер написал три книги: "Кровь Кеммлера", "Рассудок Кеммлера" и "Сердце Кеммлера".

— Он их опубликовал?

— Размножил сам и начал распространять по Европе.

— И что из этого вышло?

— Вышло то, что слишком много чернокнижников-самоучек получили доступ к некромантии.

Я кивнул.

— А что было потом?

— Стражи предприняли грандиозную постановку "451° по Фаренгейту", — пояснил Боб. — Они лет двадцать посвятили поиску и уничтожению копий. По официальным утверждениям, ни одной не осталось.

Я присвистнул.

— Выходит, "Слово Кеммлера" — это четвертый манускрипт?

— Если это так, дело дрянь, — сказал Боб.

— Почему?

— Потому, что кое-кто из Кеммлеровых ученичков избежал расставленных Советом сетей. И они до сих пор на свободе. Если они получат новый курс некромантии на дому, они могут использовать это для самых гнусных штук.

— Они что, тоже чародеи?

— Ага, только черные, — уточнил Боб.

— Их много?

— Трое-четверо, максимум пять... впрочем, Стражи мало распространялись на этот счет.

— Что-то это не слишком похоже на проблему, с которой не справились бы Стражи, — заметил я.

— Если только именно в этой четвертой книге не содержалось то главное, чему хотел обучить их Кеммлер, — возразил Боб. — Если это так, мы запросто можем получить четверых или пятерых Кеммлеров на воле.

— Господи, спаси, — охнул я. Потом опустил свою изможденную задницу на стул и в задумчивости потер виски. — И вряд ли можно считать случайностью то, что на носу Хэллоуин.

— Время года, когда граница между миром смертных и миром духов слаба как никогда, — добавил Боб.

— Как в тот раз, когда Кошмар устроил охоту на моих друзей, — заметил я. Тут меня осенила еще одна мысль, и я посмотрел на Боба. — Однако для этого ему пришлось ослабить барьеры еще сильнее. Они с Бьянкой специально мучили тех несчастных духов, чтобы те расшатывали барьеры. Слушай, большая магия обязательно требует участия духов?

— Нет, — ответил Боб. — Это только один из способов. Для этого можно использовать кое-какие ритуалы и жертвоприношения.

— Ты имеешь в виду, чьи-то смерти?

— Именно.

Я нахмурился.

— Ну, для серьезных некромантских штучек им нужно потратить некоторую изначальную энергию. Это вроде как подпрыгнуть пару раз на доске перед прыжком в бассейн.

— Сравнение грубоватое, но точное, — согласился Боб. — Если ты собираешься заняться некромантией на уровне Кеммлера, тебе хочешь — не хочешь придется проделать какую-то подготовительную работу. Даже в Хэллоуин, — он вздохнул. — Хотя тебе эта информация вряд ли поможет.

Я встал и направился к стремянке.

— Поможет — и больше, чем ты думаешь, дружище. Принесу тебе новых романчиков.

Глаза у черепа разгорелись поярче.

— Правда? То есть, понятно, что принесешь. Но что я такого сказал?

— Только то, что если кто-то и затевает грандиозную подлянку, он уже оставил за собой тела. А если это так, есть одно место, где это можно выяснить, чтобы докопаться до сути происходящего.

— Гарри? — окликнул меня Боб, когда я поднялся уже по стремянке. — Куда ты собрался?

Я сунул голову в люк.

— В морг.

Глава четвертая

Морг в Чикаго просто охренительный. Впрочем, официально он уже и не морг даже, а институт патологоанатомии. И дело здесь ведут не коронеры, а медицинские эксперты. Расположен он на Уэст-Харрисон-стрит, в новеньком технопарке, специализирующемся преимущественно на биотехнологиях. Здесь очень славно. Здесь зеленые лужайки, ухоженные и коротко подстриженные, здесь аккуратные деревья и кустики, здесь замечательный вид на город — и удобный выезд на шоссе.

Конечно, он слегка подавляет размерами. Зато здесь тихо. И вот сюда, в этот роскошный парк, в дом со стерильно-нейтральным названием, свозят покойников, чтобы их резали и потрошили.

Я остановил Голубого Жучка на стоянке для посетителей какого-то соседнего комплекса. Система безопасности у морга довольно крутая, и мне не хотелось слишком уж откровенно заявлять о своем присутствии. Забрав с заднего сиденья взятку, я направился к двери, на которой значилось: МЕДИЦИНСКИЕ ЭКСПЕРТЫ.

Я постучал, помахал перед глазком видеокамеры ламинированной карточкой, которую дали мне в полиции — надеюсь, она придает мне мало-мальски официальный вид. Дверь зажужжала, я вошел и кивнул здоровяку-охраннику уютной внешности, читавшему журнал за ничем не примечательным столиком в углу входного вестибюля.

— Привет, Фил, — сказал я.

— Вечер добрый, Дрезден, — откликнулся тот. — Ты с официальным визитом?

Я выразительно поднял деревянный ящик с продукцией мини-пивоварни МакЭнелли.

— Неофициальным.

— Осанна, — хмыкнул Фил. — Неофициальный нравится мне больше, — он снова задрал ноги на стол и раскрыл свой журнал. Я поставил ящик с пивом на пол так, чтобы его не было видно от двери. — Как так вышло, чтобы я ничего не знал про этот бар?

— Маленькое, сугубо местное заведение, — пояснил я. При этом я не стал уточнять, что обслуживает это заведение преимущественно членов потустороннего сообщества и не старается привлечь к себе внимание даже местных жителей.

— Надо напроситься туда как-нибудь с тобой.

— Легко, — заверил я его. — Он здесь?

— В покойницкой, — буркнул Фил, протягивая руку за одной из бутылок. Ногтем большого пальца он сдернул крышку и, не сводя глаз с журнала, сделал большой глоток. — Умгум, — задумчиво произнес он. — Знаешь, если бы в эту дверь вошел кто-то другой, я бы посоветовал ему уносить отсюда задницу — во избежание неприятностей.

— Уже ушел, — успокоил его я и нырнул в коридор.

Покойницких... то есть, помещений для осмотра в морге... то есть, в институте патологоанатомии несколько. Но я-то знал, что интересующий меня человек находится в самой маленькой, дальней от вестибюля.

Уолдо Баттерсу не повезло в жизни. Мало того, что его родители не удосужились при рождении подобрать своему сыну более-менее мужественное имя, судьба-злодейка одарила его еще и врожденными честностью, ответственностью, а также храбростью жить так, как они ему велят. В результате этого, обследуя останки нескольких тел, сожженных вашим покорным слугой до состояния угольков, он объявил, что они "человекоподобны, но определенно не принадлежат людям".

Надо сказать, останки похожих на огромных летучих мышей вампиров Красной Коллегии это определение описывало довольно точно. Однако, поскольку всем известно, что человекоподобных нелюдей на свете не существует, и что останки принадлежали определенно людям, только деформировались до неузнаваемости под воздействием высокой температуры, Баттерс загремел на три месяца в психушку — на обследование. После этого его пытались вышибить с работы, и ему пришлось драться в суде. В результате он остался-таки в штате, но его начальство подобрало ему самую отстойную работу. Баттерс не отказался; работал он преимущественно в ночную смену и выходные.

Впрочем, медицинский эксперт, питающий к своему руководству столь же стойкую неприязнь, сколь я, может иногда оказаться очень кстати. Ну, например, когда нужно извлечь из руки пулю, не привлекая внимания и без того занятых правоохранительных органов.

Доктор находился на месте. Еще с середины коридора я услышал веселое уханье какой-то польки. Впрочем, было в этой музыке что-то не совсем обычное. Нет, Баттерс всегда врубал на полную громкость кассеты и диски лучших исполнителей польки, так что я даже за редкие встречи с ним поневоле начал разбираться в этом жанре. Чью бы запись он ни поставил на этот раз, звучала она на редкость энергично, но как-то неровно. Мелодия то и дело причудливо дергалась или вовсе прерывалась, хотя в целом более-менее нанизывалась на ритм басового барабана. В целом выходило весело, бойко, хоть и неряшливо.

Я открыл дверь и тут же увидел источник этой польки-Квазимодо.

Роста Баттерс небольшого, пять футов три дюйма с подошвами, весомфунтов сто двадцать... если его вымочить как следует. Одет он как правило в голубую больничную одежду и армейские бутсы. Всклокоченная черная шевелюра придает ему вечно удивленный вид... будь она еще чуть-чуть всклокоченнее — и он напоминал бы только что казненного на электрическом стуле. На этот раз наряд его дополнялся темными очками а ля Том Круз, а также кое-каким оборудованием, превратившим его в полечного Франкенштейна. В Полькаштейна.

К спине его крепился огромный басовый барабан, и пара бечевок тянулась от его лодыжек к закрепленным на специальной рамке палочкам. Получалось, что барабан громыхал в такт его шагам. На узких плечах висела маленькая, но настоящая туба, и еще одна пара привязанных к локтям бечевок заставляла ее издавать в такт их движениям взад-вперед соответствующие "Ум" и "Па". В руках он держал аккордеон, на котором был закреплен кларнет — так, чтобы конец его болтался в непосредственной близости от рта. И в довершение всего — ей-Богу, не вру — на голове его, на проволочном каркасе крепился еще и тамбурин.

Раскрасневшись от усилия, Баттерс маршировал на месте, издавая "Бум", и "Ум", и "Па", и наяривая при этом на аккордеоне. Я застыл на месте, разинув рот, ибо повидал на своем веку много странного, но такого — никогда еще. Завершив очередной куплет, Баттерс энергично двинул лбом по тубе, на что тамбурин откликнулся оглушительным лязгом. При этом он краем глаза увидел меня и подпрыгнул от удивления.

Этого ему делать не стоило. Он потерял равновесие и повалился под лязг тамбурина, взревывание тубы и стук барабана. Он уже лежал на полу, а аккордеон его еще издавал последние издыхающие звуки.

— Привет, — окликнул я его.

— Гарри, — прохрипел он из-под груды инструментов. — Классные штанцы.

— Я вижу, вы заняты.

Похоже, он не заметил сарказма.

— Ха, не то слово. Репетирую вовсю. Завтра вечером конкурс оркестров. Октоберфест, понимаете ли.

— Мне казалось, вы завязали с участием после прошлогоднего.

— Ха! — повторил Баттерс немного обиженно. — Не могу же я позволить Джолли Роджерсу посмеяться надо мной еще раз. Нет, вы только представьте себе: пятеро чуваков голосовали за Роджерса! Во что превращается полька?

— Представления не имею, — честно признался я.

Баттерс одарил меня улыбкой.

— Но уж в этот раз я их всех сделаю.

Я не смог сдержать улыбки.

— Вам не помочь выбраться оттуда?

— Ерунда, сам справлюсь, — жизнерадостно откликнулся он и принялся расстегивать многочисленные лямки. — Вот уж не ожидал вас видеть. До планового осмотра еще неделя. Рука беспокоит?

— Не очень, — сказал я. — Просто хотел поговорить с вами о...

— О! — выпалил он и, выбравшись из-под груды музыкальных инструментов, направился к столу в углу. — Пока не перешли к делу... я как раз хотел показать вам кое-что интересного.

— Баттерс, -произнес я. — Я и сам не прочь поболтать, да только со временем у меня совсем хреново.

Он удрученно застыл.

— Правда?

— Угу. У меня на руках дело, и мне необходимо знать, не известно ли вам кое-чего, что могло бы мне помочь.

— О, — протянул он. — Ну да, у вас всегда дела. Но это важно. Я тут провел кое-какие исследования с тех пор, как вы начали ходить ко мне со своей рукой, и выводы, которые я сделал по результатам наблюдений...

— Баттерс, — вздохнул я. — Послушайте, я и правда здорово спешу. Пять слов, не больше, идет?

Он оперся руками о столешницу и пристально посмотрел на меня. Глаза его сияли.

— Я понял наконец, почему чародеи бессмертны, — он призадумался на мгновение. — Черт, это уже шесть слов вышло. Ладно, фиг с ним. О чем вы хотели поговорить?

Я смотрел на него, разинув рот. Потом спохватился, закрыл его и испепелил Баттерса взглядом.

— А знаете, Баттерс, хитрозадых обычно не любят.

Он ухмыльнулся.

— Я же говорил, что это важно.

— Чародеи вовсе не бессмертны, — возразил я. — Просто живут дольше обычного.

Баттерс пожал плечами и принялся рыться в папках у себя на столе. Потом щелкнул выключателем просмотрового аппарата и начал по одному вынимать из папок рентгеновские снимки и прикладывать их к светящемуся экрану.

— Короче, я до сих пор не уверен, что верю в эти ваши волшебные, скрытые от мира штуки. Но судя по тому, что вы мне рассказывали, чародей может прожить раз в пять-шесть дольше среднего. А это ближе всего к бессмертию. Так вот, то, что я видел, заставляет меня поверить в то, что все это не пустые разговоры. Идите-ка сюда.

Я послушался и хмуро уставился на рентгеновские снимки.

— Эй, это что, мои?

— Ага, — подтвердил Баттерс. — После того, как я начал использовать аппарат устаревшего типа, процентов пятнадцать снимков можно худо-бедно разобрать. Да и в старой вашей медицинской карте три или четыре снимка ухитрились выжить прежде, чем вы угробили аппаратуру.

— Гм, — пробормотал я, ткнув пальцем в первый снимок. — Это когда в меня пулю засадили в Мичигане, — на снимке отчетливо виднелись трещины, разбегавшиеся по моей берцовой кости от того места, куда ударила пистолетная пуля — хорошо еще, не самого большого калибра. Я чудом тогда избежал раздробленного бедра и, возможно, смерти. — Кажется, это снимали после того, как сняли гипс.

— Именно, — подтвердил Баттерс. — А вот другой, сделан через пару лет, — он ткнул пальцем в другой снимок. — Вот, видите линии трещин? Там, где кость срослась — светлее.

— Ну, — кивнул я. — И что?

— А то, — хмыкнул Баттерс. — Гляньте вот сюда, — он выложил на экран третий снимок. В общем-то он мало отличался от первых двух, только светлого на нем было меньше. Он ткнул в него пальцем и восторженно посмотрел на меня.

— Что? — не понял я.

Он даже зажмурился от такой моей тупости.

— Гарри, — сказал он. — Это снимок, который я сделал два месяца назад. Обратите внимание: на нем не заметно вообще никаких аномалий.

— И что? — повторил я. — Ну, зажило все, ничего такого.

Он раздраженно засопел.

— Ну и чурбан же вы, Гарри. Кости не могут срастаться бесследно. Отметины от переломов сохраняются до конца жизни. Точнее, должны сохраняться. А у вас — нет.

Я нахмурился.

— Но какое это имеет отношение к продолжительности жизни чародеев?

Баттерс нетерпеливо отмахнулся.

— А вот еще, — он шлепнул на экран еще несколько снимков. — Вот неполный перелом другой руки — не той, в которую вы пулю получили. Вы заработали его, когда загремели с поезда через пару дней после нашего знакомства. Не перелом — трещина. Вы даже не знали об этом, и лубка накладывать не пришлось: хватило и повязки. Так вот, следов не осталось уже к следующему осмотру.

— А что в этом такого странного?

— Да ничего, — вздохнул Баттерс. — Ладно, смотрите дальше. Вон отметина от срастившейся ткани, а на третьем снимке ее — фюить! — и нет уже. Ваша рука здорова-здоровехонька.

— Может, я молока слишком много пью, или еще чего-нибудь? — предположил я. Баттерс только фыркнул.

— Гарри, послушайте. Вы крепкий парень. Вас ранили черт-те сколько раз, — он достал мою медицинскую карту и, крякнув от усилия, шмякнул ее о стол. И то сказать, видел я телефонные книги тоньше, чем моя медицинская карта. — И я уверен, у вас полно еще всяких бяк, по поводу которых вы даже не обращались к доктору.

— Ну, бывало, — кивнул я.

— Вы переломаны почище спортсмена-профессионала, — продолжал Баттерс. — Я имею в виду хоккеистов там, или футболистов. Ну, может, как автогонщик.

— А они что, переломаны? — усомнился я.

— Когда вы гоняете полтонны железа на скорости в треть звуковой, травмы случаются самые разные, — серьезно ответил он. — Даже не самые зрелищные аварии опасны для организма — при их-то скоростях. Вам приходилось попадать в аварию на небольшой скорости?

— Угу. Неделю все тело ныло.

— Вот именно, — кивнул Баттерс. — А теперь помножьте это на время, что они этим занимаются. Эти парни, и другие спортсмены — их частенько колошматит, и по-серьезному. Ну они вырабатывают физическую и психическую выносливость, которая позволяет им справляться с болью, но травмы все равно не проходят для них бесследно. И физический износ накапливается. Как думаете, почему футболисты, боксеры и тому подобные выходят в тираж задолго до сорока? Потому, что восстанавливают большую часть функций после каждой травмы, но не полностью, и новый ущерб всякий раз добавляется к старым.

— Я все-таки не понимаю, какое отношение это имеет ко мне?

— У вас не накапливается, — сказал Баттерс.

— Э?

— Ваше тело не успокаивается, восстановив функциональность, — пояснил Баттерс. — Оно продолжает ликвидировать ущерб до тех пор, пока от него ничего не останется, — он посмотрел на меня в упор. — Вы хоть понимаете, как это, черт подери, важно?

— Боюсь, не совсем, — признался я.

— Гарри, да ведь с этого, возможно, и начинается старение организма. Ваше тело — это сложный набор клеток, так? Большая часть их повреждается или изнашивается — и отмирает. Организм замещает их. Это непрерывный процесс. Вот только каждый раз, когда тело производит такую замену, новая клетка чуть уступает предыдущей в качестве.

— Ну да, — кивнул я. — Повторное копирование. Слыхал о таком.

— Вот именно, — согласился Баттерс. — Вот как вам удается излечивать свои травмы. Похоже, в этом же таится потенциал вашего долголетия. Ваши копии не уступают оригиналу. Ну, или по крайней мере чертовски ближе к нему, чем у большинства людей.

Я зажмурился.

— Вы хотите сказать, я могу исцелить любую травму?

— Ну, — вздохнул он, — не как люди Икс. Если вам перерезать артерию, вы умрете от потери крови. Однако, если вам удастся пережить собственно момент нанесения травмы, ваше тело, похоже, способно со временем почти идеально восстанавливать поврежденные части. Это может занять месяцы, даже годы, но вы отделаетесь благополучнее, чем большинство людей на вашем месте.

Я посмотрел на него, потом на руку в перчатке. Я попытался произнести что-то, но горло пересохло.

— Угу, — кивнул Баттерс. — Мне кажется, рано или поздно вы получите назад свою руку. Она ведь не отмерла и не отпала. Мышечная ткань сохранилась. Со временем, мне кажется, вы сможете полностью заместить поврежденные ткани и восстановить нервы.

— Это... — начал было я и поперхнулся. Сделал вдох и попробовал еще раз. — Это было бы славно.

— Мне кажется, мы могли бы помочь этому процессу, — заметил Баттерс. — Физиотерапия. Я как раз собирался поговорить с вами об этом в следующий ваш визит. А тут и вы сами заглянули.

— Баттерс, — пробормотал я. — Дружище. Э... Это...

— Совершенно замечательно, — договорил он за меня. Глаза его сияли.

— Я хотел сказать, с ума сойти. Ну и еще, спасибо вам.

Он ухмыльнулся и пожал плечами.

— Я всего лишь говорю, что видел.

Я опустил взгляд на руку и попробовал пошевелить пальцами. Они, типа, дернулись немного.

— Почему? — спросил я.

— Что — "почему"?

— Почему у меня получаются удачные копии?

Он присвистнул и, продолжая ухмыляться, взъерошил свою шевелюру пятерней.

— Представления, черт подери, не имею. Но красиво, а?

Я еще раз покосился на рентгеновские снимки и убрал руку в карман ветровки.

— Я надеялся, вы поможете мне надыбать кое-какой информации.

— Конечно, конечно, — закивал Баттерс. Он вернулся к своей амуниции для польки и принялся разбирать ее. — А что, происходит что-то?

— Надеюсь, что нет, — вздохнул я. — Скажем лучше так: предчувствие у меня нехорошее. Мне нужно знать, не происходило ли в наших краях последние день-два каких-нибудь странных смертей.

Баттерс нахмурился.

— Насколько странных?

— Ну, необычно жестоких, — объяснил я. — Или со следами, характерными для ритуальных убийств. Черт, я согласен даже на следы пыток перед смертью.

— Ничего такого, вроде, не слышал, — пробормотал Баттерс. Он снял свои шутовские темные очки и одел нормальные, в черной оправе. Хотя сегодня еще в бумагах не разбирался. Сейчас, посмотрим, кто у нас из свежезамороженных.

— Спасибо, — кивнул я.

Баттерс смахнул со своего стула несколько флаеров, сел, вытащил из-под медицинского журнала клавиатуру и выразительно покосился на меня.

— Ах, да, — спохватился я и отошел в дальний от стола угол помещения. Ну да, мое присутствие так или иначе пагубно сказывается на компьютерах. Мёрфи до сих пор не простила меня за полетевший хард-диск, хоть это и случилось всего раз и сто лет назад.

Баттерс врубил компьютер и уставился в монитор.

— Нет, — произнес он наконец, пощелкав с полминуты мышью. — А... погодите... Вот парень, которого пырнули ножом, только это произошло на северо-западе штата.

— Не годится, — сказал я. — Только из местных. Ну, в радиусе двух-трех графств от Чикаго.

— Гммм, — хмыкнул Баттерс. — Какие вы все, детективы, привередливые, — он всмотрелся в экран. — Жертва стрельбы из проезжавшей машины, а?

— Определенно нет, — ответил я. — Для ритуального убийства интимности, скажем так, маловато.

— Боюсь, Гарри, вам не повезло. — Если кого-то и привозили интересного, с ними разобралась дневная смена.

— Гм.

— Не хмыкайте. Я тут возился с алкашом — бедолагой, который попал под грузовик, и его надо было проверить на наличие в крови наркотиков или алкоголя, так что... — он осекся. — Ого!

— Ого?

— Занятно.

Я навострил уши.

— Что занятно?

— Мой босс, мистер Бриош, передал мне одного из своих, так сказать, подопечных. Его перевезли в мою лабораторию, а меня об этом не известили. Ни записки, ни даже на мыло не сбросил, вот ублюдок!

Я нахмурился.

— Такое что, часто случается?

— Попытки выставить меня увиливающим от работы, чтобы дать ему повод вышибить меня? — пожал плечами Баттерс. — Ну, этот прием новый, но вполне в духе его отношения ко мне.

— Может, он сегодня просто занят? — предположил я.

— Ага. Может, меня дома поджидает Лив Тайлер, чтобы помассировать мне пятки, — отозвался Баттерс.

— Хи-хи. Смешно. Так кто у нас жмурик?

— Мистер Эдуардо Энтони Медоса, — прочитал Баттерс. — Лобовое столкновение с "Бьюиком" на шоссе. С учетом того, что он перемещался пешком, — Баттерс наморщил нос. — Похоже, его здорово поквасило. Не странно, что Бриош, Великий и Могучий, не захотел с ним возиться.

Я задумался. Вообще-то я искал чего-то другого, и все же мелькало в ситуации с этим трупом что-то такое, от чего тревожные сирены в моем мозгу подали голос.

— Вы не будете против, если я пойду на поводу у своей интуиции?

— Ой, да что вы. Не все же полькой заниматься. Сейчас, инвентарь соберу и пойдем посмотрим на покойного Эдди Мендосу.

— Отлично, — кивнул я, прислонился к стене, скрестил руки на груди и приготовился ждать.

Дверь в прозекторскую распахнулась, и в комнату вошел деловой походочкой Фил-охранник.

Вот только горло у него было перерезано от уха до уха, а все тело — сплошь залито кровью. Лицо его белизной не уступало могильному мрамору. В живых он с такой раной остаться не мог никак.

Впрочем, это не помешало ему пересечь комнату, взяться за Баттерсов стол и отшвырнуть его вместе с компьютером, ящиком для папок и всем прочим в дальний угол. Грохот вышел что надо. Баттерс с ужасом уставился на Фила, потом издал высокий, кроличий какой-то писк и попятился.

— Стоять! — послышался из коридора чей-то гулкий бас. Мертвый Фил застыл как вкопанный. В комнату вошел рослый мужчина в шинели цвета хаки и — ей-Богу, не вру — широкополой шляпе. Смотрел он только на Баттерса, так что меня в углу не видел. Секунду-другую я не шевелился: внезапность происходящего застигла меня врасплох. Тем временем вошли и остановились рядом с ним еще трое в плащах и с серыми лицами.

— Только не трогайте коронера, джентльмены, — произнес мужчина в шляпе. — Он нам еще пригодится... пока.

Глава пятая

Человек в шляпе сделал шаг к Баттерсу, похлопывая по бедру зажатой в руке книжкой.

— Отойди, — бросил он, и мертвый Фил послушно шагнул в сторону.

Баттерс забился в угол; глаза его за стеклами очков сделались размером с пончики.

— Ух ты, — пробормотал он. — Классный выход. И шляпка ничего.

Парень в шляпе сделал еще один шаг вперед и начал поднимать свободную руку. Тут я решил-таки вмешаться. Нет, в руке он не держал ничего, но у парня, который разгуливает в длинной шинели в окружении выводка зомби, и поднятая рука может оказаться опаснее пистолета.

— Довольно! — произнес я как мог громче, чтобы уши заложило, и отступил на шаг от стены, выставив вперед левую руку. Серебряный, набранный из покорежившихся от жара щитов браслет-оберег поблескивал у меня на запястье, и я начал накачивать в него заряд энергии, готовый в любое мгновение выстроить защитное поле. Вообще-то, браслет так и не оправился пока от перегрузки, обрушившейся на него в последний раз, когда я им пользовался, и мне только-только удалось наладить его хоть частично. Как следствие, энергию он передавал неровно, и с него начали сыпаться на пол бело-голубые искры. — Опустите руку и отойдите от коронера.

Не прекращая похлопывать по бедру своей тонкой книжицей, мужчина повернулся ко мне. На мгновение мне показалось, будто он — еще один зомби, таким бледным было его лицо, однако щеки его чуть порозовели. Интересное лицо: длинное и при всей своей бледности обветренное, словно он провел полжизни в угрюмой, лишенной солнечного света пустыне. Темные глаза, пышные седые бакенбарды, бритый подбородок — и шрам, из-за которого верхняя губа кривилась в постоянной ухмылке.

— Кто, — произнес незнакомец с сильным британским акцентом, — вы такой?

— Великий Тыковка, — отозвался я. — Восстал с грядки немного раньше обычного, потому что Баттерс такой клевый. А вы?

Долгую минуту незнакомец молча изучал меня. Взгляд его перемещался с моего сияющего браслета на мое горло, чуть ниже которого висела пентаграмма моей матери.

— Вы можете называть меня Гривейн. Отойдите-ка, приятель.

— Или что? — поинтересовался я.

Гривейн одарил меня легкой, ледяной улыбкой, еще раз хлопнул своей книжицей по бедру и кивнул в сторону своих неподвижных спутников.

— В моей машине найдется место еще для одного.

— Спасибо, я уже трудоустроен, — сказал я. — Но нам совершенно не обязательно доводить это до каких-то неприятностей. Вам достаточно постоять, где стоите, — пока мы с Баттерсом выйдем.

— И мной, — чуть раздраженным голосом добавил он.

— Простите?

— С Баттерсом и со мной, идиот. Вы что, серьезно верите, что ваш жалкий щит, тем более, со сбитой настройкой, убедит меня дать вам уйти?

— Нет, — признал я, доставая из кармана ветровки свой револьвер сорок четвертого калибра. Я наставил его на Гривейна и взвел курок. — Поэтому я захватил с собой вот это.

Он приподнял бровь.

— Уж не собираетесь ли вы убить меня in cruor gelidus?

— Нет, я сделаю это прямо здесь, — ответил я. — Баттерс, вставайте. Держитесь ближе ко мне.

Коротышка-патологоанатом, дрожа, поднялся на ноги и бочком обогнул уставившегося пустым взглядом в пространство покойного Фила.

— Отлично, — кивнул я. — Так-то лучше, Гривейн. Продолжайте так и дальше, и мне не придется заставлять судмедэкспертов выковыривать ваши зубы из стены.

Баттерс подобрался ко мне. Гривейн все похлопывал книжкой по ноге. Глядел он только на меня, словно Баттерс его больше не интересовал. На лице его заиграла ленивая, немного жутковатая улыбка.

— А вы ведь не Страж.

— Удостоверения при себе нет.

Ноздри его вдруг широко раздулись.

— Не из этих, цепных псов Совета. Собственно, вы гораздо больше похожи на меня самого.

— Сильно сомневаюсь, — покачал головой я.

Зубы у Гривейна оказались узкие, желтые, а улыбка — крокодилья.

— Бросьте шуточки. Я нюхом чую в вас истинную магию.

Последним, кто говорил мне об "истинной магии", был Боб-некромант. Я с трудом подавил непроизвольную дрожь.

— Гм. Пожалуй, не буду покупать больше дешевых дезодорантов.

— Возможно, мы могли бы договориться, — произнес Гривейн. — Совершенно не обязательно завершать все кровопролитием — особенно сейчас, когда до конца гонки остается так немного. Живой офицер мне гораздо полезнее, чем мертвый болван.

— Соблазнительно, — отозвался я голосом, какой обычно приберегаю для общественных туалетов, когда кто-нибудь ломится ко мне в кабинку. Баттерс подобрался, наконец, ко мне, и я бедром подтолкнул его к двери. Он уловил намек, можно сказать, на лету, и мы с ним начали отступать к двери. Взгляд и ствол пистолета я не сводил с Гривейна; с браслета продолжали сыпаться на пол искры. — Не уверен только, что мне симпатичны ваши методы менеджмента. Баттерс, проверьте коридор.

Баттерс высунул голову за дверь и боязливо огляделся по сторонам.

— Никого не вижу.

— Вы можете запереть эту дверь снаружи?

Звякнули ключи на связке.

— Да, — отозвался он.

— Тогда приготовьтесь сделать это, — буркнул я. Следом за Баттерсом я вышел в коридор и захлопнул дверь за собой.

— Запирайте, — рявкнул я. — Живо!

Баттерс сунул ключ в скважину и повернул. Тяжелые стальные ригели с приятным, основательным таким щелчком задвинулись в гнезда за мгновение до того, как что-то ударило в дверь изнутри с такой силой, что пол содрогнулся у меня под ногами. Секунду спустя дверь дернулась еще раз, и в центре ее вспухла выпуклость размером примерно с кулак.

— Господи! — выдохнул Баттерс. — О Господи, это Фил. Что это? Что происходит?

— Что-то, связанное с вами, — бросил я, схватил его за руку и потащил по коридору со всей скоростью, на которую были способны его короткие ноги. Ключи от двери — они есть у кого-нибудь еще?

— А? — Баттерс на мгновение зажмурился. — Э... о... у других врачей. У дневной охраны. И у Фила.

Дверь содрогнулась еще раз, на ней вспухла еще одна выпуклость, а потом все стихло.

— Похоже, Гривейн тоже догадался об этом, — буркнул я. — Идемте, пока он не нашел нужный ключ. Ключи от машины у вас с собой?

— Да, да... постойте... ох, да, вот они, — зубы у Баттерса стучали так громко, что он едва мог говорить, и он спотыкался каждую пару шагов. — Боже... о Боже, это все взаправду!

Из коридора у нас за спиной донесся металлический лязг. Кто-то примерял ключи к замку.

— Баттерс, — произнес я, схватив его за плечо и делая над собой усилие, чтобы не хлестнуть его по щеке, как это делают в кино. — Делайте все, как я скажу. Не рассуждайте. Думать будете потом. Только шевелитесь, а то этого "потом" не будет.

Он уставился на меня, и какое-то мгновение мне казалось, что его вырвет. Однако он взял себя в руки и кивнул.

— Идет, — сказал он.

— Отлично. Бежим к вашей машине. Вперед!

Баттерс кивнул еще раз и припустил к выходу со скоростью, которой позавидовал бы иной спринтер. Скорость он набрал куда быстрее моего, но я со своими длинными ногами догнал его без особого труда. Баттерс задержался, чтобы хлопнуть по кнопке на посту охраны, а я распахнул дверь и придержал ее, дав ему вылететь на улицу первым. Он свернул направо и припустил к стоянке; я отставал от него на какую-то пару футов.

Мы свернули за угол, и Баттерс устремился к миниатюрному пикапчику, стоявшему на ближнем к нам месте. После царившей в морге тишины звуки ночного города казались оглушительным оркестром. Со стороны шоссе доносился шум автомобильного потока. Где-то вдалеке слышались сирены — не полицейские, а, скорее, "скорой помощи". Кто-то, находившийся на расстоянии не больше двух миль от нас, врубил одну из этих жутких стереосистем, которые глушат одним уханьем сабвуфера.

Огни на стоянке не горели, но в нос мне ударил резкий запах бензина, так что я схватил Баттерса за ворот и дернул. Коротышка захрипел, едва не упал, но все-таки остановился.

— Стойте-ка! — бросил я и сунул пальцы под крышку капота Баттерсова пикапчика. Она откинулась без сопротивления.

Двигатель искрошили в хлам. Оборванный приводной ремень свисал языком дохлого теленка. Отовсюду торчали проводки, а в пластиковых бачках для разных необходимых жидкостей кто-то понаделал дырок размером в палец. Содержимое разбитого радиатора и бачка омывателя ветрового стекла продолжало еще капать на асфальт, смешиваясь, судя по запаху, с бензином.

Задыхавшийся от бега (и моего торможения) Баттерс смотрел на это, не веря своим глазам.

— Моя тачка... Эти суки угробили мою тачку!

— Похоже на то, — подтвердил я, оглядываясь по сторонам.

— Зачем они угробили мою тачку?

Уханье сабвуфера все не смолкало. На секунду я застыл, прислушиваясь. Тональность звука менялась, делаясь с каждым ударом чуть выше. До меня вдруг дошло, что это означает, и на мгновение меня охватила паника.

Допплеровский эффект. Источник этого оглушительного уханья приближался к нам.

В темноте вспыхнули вдруг фары — какой-то автомобиль приближался к институту патологоанатомии. Судя по широко расставленным фарам и реву мотора, это был один из тех древних, пожирающих бензин динозавров — "Кадиллак" или большой "Олдсмобиль".

— Бежим! — рявкнул я Баттерсу и рванул к стоянке у соседнего корпуса, на которой оставил Голубого Жучка. Нас явно уже засекли, так что я снова изготовил свой браслет, отчего рука моя стала напоминать небольшую комету. Баттерс не отставал; надо отдать должное коротышке — бегун он был отменный.

— Вон! — крикнул я на бегу. — Садитесь в мою машину!

— Вижу!

Взревывающая сабвуфером машина — и правда, "Кадиллак" — свернула на стоянку, пересекла ее и, скрежетнув днищем о бордюр, остановилась на газоне. Водительская дверь распахнулась, и из нее выскочил мужчина.

Фары "Кадиллака" слепили мне глаза, но я все же успел более-менее разглядеть его. Среднего роста, с длинными, редеющими волосами, с темными пятнами на бледной коже, он двигался как-то скованно, словно страдал артритом. Это не помешало ему, однако, вытащить из салона дробовик и не спеша приложить его к плечу.

Я вильнул в сторону, чтобы оказаться между ним и Баттерсом, извернулся, выбросил левую руку назад и врубил щит. Он вырос между нами этаким призрачным полукуполом за долю секунды до того, как ствол дробовика расцвел огненным цветком. Купол вспыхнул и рассыпался фонтаном искр размером с небольшой загородный дом. Я ощутил, как он дрогнул на мгновение, но тут же восстановился — как раз вовремя, чтобы удержать заряд картечи из второго ствола. Старикан с дробовиком взвыл от досады, переломил дробовик и полез в карман за новыми патронами.

Баттерс визжал, и я, кажется, тоже. Мы прыгнули в Жучка, и я повернул ключ зажигания. Мотор чихнул и завелся. Я вдавил педаль газа в пол, мы вылетели со стоянки на дорогу, повернули, Жучка чуть занесло, но я удержал его, и мы понеслись прочь от института.

— Берегись! — заорал Баттерс, тыча пальцем куда-то назад.

Я бросил взгляд через плечо и увидел Фила и трех других мертвецов из прозекторской, бегущих к нам через газоны. То есть, не то слово — "бегущих". Такого спринта Фил не развивал, должно быть, и в самом расцвете своих жизненных сил. Я попробовал выжать из машины чуть больше и сосредоточил внимание на дороге перед нами.

— Ох, блин! — завопил Баттерс, и Жучок дернулся.

Я снова оглянулся и увидел Мертвого Фила, цеплявшегося за машину сзади. Должно быть, он стоял на заднем бампере. Трое остальных мертвецов отстали ненамного. Мертвый Фил замахнулся кулаком, послышался скрежет — это он сорвал с моей бедной машинки крышку капота, обнажив двигатель.

— Держите руль! — крикнул я Баттерсу. Он перегнулся ко мне и схватился за руль, а я повернулся назад и выбросил правую руку в направлении Мертвого Фила, сосредоточившись на простеньком серебряном кольце на моем среднем пальце. Подобно браслету-оберегу кольцо представляло собой преобразователь энергии — кинетической энергии. С каждым движением моей руки кольцо накапливало заряд. Так вот, я сосредоточился на кольце, сжал руку в кулак и выбросил его в направлении Мертвого Фила, высвободив заключенную в кольце энергию.

Мертвый Фил снова занес кулак, чтобы разнести к чертовой матери движок, но я на долю секунды опередил его. Невидимая сила вырвалась из кольца и ударила его ниже пояса, сбросив его ноги с бампера. Он сделал попытку вцепиться в машину руками, но пальцы соскользнули, и он грянулся об асфальт. Остальные мертвецы обогнали его, а он так и остался лежать, раскинув руки-ноги и дергаясь как сломанная игрушка.

Я снова взялся за руль и переключил передачу. В зеркало заднего вида я увидел, как бежавший первым мертвец прыгнул нам вслед, но ему не хватило какой-то пары футов, и вся эта компания зомби осталась позади, в темноте, а мы вырвались, наконец, из технопарка на шоссе.

Некоторое время я гнал машину не прямым путем, а петляя без особой нужды. Не то, чтобы я всерьез верил в погоню, но и давать тому старичку в "Кадиллаке" шанса пальнуть в нас еще раз мне не хотелось. Прошло, должно быть, не меньше десяти минут, прежде чем я перевел немного дух и принялся искать взглядом нормальную, хорошо освещенную стоянку.

Стоило мне вытянуть стояночный тормоз, как меня начало трясти. У меня всегда так с адреналином. Пока кризис в разгаре, я, как правило, действую достаточно хладнокровно, зато когда все позади, мое тело от души мстит за пережитый ужас. Я закрыл глаза и постарался успокоить дыхание, но далось мне это непросто. Обидно: ведь это единственное средство остановить дрожь.

С тех пор, как я едва не остался без руки, мне раз от раза все труднее справиться с собой. Давным-давно, вроде бы, знакомые эмоции в последнее время терзают меня все больнее, и порой мне приходится буквально закрывать глаза вот так и считать до десяти, чтобы не утратить контроль над собой. На этот раз мне отчаянно хотелось выть и визжать — отчасти от радости за то, что я все-таки жив, отчасти от ярости за то, что кто-то пытался меня убить. Мне хотелось собраться с силами и крушить все направо и налево, ощущать сырую, ничем не сдержанную энергию творения, пронизывающую мои мысли и мое тело... Мне хотелось сорваться с цепи.

Но я не мог себе этого позволить. Даже среди сильнейших чародеев планеты я выступаю отнюдь не в легком весе. Мне недостает изящества, и класса, и опыта, что отличают большинство ветеранов нашего ремесла, но когда дело доходит до грубой силы, я наверняка вхожу в первые три или четыре десятка сильнейших. Силы у меня в достатке, но не всегда хватает мастерства управлять ею: вот почему мне приходится пользоваться специальными устройствами вроде браслета-оберега или кольца. Да и с ними мне не всегда удается быть безупречно точным. Последний раз, когда я сорвался с тормозов и перестал сдерживать свою энергию, я пожег в золу с дюжину людей.

Поэтому мне приходится отвечать за контроль над этой разрушительной энергией, направляя ее на помощь людям, на то, чтобы защищать их. И неважно, что я только что перепугался до чертиков. Неважно, что мою руку сжигает острая боль. Неважно, что мою старую, верную машинку снова покалечили, или что кто-то пытался убить одного из немногих людей в этом городе, кого я могу назвать настоящим другом.

Надо держать себя в руках. Соблюдать осторожность. Рассуждать здраво.

— Гарри? — окликнул меня Баттерс, выждав минуту. — С вами все в порядке?

— Угу. Дайте мне только еще минуту.

— Чего-то я не понял, — произнес он не слишком чтобы уверенно. — Что все-таки случилось?

— Вы бы предпочли не знать этого, — сказал я.

— Вовсе нет.

— Поверьте, — вздохнул я. — Вам и правда лучше не впутываться в эти дела.

— Но почему?

— Вы пострадаете. Или вас убьют. Не ищите неприятностей на свою задницу.

Он обиженно засопел носом.

— Эти люди пришли за мной. Не я за ними, а они — за мной.

Что ж, в этом имелась своя логика, и все же мне ужасно не хотелось видеть Баттерса вовлеченным в конфликт между людьми вроде Гривейна, его мертвецами и его седоволосым партнером. Как правило, при встрече со сверхъестественными нехорошими парнями смертные держатся не слишком чтобы хорошо. За свою жизнь я перевидал не одного, и не двух мужчин и женщин, погибших в подобной ситуации, несмотря на все мои попытки спасти их.

— Это нереально, — сказал Баттерс. — Я знаю, вы с Мёрфи много всякого говорили о черной магии и прочих потусторонних штуках. И я сам видел кое-что, чему трудно найти объяснение. Но... я даже представить себе не мог, что подобное вот этому вообще возможно.

— Так оно гораздо спокойнее, — заметил я. — Блин, да будь на то моя воля, я бы сам с удовольствием забыл все, что сам об этом знаю.

— Спокойнее бояться неизвестности? — робко спросил он. — Спокойнее считать, что мое начальство, возможно, все это время было право, а я действительно псих? Спокойнее подвергаться опасности, не понимая, что происходит?

На это у меня легкого ответа не нашлось. Я покосился на руки. Дрожь почти прошла.

— Помогите мне разобраться в этом, Гарри, — продолжал он. — Прошу вас.

Чтоб меня...

Я взъерошил волосы правой рукой. Гривейн приехал за Баттерсом — только за ним, и ни кем другим. На улице его ожидало подкрепление, и он превратил Баттерсов пикап в груду металлолома, чтобы коротышка-патологоанатом не смог бежать. Блин, да он прямо сказал, что ему нужен Баттерс, до поры, до времени целый и невредимый.

Из этого следовало, что Баттерсу грозила реальная — и донельзя серьезная — опасность. И если опыт и научил меня чему-то — так это тому, что мне не всегда удается защитить всех. Порой я — как и все мы — терплю неудачу. Или делаю глупые ошибки.

Промолчи я, или заставь Баттерса ходить в шорах — и он не в состоянии будет сделать ничего, чтобы защитить себя. И если с ним что-нибудь случится, вина в этом будет лежать на мне. А так у него будет хоть какой-то шанс выжить.

И я не мог отбирать у него этого шанса. Я ведь ему ни отец, ни ангел-хранитель, ни король-покровитель. У меня нет ни Соломоновой мудрости, ни дара предвидения. Если я начну выбирать за Баттерса его путь, это сделает меня в какой-то степени похожим на Гривейна — ну, и на кучу других созданий, людей и нелюдей, пытающихся контролировать других.

— Если я расскажу вам, — вполголоса предупредил я, — это может оказать вам дурную услугу.

— В каком смысле — дурную?

— Это откроет вам кое-какие тайны, знание которых грозит смертью. Это может изменить ваше отношение к жизни — черт, да это вам всю жизнь перекорежить может.

— Жизнь перекорежить? — он посмотрел на меня в упор и вдруг ухмыльнулся. — Я всего лишь тридцатисемилетний еврей-патологоанатом ростом пять футов три дюйма, и мне нужно забрать из химчистки кожаные штанцы, чтобы выступить завтра на Октоберфесте со своей полькой, — он поправил пальцем очки и скрестил руки на груди. — Валяйте уж, не томите.

Произнес он это легко, но в словах его я услышал и страх, и решимость. У Баттерса хватало ума бояться. Но и бойцовского характера ему было не занимать. Я уважал его за оба этих качества.

— Ладно, — вздохнул я. — Поговорим.

Глава шестая

Убегая из лаборатории, Баттерс не успел захватить плащ, а печка моего Жучка работала в последний раз еще, возможно, до падения Берлинской Стены. Я заскочил в магазин, взял нам по чашке кофе, а потом открутил проволоку, которая удерживает крышку Жучкова багажника. Из последнего я извлек потертое, но более-менее чистое одеяло, которым прикрываю обычно обрез — очень полезный предмет на случай, если потребуется задать перцу преследующим наполеоновским полчищам. Учитывая то, как оборачивался вечер, я достал из багажника и сам обрез, который сунул на заднее сиденье.

Баттерс с благодарностью принял и кофе, и одеяло, хотя продолжал еще дрожать так сильно, что расплескивал кофе через край. Я сделал глоток, поставил чашку в держатель на торпедо и тронул машину дальше. Очень мне не хотелось торчать слишком долго на одном месте.

— Ладно, — сказал я Баттерсу. — Если вы хотите понять, что происходит, вам придется принять две вещи.

— Валяйте.

— Первая сложнее. Магия реально существует.

Я буквально ощутил на себе его взгляд.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что параллельно нашей повседневной жизни совершенно реально существует еще один мир. Со своими державами, нациями, монстрами, войнами, распрями, союзами — всем таким. Чародеи тоже часть этого мира. И куча других созданий, о которых вы слышали в преданиях, а еще больше таких, о которых вы и не слышали.

— Каких таких созданий?

— Вампиров. Оборотней. Фэйре. Демонов. Прочих монстров. Они существуют.

— Ха, — произнес Баттерс. — Ха. Ха. Вы шутите. Ведь шутите, да?

— Какие уж тут шутки. Ну же, Баттерс. Вы-то должны понимать, что всякие странные твари действительно существуют. Вы сами видели доказательства этого.

Он провел дрожащей рукой по волосам.

— Ну... да. Кое-что видел. Но, Гарри, вы говорите о чем-то совершенно невероятном. То есть, если вы хотите сказать, что люди способны ощущать окружение и воздействовать на него способами, природу которых мы пока не понимаем, это я понять и принять еще могу. Допустим, вы называете это магией, а другие называют экстрасенсорными способностями, а третьи — силой, но это не так уж и ново. Возможно, имеются люди, генетические характеристики которых позволяют им развить эти способности в большей степени, нежели остальным. Возможно даже, они помогают им воспроизводить свою ДНК четче, чем остальным, вследствие чего они живут гораздо дольше. Но совсем другое дело утверждать, будто у нас под носом обитает целая армия жутких монстров, а мы их даже не замечаем.

— А как быть с теми трупами, которых вы обследовали? — спросил я. — Гуманоидов, но определенно не людей?

— Ну-у, — не сдавался Баттерс, — вселенная велика. На мой взгляд самонадеянно полагать, будто мы в ней единственные разумные существа.

— Те трупы принадлежали вампирам Красной Коллегии, и вы вряд ли обрадовались бы встрече с живым таким. В свое время их у нас в городе было пруд пруди. Теперь их меньше, но там, откуда они родом, их до сих пор в достатке. Это ведь только одна порода вампиров. А сами вампиры — только малая толика сверхъестественных хищников. Тот мир — джунгли, Баттерс, и люди далеко не на самой вершине пищевой цепочки.

Баттерс упрямо мотнул головой.

— И вы хотите сказать, никто об этом не знает?

— О, знает, и довольно много людей, — заверил я его. — Только те, кто знает, предпочитают об этом не распространяться.

— Почему так?

— Ну, для начала, потому что никому не хочется просидеть три месяца под присмотром в психушке.

— Ох, — Баттерс покраснел немного. — Ага, кажется, я понимаю. А что с обычными людьми, которые видят эти штуки — ну там, озарения, и близкие контакты, и все такое?

Я терпеливо вздохнул.

— А это как раз второе, что вам придется понять. Людям не хочется принимать реальность, которая их пугает. Некоторые все-таки открывают глаза и участвуют в этом — как Мёрфи, например. Большинство же не желает иметь со сверхъестественным ничего общего. Они просто отворачиваются от этого и не говорят об этом. Стараются даже не думать. Ну не хотят они, чтобы реальность была такая, поэтому стараются изо всех сил убедить себя в том, что это не так.

— Нет, — мотнул головой Баттерс. — Мне очень жаль. Я этого не покупаю.

— И не покупайте, — сказал я. — Это правда. Как цивилизация мы представляем собой огромное сборище идиотов. Мы запросто игнорируем факты, если выводы, к которым они приводят, заставляют нас чувствовать себя неуютно. Или просто пугают.

— Погодите-ка. Вы говорите, весь наш мир, все множество научных исследований, достижений, теории и практики — все, что основано на наблюдении вселенной и изучении ее законов — все это... что? Ошибка, ибо отвергает магию как предрассудок?

— Не просто ошибка, — возразил я. — Опасное заблуждение. Потому, что истина — это нечто такое, на что мы боимся взглянуть прямо. Люди боятся признаться себе, что вселенная велика, а мы — нет.

Он сделал глоток кофе и покачал головой.

— Не знаю, не знаю.

— Ну же, Баттерс, — настаивал я. — Вспомните историю. Сколько веков вся научная мысль полагала, что Земля — центр вселенной? А когда нашлись смельчаки, с фактами в руках доказавшие, что это не так, ответом стали уличные беспорядки. Никто не хотел поверить в то, что мы все живем на маленькой песчинке где-то на задворках тихой, провинциальной галактики. Да что там, мир вообще считался плоским, пока люди не доказали обратного, обогнув его на паруснике. В микробов тоже никто не верил, пока их не увидели в микроскоп. Биологи презрительно морщили нос в ответ на все рассказы о диких человекообразных, живущих в горах Африки, несмотря на многочисленные показания свидетелей — и так до тех пор, пока им не притащили тело мертвой горной гориллы.

Он пожевал губу, глядя на летящие навстречу огни.

— Время от времени история демонстрирует нам то, что люди, если им не хочется верить во что-то, развивают в себе феноменальные способности не замечать очевидного.

— Вы хотите сказать, вся история человечества — это сплошное отрицание?

— По большей части — так, — кивнул я. — И ведь это не так и плохо. Просто такая уж у нас натура. Вот только всяким странностям на это наплевать: они просто продолжают себе случаться, и все тут. У каждой семьи имеется своя история с привидениями. Большинство людей, с которыми мне доводилось разговаривать, хоть раз в жизни встречались с чем-либо, не поддающимся объяснению. Но это вовсе не значит, что потом они кричат об этом на каждом углу — потому что всем известно, что таких вещей не бывает. Попробуйте утверждать, что остальные заблуждаются, и на вас сначала будут коситься, а потом подарят пиджачок с длиннющими рукавами.

— Все свидетели, — скептически хмыкнул он. — Помалкивают и стараются забыть?

— Я вам вот что скажу, Баттерс. Поедемте вместе в полицейское управление, и вы расскажете им, что только что подверглись нападению некроманта и четверых зомби. Что они бегают быстрее разгоняющегося автомобиля, что они убили охранника, а тот потом встал и швырял ваш рабочий стол как пушинку, — я сделал выразительную паузу. — Как вы думаете, что они сделают?

— Не знаю, — он опустил голову низко-низко.

— Сверхъестественные вещи случаются то и дело, — сказал я. — Но об этом не говорят. Ну, по крайней мере, открыто не говорят. Потусторонний мир проявляется повсюду. Просто он не слишком громко заявляет о себе.

— Вы-то говорите, — заметил Баттерс.

— Но мало кто принимает меня всерьез. По большей части, те, кто обращается ко мне за помощью, просто платят по счету, а потом уходят в твердой решимости выкинуть меня из головы и вернуться к нормальной жизни.

— Но как такое вообще возможно? — спросил Баттерс.

— Запросто. Ведь все эти штуки наводят страх, — ответил я. — Подумайте сами. Вы узнаете осуществовании монстров, по сравнению с которыми чудища из ужастиков все равно что персонажи "Улицы Сезам", и что вы ничегошеньки не можете сделать, чтобы защититься от них. Вы узнаете о таких жутких происшествиях, о которых и думать страшно. И гораздо проще не жить в вечном страхе, а отстраниться от этого. Постепенно вы убеждаете себя в том, что все вам только померещилось. Ну, или что вы преувеличиваете угрозу. Вы находите этому более-менее рациональное объяснение, забываете то, чему такого не нашлось, и возвращаетесь к нормальной жизни, — я покосился на свою руку в перчатке. — И я не могу винить людей в этом.

— Может, и так, — кивнул он. — И все равно, не понимаю, как выходит, что всякие хищные твари охотятся на нас, убивают нас, а мы и не знаем.

— Сколько человек училось на вашем курсе, а?

Баттерс удивленно зажмурился.

— Чего?

— Нет, вы ответьте.

— М-м... около восьмисот.

— Так вот, — кивнул я, — в прошлом году в одних Штатах пропало без вести больше девятисот тысяч человек.

— Вы это серьезно?

— Угу, — подтвердил я. — Можете проверить в ФБР. И это при общей численности населения около трехсот миллионов. То есть, пропадает один человек из кждых трехсот двадцати пяти. Ежегодно. Сколько лет прошло со времени вашего выпуска? Около двадцати, да? Выходит, человек сорок-пятьдесят с вашего курса исчезли. Просто исчезли. И никто не знает, где они.

Баттерс беспокойно поерзал на своем сидении.

— Ну и что?

Я выразительно изогнул бровь.

— Только то, что они пропали. Куда?

— Ну... Без вести. Если без вести, значит, это никому не известно.

— Вот именно, — кивнул я.

Он промолчал.

Я позволил паузе чуть затянуться — для большего эффекта.

— Возможно, это простое совпадение, — продолжил я, наконец, — но процент пропавших к общей численности населения примерно равен проценту стадных парнокопытных в Африке, которые становятся жертвой крупных хищников.

Баттерс зябко подобрал под одеялом колени к груди.

— Правда?

— Угу, — сказал я. — О таких вещах не принято говорить. Но все эти люди так и исчезли. Возможно, многие из них просто освободились от старых пут и зажили новой жизнью. Возможно, с некоторыми произошел несчастный случай, просто тел их не нашли. Суть в том, что это неизвестно. И, поскольку думать об этом страшно, и поскольку жить, не думая об этом, гораздо легче, об этом и не думают. Не обращают внимания. Так проще.

Баттерс покачал головой.

— На слух это форменное безумие. То есть, люди ведь верят тому, что видят своими глазами, разве нет? То есть, если кто-то вдруг по телевизору...

— Что сделает? — перебил я его. — Будет гнуть ложки? Заставит исчезнуть Статую Свободы? Превратит даму в тигра-альбиноса? Блин, я ведь демонстрировал магию по телику, и те, кто не визжал, что все это туфта, жаловались на дешевизну спецэффектов!

— Вы имеете в виду тот клип в новостях несколько лет назад? Ну, с вами, Мёрфи, какой-то большой псиной и каким-то психом с дубиной?

— Это была не собака, — возразил я и невольно поежился от воспоминания. — Луп-гару. Что-то вроде суперволка. Я убил его с помощью заклятия и серебряного амулета — прямо перед камерой.

— Угу. Пару дней, помнится, все только об этом и говорили, но потом, если не ошибаюсь, все объявили подделкой.

— Нет. Запись почему-то стерлась.

— А-а...

Я остановился на светофоре и внимательно посмотрел на Баттерса.

— А вы — вы, когда увидели эти кадры, поверили?

— Нет.

— Почему нет?

Он вздохнул.

— Ну, качество изображения было так себе. Я хочу сказать, снято все в темноте...

— Большая часть жутких сверхъестественных штук происходит в темное время суток, — сказал я.

— И камера дергалась.

— Женщина, которая снимала это, сама боялась до потери сознания. Это можно понять.

Баттерс раздосадованно шмыгнул носом.

— И изображение было все в помехах, как будто его специально засвечивали.

— Ну да, и мои рентгеновские снимки тоже специально засвечивают, — я улыбнулся и покачал головой. — И это еще одна причина, по которой вы мне не верите. Это в порядке вещей, старина — говорите, не стесняйтесь.

Он вздохнул.

— Не бывает таких монстров на свете.

— Фигак, — хмыкнул я, трогая машину с места. — Послушайте, Баттерс. Уж самому себе-то вы верите? Вы своими глазами видели вещи, объяснить которые не в состоянии. Вы сами пострадали за то, что пытались объяснить людям свою правоту. Бог свидетель, да всего двадцать минут назад вы подверглись нападению ходячих мертвецов. И после всего этого вы еще спорите со мной, существует ли магия.

Секунды тянулись томительно-медленно.

— Все потому, что мне не хочется в это верить, — негромко пробормотал он.

Я медленно вздохнул.

— Угу.

Тишина.

— Хлебните кофе, — посоветовал я.

Он послушался.

— Страшно?

— Угу.

— Это хорошо, — кивнул я. — Умно.

— Н-ну, если так, — пробормотал он, — на свете нет никого умнее меня.

— Я-то понимаю, каково вам, — сказал я. — Вы сталкиваетесь с таким, что ни в какие рамки не укладывается, и это пугает как черт-те что. Но стоит узнать об этом больше, и со страхом можно справиться. Знание — лучшее лекарство от страха. Так всегда было.

— И что мне делать? — спросил Баттерс.

— Я отвезу вас в какое-нибудь безопасное место. Как доедем, определюсь с дальнейшими ходами. А пока спрашивайте, а я буду отвечать.

Баттерс сделал еще глоток кофе и кивнул. Руки его, вроде бы, дрожали уже меньше.

— Что это был за человек?

— Представился Гривейном, но сомневаюсь, чтобы его так звали по-настоящему. Он некромант.

— Что значит — "некромант"?

Я пожал плечами.

— Некромантия — использование магии для всяких фокусов с мертвыми. Некроманты могут управлять трупами, заставлять их двигаться, манипулируют призраками, имеют доступ к знаниям, похороненным в мертвых мозгах...

— Но это невоз... — не выдержал было Баттерс и тут же осекся, закашлявшись. — Ох. Да. Простите.

— Еще они могут делать кучу всяких пакостей, касающихся души, — продолжал я. — Даже в нашем, скажем так, не совсем обычном кругу об этом не очень-то говорят. Но я слышал рассказы о том, как они наделяют трупы своим разумом, подчиняя своей воле. Я слышал даже, что они способны воскрешать людей из мертвых.

— Иисусе! — удивился Баттерс.

— Вот насчет этого конкретного случая я не уверен.

— Нет, нет, я в смысле...

— Я знаю, в каком смысле, Баттерс. Я пошутил.

— Ох. Да. Простите, — он отпил еще кофе и снова принялся смотреть в окно. — Но... Возвращать мертвых к жизни? Может, это не так уж и плохо.

— Если исходить из того, что то, во что превращает их некромант, лучше, чем смерть. Судя по тому, что я слышал, они редко делают это по гуманным соображениям. Впрочем, все это может быть и брехней. Я же говорю: об этом не говорят.

— Почему? — поинтересовался Баттерс.

— Потому, что это запретная тема, — ответил я. — Некромантия нарушает один из законов магии, установленных Белым Советом. Наказанием за это служит смертная казнь, а навлекать на себя хотя бы подозрения Совета никто не хочет.

— Кто не хочет? И что это за совет?

— Ну, я например не хочу. А Белый Совет... ну, большинство людей сравнило бы его, типа, с правящим органом чародеев всего мира, но на деле он больше напоминает масонскую ложу. Или, может, братство.

— Никогда не слыхал про братства, выносящие смертные приговоры.

— Гм... У Совета всего семь законов, но стоит нарушить хоть один... — я выразительно провел пальцем по шее. — Да, кстати, они не лишком любят, чтобы про них знали обычные люди. Поэтому не советую рассказывать о них кому-либо еще.

Баттерс поперхнулся и невольно потянулся пальцами к своей шее.

— Ох... А этот тип, Гривейн — он вроде вас?

— Он не вроде меня, — произнес я и сам удивился тому, каким злобным рыком прозвучали эти мои слова. Баттерс дернулся и чуть отодвинулся от меня. Я вздохнул и заставил себя снова понизить голос. — Но да, он, возможно, тоже чародей.

— Кто он? И чего ему нужно?

Я выдохнул сквозь зубы.

— Скорее всего он из учеников одного на редкость вредножопого чернокнижника по имени Кеммлер. Некоторое время назад Совет сжег Кеммлера в золу, но кое-кто из его учеников мог и сбежать. Я думаю, Гривейн ищет одну книгу, которую его учитель спрятал перед смертью.

— Учебник магии?

— Нет, — фыркнул я. — Такие штуки найти несложно. Если мои догадки верны, эта книга содержит суть опыт и теорию, которыми Кеммлер пользовался для самых серьезных своих штук.

— Значит, — кивнул Баттерс, — если Гривейн заполучит эту книжку и выучится по ней, он станет новым Кеммлером?

— Угу. И он упомянул, что в этом деле участвуют и другие. Я думаю, откуда-то просочился слух, что книга Кеммлера сохранилась, и те из его учеников, кто дожил до наших дней, повылезали на поверхность, чтобы ухватить ее прежде, чем на нее наложат руки другие братья-некроманты. Если уж на то пошло, об этой книжице, должно быть, мечтает почти каждый, имеющий какое-то отношение к черной магии.

— Тогда чего же этот ваш Совет не похватает их и... — он тоже чиркнул пальцем по горлу.

— Пытались, — кивнул я. — Они считали, что отловили всех.

Баттерс нахмурился.

— Я правильно понял, — заметил он, — чародеи тоже не слишком любят думать о неприятных вещах?

Я невольно хохотнул.

— Они тоже люди, дружище.

— Но вы-то теперь можете рассказать Совету про Гривейна и этой книге, разве не так?

В животе у меня неприятно сжалось.

— Не так.

— Почему?

Потому, что если я сделаю это, Мавра уничтожит моего друга. Мысль эта обожгла мой мозг с такой силой, что мне хотелось визжать от досады, но я все-таки справился с собой.

— Долго рассказывать. Вкратце это сводится к тому, что в Совете меня не слишком любят, к тому же у них там сейчас и без этого хватает забот.

— С чем, если не секрет? — поинтересовался он.

— С войной.

Он задумчиво потер переносицу и, склонив голову набок, посмотрел на меня.

— Это ведь не единственная причина, по которой вы не обращаетесь к ним, не так ли? — спросил он.

— В точку, Холмс, — улыбнулся я. — Нет, не единственная. Не напирайте.

— Извините, — он допил свой кофе и с видимым усилием сменил тему. — Ладно. Так что, это были настоящие зомби?

— Мне не с чем сравнивать, — признался я. — Но очень на то похоже.

— Бедняга Фил, — вздохнул Баттерс. — Не то, чтобы он был святым, и все равно неплохой парень.

— Женат?

— Нет, — ответил Баттерс. — Жил один. Спасибо хоть на этом, — секунду-другую он помолчал. — Нет. Все равно хреново.

— Угу.

— Но если эти чуваки и впрямь зомби, чего они тогда не хотели мозгов? — спросил Баттерс. Он вытянул руки перед собой, закатил глаза и простонал: — Мо-оооооозго-ооов!

Я фыркнул. Он вяло улыбнулся в ответ.

— Нет, я серьезно, — сказал Баттерс. — Эти парни напоминали больше Терминатора.

— Что толку от пехоты, если она не способна ни на что, кроме как шататься и клянчить мозгов?

— Тоже верно, — согласился Баттерс и еще раз почесал нос в задумчивости. — Чего-то еще брезжит в памяти насчет запечатывания уст у зомби под угрозой смерти... Это действует?

— Представления не имею, — признался я. — Но вы сами видели этих тварей. Хотите познакомиться с ними поближе для изучения — флаг вам в руки и барабан на шею, а я лучше посмотрю на это в телескоп.

— Нет уж, спасибо, — хмыкнул Баттерс. — Но как нам их вообще остановить, если что?

Я вздохнул.

— Они крепкие ребята, но состоят они все из тех же костей и плоти. Серьезная травма их прикончит.

— Насколько серьезная?

Я пожал плечами

— Переехать грузовиком. Изрубить в труху топором. Сжечь к чертовой матери. Пистолетом или бейсбольной битой их не проберешь.

— Знаете, Гарри, возможно это будет для вас потрясением, но топора у меня с собой нет. Может, сойдет еще что-то? Ну, что-нибудь не из арсенала дровосека?

— Да полно всякого, — заверил я его. — Если их отключить от идущего к ним потока энергии, они повалятся как выключенные игрушки.

— А как это делать?

— Их надо заземлить. Лучше всего проточной водой, только ее должно быть много. Как минимум ручей. Ну, или я мог бы, возможно, заманить одного из них в магический круг и вообще лишить энергии извне. В обоих случаях им тогда кранты.

— Магические круги... — покачал головой Баттерс. — И это все?

— Не забывайте, что это не разумные существа, — напомнил я. — Зомби исполняют приказы, но разума у них не больше, чем у животного. Их можно перехитрить — их, или некроманта, отдающего им приказы. А можно еще нарушить связь с некромантом.

— Как?

— Заглушить барабан.

— Э... чего?

Я тряхнул головой.

— Гм. Прошу прощения. Зомби... ну, это ведь не полноценная личность со своими мыслями, чувствами и всем прочим, но труп, в котором извне поддерживается иллюзия личности. Вплоть до питания, дыхания — и, главное, сердцебиения. Собственно, именно так некромант ими и управляет. Он выбивает ритм — простой или усложненный, почти что музыкальный, и с помощью магии подменяет им биение сердца у зомби. Этим ритмом он связан с сердцем зомби, так что когда некромант приказывает что-то, у того это исходит словно бы из самого сердца, и он исполняет этот приказ как свой собственный. Можно сказать, стопроцентный контроль.

— Та книжка, — вспомнил Баттерс. — Гривейн все время похлопывал ей по ноге. А потом, на улице — тот сабвуфер в "Кадиллаке".

— Совершенно верно. Заставьте этот ритм прерваться или просто вытащите зомби за пределы слышимости — и они лишатся управления. Только это рискованно до ужаса.

— Почему?

— Потому, что это не уничтожает зомби. это только высвобождает его из-под контроля некроманта. И тут может случиться все, что угодно. Он может тихо выключиться, а может начать мочить всех направо и налево. Совершенно непредсказуемо. Если бы я помешал ему барабанить там, в лаборатории, они могли бы убить нас всех. или разбежаться во все стороны, угрожая другим людям. Мы не могли допустить даже малейшего шанса такого.

Баттерс кивнул и с минуту думал молча.

— Гривейн сказал, что вы не страж. Кто такие стражи?

— Стражи — это что-то вроде копов Белого Совета, — объяснил я. — Они обеспечивают исполнение Законов Магии, предают суду преступников и лично рубят им голоы. Иногда они входят во вкус и из всех своих обязанностей предпочитают последнюю.

— Ну, — заметил Баттерс. — На слух это не так и плохо.

— В теории, — возразил я. — Но в жизни они такие параноики, что по сравнению с ними сенатор Джо Маккарти выглядит просто милым щеночком. Они не любят долгих расспросов, и они не подвержены сомнениям и колебаниям. Если они решили, что ты нарушил закон, считай, ты его уже нарушил.

— Но это несправедливо, — возмутился Баттерс.

— Несправедливо, — согласился я. — У меня со Стражами отношения так себе. Не уверен, что они придут мне на помощь, если я их попрошу.

— А другие чародеи из вашего Совета?

Я вздохнул.

— Белый Совет почти исчерпал свои ресурсы. Но даже если и не так, он наверняка не захочет лезть в это дело.

Он нахмурился.

— А копы могли бы остановить Гривейна?

— Наверняка нет, — сказал я. — Никто из них, черт подери, не обладает и долей подготовки, необходимой, чтобы с ним справиться. А если и попробовали бы, погибла бы уйма хороших людей.

— И что, — вскинулся Баттерс, — они сидели бы, сложа руки, и смотрели бы на то, как убивают людей вроде Фила? Но если уж полиция не справится, и Совет не хочет этим заниматься, кто, черт подери, его остановит?

— Я, — ответил я.

Глава седьмая

Мы вернулись ко мне домой; я поспешно завел Баттерса внутрь, под защиту моих оберегов. Из кухонного алькова выскочил и подбежал ко мне, виляя хвостом, Мыш.

— Господи, спаси и сохрани, — произнес Баттерс. — Ну и пони же у вас.

— Ха, — только и сказал я. Мыш ткнулся носом мне в руку и по заведенному распорядку обнюхал Баттерсовы ноги. Покончив с этим, он чихнул и, подняв на него взгляд, вильнул хвостом.

— Его погладить можно? — спросил Баттерс.

— Можете попробовать, только потом он от вас не отстанет, — я прошел в спальню забрать из шкафа пару нужных мне вещей, а когда вернулся, Баттерс сидел у камина, подкладывая в огонь свежих дров, а Мыш с терпеливым интересом наблюдал за этим процессом.

— Что это за порода такая? — поинтересовался Баттерс.

— Наполовину чау-чау, наполовину мамонт. Чау-мау.

Мыш разинул пасть в довольной ухмылке.

— Ух ты. Ну и зубищи, — восхитился Баттерс. — Но он ведь у вас не кусачий, правда?

— Поедаем только нехороших парней, — заверил я его, снял с гвоздя у двери поводок и пристегнул карабин к Мышовому ошейнику. — Я выйду с ним ненадолго. А когда вернусь, уйду снова — а вы запритесь и не высовывайтесь, ладно?

Он беспокойно поглядел на меня.

— Вы уходите?

— Вы в безопасности, — сказал я. — Это место под охраной кое-каких средств, которые не позволят Гривейну найти вас с помощь магии.

— То есть, с помощью заклинаний и подобных штучек?

— Угу, — кивнул я. — Мои заклятия посильнее Гривейновых; они не дадут ему запеленговать вас, пока я займусь кое-какими другими делами.

— То есть, вас дома не будет? — спросил Баттерс; вид он имел не самый счастливый.

— Гривейну вас не найти, — заверил я его.

— А если все-таки сможет?

— Не сможет.

— Да, да, конечно. Я вам верю, — Баттерс неловко кашлянул. — А все-таки, если сможет?

Я постарался улыбнуться ему как можно более одобряюще.

— Это место охраняется несколькими заклятьями, способными остановить каждого нежеланного гостя. Мыш тоже приглядит за вами, и я оставлю Томасу записку, чтобы он на всякий случай остался ночевать здесь.

— Кто такой Томас?

— Сосед по общежитию, — ответил я. Потом достал из ящика под журнальным столиком лист бумаги, ручку и написал:

Томас,

Чувака, который сидит в гостиной, пытался укокошить кое-кто из моих нехороших коллег. Его зовут Баттерс. Я привел его сюда укрыть от радаров на время, пока я буду вести с ними переговоры. Будь добр, пригляди за ним до моего возвращения.

Гарри.

Я сложил записку вчетверо и положил на каминную полку.

— Он неглуп, и на него более-менее можно положиться. Не знаю, правда, точно, когда он вернется. Но как придет, скажите ему, что это я привел вас сюда, и передайте эту записку. С вами все будет в порядке.

Баттерс выдохнул через нос.

— Хорошо. А вы куда?

— В книжный магазин, — ответил я.

— Зачем?

— Гривейн держал в руках книжку под названием "Die Lied der Erlking". Вот я и хочу знать, почему.

Секунду-другую Баттерс молча смотрел на меня.

— И вы в разгар всего этого — ну, угроз, пистолетов, зомби и прочего — вы ухитрились разглядеть название книги?

— Да, — кивнул я. — Со зрением у меня все в порядке.

— Что мне делать? — спросил он.

— Поспите, — я махнул рукой в сторону книжных полок. — Почитайте. Ни в чем себе не отказывайте на кухне. Да, еще одно: ни в коем случае не открывайте дверь.

— Почему?

— Потому что наложенные на нее заклятья могут вас убить.

— Ох, — сказал он. — Заклятья...

— Никаких шуток, Баттерс. Они предназначены для того, чтобы не пропускать никого внутрь, но если вы откроете дверь, вас может так зацепить отдачей — мало не покажется. У Томаса имеется талисман, помогающий ему проходить беспрепятственно. И у меня тоже. Всем остальным это опасно, так что держитесь от дверей подальше.

Он поперхнулся.

— Ясно. Хорошо. А что, если псу приспичит выйти?

Я вздохнул.

— Вряд ли он загадит мою квартиру сильнее, чем Томас. Пошли, Мыш. Разберемся с твоими делами.

Похоже, Мыш каким-то шестым чувством понимает, когда надо не чужие метки нюхать, а делом заниматься, поэтому мы вышли и очень скоро вернулись. Он остался с Баттерсом, а я завел Жучка и направился в букинистический магазинчик Бока.

Артемис Бок, владелец старейшего в городе магазинчика оккультной литературы, держал свое заведение недалеко от Линкольн-парка задолго до того, как я перебрался в Чикаго. Окружающие кварталы представляли собой причудливую смесь худшего из того, что может предложить большой город, с академической эрудицией университетских окрестностей. В общем, не из тех мест, по которым мне — пусть даже и чародею — хотелось бы разгуливать после наступления темноты, но и выбора у меня не было.

Я остановил Жучка за квартал от магазина, напротив дешевого многоквартирного дома, окна которого — те, что ближе ко входу — светились зловещими такими огнями. Я не слишком опасался того, что Жучка могут угнать, пока я буду в магазине. Моя машина недостаточно привлекательна для угонщиков. Впрочем, и прятать пистолета, что я вожу с собой в бардачке, я тоже не собирался, и сунул его в кобуру подмышкой. Посох я тоже захватил с собой, так что крепко сжал его правой рукой, захлопнув дверцу Жучка и с самым решительным выражением лица направившись к магазину. У меня нет разрешения на ношение пистолета в кобуре, поэтому я рисковал загреметь за это в тюрьму. С другой стороны, эта часть города пользуется большой популярностью у самых неприятных членов потустороннего сообщества, да и обычная преступность здесь выше, чем в других районах, а мне совершенно не улыбалось загреметь в подготовленную для меня могилу. Спасибо большое, но жизнь мне пока дороже.

На протяжении сотни ярдов, что отделяли Жучка от магазина, я перешагнул через пару пьяных и постарался не обращать внимания на бледную, слишком худую женщину в леопардовой расцветки леггинсах и кожаном плаще на голое тело, если не считать лифчика. Синие глаза ее казались черными, так увеличены были ее зрачки, и, судя по ее обдолбанному состоянию, идти она тоже не могла. Она увидела меня, и какое-то мгновение казалось, будто она собирается предложить мне свои прелести. Однако она бросила еще один взгляд на мое лицо, шагнула в сторону и сделала попытку казаться невидимой. Я прошел мимо, не оглядываясь.

Ночь выдалась морозная. Даже очень морозная. Еще пара недель, и температура опустится достаточно низко для того, чтобы двое пьяниц и обдолбанная девица замерзли до смерти. Поутру тела найдут, вызовут полицию, и в протоколе запишут, что смерть наступила случайно, по стечению обстоятельств. Иногда такие смерти не случайны. Погода — удобный способ избавиться, скажем, от неудобного клиента. Добавь чего-нибудь лишнего в дозу, сними один-два предмета туалета и брось в таком виде на улице. Большую часть таких жертв находят в пределах того района, по которому я шагал.

Шагах в тридцати от входа в магазин я пересек невидимую черту, за которой давящая, агрессивная атмосфера городских дебрей разом понизилась на несколько градусов. Еще через несколько шагов в темноте замаячили очертания университетского общежития, стоявшего в дальнем конце квартала. Я чуть расслабился, хотя на деле это невысказанное обещание безопасности и законопослушности не более, чем иллюзия. Чем ближе ты подходишь к университету, тем ниже преступность, но это только потому, что и полиция появляется здесь чаще.

Ну, имелось и еще одно обстоятельство. Полиция полицией, но вовлекать ее в свои проблемы я не мог. Маврино предостережение насчет постороннего участия означало, что даже если мне понадобится помощь, обращаться за ней мне нельзя. Я мог рассчитывать только на собственные силы. И в случае, если со мной что-то случится, справляться мне придется в одиночку.

Хищники реагируют на поведение. Я шагал так, будто собирался начистить кому-то ряшку, и позволил себе смягчить выражение лица только перед самой дверью в книжную лавку.

Артемис Бок, владелец лавки, сидел напротив входа, за прилавком. Внешность он имел достаточно колоритную: широкоплечий, небритый, с мощной мускулатурой, сгладить которую не смогли даже годы уютной жизни. Костяшки пальцев размером и фактурой больше всего смахивали на бейсбольные мячи, отличаясь от них в первую очередь шрамами с тех времен, когда он еще не избрал ремесло книготорговца. Конечно, с чародеем по части силы он сравниться не мог. Однако, пошатавшись по Чикаго, он набрался теории достаточно для того, чтобы его лавка охранялась дюжиной хитроумных оберегов, заставлявших искателей неприятностей на свою задницу идти на их поиски куда-нибудь в другое место.

Колокольчик над дверью звякнул, когда я вошел, и ему вторил басовитый звон откуда-то из-за прилавка. Одна рука Бока лежала на прилавке, а другая пряталась за ним, и она оставалась там до тех пор, пока он не вгляделся в меня сквозь очки и не кивнул.

— Мистер Дрезден, — кивнул он, снова сцепив лапищи на прилавке поверх журнала — как мне показалось, автомобильного.

— Привет, Бок, — кивнул я в ответ.

Взгляд его скользнул по моему посоху, и у меня сложилось впечатление, что он и пистолет у меня под курткой если не увидел, то ощутил.

— Мне надо порыться в клетке, — сказал я.

Кустистые брови его сдвинулись к переносице.

— Со времени последнего посещения Стражей месяца еще не прошло. У меня все чисто. Вы это хорошо знаете.

Я поднял руку в перчатке.

— Это не инспекция. Личное дело.

Он издал горлом рокочущий звук, что-то среднее между согласием и извинением. Потом не глядя снял с крючка на стене за его спиной ключ и кинул мне. Мне пришлось отпустить посох, перехватив его на сгиб левой руки, чтобы правой поймать ключ. Не уверен, что со стороны это выглядело слишком уж изящно, зато я не уронил ни посоха, ни ключа, а это с учетом моего физического состояния не так уж и плохо.

— Пойдете со мной? — спросил я у Бока. Обыкновенно Бок не любит, чтобы клиенты копались у него на полках без присмотра.

— Можно подумать, я скажу вам чего-нибудь нового, — хмыкнул он и перелистнул страницу своего журнала.

Я кивнул и двинулся вглубь магазина.

— Мистер Дрезден, — произнес Бок.

— А?

— В городе поговаривают, что всякая нечисть зашевелилась. Уилл заглядывал сегодня. Говорит, мелкие твари напуганы.

Я остановился. Билли Борден возглавлял шайку оборотней-самоучек, называвших себя Альфами и проживавших в прилегающем к университету районе. Года четыре назад Альфы научились оборачиваться волками и объявили свой район зоной, свободной от монстров. Они подтвердили это, порвав нескольких нехороших парней в клочья, и они проделали это так впечатляюще, что местные вампиры, упыри и прочая опасная нечисть решила, что охотиться в другом месте спокойнее.

Оккультное сообщество Чикаго — я имею в виду людей, разумеется — группируется по нескольким городским районам. Тусовка у университетского городка меньше других, зато, возможно, самая информированная из всех. Когда что-нибудь особенно опасное выходит на тропу войны, слух об этом проходит по всему оккультному сообществу, и все бросаются искать укрытия или просто держатся тише воды. Это, можно сказать, естественный инстинкт самосохранения тех, у кого в той или иной форме проявляется талант к магии, но сил маловато, чтобы представлять собой мало-мальскую угрозу врагу. Я в меру сил поощряю такие настроения. Дела обстояли достаточно хреново и без того, чтобы любителю-самоучке Билли вздумалось разбираться с нехорошими парнями.

А ведь именно это Билли Борден, наверняка, и задумал. Билли со товарищи нельзя допускать до разборок с типами уровня Гривейна. Поймите меня правильно: для средней нечисти и тому подобного Билли представлял реальную угрозу, но его ребята не привыкли иметь дело с той весовой категорией, в которой выступал Гривейн. Билли стоило держаться осторожнее, но я не мог связаться с ним, чтобы передать это. Блин, да если бы я и сказал, он наверняка выпятил бы гордо челюсть и заявил бы, что как-нибудь справится и сам. В общем, мне пришлось на ходу придумывать другой подход.

— Если увидите его еще, — сказал я Боку, — скажите, что я буду очень ему благодарен, если он не будет высовываться, но постарается держать ухо востро и свяжется со мной прежде, чем предпримет что-либо.

— Что-то происходит, — буркнул Бок, покосившись на календарь.

До меня вдруг дошло, что в лавке еще трое или четверо покупателей, и все смотрят на меня. Час, конечно, был поздний, но оккультное сообщество живет по своему распорядку, да и до Хэллоуина оставалось всего два дня. Блин, да ведь стрелки подбирались к часу ночи. Хэллоуин наступал завтра. Для кого-то это веселые забавы со страшилками, но для других это священный Самхейн, да и всякие другие штучки связаны с этим днем у различных вероисповеданий. В общем, самое время для шоппинга.

— Возможно, — кивнул я Боку. — Вы бы не выходили за порог после наступления темноты ближайшие день или два. Так, от греха.

Судя по лицу Бока, он считал, что я чего-то не договариваю. Я взглядом посоветовал ему заниматься своим делом и направился вглубь помещения.

Внутри лавка Бока больше, чем кажется снаружи. На улицу она выходит узкой, не шире, чем у продуктовой лавки напротив, витриной. Ближняя ко входу часть предназначена для клиентов, интересующихся всем, начиная от кристаллов и до благовоний, свеч, масел — в общем, типичным хламом для поклонников "Нью-Эйдж". Еще здесь полно статуэток и разных идолов для установки в личную молельню, коврики для медитации, всякая мебель и прочие причиндалы для поклонников всех мыслимых и немыслимых религий, начиная с Будлы и Ганеша.

За отделом для оккультистов стоят несколько книжных полок — одно из самых полных в нашем городе собраний книг по сверхъестественным и мистическим вопросам. Среди изданий преобладают викканские, чуть меньше индуистских, но есть и каббалистические, вудуистские и даже учения древних норвежских или античных жрецов. Сам я держусь от этого подальше. Магия — не из тех штук, для которых необходим Бог, или другой бог, или целая компания богов; впрочем, многие считают совершенно иначе. Даже многие члены нашего Совета обладают религиозными убеждениями, и для них эти убеждения неразрывно связаны с их магией.

Конечно, если они верят в это искренне, это все равно что истина. В конце концов, магия напрямую зависит от степени убежденности чародея. Некоторые утверждают, что она зависит от веры чародея, что на деле практически то же самое. Чтобы ваша магия действовала, вы должны верить в нее — не в то, что она возможна, но в то, что она обязательно подействует.

Именно это делает людей вроде Гривейна такими опасными. По природе своей магия связана с жизнью, с созиданием. Некромантия Гривейна нацелена на разрушение, следовательно извращает законы жизни. Не говоря о том, что это опасно и омерзительно, в том, чтобы создавать гниющее подобие живого человека, есть что-то непрофессиональное. У меня даже живот свело судорогой при мысли о том, что должен думать и чувствовать человек, слагающий такое заклятие. И ведь Гривейн в это верил.

Наверное, поэтому он все больше казался мне психом. Смертельно опасным, сильным, убийственно спокойным, разумным — но сумасшедшим. Я тряхнул головой. Блин, и как меня угораздило во все это вляпаться?

Я миновал книжные полки и подошел к двери в дальней стене. Двери не то, чтобы потайной, но и не выделявшейся из плоскости: без наличника, и отделана такой же фанерной панелью. Когда-то клиенты проходили в нее, чтобы отведать запрещенного пойла. Теперь она просто запиралась на замок. Ключом, который дал мне Бок, я отпер ее и оказался в заднем помещении.

Размерами оно уступает самой лавке. Самая обыкновенная комната с выгороженной в углу конторой и протянувшейся от стены к стене массивной стальной решеткой. За решеткой, вдоль задней стены разместились две длинных книжных полки. Все остальное пространство заполняется коробками, ящиками и столами, на которых Бок хранит запасной товар; здесь же он сортирует его для отправки по почте. Помещение освещается двумя зарешеченными плафонами на кронштейнах.

Дверь конторы была приоткрыта, и из нее лился свет. За дверью негромко играло радио — какой-то классический рок.

Я подошел к двери в решетке, отпер замок и откатил ее в сторону. За решеткой Бок хранит свои самые ценные тексты. Например, на верхней полке у него стоит первое издание "Алисы в Зазеркалье" с автографом Льюиса Кэрролла, заботливо запечатанное в пластик, и несколько десятков других редкостей, некоторые из которых ценятся даже еще выше.

Остальные полки заняты серьезными трудами по теории магии. По большей части — почти сплошь философские, как те, что выставлены в первом зале. Отличие в том, что большая часть их написана чародеями, в разное время входившими в Совет. Значительно меньше здесь таких, которые посвящены изучению самих основ магии и питающей ее энергии. Среди последних имеется и томик "Элементарной Магии", написанный Эбинизером МакКоем. Это первая книга, по которой большинство чародеев учат своих подмастерьев. В ней изложены основы того, как обращаться с окружающими нас энергиями — и как важна ответственность использующего их чародея.

Впрочем, если вспомнить, Эбинизер, обучая меня, ни разу не давал мне в руки этой книги. Он вообще почти никогда не читал мне лекций или наставлений. Он просто говорил мне, чего ожидает, а потом проделывал все на моих глазах. Чертовски, на мой взгляд, эффективный метод.

Я снял томик с полки и несколько секунд молча смотрел на него. Внутри у меня все болезненно сжалось. Ну да, он учил меня основам — и лгал. По крайней мере, не говорил всей правды. Все время, пока он был моим наставником, Совет требовал от него убить меня на месте, если я не буду вести себя идеально. А я не вел себя идеально. Старик не убил меня, но и не доверился окончательно. Он не сказал мне, что выполняет для Совета грязную работу. Что он, фактически, мокрушник, что он нарушает Законы Магии, предавая тем самым принципы, о которых написал в своей книге, о которых говорил мне и по которым, как мне казалось, жил сам.

Он ведь хотел защитить тебя, Гарри, напомнил я сам себе.

Правильнее от этого не стало.

Он никогда не старался быть твоим героем, образцом для подражания. Ты сам сделал его таким.

И это тоже ни черта не меняло.

Он не хотел тебе вреда. Он руководствовался самыми добрыми намерениями.

Хорошо известно, куда ведет вымощенная такими намерениями дорога.

Ты должен перешагнуть эту обиду. Простить его.

Я шмякнул книгу обратно на полку. Резче, чем следовало бы.

— Привет, — послышался за моей спиной женский голос.

Я едва не подпрыгнул от неожиданности. Посох брякнулся на пол, а когда я обернулся лицом к двери, браслет-оберег брызгался голубыми искрами, а в правой руке был сжат пистолет.

На вид ей казалось не больше двадцати пяти. Роста среднего, в длинной шерстяной юбке, водолазке и свитере-кардигане серого цвета. Каштановые волосы она подобрала в пучок, закрепив его парой карандашей. Лицо под очками показалось мне скорее миловидным, чем красивым... в общем, привлекательным. Подбородок и пальцы правой руки она перепачкала чернилами; на свитере красовался бэджик с логотипом лавки и надписью "ПРИВЕТ, МЕНЯ ЗОВУТ ШИЛА".

— Ох! — выдохнула она и застыла, побелев как полотно. — Ох... гм... Берите все, что вам нужно. Я ничего не буду предпринимать.

Я медленно выдохнул сквозь зубы и опустил пистолет. Блин, да я едва не открыл стрельбу! Очко играет, Гарри? Я убрал из браслета заряд энергии, и он померк.

— Прошу прощения, мисс, — произнес я как мог вежливее. — Вы меня немного напугали.

Секунду-другую она смотрела на меня в нескрываемом замешательстве.

— Ох, — повторила она еще раз. — Так вы нас не грабите?

— Нет, — признался я.

— Это хорошо, — она прижала руку к груди, пытаясь успокоить дыхание. Грудь у нее, надо сказать, производила впечатление даже под тяжелым кардиганом. Чертово либидо. Даже когда я по это по самое в неприятностях, оно тут как тут, чтобы отвлечь от таких тривиальностей, как самосохранение. — О... значит, вы покупатель, да? Я могу чем-нибудь вам помочь?

— Я тут книгу одну искал, — кивнул я.

— Ну, — сказала она с деловой улыбкой, — для начала щелкните вон тем выключателем у двери, и мы найдем то, что вам нужно.

Я включил лампу в клетке, про которую совершенно забыл; Шила оправила юбку и подошла ко мне. Роста она была среднего, футов пять с половиной, то есть, почти на фут ниже меня. Не доходя до меня пары шагов, она остановилась.

— Так вот вы кто, — произнесла она. — Вы Гарри Дрезден.

— Вот и налоговики мне так говорят, — улыбнулся я.

— Ух ты! – произнесла она. Глаза ее сияли. Славные у нее оказались глаза – темные такие, очень подходящие к ее коже. Когда она подошла поближе, я заметил, что под одеждой ее прячутся очень даже волнительные формы. Ну, не настолько, чтобы выходить на подиум в бикини, но оказаться рядом с ней морозной ночью было бы весьма приятно.

Вот блин. Надо чаще встречаться с девушками, или еще чего такого. Я провел руками по глазам и заставил себя сосредоточиться на деле.

— Я давно хотела познакомиться с вами, — сказала она. – С тех пор, как приехала в Чикаго.

— Вы недавно в городе? Я вас здесь раньше не видел.

— Шесть месяцев, — улыбнулась она. – Мне здесь нравится.

— Бок заставляет вас перерабатывать, — заметил я.

Она кивнула и смахнула прядь волос со щеки, оставив на ней чернильный след.

— Конец месяца. Отчетность, инвентаризация, — она вдруг спохватилась. – Ох, я ведь и не представилась.

— Шила? – предположил я.

Секунду она потрясенно смотрела на меня, потом зарделась.

— Ах, да. Бэджик.

Я протянул руку.

— А я – Гарри.

Она пожала мне руку. Рукопожатие у нее вышло крепким, теплым, покалывающим – признак некоторых магических задатков.

Я никогда не задумывался о том, каково приходится кому-либо другому, ощущающему мою ауру. Шила охнула, и рука ее дернулась. Перепачканные пальцы скользнули по моему запястью, оставив на нем чернильный след.

— Ох. Извините. Я не хотела.

Я вытер руку о камуфлированные штаны.

— Знаете, я сегодня видел пятна и похуже, — заметил я. – Давайте вернемся к книгам.

— Вы испачкали книгу? – с неподдельным огорчением спросила она.

— Нет. Так, сравнение не совсем удачное.

— А… Ладно, — кивнула она, задумчиво потирая руки. – Вы здесь за книгой. Что вы ищете?

— Книгу под названием Die Lied der Erlking.

— О, эту я читала, — она сморщила носик, и взгляд ее на мгновение уставился куда-то в пространство. – Два экземпляра на правой полке, третий ряд сверху, восьмая и девятая, считая слева.

Я удивленно зажмурился, потом подошел к полке и нашел книгу именно там, где она сказала.

— На память не жалуюсь, — сказала она с довольной улыбкой. – Ну, у меня, типа, талант такой, — она сделала неопределенный жест рукой – той, которой только что касалась меня.

— Должно быть, это очень кстати при инвентаризации, — я заглянул на полку. – Знаете, а книга-то здесь одна.

Она нахмурилась, потом пожала плечами.

— Наверное, мистер Бок продал вторую на неделе.

— Ручаюсь, что продал, — согласился я. Не нравилось мне это. Неприятно даже представлять себе Гривейна, стоящего здесь, в лавке, беседующего с людьми вроде Бока или Шилы. Я задвинул дверь клетки, запер ее и медленно двинулся обратно в лавку, раскрыв на ходу книгу.

Мне приходилось встречать упоминания об этой книге в других работах. Насколько я понимал, речь в ней шла о легендах, связанных с Эрлкёнигом или Королем Эльфов. В мире фэйре он был заметной фигурой – возможно, даже сопоставимой по влиянию с Королевами обоих правящих дворов фэйре. Чародей Пибоди составил эту книгу в начале прошлого века из разрозненных записей дюжины древних чародеев, большая часть которых к тому времени уже умерла, так что домыслов в ней было больше, чем непреложных истин.

— Сколько? – спросил я.

— Там, под обложкой, должна быть карточка, — отозвалась Шила, вежливо отставшая от меня на пару шагов.

Я посмотрел. Книжка стоила примерно половину моей месячной квартплаты. Стоит ли удивляться, что прежде у меня и мысли не возникало купить ее. Не то, чтобы дела мои последнее время шли неважно, но и лишних денег у меня тоже не имелось – с учетом Мышовых прививок, того обилия жратвы, что он поглощал и Томасовых проблем с работой. Может, Бок даст мне книгу взаймы или в рассрочку…

Мы с Шилой вышли из задней комнаты и двинулись к прилавку.

— Ну, думаю, дальше вы не заблудитесь, — улыбнулась она. – Приятно было познакомиться, Гарри.

— И мне тоже, — я тоже улыбнулся в ответ. Черт, она все-таки была женщина, к тому же достаточно привлекательная. А уж улыбка и просто классная. – Может, еще встретимся как-нибудь.

— С удовольствием. Только в следующий раз, если можно, без пистолета.

— Вы из этих, из старомодных девиц? – предположил я.

Она рассмеялась и вернулась обратно в контору.

— Нашли, что искали? – спросил Бок. Голос его звучал немного напряженно, я не мог понять, как именно. Он явно ощущал себя не в своей тарелке.

— Надеюсь, так, — кивнул я. – Э… кстати, о цене…

Бок пристально посмотрел на меня из-под кустистых бровей.

— Э… Вы чек примете?

Он огляделся по сторонам и кивнул.

— От вас приму.

— Спасибо, — сказал я. Я выписал чек, надеясь, что он не упрыгает со стола прежде, чем я дойду до двери, потом тоже оглянулся. – Уж не распугал ли я ваших покупателей?

— Может, — неуютно хмыкнул он.

— Извините.

— Бывает.

— Пожалуй, им спокойнее сейчас дома. Вам, кстати, тоже.

Он покачал головой.

— Дела не терпят.

Что ж, Бок взрослый человек, да и в Чикаго он дольше моего.

— Ладно, — сказал я, протягивая ему чек. – А второй экземпляр из запасника что, продали?

Он убрал чек в ящик стола, вложил книжку в пластиковый файл, а его – в бумажный пакет.

— Два дня назад, — буркнул он, чуть помедлив.

— Не помните, кому именно?

Он надул губы, будто собирался свистнуть.

— Пожилому джентльмену. С длинными, редеющими волосами. С пятнами на коже.

— Кожа как мешком висит? – спросил я. — И движется немного скованно?

Бок беспокойно огляделся по сторонам.

— Угу. Он самый. Послушайте, мистер Дрезден, я всего лишь книгами торгую, так? Мне не нужно никаких неприятностей. Представления не имею, что это за тип. Просто покупатель, и все.

— Конечно, — заверил я его. – Спасибо, Бок.

Он кивнул и протянул мне пакет. Я сложил его вдвое и сунул в карман ветровки, потом выудил из другого кармана ключи от машины.

— Гарри? – послышался голос Шилы, негромкий, но встревоженный.

Я вздрогнул и обернулся.

— А?

Она с тревожным видом мотнула головой в сторону окна.

Я выглянул.

На улице перед магазином виднелись две фигуры, одетые почти одинаково: длинные черные рясы, черные капюшоны, под которыми не видно было лиц. Один немного выше второго. Они просто стояли на тротуаре и ждали.

— Говорил же янеделю назад этим ребятам: не хочу я покупать у них кольца, — я покосился на Шилу. — Или вы не увлекаетесь Толкиеном?

— Ха-ха, — без особого энтузиазма произнес Бок. — Мне не хотелось бы здесь никаких неприятностей, мистер Дрезден.

— Успокойтесь, Бок, — сказал я. — Если бы они пришли сюда с неприятностями, они бы ворвались в дверь.

— Они хотят поговорить с вами? — спросила Шила.

— Возможно, — кивнул я. Конечно, окажись эти двое из Кеммлерова кружка, они могли бы войти и попытаться убить меня. Гривейн, например, пытался. Я задумчиво побарабанил пальами по деревянной поверхности посоха.

Бок смотрел на меня так, будто ему сделалось дурно. Вообще-то он не из тех, кого легко напугать, но и дураком его никак не назовешь. За последние несколько лет я превратил в дымящиеся руины три... нет, постойте — четыре. Черт... никак не меньше четырех зданий, и Бок явно не хотел, чтобы его лавка пополнила собой этот список. Это меня немного огорчило. В смысле, обычные люди, когда я говорю им, что я чародей, смотрят на меня как на психа. Те же, кто знает, что это не шутки, смотрят на меня совсем по-другому.

Они смотрят на меня как на чертовски опасного психа.

И, если подумать, после четырех сожженных зданий, у них есть повод считать так.

— Вы бы лучше заперли лавку на ночь, — посоветовал я Боку с Шилой. — Что ж, пойду, поговорю с ними.

Глава восьмая

Я помедлил мгновение перед тем, как отворить дверь и выйти. Будь моя жизнь кинофильмом, тут полагалось бы играть драматической музыке, но вместо этого приемник в конторе исполнил какой-то разухабистый мотивчик из конца шестидесятых. Если моя жизнь и кино, но явно малобюджетное.

Вопрос заключался только в том, в каком фильме я находился. Скажем, в какой-нибудь вариации на тему "Жаркого Полудня" идея выйти представлялась довольно-таки опасной. С другой стороны, не исключался шанс и того, что я до сих пор пребываю во вступительных кадрах "Мальтийского Сокола", так что все, кто пытаются выследить чертову птицу, все еще жаждут со мной поговорить. А в этом случае мне, возможно, предоставлялась неплохая возможность нарыть жизненно важной информации насчет надвигающейся грозы — поисков "Слова Кеммлера".

Однако на всякий случай я встряхнул браслет-оберег, изготовив его к работе. Правой рукой я покрепче сжал покрытую рунами поверхность посоха.

А потом собрался с силами.

Я говорил уже, что источником моей магии является жизнь, особенно эмоции. Вы и сами наверняка ощущали ключом бьющую из них энергию, когда восходящая осенняя луна наполняет вас пронизывающим до мозга костей возбуждением, или когда первое дуновение теплого весеннего ветра, полного жизни, касается вашего лица, и вас вдруг захлестывает волна беспричинной радости. Музыкальный аккорд, от которого наворачиваются слезы на глаза, взрыв детского смеха, рев переполненных трибун на стадионе — все это заряжено магией.

Моя магия вырастает из всего этого. А может, еще от чего-то более темного. Страх ведь тоже эмоция. И злость. И похоть, и безумие. Я не слишком добродетелен. Ну, конечно, я не Чарльз Мэнсон какой-нибудь, но и святым меня никак не назвать. Пожалуй, раньше я был лучше, чем стал теперь. Слишком много мне с тех пор пришлось видеть людей, искалеченных, убитых или просто запуганных той же самой силой, которая по идее должна была бы сделать мир лучше... ну, по крайней мере, не хуже. Чем дальше, тем больше я делаю ошибок, тем больше принимаю недальновидных решений, некоторые из которых стоили кому-то жизни. Раньше я был увереннее в себе. Каким-то... более цельным, что ли.

Дурацкая рука болела как черт-те что. У меня имелось с полдюжины — один другого краше — поводов бояться, что я и делал. Тошнее всего мне делалось при мысли о том, что допусти я ошибку, и за нее может поплатиться Мёрфи. А уж если случится такое, я даже не знаю, что делать.

Я впитывал все это — хорошее, плохое, безумное, то негромкое жужжание, от которого дрожали мелкой дрожью идолы, и свечи, и курильницы на окружавших меня полках. В стеклянной двери я видел свое отражение: на месте левой руки пульсировал, плюясь сердитыми брызгами, клубок голубого огня. Я собирал воедино окружавшую меня энергию, накапливал ее в заряд для обороны — или для нападения. Я не знал, чего хотели от меня эти две фигуры в черном, но если они искали драки... что ж, я не собирался их разочаровывать.

Завернувшись в энергию как в плащ, я вышел на улицу и направился к тем, кто ждали меня на тротуаре напротив. Я не спешил, шагая медленно и ровно, и следил за теми двумя, но лишь краем глаза. Со стороны казалось, наверное, что я смотрю себе под ноги, и я шел так, пока голубой свет моего оберега не коснулся темных ряс, окрасив черную ткань синим, и провалив тени в складках еще глубже. Только тогда я остановился и медленно поднял глаза, встретившись с ними взглядом.

Возможно, мне только показалось, но эти двое чуть отшатнулись как от порыва ветра. Октябрьский ветер, и правда, завывал вокруг нас, обжигая кожу ледяным холодом с озера Мичиган.

— Что вам нужно? — спросил я, стараясь, чтобы голос мой не уступал холодом ветру.

— Книгу, — отозвался тот, что выше.

Какую еще книгу? Занятно...

— Гм... Судя по вашему виду, вы большой поклонник Шуберта, — предположил я.

— Скорее, Гёте, — возразил он. — Отдай ее мне.

Что ж, значит, его определенно интересовал der Erlking. Голос его звучал как-то... странно, что ли. Несомненно мужской, но не совсем человеческий. Какое-то в нем слышалось вибрирующее жужжание, отчего слова казались едва заметно искаженными. Говорил он медленно, размеренно. Впрочем, иначе вышло бы и вовсе неразборчиво.

— Поцелуйте меня знаете куда, — ответил я. — Ищите себе книгу сами, прихвостни Кеммлеровы.

— К безумцу Кеммлеру я не испытываю ничего, кроме отвращения, — возразил тот. — И оскорбления твои меня не задевают. Это дело вообще тебя не касается, Дрезден.

Это заставило меня, как бы это сказать, призадуматься. Одно дело, разбираться с надменными, пусть и сильными, но не имеющими представления о том, на что способны вы, чернокнижниками. Совсем другое дело справляться с теми, кто хорошо подготовился к встрече и кто знает, кто вы такой. В общем, настал мой черед переходить в оборону.

Это не укрылось от внимания фигуры в черном. Его не совсем человеческий голос сделался громче, и он рассмеялся.

— Туше, о повелитель темных халатиков, — произнес я. — Тем не менее, своего экземпляра книги я вам не отдам.

— Меня зовут Коул, — сообщил он. Что это послышалось в его голосе — уж не усмешка ли? Возможно... — И нынче вечером я терпелив. И еще раз прошу тебя: отдай мне книгу.

Die Lied der Erlking хлопала меня по ноге,болтаясь в кармане моей ветровки.

— И еще раз отвечаю: поцелуйте меня сами знаете куда.

— И в третий, и последний раз прошу тебя о том же, — произнес тип в черном уже более угрожающе.

— Эй, дайте подумать. Как мне лучше ответить на этот раз?.. — хмыкнул я, расставив ноги пошире.

Коул испустил шипящий звук и чуть развел руки, не поднимая их. Холодный ветер с озера задул сильнее.

— В третий и последний раз прошу тебя о том же, — повторил Коул негромко, но уже с нескрываемой злобой. — Отдай... мне... книгу.

Неожиданно вторая фигура сделала шаг вперед и заговорила. Голос у нее оказался таким же странным, искаженным, как у первой, только в женском, так сказать, исполнении.

— Пожалуйста, — произнесла она.

Последовала секунда потрясенного молчания, потом Коул очнулся.

— Кумори. Придержи язык! — прорычал он.

— Вежливость денег не стоит, — возразила Кумори. Бесформенная ряса не давала представления о ее фигуре, но жест рукой не оставлял сомнения в ее женственности. Она снова повернулась ко мне.

— Знания, заключенные в der Erlking, могут представлять опасность, Дрезден, — сказала она. — Вам не обязательно отдавать книгу нам. Вы можете просто уничтожить ее здесь. Так даже лучше. Я прошу вас, ну пожалуйста.

Мгновение-другое я молча смотрел на них, переводя взгляд с одного на другого.

— Я вас видел уже раз, — произнес я наконец.

Они не пошевелились.

— На маскараде у Бьянки. Вы были с ней на помосте, — по мере того, как я говорил, уверенность моя все крепла. Оба не открывали лиц, но что-то в их манере двигаться было мне хорошо знакомо. — Это вы тогда вручали Леанансидхе тот сувенирчик.

— Возможно, — произнесла Кумори, чуть наклонив голову, что в лишний раз подтвердило мои догадки.

— Вечер тогда пошел на редкость наперекосяк. Мне этот кошмар вот уже который год все снится.

— И будет сниться еще не год, — кивнул Коул. — Много такого, что определило ход событий, произошло в тот вечер. И большая часть этого неведома тебе пока.

— Блин-тарарам, — заметил я. — Пусть я чародей, но до сих пор меня тошнит от штучек типа "я знаю, а ты нет". Если честно, это бесит меня даже больше всего другого.

Коул с Кумори переглянулись.

— Дрезден, — обратилась ко мне Кумори. — Если вы хотите избавить себя и других от боли и страданий, уничтожьте книгу.

— Это у вас работа такая? — поинтересовался я. — Разгуливать по белу свету и уничтожать тираж?

— Их напечатали меньше тысячи, — подтвердила Кумори. — Время уничтожило большую их часть. За последний месяц мы разделались с остальными кроме этих двух, в Чикаго.

— Зачем? — удивился я.

Коул едва заметно пожал плечами.

— Разве мало того, что последователи Кеммлера могут использовать эти знания во зло?

— Вы что, на Совет работаете? — спросил я.

— Разумеется, нет, — ответила Кумори из-под капюшона.

— Ну-ну, — сказал я. — Сдается мне, если бы вы так заботились о предотвращении зла, вы работали бы с Советом, а не просто разыгрывали бы "451 по Фаренгейту".

— А мне кажется, — отозвалась Кумори, — что если бы вы так верили в чистоту их помыслов, вы бы сами известили их о происходящем.

Здрасьте-пожалуйста. Это выходил уже новый мотив: типа того, что Совет — бяка, а я белый и пушистый. Не знаю, к чему клонила Кумори, но грех был не разыграть эту партию дальше — посмотреть, что она еще такого скажет.

— А кто сказал, что я не сделал этого?

— Бессмысленно, — буркнул Коул.

— Позволь, я скажу ему, — попросила Кумори.

— Бессмысленно.

— Нам это ничего не стоит, — настаивала она.

— Будет стоить, если вы и дальше будете продолжать нести ахинею, — возразил я. — Я выставлю вам счет за трату моего времени.

Она издала странный звук, который я определил как вздох.

— Вы хотя бы поверите в то, что содержимое книги представляет собой угрозу?

Гривейн, похоже, ценил свой экземпляр. Впрочем, я ведь не узнаю, что за гадость там, внутри, пока сам не прочитаю.

— По соображениям целесообразности, допустим, что верю.

— Но если знания, содержащиеся в книге, опасны, — сказал Коул, — что заставляет тебя полагать, будто Стражи Совета распорядятся им мудрее, чем последователи Кеммлера?

— Только то, что пусть они и сборище вонючих зануд, они все же всегда стараются поступать правильно, — ответил я. — Если кому-нибудь из Стражей придет в голову, что он может вдруг заняться черной магией, он скорее всего сам себе голову отрубит. Чисто рефлекторно.

— Все до единого? — негромко спросила Кумори. — Вы в этом совершенно уверены?

Я переводил взгляд с одной тени под капюшоном на другую.

— Уж не хотите ли вы сказать мне, что кто-то из Совета тоже жаждет власти Кеммлера?

— Совет уже не тот, что прежде, — произнес Коул. — Он прогнил изнутри, и многие чародеи, которых его ограничения раздражают, не могут не замечать его слабости, вскрытой войной с Красной Коллегией. Совет падет. Скоро. Возможно, еще до завтрашнего вечера.

— Ого, — протянул я. — Что ж вы мне сразу-то не сказали? Я бы вам книжку не глядя отдал.

Кумори протянула руку.

— В этом нет никакого подвоха, Дрезден. Мир меняется. Конец Совета близок, и те, кто хотят пережить его, должны действовать сейчас же. Пока не поздно.

Я сделал глубокий вдох.

— В обычных обстоятельствах я бы первый предложил послать Совет подальше, — сказал я. — Но вы говорите о некромантии. О черной магии. Вам не убедить меня в том, что весь Совет и его Стражи разом ушли в левый уклонизм. Это не в их духе.

— Идеализм, — фыркнул Коул. — Ты молод, Дрезден. Тебе еще многому предстоит научиться.

— Хотите знать, чему я, такой молодой, уже научился? Не тратить слишком много времени, выслушивая советы тех, кому что-то от меня очень нужно, — сказал я. — В особенности это касается коммивояжеров, политических кандидатов и нежити в черных капюшонах, поджидающих меня посреди улицы поздно ночью.

— Довольно, — произнес Коул почти неразборчивым от злости голосом. — Отдай нам книгу.

— Поцелуй меня в задницу, Коул.

Капюшон Кумори дернулся, поворачиваясь от Коула ко мне, и она отступила шага на три.

— Что ж, так даже лучше, — пробормотал Коул. — Я и сам хотел посмотреть, чего это Стражи так тебя боятся.

Холодный ветер вновь усилился, и по спине моей побежали мурашки. Я буквально кожей ощущал, как Коул накапливает энергию. Чертовскую уйму энергии.

— Не советую, — произнес я, поднимая руку с браслетом. Усилием воли я выстроил перед собой потрескивающий разрядами щит. Пальцами правой руки я крепче сжал посох и с силой стукнул его концом по асфальту. Эхо удара гуляло еще некоторое время между домами. — Уходите. Я не шучу.

— Ходош, — прорычал он в ответ и выбросил правую руку вперед.

Волна невидимой, свирепой энергии ударила в меня. Я ждал ее, изготовив щит и напрягшись. То есть, я хочу сказать, что оборону свою я привел в полную готовность.

Это и спасло мне жизнь.

В свое время мы устраивали учебные поединки с моим первым наставником, Джастином ДюМорном, отставным Стражем. Я бился без дураков, и даже побеждал иногда. После я пробовался силой с моим следующим наставником, Эбинизером МакКоем. Моя фея-крестная, Леанансидхе, обладала чертовски опасным, так сказать, ударом правой, но я и с этим худо-бедно справился. Даже с Королевами Фэйре. Добавьте к этому пару демонов, различных магических самоделок, падение с высоты тринадцати этажей в вышедшем из повиновения лифте, с полдюжины чернокнижников разной степени вредности... короче, за годы профессиональной деятельности я перевидал больше насилия, чем большинство коллег-чародеев, вместе взятых. И всех врагов я одолел или, по крайней мере, остался жив — хотите, шрамы покажу в подтверждение.

Удар, нанесенный Коулом, оказался сильнее их всех.

Мой щит вспыхнул ярче прожектора, и — как бы я ни старался отвести основную энергию удара в сторону — меня шарахнуло как профессионального футболиста при лобовом столкновении. Хорошо еще, щит рассредоточил удар по всему моему телу, а то бы не миновать мне сломанного носа, или пары ребер, или ключицы, в зависимости от того, куда он целился. Словно какой-то Гулливер врезал мне с размаху мешком, полным гороха. Если бы удар оказался направлен снизу вверх, я бы улетел достаточно высоко, чтобы беспокоиться о последствиях приземления. Однако, поскольку он вышел горизонтальным, он просто отшвырнул меня назад.

Я пролетел несколько ярдов и больно приложился спиной, ободрался о тротуар и покатился, смягчая падение. Потом, пошатываясь и держась за стоявшую рядом машину, поднялся на ноги. Должно быть, я все же двинулся обо что-то башкой, поскольку в глазах плавали очень симпатичные разноцветные звездочки.

Когда я, наконец, выпрямился, меня охватила паника. Никто, ни разу еще не обрушивался на меня с такой силой. Блин-тарарам, а если бы я не приготовился к этому удару?..

Я едва не задохнулся. Конец бы мне пришел. Ну, по крайней мере, валялся бы весь изломанный, истекающий кровью, целиком во власти незнакомого чародея. Который, кстати, никуда не делся и, возможно, готовился нанести новый удар. Я вытряхнул из головы все ненужные мысли и снова изготовил щит. Браслет разогрелся до такой степени, что я чувствовал это даже изуродованным шрамами запястьем. Об ответной атаке я даже не помышлял: тут хотя бы щит удержать — и то хорошо... в противном случае у меня не имелось ни малейшего шанса остаться в живых.

Коул черной тенью медленно шел ко мне по тротуару.

— Я разочарован, — произнес он. — Мне казалось, вы дозрели для выступлений в тяжелом весе.

Он взмахнул рукой, и новый удар обрушился на меня ледяным вихрем с озера. На этот раз удар пришелся под углом, и я даже не пытался отбить его. Дрожа как нервный конь, я отпрянул в сторону, чуть изменив наклон щита. Волна энергии снова нахлынула на меня, но на этот раз меня только толкнуло через тротуар.

Я стукнулся плечом о стену с силой, выбившей на мгновение весь воздух из легких. Мне приходилось раньше ломать плечо; возможно, поэтому удар показался мне более болезненным, чем был на самом деле. Я оттолкнулся от стены, устояв-таки на ногах, которые, однако, слегка подкашивались подо мной — не от того, что я вдруг стал слишком уж тяжелым, но от усилия, которое мне пришлось приложить, чтобы остаться в живых.

Коул продолжал приближаться. Блин-тарарам, судя по его виду, он даже не прикладывал особых усилий.

У меня в груди неприятно похолодело.

Этот тип запросто мог прикончить меня.

— Книгу, парень, — произнес Коул. — Ну!

То, что вскипело во мне, не назовешь ни злостью, ни ужасом. Уж во всяком случае, не праведным гневом, это точно. В этом не было ни убежденности, ни стремления защитить кого-то близкого. Чистое, стопроцентное упрямство. Блин, Чикаго — мой город. И мне плевать, откуда взялся тот джокер; не мог я ему позволить шляться по улицам моего города и лезть мне в рот за моими кровными денежками. Не мог — и все тут.

Не хватало еще, чтобы всякая сволочь мною командовала.

Как ни силен был Коул, и все же его магия основывалась на человеческих принципах. При всей ее энергии, при том, что она отличалась от того, с чем я обычно работаю, я не ощущал в ней той тошнотворной, опустошенной какой-то мерзости, от которой меня колбасит при столкновении с черной магией. Ну, не совсем так. Какой-то запашок черной магии в ней все-таки ощущался. Так ведь и моя тоже не лишена этого.

Главное, Коул был не какой-то разновидностью демона, а чародеем. Человеком.

А значит, при всей своей магии, уязвимым. Как и я.

Я выбросил вперед правую руку, крутанул посох, нацелив его на ближнюю от Коула машину, и прохрипел: "Forzare!"

Руны на посохе вспыхнули каким-то адски-багровым светом, не уступавшим по яркости сиянию браслета, и волна энергии хлынула из меня прямо под "Тойоту", мимо которой как раз проходил Коул. Я даже крякнул от натуги. Машина дернулась и перевернулась с легкостью опрокинутой кухонной табуретки, и Коул оказался как раз под ней.

Послышались лязг и грохот — блин-тарарам, я даже не думал, что они выйдут такими громкими. Посыпались стекла, во все стороны полетели искры. У перевернутого автомобиля врубилась сигнализация, и ей откликнулись сирены других припаркованных у тротуара машин. В окнах начали зажигаться огни.

Я без сил опустился на колено; сияние посоха и браслета разом померкло. Мне никогда еще не приходилось перемещать такую массу практически без подготовки, так что оставшейся у меня энергии едва хватало на то, чтобы разлепить веки. Если бы не посох, на который я оперся, я бы наверняка плюхнулся на тротуар.

Послышался скрежет железа об асфальт.

— Ох, ну что там еще? — прохрипел я.

Машина дернулась и подвинулась на несколько дюймов в сторону. Коул медленно поднимался с асфальта. Должно быть, основной удар пришелся мимо, а может, он успел прикрыться щитом. Он выпрямился, пошатнулся и схватился рукой в темной перчатке за фонарь. Признаюсь, я испытал мстительное удовлетворение. Типа, получи, пидор проклятый.

Из-под капюшона послышалось негромкое рычание.

— Книгу!

— Поцелуйте меня, — прохрипел я, — в...

Но он обращался вовсе не ко мне. Кумори выступила из тени и, прошептав что-то, сделала движение рукой.

Что-то вдруг резко дернуло меня за карман ветровки. Клапан сам собой откинулся, и книга начала выползать из кармана.

— Эк... — выдавил я из себя; с учетом обстоятельств это был максимум того, что я мог сказать на этот счет. Я перекатился на бок, прижав книгу телом к земле.

Кумори снова вытянула руку, на этот раз резче. Меня протащило пару футов по асфальту в ее направлении — до тех пор, пока мне не удалось упереться башмаком в выбоину на тротуаре, и тут я увидел в просвете между двумя фигурами какое-то движение.

— Игра окончена, — произнес я. — Бросьте свои усилия.

— Или что? — поинтересовался Коул.

— Вам приходилось иметь дело с волками? — ответил я вопросом на вопрос.

Волки возникли — именно возникли из темноты чикагской ночи. Большие волки, пережитки давних эпох — огромные, мускулистые звери с белыми клыками и яростно горящими глазами. Один припал к земле у исковерканной "Тойоты", готовый броситься на Коула, другой возник за спиной у Кумори, уставив на нее взгляд своих пылающих глаз, третий легко спрыгнул с пожарной лестницы на мостовую перед ней. Еще двое стали по обе стороны от меня, предостерегающе рыкнув.

Свет загорался все в новых окнах. Где-то вдалеке послышалась полицейская сирена.

— Гляньте, какие у нас зубки, — хмыкнул я. — Или вы хотите дожидаться полиции? Принимаю ставки.

Две фигуры в черном даже не переглянулись. Кумори скользнула к Коулу, а тот посмотрел на меня так, что я, даже не видя его лица, ощутил взгляд кожей.

— Это не... — начал он.

— Ох, да заткнитесь же, — перебил я его. — Вы проиграли.

Пальцы Коула сложились в зловещую клешнеобразную фигуру, и он, прорычав что-то неразборчивое, прочертил ей воздух.

Я ощутил порыв энергии — на этот раз более темной, неземной. Воздух вокруг этой парочки сгустился, вдруг запахло плесенью и затхлой водой, послышалось что-то вроде вздоха, и они исчезли, словно их и не было.

— Билли, — сердито буркнул я, как только ко мне вернулся дар речи. — Кой черт ты здесь делаешь? Эти типы запросто могли убить вас всех.

Волк, изготовившийся к прыжку рядом с исковерканным автомобилем, повернул морду ко мне и оскалился в довольной ухмылке. Потом, сделав большой прыжок, чтобы не поранить лапы о битое стекло, оказался рядом со мной. Неуловимое движение — и волк исчез, а на его месте стоял на четвереньках обнаженный мужчина. Роста Билли был чуть ниже среднего, зато мускулатуру наработал покруче чем у иного атлета с обложки. Волосы он имел каштановые, глаза, соответственно, карие, и он завел короткую бородку, от чего казался старше, чем был в момент нашего знакомства несколько лет назад.

Но, конечно, он ведь и стал старше за эти несколько лет, так?

— Это мой район, негромко произнес он. — И я не могу позволить кому-либо портить мне картину, — двигался он и в человеческом обличии с волчьей грацией. Он подхватил меня под плечо и без усилия вздернул на ноги. — Ты не ранен?

— Ушибся, — буркнул я. Улица слегка пошла кругом, когда он поднял меня; не уверен, что я удержался бы на ногах без его помощи. — Голова немного кружится. Дух вышибло.

— Копы будут здесь через минуту с небольшим, — сказал он с уверенностью знающего наверняка. — Пошли. Машина Джорджии в том конце переулка.

— Нет, — я мотнул головой и тут же пожалел об этом. — Слушай, помоги мне добраться до моей машины. Мне нельзя... — мне нельзя было попадаться кому-либо на глаза в его обществе. Если Мавра наблюдала за мной сама или приставила ко мне хвост, это запросто могло бы позволить ей привести в действие свои угрозы относительно Мёрфи. Но я понимал и то, что я, черт подери, не могу объяснить всего этого Билли. Билли не из тех, кто в состоянии стоять в стороне, когда на его глазах друг попадает в беду.

И, надо признаться, мне чертовски повезло, что он не из таких. Сил во мне оставалось, когда Коул выбрался из-под машины — кот наплакал.

— Некогда, — возразил Билли. — Слушай, мы привезем тебя обратно, когда здесь все поутихнет. Бог мой, Гарри, ты разбил эту тачку как пивную банку. Не знал, что ты такой сильный.

— Я тоже, — кивнул я. Черт, я даже добраться до машины сам не мог. И не мог позволить, чтобы меня видели с Билли и другими Альфами. Но и позволить, чтобы меня упрятали в кутузку, тоже не мог. Не говоря уже о том, что, если уж Коул и его кобылка нашли меня, это же могут сделать и другие заинтересованные стороны, а среди них могут попасться ой какие интересные лица. В общем, если я и дальше буду светиться лицом на улицах, кто-нибудь, да оторвет его к чертовой матери.

У меня выхода не оставалось, как идти с Билли. Ну, чем быстрее я от него удеру, тем лучше — я не мог позволить им погрязнуть в этом деле глубже, чем они уже сделали... надо же, в конце концов, защитить их, как и Мёрфи. Черт подрал, Мавра просто обязана выказать хоть какое-то понимание. Может, если попросить ее убедительнее...

Угу, так.

Может, я и профукал уже все на свете и обрек Мёрфи, но у меня и выбора другого не было.

Я оперся на плечо Билли-оборотня и из последних сил заковылял по переулку.

Глава девятая

При необходимости Билли, возможно, смог бы дотащить меня и на руках, даже бегом, но нам пришлось одолеть всего ярдов пятьдесят, а потом дорогой джип с погашенными огнями вынырнул из-за поворота и резко затормозил рядом с нами.

— Живо, — произнес я, все еще задыхаясь, — в волкомобиль!

Билли помог мне забраться на заднее сидение, прыгнул следом, и джип тронулся с места прежде, чем он успел захлопнуть дверь. В салоне пахло освежителем воздуха и пиццей.

— Что случилось? — поинтересовалась сидевшая за рулем женщина — примерно одного возраста с Билли, с пышной каштановой косой, в джинсах и замшевой куртке. — Привет, Гарри.

— Добрый вечер, Джорджия, — выдохнул я, откинувшись на мягкую спинку.

— С тобой все в порядке?

— Ничего такого, чего не исправил бы добрый сон.

— На него напали, — вмешался Билли, возвращая разговор к первому вопросу. Он достал из расстегнутой спортивной сумки тренировочные штаны, футболку и ловко, словно всю жизнь только и делал, что облачался на заднем сидении в машине, привел себя в более пристойный вид.

— Опять вампиры? — поинтересовалась Джорджия. Она включила фары и, вырулив на магистраль, влилась в поток машин. Свет мелькавших мимо фонарей ритмично вспыхивал в бриллианте на ее обручальном кольце. — Я думала, Красные носа не кажут к нам в город.

— Не вампиры, — мотнул головой я. Веки мои с каждой минутой делались все тяжелее, и я решил не спорить с ними. — Новые приятели.

— Мне кажется, это тоже чародеи, — негромко заметил Билли. — Длинные черные плащи, капюшоны. Лиц я не разглядел.

— Почему туда торопилась полиция? — спросила Джорджия.

— Гарри перевернул на одного из них машину.

Я услышал, как Джорджия присвистнула сквозь зубы.

— Угу, но матч-то я проиграл, — буркнул я. — Я его этим только чуть замедлил.

— Господи, — произнесла Джорджия. — Надеюсь, все кончилось хорошо?

— Угу, — повторил я. — Плохие парни бежали с поля боя. Правда, если бы Альфы не появились вовремя, не уверен, что мне и это бы удалось.

— Наши рассеялись и соберутся у нас дома, — сообщил Билли. — И что это за типы были?

— Не могу сказать, — поморщился я.

Последовало секундное молчание, потом голос Билли сделался осторожным.

— Почему? Это что, секрет какой-то, типа, только для внутреннего чародейского пользования?

— Нет. Я просто представления не имею, кто это, черт их подери, такие.

— А-а... И что им было надо? — поинтересовался Билли. — Я ведь только к развязке появился.

— Я нес от Бока редкую книгу. Судя по всему, они хотели именно ее.

Ей-богу не вру, я буквально услышал, как зашелестели его брови.

— Такая ценная?

— Что-то в ней, должно быть, ценно, — ответил я и полез в карман проверить, не выпала ли книга. Она оказалась на месте; тоненький томик выглядел совсем безобидным. Хорошо хоть, прочесть его от корки до корки не займет много времени. — Ребята, я чертовски признателен вам за помощь, но не могу оставаться с вами.

— Ну конечно, — кивнул Билли. — чем мы еще можем помочь?

— Во-первых, не везите меня к себе, — сказал я. — Куда-нибудь, где вы не часто появляетесь.

— Почему так? — удивился Билли.

— Ребята, пожалуйста. Просто сделайте, как я прошу. И дайте мне минуту подумать, — я закрыл глаза и попытался прикинуть, как бы это мне не впутывать Альф во всю эту историю, но мое усталое, избитое тело устроило мне подлянку. Я вдруг разом провалился в черноту, лишенную даже сновидений.

Когда я, вздрогнув, проснулся, шея болела от неудобного положения: я дрых сидя, уронив голову на грудь. Машина стояла на месте, и я сидел в ней один. Гнетущей усталости, тем не менее, заметно поубавилось. Вряд ли я провел в этом положении много времени; впрочем, даже недолгий сон способен порой делать чудеса.

Я выбрался из машины и оказался в гараже, достаточно большом, чтобы разместить с полдюжины машин, хотя в нем стояли только джип и блестящий черный "Меркьюри". Я узнал это место — дом родителей Джорджии на северной городской окраине. Альфы уже привозили меня раз сюда, укрывая от шайки сбрендивших ликантропов. Только тогда со мной была Сьюзен.

Я тряхнул головой, забрал из салона посох, книжку и пошел к ведущей из гаража в дом двери. Прежде, чем взяться за ручку, я помедлил — и услышал за дверью голоса. Говорили двое, вполголоса, и я закрыл глаза и склонил голову набок, прислушиваясь. Полезная это штука — умение Слушать, хотя спроси меня, как это делать, и я даже не смогу описать этого.

Послышался негромкий стук — кто-то положил телефонную трубку на рычаг.

— С ними все в порядке, — произнес Билли.

— Это хорошо, — ответила Джорджия. — Что-то происходит. Ты видел его лицо?

— Ну, вид у него усталый, — вздохнул Билли.

— Не просто усталый. Он напуган.

— Возможно, — признал Билли, помолчав секунду-другую. — Ну и что, если так?

— А то, что как все плохо должно обстоять, если он напуган? — спросила Джорджия. — И это еще не все.

— Его рука.

— Ты тоже заметил?

— Угу. После того, как он отрубился.

— По идее он вообще не должен шевелить ею, — сказала она, и в голосе ее послышалось что-то вроде сожаления. — Ты же помнишь, какой он у нас, когда мы играем. Он и фишки-то с трудом в пальцах держит. А сегодня я слышал, как посох трещал в его пальцах. Я боялся, он его сломает.

Услышав такое, я даже зажмурился и покосился на руку в перчатке. Потом попробовал пошевелить пальцами. Они, типа, слегка дернулись.

— Он слегка изменился с тех пор, как получил этот ожог, — продолжал Билли.

— Раньше, — возразила Джорджия. — Это началось за год до того. Помнишь, как он пришел к нам на игру весь в бинтах под свитером? Это было через неделю после убийства в порту и той ложной тревоги в аэропорту. Вот сразу после этого и началось. Он как-то все больше отдаляется от нас.

— Думаешь, он имеет отношение к тому убийству? — с сомнением в голосе спросил Билли.

— Разумеется, нет, — сказала Джорджия. — Но мне кажется, он мог работать над этим делом и так или иначе знать погибшую. Ты же его знаешь. Возможно, он винит себя в ее смерти.

Я тряхнул головой, отгоняя воспоминание о красивой женщине с темными волосами, истекавшей кровью, пока рубка ее яхты медленно наполнялась водой. Ну, конечно, она сама выбрала порочный путь, который завел ее в беду. И все равно, это я не смог защитить ее от твари, отнявшей ее жизнь.

— Если он попал в беду, нам надо помочь ему, — заявил Билли.

— Да, — согласилась Джорджия. — Но подумай, Билли: лезть в его дела, возможно, не лучший способ сделать это.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, он не хотел, чтобы мы везли его к нему домой. Знаешь, почему?

— Нет, не знаю. И ты тоже.

Она возмущенно фыркнула носом.

— Билли, он боится, что за его домом следят.

— Кто?

— Не кто, а что, — поправила Джорджия. — Мы ничего такого не ощутили и не унюхали. Если там действует магия, то, скорее всего, такая, которая нам не по зубам.

— Ну и что ты предлагаешь? — буркнул Билли. — Взять и вот так просто бросить его в беде?

— Нет, — вздохнула она. — Но, Билли, ты же видел, на что он способен. Мы видели, как он прорвался сквозь целую армию на поле битвы у фэйре. И ты сам только что рассказал мне, как он прихлопнул автомобилем других чародеев, а те выбрались из-под него целыми. Я не хочу сказать, что мы такие уж слабые, но одно дело охотиться на гулей, троллей и всяких там случайных вампиров, а совсем другое — мешаться под ногами у чародеев. Ты видел, какими энергиями они повелевают.

— Не боюсь я, — буркнул Билли.

— Ну и дурак, — произнесла Джорджия спокойно, так что это прозвучало не обидно. — Гарри не тот, что был прежде. Он ранен. И мне начхать на то, что он там говорит, но его раненая рука мучит его сильнее, чем надо бы. Ему теперь не нужно никаких подачек и скидок.

— Ну и что, ты хочешь оставить его биться в одиночку? — спросил Билли.

— Я не хочу сковывать его. Ты его знаешь: он заботится прежде о других, и лишь потом о себе. Он выступает в такой весовой категории, что мы только помехой для него станем. Надо все же и знать предел собственным силам.

Последовало долгое молчание.

— Ну и пусть, — произнес, наконец, Билли. — Не собираюсь я стоять в стороне, пока ему грозит опасность.

— Все, чего я хочу, — сказала Джорджия, — это чтобы ты его слушал. Если он не хочет нашей поддержки или считает, что впутывать нас в его дела слишком опасно, нам придется довериться ему. Он доверял нам в прошлом и ни разу не подставил. Просто обещай мне, что ты отплатишь ему тем же.

— Но... не могу же я просто взять и отвернуться, — пробормотал Билли.

— Я и не хочу, чтобы ты это делал, — ответила Джорджия. — Только... ты порой думаешь не головой, Билли, а зубами, — послышался звук поцелуя. — Я тебя люблю. Мы поможем ему всем, что в наших силах. Я просто хочу, чтобы ты понял: возможно, мы нужны ему не просто для махалова.

Скрипнул пол: кто-то, судя по тяжести, Билли отошел на два шага. Потом скрипнул стул.

— Не знаю, что мы еще можем делать.

— Ладно, — сказала Джорджия, открывая холодильник. — А те двое, чьих лиц ты не видел? Ты сумел достаточно близко к ним подобраться, чтобы обнюхать?

— Пытался, — вздохнул Билли. — Я стоял ближе других. Но...

— Но?

— Никакого запаха не уловил. Не успел. Гарри... Когда он переворачивал машину, была такая красная вспышка, а потом все, что я смог унюхать...

Я услышал пару шагов полегче — должно быть, Джорджия подошла и дотронулась до него.

— Что смог унюхать?

— Серу, — ответил Билли не совсем уверенным голосом. — Пахло серой.

Последовало молчание.

— Что это значит? — спросила Джорджия.

— Что я за него беспокоюсь, — сказал Билли. — Ты бы видела его лицо тогда. Ярость. Никогда не видел, чтобы кто-то так злился.

— Думаешь, он... что? Неуравновешен?

— Это ты у нас аспирант-психолог, — буркнул Билли. — Ты сама как считаешь?

Я взялся за ручку, поколебался секунду, а потом толкнул дверь.

Билли с Джорджией сидели в довольно просторной кухне; на столе стояли две открытые, но непочатые бутылки пива. Оба застыли, удивленно глядя на меня.

— Так что вы думаете? — негромко спросил я у Джорджии. — Мне это тоже интересно.

— Гарри, — произнесла Джорджия. — Я всего только аспирантка.

Я подошел к холодильнику и взял себе бутылку холодного пива. Пиво было американское, но я не слишком привередлив. Я люблю пиво холодным. Я свернул крышку, подошел к столу и подсел к ним.

— Я не ищу психотерапевта. Вы мои друзья. Оба, — я сделал глоток. — вот и скажите мне, что вы думаете.

Джорджия с Билли переглянулись, и Билли кивнул.

— Гарри, — сказала Джорджия. — Мне кажется, тебе надо с кем-нибудь переговорить. Даже неважно, с кем именно. Просто на тебя столько всего навалилось, что если ты не выпустишь хоть часть этого из себя, это может плохо кончиться.

— Люди говорят со своими друзьями, Гарри, — добавил Билли. — Нельзя свернуть абсолютно все в одиночку. А вместе чего-нибудь, да придумается.

Я сделал еще глоток. Билли с Джорджией тоже. Минут пять или шесть мы сидели молча.

— Примерно два года назад, — сказал я наконец, — я подставил себя под воздействие демонической силы. Твари по имени Ласкиэль. Падшего ангела. Такой твари, которая превращает людей в настоящих... в настоящих монстров.

Джорджия пристально смотрела мне в лицо.

— Зачем ты это сделал?

— Это была такая серебряная монетка, — ответил я. — Любой, дотронувшийся до нее, открыт воздействию. Ее вот-вот собирался подобрать ребенок, не имевший ни малейшего представления о том, что это. Даже не размышлял. Я просто накрыл ее рукой прежде, чем ребенок успел подобрать ее.

Джорджия кивнула.

— И что произошло?

— Я принял меры к тому, чтобы изолировать ее, — сказал я. — Я сделал для этого все, до чего додумался, и некоторое время мне казалось, что мне это удалось, — я отпил еще пива. — А в прошлом году заметил, что моя собственная магия усиливается демонической энергией — так называемым Адским Огнем. Его ты и унюхал, Билли, когда я перевернул ту машину.

— Зачем ты ее использовал? — спросил Билли.

Я покачал головой.

— Это от меня не зависит. Само выходит.

Джорджия нахмурилась.

— Я не спец по магии, Гарри, но, насколько я знаю, такая сила никогда не дается даром.

— Нет. Не даром.

— Тогда какова цена? — спросила она.

Я глубоко вздохнул. Потом начал стаскивать с обожженной руки перчатку.

— Мне это тоже интересно, — кивнул я, сдернул-таки эту чертову перчатку и повернул руку ладонью вверх.

Больше всего пострадали внутренняя поверхность пальцев и ладонь. Все это напоминало, скорее, не столько человеческую плоть, сколько плавленый воск — белый со вкраплениями голубого в местах, где сохранились кровеносные сосуды. Везде, кроме самой середины ладони. Там три полосы розовой, здоровой кожи складывались в напоминающий по форме песочные часы знак.

— Вот такую штуку я обнаружил, когда обжегся, — сказал я. — Это древняя руна. Символ, обозначающий имя Ласкиэль.

— Ох, — только и сказала Джорджия перехваченным голосом.

Билли переводил взгляд с меня на нее и обратно.

— Ох? Почему ох?

Джорджия взглядом призвала меня к снисходительности и повернулась к Билли.

— Это знак демона. Вроде логотипа, да? — она вопросительно посмотрела на меня, и я кивнул.

— Он опасается, что этот демон, Ласкиэль, может каким-то образом влиять на него — а он не знает, как именно.

— Вот именно, — согласился я. — Все, что мне известно, утверждает, что я должен быть отрезан от Ласкиэли. Что мне ничего не должно угрожать. Но ее власть все же каким-то образом проявляется. И если демон влияет на мои мысли, дергает, так сказать, за веревочки, я могу даже не замечать этого.

Джорджия нахмурилась.

— Ты веришь, что это возможно?

— Допускать иное просто опасно, — вздохнул я и еще раз поднял руку. — Это не домыслы. Это факт. Если я буду использовать это неразумно или опрометчиво, могут пострадать люди. Могут погибнуть. И если Ласкиэль каким-то образом воздействует на меня...

— Может случиться черт знает что, — договорил за меня Билли разом посерьезневшим голосом.

— Угу.

— Черт, — буркнул Билли.

Мы выпили еще пива.

— И мне все это не нравится, — сказал я. — Главное, я не нахожу никаких ответов. Уйму заклинаний перепробовал. Ритуалов, обрядов. Все попробовал. И ничего.

— Господи... — выдохнул Билли.

— Такое воздействие обычно можно засечь, и оно нарушает Законы Магии. Если Стражи узнают об этом и отдадут меня под суд, одного этого достаточно, чтобы казнить меня. И если я окажусь рядом с Рыцарем Креста — я вам про них рассказывал — он тоже сможет ощутить это на мне. Не знаю, как он на это отреагирует, что подумает.

Я кашлянул.

— Мне страшно.

Джорджия легко коснулась моей руки.

— Не казни ты себя так, Гарри. Я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понимать: ты не желал этой силы, тем более не хочешь злоупотребить ею.

— Если бы какая-то часть меня не желала ее, — спросил я, — кой черт я не схватил мальчишку, а не монету?

В кухне воцарилась неуютная тишина.

— Вы мои добрые друзья. Вы приходили на помощь, когда мне приходилось туго, — продолжал я. — Вы пригласили меня в свой дом. В свою жизнь. Вы замечательные ребята. Мне жаль, что я не держался с вами более открыто.

— Сегодня все было из-за того же? — спросил Билли. — Из-за демона?

— Нет, — мотнул головой я. — Сегодня другая история. И я не могу рассказать вам о ней.

— Если ты это для того, чтобы защитить нас... — начал Билли.

— Я защищаю не вас, — перебил я. — Совсем других людей. Если меня увидят с вами, они могут сильно пострадать. Даже погибнуть.

— Чего-то я не понимаю. Я хочу помочь... — сказал Билли.

Джорджия положила ладонь на его руку. Он оглянулся на нее, покраснел и закрыл рот.

Я кивнул и допил пиво.

— Мне нужно, чтобы вы хотя бы немного еще доверились мне. Мне очень жаль. Но чем быстрее я уберусь отсюда, тем лучше.

— Чем мы можем помочь? — спросила Джорджия.

— Знать, что вы хотите помочь — уже помощь, — улыбнулся я. — Но сейчас это почти единственное, что вы для меня можете сделать. По крайней мере, сейчас.

— Почти?

Я кивнул.

— Ну, чего-нибудь поесть, и если бы вы подбросили меня обратно к моей машине, я был бы чертовски вам благодарен.

— Уж это-то — легко, — сказал Билли.

— Спасибо, — отозвался я.

Глава десятая

Я совершил набег на холодильник, набрал из него целую тарелку всякой холодной всячины, а Билли тем временем звонил к себе домой. Через пару минут один из Альф отзвонил обратно, подтвердив, что катавасия перед входом в букинистическую лавку Бока начинает стихать.

— Там сейчас осталась только одна полицейская машина, — сообщил Билли. — Плюс ребята с эвакуатором.

— Не будем ждать дальше, — сказал я. — Пока там копы, вся окрестная нечисть попритихнет на некоторое время. Мне хотелось бы вернуться туда и уехать прежде, чем они начнут высовываться.

— Тогда поесть можешь и в машине, — предложила Джорджия, и мы все снова загрузились в ее джип.

Джорджия затормозила у тротуара рядом с моим Жучком, и я вышел. Ключи от него я заранее держал в руке, чтобы сразу сесть и уехать. Однако, увидев свою машинку, я застыл как вкопанный.

Кто-то выбил остававшиеся целыми стекла. Осколки усеяли мостовую и весь салон. Большая часть ветрового стекла исчезла, а то, что осталось, покрылось сетью трещин, от чего утратило прозрачность. Заднее окно и так побилось, когда я разбирался с зомби несколько часов назад. В дверях и крышке багажника зияли дырки, а от дверных ручек и вовсе ничего не осталось: кто-то не поленился вырвать их с мясом. Машина осела, упершись васфальт ступицами колес, и немудрено – даже с расстояния в десяток ярдов я мог разглядеть в них длинные прорези.

Я осторожно приблизился к машине.

Из выбитого окна водительской двери торчала деревянная рукоять бейсбольной биты, с которой еще свисал на веревочке картонный магазинный лейбл.

Билли высунулся из окна джипа и присвистнул.

— С другой стороны, — заметил я, — теперь все окна соответствуют друг другу.

— Ну и погром, — охнула Джорджия.

Я обошел машину и поднял крышку багажника. В него никто не лазил. Мой обрез до сих пор лежал на заднем сидении. Билли с Джорджией выбрались из джипа и подошли.

— Хулиганы? – спросила Джорджия.

— Хулиганы не оставили бы ружья, — покачал головой я.

— Может, эти типы в капюшонах? – предположил Билли.

— Судя по тому, как они меня мутузили, они обошлись бы и без бейсбольной биты, — я осторожно, двумя пальцами вытащил биту из машины, держа ее у середины, там, где не боялся замарать отпечатков, и продемонстрировал Билли. – Коул воспользовался бы магией, не битой, — я еще раз обошел машину, остановился сзади и хмуро осмотрел мотор. Он выглядел нетронутым. Я сунул руку в окно, вставил ключ в замок зажигания и повернул. Мотор завелся без промедления.

— Ух ты, — покачал головой Билли. – Кто, интересно, громит машину, но не трогает мотора?

— Кто-то оставил мне послание, — сказал я.

Билли задумчиво прикусил губу.

— И что в нем содержится?

— Что мне нужно взять машину напрокат, и побыстрее, — буркнул я. – У меня нет времени на всю эту ерунду.

Билли с Джорджией переглянулись, и Джорджия кивнула. Она подошла ко мне, вынула у меня из пальцев ключи от Жучка и вложила в них свои ключи.

— Ох, черт, нет, — запротестовал я. – Не надо.

— Невелика ценность, — заверила она меня. – Слушай, ты все еще чинишь машину у Майка?

— Ну… да, но…

— Никаких «но», — перебил меня Билли. – Мы всего в паре кварталов от дома. Мы отбуксируем твою тачку к Майку.

Джорджия одобрительно кивнула.

— Ты, главное, верни джип, когда Жучка починят.

Я обдумал это. Вид моей истерзанной машинки подействовал на меня сильнее, чем я ожидал бы. Конечно, это всего лишь машина. Но это, черт подери, моя машина. Какая-то часть меня буквально бесилась от того, что какая-то гадина поделала с моим средством передвижения.

Первым моим побуждением было отказаться от их предложения, отогнать Жучка к механику и ездить до его починки на такси – но это во мне говорило упрямство. Я заставил себя остыть немного и довольно быстро подсчитал, что – с учетом предстоящих моих разъездов – позволить себе этого я просто не в состоянии. Да и на общественный транспорт денег у меня не то, чтобы хватало – если мне вообще удалось бы им пользоваться. Черт, терпеть не могу переступать через свою гордость.

— Это новая машина. Что-нибудь, да сгорит или полетит.

— Она еще на гарантии, — улыбнулась Джорджия. Билли поднял большой палец вверх.

— Удачной охоты, Гарри – на кого бы ты там ни охотился.

Я кивнул в ответ.

— Спасибо.

А потом сел в джип и отправился поговорить с единственным человеком в Чикаго, который знал о магии и смерти не меньше моего.

Последнюю пару лет дела у Мортимера Линдквиста шли очень даже неплохо, так что он переехал из того беленького, сельского вида домика, где проживал в прошлый раз, когда я заглядывал к нему. Теперь он арендовал рассчитанный на две семьи дом в Бактауне, и вел дела в одной его половине, а жил в другой. На стоянке перед деловой половиной я не увидел ни одной машины, хотя работой он занимался преимущественно по ночам. А может, рабочее время его уже закончилось. Он отказался от лже-готического декора, отличавшего его предыдущее жилище, и я решил, что это обнадеживающий знак. Я нуждался в помощи того, кто обладал подлинными знаниями, а не шарлатана с гротескным антуражем.

Я остановил джип, проехавшись немного колесом по клумбе желтых анютиных глазок. Ну, не привык я управлять такими здоровенными махинами. Может, мой Жучок тесен и нетороплив, зато я точно знаю, где в каждый конкретный момент находится каждое из его колес.

Свет в доме не горел. Я поднялся на крыльцо половины для посетителей и полязгал висевшей на двери медной штуковиной.

Не прошло и пятнадцати минут, как дверь приоткрылась, и из нее выглянул заспанный человечек. Роста он был небольшого, зато веса избыточного фунтов на двадцать или тридцать, и он зачесывал волосы в попытке прикрыть лысину вместо того, чтобы просто обрить голову. Одежду его составлял тяжелый бордовый халат в сочетании с серыми шлепанцами.

— Три часа ночи уже, — заявил Морт. – Какого черта вам… — тут он разглядел мое лицо, глаза его испуганно расширились, и он делал попытку захлопнуть дверь у меня перед носом. Я сунул в щель конец посоха.

— Привет, Морт. Минутка найдется?

— Убирайтесь, Дрезден, — выпалил коротышка. – Чего бы вы от меня ни хотели, обойдетесь.

Не убирая посоха, я изобразил на лице очаровательную улыбку.

— Морт, после всего, что мы пережили вдвоем, вы просто не можете разговаривать со мной так.

Морт злобно ткнул пальцем в бледный шрам у себя на лысине.

— Последний мой разговор с вами закончился для меня сотрясением мозга и пятнадцатью скобами на башке.

— Мне нужна ваша помощь, — сказал я.

— Ха, — хмыкнул Морт. – Спасибо, не надо. С таким же успехом вы можете предложить мне нарисовать у себя на груди мишень, — он пнул мой посох ногой, правда, не очень сильно. Такие шлепанцы не очень защищают ногу. – Убирайтесь, пока вас никто здесь не заметил.

— Не могу, Морт, — сказал я ему. – Черная магия на свободе. Вам ведь это известно, не так ли?

Секунду-другую коротышка молча смотрел на меня.

— С чего это, как думаете, я хочу, чтобы вы убрались отсюда? Я не хочу, чтобы меня не видели с вами. Я не участвую в ваших играх.

— Уже участвуете, — заверил я его. Я продолжал улыбаться, хотя на самом деле мне больше всего хотелось как следует двинуть его по носу. Должно быть, мое настроение отразилось каким-то образом на моем лице, потому что Морт посмотрел на него и заметно побледнел. – Люди попали в беду. Я им помогаю. А теперь откройте же свою чертову дверь и пустите меня в дом, а то Господом Богом клянусь, устроюсь спать у вас на газоне в спальном мешке.

Глаза у Морти расширились еще сильнее, и он беспокойно огляделся по сторонам.

— Вы чертов сукин сын, — сказал он.

— Можете не сомневаться.

Он открыл дверь. Я вошел, и он запер ее у меня за моей спиной, полязгав поочередно несколькими замками.

Внутри дома все оказалось чистенько, по-деловому чистенько. Прихожую переделали в небольшую приемную, из которой дверь вела в богато драпированную комнату с обилием свечей в канделябрах. Посередине стоял стол из темного полированного дерева, окруженный соответствующими резными стульями. Ручная работа, не иначе. Морт взял коробок спичек и принялся зажигать свечи.

— Ну? – спросил он. – Собираетесь демонстрировать мне свое могущество? Устроите у меня в кабинете ураганный ветер – пусть для драматического эффекта дверьми похлопает?

— А вам бы этого хотелось?

Он швырнул коробок на стол и уселся во его главе.

— Возможно, я был с вами недостаточно откровенным, Дрезден, — заявил Морт. – Я не чародей. Я не с вашим Советом. У меня нет никакого желания привлекать к себе внимание ни Совета, ни его противников. Я не участвую в вашей войне с вампирами. Моя кровь меня вполне устраивает в ее нынешнем состоянии.

— Я не насчет вампиров, — сказал я.

— Нет? – Морт нахмурился. – Значит, война идет на убыль?

Я поморщился и уселся так, чтобы нас разделяло несколько стульев.

— Три недели назад в Мехико имела место хорошая потасовка, и наши Стражи как следует расквасили нос Красным. Похоже, это так или иначе расстроило тем планы.

— И теперь они готовятся к ответному удару, — кивнул Морт.

— Это яснее ясного, — согласился я. – Мы не знаем только, где и когда.

Морт вздохнул и опустил лоб на руку.

— Вы знаете, пару лет назад я нашел человека, которого они убили? Мальчишку, лет десяти.

— Призрак? – спросил я.

Морт кивнул.

— Парнишка даже не понимал, что случилось. Что он мертв. Ему перерезали горло. Бритвой. Отметины не было видно, пока он не поворачивал голову.

— Да, это в их стиле, — сказал я. – Но как вы можете видеть такое и не бороться с этим?

— С людьми все время происходят всякие гадости, Дрезден, — буркнул Морт. – Мне чертовски жаль, но я не вы. Не в моей власти менять это.

— Черта с два не в вашей власти, — возразил я. – Вы ведь эктомант. Один из самых сильных, кого я знаю. У вас доступ к самой разнообразной информации. Вы можете сделать очень много хорошего.

— Информацией клыков не остановить, Дрезден. Если я начну использовать то, что мне известно, против них, это будет угрозой. Стоит мне ввязаться в эти дела, и через пять минут мне перережут глотку.

— Так что лучше пусть уж они, а не вы, так?

Он поднял взгляд и развел руками.

— Я таков, какой я есть, Дрезден. Я трус. Я не извиняюсь за это, — он сцепил пальцы в замок и устало посмотрел на меня. – Так что мне сделать, чтобы вы быстрее убрались из моего дома и из моей жизни?

Я прислонил посох к столу и поудобнее устроился на стуле.

— Что вам известно о последних событиях в городе?

— В мире черной магии? – уточнил он. – Немного. Меня мучат кошмары по ночам, что бывает редко. Мертвые беспокойны последние несколько дней. Их труднее призвать – даже с учетом наступающего Хэллоуина.

— Такое случалось раньше? – поинтересовался я.

— Не в таких масштабах, — сказал Морт. – Я спрашивал, но они не объясняют, чего так боятся. По опыту своему я знаю, что это единственные проявления реакции духов на присутствие темных сил.

Я кивнул.

— Это все некромантия, — нахмурился я. – Вам приходилось слышать о некоем типе по имени Кеммлер?

Морти дернулся как от удара.

— О Господи! Его ученики?

— Похоже на то, — кивнул я. – Не один, и не два.

Лицо Морти приобрело чуть зеленоватый оттенок.

— Что ж, это объясняет, почему они так напуганы.

— Почему же?

Он вяло махнул рукой.

— Мертвые боятся того, что разгуливает здесь на воле. Некроманты могут поработить их. Управлять ими. Даже уничтожить их.

— Значит, они ощущают их энергию? – спросил я.

— Еще как.

— Отлично, — кивнул я. – На это я и рассчитывал.

Морт нахмурился и повел бровью.

— Я не знаю, — сколько их в городе, — пояснил я. – Мне необходимо знать, где они, и – по крайней мере – сколько их здесь. Вот я и хотел, чтобы вы попросили мертвых, путь помогут мне вычислить их.

Он поднял руки.

— Они не будут. Это я вам точно говорю. Невозможно заставить призрак добровольно подойти к некроманту на пушечный выстрел.

— Ну же, Морти. Не тяните кота за хвост.

— Да не тяну я, — взмолился он и сделал руками движение, отдаленно напоминающее скаутский салют. – Честью клянусь.

Я раздосадовано вздохнул.

— А как насчет остаточной магии?

— О чем это вы?

— Ну, в местах, где некроманты пользуются своей черной магией, остаются следы – вроде грязи или отпечатков. Я улавливаю их, если нахожусь достаточно близко.

— Так чего же сами их не найдете?

— Чикаго – большой город, — терпеливо объяснил я. – И что бы там ни задумали эти психи, это должно случиться до полуночи Хэллоуина. У меня нет времени обшаривать город квадрат за квадратом.

— И вы думаете, это сделают мертвые?

— Я думаю, мертвые способны проходить сквозь стены и перекрытия, и что их гораздо больше, чем меня одного, — ответил я. – И если вы их попросите, они могут это и сделать.

— Вы хотите сказать, они могут привлечь к себе внимание, — сказал Морт. – Нет. Может, они и мертвые, но это не значит, что им нельзя причинить боль. Я не собираюсь рисковать этим из-за ваших разборок.

Я даже зажмурился. Всего несколько лет назад Морти был способен разве что на то, чтобы с трудом убеждать доверчивых идиотов в том, что он способен говорить с их умершими близкими. Черт, да он едва не спился тогда. Даже после того, как он более-менее привел свою жизнь в порядок и принялся восстанавливать свои изрядно подорванные способности, он никогда не выказывал никаких признаков того, что его интересует что-либо кроме барыша. Морт всегда отличался прагматизмом.

Только не сегодня. Я видел в его взгляде спокойную уверенность. Он не собирался уступать в этом вопросе. Может, ради своих смертных братьев Морт и не готов был стены свернуть, но в случае с мертвыми все обстояло иначе.

Я прикинул свои возможности. Конечно, ничто не мешало мне поприжать Морти сильнее, но я как-то мало сомневался в том, что толку от этого выйдет немного. Я мог бы попробовать сам пообщаться с чикагскими призраками – однако, при том, что я знаком с основами эктомантии, практического опыта по этой части у меня небогато. Да и времени на то, чтобы блуждать вслепую в практически незнакомой мне области магии, у меня тоже не оставалось.

— Морт, — произнес я. – Послушайте, если вы это серьезно, я не могу на вас давить. Я уйду прямо сейчас.

Он опасливо поерзал на стуле.

— Но все это не связано с политикой Совета, — продолжал я. – Кеммлеровы выкормыши уже убили в Чикаго как минимум одного человека, и наверняка убьют еще.

Он зажмурился.

— С людьми все время что-то случается, Дрезден. И не моя в этом вина.

— Пожалуйста, — сказал я. – Морт, моя хорошая знакомая замешана в этой истории. Если я не разберусь с этими засранцами, она пострадает.

Он не открыл глаз и не произнес ни слова.

Черт. Я не мог заставлять его помогать мне силой. Если он не сделает этого сам, он не сделает этого вообще.

— Спасибо за участие, Морт, — буркнул я. Голос мой звучал скорее устало, нежели горько. – Удачи в бизнесе, — я встал, взял свой посох и пошел к двери.

Я отомкнул все замки и наполовину отворил ее, когда Морти окликнул меня из-за спины.

— Как ее зовут?

Я застыл в дверях, потом медленно вздохнул.

— Мёрфи, — ответил я, не оборачиваясь. – Кэррин Мёрфи.

Последовало долгое молчание.

— Ох, — произнес, наконец, Морт. – Чего ж вы раньше не сказали. Я спрошу у них.

Я оглянулся через плечо. Эктомант встал из-за стола и подошел к низенькому бюро. Он достал из него несколько предметов и принялся раскладывать их на столе.

Я закрыл дверь, снова запер ее и вернулся к столу. Морт расстелил на нем бумажную схему городских улиц, расставил по ее углам свечи и зажег их. Потом налил красных чернил из маленького пузырька в парфюмерный пульверизатор.

Некоторое время я молча смотрел за его приготовлениями. Наконец, я не выдержал.

— Почему?

— Я знал ее отца, — сказал Морт. – Я знал ее отца.

— Она хороший человек.

— Я слышал, — кивнул он, зажмурился на мгновение и сделал глубокий вдох. – Дрезден, мне нужно, чтобы вы помолчали немного. Я не могу отвлекаться — даже немного.

— Идет, — согласился я.

— Я попрошу их, — продолжал Морт. – Вы меня не услышите, а они – легко. Я распылю чернила над картой, а они соберут их в местах, где обнаружат эти ваши следы.

— Думаете, получится? – спросил я.

Он пожал плечами.

— Возможно. Только я никогда прежде этого не делал, — он снова зажмурился. – Шшшш, — добавил он.

Я сел и постарался не вмешиваться. Несколько минут Морт оставался совершенно неподвижен, потом губы его начали шевелиться. Никакого звука, впрочем, они не издавали, если не считать едва слышного дыхания. Он вдруг как-то сразу вспотел, и свечные огни отражались в его блестящей лысине. Воздух у моего лица внезапно завибрировал, и что-то холодное словно коснулось моего тела – сначала в одной точке, потом в другой, в третьей… Спустя секунду я уже не сомневался в том, что в комнате присутствует кто-то невидимый. Потом еще один, и еще. Не прошло и минуты, и я, несмотря на то, что не видел и не слышал никого, понял: комната буквально набита людьми. Я испытал легкий приступ клаустрофобии и подавил острое желание выйти на улицу. Определенно это была магия, но отличавшаяся от всего, с чем я имел дело прежде. Что бы ни говорили мне мои инстинкты, я оставался неподвижно сидеть у стола.

Морт вдруг кивнул, взял пульверизатор и выпустил облачко красных чернил в воздух над картой.

Я затаил дыхание и придвинулся чуть ближе.

Облачко медленно опускалось на карту, но вместо того, чтобы равномерно распределиться по ее поверхности, оно вдруг начало свиваться в нескольких местах в воронки, словно крошечные кроваво-красные торнадо затанцевали над картой. У их основания на бумаге возникли алые круги, а потом воронки вытянулись в столбики и исчезли.

Морт крякнул и, задыхаясь, плюхнулся на стул.

Я встал и вгляделся в карту.

— Что, получилось? – прохрипел Морт.

— Кажется, да, — сказал я и ткнул пальцем в карту у одного из самых больших красных кружков. – Это институт патологоанатомии. Один из них сегодня вечером сотворил там зомби.

Морт открыл глаза и тоже склонился над схемой; глаза его помутнели от усталости. Он указал на другое кровавое пятно.

— И здесь. Это Музей Природы.

Я передвинул палец на новое место.

— А это злачный довольно район. Кажется, это жилое здание, — взгляд мой скользнул по карте. – И кладбище. И… что за черт – это аэропорт?

Морт покачал головой.

— Смотрите, пятно темнее других. Я думаю, это под аэропортом, в Нижнем городе.

— Умгум, — кивнул я. – Что ж, не лишено логики. И еще два. Переулок у Бёнем-парка и тротуар в Уэккере.

— Шесть, — произнес Морт.

— Шесть, — подтвердил я.

Шесть некромантов вроде Гривейна и Коула.

А я только один.

Блин-тарарам.

Глава одиннадцатая

Сворачивая к своему дому, я зацепил крылом дурацкого джипа за свой старый железный почтовый ящик. Ящик оцарапал капот и с лязгом полетел на асфальт. Я остановил джип у лестницы, вернулся к ящику и сунул столб, на котором он покоился, обратно в дырку в земле. Столб от столкновения погнулся, и ящик пьяно покосился на бок, но все-таки держался. Сойдет.

Я собрал свою амуницию (включая взятый из Жучка обрез) и поспешил в дом.

Там я сунул все это в угол, активировал оберегов и запер тяжелую стальную дверь, которую я установил после того, как один большой и злой демон дунул, двинул и разнес к чертовой матери оригинал. Только проделав все это, я позволил себе перевести дух и расслабиться немного. Гостиная освещалась только тлеющими в камине углями, да еще двумя-тремя жалкими язычками пламени. Из кухонного алькова до меня донесся ритмичный стук – это Мыш приветственно похлопал хвостом по обшивке ледника.

Томас сидел в большом кресле у камина, бездумно поглаживая Мистера. Мой кот, свернувшись у Томаса на коленях, невозмутимо смотрел на меня своими зелеными глазами.

— Томас? — произнес я.

— На подвальном фронте без перемен, — доложил Томас. – Стоило Баттерсу преклонить голову, и он вырубился до бессознательного состояния. Я сказал ему, что он может лечь в спальне.

— Отлично, — кивнул я. Потом достал из кармана эту чертову книжку, Эрлкинга, зажег на столе несколько свечей и плюхнулся на диван.

Томас выгнул бровь.

— Ох, — пробормотал я, садясь. – Извини, не подумал. Ты, должно быть, хочешь спать.

— Не особенно, — отозвался он. – И потом, должен же кто-то нести вахту.

— Ты в порядке? – спросил я.

— Просто спать сейчас не хочется. Да ложись на диван, не бери в голову.

Я кивнул и снова лег.

— Хочешь поговорить?

— Если хотел бы, поговорил, — он снова повернулся к огню, поглаживая кота.

Ясное дело, его расстройство никуда не делось, но я по опыту знал, что давить на Томаса, пусть даже и с самыми благими намерениями, бесполезно. Он упрется из чистого упрямства, и разговор зайдет в тупик.

— Спасибо, что приглядел для меня за Баттерсом.

Томас кивнул.

Мы помолчали еще немного, и я раскрыл книжку.

Еще через некоторое время я уснул.

Почти сразу же мне начал сниться сон. Зловещие деревья, по большей части вечнозеленые, окружали небольшую поляну. В центре ее потрескивал, плюясь в небо искрами, небольшой, аккуратно сложенный костерок. В воздухе ощущался запах близкого озера: мох, и цветы, и дохлая рыба, к которым добавлялся запах опавшей хвои. От зябкого воздуха меня пробрала дрожь, и я придвинулся ближе к огню, но даже так казалось, что спина моя прижата к поверхности льда. Откуда-то сверху доносились дикие, трубные крики перелетных гусей. Я не узнал этого места, но оно почему-то казалось мне хорошо знакомым.

На решетке стоял у огня железный кофейник; с треноги свешивался котелок, в котором, судя по запаху, варилось что-то ужасно аппетитное, возможно, оленина.

Напротив меня сидел у костра мой отец.

Малькольм Дрезден был высокий, худощавый мужчина с темными волосами и ярко-голубыми глазами, в поношенных джинсах и кожаных походных бутсах. Под охотничьей курткой с меховым воротником я разглядел его любимую рубаху в красную клетку. Он нагнулся, помешал варево в котелке, потом набрал ложку, подул на нее и осторожно попробовал.

— Недурно, — сказал он. Потом взял с плоского камня две железных кружки и снял с огня за деревянную ручку кофейник. Он разлил кофе по кружкам, повесил кофейник на колышек и протянул одну из кружек мне.

— Согрелся?

Я взял кружку и некоторое время молча смотрел на него. Возможно, я ожидал, что он будет выглядеть совершенно так, каким я его запомнил, но это вышло не так. Он казался худее. Он казался совсем молодым – возможно, моложе меня. И еще… каким-то совсем обыденным.

— Ты что, оглох, сын? – спросил отец с улыбкой. – А может, онемел?

Я постарался совладать с языком.

— Холодно здесь.

— Не без этого, — согласился он.

Он достал из рюкзака пару пакетиков сухих сливок, потом пару маленьких упаковок сахара и протянул мне. Молча мы приготовили себе кофе и некоторое время потягивали его. Кофе приятно согрел желудок, от чего жуткий холод, обжигавший спину, показался почти терпимым.

— Приятное разнообразие по сравнению с моими обычными снами, — заметил я.

— В чем это? – поинтересовался отец.

— Меньше щупалец. Меньше визга. Меньше смерти.

При этих моих словах откуда-то из-за деревьев, из черноты, донесся жуткий, неземной вопль. Я вздрогнул, и сердце мое забилось чуть чаще.

— Ночь еще только начинается, — сухо заметил отец.

В лесу послышался шум, треск, и я увидел, как закачались одна за другой верхушки деревьев – кто-то или что-то очень большое продвигалось по лесу. От дерева к дереву невидимая угроза огибала маленькую поляну. Я опустил взгляд и увидел, как плещется кофе в кружке – рука моя дрожала.

— Что это? – спросил я.

— Убойся Бармаглота, сын, — отозвался отец. Он отхлебнул кофе из кружки и спокойно, без малейшего страха посмотрел на движение в деревьях. – Ты знаешь, что это. Ты знаешь, чего ему нужно.

Я поперхнулся.

— Демон.

Он кивнул, не сводя с меня взгляда своих голубых глаз.

— Не думаю, что…

— Стрижающих мечей у меня небогато, — сказал отец. Он полез в рюкзак и бросил мне шоколадный батончик. – Ближе всего к этому из того, что у меня есть – только «Сникерс».

— Думаешь, это смешно? – спросил я.

— Смотря кто это произносит.

— Ладно, — кивнул я. – Почему ты мне раньше не снился?

— Потому, что прежде мне не позволяли связаться с тобой, — невозмутимо ответил отец. – До тех пор пока другие не преступили черту.

— Не позволяли?— переспросил я. – Кто? Что за «другие»? Какую черту?

Он отмахнулся.

— Неважно. И у нас мало времени до того, как оно вернется.

Я вздохнул и потер глаза.

— О’кей. Хватит с меня этого глупого ностальгического сна. Почему бы тебе не вернуться туда, откуда ты пришел, а мне пускай приснится славный, успокаивающий такой сон о том, как пришел на работу голышом.

Он рассмеялся.

— Вот так-то лучше. Я знаю, ты боишься, сын. Боишься за своих друзей. Боишься за себя. Ты только знай: ты не один.

Я потрясенно уставился на него.

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, я не часть твоего подсознания, сын. Я – это я. Я настоящий.

— Не обижайся, но тому тебе, который мне снится, положено произнести это.

Он улыбнулся.

— Так говорит тебе твое сердце? Что я приснившаяся тень из памяти?

Мгновение я молча смотрел на него, потом мотнул головой.

— Это не можешь быть ты. Ты умер.

Он встал, обошел костер и опустился рядом со мной на колено и положил руку мне на плечо.

— Да. Я умер. Но из этого не следует, что меня здесь нет. Из этого не следует, что я не люблю тебя, парень.

Костер в моих глазах предательски расплылся, и грудь пронзило острой болью.

— Папа?

Его рука сжала мое плечо крепче.

— Я здесь.

— Я не понимаю, — пробормотал я. – Почему мне так страшно?

— Потому что теперь тебе больше терять, чем прежде, — кивнул он. – Брата. Друзей. Ты открылся для них. Ты их любил. Тебе невыносима мысль, что у тебя могут отнять кого-нибудь из них.

— Слишком много всего, — сказал я. Голос мой дрогнул. – А у меня только и прибавляется, что ран и усталости. Я ведь не супергерой какой-то. Я – это только я. И мне не нужно ничего этого. Я не хочу умирать.

Он положил вторую руку мне на другое плечо и пристально посмотрел в лицо.

— В этом страхе нет ничего ненормального. Но это еще и слабость. Это уязвимое место, через которое они могут прорываться в твое сознание. Ты должен научиться управлять этим.

— Как? – прошептал это.

— Этого тебе не скажет никто, — вздохнул он. – Ни я, ни ангел, ни падший ангел. Ты – плод собственного выбора, Гарри, и ничто не в силах изменить этого. И не позволяй никому и ничему убеждать тебя в противном.

— Но… выбор, который я делал, не всегда удачен, — возразил я.

— А кто не ошибается? – спросил он, улыбнулся мне и поднялся. – Извини, сын, мне пора.

— Подожди, — сказал я.

Он положил руку мне на голову, и на короткое мгновение я снова превратился в ребенка, маленького, усталого и непогрешимо убежденного в силе моего отца.

— Мальчик мой. Тебе еще столько всего предстоит.

— Столько? – прошептал я.

— Боли. Радости. Любви. Смерти. Разбитого сердца. Опасных вод. Отчаяния. Надежды. Хотелось бы мне побыть тобой подольше. Помочь тебе подготовиться к этому.

— К чему? – спросил я.

— Шшшшш, — произнес он. – Спи. Я буду поддерживать костер до утра.

А потом темнота и глубокая, безмолвная, блаженно покойная ночь поглотили меня без остатка.

Глава двенадцатая

Наутро голова моя слишком гудела от обилия мыслей и забот, чтобы думать более-менее продуктивно. Этого я себе позволить никак не мог. До тех пор, пока я не знаю точно, что происходит и как с этим справиться, моим главным оружием остается логика.

Мне необходимо было проветрить голову.

Я натянул тренировочный костюм как мог тихо; впрочем, судя по тому, насколько усталым выглядел Баттерс, я мог облачиться в полный комплект средневековых рыцарских доспехов и не разбудить его. Я взял Мыша на поводок, захватил с собой пластиковую бутылочку ледяной воды и направился к двери.

Томас уже ждал меня, стоя у джипа. Оделся он так же, как я – в шорты и футболку, только на нем это, разумеется, сидело с небрежным шиком, тогда как я, казалось, приобрел свой наряд на распродаже старья.

— А где Жучок? – спросил он.

— У механика, — ответил я. – Кто-то измолотил его.

— Зачем?

— Не знаю точно, — отозвался я. – Ну как, в настроении прошвырнуться?

— Зачем? – повторил он.

— В голове всякая фигня. Надо проветрить.

Томас кивнул.

— Куда?

— На пляж.

— Ясно, — еще раз кивнул он и ткнул пальцем в джип. – А это что за линкор?

— Билли с Джорджией дали напрокат.

— Очень мило с их стороны.

— Мило, но глупо. Он не продержится долго, пока я за рулем, — вздохнул я. – Впрочем, мне нужны колеса. Побежали. Ночь прошла, но я все-таки не хочу оставлять Баттерса одного надолго.

Он кивнул, и мы забрались в джип.

— Ты не хочешь сказать мне, что происходит?

— Видит Бог, нет, пока не выпущу немного пара.

— Ясно, — сказал он, и остаток пути до пляжа мы проделали молча.

В летнее время пляж у Норт-авеню одно из излюбленных мест отдыха горожан. Впрочем, пасмурным октябрьским утром народу здесь было немного. На стоянке виднелось всего две машины кроме нашей – должно быть, кто-то тоже приехал для пробежки.

Я остановил джип, и мы с Томасом вышли. Пару минут я потратил на гимнастику, хотя мог бы проделать ее и старательнее. Томас просто облокотился на капот джипа и наблюдал за мной, воздерживаясь от комментариев. По опыту я знаю, что накачанные мускулы мало помогают в случаях, когда имеешь дело с вампирами. Покончив с зарядкой, я кивнул ему, и мы пустились трусцой по беговой дорожке, начав с самого медленного темпа. Так я бежал минут десять, пока не разогрелся достаточно, чтобы прибавить скорости. Томас с отрешенным видом держался в нескольких шагах за мной. Я бежал, стараясь дышать ровнее; Томас тоже поначалу не задыхался, хотя ноги у меня заметно длиннее, и у меня за плечами несколько лет регулярных занятий бегом. Наконец, я добавил ходу, и ему пришлось приложить некоторые усилия, чтобы не отставать от меня.

Мы пробежали вдоль всего пляжа, миновали служебное здание – здоровенную дуру, изображавшую палубные надстройку старого речного парохода, отчего казалось, что этот пароход утонул по палубу в песке. В дальнем конце пляжа мы повернули и побежали обратно. Так мы сделали три круга, прежде чем я немного убавил скорость.

— Так хочешь услышать, что происходит?

— Угу, — выдохнул он.

— О’кей, — поблизости не виднелось ни души, да и солнце поднялось уже высоко, выглядывая в просветы между чикагскими небоскребами. Вряд ли Мавра лично подслушивала меня, да и сомнительно, чтобы ее смертные приспешники могли это сейчас делать. Более уединенной обстановки я, пожалуй, не нашел бы. Я начал с получения Мавриного письма и рассказал Томасу все события вчерашнего вечера и минувшей ночи.

— А знаешь, что нам надо сделать? – спросил Томас, когда я договорил. – Нам надо убить Мавру. Нужно сделать это нашим семейным проектом.

— Нет, — мотнул я головой. – Если мы доберемся до нее, первой пострадавшей станет Мёрфи.

— Ну да, да, — сказал Томас. – Я очень хорошо представляю себе, что сказала бы Мёрфи на этот счет.

— Я не собираюсь доводить до этого, — буркнул я. – И потом, что бы там ни говорилось в этом «Слове Кеммлера», за книгой охотятся чертовски серьезные, без дураков опасные люди. Возможно, это не худшая мысль: сделать так, чтобы она, книга, им не досталась.

— Верно, — кивнул Томас. – То есть, ты сбережешь ее от нехороших людей, чтобы вручить ее еще менее хорошему вампиру, так?

— Насколько это в моих силах, нет, — заявил я.

— Значит, Мёрфи так и так пострадает? – спросил он.

Я недобро сощурился.

— Насколько это в моих силах, нет.

— Как это ты ее защитишь?

— Есть кой-какие идеи. Только для начала надо отыскать "Слово Кеммлера", иначе все трепыхания впустую.

— И как ты собираешься это проделать?

— Составим карту, — объяснил я. – Сомневаюсь, чтобы эти ребята разгуливали здесь со всей своей черной магией за просто так. Мне нужно выяснить, где они побывали, и вычислить, что они все-таки делают.

— А Баттерс? – поинтересовался Томас.

— Пока подержим под охраной моих оберегов. Я не знаю, что Гривейн от него хотел, и пока не узнаю, пусть он не высовывается.

— Как-то мне не кажется, что Гривейн большой поклонник польки, — хмыкнул Томас.

— Ясное дело. Это наверняка связано с одним из лежащих в морге тел.

— Так чего просто не поехать туда? – предложил Томас.

— Нельзя. Там убит один из охранников. Весь дом залит кровью, возможно, и труп его там лежит, и одному Богу известно, что натворил там Гривейн после того, как мы удрали. Копы наверняка опечатали дом, и уж наверняка они горят желанием побеседовать со всеми, кто мог там находиться. Я не могу себе позволить застрять в камере для допросов. И Баттерс тоже.

— Так попроси Мёрфи разузнать.

Я стиснул зубы.

— Не могу. Мёрфи в отпуске.

— Ого, — произнес он.

— Я поливаю ее цветочки.

— Ну да.

— Пока она на Гавайях.

— Угу, — кивнул он.

— С Кинкейдом.

Томас споткнулся. Я не замедлил бега.

Он нагнал меня ярдов через сто.

— Ну и сучка.

Я мотнул головой.

— Мне кажется, она хотела, чтобы я уговорил ее не уезжать, — сказал я. – Мне кажется, она за этим ко мне и приходила.

— Так чего ты не уговорил?

— Не сообразил, пока не было уже поздно. И потом, она же не моя подружка. И вообще не моя. Не мое дело говорить ей, с кем ей встречаться, а с кем нет, — я покачал головой. – И еще… я хочу сказать, если бы у нас с Мёрфи и было бы чего, это случилось бы прежде, так? И мне это бы дорого обошлось, знаешь ли. Большая часть моих доходов – это плата за работу на ОСР.

— Надо же, какой ответственный подход, Гарри, — заметил Томас.

— Умнее не усложнять положение.

Секунду-другую Томас хмуро смотрел на меня.

— Ты это серьезно? – спросил он наконец.

— Угу, — я пожал плечами. – Пожалуй, да.

— Знаешь, братец, — сказал он, — порой я глазам своим не верю, как глупо ты поступаешь.

— Глупо? Ты только что назвал это рассудительностью.

— Это относилось к твоим объяснениям, — ответил Томас. – Но не к любви.

— Но между нами нет любви!

— И не будет, — кивнул Томас, — если ты ко всему будешь относиться исключительно с позиций логики.

— Ну, ты-то у нас спец по этой части.

Томас затопал кроссовками по песку с большим ожесточением.

— Я знаю, каково это – терять любовь. Не будь идиотом, Гарри. Не потеряй ее, как это сделал я.

— Не могу я терять того, чего у меня нет.

— У тебя есть шанс, балда, — буркнул он, и мне вдруг показалось, что он вот-вот набросится на меня с кулаками. – А это больше, чем осталось у меня.

Я не стал развивать темы. Мы добежали до конца пляжа и свернули к джипу, остывая на ходу.

— Томас, дружище, — произнес я наконец. – Какая муха тебя сегодня укусила?

— Проголодался, — буркнул он.

— Можем заскочить в «Макдоналдс» или еще куда по дороге домой.

Он злобно оскалился.

— Не так проголодался.

— А-а… — некоторое время мы шли молча. – Но ты же кормился только вчера.

Он усмехнулся, но невесело.

— Кормился? Нет. Та женщина… ничего такого.

— Но вид она имела, словно бежала марафон. Ты же взял от нее чего-то.

— Взял, — буркнул он еще более хмуро. – Но толку от этого чуть. Я ничего от нее толком не взял. И ни от кого не могу. Со времен Жюстины не могу.

— Но пища остается пищей, разве нет? – спросил я.

— Нет, — мотнул головой он. – Не остается.

— Но почему?

— Все совсем по-другому.

— Тогда как?

— Нет смысла объяснять.

— Почему? – повторил я.

— Тебе не понять, — буркнул он.

— Если не скажешь – конечно, не понять, балбес, — возразил я. – Томас, я все-таки твой брат. Я хочу понять тебя, — я остановился и положил руку ему на плечо, с силой развернув лицом к себе. – Послушай, я понимаю, что все идет не так, как нам хотелось бы. Но, черт подери, если ты будешь просто беситься всякий раз, как что-то тебя огорчает, если ты так и не дашь мне шанса понять тебя, мы вообще далеко не уедем.

Он раздраженно зажмурился, потом повернулся и зашагал обратно к кромке воды. Я пошел следом. Он вдруг остановился – так резко, что я едва не налетел на него.

— Пробежимся еще раз? – сказал он. – Прибежишь первым – расскажу.

Я удивленно заморгал.

— Это что еще за детский сад?

Серые глаза его вспыхнули гневом.

— Ты хотел знать, на что это похоже? Обгони меня.

— Бред какой, — произнес я. – Бред бредовый, да и только, — потом пнул Томаса коленкой под зад и припустил по песку со всех ног.

Это почти животное наслаждение – бежать наперегонки. Не случайно дети носятся во все стороны – ради удовольствия. Взрослые, случается, забывают об этом. Я напрягал ноги, еще не отошедшие от долгой пробежки трусцой, но даже так возбуждение от бега разом выкинуло у меня из головы лишние мысли.

Где-то далеко у меня за спиной Томас, чертыхнувшись, поднялся с песка и побежал вдогонку.

Мы бежали сквозь серое утро. Утро выдалось чертовски холодным, и даже здесь, у самой воды воздух оставался сухим. Томас обогнал меня на пару шагов, оглянулся и лягнул ногой песок, бросив горсть его мне в лицо, в глаза. Я вдохнул несколько песчинок и закашлялся, однако все-таки ухитрился ухватиться пальцами за Томасову футболку. Веса во мне больше, чем в нем, и когда я дернул со всей силы, он снова пошатнулся, и я, так и продолжая кашлять, вырвался вперед.

Хуже всего мне пришлось на последней сотне ярдов. Холодный, сухой воздух обжигал горло и легкие, как это бывает только при беге на длинные дистанции. Я свернул с песка на стоянку; шаги Томаса слышались совсем близко за спиной.

Я добежал до джипа, опережая его максимум на четыре шага, шлепнул ладонью по металлической боковине и, задыхаясь, привалился к машине. В горло, казалось, залили расплавленный свинец. Как только я обрел способность шевелиться, я достал из черной поясной сумочки ключи. Ключей у Джорджии на одном кольце оказалось несколько штук, и я тыкал ими в замок по очереди. После третьей неудачной попытки я подавил острое желание выбить окно машины и схватить бутылочку с водой, которую я оставил на водительском сидении. Я все-таки заставил себя пробовать ключи более методично и в конце концов нашел нужный. Я отпер дверь, схватил бутылку, открутил крышку и припал к горлышку губами в надежде унять пожар в горле.

Я сделал первый глоток, и вода показалась мне блаженным питьем из личного кулера Господа Бога. Жжение в горле чуть унялось, но не прошло совсем.

Прежде, чем я успел сделать еще глоток, Томас выбил бутылку у меня из руки. Она описала в воздухе дугу и приземлилась на песок, расплескав воду.

Вспыхнув от ярости, я повернулся к Томасу.

Он спокойно встретил мой взгляд.

— Вот так.

Я уставился на него.

— Именно так, — с тем же невозмутимым видом он обошел машину и сел на правое кресло.

Несколько секунд я оставался на месте, пытаясь совладать со снедающей меня жаждой. Это оказалось почти невозможной задачей. Я представил себе, каково это – жить с такой мукой, с такой болью час за часом, день за днем, зная, что для того, чтобы почувствовать себя лучше, всего-то и нужно, что взять сосуд, наполненный тем, что мне нужно, и опорожнить его. Мог бы я устоять перед желанием время от времени сделать глоток или два? Хватило бы этого, чтобы сохранить мне жизнь?

Ну, некоторое время, может, и смог бы. Но вряд ли жажда эта ослабела со временем. Рано или поздно она одолела бы меня. Мне делалось бы все труднее сконцентрироваться, уснуть, это в свою очередь ослабило мой самоконтроль, а это еще сильнее мешало бы мне сконцентрироваться или уснуть. Замкнутый круг. И сколько, интересно, я продержался бы вот так?

Томас держался уже почти год.

Не знаю, удалось ли бы мне это, окажись я на его месте.

Я сел за руль и захлопнул дверь.

— Спасибо, — сказал я.

Мой брат кивнул.

— Куда теперь?

— В «Севен-Элевен», — отозвался я. – Питье с тебя.

Он чуть улыбнулся и снова кивнул.

— А потом?

Я сделал глубокий вдох. Бег помог мне немного прочистить мысли. Разговор с братом помог еще немного. Я понимал его теперь немного лучше, а это добавляло мне уверенности. В голове прояснилось достаточно, чтобы я прикинул свой следующий необходимый шаг.

— Домой. Ты присмотришь за Баттерсом. Я проверю точки на карте – посмотрим, что мне удастся обнаружить там. Если сам не нарою ничего, может, придется отправиться за ответами в Небывальщину.

— Но это же опасно, разве нет? – спросил он.

Я тронул машину с места и пожал плечами.

— Такая жизнь.

Глава тринадцатая

Я принял душ, оделся и оставил Томаса сторожить продолжавшего спать Баттерса. Томас устроился на диване с книгой, свечой и старой кавалерийской саблей, которую он отхватил как-то на распродаже и заточил остро как бритва. Обрез я положил на журнальный столик – так, чтобы до него было легко дотянуться, и Томас кивнул в знак благодарности.

— Присмотришь за ним? – спросил я скорее для проформы.

Томас перевернул страницу.

— Ни одной сволочи до него не дотронуться.

Мыш улегся на полу между входной дверью и спальней и шумно вздохнул.

Я сел в джип и достал Мортину карту. Ближней ко мне магической горячей точкой, отмеченной на карте кроваво-красным чернильным пятном, оказался тротуар в Уэйкере.

Найти место, где припарковать машину, оказалось чертовски сложной задачей. То есть, в Чикаго с этим сложности всегда, но обычно у меня неплохое чутье, и на Жучке я справлялся с этим довольно успешно, тогда как на этом Левиафане я все время боялся укоротить соседние машины дюймов на пять-десять каждую. Кончилось все тем, что мне пришлось заплатить за место на многоэтажной стоянке и пройти пару кварталов пешком, напрягая все свои чародейские чувства в поисках темной энергии, которую обнаружили для меня чикагские мертвецы.

Нужное мне место я нашел на тротуаре перед угловой аптекой.

Оно оказалось таким крошечным, что я едва не прошел мимо. Ощущение слегка напоминало то, которое испытываешь, проходя через струю воздуха из кондиционера. Подобно другим темным энергиям, с которыми мне доводилось сталкиваться, residual магия обдавала холодом, жутким холодом – я сразу же покрылся гусиной кожей. Я остановился, зажмурился и сосредоточился на остаточном излучении.

Странное это было ощущение. Большая часть энергии рассеялась с рассветом, но даже оставшейся малой части хватало, чтобы от холода перехватило дыхание и закружилась голова. Что-то похожее мне уже доводилось испытывать – похожее, но не в точности такое. Что-то в этом отличалось от зловещей ауры, окружавшей Гривейна, или от того, что я ощущал на других чернокнижниках в прошлом. То есть, энергия-то отличалась мало или не отличалась вовсе, но ей недоставало того гнусного, липкого ощущения порока, что я испытывал прежде.

И больше ничего. Я нахмурился и огляделся по сторонам. На асфальте виднелось пятно, словно кто-то не смыл до конца потек крови, а может, расплескал кофе. Вокруг меня сновали пешеходы; некоторые бросали на меня удивленные или раздраженные взгляды. По проезжей части неслись машины.

Я поспрашивал в аптеке, но ее только что открыли, и никто не видел и не слышал ничего необычного. Я обошел окрестные магазины, но в этой части города они закрываются уже в шесть или семь вечера, и в них мне тоже ничем не помогли.

Кстати, если кто не знает, работа следователя на девяносто процентов состоит из такого. Ты много ищешьи не находишь ничего. От этого имеется средство: искать еще больше. Я вернулся к джипу и поехал на следующую точку, у Музея Природы.

Музей расположен на Лейк-Шор-драйв и занимает целый квартал к северу от стадиона Солджерс. Я успел еще порадоваться тому, что попал сюда в разгар рабочей недели. Будь сегодня воскресенье, да еще случись матч с участием Медведей, мне бы пришлось искать место на стоянке где-нибудь во Внутренней Монголии. А так я сумел найти платную стоянку в том же квартале, что и музей, что обошлось мне всего лишь в небольшую часть национального дохода.

Я подошел ко входу в музей со стоянки и задержался. Перед главным входом стояли две полицейских машины и карета «скорой». Ага… Похоже, это место обещало стать интереснее предыдущего.

Музей только что открылся для посещения, и вход снова обошелся мне в существенную для моего бюджета сумму. Черт, мой кошелек похудел еще сильнее обычного. Такими темпами мне никак не спасти человечества от черной магии, подумал я. Блин-тарарам, да что ж это за жизнь такая?

Я вошел в музей с парадного входа, впечатляющего уже своими размерами. Первое, на что упал мой взгляд – это на жемчужину в музейном собрании. На Сью, самый большой, самый полный и наиболее хорошо сохранившийся скелет тираннозавра из всех, обнаруженных до сих пор. Это настоящие кости – не какая-нибудь там пластмассовая поделка для туристов. Музей гордится подлинностью своих экспонатов – и, черт подери, этим стоит гордиться. Невозможно стоять в тени Сью, видеть скелет этого огромного хищника, его размер, его мощь, его чудовищные зубы, не ощущая себя при этом огорчительно съедобным объектом.

Конец октября не отмечен пиком посетительского интереса, так что в зале я увидел только двух-трех человек, не относившихся к персоналу музея. Зато персонала в наличии имелось. Двое сотрудников музейной охраны в коричневой форме военного типа и еще тип постарше с седеющей шевелюрой и в дорогом костюме. Тип в костюме стоял у какой-то служебной двери и беседовал с парой полицейских, лица которых были мне незнакомы.

Косясь на эту троицу краем глаза, я переходил от экспоната к экспонату, пока словно случайно не оказался на достаточном расстоянии от них, чтобы Прислушаться.

— …черт-те что, — говорил пожилой тип, судя по всему, шеф музейной охраны. – Даже в голову не могло прийти, чтобы такое могло произойти здесь.

— Люди всякие бывают, — отозвался старший из двух копов, чернокожий мужчина лет сорока. – И съехать с катушек тоже каждый может.

Коп помоложе страдал избыточным весом и имел коротко стриженные волосы цвета приготовленной на пару моркови.

— Скажите, сэр, вам не известно никого, кто мог бы вступить в конфликт с мистером Бартлсби?

— С доктором, — поправил его охранник. – С доктором Бартлсби.

— Конечно, конечно, — согласился младший коп, черкая что-то у себя в блокноте. – И все же, вам никого такого не известно?

Пожилой охранник покачал головой.

— Доктор Бартлсби был старый ублюдок. Его все недолюбливали, но я не знаю никого, кто не переносил его до такой степени, чтобы убить.

— Он сотрудничал здесь с кем-нибудь?

— У него имелась пара помощников, — кивнул охранник. – Аспирантов, кажется. Молодая женщина и мужчина, тоже молодой.

— Муж и жена? – поинтересовался коп.

— Нет, насколько мне известно.

— Имена? – спросил старший коп.

— Девицу зовут Алисия Нельсон. Парень – китаец или что-то в этом роде. Ли-Шуй или как там его.

— В музее имеются какие-нибудь документы на них? – продолжал спрашивать коп.

— Не думаю. Они приходили с доктором Бартлсби.

— Вы давно знакомы с доктором?

— Месяца два, — ответил охранник. – Он не в штате музея – как приходящий профессор он занимался детальным изучением одной из выездных экспозиций. Сейчас, кстати, ее упаковали для очередной выставки. Ее должны были увезти через несколько дней.

— Что за экспозиция? – поинтересовался младший коп.

— Одна из выставок, связанных с коренным населением континента, — сказал охранник. – Каокианские артефакты.

— Ка… чего? – поперхнулся старший коп.

— Каокианские, — терпеливо повторил охранник. – Это такое индейское племя, обитавшее в долине Миссисипи семь или восемь, кажется, столетий назад.

— А эти ваши артефакты, они ценные? – спросил младший коп, продолжая записывать.

— Это как посмотреть, — сказал охранник. – Если они и имеют ценность, так только научную. Глиняные черепки, старая утварь, каменные орудия, такие штуки. Их не так трудно уничтожить.

— Люди всякие странные поступки совершают, — заметил младший коп, так и не отрываясь от своего блокнота.

— Вам виднее, — кивнул пожилой охранник. – Послушайте, приятели, музею желательно вернуться в нормальный режим работы как можно быстрее. Уже несколько часов прошло. Можем мы, наконец, вынести труп?

— Прошу прощения, сэр, — покачал головой старший коп. – Нет, пока детективы не завершат осмотр места происшествия.

— И сколько это еще займет времени? – спросил охранник.

На поясе у старшего копа щелкнула рация, и он поднес ее к уху.

— Сэр, — обратился он к шефу музейной охраны после короткого разговора по рации. – Тело сейчас вынесут. Но криминалистам потребуется еще пара часов для осмотра.

— Почему так долго? – удивился охранник.

Тот пожал плечами.

— До тех пор, боюсь, нам придется закрыть проход через зал, в котором это произошло.

— Но там, дальше по коридору, полдюжины кабинетов музейного руководства, — пытался протестовать охранник.

— Уверен, что они закончат работу по возможности быстро, сэр, — заверил его коп – правда, тоном, отбивавшим охоту спорить.

— Хоть скажите моему боссу, что я честно старался, — вздохнул охранник. – Сходите со мной объяснить ему лично?

— С радостью, — отозвался коп с вымученной улыбкой. – Валяйте, ведите, — оба копа и старший охранник ушли куда-то вглубь здания – должно быть, к директору или кому-нибудь в этом роде, кого перспектива закрытия зала, в котором произошло преступление, явно радовала очень мало.

Я задумчиво пожевал губу. У меня не возникало ни малейших сомнений в том, что убийство, о котором говорили копы, и мое пятно остаточной магии как-то связаны друг с другом. Однако, если пятно располагалось на месте убийства, доступ к нему тоже могли закрыть. Криминалисты могут работать на месте в поисках улик несколько часов, даже дней.

Из этого следовало, что если я хотел попасть на это место, мне нужно было действовать немедленно. Судя по тому, что говорили копы, криминалисты еще не прибыли. Выносить тело предстояло парням из новой городской службы, созданной специально для перевозки покойников в пределах города – в пользу этого предположения говорила машина «скорой помощи» у входа. Копы ушли с начальником охраны, а это означало, что на месте преступления остаются максимум детектив и один коп. Возможно, мне удалось бы подобраться достаточно близко, чтобы высмотреть что-нибудь полезное.

Мне хватило пары секунд на то, чтобы принять решение. Стоило шефу охраны скрыться из вида, как я нырнул в ничем не примечательную служебную дверь, сбежал по лестничному пролету и оказался в казенного вида коридоре, явно предназначенном не для посетителей музея, но исключительно для его сотрудников. Я миновал небольшую нишу с холодильником и столиком, на котором стояла кофеварка. Я налил себе чашку кофе, взял газету и блокнот на пружине, которые кто-то оставил на столе. Нагрузившись всем этим добром, я постарался изобразить из себя научного сотрудника, со скучающим видом идущего в свой кабинет. Пока я даже представления не имел, куда направляюсь, однако старался выглядеть целеустремленно, а сам тем временем напрягал все свои чувства в попытке уловить остатки темной энергии.

Так я шел, сворачивая на каждом пересечении коридоров налево. Пару раз я попадал в тупик, и мне приходилось возвращаться, каждый раз стараясь не потерять ориентации. Сплетение коридоров и туннелей под музеем запросто заглотило бы небольшую армию и не подавилось бы, а я не мог позволить себе роскоши заблудиться.

Мне потребовалось минут пятнадцать, чтобы найти его. Один из коридоров перегораживала натянутая поперек бело-красная полицейская лента, и я поднырнул под нее. Не успел я сделать и пары шагов, как ощутил уже знакомый леденящий холод. Я нашел свое пятно некромантской энергии, и в самом центре его находилось место убийства. Я услышал шаги, скользнул в сторону и не шевелился, пока мимо меня проходило двое полицейских в штатском, вполголоса споривших о том, как быстрее выбраться из этого чертова места на свежий воздух, чтобы перекурить. Настроение у обоих после возни с трупом и местом преступления, похоже, было не из лучших.

— Роулинз, — буркнул один из них в рацию. – Где ты, черт тебя подери?

— Общаюсь с местным начальством, — послышался ответ. Я узнал голос старшего копа, чернокожего.

— Ты скоро сможешь спуститься на место?

— Дайте мне еще несколько минут.

— Чтоб его, — буркнул второй детектив. – Ублюдок нарочно тянет резину.

Второй, с рацией, кивнул.

— Угу. Я на дежурстве со вчерашнего полудня. Ну и ладно, все равно мы почти кончили уже. А он, дай Бог, через пять минут соблаговолит свою задницу дотащить сюда.

Второй кивнул, и они скрылись в направлении лестницы.

Я двинулся дальше по коридору. По обе стороны тянулись двери кабинетов – все запертые. Только одна дверь в дальнем конце коридора была открыта, и свет в кабинете горел. В моем распоряжении имелось всего несколько минут, и если я хотел узнать что-то, я должен был действовать немедленно. Я шагнул вперед.

Тело могли уже и унести, но запах смерти ударил мне в ноздри еще за пару ярдов от двери. Этот запах трудно описать. Его трудно выделить, он ощущается как дополнение к другим запахам. В воздухе стоял густой запах крови, к которому примешивалась легкая вонь испражнений. Что-то еще примешивалось к ним – запах плесени (вполне естественный для подвального помещения) и чего-то пряного… возможно, каких-то благовоний. Запах смерти смешивался с ними со всеми – резкий, напрягающий нервы, что-то среднее между горелой плотью и дешевым моющим средством на нашатырной основе. Желудок мой неприятно дернулся, и нарастающее ощущение темной энергии тоже мало успокаивало его.

Кабинет оказался довольно большой. Вдоль стен выстроились шкафы и полки. Посередине стояли компактной группой три рабочих стола. В углу белел небольшой холодильник, рядом с ним стоял старый на вид диван, а перед диваном – журнальный столик, на котором виднелись пустые коробки из китайского ресторана на вынос и ноутбук. Все полки были уставлены книгами, тетрадями, папками и несколькими личными предметами: дешевые фаянсовые кружки, парой фотографий в рамках и несколько романов в бумажных обложках.

И все это было забрызгано кровью напополам с черной магией.

Кровь уже подсохла и потемнела. Самая большая лужа темнела на полу между дверью и ближним столом. Резкая, почти прямая линия отметила то место, откуда подняли труп – должно быть, пропитавшаяся кровью пола пиджака или плаща волочилась за ним по линолеуму. Капли крови забрызгали стены, столы, фотографии, романы и фаянсовые кружки.

Я ненавижу кровь. Декоративные свойства ее оставляют желать лучшего. И пахнет она омерзительно. Мой желудок снова дернулся, и мне пришлось приложить усилия, чтобы не расстаться с пончиками, которые я успел перехватить по дороге. Я крепко зажмурился и заставил себя снова открыть глаза. Смотреть. Единственный способ избежать подобных сцен в будущем заключается в том, чтобы внимательно всмотреться в эту, выяснить, кто это натворил, а потом не позволить ему или им проделать это еще раз.

Я стряхнул отвращение и сосредоточился, всматриваясь в подробности.

Хотя на полу виднелось несколько больших пятен крови, ни на боковой, ни на верхней поверхностях ближнего стола их не было. Значит, упав, жертва почти не двигалась. Или убитого держали, или он истек кровью так быстро, что не успел доползти до телефона, чтобы позвать на помощь. Я поднял взгляд. На потолке крови почти не было. Это ничего не доказывало, но если кто-то перерезал ему горло, струя добила бы и до потолка. Любая другая открытая рана скорее всего оставила бы жертве, судя по всему, д-ру Бартлсби возможность двигаться еще минуту-две. Похоже, его все-таки держали.

Я опустил взгляд. В крови на полу виднелся отпечаток ноги носком в сторону выхода. Кроссовок или какой-то другой спортивный ботинок, причем не очень большого размера. Возможно, женский… или подростковый. Чтобы меня не мучили ночные кошмары, я решил считать этот ботинок женским. Детям не стоит смотреть на такое.

Впрочем, а кому стоит?

В другом отношении комната производила еще более гнетущее впечатление. Темная энергия здесь не сводилась к тому чистому, безмолвному холоду, что ощущал я на тротуаре в Уэккере. Здесь она казалась извращенной, черной, уродской какой-то. Какую бы разновидность магии не использовали здесь, от нее исходил зловещий запах. Кто-то воспользовался своими магическими силами для того, чтобы убить человека – и наверняка получил от этого удовольствие. Хуже того, оставленная им аура заметно отличалась от той, которую я ощущал в присутствии Коула или Гривейна. Магические штучки не оставляют за собой отчетливого следа на манер отпечатка пальца, так что по ним вряд ли можно вычислить конкретного чародея, но что-то подсказывало мне: это убийство проделано более неуклюже и исступленнее, чем это сделал бы Гривейн, и грязнее, чем предпочел бы Коул.

И все же эту магию отличала сила – с такой сильной я почти не сталкивался прежде. Кто бы ни сложил заклятие, использованное здесь, он наверняка не уступал мне в силе. А может, и превосходил.

— Э! – послышался голос у меня за спиной. – Так я и знал, что это вы.

Я застыл, потом медленно обернулся. Старший, чернокожий коп с верхнего этажа стоял футах в десяти от меня, небрежно положив руку на кобуру своего пистолета. Судя по выражению лица, держался он настороже, но не то, чтобы с открытой враждебностью, да и поза его говорила о том же. Лейбл на груди форменной куртки гласил: Роулинз.

— Кто – я? – поинтересовался я.

— Гарри Дрезден, — отозвался он. – Чародей. Парень, с которым работает Мёрфи из ОСР.

— Угу, — согласился я. – Похоже, это я.

Он кивнул.

— Я видел вас наверху. Вы не слишком похожи на музейного сотрудника. Да и на посетителя обычного – не очень.

— Большая кожаная ветровка, да? – улыбнулся я.

— И она тоже, — признал Роулинз. – Что вы здесь делаете?

— Просто смотрю, — ответил я. – В комнату не заходил.

— Угу. Об этом можно судить хотя бы потому, что я вас еще не арестовал, — Роулинз посмотрел мимо меня, и выражение его лица разом сделалось менее равнодушным. – Черт-те что.

— Угу, — согласился я.

— Что-то во всем этом не так, — сказал он. – Ну… не знаю. Словно зубы ломит. Не так, как обычно. Я видал зарезанных. Здесь по-другому.

— Угу, — повторил я. – По-другому.

Взгляд его темных глаз переместился на меня.

— Из разряда того, чем занимается ОСР, да?

— Угу.

Он хмыкнул.

— Вас послала Мёрфи?

— Не совсем, — признался я.

— Тогда почему вы здесь?

— Потому, что я не люблю вещей, от которых ломит зубы у видавших виды копов, — ответил я. – И что, ребята, подозреваемые у вас имеются?

— Для того, кто оказался здесь вроде как случайно, вы задаете очень много вопросов, — заметил он.

— Не больше, чем задавал их коп, которому вроде как положено просто охранять место преступления, — парировал я. – Там, наверху.

Он ухмыльнулся, блеснув белыми зубами.

— В яблочко. Я работал прежде детективом. Дважды.

Я удивленно двинул бровью.

— Что, оба раза вышибали?

— Оба раза, — признался Роулинз. – Не на тех наезжал.

Я улыбнулся в ответ, хотя и немного кривовато – место не располагало.

— Вы собираетесь меня арестовать?

— Посмотрим.

— На что посмотрим?

— На то, зачем вы здесь, — он спокойно встретил мой взгляд, не убирая руки с кобуры.

Я не стал задерживать взгляда. Вместо этого я оглянулся через плечо обратно в кабинет, обдумывая ответ. В конце концов я решил, что немного искренности не помешает.

— В городе объявились кое-какие нехорошие парни. Сомневаюсь, чтобы полиция могла с ними справиться. Я пытаюсь обнаружить их прежде, чем они причинят вред кому-нибудь еще.

Долгое мгновение он внимательно смотрел на меня. Потом снял руку с кобуры, сунул ее в карман и достал оттуда сложенную газету, которую протянул мне.

Я взял ее и развернул. Это была университетская газета, и на первой же странице красовалась фотография коренастого пожилого мужчины с бакенбардами до подбородка, рядом с которым стояли молодая женщина и молодой мужчина с восточными чертами лица. Подпись под фотографией гласила: Профессор Чарльз Бартлсби и его ассистенты Алисия Нельсон и Ли Хань готовятся к изучению каокианской коллекции Музея Природы в Чикаго.

— Вот она, жертва – в середине, — пояснил Роулинз. – Его ассистенты работали в этом же кабинете. Мы звонили им на мобильные – не отвечают. И по месту проживания их тоже нету.

— Подозреваемые? – спросил я.

Он пожал плечами.

— Приезжих не так-то часто убивают. Они единственные в городе знакомы с жертвой. Приехали вместе с ним откуда-то из Англии.

Я перевел взгляд с газеты на Роулинза и нахмурился.

— Почему вы мне помогаете?

Он удивленно повел бровью.

— Я? Помогаю? Вы бы это и так узнали. А я вас и не видел вовсе.

— Понятно, — кивнул я. – И все-таки, почему?

Он прислонился к стене коридора, скрестив руки на груди.

— Потому, что когда я был совсем еще зеленым копом, я побежал на женский визг. И увидел… увидел… — лицо его сделалось отрешенным, — такое, что снилось мне потом в кошмарных снах тридцать лет. Эта тварь душила девушку. Я оттолкнул ее и разрядил в нее пистолет. А она оторвала меня от земли и несколько раз двинула башкой о стену. Я уж думал, тут и конец любимому сыночку матушки Роулинз.

— И что случилось?

— Тут подбежал отец вашей Мёрфи с обрезом, заряженным крупной солью, и застрелил ее. А потом взошло солнце, и эта тварь просто вспыхнула – как труп, облитый бензином, — Роулинз тряхнул головой. – Я в долгу перед Мёрфиным стариком. И я достаточно всего навидался на улицах, чтобы понимать, она много хорошего делает. А вы ей в этом помогаете.

Я кивнул.

— Спасибо, — сказал я.

Он кивнул в ответ.

— Только это не значит, что я собираюсь терять из-за вас работу, Дрезден. Уходите, пока вас никто не видел.

Тут меня осенило.

— Вы слышали про институт патологоанатомии?

Он пожал плечами

— Еще бы. Про него все копы знают.

— В смысле, что случилось там сегодня ночью? – пояснил я.

Роулинз мотнул головой.

— Нет, ничего.

Я нахмурился. Вряд ли жестокое убийство в морге могло остаться без внимания. Ну, если в газеты еще не попало, то уж полиция-то могла об этом знать.

— Не слышали? Вы уверены?

— Точнее точного.

Я кивнул ему и пошел по коридору.

— Эй, — окликнул он меня.

Я оглянулся через плечо.

— Вы их остановите? – спросил Роулинз.

— Надеюсь.

Он окинул взглядом залитую кровью комнату и снова посмотрел на меня.

— Хорошо. Удачной охоты, сынок.

Глава четырнадцатая

— Уау! – заметил Баттерс, позабавлявшись с приборной панелью джипа. – Чего здесь только нет. Спутниковое радио. И в этот их чейнджер, наверное, все мои диски запихнуть можно. И – ух ты! – смотрите-ка! Бортовая навигационная система есть, так что мы никак не заблудимся, — Баттерс нажал какую-то кнопку на панели.

— Приближаемся к Хельсинки, — сообщил приятный женский голос из динамика.

Я выразительно изогнул бровь и покосился сначала на приборную панель, потом на Баттерса.

— Похоже, машина немного заблудилась.

— Похоже, ваше поле влияет и на этот компьютер, — хмыкнул Баттерс.

— Вы так считаете?

Он немного натянуто улыбнулся и в десятый раз проверил, застегнут ли его ремень безопасности.

— Пока мы ни в чем не виноваты, Гарри, я ничего не имею против того, чтобы скрываться. То есть, если вас беспокоит мое эго или что-то такое, не берите в голову. Мне даже нравится скрываться.

Я свернул с шоссе. По обе стороны от дороги тянулись теперь стриженые газоны и аккуратные группы деревьев, окружавшие технопарк, в котором располагался институт патологоанатомии.

— Да вы не напрягайтесь так, Баттерс.

Он отрицательно дернул головой.

— Не хочу, чтобы меня убили. Или арестовали. Как-то не люблю я, когда меня арестовывают. Или убивают.

— Это осознанный риск, — заверил я его. – Нам нужно узнать, чего хотел от вас Гривейн.

— И мы едем обратно ко мне на работу… зачем?

— Сами подумайте. Что случится, если они выяснят, что вы пропали, все залито кровью, погромлено, а труп Фила валяется в морге или на газоне у здания?

— Кого-то уволят, — ответил Баттерс.

— Угу. А еще дом опечатают на время работы криминалистов. А вас схватят и запрячут в кутузку как минимум для допроса.

— И что? – спросил Баттерс.

— Если Гривейн убрал следы того, что произошло в морге, значит, он не хочет привлекать к этому внимания властей. И чего бы он от вас ни хотел, ручаюсь, оно до сих пор находится в здании, — машина въехала на территорию технопарка. – Нам нужно найти это.

— Эдуардо Мендоса? – спросил он.

— Не вижу другой причины для того, чтобы пытаться схватить симпатичного эксперта, — кивнул я. – Гривейна наверняка интересовал один из лежащих в морге трупов, а этот единственный, производящий впечатление немного странного.

— Гарри, — произнес Баттерс. – Если этот парень и правда некромант – чародей, повелевающий мертвыми – тогда какого черта ему нужно от старого ученого зануды вроде меня?

— Вопрос на шестьдесят четыре тысячи баксов, — согласился я. – Впрочем, у нас имеется и еще один повод.

— Тот парень, доктор из музея, да? – спросил Баттерс.

Я кивнул и остановил джип рядом с погромленным Баттерсовым пикапчиком.

— Верно. Мне нужно узнать, то его убило. Блин, нам может быть полезна любая информация.

Баттерс нервно втянул в себя воздух.

— Ну… Не знаю, что уж мне удастся сделать.

— Что угодно. Все больше того, что у меня на руках сейчас.

Он беспокойно огляделся по сторонам.

— Вы думаете… Вы уверены, что Гривейна и его дружков здесь сейчас нет? Что они не ждут… вас… меня?

Я расстегнул ветровку, снял кобуру с пистолетом и протянул Баттерсу. Потом перегнулся через спинку и взял с заднего сидения свой посох.

— Если покажутся, я им здорово испорчу настроение.

Баттерс нервно пожевал губу.

— Вы ведь можете, да?

Я огляделся по сторонам.

— Уж поверьте, Баттерс, если я в чем и преуспел, так это по части испортить кому настроение.

Он нервно хихикнул.

— Повторите-ка.

— Если я в чем и преуспел... — начал я. Баттерс осторожно тронул меня за руку, и я улыбнулся ему. – Мы войдем и выйдем как сможем быстро, а потом я отвезу вас обратно в укрытие. Я думаю, все будет о’кей.

Я заглушил мотор и вынул ключи. Машина дернулась, и из-под торпедо послышалось негромкое завывание. Мгновение я ожидал, что кто-нибудь скомандует: «Боевая тревога! Всем по местам!» Однако вместо этого из динамика послышался звук, похожий на отрыжку, а потом знакомый уже приятный голос сообщил: «Внимание, у вас неплотно закрыта дверь. У вас неплотно закрыта дверь.»

Я тупо уставился на приборный щиток. Предупреждение повторилось еще несколько раз, с каждым разом тише и медленнее, пока голос не сменился неразборчивым бормотанием и стих окончательно.

— Не будем считать это дурным знаком, — как мог увереннее заявил я.

— Верно, — без особого энтузиазма в голосе согласился Баттерс. – Просто в вашем присутствии вся техника бесится.

— Вот именно, — произнес я. Я попробовал обернуть последнюю мысль позитивной стороной, но голова моя что-то плохо годилась для умственных упражнений. – Пошли. Чем быстрее мы будем шевелиться, тем скорее я увезу вас отсюда.

— Идет, — кивнул он, и мы, выбравшись из джипа, зашагали ко входу в институт. Приблизившись к двери, я начал хромать, опираясь на посох, словно ходить без него не мог. Баттерс отворил дверь, и я проковылял внутрь с выражением боли на лице.

Дежурившего охранника я не знал. На вид я дал бы ему лет двадцать пять, и сложения он был атлетического. При виде нас он немного нахмурился, но потом брови его полезли вверх.

— Доктор Баттерс! – удивленно произнес он. – Давненько я вас не видел.

— Кейси, — откликнулся Баттерс, дернув головой в знак приветствия. – Эй, славная у вас стрижка. Что, доктор Бриош на месте?

— Работает, — кивнул Кейси. – В первой лаборатории, кажется. Что это вы пришли?

— Надеюсь избежать нотаций, — сухо отозвался Баттерс, цепляя на плащ бэджик с фамилией. – Забыл заполнить несколько листов, и если я не сделаю этого до отправки почты, Бриош мне глаза выклюет.

Кейси кивнул и перевел взгляд на меня.

— А это кто?

— Гарри Дрезден. Он тоже должен расписаться на листах. Он консультирует полицию. Гарри, это Кейси О’Рурк.

— Рад познакомиться, — произнес я и протянул ему ламинированный пропуск, которым снабдила меня Мёрфи для прохода на место преступления. Делая это, я ощутил холодное дуновение темной энергии. Гривейн убил и воскресил бедолагу Фила прямо на рабочем месте.

Кейси изучил карточку, сравнил мое лицо с фотографией и вернул ее мне.

— Хотите, чтобы я сказал доктору Бриошу, что вы здесь, доктор Баттерс?

Баттерс поежился.

— Да нет, пожалуй.

— Ну и ладно, — кивнул Кейси, пропуская нас. Мы подошли уже к двери в коридор, когда он окликнул нас. – Доктор? Вы сегодня утром Фила не видели?

Баттерс поколебался немного, прежде чем обернуться.

— Он был на рабочем месте в последний раз, когда я видел его, но я ушел раньше обычного. К зубному, понимаете ли. А что?

— О, его просто не было на месте, когда я пришел сменить его, — сказал Кейси. – Все тут было заперто, сигнализация включена, а его не было.

— Может, ему тоже пришлось уйти куда-нибудь, — предположил Баттерс.

— Возможно, — согласился Кейси, но на лбу его осталась едва заметная хмурая складочка. – Но он ничего такого мне не говорил. Я хочу сказать, если он собирается куда-то, он обычно предупреждает меня, и я приезжаю раньше.

— Ума не приложу, — сказал Баттерс.

Кейси смерил Баттерса хмурым взглядом и медленно кивнул.

— Ладно. Просто не хотелось бы, чтобы у него вышли неприятности из-за нарушения режима.

— Ну, вы же знаете Фила, — заметил Баттерс.

Кейси закатил глаза к потолку, еще раз кивнул и вернулся к заполнению каких-то бумажек. Мы с Баттерсом выскользнули из вестибюля и направились в Баттерсову лабораторию. Там все тоже привели в порядок. Стол вернулся на свое обычное место, бумаги и компьютер лежали на нем как ни в чем ни бывало. Кто бы ни убирал помещение, он постарался на славу.

— Кейси о чем-то догадывается, — заявил Баттерс, стоило двери за нами закрыться. – Явно что-то заподозрил.

— За это охране и платят столько, — сказал я. – Не берите в голову.

Баттерс кивнул и огляделся по сторонам. Потом подошел к своему наряду для польки, все еще валявшемуся бесформенной грудой в углу.

— По крайней мере этого ничего не поломали, — буркнул он и тут же хихикнул. – Нет, только послушайте. Может, моя шкала ценностей поехала, а?

— У каждого из нас есть свои привязанности, — отозвался я. Он кивнул.

— Ладно. Что теперь?

— Начнем с начала, — сказал я. – Можете вы глянуть на тело Бартлсби?

Баттерс еще раз кивнул и подошел к компьютеру. Я отошел на несколько шагов и остановился у стены.

Баттерс включил машину и с минуту возил мышью по коврику и тыкал указательным пальцем в клавиатуру. Потом присвистнул.

— Уау. Тело Бартлсби доставили с час назад, и тут же отправили на срочное обследование. Бриош сам проводит его.

— Это необычно? – спросил я.

— Это означает, кому-то необходимо срочно узнать все про жертву. В городской администрации или в полиции, возможно, — он сморщил нос. – Плюс особая жестокость. Бриош сможет сделать на этом некоторую прессу. Еще бы он не взялся за это дело сам.

— Но вы сможете попасть туда? – спросил я.

Баттерс нахмурился и нажал еще несколько клавиш. Потом посмотрел на часы.

— Возможно. Бриош работает сейчас во первой лаборатории, но он наверняка уже кончает. Тело Бартлсби во второй лаборатории. Если я поспешу… — Он встал и пошел к двери. – Подождите здесь.

— Уверены, что так лучше? – спросил я.

Он кивнул.

— Кто-нибудь наверняка заподозрит неладное, если увидит вас разгуливающим здесь. Если вы мне понадобитесь, я дам вам сигнал.

— Какой сигнал?

— Завизжу как перепуганная маленькая девочка, — буркнул он и повернулся обратно к двери. – Вернусь через пару минут.

Баттерс и впрямь отсутствовал совсем недолго: он скользнул обратно, не прошло и пяти минут. Вид он имел несколько зеленоватый.

— Вы в порядке? – спросил я. Он отмахнулся.

— Не мог задержаться там подольше. Услышал, как Бриош выходит из первой лаборатории.

— Но вы видели тело?

— Угу, — произнес Баттерс, поежившись. – Его раздели и выложили на стол. Плохо дело, Гарри. У него тридцать или сорок проникающих ранений в верхнюю часть тела. И лицо ему кто-то изрезал. Нос, уши, веки, губы – все превратили в фарш, — он делал глубокий вдох. – Еще кто-то отсек икры на обеих ногах. Просто исчезли, и все. И его выпотрошили.

Я нахмурился.

— Как это?

— Два надреза крест-накрест на животе. Его вскрыли как коробку из китайского ресторана на вынос. Отсутствуют желудок и большая часть кишечника. Возможно, и других органов не хватает.

— Ик, — произнес я.

— Вот именно.

— Больше ничего не заметили?

— Нет. Времени хватило только на короткий осмотр, — он подошел к каталке с медицинскими инструментами. – Зачем кто-то проделал с ним такое? Какой цели это может служить?

— Может, это часть ритуала, — предположил я. – Вы ведь видели подобное прежде.

Баттерс кивнул. Потом принялся натягивать фартук, маску, перчатки, шапочку – обычную рабочую амуницию.

— Все равно не понимаю. Как это, а?

Я знал ответ. В Баттерсе просто начисто отсутствовали черты, необходимые для тех жестокости, ненависти, жажды крови, что обрушились на покойного Бартлсби. Подобному абсолютному неуважению к чужой жизни в мире Баттерса не было места, так что, встретившись с ним лицом к лицу он оказался совершенно беззащитным.

— А может, — встрепенулся я, поскольку эта мысль только-только пришла ко мне в голову, — это что-то совсем другое. Антропомантия.

Он подошел к одному из холодильников и с хрустом открыл дверцу.

— Что это такое?

— Попытка влиять на будущее или добывать информацию, читая на человеческих внутренностях.

Баттерс медленно повернулся ко мне, и лицо его страдальчески скривилось.

— Вы шутите.

Я мотнул головой.

— Это возможно.

— И получается? – спросил он.

— Это исключительно мощная и опасная магия, — ответил я. – Всем, кто этим занимается, приходится убить кого-то, что влечет за собой автоматический смертный приговор в случае, если об этом узнает Совет. Вне зависимости от того, получилось или не получилось.

Рот Баттерса сжался в жесткую прямую линию.

— Неправильно это, — он нахмурился и кивнул сам себе. – Совсем неправильно.

— Согласен.

Он повернулся обратно к холодильнику, проверил бирку на ноге, потом подкатил стол на колесиках.

— Это может занять сколько-то времени, — сообщил он мне. – Часа полтора, может, больше.

— Помощь вам нужна? – спросил я, искренне надеясь, что не нужна.

Баттерс, храни Господь его добрую душу, мотнул головой. Он подошел к своему столу, нажал на кнопку, и помещение заполнилось звуками польки.

— Я предпочитаю заниматься этим в одиночку, правда.

— Вы уверены? – спросил я.

— Вы только слушайте, не начнет ли визжать девица, — хмыкнул он. – Можете подождать меня снаружи?

Я кивнул, поставил свой посох в угол и вышел. Он запер за мной дверь, и я решил подождать во входном вестибюле, поближе к выходу. Я выбрал кресло, с которого было хорошо видно контрольный видеомонитор Кейси, входную дверь и дверь в лаборатории.

Я прижался затылком к стене и принялся ждать, полуприкрыв глаза. На протяжении следующего часа один доктор пришел, а другой вышел. Заглянул почтальон с дневной корреспонденцией, потом парень из службы курьерской доставки. Приехала «скорая» с телом пожилой женщины, которую Кейси укатил куда-то вглубь – в хранилище, наверное.

Потом вошла молодая пара. Девушка была среднего роста, довольно симпатичная, хотя и не совсем удачно накрашенная, в босоножках, голубом платье и шерстяном пиджаке. Волосы она собрала в немного неряшливый пучок, из которого выбивались непокорные каштановые пряди; глаза ее покраснели от усталости. Молодой человек в простом, неплохо пошитом деловом костюме имел рост чуть выше среднего, ярко выраженные азиатские черты лица, очки в проволочной оправе, широкие плечи и длинный хвост перехваченных резинкой на затылке черных волос.

Я узнал их: Алисия Нельсон и Ли Хань с газетной фотографии, которую дал мне Роулинз. Пропавшие ассистенты д-ра Бартлсби сами явились в морг.

Я сидел неподвижно и старался думать только такие мысли, которые помогают слиться со стеной. Они подошли к столу охранника и остановились так близко от меня, что мне даже не потребовалось включать Слух.

— Доброе утро, — произнесла Алисия, протягивая Кейси свое водительское удостоверение. – Меня зовут Алисия Нельсон. Я работала ассистентом покойного доктора Бартлсби. Насколько я понимаю, его останки привезены сюда?

Кейси смерил ее лишенным всякого выражения взглядом.

— Мэм, мы не оглашаем информацию такого рода, чтобы уберечь родственников покойного.

Она кивнула и достала из сумочки белый конверт.

— У доктора не оставалось близких родственников, — произнесла она, передавая конверт Кейси. — Но два года назад он назначил меня душеприказчиком своей собственности. Все бумаги, — она кивнула в сторону конверта, — в порядке.

Кейси, хмурясь, изучил его содержимое и задумчиво хмыкнул.

Алисия устало отбросила упавшую на глаза прядь волос.

— Прошу вас, сэр, у доктора при себе имелись несколько личных предметов, которые я должна забрать как можно быстрее. Пропуска, кредитные карточки, ключи – подобные мелочи. Все это находилось у него в кошельке.

— К чему такая спешка? – протянул Кейси.

— Некоторые из этих предметов могут позволить посторонним получить доступ к его счетам и банковским ячейкам. Вы могли убедиться: согласно бумагам, он хотел, чтобы все это находилось у меня до тех пор, пока я не получу возможности передать их благотворительным организациям, попечителем которых он являлся.

Кейси сложил бумаги и убрал их обратно в конверт.

— Мэм, вам придется поговорить с нашим директором, доктором Бриошем. Не сомневаюсь, он с радостью поможет вам.

— Хорошо, — кивнула Алисия. – Это можно сделать сейчас?

— Я узнаю у него, — сказал Кейси. – Будьте добры, подождите пока здесь.

— Конечно, — согласилась девушка. Она подождала, пока Кейси скроется за дверью в коридор, потом резко повернулась и неровной от злости походкой устремилась ко входной двери. Не открывая ее, она облокотилась о стекло и прижалась к нему лбом.

Высокий молодой человек, Ли Хань, все это время молчал, но теперь подошел следом за ней к двери и заговорил с ней, понизив голос. Я прищурил глаза и Прислушался.

— …вот-вот вернется, — говорил Хань. – Нам лучше сесть.

— Не советуй мне, что делать, — сердитым шепотом отозвалась Алисия. – Это усталость, а не психоз.

— Тебе стоит отдохнуть, прежде чем предпринимать что-либо еще, — сказал Хань. – Не понимаю, зачем тебе все эти игры. Тебе стоило позволить мне пройти за охранником.

— Прекрати думать желудком, — прорычала девушка. – Ты уже достаточно испортил ситуацию, утратив контроль над собой.

— Мы здесь не оттого, что я перестал есть, — возразил Хань, тоже начиная злиться. – Если бы ты не потакала своим прихотям, мы бы не стояли перед этой проблемой.

Девушка отвернулась от двери, в упор посмотрев на Ханя, и лицо ее исказилось от гнева.

— Твое поведение, Ли, только усугубляет проблему, а не облегчает ее.

Длинноволосый мужчина побелел и отшатнулся от нее. Лицо его как-то странно дрогнуло, какое-то движение под кожей гротескно исказило черты: глаза провалились чуть глубже, челюсть удлинилась. Он охнул, и когда рот его приоткрылся, я увидел звериные клыки.

Это продолжалось не больше секунды, и я отвернулся прежде, чем он заметил, что я за ним наблюдаю. Заметь он это, и мне грозила бы серьезная опасность. На мгновение я увидел истинное лицо Ханя. Он был вурдалак. Вурдалаки – это сверхъестественные хищники, питающиеся человеческой плотью. Свежей, остывшей, истлевшей – без разницы. Но человеческой.

Желудок мой снова сжался. Баттерс говорил, что кто-то отрезал у Бартлсби икры. Это наверняка сделал Хань. Отрезал себе стейки с трупа старика. Если бы он заподозрил, что я знаю, кто он на самом деле, он скорее всего постарался бы защитить себя, не особо церемонясь, а мне этого как-то не хотелось. Вурдалаки сильны, стремительны, и убить их труднее, чем хорошо охраняемого политика. Мне приходилось биться с вурдалаками, и по возможности я предпочел бы не повторять этого. Особенно с учетом того, что посох я оставил у Баттерса в лаборатории.

Хань вернул себе обычную внешность и опустил взгляд. Потом склонил голову перед Алисией.

— Тебе все ясно? – прошептала она.

— Да, господин, — отозвался Хань.

Господин? Я лихорадочно обдумал варианты.

Алисия вздохнула и постучала себя пальцем по лбу.

— Не разговаривай, Хань. Просто молчи, и все. Так всем будет лучше. И безопаснее, — она обошла его, вернулась к месту для отдыха посетителей и села. Потом взяла со столика свежий «Ньюсуик» и принялась листать его. Хань остался стоять у дверей. Я делал вид, что дремлю.

Кейси вернулся через пару минут.

— Мисс Нельсон, — произнес он. – Вам придется подождать, пока доктор Бриош сможет побеседовать с вами.

— Надеюсь, недолго? – с улыбкой спросила она.

— Боюсь, никак не меньше часа, — ответил Кейси. – Он просил передать, что если бы вы перенесли разговор на вторую половину дня, он был бы рад…

— Нет, — перебила она его, резко тряхнув головой. – Некоторые из его дел носят безотлагательно срочный характер, и мне нужно получить его ключи и прочие предметы как можно быстрее. Пожалуйста, передайте ему, что я подожду.

Кейси удивленно поднял брови, но пожал плечами.

— Хорошо, мэм.

Я открыл глаза, поморгал, словно просыпаясь, потом выпрямился и потянулся.

— Ох, да, Кейси, — пробормотал я, встал и, прихрамывая, подошел к его столу. – Я оставил свою трость в лаборатории у мистера Баттерса. Вы не против, если я вернусь и заберу ее?

Кейси кивнул.

— Секундочку, — он поднял телефонную трубку, набрал номер, и через секунду из трубки до меня донеслось едва слышное уханье польки. – Доктор, ваш приятель-консультант забыл что-то у вас в лаборатории. Ничего, если я пропущу его к вам? – он выслушал ответ, кивнул и махнул мне рукой в сторону двери, нажав кнопку замка.

Прихрамывая, дошел я до двери Баттерсовой лаборатории и постучал. Баттерс отпер дверь и запустил меня внутрь.

— Живо, — сказал я ему, оглядываясь назад, в коридор. – Нам надо уходить.

Баттерс поперхнулся.

— Что случилось.

— Здесь нехорошие парни.

— Гривейн? – спросил он.

— Нет. Новые нехорошие парни.

— Еще? – спросил Баттерс. – Это несправедливо.

— Знаю. Здесь словно семейный сбор Сатаны, — я тряхнул головой. – Здесь служебный выход имеется?

— Да.

— Хорошо. Собирайте свои шмотки и пошли.

Баттерс оглянулся на стол.

— А что с Эдуардо?

Я прикусил губу.

— Нашли что-нибудь?

— Ничего особенного, — ответил он. – Он попал под машину. Множественные переломы. От них и умер.

Я нахмурился и сделал несколько шагов к трупу.

— Должно быть что-то еще.

Баттерс пожал плечами.

— Если и есть, я этого не вижу.

Я хмуро вгляделся в покойника. До болезненного худой экземпляр. На животе виднелся аккуратный Y-образный разрез. Все тело забрызгано кровью, кожа неприятного серого цвета. Из одной ноги торчал зазубренный обломок кости. Одну руку изломало в кашу. А лицо…

Лицо показалось мне знакомым. Я его узнал.

— Баттерс, — произнес я. – Как звали этого парня?

— Эдуардо Мендоса.

— Нет, полное имя.

— О! Э… Эдуардо Антонио Мендоса.

— Антонио, — сказал я. – Это он. Тони.

— Кто? – не понял Баттерс.

— Костлявый Тони, — ответил я, задыхаясь от возбуждения. – Он контрабандист.

Баттерс недоверчиво покосился на меня.

— Контрабандист? Не как Хан Соло, полагаю?

— Нет. Он орудует с шариками.

— Это как?

Я махнул рукой в сторону головы мертвеца.

— Из него вышел бы отменный шпагоглотатель на карнавалах. Он наполнял воздушный шарик алмазами, или наркотиками, или чего он там хотел провезти, минуя досмотр. Потом глотал шарик, привязав предварительно к нему нитку. Проверьте его рот. Нить цеплялась за зубы – задние, чтобы не было видно. А потом ему достаточно было потянуть за нитку и достать шарик.

— Ерунда какая-то, — буркнул Баттерс, но все-таки подошел к трупу и раскрыл тому рот. Потом придвинул стойку с лампой и вгляделся тому в горло.

— Черт подери. Вон она.

Он повозился немного, пока я возвращался к двери и забирал свой посох. Оглянувшись, я увидел, как Баттерс вытягивает изо рта у покойника грязно-белый презерватив, перевязанный тонкой бечевкой.

— Что там? – спросил я.

— Погодите, — Баттерс резанул по презервативу скальпелем и достал из него маленький продолговатый кусок черного пластика размером не больше брелка.

— Что это? – не понял я.

— Флэшка, — ответил он, нахмурившись.

— Что-что?

— Эту штуку можно подключать к компьютеру, чтобы сбрасывать на нее информацию, а потом переносить на другой компьютер.

— Информация, — нахмурился я. – Костлявый Тони переправлял информацию. Нечто такое, что хотел знать Гривейн. Возможно, те двое в вестибюле тоже пришли за ней. Возможно, поэтому его и убили.

— Гм, — только и сказал Баттерс.

— Вы можете прочитать ее? – спросил я его.

— Возможно, — кивнул он. – Могу попробовать в соседней комнате.

— Не сейчас, — сказал я. – Некогда. Нам надо убираться отсюда.

— Почему?

— Потому что события принимаютзначительно более опасный характер.

— Принимают? – Баттерс прикусил губу. – Но почему?

— Потому, — ответил я, — что Костлявый Тони работал на Джонни Марконе.

Глава пятнадцатая

Джентльмен Джонни Марконе являлся самой могущественной фигурой чикагского преступного мира. Если в городе велась какая-то противозаконная деятельность, Марконе либо в той или иной степени руководил ею, либо ему как следует заплатили за право действовать на его территории. Большую часть своей жизни Костлявый Тони провел в федеральных исправительных заведениях за перевозку наркотиков, после чего переключился на более корректные с политической точки зрения виды бизнеса. В основном он занимался перевозкой краденого добра – любого, от алмазов до эксклюзивной мебели.

Не знаю точно, какое именно место Костлявый Тони занимал в криминальной иерархии Марконе, но Марконе не из тех, кто относится к смерти одного из своих людей с олимпийским спокойствием. Наверняка он узнает о смерти Костлявого Тони очень скоро, рассуждал я, сли уже не узнал. Наверняка он тем или иным образом включится в это дело, а лучший способ добраться до тех, кто убил Костлявого Тони – это заполучить то, за чем они охотились.

Надо доставить Баттерса в какое-нибудь безопасное место. Впрочем, пока я не узнаю, что хранится в этой штуковине, трудно определить, какое место для него безопасно, а какое – нет…

— Гарри, — произнес Баттерс так, словно повторял это уже несколько раз.

Я поморгал, приходя в себя.

— Чего?

— Возьмете это? – сказал он тем же тоном, шагнул ко мне и протянул маленькую пластиковую полоску.

— Нет! – рявкнул я, отступая на пару шагов. – Баттерс, уберите это от меня к чертовой матери подальше!

Он застыл, глядя на меня. Выражение лица его представляло что-то среднее между замешательством и обидой.

— Извините.

Я сделал глубокий вдох. Куда, черт возьми, делась моя собранность? Тоже мне, нашел время и место выстраивать логические цепочки…

— Не за что, — сказал я. – Слушайте, в этой штуковине нет никаких движущихся частей, верно? Это, типа, электронный склад, да?

— Угу.

— Все равно мне лучше не трогать ее, — решительно заявил я. – Помните, что вышло с моими рентгеновскими снимками?

Он кивнул.

— Вы хотите сказать, данные могут пострадать точно так же?

— С тех пор, как я начал заниматься магией, я даже кассет магнитофонных слушать не могу, — сказал я. – Почти сразу стираются к черту. И магнитные полоски на моих кредитных карточках перестали работать уже на второй или третий день.

Баттерс прикусил губу и медленно кивнул.

— Данные во флэшке, возможно, уязвимее, чем на магнитной ленте. Что ж, объяснимо, если вокруг вас существует особое нестабильное электромагнитное поле. В принципе, каждое человеческое тело обладает подобным полем, просто ваше поле, подобно восстановлению клеток, более…

— Баттерс, — перебил я его. – Не сейчас, ладно? Главное, я боюсь дотронуться до этой вашей игрушки, — я нахмурился, размышляя вслух. – И отвозить ее ко мне домой, кстати, тоже. Мои обереги не запускают в дом магию, но и не выпускают ее наружу. Воможно, она сгорит к чертовой матери, просто полежав там. Даже работать с высокими напряжениями рядом с ней опасно, наверное.

— Да, это глупо, — заметил Баттерс. – Я хочу сказать, хранить важную чародейскую информацию на носителе, который не переносит одного присутствия чародеев.

— Не так уж и глупо, если вы хотите продать это чародею, но боитесь, что покупатель может надуть вас, — возразил я.

Баттерс посмотрел на покойника, потом на меня.

— Вы полагаете, это Гривейн убил Костлявого Тони?

— Угу, — сказал я. – Но Гривейн понимал, что сам не сможет получить информацию с этой флэшки.

Баттерс поперхнулся.

— И этим объясняется то, что ему нужен был я.

— Угу, — секунду-другую я задумчиво пожевал губу. – Уберите Костлявого Тони обратно в холодильник. Мы уходим.

Баттерс кивнул и вернулся к столу на колесиках. Он прикрыл труп простыней.

— Куда?

— Вы можете прочитать эту штуку здесь?

— Нет, — признался Баттерс. – Этот компьютер слишком старый. Порты у него не те. Мы могли бы пойти в соседнюю комнату…

— Нет. Нам надо убираться отсюда – сейчас же.

— Можно поехать ко мне домой, — предложил Баттерс.

— Нет. Гривейн наверняка держит его под наблюдением. Черт.

— Почему «черт»?

— У нас почти нет выбора, а это значит, что нам придется ехать туда, куда не хотелось бы.

— Куда? – спросил он.

— К моим друзьям. Идемте.

— Иду, — сказал Баттерс, но вместо двери поспешил к своей полечной амуниции и выудил из груды пару предметов. Негромко звякнул тамбурин.

— Что вы делаете? – спросил я. – Нам уходить пора.

— Не собираюсь оставлять это Бог знает кому, — возмутился Баттерс. Он крякнул и с усилием накинул на плечо ремень от басового барабана.

— Очень даже оставите, — возразил я. – Этого мы с собой не возьмем. Некогда.

Баттерс потрясенно повернулся ко мне.

Чертовы инструменты заняли почти весь салон джипа. Тащить их по коридору, не производя при этом жуткого шума было настоящей пыткой, но в конце концов нам удалось выскользнуть из служебного выхода института и уехать незамеченными. Я все время поглядывал в зеркало заднего вида, но дорога от института до шоссе оставалась пустой. Только убедившись в отсутствии погони, я направил машину в университетский квартал, к дому Билли.

Я остановил джип на стоянке, высунулся в окно и крикнул: «Эй!»

Из-за угла дома вышел, хмурясь, юнец с не по росту длинными руками и ногами. Одежду его составляли тренировочные штаны, футболку и невысокие сапоги – стандартный наряд оборотня на боевом дежурстве, такой легко сбросить. Он отбросил с глаз копну черных волос и прислонился к двери джипа.

— Привет, Гарри.

— Привет, Кирби, — откликнулся я. – Это мой друг. Баттерс.

Кирби кивнул Баттерсу и снова повернулся ко мне.

— Ты что, заметил меня?

— Нет, но Билли всегда оставляет кого-нибудь дежурить, когда пахнет жареным.

Кирби с серьезным видом кивнул еще раз.

— Чего ты хотел?

— Разберись с этой зверюгой, — я похлопал по рулю. – Она на меня плохо реагирует.

— Угу. Билли с Джорджией наверху.

Я выбрался из машины, и Баттерс последовал моему примеру.

— Спасибо, дружище.

— Угу, — повторил Кирби. Он сел за руль и нахмурился, потом огляделся по сторонам, проверяя двери.

— У вас неплотно закрыта дверь, — сообщил голос из приборной панели.

— Она никак не хочет заткнуться, — объяснил я.

— Соскучилась, наверное, — безмятежно произнес Баттерс. – С кем еще поговорить?

Кирби с сомнением покосился на него. Я ухватил Баттерса за плечо и затащил его в дом.

Билли отворил дверь, не успели мы подойти к ней, и вопросительно посмотрел на нас. Потом шагнул в сторону, пропуская нас в квартиру, и посмотрел на всякий случай вверх и вниз по лестнице.

— Привет, Гарри.

Квартира представляла собой типичное университетское жилье: маленькая, с парой спален, почти голыми стенами, недорогой мебелью, которую легко перевозить с места на место, и дорогой электроникой. Джорджия сидела на диване и читала медицинский учебник из огромной стопки. Я вошел и представил всех друг другу.

— Мне нужен компьютер, — заявил я Билли.

Он удивленно выгнул бровь.

Я махнул рукой своему спутнику.

— Объясните ему, Баттерс.

Баттерс достал из кармана флэшку и показал Билли.

— Что угодно с USB-портом.

Джорджия нахмурилась.

— Что на ней? – спросила она.

— Не знаю, — ответил я. – Но мне нужно знать.

Она кивнула.

— Лучше откройте ее на одном из дальних отсюда, Уилл. Чем дальше от Гарри, тем лучше.

— Вот так ко мне здесь относятся, — вздохнул я и ткнул пальцем в журнальный столик у двери. – Можно я сделаю несколько звонков, пока вы будете разбираться?

— Легко, — Билли повернулся в Баттерсу. – Нам сюда.

Они скрылись в одной из спален. Джорджия вернулась к своей книге. Я поднял телефонную трубку.

Я выслушал с дюжину гудков, прежде чем трубку у меня дома сняли, и сонный голос Томаса спросил: «Чего?»

— Это я, — сказал я. – У тебя все в порядке?

— У меня все было в порядке. Я спал. А тупица Мыш разбудил меня и потащил к телефону.

— Никаких гостей? Или звонков?

— Нет по обоим пунктам, — отозвался он.

— Тогда спи дальше, — сказал я.

Он возмущенно засопел и повесил трубку.

Затем я набрал номер моего автоответчика. Вообще-то я с опаской отношусь к записанным голосовым сообщениям. С точки зрения логики, мои напряженные отношения с техникой вряд ли распространяются по проводам, но я все равно им не доверяю. Я бы предпочел иметь дело с живым человеком, записывающим для меня сообщения, но личные секретари обходятся в наше время слишком дорого, а автомат делает все практически бесплатно. Я понажимал кнопки и ухитрился пройти меню с самого начала до конца не больше двух раз, прежде чем соединился с нужным номером.

Биииииииип. Гарри, это Мёрфи. Мы добрались нормально, и с гостиницей все в порядке, так что можешь звонить мне по тем номерам, что я тебе дала. Я перезвоню через пару… — голос ее сменился вдруг пронзительным визгом. – А ну прекрати! – заявила она кому-то, скорее весело, чем сердито. – Я по телефону разговариваю. Через пару дней, Гарри. Спасибо за уход за моими цветами на трусах… на окне. Я сказала, на окне, Гарри!. Бииииииииип.

Интересно, подумал я, с чего это Мёрфи вдруг завизжала, а потом еще и оговорилась в лучших традициях дедушки Фрейда. Интересно также и то, почему она надиктовала мне сообщение на автоответчик вместо того, чтобы просто позвонить домой. Может, это ничего и не значит. Возможно, она просто боялась разбудить меня, или еще чего такого. Угу. Возможно, она просто хотела, как лучше.

Биииииииип. Гарри, это Майк. Жучок будет готов сегодня к обеду. Бииииииииип.

Господь да храни Майка-механика. Еще раз услышу, как машина жалуется на неплотно прикрытые двери, испепелю кого-нибудь на месте.

Биииииииип. Ой, — произнес молодой женский голос. – Мистер Дрезден? Это Шила Стар. Мы познакомились в книжной лавке Бока вчера вечером, помните? – последовала пауза, на протяжении которой я слышал неуверенное дыхание. – Я подумала, может быть, вы уделите нам немного времени? Тут просто… Я хочу сказать, я не совсем уверена но… Мне кажется, что-то не так. То есть, у нас, в лавке, — она усмехнулась, но как-то очень нервно. Или устало. – Ох, черт, наверное, я выгляжу совершенной идиоткой, но мне, правда, хотелось поговорить с вами об этом. Я буду в лавке до обеда. Или вы можете позвонить ко мне домой, — она продиктовала телефон. – Но надеюсь, вы сможете зайти к нам в лавку. Я была бы очень вам благодарна. Бииииииииип.

Я понял, что хмурюсь. Шила не высказала этого вслух, но, судя по голосу, она боялась чего-то. Еще как боялась. Чему я не слишком удивлялся, если она видела то, что происходило у них перед дверью вчера ночью. Однако мне стало не по себе от этого ее напуганного голоса. Ну, по правде говоря, мне всегда делается не по себе от любого напуганного женского голоса.

В этом нет моей вины. Я понимаю, это гнусный мужской шовинизм, мачизм и пережиток дремучего прошлого, но я прихожу в ярость, когда что-то нехорошее случается с женщинами. Поймите меня правильно: я ненавижу, когда что-то нехорошее случается с кем угодно – но когда этот «кто угодно» женщина, я ненавижу это примитивной, первобытной, граничащей с безумием ненавистью. Женщины прекрасны, так что, черт подери, мне нравится быть уверенным в том, что им ничего не грозит, нравится обращаться с ними со старомодными манерами и всем таким. По-моему, это правильно. Не раз и не два эта моя точка зрения дорого мне обходилась, но это не поменяло моих убеждений на этот счет.

Шила – девушка, и эта девушка чего-то боялась. Следовательно, если я хочу жить в ладу с собой, я должен поговорить с ней.

Я покосился на часы. Одиннадцать. Значит, она еще в лавке.

Я набрал еще один номер и попал на автоответчик.

— Это Дрезден, — сказал я. – И нам надо поговорить.

Вернулись Баттерс с Билли. Я положил трубку.

— Ну? – спросил я.

— Цифры, — ответил Билли.

— А конкретнее? – спросил я.

Баттерс покачал головой.

— Конкретнее трудно. На флэшке был один-единственный файл, и он оказался пуст. Единственная информация – это название файла, и оно представляет собой номер, — он протянул мне листок белой бумаги с цепочкой цифр, накорябанных на нем его корявым почерком. Я сосчитал: шестнадцать знаков. – Это все.

Я взял у него листок и всмотрелся в цифры.

— Впечатляюще бесполезно.

— Угу, — согласился Баттерс.

Я потер переносицу.

— Ладно. Дайте подумать, — я сделал попытку мыслить логически. Гривейн искал Баттерса. Возможно, теперь его ищет еще и Маркони. Возможно, к ним стоит добавить до кучи еще двух ассистентов убитого профессора. – Баттерс, нам нужно снова поместить вас под охрану моих оберегов.

Он удивленно уставился на меня.

— Но зачем? Я хочу сказать, я им был нужен, чтобы извлечь информацию. Теперь я для них совершенно бесполезен.

— Это известно нам с вами. Но не им.

— Ох.

— Билли, — попросил я. – Можешь отвезти Баттерса ко мне домой?

— Нет проблем, — отозвался он. – А ты? Тебе разве колеса не понадобятся?

— Жучок готов. Возьму такси.

— Я могу подбросить тебя, — предложил Билли.

— Нет. Это в противоположной стороне от моего дома, а Баттерсу нужно попасть туда вчера. Только сделай пару кругов вокруг квартала, прежде чем сворачивать к дому. Убедись, что никто не следит за дверью.

Билли ухмыльнулся.

— Ты еще будешь учить меня конспирации.

— И не пытайтесь открывать дверь сами, Баттерс. Постучите и ждите, пока Томас откроет.

— Идет, — Баттерс нервно пожевал губу. – А что вы собираетесь делать?

— Займусь детективными штучками. Ездить по разным местам и беседовать с разными людьми.

И если мне повезет, никто из них меня не убьет.

Глава шестнадцатая

От Биллиного дома до букинистической лавки Бока всего пара кварталов, и хотя переулками я мог бы дойти туда еще быстрее, я держался людных улиц. Я не заметил за собой слежки, но если за мной шло больше двух или трех человек – или, конечно, если кто-то использовал завесу – они могли и избежать моего внимания. Я держал посох в правой руке и изготовил браслет-оберег к действию на случай, если кто-нибудь попробует устроить мне старое, доброе ДТП. В конце концов, настоящая классика не стареет.

Я добрался до Бока целым и невредимым, и никто на протяжении пути даже не покосился на меня. Я даже обиделся немного на такое невнимание к моей персоне; впрочем, меня немного утешало то, что в городе находилось как минимум полдюжины человек, которые радостью исправили бы это положение дел. Даже больше, если считать Мавру, хотя с технической точки зрения ее нельзя считать человеком.

Бок открывал свою лавку с одиннадцати, так что я, возможно, оказался первым посетителем за день. Перед его дверью я помедлил. Две из четырех витрин и стеклянная дверь изменились со вчерашнего дня: вместо стекла в них виднелись наскоро сделанные фанерные щиты. Однако Боку повезло больше, чем соседнему бутику: там вылетели все стекла, выбитые разными летящими обломками во время моей беседы с Коулом и его кобылкой. Я вошел.

Бок стоял на обычном месте за прилавком, и вид у него был усталый. Он поднял взгляд на звон колокольчика над дверью, увидел меня и сразу сделался каким-то замкнутым, настороженным.

— Бок, — кивнул я ему. – Вы что, не уходили даже?

— Конец месяца, — осторожно, вполголоса отозвался он. – Отчетность. И витрины чинил. Чего вам нужно?

Я заглянул вглубь помещения. Из-за одной из дальних полок выглянула Шила со встревоженным лицом, увидела меня и с облегченным вздохом улыбнулась.

— Просто поговорить зашел, — заверил я Бока и кивнул Шиле.

Он оглянулся в ту сторону, потом снова хмуро посмотрел на меня.

— Дрезден. Я вам кое-что должен сказать.

Я вопросительно изогнул бровь.

— Что-то не так?

— Послушайте, я не хотел бы вас огорчать…

Я устало оперся на посох.

— Ну же, Бок. Вы знаете меня с тех пор, как я приехал в Чикаго. Если что-то не так, вы вряд ли огорчите меня, если расскажете об этом.

Он скрестил свои лапищи на пузе.

— Я не хочу, чтобы вы больше приходили сюда.

— Ох.

— Вы довольно приличный человек, Дрезден. Вы никогда не приставали ко мне с ножом к горлу, как другие типы из Совета. Вы помогли многим здесь, — он сделал глубокий вдох и вяло махнул рукой в сторону фанерных щитов на окнах. – Но вы приносите с собой неприятности. Они за вами хвостом тянутся.

Что ж, он говорил правду. Я промолчал.

— Не каждый может опрокинуть машину на того, кто на него нападает, — продолжал Бок. – У меня семья. Мой старший учится в колледже. Я не могу допустить, чтобы мое заведение погромили.

Я кивнул. Я хорошо понимал Бока. Страшно ощущать себя перед лицом того, что сильнее тебя. Едва ли не тяжелее, чем слышать, что тебя больше не хотят видеть.

— Послушайте. Если вам потребуется что-то, просто позвоните. Я закажу это для вас или найду на полках. Уилл или Джорджия передадут это вам. Но…

— Хорошо, — произнес я. В горле у меня застрял небольшой комок.

Бок заметно покраснел. Он отвернулся от меня, глядя на разбитую дверь.

— Вы уж простите.

— Не за что, — мотнул головой я. – Я все понимаю. Это вы извините за стекла.

Он кивнул.

— Я всего на минуту. Потом уйду.

— Идет, — сказал он.

Я прошел между полок к Шиле и кивнул ей.

— Я получил ваше сообщение.

Шила так и не переоделась со вчерашнего вечера, только одежда казалась более измятой. Волосы она собрала в пучок и укрепила двумя шариковыми ручками, воткнутыми в него под прямым углом друг к другу. Такая прическа открыла взгляду мягкие очертания ее лица и шеи, и я снова испытал острое желание коснуться ее кожи руками, чтобы проверить, действительно ли ее кожа такая мягкая, как кажется на взгляд.

Она покосилась на Бока, потом улыбнулась мне и коснулась моей руки пальцами.

— Мне жаль, что он поступает так. Это несправедливо с его стороны.

— Да нет. Вполне справедливо. Он имеет право защищать себя и свой бизнес, — возразил я. – Я на него не в обиде.

Она склонила голову набок, вглядываясь мне в лицо.

— Но ведь вам все равно больно слышать это?

Я пожал плечами.

— Немного. Ничего, переживу, — у двери снова звякнул колокольчик: еще один посетитель. Я оглянулся на Бока и вздохнул. – Послушайте, я не могу здесь задерживаться надолго. Чего вы хотели?

Она откинула со лба несколько волосков, выбившихся из пучка.

— Я… ну… то есть, со мной случилось что-то странное сегодня ночью.

Я поднял брови.

— Давайте, рассказывайте.

Она подняла с пола небольшую стопку книг и принялась расставлять их на полке.

— Когда весь вчерашний шум закончился, я вернулась в контору, а мистер Бок ушел заказывать фанеру на окна. Мне показалось, я услышала колокольчик, но когда выглянула, никого не увидела.

— Умгум, — кивнул я.

— Только… — она нахмурилась. – Знаете, когда вы входите в пустой дом, вы ведь чувствуете, что он пуст. Ну, вы ведь ощущаете пустоту?

— Конечно, — согласился я. Я смотрел, как она приподнимается на цыпочки, чтобы поставить книгу на верхнюю полку. При этом свитер ее задрался чуть-чуть, и я видел, как напрягаются мышцы под бледной кожей у нее на талии.

— Так вот, в пустоты в лавке как раз и не было, — продолжала она, и я заметил, как она поежилась. – Я никого так и не увидела, не услышала. Но я уверена, что кто-то здесь был, — она оглянулась на меня и покраснела. — Я так перепсиховала, что думать толком ни о чем не могла до самого рассвета.

— А потом? – спросил я.

— Оно ушло. Я ощущала себя совершеннейшей дурой. Ну, словно я маленькая перепуганная девчонка. Или одна из этих собак, что начинают рычать или лаять, когда ничего такого рядом нет.

Я покачал головой.

— Собаки не рычат и не лают без повода. Порой они просто ощущают то, что люди не могут.

Она нахмурилась.

— Вы думаете, здесь кто-то был?

Мне не хотелось говорить ей, что, скорее всего, по лавке расхаживал невидимкой вампир из Черной Коллегии. Блин. Если уж на то пошло, мне и думать-то об этом не хотелось. Если сюда заходила Мавра, ни Бок, ни Шила не имели ни малейшего шанса защититься от нее.

— Я думаю, было бы глупо не доверять своим инстинктам, — сказал я. – У вас имеются способности к восприятию. Вполне возможно, вы ощущали что-то, слишком слабое, чтобы опознать это иным способом.

Она убрала на место последнюю книгу и повернулась ко мне лицом. Вид она имела совсем усталый. Страх придал ее лицу немного болезненности.

— Что-то было здесь, — прошептала она.

— Возможно, — кивнул я.

— О Боже, — она прижала руки к горлу. – Меня… меня сейчас стошнит.

Я прислонил посох к полке и положил руку ей на плечо, успокаивая.

— Шила. Сделайте несколько глубоких вдохов-выдохов. Что бы это ни было, сейчас оно не здесь.

Она жалобно посмотрела на меня; глаза ее предательски блестели.

— Извините. То есть, вы-то здесь при чем, — она крепко зажмурилась, и по щеке ее скатилось еще несколько слезинок. – Простите меня.

Ох, блин. Слезы. Хорошенький из тебя утешитель, Дрезден – довел до слез бедную девушку, которую хотел ободрить. Я привлек Шилу чуть ближе к себе, и она благодарно прижалась к моей груди. Я охватил ее плечи рукой и подержал так с полминуты. Некоторое время она дрожала, беззвучно плача, потом взяла себя в руки.

— С вами такое случалось? – спросила она вполголоса, продолжая шмыгать носом.

— Людям свойственно бояться, — пробормотал я. – В этом нет ничего необычного. И нам встречаются самые жуткие создания.

— Я чувствую себя такой трусихой.

— И зря, — заверил я ее. – Все это вовсе не значит, что вы сошли с ума.

Она выпрямилась и отступила на шаг. Лицо ее пошло красными пятнами. Есть женщины, которых слезы делают неотразимыми, но Шила не входила в их число. Она сняла очки и вытерла глаза.

— Что мне делать, если это повторится еще раз?

— Скажите Боку. Держитесь на людях, — посоветовал я. – Вызовите полицию. Или еще лучше, позвоните Билли с Джорджией. Если то, что вы ощущали, носит хищный характер, оно побоится шататься здесь, зная, что его заметили.

— Судя по вашим советам, вы уже встречались с чем-то подобным? – спросила она.

Я чуть улыбнулся.

— Ну, раз или два…

Она благодарно улыбнулась мне.

— Должно быть, это очень одиноко – заниматься тем, что вы делаете.

— Бывает, — признался я.

— Всегда оставаться сильным, там где другие не справятся… Это… Ну, просто героизм.

— Идиотизм это, — ответил я сухо. – Героизм плохо оплачивается. Я стараюсь хранить хладнокровие и думать о деньгах, но получается неважно.

Она негромко усмехнулась.

— Что неважно? Жить согласно вашим идеалам, да?

— Все не без изъянов.

Она снова склонила голову набок, и глаза ее блеснули.

— У вас есть кто-нибудь?

— Только вы.

— Нет. Кто-то из этих?

— А, — кивнул я. – Нет. Практически нет.

— Скажите, если я приглашу вас пообедать со мной, это не будет казаться слишком уж дерзко или неприлично?

Я зажмурился.

— Вы хотите сказать… типа, как на свидание?

Ее улыбка сделалась шире.

— Ну… как… как вы обычно встречаетесь с женщинами? Да?

— Что? – пробормотал я. – Ох, да. Да. Я не часто общаюсь с женщинами.

— По случайному совпадению я как раз женщина, — улыбнулась она и снова коснулась моей руки. – И раз уж мне может не представиться больше шанса пофлиртовать с вами здесь, на работе, я, пожалуй, спрошу вас прямо сейчас. Так вы согласны?

Перспектива свидания представлялась мне не самой удачной с учетом обстоятельств. Впрочем, сама по себе идея мне нравилась. То есть, я хочу сказать, прошло уже некоторое время с тех пор, как девушка интересовалась мною не только в профессиональном отношении.

Ну, во всяком случае, смертная девушка. Единственная, кто мог бы претендовать на это, развлекалась сейчас на Гавайях с другим, хихикая и думая о трусиках. Приятно ведь хотя бы поговорить, пообщаться с симпатичной девушкой. Все лучше, чем спать одному у себя дома, тем более, что там сделалось как-то тесновато.

— Ну… да, — пробормотал я. – То есть, сейчас я немного, типа, занят, но…

— Вот, — сказала она, достала из кармана черный маркер и взяла за правую руку. Маркером она написала на моей ладони крупные черные цифры. – Позвоните мне, хотя бы сегодня вечером, и мы договоримся, когда удобнее.

Я не сопротивлялся. Мне это даже нравилось.

— Хорошо.

Она щелкнула крышкой маркера и улыбнулась мне.

— Что ж, договорились.

Я взял свой посох.

— Послушайте, Шила. Я постараюсь не показываться здесь. Я уважаю Бока и его желания. Вы только передайте ему, что если у вас тут будут какие-нибудь неприятности, ему достаточно только позвонить мне.

Она с улыбкой кивнула.

— Вы приличный человек, Гарри Дрезден.

— Только не говорите этого кому попало, — улыбнулся я в ответ и направился к двери.

И тут же застыл как вкопанный.

Перед прилавком Бока стояли, повернувшись к нему лицом, Алисия и вурдалак Ли Хань.

Я вернулся к Шиле и потащил ее за угол полки.

— В чем дело? – спросила она.

— Тихо, — шепнул я. Потом закрыл глаза и Прислушался.

— …простой вопрос, — говорила Алисия. – Кто ее купил?

— Я не веду записей о покупателях, — ответил Бок. Он говорил вежливо, но в голосе его ощущалась твердость гранита. – Мне очень жаль, но я просто не располагаю такой информацией. Через это место проходит уйма народа.

— Правда? – спросила Алисия. – И много ли из них приобретает у вас редкие и дорогие антикварные издания?

— Вы удивитесь, если я скажу, сколько.

Алисия неприятно усмехнулась.

— Вы ведь правда не хотите добровольно поделиться с нами этой информацией, не так ли?

— Для того, чтобы поделиться ей добровольно, у меня ее просто нет, — сказал Бок. – Оба экземпляра книги были приобретены вчера. Оба покупателя были мужчины, один старше, другой моложе. Больше я ничего не помню.

Я услышал пару шагов и голос Ли Ханя.

— Возможно, вам нужно помочь вспомнить?

Послышались резкие щелчки взводимых курков.

— Сынок, — произнес Бок тем же вежливым голосом, — Я бы посоветовал тебе отойти от прилавка и выйти из магазина. И быстрее.

— Похоже, что наш славный букинист не совсем беспристрастен в этом вопросе, — произнесла Алисия.

— Ошибаетесь, мисс, — ответил Бок. – Это моя лавка. Я не даю информацию. Я не принимаю ничьей стороны. Если бы у меня имелся третий экземпляр книги, я продал бы его вам. У меня его нет. Прошу вас, покиньте помещение.

— Мне кажется, вы не поняли, — сказала Алисия. – Я не уйду отсюда, пока не получу ответа на мой вопрос.

— Мне кажется, вы не поняли, — возразил Бок. – У меня под прилавком заряженный обрез двенадцатого калибра, и он нацелен вам в живот.

— Надо же, — не без усмешки произнесла Алисия. – Обрез. Хань, что мы с этим поделаем?

Я стиснул зубы. Бок просил меня держаться подальше, но так выходило, что это он стоял сейчас, не выдавая моего имени, хотя не мог не понимать, что двое перед ним опасны как черт-те что.

Я оглянулся. Дверь из зала была приоткрыта.

— Служебный выход, — спросил я у Шилы шепотом. – Он заперт?

— Только снаружи. Изнутри открывается.

— Идите в заднее помещение, в контору, ложитесь на пол и оставайтесь там. Быстро.

Она посмотрела на меня широко открытыми глазами и скользнула в дверь.

Я крепко сжал в руке посох и закрыл глаза, лихорадочно размышляя. Потом ощупал карман ветровки. Книга лежала там, и мой револьвер тоже. Убить вурдалака трудно. Я не имел ни малейшего представления о том, кто на самом деле Алисия, но уж наверняка она была не простая аспирантка. Чтобы командовать таким монстром, как Ли Хань, нужно выступать по крайней мере в Высшей Лиге нехороших парней. В общем, идея напасть на эту парочку представлялась мне в высшей степени безрассудной.

Впрочем, все это ерунда. Если я не сделаю чего-нибудь немедленно, они сделают с Боком что-нибудь неприятное. Бок может нравиться или не нравиться, но одного у него не отнять: он честный книготорговец, не желающий ни вмешиваться в борьбу сверхъестественных сил, ни поступаться своими принципами. Если я ничего не предприму, он пострадает, защищая не кого-то, а меня.

Я вышел из-за полки и направился к прилавку.

Бок сидел на своем месте за прилавком, стискивая его край побелевшими от напряжения пальцами, и сунув вторую руку под прилавок. Алисия и Ли Хань стояли лицом к нему. Она держалась расслабленно. Вурдалак пригнулся, готовый к прыжку – колени чуть согнуты, руки свободно висят…

— В последний раз спрашиваю, — произнесла Алисия. – Кто приобрел последний экземпляр Die Lied der Erlking? – она подняла левую руку, и воздух вокруг нее задрожал как от сильного жара, а я поежился от волны темной энергии. – Как его зовут?

Я собрал волю в кулак и поднял посох.

— Forzare! – рявкнул я.

Руны на посохе засияли зловещим багровым светом. Послышался рев тропического урагана, и поток энергии, невидимой, но от этого не менее действенной, сорвался с конца моего посоха. Сшибая по пути книги с полок, он пронесся через лавку и врезался в грудь вурдалаку. Удар оторвал его от земли и швырнул спиной вперед в заделанную фанерой дверь. Не сбавляя скорости, тот пролетел сквозь дверь, через улицу и с грохотом врезался в стену здания на противоположной стороне.

Широко раскрыв глаза от гнева и удивления, Алисия повернулась ко мне.

Я стоял, широко расставив ноги. Браслет-оберег на левом запястье шипел, разбрасывая голубые искры. От посоха резко пахло горелым деревом, и алые руны ярко горели в полумраке помещения. Конец его целился точно в Алисию.

— Его зовут, — прорычал я, — Гарри Дрезден.

Глава семнадцатая

— Ты! – рявкнул я, сделав концом посоха движение в направлении Бока. – Маленький вонючий хорек! Ты собирался продать меня! Да за это на месте убить мало!

Блок уставился на меня поверх кудрявой головы Алисии в полнейшем замешательстве. Я пристально, злобно смотрел на него, не допуская на свое лицо ничего такого, что могла бы заметить эта милая девица. Попытайся я защитить Бока открыто – и это лишь увеличило бы вероятность того, что она сделает ему какую-нибудь гадость. И наоборот, угроза ему сделает его в глазах этой некромантихи и ее громилы менее значимым. Ничего более действенного, чтобы помочь ему, мне в голову не пришло.

И Бок все понял. На лице его, последовательно сменяя друг друга, мелькнули замешательство, страх и выражение вины. Впрочем, он успел почти незаметно кивнуть мне в знак благодарности.

— Ну, ну, — произнесла Алисия. Она почти не шевелилась, только повернулась в мою сторону. – Я никогда о вас не слышала, но должна признать, в умении выйти на сцену красиво, Гарри Дрезден, вам не откажешь.

— Я брал уроки, — буркнул я.

— Дайте мне книгу, — сказала она.

— Ха, — хмыкнул я. – Зачем?

— Затем, что я ее хочу.

— Мне очень жаль. В нынешнем году это самый популярный рождественский подарок, — буркнул я. – Может, вам удастся найти у спекулянтов на автостоянке, или еще где.

Она чуть наклонила голову; воздух вокруг ее пальцев продолжал дрожать, словно над раскаленным асфальтом.

— Вы отказываетесь отдать ее?

— Да, детка, — кивнул я. – Отказываюсь. Не получить тебе ее, о сука. Короче, нет.

Глаза ее злобно сузились, и… ну, произошло нечто, чего я никогда еще не видел. В лавке сделалось темнее. Я имею в виду, не свет погас, нет. Я имею в виду, потемнело все. Воздух заполнился почти неслышной вибрацией, от которой заныли глазные яблоки, и из всех углов, словно на замедленном воспроизведении фильма о том, как растет плесень, полезли тени. Они приближались, заполняя собой помещение лавки, и с ними наползал на меня этот гнусный, липкий холод. Стоило тени коснуться розетки, от которой тянулись провода к паре настольных ламп, и те сами собой померкли, а потом погасли совсем. Они накрыли собой радио, и голос Ареты Фрэнклин понизился до шепота и оборвался. Тени доползли до кассового аппарата, и диоды на его панели погасли, они прошлись по старому вентилятору под потолком, и его лопасти перестали вращаться. Тени подобрались к Боку, и он побелел как полотно и задрожал. Рука его еще сильнее вцепилась в край прилавка, словно он из последних сил пытался не упасть.

Единственным, чего не коснулась чернота, оставался я. Тени остановились, не доползая до меня и предметов, которые я держал в руках, дюймов шести. Адский огонь, горевший в рунах моего посоха, светился во мраке еще ярче, и искры, продолжавшие сыпаться с моего поврежденного браслета, казалось, прожигали в черных пятнах маленькие круги, хотя тьма заполняла их, стоило тем прогореть.

Такой энергии я не ощущал еще ни разу в жизни. Обычно, когда кто-то, способный наворотить своей энергией больших дел, собирает ее вокруг себя, она ведет себя активно, злобно рвется наружу. Я видел чародеев, воздух вокруг которых был настолько пропитан электричеством, что их волосы стояли дыбом; видел чародеев, сгущавших вокруг себя свет почти до состояния твердого камня; чародеев, от магии которых содрогалась земля, чародеев, окружавших себя темным, всесжигающим огнем.

Эта магия отличалась от них всех. Какой бы ни была энергия, которой пользовалась Алисия, она не заполняла собой помещения. От нее распространялась абсолютная неподвижность – не покой; в покое есть что-то мирное такое, приемлемое. Эта неподвижность представляла собой какую-то жуткую, голодную пустоту, нечто, черпающее силы из небытия. Она складывалась из пустоты от утраты любимого человека, из тишины в промежутках между ударами сердца, из неизбежной пустоты, ожидающей каждую прогоревшую и остывшую звезду. Эта энергия в корне отличалась от всех горящих жизненных сил, из которых складывается известная мне магия – и она была сильна. Бог мой, еще как сильна!

Меня начало трясти: я как-то вдруг сообразил, что мне нечего противопоставить этой силе.

— Мне не нравится ваш ответ, — с улыбкой произнесла Алисия. Нехорошая у нее вышла улыбка: медленная, зловещая. На щеке ее обозначилась ямочка. Блин-тарарам, ну и гадкая же ямочка!

Во рту у меня пересохло, но голос мой, когда я заговорил, звучал ровно и уверенно.

— Жалость какая! Однако, если вас так огорчает то, что вам не хватило экземпляра, я предложил бы вам искать ее вместе с Коулом.

Мгновение она смотрела на меня лишенным всякого выражения взглядом.

— Вы с Коулом? – спросила она наконец.

— Нет, — заверил я ее. – Честно говоря, мне пришлось опрокинуть на него машину, когда он пытался отобрать книгу у меня.

— Лжец, — произнесла она. – Если бы вы и правда сразились с Коулом, вы были бы уже покойником.

— Тем не менее, — скучающим тоном ответил я, — я говорю вам в точности то же, что сказал уже ему. Это моя книга. Вы ее не получите.

Она задумчиво прикусила губу.

— Погодите-ка. Вы были тогда в морге. В вестибюле.

— Теперь он называется институтом патологоанатомии.

Взгляд ее вспыхнул.

— Вы нашли это. Вам удалось то, что не получилось у Гривейна, не так ли?

Я скривил краешек рта и не ответил.

Алисия сделала глубокий вдох.

— Возможно, мы могли бы договориться.

— Забавно, — буркнул я. – Гривейн тоже говорил мне это.

Алисия нетерпеливо шагнула в мою сторону.

— И вы ему отказали?

— Мне не понравилась его шляпа.

— Для столь юного возраста вы отличаетесь изрядной мудростью, — кивнула она. – В конце концов, он не более чем пес, скорбящий по своему павшему хозяину. Он обернулся бы против вас, не прошло бы и пяти минут. В противоположность этому благосклонность Капиоркорпуса вечна и незыблема.

Капиоркорпус… В приблизительном переводе с латыни это означает «собиратель трупов». Или тел. Я вдруг немного лучше представил себе то, почему Ли Хань обращался к Алисии как к «господину».

— Допустим, я жажду такой чести, — сказал я. – Какую цену мне придется заплатить?

— Отдайте мне книгу, — произнесла она. – Отдайте мне «Слово». Будьте рядом со мной при Темносиянии. В обмен за это я дарую вам независимость и свободу выбора, когда наступит новый порядок.

Мне не хотелось, чтобы она поняла, что я ни черта не понимаю из того, о чем она говорит, поэтому я задумчиво кивнул.

— Соблазнительное предложение.

— Еще бы, — сказала она. Она вздернула подбородок, и глаза ее блеснули еще ярче. – Новый порядок многое изменит в этом мире. Вы получите возможность помочь изменить его по своему вкусу.

— А если я откажу вам? – поинтересовался я.

Она посмотрела на меня в упор.

— Вы молоды, Гарри Дрезден. Это просто трагедия, когда человек с вашими способностями умирает до срока.

Я отвел взгляд. Стоит чародею заглянуть кому-нибудь в глаза хоть на секунду дольше, чем надо, и он заглядывает этому человеку в самую душу, а это не из самых приятных ощущений. Я бы заглянул в душу Алисии, а она – в мою. И почему-то мне очень не хотелось видеть того, что происходит за этой улыбкой с ямочкой на щеке. Чего-чего, а представление об этом я получил по ее повадкам, и это отличалось от чрезмерного самомнения или фанатичной упертости.

Это было чистое безумие. Кем бы ни оказалась Алисия на деле, она совершенно съехала с катушек.

Во рту пересохло еще сильнее. Гораздо сильнее. Мои ноги дрожали, а остальная часть тела очень хотела приказать им уносить меня отсюда.

— Мне нужно обдумать это предложение.

— Всегда пожалуйста, — сладким голосом ответила Алисия. Лицо ее вдруг приобрело очень неприятное выражение, и голос окреп. – Думайте на здоровье. Но только стоит вам сделать один шаг с того места, где вы стоите, и этот шаг станет для вас последним.

— Убив меня, вы, возможно, и получите книгу, но это не даст вам в руки «Слова», — возразил я. – Или вы думаете, что я ношу с собой и то, и другое?

Правая рука ее медленно сжалась в кулак, и в помещении стало на несколько градусов холоднее.

— Где «Слово»?

А то я сам не хотел бы этого знать, подумал я.

— Вы хотите узнать это? – произнес я вслух. – Убейте меня, и «Слова» не будет вовсе. Как и вашего нового порядка.

Она разжала кулак.

— Я могу заставить вас сказать мне, — заметила она.

— Если бы вы могли сделать это, вы бы это уже сделали, а не стояли бы здесь с дурацким видом.

Не прекращая улыбаться, она медленно двинулась ко мне.

— Я предпочитаю воззвать к рассудку, прежде чем уничтожу его. В конце концов, это всего лишь сделка. Так вы уверены, что не хотите работать со мной?

Блин. Ментальная магия – это мало, очень малоизученная область нашего ремесла. Каждый чародей, созревший для вступления в Белый Совет, проходит специальный курс защиты от нападения на его рассудок, но делается это довольно формально. В конце концов, Совет приложил в свое время немалые усилия к тому, чтобы ликвидировать чародеев, покушающихся на святую нерушимость чужого сознания. Это один из Законов Магии, и если Стражи поймают кого-нибудь, занимающегося этим, его просто убивают, раз и навсегда. В результате экспертов по этой области магии в Совете нет, а обучение поручено дилетантам.

Что-то подсказывало мне, что Алисия – Собиратель Трупов не дилетант.

— Я бы не подходил ближе, — произнес я ледяным тоном.

Она продолжала приближаться – очень медленно, но так, словно получала удовольствие, затягивая развязку.

— Ваш последний шанс.

— Я сказал, — мотнул головой я. – Держитесь по…

Прежде, чем я успел договорить, она сделала движение мерцающими пальцами левой руки, словно рвала невидимую ткань.

Что-то взвихрилось, а потом я вдруг оказался в эпицентре урагана, в смерче, который пытался подвинуть меня ближе к девице. Ноги мои начали скользить по полу. Я вскрикнул, откинувшись назад, поднял руку с браслетом, и передо мной распустился купол ослепительного голубого света. Однако это не изменило ровным счетом ничего: бешеный смерч продолжал тянуть меня к ее протянутой руке.

Я едва не ударился в панику, но вдруг понял, что происходит. Никакого ветра – во всяком смысле, в физическом понимании – не было и в помине. Книги на полках не шевелились, полы моей ветровки не развевались. Мой щит защищал меня только от материальной угрозы, и я убрал его, сберегая силы.

Жуткий вакуум не трогал моего тела. Он целил в мои мысли.

— Вот и правильно, — произнесла Алисия.

Черт подери. Она слышала мои мысли.

— Разумеется, молодой человек. Отдайте мне то, что я прошу, сейчас, и я оставлю вам достаточно рассудка, чтобы вы могли есть без посторонней помощи.

Я стиснул зубы, напрягая мысли, выстраивая оборону.

— Слишком поздно, малыш.

Черта с два поздно. Мои мысли сжались в одно неделимое целое, идеальный образ стены из гладкого серого гранита. Я выстроил в уме эту стену и заполнил ее энергией, которую держал наготове. На мгновение на меня накатила волна тошноты, а потом ментальный ураган стих так же резко, как начался.

Голова Алисии дернулась как от пощечины.

Стиснув зубы, я бросил на нее торжествующий взгляд.

— Ну что, получила? – спросил я.

Она прошипела злобное ругательство, подняла левую руку и сложила пальцы подобием клешни.

И сразу же на образ гранитной стены в моем мозгу обрушилось чудовищное давление. Не короткий, сокрушительный удар, как я ожидал из того, чему меня учили, этакий ментальный таран. Вместо этого на нее навалился жуткий, гнетущий вес – словно внезапный паводок намерился смыть мою стену до основания.

Я надеялся, что давление сразу же ослабнет, но оно только становилось все более невыносимым. Я изо всех сил старался удержать образ стены на месте, но несмотря на все мои старания в поверхности ее появились и начали расползаться черные, заполненные пустотой трещины. Моя оборона рушилась на глазах.

— Восхитительно, — заметила Алисия, и в голосе ее не ощущалось ни малейшего напряжения. – Сто лет прошло, а они все учат свою молодежь давно устаревшим приемам.

Я заметил за спиной Собирателя Трупов движение, и в разбитой фанерной двери показался Ли Хань. Половина его лица побагровела и распухла, да и одно плечо торчало под не совсем естественным углом. Из ссадин на его теле сочилась зеленовато-бурая жижа, и двигался он, словно испытывая сильную боль, но все же он перемещался самостоятельно, и взгляд у него был настороженный, хищный.

— Господин, — произнес Хань. – У тебя все в порядке?

— Все просто идеально, — мурлыкнула Алисия. – Как только я получу его разум, остальное твое.

Его перекошенное лицорасплылось в улыбке, неестественно широкой для нормальных человеческих черт.

— Спасибо, господин.

Вот черт. Самое время делать ноги.

Вот только ноги мои не пошевелились.

— Не стоит стараться, юный чародей, — ласково посоветовала Алисия. – Как только ты сосредоточишь свои мысли на том, чтобы пошевелить ногами, твоя оборона рухнет. Лучше просто откройся мне, мальчик. Тебе будет не так больно.

Не обращая внимания на некроманта, я попытался обдумать варианты действий. Конечно, моя умственная оборона рушится, но любое усилие воли, которое я потрачу на то, чтобы пошевелить ногами, обрушит ее остатки еще быстрее – почти мгновенно. Мне необходимо было хотя бы на мгновение – ну, на время, достаточное на то, чтобы отвлечь внимание Собирателя Трупов – ослабить давление, и я смог бы убраться к чертовой матери. Однако с учетом того, что я вообще практически не мог пошевелиться, выбора у меня оставалось до обидного мало.

Часть стены дрогнула и начала рушиться. Я ощутил, как воля Собирателя Трупов начинает просачиваться внутрь – первыми струйками надвигающегося темного моря.

Если я хотел жить, у меня не оставалось иного выбора.

Я мысленно коснулся Адского Огня, пылающего в рунах на моем посохе, и запустил его в мое сознание, в разваливающуюся стену, защищавшую меня. Трещины в холодном сером граните заполнились багровым пламенем, и там, где темные струйки вражьей воли касались их, слышалось пронзительное шипение ледяной воды, разом превращающейся в пар.

Алисия вдруг глухо охнула, и давление на мой мозг разом исчезло.

Я повернулся, пошатнулся, восстановил равновесие и бросился к задней двери.

— Держи его! – прорычала за спиной Алисия. – У него книга и «Слово»!

Послышался неприятный звук рвущейся плоти, и Ли Хань испустил нечеловеческий, звериный вой.

Я пулей пронесся через заднее помещение к служебному выходу, повернул ручку и выскочил в переулок за лавкой. За спиной послышалось топанье двух пар ног, и Алисия завела странную, завывающую какую-то песню. Жуткое давление снова начало наваливаться на мои мысли, но на этот раз я был готов к этому, и выстроил защиту почти мгновенно, сохраняя при этом способность бежать.

Так я пробежал ярдов тридцать, а потом внезапная боль пронзила мою правую ляжку. Я покатился по земле, едва не развалив при этом свою ментальную оборону. Бросив посох, я ощупал ляжку, и руки мои наткнулись на что-то острое, металлическое, торчащее из ноги. Я порезал пальцы о кромку и отдернул их. Я не мог разглядеть толком, что там такое, разглядев только блеск металла и уйму крови – а Собиратель Трупов и вурдалак все приближались.

Я не мог использовать магию, чтобы остановить их – это мгновенно позволило бы Собирателю ворваться в мой рассудок. Да и физически я не мог бы убежать от вурдалака – даже раненый, Хань бежал с завидной скоростью и приближался огорчительно быстро.

Я выхватил револьвер и трижды выстрелил в их направлении. Алисия отпрянула в сторону, но вурдалак даже не убавил хода. Его неестественно длинная лапища описала в воздухе дугу, и в полумраке переулка блеснула сталь. Что-то ударило меня в ребра с силой, достаточной, чтобы опрокинуть меня назад, но заговоренная кожа моей ветровки не дала этому предмету пронзить меня. На землю с лязгом упал стальной треугольник с заостренными, заточенными как бритва углами.

— Только этого мне еще не хватало, — буркнул я. – Вурдалаки-ниндзя, — и разрядил в Ханя оставшиеся заряды. Во время последнего выстрела его отделяло от меня меньше десяти футов, так что промахнуться я практически не мог. Он дернулся, врезался в стену и споткнулся, но так и не упал.

Тем временем воля Собирателя Трупов продолжала размывать мою оборону. Пора, пора было удирать от Алисии, пока она не вскрыла мои мозги как банку сардин – чтобы потом их сожрал Хань.

Так и не выдернув из ноги эту треугольную штуковину – сюрикен, так, кажется, она называется? – я заставил себя подняться, несмотря на пронзительную боль. Я подобрал посох и, хромая теперь уже по-настоящему – побежал к выходу из переулка. У меня имелся еще слабый шанс добраться до людной улицы, поймать такси или просто попутку, а может, даже натолкнуться на полицейский патруль. Умом я понимал, что надеяться на любое из этих чудес практически невозможно, но ничего другого мне все равно не оставалось.

Я почти добежал до конца переулка, боль в ноге сделалась почти невыносимой – а потом я вообще перестал понимать, что происходит.

Только что я делал что-то – не помню точно, что, но наверняка очень важное. А мгновением спустя я просто стоял на месте, вроде как сбитый с толка. Я точно знал, что стоит мне сосредоточиться хоть на секунду, и я вспомню это «что-то» и снова займусь этим. Нога болела. Это я знал точно. И с головой моей что-то творилось: мысли, вроде бы, оставались в ней, но в каком-то беспорядке, таком же, как если бы я залез на полку с глаженым бельем, достал что-то с самого низа и закрыл бы дверцу, не поправив ничего.

Я услышал за спиной рычание и понял: что бы я там ни делал только что, продолжать это уже поздно. Я попытался повернуться, но по какой-то неизвестной мне причине не мог вспомнить, как это делается.

— Нашла, — послышался у меня за спиной задыхающийся женский голос. – Цифры. Это только… У него нет ничего кроме цифр.

— Господин, — послышался другой, неправильный какой-то голос. – Что ты прикажешь?

— Он не знает, где находится «Слово». Мне он больше не нужен. Книга в правом кармане его куртки. Забери ее, Хань. Потом убей его.

Глава восемнадцатая

Я прекрасно понимал, что Собиратель Трупов говорит это обо мне, и я понимал, что быть убитым очень неприятно. Я только не мог придумать, что бы мне такого сделать, чтобы помешать этому. Что-то с моей головой. Она отказывалась работать правильно.

Какой-то оборванный, избитый человек появился в моем поле зрения, и я смог немного повернуть голову, чтобы рассмотреть его. Ох, блин, это оказался Ли Хань, вурдалак. У меня было нехорошее ощущение того, что он собирается сделать что-то очень неприятное, но он всего лишь сунул руку в карман моей ветровки и достал оттуда тоненькую книжицу, Erlking.

Вурдалак отвернулся от меня и протянул книгу кому-то, кого я не видел. Послышался шелест переворачиваемых страниц.

— Отлично, — произнесла Алисия. – Забери его с улицы и прикончи. Только быстрее. Он сильнее большинства. Я не собираюсь удерживать его тут весь день.

Ах, да. Это Собиратель Трупов удерживает мой разум в плену. Из этого следовало, что она находится у меня в голове. Из этого в свою очередь следовало, что она прорвала-таки мою оборону. Одно то, что я сумел-таки собрать эти мысли воедино, немного укрепило меня. Голова начала проясняться, а по мере того как она делала это, боль в раненой ноге усиливалась.

— Быстрее же, — произнесла она. Наконец-то в ее голосе зазвучало напряжение.

Грубые руки схватили меня за шиворот ветровки. Я хотел бежать, но тело пока отказывалось меня слушаться. Тут меня осенило: если Собиратель Снов находится у меня в голове, она должна ощущать все, что ощущаю я. Включая жгучую боль в ноге.

Когда вурдалак потащил меня назад, я не мог сопротивляться, но сумел-таки чуть повернуть бедра и подогнуть здоровую ногу. Я упал на тротуар – прямо на раненую ногу. Падение вогнало сюрикен чуть глубже, и весь мир вокруг меня побелел от боли.

Алисия завизжала. Я услышал металлический лязг, словно она налетела на мусорный бак, и тут же мои руки и ноги вновь начали повиноваться мне. Вурдалак оступился: ну да, ведь он уже повредил ногу. Он оттолкнулся от стены и шагнул ко мне. Я крутанулся на спине и изо всех сил лягнул его по здоровому колену.

Этому не совсем честному приему научила меня Мёрфи, и его эффективность не зависит только от голой физической силы. Вес вурдалака приходился на эту ногу, и удар пришелся точно куда надо. Послышался неприятный хруст, и он взревел от боли.

На четвереньках, волоча раненую ногу за собой, бросился я прочь от него. Оглянувшись, я увидел за собой кровавый след на асфальте. В глазах мелькали звездочки, и я ощущал себя слабее голодного котенка. Весь мир шел кругом, так что я даже не пытался встать. Я выполз из темного переулка, пересек тротуар и оказался на залитой солнцем улице.

Я слышал чьи-то крики. Где-то в паре кварталов от меня взвыла полицейская сирена. Несомненно, копы спешили к лавке Бока – кто-нибудь, да вызвал их, увидев вылетающего из фанерной двери вурдалака. Дайте им пару минут разобраться, что к чему, и очень скоро меня окружат ребята с серебряными бляхами, испытывающие сильное желание побеседовать с исчезнувшими ассистентами убитого профессора.

Конечно. Только к тому времени я буду полторы минуты как мертв.

Раненый вурдалак с перекошенным от боли и ярости лицом, хромая, ковылял из переулка по направлению ко мне. В распахнутой пасти желтели хищные клыки.

Я услышал женский крик – не перепуганный, но полный ярости. В воздухе что-то просвистело, и топор – настоящий, черт подери, боевой топор – по рукоять погрузился в бок вурдалака. Солнечный блик от клинка ударил мне в глаз, оставив на сетчатке тающее красное пятно в форме древней руны. Удар швырнул вурдалака на тротуар, разбрызгав во все стороны фонтан зеленовато-бурой крови.

В поле моего зрения возникла женщина в темном деловом костюме. Ростом больше шести футов, светловолосая, прекрасная какой-то холодной красотой. В голубых глазах ее полыхал боевой огонь, и лицо ее осветилось кровожадной улыбкой, когда она потянула из висевших на поясе ножен тяжелый трехфутовый меч. Остановившись между мной и вурдалаком, она нацелила острие меча на Ханя.

— Изыди, падальщик, — прорычала она.

Вурдалак вырвал топор из своего тела и, чуть пригнувшись в оборонительной стойке, держал его теперь двумя руками. Потом осторожно, опасливо попятился.

Взревел мотор, и ничем не примечательный серый седан свернул на тротуар в нашу сторону.

— Изыди! – крикнула женщина еще раз, подняла меч и скользнула к вурдалаку.

Ли Хань явно не жаждал этой встречи. Его нечеловеческое лицо перекосилось от страха, он уронил топор на асфальт и бросился обратно в переулок.

— Трус, — с нескрываемым разочарованием выдохнула женщина. Она подобрала топор и повернулась ко мне. — Садитесь в машину.

— Я вас знаю, — сказал я. – Мисс Гард. Вы работаете на Марконе.

— Я работаю на Монок Секьюрити, — поправила меня женщина. Пальцы ее сомкнулись на моем запястье стальной хваткой, и она без видимого усилия вздернула меня на ноги. Раненая нога отозвалась на это нестерпимой болью, и я почувствовал, как стальное острие продолжает резать мои мышцы. Я стиснул зубы, стараясь не зарычать от боли. Гард бросила на меня одобрительный взгляд искоса и потащила меня к серому седану. Мне пришлось опираться на посох, но с ее помощью я доковылял-таки до машины и рухнул на заднее сидение. Чьи-то сильные руки помогли мне устроиться.

Все это время взгляд пронзительных, ледяных глаз Гард шарил по переулку и улице вокруг нас. Как только я оказался внутри, она захлопнула дверцу, сунула меч в ножны и отстегнула их от пояса, чтобы они не мешали ей сесть в переднее пассажирское кресло. Серый седан съехал с тротуара, и место происшествия осталось позади.

Водитель чуть повернул голову, чтобы покоситься на меня краем глаза. Впрочем, с такой бычьей шеей он и не повернул бы ее сильнее. Рыжие волосы его были острижены коротким ежиком, а еще его отличали плечи шириной с палубную надстройку и деловой костюм, явно купленный в магазине нестандартных размеров.

— Хендрикс, — кивнул я ему.

Он заглянул в зеркало заднего вида и насупился.

— Я тоже рад новой встрече, — заверил я его. Потом, стараясь не обращать внимания на ногу, попробовал сесть поудобнее, стараясь при этом не смотреть на сидевшего рядом со мной мужчину.

Собственно, я вполне мог обойтись без этого. Я и так знал, что там сидит мужчина ростом чуть выше среднего, лет пятидесяти пяти или шестидесяти, с начинающими седеть волосами, с обветренной, загорелой кожей бывалого яхтсмена и глазами цвета потертых долларовых купюр. Наверняка на нем костюм, который стоит дороже иной машины, и костюм этот сидит на нем безукоризненно. Наверняка он производит впечатление симпатичного, обаятельного дядечки, скорее, менеджера преуспевающей спортивной команды, чем гангстера. Впрочем, я сказал уже: Джон Марконе являлся самой могущественной фигурой чикагского преступного мира.

— Вам это не кажется немного ребячеством? – поинтересовался он у меня не без иронии. – Сидеть и не смотреть на меня вот так?

— Извините, — буркнул я. – День у меня такой хлопотный выдался.

— Вы серьезно ранены? – спросил он.

— Я что, очень похож на врача? – парировал я.

— Вы похожи больше на труп, — заметил он.

Я хмуро покосился на него. Он спокойно сидел, откинувшись на спинку кресла и глядя на меня.

— Это что, угроза? – спросил я.

— Если бы я хотел вашей смерти, — отозвался Марконе, — я вряд дл пришел бы к вам на помощь. Придется вам, Дрезден, признать, что я только что спас вам жизнь. Еще раз.

Я закрыл глаза.

— Расчет времени не совсем удачный вышел.

— В каком смысле? – с легкой улыбкой спросил он.

— В том смысле, что помощь подоспела только тогда, когда кто-то готов был уже прокомпостировать мой билет. Признайтесь, Марконе, это слишком похоже на расчет.

— Даже мне порой приходится полагаться на удачу, — ответил он.

Я покачал головой.

— Я звонил вам меньше часа назад. Если это не расчет, как вы тогда нашли меня?

— Это не он нашел, — подала голос Гард. – Это я, — она оглянулась через плечо на Марконе и нахмурилась. – Это ошибка. Ему на судьбе написано было погибнуть в том переулке.

— Что толку в свободе выбора, если она не дает порой плюнуть в лицо судьбе? – улыбнулся Марконе.

— Это неизбежно повлечет за собой последствия, — напомнила она.

Марконе пожал плечами.

— А что их не влечет?

Гард снова повернулась лицом к ветровому стеклу и тряхнула головой.

— Гордыня. Смертным этого не понять.

— Объясните мне это, — попросил я. – Все совершают такую ошибку, но не я.

Марконе покосился на меня, и в уголки глаз его сбежались морщинки. Это можно было бы назвать почти улыбкой. Гард повернула голову и одарила меня холодным взглядом, в котором можно было увидеть все, только не улыбку.

— Давайте вернемся к той части разговора, когда вы сказали мне, чего вам нужно, — предложил я. – На светскую болтовню у меня нет времени.

— А, — кивнул Марконе. – Подозреваю, вы каким-то образом оказались вовлечены в происходящие события.

— Какие именно события вы имеете в виду? – поинтересовался я.

— Ситуацию, возникшую в результате смерти Тони Мендоса.

Я хмуро уставился на него.

— И что вы хотите?

— Возможно, я недостаточно ясно выразился. Я хочу помочь вам.

— Угу, — выдохнул я. – Да.

— Я говорю совершенно серьезно, Дрезден, — заверил он меня. – Я никому не позволяю причинять вред тем, кто на меня работает. Кто бы ни убил Мендосу, он должен понести за это наказание, и безотлагательно – вне зависимости от того, некроманты они или нет.

Я зажмурился.

— Откуда вам известно, что это некроманты?

— Мисс Гард, — невозмутимо пояснил он. – Она и ее коллеги обладают воистину выдающимися способностями.

Я пожал плечами.

— Рад за вас. Но я не заинтересован в том, чтобы помогать вам в сохранении вашей империи.

— Разумеется. Но вы заинтересованы в том, чтобы помешать этим мужчинам и женщинам прежде, чем они достигнут своих целей.

Я снова пожал плечами.

— Я этого не говорил.

— Но я это знаю, — произнес он, и голос его сделался холоднее. Он посмотрел на меня в упор. – Потому что я знаю вас. Я знаю, что вы противостоите им. Я только хочу,чтобы вы знали: я не позволю им безнаказанно убивать моих людей.

Я сердито посмотрел на него. Я не боялся встретиться с ним глазом. Такое случается между двумя людьми только однажды, а мы с Марконе уже заглядывали друг другу в душу. Сказав, что знает меня, он имел в виду именно это. И я видел его душу, и она оказалась ледяной пустыней – но упорядоченной и не без своих принципов. Если Марконе давал слово, он его держал. И если кто-то нападал на его людей, он обрушивался на нападавшего без колебаний, страха или сожаления.

Это не делало его благороднее. Марконе имел душу тигра – хищника, защищающего свою территорию. Это делало его только решительнее и опаснее.

— Я не наемный убийца, — сказал я. – И я на вас не работаю.

— Я вас и не прошу, — возразил он. – Я просто хочу дать вам информацию, которая могла бы помочь вам в ваших усилиях.

— Вы невнимательно меня слушаете. Я не собираюсь никого убивать ради вас.

Он внезапно сверкнул зубами, ослепительно-белыми на фоне загара.

— Но вы противостоите им.

— Да.

Он откинулся на спинку сидения.

— Я видел, что вы делаете с людьми, оказывающимися у вас на пути. Я бы ставил на вас.

Эта мысль, высказанная в такой вот форме, неприятно царапнула мне душу. Я не убийца. То есть, конечно, порой мне приходится драться. Иногда при этом погибают люди или нелюди. Но это не значит, что я подобие, скажем, Джека-Потрошителя. Время от времени мои отношения с различными обитателями потустороннего мира приобретают чертовски опасный характер, но и тогда я убивал всего-то…

Я задумался и прикинул в уме.

Я убил их больше, чем оставил в живых.

Гораздо больше.

В животе моем возникла неприятная пустота.

Марконе смотрел на меня, полуприкрыв веки, и ждал.

— Что вы хотели мне сказать? – спросил я его.

— Не хочу зря тратить вашего времени, — отозвался он. – Задавайте вопросы. Я отвечу все, что смогу.

— Многое ли вам известно о сделке, в результате которой убили Мендосу?

Он побарабанил пальцами правой руки по колену.

— Мендоса собирался уходить на пенсию, — сказал Марконе. – Это была его последняя операция. Я многим ему обязан за преданность, и по его просьбе я позволил ему действовать в определенной степени самостоятельно.

— Он продавал что-то без вашего ведома?

Марконе кивнул.

— Содержимое старого сейфа. Мендоса наткнулся на ключ от него на распродаже.

В переводе с воровского жаргона это означало покупку у контрабандиста или взломщика.

— Продолжайте.

— Ключ открывал старую банковскую ячейку, закрытую с тысяча девятьсот сорок пятого года. В ней лежали произведения искусства, ювелирные изделия и прочие культурные артефакты.

Я вопросительно изогнул бровь.

— Награбленное во Вторую Мировую?

— Так предположил Мендоса, — кивнул Марконе. – Он предложил мне несколько объектов из этого сейфа, а я в ответ позволил ему распоряжаться остальным по своему усмотрению.

— Что вы получили из этого? – спросил я.

— Двух Моне и Ван Гога.

— Черт возьми, — я тряхнул головой. – А что случилось потом?

Мендоса понемногу распродавал содержимое сейфа. Это продолжалось несколько недель, а потом он сообщил мне, что один из людей, к которым он обращался касательно одной древней книги, похоже, обладает способностями, выходящими за рамки обычных.

— Он называл вам его имя? – спросил я.

— Мужчина по имени Гривейн, — ответил Марконе. – Мендоса спросил моего совета на этот счет.

— И вы рассказали ему, насколько сложные отношения у чародеев с техникой.

— Помимо прочего, — кивнул он.

— Но сделка продолжалась.

— Похоже на то, — согласился Марконе. – После смерти Мендосы я попросил мисс Гард собрать информацию о происходящем в местных оккультных кругах.

Я покосился на женщину и кивнул.

— И она сообщила вам о том, что в городе активизировались некроманты.

— Как только мы установили это, мы предприняли усилия с целью установить местонахождение этих личностей, в первую очередь Гривейна, но столкнулись с затруднениями.

— Я могу выяснить, где они бывали, — возразила Гард, не оборачиваясь. – Или по меньшей мере места, где они использовали свои заклятия.

— По всему городу разбросано несколько точек с повышенной концентрацией некромантской энергии, — сообщил я. – Это мне уже известно.

Марконе положил ладонь на подлокотник.

— Однако мне кажется, вам еще неизвестно, что минувшей ночью в Уэккере один из членов моей организации имел размолвку с представителями конкурирующей иногородней группировки. Имела место перестрелка. Моего человека смертельно ранили и бросили умирать.

— Это не обязательно связано с некромантией, — заметил я, нахмурившись. – Но что послужило причиной энергетического пятна на этом месте?

— Интересный вопрос, — согласился Марконе. Он достал из нагрудного кармана пиджака сложенный листок бумаги и протянул его мне. – Здесь записаны имена санитаров «скорой помощи», — пояснил он. – По словам моего человека, они первыми прибыли на место.

— Он говорил с вами перед смертью? – спросил я.

— Говорил, — подтвердил Марконе. – Собственно, говоря точнее, он не умер.

— Вы, кажется, говорили, что он был смертельно ранен.

— Совершенно верно, мистер Дрезден, — с непроницаемым лицом ответил Марконе. — Смертельно.

— То есть, он выжил.

— Хирурги в больнице графства Кук считают это чудом, случайным совпадением. Естественно, я сразу же подумал о вас.

Я задумчиво потер подбородок.

— Что еще он вам сказал?

— Ничего, — сказал Марконе. – Он не помнит, что происходило после того, как увидел подъезжающую «скорую».

— Значит, вы хотите, чтобы я поговорил с ребятами из «скорой». Почему вы сами этого не сделали? – поинтересовался я.

Он изогнул бровь.

— Дрезден. Постарайтесь не забывать, я все-таки преступник. В силу некоторых причин людям в форменной одежде несколько трудно открывать передо мной свои сердца.

Я стиснул зубы: нога отозвалась на очередной толчок особенно острыми ощущениями.

— Да, пожалуй.

— Итак, — произнес он, — мы возвращаемся к моему первому вопросу. Насколько серьезно вы ранены?

— Выживу, — буркнул я.

— Вам не кажется, что вам стоит показаться врачу? Если рана недостаточно серьезна, мисс Гард, не сомневаюсь, придаст ей более убедительный вид.

Секунду-другую я молча смотрел на него.

— То есть, нужно мне это или нет, я направляюсь в больницу, да?

— По счастливому совпадению мы как раз подъезжаем к больнице. Конкретно, к больнице графства Кук.

— Угу. Мне кажется, рана достаточно глубока без дополнительного вмешательства, — я покосился на бумажный листок и сунул его в карман. — Наверняка там дежурит одна или две бригады «скорой». Вам, наверное, лучше высадить меня у их подъезда.

Марконе улыбнулся – ртом, не глазами.

— Очень хорошо, Дрезден. Примите мои глубочайшие сожаления по поводу вашей травмы.

Глава девятнадцатая

Марконе со товарищи высадили меня в сотне ярдов от приемного покоя травматургического отделения, и мне пришлось ковылять до двери без посторонней помощи. Это было нелегко, и я устал как черт-те что, но в прошлом мне приходилось и хуже. Ну, не то, чтобы я хотел проделывать такое ежедневно, но после первой дозы острых ощущений боль кажется более-менее одинаковой.

Стоило мне вступить в приемный покой, как я сделался центром внимания. Ну да, когда ты вваливаешься, задыхаясь и оставляя за собой кровавый след, это поневоле производит на людей впечатление. Санитар и сестра уложили меня пузом вниз на каталку, и сестра приступила к осмотру.

— Не смертельно, — сообщила она, срезав мне штанину и осмотрев рану. Вид у нее был при этом неодобрительный, почти осуждающий. – Судя по тому, с каким лицом вы сюда вошли, вы думаете, что стоите одной ногой в могиле.

— Ну, — кивнул я, — я вообще плакса.

— Но неприятно, — утешил меня коренастый санитар. Он достал анкету на доске с зажимом, шариковую ручку и протянул их мне. – Придется вырезать эту штуку.

— Это уж доктору решать, — возразила сестра. – Как это случилось, сэр?

— Представления не имею, — сказал я. – Я шел по улице, и вдруг мне показалось, что мою ногу в огонь окунули.

— И вы сами дошли сюда? – с сомнением в голосе спросила она.

— Нет, меня довез один добрый бойскаут, — ответил я.

Она вздохнула.

— Ну, день сегодня спокойный. Вами займутся довольно скоро.

— Приятно слышать, — буркнул я. – Потому что болит как черт знает что.

— Я могу дать вам тайленола, — вежливо сказала сестра.

— У меня не болит голова. У меня в ноге четырехдюймовая железная штуковина.

Она протянула мне бумажный стаканчик и две маленькие белые таблетки. Я вздохнул и проглотил их.

— Эй, — посоветовал мне санитар, когда она вышла. – Не переживайте так. Вам обязательно дадут чего-нибудь, как только вами займется врач.

— С таким заботливым уходом, возможно, не стоит.

— Не судите ее слишком строго, — покачал головой санитар. – Видели бы вы, на что люди идут, только бы им дали болеутоляющего. Ну, настоящего – викодина, морфия, типа того.

— Угу, — кивнул я. – Послушайте, приятель, могу я вас спросить кое о чем?

— Легко, — он принес плошку с колотым льдом и принялся набивать им пластиковые пакеты, которыми потом обложил мою ногу. – Это немного притупит боль, да и распухать будет меньше. Не местная анестезия, конечно, но пока хватит и этого.

Лед не испарился мгновенно от соприкосновения с моей ногой – я даже удивился этому. Боль не ослабла, но сделалась вдруг какой-то отдаленной.

— Спасибо, приятель. Тут такое дело, я хотел бы переговорить с парой ребят, с которыми познакомился, когда попадал к вам в прошлый раз, — сказал я. – С бригадой «скорой». Гэри Симмонс и Джейсон Ламар, вот как их зовут.

Санитар приподнял брови.

— Симмонс и Ламар – как же. Они водят карету «скорой».

— Ага, я знаю. Они сейчас здесь?

— У них дежурство было ночью, — сказал он. – Но сейчас конец месяца, возможны подвижки графика. Я спрошу.

— Премного благодарен, — кивнул я. – Если Симмонс здесь, скажите, что его школьный дружок хочет с ним пообщаться.

— Легко. Только если я это для вас сделаю, и вы кое-что для меня сделайте – заполните эти анкеты, ладно?

Я покосился на бумажки и взялся за ручку.

— Передайте доку, как он вытащит из меня эту штуковину, пусть разберется с моим кистевым туннельным синдромом. Так сказать, одним махом двух убивахом.

Санитар расплылся в ухмылке.

— Как скажете, так и сделаю.

Он оставил меня заполнять бумажки, что оказалось не таким уж долгим делом, поскольку страховки у меня нет. Как-нибудь разбогатею и обязательно себе оформлю. Говорят, заплатив за страховку, обретаешь душевный покой. И я думаю, это действительно так: при одной только мысли о том, сколько денег потеряет на мне страховая компания в долгосрочной перспективе, поневоле становится легче на душе. И если я проведу свою жизнь на открытом воздухе, а это было так с тех пор, как я приехал в Чикаго, им придется иметь дело со мной на протяжении двух или трех столетий. Интересно, подумал я, какая страховая премия причитается двухсотпятидесятилетнему клиенту?

Вскоре ко мне вышел молодой врач. Я добил анкеты, а он – как и предсказывал санитар – вырезал из меня этот чертов сюрикен. Мне вкололи местную анестезию, и внезапное избавление от боли само по себе подействовало на меня как наркотик. Я уснул, пока он продолжал резать меня, и проснулся, когда он кончал бинтовать мою ногу.

— …швы сухими, — говорил он. – Хотя судя по вашей карте, вы это и сами знаете.

— Конечно, док, — заверил я его. – Я знаком с процедурами. Их потом придется снимать, или вы мне другим чем-то зашили?

— Рассосутся сами, — ответил он. – Но если рана распухнет, или у вас поднимется температура, свяжитесь со мной. И я выпишу вам рецепт на кое-какие болеутоляющие и антибиотики.

— Следуйте письменным инструкциям и не пропускайте ни одного пункта, — произнес я тоном диктора из медицинской телепрограммы.

— Похоже, что по этой части у вас опыт, не уступающий моему, — заметил он и махнул рукой в направлении стального поддона, в котором лежал окровавленный сюрикен. – Орудие заберете с собой?

— Почему бы и нет? Избавит от необходимости покупать сувенирный.

— Вы уверены, что не хотите, чтобы его осмотрела полиция? – спросил он. – Возможно, они сумели бы найти на нем отпечатки пальцев или еще чего-нибудь.

— Я же сказал вашим ребятам, это был, типа, несчастный случай.

Он смерил меня в высшей степени скептическим взглядом.

— Ладно. Если вы сами так хотите… — он окунул маленький металлический треугольник в сосуд со спиртом или каким-то другим антисептиком. – Держите ногу повыше – так будет меньше отекать. Не снимайте повязки как минимум пару дней.

— Без проблем, — заверил я его. Он покачал головой.

— Санитар сейчас принесет вам рецепты, — сказал он, — и еще одну бумажку на подпись, — он вышел.

Примерно через минуту занавеска отодвинулась, и ко мне заглянул здоровенный детина. Кожа у него чернотой почти не уступала моей ветровке, а волосы его были подстрижены сверху так ровно, что парикмахер, должно быть, пользовался линейкой. Габариты его и впрямь впечатляли: не то, чтобы он страдал избыточным весом, нет – просто он имел такое телосложение и неплохо чувствовал себя с ним. На куртке санитара «скорой помощи» красовался лейбл ЛАМАР. Пару секунд он просто стоял и молча смотрел на меня.

— У вас не тот цвет, чтобы учиться со мной в одной школе. И в колледж я не ходил.

— Армейский медик? – спросил я его.

— Флот. Морская пехота, — он скрестил руки на груди. – Чего вы хотели?

— Меня зовут Гарри Дрезден, — представился я.

Он пожал плечами.

— Так чего вам нужно?

— Вы были в бригаде, выезжавшей на место перестрелки в Уэккере?

Он протяжно выдохнул, посмотрел вправо, влево, потом сделал шаг к моей каталке и задвинул за собой занавеску.

— И что? – спросил он, понизив голос.

— Мне нужно, чтобы вы рассказали мне об этом.

Он покачал головой.

— Послушайте, я не хочу лишиться работы.

Я тоже понизил голос.

— Вы полагаете, рассказав мне, вы рискуете этим?

— Возможно, — согласился он, распахнул куртку и расстегнул пару пуговиц на рубахе. Он приоткрыл ее совсем немного, но достаточно, чтобы я разглядел под ней кевларовый бронежилет. – Видали? Нам, в «скорой» приходится ходить вот так, потому что время от времени в нас стреляют. Гангстерские разборки, вот какая штука. Мы приезжаем, чтобы их спасать, а в нас стреляют.

— Нелегко, должно быть, — осторожно заметил я.

Он покачал головой.

— Я-то справлюсь. Но многие не выдерживают. И когда вдруг начинает казаться, что у тебя крыша поехала от напряжения, тебя просто выставляют. Стоит пройти слуху, что я рассказываю всякие байки о сказочных штуках, которые видел, и суток не пройдет, как мне припаяют психическое расстройство, — он повернулся, чтобы уходить.

— Подождите, — сказал я и тронул его за руку. Я не хватал его за рукав. Не стоит хватать за рукав бывших морских пехотинцев, если хочешь, чтобы у тебя пальцы остались на месте. – Послушайте, мистер Ламар. Я только хотел услышать об этом от вас. Я не собираюсь повторять этого никому. Я не репортер и не…

Он задержался у занавески.

— Вы чародей, — сказал он. – Я видел вас раз по телику у Ларри Фаулера. Вас считают психом.

— Угу, — кивнул я. – Поэтому даже если я расскажу кому-нибудь о вас, мне не поверят. Но я не расскажу.

— Это ведь вас арестовали у нас в родильном отделении несколько лет назад, — сказал он. – Вы вломились сюда, когда у нас свет вырубался. Вас обнаружили в погромленной палате среди всех этих младенцев.

Я сделал глубокий вдох.

— Угу.

Ламар помолчал немного.

— Знаете, за год до того у нас была самая высокая смертность новорожденных по стране. В стреднем один случай за десять дней. Никто не мог объяснить этого.

— Этого я не знал, — признался я.

— С тех пор, как вас арестовали здесь, не потеряли еще ни одного, — сказал он и повернулся ко мне. – Вы то-то такое сделали.

— Угу. Истории с привидениями любите?

Он с шумом выдохнул через нос.

— Терпеть не могу всякого такого вздора, чувак. Зачем вам нужно, чтобы я рассказал, что видел?

— Затем, что это может помочь мне уберечь других людей от беды.

Он угрюмо кивнул.

— Ладно, — буркнул он, помолчав. – Но я рассказываю это в первый и последний раз, ясно? Я не собираюсь повторять этого еще. Ни вам, ни кому другому. Единственное, почему я делаю это сейчас – это потому, что вы помогли тем младенцам.

Я кивнул.

Он присел на край каталки.

— Мы получили вызов около полуночи. Поехали в Уэккер. Копы приехали туда раньше нас. Обнаружили этого парня на улице, дырявого как решето. Два попадания в грудь и одно в брюшную полость. Он истекал кровью.

Я кивнул, не перебивая его.

— Мы попытались стабилизировать состояние. Но толку от этого было немного. Мы с Симмонсом оба это понимали. Но мы пытались, честно. Такая у нас работа, понимаете? Он находился в сознании. Стонал, кричал. Умолял нас не дать ему помереть. Говорил, что у него дочь маленькая.

— Что случилось?

— Он умер, — устало произнес Ламар. – Этого дела я навидался. И здесь, в городе. И на войне, когда я служил. Там уж научишься узнать смерть, когда она стучится, — он нервно потер руки – неожиданно изящные для такого размера. – Мы пытались — прямой массаж, адреналин — но сердце остановилось. Тут все и случилось.

— Продолжайте.

— Эта женщина подошла. Не знаю, откуда она взялась. Мы просто подняли головы, а она стоит перед нами и сверху вниз на нас смотрит.

Я подался вперед.

— Как она выглядела?

— Не знаю, — признался Ламар. – На ней был… ну, вроде как костюм такой, да? Вроде как на карнавал одевают. Длинный черный плащ вроде рясы, а на голове капюшон. Лица и не разглядеть, только подбородок и шею. Но она была белая, точно.

— Что вы сделали?

— Я решил, что она из психов. Их в это время года хватает. А может, на маскарад собралась. Черт, Хэллоуин ведь на носу. А она посмотрела на меня и сказала отойти и не мешать, пока она ему помогает.

Много ли женщин в черных плащах с капюшонами разгуливало по городу минувшей ночью? Кумори. Должно быть, это случилось за сорок пять минут или час до того, как я увидел ее перед лавкой Бока.

Ламар вгляделся в мое лицо.

— Вы ее знаете, — сказал он.

— Не лично. Но знаю. И что она делала?

Лицо его сделалось еще более отрешенным.

— Она опустилась рядом с ним на колени. Типа, рядом с носилками. А потом нагнулась – так, что этот ее плащ, и капюшон закрыли их обоих. То есть, я не видел, что она там с ним делает, — он облизнул пересохшие губы. – И сделалось холодно. То есть, так холодно, что все кругом обледенело – тротуар, и носилки, и машина наша. Богом клянусь, так оно и было.

— Я вам верю, — кивнул я.

— А потом раненый вдруг начал кашлять. Пытался стонать. То есть, я хочу сказать, раны его не делись никуда, но… не знаю, как и сказать… Он снова жил и держался, — лицо его вдруг болезненно скривилось. – Ему было больно, но он был жив, и состояние не ухудшалось больше. Словно… словно ему не позволили умереть. Вот так. А потом женщина встала. Она сказала нам, что у нас меньше часа на то, чтобы его спасти. И исчезла. То есть, стояла, а потом – фьють! – и исчезла. Словно она мне привиделась.

Я покачал головой.

— А что потом?

— Мы привезли его сюда. Врачи залатали его и сделали переливание крови. Примерно через час он потерял сознание. Но жив.

Ламар помолчал немного.

— Этого не могло быть, — произнес он наконец. – Я видел, как люди выкарабкивались после всяких гадостей. Но не таких. Ему положено было умереть. Все, что мне известно, подтверждает это. Но он жив.

— Случаются иногда чудеса, — негромко заметил я.

Он поежился.

— Это не чудо. Никакого хора ангелов, ничего такого. Мне единственно хотелось, убраться оттуда, хоть ползком, — он тряхнул головой. – Мне даже вспоминать про это не хочется.

— А ваш напарник? – спросил я.

— Напился до бесчувствия, не прошло и двадцати минут после окончания дежурства. Валяется под столом. Черт, единственное, почему я не последовал его примеру – это потому, что мне еще инструктаж новичкам проводить, — он посмотрел на меня. – Ну что, сильно я вам помог?

— Возможно, — кивнул я. – Спасибо.

— Не за что.

— Чего собираетесь делать теперь? – поинтересовался я.

— Пойду найду и себе стол, — Ламар встал. – Удачи, приятель.

— Спасибо.

Здоровяк ушел, а думал о том, что он рассказал – и получая рецепты, и заполняя последние анкеты. Потом купил в больничной аптеке прописанные лекарства, вызвал такси и попросил отвезти меня к Майку – забрать Голубого Жучка.

Я сидел на заднем сидении, прикрыв глаза, и обдумывал все, что узнал. Кумори спасла жизнь раненному в перестрелке. Если все, что рассказал Ламар, верно, это означало, что для этого она отклонилась от намеченного пути. Что бы она ни проделала с раненым, это наверняка потребовало от нее огромных усилий – потому и след на тротуаре показался мне таким интенсивным. Этим, возможно, и объяснялось то, что Кумори очень мало участвовала в моих разборках с Коулом. Я ожидал, что она окажется почти такой же сильной, как ее спутник, но когда она попыталась забрать у меня книгу, мне хватило собственной физической силы, чтобы противостоять ей.

Однако же в городе действовала ассоциация выпускников Кеммлера, затеявшая здесь какое-то опасное состязание. Почему Кумори потратила часть своих сил на спасение незнакомца вместо того, чтобы сохранить ее для борьбы с другими некромантами? Или жертва перестрелки играет ту или иную существенную роль в ее планах?

Что-то тут не сходилось. Раненый был обыкновенным уличным громилой – и в любом случае вряд ли мог оказаться ей полезным, лежа на больничной койке в реанимации.

Приходилось принимать в расчет и вероятность того, что она просто пыталась совершить добро: использовать свою энергию для спасения оказавшегося в отчаянном положении человека.

От одной этой мысли мне стало чертовски не по себе. Я понимал, что некроманты, которых я встречал, представляют собой смертельную опасность, и что если я хочу выйти из конфликта с ними живым, мне нужно быть готовым мочить их быстро, решительно и безжалостно. Но этот поступок Кумори менял дело. Он превращал ее в личность, в человека, а думать об убийстве человека для меня во много раз труднее.

Хуже того, если она действовала из чистого альтруизма, это могло означать, что черная энергия некромантов может использоваться и не только во зло. Что ее используют и для спасения жизни – как белая магия, которая тоже может использоваться как для созидания, так и для разрушения.

Я всегда считал, что грань между черной и белой магиями очерчена предельно четко. Но если темную энергию можно использовать с любой целью по выбору ее носителя, значит, она мало чем отличается от моей собственной, так?

Черт. Предполагалось, что расследование подскажет мне, как лучше действовать. Я не ожидал, что оно лишь запутает меня еще сильнее.

Когда я открыл глаза, темные тучи наползли на солнце и окрасили весь мир в оттенки серого цвета.

Глава двадцатая

День уже начинал клониться к вечеру, когда я забрал Голубого Жучка из мастерской Майка и поехал обратно домой. Я старался проверять, нет ли за мной слежки, но к этому времени действие анестезии закончилось, и нога разболелась снова. Не знаю, приходилось ли вам получать серьезные физические травмы, но суть их в том, что они не просто увеличивают уровень дискомфорта. Они выматывают. Боль несет с собой бремя пронизывающей все тело до мозга костей усталости, от которой только и хочется, что забиться в какую-нибудь темную нору и забыться в спячке.

Поэтому, говоря, что я пытался сохранять осторожность, я имею в виду, что на деле я пару раз – когда рассудок прояснялся немного, и я вспоминал об этой необходимости – косился в зеркало заднего вида. В общем, до тех пор, пока нехорошие парни выбирали в качестве средств передвижения вызывающе окрашенные аэрографом тачки или, скажем, сжигающие закись азота гоночные болиды, я мог считать себя в полной безопасности.

Я вернулся домой, отключил обереги, отворил дверь и проковылял внутрь. Мистер пулей слетел с лестницы и приятельски стукнулся боком об мои ноги. Я с трудом удержался от того, чтобы не заорать.

— Чертов котяра, — только и буркнул я.

Похоже, мое мнение Мистера совершенно не заботило. Он довольно потерся о мои ноги и отошел, позволив мне запереть дверь. Мыш подождал, пока Мистер покончит с приветствиями, и только потом подошел обнюхать мои ноги и подставить мне лобешник, чтобы я почесал его за ушами.

— Привет, — вполголоса окликнул меня Томас. Он сидел в кресле у огня, придвинув на свой край стола несколько свечей и положив на колени книгу. Меч и дробовик лежали у него под рукой. Взгляд его упал на мою ногу, и он тревожно привстал. – Что случилось?

Я поморщился, доковылял до дивана и плюхнулся на него.

— Били-били, не разбили, а вот китайские метательные штучки стоили мне дюжины стежков, — для пущей убедительности я достал из кармана вурдалакову железяку и бросил ее на журнальный столик. – Как Баттерс?

— Вполне, — сказал Томас. – Забавный парень. Устроил здесь на полчаса жуткий шум этой… этой своей фигней для польки, трепался сорок минут кряду, а потом заснул за обедом. Я отнес его в кровать.

— У него тоже выдался напряженный день, — заметил я.

— Он трус, — произнес Томас.

Я сердито покосился на него и раскрыл рот, чтобы возразить, но он предупреждающе поднял руку.

— Пойми меня правильно, Гарри. Он достаточно умен, чтобы понять, что происходит. И он достаточно умен, чтобы понять, что сам не может поделать с этим ни черта. Он понимает: единственное, почему он еще жив – это потому что его защищает кто-то другой. Он не тешит себя иллюзиями о том, что он выбрался из всего этого благодаря собственной ловкости или собственному уму, — Томас покосился на дверь спальни. – Он не знает, как справляться со страхом. Это его душит.

Я вытянул больную ногу поверх журнального стола.

— Спасибо за профессиональный анализ, господин эксперт.

Томас невозмутимо встретил мой взгляд.

— Я видал такое прежде. Я знаю, о чем говорю.

— И тем не менее, — покачал головой я.

— Когда на вас напали в морге вчера вечером, он застыл как столб, так ведь?

Я пожал плечами.

— Не все рождены бойцами.

— Но он застыл, — настаивал Томас. – Тебе пришлось кричать ему в ухо и тащить за собой как чемодан, так?

— Из этого не следует, что он трус.

— Он позволяет страху править собой. А это уже трусость, Гарри.

— Многие реагировали быточно также, — возразил я.

— Но не многие превращаются в чемодан, тащить который приходится моему брату, — парировал он.

— В первом бою мало кто держится орлом, — заметил я.

— И ведь это не единичный инцидент, — мотнул головой Томас. – Ты сам рассказывал мне, что его упрятали в дурдом после того, как он подал рапорт о трупах из Бьянкиного особняка.

— Ну и что?

— А то, что он вряд ли получил свое место обратно без чьей-то поддержки. Признав какой-нибудь заднице, что он не видел того, что видел на самом деле, — Томас покачал головой. – Он боялся испортить свою карьеру. Он скурвился.

Я сидел молча.

— Это не значит, что он плохой человек, — продолжал Томас. – Но он трус. Он или подставит тебя, или застынет столбом в самый неподходящий момент и погибнет – а ты будешь потом казниться тем, что это все твоя вина. Если мы хотим остаться в живых, нам нужно спрятать его в каком-нибудь безопасном месте и оставить там. Так будет лучше для всех.

С минуту я обдумывал то, что он мне сказал.

— Может, ты и прав, — сказал я наконец. – Но если мы посоветуем ему затаиться, ему никогда уже не справиться со своим страхом. Мы сделаем ему только хуже. Ему нужно встретить его лицом к лицу.

— Он не хочет.

— Не хочет, — согласился я. – Но ему это нужно.

Томас оторвал взгляд от огня и кивнул.

— Что ж, это твой спектакль.

Мыш тем временем вразвалочку подошел к своей миске размером с хорошее ведро. Он уселся перед ним и подождал, пока к нему не подойдет Мистер. Только тогда он сунул морду в миску и принялся за еду. Кот подошел к миске и бесцеремонно двинул Мыша лапой по носу. Мыш распахнул пасть в собачьей ухмылке и отступил от миски на пару шагов.

Мистер с царственным неодобрением покосился на Мыша и съел один-единственный кусочек корма. Потом шлепнул лапой по миске, разбрызгав еду по кухонному полу, повернулся и пошел прочь. Дождавшись, пока он отойдет, Мыш вернулся, подобрал разлетевшиеся крошки, сунул морду в миску и принялся чавкать дальше.

— Помнишь, как Мыш отлетал к самой стене, когда Мистер делал это? – спросил Томас.

— Ха! Еще бы!

— Как думаешь, Мистер вообще осознает, что собака выросла в двадцать раз больше его самого?

— О, еще как осознает, — хмыкнул я. – Он просто не считает это существенным обстоятельством.

— Ох, придет день, когда Мыш выведет его от этого заблуждения.

Я покачал головой.

— Не выведет. Мистер установил этот порядок, когда Мыш был еще совсем маленьким. Мыш у нас типа, уважает традиции.

— Или боится перечить коту, — взгляд Томаса скользнул к бинтам, и он кивнул в сторону моей ноги. – Серьезно?

— Ходить могу. Вот на танцы мне бы сейчас не хотелось.

— Это что, твой следующий шаг – танцы?

Я откинулся затылком на спинку дивана и закрыл глаза.

— Не знаю пока, что делать дальше. Как ты в качестве резонатора?

— Могу казаться заинтригованным и кивать в подходящие моменты, — ответил он.

— Сойдет, — сказал я.

Я рассказал Томасу все с начала до конца.

Он слушал, не перебивая.

— Так у тебя назначено свидание? – были его первые слова после того, как я замолчал.

Я открыл глаза и удивленно уставился на него.

— А что? В это так сложно поверить?

— Ну, да, — кивнул он. – Господи, Гарри, я уж думал, что ты собираешься провести остаток жизни схимником.

— Кем-кем?

Он закатил глаза.

— Непохоже, чтобы ты вообще искал женщин, — сказал он. – Я хочу сказать, в клубы ты не ходишь. По телефону никого не приглашаешь. Я так понял, тебе этого и не хочется, — он подумал еще немного. – Видит Бог, ты просто стеснителен.

— Вовсе нет, — возмутился я.

— Девице, можно сказать, приходится самой бросаться себе в объятия. Мою сестру стошнило бы от смеха.

Я испепелил его взглядом.

— В качестве резонатора от тебя не слишком много толка.

Он потянулся и закинул ногу на ногу.

— Я настолько хорош собой, что мне трудно думать о себе как о рассудительном, — он надул губы. – Есть две вещи, которые тебе нужно знать.

— Книга, — кивнул я.

— Ага. Все с ума сходят по этому… как его… Эрлкингу? Ты ее прочел?

— Угу.

— И?

Я взъерошил волосы рукой.

— И ничего. Это сборник эссе об одной конкретной фигуре из истории фэйре по имени Эрлкинг.

— Кто это такой?

— Один из высших сидхе, — ответил я. – И он не входит ни в Зимнюю, ни в Летнюю династии. Он сам по себе – дикий фэйре.

— Могущественный?

— Очень, — кивнул я. – Впрочем, размер его могущества зависит от того, кто о нем пишет. Кто-то ставит его в один ряд с верховными ноблями фэйре. Пара авторов даже утверждает, что он на равных с Королевами.

— Чем он занимается?

— Он, типа, дух охоты, — сказал я. – Ассоциируется со всеми разновидностями животного насилия. Судя по всему, он одно из существ, способных призвать и возглавить Дикую Охоту.

— Чего-чего? – удивился Томас.

— Это такое сборище самых хищных существ страны фэйре. Обыкновенно они объявляются осенью или зимой, в сезон ураганов и плохой погоды. Черные гончие размером с хорошего жеребца с горящими красными глазами, и ведет их трубящий в рог охотник верхом на олене или черном коне.

— Эрлкинг? – спросил Томас.

— Судя по всему, возглавить охоту могут несколько персонажей, — ответил я. – Никто из них не отличается особым дружелюбием. Охота убивает всех и вся на своем пути. Опасность высшего разряда.

— Кажется, я о ней слышал, — кивнул Томас. – А это правда, что от нее можно спастись, присоединившись к ней?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Никогда не слышал о ком-либо, кто повстречался бы с Охотой и остался в живых.

— Как с акулами, — заметил Томас. – Все зависит от того, как себя держать.

— Защищаясь от Охоты, я бы не полагался исключительно на телодвижения, — возразил я. – Если, кстати, ты ее вообще увидишь. Она появляется раз в пять или шесть лет, и случиться это может почти в любой части света.

— Думаешь, кеммлериты заинтересованы именно в Охоте?

— Не уверен, — мотнул головой я. – Ничего другого мне просто в голову пока не приходит. У Эрлкинга репутация существа, питающегося детьми или по крайней мере возвещающего об их смерти. Пара чародеев даже описывают его стражем, который следит за тем, чтобы души детей могли покинуть их бренные тела так, как подобает, и чтобы их не похитили при этом.

— Тебя послушать, так мнения об этом парне, Эрлкинге, заметно расходятся.

— Фэйре вообще такие, — сказал я. – Они не совсем такие, какими представляются. На них трудно навесить ярлыки.

— Но почему им интересуется шайка некромантов? Хоть что-то в этой книге толкового есть?

— Я не нашел, — признался я. – Там только рассказы, песни, лекции, домыслы, плохие рисунки и еще более плохие стихи про Эрлкинга, но ничего, имеющего практическую ценность.

— Ты не нашел, — уточнил Томас.

— Я не нашел, — согласился я. – Но эти психи вряд ли охотились бы за ней так серьезно, если бы в ней ничего не было.

— Ты считаешь, это как-то связано с Темносиянием, о которых говорил Собиратель Трупов?

— Не знаю, — признался я. – Что такое Темносияние?

Некоторое время мы молча слушали треск поленьев в камине.

— Мне очень не хочется говорить этого, — нарушил тишину Томас. – Но, может, тебе лучше связаться с Советом?

Я поморщился.

— Сам знаю, что было бы лучше. Но я не знаю, что они делают. И эти некроманты сильны, Томас. Сильнее меня. Не думаю, чтобы я мог одолеть их в открытом бою.

— Тем более неплохой повод обратиться за помощью.

— Не могу я сделать этого, — буркнул я. – Мавра торпедирует Мёрфи.

— Сомневаюсь, чтобы Мёрфи хотела, чтобы тебя из-за этого убили, Гарри, — настаивал он. – И подумай, что будет, если Совет пронюхает о том, что в городе эти ребята, а ты им не доложил? Вряд ли они очень обрадуются.

— Знаю, знаю. Но пока выбор за мной, и я выбираю путь, при котором мой друг не пострадает. Не могу по-другому.

Он кивнул, словно не ожидал другого ответа.

— Есть и еще один повод не обращаться в Совет, — произнес я.

— Какой?

— До сих пор Коул, Гривейн и Собиратель Трупов действовали порознь. Если я втравлю в это Совет, у них появится общий враг и повод для сотрудничества друг с другом.

— У них уже есть общий враг, — возразил Томас. – Ты.

Я рассмеялся, хоть и немного горько.

— Я их беспокою очень мало. Блин, да я даже понять не в состоянии, что происходит, — я устало потер глаза. – Ты сказал, есть две вещи, которые я должен знать. Что за вторая вещь?

— Твоя машина.

— О, ее я уже получил обратно. Стоит перед домом.

— Да нет, балда. Кто бы ни погромил твою машину, он сделал это осознанно. Тебе пытались сказать что-то.

— Возможно, это даже не связано с этой ситуацией, — покачал головой я.

Он фыркнул.

— Конечно. Из всех возможных времен это по чистой случайности произошло именно сейчас.

— Кто бы ни посылал мне эту весточку, язык немного неразборчив. Ты думаешь, это кто-то из толпы кеммлеритов?

— Почему нет? – пожал плечами он.

С минуту я думал над этим.

— Это не похоже на то, как поступал бы Гривейн. Ручаюсь, он предпочел бы послать весточку с одним из своих недомертвых миньонов. Собиратель Трупов навел бы галлюцинацию, или еще чего-нибудь в этом роде. Она сильна в ментальной магии. Вурдалаки весточек не посылают. Они тебя просто едят.

— Остаются Коул, его подружка и приятель Гривейна с трупными пятнами.

— Угу, — кивнул я. – Что-то очень знакомое мелькнуло в этом, с пятнами. Не пойму точно, что именно. Может, я за соломину цепляюсь.

— А как насчет Коула и Кумори?

— Не знаю, честно, — вздохнул я. – Просто пара типов в капюшонах. Я так и не видел их лиц. Если бы я судил только по тому, как они разговаривали, голову бы дал на отсечение, что они из Совета.

— Очень хороший повод прятать лица, — согласился Томас.

— Нет смысла пережевывать это лишний раз, — буркнул я и снова потер глаза. – А вот цифры Костлявого Тони наверняка что-то означают. Каким-то образом они ведут к книге, я в этом уверен.

— Может, номер ячейки? – предположил Томас.

— Слишком много знаков.

— Может, это какой-то шифр. Буквы заменены цифрами.

Я приподнял бровь.

— Это идея! – я выудил из кармана листок бумаги и протянул ему. – Оставайся здесь и пошевели мозгами над этим. Вдруг что-нибудь, да получится.

Он взял бумажку.

— Вот теперь я ощущаю себя Джеймсом Бондом. Обходительным и интеллигентным, с загадочным видом взламывающим все шифры. А ты что собираешься делать?

— Я думаю, ключом ко всему этому является Эрлкинг, — ответил я. – А Эрлкинг – фэйре.

Он приподнял брови.

— В смысле?

— Если хочешь узнать что-нибудь о фэйре, — объяснил я, — лучше всего спросить об этом у фэйре. Я хочу призвать мою крестную – вдруг она знает что-нибудь?

— Судя по тому, что ты мне о ней говорил, это, типа, опасно?

— Очень, — подтвердил я.

— Ты ранен. Тебе нужна поддержка.

Я кивнул.

— Стереги крепость, — сказал я. – Мыш.

Пес оторвал свою косматую башку от пола, навострил уши и посмотрел на меня.

— Пошли, — сказал я ему. – Проедемся немного.

— Ох, Гарри, — спохватился Томас.

— А?

— Пока, ты не уехал… ты не против, если я… гм… помогу Баттерсу перенести его приспособления для польки к тебе в багажник?

— Что, тебе не нравятся польки?

Взгляд Томаса сделался умоляющим.

— Пожалуйста, Гарри. Мне нравится этот парень, но все-таки…

Я потер подбородок ладонью, пытаясь скрыть улыбку.

— Ладно. Возможно, так будет безопаснее для всех.

— Спасибо, — с облегчением произнес он, поднял с пола Баттерсову амуницию и потащил ее за мной вверх по лестнице.

Глава двадцать первая

Мы с Мышом вырвались на Жучке за пределы Чикаго и направились на север, вдоль берега озера. Почти сразу же я пожалел, что у меня нет автоматической коробки передач. Переключать передачи вручную, имея в распоряжении только одну здоровую руку и одну здоровую ногу – удовольствие ниже среднего. Говоря точнее, это почти невозможно – я, во всяком случае, этого не умею. В результате раненой своей ногой я тоже пользовался, и чаще, чем следовало бы, что тоже не добавляло удобства. Я подумал о лежавшем в кармане пузырьке болеутоляющих таблеток и с сожалением отказался от этой идеи. Для разговора с одним из самых опасных из всех известных мне созданий необходима ясная голова. Когда все будет позади, у меня будет время одурманить голову кодеином. В общем, я вел машину, вполголоса матерясь при каждой необходимости переключать передачи, а Мыш по обыкновению расположился на заднем диване, высунув голову в окно.

Когда я отъехал от города на расстояние, достаточное для того, чтобы начать звать мою крестную, солнце уже село, хотя занавешенное облаками небо на западе все еще светилось красками догорающего костра. Я свернул на старую, поросшую травой гравийную дорогу, которая вела к начатой и брошенной стройке. Место это пользовалось популярностью у местной молодежи, которые болтались здесь, потребляя нелегальные вещества различной крепости, поэтому повсюду в изобилии валялись пустые пивные банки и бутылки.

Мы с Мышом оставили машину на дороге, прошли ярдов пятьдесят по тропе между деревьями и густым подлеском и оказались на берегу озера. В одном месте суша выдавалась в озеро, выступая из воды на какие-то десять или двенадцать дюймов.

— Подожди здесь, — сказал я Мышу, и пес послушно уселся в самом начале маленькой косы, беспокойно глядя мне вслед и поводя ушами на лесные шорохи. Я дошел до края полоски суши, в точку, где сходились земля, вода и небо, и холодный озерный ветер ударил мне в лицо, раздувая куртку и угрожая сбить с ног. Я поморщился, оперся на посох и сосредоточился, выкинув из головы боль в ноге, страх, роившиеся в голове вопросы. Я собрал волю воедино и запрокинул лицо к ветру.

— Леанансидхе, — негромко выкрикнул я. – Прошу тебя, о явись, дабы вести речи со мной.

Я вложил в эти слова свою волю, свою магию, и они зазвенели от наполнившей их энергии, отразились эхом от поверхности озера, взвились с порывами ветра, сотрясли полоску земли, на которой я стоял.

А потом мне оставалось только ждать. Я мог бы повторить призыв, но моя крестная наверняка услыхала уже меня. Если она собиралась прийти, она придет. Если нет, сколько бы я ни повторял эти слова, сколько бы энергии в них ни вкладывал, это не заставит ее передумать. Ветер крепчал и становился все холоднее, срывая с озера капли и швыряя их мне в лицо. Один порыв ветра донес до меня свист пролетавшего в небе лайнера, другой – одинокий гудок товарного состава. Где-то далеко на озере несколько раз ударил колокол, и его тоскливый звон напомнил мне погребальный. Если не считать этого, ничего не происходило.

Я ждал. Тлеющие угли заката на горизонте постепенно померкли, оставив за собой слабые багровые отсветы. Черт. Она не придет.

Не успел я повернуться, подумав это, как вода у моих ног взвихрилась, и на поверхности воды медленно выросла переливающаяся, сыплющая брызгами спиральная колонна. Пена накатила на нее и отступила, открыв взгляду женскую фигуру — сначала бледные босые ноги, потом длинное, изумрудно-зеленое средневековое платье. Платье подхватывалось на талии плетеным серебряным шнуром, на котором висел слегка изогнутый нож из темного стекловидного материала.

Когда пена прокатилась по лицу женщины, я ожидал увидеть алые вьющиеся волосы моей крестной, ее янтарные кошачьи глаза, ее черты, на которых не читалось ни единой эмоции, только спокойное осознание собственного совершенства.

Вместо этого я увидел длинную, бледную шею, глаза такого оттенка зеленого, какой не найти в природе, сколько ни ищи, и длинные, шелковистые волосы чистейшего белого цвета, подхваченные кольцом из розовых побегов, скованных блестящим льдом. Прекрасную, хрупкую, беспощадную.

За моей спиной, на берегу Мыш испустил негромкий, клокочущий гортанный рык.

— Приветствую, смертный, — произнесла женщина-фэйре. От голоса ее содрогнулись вода, и земля, и небо. Я ощутил вибрацию ее голоса в окружающих меня стихиях не менее отчетливо, чем услышал.

Во рту у меня пересохло. Я оперся на посох, чтобы не потерять равновесия, и отвесил в ее направлении галантный поклон.

— Мои приветствия, Королева Мэб. Я прошу вашего прощения. В мои намерения не входило беспокоить вас.

В голове роились тем временем панические мысли. На мой призыв явилась сама Королева Мэб, и это было чертовски плохим знаком. Мэб, правительница Зимней Династии сидхе, королева воздуха и тьмы, не относилась к самым симпатичным мне особам. Из всех обладающих властью существ, которых нужно бояться как огня, она была одной из самых опасных – за исключением архангелов и древних богов, конечно. Как-то раз я использовал свое чародейское Зрение, чтобы увидеть Мэб, открывающую свое истинное лицо, и это зрелище едва не стоило мне рассудка.

Мэб даже сравнивать не стоит с ничтожными смертными вроде Гривейна, или Коула, или Собирателя Трупов. Она на несколько порядков старше, безжалостней и смертоносней, чем они смогли бы стать, если повезет.

И я оказал ей услугу. Две, если быть точным.

И еще две оставался ей должен.

Долгую, мучительно-долгую секунду она смотрела на меня, а я старался не смотреть на ее лицо. Потом она негромко усмехнулась.

— Беспокоить меня? Ни в коем случае. Я здесь единственно затем, чтобы исполнить обязанности, которые должна исполнять сама, лично. Не твоя вина в том, что зов твой коснулся моих ушей.

Медленно, продолжая избегать ее глаз, я выпрямился.

— Я ожидал, что явится моя крестная.

Мэб улыбнулась. Зубы у нее были маленькие, белые, с аккуратными острыми клыками.

— Увы. Леанансидхе в настоящий момент находится в заточении.

Я едва не задохнулся. Моя крестная считалась при дворе Зимних весьма и весьма влиятельной особой, но по степени могущества не шла ни в какое сравнение с Королевой Мэб. Если Мэб решила сместить Леа, помешать этому не могло ничто — и почему-то мысль об этом привела меня в ярость, пусть и лишенную всякой логики. Конечно, Леа и сама далеко не подарок. Конечно, на протяжении нескольких последних лет она несколько раз пыталась поработить меня. И все же, при всем при этом, она оставалась моей крестной, и мысль о том, что с ней что-то случилось, разозлила меня.

— Что стало причиной ее заточения?

— Я не терплю, когда кто-либо бросает вызов моей власти, — ответила она, и бледная рука потянулась к рукояти висевшего на поясе ножа. — Определенные события уверили ее в том, что она не связана более моими словом и волей. Что ж, сейчас она на собственном опыте познаёт, что это не так.

— Что вы с ней сделали? — спросил я. Боюсь, не слишком почтительно.

Мэб рассмеялась, и смех ее звучал звонче серебряных колокольцев, слаще меда. Он рассыпался по волнам, и по земле, и по ветру, и от звуков его волосы стали дыбом, а сердце забилось в неясном предчувствии. Странное давление сгустилось вокруг меня, словно меня заперли в крошечную каморку. Стиснув зубы, я дождался, пока смех стихнет, стараясь не выказать того, что он делал со мной.

— Она в цепях, — ответила Мэб. — Она испытывает определенное неудобство. Но ей нечего опасаться моей руки. Стоит ей признать, кто правит Зимой, и она немедленно займет свое законное место. Я не могу позволить себе потерять такого влиятельного вассала.

— Мне необходимо поговорить с ней, и немедленно, — заявил я.

— Разумеется, — кивнула Мэб. – Однако она томится в процессе просветления. Поэтому я и явилась – дабы исполнить ее обязанности и наставить тебя.

Я нахмурился.

— Вы держите ее взаперти, но выполняете ее обещания?

Что-то ледяное, надменное мелькнуло в глазах Мэб.

— Данные обещания надо держать, — негромко произнесла она, и от этих ее слов снова дрогнули волны, ветер и камни. – Клятвы и сделки моих вассалов переходят на меня – по крайней мере, на то время, пока я не даю им возможности исполнить их.

— Следует ли из этого, что вы мне поможете? – спросил я.

— Из этого следует, что я дам тебе то, что могла дать тебе она, — согласилась Мэб. – И поделюсь с тобой тем знанием, которым поделилась бы с тобой она, будь она здесь во плоти, — она медленно склонила голову набок. – Знай, чародей, что я не могу сказать тебе ни слова неправды. В этом можешь на меня положиться.

Я смотрел на нее с опаской. Это правда: верховные сидхе не могут произнести ни слова неправды, но это не означает, что они будут говорить правду. Большинство сидхе, с кем мне приходилось иметь до сих пор дело, великие мастера недомолвок, иносказания и уклончивости, которые искажают необходимую правдивость их слов едва ли не эффективнее, чем прямая ложь. Доверять словам сидхе можно лишь с чрезвычайной опаской. Будь у меня возможность выбора, я бы предпочел обойтись без этого.

Однако мне ничего не оставалось. Я так и не узнал пока почти ничего о том, что делает в городе Клуб Одиноких Сердец Сержанта Кеммлера, почему, собственно, я и рискнул поговорить с моей крестной. То, что вместо нее оказалась Мэб, означало всего лишь, что риск этот увеличился.

Изрядно увеличился.

— Мне нужно знать, — произнес я, — о том, кого знают как Эрлкинг.

Мэб удивленно изогнула бровь.

— О нем? – произнесла она. – Что ж. Твоей крестной известно о нем кое-что. Что ты хотел знать?

— Я хочу знать, почему все ученики Кеммлера охотятся за экземплярами книги, которую написал о нем Белый Совет.

Сомневаюсь, чтобы любая мыслимая моя фраза могла вывести Мэб из равновесия, однако эта, похоже, оказалась весьма близка к этому. Лицо ее застыло, а вместе с ним застыл вдруг и ветер. Волны тоже словно превратились в неровную стеклянную поверхность, простершуюся у ее ног, и в них тускло отражались далекие городские силуэты и последние багровые отсветы на свинцово-сером небосклоне.

— Ученики Кеммлера, — повторила она. Глаза ее казались глубже озерных вод, на которых она стояла. – Возможно ли такое?

— Что возможно? – переспросил я.

— «Слово», — сказала она. – «Слово Кеммлера». Его нашли?

— Гм… — ответил я. – Типа того.

Ее тонкие белые брови взмыли еще выше.

— В каком смысле? Молю тебя, объясни.

— В том смысле, что книгу нашли, — сказал я. – Нашел один местный вор. Он пытался продать ее человеку по имени Гривейн.

— Любимому ученику Кеммлера, — кивнула Мэб. – Он получил книгу?

— Нет, — ответил я. – Вор использовал технологию смертных, чтобы не позволить Гривейну отобрать ее, не заплатив.

— Гривейн его убил, — предположила Мэб.

— И как.

— Эта ваша ферромантия – технология, как вы ее называете. Хранит она пока эту книгу?

— Угу.

— И Гривейн продолжает ее искать?

— Угу. Он, и по меньшей мере еще двое. Коул и Собиратель Трупов.

Мэб подняла бледную руку и задумчиво провела ею по губам цвета мороженой голубики. Ногти ее были окрашены чем-то сияющим, радужным – чертовски красиво. И чертовски выводило из себя. Голова у меня чуть закружилась, и я силой заставил себя отвести взгляд.

— Опасно, — задумчиво произнесла она. – Ты оказался в смертельно опасной компании, чародей. Даже ваш Совет боится их.

— И не говорите.

Мэб прищурилась, и губы ее изогнулись в легкой улыбке.

— Вот наглец, — сказала она. – Как симпатично!

— Вы мне льстите, — буркнул я. – Однако вы до сих пор не сказали мне ни единого слова о том, почему их может интересовать Эрлкинг.

Мэб надула губы.

— Существо, о котором ты меня спрашиваешь, для гоблинов означает то же, что я для сидхе. Правитель. Властелин их рода. Хитрый, ловкий, сильный и стремительный. Он властвует также над духами павших охотников.

Я нахмурился.

— Что это за духи?

— Духи тех, кто охотится, — пояснила Мэб. – Энергия охоты. Возбуждения, голода, жажды крови. Время от времени Эрлкинг призывает этих духов в форме огромных черных гончих и скачет по лесам и ветрам на Дикую Охоту. В это время сила его огромна. Сила, которая созывает останки всех охотников, ушедших из земной жизни.

— Вы говорите о призраках, — предположил я. – О душах охотников.

— Разумеется, — согласилась Мэб. – О тенях, что лежат в глубоком покое, вдали от мира смертных. Они восстают в ночи, в звездном свете под звуки его рога, чтобы скакать с ним на Охоту.

— Мощные, однако, тени, — заметил я.

— Самые сильные из призраков, — кивнула Мэб, глядя на меня сияющими, почти радостными глазами.

Я оперся на посох, стараясь по возможности разгрузить больную ногу, потому что мысли мои начинали путаться от пульсирующей боли.

— Получается, стая чародеев, чей бизнес заключается в порабощении мертвых, интересуется существом, одно присутствие которого вызывает могущественных духов, недоступных им во всех иных случаях, — я пытался рассуждать вслух. – А что-то в этой книжке должно подсказать им, как обратить на себя его внимание.

— Славный мальчик, — улыбнулась Мэб. – Умный не по годам.

— И где она, эта подсказка? – спросил я. – В какой части книги?

— Твоя крестная, — улыбка ее сделалась шире, — этого не знает.

Я стиснул зубы.

— Но вы знаете?

— Я Королева Воздуха и Тьмы, чародей. На свете мало такого, чего я не знаю.

— Вы мне скажете?

Она провела кончиком языка по губам, словно наслаждаясь вкусом слов.

— Ты мог бы уже знать наши обычаи, чародей. Ничто из того, что получаешь от любого из сидхе, не дается даром.

Нога болела как черт-те что. Мне пришлось переступить на здоровую ногу, чтобы сохранить равновесие.

— Класс, — буркнул я. – И чего вы хотите?

— Тебя, — ответила Мэб, скрестив руки на груди. – Мое предложение занять пост Рыцаря остается в силе.

— Что-то не так с новым парнем? – поинтересовался я. – Если вы гоните его ради меня?

Мэб снова продемонстрировала мне свои зубы.

— Я не заменила пока моего нынешнего Рыцаря, пусть он и предатель, — мурлыкнула она.

— Он еще жив? – удивился я.

— Полагаю, да, — кивнула Мэб. – Хотя наверняка он очень и очень жалеет, что это так. У меня еще много времени, дабы не спеша и сполна объяснить ему, как неправильно он поступил.

Пытка. Она пытает его в отместку за измену – вот уже больше трех лет.

Меня слегка затошнило.

— Если хочешь, можешь расценивать это как акт милосердия, — сказала она. – Прими мое предложение, и я прощу тебе оставшийся долг и без утайки отвечу на все твои вопросы.

Я поежился. Последний Рыцарь Мэб был растленным, шизанутым наркоманом-насильником. Я так и не понял, правда, получил ли он свое место благодаря этим качествам, или они развились у него уже на новом месте. Так или иначе, титул Зимнего Рыцаря – пожизненное ярмо. Прими я предложение Мэб, и я бы не отвертелся от работы на нее до самой смерти – правда, долгой жизни мне при этом, конечно, никто не обещал бы.

— Я уже говорил вам, — сказал я, — что я в таком не заинтересован.

— Но обстоятельства изменились, чародей, — возразила Мэб. – Ты знаешь уже, с какой силой ты имеешь дело в лице наследников Кеммлера. Как Зимний Рыцарь ты обладал бы силой, достаточной, чтобы одолеть даже самого сильного соперника. Ты смог бы без страха встретиться с ними лицом к лицу, а не хорониться в ночи, собирая по крохам слухи, чтобы использовать их против врага.

— Нет, — я помолчал, чтобы это звучало весомее. – И еще раз нет.

Мэб чуть дернула плечом, и я невольно уставился на округлости ее груди под тонкой шелковой тканью.

— Ты разочаровываешь меня, детка. Но я могу подождать. Я могу ждатьхоть до тех времен, когда солнце остынет.

Над озером прокатились раскаты грома. Где-то далеко на юго-западе между облаками проскочила молния. Мэб повернула голову в том направлении.

— Занятно.

— Э… Что занятно?

— Силы в действии, подготавливающие путь.

— Что это должно означать? – не понял я.

— Что у тебя мало времени, — ответила Мэб, снова повернувшись ко мне. – Я должна сделать то, что могу, чтобы спасти твою жизнь. Знай вот что, смертный: если наследникам Кеммлера удастся обрести знания, сокрытые в «Слове», они смогут обладать такой силой, какую мир не видел уже много тысяч лет.

— Что? Как?

— Кеммлер, — взгляд Мэб сделался отрешенным, словно она заглядывала в собственную память, — был безумцем. Монстром. Но гением. Он научился подчинять своей воле не только мертвую плоть, но и тени – дабы рвать их на части и пожирать их для усиления собственной мощи. В этом таился секрет силы, что позволяла ему бросать вызов всему Белому Совету, вместе взятому.

Я сложил два и два и получил четыре.

— Наследники хотят вызывать древних духов, — выдохнул я. – А потом пожрать их, чтобы обрести силу.

Темно-зеленые глаза Мэб, казалось, светились.

— Кеммлер сам пытался сделать это, но Совет нанес ему удар, прежде, чем он успел довершить.

Я поперхнулся.

— Что случится, если один из его наследников сумеет это сделать?

— Он получит в свое распоряжение такую силу, какой не имелось еще в руках смертного за всю историю вашей расы, — ответила Мэб.

— Темносияние, — я потер глаза. – Вон, оно, что. Ритуал, завтрашней ночью. В Хэллоуин. Каждый из них хочет заделаться богом, пусть и в лиге юниоров.

— Власть всегда прекрасна, разве не так?

Я подумал над этим еще немного. Собственно, тревожиться мне стоило не только по поводу Кеммлеровых выкормышей. Мавра ведь тоже хотела «Слово». Блин-тарарам. Если Мавра сумеет стать этакой темной богиней, я мог не сомневаться, что при первой же возможности она разделается со мной.

— А без «Слова» они это могут?

Мэб медленно скривила рот в улыбке.

— Если бы могли, зачем бы они тогда искали его с таким рвением? – ветер снова начал крепчать, а поверхность озера – плеваться пеной и брызгами. – Остерегайся, чародей. Ты вовлечен в опаснейшую игру. Я огорчусь, если останусь без твоих услуг.

— Лучше привыкайте, — посоветовал я. – Я никогда не стану вашим рыцарем.

Мэб запрокинула голову и снова испустила этот мучительный смех.

— Я не спешу, — сказала она. – А вы, смертные, считаете свою жизнь такой прекрасной. Две услуги ты должен еще мне – и не заблуждайся, я считаю хорошо. Настанет день, и ты преклонишь колена у моих ног.

Озеро внезапно вспенилось, темная вода взметнулась вихрем к небу, скрыв от меня озерный горизонт. Ветер едва не сбил меня с ног; больная нога подломилась, и мне пришлось опуститься на колено.

А потом, так же внезапно, как начался, ветер стих. Поверхность воды вновь разгладилась. Ветер жалобно завывал в почти полностью облетевших ветвях деревьев на берегу. Мэб исчезла, словно ее и не было.

Я поморщился и поднялся на ноги. Потом оглянулся на Мыша – тот сидел на берегу, тревожно глядя на меня.

— Ей обязательно нужно, чтобы последнее слово осталось за ней, — сказал я ему.

Мыш подошел ко мне, а я потрепал его по загривку, пока он, с опаской косясь на озеро, обнюхивал меня.

— Будем решать проблемы по очереди, — заверил я его. – С Мэб разберемся как-нибудь потом. Чего-нибудь, да придумаем.

Я вернулся к Жучку, хромая еще сильнее прежнего; Мыш держался в паре шагов за моей спиной. Адреналиновый шторм стих, оставив за собой только слабость. Всю дорогу домой мне пришлось бороться со сном. Пошел мелкий, холодный дождь.

Я остановил машину у дома и вышел из нее, когда Мыш предостерегающе зарычал. Я повернулся, едва не потерял равновесия и оперся на посох, чтобы не упасть.

Из темноты, из дождя выступило человек десять или пятнадцать. Все медленно, но неумолимо надвигались на меня.

Все шагали синхронно, в ногу.

Где-то вдалеке ухал басовым барабаном автомобильный динамик.

За первой шеренгой из дождя выходила вторая, за ней – третья. Теперь я уже мог разглядеть глаза ближних ко мне – пустые глаза на пустых, мертвых лицах.

Сердце сжалось от страха, а зомби все приближались ко мне.

Я едва не кубарем скатился вниз по лестнице, больно ударившись о дверь. Потом трясущимися руками выудил из кармана ключи, одновременно отключая оберегов, чтобы мои собственные заклятия не убили меня, когда я войду в дом. Мыш прикрывал меня со спины, не прекращая угрожающе рычать.

— Томас! – заорал я. – Томас, открой дверь!

Я услышал прямо за собой шум и повернулся. Пустые, лишенные признаков разума лица появились над верхней ступенькой лестницы, и одна из Гривейновых машин-убийц прыгнула вниз – прямо на меня.

Глава двадцать вторая

Мыш метнулся вверх, навстречу первому зомби, и они с противным, глухим стуком сшиблись где-то посередине лестницы. Зомби замахнулся на пса кулаком, но пес извернулся, приняв удар на плечо, и вцепился зубами тому в лицо. Зомби опрокинулся на спину, а Мыш, не ослабляя хватки, свирепо замотал мордой из стороны в сторону.

Второй зомби обогнул эту сцепившуюся пару и бросился на меня. Я едва успел вскинуть посох и выкрикнуть: Forzare!

Невидимая сила подхватила зомби океанской волной и швырнула вверх по лестнице, прочь с глаз.

Мыш пронзительно взвизгнул от боли, еще раз рванул клыками лицо зомби и оттолкнулся от него. На то, что осталось от лица, страшно было смотреть. От глаз не осталось ничего, и он слепо крутил головой, наугад размахивая руками. Мыш тяжело привалился ко мне, не наступая на переднюю лапу, но продолжая угрожающе рычать.

Трое зомби уже спускались по лестнице, и все, что я успевал сделать – это снова вскинуть посох. Я это и сделал, но ближайший зомби оказался быстрее, чем я предполагал, и выбил его у меня из руки. Посох ударился о бетонную стенку лестницы и отлетел прямо в ослепленного зомби. Я сделал попытку подхватить его, но зомби едва не схватил меня за руку, и я отдернул ее.

Дверь за моей спиной отворилась, и голос Томаса рявкнул: — Пригнись!

Я бросился на землю и по мере возможности притянул к ней Мыша. Громыхнул гром, и голова ближнего зомби разлетелась омерзительным розовым облаком. Остатки тела дернулись и пьяно повалились набок.

В дверях стоял голый по пояс Томас с прижатым к плечу обрезом; глаза его полыхали холодным серебряным огнем. Он передернул цевье, выстрелил еще трижды, уничтожив или отогнав на мгновение первую волну нападавших. Потом ухватил меня за воротник ветровки и втащил в дверь. Мыш вскочил следом, и Томас захлопнул дверь.

— Замки, — прохрипел я. Томас кивнул и щелкнул задвижками двух массивных стальных замков. Я подполз к двери, прижался к ней ладонями и шепотом произнес заклинание, активирующее оберегов. На мгновение послышалось негромкое жужжание, а потом все стихло.

— О’кей, — произнес я, задыхаясь. – Вот так. Наконец-то дома, — я огляделся по сторонам и увидел Баттерса, стоявшего у камина с кочергой в руках. – Вы в порядке, дружище?

— Пожалуй, да, — кивнул он; вид он, правда, имел несколько обалделый. – Они ушли?

— Если уже не ушли, уйдут. Здесь мы в безопасности.

— Вы уверены?

— Абсолютно, — заверил я его. – У них нет ни малейшей возможности проникнуть сюда.

Не успел я произнести эти слова, как послышался резкий грохот, сопровождаемый ударом, от которого несколько книг попадало с полок, а мы подпрыгнули и переглянулись как актеры-исполнители ролей в первых сериях «Стар-Трека».

— Что это? – взвизгнул Баттерс.

— Обереги, — рявкнул Томас.

— Нет, — сказал я. – В смысле, добро пожаловать, ребята. Идти на моих оберегов – верное самоубийство.

Последовал еще один удар грома, и помещение вновь содрогнулось. Снаружи, где-то за дверью сверкнула ярко-голубая вспышка, и даже отблеск ее сквозь окна приямков на мгновение ярко осветил комнату.

— Какое, к черту, самоубийство, если ты уже мертв, — буркнул Томас. – Сколько там, снаружи этих тварей?

— Э… не знаю точно, — ответил я. – Много.

Томас кашлянул, взял с каминной коробку с патронами и принялся перезаряжать обрез.

— Что случится, если он и дальше будет швырять своих зомби на оберегов?

— Я не рассчитывал их на продолжительную разрядку, — признался я. Послышался новый грохот, сопровождаемый вспышкой, но на этот раз пол едва дрогнул. – Они будут слабеть, а потом рухнут.

— Скоро? – поинтересоваля Томас.

Из-за двери послышался уже не грохот, а громкий треск. Мигнул голубоватый свет.

— Довольно скоро. Черт подери.

— О Боже, — произнес Баттерс. – Боже, Боже, Боже. Что будет, когда обереги пропадут?

Я хмыкнул.

— Дверь у меня стальная. У них уйдет некоторое время на то, чтобы прорваться через нее. Потом есть еще порог. Это остановит их… ну, по крайней мере, замедлит, — я всклокотил волосы пальцами. – Нам надо что-то придумать, быстро.

— А дополнительные средства защиты? – спросил Томас.

— На улице, — буркнул я.

— Что ж, хоть там, — вздохнул Томас. Он загнал последний патрон в патронник, передернул цевье и принялся набивать патронами кармашки на поясе.

— Эти средства рассчитаны на отражение магических нападений, — добавил я. – Не физического вторжения.

— Но они могут удержать зомби? – встревожился Баттерс.

— Да. Но в дополнение к этому они не дадут нам выйти.

— А что в этом такого плохого? – спросил Баттерс.

— Ничего, — сказал я, — до тех пор, пока Гривейн не подожжет дом. Если я активирую их, убрать я их обратно уже не смогу. Мы окажемся в западне, — я стиснул зубы. – Нам надо убираться отсюда.

— Но там же зомби! – всполошился Баттерс.

— Я ведь не один здесь живу, — напомнил я. – Если он подожжет дом, чтобы добраться до меня, погибнут ни в чем не виноватые люди. Томас, одевайся и обувайся. Баттерс, под тем индейским ковриком на полу люк со стремянкой. Возьмите свечу и спускайтесь туда. Там на столе лежит черный рюкзак, а на деревянной полке череп. Положите череп в рюкзак и принесете мне.

— Что? – удивился Баттерс.

— Действуйте! – рявкнул я.

Баттерс бросился к коврику, отдернул его в сторону, откинул люк и, схватив со стола свечу, скатился по лестнице в лабораторию.

Томас положил дробовик на стол и открыл свой чемодан. Ему не потребовалось много времени, чтобы натянуть на себя носки, черные бутсы, белую футболку и черную кожаную куртку. Может, это у него одно из вампирских свойств такое: быстро одеваться, чтобы сматывать удочки.

— Видишь? — спросил он вполголоса, одеваясь. – Баттерс?

— Заткнись, Томас, — сказал я.

— Что ты задумал? – спросил он.

Я проковылял к телефону и приложил трубку к уху. Тишина.

— Они перерезали провод.

— Значит, на помощь не позвать, — кивнул Томас.

— Угу. Единственное, что остается – прорваться к машине.

Томас кивнул головой.

— И как ты это рассчитываешь сделать?

— А ты как думаешь?

— Старый добрый огненный вал может и сработать. Прикрывай левый фланг и отгоняй этих типов. Я возьму правый фланг, уберу все, что движется.

Огненная магия. Внезапное воспоминание о моей обожженной руке полоснуло меня с такой силой, что я ощутил настоящую, физическую боль там, где полагалось находиться сгоревшим нервным окончаниям. Я подумал о том, что мне придется делать, чтобы устроить вал, предложенный Томасом, и при одной мысли об этом все во мне сжалось от отвращения – хуже того, от сомнения в собственных силах.

Чтобы магия действовала, в нее надо верить. Вам надо верить в то, что вы можете и совершите то, что вы задумали, иначе выйдет пшик. Пока руку мою сводило фантомной болью, я осознал вещь, в которой боялся признаться даже сам себе.

Я не был уверен в том, что смогу снова использовать огненную магию.

Вообще.

Хоть когда-нибудь.

А если я попытаюсь и потерплю неудачу, в будущем мне будет еще труднее сосредоточиться для этого – с каждой неудачей стена будет расти, и одолеть ее будет все труднее. Моя вера в мои силы не вернется никогда.

Я опустил взгляд на обожженную руку и на долю секунды почти наяву увидел почерневшую, потрескавшуюся кожу, распухшие как сардельки пальцы, залитые кровью и сукровицей. Я закрыл глаза, открыл их – перед ними снова была только рука в черной перчатке, под которой, я знал, изуродованная плоть, разукрашенная белым, и красным, и розовым…

Я был не готов. Господи, даже ради спасения жизней включая свою собственную, я сомневался, что смогу снова вызвать огонь. Я стоял, и ощущал свою беспомощность, и злость, и боязнь, и глупость – и более другого, стыд.

Я мотнул головой Томасу и отвел взгляд, оправдываясь.

— Сил почти не осталось, — тихо произнес я. – Надо сберечь то, что есть, на то, чтобы блокировать Гривейна, если он использует свою энергию напрямую против нас. Не знаю, что мне удастся сделать.

Секунду-другую он, хмурясь, всматривался в мое лицо. Потом угрюмо пожал плечами, сунул саблю в ножны и закрепил их на потертом кожаном поясе.

— Что ж, тогда это ляжет на меня.

Я кивнул.

— Не знаю, удастся ли мне их сдержать, — тихо признался он.

— С вампирами из Черной Коллегии ты в прошлом году справился очень лихо, — заметил я.

— Тогда я каждый день кормился на Жюстине, — возразил он. – Так что сил было в достатке. А теперь… — он покачал головой. – Теперь не знаю.

— У них нет подавляющего численного преимущества, Томас.

На мгновение он закрыл глаза, потом кивнул.

— Верно.

— Тогда план у нас вот какой: прорываемся к Жучку и уезжаем.

— А что потом? Куда подадимся потом?

— Ты ведь не ждешь от меня, чтобы я придирался к твоим планам, нет?

Тяжелая стальная дверь вдруг содрогнулась от удара. С потолка посыпалась пыль. В дверь ударили еще. И еще. У Гривейна хватило зомби, чтобы полностью истощить энергию моих оберегов.

Томас поморщился и покосился на мою ногу.

— Сможешь подняться по лестнице без посторонней помощи?

— Сдюжу, — буркнул я.

Баттерс, чуть запыхавшись, но при этом белый как полотно взобрался по стремянке из подвала. Он тащил мой нейлоновый рюкзак, и я видел выпуклость в том месте, где лежал Боб.

— Ружье, — скомандовал я Томасу, и он протянул мне обрез. – Так. Теперь, как действуем дальше. Открываем дверь, — я сделал движение стволом обреза. Я вычищаю достаточно пространства, чтобы Томас мог выйти за порог. Дальше Томас идет первым. Баттерс, вам я дам обрез.

— Не люблю ружья, — заявил Баттерс.

— От вас не требуется его любить, — сказал я. – От вас требуется нести его. С раненой ногой мне не подняться по лестнице, не помогая себе посохом.

Дверь снова лязгнула о раму. Удары в нее учащались.

— Баттерс, — рявкнул я. – Баттерс, вы возьмете у меня обрез, когда я дам его вам, и будете идти следом за Томасом. Понятно?

— Ага, — сказал он.

— Как поднимемся, Томас держит оборону, пока я завожу машину. Баттерс, сядете на заднее сиденье. Потом Томас сядет, и мы уедем.

— Гм… — произнес Баттерс. – Гривейн ведь разгромил мою машину, чтобы я не мог уехать, помните? Что, если он проделал то же самое с вашей?

Секунду-другую я смотрел на Баттерса, стараясь непоказать, как огорчила меня эта мысль.

— Баттерс, — вполголоса произнес Томас. – Если мы останемся здесь, мы погибнем.

— Но если он вывел машину из строя… — начал Баттерс.

— Мы умрем, — договорил за него Томас. – Но у нас нет выбора. Вывел он ее из строя или нет, наш единственный шанс остаться в живых – это прорваться к Жучку и надеяться, что он на ходу.

Коротышка побледнел еще сильнее, потом согнулся, прижимая руки к животу, подбежал к стене под одним из окон, и его вырвало. Спустя пару секунд он выпрямился и, дрожа, привалился к стене.

— Ненавижу это, — пробормотал он и вытер рот рукавом. – Ненавижу. Я хочу домой. Хочу проснуться.

— Возьмите себя в руки, Баттерс, — резко сказал я ему. – Нюни не помогут.

Он хохотнул – почти истерически.

— Что бы я ни сделал, Гарри, это вряд ли поможет.

— Баттерс, вам надо успокоиться.

— Успокоиться? – он вяло махнул рукой в сторону двери. – Они ведь убьют нас. Как Фила. Они нас убьют, и мы все умрем. Вы, я, Томас – все умрем.

На мгновение я забыл про свою больную ногу. Почти не хромая, пересек я комнату и схватил Баттерса за грудки. Я встряхнул его так, что ноги его оторвались на мгновение от пола.

— Послушайте меня, — рявкнул я. – Мы не умрем.

Баттерс посмотрел на меня затравленным взглядом.

— Не умрем?

— Нет. И знаете, почему?

Он мотнул головой.

— Потому, что Томас слишком красив, чтобы умирать. И потому, что я слишком упрям, чтобы умирать, — я встряхнул его еще сильнее. – А главное, потому, что завтра Октоберфест, Баттерс, а полька не умирает.

Он зажмурился.

— Полька не умирает! – заорал я ему. – А ну повторите!

Он поперхнулся.

— Полька не умирает?

— Повторите!

— П-п-полька не умирает, — пробормотал он, заикаясь.

Я слегка встряхнул его.

— Громче!

— Полька не умирает! – взвизгнул он.

— Вот теперь все получится! – крикнул я.

— Полька не умирает! – орал Баттерс.

— Ушам своим не верю, — заявил Томас.

Я предостерегающе покосился на брата и отпустил рубаху Баттерса.

— Приготовься открывать дверь, — скомандовал я.

Окно над головой у Баттерса разлетелось стеклянными брызгами. В нос ударил какой-то горячий, едкий запах. Я оступился, моя раненая нога подогнулась. И я упал.

Баттерс пронзительно завизжал.

Я поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как мертвые серые пальцы хватают коротышку за волосы. Они оторвали его от пола, а потом еще две мертвые руки перехватили его и выдернули через окно из комнаты. Все произошло так быстро, что я не успел опереться на здоровую ногу и встать, а Томас – выхватить саблю.

С улицы донесся полный животного ужаса визг – и тут же оборвался.

— Господи, — прошептал я. – Баттерс.

Глава двадцать третья

Мгновение я лежал и потрясенно смотрел на разбитое окно.

— Гарри, — произнес Томас чуть напряженно. – Надо уходить.

— Нет, — сказал я. – Я его не брошу.

— Он, возможно, уже мертв.

— Если и мертв, — возразил я, — от Гривейна это его не защитит. Я не брошу его там.

— У нас есть шанс выстоять в бою?

Я поморщился.

— Помоги мне встать.

Он помог. Я прохромал к окну.

— Гривейн! – крикнул я.

— Добрый вечер, — произнес Гривейн спокойным, вежливым тоном, составлявшим разительный контраст продолжавшимся ударам в дверь. – Мои комплименты вашим поставщикам. Эта ваша дверь воистину крепка.

— Я ценю неприкосновенность своего жилища, — откликнулся я. – Патологанатом жив?

— В моей практике этот термин несколько расплывчат, — заметил Гривейн. – Но на текущий момент он во вполне приличном состоянии.

У меня даже колени подогнулись немного от облегчения. Хорошо. Если Баттерс пока цел, мне нужно продолжать занимать Гривейна разговором. С момента начала атаки прошло чуть больше пяти минут. Даже если нехорошие парни перерезали телефонную линию всего дома, соседи не могли не услышать грохота и не увидеть светового шоу моих оберегов. Кто-нибудь да вызвал уже полицию. Если я смогу забалтывать Гривейна достаточно долго, те приедут, и я готов был биться об заклад, что Гривейн удерет, а не будет рисковать теперь, когда цель так близка.

— Он у вас. Я хочу его назад.

— Что до меня, — отозвался Гривейн, — я полагаю, он обнаружил информацию в теле контрабандиста.

— Да, — признал я.

— И полагаю, вам она тоже известна.

— Да.

Он задумчиво хмыкнул. Он стоял где-то совсем рядом с разбитым окном, хотя видеть я его не мог.

— Это ставит меня перед проблемой, — произнес Гривейн. – В мои намерения не входит делиться «Словом» с кем-либо. Боюсь, это ставит меня перед необходимостью заткнуть рот и вам.

— Я не самая серьезная из ваших проблем, — заверил я его. – Собиратель Трупов и Ли Хиан сегодня днем уже отобрали у меня информацию.

Последовало молчание, нарушаемое только монотонными ударами в дверь.

— Если это было бы так, — произнес, наконец, Гривейн, — вас бы уже не было в живых, чтобы рассказать об этом.

— Мне повезло, и я улизнул, — сказал я. – Хранитель Трупов очень переживает насчет этого Темносияния, которые вы, ребята, задумали.

Я услышал звук злобного плевка.

— Если то, что вы мне говорите, правда, — произнес Гривейн, — мне нет никакого смысла оставлять вас с патологоанатомом в живых.

— Это с какой стороны посмотреть, — возразил я. – Точно так же вы можете сказать, что вам нет никакого смысла убивать нас. Вчера вечером вы хотели предложить мне сделку. Вы все еще хотите говорить?

— Зачем? – искренне удивился он.

Послышался визг железа, подающегося под чрезмерной нагрузкой. Один из верхних углов двери погнулся, пропуская в комнату холодный ночной воздух.

— Быстрее, — прошипел Томас. – Надо что-то делать, и быстро.

— Верните мне Баттерса, — сказал я Гривейну. – А я дам вам информацию, которую мне удалось найти.

— Вы предлагаете мне ерунду, — хмыкнул Гривейн. – Он уже в моих руках. Я сам могу вытащить из него эту информацию.

Гривейн рявкнул что-то на незнакомом мне языке. Я услышал шарканье подошв, потом звук пощечины и приглушенный вскрик Баттерса.

— Это правда? – спросил у него Гривейн. – У вас имеется информация про «Слово».

— Черт его знает, что это, — пролепетал Баттерс. – Там была флэшка. Цифры. Черт-те сколько цифр.

— Какие цифры? – прорычал Гривейн.

— Не знаю. Много. Не помнию их всех. Они у Гарри.

— Лжец, — произнес Гривейн. Послышался звук еще одного удара, и снова Баттерс вскрикнул.

— Не знаю я! – взмолился Баттерс. – Их было слишком много, а я смотрел на них всего пару се…

Послышался еще один удар – на этот раз не шлепок, а глухой, тяжелый стук кулака.

Я стиснул зубы; бессильный гнев клокотал во мне.

— Я не знаю, не знаю, не знаю… — всхлипывал Баттерс.

— Посмотри на меня, — приказал Гривейн. – Посмотри!

Я зажмурился и отвернулся от окна. Я очень хорошо представлял себе, что там происходит. Баттерса, возможно, на коленях, в руках у пары зомби. Гривейна, стоящего над ним в своей шинели, удерживающего Баттерса пальцами за подбородок, чтобы тот встретился с ним глазами. Гривейн хотел заглянуть ему в голову – грубо, бесцеремонно заглянуть, чтобы узнать правду.

А Баттерсу, в свою очередь, откроется прогнившая, отравленная черной магией и душа закоренелого убийцы.

Я услышал пронзительный звук – начавшись негромко, он все нарастал, пока не превратился в полный ужаса и безумия вой. В нем не осталось ничего человеческого. Никаких тормозов. Я бы никогда не приписал его Баттерсу, если бы не знал, что это он. Баттерс визжал и продолжал визжать до тех пор, пока вой не сменился захлебывающимся бульканьем и не стих.

— Ну? – спросил другой, незнакомый мне голос. Хриплый, словно говоривший едва ли не с самого рождения хлестал дешевый скотч и курил самые дешевые сигары.

— Он не знает, — негромко ответил Гривейн, не скрывая досады.

— Ты уверен? – спросил второй голос. Я сделал шаг в сторону и привстал на цыпочках, чтобы выглянуть из окна. Я разглядел второго говорившего. Трупные Пятна.

— Да, — кивнул Гривейн. – В нем нет силы. Если бы он знал, он бы ответил.

— Если вы убьете патологоанатома, вам придется убить меня, — окликнул я их. – Учтите, если не считать Собирателя Трупов, информация имеется только у меня. И конечно же, ваша психованная братия с претензией на мировое господство наверняка горит желанием поделиться ею с вами, некрофилы проклятые.

За окном воцарилась тишина.

— Так что валяйте, выдергивайте меня отсюда, — продолжал я. – Конечно, когда я наложу на вас смертное проклятие, вам будет немножко труднее побить Собирателя Трупов при Темносиянии, но что такое жизнь без препятствий? – Я помолчал и добавил: — Не валяйте дурака, Гривейн. Если вы не договоритесь со мной, вы все равно что горло себе перережете.

— Вы так считаете? – откликнулся Гривейн. Может, я просто возьму и уйду.

— Не уйдете, — уверенно произнес я. – Потому что когда Собиратель Трупов добьется членства в Кантри-Клабе на горе Олимп, первое же, что он сделает – это отыщет главного своего соперника – уж не вас ли? – чтобы натянуть ему жопу на нос.

Дверь вдруг согнулась по диагонали, словно была сделана из тонкого картона. Она не выпала из рамы, но я видел мертвые пальцы, просовывающиеся сквозь нее и пытающиеся сорвать ее с петель.

— Гарри, — произнес Томас перехваченным от напряжения голосом. Он достал свою саблю, подошел к двери и принялся рубить появляющиеся в прорехе пальцы. Отрубленные серые пальцы летели на ковер, продолжая извиваться как разрезанные лопатой половинки червяков.

— Решайте, Гривейн, — крикнул я. – Если это не прекратится, я сделаю все, что в моей власти, чтобы убить вас. Я не могу победить вас – мы оба это понимаем. Но и вам не получить от меня информации против моей воли. Я не анютина глазка. Я найду способ заставить вас убить меня.

— Вы считаете, я поверю, что вы так просто покончите с собой? – поинтересовался Гривейн.

— Чтобы утащить вас с собой? – отозвался я. – Да с удовольствием. Можете не сомневаться.

— Не слушай его, — прошипел Трупные Пятна. – Убей его. Он знает, что ему конец. Он изворачивается от безнадежности.

Что, черт подери, абсолютно соответствовало истине, но меньше всего я хотел, чтобы в этом убедился Гривейн. Мимо моей головы пролетел отрубленный палец зомби, другой ударился о мою ветровку и упал на пол у моих ног, продолжая дергаться и царапать мой башмак длинным пожелтевшим ногтем. Стук в дверь сделался громче, и каждый удар отдавался противным лязгом о стальную раму.

А потом все вдруг стихло. В квартире воцарилась мертвая тишина.

— Каковы ваши условия? – спросил Гривейн.

— Вы возвращаете мне Баттерса, — ответил я. – Вы даете нам уехать, захватив вашего пятнистого жеребца. Стоит нам отъехать отсюда, как я отдаю ему цифры и выпускаю из машины. И взаимное прекращение огня до восхода солнца.

— Эти цифры, — сказал Гривейн. – Что они означают?

— Представления не имею, — признался я. – По крайней мере, пока. И Собиратель Трупов – тоже.

— Тогда какой мне смысл от них? – спросил он.

— Кто-нибудь рано или поздно найдет его. Но если вы не договоритесь со мной сейчас, готов спорить, это будете не вы.

Последовала долгая пауза.

— Поклянитесь мне, — произнес, наконец, Гривейн, — что вы будете соблюдать эти условия.

— Только в обмен на вашу клятву, — заявил я.

— Вы ее получили, — сазал Гривейн. – Клянусь своей властью.

— Нет, — прошипел Трупные Пятна. – Не делай этого.

Я изогнул бровь и переглянулся с Томасом. Клятвы и обещания в некотором роде обладают собственной силой – это единственная причина, по которой они ценятся в сверхъестественном обществе так высоко. Когда кто-либо нарушает данное им обещание, часть вложенной в него энергии обращается против нарушителя. Для большинства людей это не так уж и страшно. Это проявляется в какой-нибудь мелочи – ну, в неудаче небольшой, или в простуде, или в головной боли.

Но когда своей властью клянется кто-то более могущественный, а может, чародей, эффект значительно сильнее. Слишком много нарушенных обещаний и клятв могут вообще лишить чародея магических способностей. Я ни разу не слышал, чтобы чародей нарушил то, в чем поклялся своей властью. В сверхъестественном мире это едва ли не единственное, на что можно положиться в сверхъестественном мире.эффект значительно сильнее. продолжая дергаться ито едва ли не единственное, на что можно положиться.

— А я в свою очередь клянусь своей властью, что буду соблюдать условия соглашения, — произнес я.

— Гарри, — прошипел Томас. – Что, черт подери, ты делаешь?

— Спасаю нашу с тобой задницу, — буркнул я.

— Ты что, серьезно веришь, что он выполнит условия, а? – прошептал Томас.

— Выполнит, — сказал я убежденно. – Если он хочет выжить, у него нет иного выбора. Гривейн поставил все на то, чтобы обрести власть. Он не будет рисковать ею теперь, нарушая клятву.

— Блажен, кто верует.

— Даже если ему вздумается надуть нас, надо заставлять его говорить. Чем дольше мы протянем, тем больше шансов, что появятся копы. А тогда он уберется – это тоже слишком большой риск для него.

— Но если копы не появятся, а ты дашь ему то, чего он хочет, он же в чудовище превратится, — возразил Томас.

Я покачал головой.

— Может, и ничего. Мне его не побить. И Собирателя Трупов тоже. Дать ему больше шансов в игре – и как знать, может, им тогда будет не до меня.

Томас медленно выдохнул.

— Это чертовски рискованно.

— Ах, да, рискованно, — хмыкнул я. – Ты же не любишь рисковать, нет?

— Терпеть не могу хитрозадых, Гарри.

— Баттерс положился на меня, — буркнул я. – В настоящий момент я его последняя надежда. Или у тебя есть предложения лучше этого?

Томос поморщился и мотнул головой.

— Отлично, — окликнул нас из окна Гривейн. – Как мы будем действовать?

— Отзовите своих зомби, — сказал я. Говоря это, я взял ручку и листок бумаги, достал из кармана сложенный листок и переписал цифры. – Вы отойдете в сторону вместе с ними. Трупные Пятна с Баттерсом ждут у машины. Мы все садимся в нее и отъезжаем. Как только проеду несколько кварталов, я высаживаю Трупные Пятна с цифрами, невредимого.

— Договорились, — произнес Гривейн.

Мы подождали несколько секунд, потом Томас вдруг насторожился.

— Ты ничего не слышишь?

Я подошел к двери и Прислушался. Кто-то дышал – часто, тяжело. Баттерс. Ничего больше. Я мотнул головой и оглянулся на Томаса.

Он подошел к двери, не выпуская из руки сабли. Потом отворил дверь. Она здорово погнулась, так что ему пришлось тянуть, откинувшись всем телом, чтобы перекошенное полотно выскользнуло из рамы. На лестнице продолжали дергаться останки двух зомби, но больше никого я не увидел. Томас начал осторожно, оглядываясь по сторонам, подниматься по лестнице. Мой посох до сих пор лежал на полу у двери. Томас ногой толкнул его мне.

— Вроде бы чисто.

Я взял со стола обрез и поднял посох, удерживая их одной рукой. Мыш, прихрамывая, пристроился ко мне сбоку. Шерсть у него на загривке стояла дыбом, и из груди его вырывался с интервалом в пару секунд низкий, почти неслышный рык. Мы вышли и начали подниматься по лестнице.

На улице шел дождь, мелкий, но ровный. Было темно. Очень темно. Сколько хватало взгляда, я не видел ни одного горящего фонаря. Должно быть, с началом атаки Гривейн вырубил своей магией электричество во всем квартале. Сам-то я электричеством не пользуюсь, так что, сидя в подвале, не заметил этого.

Я испытал очень неприятное ощущение тонущего, у которого отняли даже соломину. Если свет не горел, а телефоны не работали, значит, возможно, никаких копов нам на помощь не спешит. Когда мои обереги начали грохотать и вообще нарушать тишину, телефоны уже молчали. А без фонарей более чем вероятно, никто и не заметил в темноте ничего особенного, а и дождь наверняка приглушил звуки. В подобных условиях люди обыкновенно предпочитают оставаться в уюте своих домов, а если кто и услышал чего-нибудь странного, не имея при этом возможности сообщить об этом в полицию, скорее всего, он остался дома и сделал вид, что происходящее его не касается.

Запчасти зомби усеяли верх лестницы, стоянку и маленький газон перед домом. Часть их казалась обгоревшей, часть на вид поплавилась как воск на летнем солнцепеке. На земле виднелось довольно много жирных черных пятен. Я затруднялся подсчитать, сколько зомби уничтожено – но вряд ли меньше, чем сколько я видел их в первые секунды нападения.

Однако у Гривейна их еще хватало. Дождь почти скрывал их из вида, но я все-таки мог разглядеть их, стоявших неподвижно вокруг дома. Десятки неподвижных фигур. Блин-тарарам. Если бы мы предприняли попытку прорваться к машине, мы бы и «мама» не успели сказать. Где-то позади продолжал равномерно ухать сабвуфер.

Возле Жучка стоял Трупные Пятна. На нем было то же пальто, та же широкополая шляпа, да и на морщинистом, покрытом пятнами лице его сохранялось все то же кислое выражение. Тонкие седые волосы шевелились с каждым слабейшим движением воздуха – за исключением нескольких мокрых прядей. Секунду-другую я смотрел на него. Роста дюйма на два или три выше среднего. Черты его казались мне знакомыми, я был в этом совершенно уверен, но никак не мог вспомнить, почему именно. Это раздражало меня засевшей занозой – чертовски раздражало – но мне некогда было разбираться с этим, роясь в памяти.

Баттерс лежал, съежившись, на мокром гравии у ног Трупных Пятен. Он дышал часто, хрипло, уставившись в темноту перед собой.

Трупные Пятна махнул рукой в сторону Баттерса. В ответ я поднял листок с цифрами, помахал им в воздухе и убрал обратно в карман.

— Положите его в машину, — приказал я Трупным Пятнам.

— Сам клади, — отозвался тот хриплым, пропитым голосом.

Мыш уставился на Трупные Пятна и зарычал чуть громче. Я тоже злобно прищурился, но сдержался.

— Томас, — бросил я.

Томас сунул саблю в ножны и, настороженно косясь на Трупные Пятна, поднял Баттерса как ребенка и понес его к машине. Мы с Мышом тем временем присматривали за Пятнами.

— Положи его назад, — скомандовал я.

Томас открыл дверцу и сунул Баттерса на задний диван. Коротышка привалился к стенке и застыл, съежившись. Возможно, в таком состоянии он уместился бы в пакет для покупок из супермаркета.

— Мыш, — произнес я. – В машину.

Мыш прыгнул в салон и устроился на диване рядом с Баттерсом, так и не сводя глаз с Трупных Пятен.

— Хорошо, — кивнул я, передавая обрез Томасу. – Дальнейший порядок действий. Томас, ты сядешь сзади. Пятна, вы сидите на стволе обреза. То есть, я имею в виду, Томас разрядит его вам в задницу, стоит вам выкинуть хоть какой-либо фортель.

Он смотрел на меня с непроницаемым лицом.

— Вы меня поняли.

Он кивнул, сощурив глаза.

— Повторите.

— Я тебя понял, — на этот раз в его хриплом голосе слышалась нескрываемая ненависть.

— Отлично, — сказал я. – Садитесь.

Трупные Пятна подошел к машине. Ему пришлось обойти меня, чтобы сесть в правую дверь, и когда нас разделяли один-два шага, он вдруг застыл. Он стоял так несколько секунд, разглядывая меня с ног до головы.

— Ну, чего? – спросил я.

— Где она? – спросил он. Казалось, он обращается не ко мне, а сам к себе. – Почем ее здесь нет?

— Знаете, я сегодня что-то устал, — сообщил я ему. – Заткнитесь и садитесь в машину.

На короткое мгновение я увидел его глаза, и при этих моих глазах они вдруг вспыхнули смертельной, почти безумной ненавистью. Даже не заглядывая ему в душу, я видел, что Трупные Пятна жаждет моей смерти. В этой жажде не было ничего разумного, ничего осознанного. Он хотел причинить мне как можно больше боли, и он хотел, чтобы я умер. Это читалось в его глазах так отчетливо, словно это было написано у него на лбу крупными буквами.

И все равно он казался мне до ужаса знакомым, хотя – хоть убей! – я не помнил, откуда его знаю.

Я отвел взгляд, чтобы не заглядывать ему в душу.

— Садитесь в машину, — повторил я.

— Я тебя убью, — произнес он. – Может, не сегодня. Но скоро. Я увижу, как ты подохнешь.

— Придется вам занимать очередь, Пятна, — буркнул я ему. – Я слышал, билеты остались только по брони.

Он прищурился еще сильнее и открыл рот, чтобы сказать что-то.

Мыш вдруг испустил предостерегающий рык.

Я напрягся, глядя на Пятна, но он сделал то же самое, что и я. Он вздрогнул и принялся тревожно оглядываться по сторонам. Когда глаза его уставились куда-то мне за спину, взгляд его вдруг расширился.

Томас держал его на мушке, поэтому я повернулся и посмотрел туда же.

Из дождя, из темноты выплывало облако света. Оно надвигалось с угрожающей скоростью, и через пару полных замешательства секунд я понял, что это такое.

Это были призраки.

Окруженная зеленоватым призрачным сиянием, на нас неслась кавалерийская лава – несколько дюжин всадников времен Гражданской войны. К такому зрелищу полагался бы еще грохот сотен подков, но звук доносился негромкий, далекий и напоминал, скорее, бегущее стадо скота. В полупрозрачных руках всадники держали пистолеты и сабли; синие мундиры казались в призрачном свете черными. Один из передних всадников поднес к губам горн, и в ночном воздухе прогремел сигнал к атаке.

Следом за ними верхом на призрачных конях (вид те имели такой, словно их утопили) неслись Ли Хань и Собиратель Трупов. На бедре у вурдалака висел на широкой кожаной лямке тамтам, и тот на всем скаку отбивал на нем бойкий боевой ритм – примитивный, дикий. Алисия сменила одежду и теперь щеголяла в кожаном байкерском прикиде со всеми положенными цепями и шипастыми браслетами. На поясе ее висел изогнутый меч, тяжелый ятаган весьма угрожающего вида. Приблизившись, она послала своего призрачного скакуна на острие атаки, выхватила меч и, раскрутив его над головой, с диким, свирепым смехом устремилась прямо на нас.

— Подстава! – взвыл Трупные Пятна. – Нас предали!

Из тумана вынырнул в гуще своих зомби Гривейн. Он бросил взгляд на приближающегося Собирателя Трупов и испустил полный ярости вопль. Потом поднял руки, и все зомби, которых я мог разглядеть, резко дернулись, а потом бросились навстречу нападающим.

— Убейте их! – ревел Гривейн. Ей-Богу, не вру, в уголках рта его виднелась пена, а глаза прямо-таки горели злобой из-под полей котелка. – Всех убейте, всех!

Трупные Пятна повернулся ко мне и выхватил из рукава маленький пистолет, «Дерринджер». Судя по размерам, и пуля в нем была вряд ли большая, но чтобы убить меня с такого расстояния, хватило бы и маленькой. Я отпрянул назад и направо и упал, пытаясь прикрыться от него машиной. Послышался хлопок, блеснула вспышка. Я крепко приложился боком о гравий. Трупные Пятна обошел машину кругом, явно решив использовать вторую пулю.

У Томаса не оставалось времени на то, чтобы выскочить из машины. Грянул гром, и ветровое стекло моей бедной машинки вылетело вместе с зарядом картечи. Облако картечин и осколков стекла ударило в Трупные Пятна, и он, пошатнувшись, упал.

Я перехватил посох здоровой рукой и с размаху огрел его по запястью. Послышался неприятный хруст, и пистолет вылетел из его пальцев.

Он рассвирепел.

Пржде, чем я сообразил, что происходит, Трупные Пятна навалился на меня сверху и вцепился обеими руками в горло. Я понял, что он вот-вот передавит мне трахею и отчаянно забился – без особого успеха, потому как силой старик, похоже, обладал безумной.

— Моя! – взвизгнул он и встряхнул. Я больно ударился затылком о камни, и в глазах моих вспыхнули славные такие, разноцветные звездочки. – Отдай! – он тряхнул меня еще и еще. – Моя!

Рядом с нами приземлился на четвереньки зомби и повернулся в мою сторону. Мертвые глаза его смотрели, казалось, сквозь меня, но он занес кулак и устремил его точно в мою голову.

Прежде, чем я ощутил удар, в ночи свистнула сабля одного из призрачных кавалеристов и отсекла зомби голову. Из обрубка шеи брызнула черная жижа; голова покатилась по гравию и застыла, продолжая глядеть на меня пустыми глазами.

— Пригнись! – рявкнул Томас. Я перестал сопротивляться Пятнам и вжался спиной и затылком в землю.

Водительская дверь Жучка распахнулась, едва не задела мне по носу и с размаху врезала Пятнам по физиономии. Тот отлетел от меня.

Томас высунулся, чтобы втащить меня в машину, и тут второй наскакавший кавалерист замахнулся на него саблей. Томас дернулся, так что удар пришелся не по шее, а по голове. Лицо и плечо его мгновенно залило кровью, слишком светлой, чтобы спутать ее с человеческой.

Не обращая внимания на рану, Томас схватил меня за шиворот и, стиснув зубы, втащил в машину. Я выудил из кармана ключи и сунул их в замок зажигания, вдавив ногой в пол педаль газа. Двигатель провернулся раз, чихнул и стих.

— Черт! – в ярости вскричал Томас. Воздух над крышкой багажника Жучка прочертила тонкая зеленая линия. Мгновением спустя вторая такая же уткнулась в крышку. Лязгнул металл, и в крышке появилась пулевая пробоина.

Я попытался завести мотор еще раз, и на этот раз он ожил.

— Слава великому Жучку! – заорал я и врубил задний ход. Разбрызгивая колесами гравий, мы тронулись с места и врезались хвостом вперед в самую гущу зомби. Я крутанул руль, нацелив округлую крышку багажника в сторону улицы, и переключил передачу. Краем глаза я успел увидеть, как Собиратель Трупов с занесенным над головой ятаганом налетает на Гривейна. Не отступив ни на шаг, тот извлек откуда-то из карманов своей шинели длинную стальную цепь, которой он перехватил опускавшийся на него клинок и отбил его в сторону.

Алисия взвыла от злости и развернула жеребца для новой атаки, снеся мимоходом голову подвернувшемуся зомби.

Я вдавил в пол педаль газа, и Жук ринулся вперед – прямо на троицу призрачных кавалеристов. Те повернули нам навстречу.

— Ненавижу праздновать труса, — буркнул я и врубил вторую передачу.

Когда столкновение казалось неизбежным, полупрозрачные всадники послали своих призрачных лошадей в прыжок, и они перемахнули через машину и приземлились за ее хвостом. Я не стал давать им шанса развернуться и напасть на нас сзади. Я врубил третью, выскочил на улицу, повернул налево и на полной скорости погнал машину прочь. Только отъехав на несколько кварталов, я сбавил ход настолько, что смог опустить окно.

Ни криков, ни шума боя сюда не доносилось. Дождь глушил звуки, и в сгустившейся позади темноте я не видел никого и ничего. Единственным слышным звуком оставалось далекое уханье сабвуфера, гнавшего в бой Гривейновых зомби, а еще дальше, тихо, но с каждой секундой все громче и громче – сирены.

— Все в порядке? – спросил я.

— Выживу, — буркнул Томас. Он стащил куртку и рубашку, и теперь прижимал последнюю к окровавленной голове.

— Мыш? – спросил я.

Холодный нос с шумом выдохнул мне прямо в ухо, а горячий язык лизнул щеку.

— Хорошо, — вздохнул я. – Баттерс?

Последовало молчание.

Томас, хмурясь, оглянулся на задний диван.

— Баттерс? – повторил я. – Эй, дружище. Земля вызывает Баттерса.

Тишина.

— Баттерс? – встревожился я.

Последовала долгая пауза. Потом кто-то медленно перевел дух.

— Полька не умирает, — произнес он чуть слышно.

Рот мой против воли скривился в свирепой ухмылке.

— Черта с два умирает! – сказал я.

— Верно, — вздохнул Томас. – Куда мы едем?

— Возвращаться мы не можем, — вслух размышлял я. – И с разрядившимися оберегами в этом нет никакого смысла.

— Тогда куда же?

Я остановился на перекрестке и порылся в карманах. Одну из двух вещей, которые я искал, я нашел, вторую – нет.

— Гарри? – покосился на меня Томас. – Что случилось?

— Копия цифр, которую я написал для Гривейна, — ответил я. – Она исчезла. Должно быть, Трупные Пятна выдернул ее, пока мы возились.

— Черт, — буркнул Томас.

Я убрал ключ от дома Мёрфи обратно в карман.

— Ладно. Есть одно место, где мы можем занориться на некоторое время, пока не решим, что делать дальше. Тебя здорово порезали?

— Царапина, — фыркнул Томас. – Выглядит страшнее, чем есть на самом деле.

— Ты ее только продолжай зажимать, — посоветовал я.

— Спасибо, сам знаю, — отозвался Томас, правда, без раздражения.

Я тронул Жучка с места, хмуро глядя в окно.

— Эй, — произнес я. – Ребята, вы ничего не замечаете?

Томас огляделся по сторонам.

— Вроде, ничего. Слишком темно.

Баттерс судорожно втянул в себя воздух.

— Правильно, — произнес он продолжавшим еще немного дрожать голосом. – Слишком темно, — он махнул рукой в сторону окна. – Ведь дома должны быть видны.

Томас выглянул в окно.

— Темно.

— Огни не горят, — негромко сказал я. – Видишь хоть чего-нибудь?

Томас внимательно огляделся по сторонам, докладывая обо всем, что видит.

— Вон там, вроде, костер горит. Фары. Полицейская мигалка. А больше… — он мотнул головой.

— Что случилось? – прошептал Баттерс.

— То, о чем говорила Мэб. Они это сделали, — сказал я. – Наследники Кеммлера.

— Но зачем? – не понял Томас.

— Они думают, что один из них станет завтра вечером богом. Они сеют страх. Хаос. Неуверенность.

— Зачем?

— Мостят дорогу.

Томас ничего не сказал. Остальные тоже промолчали.

Ничего не могу сказать за остальных, но я изрядно струхнул.

Холодная, сырая темень погребальным саваном опустилась на Чикаго.

Глава двадцать четвертая

Дом, в котором жила Мёрфи, достался ей от бабушки — славный домик в районе, построенном еще до того, как в обиход вошли лампочки Эдисона, и в то время как некоторые подобные кварталы пришли в упадок, эта улочка производила впечатление исторического заповедника – гладенькие, аккуратно подстриженные газоны, ухоженные деревья, уютно окрашенные домики.

Я свернул Жучка с улицы, поколебался секунду и повел его дальше – по газону – за дом, к маленькой пристройке, похожую больше на сарайчик для инструментов, спроектированный Человеком – Имбирной Коврижкой. Я заглушил мотор и с минуту сидел, слушая, как тихонько шипит и пощелкивает остывающий агрегат. Стоило мне выключить фары, как вокруг сделалось очень темно. Нога болела как черт-те что. Я испытывал огромный соблазн закрыть глаза и отдохнуть немного, не сходя с места.

Вместо этого я полез в картонный ящик, который вожу с собой в машине рядом с ручником. Порывшись, я нашел рядом с двумя наполненными святой водой воздушными шарами, парой старых носок и тяжелой, проросшей картофелиной похрустывающую пластиковую упаковку. Я разорвал ее, достал пластмассовую трубку. Резко согнул ее и встряхнул. Две жидкости внутри смешались, и трубка засветилась золотисто-зеленым сиянием.

Я выбрался из машины и потащил свою усталую задницу к задней двери. Томас, Мыш и Баттерс шли за мной. Я отпер дверь Мёрфиным ключом и запустил всех внутрь.

Внутри Мёрфиного дома царил… скажем так, ужасно славный уют. Старая викторианская мебель, поношенная, но при этом ухоженная. В убранстве в изобилии присутствовали кружевные салфетки, и вообще, это место производило впечатление этакого… девчачьего, что ли. Когда бабушка Мёрфи отправилась в мир иной, а в дом въехала Мёрфи, она почти ничего не стала менять. Единственным свидетельством того, что здесь проживает самый крутой детектив Чикаго, стала деревянная подставка на каминной полке, на которой красовалась друг под другом пара японских мечей-катан.

Из гостиной я прошел на кухню и полез в тумбочку, где Мёрфи держала спички. Я зажег пару свечей, потом с их помощью нашел пару старых керосиновых ламп и раскочегарил и их.

Пока я занимался этим, вошел Томас, взял светящуюся трубку и, держа ее в левой руке, полез в холодильник.

— Эй, — окликнул я его. – Это не твой холодильник.

— Мёрфи ведь не стала бы жадничать, не так ли? – бросил Томас, не оборачиваясь.

— Дело не в этом, — возразил я. – И он все равно не твой.

— Электричества нету, — отозвался Томас, скрывшись в холодильнике по самые плечи. – Не пропадать же добру. Ага, вот, пицца… И пиво.

Секунду-другую я молча смотрел на него.

— Проверь морозильник, — буркнул я, наконец. – Мёрфи любит мороженое.

— Тоже верно, — согласился он, вылез и оглянулся на меня. – Сиди, Гарри, сиди. Я тебе чего-нибудь принесу.

— Я в порядке, — сказал я.

— Нет, не в порядке. У тебя снова вся нога в крови.

Я удивленно опустил взгляд. Бинты, и правда, насквозь пропитались свежей, темной кровью.

— Черт. Как некстати.

В дверях кухни бледным привидением возник Баттерс. Волосы его растрепались больше обычного, что немудрено, если вспомнить, по какой грязи его сегодня валяли. Очки его пропали, и он подслеповато щурился, глядя на нас. Ссадина на нижней губе распухла и потемнела, и на левой скуле тоже темнел впечатляющих размеров синяк – предположительно, след Гривейнова допроса.

— Дайте мне умыться, — сказал Баттерс. – Потом посмотрю, что у вас с ногой. Ее надо держать в чистоте, Гарри.

— Да вы присядьте, — предложил Томас. – Баттерс, вы проголодались?

— Да, — кивнул Баттерс. – Здесь есть ванная?

— Из коридора, первая дверь слева, — отозвался я. – И, кажется, Мёрфи держит аптечку первой помощи под раковиной.

Баттерс молча шагнул к столу, взял одну свечу и так же молча вышел.

— Что ж, — сказал я. – По крайней мере, сейчас он в относительной безопасности.

— Возможно, — кивнул Томас, не переставая выгружать еду из холодильника на стол. – Им известно, что он ничего не знает. Но ты рискнул своей жизнью ради спасения его. Это может навести их на мысли.

— Что ты имеешь в виду? – не понял я.

— Ты был готов погибнуть ради его спасения. Думаешь, Гривейн настолько знаком с понятием дружбы, чтобы дать этому правильную оценку?

Я поморщился.

— Возможно, нет.

— Вот я и говорю: они могут задуматься, чем же это он для тебя так ценен. И что ты такого знаешь, неизвестного им, — он полез в шкаф и нашел там немного хлеба и крекеры. – Может, это не приведет их ни к каким выводам. А может, и нет. Ему стоит держаться осторожнее.

Я согласно кивнул.

— Вот ты за ним и присмотришь.

Томас подозрительно покосился на меня.

— Думаешь поехать дальше?

— Перекушу и поеду, — кивнул я.

— Не валяй дурака, — сказал Томас. – У тебя нога ранена. Ты и ходишь-то с трудом. Поешь. Поспи немного.

— Некогда, — вздохнул я.

Секунду он смотрел на меня, сжав рот в упрямую линию, потом кивнул.

— Поговорим об этом, когда поедим. Голод располагает к злости. Легко принять неверное решение.

— Не лишено логики, — согласился я.

— Сними куртку. Сядь. Пусть Баттерс осмотрит твою ногу.

— Ее всего-то перевязать надо, — возразил я. – Это я и сам могу.

— Ты меня не понял, балда, — хмыкнул Томас. – Настоящий друг дал бы Баттерсу повозиться с проблемой, с которой тот точно справится. Остальных с него на сегодня хватит.

Я испепелил Томаса взглядом, стащил с себя куртку и прохромал в гостиную.

— С тобой проще иметь дело, когда ты примитивный самовлюбленный говнюк.

— Ну да, я и забыл, насколько ты ограничен, умник, — заметил Томас. – Буду осторожнее.

Я осторожно присел на старый Мёрфин диван. Он скрипнул под моим весом. Мёрфи невелика ростом – думаю, и ее бабушка тоже была такой. Меня не назвать особенно мускулистым, но с моим ростом никто не отнесет меня к легкому весу. Я положил на журнальный столик несколько кружевных салфеток, чтобы не испачкать его кровью, и взгромоздил на него свою истерзанную ногу. Это сняло с раны часть давления; правда, из этого не следовало, что она перестала болеть. Она просто болела чуть менее злобно. Что ж. все лучше, чем ничего.

Я сидел так, пока из коридора не вышел Баттерс с Мёрфиной аптечкой в руках. Я хорошо знаю обычные компактные наборы для оказания первой помощи, которые легко помещаются в автомобильном бардачке. Мёрфи как человек предусмотрительный заменила эту крошечную барсетку на ящик размером с плотницкий.

— Не думаю, чтобы рана была слишком уж серьезной, — сказал я Баттерсу.

— Лучше посмотреть и выяснить, что ничего не нужно, — негромко, но решительно возразил он. Он поставил на столик ящик с медикаментами, керосиновую лампу и ловкими, уверенными движениями принялся разбинтовывать ногу. Сняв последний, насквозь пропитанный кровью слой, он всмотрелся в рану, придвинул лампу ближе и поморщился.

— Ну и месиво. Вы порвали два центральных стежка, — он с извиняющимся видом покосился на меня. – Мне придется заменить их, а то и все остальные постепенно поедут.

Я поперхнулся. Мне очень не хотелось, чтобы меня штопали без анестезии. Или я недополучил своей дозы боли на прошедший день?

— Валяйте, — сказал я.

Он кивнул и начал смывать кровь с кожи вокруг раны. Потом протер пальцы стерилизующими салфетками и натянул пару резиновых перчаток.

— Здесь есть обезболивающий состав. Я использую его, но он ненамного сильнее той штуки, которой вы мажете десны при зубной боли.

— Вы просто давайте побыстрее, — буркнул я.

Он снова кивнул, взял кривую иглу, хирургическую нить, еще раз поправил свет и принялся за работу. Он орудовал довольно быстро. Я изо всех сил старался молчать. Когда он закончил, горло у меня саднило. Ну, не то, чтобы я орал в голос, но только потому, что я душил вопли прежде, чем они вырывались у меня изо рта.

Потом я лежал на диване вялой тушкой, пока Баттерс бинтовал ногу чистыми бинтами.

— Вы уже ведь начали принимать антибиотики? – спросил он.

— Нет пока, — признался я.

Он неодобрительно покачал головой.

— Примите прямо сейчас. Мне даже думать не хочется, чего вы могли насобирать в рану там, у вас дома, — он поперхнулся и немного побледнел. – То есть, Боже мой…

— Это, наверное, худшее из того, что бывает, когда разгуливаешь мертвым, — заметил я. – Всюду за тобой след…

Он улыбнулся мне – ну, по крайней мере, честно попытался улыбнуться.

— Гарри, — произнес он. – Мне очень жаль.

— Чего жаль?

— Я… — он тряхнул головой. – От меня там не было толку. Хуже, чем не было толку. Вы могли пострадать из-за меня.

В дверях кухни появился Томас, бледный и безмолвный. Он двинул бровью, ухитрившись сказать: «Я же говорил,» — не открывая рта.

Я испепелил его взглядом. Он чуть улыбнулся и скрылся обратно на кухню. Баттерс ничего не заметил.

— Не переживайте, — сказал я. – Вам ведь никогда прежде не приходилось переживать такого?

— В смысле зомби, и призраков, и некромантов? – спросил он.

— В смысле, чего угодно, угрожающего жизни. Вообще опасного.

— А… — он помолчал немного. – Нет. Я пытался пойти в армию, но даже шагистики не осилил. Работал в госпитале. Такая же история вышла, когда я пытался стать полисменом. То есть, желание было, но дух подкачал.

— Некоторые просто не созданы для такого, — заверил я его. – И этого нечего стыдиться.

— Ну, да… — сказал он, явно оставшись при своем мнении.

— Вы умеете много такого, чего я не могу, — сказал я и кивнул на свою ногу.

— Но это – это же так просто, — возразил Баттерс. – Я хочу сказать, только термины длинноваты. Но и только, а все остальное не так уж и сложно.

— Да вы сами послушайте, что вы говорите, — возмутился я. – Сидите здесь и на голубом глазу пытаетесь меня уверить в том, что медицина – вещь простая, если не считать терминологии. Вы хоть представляете себе, какой она представляется неучу вроде меня? Каково вообще общаться с образованным человеком вроде вас?

Он отмахнулся.

— Я ведь не гений какой-нибудь, — он нахмурился. – Ну, вообще-то, в техническом смысле… IQ у меня как у гения, но это все ерунда. У многих не хуже. Суть в том, что я практически всю свою зрелую жизнь занимался только этим. Потому и умею делать это неплохо.

— Суть также в том, — сказал я, — что я практически всю свою зрелую жизнь разбирался с зомби, призраками и прочей нечистью, которая пыталась меня убить. Потому я умею делать это примерно так же неплохо. Просто у нас специальности разные. Вот и все. Так что не посыпайте голову пеплом оттого, что не можете делать мою работу так же хорошо, как я.

Он начал собирать со стола окровавленные бинты и обрезки нити, потом стянул с рук перчатки.

— Спасибо, Гарри. Но это еще не все. Я просто… просто думать даже не мог. Когда эти твари схватили меня. Когда он бил меня. Я понимаю, мне нужно было делать что-то, придумать, что делать, но мозг просто отказался работать, — он швырнул что-то в мусорную корзину энергичнее, чем это было нужно. – Я слишком перетрусил.

Я слишком устал, чтобы шевелиться, и в первый раз заметил, как холодно в помещении без куртки. Я охватил себя руками и пытался не дрожать. С минуту я смотрел на Баттерса.

— Со временем это легче, — сказал я.

— Что легче?

— Жить со страхом.

— Он исчезает?

— Нет, — ответил я. – Не исчезает. Иногда даже сильнее становится. Но стоит раз встретить его лицом к лицу, и привыкаешь терпеть его. Даже использовать иногда.

— Не понимаю, — пробормотал он.

— Страх не может причинить боль, — сказал я. – И убить не может.

— Ну, с технической точки зрения…

— Баттерс, — перебил я его. – Только не приводите мне статистику разрывов сердца и всего такого. Это часть нашей жизни. Этакий звоночек, предохранитель. Не более того. Он предупреждает нас об опасности. Он предназначен для того, чтобы помочь вам выжить. А не обездвиживать до состояния, когда вы можете сделать этого.

— Могу представить эмпирические доказательства обратного, — произес Баттерс с горькой иронией.

— Это все потому, что вы не задумывались об этом прежде, — возразил я. – Вы реагировали на страх, но никогда не использовали его осознанно. Просто надо настроиться на то, чтобы преодолеть его.

Секунду он помолчал.

— И только? – произнес он, наконец. – Просто настроиться, и – фьють – все будет по-другому?

— Нет. Это только первый шаг. Потом придется делать новые. Подумайте об этом немного. Может, это вам никогда больше не пригодится. Но по крайней мере, вы будете готовы на случай, если случится что-нибудь еще.

Он закрыл аптечку.

— Вы хотите сказать, все позади?

— Для вас – да, — заверил я его. – Гривейн знает, то у вас нет того, что ему нужно. Ему нет больше смысла искать вас. Черт, если уж на то пошло, мне кажется, вы просто оказались в неудачном месте в неудачное время, когда он пришел туда с поисками. Гривейну сошел бы любой, обладающий доступом к трупам и способностью найти, куда Костлявый Тони спрятал флэшку. Вы свою роль в этом спектакле сыграли.

Баттерс даже зажмурился на мгновение.

— Ох, слава Богу, — он виновато покосился на меня. – Простите. Я хочу сказать, я вовсе не против быть рядом с вами, но…

Я вяло улыбнулся.

— Я понимаю. Ярад, что с вами все в порядке, — я опустил взгляд на ногу. – На вид славно и аккуратно. Спасибо, Баттерс. Вы хороший друг.

Он хмуро посмотрел на меня.

— Правда?

— Правда.

Мне показалось, плечи его чуть расправились.

— Хорошо.

В дверях кухни снова появился Томас.

— Газовая плита. Горячая еда, чай. Сахару?

— Пару тонн, — сказал я.

— Мне не надо, — сказал Баттерс.

Томас кивнул и скользнул обратно.

— Послушайте, — произнес Баттерс. – Как так вышло, что я ваш друг, а вы мне важной вещи не сказали?

— Какой это? – не понял я.

Баттерс сделал неопределенный жест в направлении кухни.

— Ну, что вы, типа… ну, гей.

Я потрясенно уставился на него.

— То есть, не поймите меня неверно. Сейчас двадцать первый век. Вы можете жить так, как считаете нужным, и не станете от этого хуже.

— Баттерс… — начал я.

— И потом, посмотрите на этого парня. То есть, я хочу сказать, вот я – я даже не гей. И то от его внешности балдею. Как вас винить?

Из кухни донеслось сдавленное хрюканье.

— Ох, заткнись! – рявкнул я Томасу.

Хрюканье сделалось чуть тише.

— Но вы бы хоть предупредить могли, — продолжал Баттерс. – Мне кажется, вы могли бы и не скрывать, Гарри. Я вам не судья. Я вам слишком многим обязан.

— Я не гей, — запротестовал я.

Баттерс сочувственно кивнул мне.

— Ну да, конечно.

— Да нет же!

Баттерс поднял руки.

— Не мое дело вмешиваться, — сказал он. – Потом, как-нибудь. И вообще, не мое это дело.

— Ох, чтоб вас, — пробормотал я.

Из кухни вышел Томас с тарелками, полными дымящейся подогретой пиццы, бутербродов с жареной говядиной и крекеров, на которых запеклись аппетитные ломтики сыра. Он поставил все это на столик, вышел и вернулся с несколькими бутылками холодного пива. В третий заход он принес горячий чай. Он налил мне чашку чая, наклонился и нежно чмокнул в волосы.

— Кушай на здоровье.

Баттерс сделал вид, что ничего не замечает.

Я двинул Томаса локтем в ребра.

— Дай мне эту чертову пиццу, покая я тебя не убил.

Томас вздохнул.

— У него случается такое настроение, — доверительно сообщил он Баттерсу.

Я забрал у Томаса пиццу и наклонился к столу, чтобы взять пиво. Мыш, все это время лежавший у окон и вглядывавшийся в темноту, встал и повел носом в сторону еды.

— Ах, да, — спохватился Томас. – Твои антибиотики, — он положил мне на тарелку пару таблеток.

Я зарычал на него, проглотил таблетки, запил их пивом и принялся за пиццу, бутерброды и крекеры с сыром. При этом я не забывал делиться с Мышом – пока Томас не взял со стола последний бутерброд и не положил его на пол перед Мышом.

Я допил пиво и устроился поудобнее с чашкой чая. Я даже не осознавал, насколько проголодался, пока не начал есть. Чай был сладкий и горячий, но не слишком. Чтобы его можно было пить, не боясь обжечься. Возбуждение боя и бегства постепенно спадало, и я начинал ощущать себя более-менее человеком. Боль в ноге стихла, и под конец сделалась едва заметной.

Я вдруг подозрительно покосился на забинтованную ногу.

— Эй!

— Ммммм? – спросил меня Томас.

— Сукин сын. Ты дал мне не антибиотики.

— Нет, не их, — без тени стыда признал Томас. – Болеутоляющее. Ты же идиот. Тебе надо отдохнуть, пока ты не угробился.

— Сукин сын, — повторил я. Диван у Мёрфи и впрямь был чертовски удобный. Я допил чай и вздохнул. – Может, ты и прав.

— Еще бы, — ухмыльнулся Томас. – Да, кстати, вот антибиотик, — он протянул мне капсулу, и я запил ее последним глотком чая. Томас взял у меня чашку, а потом помог подняться на ноги. – Пошли. Отдохнешь часа три-четыре. Потом решишь, что делать дальше.

Я буркнул что-то нечленораздельное. Томас помог мне доковылять до одной из темных спален, и я рухнул на мягкую кровать, слишком усталый, чтобы злиться. Слишком усталый, чтобы не спать. Я смутно помню, как стащил с себя рубашку, башмаки и накрылся мягким, тяжелым одеялом. А потом не осталось ничего, кроме блаженных темноты, тепла и тишины.

Последнее, о чем я подумал, прежде чем уснуть, это что одеяло слегка пахло мылом, и солнцем, и земляникой.

От него пахло Мёрфи.

Глава двадцать пятая

Мне приснился сон. Странный сон: в нем я принимал горячую ванну.

Я блаженствовал в воде, бившей в меня с разных сторон из дюжины форсунок. И температура была в самый раз: достаточно горячая, чтобы прогревать до костей, но не обжигающая, и она смывала боль и зуд.

Нет, правда, странный сон: я ни разу в жизни не принимал горячую ванну.

Я открыл глаза и медленно огляделся по сторонам. Ванна была вмонтирована в пол того, что более всего напоминало естественный грот. Неяркий, красноватый свет исходил от подобия лишайника, который рос на свисавших с потолка сталактитах.

Опять-таки странно: в пещерах вроде этой я тоже никогда не бывал.

— Ау? — крикнул я в пространство, и голос мой пошел гулять эхом по пустой пещере.

Я услышал какое-то движение, и из-за выступа скалы вышла женщина. Немного выше среднего роста, с шелковистыми волосами, золотым водопадом падавшими ей на плечи. Одежду ее составляла белоснежная шелковая туника, подхваченная на талии белым же шнуром. Удачный наряд: он не выставлял напоказ ничего вызывающего, но и не позволял не обратить внимания на красоту тела, которое прикрывал. Глаза ее голубизной напоминали октябрьское небо в солнечный день, кожа... в общем, впечатление она производила оглушительное.

— Привет. Я думаю, самое время нам поговорить, — произнесла она. — У вас выдался утомительный день. Мне показалось, комфортное окружение придется вам по вкусу.

Несколько секунд я молча смотрел на нее. Я лежал в воде голый — уже хорошо. Вода в ванне бурлила, что делало поверхность ее непрозрачной, что тоже было хорошо. Это давало возможность не стесняться реакции на ее присутствие.

— Кто вы?

Золотые брови ее изогнулись в легкой улыбке. Она села на каменный пол рядом с ванной и охватила руками колени.

— А сам ты еще не догадался?

Я еще раз внимательно посмотрел на нее.

— Ласкиэль, — произнес я вполголоса.

Женщина с улыбкой кивнула.

— Разумеется.

— Тебя здесь не может быть, — сказал я. — Я замуровал тебя под полом моей лаборатории. Ты у меня в плену.

— Конечно, — согласилась она. — То, что ты видишь — не настоящая я. Можешь считать меня отражением настоящей Ласкиэли, обитающим у тебя в сознании.

— Чем-чем?

— Эта форма моего сознания поселилась в тебе, когда ты принял решение коснуться монеты, — объяснила Ласкиэль. — Я отпечаток. Копия.

Я поперхнулся.

— Значит, ты живешь у меня в голове. И можешь со мной разговаривать?

— Теперь могу, — кивнула Ласкиэль. — Теперь, когда ты принял решение применить то, что я тебе предлагала.

Я сделал глубокий вдох.

— Адский Огонь. Я использовал Адский Огонь для усиления собственной магии.

— Ты поступил так осознанно, — подтвердила она. — И в результате этого я могу теперь являться тебе в твоем сознании, — она улыбнулась. — Если честно, я давно мечтала с тобой познакомиться. Ты на порядок интереснее большинства тех, кому меня передавали.

— Ты... гм... — пробормотал я. — Ты не слишком похожа на демона.

— Будь добр, не забывай, что я не всегда проживала в Аду. Я туда только переехала, — она окинула себя критическим взглядом. — Или мне добавить крылья? Арфу? Золотой нимб?

— Почему ты спрашиваешь у меня? — удивился я.

— Потому, что я что-то вроде гостя, — ответила она. — Мне ничего не стоит менять внешность по вкусу хозяина.

— Умгум, — сказал я. — Если ты мой гость, убирайся вон.

Она рассмеялась, и в смехе ее не слышалось ни искушения, ни музыки. Обычный смех — сердечный, искренний.

— Боюсь, это невозможно. Взяв монету, ты сам пригласил меня. Ты не можешь просто прогнать меня.

— Отлично, — буркнул я. — Это сон. Я проснусь. До скорого.

Я сделал усилие, какого обычно достаточно, чтобы проснуться.

И ничего не случилось.

— Возможно, это болеутоляющее, — предположила Ласкиэль. — И, в конце концов, ты очень устал. Похоже, мы все-таки проведем некоторое время вместе.

Я злобно посмотрел на нее.

— Чего ты хочешь?

— Сделать тебе предложение, — сказала она.

— Отвечу сразу: нет, — буркнул я. – А теперь давай возвращаться к обычному, по графику сну.

Она обиженно надула губы, потом снова улыбнулась.

— Мне кажется, ты все-таки хочешь выслушать меня, — произнесла она. – В конце концов, это твой сон, не мой. Если бы ты хотел, чтобы я ушла из него, неужели ты считаешь, что не смог бы добиться этого?

— Может, это твоя горячая ванна, — предположил я.

— Я вижу, ты никогда не пробовал такого, — заметила Ласкиэль. Она тронула воду кончиком пальца ноги и улыбнулась, — А я принимаю, и часто. Тебе нравится?

— Ничего, — согласился я, пытаясь сделать вид, будто не считаю это самым приятным, что может быть для усталого, избитого тела. – Ты ведь знаешь все, что я знаю, а?

— Я существую в твоем сознании, — ответила она. – Я вижу то, то видишь ты. Ощущаю то, что ты. Узнаю то, что ты – и еще больше.

— Что это должно означать? – спросил я.

— Что я могу сделать много хорошего, — улыбнулась она. – Я обладаю знаниями и памятью жизни длиной две тысячи лет и бесконечных тысяч других жизней. Я знаю много такого, что может оказаться тебе полезным. Я могу наставлять тебя. Обучить тебя тайнам твоего ремесла, не известным ни одному смертному. Делиться с тобой памятью и образами того, что ты и представить себе не можешь.

— Но конечно же, все это знание, и власть, и полезные советы обойдутся мне всего в три несложных инсталляции девятьсот девяносто пятой версии плюс доставка и наладка?

Падший ангел вопросительно изогнула золотую бровь.

— Или к этому еще прилагается подарочный набор ножей, достаточно крепких, чтобы перерезать гвоздь, но способных резать помидоры вот так.

Она посмотрела на меня без тени улыбки.

— Ты даже вполовину не так забавен, как им себя считаешь.

— Ну, надо же было ответить как-то на твое предложение растлить и поработить меня. Плоские шутки показались мне самыми подходящими – ведь ты, наверняка, шутишь.

Ласкиэль задумчиво надула губы. Это навело меня на всякие мысли – например, о том, какой мягкий у нее рот.

— Ты думаешь, я хочу именно этого? Раба?

— У меня была хорошая возможность посмотреть, как вы, ребята, работаете, — заметил я.

— Ты имеешь в виду последнее воплощение Урсиэля, да?

— Да. Он совершенно сошел с ума. Изломанный безумец. Я не горю желанием становиться таким же.

Ласкиэль закатила глаза.

— Ох, прошу тебя. Урсиэль – безмозглый громила. Ему безразлично, что случится с держателем его монеты, ему важно только чтобы у него была возможность напиться крови – и чем чаще, тем лучше. Я веду себя совсем по-другому.

— Ни капельки в этом не сомневаюсь.

Она пожала плечами.

— Твои насмешки не отменяют очевидной истины. Некоторые из моего племени предпочитают доминировать во взаимоотношениях со смертными. Те же, кто мудрее, считают, что взаимовыгодное партнерство практичнее и приятнее для обеих сторон. Ты ведь видел, как сосуществуют Никодимус с Андуриилом, не так ли?

— Не обижайся, но как только мне покажется, что я превращаюсь во что-то, хоть отдаленно напоминающее Никодимуса, я сам себя ломом проткну. Типа, в одно ухо входит, из другого выходит.

На лице ее обозначилось неприкрытое удивление.

— Почему?

— Потому, что он чудовище.

Ласкиэль покачала головой.

— С твоей точки зрения, возможно, и так. Но тебе очень мало известно о нем и его целях.

— Черта с два неизвестно. Например, его целью было убить меня, двух моих друзей и Бог знает, сколько невинных людей этой своей чумой. И он убил другого моего друга.

— К чему это ты? – спросила Ласкиэль. Нет, она и впрямь искренне не понимала.

— К тому, что он пересек черту дозволенного. И я никогда не буду играть в его команде. Он не заслуживает ни понимания, ни сострадания. С моей стороны уж наверняка. И рано или поздно его ждет расплата.

— Ты желаешь уничтожить его?

— В идеальном мире он исчез бы лица земли, и я никогда больше не услышал бы о нем, — кивнул я. – Но я сделаю все, что в моих силах

Несколько секунд она задумчиво молчала, потом медленно кивнула.

— Очень хорошо, — сказала она. – Я уйду. Только позволь мне подбросить тебе одну мысль?

— Если ты после этого уйдешь.

Она улыбнулась, вставая.

— Я понимаю твое нежелание допустить кого-то другого к контролю над твоей жизнью. Это омерзительное ощущение – понимать, что кто-то диктует каждый твой шаг, навязывает тебе неприемлемый для тебя код поведения, отказывает тебе в праве выбора, в праве следовать устремлениям твоего сердца.

— Еще какое омерзительное, — согласился я.

Падший ангел улыбнулся.

— Тогда поверь мне, я абсолютно точно знаю то, что ты чувствуешь. Все Падшие знают.

В животе у меня похолодело, несмотря на горячую ванну. Я неуютно поерзал в воде.

— В этом мы с тобой схожи, чародей, — сказала Ласкиэль. – Ты можешь мне не верить, но хотя бы на мгновение представь себе, то я делаю свое предложение искренне. Я многим могу помочь тебе – и ты сможешь и дальше жить своею жизнью, в соответствии со своими ценностями. Я могу удесятерить твои силы во имя добра, которое ты творишь.

— Власть у меня будет слишком большая и ужасная. А благодаря мне Кольцо обретет еще большее могущество и станет еще опаснее, — хмыкнул я.

— Как Гэндальф говорил Фродо, — с улыбкой кивнула Ласкиэль. – Но я не уверена, что сравнение верно. Тебе не обязательно брать монету, если что-то в ней тебя смущает. Помощь, которую я могу предложить тебе в моей нынешней форме, так сказать, теневой, имеет ограничения по сравнению с той, что была бы, если бы ты принял монету, но и она весьма и весьма существенна.

— Кольцо, монета – какая разница? Так или иначе, физический объект всего лишь символ – символ власти.

— Я всего лишь предлагаю тебе преимущества моего знания и опыта, — возразила она.

— Ну да, — кивнул я. – Силу. Силы у меня и так больше, чем стоило бы.

— Именно поэтому из всех смертных ты обращаешься с ней наиболее ответственно.

— Возможно, да, — сказал я. – Возможно, нет. Я знаю, как это делается, Ласкиэль. Первая доза бесплатна. Цена повышается потом. С каждой новой дозой.

Она смотрела на меня своими небесно-голубыми глазами.

— Допустим, я положусь на твою помощь раз – много ли времени пройдет, пока я не решу, что мне нужно еще немного? И много ли времени пройдет прежде, чем я не начну долбить пол у меня в лаборатории, когда решу, что для того, чтобы выжить, мне просто небходима твоя монета?

— И что? – негромко спросила она. – Если тебе действительно нужно будет выжить?

Я выпрямил спину и вздохнул. Потом закрыл глаза, напрягая волю, и немного поменял сон, в котором мы находились – так, чтобы горячая ванна исчезла, а я стоял, одетый, лицом к ней на каменном полу пещеры.

— Если дело дойдет до такого, надеюсь, я умру не без стиля. Потому что я не собираюсь заключать контракта с Преисподней. Даже вербоваться в адский Иностранный Легион.

— Очаровательно, — сказала Ласкиэль и улыбнулась мне.

Видит Бог, она была прекрасна. И не только физической красотой или чувственностью. Она буквально светилась пульсирующей, горячей жизнью, энергией, которой хватило бы, чтобы зажечь звезду. Улыбка ее вызывала те же эмоции, что и восход солнца или касание первого весеннего ветерка. От нее хотелось засмеяться, и побежать, и прыгать вокруг нее, как в солнечные дни детства, которого я почти не помню.

Но я не тронулся с места. Красота может быть и опасна. Огонь тоже прекрасен, но он, если обращаться с ним неосторожно, может обжечь, а может и убить. Я смотрел на ее красоту, и ощущал исходящее от нее тепло, и сдерживался, чтобы не тянуться к ней.

— Я не очарователен, — сказал я. – Я такой, какой есть. Я далек от идеала, но это я. Я не заключаю с тобой никаких сделок.

Ласкиэль с задумчивым выражением кивнула.

— Ты часто погорал, заключая сделки в прошлом, и ты не желаешь повторить этого еще раз. Ты боишься договариваться со мной или со мной подобными – и у тебя есть на то основания. Я сомневаюсь, питала ли бы я и дальше уважение к тебе, прими ты мое предложение ценой потери лица – при том, что я делаю его искренне.

— Ха. И как это меня не сокрушило под весом твоего уважения.

Она от души рассмеялась.

— Я восхищена твоей волей. Я и сама упрямое создание, и мне кажется, наш союз мог бы выйти крепким, если со временем до этого все-таки дойдет.

— Этого не случится, — отрезал я. – Я хочу, чтобы ты ушла.

— Устал от моего общества?

— Типа того.

Она склонила голову.

— Как тебе угодно, мой хозяин. Но я желаю, чтобы ты хотя бы обдумал мое предложение. Если ты захочешь побеседовать со мной еще раз, тебе достаточно просто позвать меня по имени.

— Не позову, — заверил я ее.

— Как тебе угодно, — сказала она.

А потом она ушла, и в пещере сразу стало темно и одиноко. Я перевел дух и вернулся к своим обычным, одиноким снам.

Я слишком устал, чтобы помнить, была ли хоть в одном из них горячая ванна.

Глава двадцать шестая

Я спал крепко и проснулся, когда солнце давно уже встало. Я услышал незнакомые голоса и, прислушавшись, понял по интонациям и звучанию, что это говорит радио. Я встал и обтерся мокрым полотенцем в ванной. Конечно, это было не так приятно, как горячая ванна, и даже не так, как душ, но мне ужасно лень было совать свою больную ногу в пластиковый мешок для мусора и туго перетягивать его веревкой или пластырем, чтобы не намочить бинты.

Одежды своей я не нашел, поэтому вывалился из спальни босиком и в мятых штанах. Большую часть штанины у меня срезали накануне в больнице, а остаток растрепался рваной бахромой. У зеркала в коридоре я задержался и полюбовался на свое отражение.

Я выглядел шуткой. Неудачной шуткой.

— …загадочное отключение электроэнергии продолжается, — говорил диктор. – Собственно, трудно предсказать, как долго еще мы сможем продолжать передачу, как невозможно определить, сколько людей ее сейчас слышат. Аккумуляторы работают ненадежно, аварийные дизель-генераторы в городе по непонятной причине выходят из строя, да и остальные двигатели внутреннего сгорания, включая автомобильные, ведут себя непредсказуемо. Телефонная сеть работает с перебоями, а сотовые телефоны фактически бесполезны. Аэропорт О’Хара, как вы, наверное, и сами догадались, полностью закрыт, и это вносит сумятицу в расписание рейсов по всей стране.

Томас стоял на кухне у газовой плиты. Он жарил оладьи и слушал старенький Мёрфин транзисторный приемник, стоявший рядом на тумбочке. Он кивнул мне, приложил палец к губам и выразительно покосился на радио. Я кивнул, скрестил руки на груди и, прислонившись к дверному косяку, принялся слушать продолжение выпуска новостей.

— Официальные власти воздерживаются от комментариев по поводу происходящего, хотя администрация мэра опубликовала заявление, в котором в качестве причины аномальных событий называется повышенная солнечная активность.

Томас фыркнул.

Диктор продолжал болтать.

— Это объяснение не вызывает особого доверия, поскольку в пригородах южнее Джолье все городские сети функционируют нормально. Остальные источники выдвигают самые различные предположения от масштабного розыгрыша на Хэллоуин и до взрыва какого-то электромагнитного устройства, импульс которого нарушил работу городских энергосистем. По последним сообщениям пресс-конференция по этому вопросу назначена на вторую половину дня. Мы будем оставаться в эфире до окончания нынешнего кризиса, чтобы держать вас в курсе собы…

Голос диктора прервался треском атмосферных разрядов. Томас протянул руку и выключил радио.

— Двадцать минут уже слушаю, — сообщил он. – Чистый сигнал шел дай Бог, чтобы пять минут из них.

Я хмыкнул.

— Ты понимаешь, что происходит?

— Возможно, — кивнул я. – Где Баттерс.

Томас мотнул головой в сторону задней двери.

— Пошел прогулять Мыша.

Я сел на табуретку у маленького кухонного стола, чтобы снять вес с больной ноги.

— Сегодня будет еще хлопотнее, — сказал я.

Томас перевернул оладью на сковородке.

— Все те же наследники Кеммлера?

— Угу, — подтвердил я. – И если Мэб права насчет того, что они собираются сделать, кому-то необходимо остановить их до полуночи.

— Почему?

— Потому что после этого я вообще не уверен, что их возможно будет остановить.

Брат кивнул.

— Думаешь, сможешь одолеть их?

— Они бьются друг с другом, — сказал я. – Они больше боятся своего же брата-некроманта, чем меня.

— Гм, — хмыкнул Томас. – Но ты думаешь, ты справишься с ними?

— Нет?

— Тогда то, о чем ты говоришь, чувак, не героизм даже. Это просто самоубийство.

Я покачал головой.

— Мне не обязательно убивать их. Мне нужно только остановить их. Если я сыграю все правильно, мне вообще не нужно будет ни с кем драться.

Томас перевернул другую оладью. Поджаренная сторона вышла идеального, светло-коричневого цвета.

— И как ты собираешься это проделать?

— Для того, чтобы у них выгорели все их игры в бога, им необходимы две вещи, — сказал я. – Эрлкинг и знания «Слова Кеммлера». Если я лишу их и того, и другого, весь бум-тарарам отменяется.

— Ты разгадал эти цифры?

— Нет.

— Тогда… что? Ты собираешься напасть на Эрлкинга, чтобы не дать ему показаться?

Я мотнул головой.

— Из того, что рассказала Мэб, у меня сложилось впечатление, что Эрлкинг выступает в той же весовой категории, что она.

— А она крутая? – спросил Томас.

— Круче некуда.

— Значит, убить Эрлкинга ты не можешь. Тогда что?

— Я сам призову его.

Он удивленно выгнул бровь.

— Послушай, каким бы он там ни был могущественным, он не может находиться в двух местах одновременно. Если я призову его и, типа, займу чем-нибудь, наследники не смогут призвать его на свою церемонию.

Он кивнул.

— И как ты собираешься призывать его?

— Книга, — ответил я. – Наверняка это одна из песен или стихов. Где-то среди них прячется заклинание, имеющее привлечь внимание Эрлкинга.

— Но книги у тебя больше нет, — заметил Томас.

— Угу, — кивнул я. – Над этой загогулиной я еще не поработал.

Томас кивнул, выскреб со дна миски остаток теста и плюхнул его на сковородку.

— Даже если тебе удастся придумать, как призывать Эрлкинга, тебе не кажется, что он может быть, того, типа, опасен?

— Возможно. Но ко мне он безразличен. А значит, не так опасен, как любой из наследников – тот, заделавшись богом, наверняка решит расквитаться со мной за некоторые доставленные неприятности, — я пожал плечами. – И потом, в этом случае единственный, кому будет грозить опасность – это я.

— А вот и нет, — возразил Томас. – Я буду с тобой.

Почему-то я не сомневался в том, что он скажет что-нибудь в этом роде. И все равно мне было приятно слышать это. Конечно, Томас – штучка с ручкой, и он далеко не всегда самый приятный человек в мире – и все же он мой брат. Он меня не бросит.

Тем труднее для меня было произнести следующие слова.

— Тебе нельзя,— сказал я.

Выражение лица его разом сделалось нейтральным.

— Из-за Мавры?

— Нет, — мотнул головой я. – Потому, что я собираюсь задействовать Белый Совет, — Томас уронил лопатку на пол. – Придется, — объяснил я. – В прошлый раз, чтобы одолеть Кеммлера и его учеников, им пришлось собрать всех Стражей. Возможно, мне не удастся предотвратить появление Эрлкинга. Если это случится, кто-то должен напрямую помешать наследникам. Я этого не могу. А Стражи могут. Только и всего.

— Ясно, — произнес он. – Но это не объясняет того, почему я не могу пойти с тобой.

— Потому, что для них ты, Томас, всего лишь вампир Белой Коллегии, с которым мне полагается находиться в состоянии войны. Это может дать тем членам Совета, кто меня не любит, повод усомниться в моей верности. И даже если они поверят, что я не действую против Совета, и что я не нахожусь под твоим влиянием, они все равно будут относиться к тебе с подозрением. Они потребуют заверений в том, что ты с нами.

— Они будут использовать меня, — вполголоса произнес Томас. – Использовать против тебя.

— Они с радостью используют нас обоих друг против друга. Вот почему тебя не должно быть поблизости, когда они появятся.

Томас повернулся и внимательно посмотрел на меня.

— А как быть с Мёрфи? Если ты впутаешь в это дело Совет, Мавра же ей всю жизнь переломает.

Я задумчиво пожевал губу.

— Мёрфи не хотела бы, чтобы я, защищая ее, рисковал жизнью невинных людей. Если один из наследников превратится в темного бога, погибнет куча народа. Она не простит мне, если я спасу ее такой ценой, — сказал я. — И потом, в данном случае речь идет не о поисках "Слова". Только о том, как остановить наследников. Я и в этих условиях смогу достать Мавре эту чертову книгу и выполнить условия сделки.

Томас сделал глубокий вдох.

— Думаешь, это разумно?

— Не знаю, — признался я. — Она не жива в полном смысле этого слова. Я сомневаюсь, чтобы Кеммлеровы технологии сочетались с той магией, которую она практикует.

— Если так, — не успокаивался Томас, — зачем ей эта книга?

Чертовски хороший вопрос. Я потер глаза.

— Все, что мне ясно пока, это то, что мне необходимо остановить наследников. И защитить Мёрфи.

— Если Совет узнает, что ты собираешься использовать их для того, чтобы отдать книгу Кеммлера вампиру Черной Коллегии, тебе могут грозить большие неприятности.

— Ну, если и случатся, то очень ненадолго, — заметил я. — Стражи казнят меня, не сходя с места.

— Боже. И ты на это идешь? От рук своих же.

— Привык уже.

С минуту мы оба молчали.

— И ты хочешь, чтобы я отсиживался в стороне, — нарушил тишину Томас. — Не хочешь, чтобы я помог?

— Я как-то выбора особого не вижу, — сказал я. — А ты?

— Ты мог бы просто выйти из игры. Мы могли бы улететь в Арубу, или еще куда.

Я только посмотрел на него.

— Ну ладно, — сдался он. — Ты не отступишься. Я просто надеялся на лучшее — ведь могу я надеяться, или нет? Мне просто тошно при мысли о том, что придется сидеть в стороне, когда тебе, возможно, понадобится моя помощь, — он вдруг нахмурился. — Сукин сын вонючий! Ты нарочно это делаешь, чтобы защитить меня, да?

— Ну, выглядит так, — сказал я. — Считай это платой за твои таблетки.

Он поморщился, но кивнул.

— И спасибо, — добавил я вполголоса. — Ты говорил дело. Отдых был мне необходим.

— Еще бы не дело, — хмыкнул Томас. — Ты бы на себя тогда посмотрел — словно вот-вот в обморок брякнешься. Да у тебя и сейчас вид так себе.

— Я жрать хочу. Ты эти оладьи на завтрак готовишь — или так, для украшения?

— Поиздевайся здесь еще, — отозвался Томас. Он вывалил готовые оладьи из миски на тарелку и поставил ее на стол рядом с бутылкой кленового сиропа. — Вот. С днем рождения.

Я зажмурился. Потом посмотрел на оладьи. Потом — на него.

— Мне, конечно, полагалось бы вручить тебе подарок, но... — он пожал плечами.

— Нет, — пробормотал я. — То есть, нет, все о'кей. Я просто не ожидал, что ты об этом помнишь. С тех пор, как Сьюзен уехала, никто не вспоминал о моем дне рождения.

Томас положил оладий на себе и поставил на стол чистую тарелку для Баттерса. Потом сел за стол и принялся за еду. Сиропом он оладьи не поливал.

— Только не превращай это черт-те во что. Я, типа, сам удивляюсь, что вспомнил, — он кивнул сам себе и сменил тему. — Значит, ты думаешь, это Гривейн и Собиратель Трупов выключили свет?

Я мотнул головой.

— Оба напрягались по полной, пытаясь собрать под свое начало побольше мертвяков. Потому Собиратель и наскакала на Гривейна с мечом, потому ему и пришлось защищаться от нее физически.

— Тогда кто это сделал?

— Коул, — ответил я. — Его вчера вечером не видно и не слышно было. Я так думаю, он был слишком занят, устраивая это, чтобы заниматься разборками с Гривейном и Собирателем.

— Но почему Коул?

— Потому, что заклинание для этого требуется самого большого калибра. Спроси меня вчера, и я бы ответил, что такое вообще невозможно. Не знаю, как он это проделал, но... — я поежился. — Его магия сильнее моей. И даже по тому, что я видел из его техники, у него и навыков больше. Если он так же хорош в томатургии, как в призвании духов, чародея сильнее его я еще не встречал.

— Не уверен, что то, "как" он это проделал, так же важно, как "зачем", — заметил Томас.

Я кивнул.

— Он получает уйму преимущества. Парализует силовые структуры смертных. Отвлекает копов и всех прочих, чтобы те не мешались у него под ногами.

— Но это только один повод. Ты говорил что-то насчет мощения пути?

— Умгум, — я прожевал оладью с сиропом. — Черная магия очень тесно связана со многими негативными эмоциями — особенно страхом. Поэтому если ты делаешь что-то, напугавшее чертову уйму народа, ты делаешь среду более благоприятной для черной магии. Этот трюк сеет хаос. Приводит в расстройство множество людей. И наверняка поможет главному шоу, намеченному на первое ноября — точнее, на сегодняшний вечер.

— Ты уверен, что на сегодня?

Я кивнул.

— Совершенно. Хэллоуин ведь. Барьеры между миром смертных и миром духов сегодня слабее всего. Если им нужно как можно больше духов, чтобы пожрать для увеличения собственной силы, наловить их легче всего сегодня. Все фокусы с черной магией, что устраивают они по всему городу — это часть такой подготовки. Создают спиритические завихрения. И облегчают применение все больших объемов черной магии.

Томас слушал меня, кивал и ел.

— И как, интересно, — спросил он, прожевав, — ты собираешься вызвать Совет, если телефоны отключены?

— Альтернативные каналы связи, — ответил я. — Пошлю гонца.

— А мне в это время, — произнес Томас не без горечи, — что, сложа руки сидеть?

— Нет, не сложа руки, — заверил я его. — Тебе предстоит рассчитать, откуда им удобнее всего призывать самых древних духов. И еще, я оставлю тебе копию цифр Костлявого Тони. Попробуй понять, что они означают.

Он погонял по тарелке кусок оладьи.

— Древние духи приходят с кладбища, так?

— Возможно, — согласился я. — Однако порой они привязаны не к географическим точкам, но к тем или иным предметам. Посмотри, что удастся нарыть насчет захоронений и археологических раскопок североамериканских индейцев. По давности они примерно соответствуют тому, что нужно наследникам.

— Ясно, — кивнул Томас — без особой, правда, убежденности в голосе. — И ты хотел еще, чтобы я подумал над цифрами.

— Вместе с Баттерсом, — уточнил я. — Он может помочь по обоим направлениям. Он чертовски сообразителен.

— Если он, конечно, захочет помогать, — заметил Томас. — Он вполне может решить забрать фишки и выйти из игры, пока еще жив.

— Если он так сделает, придется тебе поработать в одиночку, — сказал я. — Но мне кажется, он не захочет.

Дверь со двора распахнулась, и в кухню ввалились Баттерс с задыхающимся Мышом на поводке. Пес, прихрамывая, подошел ко мне, ткнулся мокрым носом в руку и дождался, пока я почешу его за торчащим под неправильным углом ухом.

— Кто и что не захочет? — поинтересовался Баттерс. — Ого, оладьи! А мне осталось?

— На плите, — сказал Томас.

— Класс.

— Баттерс, — повернулся я к нему. — Послушайте, в принципе, вы вольны дальше делать все, что считаете нужным. Если хотите, я отвезу вас домой после завтрака.

Он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.

— Конечно, хочу. Октоберфест ведь сегодня, и конкурс.

Томас выразительно покосился на меня.

Баттерс посмотрел на меня, потом на него, потом опять на меня.

— Вы хотите, чтобы я что-то сделал?

— Возможно, — кивнул я. — Надо кое-какие изыскания проделать. То есть, я абсолютно пойму вас, если вы решите уехать — типа, от добра добра не ищут. Но и помощь ваша нам не помешает, это правда.

— Изыскания, — повторил Баттерс. — Какие изыскания?

Я объяснил.

Баттерс прикусил губу.

— А меня... никто не попытается меня убить за то, что я делаю это?

— Не думаю, — ответил я. — Впрочем, не хочу вам врать: это чертовски опасная братия. Я не могу предугадать, что им еще придет в голову.

Баттерс кивнул.

— Но... Если вы не добудете этой информации, что случится?

— Остановить их будет еще труднее.

— А если вы не остановите их? Что тогда?

Я отложил вилку: аппетит мой разом куда-то пропал.

— Один из них получит в руки власть космического масштаба. Меня убьют. И множество невинных людей. И одному Богу известно, что можно натворить, обладая такой властью, в долгосрочной перспективе.

Баттерс опустил взгляд на свои оладьи.

Я ждал. Томас тоже молчал. Его аппетит явно не пострадал, так что некоторое время единственным звуком в кухне оставалось позвякивание его вилки и ножа по тарелке.

— Это важнее меня, — произнес, наконец, Баттерс. — Это важнее даже чем полька. Так что, пожалуй, я помогу.

Я улыбнулся ему.

— Премного благодарен.

Томас поднял взгляд и внимательно посмотрел на Баттерса.

— Умгум?

Баттерс кивнул и поморщился.

— Если я уйду, зная, что могу помочь... Не знаю, смог ли бы я жить дальше с этим. То есть, если бы вы попросили меня стрелять в кого-нибудь, или чего еще такого, я бы сразу сделал ноги. Но изыскания — другое дело. Изыскания — это по моей части.

Я встал и легонько хлопнул Баттерса по плечу.

— Томас объяснит вам, что надо.

— А вы куда? — спросил он.

— Мне нужно выяснить, как призвать Эрлкинга, — ответил я.

— Это для этого все так гоняются за этой книгой?

— Наверняка поэтому.

— Но она ведь была у вас в руках. Черт, да вы ведь ее прочитали.

Я провел рукой по глазам.

— Угу. Знаю. Но тогда я еще не знал точно, чего в ней искать.

Баттерс кивнул.

— Досадно.

— Есть немного.

— Жаль, что память у вас не фотографическая, — заметил Баттерс. — У нас в колледже учился один парень с такой. Этому ублюдку достаточно было раз глянуть, и он через неделю запросто из головы как по бумажке шпарил.

Тут меня осенило — я даже дернулся от возбуждения.

— Что вы сказали?

— Э... Что у вас нет фотографической памяти?

— Да, — просиял я. — Баттерс, вы гений.

— Ну... да, — кивнул он и тут же спохватился. — Правда?

— Натуральный гений, — сказал я. — Просто с ума сойти.

— О... Хорошо.

Я встал и принялся собираться.

— Где тот рюкзак, который я просил вас принести?

— В гостиной, — ответил Баттерс. — А что?

— Он вам может пригодиться, — хромая, вышел я в гостиную и вернулся с рюкзаком, на ходу ощупывая выпуклость в месте, где лежал Боб. Потом взял куртку, сунул в карман ключи от машины и направился к двери.

— Куда ты сейчас? — поинтересовался Томас.

— В дозор, — отозвался я.

— Тебе не стоит ехать одному.

— Возможно, не стоит, — согласился я. — Но поеду.

— Хоть Мыша возьми, — настаивал Томас.

Пес услышал свое имя и поднял голову.

— Чтобы держать поводок в зубах? — возразил я. — У меня только одна рабочая рука, не забывай.

Томас нахмурился, но пожал плечами.

— Ладно, — буркнул он.

— На телефоны полагаться нельзя, — напомнил я и бросил ему рюкзак. Он поймал его на лету. – Боб знает, как связаться со мной, если вы обнаружите что-нибудь. Ты понял, Боб?

— Яволь, герр коммандант, — отозвался приглушенный голос из рюкзака.

Баттерс пискнул и едва не упал со стула.

— Ч-что это?

— Объясни ему, — попросил я Томаса. – Свяжусь, как смогу.

Брат кивнул мне.

— Удачи. И осторожнее, ладно?

— И ты. Держи ухо востро. И еще раз спасибо, Баттерс.

— Да не за что. До скорого, — Баттерс потыкал в рюкзак вилкой.

— Эй! – возмутился Боб изнутри. – Прекрати. Щекотно ведь!

Я отворил дверь во двор. Ночной отдых пошел мне на пользу, а осознание того, как можно остановить наследников Кеммлера, придавало моим действиям электризующий смысл. Я подошел к машине, почти не ощущая боли в ноге.

Я повернул руку и там, на ладони, чернел написанный маркером телефонный номер Шилы.

У меня нет фотографической памяти.

Но я знал, у кого она есть.

Глава двадцать седьмая

Я отправился к себе в офис. Ситуация на дорогах могла бы оказаться и хуже. Похоже, народу из пригородов сегодня приехало на работу меньше обычного. Светофоры не работали, но на большинстве мало-мальски нагруженных перекрестков стояли копы-регулировщики, да и водители старались вести машины разумно, не спеша, как и подобает во время кризиса. Собственно, так это и назвали по радио: кризис. Еще пешеходов на улице виднелось больше обычного, и вели они себя проще обычного, лишившись безликих, деловых повадок.

Что ж, с учетом обстоятельств люди реагировали на ситуацию более чем достойно. Похоже, люди вообще могут вести себя при кризисе либо впадая в панику и массовые беспорядки, либо помогая друг другу, как и положено разумным существам. Когда свет вырубался в Лос-Анджелесе, народ жег машины и громил магазины. В Нью-Йорке люди сплотились.

Что ж, хорошо, что люди реагировали не так слепо, как можно было бы ожидать. Даже не напрягаясь, я ощущал пульсирующую, завивающуюся потоками по улицам черную магию. Одной ее вполне могло хватить для того, чтобы посеять в городе панику.

Но, конечно, еще не стемнело. Темнота могла многое изменить.

Какими бы продвинутыми мы себя ни считали, в каждом из нас живет древний, первобытный страх темноты. Страх того, что мы не увидим приближение опасности. Конечно, нам неприятно думать о том, что мы все еще боимся темноты, но если это не так, с чего тогда мы так отчаянно стараемся осветить наши города? Мы окружаем себя таким количеством света, что и звезд-то над головой толком не видим.

Занятная это штука — страх. Достаточно изменить освещение — и все мелкие, незначительные страхи могут вырасти до чудовищных размеров. А уж когда в воздухе клубится, как сейчас, черная магия, этот инстинктивный страх магии подпитывает сам себя, удваиваясь и учетверяясь — и в отсутствие внятных объяснений того, почему погас свет, люди начнут забывать все основанные на логике поводы не ударяться в панику.

Даже если исходить из того, что мне дастся помешать свежеиспеченному темному богу взойти на престол, вечер обещал выдаться поганым. Даже очень поганым.

Я поднялся в офис и попробовал дозвониться Шиле. Телефоны отказались помогать мне в этом — что, впрочем, не слишком меня удивило. Они и в лучшие времена редко работают идеально. Зато у меня в офисе имеется телефонная книга, с помощью которой я нашел ее адрес в Кабрини-Грин. Район этот когда-то пользовался дурной славой; сейчас он не так плох, но и лучшей частью города его тоже не назовешь. На мгновение я остро пожалел о револьвере, который посеял в переулке за букинистом Бока. Не то, чтобы револьвер намного превосходил эффективностью прочие штуки, с помощью которых я могу защитить себя, но на среднего чикагского уличного вора он производит больше впечатления, чем резная палка.

Скорее, забавы ради я попробовал набрать еще один номер — ближайшего дежурного Стража. И — благословенна будь телефонная сеть — в трубке послышались длинные гудки.

— Слушаю? — ответил мне низкий, чуть хрипловатый женский голос.

Я порылся в кармане ветровки в поисках записной книжки с паролями.

— Секундочку, — пробормотал я. — Не ожидал, что дозвонюсь так быстро, — хорошо еще, нужная мне запись находилась на последней странице, а не где-нибудь в середине. — Э-э... Шартрёз сирокко.

— Кролик, — отозвался женский голос. Я сверился с записной книжкой. Отзыв совпадал.

— Говорит чародей Дрезден, — доложил я. — У меня здесь ситуация категории Волк. Повторяю: категория Волк.

Женщина на другом конце провода издала странный, шипящий звук.

— Здравствуйте, чародей. Говорит страж Люччо.

Черт меня подери, сам босс, собственной персоной. Анастасия Люччо стояла в очереди на место в Верховном Совете и уже не первый год возглавляла корпус Стражей. Закаленная в боях тетка, и в войне с Красной Коллегией она фактически являлась главнокомандующим Совета.

— Добрый день, страж Люччо, — отозвался я как мог почтительнее — и потому, что она заслуживала почтения, и потому, что она чертовски нужна была мне здесь, в Чикаго.

— Какова обстановка? – спросила она.

— В городе по меньшей мере трое бывших учеников Кеммлера, — доложил я. – Они нашли четвертую книгу. Они собираются использовать ее сегодня вечером.

На противоположном конце провода воцарилась оглушенная тишина.

— Алло? – осторожно произнес я.

— Вы уверены? – спросила Люччо. В голосе ее улавливался едва заметный итальянский акцент. – Откуда вам известно, кто они такие?

— Ну, со всеми окружающими их зомби и прочими призраками нетрудно и догадаться, — объяснил я. – Я вошел в столкновение с ними. Они назвались Гривейном, Коулом и Капиоркорпусом, и при каждом из них по барабанщику.

— Dio, — произнесла Люччо. – Вам известно их местонахождение?

— Нет пока, но я это выясняю, — сказал я. – Вы можете помочь?

— Ответ утвердительный, — сказала Люччо. – Мы немедленно направим в Чикаго Стражей. Они прибудут к вам домой в течение шести часов.

— Возможно, мой дом не лучшее место, — возразил я. – Прошлой ночью на меня напали там, и мои обереги разрушены. Не исключено, что за моим домом ведется наблюдение.

— Ясно. Тогда встречу назначаем в альтернативном месте.

Я заглянул в записную книжку. В качестве альтернативной точки встречи там значился МакЭнелли.

— Заметано, — сказал я.

— Che cosa? – не поняла она.

— Э… принято, Страж, — поправился я. – Шесть часов, альтернативная точка встречи. И не экономьте на живой силе. Эти ребята серьезнее некуда.

— Я представляю себе, кто такие ученики Кеммлера, — буркнула она, хотя в голосе ее звучало, скорее, не раздражение, а согласие со мной. – Я лично возглавлю группу. Шесть часов.

— Идет. Шесть часов.

Она повесила трубку.

Я тоже опустил трубку на рычаг и задумчиво прикусил губу. Блин-тарарам, военачальник Белого Совета лично поведет войска в бой. Это означало, что по степени чрезвычайности ситуация примерно аналогична террористу с ядерной бомбой. И если уж старший Страж сам идет в бой, значит, неприятель огребет по полной.

И помощь я получу по максимуму. Помощь, которая может угрожать мне самыми неприятными подозрениями, которая может стоить мне головы, если Стражи узнают хоть часть моих секретов, но все же помощь. Я испытал непривычное чувство облегчения. Со времени, когда я узнал о существовании Стражей, я боялся их едва ли не больше всего остального, и теперь я получал кучу самогоглубокого удовлетворения при мысли о том, что этот объект моего страха обратит внимание на Гривейна со товарищи. Вроде как Дарт Вейдер обратился бы против императора и сбросил его в ту шахту. Нет, правда, что может быть приятнее того, когда тот, кого ты боишься до чертиков, оборачивается против твоего врага.

Тут мне в голову пришла еще одна мысль, и эта мысль мне не понравилась. Какого черта военачальник Белого Совета лично отвечает на гребаные телефонные звонки? Почему этим не занимается кто-то из младших Стражей?

Я мог представить себе только две или три причины этого.

И ни одна из них мне не нравилась. Совсем не нравилась.

От недолгого приступа облегчения и уверенности не осталось и следа. Впрочем, может, оно и к лучшему. Наверняка, если бы я ощущал себя блаженно спокойным дольше двух-трех минут, наступил бы конец света.

Я тряхнул головой, выбрасывая из нее все свои тревоги. Помочь мне они все равно никак не могли. Единственным, на кого я мог положиться, оставался я сам. Если это получится у Стражей – что ж, я буду приятно удивлен. Однако мне стоило пошевеливаться, пока проблема не выросла до неодолимых размеров. Это примерно то же самое, как убирать большое, захламленное помещение. Ты не обдумываешь весь процесс до малейших деталей. Ты сосредотачиваешься на чем-то одном, разбираешься с этим, а потом переходишь к следующему.

В первую очередь мне нужно узнать, как призывается Эрлкинг. Для этого мне нужно поговорить с Шилой. Что ж, Гарри. Действуй. Я попытался дозвониться еще раз и даже получил ответ механическим голосом: «Сеть перегружена».

Я сидел не слишком долго, но и этого времени хватило, чтобы нога моя дала понять всему остальному телу: у нее нет ни малейшего желания ходить как минимум до конца дня.

— А ну валяй, работай, — скомандовал я своей ноге. – Нравится это тебе или нет, сегодня ты мне нужна на ходу.

Нога промолчала, хоть болеть не перестала. Что ж, молчание – знак согласия. Я взял со стола ключи и тут услышал, как щелкнул замок входной двери.

Я мгновенно напрягся, выставил посох в направлении двери, и руны на нем угрожающе вспыхнули. Дверь открылась.

Билли шагнул в помещение и тут же застыл, потрясенно разинув рот. Сегодня он был одет в джинсы, ковбойские бутсы и старую кожаную куртку. Последние годы я почти не видел его в очках, но сегодня он надел и их. Волосы его растрепались от ветра… ну да, за окном изрядно завывало, а я и не заметил. Несколько крупных дождевых капель гулко ударили по подоконнику.

— Э… — произнес он, наконец. – Привет, Гарри.

Я перевел дух и опустил посох, убрав из него заряд энергии. Горячее дерево приятно грело руку, и в воздухе стоял слабый запах древесного дыма.

— Ты выбрал не самое лучшее время, чтобы входить неожиданно, — заметил я.

— В следующий раз посвищу или еще чего, — пообещал Билли.

— Как ты меня нашел?

— Это твой офис, — он огляделся по сторонам. – Ты говорил с кем-то?

— Ну, не совсем, — сказал я. – Чего ты хотел?

Он расстегнул куртку. Из-за пояса торчала рукоятка револьвера – моего револьвера.

— Ко мне сегодня Артемис Бок заходил. Он говорит, у него в лавке случилась заваруха.

— Угу, — подтвердил я. – Нехорошие парни пытались угрожать ему. Правда, я с ними на этот счет немного поспорил.

Билли кивнул.

— Он так и сказал. Он нашел это в переулке за лавкой. Он говорит, там осталась кровь.

— Один из них покорябал мне ногу, — объяснил я. – Ничего, с ней все в порядке.

Билли с озабоченным видом кивнул.

— Гм… Он беспокоился за тебя.

— Я в порядке, — я встал, стараясь не наступать на больную ногу. – Сам-то Бок в порядке?

— Э… — замялся Билли. Он посмотрел на меня, даже не скрывая тревоги. – Угу. То есть, я хотел сказать, он цел. Ну, лавку слегка повредили, но он говорит, это ерунда. Он просил, чтобы я поблагодарил тебя от его имени, — он потянул из-за пояса пистолет. – И мне кажется, это тебе может пригодиться.

— Ты бы не таскал его в штанах вот так, — посоветовал я. – Очень неплохой способ запеть сопрано.

— Он разряжен, — ответил он и протянул мне револьвер рукояткой вперед.

Я взял его и проверил барабан. Пистолет, и впрямь, оказался разряжен. Я сунул его в карман ветровки, потом выдвинул ящик стола и достал из него коробочку с патронами – я всегда держу ее здесь на всякий случай. Ее я тоже сунул карман.

— Спасибо, что принес, — кивнул я. – Все-таки, чего это ты сюда заглянул?

— Я звонил тебе домой, ты не ответил. Я пошел сам. Такое впечатление, будто кто-то пытался сорвать твою дверь с петель.

— Кое-кто пытался, — подтвердил я.

— Но ты сам в порядке? – похоже, он вложил в вопрос больше, чем я ожидал от него.

— Я в порядке, — все это начинало уже мне надоедать. – Блин-тарарам, Билли. Если у тебя есть что сказать, валяй, не томи душу.

Он сделал глубокий вдох.

— Э… Ну… Я, типа, боюсь немного.

Я нахмурился и вопросительно посмотрел на него.

— Послушай, Гарри. Ты… ты ведешь себя как-то странно.

— А точнее?

— Ну… точнее, ты сам не свой, — сказал Билли. – Люди обращают внимание.

— Люди? – переспросил я. Нога снова разболелась. И времени у меня на все эти психологические штучки-дрючки совсем не было.

— Люди, которые тебя уважают, — осторожно объяснил он. – Ну, которые, может, даже боятся тебя немного.

Я молча смотрел на него.

— Не знаю, понимаешь ли ты это сам, Гарри. Но ты ведь можешь быть здорово жутким парнем. Я видел, на что ты способен. И даже те, кто сам не видел, тоже слышали всякого. Ты только поверь: мы все рады, что ты не из плохих парней, но если бы это было не так…

— Что? – я вдруг почувствовал себя ужасно усталым. – Если бы это было не так, что тогда?

— Был бы просто ужас какой-то. Жуткий ужас.

— Ближе к делу, черт подери, — негромко сказал я.

Он кивнул.

— Ты говоришь неизвестно с кем.

— Прости?

Он поднял руки.

— Говоришь неизвестно с кем. Или сам с собой. Вот когда я стоял за дверью, говорил.

— Да ерунда, — сказал я.

— Ладно, — сказал Билли, хотя по тону его ясно было, что я его вовсе не убедил.

— И при чем здесь вся это фигня с разговорами? Что, Бок тоже жаловался на это?

— Гарри… — замялся Билли.

— Конечно, не говорил. Потому что я ничего такого не делал, — заявил я. – Бог свидетель, я делаю порой всякие глупости, но обычно из разряда «это вряд ли получится, но все равно надо попробовать». Я не сбрендил.

Билли скрестил руки на груди, внимательно вглядываясь мне в лицо.

— Понимаешь, в этом вся и штука Если бы ты сбрендил, думаешь, ты бы сам это заметил?

Я устало потер переносицу.

— Погоди-ка, я правильно понял? Из-за того, что Бок что-то обо мне сказал, и из-за того, что ты слышал, как я разговариваю сам с собой, я вполне созрел для комнаты с мягкими стенами?

— Нет, — мотнул головой Билли. – Гарри, пойми, я не то, чтобы винил тебя…

— Вот ведь как забавно: с моей стороны это как раз выглядит обвинением, — хмыкнул я.

— Я только…

Я стукнул посохом об пол, и Билли вздрогнул.

Он сделал попытку скрыть это, но я это видел: Билли дернулся так, словно боялся, что я нападу на него.

Какого черта!

— Билли, — произнес я негромко. – В городе творятся очень поганые дела. Мне некогда. Не знаю, что такого наговорил тебе Бок, но последние два дня у него тоже выдались поганые. Он измотан. Я не держу на него никакой обиды.

— Угу, — тихо сказал он.

— Я хочу, чтобы ты вернулся домой, — продолжал я. – И я хочу, чтобы ты оповестил своих: всем сегодня нужно в полночь укрыться за своими порогами.

Он нахмурился, снял очки и протер их углом рубахи.

— Зачем?

— Затем, что Белый Совет посылает в город боевую группу. Ты же не хочешь, чтобы кого-то из твоих знакомых зацепило рикошетом?

Билли поперхнулся.

— Так серьезно?

— И мне нужно двигать. Некогда отвлекаться. – Я шагнул к нему и положил руку ему на плечо. – Эй, это же я, Гарри. Я не больше сбрендил, чем обычно, и мне нужно, чтобы вы все хоть немного еще времени мне доверяли. Скажи своим, чтобы не высовывались, ладно?

Он сделал глубокий вдох и кивнул.

— Сделаю так, как ты говоришь, дружище.

— Вот и хорошо. Я не знаю, чего это вы все так испереживались насчет меня. Но мы сядем и обсудим все это – пусть только пыль уляжется. Разберемся во всем этом. Убедимся, что у меня крыша не поехала, а я и не заметил. Обещаю.

— Верно, — кивнул он. – Спасибо. Ты это… черт, извини, а?

— Ладно, обойдемся без эмоций. А то совсем в женщин превратимся. Давай, двигай.

— Он сунул мне руку – можно считать, кулак – и вышел.

Я подождал, пока он уйдет. Как-то мне не очень хотелось спускаться в лифте вместе с ним – вдруг он испугается, что я кинусь на него с топором, или с мясницким ножом, или еще с чем таким.

Я оперся на посох и постоял с полминуты, раздумывая обо всем этом. Билли и правда переживал за меня. Настолько переживал, что боялся, что я могу сделать с ним что-нибудь. Что, черт подери, я сделал такого, чтобы напугать их до такой степени?

И следующий вопрос, который я не мог не задать себе следом за этим, совсем уже крутой вопрос.

А что, если он прав?

Я потыкал себя в лоб пальцем. Нормальный лоб, не мягче и не тверже обычного. Я не ощущал себя психом. Впрочем, лишаясь рассудка, ты сам осознаешь это? Психи никогда не считают себя психами.

— Я всегда разговаривал неизвестно с чем, — сказал вслух. – И сам с собой.

— Верно сказано, — согласился я с собой. – Если это не означает, что ты все это время жил сбрендивши.

— Обойдусь без хитрозадых реплик, — возразил я сам себе. – Работать надо. Вот и заткнись.

Насколько я мог понять, все это придумала Джорджия. Начиталась, наверное, своих учебников по психологии. Может, она даже пала жертвой какой-нибудь разновидности психологической ипохондрии, или как это там у них называется.

За окном громыхнул гром, и дождь усилился.

Меньше всего мне нужны были сейчас всякие сбивающие меня с толка мысли. Я выбросил из головы разговор с Билли, отложив переживания на потом. Я перезарядил револьвер – от разряженного револьвера ненамного больше пользы, чем от потерянного – сунул его в карман, вышел, запер за собой дверь и спустился к машине.

Мне предстояло ехать к Шиле – проверить, хранит ли ее замечательная память стихи и вирши из этой дурацкой книжки. А потом вычислить, как вызвать дикого, смертельно опасного властелина самых зловещих окраин Фэйре, и не просто вызвать, но и держать взаперти, чтобы наследники Кеммлера не смогли использовать его в своих целях. А впридачу к этому, мне предстояло найти «Слово Кеммлера» и каким-то образом передать его Мавре, да так, чтобы об этом не узнал Белый Совет.

Проще пареной репы.

Спускаясь в лифте, я невольно признал, что Билли, возможно, не так и неправ.

Глава двадцать восьмая

Жилой комплекс Кабрини-Грин, в котором жила Шила, знавал лучшие времена. Впрочем, знавал и худшие. Город закачал в проекты городской реконструкции довольно большие деньги, и процесс этот был в самом разгаре. В доме у Шилы тоже велись работы: и вестибюль, и половина жилых этажей имели недоделанный вид. Войдя в подъезд, я не увидел ни одного рабочего, но повсюду стояли подмости, громоздились штабеля досок и гипсокартонных плит – в общем, строители наверняка продолжали бы работу, не погасни в городе свет.

Обогнув стройматериалы, я добрался до лифта и нашел кнопку нужной мне квартиры на девятом этаже. Я нажал на кнопку и не снимал с нее пальца, пока не сообразил, что электричества, чтоб его, нету… значит, и звонка моего она не слышит.

Я поморщился и огляделся по сторонам в поисках лестницы. Вряд ли моей ноге сделается лучше после подъема на девять этажей, но и выбора у меня другого особенно не оставалось.

Дверь на лестницу, само собой, держали запертой – впрочем, это был стандартный пожарный выход со стандартным же накладным замком с внутренней стороны. Я поднял посох, огляделся по сторонам, удостоверившись, что меня никто не видит, а потом сделал легкое движение концом посоха, пробормотав: «Forzare».

Легкое усилие воли захватило задвижку замка и отодвинуло ее. Дверь приоткрылась на дюйм или два, я вставил в щель конец посоха, не давая ей захлопнуться, потом надавил плечом. Оказавшись на площадке, я с надеждой посмотрел наверх, но – увы! – лестница не сделалась короче, да и в эскалатор не превратилась. Я вздохнул и принялся медленно, ступенька за ступенькой подниматься.

Спустя девять этажей, то бишь, сто шестьдесят две ступени, я остановился перевести дух, а потом открыл дверь в вестибюль девятого этажа – точно так же, как сделал это внизу. В вестибюле тоже не закончили ремонт, а в нескольких квартирах недоставало входных дверей и даже внутренних перегородок. Прихрамывая, я отыскал нужную мне квартиру и постучал в дверь.

Едва коснувшись ее, я ощутил легкое покалывание магической энергии. Настоящий оберег – не такой, конечно, сильный, как у меня дома, но довольно надежный. Это впечатляло. Шила явно обладала врожденным талантом – возможно, не настоящего чародея, но и не рядового обывателя, да и прилежания у нее наверняка хватало. Я осторожно приложил ладонь к поверхности двери и напряг чувства, проверяя силу оберега. Пожалуй, он не остановил бы меня, вздумай я прорываться с помощью магии, но если бы я сделал это с помощью одной физической силы, я наверняка получил бы от него хорошую оплеуху. Обычного грабителя это напугало бы до чертиков. Уже неплохо.

За дверью послышались шаги, и она немного приоткрылась. Я разглядел цепочку и узкую полоску лица. Темный, искрящийся глаз уставился на меня, и Шила негромко охнула.

— Гарри, — произнесла она. – Сейчас, минуточку.

Я подождал. Шила закрыла дверь, чтобы снять цепочку, потом снова открыла ее, улыбаясь мне. Хорошая у нее была улыбка, заразная – и я невольно улыбнулся ей в ответ.

Одежду ее составляла алая в блестках рубашка с таким вырезом на груди, что отвести от него глаза представлялось делом почти невозможным, почти прозрачные мешковатые штаны и шесть с полтиной миллионов браслетов на руках и лодыжках. Волосы она подобрала на затылке замечательным хвостом, открыв красивые, крепкие плечи.

— Привет, — сказала она.

— Привет, Джини, — откликнулся я. – Скажите, ваша соседка Шила дома?

Она рассмеялась.

— Вы меня в самый последний момент застали. Я как раз к друзьям в гости собиралась.

— Костюмированный бал? – предположил я.

— Да нет, я так все время одеваюсь, — глаза ее озорно искрились. – Ведь Хэллоуин же.

— Даже без электричества?

Она изогнула бровь, и улыбка ее сделалась еще озорнее.

— Как знать, может, так еще веселее будет?

Черт, когда там, у Бока, я предположил, что изгибы ее тела под одеждой должны быть чертовски соблазнительными, я совершенно не ошибался. Они и впрямь оказались чертовски соблазнительными. Мне стоило больших усилий не опускать взгляда ниже ее подбородка – особенно когда она смеялась. От смеха по ее телу проходила такая интересная дрожь…

— Можете уделить мне минуту? – спросил я.

— Может, даже две, — улыбнулась она. – Смотря что у вас на уме.

— Мне нужна ваша помощь в одном деле, — сказал я, оглядывая коридор. Насколько я мог судить, за мной не следили, и я ехал сюда внимательно – впрочем, из этого вовсе не следовало, что здесь никого не было. Я не так уж плохо умею распознавать завесы, но на свете хватает людей (а еще больше нелюдей), которые по этой части гораздо сильнее меня. – Если вы не против, можем мы обсудить это у вас? – выражение лица ее сделалось немного встревоженным, и она тоже бросила взгляд в коридор.

— У вас неприятности? Это связано с теми людьми из лавки?

— Можно сказать, так, — кивнул я. – Можно, я войду?

— Конечно, конечно, — сказала она и отступила на шаг, пропуская меня. Я, хромая, вошел. – О Боже! – охнула она, глядя на меня. – Что случилось?

— Вурдалак метнул мне нож в ногу, — объяснил я.

Она изумленно зажмурилась.

— Вы хотите сказать, настоящий вурдалак? Самый взаправдашний?

— Угу.

Она недоверчиво скривила лицо.

— Ох. Уау. То есть, я слышала всякие истории, но чтобы так… ну, вы понимаете. Трудно поверить, что настоящие вурдалаки разгуливают здесь, у нас в Чикаго. Я кажусь вам очень глупой?

— Нет, — мотнул головой я. – Вам просто повезло. Но если вы их еще не видели, у вас очень скоро будет уйма возможности насмотреться на них вволю.

Квартирка ее оказалась именно такой, какой я ее себе представлял: маленькой, видавшей виды, но чистенькой и аккуратной. Мебель в основном с распродаж секонд-хэнда, доисторический холодильник, разношерстные книжные полки, уставленные книгами в бумажных обложках и учебниками, маленький престарелый телевизор, которым, судя по его виду, почти не пользовались.

— Садитесь, — предложила она, сдвинув в сторону пару лежавших на диване одеял и подушку. Я проковылял к дивану и сел, что оказалось чертовски приятно. Даже слишком приятно. Я глубоко вздохнул, положил больную ногу на журнальный столик, и это оказалось даже еще приятнее.

— Спасибо, — сказал я. Она качнула головой, разглядывая меня.

— Вид у вас жуткий.

— Пара дней тяжелых выдалась.

Она продолжала внимательно смотреть на меня.

— Похоже, что так. И что привело вас сюда?

— Книга, — сказал я. – Ну, та, про Эрлкинга, которую я купил у Бока.

— Да, помню, — кивнула она.

— Ну, вот, она.

— Гм. Что – она?

— Причина, по которой я здесь, — объяснил я. – Вы ее помните, а я нет, а нехорошие парни украли мой экземпляр. Мне нужно, чтобы вы вспомнили ее для меня.

Она нахмурилась.

— Что, всю?

— Не думаю, — успокоил я ее. – В ней несколько стихотворений. Мне кажется, то, что мне нужно, содержится в одном из них.

— Что вам нужно, — поинтересовалась она.

Секунду-другую я молча смотрел на нее.

— Возможно, — сказал я, наконец, — будет лучше, если вы не будете знать этого.

Она обиженно задрала подбородок и посмотрела на меня так, будто я непочтительно отозвался об ее матери.

— Простите?

— Очень уж гадкая эта история, — объяснил я. – Гораздо безопаснее будет, если я не буду посвящать вас в подробности.

— Ну, — заметила она. – Вы заботливы как отец, Гарри. Вот спасибо.

Я протестующее поднял руку.

— Да нет вовсе.

— Очень даже да, — возразила она. – Вы хотите получить от меня информацию, но при этом не желаете сказать мне, зачем, и что вы собираетесь с ней делать.

— Но это же для вашей безопасности, — настаивал я.

— Возможно, — согласилась она. – Но если я дам вам эту информацию, мне придется нести некоторую ответственность за то, что вы с ней сделаете. Мы ведь не очень хорошо знаем друг друга. Что, если вы возьмете у меня эту информацию и используете ее во вред кому-нибудь?

— Да ни за что.

— Возможно, вы говорите правду, — кивнула она. – Но возможно, и нет. Разве это не понятно? Я тоже несу ответственность за то, чтобы мой талант не обернулся во зло кому-нибудь. То есть, я не могу использовать его вслепую или безответственно. Вы способны это понять?

— Ну, вообще-то, — признался я, — могу.

Она прикусила губу и задумчиво кивнула.

— Раз так, если вы хотите, чтобы я вам помогла, скажите мне, зачем вам это?

— Если я вовлеку вас в это, я могу поставить вас под угрозу, — сказал я. – Это может быть очень опасно, — последние два слова я произнес раздельно для пущей убедительности.

— Я понимаю, — ответила она. – И принимаю это. Вот и скажите.

Секунду я смотрел на нее, потом не без досады вздохнул. Вообще-то, она была права. Но, черт меня подери, я даже думать не хотел о том, чтобы кто-нибудь еще пострадал от рук этих Кеммлеровых прихвостней. Особенно кто-то с такой потрясающей грудью, как эта.

Я с усилием отвел взгляд от означенного предмета.

— Люди, которых вы видели тогда в лавке, собираются использовать эту книгу, чтобы вызвать с ее помощью Эрлкинга.

Она нахмурилась.

— Но… он ведь один из самых могущественных властителей фэйре, так ведь? Они правда смогут сделать это?

— Вы имеете в виду, возможно ли это? – спросил я. – Еще как возможно. Я сам несколько часов назад высвистел Королеву Мэб, — собственно, с формальной точки зрения я говорил чистую правду.

— Ого, — произнесла она немного недоверчиво. – Зачем?

— Затем, что мне нужна была информация, — ответил я.

— Нет, не об этом. Зачем этим людям вызывать Эрлкинга?

— Они собираются использовать его присутствие в ночь Хэллоуина для того, чтобы за ним явилось как можно больше древних духов. А потом они собираются связать их заклятием и пожрать – в этом случае вся сила этих духов перейдет к ним, а это мало не покажется.

Она смотрела на меня, чуть приоткрыв рот.

— Это такой ритуал… вроде вознесения? Настоящего?

— Угу, — кивнул я.

— Но это… это безумие какое-то.

— Эти люди и так безумны, — согласился я. – То, что вы мне скажете, может помешать им. Это может спасти множество жизней – и не в последнюю очередь конкретно мою.

Она зябко охватила себя руками; лицо ее слегка побледнело.

— Мне нужны эти стихотворения, — продолжал я, — потому что я сам собираюсь призвать Эрлкинга и отвлекать его достаточно долго, чтобы это сорвало их планы.

— Но разве это не опасно? – спросила она.

— Не так опасно, как не предпринимать ничего, — ответил я. – Что ж, теперь вы знаете, зачем. Вы мне поможете?

Она прикусила нижнюю губу, словно обдумывая мою просьбу, но глаза ее искрились.

— Скажите «пожалуйста».

— Пожалуйста, — произнес я.

Улыбка ее сделалась чуть шире.

— «Пожалуйста-пожалуйста»?

— Не давите на меня, — почти прорычал я, хотя сомневаюсь, чтобы это вышло слишком уж угрожающе.

Она улыбнулась мне.

— Это может занять несколько минут. Я ведь не заглядывала в эту книгу некоторое время. Мне нужно подготовиться. Помедитировать.

— Так сложно? – спросил я.

Она вздохнула, и улыбка исчезла с ее лица.

— Столько всего у меня в голове; порой она напоминает мне библиотеку. Проблема не в том, чтобы вспомнить. Вот найти, куда я это задвинула – это серьезно. И потом, далеко не все приятно вспоминать.

— Я знаю, каково это, — кивнул я. – Я тоже видел кое-что такое, чего с удовольствием забыл бы.

Она кивнула в ответ и уселась на диван лицом ко мне. Потом подобрала ноги под себя и поерзала, устраиваясь поудобнее. Это движение вышло у нее на редкость интригующе. Я постарался не выказывать очень уж откровенного интереса и полез в карман ветровки за блокнотом и карандашом.

— Хорошо, — произнесла она и закрыла глаза. – Дайте мне минуту, и я начну декламировать.

— Идет, — кивнул я.

— И не глазейте на меня.

Я отвел взгляд.

— Я не глазею.

Она фыркнула.

— Вы что, никогда груди женской не видели?

— Да не глазею я, — возмутился я.

— Конечно, — она открыла один глаз и ехидно посмотрела на меня. Потом закрыла его и сделала глубокий вдох.

— Вы меня дразните, — буркнул я.

Она снова улыбнулась, и на этот раз выражение лица ее изменилось, сделавшись далеким, отрешенным. Плечи ее расслабленно опустились, и когда она снова открыла глаза, взгляд их смотрел мимо меня, в пространство. Так она посидела с полминуты, замедляя дыхание, а потом глаза ее задвигались, словно скользя взглядом по строчкам.

— Вот, — медленно, словно в полусне произнесла она. – Пибоди. Это он собрал литературные источники воедино.

— Мне нужны только стихотворения, — сказал я. – Обложку не обязательно.

— Ш-ш, — сказала она. – Это не так легко, как кажется, — теперь уже и пальцы ее дергались, переворачивая страницы невидимой книги. – Ладно, — произнесла она еще через полминуты. – Готовы?

Я раскрыл блокнот и взял карандаш наизготовку.

— Готов.

Она начала декламировать стихи, а я принялся записывать их. Ни в первом, ни во втором стихотворении не обнаружилось ничего полезного, но в третьем я сразу уловил ритмику и кодовые слова призывного заклинания: каждая строка, взятая по отдельности, оставалась совершенно безобидной, но все вместе они дополняли друг друга, выстраиваясь в формулу магического ритуала. При надлежащей концентрации, при соответствующем усилии воли простые рифмованные строчки могут проникнуть за границы мира смертных и привлечь внимание смертоносного охотника-фэйре, известного как Эрлкинг или повелитель гоблинов.

— Вот это, — тихо произнес я. — Только мне нужно наверняка знать, что это именно те самые слова, без единой ошибки.

Шила кивнула; взгляд ее продолжал смотреть куда-то мимо меня. Рука ее перелистнула невидимую страницу обратно, и она повторила мне стихотворение с самого начала, на этот раз медленнее. Я проверил и перепроверил свои записи: все сходилось.

Дело в том, что любая ошибка в формуле вызова чревата последствиями. Если вы спутаете слова, в лучшем случае заклинание не сработает, и ваши усилия ни к чему не приведут. Может выйти и хуже: ваше заклинание призовет из потустороннего мира кого-нибудь не того – например, тварь, которой не терпится вырвать вам физиономию своими длинными, заканчивающимися щупальцами конечностями. Ну, и наконец, при наиболее неприятном для вас обороте событий, неправильное заклинание может призвать того, кто вам нужен – в нашем случае Эрлкинга, — но только крайне оскорбленного тем, что вы не удосужились пригласить его как положено. Наделенные сверхъестественной силой создания из мира духов обладают возможностями и характером из тех, о которых снимают фильмы ужасов… в общем, я не завидую тому, на кого оборачивается их гнев.

Стоит вам призвать кого-то неправильно, и вы почти ничего не сможете сделать, чтобы защитить себя. Это превращает ритуал вызова в довольно рискованное предприятие. И если я собирался призвать в Чикаго Эрлкинга, мне необходимо было быть совершенно уверенным в том, что делаю это правильно, иначе это могло стоить мне головы.

— Еще раз, — вполголоса попросил я Шилу, когда она кончила. Наверняка так наверняка.

Она кивнула и начала снова. Я проверил записи. Все совпало слово в слово и в третий раз, так что вероятность ошибки сделалась предельно мала.

Еще минуту я смотрел в блокнот, пытаясь впитать в себя заклинание, вжиться в его ритм, в цепочку гласных и согласных, имевших к языку лишь косвенное отношение. И дело не в стихотворении – тут важна частота, сигнал, сочетание звука и ритма, и я загонял его в память с максимально возможной точностью, так же, как я делаю это, чтобы призвать духа с помощью его истинного имени. В этом смысле все стихотворение представляло собой некий аналог имени Эрлкинга. Он должен был откликнуться на него таким же образом.

Когда я поднял через несколько минут взгляд, я ощутил на себе мягкое давление взгляда Шилы. Она смотрела на меня, и в глазах ее застыла тревога.

— Вы или неописуемо глупы, или один из самых смелых мужчин, кого я знаю.

— Пусть лучше буду глупым, — беззаботно сказал я. – Исходя из моего опыта, труднее ошибиться, если тебя считают дураком.

— Если вы используете заклинание, — тихо произнесла она, пропустив мою шутку мимо ушей, — и с вами случится что-то плохое, вина за это ляжет на меня.

Я покачал головой.

— Нет, — возразил я. – Я знаю, что делаю. Это будет моя собственная ошибка.

— Я не уверена, что это освобождает меня от ответственности, — она нахмурилась. – Могу ли я помочь вам еще чем-нибудь?

— Я и так вам очень обязан, — заверил я ее.

— Да, — серьезно кивнула она. – Возможно. Но мне нужно знать, что я сделала все, что могла. Что если с вами что-то случится, то не из-за того, что я чего-то не сделала.

Несколько секунд я вглядывался в ее лицо, потом невольно улыбнулся.

— Вы очень серьезно относитесь к вопросам ответственности, — заметил я.

— А что, вы считаете, что я должна относиться к этому по-другому? – парировала она.

— Ни в коем случае, — заверил ее я. – Просто необычно, когда кто-то… ну, поймите меня правильно, но я не привык, когда в том, что касается силы…

Она чуть улыбнулась.

— Не требуется много силы, чтобы причинить кому-то боль. Это гораздо проще, чем исцелять. Это всегда так, во всем. Не только в магии.

— Угу, — согласился я. – Но только далеко не все, похоже, понимают это, — я накрыл ее руки правой ладонью. Руки у нее были мягкие, очень теплые. – И спасибо, вы мне очень помогли. Если я могу отплатить вам чем-нибудь…

Она улыбнулась мне.

— Ну, есть одно…

— Да? – спросил я.

Она кивнула.

— Одна моя знакомая сказала мне раз, что о человеке очень много можно узнать по тому, как он делает это в первый раз.

Я пару раз моргнул.

— Э… Что делает?

— Вот это, — сказала она и придвинулась ко мне. Красиво она двигалась – плавно, грациозно и до ужаса женственно. Она вся состояла из теплых изгибов, и мягкой плоти, пахнущей полевыми цветами, и она перекинула ногу через мои ноги, и села мне на колени. Мягкие руки ее осторожно коснулись моего лица, и когда губы наши коснулись друг друга, она закрыла глаза.

Поцелуй начался мягко, осторожно – чувственный, но не бесстрастный, чуть сдержанный, но без тени сомнений. Горячие губы ее коснулись моих, и язык сам собой просился изучать ее рот. Может, я слишком устал, или мне было слишком больно, или меня слишком беспокоили перспективы дожить хотя бы до ближайшего вечера, но это было здорово. Еще как здорово. И поцелуем своим Шила ничего не требовала. Все, чего она хотела – это попробовать мой рот на вкус, ощупать руками мою кожу.

А потом – без всякой прелюдии, без предупреждения – меня охватило жгучее желание чего-то большего, чем этот простой контакт, чем это тепло.

Странное дело, но люди, как правило, недооценивают того, какое сильное воздействие может оказать простое прикосновение чьей-то чужой руки. Жажда прикосновения заложена в нас от природы, она настолько вошла в нашу жизнь, что результат такого прикосновения и словами трудно описать. Это совершенно не обязательно связано с сексом. С самого детства мы привыкли ассоциировать прикосновение человеческой руки с защитой, с уютом, с любовью.

Меня никто не касался уже… ну, в общем, чертовски давно не касался. Томас, конечно, мой брат, но и избегал физического контакта, даже случайного, как чумы. Да и мне по жизни как-то обычно не до романтических фантазий. Ближе всего к тому, о чем я говорю, были приставания несовершеннолетней суккубихи (так, что ли, ее назвать) – и уж к любви это не имело ни малейшего отношения.

Когда секс становится частью уравнения, воздействие чьего-то прикосновения становится еще сильнее. Настолько сильнее, что здравый смысл, даже самая примитивная логика все равно что в форточку улетают, снесенные ураганом страстей и желания.

Меня не касались чертовски давно. Меня не целовали еще дольше. С учетом моих сомнительных шансов дожить до следующего рассвета, близость Шилы, ее тепло, то, что ей самой вне всякого сомнения хотелось, чтобы я касался ее, смыли прочь все мои тревоги и страхи, и я, пожалуй, был рад этому. Поцелуй Шилы избавил меня от боли и подавленности – пусть только на короткое мгновение. И мне хотелось задержать это мгновение, растянуть его как можно дольше.

Мои губы прижались к ее губам еще крепче, а здоровая рука обвила ее за талию, привлекая ее ко мне.

Шила негромко охнула от возбуждения, но поцелуй ее не сделался глубже. Ее губы сохраняли прежний, неспешный ритм, и я сам начал настойчиво ускорять его. Дыхание ее участилось, но поцелуй менялся томительно медленно. Губы ее чуть раздвинулись, пропуская мой язык, а горячее тело прижималось ко мне крепче и крепче.

Мне отчаянно хотелось схватить эту чертову рубашку в блестках и сорвать ее к чертовой матери. Мой язык рвался ощупать все изгибы ее тела. Я хотел свести ее с ума от желания, хотел захлебнуться в ее тепле, ее криках, ее ароматах. Я хотел забыть все, что угрожало мне – пусть ненадолго. Нет, пожалуй, я не хотел срывать с нее одежду – я хотел раздевать ее постепенно, дюйм за дюймом. Ее тепло понемногу заполняло царившую во мне пустоту, взывая ко мне, чтобы я отдался своим эмоциям.

Вместо этого я осторожно, всего раз провел языком по ее губам. Она вздрогнула от этого прикосновения, и ее зубы небольно куснули мою нижнюю губу. Я осторожно оторвался от нее и наклонил голову, коснувшись ее лба своим. Так мы посидели немного, успокаивая дыхание.

— Ты не хочешь дальше? – прошептала она.

— Хочу, — признался я. – Но не должен сейчас.

— Почему?

— Потому, что ты меня не знаешь, — сказал я. – А ты хочешь, чтобы я продолжал?

— Хочу, — кивнула она. – Но я тебя понимаю. Ты меня тоже не знаешь.

— Тогда зачем ты целовала меня?

— Я… — мне показалось, что в ее голосе мелькнула нотка разочарования. – Так много времени прошло. То есть, с тех пор, как я целовалась с кем-то. Я даже не думала, насколько мне этого не хватало.

— Аналогично.

Ее пальцы осторожно провели по моим скулам.

— Ты кажешься таким одиноким. Мне… мне только хотелось попробовать, как это будет. Только поцелуй. Прежде, чем начнется все остальное.

— Что ж, причина серьезная, — согласился я. – И как тебе?

Она издала горлом неопределенный звук.

— Мне кажется, я хочу еще.

— Ммм, — согласно кивнул я. – Мне тоже.

Она негромко хихикнула.

— Хорошо, — она вздрогнула еще раз и отодвинулась от меня. Дыхание ее успокоилось, но не настолько еще, чтобы движения ее груди перестали завораживать взгляд. Она встала, продолжая улыбаться.

— Ну, еще чем-нибудь я могу тебе помочь?

— Разве что предложить мне опору?

Она удивленно выгнула бровь.

Я почувствовал, что краснею.

— Я в буквальном смысле. Дай мне мой посох.

— Ох, — выдохнула она и протянула мне посох.

Она смотрела на то, как я поднимаюсь на ноги, жалобно нахмурившись, но не сделала попытки помочь мне, за что моя мужская гордость осталась ей очень благодарна. Я проковылял к двери, и она подошла к ней и остановилась у меня за спиной.

Я повернулся к ней и коснулся ее лица правой рукой. Она потерлась о нее щекой и улыбнулась мне.

— Спасибо. Ты настоящая спасительница. Нет, я серьезно – возможно, в буквальном смысле этого слова.

Она опустила взгляд и кивнула.

— Не за что. Ты поосторожнее, ладно?

— Постараюсь, — пообещал я.

— Как следует постарайся, — настаивала она. – Мне хочется встретиться с тобой еще, и поскорее.

— Идет. Я останусь жив. Только потому, что ты просишь.

Она рассмеялась, а я улыбнулся, а потом я вышел из ее квартиры и начал спускаться по лестнице.

Спускаться оказалось куда труднее, чем подниматься. Я доковылял до третьего этажа, а там мне пришлось сделать остановку, чтобы перевести дух, и я присел на ступеньку, чтобы боль в чертовой ноге хоть немного унялась.

Так я сидел, задыхаясь, когда воздух передо мной дрогнул, и из ниоткуда выступила на лестничную площадку и остановилась передо мной темная фигура в капюшоне. Она выставила руку в моем направлении, и на пальцах замерцало зловещими багровыми огоньками что-то вроде тонкой металлической сетки.

— Не шевелитесь, Дрезден, — негромко произнесла Кумори. – Одно малейшее движение, и я убью вас.

Глава двадцать девятая

Кумори стояла футах в четырех от меня – я вполне мог бы дотянуться до нее посохом, возникни у меня мысль напасть на нее. Беда только, я сидел, глядя на нее снизу вверх, и свободную руку для удара имел только одну, что практически лишало меня возможности вывести ее из строя, даже если бы мне удалось достать ее прежде, чем она разрядит в меня заряд из того, что там было надето у не на руку.

Ну, и потом, она оставалась женщиной. Я бы сказал, девушкой.

До тех пор, пока она не превратилась в какую-нибудь чудовищную тварь, которая только притворялась девицей, я не смог бы ударить ее. То есть, умом-то я понимал, что такое мое поведение до опасного лишено логики, но это ничего не меняло. Я не бью девушек.

У меня сложилось впечатление, что у нее хватит ловкости и умения побить меня в открытом бою – особенно теперь, когда она стояла надо мной, держа наизготовку этот свой магический эквивалент заряженного револьвера. Воздух вокруг ее руки буквально гудел от энергии, и поза, в которой она стояла, также никак не говорила о ее слабости. Скорее, наоборот.

В одном я мог не сомневаться: она пришла сюда для того, чтобы говорить со мной. Если бы она хотела убить меня, она бы это уже сделала. Поэтому я, не делая попытки встать, медленно отложил посох в сторону и так же медленно поднял руки вверх.

— Полегче, девица-ковбой, — произнес я. – Я и так в ваших руках.

Я не видел ее лица под капюшоном, но в голосе ее, когда она заговорила, звучала легкая, сухая такая усмешка.

— Будьте добры, снимите свой браслет. И кольцо с правой руки.

Я выгнул бровь. Кольцо мое практически исчерпало заряд, и энергии в нем вряд ли хватило бы, чтобы оттолкнуть ее от меня хотя бы на шаг, но до сих пор мне не встречалось еще никого, кто бы обращал на это внимание. Кем бы ни была Кумори, она хорошо знала, как действуют чародеи, и это еще сильнее уверило меня в том, что она скрывает свое лицо из опасения, что я могу ее узнать – как члена Белого Совета.

Я стряхнул браслет с запястья и медленно положил его на ступеньку рядом с собой, но вот с кольцом возникли проблемы.

— Я не могу снять кольца, — сказал я.

— Почему? – спросила Кумори.

— Пальцы на левой руке не действуют, — объяснил я.

— Что случилось?

Я даже зажмурился на мгновение. Вопрос прозвучал чертовски вежливо. Честно говоря, не понимай я, что происходит, я даже мог бы поверить, будто это ей действительно интересно.

— Так что случилось с вашей левой рукой? — терпеливо повторила она.

— Я бился с вампирами, — ответил я ей как мог вежливее, пытаясь одновременно разглядеть ее лицо. – Случился пожар. Я обжег руку так сильно, что врачи хотели отнять ее. Я сам не могу снять кольца – разве что вы сами подойдете и снимете его.

Несколько секунд она молчала.

— Возможно, было бы гораздо проще, если бы вы согласились на перемирие на время этого разговора. Вы согласны дать мне слово хранить его?

Она хотела перемирия – значит, она и правда пришла поговорить, а не расправиться со мной раз и навсегда. Что ж, раз так, в перемирии не будет никакого вреда. Скорее наоборот, оно позволит обойтись без жертв, вполне возможных при столь натянутых нервах, как у нас сейчас.

— В обмен на ваше слово, — кивнул я. – На время этого разговора и полчаса после его окончания.

— Договорились, — сказала Кумори. – Даю слово.

— И я даю вам слово, — отозвался я.

Она сразу же опустила руку, спрятав эту свою странную сетку в длинном рукаве своей рясы. Не спуская с нее глаз, я взял со ступени браслет и одел его обратно на запястье.

— Ладно, — сказал я. – О чем вы хотели поговорить?

— О книге, — ответила она. – Нам все еще нужен ваш экземпляр.

— Вам придется поговорить с Собирателем Трупов, — посоветовал я. – Он и его вурдалак отобрали ее у меня вчера ночью. Но если вы будете его искать, учтите, выглядит он сейчас как девица лет двадцати – двадцати пяти. Классные ямочки на щеках.

Капюшон пошевелился, словно Кумори склонила голову набок.

— Вы знаете, почему его зовут Собирателем Трупов?

— Насколько я понимаю, он меняет тела, — ответил я. – Я слышал, некроманты умеют проделывать такие штуки. В смысле, перемещать свое сознание из одного тела в другое. Меняться телами с бедолагами, которые не в состоянии защитить себя. Собиратель Трупов находился в теле того старого профессора. Я так понимаю, он переместился в его молодую ассистентку, а потом убил тело старика вместе с заключенным в него разумом бедной девушки.

Капюшон кивнул, подтверждая мои догадки.

— Впрочем, мне трудно поверить вашему рассказу. Если бы Собиратель Трупов и впрямь отобрал у вас книгу, он наверняка убил бы вас.

— Не могу сказать, чтобы он не пытался, — буркнул я, кивнув в сторону больной ноги. – Однако он был слишком самоуверен, а мне немного повезло. Книгу он забрал, но мне удалось уйти.

Она помолчала, обдумывая это.

— Вы говорите правду, — произнесла она наконец.

— Я неважно умею врать. Для этого требуется воображение. И умение не путаться в собственной лжи.

Кумори кивнула.

— Тогда позвольте мне сделать вам предложение.

— Присоединиться к вам или умереть? – предположил я.

Она негромко выдохнула через нос.

— Вряд ли. Коул питает к вам некоторое уважение, но считает вас слишком незрелым для того, чтобы подобный альянс имел смысл.

— Ага, — улыбнулся я. – Тогда, значит, второе предложение из тех, что мне обычно дают на выбор. Уйти, и тогда вы меня не убьете.

— Что-то вроде этого, — согласилась Кумори. – Вы плохо представляете себе, что здесь происходит. Ваше незнание опаснее, чем вам кажется, и ваше дальнейшее вмешательство в события может иметь катастрофические последствия.

— И что бы вы предложили мне сделать? – поинтересовался я.

— Уйти со сцены, — сказала она.

— Или что?

— Или вы пожалеете об этом, — ответила она. – Это не угроза. Это всего лишь констатация факта. Я уже сказала, Коул относится к вам не без уважения, но и он не сможет защитить вас или хотя бы обращаться с вами с осторожностью, если вы и дальше будете вмешиваться. И если вы встанете у него на пути, он убьет вас. Он бы предпочел, чтобы вы остались в стороне от происходящего.

— Надо же. Какой он, право, альтруист, — я тряхнул головой. – Если он меня убьет, ему придется иметь дело с моим смертным проклятием.

— К смертным проклятиям ему не привыкать, — возразила Кумори. – На нем их не одно, и не два. Я бы посоветовала вам не вмешиваться.

— Я не могу сделать этого, — сказал я. – Мне известно, что вы, ребята, делаете. Мне известно про Темносияние. И мне известно, зачем вам это нужно.

— И?

— И я не могу позволить, чтобы это случилось, — ответил я. – Страховка в Чикаго и так дороже некуда, так что меньше всего нам здесь нужно, чтобы какое-то новое божество пустило псу под хвост всю торговлю недвижимостью.

— Наши цели не так и расходятся, — заметила Кумори. – Гривейн и Собиратель Трупов – безумцы. Им необходимо помешать.

— Насколько я успел разглядеть старину Коула, ему до Хэппи Мила тоже не хватает всего полпакетика фри.

— И что вы сделаете? – спросила Кумори. – Не дадите им пожать плодов Темносияния? Заберете всю эту власть себе?

— Я хочу одного, — сказал я. – Гарантировать, чтобы ее не получил никто. И мне, в общем-то, все равно, как я этого добьюсь.

— Правда? – удивилась она.

Я кивнул.

— А теперь я сделаю предложение вам.

Это явно застало ее врасплох.

— Очень хорошо.

— Спрыгните за борт, — произнес я. – Оставьте Коула и эту зондеркомманду психов разбираться друг с другом. Дайте мнеинформацию, необходимую, чтобы остановить их.

— Он убьет меня, не пройдет и дня, — возразила она.

— Нет, — покачал головой я. – Я отведу вас в Белый Совет. Я помещу вас под его покровительство.

Она смотрела на меня из-под капюшона, не произнося ни слова.

— Послушайте, Кумори, вы прямо головоломка какая-то, — заметил я. – А все потому, что вы якшаетесь с этими некромантами. Вообще-то, готов биться об заклад, вы и сами не промах по части некромантии. Но позавчера вы сошли со своего пути, чтобы спасти чужую жизнь, и это как-то плохо укладывается в психологический портрет.

— Правда? – спросила она.

— Угу. Они ведь убийцы. Мастера своего дела, и все равно не более, чем убийцы. Ради того, чтобы помочь кому-либо другому, они головы не повернут. А вы потратили время и усилия, которые сейчас вам дороги, на то, чтобы помочь незнакомому вам человеку. Из этого следует, что вы не такие, как они.

Она помолчала еще немного.

— А вам известно, зачем Коул занялся некромантией? И почему я помогаю ему?

— Нет.

— Потому, что некромантия черпает силы из смерти, так же как магия черпает силы из жизни. И если магию можно извратить и нацелить на разрушение и насилие, то и некромантию можно обратить на борьбу с ее источником. Смерть можно отогнать – именно это я проделала для того раненого. Жизни можно служить с помощью темных сил – главное, чтобы воля оставалась сильна, а цели ясны.

— Гм, — хмыкнул я. – Вы связались с самыми темными и растлевающими, лишающими рассудка силами во вселенной, чтобы помогать смертельно раненым ожить?

Она вдруг рубанула рукой воздух.

— Нет. Да нет же, глупец. Разве вы не видите, какие это открывает перспективы? Мы же сможем положить конец самой смерти.

— Э… Конец смерти?

— Вы умрете, — пояснила она. – Я умру. Коул умрет. Все, кто ходит сейчас по этой старой, усталой планете, знают один непреложный факт. Их жизнь рано или поздно закончится. Ваша. Моя. Всех.

— Угу, — кивнул я. – Потому нас и называют «смертными». Из-за нашей смертности.

— Зачем? – спросила она.

— Что – «зачем»?

— Зачем? – повторила она. – Зачем нам умирать?

— Затем, что так все устроено, — ответил я.

— Но зачем все так устроено? – не сдавалась она. – Почему мы должны жить с болью ожидания смерти? Зачем нам разлучаться? Зачем всем на земле правят эти злость, и горечь утраты, и жажда мести? Что, если мы можем изменить это?

— Изменить это? – переспросил я, не скрывая скептицизма. – Изменить смерть?

— Да, — кивнула она.

— Просто – фьють! — и ее нет?

— А что, если это получится? – возразила она. – Попробуйте представить себе, что это значит? Насколько лучше станет этот мир, если возраст не будет больше страшить человечество? Только подумайте: Леонардо да Винчи, доживший до наших дней – сколько бы всего он еще изобрел, изваял, написал? Или разве вам не хотелось бы самому сходить на концерт Бетховена? Или послушать лекцию по теологии из уст Мартина Лютера? Сходить на симпозиум под председательством Альберта Эйнштейна? Подумайте, Дрезден. Уму непостижимо, чего можно достичь.

Я подумал.

Она говорила правду.

Если хотя бы на секунду допустить, что то, о чем она говорит, возможно, и… Черт. Это меняет все. У всех и каждого окажется сколько угодно времени. Чародеи живут по триста-четыреста лет, но и этого им кажется мало. То, о чем говорила Кумори, конец смерти, дал бы любому шанс улучшить себя так, как это делают чародеи. Это в большей степени, чем любое другое историческое событие, разом уравняло бы… ну, или хотя бы уменьшило разницу между чародеями и остальной частью человечества.

Но это же безумие. Пытаться покорить смерть? Люди умирают. Так устроена жизнь.

Но что, если им не обязательно это делать?

Что было бы, если бы моя мать не умерла? Или мой отец? Как изменилась бы моя сегодняшняя жизнь?

Невозможно. Смерть нельзя просто отогнать как надоедливое насекомое.

Правда, невозможно?

Может, это не так и важно. Может, это один из тех случаев, когда усилие важнее, чем итог. Я хочу сказать, если бы имелся хоть самый малейший шанс того, что Кумори права, и мир можно изменить так радикально, разве не должен был я попытаться вместе с ними? Даже если я никогда не достигну цели, разве одна попытка упразднить смерть не достойна усилий?

Черт.

Крутой вопрос. На порядок круче меня.

Я тряхнул головой и повернулся к Кумори.

— Я ничего не скажу вам насчет смерти. Я скажу только, что видал плоды поисков тех, кто пошел по этому пути. Я видел, как Коул пытался убить меня, когда я встал на его пути. Я видел, что делали Гривейн и Собиратель Трупов. Я слыхал о тех страданиях и муках, что причинил Кеммлер – уже причинил и продолжает еще причинять благодаря этой своей дурацкой книге.

— Я не знаю, что выйдет из попытки убить смерть. Но я знаю, что древо познается по тому плоду, что падает с него. А с древа некромантии не падает ничего такого, что не прогнило бы насквозь.

— Наш путь иной, — возразила Кумори бесстрастным голосом. – Наш путь ведет к благой цели.

— Я бы с удовольствием поверил вам, если бы изрядная часть этого пути уже не была вымощена трупами невинных жертв.

Я снова увидел, как голова ее слегка качнулась под капюшоном.

— Вы говорите совсем как они. Как Совет. Вы не понимаете.

— Или мне просто не хватает самонадеянности для того, чтобы начать переустраивать вселенную, исходя из того, что мне лучше, чем Богу известно, сколько должна длиться жизнь. И ведь у того, что вы предлагаете, имеется и оборотная сторона. Как насчет того, чтобы установить режим бессмертного Наполеона, или Аттилы, или Председателя Мао? Ведь сохранить монстров не сложнее, чем гениев. Вашу затею можно чудовищно извратить, и это делает ее опасной.

Долгую, безмолвную секунду я смотрел ей в лицо – вернее, в тень под капюшоном. Потом она вздохнула.

— Мне кажется, мы исчерпали возможности дальнейшего разговора, — произнесла она.

— Вы уверены? – спросил я ее. – Мое предложение все еще остается в силе. Если вы хотите выйти из игры, я уговорю Совет защитить вас.

— Наше предложение тоже в силе. Не вмешивайтесь, и вам ничего не будет грозить.

— Не могу, — покачал головой я.

— Я тоже, — сказала она. — Поймите, я не желаю вам вреда. Но я, не колеблясь, уничтожу вас, если вы снова окажетесь на нашем пути.

Секунду я молча смотрел на нее.

— Я собираюсь остановить вас. Я собираюсь остановить вас, и Коула, и Гривейна, и Собирателя Трупов, и ваших шестерок-барабанщиков вместе с ними. Никому из вас не стать самозваным богом. Ни одному.

— Я думаю, вы умрете, — произнесла она ровным голосом, без малейшей угрозы.

— Возможно, — согласился я. – Но прежде я намерен остановить вас всех. Передайте Коулу, пусть убирается сейчас же, и я не буду выслеживать его, когда все это завершится. Он может уйти. И вы тоже.

Она еще раз покачала головой.

— Мне жаль, что мы не смогли договориться.

— Угу, — кивнул я.

Она замялась. Потом все-таки спросила меня, и на этот раз в голосе ее звучало неподдельное любопытство.

— Зачем?

— Затем, что я должен поступить так, — ответил я. – Мне жаль, что вы не даете мне помочь вам.

— Мы все действуем так, как считаем должным для себя, — согласилась она. – Мы еще увидимся, Дрезден.

— Можете не сомневаться, — заверил я ее.

Не произнося больше ни слова, Кумори повернулась, скользнула вниз по лестнице и скрылась из вида.

Я посидел еще с минуту, ощущая себя еще более разбитым, усталым и испуганным, чем всего минуту назад.

А потом поднялся и, стараясь не обращать внимания на боль и страх, похромал к Голубому Жучку.

Надо было делать дело.

Глава тридцатая

Я вернулся к машине, сел за руль и поехал искать несколько предметов, необходимых для того, чтобы вызов Эрлкинга по возможности не превратился в верное самоубийство. Серьезные призывающие заклинания не обходятся без атрибутов, связанных как с призываемым, так и с призываемым, и у меня ушло некоторое время на то, чтобы отыскать открытые торговые заведения, в которых мог бы иметься необходимый мне товар. Ближе к вечеру движение на улицах сделалось хуже, и это отняло у меня еще больше времени.

Хуже того, царившее на улицах настроение начало медленно, но верно меняться. То, что с утра казалось весельем от нежданного выходного, постепенно сменялось раздражением. Солнце начинало клониться к горизонту, электричества все еще не было, и раздражение понемногу превращалось в злость. Часам к пяти всюду виднелась полиция – в патрульных машинах, на мотоциклах, на велосипедах и пешая.

— И это все? – спросил меня торговец овощами – пузатый, лысеющий дядька, торговавший овощами, зеленью и фруктами со своего пикапа, и он единственный из всех, кого я видел, не пытался нажиться на постигшей чикагцев беде. Он опустил выбранную мною тыкву в полиэтиленовый пакет и взял у меня деньги.

— Это все, — подтвердил я. – Спасибо.

Где-то недалеко послышались крики. Я повернулся и увидел тощего как тростинка юнца, припустившего бегом через улицу. За ним гнались двое копов; один из них пытался на бегу кричать что-то в беспомощно хрипящую рацию.

— Господи Иисусе, вы только посмотрите, — сказал зеленщик. – Куда ни посмотришь, везде копы. Зачем это они понаставили столько копов, если это просто сбой электроснабжения?

— Возможно, просто боятся уличных беспорядков, — предположил я.

— Может, и так, — согласился зеленщик. – Но я слышал тут всяких странностей.

— Например? – поинтересовался я.

Он покачал головой.

— Ну, что террористы взорвали электростанцию. Или что взорвали атомную бомбу. Они ведь нарушают связь и все такое, видите ли.

— Мне кажется, в таком случае кто-нибудь не мог не заметить взрыва, — усомнился я.

— Ну да, конечно, — отозвался он. – Но черт, может, кто-то и видал. Телефоны-то, можно сказать, не работают, да и от радио толку, черт подери, почти никакого. Откуда нам знать?

— Черт его знает. Большой бабах? Испарившийся город?

— Верно, верно, — фыркнул зеленщик. — Но что-то все-таки случилось.

— Угу, — согласился я. — Что-то случилось.

— И весь этот чертов город запуган как черт-те что, — зеленщик покачал головой. Чуть дальше по улице снова послышались крики. Патрульная полицейская машина, врубив сирену и мигалки пыталась пробиться к месту события — без особого, впрочем, успеха.

— И все хуже и хуже, — заметил зеленщик. — Утром все было хихоньки да хахоньки. А теперь жуть одна.

— Хэллоуин, — предположил я.

Зеленщик посмотрел на меня и зябко поежился.

— Может, и это тоже. А может, это просто сумерки. Темнеет. Люди боятся. Прям как скот. Если свет не наладят, ночь может совсем хреновой выдаться.

— Возможно, — согласился я, пытаясь нацепить пакет на посох, чтобы донести и то, и другое до Жучка.

— Эй, — остановил меня зеленщик. — Не пыжься, сынок. Дай помогу.

— Спасибо, — сказал я, хотя, честно говоря, мне самому сделалось неловко за то, что я не столько нуждался в его помощи, сколько хотел ее. — Вон, к тому старому "Жуку".

Вдвоем мы прошли полсотни футов по тротуару до того места, где я оставил машину. Он опустил пакет в расположенный спереди багажник, и я захлопнул крышку со слегка помятой ручкой.

— Пожалуй, пора и мне убираться отсюда, — кивнул он. — Как-то неспокойно здесь становится. Гроза, что ли, надвигается?

— Если верить газетным прогнозам, погода ожидалась ясная.

Зеленщик фыркнул и презрительно сморщил нос.

— Я у этого озера всю жизнь живу. Говорю вам, гроза будет.

Парень глядел в корень. В самый что есть корень.

— Вы бы ехали домой, — посоветовал он мне. – В такую ночь лучше сидеть дома с книгой.

— Звучит привлекательно, — кивнул я. – Еще раз спасибо.

Я тронул Жучка с места и втиснулся в поток – в основном, потому, что мне в меньшей степени, чем остальным, было жаль своих бамперов и крыльев. Теперь я получил все необходимое для того, чтобы вызвать Эрлкинга, но на это ушла большая часть дня. Я пытался позвонить Мёрфи домой с каждой остановки, но поговорить с Томасом или Баттерсом мне так и не удалось, а теперь и световой день подходил к концу.

Пора было встречаться со Стражами, поэтому я поехал к МакЭнелли.

Кабак Мака уютно угнездился в полуподвале высокого здания, окруженного другими, такими же высокими. Чтобы попасть в кабак, необходимо пройти почти весь длинный переулок, зато него имеется небольшая собственная стоянка. Я ухитрился найти на этой стоянке свободное место, а потом прохромал по переулку и, спустившись на несколько ступенек, остановился перед тяжелой дубовой дверью.

В помещении стоял негромкий гул разговоров. Во времена сверхъестественных кризисов МакЭнелли превращается в своего рода оперативный штаб для обмена слухами и информацией, и я понимаю, почему. Кабак расположен здесь давным-давно; помещение освещается дюжиной свечей и керосиновых ламп, в нем царит запах древесного дыма и стейков, которые Мак жарит для своих божественных сандвичей. Все здесь так и дышит надежностью, капитальностью. Тринадцать деревянных колонн, на каждой из которых вырезаны вручную всевозможные сверхъестественные сцены и создания, поддерживают низкий потолок. Вентиляторы, лопасти которых обычно медленно вращаются, сейчас оставались неподвижными – электричества так и не дали – но температура в баре не изменилась. Тринадцать столов расставлены на первый взгляд без всякой системы; у длинной барной стойки стоят тринадцать высоких стульев.

Вся обстановка здесь устроена таким образом, чтобы не допустить опасной концентрации разрушительных магических энергий, которые могут сопровождать всяких посещающих кабак раздражительных чародеев – ничего серьезнее. Собственно, это своего рода удачный фен-шуй, призванный ограничить число инцидентов, которые могут неосознанно учинить адепты сверхъестественных искусств, пребывая в дурном расположении духа. Однако против серьезных магических энергий фен-шуй почти бессилен. От массированной магической атаки это место не защитит: МакЭнелли не бомбоубежище. Скорее, его можно сравнить с большим пляжным зонтиком. Стоило мне закрыть за собой дверь, охватывавшие меня страх и напряжение унялись, а потоки темных энергий, наведенных Коулом со товарищи, превратились в тонкие струйки, просочившиеся сквозь каменный завал.

Объявление на стене у двери гласило: НЕЙТРАЛЬНАЯ ТЕРРИТОРИЯ. Это означало, что сверхъестественные сообщества включая Белый Совет и Красную Коллегию договорились считать это место зоной, свободной от любого рода военных действий. В пределах этих стен никому не позволялось затевать никаких конфликтов или потасовок. Конечно, выполнение этих договоренностей гарантировалось прежде всего кодексом чести посетителей; впрочем, вздумай я нарушить их, и Белый Совет первым вздернул бы меня посушиться. По опыту моего общения с Красной Коллегией я верил, что и она отнеслась бы к подобным нарушениям своих членов примерно так же.

В кабаке собрались члены оккультной тусовки Чикаго. Чародеев среди них не было. Большинство обладало весьма скромными магическими способностями. Кинетоматических способностей одного чернобородого дядьки, например, хватало, чтобы подправить игральную кость при каждом броске. Пожилая женщина за соседним столом обладала способностью к необыкновенному взаимопониманию с животными и вела активную деятельность в городских природоохранных организациях. Двое темноволосых сестер-близняшек, крепко-накрепко связанных друг с другом телепатической связью, играли в шахматы, что представлялось мне ментальной мастурбацией. В противоположном углу вполголоса переговаривались, потягивая из кружек пиво, пятеро или шестеро людей постарше — недостаточно сильных для вступления в Совет, но не лишенных способностей.

Мак оглянулся на меня через плечо. Как всегда он был одет в белые, без единого пятнышка рубаху и фартук. Высокий рост и изрядно облысевшая голова позволяли дать ему на взгляд от тридцати пяти до пятидесяти лет. Узнав меня, он надул губы, повернулся к плите, в которой с треском полыхали дрова, и перевернул на сковороде пару почти готовых стейков.

— Привет, Мак, — сказал я. Кто-то освободил мне стул, я благодарно кивнул и сел, поморщившись от боли в ноге.

— Гарри, — буркнул Мак. Он снял сковородку с огня, ловко скинул стейки на тарелки, а через мгновение на них как по волшебству возникли еще груды картошки-фри и свежих овощей. Впрочем, к магии это отношения не имело. Мак просто чертовски классный повар.

Я огляделся по сторонам и произнес достаточно громко, чтобы меня слышали все:

— Мне нужно немного места, Мак. Я встречаюсь с кое-какими ребятами. Нужно стола три-четыре.

По толпе собравшихся пробежал встревоженный шепот. Старые оккультисты в углу без лишнего приглашения поднялись со своих мест. Кое-кто из них кивнул мне, а один морщинистый старикан буркнул: «Удачи».

Менее опытные члены оккультной тусовки нерешительно переводили взгляды с них на меня и обратно.

— Ребята, — произнес я, не обращаясь ни к кому конкретно. – Я не могу приказывать вам, что делать. Но я бы посоветовал вам всем вернуться по домам до наступления темноты. Честно говорю: ночью вы сами обрадуетесь тому, что находитесь под защитой своего порога.

— Что случилось? – выпалил один из младших в помещении, розовощекий юнец. Мак смерил его взглядом и фыркнул.

— Ну же. Я чародей. У нас, можно сказать, профсоюзное правило не рассказывать никому и ничего, — сказал я. Кто-то сдавленно хихикнул. – Нет, серьезно. Я вам пока ничего больше сказать не могу, — я не кривил душой. Всегда имелся шанс, что в толпе посетителей схоронился один или два неприятельских шпиона, и чем меньше информации они получили бы о планах Белого Совета, тем лучше. – Отнеситесь к этому серьезнее, ребята. Вы не обрадуетесь, если окажетесь на улице с наступлением темноты.

Мак отвернулся от плиты и скользнул взглядом по собравшимся, всем видом своим выражая вежливую невозмутимость. Потом сделал подбородком легкое движение в направлении выхода, и в помещении сразу застучали стулья и зашаркали ноги. Негромко переговариваясь, посетители вставали с мест и, оставив на столах деньги, тянулись к дверям.

Не прошло и двух минут, как мы с Маком остались вдвоем. Мак обошел барную стойку и подсел ко мне, поставив одну тарелку передо мной, а вторую взяв себе; к тарелкам он добавил пару бутылок собственноручно сваренного темного пива. Сорвав ногтем большого пальца пробки, Мак придвинул одну бутылку ко мне.

— Храни тебя Господь, Мак, — выдохнул я. Мы звякнули бутылкой о бутылку, сделали по большому глотку пива и принялись за стейки.

Некоторое время мы ели молча. Потом Мак поднял голову и посмотрел на меня.

— Дрянь дело? – спросил он.

— Дряннее некуда, — буркнул я, прикидывая, много ли могу ему рассказать. Мак – славный мужик и мой давний знакомый, можно сказать, друг, но он не член Совета. К черту. Мужик угостил меня стейком и пивом. Он заслуживает того, чтобы знать об опасности, противопоставить которой, возможно, ему нечего. – Некроманты.

Вилка его застыла на полпути ко рту. Он тряхнул головой, потом сунул последний кусок мяса в рот и медленно прожевал. Мак никогда не тратил сил на предложение там, где можно обойтись одним словом.

— Стражи?

— Угу. Целая толпа.

Он нахмурился и задумчиво надул губы.

— Кеммлер, — произнес он.

Я выгнул бровь; впрочем, меня не слишком удивило то, что он знал имя печально известного некроманта. И потом, Мак, похоже, всегда ухитрялся неплохо держаться в курсе событий.

— Не Кеммлер. Его последыши. Но и это достаточно погано.

— Умгх, — Мак быстро разобрался с остатком еды, встал и, собрав деньги, освободил от посуды несколько столов в дальнем от входа углу. В какой-то момент он успел убрать и мою тарелку, а пустую бутылку заменил новой, полной.

Потягивая пиво, я наблюдал за ним. Не делая из этого спектакля, он тем не менее проверил, заряжен ли дробовик, висевший на крюке под стойкой, а также положил на не слишком заметные места пару «Кольтов» — так, чтобы оружие находилось под рукой, где бы он ни стоял. Судя по тому, как обращался он с оружием, он хорошо знал, что делает.

Я отхлебнул еще пива и задумался. Я мало знал о его прошлом. Мак открыл свое заведение за несколько лет до того, как я перебрался в Чикаго. Никто из тех, с кем я общаюсь, не знал, где он жил и чем занимался прежде. Меня не удивляло то, что он умеет обращаться с оружием. Он всегда держался так, как человек, способный постоять за себя. Однако, поскольку языком он не болтал никогда, большую часть своей информации о нем я приобрел путем собственных наблюдений. Я не имел ни малейшего представления о том, как и где овладел он искусством самозащиты.

К такому я отношусь с уважением. Мне это искусство далось тяжелым опытом, не всегда приятным.

Мак вдруг поднял взгляд и принялся вытирать барную стойку в непосредственной близости от дробовика. Не прошло и секунды, как дверь отворилась, и в зал вошел Страж Белого Совета.

Это был высокий – шесть футов с лишком – мужчина, сложение которого капитальностью выдавало в нем бывалого солдата. Седины в его длинных, собранных на затылке в хвост волосах прибавилось с тех пор, как я видел его в прошлый раз. На узком, почти лошадином лице застыло такое выражение, словно он откусил большой кусок обрызганной квасцами лимонной корки. Поверх серо-черного камуфляжного костюма он накинул серый форменный плащ своей службы. В правой руке он держал резной посох, а на левом бедре висел длинный двуручный меч.

Все это я ожидал увидеть.

Чего я не ожидал – так это его истерзанного вида.

Зиявший рваными и резаными прорехами плащ был заляпан пятнами того, что смахивало на грязь, кровь и зеленоватое машинное масло. Судя по обугленным краям некоторых дырок, плащ окатили концентрированной кислотой. Примерно таким же – перепачканным и опаленным – выглядел посох. Да и сам их обладатель смахивал на боксера по окончании нелегкого десятого раунда. На одной щеке его багровели ссадины. Нос, похоже, ломали на протяжении нескольких недель как минимум пару раз. Лоб и бровь прочертил свежий, розовеющий плотью шрам, и сквозь дыры в плаще я разглядел белые бинты на левой руке.

При всем этом он вступил в помещение с видом человека, способного расшвырять по углам отделение морской пехоты и знающего это. Взгляд его сразу уперся в меня, и выражение его лица сделалось еще более кислым.

— Чародей Дрезден, — негромко произнес он.

— Страж Морган, — отозвался я. Я не сомневался в том, что Морган обязательно попадет в число стражей, посланных в Чикаго. Наш город входил в зону его ответственности, и он меня терпеть не мог. Несколько лет он буквально выслеживал меня в надежде поймать за занятиями черной магией, чтобы лично казнить меня. Этого не случилось, и Совет снял наблюдение за мной. Сомневаюсь, чтобы он простил мне такой облом. Он обвинял меня еще много в чем – так, по мелочам. Такое бывает: ну, случается, чтобы два человека не могли сойтись характерами. Вот мы с Морганом как раз из таких.

— МакЭнелли, — кивнул Морган владельцу заведения.

— Дональд, — отозвался Мак.

Забавно. Черт, я уже много лет член Совета, а имени Моргана и не знал.

— Дрезден, — повернулся ко мне Морган. – Вы проверяли, нету ли завес?

— Если я скажу, что проверял, вы мне все равно не поверите, Морган, — хмыкнул я. – Так что не берите в голову.

— Конечно, не проверяли, — буркнул он. Я увидел, как он нахмурил брови, сосредотачиваясь, и взгляд его уставился куда-то в пространство. Этим смотрящим куда-то вдаль взглядом он обвел все помещение – включил Внутреннее Зрение. Это странное, почти сюрреалистическое чутье проникает сквозь любые магические завесы и прочие заклятья, имеющие целью скрыть от взгляда или ввести в заблуждение. Это мощное средство, но оно дается не даром. Все, что вы увидите Внутренним Взглядом, никогда не померкнет в вашей памяти, оставаясь таким же четким, как в момент, когда вы Увидели это. То, что вы Увидели с его помощью, невозможно выбросить из памяти – это останется с вами на всю жизнь.

На мне и Маке взгляд Моргана не задерживался. Он завершил осмотр, кивнул и повернулся к дверям.

— Чисто, — крикнул он кому-то.

Дверь отворилась, и вошла Страж Люччо. Несмотря на принадлежность к хрупкому полу, ростом и сложением она мало уступала мужчинам. Серые как сталь волосы она остригла коротко, по-солдатски. Под серым плащом Стража виднелась одежда, в какой ходят обычно на пикник или в пеший поход: джинсы, водолазка, свитер – все неярких оттенков серого и зеленого. Она тоже держала в руках посох, а вот вместо тяжелого меча на поясе у нее висела легкая, изящная рапира в ножнах. Одежда ее, хоть и не настолько изорванная и испачканная, как у Моргана, тоже носила следы недавнего боя.

— Страж Люччо, — произнес я, привставая и почтительно склоняя голову.

— Чародей, — негромко отозвалась она. Мне понадобилась бы сверхскоростная кинокамера, чтобы запечатлеть улыбку на ее лице, но она мелькнула, бьюсь об заклад. Она кивнула мне, потом – более почтительно – Маку.

Следом за ней вошли еще трое Стражей. Первого, совсем молодого мужчину я смутно припоминал по последнему заседанию Совета в Чикаго, имевшему место несколько лет назад. Он отличался смуглой кожей, темными волосами, темными же глазами и резкими, классическими испанскими чертами. В прошлый раз, помнится, он щеголял в коричневой рясе подмастерья и то и дело прикрывал рот рукой, чтобы никто не заметил улыбки при звуках моего диалога с шишками из Совета.

Теперь коричневая ряса уступила место серому плащу, и он немного возмужал и, я бы сказал, заматерел – и все же, черт подери, он казался моложе Билли-оборотня. Серый плащ Стража был сравнительно чист и почти не изорван, равно как и камуфляжная форма под ним. На одном бедре его висел короткий, прямой меч, на другом – для равновесия, наверное – новенький «Глок» в кобуре и, ей-Богу, не вру, три круглых осколочных гранаты. Его посох производил впечатление вырезанного совсем недавно, но и на нем виднелось достаточно отметин – похоже, он обивался им от всяких зубастых тварей. Двигался он с надменной уверенностью, какую можно увидеть только у тех, кто не осознал еще, что и он смертен.

— Это Страж Рамирес, — представила его Люччо. – Чародей Дрезден.

— Как дела? – Рамирес одарил меня ослепительной улыбкой.

Я пожал плечами.

— Сами понимаете… более-менее как всегда.

Двое вошедших следом Стражей показались мне совсем уже зелеными салагами. На их плащах и посохах не виднелось ни пятнышка, а одежда и амуниция совершенно не отличались от таковых у Рамиреса – я решил, что это стандартный набор новичка. Люччо представила мне коренастого молодого человека с отрешенным, чуть загнанным взглядом как Ковальского. Симпатичную девушку с азиатскими чертами лица звали Йошимо.

Я прохромал к Люччо и кивнул в сторону столов, которые сдвинул для нас Мак.

— Надеюсь, места хватит. Когда подойдут остальные?

Люччо смерила меня усталым взглядом. Потом выпростала руки из-под плаща и протянула мне небольшой сверток из коричневой крафт-бумаги.

— Вот, возьмите.

Я взял пакет и развернул.

Внутри лежал сложенный серый плащ.

— Наденьте, — произнесла Люччо негромко, но настойчиво. – И тогда все имеющиеся на сегодня Стражи будут в наличии.

Глава тридцать первая

Мгновение я молча смотрел на Люччо.

— Это такая шутка? – пробормотал я наконец. – Да?

Она горько улыбнулась.

— Мастер МакЭнелли, — обратилась она к Маку. – Мне кажется, нам не мешало бы промочить горло. У вас найдется чего-нибудь приличного выпить?

Мак оскорблено хмыкнул.

— Только что сварил темного.

— Его хоть можно пить? – поинтересовалась Люччо. Голос ее звучал устало, но не без ехидства.

Мак обиженно нахмурился, а она улыбнулась ему, словно извиняясь за свои подначки, и села за один из столов.

— Стражи, — махнула она рукой. – Будьте добры, присаживайтесь, составьте мне компанию.

Морган сел справа от Люччо, и взглядом, который он бросил на меня, казалось, можно было прожечь стальной лист. Я поступил так, как всегда в таких случаях: спокойно встретил его взгляд, а потом сделал вид, словно его здесь нет. Я отодвинул стул напротив Люччо и сел. Двое младших стражей тоже сели, но Рамирес остался на ногах до тех пор, пока Мак не принес на стол несколько бутылок своего темного пива и не вернулся обратно за стойку.

Рамирес покосился на Люччо, и та кивнула.

— Будьте добры, Страж, замкните круг.

Молодой страж достал из кармана кусок мела и быстро очертил вокруг стола замкнутую белую линию. Замкнув круг, он легонько коснулся его указательным пальцем правой руки и негромко произнес слово заклинания. Я ощутил небольшой заряд воли, посланный им в круг, и сразу же вокруг нас вырос невидимый барьер, почти непроницаемый для магических сил. Если бы кто-либо попытался подслушать наш разговор с помощью магии, круг не позволил бы ему этого. Да и самое обыкновенное подслушивающее устройство, оставленное внутри круга, сгорело бы от концентрации магических сил, не прошло бы и минуты.

Рамирес кивнул сам себе, придвинул к столу последний из свободных стульев и уселся на него верхом, положив руку на спинку. Морган передал ему последнюю бутылку Макова пива, и он взял ее свободной рукой.

— За друзей, которых нет с нами, — пробормотала Люччо, поднимая свою бутылку.

Что ж, к этому тосту я мог присоединиться. Мы пробормотали эхом: «За друзей, которых нет с нами», — и выпили. Секунду-другую Люччо молча смотрела на свою бутылку.

Я выждал паузу.

— Итак, — произнес я, наконец. – Сделать из меня Стража. Это шутка, да?

Люччо сделала второй, неспешный глоток пива и снова посмотрела на бутылку, выгнув бровь.

Мак ухмыльнулся у себя за стойкой.

— Это не шутка, Страж Дрезден, — произнесла Люччо.

— Как бы нам всем ни хотелось, чтобы это оказалось так, — добавил Морган.

Люччо посмотрела на него – мягко, без угрозы, но неодобрительно, и Морган склонил голову.

— Вы в курсе последних событий на фронтах войны?

— Последние несколько дней – нет, — признался я. – Со времени последней переклички.

— Я так и думала, — кивнула она. – Красная Коллегия развернула широкое наступление. В первый раз с начала войны они сосредоточили все свои усилия на разрушении наших коммуникаций. Мы подозреваем, что очень многие чародеи перестали получать наши сообщения по обычным каналам.

— Значит, Красные нашли слабое место в нашей системе связи, — заметил я. – Только они не спешили воспользоваться этим, поджидая момента, когда этот удар окажется для нас наиболее чувствительным.

Люччо снова кивнула.

— Именно так. Первое нападение произошло в Каире – на наш региональный центр управления. Они захватили нескольких Стражей включая старшего уполномоченного по региону.

— Живыми? – спросил я.

Она кивнула.

— Да. Что создавало неприемлемую угрозу.

Когда вампиры захватывают вас живьем, они делают это не для того, чтобы обменять вас на тысячу порций мороженого. Это один из самых ужасных кошмаров войны с Красной Коллегией. Если вы попадаете в руки врага, вы можете пожалеть о том, что они не убили вас.

Они могут сделать вас одним из них.

И уж если им удастся обратить Стража, тем более, одного из их старших командиров, это даст им доступ к самым сокровенным секретам – не говоря уже о том, что таким образом они получают своего собственного чародея. Вампиры пользуются магией, хотя и не так, как делают это смертные чародеи. Они опираются на ту же тошнотворную энергию смерти, которую используют Кеммлер и ему подобные. Впрочем, насколько я понимаю, особых ограничений не существует. Обращенный чародей представляет собой смертельную угрозу для Стражей, для Совета и для всех смертных. Мы никогда не говорим об этом, но среди чародеев существует негласный уговор: не даваться врагу живым. И такой же невысказанный страх того, что это может случиться.

— Вы попытались их отбить, — предположил я.

Люччо утвердительно кивнула.

— Одновременный удар – Мадрид, Сан-Паулу, Акапулько, Афины. Мы атаковали все их цитадели с целью узнать, где находятся пленные. Их удерживали в Белизе, — она махнула рукой в сторону Моргана.

— Наша разведка установила, то там же находится высшее руководство Красных, включая Красного Короля, — негромко сказал Морган. – Мерлин и остальные члены Верховного Совета лично приняли участие в операции.

Вот это новость! Мерлин, глава Совета Старейшин, всегда до последнего противился наступательным действиям. Собственно, это под его руководством Белый Совет вел с Красной Коллегией какое-то подобие холодной войны – игру в последовательность осторожных ходов, в уклонение от прямых столкновений, в надежды на то, что военный конфликт разрешится путем переговоров и прочих дипломатических усилий. Поэтому участия всех членов Совета Старейшин, семерых сильнейших чародеев планеты, в открытом нападении на врага я не ожидал никак.

— Что заставило Мерлина изменить точку зрения? – осторожно спросил я.

— Это чародей МакКой, — ответила Люччо. – Когда наши люди попали в плен, он убедил большинство Совета Старейшин принять участие в голосовании. Включая Старую Мэй и Привратника.

Что ж, тогда многое становилось ясно. Мой бывший наставник, Эбинизер МакКой, входил в Совет Старейшин. В совете у него имелось двое или трое сторонников, хотя численного перевеса при голосованиях это ему не давало. Если он хотел, чтобы вышло так, как он считал нужным, ему наверняка пришлось бы уговорить кого-то из сторонников Мерлина проголосовать вместе с ним – или же заручиться поддержкой Привратника, чародея, который обыкновенно предпочитал воздерживаться от голосования. И уж если Эбинизеру удалось привлечь на свою сторону Древнюю Мэй и даже Привратника, у Мерлина не оставалось иного выбора, как действовать.

И еще одно: то, что Мерлин был великим мастером по части оберегов и прочей оборонной магии, вовсе не означало, что он не мог при необходимости надрать кому-нибудь задницу. В конце концов, Мерлином Белого Совета становятся не за успехи в коллекционировании пивных пробок, и Артур Лэнгтри, нынешний Мерлин, по праву считался самым могущественным чародеем планеты.

А уж то, на что способен Эбинизер МакКой, я видел собственными глазами. Пару лет назад он сбросил с орбиты старый советский спутник, направив его прямехонько на графа Ортегу, военачальника Красной Коллегии. Вместе с Ортегой погибла чертова уйма вампиров.

А кроме вампиров погибли люди. Эбинизер использовал силы жизни и созидания для того, чтобы отнять жизни у смертных, жертв Красной Коллегии. И проделал он это не в первый раз. Эбинизер, как я узнал только тогда, возглавлял ведомство Белого Совета, которого официально вроде как и не существовало – так сказать, мокрушный отдел. Известный под прозвищем Черный Посох, он обладал лицензией на убийство – равно как на нарушение других Законов Магии в случаях, когда он сам сочтет это необходимым. Когда я узнал о том, что он нарушал те законы, которые сам же учил меня свято соблюдать, в которые учил верить, это нанесло мне такую глубокую рану, что она, можно сказать, не зажила еще до сих пор.

Эбинизер предал то, во что я верил. Но это не отменяло того факта, что круче старика я бойца еще не встречал. А ведь он был младшим и, следовательно, наименее сильным членом Совета Старейшин.

— Что случилось? – тихо спросил я.

— Никаких следов пребывания там Красного Короля или его свиты мы не обнаружили. Во всех остальных отношениях операция прошла строго по плану. Мы взяли вампирскую цитадель штурмом и освободили наших людей.

Лицо Люччо вдруг перекосилось от горечи.

— Это была подстава, — тихо пробормотал я. – Верно?

— Да, — так же тихо отозвалась она. – Мы ушли оттуда и перевезли наших раненых в госпиталь на Сицилии.

— Что случилось?

— Нас предали, — сказала она, и горечи в ее словах было больше, чем в бочке горчицы. – Должно быть, кто-то из наших донес о нашей диспозиции Красной Коллегии. Они напали на нас той же ночью.

— Какого числа? – спросил я.

Люччо нахмурилась и посмотрела на Рамиреса.

— Три дня назад, в полночь по Гринвичу, — тихо подсказал Рамирес.

— Я не спала с тех пор, — призналась Люччо. – Совсем со времени сбилась, — она сделала еще глоток пива. – Нападение было беспощадным.

— Они целенаправленно охотились за старейшинами, а их заклинательница сумела отрезать нас от наших путей отхода через Небывальщину. Почти на сутки. В боях на Сицилии мы потеряли тридцать восемь Стражей.

Мгновение я сидел, совершенно оглушенный этим известием. Тридцать восемь. Черт подери, да общая численность Стражей едва превышала две сотни. Не каждый чародей обладает способностями, которые делают его опасным для противника. Большинство из тех, кто обладает, входили в корпус Стражей. Выходит, Красная Коллегия за один день убила почти двадцать процентов наших вооруженных сил.

— Они поплатились за это, — вполголоса поведал Морган. — Но... они словно обезумели. Они рвались умереть, только бы убить нас. На моих глазах за этот день наложили четыре смертных проклятия. Я видел, как вампиры лезли по горам павших своих, даже не сбавляя хода. Должно быть, на каждого потерянного из наших пришлось два десятка их, — он зажмурился, и на его обычно кислом лице не осталось ничего, кроме обыкновенного человеческого горя. — А они все наступали.

— У нас было много раненых, — продолжала Люччо. — Слишком много раненых. Ка только старейшинам удалось отворить проходы через Небывальщину, мы ушли туда. И нас преследовали.

Я выпрямился.

— Что?

Морган кивнул.

— Красная Коллегия преследовала нас и на территории сидхе.

— Но они не могли не знать, — пробормотал я. — Они не могли не знать, что, продолжая свои атаки на земле фэйре, они наверняка прогневят сидхе. Они объявили войну и Зимним, и Летним разом.

— Да, — устало подтвердил Морган. — Но это их не остановило. Они продолжали нападать на нас все время нашего отступления. И... — он неуверенно оглянулся на Люччо.

Она ответила на его взгляд уверенным кивком и повернулась к нему.

— Они призвали к себе на помощь демонов, — она помолчала, словно набираясь духа. — И не только простых порождений Небывальщины. Они вызвали жителей Небытия. Иных.

Я сделал большой глоток пива.

Значит, Иных. Обычные демоны тоже не подарок, конечно, но по крайней мере с ними я более или менее знаком. В Небывальщине, мире магии и духов, окружающем наш мир смертных, полным-полно самых разных созданий. Подавляющему большинству из них наши земные дела глубоко до лампочки, а сами мы для них не более чем далекие, бессмысленные забавности. Когда создания из мира духов начинают интересоваться делами смертных, значит, у них есть на это веская причина. Те, кто не прочь скушать нас, или просто навредить или напугать, зовутся у нас, у чародеев, демонами. Это достаточно неприятные твари.

Совсем другое дело Иные. О них так редко говорят, что кроме туманных слухов о них ничего и не известно. Сам я знаю очень немного — только то, что они являлись слугами и пехотой Древнейших — расы богов или демонов, некогда правивших миром смертных, которых давным-давно выжили из нашей реальности и обратно в нее не пускают.

Один из Законов Магии запрещает любой контакт с ними, и гласит он: "Да Не Отвори Внешних Врат". Насколько мне известно, желающих быть заподозренными в том, что он открыл Внешние Врата, раньше не было. Стражи не церемонятся с нарушителями Законов Магии. Собственно, целью жизни настоящего Стража является защита Совета — в первую очередь, от нарушения семи Законов, а потом от всего остального.

Я покосился на лежавший передо мной на столе свернутый плащ.

— Мне казалось, призывать Иных может только магия смертных, — тихо произнес я.

— Правильно казалось, — так же тихо подтвердила Люччо.

У меня похолодело в животе. Кто-то подсказал Красной Коллегии, где искать Совет. Кто-то заблокировал Совету пути отхода через Небывальщину — и так, что сильнейшим чародеям планеты потребовался целый день на то, чтобы их разблокировать. И кто-то начал призывать чертову кучу Иных, натравливая их на Белый Совет.

Совет уже не тот, что был прежде, говорил Коул. Он прогнил изнутри. Он падет. Скоро.

— Стражи прикрывали отступление, эвакуацию наших раненых, — продолжала Люччо; ее резкий голос контрастировал усталому взгляду. — Именно тогда они спустили на нас Иных. В первые же минуты боя мы потеряли еще двадцать три Стража, а еще больше получили ранения, — она замолчала, чтобы сделать большой глоток пива, потом резко, с сердитым стуком поставила бутылку на стол. — Если бы нам на помощь не пришли старейшины Маккой и Либерти, возможно, мы все погибли бы там. Даже с их помощью нам удалось задержать тех ровно настолько, чтобы Мерлин с Привратником выставили за нами заслон-оберег, чтобы дать нам возможность эвакуироваться.

— Оберег? — поперхнулся я. — Уж не хотите ли вы сказать, что они отгородились от целой армии вампиров и демонов? Одним оберегом?

— Мерлином Белого Совета становятся не за успехи в коллекционировании пивных пробок, — сухо заметил Рамирес.

Я косо посмотрел на него. Он ухмыльнулся и поднес к губам бутылку.

— МакКоя ранили, — продолжала Люччо.

— А кого не ранили? — фыркнул Рамирес.

— Карлос, — укоротила его Люччо.

Он поднял руку, словно сдаваясь, и опустился обратно на стул. Улыбка, впрочем, с его лица никуда не делась.

— Очень многих ранили, — продолжала Люччо. — Однако поскольку госпиталь на Сицилии захватили, мы перевели самых тяжелых в находящийся под нашим контролем госпиталь в Конго, — она замолчала, глядя на свою бутылку, открыла рот и снова закрыла его. Потом зажмурилась.

Морган нахмурился, глядя на нее. Потом положил руку ей на плечо и посмотрел на меня.

— Вампиры знали об этом.

Из меня словно весь воздух разом выкачали.

— О Господи.

— Было светлое время дня, — продолжал Морган. – И все место было защищено Мерлиновыми оберегами надежней иной крепости. Вампиры не прорвались бы к нему из Небывальщины, да и вообще никакая нечисть, разве что сам повелитель демонов, не смогла бы одолеть этих препятствий, — рот его скривился, а глаза вспыхнули гневом и ненавистью. – Они послали против нас смертных. Против раненых мужчин и женщин, беспомощных, лежащих на больничных койках… — на мгновение показалось, будто он задохнулся от злости.

— Но… — возразил я. – Послушайте, я знаю,каково это – действовать против смертных, которых ты не хочешь убивать. Это трудно, но есть ведь способы их остановить. И отразить. С пулями и взрывчаткой можно справляться.

— Именно поэтому они использовали газ, — негромко сказал Рамирес, продолжив с того места, где изменил голос Моргану и Люччо. Только теперь и он больше не улыбался. – Нервно-паралитический, возможно, зарин. Они накрыли им госпиталь со всеми, кого мы защищали, а вместе с ним шесть городских кварталов, — он поставил бутылку на стол. – Выживших не осталось.

— Господи… — только и пробормотал я.

Ответом мне было мертвое молчание.

— Эбинизер? – хриплым шепотом спросил я. – Вы сказали, он тоже был ранен. Он…

Рамирес мотнул головой.

— Упрямый старый козел отказался ложиться в госпиталь, — сказал юный страж. – Он отправился с одним из отрядов готовить контрнаступление с Братством святого Жиля.

— Тысячи невинных людей погибли, — произнесла, точнее негромко прорычала Люччо. Она держала себя в руках, но все же гнев прорывался наружу. – Женщины. Дети. Тысячи. И сегодня я похоронила сто сорок три Стража.

Я сидел словно громом пораженный.

Одним-единственным ударом Красная Коллегия почти уничтожила Белый Совет.

— Они преступили все границы, — продолжала Люччо, окончательно взяв себя в руки. – Нарушили все правила ведения войны – как нашего мира, так и мира смертных. Психи. Они совершенно сошли с ума.

— Они же самоубийцы, — тихо сказал я. – У них нет ни шанса выстоять против Совета и обеих династий фэйре.

— Сидхе они застали врасплох, — пророкотал Морган. – Они просто не были готовы драться. И мы цепляемся за соломинку. У нас осталось меньше пятидесяти боеспособных Стражей. И в отсутствие налаженной связи членов Совета отловят и уничтожат поодиночке. Мы даже не знаем, сколько еще погибло чародеев.

— Все даже еще веселее, — добавил Рамирес. – Агенты Красной Коллегии устраивают засады на дорогах на территории фэйре. По дороге сюда на нас нападали, дважды.

— Наша первоочередная задача, — резко, отчетливо сказала Люччо, — собрать силы, все возможные резервы, с тем, чтобы восстановить корпус Стражей как боевую силу. Нам нужно собрать членов Совета вместе и удостовериться в том, что они находятся под надежной охраной. Нам надо реорганизовать нашу службу безопасности, — она тряхнула головой. – И в первую очередь мы должны защитить жизни членов Совета Старейшин. Пока они скрыты от неприятеля и сохраняют способность биться, они представляют собой важнейшую силу сдерживания. Вместе члены Совета Старейшин обладают большими боевыми возможностями, чем сотня рядовых чародеев, и они могут сосредоточить свои усилия с чрезвычайной эффективностью, как продемонстрировал Мерлин в Небывальщине. До тех пор, пока они сохраняют боеготовность, неприятель не может открыто развернуться во всю мощь.

— Что еще важнее, — прорычал Морган, — смертные чародеи, которые нас предали, кем бы они ни были, боятся Совета Старейшин. Вот почему первым шагом этих ублюдков стала попытка уничтожить их.

Люччо кивнула.

— Если нам удастся продержаться до тех пор, пока династии фэйре мобилизуют свои силы на войну, мы сможем и оправиться от этого нападения. Что возвращает нас к сегодняшним делам, — заметила Люччо и устало посмотрела на меня. – Все остальные боеспособные Стражи либо ведут бои с неприятелем, либо охраняют членов Совета Старейшин. Наши коммуникации и линии связи ненадежны, — она махнула рукой в сторону сидевших за столом. – Это все резервы, которые смог выделить Белый Совет.

Я посмотрел на усталую начальницу Стражей. На истерзанного в бою Моргана. На Рамиреса, который уже снова улыбался как ни в чем ни бывало, и на притихших, явно испуганных Йошимо и Ковальского.

— Страж Люччо, — произнес я. – Могу я переговорить с вами наедине?

Морган насупился.

— Все, что ты имеешь сказать ей, ты можешь сказать всем…

Люччо мягко положила руку Моргану на запястье, но он сразу стих.

— Морган. Не будете ли вы так добры принести мне еще бутылку? И я уверена, у МакЭнелли найдется чего-нибудь поесть.

Мгновение Морган молча смотрел на нее, потом на меня. Потом встал, разорвал круг, стерев меловую черту носком башмака, и жужжащее напряжение в воздухе сразу исчезло.

— Идемте, детки, — сказал Рамирес двум юным стражам, поднимаясь с места. – Посидим с дядюшкой Морганом, пока остальные взрослые поговорят, — проходя мимо, он словно невзначай положил руку мне на плечо. – Эй, бармен! Уж не жареным ли лучком это пахнет?

Я подождал, пока они не устроились в дальнем конце барной стойки, и Мак не начал носить им какую-то еду. Потом повернулся к Люччо.

— Я не могу быть Стражем, — сказал я.

Секунду она молча смотрела на меня.

— Почему нет? – спросила она наконец очень вежливым голосом.

— Потому, что вы, ребята, угрожали казнить меня за то, чего я не делал, с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать лет, — ответил я. – Вы все уверены, что я представляю собой какую-то чудовищную угрозу, и пользуетесь любой возможностью, чтобы испортить мне жизнь.

Люччо внимательно выслушала меня.

— Да. И что?

— И что? – переспросил я. – Всю свою взрослую жизнь я провел в условиях, когда Стражи заглядывали мне через плечо в ожидании возможности обвинить меня в том, чего я не делал, и пытаясь спровоцировать меня, когда этого не находили.

Брови Люччо взмыли вверх.

— Что-о?

— Только не делайте вида, будто вам ничего не известно, — сказал я. – Прекрасно вы знаете, что Морган пытался спровоцировать меня на открытое нападение как аз перед тем, как мы заключили пакт с Зимними. Чтобы он и Мерлин получили повод швырнуть меня как подачку вампирам.

Люччо округлила глаза.

— Что? – повторила она на порядок резче. Взгляд ее метнулся к Моргану, потом опять уперся в меня. – То, что вы говорите мне – правда?

Что-то новое прозвучало в ее голосе, и я, повинуясь чистому инстинкту, чуть напряг свои чувства. Я ощутил в воздухе легкое, едва заметное напряжение, словно колебания между зубьями камертона.

— Да, — ответил я ей. Чуть слышное жужжание не сменило тональности. – Я говорю вам правду.

Долгую секунду она внимательно смотрела на меня, потом откинулась на спинку стула. Жужжащее напряжение спало. Она сцепила пальцы на столе перед собой и некоторое время хмуро смотрела на них.

— Что ж… До меня доходили слухи. О том, как Морган вел себя с вами. Но я думала, что это только слухи.

— Нет, не слухи, — буркнул я. – Морган угрожал и преследовал меня при любом удобном случае, — я стиснул правую руку в кулак. – А я не делал ничего. Я не делал ничего. Я не стану частью этого, Страж Люччо. Так что заберите плащ. Я даже машину вытирать им не буду.

Она продолжала, сощурившись, смотреть на свои руки.

— Дрезден, — тихо произнесла она. – Белый Совет ведет войну. Вы что, просто бросите своих на милость Красной Коллегии? Или отойдете в сторону и позволите ученикам Кеммлера делать все по-своему?

— Разумеется, нет, — я даже не обиделся. – Я никогда не говорил, что не буду драться. Но этого, — я подвинул ей плащ через стол, — я не одену. Возьмите.

Она подвинула плащ обратно.

— Оденьте.

— Спасибо, не надо.

— Дрезден, — произнесла Люччо, и голос ее, не повысившись, сделался твердым как камень. – Это не просьба.

— Я неважно реагирую на угрозы, — сказал я.

— Так реагируйте на реалии, — рявкнула она. – Дрезден, Стражей разбили практически в хлам. Нам необходим каждый боеспособный чародей, которого мы можем завербовать, обучить или призвать.

— Многие чародеи умеют сражаться, — буркнул я.

— Но они не Гарри Дрезден, — возразила она. – Господи, идиот какой. Вы хоть понимаете, что я вам предлагаю?

— Угу. Возможность выслеживать подростков, которым никто не говорил про Законы Магии, и казнить их за нарушение этих законов. Возможность наезжать на любого, кто мне не симпатичен, возможность допрашивать и унижать его. Ни того, ни другого, ни третьего мне не нужно.

— Эбинизер говорил, что вы упрямы, но умолчал, что вы еще и балбес. Кто-то предал Совет, Дрезден. А у вас самая дурная слава из всех. Многие в нем выступали против вас. А многие говорят, что вы намеренно развязали войну с Красной Коллегией, чтобы подстроить падение Совета. За плату, конечно.

Я не удержался от горькой усмешки.

— Я? Бред какой! Посмотрели бы они на мой дурацкий банковый счет.

Взгляд Люччо чуть смягчился, и она покачала головой.

— Я вам верю, — вздохнула она. – Но репутация за вами, тем не менее, закрепилась, а члены Совета пребывают не в лучшем расположении духа от всех потерь. Их страх может легко обернуться против вас. Вот поэтому вы вступите в корпус.

Я насупился.

— Не понял.

— Ситуация требует, чтобы мы забыли о былых разногласиях. Если вы наденете плащ Стража и включитесь в борьбу в эти нелегкие для Совета дни, это заставит его членов смотреть на вас иначе.

Я глубоко вздохнул.

— Ну да. Синдром Вейдера.

— Простите?

— Синдром Вейдера, — повторил я. – Нет союзника, более впечатляющего, ободряющего и всеми любимого, чем союзник, который всего пару минут назад был твоим врагом и пугал тебя до усёру.

— Не только, — возразила Люччо. – Боюсь, вы не до конца понимаете свою репутацию. Вы одолели больше врагов и победили больше зла, чем большинство чародеев на сто лет старше вас. И ведь времена меняются. В Совет приходит больше чародеев, чем прежде – вроде Рамиреса и этих вон ребят. Для них вы – символ сопротивления консервативной части Совета, герой, рискующий жизнью, когда этого требуют от него принципы.

— Я?

— Вы, — кивнула Люччо. – Не могу сказать, чтобы я это одобряла. Однако в настоящий момент Совету нужны любые крупицы отваги и надежды. Ваше присутствие и поддержка перед лицом смертельной опасности обескуражат ваших недругов, а присутствие закаленного в боях чародея ободрит младших членов Совета, — она поморщилась. – Проще говоря, Дрезден, вы нужны нам. А мы нужны вам.

Я потер глаза.

— Давайте допустим, что я запишусь в вашу команду. Что я соглашусь носить плащ. Что я готов биться до окончания войны. Но я не могу уехать из Чикаго. Здесь живут люди, которые на меня полагаются, которые от меня зависят, — я насупился. – И еще, я не намерен кланяться перед Морганом. Будь на то моя воля, я бы его на сотню миль к моему городу не подпускал.

Люччо потерла подбородок и медленно кивнула; взгляд ее оставался задумчивым.

— Мне в любом случае придется переводить Моргана в другое место, — она кивнула еще раз, на этот раз решительнее. – Раз так, я зачисляю вас в Стражи в чине коммандера на должность старшего уполномоченного по региону.

Я зажмурился.

— Вы будете отвечать за безопасность и операции в этом регионе – в тесной координации с тремя другими региональными уполномоченными Северной Америки.

— Э… — пробормотал я. – Что это означает?

— Что вашей работой будет защищать смертных в этом регионе. Противодействовать всем сверхъестественным угрозам и представлять Совет в дипломатических вопросах. Оказывать поддержку и содействие другим чародеям , которые обратятся к вам за помощью и защитой, а также – при необходимости – уничтожать врагов Совета, таких, как Красная Коллегия и ее союзники.

Я нахмурился.

— Гм… собственно, этим я и так занимаюсь.

Лицо Люччо расплылось в первой по-настоящему теплой улыбке, которую я на нем видел. Улыбка эта разгладила морщины на лбу, а новые морщинки сбежались к уголкам глаз.

— Значит, теперь вы будете делать это в сером плаще, — лицо ее снова посерьезнело. – Вы ведь боец, Дрезден. Если Белый Совет надеется выжить, нам нужно больше таких, как вы.

Она встала из-за стола и пошла к стойке, захватив с собой пустые бутылки.

Когда она вернулась, я как раз справился с тугой застежкой и накинул тяжелую, мягкую серую ткань на плечи. Она остановилась передо мной и оглядела с головы до ног. Рамирес покосился на меня, и улыбка его сделалась шире. Морган тоже посмотрел в мою сторону, и по лицу его можно было сделать заключение, будто кто-то сунул нож ему в гениталии. Мак при виде меня в плаще чуть сдвинул брови и надул губы.

— Спасибо, — тихо произнесла Люччо и протянула мне бутылку.

Я кивком поблагодарил ее и принял пиво. Мы чокнулись бутылками и выпили.

— Что ж, хорошо, коммандер, — сказала Люччо; голос ее снова сделался резким, деловым. – Это ваша территория, и вы располагаете самыми свежими разведданными об учениках Кеммлера. Каков будет наш следующий шаг?

Я откинул упавшую на глаза прядь волос.

— О’кей, Страж Люч… то есть, капитан Люччо. Давайте-ка сядем и поработаем. Темнеет, и времени у нас осталось в обрез.

Глава тридцать вторая

Шел дождь, когда я отворил дверь Мёрфиного дома, поэтому серого плаща я не снимал. Я проковылял на кухню, где Томас, Баттерс и Боб разложили на столе свечи, бумагу, карандаши и пустые банки из-под пива.

При виде меня Томас разинул рот.

— Срань господня, — только и сказал он.

Баттерс удивленно посмотрел на Томаса, потом на меня.

— А? Что?

— Гарри! — вскричал Боб, и оранжевые огоньки в его глазах вспыхнули ярким огнем. — Ты стырил плащ у Стража?

Я хмуро покосился на них и стащил плащ. Тот упал на пол, накрыв едва не всю кухню.

— Не крал я ничего, — из гостиной, прихрамывая, но оживленно виляя хвостом, вышел Мыш, и я почесал его за ухом.

— А! — догадался Боб. — Значит, ты снял его с тела.

— Нет, — раздраженно буркнул я и плюхнулся на стул у стола. — Меня завербовали.

— Срань господня, — повторил Томас.

— Я не понимаю, — пробормотал Баттерс.

— Гарри устроился в тайную чародейскую полицию, — восторженно выпалил Боб. — Теперь он сам будет карать и миловать по своему разумению! Ох, и круто же!

Томас посмотрел на меня, потом на дверь за моей спиной. Потом снова на меня.

— Я один, — негромко сказал я. — Не напрягайся.

Он кивнул.

— Что случилось?

— Много всякого, — сказал я. — Некогда все рассказывать. Но Стражи в городе, хоть я и не слишком беспокоюсь о том, что они начнут ползать по всем щелям и вынюхивать чужие секреты.

— Почему это? — удивился Томас.

— Потому, что в настоящий момент все пятеро находятся в гостинице в центре города — принимают душ и меняют бинты, пока я не нарыл побольше информации о Кеммлеровых наследниках.

Томас медленно зажмурился.

— Все пятеро... и ранены?

Я кивнул, сердито сжав губы.

— Уау, — вполголоса сказал Томас. — Что, так хреново?

— Они завербовали меня, — кивнул я.

— Тогда действительно дело швах, — жизнерадостно согласился Боб.

Я посмотрел на разбросанные по столу бумаги.

— Может, хоть вы, ребята, меня порадуете? Нашли чего-нибудь?

Баттерс несколько раз моргнул и принялся рыться в бумагах, поднося их по очереди к свече, чтобы разглядеть.

— Э... гм... Есть новость хорошая и новость плохая.

— Начнем с плохой, — сказал я. — Будем, блин, повышать настроение.

— С цифрами пока ничего не вышло, — доложил Баттерс. — То есть, это не шифр. Слишком мало цифр. Они могут означать адрес или номер счета, но ни один из банков, до которых нам удалось дозвониться, не использует счетов с таким количеством знаков, — он покашлял, словно извиняясь. — Будь у меня доступ к сети, я мог бы узнать больше, но... — он беспомощно махнул рукой в сторону темного экрана монитора. — Нам и раза из пятидесяти дозваниваться не удалось, а в большинстве мест, с которыми нас все-таки соединили, никто не брал трубки. И последний час телефон вообще сдох.

Я покачал головой.

— Угу. Город тоже съехал с катушек. Два пожара по дороге от МакЭнелли сюда. И я поймал ненадолго полицейскую волну, они говорили про беспорядки в Бактауне.

— Губернатор запросил помощи у Национальной Гвардии, — тихо добавил Томас. — Они посылают войска для наведения порядка на улицах.

Я зажмурился.

— Как ты узнал?

— Позвонил сестре, — ответил он.

Я нахмурился.

— Я думал, Лара с тобой не разговаривает.

Голос у Томаса разом сделался суше.

— То, что она отрезала меня от семейных денег, вышвырнула из дома, дала мне понять, чтобы я не рассчитывал больше на их покровительство, и удерживает женщину, которую я люблю, в роли виртуальной заложницы, еще не значит, что лично ей я несимпатичен.

— И она не отказала тебе в небольшой услуге, — предположил я.

— Формально говоря, — поправил меня Томас, — она оказала услугу тебе.

— С чего это она вдруг? — удивился я.

— Ну, я намекнул ей, что поскольку вся ее нынешняя власть зиждется на одном хорошо хранимом секрете, и что поскольку ты до абсурдного исполнен намерения защищать добрых жителей нашего города, ты можешь и проболтаться, пустив ее корабль ко дну, если она не поможет тебе в трудную минуту.

— Гм, — хмыкнул я. — То есть, ты хочешь сказать мне, что я ко всему прочему еще и шантажирую правительницу Белой Коллегии. Так, невзначай.

— Именно, — кивнул Томас. — Для такого, Гарри, не всякие яйца подойдут. Только большие и медные.

— Допустим, — согласился я. — Только зачем, все-таки, я это сделал?

— Затем, что нам нужна помощь, — сказал Томас. — Мы топчемся на месте, время уходит, а у Лары в достатке людской силы и возможностей добыть нужную нам информацию.

— Вот, кстати, и хорошие новости, — вмешался в разговор Баттерс. – За городом электричество не вырубали, и она смогла нарыть много такого, чего нам не удалось, — он протянул мне листок бумаги. – Не по цифрам – но один из ее людей раздобыл кое-чего интересного насчет коренного населения и их оружия здесь, в Чикаго.

Я пристально посмотрел на Баттерса.

— Ну?

Он кивнул и ткнул пальцем в бумажку.

— Вот, — улыбнулся он. – Центр индейской культуры устраивает большую выставку охотничьего и боевого оружия, которым здешнее население пользовалось до того, как здесь появилась наша бледнолицая братия с ружьями и оспой. Телеканал «История» снимал об этом несколько сюжетов на протяжении всей прошлой недели.

— Угу, — кивнул я. – И уж наверняка к этому оружию прилепилось несколько духов древних охотников, — я пробежал глазами по тексту. – Блин. Я мог бы и сам догадаться. В музее Природы как раз готовится большая выставка каокианских артефактов, которой заведовал покойный профессор Бартлсби. Блин, да там полно штуковин, которые помогал паковать сам Собиратель Трупов. Наверняка с оглядкой на сегодняшний вечер.

Баттерс кивнул.

— А в музее Митчелла в Ивенстоуне индейских артефактов больше, чем где бы то еще.

— Блин, — выдохнул я. – Вот оно.

— С чего вы так решили? – не понял Баттерс.

— Дедукция, Ватсон, — пояснил Боб. – Весь смысл в том, чтобы призвать как можно больше древних духов, а потом слопать их. И большинство духов привязаны к тем местам, где хранится всякая старая рухлядь.

Я кивнул.

— Кажется, я помню это место. Музей расположен на территории колледжа, так ведь?

— Колледжа Кендалла, — подтвердил Баттерс.

— Студенческий кампус в ночь Хэллоуина, — пробормотал Томас. – Самое место для шайки некромантов и их игрищ. Это какой же сопутствующий ущерб выйдет!

— Не выйдет, — сказал я и сам удивился тому, насколько решительно это прозвучало. – Потому что мы не допустим этого безумия. А потом мы найдем этих ублюдков и убьем.

В кухне воцарилась мертвая тишина.

Томас и Баттерс потрясенно уставились на меня.

— Может, это плащ, — предположил Боб. – Гарри, ты правда ощущаешь себя более властным и решительным, чем утром?

Я медленно перевел дух.

— Прошу прощения, — буркнул я. – Немного резковато получилось.

— Возможно, — согласился Баттерс; говорил он, правда, шепотом.

Я потер руками виски и покосился на часы, что висели на стене Мёрфиной кухни. Часы работали на батарейках, поэтому не встали.

— Ладно. До заката чуть больше часа. К тому времен мне надо подготовить все для того, чтобы призвать Эрлкинга.

— Гм… — нерешительно произнес Томас. – Гарри, скажи: если это присутствие Эрлкинга привлекает древних духов к их орудиям и прочему хламу, какая разница, кто его призовет?

— Угу, — согласился я. – Если только тот, кто его призовет, не заключит его в круг, чтобы связать его силу, и не оставит его там.

Боб издал звук, будто сплевывает – весьма убедительный с учетом того, что слюны у него нет по определению.

— Гарри, это опасное предложение. Да нет, к черту – это безумное предложение. Даже если допустить на мгновение, что у тебя хватит сил заманить кого-то вроде Эрлкинга в круг, и даже если ты ухитришься удержать его там всю ночь, он не спустит тебе подобного унижения. Он вернется следующей же ночью и убьет тебя. Если тебе повезет, конечно.

— Об этом я буду беспокоиться потом, когда разберусь с кеммеритами, — возразил я.

— Погодите-ка, — вмешался Баттерс. – Нет, правда. Я хочу сказать, разница-то какая? Главной-то книги у нехороших парней нет, так? А без нее они максимум что смогут – это вызвать духов. Но это… скушать их они ведь не смогут. Верно?

— Мы не можем исходить из того, что у них нет книги, — возразил я. – Гривейн мог ее и найти.

— Но остальные двое-то не нашли, так? – не сдавался Баттерс.

— Даже если и не нашли, деться они никуда не делись, — сказал я. – И они тоже не могут допустить, чтобы книгу нашел кто-то из их соперников. Поэтому они бросят в бой все, что у них есть, чтобы помешать кому-либо из других совершить ритуал.

— Почему? – спросил Баттерс.

— Потому, что они ненавидят друг друга, — ответил я. – Как только один из них станет богом, он с наслаждением уничтожит остальных. Скорее всего, первым же делом.

— Ох, — только и сказал Баттерс.

— Вот почему, Томас, мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал.

Мой брат кивнул.

— Говори, чего.

Я взял чистый лист бумаги, ручку и начал писать.

— Это записка. Мне нужно, чтобы ты отнес ее вот по этому адресу и передал Стражам.

— Я не собираюсь даже близко подходить к Стражам, — заявил Томас.

— Тебе и не придется, — успокоил я его. – Они сейчас в гостинице. Оставишь это внизу у администратора и попросишь передать в этот номер. А потом убирайся оттуда, и быстрее.

— А они поверят записке? – усомнился Томас.

— Я сказал им, чтобы ожидали гонца в случае, если сам не смогу подойти. Им известно про Эрлкинга. Что я попытаюсь отвлечь его. Им необходимо узнать, куда собираются наследники Кеммлера, чтобы нейтрализовать их.

— Пятеро, — покачал головой Томас. – Тех на одного больше.

Я поморщился. Могло случиться и хуже. Рамирес, похоже, мог постоять за себя, однако двое новичков – так мне, по крайней мере, показалось – вряд ли одолели бы любого из наследников или их спутников.

— Как только я разберусь с Эрлкингом, поспешу туда. Ну, и они, все-таки, Стражи, — сказал я. – Думаю, справятся.

— Или погибнут, — поморщился Томас. – Как мне туда добраться?

Я подошел к тумбочке и, выдвинув ящик, рылся в нем, пока не нашел запасные Мёрфины ключи.

— Вот, — я бросил их Томасу. – Ее мотоцикл в сарае.

— Ясно, — откликнулся он, хотя выражение лица его оставалось не самым радостным. – Она не будет возражать, если я угоню ее мотоцикл?

— Ради доброго дела можно, — сказал я. – На улицах сейчас черт-те что, а Стражам нужно выступать как можно быстрее. Валяй.

Томас кивнул, сунул ключи в карман и одел свою кожаную куртку.

— Вернусь как могу быстрее.

— Угу, — кивнул я. – Томас. Для Стражей ты только вампир Белой Коллегии. Если они тебя увидят, тебе не сдобровать.

— Знаю, — бросил он, и в голосе его я услышал нотки горечи. – Если не вернусь к сроку, Гарри… удачи тебе.

Он протянул мне руку, и я пожал ее. Крепко. Должно быть, моя от переживаний сделалась холодна, потому что его рука показалась мне горячей. Потом он кивнул Бобу, Баттерсу и вышел на дождь. Спустя минуту на заднем дворе взрычал Мёрфин «Харлей», а потом он, прохрустев гравием, выехал на улицу и скрылся.

Еще минуту я посидел молча, потом поднялся и пошел к плите. Я достал чайник, наполнил его под краном и поставил на плиту греться. Еще пара минут ушла у меня на то, чтобы найти Мёрфино собрание чаев, и оно оказалось до ужаса обширным. Я хочу сказать, сколько сортов чая нужно человеку в обычной жизни? Впрочем, может, я сужу предвзято: я пью чай с таким количеством сахара, что от его собственного вкуса не остается почти ничего.

Я нашел несколько разовых пакетиков, от которых исходил легкий мятный аромат.

— Чаю? – предложил я Баттерсу.

— С удовольствием, — отозвался он.

Я достал две чашки.

— Что дальше? – поинтересовался он.

— Горячий чай, — сказал я. – Согреемся немного. А потом я пойду во двор и вызову Эрлкинга. Вы не будете выходить из дома.

— Почему? – не понял он.

— Потому, что это будет опасно.

— Ну… да, — кивнул он. – Но почему не выходить? То есть, я хочу сказать, разве это супер-мега-гоблин не может разнести стены к такой-то матери?

— Возможно, он достаточно силен для этого, — сказал я. – Но он не может. Дом защищен порогом.

Баттерс непонимающе уставился на меня.

Я облокотился на тумбочку и попробовал объяснить.

— Порог – это не «порог» в буквальном смысле этого слова, а некоторый энергетический барьер, окружающий дом. Ну… — я нахмурился, подбирая сравнение поудачнее. – Это как если бы дом обладал положительным зарядом. Если внешняя магия хочет войти, ей необходимо сначала нейтрализовать этот заряд. Большим, сильным созданиям из Небывальщины требуется уйма энергии только для того, чтобы оставаться в нашем мире. Как правило, ее не хватает на то, чтобы прорваться через порог и после этого оставаться опасными.

— Как те вампиры? – спросил он. – Которые не могут войти, если вы их не пригласили?

— Примерно так, ага. Если вы пригласили кого-либо, порог его не тронет. Но у остальных магических существ и энергий с ним возникнут проблемы. Это серьезная защита.

— Вашему-то дому она не очень помогла, — заметил Баттерс.

— Я арендую свою квартиру, — объяснил я. – Она мне не принадлежит. Поэтому и энергетика у нее слабее, чем у настоящего, собственного дома.

— А-а… Вот, значит, почему говорят, «мой дом – моя крепость»?

Я чуть улыбнулся.

— «Дом» — понятие растяжимое. Когда история, семья, эмоции, тревоги, радости, впитаны в его дерево, и порог выходит крепкий, надежный. Этот дом принадлежал клану Мёрфи больше сотни лет. Он надежен. Вам здесь ничего не угрожает.

— Но этот тип ведь не вырвется, когда вы вызовете его, — спросил Баттерс. – Правда?

— По моим расчетам, нет. Но если и вырвется, вы-то его ничем не задели. У него не будет повода охотиться на вас.

— Ох, хорошо, — с облегчением произнес он. Потом поморгал и повернулся ко мне. – То есть, мне не хотелось бы, чтобы он охотился и на вас, Гарри.

— Ничего, ничего, — сказал я.

Баттерс кивнул.

— Почему зомби? – спросил он.

— Э?..

— Прошу прощения. Это я тему меняю. Новый вопрос. Почему все эти некроманты используют зомби?

— Не все, — возразил я. – Собиратель Трупов вызывал целую тучу полуматериальных призраков. Привидений.

— Во все-таки человеческих привидений, — настаивал Баттерс. – Зомби тоже выглядят людьми. Почему бы им не высвистеть стаю дохлых крыс? Или, может, полуматериальных комаров? Зачем им люди?

— Ну, — сказал я. – Это связано с тем метафизическим следом, который любое живое существо оставляет после смерти. Что-то вроде отпечатка ноги. Человеческие следы больше, чем у большинства животных, а это означает, оживляя их, можно накачать в них больше энергии.

— То есть, громилы из них лучше получаются, — уточнил Баттерс.

— Именно.

— Как получилось, что за мной Гривейн приходил со свеженькими зомби, а на ваш дом нападал со старыми? То есть, я ведь видел этих тварей совсем рядом, — он поежился. – Судя по одежде, некоторые умерли еще в начале двадцатого века.

— Это по той же причине, по которой они оживляют людей, а не животных, — объяснил я. – У древних мертвецов метафизический след глубже. Их труднее призвать, но уж если вам это удалось, ими легче управлять, они сильнее, и повредить их сложнее.

— Из старых мертвецов получаются более крепкие слуги-нежити, — понял он.

— Верно, — кивнул я. Я буквально видел, как крутятся у него в голове колесики, перерабатывая информацию. Похоже, на ответы, которые он получил на свои первые вопросы, начали нанизываться дюжины новых вопросов, и у меня сложилось впечатление, что он начнет задавать их всех с неумолимой последовательностью.

— Ладно. Но что, если…

— Баттерс, — произнес я так мягко, как только мог. – Не сейчас. Все, что мне нужно – это спокойно выпить чашку чая, — тут меня осенило. – А вы спросите у Боба, — посоветовал я. – Боб знает чертовски больше, чем я.

— О! – пробормотал он, переводя взгляд с меня на Боба и обратно. – Гм. Да, Томас ведь разговаривал с ним.

— «С ним»! – возмутился Боб. – Я не просто какой-то там «он»! Я, Можно сказать, настоящий гребаный чревовещательный череп-автомат!

— Точно, — согласился Баттерс. – Гм. Извините, Боб. Вы не будете против, если я задам вам несколько вопросов?

— Это пустая трата моего таланта и интеллекта, — фыркнул Боб.

— Помоги ему, Боб, — сказал я.

— О Господи, — оранжевые огни в глазницах черепа закатились к потолку. – Отлично. Делать мне больше нечего, кроме как наставлять детсадовцев.

— Класс! – задохнулся Баттерс и плюхнулся на стул. Он схватил несколько листов бумаги и карандаш. – Что ж, давайте начнем с…

Я налил чашку чая себе и чашку чая Баттерсу. Я поставил его чашку перед ним, но он, похоже, этого почти не заметил. Он по уши ушел в беседу с Бобом.

Я выскользнул в гостиную, плюхнулся на диван и положил мою бедную больную ногу на журнальный столик. Так я сидел, потягивая пахнущий мятой и черт-те-чем-еще сладкий чай и пытаясь привести свои мысли в какое-то подобие порядка. Я так устал, что на это не потребовалось слишком много времени.

Я собирался призвать пэра Королевы Мэб и удерживать его в течение ночи. Шансы примерно такие, как у жука-плавунца поймать и удерживать бенгальского тигра. С той только разницей, что бенгальский тигр, возможно, погнушается раздавить жука-плавунца за такую попытку. Эрлкинг не погнушается, это точно.

Что делало эту затею самой опасной из большинства моих планов… впрочем, особого выбора у меня тоже не было. Присутствие Эрлкинга в наших краях опасно увеличило бы число и силу нежити, которую кеммериты намеревались призвать этой ночью. Если бы мне удалось нейтрализовать Эрлкинга, это на порядок убавило бы сил, которых собирались призвать некроманты. Гривейн со товарищи достаточно сильны и без армии суперзомби и мегапризраков. Если я оставил бы их без этой армии, это дало бы Стражам хороший шанс справиться с ними.

Если я не успею призвать Эрлкинга прежде, чем это сделает кто-то из кеммерлитов, или если он вырвется из моего заключения, погибнут люди. Эрлкинг вырвется на просторы лишенной огней чикагской ночи со своей Дикой Охотой, и все, кого они застанут вне домов, окажутся разорванными в клочья.

На улице блеснула молния – какая-то слишком темная, тусклая, чтобы сойти за естественную. Мгновением спустя вечерний воздух разорвал удар грома, от которого маленький домик содрогнулся. Ветер начал усиливаться, а дождь захлестал по окнам с удвоенной силой.

Я не ощущал себя чародеем. Я не ощущал себя могучим, воинственным Стражем. Я не ощущал себя сверхъестественным чемпионом Чикаго, или бесстрашным победителем зла, или дерзким заклинателем, способным дерзко усмехнуться прямо в лицо потустороннему титану, или просвещенным адептом мистических искусств. Я ощущал себя избитым, израненным одноруким человеком с очень малоприятными перспективами на будущее и дурацкими штанами без одной штанины.

В темноте ко мне подошел, прихрамывая, Мыш. Он ткнулся в меня холодным носом и положил голову мне на ногу. Я сидел с закрытыми глазами, но слышал постукивание его хвоста по боковине дивана. Мышу было наплевать на все мои страхи. Он просто прижался ко мне, согревая своим мехом и своей безмолвной верой в меня.

От этого я почувствовал себя лучше. Возможно, Мыш и не самое умное создание на земле, но он смел, добр, предан и мудр звериной мудростью, которая помогает ему знать, кому доверять. Может, я и не сверхгерой, но Мыш считает меня чертовски крутым, а это кое-что значит. Мне довольно и этого.

Я отставил свою чашку, убрал ногу с Мёрфиного журнального стола и встал. Потом, не глядя, взял свой посох, сделал глубокий вдох и стиснул зубы.

Потом, хромая, вернулся на кухню.

— Баттерс, — сказал я. – Оставайтесь здесь с Бобом и Мышом. Прикрывайте меня с тыла. Если увидите что-нибудь угрожающее, орите во все горло.

— Хорошо, — кивнул он. – Будет сделано.

Я кивнул ему и вышел под дождь помериться силой с легендарным повелителем Дикой Охоты.

Глава тридцать третья

Волосы мои промокли и прилипли к голове ко времени, когда я достал из багажника Жучка все необходимое для ритуала. Я напихал все это в спортивную сумку и вышел на середину двора. Стемнело еще не настолько, чтобы я ничего не видел – пока. Но я не мог позволить себе ошибок, поэтому достал из сумки последнюю светящуюся трубку из тех, которыми снабдил меня Кинкейд перед прошлогодним нападением на Маврино логово. Я согнул ее, встряхнул, и она осветила маленький клочок земли вокруг меня зеленовато-желтым светом. Дождь еще сильнее уменьшил освещенное поле, усилив ощущение того, что весь мир ограничен стеной дождя и маленьким кружком травы.

Я начал с круга, в который собирался заключить Эрлкинга. Моток колючей проволоки до сих пор поблескивал заводской смазкой. Я отмотал ее достаточно, чтобы несколько раз больно, до крови уколоть пальцы и устроить круг диаметром футов семь. В техническом смысле этого слова это не была холодная сталь, но в том смысле, который вкладывали в это понятие фэйре, могло и сойти – по крайней мере, железа в этом мотке хватало в изобилии, а в мире фэйре железо страшнее яда.

Я разложил проволоку, обошел круг, по дороге подправляя его и пришпиливая к земле маленькими подковообразными металлическими скобками размером с мой мизинец. Я проверил и перепроверил каждую скобку, потом откусил прикрепленную к земле проволоку от мотка и связал ее концы проволочкой потоньше, затянув ее пассатижами. Потом начертил внутри круга пятиконечную звезду и разместил в ее вершинах несколько предметов, имеющих отношение к личности Эрлкинга: тяжелый ошейник размером на крупную гончую, точильный брусок, маленький охотничий нож, кремень с кресалом и несколько стальных наконечников стрел.

Потом я выложил рядом с атрибутами Эрлкинга, но вне круга, свои собственные атрибуты: потрепанный экземпляр «Хоббита», расщепленный обломок моего последнего жезла, мой револьвер сорок четвертого калибра, парковочную квитанцию, которую я еще не оплатил, и, наконец, серебряный амулет-пентаграмму моей матери. Покончив с этим, я отступил на шаг и еще раз обошел все кругом, проверяя, все ли лежит как надо, и проверяя, надежно ли прикреплен проволочный круг к земле, и не попало ли внутрь ничего лишнего.

Краем сознания я понимал, что солнце садится. Впрочем, откуда именно это стало мне известно, я не знаю: темнота стояла уже такая, какой и обычной ночью-то не бывает. Солнца я сквозь плотно обложившие небо дождевые облака, разумеется, видеть не мог – впрочем, это ничего не меняло. Я буквально чувствовал, как скользит вниз по небосводу солнце, ощущал его тепло, хотя делал это наверняка не органами физических чувств, а чем-то другим. Я ощущал, как тепло это слабеет, а противостоящие ему магические энергии, напротив, усиливаются.

Энергия ночи отличалась от дневной. Не то, чтобы она казалась изначально враждебной, скорее просто дикой, опасной, непредсказуемой. Ночь – время завершения, а эта ночь, Самхейн, канун Всех Святых, Хэллоуин – в особенности. В эту ночь силы мира духов, дикие твари, что охотятся в Небывальщине, неся смерть и разложение, вольны перемещаться туда и обратно по своему хотению. Души усопших ворочаются в своих могилах или шатаются по нашему миру – в основном невидимые глазу смертного. Дикие звери боятся приближения этой ночи, да и их городские родичи тоже съеживаются, ощущая витающую в воздухе угрозу. Собаки со всего квартала дружно воют, словно стараясь перекричать друг друга.

До наступления ночи оставались считанные мгновения, и я, стянув с левой руки кожаную перчатку, опустился на колени у круга из колючей проволоки. Потом я наклонился и, прижав изуродованную ожогом (за исключением знака Ласкиэли) левую ладонь к ближайшему шипу проволоки, осторожно надавил. Я даже не почувствовал укола, но символу на ладони вдруг сделалось горячо, и моя кровь – черная в зеленом химическом свете – капнула на проволоку, передавая сооруженному мною кругу мою волю, мою энергию.

Что ж, вот она, выстроенная мною тюрьма, расставленная западня. Жаль, конечно, что у меня не было времени для того, чтобы подобрать атрибуты более тщательно. Будь у меня в распоряжении несколько месяцев, я наверняка поработал бы над этим с Бобом. Возможно, я использовал бы тогда боле редкие и дорогие материалы – уж из такого круга даже такое существо, как Эрлкинг, не смогло бы убежать без труда.

Однако времени у меня не было, так что если я хотел, чтобы мой построенный на скорую руку Алькатраз исполнил свою функцию, я не мог не вложить в это всю свою волю, все свои силы.

Поэтому я запер свои сомнения и страхи в чулан в дальнем углу моего сознания. Я стоял на коленях под дождем, продолжая сжимать посох правой рукой и медленно, глубоко дыша. Я представлял себе, как с каждым новым вдохом прибавляется во мне сил, как каждый выдох уносит прочь слабость и то, что может отвлечь меня. Я чувствовал, как завихряется вокруг меня магия, как она проникает в меня, сгущаясь и сосредотачиваясь, и я подогревал этот процесс, наращивая ее концентрацию до тех пор, пока трава вокруг меня не заискрилась золотистыми огоньками, а волосы на загривке не стали дыбом.

Я сделал последний, глубокий выдох, и наступила ночь.

Я открыл рот и начал выкликать строфы заклинания. Мой голос звучал под дождем, на ветру глухо, но уверенно, и я добавлял в слова толику своей воли до тех пор, пока воздух у моих губ не завибрировал от скрытой в них силы. Стоя на маленьком островке света в окружении кромешной тьмы, я тянулся в мир духов, чтобы призвать из него одно из самых смертоносных созданий фэйре.

И Эрлкинг отозвался.

Только что круг был пуст – а потом блеснула вспышка, грянул гром, и на траве внутри круга возникла бестелесная тень – тень высокой, стоящей фигуры. Вот только самой этой фигуры, отбрасывающей тень, я не увидел.

Я с трудом удержался от того, чтобы прервать заклинание – от ошибки, которая освободила бы Эрлкинга, дав ему возможность в лучшем случае просто вырваться в наш мир, а в худшем – убить меня на месте. Однако я вовремя спохватился и продолжил заклинание до самого конца. К этому времени голос мой гремел звонче трубы, и на последнем слове снова темноту снова разорвала молния – ослепительная, бело-зеленая молния. Она ударила в круг и разлетелась по проволочному кольцу шипящим потоком пара, электричества и магии. На мгновение над кругом вспыхнул цилиндр зеленого света, а потом все погасло.

Только теперь тень внутри круга была уже не одна.

Роста в Эрлкинге оказалось никак не меньше восьми футов. В остальных отношениях он более-менее напоминал человека в плотно облегающей кожаной одежде и кольчуге из какого-то темного, точнее, матово-черного материала. Лицо его закрывалось похожим на перевернутое ведро шлемом, из которого росли исполинские, ветвистые оленьи рога. В прорези шлема виднелись два пятна янтарного огня, и когда взгляд этих жутких глаз уперся в меня, дикий, первобытный голод их обладателя словно обжег мне кожу. Я буквально слышал снедавшие Эрлкинга жажду безумной ночи, охоты, крови. Снова блеснула молния, и дождь припустил сильнее, а он медленно поднял руки, словно отстраняясь от меня и потягиваясь навстречу буйству стихии.

Пора, смертный. Освободи меня.

Эти слова вдруг отпечатались у меня в мозгу, минуя слух – алые, сияющие, обжигающие. На этот раз я дернулся – с такой силой воля Эрлкинга острием метко пущенного копья вонзилась в мои мысли. Я постарался не думать об этом засевшем в мозгу копье и произнес ответ:

— Я не освобождаю тебя.

Светящиеся глаза под шлемом метнулись обратно ко мне, разгоревшись ярче. Я не зверь, которого можно заманить и запереть, смертный. Освободи меня, и поохотимся вместе.

На этот раз вместе со словами в мозгу отпечатались и образы: порывы ветра и дождя в лицо, ненасытный голод в желудке, мощь моего тела и скакуна подо мной, восхитительное возбуждение погони за убегающей, как ей и положено, добычей – погони, требующей предельного напряжения моих сил, воли, выносливости. К моему удивлению, я не ощутил в его мыслях ни ненависти, ни горькой мстительности – только дикое, свирепое веселье, адреналиновый шторм возбуждения, страсти, дикой гармонии когтей и зубов.

Я с трудом удержал под контролем собственные мысли, стиснул зубы и напомнил себе, что я не преследую дичь по древним лесам, а стою на коленях на мокрой траве во дворе у Мёрфи. Может Эрлкинг и не воплощение вселенского зла, но из этого не следовало, что выпускать его на волю не опасно.

— Нет, — прорычал я. – Я не освобождаю тебя.

Его огненно-янтарные глаза сощурились, и он присел, словно готовясь к прыжку – колени присогнуты, кончики пальцев легко касаются травы у самой проволоки. Теперь глаза его находились на расстоянии каких-то трех футов от моих, и он смотрел на меня в молчании, которое почти сразу же сделалось невыносимым, мучительным.

Ты – это он, промыслил мне Эрлкинг. Тот, который бросал вызов Зимней Королеве. Тот, который убил Летнюю Леди.

И с этими его мыслями я снова увидел стоявшую надо мной Мэб. Я лежал, оглушенный, рядом с трупом Летней Леди, а Мэб протягивала мне руку. Я ощутил кровь Авроры, высыхавшую на моей коже, ощущал ее резкий, сладкий вкус на языке. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не сплюнуть, так силен был этот фантомный вкус у меня во рту.

— Я это он, — подтвердил я.

Мы не враги, пришла ко мне его мысль. И… и ему это самому казалось странным. Даже озадачило. Помимо его мыслей до меня долетали всплески его эмоций. Ты часть охоты. Хищник. Зачем ты звал меня, если не для того, чтобы охотиться со мной?

— Чтобы не позволить другим освободить тебя сегодня ночью.

Эрлкинг склонил голову набок. На этот раз он не послал мне мысли, но ядостаточно ясно понял его жест. Зачем?

— Затем, что твое присутствие будет означать тогда страдания и смерть для людей, которых я защищаю.

Человек страдает. Человек умирает. Так устроено.

— Только не сегодня, — прорычал я.

Охотник, промыслил Эрлкинг. Ты недостаточно силен, чтобы удержать меня. Освободи меня, пока я не обратил охоту на тебя.

И вдруг я ощутил ту же охоту с другой стороны. Я ощутил, как буквально воют мои ноги от сводящего их ужаса. Я ощутил огонь в задыхающихся легких, ощутил свое тело, несущееся с изяществом и мощью, какие придает ему только настигающая смерть. Я несся, не разбирая дороги, ломясь сквозь заросли как олень – и все это время понимал, что спасения нет.

— В третий раз и последний раз говорю, — рявкнул я, едва не сорвавшись на визг. – Я. Не. Освобождаю. Тебя.

И Эрлкинг поднялся, а ночь прорезал неземной вопль. Эхом ему отозвался собачий вой со всех сторон. Вой крепчал, становился громче и громче, а гроза полосовала ночь порывами ветра и вспышками молний. Звук оглушал, вспышки слепили глаза, и вся чертова земля начала трястись, когда Эрлкинг обрушился на мой круг своей волей.

Я не сдавался, стоя лицом к лицу с Эрлкингом, укрепляя круг своей волей, не давая ему вырваться, несмотря на все его усилия. Жуткая это была борьба, и почти безнадежная. Я ощущал себя человеком, толкающим в гору заглохший автомобиль. Не только сам груз казался мне неподъемным, но стоило бы мне податься назад хотя бы на дюйм, как он набрал бы инерцию и сокрушил бы меня.

И я бился за этот чертов дюйм, отказываясь уступить его. Эрлкинг не был злобным существом – но как порождение природы, энергии и насилия он не терпел ограничений.

Он снова завизжал, и рев ветра, грохот дождя и звериный вой сделались еще громче. Он снова ударил в выстроенный моей волей барьер, и снова я удержал его. Разъяренный Эрлкинг словно обезумевший зверь тряхнул головой, и рога на шлеме, ударив в невидимую стену, высекли сноп зеленых искр. Он потянулся рукой к поясу и выхватил из ножен черный меч. Зеленая молния, сорвавшись с низко нависших туч, ударила в конец поднятого вверх клинка. Дождавшись этого, он взялся за рукоять обеими руками и, замахнувшись, ударил им по барьеру.

Мне почти не запомнилось, на что был похож третий удар. Он отложился у меня в памяти примерно так же, как момент, когда я сжег себе левую руку. Слишком много оказалось света, энергии, боли, страха. Глаза почти ослепли от белой вспышки, и мне пришлось упереться посохом в землю, чтобы не упасть.

А потом зрение начало проясняться. Шквал начал стихать. А внутри круга, почти обезумев от досады и ярости, стоял Эрлкинг. Мощь его слабела, а выстроенный мною круг давал мне достаточно возможности удерживать его.

Мне показалось, до меня доносится сквозь дождь, и ветер, и гром, и стук собственного моего сердца чей-то слабый крик. Я начал поворачиваться в поисках его источника.

И тут кто-то огрел меня по затылку.

Это я запомнил, потому что такое со мной уже случалось. Вспышку света в глазах, боль, тошнотворную потерю ориентации при падении и ощущение бесполезности разом отказавшихся подчиняться членов. Я упал на бок, успев еще удивиться тому, как странно повернулся весь мир. Трава под щекой вдруг показалась ужасно холодной и мокрой.

Торжествующе взвыв, Эрлкинг разбил остатки моего круга – они вспыхнули облачком золотого света, который почти сразу же померк. Взревел ветер, и огромный черный жеребец, словно перемахнув через крышу Мёрфиного дома, приземлился на лужайку рядом с ним. Эрлкинг взлетел ему на спину и издал дикий вопль. Его звуки и собачий вой, первобытный, свирепый, казалось, соткались в молнию, ударившую снизу вверх – с земли к тучам.

На мгновение воцарилась тишина, а потом визг ветра превратился в вой, какого не смогла бы издать ни одна собака. Из теней вынырнула огромная гончая, зверь ростом с хорошего пони – темная шерсть, ослепительно-белые зубы и горящие янтарные глаза самого Эрлкинга. Все новые гончие возникали из теней, сбиваясь восторженной, кровожадной сворой вокруг коня Эрлкинга.

Эрлкинг развернул жеребца, поднял меч, издевательски салютуя им мне, и выкрикнул команду коню и своре гончих. Черный жеребец взвился в воздух, замолотил копытами, словно по склону холма – и продолжал подъем. Гончие прыгнули и следом за своим хозяином устремились в зубы грозе. Вспышка молнии на мгновение ослепила меня, а когда глаза мои снова обрели способность видеть, они уже исчезли.

Дикая Охота вырвалась на волю в Чикаго.

И ведь это я призвал их сюда.

Я изо всех сил пытался пошевелиться, и наконец мне это удалось. Я не настолько доверял своему вестибулярному аппарату, чтобы попробовать встать, но сумел-таки перевернуться на спину. Холодные капли захлестали мне в лицо.

— Впечатляющее зрелище, Дрезден, — произнес Коул, приставив к кончику моего носа мой же собственный револьвер. – Всегда жаль, когда кто-то, обладающий таким талантом, умирает в столь юном возрасте.

Глава тридцать четвертая

Я смотрел на бездонный туннель револьверного ствола и думал про себя, что сорок четвертый калибр до абсурдного велик. Потом я перевел взгляд на Коула.

— Но вы ведь не собираетесь сделать это своими руками, не так ли? – спросил я. – В противном случае вы пальнули бы мне в затылок, и делу конец. При таком моем оглушенном состоянии вы могли бы даже не слишком опасаться смертного проклятия.

— Неплохо, неплохо, — одобрительно произнес Коул. – По крайней мере, в логике вам не откажешь. Что ж, при условии, что вы не будете дергаться и не дадите мне повода посчитать вас угрозой для себя, я с радостью сохраню вам жизнь до тех пор, пока за вами не вернется Эрлкинг.

Я не стал дергаться – отчасти потому, что не хотел схлопотать пулю, отчасти потому, что боялся, что стоит мне слишком сильно двинуть головой, и меня вырвет.

— Как вы меня нашли? – поинтересовался я.

— Мы с Кумори следили за вами по очереди на протяжении почти всего дня, — ответил он.

— И когда вы, ребята, только спите? – вздохнул я.

— Нет сна для проклятых, — хмыкнул Коул. В голосе его из-под капюшона слышалась ирония, но ствол револьвера даже не дрогнул.

— Ну да, кто-нибудь из вас, да должен был присматривать за мной, — согласился я. – Вам, и Гривейну, и Собирателю Трупов – всем нужно, чтобы в городе объявился Эрлкинг. Собственно, вам безразлично, кто его призовет – главное, чтобы призвали.

— И у вас единственного был повод держать его в стороне от событий, — согласился Коул. – Все, что от меня требовалось – это наблюдать за вами и сделать так, чтобы вы не смогли и на самом деле запереть Эрлкинга.

— И потому вы за мной следили, — сказал я.

— Только потому, — кивнул он. – Видите ли, мне казалось, вы и впрямь могли сделать это, не помешай я вам. Из нас троих я один полагал, что вам это могло удасться.

— Не понял, — признался я. – Мне-то казалось, вы, ребята, терпеть друг друга не можете.

— О, да.

— Так все-таки, вы действуете сообща или пытаетесь укокошить друг друга?

— Как бы вам сказать, — хмыкнул Коул, и мне показалось, что на этот раз он по-настоящему смеется у себя под капюшоном. – Мы мило улыбаемся друг другу, разыгрывая эту партию во славу Кеммлера. Но, конечно же, каждый из нас намерен убить остальных при первом удобном случае. Насколько я понимаю, Собиратель Трупов пытался вчера ночью устранить Гривейна?

— Угу. Зрелище вышло хоть куда.

— Жаль. Я бы с удовольствием посмотрел на такое. Однако я был занят настоящим делом. Вот так всегда…

— Выводили из строя городскую электросеть?

— И телефонную, радиосвязь, а также кое-какие другие мелочи, — признался Коул. – Непростая работа, но надо же было кому-то это сделать. Само собой, это досталось на мою долю. Впрочем, мы еще посмотрим, как все обернется к завтрашнему утру.

— Ха, — заметил я. – Они полагают, что используют вас и вашу энергию, в то время как сами сохраняют силы к битве. А вы полагаете, что усыпляете их внимание с тем, чтобы с наступлением Темносияния забрать всю силу.

— Не вижу смысла демонстрировать мое мастерство фехтования и призывания мертвых, когда у меня нет намерения состязаться с ними в тактике.

— Вы и правда собираетесь заделаться богом? – спросил я.

— Я собираюсь забрать силу, — отозвался Коул. – Я смотрю на себя как на наименьшее зло.

— Так-так, — буркнул я. – Кто-то должен забрать себе всю силу. Так почему бы не вы,, так?

— Примерно так, — согласился Коул.

— А что, если ее не заберет никто?

— Я не вижу такой вероятности, — сказал он. – Гривейн и Собиратель Трупов настроены очень серьезно. Я надеюсь одолеть их в борьбе за приз и использовать его, чтобы убить их. Это единственный способ помешать этим безумцам сделаться страшнее всего, что видела земля прежде.

— Верно, — согласился я. – И вы для этой работы – идеальный безумец.

Мгновение Коул молчал. Рука его в кожаной перчатке продолжала сжимать мой пистолет; с дула капала мне на лицо вода. Когда он снова заговорил, голос его звучал немного обиженно.

— Я не считаю себя сумасшедшим. Правда, если бы и был, как бы я знал об этом.

Я поежился. Возможно, от дождя и холода.

Коул отступил от меня на шаг, и голос его снова сделался твердым, уверенным.

— Ты нашла его?

Я заглянул ему за спину и увидел Кумори, выходившую из дверей Мёрфиного дома.

— Да.

Я пристально смотрел на Кумори. Сердце у меня в груди болезненно сжалось.

Дверь за собой она не закрыла. Свет в окне кухни погас, и в доме не угадывалось никакого движения.

— Отлично, — произнес Коул, отступая от меня еще на шаг. – Я уже советовал вам, Дрезден, не путаться у меня под ногами. Теперь мне кажется, что вы слишком горды, чтобы отступать. Мне известно, что в городе находятся Стражи. Они не создают серьезных помех моим планам.

— Вам кажется, вы одолеете их в бою? – поинтересовался я.

— У меня нет ни малейшего намерения биться с ними, Дрезден, — возразил Коул. – Я намерен просто убить их. Можете, кстати, присоединиться к ним, если вам не хочется ждать Эрлкинга. Мне безразлично, как вы умрете.

Голос его звучал ровно, без тени сомнения. Это здорово пугало. Сердце сжалось еще сильнее – не знаю только, от боязни за Баттерса или от явного безумия Коула.

— Есть только одна загвоздочка, Коул, — произнес я.

Коул начал было отворачиваться от меня, но застыл.

— Да?

— У вас до сих пор нет «Слова». И как вы рассчитываете пережить Темносияние без него?

Вместо ответа Коул осторожно снял мой револьвер с боевого взвода и отвернулся. И делая это, он смеялся – негромко, но смеялся. Он двинулся прочь, и Кумори пристроилась к нему сбоку. Дождавшись ее, Коул бросил мой револьвер в траву, поднял руку и словно раздвинул ей воздух перед собой. Я ощутил возмущение магической энергии, когда он раздвинул завесу между материальным миром и Небывальщиной, и они ступили в нее – прямо с Мёрфиного двора. Прореха между мирами закрылась за спиной у Коула, и двор снова опустел, словно никого и не было.

Я остался сидеть в темноте под дождем один. Откуда-то издалека, сверху, донесся звериный вой.

По логике вещей он должен был бы напугать меня, но я чувствовал себя так хреново, что мне хотелось только лечь и закрыть глаза. Хоть на минуту. Правда, я понимал, что если поступлю так, я не смогу открыть их скоро. Может, и никогда.

Надо было узнать, что с Баттерсом и Мышом. Я перекатился на живот и подобрал свой посох, потом прополз на карачках еще пару футов и подобрал материнский амулет. Потом встал. В голове пульсировала тупая боль, и я ненадолго наклонил голову, подставив затылок дождевой воде. Я постоял так немного, и боль чуть унялась – по крайней мере, настолько, что я мог уже ее терпеть. Башка у меня закаленная: ей доставались плюхи и круче, да и времени нянчиться со своей болью у меня не было. Я пару раз глубоко вздохнул-выдохнул, а потом поплелся на кухню.

В кухне царила темнота. Горевшие в ней свечи погасли все до одной. Я поднял пентаграмму над головой и засветил ее. Потом еще раз осмотрел кухню в ее серебристо-голубом сиянии.

Кухня была пуста. Никаких следов ни Мыша, ни Баттерса – и никаких следов борьбы. Мой страх немного унялся. Если Кумори обнаружила их, она наверняка оставила бы за собой следы насилия: кровь, перевернутую мебель. Баттерсовы записи так и лежали аккуратной стопкой на краю кухонного стола.

Дом у Мёрфи небольшой, и мест, где мог бы укрыться Баттерс, в нем не так уж много. Я прохромал в гостиную, потом по короткому коридору в спальни и ванную.

— Баттерс? – негромко окликнул я. – Это я, Гарри. Мыш?

В дверь платяного шкафа за моей спиной вдруг поскреблись, и я едва не подпрыгнул до потолка. Я совладал с резко участившимся сердцебиением и открыл дверцу шкафа.

Баттерс с Мышом сидели на полу шкафа. Баттерс сидел у задней стенки, а Мыш, несмотря на несколько помятый вид, прочно обосновался между Баттерсом и дверью. При виде меня хвост его заколотил по стенке шкафа, и он полез из него ко мне.

— Ох, слава Богу, — выдохнул Баттерс. Следом за Мышом он выбрался из шкафа. – Вы в порядке, Гарри?

— Бывало и хуже, — заверил я его. – Вы-то как? Что случилось?

— Мм… — произнес Баттерс. – Я смотрел, как вы там, во дворе. А потом… ну, потом что-то такое появилось внутри этого вашего круга из колючей проволоки. И я… Я плохо разглядел, но ветер залил окно водой, и мне показалось, я видел, как что-то двигалось за окном, и… И я закричал и вроде как в панику ударился, — он залился краской. – Извините. Я… я просто такой маленький был по сравнению с этой тварью. Я перепугался.

Он забился в нору. Что ж, возможно, это и не самая глупая реакция на появление разъяренного властелина фэйре.

— Не переживайте, — сказал я. – Мыш оставался с вами?

— Угу, — подтвердил Баттерс. – Кажется, да. Он попытался выскочить наружу, когда та тварь в круге завизжала. Я даже не понял, что держу его за ошейник, когда я… ы…

Лицо Баттерса слегка позеленело, он выдавил из себя: «Извините», — и бросился в ванную.

Я услышал, как его выворачивает наизнанку, и, нахмурившись, повернулся к Мышу.

— А знаешь что? – сказал я ему. – Мне плевать, будь Баттерс нашпигован гамма-излучением, или будь у него зеленая кожа, или розовые портки. Он при всем желании не мог бы затащить тебя в шкаф.

Мыш посмотрел на меня и с загадочным выражением склонил голову набок.

— Но это означает, что все было с точностью до наоборот. Что это ты затащил Баттерса в убежище.

Мыш разинул пасть в довольной собачьей ухмылке.

— Но из этого следует, что ты понимал, что Кумори тебе не справиться, и что она представляла опасность для Баттерса. И ты знал, что я хотел, чтобы ты защищал его. Значит, это ты решил вместо того, чтобы драться или удирать, спрятать его, — я нахмурился. – А собакам не положено быть такими хитрозадыми.

Мыш негромко фыркнул, тряхнул лобастой башкой и повалился на пол пузом вверх, чтобы я почесал ему розовые паха.

— Ну и черт с ним, — сказал я, уступая его умильной ухмылке и наклоняясь, чтобы почесать ему пузо. – Ты это честно заработал.

Спустя пару минут из ванной появился Баттерс.

— Прошу прощения, — произнес он. – Нервы. Я… гм… Гарри, мне очень жаль, что я удрал вот так.

— Укрылись от противника, — поправил я. – В военных делах, когда вам не хочется говорить, что вы драпали как заяц, вы всегда можете сказать, что «укрылись от противника». Звучит более героически.

— Верно, — согласился Баттерс, покраснев еще сильнее.

— Это очень занятное дело – укрываться от противника, — заметил я. – Я так все время укрываюсь.

— Так что случилось? – спросил Баттерс.

— Я вызвал Эрлкинга, но мне помешали запереть его. Они зашли в дом, совсем ненадолго, и… — я вдруг поперхнулся. Мое облегчение от того, что с Баттерсом и Мышом ничего не случилось, начало таять, потому что до меня дошло, наконец: Кумори искала в доме вовсе не их.

— Что? – тихо спросил Баттерс. – Гарри, что-то случилось?

— Сукин сын, — выругался я, с трудом удержавшись от более крепких выражений. – Как я мог свалять такого дурака?

Я повернулся и, шатаясь, устремился по коридору, через гостиную – на кухню. Подняв руку с амулетом, я осветил стол.

На нем не лежало ничего, кроме пустых чайных чашек, банок из-под пива, погасших свечей, бумаги и карандашей.

На том месте, где лежал Боб-череп, не было ничего.

— Ох, черт, — пробормотал Баттерс. – Ох, черт. Они его забрали.

— Они его забрали, — эхом прорычал я.

— Но зачем? – прошептал Баттерс. – Зачем они сделали это?

— Затем, что Боб не всегда принадлежал мне, — ответил я. – Прежде он принадлежал моему бывшему наставнику, Джастину. А еще до того – некроманту, Кеммлеру, — я в ярости развернулся и врезал кулаком по дверце холодильника с такой силой, что на металле осталась вмятина, а на костяшках пальцев – кровь.

— Я… я не понимаю, — признался Баттерс еще тише.

— У Кеммлера Боб занимался тем же, чем у меня. Работал консультантом. Ассистентом при научных опытах. Говорящим справочником магической теории, — объяснил я. – Потому Коул и забрал его.

— Коул собирается ставить опыты? – не понял Баттерс.

— Нет, — огрызнулся я. – Коул знает, что Боб принадлежал Кеммлеру. Что Бобу известно все то, что знал Кеммлер.

— Ну и что?

— Это значит, что Коулу больше не нужно искать «Слово Кеммлера». Ему вообще не нужна больше эта дурацкая книжка, потому что у него в руках дух, который помог Кеммлеру ее написать, — я тряхнул головой, пытаясь унять противный металлический привкус во рту. – И я, можно сказать, сам отдал его ему в руки.

Глава тридцать пятая

Я раздраженно покосился на окровавленные костяшки пальцев.

— Собирайте шмотки и держитесь рядом с Мышом, — рявкнул я. – Мы едем.

— Едем? – переспросил Баттерс.

— Вам здесь небезопасно оставаться. Им известно про это место. Я не могу оставлять вас здесь.

Баттерс поперхнулся.

— Куда мы едем?

— Они весь день следили за мной. Мне надо убедиться, что с людьми, с которыми я встречался сегодня, все в порядке, — я задержался, пытаясь привести мысли в порядок. – Ну и… мне нужно отыскать книгу.

— Книгу некроманта? – спросил Баттерс. – Зачем?

Я достал из кармана ключи и направился к Жучку.

— Затем, что у меня, черт подери, до сих пор ни малейшего представления о том, что должно случиться в их этом Темносиянии. Единственное, что я понял и попытался предотвратить, было призвание Эрлкинга, но это пошло у меня коту под хвост. Я то и дело обжигаюсь, потому что мало знаю о том, что происходит. Мне надо рассчитать, как бы ловчее вставить отвертку в Коуловы шестеренки во время Темносияния.

— Зачем?

— Затем, что единственное, что я мог бы сделать кроме этого – это пытаться прорваться сквозь толпу некромантов и всякой нежити и попытаться прокомпостировать его билет в открытую, лицом к лицу.

— А это не получится?

— Не хотелось бы пробовать, — буркнул я и вышел на дождь. – Я, можно сказать, наилегчайший вес, а они все выступают в сверхтяжелом. В открытом бою, думаю, Коул без труда надерет мне мою многострадальную задницу. Мой единственный шанс – драться хитро, а для этого мне нужно больше знать о том, что происходит. Для этого мне и нужна книга.

Баттерс поспевал за мной, держась за ошейник Мыша. Мы уселись в Жучка, и я завел мотор.

— Но мы до сих пор не знаем, что означают эти цифры, — сказал он.

— Это можно исправить, — буркнул я. – Прямо сейчас.

— Гм… — заметил Баттерс, когда я вывел Жучка на улицу. – Вы можете, конечно, говорить «прямо сейчас», сколько вам угодно, но я этого пока так и не знаю.

— Это может быть шифр? – спросил я. – Как от сейфа?

— Цифры в старых сейфах означали количество оборотов по часовой стрелке и против. У тех, что поновее, это просто цифровой код, но если вы только не найдете сейф с шестнадцатизначным кодом, это нам поможет очень мало.

— Кредитная карта? – предположил я. – У них ведь тоже шестнадцатизначные номера, верно?

— Возможно, — согласился Баттерс. – Думаете, это номер карты? Возможно, кредитной… или платежной, на которую Костлявый Тони хотел получить от них деньги?

Я поморщился.

— Чушь какая-то выходит, — сказал я. – Такого рода штуку он держал бы в кармане. А не прятал бы в шарике, подвешенном на нитке в пищеводе.

— Тоже верно, — вздохнул Баттерс.

Некоторое время мы ехали молча. Если не считать света фар других машин, улицы были темны. В отсутствие горящих фонарей, под проливным дождем казалось, будто мы едем в пещере. Поток машин оставался плотным, сгущаясь на магистралях в пробки, но по сравнению с дневным временем количество машин заметно уменьшилось. Большинство жителей Чикаго, похоже, укрылось на ночь по домам – очень кстати во многих отношениях.

Спустя несколько минут Баттерс начал тревожно оглядываться по сторонам.

— Гарри, это не самый лучший городской район.

— Знаю, — откликнулся я и остановил машину на запретном месте перед пожарным гидрантом: все равно других свободных мест у тротуара я не видел.

Баттерс поперхнулся.

— Почему вы остановили машину?

— Мне нужно проверить кое-кого, — ответил я. – Оставайтесь здесь с Мышом. Я сейчас вернусь.

— Но…

— Баттерс, — начал раздражаться я. – Здесь живет девушка, которая помогла мне сегодня. Мне нужно удостовериться, что Коул и его кобылица не причинили ей вреда.

— Но… разве вы не можете сделать этого после того, как вы разберетесь с нехорошими парнями?

Я покачал головой.

— Я должен. Я не знаю, что произойдет через несколько часов, но, черт меня подери, эта девушка помогла меня просто потому, что я ее попросил. Я, а не кто-то, втравил ее в это. Коул и Кумори не жалели сил на то, чтобы уничтожить все экземпляры «Эрлкинга», которые смогли найти, и если они догадаются, что я узнал заклинание из ее памяти, ей будет грозить опасность. Мне нужно убедиться, что с ней все в порядке.

— Уууууу, — произнес Баттерс. – Это та девушка, которая приглашала вас, типа, на свидание?

Я зажмурился.

— Вы-то откуда знаете?

— Томас сказал.

Я беззвучно выругался.

— Напомните мне, чтобы я расквасил ему нос при случае.

— Эй, — запротестовал Баттерс. – По крайней мере, он разуверил меня в том, что вы гей.

Я смерил Баттерса взглядом и выбрался из машины.

— Садитесь за руль, — посоветовал я ему. – Если заметите какую-либо опасность, делайте ноги. По возможности сделайте круг и вернитесь, чтобы подобрать меня.

— Ясно, — кивнул Баттерс. – Понято.

Пригибаясь под дождем и ветром, я нырнул в подъезд Шилы. Оказавшись в вестибюле, я засветил пентаграмму, поднял ее над головой, а потом поднялся к ней на этаж так же, как сделал это утром. Лестница и вестибюль на этаже показались мне незнакомыми – как это бывает в темноте с местами которые прежде видел только раз или два, при дневном свете. Впрочем, я нашел дорогу к дверям Шилы без особого труда.

Я подождал секунду-другую и попробовал ощутить установленные ею обереги. Обереги оказались на месте. Что ж, хорошо. Если кто-либо приходил к ней со времени моего утреннего визита, ему пришлось бы или уничтожить оберег, или нейтрализовать его, чтобы попасть внутрь.

Если, конечно, этот «кто-то» не добился ее приглашения войти. Шила не производила впечатления человека, способного давать любому и каждому от ворот поворот на основании чистой паранойи.

Я постучал.

Ответа не последовало.

Она говорила, что собиралась к друзьям. Возможно, она на какой-то костюмированной вечеринке. Болтает с друзьями. Ест какую-то вкуснятину. Развлекается.

Возможно.

Я снова постучал.

— Шила? – окликнул я. – Это я, Гарри.

Я услышал за дверью мягкие шаги, скрипнула половица, потом дверь приоткрылась, звякнув цепочкой. В проеме стояла Шила. Изнутри квартиры струился теплый свечной свет.

— Гарри, — тихо произнесла она, и рот ее приоткрылся в улыбке. – Что вы здесь делаете? Сейчас, — она прикрыла дверь, лязгнула цепочкой и распахнула ее. – Заходите.

— Да мне некогда, — замялся я, но все же перешагнул порог. Внутри, на столе у дивана горело с полдюжины свечей; на смятом пледе лежала книга в бумажной обложке.

На этот раз Шила подобрала свои длинные, темные волосы в пучок, удерживаемый парой японских палочек для еды, так что уши и гладкая шея оказались соблазнительно открыты. Одежду ее составляли мягкая бумажная футболка с эмблемой «Медведей», доходившая ей до колен, и пушистые розовые шлепанцы. Футболка висела на ней мешком, но это все равно делало изгибы и округлости ее тела соблазнительнее, чем полагалось бы. Я видел ее икры, и сочетание мягкости и силы в них тоже впечатляло меня больше, чем полагалось бы.

Шила проследила направление моего взгляда, и щеки ее чуть порозовели.

— Привет, — произнесла она негромко.

— Привет, — отозвался я и улыбнулся ей в ответ. – Эй, я думал, вы собирались в гости?

Она покачала головой.

— Собиралась. Но пешком под дождем идти не хотелось, а дозвониться до друзей, чтобы меня подбросили, я не смогла, вот я и дома, — она склонила голову набок и нахмурилась. – У вас вид… не знаю, напряженный. Злой.

— И то, и другое, — кивнул я. – Тут всякие вещи происходят.

Она кивнула, и взгляд ее серых глаз посерьезнел.

— Я слышала, что заваривается какая-то нехорошая каша. Вы ведь с этим пытаетесь справиться, да?

— Да.

Она прикусила нижнюю губу.

— Тогда зачем вы здесь?

Очень хороша она была – в короткой рубахе, в сиянии свечей. Лица она не красила, и все равно казалась пьяняще мягкой, женственной. Я подумал, не поцеловать ли мне ее еще раз – ну, проверить, не вышел ли первый поцелуй так, случайно. Все же я тряхнул головой и напомнил себе, что сегодня ночью мне нужно заниматься делом.

— Я только хотел удостовериться, что с вами все в порядке.

Глаза ее расширились.

— Мне что, грозит опасность?

Я успокаивающе поднял руку.

— Не думаю, чтобы так. Но сегодня за мной следили. Мне надо убедиться, что вы в безопасности. Вы никого не видели? Или, может, тревожились без видимой причины?

— Не больше, чем в любой другой день, — ответила она.Ударил гром, и дождь припустил по стеклам с удвоенной силой. – Нет, честно.

Я перевел дух и чуть расслабился.

— Что ж, хорошо. Я рад.

Снова грянул гром, а мы так и стояли, глядя друг на друга. На мгновение мы посмотрели друг другу в глаза и тут же отвели их, пока ничего не случилось.

— Гарри, — тихо произнесла она. – Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Вы уже помогли, — отозвался я.

Она шагнула ко мне, и ее темные глаза разом показались мне ужасно большими.

— Вы уверены?

Мое сердце снова забилось быстрее, но я чуть отодвинулся от нее.

— Угу. Шила, я просто знал, что не смогу сосредоточиться на том, что мне предстоит сделать сегодня, если не повидаюсь прежде с вами.

Она кивнула и скрестила руки на груди.

— Хорошо. Но когда вы покончите с этими делами, я хотела бы с вами поговорить кое о чем.

— О чем? – спросил я.

Она тряхнула головой и положила руку мне на локоть.

— Это так просто не объяснить. Если вы считаете, что вам необходима полная концентрация, мне не хотелось бы отвлекать вас всякими пустяками.

Я посмотрел ей в лицо, потом – очень осторожно – скользнул взглядом ниже.

— Возможно, так лучше. А то сейчас я нахожу вас очень отвлекающей.

Она покраснела сильнее.

— Нет. Это вы так реагируете на опасность. Вы боитесь, что погибнете, а секс по природе своей жизнеутверждающий.

— Думаете, поэтому? – усомнился я.

— Помимо всего прочего, — сказала она.

Несколько следующих секунд мои гормоны делали все, что в их силах, чтобы склонить меня к отказу от концентрации, но я обуздал их. Шила говорила правду: меня мучили боль, и страх, и опасность, и подобные обстоятельства порой заставляют вас обращать внимание на самые разные штуки: на отблески свечей на волосах у Шилы, например, или на слабый аромат розового масла и цветочного мыла – ну и, конечно, в тот момент опасность грозила Шиле примерно так же, как и мне.

Я не хотел пользоваться моментом. И я не хотел начинать с ней ничего такого, чего я мог бы не довести до конца. Из всего, что я знал, выходило, что я буду мертв еще до наступления следующего дня, а это самое последнее дело – позволить вещам зайти слишком далеко только потому, что ты напуган.

С другой стороны, если подумать, нет ничего плохого в том, чтобы получать удовольствие от жизни, пока она у тебя еще есть.

Я наклонил голову, осторожно приподнял ее подбородок здоровой рукой и снова поцеловал в губы. Она вздрогнула и отозвалась – медленно, неуверенно, застенчиво как-то. Еще секунду я касался ее губ своими, не отпуская ее подбородка пальцами, а потом выпрямился, осторожно оборвав поцелуй.

Мгновением позже она открыла глаза; дыхание у нее чуть участилось.

Я коснулся ее щеки пальцами и улыбнулся ей.

— Скоро перезвоню.

Она кивнула. Глаза ее затуманились тревогой.

— Поосторожнее, ладно?

— Гарри? – послышался голос.

Я вздрогнул и оглянулся.

— Гарри! – снова послышалось со стороны двери, и я узнал голос Баттерса. Странно прозвучал этот голос: словно Баттерс стоял в пустой, лишенной мебели и ковров комнате.

Шила застыла, глядя в сторону двери.

— Ох, черт, — произнесла она.

Я уставился на нее.

— Что?

— Я не хотела отвлекать вас, — сказала она, и голос ее прозвучал загадочно.

Секунду-другую я, нахмурившись, смотрел на нее, потом открыл входную дверь. Баттерс стоял в вестибюле. Он соорудил для Мыша подобие поводка из оторванного пояса от куртки, и моя лохматая собака, уставив нос в пол, устремилась ко мне, таща его за собой. Баттерс, в свою очередь, шел крайне неуверенно, словно хватил лишнего и испытывал проблемы с равновесием.

— Баттерс? – спросил я. – Что случилось?

— Машина заглохла, — ответил он. – И там, внизу, каким-то парням явно не нравилось, что я сижу в машине, вот я и пошел вас искать.

Баттерс остановился – точнее, попытался остановиться. Мыш радостно фыркнул и потащил его ко мне. Я наклонился и почесал его за ушами.

— Привет, Мыш. Шила, это мой пес, Мыш. А это Уолдо Баттерс, мой друг.

Баттерс вздрогнул и принялся оглядываться по сторонам.

— Чего?

Я нахмурился и осторожно коснулся его руки.

— Баттерс? С вами все в порядке?

Он чуть дернулся при моем прикосновении, потом осторожно, словно вслепую, похлопал мою руку.

— Гарри? — неуверенно спросил он. — У вас нет фонаря?

Я удивленно задрал брови, но все же поднял пентаграмму и усилием воли засветил ее.

— Вот, — произнес я. — Шила, надеюсь, вы не против того, что я пригласил их зайти?

Баттерс снова выпучил глаза на меня, потом огляделся по сторонам.

— Гарри? — спросил он.

— Ну?

— Э... с кем это вы разговариваете?

Мгновение я молча смотрел на него.

Потом несколько разрозненных деталей мозаики, щелкнув, соединились у меня в мозгу, а душа ушла в пятки, больно ударившись об пол.

Я крепко зажмурился и снова открыл глаза, включив Внутреннее Зрение. И посмотрел на Шилу.

От маленькой, уютной квартирки не осталось и следа — ее словно смыло как слой старой краски. На ее месте я увидел ободранные, голые стены, погнутый оцинкованный каркас в местах, где стояли раньше гипсокартонные перегородки. На полу валялись мотки старой проводки, ржавые трубы и прочий строительный хлам, который еще не вынесли на свалку. Квартиру подготовили к капитальному ремонту, который еще не начался. Единственное окно, которое я разглядел в темноте, было разбито. Ударил раскат грома, и звук этот звучал совсем иначе, нежели минуту назад. Шум дождя тоже усилился на пару единиц, отдаваясь эхом в пустой, полуразрушенной квартире.

Я обратил Взгляд на Шилу, и она совсем не изменилась под ним — разве что вокруг нее разлилось слабое, едва заметное сияние. Это означало, что либо природа ее нематериальна, либо она вообще представляет собой иллюзию — что угодно, только не физическую реальность. Впрочем, нет, не иллюзию: в этом случае она должна была бы исчезнуть, как сделала это обстановка квартиры.

Я убрал Зрение. Мой желудок, казалось, жил собственной, отдельной от меня жизнью, во рту царила мерзкая горечь.

— Шила, — тихо произнес я. — Блин-тарарам, это ведь что угодно, только не ваше настоящее имя. Так ведь, Ласкиэль?

— Точное попадание, — так же тихо согласилась Шила.

— Гарри? — прошептал Баттерс, широко раскрыв глаза. — С кем вы разговариваете?

— Заткнитесь на минуту, Баттерс, — прорычал я, не отрывая от нее взгляда. Она отвечала мне спокойным, невозмутимым взглядом в упор.

— Вот, значит, о чем говорил Билли. И у Бока вид сделался очень уж странный, когда я говорил с вами у него в лавке. И ни с кем из других вы ведь не разговаривали. И не открыли сами ни одной двери. Да и книгу, которую я искал, с полки сняли не вы, — я покосился на ладонь — от номера, написанного несмываемым маркером, не осталось и следа. — Иллюзии, — произнес я.

— Да, — невозмутимо подтвердила она. — Некоторые касались только внешности, другие — самого присутствия.

— Зачем?

— Чтобы помочь тебе, — ответила она. — Я же говорила, что не могу устанавливать прямого контакта с твоим бодрствующим сознанием. Для этого я и создала Шилу, — она ткнула себя пальцем в грудь. — Я хотела помочь тебе, но не могла сделать этого прямо. Поэтому я попыталась сделать это вот так.

— Значит, ты лгала мне, — сказал я.

Она обиженно надула губы.

— У меня практически не было выбора.

— Но зачем тогда другой контакт со мной? — с горечью произнес я. — Я использовал Адский Огонь, а ты явилась мне во сне?

— Если ты забыл, это случилось уже после твоего знакомства с Шилой, — возразила она.

— Но ведь Шила больше не нужна тебе.

— Нет, — согласилась она. — Не нужна. Но я вдруг обнаружила, что... — она пожала плечами. — Что мне нравится быть Шилой. Что мне нравится общаться с тобой как человек с человеком. Без взаимных подозрений, без страха. Я знаю, ты понимаешь, на что это похоже. С тобой такое достаточно часто случалось.

— Но странно, — заметил я. — Я ведь никогда не прикидывался никем другим, чтобы заслужить чьего-либо доверия.

— Ты ощущал свою чужеродность меньше двух десятков лет, хозяин мой. Я жила с ней тысячелетие.

— Правда? И давно ли ты задумала водить меня за веревочки?

Ее мягкие губы сжались в жесткую линию.

— Я собиралась сказать тебе это, когда ты покончишь с ночными делами. Если, конечно, ты останешься жив.

— Еще бы не собиралась, — буркнул я.

— Я же говорила: я не хотела, чтобы это мешало тебе сосредоточиться.

Я горько усмехнулся.

— И с чего бы мне этому верить?

— Потому, что твоя смерть означала бы и смерть этой части меня, она снова ткнула себя пальцем в грудь. — Мысленная тень Ласкиэли не пережила бы твоей смерти, а истинная Ласкиэль, то есть, я осталась бы замурованной неизвестно как долго. Ты ведь не представляешь себе, каково это — оказаться замурованной, лишенной звуков, зрения и других чувств, в ожидании кого-то, кто вытащит тебя из небытия.

Я посмотрел на нее в упор.

— Я тебе не верю.

— Тебе и не надо, хозяин мой, — она чуть поклонилась мне. — Но от этого то, что я говорю, не становится менее правдивым.

— Ты меня целовала, — буркнул я.

Шила-Ласкиэль закатила глаза и одарила меня почти игривой улыбкой.

— Я ведь не лгала, когда говорила, что очень давно не была близка с кем-либо. Мне это просто нравилось, хозяин мой. И, подозреваю, тебе тоже.

— Ох, ради Бога, — вскипел я. — Это ты тоже делала ради моего блага. Потому что хотела помочь.

— Я целовала тебя потому, что мне этого хотелось, и потому, что это приятно. И если ты не забыл еще, хозяин мой, я ведь помогла тебе. Разве не я дала тебе заклинание, призывающее Эрлкинга, а?

Я открыл рот и снова закрыл его, пытаясь подобрать слова.

— Я никогда не желала тебе зла, хозяин мой, — продолжала она. — Напротив, я делала все, что в моих силах, чтобы помочь тебе.

Я вдруг почувствовал себя ужасно усталым и провел рукой по лбу. Я напомнил себе, что Ласкиэль — павший ангел. Что она один из тридцати демонов Ордена Темного Динария. Что она известна еще как Искусительница и Паучиха, что она сильна и смертельно опасна, преуспев за тысячу лет в искусстве манипулировать людьми. Что нельзя доверять ни ей самой, ни ее маленькой копии под копирку, поселившейся в моей дурацкой голове.

Но она помогла мне. И она целовала меня. Ну, поцелуй это всего лишь поцелуй, но я верил ей в том, что она действительно хотела этого, действительно истосковалась по этому. И что ей это нравилось. Черт, а ведь целоваться она умела.

"Черт", напомнил я себе, это очень точное определение.

— Я все еще могу помочь тебе, хозяин мой, — напомнила она. — Для смертного ты обладаешь большой силой, но враги твои — еще большей. Они тебя убьют, — на лице ее обозначилась нескрываемая досада. — Позволь мне помочь тебе выжить. Дай мне шанс сохранить себя. Прошу тебя.

Мгновение я смотрел на нее. Она казалась хорошенькой, искренней, напуганной.

Абсолютно как те попавшие в беду женщины, которым я не мог отказать в помощи.

— У меня нет намерения умирать, — негромко сказал я. – Но ты членом уравнения не станешь.

— Если ты не…

— Ох, помолчи, — все так же тихо продолжал я. – Я знаю, как это работает. Сначала я позволю тебе помочь с решением этой проблемы. Потом с решением следующей. Потом со следующей. Потом на каком-то очередном этапе мне потребуется больше силы – с самыми благими целями, разумеется – и я выкопаю монету. И тогда ты будешь вольна делать со мной все, что заблагорассудится, — я тряхнул головой. – Это один длинный, скользкий склон. Нет.

Она в досаде стиснула зубы.

— Но я не желаю тебе никакого вреда.

— Возможно, — кивнул я. – Но у меня нет возможности проверить это.

Она изогнула темную бровь.

А потом, не успел я моргнуть, как дом оказался охвачен огнем. Словно взорвавшись, языки огня поглотили голые стены и расползлись по полу. Свирепый жар набросился на меня со спины, не оставив иного выбора, как податься вперед. Огонь за спиной разгорался все жарче, и я в панике огляделся по сторонам. Единственная часть комнаты, не поглощенная еще пламенем, вела к разбитому окну. Я бросился к нему, увидел за ним стальные стержни пожарной лестницы, и пригнулся, чтобы выбраться на нее прежде, чем меня изжарят до состояния золы.

И тут пламя исчезло, воздух снова сделался свежим и прохладным, а вместо рева пламени в уши ударил шум дождя. Я стоял у окна, задрав одну ногу на подоконник, а дождь заливал меня через разбитое стекло.

И никакой пожарной лестницы за окном не было в помине.

Ничего – только девять этажей пустоты и мокрый тротуар внизу.

Я поперхнулся и, дрожа, отпрянул от окна. Все произошло так чертовски быстро. Моей реакцией на огонь был примитивный, безраздельный ужас, и даже теперь мою руку продолжало сводить болью от воображаемых ожогов. Со времен того пожара меня терзали кошмары – видения новых. Иллюзия пожара пробилась напрямую к рецепторам боли и страха, начисто минуя мозг.

Именно так, как рассчитывала Ласкиэль.

— Гарри? – напряженным голосом окликнул меня Баттерс. Я его не видел. Он стоял во мраке заброшенного здания, а я в мгновения бездумной паники позволил свету материнской пентаграммы погаснуть.

— Я в порядке, — заверил я его. – Стойте на месте. Я иду.

Я снова засветил пентаграмму и увидел, что Ласкиэль стоит рядом со мной, все так же приподняв бровь.

— Ты не знал, как проверить? – сказала она. – Вот так. Если бы я желала убить тебя, твоя кровь уже смешивалась бы с дождевой водой на тротуаре.

Я не нашелся, как ответить.

— Позволь мне помочь тебе, — настаивала она. – Я могу помочь тебе защититься от учеников Кеммлера. Я могу научить тебя такой магии, какая тебе не снилась. Я могу показать тебе, как стать сильнее, быстрее. Я могу показать тебе, как исцелить твою искалеченную руку, если у тебя хватит выдержки. Даже шрама не останется.

Я повернулся к ней спиной. Сердце отчаянно колотилось у меня в груди, когда я возвращался к двери, к Баттерсу.

Она лгала мне. Собственно, ей и положено было лгать. Динарианцы только так и могут. Они лгут и обманом закрадываются в доверие к смертным, постепенно давая им все больше силы, а на деле все больше подчиняя их своему демоническому влиянию.

Но одно она говорила верно, это да: она могла сделать меня сильнее. Даже самый слабый динарианец из тех, кого я видел, Квинт Кассий, Человек-Змея, был по человеческим меркам тем еще кошмаром. Имея в распоряжении подпитанную Адским Огнем магию и обладающее чудовищной мощью существо в качестве наставника и консультанта, я мог расширить свои способности до… до… страшно подумать, до каких размеров.

Обладай я такой силой, я смог бы защитить своих друзей – Мёрфи, Билли и других. Я мог бы обратить эту мощь против Красной Коллегии и тем спасти жизни Стражей и Совета. Я мог бы сделать уйму полезного.

И ее поцелуй… Абсолютная иллюзия, существовавшая исключительно у меня в голове, и все же он казался таким настоящим. До мельчайших подробностей. Да и вся Шила была настолько подлинной, что я ни за что не заподозрил бы в ней иллюзии. Нет, правда, такая она, какой я ее видел, практически не отличалась от настоящей. Все, вплоть до запаха, который я продолжал еще ощущать.

Впрочем, тогда, в горячей ванне, когда она являлась мне белокурой богиней, она тоже производила впечатление на редкость настоящей. Что-что, а по части иллюзий она преуспела. Она могла явиться мне в любом обличии.

Абсолютно любом.

Какая-то темная, примитивная часть меня секунду-другую забавлялась с этой мыслью. Но только секунду-другую. Мало ли что мелькает у меня в голове. Ее прикосновение казалось таким мягким, таким нежным, таким теплым. Таким славным. Я не общался с женщинами – в смысле, близко не общался – уже несколько лет, и еще толика этого тепла, этого восхитительного контакта, была бы слишком большим искушением, чтобы я позволил себе положиться на него.

Я медленно повернулся лицом к Ласкиэли.

Она приподняла брови и чуть подалась вперед в ожидании ответа.

Я умею контролировать свои мысли – а этот образ Ласкиэлевой тени был всего лишь сном наяву.

— Это мой разум, — негромко сказал я ей. – И он останется моим.

Я сосредоточился и вызвал в мозгу собственные иллюзии – те, что нужны были сейчас. Из ниоткуда возникли серебряные наручники, сотканные моей волей, моим сознанием, и сомкнулись на запястьях и лодыжках Ласкиэли. Я сделал резкий взмах рукой и представил себе, как эти цепи подвешивают ее в воздухе. Потом я растопырилпальцы, повернул руку ладонью к полу, и она упала в возникшую посередине комнаты клетку. Дверь захлопнулась, и засовы с лязгом задвинулись, запирая падшего ангела.

— Идиот, — негромко произнесла она. – Мы погибнем.

Я зажмурился и последним усилием вызывал в воображении тяжелое покрывало, упавшее на клетку и отрезавшее Ласкиэль от света и звуков.

— Может, и так, — буркнул я уже сам себе. – Но я проделаю это сам.

Я повернулся и увидел, что Баттерс, позеленев от страха, смотрит на меня. Рядом с ним сидел, склонив башку набок и глядя на меня, Мыш. Он тоже каким-то образом ухитрился придать морде встревоженное выражение.

— Гарри? – спросил Баттерс.

— Все в порядке, — успокоил я его.

— Гм… Что случилось?

— Демон, — объяснил я. – Некоторое время назад я заполучил себе в голову демона. Он заставлял меня испытывать… скажем так, галлюцинации. Мне казалось, я разговариваю с людьми. Но это был демон, который ими притворялся.

Он медленно кивнул.

— А… а теперь он исчез? То есть, вы проделали что-то вроде самоэкзорсизма, да?

— Никуда он не делся, — тихо сказал я. – Но теперь он взят под контроль. Как только я понял, что он делает, я сумел запереть его.

Он вгляделся в мое лицо.

— Вы что, плачете?

Я отвернулся, делая вид, что выглядываю в окно, а сам украдкой провел рукой по глазам.

— Нет.

— Гарри… Вы уверены, что вы в порядке? Что вы… ну… типа, не сошли с ума?

Я посмотрел на Баттерса и вдруг рассмеялся.

— И кто это говорит, мастер польки?

Он зажмурился, потом тоже улыбнулся в ответ.

— Просто у меня вкус получше, чем у некоторых.

Я подошел к нему и положил руку ему на плечо.

— Я в порядке. Ну, по крайней мере, не больше псих, чем обычно.

Он внимательно посмотрел на меня и кивнул.

— О’кей.

— Это просто здорово, — сказал я ему, — что вы поднялись сюда. Вы спутали демону все планы. Уж вас-то он никак не мог включить в свою иллюзию.

— То есть, я помог? – удивился он.

— Не то слово, — заверил я его. – Мне кажется, я слишком привык, что разбираюсь в магии лучше других. Демон использовал против меня мои же собственные ожидания. Он очень хорошо знал, как прятать кое-что от чародея.

Я произнес эти слова, и они зацепили какое-то колесико у меня в мозгу. Я вдруг застыл, разинув рот.

— Блин-тарарам! – рявкнул я. – Вот оно!

— Оно? – не понял Баттерс. – Э… что – «оно»?

Мыш склонил голову набок, подозрительно навострив уши.

— Как прятать вещи от чародея, — повторил я, и рот мой против воли расплылся в широкой, почти безумной ухмылке. Я порылся в памяти и откопал в ней цепочку цифр. – Ха! – произнес я и торжествующе воздел руку. – Ха! Ха-ха! Эврика!

У Баттерса снова сделался несчастный вид.

— Идем, — сказал я ему, и возбуждение пронзило мое усталое тело тысячей иголок, придав рукам-ногам новые силы. Я устремился к лестнице, не в силах сдерживать его. – Идем, быстрее.

— А что? – спросил совершенно уже сбитый с толка Баттерс.

— А то, что я знаю, что означают эти цифры, — фыркнул я. – Я знаю, как отыскать «Слово Кеммлера». И чтобы это сделать, мне потребуется ваша помощь.

Глава тридцать шестая

Огни на чикагских улицах так и не горели, и ночь сделалась еще темнее. Гроза разогнала людей по домам, так что и автомобильных фар сильно поубавилось. Больница Графства Кук оказалась оцеплена национальной гвардией, которая привезла с собой передвижные генераторы и поддерживала на некоторых окрестных улицах подобие порядка – впрочем, отсутствие надежной радио— и телефонной связи связывало их точно так же, как всех остальных, а дождь и темнота тоже не поднимали им боевого духа.

В результате всего этого некоторые улицы были ярко освещены фарами военных грузовиков, и по ним разъезжали патрули национальных гвардейцев, а другие оставались темны и пусты как сердце политикана. Отрезок Стейт-стрит тоже погрузился в темноту, и я свернул Жучка к тротуару напротив темных витрин магазина электроники.

— Сидеть в машине, Мыш, — скомандовал я и выбрался из Жучка. Подойдя к стеклянной двери, я изучил решетку на ней. Потом приставил к ней посох, сосредоточился и пробормотал: — Forzare.

Слова не сопровождались ни вспышкой, ни грохотом: я сложил заклятие достаточно аккуратно, чтобы обойтись без этого. Вся сила его передалась кинетической энергии, выдавив стекло так аккуратно, как если бы я использовал стеклорез, и изогнув средние прутья так, чтобы в образовавшийся зазор можно было пролезть без особого труда.

— Черт возьми, — приглушенным голосом произнес Баттерс. – Это что, взлом?

— Сейчас всем не до магазинов, — заверил его я. Концом посоха я посшибал несколько осколков стекла, не выпавших еще из рамы, и забрался внутрь. – Лезьте сюда.

— Вы вламываетесь в чужую собственность, — сообщил мне Баттерс. – Взломали дверь и проникли внутрь. Мы в тюрьму угодим.

Я высунул голову наружу.

— Это ради благого дела, Баттерс. Мы тайные спасители города. Закон и справедливость на нашей стороне.

Он неуверенно покосился на вывеску.

— Правда?

— Правда — если вы будете пошевеливаться, пока нас не заметил кто-нибудь в форме, — буркнул я. – Да быстрее же!

Я вернулся в магазин, засветил амулет и поднял его над головой. Потом пробежался взглядом по витринам со всякими хитроумными устройствами, по большей части мне неизвестными даже по назначению. Я медленно поворачивался вокруг своей оси в поисках одного конкретного устройства… вот только не знал даже, где его искать.

Баттерс забрался внутрь и тоже огляделся по сторонам. Голубоватое сияние моего амулета отсвечивало в его очках. Он решительно кивнул в направлении секции прилавка и направился к ней.

— То, что нужно? – спросил я.

— У вас что, с глазами что-то? – откликнулся он.

Я поморщился.

— Я в этих штуках вообще практически не разбираюсь, Баттерс. Забыли?

— Ох. Ну да, конечно. Мёрфианские проблемы с техникой.

— Мёрфианские?

— Ну да, — кивнул Баттерс. – Вы излучаете Мёрфианское поле. В смысле, поле, в котором лучше всего действуют законы Мёрфи. Все, что может сломаться, ломается.

— Только не произнесите этого при Мёрфи, — хмыкнул я.

— Ха, — отозвался Баттерс. – Посветите-ка, — я поднял амулет выше и подошел к нему. – Да, да, — произнес он. – Вот здесь, под стеклом, — он заглянул за прилавок. – Наверняка где-нибудь здесь есть ключи…

Я поднял посох и с размаху опустил его на стеклянный прилавок.

Баттерс потрясенно оглянулся на меня, но взял себя в руки.

— Ах, да. Я и забыл. Взлом так взлом, — он сунул руку в прилавок и достал оттуда оранжевую коробку. Потом огляделся по сторонам и снял с крючка на стене пару упаковок пальчиковых батареек. За исключением тех предметов, которые мы забрали, он не прикоснулся ни к чему – впрочем, я тоже. При отключенной сигнализации единственный способ, которым нас могли бы поймать, заключался в дактилоскопии, и я очень порадовался тому, что нам не пришлось тратить время, стирая отпечатки своих пальцев.

Мы с Баттерсом вернулись в машину и уехали прочь.

— Ничего не вижу, — сообщил Баттерс. – Можете снова устроить свет?

— Не так близко от этой штуки, — ответил я. – Может, минута или две ничем особенным не грозят, но чем дольше я буду работать рядом с ней своими энергиями, тем больше шансов, что она полетит к чертовой матери.

— Но мне нужен свет, — настаивал он.

— Ладно, сейчас, — я нашел удобное место в переулке и остановил Жучка со включенными фарами, уставленными в витрину пустого ресторана. Не выключая мотора, я выбрался из машины вместе с Баттерсом. Он захватил с собой оранжевую коробку, батарейки и теперь возился, выковыривая их из пластиковых упаковок. Я тем временем оглядывался по сторонам, выглядывая, не появятся ли нехорошие парни… или, может быть, полицейские.

— Скажите мне все-таки, зачем вам эта штука? – настаивал Баттерс. Он достал из коробки небольшую штуковину размера с мобильный телефон и вертел ее в руках, пока не нашел крышку отсека для батарей.

— Цифры Костлявого Тони – это просто широта и долгота, — объяснил я. Он спрятал книжку, так? Он записал координаты книжки с помощью одной из тех штуковин, которыми пользовались солдаты во время «Бури в Пустыне».

— Глобальной навигационной системы, ДжиПиЭс, — поправил меня Баттерс.

— Да как бы она там ни называлась. Суть в том, что для того, чтобы найти это место, нам нужна эта ДжиПиЭс. Какая там у нее точность? Десять-двенадцать ярдов?

— Скорее, десять футов, — уточнил Баттерс.

— Ух ты. Так вот, Костлявый Тони сообразил, что большинство чародеев не имеют ни малейшего представления о том, что такое эта ДжиПиЭс – а те, кто знают, не могут пользоваться ею, потому что это точная электронная техника, и включить такую рядом с чародеем значит наверняка угробить ее. Это была его страховка – на случай, если Гривейну вздумается убрать его.

— Но Гривейн убрал, — возразил Баттерс.

— Гривейн убрал, — повторил я. – Идиот. Он не допускал возможности, что Костлявый Тони перехитрит его. То есть, он знал, что у Костлявого Тони имеется ключ к тому, как найти «Слово Кеммлера», но он и не догадывался, что этот ключ окажется для него недоступен. Он просто шарит вокруг себя вслепую. То есть, не шарит, а громит все вокруг, как он привык.

— Пока вы, — хмыкнул Баттерс, — читали книги в библиотеке.

— И журналы, поскольку они там бесплатны, — добавил я. – Хотя, пожалуй, больше всего я обязан этой догадкой Джорджиной тачке. Я бы не вспомнил об этом, если бы она не была оборудована такой же системой.

— Очень точно сказано, — хмыкнул Баттерс. – «Была» — в прошедшем времени, — он поднял взгляд на меня. – Я сейчас включу ее. Вам не нужно отойти?

Я кивнул, отошел к машине и постарался выкинуть из головы все мысли, кроме дружественных по отношению к технике. С минуту Баттерс колдовал в свете фар над прибором, потому задрал взгляд к небу.

— Что-то не так? – окликнул я его.

— Сигнал доходит с перебоями. Может, это гроза мешает.

— Гроза, конечно, не помогает, — согласился я. – Но и магия тоже, — я задумчиво прикусил губу. – Выключите-ка.

Баттерс послушно нажал на кнопку и кивнул мне. Я подошел к нему.

— А теперь не двигайтесь, — сказал я ему. Я достал из кармана ветровки кусок мела и очертил вокруг него линию на асфальте.

Баттерс, хмурясь, наблюдал за моими действиями.

— Это что, упражнение в пантомиме? Я должен прижиматься пальцами к невидимой стене?

— Нет, — ответил я. – Вам придется выстроить вокруг себя магический круг – барьер, отражающий внешние энергии. Он отгородит вас от воздействия магии.

— Я… что? – переспросил он. – Как мне это сделать?

Я дочертил круг, достал из кармана перочинный нож и протянул ему.

— Вам придется капнуть на меловой круг своей кровью и представить в уме, что это стена.

— Гарри, я же не обучен магии.

— Это может сделать любой, — буркнул я. – Баттерс, у нас нет времени. Круг сдержит все завихрения Коула и даст вам шанс принять нормальный сигнал.

— Типа, антимёрфианское поле, да?

— Вы слишком насмотрелись «Стар Трека», Баттерс. Но в принципе, да.

Он сжал губы и кивнул мне. Я вернулся к Жучку. Баттерс поморщился и ткнул острием ножа в основание большого пальца – там кожа тонкая, и ее легко проткнуть. Потом он понуро склонился над чертой и сдавливал палец до тех пор, пока на меловую линию не упала капля крови.

Невидимый барьер вырос почти мгновенно. Секунду Баттерс оглядывался по сторонам.

— Не получилось, — сказал он.

— Получилось, — возразил я. – Барьер на месте. Я его чувствую. Попробуйте эту штуку еще раз.

Баттерс кивнул и снова поколдовал с аппаратом. Не прошло и пяти секунд, как лицо его просияло.

— Ух ты, кто бы мог подумать. Работает. Значит, этот круг сдерживает магию?

— И только магию, — кивнул я. – Любое физическое тело может пересечь его и тем самым разрушить. Впрочем, демонов это тоже сдерживает.

— Запомню, — хмыкнул Баттерс. Он всмотрелся в дисплей. – Гарри! – воскликнул он. – Вы не ошибались! Цифры соответствуют координатам здесь, в Чикаго.

— Где? – спросил я.

— Подождите, — коротышка поколдовал с кнопками и нахмурился. – Сейчас, рассчитаю расстояние и направление отсюда.

— Эта штука и это может?

— О, да, — сказал он. – Плюс принимает радио, сводки погоды, сводки о рыбе и дичи, карты крупных городов, размещение ресторанов и гостиниц, ну, и много еще всякого.

— М-да, — кивнул я. – Круче некуда.

— А то! За свои пять сотен баксов вы получаете с этой штукой уйму всего, — все это время пальцы его порхали по кнопкам. – Вот, — сообщил он. – Э… к северо-западу отсюда, и примерно в миле.

Я нахмурился.

— А эта штука адреса не говорит?

— Должна, — сказал Баттерс и нажал еще несколько кнопок. – Ох, погодите… Нет, вам придется покупать для этого специальную карту, — он задумчиво посмотрел на меня. – Может, нам вернуться и взять?

— Надо же, как вы втянулись – с одного-то раза, — заметил я. – Нет, это неудачная идея. Если патрульная машина заметила разбитую дверь, там уже наверняка полиция. Не думаю, чтобы нас увидели, но и рисковать не стоит.

— Тогда как нам найти нужное место? – спросил он.

— Выключайте ее. Потом разрушьте круг ногой и садитесь в машину. Мы поедем в том направлении, остановимся и попробуем еще раз.

— Верно, — он выключил аппарат и ткнул в меловую черту носком ботинка. – Так?

— Так. Поехали.

Баттерс сел в Жучка, и мы двинулись дальше по темным, пустым улицам. Миновав несколько длинных кварталов, я остановил машину так, чтобы она освещала фарами навес перед жилым домом, и Баттерс вышел, чтобы проделать все заново. На этот раз он сам начертил круг, капнул на него кровью и снова включил прибор. Повозившись с ним, он вернулся в машину.

— Еще севернее, — сообщил он.

Я тронул машину с места, пытаясь нарисовать в уме карту этой части Чикаго. — Стадион "Солджер-филд"?

— Возможно, — сказал он. — Я ничего не вижу.

Мы проехали еще немного на север, мимо огромного купола родного стадиона "Медведей". Я остановился сразу за комплексом, и Баттерс сделал еще одну попытку, стоя лицом к стадиону. Потом округлил глаза и бегом вернулся к машине.

— Совсем близко. Думаю, это в Музее Природы.

Я повернул руль.

— Что ж, логично, — заметил я. — У Костлявого Тони там было много знакомых. Он приторговывал кой-какими древностями.

— Вы хотите сказать, крадеными артефактами?

— А я что сказал? Возможно, у него имелись договоренности с охраной музея. Может, он спрятал ее в шкафчике для одежды или чем-то подобном.

Я затормозил перед зданием музея под знаком, запрещающим стоянку. Никто не мешал мне остановиться на пустой стоянке, но так было ближе, к тому же я испытывал прямо-таки эстетическое наслаждение, нарушая муниципальные правила.

Я вытянул ручной тормоз и вылез на дождь.

— Сиди здесь, Мыш, — скомандовал я. — Идемте, Баттерс. Интересно, может эта фиговина довести нас до самой книги?

— Ну, на расстояние в десять футов или около того, — ответил он. — Но, Гарри, музей ведь закрыт. Как мы попадем в...

Вместо ответа я высадил посохом стекло входной двери — так же, как в магазине.

— Ох, — пробормотал он. — Ну да.

Я прошел в первый зал; Баттерс держался за мной. Сверкнула молния, на мгновение высветив тираннозавриху Сью во всей ее красе юрского периода. Не ожидавший этого Баттерс приглушенно вскрикнул.

Ударил гром, и я, достав амулет, засветил его, нахмурившись на Баттерса.

— Извините, — пробормотал он. — Я... это... немного нервный.

— Не переживайте, — посоветовал я ему, хотя и у меня сердце билось с удвоенной скоростью. Не могу сказать, чтобы на меня внезапный вид этого огромного скелета не произвел никакого впечатления.

И не смотрите на меня так. Вечер у меня и без того выдался напряженный.

Я медленно огляделся по сторонам и Прислушался.

Ничьего присутствия я не уловил. Тогда я отворил Внутреннее Зрение — совсем ненадолго, чтобы осмотреться по сторонам — но и никого, спрятавшегося за магической завесой, тоже не обнаружилось. я отошел на несколько шагов в сторону и кивнул Баттерсу.

— Повторите еще раз.

Он повторил, хотя на отполированном полу музея мел оставлял следы гораздо хуже, чем на асфальте. Через пару минут он кивнул в направлении Сью.

— Где-то там, — сказал он.

Он разрушил круг, и мы поспешили в ту сторону.

— Постарайтесь не шуметь, — вполголоса посоветовал я. – Охрана вполне может находиться где-то недалеко.

Мы остановились у самых ног Сью и проверили еще раз. Баттерс нахмурился, оглядываясь по сторонам.

— Тут что-то не так, — сказал он. – Если верить ДжиПиЭс, точка с этими координатами находится в этой стене. Мог Костлявый Тони спрятать ее в стене?

— Стена каменная, — возразил я. – И мне кажется, кто-нибудь, да заметил бы, как он вынул кусок стены входного зала, а потом поставил его на место.

Он легонько встряхнул прибор.

— Тогда не понимаю.

Я прикусил губу и посмотрел на Сью.

— Антресоль, — опомнился я.

— Что?

— Идем, — я ткнул пальцем вверх. — Там, наверху, открывающаяся в большой зал галерея. А может, это этажом ниже.

— Как мы узнаем, наверху или внизу?

— Посмотрим. Начнем с антресоли. Этажи ниже – это просто адский лабиринт, — я поспешил к лестнице, и Баттерс за мной. Нога моя, конечно, протестовала против поспешного подъема, но все мои инстинкты буквально визжали о том, что я прав, и возбуждение делало боль чем-то, не достойным внимания.

Поднявшись на галерею, мы миновали выставку, посвященную Дикому Западу и шоу Буффало Билла: седла, деревянные винтовки, которые носили участвующие в шоу ковбои и индейцы, кавалерийские горны, военные шапки с перьями, кожаные жилеты, мокасины, древние башмаки, несколько потрепанных боевых тамтамов и около миллиона старых фотографий. Далее следовало что-то вроде интерактивной экологической экспозиции, а за ней – стенд, на котором красовался огромный, сплющенный на вид череп динозавра.

Баттерс проверил координаты еще раз и кивнул в сторону черепа.

— Мне кажется, это здесь.

Я подошел к черепу. Табличка гласила, что это настоящий череп Сью, но что географические подвижки и давление настолько деформировали его, что для скелета музей соорудил пластмассовый. Высоко держа пентаграмму, я медленно обошел череп, превратившийся в огромный камень. Я вглядывался в зияющие трещины на камне, а когда не нашел книги, опустился на четвереньки и принялся искать под массивной платформой, на которой лежал череп.

К нижней поверхности платформы скотчем крепился небольшой конверт из крафт-бумаги. Я отодрал его и дрожащими пальцами вскрыл конверт.

Из него выпала на пол небольшая, тоненькая книжица в черной кожаной обложке.

Мгновение я держал ее правой рукой. Я не ощутил ни покалывания магических энергий, ни проявлений скрытого зла, ни опасности. Это была просто книга без названия на обложке – и все же я не сомневался в том, что нашел Слово Кеммлера. Мои пальцы задрожали сильнее, и я открыл ее.

На титуле и впрямь красовались зловещие, похожие на пауков буквы: СЛОВО ГЕНРИХА КЕММЛЕРА.

— Эй, это было здорово! – воскликнул Баттерс. – Это она?

— Она, — подтвердил я. – Мы ее нашли, — я покосился на Баттерса. – Точнее, это вы ее нашли, Баттерс. Я не смог бы этого сделать без вашей помощи. Спасибо.

Баттерс просиял.

— Рад, что смог помочь.

Мне показалось, я услышал звук.

Я поднял руку, не дав Баттерсу заговорить дальше.

Звук не повторился. Ничего, кроме дождя и грома.

Я приложил палец к губам, и Баттерс кивнул. Я зажмурился и медленно, осторожно, напряг свои чувства. На долю секунды мыслей моих коснулось шевеление холодной энергии.

Некромантия.

Я поспешно отпрянул от нее.

— Баттерс, уходите.

Коротышка-патологоанатом удивленно оглянулся на меня.

— Что?

— Уходите, — чуть более резко повторил я. – В дальнем конце галереи есть пожарный выход. Выходите через него. Бегите. Убирайтесь отсюда и не останавливайтесь, пока не окажетесь в каком-нибудь безопасном месте. Не оглядывайтесь. Не сбавляйте хода.

Он продолжал таращиться на меня, побледнев как смерть.

— Ну! – рявкнул я.

Баттерс сорвался с места. Я слышал, как он испуганно попискивает на бегу.

Я закрыл глаза и снова сосредоточился, пытаясь определить источник темной энергии. Я снова коснулся ее и на этот раз не пытался скрыть своего присутствия.

Кто бы это ни был, он вошел через разбитую мною дверь. Я ощущал там знакомую уже ледяную энергию, смешивавшуюся с холодной, жадной страстью.

Я подошел к парапету галереи и заглянул вниз.

Гривейн стоял посреди зала. Полы мокрой шинели развевались, с полей шляпы капала вода. Вокруг него стояли полукругом мертвецы, и он отбивал рукой на бедре медленный, неспешный ритм.

Мне хотелось повернуться и бежать отсюда, но я не мог. Мне надо было отвлечь их подольше, чтобы дать Баттерсу шанс уйти. И потом, если бы я попытался бежать, мне пришлось бы это делать через тот же пожарный выход, а пока я огибал бы здание к месту, где стояла моя машина, зомби десять раз догнали бы меня и растерзали на части.

Я облизнул губы, стараясь трезво оценить имеющиеся у меня возможности.

И придумал. Зажав светящуюся пентаграмму в зубах, я открыл книгу и принялся листать ее страницу за страницей. Я не читал ее. Я даже не пытался читать ее. Я просто открывал страницу, задерживал взгляд на верхней строке, на нижней – и переводил его на следующую страницу.

Книжка была совсем короткой. На то, чтобы перелистать ее, у меня ушло не больше двух минут.

Со стороны лестницы послышались шаги, и я встал, изготовив свой браслет-оберег.

Гривейн поднялся на галерею; зомби строем маршировали за ним. Он остановился и с минуту смотрел на меня с непроницаемым выражением лица.

— Не подходите, — негромко посоветовал я.

Он медленно зажмурился, потом открыл глаза.

— Почему?

Я поднял руку с зажатой в ней книгой.

— Потому, что у меня здесь «Слово», Гривейн. И если вы не отступите, я сожгу ее к чертовой матери. Пепла не останется.

Глаза его расширились, и он подобрался ко мне на полшага ближе, облизывая губы.

— Нет, вы не сделаете этого, — произнес он. – Вы же сами знаете. Вы желаете власти так же, как желаю ее я.

— Господи, ну и уроды же вы, ребята, — вздохнул я. – Впрочем, чтобы не тратить времени зря, я дам вам повод, который вы в состоянии понять. Я прочитал книгу. Она мне больше не нужна. Поэтому только попробуйте давить на меня – увидите, как славно она поджарится.

— Вы ее не читали, — бросил Гривейн. – У вас и десяти минут для этого не было.

— Скорочтение, — соврал я. – Я одолеваю «Войну и Мир» за полчаса.

— Отдайте мне книгу, — сказал Гривейн. – Я позволю вам жить.

— Убирайтесь с моей дороги. Или я позволю ей сгореть.

Гривейн улыбнулся.

И на меня неожиданно обрушился чудовищный вес, словно кто-то сбросил мне на плечи подбитое свинцом одеяло. В уши ударил торопливый, шипящий шепот. Я пошатнулся, ощутил сразу в нескольких местах боль как от глубоко вогнанных под кожу иголок, и, не в силах вынести боль и вес, упал на колени. Не меньше секунды прошло, прежде чем я понял, что происходит.

Змеи.

Меня сплошь облепили змеи.

Их было слишком много, чтобы сосчитать или определить вид, но все как одна разъяренные. Какая-то темно-зеленая гадина длиной с мою руку вонзила зубы в мою левую щеку и не разжимала их. Другие впились мне в шею, плечи, руки, и я орал от боли и ужаса. Еще больше их пыталось прокусить мою ветровку, но заговоренная кожа держалась. Я размахивал руками, отрывая их от себя и отшвыривая в сторону, и зубы их оставляли на моей коже рваные раны.

Я пытался собраться с мыслями и встать, потому что понимал: Гривейн сейчас подойдет ко мне. Мне удалось извернуться и встать на четвереньки, и я приготовился выставить защитное поле, но успел увидеть стремительно надвигающийся тяжелый башмак, а потом в глазах вспыхнуло, и я полетел обратно на пол, наполовину оглушенный.

Я медленно поморгал, пытаясь сфокусировать взгляд.

В поле моего зрения появился Трупные Пятна, весь побитый непогодой, странный, со всклокоченными седыми волосами; висевшая на нем мешком кожа делала его в полумраке похожим на огромную рептилию.

— Я вас знаю, — пробормотал я непроизвольно; мой мозг, по крайней мере, никак в этой фразе не участвовал. – Теперь я знаю, кто вы.

Трупные Пятна опустился рядом со мной на колени. Он по очереди поднял мои запястья и защелкнул на них что-то.

Пока он занимался этим, подошел Гривейн и вынул «Слово Кеммлера» из моих безвольных пальцев. Он открыл книгу и принялся листать ее, пока не нашел нужного ему предложения. Он прочитал его, вгляделся внимательнее, а потом открыл рот и зашелся сиплым, кашляющим смехом.

— Клянусь ночью, — произнес он своим пыльным голосом. – Так просто. Как я прежде этого не заметил?

— Вы удовлетворены? – спросил у Гривейна Трупные Пятна.

— Совершенно, — ответил Гривейн.

— И наша сделка остается в силе.

— Разумеется, — кивнул Гривейн. Он прочитал еще страницу. – С вами просто приятно работать. Он весь ваш, — Гривейн повернулся, продолжая отбивать медленный ритм, и зомби, шаркая, потянулись за ним.

— Ну что, Дрезден, — произнес Трупные Пятна, как только они ушли. Голос его сделался сочнее – ни дать, ни взять довольный кот. – Я правильно понял, ты сказал, что узнал меня?

Я молча смотрел на него.

— Позволь мне освежить твою память, — сказал он, снимая с плеча солдатский вещмешок оливкового цвета и опуская его на пол. Потом неловко, одной рукой развязал его.

И достал из него бейсбольную биту.

О Господи. Я попытался пошевелиться и не смог. Чертовы железяки на запястьях не пускали меня.

— Вы, — сказал я. – Вы погромили мою машину.

— Ммммм. Примерно как ты разбил мои лодыжки. Колени. Запястья и локти. Вот такой же точно бейсбольной битой. Пока я лежал, беспомощный, на полу.

Квинт Кассий, Человек-Змея, заклинатель, насылающий змей, и бывший рыцарь Ордена Темного Динария, улыбался мне, глядя на меня сверху вниз. Потом пригнулся ко мне, стоя на коленях – слишком близко, чтобы я испытывал удовольствие от такой близости – и прошептал мне нежно, как возлюбленной:

— Я долго мечтал об этой ночи, малыш, — промурлыкал он и осторожно, почти нежно, погладил мою щеку бейсбольной битой. – В мои времена мы говорили, что месть сладка. Однако времена меняются. Как это говорится у вас? Сука-расплата?

Глава тридцать седьмая

Я смотрел на древнего старика, которого называл про себя Трупными Пятнами, и за этой складчатой кожей, за всеми его морщинами, за всклокоченными седыми волосами видел человека, не так давно еще входившего в Орден Темного Динария.

— Как? — спросил я его. — Как ты нашел меня?

— Я не искал, — усмехнулся он. — Найти квартиру коронера проще простого. Я снял пару волосков с его расчески. Ты так старался укрыть его своим заботливым крылышком... не так уж и трудно было отслеживать его — и тебя... после того, как мы уничтожили твоих оберегов, конечно.

— А-а, — протянул я. Мой голос слегка дрожал.

— Что, малыш, страшно? — вкрадчиво прошептал Кассий.

— В списке страшил, с которыми я имел дело сегодня, ты где-то в пятой десятке.

Глаза его как-то разом похолодели.

— Да ты не переживай, — успокоил я его. — Это не так страшно, как кажется.

Он медленно встал, продолжая смотреть на меня сверху вниз. Пальцы его правой руки на рукоятке биты побелели. Ненависть — слепая, безрассудная — сжигала его изнутри. При первой нашей встрече два года назад Кассия уже нельзя было назвать уравновешенным. Судя по его нынешнему виду, он готовился баллотироваться на пост президента Всемирной Ассоциации Психов.

Я знал, что Кассий — убийца каких мало. Пятнадцать или шестнадцать столетий он провел в связке с падшим ангелом, действуя рука об руку с главой Ордена. Я не сомневался в том, что он лично убрал не одну сотню врагов, сделавших ему гораздо меньше того, что сделал я.

Он убьет меня. Стоит ему завестись чуть сильнее, и он размозжит мою голову этой битой, визжа при этом как резаный.

При одной мысли об этом я сжался и попробовал накопить хоть немного магии, чтобы прикрыться от удара, а то и врезать ему. Но стоило мне напрячься, как наручники на моих запястьях вдруг ожили, сжались, и в руки мои впились десятки острых шипов, словно я угодил ими в розовый куст. Я задохнулся от боли и крепко зажмурился, чтобы не закричать.

Кассий ласково улыбнулся мне.

— Не стоит и стараться. Мы уже не первое столетие пользуемся такими, когда имеем дело с чародеями и ведьмами. Никодимус сам придумал их.

— А-а... ох, — я дернулся еще, но проклятые наручники почти не давали мне пошевелиться, и я никак не мог ослабить боль от шипов.

Кассий, сияя, наблюдал за моими мучениями. Он стоял и явно получал огромное удовольствие от моих боли и беспомощности.

Давний образ мелькнул в моей памяти: исполненный отваги и веры старик, добровольно отдавший себя в руки Ордену в обмен на мою свободу. Широ умер от самых чудовищных истязаний, какие только можно представить... да нет, я и представить таких не мог — и уж не последнюю роль тогда играл Кассий. Я закрыл глаза. Я знал, чего ему нужно. Ему хотелось причинять мне боль. Ему хотелось посмотреть, много ли боли я вынесу, прежде чем умру. И я никак не мог помешать этому.

Если только...

Я подумал о том, что Широ говорил мне тогда про веру. Для него это была теологическая и моральная истина, на которой он строил жизнь. Мне недоставало такой же веры, но я видел, как конфликтуют силы света и тьмы, как уравновешивается дисбаланс. Кассий служил едва ли не самым темным силам планеты. Широ сказал бы, что ничего из того, что он делал, не помешало бы уравновешивающей силе света — такой, как Широ и его братья-Рыцари – встать на его пути. По опыту своему я знал, что в случаях, когда объявляется что-либо по-настоящему чудовищное, один из Рыцарей да покажется.

Может, один появится и сейчас, чтобы помешать Кассию.

Блин-татарам. Если и надежда, то чертовски хрупкая.

Однако технически это было возможно. И потом, ни на что другое я надеяться все равно не мог.

Я почти рассмеялся. Чтобы пережить встречу с этим психом я нуждался в чем-то, чего у меня никогда не имелось в достатке: в вере. Вере в то, что вмешается какой-нибудь новый фактор. Опять-таки, ничего другого у меня не оставалось.

Правда, это не означало, что я не мог попытаться помочь этому вмешательству. Чем дольше я буду продолжать дышать, тем больше вероятность того, что на сцену выйдет новый персонаж – может, даже такой, который сможет помочь мне. Может, даже кто-нибудь вроде моего друга Майкла.

Нужно заставить Кассия говорить.

— Что это с тобой случилось? – поинтересовался я, открывая глаза. Я читал где-то, что люди любят поговорить о себе. – Последний раз, когда я тебя видел, ты тянул лет на сорок.

Несколько секунд Кассий молча смотрел на меня, потом оперся битой о пол.

— Это все ты с твоими дружками, отнявшие у меня монету, — ответил он надтреснутым голосом. – Пока монета оставалась со мной, Салуриэль не позволяла времени разрушать мое тело. Теперь природа берет свое – с процентами, — он помахал в воздухе правой рукой – сморщенной, пятнистой, исковерканной тем, что смахивало на застарелый артрит. – Если так пойдет и дальше, жить мне осталось не больше года.

— Почему? – удивился я. – Что, твой новый демон не остановил для тебя часы?

Он сощурил свои ледяные, рыскающие глаза.

— Я больше не динарианец, — произнес он очень тихо, очень мягко. – Когда я вышел из больницы и вернулся к Никодимусу, у него не нашлось для меня свободной монеты, — в глазах его полыхнул безумный огонь. – Видишь ли, он отдал ее тебе.

Я поперхнулся.

— Так вот что ты искал у меня дома. Динарий.

— Будь на то моя воля, я бы предпочел не Ласкиэль, но и она лучше, чем ничего.

— Умгум. Так где сейчас Никодимус? Я так понимаю, он тебе помогает?

Глаза Кассия почти совсем закрылись.

— Никодимус меня уволил. Он скал, что если я такой дурак, что не сумел сохранить свою монету, то вполне заслуживаю того, что со мной свершилось.

— Надо же, каков.

Кассий пожал плечами.

— Он человек властный, он не терпит дураков. Когда ты умрешь, и монета Ласкиэли станет моей, он примет меня обратно.

— Не слишком ли ты в этом уверен? – заметил я.

— А что, есть причина, по которой это не так? – он с усилием повернулся к своему вещмешку. – Тебе стоит упростить все для нас обоих. Я желаю сделать тебе предложение. Отдай ее мне сейчас же, и я сделаю твою смерть быстрой.

— У меня ее нет, — сказал я ему.

Он сипло рассмеялся.

— Так много мест, в которых ее можно спрятать, — сообщил он. – Если ты хранишь ее на себе, чуть больше боли – и ты сам выронишь ее, — он достал из мешка небольшой лобзик и положил его на пол. – Я знал как-то человека, который проглотил свой динарий и проглотил бы его еще раз, если бы тот вышел ненароком.

— Мбюэ, — произнес я.

Следом за лобзиком Кассий вынул из мешка плоскоголовую отвертку и положил ее рядом с лобзиком.

– И другого, который взрезал себе живот и положил монету в брюшную полость, — он вынул из мешка зловещего вида нож с крючковатым лезвием для резки линолеума и задумчиво подержал его в руке. – Скажи мне, и я просто перережу тебе горло.

— А если не скажу? – спросил я.

Он срезал ножом заусенец на желтоватом ногте.

— Что ж, отправлюсь на поиски сокровища.

Я внимательно посмотрел на него.

— У меня ее с собой нет. Это правда. Я связал Ласкиэль заклятием и зарыл монету.

Он зарычал и схватил меня за левую кисть. Сорвав с нее перчатку, он вывернул мне руку, чтобы показать мою изуродованную ожогом ладонь, на которой розовел клочок здоровой кожи в форме символа Ласкиэли.

— Она у тебя! – прохрипел он. – И она моя!

Я сделал глубокий вдох и попытался следовать единственному уместному в сложившейся ситуации правилу настоящего оптимиста: думать позитивно.

Черт, чем круче он будет меня пытать, тем быстрее он узнает правду. Конечно, я предпочел бы убедить Кассия каким-нибудь другим способом, но, опять же, он изрядно ограничил мой выбор.

— Я говорю тебе правду, — повторил я. – И потом, ты бы не сделал этого быстро, даже если бы я отдал ее тебе.

Он улыбнулся. Добрая у него вышла такая улыбочка, дедовская.

— Возможно, — согласился я. Он снова полез в свой вещмешок и достал из него трехфутовый отрезок тяжелой цепи, какой блокируют от угона мотоциклы. Держа ее одной рукой, другой он передвинул мои запястья, подняв их так, чтобы руки оказались у меня над головой.

— В любом случае победитель-то я.

У меня не хватило силы опустить руки – чертовы наручники превратили меня в беспомощного котенка.

— Отдай мне монету, — ласково произнес Кассий и с силой лягнул меня в ребра.

Удар вышиб из меня дух. Больно было как черт-те что, но я все-таки ухитрился выдавить из себя несколько слов:

— Не у меня.

— Отдай мне монету, — повторил он. На этот раз он замахнулся цепью и с размаху опустил ее на мой живот. Я лежал с расстегнутой ветровкой, и цепь порвала мне рубашку и рассекла кожу на животе. В глазах покраснело от внезапной, резкой боли.

— Н-не у… — начал я.

— Отдай мне монету, — промурлыкал он и снова ударил меня цепью.

Вопрос… удар… не помню, сколько раз это повторилось.

Спустя вечность Кассий коснулся языком окровавленной цепи и задумчиво посмотрел на меня.

— Надеюсь, ты не ждешь с нетерпением, когда я возьмусь за биту, — произнес он. – Видишь ли, нервы у меня последнее время подрасшатались. Говорят, это следствие того, что случилось с моими лодыжками и коленями.

Я лежал, корчась от боли. На животе и груди словно костер горел. Кровь из змеиного укуса залила мне левый глаз и запеклась на ресницах так, что я не мог открыть его.

— Видишь ли, я могу держать биту только одной рукой. Другая так и не оправилась после множественных переломов. Не уверен, смогу ли я одной рукой наносить удары с нужной точностью или силой.

Я попытался оглядеться по сторонам, но и правый глаз не слишком хотел слушаться меня.

— Как следствие, — продолжал Кассий, — как только я начну расплачиваться с тобой за то, что ты со мной сделал, боюсь, я могу ударить тебя слишком сильно или слишком много раз. А мне хотелось насладиться этим.

Где же Майкл? Где… да хоть кто-нибудь?

Кассий пригнулся ко мне.

— И уж когда я начну, Дрезден, мне бы хотелось ничем себя не ограничивать. Чтобы это того стоило. Уверен, ты меня понимаешь.

Никто не придет тебе на помощь, Гарри.

— Я говорил тебе, — прохрипел я.

Он застыл, подняв брови, и протянул руку.

— Молю тебя, продолжай.

— Говорил тебе, — произнес я и, не выдержав, застонал. – Говорил, что убью тебя, если увижу еще раз.

Он негромко, довольно усмехнулся и отложил цепь.

Он поднял с пола нож для линолеума. Потом неловко опустился рядом со мной на колени и молча разрезал мою рубаху, а потом откинул ее и ветровку с моего живота.

— Я помню, — сказал он. – Не стоит давать обещания, если не в силах их выполнить.

— Таких не давал, — негромко произнес я.

— Тогда советую поторопиться, — хмыкнул он. – Потому что я не могу себе представить, чтобы у тебя осталось на это больше, чем несколько секунд, — он провел по моему животу ногтем, заставив меня охнуть от боли. – Мммм. Славно. Вот теперь в самый раз резать.

Я как завороженный смотрел на движение ножа – медленное, по-своему красивое. Время, казалось, замедлило свой бег.

Черт, я не собирался умирать. Я не собирался позволить этому ублюдку убитиь меня. Я хотел остаться в живых. Я не знал, как мне сделать это, но моя воля зациклилась на этой мысли, и я стиснул зубы. Я проявил к нему снисхождение. У него был шанс уйти. Значит, и я останусь жив. И убью его.

Нож вонзился в мышцы на моем животе. Он двигал им очень медленно, глядя на режущую кромку изогнутого лезвия и постепенно увеличивая нажим. Боль была ненамного сильнее, чем от цепи, но все же не лишила меня дыхания настолько, чтобы я не мог кричать.

И я кричал. Я орал во всю мощь легких. Я осыпал его оскорблениями. Я даже сумел чуть пошевелиться и снова принялся накапливать магическую энергию, на что наручники откликнулись новой, еще более острой болью.

Он завершил первый, неглубокий, почти изящный надрез, оторвал нож от моего живота и перенес его выше для нового надреза. Все это время я не переставал орать. Не уверен, что делал это слишком уж сознательно – но делал. Я орал и продолжал орать.

И за этими моими воплями Кассий не слышал стука когтей по мраморному полу.

Воздух вдруг содрогнулся от гулкого, почти львиного рыка. Кассий повернул голову в тот момент, когда Мыш бросился на него этакой мохнатой бабой для сноса зданий.

Передние лапы Мыша ударили Кассия под солнечное сплетение, и оба упали. Мыш целил зубами в горло Кассию, но врезался в него с избыточной силой и промахнулся. Лапы его скользнули по гладкому полу, и все, чего ему удалось – это слегка рвануть тому зубами плечо.

Кассий завизжал от ярости и выбросил руку в направлении Мыша. Я ощутил всплеск темной магии, и упавшие на пол галереи тени вдруг соткались в змею. На мгновение она подалась назад, готовясь к броску, и я увидел силуэт капюшона кобры, колыхавшийся на высоте добрых пяти футов от пола. А потом змея бросилась на Мыша.

Мой пес уклонился от первой змеиной атаки и сам бросился на нее, пытаясь впиться зубами в змеиную шею за капюшоном. Длинное змеиное тело свилось кольцами, обвиваясь вокруг него, и они покатились по полу.

Еще мгновение Кассий, широко раскрыв глаза, смотрел на Мыша, потом повернулся ко мне. В уголках его рта белела самая что есть настоящая пена, да и все лицо превратилось в гротескную маску ярости. Он подскочил ко мне, истерически визжа что-то на незнакомом мне языке. Он схватил меня за волосы, откинул голову назад, открыв мое горло, и замахнулся ножом, целя мне в кадык.

Прежде, чем рука Кассия успела опуститься, послышался пронзительный, срывающийся на ультразвук визг, и Баттерс бросился на него со спины. Оба перекатились через меня. Нож от удара вылетел из руки Кассия и со звоном полетел на пол.

Кассий снова выругался и на четвереньках пополз к ножу. Баттерс, побледнев как смерть, пытался оттолкнуть его. Борец из коротышки был не лучше, чем из кожистой черепахи, но он цеплялся за Кассия руками и ногами, и это не облегчало тому задачи.

Возможно, тело Кассия и ослабло, но и ближнему бою он учился больше тысячи лет. Он извернулся и с хрустом ударил головой в нос Баттерсу. Баттерс отшатнулся, и лицо его залила кровь.

Кассий снова дернулся, вывернулся из Баттерсовых рук и метнулся к ножу.

— Баттерс! – взвизгнул я, не в силах пошевелиться. – Не дайте ему схватить оружие!

Коротышка-патологоанатом тряхнул головой, снова издал свой воинственный визг и бросился на Кассия, схватив его за ногу. Тот попытался лягнуть его в лицо, но Баттерс пригнул голову, и удар пришелся тому в плечо. Кассий подобрался чуть ближе к ножу.

Баттерс взвизгнул еще яростнее и вцепился зубами в ногу противника.

Бывший динарианец взвыл от неожиданности.

Новый рев потряс галерею, и я, повернув голову, увидел, как Мыш сжимает в зубах змеиную шею. Пес свирепо мотнул головой, послышался хруст, и змея, дернувшись, разом превратилась в бесформенный ком липкой эктоплазмы.

Баттерс взвыл, и я увидел, как Кассий, схватив нож, замахивается им на противника. Выпучив перепуганные глаза, Баттерс увернулся от удара.

Но заслонил меня собой и не убрался в сторону.

Мыш не медлил ни мгновения, убив змею. На этот раз он атаковал молча, а может, его рыка просто не слышно было за раскатами грома на улице. Он врезался Кассию ниже колен, и тот повалился как сбитая шаром кегля. Баттерс метнулся вперед и лягнул Кассия в руку с ножом. Нож снова вылетел, перемахнул через парапет и лязгнул о мраморный пол зала внизу. Кассий лягнул Баттерса, опрокинув того на пол.

Вывернувшись из-под Мыша, Кассий с обезумевшим взглядом, растопырив руки, ринулся на меня.

Мыш прыгнул ему на спину, и челюсти его сомкнулись у Кассия на шее.

Широко раскрыв полные ужаса глаза, Кассий застыл на месте. Смотрел он только на меня.

На секунду воцарилась полная тишина.

— Я давал тебе шанс, — тихо произнес я.

Покрытое трупными пятнами лицо Квинта Кассия исказилось в ужасной догадке.

— Постой…

— Мыш, — произнес я. – Убей его.

Я мог наблюдать то, как Кассий встретил свой конец, только одним глазом. Но в эту последнюю секунду во взгляде егопромелькнули ярость, и ужас, и осознание происходящего. И в мгновение, когда зубы Мыша сокрушили хрупкие позвонки его шеи, я ощутил новый всплеск омерзительной энергии, увидел вокруг его тела вспышку зловещего розового света, и он произнес слова, прозвучавшие непропорционально громко:

— УМРИ ОДИНОКИМ, — бросил он.

Волна энергии ударила в меня, и в глазах моих потемнело.

Последним, что я услышал, был хруст костей.

Глава тридцать восьмая

Я не очнулся.

Скорее, я собрал по крохам некоторую часть своего сознания — примерно так, как монтировщики в театре обставляют сцену. Сценограф во мне явно тяготел к минимализму, потому что реальность, в которой я проснулся, ограничивалась голым черным полом, единственной свисавшей откуда-то сверху лампой и тремя стульями.

Я шагнул в круг света и посмотрел на стулья.

На одном сидела Ласкиэль — вновь в своем обличии белокурого ангела. Только теперь одежду ее составляла не белая туника, а тюремная одежда Департамента Исправительных Учреждений штата Иллинойс. Оранжевый цвет хорошо шел к ее волосам и сложению. На руках и ногах ее блестели стальные кандалы, и она сидела, напряженно выпрямив спину. На втором стуле сидел я. Ну, вариант меня, этакое подсознательное альтер эго. Волосы его были подстрижены короче и аккуратнее моих, и он щеголял просто пижонской бородкой. На черной шелковой рубашке и черных брюках я не разглядел ни пятнышка, и руки свои (обе!) он сложил кончиками пальцев, опершись на них подбородком.

— Снова сон, — вздохнул я и устало опустился на третий стул. Сам я выглядел более-менее собой — таким, каким я был еще сегодня утром. Только разрезанная рубашка напоминала о произошедшем, хотя крови на животе я не увидел, да и следов от цепи тоже. Что ж, спасибо на этом.

— Не совсем сон, — заметил подсознательный я. — Назовем это встречей сознаний.

Ласкиэль чуть улыбнулась.

— Нет, — буркнул я и ткнул пальцем в сторону Ласкиэли. — Я сказал уже ей все, что считал нужным, — я повернулся к своему альтер эго... впрочем, подумать, так альтер ай-ди точнее определило бы его сущность. — А ты вообще, типа, извращенец. Ты только посмотри на себя: законченный образ того, кого называют "злым волшебником", против которых категорически выступает моя профессия.

Альтер-Гарри вздохнул.

— Я тебе уже говорил: никакой я не темный демон. Я всего лишь глубинная твоя сущность. Та, которая в большей степени озабочена такими вопросами, как пропитание. Выживание, — взгляд его темных глаз скользнул по Ласкиэли. — Совокупление, — томно добавил он и снова повернулся ко мне. — Короче, насущными жизненными проблемами.

— То, что я вижу этот сон, возможно, означает, что мне нужен хороший психиатр, — заявил я и подозрительно покосился на другого себя. — Это ведь ты, правда? Ты хотел подобрать монету?

— Прежде чем тыкать пальцами, не забывай, что я часть тебя, — заявил он. — И да. Потенциальные возможности альянса с Ласкиэлью, — он галантно поклонился ей... чтоб ему с его смазливыми глазками, — слишком велики, чтобы просто так отмахиваться от них. Слишком много всяких людей и тварей спят и видят, как бы тебя убить. Так что до тех пор, пока ты владеешь монетой Ласкиэли, вы оба имеете возможность при необходимости использовать больше энергии, чтобы защищать себя и других, а ты не допустишь, чтобы монету не использовали такие безнравственные типы, как Кассий.

Я поморщился.

— И что?

— И то, — передразнил он меня. — Вот как раз самое время подумать о том, чтобы использовать небольшую толику этой силы.

Я недовольно посмотрел на него.

— Ты сговаривался с ней у меня за спиной.

— Не первый месяц, — невозмутимо подтвердил он. — Этого требовала хотя бы элементарная вежливость. В конце концов, если ты не хотел иметь с ней дела...

— Вот жопа, — возмутился я. — Ты же знаешь, единственная причина, по которой я не делал этого, так только потому, что пытался избежать соблазна.

— Знаю, — кивнуло мое подсознание. — Честно говоря, тебе стоило бы почаще прислушиваться ко мне. Если бы ты выслушал мой совет насчет Мёрфи, она не валялась бы сейчас на Гавайях в постели с Кинкейдом.

Ласкиэль вежливо кашлянула, прежде чем подать голос.

— С вашего позволения, джентльмены, я бы могла предложить...

— Заткнись, — в унисон произнесли я и альтернативный я.

Ласкиэль обиженно надула губы, но замолчала.

Мы с моим двойником внимательно посмотрели друг на друга, и я медленно кивнул.

— Значит, мы оба согласны в том, что ее присутствие и влияние представляют собой угрозу.

— Согласны, — кивнул мой двойник. — Ей нельзя позволять диктовать нам, как действовать, или влиять на наш выбор — ни предлагая что-либо, ни манипулируя нами втихую, — мой двойник посмотрел на нее. — Однако при надлежащем контроле ее можно и нужно использовать как ценный ресурс. Она может снабдить нас уймой необходимой информации, — он снова посмотрел на нее. — И развлечений.

Ласкиэль потупила взгляд и чуть улыбнулась.

— Нет, — отрезал я. — Когда мне нужна информация, я могу обратиться к Бобу. А когда мне нужен секс, я... придумаю чего-нибудь.

— Боба у тебя сейчас нет, — возразил мой двойник. — И секса ты начал хотеть через двадцать уже минут после того, как занимался им в последний раз.

— Об этом не может быть и речи, — упрямо буркнул я. — Я не настолько еще сбрендил, чтобы заниматься виртуальным сексом с падшим ангелом.

— Послушай-ка, — произнес он, и голос его сделался резким, командным. — Вот тебе голая правда, и ничего больше. Ты исполнен решимости вести нас на бой против врага, которого своими силами тебе не одолеть. И не только это. Помогающие тебе Стражи также могут обернуться против тебя, если узнают, что ты задумал на самом деле. Ты ранен. Ты лишен связи со своими союзниками.

— Но это ради правого дела, — буркнул я, упрямо вздернув подбородок. Мой двойник закатил глаза.

— Скажи, это твои моральные убеждения требуют, чтобы ты обязательно погиб при этом?

Я испепелил его взглядом.

— Собственно, эта наша встреча — пустая формальность, — заметил он. — Ты ведь и так планировал просить тень Ласкиэли о помощи. Иначе зачем ты просмотрел книгу перед тем, как ее у тебя отобрали? То есть, ты-то ее не читал, но сделал так, чтобы ее прочитала она, а потом воскресила текст у тебя в памяти так, как сделала она это с заклинанием, призывающим Эрлкинга.

Я поднял палец вверх.

— Я сделал это только на тот случай, если мне не удалось бы выведать у Гривейна побольше информации, чтобы понять, что именно делают последыши Кеммлера.

Мой двойник издевательски повел бровью.

— И что, удалось?

— Ненавижу ехидин, — буркнул я.

— Суть в том, — сказал он, — что у тебя почти нет...а может, и совсем нет шанса на то, чтобы победить, если ты ломанешься туда вслепую. Тебе необходимо знать, как они намереваются использовать эти энергии. Тебе необходимо знать, имеются ли оптимальное время и место для того, чтобы напасть на них. Тебе необходимо знать в подробностях, что такое Темносияние — иначе ты можешь с таким же успехом себе руки отрубить.

— Последнее не обязательно, — заверил я его. — Я могу просто спокойно посидеть и подождать возвращения Эрлкинга.

— Что в лоб, что по лбу, — согласился мой двойник. — Ко всему прочему, в настоящий момент твое тело вообще не в состоянии делать хоть что-нибудь, — он подался вперед. — Освободи ее, чтобы она помогла нам.

Я сделал медленный вдох и внимательно посмотрел на Ласкиэль.

— Когда я убил Джастина, — сказал я, наконец, — и более-менее собрал свою голову воедино у Эбинизера, я пообещал себе одну вещь. Я пообещал, что буду жить самостоятельно и на собственных условиях. Что научусь отличать добро от зла и не буду пересекать разделяющей их черты. Что не позволю себе стать таким, как Джастин ДюМорн.

— А остаться в живых ты что, не хочешь? — поинтересовался мой двойник.

Я встал со стула и пошел прочь из светлого круга.

— Конечно хочу. Просто есть вещи поважнее выживания.

— Ага, — согласился двойник. — Например, люди, которых убьют, когда ты помрешь и не помешаешь ученикам Кеммлера.

Я застыл на границе света и темноты.

— Ты, конечно, можешь выбрать дорогу незапятнанной чистоты, если хочешь, — продолжал двойник. — Ты можешь отвернуться от этой силы ради принципа. Только учти: после твоей бесспорно благородной смерти все, кого ты перестанешь защищать, все, кто, возможно, приходил раньше к тебе на помощь, все, кто погибнет вследствие Темносияния — все те, чьи жизни ты мог бы спасти сейчас и в будущем, все они будут на твоей совести.

Я смотрел перед собой, в темноту. Потом закрыл глаза.

— Вне зависимости от того, откуда она пришла, Ласкиэль предлагает тебе силу знания. И если ты отвернешься от этой силы — силы, совладать с которой можешь только ты — значит, ты предашь свой долг защищать тех, кто недостаточно силен, чтобы делать это самостоятельно.

— Нет, — пробормотал я. — Это... это не входит в мои обязанности.

— Еще как входит, — произнес подсознательный я звонким как хрусталь голосом. — Ты просто трус.

Я резко повернулся к нему.

— Если ты намерен тупо идти на смерть, а не сделать все, что в твоих силах, чтобы помешать происходящему, значит, ты просто совершаешь самоубийство и пытаешься оправдать себя при этом. Так поступают только трусы. Это недостойно.

Я попытался придраться к его логике и не смог, конечно. Ну да, мой двойник мог казаться другим человеком, но на самом-то деле это было не так. Он был мной.

— Если я отворю сейчас эту дверь, — медленно произнес я, — как знать, смогу ли я закрыть ее обратно?

— Очень даже сможешь, — возразил мой двойник. — У меня нет ни малейшего намерения допускать ее к контролю за чем-либо. Так что это ты будешь определять режим.

— А что, если я не смогу запереть ее снова?

— С какой это стати не сможешь? Это твое сознание. Твоя воля. Твой выбор. Ты ведь веришь еще в свободу выбора, так ведь?

— Это опасно, — сказал я.

— Конечно, опасно. А теперь тебе нужно сделать выбор. Ты готов рискнуть? Или ты сбежишь от этой опасности, обрекая тем самым всех, кому нужна твоя сила, на смерть?

Несколько секунд я молча смотрел на него. Потом посмотрел на Ласкиэль. Она ждала; взгляд ее, лицо ее оставались невозмутимыми.

— Ты это можешь? — тупо спросил я ее. — Можешь показать то, что было на этих страницах?

— Разумеется, — отозвалась она голосом, в котором не было ничего, кроме покорности. — Я с радостью предложу тебе любую помощь, какую ты только позволишь.

Вид она имела скромный. Услужливый. Но я-то знал лучше. Даже тень падшего ангела Ласкиэли обладала чудовищной силой. Она могла казаться сколь угодно скромной и услужливой, но если бы она была такой на самом деле, она не стала бы одной из Падших. Я не думал, чтобы она лелеяла какие-нибудь убийственные помыслы или что-то такое – мои инстинкты говорили мне, что ей искренне хотелось помочь мне.

В конце концов, это был первый шаг. И уж чего-чего, а терпения у нее имелось в достатке. Она могла себе позволить ждать.

Действительно, опасно. Ласкиэль представляла собой не что иное, как соблазн силы, соблазн власти. Я не мечтал стать чародеем. Блин, да я кучу раз сокрушался о том, какой замечательной была бы моя жизнь, не стань я чародеем. Магические способности даются человеку от рождения, и если с тех пор они развились, значит, так произошло по необходимости, ради выживания. Но я вкусил и темной стороны обладания магической властью – жгучее удовлетворение при виде врага, поверженного моей силой. Жажду испытать свои силы в поединке с чужими, бросить им вызов и посмотреть, кто окажется сильнее. Бездумный голод того, что ты, раз позволивши себе, не в силах больше позабыть.

Одна из самых гнусных душ, с какими мне приходилось встречаться, заявила мне как-то, что единственная причина, по которой я так рьяно бьюсь за то, что считаю правильным, состоит в том, что я боюсь заглянуть в себя и увидеть, что больше всего мне хочется прекратить эту бесконечную битву и поступать так, как мне заблагорассудится.

Теперь мне начинало казаться, что он говорил правду.

При одном взгляде на терпеливо ждущего падшего ангела меня охватывал ужас.

Однако на кону были жизни невинных людей: мужчин, женщин, детей, которые нуждались в защите.

И если я не помогу им, кто тогда?

Я глубоко вздохнул, полез в карман и нащупал в нем серебряный ключ. Я кинул его моему двойнику.

Он поймал его, встал и отомкнул кандалы Ласкиэли.

Ласкиэль почтительно наклонила голову. Потом подошла ко мне, опустив глаза, восхитительная, теплая в резком свете. Она опустилась на колени передо мной и склонила голову.

— Чем могу я услужить тебе, хозяин мой? – спросила она.

* * *

Я открыл глаза и обнаружил, что продолжаю лежать на спине. Рядом горела свеча. Мыш лежал на полу, прикрывая мою голову, и мокрый, шершавый язык его старательно вылизывал мне лицо.

У меня болело абсолютно все, что могло болеть. То, что не могло болеть, болело тоже. Жестокие уроки Джастина ДюМорна научили меня блокировать боль, но, пожалуй, не такую.

Ласкиэль показала мне другую методику.

Вряд ли я смог бы объяснить кому-либо, что именно я сделал. Я не уверен даже, что сам понимал это – по крайней мере, на сознательном уровне. Я просто знал. Я собрал всю боль в один тугой комок и сунул его в полыхающий огонь моей устремленности – и боль не то, чтобы исчезла, но начала слабеть, и быстро.

Я медленно выдохнул и начал садиться. Мозг бесстрастно зафиксировал протест мышц живота – это не имело такой уж критической важности, так что почти не отвлекало меня.

— Господи, Гарри, — произнес Баттерс приглушенным, немного гнусавым голосом, словно он прижимал руку к носу. Рука его попыталась удержать меня за плечо. – Не вздумайте садиться.

Я позволил ему уложить меня. Пара минут на то, чтобы боль унялась еще немного, мне не помешала бы.

— Насколько серьезно?

Он выдохнул.

— Вид ужасный, но кажется, он не прорезал стенки брюшной полости. Повреждения кожи и мягких тканей, и еще вы крови потеряли наверняка довольно много, — он сглотнул: лицо его – точнее та его часть, которую я видел — слегка позеленело. – Так мне, по крайней мере, кажется.

— Вы сами-то в порядке?

— Угу. Угу, нормально. Только… знаете, почему я работаю с трупами? Потому, что плохо переношу вид повреждений… ну, понимаете… в общем, живых людей.

— Ха. То есть, вы запросто можете есть ленч, глядя на труп трехмесячной давности, но первая помощь моему животу – это для вас слишком?

— Угу. Я хочу сказать, вы еще живы. Даже странно.

Я тряхнул головой.

— Я долго провалялся в отключке? – я даже сам удивился тому, как спокойно и уверенно звучал мой голос.

— Минут пятнадцать, — ответил Баттерс. – Я нашел у этого старикана в мешке бинты и спиртное. Я промыл и перевязал вам живот, но до сих пор не знаю, насколько это серьезно. Вам нужно в больницу.

— Может, позже, — отмахнулся я. Я лежал на спине, обдумывая то, что Ласкиэль процитировала мне из книги. Блин, книжка оказалась на немецком. Я не знаю немецкого, но ту часть, которая касалась Темносияния, Ласкиэль мне перевела. Казалось, мы с ней обсуждали это около часа, но время во сне и в реальной жизни не обязательно течет с одинаковой скоростью.

Нос у Баттерса изрядно распух. На лице его еще виднелась кровь, выгодно оттеняемая парой на редкость колоритных синяков. Он нагнулся и принялся возиться с бинтами у меня на животе.

— Эй, — негромко произнес я. – Я же сказал вам бежать. Я, можно сказать, геройски прикрывал отступление, а вы весь мой героизм коту под хвост пустили.

— Извините, — серьезно ответил он. – Но… Я выбежал на улицу, а дальше бежать не смог. То есть, я ведь хотел бежать. Правда, хотел. Но после всего, что вы для меня сделали… — он тряхнул головой. – Ну, не мог, и все тут.

— И что вы сделали?

— Обежал музей кругом. Я пытался найти помощь, но со всеми этими грозой и теменью… в общем, никого не нашел. Поэтому я побежал к машине и взял Мыша. Я думал, может, он вам поможет.

— Он мог, — согласился я. – Он и помог.

Мыш похлопал хвостом по полу, не прекращая лизать мне голову. До меня дошло, что он так промывает кучу мелких ранок от змеиных укусов.

— Но он не смог бы этого сделать без вас, Баттерс, — продолжал я. – Вы спасли мне жизнь. Еще пять минут, и я остался бы в прошлом.

Он зажмурился, потом осторожно посмотрел на меня.

— Я? Правда?

— Чертовски храбро с вашей стороны, — кивнул я.

Он чуть выпрямил спину и расправил плечи.

— Вы так считаете?

— Угу.

— И припишите к моему счету, — заметил он, ткнув палец себе в лицо и улыбаясь при этом во весь рот. — У меня теперь сломанный нос, не так ли?

— Абсолютно, — подтвердил я.

— Я прямо как боксер. Или как шпана крутая.

— Вы его честно заработали, — заверил я его. – Болит?

— Как черт-те что, — кивнул он, не прекращая улыбаться. Потом вдруг зажмурился, открыл глаза и снова зажмурился. Я почти слышал, как крутятся колесики у него в голове. – Я не удрал, — сказал он. – И я дрался с ним. Я на него прыгнул.

Я промолчал, давая ему переварить это.

— Господи, — сказал он. – Это… как глупо.

— Обычно, когда вы остаетесь после этого в живых, это переименовывается в «отважно», — я протянул ему правую руку, и Баттерс крепко сжал ее.

Он покосился на тело Кассия, и улыбка его померкла.

— А что с ним? – спросил он.

— Он готов, — ответил я.

— Я не об этом.

— А, — спохватился я. – Тело мы оставим здесь. Некогда убирать. В официальных записях он будет значиться как Джон Доу, да и расследования особенного, мне кажется, не будет. Если мы уберемся отсюда быстро, все обойдется.

— Нет, я имел в виду… Я имел в виду, Боже мой. Он же мертв. Мы его убили.

— Ну, вы уж не слишком задавайтесь, — хмыкнул я. – Это я его убил. А вы только пытались мне в этом помочь.

Он нахмурился и тряхнул головой.

— И не это. Мне его жаль.

— Не стоит, — заверил я его. – Он был чудовищем.

Баттерс хмуро кивнул.

— И все-таки он был еще и человеком. Ну, когда-то. Столько горечи, столько злобы. У него была ужасная жизнь.

— Очень точно сказано, — заметил я. – «Был» — в прошедшем времени.

Баттерс отвернулся от трупа.

— Что случилось в самом конце? Была вспышка, и голос его зазвучал… дико как-то. Я думал, он вас убил.

— Он наложил на меня смертное проклятие, — сказал я.

Баттерс поперхнулся.

— Надеюсь, оно не действует? Вы же дышите.

— Оно действует, — ответил я. Я хорошо ощутил, как эта злобная магическая сила схватила меня и проникла внутрь. – Я думаю, сил у него уже не оставалось, чтобы убить меня сразу. Поэтому он придумал что-то еще.

— «Умри одиноким»? – тихо спросил Баттерс. – Что это значит?

— Не знаю, — буркнул я. – и не уверен, что хочу знать, — я сделал глубокий вдох, потом выдох. У меня не оставалось больше времени лежать и ждать, пока я почувствую себя лучше. – Баттерс, я не имею права просить у вас этого. Я и так в долгу перед вами. Но мне нужна ваша помощь.

— Вы ее получите, — ответил он.

— Я ведь даже не сказал вам, что это.

Баттерс чуть улыбнулся и кивнул.

— Я понимаю. Но все равно.

Я ощутил, что губы у меня невольно кривятся в свирепой ухмылке.

— Одна маленькая драка, и вы уже пристрастились. Того и гляди, следующим, что вы сделаете, организуете бойцовский клуб. Помогите мне встать.

— Вам нельзя, — всполошился он.

— Выбора нет, — возразил я. Он кивнул. Встал и протянул мне руку. Я схватился за нее и поднялся, ожидая, что пошатнусь, или вырублюсь, или меня стошнит от боли. Не случилось ни того, ни другого, ни третьего. Боль никуда не делась, но она не мешала мне ни двигаться, ни думать. Баттерс уставился на меня и покачал головой.

Я нашел свой посох, подобрал его и пошел к стендам с экспозицией Буффало Билла. Баттерс забрал свечу, и они с Мышом двинулись за мной. Я огляделся по сторонам, потом взял длинный, толстый электрический шнур, тянувшийся по полу от розетки в стене к стенду посередине помещения. Я рывком выдернул его из гнезд с обоих сторон и смотал аккуратными кольцами. Покончив с этим, я протянул его Баттерсу.

— Что вы делаете? – спросил он.

— Подготовительная работа, — ответил я. – Я все узнал про Темносияние.

Баттерс зажмурился.

— Правда? Как?

— Магия, — хмыкнул я.

— Ладно, — кивнул он. – Так что вы узнали?

— Что это не ритуал. Это большое заклятие, — объяснил я. – Оно основано на том, чтобы собрать воедино чертову уйму темной духовной энергии.

— Какой, например? – поинтересовался он.

— Самой разной. Некромантической энергии, окружающей оживленных мертвецов. Хищных духов древних охотников. Всего страха, что разрастается с наступлением темноты. Плюс к этому последние годы в районе Чикаго имеют место серьезные завихрения магических энергий. Ученики Кеммлера могут заставить и эти завихрения работать на себя.

— А что потом?

— Они соберут это все и заставят вращаться по большому кругу. Это создаст своего рода смерч, воронку, которая закачает всю эту энергию в того, кто пытается поглотить ее. Фьють. Мгновенное обожествление.

Он нахмурился.

— Я, конечно, плохо разбираюсь в ваших магических штучках, но на слух это довольно опасно.

— Блин, еще бы, — согласился я и пересек галерею к стенду с упряжью для верховой езды. – Это все равно что пытаться вдохнуть торнадо.

— Черт подери, — сказал Баттерс. – Но чем это нам поможет?

— Во-первых, я выяснил, что сам по себе смерч смертельно опасен. Он высасывает жизнь из всех живых существ в непосредственной близости от него.

— Он всех убьет? – поперхнулся Баттерс.

— Не сразу. Но когда чародей в воронке втянет в себя энергию, это создаст некоторое подобие вакуума. И этот вакуум высосет всю жизненную энергию в радиусе мили.

— Боже праведный. Это же убьет тысячи людей.

— Только если они завершат заклинание, — возразил я. – До тех пор, чем дальше вы от него, тем меньше угроза. Однако для того, чтобы оказаться вблизи воронки и не погибнуть, необходимо окружить себя собственной некромантической энергией.

— То есть, подходят только те, с призраками или зомби? – спросил он.

— Именно так, — я снял с крюка седло, потом второе. Повесив их на концы посоха, я положил его на плечо наподобие коромысла и начал спускаться по лестнице.

— Все-таки постойте, — сказал Баттерс. – Что вы собираетесь делать?

— Пробиться к центру воронки, — ответил я. – Это заклинание отнимает чертову уйму сил. Мне плевать, насколько силен Коул. Если я нападу на него в момент, когда он попытается напиться из воронки, это лишит его концентрации. Заклятие рухнет. Отдача убьет его.

— И все будет хорошо? – спросил он.

— Таков план.

Он кивнул, потом вдруг застыл как вкопанный. Я бкувально кожей ощущал его взгляд, буравящий мою спину.

— Но. Гарри… Чтобы пробиться туда, вам придется самому призвать мертвых.

Я остановился и посмотрел на него через плечо.

В глазах его забрезжила догадка.

— И вам нужен барабанщик.

— Угу.

Он поперхнулся.

— А у вас… у вас не будет неприятностей с вашими коллегами из-за этого?

— Возможно, — кивнул я. – Впрочем, есть формальные детали, которые я могу обернуть в свою пользу.

— Что вы хотите сказать?

— Законы Магии касаются нарушений, направленных против родных человеческих собратьев. То есть, формально нарушением считается только использование человеческих трупов.

— То вы говорили, что только их и призывают.

— Верно. Поэтому, поскольку некромантией согласно Законам Магии считается лишь использование человеческих трупов, никто и никогда не думал о других вариантах. Сумасшедшие некроманты призывают лишь людей. Здравомыслящие чародеи вообще не занимаются некромантией. Думаю, никто раньше не пытался проделать ничего подобного.

Мы спустились на первый этаж музея.

— Это будет опасно, — сказал я Баттерсу. – Мне кажется, у нас может получиться, но обещать ничего не могу. Я не знаю, смогу ли защитить вас.

Баттерс с серьезным лицом не отставал от меня.

— Вы же не сможете проделать этого без помощи. А если вы не сделаете этого, заклятие убьет тысячи людей.

— Да, — кивнул я. – Но я не вправе приказывать вам помочь мне. Я могу только просить.

Он облизнул пересохшие губы.

— Что-что, а ритм я отбивать могу, — заявил он.

Я кивнул и подошел к нужному мне месту. Я снял с плеч свое импровизированное коромысло и плюхнул седла на пол. Я чуть задыхался от усилия, хотя боли и усталости почти не замечал.

— Вам нужен барабан.

— Там, наверху, несколько тамтамов. Пойду, возьму один.

Я покачал головой.

— У них звук слишком высокий. Ваш костюм для польки ведь лежит еще в багажнике Жучка, так ведь?

— Да.

Я кивнул. Потом поднял взгляд. И еще выше. И еще. Новая вспышка молнии осветила белую, кошмарную громаду Сью – самого полного скелета тираннозавра, найденного до сих пор людьми.

— О’кей, Баттерс, — сказал я. – Сходите за ним.

Глава тридцать девятая

Ко времени, когда мы выбрались на улицу, гроза превратилась в злобного, разнузданного зверя. Дождь хлестал уже не как из ведра, а как из… не знаю, чего-то большого. Ветер завывал голодным волком, молнии вспыхивали в небе практически непрерывно, а раскаты грома слились в непрерывный рокочущий рык. Такая гроза случается раз или два в столетие – я таких, во всяком случае, еще не видел.

Но, конечно, все это являлось не природным феноменом, а побочным эффектом магических сил, сгустившихся над городом. Напряжение, страх и злоба горожан вливались в вихри темных энергий, клубившихся над Чикаго, а присутствие Эрлкинга – я слышал время от времени вой его гончих псов сквозь раскаты грома – только подстегивало этот безумный вихрь.

Как мог, я прикрыл глаза рукой, вглядываясь в раздираемое молниями небо. И там, в нескольких милях к северу от нас, я нашел то, что искал – медленное, тяжеловесное круговращение грозовых туч, зловещую, но по-своему прекрасную спираль из огня, воздуха и воды.

— Вон! – крикнул я Баттерсу, трудом перекрывая грохот грозы, и ткнул пальцем в том направлении. – Видите?

— Боже мой! – выдохнул он, вцепившись в мои плечи, чтобы не упасть – однако его басовый барабан продолжал равномерно ухать у меня за спиной. – Это оно и есть?

— Оно и есть, — подтвердил я, стряхнул воду с глаз и вцепился правой рукой в луку седла, чтобы не потерять равновесия. – Начинается.

— Ну и разгром, — заметил Баттерс, оглядываясь на битый кирпич, обломки, осколки стекла и рваный проем, зиявший на месте парадного входа в музей. – Ну и как она, ничего?

— Сейчас узнаем, — прорычал я. – Н-ноо, любимая!

Я положил левую руку на шершавую, словно обсыпанную галькой шкуру своего скакуна и послал его вперед. Седло дернусь, и я крепче вцепился в луку, чтобы не вылететь.

Первые несколько шагов оказались самыми тяжелыми. Седло держалось на спине под таким углом, какой у лошади бывает только тогда, когда она встает на дыбы. Однако по мере того, как мой скакун набирал скорость, тело его наклонялось вперед, и в конце концов спина его сделалась почти параллельна земле.

Я не знал этого раньше, но, как выяснилось, тираннозавры могут при необходимости шевелить задницей.

Длиной Сью не уступала городскому автобусу, но даже вес не мешал ей двигаться мощно и грациозно. Когда я одел ее кости заряженной эктоплазмой, они покрылись слоями мышц и толстой, но неожиданно гибкой кожей. Кожа была серая, но на голове, спине и боках она покрывалась узором из черных пятен, напоминавших пятна на шкуре ягуара. И как только я собрал ее тело, мне не пришлось долго искать древний дух хищника, который привел ее в движение.

Возможно, потенциальная сила человеческих останков мощнее, чем у животных. Но чем древнее останки, тем больше магии можно в них закачать – а возраст Сью насчитывал шестьдесят пять миллионов лет.

Силы в ней хватало. Черт, Силы с большой буквы "С".

Я пристегнул седла примерно в том месте, где шея переходила в тело. Длины подпруг, конечно, не хватило, и мне пришлось импровизировать, привязав к ним длинные электрические шнуры. Потом мне пришлось здорово попотеть, затаскивая на борт Баттерса, чтобы он при этом не сбился с ритма, лишив меня контроля над моим динозомби. Но Баттерс справился.

Сью испустила басовитый вопль, от которого содрогнулись окружающие дома и вылетели стекла из нескольких окон, и рванула вперед по опустевшим улицам. Тропический ливень и свирепая гроза разогнали всех по домам, но даже так случались землетрясения, менее заметные, чем несущийся во весь опор тираннозавр рекс. Земля тряслась под ее ножищами в буквальном смысле этого слова. На асфальте за нами оставалась цепочка пятен продавленного, растрескавшегося асфальта.

И еще один факт о тираннозаврах о котором, бьюсь об заклад, вы прежде не догадывались: они не слишком маневренны. В первый раз, когда я попытался повернуть налево, Сью не вписалась в поворот – даже ее мощные мышцы не справились с чудовищной инерцией. Она вылетела на тротуар, раздавила в лепешку три подвернувшиеся под ноги машины, сбила два фонарных столба, походя лягнула еще одну небольшую машинку, которая подлетела в воздух и приземлилась на крышу, а также высадила все до единого окна первых двух этажей здания, по которому хлестнула своим хвостищем в попытке удержать равновесие.

— О Господи! – взвизгнул Баттерс. Он цеплялся за меня обеими руками, свесив ноги по бокам и беспрестанно шевеля ими, чтобы закрепленный у него на спине барабан ни на минуту не прекращал ухать.

— Надеюсь, они застрахованы! – крикнул я в ответ. Слава Богу, улицы в эту ночь были пусты. Я сделал себе зарубку на память – притормозить немного Сью перед следующим поворотом – и сосредоточился, не отпуская виртуальных поводьев.

Перед самым поворотом на Лейк-Шор-драйв мы наткнулись на блокпост национальных гвардейцев. Пара армейских «Хаммеров» стояла со включенными фарами, упираясь в дождь и темноту бесполезными конусами света. Двое несчастных солдатиков в плащ-палатках сиротливо жались к перегородившим проезд деревянным барьерам. При виде Сью они разинули рты, темневшие на белых как мел лицах. Один так просто выпустил из рук свой автомат, и тот брякнулся на асфальт.

— Прочь с дороги, козлы! – заорал я.

Оба метнулись в сторону. Ножища Сью расплющила капот одного из «Хаммеров», припечатав его к асфальту, а потом блокпост остался позади, и мы грохотали дальше по улице в сторону Ивенстоуна.

— Ха! – заметил я, оглянувшись через плечо. – Хотелось бы услышать, как они объяснят это своему начальству.

— Вы раздавили эту тачку! – крикнул Баттерс. – Прямо как каток живой! – он задумчиво помолчал. – Эй, — оживился он. – Мы, случайно, не заглянем в гости к моему боссу? А то он все уши уже прожужжал насчет своего нового «Ягуара»

— Может, потом. А пока смотрите в оба, — бросил я ему. – Она гораздо быстрее, чем я думал. Еще минута, и мы будем на месте, — я пригнулся, подныривая под край рекламного щита. – Что бы ни случилось, не сбивайтесь с ритма, ясно?

— Конечно, — откликнулся Баттерс. – Стоит мне остановиться, как динозавру кранты.

— Нет, — крикнул я через плечо. – Стоит вам остановиться, и динозавр начнет делать все, что ему в его чертову башку втемяшится.

Из переулка, мимо которого мы проносились, послышались крики – нас увидел еще один патруль национальных гвардейцев. Сью повернула к ним огромную голову и испустила новый рык, от которого повылетало еще сколько-то окон, а гвардейцы просто попадали. Я ощутил, как в вызванной мною из небытия твари пробуждается дикий, ненасытный голод, словно дух ее начал припоминать прелести давным-давно ушедшей жизни. Я снова дотронулся до шеи Сью, и она нехотя повернула морду обратно.В ушах звенело эхо последнего рыка, и я оглянулся через плечо посмотреть, как там Баттерс. Он изрядно побледнел.

— Если эта скотина сорвется с цепи, — заметил он, — выйдет довольно погано.

— Поэтому не прерывайте ритма, — кивнул я. – Если Сью пойдет вразнос, мне даже страшно представить себе, что она может наворотить. Вспомните, чем кончился «Парк Юрского Периода – II».

Мы ворвались в Ивенстоун, первый из ближних чикагских пригородов, отличающийся от центра в основном наличием некоторой зелени на улицах и чуть большим процентом малоэтажной застройки. Впрочем, поскольку от городского центра его отделяет всего два-три квартала, он смахивает больше на угнездившийся в городе парк.

Я более-менее аккуратно повернул Сью налево, на Шеридан, вовремя притормозив, чтобы не вылететь с проезжей части. Меня вдруг потрясло то, какими хрупкими показались мне эти домики. Господи, да еще одна такая ошибка, как та, что допустил я на первом повороте в центре, и дело не ограничится выбитыми окнами – от дома просто камня на камне не останется. Волей-неволей мне пришлось подумать о том, как бы держаться поосторожнее среди тех самых людей, которых я старался защитить – взрослых и детей, нормальных, по большей части достойных горожан, которые просто хотели жить тихой, мирной жизнью.

С другой стороны, если я не потороплюсь и не остановлю Темносияние, во всех домов, которые мы миновали сейчас, не останется никого, кроме мертвых.

Дождавшись следующей долгой вспышки молнии, я всмотрелся в небо. То, что я увидел, мне не понравилось. Тучи закручивались быстрее, круг их все расширялся, и в нем появились новые, неестественные цвета и оттенки. И мы находились уже почти в самом центре этого коловращения.

Я свернул Сью на боковую улицу, и тут меня коснулось облако сгущавшейся впереди энергии. Струи ее клубились и извивались, терзая мои магические чувства, пронизывая меня то жаром, то ледяным холодом, то какими-то другими ощущениями, которым и эпитета не подберешь. Я съежился, пытаясь не дать им лишить меня концентрации.

Где-то впереди складывали заклятие, орудующее магической энергией. Чертовой уймой энергии.

— Вон! – махнул рукой Баттерс. – Вон туда, к колледжу!

Блеснула молния, и, поворачивая Сью, я увидел поверх ее огромной башки Стражей, из последних сил отбивавшихся от наседавшего противника.

Похоже, положение их было отчаянное. Люччо расставила их кругом, защищавшим горстку… блин-тарарам, это же были дети! Кучка детей в ярких карнавальных костюмах… ну да, Хэллоуин ведь. Маленький отряд отступал с середины улицы; Морган возглавлял группу, Люччо прикрывала ее сзади, Йошимо, Ковальский и Рамирес – с флангов.

На моих глазах из теней вынырнуло и бросилось на них с дюжину полуразложившихся фигур. За ними выбегали из темноты все новые, издавая на бегу безумные, полные злобы вопли.

Люччо повернулась, чтобы отразить атаку, и, видит Бог, вот тут я воочию увидел разницу между сильным, но не слишком ловким молодым чародеем и мастером боевой магии.

Из ее левой руки вырвался огонь – не толстая струя, какими орудовал я, но тонкая как игла нить, такая яркая, что свет ее больно резал глаза. Она описала ей дугу на уровне бедра, и первая волна атакующих зомби полетела на землю под треск горящей плоти. Вторая волна накатилась следом за первой. Люччо стиснула одного из них незримой магической хваткой и швырнула на бегущих следом. В результате из второй волны к оборонявшимся прорвалось лишь двое зомби.

Люччо поднырнула под раскинутые руки первого, поймала его за запястье и отшвырнула в сторону одним из приемов, которые я уже видел в исполнении Мёрфи. Второй замахнулся на нее тяжелым как молот кулачищем, но в это мгновение узкий клинок, который она носила на поясе, вынырнул из ножен и отсек эту руку у самого локтя. Еще одно движение послало в клинок заряд энергии, который я ощутил даже издалека, и она нацелила его в голову зомби. Клинок легко коснулся мертвой плоти, блеснула вспышка, и зомби мешком повалился на землю – магия, приводившая его в движение, не выдержала соприкосновения со светлой магией Люччо.

Меньше, чем за пять секунд Люччо уничтожила десятка три зомби, и это даже трудно было назвать боем.

Впрочем, пожалуй, командующим Стражами тоже становятся не за коллекцию пивных пробок.

Мой взгляд метнулся вперед, где разбирался с противником Морган. Он действовал не так изящно и с большей жестокостью, чем Люччо, но с теми же результатами. Он с силой топнул башмаком по земле, и живые мертвецы полетели наземь как кегли от удачного попадания. Взмах руки, командный выкрик – и на упавших зомби полетели комья земли и бетонные обломки. Он сжал кулак, и комья с силой устремились к земле, прорываясь сквозь плоть зомби, от которых остались лишь омерзительные, бесформенные клочья. Одна из тварей сохранила способность двигаться, и Морган раздраженно выхватил из ножен свой меч – тот самый, которым казнят чародеев, нарушивших Законы Магии. Он помедлил мгновение, выжидая, потом сделал им два коротких взмаха крест-накрест. Чик-чик, и от зомби осталось несколько шевелящихся кусков.

Отдельным зомби все же удавалось время от времени прорываться то там, то здесь. Одного пригвоздил к земле зарядом невидимой энергии Ковальский. Йошимо взмахнула рукой, и ветви росшего у дороги дерева потянулись вниз, обвились вокруг шеи живого мертвеца и вздернули его вверх. Рамирес со свирепой улыбкой на лице косил наседавших на него зомби каким-то ярко-зеленым лучом; я такого раньше не видел. Попавший под его удар зомби просто рассыпался в труху. Второй поднырнул под луч и бросился на молодого Стража, но тот хладнокровно выхватил свой пистолет и с расстояния в десять футов всадил две пули ему в голову. Должно быть, он зарядил пистолет пулями со смещенным центром тяжести или чем-нибудь в этом роде: голова покойника разлетелась как гнилая тыква, и обезглавленное тело, дергаясь, повалилось на землю.

Ни один из зомби не подобрался к перепуганным детишкам ближе, чем на десять футов.

Все новые зомби выныривали из дождя и ночи, но Люччо и ее Стражи уверенно продвигались вперед, испепеляя, сокрушая, коля и рубя противника направо и налево, явно исполненные решимости доставить детей в безопасное место.

Возможно, поэтому они не заметили подлянки.

Словно ниоткуда послышался рев мотора, и на улицу вылетел старый «Крайслер». Водитель резко повернул налево, машину занесло на скользкой от дождя мостовой, и она юзом понеслась прямо на маленький отряд. Никто из Стражей не смотрел в ту сторону.

Я выкрикнул Сью команду и вцепился в седельную луку.

Разбрызгивая воду из луж, машина смертоносной массой стали и стекла надвигалась на Стражей и детей.

Голова Рамиреса повернулась в сторону машины, и он предостерегающе крикнул что-то. Но было слишком поздно. Атаки на группу не ослабевали, и нападавшие безмозглые твари совершенно не заботились о самосохранении. Они продолжали биться – даже если Стражам удалось бы увернуться от машины, нарушив боевой порядок, волна атакующих зомби захлестнула бы их и одолела по одиночке. До меня вдруг дошло, что именно эту тактику Гривейн применил при нападении на мой дом – тактику безжалостного принесения своих миньонов в жертву ради разгрома противника.

Теперь уже все Стражи смотрели на надвигающуюся машину.

Мышцы на ногах у Сью напряглись, и седло с силой поддало мне по пятой точке.

Одна из маленьких девочек взвизгнула.

А потом тираннозавр одним прыжком перемахнул через осажденных Стражей. Одной трехпалой ногой Сью приземлилась на мостовую, другая угодила аккурат по капоту «Кадиллака» — так атакующий ястреб хватает кролика. Послышался оглушительный скрежет сминаемого металла, и седло подо мной снова с силой дернулось.

Я перегнулся вбок посмотреть, что случилось. Капот и двигатель машины сплющились в лепешку толщиной фута полтора. На моих глазах Сью до смешного птичьим движением изогнула шею, распахнула свою чудовищную пасть и сорвала с «Кадиллака» крышу.

Внутри машины обнаружился Ли Хань в черной рубахе и шортах. Во лбу его зияла рваная дыра, и из нее хлестала, заливая лицо, черно-зеленая кровь. Взгляд его широко раскрытых глаз был совершенно пуст, и я решил, что он рассадил голову о руль или ветровое стекло, когда Сью резко остановила его машину.

Ли Хань тряхнул головой и принялся выбираться из машины. Сью снова взревела, и звук этот, должно быть, изрядно напугал Ли Ханя, потому что он резко дернулся и ничком упал на мостовую. Сью снова наклонилась, раскрыв пасть, но вурдалак поспешно уполз от нее под машину. На этот раз Сью просто лягнула машину, и та, разбрасывая по дороге стекла и мелкие железки, кувырком полетела по улице.

Вурдалак завизжал и с нескрываемым ужасом уставился на Сью, закрыв голову руками.

Сью его проглотила. Ам… конец вурдалаку.

— Чего это он? – немного испуганно крикнул Баттерс. – Закрыл голову руками – и все? Он что, того юриста не видел в кино?

— Те, кто не извлекает уроков из истории, обречены повторить их, — отозвался я, резко разворачивая Сью. – Держитесь!

Я направил Сью на толпу зомби, окружавшую отряд Стражей, и позволил ей оттянуться. Сью чавкала, и топала, и швыряла зомби на полсотни футов в воздух взмахами хвоста. Одного зомби она припечатала хвостом к стене с такой силой, что он так и остался висеть на ней, растопырив руки-ноги, как фигурка с магнитом на дверце холодильника.

Через пару минут ряды зомби поредели настолько, что эффективность наших действий снизилась на порядок, поэтому я повернул Сью к Стражам. Пока я прикрывал их отступление, они прорвались-таки с улицы, и я увидел, как Люччо взмахом руки направляет последних двух детей в дверь ближайшего здания, за которой я увидел Рамиреса.

Остановив Сью у дома, я приказал ей опуститься на землю и повернулся к Баттерсу.

— Пошли. Только чтоб барабан не смолкал.

Мы соскользнули с седел на землю и перебежали под дождем к двери, у которой стояла Люччо.

— Привет всем, — сказал я. – Извините, припозднился немного.

Люччо уставилась на меня, потом на динозавра. Во взгляде ее смешивались удивление, злость, благодарность и отвращение.

— Я… Dio, Дрезден! Что вы наделали!

— Это не смертный человек, — сказал я. – Это животное. Вы ведь знаете, что законы защищают только нашего брата чародея и смертных людей.

— Это… — казалось, ее вот-вот вырвет. – Это некромантия, — выдавила она из себя.

— Это необходимость, — хрипло возразил я и ткнул пальцем в небо. – Видели, как закручивается воронка?

— Да. Что это?

— Темная энергия. Кеммлеровы детки хотят призвать ее вместе со всеми тенями, до которых дотянутся, и если им это удастся, и один из них станет богом…

Глаза у Люччо расширились: она поняла, чем это грозит.

— Образуется вакуум, —договорила за меня она. – И он засосет всю магию. Всю жизнь.

— Именно,— подтвердил я. – И они должны будут находиться как раз там, под жерлом воронки. Но если туда попытается проникнуть кто-либо, не защищенный полем некромантической энергии, воронка высосет его насухо еще на ближних подступах. Нам необходимо попасть туда, чтобы помешать им. Вот почему я позаимствовал вот эту малышку. Так что не капайте мне на мозги насчет Законов Магии… или, по крайней мере, отложите это на потом – слишком многие жизни поставлены на карту.

На мгновение лицо ее исказилось от гнева, и она открыла рот. Потом нахмурилась и закрыла рот.

— Откуда у вас эта информация?

— Книга Кеммлера, — коротко ответил я.

— Вы ее нашли?

Я поморщился.

— Ненадолго. Гривейн наскочил на меня и отобрал.

Баттерс, переводя взгляд с меня на нее и обратно, маршировал на месте, ритмично громыхая барабаном.

Люччо покосилась на него и глубоко вздохнула.

— А это кто?

— Барабанщик, необходимый мне для осуществления этого, — ответил я. – И мой хороший друг. Он спас мне жизнь сегодня, меньше часа назад. Баттерс, это миссис Люччо. Капитан, это Баттерс.

Люччо галантно поклонилась Баттерсу, на что он ответил, неловко дернув головой.

— Где это вы отыскали этот детский сад? – поинтересовался я.

Она поморщилась.

Этот дом – жилой комплекс. Мы добрались сюда практически одновременно с первыми зомби. Кто-то из родителей кричал, что дети отправились в колледж на маскарад по поводу Хэллоуина. Спасти женщину, которая за них отвечала, нам не удалось, но детей мы, по крайней мере, оттуда вывели.

Я прикусил губу, глядя на Люччо.

— Ваша цель – отстрел темных чародеев. И вы задержались, чтобы вывести из-под огня нескольких детей? Я думал, Стражи сначала шинкуют нехороших парней, и только потом занимаются гражданскими лицами.

Она задрала подбородок и задумчиво посмотрела на меня.

— Это так вы о нас думаете?

— Да, — кивнул я.

Она нахмурилась и опустила взгляд на рукоять своего меча.

— Дрезден… как правило, Стражам не до сострадания или сентиментальности. Но… но это же дети. Я не горжусь всем тем, что я совершила как Страж. Но я скорее сама скормлю себя демонам, чем позволю погибнуть ребенку.

Я хмуро посмотрел на нее.

— Вы-то скормите, — задумчиво сказал я. – Правда ведь?

Она чуть улыбнулась. Дождь прибил ее волосы серо-стального цвета к голове, и от этого морщинки в углах глаз сделались заметнее.

— Не все из нас разделяют жесткость Моргана. Но даже он ни за что не отвернется от попавших в беду детей. Порой он бывает невыносимым занудой. Но солдат он отличный. И при всех своих недостатках, он очень честный человек.

Дверь, у которой мы стояли, с грохотом распахнулась, и из нее вышел Морган, сжимая меч обеими руками.

— Говорил же я вам, — злобно обратился он к Люччо. – Говорил, что он нас предаст. Последнее нарушение Законов только подтверждает то, о чем я говорил с самого начала… — он осекся, разглядев меня и опустившуюся на землю в нескольких ярдах от меня Сью.

— Угу, — сказал я Люччо, и голос мой был единственным, что осталось во мне сухого. – Я понимаю, что вы имеете в виду.

— Морган, он нашел книгу, — она повернулась ко мне. – Скажите ему.

Я передал все, что узнал, Моргану. Он смотрел на меня с нескрываемой подозрительностью, но стоило мне перейти к той части, которая касалась тысяч потенциальных жертв в случае, если нам не удастся помешать заклятию, как лицо его нахмурилось, а потом окаменело от решимости. Он выслушал меня, не перебивая.

— Нам необходимо попасть в самый центр заклятия, — закончил я. – И нпасть на них в тот момент, когда они попытаются выпить воронку.

— Это невозможно, — возразил Морган. – Я подобрался туда достаточно близко, когда мы забирали детей. – Они находятся на узкой полоске травы между зданиями. И дорогу туда преграждают несколько сотен оживленных трупов.

— Так уж вышло, — я мотнул головой в сторону Сью, — что сегодня у меня с собой специализированное средство для борьбы с оживленными трупами. Я думаю, мы прорвемся.

Секунду Морган смотрел на меня, потом кивнул: идея атаки, поддержанной динозавром, явно пришлась ему по вкусу.

— Что ж, это может и получиться. Мы попытаемся напасть на них в момент, когда они приступят к завершению заклятия. Так у них будет больше времени, чтобы перегрызть друг друга, и если нам удастся нарушить такое мощное заклятие, отдача, возможно, убьет их.

— Принимается, — кивнула Люччо. – Как Йошимо?

— Рамирес говорит, у нее перелом бедра, — буркнул Морган. – Жизни ее это не угрожает, но драться сегодня она уже не сможет.

— Черт, — вздохнула Люччо. – Надо было мне перехватить тот удар.

— Нет, капитан, — безжалостно возразил Морган. – Просто ей не надо было лезть туда с мечом. Фехтовальщик из нее в лучшем случае неважный.

— Добрый ты, Морган, — заметил я.

Он свирепо покосился на меня, и пальцы его, державшие меч, слегка побелели.

Люччо властным движением выставила руку между нами.

— Джентльмены, — тихо, но решительно произнесла она. – Не время.

Морган сделал глубокий вдох и кивнул.

Я скрестил руки на груди; впрочем, это не я едва не сорвался. Очко в твою пользу, Дрезден.

— Я разобрался с барабанщиком Гривейна, а Сью только что закусила помощником Собирателя Трупов, — сообщил я. – Значит, против нас остаются эти двое и Коул с помощницей.

— Четверо их и пятеро нас, — подытожил Морган. Люччо поморщилась.

— Могло быть и хуже, — призналась она. – Но опыта в такого рода поединках нету ни у кого, кроме нас с вами, — она покосилась на меня. – Не обижайтесь, Дрезден, но вы молоды, и вы меньше нашего видели подобные дуэли – но даже у вас больше опыта, чем у Рамиреса или Ковальского.

— Какая уж тут обида, — сказал я, начиная дрожать под дождем. – С удовольствием бы оказался дома, в постели.

— Морган, пожалуйста, позовите остальных Стражей и введите их в курс происходящего. Потом разместите Йошимо так, чтобы она видела входную дверь и могла оборонять дом. Если дела повернутся не самым удачным для нас образом, нам, возможно, потребуется место, куда мы могли бы отступить.

— Если дела повернутся не самым удачным для нас образом, — возразил я, — нам не придется беспокоиться на этот счет.

Морган хмуро покосился на меня.

— Сейчас вернусь, — буркнул он.

С минуту я постоял у двери. Изувеченный зомби выбрался на тротуар. Я подошел к Сью, дотронулся до ее шеи, коснулся ее мыслей, и она взмахнула хвостом, отшвырнув ходячий труп далеко в темноту. Потом я вернулся к Люччо.

— Невероятно, — тихо произнесла она, глядя на Сью. – Дрезден, это… эта разновидность магии – гадость. Возможно, и необходимое сегодняшней ночью, но все равно отвратительное. И все же с ума сойти можно.

— И для топтания зомби чертовски хорошо подходит, — кивнул я.

— Да, конечно, — она снова покосилась на небо. – Как мы узнаем, когда они начнут высасывать энергию?

Я открыл было рот для ответа, но не успел произнести ни слова, потому что в это мгновение тучи дрогнули и начали сворачиваться в огромную спираль. Участившиеся вспышки молний высветили размытые очертания тонкого, непропорционально длинного смерча, который соткался из туч и начал медленно вытягиваться вниз, к земле.

Я застыл и кивнул в его направлении.

— Вот оно, — сказал я. – Они начинают.

— Очень хорошо, — произнесла Люччо. – Тогда мы должны выступать немедленно. Я хочу, чтобы вы…

Люччо так и не успела договорить, чего она хотела от меня, потому что земля вдруг вскипела клубящимися сгустками бледно-зеленого света. Вырываясь из земли, они обретали форму – сначала отдаленно напоминающую человеческую, а потом все более четкие очертания североамериканских индейцев. Они открывали рты в боевом кличе, а в руках их появлялось призрачное оружие: копья и луки, дубинки и томагавки.

Один из них повернулся и метнул в меня прозрачное, светящееся копье. Чисто инстинктивно, не успев осмыслить это, я выбросил вперед левую руку, мой браслет-оберег взорвался облаком белых и голубых искр, и копье, ударив в мой щит, разбилось языками злобного зеленого пламени. Я услышал откуда-то сбоку короткий вопль и пригнулся, едва увернувшись от удара призрачного томагавка. Я перекатился вперед и вскочил, держа щит наготове и накачивая в посох энергию для ответного удара.

Призрак замахнулся на Люччо дубинкой, и она не успела уклониться от удара, пришедшегося ей в подбородок. Все же она удержалась на ногах, поднырнула под следующий удар и снова выхватила свою серебряную рапиру. Клинок вновь зазвенел зарядом энергии, которую я ощутил уже раз сегодня, и Люччо, сделав выпад, пронзила призраку сердце. Призрак выгнулся словно от боли, а потом просто взорвался, разбрызгав во все стороны пятна зловещего зеленоватого света и комки эктоплазмы. Люччо выдернула меч и резко развернулась на пятках навстречу двум новым призракам.

Я отбил щитом новый удар томагавка и отчаянно оглянулся в поисках Баттерса. Он стоял в каких-то пяти ярдах от меня… вернее, стоял он на четвереньках, продолжая дергать ногами, от которых бечевки тянулись к барабанным палочкам. Три призрака, завывая от голодной ярости, приближались к нему.

— Баттерс! – заорал я и поднялся, чтобы бежать ему на помощь, но тут на меня навалились сразу двое призраков, и мне пришлось прикрыться щитом, откуда я мог только наблюдать за происходящим. Трое призраков окружили Баттерса.

Баттерс как-то странно крутанулся на месте, не поднимая взгляда. Похоже, он даже не осознавал, что сейчас произойдет. Один из призраков занес над головой тяжелую палицу; Баттерс поднес руку ко рту, потом снова опустил ее на землю. Палица с сокрушительной силой устремилась прямо на ничем не защищенный затылок Баттерса…

…и разбилась о круглящуюся поверхность замкнутого магического круга.

Баттерс посмотрел на беспомощно бесновавшихся за границей круга призраков. В руке он держал кусок мела, который я дал ему еще два с лишним часа назад; судя по всему, он раскровенил надрез, сделанный прежде ножом, зубами. Он стоял, продолжая отбивать ритм и торжествующе подняв вверх слегка дрожащие большие пальцы.

— Молодчина, Баттерс! – крикнул я ему. – Оставайтесь там!

Он кивнул побледневшим лицом и продолжал маршировать на месте, отбивая ритм.

Я замахнулся посохом на призрака и врезал ему по тыкве. Призрачный воин отреагировал на это так, будто его ударили тяжелым кирпичом. Странное вышло ощущение от этого удара – не гулкий «бумц» от столкновения двух твердых тел, и все же это было настоящее столкновение. По тому, как вырвались из земли призраки, я знал, что они материальны только отчасти. Материальный удар оказал бы на них очень небольшой эффект, а уж сила моих рук и вовсе не значила для них ничего. Совсем другое дело сила воли, которую вложил я в этот удар. Вот на эту энергию призрак отреагировал – и еще как! – и я развивал свое преимущество, двумя следующими ударами развалив его от головы до пояса на две части.

За то время, пока я занимался этим, Люччо жужжащей энергией своего клинка разнесла в труху троих призраков. Чуть запыхавшись, она посмотрела на меня, округлила глаза и выставила в моем направлении указательный палец. Повинуясь короткой команде, из пальца ударила тонкая струя огня, прошедшая дюймах в восьми от моего правого уха. За моей спиной послышался и тут же захлебнулся глухой вопль, и обернувшись, я увидел, как нападавший на меня со спины призрак упал, охваченный языками алого пламени.

Я невольно расплылся в свирепой ухмылке, повернулся поблагодарить Люччо – и увидел, как Собиратель Трупов, вынырнув из-под завесы, заносит ятаган для удара ей в спину.

— Капитан! – заорал я.

Правая рука Люччо метнулась вверх и назад, держа клинок перпендикулярно земле, и она отбила удар Собирателя Трупов, даже не глянув на него. Сделав кошачий, мягкий прыжок, Люччо резко развернулась на месте – и оказалась лицом к лицу с Собирателем Трупов, преследовавшим ее по пятам.

Девичье лицо Собирателя перекосилось в безумной ухмылке, ямочки на щеках сделались еще рельефнее и соблазнительнее, вьющиеся волосы разметались во все стороны. На поясе у нее висел маленький барабанчик, и она отбивала на нем резвый ритм левой рукой, что не мешало ей драться правой. Атаку ее поддерживал небольшой отряд призраков, и свистнувшая в воздухе стрела прочертила на щеке Люччо алый след.

Я завопил что-то нечленораздельное, поднял посох и выкрикнул «Forzare!». Струя невидимой энергии метнулась в Собирателя, но некромант успел отпрянуть и увернуться от нее. Она выкрикнула что-то на незнакомом мне языке, и с полдюжины призраков устремилось ко мне.

Я выставил щит, но их было так много, и атаковали они с такой яростью, что почти окружили меня. Останься я на месте, они наверняка убили бы меня. Поэтому, как ни хотел я помочь Люччо, у меня не оставалось другого выбора, кроме как пятиться шаг за шагом, пока я не уперся плечами в шершавый бок Сью.

Однако моя неудачная атака на Собирателя Трупов дала Люччо то, что в бою ценится дороже всего – время оправиться от внезапного нападения. Разрезав еще двух пизраков своей огненной нитью, она отбила еще один удар ятагана и сама перешла в наступление. Серый плащ ее развевался на ветру, серебряная рапира сверкала в ударах молний, и скоро уже Собиратель отступал шаг за шагом.

Я уронил посох и шлепнул рукой по шкуре Сью. При том, что динозавр производил впечатление самого что есть настоящего, на деле это была всего лишь видимость. Его плоть состояла из той же эктоплазмы, что и у призраков – я всего лишь накачал в нее энергию, чтобы она казалась более материальной. Она состояла абсолютно из того же, из чего состояли призраки – а это значило, что она может мочить их.

Тираннозавр дернулся и щелкнул челюстями, превратив ближнего к ней призрака в огненную вспышку и комок слизи. Сью поднялась на ноги и поискала взглядом следующую жертву. Призрак поднял лук и пустил светящуюся зеленую стрелу, угодившую динозавру в шею. Сью взревела от боли, но стрела навредила ей не больше, чем пчелиное жало – огромная трехпалая лапища поднялась, опустилась – и от второго призрака осталась лужица на асфальте. Остальные с воплями рассредоточились, обстреливая Сью с разных сторон, пока та, размахивая смертоносным хвостом, выглядывала следующую жертву.

Я увидел, как Люччо гонит Собирателя Трупов за угол здания. Поскольку призракам было уже не до меня, я поспешил за Люччо.

— Гарри! – крикнул Баттерс, тыча пальцем.

Я посмотрела на дом. Изнутри послышался детский визг. Кто-то – кажется, Рамирес – кричал: «На пол! На пол!». Там и здесь в окнах мелькали зеленые вспышки. Я услышал, как Морган испустил боевой клич, потом в доме что-то громыхнуло. Значит, Стражи тоже подверглись нападению.

— Не выходите из круга! – крикнул я и бросился за угол на помощь Люччо.

Там царила такая темнота, что мне пришлось дождаться первой молнии. В свете ее я увидел, как Люччо делает новый выпад. Потрясающе красиво она фехтовала: выпрямив спину, перемещаясь танцующими шажками, готовая в любой момент перенести весь вес своего тела на острие рапиры. Люччо явно знала, что делает. Конец ее клинка поднырнул под ятаган Собирателя Трупов и вонзился в тело некроманта чуть выше солнечного сплетения. Черт, безумная улыбка Собирателя даже не дрогнула.

Молния погасла, и я услышал короткий, захлебывающийся вопль.

Я сжал в руке материнскую пентаграмму и, засветив ее, поднял над головой. Узкое пространство между зданиями заполнилось серебристо-голубым светом. Я увидел, как Люччо расставила ноги шире и нанесла еще один колющий удар.

Алисия упала на колени. Она опустила взгляд на свою грудь и зажала рану руками. Потом снова подняла взгляд – сначала на Люччо, потом на меня. Взгляд ее затуманился в явном смятении, и она медленно повалилась набок, на траву.

— Отлично, — произнесла Люччо, отворачиваясь от нее. Стряхнув кровь с серебряного клинка, она секунду-другую внимательно смотрела на него, потом решительно зашагала обратно ко входу в дом. – Пошли, чародей. Мы не можем терять время зря.

— Вы так и бросите ее здесь?

— Ей конец, — хрипло произнесла Люччо. – Пошли.

— С вами все в порядке? – спросил я.

Она пристально посмотрела на меня.

— Абсолютно. Остаются Гривейн и Коул. Нам надо найти их и убить, — взгляд ее метнулся к закручивающимся спиралью тучам. – И быстро. У нас в распоряжении считанные минуты. Да шевелитесь же, болван.

Мгновение я стоял, глядя ей в спину. Потом поднял пентаграмму и оглянулся на тело Собирателя Трупов, лежавшее на боку под дождем. Она чуть пошевелилась; темные глаза ее слепо смотрели перед собой, лицо побелело.

И мой желудок сжался от внезапной догадки.

Я вышел из-за угла дома, держа в руке свой револьвер, навел его на затылок Люччо и взвел курок.

— Собиратель! – громко, резко выкрикнул я.

Люччо сбилась с шага. Голова ее резко повернулась ко мне, и в глазах ее я увидел беспощадную жестокость, какой никогда не увидел бы у командира Стражей.

Я ощутил, как взгляд мой проваливается в ее душу, но принял решение еще прежде, когда мой оклик заставил ее оступиться. Она открыла рот, и я увидел в ее глазах безумие Собирателя Трупов, ощутил, как всколыхнулась темная энергия, когда она начала собирать ее…

Ей этого не удалось. В эту единственную секунду неуверенности, когда Собиратель Трупов полагался только на маскирующую внешность, обдумывая свой следующий шаг, ему… ей… нет, все-таки ему – было не до смертного проклятия. Пуля из моего револьвера ударила ее чуть выше правой скулы.

Голова ее дернулась назад, потом упала на грудь. Я видел перед собой тело Люччо, но это Собиратель Трупов выпучил глаза от потрясения, когда чужое, краденое тело упало на землю.

Я услышал негромкий, сдавленный звук.

Я поднял взгляд и увидел Моргана, стоявшего в дверях с мечом в руке.

— Капитан! — прохрипел он, не сводя глаз с трупа Люччо.

Мгновение я тупо смотрел на него, потом опомнился.

— Морган, это не то, что тебе кажется.

Взгляд темных глаз Моргана сфокусировался на мне, и лицо его перекосилось от гнева. Высоко подняв меч, он выбежал на дождь, и земля буквально задрожала от его исступленного рыка.

— Убийца! Предатель!

Ох, блин.

Глава сороковая

Морган выбросил в мою сторону кулак, выкрикнул что-то на языке, отдаленно напоминавшем древнегреческий, и земля вздыбилась волной, которая, набирая скорость, покатилась ко мне.

Если честно, до сих пор мне не приходилось еще сражаться с земной магией, но я достаточно слыхал о ней, чтобы не гореть желанием оказаться на ее пути. Сунув пистолет в карман, я подхватил посох и бегом бросился к ближайшему дереву. Еще на бегу я упер посох в землю, сосредоточился и выкрикнул: — Forzare!

Невидимая сила выметнулась из земли за моей спиной и швырнула меня вверх под углом к горизонту. Я врезался в верви дерева футах в десяти над землей и попытался ухватиться хотя бы за одну. Это мне удалось, и хотя дерево содрогнулось как от удара гигантского топора, волна земляной магии прокатилась внизу, не засосав меня под землю, не расплющив меня и вообще, можно сказать, не причинив серьезного вреда. Не знаю, что задумал Морган, но уж наверняка что-нибудь, не менее кровожадное.

Морган взревел от ярости и с мечом в руке бросился на меня. Я поджал ноги, и меч просвистел в считанных дюймах от моих пяток. Зарычав как дикий зверь, Морган перехватил меч и ударил им по стволу дерева движением, подозрительно напомнившим мне самураев из фильмов Куросавы. Блеснула вспышка, и клинок перерубил ствол с такой силой и скоростью, что дерево на срезе загорелось.

Я отпустил ветку, упал на землю и перекатился, прежде чем падающее дерево раздавило меня своим весом. Морган метнулся в сторону, пытаясь обойти его, чтобы убить меня.

— Морган! – крикнул я. – Ради Бога, старина! Это была не Люччо!

— Брехня! – рявкнул Морган. Подумав, он отказался от мысли гоняться за мной вокруг дерева, меч в его руках снова взвыл от энергии, и он снова ударил, рассекая ствол и ветви как охапку соломы.

— Это был Собиратель Трупов! – крикнул я. – Похититель тел! Она позволила Люччо ранить себя, а потом поменялась с ней телами!

Вместа ответа он прорычал что-то нечленораздельное. Последние несколько футов завала он одолел быстрее, чем я ожидал, и замахнулся на меня мечом. Я прикрылся щитом и отразил удар, но одной силы его хватило, чтобы всю левую половину моего тела словно тяжелым мешком огрели. Наверняка этот клинок разил не только физической силой. Пятясь, я отступил на улицу, где меня увидели еще несколько зомби и тут же направились в мою сторону. По улице бестолково метались или медленно мотались туда-сюда лишенные управления после смерти Собирателя Трупов призраки.

— Морган! – заорал я. – Люччо, возможно, еще жива! Но ей необходима помощь, и немедленно! Нам нельзя отвлекаться на ерунду!

— Снова брехня! – он негромко пробормотал что-то, меч в его руках загудел в точности так, как совсем недавно рапира Люччо, и он легонько дотронулся им до моего щита.

Я услышал пронзительный вой – скорее, не ушами, а мозгом. Не знаю, как его описать… разве что сказать, что фонящие динамики в сравнении с ним кажутся мелодичными и успокаивающими нервы. Энергия серебряного меча ударила в мой щит и просто выключила его, не оставив и следа, а может, распылив его на все стороны. Левое запястье, на котором я ношу браслет-оберег, обожгло острой болью.

Морган бросился на меня в то же мгновение, как его клинок уничтожил мою оборону, но первый его удар пришелся высоко: он целил мне в висок. Я отбил его меч посохом и увидел, как удивленно нахмурились его брови: он явно не ожидал моей быстрой реакции. Он восстановил равновесие, но я просто побежал от него, использовав эту драгоценную секунду, чтобы набрать скорость. Морган выругался и бросился за мной – но для своего роста я бегаю неплохо, а Морган, что ни говори, далеко не легок как перышко.

Нас разделяло уже десять или двенадцать футов, когда ноги мои внезапно подкосились, я оступился и чуть не упал. Как бы я ни блокировал боль в своем теле, травмы и усталость никуда не делись. У меня не было шансов убежать от него, но я все-таки успел добраться до места где стоял мой динозавр, бесцельно перетаптываясь с ноги на ногу после того, как разогнал призраков. Я подбежал к Сью, хлопнул ее рукой по боку, отчаянно пытаясь передать свою волю в ее крошечный мозг. Не сомневаюсь, опытные некроманты умеют транслировать свои приказы на расстоянии, но я новичок по этой части, да и желания развивать свои познания в некромантии дальше у меня пока нет.

Сью развернулась навстречу догонявшему меня Моргану, пригнула голову к земле и, раскрыв свою зубастую пасть, испустила рык.

Вы можете говорить про Моргана что вам угодно, но он не трус. С другой стороны, рев рассерженного тираннозавра не может не заставить любое млекопитающее существо призадуматься хоть на секунду или две. Он застыл, продолжая сжимать меч в левой руке и переводя взгляд с меня на Сью и обратно. Потом он сделал глубокий вдох и вытянул вперед правую руку. Послышалось негромкое гудение, и воздух вокруг его пальцев задрожал от энергии.

— Нет, — негромко произнес он. – Даже эта тварь не спасет тебя на этот раз от правосудия, Дрезден. Даже если мне придется умереть ради этого.

Я смотрел на Моргана, и мой застарелый страх перед ним, мое раздражение вдруг сменились осознанием нехитрого факта. Я всегда подозревал, что иррациональная ненависть Моргана носила сугубо личный характер и относилась ко мне и мне одному. Я подозревал, что преследования Моргана являлись результатом политических, а может, и философских интриг некоторых членов Белого Совета, что он всего лишь пешка в чьей-то чужой игре.

Однако камикадзе из политиков никудышние. Такая степень самоотречения присуща фанатикам и психам. В первый раз за всю свою жизнь я понял, что, возможно, ненависть Моргана направлена не лично на меня, но на тех, которых он искренне считает нарушителями Законов Магии, убийцами и предателями. Я знал людей, которые готовы спокойно встретить смерть или даже шагнуть ей навстречу, но не поступиться принципами. Кэррин Мёрфи была одной из них, да и среди других моих друзей нашлись бы еще такие.

В конечном счете, Морган был коп. Конечно, он работал, поддерживая другие законы, согласно другому своду правил, однако обязанности его оставались те же: преследовать, задерживать или уничтожать тех, кто нарушает законы, принятые, чтобы защищать людей от беды. Уже больше столетия он служил полисменом, имевшим дело с самыми кошмарными тварями на планете. Стоило мне подумать о нем с этой стороны, и я по-другому понял его характер.

Мне приходилось раньше видеть перегоревших копов. Они долго и честно трудились перед лицом опасности, поддерживая закон, защищая невинных людей, а в результате они видят, как и закон, и людей, которых они защищали, ломают, калечат снова и снова. Чаще всего такое случается с полицейскими, которые искреннее других переживали за свою работу, искреннее других верили в то, что делали, которые страстно мечтали изменить мир к лучшему. Где-то в процессе их страсть превратилась в злобу, а злоба, вызрев, переродилась в ненависть. А ненависть, как известно, питает сама себя, сжигая человека изнутри из года в год, из десятилетия в десятилетие до тех пор, пока от него не останется холодная стальная оболочка, заполненная холодной же ненавистью.

Я никогда не испытывал отвращения к перегоревшим копам. И злобы к ним тоже не испытывал. Все, что я испытывал к ним – это досаду и жалость. Они слишком много перевидали в своей ежедневной битве с преступностью. Десять, или двадцать, или тридцать лет наблюдения за самыми отвратительными проявлениями человеческой натуры медленно, но верно превратило их самих в ходячие жертвы войны.

А Морган вел свой бой больше столетия.

Морган ненавидел не меня. Он ненавидел нехороших парней. Он ненавидел чародеев, извративших свое ремесло. Он посвятил свою жизнь защите других. Глядя на меня, он видел не Гарри Дрездена. Он видел только жестокость и трагедии, намертво въевшиеся в его разум и сердце. Я понимал его. Это не означало, что он делался мне симпатичнее, но я мог понять боль, которая толкала его на расправу со мной.

Но конечно, это осознание, даже сочувствие к нему были сейчас совершенно неуместны, потому что не могли остановить его. Напади он на меня сейчас, у меня совершенно не оставалось выбора.

— Морган, — прохрипел я. – Ради бога, да пойми же ты. Мы не можем позволить Собирателю Трупов расколоть нас вот так. Неужели ты не видишь? Она ведь именно это задумала, забрав Люччо.

— Предатель, — прорычал он. – Лжец.

Я стиснул зубы от досады.

— Господи, да ведь тысячи людей вот-вот погибнут!

Рот его дернулся в недобром оскале.

— Что ж, ты станешь первым.

Напади он на меня, и у меня не останется иного выбора, как драться, а ведь он как минимум не слабее меня и на порядок опытнее – не говоря уже о взламывающем заклятия серебряном мече у него в руках. Тут дело простое: если я не убью его сразу, он убьет меня. Впрочем, даже если я убью его, он наложит на меня смертное проклятие – и это будет не то не-пойму-что, которым бросился в меня Кассий. Приятная, в общем, перспектива.

Бежать я не мог. И поединка с ним не пережил бы, вне зависимости от того, победил бы я его или нет. И в случае моей смерти Сью озверела бы, вернувшись к инстинктам ее доисторического духа. Погибли бы люди.

Однако в случае смерти Моргана из всех стражей в строю остались бы только Ковальский и Рамирес – им и пришлось бы останавливать Коула и Гривейна. Даже если им и удалось бы набрать хоть толику некромантической энергии, чтобы прикрыться ею от воронки, они все равно ни за что не одолели бы некромантов. Они просто погибли бы, а вскоре после этого Темносияние поглотило бы тысячи невинных жизней.

Под предводительством Моргана у них имелся бы шанс. Не то, чтобы очень уж большой, но все-таки шанс.

Из этого следовало, что, если я хочу остановить Темносияние и спасти всех этих людей, у меня имеется только один выбор. Я коснулся вдруг задрожавшей рукой ноги Сью, и она послушно застыла.

Морган взревел как бык и ринулся на меня.

Я опустил щит. Мне вдруг сделалось так страшно, что меня едва не стошнило.

Отблеск молнии вспыхнул на серебряном лезвии его меча.

Я уронил посох на землю и развел руки со стиснутыми кулаками в стороны. Я изготовил свою волю, свое смертное проклятие, ясно представив себе Гривейна. По крайней мере, я дам Стражами лучший шанс на победу, если смогу, уходя, убить или хотя бы покалечить одного из этих ублюдков.

Время растянулось в бесконечность. Я смотрел на то, как меч Моргана взмывает вверх, и на его великолепном серебряном клинке играет отблеск молнии, разрезавшей вращающуюся воронку за моей спиной.

— Гарри! – перепугано взвизгнул Баттерс, не прекращая, однако, барабанить.

Когда Морган начал опускать меч, я избрал трусливый путь и зажмурился.

Я знал, что рано или поздно неизбежно умру.

Но мне не хотелось видеть этого своими глазами.

Глава сорок первая

Грянул выстрел. Морган дернулся, неуклюже повернулся и упал на землю.

Я потрясенно смотрел на него.

Морган гортанно зарычал, не сводя с меня полного ненависти взгляда, и поднял правую руку, вокруг которой уже вибрировал напитанный энергией воздух.

— Морган! — рявкнул женский голос. Голос звенел как колокол, столько в нем было властной уверенности. Говоривший явно знал, что когда он приказывает, ему повинуются, и эта властность не имела никакого отношения к магии. – Отставить!

Морган застыл и оглянулся через плечо.

В двадцати шагах от нас стоял Рамирес с дымящимся пистолетом в руке. Другой рукой он поддерживал девушку, которую я раньше знал как Собирателя Трупов. Лицо ее побледнело как смерть, и она, возможно, не устояла бы на ногах сама, но хотя ее черты абсолютно не изменились с тех пор, как в этом теле находился Собиратель Трупов, она производила впечатление совершенно другого человека. Сощуренный взгляд ее сделался тверд как камень, а на лице застыла спокойная, почти царственная уверенность.

— Вы меня слышали, — рявкнула девушка. – Отставить!

— Кто вы? – неуверенно спросил Морган.

— Морган, — вмешался Рамирес. – Дрезден говорил правду. Это капитан Люччо.

— Нет, — мотнул головой Морган, но абсолютной, неколебимой уверенности в его голосе заметно убавилось. – Нет, это ложь.

— Это не ложь, — возразил Рамирес. – Я заглядывал ей в душу. Это капитан.

Губы Моргана беззвучно шевелились, но руки с изготовленным зарядом он не опустил.

— Морган, — произнесла девушка, на этот раз негромко. – Все в порядке. Не дури.

— Вы не капитан, — пробормотал Морган. – Это невозможно. Это какой-то подвох.

Девушка, то есть Люччо, улыбнулась – немного кривовато от боли.

— Дональд, — произнесла она. – Идиот ты мой дорогой. Это ведь я тебя воспитала. И я совершенно уверена, что ты не знаешь, кто я… да и я сама не очень знаю, — Люччо подняла руку и продемонстрировала Моргану серебряную рапиру, которую носило ее прежнее тело. Она описала клинком круг в воздухе, и я снова ощутил ту же ровную, жужжащую энергию, что и прежде. – Смотри. Может кто-либо другой включать мой клинок?

Еще мгновение Морган смотрел на нее. Потом рука его бессильно опустилась, отпустив накопленную в ней энергию.

Сердце мое снова начало биться, и я устало прислонился к боку Сью.

Рамирес сунул пистолет в кобуру и помог новой Люччо проковылять к Моргану, где и уложил ее осторожно на траву рядом с ним.

— Вы ранены, — произнес Морган. Его лицо тоже побелело от боли. – Серьезно?

Люччо с усилием улыбнулась.

— Боюсь, я целила слишком точно. Удар-то предназначался для меня. Похоже, конец, только побарахтаться еще некоторое время придется.

— Боже мой, — пробормотал Морган. – Простите меня… если можете. Я увидел, как Дрезден застрелил вас, и… и все это время вы истекали кровью. Нуждались в помощи.

Люччо подняла руку.

— Не время, — мягко произнесла она.

Рамирес тем временем склонился над Морганом, осматривая его рану. Пуля ударила тому в ногу сзади, и рана выглядела довольно поганой.

— Черт, — буркнул Рамирес. – Попал в колено. Чашечку к черту разбил, — он осторожно коснулся Морганова колена пальцем, и тот сморщился от боли, а лицо побелело еще сильнее. – Он не может ходить.

Люччо кивнула.

— Значит, все ложится на вас, — она перевела взгляд на меня. – И на вас, Страж Дрезден.

— А что Ковальский? – спросил я.

Рамирес побледнел. Он оглянулся на дом и покачал головой.

— Он сидел на полу, когда из него полезли призраки. Ни малейшего шанса спастись.

— Некогда, — слабеющим голосом произнесла Люччо. – Вам пора.

К нам, маршируя, подошел Баттерс. Барабан не сбивался с ритма, лицо его заметно побледнело.

— Ладно, — произнес он. – Я готов. Давайте покончим с этим.

— Не вы, Баттерс, — вздохнул я. – Сью достаточно только слышать барабан. С такого расстояния она услышит его так же отчетливо, как если бы вы сидели у нее на спине. Я хочу, чтобы вы остались здесь.

— Но…

— Я не смогу отвлекаться на вашу защиту, — объяснял я. – И я не хочу оставлять раненых здесь без присмотра. Вы только поддерживайте ритм.

— Но я хочу с вами. Я хочу помочь. Я не боюсь, — он побледнел чуть сильнее, — погибнуть, сражаясь рядом с вами.

— Посмотрите на это с другой стороны, — посоветовал я ему. – Если мы не сдюжим, вы все равно умрете.

Мгновение Баттерс молча смотрел на меня, потом кивнул.

— М-да. Теперь я чувствую себя лучше.

— У каждой монеты есть своя оборотная сторона, — заметил я. – Идемте, Рамирес.

Рамирес уже снова улыбался.

— Каждый, кто позволяем мне прокатиться на своем динозавре, может звать меня просто Карлосом.

Я забрался в первое седло, а Рамирес устроился во втором.

— Господь да поможет вам, Гарри, — произнес Баттерс, продолжая маршировать на месте с крайне невеселым выражением лица. С учетом того, кого я взял в союзники, я, типа, сомневался немного в том, что Бог согласится помогать мне.

— Любая помощь будет кстати, — сказал я вслух и положил руку на шкуру Сью. Она распрямила ноги, и я повернул ее в направлении воронки.

— Вы ранены, — заметил Рамирес. Он говорил очень тихо.

— Мне это не мешает, — ответил я. – Об остальном позаботимся позже… если это «позже» наступит. Кстати, вы рассчитали точно. Спасибо.

— De nada, — отозвался он. – Я стоял как раз у Моргана за спиной. Я слышал, как вы пытались убедить его насчет Люччо.

— Вы мне поверили? – я послал Сью вперед. Ей понадобилось несколько шагов, чтобы набрать скорость.

Родригес вздохнул.

— Я много о вас слышал. Видел вас на том собрании Совета. Нутром чувствую, что с вами все о’кей. Да и личное знакомство подтверждает.

— И вы заглянули ей в душу. Вы быстро сориентировались. И стреляете метко.

— Я гениален и умел, — скромно признался он. – Это нелегкая ноша – при моей-то ангельской внешности. Но я в меру сил стараюсь нести ее.

Я коротко, хрипло хохотнул.

— Ясно. Надеюсь, я не навожу на вас скуку?

— Разве я не перечислил в списке своих достоинств терпимость и всепрощение? – Сью набрала скорость, и я свернул на улицу. – Эй, — окликнул он меня. – Нехорошие парни вон там…

— Знаю, — ответил я. – Но они ожидают нападения с той стороны. Я хочу обогнуть квартал и попытаться зайти к ним с тыла.

— А успеем?

— Эта малютка умеет шевелиться, — заверил я его. Сью пустилась во весь опор, и тряска уменьшилась.

Рамирес довольно улюлюкнул.

— Вот это круто, — заметил он. – Я даже подумать боюсь, как сложно все это было, должно быть.

— Ничего особенно сложного, — возразил я.

— Ох… Значит, призвать динозавра на деле совсем просто, так?

Я фыркнул.

— В любую другую ночь, в любом другом месте, не думаю, чтобы у меня это получилось. Но и сложного в этом ничего особенного не было. Поднять машинный блок ведь не трудно. Просто повозиться надо.

Некоторое время Рамирес молчал.

— Впечатляет, — произнес он, наконец.

Я почти не знал Рамиреса, но чутье говорило мне, что такими словами он не швыряется направо и налево.

— Когда вы делаете какую-нибудь глупость и погибаете, это просто глупость, — сказал я. – Когда вы делаете глупость и остаетесь в живых, об этом говорят уже как о впечатляющем или героическом.

Он невесело хихикнул.

— То, что мы сейчас делаем… — произнес он. Голос его смягчился и утратил заметную часть своей обычной бравады. – Это просто глупость, да?

— Возможно, — сказал я.

— С другой стороны, — заявил он своим обычным голосом, — если мы выживем, мы герои. Медали. Девицы. Банковские счета. Тачки. Может, нас даже нарисуют на коробках с корнфлексом.

— Ну уж это, по крайней мере, могли бы и сделать, — согласился я.

— Значит, нам осталось убрать двоих. Кого первого?

— Гривейна, — сказал я. – Если он дирижирует толпой зомби, охраняющих территорию, он вряд ли уделил много внимания защитным заклятиям, да и бросить на нас что-либо еще у него вряд ли получится. Надо бить его сразу, по возможности наверняка, пока он не опомнился. Он вооружен цепью и, судя по тому, что я видел при поединке его с Собирателем Трупов, он умеет с ней управляться.

— Гм, — заметил Рамирес. – Погано. Каждый, кто умеет управляться с кусари, довольно крутой клиент.

— Угу. Поэтому мы его застрелим.

— Чертовски верное решение – застрелить, — сказал Рамирес. – Вот почему так много юных членов Совета в восторге от того, как вы ведете дела, Дрезден.

Я зажмурился.

— Правда?

— Ох, блин, еще бы, — подтвердил Рамирес. – Многие из них, как и я ходили в учениках, когда вас в первый раз судили за убийство Джастина ДюМорна. Многие из них до сих пор в учениках. Но есть люди, которые всерьез задумываются над тем, что вы делаете.

— Вроде вас?

— Я бы сделал многое из этого, — кивнул он. – Только более стильно, чем вы.

Я фыркнул.

— Второй, на кого мы нападем, называет себя Коулом. Он хорош. Никогда еще не видел чародея сильнее его – даже Эбинизер МакКой не тянет.

— У многих из тех, кто крепко мочит, челюсть стеклянная. Ручаюсь, он хорош только в нападении.

Я покачал головой.

— Нет. Он и защищать себя умеет. Я опрокинул на него автомобиль, и это его почти не замедлило.

Рамирес нахмурился и кивнул.

— И как мы его уберем?

Я покачал головой.

— Пока ничего не надумал. Думаю, надо обрушить на него все, что у нас в наличии, и надеяться, что что-нибудь да попадет. И, если этого еще мало, у него с собой ученица по имени Кумори, которая ему предана. А у нее сил, возможно, достаточно, чтобы претендовать на членство в Совете.

— Черт, — негромко произнес Рамирес. – Она хорошенькая?

— Она ходит, закрыв лицо, — сказал я. – Так что не знаю.

— Если бы она была хорошенькая, я бы пустил в ход свое неотразимое обаяние, и она бы у меня с рук ела, — сказал он. – Но я не рискую с этими своими талантами, когда не уверен, что дама хороша собой. Неразборчивость в использовании средств ставит под угрозу случайных свидетелей, или я могу оказаться в постели с какой-нибудь уродиной.

— До этого, боюсь, не дойдет, — заметил я, поворачивая Сью на очередном перекрестке. При этом я покосился на воронку. Тонкий псевдо-торнадо уже миновал половину расстояния до земли.

— Что ж, ладно, — подытожил Рамирес. – Как только разберемся с Гривейном, я беру на себя ученицу. А вы займетесь Коулом.

Я оглянулся на него, выгнув бровь.

— Если мы оставим Кумори без внимания, ничего не помешает ей убрать нас обоих. – Одному из нас необходимо нейтрализовать ее. Вы сильнее меня, — констатировал он очевидный факт. – Поймите меня правильно. Я так чертовски хорош, что все удается мне вроде как без труда, но я все-таки не дурак. Вам проще убрать Коула. Если мне удастся убрать ученицу, я приду на помощь. Логично?

— Не лишено логики, — согласился я. – Хорошо бы еще, чтобы эта логика помогла нам победить.

— У вас есть предложения лучше? – жизнерадостно поинтересовался Рамирес.

— Нет, — признался я и повернул Сью на улицу, которая, как я рассчитывал, должна была вывести нас в тыл некромантам.

— Что ж, тогда, — произнес он, яростно сверкнув зубами, — заткнитесь и танцуйте.

Глава сорок вторая

Колледж Кендалла невелик — пара спальных корпусов, пара зданий с учебными аудиториями, музей Митчелла и административный корпус. Пространство между ними представляет собой аккуратно подстриженную лужайку — слишком маленькую, чтобы назвать ее парком, но больше, чем вам хотелось бы подстригать раз в неделю. Посередине этой лужайки, аккурат напротив входа в музей расположились кругом перевернутые столики для пикника. Я притормозил ненадолго Сью и попробовал оценить, с чем нам придется иметь дело.

Вокруг перевернутых столов стояли безмолвными шеренгами покойники Гривейна — материальные, обстоятельные, и даже полуистлевших, или изрезанных вроде тех, что нападали на мой дом, среди них было не так уж много. Эти, скорее, имели такой вид, будто их на скорую руку откачали в реанимации. Подобно призракам Собирателя Трупов, эти обладали внешностью североамериканских индейцев, хотя явно другого племени: и одежда, и оружие у них слегка отличались.

И еще одно отличало их от призраков: эти недопокойники излучали жуткий, трупный холод, и кожа их светилась омерзительным блеклым сиянием. Даже с расстояния в сотню ярдов я ощущал заключенную в них энергию. Эти мертвецы отличались от тех, что осаждали Стражей, как старый пикап отличается от современного танка. Эти были быстрее, сильнее, и уничтожить их представлялось наверняка более сложной задачей.

Они стояли лицом от круга, но большая часть их оказалась сосредоточена с той стороны, откуда они ждали нападения Стражей — то есть, противоположной от нас. Что ж, значит, мне удалось-таки перехитрить тех, кто определял их боевые порядки, и эта мысль приятно согрела меня. Призраки, духи и бесформенные комки света носились по кругу как попавшие в водоворот клочки светящихся водорослей. Окраску они имели ту же, неприятную глазу, что и молнии, и даже за те полминуты, что я наблюдал за происходящим, число их заметно увеличилось. Сью беспокойно переступила на шаг вперед, и я ощутил на лице омерзительный холод черных энергий — казалось, будто вращающаяся над головой воронка излучала какую-то извращенную противоположность солнечному свету. Я пригнулся к шершавой спине Сью, иощущение прошло.

Молнии хаотически вспыхивали со всех сторон, из-за чего паутина теней ложилась каждый раз по-новому, что добавляло картине сумятицы и мешало сориентироваться. Я видел, что в кругу перевернутых столиков стоят двое, но кто именно, определить не смог; даже в количестве их я вполне мог ошибиться.

— Надо же, — негромко заметил я, — сколько вреднозадых зомби.

— И призраков, — добавил Рамирес.

— И призраков, — согласился я.

— Смотрите на это с другой стороны, — посоветовал Рамирес. — Если их так много, то и промахнуться трудно.

— Угу, — кивнул я. — Круто.

Мне ужасно не хотелось делать этого. Если честно, больше всего мне хотелось найти какую-нибудь норку и забиться в нее. Вместо этого я положил руку на шею Сью, обратил ее внимание на зомби и послал вперед, в бой.

Сью бросилась вперед и врезалась в ближайший строй зомби с фланга — прежде, чем они успели ее заметить. Одного она перекусила пополам своими чудовищными челюстями, нескольких других растоптала в кашу, еще нескольких разметала хвостом — а потом пошло-поехало. В первые секунды атаки мы нанесли неприятелю существенный ущерб, а потом истошный мужской голос откуда-то из круга прокричал слова команды, и зомби, сомкнув ряды, сами бросились на нас.

Зомби размахивали луками, копьями и дубинками; некоторые бросались на Сью с голыми руками. Зрелище было не из приятных. Стрелы свистели в воздухе с неестественной скоростью и, попадая в толстую шкуру Сью, грохотали почти как ружейные выстрелы. Одному зомби удалось проткнуть копьем правое бедро Сью. Тяжелая дубинка раздробила ей несколько зубов. На моих глазах безоружный зомби, бросившись на бок Сью, одной рукой вцепился в удлинитель, которым я примотал седло, а другую по локоть вонзил в ее плоть и принялся выдергивать из раны дымящееся мясо.

Я успел выставить искрящееся голубое облако своего щита, отбивая метко пущенную стрелу, и тут же в мое защитное поле с силой пистолетных пуль захлопали другие стрелы. Я хотел, было, выкрикнуть команду Рамиресу, но он сам выставил вбок левую руку, и из его растопыренных пальцев паутиной развернулось и прикрыло нас с левого фланга такое же поле, только зеленого цвета.

Но какими бы яростными, сильными, стремительными и смертоносными ни был зомби, против Сью они не тянули.

Раны, которые могли бы и устрашить живого зверя, только разъярили ее, и ярость эта только добавила сил ее серому в черных пятнах телу. Она взревела так громко, что у меня болезненно заложило уши, поймала зубами висевшего у нее на боку зомби и швырнула его прочь. Он перелетел через ближний от нас пятиэтажный корпус и скрылся из вида. Каждый шаг ее ножищи оставлял за собой на асфальте отпечаток глубиной в добрый фут. Довольно быстро атака зомби превратилась в затянувшийся урок по методикам самоубийства, поскольку любой ущерб, причиненный моему динозавру очередным воином-мертвецом, не просто стоил тому... нет, не жизни — жизни у них и так уже не было — но уничтожал того окончательно, а тираннозавр становился тольо злобнее, сильнее и неодолимее.

Черт, это было все равно, что ехать верхом на землетрясении.

— Смотрите! — крикнул Рамирес. — Вон там!

Я посмотрел в указанном направлении и увидел Гривейна — тот стоял в круге, в своей шинели и шляпе. Некромант отбивал ровный ритм на подвешенном к поясу барабане; в другой руке он сжимал посох из корявой, сучковатой черной деревяшки. Он увидел нас, и лицо его перекосилось от ненависти, а глаза вспыхнули безумным огнем.

Я скомандовал Сью двигаться в круг, но тираннозавр вдруг вышел из-под контроля. Должно быть, обилие крови и боевой азарт перегрузили ее крошечный мозг, превратив в многотонную, неуправляемую боевую машину.

— Быстрее же! — крикнул Рамирес.

— Она меня не слышит! — заорал я в ответ. Я сделал еще одну отчаянную попытку пробиться в мозг Сью; с таким же успехом я мог пытаться голыми руками остановить бульдозер. Я стиснул зубы, лихорадочно изобретая способ направить Сью туда, куда мне нужно, и тут меня осенило. Вместо того, чтобы силиться умерить ее боевой пыл, я попробовал подогреть его еще сильнее, а потом указал на стоявших у самого круга зомби.

На подобное предложение порезвиться Сью отозвалась с готовностью и тут же свернула в направлении круга, давя и круша всех, кто подвернулся ей по дороге.

— Придется прыгать! — крикнул я.

— Йяхуууу! — откликнулся Рамирес, блеснув белозубой улыбкой.

Сью как раз гналась за петлявшим как перепуганный заяц зомби, оказавшись в каких-то десяти футах от перевернутых столиков. Я испустил вопль, в котором страх мешался с возбуждением, и прыгнул со спины динозавра на землю. Ощущение было сродни падению из окна второго этажа, но мне удалось приземлиться ногами вперед и перекатиться в сторону, смягчив удар, хотя колени и локти я себе ободрал при этом изрядно.

Я вскочил и тут же прикрылся щитом, перехватив удар Гривейновой цепи.

— Болван, — прорычал он. — Лучше бы ты принял мое предложение, пока я давал тебе такой шанс, — взгляд его метнулся вверх и жадно вспыхнул. Я посмотрел в ту сторону: низ воронки находился уже в каком-то десятке футов от земли.

— Тебе его не выпить, пока я здесь, — крикнул я в ответ, отступая, но так, чтобы оказаться внутри круга перевернутых столов. Когда мне это удалось, тошнотворное, жуткое ощущение могильного холода исчезло. Воронка больше не высасывала из меня жизнь — должно быть, это был самый глаз магического урагана. — Одна мелкая осечка, и отдача убьет тебя. Все кончено.

— Нет, не кончено! — взвыл он, и цепь его, взметнувшись в воздух, снова ударила в мой щит. — Это мое, мое! По праву рождения! Я был его любимцем!

Я едва услышал шаги за спиной и обернулся как раз вовремя, чтобы отбить щитом копье очередного зомби. Копье разбилось в щепки, однако мою раненую ногу обожгло острой болью: Гривейнова цепь обмоталась вокруг лодыжки и с силой дернула. Я потерял равновесие и рухнул на землю.

Гривейнов зомби навалился на меня со спины и впился зубами мне в плечо чуть левее шеи. Боль была чудовищная, обжигающая – и это при том, что кусал он меня сквозь плащ и заговоренную ветровку. Зомби злобно взвыл и отпустил меня – только для того, чтобы попытаться впиться в незащищенную шею. Я забился, пытаясь сбросить его, откатиться в сторону, но мое избитое тело ослабло, и сил у меня просто не хватало.

— Умри! – визжал Гривейн, заходясь в безумном хохоте. – Умри, умри, ум…

Вопль вдруг сменился негромким, захлебывающимся хрипом, и вцепившийся в меня зомби вдруг обмяк.

Я выбрался из-под него и увидел Гривейна – тот стоял в нескольких футах от меня, выпустив цепь и прижав руку к шее. Кровь, черная в зловещем ночном свете, сочилась у него между пальцев. Лицо его снова исказилось яростью, и он повернулся ко мне, выбросив руку в направлении зомби. Тот снова ожил.

И тут на лице Гривейна отразилось изумление. Глаза его закатились, и я увидел длинный, ровный надрез, перечеркнувший его шею от края до края.

В поле моего зрения вступил Рамирес. В руке он держал свой серебряный меч, только теперь он был весь залит кровью. В другой руке он держал пистолет. Спокойно, не торопясь, но и не колеблясь, он поднял его и наставил в голову Гривейна – с расстояния в пять футов.

А потом нажал на курок.

Тело некроманта обмякло и повалилось на траву, только одна нога его слабо подергивалась.

Зомби вокруг нас вдруг лишились движения. Большинство их просто безучастно стояло, глядя в никуда. Впрочем, тираннозавриху Сью это волновало очень мало, и она продолжала сеять в их рядах хаос и разрушение.

Рамирес подошел ко мне и помог мне подняться.

— Извините, что чуть припозднился. Пришлось уворачиваться от некоторых мерзавцев.

— Но вы прорвались-таки в круг, — произнес я, задыхаясь.

Он кивнул, поморщившись.

— Не мог стрелять – боялся вас зацепить при таком освещении. Пришлось делать все по-старомодному. Впрочем, вы его тоже отвлекли будь здоров как.

— Вы все сделали как надо, — сказал я. По спине стекало что-то мокрое, горячее, липкое. – Слава Богу, он совершенно сбрендил.

— Это почему? – не понял Рамирес.

— Ну, под занавес. Вы перерезали ему глотку, а он все еще думал, что все идет как надо. Он попытался восстановить контроль над своими зомби. Словно он решил, что смерть – это понарошку, когда она пришла к нему.

— А почему нам повезло?

— Он отказался верить в то, что умирает, — ответил я. – Обошлось без смертного проклятия.

Рамирес кивнул.

— Да, вы правы. Мы просто счастливчики.

— Не уверен, что соглашусь с вами, джентльмены, — произнес мужской голос.

Я резко повернулся и увидел, как один из замерших зомби рядом с нами поднял свое копье и, расплывшись на мгновение, вновь соткался в облике Коула. Он выпростал руку из складок своего темного плаща, и я даже не успел заметить ни жужжания сгущающейся энергии, никаких других признаков готовящегося удара. Волна разрушительной энергии без всякого предупреждения вырвалась из его руки и ударила Рамиреса прямо в грудь.

Юный Страж не успел приготовиться к этому. Магический удар оторвал его от земли и отшвырнул назад как тряпичную куклу. Он упал на землю футах в двадцати от места, где только что стоял, и лежал, не подавая признаков жизни.

— Нет! – выкрикнул я и выбросил вперед посох, руны на котором уже разбрызгивали алые искры Адского Огня. Я прицелился, рявкнул: Forzare! – и метнул в темную фигуру заряд энергии.

Коул просто скрестил руки перед собой, выстроив некое подобие щита. Однако то ли он оказался недостаточно быстр, то ли недооценил силу, с которой имел дело, но струя алой энергии угодила ему в правую сторону туловища, лишив равновесия. Он раскинул руки, сделавшись похожим на огромный штопор, и полетел на землю.

Я поправил прицел для нового удара – и тут кто-то прижался ко мне со спины, схватившись пальцами за волосы, и я ощутил на горле ледяное острие ножа.

— Не шевелитесь, — произнес мне на ухо голос Кумори. Ей пришлось встать на цыпочки, чтобы схватить меня за волосы и приставить нож к горлу, но она проделала это как надо. Я никак не мог вывернуться от нее, не перерезав себе при этом артерии. Я стиснул зубы, не опуская посоха, и прикинул, стоит ли мне это делать или нет. Скорее всего, Кумори убила бы меня, но, возможно, смерть Коула того стоила.

Я покосился на вращающуюся воронку. Ее нижний конец опустился почти на уровень моего затылка.

Коул медленно, по разделениям поднимался на ноги. Похоже, я не столько ранил, сколько оглушил его, и теперь гнев исходил от него почти осязаемыми волнами.

— Идиот, — прохрипел он. – Ты проиграл. Разве не ясно? Игра окончена.

— Не делайте этого, — прорычал я в ответ. – Это того не стоит. Вы же убьете тысячи невинных людей.

Голова Коула запрокинулась вместе с капюшоном к надвигающейся воронке, и он потоптался по траве, пока не оказался прямо под ее жерлом.

— Не позволяй ему пошевелиться, — бросил он Кумори.

— Да, господин, — отозвалась Кумори. Клинок у моего горла даже не дрогнул.

Рука Коула нырнула в сумку, висевшую у него на плече, и он достал из нее Боба-черепа. Огоньки в глазницах горели холодным, сине-фиолетовым светом.

— Вот, дух, — произнес Коул, подняв череп так, чтобы тот видел воронку. – Видишь?

— Еще бы, — ответил череп совсем незнакомым мне, холодным и пустым голосом. – Все в точности так, как описал хозяин. Продолжай, — огоньки в глазницах пошевелились, и взгляд их остановился на мне. – А… Паршивая овца Белого Совета. Я советовал бы убить его сейчас же.

— Нет, — твердо возразила Кумори. – Его смертное проклятие может уничтожить всю подготовку.

— Я знаю, — капризным тоном отвечал череп. – Но если он будет еще жив в момент, когда Коул изопьет энергию, он может нарушить процесс. Убей его сейчас.

— Молчать, дух, — резко оборвал его Коул. – Не ты здесь командуешь. Не спорь со мной на свою голову.

Огонь в глазницах черепа сделался еще холоднее, но он промолчал.

Я поперхнулся. Боб… сделался не Бобом, а кем-то другим. То есть, я понимал, что он связан обетом повиновения тому, кто владеет черепом, и что личность его господина сильно влияет на его собственную, но все же и представить себе не мог, чтобы до такой степени. Не то, чтобы мы с Бобом дружили, но… я привык к нему. В некотором роде, он сделался мне родным – болтливым, несносным кузеном, который только и делает, что обижает тебя, но без которого обед в День Благодарения не в радость. Я никогда не представлял себе возможности того, что однажды он сделается другим.

Убийцей.

Хуже всего было то, что Боб дал Коулу дельный совет. Мое смертное проклятие могло помешать Темносиянию, однако с другой стороны, Коул, похоже, не слишком боялся смертных проклятий. Если он давал мне шанс дождаться решающего момента, значит, чтобы вывести его из равновесия мне потребовалось бы что-то посерьезнее смертного проклятия.

Разумеется, это будет стоить мне жизни. Кумори со своим ножиком проследит за этим. Но я, возможно, смогу помешать ему, если буду еще жив, когда воронка опустится окончательно.

Коул положил череп на траву, потом поднял руки над головой так, что рукава съехали вниз, оголив длинные стариковские руки, покрытые старыми шрамами. Вполголоса он начал произносить нараспев слова заклинания, и голос его с каждой строкой крепчал.

Воронка дрогнула. А потом медленно, осторожно, словно на ощупь потянулась жерлом к Коулу.

Энергия клубилась в небе над нами, в тучах, во вращающейся воронке. Метавшиеся в ней духи и призраки завывали и визжали на все голоса. Руки Кумори не ослабели и не дрогнули, но я чувствовал, что почти каждый фибр ее внимания направлен сейчас на Коула.

Возможно, у меня имелся еще шанс.

— Боб, — окликнул я. – Боб.

Голубые огоньки в глазницах повернулись ко мне.

— Думай, — тихо произнес я. – Думай, Боб. Ты же меня знаешь. Ты много лет работал со мной.

Голубые огоньки сощурились.

— Боб, — повторил я. – Ты не можешь не помнить меня. Я дал тебе имя.

Череп чуть дернулся, словно поежился, но глаза продолжали гореть холодным синим светом.

А потом один из них вдруг мигнул и загорелся обычным оранжевым. Только на долю мгновения, потом он снова вспыхнул голубым.

Сердце мое дернулось от внезапного возбуждения. Боб-череп, мой Боб, только что подмигнул мне.

Коул продолжал распев, и тучи вращались над головой все быстрее. Дождь разом перестал, словно кто-то закрутил кран, и воздух заполнился духами, призраками, приведениями и прочей потусторонней нежитью, захваченной огромным, невидимым смерчем, закручивавшим их все быстрее и быстрее. Обилие напитывавшей воздух энергии затрудняло дыхание, а рев потусторонних голосов и ветра с каждым мгновением все усиливался.

— Боб! – крикнул я, перекрывая эту какофонию. – Я тебе разрешаю!

Оранжевый свет выплеснулся из глазниц черепа и метнулся прочь, за границы круга из перевернутых столиков – но я успел еще увидеть, как клубок светящейся энергии, который был Бобом, оказался подхвачен мощными потоками магии. Он боролся с этим ужасным смерчем, и до меня вдруг дошло, что без защищавшего его черепа или любого другого физического тела Боб ничем не отличается от любого другого духа, захваченного этим мальстремом. И что если Темносияние завершат, как задумано, его тоже поглотят без остатка.

Мне показалось, я увидел, как Боба засосало в облако плененных духов… впрочем, какофония света и звука царила такая, чтоя ничего не смог бы утверждать наверняка.

Коул продолжал пение, и я увидел, как тело его выгнулось от напряжения. Еще через несколько мгновений он в буквальном смысле этого слова воспарил над землей, так что его башмаки зависли в трех или четырех дюймах над землей. Его голос сделался частью безумной грозы, частью темной энергии, и он клубился, и грохотал, и отдавался эхом со всех сторон. Я начал представлять, с какой силой мы имели дело. С силой, глубокой как океан, бескрайней как небо. Она была темной, и смертельной, и ужасной – и прекрасной. И Коул собирался поглотить ее всю. Сила, которую он получил бы после этого, не сделала бы его сопоставимым со всем Белым Советом, вместе взятым. Она перевела бы его в лигу, стоящую настолько выше, что весь Совет не означал бы для него ровным счетом ничего.

Такой силы хватило бы, чтобы изменить мир. Чтобы перестроить его по своему вкусу.

Конец воронки опустился вниз, покачнулся у губ Коула, а потом мягко скользнул между ними. Коул проревел последнюю строку заклинания и широко раскрыл рот.

Я стиснул зубы. Боб уже не мог помочь мне, но я не мог позволить Коулу завершить заклятие. Даже если это убило бы меня.

Я собрал магию для последнего заклятия, которое мог шырнуть в него, прервать его заклятие, чтобы эта чудовищная энергия разнесла его в клочья.

Кумори почувствовала это, и я услышал, как она коротко выкрикнула что-то. Нож обжег мое горло.

И тут призванный мною динозавр вырвался из облака обезумевших духов и устремился прямо на Кумори. В глазах его полыхали ослепительные оранжевые огни. Тираннозавр Боб взревел и замахнулся на Кумори огромным когтем.

Помощница Коула была далеко не робкого десятка, но никакая закалка, никакой тренинг не подготовят вас к виду злобного динозавра, готового надрать вам задницу. На короткое мгновение она оцепенела, и я повернулся и отпрянул от нее. Нож полоснул-таки по моему горлу, и я ощутил обжигающий укол. Помнится, я подумал еще, не это ли почувствовал Гривейн…

Времени не оставалось совсем. Я сделал огромный прыжок, перехватил посох обеими руками и как бейсбольной битой огрел им Коула по голове.

Удар вышел на славу. Я попал ему предположительно в задранный к небу подбородок, захлопнув ему рот и опрокинув на землю. Воронка испустила пронзительный визг и вспыхнула яростным красным светом. Я вскрикнул и повалился на правый бок, попытавшись прикрыться щитом от обезумевших сил, освобожденных от рухнувшего заклятия.

Послышался звук, для описания которого у меня просто не хватает слов, вокруг роились молнии, визжащие лица духов и призраков, земля подо мной тряслась как в землетрясение.

А потом наступила чернота.

Глава сорок третья

Когда я пришел в сознание, кругом стояла темнота, шел холодный дождь, и я ощущал себя сидящим по горло в колодце сплошной боли. Молний в небе не сверкало, гром не гремел. Я полежал еще минуту, собираясь с мыслями, и пока я делал это, начали понемногу загораться уличные огни: городская энергосеть возвращалась к жизни.

Нога в башмаке ступила на землю перед моим лицом, и я повернул голову, скользя взглядом вверх по ноге, потом еще выше и еще – до тех пор, пока не разглядел на фоне светлеющего городского силуэта рогатый шлем Эрлкинга.

— Чародей. Что ж, ты проявил себя нынче ночью великим охотником. Таким, каких не ступало на эту землю с незапамятных времен.

— Угу, — произнес я. – Чертовски круто, а?

Из-под шлема послышался негромкий, но дикий смех.

— Дерзкий. Заносчивый. Это мне нравится, — он наклонил голову. – И сейчас из тебя неважная дичь. Поэтому, и потому еще, что ты развлек меня, призвав старого охотника, в эту ночь ты волен уйти свободным. Но берегись, смертный. Следующий раз, когда пути наши пересекутся, мне доставит большое удовольствие затравить тебя.

Порыв холодного октябрьского ветра – и Эрлкинг исчез.

Я подслеповато осмотрелся по сторонам. Все до единого деревья в округе исчезли, вырванные из земли с корнями. От столиков для пикников остались щепки. Здания колледжа, особенно музей, производили такое впечатление, будто по ним прошелся торнадо, вырвавший из них целые куски стен и крыш.

Под боком что-то мешалось. Я опустил взгляд, и увидел, что накрываю своим телом Боба-черепа. В глазницах весело мигали оранжевые огоньки.

— Красивое зрелище, а? – произнес Боб. Голос его звучал устало.

— Ты все-таки решил забрать динозавра, а? – спросил я. – Я думал, ты предпочтешь хорошенькую зомби.

— Кому нужны шницели, когда на столе здоровый стейк? – жизнерадостно заявил череп. – Классно ты придумал, Гарри, заговорить со мной, когда Коул опустил меня на землю. Я ведь все равно не хотел работать на него, но до тех пор, пока череп находился у него в руках… ну, ты понимаешь.

— Угу, — хмыкнул я. – Что случилось?

— Заклятие разрушилось, стоило тебе огреть Коула, — ответил Боб. – Ну, нанесло некоторый ущерб недвижимости.

Я усмехнулся, оглядываясь по сторонам, и почти сразу же закашлялся.

— Ага. Коул?

— Возможно, если постараться, можно еще найти оставшиеся от него небольшие клочки, — все так же жизнерадостно сообщил Боб. – И от его ручной собачки.

— Ты видел, как они умерли? – спросил я.

— Ну… нет. Как только пошла отдача от рухнувшего заклятия, она порвала в клочки все заклятия на сотню миль. Твой динозавр, типа, развалился.

Я сокрушенно вздохнул.

— Да, — спохватился Боб. – Мне кажется, тот Страж жив.

Я зажмурился.

— Рамирес?

— Ага, — подтвердил Боб. – Я так решил, раз ты теперь Страж с плащом и всеми такими штуками, то наверняка захочешь, чтобы я помог другим Стражам. Поэтому до начала большого бумса я поставил динозавра над ним, чтобы удар пришелся в его тушу.

— Отлично, — хмыкнул я. – Надо помочь ему. Но прежде одно дело…

— Какое? – поинтересовался Боб.

Я пошарил взглядом вокруг, пока не увидел измочаленного трупа Гривейна. Тогда я подполз к нему и, порывшись в карманах его шинели, отыскал маленькую Кеммлерову книженцию. Я огляделся по сторонам, но никого не обнаружил, и сунул книжку себе в карман.

— О’кей, — сказал я. – Теперь другое дело. Отслеживай обстановку у меня за спиной, пока я займусь Рамиресом.

— Радстараться, скабродь, — отозвался Боб не без самодовольства. – Эй, а знаешь что? Размер имеет значение.

Рамирес вышел из этой ночной переделки живым. Он сломал четыре ребра и вывихнул оба плеча, но остался жив. С помощью Баттерса мне удалось перевезти его, Люччо и Моргана к себе домой. В какой-то момент, оказывается, Баттерс снял свой барабан и перепоручил его Моргану, а сам попытался помочь Люччо. В результате ее рана оказалась не настолько фатальной, как ей казалось поначалу.

Впрочем, раны их были слишком серьезны для того, чтобы оставлять их у меня, и член Совета Старейшин Индеец Джо, он же Слушающий-Ветер, лично заявился ко мне в сопровождении дюжины чародеев, мало-мальски смысливших в медицине и целительстве, и они переместили Стражей в более безопасное место.

— Просто в голове не укладывается, — говорил Морган Слушающему-Ветер. – Все эти события, произошедшие практически одновременно… Это не может быть простым совпадением.

— Это и не совпадение, — услышал я собственный голос.

Морган повернулся ко мне. Сомнения в его взгляде не убавилось, но появилось и еще кое-что, чего прежде не было – как мне хотелось верить, толика уважения.

— Да вы сами подумайте, — продолжал я. – Все эти массированные атаки вампиров как раз тогда, когда Коулу и его дружкам совсем не нужно было вмешательство Белого Совета.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что Коул использовал вампиров как инструмент? – спросил Морган.

— Я думаю, они заключили сделку, — кивнул я. – Вампиры развернули свое первое генеральное наступление в идеальный момент для того, чтобы дать Коулу возможность провернуть Темносияние.

— Но они-то с этого что получили бы? – не понял Морган.

Я покосился на Слушающего-Ветер.

— Совет Старейшин, — ответил я.

— Это невозможно, — покачал головой Морган. – К этому времени они не могли не знать уже, что Совет Старейшин укрылся в Эдинбурге. Тамошняя оборона выстраивалась столетиями. Чтобы ее одолеть, нужно… — Морган осекся, нахмурившись.

— Нужно стать богом, — договорил я за него. – Чтобы прорваться через оборону и убить Совет Старейшин.

Морган долго, внимательно смотрел на меня, но не сказал ничего. А вскоре они уехали.

У меня оставалось всего полчаса до назначенного Маврой крайнего срока, но поскольку телефоны снова работали, я отправил ей сообщение на автоответчик и поехал на встречу.

Вот так я снова оказался у своей могилы. Я стоял над зияющей ямой, глядя на приближающуюся Мавру – на этот раз она появилась открыто и без всякой мелодрамы. Она остановилась напротив меня и не сказала ничего. Я вынул книгу из кармана и перебросил ей. Она поймала ее, наскоро перелистала, потом достала из кармана конверт и бросила его к моим ногам. Я подобрал его – в нем лежали негативы обличающих Мёрфи фотографий.

Мавра повернулась, чтобы уходить.

— Постой, — сказал я.

Она задержалась.

— Этого больше не произойдет, — негромко произнес я. – Если ты еще раз попытаешься шантажировать меня другими смертными, я убью тебя.

Истлевшие губы Мавры скривились.

— Не сможешь, — произнесла она своим пыльным голосом. – У тебя нет такой силы.

— Нужно будет – добуду, — возразил я.

— Не добудешь, — не без издевки отозвалась она. – Это ведь будет неправильно.

Секунд десять, не меньше я смотрел на нее молча.

— У меня есть падший ангел, который прямо спит и видит, как бы дать мне больше сил, — произнес я очень тихо. — Королева Мэб уже дважды предлагала мне мантию Зимнего Рыцаря. И я прочитал книгу Кеммлера. Я знаю, как действует Темносияние. И я знаю, как обратить некромантию против Черной Коллегии.

Подернутые катарактой глаза Мавры вспыхнули злобой. Я продолжал говорить тихо, ни разу не повысив голоса.

— Поэтому еще раз позволь мне выразиться с предельной ясностью. Если с Мёрфи что-нибудь случится, и я даже заподозрю, что ты приложила к этому руку, я за твою жизнь и гроша гребаного не дам. Если ты коснешься ее, я объявлю тебе войну. Лично тебе. Всеми доступными мне способами, любым доступным мне оружием. И я убью тебя. Как можно более жестоко.

На мгновение воцарилась абсолютная тишина.

— Ты меня поняла? – прошептал я.

Она кивнула.

— Повтори, — прорычал я, и это вышло у меня так резко, таким ледяным тоном, что Мавра вздрогнула и отступила от меня на шаг.

— Я поняла, — прошипела она.

— Тогда вон из моего города, — сказал я.

И Мавра скрылась в тени.

Я постоял у могилы еще немного, ощущая боль во всем избитом теле и с горечью осознавая неизбежность смерти. Через минуту я ощутил рядом чье-то присутствие. Я поднял взгляд и увидел образ отца, каким он мне приснился. Он стоял рядом, с любопытством вглядываясь в мой могильный камень.

— «Он умер за правое дело», — прочитал отец.

— Может, мне стоит перебить это на «он умер одиноким», — отозвался я.

Мой отец чуть улыбнулся.

— Все думаешь об этом смертном проклятии, а?

— Угу. «Умри одиноким», — я покосился на свою зияющую могилу. – Может, это означает, что я уже никогда не смогу жить с кем-то. Заниматься любовью. Жениться. Завести детей. Никто не будет по-настоящему близок со мной. Такие дела.

— Возможно, — сказал отец. – А ты сам что думаешь?

— Я думаю, что он желал мне именно этого. Я думаю, что так устал, что галлюцинирую. И что хочу, чтобы кто-то держал меня за руку, когда придет мой черед. Я не хочу делать этого в одиночестве.

— Гарри, — произнес папа, и голос его сделался мягким как в детстве. – Можно, я скажу тебе кое-что?

— Конечно.

Он обошел могилу и положил руку мне на плечо.

— Сын. Все умирают в одиночестве. Так устроено. Это дверь. Она рассчитана на одного человека. Когда ты проходишь ее, ты делаешь это один, — его пальцы крепко сжали мое плечо. – Но это не означает, что прежде, чем пройти в эту дверь, ты будешь один. И уж поверь, по ту ее сторону ты не один.

Я нахмурился и посмотрел на образ отца, ища его глаза.

— Правда?

Он улыбнулся и начертал на груди «Х».

— Вот те крест.

Я отвернулся от него.

— Я наворотил дел. Я заключил сделку, которой мне не стоило заключать. Я заступил за черту.

— Я знаю, — отозвался он. – Это значит только то, что значит по-твоему.

Я посмотрел на него.

— Что?

— Гарри, жизнь ведь не проста. Есть, конечно, такие вещи, как белое и черное. Как правильное и неправильное. Но когда ты находишься в гуще событий, порой трудно отличить одно от другого. Ты ведь сделал то, что сделал, не ради своей выгоды. Ты сделал это для того, чтобы защитить других. Это не делает этого правильнее – но и тебя не делает чудовищем. Ты до сих пор обладаешь свободой выбора. Ты все еще можешь выбрать, что тебе делать, и кем ты хочешь стать, — он хлопнул меня по плечу, повернулся и медленно пошел от меня. – Пока ты веришь, что ты в ответе за свой выбор, так и будет. У тебя доброе сердце, сын. Слушайся его.

Он скрылся в ночи, и где-то в городе зазвонили колокола. Полночь.

Я смотрел на ожидающую меня могилу, и вдруг до меня дошло, что не о смерти, право же, мне нужно тревожиться больше всего.

Он умер за правое дело.

Черт, надеюсь, что так.

Томас уже ждал меня дома, когда я вернулся, и Мыш тоже прихромал вскоре после этого. Мёрфин мотоцикл в конце концов заглох, так что ко времени, когда Томас добрался до колледжа, клочки уже разлетелись по закоулочкам, и спектакль закончился. Я завалился спать и продрых больше суток. Когда я проснулся, я обнаружил, что мои раны заново перебинтованы, а у кровати стоит капельница. Баттерс заглядывал каждый день проверить меня, и он держал меня на антибиотиках, и прописал мне до омерзения здоровую диету, а Томас не давал мне нарушать ее. Я ворчал, много спал и через несколько дней снова начал чувствовать себя почти человеком.

Мёрфи явилась съесть меня заживо за погром, который она обнаружила на месте своего дома. Мы оставили его, типа, в некотором беспорядке. Впрочем, увидев меня в кровати и в бинтах с ног до головы, она застыла как вкопанная.

— Что случилось? – спросила она.

— Ох. Всякое, — отвечал я. – Тут у нас, в Чикаго выдалась пара занятных дней, — я пригляделся к ней и тоже выпучил глаза. Левая рука ее лежала в лубке, и мне показалось, я вижу выглядывающий из-под высокого ворота синяк. – Эй, — сказал я. – Что случилось?

Ее щеки порозовели.

— Ох. Всякое. На Гавайях тоже выдалась пара занятных дней.

— Меняю свой рассказ на твой, — предложил я.

Она порозовела сильнее.

— Я… э… я подумаю.

Мы переглянулись, расхохотались и оставили все как есть.

Чикаго отреагировал на события этого Хэллоуина ожидаемо. Все приписали самой сильной за последние пятьдесят лет грозе, уличным беспорядкам, небольшому землетрясению, крупной партии зараженного по недосмотру спорыньей хлеба и прочей сопутствующей Хэллоуину истерией. Во время затемнения, вызванного отключениями электроэнергии, какие-то достойные осуждения типы варварски погромили музей и – не иначе, в виде низкопробной шутки – перенесли скелет Сью на территорию колледжа. Также во время затемнения имело место несколько десятков взломов, грабежей, убийств и других преступлений, однако все безумные рассказы приписали опять-таки истерии и/или отравлению спорыньей. Жизнь продолжается.

Капитан Люччо выжила, но выздоровление потребовало длительного реабилитационного курса. В связи с этим, а также на время привыкания к новому, молодому телу ее временно освободили от командования Корпусом Стражей.

Ее место занял Морган.

Недели через две он заявился ко мне в гости и сообщил эти новости.

— Дрезден, — сказал он. – Я всегда возражал против зачисления тебя. Но капитан Люччо имела право игнорировать мои рекомендации. Она зачислила тебя в Стражи, и она сделала тебя региональным уполномоченным, и я ничего не могу с этим поделать, — он перевел дух. – Но я тебя не люблю. Я считаю, что ты опасный тип.

Он раздраженно скривил рот.

— Однако я больше не считаю, что ты совершал все это по злому умыслу. Я думаю, тебе недостает дисциплины и рассудительности. Ты неоднократно демонстрировал готовность стать на пути у зла, чтобы защитить других. И как мне ни больно признавать это, я не думаю, что ты имел в мыслях что-то плохое. Я думаю, все твои спорные действия происходят от твоей самонадеянности и безрассудства. В конце концов, нет особой разницы в том, зачем ты поступал так. Однако я не могу аргументированно обвинять тебя, не дав тебе шанса доказать, что я ошибаюсь.

Услышать такое от Моргана все равно, как если бы Император Константин обернулся в христианство. Он почти признал, что был неправ. Я полез в карман, достал монету в десять центов и уронил ее на пол.

— Это еще зачем? – не понял он.

— Хочу убедиться, что гравитация еще действует, — объяснил я.

Он нахмурился, потом пожал плечами.

— Я не доверяю тебе. Я не передаю под твое командование Стражей, тем более, что, по правде говоря, у нас их и нет в резерве. Но ты будешь привлекаться время от времени к участию в операциях, и я ожидаю, что ты будешь сотрудничать с другим региональным уполномоченным здесь, в Америке. Он работает в Лос-Анджелесе. Он сам попросился на это место, и. учитывая его заслуги в недавних событиях, он этого заслужил.

— Рамирес? – предположил я.

Морган кивнул. Потом полез в карман плаща и достал из него конверт, который вручил мне.

— Что это? – спросил я.

— Твоя первая зарплата, — ответил Морган. И вид у него при этом был не самый радостный. – Ежемесячная.

Я вскрыл конверт и зажмурился. Не златые горы, конечно, но уж наверняка приятное дополнение к моим заработкам на поприще расследований.

— Вот уж не думал, что услышу, как я это произношу, — произнес я, когда он повернулся, чтобы уходить. – Но спасибо, Морган.

Лицо его перекосилось от досады, но он все же выдавил из себя: «Всегда пожалуйста». Мне показалось, он выскочил от меня, пока его не вырвало.

Несколько недель спустя Баттерс заглянул ко мне с большущей коробкой, завернутой в рождественскую подарочную бумагу. Я запустил его в дом, и он занес ее в гостиную и вручил мне.

— Давайте-ка, откройте.

Я открыл. В коробке лежал футляр, а в нем старая фанерная гитара.

— Э… — пробормотал я. – Это еще для чего?

— Терапия, — хихикнул Баттерс. Он еще раньше заставил меня сжимать левой рукой мячик-массажер, и я, как он и предсказывал, начал понемногу шевелить пальцами. – Будете учиться играть.

— Э… моя рука еще не разработалась для этого.

— Нет пока, — согласился Баттерс. – Но мы начнем с малого, и вы сможете сами задавать темп. Пока просто упражнения. Гляньте-ка, там книга, на дне футляра.

Я расстегнул футляр и обнаружил в нем книгу под названием «Самоучитель игры на гитаре для полных идиотов». Баттерс продолжал разглагольствовать что-то насчет сухожилий, и пястных чего-то-там, и гибкости. Я раскрыл книгу, но время было уже позднее, а огня в камине не хватало, чтобы я разобрал текст. Я инстинктивно махнул левой рукой и буркнул: — Flicum bicus. Свечи на столе у дивана с легким хлопком загорелись.

Я застыл, выпучив глаза – сначала на свечи, потом на свою обожженную руку.

— Что? – не понял Баттерс.

— Ничего, — сказал я и открыл книгу. – Знаете, Баттерс, для патологоанатома вы чертовски хороший целитель.

— Вы так считаете?

Я посмотрел на теплые, ровные огоньки свечей и улыбнулся.

— Ага.

БАТЧЕР ДЖИМ  ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ВИНЫ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Кровь не оставляет следов на плаще Стража. Я не знал это до того дня, когда на моих глазах Морган, второй по старшинству в Корпусе Стражей, занес меч над коленопреклоненной фигурой юноши, уличенного в занятиях черной магией. Мальчишка — ему и шестнадцати-то, поди, не исполнилось — визжал и ругался по-корейски под своим черным капюшоном. По малолетству он явно уверовал в свое бессмертие. Он так и не понял, когда меч опустился на его шею.

Что, на мой взгляд, можно считать милостью. Ну, микроскопической, конечно.

Кровь тугой струей ударила из шеи, нарисовав в воздухе алую арку. Я стоял на расстоянии меньше десяти футов. Горячие капли обожгли мне щеку, а еще больше их усеяло злобными красными точками весь левый бок моего плаща. Голова покатилась на землю, и я увидел, как капюшон на ней шевелится, словно рот у мальчишки продолжал выкрикивать проклятия.

Тело повалилось набок. Мышцы одной ноги подергались некоторое время и затихли. Секунд через пять замерла и ткань капюшона.

Морган постоял еще немного над безжизненным телом, Держа в руках сияющий серебром меч карающего правосудия Белого Совета. Помимо нас с ним, на казни присутствовали человек десять других Стражей, а также два члена Совета Старейшин: Мерлин и мой бывший наставник Эбинизер Маккой. Когда и голова перестала подавать последние слабые признаки жизни, Морган повернулся к Мерлину и кивнул. Мерлин кивнул в ответ.

— Да обретет он покой.

— Покой, — эхом отозвались Стражи.

Все, кроме меня. Я повернулся к ним спиной, сделал два шага в сторону, и меня вырвало прямо на пол заброшенного склада.

С минуту я стоял, дрожа, пока не отошел немного, потом медленно выпрямился. Кто-то остановился рядом со мной; я поднял взгляд и увидел, что это Эбинизер.

Если не считать нескольких клочков редких седых волос, голова его совершенно облысела; на башке багровел относительно свежий, резко выделявшийся на розовой коже шрам. Закрывавшая чуть ли не половину лица седая борода придавала ему свирепое выражение. При том, что возраст его насчитывал уже несколько столетий, двигался он на редкость энергично, да и взгляд из-под очков в старомодной золотой оправе оставался бойким, настороженным. Одет он был в положенный для собраний Совета черный балахон с темно-лиловой накидкой члена Совета Старейшин.

— Гарри, — негромко произнес он. — Ты в порядке?

— После такого-то? — огрызнулся я достаточно громко, чтобы меня услышали все присутствующие. — Вряд ли кто-либо в этом чертовом здании в порядке.

Я ощутил внезапное напряжение в воздухе за спиной.

— Нет, не в порядке, — кивнул Эбинизер и покосился на остальных чародеев, упрямо вздернув бороду.

К нам подошел Мерлин — тоже в форменных балахоне и накидке. Выглядел он именно так, как положено выглядеть чародею: высокий, длинные седые волосы, длинная седая борода, пронзительный взгляд голубых глаз, печать ума и возраста на лице.

Ну, возраста уж точно.

— Страж Дрезден, — произнес он. У него и голос был профессионального оратора, а английскому выговору позавидовал бы выпускник Оксфорда. — Если у тебя имелись свидетельства, доказывавшие невиновность этого юноши, тебе стоило представить их суду до вынесения приговора.

— У меня ничего такого нету, и вам это прекрасно известно, — ответил я.

— Его вина доказана, — продолжал Мерлин. — Я сам заглядывал ему в душу. Я обследовал также больше двадцати смертных, чьи сознания он подверг изменениям. Трем из них, возможно, еще удастся вернуть рассудок. Еще четверых он заставил покончить с собой, и мы обнаружили девять мертвых тел, спрятанных им от местных властей. Все они состояли в кровном родстве. — Мерлин приблизился еще на шаг, и воздух в помещении показался мне вдруг обжигающе горячим. Глаза его сияли ледяным гневом, а голос буквально вибрировал от заключенной в нем энергии. — Силы, которыми он пользовался, уже разрушили его психику. Мы сделали то, что необходимо.

Я повернулся к нему лицом. Я не выпячивал подбородок, не пробовал пригвоздить его взглядом к полу. Я не принимал вызывающей или оскорбленной позы, не пытался казаться рассерженным или непочтительным. Несколько последних месяцев наглядно продемонстрировали мне, что Мерлин получил свою нынешнюю работу не по объявлению в газете. Он был, выражаясь кратко, сильнейшим чародеем планеты. И обладал и даром, и навыками, и опытом для того, чтобы использовать эту свою силу с максимальной эффективностью. Если бы у нас с ним дело дошло до обмена магическими оплеухами, того, что от меня осталось бы, не хватило бы даже на то, чтобы наполнить коробку с ленчем. Чего-чего, а драться с ним мне не хотелось.

Но и идти на попятный тоже.

— Он ведь был совсем еще ребенок, — сказал я. — Он нагородил ошибок. Мы все совершали ошибки.

Мерлин смерил меня взглядом, в котором раздражение мешалось с жалостью.

— Тебе ведь известно, что делает с человеком использование черной магии, — сказал он. Легкое, безупречно выверенное ударение на этих словах не оставило сомнений в невысказанном продолжении: «Известно, потому что ты ею занимался. Рано или поздно ты тоже оступишься, и настанет твой черед». — Один раз, потом еще. И еще.

— Я это слышу то и дело, Мерлин, — ответил я. — «Скажи "нет" черной магии». Но у этого мальчишки не было никого, кто рассказал бы ему правила, кто учил бы его. Если бы кто-нибудь вовремя узнал про его дар и сделал бы что-нибудь...

Он поднял руку, и в одном этом жесте было столько властности, что я замолчал.

— Ты не принял в расчет, Страж Дрезден, что юноша, допустивший глупую ошибку, умер задолго до того, как мы обнаружили причиненное им зло. То, что от него осталось, — всего лишь монстр, который до конца своих дней сеял бы вокруг себя лишь смерть и ужас.

— Я это знаю, — ответил я и на этот раз не смог сдержать ни злости, ни досады. — И я знаю, что это необходимо было сделать. Я знаю, что это единственное средство, которое могло бы остановить его. — Мне показалось, что меня вот-вот вырвет снова. Я закрыл глаза и оперся на свой массивный дубовый посох. Совладав с желудком, я повернулся к Мерлину. — Но это не отменяет факта: мы только что убили парня, который, возможно, даже не понимал, что с ним происходит.

— Вряд ли ты вправе обвинять кого-либо в убийстве. Страж Дрезден. — Мерлин сдвинул свои седые брови. — Не ты ли разрядил пистолет в затылок женщине, в которой лишь заподозрил Собирателя Трупов?

Я поперхнулся. Еще бы не я — в прошлом году. И если бы я ошибся в своей догадке, если бы меняющий тела чернокнижник, известный как Собиратель Трупов, и правда не перепрыгнул в тело Стража Люччо, вышло бы так, что я убил ни в чем не повинную женщину, члена Белого Совета.

Я не ошибся тогда — но я никогда прежде... не убивал? Да нет, в пылу боя убивал, и не раз. И людей, и нелюдей. Однако смерть Собирателя Трупов вышла другой. Я убил его — или ее? — обдуманно, хладнокровно. Ну, почти хладнокровно. Никого другого — только я с пистолетом в руке и безжизненный труп. Я отчетливо помнил, как принял решение, ощущение холодного металла в руке, тугой ход спускового крючка, грохот выстрела и то, как вяло повалилось наземь тело.

Я убил человека. Осознанно лишил жизни.

И кошмар этот до сих пор терзает меня по ночам.

Собственно, у меня и выбора-то особого не было. Промедли я хоть секунду, и Собиратель Трупов призвал бы на помощь свою смертоносную магию, а тогда лучшее, на что я смог бы надеяться, — это смертное проклятие, которое поразило быменя сразу же, как я убил бы чертова некроманта. И вообще последние день или два выдались тогда не самыми удачными, так что нервишки у меня были так себе, на взводе. Да и будь иначе, уверен, в открытом бою я бы с Собирателем Трупов не справился. Потому я и не дал ему шанса на открытый бой. Я выстрелил ему в голову — в упор. Собирателя необходимо было остановить, и другого варианта у меня не имелось.

Я казнил по подозрению.

Никакого следствия. Никакого заглядывания в душу. Никакого беспристрастного судейства. Блин, да я даже испугаться не успел! Бах! Шлеп! В итоге один живой чародей, один мертвый нехороший парень.

Я сделал это, чтобы защитить себя и других. Возможно, я принял не лучшее решение — но единственно возможное. Я не колебался даже доли мгновения. Просто нажал на спуск и занялся другим и проблемами — тем более в ту ночь у меня их хватало.

Как и положено поступать Стражу. Типа, поумерил своего святее-вас-всех пылу.

Бездонные синие глаза внимательно всмотрелись мне в лицо, Мерлин медленно кивнул.

— Ты ее казнил, — негромко произнес Мерлин. — Потому что это было необходимо.

— Это было совсем другое дело, — пробормотал я.

— Разумеется. Твой шаг требовал гораздо более глубокого осмысления. Ты действовал в темноте и в одиночку. Подозреваемый обладал значительно большей силой, чем ты. Промахнись ты — и это стоило бы тебе жизни. Ты поступил так, как того требовала обстановка.

— «Необходимо» еще не значит «правильно», — возразил я.

— Возможно, — кивнул он. — Однако Законы Магии направлены на то, чтобы чародеи не использовали свою силу во зло смертным. Они не оставляют места компромиссам. Ты теперь Страж, Дрезден. Тебя должен волновать в первую очередь твой долг перед смертными и перед Советом.

— Долг, который означает порой убийство детей? — На этот раз я не пытался скрыть злости; впрочем, пар из меня почти весь вышел.

— Долг, который означает поддержание Закона — всегда и везде, — рявкнул Мерлин, пробуравив меня искрящимся от ярости взглядом. — Это твой долг. А теперь — еще в большей степени, чем прежде.

Я первым отвел глаза, не дав ему заглянуть мне в душу. Эбинизер стоял в паре шагов от меня, молча следя за выражением моего лица.

— Для своих лет ты повидал много, даже слишком, — продолжал Мерлин, хотя голос его чуть смягчился. — Но ты не видел, как ужасно все может обернуться. Даже вполовину того не видел. Законы существуют не по прихоти. И буквы их необходимо держаться.

Я повернул голову и посмотрел на небольшую алую лужицу, которая успела скопиться на полу рядом с телом мальчишки. Имени его мне так и не сказали.

— Верно, — устало кивнул я и вытер кровь с лица чистой полой плаща. — Я вижу, чем написаны эти буквы.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Я повернулся и вышел из склада на улицу, в чикагскую интерпретацию лета в Майами. Июль на Среднем Западе часто выдается знойным, но в этом году жара стояла особенно мучительная, и часто шел дождь. Склад был в порту, а следовательно, выходил на озеро, вода в котором — как правило, ледяная — тоже была теплее обычного. В результате в воздухе еще сильнее воняло тиной, гнилыми водорослями и тухлой рыбой.

Проходя мимо двух дежуривших у входа Стражей в серых плащах, я обменялся с ними кивками. Оба были младше меня — явно из последнего набора в военно-полицейские силы Белого Совета. Миновав их, я ощутил едва заметное покалывание — завесу, заклятие, скрывавшее склад от посторонних взглядов. По меркам Стражей, не особо крутая завеса, но возможно, мне и такая не удалась бы, да и выбор Стражей сильно сузился после успешной наступательной операции, которую провела Красная Коллегия прошлой осенью. Нищие не выбирают.

Я скинул плащ и балахон, оставшись в шортах цвета хаки, красной футболке и кедах. Вряд ли от этого стало намного прохладнее, но, по крайней мере, я не ощущал себя больше таким жалким. Я поспешил к моей машине — изрядно побитому «фольксвагену-жуку»; я оставил его на стоянке, опустив все стекла, чтобы нутро его не превратилось на солнце в раскаленную духовку. Вследствие того, что мой механик последовательно заменял поврежденные панели частями выброшенных на свалку «жуков», машина представляет собой сложную мозаику различных цветов, однако, поскольку изначально кузов имел светло-голубую окраску, он до сих пор носит имя Голубой Жучок.

Позади послышались быстрые тяжелые шаги.

— Гарри! — окликнул меня Эбинизер.

Не оборачиваясь, я швырнул плащ с балахоном на задний диван Жучка. Пару лет назад внутренности моей машинки ободрали до голого металла, и мне пришлось на скорую руку ремонтировать все подручными средствами: деревянным хламом и изолентой. С тех пор один из моих друзей потрудился над интерьером. Теперь его трудно назвать стандартным, но плетеные сиденья все-таки удобнее и симпатичнее деревянных ящиков, на которых приходилось сидеть прежде. И у меня наконец снова появились пристойные ремни безопасности.

— Гарри, — повторил Эбинизер. — Черт подери, парень, да погоди же!

Я поиграл с мыслью сесть в машину и уехать к чертовой матери, но вместо этого остановился и подождал, пока старый чародей поравняется со мной, стаскивая на ходу свои плащ и балахон. Пол ними обнаружились поношенный джинсовый комбинезон и белая футболка, на ногах — тяжелые походные бутсы.

— Нужно с тобой кое о чем переговорить.

Секунду-другую я молчал, стараясь взять себя в руки. В смысле, и эмоции, и желудок — что-то не хотелось мне повторять недавнего представления в складе.

— О чем?

Он остановился, не доходя до меня пары шагов.

— Война идет неважнецки.

Разумеется, он имел в виду войну между Белым Советом и Красной Коллегией вампиров. Несколько лет она сводилась к замысловатым пируэтам на цыпочках и стычкам в глухих закоулках, однако прошлой осенью вампиры повысили ставки. Свое наступление они скоординировали по времени с активизацией деятельности предателя в рядах самого Совета и с нападением нескольких некромантов — чернокнижников, которые подняли из могил мертвых, вызвали всяких злобных духов... ну и тому подобное.

Вампиры нанесли Совету удар. Тяжелый. Прежде чем битва завершилась, они убили почти две сотни чародеев, в основном Стражей. Собственно, потому мне и вручили серый плащ — им отчаянно требовалась любая помощь.

Однако помимо чародеев, вампиры убили еще почти сорок пять тысяч человек — мужчин, женщин, детей, которым не посчастливилось оказаться поблизости.

Потому я и принял плащ. Такое невозможно оставлять безнаказанным.

— Я читал сводки, — буркнул я. — Там говорится, Венатори Умброрум и Братство Святого Жиля развернули активные действия.

— Не просто развернули. Если бы они не начали наступления, чтобы отвлечь силы вампиров. Красная Коллегия разделалась бы с Советом уже несколько недель назад.

Я зажмурился.

— Так серьезно?

Венатори Умброрум и Братство Святого Жиля были главными союзниками Совета в войне с Красной Коллегией. Первые представляли собой древнее, глубоко законспирированное сообщество, объединившее борцов с темными сверхъестественными силами везде, где только можно. Вроде масонов, только огнеметов больше. Но в наше время они превратились скорее в этакое академическое учреждение, и хотя некоторые из них обладают тем или иным военным опытом, подлинная их сила заключается в ловком использовании официальных структур правопорядка, а также в анализе информации, полученной из самых различных источников.

Совсем другое дело Братство Святого Жиля. Числом они уступали своим ученым собратьям из Венатори, зато и людьми большая их часть была уже не совсем. Насколько я понимаю, основную их численность составляют те, кого наполовину обратили в вампиров. Они заражены той темной силой, которая превращает Красную Коллегию в столь опасного противника, однако до тех пор, пока они не напились настоящей человечьей крови, они не перестают быть людьми. Зато они становятся сильнее, быстрее и выносливее обычных людей, и живут они на порядок дольше — если, конечно, не падут жертвой непрерывной жажды крови или не погибнут в бою с врагами из Красной Коллегии.

Несколько лет назад женщину, которая значила в моей жизни очень много, захватили вампиры из Красной Коллегии. Собственно, и война-то началась из-за того, что я отбил ее обратно, не особенно разбираясь в средствах. Отбить я ее отбил, но не спас. Черная магия вампиров коснулась ее, и теперь вся ее жизнь превратилась в бой — в бой с вампирами, которые сделали с ней такое, и с жаждой крови, которой они ее заразили. Теперь она состояла в Братстве, куда входили люди вроде нее, а так же, как я слышал, многие другие люди и не совсем люди — те, кому некуда больше податься. Святой Жиль, как известно, покровительствует прокаженным и изгоям. Его Братство пусть и уступает мощью нашему Совету или вампирским династиям, все же представляет собой серьезную силу, и союзник из них очень и очень полезный.

— Наши союзники не могут выступить против вампиров в открытом сражении, — кивнул Эбинизер. — Но они сеют смятение на коммуникациях Красной Коллегии, затрудняют ведение разведки, мешают кормиться на смертных. Они выявляют внедрившихся к людям агентов Красных. Смертных, находящихся под контролем Красной Коллегии, задерживают, сажают в тюрьму или убивают — в любом случае изолируют. Beнатори и Братство делают все, что в их силах, чтобы снабжать нас оперативной информацией — именно благодаря их помощи нам удалось провести несколько успешных операций против вампиров. Не то чтобы мы нанесли им серьезный урон, но заметно сковали в действиях. Возможно, достаточно, чтобы дать нам шанс оправиться.

— А как дела с подготовкой пополнения? — поинтересовался я.

— Люччо уверена, что со временем нам удастся компенсировать все наши потери, — ответил Эбинизер.

— Не вижу, чем бы я еще мог помочь, — сказал я. — Если вы только не хотите, чтобы кто-то занялся зачатием новых чародеев.

Он шагнул ближе и огляделся по сторонам. Лицо его оставалось невозмутимым, но он проверил, нет ли поблизости кого-либо, способного нас подслушать.

— Тебе известно не все. Мерлин решил, что об этом не стоит знать всем.

Я повернулся к нему и склонил голову набок.

— Помнишь прошлогоднее наступление вампиров? — продолжал Эбинизер. — Когда они призвали Иных и нападали на нас на землях фейри?

— Насколько я понял, они поступили необдуманно. Фейри им этого так не спустят.

— Мы тоже так считали, — кивнул старик. — И правда, Летние объявили войну Красной Коллегии и даже обменялись с ними ударами. Однако Зимние не отреагировали никак — да и у Летних, говоря прямо, тоже дальше укрепления границ не пошло.

— Королева Мэб не объявила войну?

— Нет.

Я нахмурился:

— Как-то не верится, чтобы она не использовала такого шанса. При ее-то кровожадной натуре...

— Нас это тоже удивляет, — признался Эбинизер. — Поэтому я и хочу просить тебя об одолжении.

Я молча смотрел на него.

— Узнай причину, — произнес он. — У тебя есть связи в обеих династиях. Узнай, что происходит. Почему сидхе не ввязались в войну.

— Что? — не поверил я своим ушам. — Совет Старейшим не знает этого? А что все ваши посольства, и связи в верхах, и официальные каналы? А гребаный большой красный телефон?

Эбинизер улыбнулся, хоть и не слишком весело.

— Война изрядно ограничивает возможности добывать информацию, — ответил он. — И мир духов не исключение. Просто там борьба сверхъестественных шпионов и всех прочих заинтересованных сторон ведется на ином уровне. А что до наших посольств у сидхе... — Он пожал плечами. — Ну, кому как тебе не знать.

— С ними вели себя вежливо, открыто, искренне, но оставили в полнейшем неведении насчет причин происходящего, — предположил я.

— Именно так.

— И Совет Старейшин просит меня выяснить это?

Он снова оглянулся.

— Не Совет Старейшин. Я прошу. И еще кое-кто.

— Кто?

— Люди, которым я доверяю, — сказал он и глянул в упор поверх очков.

Мгновение я внимательно смотрел на него, потом кивнул.

— Предатель, — прошептал я. Слишком уж круто провернули Красные всё прошлым летом, чтобы считать это просто удачей. Каким-то образом им удалось выведать жизненно важные секреты вроде дислокации сил Совета и их планов. Кто-то из наших скармливай им эту информацию, а результатом стала гибель многих чародеев — в том числе на землях сидхе, куда Красные вторглись, преследуя наши отступающие порядки. — Вы считаете, что предатель входит в Совет Старейшин.

— Я считаю, что мы не можем рисковать, исключая такую вероятность, — тихо произнес он. — Это не официальное поручение. Я не могу приказать тебе, Гарри. Я пойму, если ты откажешься. Но никого лучше для такой работы нет — и наших нынешних союзников хватит в таких условиях ненадолго. Их лучшим оружием всегда была скрытность, а нынешняя активность обходится им дорогой ценой — только ради того, чтобы помочь нам.

Я сцепил руки на животе.

— Конечно, мы должны им помочь. Вот только всякий раз, стоит мне покоситься в сторону фейри, и я вляпываюсь во все более серьезные неприятности с ними. Меньше всего мне сейчас нужно вот это. И если я пойду на...

Эбинизер переступил с ноги на ногу, хрустнув гравием. Я покосился в сторону выхода из склада и увидел Мерлина с Морганом. Они тихонько беседовали, не глядя по сторонам.

— Я как раз хотел поговорить с тобой, — громко произнес Эбинизер явно в расчете на посторонние уши. — Хотел удостовериться, что Морган и другие Стражи относятся к тебе с уважением.

Я подхватил намек.

— Когда они со мной вообще разговаривают, — ответил я. — Едва ли не единственный Страж, с которым я общаюсь, — это Рамирес. Неплохой парень, он мне нравится.

— Что ж, очко в его пользу.

— То, что заложенная в Совет бомба с часовым механизмом хорошо о нем отзывается? — Я замолчал, пропуская Мерлина с Морганом, ноте, не прекращая вполголоса переговариваться, остановились неподалеку от нас. Некоторое время я смотрел на гравий у моих башмаков, потом заговорил еще тише. — На месте этого паренька запросто мог оказаться я.

— Это было давно, — возразил Эбинизер. — Ты был совсем еще сопливым мальчишкой.

— Как и он.

Лицо Эбинизера застыло.

— Мне жаль, что тебе пришлось наблюдать все это.

— Уж не затем ли всё провели здесь? — поинтересовался я. — Почему казнь устроили именно в Чикаго?

Он устало вздохнул.

— Это ведь один из главных мировых перекрестков, Гарри. Через Чикаго проходит больше транзитных авиалиний, чем через любой другой аэропорт. Добавь сюда порт, железные дороги, грузовики. Уйма людей прибывает в город и покидает его — здесь Красной Коллегии труднее отслеживать наши перемещения. — Он едва заметно улыбнулся. — Ну и потом, Чикаго, похоже, вредно для здоровья любого прибывающего сюда вампира.

— В качестве легенды очень убедительно, — хмыкнул я. — А на самом деле?

Эбинизер вздохнул и сделал рукой примирительный жест.

— Не я назначал это здесь.

Мгновение я молча смотрел на него, потом кивнул.

— Мерлин.

Эбинизер кивнул в ответ и повел кустистой седой бровью.

— И что из этого?

Я пожевал губу, сдвинув брови в умственном усилии. Не то чтобы от этого лучше думалось, но попробовать все равно стоило.

— Он послал мне весточку. Так сказать, убил разом двух зайцев.

Эбинизер кивнул.

— Он с удовольствием сместил бы тебя с должности Стража, но, хотя оперативное руководство осуществляет Морган, общее командование корпусом остается за Люччо. Она на твоей стороне, и большинством голосов Совет Старейшин поддержал ее.

— Бьюсь об заклад, это ему понравилось, — заметил я.

Эбинизер коротко хохотнул.

— Я боялся, его удар хватит.

— Класс, — восхитился я. — Особенно если учесть, что я открещивался от этой работы, как только мог.

— Знаю, — кивнул он. — На твою долю достались самые буераки.

— Выходит, Мерлин решил, что, посмотрев на казнь, я напугаюсь до усеру и стану паинькой. — Я нахмурился, размышляя. — Насколько я понимаю, по поводу прошлогоднего нападения никакой ясности? Никаких безумных переводов на банковские счета, которые могли бы навести на предателя?

— Пока нет, — признался Эбинизер.

— Значит, пока предатель разгуливает на свободе, все, что достаточно сделать Мерлину, — дождаться, пока я облажаюсь с чем-нибудь. Тогда он сможет обозвать это изменой и растереть меня в труху.

Эбинизер кивнул, и я прочел в его взгляде предостережение — что ж, неплохой повод взяться за предложенную работу.

— Он искренне верит, что ты представляешь собой угрозу Совету. И если твое поведение это подтвердит, он сделает все, что считает необходимым, чтобы тебе помешать.

— В истории уже был один такой тип, — фыркнул я. — По имени Маккарти. Если Мерлину так не терпится найти предателя, он его найдет — вне зависимости от того, есть он на самом деле или нет.

Эбинизер нахмурился, и в голосе его зазвучал шотландский акцент, как бывало всегда, когда он злился. Он покосился на Мерлина.

— Ну, мне казалось, тебе стоит знать.

Я по-прежнему избегал смотреть ему в лицо. Терпеть не могу, когда меня вовлекают во что-то. Впрочем, у меня не возникало впечатления, будто Эбинизер пытается загнать меня в угол. Он просто просил об услуге. Я мог согласиться, а мог отказать, но и во втором случае с его стороны мне ничего не грозило. Не в его это духе.

Я поднял глаза и кивнул.

— Ладно.

Эбинизер медленно выдохнул и благодарно кивнул в ответ.

— Да, еще одно. — Он протянул мне конверт.

— Что это?

— Не знаю, — ответил он. — Привратник просил передать тебе.

Привратник. Самый немногословный из Старейшин, но Даже Мерлин выказывал ему особое уважение. Ростом он превосходил меня, а это кое-что да значит, и держался он, как правило, в стороне от закулисных дрязг Совета, а это значит еще больше. Он знал такое, чего ему вроде бы и не полагалось знать — в смысле, больше, чем многие другие чародеи. — и, насколько я могу судить, со мной он всегда был откровенным.

Я вскрыл конверт. Внутри лежал один-единственный листок бумаги. Ровным, округлым почерком на нем было написано:

Дрезден,

последние дни в Чикаго отмечено несколько случаев применения черной магии. В твои обязанности как уполномоченного по региону входит расследование и выявление виновных. С моей точки зрения, это необходимо сделать безотлагательно. Насколько мне известно, никто пока не в курсе этой ситуации.

Рашид.

Я устало потер глаза. Класс! Опять черная магия в Чикаго. И если только это не какой-нибудь съехавший с катушек тип в черной шляпе, то, скорее всего, еще один мальчишка вроде того, которого только что убили у меня на глазах. Собственно, других вариантов не так и много.

Лично я очень надеялся на первое — на психа... извините, политкорректнее сказать «психически неуравновешенную личность». С таким я худо-бедно справлюсь. Кое-какой опыт имеется.

А вот со вторым — не думаю.

Я убрал письмо в конверт и задумался. Похоже, это лучше оставить между нами с Привратником. Он не стал просить меня прилюдно, он даже Эбинизеру не сказал, что происходит, а значит, я свободен решать, как мне со всем этим справляться. Если бы Мерлин об этом знал и поручил бы мне официально, уж он расстарался бы, чтобы у меня не оставалось ни малейшего выбора в средствах, да и то мне пришлось бы работать под микроскопом.

Привратник доверил мне справиться с тем, что считал неправильным. Тот еще подарочек.

Блин!

Как-то надоедает иногда быть тем парнем, которому положено разрешать неразрешимые ситуации.

Я поднял взгляд и увидел, что Эбинизер, хмурясь, смотрит на меня. Количество морщин на его лице разом удвоилось.

— Что? — спросил я.

— У тебя прическа новая, Хосс? Или еще что-то?

— Э... ничего нового. А что?

— Вид у тебя какой-то такой... — Старый чародей помолчал, обдумывая. — Не такой.

Сердце у меня забилось чуть чаше. Насколько я знал, Эбинизер оставался в неведении о том сознании, что арендовало неиспользованные закоулки моего мозга, и мне очень хотелось, чтобы так продолжалось и дальше. При всей своей репутации этакого магического смутьяна он специализировался на работе с самыми изначальными, самыми разрушительными силами и способностей имел побольше, чем полагали многие в Совете. В общем, я мог ожидать, что он ощутит присутствие поселившегося во мне падшего ангела.

— Ну... да, — сказал я. — На мне плащ людей, которых я большую часть своей жизни избегал. Если не считать этого, и моего увечья, и еще того, что последний год я почти не спал, ничего такого особенного.

— Да уж, ничего, — кивнул Эбинизер. — Как рука?

Каким-то образом я удержался от резкого ответа — типа того, что как была, так и осталась сплошным шрамом, ни дать ни взять оплывшей восковой скульптурой. Пару лет назад я столкнулся с одной вреднозадой тварью, и она сообразила, что моя магическая оборона рассчитана на защиту от кинетической энергии — но не тепловой. Я поплатился за ее знание своей шкурой, когда пара ее безумных рабов начала поливать меня самодельным напалмом. Горючую смесь мой щит остановил, но жар пробил его и изжарил мне руку, которой я этот щит выстраивал.

Я поднял левую, обтянутую перчаткой руку и чуть пошевелил большим, указательным и средним пальцами. Остальные пока не двигались без помощи соседей.

— Осязания в них немного, но стакан пива удержать могу. Или руль. Мой врач заставляет меня играть на гитаре — считает, что так рука быстрее разработается.

— Неплохо придумано, — хмыкнул Эбинизер. — Упражнения полезны для тела, а музыка — для души.

— Ну, не в моем исполнении, — возразил я.

Эбинизер улыбнулся одними губами, потом полез в карман комбинезона, достал часы на цепочке и, нахмурившись, вгляделся в циферблат.

— Пора перекусить, — заявил он. — Ты голоден?

Ничто в его голосе не выдало скрытого подтекста, но я его уловил.

Эбинизер стал моим наставником как раз тогда, когда мне это было нужнее всего. Он обучил меня почти всему, что я полагал достойным изучения. Он держался со мной неизменно щедро, терпеливо, дружески.

И все это время он лгал мне, нарушая все те принципы, которым меня обучал. С одной стороны, он учил меня тому, что значит быть чародеем, тому, как произрастает магия из самых сокровенных убеждений. Тому, что творить с помощью магии зло — хуже, чем преступление, ибо это извращает самый смысл магии. С другой стороны, все это время он служил Черным Посохом Белого Совета — чародеем с лицензией на убийство, на нарушения Законов Магии, на надругательство над лучшим в тех силах, которые он использовал, — и все во имя политической необходимости. Что он и делал. Не раз и не два.

Когда-то я верил Эбинизеру как никому другому. Всю свою жизнь я выстроил на том основании, что заложил он своими уроками: как надо использовать магию, что такое хорошо и что такое плохо. А потом он, можно сказать, наплевал мне в душу. На поверку все его слова оказались ложью, и мне было чертовски больно узнать это. С тех пор прошло два года, и все равно при мысли об этом на меня накатывала тошнота.

Мой старый наставник протягивал мне оливковую ветвь, пытаясь сдвинуть в сторону все то, что стояло между нами. Я понимал, что мне во всех отношениях лучше пойти ему навстречу. Я понимал, что он при всех своих способностях остается человеком, так же подверженным слабостям, как и любой другой. Я знал, что мне стоило бы плюнуть на свою обиду, убрать разделяющие нас барьеры и жить дальше в ладу с ним. Черт, да поступи я так — и это стало бы самым разумным и естественным. Самым правильным, что я мог бы сделать.

Но я не мог.

Слишком больно мне было обо всем этом думать.

Я поднял на него взгляд.

— Что-то аппетит у меня неважный — угроза смерти не слишком способствует.

Он кивнул, принимая вежливый отказ; лицо его по-прежнему было невозмутимым, но мне показалось, что в глазах мелькнуло сожаление. Он молча поднял руку в знак прощания, повернулся и зашагал к старому, побитому фордовскому пикапу, выпушенному, должно быть, еще в годы Великой Депрессии. Я стоял, терзаясь сомнениями. Может, мне стоило сказать ему что-нибудь. Или плюнуть на все и пойти перекусить со стариком.

Впрочем, отказавшись от еды, я не слишком кривил душой. Есть я наверняка не смог бы. Я все еще ощущал на лице горячие капли крови, все еще видел неестественно застывшее тело в расползавшейся по полу багровой луже. Руки у меня снова начали дрожать, и мне пришлось зажмуриться, усилием воли отгоняя от себя эту картину. А потом я сел в машину и постарался уехать подальше.

Мой Голубой Жучок — далеко не спортивная тачка, но гравием из-под колес брызнул, что надо.

Движение на улицах было получше, чем в иные дни, но жара стояла адская, поэтому на первом же светофоре я снова опустил все окна и попытался мыслить ясно.

Следствие среди фейри. Класс. Стопроцентная гарантия того, что дело запутается и осложнится донельзя, прежде чем я хотя бы приближусь к ответам на вопросы. Если фейри чего-то и не терпят, так это давать прямые ответы на любой ваш вопрос. Вытянуть из них истину — все равно, что зуб рвать. Ваш зуб, не чей-нибудь. И не просто так, а, скажем, через нос. Ваш нос.

Но Эбинизер говорил правду. Возможно, я единственный из членов Совета имею знакомых и среди Летних, и среди Зимних сидхе. Так что если кому из Совета и вести следствие — так это мне. Вот счастье-то...

Ну и, наверное, для того, чтобы мне не сделалось слишком уж скучно, я должен выследить незнамо какую черную магию и остановить ее. Собственно, этим и положено заниматься Стражам, когда они не бьются на войне; я и сам занимался этим два или три раза и не могу сказать, чтобы это мне нравилось. Черная магия означает кого-то типа чернокнижника, а эти ребята всегда рады укокошить вмешавшегося в их дела чародея, да к тому же обладают возможностью это сделать.

Фейри.

Черная магия.

Блин, мало не покажется.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Все произошло в доли секунды. Только что пассажирское кресло моего Жучка было пустым, а в следующее мгновение в нем уже сидели. Я вскрикнул и едва не врезался в развозной фургон. Шины протестующе завизжали, машина сорвалась в занос. Отчаянным усилием я восстановил управление — будь на крыле у Жучка еще хоть один слой краски, и столкновения не избежать. Вцепившись в руль побелевшими от напряжения пальцами, я чуть перевел дух и повернулся испепелить своего пассажира взглядом.

В кресле справа от меня сидела Ласкиэль, она же Искусительница, она же Паучиха — в общем, что-то вроде ксерокса с падшего ангела. Вообще-то она могла принимать любую внешность по своему выбору, но чаше всего являлась в образе высокой спортивной блондинки в белоснежной античной тунике до колен. Она сидела, сложив руки на коленях, глядя перед собой в ветровое стекло: на губах ее играла легкая улыбка.

— Какого черта ты здесь делаешь? — прорычал я. — Угробить меня хотела?

— Не говори ерунды, — беззаботно отозвалась она. — Никто не пострадал.

— Уж не благодаря тебе, — огрызнулся я. — Пристегни ремень.

Она повернула голову в мою сторону и смерила меня равнодушным взглядом.

— Не забывай, смертный, у меня нет физической формы. Я существую единственно в твоем сознании. Я мысленный образ. Иллюзия. Голограмма, видимая только тебе. Мне нет смысла пристегиваться ремнем.

— Тут дело в принципе, — возразил я. — Моя машина. Мой мозг. Мои правила. Пристегни чертов ремень или сгинь.

Ласкиэль вздохнула.

— Очень хорошо.

Она повернулась, — ни дать ни взять обычный пассажир, — вытянула ремень безопасности и сунула пряжку в гнездо. Я понимал, что на самом деле ремень остался на месте, что я вижу всего лишь иллюзию — но очень убедительную иллюзию. Мне пришлось бы сильно постараться, чтобы увидеть настоящий ремень, свисающий со стойки.

Ласкиэль посмотрела на меня.

— Так сойдет?

— Спасибо и на этом, — буркнул я, лихорадочно размышляя.

Та Ласкиэль, которую я видел сейчас, представляла собой частицу настоящего падшего ангела. Все остальное было заключено в древнем серебряном динарии, римской монете, погребенной под двухфутовым слоем бетона у меня в подвале. Однако и одного прикосновения к этой монете хватило, чтобы в голове у меня возникло, так сказать, полномочное представительство демона — судя по всему, где-то в тех девяноста процентах мозга, которые человек не использует. Ну, в моем случае в девяноста пяти, пожалуй. Ласкиэль могла являться мне, могла видеть все, что я видел, могла копаться в моей памяти и, что самое досадное, могла создавать иллюзии, отличить которые от реальности мне удавалось лишь с большим трудом. Такую, например, какую я видел сейчас — ее, сидящую рядом со мной в машине. Исключительно привлекательную, чертовски взаправдашнюю на вид и от того до ужаса желанную. Вот сука.

— Мне казалось, у нас уговор, — буркнул я. — Я не желаю, чтобы ты являлась поговорить со мной, если только я сам тебя не позову.

— Я отношусь к этому уговору с уважением, — заверила она, — и явилась лишь для того, чтобы напомнить тебе: все мои услуги и возможности находятся в твоем распоряжении, стоит тебе только пожелать, и вся я — та, что обитает в настоящее время под полом твоей лаборатории, — точно так же готова оказать тебе любую помощь.

— Ты ведешь себя так, словно это я напросился к тебе. Если бы я знал, как стереть тебя из моей головы, не угробившись при этом, я бы сделал это в мгновение ока, — отозвался я.

— Та часть меня, что делит с тобой твой разум, не более чем тень настоящей меня, — сказала Ласкиэль. — Но не заблуждайся, смертный. Я есть. Я существую. И намерена существовать и впредь.

— Сказал же: если б мог, не угробившись при этом, — буркнул я. — И, кстати, если не хочешь, чтобы я запер тебя в какой-нибудь маленький темный чулан у меня в голове, убирайся вон с глаз моих.

Губы ее дернулись — возможно, от раздражения, но выражение лица не изменилось.

— Как тебе угодно, — проговорила она, склоняя голову. — Однако если правда то, что черная магия снова поднимает голову в Чикаго, тебе, возможно, потребуются все доступные ресурсы. И не забывай: чтобы выжила я, мне необходимо, чтобы выжил ты. У меня имеется веский повод помогать тебе.

— Маленький черный ящик, — отозвался я. — Без дырок в крышке. И пахнет там, как в университетской раздевалке.

Она снова скривила губы — на этот раз в чуть опасливой усмешке.

— Как тебе будет угодно, хозяин мой.

И исчезла, скрывшись обратно в неизведанные кладовые моего сознания, или куда она там еще могла деться. Я поежился, стараясь удостовериться, что мои мысли надежно защищены от постороннего вторжения. Разумеется, я никак не мог помешать Ласкиэли видеть и слышать все, что вижу и слышу я, но текущие мысли я от нее прикрывать все-таки научился. Правда, мне приходилось делать это достаточно часто, чтобы помешать ей узнать слишком много и слишком быстро.

В противном случае это лишь помогло бы ей достичь своей цели: убедить меня откопать погребенную под полом лаборатории, изолированную бетоном и заклятием монету. В монете, древнеримском динарии — одном из тридцати почти таких же, — обитали душа и сознание падшего ангела Ласкиэли.

Союз с ней дал бы мне неизмеримые силы. Мощь и знания падшего ангела могут превратить любого в смертоносное, практически бессмертное орудие — недорого, совсем недорого. Всего лишь за душу. Стоит вам подписать контракт с одним из Ангелов Ада, и в капитанском кресле вас будет уже двое. И чем больше вы станете позволять ему помогать вам, тем быстрее он подчинит себе вашу волю, так что рано или поздно вся власть перейдет к нему.

Я схватил монету за мгновение до того, как к ней потянулся малолетний сын моего друга, и за то краткое мгновение, что я держал ее в руке, часть личности Ласкиэли, ее сознания, успела поселиться у меня в мозгу. Прошлой осенью она помогла мне пережить несколько нелегких дней — содействие ее оказалось неоценимым. Что само по себе создавало проблему. Я не мог больше позволять себе полагаться на ее помощь, ибо рано или поздно привык бы к этому. А потом начал бы получать удовольствие. А потом настал бы день, когда идея откопать монету показалась бы мне не такой уж и плохой.

Из всего этого следовало, что я никак не мог расслабляться в ответ на все предложения падшего ангела. Цена могла быть скрыта от взгляда, но меньше она от этого не становилась. С другой стороны, Ласкиэль не сгущала краски, говоря об опасности, связанной с черной магией. Помощь мне очень даже бы не помешала.

Я подумал о тех, кто бился бок о бок со мной прежде. Я подумал о моем друге Майкле — это его сын чуть не подобрал монету.

Я не виделся с Майклом с того самого дня. Не звонил ему. Он звонил мне пару раз — приглашал пообедать в День Благодарения, спрашивал, все ли у меня в порядке. Я отказался от приглашений, да и разговоры постарался вести как можно короче. Майкл не знал, что я подобрал один из Темных Динариев, вступив во владение предметом, делавшим меня членом ордена. Я сражался с некоторыми динарианцами. Одного я убил.

Все они были монстрами из монстров, а Майкл — Рыцарь Креста. Одному из трех людей на всем белом свете, ему доверили ношение священного меча — самого что ни на есть священного, одного из трех, в клинки которых, как говорят, закован гвоздь из Креста с большой буквы «К». Майкл сражается со всем потусторонним злом. Он его побеждает. Он спасает попавших в беду детей и невинных, и он не задумываясь выступит против самого невообразимого чудища, настолько велика его вера в силу, дарованную Всевышним.

Он не питает любви к своим противникам, в том числе и динарианцам — жадным до власти психопатам, которым доставляет удовольствие причинять боль и страдания.

Я не стал говорить ему о монете. Ну, не хотелось мне, чтобы он знал, что я делю свой мозг с демоном. Чтобы он думал обо мне хуже. Майкл человек прямой. Большую часть моей сознательной жизни Белый Совет считал меня каким-то монстром, только и ожидающим подходящего момента, чтобы обернуться своей кошмарной мордой и начать сеять вокруг себя хаос и разрушение. Но Майкл с самой первой нашей встречи решительно принял мою сторону. Его поддержка чертовски много значила в моей жизни.

Поэтому мне не хотелось, чтобы он смотрел на меня так, как на динарианцев, с которыми мы бились. В общем, до тех пор, пока я не избавлюсь от этой дурацкой ментальной копии Ласкиэли у меня в башке, я не собираюсь обращаться за помощью к Майклу.

С этим делом мне предстояло разбираться в одиночку.

Почему-то я пребывал в полной уверенности, что хуже день для меня уже не обернется.

Стоило мне об этом подумать, как послышался жуткий то ли хруст, то ли лязг, и я врезался затылком в жесткий подголовник. Жучок прыгнул вперед — мне пришлось изо всех сил вцепиться в руль, чтобы не потерять управления.

Верно говорят: нет предела совершенству.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Я успел еще дико оглянуться и увидеть кого-то, сидевшего в похожем на линкор старом «крайслере» — темно-сером, с тонированными стеклами, — а потом эта тачка снова врезалась в Жучка, послав его в занос. На сей раз, я стукнулся лбом о стекло, и в нос буквально ударил запах паленой резины от скользящих юзом по асфальту шин. Машина налетела на бордюр, подпрыгнула и выпрямилась. Я лихорадочно орудовал рулем и жал на тормоз — тело реагировало на события, не дошедшие еще до моего оглушенного мозга.

Кажется, я все-таки сумел не допустить совсем уж полной катастрофы — не вылетел на встречную полосу, не врезался в стену под углом, близким к прямому, а притер Жучка правым боком к цоколю стоявшего параллельно дороге здания. Скрежеща железом по кирпичу, моя бедная машинка проехала еще с полсотни футов и остановилась.

В глазах плавали звезды, и я постарался выморгать их, чтобы разглядеть номерные знаки «крайслера», но того и след простыл. По правде говоря, голова кружилась так сильно, что та машина могла бы отплясывать вокруг меня замысловатый танец в лиловой кружевной пачке, а я бы этого и не заметил.

Посидеть так немного показалось мне неплохой идеей, и я посидел немного. Через некоторое время у меня возникла смутная мысль, что не мешало бы проверить, все ли в порядке. Я осмотрел себя. Крови не увидел — уже хорошо. Огляделся по сторонам. Никто не визжал. Трупов в зеркале заднего вида тоже не обнаружилось. Ничего не горело и не дымилось. Ну конечно, пассажирское сиденье было засыпано осколками стекла от правого окна, но заднее стекло и так уже давно отсутствовало — я ездил, заклеив его прозрачным пластиком.

Однако Жучок — закаленный боец с силами зла и альтернативными видами топлива — остался на ходу, хотя к старым, привычным уже всхрипам двигателя добавились новые. Я попробовал открыть дверцу. Она не открылась. Я опустил окно и медленно выбрался из машины. Будь у меня силы кувыркнуться через крышку багажника и вскочить обратно в салон, и я мог бы претендовать на небольшую роль в «Придурках из Хаззарда».

— У нас тут, в округе Хаззард, — буркнул я сам себе, — не любят нападения с помощью автомобиля.

Черт его знает, сколько минут прошло, пока на месте происшествия появился первый коп — знакомый мне патрульный по фамилии Грейсон. Грейсон из старых копов — здоровенный мужик с большим красным носом и уютным брюшком. Вид у него такой, будто он запросто отмутузит пьяных дебоширов... или перепьет их — выбирайте, что вам больше нравится. Он вылез из своей машины и начал задавать мне вопросы озабоченным тоном. Я отвечал как мог, но что-то между моими мозгом и языком, наверное, закоротило, потому что он как-то очень уж пристально на меня посмотрел, а потом, заглянув в салон Жучка, усадил меня на землю и принялся разруливать возникшую пробку. Я остался сидеть на бордюре — меня это вполне устраивало. Я сидел и смотрел на медленно идущий кругом тротуар, пока кто-то не тронул меня за плечо.

Кэррин Мёрфи, глава отдела специальных расследований чикагской полиции, больше всего напоминает младшую сестренку кого-нибудь из знакомых. Роста в ней чуть больше пяти футов, волосы светлые, глаза голубые, нос курносый с едва заметными веснушками. Вся она словно пружина — впрочем, гимнастическое сложение вовсе не мешает ей быть женственной. На этот раз она была одета в белую хлопковую футболку и синие джинсы; наряд дополняли бейсбольная кепка и зеркальные очки.

— Гарри? — спросила она. — Ты в порядке?

— Дядюшка Джесс ужасно огорчится, когда узнает, что один из подручных босса Хогга взгрел генерала Ли, — отозвался я, вяло махнув рукой в сторону машины.

Секунду-другую она внимательно смотрела на меня.

— Ты хоть знаешь, что у тебя ссадина на голове?

— Не-а, — сказал я и потыкал пальцем себе в череп. — А что, правда?

Мёрфи вздохнула и осторожно отвела мой палец от головы.

— Гарри, я серьезно. Если тебя так шарахнуло, что ты даже говорить со мной нормально не в состоянии, мне придется отправить тебя в больницу.

— Извини, Мёрф. День выдался тяжелый. Я более или менее в норме — дай мне только минуту прийти в себя.

Она выдохнула, словно выпуская пар, и присела на бордюр рядом со мной.

— Ты не против, если я вызову «скорую», чтобы тебя осмотрели? Так, на всякий случай?

— Они захотят забрать меня в больницу, — ответил я. — Слишком опасно. Я могу вывести из строя чей-нибудь аппарат жизнеобеспечения. И Красные держат больницы под наблюдением, пытаясь добить наших раненых. Я могу навлечь огонь на пациентов.

— Знаю, — негромко возразила она. — Я не позволю им забрать тебя.

— Ох. Ладно, тогда пусть, — сдался я.

Приехала «скорая», врач меня осмотрел. Он посветил мне в глаза фонариком, и я сделал вялую попытку оттолкнуть его. Ворча что-то себе под нос, он потыкал меня там и здесь, пощупал, погладил подумал и так далее. Потом покачал головой и встал.

— Возможно, легкое сотрясение. Для спокойствия ему стоило бы показаться врачу, полицейский.

Мёрфи кивнула, поблагодарила медика и выразительно посмотрела в сторону его машины. Неодобрительно хмыкнув, тот повернулся и исчез из моего поля зрения. Мёрфи снова присела рядом со мной.

— Ладно, клякса. Так что случилось?

— Кто-то в темно-сером «крайслере» пытался припарковаться на моем заднем сиденье. — Она раскрыла было рот, но я раздраженно махнул рукой. — И нет, номеров я не разглядел. Я как-то слишком занят был: старался избежать карьеры манекена для краш-тестов.

— Ну, начало карьеры тебе уже удалось, — возразила она. — Ты что, опять вляпался в историю?

— Нет еще, — признался я. — То есть блин-тарарам, Мёрф! Всего полчаса назад мне говорят, что в Чикаго готовится какая-то пакость, и вот меня уже пытаются превратить в рекламу о пользе ремней и подушек безопасности.

— Ты уверен, что это намеренно?

— Угу. Но кто бы это ни был, он не профессионал.

— Почему ты так решил?

— Будь он профессионалом, он бы запросто прикончил меня. Я и не догадывался о его присутствии, пока он не ударил меня в первый раз. Мог раскрутить меня юзом так, что я не выровнялся бы. Мог вышвырнуть на встречку. В общем, убить мог запросто и надежно. — Я потер шею. Славная такая, всеобъемлющая боль уже начала расползаться по мышцам. — Ну и место выбрал не самое лучшее.

— Нападение при благоприятной возможности, — заявила Мёрфи.

— Чего?

Она чуть улыбнулась.

— Это когда ты не ожидаешь возможности, а она вдруг подворачивается, и ты боишься ее упустить.

— А-а... Да, возможно, из разряда таких.

Мёрфи покачала головой.

— Слушай, может, тебе все-таки показаться нормальному врачу?

— Нет, — отрезал я. — Правда. Я в норме. Только мне нужно убраться отсюда, и чем быстрее, тем лучше.

Мёрфи глубоко вздохнула и кивнула.

— Тогда отвезу тебя домой.

— Спасибо.

К нам вразвалочку подошел Грейсон.

— Эвакуатор выехал, — сообщил он. — Так что у нас здесь?

— Бегство с места ДТП, — заявила Мёрфи.

Грейсон внимательно посмотрел на меня и нахмурился.

— Правда? А мне показалось, вас двинули дважды. И намеренно.

— Насколько могу судить я, это был честный и откровенный несчастный случай, — сказал я.

Грейсон кивнул.

— У вас там на заднем сиденье одежда какая-то. На вид вся в крови.

— Никак не выброшу с прошлого Хэллоуина, — объяснил я. — Маскарадные тряпки. Плащ, балахон и все такое, кровь фальшивая. Вид довольно жуткий.

— Да вы хуже моего младшенького. У него пропотевшие футболки на заднем сиденье с осени валяются.

— Ну, у него тачка, наверное, все-таки получше моей. — Я покосился на бедного Жучка и поморщился. Не то чтобы мой Жучок представлял собой историческуюценность или чего такое, но это моя тачка. Я на ней езжу. Она мне нравится. — То есть я даже не сомневаюсь, что его тачка лучше.

Грейсон невесело усмехнулся.

— Надо кой-какие бумаги заполнить. В состоянии помочь мне с этим?

— Легко, — заверил я.

— Спасибо, что позвонили, сержант, — поблагодарила Мёрфи.

— De nada1, — отозвался Грейсон, дотронувшись пальцем до козырька фуражки. — Бланки, Дрезден, я принесу, как только приедет эвакуатор.

— Клево, — кивнул я.

Грейсон ушел, и Мёрфи посмотрела на меня в упор.

— Что такое? — негромко спросил я.

— Ты ему соврал, — сказала она. — Про кровь на одежде.

Я вяло повел плечом.

— И проделал это ловко. Если бы я не знала тебя, как... — Она тряхнула головой. — Это меня даже удивляет. Все это. Лжец из тебя всегда был никудышный.

— Э... — замялся я. Черт ее знает, комплимент это или нет. — Спасибо?

Она скривила губы в усмешке.

— Так что было на самом деле?

— Не здесь, — возразил я. — Чуть попозже, ладно?

Секунду-другую Мёрфи вглядывалась в мое лицо, потом нахмурилась еще сильнее.

— Гарри, что случилось?

Безжизненное, обезглавленное тело безымянного паренька вытеснило из моей головы все остальные мысли. Меня захлестнул поток эмоций, и я даже говорить-то не мог, так перехватило горло. Поэтому я только мотнул головой и пожал плечами.

Мёрфи кивнула.

— У тебя все в порядке?

Странная какая-то мягкость послышалась в ее голосе. Всю свою сознательную жизнь Мёрфи занималась тем, что традиционно считается мужской работой в мужском окружении, так что обыкновенно ее окружала этакая пуленепробиваемая аура, сообщавшая ей серьезность — почти такую, какой она обладала в действительности. Этот образ не менялся почти никогда — по крайней мере, на людях, тем более в присутствии коллег-полицейских. Но теперь, когда она смотрела на меня, в ее голосе появилась какая-то неожиданная, ничего не боящаяся открытость, незащищенность.

В прошлом между нами не раз случались размолвки, но если у меня и есть, черт подери, настоящие друзья, то Мёрфи — из них. Я улыбнулся ей самой лучшей из своих кривых улыбок.

— У меня всегда все в порядке. Более или менее.

Она подняла руку и убрала у меня со лба прядь волос.

— Ты прямо девчонка большая, Дрезден. Стоит тебе получить небольшую плюху — и ты весь одна сплошная эмоция. — Взгляд ее скользнул к Жучку, и голубые глаза вдруг вспыхнули ледяным огнем. — Тебе известно, кто это с тобой сделал?

— Нет пока, — прорычал я. Подъехал эвакуатор. — Но можешь ставить на кон свою задницу, я это узнаю.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Когда мы добрались до моей берлоги, голова более или менее оправилась от шока, а значит, я гораздо лучше ощущал, как все у меня болит. Боль капитально укоренилась во всем моем теле, не ограничиваясь одной избитой башкой. Клонившееся к закату солнце било в глаза до занятного болезненно, так что я с наслаждением перевел дух, спустившись по лестнице ко входу в мою квартиру, отключил магические обереги, открыл замок и с усилием толкнул тяжелую дверь.

Она, разумеется, не отворилась. Прошлой осенью целая толпа зомби сокрушила мою стальную дверь и к чертовой матери погромила квартиру. Даже при том, что теперь я получал приличное жалованье Стража, денег на ремонт все равно не хватало, так что дверь пришлось чинить самому. Не могу сказать, чтобы результат отличался особым качеством исполнения, но я стараюсь находить во всем положительную сторону: теперь эту чертову штуковину трудно открыть, даже если я вдруг забуду ее запереть.

Зато в порыве строительного энтузиазма я постелил на кухне линолеум, ковровое покрытие в гостиной и спальне, а в ванной уложил плитку. В этой связи могу поделиться с вами одной мыслью: всё не так просто, как пишут в приложениях к глянцевым журналам.

Пришлось два или три раза двинуть в дверь плечом, и лишь тогда она со скрипом и лязгом подалась.

— Мне казалось, ты собирался попросить домовладельца починить ее, — заметила Мёрфи.

— Когда деньги будут.

— Тебе же сейчас регулярно платят.

Я вздохнул:

— Угу. Но оклад установлен в пятьдесят девятом году, и с тех пор Совет ни разу не делал поправки на инфляцию. Думаю, в ближайшие лет десять или двадцать они все-таки займутся этим.

— Ух ты! По части оперативности даже круче нашей мэрии.

— Учись мыслить позитивно, — хмыкнул я и, шагнув внутрь, наступил на некоторую неровность пола, внезапно образовавшуюся на ковре перед дверью.

Квартирка моя невелика. Она состоит из довольно просторной гостиной с компактной кухонной нишей прямо напротив входной двери. Дверь в крошечную спальню и ванную по правую руку от входа, рядом с ней камин. Голые каменные стены прикрыты книжными полками, коврами и киноплакатами. Моя гордость — настоящий, не репринтный постер «Звездных войн» — пережил нападение на квартиру, а вот библиотеке дешевых книг в бумажных обложках досталось изрядно. Видите ли, у этих чертовых зомби есть дурацкая привычка рвать страницы и обложки, как только разделаются с мебелью.

Два старых подержанных дивана я покупал на распродаже, поэтому и заменить их оказалось нетрудно. Кроме них, обстановку гостиной составляют пара удобных старых кресел у огня, журнальный столик и груда серого с черным меха. Электричества у меня нет, так что мое жилье представляет собой темную нору — зато эта темная нора еще и прохладная, и я не могу описать, что за наслаждение оказаться дома после испепеляющего солнца на улице.

Небольшая груда меха встряхнулась и, поднявшись на лапы, превратилась в большого коренастого серого пса — только шикарная, почти львиная грива была темнее. Пес направился прямиком к Мёрфи, сел и подал ей правую лапу. Мёрфи рассмеялась и пожала ее, как могла, с трудом обхватив эту лапищу.

— Привет, Мыш. — Она почесала его между ушами. — Когда ты его этому научил?

— Это не я, — буркнул я и, задержавшись, чтобы потрепать Мыша по холке, двинулся к леднику. — Где Томас? — спросил я у пса.

Мыш выразительно шмыгнул носом и покосился на закрытую дверь спальни. Я замер, прислушиваясь, и до меня донеслось негромкое журчание воды в трубе. Томас принимал душ. Я достал из ледника банку «колы» и посмотрел на Мёрфи. Она кивнула. Я достал банку и для нее, доковылял до дивана и медленно, осторожно сел. Даже так все мои болячки отозвались самым мучительным образом. Я открыл банку, сделал глоток и, прикрыв глаза, откинулся на спинку дивана. Мыш положил тяжелую башку мне на колено. Потом осторожно толкнул лапой мою ногу.

— Я в порядке, — заверил я его.

Он скептически фыркнул, и мне пришлось в доказательство потрепать его холку.

— Спасибо, что подбросила, Мёрф.

— Не за что, — отозвалась она, плюхая на пол большой пластиковый мешок, который принесла из машины. В мешке лежали мои плащ и забрызганный кровью балахон. Мёрфи подошла к кухонной раковине, заткнула слив пробкой и пустила воду. — Давай-ка поговорим.

Я кивнул и рассказал ей про мальчишку-корейца. Пока я говорил, она опустила в раковину балахон и принялась отстирывать.

— Мальчишка превратился в того, кого чародеи называют колдунами, — сказал я. — В того, кто предал Законы Магии. Изначально порочного.

Она помолчала немного, а когда заговорила, голос ее звучал тихо, но угрожающе.

— Они убили его здесь? В Чикаго?

— Да, — кивнул я, ощущая себя еще более усталым. — Последнее время это одно из самых безопасных мест для наших встреч.

— И ты это видел?

— Да.

— И не помешал им?

— Я бы не смог, — сказал я. — Они же все тяжеловесы, Мёрф. И еще... — я сделал глубокий вздох, — я не уверен, что они так уж неправы.

— Черта с два они правы! — взорвалась Мёрфи. — Мне глубоко начхать, что там ваш Совет делает в Англии, или Южной Америке, или еще где им нравится трясти своими чертовыми бородами. Но они приперлись сюда.

— К тебе и твоей работе это не имеет ни малейшего отношения, — буркнул я. — И к закону, если уж на то пошло, тоже. Это сугубо внутреннее дело. С парнем проделали бы то же самое вне зависимости от того, где бы это происходило.

Движения ее на мгновение сделались порывистыми, и Мёрфи плеснула водой из раковины на пол. Потом она с видимым усилием взяла себя в руки, отложила балахон в сторону и принялась возиться с плащом.

— Почему ты так считаешь? — спросила она.

— Паренек изрядно преуспел в черной магии, — объяснил я. — По части контроля над чужим рассудком. Лишая других воли.

Она смерила меня ледяным взглядом.

— Не уверена, что понимаю тебя.

— Четвертый Закон Магии, — устало пояснил я. — Не позволяется устанавливать контроль над сознанием другого человека. Однако... черт, это едва ли не первое, что пытаются сделать большинство неразумных юнцов — штучки в стиле джедаев. Иногда начинают с того, что заставляют учителя не заметить не сделанной домашней работы, или чтобы родители как бы по своей воле купили им машину... Магические способности проявляются годам к пятнадцати, а к семнадцати-восемнадцати сил у них уже хоть отбавляй.

— А это плохо?

— Очень часто, — кивнул я. — Вспомни, на что похожи люди в таком возрасте. И десяти секунд не проходит, чтобы они не думали о сексе. Рано или поздно — если кто-то не возьмется за их обучение — они залезут в голову школьной чирлидерши, чтобы добиться свидания. А потом к другим девицам... да и парням, если быть политкорректным. Кому-то другому не нравится терять подружку или что его дочь обрюхатили, и тогда наш парень пытается замазать свои ошибки новой порцией магии.

— Но почему это карается смертью? — не поняла Мёрфи.

— Ну... — Я нахмурился. — Залезать в чужое сознание трудно и опасно. И рано или поздно, меняя других, ты начинаешь меняться сам. Помнишь Микки Малона?

Мёрфи не вздрогнула, но руки ее на мгновение замерли. Микки Малон работал раньше у нее в отделе. Через несколько месяцев после того, как он вышел на пенсию, на него напал злобный, чертовски опасный дух, наложивший на него мучительное заклятие. В результате такого внедрения в психику пожилой, уравновешенный пенсионер превратился в визжащего, совершенно неуправляемого психа. Я сделал для бедолаги все, что мог, но зрелище было страшнее некуда.

— Помню, — тихо произнесла Мёрфи.

— Когда кто-то залезает в чужую голову, это причиняет там кучу повреждений — вроде того, что случилось с Микки Малоном. Но и того, кто это делает, такое действие тоже увечит. И чем сильнее ты искалечен, тем проще тебе калечить других. Не только потому, что тебе вдруг приходится поверить в то, что ты теперь царь и бог всея вселенной. Эти штучки здорово грузят психику, и чем непривычнее для себя приходится поступать человеку, тем больше они его калечат. По большей части все заканчивается вконец уже съехавшей крышей.

Мёрфи поёжилась.

— Как у тех клерков, над которыми поработала Мавра? И ренфилдов?

При этом воспоминании мою руку пронзила вспышка фантомной боли.

— Именно так, — кивнул я.

— А что можно натворить с помощью такой вот магии? — спросила она. Голос ее звучал уже не столь обвиняюще.

— Достаточно. Этот парень заставил с десяток людей покончить с собой. Еще с десяток превратил в убийц. И еще кучу народа, по большей части собственных родственников, сделал своими рабами.

— Господи, — произнесла Мёрфи еще тише. — Ужас какой.

Я кивнул.

— Такова черная магия. Стоит дать ей послабление — и она начинает менять тебя. Уродовать.

— Неужели Совет ничего больше не мог поделать?

— Не мог. Мальчишка зашел слишком далеко. Они ведь все перепробовали раньше. Иногда казалось, что колдун пошел на поправку, но в итоге все равно все кончалось плохо. И это приводило к новым жертвам. Поэтому, если только кто-то из членов Совета не берет колдуна на поруки под личную ответственность, их просто убивают.

С минуту она обдумывала услышанное.

— А ты мог бы? — спросила она. — Взять его на поруки?

Я неловко поерзал на диване.

— В чистой теории... черт его знает. Если бы я верил в то, что его можно еще спасти.

Она поджала губы и уставилась в раковину.

— Мёрф, — произнес я так мягко, как только мог. — Закон не в состоянии справляться с подобными вещами. Таких людей невозможно арестовать или держать в заключении, если только их способности не будут нейтрализованы какой-либо серьезной магией. Если ты попытаешься запереть злобного колдуна в обезьянник ОСР, дело кончится плохо. Хуже, чем тогда, с луп-гару.

— Не может быть, чтобы не нашлось какого-то другого выхода, — настаивала Мёрфи.

— Если собака заболела бешенством, ее уже не спасти, — возразил я. — Все, что можно сделать, — не дать ей перезаражать других. Тут нет способа лучше превентивных мер. Выявлять детей с признаками магических способностей и учить их разумному, доброму, вечному. Только вот беда: мировое население возросло за последний век настолько, что Белый Совет уже не в состоянии отследить всех. Тем более в условиях продолжающейся войны. Нас просто слишком мало.

Она вопросительно склонила голову набок.

— «Нас»? Что-то я не слышала раньше, чтобы ты отождествлял себя с Белым Советом.

Я не нашелся, что ответить, поэтому просто допил свою «колу». Мёрфи прополоскала балахон, отжала, отложила в сторону и взялась за плащ. Она опустила его в воду, нахмурилась и вытащила обратно.

— Глянь-ка, — сказала она. — Кровь исчезла, стоило ей коснуться воды. Сама собой.

— Словно мальчишку и не казнили. Круто, — негромко произнес я.

Мёрфи внимательно посмотрела на меня.

— Может, так это видится простым людям, когда они наблюдают копов за какой-нибудь малопривлекательной работой. Очень часто они просто не понимают, что происходит. Видят то, что им не нравится, и это их огорчает — а все потому, что не знают всего, сами с этой проблемой не сталкивались и не представляют, насколько страшнее может быть любая альтернатива.

— Возможно, — согласился я.

— Фигня выходит.

— Уж извини.

Она едва заметно улыбнулась и тут же снова посерьезнела, когда пересекла комнату и села рядом со мной.

— Ты правда считаешь, что у них не было другого выхода?

Видит Бог, я кивнул искренне.

— И потому Совет так прижимал тебя? Из-за того, что считал готовым переродиться в колдуна?

— Угу. Все так, только ты заблуждаешься, говоря об этом в прошедшем времени. — Я опустил голову, прикусив на пару секунд губу. — Мёрф, это как раз из тех случаев, в которые копы не должны вмешиваться. Я предупреждал тебя, что такие ситуации возможны. Мне случившееся нравится не более твоего. Но прошу тебя, не лезь в это дело. Это никому не поможет.

— Но я не могу игнорировать труп.

— Не будет трупа.

Она тряхнула головой и некоторое время смотрела на свою «колу».

— Ладно, — выдохнула она наконец. — Но если труп вдруг найдется или объявятся свидетели убийства, у меня просто выбора не останется.

— Понимаю. — Я огляделся по сторонам, словно в поисках другой темы разговора. — Ладно. Если верить до обидного скупой информации от Привратника, в Чикаго снова имеют место случаи черной магии.

— Что еще за привратник?

— Чародей. Довольно загадочный тип.

— Ты ему веришь?

— Угу, — кивнул я. — Значит, нам нужно следить за убийствами, необычными происшествиями и всем таким. Как обычно.

— Идет, — отозвалась она. — Буду обращать особое внимание на трупы, извращенцев и монстров.

Дверь спальни распахнулась, и в гостиную шагнул мой сводный брат Томас, свежий после душа, благоухающий одеколоном. Роста в нем примерно шесть футов, и сложен он как модель с обложки спортивного журнала — мускулист, но без избыточной рельефности культуриста. Одежду его составляли черные брюки и черные же ботинки; светло-голубая футболка была небрежно перекинута через плечо.

Мёрфи смотрела на него не без восхищения. На Томаса вообще чертовски приятно смотреть. К тому же он еще и вампир Белой Коллегии. Отличают их не столько клыки и кровь, сколько бледная кожа и сверхъестественная страстность в сексе; впрочем, то, что они питаются не кровью, а жизненной энергией, вовсе не означает, что они менее опасны.

Томас изо всех сил старается держать свой вампирский голод под контролем, чтобы не причинить большого вреда тем, на ком он кормится, — но я-то знаю, с каким чудовищным трудом это ему удается, и его напряжение заметно внимательному глазу. Оно проявляется в выражении лица, да и все движения выдают в нем натянутого как струна, голодного хищника.

— Монстры? — переспросил он, надевая футболку. — День добрый, Кэррин.

— Для тебя — лейтенант Мёрфи, красавчик, — отозвалась она, расплываясь в довольной улыбке.

Томас улыбнулся в ответ сквозь завесу упавших на лицо волос — черт, даже мокрые и спутанные они не теряют у него привлекательности.

— Премного благодарен за комплимент, — заявил он, пригнулся, чтобы почесать Мыша за ушами, и поднял лежавшую у дверей большую черную сумку. — У тебя что, снова неприятности в городе, Гарри?

— Можно сказать, жопа, — буркнул я. — Хотя сам не знаю пока точно.

Он склонил голову набок, внимательно посмотрел на меня и нахмурился.

— Что, черт подери, с тобой случилось?

— В аварию попал.

— Гм, — хмыкнул Томас, вскидывая ремень от сумки себе на плечо. — Слушай... потребуется помощь — дай знать. — Он покосился на часы. — Черт, бежать пора.

— Конечно, — кивнул я ему вслед.

Дверь за ним захлопнулась. Мёрфи выразительно изогнула бровь.

— Ничего не скажешь, резко. Вы с ним еще уживаетесь?

Я поморщился и кивнул.

— Он... ну, не знаю, Мёрф. Последнее время он какой-то отстраненный. И почти не бывает дома. Даже ночами. То есть он приходит поесть и поспать — но в основном, когда я на работе. А если мы и встречаемся, то почти всегда вот так, мимоходом. Куда-то он там спешит.

— Куда? — поинтересовалась Мёрфи.

Я пожал плечами.

— Ты за него беспокоишься, — заметила она.

— Угу. Это он сегодня еще не такой напряженный, как обычно. А все его вампирский голод. Я боюсь, ему может взбрести на ум, будто весь его самоконтроль никому не нужен.

— Думаешь, он калечит кого-то?

— Нет, — отозвался я чуть поспешнее, чем надо. Я заставил себя успокоиться и лишь потом заговорил: — Нет, вряд ли. Не знаю. Конечно, лучше бы ему поговорить со мной об этом, но начиная с прошлой осени, он не подпускает меня к себе близко.

— А самому спросить? — удивилась Мёрфи.

Я выпучил на нее глаза.

— Нет.

— Почему нет? — не поняла она.

— Ну... так не делается.

— Но почему?

— Потому... Потому что у мужчин так не принято.

— Нет, дай-ка мне разобраться, — сказала Мёрфи. — Ты хочешь, чтобы он поделился с тобой, но сам ему об этом не говоришь и вопросов не задаешь. Вы оба просто сидите молча, в напряжении, так?

— Ну... так, — согласился я.

Она посмотрела на меня в упор.

— Для того, чтобы это понять, тебе не хватает простаты, — сказал я.

Мёрфи покачала головой:

— Главное-то я понимаю. — Она встала с дивана. — Вы оба просто идиоты. Тебе нужно поговорить с ним.

— Возможно, — устало буркнул я.

— Ладно. Я пока держу ухо востро. Если нарою чего-нибудь необычного, дам знать.

— Спасибо.

— Что ты намерен делать?

— Дождусь захода солнца.

— И что потом?

Я стиснул руками виски, в которых пульсировала боль, и испытал внезапный приступ злости к тем, кто устроил наезд на меня, и к извращенцу, занимающемуся всякими гадостями в моем городе.

— А потом я надену свой чародейский колпак и займусь выяснением того, что же происходит.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Мёрфи не ушла, пока не удостоверилась, что я не брякнусь внезапно в обморок, и даже так взяла с меня обещание перезвонить через пару часов для спокойствия. Мыш проводил ее до двери, и Мёрфи с усилием, обеими руками захлопнула ее за собой. Потом с улицы донесся и тут же стих, удаляясь, шум ее машины.

Я потыкал свой усталый мозг воображаемой булавкой до тех пор, пока он не подсказал мне следующий ход. То есть мой мозг вспомнил, что я знаком с нынешним Летним Рыцарем сидхе и что парень многим мне обязан. Собственно, я спас ему жизнь, когда он был всего лишь перепуганным подкидышем, мечтавшим выжить в надвигавшейся войне Летней и Зимней Династий. Когда все улеглось, он оказался Летним Рыцарем — смертным воителем Летней Династии. Новое положение означало связи и влияние на добрую половину империи сидхе, и из всех жителей материального мира он, возможно, лучше других знал о том, что там происходит. В общем, мой усталый мозг решил, что очень даже приятно будет звякнуть Хвату и получить всю необходимую информацию о происходящем, так сказать, на блюдечке с голубой каемочкой. Видите ли, мой мозг бывает порой чрезмерно оптимистичен, однако я решил простить ему это в надежде на выигрыш в детективной лотерее.

Я снял трубку и набрал номер. Ответили только после одиннадцатого гудка.

— А-алё?

— Хват? — спросил я.

— М-м-м-мф, — отозвался не совсем внятный мужской голос. — Кто это?

— Гарри Дрезден.

— Гарри! — В голосе разом появились осмысленные и даже приятельские, хотя и немного сонные нотки. Как бы то ни было, а такой голос более подобал Летнему Рыцарю Королевы сидхе. — Эй, как вы там? Что-то случилось?

— В том и вопрос, — хмыкнул я. — Мне нужно поговорить с вами о делах у Летних.

Сонные нотки разом улетучились из его голоса. А вместе с ними и дружелюбие.

— А...

— Послушайте, — начал я. — Ничего серьезного. Мне только...

— Гарри, — произнес Хват резким, стальным голосом. Раньше он никогда не перебивал меня. По правде говоря, на мой профессиональный взгляд, еще год назад он вообще никого не перебивал. — Мы не можем обсуждать это. Не исключено, что телефон прослушивается.

— Ну же, Хват, — возмутился я. — Перехватить телефонный разговор с помощью заклятия невозможно. Все тут же перегорит к чертовой матери.

— Не все играют по старым правилам, Гарри, — возразил он. — А смастерить «жучок» не так уж и сложно.

Я нахмурился:

— Тоже верно. Значит, надо встретиться.

— Когда?

— Чем быстрее, тем лучше.

— На оговоренной нейтральной территории, — напомнил он.

Он имел в виду кабак Мак-Энелли. Заведение Мака давно уже служит местом сбора оккультной тусовки Чикаго. Когда началась война, кто-то ухитрился занести его в список нейтральных территорий, так что воюющие стороны по взаимному согласию обязались вести себя там в рамках приличий. Возможно, атмосфера у Мака и не самая интимная, но для бесед на подобные темы лучше места в городе не найти.

— Отлично, — сказал я. — Когда?

— Сегодня вечером я занят. Самое раннее — завтрашний ленч.

— В полдень, — уточнил я.

В трубке послышалось чье-то сонное бормотание, определенно женское.

— Тс-с, — шикнул Хват. — Договорились, Гарри. До встречи.

Я положил трубку и задумчиво посмотрел на телефон. Чтобы Хват спал в это время суток? Да еще не один? И чтобы он, не колеблясь, перебивал чародея на полуслове? Надо же...

Ну конечно, еще в нашу прошлую встречу он занимал не последнюю позицию при дворе фейри. И если та сила, которую я видел у Рыцарей сидхе прежде, досталась и ему, он вполне мог уже с ней освоиться. Никогда не знаешь заранее, как изменят человека сила и впасть, — это становится видно только по факту. Хвата они изменили.

Что-то внутри меня дернулось, напомнив, что в разговоре с ним я мог бы вести себя и осторожнее. Не давая себе времени на размышления, я снял трубку и предпринял то, что мой усталый мозг определил как разумный шаг номер два: проверил, не слыхал ли кто из моих знакомых чего подозрительного.

Я сделал несколько звонков. Билли-Оборотню, в описываемый момент наслаждавшемуся медовым месяцем. Мортимеру Линдквисту, эктоманту. Уолдо Баттерсу, патологоанатому и автору польки «Квазимодо». Дюжине других знакомых, обладавших зачаточными магическими способностями. Ну и еще редактору «Волхва Среднего Запада» — газеты, в которой некогда печатался и я. Никто из них не слыхал ничего такого, и я посоветовал всем держать ухо востро. Я даже позвонил Архиву, но попал на автоответчик, а ответного звонка не дождался.

Еще с минуту я сидел, тупо глядя на телефон и держа в руке гудящую трубку.

Я не позвонил ни Майклу, ни отцу Фортхиллу. Возможно, мне и стоило бы это сделать, исходя из того, что помощи много не бывает. Впрочем, если бы Небесная Канцелярия хотела, чтобы Майкл подключился к делу, он уже занимался бы этим, вне зависимости оттого, звонил ему кто или нет и сколько препятствий у него на пути. Я достаточно часто видел это в действии, чтобы поверить.

Хорошее, убедительное рассуждение... впрочем, вряд ли оно обмануло хоть кого-нибудь. Даже меня. Истина состояла в том, что мне ужасно не хотелось говорить ни с тем, ни с другим без самой-самой крайней необходимости.

Длинный гудок в трубке сменился раздражающим «бип-бип-бип» отключения.

Я неуверенно положил трубку на рычаг. Потом встал, сдвинул в сторону потертый ковер в центре комнаты и откинул люк в полу, ведущий в мою лабораторию.

Лаборатория расположена в нижнем подвале... как еще назвать подвал под подвалом? Собственно, это просто большой бетонный ящик, попасть в который можно по раздвижной деревянной стремянке. Вдоль стен выстроились белые металлические стеллажи — дешевые, из «Уолл-Марта». У меня они уставлены всевозможными емкостями от пластиковых коробочек и посуды для микроволновки до тяжелых деревянных ларцов. Есть даже один обитый свинцом, в котором я держу щепотку обедненного урана. Помимо этого, на полках в изобилии стоят книги, тетради, конверты и прочие разнообразные и на первый взгляд случайные предметы — на всех полках, кроме одной, деревянной. Она почти пуста: всего-то на ней две свечи по краям, четыре сентиментальных романа в бумажных обложках, каталог дамского белья «Секрет Виктории» и белый человеческий череп.

В центре помещения — длинный стол; пол захламлен почти весь за исключением небольшого идеально чистого участка, в который заделано кольцо из чистого серебра — мой круг для заклинаний. Ниже, под полуторафутовым слоем бетона, замурован еще один тяжелый металлический лаpeц, дополнительно укрепленный заговорами и оберегами. В ларце лежит потемневшая серебряная монета.

Моя левая кисть, сплошь обожженная, кроме маленького клочка кожи на ладони, вдруг отчаянно зачесалась.

Я потер ее о ногу и постарался не обращать внимания.

С тех пор, как я начал оборудовать свою лабораторию, мой рабочий стол всегда был завален всяким хламом. Но не сейчас.

Тут я должен принести извинения. Когда Мёрфи спросила меня про деньги, что платит мне Совет, я не особенно покривил душой при ответе. Оклад Стража установлен в пятидесятые годы — но даже наши боссы не настолько толстокожи, чтобы игнорировать такие явления, как инфляция, так что и выплаты Стражам повышаются — медленно, но верно... Бог мой, послушать меня, так я прямо истэблишмент какой-то.

Короче, Совет все-таки изыскивает возможности поддерживать заработную плату Стражей на мало-мальски пристойном уровне. Того, что я от них получаю, конечно, мало, чтобы разбогатеть, но и отмахиваться от этого грех. Только трачу я деньги не на обустройство жилья.

Я трачу их на то, чем занят сейчас мой стол.

— Боб, — позвал я, — просыпайся.

В глазницах черепа замерцали неяркие оранжевые огоньки.

— Чего так громко-то? — недовольно проворчал голос откуда-то изнутри черепа. — Ночь ведь на дворе, Гарри. Отдыхать пора.

— Всякая дрянь не знает покоя, Боб, — жизнерадостно сообщил я. — А из этого следует, что и нам придется пошевеливаться, если не хотим остаться в проигрыше.

Голос из черепа приобрел плаксивую окраску:

— Но мы уже шесть месяцев еженощно возимся с этой твоей дурацкой штуковиной. Если ты до сих пор не заметил, у тебя и рожа уже бычья сделалась... вот-вот рога вырастут. Будешь продолжать в том же духе — скоро из дому не сможешь выйти без того, чтобы в тебя не тыкали пальцами.

— Фигня фиговая, — отозвался я.

— И вовсе не фигня, и не фиговая, — не сдавался Боб. — Ты даже этимологии этих слов толком не знаешь.

— Еще как знаю! Они означают, что некоторым духам воздуха давно пора заткнуться и помогать своему чародею, пока тот не послал его снова на поиски плесенных демонов.

— Что за обращение, — вздохнул Боб. — Ладно, ладно. Чего теперь тебе от меня нужно?

Я махнул рукой в сторону стола.

— Это готово?

— Готово? — переспросил Боб. — Полностью готовым, Гарри, это не может быть никогда — по определению. Оригинал динамичен, он постоянно меняется. Значит, и модель тоже должна меняться. Если ты хочешь, чтобы она была максимально точна, тебе придется из кожи лезть, чтобы она не отстала от жизни.

— Сам знаю, — заверил я его. — Об том и речь. На какой мы стадии? Готова ли модель к пробному включению?

— Положи-ка меня в озеро, — попросил Боб.

Я послушно подошел к полке, взял череп и положил его на восточный край стола.

Череп лежал теперь рядом с миниатюрной моделью Чикаго. Я соорудил ее у себя на столе настолько подробно, насколько позволяли мне мои новые финансовые обстоятельства. Небоскребы возвышались над поверхностью стола на фут с лишком — все они были отлиты из олова, что тоже обошлось недешево, если учесть, что мне пришлось готовить для каждого отдельную форму. Между зданиями пролегли улицы из настоящего асфальта, вдоль которых выстроились фонарные столбы и почтовые ящики, — в общем, я воссоздал часть города в радиусе двух миль от Бёнем-Харбор. По мере удаления от центра качество исполнения немного понижалось, и все же я старался воспроизвести каждое здание, каждую улицу, каждую реку или ручей, каждый мост и каждое дерево так точно, как только мог.

Мне пришлось не один месяц шататься по городу, собирая частицы всех деталей моей модели. Кусочки коры с каждого дерева. Крошки асфальта с каждой улицы. Я ходил с молотком в кармане и украдкой отбивал кусочек-другой от каждого дома — и эти фрагменты оригинала встраивал в миниатюрные копии.

Если я сделал все как надо, модель должна была несказанно помочь мне в моей работе. С ее помощью я мог бы делать самые разные нужные вещи: отыскивать пропажи, подслушивать разговоры, имеющие место на смоделированной мною территории, — и все это, не выходя из относительно безопасной лаборатории. Модель позволяла бы мне заниматься магией в Чикаго на качественно новом по сравнению с моими нынешними возможностями уровне.

Конечно, если я сделал все не так, как надо...

— Классная модель, — заметил Боб. — Мне кажется, тебе стоит показать ее кому-нибудь.

— Нет. — Я покачал головой. — Крошечная модель города в подвальной лаборатории. Со стороны это может показаться параноидальным. Слишком все это в духе Лекса Лютора, что ли.

— Тьфу, — возразил Боб. — Никто из злых гениев, с которыми я работал, не осилил бы такого. — Он помолчал немного. — Хотя, пожалуй, кое-кто из моих знакомых психов мог бы и попытаться.

— Если ты думаешь мне польстить, тебе стоило бы поучиться еще немного.

— Разве я не стараюсь поднять твое самосознание, а, босс? — Череп медленно поворачивался из стороны в сторону, вглядываясь оранжевыми огоньками глаз в миниатюрный город — не столько в его физические очертания, сколько в замурованные в поверхность стола силовые линии, по которым текли наподобие крови в сосудах потоки магической энергии.

— На вид, — он издал звук, словно втянул воздух сквозь зубы, — на вид очень и очень неплохо, Гарри. У тебя просто талант на такие штуки. Твоя модель музея, говоря тауматургически, просто вписалась в окружение стадиона.

— И это реальный мир? — осторожно спросил я.

— Он должен быть таким, — снисходительно фыркнул Боб. — Твой Маленький Чикаго должен отвечать определенным требованиям, если ты хочешь испытать его в действии. — Череп повернулся ко мне. — Надеюсь, твоя спешка не связана с синяками у тебя на физиономии?

— Не уверен, — признался я. — Мне сегодня Привратник передал, что...

Боб неуютно поерзал на столе.

— ... что ему кажется, в городе снова занимаются черной магией, и что мне нужно с этим что-то делать.

— И ты хочешь отыскать это с помощью Маленькою Чикаго?

— Хотелось бы. Как думаешь, эта штука будет работать?

— Я думаю, братья Райт не случайно испытывали свою новую хреновину в песчаных дюнах Китти-Хоук, а не над Гранд-Каньоном, — сказал Боб. — С учетом того, что если при ошибке в расчетах их планер сложился бы на манер карточного домика, в Китти-Хоук у них имелся некоторый шанс выжить.

— Как знать, может, у них просто не было денег на транспортировку, — возразил я. — И потом, разве эта штука такая уж опасная?

Мгновение Боб потрясенно смотрел на меня.

— Гарри, — произнес он наконец. — Ты шесть месяцев кряду еженощно накачиваешь в эту штуку энергию — сейчас в ней энергии раз в триста больше, чем в твоем перстне при максимальной нагрузке.

Я даже зажмурился. Помнится, энергией из того кольца мне раз удалось перевернуть автомобиль. А уж когда ее в триста раз больше... нет, мне решительно не хотелось экспериментировать с эффектами такого рода в тесных стенах подземной лаборатории.

— Неужели столько?

— Именно столько, и ведь ты ни разу не испытывал ее. Если ты ошибёшься с расчетом частот, в худшем случае она рванет прямо у тебя под носом. Ну конечно, в лучшем случае она просто выйдет из строя, и тебе придется начинать все с нуля.

— С единицы, — поправил я. — Проект отсчитывается с единицы. Ноль — это если бы взорвали лабораторию.

— Не вижу разницы, — без особого оптимизма заметил Боб.

— Что поделать, приходится рисковать, — сказал я. — Такова уж жизнь профессионального чародея и его дерзкого ассистента. Очень возбуждает.

— Ах, оставь. Ассистентам платят.

Вместо ответа я сунул руку в лежавший под столом бумажный пакет и извлек оттуда пару дешевых дамских романов в бумажных обложках.

Боб возбужденно взвизгнул, череп его запрыгал на выкрашенной в голубой цвет части стола, обозначавшей озеро Мичиган.

— Это они, да? — восторженно взвыл он.

— Ага, — кивнул я. — В рейтинге соответствующей литературы проходят по категории «обжигающих».

— Уйма секса и разврата! — верещал Боб. — Давай же!

Я сунул книги обратно в пакет и выразительно перевел взгляде Боба на Маленький Чикаго.

Череп неохотно повернулся в ту же сторону.

— Ты хоть знаешь, какая именно черная магия? — спросил он.

— Ни малейшего представления. Только то, что черная.

— Туманно, туманно, — заметил Боб.

— До обидного туманно, — согласился я.

— О, Привратник придержал информацию не для того, чтобы обидеть тебя, — утешил меня Боб. — Он сделал это с целью избежать малейшей возможности парадокса.

— Избежать... — зажмурился я. — Чего избежать?

— Он узнал это с помощью ясновидения, не иначе, — сказал Боб.

— Ясновидения? — переспросил я. — Ты хочешь сказать, он отправился за этим в будущее?

— Ну, — замялся Боб. — Это нарушило бы один из Законов Магии, так что вряд ли. Но он мог отправить себе оттуда послание, а может, узнал от какого-нибудь ясновидящего духа. Впрочем, он и у себя мог развить такие способности. Некоторые чародеи это умеют.

— В каком смысле? — не понял я.

— В том, что ничего еще, возможно, не произошло. Но он мог предупредить тебя, чтобы ты был начеку в ожидании того, что произойдет в скором будущем.

— Но почему он просто не сказал мне?

Боб вздохнул.

— До тебя еще не дошло, нет?

— Нет, кажется.

— Ладно. Скажем, он обнаруживает, что кто-то угонит твою машину. Завтра угонит.

— Гы, — с горечью хмыкнул я. — Ладно, допустим.

— Верно. Ну, он не может просто позвонить тебе и сказать, чтобы ты убрал машину с обычного места.

— Почему не может?

— Потому что, если он своим знанием будущего заметно изменит то, что должно случиться, это с определенной вероятностью вызовет всевозможные нарушения пространства-времени. Что, в свою очередь, может породить новые, параллельные реальности, начинающиеся от точки исправления, цепочки изменений, которые даже он не в силах будет контролировать, а не исключено, что даже отдачу, которая настолько затронет его психику, что он сойдет с ума. — Боб снова покосился на меня. — Тебя это, возможно, и не слишком волнует, но другие чародеи относятся к таким делам в высшей степени серьезно.

— Спасибо, Боб, — сказал я. — И все-таки я не совсем понимаю, почему все это может случиться.

Боб снова вздохнул.

— О'кей. Объясняю в сто первый, предпоследний раз. Допустим, он узнал, что у тебя угнали машину. Он возвращается в наше время предупредить тебя, и в результате машина остается у тебя.

— Пока мне такой вариант даже нравится.

— Но если твою тачку так и не угнали, — продолжал Боб, — как он узнает об этом, чтобы вернуться и предупредить тебя?

Я нахмурился.

— Это парадокс, и он может иметь самые неприятные последствия. Теория утверждает, что он способен даже уничтожить нашу реальность, если произойдет в слабом ее месте. Впрочем, никто и никогда этого не проверял, так что этого и не случалось. Во всяком случае, если судить потому, что Вселенная до сих пор существует.

— Ладно, — кивнул я. — Но тогда какой смысл посылать мне это письмо, если оно все равно не может ничего изменить?

— Еще как может! — возразил Боб. — Если проделать это ловко, не напрямую, можно изменить многое. Ну, например, он говорит тебе, что твою тачку угонят. Поэтому ты отгоняешь ее от дома на стоянку, а в результате ее угоняет не обдолбанный ублюдок, который стреляет в тебя посреди улицы, чтобы забрать ее, а профессионал, который оставляет тебя в целости и сохранности. Выходит, Привратник изменил судьбу машины совсем немного, зато косвенно изменил твою, и серьезно.

Я нахмурился.

— Неплохая перспектива.

— Да — собственно, поэтому один из Законов запрещает всякую возню со временем, — продолжал Боб. — Прошлое менять можно, но это придется делать косвенными средствами, и если ты просчитаешься, то рискуешь устроить Парадогеддон.

— То есть ты хочешь сказать, что, послав мне это предупреждение, он косвенно решает совершенно другие задачи?

— Я хочу сказать, Привратник обычно чертовски более конкретен в такого рода делах, — ответил Боб. — Все члены Совета Старейшин относятся к черной магии очень и очень серьезно. Наверняка имеется причина того, что он подбросил тебе информацию вот так. Потрохами чую, он действует с позиций темпорального характера.

— У тебя нет потрохов, — угрюмо буркнул я.

— Твоя зависть к моему интеллекту не делает тебе чести, Гарри, — заметил Боб.

Я нахмурился.

— Поближе к делу.

— Слушаюсь, босс, — отозвался череп. — Суть в том, что отыскать черную магию, действуя напрямик, очень трудно. Если ты попытаешься засечь черную магию, пользуясь своей моделью Маленького Чикаго в качестве этакого магического радара, она запросто может поразить и тебя.

— Привратник советовал мне остерегаться черной магии, — сказал я. — Но возможно, он сказал мне это для того, чтобы я искал что-то еще. Что-то, связанное с черной магией.

— Что было бы гораздо проще найти с помощью твоей модели, — жизнерадостно договорил Боб.

— Верно, — кивнул я. — Еще бы я хоть догадывался, что мне искать. — Я нахмурился еще сильнее. — То есть вместо того, чтобы искать черную магию, нам надо искать вещи, сопутствующие черной магии.

— В точку, — заявил Боб. — Причем чем более нормальные вещи, тем лучше.

Я придвинул стул и сел. продолжая хмуриться.

— Выходит, не поискать ли нам покойников? Кровь. Страх. Вполне заурядные аксессуары черной магии.

— И боль, — добавил Боб. — Они испытывают боль.

— Не только они. Например, садо-мазохисты ее тоже испытывают, — возразил я. — В городе с восьмимиллионным населением таких не одна тысяча.

— О! Верный аспект, — оживился Боб.

— Можно подумать, ты об этом не знал, — хмыкнул я. — Однако для тусующихся с садо-мазо боль важна, но они ее не боятся. Так что давай-ка искать страх. Настоящий страх, не киношный. Ужас. И потом — вряд ли вот так просто на улице или еще где появится много человеческой крови — ну, больницы и подобные заведения не в счет. То же и с трупами. — Я побарабанил пальцами здоровой руки по столу рядом с тем местом, где лежал Боб. — Как по-твоему, Маленький Чикаго с этим справится?

Он размышлял довольно долго, а когда ответил, тон его сделался предельно осторожным.

— С чем-то одним... да, возможно. Но от тебя потребуется очень сложное, очень длинное, очень опасное заклятие, Гарри. Для своего возраста ты достаточно силен, и все же самоконтроля и точности тебе не хватает. Это потребует от тебя предельной концентрации. Ну и изрядной части тебя самого — если тебе это вообще удастся.

Я сделал глубокий вдох и медленно кивнул.

— Отлично. Значит, будем считать это полноценным ритуалом. Очищение, медитация, курильницы... все такое.

— И даже если ты все проделаешь правильно, — продолжал Боб, — может не получиться. А если окажется, что в Маленьком Чикаго имеется изъян, все может обернуться для тебя очень и очень плохо.

Я еще раз кивнул, глядя на миниатюрный город.

В моем городе восемь миллионов человек. И на них на всех найдутся двое или трое, способных противостоять черной магии, обладающих знаниями и способностями, необходимыми для того, чтобы остановить чернокнижника. Более того, очень похоже на то, что я один могу целенаправленно найти его и остановить прежде, чем он начнет сеять смерть. И потом, предположительно, предупредили об этом меня одного.

Возможно, мне стоило бы чуть сбавить обороты. Дождаться информации от моих друзей. Тогда у меня сложилось бы более точное представление о характере угрозы и о том, как с ней справляться. Я хочу сказать, стоило ли мне рисковать своей жизнью, пытаясь сложить такое заклятие, когда немного терпения дало бы почти такой же результат?

С другой стороны, я мог бы и не рисковать своей жизнью, но это могло стоить жизни кому-то другому. Черная магия — такая штука, которая оставляет за собой трупы, и порой тем, кого она убила, можно считать, еще повезло. Промедли я с использованием своей модели, и мне придется ждать, пока нехорошие парни сделают ход первыми.

Значит, другого пути нет.

Я слишком устал от трупов и жертв.

— Припомни все, что тебе известно о заклятиях такого рода, Боб, — негромко произнес я. — Пойду, найду чего-нибудь перекусить, а потом займемся ритуалом. С заходом солнца будем искать страх.

— Будет сделано, — отозвался Боб, и в первый раз с начала нашего разговора в голосе его не звучало ни нотки издевки.

Блин!

Я направился к лестнице, пока не передумал.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Ритуальную магию никак не назовешьмоим любимым занятием. И это не зависит от того, чего я пытаюсь добиться с ее помощью; в любом случае я ощущаю себя дурак дураком, когда мне приходится мыться, потом облачаться в белое, зажигать свечи и курильницы, петь какой-то бред и орудовать целым арсеналом свечей, жезлов, жидкостей и прочей необходимой фигни.

Впрочем, как бы я ни пыжился, все эти причиндалы и телодвижения сильно помогают в том, что касается крупнокалиберной магии: они позволяют не следить за уймой мелких деталей, которые в противном случае пришлось бы держать в голове. По большей части я не задумываюсь над визуализацией — я занимаюсь этими штуками так давно, что это у меня в крови. Все это хорошо для несложных работ, когда от меня требуется сохранять концентрацию на протяжении нескольких секунд, но для более долгого заклинания и точности требуется на порядок больше. На то, чтобы исполнить получасовой ритуал без посторонней помощи, у меня маловато умственной дисциплины, и хотя более опытные чародеи способны на такое, мало кто из них осмеливается это проделывать, когда того же самого можно добиться надежнее и безопаснее.

Я принялся собирать все необходимое для ритуала, начиная со стихий. Серебряный кубок, в который я налил вина, обозначал воду. Полый шар размером с мой кулак, в глубине которого переливались лиловые и зеленые сполохи, — землю. Огонь олицетворялся изготовленной фейри свечой из чистого пчелиного воска с фитилем из гривы единорога. Воздух — два ястребиных пера, точь-в-точь настоящие, только из чистого золота; такие можно купить в одной-единственной лавке в Норвегии, смертному владельцу которой их поставляют напрямую изготовившие их кобольды. Ну и в качестве пятой, духовной стихии сошел амулет моей матери, серебряная пентаграмма.

Следом за этим я занялся реквизитом, призванным обострять чувства. Благовония для обоняния, свежий виноград для вкуса. Осязанию служил трехдюймовый квадратик, одна поверхность которого была шелковой, а другая — из крупнозернистой шкурки. Довольно крупный опал в серебряной оправе переливался всеми цветами радуги, поддерживая ту часть заклинания, что связана со зрением. Ну и для звука я приготовил старый добрый камертон, чтобы щелкнуть по нему в нужный момент.

Разумом, телом и сердцем я занялся в последнюю очередь. Как обычно, в качестве символа разума я выложил складной армейский нож, свой старый, так сказать, ритуальный стилет. Несколько капель моей крови на чистом белом платке символизировали мое физическое тело. Для сердца я положил в чехол из серебристо-белого шелка несколько фотографий тех, кто мне дорог: моих родителей. Сьюзен, Мёрфи, Томаса, Мыша и Мистера — серого кота... точнее, тридцатифунтового самца пумы, в описываемый момент ушедшего в загул. Подумав, я добавил фотографии Майкла и его семьи.

Потом я приготовил ритуальный круг на полу. Я подмел его, сбрызнул водой, подмел еще раз, а потом вымыл дождевой водой из маленького серебряного ведерка. Затем разложил по местам принадлежности и принялся готовить себя самого.

Первым делом я зажег в ванной несколько палочек сандалового дерева и изготовленных фейри свечей и последовательно проделал положенный обряд омовения, думая при этом о предстоящей задаче. Холодная вода смывала все случайные магические энергии, что в делах ритуальных очень и очень важно: даже самая незначительная помеха может сорвать заклятие или направить его по неверному пути.

Я вылез из-под душа, вытерся и облачился в свой белый халат. Потом опустился на колени у ведущего вниз, в лабораторию, люка, закрыл глаза и принялся медитировать. Чтобы защитить ритуал от посторонних энергий, мои помыслы также должны были не уступать чистотой моему телу. Любая посторонняя мысль, тревоги, страхи или другие эмоции способны сорвать заклинание. Отрешившись от мыслей, я сосредоточился на дыхании и очень скоро чуть озяб — это замедлилось мое сердцебиение. Повседневные заботы, боль в избитом теле, тревога о будущем — все это не имело на данный момент никакого значения. Не сразу, но мне удалось настроиться на нужный лад, и когда я закончил подготовку, уже два часа как стемнело, а колени затекли от неподвижности.

Я отворил глаза, и мир вокруг меня сделался кристально ясным... правда, и осталось в нем всего ничего: я сам, моя магия и предстоящий ритуал. Подготовка вышла долгой и утомительной, а ведь я еще даже не приступал к собственно магии, но если заклятие и впрямь помогло бы мне быстрее прищучить нехороших парней, игра стоила свеч.

В доме воцарились тишина и сосредоточенность.

Я был готов.

И тут в каком-то футе от моего уха зазвонил чертов телефон.

Не уверен, что, подпрыгнув от неожиданности, я удержался от недостойных воспитанного человека междометий. Затекшие от коленопреклоненной позы ноги слушались хуже, чем стоило бы, и я оступился, едва не рухнув на диван.

— Блин! — взвыл я в бессильном отчаянии. — Блин, блин, блин!

Мыш вынырнул из блаженной дремы и, навострив уши. склонил голову набок.

— Чего уставился? — взорвался я.

Мыш распахнул пасть в добродушной ухмылке и стукнул хвостом об пол.

Я провел рукой по лицу. Телефон продолжал звонить. Я довольно давно не занимался серьезными, требующими глубокой сосредоточенности ритуалами, и уж чего-чего, а звонят мне реже редкого, и все равно мог бы и догадаться выдернуть телефон из розетки. Четыре часа подготовки псу под хвост.

Телефон продолжал голосить, и каждый звонок отдавался у меня в голове тупой болью. Чертов телефон! Чертова авария! Впрочем, я постарался мыслить позитивно: я вычитал где-то, что в моменты стресса и огорчений очень важно мыслить позитивно. Должно быть, тот, кто это написал, зарабатывал на жизнь, впаривая кому-то свой товар.

— В жопу позитивное мышление! — рявкнул я в трубку.

— Э... — произнес женский голос. — Что вы сказали?

— В жопу позитивное мышление! — повторил я, едва не срываясь на крик. — Чего вам нужно?

— А... Я, наверное, номером ошиблась. Я вообще-то хотела поговорить с Гарри Дрезденом.

Я нахмурился — голова уже включилась в происходящее, как бы мой характер ни пытайся сорвать злость, невзирая ни на что. Голос показался мне знакомым: приятного тембра, звонкий, взрослый... впрочем, угадывалась в нем какая-то нерешительность. И еще что-то странное. Выговор?

— Слушаю, — буркнул я. — Злой, как черт, но слушаю.

— О... Может, я не вовремя позвонила?

Я устало потер глаза.

— Кто это?

— Ох, — выдохнула она, словно вопрос застал ее врасплох. — Гарри, это Молли Карпентер.

— А... — пробормотал я и хлопнул ладонью по щеке, чтобы прийти в себя. Старшая дочь моего друга Майкла. «Веди себя пристойно, Гарри. Как положено спокойному, ответственному взрослому». — Извини, Молли, не узнал сразу.

— Простите, — сказала она.

Как-то странно прозвучало это «П»... уж не пьяна ли она?

— Не за что, — отозвался я и даже не слишком покривил душой. Если уж на то пошло, помеха могла обернуться и удачей. Если моя башка настолько не оправилась от аварии, что я забыл выключить телефон, не стоило и пытаться с мало-мальски серьезным заклятием. Я запросто мог остаться без головы. — Чего хотела, Молли?

— Э... — замялась она. — Я хотела... Я хотела, чтобы вы забрали меня. Типа под поручительство.

— Под поручительство? — тупо переспросил я. — В буквальном смысле?

— Ну... да.

— Ты что, в тюрьме?

— Да, — повторила она.

— О Господи, — выдохнул я. — Молли, я не уверен, что могу сделать это. Тебе всего шестнадцать.

— Семнадцать, — немного обиженно поправила она.

— Один фиг, — буркнул я. — Ты несовершеннолетняя. Тебе полагается звонить родителям.

— Нет! — выпалила она, и в голосе зазвучали панические нотки. — Гарри, пожалуйста! Я не могу им звонить.

— Но почему?

— Ну, мне разрешен только один звонок, и я уже позвонила вам.

— Если честно, Молли, порядок немного другой. — Я вздохнул. — То есть совсем другой. — Я нахмурился, пытаясь хоть немного расшевелить мозги. — Ты наврала им про возраст.

— Пришлось, а то мама с папой уже были бы здесь, — объяснила она. — Гарри, ну пожалуйста! Послушайте... дома и так сейчас неприятностей хватает. Я не могу объяснить по телефону, но если вы приедете, честное слово, я все вам расскажу.

Я снова вздохнул.

— Ну, не знаю. Молли...

— Прошу вас, — взмолилась она. — Один раз всего, и я заплачу потом и больше не буду ни о чем таком просить, честно!

По части мольбы Молли наверняка тянула на дипломированного специалиста. Ей удавалось мастерски изобразить беззащитность и надежду, отчаяние и детскую трогательность. Не сомневаюсь, чтобы обвести вокруг пальца родного отца, ей хватило бы и половины этого. Ну, другое дело, конечно, ее мать, Черити.

Я вздохнул.

— Ну почему я?

Я произнес это вовсе не для Молли, но она приняла вопрос на свой счет.

— Я не знала, кому еще позвонить, — ответила она. — Мне нужна ваша помощь.

— Я позвоню твоему отцу. Мы приедем вдвоем.

— Прошу вас, не надо. — прошептала она в трубку, и мне показалось, что отчаяние в ее голосе звучало на этот раз совершенно искренне. — Пожалуйста.

К чему оттягивать неизбежное? Когда вы, милые дамы, попадаете в беду, я всегда веду себя как последний идиот. Ну, может, и не так идиотски, как в былые годы, но все равно не так, как следовало бы, подчиняясь логике.

— Ладно, — вздохнул я. — Куда ехать?

Она продиктовала адрес участка, расположенного не так далеко от моего дома.

— Еду, — сказал я. — И давай договоримся: я выслушаю то, что ты мне расскажешь. И если мне это не понравится, я отправлюсь к твоим родителям.

— Но вы же не...

— Молли, — произнес я, постаравшись придать голосу максимум твердости. — Ты и так просишь от меня гораздо большего, чем мне хотелось бы. Я еду за тобой. Ты рассказываешь мне, в чем дело. После этого я принимаю решение, и ты делаешь так, как я скажу.

— Но…

— Это не торг, — отрезал я. — Ты хочешь, чтобы я тебе помог?

Последовала долгая пауза, потом она горестно шмыгнула носом.

— Ладно, — произнесла она, подумала секунду-другую и спохватилась: — Спасибо.

— Угу, — буркнул я, глядя на свечи с благовониями и думая о том, сколько времени я пустил псу под хвост. — Буду в течение часа.

Придется вызвать такси. Не самый героический способ спешить на выручку, но безлошадные не выбирают. Я поднялся с колен и принялся одеваться.

— Ох уж эти красотки, — сказал я Мышу.

Когда я в чистой одежде вышел из спальни, Мыш уже сидел у двери. Он поднял лапу и качнул ею висевший на дверной ручке поводок.

— Вот уж тебя красоткой не назовешь, — хмыкнул я, но все же щелкнул карабином, пристегнув поводок к ошейнику, а потом вызвал такси.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Таксист отвез меня в восемнадцатый участок, на Ларраби. Квартал, в котором располагался участок, знавал и лучшие времена, однако знавал и худшие, причем гораздо чаше. Некогда печально знаменитый Габрини-Грин находится в двух шагах, но программа городской реконструкции, деятельность нескольких церковных общин и тесное сотрудничество с местным полицейским начальством превратили часть самых мерзких чикагских улиц в нечто, весьма отдаленно напоминающее цивилизацию.

Разумеется, мерзости в городе осталось достаточно, но из мест, считавшихся раньше цитаделью разложения и безнадежности, ее хоть отчасти изгнали. То, что получилось в результате, нельзя назвать самой симпатичной частью города, однако признаки оздоровления здесь налицо.

Ну конечно, циничной деталью можно считать то, что от Габрини-Грин всего несколько минут ходьбы до Золотого Берега, одного из самых богатых городских районов, так что деньги вкладываются в его реконструкцию вовсе не случайно. Цинизм цинизмом, и все же нельзя не восхищаться живущими здесь людьми, трудом и борьбой которых район постепенно освобождается от страха, преступности и хаоса. В солнечные дни начинаешь даже думать, что не все еще потеряно и что при наличии воли, веры и взаимопомощи мы можем одолеть силы тьмы.

Надо сказать, последние года два эти мысли очень меня греют.

Полицейский участок размещался не в новом здании. но на его стенах не было граффити, а вокруг я не увидел ни мусора, ни — во всяком случае, пока — неприкаянных личностей в джинсах, красных футболках, избитых и небритых. Таксист всю дорогу косился на меня подозрительно, и я его не виню: не каждый день приходится возить типов, от которых пахнет сандалом и прочими благовониями. Пока я расплачивался, Мыш подставил свою башку, и таксист, высунув руку в окно, с улыбкой почесал его за ухом.

Мыш вообще легче находит общий язык с людьми, чем я.

Неловко убирая сдачу в кошелек обожженной левой рукой, я зашагал ко входу в участок. Мыш послушно затрусил рядом со мной. По коже вдруг забегали мурашки, и я покосился на отражение в стеклянных дверях участка.

За моей спиной, на противоположной стороне улицы — прямо под знаком, запрещающим парковку, — остановился автомобиль. Сидевшего в нем человека я не видел, только неясный силуэт, да и сама машина — незнакомый мне белый седан — никак уж не напоминала темно-серую тачку, наехавшую на моего Жучка несколько часов назад. Однако инстинкты подсказывали мне, что за мной следят. В конце концов, просто так, от нечего делать не останавливаются на запрещенном месте, тем более напротив полицейского участка.

Мыш негромко заворчал, что насторожило меня еще больше. Мыш вообще редко подает голос. Я уже привык к тому, что если уж он ворчит, значит, где-то неподалеку темные силы — черная магия, голодные вампиры или смертоносные некроманты. На почтальона, скажем, он вообще не обращает внимания.

Выходит, кто-то из моих потусторонних оппонентов висел у меня на хвосте. Знаменательный знак: как правило, я знаю, кого раздражаю и чем. Обычно к тому времени, когда расследование достигает стадии, на которой за мной начинают следить, в наличии уже имеется минимум один криминальный эпизод, а то и один-два трупа.

Мыш рыкнул еще раз.

— Вижу, вижу, — вполголоса проговорил я. — Спокойно. Идем как ни в чем не бывало.

Он снова замолчал, и мы, не оглядываясь, одолели несколько последних футов.

Дверь нам отворила Молли Карпентер.

В последний раз, когда я видел Молли, она была неуклюжим подростком — длинноногим, костлявым, порывистым, смешливым. Правда, с тех пор прошло несколько лет.

За это время Молли заметно повзрослела.

Она сильно походила на свою мать, Черити. Обе отличались высоким ростом — под шесть футов, — светлыми волосами, голубыми глазами, красотой и в то же время этакой капитальностью сложения. Черити напоминала розу из нержавеющей стали. Молли могла бы сойти за нее же в молодости.

Но, конечно, я сомневаюсь, чтобы Черити хоть раз в жизни оделась так, как Молли.

Молли стояла передо мной в длинной, черной, художественно порванной в нескольких местах юбке. Из-под юбки выглядывало сетчатое белье, выставлявшее ногу и бедро сильнее, чем одобрила бы любая мать. Впрочем, даже это прозрачное белье тоже было порвано — намеренно и достаточно красиво. На ногах красовались тяжелые армейские бутсы, завязанные ярко-голубыми и розовыми шнурками. Поверх белой в обтяжку футболки она надела короткую черную куртку-болеро с большим значком «СПЛЕТТЕРКОН!!!». Наряд довершали черные кожаные перчатки.

Но подождите, это еще не все.

Она сделала себе химию и выкрасила волосы — половину в розовый, как жвачка, цвет, половину — в небесно-голубой. Волосы были острижены так, что лицо завешивала этакая короткая, до подбородка вуаль. Еще она накрасилась: в избытке теней и румян, черная губная помада. Золотые колечки поблескивали в обеих ноздрях, в нижней губе и правой брови. Крошечный золотой шарик отсвечивал под нижней губой. Там, где тонкая ткань футболки скорее подчеркивала, чем скрывала соски, угадывались миниатюрные булавочные выпуклости.

Я решил, что мне не хочется знать, где она еще сделала себе пирсинг. Не хочется, и все тут, твердо сказал я себе. Пусть даже в самых... гм... интригующих местах.

Но подождите, и это еще не все.

Слева на шее виднелась татуировка в виде извивающейся змейки, хвост которой скрывался где-то под воротом футболки. Еще один узор — какие-то петли и спирали — украшал правую руку выше локтя.

Молли смотрела на меня, выгнув бровь в ожидании реакции. Поза и выражение лица должны были говорить, что ей наплевать, что я о ней думаю, но я буквально кожей ощущал исходившие от нее, как она ни старалась, неуверенность и волнение.

— Давно не виделись, — произнес я наконец.

— Привет, Гарри, — отозвалась она. Эти слова снова прозвучали немного странно, и я заметил, как блеснуло под ее языком золото.

Ну да, конечно.

— Как-то это странно, — заметил я. — Что-то ты не слишком похожа на арестованную.

— Ну... да, — пробормотала Молли. Она старалась говорить спокойно, но ее лицо и шея виновато покраснели. Она неуютно переступила с ноги на ногу, и во рту что-то звякнуло. Надо же — она стучит своим пирсингом о зубы, когда волнуется... — Э... Наверное, я должна извиниться. Э...

Она замялась. Я не торопил. Пауза затягивалась, но у меня не было ни малейшего желания помогать ей выбираться из этого положения.

Мыш сидел между нами и пристально смотрел на нее.

Молли улыбнулась и потянулась погладить его.

Мыш напрягся, и из груди его вырвался негромкий рокочущий звук. Молли снова потянулась к нему, и предостерегающий рык вдруг сделался громче.

Последний раз, когда Мыш вообще рычал на кого-то, имел место, когда один съехавший с катушек чернокнижник едва не измолотил меня в труху и призывал двадцатифутовую кобру, чтобы та убила мою собаку. Правда, Мыш сам ее убил. А потом — по моей команде — и чернокнижника. Теперь он рычал на Молли.

— Повежливее, — строго сказал я ему. — Это друг.

Мыш обиженно покосился на меня и снова замолчал.

Он терпеливо позволил Молли почесать себя за ушами, но напряженная поза его не изменилась.

— Когда это ты завел собаку? — поинтересовалась Молли.

Мыш выказывал беспокойство, но не так, как в случаях, когда рядом находились по-настоящему серьезные нехорошие парни. Занятно. Я старался говорить как можно нейтральнее.

— Пару лет назад. Его зовут Мыш.

— Что это за порода такая?

— Вест-хайленд собакопотам, — ответил я.

— Ну и громада.

Я промолчал, и девица покраснела еще сильнее.

— Простите меня, — выдавила она наконец. — Я вам соврала, чтобы вы приехали.

— Правда? Она скривилась.

— Извините. Мне... мне правда очень нужна ваша помощь. Я просто подумала, если я поговорю с вами об этом лично, вы, может... То есть...

Я вздохнул. Какой бы интригующей ни представлялась ее футболка, она оставалась совсем еще ребенком.

— Будем называть веши своими именами, Молли, — сказал я. — Ты решила, что, если тебе удастся выманить меня сюда, у тебя появится возможность пострелять глазками и заставить меня плясать под свою дудку, так?

Она отвела взгляд.

— Вовсе нет.

— Вовсе да.

— Нет, — начала она. — Я не хотела ничего дурного...

— Ты мной манипулировала. Ты злоупотребила моей дружбой. Это как, «ничего дурного»?

— Но мой друг попал в беду, — взмолилась она. — Я не могу помочь ему, а вы можете.

— Какой еще друг?

— Его зовут Нельсон.

— Он попал в тюрьму?

— Он не виноват, — заверила она меня.

Ну да. Все они не виноваты.

— Он твой ровесник? — спросил я.

— Почти.

Я заломил бровь.

— На два года старше, — призналась она.

— Тогда посоветуй взрослому гражданину Нельсону, пусть позвонит своему адвокату.

— Мы пробовали. Они не могут приехать до завтра.

— Тогда скажи ему, пусть потерпит и переночует в кутузке. Или позвонит родителям. — Я повернулся, чтобы уходить.

Молли схватила меня за запястье.

— Но он не может! — с отчаянием взмолилась она. — Ему некому звонить. Он сирота, Гарри.

Я застыл.

Чтоб меня!

Блин.

Я тоже сирота. Не могу сказать, чтобы это было приятно. Я многое мог бы рассказать, но взял себе за правило не слишком распространяться на этот счет. Коротко говоря, это был кошмар, который начался со смерти моего отца, а потом продолжился долгими годами совершенного, беспросветного одиночества. Ну конечно, существует система, которая занимается сиротами, но она далека от совершенства, и потом, это всего лишь система, а не живой человек, который о вас заботится. Это анкеты, и их копии, и люди, имена которых ты очень быстро забываешь. Тех, кому повезет, берут приемные родители, о них заботятся. По-настоящему заботятся. Но те, кого не выбрали, — они как брошенные в пруд щенята: вся жизнь превращается для них в бесконечную школу выживания, потому что никто больше на этом белом свете не будет заботиться о них.

Жуткое это ощущение. Я стараюсь не вспоминать и даже не думать об этом — но стоит кому-нибудь произнести при мне вслух слово «сирота», как тоскливая пустота и ноющая боль разом вылезают из темных закоулков моего сознания. Довольно долго я пребывал в дурацком убеждении, что в состоянии сам справиться со всем. Тщеславие, конечно. Никто не в состоянии справиться со всем в одиночку. Порой чья-то помощь все-таки необходима — даже если она сводится к толике чужого внимания и времени.

Ну или к вызволению тебя из тюрьмы.

— За что забрали твоего друга Нельсона?

— Угроза безопасности окружающих и нападение при отягчающих обстоятельствах. — Она набралась духу. — Это долго рассказывать. Но он хороший парень, Гарри. И вовсе не склонен к насилию.

Сказанное лишний раз убедило меня в том, что Молли совсем маленькая. Покопаться, так в каждом можно найти склонность к насилию. Да еще в каком количестве...

— А твой папа? Он всегда приходит на выручку людям.

Молли поколебалась секунду-другую, и щеки ее порозовели еще сильнее.

— Э... моим родителям Нельсон не очень нравится. Особенно папе.

— Ага. — кивнул я. — Вот, значит, какой друг этот Нельсон. — Все начинало складываться в цельную картину. — Так почему ему так важно выбраться оттуда сегодня?

Так, посмотрим.

Молли крепче стиснула мое запястье.

— Потому что ему, возможно, грозит опасность. Такая... страшная. Ему нужна ваша помощь.

Вот оно что.

Порой мне кажется, что быть психом гораздо комфортнее.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Бойфренда Нельсона арестовали пару часов назад. Залог за него назначили такой, что я порадовался появившейся у меня за последний год привычке не выходить из дома без некоторой суммы наличными — так, на всякий случай. Под хмурым взглядом дежурной по участку я отсчитал требуемое количество двадцаток. Она взяла у меня стопку и пересчитала их еще раз.

— Спасибо, — сказал я. — Приятно все-таки, когда тебе доверяют.

Она не улыбнулась и придвинула ко мне несколько бумажек.

— Подпишите, пожалуйста, здесь. И здесь.

Я вздохнул. Молли беспокойно переминалась с ноги на ногу, держа на поводке Мыша. Покончив с формальностями, мы уселись и принялись ждать. Молли ерзала на месте до тех пор, пока ее ненаглядного не вывели, чтобы тот подписал последнюю пару необходимых для освобождения бумажек.

Бойфренд Нельсон оказался совсем не таким, каким я ожидал его увидеть. Он был на дюйм или два выше Молли, с длинным узким лицом — я бы не стал трогать его пальцем за скулу из опасения уколоться. Еще его отличала худоба, но не хрупкая, болезненная, а упругая, как у ивового прута.

Двигался он легко — я решил, что он фехтует или занимается какими-нибудь другими боевыми единоборствами. Темные волосы лежали ровной копной. На носу — очки в прямоугольной серебряной оправе; наряд его составляли широкие шорты и черная футболка с таким же, как у Молли, значком «СПЛЕТТЕРКОН!!!». Вид он имел усталый, и ему не мешало бы побриться.

Стоило ему освободиться, как он бросился к Молли, и они обнялись, шепча что-то друг другу на ухо. Я не стал прислушиваться. Вряд ли стоило лезть в их интимные отношения. Ну и потом, одно их поведение говорило само за себя. Объятия продолжались на секунду или две дольше, чем этого хотелось бы Молли. Потом, когда Нельсон наклонил голову, чтобы поцеловать ее, она мило улыбнулась и подставила щеку. Только тогда до него дошло. Он чуть прикусил губу, отступил от нее на шаг, вытер ладони о штанины, словно не зная, что с ними еще делать.

— Только мелодрамы нам еще здесь не хватало, — пробормотал я Мышу вполголоса и вышел к телефону-автомату вызвать такси. Как образованный чародей я давно уже усвоил нехитрую истину из области человеческих взаимоотношений: без них гораздо спокойнее.

Я так часто себе это повторяю, что даже почти поверил. Молли и бойфренд Нельсон вышли через минуту. Протягивая мне руку. Нельсон старательно отводил глаза.

— Э... типа, спасибо большое.

Я сжал его руку с такой силой, что ему, должно быть, сделалось больно. В конце концов, разве я не раздраженный мужик?

— Как мог я не ответить на столь вежливый и недвусмысленный призыв о помощи? — Я забрал поводок Мыша у Молли, которая опустила взгляд и снова покраснела.

— Мне не хотелось бы показаться неблагодарным, — буркнул Нельсон, — но мне двигать надо.

— Нет, не надо, — сказал я.

Он уже занес ногу для первого шага, но замер и удивленно оглянулся.

— Простите?

— Я только что вытащил тебя из-за решетки. Теперь самое время рассказать мне, что с тобой случилось. Потом можешь идти на все четыре стороны.

Он сощурился и снова сменил позу, расставив ноги чуть шире. Определенно, он занимался боевыми единоборствами.

— Вы мне угрожаете?

— Я говорю тебе, как все будет, детка. Так что валяй рассказывай.

— А если не стану? — поинтересовался он.

Я пожал плечами.

— Попробуйте заставьте, — заявил он с вызовом.

— Легко, — хмыкнул я. — Мы стоим на виду у дежурного копа. Скорее всего он не заметит, кто ударит первым. Ты только что вышел под залог. Ты вернешься обратно по обвинению в нападении, совершенном через две минуты после освобождения. Во всем городе не найдется судьи, который согласился бы выпустить тебя под залог повторно.

Я увидел, как лихорадочно обдумывает он эту мысль. Это произвело на меня впечатление. Изрядный процент мужчин в его возрасте, разозлившись так, как он, вообще не утруждают себя размышлениями. Подумав, он тряхнул головой.

— Вы блефуете. Вас тоже арестуют.

— Блин-тарарам, детка, — улыбнулся я. — Ты что, с луны свалился? Меня допросят. Я скажу, что ты ударил первым. Как думаешь, кому они поверят? Меня выпустят, не пройдет и часа.

Пальцы Нельсона побелели, с такой силой он сжал кулаки. Он посмотрел на меня, потом на дверь у меня за спиной.

— Нельсон, — вмешалась Молли. — Он пытается тебе помочь.

— Оно и видно, — огрызнулся Нельсон.

— Просто восстанавливаю равновесие, — сказал я, покосившись на Молли, и вздохнул.

Нельсон пытался сохранить лицо. Не мог же он пойти на попятный на глазах у своей девушки.

Неуверенность, имя тебе — тинейджер.

Впрочем, помоги я Нельсону немного, пощади его гордость — от меня не убудет.

— Ну же, парень. Дай мне пять минут переговорить с тобой, и я отвезу тебя туда, куда тебе нужно. Можем перекусить по дороге.

В желудке у Нельсона явственно забурчало, и он сглотнул, покосившись на Молли. Сковывавшее его напряжение немного отпустило, и он со вздохом кивнул, пригладив рукой непослушные волосы.

— Извините. День... ну, не задался.

— У меня тоже такое было раз, — кивнул я. — Рассказывай. Как тебя угораздило угодить за решетку?

Он тряхнул головой.

— Я толком и не понял, что случилось. Я был в туалете…

Я поднял руку, жестом остановив его. Сдохни от зависти, Мерлин.

— Каком туалете? Где?

— На конвенте, — ответил он.

— На конвенте? — переспросил я.

— На «Сплеттерконе», — пояснила Молли, ткнув пальцем в значки — сначала в свой, потом Нельсона. — Это такой фестиваль фильмов-ужастиков.

— Фестиваль? Чего?

— Фестиваль всего такого, — ответил Нельсон. — Ну, продюсеров, режиссеров, художников по спецэффектам, актеров. И сценаристов тоже. У нас там проводятся творческие дискуссии. Конкурсы костюмов. Продажи. Фанаты тусуются — или встречаются со съемочными группами... в общем, в этом роде.

— Так-так. Значит, ты фанат?

— Я в штате, — обиделся он. — Я там типа за безопасность отвечаю.

— Ладно, — кивнул я. — Вернемся в туалет.

— Ага... ну, так. Я типа кофе напился, чипсов всяких, вот и засел, а дверь в кабинку закрыл, конечно.

— И что случилось?

— Я услышал, как кто-то вошел, — продолжал Нельсон. — Там у них дверь скрипучая. — Он нервно провел языком по губам. — И тут он как завизжит...

Я вопросительно поднял бровь.

— Кто?

— Кларк Пелл, — пояснил он. — Ну, хозяин старого кинотеатра рядом с гостиницей. Мы его арендовали на выходные, чтобы покрутить любимые киношки на большом экране. Славный старикан. Всегда нам помогает.

— И почему он визжал?

Нельсон неловко замялся.

— Он... Только поймите, я ведь толком и не видел ничего.

— Конечно, — кивнул я.

— Ну, по шуму это смахивало на драку. Там возились. И я слышал, как он подал голос, понимаете? Словно кто-то там его напугал. — Нельсон тряхнул головой. — Тогда он и начал визжать.

— А дальше?

— Ну, я типа бросился ему на помощь, но... — Щеки его порозовели. — Понимаете, все это застало меня в самый разгар... ну... В общем, я выскочил из кабинки через минуту примерно.

— И?

— И там был мистер Пелл. Без сознания, весь в крови. Ну, не то чтобы совсем плох, но отмутузили его, похоже, будь здоров. Нос сломали. Может, и челюсть тоже. В общем, его забрали в больницу.

Я нахмурился.

— Кто-нибудь мог войти или выйти?

— Нет, — заявил Нельсон, и на этот раз в голосе его не прозвучало ни тени сомнения. — Эта чертова дверь только что не визжит всякий раз, когда ее открывают.

— Но ведь кто-то мог войти вместе с Пеллом, — предположил я.

— Войти, может, и мог, — согласился он. — Но...

— Знаю, знаю, — кивнул я. — Все равно бы ему пришлось открывать дверь, чтобы выйти. — Я задумчиво потер подбородок. — А если кто-то придержал дверь?

— В фойе было полно народа. При открытой двери слышны голоса оттуда, — возразил Нельсон. — И прямо за дверью стоял коп. Собственно, он первый и прибежал.

Я хмыкнул.

— И за отсутствием других подозреваемых все повесили на тебя.

Нельсон хмуро кивнул.

Я подумал немного и снова повернулся к нему:

— Как ты думаешь, что случилось?

Он решительно покачал головой.

— Не знаю. Должно быть, кто-то ухитрился каким-то образом попасть туда и выбраться обратно. Может, через вентиляцию или еще как.

— Угу, — кивнул я. — Должно быть, так.

Нельсон покосился на часы и поперхнулся.

— Черт! Мне надо в аэропорт. Через тридцать минут я должен встречать Дарби и отвезти его в гостиницу.

— Дарби? — переспросил я.

— Дарби Крейна, — объяснила Молли. — Продюсера и режиссера ужастиков. Почетного гостя «Сплеттеркона».

— Я мог видеть что-нибудь из его опусов? — поинтересовался я.

— Возможно, — кивнула Молли. — Вы «Жатву» видели? Ну, где еще то самое Чучело.

— Э... — Я порылся в памяти. — Это там, где оно проламывается сквозь стену монастыря и пожирает монахинь? А библиотекарь поджигает библиотеку и сам сгорает вместе с ним?

— Оно самое.

— Ха, — сказал я. — Неплохо. Но я в жизни и пострашнее видал.

— Прошу прощения, — вмешался Нельсон, — но мне действительно надо рвать когти.

При этих его словах у тротуара остановилось такси. Я огляделся по сторонам — моя ненавязчивая тень никуда не делась.

Мыш испустил почти неслышный рык.

Тень не лезла на глаза, но и не делала особенных попыток спрятаться, из чего следовало, что это вряд ли убийца. Наемный киллер делает все, что в его силах, чтобы остаться невидимкой, — ну, по крайней мере пока клиента не отвезут в морг. Но, конечно, он мог бы действовать и с точностью до наоборот. Впрочем, если я ожидал бы каждой раз подобной подлянки, я бы довольно скоро окончательно съехал с катушек.

Скорее всего ему — кем бы он ни был — полагаюсь просто следить за мной. Раз так, лучше держать его в поле зрения, а не пытаться сбросить с хвоста. Спокойнее знать, где он находится, чем терзаться неизвестностью. Что ж, поиграем: пусть смотрит на здоровье, а я, может, пойму, что он там задумал. Я кивнул сам себе и шагнул к такси; Мыш не отставал от меня ни на шаг.

— О'кей, дети, — бросил я через плечо. — Марш в машину.

Мы с Мышом залезли на заднее сиденье. Молли, не оставив Нельсону ни малейшего выбора, села вперед, рядом с водителем. Нельсон занял место рядом со мной.

— Который? — спросил я у него.

— О'Хара.

Я ретранслировал это водителю, и мы поехали в аэропорт. Время от времени я поглядывал назад — тень держалась за нами на некотором отдалении, и фары ее следовали позади до самого О'Хара. Мы доставили Нельсона туда как раз вовремя, чтобы он успел встретить своего короля фильмов категории «Б», и он выпрыгнул из машины едва ли не на ходу. Молли отворила дверцу, чтобы выйти за ним следом.

— Постой, — сказал я. — Ты остаешься.

Она оглянулась на меня через плечо и нахмурилась.

— Что еще?

— Нельсон на свободе, он рассказал мне, что случилось, и успел встретить этого своего Дарби Крейна. Мне кажется, я полностью исполнил все, что обещал.

Ей очень шло хмуриться.

— Да. И что?

— То, что теперь твоя очередь. Закрой дверцу.

Она покачала головой.

— Гарри, разве вы не видите, ему грозит какая-то опасность? И ведь он не верит в... — Она покосилась на таксиста. — Ну, вы понимаете.

— Может, грозит. — сказан я. — А может, и нет. Я заеду сегодня к вам на этот ваш конвент и посмотрю, не было ли в нападении на мистера Пелла чего-то сверхъестественного. Сразу же после того, как мы поговорим с твоими родителями.

Молли побелела.

— Что?

— У нас уговор, — напомнил я. — И я считаю, Молли, что нам необходимо повидаться с ними.

— Но... — пробормотала она. — Но ведь не меня же пришлось из тюрьмы вытаскивать.

— Могла бы подумать об этом, прежде чем со мной договариваться.

— Не поеду я туда, — заявила она, скрестив руки на груди. — Не хочу и не поеду.

Мне даже не понадобилось прилагать особых усилий к тому, чтобы голос и лицо у меня сделались ледяными как айсберг.

— Мисс Карпентер, у вас имеются хоть малейшие сомнения в том, что я в состоянии отвезти вас туда — вне зависимости от того, хотите вы того или нет?

Перемена в моем голосе, похоже, изрядно ее потрясла. Секунду-другую она смотрела на меня, шевеля губами, не в силах издать ни звука.

— Я отвезу тебя к ним, — сказал я. — Потому что это самое разумное, что можно сделать. Самое правильное. Ты сама согласилась, и клянусь небом и землей, если ты попытаешься ускользнуть, я упакую тебя в поролон, перетяну скотчем и пошлю к родителям по почте.

Она глядела на меня, моргая, в полнейшем потрясении.

— Я тебе не папа и не мама, Молли. Я сейчас вообще не самый приятный собеседник. Ты уже злоупотребила моим хорошим к тебе отношением — оторвала от работы, от которой, возможно, зависят чьи-то жизни. Из-за твоих дурацких штучек я не смог помочь людям, которые действительно нуждались в моей помощи. Которые, возможно, пострадали или погибли. — Я придвинулся к ней, и она чуть отпрянула, избегая смотреть мне в глаза. — Так что кончай валять дурака и садись в машину.

И она села.

Я продиктовал водителю адрес и, зажмурившись, откинулся на спинку сиденья. Я не встречался с Майклом... сколько? Года два, если не больше. О чем я жалел. Ну конечно, не видеть Майкла означало не видеть и Черити, о чем я не жалел. И вот я ехал к ним на такси с их дочерью. Черити это наверняка понравится не больше, чем мне, скажем, чистить Мыша после прогулки в непогоду. Полагаю, с ее точки зрения одно мое присутствие в непосредственной близости от ее дочери приравнивалось к гнусным мыслимым и немыслимым домогательствам.

Знак на моей сожженной ладони горел и зудел. Я почесал его сквозь перчатку, но это не помогло. Снимать перчатку я боялся. Стоило Майклу увидеть знак или каким-либо другим образом ощутить присутствие у меня в голове Ласкиэли, и он вполне мог бы отреагировать в духе жены — это не принимая в расчет естественного отцовского стремления оградить свою... скажем так, созревшую дочь от посторонних посягательств.

В общем, я ожидал красочных фейерверков. Вот уж свезло так свезло.

Ну и — если допустить, конечно, что я останусь жив, — мне предстояло потом ехать на фестиваль ужастиков, на котором, вероятно имело место нападение потусторонних сил. таинственный наблюдатель следовал за мной по пятам, а тот тип в «крайслере», возможно, оттачивал мастерство вождения в ожидании нашей следующей встречи.

Развлекаться так развлекаться.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Я попросил водителя не выключать счетчик и зашагал к дверям дома Карпентеров. Пока мы пересекали лужайку-палисадник, Молли оставалась спокойной, отрешенной и не произнесла ни слова. Спокойно поднялась на крыльцо, спокойно подошла к двери — и только когда я позвонил, вдруг взмокла как мышь.

Что ж, приятно сознавать, что не одного меня предстоящий разговор с Майклом пугает до усеру. Впрочем, если я не буду затягивать беседы и не позволю Майклу слишком уж ко мне приближаться, возможно, он и не заметит сидящего во мне демона. Может, и пронесет.

Стоявшая рядом со мной Молли передернула плечами и порывистым движением взбила волосы. Потом оправила старательно изорванную юбку и скривилась при взгляде на свои башмаки.

— Как по-вашему, не слишком грязные?

Пару секунд я молча открывал и закрывал рот.

— У тебя, — произнеся наконец, — пара татуировок выставлена на всеобщее обозрение, и чтобы наколоть их, ты, возможно, использовала поддельное удостоверение личности. Твоего пирсинга достаточно, чтобы свести с ума любой уважающий себя металлодетектор, и понацепляла ты его себе на такие места, о существовании которых тебе по расчетам твоих родителей не положено даже догадываться еще пару лет. Одета ты как подруга Франкенштейна — если у него, конечно, была подруга легкого поведения, — и волосы у тебя таких цветов, какие я прежде видел только у сладкой ваты. — Я снова повернулся лицом к двери. — На фоне всего этого я бы на твоем месте не слишком переживал из-за нескольких пылинок на башмаках.

Краем глаза я видел, как беспокойно переминается с ноги на ногу в ожидании, пока откроется дверь, Молли.

— Молли! — взвизгнул детский голос. В дверном проеме мелькнуло что-то розовое, послышался счастливый писк, и Молли крепко обняла одну из своих младших сестер.

— Здорово, Хоббит! — Подхватив девицу под коленки. Молли подняла ее в воздух вверх тормашками. Та испустила восторженный визг, Молли перевернула ее в нормальное положение и поставила обратно на пол. — Как вы тут?

— Теперь у нас старший Дэниел. — ответила девица, — и он хуже тебя. Все время кричит. А чего это у тебя волосы синие?

— Эй, — вмешался я. — Там еще и розовые есть.

Только тут девица — златокудрый ангелочек лет шести-семи — заметила меня и спряталась за старшую сестру.

— Ну, Хоуп вы помните, — сказала Молли. — Хоуп, поздоровайся с мистером Дрезденом.

— Меня зовут Хоббит! — гордо заявила девица и спрятала лицо на плече у Молли.

Дом тем временем ожил, в нем послышались топот и детские голоса. Наверху зажегся свет, толпа Моллиных братьев и сестер скатилась по лестнице и бросилась к двери.

Первыми поспели две девочки, старшие сестры Хоуп. Обе с визгом бросились Молли на шею.

— Билл, — приветствовала меня младшая из двух. — Заглянул в гости наконец.

— Меня вообще-то Гарри зовут, — поправил я. — И я тебя помню. Аманда, так?

— Я-то Аманда, — осторожно согласилась она. — А Гарри у нас уже есть. Значит, ты будешь Билл.

— А это Алисия, — представила Молли другую, такую костлявую и долговязую, какой была сама, когда мы с ней познакомились. Правда, имелись и отличия: более темные волосы и очень серьезный взгляд из-под очков в черной оправе. — Она у нас следующая по старшинству. Ты ведь помнишь мистера Дрездена, правда, Пиявка?

— Пожалуйста, не называй меня Пиявкой, — отозвалась та терпеливым тоном человека, миллион раз повторявшего эту фразу и рассчитывающего повторить ее еще миллион раз. — Добрый вечер, сэр, — сказала она мне.

— Привет, Алисия, — кивнул я.

Похоже, то, что я назван ее настоящим именем, установило между нами некоторое взаимопонимание — во всяком случае, она отозвалась заговорщицкой улыбкой.

Следом подошли двое мальчиков. Старший, пожалуй, мог бы уже сдавать на водительские права. Второй пребывал в рискованной возрастной зоне между окончанием начальной школы и появлением прыщей. Обоих отличали темные Майкловы волосы и серьезное выражение лица. При виде Молли младший едва не бросился к ней, но взял себя в руки и только осторожно обнял ее. Старший сложил руки на груди и нахмурился.

— Мой брат Мэттью, — представила Молли младшего.

Я кивнул ему.

— Где ты пропадала? — спросил старший. Он так и стоял, хмуро глядя на нее.

— Рада видеть тебя, Дэниел, — ответила она. — Ты ведь знаком с мистером Дрезденом?

Он вежливо кивнул мне и снова повернулся к Молли.

— Я не шучу. Ты же просто слиняла. Ты хоть представляешь, как это изгадило здесь все?

Губы у Молли сжались в упрямую линию.

— Ты ведь не думаешь, что я ушла за просто так, от нечего делать, нет?

— Там, где ты живешь, вечный Хэллоуин? — не сдавался Дэниел. — Ты хоть на себя посмотри. Мать развопится…

Молли шагнула вперед и почти силком сунула Хоуп на руки Дэниелу.

— Можно подумать, она вообще делает что-нибудь еще. Разве этим двоим не положено быть в кровати?

Дэниел поморщился, принимая Хоуп.

— Именно это я пытался сделать, когда кое-кто помешал процессу. — Он взял Аманду за руку и, несмотря на вялые протесты, увел девиц в дом.

Где-то наверху скрипнули половицы. Алисия двинула Мэттью локтем в бок, и оба исчезли.

Ростом Майкл почти не уступает мне, зато сложения куда как более крепкого. Лицо у него из тех. при одном взгляде на которое каждому становится ясно, что обладатель его честен, добр, но при необходимости надерет задницу любому, кто придет к нему с нехорошими намерениями. Не знаю, как ему это удается. Ну, возможно, форма челюсти у него такая. Это в том, что касается силы духа и тела. Что же до доброты, так она истекает из глубины его души и прямо-таки лучится из его серых глаз.

Одет он был в штаны цвета хаки и светло-синюю футболку. На перекинутом через плечо ремешке висел длинный пластиковый тубус, в котором он. несомненно, перевозил свой меч. На другом плече висел небольшой рюкзак. Судя по влажным волосам, он только что вылез из душа. Майклспустился по лестнице деловым шагом человека, которому предстоит серьезная поездка, — и тут увидел нас с Молли, стоявших у дверей в прихожей.

Он застыл как вкопанный, и лицо его при виде Молли осветилось удивленной улыбкой. Рюкзак шмякнулся на пол, он шагнул к нам и стиснул Молли в медвежьих объятиях.

— Папа! — попыталась высвободиться она.

— Ш-ш-ш, — произнес он. — Дай потискать.

Взгляд Молли скользнул по висевшему у него на плече тубусу, и она тревожно нахмурила брови.

— Куда ты собрался?

— Ты застала меня в самый последний момент, — сказал он. — Я рад.

Она прижалась к отцовской груди и закрыла глаза.

— Я только в гости заглянула.

Еще секунду-другую он обнимал Молли, потом отпустил и огорченно посмотрел на нее.

— Все равно рад, — кивнул он и улыбнулся. Только после этого глаза его расширились, словно он лишь теперь заметил, на что она похожа. — Маргарет Кэтрин Аманда Карпентер, — чуть сдавленным голосом произнес Майкл. — Боже правый, что ты сделала с... — взгляд его скользнул по ней сверху вниз и обратно, — с...

— Собой, — подсказал я. — С собой.

— С собой, — со вздохом согласился Майкл и снова принялся изучать ее внешность. Молли попыталась сделать вид, что мнение отца на этот счет ей безразлично, но добилась только обратного эффекта. — Татуировки. Ладно там волосы, но... — Он тряхнул головой и протянул мне руку. — Скажите, Гарри, я правда устарел?

Мне очень не хотелось обмениваться с Майклом рукопожатием. Присутствие во мне Ласкиэли — пусть даже и не полной версии — вряд ли осталось бы им незамеченным. Во всяком случае, при физическом контакте. Пару лет мне удавалось под всевозможными предлогами избегать этого в надежде на то, что рано или поздно я все-таки совладаю с поселившимся во мне маленьким демоном.

Хотя, если уж быть честным, скорее я просто стыдился посвятить его в то, что произошло. Майкл, возможно, самый честный и достойный человек из всех, кого я имею честь знать. Он всегда был обо мне самого лучшего мнения. Раз или два, когда мне приходилось совсем уж хреново, это его мнение очень сильно помогало мне, и мне ужасно не хотелось бы лишиться его доверия и дружбы. Присутствие Ласкиэли, сотрудничество с падшим ангелом уничтожило бы это.

Только ведь дружба — не улица с односторонним движением. Я привел его дочь домой потому, что считал это правильным, — и потому, что, уверен, он в подобных обстоятельствах поступил бы точно так же. Я уважал его — в том числе и за это. Слишком уважал, чтобы лгать. Я и так долго оттягивал эту встречу.

Я пожал ему руку.

И выражение липа его не изменилось. Ни капельки.

Значит, он не ощутил присутствия Ласкиэли или ее отметины.

— Ну? — с улыбкой спросил он.

— Если вы считаете, что вид у нее дурацкий, вы и впрямь устарели, — ответил я как мог спокойнее. — Я, конечно, умеренно древний по меркам молодого поколения, но мне кажется, она лишь немного переборщила.

Молли закатила глаза и слегка покраснела.

— Я полагаю, во всем, что касается моды, доброму христианину полагается подставлять другую щеку, — кивнул Майкл.

— Пусть тот, кто не вываривал джинсов, первым бросит камень, — согласился я.

Майкл рассмеялся и на мгновение стиснул мое плечо.

— Рад вас видеть, Гарри.

— И я вас. — Я честно попытался улыбнуться и покосился на висевший у него на плече пластиковый тубус. — Деловая поездка?

— Да, — кивнул он.

— Куда?

Он улыбнулся:

— Узнаю, когда буду на месте.

Я покачал головой. Майклу доверено носить один из Мечей. Настоящих мечей, принадлежащих Рыцарям Креста. Собственно, людей, которым доверено такое грозное оружие для борьбы с силами зла, в мире сейчас всего двое — следовательно, в зону его ответственности входит изрядная часть нашей планеты. Не знаю уж точно, как именно его извещают, но очень часто ему приходится покидать дом и семью и спешить туда, где возникает нужда в его вмешательстве.

У меня сложные отношения с религией — но во Всевышнего я верю. Я собственными глазами видел действие тех сил, которые помогают Майклу. В конце концов, нельзя же списать на простое совпадение то, сколько раз поспевал он на помощь попавшим в беду. Я видел, как эти силы наносят сокрушительный удар по очень и очень опасным врагам, хотя Майкл при этом и голоса практически не повышал. Эти силы, эта вера провели его через такие испытания, в которых ему и выжить-то не полагалось, не то чтобы победить.

Но я и в голову не брал, как, должно быть, нелегко ему покидать дом, когда архангел, или Бог, или кто там еще зовет его на бой.

Я покосился на Молли. Она улыбалась, но я видел скрытые напряжение и тревогу.

Семье его тоже непросто приходится.

— Ты еще не ушел? — послышался с лестницы женский голос. Снова скрипнули ступеньки. — Ты же опоз...

Голос оборвался на полуслове. До сих пор мне ни разу не приходилось видеть Черити в красном шелковом кимоно. Как и у Майкла, волосы ее были влажными после душа. Впрочем, даже так они оставались светлыми. Ноги у Черити красивые, в меру мускулистые, и мышцы ее играли, когда она начала спускаться по лестнице... впрочем, и остальные части ее тела, открытые взгляду, производили то же впечатление — сильные, крепкие, здоровые. На руках она держала спящего ребенка — младшего в выводке, моего тезку. Голова его покоилась у нее на плече, щеки раскраснелись, как это бывает у маленьких детей во сне.

Голубые глаза ее потрясенно расширились, и она застыла, глядя на Молли. Черити приоткрыла рот, словно собираясь что-то сказать, и тут взгляд ее упал на меня. Потрясение сменилось узнаванием, а оно, в свою очередь, смесью гнева, тревоги и страха. Так и силясь вымолвить что-то, она плотнее запахнула на себе кимоно.

— Извините, я сейчас, — выдавила она наконец, исчезла и вернулась уже без маленького Гарри, зато в плотном махровом халате, обутая в пушистые шлепанцы. — Молли, — негромко произнесла она и спустилась к нам.

Дочь опустила взгляд.

— Мама...

— И чародей, — продолжила та, и губы ее сжались в жесткую линию. — Еще бы не он. — Она склонила голову набок, и лицо ее застыло. — Значит, ты была с ним, Молли?

Давление воздуха в помещении разом подскочило раза в четыре, а лицо Молли из розового сделаюсь пунцовым.

— А если и так? — заявила она звенящим от обиды голосом. — Тебя это не касается.

Я открыл было рот, собираясь заверить Черити, что не имею к этому ни малейшего отношения (хотя вряд ли это хоть как-то повлияло бы на характер разговора), но Майкл покосился на меня и покачал головой. Я послушно закрыл рот и принялся ждать продолжения.

— Ошибаешься, — возразила Черити, всем своим видом прямо-таки излучая непреклонность. — Ты моя дочь, а я твоя мать. Это очень даже меня касается.

— Но это моя жизнь, — настаиваю Молли.

— Которую ты пускаешь под откос по расхлябанности и глупости.

— Ну вот, понеслось, — вздохнула Молли. — Хлебом не корми, дай на мозги накапать...

— Не смейте разговаривать со мной таким тоном, мисс!

— «Мисс»! — эхом откликнулась Молли, тщательно воспроизводя интонацию матери; теперь она стояла, уперев руки в бока. — И что тебе не нравится? То, что я по глупости надеюсь, что тебе и впрямь хочется поговорить со мной, а не учить каждому шагу?

— Не вижу в этом ничего странного, если ты не соображаешь, что делаешь. Ты только посмотри на себя! У тебя вид как... как... как у дикаря!

Я даже не успел нажать на тормоз: мой язык среагировал сам по себе.

— Ну да, вот именно — как у дикаря. Как у знаменитого племени каокианских готов.

Майкл зажмурился.

Взгляд, которым одарила меня Черити, мог бы выбить дух из мелких зверушек, а уж комнатные растения в горшках и просто обратил бы в пепел.

— Прошу прощения, мистер Дрезден, — произнесла она, подчеркнуто выговаривая слова. — Я не помню, чтобы спрашивала вашего мнения.

— Извините, — как можно более обаятельно улыбнулся я. — Не обращайте внимания. Это я так, размышлял вслух.

Молли тоже испепелила меня взглядом; впрочем, ее взгляд был так себе, бледное подобие материнского.

— Обойдусь и без вашей помощи!

Черити стремительно обернулась обратно к дочери.

— Будь добра, пока ты находишься в этом доме, не смей разговаривать со взрослыми в таком тоне!

— Да без проблем! — огрызнулась Молли, крутанулась на каблуках и распахнула дверь.

Майкл протянул руку и без видимого усилия с грохотом захлопнул ее обратно.

В доме Карпентеров воцарилась внезапная тишина. Молли и Черити потрясенно уставились на Майкла.

Майкл сделал глубокий вдох.

— Милые дамы, — произнес он. — Я по мере возможности стараюсь не встревать в ваши дискуссии. Однако не похоже, чтобы ваша нынешняя беседа разрешила накопившиеся между вами разногласия. — Он посмотрел на одну, на другую, и голос его, прежде мягкий, сделался тверже скальной породы. — Полагаю, эта моя поездка не займет много времени, — продолжал он, — однако никогда не знаешь, что уготовано нам свыше. Или сколько нам еще отмерено. В этом доме хватало огорчений. Разлад причиняет боль всем. Так вот, изыщите возможность уладить свои проблемы до моего возвращения.

— Но... — начала было Молли.

— Молли, — перебил ее не терпящим возражений голосом Майкл. — Это твоя мать. Она заслуживает уважения и вежливости. И на время этого разговора так оно и будет.

Молли упрямо выпятила подбородок, но взгляд опустила. Отец продолжал смотреть на нее в упор, пока она не кивнула.

— Спасибо, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы обе постарались забыть свою злость хотя бы на время и поговорили по-человечески. Видит Бог, милые дамы, мне не хотелось бы отправиться по вызову только для того, чтобы дома меня ждали новые конфликты и разлад. Этого у меня будет в достатке и там, куда я иду.

Секунду Черити молча смотрела на него, потом взяла себя в руки.

— Но, Майкл... ты ведь не уедешь теперь. Теперь, когда... — Она махнула рукой в мою сторону. — Возникнут проблемы.

Майкл шагнул к жене и нежно поцеловал ее.

— Вера, моя дорогая. Вера.

Она закрыла глаза и опустила голову.

— Ты уверен?

— Я нужен там, — негромко, но убежденно ответил он и коснулся пальцами ее щеки. — Гарри, вы не проводите меня до машины?

Я повиновался безропотно.

— Спасибо, — произнес я, стоило нам оказаться на улице. — Уже не надеялся вырваться оттуда живым. Такое напряжение... прямо как по живому режет.

Майкл кивнул.

— Год у нас нелегкий выдался.

— Что случилось? — спросил я.

Майкл отворил дверцу своего большого белого пикапа и сунул рюкзак и тубус на заднее сиденье.

— Молли арестовывали. За хранение.

Я удивленно зажмурился.

— Молли хранили?

Он вздохнул и поднял взгляд.

— За хранение. Марихуана и экстази. Она пошла на вечеринку, и туда нагрянула полиция. У нее нашли наркотики.

— Ого, — ужаснулся я. — И что случилось?

— Общественно-полезные работы, — ответил он. — Мы много об этом говорили. Она искренне раскаивалась. Я считал, что такого унижения и наказания более чем достаточно, но Черити казалось, что с ней обошлись слишком мягко. Она попыталась ограничить круг общения Молли.

Я поморщился.

— А-а... кажется, я начинаю понимать, почему все обернулось подобным образом.

Майкл кивнул, сел в кабину и выглянул в открытое окно.

— Да. Они обе горды и упрямы. Напряженность нарастала и весной взорвалась. Молли ушла из дома и из школы. Это было... сложно.

— Ясно, — вздохнул я. — Но, может, вам стоило поддержать Черити? Не слезать с Молли, пока она не перебесится?

Майкл невесело улыбнулся.

— Она же плоть от плоти Черити. Держи ее хоть сто родителей, это не заставит ее покориться. — Он покачал головой. — Родительская власть так далеко не простирается. Молли должна решать за себя сама. В такой ситуации выкручивать ей руку, пока она не взмолится о пощаде, не приведет ни к чему хорошему.

— Не похоже, чтобы Черити с вами соглашалась, — заметил я.

Майкл кивнул.

— Она очень любит Молли. Ее приводит в ужас мысль о том, что может случиться с ее маленькой девочкой. — Он покосился на дом. — Из чего следует вопрос к вам.

— Ну?

— Скажите, налицо какая-то опасная ситуация?

Я задумчиво пожевал губу и кивнул.

— Вполне возможно... впрочем, я еще не знаю ничего определенного.

— Моя дочь в это вовлечена?

— Насколько мне известно, нет, — заверил я. — Ее бойфренда арестовали сегодня вечером. Она уговорила меня внести за него залог.

Майкл чуть сощурился, но совладал с собой, и сердитое выражение исчезло с его лица, не успев толком появиться, хотя далось это ему явно нелегко.

— Ясно. Как вам удалось уговорить ее приехать сюда?

— Это плата, которую я запросил за помощь, — ответил я. — Она пыталась увильнуть, но я ее убедил.

— Вы ей угрожали? — насупился Майкл.

— В рамках приличий, — сказал я. — Не применяя насилия.

— В этом я не сомневался, — заметно мягче произнес Майкл.

За моей спиной хлопнула дверь. Молли остановилась на крыльце, зябко охватив плечи руками. С полминуты она постояла так, не обращая на нас внимания. Потом зажегся свет в окне второго этажа — должно быть, Черити поднялась наверх.

Майкл посмотрел на Молли, и в глазах его застыла боль. Он набрал в грудь воздуха и повернулся ко мне.

— Могу я попросить вас об одолжении?

— Угу.

— Поговорите с ней, — сказал Майкл. — Она хорошо к вам относится. Уважает вас. Несколько ваших слов могут сделать больше, чем все, что я в состоянии сказать ей сейчас.

— Ох, — сказал я. — Не знаю даже.

— Вам не нужно ничего у нее выторговывать, — улыбнулся Майкл. — Только попросите ее говорить иногда с матерью. Пойти на хоть небольшую уступку.

— Для компромисса требуется согласие обеих сторон, — заметил я. — А как Черити?

— Она с собой справится.

— Может, только мне кажется, что из всех возможных чувств Черити меньше всего испытывает ко мне доверие? И симпатию? Боюсь, я самая неудачная кандидатура для того, чтобы подвигнуть ее на переговоры.

Майкл снова улыбнулся.

— Вам нужно больше верить в себя.

— Ой, да ладно, — вздохнул я без особого энтузиазма.

— Так вы хоть попытаетесь помочь? — настаивал Майкл.

Я насупился и посмотрел на него.

— Да.

Он улыбнулся одними глазами.

— Спасибо. Извините, что попали под перекрестный огонь.

— Молли говорила, что в доме неприятности. Поэтому мне показалось правильным привезти ее сюда.

— Я вам очень благодарен за это. — Майкл нахмурился, словно вспомнил что-то, потом вздохнул. — Мне надо ехать.

— Конечно, — кивнул я.

Он поднял взгляд на меня.

— Если случится какая-нибудь заваруха, присмотрите за ними, ладно? Мне будет куда спокойнее знать, что они не одни, пока меня нет.

Я оглянулся на дом.

— А что случилось с верой?

Он улыбнулся.

— Только самый отъявленный лентяй ожидает от Господа, чтобы тот сделал за него все, разве не так? — Лицо его снова посерьезнело. — И потом, Гарри, я верю. В Него — и в вас.

Зараженная демоном часть меня неуютно поежилась.

— Конечно, пригляжу.

— Спасибо, — сказал Майкл и завел мотор. — Когда вернусь, нам нужно будет переговорить с вами о делах, если у вас найдется время.

Я кивнул.

— Конечно. Удачной охоты.

— Бог в помощь, — отозвался он, кивнув, и тронул пикап с места.

Вот уж воистину меч как повод путешествовать. Впрочем, он уехал — одной заботой меньше.

Уговорить Молли и Черити поговорить по-человечески. Ну да. Шансов провернуть это у меня имелось не больше, чем, скажем, загнать моего Жучка задним ходом на вершину горы. В своих мрачных размышлениях я не сомневался, что, даже если мне удастся свести их вместе, все пойдет наперекосяк еще более впечатляющим образом, чем было до сих пор. Встреча матери и ее антипода-дочери — сочетание взрывоопасное, такое весь дом разнести может.

В общем, я не ожидал от этой встречи ничего хорошего. Кой черт я согласился на просьбу Майкла?

Потому что Майкл мой друг и потому еще, что я слишком глуп, чтобы отказывать в помощи тем, кто в ней нуждается. А может, и еще почему-то. В доме у Майкла всегда слишком много говорили о религии, но еще больше там было разговоров, тепла, смеха, вкусной еды. Злобная грызня Молли и Черити пачкала это место. Неправильно это здесь.

Когда я рос, у меня не было такого дома. Да и сейчас, когда мы с Томасом нашли друг друга, думая о семье, я всегда представляю себе дом Карпентеров. Подобной духовной близости у меня не было никогда. Те, кто рос в таких семьях, даже не догадываются, насколько они редки и ценны. Ради сохранения такого стоит и постараться. Поэтому я и согласился помочь.

И потом, Майкл говорил дело.

У меня имелся небольшой шанс достучаться до Молли. Конечно, достучаться — еще полдела, так сказать, но и это больше того, чего мог бы достичь Майкл в сложившейся ситуации.

И все равно, какая бы высшая сила ни подстраивала все эти события, чувства меры у нее нет вообще — если вспомнить, сколько всего свалилось на меня разом. Блин-тарарам.

Молли дождалась, пока пикап Майкла скроется за поворотом, и только тогда подошла ко мне и остановилась, не произнося ни слова.

— Я так понимаю, тебя нужно подбросить, — сказал я.

— У меня денег нет, — негромко отозвалась она.

— О'кей, — кивнул я. — Куда тебе?

— На фестиваль, — ответила она. — У меня там друзья. И есть, где остаться на выходные. — Она оглянулась через плечо на дом.

— Твои крысята, похоже, тебе обрадовались, — заметил я.

Она чуть улыбнулась, и голос ее потеплел.

— Я и сама не знала, как по ним соскучилась, по глупышам маленьким.

Я подумал, не толкнуть ли ее обратно к матери, но решил не спешить. Может, останься у нее свобода выбора, она и пошла бы на это, но под давлением точно упрется рогом.

— Славная ребятня, — только и сказал я вслух.

— Да, — устало кивнула она.

— Я все равно собирался к вам на конвент, — заявил я. — Садись в такси.

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста. — ответил я.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

При слове «конвент» на ум обычно приходит людное собрание профессионалов или сотрудников какой-либо компании, проводимое, как правило, в большом отеле, где все делают вид, будто учатся и повышают квалификацию, а на самом деле просто пользуются возможностью погулять на халяву, пофлиртовать, попьянствовать и вообще оторваться по полной.

Тут же обнаружилось первое серьезное отличие конвента фанатов от делового: никто и не пробовал притворяться. Все просто оттягивались. Вторым отличием стал дресс-код: костюмы на этом конвенте отличались значительно меньшей консервативностью.

«Сплеттеркон!!!» (судя по всему, участники конвента боялись, что их с кем-то спутают, иначе зачем три восклицательных знака?) оказался на поверку обилием костюмированных персонажей... а может, это сейчас мода такая, не знаю. Гостиница встречала входящего просторным атриумом, из которого два длинных широких коридора вели в ресторан и многоцелевые залы из тех, что можно делить раздвижными перегородками на кучу небольших помещений. В атриуме собралось человек двести народа, и всё новые участники конвента выходили из залов и зальчиков.

— Я-то думал, народу здесь побольше, — заметил я Молли; по дороге мы успели заглянуть ко мне домой, где я оставил Мыша, забрав свой посох.

— Так ведь вечер четверга, — отозвалась она так, словно это мне что-то говорило. — И время позднее. У нас уже зарегистрировались больше трех тысяч человек.

— А это разве много?

— Для первого в году конвента? Да это просто монгольская орда какая-то. — В голосе ее звучала неподдельная гордость. — И народ в оргкомитете в основном молодой... впрочем, держится это все равно на бывалых. — Некоторое время Молли сыпала именами и заслугами, словно я явился сюда в качестве инспектора проверять законность мероприятия.

Мимо нас прошмыгнули две девицы среднего школьного возраста в ало-черных одеяниях, открывавших взгляду изрядную часть тела, с лицами, густо намазанными белым, и потеками крови из уголков рта. Скользнув по мне взглядом, одна из них улыбнулась, и во рту у нее обнаружились клыки.

В ноздри ударил запах древесного дыма, и я очнулся в последний момент, едва не испепелив на месте пробегавшего в каких-то пяти шагах от меня вампира. Приглядевшись внимательнее, я увидел на клыках неровности и отпечатки пальцев: судя по всему, девчонка сделала их сама из дешевого пластика. Я перевел дух и заставил себя расслабиться, убрав из посоха накачанную в него энергию.

Спокойно, Гарри.

Блин-тарарам, вот вышла бы история для газет! Чародей-Профессионал Сжигает Вампира-Любителя. Сенсация дня.

Девицы убежали, ничего не заметив; впрочем, даже Молли нахмурилась, посмотрев на них, а потом на меня. Бровь ее вопросительно выгнулась.

Я тряхнул головой.

— Прошу прощения. День у меня тоже не самый простой выдался. Слушай, мне надо глянуть на ваш сортир — ну, где напали на того хозяина кинотеатра.

— Идет, — кивнула Молли. — Только сначала стоит получить на регистрации беджик.

— Беджик? — удивился я. — Зачем?

— Затем, что незарегистрированным вход запрещен, — отрезала она. — Не будем смущать секьюрити — и гостиничных, и наших. Вам это будет мешать.

— Верно. — вздохнул я. — Правильно мыслишь. Опять-таки я мог бы отреагировать неправильно.

Следом за ней я подошел к ряду столов, над которыми висели бумажные таблички «А-Д», «Е-К» и так далее по алфавиту. За первым столом сидела и возилась с бумагами усталого вида шатенка среднего возраста.

— Молли, — произнесла она, и лицо ее осветилось усталой улыбкой. — Кто это с тобой?

— Гарри Дрезден, — ответила Молли. — Гарри, это Сандра Марлинг. Секретарь оргкомитета.

— Вы тоже увлекаетесь ужастиками? — спросила Сандра Марлинг.

— Последнее время моя жизнь — сплошной ужастик.

— Ну, тогда вы найдете здесь, чем развлечься, — заверила она меня. — Мы крутим фильмы в нескольких залах одновременно и еще в кинотеатре, у нас работают буфеты, завтра обещаны автографы. Ну и конечно, сегодня тоже у нас несколько мероприятий... на конкурс костюмов всегда стоит посмотреть.

— Звучит обещающе, — заметил я, стараясь изобразить максимум энтузиазма.

— Сэнди, — вмешалась Молли. — Мне хотелось бы дать Гарри служебный пропуск как у меня, быстрее.

Сандра кивнула.

— Да, Розана искала тебя пару минут назад. Ты с ней еще не говорила?

— С середины дня — ни разу, — спохватилась Молли. — Ты не напомнила ей, чтобы она витамины приняла?

— Не дергайся, детка. Напомнила, напомнила.

Молли облегченно перевела дух.

— Спасибо.

Тем временем Сандра дала мне заполнить анкету, с которой я справился довольно быстро. В конце концов она протянула мне пластиковый чехольчик с прищепкой-клипсой, в который вставлялась бумажная карточка с надписью: «СПЛЕТТЕРКОН!!! Привет, я...», и черный маркер.

— Вы уж извините, принтер с утра испортился. Вы просто впишите свое имя, ладно?

Я аккуратным почерком вписал на место пробела «Невинный Свидетель» и нацепил карточку себе на куртку.

— Надеюсь, вам у нас понравится, Гарри, — сказала Сандра.

Я взял со стола расписание и вчитался. За «Как сделать клыки» в 10:00 следовал пункт «Как визжать лучше профессионала».

— Решительно не вижу, как мне может здесь не понравиться.

Мы отошли от стола, и Молли неодобрительно на меня покосилась.

— Не обязательно потешаться над этим.

— Вообще-то, — возразил я, — я потешаюсь почти над всем.

— Но это некрасиво, — возмутилась она. — Сандра всю жизнь вкладывает в этот конвент, и мне не хотелось бы, чтобы вы уязвляли ее чувства.

— Где ты с ней познакомилась? — поинтересовался я. — Уж наверное, не в церкви.

Молли посмотрела на меня еще менее одобрительно.

— Она работает добровольцем в одном из приютов, где я отрабатывала приговор. Она помогла выкарабкаться Нельсону несколько лет назад. И Рози, и ее бойфренду.

Я поднял руки, сдаваясь.

— Ладно, ладно. Обещаю вести себя хорошо.

— Спасибо, — кивнула она без тени улыбки. — Очень мило с вашей стороны.

Я готов был уже разозлиться, но тут меня посетила неприятная мысль о том, что в таком случае я окажусь на той же стороне, что и Черити, а тогда и до Апокалипсиса рукой подать.

Молли провела меня по коридору мимо залов к двери туалета. Дверь перекрещивали аж три полицейские ленты, и рядом с ней сидел на стуле полицейский в форме — крупный чернокожий мужчина с седеющими висками. Стул покачивался на задних ножках, полицейский опирался затылком о стену. На форменной куртке красовался беджик «СПЛЕТТЕРКОН!!!». Имя он тоже написал маркером: на месте пробела я прочитал «Представитель Власти». На кармане куртки красовалась фамилия «РОУЛИНЗ».

— Ага, — поднял он на меня взгляд, когда я подошел поближе, и немного кривовато улыбнулся. Потом прочитал мой беджик и фыркнул. — Парень-консультант. Считающий себя чародеем.

— Роулинз, — улыбнулся я в ответ и протянул ему руку. Он пожал ее своей лапищей.

— Значит, вы у нас тоже любитель ужастиков, а? — хмыкнул он.

— Э... да, — ответил я.

Он снова фыркнул.

— Я типа надеялся зайти в это заведение.

Роулинз криво ухмыльнулся.

— На этаже их еще два. Одно рядом со стойкой администратора, и еще одно в дальнем конце вон того коридора.

— Мне нравится это.

Роулинз хмуро посмотрел на меня.

— Может, вы в грамоте не сильны. Видите ленту? Она означает место преступления и все такое.

— Вот эту, яркую? Желтую с черным?

— Именно ее.

— Ух ты!

— Если вы не знаете, это такая штука, которой мы, полицейские, отмечаем место преступления, чтобы туда не совали свой длинный нос разные там частные сыщики, которых хлебом не корми — дай потоптаться своими башмачищами по оставшимся уликам, — буркнул он.

— А если я пообещаю ходить на цыпочках?

— Тогда я пообещаю прекратить размазывать вас по стене, как только мне перестанет мниться, будто вы оказываете сопротивление при аресте, — заверил он. Потом лицо его посерьезнело, и взгляд сделался твердым как кремень. — Это место преступления. Нельзя.

— Молли, — сказал я вполголоса. — Ты не будешь возражать, если мы с полицейским побеседуем с глазу на глаз?

— Конечно, — согласилась она. — У меня все равно дел полно. Вы меня простите? — Она повернулась и, не оглядываясь, поспешила по коридору.

— Хоть поговорить со мной об этом вы можете? — спросил я Роулинза.

— Ну... — вздохнул он. — Слушайте, Дрезден, я ничего против вас не имею. Поговорить поговорим. Но внутрь я вас не пущу.

— Почему? — не сдавался я.

— Потому что это может обернуться против парня, которого мы забрали.

Я нахмурился и склонил голову набок.

— Да?

Роулинз кивнул.

— Мальчишка этого не делал, — сказал он. — Но камеры видеонаблюдения зафиксировали, как туда заходил он, потом пострадавший, и больше никого. И я все это время сидел здесь, не отходя. Я точно знаю, что никто другой не входил и не выходил.

— Откуда тогда вы знаете, что на старика напал не мальчишка?

Роулинз пожал плечами:

— Никаких других улик. Он не задыхался, а ведь так отколошматить человека — дело непростое. И руки у него совершенно целые — не разбитые, и крови на них не было.

— Тогда что же вы его арестовали? — спросил я.

— Потому что никто другой этого сделать тоже не мог, — ответил Роулинз. — И еще потому, что старик был в отключке и не мог ничего рассказать, чтобы снять с парня обвинения. Мальчишка не бил его, но это не значит, что он не замешан. Я так подумал, может, он знает, как нападавший сумел проникнуть внутрь незамеченным, потому забрал его и допросил. Решил, что, если у него имелся сообщник, он скорее расколется, чем будет брать все на себя. — Роулинз поморщился. — Только он не раскололся. Он вообще ни черта не знал.

— Зачем же его увезли?

— Я не знал, что он проходил уже по одному делу, пока не разобрался с бумагами. Повторное обвинение автоматически переводит его в категорию подозреваемых. Очень некстати всплыло то дело. Он может погореть, даже если не виноват.

Я покачал головой.

— Вы уверены, что больше никто не входил и не выходил?

— Я же прямо вот здесь и сидел, — обиделся Роулинз. — Любой, кто прошмыгнет мимо меня незамеченным, должен быть рыцарем-джедаем или чем-то в этом роде.

— Или чем-то, — повторил я вполголоса, глядя себе под ноги.

— Подружка, — буркнул Роулинз, мотнув головой вслед Молли. — Это она вас втравила?

— Дочь приятеля, — кивнул я. — Я внес за парнишку залог.

Роулинз хмыкнул.

— Жаль мальчишку. Я сделал все по инструкции, но... — Он покачал головой. — Порой одних инструкций мало.

— Девица считает, что он не виноват, — сказал я.

— Девицы, Дрезден, всегда считают их белыми и пушистыми, — устало возразил Роулинз. — Проблема в том, что улики свидетельствуют против него. Более чем достаточно для суда, если только эксперты не найдут чего-нибудь здесь или на старикане, чтобы снять с него обвинение. А это возвращает нас к тому, с чего мы начали, — потому я вас и не пущу.

Я кивнул.

— А если я скажу вам, что это не простое дело?

Он пожал плечами.

— Думаете, нечисть какая-нибудь?

— Я пообещал девчонке, что проверю.

Роулинз нахмурился еще сильнее, но мотнул головой.

— Не могу пустить.

— Но хоть посмотреть можно? — попросил я. — Дверь только приоткрыть, чтобы я даже не заходил, одним глазом глянул. От этого ведь никому вреда не будет, правда? И потом, туда уже заходили — и вы, и ребята из «скорой», и детектив, возможно, тоже. Разве не так? И как я тогда могу затоптать улики, если всего лишь в дверь загляну?

Роулинз пристально посмотрел на меня и вздохнул. Потом еще раз хмыкнул, и передние ножки его стула со стуком опустились на пол.

— Ладно, — сказал он, вставая. — Только внутрь ни шагу.

— Вы настоящий джентльмен, Роулинз, — заверил я его и локтем приоткрыл дверь. Она издала пронзительный скрип. Не заходя за ленту, я просунул голову в щель и огляделся по сторонам.

Все стандартное. Туалет. Белый кафель. Кабинки, писсуары, раковины, длинное зеркало.

Ну конечно, кровь вряд ли можно было назвать стандартной.

На полу темнела большая лужа, и брызги разлетелись по сторонам так, что кто-то несколько раз поскальзывался на кафеле. На плитке четко читались отпечатки четырех разных ног; кроме того, кровь виднелась на раковине: судя по всему, пострадавший пытался, подтянувшись за нее, подняться на ноги. Довольно зловещее зрелище; впрочем, я мог этого ожидать. При убийстве, скажем, крови еще больше, но и так ее более чем хватало. Кто-то вложил в процесс избиения Кларка Пелла всю свою душу... если она у него имелась, конечно. От моего взгляда не укрылись кровавые брызги в верхнем углу зеркал и даже на потолке.

— Господи! — выдохнул я. — И это нападение без применения оружия? Никаких ножей или чего такого?

— У старика переломаны ребра, — отозвался Роулинз, — куча ушибов и ссадин: его крепко прикладывали об стены и пол. Но никаких порезов или проникающих ранений.

— Не детская работа, — заметил я.

— Но и не профессиональная. В людном-то месте. При свидетеле — если считать мальчишку на унитазе. В Чикаго такое обычно с рук не сходит.

— Кто-то сильный, — пробормотал я. — И злобный как черт знает что. Должно быть, он продолжал колошматить старика даже после того, как тот упал.

— Не иначе, похоже на кого-то из ваших знакомых, — хмыкнул Роулинз.

Я покачал головой, еще раз окинул помещение взглядом и прикусил губу, пытаясь сосредоточиться.

— Ну, хватит, — заявил Роулинз. — Закрывайте дверь, пока зевак не набежало.

— Еще секундочку, — пробормотал я и усилием воли, направив заряд энергии себе в лоб, отворил свое чародейское зрение.

Всякий, обладающий хоть малой толикой магических способностей, умеет видеть. Это можно отнести к экстрасенсорике, хотя на деле ничего особенно сложного в этом нет. Чародейский взгляд показывает вам истинную суть вещей. Еще он показывает присутствие магических энергий, которых вокруг нас почти всегда в достатке. Особенно полезен он бывает, когда тебе нужно обнаружить активные магические построения — то бишь заклятия, если кто не знает — или прорваться сквозь завесы и прочие колдовские штучки, предназначенные для сокрытия истинного положения дел.

Я отворил зрение, и оно показало мне то, чего не увидел в помещении мой физический взгляд. Такое, от чего даже мне — сколько бы я ни насмотрелся за свою жизнь всяких страстей — пришлось стиснуть кулаки и сделать над собой усилие, чтобы меня не стошнило.

Место нападения, кровь, жестокость и боль, причиненная жертве, отнюдь не являлись неудачным стечением обстоятельств в неудачном месте.

Скорее все это смахивало на изящное, хоть и извращенное произведение искусства.

Я увидел в потеках крови, в разлетевшихся брызгах зловещие изображения: перепуганное лицо старика, превращенное ударами чудовищных кулачищ в бесформенное кровавое месиво, — столько лиц, сколько ударов. При взгляде на измазанную кровью раковину я услышал неразборчивые, полные боли звуки — все, что он смог издать, чтобы позвать на помощь. А потом старика снова швырнули на пол, чтобы продолжить избиение.

И на короткую долю секунды я увидел на стене тень... точнее, силуэт твари, жадно поглощавшей энергию стариковской боли.

Усилием воли я закрыл зрение и пошатнулся. Наше зрение дается нам недаром. Оно может показывать чертову уйму вещей, но все, что мы увидели с его помощью, остается с нами на всю жизнь. Оно записывает это нам в память несмываемыми чернилами, и картины не бледнеют со временем, как бы нам ни хотелось их стереть. Маленькая дьявольская диорама, написанная алым по белоснежному кафелю, обещала являться в страшных снах до конца моих дней.

Что ж, зато, похоже, я нашел-таки ту черную магию, о которой предупреждал меня Привратник. Мог и не возиться с опасным заклинанием и Маленьким Чикаго.

Я отступил на пару шагов, пытаясь выбросить из головы жуткую красно-белую палитру. В глазах плавали круги — так бывает всегда после того, как я пользуюсь зрением. Роулинз придерживал меня за локоть.

— С вами все в порядке, дружище? — совсем тихо спросил он.

— Угу, — пробормотал я. — Да, спасибо.

Он перевел взгляд на закрытую дверь и обратно.

— Что вы там такого увидели?

— Не знаю точно, — ответил я. Голос мой слегка дрожал. — Что-то поганое.

— Это ведь не просто хулиган, нет? — произнес он чуть слышно.

Желудок снова болезненно сжался. Перед глазами у меня все еще стояла злобная ухмылка, отраженная в широко раскрытых глазах старика.

— Возможно, нет, — пробормотал я. — Хотя это, пожалуй, мог быть и человек. Только совсем сбрендивший. Или... возможно, и нет. Не знаю пока. — Слова так и рвались у меня с языка, и я решительно захлопнул рот, пока не соберусь с мыслями.

Я огляделся по сторонам и только теперь понял, что бегавшие по моей спине мурашки реагируют вовсе не на воспоминание о темной энергии, к которой я прикоснулся за дверью.

Что-то сгущалось в воздухе, и совсем близко.

— Роулинз, — спросил я, — сколько здесь еще полицейских?

— Кроме меня, сейчас никого, — тихо отозвался он. Он вгляделся в мое лицо и тут же завертел головой, озираясь, а рука его дернулась вниз, к кобуре. — А что, неприятности?

— Неприятности, — кивнул я, перекладывая посох в правую руку.

Разом погас свет, и гостиница погрузилась в кромешную тьму.

И тут послышался визг.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Роулинзу потребовалось не больше двух-трех секунд, чтобы достать фонарик и включить его. С полсекунды свет горел ярко и ясно, а потом померк, словно стекло покрылось слоем жирной сажи. Очень скоро луч пробивал темноту на длину вытянутой руки, не больше.

— Какого черта? — буркнул он и встряхнул фонарик. Правой рукой он расстегнул кобуру; пистолет, правда, пока не вынимал. Правильный мужик. Он не хуже меня понимал, что перепуганных посетителей в гостинице гораздо больше, чем потенциальных врагов.

— Попробуем-ка мой, — сказал я и снял с шеи серебряную пентаграмму на цепочке.

Пара едва слышных слов шепотом, усилие воли — и амулет засиял серебристо-голубым светом, отогнавшим давившую на нас темноту футов на пятнадцать. Дальше клубился мрак — не столько темный туман, сколько просто отсутствие света.

Сжав посох в правой руке, я накачал в него энергии — так, что руны и знаки засветились неярким янтарным сиянием.

Секунду Роулинз молча смотрел на меня, потом очнулся.

— Что, черт подери, происходит?

Из темноты послышались топот бегущих ног, крик и визг, только доносились они до нас как-то странно, приглушенно. В круг света моей магической пентаграммы вывалилась, всхлипывая, одна из переодетых вампирами девиц. Секунду спустя следом за ней появились несколько подростков, едва не врезавшихся в нее на бегу. Роулинз вовремя ухватил ее за руку и, буркнув «Прошу прощения, мисс», отдернул в сторону и повернул лицом к себе.

— Идите вдоль стены к выходу, — скомандовал он. — Держитесь рукой за стену, ясно?

Она кивнула и в своем размазанном от слез гриме исчезла в указанном Роулинзом направлении.

— Пожар? — выдохнул Роулинз, повернувшись обратно ко мне. — Это что, дым?

— Нет, — заверил я его. — Чего-чего, а пожаров я навидался.

Он как-то странно покосился на меня, спохватился, поймал пожилую женщину, слепо шарившую перед собой руками, и послал ее к выходу вслед за девчонкой-«вампиром». Потом зябко поежился, и выдох его повис в воздухе морозным облачком. За какую-то минуту температура в помещении упала градусов на двадцать.

Стараясь не обращать внимания на доносившиеся из темноты крики перепуганных людей, я сосредоточился на своем магическом чутье. Сквозь холод и мрак до меня донеслись знакомые отголоски слагаемого заклятия... правда, где именно я встречал такое, я не помнил.

Я закрыл глаза и начал медленно поворачиваться вокруг оси, вслушиваясь в свои ощущения. В направлении коридора, ведущего к входному вестибюлю и стойке администратора, тьма показалась мне плотнее, осязаемее. Я сделал шаг в ту сторону, и ощущение усилилось. Значит, источник магической энергии находился где-то там. Я стиснул зубы и двинулся вперед.

— Эй, — окликнул меня Роулинз. — Куда это вы?

— Наш нехороший парень где-то там, — сказал я. — Или что-то другое. Возможно, вам лучше остаться здесь, помогать людям выйти.

— Возможно, вам лучше заткнуться, — благодушно отозвался Роулинз. Выглядел он слегка напуганным, но пистолет держал у бедра стволом вниз. В другой руке он продолжал сжимать ставший бесполезным фонарик. — Я вас прикрою.

Я не стал спорить, кивнул ему и двинулся дальше в темноту. Роулинз не отставал. Со всех сторон доносились визги, и время от времени мы натыкались на перепуганных людей. Командным, не терпящим возражений голосом Роулинз отправлял их к выходу вдоль стены. Темнота увеличивала свое давление, и мне приходилось прикладывать больше усилий, отгоняя ее светом амулета. Еще несколько шагов — и воздух сделался совсем уж холодным. Каждый шаг давался с трудом, словно мы двигались по пояс в ледяной воде. Мне пришлось наклониться вперед, одолевая сопротивление, и я даже крякнул от натуги.

— Что не так? — срывающимся от волнения голосом спросил Роулинз.

Мы как раз проходили мимо плафона аварийного освещения, только оранжевого свечения его хватало на несколько дюймов, не больше. Никакого сравнения с моим амулетом.

— Темная магия, — процедил я сквозь зубы. — Какой-то оберег. Пытается не пустить меня дальше.

— Господи, — буркнул он. — Темная магия... Бред какой-то.

Я остановился и в упор посмотрел на него через плечо:

— Так вы со мной или как?

Он поперхнулся и посмотрел туда, где смутно маячили блеклые пятна следующего аварийного огня.

— Блин, — пробормотал он, и по виску его, несмотря на холод, стекла струйка пота. — Я вам зачем нужен, вперед подталкивать?

Я усмехнулся — не сказать, чтобы весело — и принялся прорубаться через невидимый оберег воображаемым мачете своей воли, пока тот не начал подаваться. Двигаться сразу же стало легче. Одновременно ощущение действующего заклятия сделалось четче, яснее.

— Где-то впереди, — сказал я. — Первый конференц-зал по этому коридору.

— Они там кино крутят, — сообщил Роулинз. Он ухватил за рукав какого-то перепуганного, всхлипывающего мужчину средних лет, толкнул его к стене и рявкнул команду убираться. — Господи, там было битком набито! Если начнется паника...

Он не договорил, да этого и не требовалось. История чикагских кинотеатров знает не один и не два случая давки со смертельным исходом. Я удвоил усилия, и мне удалось даже перейти на тяжелый, будто с грузом на ногах бег. Одна из створок двери в зал оказалась закрыта, другая висела, скособочившись, на одной петле — с такой силой ее вышибли. В помещении разом завизжали — не так наигранно, как в фильме-ужастике. Завизжали по-настоящему. Не видя кричащих, и не поверишь, что такие звуки издает человеческое горло. Так визжат только тогда, когда происходит что-то по-настоящему жуткое.

Роулинз знал, что означает такой визг. Он вполголоса выругался, поднял пистолет на изготовку, и мы бок о бок ринулись в зал.

Стоило миновать дверь, как мрак начал уже не просто давить на меня. Воздух, казалось, сгустился до желеобразного состояния, каждый шаг стоил отчаянных усилий. Я раздраженно зарычал, и энергия моей злости добавила сияния амулету-пентаграмме. Мягкий свет его превратился в иссиня-белый луч прожектора, испепелявшего мрак у меня на пути. Большая часть помещения оставалась темной, и все же мрак утратил свое подавляющее превосходство.

В длину зал имел футов шестьдесят и примерно вполовину меньше в ширину. В дальнем конце его белел экран. Зрительские ряды разделялись продольным проходом, в самой середине которого стоял кинопроектор. Катушки вращались с такой скоростью, что пленка начинала дымиться. Странно, но изображение на экране оставалось четким и ясным, только знакомые персонажи старого, начала восьмидесятых, ужастика двигались неестественно быстро, а звуковое сопровождение слилось в негромкий, пронзительный вой.

Прямо передо мной лежали окровавленные тела. Что там происходило точно, я не видел. Лежали трое. Вокруг — уйма кровищи. Четвертая, молодая женщина, ползла к дверям, издавая жалкие, мяукающие звуки.

Над ней стоял мужчина. Высокий, почти семи футов ростом, и настолько мускулистый, что казался почти уродом. Мускулатура его не напоминала преувеличенную пластику культуриста — нет, такая зарабатывается только непрестанным физическим трудом. Одет он был в комбинезон, синюю рубаху и хоккейную маску; в правой руке ондержал большой изогнутый серп. На моих глазах он сделал пару широких шагов, схватил всхлипывающую девушку левой рукой за волосы и рывком запрокинул ей голову. Правая рука с серпом поднялась.

Роулинз не стал тратить времени на оклик или требование сдаться. Он вскинул пистолет и с расстояния в десять футов выпустил в закрытую маской голову маньяка три пули.

Мужчина дернулся, чуть повернулся и без видимого усилия отшвырнул девушку в сторону. Она врезалась в кресла, вскрикнув от боли.

А потом маньяк обернулся к Роулинзу, и хотя лицо его скрывала маска, то, как он набычил голову, и вся его поза не оставляли ни малейших сомнений: он разъярен. Он шагнул к Роулинзу. Коп выстрелил еще четыре раза. Я видел всю картину, выхваченную из темноты вспышками, словно в замедленном кино.

Маньяк замахнулся на Роулинза серпом. Тому удалось принять удар на фонарик. Сталь зазвенела о сталь, полетели искры, но свет не погас. Маньяк дернул серпом, и острый конец его чиркнул Роулинза по запястью. Коп зарычал. Фонарик полетел на землю. Маньяк снова занес серп. Я напрягся, вскинул посох и выкрикнул:

— Forzare!

Струя невидимой энергии вырвалась из моего посоха и с силой чугунной чушки ударила маньяка в грудь. Удар подкинул его в воздух и швырнул вдоль прохода. По пути он снес проектор, металлические части с лязгом полетели во все стороны. Продолжая полет, маньяк пробил экран и с грохотом врезался в стену.

Я с трудом устоял на ногах: использованное заклятие отняло у меня уйму сил, и мне пришлось опереться на посох, чтобы не упасть. Голова отозвалась новым приступом боли; амулет и посох разом погасли.

Кто-то визжал, кто-то со всех ног мчался к дверям. Я повернулся и краем глаза увидел, как кто-то выбегает в коридор, но разглядеть, кто именно, не успел. Секунду спустя загорелся свет; разбитый проектор продолжал вращать одну катушку, хлопая обрывком пленки по сломанной протяжке.

Продолжая держать пистолет на изготовку, Роулинз прошел в дальний конец зала и осторожно заглянул за экран. Потом повернулся ко мне с широко раскрытыми глазами.

— Его здесь нет, — сказал Роулинз. — Вы видели, как он выходил?

У меня все еще недоставало сил, чтобы ответить. Я просто покачал головой.

— Тут в стене вмятина, — сообщил он. — Покрыта... не знаю, как назвать. Слизью какой-то.

— Ушел, — буркнул я и с трудом сделал шаг к лежавшим на полу. Двое молодых людей, третья девушка. — Помогите мне.

Роулинз сунул пистолет в кобуру и подошел. Один юноша был мертв. На бедре его багровел полукруглый разрез, явно вскрывший артерию. Другой валялся без сознания. Лицо заплыло от ссадины, на животе зиял глубокий разрез. Я боялся, что, если мы пошевелим его, внутренности могут вывалиться. Девушка тоже была жива, но серп прочертил на ее спине две длинные глубокие раны, в разрезе белела кость. Она лежала на животе с открытыми глазами, не в состоянии пошевелиться.

Мы сделали для них все, что могли, то есть не очень много: сорвали со стоявших в углу столов скатерти и соорудили тампоны на раны. Вторая девушка лежала в проходе, свернувшись калачиком, продолжая истерически всхлипывать. Кроме них, в зале оставалась пожилая женщина, которую сбили с ног в панике; она лежала без сознания, но в общем целая и на вид невредимая. Потом я поднял с пола паренька, выпавшего из своего инвалидного кресла, и усадил поудобнее, на что он благодарно кивнул.

— Посмотрите, что с другой пострадавшей, — бросил Роулинз. Одной рукой он продолжал осторожно прижимать жгут из скатерти в ране на животе у юноши, другой сорвал с пояса рацию и поднес к губам. Когда Роулинз включил ее, рация хрипела и завывала от помех, но все же ему удалось вызвать «скорую».

Я направился к плачущей девушке, маленькой брюнетке, одетой примерно так же, как Молли. Она была в синяках, и судя по тому, как она лежала на полу, любое движение причиняло ей боль. Я подошел к ней и осторожно ощупал плечо.

— Не шевелитесь, — мягко произнес я. — Кажется, у вас сломана ключица. Я знаю, это чертовски больно, но пройдет.

— Больно, больно, больнобольнобольно, — всхлипывала она.

Я осторожно сжал ей руку, и она откликнулась отчаянным пожатием.

— Все будет хорошо, — заверил я ее.

— Только не уходите, — всхлипнула она, продолжая цепляться за мою руку. — Не уходите.

— Все в порядке, — сказал я. — Я здесь.

— Что это, черт подери, было? — спросил Роулинз, задыхаясь. Он лихорадочно оглядывался по сторонам. — Это же был Жнец. Гребаный Жнец из «Пригородной резни». Что за псих нарядился Жнецом и принялся... — Лицо его скривилось, словно его вот-вот стошнит. — Что это было?

— Роулинз, — произнес я резко, чтобы привлечь его внимание.

Его испуганный взгляд метнулся ко мне.

— Вызовите Мёрфи, — сказал я.

Секунду-другую он смотрел сквозь меня, потом очнулся.

— По этому делу я обязан звонить начальству. Ему и решать.

— Как знаете, — сказал я. — Но Мёрфи и ее ребята могут с этим хоть как-то разобраться. А ваше начальство — вряд ли. — Я кивнул в сторону трупа. — И мы ведь здесь не в бирюльки играем.

Роулинз посмотрел на меня. Потом на мертвого юношу. Потом кивнул и снова поднес к губам рацию.

— Больно, — всхлипнула девушка сдавленным от муки голосом. — Больно, больно, больно.

Я осторожно похлопал ее по запястью своей перчаткой. Где-то вдалеке послышалось и начало приближаться завывание полицейских сирен.

— Господи, — повторил Роулинз и тряхнул головой. — Господи, Дрезден, что здесь произошло?

Я посмотрел на зиявшую в экране рваную дырку, на повторявшую очертания Жнеца брешь в деревянной перегородке за ним. На изломе дерева блестела слизь — чистый желатин, физическая составляющая эктоплазмы. Еще несколько минут — и она испарится, не оставив за собой ничего.

— Господи, — в третий раз оглушенно прошептал Роулинз. — Что здесь произошло?

Угу.

Хороший вопрос.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Прибыли представители власти, и кризис сменился последствиями. Медики перенесли ту девушку, что пострадала сильнее, и вспоротого юношу в помещение первой медицинской помощи, а полицейские тем временем делали то, что в их силах, чтобы помочь остальным пострадавшим в ожидании прибытия новых бригад «скорой». Я оставался с раненой девушкой, держа ее за руку. Парень из «скорой» наспех осмотрел ее, убедился, что, несмотря на острую боль, жизни ничего не угрожает, и посоветовал мне оставаться на месте, не подпуская к ней никого до тех пор, пока врачи не смогут заняться ею по-настоящему.

Это меня вполне устраивало. При одной мысли о том, чтобы встать, мне становилось дурно.

Пока я сидел рядом с девушкой, помещение наполнялось полицейскими. Девушка затихла — страх отпустил ее, да и организм выделял эндорфины, притуплявшие боль. Кто-то ахнул, по полу затопали башмаки, Молли проскользнула мимо полицейского и бросилась к девушке.

— Рози! — воскликнула она, побледнев. — О Боже!

— Спокойно, спокойно, — посоветовал я и положил руку ей на плечо, не давая пошевелить раненую девушку. — Не надо ее трогать.

— Но она же ранена! — возмутилась Молли. — Почему ее не забрали в «скорую»?

— Ее жизни ничего не угрожает, — объяснил я. — Двое других пострадали сильнее. «Скорая» забрала их в первую очередь. Следующая заберет ее.

— Что случилось? — спросила Молли.

Я покачал головой.

— Пока не знаю точно. Я почти ничего не видел. На них напали.

Девушка на полу вдруг пошевелилась и открыла глаза.

— Молли? — спросила она.

— Я здесь, Рози, — отозвалась Молли и погладила раненую девушку по щеке. — Я здесь.

— Боже, — прошептала девушка, и из глаз ее покатились слезы. — Он их убил. Он их убил. — Дыхание ее участилось: снова накатывала паника.

— Ш-ш-ш, — произнесла Молли и осторожно, как испуганному ребенку, поправила подруге волосы на лбу. — Ты в безопасности. Все хорошо.

— Ребенок, — всхлипнула Рози. Она отпустила наконец мою руку и коснулась своего живота. — С ним все в порядке?

Молли прикусила губу и посмотрела на меня.

— Она что, беременна? — спросил я.

— Третий месяц, — кивнула Молли. — Она только-только узнала.

— Ребенок, — повторила Рози. — С ним ничего не случится?

— Врачи сделают все, чтобы с вами обоими ничего не случилось, — поспешно заверил я ее. — Постарайтесь не переживать из-за этого.

Рози закрыла глаза, из которых продолжали струиться слезы.

— Хорошо.

— Рози, — обратилась к ней Молли. — Можешь рассказать, что произошло?

— Не знаю точно, — прошептала та. — Я сидела с Кеном и Дриа. Как раз посмотрели любимую сцену и собирались уже уходить. Я нагнулась взять сумку, а Дриа грим поправляла, и тут свет погас, а она начала визжать... А когда я подняла голову, он уже стоял вот тут. — Она вздрогнула. — Прямо тут.

— Кто? — настаивала Молли.

Глаза у Рози расширились от страха, а голос понизился до едва слышного шепота.

— Жнец.

Молли нахмурилась.

— Как в кино? Ряженый кто-то?

— Этого не может быть, — сказала Рози, и голос ее задрожал еще сильнее. — Но это был он. Самый настоящий.

Прибыла новая бригада «скорой» и направилась прямиком к нам. При виде их Рози снова ударилась в панику и задергалась. Молли пригнулась к ней, поглаживая по голове, нашептывая что-то на ухо, и успокоила по крайней мере настолько, что медики смогли приступить к работе.

Я заставил себя встать и отошел в сторону. Рози уложили на носилки. Когда они поднимали ее свешивавшуюся с носилок руку, я увидел на сгибе у локтя маленькие круглые точки и синяки.

Мгновение Молли смотрела на меня огромными глазами, потом отвернулась, чтобы помочь санитарам укрыть Рози одеялом, спрятав при этом следы инъекций. На счет «три» санитары подняли носилки, выдвинули из-под них стойки с роликами и покатили Рози к двери. Девушка продолжала вяло дергаться и всхлипывать.

— Она боится, — сказала Молли парням из «скорой». — Позвольте, я поеду с ней, так ей будет спокойнее.

Санитары переглянулись, и один из них кивнул. Молли с облегчением вздохнула, кивнула в ответ и зашагала к дверям, держась у изголовья носилок, чтобы Рози могла ее видеть.

— Вы не беспокойтесь, сэр, — повернулся ко мне второй санитар. — Мы сейчас быстренько за вами вернемся.

— Это вы, что ли, об этом? — Я вяло махнул рукой в сторону моей изукрашенной синяками башки. — Не, это я не здесь. Это старое. Я в норме.

На лице у санитара изобразилось сомнение.

— Вы уверены?

— Угу.

Они выкатили носилки с девушкой за дверь. Я дотащился до стены и сел, привалившись спиной. Спустя минуту или две в зал вошел мужчина в твидовом костюме и направился к Роулинзу. С минуту они поговорили, причем раз или два он оглядывался в мою сторону, потом повернулся и подошел ко мне. Ничем не примечательный тип лет сорока с лишним, среднего роста, толстеющий, лысеющий, со слезящимися голубоватыми глазами. Он кивнул мне, придвинул стул и уселся, глядя на меня сверху вниз.

— Это вы Дрезден?

— Как правило, да, — отозвался я.

— Я сержант Грин. Детектив отдела убийств.

— Нелегкая работенка, — заметил я.

— Как правило, да, — согласился он. — Ладно. Роулинз говорит, вы свидетель того, что здесь происходило. Это так?

— По большей части, — кивнул я. — Хотя я застал только то, что происходило под конец.

— Ну-ну. — Он поморгал, с отсутствующим видом достал из кармана блокнот и ручку. За его спиной копы окружали место, где лежали жертвы, стульями с натянутой между ними полицейской лентой. — Так вы можете рассказать, что произошло?

— Свет погас, — начал я. — Люди ударились в панику. Мы услышали визг. Роулинз поспешил на помощь, и я за ним.

— Зачем? — спросил он.

— Что?

— Зачем? — повторил усталым тоном Грин. — Вы ведь человек штатский, мистер Дрезден. Помогать попавшим в беду людям — дело Роулинза, у него работа такая. Почему вы просто не поспешили к выходу?

— Ситуация была катастрофическая, — ответил я. — Вот я и помогал.

— Вы, значит, герой? — поинтересовался Грин. — Так?

Я пожал плечами.

— Я оказался здесь. Люди нуждались в помощи. Вот я и пытался помочь.

— Конечно, конечно, — кивнул Грин и поморгал еще немножко. — И как именно вы помогали?

— Свет держал, — признался я.

— Разве у Роулинза не было своего фонаря?

— В темноте света много не бывает.

— Конечно, — согласился Грин, строча в блокноте. — Значит, вы светили Роулинзу. А потом что?

— Мы услышали, как визжат здесь. Вошли. Я увидел нападавшего над девушкой, которую только что увезли.

— Можете его описать? — спросил Грин.

— Ростом почти семь футов, — ответил я. — Сложения как броненосец, веса фунтов триста или триста двадцать пять. Хоккейная маска. Серп.

Грин кивнул.

— Что случилось?

— Он напал на девушку. Нескольких человек он уже уложил. Он собирался перерезать ей горло серпом. Роулинз его застрелил.

— Выстрелил в него? — предположил Грин. — Трупа-то его на полу что-то не видно.

— Выстрелил в него, — поправился я. — Не знаю, попал или нет. Нехороший парень бросил девушку и замахнулся серпом на Роулинза. Роулинз отбил удар фонариком.

— Что потом?

— А потом я ударил этого типа.

— Как ударили? — спросил Грин.

— С помощью магии. Швырнул его вдоль прохода — он сбил проектор и порвал экран.

Грин постучал ручкой о блокнот и внимательно посмотрел на меня.

— Эй, — сказал я. — Вы спросили, я ответил.

— Может, он бросился бежать, — предположил Грин. — Сбил проектор и прыгнул сквозь экран, чтобы унести ноги.

— Если вам так спокойнее, пусть будет так, — кивнул я.

Он бросил на меня еще один пронзительный взгляд.

— А что потом?

— А потом он исчез, — вздохнул я.

— Он выбежал в дверь?

— Нет, — сказал я. — Мы не успели отойти от двери далеко. Он пробил экран, врезался в стену — и фьють! Исчез. Не знаю куда.

Грин записал и это.

— Вам известно, где находится Нельсон Линхард?

Я зажмурился.

— Нет. А с чего я должен это знать?

— Несколько часов назад он напал на одного типа здесь, на конференции, и жестоко избил. Вы внесли залог за его освобождение. Может, вы с ним дружны?

— Не совсем, — сказал я.

— Немного странно это выглядит — выложить пару тысяч баксов за то, чтобы выдернуть из тюрьмы парня, с которым вы не дружны. Не так ли?

— Угу.

— Тогда зачем вы это сделали?

Допрос начинал мне надоедать.

— У меня имелись причины личного порядка.

— А именно?

— Личного, — повторил я.

Грин внимательно посмотрел на меня своими слезящимися голубыми глазами. Минуту он молчал.

— Не уверен, — произнес он наконец вежливо и терпеливо, — что я все это понимаю. Я был бы очень благодарен, если бы вы помогли мне разобраться. Вы не могли бы рассказать мне, что здесь произошло? Начиная с того момента, когда погас свет.

Я вздохнул.

Мы начали все сначала.

И еще четыре раза.

Грин ни разу не сказал ни одного невежливого слова и вообще со своим скучающим тоном и слезящимися глазами смахивал скорее на провинившегося клерка, чем на детектива, но я буквально нутром чуял, что под твидовым камуфляжем скрывается жесткий, опасный человек, да и гонял он меня своими вопросами, как мальчишку... ну по крайней мере как того, кто знает больше, чем говорит.

Что, пожалуй, соответствовало истине. Однако всякие штуки насчет черной магии, эктоплазмы и исчезнувшего без следа жутика вряд ли подняли бы ему настроение. Когда имеешь дело с полицией, с этим вообще морока. Некоторым вроде, скажем, Роулинза доводилось встречаться с какой-нибудь вредной нечистью. Как правило, они не распространяются об этом — ведь другие копы начинают коситься на тех, кто рассказывает о встречах с монстрами... в общем, обычно все заканчивается направлением к психиатру.

Поэтому, если коп сталкивается лицом к лицу с вампиром или вурдалаком (конечно, если он остается после такой встречи в живых), следы о ней сохраняются только в его памяти, но никак не в официальных документах. Время обладает способностью сглаживать острые углы и шероховатости, так что это не слишком и трудно — избегать мыслей о наводящих ужас чудищах и наводящих еще больший ужас нестыковках в логике... в общем, вернуться к повседневной рутине. По прошествии времени большая часть копов убеждает себя в том, что случившееся — плод их воображения, что память просто пошаливает от страха и что раз уж всем прекрасно известно, что монстров не существует, они наверняка видели что-то такое, обычное, объяснимое.

Однако стоит снова запахнуть жареным, эти же самые копы меняются. Где-то в глубине души они знают, что это правда, и когда что-то сверхъестественное случается снова, они по крайней мере на время событий готовы забыть о всех своих сомнениях и делать все, что в их силах, чтобы выжить самим и защитить других, — пусть это потом и покажется им самим безумием. Пока конвент шел заведенным распорядком, Роулинз потешался над моими претензиями на чародейство. Однако когда все обернулось трагедией, он принял мою помощь без колебаний. Ну и есть, конечно, другая порода полицейских. Парни вроде Грина. Им в жизни не доводилось сталкиваться с чем-то, хоть отдаленно напоминающим сверхъестественный мир, с работы они возвращаются в среднестатистический дом к среднестатистическим двум целым и трем десятым ребенка и одной собаке, они подстригают палисадник по субботам, они смотрят по телику географический и научно-познавательный каналы, они подписаны на «Нэшнл джиогрэфик», и в подвальной кладовке у них царит безупречный порядок. Такие парни свято убеждены в том, что все подчиняется строгой логике, что все можно объяснить и что вне рамок этой логики не существует ничего.

— Ладно, мистер Дрезден, — сказал Грин. — Что-то я недопонял несколько отдельных моментов. Итак, что вы делали начиная с той секунды, когда погас свет?

Я устало потер глаза. Голова раскалывалась. Отчаянно хотелось спать.

— Я ведь вам уже говорил. Пять раз.

— Знаю, знаю, — кивнул Грин и одарил меня вялой улыбкой. — Однако порой повторение позволяет нам восстановить утраченные детали. Поэтому, если вы не против, не могли бы вы рассказать мне, как все было после того, как стало темно?

Я закрыл глаза и с трудом поборол внезапный соблазн подвесить Грина где-нибудь под потолком и оставить так на некоторое время.

Кто-то тронул меня за плечо, я открыл глаза и увидел Мёрфи: она стояла надо мной, протягивая белый пластиковый стаканчик.

— Привет, Гарри.

— Ох, слава Богу, — пробормотал я и взял стаканчик. Кофе. Я сделал глоток. Горячий и сладкий. Я даже застонал от наслаждения. — Ты просто ангел, Мёрф.

— А ты как думал? — отозвалась она. На ней были джинсы, футболка и легкий хлопковый блейзер. Под глазами темнели круги, волосы пребывали в изрядном беспорядке. Должно быть, звонок Роулинза выдернул ее из постели. — Добрый вечер, детектив Грин.

— Добрый вечер, лейтенант. — Грин честно старался хотя бы изобразить вежливость. — Что-то я не помню, чтобы просил помощи у специальных расследований... Может, случайно нажал на ускоренный набор. — Он порылся в кармане и достал сотовый телефон. — Ох, постойте-ка, — произнес он, мрачно посмотрев на дисплей. — Ошибочка вышла. Вас в меню ускоренного набора нет. Должно быть, нажал в момент умственного помрачения.

— Да вы не переживайте, сержант, — очаровательно улыбнулась Мёрфи. — Если я выясню, кто это сделал, я все вам расскажу, так что пучок морковки достанется вам.

Грин покачал головой.

— Здесь все и без того запутано, — сказал он. — Какой-то клоун вырядился персонажем из ужастика и пошинковал фанатов как капусту. Пресса за это уцепится — по сравнению с ними пираньи покажутся золотыми рыбками.

— Угу, — согласилась Мёрфи. — Похоже, помощь вам действительно не помешает. Вряд ли ведь вам захочется облажаться прямо перед объективами.

Сержант угрюмо покосился на нее и покачал головой.

— Вы не особенно славитесь в качестве склонного к сотрудничеству сотрудника, лейтенант.

— Я вижу рабочую задачу, — невозмутимо откликнулась Мёрфи. — Я могу помочь вам. А могу сделать так, чтобы пресса узнала, что вы отвергли помощь в поимке убийцы из-за распрей между отделами нашего ведомства. Выбирайте сами.

Грин посмотрел на нее внимательнее.

— Скажите, — произнес он наконец, — меня обвинят в сексуальных домогательствах, если я назову кое-кого самоуверенной, безапелляционной стервой?

Улыбка Мёрфи расцвела еще сильнее.

— Заходите к нам в спортзал, и мы это обсудим.

Грин хмыкнул и сунул блокнот с ручкой обратно в карман.

— Не уезжайте из города, Дрезден. Возможно, мне еще понадобится поговорить с вами.

— Буду ждать с нетерпением, — заверил я и отхлебнул еще кофе.

Грин протянул Мёрфи визитную карточку.

— Номер моего мобильного. На случай, если вы и впрямь вдруг захотите сотрудничать.

Мёрфи обменялась с ним визитками.

— Заметано.

Грин тряхнул головой, более или менее вежливо поклонился и отошел поговорить со стоявшими около огороженного лентой участка пола копами.

— Мне кажется, ты ему нравишься, — заметил я.

Мёрфи фыркнула.

— Он тебя гонял по кругу, да?

— Битый час. — Я постарался не выказать раздражения.

— Конечно, это действует на нервы, — заметила она. — Однако часто срабатывает. Грин, наверное, лучший следователь по делам убийств в штате. Будь он яркой личностью, дослужился бы до капитана.

— Не думаю, чтобы это дело способствовало его карьере. Мёрфи кивнула и села на стул, с которого встал Грин.

— Ладно. Хочешь рассказать мне, что у вас тут вышло?

— Я еще даже кофе не допил, — запротестовал я, но выложил все — начиная с внесения залога за Нельсона. Единственное, о чем я умолчал, — это о визите в дом к Майклу. Я рассказал ей про нападение и как мы с Роулинзом помешали убийце.

Она медленно выдохнула сквозь зубы.

— Значит, эта тварь явилась из потустороннего мира, да? Раз ее нашпиговали пулями, а она не умерла и потом превратилась в слизь?

— Логичное заключение, — кивнул я. — Но мне некогда было заниматься аналитикой. Это мог быть кто угодно.

— Каковы шансы, что ты его убил?

— Я не так уж сильно ему врезал. Должно быть, он самоуничтожился.

— Вот черт, — буркнула Мёрфи, явно не уловив подтекста. Блин, нет больше настоящих любителей классики. — Как по-твоему, он вернется?

— Мне известно не больше твоего, — сказал я.

— Маловато будет.

Я вздохнул и кивнул.

— Посмотрим, что удастся нарыть. Как Роулинз?

— В больнице, — ответила она. — Ему нужно зашить порез.

Я крякнул и поднялся. Это потребовало усилия, и я слегка пошатнулся, но как только восстановил равновесие, подошел к останкам проектора. Нагнувшись, я поднял большую круглую жестяную коробку из-под пленки, повертел ее в руках и прочитал этикетку.

— Ого, — произнес я. Мёрфи подошла ко мне, посмотрела на коробку и нахмурилась.

— «Потрошитель из пригорода II»?

Я кивнул:

— Это кое-что объясняет.

— Насчет смерти классического кино?

— Ты кинобездарь, — заявил я. — Парень, который на них напал, вырядился Жнецом.

Мёрфи бросила на меня вопросительный взгляд.

— Жнецом, — повторил я. — Только не говори мне, что ты вообще не видела Жнеца. Убийцу из фильмов про Потрошителя из пригорода. Его нельзя убить, а сам он приносит смерть извращенцам — то есть всем, кто занимается сексом или пьянствует. Уж если это кино не классическое, тогда не знаю вообще — что.

— Наверное, я его пропустила.

— До сегодняшнего дня снято одиннадцать фильмов про Жнеца, — сообщил я.

— Значит, я пропустила одиннадцать, — сказала Мёрфи. — Думаешь, кто-то пытался выглядеть как этот твой Жнец?

— Кто-то, — пробормотал я слегка угрожающе. — Или что-то.

Она неодобрительно покосилась на меня.

— Ты эту фразу долго готовил?

— Долгие годы, — кивнул я. — Такая возможность представляется не каждый день.

Мёрфи улыбнулась, но немного деланно, и мы оба это понимали. Шуткой действительности не отменить. А действительность заключалась в том, что молодого человека убили в нескольких футах от места, где мы сидели, и жизни еще как минимум двоих зависели только от опыта занимающихся ими врачей.

— Мёрф, — произнес я наконец. — Там, через улицу, кинотеатр. Им владеет тип по имени Кларк Пелл. Можешь узнать, какой фильм там шел сегодня днем?

Мёрфи перелистала свой блокнот назад.

— Уже узнала. Что-то под названием «Руки-Молоты».

— Старый, но грозный, — кивнул я. — Грабители бросили фермера на рельсы, и поезд отрезал ему кисти обеих рук. Они оставили его умирать, но он выжил, хоть и сбрендил, привязал себе к культям по кувалде и начал расправляться с ними со всеми по очереди.

— И Кларк Пелл пострадал сегодня в результате нападения. — поймала мою мысль Мёрфи. — Жестоко избит каким-то тупым орудием.

— Может, совпадение, — заметил я.

Она нахмурилась.

— Это что, возможно? Оживлять киношных монстров?

— Похоже на то, — подтвердил я.

— И как их остановить? — спросила она.

Я достал из кармана расписание конвента и пробежал взглядом.

— Вопрос звучит по-другому: как нам остановить их до завтрашнего вечера?

— А что будет завтра вечером?

— День показов. — Я помахал в воздухе расписанием. — С полдюжины фильмов будут крутить здесь. Еще полдюжины в кинотеатре Пелла. И по сравнению с большинством их героев Руки-Молоты и Жнец — милые малютки.

— Боже правый, — охнула Мёрфи. — Не может оказаться, что это обычные люди нарядились так?

— Вряд ли. Хотя возможно.

Она кивнула.

— Оставим эту версию Грину. Поставь себя на место полицейских, Гарри. Наш следующий ход?

— Поговорить с выжившими. И я попытался бы прикинуть, много ли возможности у кого-либо провернуть такое безумие.

Она кивнула, потом посмотрела на меня и нахмурилась.

— Первым делом ты бы поспал. Вид у тебя черт знает какой.

— Спасибо, — сказал я. — Я и правда едва на ногах держусь.

Она снова кивнула.

— Попробую переговорить с Пеллом, если он, конечно, пришел в сознание. Сомневаюсь, чтобы к остальным удалось попасть до завтра. Будем надеяться, они выжили.

— Верно, — согласился я. — А мне нужно будет с утра вернуться сюда и обнюхать это место. Если повезет, нам удастся выследить нехорошего парня прежде, чем кто-нибудь еще спрыгнет с экрана в зал.

Мёрфи в очередной раз кивнула и встала. Она протянула мне руку и, когда я принял ее, вздернула меня на ноги. Мёрфи вообще сильнее, чем кажется.

— Подбросишь меня домой? — спросил я. Она уже достала из кармана ключи.

— Я что, похожа на твоего личного водителя?

— Спасибо, Мёрф.

Мы направились к двери. Обычно мне приходится умерять шаг, чтобы она не отставала, но сегодня я так устал, что дожидалась меня она.

— Гарри, — сказала она. — Что будет, если мы не успеем найти того, кто за этим стоит?

— Найдем, — заверил я.

— Но если нет?

— Значит, нам придется биться с чудищами.

Мёрфи вздохнула, и мы вышли на улицу, в теплый летний вечер.

— Значит, черт подери, придется.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Мёрфи припарковалась на гравийной стоянке рядом с моим домом — жилой многоэтажкой столетней давности. Она заглушила мотор, и он остывал, пощелкивая. Минуту мы посидели, опустив стекла. Прохладный ветерок с озера гулял по салону, приятно холодя кожу после дневного жара.

Мёрфи глянула в зеркало заднего вида, потом осмотрела улицу в оба конца.

— За кем ты следил?

— Что? — не понял я. — О чем это ты?

— Ты всю дорогу шею выкручивал. Я удивляюсь, как у тебя голова не отвинтилась.

Я поморщился.

— А, это... Кто-то весь вечер висел за мной хвостом.

— И ты только сейчас говоришь мне об этом?

Я пожал плечами.

— Не вижу смысла беспокоить тебя по пустякам. Кто бы это ни был, сейчас его здесь нет. — Я описал ей человека-тень и его машину.

— Как ты думаешь, это не тот, кто столкнул тебя с дороги? — спросила она.

— Что-то говорит мне, что это не он, — покачал головой я. — Он не делал ни малейшей попытки скрыть свое присутствие. Насколько я могу судить, это скорее всего какой-нибудь частный детектив, роющий на меня информацию для суда.

— Боже, — сказала Мёрфи. — Я думала, это все уже позади.

Я снова поморщился.

— Как хозяин телешоу, Ларри Фаулер здорово разозлился. Поэтому не оставляет попыток меня прищучить.

— Может, тебе не стоило все-таки громить его студию и расстреливать его тачку?

— Но я же не виноват!

— Это решать суду, — голосом святоши изрекла Мёрфи. — У тебя хоть адвокат есть?

— Пять или шесть лет назад я помог одному парню отыскать любимую собачку его дочери. Он юрист. Помогает мне в суде и при этом даже не разоряет дотла счетами. Но эта дрянь все тянется и тянется.

Мы так и сидели в машине.

Я закрыл глаза и вслушивался в летний вечер. Где-то играла музыка. Время от времени по улице проезжала машина.

— Гарри? — окликнула меня через некоторое время Мёрфи. — Ты хорошо себя чувствуешь?

— Голоден. Устал немного.

— У тебя вид, как будто тебе больно.

— Ну, немного больно, да.

— Я не эту боль имела в виду.

Я открыл глаза и посмотрел на нее, потом отвернулся.

— А... ты об этом?

— Об этом, — согласилась она. — У тебя вид, как будто ты истекаешь кровью.

— Переживу, — буркнул я.

— Это из-за прошлого Хэллоуина?

Я пожал плечами.

Некоторое время она молчала.

— Ты знаешь, все до сих пор не разобрались, почему вырубался свет в городе и что случилось после. Но в музее Природы обнаружили труп человека, убитого животным. Эксперты считают, что это была крупная собака. Ну а на полу нашли кровь трех разных групп.

— Правда? — устало спросил я.

— И еще в Кент-колледже. Там обнаружили восемь тел. Шестеро без видимых причин смерти. У одного голова снесена острым как скальпель клинком. И еще у одного пуля сорок четвертого калибра в затылке.

Я кивнул.

Некоторое время она молча смотрела на меня, хмурясь, — явно ждала, пока я заговорю сам.

— Ты их убил, — произнесла она наконец тихо, но уверенно.

Память услужливо проиграла в голове несколько не самых приятных клипов. Желудок болезненно сжался.

— Того, без головы, — не я.

Взгляд ее голубых глаз остался столь же спокойным. Она кивнула.

— Ты их убил, и это тебя гложет.

— Не должно бы. Я много кого убивал.

— Верно, — согласилась Мёрфи. — Только теперь это были не фейри, не вампиры и не монстры. Это были люди. И ты убил их не в пылу сражения. Ты сделал осознанный выбор.

Почему-то я не смог поднять на нее взгляда. Но кивнул.

— Более или менее, — прошептал я.

Она подождала, не скажу ли я еще чего, но я замолчал.

— Гарри, — произнесла она. — Ты терзаешь себя из-за этого. Тебе надо с кем-нибудь поговорить. Не обязательно со мной, не обязательно здесь, но нужно. Нет стыда в том, что тебе плохо, потому что ты убил кого-то — во всяком случае, когда на то была причина.

Я усмехнулся — довольно горько.

— Вот уж от кого не ожидал совета не переживать из-за убийства.

Она неуютно поерзала на месте.

— Сама, типа, удивляюсь, — призналась она. — Но черт подери, Гарри... помнишь, когда я застрелила агента Дентона?

— Угу.

— Мне тоже долго пришлось свыкаться. То есть я понимаю, что он это заслужил. И что не сделай я этого, он убил бы тебя. Но чувствовала я себя после этого... — Она хмуро уставилась в ветровое стекло. — Это оставляет след. Лишать кого-то жизни. И бедолаги, которых поработили вампиры в том приюте. Даже еще хуже.

— Все эти люди пытались убить тебя, Мёрф. Ты должна была поступить так. У тебя и выбора-то не оставалось. И ты знала это, когда нажимала на спуск.

— А у тебя, ты считаешь, был выбор? — спросила она.

Я пожал плечами.

— Может, и был. А может, и нет. — Я сглотнул. — Суть в том, что я тогда этого и в голову не брал. Не колебался. Хотел только, чтобы они поскорее умерли.

Довольно долго она молчала.

— Что, если это Совет держит меня под колпаком? — тихо спросил я у Мёрфи. — Что, если я превратился в какого-то монстра? Такого, что отнимает чужую жизнь, руководствуясь лишь своими желаниями? Которого результат интересует больше, чем средства? Для которого сила значит больше, чем справедливость? Что, если это первый шаг?

— А ты сам так считаешь? — спросила она вдруг.

— Я не...

— Потому что если ты, Гарри, так считаешь, значит, возможно, так оно и есть. А если считаешь, что это не так, значит, скорее всего это не так.

— Сила позитивного мышления? — спросил я.

— Нет. Свобода выбора, — ответила она. — Ты не можешь изменить того, что уже произошло. Но ты волен выбрать, что делать дальше. Из чего следует, что ты переметнешься на черную сторону только в том случае, если сам выберешь это.

— А с чего ты взяла, что я этого не сделаю?

Мёрфи фыркнула и легонько коснулась пальцами моего подбородка.

— Потому что я не идиотка. В отличие от некоторых других сидящих в этой машине.

Я поднял правую руку и осторожно сжал ее пальцы. Они были теплые, крепкие.

— Поосторожнее. Это почти, можно считать, комплимент.

— Ты порядочный человек, — сказала Мёрфи, опуская руку; пальцев моих она при этом не стряхнула. — Порой до боли слепой и глухой. Но сердце у тебя доброе. Потому ты и относишься к себе так беспощадно. Ты устал, голоден и изранен, и ты видел, как нехорошие парни делают такое, чему ты не в силах помешать. Ты пал духом. Вот и все.

Простые, искренние и прямые слова. В голосе ее не было ни капли фальшивых утешений, ни капли снисходительной жалости. Я ведь не первый день знаком с Мёрфи. Я знал, что она готова подписаться под каждым своим словом. Сознание того, что она на моей стороне, даже если я нарушил закон, который она защищала по долгу службы, здорово ободряло.

Я говорил это прежде и повторю еще раз.

Мёрфи — хороший парень.

— Может, ты и права, — сказал я. — Блин-тарарам, и правда хватит жалеть себя — работать пора.

— Только начни с еды и отдыха, ладно? — хмыкнула она. — И если ты меня не слышал, я заеду за тобой утром.

— Идет, — кивнул я.

Мы посидели, держась за руки, еще немного.

— Кэррин? — спросил я.

Она посмотрела на меня. Глаза ее казались очень большими, очень голубыми. У меня не получалось смотреть в них долго.

— Ты никогда не думала о... ну... о нас?

— Иногда, — ответила она.

— Я тоже, — признался я. — Только... моменты все были какие-то неудачные.

Она улыбнулась.

— Я заметила.

— Как по-твоему, в этом что-то есть?

Она осторожно сжала мою руку пальцами и сразу убрала их.

— Не знаю. Может, когда-нибудь... — Она посмотрела на свою руку и нахмурилась. — Это многое бы изменило.

— Изменило бы, — согласился я.

— Ты мой друг, Гарри, — сказала Мёрфи. — Что бы ни случилось. Бывало, в прошлом... я поступала по отношению к тебе несправедливо.

— Как тогда, у меня в офисе, когда ты меня в наручники заковала, — кивнул я.

— Ага.

— А потом ты мне зуб сломала.

Мёрфи даже зажмурилась.

— Я сломала тебе зуб?

— А потом...

— Ладно, ладно, — остановила она меня; щеки ее порозовели. — Я хочу сказать, я могла бы и раньше понять, что ты из хороших парней. И...

Я выжидающе смотрел на нее и молчал.

— И я прошу прощения, — выдавила она. — Вот гад!

Это далось ей непросто. Гордости в Мёрфи не по росту много. И да, я очень хорошо помню пословицу насчет хрустальных домов и камней. Поэтому я не стал давить на нее.

— Ты уж не увлекайся романтикой, Мёрф.

Она чуть улыбнулась и закатила глаза.

— Если мы и сойдемся когда-нибудь, не пройдет и недели, как я тебя убью. А теперь отдыхай. В таком виде от тебя все равно толку никакого.

Я кивнул и выбрался из машины.

— Тогда до завтра.

— Где-нибудь около восьми, — отозвалась она и вырулила обратно на улицу. — Поосторожнее, ладно? — бросила она, опустив стекло.

Я посмотрел вслед машине и вздохнул. Мои чувства по отношению к Мёрфи все еще пребывали в безнадежно запутанном состоянии. Может, мне нужно было поговорить с ней раньше. Действовать решительнее, инициативнее.

«Поосторожнее», — сказала она.

И почему, интересно, мне кажется, что я и так слишком осторожен?

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Микки Маус, мой будильник, сработал в семь утра и продолжал упрямо звенеть до тех пор, пока я не отшвырнул одеяло, сел и заглушил его к чертовой матери. Все тело болело, затекло, но ощущение неодолимой усталости заметно убавилось, и — раз уж я принял вертикальное положение — я начал шевелиться.

Я залез под душ и постарался не подпрыгнуть слишком уж высоко, когда в меня ударила первая струя ледяной воды. Ну конечно, кое-какой опыт по этой части у меня имеется. Ни один нагреватель не выдерживал у меня дольше недели без того, чтобы с ним не возникали какие-нибудь технические неполадки, а это особенно неприятно, если нагреватель газовый. Поэтому душ у меня бывает либо холодный, либо ледяной. С учетом моей личной жизни и нечеловеческого обаяния некоторых существ, с которыми мне время от времени приходится иметь дело, может, оно и к лучшему.

Однако порой, когда все мое тело в синяках и ссадинах, я жалею, что душ у меня не обжигающе-горячий, как у любого другого жителя этой страны.

И тут вода из ледяной разом сделалась горячей, почти кипятком. Не могу сказать, чтобы это не застало меня врасплох. Я взвыл и исполнил под струей замысловатый танец — до тех пор, пока мне не удалось отвернуть душ к стене, спасая тем самым особо ценные части тела. Потом, привыкнув немного к температуре, я сунул под струю голову и шею и даже застонал от удовольствия. Потом опомнился.

— Черт подери, я же говорил тебе не делать этого! — буркнул я.

Ласкиэль рассмеялась — совсем негромко, так что ее смеха почти не было слышно за шумом воды. Фантомные пальцы помассировали мне мышцы у основания шеи, унимая боль.

— Тебе стоило бы использовать технику блокировки боли, которой я научила тебя прошлой осенью.

— Обойдусь и без нее, — буркнул я и потянулся за мочалкой. Однако горячая вода и массаж, пусть даже иллюзорные, доставляли мне истинное наслаждение. — Переживу как-нибудь.

— Твой дискомфорт — это мой дискомфорт, хозяин мой, — со вздохом возразила она. — Собственно, все, что я ощущаю, попадает ко мне только через твои ощущения.

— Но всего этого нет на самом деле, — негромко сказал я. — Вода на деле вовсе не горячая. И никто не массирует мне шею. Это иллюзия, которую ты наводишь поверх моих ощущений.

— Разве тебе от этого не легче? — спросил бестелесный голос. — Разве это не снимает напряжение?

— Да, — вздохнул я.

— Тогда какая разница? Это вполне реально.

Я махнул рукой, словно отгоняя от шеи назойливую муху, и ощущение сильных, уверенных пальцев на загривке исчезло.

— Валяй, — сказал я. — Только без рук. Мне не хотелось бы начинать день с заключения тебя в ментальную клетку, но если вынудишь, я это сделаю.

— Как тебе угодно, — произнес ее голос, и ощущение постороннего присутствия тоже ослабло. Но не совсем исчезло. — Хозяин мой, я правильно поняла, что ты не упомянул при этом горячей воды?

Я хмыкнул и, пробормотав пару-тройку слов себе под нос, сунул на несколько секунд голову под иллюзорно обжигающую воду.

— Ты уловила, что произошло вчера вечером? — спросил я наконец вслух.

— Разумеется, — отозвался падший ангел.

— И что ты об этом думаешь?

С полминуты Ласкиэль задумчиво молчала.

— Думаю, что Кэррин считает некоторую дистанцию между вами профессиональной необходимостью, но что ей кажется, со временем, при других обстоятельствах все может еще измениться.

Я вздохнул.

— Нет. Не это. Блин-тарарам, мне не нужно интимных советов от адской шлюхи! Я имел в виду тварей, которые нападали на людей на конвенте.

— А-а, — произнесла Ласкиэль без малейшего намека на обиду. — Разумеется, это нападал сверхъестественный хищник.

Каков вопрос, таков ответ, подумал я и подвигал плечом под горячей водой.

— Если так, значит, целью нападений было не насилие ради насилия, — задумчиво пробормотал я. — Это объясняет увиденное мною в туалете, где напали на старика. Кто бы это ни сделал, он хотел посеять страх. Причинить боль. Чтобы насытиться... чем? Психической энергией, выделяемой жертвами?

— Объяснение немного упрощенное, — заметила Ласкиэль, — но для смертного, насколько я могу судить, довольно точное.

— Ба, да ты у нас теперь знаток смертных?

— Всегда была, — возразила она. — Не прими за обиду, но тебе стоило бы учитывать, что ваша способность оценивать окружающую ситуацию в значительной степени определяется верой в иллюзии. Во время. В истину. В любовь. В тому подобные вещи. Разумеется, это не ваша вина — но это накладывает некоторые ограничения на вашу способность воспринимать и понимать отдельные явления.

— Я всего лишь смертный, — хмыкнул я. — Так что уж просвети меня.

— Для этого тебе придется расстаться с претензиями на смертность.

Я даже зажмурился.

— Я что, должен умереть?

Она вздохнула.

— Ты снова понял лишь отчасти. Но для доходчивости скажу проще — да. Тебе придется перестать жить.

— Что-то не очень это меня просветляет, — заметил я. — Таких учителей мне и без тебя хватает. — Я прополоскал волосы, потом намылил их шампунем еще раз, от чего начал благоухать как ирландский ручей (так, во всяком случае, написано было на этикетке). — Ладно, поговорим о тех, кто остался жив. Они перенесли душевную травму.

— Если теория не ошибается, — согласился голос Ласкиэли. — Если они и правда травмированы душевно, воздействие, похоже, необратимо.

Я поежился. Травмы такого рода проявляются по-разному, но в любом случае достаточно погано. Я видел людей, которых подобные атаки на психику довели до безумия. Мёрфи подверглась раз такому нападению и потом несколько лет, пока не зажили душевные и психические раны, страдала от ночных кошмаров. Впрочем, приходилось мне видеть и тех, кого вампиры Черной Коллегии превратили, измочалив в психическом отношении, в почти безмозглых рабов — или в обезумевших убийц, в пушечное мясо для новых господ.

Хуже всего, что почти единственный способ это увидеть — отворить зрение. А отсюда следует, что каждый чудовищно покалеченный псих гарантированно останется в моей памяти. Навсегда.

Верхняя полка моих ментальных трофеев и так ломится от всяких жутиков.

Обманчиво горячая вода струилась по моему телу. Что ж, пустячок, а приятно.

— Уходи, — приказал я Ласкиэли. — Впрочем, — добавил я, — горячую воду пока оставь.

— Как тебе будет угодно, — очень вежливо отозвался голос падшего ангела, и ощущение ее присутствия исчезло окончательно.

Я оставался под душем, пока пальцы не сморщились. Или, говоря точнее,пальцы правой руки — кожа на обожженной левой выглядит сморщенной всегда. Стоило мне выключить воду, как ощущение ледяного холода вернулось, пока я одевался, меня колотила дрожь.

Я наполнил миски Мистеру и Мышу, наскоро проглотил какой-то фигни с ледника и открыл себе банку «колы». Подумав, и спустился в лабораторию и взял с полки череп Боба.

В темных глазницах замерцали оранжевые огоньки.

— Эй! — сонно пробормотал Боб. — Куда это мы?

— Поработать, — ответил я. Поднявшись, я сунул череп в нейлоновый рюкзак. — Ты мне можешь пригодиться. Только мы сегодня будем в местах довольно людных, так что будь добр, держи рот на замке, пока я не расстегну рюкзак, ладно?

— Идет, — отозвался Боб, зевая, и огоньки в его глазницах снова погасли.

Я собрал свой нехитрый магический арсенал: браслет-оберег, кольцо— преобразователь энергии, серебряный амулет-пентаграмму. Сунул в боковой кармашек рюкзака новый, собственноручно вырезанный жезл, оставив рукоять торчать так, чтобы при необходимости мгновенно выхватить. Я взял свой посох и задумчиво покосился на кожаную куртку, висевшую на крючке у двери. Я наложил на нее заклятия, способные сдерживать самые разнообразные когти, клыки, пули и прочую дрянь, и обычная куртка превратилась в своего рода доспехи.

Увы, как и у большинства других доспехов, системы кондиционирования воздуха у нее не имелось, так что надень я ее на такой жаре, я помер бы от перегрева прежде, чем кому-либо представился бы шанс укусить, царапнуть, лягнуть или застрелить меня. Блин, даже синие джинсы, вкоторых я собирался выходить, покажутся мне слишком тяжелыми задолго до полудня. В общем, куртка осталась висеть на крючке.

Это меня немного угнетало. Я привык к своей куртке, и ее заговоренная кожа не раз и не два спасала мне жизнь. Каким-то уязвимым я себя ощущал, отправляясь без нее навстречу сверхъестественным конфликтам. Поэтому я снял с другого крючка поводок Мыша и пристегнул карабин к ошейнику, на что пес оживленно завилял хвостом.

— Ты сегодня со мной, — сказал я ему. — Надо же, чтобы кто-нибудь прикрывал меня сзади. Может, потом поделюсь с тобой хот-догом.

При упоминании хот-дога Мыш завилял хвостом еще оживленнее. Он фыркнул, преданно потерся тяжелой башкой о мое бедро, и мы вышли на улицу ждать Мёрфи.

Она свернула с улицы к дому и не без опаски смотрела на то, как Мыш устраивается на заднем сиденье. Машина качнулась и слегка просела на рессорах под его тяжестью.

— Его у тебя не укачивает?

Мыш вильнул хвостом и, вопросительно склонив голову набок, одарил Мёрфи зубастой собачьей ухмылкой. Так и казалось, что он сейчас спросит: «Укачивает? Это еще что такое?»

— Хитрюга! — буркнул я и уселся рядом с Мёрфи. — Мы с ним хорошенько поработали над вопросами гигиены, как только я сообразил, каким здоровым он у меня вымахает. Он будет паинькой. — Я оглянулся назад. — Верно?

Мыш ухмыльнулся точно так же и мне. Я нахмурил брови и изобразил строгий взгляд. Он ткнул меня носом в плечо и улегся на диване.

Мёрфи вздохнула.

— Будь это любая другая собака, я бы заставила ее ехать в багажнике.

— Верно, — согласился я. — У тебя имеется отрицательный опыт общения с собаками.

— С крупными собаками, — поправила меня Мёрфи. — Отрицательный — только с крупными.

— Мыш не крупный. Он компактного сложения.

Она покосилась на меня, трогая машину с места.

— Ты в багажнике тоже поместишься, Гарри. — Она посмотрела на меня внимательнее и нахмурилась: — У тебя губы синие.

— Перестоял под душем, — объяснил я.

Она вдруг улыбнулась.

— Не хотел, чтобы что-то отвлекало тебя от дела? Пожалуй, я могу расценивать это как комплимент моей сексуальности.

Я фыркнул и застегнул ремень безопасности.

— Из больницы что-нибудь слышно?

Мёрфи тут же перестала улыбаться и некоторое время вела машину молча. Она кивнула, не глядя на меня; лицо ее сделалось непроницаемым.

— Плохо, да? — спросил я.

— Юноша, которого привезли на «скорой», умер. Девушка, которую этот тип ударил еще до твоего появления, имеет шанс выкарабкаться, но она в коме. Не реагирует на внешние раздражители. Просто лежит.

— Угу, — негромко буркнул я. — Я ожидал чего-нибудь в этом роде. А другая девушка? Рози?

— Повреждения болезненные, но жизни не угрожают. Ей наложили швы и лубки, но когда узнали про беременность, оставили в больнице для более детального обследования. Похоже, у нее есть шанс сохранить ребенка. Она в сознании и говорит.

— Уже что-то, — сказал я. — А Пелл?

— Все еще в реанимации. Он все-таки в возрасте, да и избили его сильно. Врачи говорят, с ним все будет в порядке, если каких-нибудь осложнений не вылезет. Он на обезболивающих, но в сознании.

— Реанимация... — вздохнул я. — У нас не будет возможности поговорить с ним где-нибудь в другом месте?

— Тебе не кажется, что врачи немного удивятся, если мы пригласим человека в тяжелом состоянии выйти попить кофе? — заметила она.

Я хмыкнул.

— Тогда тебе придется допросить его в одиночку. Я боюсь даже заходить туда при всем их сложном оборудовании.

— Даже на несколько минут? — спросила она.

Я пожал плечами.

— Не могу гарантировать стопроцентного контроля над собой. — Я помолчал немного. — Ну, не совсем. Вот этаж погромить, если нужно, — это запросто, а удержать технику от поломок — это как получится. Есть, конечно, шанс, что, если я зайду всего на несколько минут, ничего страшного не случится. Но иногда электроника сходит с ума, стоит мне просто пройти мимо. Я не могу рисковать, когда от этого зависит человеческая жизнь.

Мёрфи выгнула бровь, но кивнула.

— Может, мы сможем поговорить с тобой по внутренней связи или еще как-нибудь.

— Или еще как-нибудь. — Я потер глаза. — Ох, боюсь, денек нам предстоит тот еще.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Если подумать, все больницы выглядят более или менее одинаково, однако больница Милосердия, куда отвезли жертв нападения, каким-то образом ухитрилась избежать стандартного стерильного, полного тихой безнадеги образа. Старейшая больница в Чикаго, основанная Церковью, она так и осталась католическим заведением. Ее с самого начала построили необычно большой, однако знаменитые чикагские пожары конца девятнадцатого века наполняли ее под завязку. В чрезвычайных обстоятельствах врачи могли оказывать здесь помощь вшестеро или всемеро большему количеству пострадавших, чем в других тогдашних больницах, так что даже самые отъявленные критики перестали возникать насчет того, сколько ценной земли под нее угрохали.

В коридоре у палат пострадавших дежурил коп — на случай, если наряженный в маскарадный костюм киллер явится и сюда. Но, конечно, его могли поставить и для того, чтобы отгонять любопытных газетчиков с их феноменальным нюхом на кровь. Почему-то я не слишком удивился, увидев, что дежуривший — Роулинз, небритый и все еще с болтавшимся на куртке дурацким беджиком «Сплеттеркон!!!». Одно запястье его белело свежими бинтами, но во всех остальных отношениях вид он имел на удивление бодрый для человека, получившего вполне чувствительную рану, а потом работавшего всю ночь. А может, просто внешность у него такая закаленная.

— Дрезден, — произнес Роулинз, не вставая со стула. Стул, кстати, стоял на пересечении двух коридоров. Профессионал, блин-тарарам! — Вид у вас сегодня получше. Ну, не считая этих синяков.

— Самые клевые проявляются только через сутки, — заметил я.

— Святая правда, — согласился он.

Мёрфи стояла, переводя взгляд с меня на Роулинза и обратно.

— Да ты, похоже, с кем угодно можешь работать, Гарри.

— Ба! — расплылся в улыбке Роулинз. — Уж не малышку ли Кэррин Мёрфи я слышу? Жаль, театрального бинокля не захватил, не разгляжу толком.

Она улыбнулась в ответ:

— А вы что здесь делаете? Они что, нормального копа не могли найти следить за коридором?

Роулинз фыркнул и закинул ногу на ногу. Я заметил, впрочем, что при всей непринужденности его позы кобура торчала на виду, и правая рука все время держалась в непосредственной близости от рукояти пистолета. Он покосился на Мыша и выпятил губы.

— Вот не знал, что сюда разрешают с собаками.

— Это полицейская собака, — заверил я.

Роулинз небрежно протянул Мышу руку ладонью вниз. Мыш вежливо обнюхал ее и стукнул хвостом мне по ноге.

— Гм-м, — протянул Роулинз. — Что-то не помню таких у нас в управлении.

— Пес со мной, — пояснил я.

— А чародей — со мной, — добавила Мёрфи.

— Из чего следует, что собака полицейская, ага, — согласился Роулинз и мотнул головой вдоль коридора. — Мисс Марселла там. Пелла и мисс Бектон пока держат в реанимации. Парень, которого привезли, не вытянул.

Мёрфи поморщилась.

— Спасибо, Роулинз.

— Всегда пожалуйста, малышка, — пророкотал Роулинз тоном доброго дедушки.

Мёрфи бросила на него короткий испепеляющий взгляд, и мы двинулись дальше по коридору навестить первую из жертв.

Палата оказалась одноместная. Молли сидела на стуле рядом с кушеткой; судя по тому, как она оглядывалась по сторонам и вытирала уголок рта рукавом, она только что проснулась. На кушетке лежала Рози, маленькая и бледная.

Молли осторожно разбудила ее, дотронувшись до руки. Рози увидела нас и зажмурилась.

— Доброе утро, — сказала Мёрфи. — Надеюсь, вы отдохнули немного.

— К-капельку, — отозвалась девушка слегка осипшим голосом. Она огляделась по сторонам, но Молли уже протягивала ей стакан воды с пластиковой соломинкой. Рози сделала несколько глотков, благодарно кивнула Молли и устало откинула голову на подушку. — Капельку, — повторила она уже тверже. — Кто вы?

— Меня зовут Кэррин Мёрфи. Я детектив управления полиции Чикаго. — Мёрфи махнула рукой в мою сторону и достала из кармана джинсов ручку и маленькую записную книжку: — А это Гарри Дрезден, он работает с нами по этому делу. Вы не возражаете против его присутствия?

Рози облизнула губы и кивнула. Ее свободная от повязок рука нервно потеребила забинтованное запястье. Мёрфи вполголоса заговорила с ней.

— Что вы здесь делаете? — спросила у меня шепотом Молли.

— Наблюдаю, — отозвался я так же тихо. — Какая-то нечисть распоясалась.

Молли прикусила губу.

— Вы уверены?

— Стопудово, — кивнул я. — Не переживай. Мы найдем того, кто сделал больно твоей подруге.

— Друзьям... — поправила меня Молли. — Вы знаете что-нибудь про Кена? Парня Рози? Нам никто ничего не говорит.

— Это тот, которого увезли на «скорой»?

Молли энергично кивнула:

— Да.

Я покосился на Мёрфи и не сказал ничего.

Молли поняла. Лицо ее побледнело.

— О Боже, — прошептала она. — Она так... — Она стиснула кулаки и несколько раз тряхнула головой. — Мне надо... — Она огляделась по сторонам и повысила голос. — Умираю, как кофе хочется. Кому-нибудь еще принести?

Никто не отозвался. Молли взяла свою сумочку и повернулась к двери. По дороге к выходу она прошла совсем близко от Мыша. Впрочем, тот. вместо того чтобы предостерегающе заворчать, ткнулся лбом в ее ногу, а она почесала его за ухом.

Я дождался, пока дверь закроется, и строго посмотрел на него.

— Ты на кого работаешь?

Он вильнул хвостом и вернулся на место. Мёрфи продолжала задавать Рози неизбежные вопросы про нападение.

Время уходило. Я отложил рассмотрение странного поведения Мыша на потом, приказал ему следить за дверью, а сам включил зрение.

Потребовалось совсем небольшое усилие воли, чтобы отогнать в сторону такие заботы материального характера, как боль, зуд, синяки, и вопрос, почему Мыш ворчал на Молли, — а потом свет, тени и краски повседневного мира растворились в буйстве света и красок, хоронившихся под поверхностью.

Мёрфи представлялась такой, как всегда, когда я смотрел на нее зрением: она оставалась почти сама собой, только немного яснее; глаза ее сияли, и одета она была в псевдоангельский хитон белого цвета, но испачканный кое-где кровью и грязью сражения. Под левой рукой у нее висел короткий прямой меч, клинок сиял ослепительно белым светом — я-то знал, что на этом месте у нее находится наплечная кобура. Она посмотрела на меня, и я разглядел смутно маячившие черты ее физического лица. Лицо это оставалось непроницаемым, словно маска, но она улыбнулась мне — словно осветила лучом солнца. Сквозь маску физического лица я видел жизнь, эмоции.

Я отвел от нее взгляд прежде, чем мы успели заглянуть друг другу в душу... впрочем, улыбка эта явно из тех вещей, которые я не против сохранить в памяти. Другое дело Рози.

Материальная Рози представляла собой миниатюрную, хрупкую, бледную девушку. Та Рози, которую открыл мне взгляд, выглядела совсем иначе. Бледная кожа превратилась в серую, грязную, кожистую оболочку. Огромные темные глаза сделались еще больше, и взгляд их настороженно, боязливо шарил по палате. Так оглядываются по сторонам бродячие собаки, или уличные кошки, или крысы — затравленные, отчаявшиеся в бесконечной борьбе за выживание.

Под кожей в змеящихся венах пульсировала какая-то зловещая черно-зеленая энергия, сгусток которой виднелся на сгибе локтя левой руки. Нити этой энергии тянулись к коже и заканчивались на ее поверхности десятками крошечных жадных ртов — отметин от инъекций, которые я заметил накануне. Правая рука то и дело проводила по левой, словно расчесывая надоедливый прыщ. Но пальцы ее не касались кожи. Руки окружало нечто, напоминающее рой мерцающих мошек, не позволявших ей дотронуться до этих голодных ртов. Хуже того, на висках ее темнели пятна, похожие на шрамы от ожогов, — маленькие, аккуратные черные отверстия, словно кто-то продернул сквозь ее голову докрасна раскаленную иглу. Вокруг этих ранок запеклась призрачная кровь, но, судя по широко раскрытым глазам, сама она их даже не замечала.

Какого черта? Мне приходилось уже видеть жертв нападений на душу, и вид они всегда имели не из приятных. Обыкновенно они выглядели так, как если бы на них напала акула... или разъяренный медведь. Таких повреждений, как у Рози, мне видеть еще не приходилось. Казалось, какой-то хирург-извращенец орудовал над ней лазерным скальпелем. Это на пару делений превысило прошлый рекорд гнусности... в каких уж там единицах она измеряется.

Голова начала гудеть от напряжения, и я убрал взгляд. Мне пришлось на несколько секунд привалиться к стене и помассировать виски, пока немного не полегчало.

— Рози, — обратился я к ней, оборвав Мёрфи на полуслове. — Когда вы последний раз кололись?

Мёрфи, нахмурившись, оглянулась на меня через плечо. Рози виновато покосилась на меня и тут же отвела глаза.

— О чем вы? — спросила девушка.

— Я полагаю, это героин. — Я понизил голос, но так, чтобы она меня слышала. — Я видел вчера следы у вас на руке.

— У меня диа... — начала было она.

— Ох, прошу вас, — оборвал я ее, не скрывая раздражения. — Вы меня совсем уж за дурака держите?

— Гарри, — предостерегающе начала Мёрфи, но голова моя болела слишком сильно, чтобы меня остановили чьи-либо слова.

— Мисс Марселла, я пытаюсь вам помочь. Просто ответьте на мой вопрос.

Долгое мгновение Рози молчала.

— Две недели назад, — ответила она наконец.

Мёрфи выгнула бровь, и взгляд ее вернулся к девушке.

— Я завязала, — сказала та. — Правда. То есть как только я узнала, что беременна... ну, не могу же я это делать дальше.

— Правда? — переспросил я.

Она подняла взгляд и посмотрела на меня прямо — без особой, правда, уверенности.

— Да. Я с этим покончила. И даже не жалею. Ребенок важнее.

Я прикусил губу, но кивнул.

— Ладно.

— Мисс Марселла, — сказала Мёрфи. — Спасибо, что согласились уделить нам время.

— Постойте! — окликнула нас девушка, когда Мёрфи уже повернулась к двери. — Пожалуйста. Нам никто ничего не говорит про Кена. Вы знаете, как он? В какой палате?

— Кен ваш бойфренд? — осторожно поинтересовалась Мёрфи.

— Да. Я видела, как его увозили вчера на «скорой». Я знаю, он здесь... — Мгновение Рози смотрела на Мёрфи, потом лицо ее сделалось еще бледнее. — О нет. О нет, нет, нет!

Хорошо, что я успел посмотреть на нее прежде, чем она узнала про своего парня. Воображение услужливо нарисовало мне зрелище эмоциональных ран, брызжущих кровью по мере того, как ее кромсает невидимый меч, но по крайней мере мне не пришлось видеть этого своим зрением.

— Мне очень жаль, — тихо произнесла Мёрфи. Голос ее звучал ровно, взгляд выражал сочувствие.

Именно это мгновение выбрала Молли, чтобы вернуться с чашкой кофе. Она бросила на Рози всего один взгляд, поставила чашку на стол и бросилась к ней. Рози разрыдалась. Молли села на край кушетки и обняла ее.

— Мы дадим знать, если что, — тихо произнесла Мёрфи. — Идем, Гарри.

Мыш тоже смотрел на Рози сочувственно, и мне пришлось пару раз дернуть его за поводок, прежде чем он тронулся с места. Мы вышли и направились к ближайшей лестнице. Мёрфи хотела посетить еще реанимацию, которая размешалась в соседнем корпусе.

— Я вчера не заметила у нее на руке отметин, — призналась Мёрфи. — Ты ее здорово прижал.

— Да.

— Зачем?

— Затем, что это может иметь какое-то значение. Не знаю пока какое, но может. И времени слушать, как она будет изворачиваться, у нас не было.

— Она тебе наврала, — заметила Мёрфи. — С героина так быстро не соскочить. Две недели... У нее еще не прошла ломка.

— Угу, — буркнул я.

Мы вышли на улицу и направились к соседнему корпусу. От яркого солнечного света голова разболелась еще сильнее, тротуар пошел кругом. Я остановился, чтобы глаза привыкли к свету.

— Ты в порядке? — спросила Мёрфи.

— Тяжело. В смысле, видеть кого-то в таком виде, — тихо ответил я. — А ведь из всех троих она. возможно, травмирована в наименьшей степени.

Мёрфи нахмурилась.

— Что ты увидел?

Я попробовал объяснить ей, на что была похожа Рози. Вышло сюрно и путано — я и сам не очень понял, что за описание у меня получилось. Не уверен, что Мёрфи осталась довольна ответом.

— Выглядишь ты ужасно, — сообщила она, когда я закончил.

— Пройдет. Только вот эта головная боль... — Я тряхнул головой и постарался дышать ровнее, накапливая силы для борьбы с болью. — Ага. Я в норме.

— Тебе удалось узнать то, на что мы надеялись? — спросила Мёрфи.

— Пока нет, — признался я. — Мне надо посмотреть и на остальных. Может, характер полученных ими повреждений наведет меня на какую-нибудь мысль.

— Но они в реанимации.

— Угу. Придется изыскать способ попасть к ним, не приближаясь при этом к кому-нибудь, подключенному к системам жизнеобеспечения. Мне понадобится минута или полторы, чтобы посмотреть на них обоих. Потом выйду. Говорить будешь ты.

Мёрфи глубоко вздохнула.

— Уверен, что справишься?

— Нет, — честно сказал я. — Но тебе от меня будет немного толку, если я не посмотрю на них. И я не могу сделать этого по-другому. Если мне удастся остаться спокойным и расслабленным минуту-другую, все обойдется.

— Но наверняка ты этого не знаешь?

— А что я знаю наверняка?

Она нахмурилась и кивнула.

— Давай-ка я пойду первой, — сказала Мёрфи. — Подожди здесь.

Я вернулся в больницу, взял стул, отволок в коридор и посидел там с Мышом и Роулинзом в уютном молчании. Откинув голову, я прислонился затылком к стене и закрыл

Голова наконец стала проходить, когда вернулась Мёрфи.

— Порядок, — вполголоса сообщила она. — Спустимся на этаж и поднимемся по служебной лестницей. Нас проводит сестра. Тебе не придется проходить мимо других палат.

— О'кей, — сказал я, вставая. — Пошли покончим с этим.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Я не стал терять время. Я включил зрение, еще поднимаясь по лестнице. Медсестра открыла дверь с лестничной площадки, и я сразу же нырнул в первую палату слева — там, где лежала в коме девушка, мисс Бектон. Я закрыл за собой дверь и поднял взгляд.

Девушке не было еще двадцати лет. Ее отличали болезненная худоба и огненно-рыжие волосы, наверняка крашеные. Она лежала на животе, повернув голову набок и глядя перед собой мутным взглядом. На спине белели бинты.

Сфокусировав на ней взгляд, я увидел и другое. Девушке безжалостно искалечили психику, и даже те немногие клочки кожи, которые оставались открытыми, сплошь покрывали фантомные раны, из которых сочились кровь и сукровица. Рот ее открылся в беззвучном крике, а под отсутствующим взглядом я разглядел выпученные от ужаса глаза. Та часть мисс Бектон, что еще оставалась в телесной оболочке, визжала.

Мой желудок судорожно сжался, и я едва успел добежать до мусорного ведерка в углу, куда меня и вырвало.

Мёрфи склонилась рядом со мной, положив руку мне на спину.

— Гарри? Ты в порядке?

Злость, сострадание и жалость боролись за первое место в моих мыслях. Сражаясь с дурнотой, я все-таки заметил, как стоявший в противоположном углу приемник-таймер включился и тут же сдох, окутавшись облачком дыма. Люминесцентные трубки на потолке замигали, реагируя на окутавшую меня под воздействием эмоций бурю магических энергий.

— Нет, — прохрипел я, борясь с новым приступом тошноты. — Я не в порядке.

Секунду Мёрфи смотрела на меня, потом перевела взгляд на девушку.

— Она...

— Она не очнется, — сказал я.

Я несколько раз сплюнул в ведерко и встал с колен. Голова снова разболелась. Перепуганные глаза девушки намертво врезались в мое сознание. Она уходила из дома развлечься. Посмотреть любимое кино. Возможно, заглянуть потом с друзьями в кафе или ресторан. Уж наверняка она просыпалась вчера не с мыслью о том, что какая-то чудовищная тварь порвет в клочья ее рассудок.

— Гарри, — очень мягко повторила Мёрфи. — Это ведь не ты сделал с ней такое.

— Блин... — прохрипел я. Она взяла меня за правую руку и с каким-то отчаянием сжала мне пальцы. — Блин, Мёрф. Я найду эту сволочь. Найду и убью.

Рука ее оставалась такой же твердой и уверенной, как и голос.

— Я тебе помогу.

Я кивнул и некоторое время не отнимал у нее руки. В этом касании не было никакого напряжения, ничего возбуждающего. Мёрфи, такая живая, настоящая, сжимала мою руку, напоминая мне, что и я жив. Каким-то образом мне удалось оттолкнуть от себя то ощущение нутряного кошмара, что переполняло девушку, изгнать его из самых непосредственных моих мыслей, и в конце концов тошнота немного отступила. Я еще раз осторожно сжал ее пальцы и отпустил.

— Идем, — произнес я все еще хрипло. — Пелл.

— Ты уверен, что тебе не нужно отдохнуть хотя бы минуту?

— Не поможет, — буркнул я, махнув рукой в сторону радио и ламп. — Надо покончить с этим и уходить.

Она прикусила губу, но кивнула и повела меня в палату, расположенную напротив первой. Мне ужасно не хотелось делать этого, но я снова включил зрение и сосредоточился, входя в палату Кларка Пелла.

Пелл оказался старым хрычом, сработанным из сапожной кожи и хрящей. Одна рука и обе ноги в гипсе, растяжки... Половина лица представляла собой чудовищно распухший багровый синяк. К носу тянулась трубочка от кислородного аппарата. Из-под обмотавших голову бинтов торчали клочки седых волос. Один глаз опух настолько, что почти не открывался. Зато второй был открыт и пристально смотрел на нас.

Раны его, скрытые от глаз физической оболочкой, оказались почти такими же жуткими, как у девушки. Его безжалостно избили. Фантомные синяки и ссадины покрывали морщинистую кожу, изломанные кости придавали телу неестественные очертания. Но я увидел в этом старике еще кое-что. Под слоем сапожной кожи и хрящей имелся еще слой сапожной кожи и хрящей. И стали. Старого хрыча жестоко избили, но такое с ним случилось не впервые — как в физическом, так и в духовном смысле. Старикан-то оказался бойцом. Он был напуган, но он был еще и разозлен.

Кто бы с ним это ни проделал, он не получил того, чего хотел, — в отличие от случая с девушкой. Когда нападение не вызвало того страха, какого ожидалось, преступнику пришлось ограничиться физическим насилием. Старикан выстоял, хоть и не мог противопоставить этому ничего, кроме жизненной закалки и упрямства. И уж если ему это удалось, то и я как-нибудь справлюсь с тем, что запечатлелось у меня в памяти.

Я выключил зрение и вдохнул. Мёрфи, державшаяся за моей спиной так, словно готова подхватить меня, если я вырублюсь, склонила голову набок и удивленно посмотрела на меня.

— Я в порядке, — заверил я ее вполголоса.

Пелл слабо, но явственно хмыкнул:

— Плакса. Ни повязки даже.

Я внимательно посмотрел на старика.

— Кто это с вами сделал?

Он слабо покачал головой:

— Псих.

Мёрфи хотела что-то сказать, но я поднял руку, покачал головой, и она послушно осеклась.

— Сэр, — обратился я к Пеллу. — Даю вам честное слово, я не коп. Я не врач. Я думаю, вы увидели нечто необычное.

Он посмотрел на меня, прищурив единственный зрячий глаз.

— Так ведь? — тихо спросил я.

— Р... Р-рукк... — попытался произнести он и закашлялся. Я поднял руку и дождался, пока он успокоится.

— Руки-Молоты, — произнес я.

Пелл задрал губу в слабой ухмылке. Его здоровая рука слабо пошевелилась, и я шагнул ближе к нему.

— Вы сказали Грину, что на вас напал кто-то, наряженный Руками-Молотами, — предположил я.

Пелл устало закрыл глаза.

— Примерно так.

Я кивнул.

— Только это был не маскарад, — тихо произнес я. — А взаправду.

Пелл слегка вздрогнул и снова открыл глаз, мутный от боли и усталости.

— Это был он, — прошептал старик. — Не знаю как. Этого не может быть. Но... как-то я это почувствовал.

— Я вам верю, — ответил я.

Секунду он смотрел на меня, потом кивнул и закрыл глаз.

— Именно так. Единственный гребаный фильм, который меня мог напугать. И фильм-то так себе... — Он слабо тряхнул головой. — Проваливайте.

— Спасибо, — тихо сказал я ему. Потом повернулся и пошел к двери.

Мёрфи следовала за мной по пятам — так, вдвоем, мы и спустились.

— Гарри? — спросила она. — Что это было?

— Пелл, — сказал я. — Он дал нам то, что нужно.

— Правда?

— Угу. Кажется, так. Эта тварь, должно быть, какая-то разновидность фобофага.

— Чего-чего?

— Такое потустороннее создание, которое питается страхом. Оно нападает с целью напугать людей и поглощает их эмоции.

— Ну, Пеллу кости переломали не криком «Бу-у!», — заметила Мёрфи.

— Угу. Для того чтобы попасть в реальный мир, ему приходится обзавестись материальным телом. В общем-то, это стандартная тактика всех подобных демонов.

— И как нам его одолеть?

Я покачал головой.

— Пока не знаю. Первым делом мне надо бы выяснить, какого именно типа этот фобофаг. Только для этого надо еще зацепки найти. Довольно много разных тварей способны перебраться в Чикаго из Небывальщины и сделать то. что сделал этот гад.

Мы вышли на солнце, и я остановился, подняв лицо навстречу его лучам.

Ужас и страдания, которые я увидел у жертв, никуда не делись, сохраняясь у меня в памяти до боли отчетливыми образами. Но солнечное тепло — а еще такое же отчетливое воспоминание об упрямой стойкости Пела — смягчало потрясение.

— Ты как, ничего? — спросила Мёрфи.

— Думаю, да, — тихо ответил я.

— Ты хоть можешь рассказать, что увидел?

Я попробовал, хотя слов у меня явно не хватало. Она выслушала и медленно кивнула.

— Похоже, с Рози такого, что с ними, не случилось.

— Может, это просто мы с Роулинзом вовремя подоспели, — возразил я. — Может, он успел только размяться перед игрой.

— А может, имелась какая-нибудь другая причина, — заметила Мёрфи.

— Напомни мне, чтобы я прочитал тебе лекцию насчет приоритета версий, — хмыкнул я. — До тех пор, пока не обнаружено ничего конкретного, в качестве основного принимается самое простое объяснение.

Мёрфи кивнула.

— Если эта тварь дважды уже нападала на участников конвента, она скорее всего сделает это и еще раз. Мне кажется, нам стоило бы посоветовать им закрыть мероприятие. Не будет конвента — не будет и нападений, правильно?

— Слишком поздно, — буркнул я.

Она склонила голову набок.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Эта тварь питается страхом. Она подсела на страх, как на иглу. Если закрыть конвент, это напугает кучу народа.

— Ну, напугать может и пресса.

— Но не так, — возразил я. — Сообщение в новостях может расстроить кого-то, лишить покоя. Но по тем, кто находился на конвент, кто знал пострадавших, кто был в том же здании, — по ним это ударит сильнее. Для них это — настоящая опасность. Нечто реальное.

— Если нападавший так опасен, им стоит его бояться, — заметила Мёрфи.

— Если не считать того, что их страх привлечет к себе того самого нападавшего, — сказал я. — Собственно, если страха будет много, это привлечет не одного его, а и других хищников такого рода.

— Других? — Мёрфи застыла на месте.

— Так капля крови в воде привлекает акул, — сказал я. — Только вместо того чтобы сосредоточиться на конвенте, потенциальные жертвы окажутся рассеяны по всему Чикаго. Пока единственное наше преимущество заключается в том, что мы примерно знаем, где эта тварь нанесет следующий удар. Если конвент закроют, мы лишимся этого преимущества.

— И следующий шанс сесть ему на след представится тогда, когда появится новый труп... — Мёрфи тряхнула головой. — Чем могу помочь тебе я?

— Пока подбрось меня домой. Мне нужно посоветоваться и... — Я вдруг стиснул зубы. — Вот блин, чуть не забыл.

— Что?

— У меня встреча за ленчем, которую нельзя пропускать.

— Важнее этого? — удивилась Мёрфи.

— Не могу перенести, — буркнул я. — Дела Совета. Возможно, и важнее.

Она покачала головой.

— Ты взваливаешь на себя слишком большую ответственность, Гарри. Ты всего лишь человек. Хороший человек, но твои возможности не безграничны.

— Вот что случается, когда я не в кожаной куртке, — хмыкнул я. — Людям начинает казаться, будто я не сверхгерой.

Она фыркнула, и мы пошли к ее машине.

— Я серьезно, — сказала она. — Ты же не можешь быть одновременно везде. И не можешь помешать случиться всему плохому.

— Это не значит, что не надо и пытаться, — возразил я.

— Возможно. Но ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Ты прямо разрываешься из-за этого. Как та девушка. — Она мотнула головой в сторону реанимационного корпуса. — Мне больно смотреть на тебя. У тебя достаточно неприятностей и без того, чтобы биться лбом в дела, с которыми невозможно справиться.

Я пожал плечами и молчал, пока мы не вернулись к машине.

— Я просто не могу, — произнес я. — Не могу видеть, как люди страдают вот так. Ненавижу.

Мёрфи посмотрела на меня в упор и кивнула.

— Я тоже.

Мыш ткнул меня головой в ногу и привалился, грея своим телом.

Это успокаивало. Мы забрались втроем в машину Мёрфи и поехали выслеживать неизвестно кого. Неизвестно — по крайней мере до встречи с Летним Рыцарем.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Я попросил Мёрфи высадить меня в паре кварталов от моего дома, чтобы Мыш хоть немного размял лапы. Он, похоже, не возражал против такого решения и с энтузиазмом, проявлявшимся в оживленных движениях хвоста, обнюхивал придорожные кусты. На всякий случай я время от времени оглядывался, но незнакомый наблюдатель больше не показывался. Конечно, он мог действовать и не в одиночку, однако других подозрительных людей или машин я тоже не обнаружил. Впрочем, я продолжал от греха параноидально озираться по сторонам до тех пор, пока мы не дошли до моего старого дома и не спустились по ступенькам к двери.

Я пробормотал заклинание, нейтрализующее обереги, которыми я укрепил свое жилье вскоре после начала войны с Красной Коллегией. Потом щелкнул ключом, повернул дверную ручку и со всех сил двинул стальную дверь плечом.

Дверь приоткрылась на пять или шесть дюймов. Я толкнул ее еще несколько раз, отворив хотя бы для того, чтобы протиснуться боком, вошел, впустив Мыша перед собой, и почти ткнулся носом в ствол обреза.

— Эта штука противозаконна, знаешь ли, — заметил я.

Томас насупился на меня поверх мушки и опустил ружье. Я услышал металлический щелчок — он поставил обрез обратно на предохранитель.

— Ты бы лучше дверь починил. Каждый раз, когда ты ее открываешь, грохот как от штурмовой бригады.

— Ой, да ну, — отозвался я, отстегивая Мыша с поводка. — Один раз-то всего пережили осаду, и уже такая паранойя.

— Ну что я могу сказать. — Он повернулся и сунул обрез в объемистую спортивную сумку, стоявшую на полу у входа. — Как-то я никогда не мечтал сыграть роль в ужастике с зомби.

— Не говори ерунды, — сказал я. Мистер пулей пересек комнату и в знак дружеского приветствия врезался всей своей тридцатифунтовой тушей мне в ноги. — Кино было мое. Ты был копьеносцем. Типа роль второго плана.

— Спасибо на том, — хмыкнул он. — Пиво будешь?

— Еще бы.

Томас склонился над ледником. На нем были джинсы, туфли и белая хлопчатобумажная футболка. Я покосился на сумку и нахмурился. Его сундук — старый армейский инвентарный ящик — стоял, запертый, на полу рядом с сумкой. Вокруг них разместились, как мне показалось, все личные пожитки Томаса. Он вернулся ко мне, держа в руках пару запотевших бутылок Макова пива и ловким движением больших пальцев сорвал крышки.

— Мак убил бы тебя, если б узнал, что ты его охлаждаешь.

Я взял у Томаса бутылку, вглядываясь в его лицо. Как обычно, оно выдало очень немного.

— Лучше бы Мак пришел и установил сюда кондиционер, если хочет, чтобы я пил его пиво теплым в разгар лета.

Томас усмехнулся. Мы чокнулись бутылками и сделали по глотку.

— Уходишь, — произнес я, помолчав немного.

Он молча сделал еще глоток.

— Ты мне ничего не хочешь сказать?

Он пожал плечами и кивнул в сторону лежавшего на каминной полке конверту.

— Мои новые телефон и адрес. И еще там немного денег тебе.

— Томас... — начал я.

Он снова отхлебнул пиво и мотнул головой.

— Нет, возьми. Ты сам предлагал мне пожить здесь до тех пор, пока я не стану на ноги. Я почти два года тут прожил. Я твой должник.

— Нет, — сказал я.

Он нахмурился:

— Гарри, пожалуйста.

С минуту я смотрел на него, раздираемый противоречивыми эмоциями. Часть меня по-детски радовалась, что маленькая квартирка снова будет принадлежать мне одному. Гораздо большая часть вдруг ощутила себя опустошенной, расстроенной. Но имелась и еще одна часть — эта радовалась за Томаса, гордилась им. С первого дня, как Томас поселился у меня, он оправлялся от полученных ран. Довольно долго я боялся, что отчаяние и самоглодание раздавят его... в общем, я понимал, что его желание жить самостоятельно — признак выздоровления. Ну и таким же признаком я мог считать возрождающиеся у Томаса гордость и уверенность в себе. Потому он и оставил деньги над камином. Я не мог отказаться от них, не уязвив при этом его гордость.

Если не считать обрывочных воспоминаний об отце, Томас — единственная оставшаяся у меня родня. Томас без колебаний рисковал ради меня жизнью, охранял мой сон, ухаживал за мной, когда меня ранили, а время от времени даже стряпал. Ну конечно, порой мы действовали друг другу на нервы, только это ничуть не приуменьшало того, что мы на самом деле значим друг для друга.

Мы братья.

Все остальное преходяще.

— Ты справишься сам? — тихо спросил я, встретившись с ним взглядом.

Он чуть улыбнулся и пожал плечами:

— Думаю, да.

Я склонил голову набок.

— Откуда у тебя деньги?

— Заработал.

Брови мои сами собой поползли вверх.

— Ты что, нашел работу, с которой тебя не выгнали почти сразу же?

Томас слегка поморщился.

— Извини, — спохватился я. — Но... я же знаю, у тебя с этим были сложности... — Собственно, сложности у него возникали с сослуживцами, точнее, с сослуживицами: их влекло к нему с такой силой, что они едва не дрались за место в очереди. Да уж, инкубу куда легче тусоваться в ночных клубах или на званых вечеринках, чем вкалывать на кассе или доставщиком пиццы. — Нашел что-то подходящее?

— Угу. Главное, без людей, — ответил он. Произнося это, он улыбался как ни в чем не бывало, но я-то ощущал в нем напряжение. Он чего-то не договаривал. — Уже некоторое время там.

— Да? — спросил я. — Где?

Он легко ушел от прямого ответа.

— Ну, есть такое место на Лейк-Вью. Наконец смог отложить немного. Хотел вернуть тебе долг.

— Перерабатывал, наверное, — предположил я. — Насколько я могу судить, ты пахал восемьдесят, если не девяносто часов в неделю.

Томас пожал плечами; улыбка маской застыла на его лице.

— Ну, пришлось повкалывать.

Я сделал еще глоток пива (классного, кстати, даже в охлажденном виде) и обдумал все это. Если Томас о чем-то не хочет говорить, он и не будет об этом говорить. Давить на него в такой ситуации бессмысленно. У меня не сложилось впечатления, будто он вляпался в неприятности, и хотя лицом он владеет получше профессионального игрока, я прожил с ним достаточно, чтобы в большинстве случаев видеть его если не насквозь, то, во всяком случае, сквозь маску. До сих пор Томасу не удавалось зарабатывать себе на жизнь. Если теперь он считает, что в состоянии это делать, значит, к его словам нужно относиться серьезно.

Жить самостоятельно ему просто необходимо. Я вряд ли оказал бы ему услугу, помешав этому.

— Уверен, что справишься? — спросил я еще раз. Что-то проступило все-таки из-под маски — досада.

— Прорвусь. Давно пора жить по-человечески.

— Ну, не надо спешить, если ты к этому не готов.

— Да ладно, Гарри. До сих пор нам везло. Совет меня здесь не засек. Но даже при том, что ты теперь Страж и все такое, рано или поздно кто-нибудь да пронюхает, что в твоем доме живет вампир Белой Коллегии.

Я поморщился.

— Это, конечно, будет западло, — согласился я. — Но я не возражаю, если тебе нужно еще сколько-то времени.

— А я не возражаю повкалывать, если это поможет тебе избежать неприятностей с Советом, — сказал он. — И потом, я же свою задницу спасаю. Я и сам не хотел бы иметь с ними дела.

— Я не позволю им...

Тут Томас рассмеялся уже по-настоящему, искренне.

— Господи, Гарри! Ты мне брат, не мать. Со мной все будет хорошо. Наконец-то ты сможешь жить без оглядки на мое присутствие... может, даже девиц к себе таскать начнешь.

— Уговорил, красавчик, — хмыкнул я. — Тебе с переездом помочь или как?

— Не. — Он допил пиво. — У меня один сундук и сумка, больше ничего. Такси я уже вызвал. — Он помолчал. — Если, конечно, тебе не нужна моя помощь в каком-нибудь деле. Мне надо въехать до понедельника.

Я покачал головой.

— Я сейчас работаю с ОСР, так что помощи мне хватает. И я надеюсь разобраться с этим до вечера.

Томас внимательно посмотрел на меня.

— Вот ты и вляпался.

— Чего? — не понял я.

— Обещал быструю победу. Теперь-то всё наверняка безнадежно запутается. Господи, ну уж ты-то мог бы учитывать опыт.

Я ухмыльнулся.

— Можешь во мне не сомневаться. — Я допил пиво и протянул брату руку. Он пожал ее.

— Если что, звони, — сказал он.

— Заметано.

— Спасибо, братишка, — тихо произнес Томас. Я пару раз моргнул.

— Угу. Всегда можешь рассчитывать на ночлег здесь. Только если девиц таскать не будешь.

За дверью захрустел под колесами гравий, потом посигналили.

— Такси приехало, — сказал он. — Ох, да. Ты не против, если я позаимствую у тебя обрез? Пока себе такого не достану?

— Валяй, — кивнул я. — У меня все равно еще револьвер есть.

— Спасибо. — Он нагнулся и без видимого усилия вскинул на плечо тяжелый сундук. Потом взял спортивную сумку, повесил ее на другое плечо и легко открыл дверь. Он оглянулся, подмигнул мне и закрыл дверь за собой.

С минуту я смотрел на закрытую дверь. Хлопнула крышка багажника, потом дверца. Снова прохрустели по гравию колеса, и моя квартира вдруг показалась мне на пару размеров больше. Мыш протяжно вздохнул и подошел потыкаться мордой. Я почесал его за ухом.

— С ним все будет хорошо, — сказал я. — Не беспокойся.

Мыш снова вздохнул.

— Я тоже буду без него скучать, — сказал я псу и вдруг встрепенулся. — Ты не расслабляйся. Нам надо к Маку сходить. Познакомишься там с Летним Рыцарем.

Я собрал все, что могло понадобиться для официальных переговоров с Летним Рыцарем, вызвал такси и стал ждать, гадая, что именно скрывает от меня мой брат.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Кабак Мак-Энелли расположен в полуподвале неподалеку от моего офиса. Когда-то это был первый этаж, но поскольку Чикаго на деле представляет собой огромное болото, в которое погружается город, дом за свою долгую жизнь тоже осел, так что в кабак попадаешь, спустившись на пару ступенек. Потолок там низкий, а может, это мне с моим ростом так кажется, поэтому, входя, я, как всегда, увидел сначала несколько вращающихся на уровне моих глаз вентиляторов, да и когда спустился, лопасти продолжали лениво месить воздух в неуютной близости от моей головы.

На двери Мак повесил табличку: НЕЙТРАЛЬНАЯ ТЕРРИТОРИЯ. Это означало, что согласно Неписаным Законам, принятым большинством разнообразнейших сверхъестественных наций лет десять или двадцать назад, на площади заведения нельзя вести боевые действия. Согласно этим же законам, в баре не допускалось никаких поединков, да и пытаться спровоцировать какие-либо конфликты тоже запрещалось строго-настрого. В общем, если кому-либо вздумалось бы устроить махалово, ему пришлось бы поискать другое место; в противном случае он вынужден был бы иметь дело со всеми договорившимися сторонами.

Но еще важнее — по крайней мере для меня — то, что Мак мой друг. Приходя в его заведение перекусить, я считаю себя гостем, а его — хозяином дома. Я соблюдал бы установленный нейтралитет из простого уважения к нему... впрочем, приятно сознавать, что уговор все-таки действует. Не всякий член сверхъестественного сообщества отличается такими же вежливостью и дружелюбием, что и я.

Заведение Мака занимает одно большое помещение. Чертова дюжина толстых деревянных колонн поддерживает перекрытие, и каждая из них украшена вырезанными сюжетами Древнего Мира. У барной стойки стоят тринадцать табуреток, по залу в кажущемся беспорядке расставлены тринадцать столов, и вся эта асимметрия придает заведению уютный, неформальный дух.

Я вошел в зал, вооруженный до зубов — попробуй сунься! В левой руке я держал посох, а за пояс заткнул свой новый жезл — палку длиной в два фута и толщиной в два пальца. На левую руку я надел браслет-оберег, на палец правой — кольцо для фокусировки энергии; у правой ноги выступал Мыш, всем своим видом выражая готовность дать немедленный и решительный отпор любому.

Пара сидящих внутри людей посмотрели на мое лицо и сразу же сделали вид, будто я их нисколько не интересую. На деле расположение духа уменя было далеко не из худших, но сейчас я хотел выглядеть именно так. С самого начала войны с Красной Коллегией я на опыте усвоил, что хищники — как в человечьем, так и в любом другом обличье — улавливают чужой страх и выискивают слабые места. Поэтому я вступил в заведение так, словно мне не терпится начистить кому-нибудь ряшку: куда проще обескуражить потенциального хищника загодя, чем отделываться от него потом, когда он уже заинтересовался тобой.

Я пересек зал, подошел к барной стойке, и Мак кивнул мне. Мак — долговязый мужик, и лет ему что-то между тридцатью и пятьюдесятью. Одет он был по обыкновению в темные рубаху и брюки и белоснежный, без единого пятнышка, фартук. Он ухитрялся волшебным образом одновременно обслуживать посетителей и готовить разнообразные яства на большой дровяной плите. Дневной жар ощущался в подвале не так сильно, да и вентиляторы, и сам подземный дух помещения убавляли духоту, и все же на бритой (а может, лысой, кто его знает) голове Мака блестели капельки пота. Мак прекрасно понимал, что на деле означает мой воинственный вид, и его это нисколько не смущало. Он кивнул мне, и я плюхнулся на табурет.

— Привет, Мак. Скажи, ты совсем не держишь здесь холодного пива?

Он покосился на меня без тени улыбки.

Я прислонил посох к стойке и поднял руки, сдаваясь.

— Шучу. Но хоть лимонада холодного у тебя найдется, надеюсь? Там, на улице, миллион градусов выше нуля.

Вместо ответа Мак поставил передо мной стакан лимонада с лимонадными же ледяными кубиками собственного изобретения: такой лимонад остается холодным, но не разбавляется водой по мере таяния льда. В том, что касается питья, Мак настоящий гений. Впрочем, и его сандвичи с говядиной тоже можно считать особо ценным национальным достоянием.

— По делу? — спросил он.

Я кивнул:

— Встреча с Хватом.

Мак хмыкнул и, выйдя из-за стойки, направился к угловому столу — тому, который видно от самого входа. Он чуть отодвинул его от стены, протер поверхность влажной тряпкой и поправил стоявшие вокруг стулья. Я кивнул в знак благодарности и устроился за столом, не забыв прихватить с собой лимонад.

Ждать мне пришлось совсем недолго. Когда часы на стене показывали, что до полудня оставалось две минуты, отворилась дверь, и в зал вошел Летний Рыцарь.

Хват подрос — в буквальном смысле слова. Когда мы познакомились, росту в нем было пять футов и три... ну, может, четыре дюйма. Теперь я бы дал ему футов шесть. Он был жилистым блондином и в общем и целом таким и остался, только жилы превратились в рельефные мышцы, а колючая панковская прическа сменилась принятой у знатных фейри шевелюрой до плеч. Особой красотой Хват никогда не отличался, а рост, мускулатура и прическа мало что изменили в этом плане. Вот что изменилось — это его манеры.

Прежде характер Хвата отличался приблизительно равными долями нервозности и жизнерадостности. Теперь Летний Рыцарь буквально излучал силу и уверенность. Стоило ему отворить дверь, как в помещении сделалось чуть светлее, повеяло ароматами соснового бора и медуницы. Что-то случилось с освещением — оно сделалось ярче, резче, чем было только что.

Хват не изображал из себя свирепого воителя, как я. Да и нужды в этом не было никакой: он просто им и стал — Летним Рыцарем, смертным героем династии фейри, этаким ураганом в синих джинсах и хлопковой зеленой рубахе. Взгляд его скользнул сначала к Маку, и он почтительно кивнул бармену. Потом он повернулся ко мне, расплылся в улыбке и тоже кивнул.

— Привет, Гарри.

— Привет, Хват, — отозвался я. — Давно не виделись. Вы выросли.

Он опустил взгляд на себя и на мгновение сделался похожим на того несуразного юнца, каким я увидел его в первый раз.

— Ну, типа работа сказывается.

— Бывает, — согласился я.

— Надеюсь, вы не будете против... тут с вами еще кое-кто поговорить хотел.

Он повернул голову, произнес что-то, и в зал вошла Летняя Леди.

Вот на Лилию всегда было приятно смотреть. Дочь одного из сидхе и смертной женщины, она обладала внешностью, какие обычно приберегают для обложек глянцевых журналов. Впрочем, как и Хват, она подросла — не физически, хотя и так внимательный взгляд мог бы отыскать отличия по сравнению с тем, как она выглядела раньше, причем отличия, пожалуй, в выгодную сторону. Что в ней изменилось по-настоящему — исчезла застенчивая неуверенность, пронизывавшая раньше каждое ее слово, каждое движение. Та, бывшая Лилия вряд ли смогла бы постоять за себя. Эта стала истинной Летней Леди, младшей из Королев фейри, и когда она вошла, помещение, казалось, вдруг наполнилось жизнью. Вкус холодного лимонада у меня на языке сделался кислее и слаще. Я слышал шелест каждой струйки воздуха у лениво вращавшихся вентиляторов, и шум этот сливался в мягкую, приятную музыку. На ней было простое платье зеленого цвета, и на фоне его ниспадавшие почти до пояса вьющиеся волосы казались еще светлее.

Более того, теперь ее окружала аура целеустремленности — этакой негромкой, мягкой силы, уверенной, согревающей и неодолимой как солнечный свет. Да и в лице ее проявился характер; боязливая застенчивость во взгляде сменилась спокойной проницательностью, негромким смехом с едва уловимым оттенком горечи. Она шагнула между двумя деревянными колоннами, и вырезанные на них цветы дрогнули и расцвели вдруг настоящими красками.

У всех, включая меня, на мгновение перехватило дыхание.

Мак опомнился первым.

— Лилия, — произнес он, склонив голову. — Рад видеть тебя.

Она отозвалась на свое прежнее имя теплой улыбкой.

— Привет, Мак. Ты еще делаешь эти лимонадные кубики?

— Мне тоже, — добавил Хват и заулыбался еще радостнее. Он предложил руку Лилии, и та опустила пальцы на его запястье таким привычным движением, о каких уже не задумываются. Они подошли к столу. Я вежливо встал, пока Хват усаживал Лилию. Потом мы с ним тоже сели. Мак принес лимонад и вернулся за стойку.

— Итак, — произнес Хват. — Что случилось, Гарри?

Лилия потягивала лимонад через соломинку. Я старался не слишком таращить на нее глаза и не пускать слюну.

— Гм... — начал я. — Меня просили связаться с вами. После прошлогодних атак Красной Коллегии, когда они вторглись на территорию фейри, мы ожидали ответной реакции. В общем, мы не понимаем, почему ее не последовало.

— «Мы» — в смысле, Совет? — негромко спросила Лилия. Голос ее звучал совершенно спокойно, но что-то в нем предупредило меня, что этот вопрос, возможно, очень важен.

— «Мы» — это я и некоторые мои знакомые. Это, скажем так, не совсем официально.

Хват и Лилия переглянулись. Она коротко кивнула, и Хват вздохнул:

— Хорошо. Хорошо. Я так и надеялся на что-нибудь в этом роде.

— У меня нет полномочий говорить с Белым Советом от имени Летней Династии, — объяснила Лилия. — Но с вами и меня, и моего Рыцаря связывают узы дружбы. Поэтому ничто не мешает говорить со старым другом о нелегких временах.

Секунду-другую я переводил взгляд с нее на Хвата и обратно.

— Так почему сидхе не обрушились на Красную Коллегию всей своей мощью? — спросил я наконец.

Лилия вздохнула:

— Тут все довольно сложно.

— Так начните для ясности с самого начала, — предложил я.

— С какого начала? — спросила она. — И чьего?

Брови мои против воли поползли вверх.

— Блин-тарарам, Лилия! Вот уж от вас я не ожидал обычных для сидхе игр со словами.

Спокойная отрешенная красота накрыла ее лицо подобием маски.

— Я знаю.

— Сдается мне, когда речь заходит об услугах, вы не очень-то вольны распоряжаться собой, — заметил я. — Особенно в свете той заварухи в Оклахоме и истории вашей предшественницы.

— Я знаю, — повторила она, и опять по выражению ее лица я не понял ровным счетом ничего.

Я с досадой откинулся на спинку стула, глядя на нее. Черт, терпеть не могу иметь дело с сидхе! Что Летние, что Зимние — все как чудовищная заноза в заднице.

— Гарри, — терпеливо произнес Хват. — Она не всегда вольна говорить.

— Черта с два не вольна, — буркнул я. — Она ведь Летняя Леди.

— А Титания — Летняя Королева, — возразил Хват. — И если вы не обидитесь на меня за то, то я напоминаю совершенно очевидные веши, не так уж и много времени прошло с тех пор, как вы убили дочь Титании.

— Какое это имеет отношение?.. — начал было я и тут же заткнулся. Все правильно. Когда Лилия стала Летней Леди, она получила все в комплексе — и это не ограничилось изменением цвета ее волос на белый. Ей наверняка пришлось следовать сложным и запутанным ограничениям и правилам, обязательным для всех Королев фейри. И, что еще важнее, из этого следовало, что она должна повиноваться более влиятельным Королевам Летних — Титании и Матери Лету.

— Вы хотите сказать, Титания запретила вам обоим помогать мне? — спросил я.

Лица их были непроницаемы, как у игроков в покер. Я кивнул: до меня начало доходить.

— Вам не разрешено официально говорить за Летних. И Титания наложила на вас что-то вроде заклятия, не позволяющего помогать мне на уровне личных контактов, — предположил я. — Так ведь?

Живи у Мака хоть один сверчок, я бы наверняка услышал его. Впрочем, будь мои собеседники статуями, я увидел бы с их стороны больше реакции.

— Вам не позволено мне помогать. Вам не позволено говорить мне о наложенном на вас заклятии. — Я перемещался от одного логического узелка к другому. — Но сами вы хотели бы помочь, потому и пришли. Из чего следует, что, если я хочу получить от вас хоть какую-то информацию, я должен делать это не напрямую. В противном случае заклятие заставит вас молчать. Горячо?

Чирик-чирик. Продолжайся это еще сколько-то времени, и им пришлось бы опасаться садящихся на макушку голубей.

Я нахмурился и подумал немного.

— Чисто теоретически, — сказал я наконец, — какого рода вещи могут помешать Зимним и Летним отреагировать должным образом на постороннее вторжение?

Глаза Лилии оживились, и она кивнула Хвату. Рыцарь повернулся ко мне:

— Чисто теоретически помешать этому способно очень немногое. Самое простое — отсутствие маломальского уважения к силам вторгающихся чужаков. Если Королевы не считают их угрозой, нет необходимости реагировать.

— Гм, — кивнул я. — А еще?

— Гораздо более серьезной причиной могли бы стать проблемы баланса сил между Летними и Зимними. Любая реакция на вторжение может отвлечь наличные оборонительные ресурсы. Если одна из Династий не согласится действовать скоординированно с другой, это предоставит ей идеальную возможность нанести внезапный удар, пока первая подставила ей спину.

Я вытер вспотевшие руки о штанину и зажмурил один глаз.

— Постойте-ка, я правильно понял? Летние готовы ударить по Красным. Но Зимние не хотят помогать им в этом, зато с гораздо большим удовольствием нападут на вас, ребята, пока вы будете заняты другой угрозой.

Я счел молчание Хвата знаком согласия.

— Но это безумие, — сказал я. — Если такое произойдет, пострадают обе Династии. И та, и другая ослабнут. Кто бы ни оказался наверху, в выигрыше будут Красные. Чисто теоретически, конечно.

— В дисбалансе между Зимними и Летними нет ничего нового, — заметила Лилия. — Он существовал со времени нашего с вами, Гарри, знакомства. Он продолжается и сегодня — в связи с несчастливой судьбой нынешнего Зимнего Рыцаря.

Я поморщился:

— Господи, он еще жив? Сколько лет уже... четыре года прошло?

Хват поежился.

— Я видел его раз. Совершеннейший псих, наркоман и убийца...

— И насильник, — перебила его Лилия негромким, немного печальным голосом.

— И это тоже, — хмуро согласился Хват. — Я бы шею ему свернул и смог бы спать после этого спокойно. Но никто не заслуживает... — Он поперхнулся и немного побледнел. — Такого.

— Этот ублюдок предал Мэб, — вполголоса заметил я. — Он знал, на какой риск идет.

— Нет, — возразил Хват, поежившись еще раз. — Поверьте мне, Гарри. Он не представлял себе, что с ним случится. Такого даже он не мог вообразить.

Убежденность, звучавшая в голосе Хвата, произвела на меня впечатление — особенно с учетом того, что Мэб проявляла ко мне определенный интерес и что я до сих пор был должен ей пару услуг. Я неуютно поерзал на стуле и постарался об этом не думать.

— И тем не менее, — сказал я, — имеется в наличии Летний Рыцарь. И имеется Зимний Рыцарь. Какой тут дисбаланс?

— Он не в состоянии воспользоваться своей силой, — объяснил Хват. — Он узник, и всем это известно. Он не может выступать за Зимних. Поэтому в нынешнем напряжении отношений между Династиями его можно не учитывать. Его все равно что нет.

— Ладно, — пробормотал я. — Мэб держит его... не знаю где, но взаперти. Она хочет предпринять наступление прежде, чем Летние сосредоточат все свои силы, и изыскивает способ уравнять шансы. Если Летние начнут операцию против Красных, это даст ей шанс нанести удар. — Я тряхнул головой. — Не буду делать вид, будто хорошо знаю Мэб, но она не самоубийца. Если неравенство сил настолько опасно, кой черт она тогда держит Зимнего Рыцаря живым? Это во-первых, а во-вторых, она не может не понимать, какими последствиями грозит новая война между Зимой и Летом. — Я переводил взгляд с одного на другую и обратно. — Я прав?

— К сожалению, — тихо произнесла Лилия, — наша информация о внутренней политике Зимних весьма ограничена. Мэб не из тех, кто делится своими замыслами с другими. Последние ее действия... — она зажмурилась на мгновение, словно одолевая сопротивление, — непоследовательны.

Я оперся подбородком на руку и задумался.

— Мэб можно охарактеризовать по-разному, — проворчал я. — Но, черт возьми, непоследовательной ее не назовешь. Она как чертовски здоровенный ледник. Остановить ее невозможно, но по крайней мере всегда знаешь, как она будет действовать. Как там говорил Шекспир? Постоянна как Полярная звезда.

Хват нахмурился, словно борясь с собой, потом устало вздохнул:

— Я думаю, многие из тех, кто знаком с сидхе, согласятся с вами.

Что нельзя было счесть ни согласием, ни опровержением — во всяком случае, с формальной точки зрения. Однако, если подумать, заклятия сидхе отличаются известной формальностью.

Я снова откинулся на спинку стула, пытаясь сложить из нескольких десятков мыслей и клочков информации более или менее цельную картину. Картина выходила не из приятных. В прошлый раз, когда баланс сил между Королевами фейри нарушился (не так уж и сильно, кстати, нарушился), это едва не привело к глобальной катастрофе, сопоставимой по масштабам со столкновением Земли со среднего размера метеором или ограниченным обменом ядерными ударами. И ведь это все учудила младшая Королева более спокойных и рассудительных Летних, предшественница Лилии, Аврора. Покойная Аврора, мысленно поправился я.

И уж если конфликт развяжет Мэб, дела обернутся не так плохо, как тогда.

Хуже.

Гораздо хуже.

— Мне нужно знать об этом больше, — тихо произнес я.

— Я понимаю, — кивнула Лилия. Она подняла руку к виску и закрыла глаза, морщась словно от боли. — Но... — Она тряхнула головой и замолчала: заклятие Титании связало ей язык.

Я покосился на Хвата — тот сумел-таки выдавить:

— Простите, Гарри, — а потом тоже зажмурился, и лицо его слегка позеленело, словно ему сделалось дурно.

— Мне нужны ответы, — пробормотал я, рассуждая вслух. — Но вы их мне дать не можете. И на свете не так много людей, знающих, что происходит.

Мои собеседники молчали, на лицах их отражалась боль.

— Мне кажется, — проговорил Хват через несколько секунд, — мы сделали здесь все, что могли.

Я пошевелил как мог мозгами и поднял взгляд.

— Нет, не все.

Лилия открыла глаза и посмотрела на меня, выразительно изогнув тонкую серебряно-белую бровь.

— Мне нужен кто-то, владеющий верной информацией и кто не связан обязательством не помогать мне. И я знаю только одного человека, удовлетворяющего этим требованиям.

Глаза Лилии потрясенно расширились.

— Вы можете сделать это? — спросил я у нее. — Прямо сейчас?

Она на мгновение задумчиво прикусила губу, потом кивнула.

— Позовите ее, — попросил я.

Хват переводил взгляд с нее на меня и обратно.

— Я не понимаю. Что вы задумали?

— Возможно, глупость, — хмыкнул я. — Но все слишком серьезно. Мне просто необходима информация.

Лилия зажмурилась и сцепила руки на коленях, сосредоточившись. Я ощущал, как взвихрилась вокруг нее невидимая энергия.

В животе у меня забурчало. Я попросил Мака соорудить мне сандвич с мясом и вернулся к столу ждать.

Все произошло быстро. Мак не успел еще поджарить стейк, когда Мыш испустил негромкий предостерегающий рык, и температура в баре опустилась градусов на десять. Вентиляторы под потолком протестующее заскрежетали и закрутились быстрее. Дверь отворилась и пропустила в зал луч солнечного света, приглушенного облачком холодного тумана. На ступенях возникла стройная темная фигура.

Хват сощурился. Руки его как бы невзначай скользнули под стол.

— А... Ее, — буркнул он.

Молодая женщина, что вошла в бар, могла бы сойти за сестру Лилии. Она обладала той же экзотической красотой, теми же странными кошачьими глазами, такой же бледной, безукоризненно гладкой кожей. Только волосы ее свисали длинными, неровными прядями, как у тряпичной куклы, и каждая прядь была окрашена в свой цвет — бледно-голубой или зеленый, словно они позаимствовали окраску у разных ледников. Зрачки ее отлитых из зеленого льда глаз казались расширенными словно от наркотика. В одной ноздре поблескивало тонкое серебряное колечко, а на изящной шее темнел черный кожаный ошейник, украшенный серебряными снежинками. Одежду ее составляли сандалии, короткие джинсовые шорты — очень короткие и очень тугие — и белая футболка в обтяжку, на которой замысловатыми светло-голубыми буквами значилось: ТВОЙ ПАРЕНЬ ВЫБЕРЕТ МЕНЯ.

Она шла к нам через комнату, покачивая бедрами и выпятив губки. На вид она казалась слишком юной, чтобы двигаться с такой вызывающей чувственностью, но я-то знал, кто она такая — Зимняя Леди, младшая королева Зимней Династии, выученица Мэб по части вредности и могущества. Цветы, что расцвели на колоннах в присутствии Лилии, сморщились и опали, стоило ей пройти мимо. Впрочем, она обратила на них не больше внимания, чем Лилия полчаса назад.

— Гарри Дрезден, — произнесла она негромким, томным голосом.

— Привет, Мэйв, — ответил я.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Мэйв смерила меня долгим взглядом и облизнула губы.

— Только посмотри, — промурлыкала она. — Весь скованный как черт-те что. У тебя ведь сто лет как женщины не было, правда?

Не было. Правда не было. Но это не та деталь, которую позволено держать в голове следователю-профессионалу. Я мог бы сказать что-нибудь в ответ, но решил, что, если проигнорирую подначку, ей может наскучить эта игра, и она оставит меня в покое. Поэтому я просто встал и галантно подвинул ей стул.

— Присядете с нами, Мэйв?

Она склонила голову набок — чуть не к самому плечу. Пронзительные зеленые глаза продолжали не отрываясь смотреть мне в лицо.

— Весь прямо бурлишь. Возможно, нам с тобой стоило бы переговорить наедине. Ты и я.

Мое либидо с энтузиазмом подхватило эту идею. Мы с моим либидо редко смотрим друг на друга в упор. Вот черт...

— Я предпочел бы поговорить здесь, — ответил я.

— Лжец, — с улыбкой произнесла Мэйв.

Я вздохнул:

— Ладно. Я с удовольствием занялся бы много чем. Но единственное, что произойдет, — это просто славная, милая беседа. Так что на вашем месте я бы сел и позволил мне угостить вас выпивкой.

Она склонила голову в другую сторону. Бедра ее двинулись в такт голове, и оторвать от них взгляд стоило мне некоторых усилий.

— И долго ты постился, чародей? Сколько времени прошло с тех пор, как ты удовлетворял себя?

Ответ разом понизил мне настроение.

— Со времени последней встречи с Сьюзен, наверное.

Мэйв презрительно фыркнула:

— Я не про любовь, чародей. Я про желание. Плоть.

— Одно не исключает другое, — возразил я.

Она брезгливо отмахнулась.

— Я хочу ответ.

— Сдается мне, на свете не так много осталось такого, чего вы хотели, но не получили, — буркнул я и оглянулся на Лилию с Хватом в поисках поддержки.

Хват пожал плечами, словно извиняясь, а Лилия вздохнула.

— Простите ее, Гарри. Она упряма, как каждый из нас, она единственная может дать ответ на интересующие вас вопросы и понимает это.

Я перевел взгляд обратно на Мэйв, на лице которой продолжала играть все та же до безумия чувственная улыбка.

— Скажи мне, смертный, когда рядом с тобой лежала новая, незнакомая плоть, когда ты касался ее рукой, а? — Она пригнулась так, что глаза ее оказались в нескольких дюймах от моих. Дыхание ее пахло зимней мятой и еще чем-то волнительным и извращенным, вроде гнилых цветов. — Когда ты в последний раз слышал полные страсти вскрики?

Я посмотрел на нее как мог невозмутимо.

— Чисто технически? — мягко спросил я. — Когда убил Аврору.

На лице Мэйв мелькнуло нечто вроде неуверенности.

— Вы ведь помните Аврору, — тихо продолжал я. — Прошлую Летнюю Леди. Вашу сверстницу. Равную вам. Она умерла от нескольких дюжин порезов железом. Она истекала кровью. И все же не прекращала попыток вонзить нож в Лилию. Поэтому я схватил ее и удерживал. Она продолжала биться до тех пор, пока не потеряла слишком много крови. А потом она умерла в траве на холме Каменного Стола.

Воцарилась мертвая тишина.

— Меня это удивило, — сказал я, стараясь говорить бесстрастно. — То, как быстро это произошло. Ее тоже. Она умерла потрясенной.

Мэйв молча смотрела на меня.

— Я не хотел убивать ее. Но она не оставила мне выбора. — Я помолчал секунду или две, а потом посмотрел Мэйв в глаза.

Зимняя Леди сглотнула и отодвинулась от меня на пару дюймов.

Я снова махнул рукой на свободный стул.

— Будем взаимно вежливы, Мэйв. Прошу вас.

Она медленно вздохнула, не сводя с меня взгляда своих огромных нечеловеческих глаз.

— Теперь я понимаю, — произнесла она, — почему Мэб так хочет тебя. — Она выпрямилась и удостоила меня странного, легкого кивка — такой выглядел бы уместнее, будь она одета в платье. — Скажите, — произнесла она, садясь, — найдутся у бармена еще эти замечательные лимонадные кубики?

— Конечно, — заверил я. — Мак, будь так добр, еще лимонад для Леди.

Мак принес стакан по обыкновению молча. Пока он готовил лимонад, зал покинули последние остававшиеся посетители. Большинство членов магического сообщества Чикаго хорошо знали обеих Леди если не лично, то по репутации, и никто не хотел оказаться рядом на случай инцидента между Зимой и Летом. Чем дальше, тем безопаснее.

Блин, будь на то моя воля, я бы сделал ноги первым. Своей победой над Авророй я был в изрядной степени обязан чистому везению. Я застал ее врасплох. Если бы она обратила на меня больше внимания вместо того, чтобы целиком сосредоточиться на исполнении своего замысла, я вряд ли пережил бы тот вечер. Ну, возможно, я и переиграл Мэйв в гляделки, но по большому счету я, конечно, блефовал — пытался убедить приближающуюся акулу в том, что я сам в состоянии ее проглотить. В случае, если бы акула все-таки попробовала откусить от меня кусочек, все могло еще обернуться для меня очень и очень скверно.

Хорошо хоть, пока акула этого еще не поняла.

Мэйв дождалась своего лимонада, сжала губами соломинку и потянула. Потом откинулась на спинку стула и пожевала. Послышался хруст. Попав в ее рот, лимонад замерз.

Я тихо порадовался тому, как ловко улизнул от темы сексуальных соблазнов.

Продолжая жевать, Мэйв внимательно посмотрела на Лилию, потом повернулась ко мне:

— Знаешь, мой прошлый Рыцарь частенько притаскивал вот эту к нам для разных представлений. Самых разных представлений. Некоторых очень болезненных. Некоторых — не очень. Хотя она и на этих кричала очень даже симпатично. — Она мило улыбнулась, словно вела задушевную беседу. — Помнишь, как он заставил тебя танцевать передо мной в красных башмачках, а, Лилия?

Взгляд Лилии оставался спокойным и мирным как лесное озерцо.

Улыбка Мэйв сделалась резче.

— Помнишь, что я сделала с тобой после этого?

Лилия устало улыбнулась и покачала головой:

— Мне очень жаль, Мэйв. Я понимаю, сколько удовольствия ты получаешь, глумясь над другими, но меня теперь этим не уколоть. Той Лилии больше нет.

Мэйв сощурила кошачьи глаза и повернулась к Хвату:

— И этот... Этого коротышку я видела плачущим, как дитя. Молящим о пощаде.

Хват отхлебнул лимонада.

— Ради Бога, Мэйв, — сказал он. — Ты можешь хоть немного не изображать из себя Принцессу Зла? Это очень быстро приедается.

Зимняя Леди раздосадованно фыркнула, поставила стакан на стол и обиженно сложила руки на груди.

— Очень хорошо, — капризно проговорила она. — И что ты хотел узнать, чародей?

— Я хочу знать, почему Мэб не нанесла ответного удара Красной Коллегии после того, как те нарушили границы сидхе во время прошлогодней битвы.

Мэйв выразительно изогнула бровь.

— Это знание, а знание — сила. Что ты готов отдать взамен?

— Забыть кое-что, — ответил я.

Мэйв склонила голову набок.

— Не помню ничего такого, о чем мне не хотелось бы вспоминать.

— Но я могу себе представить такое, Мэйв, насчет чего вам хотелось бы, чтобы это забыл я.

— Правда?

Я оскалил зубы в улыбке.

— Я могу забыть, например, что вы устроили на свадьбе Билли и Джорджии.

— Пардон, — усмехнулась Мэйв. — Не помню, чтобы я там присутствовала.

Она все прекрасно знала. И знала, что я это понимаю. Ее попытки изобразить непричастность бесили меня.

— Вас там не было, — согласился я. — Но ваша приспешница была. Дженни Гринтис.

Мэйв скривила губы, изображая удивление.

— Я видел ее насквозь. Вам разве неизвестно, кто ее укоротил? — поинтересовался я, в свою очередь состроив преувеличенно невинное лицо. — Вам не кажется, что это жестоко — даже для вас? Пытаться помешать их браку?

— Твои волчата напакостили мне, — отозвалась Мэйв. — Они убили любимую наемницу Зимней Династии.

— Убивая Тигрицу, они исполняли свой долг перед Дрезденом, — негромко заметила Лилия. — Равно как и Маленький Народец, которого он использовал против Авроры. Они действовали по его воле, под его ответственность, Мэйв. Тебе известны наши законы.

Мэйв бросила на Лилию недобрый взгляд, который мог бы показаться почти человеческим.

— За то, что случилось в ту ночь, несу ответственность я. — Я положил руки на стол и, чуть придвинувшись к Мэйв, не повышая голоса, произнес более настойчиво: — Я защищаю то, что считаю своим. Могли бы уже это усвоить. У меня есть весомые причины искать ссоры с вами.

Мэйв снова переместила взгляд на меня, и лицо ее сделалось отрешенным, нечеловеческим.

— Что ты предлагаешь?

— Я хотел бы оставить веши такими, каковы они сейчас, списать все долги — в обмен на честный ответ на мой вопрос. — Я откинулся на спинку стула и посмотрел на нее в упор: — Почему Зимние не выступили против Красной Коллегии?

Мэйв с хитринкой покосилась на меня и кивнула.

— Мэб не позволила, — сказала она.

Лилия с Хватом удивленно переглянулись.

— Истинно так, — подтвердила Мэйв, откровенно наслаждаясь их реакцией. — Королева изготовила свои войска для удара по Летним, а потому отдала военачальникам запрет вести какие-либо действия против Красной Коллегии.

— Но это безумие, — тихо сказала Лилия.

Мэйв сложила руки на столе перед собой, нахмурилась чему-то невидимому для нас и кивнула.

— Возможно, это и так. Что-то темное бурлит в сердцах у Зимних. Такое, чего я прежде не видела. Опасное. Я верю, что это предзнаменование.

Я чуть склонил голову, глядя на нее.

— Как так?

— То, что предприняла Аврора, — действительно безумие. Даже для сидхе, — ответила Мэйв. — Ее действия могли вывести из равновесия такие силы, что это погубило бы всех.

— Она хотела как лучше, — обиженно заявил Хват.

— Возможно, — сказал я как можно мягче. — Но благие намерения мало что значат, если последствием может стать вселенская катастрофа.

Мэйв покачала головой:

— Благие намерения... Добро... Зло... Вечно вас, смертных, волнует такая ерунда. — Она резко поднялась, явно думая о чем-то своем.

Что-то в ее поведении подсказало мне, что она встревожена. По-настоящему встревожена. Маленькая мисс Сверхбогиня была напугана.

— Все эти понятия смертных, — продолжала она. — Добро, зло, любовь. Все, о чем ваше племя только и треплется. Они что, заразны?

Я вежливо привстал.

— Некоторые считают и так.

Она поморщилась.

— Со времени ее смерти мне часто кажется, что Аврора заразилась каким-то людским безумием. И я верю, что Владычица Воздуха и Тьмы поражена той же заразой. — Она вдруг поежилась, и голос ее сделался резче. — Я ответила тебе истинную правду и полнее, чем стоило. Это удовлетворяет тебя в качестве платы, смертный?

— Угу, — кивнул я. — Вполне сойдет.

— Тогда я удаляюсь. — Она повернулась, сделала шаг, и внезапный порыв морозного ветра сбросил почти нетронутый стакан лимонада на пол. Жидкость растеклась и тут же застыла ледяной лужицей. Мэйв исчезла.

Мы с минуту сидели молча.

— Она лгала, — сказал Хват.

— Она не может лгать, — произнесли мы с Лилией одновременно. Лилия сделала жест рукой, предлагая продолжать мне, и я повернулся к Хвату.

— Она не может говорить прямой лжи, Хват. Никто из сидхе не может. Вы ведь и сами знаете.

Он нахмурился и досадливо отмахнулся рукой.

— Но... Мэб? Безумна?

— Это объясняет наши тревоги, — вполголоса заметила Лилия.

Хват немного побледнел, чтобы не сказать — позеленел.

— Я любил ее как сестру, и все же безумие Авроры уже было достаточно погано. Но уж если Мэб вознамерилась отправить мир в тартарары... Я даже представить не могу, что она может натворить.

— А я могу, — тихо произнес я. — Я бы предложил вам сообщить об этом разговоре Титании, Леди. Расценивайте это как официальное заявление от Совета. И пожалуйста, передайте ей, что Совет, разумеется, заинтересован в сохранении равновесия в стране фейри. Нам всем на пользу сотрудничество с целью узнать об этом как можно больше.

Лилия кивнула.

— Разумеется, я так и сделаю. — Она зябко передернула плечами и на мгновение зажмурилась. — Мне очень жаль, Гарри, но сковывающие меня узы... Я и так опасно напрягла их.

Хват решительно кивнул, встал из-за стола и подал руку Лилии.

— Жаль, что не смогли помочь вам больше.

— Не переживайте. — Я тоже вежливо поднялся со стула. — Вы сделали то, что могли. Я очень благодарен вам.

Лилия натянуто улыбнулась. Они с Хватом ушли быстро, не сказав больше ни слова. Дверь оставалась закрытой, но мгновение спустя оба исчезли. Мыш сидел у стола, поводя мордой из стороны в сторону и навострив уши в попытке понять, что же произошло.

Я сел за стол и без особого удовольствия отпил лимонада. Новые неприятности в стране фейри. Большие неприятности. И я мог бы поспорить, что абсолютно точно знаю, от какого безмозглого сукина сына Совет будет ожидать действий на этот счет.

Я отставил стакан. Лимонад вдруг показался мне ужасно кислым.

Подошел Мак. Он забрал лимонад, а на его место поставил пиво. Я сшиб крышку ногтем и осушил бутылку одним долгим глотком. Пиво было теплым и слишком насыщенным по вкусу, но даже небольшой имевшийся в нем градус показался мне достаточно приятным, чтобы захотелось еще.

Мак поставил мне на стол еще одну бутылку.

Иногда Мак просто настоящий ангел.

— Они изменились, — сказал я ему. — Хват и Лилия. Похоже, они уже совсем не те люди.

Мак хмыкнул:

— Они выросли.

— Может, и так. — Я замолчал, размышляя, и Мак отошел, оставив меня в покое.

Вторую бутылку пива я пил уже медленнее; впрочем, не слишком растягивая. Потому что терять время попусту я не мог. Я благодарно кивнул Маку, оставил деньги на столе, взялся за поводок Мыша, и мы направились к двери.

У меня хватало более срочных дел. Вероятные угрозы из Небывальщины могли и подождать немного, а вот монстры, до появления которых оставались считанные часы, — вряд ли. По крайней мере эта встреча обошлась без того, чтобы кто-то пытался убить меня или объявить войну Совету. Я мило поговорил с Летней Леди и Зимней Леди и ушел без единой царапины.

Пока я шагал к двери, в голове у меня вертелась одна глупая мысль.

Может, я просто не чувствую зубов у себя на шее?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Я отправился на «Сплеттеркон!!!» вскоре после полудня. На этот раз я вооружился до зубов: за спиной висел рюкзак, полный всяких чародейских штучек, в руке посох, за поясом жезл, а еще собака, пистолет и масса всего. У меня нет разрешения на ношение револьвера сорок четвертого калибра, но я доверился теории, что лучше иметь при себе револьвер без разрешения, чем наоборот, и сунул в рюкзак и его.

Добравшись до «Сплеттеркона!!!», я слегка пожалел о том, что захватил эту чертову пушку, — налицо имелось, скажем так, активное присутствие полиции.

У входа в гостиницу стояли две патрульные машины; у двери дежурил, истекая потом, несчастный коп в форме. Расплачиваясь с таксистом, я заметил как минимум двух типов в штатском, питавших слишком пристальный интерес ко всем входящим и выходящим из гостиницы, чтобы сойти за случайных прохожих, задержавшихся отдохнуть в тени у входа. Я поспешно пристегнул на воротник свой сплеттерконовский беджик.

Плавленый коп у дверей ощупал меня взглядом, и я попробовал увидеть себя его глазами: высокий тип, худощавый, волосы всклокочены, глаза темные, собака здоровенная, какие-то палки, рюкзак, одна рука в кожаной перчатке... именной беджик конференции ужастиков. По понятиям копа, именной пропуск явно давал право выглядеть дико, не представляя при этом угрозы, поскольку, едва заметив бедж, он коротко кивнул мне и махнул рукой, пропуская внутрь.

Внутри жизнь не просто кипела: ко всем прочим развлечениям добавилась еще и пресс-конференция. У входа в зал, где накануне произошло нападение, столпились полукругом репортеры и фотографы, а всякие там ассистенты держали вспышки и даже пару длинных, похожих на палицы микрофонов. Прямо от входа я разглядел еще троих полицейских в форме. Впрочем, народа в этой части гостиницы хватало и без репортеров и полиции. Кондиционеры явно не справлялись с нагрузкой, внутри царила духота, и пахло, как и положено пахнуть в битком набитом помещении.

Мыш чихнул, подняв на меня скорбный взгляд. Я с ним полностью согласился.

Мёрфи, вынырнув из толпы, направилась ко мне. Она хмуро кивнула и опустилась на колени полюбезничать с Мышом и почесать его за ушами.

— Как твоя встреча? — спросила она.

— Пока жив. Но на горизонте сгущаются тучи. — Я еще раз огляделся по сторонам и покачал головой. — Ну и зоопарк.

— Все еще круче, — вздохнула Мёрфи. — Я тут поговорила с организаторами, и они обрадовали меня — поскольку вся эта история попала в утренние выпуски новостей, число участников почти удвоилось.

— Блин, — сказал я.

— Это еще не все. Грин вызвал фэбээровцев.

Я нахмурился:

— В прошлый раз, когда мы имели дело с федералами, удовольствие вышло, скажем так, ниже среднего.

— И не говори. — Мёрфи помолчала, колеблясь, потом решилась: — Рик здесь с ними.

Я зажмурился на мгновение и вспомнил.

— Ох, да. Твой бывший.

— Бывший муж, — с кислым видом подтвердила Мёрфи. Она держалась неестественно прямо, глаза метали молнии. — А теперь, соответственно, шурин.

— Вот западло, — посочувствовал я.

— Очень я не в восторге от его присутствия, — согласилась Мёрфи. — Но меня не спросили. И, возможно, мне предстоят еще всякие объяснения.

Я фыркнул.

Она ответила едва заметной улыбкой.

— Все это дело настолько громкое, что с Восточного побережья направляется целая бригада маститых криминалистов.

Я нахмурился.

— Может, им стоило в трубу подудеть. Или вообще оркестр сюда пригласить. Думаю, если поспешат, они успеют до ночи арендовать и притащить сюда прожекторную установку.

Мёрфи закатила глаза.

— Я поняла, поняла. Тебе, Гарри, не нравится вся эта шумиха.

— Мне не нравятся все эти потенциальные жертвы, — уточнил я. — Ставлю пятьдесят зеленых за то, что большинство новых посетителей — подростки.

— Считай, что выиграл, — отозвалась она. — А это имеет какое-то значение?

— Возможно. Как правило, молодые люди, в особенности подростки, более эмоционально восприимчивы. Тут все дело в гормонах. В общем, как жертвы они доступнее. И как источник энергии эффективнее.

— Тогда почему первым напали на старого хрыча вроде Пелла?

Я открыл рот, спохватился — и закрыл.

— Интересная мысль.

— И потом, — продолжала она, — разве не кстати, что за этим следит больше людей? Судя по всему тому, что ты мне говорил, твари с той стороны не любят толп.

— Как правило, так, — кивнул я. — Только вчера это место вовсе не выглядело вымершим, когда показался фобофаг.

— Ты считаешь, он появится прямо перед всеми этими людьми? — спросила она.

— Мне кажется, толпой его не отпугнуть. Я думаю, если случится что-нибудь плохое, то чем больше народа окажется рядом, тем больше страха он наведет и тем больше получит пиши. И еще, чем больше людей ударится в панику, тем больше их пострадает.

Светло-золотые брови Мёрфи сдвинулись к переносице.

— И что ты в этой связи предлагаешь?

— Гарантий никаких, но мне кажется, нам придется ждать наступления темноты.

— Почему?

— Потому что после наступления темноты эта тварь сильнее.

Мёрфи нахмурилась:

— Думаешь, Пелл поэтому пережил нападение? Ведь было еще светло.

— Схватываешь на лету, — хмыкнул я. — Но если исходить из этого, у нас есть еще немного времени поработать.

— Что делать?

— Расставить кое-какие обереги, — ответил я.

— Как у тебя дома?

Я покачал головой:

— Не такие сложные. Времени нет. Я не могу окружить это место рвом с водой, но, пожалуй, могу сплести кой-какую сеть, которая даст нам знать, где и когда сюда перейдет кто-то из Небывальщины. Только мне придется здорово походить по всему зданию.

Она кивнула.

— Да, только этой толпы тебе не хватало.

Я поморщился.

— У тебя нет знакомых в пожарной охране?

— Кузен, — ответила она. — А что?

— Здесь посетителей наверняка больше нормы. Может, если пожарные инспекторы узнают об этом столпотворении, они хотя бы часть народа отсюда выгонят. Нам нужна толпа — но не больше той, которая соблазнила бы убийцу.

Она кивнула.

— Займусь этим.

— И еще... я понимаю, что это стрельба наугад, но полицейские ищейки ничего не нарыли? Или медэксперты?

— Вскрытие ничего не дало. Они не доверили его Баттерсу. Проводил Бриош, и он не нашел ничего особенного.

— Естественно, — вздохнул я. — А что Грин?

— Строит теории. Но намекнул, что нападение могло быть подстроено с целью привлечь к конвенту больше внимания.

— Немного цинично, — заметил я.

— Грин не верит в чудеса, — сказала Мёрфи. — Он серьезный, опытный следователь и во всем ищет основательную подоплеку. Если он допускает, что убийство совершил какой-то псих, это не дает ему практически никакой зацепки. Поэтому он цепляется за соломинки и надеется найти хоть что-нибудь знакомое, чтобы с помощью этого быстренько прищучить убийцу.

Я хмыкнул:

— Кажется, понимаю.

— Ему не позавидуешь, — кивнула Мёрфи. — Не могу сказать, чтобы он мне особенно нравился, но он коп, и он трудяга. Вот только скорее всего здесь он ничегошеньки не в состоянии поделать. И сам он еще этого не понял.

Она сделала легкое ударение на последней фразе — наверное, что-то больно задело ее саму.

Мёрфи приходилось оказываться в ситуациях, подобных той, в какой оказался Грин, когда происходило что-то дикое, лишенное видимой логики. В первый раз она столкнулась со сверхъестественным, когда была простой патрульной. Позже, когда ее произвели в детективы, это сослужило ей хорошую службу, потому что она понимала уже, как мало знает. У Грина и того не было. Мне даже вспоминать больно, как она мучилась тогда от бессилия.

— А ты? — спросил я. — Ты ничего не заметила, заслуживающего упоминания?

— Пока нет. Хотя кто-нибудь здесь наверняка знает что-нибудь полезное... даже если сам еще этого не осознает. — Она вдруг склонила голову набок и посмотрела на меня: — Постой. Ты что, меня спрашиваешь?

Я пожал плечами.

— Мёрф, ты ведь навидалась столько такого, чем не всякий чародей может похвастаться. Я думаю, ты способнее, чем сама полагаешь.

Она посмотрела на меня еще более внимательно.

— Что ты хочешь этим сказать?

Я снова пожал плечами.

— Хочу сказать, ты уже попадала в такие передряги. Ты знаешь, на что это похоже — когда вокруг шныряет что-то такое. Это ощущение более или менее одинаково. Ты узнаешь его, когда почувствуешь.

— Чего? Я что теперь, все равно что чародей?

Я ухмыльнулся:

— Ты просто смекалистая штучка, Мёрф.

— Штучка?— угрожающе переспросила она.

— Пардон, — поправился я. — Полицейская штучка.

— Вот так-то лучше, — фыркнула она.

— Ты просто не игнорируй свои инстинкты, — посоветовал я. — Они тебе не зря дадены.

Последних слов Мёрфи, правда, не расслышала, потому что резко отвернулась от меня, нацелив взгляд своих голубых глаз на мужчину, который вышел из зала и шагал по коридору.

И тут Мыш негромко зарычал.

— Кто это? — тихо спросил я у Мёрфи.

— Дарби Крейн, — так же вполголоса отозвалась она.

— А-а, — кивнул я. — Режиссер ужастиков.

Мыш снова зарычал. Мы с Мёрфи, не сговариваясь, двинулись следом за Крейном.

К чему противиться неминуемому? Я тронулся с места прежде, чем Мыш выдернул мне руки из плечевых суставов.

— Слушай, не побеседовать ли нам с ним?

— Думаешь, стоит? — спросила Мёрфи.

— Говори ты. Я поддержу, если что.

Она кивнула, не оглядываясь.

— Будьте добры. — Не сбавляя шага, она врезалась в компанию фанатов. — Разрешите пройти?

Мы пытались прорваться сквозь толпу, но это было все равно что бежать по грудь в воде. Чем быстрее ты пытаешься двигаться, тем больше сопротивление. Крейн, мужчина среднего роста в брюках в обтяжку и темном блейзере, скользил в толпе с ловкостью угря. Мёрфи шла передо мной, пробивая дорогу; я же использовал преимущества своего роста, чтобы не потерять Крейна из виду.

Все же он здорово опередил нас, первым подойдя к лифтам. Когда мы вырвались на относительно свободное пространство, двери лифта уже раздвинулись. Мёрфи рванула вперед, коротко оглянулась на меня через плечо и сделала выразительное движение подбородком в сторону лифта.

Я расплылся в ухмылке. Случается, япросто бешусь от того, что современная техника отказывается работать в присутствии чародеев. Но бывает, что эти же проблемы просто в кайф.

Я сделал совсем небольшое усилие, сконцентрировал мысли на лифтах и прошептал: «Hexus». Волна незримой энергии прокатилась по коридору, и стоило ей достичь лифтов, как из-под панели с кнопкой вызова посыпались искры, а чуть позже выплыло облачко дыма. Двери начали закрываться, но тренькнул сигнал, и они снова раздвинулись. Это повторилось еще дважды, а потом Мёрфи догнала Дарби Крейна.

Я замедлил шаг, придержал Мыша и остановился в нескольких футах от них, притворяясь, будто читаю вывешенное на доске расписание конференции.

Крейн казался на редкость симпатичным: стройный, с резкими скулами, да и поведением своим он напоминал скорее актера, чем кого-то из тех, кто находится по ту сторону камеры. Коротко, аккуратно стриженные темные волосы, глубоко посаженные темные глаза, поза, демонстрирующая единственно расслабленность и отсутствие агрессивности…

То, что все это тщательно просчитанная ложь, я понял практически с первого взгляда. За его невозмутимыми, почти благостными чертами скрывалась жестокость. Когда Мёрфи подошла к нему, он вышел из лифта и нахмурился, увидев дым. Взгляд его метнулся к ней, потом — почти сразу же — скользнул по коридору. Поблизости, у выхода из ближнего зала, стояли еще несколько человек.

Он покосился на них и снова повернулся к Мёрфи, скривив губы в легкой, вежливой улыбке.

— На технику в последнее время полагаться совсем нельзя, — заметил он, скользнув взглядом и по мне — должно быть, как по детали интерьера. Голос у него оказался неожиданно звучный. — Вам помочь в чем-нибудь, капитан?

— Лейтенант, — спокойно поправила она. — Меня зовут Кэррин Мёрфи. Я работаю в...

— В отделе специальных расследований. — договорил Крейн. — Я знаю.

В голове у меня затрезвонил тревожный набат. Сомневаюсь, чтобы Крейн заметил это, но Мёрфи чуть изменила позу, словно готовясь к бою.

— Разве мы знакомы, мистер Крейн?

— В некотором роде. Я видел старую видеозапись, на которой вы стреляете в какого-то психа и животное. Весьма впечатляюще, лейтенант. Вы никогда не подумывали о том, чтобы сняться в кино?

Она покачала головой.

— Мне говорили, это вредно для здоровья. У меня и без того хватает проблем. Вы не уделите мне несколько минут, мистер Крейн?

Он улыбнулся ей; не сомневаюсь, сам он считал эту улыбку мальчишеской и обаятельной. Вот хорек...

— Полагаю, это зависит от того, как вы намерены их использовать.

Мёрфи внимательно всмотрелась в его лицо.

— У меня есть несколько вопросов касательно вчерашнего инцидента, и я надеялась, что вы сможете помочь мне с ними.

— Совершенно не представляю, чем могу помочь вам, — отозвался Крейн. Он покосился на замершие в полуоткрытом состоянии лифтовые двери и вздохнул. Достал из кармана маленький черный мобильник, не глядя, нажал кнопку и приложил его к уху. Потом опустил его и нахмурился.

Ага! Получи-ка, хорек вонючий.

— Я вас надолго не задержу. — сказала Мёрфи. — Вы ведь сами наверняка понимаете, насколько важна для нас тщательность в проведении расследования. Нам бы ужасно не хотелось, чтобы пострадал кто-нибудь еще.

— Уверен, мне не известно ничего такого, что имело бы для вас ценность, лейтенант. — В голосе Крейна послышались нотки нетерпения. — Я находился в этом здании сегодня ночью, когда погас свет, но не выходил из своего номера, тем более не спускался вниз до утра.

— Ясно. Вас кто-нибудь видел в это время?

Крейн негромко усмехнулся:

— Я что, подозреваемый, что мне требуется алиби?

— Как почетный гость-знаменитость вы можете привлечь к себе нездоровый интерес тех, кто отвечает за это нападение, — пояснила Мёрфи, откликнувшись на его деланный смех своей обычной вежливой профессиональной улыбкой. — Упаси Бог, я не выдвигаю никаких обвинений — я всего лишь беспокоюсь за вашу безопасность.

Кто-то резко отворил дверь с лестничной клетки, и в коридор выскочил невысокий человечек в дорогом сером костюме. Странное какое-то было у него лицо, жабье — словно рот ему приделали чужой, размера на три больше. Зато шевелюра — черная, аккуратно подстриженная «под горшок». Выпуклым водянистым глазам, похоже, не хватало больших очков.

— А-а, мистер Крейн, — произнес он. Голос у него оказался гнусавый. — Я принял ваш звонок, но не успел ответить, как вы отключились.

Крейн снова достал свой мобильник и небрежно бросил его незнакомцу.

— Похоже, у него вдруг аккумулятор сел, Люций. И лифт испортился.

Коротышка поймал телефон и хмуро, неодобрительно посмотрел сначала на него, потом на Мёрфи.

— Ясно.

— Лейтенант Мёрфи, позвольте представить вам Люция Глау, моего личного советника и юриста.

Мыш напрягся, когда Глау повернулся к Мёрфи и уже внимательно посмотрел на нее своими лягушачьими глазами. Что-то его заметно насторожило, потому что коротышка-юрист издал неопределенный звук.

— Мой клиент арестован? — спросил он.

— Нет, — ответила Мёрфи. — Разумеется, но...

— Тогда я вынужден настаивать на том, чтобы этот разговор был прекращен, и немедленно, — заявил ей Глау.

Для своего роста держался он чертовски уверенно. Он встал рядом с Крейном, как бы заслоняя его от Мёрфи. Она опустила руки, чуть разведя их в стороны, и я увидел, как скользнул ее взгляд вниз, на пол, и обратно, оценивая дистанцию. Напряжение возросло еще на пару градусов.

— Мы просто говорили, — заверила Мёрфи Глау. Я видел уже такое выражение ее лица, и не раз — как правило, после этого она выхватывала пистолет. — Самым милым и дружелюбным образом.

— Как я уже сообщил и ФБР, и ведущему это дело полицейскому детективу, мой клиент находился в своем номере всю ночь, так что не является свидетелем того, что произошло. Более того, он узнал об этом, только спустившись утром к завтраку. — Голос Глау звучал профессионально ровно; взгляд выпученных лягушачьих глаз оставался совершенно непроницаемым. У меня возникло впечатление, что с этим выражением лица он делает абсолютно все — и ест мороженое, и топит щенков. — Дальнейшие контакты могут быть расценены как покушение на права личности.

— Люций, Люций, — вмешался Крейн, выставив руку между ними. — Право же, вы слишком резко реагируете на самую что ни на есть ерунду. — Он ослепительно улыбнулся Мёрфи, и голос его сделался еще бархатнее. — Прошу нас извинить. Люций работает на меня довольно давно, и ему приходилось иметь дело с нежелательными людьми, пытавшимися занимать мое время. Уверяю вас, я ни в коем случае не расцениваю внимание такой потрясающей женщины как покушение на мои права.

На мгновение взгляд Мёрфи оторвался от Глау, и она изогнула свою золотую бровь.

— Правда?

— Честно, — ответил Крейн: прямо-таки образчик современной галантности. — Люций, несомненно, переживает за мой напряженный график на сегодня, да и мне не хотелось бы разочаровывать поклонников, пришедших на встречу со мной, опоздав к началу выступления. — Говоря, он покосился на Жабеныша. Жабеныш чуть отступил от Мёрфи. Крейн кивнул ему и снова повернулся к ней. — Но, может, вы не будете против, если я угощу вас позже... сегодня вечером, например? В знак извинения?

Мёрфи колебалась, что ей обычно не свойственно.

— Ну... не знаю... — пробормотала она.

Продолжая улыбаться, он протянул ей руку.

— Если у вас еще будут ко мне вопросы, я с удовольствием отвечу на них тогда. Прошу вас, нет, я просто настаиваю — в подтверждение моей искренности. Мне бы ужасно не хотелось, чтобы у вас сложилось обо мне превратное мнение.

Мёрфи чуть настороженно посмотрела на него и подняла руку.

Не знаю, как мне удалось одолеть разделяющее нас расстояние с такой скоростью, но я положил руку ей на плечо и слегка сжал его прежде, чем она успела его коснуться. Она застыла и опустила руку.

Крейн сощурился, глядя на меня; рука его так и оставалась протянутой к Мёрфи.

— А это кто?

— Гарри Дрезден, — представился я.

Крейн тоже застыл. Не так, как застывают люди — моргая, чуть покачиваясь, пытаясь восстановить равновесие. Он застыл, будто труп или пластиковый манекен, и не произнес ни слова.

Как искушенный, опытный следователь я сделал из этого вывод, что имя мое ему знакомо.

Жабеныш громко сглотнул, и взгляд его выпученных глаз метнулся ко мне. Мне показалось, он разом сделался на пару дюймов ниже... а может, сгорбился немного.

Он тоже меня узнал. Черт, вот она, слава.

Мыш снова зарычал — тихо-тихо, едва слышно.

Взгляд Жабеныша метнулся к собаке, и глаза его расширились. Он оглянулся на Крейна.

Мгновение-другое никто не трогался с места. Крейн и Мёрфи продолжали улыбаться своими профессиональными улыбками. Жабеныш оставался похожим на жабу. Я изображал скучающий вид. Но сердце мое забилось сильнее, потому что инстинкты подсказывали: до открытого насилия рукой подать.

— Тут полно свидетелей, Дрезден, — произнес Крейн. — Вы не можете броситься на меня. Это увидят.

Я склонил голову набок и задумчиво прикусил губу.

— Вы правы. А вы знаменитость. Это классная возможность для рекламы. Я не появлялся на телевидении со времени того шоу у Ларри Фаулера.

Выражение его лица изменилось, улыбка сделалась холодной, жесткой.

— Вам не положено открывать себя миру.

Я ухмыльнулся ему в лицо.

— Как вернетесь к себе в номер, возьмите «Желтые страницы» и почитайте. Я там есть. В разделе «Чародеи».

Жабеныш снова сглотнул.

— Вы с ума сошли, — сказал Крейн.

— Чародеи — они такие, сумасшедшие, — согласился я. — А имя Дарби вам как-то не очень идет.

Крейн чуть вздернул подбородок, и во взгляде его мелькнуло вдруг что-то, похожее на одобрение. Не знаю почему.

Черт, терпеть не могу, когда кому-то больше моего известно о том, какую глубокую яму я сам себе вырыл.

— Правда? А кому оно идет?

— Должен признаться, единственный Дарби, которого я видел до сих пор, был в том фильме про гномов... ну, с Шоном Коннери, — сказал я. — Но мне так кажется.

Он прикусил губу и замолчал. Минуту-другую мы наслаждались очередной безмолвной паузой. Напряжение продолжало возрастать.

Тишину нарушила Мёрфи.

— Часов, скажем, в десять сойдет, Дарби? В здешнем буфете? Нам не хотелось бы нарушать ваш столь плотный график.

Он посмотрел на Мёрфи, на меня, снова на нее — и опустил руку. Потом чуть кивнул ей, повернулся и удалился в толпу.

Жабеныш смотрел на нас еще три секунды, повернулся и поспешил за своим боссом, время от времени оглядываясь через плечо.

Я медленно выдохнул и привалился к стене. Забавная это штука — адреналиновая буря без разрядки. Мышцы ног сжимались и разжимались сами собой, свет в коридоре вдруг показался мне слишком ярким. Избитая голова заболела чуть сильнее.

Мёрфи продолжала стоять, не шевелясь, но я слышал, как она успокаивает дыхание. Мыш сел и напустил на себя скучающий вид; впрочем, уши его оставались настороженными.

— Ну, — произнесла Мёрфи вполголоса, выждав еще секунду. — И что все это означало?

— Мы чуть не подрались, — сказал я.

— Это я как-то заметила, — терпеливо проговорила Мёрфи. — Но почему?

— С ним что-то не так, — буркнул я.

Она нахмурилась, оглянулась через плечо и снова посмотрела на меня.

— Что?

— Я же тебе сказал. Что-то не так. — Я тряхнул головой. — Больше сам пока не знаю.

Она зажмурилась.

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю — и не знаю, — сказал я. — Что-то в нем насторожило меня. Когда он протянул тебе руку, это показалось... ну, опасным.

Мёрфи покачала головой.

— Я решила, он хочет хотя бы руку потискать. Немного оскорбительно, но опасного тут ничего нет.

— В данном случае, возможно, было, — не сдавался я.

— Ты уверен, что он по твоей части? — спросила она.

— Угу. Он меня узнал. И аргументы у него против прилюдной конфронтации — стандартные для Старого Мира. Да и Мышу он не понравился. Как и его юрист.

— Вампир? — поинтересовалась она.

— Не исключено. — Я снова пожевал губу. — Но это может быть кто угодно. Блин, да он, возможно, просто человек. Мы слишком мало знаем, чтобы делать выводы.

— Думаешь, он замешан в этих нападениях?

— Хотелось бы верить, — ответил я. — Если бы решал я, он бы явно претендовал на роль поганца. Все отметины налицо.

— Если это он, мне он не по зубам, — вздохнула она. — У него дошлый адвокат, и он уже переговорил с Грином и с Риком. Любое мое давление действительно будет расценено как нарушение прав. Грин не станет действовать на основании одних моих подозрений.

— Что ж, — сказал я. — Нам повезло, что я не Грин.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Мы с Мёрфи отправились в обход по гостинице. Я открыл непочатую упаковку синего пластилина и, отщипывая маленькие кусочки, незаметно лепил их на дверные наличники, на внутреннюю поверхность цветочных горшков, в шкафы с огнетушителями, помечая таким образом все пересечения коридоров и выходы с этажей. И, конечно, я постарался оставить побольше своих незаметных синих меток в коридорах и вестибюлях, примыкающих к залам, в которых проходили мероприятия — особенно объявленные на приближающийся вечер.

— А сейчас мы что делаем? — поинтересовалась Мёрфи.

— Сплетаем заклятие, — ответил я.

— Пластилином?

— Да.

Она недоверчиво на меня покосилась.

Я помотал в воздухе пластилином и сунул ей в руки.

— Маленькие кусочки, которые я оставляю по всему дому, — частицы этого большого куска. Ясно?

— Не очень, — призналась Мёрфи.

— Они только что были с ним одним целым. Даже будучи отделенными от него, они сохраняют с ним тауматургическую связь, — объяснил я. — Из этого следует, что, используя большой кусок, я смогу установить связь с мелкими частицами.

— Ты это называл «паутиной»?

— Типа того. Я смогу... — Я поморщился, подыскивая более точные слова. — Я смогу улавливать энергию мелких частиц. Я разместил их так, что, если одна уловит нарушение энергетических полей, я почувствую это через большой кусок.

— Как, скажем, сейсмографы? — поняла Мёрфи.

— Угу, — кивнул я. — Для того и пластилин. Синий — для защиты.

Она удивленно повела бровью.

— А что, цвет имеет значение?

— Ага, — сказал я и тут же задумался. — Ну, может, и нет. Но для меня имеет.

— В смысле?

— Значительная часть магии связана с эмоциями. С тем, во что веришь сам. Когда я был моложе, я много всякого усвоил — в том числе и роль цвета в составлении заклятий. Зеленый для процветания и плодородия, красный — для страсти или энергии, черный для мести... и так далее. Вполне возможно, сам по себе цвет ничего не означает — но если я хочу, чтобы заклятие сработало с максимальной эффективностью, я должен учитывать и его. Грош цена тому заклятию, в которое не веришь сам.

— Это как волшебное перышко у Дамбо? — спросила Мёрфи. — То есть главное — собственная уверенность?

— Именно, — подтвердил я. — Перо всего лишь символ, но символ очень важный. — Я помахал в воздухе пластилином. — Поэтому я и использую синий. Я не хочу экспериментировать с новыми цветами, тем более в кризисной ситуации. Ну и потом в «Уолл-Марте» синий дешевле.

— В «Уолл-Марте»? — хмыкнула Мёрфи.

— Работа чародея не слишком прибыльная. — объяснил я. — Ты удивишься, узнав, сколько всякого я покупаю в «Уолл-Марте». — Я покосился на висевшие на стене часы. — У нас меньше двух часов до начала первого вечернего сеанса.

Она кивнула.

— Что тебе еще нужно?

— Какое-нибудь тихое место для работы, — ответил я. — Не меньше шести-семи футов в поперечнике. Чем более изолированное от шума, тем лучше. И закрывающееся — приходится исходить из того, что наш поганец знает о моем присутствии. Мне бы не хотелось заполучить мачете в спину, пока я буду орудовать с заклятием.

— Тебе долго еще готовить все?

Я пожал плечами:

— Минут двадцать. Что меня действительно тревожит, так это...

— Мистер Дрезден! — окликнули меня из толпы. Я повернулся и увидел протискивавшуюся в мою сторону Сандру Марлинг — секретаря оргкомитета. Выглядела она вконец изможденной и издерганной до беспамятства, да и на ногах держалась непонятно как; я бы ни за что не поверил, что она в таком состоянии способна прорваться сквозь толпу, но каким-то образом это ей все-таки удалось. На ней до сих пор была черная футболка с красным логотипом «Сплеттеркон!!!» — предположительно та же, в которой я ее видел накануне вечером.

— Мисс Марлинг, — вежливо поклонился я, когда она приблизилась к вам. — Добрый день.

Она устало тряхнула головой.

— Я так... столько всякого... но я не знаю, к кому еще обратиться с этим. — Голос изменил ей, и ее буквально затрясло от нервов и усталости.

Я нахмурился и переглянулся с Мёрфи.

— Сандра, что-то случилось?

— Молли, — выдохнула она.

Я нахмурился еще сильнее.

— Что с ней?

— Она вернулась из больницы часа два назад. С ней хотели побеседовать полицейские. С тех пор она не выхоlила, и никто из полицейских, с которыми я говорила, не знает, где она. Наверное...

— Сандра, — мягко произнес я. — Переведите дух. Успокойтесь. Вам известно, где может быть Молли?

Она зажмурилась и снова тряхнула головой, пытаясь взять себя в руки. Когда она заговорила, голос ее звучал уже на несколько делений тише.

— Они ее все еще... как это называется — допрашивают, да? Ну, когда тебя запугивают и задают вопросы?

Я сощурился.

— Угу, — сказал я. — Ее арестовали?

Сандра резко покачала головой.

— Вряд ли. На нее не надевали наручников и не зачитывали ей положенного про ее права, ничего такого. А они могут? Просто не выпускать из помещения?

— Посмотрим, — буркнул я. — В каком помещении?

— Зал в противоположном крыле, вторая дверь справа, — ответила она.

Я кивнул, стащил с плеча рюкзак и достал маленькую записную книжку. Вырвав страницу, я написал на ней несколько телефонных номеров, имен и протянул Сандре.

— Позвоните этим людям.

Она посмотрела на листок бумаги.

— Что мне им сказать?

— Правду. Расскажите им, что здесь происходит, и передайте, что Гарри Дрезден просил их немедленно приехать сюда.

Сандра продолжала смотреть на листок.

— А вы что собираетесь делать?

— О, ничего особенного, — заверил я. — Идите звоните.

— Я сейчас догоню, — сказала Мёрфи.

Я закинул рюкзак на спину, кивнул Мышу и двинулся в направлении кучки репортеров, которая начала рассасываться — пресс-конференция завершилась. Мы с Мышом не спеша подошли к ним со спины, и я высмотрел в задних рядах Лидию Стерн.

Лидия Стерн, грозная дама среднего возраста, работала в «Волхве Среднего Запада» — издающейся в Чикаго желтой газетенке, специализирующейся на сверхъестественных и оккультных сплетнях. Порой им удавалось подобраться довольно близко к правде, но гораздо чаще они тискают статейки с заголовками вроде «Ребенок-ящерица родом из кемпинга» или, скажем, «Нечестивый союз снежного человека и чупакабры». По большей части это безобидное чтиво, но время от времени кто-то из их репортеров сталкивается с чем-то по-настоящему странным и рассказывает об этом на страницах «Волхва». Сьюзен Родригес работала в «Волхве» ведущим репортером до тех пор, пока не попала в слишком опасную историю. Теперь она живет где-то в Южной Америке, борясь с инфекцией в душе, которая силится превратить ее в вампира Красной Коллегии — одного из тех, с которыми она и ее друзья сейчас сражаются.

Когда Лидия Стерн пару лет назад заняла место Сьюзен, первые полосы «Волхва» приобрели новый характер. Лидия расследовала разные необычные события, а потом пыталась понять, почему соответствующие ведомства оставляют их без внимания. Она обладала острым аналитическим умом и недюжинными пробивными способностями, и доставалось в ее статьях всем — от провинциальных ветеринарных инспекторов до ФБР.

Жаль, что она гробила свой талант в дыре вроде «Волхва», а не в каком-нибудь уважаемом издании в Вашингтоне или Нью-Йорке. Она давно уже могла бы войти в списки номинантов на Пулитцеровскую премию. Городские чины, имеющие отношение к делам, в расследовании которых принимал участие и я, развили в себе почти сверхъестественную способность исчезать при ее приближении. Никто из них не хотел оказаться следующим, кого она будет бичевать своим беспощадным пером. В общем, репутация у нее сложилась ходячего ужаса, грозы бюрократов.

— Мисс Стерн, — произнес я тихим, замогильным голосом, сделав особое ударение на шипящих. — Не найдется ли у вас пары секунд?

Ужас «Волхва» резко повернулась ко мне, и на лице ее расцвела ангельская улыбка. Роста в ней было чуть больше пяти футов, она отличалась аппетитной полнотой, и в роду у нее явно имелся кто-то азиатского происхождения. Ее отличали искрометная улыбка, очки с толстыми линзами, вьющиеся черные полосы и джинсовый комбинезон поверх поношенной футболки. Да, и еще ярко-розовые шнурки на кроссовках.

— Гарри Дрезден, — произнесла она. Голос у нее тоже интересный, с придыханием, от которого за каждым словом чудится с трудом сдерживаемый смех. — Ха! Так я и знала, что тут пахнет керосином.

— Вполне возможно, — согласился я.

Собственно, до тех пор я практически не имел дела с Лидией. В прошлом мои отношения с репортерами заканчивались не самым лучшим образом. В общем, пока я говорил с ней, совесть покалывала меня мелкими иголками, напоминая о том, что любое неосторожное слово может грозить ей серьезной опасностью. Ну и кроме того, до сих пор я ни разу не лгал ей, да и не посмел бы.

— Вы заняты?

Она похлопала рукой по рюкзаку, висевшему у нее на плече.

— Я тут записала кое-что, и мне хотелось поскорее обработать это. — Она склонила голову набок. — А почему это вас интересует?

— Я хотел, чтобы мне помогли кое-кого напугать, — ответил я.

Ямочки на ее щеках обозначились рельефнее.

— Ого!

— Ага, — в тон ей подтвердил я. — Помогите мне, а я уделю вам минут десять по поводу всего этого. — Я сделал рукой неопределенный жест вокруг себя. — Как только освобожусь.

Взгляд ее просветлел.

— Заметано, — сказала она. — Что я должна делать?

— Ну, пошататься взад-вперед у одной двери и... — Я ухмыльнулся. — Просто быть самой собой.

— Отлично. Уж с этим справлюсь. — Она кивнула, тряхнув кудряшками, и следом за мной пошла к двери, за которой поджаривали на медленном огне дочь моего друга.

Я открыл дверь так, словно сам проживал здесь, и вошел.

Зал был небольшой — размером со среднего калибра классную комнату. Пол в дальнем от входа конце приподнимался, и на этом подобии эстрады стоял длинный стол с окружающими его стульями. Остальные стулья выстроились рядами лицом к эстраде. На полу валялся сорванный с двери лист бумаги, на котором значилось, что с двенадцати до пяти здесь имело проходить нечто под названием «филькание». Слова этого я не знал, но оно показалось мне подозрительным, словно могло означать что-то, имеющее отношение к нересту лососевых рыб, а может, к дискуссии о методах вскармливания грудничков. Я решил, что это, возможно, из тех вещей, которые мне гораздо спокойнее не знать.

На эстраде стоял, скрестив руки на груди, Грин, и на лице его застыла кислая улыбка. Молли сидела на стуле в первом ряду в той же шутовской одежде, что и накануне. Вид у нее был усталый. Она плакала.

Рядом с ней стоял мужчина среднего роста и среднего сложения с каштановой шевелюрой, достаточно всклокоченной, чтобы сойти за модную. Строгость серого костюма немного обесценивалась черным галстуком с изображениями марсианина Марвина. Я узнал его. Бывший муж Мёрфи. Он стоял над Молли, протягивая ей чашку с водой, — классический образец доброго копа при перекрестном допросе. Значит, он здесь в своем официальном качестве. Агент Рик.

— Прошу прошения, — бросил Грин, не поднимая на меня взгляда. — Этот зал закрыт сейчас для посетителей.

— Правда? — искренне удивился я. — Надо же! А я так надеялся провести остаток дня за фильканием!

Молли оглянулась, и взгляд ее осветился внезапной надеждой.

— Гарри!

— Привет, детка, — сказал я, и мы с Мышом двинулись к ней.

Пес обогнал меня и, виляя хвостом, ткнулся своим носищем ей в руки. Молли улыбнулась, наклонившись, обняла его за шею и принялась шептать что-то на ухо, как накануне вечером — своим младшим братьям и сестрам.

Грин повернулся и испепелил меня взглядом. Секунду спустя то же сделал и агент Рик.

— Дрезден, — властным тоном произнес Грин. — Вы вмешиваетесь в расследование. Убирайтесь.

Не обращая на него внимания, я обратился к Молли.

— Как Рози?

Она прижалась щекой к широченной башке Мыша.

— Спит. Она очень расстроилась из-за новостей, и врачи дали ей успокоительного. Они боялись, что с ней случится истерика и что это может повредить ребенку.

— Дрезден! — прорычал Грин.

— Это сейчас для нее лучше всего, — заверил я Молли. — Ей будет легче, когда она отдохнет.

— Надеюсь, — кивнула Молли.

Грин выругался и полез в карман за рацией — предположительно вызвать подмогу.

Ну и жопа этот Грин.

Может, я немного пристрастился к этому в тот вечер... в общем, я пробормотал чуть слышно пару слов и сделал маленькое, совсем маленькое усилие. Из рации посыпались искры, и она окуталась дымом. Грин встряхнул ее, потом еще, и злобно выругался.

— Черт подери, Дрезден! — рявкнул он. — Выметайтесь отсюда, пока я не свез вас в центр.

Я продолжал игнорировать его.

— Привет, Рик. Как прошла свадьба?

— Я не шучу, — настаивал Грин.

Рик прикусил губу и поднял руку, останавливая Грина.

— Вроде все остались живы, — ответил агент Рик, покосившись на меня и тут же переведя взгляд куда-то между мной и Молли. — Гарри, мы здесь работаем. Вам лучше уйти.

— Да? — удивился я, плюхнулся на стул рядом с Молли и улыбнулся ему. — Мне кажется, не стоит. В смысле, я тоже здесь работаю. Я консультант.

— Вы создаете помехи следствию, Дрезден, — взорвался Грин. — Вы потеряете работу в городе. Лицензию следователя. Черт, да я вас даже в тюрьму закатать могу месяца на два.

— А вот и не можете.

— Ну как хотите, болван, — бросил Грин и шагнул к двери.

Молли, приняв это за намек, поднялась с места.

— Сидеть! — рявкнул на нее Грин. — Мы еще не закончили.

Она поколебалась и снова села.

— Грин, Грин, Грин, — сказал я с укоризной. — Вы кое о чем забыли.

Он остановился. Агент Рик с интересом посмотрел на меня.

— Видите ли, мисс Карпентер вольна уйти в любой момент, когда захочет.

— Нет, пока не ответит мне на несколько вопросов, — буркнул он.

Я изобразил зуммер из телевизионной викторины.

— Неправильный ответ. Это свободная страна. Она имеет право выйти, и вы ничегошеньки не сможете с этим поделать. Если только, конечно, вы не намерены арестовать ее. — Я одарил его самой лучезарной из моих улыбок. — Вы ведь ее не арестовали, нет?

Молли следила за нашим разговором краешком глаза, сидя очень тихо и низко опустив голову.

— Мы допрашиваем ее в связи с расследованием, — объяснил Рик.

— Да? И у кого-то из вас, ребята, имеется на руках ордер, правда?

Ордера у них, конечно, не было. Оба молчали.

— Вот видите, это вы в неловком положении здесь, Грин. У вас против юной леди нет ничего. Судебного ордера нет. Вы ее не арестовали. Поэтому она вольна решать, отвечать на ваши вопросы или нет.

Молли изумленно подняла на меня глаза.

— Правда?

Я приложил руку к груди и изобразил глубокое потрясение.

— Грин! Ушам своим не верю. Вы что, солгали юной даме, чтобы запугать ее? Чтобы она считала, будто находится под арестом?

— Не лгал я! — огрызнулся Грин.

— Ну да, вы просто направляли ее, — кивнул я. — Конечно, конечно. Не ваша вина в том, что она неверно вас поняла. Что ж, давайте отмотаем пленку назад и посмотрим, где таится ошибка. — Я сделал паузу. — Вы ведь вели запись допроса, верно? Все записано честь по чести?

Грин посмотрел на меня так, будто больше всего ему хотелось вырвать мои потроха и затолкать их мне в зубы.

— У вас нет ничего, кроме предположений. Убирайтесь. Или я как ответственный за расследование запрещу вам появляться в этой гостинице.

— Это что, угроза? — невинно спросил я.

— Уж поверьте.

Я сделал вид, что задумался.

— Ох, ребята. Вы ставите меня в затруднительное с моральной точки зрения положение. Потому что, если вы сделаете это со мной, черт подери, узнать о том, что вы отказываетесь от помощи профессиональных консультантов — обладающих некоторыми заслугами перед городом, — может пресса. Запросто. — Я подался вперед. — Да... — добавил я как бы невзначай. — и еще они могут узнать, что вы нелегально допрашиваете несовершеннолетнюю.

Грин с нескрываемым потрясением уставился на меня. Даже агент Рик поднял брови.

— Чего?

— Несовершеннолетнюю, — повторил я. — Сиречь личность, не имеющую возможности отвечать на ваши вопросы самостоятельно. Я воспользовался правом вызвать сюда ее родителей. Не сомневаюсь, им и их адвокату найдется, о чем вас спросить.

— Это шантаж, — заявил Грин.

— Всего лишь соблюдение юридических процедур, — возразил я. — Это вы пытались обойти закон.

— Говорите что хотите, — насупился Грин, — но у вас никаких доказательств нет.

У меня аж щеки заболели от улыбки.

Я хихикнул.

По этому сигналу неплотно прикрытая дверь отворилась. За ней стояла Лидия Стерн с беджиком представителя прессы на шее и диктофоном в руке. Она подняла диктофон повыше, чтобы Грин хорошенько разглядел его.

— Ну, детектив, — вкрадчиво поинтересовалась она, — не будете ли вы так добры объяснить, почему в ходе расследования вы допрашивали несовершеннолетнюю без согласия ее родителей? Она подозревается в преступлении? Или была свидетельницей имевших место событий? И что это за слухи об отсутствии кооперации между различными отделами полиции, которое отрицательно сказывается на ходе расследования?

Грин уставился на нее. Потом покосился на агента Рика. Рик пожал плечами:

— Он тебя сделал. У тебя был шанс. Он не сработал.

Грин выдохнул слово из разряда таких, какие представителям власти не стоило бы произносить в присутствии несовершеннолетних, и ринулся к двери. Лидия Стерн подмигнула мне и поспешила за ним, тыча диктофоном и осыпая его вопросами, ответы на которые — даже самые разумные и взвешенные — выставляли Грина полнейшим идиотом.

Рик смотрел ему вслед, пока дверь за ними не закрылась, потом покачал головой.

— У вас-то какой интерес в этой истории? — спросил он меня.

— Девочка — дочь моего друга, — объяснил я. — Я за ней присматриваю.

Он понимающе кивнул.

— Ясно. На Грина здорово давят. Извините, что он с вами так.

— Рик, — терпеливым тоном произнес я. — Я ведь не несовершеннолетняя девица. Уж со мной-то не разыгрывайте из себя доброго копа.

На мгновение его вежливое, участливое выражение сменилось озорной, почти мальчишеской ухмылкой. Потом он пожал плечами.

— Попробовать стоило.

Я фыркнул.

— Вы ведь понимаете, он может достать ордер. Это просто вопрос времени и беготни по инстанциям.

Я встал:

— Это не моя проблема. Пусть с этим разбирается адвокат Карпентеров.

— Ясно, — кивнул он. — Но вы и впрямь вмешиваетесь в следствие. Он может изрядно испортить вам жизнь.

— Да ладно, агент. Я защищаю права несовершеннолетней. Представляете, как уцепятся за это правозащитники? — Я покачал головой. — И еще одно. То, что вы делаете, — порочно. Запугивать девочек. Блин-тарарам, ребята, это просто низко!

Агент Рик слегка покраснел от злости.

— А у вас, Дрезден, наверняка нет разрешения на ношение оружия. Хотите, я заподозрю вас на предмет скрытого ношения оружия и обыщу?

Упс! Я вспомнил про револьвер в рюкзаке. Если агенту Рику взбрендится развить эту тему, мне могут грозить неприятности — но и дать ему понять этого я не хотел. Я попытался отбросить эту мысль, равнодушно пожав плечами.

— А помочь помешать убийце, пока он не нанес нового удара, вы не хотите?

Рик склонил голову набок и нахмурился. Блин, игрок в покер из меня никудышный. Он словно ощупал меня взглядом, прикидывая, куда я мог спрятать пушку.

— Это к делу не относится, — ответил он. — Нарушение закона есть нарушение закона.

Со стороны двери послышался нетерпеливый вздох.

— Ты хоть пять минут можешь не быть полной задницей, Рик? — спросила Мёрфи. — Или это для тебя смерти подобно?

Как-то я не заметил ее прихода; впрочем, судя по лицу агента Рика, он тоже.

— Он консультант ОСР, который работает над этим делом. И у нас нет времени на препирательства. Люди в опасности. Нам надо действовать сообща.

Рик испепелил ее взглядом, но обуздал злость и пожал плечами.

— Может, ты и права. Но, Дрезден, на вашем месте я бы всерьез подумал, не убраться ли отсюда добровольно. Будете мешаться под ногами, и я арестую вас и упрячу за решетку на двадцать четыре часа.

— Нет, — возразила Мёрфи, шагнув в зал. — Не упрячешь.

Он повернулся к ней и сощурился.

— Черт подери, Кэррин! Ты ведь так и не научилась не лезть в чужие дела, нет?

— Как же, — хмыкнула она, выставив подбородок. — Не дождешься.

Агент Рик покачал головой. Потом пинком распахнул дверь и вышел.

Мёрфи посмотрела ему вслед и вздохнула.

— С вами все в порядке, мисс? — спросила она у Молли.

Молли с усилием кивнула.

— Да. Устала только.

Не прошло и минуты, как в зал ворвалась Сандра Марлинг, бросила взгляд на нашу маленькую группу и, подбежав к Молли, обняла ее. Девушка крепко прижалась к ней.

— Вы дозвонились? — спросил я у Сандры.

— Да. Миссис Карпентер едет.

Молли вздрогнула.

— Отлично, — сказал я. — Вы можете побыть с Молли до ее приезда?

— Конечно.

Я кивнул и повернулся к Молли:

— Детка, тут все оборачивается сложно. Я хочу, чтобы ты уехала с мамой. Идет?

Она кивнула, не поднимая головы. Я вздохнул и встал со стула.

— Вот и хорошо.

Я вышел. Мёрфи и Мыш выступали по сторонам от меня.

— Славный парень этот Рик, — заметил я. — Ну, если только податлив немного.

— Просто сопляк, — фыркнула Мёрфи. — Что там у вас случилось?

Я рассказал.

Она ехидно хихикнула.

— Жаль, не видела, какие у них были лица.

— В следующий раз постараюсь не забыть фотоаппарат.

Она кивнула.

— Ну и что нам делать дальше?

— Мы же в отеле, — удивился я. — Пошли найдем номер.

Уверен, в мирных обстоятельствах ни одного свободного номера в гостинице не осталось бы. Однако обстоятельства явно были далеки от мирных, администраторы с трудом справлялись с небольшой лавиной отказов и преждевременных отъездов — что лишь доказывает, насколько здраво порой умеют мыслить люди. Возможно, число посетителей конвента и удвоилось на день, но это не означало, что они готовы провести здесь ночь.

Свободный номер обнаружился на пятом этаже. Мне пришлось переплатить, чтобы Мышу разрешили поселиться там вместе со мной, и мы получили ключ.

В лифте никого, кроме нас, не было, и мы поднимались в молчании, которое вдруг сделалось ужасно напряженным. Я переминался с моги на ногу и теребил в руках пластиковые карточки, выданные дежурным администратором. Потом кашлянул.

— Ну что ж, приехали. — сказал я. — Поднимаемся в гостиничный номер.

Щеки у Мёрфи чуть порозовели.

— Ты свинья, Дрезден.

— Эй, я никакого особого смысла в это не вкладывал. Ты сама.

Она закатила глаза и слегка улыбнулась. Я покосился на сменяющие одна другую цифры на табло и снова кашлянул.

— Да уж, сэр... мэм. Наконец-то наедине.

— Странно немного, — признала она.

— Немного странно, — согласился я.

— Но чего такого? — спросила она. — Я хочу сказать, мы ведь работали уже вдвоем. Ничего нового.

— Ну, в гостиничном номере еще не приходилось.

— Приходилось, — возразила Мёрфи.

— Да, но тогда там было полно трупов.

— Ах да. Верно.

— Никаких трупов сегодня, — заявил я.

— Ха, — усомнилась Мёрфи. — Вечер только-только начинается.

Упоминание о грозящих нам опасностях уложило этот разговор наповал. Улыбка на лице Мёрфи поблекла, румянец на щеках исчез. Остаток пути мы проделали молча — до тех пор, пока двери лифта не раздвинулись. Ни я, ни она не попытались выйти. Казалось, на полу проведена какая-то магическая черта, не пускающая нас с места.

Молчание затягивалось. Дверь начала закрываться. Мёрфи придавила пальцем кнопку «Открывание дверей».

— Гарри, — произнесла она наконец чуть слышно, глядя куда-то в пространство. — Я тут думала о... ну, понимаешь... о нас.

— Да?

— Да.

— Много думала?

Она снова едва заметно улыбнулась.

— Ну, не знаю. Я вообще не хотела признаваться в том, что... ну, ты понимаешь.

— Что между нами все может измениться?

— Да. — Она наконец посмотрела на меня и нахмурилась. — Только я не уверена, что это то, чего тебе хотелось бы.

— Из нас двоих, — заметил я, — мне кажется, у меня больше понимания того, чего мне хотелось бы.

Она нахмурилась сильнее.

— С чего ты решил, что ты хочешь именно этого?

— На прошлый Хэллоуин, — признался я, — мне хотелось убить Кинкейда.

Мёрфи опустила глаза и снова порозовела.

— Не буквально, — пояснил я и подумал немного. — Ну, может, даже буквально. Впрочем, со временем это желание поубавилось.

— Ясно, — сказала она.

— А вы с ним?.. — Я не договорил.

— Виделись на Новый год, — призналась она. — Но между нами ничего серьезного. Этого не нужно ни мне, ни ему. Мы друзья. Нам нравится общество друг друга. Вот и все.

Теперь нахмурился я.

— Мы тоже друзья, — сказал я. — Но я никогда не снимал с тебя штанов.

— У нас по-другому, — возразила она и покраснела еще пуще. Потом глянула на меня из-под ресниц. — А тебе этого хочется?

Сердце мое забилось чуть чаще.

— Э... Снимать штаны?

Она повела бровью и склонила голову набок, ожидая ответа.

— Мёрф, я не был с женщиной с... — Я тряхнул головой. — Послушай, ты спрашиваешь любого парня, не хочет ли он секса, и он должен ответить утвердительно. Так положено, во всяком случае. Типа, общепринято.

Взгляд ее заискрился.

— И у тебя тоже? — поинтересовалась она.

— Ну, я же мужик, — сказал я. — Так что да. — Я нахмурился и подумал немного. — И... и нет.

Она улыбнулась мне и кивнула.

— Я понимаю. Ты не хочешь ничего случайного. Ты слишком глубоко ныряешь. Слишком переживаешь. Мы не можем отнестись к этому легко. Ты никогда на этом не успокоишься.

Возможно, она говорила правду. Я кивнул.

— Я не знаю, могу ли дать тебе то, что ты хочешь, Гарри. — Она вздохнула. — И потом, есть и другие причины. Мы работаем вместе.

— Я, типа, заметил.

Она даже не улыбнулась.

— Я хочу сказать, что... Я не могу смешивать личные отношения и работу. Это вредит и тому, и другому.

Я промолчал.

— Я коп, Гарри.

Желудок мой слегка сжался от этих слов: очень уж мало оставляли они места для компромисса.

— Я знаю.

— Я служу закону.

— Конечно, — кивнул я. — И всегда служила.

— Я не могу уйти от этого. Не могу и не буду.

— Это я тоже знаю.

— И... мы такие разные. Наши миры.

— Не совсем, — возразил я. — По большей части мы болтаемся в одном и том же мире.

— Это работа, — тихо произнесла она. — Но работа — это ведь не вся я. То есть так не должно быть. Я пыталась строить отношения на этом общем для обоих...

— Рик, — предположил я.

Она кивнула, и взгляд ее на мгновение затуманился от боли. Еще пару лет назад она не позволила бы мне увидеть такого. Но я видел Мёрфи в хорошие времена и в плохие времена — в плохие чаще. Она никогда не говорила об этом. Никогда не хотела, чтобы я говорил об этом, но я знал, что ее неудачные замужества ранили ее куда глубже, чем она признавала сама. В некотором роде, подозреваю, они объясняли ее профессиональные порывы и амбиции. Она настроилась на карьеру — в порядке компенсации за другие неудачи.

А может, они ранили ее и еще сильнее. Может, так сильно, что она больше не хотела открываться такому. Длительные отношения таят в себе потенциал надолго ранить. Может, она не хотела проходить через это еще раз.

— А если бы ты не была копом?

Она едва заметно улыбнулась.

— А если бы ты не был чародеем?

— Туше. Но прости меня.

Она склонила голову набок и внимательно на меня посмотрела.

— Что случится, когда Сьюзен вернется?

Я покачал головой:

— Она не вернется.

Голос ее сделался суше.

— Извини.

Я слегка нахмурился.

— Не знаю, — тихо признался я. — Мы решили с этим завязать. Ну и... подозреваю, мы очень многое сейчас видим по-разному.

— А если она захочет попытаться еще раз? — спросила Мёрфи.

Я пожал плечами.

— Не знаю.

— Допустим, мы попробуем с тобой, — сказала Мёрфи. — Сколько детей тебе хотелось бы?

Я зажмурился.

— Что?

— Что слышал.

— Я не... — Я поморгал, собираясь с мыслями. — Я как-то не очень об этом думал. — Что ж, вот и повод подумать минуту. Я вспомнил паривший в доме Карпентеров веселый хаос. Когда я был маленьким, я бы все за такое отдал.

Но ребенок унаследует от меня не только глаза и воинственный подбородок. Очень много людей относятся ко мне не самым лучшим образом. И много нелюдей — тоже. Ребенку придется унаследовать от меня и толику моих врагов, а также — что еще хуже — кое-каких моих союзников. Мать оставила мне в наследство вечные подозрительность и сомнения, а также не самые приятные сюрпризы, время от времени выскакивающие из седого прошлого.

Мёрфи внимательно смотрела на меня своими голубыми глазами.

— Это серьезный вопрос, — тихо произнесла она.

Я медленно кивнул.

— Возможно, ты об этом слишком много думала, Мёрф, — сказал я. — Логика, целесообразность, планы на будущее. Тому, что у тебя в сердце, этого не нужно.

— Я тоже так считала. — Она покачала головой. — Я ошибалась. Любовь — это не все, что нужно человеку. И я просто не представляю нас с тобой вместе, Гарри. Ты мне дорог. Я не могла бы мечтать о лучшем друге. С тобой я готова в огонь.

— Ходила уже, — заметил я.

— Но я не думаю, что тебе нужна подруга вроде меня. Мы не уживемся.

— Почему нет?

— В конце концов, — все так же тихо ответила она, — мы слишком разные. Ты проживешь еще очень много лет, если тебя не убьют. Несколько столетий. Я протяну еще лет сорок, максимум пятьдесят.

— Угу, — буркнул я. Это было из тех вещей, о которых я очень старался не думать.

— Я не знаю, — продолжала она еще тише, — смогу ли я серьезно сойтись с кем-то еще. Но если так выйдет... Я хочу, чтобы это был кто-то, кто создаст со мной семью. Состарится со мной. — Она подняла руку и коснулась моей щеки теплыми пальцами. — Ты хороший человек, Гарри. Но у тебя не получится стать тем, кто нуженмне.

Мёрфи отняла палец от кнопки и вышла из лифта.

Я не стал выходить прямо за ней.

Она не оглянулась.

Наповал.

Блин, нравится мне все-таки моя чародейская работа.

ГЛАВА ДВАДЦATЬ ТРЕТЬЯ

Номер был таким, к каким я привык: чистый, простенький, пустой. Я проверил, опушены ли шторы, огляделся по сторонам и сдвинул маленький круглый столик в угол, освободив себе пространство в центре комнаты. Потом стащил с плеча рюкзак и положил его на кровать.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросила Мёрфи. Она стояла в дверях. Заходить она не хотела.

— Пожалуй, все есть. Ну, еще покоя чуть-чуть, чтобы все устроить. — Я не видел причины не дать Мёрфи возможности выйти из того щекотливого положения, в которое завел нас разговор. — И еще одно меня интересует... может, ты могла бы проверить.

— Кинотеатр Пелла, — предположила Мёрфи. Я услышал в ее голосе некоторое облегчение.

— Да. Ты бы могла покрутиться там и посмотреть.

Она нахмурилась:

— Думаешь, там что-то может быть?

— Пока я вообще слишком мало знаю, чтобы что-нибудь думать, но чем черт не шутит, — ответил я. — Если ощутишь что-то нехорошее, не лезь туда. Сразу смывайся.

— Не беспокойся, — заверила она. — Я так и собиралась. — Она направилась к двери. — Я ненадолго. Свяжусь с тобой, скажем, через полчаса, ладно?

— Идет, — отозвался я. Ни я, ни она не озвучили того, о чем думали оба: если Мёрфи ошибется в оценках, это может стоить ей жизни, а может, и хуже. — Полчаса.

Она кивнула и ушла, закрыв за собой дверь. Мыш подошел к двери, понюхал, покружился на месте и лег на пол подремать. Я хмуро покосился на ковровое покрытие и расстегнул рюкзак. Мелом на таком ковре круг не начертишь. Пришлось пользоваться мелким белым песком. Горничные наверняка придут в ярость, убирая помещение, но что поделать, жизнь порой бывает жестока. Я достал из рюкзака стеклянную бутылочку со специально подготовленным песком и поставил ее на столик рядом с оставшимся пластилином и Бобом-Черепом.

В глазницах черепа немедленно засветились оранжевые огоньки.

— Теперь я могу говорить?

— Угу, — кивнул я. — Ты все слышал?

— Угу, — сказал Боб явно расстроенным тоном. — Так тебе ничего не светит.

Я свирепо покосился на него.

— А что я такого сказал? — обиженно запротестовал он. — Это не моя вина. Гарри. Возможно, она бы уже завалила тебя, если бы ты не воспринимал все так чудовищно серьезно.

— Тема. Смени-ка, — посоветовал я ровным голосом. — Мы вообще-то работаем.

— Верно, — согласился Боб. — Значит, ты задумал стандартную сеть оберегов-детекторов, да?

— Угу, — подтвердил я.

— Не слишком эффективно, — заметил Боб. — Я хочу сказать, ко времени, когда твоя сеть засечет чье-то присутствие, этот кто-то уже полностью переместится в реальный мир. Он успеет кого-нибудь порвать прежде, чем ты добежишь до лестницы.

— Схема не идеальная, — согласился я. — Но это все, чем я располагаю. Или ты можешь предложить что-нибудь получше?

— Весь мой многовековой опыт мало что даст, пока я не буду знать, какой именно помощи ты от меня ждешь, — заметил Боб. — Пока все, что тебе известно, — это то, что нападения совершаются пришлым фобофагом.

— А что, этого мало?

— Еще бы! — ответил Боб. — Я навскидку могу тебе назвать сотни две разновидностей фобофагов, а если дашь минуту покопаться в памяти — так и еще пара сотен наберется.

— Столько из них способны на такое, что делала эта тварь? Обрести материальное тело и напасть.

Боб уставился на меня, как на полнейшего чурбана.

— Хочешь верь, хочешь нет, но старая формула «принять форму самого большого страха жертвы» в учебниках фобофагов едва ли не на первой странице.

— Ну да... ладно. — Я тряхнул головой. — Но это место — открытая территория. Здесь нет порога, чтобы расставить что-либо посерьезнее сети. По крайней мере, если узлов сети много, я, возможно, успею к месту вторжения достаточно быстро. Ну, когда эта тварь покажется.

— Твари. — поправил меня Боб. — Во множественном числе. Фаги как муравьи. Сначала один покажется, потом два, потом сразу сотня.

Я поперхнулся.

— Блин! Может, нам посмотреть на это под другим углом? Скажи, есть какой-нибудь способ перенацелить их при переходе? Иди затруднить сам процесс перехода сюда?

Огоньки в глазницах у черепа разгорелись поярче.

— Возможно. Да, возможно. Может, тебе и удастся выстроить завесу вокруг всего этого места — с той стороны.

— Э-э... — сказал я. — Ты говоришь, я могу спрятать это место от фагов, но только из Небывальщины?

— Примерно так, — подтвердил Боб. — Даже так это был бы просчитанный риск.

— Почему?

— Все зависит от того, как они это место находят, — объяснил Боб. — Я хочу сказать, если естественным образом попавшие сюда фаги нашли себе хорошие охотничьи угодья, завеса им не помешает. Она может замедлить их, но не остановит.

— Давай исходить из того, что это не случайность, — сказал я.

— О'кей. Если исходить из этого, нам надо прежде выяснить, призваны они сюда или посланы.

Я нахмурился:

— Неужели существуют создания достаточно сильные, чтобы посылать их с той стороны? Что-то не припомню, чтобы такое случалось прежде. Собственно, потому так и популярно использование для этой цели смертных призывающих.

— Такое вполне осуществимо, — заверил меня Боб. — Просто требуется чертовски много пороха для того, чтобы отворить путь в мир смертных с той стороны.

— О каком порядке энергии идет речь? — мрачно поинтересовался я.

— Большом, — жизнерадостно сообщил Боб. — Ну, как у Эрлкёнига, или архангела, или кого-нибудь из древних богов.

Я ощутил в животе неприятную сосущую пустоту.

— Или у Королевы фейри?

— О, у этой-то — конечно. Думаю, да. — Он осекся. — Ты считаешь, это работа фейри?

— Что-то здорово не так в их королевствах, — сказал я. — Еще больше наперекосяк, чем обычно.

Боб издал глотающий звук.

— Ох! Но мы ведь не собираемся к ним туда, правда?

— Насколько это в моих силах, нет, — заверил я. — И если уж до этого дойдет, тебя я с собой брать не буду.

— Ох! — вздохнул он. — Хорошо.

— Как-нибудь ты мне все-таки расскажешь, что такого ты сделал, что Мэб хочет тебя убить.

— Да, конечно, — ответил Боб с интонацией человека, незаметно подпихивающего нежелательный предмет ногой под ковер. — Но нам стоит учитывать и третью возможность.

— Кто-то с этой стороны, — кивнул я. — Если вспомнить, что кто-то поставил оберег на моем пути в последний раз, когда фаг появлялся здесь, эта возможность представляется мне наиболее вероятной.

— Мне тоже так кажется, — согласился Боб. — В таком случае у тебя неприятности.

Я хмыкнул и принялся выгружать из рюкзака свечи, спички и старый армейский нож.

— Почему?

— Порога здесь нет, значит, ты и защиты толковой выстроить не сможешь. И даже если ты пойдешь на ту сторону и выстроишь завесу, чтобы помешать фагам найти это место...

— Тот, кто их призывает, все равно запустит их сюда, — договорил я за него. — То есть это вроде как... ну, я могу окутать все это место туманом, но если у фагов тут кто-то есть, он как маяк наведет их на гостиницу.

— Верно, — подтвердил Боб. — А потом ему останется лишь отворить дверь с этой стороны, и они окажутся здесь.

Я нахмурился.

— Значит, вся фишка в том, чтобы найти того, кто их призывает.

— А этого ты не можешь сделать, пока он — или они — не призовут кого-либо, — заметил Боб.

— Блин-тарарам! — возмутился я. — Наверняка ж есть способ этому помешать.

— Не думаю, — сказал Боб. — Извини, босс. До тех пор, пока ты не будешь знать об этом больше, все, на что ты способен, — это реагировать на их ходы.

— Черт! Тогда остается надеяться на сеть. По крайней мере, если я использую ее, я смогу вычислить призывающего, конечно, смогу... ценой чьей-то жизни. Если только... Боб! — Я, кажется, понял. — А что, если я не буду пытаться спрятать гостиницу или препятствовать этим тварям проникнуть сюда? Что, если я... гм... всего лишь сообщу им небольшой дополнительный импульс?

Глаза Боба разгорелись еще ярче.

— Ууууу, классическая доктрина Белого Совета. Когда фаги завалятся сюда, ты перенацелишь их на того парня, что их вызвал. Пусть отведает собственной стряпни.

— Прямо ему в задницу, — кивнул я.

— Хорошенькое зрелище, — хихикнул Боб. — Типа, получи фитиль.

— Это ведь осуществимо, правда?

— Конечно, — согласился Боб. — У тебя есть все необходимое. Ты знаешь, что фаги ищут страх и что они, возможно, используют его энергетику как маяк. Твоя сеть даст знать, когда что-то начнется. Ты лепишь большой комок страха, наводишь его на тот же маяк, которым пользуются фаги, и кидаешь туда.

— Все равно что привязать ему на шею кусок мяса и бросить в клетку ко львам, — ухмыльнулся я.

— Аве, Цезарь, — согласился Боб. — Фаги так на него и набросятся.

— И как только он выйдет из игры, я прикрою гостиницу завесой. Тогда не пострадает больше никто из посетителей, а нехорошие парни получат летальную дозу.

— И хорошие парни победят! — обрадовался Боб. — Ну по крайней мере ты победишь. Ты ведь у нас пока хороший парень, так? Сам знаешь, в понятиях добра и зла я не силен.

— Ладно, пусть стороны называются для простоты «мы» и «они», — предложил я. — Мне этот план нравится. Значит, в нем наверняка есть слабое место.

— Верно, — согласился Боб. — Тебе придется как следует постараться в том, что касается расчета времени. Ты ведь не сможешь поймать сигнал от оберега, прежде чем фаги перейдут сюда из Небывальщины и примут материальную форму. Но если ты их к этому времени не перенацелишь, будет уже слишком поздно.

Я кивнул, хмурясь.

— И сколько это мне оставляет? Секунд двадцать?

— Только если попадутся какие-нибудь ущербные, — вздохнул Боб. — Скорее десять секунд. А может, и меньше.

Я нахмурился еще сильнее.

— Черт, маловато окошко. — Тут я вспомнил еще об одной проблеме. — И не только это. Мне придется стрелять вслепую — я ведь не буду знать, на кого натравливаю фагов. Что, если он будет стоять в толпе?

— Он собирается призывать жутиков из потустороннего мира, чтобы те сеяли ужас и смерть в людских массах, — терпеливо пояснил Боб. — Это вряд ли можно делать, прячась в той же толпе.

— Логично. Скорее он будет в каком-нибудь тихом укромном месте. — Я покачал головой. — Даже так я предпочел бы какой-нибудь менее рискованный вариант. Но не вижу иных способов помешать этим тварям причинить зло кому-либо еще.

— Пока мы не накопим информации, босс, я тоже не знаю, что бы ты еще мог сделать.

Я хмыкнул.

— Ладно, пойду-ка активирую сеть.

Звякнул карабин на ошейнике у Мыша, и я оглянулся через плечо. Пес оторвал голову от пола и уставился на дверь. Секунду спустя кто-то постучал.

Мыш не зарычал, а хвост его несколько раз стукнул об пол, когда я шел к двери, — значит угрозы нет.

— Быстро же ты, — сказал я, открывая дверь. — Я думал, ты на полчаса. Мёр...

В коридоре стояла Молли с матерчатой сумкой на плече. Она была какая-то поникшая — как цветы у меня дома, пока у меня еще хватало оптимизма их покупать. Сине-розовые волосы сбились бесформенными прядями, грим на щеках наполовину смылся слезами. Она казалась помятой, усталой, неуверенной и одинокой...

— Привет, — произнесла она почти шепотом.

— Эй, — сказал я. — Я думал, ты ждешь маму.

— Я ждала, — ответила она. — Правда. Но... я грязная, как чушка. — Она вяло махнула рукой. — Я хотела помыться, но в номере у Нельсона меня в душ не пустили. Я надеялась попроситься в ваш. Я на минутку только.

Проще, наверное, пнуть ногой щенка, чем давать от ворот поворот ребенку.

— Легко. — сказал я. — Только потише там, ладно?

Я шагнул назад, пропуская ее в номер. Проходя мимо Мыша, Молли задержалась почесать его за ухом. Потом заглянула мне за спину, на пол и расставленные на нем предметы.

— Что вы делаете? — спросила она.

— Колдую, — ответил я. — А на что это еще похоже?

Она чуть улыбнулась.

— А-а, да.

Я махнул рукой на свой инвентарь.

— Попробую не допустить, чтобы новое нападение причинило кому-нибудь зло.

— А вы можете? — поинтересовалась она.

— Полагаю, что да, — кивнул я. — Надеюсь.

— Даже не верится... То есть я понимаю, всякое бывает, но мои друзья... Рози... — Губы ее задрожали, и глаза набухли слезами.

Я мало что мог сказать ей в утешение.

— Я постараюсь не допустить, чтобы такое повторилось. Мне очень жаль, что в прошлый раз я поспел недостаточно быстро.

Она снова опустила глаза и кивнула, не говоря ни слова. Потом судорожно сглотнула.

— Послушай, — сказал я ей вполголоса. — Это все очень серьезно. Тебе нужно поговорить об этом. Не со мной, — добавил я, когда она подняла на меня взгляд. — С твоей мамой.

Молли покачала головой.

— Она не...

— Молли. — вздохнул я. — Жизнь бывает недолгой. И жестокой. Ты сама видела это вчера вечером. Краем глаза увидела то, с чем твой папа имеет дело постоянно.

Она промолчала.

— Даже Рыцари могут умереть, Молли, — продолжал я тихо. — Широ погиб. И с Майклом это могло случиться.

Она резко подняла голову и потрясенно посмотрела на меня.

— И что ты об этом думаешь? — спросил я.

Она прикусила губу.

— Страшно...

— Вот и твоей маме страшно. Еще как страшно. Она справляется с этим, держась за окружающих ее людей. Порой слишком крепко держась. Из-за этого тебе кажется, будто она воспринимает тебя как маленькую. Возможно, отчасти оно и так. Но это не потому, что она помешана на контроле. Это потому, что она вас всех очень любит — тебя, и папу, и всех вас — и боится, что с вами может случиться что-то плохое. Она отчаянно пытается сделать все, что в ее силах, чтобы сберечь вас всех.

Молли не ответила.

— Жизнь коротка, — повторил я. — Слишком коротка, чтобы тратить ее на глупые ссоры. Я не говорю, что твоя мама идеальна, потому что, видит Бог, это не так. Но черт подери, Молли, у тебя такая семья, ради какой люди вроде меня на что угодно пошли бы. Тебе кажется, что эти люди будут с тобой и дальше, — но может выйти иначе. Жизнь никогда и ничего не гарантирует.

Я помолчал, давая этим словам дойти до ее сознания.

— Я обещал твоему папе, что попрошу тебя поговорить с мамой. Я сказал ему, что сделаю все, что в моих силах, чтобы вы с ней решили свои проблемы.

Она посмотрела на меня, беззвучно плача. Грим у нее на лице размазался окончательно.

— Ты поговоришь с ней, Молли? Ну?

Она неуверенно вздохнула.

— Не знаю, есть ли в этом смысл? Мы столько друг другу наговорили...

— Я не могу тебя заставить. И никто не может, только ты сама.

Она пошмыгала носом.

— Это не поможет.

— Я не жду чудес. Просто попытайся поговорить с ней. Прошу тебя.

Она набрала в грудь воздуха и кивнула.

— Спасибо, — сказал я.

Она попыталась улыбнуться и задержалась на мгновение у двери ванной.

— Молли? — спросил я. — Ты в порядке?

Она кивнула, но с места не стронулась.

Я нахмурился:

— Ты хотела что-то сказать?

Она подняла на меня глаза и тут же опустила.

— Нет, — ответила она и покачала головой. — Нет, ничего, правда. Спасибо. Я быстро. — Она шагнула в ванную, закрыла дверь и щелкнула задвижкой. Мгновение спустя зашумела вода.

— Bay! — произнес у меня за спиной Боб, каким-то образом ухитрившись вложить в короткое междометие максимум эмоций. — Я и не знал, что ты любишь таких... свеженьких, Гарри!

Я свирепо оглянулся на него.

— Чего?

— Видел, какая на ней комбинация? Сдуреть можно! Нордическая блондиночка нежного возраста, но вся в пирсинге и черном, из чего следует, что по крайней мере с одним каким-нибудь извращением она знакома. И вся такая хрупкая, и эмоциональная, и уступчивая. И разденется прямо у тебя в номере.

— Извращение? Ты не... послушай, это не... — Я едва не утратил дар речи. — Нет, Боб. Нет — и все тут. Никаких разговоров. Ей всего семнадцать.

— Ты бы не терял времени, — гнул свое Боб. — Пока порыв не угас. Куй железо, пока горячо, — я всегда так считал.

— Боб!

— Что? — невинно спросил он.

— Все совсем не так!

— Пока не так, — согласился Боб. — Но ступай к ней под душ и получишь ожившую эротическую программу с кабельного ТВ.

Я потер переносицу.

— Блин-тарарам! Неудачная мысль, Боб. Совсем... неудачная, да.

— Гарри, даже зануде понятно, что девушки приходят в номер к мужчине не по простому совпадению. Пойми, все, что ей на самом деле нужно, это...

— Боб! — рявкнул я, перебив его. — Даже если бы ей этого и хотелось — а на самом деле это не так, — с девушкой ничего такого не произойдет. Я здесь работать пытаюсь. А ты мне не помогаешь.

— Ладно, не буду мешать тебе флиртовать с болью и смертью, — безмятежно заявил он. — Кстати, тебе лучше бы спрятать меня куда-нибудь, где бы я тебе не мешал. Скажем, на полку в душе.

Я рывком распахнул пустой платяной шкаф и сунул Боба туда. Сквозь закрытую дверцу до меня донеслись сдавленные ругательства на древнегреческом — что-то насчет овец и стригущего лишая.

Я отвернулся от шкафа к зеркалу и обнаружил, что вижу в нем не свое отражение, а Ласкиэль, по обыкновению прекрасную и невозмутимую.

— Этому маленькому извращенцу не отказать в некоторой логике, мой хозяин, — заметила она.

— Боб — мой маленький извращенец, — заявил я, грозно уставив в зеркало указательный палец. — И обзывать его по-всякому позволяется только мне. А теперь уходи.

— Ах, — вздохнула Ласкиэль, и образ ее сделался прозрачным, а из-под него выступило мое отражение. — Занятно, впрочем, — добавила она перед тем, как пропасть совсем, — что бойфренд Нельсон прямо-таки поразительно похож на тебя внешне.

А потом она исчезла. Черт подери! Демоны дурацкие. Вечно последнее слово остается за ними.

Хуже того, в ее словах была доля правды. Злобно уставившись в закрытую дверь ванной, я перебрал в памяти события последних двух дней и предшествующие встречи с девчонкой. Как-то так получалось, что ее отец всегда уважал меня, а мать не одобряла. Я появлялся в их доме раз в сто лет, в черной кожаной куртке, весь такой брутальный и опасный, — это в ее-то впечатлительном возрасте. Блин, если уж на то пошло, одного отрицательного отношения Черити достаточно, чтобы вызвать интерес в глазах несовершеннолетней бунтарки.

Нехотя я признал, что Молли вполне могла втемяшить себе в голову что-нибудь такое. Этим же могли объясняться ее неловкое молчание и потупленный взор. То есть я ей, конечно, был симпатичен, но мысль о том, что это могло перерасти во что-то другое, мне в голову не приходила. Что ж, я был бы последним ублюдком, если бы стал поощрять ее фантазии, пусть даже и не намеренно. А может, Боб и Ласкиэль заблуждаются, и на самом деле ничего такого не происходит... впрочем, юношеские страсти, помыслы и устремления — минное поле, ходить по которому нужно с большой опаской.

При всей своей привлекательности Молли все-таки оставалась еще совсем ребенком — более того, ребенком моего друга. Ей было больно. Это тревожило меня, и я хотел помочь ей — просто теперь приходилось еще и помнить о том, что мое сочувствие может быть неправильно понято. У девочки возникли проблемы, и она нуждалась в ком-то, кто мог бы помочь ей разобраться с ними. Но уж никак не в том, кто запутал бы их еще сильнее.

Из-под двери ванной струились завитки пара. Настоящая горячая вода. Не иллюзия.

Я тряхнул головой и занялся своей сетью.

В сравнении с другими заклятиями это состоит из большого числа компонентов, зато не особенно сложное. Нечто похожее, только рассчитанное на длительное действие, я соорудил в квартале вокруг своего дома с целью засечь любое приближающееся потустороннее существо. Собственно, это же мне было нужно и в гостинице, только без долгоиграния я вполне мог обойтись. Рассвет... ну, максимум два рассвета не оставят от него и следа, но я очень надеялся, что больше мне и не понадобится.

Я взял в руку пластилин, три свечи в деревянных подсвечниках, очертил вокруг себя круг из песка и принялся накапливать энергию, припоминая в уме расположение на плане гостиницы точек, помеченных пластилином. Это не заняло у меня много времени. Любой обладающий элементарными магическими познаниями и устремленностью может проделать такое — ну по крайней мере чуть меньшего масштаба. Сооружение сети, охватывающей здание, требует усилий, так сказать, тяжеловеса, однако технически это не сложна, так что минут через пятнадцать я ясно представил в уме пространственную схему энергетических точек и связей и прошептал:

— Magius, orbius, spiritus oculus.

Произнося эти слова, я сообщил им заряд моей воли, и тело на мгновение захлестнул поток покалывающей энергии, которая хлынула по рукам в кусок пластилина и завилась тугими спиралями вокруг свечей, исполнявших функцию индикаторов. Энергия заклятия вспыхнула, слетелась струйками крошечных искорок к фитилям, и свечи занялись ровным огнем. Произнеся заклинание, я разрушил круг, и связанная им энергия разлетелась по гостинице, соткавшись в задуманную мной паутину невидимых лучей, — так мгновенно вспухает на морозе, обрастая кристалликами льда, замысловатая снежинка.

Я чуть пошатнулся, когда энергия заклятия покинула меня, оставив за собой быстро проходящее ощущение слабости. С минуту я сидел, опустив голову и тяжело дыша.

— Ух ты, — восхитилась Мёрфи. Я поднял глаза и увидел, как она закрывает за собой дверь. — Чего это ты такое делал?

Я неопределенно махнул рукой.

— Если нехорошая сила, — выдохнул я, — покажется в гостинице, заклятие ее почувствует. — Я ткнул пальцем в свечи. — Возьми одну. Если вдруг разгорится ярко, значит, у нас гости.

Мёрфи нахмурилась, но кивнула.

— Сколько времени нам это даст?

— Немного, — признался я. — Пару минут, может, меньше. Может, сильно меньше.

— Три свечи, — сказала Мёрфи. — Одна тебе, одна мне, и...

— Я подумал, не согласится ли Роулинз взять одну.

— А он здесь? — спросила Мёрфи.

— Нутром чую, здесь, — ответил я. — И он, похоже, из тех, кто не закрывает глаза на то, чего не понимает.

— И еще он, похоже, из тех, кого вчера ранили. Его никак не могли послать на дежурство сюда.

— И в больницу не могли, — возразил я.

— Тоже верно, — согласилась Мёрфи.

Я чуть перевел дух.

— Что в кино у Пелла? — спросил я.

Мёрфи кивнула и, подойдя к свечам, взяла одну.

— Куча ничего. Там все наглухо заперто. На главном входе висячий замок, черный ход на запоре. И объявление на двери, что они закрыты до дальнейшего уведомления.

Я хмыкнул.

— Можно было бы ожидать, что Пелл изо всех сил будет стараться держать свое заведение открытым, пока конвент дает львиную долю его прибыли — даже пока сам он валяется в больнице. Блин, особенно пока он в больнице.

— Ну, может, он не доверяет никому вести дела в свое отсутствие?

— Зато у него есть кто-то, кому он доверил закрыть кинотеатр, — возразил я. — Не сходится. Он ведь не закрылся сразу после нападения.

Мёрфи нахмурилась, однако возражать не стала.

— Я пыталась дозвониться до него, чтобы спросить об этом, но сиделка сказала, что он спит.

Я запустил пятерню в волосы, обдумывая сложившуюся ситуацию.

— Все страньше и страньше, — сказал я. — Чего-то тут у нас не хватает.

— Чего? — поинтересовалась Мёрфи.

— Еще одного действующего лица, — ответил я. — Кого-то, кого мы пока не видели.

Мёрфи задумчиво повертела в пальцах свечу.

— Возможно. Однако, если воображать невидимых налетчиков или тайных заговорщиков, можно запросто впасть в паранойю.

— Это не обязательно подозреваемый, — заметил я. — Может, это еще один мотив.

— Например? — спросила она, и я буквально увидел, как вращаются колесики у нее в голове, приведенные в движение моей репликой.

— На первый взгляд, нападения фагов кажутся довольно нехитрыми. Вроде... ну, не знаю. Нападения акул. Кто-то голодный выскакивает, хватает жертву, пожирает и убирается. Естественный процесс. То есть, конечно, сверхъестественный — но такой же.

— Но нападения-то не хаотичны. — возразила Мёрфи. — Кто-то посылает фагов в одно и то же конкретное место. Тот же, кто пытался остановить тебя с помощью магии, когда ты вмешался.

— Что наводит на очевидный вопрос... — начал я.

— Зачем это, во-первых, нужно? — договорила за меня Мёрфи.

Я хлопнул левой рукой в перчатке по бедру.

— Смотри-ка сюда. — сказал я и тут же сымитировал короткий удар правой.

— Обманка, — произнесла Мёрфи, прищурившись. — Отвлекающий маневр. Но от чего отвлекающий?

— Очевидно, от чего-то, что еще хуже смертоносных, меняющих облик сверхъестественных хищников, — задумчиво произнес я. — От чего-то, чему нам хотелось бы помешать еще сильнее.

— Ну, например?

Я тряхнул головой и пожал плечами.

— Не знаю. Пока не знаю.

Мёрфи поморщилась:

— Ну, все зависит от тебя — останется ли это паранойей или станет чем-либо более конкретным.

— Если я ошибаюсь, это всего лишь паранойя, — хмыкнул я.

Мёрфи оглянулась через плечо и поёжилась.

— Угу. — Она посмотрела на меня, расправила плечи и сделала глубокий вдох, успокаивая дыхание. — Ладно. Что ты задумал? Я так полагаю, у тебя есть уже в голове кое-какие планы на эти одну-две минуты с момента предупреждения?

— Да, — кивнул я.

— Какие? — спросила она.

— Ну, тут много чистой техники, — замялся я.

— Попробую сообразить, — настаивала Мёрфи.

Я кивнул.

— Любому, кто хочет перейти из мира духов в мир смертных, придется проделать ряд процедур. Ему нужно определить отправную точку, точку назначения и количество энергии, необходимое для перемещения. Потом ему нужно отворить портал, набрать в Небывальщине эктоплазмы и потратить еще изрядное количество энергии, чтобы слепить себе из нее физическое тело.

Мёрфи нахмурилась.

— Что ты называешь точками отправления и назначения?

— Связи, — объяснил я. — Что-то вроде вех. Обычно создание, которое ты призываешь из Небывальщины, и является для себя отправной точкой. А пунктом назначения, соответственно, — тот, кто отворяет ему дорогу.

— И таким пунктом назначения может быть любой? — спросила она.

— Нет. — Я покачал головой. — Ты не можешь призвать ничего, что бы не... — Я наморщил лоб, подыскивая слова. — Ты не можешь призвать никого, кто не имеет никакого отражения в твоей душе... ничего такого, что бы вас хоть как-то связывало. Если тебе нужны злобные, вредные, жадные существа, в тебе самом должно иметься хоть немного злости, вредности и жадности.

Она кивнула.

— Скажи, а проход обязательно отворять с этой стороны?

— Как правило, — подтвердил я. — Чтобы открыть его с той стороны, придется чертовски сильно попотеть.

— Валяй дальше.

Я поделился с ней своим планом: обратить фагов на того, кто их призывает.

— Мне нравится, — заявила она. — В смысле, использовать против них их же монстров. Только вот мне тогда что делать?

— Покупать мне время, — ответил я. — В момент, когда фаг или фаги переходят из одного мира в другой, они уязвимы. Если тебе удастся увидеть одного такого и отвлечь его внимание, это подарит мне больше времени, чтобы перенацелить его на призывающего. А еще есть вероятность, что мое заклинание не сработает. Если все обернется таким образом, ты окажешься достаточно близко к месту событий, чтобы помочь эвакуировать людей, может, даже прикрыть их.

Мёрфи хотела сказать что-то, открыла рот, но помедлила и обернулась.

— Гарри? У тебя что, кто-то в душе?

— Э... Да, — сказал я и почесал затылок.

Она выразительно изогнула бровь и подождала, но я воздержался от объяснений. Может, так я мстил за ее беспощадную откровенность там, в лифте.

— Что ж, ладно, — сказала она и взяла свечи. — Спущусь и поищу Роулинза. Если не найду, возьму кого-нибудь из моих, из ОСР.

— Что ж, неплохо, — согласился я.

Мёрфи вышла, оставив меня складывать перенацеливающее заклятие. Это не заняло много времени.

Мыш вдруг поднял голову, а секунду спустя кто-то постучал в дверь. Я подошел и открыл.

За дверью стояла Черити в джинсах и вязаной кофте поверх легкой хлопчатобумажной блузки. Лицо ее застыло, плечи свело от напряжения. При виде меня, правда, лицо ее сделалось более отрешенным, нейтральным — она все-таки хорошо владела собой.

— Добрый вечер, мистер Дрезден.

Должно быть, более дружеского приветствия от нее мне и ожидать не стоило.

— Добрый, — отозвался я.

Рядом с ней стоял пожилой мужчина чуть выше среднего роста, с коротко, аккуратно остриженными остатками седых волос. Глаза у него были голубые, как яйца дрозда. Впечатляюще крепкое сложение, черные спортивные штаны и черная же рубашка. Шею облегал накрахмаленный белый воротничок. Увидев меня, он улыбнулся и протянул руку.

Я с улыбкой пожал ее — видит Бог, улыбка моя была совершенно искренняя.

— Отец Фортхилл! Вы-то что здесь делаете?

— Гарри, — приятельски отозвался он. — Так сказать, оказываю моральную поддержку.

— Он мой юрист, — добавила Черити.

— Правда? — удивился я.

— Правда, — улыбнулся Фортхилл. — Я получил диплом еще до того, как принял сан. Да и позже занимался этими делами по просьбе прихожан. И подрабатывать иногда приходится.

— Юрист, — пробормотал я. — И священник. Как-то не сочетается.

Фортхилл рассмеялся:

— Оксюморон, не без этого.

— Эй, я не просил обзываться, — ухмыльнулся я. — Так чем я могу помочь?

— Молли должна была ждать нас внизу, — ответила Черити. — Но мы ее там не нашли. Вы не знаете, где она?

Все силы Вселенной, похоже, ополчились на меня. Задай Черити этот вопрос секунд на десять раньше, и все бы обошлось. Вместо этого дверь ванной распахнулась, и из нее в облаках пара выскользнула Молли. Одно полотенце она накрутила тюрбаном на волосы, вторым таким же обернулась на манер саронга. С учетом размера гостиничных полотенец и несомненных достоинств Молли не могу сказать, чтобы картина вышла слишком уж целомудренная.

— Гарри, — сказала она. — Я тут в сумке забыла... — Она осеклась и уставилась на Черити.

— Это... э... не то, что вам... — начал я, повернувшись к Черити.

Глаза ее вспыхнули ледяным огнем. Я успел еще вспомнить цитату из Киплинга насчет того, что какой биологический вид ни возьми, самки всегда окажутся опаснее самцов, а потом правый кулак Черити вошел в соприкосновение с моим подбородком.

— Мама, — в полном ошалении пробормотала Молли.

Я поднял глаза и увидел, как отец Фортхилл крепкими пальцами удерживает запястье Черити, не позволяя ей ударить меня еще. Она гневно повернулась к нему, но он сжал ее руку сильнее, и в конце концов она чуть заметно кивнула и сделала шаг назад, в коридор.

— Одевайся, — скомандовала она Молли тоном, не оставляющим места для пререканий. — Мы уезжаем.

Вид у девицы был такой, будто она вот-вот развалится на части. Она схватила свою сумку, нырнула в ванную и почти сразу же вернулась одетая.

— Ничего такого не было, — сказал я. Точнее, попытался сказать — получилось что-то, похожее на «Нччгго тквво нбббл».

— Возможно, мне и не удастся не подпускать вас к моему мужу, — ледяным тоном, с безукоризненной дикцией произнесла Черити. — Но если я еще хоть раз увижу вас вблизи кого-либо из моих детей, я вас убью. Спасибо, что позвонили.

Она вышла. Молли покорно поплелась за ней.

— Ничего такого не было, — повторил я, обращаясь к Фортхиллу. На сей раз это прозвучало почти по-человечески.

Он вздохнул и посмотрел им вслед.

— Я вам верю. — Он одарил меня улыбкой — на четверть ироничной и на три четверти извиняющейся — и вышел вслед за ними.

Должно быть, Мёрфи встретилась с ними, когда те еще только подходили к моему номеру. Она возникла в дверях, заглянула в комнату и оглянулась в направлении, в котором ушла Черити.

— Ага, — хмыкнула она. — Ты в порядке?

— Более или менее, — вздохнул я.

Ее губы чуть дернулись, но она сдержала улыбку и тем более не рассмеялась.

— Мне кажется, ты мог бы этого ожидать. — заметила она.

— Не издевайся, — буркнул я. — Больно ведь.

— С тобой бывало и хуже, — бессердечно заявила Мёрфи. — Будешь знать, как таскать маленьких девочек по гостиничным номерам. А теперь вставай. Я жду внизу.

И тоже ушла.

Мыш подошел ко мне и полизал мне подбородок, на котором, я чувствовал, вспухал хороший синяк.

— Плохо у меня получается с этими женщинами, — сказал я ему.

Мыш сел и распахнул пасть в собачьей ухмылке. Я со стоном заставил себя подняться на ноги и принялся готовить свое перенацеливающее заклятие. Солнце за окном клонилось все ближе к горизонту.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Закрыв после ухода Мёрфи дверь, я занялся заклятием-оповещением — торопливо, потому что на счету была каждая секунда. На то, чтобы перенацелить фагов, у меня имелась только одна попытка, и я заканчивал все приготовления в лихорадочной спешке.

Ничего не происходило.

Солнце село, оставив меня в темноте — включить свет я поленился.

По-прежнему ничего не происходило.

Я стоял на коленях в своем круге из песка до тех пор, пока у меня не затекли ноги, а колени, казалось, начали погружаться в расплавленный свинец.

И по-прежнему — ничего.

— Ох, ну давай же, — прорычал я. — Валяй уже, нападай.

Лежавший у двери Мыш вздохнул.

— А ты заткнись, — сказал я ему.

На короткую передышку я не решался. Если нехорошие парни сделают ход в тот момент, когда я окажусь не готовым, могут пострадать люди. Поэтому я оставался на коленях, хоть это и было жуть как неудобно, и отчаянно матерился про себя. Чтоб его, этого дурацкого злоумышленника... Какого черта он ждет? Любой уважающий себя злодей напустил бы в дом монстров еще несколько часов назад.

Мыш стукнул хвостом о стену. Почти сразу же щелкнул замок, и дверь отворил Роулинз. На этот раз он был в джинсах и рубашке с длинными рукавами, скрывавшими повязку на раненой руке; в другой руке он держал мою свечу. Темнокожий крепыш наклонился и протянул руку Мышу — тот вежливо понюхал ее и снова вильнул хвостом.

— Эй, — окликнул меня Роулинз, не отходя от двери. — Дрезден?

— Здесь, — буркнул я.

Роулинз похлопал по стене, пока не нашел выключатель, и врубил свет.

— Так-так. Такое не каждый день увидишь.

Я поморщился:

— Значит, Мёрфи вас нашла-таки.

— Почти как настоящий детектив, — ухмыльнулся Роулинз.

— Ваш босс знает, что вы здесь? — спросил я.

— Пока нет, — отозвался он. — Но думаю, кто-нибудь да заметит меня рано или поздно и доложит боссу.

— Вряд ли он обрадуется, — заметил я.

— Авось переживу. — Он осторожно помахал в воздухе свечой. — Мёрфи послала меня проверить, живы ли вы.

— Боюсь, мне придется вправлять колени, — пожаловался я. — Не думал, что это затянется так надолго.

— Так-так, — повторил Роулинз. — Вы ведь не из этих, из сатанистов, нет?

— Нет, — ответил я. — Скорее вроде пифагорейца.

— Пих... кого?

— Это который изобрел треугольники.

— А-а, — кивнул Роулинз так, словно это все объясняло. — Ну и что вы здесь делаете?

Я объяснил, хотя сомневаюсь, что он мне поверил. Ну, не вызываю я стопроцентного доверия, что поделать.

— Только я ожидал нападения раньше.

— С психами никогда не знаешь заранее, — согласился Роулинз. — Никакого уважения к людям.

Я почесан щеку и понял, что страдаю от голода, жажды и усталости, а еще не воспользовался должным образом ванной. И что самое обидное, шансов исправить это в ближайшее время у меня никаких, потому что я не имею права расслабиться.

— О'кей, — сказал я. — Будем умнее. Переведите дух пока. — Я наклонился и разрушил круг, сдвинув рукой тонкую полоску песка и высвободив тем самым накопленную энергию заклятия. По крайней мере один раз я это уже проделал — во второй раз все должно получиться легче.

Я сделал попытку встать, но ноги прикинулись шлангами и отказались слушаться. Я поморщился и повернулся к Роулинзу.

— Не поможете мне?

Он поставил свечу на стол и помог мне встать. Пару секунд я угрожающе пошатывался, но все же смог дотащиться до ванной и обратно.

— Вы в порядке? — спросил Роулинз.

— Вполне. Передайте Мёрфи, пусть держит ухо востро.

Роулинз кивнул.

— Мы будем внизу. — Он помолчал немного. — Надеюсь, все случится скоро. Там что-то вроде конкурса костюмов.

— Противно?

— Много всякой глупости, а кое-что вообще не стоило бы надевать.

— Вызовите полицию моды, — предложил я.

Роулинз мрачно кивнул.

— Это уже за гранью.

— Сделайте милость. — попросил я его. — Выведите Мыша прогуляться, а? — Я выудил из заднего кармана штанов несколько купюр и протянул ему. — И будьте добры, купите ему пару хот-догов, что ли?

— Легко, — кивнул Роулинз. — Люблю собак. Мыш еще раз стукнул хвостом о стену.

— Только начос2 ему не давайте, ладно? А то у меня здесь противогаза нет.

Роулинз кивнул еще раз.

— Идет.

— И смотрите в оба, — напомнил я. — Передайте Мёрфи, я через пару минут снова задействую свои штуки.

Роулинз хмыкнул и вышел с Мышом.

Я захватил с собой в рюкзаке пакетик сухофруктов, немного копченого мяса и шоколад. Теперь я достал их из рюкзака и принялся запихивать в рот все разом, расхаживая взад-вперед по номеру, чтобы размять ноги. Постоянная готовность к нападению напрягает не только нервы. Голову как будто обмотали слоем ваты, да и прочие ощущения как-то странно исказились: углы казались более острыми, кривые — более изогнутыми, из-за чего нормальный гостиничный номер производил впечатление наброска к картине Эшера. И поделать с этим я ничего не мог. Основные усилия при занятии магией приходятся на мозг, так что продолжительное поддерживание заклятия часто сопровождается не очень приятными побочными эффектами.

Я торопливо дожевал еду, как следует запил ее на случай, если мне придется проторчать здесь еще несколько часов, и, вернувшись в круг, приготовился его замкнуть.

И тут зазвонил телефон.

— Дежа-вю, — буркнул я сам себе. Встал, скрипнув коленями, и подошел к телефону.

— Таксидермия Дрездена, — сказал я в трубку. — Вы несете, мы набиваем.

На мгновение в трубке воцарилась потрясенная тишина, потом молодой мужской голос произнес:

— Э... Это Гарри Дрезден?

Я узнал его — бойфренд Нельсон. Уши у меня, так сказать, мгновенно стали торчком.

— Он самый. — произнес я.

— Это...

— Я понял, кто это, — перебил я. — Откуда ты узнал, где я?

— Сандра, — ответил он. — Я ей на мобильник позвонил. Она сказала, что вы взяли номер.

— Так-так. И зачем ты мне звонишь?

— Молли говорила... говорила, вы помогаете людям. — Он помолчал, переводя дыхание. — Кажется, мне нужна ваша помощь. Опять.

— Почему? — спросил я. Больше общих вопросов, подумал я, — не надо таких, что позволили бы ему ответить просто. — Что происходит?

— Прошлой ночью, во время нападения. Мне кажется, я кое-что видел.

Я вздохнул.

— Нуда, там всякое такое творилось, — согласился я. — Но если ты видел кое-что, парень, ты свидетель преступления. Тебе надо выбраться на белый свет и работать с копами. Они не очень любят тех, кто уклоняется, когда они хотят порасспрашивать об убийстве.

— Но мне кажется, кто-то... что-то меня преследует, — сказал Нельсон. Голос его неуверенно дрогнул. — Послушайте, они ведь всего-навсего копы. Ну, у них есть пистолеты... и все. Не уверен, что они мне помогут. Я надеялся, вы сможете.

— Почему? — повторил я. — Что ты такого увидел?

— Нет, — выдохнул он. — Не по телефону. Мне нужно с вами встретиться. Мне нужно, чтобы вы пообещали мне помочь. Тогда и расскажу.

Ага. Всю жизнь об этом только и мечтал.

— Послушай, парень...

Голос у Нельсона сделался вдруг совсем сдавленный от удушливого страха.

— О Боже! Я не могу здесь оставаться. Пожалуйста. Пожалуйста...

— Ладно, ладно, — произнес я как мог увереннее. Паренек явно боялся — до мозга костей, до безумия. Такой страх лишает возможности разумно мыслить. — Слушай меня внимательно. Держись с людьми — чем больше народа рядом, тем лучше. Ступай в церковь Святой Марии Всех Ангелов. Это освященная территория, там ты будешь в безопасности. Спроси отца Фортхилла. Такой почти лысый дядя в очках, с ярко-голубыми глазами. Расскажи ему все и передай, что я подъеду забрать тебя, как только смогу.

— Да-да, конечно, спасибо, — почти в истерике выпалил Нельсон. Послышался стук, и я услышал удаляющийся топот бегущих ног по асфальту. Он даже не повесил трубку на рычаг, с такой скоростью рванул с места.

Я прикусил губу. Парень явно угодил в переплет или по крайней мере искренне верил, что угодил. Если так, значит, он и вправду видел прошлой ночью что-то такое, из-за чего кому-то очень важно найти его и убить. С другой стороны, не исключено, что его чертовы свидетельства могли бы помочь мне разобраться в том, что же, черт подери, происходит. Все это меня, можно сказать, встревожило. Освященная территория — серьезное препятствие для тварей, которые намерены вломиться к вам под покровом ночи — или, в данном конкретном случае, крушить, кромсать и резать, — серьезное, но не неодолимое. Если парнем заинтересовались крутые сверхъестественные силы, как знать, может, они способны прорваться и в церковь.

Черт, но у меня-то какой выбор? Оставь я свой пост в гостиничном номере, и события вчерашней ночи покажутся по сравнению с новым нападением увеселительной прогулкой. Чего такого он мог увидеть, что могло бы послужить поводом убить его? И какого черта его преследуют? Я чувствовал себя так, словно блуждал в кромешной темноте в незнакомом доме. Я размазался слишком тонким слоем. Если мне не удастся найти новые куски мозаики и сложить их воедино — причем как можно быстрее! — погибнет еще больше людей.

Я мог находиться единовременно только в одном месте. Если мальчишка попал в серьезный переплет, в церкви у Фортхилла ему будет безопаснее, чем где бы то ни было, если не считать моей защищенной сильными оберегами квартиры. А тем временем целая толпа других подростков вот-вот может стать новым блюдом в буфете у фобофагов. Значит, надо действовать там, где от меня больше пользы. Холодный, жестокий выбор, но справедливый. С Нельсоном я пообщаюсь после того, как разберусь с делами в гостинице.

Я снова опустился на колени, старательно замкнул круг и принялся складывать перенацеливающее заклятие.

Последняя оставшаяся на столе сигнальная свеча вдруг вспыхнула зловещим багровым светом. Одновременно с этим я почувствовал в воздухе тяжелую пульсацию там, где нити моей паутины ощутили шевеление мощной магии, — мои мысли, мое внимание нацелились на коридор в задней части здания, недалеко от кухни, и тут же два новых сигнала пришли со стороны одной из душевых.

Четверо нападающих. Как минимумчетверо.

На то, чтобы привести заклятие в действие, у меня оставалось десять секунд.

Девять.

Может, и меньше.

Восемь.

Я с головой погрузился в заклятие.

Семь.

Быстрее, быстрее нужно!

Шесть.

И точнее — с первого раза попасть.

Пять.

Если я облажаюсь, поплатится кто-то другой.

Четыре.

Дорого заплатит, кровью.

Три.

Два.

Один…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Я готовил заклятие почти в панике — боясь, что опоздал, что ошибся в чем-то жизненно важном, что из-за этого пострадает или погибнет еще больше невинных людей.

Собственно, так все и должно быть. Если я хочу, чтобы фаги отвернулись от своей добычи, уловив источник еще более интенсивного страха, страх этот должен откуда-то исходить. То есть от меня. Попробуй я подделать эмоции, и это вызовет у них не больший интерес, чем у гориллы — пластмассовый банан. Страх должен быть самым что ни на есть настоящим.

Но, конечно, так бояться я не планировал. То, что меня застали почти врасплох и отвели на все про все столь мало времени, изрядно прибавило мне эмоций, доведя почти до истерики.

Заклятие высвободилось, и время словно остановилось.

В этом иллюзорном затишье мои чувства обострились до предела, будто охваченные огнем. Угроза, входящая в материальный мир, задевала нити моей незримой паутины, рвала их, и это отдавалось почти болью в моих натянутых как струны нервах. Энергия заклятия горела невидимой звездой перед моими выставленными вперед руками, и переполнявший меня страх лился в него, добавляя взрывчатой силы. А по выстроенным мною невидимым линиям струились к нарушителям границы потоки моего страха, отвлекая внимание, уводя от намеченных целей.

И где-то в самый разгар этого я ощутил короткий, едва слышный импульс энергии — след того единственного, кто мог вызвать фагов.

— Попался! — прошипел я и, взломав усилием воли круг, направил в гада всю энергию заклятия.

Время восстановило свой бег. Энергия, что питала заклятие, вырвавшись из меня, лишила меня сил. Я лежал на боку, не в силах даже вздохнуть. Я ощущал поток жужжащей энергии, устремившейся к призывавшему фагов, а мгновение спустя почувствовал удар, когда заклятие достигло цели. Едва лишь это произошло, сигналы от моей паутины разом стихли: нарушители границы мгновенно сменили направление движения, предположительно устремившись к новой мишени.

Все — кроме одного.

Секунды через две после того, как нарушители исчезли, сеть вдруг загудела снова, еще более тревожно, сдавив мне виски невидимым усилием.

Одного я упустил. Мое заклятие успело перенацелить остальных, но то ли моя сигнальная сеть дала сбой в одном из узлов, то ли оставшийся фаг оказался проворнее своих дружков из Небывальщины, только я ощущал, как он движется от гостиничной кухни в направлении к залам.

Мне отчаянно хотелось свернуться калачиком и впасть в кому. Вместо этого я, шатаясь, поднялся на ноги, подобрал с пола рюкзак и достал из шкафа Боба.

— Сработало? — возбужденно спросил он.

— Почти, — прохрипел я. — Один остался. Держись тише.

— Ох, и смешно... — начал было он.

Я сунул череп в рюкзак, застегнул молнию, взял жезл и посох и на негнущихся ногах вывалился из номера в погоне за оставшимся фагом. Пока тот не нашел кого-то первым.

Ноги категорически отказывались слушаться при одной только мысли о лестнице, поэтому я спустился на лифте.

Поначалу я не слышал ничего, но когда тройка на табло, показывающем этажи, сменилась двойкой, до меня начали доноситься далекие перепуганные крики и визг. Лифт остановился на первом этаже, двери начали раздвигаться, и тут вырубилось электричество.

Гостиница погрузилась в темноту. Визг сделался вдвое громче. Я выхватил амулет-пентаграмму, и у меня хватило сил засветить его — не слишком ярко, но все же... Сунув посох в приоткрытые двери лифта, я раздвинул их и вывалился в коридор.

Хотя солнце село с час назад, зал, где собрались фанаты, оставался набит битком, и даже работавшие на полную мощность кондиционеры не справлялись с духотой. Я сориентировался на местности и направился в сторону кухни. Не прошел я и нескольких шагов, как температура воздуха в коридоре разом понизилась от состояния, близкого к сауне, до точки замерзания. Внезапно остывший воздух уже не удерживал накопившуюся в нем влагу, и этаж окутался густым туманом, позволявшим видеть максимум на три-четыре шага вперед.

Черт! Появившиеся фаги, похоже, специализировались на ближнем бое — ну, точнее, на целевом, индивидуальном, можно сказать, личном насилии, — тогда как чахлые чародеи вроде меня предпочитают вести дела с противоположной стороны улицы или из соседнего квартала, а еще лучше — из соседнего района. Короче, по возможности дальше. Конечно, способности восстанавливаться после травм у чародеев побольше, чем у простых смертных, но это в долговременном плане. В ближнем бое это мне вряд ли помогло бы. Блин, я даже не захватил свою любимую куртку — теперь, на окутавшем гостиницу морозе мне ее очень не хватало. По нескольким причинам.

Я снова надел амулет на шею, встряхнул браслет-оберег, изготовив его к действию, и тем самым получил еще один источник голубого света — скорее по совпадению, чем умышленно. Дело в том, что фокусирующий магическую энергию серебряный браслет поврежден тем же самым огнем, что покалечил мою левую руку, и теперь из него при использовании сыплются голубые искры. Зато я мог при малейшей угрозе выставить перед собой защитное поле — очень не лишне, когда на вас могут выпрыгнуть из тумана.

Держа посох в правой руке, я двинулся дальше. Когда речь идет о том, чтобы разнести в труху разнузданных монстров, я предпочитаю орудовать жезлом, однако в моей жизни уже имелось два-три инцидента, связанных со зданиями и пожарами. Если я испепелю гадкую тварь в переполненном доме и при этом подожгу его, пожар может погубить больше людей, чем само нападение. Посох — оружие менее мощное, чем жезл, зато и использовать его можно более разнообразными методами, я имею в виду — магическими.

Ну и конечно, им можно вышибить кому-нибудь мозги. Не слишком изящно, но одна мысль об этом чертовски поднимает дух.

Аварийное освещение не включилось — либо кто-то вывел его из строя, либо концентрация рассеянной в воздухе стихийной магической энергии оказалась достаточной, чтобы нарушить и эти сети. Впрочем, той энергии, что я ощущал, приближаясь к кухне, вряд ли хватило бы на то, чтобы заглушить что-либо сильнее карманного фонарика. А значит, кто-то намеренно — магическими ли средствами, или какими другими — отрубил линии аварийного освещения, и нетрудно было догадаться, зачем это сделано.

Грянули выстрелы, приглушенные акустикой здания и туманом, — до меня они доносились ударами бейсбольной биты по металлическому мусорному контейнеру. Повсюду звучали крики и визги, полные смятения, страха, тревоги и даже боли: люди сталкивались в темноте друг с другом, с мебелью, спотыкались, падали. Здание уже пустело — особенно здесь, на первом этаже, — но внезапное затемнение привело к давке, которая мешала унести ноги и увеличивала количество пострадавших. И уж конечно, эта беспомощность сводила людей с ума от страха, превращая их в желанное лакомство для фага.

Пронзительный металлический визг ударил мне в уши, и ноги отказались двигаться дальше. Я не посылал им такой команды. Должно быть, звук задел в моем мозгу какие-то примитивные центры, которые заставили меня инстинктивно застыть, вызвал неодолимое желание исчезнуть, спрятаться. Я припал на одно колено — страх обрушился мне на плечи физической тяжестью. Вслед за визгом послышалось эхо человеческих криков — совсем рядом со мной. Вокруг метались неясные людские силуэты, едва освещенные моим браслетом.

Вдруг передо мной возник еще один огонек, и я увидел молодую женщину, съежившуюся на полу и сжимавшую в руке зажигалку. Рука ее тряслась так сильно, что я даже не понимал, как маленький язычок пламени не погас сразу же.

— Нет! — заорал я ей, поднимаясь на ноги и бросаясь в ее сторону. — Погасите огонь!

Лицо ее, призрачно освещенное крошечным язычком пламени, повернулось ко мне, рот приоткрылся, чтобы произнести что-то, — и тут тварь размером с хорошего пещерного льва обрушилась ей на плечи и опрокинула на пол. Зажигалка вылетела из ее пальцев, и последний отблеск гаснущего язычка высветил что-то черное, блестящее, забрызганное алой жижей.

Женщина завизжала. Темный коридор вдруг превратился в реку перепутанных, бегущих сквозь темноту людей. Кто-то врезался в меня с разбегу, я отшатнулся, наступил на чьи-то пальцы и чуть не упал в попытке не навалиться на них всей своей тяжестью.

Я зарычал, прислонился спиной к стене, поднял посох и призвал Адский Огонь.

Энергия хлынула в покрытый резьбой дубовый шест. Руны засияли красно-белым огнем, сбегавшим от основания к набалдашнику. Воздух наполнился резким, отчетливым запахом горелого дерева с едва заметным привкусом серы, и алое сияние посоха осветило коридор.

Я увидел людей, ползущих на карачках, визжащих, плачущих. Они пытались убраться прочь, пока мой огонь высветил им дорогу, и коридор вокруг меня быстро опустел. Осталась только женщина с зажигалкой. Она лежала на боку, свернувшись калачиком, закрыв голову руками, пока это... существо, что ли? Пока эта тварь колотила ее.

Фаг был наполовину насекомым, наполовину кошкой — жилистые руки, мощные лапы и хлещущий из стороны в сторону хвост с раздвоенным концом. Все тело твари покрывал блестящий черный панцирь, продолговатая безглазая голова заканчивалась зловещей, полной острых зубов пастью. При том, что глаз на морде не было, тварюка каким-то образом ощутила свет моего пылающего посоха и с шипением повернулась ко мне, разинув пасть, из которой капала слизь.

Мгновение я смотрел на эту тварь, узнавая. Потом стиснул зубы, подобрал ноги и нацелил на фага конец своего посоха.

— Прочь от нее, сука! — рявкнул я.

Фаг сменил позу, забыв про раненую девушку, и снова зашипел, на сей раз громче. Двигался он со зловещей кошачьей грацией. Из-под первой пары жутких челюстей показалась вторая, и новая глотка тоже зашипела по-змеиному.

— Ну и как, будем считать это поединком или просто уничтожением насекомого? — издевательски спросил я.

Фаг прыгнул на меня — стремительнее, чем я от него ожидал... впрочем, так чаще всего и бывает. Немалое количество людей и нелюдей превосходит меня в скорости, и я давно уже научился бороться с этим. Многие считают, что в схватке главное скорость. Это не так. Конечно, скорость дает изрядное преимущество, но умный соперник может противопоставить ей умело выбранную позицию, позволяющую экономить движения. Фаг был быстр, но даже так ему пришлось преодолеть разделявшие нас восемь или девять футов. Я же переместил левую руку всего на десять дюймов и усилием воли выставил перед собой невидимый щит. Опередить меня фагу не удалось.

Противник грянулся о щит, и энергетический купол вспыхнул призрачным голубым огнем. Во все стороны полетели фонтаном голубые искры. В последнее мгновение я чуть повернулся, сменив угол щита так, чтобы сила удара пришлась по касательной. Фаг отлетел рикошетом и покатился по коридору.

— Что, понравилось? — Я сделал шаг от стены, заслонив собой раненую девушку. Фаг поднялся и, похоже, приготовился бежать. Прежде чем он успел тронуться с места, я выставил конец посоха в его сторону и рявкнул: — Forzare!

Столько Адского Огня у меня не получалось еще ни разу.

Струя энергии ударила из моего посоха. Обычно, когда я пользуюсь этим приемом, высвобождаемая мною энергия невидима. На сей раз она вырвалась наподобие алой кометы или раскаленного докрасна пушечного ядра. Сила удара швырнула фага в потолок — он с грохотом ударился и обрушился на пол, бестолково, как полураздавленный жук, размахивая конечностями.

Я послал в него новый заряд, залив коридор багровым сиянием, — теперь фаг с приятным хрустом впечатался в стену. Из треснувшего панциря сочилась желтоватая вонючая жижа. Всюду, куда попали брызги этой желтой крови, темнели дымящиеся отверстия.

Я заорал что-то очень злобное и снова полоснул тварь огнем. И еще. И еще. Я швырял фага по всему коридору до тех пор. пока брызгавшая из него кислота не прожгла в полу, потолке и стенах добрую сотню дырок, а кровь моя не запела от свирепого, воинственного торжества.

Несколько следующих секунд выпали из моей памяти. Помню только, как я стоял над раздавленным, слабо дергавшимся фагом.

— Есть только один способ сделать это наверняка, — сообщил я ему и с холодной, расчетливой точностью сокрушил посохом его безглазый череп. Не знаю, чего было больше в этом ударе — физической силы или магии. Голова треснула и разлетелась, как черствая вафельная корзинка, а потом фаг вдруг исчез. Остались только разгромленный коридор, запах древесного дыма и бесформенная груда прозрачной, быстро испаряющейся эктоплазмы.

Колени мои подогнулись, я сел на пол и закрыл глаза. Алый свет Адского Огня продолжал пульсировать в моем посохе, и я видел его даже сквозь опушенные веки.

Следующее, что я помню, — прижавшегося к моему боку Мыша. Близость этой мохнатой махины согревала, успокаивала. По коридору приближались, раскачиваясь, яркие огни. Фонарики. Топот ног. Что-то кричащие люди.

— Иисусе, — выдохнул Роулинз.

Мёрфи опустилась рядом со мной на колени и осторожно тронула за плечо.

— Я в порядке. — сказал я. — Девушка. Позади меня. Она ранена.

Роулинз стоял, водя лучом фонарика по залитой кровью части коридора.

— Господи Иисусе!

Прежде чем я успел подойти к кухне, фаг убил троих. У меня просто не было возможности увидеть их во время боя. Жуткое зрелище, никакая бойня не сравнится. Фаг убил полицейского. Я разглядел кусок форменной рубахи с залитой кровью эмблемой чикагской полиции. Второй жертвой оказался, должно быть, мужчина средних лет — судя по окровавленному ортопедическому ботинку, из которого все еще торчал кусок ноги, точнее, дюйма два или три белой кости.

Третьей жертвой стала одна из тех наряженных вампирами девиц, которых я видел накануне вечером. Это я знал наверняка, поскольку голова ее лежала на полу рядом со мной. Остальные части тела безнадежно перемешались с останками двух других погибших.

Чтобы собрать их воедино, требовался чемпион по сборке паззлов.

Мёрфи подошла к девушке с зажигалкой и опустилась возле нее на колени.

— Как она? — спросил я.

— Мертва, — ответила Мёрфи.

Я зажмурился.

— Как?

— Она мертва.

— Нет, — сказал я. Я так устал, что даже не чувствовал большей части захлестнувшей меня досады. — Блин-тарарам, она же всего секунду назад шевелилась! Я успел вовремя.

Мёрфи поморщилась.

— Истекла кровью.

— Погоди, — пробормотал я, с усилием поднимаясь на ноги. — Это не... Она не должна была...

Я вдруг ощутил сосущую пустоту под ложечкой.

Была ли она еще жива, когда фаг попытался удрать? Мог ли я остановить или хотя бы замедлить кровотечение, позволь я этой твари убраться обратно в Небывальщину?

Я припомнил подробности схватки. Вспомнил удовлетворение, которое испытал, превратив охотника в жертву, свершив возмездие за убитых. Вспомнил бурлившую во мне энергию, наслаждение собственной силой, мощью Адского Огня. О состоянии несчастной девушки я тогда даже не думал.

Выходит, это из-за меня она умерла?

Господи! Я ведь мог позволить фагу убежать.

Я мог помочь ей.

Мертвая девушка лежала, свернувшись, словно спящий ребенок. Широко открытые глаза остекленели.

Я согнулся в три погибели у кашпо с каким-то декоративным кустом и выблевал в него.

— Вид у вас неважнецкий, — заметил Роулинз, выждав, пока я выпрямлюсь.

— Куда уж там, — прошептал я и сам удивился собственной горечи.

Мыш, тяжело вздохнув, положил морду мне на плечо. А я никак не мог отвести взгляда от мертвых людей — даже закрыв глаза, я продолжал видеть их. Адский Огонь в моем посохе медленно померк.

— Надо разгребать этот бардак, — вздохнула Мёрфи. — Роулинз, присмотрите за ним.

— Угу.

Она кивнула и, встав с колен, торопливо направилась к выходу, на ходу бросая распоряжения.

— Вы и вы, — ткнула она пальцем в ближних к ней копов. — Окажите помощь раненым. Искусственное дыхание, остановка кровотечения, сердце. Живо! — Она повысила голос. — Столлинз! Где, черт подери, «скорая»?

— Будет через пару минут! — крикнул в ответ мужчина из полутемного коридора, выходящего в вестибюль. Похоже, кто-то подогнал ко входу в гостиницу две или три полицейские машины, чтобы те светили фарами в обесточенное здание.

— Расчистите им дорогу и вызовите еще несколько бригад! — рявкнула Мёрфи. Она сорвала с пояса рацию и продолжала сыпать распоряжениями.

Роулинз покосился на останки, на опаленные кислотой стены, на зияющие в гипсокартонной перегородке и потолке вмятины, более всего напоминавшие следы от чугунной бабы, которой ломают старые здания, и покачал головой.

— Что здесь, черт подери, произошло?

— Нехороший парень, — ответил я. — Я его сделал. Но недостаточно быстро.

Роулинз хмыкнул.

— Пойдемте. Нам лучше перебраться в вестибюль. Пока не наладят свет, там безопасней.

— Что произошло у вас? — поинтересовался я.

— Чертова свеча пыхнула мне прямо в лицо. Потом погас свет. На секунду мне казалось, что я ослеп.

Теперь уже хмыкнул я.

— Простите.

— Там были штатские с оружием. Эта воющая тварь ворвалась в темноте, и люди ударились в панику. Началась давка. Штатские открыли огонь, копы открыли огонь. У нас там один погибший и с десяток раненных не тем, так другим.

Мы добрались до вестибюля как раз тогда, когда начали прибывать новые наряды полиции и бригады «скорой помощи». Медики устроили импровизированный госпиталь в углу вестибюля, куда Мёрфи перенесла большую часть раненых. Самых тяжелых погрузили на машины и отправили в больницу в первые же минуты операции.

Поток команд замедлился и оборвался вовсе, когда Мёрфи остановилась у места, где орудовали санитары. Я подошел к ней. Мыш сунул башку ей под руку, но она лишь машинально потрепала его по загривку. Я проследил ее взгляд. Санитары хлопотали над Риком.

Грин сидел на стуле рядом. Он вытирал лицо полотенцем, но кровь все равно оставалась в морщинах, от чего лицо его казалось кровавой маской. Левой рукой он прижимал к виску другое полотенце.

Некоторое время Мёрфи молчала.

— Что твое заклятие? — спросила она наконец. — Сработало?

— Почти, — сказал я. — Одного упустил.

Она напряглась.

— И он еще...

— Нет. Я его замочил.

Она крепко сжала губы и закрыла глаза.

— Когда свеча вспыхнула и погасла, я нажала на кнопку пожарной тревоги. Хотела, чтобы все убрались из здания. Но кто-то сломал оповещение. Вместе с электричеством и аварийным освещением. Что-то проскочило мимо меня и налетело на Грина. Теперь я отвечаю за весь этот бардак.

— Что случилось с Риком?

Голос ее стал совсем бесстрастным.

— Ранен шальной пулей. Не знаю, насколько серьезно.

— С ним все будет в порядке, — заверил я. — Будь его жизнь в опасности, санитары уже забрали бы его отсюда с первой партией.

Мёрфи внимательно посмотрела на пару медиков, хлопотавших над Риком.

— Угу, — кивнула она. — С ним все будет в порядке. Все-все. — Она с видимым усилием заставила себя отвести взгляд отбывшего мужа. — Мне надо теперь поставить все это под контроль, пока не восстановится цепочка управления. С ранеными я вроде разобралась. Семьи оповестить надо... Господи... — Она тряхнула головой и стала смотреть, как Рика укладывают на носилки и катят к выходу. Голос ее звучал теперь почти виновато. — А потом начнутся вопросы, вопросы и тропический лес бумагомарания.

— Я все понимаю, Мёрф, — сказал я негромко. — Такая уж у тебя работа.

— Такая работа. — Она смотрела куда-то в пространство. Я буквально ощущал, как вибрирует в ней напряжение. Я не первый день знаком с Мёрфи и уже видел ее в таком состоянии — когда она с удовольствием рассыпалась бы на части, да только некогда. Мёрфи справлялась с таким куда лучше моего. На лице ее не читалось ничего, кроме спокойной уверенности. — Улажу здесь все, что смогу, и вернусь к тебе. Где-нибудь завтра.

— Обо мне не беспокойся, Мёрф, — сказал я. — И не казни себя слишком, ладно? Если бы ты послушалась Грина и не совалась в это дело, уже погибла бы куча народа.

— Куча народа уже погибла, — возразила она. — Что там наш нехороший парень?

Губы мои против воли сложились в волчьей ухмылке.

— Принимает нежданных гостей.

— Он останется жив после этого?

— Не думаю, — признался я без малейших угрызений совести. — Даже одна такая тварь, если нападет внезапно, могла бы одолеть меня. А уж три наверняка превратили бы в шницель.

Мёрфи вдруг покосилась в сторону двери. Там стояли, крутя головами, несколько типов в мятых костюмах. Мёрфи машинально оправила одежду.

— А побочный ущерб?

— Думаю, серьезного не будет. Я их выслежу и позабочусь об этом.

Мёрфи кивнула.

— Роулинз, — позвала она.

Пожилой коп выхаживал в нескольких ярдах от нас, старательно изображая отсутствие интереса к происходящему.

Она ткнула пальцем в мою сторону.

— Поработаете за меня нянькой?

— Обижаешь, — буркнул Роулинз. — Можно подумать, мне больше делать нечего.

— Уж потерпите, — сказала она ему и сама невольно улыбнулась. Потом крепко сжала меня за локоть (стравив этим, похоже, часть распиравшего ее изнутри давления), повернулась и пошла к продолжавшим вертеть шеи костюмам.

Роулинз задумчиво смотрел ей вслед.

— Вот стервоза — просто из чугуна отлитая, — произнес он, и в голосе его звучало неподдельное восхищение. — Литой чугун.

— Настоящий коп, — согласился я.

— С чугуном свои проблемы, — хмыкнул Роулинз. — Он хрупок. Ударь в нужную точку, и он рассыплется. — Он огляделся по сторонам и покачал головой. — Ох, некстати для нее все это.

— А? — не понял я.

— Управлению надо кого-нибудь за это распять. — объяснил Роулинз. — Они просто обязаны.

Я горько усмехнулся.

— В конце концов, она ведь спасла сегодня кучу жизней.

— Добрые дела не остаются безнаказанными, — согласился Роулинз.

Сидевший на стуле с окровавленным полотенцем в руках Грин заморгал, приглядываясь.

— Роулинз? — выпалил он. — Какого черта ты здесь делаешь? Я же тебя домой отослал! — Лицо его перекосилось от злости. — Чертов сукин сын! Это неподчинение приказу. Ты мне за это жопой ответишь...

Роулинз вздохнул:

— Видите, я же говорил.

Я поднял правую руку, растопырив три пальца, и покачал ею из стороны в сторону.

— Это не Роулинз.

Грин уставился на меня мутным взором. Помеха сбила его с мысли, а думать сейчас ему было ой как тяжело. Мне приходилось получать по башке — я имею в виду, в прямом смысле. Так вот — мозгу требуется некоторое время, чтобы он вновь начал справляться с работой, и любая мелкая помеха становится для него почти неодолимым препятствием, безнадежно путая остаток мыслей. Я повторил жест.

— Это не Роулинз. Можете заниматься своим делом. Не отвлекайтесь.

Грин сделал попытку произнести хоть пару слов, потом тряхнул головой, закрыл глаза и плотнее прижал полотенце к раненой голове.

Роулинз удивленно поднял брови.

— Вы никогда не дирижировали переговорами сторон при разводе?

Я покачал головой:

— Пойдемте отсюда. Пока у него мозги не распутались.

Роулинз двинулся за нами с Мышом.

— Куда теперь?

Я изложил ему краткую версию того, что сделал с тремя остальными фагами.

— Сейчас мне надо их выследить и удостовериться в том, что вызвавший их парень выбыл из игры.

— Демоны, — буркнул Роулинз. — Чародеи. — Он покачал головой.

— Послушайте, старина...

Он выставил перед собой руку.

— Нет. Если я буду думать об этом слишком много, от меня вам будет мало проку. Ничего не объясняйте. Ничего не говорите. Дайте мне пережить эту ночь до утра, а потом можете грузить меня как вам угодно.

— Идет, — согласился я. — У вас машина есть?

— Умгум.

— Тогда поехали.

Мы вышли на улицу и направились к ближайшей стоянке. Роулинз ездил на старом синем универсале. Наклейка на заднем бампере гласила: МОЯ ДЕТКА СЛИШКОМ ХОРОШЕНЬКАЯ, ЧТОБЫ ВСТРЕЧАТЬСЯ С ВАШИМ СТУДЕНТОМ.

Мыш вдруг предостерегающе зарычал. Взревел мотор. Пес всей тяжестью навалился на меня, больно ударив о борт роулинзовой машины. Краем глаза я увидел мчащийся на меня фургон — слишком быстро, я уже не успевал отскочить. Он пронесся в пяти или шести дюймах от меня.

У Мыша не было шансов увернуться. Послышался тяжелый влажный удар. Взвизгнул от боли пес. Заскрежетали тормоза.

Я еще успел увидеть, как Дарби Крейн замахивается монтировкой. Потом перед глазами вспыхнули яркие звезды, и стоянка как-то разом повернулась на девяносто градусов. Я увидел Мыша, неподвижно распластавшегося на асфальте в трех десятках футов от нас. Глау, юрист Крейна стоял у открытой водительской дверцы фургона, нацелив на Роулинза пистолет.

Помните, что я говорил про ушибы головы?

Затемнение.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Я очнулся с дикой головной болью. Желудок, казалось, готов был выпрыгнуть через рот. Правда, сделать этого он не мог из-за кляпа. Повязку на глазах, решил я, с учетом головной боли можно считать почти облегчением: любой, даже самый слабый свет причинил бы мне еще больше боли.

В нос били разнообразные запахи. Старого машинного масла. Бензиновых паров. Пыли. Чего-то металлического и ускользающе знакомого. Я точно знал этот запах, но не мог его определить.

Я лежал навзничь на холодной жесткой поверхности — судя по всему, бетонной. Сведенные над головой руки были закованы во что-то ледяное, коловшее запястья множеством крошечных острых шипов. Значит, заговоренные наручники. Вместе с кляпом и повязкой на глазах они предназначались для того, чтобы не дать мне воспользоваться магией. Стоит только напрячь волю, и шипы вопьются мне в плоть. Не знаю, откуда берутся такие штуки, но Крейн не первый на моей памяти, у кого они имелись под рукой. Может, распродажа какая случилась...

Помнится, мне говорили раз, что их изобрел двухтысячелетний псих по имени Никодимус, но я также слышал, что изготовили их фейри. Лично я придерживаюсь гипотезы, что это сделала Красная Коллегия специально для войны с Советом. Вряд ли штука, превращающая смертного чародея в беспомощное существо, нужна для расправы с обычными людьми.

Блин, если я в руках у Красной Коллегии, из меня можно веревки вить. Думать об этом как-то не хотелось — по разным причинам.

Я вляпался в неприятности по самое не могу, но пока одной тошноты хватало, чтобы не слишком переживать. Ну же, Гарри. Ты еще даже не пробовал выкарабкаться. Головой работай, головой.

Для начала я был пока еще жив, и это говорило само за себя. Если бы Крейн хотел убить меня, он бы уже это сделал. Ему бы даже не пришлось беспокоиться из-за смертного проклятия, которое чародей может наложить на своих врагов по пути на тот свет. Валяющийся без сознания чародей проклясть не может. Я еще дышал, из чего следовало...

Я поперхнулся. Из чего следовало, что у него на мой счет другие планы. Не самая приятная мысль для того, чтобы начинать логическую цепочку.

Я попытался позвать Роулинза, но кляп мешал мне ворочать языком, поэтому получилось что-то вроде «Лаф-таф»?

— Здесь, — отозвался Роулинз едва слышно. — Вы как?

— Ла фа яфнаф.

— Меня тут к стенке приковали, — сообщил он. — Моими же собственными наручниками, чтоб их, и ключи забрали. Так что я вам не помощник, дружище. Уж извините.

— Ффе фы?

— Где? Где мы находимся? — переспросил он.

Я кивнул.

— Аффа.

— Похоже на старый гараж, — ответил он. — Заброшенный. Металлические стены. Окна закрашены. Двери на засовах. Целые гроздья паутины.

— Фафф оффеффа ффеф?

— Свет? Старая железная лампа, здоровая.

— Ефф ффеф еффе ффо?

— Еще кто-то? — переспросил Роулинз.

— Аффа.

— Мелкий противный тип с рыбьей мордой. Он со мной не разговаривает, даже когда я прошу его ну очень вежливо. Сидит в кресле футах в трех от вас и косит под сторожевого пса.

Злость вдруг вернулась ко мне со всей силой, от чего голова разболелась еще сильнее. Глау. Глау сидел за рулем того фургона. Глау убил мою собаку. Даже не задумываясь о том, что делаю, я попытался включить свою магию, накопить огня и испепелить Жабеныша. Наручники откликнулись болью, не оставившей в голове места для любой, даже самой маленькой мысли.

Я стиснул зубами кляп и заставил себя расслабиться. Я не мог позволить эмоциям управлять мною — так мне не выбраться из этой передряги. Еще придет время, когда я смогу не сдерживаться, но пока что рано.

Погоди, пообещал я своему гневу. Погоди. Пока мне надо думать спокойно, чтобы освободиться.

И когда я сделаю это, у Глау будут большие, очень большие неприятности.

Я расслабился, и боль от наручников унялась. Терпение, Гарри. Терпение.

Скрипнула дверь, ко мне приблизились шаги.

— Я вижу, вы очнулись, мистер Дрезден? — произнес вкрадчивый голос Крейна. — Похоже, ваша голова и впрямь так крепка, как говорят. Мистер Глау, не будете ли вы так добры?..

Кто-то повозился с моей головой и снял повязку вместе с кляпом. Я увидел, что темный капюшон и кляп составляют единое целое. Очень мило. Кляп удерживал мой язык двумя маленькими зажимами. Я сплюнул, пытаясь избавиться от металлического привкуса. Плевок вышел розовым: кляп раскровенил мне десны.

Я лежал на спине, глядя в потолок из волнистого металла. Потом огляделся по сторонам. Назойливое ощущение знакомого места усилилось. Единственные двери из старого, заброшенного, полутемного гаража были заперты на висячий замок изнутри, ключа в поле зрения не обнаружилось. Крейн стоял надо мной, с улыбкой глядя сверху вниз, высокий, темный и элегантный до невозможности. Взгляд мой скользнул мимо него на Роулинза. Темнокожий полицейский стоял, прислонившись к стене, правое запястье его было приковано к металлическому кольцу на стальной балке. Ссадина, заметная даже на темной коже, занимала едва ли не пол-лица. Роулинз казался спокойным, отстраненным и ни капельки не напуганным. Я почти наверняка знал, что это лишь видимость, но если и так, то неплохая.

— Крейн? — спросил я. — Что вам нужно?

Он улыбнулся — не слишком благожелательно.

— Обеспечить будущее, — ответил он. — В моем бизнесе, понимаете ли, связи значат очень многое.

— Поменьше шелухи, побольше дела, — как мог более ровно произнес я.

Улыбка исчезла с его лица.

— Тебе не стоило бы злить меня, чародей. Ты не в том положении, чтобы мне диктовать.

— Если бы вы хотели меня убить, вы бы это уже сделали.

Крейн сокрушенно усмехнулся.

— Довольно точное наблюдение. Я-то собирался прикончить вас и утопить в озере, но представьте себе мое удивление, когда я сделал несколько звонков и обнаружил, что вы...

— Знаменит? — предположил я. — Вынослив? Хорошо танцую?

Крейн оскалил зубы.

— Имеете рыночную ценность. Для довольно бездарного молодого человека вы ухитрились нажить себе немало врагов.

Меня пробрал легкий озноб. Я постарался не показывать виду, но, несмотря на это, у Крейна загорелись глаза.

— Ах, да. Страх. — Он сделал глубокий вдох и самодовольно ухмыльнулся. — По крайней мере вы достаточно сообразительны, чтобы понимать, когда вы беспомощны. Мой опыт общения с чародеями говорит о том, что большинство ведут себя довольно трусливо, когда все их умение оказывается впустую.

Я едва сдержался от резкого ответа, но снова заставил свой гнев подождать немного. До поры.

Крейн пытался спровоцировать меня. Если я ему это позволю, в выигрыше окажется только он. Я встретился с ним взглядом и скривил губы в улыбке.

— Мой опыт общения с людьми, которые меня недооценивали, — ответил я, спокойно глядя в его темные глаза, — говорит о том, что они, как правило, сильно жалели об этом впоследствии.

Мне не очень хотелось заглядывать Крейну в душу, но, с другой стороны, мне и терять было нечего. По крайней мере это могло снабдить меня ценной информацией о его характере.

Нервы у Крейна сдали раньше. Он отвернулся и отошел на несколько шагов, сделав вид, будто ему звонят на мобильник — он уже раздобыл себе новый. Прижимая аппарат к уху, он остановился в тени в дальнем конце помещения.

Я выплюнул изо рта еще немного металлического привкуса и пожалел, что у меня нет стакана воды. Глау сидел в кресле, глядя на меня. Рука с пистолетом покоилась у него на коленях. На полу рядом с ножкой кресла стоял кейс.

— Эй, ты! — окликнул я его.

Глау поднял взгляд с абсолютно непроницаемым выражением лица.

— Ты убил мою собаку, — сказал я. — Приведи свои дела в порядок.

Что-то очень неприятное мелькнуло в его глазах.

— Пустая угроза. Тебе не дожить до рассвета.

— На твоем месте я бы надеялся на обратное, — сообщил я ему. — Потому что, если я умру, я знаю, кому достанется мое смертное проклятие.

Глау раздвинул губы, блеснув зубами — готов поклясться, они у него оказались заостренные. Не как у вампира или вурдалака, а правильной треугольной формы, как у акулы. Он встал и поднял пистолет.

— Глау! — рявкнул Крейн.

Глау на секунду застыл и опустил пистолет.

Крейн убрал мобильник в карман и подошел ко мне.

— Попридержи язык, чародей.

— А то что? — поинтересовался я. — Вы меня убьете? В моем положении это, видите ли, не самый худший сценарий.

— Тоже верно, — пробормотал Крейн. Он достал из кармана маленький пистолет и, не моргнув, выстрелил Роулинзу в ногу.

Рослый коп дернулся, лицо его перекосилось от внезапной боли; он пошатнулся, но наручники не дали ему упасть, больно впившись в запястья. Роулинз с трудом восстановил равновесие и длинно, замысловато выругался.

Пару секунд Крейн смотрел на Роулинза, потом улыбнулся и направил пистолет ему в голову.

— Нет! — крикнул я.

— Это зависит исключительно от тебя, чародей, — останутся ли его дети без отца. Веди себя смирно. — Он снова улыбнулся. — Нам всем будет приятнее.

И снова гнев едва не смыл из моей головы любые здравые мысли. Угрожать мне — одно дело. Угрожать кому-то, чтобы заставить подчиниться меня, — совсем другое. Меня тошнит при виде страданий достойных людей. Тем более при виде их смерти.

Терпение, Гарри. Спокойствие. Рассудительность. Я еще прослежу за тем, чтобы Крейн сильно пожалел о своей тактике, и пусть это послужит уроком на будущее для других подобных хорьков. Но не сейчас. Пока пусть говорит.

— Ты меня понял? — спросил Крейн. Я кивнул в знак согласия.

Он ухмыльнулся:

— Я хочу услышать, как ты это произнесешь.

Я стиснул зубы, но совладал с собой.

— Я понял.

— Рад, что мы договорились, — сказал он. Послышалось негромкое жужжание — наверное, виброзвонок, — и он снова отошел в сторону, достав мобильник из кармана и поднося его к уху.

— Как давно мы здесь? — спросил я у Роулинза.

— Час, — выдохнул он. — Или полтора.

Я кивнул.

— Вы-то как?

Он криво улыбнулся.

— Шов на руке разошелся от наручников, — прохрипел он. — Как нога, не знаю. Я ее не чувствую. Кровит вроде немного.

— Держитесь там, — сказал я. — Мы отсюда выберемся.

Резиновые губы Глау скривились в недоброй ухмылке, но он промолчал, не глядя ни на одного из нас.

— Фигня, — произнес Роулинз. — Если сможете вырваться, уходите. Как только он получит то, чего хотел, он меня все равно убьет. Не застревайте здесь из-за меня.

— Вы уязвляете мое эго благородного героя, — заявил я. — Покоритесь и слушайтесь меня, или я подам на вас в суд.

Роулинз сделал попытку улыбнуться и прислонился к стене, разгрузив раненую ногу. Изрядная часть его левого рукава пропиталась кровью.

Минуту спустя вернулся Крейн — с такой улыбкой, будто масло не тает у него во рту.

— Приступайте-ка к поиску новых налоговых лазеек. Глау. Это дело обещает стать прибыльным.

— Правда? — удивился я. — И кто согласен торговаться за одного Гарри Дрездена, слегка поюзанного?

Крейн широко ухмыльнулся.

— Пока мы тут беседовал и, я устраивал аукцион. Довольно оживленный, кстати.

— Неужели? — удивился я. — И кто ведет?

Его улыбка сделалась еще шире.

— Само собой, вдова Паоло Ортеги, княгиня Арианна из Красной Коллегии.

Мне вдруг сделалось очень холодно.

Я попадал уже раз в плен к Красной Коллегии. Меня схватила в темноте толпа шипящих кошмарных тварей.

Они всякое делали.

И я ничегошеньки не мог этому противопоставить.

Мне до сих пор снятся кошмары. Ну, не каждую ночь, конечно, но достаточно часто, чтобы я не забывал об этом. Вполне даже часто.

Крейн закрыл глаза и с наслаждением втянул воздух сквозь зубы.

— В том, что касается отмщения за погибшего мужа, она проявляет настоящие творческие способности. Я не виню вас за то, что вам страшно. Кто бы не испугался на вашем месте?

— Эй! — окликнул я его, цепляясь за последние соломинки. — Позвоните Белому Совету. В крайнем случае они могут замолвить за вас словечко.

Крейн рассмеялся.

— Уже позвонил, — сказал он.

Во мне шевельнулась надежда. Если Совету известно, что я попал в беду, может, они и сумеют сделать что-нибудь. Может, они уже в пути. Нужно забалтывать Крейна, отвлекать его.

— Да? И что они вам сказали?

Я думал, его улыбка уже не может стать шире. Я ошибался.

— Что политика Белого Совета неизменна: никаких переговоров с террористами.

Только-только вспыхнувшая надежда умерла, почти не дернувшись.

Мобильник Крейна снова зажужжал. Он отошел на несколько шагов и переговорил, стоя к нам спиной. Потом повернулся к нам и щелкнул пальцами.

— Глау, садитесь за компьютер. Аукцион закрывается через пять минут, и надо быть готовыми к обязательному ажиотажу в последние секунды. Нам еще нужно удостовериться в подлинности счета. — Он снова поднял к лицу телефон. — Нет, неприемлемо. Только цифровой счет. Я не доверяю парням из Пэй-Пэла.

— Эй! — возмутился я. — Вы что, продаете меня с eBay?

Крейн подмигнул мне.

— Ирония, правда? Хотя признаюсь, я слегка удивлен. Откуда вам известно, что это?

— Умею читать, — буркнул я.

— Ах да, — кивнул он. — Глау. Компьютер.

Глау кивнул, но нахмурился:

— Их нельзя оставлять без присмотра.

— Я сам присмотрю, — ответил Крейн. и в голосе его зазвучало раздражение. — Шевелитесь.

Судя по выражению лица, Глау явно остался при своем мнении, но послушно встал с кресла и отошел.

Я облизнул губы и постарался думать, не обращая внимания на головную боль, тревогу и нараставшее с каждой минутой отчаяние. Должен же быть выход из этой задницы. Выход есть всегда. Прежде мне удавалось выкручиваться из положений и более отчаянных.

Ну конечно, тогда в моем распоряжении имелась магия. Чтоб их, эти чертовы наручники. Пока они связывают мою магическую силу, я не в состоянии освободить ни себя, ни Роулинза.

Ну, тупица, подумал я про себя. Избавься от наручников. Или обойди их ограничения. Сделай что-нибудь. Это наш единственный шанс.

— Но как? — пробормотал я вслух. — Я же про них ни хрена не знаю.

Роулинз удивленно уставился на меня. Я поморщился, ободряюще кивнул ему и закрыл глаза. Потом постарался отодвинуть в сторону все, что меня отвлекало, и сосредоточился. Мне не составило труда представить себе пустое помещение: гладкий темный пол, освещенный невидимым источником неяркого света откуда-то сверху. Я представил себя самого, стоявшего в круге этого света.

— Ласкиэль, — негромко произнес мой воображаемый двойник. — Мне нужен совет.

Она появилась немедленно, выступив из темноты. Выглядела она как обычно: свободный белый хитон, красивая, чувственная фигура, только золотые волосы сделались на сей раз каштановыми и ниспадали почти до пояса.

— Я здесь, хозяин мой, — произнесла она негромко с почтительным поклоном.

— Ты сменила прическу, — заметил я.

Губы ее сложились в довольной улыбке.

— В твоей жизни и так много блондинок, мой хозяин. Я боялась затеряться в толпе.

Я вздохнул.

— Наручники, — буркнул я. — Тебе про них что-нибудь известно?

Она снова поклонилась.

— Разумеется, хозяин мой. Они изготовлены в древние времена троллями-кузнецами, что работали на фейри, и их тысячелетиями использовали против таких, как ты.

Я удивленно уставился на нес.

— Их изготовили фейри?

До меня дошло, что от удивления я произнес это вслух. Пришлось стиснуть зубы (настоящие, не воображаемые) и сосредоточиться на моем виртуальном двойнике. Я успел еще подумать о том, как моя бедная, избитая башка будет справляться с проблемами внутреннего иллюзорного мира в дополнение ко всему тому, что грозило нам с Роулинзом в реальности. Блин, да если уж на то пошло, я вполне допускал, что уже съехал с катушек. В конце концов, Ласкиэль ведь видел один я. Запросто могло статься, что в голове у меня существует не ее, так сказать, виртуальный клон, а всего лишь воображаемая мною фигура, этакий сон почти наяву.

Мне даже пришла в голову мысль, не завязать ли мне со своим чародейским бизнесом и не выбрать ли вместо него какое-нибудь ремесло, требующее умения хорошо прятаться...

— Тебе нет необходимости так уж стараться отделить свое внутреннее «Я» от физической сущности, — рассудительно заметила Ласкиэль. — Я с удовольствием дам тебе совет и, так сказать, снаружи.

— Ох, нет, — возразил я, стараясь вести весь разговор в воображении. — У меня достаточно проблем и без того, чтобы мне приписывали еще и галлюцинации.

— Как тебе будет угодно, — ответила Ласкиэль. — Насколько я понимаю, ты изыскиваешь способ избавиться от заговоренных наручников?

— Естественно. Это возможно?

— Возможно все, — заверила меня Ласкиэль. — Хотя есть веши, скажем так, чрезвычайно маловероятные.

— Как? — настаивал я. — На игру в слова времени нет совсем. Если я умру, ты отправишься со мной.

— Я это понимаю, — отвечала она, изогнув бровь. — Это изделия ремесленников страны фейри, мой хозяин. Подумай, чего страшатся те, кто их смастерил.

— Железа, — мгновенно сообразил я и кивнул. — И солнечного света. Тролли этого тоже не переносят. — Я открыл глаза — настоящие, физические — и огляделся по сторонам. — До восхода солнца еще несколько часов, зато железа вокруг хоть отбавляй. У Роулинза одна рука свободна. Если я найду какой-нибудь инструмент, может, он сумеет разомкнуть звено цепочки. Тогда я смог бы сломать его наручники или еще чего.

— Мысли логически, — посоветовала Ласкиэль. — Учитывая то, что ты не в состоянии достатьинструмент, с передачей его Роулинзу могут возникнуть проблемы.

— Да, но...

— Более того, — продолжала она. — Ты обессилен, и весьма вероятно, что Крейн вот-вот закончит свои переговоры и передаст тебя одному из твоих врагов. Времени на то, чтобы восстановить силы, у тебя маловато.

— Я думаю...

— Ты, — продолжала она тоном терпеливого учителя, обращающегося к упрямому ученику, — испытал в прошлом слишком много разочарований, чтобы твой контроль над физическими силами был достаточно точен и сломал бы наручники, не погубив того, кто в них закован.

Я вздохнул.

— Верно, но...

— Единственный выход из этого помещения заперт, и у тебя нет ключа.

— Это не...

— И наконец, — договорила она, — если ты забыл, тебя охраняет по меньшей мере одно сверхъестественное существо, которое вряд ли оставит без внимания твои попытки бежать.

Я насупился.

— Тебе никто не говорил, что твой образ мышления носит ярко выраженный негативный характер?

Она выгнула бровь, словно приглашая меня продолжить. Я задумчиво пожевал губу и попытался добавить к логической цепочке хотя бы пару звеньев.

— Не слишком обнадеживает. Но ты рискуешь своей задницей не меньше, чем я, и ты хочешь помочь. Значит... — Мой желудок сжался чуть сильнее. — Ты можешь предложить мне другой выход.

Она довольно улыбнулась:

— Отлично.

— Я этого не хочу, — заявил я.

— Почему бы и нет?

— Потому что это предлагает мне падший ангел, вот почему. Ты — отрава. И не надейся, что я этого не понимаю.

Она протянула ко мне руку ладонью вверх.

— Я прошу только выслушать меня. Если то, что я предлагаю, придется тебе не по вкусу, я, разумеется, помогу тебе в попытках придумать альтернативный план действий.

Я испепелил ее взглядом. Она смотрела на меня абсолютно невозмутимо.

Черт! Лучший способ удержаться от глупого, грозящего самоуничтожением шага — это избегать соблазна сделать его. Ну, например, гораздо проще сдерживать неуместные любовные порывы, когда ты с воплем выбегаешь из помещения всякий раз, когда в него заглядывает симпатичная девушка. Понимаю, это звучит довольно глупо, но сам принцип верен и универсален.

Если я позволю Ласкиэли говорить со мной, она наверняка предложит что-то логичное, разумное и эффективное. Это потребует от меня совсем небольшой платы — сущие пустяки, но я сделаюсь на эту самую малость более зависимым от нее, от ее советов и поддержки. Что бы ни случилось, она получит еще толику влияния на меня.

Крошечный шажок по пути в ад. Ласкиэль бессмертна. Она может позволить себе терпение, в то время как я не могу позволить себе искушений.

Впрочем, все сводилось к одному: если я не выслушаю ее и не выберусь из этой заварухи, кровь Роулинза окажется на моей совести. И тот, кто стоит за бойней на конвенте, сможет безнаказанно продолжать свои развлечения. Погибнут новые люди.

Да, еще. А я проведу незабываемый отпуск в стиле Торквемады с тем из моих врагов, у кого окажется больше денег и настырности.

Когда о таких перспективах вспоминаешь в последнюю очередь, дела и впрямь обстоят хреновее некуда.

Ласкиэль терпеливо смотрела на меня своими ангельскими голубыми глазами.

— Ладно, — сказал я ей. — Давай послушаем.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Мы сговорились, я и падший ангел. Это произошло очень быстро. Оказывается, если договариваешься о чем-то в уме, все происходит буквально со скоростью мысли — не тратишь время на громоздкое произношение. И минуты не прошло, как я открыл глаза.

— Вы правы, — сказал я Роулинзу очень тихо. — Они вас убьют. Нам надо убираться отсюда.

Коп болезненно поморщился.

— Как?

Я напрягся и сел. Потом чуть поводил плечами, пытаясь восстановить кровообращение в руках, скованных у меня за спиной. Я подергал цепочку. Она оказалась пропущена через скобу в бетонном полу. Звенья негромко лязгали, скользя сквозь нее взад-вперед.

Я покосился на Крейна. Тот продолжал говорить по мобильнику, не обращая на меня никакого внимания.

— Я хочу стащить один из наручников с руки, — сказал я Роулинзу и кивнул в сторону старой тумбочки на роликах. — Там наверняка найдутся какие-нибудь инструменты. Я освобожу нас обоих.

Роулинз покачал головой.

— А эти двое будут спокойно стоять и смотреть?

— Я проделаю все быстро, — сказал я.

— А потом?

— Я грохну свет, и мы уберемся.

— Дверь заперта, — напомнил Роулинз.

— Об этом я позабочусь.

Роулинз нахмурился. Вид у него был очень усталый.

— Почему бы и нет, — сказал он. — Почему бы и нет.

Я кивнул в ответ, закрыл глаза, замедлил дыхание и начал сосредотачиваться.

— Эй! — окликнул меня Роулинз. — А как вы снимете наручники?

— Про йогов никогда не слыхали?

— Про мишку Йоги, — откликнулся он. — И про йогурт.

— Не про тех. Про других — которые, типа, змей заклинают.

— Ах да.

— Они целую жизнь учились управлять своим телом. И могли проделывать кое-какие довольно-таки потрясающие штуки.

Роулинз кивнул.

— Ну да, вроде как забраться в школьный ранец и просидеть в нем полчаса на дне пруда.

— Именно, — подтвердил я. Следуя инструкциям Ласкиэли, я продолжал концентрироваться. — Некоторые способны смещать кости рук, меняя форму кисти. — Я сосредоточился на левой руке и на мгновение порадовался, что она изувечена и почти онемела. Даже с помощью советов Ласкиэли то, что я собирался сделать, должно было причинить адскую боль. — Будьте начеку. И наготове.

Он кивнул и затих, не поворачивая головы ни к Крейну, ни к Глау.

Я выбросил из головы его, гараж, мою головную боль и все, что не имело непосредственного отношения к задуманному. Я в принципе представлял себе, что должно произойти, но точного, посекундного графика действий у меня не имелось. Странное это было ощущение — словно у опытного пианиста, пальцы которого вдруг забыли, что такое прикосновение клавиш.

Не так быстро, прошептал у меня в голове голос Ласкиэли. Твои мышцы и суставы не привыкли к такому. И мысли у меня текли как-то странно — такое испытываешь, вспомнив вдруг, как завязывать сложный узел, который ты знал когда-то, но забыл. Вот так, прошептал голос Ласкиэли, и это узнавание отдалось вдруг в руке.

Я изогнул большой палец, сделал легкое движение остальными и резко напряг все мышцы руки. Большой палец выскочил из сустава с негромким, но очень неприятным хрустом.

Секунду мне казалось, что я потеряю сознание от боли.

Нет, сказал голос Ласкиэли. Ты должен лучше контролировать процесс. Тебе необходимо бежать.

Знаю, огрызнулся я про себя. Судя по всему, ожог недостаточно сильно повредил нервные окончания, чтобы они не реагировали, когда кто-то выдергивает тебе пальцы из суставов.

Кто-то?— переспросила Ласкиэль. Ты сделал это сам, хозяин мой.

Ты не хочешь отойти и не мешать работать?

Но это смешно, возразила Ласкиэль. Впрочем, ощущение ее присутствия разом исчезло.

Я несколько раз глубоко вздохнул и изогнул левую руку. Моя плоть отозвалась на это резкой болью, но я постарался не обращать внимания и продолжал движение — медленно, ровно. Пальцами правой руки я охватил наручник и начал аккуратно вытягивать левую кисть из кольца ледяного металла. Кисть сложилась как-то совершенно неестественно. Боль была такая, что хотелось кричать, только воздуха не хватало.

Зато рука продвинулась на целый дюйм.

Я снова изогнул кисть — тем же самым движением, но удвоив усилие, стараясь использовать энергию боли, пытавшейся лишить меня концентрации, — и выдернул руку еще на дюйм.

Боль все усиливалась и усиливалась, как бы я ни старался отодвинуть ее, — так полуденное солнце бьёт в глаза, даже если зажмуришься. Еще чуть-чуть... Все, что от меня требовалось, — это стерпеть и не издать ни звука, сохранив сосредоточенность всего несколько секунд.

Я терпел боль. Я наращивал усилия и вдруг ощутил, как холодный металл наручника скользнул по тыльной стороне большого пальца — одной из немногих точек моей левой кисти, сохранившей чувствительность. Моя рука высвободилась, а я продолжал стискивать пустой браслет правой рукой, чтобы тот не звякнул.

Я открыл глаза и огляделся по сторонам. Крейн расхаживал взад-вперед, прижимая к уху мобильник. Я подождал немного. Когда он повернулся спиной, я встал и вытянул цепь до упора — левый браслет уперся в скобу. Я по-прежнему был прикован к полу футовой цепочкой, но, двигаясь как можно тише, вытянул сведенную болью руку и взялся пальцами за ручку инструментального шкафа.

Пальцы почти не слушались, но я все же выдвинул ящик. Лежавшими в нем инструментами не пользовались очень давно — как минимум несколько лет. Ржавчина покрывала их ровным слоем. С места, где я скорчился, видна была только половина ящика, и ничего такого, что могло бы мне пригодиться, там не обнаружилось. Мне ужасно этого не хотелось, но пришлось ощупать невидимую часть ящика пальцами. Я боялся, что не смогу осязать предмет, даже наткнувшись на него пальцами, и еще сильнее боялся того, что громыхну какой-нибудь железякой, выдав свои манипуляции. Рука моя тряслась, но я ощупал дно ящика максимально быстро и осторожно, начиная с ближнего угла.

На дне я обнаружил предмет с рукояткой. Как можно более бесшумно я вытащил его и увидел, что держу в руке пилку. Сердце дернулось от возбуждения.

Я вернулся в более или менее прежнее положение, а мои похитители, похоже, так ни о чем и не догадались. Я попробовал пилить левой рукой, но вывихнутый большой палец отчаянно болел, поэтому я переложил пилку в правую руку, набрал в легкие воздуха и принялся пилить цепочку у самого пустого браслета.

Цепь, удерживавшая правую руку, не давала пилить в полную силу, к тому же раздававшиеся при этом весьма характерные звуки трудно было с чем-либо спутать. Я почти не сомневался, что не успею освободиться, однако закаленная сталь пилки вгрызалась в серебристую металлическую цепочку так, словно та была изготовлена из дерева. Три, четыре, пять движений взад-вперед, и звено разомкнулось. Я изо всех сил рванул правую руку, цепочка скользнула и порвалась, стоило пустому браслету застрять в скобе.

Я вскочил на ноги.

Крейн вскрикнул от изумления, выронил мобильник и потянулся за пистолетом. Времени освобождать Роулинза у меня не оставалось — я бросил ему пилку и метнулся в сторону. И вовремя: Крейн выстрелил. Пуля высекла сноп искр из инструментального шкафчика, и адреналиновый шторм в жилах заставил меня забыть о боли. Пригибаясь как можно ниже, я спрятался за кузовом старого ржавого пикапа. Я попытался включить свою магию, но остававшийся на правой руке браслет отозвался на это такой болью, что я отказался от попытки.

Краем глаза я уловил движение. Крейн переместился в сторону, пытаясь поймать меня на мушку. Я метался, как белка, стараясь держаться так, чтобы пикап оставался между нами. Я потянулся к пассажирской дверце в надежде на то, что в машине найдется хоть что-нибудь, что помогло бы мне обороняться.

Заперто.

— Глау! — крикнул Крейн. Вторая пуля разбила окно кабины пикапа, пройдя в нескольких дюймах от моей головы.

Я сунул руку в разбитое окно, потянул ручку и рывком распахнул дверь. В кабине обнаружилось множество пустых сигаретных пачек, мятых пакетов из-под фаст-фуда, грязных пластиковых стаканчиков, тяжелый разводной ключ и три или четыре пустые бутылки из-под пива.

Отлично.

Зажав ребристую металлическую рукоять разводного ключа в зубах, я подобрал бутылки и швырнул одну из них в дальний угол гаража. Она со звоном разбилась. Я немедленно распрямился, держа в руке наготове новую бутылку, и швырнул ее со всей силой, на которую был еще способен.

Первая бутылка заставила Крейна дернуться и оглянуться в сторону источника звука. Он отвернулся всего на секунду, но и этого мгновения хватило мне для броска.

Вращаясь в воздухе, бутылка угодила в фонарь, лампа разлетелась, брызнув электрическими искрами, и гараж погрузился в полную темноту.

Ну, подумал я, обращаясь к Ласкиэли.

Темнота исчезла, сменившись серебристыми очертаниями стен гаража, пикапа, шкафов с инструментами и рабочих столов. А также дверей, окон и замка на стене, к которой оставался прикован Роулинз.

Разумеется, на самом деле я гаража не видел — для этого просто не хватало физического света. Я видел всего лишь иллюзию.

Та часть Ласкиэли, что поселилась у меня в голове, умела создавать иллюзорные ощущения почти любого рода, хотя стоило мне заподозрить обман, я мог бы без особого труда защититься от них. Однако эта иллюзия меня не обманывала. Ласкиэль навела ее, чтобы помочь мне, собрав всю уже имевшуюся у моих органов чувств информацию о размерах и подробностях интерьера гаража, обработав и спроецировав обратно на сетчатку моих глаз. Достаточно точно, чтобы я мог перемещаться в темноте.

Конечно, иллюзия была не совершенной. Всего лишь приблизительная модель. Она не учитывала движущихся объектов, и если бы кто-то перемещался внутри гаража, я не узнал бы об этом до тех пор, пока не столкнулся бы с ним — впрочем, до этого не дошло. Я метнулся к Роулинзу.

— Глау! — взвизгнул Крейн в каких-то десяти или двенадцати футах от меня. — Дверь прикройте!

Я швырнул третью бутылку на пол у самых моих ног. Ощущение вышло необычное: пока бутылка находилась в моих руках, я видел ее серебристый силуэт. Стоило мне выпустить ее, как она исчезла в кромешной темноте и через какую-то долю секунды разбилась о бетонный пол.

Последовало мгновение полной тишины — полной, если не считать скрежета пилки по цепи от роулинзовых наручников. Крейн сделал пару шагов ко мне, потом застыл в нерешительности, и хотя я его не видел, но буквально кожей ощущал, как он колеблется. Потом он повернулся и двинулся в другую сторону, возможно, решив, что я снова пытаюсь отвлечь внимание. Губы мои раздвинулись в волчьей ухмылке, и я осторожно, но уверенно направился к Роулинзу.

Роулинз стоял на прежнем месте под кольцом на балке и как мог быстро пилил цепь. Когда я дотронулся до его плеча, он подпрыгнул от неожиданности.

— Это я, Гарри, — прошептал я, перехватывая разводной ключ правой рукой. — Пригните голову.

Он послушался. Я поднял взгляд на серебристую иллюзию кольца на балке, успокоил дыхание и медленно отвел разводной ключ назад. Потом с резким выдохом ударил по кольцу — со всей силы, на какую был способен.

Я не тяжелоатлет, но и хиляком меня никак не назовешь. Более того, годы чародейской практики научили меня неплохо концентрироваться. Разводной ключ врезал по кольцу, на котором был защелкнут второй браслет роулинзовых наручников. Брызнули искры. Кольцо, проржавевшее, как и все здание, сломалось.

Роулинз опрокинул меня на пол за мгновение до того, как из дальнего угла гаража грянул выстрел. Пуля с противным пронзительным визгом отрикошетила от стальной балки прямо над нами.

— Живо! — прошипел я, хватая Роулинза за рубаху. Он охнул, но постарался не отставать. Он честно пытался двигаться тихо, но с учетом его ранений это не слишком хорошо удавалось. Что ж, раз со скрытностью не вышло, возместим скоростью. Я протащил его в сторону, противоположную запертым гаражным воротам, обогнув смотровую яму и несколько штабелей старых покрышек.

— Куда мы? — прохрипел Роулинз. — Где дверь?

— Дверь нам не нужна, — прошептал я в ответ.

И не врал — я не знал наверняка, удастся ли нам выбраться из гаража живыми, но в любом случае пользоваться дверью не собирался.

Гараж «Полная луна» стоял заброшенным со времени исчезновения предыдущих владельцев, банды ликантропов, отличавшихся достойным восхищения отсутствием здравого смысла в том, что касалось выбора врагов. Если подумать, то, что Крейн выбрал для своих целей это здание, вряд ли стало простым совпадением. Старый заброшенный гараж не имел окон и располагался сравнительно недалеко от центра города, обеспечивая удобный доступ. Более того, в прошлом здесь творились не самые приятные дела, и в воздухе еще витала зловещая энергия. Я не знал точно, кем являются на деле Крейн и Глау, но подобное место не могло не казаться уютным и привычным многим обитателям с той, темной стороны.

Я уже сидел раз в плену в этом здании, и с тех пор выход из него никуда не делся — дыра под стеной из дешевого волнистого металла, прорытая из дома на автостоянку стаей волков. Я добежал до стены и опустился на колени проверить, соответствует ли созданная Ласкиэлью модель действительности. Дыра была на месте. Если уж на то пошло, время сделало ее еще глубже и шире.

Я сунул к ней руки Роулинза, чтобы он ее ощупал.

— Давайте! — шепнул я. — Под стену и на улицу.

Он буркнул что-то в знак согласия и начал протискиваться. Роулинз гораздо крепче сложен, чем я, но в расширенную временем дыру пролез и он. Я наклонился, чтобы следовать за ним, — и тут услышал за спиной приближающиеся шаги.

Я отпрянул в сторону. Мои глаза успели немного привыкнуть к темноте и к слабому отсвету городских огней, проникавшему сквозь дыру. Я разглядел в темноте неясный силуэт, а потом руки Глау схватили Роулинза за раненую ногу. Роулинз вскрикнул.

Я замахнулся и врезал Глау разводным ключом по руке чуть ниже локтя. Удар вышел что надо: я услышал, как хрустнула кость.

Глау испустил дикий, пронзительный вопль-улюлюканье, жуткое подобие боевого клича первобытного охотника. Я услышал слабый шелест рассекаемого воздуха и успел ускользнуть от ответного удара. Повернувшись, я взмахнул рукой, целя свободным концом прикованной к оставшемуся браслету наручников цепи куда-то на уровне глаз Глау. Похоже, я попал удачно: он издал еще один пронзительный вопль и отшатнулся. Я нырнул в дыру и вертким хорьком пополз вперед. Снова раздался выстрел из пистолета Крейна, пуля продырявила стену футах в десяти от меня. И вновь — бегущие шаги, лязг металла. Я услышал собственные всхлипы, и в голове моей разом промелькнули все возможные ужасы, ожидающие меня в случае, если я не успею выползти. В любое мгновение я ожидал попадания пули или стальной хватки акульих зубов Глау.

Роулинз схватил меня за запястье и выдернул на улицу. Я поднялся на ноги и лихорадочно огляделся по сторонам в поисках ближайшего укрытия — нескольких штабелей старых покрышек. Мне не пришлось указывать на них Роулинзу — он понял и сам. Мы побежали туда. Раненая нога Роулинза то и дело подламывалась, и мне пришлось задержаться, чтобы помочь ему, а заодно и оглянуться на наших преследователей.

Глау вынырнул из дыры следом за нами, чуть пригнулся и метнул в нас разводной ключ. Вращаясь в воздухе, тот описал стремительную дугу и угодил мне точно в задницу.

Сила удара заставила меня пошатнуться, нижняя часть туловища на мгновение онемела. Я попытался сохранить равновесие, схватившись за Роулинза, но вывихнутая рука скользнула, и я упал на гравий. Удар, похоже, нарушил всю блокировку, выставленную мной от боли, и секунду-другую я не мог даже шевелиться, не то чтобы бежать.

Глау вытащил из-за пояса длинный изогнутый клинок — судя по форме, арабского происхождения — и не спеша направился к нам. Это было глупо, но мы с Роулинзом все-таки еще пытались бежать.

Послышались шаги, чья-то фигура с нечеловеческой стремительностью метнулась к нам, и Крейн сделал мне подсечку. Я снова полетел на землю. Повернувшись, он нанес ногой удар Роулинзу в живот. Тот тоже упал.

— Я предупреждал тебя, чародей. — Побелевший от ярости Крейн поднял пистолет и направил его на Роулинза. — Считай, что ты убил этого человека.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Чья-то темная фигура выступила из-за груды старых покрышек и нацелила на Крейна дуло обреза.

— Как дела? — спросила фигура.

Глау вихрем обернулся лицом к неизвестному, занося клинок для удара. Тот нажал на спуск. Ударил гром. Заряд картечи швырнул Глау на гравий, и он остался лежать, слабо трепыхаясь, как огромная, выброшенная на берег рыба.

Томас вышел на свет, если таковым можно считать лучи далекого фонаря. Он был одет в свободную черную одежду — включая мою кожаную куртку, доходившую ему чуть не до колен. Волосы его сбились от ветра, а серые глаза излучали убийственный холод. Он передернул цевье, выкинув из патронника пустую гильзу, и дослал свежий патрон. Ствол дробовика снова метнулся к Крейну.

Вот сукин сын!

Теперь-то я понял, кто таскался за мной хвостом по городу.

— Ты, — глухо произнес Крейн, злобно глядя на Томаса.

— Я, — не без удовольствия согласился Томас. — Брось пистолет, Мадригал.

Крейн скривил губы в недоброй ухмылке, но опустил пистолет и разжал пальцы. Пистолет шмякнулся на землю.

— Толкни его сюда, — приказал Томас.

Крейн подчинился, начисто игнорируя меня.

— Я думал, ты уже мертв, братец. Видит Бог, ты и у себя в семье нажил врагов, не говоря уж об остальной Коллегии.

— Как видишь, уцелел, — усмехнулся Томас и носком башмака толкнул пистолет в мою сторону.

Глаза Крейна расширились от удивления и тут же злобно сощурились.

Я поднял револьвер и проверил барабан. Вывихнутая левая кисть в общем-то действовала, но болела как черт-те что и обещала болеть до тех пор, пока у меня не появится пара спокойных минут, чтобы привести ее в порядок. Головная боль, когда я наклонился, превратилась в славную, всепоглощающую муку, но я и на нее не стал обращать внимания. В моей жизни столько всякого бывало, что я не слишком боюсь сотрясений.

Крейн успел перезарядить револьвер: все шесть патронов в гнездах. Я защелкнул барабан и оглянулся на Роулинза. Боль от ранений и напряжение последних минут не добавили ему сил.

— Все не так плохо, — заверил он меня вполголоса. — Больно только. И устал.

— Посидите спокойно, — сказал я ему. — Мы вас отсюда вытащим.

Он кивнул и растянулся на земле. Глаза его закрывались сами собой, но он еще старался следить за происходящим.

Я проверил, не истекает ли он кровью, и, нацелив пистолет на Крейна, встал между ним и Роулинзом.

— Как дела, Дрезден? — поинтересовался Томас.

— Что-то ты не спешил, — отозвался я.

Томас ухмыльнулся одними губами, не отводя взгляда от Крейна.

— Ты знаком с моим кузеном Мадригалом Рейтом?

— Я же говорил, не похож он на Дарби, — буркнул я.

Томас кивнул.

— Это тот фильм с Дженет Мунро?

— И Шоном Коннери.

— Пожалуй, да, — согласился Томас.

Мадригал Рейт слушал нашу болтовню, продолжая щуриться. Возможно, сказывалось плохое освещение, но теперь он казался бледнее, и черты его сделались неестественно правильными. А может, это просто показалось мне теперь, когда Томас идентифицировал его как вампира Белой Коллегии — тем более мои инстинкты и так буквально визжали об этом еще при первой встрече. Во взгляде, которым сверлил Мадригал моего брата, явственно читалось сомнение.

— Ты даже не представляешь, братец, во что впутался. Я не отдам тебе этой добычи.

— А придется, — заметил Томас голосом киношного злодея.

Взгляд Крейна вспыхнул бешеной злобой.

— Не дави на меня, братец. Я заставлю тебя пожалеть об этом!

В ответ Томас рассмеялся:

— Реку вспять не повернешь. Уходи, пока цел.

— Не валяй дурака, — ответил Мадригал. — Знаешь, сколько он стоит?

— Тех денег, что тратятся в аду? — спросил Томас. — Потому что если ты будешь настаивать, этим и кончится.

Мадригал злобно оскалился.

— Ты сможешь хладнокровно убить свою родню, Томас? Ты?

Не всякой статуе удалось бы состроить такое каменное лицо, как у Томаса.

— Может, до тебя еще не дошло. Мадригал. Я же изгнан, ты что, забыл? Ты мне не родня.

Долгую минуту Мадригал молча смотрел на Томаса.

— Ты блефуешь, — произнес он наконец.

Томас поднял бровь и повернулся ко мне:

— Он думает, я блефую.

— Только так, чтобы он мог говорить, — попросил я.

— Идет, — кивнул Томас и выстрелил Крейну в ногу. Когда глаза, ослепленные вспышкой, обрели способность видеть, а эхо выстрела стихло, я обнаружил, что Мадригал катается по земле, шипя от боли. Потом он съежился, сжав руками то, что осталось от лодыжки и ступни. Кровь, слишком бледная, чтобы сойти за человеческую, сочилась на гравий.

— Туше, — хмыкнул Роулинз с нескрываемым удовлетворением.

Потребовалось некоторое время, чтобы Мадригал немного пришел в себя и восстановил способность говорить.

— Ты труп, — прохрипел он прерывающимся от боли голосом. — Ты бесхребетная мелкая свинья. Ты труп. Дядя убьет тебя за это.

Мой сводный брат улыбнулся и снова передернул цевье обреза.

— Не думаю, чтобы отцу было дело до этого, — ответил он. — Одним племянником больше, одним меньше... тем более таким, который знается со сбродом вроде Мальвора.

— Ага, — негромко произнес я, сложив два и два. — Кажется, до меня дошло. Он вроде них.

— Вроде кого? — не понял Томас.

— Фобофагов, — вполголоса пояснил я. — Он кормится страхом так же, как ты кормишься похотью.

Лицо у Томаса сделалось таким, словно его подташнивает.

— Да. Многие из Мальвора питаются таким образом.

Бледное, перекошенное от боли лицо Мадригала скривилось в нехорошей ухмылке.

— Тебе стоило бы самому попробовать как-нибудь, братец.

— Дерьмо это, Мад, — сказал Томас. В его словах прозвучала едва заметная нотка горечи, а может, жалости — я бы не заметил ее, не проживи я с ним почти год. Блин, я даже не уверен, что он ощутил ее сам. — Дерьмо. И ты с этим превращаешься в дерьмо.

— Ты питаешься страстью смертных — страстью к маленькой смерти, — произнес Мадригал, полуприкрыв веки. — Я питаюсь их страстью к смерти настоящей. Мы оба питаемся. В конце концов мы оба убиваем. Никакой разницы.

— Разница в том, что, раз начав, ты уже не позволяешь им бежать и жаловаться на тебя в полицию, — возразил Томас. — Ты держишь их, пока они не умирают.

Мадригал расхохотался, нимало не задумываясь о том, насколько искренне звучит его смех в сложившемся положении. У меня даже зародилось впечатление, что вампир слегка съехал с катушек.

— Томас, Томас, — ласково произнес Мадригал. — Этакое бедное, жалостное сердечко. Так заботишься о здоровье своих коровок — так, словно сам никогда их не отведал. Словно не убивал их сам.

Лицо Томаса снова сделалось непроницаемым, но глаза вспыхнули внезапным гневом.

Улыбка Мадригала сделалась шире. Зубы его ярко блеснули в темноте.

— Я бы на твоем месте кушал досыта. А ты... что ж, в отсутствие твоей маленькой темноглазой шлюшки...

Выражение лица Томаса не изменилось ни на йоту. Дробовик рявкнул еще раз, и картечь полоснула Мадригала по коленям. Еще больше бледной крови забрызгало гравий.

Вот блин...

Мадригал снова съежился отболи, не в силах даже крикнуть.

Томас поставил башмак ему на шею. Лицо его так и оставалось непроницаемо-ледяным, если не считать полыхавшей в глазах ярости. Он дослал в патронник новый патрон и держал теперь обрез одной рукой, приставив ствол к скуле Мадригала.

Мадригал застыл, перекосившись от боли, широко раскрыв полные паники глаза.

— Никогда, — очень тихо и отчетливо произнес Томас. — Никогда не смей говорить о Жюстине.

Мадригал не произнес ничего, но мои инстинкты вновь взвыли. Что-то в том, как он держался, что-то в его взгляде подсказывало мне, что он играет. Он намеренно завел разговор о Жюстине. Он играл на чувствах Томаса, отвлекая нас.

Я оглянулся и увидел, что Глау поднялся на ноги, как будто это не он только что получил в грудь смертельную дозу картечи с расстояния в десять футов. Более того, он во весь опор несся через стоянку, направляясь к стоявшему футах в пятидесяти от него фургону. Он бежал совершенно бесшумно, не хрустя гравием, не скрипя ботинками, и на мгновение мне показалось, что я вижу дюйма полтора воздуха между его подошвами и землей.

— Томас, — сказал я. — Глау убегает.

— Не дергайся. — бросил Томас, не спуская глаз с Мадригала.

Я услышал хруст гравия, стук когтей, и из тени, в которой прятался Томас, вынырнул Мыш. Мимо меня он пробегал еще в неспешном, прогулочном темпе, но к моменту, когда Глау добрался до фургона, Мыш разогнался до скорости хорошего скакуна. Мне даже померещилось разлившееся вокруг пса сияние, что-то вроде огней святого Эльма. Не добегая до Глау нескольких футов, Мыш взвился в прыжке. Я увидел отражение лица Глау в ветровом стекле фургона, его широко раскрытые от потрясения глаза. А потом Мыш с размаху тараном врезался Глау в спину.

Удар сбил его с ног и с жуткой силой швырнул на мятый бампер фургона. Глау приложился от души — даже на расстоянии в полсотни ярдов я услышал хруст ломающихся костей. Голова его ударилась о капот и отскочила резиновым мячиком. Глау сполз с бампера на землю и остался лежать бесформенной кучкой.

Мыш приземлился и тут же крутанулся мордой к Глау. Несколько секунд он напряженно, широко расставив лапы, смотрел на него. Потом копнул гравий задними лапами, словно вызывая на драку.

Глау не шевелился.

Мыш фыркнул и, мотнув мордой, чихнул — выразительно, словно произнес вслух: «Вот так!»

А потом пес повернулся и, чуть припадая на одну лапу, затрусил ко мне. На морде его сияла гордая собачья улыбка.

Он привычно сунул свою лобастую башку мне под руку, и я привычно почесал его за ухом. Что-то в груди моей разом отпустило, словно лопнул невидимый нарыв. Моя собака жива и здорова. Может, взгляд мой и затуманился немного. Я опустился на колено и охватил рукой шею этого мохнатого увальня.

— Умница, пес, — сказал я.

Мыш гордо вильнул хвостом и прижался ко мне.

Удостоверившись, что глаза мои просохли, я поднял голову и увидел, что Мадригал смотрит на пса с нескрываемым ужасом.

— Это н-не собака, — прошептал вампир.

— Но за сухарик «Скуби-Снэк» сделает что угодно, — заверил я его. — Колитесь, Мадригал. Зачем вы в Чикаго? И какое отношение имеете к нападениям?

Он облизнул губы и мотнул головой.

— Я не обязан вам отвечать, — заявил он. — И у вас нет времени заставить меня. Стрельба. Даже в этом квартале полиция приедет очень скоро.

— Верно, — согласился я. — Поэтому все будет очень просто. Томас, как только услышишь сирену, жми на спуск.

Мадригал поперхнулся. Я улыбнулся.

— Мне нужны ответы. Только и всего. Ответьте на мои вопросы, и мы уйдем. В противном случае... — Я пожал плечами и сделал неопределенное движение в сторону Томаса.

Мыш покосился на него и негромко зарычал.

Мадригал посмотрел на лежавшего Глау: тот, Бог свидетель, начал шевелиться — правда, оглушенно и бестолково. Мыш зарычал громче, и Мадригал сделал попытку отодвинуться от моей собаки чуть подальше.

— Даже если я все скажу, что помешает вам убить меня сразу, как вы узнаете все, что вам нужно?

— Мадригал, — негромко произнес Томас. — Ты злобный сукин сын, но ты все еще мой родственник. Я предпочел бы не убивать тебя. Мы сохранили жизнь твоему джанну. Сыграй честно, и вы оба уйдете живыми.

— Ты занял сторону этого смертного типа против своих, Томас?

— Моя родня выгнала меня взашей, — напомнил Томас. — Я берусь за любую работу, какую могу найти.

— Вампир-пария и чародей-пария, — пробормотал Мадригал. — Полагаю, в этом можно отыскать и преимущества — вне зависимости от того, как обернется война. — Мгновение он смотрел на Томаса в упор, потом перевел взгляд на меня. — Я хочу услышать вашу клятву.

— Будет вам клятва, — сказал я. — Ответьте мне честно, и вы покинете Чикаго невредимым.

Он судорожно сглотнул и скосил глаза на обрез, все еще упиравшийся стволом ему в щеку.

— Клянусь и я, — произнес он. — Я скажу правду.

Что ж, договорились. Очень многое в сверхъестественном мире определяется жестким законом, традицией, регулирующей взаимные обязанности хозяина и гостя, а также незыблемостью высказанной вслух клятвы. Я мог положиться на клятву Мадригала.

Скорее всего.

Томас посмотрел на меня. Я кивнул. Он убрал башмак с шеи Мадригала и отошел на шаг, опустив обрез, хотя и не слишком расслабляясь.

Мадригал сел, посмотрел на свои ноги и поморщился. От них исходили негромкие потрескивающие звуки. Кровотечение уже прекратилось. Я мог видеть кусок его ляжки в месте, где брюки порвались. Кожа там пузырилась и шевелилась на глазах; на ней вдруг вспух волдырь размером с хорошую сливу и, лопнув, выплюнул круглую картечину, со звоном упавшую на гравий.

— Начнем с простого, — сказал я. — Где ключ от наручников?

— Фургон, — невозмутимо ответил он.

— Мои вещи?

— Фургон.

— Ключи. — Я протянул руку.

Мадригал достал из кармана ключи со стандартным прокатным брелком и бросил их мне снизу вверх.

— Томас, — сказал я, поймав их.

— Ты уверен? — спросил он.

— Мыш присмотрит за ним. Я хочу снять эту гребаную штуковину.

Томас взял ключи и не спеша подошел к фургону. Прежде чем отпереть дверцу, он машинально покосился на свое отражение в ветровом стекле и пригладил волосы. Тщеславие, имя тебе — вампир.

— Теперь настоящий вопрос, — повернулся я к Мадригалу. — Ваша роль во всех этих нападениях.

— Никакой, — негромко ответил он. — Ни в подготовке, ни в осуществлении. Меня записали на конвент больше года назад.

— С моей точки зрения, не самое убедительное алиби, — заметил я.

— Но это так, — настаивал он. — Ну конечно, меня это изрядно развлекло. И да... — Он прикрыл веки, и голос его сделался вдруг хриплым. — Этот... этот ураган. Ужас. Глубокая ночь, шквал страха во всех этих душах...

— Бросьте все эти вампирские штучки, — перебил я его. — Отвечайте на вопрос.

Он омерзительно улыбнулся и показал на свои заживающие на глазах ноги.

— Смотрите сами. Я кормился, и кормился сытно. Особенно сегодня. Но даю тебе слово, чародей, кем бы ни были эти твари, это не моих рук дело. Я здесь всего лишь зритель.

— Если это правда, — сказал я, — какого черта тогда вы схватили меня и притащили сюда?

— Ради прибыли, — признался он. — И развлечения тоже. Я не позволяю смертным увальням разговаривать со мной, как ты. Но раз уж я так и так решил наказать тебя за дерзость, я подумал, не извлечь ли из этого и практической пользы.

— Боже, храни Америку, — только и сказал я.

Вернулся Томас с моим магическим инвентарем: посохом, рюкзаком, бумажным пакетом с разнообразными цацками и старомодным ключом с большими зубьями. Я сунул его в скважину браслета, с трудом повернул непослушными пальцами левой руки и стащил-таки эту чертову штуку с запястья. Мгновение кожу чуть пощипало, и я попробовал включить свою магию. Никакой боли. Что ж, я снова сделался чародеем.

Я нацепил свои амулет, браслет и кольцо. Потом пощупал рюкзак проверить, на месте ли Боб. Он никуда не делся, и я с облегчением перевел дух. Познания Боба в сверхъестественных вопросах уступали лишь его же феноменальной неспособности отличать добро от зла. Попади его знания не в те руки — страшно представить, сколько неприятностей оно может причинить.

— Нет, — тихо произнес я. — То, что вы, Мадригал, оказались там, — не случайность.

— Я же сказал...

— Я вам верю, — кивнул я. — Но и не считаю это совпадением. Я полагаю, что у вас имелась причина быть там. Возможно, такая, о которой вы и сами не догадывались.

Мадригал нахмурился и на мгновение слегка встревожился.

Я пожевал губу и продолжал размышлять вслух:

— Вы на виду. Известно, что вы питаетесь страхом. Вы находитесь в состоянии войны с Белым Советом — дважды два дает четыре. Дважды четыре — восемь. — Я покосился на Томаса. — Кто бы ни стоял за нападениями фагов, ему — или им — хотелось, чтобы я решил, будто во всем виноват Дарби.

Брови Томаса взмыли вверх — до него тоже дошло.

— Мадригала намеревались использовать в качестве козла отпущения.

Вампир побледнел еще сильнее.

— Что вы хо…

Договорить ему не удалось.

Глау завизжал. На этот раз в его визге не слышалось ничего, кроме отчаянного, всепоглощающего ужаса; голос его сделался высоким, словно визжала женщина.

Все разом повернулись в ту сторону, и мы успели увидеть, как кто-то или что-то тащит Глау за фургон. В воздух ударил розовый фонтан. Какая-то часть тела Глау — трудно сказать, рука или нога, — вылетела из-за фургона и несколько раз перевернулась в воздухе, прежде чем упасть обратно на землю. Визг резко оборвался.

Еще один предмет вылетел из-за фургона, описал в воздухе дугу и покатился по земле.

Голова Глау.

Ее просто-напросто оторвали от тела. Рот распахнулся в беззвучном вопле, оскалив акульи зубы, выпученные глаза остекленели.

Оранжевое сияние вспыхнуло за фургоном, а потом нечто, фигура футов десять или одиннадцать высотой, распрямилась и повернулась в нашу сторону. Одета она была сплошь в лохмотья, от чего напоминала огромного бомжа, а еще ее отличала нечеловеческая худоба. Голова показалась мне неестественно круглой, и только через секунду до меня дошло, что это тыква с вырезанной на ней зловещей физиономией — точь-в-точь как на Хэллоуин. Глаза светились багровым светом и при виде нас угрожающе вспыхнули.

Чудище перешагнуло через капот фургона и направилось в нашу сторону, вроде бы неспешно, но одолевая с каждым шагом несколько ярдов.

— Батюшки, — выдохнул Роулинз. Мыш зарычал.

— Гарри? — пробормотал Томас.

— Еще один фаг в костюмчике из ужастика. На сей раз Пугало, — негромко ответил я. — Сейчас разберусь. — Я взял посох в правую руку и сделал шаг навстречу приближающемуся фагу. Так же, как и в случае с прошлым фагом, я вызвал Адский Огонь и накачивал его в посох до тех пор, пока кожа на руке не готова была, казалось, разлететься в клочья. Столько энергии для смертельного разряда я этой ночью еще не накапливал. А потом я с криком выпустил заряд в Пугало — прямо в упор.

Адский Огонь пушечным ядром врезался в Пугало. Казалось, силы удара хватит, чтобы отшвырнуть его куда-нибудь на середину озера Мичиган.

Представьте себе мое удивление, когда Пугало перешагнуло через мое заклятие так, словно его и не было. Правда, теперь оно смотрело уже только на меня, и рука его змеей метнулась ко мне.

Пальцы толщиной с хороший тыквенный ус сомкнулись вдруг у меня на горле. Только теперь я с ужасом осознал, что этот фаг на порядок сильнее того, которого я одолел в гостинице. Эта тварь была старше, больше и чертовски опаснее.

В глазах у меня померкло, а потом вспыхнули звезды, когда Пугало схватило меня другой лапищей за левую ногу, подняло высоко над головой-тыквой и принялось рвать пополам.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

— Гарри! — заорал Томас. Я услышал лязг стали и увидел, как Томас выхватил из-под моей куртки старую кавалерийскую саблю. Бросив дробовик Роулинзу, он ринулся вперед.

Его опередил Мыш. Пес с рыком бросился на Пугало, заставив того отпустить мою ногу и замахнуться кулаком. Черт, ну и силища была у этого Пугала! Удар перехватил Мыша в полете, и тот теннисным мячиком отлетел в железную стену гаража «Полная луна». Послышался стук, Мыш отрикошетил от стены и тяжело упал на землю. На стене из волнистого металла осталась вмятина. Мыш повернулся и попытался подняться на лапы.

Атака Мыша подарила Томасу несколько драгоценных секунд. Мой брат запрыгнул на груду металлолома и уже с нее взвился в воздух футов на пятнадцать, на лету замахиваясь саблей. Томас и в жизни далеко не хиляк, а в эту минуту к его обычной физической силе добавилась энергия вампира — кожа сделалась неестественно белой, глаза излучали серебристый блеск. Сабля полоснула по запястью лапищи, продолжавшей удерживать меня за горло. Удар отсек кисть, и я брякнулся на землю с высоты в шесть футов.

Еще в полете я прикинул, как мне убраться от этой твари подальше. Сгруппировавшись, я использовал энергию удара и покатился по земле, а при первой возможности вскочил и приготовился бежать. С этим, однако, возникли проблемы.

Чертова Пугалова лапища и не думала отпускать мое горло, и силы в ней не убавилось ни капли. Поэтому вместо того, чтобы убегать без оглядки, я, задыхаясь, сделал несколько неверных шагов и рухнул на четвереньки, правой рукой силясь оторвать пережимающие мне трахею древесные пальцы. Краем глаза я видел, как сидевший на земле Роулинз вскинул обрез и, передергивая цевье, всаживал в надвигавшегося фага заряд за зарядом. Картечь замедлила того на пару секунд, но не причинила ни малейшего вреда.

Легкие горели от нехватки кислорода, я понимал, что вот-вот потеряю сознание. В последней, отчаянной надежде я схватил посох и прочертил им замкнутый круг по гравию. Потом коснулся круга рукой, послав в него толику своей воли, и тут же почувствовал, как вокруг меня выстроилась невидимая колонна магического поля.

Энергия круга оборвала связь отсеченной кисти Пугала с остальным телом, и — точно так же, как фаг в гостиничном коридоре — та сразу же превратилась в прозрачную слизь, соскользнувшую с моего горла на землю... рубашку только при этом намочила.

Я с наслаждением глотнул свежего воздуха и, оставаясь на коленях, повернулся лицом к Пугалу. До тех пор, пока круг сохранял энергию, фаг не мог пробиться ко мне. Это подарило мне несколько секунд — достаточно, чтобы чуть-чуть отдышаться и подготовить ответный шаг.

Пугало испустило полный злобы шипящий звук и замахнулось обрубком руки на Роулинза. Ветеран-полицейский с ловкостью, которой позавидовал бы и гибкий юнец, откатился в сторону. Томас забрался на бочку из-под бензина и прыгнул снова, на этот раз целясь пятками в спину Пугалу. Удар швырнул фага на землю, но Пугало в падении успело лягнуть Томаса длинной ногой.

Я услышал, как хрустнула кость. Томас взвыл и отпрянул назад, выпустив саблю. Пугало повернулось ко мне. Глаза его горели дикой, нечеловеческой злобой, и могу поклясться, эта тварь сразу все поняла.

Фаг оглянулся на Роулинза и, зашипев, шагнул в его сторону.

Вот черт! Я ждал до последней секунды, а потом носком башмака разрушил круг, подхватил оброненную Томасом саблю и ринулся вперед.

Стоило кругу исчезнуть, как Пугало метнулось обратно ко мне и замахнулось огромным кулачищем. Удар сломал бы мне шею, однако Пугало, похоже, не ожидало от меня атаки, и я поднырнул под его руку прежде, чем оно осознало происходящее. Я с криком замахнулся саблей, целя по ножище Пугала, но фаг оказался быстрее, чем я думал, и сабля лишь зацепила толстый пучок лиан. Пугало злобно, пронзительно — до боли в ушах — зашипело и попыталось лягнуться, но я увернулся, и предназначавшийся мне удар расшвырял несколько штабелей автомобильных покрышек.

За покрышками, как оказалось, прятался Мадригал Рейт. Визжа от страха, он распрямился всего в нескольких футах от меня. При виде Мадригала огонь в глазницах головы-тыквы вспыхнул еще ярче. Пугало сделало шаг в его сторону.

— В фургон, быстро! —крикнул я, отступив на шаг к нему. — Нам нужны колеса, если мы хотим убраться из... э...

Ни секунды не колеблясь. Мадригал схватил меня за шиворот и толкнул вперед, между собой и Пугалом. Я покатился прямо под ноги чудищу, а Мадригал повернулся и зайцем припустил в противоположном направлении.

Я бросил заряд энергии в браслет прежде, чем успел коснуться земли, и упал на правый бок, выбросив левую руку с браслетом вверх. Активируй я защитное поле на полсекунды позже, и Пугало сокрушило бы мне череп своей ножищей. Вместо этого нога его ударила в невидимый купол с такой силой, что щит вспыхнул ярким светом — со стороны, должно быть, казалось, что я накрыт огромной бело-голубой миской.

Разъяренное Пугало схватило пустую железную бочку и швырнуло в мой шит. Я добавил в него энергии и чуть повернул, отбив бочку в сторону. Бочка покатилась по гравию; все же удар пришелся ближе, чем первый. Секунду спустя на щит обрушился кулак Пугала, а потом фаг вытащил из груды лома погнутую алюминиевую стремянку и врезал по куполу ею.

Мне удалось отбить все удары, однако с каждым новым купол защищенного пространства уменьшался. Эта чертова тварь оказалась гораздо сильнее, чем я ожидал. Любая ошибка означала верную смерть. Для этого хватило бы и одного удара кулачища или какого-нибудь из его импровизированных орудий. Впрочем, останься я на месте, и мой щит очень скоро не выдержал бы.

Мыш — на трех лапах, но с почти львиным рыком — снова бросился на фага. Пугало повернулось к нему, однако атака оказалась ложной — Мыш стремительно отскочил назад. Фаг снова повернулся ко мне, но тут Мыш опять налетел на него, заставив переключить внимание.

Я откатился назад, подальше от Пугала и его лапищ, и вскочил на ноги, держа в правой руке саблю, а левой изготовив щит. Черт, за этот вечер я израсходовал уйму магии, и это начинало сказываться. Ноги мои подкашивались, и я не знал, долго ли еще смогу продержаться.

Мы с Мышом кружили около фага, как пара обложивших медведя волков, — стоило Пугалу повернуться к одному из нас, как второй тут же начинал угрожать ему с тыла. Так мы танцевали примерно с минуту, однако долго это продолжаться не могло. Мыш ковылял на трех лапах, да и мое состояние оставляло желать лучшего. Стоит кому-нибудь из нас оступиться или поскользнуться — да что там, хотя бы промедлить долю секунды, — и Пугало размажет нас по земле в качестве дорожной разметки. Красивой, блестящей ярко-красной разметки.

За спиной у меня вдруг вспыхнул яркий свет, взревел мотор, рявкнул клаксон. Я отпрыгнул в сторону. Мадригалов фургон пронесся мимо меня и врезался в Пугало, отбросив его через всю стоянку.

— Садись! — крикнул Томас, высунувшись из окна.

Я наклонился подобрать посох и бросился к отодвинутой дверце фургона; Мыш не отставал. Мы, задыхаясь, ввалились в фургон, где уже лежал без сознания Роулинз. Я захлопнул дверцу, и Томас, брызнув гравием из-под колес, развернул машину, зацепил бортом бетонный парапет, отделявший стоянку от улицы, и понесся к выезду.

Пронзительный, свистящий, полный злобы визг прорезал воздух у нас за спиной. Я оглянулся и увидел в заднем окне, что Пугало пустилось в погоню. Когда Томас свернул на ближайшем перекрестке, Пугало срезало угол, без видимого усилия разнесло в щепки телефонную будку и врезало кулаком по задней части крыши Мадригалова фургона. Послышался жуткий грохот, фургон с визгом шин вильнул из стороны в сторону и заскользил юзом. Томас еле-еле восстановил управление.

Пугало завизжало и снова ударило фургон. На этот раз к реву мотора, визгу покрышек и скрежету сминаемого металла добавил свой рык раненый Мыш.

— Сделай же что-нибудь! — крикнул Томас.

— Что? — огрызнулся я. — Ему начхать на мой огонь!

Фургон дернулся еще раз, и я, не удержавшись на ногах, полетел на Роулинза.

— Еще минута — и мы окажемся на оживленной улице! — не успокаивался Томас. — Придумай же что-нибудь!

Я лихорадочно озирался в надежде увидеть что-нибудь полезное. В фургоне обнаружилось немного: кейс Глау, его же сумка — предположительно с бритвенными принадлежностями и присыпкой для ног от пота, — а еще две упаковки пластиковых бутылок с дорогой минеральной водой.

Теперь я уже слышал тяжелый топот Пугала за машиной и, оглянувшись, увидел взгляд его огненных глаз, заглядывавших в салон.

— Налево! — рявкнул я Томасу.

Фургон накренился, шины протестующе взвыли. Пугало попыталось сунуть руку в боковое окно фургона, едва не схватив меня своими длинными пальцами.

Сделать что-то. Нужно что-то сделать. Огнем эту гадину не проймешь. Я мог, конечно, вызвать ветер, но Пугало достаточно велико, чтобы противостоять и ему, — ну, разве что настоящий ураган мог бы одолеть его, только у меня все равно не хватит сейчас сил на такой. Значит, нужно что-то небольшое. Небольшое, но хитрое.

Я уставился на воду в бутылках, и тут меня осенило.

— Приготовься развернуться на сто восемьдесят! — крикнул я.

— Чего? — откликнулся Томас.

Я схватил обе упаковки и швырнул их в разбитое окно. Они исчезли, и в заднем окне я увидел, как они кувыркаются по мостовой, удерживаемые полиэтиленовой пленкой. Я схватил свой жезл, наставил на бутылки и с криком «Fuego!» выпустил небольшой, но сконцентрированный заряд жара.

Вспышка осветила заднее окно фургона; в стекле вдруг появилось оплавленное отверстие размером с орех. Вода в бутылках разом вскипела, и они взорвались, залив мостовую тонким (но чертовски дорогим) слоем воды.

— Давай! — взревел я. — Разворот!

Томас послушно крутанул рулем, от чего покрышки протестующе взвыли, а я едва не вылетел в разбитое окно. Я успел еще полюбоваться на Пугало с близкой дистанции, когда фургон разворачивался в стиле лучших голливудских погонь. Пугало взмахнуло лапищей, пытаясь поймать нас, но пальцы его скользнули по заднему крылу фургона, ободрав краску. Каким бы оно ни было сильным и стремительным, чудовищный рост делал Пугало неуклюжим, так что развернулись мы быстрее, выиграв на этом пару секунд.

Я стиснул жезл с такой силой, что побелели пальцы, и сложил в уме формулу заклятия. Скажем честно, заклинатель из меня не великий. Собственно, именно поэтому мне приходится использовать для управления энергией такие приспособления, как посох и жезл. От одной мысли о том, что требуется сложить еще одно заклятие, меня прошиб пот, и мне пришлось напомнить себе, что заклятие в общем-то не новое. Я пользовался таким множество раз. только теперь оно должно было сработать не как обычно.

Я высунулся из разбитого окна, держа в руке жезл, и дождался, пока преследующее нас Пугало не добежит до разлившейся из пластиковых бутылок лужи.

А потом стиснул зубы, нацелил жезл в небо и принялся собирать энергию для нового огненного заряда. Отовсюду — из влажного летнего воздуха, из жара разогретого мотора, из света уличных фонарей.

И из воды, которую я расплескал на пути у Пугала.

— Fuego! — выкрикнул я.

Огненный столб гейзером ударил в чикагское небо, и от его жара повылетали окна в ближних домах. Двигатель фургона протестующе взвыл, температура в салоне разом упала на пару десятков градусов. Фонари по обе стороны улицы погасли, не выдержав моего заклятия, буквально высосавшего тепло из всего в радиусе сотни ярдов.

И лужа дорогой минералки разом превратилась в ровный ледяной каток.

Пугало ступило на лед, и ноги его тут же проскользнули вперед. Отчаянно взмахнув непропорционально длинными лапищами, фаг попытался сохранить равновесие, но полетел на мостовую. Теперь размеры чудища работали против него, и оно, набирая скорость, исполинским шаром покатилось по асфальту и врезалось в автобусную остановку.

— Гони, гони, гони! — заорал я.

Томас нажал на газ, мотор более или менее оправился от внезапного похолодания, и фургон рванул вперед. Когда мы сворачивали на первом же перекрестке. Пугало только-только начинало распутывать руки-ноги, оправляясь от удара. Не сбавляя скорости, Томас попетлял еще немного по кварталам, а потом мы выехали на шоссе.

Я оглянулся. Нас никто не преследовал.

Задыхаясь, я опустился на пол и закрыл глаза.

— Гарри? — встревоженно окликнул меня Томас. — Ты в порядке?

Я только хмыкнул. Даже это потребовало от меня усилия. Наверное, минута прошла, прежде чем я сумел выдавить из себя:

— Просто устал. — А отдохнув еще чуть-чуть, добавил: — Мадригал толкнул меня прямо на эту тварь и удрал.

Томас поморщился.

— Прости, что не поспел раньше, — сказал он. — Я тащил Роулинза. Я так решил, что ты все равно попросил бы меня забрать его.

— Попросил бы, — согласился я.

Он покосился на меня в зеркало заднего вида. Глаза его посветлели и казались встревоженными.

— Ты уверен, что с тобой все в порядке?

— Мы все живы. Остальное фигня.

Томас замолчал и не произнес ни слова до тех пор, пока мы не свернули с шоссе, и он немного сбросил скорость. Тем временем я осмотрел Роулинза. Бедолаге здорово досталось — и боли, и еще более жутких зрелищ. Он держался как настоящий герой. Однако даже герои остаются людьми, а человеческое тело имеет предел выносливости. События этого вечера одолели-таки Роулинза. Дышал он, правда, ровно, но раненая нога опухла так сильно, что почти не кровоточила. Думаю, даже ядерная война не смогла бы разбудить его.

Я стиснул зубы, прикидывая свой следующий шаг. Опершись изуродованной левой рукой на пол так, как научила меня Ласкиэль, я резко налег на нее всей своей тяжестью. Послышался негромкий хруст, последовал всплеск боли, а потом мне резко полегчало. Странное это было ощущение, зато рука снова приобрела почти человеческий вид, хотя опухла и потемнела.

— Значит, — произнес я, как только накопил немного сил для того, чтобы говорить, — это ты ездил за мной по всему городу.

— Ну, я не хотел, чтобы меня видели с тобой в открытую, — признался он. — Я так решил, Совету вряд ли понравится, если вампир Белой Коллегии будет разъезжать вместе со Стражем.

— Возможно, — согласился я. — Я правильно понял, ты следил за ними от самой гостиничной стоянки?

— Не совсем, — вздохнул Томас. — Пытался, но они от меня оторвались. Их нашел Мыш. Я просто ехал за ним. Скажи, как им, черт их подери, удалось отделаться от него, когда они тебя схватили?

— Они сбили его этим фургоном, — сказал я.

Томас удивленно поднял брови.

— Правда? — Он покачал головой. — Мыш вывел меня к тебе. Я как раз пытался придумать, как нам проникнуть внутрь так, чтобы нас при этом не застрелили. А тут ты нас опередил.

— Ты спер мою куртку, — сказал я.

— Взял напрокат, — поправил он.

— Думаешь, это по-братски?

— Ты ее все равно не носил, — не сдавался он. — Блин, думаешь, я поперся бы в одну из этих твоих патентованных катавасий, не защитившись как следует?

Я хмыкнул.

— Ты неплохо сегодня выглядел.

— Я всегда неплохо выгляжу, — обиделся он.

— Ты понимаешь, что я имею в виду, — негромко сказал я. — Лучше. Сильнее. Быстрее.

— Как и положено Чуваку На Шесть Миллионов Баксов, — согласился Томас.

— Брось шуточки, Томас, — посоветовал я так же тихо. — Ты сегодня израсходовал чертову уйму энергии. Ты снова кормишься.

Он вел машину, глядя вперед, с непроницаемым лицом. Я пожевал губу.

— Не хочешь поговорить об этом?

Он промолчал, что я интерпретировал как «нет».

— Ты давно вернулся к активному образу жизни?

Я был уверен, что он промолчит, но он ответил:

— С Хэллоуина.

Я нахмурился.

— Это когда мы накрыли тех некромантов?

— Угу, — кивнул он. — Тогда... слушай, я не все тогда тебе рассказал про ту ночь.

Я склонил голову набок, глядя на отражение его глаз в зеркале заднего вида.

— Помнишь, я сказал, что мотоцикл Мёрфи сломался?

Я кивнул.

— Мотоцикл здесь ни при чем, — буркнул Томас и сделал глубокий вдох. — Это Дикая Охота. Они напоролись на меня, когда я пытался тебя догнать. Остаток вечера я развлекался с ними.

Я недоверчиво поднял бровь.

— Тебе нет нужды выдумывать для меня всякие небылицы, дружище. Я хочу сказать, всякий, кто не присоединяется к Охоте, становится ее дичью. Так что не твоя вина, если Охота гоняла тебя по городу. — Я почесал подбородок. Зарос щетиной. Надо бы побриться. — Блин, дружище, да ты должен собой гордиться! За всю историю вряд ли найдется пяток человек, которым удалось уйти от Охоты живыми.

С минуту он молчал, потом оглянулся на меня:

— Я не убегал от них, Гарри.

Мои плечи вдруг свело, словно от тяжелого груза.

— Я к ним присоединился, — сказал он.

— Томас... — начал я.

Он снова отвернулся.

— Черт, я не хотел умирать. И потом, если уж на то пошло, я же хищник. Убийца. Часть меня этого хотела. Часть меня хотела развлечься. Я не очень-то люблю эту свою часть, но она никуда не делась.

— Блин-тарарам, — только и выдавил я.

— Я мало что помню из этого, — буркнул он и пожал плечами. — Я кинул тебя той ночью. И себя, можно сказать, тоже кинул. Вот и решил, что на этот раз должен помочь, раз уж тебе грозит опасность.

— У тебя теперь машина, — заметил я тихо.

— Угу.

— Ты зарабатываешь. И кормишься на людях.

— Угу.

Я нахмурился. Я не знал, что на это сказать. Томас честно пытался жить по-людски. Пытался найти себе приличную работу. Два года пытался — и всякий раз это заканчивалось полным фиаско из-за того, кто он и что он. Порой мне кажется, что в Чикаго не осталось мест, откуда его еще не увольняли.

А вот теперь у него есть работа, какая-никакая, но работа.

— Мне нужно знать еще чего-нибудь? — поинтересовался я.

Он вяло покачал головой. Его скрытность беспокоила меня. Как бы ни унижала его жизнь, говорить о тех работах, на которых он пытался удержаться, Томас никогда не стеснялся. Раз или два он признавался мне, как тяжело ему обходиться без того питания, к которому он привык с Жюстиной. А теперь что-то скрывал от меня.

Будь на моем месте кто-нибудь избыточно придирчивый, он сразу бы что-нибудь заподозрил. Что Томас, должно быть, вовлечен во что-то такое, возможно, противозаконное и уж наверняка аморальное — и этим зарабатывает себе на жизнь. Этот кто-то основывался бы на мысли о том, что Томасу как инкубу проще простого соблазнить богатую женщину, получая от нее и питание, и деньги. Так сказать, два в одном.

Хорошо, что я не из придирчивых.

Я вздохнул. Если он не хочет говорить, значит, не будет. Пора сменить тему.

— Глау, — негромко произнес я. — Этот прихвостень Мадригала. Ты сказал, он из джаннов?

Томас кивнул:

— Отпрыск джинна и смертной. Он работал на Мадригалова отца. Потом мой отец устроил отцу Мадригала прыжок голышом без парашюта. После этого инцидента Глау снюхался с Мадригалом.

— Он был опасен? — поинтересовался я.

Томас ненадолго задумался.

— Он был дотошен. Не пропускал ни единой мелочи. Мог руководить собранием как заправский дирижер. Не бросал ни одного дела прежде, чем оно не окажется разделанным, освежеванным, рассортированным, запротоколированным и запертым в сейф.

— Но в бою не опасен?

— Не так, как многое другое. Нет. Конечно, он запросто мог бы тебя убить, но не лучше, чем множество других тварей.

— Тогда странно, — заметил я. — Пугало разделалось с ним в первую очередь.

Томас оглянулся на меня, удивленно подняв бровь.

— Сам подумай, — сказал я. — Эта тварь — фобофаг, да? Привлекаемый наиболее интенсивными излучателями страха?

— Ну?

— Глау лежал практически в отключке, когда оно его сцапало, — сказал я. — Не знаю, кто из нас напрягался больше, я или Мадригал, но тварь сцапала именно Глау.

— Думаешь, кто-то науськал его на Глау?

— Мне кажется, это было бы логичным умозаключением.

Томас нахмурился:

— Но зачем кому-то это понадобилось?

— Чтобы заткнуть ему рот, — предположил я. — Мне кажется, нападения должны были дискредитировать Мадригала, по крайней мере в глазах сверхъестественных сообществ. Возможно, в этом участвовал Глау. Возможно, именно Глау сделал так, чтобы Мадригал оказался здесь.

— А может, Пугало напало на Глау только потому, что тот лежал раненый и на отшибе от остальных? Может, это просто случайность?

— Возможно, — согласился я. — Но только я нутром чую, это не так. Глау не главная мишень. Его убили, чтобы запутать следы.

— Почему ты говоришь во множественном числе?

— М-м-м... — Я потер лицо в слабой надежде, что это поможет кровообращению мозга и подтолкнет к новым, продуктивным мыслям. — Не знаю точно. Башка болит. И деталей кое-каких недостает. В принципе должно бы уже хватить для составления общей картины, но будь я проклят, если что-нибудь вижу. — Я тряхнул головой и замолчал.

— Куда теперь? — спросил Томас.

— В больницу, — сказал я. — Оставим там Роулинза.

— А потом?

— Потом я сяду на след этих фагов и попробую найти того, кто их призвал. — Я вкратце изложил ему события предыдущих суток. — Если нам повезет, все, что мы найдем, — это труп какого-нибудь маньяка с неподдельным удивлением на лице.

— А если не повезет? — не успокаивался он.

— Тогда это будет означать, что тот, кто их призвал, гораздо круче меня и смог отбиться от трех таких тварей. — Я потер глаза. — И нам придется разделаться с ним прежде, чем он причинит зло кому-нибудь еще.

— Ни дня без развлечений, — хмыкнул Томас. — Ладно. В больницу, так в больницу.

— А потом сделай круг возле гостиницы. Заклятие, которым я перенацеливал фагов, снабжено чем-то вроде трассера. Оно исчезнет с рассветом, а я не знаю, как долго нам придется идти по следу.

Следуя моим указаниям, Томас нашел ближайшую больницу, остановил фургон у приемного покоя и на руках отнес туда так и не приходившего в сознание Роулинза. Не прошло и минуты, как он вернулся.

— Им занялись.

— Тогда едем. А то наверняка кто-нибудь захочет порасспросить нас, откуда у него огнестрельные ранения.

Томас завел мотор, и мы направились к гостинице.

Я приготовил заклятие. В принципе в нем нет ничего сложного — при обычных обстоятельствах. Только не тогда. когда я чувствую себя выжатым, словно тряпка. Мне лишь с третьей попытки удалось его запустить — но все-таки Удалось. А потом я взгромоздился обратно на пассажирское сиденье фургона, откуда след перемещения фагов казался бледно-зеленой полоской клубящегося тумана. Я диктовал Томасу направление. Мы ехали по следу, который вел нас в сторону Ригли.

Моя бедная больная башка почти отказывалась варить, но через несколько минут что-то нехорошее шевельнулось в ней. Какое-то смутное подозрение. Я устало огляделся по сторонам, и квартал показался мне знакомым. Мы ехали по следу, и ощущение усиливалось. По мере приближения к цели туман светился все ярче.

Мы свернули за последний угол.

Желудок вдруг сжался в тошнотворном спазме.

Зеленый туман вел к крыльцу белого двухэтажного домика. Славного домика, каким-то образом сохранявшего дух пригорода, несмотря на то что располагался он почти в центре третьего по величине мегаполиса Америки. Зеленая, несмотря на засуху, лужайка. Белая ограда из штакетника. Детские игрушки...

Туман вел к ограде, в которой зияли три больших отверстия — фаги не утруждали себя открыванием калитки. На зеленом газоне темнели три цепочки огромных следов. Фонарный столб с имитацией старинного газового светильника наклонился параллельно земле, начиная с высоты четырех футов. Дверь сорвали с петель и отшвырнули далеко во двор. Стоявший на гравийной подъездной дорожке минивэн был расплющен, словно на него роняли чугунную бабу.

Не уверен точно, но мне показалось, что я вижу на дверном косяке следы крови.

Яркая надпись на стоявшем в трех футах от меня декоративном почтовом ящике гласила:

КАРПЕНТЕРЫ

О, Господи.

О, Господи.

О, Господи.

Я наслал фагов на Молли.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Я выбрался из фургона на ватных ногах. Вокруг царило разрушение. Блин, бессмыслица какая-то! Как, черт подери, такое вообще могло случиться? Как могло мое заклятие послать фагов именно сюда?

Я стоял на тротуаре перед домом, разинув рот, как последний дурак. Не горел ни один уличный фонарь. Разгром освещали лишь фары фургона, но через несколько секунд Томас выключил и их. На улице царила тишина — ни зевак, ни полиции. Что бы здесь ни произошло, кто-то постарался сделать все так, чтобы не побеспокоить соседей.

Не знаю, сколько я так стоял. Помню, Мыш прижимался к моему бедру. Потом подошел Томас и остановился с другой стороны.

— Гарри? — Похоже, он задавал этот вопрос не в первый раз. — Что это за место?

— Это дом Майкла. — прошептал я. — Его семьи.

Томас вздрогнул. Он огляделся по сторонам и снова повернулся ко мне:

— Эти твари пришли сюда?

Я кивнул. Ноги плохо держали меня. Я так жутко устал.

Что бы здесь ни произошло, все уже кончено. Я ничего не мог изменить, только посмотреть, кто пострадал. И мне очень не хотелось делать этого. Поэтому я продолжал стоять на месте, тупо глядя на дом. Первым нарушил молчание Томас.

— Я посторожу здесь. Обойди дом — может, что-нибудь обнаружишь.

— Иду, — пробормотал я.

Я сглотнул накопившуюся во рту слюну, и мне показалось, я проглотил фунт стальных канцелярских кнопок. Больше всего на свете мне хотелось убежать отсюда.

Вместо этого я потащил свою изможденную задницу через искореженный газон к разбитым дверям. Мыш на трех лапах ковылял за мной.

На дверном косяке и впрямь темнели уже подсохшие кровавые брызги.

Я вошел в дом, пересек прихожую и заглянул в гостиную. Повсюду валялись разбросанные в беспорядке обломки мебели. Телевизор лежал на боку, по экрану бежали белые полосы помех. Комнату наполнял негромкий шум — антенна выдернулась из гнезда.

Больше в доме не слышалось ничего.

— Ау! — крикнул я. Никто не ответил. Я прошел на кухню.

На дверце холодильника висели, придавленные к ней магнитиками, несколько листков бумаги в линейку с какими-то школьными упражнениями. Еще там висели детские рисунки цветными фломастерами. На одном из них улыбающаяся фигурка в платье дополнялась надписью корявыми печатными буквами:

Я ЛУБЛЮ ТИБЯ МАМА.

О Господи!

Кнопки у меня в желудке превратились в бритвенные лезвия. Если с ними что-то случилось из-за меня... не знаю, что бы я сделал.

— Гарри! — крикнул с улицы Томас. — Гарри, поди сюда!

Голос его звенел от возбуждения. Я вышел из дверей кухни на задний двор и увидел, что Томас спускается с дерева — с дуба, на котором Майкл построил для своих детей домик, лишь ненамного уступающий размерами моей квартире. С его плеча свисала неподвижная фигурка.

Я сорвал с шеи амулет и засветил его. Томас уложил Дэниела, старшего сына Карпентеров, на траву. Тот дышал, но очень сильно побледнел. На нем были фланелевые пижамные штаны и белая, покрасневшая от крови футболка. На руке багровел порез, не слишком глубокий, но длинный. Ссадины темнели на лице, на кисти; костяшки пальцев были ободраны и распухли.

Сын Майкла дрался кулаками. Вряд ли это ему помогло, но он дрался.

— Куртку, — резко бросил я. — Он мерзнет.

Томас немедленно снял мою куртку и укутал ею мальчика. Я подложил ему под ноги свой рюкзак.

— Побудьте здесь, — сказал я, зашел на кухню, налил стакан воды и вернулся к ним. Опустившись на колени, я попытался привести мальчика в чувство, чтобы дать ему воды. Он сделал глоток, закашлялся и открыл глаза. Правда, сфокусировать взгляд у него не получалось.

— Дэниел, — негромко произнес я. — Дэниел, это я, Гарри Дрезден.

— Д-дрезден? — переспросил он.

— Ага. Друг твоего папы. Гарри.

— Гарри... — повторил он. Тут глаза его вдруг открылись широко-широко, и он попытался сесть. — Молли!

— Спокойно, спокойно, — сказал я ему. — Ты ранен. Мы еще не знаем, серьезно ли. Лежи спокойно.

— Нельзя, — пробормотал он. — Они ее забрали. Мы были... с мамой все в порядке? И с малышней?

Я прикусил губу.

— Не знаю. Ты знаешь, где они?

Он поморгал.

— В спасательной комнате.

Я нахмурился.

— Где-где?

— Н-на втором этаже. Убежище. Его папа построил. На всякий случай.

Я переглянулся с Томасом.

— Где это?

Дэниел слабо двинул рукой.

— Мама увела малышню наверх. Мы с Молли не успели к лестнице. Они ворвались. Мы пытались увести их.

— Кто, Дэниел? Кто «они»?

— Чудища из ужастиков. Потрошитель. Руки-Молоты. — Он поежился. — Пугало.

Я свирепо выругался.

— Томас, останься с ним. Мыш, постереги их. — Я встал и поспешил в дом. По лестнице я поднялся на второй этаж. Лестница открывалась в коридор, по обе стороны которого располагались спальни — ближе к родителям жили самые младшие дети. Я заглянул по очереди в спальни. Все оказались пусты, только в двух ближних от лестницы царил разгром. Повсюду валялись разбитые игрушки и поломанная детская мебель.

Если бы я не знал, что искать, я ни за что не заметил бы увеличенного простенка между бельевой и родительской спальней. Я зашел в спальню и не обнаружил ничего. Тогда я зашел в бельевую, в которой тоже царил беспорядок. Я засветил амулет-пентаграмму, присмотрелся внимательнее и нашел стеновую панель, едва заметно повернутую по отношению к остальным. Я шагнул к ней, коснулся руками, закрыл глаза и прислушался к своим ощущениям.

Я ощутил энергию. Не оберег — во всяком случае, не из тех оберегов, с какими мне приходилось иметь дело. Это напоминало скорее негромкое гудение ровной энергии — иногда я ощущал примерно такое же вокруг Майкла. Энергия веры. Эта панель защищалась разновидностью магии.

— Ласкиэль, — прошептал я про себя. — Заметила?

Она не показалась, но голос ее звучал в моих мыслях достаточно ясно.

Да, мои хозяин. Ангельская работа.

Я поперхнулся.

— Настоящих ангелов?

Именно так. Рафаила или одного из его подручных, судя по всему.

— Это опасно?

Последовала неуверенная пауза.

Возможно. Ты тронут тьмой — и не только моей. Но это предназначено для того, чтобы скрыть находящуюся за ней комнату, не для того, чтобы поразить нарушителя.

Я сделал глубокий вдох.

— Ладно. — Я протянул руку и с силой постучал по панели. Трижды.

Мне показалось, я услышал какое-то движение. Скрипнули половицы.

Я постучал еще раз.

— Черити! — крикнул я. — Это я, Гарри Дрезден!

На этот раз за перегородкой точно шевелились. Щелкнул замок, и панель плавно скользнула в сторону, а из-за нее высунулся двуствольный дробовик, нацелившийся точно мне в подбородок. Я поперхнулся и скользнул взглядом вдоль ствола. На меня в упор смотрели ледяные голубые глаза Черити.

— Вы вполне можете быть не настоящим Дрезденом, — сообщила она.

— Самый что ни на есть настоящий.

— Докажите, — негромким, но не терпящим возражений голосом потребовала она.

— Черити, на такие штуки нет времени. Вам что, права водительские показать?

— Кровь, — напомнила она.

Что ж, разумно. Большинство существ, способных принимать человеческий облик, не обладают человеческой кровеносной системой, да и сама кровь у них другая. Не то чтобы этот тест не имел изъянов, но это, пожалуй, лучшее, что может использовать для уверенности человек, не обладающий способностями чародея. Поэтому я достал из кармана перочинный нож и слегка надрезал им свою обожженную левую руку. Все равно я ничего не чувствовал. Из ранки пошла красная кровь, и я показал ее Черити.

Долгое мгновение она смотрела на мою руку, потом щелкнула предохранителем дробовика, отставила его в сторону и вышла из-за панели. Я увидел за ее спиной освещенное свечой помещение. Все дети Карпентеров за исключением Молли и Дэниела находились здесь. Алисия сидела, широко раскрыв напуганные глаза. Остальные спали вповалку.

— Молли, — произнесла Черити, распрямившись. — Дэниел.

— Я нашел его в домике на дереве, — сказал я. — Он ранен.

Она коротко кивнула.

— Сильно?

— Здорово избит, в шоке, но думаю, непосредственной угрозы жизни нет. С ним Мыш и мой друг.

Черити снова кивнула. Лицо се оставалось спокойным, почти отстраненным, глаза — холодными, оценивающими. Она здорово держалась, хотя напряжение давало о себе знать. Руки ее заметно дрожали, и она машинально сжимала и разжимала пальцы.

— А Молли?

— Ее пока не нашел, — тихо произнес я. — Возможно, Дэниел знает, что с ней случилось.

— Это были динарианцы? — спросила она.

Я покачал головой:

— Точно не они.

— Они могут вернуться?

Я пожал плечами.

— Вряд ли.

— Но возможно?

— Да.

Она кивнула, и голос ее зазвучал так, словно она размышляет вслух.

— В таком случае первое, что надо сделать, — это отвезти детей в церковь. Удостовериться, что Дэниелу оказана помощь. Попробую передать весточку Майклу. Потом будем искать Молли.

— Черити, — сказал я. — Подождите.

323

Черити уперлась мне ладонью в грудь и прижала плечами к противоположной стене бельевой. Голос ее сделался совсем тихим, дикция — безупречной.

— Мои дети в опасности. Я отвезу их в укрытие. Помогите мне или не мешайте.

А потом отвернулась от меня и начала выносить детей. Алисия помогала ей в меру своих сил. Хотя она устала и боялась, она все же не разбудила ни одного, так крепко они спали. Я подхватил под мышки маленьких Гарри и Хоуп. Черити покосилась на меня с благодарностью, и тут ее самообладание дало трещину. Глаза ее набухли слезами. Она опустила веки, крепко стиснула зубы, а когда снова подняла взгляд, лицо ее опять сделалось уверенно-деловитым.

— Спасибо, — сказала она.

— Надо спешить, — отозвался я, и мы поспешили.

Крепкая женщина. Очень крепкая. Между нами имелись шероховатости, но я уважал ее гордую стойкость. О таких матерях читаешь в газетах — когда они поднимают руками машину, под которую залез кто-то из ее детей.

Вполне возможно, я только что убил ее старшую дочь. Если бы Черити узнала это, если бы она узнала, что это я навлек опасность на ее детей, она бы прикончила меня на месте.

Если Молли пострадала по моей вине, я помогу.

Собор Святой Марии Всех Ангелов — не просто церковь. Это монумент. Он велик, его купол вздымается на высоту семнадцатого этажа, и он покрыт всеми видами архитектурного декора, какие можно только припомнить, включая изваяния ангелов, расставленные по периметру крыши и карнизов. Я думаю, можно найти чертову уйму людей, спорящих насчет того, что именно олицетворяет этот монумент, но нет таких, кого бы не впечатлили его размеры, убранство и красота. В городе, полном архитектурных памятников, собор Святой Марии Всех Ангелов не склонит головы ни перед кем другим.

При всем этом служебный вход с заднего фасада выглядит просто функциональным, не более того. Туда мы и приехали — Черити на помятом семейном минивэне; мы с Томасом и Мышом — на не менее пострадавшем в бою прокатном фургоне Мадригала. Мы с Мышом вышли. Томас остался. Я нахмурился.

— Надо найти место, где бы эта тачка не бросалась в глаза, — объяснил он. — На случай, если Мадригал объявит его в угон или еще чего.

— Думаешь, он может нам угрожать? — спросил я.

— Не в открытую, — уверенно ответил Томас. — Он скорее шакал, а не волк.

— Мысли позитивнее, — посоветовал я. — Может, Пугало повернулось и догнало его.

Томас вздохнул:

— Мечты, мечты... Он скользкая мелкая крыса, но он выживет. — Мой братец поднял взгляд на церковь. — Я посторожу здесь. Как разберешься с делами там, выходи.

До меня дошло. Томас не хотел ступать на освященную территорию. Как вампир Белой Коллегии он был настолько близок к людям, насколько это вообще возможно для вампира. Я знал, что освященные объекты не оказывали на него особого действия. Так что дело тут не в сверхъестественной аллергии. Дело просто в восприимчивости.

Томас не хотел заходить в церковь потому, что не питал иллюзий относительно того, что Всевышний и его ведомства будут от него в восторге. Как и я, в делах мирских он предпочитал не высовываться. И уж если он вернулся к прежнему образу жизни, то и на экране теологического радара он явно старался не засвечиваться. Хуже того, вступи он в такое место, и это могло бы заставить его усомниться в избранном им пути — а значит, снова рваться на части.

В общем, я понимал, что он чувствует.

Я не бывал в церкви с тех пор, как коснулся рукой монеты Ласкиэли. Блин, да у меня в башке сидел гребаный падший ангел... ну по крайней мере факсимильная копия. Если это не оплеуха Богу, то уж и не знаю, как это назвать.

Однако мне нужно было делать свою работу.

— Будь осторожен, — вполголоса посоветовал я. — Позвони Мёрфи. Скажи ей, что происходит.

— Ты бы отдохнул, Гарри, — ответил Томас. — Вид у тебя паршивый.

— У меня всегда вид паршивый, — гордо заявил я и протянул ему руку. Он осторожно сжал мои пальцы своими, сел в Мадригалов фургон и уехал.

Я кивнул, подошел к служебному входу и постучал. Я снова был в своей кожаной куртке — для Дэниела нашлось одеяло. И плевать на жару. Мне нужна защита. Привычная тяжесть на плечах приятно успокаивала.

Фортхилл открыл дверь на мой стук полностью одетый — вплоть до стоячего воротничка, неестественно белевшего в ночи. Взгляд его голубых глаз скользнул мне за спину, на стоянку, и он без лишних слов поспешил к машине Черити. Я последовал за ним. Вместе мы разгрузили машину. Алисия отвела в дом младших братьев и сестер, Фортхилл с Черити перенесли туда же Дэниела, я старался не отставать от них с двумя так и не проснувшимися младшими под мышками.

Фортхилл проводил нас в кладовую, которая в экстренных ситуациях служит у него спальней для беженцев. С полдюжины сложенных раскладушек стояли у стены; еще одна стояла на полу, занятая кем-то, с головой укрытым одеялом. Фортхилл и Черити уложили сначала Дэниела, потом остальных.

— Что случилось? — спросил Фортхилл вполголоса, чтобы не разбудить спящих. Голос его звучал совершенно спокойно.

Мне не хотелось слушать, как Черити рассказывает об этом.

— Ноги затекли, — сказал я им. — Надо выйти, размять. Найдете меня, когда Дэниел придет в сознание?

— Очень хорошо, — кивнула Черити.

Фортхилл, нахмурившись, переводил взгляд с нее на меня и обратно.

Мыш не без усилия встал и, хромая, подошел ко мне.

— Нет, малыш, — сказал я ему. — Оставайся здесь и сторожи детей.

Мыш улегся обратно с почти благодарным вздохом.

Я повернулся и пошел. Мне было все равно, куда идти. Слишком много всякого вертелось в моей голове. Я просто шел. Само по себе движение не панацея, но я достаточно устал, чтобы оно не позволяло мыслям и эмоциям захлестнуть меня с головой. Я шел по коридорам и пустым помещениям.

Я оказался в зале. Мне приходилось бывать на стадионах меньшего размера. Сияющий полированный паркет покрывал весь пол здания. Поперек нефа тянулись ряды деревянных скамей, а с другой стороны от меня возвышался потрясающей красоты резной алтарь. Вместе с балконом и хорами зал вмещает больше тысячи человек, и по воскресеньям здесь проводится восемь служб на четырех разных языках.

Но помимо размеров и красоты, здесь имеется и еще кое-что, отличающее храм от обычного здания. Я ощущаю здесь негромкую энергию, глубокую, согревающую и ободряющую. Здесь спокойно. С минуту я постоял в пустом зале, закрыв глаза. Мне нужен был покой — столько, сколько возможно. Потом я медленно пересек помещение, невольно восхищаясь его красотой, и поднялся на балкон, в темный угол.

Я сел и прислонил голову к стене.

В голове моей зазвучал голос Ласкиэли — очень тихий и какой-то странный. Грустный.

Здесь красиво.

Я не стал утруждать себя ответом. Я даже не посоветовал ей убраться. Я подвинул голову так, чтобы она оказалась в самом углу, и закрыл глаза.

Проснулся я от шагов Фортхилла. Я не стал открывать глаза в надежде на то, что, увидев меня спящим, он уйдет.

Вместо этого он уселся в паре футов от меня и принялся терпеливо ждать.

Уловка не сработала. Я открыл глаза и посмотрел на него.

— Что случилось? — тихо спросил он.

Я сжал губы и отвернулся.

— Ничего страшного, — так же тихо произнес Фортхилл. — Если вы хотите рассказать мне, об этом не узнает больше никто.

— Может, мне не хочется говорить, — буркнул я.

— Разумеется, — кивнул он. — Но если вдруг захотите, мое предложение остается в силе. Порой единственный способ вынести тяжелое бремя — это поделиться им с кем-то. Выбор за вами.

Выбор.

Иногда мне кажется, что это было бы просто замечательно — не иметь выбора. Если бы у меня не было выбора, я не смог бы облажаться.

— Есть вещи, которыми я не стал бы делиться со священником, — сказал я не столько ему, сколько размышляя вслух.

Он кивнул. Потом снял воротничок и отложил в сторону. Он устроился на скамье поудобнее, полез в карман и извлек оттуда плоскую серебряную фляжку. Отвинтил крышку, сделал глоток и протянул фляжку мне.

— Тогда поделитесь ими с вашим барменом.

Я невольно усмехнулся в ответ. Потом тряхнул головой, взял фляжку и отхлебнул. Превосходный мягкий скотч. Я сделал еще глоток и рассказал Фортхиллу о том, что произошло на конвенте и как это выплеснулось в дом Карпентеров. Он слушал. Мы передавали фляжку из рук в руки, пока она не опустела.

— Это я послал этих тварей к ней в дом, — закончил я. — Я никак не думал, что выйдет вот так.

— Конечно, нет, — согласился он.

— Только мне от этого не очень-то легче.

— И не могло бы, — кивнул он. — Только вы должны понимать, что вы человек, обладающий властью.

— Как это?

— Власть, — произнес он, сделав рукой всеобъемлющий жест. — Вся власть одинакова. Магия. Физическая сила. Экономическая сила. Политическая. Любая власть служит единой цели — дает обладателю большую широту выбора. Порождает альтернативные образы действия.

— Ну да, — пробормотал я. — И что?

— А то, — сказал он. — У вас больше выбора. Из чего следует, что и возможности сделать ошибку у вас больше. Вы же человек. Время от времени и вам доводится давать осечку.

— Плевать мне на это, — буркнул я. — Платить-то за все мне.

— Но это не в вашей власти, — возразил он. — Вы не в силах предугадать все варианты исхода. Вы не могли знать, что эти создания направятся в дом Карпентеров.

Я стиснул зубы.

— Ну и что? Дэниел ранен. Молли, возможно, мертва.

— Вы не можете повлиять на их состояние, — сказал Фортхилл. — Всякая власть имеет предел.

— Тогда к чему этот разговор? — вдруг вскипел я. Голос мой пошел гулять эхом по огромному залу. — Что хорошего обладать властью, достаточной, чтобы убить семью друга, но недостаточной, чтобы их защитить? Какого черта вы вообще от меня хотите? Мне пришлось сделать этот идиотский выбор. И как мне теперь быть?

— Порой, — ответил он совершенно серьезно, — достаточно верить.

Я рассмеялся — громко и горько. Искаженное эхо моего смеха постепенно угасло где-то под сводами.

— Верить, — хмыкнул я. — Во что верить?

— Все открывается в свое время. — сказал Фортхилл. — Даже то, что представляется вблизи уродливым, при взгляде на целое может обернуться прекрасным.

— Так покажите, — огрызнулся я. — Покажите мне хоть что-нибудь прекрасное в этом месилове. Хоть одну гребаную серебряную нить.

Секунду-другую он молчал, задумчиво прикусив губу.

— Основатель нашего ордена говорил, — произнес он наконец. — В самых обыденных ситуациях спрятано что-то святое, что-то божественное — и каждому предстоит самому открыть это.

— Что это должно означать? — поинтересовался я.

— То, что добро не всегда выступает явно. Его не так просто увидеть. И не обязательно в тех местах, где мы ожидаем его найти. Вам нужно понять, что добро, порожденное событиями этой ночи, может не иметь ничего общего с победой над сверхъестественным злом или спасением чьих-то жизней. Это может оказаться чем-то очень небольшим. Очень обыденным.

Я нахмурился:

— Например?

Он вытряхнул последнюю каплю из фляжки себе в рот и встал. Потом сунул пустую фляжку в карман и снова надел свой воротничок.

— Боюсь, вам не меня надо об этом спрашивать. — Он положил руку мне на плечо и кивнул в сторону алтаря. — Но я вот что скажу: я пожил на этой земле чуть дольше вашего, и, так или иначе, все проходит. Я видел, как ситуации похуже этой оборачиваются иной стороной. Для Молли есть еще надежда, Гарри. Мы просто должны делать все, что в наших силах, и действовать по возможности разумно и с чувством. И еще мы должны верить: то, над чем мы не властны, подвластно Ему.

С минуту я сидел молча. Потом поднял взгляд.

— Вы почти заставили меня поверить.

Он вопросительно поднял бровь.

— Но?

— Не знаю, способен ли я на это. Не знаю, возможно ли это вообще для меня.

К уголкам его глаз сбежались морщинки.

— Тогда, возможно, вам стоит верить в то, что настанет день, когда вы поверите. — Его пальцы сжали и отпустили мое плечо. Он повернулся, чтобы уходить.

— Падре, — позвал я.

Он задержался.

— Вы... вы не скажете Черити?

Он повернул голову, и я увидел на его лице горечь.

— Нет. Не вы один боитесь верить.

Внизу послышались торопливые шаги, и под балконом показался Мыш, а за ним Алисия. Большой серый пес уселся и задрал к нам морду. Алисия, задыхаясь, вертела головой.

— Отец?

— Мы здесь, — откликнулся Фортхилл.

— Быстрее, — выдохнула она. — Мама просила передать вам, что Дэниел пришел в сознание.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Дэниел поведал нам все, что помнил о нападении. Все вышло довольно просто. Он услышал, как Молли ходит внизу, и спустился поговорить с сестрой. Тут в дверь постучали. Молли пошла открывать. Они обменялись парой слов, а потом Молли завизжала и захлопнула дверь.

— Она вбежала в гостиную, — рассказывал Дэниел. — А они разнесли дверь у нее за спиной и тоже вошли. — Он поежился. — Они хотели подняться наверх, и Молли сказала, что нам надо отвлечь их. Я взял кочергу у камина и прыгнул на них. — Он тряхнул головой. — Я думал, это просто ряженые. Ну... вроде как грабители дурацкие, вроде того. Но Потрошитель меня схватил. И хотел... ну... Резанул меня этим своим кривым ножом. — Он мотнул головой в сторону забинтованной руки. — Молли ударила его, и он отпустил меня.

— Чем ударила? — спросил я.

Он покачал головой. Худенькое лицо его, казалось, осунулось еще сильнее от боли, усталости и потрясения. Говорил он как-то сухо, словно пересказывал события невероятного фильма, а не то, что произошло на самом деле.

— Я не видел. Наверное, битой или еще чем. Он меня уронил.

— А что потом? — спросил я.

Он судорожно сглотнул.

— Ну, я упал и ударился головой об пол. А они се схватили. Потрошитель и Пугало. Схватили и потащили к двери. Она визжала... — Он прикусил губу. — Я хотел им помешать, но Руки-Молоты бросился за мной. Тогда я выбежал через кухню и забрался в дом надереве — понимаете, я сообразил... Ну, рук-то у него толком нет. Молотки только. Как ему за мной карабкаться?

Он посмотрел на Черити, и голос его виновато дрогнул.

— Прости, мамочка. Я хотел им помешать. Только они были такие... такие здоровые... — Глаза его заблестели от слез, и он всхлипнул.

Черити крепко обняла сына и шепнула что-то на ухо. Дэниел затих, только плечи его вздрагивали.

Я встал и отошел в дальний угол. Фортхилл подошел ко мне.

— Эти твари, — шепнул я ему, — наносят не только физические травмы. Они ранят психику тех, на кого нападают.

— Думаете, с Дэниелом это произошло? — спросил Фортхилл.

— Надо посмотреть повнимательнее, но такое вполне вероятно. Некоторое время парню тяжело придется, — ответил я. — Это похоже на эмоциональную травму. Смерть близких... что-то в этом роде. Это ранит людей примерно так же. От такого не сразу оправляются.

— Я тоже видел такое, — кивнул Фортхилл. — Да, я вам не успел сказать... Мне кажется, вам стоит знать, что Нельсон пришел ко мне вчера вечером.

Я кивнул в сторону той раскладушки, что была занята, когда мы приехали.

— Это он?

— Да.

— И как он вам показался?

Фортхилл пожевал губу.

— Если бы я не знал, что это вы его послали, я бы подумал, что у парня тяжелая ломка. Он говорил почти невнятно. Очень возбужденно. Был сильно напуган, если уж на то пошло, при этом не хотел или не мог объяснить, чем именно. Мне удалось немного его успокоить, и он почти в обморок упал.

Я нахмурился и запустил правую пятерню в волосы.

— Вам не показалось, что его кто-то преследовал?

— Нет. Хотя возможно, я чего-то и не заметил. — Он устало и немного виновато улыбнулся. — Час поздний. И после десяти вечера я уже не совсем тот, что был когда-то.

— Спасибо, что помогли ему, — сказал я.

— Да не за что. А кто он такой?

— Бойфренд Молли, — ответил я и оглянулся на мать, утешающую сына. — Возможно, Черити и об этом не обязательно знать.

Отец Фортхилл прикрыл глаза и вздохнул.

— О Господи!

— Вот именно, — кивнул я.

— Позволите вопрос?

— Конечно.

— Эти создания, фаги. Если они, как вы говорите, порождения мира духов, как им удалось переступить порог дома?

— Традиционным путем, — вздохнул я. — Получив приглашение.

— От кого?

— Возможно, от Молли. — ответил я.

Он нахмурился.

— Мне трудно поверить в то, что она могла сделать такое.

Я почувствовал, что губы мои непроизвольно сжались.

— Возможно, она не знала, что они монстры. Они же меняют форму. Возможно, они явились ей в облике кого-то из ее знакомых, кого она могла пригласить.

— А, — кивнул Фортхилл. — Ясно. Например, в виде вас.

— Возможно, — тихо произнес я. — В таком случае это уже второй раз, когда кто-то использует мое лицо, чтобы ударить по семье Майкла.

Некоторое время Фортхилл молчал.

— Насколько я понял, — произнес он наконец, — в предыдущих случаях эти создания убивали всех без разбора. Почему тогда они забрали Молли, а не просто убили?

— Пока не знаю, — признался я. — Я вообще не знаю пока, как мое заклятие привело их к Молли. Я даже толком не знаю, что это за твари и откуда. Из чего следует, что я не могу пока понять ни того, зачем они вообще появлялись, ни того, куда они унесли девочку. — Я с досадой махнул рукой. — Это меня с ума сводит: у меня чертова уйма фактов, и они никак не выстраиваются.

— Вы устали, — заметил Фортхилл. — Возможно, если бы вы отдохнули...

Я покачал головой.

— Нет, падре. Твари, которые ее забрали, не отдыхают. Чем дольше она находится в их руках, тем меньше шансов у нас увидеть ее снова. — Я потер глаза. — Просто надо подумать хорошенько.

Фортхилл кивнул мне и обернулся. На другом конце комнаты Черити укрывала сына одеялом. Даже Алисию сморила усталость, так что бодрствовали теперь только взрослые.

— Что ж, не буду вам мешать. Вы хоть ели что-нибудь последние полдня?

— В мезозойскую эру, — признался я.

— Сандвич?

Мой желудок откликнулся на это предложение рокочущим звуком.

— Ну, если вы настаиваете...

— Сейчас что-нибудь соображу, — кивнул Фортхилл. — Прошу прощения. — Он подошел к Черити, взял ее за руку и, негромко сказав ей что-то, повел к двери. Теперь, когда о ее детях позаботились, казалось, она вот-вот развалится на части. Они вышли вдвоем, оставив меня в полумраке в обществе Мыша и полудюжины спящих детей.

Я думал. И еще думал. Я собрал все известные мне факты к вертел так и этак, пытаясь сложить из них хоть что-нибудь — что угодно, только бы положить конец этому безумию.

Фаги. Ответ крылся в фагах. Стоит мне понять, кто они такие, и я смогу вычислить, кто может их использовать и что мне делать, чтобы узнать о них побольше. Должно же у них иметься что-то общее; что-то, что связывало бы их воедино, какой-то факт, подсказка, с помощью которой я мог бы оценивать их мотивации и намерения.

Но что у них, черт подери, может быть общего, кроме того, что все они — монстры, питающиеся страхом? Они возникали в самых разных местах: в туалете, на кухне, на стоянке, в конференц-зале. Жертв своих они тоже выбирали произвольно. Все они являлись в виде персонажей ужастиков, но этот факт представлялся мне относительно второстепенным. Сколько я ни тужился, мне не удавалось больше найти ничего, что связывало бы их, что помогло бы мне опознать.

Раздосадованный, я встал, подошел к раскладушке, на которой лежал Дэниел, и включил зрение. Даже это потребовало от меня больших усилий и времени, чем обычно. Я напрягся и посмотрел на мальчика.

Я не ошибся. Он подвергся психической порке. Фаги терзали его разум и душу точно так же, как ранили его плоть. Эти раны виделись мне длинными, кровоточащими порезами. Вот бедняга! Эта гадость будет долго преследовать его. Я пожелал ему отдохнуть хоть немного, прежде чем он проснется от кошмаров.

Я довольно долго смотрел на Дэниела, чтобы его страдания как следует врезались мне в память. Я хотел до конца своих дней помнить, на что похожи последствия моих ошибок.

Услышав слева какой-то звук, я машинально повернул голову, обратив взгляд на источник — беспокойно ворочавшегося Нельсона.

Если маленький Дэниел страдал от жестокого избиения, душа Нельсона, похоже, оказалась в руках самого Ада. Вся верхняя часть тела исказилась под моим взглядом, покрывшись пузырями и кровоточащими язвами от жутких ожогов. Самые тяжелые повреждения начинались у основания шеи и сходили на нет у поясницы.

На обоих висках темнели крошечные, аккуратные отверстия, будто нанесенные лазерным скальпелем.

В точности такие, как у Рози.

В мозгу у меня зазмеились логические цепочки, от которых разом закружилась голова. Я выключил зрение и больно ударился задом об пол.

Я понял.

Я понял, почему мое заклятие послало фагов в дом Карпентеров.

Я понял, что общего имеют между собой фаги.

Я понял, кто их вызывал.

Это наполнило меня таким страхом, что я едва мог шевелиться. Я с трудом поднес руку ко рту, чтобы удержаться от беспомощных всхлипов.

Не сразу, но мне все же удалось заставить себя успокоиться. К этому времени вернулся Фортхилл с сандвичами. Он поставил себе раскладушку, лег и сразу же уснул.

Я съел сандвичи. Потом встал и отправился на поиски Черити.

Я нашел ее в зале, на верхнем ярусе балкона. Она смотрела на алтарь и не повернулась ко мне, когда я подошел и сел рядом с ней на скамью. С минуту я сидел молча.

— Черити, — прошептал я. — Мне нужно спросить у вас кое-что.

Она сидела в каменном молчании. Только подбородок ее чуть качнулся вниз-вверх.

— Как давно? — тихо сказал я.

— Как давно — что? — переспросила она. Я сделал глубокий вдох.

— Много ли времени прошло с тех пор, как вы занимались магией?

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Выстрели я в нее — и то вряд ли добился бы большей реакции. Черити разом побледнела, как простыня. Она застыла, судорожно цепляясь за спинку соседней скамьи. Пальцы ее побелели, и дерево скрипнуло. Стиснув зубы, она низко опустила голову.

Я не давил на нее. Я ждал.

Она снова открыла глаза, и на этот раз все ее мысли и эмоции явственно отразились на лице. Паника. Отчаяние. Угрызения совести. Глаза ее метались из стороны в сторону — она перебирала возможности. Прикидывала, не стоит ли ей отрицать все. Или солгать мне. Или просто встать и уйти.

— Черити, — негромко произнес я. — Скажите мне правду.

Она задышала чуть чаще. Я видел, как ее охватывает отчаяние.

Я осторожно поднял руку и повернул ее лицом к себе.

— Вы нужны вашей дочери. Если мы не поможем ей, она погибнет.

Черити дернулась, как от удара, и отодвинулась от меня. Плечи ее вздрагивали от беззвучных всхлипов. Она изо всех сил старалась взять себя в руки, совладать с дыханием, с голосом.

— Жизнь тому назад, — прошептала она.

Я почувствовал, как напряжение немного отпустило меня. Ее реакция подтвердила, что я напал на верный след.

— Как вы узнали? — спросила она.

— Просто сложил воедино множество мелких кусочков, — ответил я. — Пожалуйста, Черити. Скажите мне.

Голос ее звучал хрипло, чуть сдавленно, словно она дышала какой-то гнилью.

— У меня были кое-какие способности. Они проявились в канун моего шестнадцатилетия. Вы-то знаете, как все неловко в этом возрасте.

— Угу, — кивнул я. — И как это восприняла ваша семья?

Губы ее дернулись.

— Мои родители были богаты. Респектабельны. Когда у них находилось время обратить на меня внимание, они ждали от меня той же нормальности. Респектабельности. Им было проще поверить в то, что я пристрастилась к наркотикам. Эмоционально неуравновешенна.

Я поморщился. Подросток с проклевывающимися магическими способностями может столкнуться с самыми разными ситуациями. На долю Черити выпала одна из худших.

— Они посылали меня в разные школы, — продолжала она. — И в больницы, замаскированные под школы. — Она махнула рукой. — Я убегала отовсюду. Просто уходила и не возвращалась. Я стала жить сама по себе.

— И попали в дурную компанию, — предположил я очень тихо.

Она покосилась на меня с горькой улыбкой.

— Вы такое уже слышали.

— Не столь редкая ситуация, — кивнул я. — Кто это был?

— Ну... что-то вроде шабаша, — ответила она. — Или секты. Ее возглавлял молодой человек. Грегор. Тоже со способностями. Он и остальные — все молодежь — смешивали религию, мистику и философию, и... да что там. Вы, наверное, видели подобные вещи.

Я кивнул. Видели мы и такое. Харизматический лидер, преданные последователи, сборище бродяг и беглецов из семей. Это редко заканчивается чем-то положительным.

— Дар у меня был слабый, — продолжала она. — Не то что у вас. Но я узнала немного о том, что творится в мире. О Белом Совете. — Губы ее снова скривились в горькой улыбке. — Все их боялись. К нам один раз приходил Страж. Передал предупреждение Грегору. Тот забавлялся кое-какими призывающими заклятиями, и Стражи пронюхали об этом. Они допросили нас всех. Оценили каждого. Зачитали нам Законы Магии и посоветовали не нарушать их, если мы хотим жить.

Я кивнул и продолжал слушать. Черити говорила теперь быстрее, как будто слова, тесня друг друга, рвались наружу. Ну да, их сдерживали долгие годы.

— Грегор не послушался. Он отдалился от остальных. Начал заниматься магией, которая балансировала на грани Законов. Он заставлял нас всех заниматься этим. — Взгляд ее сделался холоднее. — Остальные начали исчезать. Один за другим. Никто не знал, куда они девались. Но я поняла, что происходит. Я поняла, что Грегор становится все сильнее.

— Он ими торговал, — предположил я.

Черити кивнула.

— Он понял по моему лицу, что я разгадала его. Я была следующая на очереди. Он пришел забрать меня, и я сопротивлялась. Пыталась его убить. Хотела его убить. Но он меня одолел. Я мало что помню из этого. Помню, что стояла, прикованная к железному столбу.

— Дракон, — понял я.

Она кивнула. Горечи в ее улыбке стало немного меньше.

— И тут пришел Майкл. Он победил чудовище. И спас меня. — Она подняла на меня взгляд. Слезы переполняли ее глаза и струились по щекам, но она не смахивала их. — Я поклялась себе, что никогда не вернусь к тому, что было. К магии. К силе. Я испытывала соблазн. — Она судорожно сглотнула. — Делать такое, что... на что способно только чудовище. Когда погиб Сириотракс, Грегор обезумел. Совершенно сошел с ума. Но мне все равно хотелось обратить мою силу против него. Я ни о чем другом думать не могла.

— Трудно это, — согласился я. — Вы же были совсем еще ребенком. Без серьезной подготовки. А соблазн использовать свою силу велик.

— Да, — сказала она. — Не будь Майкла, я ни за что бы не смогла с этим порвать. Он не знал об этом. Он и сейчас не знает. Он вошел в мою жизнь и остался в ней. Он следил за тем, чтобы у меня все было в порядке. И еще... у него такая душа. Когда он улыбался мне, словно весь свет мира сиял для меня. Я старалась быть достойной этой улыбки. Мой муж спас меня, мистер Дрезден, и не только от дракона. Он спас меня от меня самой. — Она покачала головой. — С той ночи, когда я познакомилась с Майклом, я ни разу не воспользовалась своей силой. Вскоре мы поженились. А потом, со временем, и сила выветрилась. Что ж, скатертью дорожка.

— Поэтому, когда начали проявляться способности у Молли. — тихо предположил я, — вы постарались и ее заставить отказаться от них.

— Я хорошо понимала, насколько это может быть опасно, — ответила она. — Каким безобидным может казаться это поначалу. — Черити снова покачала головой. — Я не хотела, чтобы она рисковала тем, что едва не погубило мою жизнь.

— Но она вас не послушалась, — предположил я. — Вот что на деле пробежало между вами. Вот почему она ушла из дома.

Голос Черити снова сделался чуть хриплым.

— Да. Мне не удалось донести до нее, как это опасно. Чем она рискует. — Слезы катились уже градом, но она не обращала на них внимания. — А тут еще вы. Герой, сражавшийся плечом к плечу с ее отцом. Который использовал магические силы, чтобы помогать другим. — Она устало усмехнулась. — Видит Бог, вы спасли мне жизнь. Мы назвали ребенка в вашу честь. Стоило ей понять, что у нее есть способности, и ничто уже не могло удержать ее.

Господи! Неудивительно, что Черити так недолюбливала меня. Я не только утаскивал ее мужа неизвестно куда сражаться неизвестно с чем, но еще и подавал Молли пример всего того, от чего ее так пыталась удержать Черити.

— Я не знал, — сказал я.

Она тряхнула головой.

— Я вам все честно рассказала, — вздохнула она. — Никто больше не знает того, что знаете теперь вы. Ни Майкл. Ни моя дочь. Никто. — Она достала из кармана кухонную салфетку и вытерла глаза. — Что произошло с моей дочерью?

Я набрал в легкие воздуха.

— Пока это все мои предположения, — признался я. — Но нутром чувствую, все сходится.

— Я понимаю, — кивнула она.

Я кивнул в ответ и рассказал Черити про нападения на конвенте и о том, как Молли втравила в эту историю меня.

— Я осмотрел пострадавших при первом нападении, — тихо сказал я. — Одна из них, девушка по имени Рози, носит следы психической травмы. Тогда я приписал это последствиям нападения фага.

Черити нахмурилась.

— А это не так?

Я покачал головой.

— Я обнаружил аналогичную травму у Нельсона. — Я сделал глубокий вдох. — Молли — связующее звено между ними. Они оба ее друзья. Мне кажется, именно она нанесла эти травмы. Мне кажется, она использовала магию для того, чтобы вторгаться в их сознания.

Черити потрясенно уставилась на меня.

— Что? Нет... — Она замотала головой. — Нет. Молли не стала бы... — Лицо ее побледнело еще сильнее. — О Боже! Она нарушила один из Законов. — Она замотала головой еще энергичнее. — Нет, нет, нет. Она не могла этого сделать.

Я поморщился.

— Мне кажется, я знаю, что именно она сделала. И зачем.

— Расскажите.

Я снова вздохнул, собираясь с духом.

— Рози беременна. И у нее налицо физические признаки наркотической зависимости, тогда как признаков освобождения от этой зависимости нет. Думаю, Молли начала действовать после того, как узнала, что ее подруга беременна, — с целью заставить ее отказаться от наркотиков. Мне кажется, она поступила так. чтобы защитить ребенка. А потом, судя по всему, проделала то же самое с Нельсоном. Но что-то пошло не так. Вероятно, то, что она сделала с ним, сломало в нем что-то. — Я тряхнул головой. — Он превратился в параноика.

Черити снова смотрела на алтарь, покачивая головой.

— Значит, это Совет ее похитил?

— Нет, — возразил я. — Нет. То, что она сделала с Рози и Нельсоном, оставило на ней след. Отметину. Думаю, она заставила Рози и Нельсона испытывать страх всякий раз, как их тянуло к наркотикам. Страх — сильная штука, и эксплуатировать его несложно. Она хотела, чтобы они боялись наркотиков. Она действовала из самых благих побуждений, но она хотела, чтобы ее друзья боялись.

— Я не понимаю.

— Кто бы ни вызвал этих фагов, — объяснил я, — он нуждался в способе направлять их из Небывальщины к нам, в материальный мир. Ему или им требовался маяк — кто-нибудь, вступающий в резонанс с ними. Кто-нибудь, кому, подобно фагам, хотелось, чтобы люди испытывали страх.

— Они использовали для этого мою Молли, — прошептала Черити и вдруг резко повернулась ко мне: — Это вы, — произнесла она неожиданно тихо. — Вы пытались обратить фагов против того, кто их призвал. Вы послали их к моей дочери.

— Я не знал, — честно сказал я. — Видит Бог, Черити. клянусь вам, я не знал. Погибли люди, и все, чего я хотел, — это чтобы никто больше не пострадал.

Деревянная спинка скрипнула еще громче под ее пальцами.

— Кто это сделал? — спросила она, и голос ее сделался угрожающе тихим. — Кто в ответе за страдания моих детей? Кто призвал тварей, вторгшихся в мой дом?

— Я не думаю, что их кто-то призвал, — тихо сказал я ей. — Я думаю, их послали.

Она посмотрела на меня, недобро сощурившись.

— Послали?

Я кивнул.

— Я не брал в расчет такой возможности, пока не сообразил, что именно объединяет все эти нападения. Зеркала.

— Зеркала? — переспросила Черити. — Не понимаю.

— Это общая деталь всех нападений, — объяснил я. — Зеркала. В туалете. Зеркальце в косметичке у Рози в конференц-зале. В гостиничной кухне вообще полно отражающих стальных поверхностей. Да и ветровое стекло Мадригалова фургона очень хорошо отражало все происходящее.

Она покачала головой.

— Все равно не понимаю.

— Множество существ могут использовать зеркала в качестве окон или дверей из мира духов в наш мир, — сказал я. — Но лишь один вид существ питается страхом и использует зеркала для свободного перемещения из Небывальщины и обратно. Они называются фетчами.

— Фетчи... — Черити склонила голову набок, словно роясь в памяти. — Что-то я такое о них слышала. Они... разве они не родом из страны фейри?

— Угу, — кивнул я. — Точнее, это порождения самой глубокой, самой темной Зимы. — Я поежился. — Еще точнее, это элитные шпионы и убийцы Королевы Мэб. Легко меняют облик и обладают гигантской силой.

— Мэб? — прошептала она. — Той самой Мэб?

Я медленно кивнул.

— И они похитили мою дочь, — произнесла она. — Унесли в страну фейри.

Я снова кивнул.

— Она для них ценная находка. Магически одаренная юная смертная. Совместимая энергетически. Не обладающая достаточным опытом, чтобы защитить себя. Они могут питаться ею и ее магией много часов. Возможно, даже дней. Вот почему они не убили ее сразу.

Черити зажмурилась.

— Что мы можем сделать?

— Не знаю пока, — признался я. — Впрочем, хорошо бы. чтобы ваш муж был здесь с нами.

Она прикусила губу и бросила на алтарь взгляд, исполненный, как мне показалось, ненависти.

— Он недосягаем. Ему направили сообщение, но...

— Нам придется действовать самим, — договорил я.

— Но надо же нам что-то делать! — воскликнула она.

— Конечно, — согласился я. — Проблема в том, что мы пока не знаем, где это делать.

— Мне казалось, вы только что сказали, что они утащили ее в страну фейри.

— Угу, — кивнул я. — Только если я скажу вам, что Айерс-Рок в Австралии, это еще не значит, что вы с легкостью найдете это чертово место. Австралия большая. А по сравнению со страной фейри она все равно что Род-Айленд.

Черити стиснула зубы.

— Но должно же быть что-то...

— Я как раз этим занимаюсь, — заверил я ее.

— Но что... — Она помолчала, потом кашлянула. — Сколько у нее в запасе времени?

— Трудно сказать, — вздохнул я. — Время здесь и там течет по-разному. День здесь, час там. Или наоборот.

Она смотрела на меня в упор. Я опустил взгляд.

— Немного, — сказал я. — Зависит от того, как долго она продержится. Они высосут из нее весь страх, а потом... — Я тряхнул головой. — День. В лучшем случае.

Она покачала головой.

— Нет, — тихо произнесла она. — Я не позволю этому случиться. Должен быть способ вернуть ее.

— Я могу проникнуть в страну фейри, — сказал я. — Но вам нужно понять кое-что. Мы говорим о том, чтобы отворить переход в глубокую Зиму. Если у меня хватит сил отворить его и если у меня хватит сил удерживать его открытым, воюя при этом как минимум с одним древним фетчем, который пару часов назад проглотил мою магию как карамельку и даже не поперхнулся, мы в любом случае нарушим волю Королевы Мэб. И если она окажется там сама, я ничегошеньки, черт подери, не смогу поделать. У меня недостаточно сил, чтобы бросать ей вызов, тем более в самом сердце ее владений. У всего Белого Совета, чтоб ему пусто было, не хватит сил на такое. И мне нужно совершенно точно знать, где переходить на ту сторону, потому что на то, чтобы схватить ее и убраться, у меня будет в лучшем случае несколько минут. И я не имею ни малейшего представления о том, где она находится.

— Что вы сказали? — спросила она очень тихо.

— Что я не могу сделать этого, — ответил я. — Это верное самоубийство.

Черити словно застыла, выпрямившись.

— И вы предлагаете бросить ее там?

— Нет, — возразил я. — Но это означает, что мне придется искать помощь там, где я смогу ее получить. Возможно, у людей и созданий, которые придутся вам не слишком по вкусу. — Я покачал головой. — И вполне возможно, меня убьют прежде, чем я предприму попытку. И даже если я верну ее... за это, возможно, придется заплатить.

— Я заплачу, — сказала она. Голос ее звучал ровно, уверенно. — Ради Молли я заплачу столько, сколько нужно.

Я кивнул. Я не стал озвучивать еще одно: что даже если нам удастся вернуть Молли, неизвестно, останется ли к тому времени что-нибудь от ее рассудка. И что она нарушила Законы Магии, а значит, вполне может оказаться на полу в каком-нибудь глухом складе с черным мешком на голове, а Морган будет заносить меч для удара. Или, что еще хуже, силы, которые она использовала, могли уже искалечить ее душу.

Даже если мне удастся найти Молли и вернуть ее домой, мы могли опоздать с ее спасением.

Впрочем, всему свое время. Для начала надо было ее отыскать. Единственный способ сделать это — найти место, через которое фетчи вынесли ее в Небывальщину. География Небывальщины не похожа на географию нормального мира. Та часть Небывальщины, что соприкасается с пустым заброшенным складом, может находиться в мире духов черт знает как далеко от той части, которая соприкасается с оживленным детским садом через дорогу от склада. И, словно этого недостаточно, связи мира смертных и Небывальщины со временем меняют свое место — ведь меняется весь мир.

В Чикаго найдется тысяча мест, через которые фетчи могли перетащить Молли в свое логово. Мне предстояло найти одно-единственное. И найти его нужно в самое ближайшее время, прежде чем рассвет уничтожит слабые следы ее присутствия — мою единственную зацепку.

Кроме этого, был только один вариант: махнуть рукой и оставить девочку в лапах тварей, которых боятся даже кошмары.

— Мне нужно что-то ее, — произнес я, вставая. — Лучше всего волосы или обрезки ногтей.

— У меня прядь ее волос в детском альбоме, — сказали Черити.

— Отлично, — кивнул я. — Я заберу их у вас из дома. Где лежит альбом?

Она тоже встала.

— Я вам покажу.

Я колебался.

— Не уверен, что это разумно.

— Это моя дочь, мистер Дрезден, — возразила Черити. — Я иду с вами.

Я слишком устал, чтобы спорить. Я просто кивнул и начал спускаться с балкона. На полпути я подвернул ногу, пошатнулся и едва не упал.

Меня подхватила Черити.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

— Это Томас, — сообщил я Черити, махнув рукой в сторону брата, поджидавшего нас у церкви. — Он опаснее, чем кажется.

— У меня черный пояс, — пояснил Томас.

Секунду-другую Черити, подняв бровь, смотрела на Томаса.

— Вы тот самый вампир Белой Коллегии, — сказала она, — который водил моего мужа в тот стрип-бар.

Томас одарил Черити белозубой улыбкой.

— Право же, приятно, когда тебя помнят. И работать с кем-то, у кого есть мотивация. — Он ткнул пальцем мне в грудь и добавил, понизив голос: — Для разнообразия.

Взгляд Черити не изменился. Он не был ни ледяным, ни дружелюбным. Казалось, он вообще лишен эмоций. Так смотрят на проходящих мимо больших собак — оценивающе, без экзальтации.

— Я ценю то, что вы бились плечом к плечу с моим мужем. Но я хочу также, чтобы вы понимали: то, кем вы являетесь, дает мне повод относиться к вам с подозрением. Пожалуйста, не делайте ничего, что могло бы усугубить эти мои подозрения. Я не игнорирую угрозы.

Томас поджал губы. Я почти ожидал, что взгляд его вспыхнет гневом, но этого не случилось. Он просто кивнул:

— Понято, мэм.

— Вот и хорошо, — сказала она, подходя к минивэну. — Вы поедете на заднем сиденье.

Я открыл рот, чтобы возразить, но Томас положил руку мне на плечо и покачал головой.

— Ее машина, ей и устанавливать правила, — негромко сказал он. — Я могу относиться к такому с уважением. Значит, и ты можешь.

Вот так мы забрались в машину и отправились обратно к дому Карпентеров.

— Как Мыш? — поинтересовался Томас.

— Лапа повреждена, — ответил я.

— Им пришлось чертовски здорово постараться, чтобы сделать это, — заметил он.

— Потому я и оставил его, — сказал я. — Довольно с него испытывать судьбу. И потом, он поможет Фортхиллу присматривать за детьми.

— Вот-вот, — хмыкнул Томас. — Интересно, мне одному начинает казаться, что Мыш не совсем обычная собака?

— Я всегда так считал, — улыбнулся я.

— Не уверен, что он полностью соответствует стандартам породы.

Черити оглянулась через плечо.

— На вид он похож на кавказца.

— Не может быть. — Я удивился. — Он что, еще и танцевать умеет?

Черити тряхнула головой.

— Это порода собак, выведенных в Советском Союзе, в горах Кавказа для охраны военных объектов. Одна из немногих пород, достигающих таких размеров. Только им положено быть гораздо агрессивнее, чем ваша собака.

— О, при необходимости он может быть очень даже агрессивным, — заверил я.

Томас углубился в вежливую беседу с Черити о породах собак, а я прислонился головой к стеклу и сразу уснул. Проснулся я, когда машина остановилась. Черити и Томас переговаривались, занося в минивэн какие-то вещи. Я снова задремал и не просыпался до тех пор, пока Томас не тряхнул меня за плечо.

— Мы приехали к тебе домой, Гарри.

— Угу, — пробормотал я. — Сейчас. — Я поморгал немного, прогоняя сон. и выбрался из машины. — Томас, — сказан я, — свяжись от моего имени с Мёрфи и скажи, что она нужна мне здесь и сейчас. И... вот... — Порывшись в кармане, я нашел там белую салфетку и маркер и написал на салфетке номер. — Позвони по этому телефону. Скажи, что я звоню с личным маркером.

Томас взял у меня бумажку и вопросительно посмотрел на меня.

— А конкретнее?

— Не обязательно. Там знают, зачем они мне нужны. Это просто знак, что пора собраться у меня.

— А почему я? — поинтересовался Томас.

— Потому что мне некогда, — отрезал я. — Так что если не хочешь играть с опасными магическими пророчествами, позвони по этому чертову номеру и не заставляй меня тратить энергию на объяснения.

— Яволь, Гарри, — буркнул Томас немного обиженно, но я-то знал, что он сделает все как надо.

— Волосы? — спросил я у Черити.

Она протянула мне чистый белый конверт. Лицо ее застыло как маска.

— Спасибо. — Я взял конверт и направился к двери. Томас и Черити двинулись за мной. — Я буду работать в подвале. Пожалуйста, не шумите и не слишком расхаживайте по комнате.

— Почему? — удивилась Черити.

Я устало отмахнулся.

— Вопросы потом, ладно? Мне нужен максимум сил для того, чтобы найти, куда они забрали Молли, я и так уже начинаю пороть горячку. Дайте мне сконцентрироваться. Потом все объясню. — «Если жив останусь», добавил я про себя.

Я почувствовал на себе взгляд Черити и посмотрел на нее. Она чуть заметно неловко кивнула. Я отключил обереги, и мы вошли. Мистер подошел поздороваться. Первым делом он приложился плечом к моим ногам (опыт помог мне сохранить равновесие), потом потерся боком о ноги Томаса, получив от моего сводного брата положенную порцию ласки. После чего изрядно удивил меня, проделав то же самое с Черити.

Я покачал головой. Эти кошки... Принципиальности ни на грош.

Черити, хмурясь, осмотрелась по сторонам.

— Очень ухоженно, — заметила она. — Я ожидала больше... хлама.

— Он вообще производит обманчивое впечатление, — заявил Томас и полез в ледник.

Я не стал реагировать на подначки. У меня не было времени на положенное полное ритуальное очищение и медитацию, но за день я изрядно изгваздался, как телесно, так и духовно, поэтому обойтись без душа я не решился. Я закрылся в спальне, разделся, зажег свечу и полез под душ. Холодная вода хлестала по телу, и я драл кожу мочалкой, пока она не сделалась розовой, как у младенца, а потом как следует вымыл голову.

И все это время я искал у себя в мозгу какое-нибудь тихое местечко, укрытое от боли и чувства вины, от страха и злости. Я отодвинул в сторону все ощущения, кроме связанных с душем, и без особых осознанных усилий мои движения приобрели ровный ритм ритуала, не уступающего японской чайной церемонии, а обыкновенная душевая превратилась в священное место для медитации.

Мне ужасно хотелось в кровать. Мне ужасно хотелось спать. Хотелось тепла. Смеха. Я выделил каждое из этих желаний по очереди и отложил в долгий ящик до тех пор, пока мой мир не сделается таким местом, в котором я смогу позволить себе такие веши. Впрочем, с одной, последней эмоцией я не справился. Как ни старался, я не смог помешать страху отыскать лазейку в мои мысли. Первое включение Маленького Чикаго представляло собой одну огромную неизвестную величину. Если мои расчеты верны, в моем распоряжении окажется чертовски мощное средство наблюдения за происходящим в городе.

Но если я допустил хоть небольшую ошибку, Молли погибла. Или хуже, чем погибла. И уж тогда я точно узнаю, что же это за свет в конце длинного коридора.

От этого страха я отделаться не мог. Он намертво встроился в ситуацию. Поэтому вместо того чтобы бороться, я попробовал найти с ним общий язык. В умелых руках и страх может превратиться в нечто полезное. Я оставил для него в голове маленькое уютное местечко, что-то вроде умственной корзинки для мусора — приходилось надеяться, что он не вздумает выпрыгнуть оттуда в самый неподходящий момент.

Я выбрался из-под душа, вытерся и снова закутался в свой белый халат. Стараясь не растерять концентрации, я забрал свой рюкзак, белый конверт и спустился с ними в лабораторию. Люк за собой я закрыл. Если Маленький Чикаго взлетит на воздух, наложенные мною заклятия не позволят энергии вырваться из подвала, что должно значительно ограничить размеры ущерба. План, конечно, не идеальный, но другого у меня не было.

Нельзя сказать, чтобы эта мысль меня очень грела, когда я остановился перед моделью на столе. Всего одна крошечная ошибка...

Я положил конверт на край стола, рюкзак — на полку, а сам двинулся вокруг стола, зажигая свечи спичками. Сделать это с помощью заклятия было бы быстрее и проще, но для намеченного мне требовалась вся остававшаяся энергия до последней капли. Поэтому зажигание каждой свечи я превратил в небольшой ритуал, сосредоточиваясь на своих движениях, на точности, на взаимодействии холода и тепла, света и тьмы, огня и тени.

Я зажег последнюю свечу и повернулся к Маленькому Чикаго.

Здания сияли в свечном свете серебром, воздух вибрировал от встроенной в модель энергии. Чуть слышный голосок здравого смысла нашептывал мне, что зря я это затеял. Напоминал, что я могу облажаться, потому что устал и разбит, и что гораздо разумнее поспать и предпринять попытку со свежими силами.

Этот голос я тоже отодвинул в сторону. Колебаться было поздно. Я повернулся лицом к столу и врезанному в столешницу кругу из серебра.

Ласкиэль возникла между мной и столом — в своем обычном белом хитоне, с рыжими волосами, заплетенными в тугую косу. Она выставила обе руки перед собой.

— Я не могу тебе это позволить, — негромко сказала она.

— Ты, — заметил я так, словно это касаюсь меня очень мало, — почти так же некстати, как тот телефонный звонок.

— Это лишено смысла. — настаивала она. — Хозяин мой, я умоляю тебя изменить свое решение.

— Мне некогда спорить с тобой, — буркнул я. — Надо дело делать.

— Дело? — переспросила она. — Ты имеешь в виду — увиливать от своих обязанностей?

Я слегка склонил голову. В моем тогдашнем состоянии все эмоции, которые я испытывал, казались чрезвычайно далекими и почти совершенно несущественными.

— Как это?

— Посмотри на себя, — проговорила она тихим, рассудительным тоном, каким обращаются обычно к психам или горьким пьяницам. — Прислушайся к себе. Ты устал. Ты ранен. Ты отягощен виной. Ты напуган. Ты просто уничтожишь себя.

— И тебя вместе со мной? — спросил я.

— Именно, — подтвердила она. — Я не страшусь конца существования, хозяин мой, но мне не хотелось бы исчезнуть из-за того, что кто-то слишком самонадеян, чтобы понять, что он задумал.

— Я не самонадеян, — возразил я.

— Еще как. Ты знаешь, что это, возможно, тебя убьет. И если выйдет именно так, ты освободишься от всякой ответственности за то, что случилось с девушкой. В конце концов, ты героически погиб в попытке найти ее и вернуть. Тебе не придется присутствовать на ее похоронах. Тебе не придется объясняться с Майклом. Тебе не придется признаваться ее родителям в том, что их дочь мертва из-за твоей некомпетентности.

Я не ответил. Эмоции подобрались чуть ближе.

— Это не что иное, как замысловатый способ самоубийства, предпринятого в момент слабости, — продолжала Ласкиэль. — Я не хочу видеть, как ты уничтожишь себя, хозяин мой.

Я смотрел на нее. Я поразмыслил над ее словами. Она могла говорить правду. Ну и пусть.

— Отойди, — буркнул я. — Пока я тебя сам не отодвинул. — Я спохватился. — Постой-ка. Что это я? Можно подумать, ты в состоянии мне помешать. — И я просто шагнул сквозь образ Ласкиэли к столу, на котором лежал белый конверт.

Белый конверт вдруг закружился на месте, а потом превратился в дюжину конвертов — совершенно неотличимых друг от друга, и каждый вертелся юлой.

— Очень даже в состоянии, — негромко произнесла Ласкиэль. Я поднял взгляд и увидел, что она стоит с противоположной стороны стола. — Я была свидетельницей начала времен. Я видела, как возник из ничего ваш смертный мир. Я видела, как рождаются звезды, как соткалась ваша планета, как в нее вдохнули жизнь, как вырос ваш род, что правит ею. — Она оперлась о стол обеими руками и наклонилась ко мне, буравя взглядом ледяных голубых глаз. — До сих пор я вела себя, как и подобает гостю. Но не принимай почтительность за слабость, смертный. Молю тебя, не заставляй меня предпринимать дальнейших действий.

Я сощурился и сделал попытку включить взгляд.

Прежде чем я успел это сделать, моя левая рука вспыхнула.

Больно, больно, БОЛЬНО. Огонь пожирал мою руку, как ни пытался я сдержать его браслетом-оберегом. Воспоминания об ожоге в том захваченном вампирами подвале захлестнули меня, и нервные окончания с готовностью откликнулись.

Я сдержал крик, стиснув зубы с такой силой, что они едва не начали крошиться.

Это иллюзия, напомнил я себе. Воспоминание. Призрак, не более того. Он не может навредить тебе, если только ты сам не позволишь ему сделать это. Я изо всех сил оттолкнул от себя воспоминание, нацелив на него острие моей воли.

Иллюзия дрогнула, боль исчезла, а огонь погас. Мгновение спустя организм впрыснул в кровеносную систему заряд эндорфинов, и концентрация начала рушиться. Я тяжело привалился к столу, держась за него правой рукой, а левую рефлекторно прижимая к груди. Потом опустил взгляд на конверты и сосредоточивался на них до тех пор, пока все иллюзорные не сделались прозрачными. Тогда я протянул руку и взял настоящий конверт.

Ласкиэль невозмутимо следила за моими действиями.

— Рано или поздно я прорвусь через все, что ты ставишь на моем пути, — выдохнул я. — И ты сама это прекрасно знаешь.

— Да, — согласилась она. — Но тебе не удастся сосредоточиться на заклинании, пока ты не избавишься от меня. Я могу заставить тебя потратить все силы на сопротивление, и тогда ты тоже не сможешь работать. Даже если я просто задержу тебя до рассвета, дальнейшие твои попытки потеряют смысл. — Она подняла голову. — Что бы ни случилось, твое заклятие не будет успешным.

Я негромко усмехнулся, и Ласкиэль чуть нахмурилась.

— Ты забыла одно обстоятельство, — сказал я.

— Какое?

— Получается заколдованный круг. Если ты будешь раскачивать лодку, я могу погибнуть, пытаясь осуществить заклятие. Выходит, так и так, все эти упражнения — в любом случае попытка самоубийства. Так стоит ли стараться?

Она стиснула зубы.

— Ты скорее убьешь себя, чем прислушаешься к разумным доводам?

— Не просто убью, а замочу к чертовой матери, так сказать.

— Ты сошел с ума.

— Дай мне пару таблеток «Алка-Зельцер», и у меня еще и пена изо рта пойдет. — Я посмотрел на Ласкиэль в упор. — Есть девочка, которой нужна моя помощь. Я скорее умру, чем брошу ее так. Я в любом случае испытаю заклятие. Так что угребывай.

Она в досаде тряхнула головой и отвернулась.

— У тебя очень много шансов погибнуть.

— Бывало и больше.

Я достал из конверта прядь детских волос, положил на стол нож и зажег церемониальные свечи. Черт возьми, падший ангел был прав. Страх неприятно шевелился во мне, и пальцы тряслись так сильно, что первая спичка сломалась, не успев загореться.

— Если ты должен это сделать, — заговорила Ласкиэль, — попытайся по крайней мере остаться в живых. Позволь мне помочь.

— Ты можешь помочь мне, заткнувшись и убравшись к чертовой матери, — ответил я. — Адским Огнем мне здесь не поможешь.

— Возможно, — согласилась Ласкиэль. — Но есть и другой способ.

Краем глаза я заметил слабое мерцание и, повернувшись, увидел медленно пульсирующее серебристое сияние над полом в самом центре моего магического круга на полу. В двух футах под этим местом покоился Темный Динарий, в котором заключалась остальная часть Ласкиэли.

— Возьми монету, — предложила она. — По крайней мере я смогу защитить тебя от побочных реакций. Умоляю тебя, не бросайся своей жизнью безрассудно.

Я прикусил губу.

Черт подери, мне не хотелось умирать. А мысль о неудаче при спасении Молли представлялась мне едва ли не более страшной, чем смерть. Владелец одной из тридцати древних серебряных монет получал в свое распоряжение чудовищную силу. С такой поддержкой мне, возможно, удалось бы справиться с заклятием, и даже если бы оно пошло вразнос, я смог бы выжить под зашитой Ласкиэли. Непонятно откуда, но я знал еще, что при желании достал бы монету из-под бетона в считанные секунды.

Секунду-другую я смотрел на серебристое свечение.

А потом повернулся к Ласкиэли и раздраженно прищурился.

— Ты еще здесь?

Лицо Ласкиэли застыло в бесстрастной маске, однако когда она заговорила, в голосе ее звучала едва уловимая, но явственная угроза.

— С тобой гораздо проще иметь дело, когда ты спишь, мой хозяин.

И она исчезла.

Страх клокотал во мне крутым кипятком. Я пытался унять его, но прежней степени отстраненности достичь так и не удавалось — до тех пор, пока я не подумал о маленьком Дэниеле, каким он лежал под моим магическим взглядом — раненным, когда он защищал свою семью от того, что послал на их дом я.

Я подумал о братьях и сестрах Молли. О ее матери, ее отце. О полной смеха, радости и веселья буйной жизни, которой жила семья Майкла.

А потом я уколол кончик пальца ножом, приложил к нему локон детских волос и положил волосы в круг с Маленьким Чикаго. Вторую каплю крови я использовал для того, чтобы замкнуть круг и начать заклинание. Я закрыл глаза, сосредоточился, пробормотал длинную фразу на латыни и вдохнул в модель жизнь.

На мгновение мир вокруг меня размылся, а потом я вдруг увидел, что стою на столе, у входа в мой собственный дом. Поначалу мне показалось, что серебристая модель резко увеличилась в размерах, но потом я понял, что дело обстоит как раз наоборот. Это я уменьшился до масштаба Маленького Чикаго, точнее, мои чувства воспринимали мир изнутри модели, тогда как тело мое стояло исполинской Годзиллой у стола, бормоча слова заклинания.

Я закрыл глаза и подумал о Молли, о капле моей крови на пряди ее волос, и к моему удивлению мое уменьшенное «Я» понеслось по улице. Усилий для этого требовалось не больше, чем крутить педали велосипеда. Мостовая подо мной и окружавшие меня здания светились белой энергией, гудевшей как высоковольтные провода.

Блин-тарарам, Маленький Чикаго заработал! Еще как заработал! Ощущение торжества охватило меня, и скорость моего полета по улицам возросла. Я несся по городу, а вокруг мелькали неясные, призрачные образы людей, что двигались в эту минуту по настоящему Чикаго. Но потом заклятие дрогнуло, и я вдруг понял, что ношусь по кругу, как потерявшая след гончая.

Что-то не сработало.

Я чуть напрягся и обнаружил, что стою, тяжело дыша, в своем настоящем теле, глядя на Маленький Чикаго сверху вниз.

Не дав себе отдышаться, я взял рюкзак и вывалил Боба к себе на колени.

Глаза его сразу же загорелись.

— Пойми меня правильно, громила, ты мне нравишься, — заявил он. — Но не настолько.

— Заткнись, — укоротил я его. — Я только что пытался использовать Маленький Чикаго для того, чтобы найти след Молли. Не удалось.

Боб зажмурился.

— Неужели получилось? Модель действительно заработала? И не взорвалась?

— Сам видишь, — буркнул я. — Все работало очень даже ничего. Но я использовал самое простое поисковое заклятие и не смог обнаружить ее следа. Что не так с этой чертовой штукой?

— Положи меня на стол, — попросилБоб.

Я послушно выполнил его желание. С минуту он молчал.

— Все в порядке, Гарри. Модель работает как надо.

— Черта с два она работает, — вскипел я. — Я этим поисковым заклятием сотни раз пользовался. Значит, барахлит модель.

— Говорю тебе, работает отлично, — возразил Боб. — Давай посмотрим на это с другой стороны. Если это не твое заклятие и не модель... Слушай, что ты использовал для наведения заклятия?

— Прядь ее волос.

— Это детские волосы, Гарри.

— И что?

Боб презрительно хмыкнул.

— А то, что от них никакого толка. Гарри, дети — это как огромный чистый лист. С тех пор, как срезали эту прядь, Молли изменилась во всех отношениях. Она почти ничем не напоминает того человека, с которого эти волосы срезали. Естественно, твое заклятие не смогло ее обнаружить.

— Черт! — рявкнул я. Это не приходило мне в голову, но, похоже, дело обстояло именно так. Мне еще не приходилось использовать для этого заклятия детские волосы — за исключением одного раза, когда я искал ребенка. — Черт, черт, черт!

Крошечная ошибка. Совсем крошечная. И я подвел Молли.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Я отвернулся от стола и медленно поднялся по стремянке в гостиную.

Черити сидела на углу дивана, низко опустив голову; губы ее беззвучно шевелились. При моем появлении она вскочила и повернулась ко мне. Томас, ставивший чайник на мою дровяную плиту, оглянулся через плечо.

Я покачал головой.

Черити побледнела и медленно опустилась обратно.

Я подошел к Томасу, достал из шкафа пузырек аспирина, вытряхнул на ладонь три таблетки и, морщась от противного кислого вкуса, прожевал все три. Потом запил их водой.

— Ты позвонил? — спросил я у Томаса.

— Угу, — ответил он. — Собственно, Мёрфи будет здесь через минуту.

Я кивнул ему и, держа в руках стакан воды, уселся в кресло у камина.

— Я надеялся, мне удастся найти ее, — сказал я Черити. — Мне очень жаль. Я... — Я тряхнул головой и замолчал.

— Спасибо за попытку, мистер Дрезден, — тихо ответила она. Взгляда она не поднимала.

— Волосы были детские, — объяснил я. — С ними не получилось. Слишком старые волосы. Я не... — Я вздохнул. — Слишком устал, чтобы сразу об этом подумать, — признался я. — Простите.

Черити посмотрела на меня. Я ожидал увидеть на ее лице страх, злость, возможно, немного сомнения. Ни того, ни другого, ни третьего я не обнаружил. Вместо этого на нем было то, что я замечал иногда на лице у Майкла, когда ситуация складывалась совсем уж погано. Какое-то тихое спокойствие, совершенно не сопоставимое с ситуацией, и источника или природы его я не знал.

— Мы ее найдем, — тихо заверила она меня. — Мы вернем ее домой. — В голосе ее звучала непоколебимая уверенность, с какой говорят обычно о таких простых и очевидных вещах, как дважды два — четыре.

Я не ответил на это горьким смехом. Я слишком устал. Но я покачал головой и уставился в погасший камин.

— Мистер Дрезден, — тихо продолжала она. — Я не стану притворяться, будто знаю о магии столько, сколько вы. Я только уверена, что вы обладаете значительными способностями.

— Недостаточными, — буркнул я. — Недостаточными, чтобы от них был какой-то толк.

Краем глаза я увидел, что Черити улыбнулась. По-настоящему улыбнулась.

— Вам нелегко признать, что порой вы так же беспомощны, как мы все.

Возможно, она была права, но я не стал произносить этого вслух.

— Я допустил ошибку, и Молли может пострадать. Я не знаю, как дальше жить с этим.

— Все ошибаются, — сказала Черити, и в голосе ее я услышал нотку задумчивой констатации факта. — И вы, при всех своих способностях.

— Это не утешение, — тихо произнес я. Я оглянулся на нее и увидел, что она пристально смотрит на меня. — Не утешение для Молли. .

— Вы сделали все, что могли, чтобы помочь ей? — спросила меня Черити.

Я произвел не особо успешную попытку пошевелить мозгами.

— Угу.

Она развела руками:

— Тогда вряд ли я могу требовать от вас большего.

Я удивленно уставился на нее.

— Что?

Она снова улыбнулась:

— Да. Мне самой странно слышать то, что я говорю. Я относилась к вам нетерпимо. Я держалась с вами неприятно.

Я устало отмахнулся.

— Угу. Но я могу понять почему.

— Я вижу, — согласилась она. — Вы все поняли. Но потребовалось все это, чтобы я поняла сама.

— Что поняли?

— Что большая часть той злости, которую я на вас изливала, относилась на самом деле не к вам. Я боялась. Я позволила страху править мной. А это заставляло меня причинять боль другим. — Она опустила голову. — И я позволила ему ухудшить положение Молли. Я так боялась за нее, что это привело к войне между нами. Я сама толкала ее к тому, чего пыталась заставить избежать. И все из-за страха. Я боялась, и я наказана за это.

— Все боятся время от времени, — сказал я.

— Но я позволила страху править собой. Мне стоило бы быть сильнее этого, мистер Дрезден. Мудрее. Всем нам стоило бы. Бог завешал нам не страх, но любовь, силу, владение собой.

Некоторое время я переваривал услышанное.

— Вы что, приносите извинения? — спросил я.

Черити подняла бровь.

— Я пока не настолько мудра, — ответила она слегка раздраженно.

На этот раз даже я не удержался от усмешки.

— Мистер Дрезден, — сказала она. — Мы все сделали всё, что в наших силах. Теперь время молиться. У нас остается вера.

— Вера? — переспросил я.

Она смотрела на меня спокойными, уверенными глазами.

— В то, что рука сильнее вашей или моей защитит мою дочь. Что нам покажут путь. Что Он не оставит тех, кто верует, в час нужды.

— Я не настолько верую, — признался я.

Черити снова улыбнулась — устало, но уверенно.

— Моей веры хватит на нас обоих. — Она встретилась со мной спокойным взглядом. — Есть ведь силы и помимо вашей магии или тех темных духов, что противостоят нам. Мы не одиноки в этой борьбе, мистер Дрезден. Нам не нужно бояться.

Я отвел глаза прежде, чем мы успели заглянуть друг другу в душу. И прежде, чем она успела увидеть в них слезы. Как бы Черити ни относилась ко мне в прошлом, она осталась со мной, когда фишки закончились. Она заботилась обо мне, когда я был ранен. Она поддержала меня тогда, когда вовсе не обязана была делать этого. И какой бы она ни была со мной едкой, язвительной и резкой, я ни на секунду не ставил под сомнение ее любовь к мужу, к детям или искренность ее веры. Я мог ее недолюбливать, но уважал всегда.

И теперь больше, чем когда-либо.

Я только надеялся, что она сказала правду насчет того, что мы не одни. Сомневаюсь, чтобы я в глубине души верил в это. Поймите меня правильно: я ничего не имею против Бога, разве что он мог бы быть чуть менее иносказательным да еще чуть более разборчивым в выборе наемной силы. Люди вроде Майкла или Черити, ну и в меньшей, конечно, степени Мёрфи время от времени заставляют меня призадуматься над вопросами веры. Впрочем, мне кажется, я не из тех, кого Бог по-настоящему хотел бы видеть вблизи своего дома или своих людей.

Блин! У меня в мозгу сидит падший ангел. Мне, можно считать, повезло, что я не общался с Майклом или кем-то еще из Рыцарей в качестве противников.

Я покосился на ведерко из-под попкорна в углу у двери, где стояли мои посох, жезл, шест для занятий боевыми искусствами (очень не мешает в качестве дополнения к моим чародейским причиндалам), трость-шпага, зонтик и деревянные ножны «Фиделаккиуса» — одного из трех мечей, которые носили Майкл и его братья по оружию.

Последний из тех, кому принадлежал этот меч, сказал мне, что я должен хранить его и передать следующему Рыцарю. Он сказал, что я узнаю, кому и когда. С тех пор меч который год стоит в ведерке из-под попкорна. Когда в мой дом вломились нехорошие парни, они не обратили на него внимания. Томас, проживший со мной почти два года, никогда не дотрагивался до него и не заговаривал о нем. Я не знаю даже, замечал ли он его вообще. Меч просто стоит в углу и ждет.

Я покосился на меч, потом поднял взгляд к потолку. Если Богу действительно хотелось бы помочь нам хоть немножко, самое время дать мне знать, кому, черт подери, вручить этот меч. Хотя бы это. Впрочем, не думаю, чтобы это так уж нам помогло. С «Фиделаккиусом» или без него, сил надрать кое-кому задницу у нас хватало. Чего нам не хватало — так это информации, а без нее от способности надрать задницу не было никакого толка.

С минуту я смотрел на меч. Так, на всякий случай.

Никаких световых эффектов. Никаких шумовых эффектов. Даже слабых шевелений интуиции — и того нет. Я пришел к выводу, что если Небо и решило помочь нам, то наверняка не так.

Я откинулся на спинку кресла. Черити снова углубилась в беззвучные молитвы. Я пытался соображать, но получалось неважно: единственная внятная мысль, которую я родил, — это надежда, что Господь Бог не прогневится на Молли за то, что ей помогаю я.

Я оглянулся через плечо. Томас слушал весь наш разговор, сохраняя почти сверхъестественно-непричастный вид. Правда, при взгляде на Черити в глазах его появлялось легкое беспокойство. Он переглянулся со мной — похоже, он разделял мои чувства. Потом он предложил нам по чашке чая и вернулся к плите. Черити молилась.

Не прошло и десяти минут, как постучала Мёрфи и отворила дверь. Если не считать Томаса, она была единственной, кому я доверял настолько, что дал амулет, позволявший беспрепятственно миновать мои обереги. Она оделась как обычно на работу: черные брюки и пиджак, белая блузка, удобные туфли. За ее спиной брезжили серые предрассветные сумерки. Мёрфи окинула комнату взглядом, нахмурилась и закрыла за собой дверь.

— Что случилось?

Я наскоро описал ей ситуацию, заканчивая рассказом о провале моей попытки найти след девушки.

— Значит, ты пытаешься отыскать Молли? — спросила Мёрфи. — С помощью заклятия?

— Угу, — кивнул я.

— Мне казалось, это для тебя рутинное занятие, — заметила она. — В смысле, я помню не меньше четырех-пяти раз, когда ты проделывал это при мне.

Я покачал головой:

— Тогда я искал, где находится кто-то или что-то. Теперь я ищу место, где Молли находилась прежде. Это совсем не одно и то же.

— Но почему? — не поняла Мёрфи. — Почему нельзя пойти прямо к ней?

— Потому что фетчи забрали ее с собой, — объяснил я. — Она сейчас в Небывальщине. Отсюда я не могу запеленговать ее. Все, что я могу. — это найти место, где они переходили из мира в мир, а уже оттуда попробовать найти ее саму.

— А-а. — Она нахмурилась и подошла ко мне. — И для этого тебе нужны ее волосы?

— Угу. — кивнул я. — Которых у нас нет. Так что мы застряли.

Она задумалась.

— А что-то другое тебе не подошло бы?

— Обрезки ногтей, — сказал я. — Или кровь — если достаточно свежая.

— Ну-ну, — пробормотала Мёрфи. — А ее, — она кивнула в сторону Черити, — ее кровь не подойдет?

— Что? — не понял я.

— Она же родная мать девочки, — объяснила Молли. — Кровь от крови. Это не годится?

— Нет. — Я покачал головой.

— Разве? — не сдавалась Мёрфи. — Почему?

— Потому что... — Я нахмурился. — Э...

Я посмотрел на Черити. Вообще-то между родителями и детьми существует магическая связь. Сильная. Моя мать в свое время сложила заклятие, действовавшее только на нас с Томасом и подтверждавшее, что мы с ним братья. И эта связь работала — при том, что родство у нас с ним только по матери. Кровная связь — едва ли не самая глубокая из всех, что известны магии.

— Что ж, может и получиться. — негромко произнес я. Подумал еще немного и вскочил. — Блин-тарарам, не просто получиться. Для такого заклятия, возможно, это даже лучше!

Черити не произнесла ни слова, но взгляд ее сиял той самой спокойной, неколебимой силой. Вот на что похожа вера, подумал я.

Я кивнул ей, а потом повернулся к Мёрфи и торжествующе поцеловал прямо в губы.

Мёрфи даже зажмурилась от неожиданности.

— Ага! — заорал я. — Мёрфи, ты молоток! Слава команде Дрездена!

— Эй, это я молоток, не ты, — возразила она. — Слава команде Мёрфи!

Томас фыркнул. Даже Черити не сдержала улыбки, хотя продолжала сидеть, закрыв глаза и наклонив голову, — должно быть, благодарила Всевышнего.

Мёрфи задала именно тот вопрос, которого мне не хватало, чтобы нащупать ответ. Помощь свыше? Что ж, я не возражаю против такой, тем более с учетом того, чья дочь попала в беду. Вполне возможно, именно так оно и было. Я мысленно снял воображаемую шляпу и помахал ею в сторону небес, потом повернулся к люку в лабораторию.

— Черити, я надеюсь, вы не откажетесь пожертвовать каплю ради дела?

— Еще бы, — откликнулась она.

— Тогда за работу. Приготовьтесь выезжать, ребята. Я недолго. — Я задержался и положил руку на плечо Черити. — А потом мы вернем вашу дочь.

— Да, — прошептала она, глядя на меня сияющими глазами. — Да, обязательно.

На этот раз заклятие сработало на все сто. Черт, я мог бы и сам догадаться, где фетчи нашли самый удобный переход из своего королевства в Чикаго. Такие вещи представляются очевидными, но только после того, как про них узнаешь.

Помятый минивэн Черити свернул на маленькую стоянку за старым кинотеатром Кларка Пелла. С улицы она не просматривалась. Пока мы ехали туда, взошло солнце, хотя низкие тучи и отдаленные раскаты грома обещали необычно плохую для такого времени суток погоду. Это меня не очень удивляло. Когда за кулисами происходят разборки Королев фейри, погода тоже реагирует соответственно.

Мёрфи остановила свою машину рядом с минивэном и вытянула ручник.

— Ладно. Мёрф, Томас, — произнес я, выбираясь из машины. — Правила боя с фейри.

— Я знаю, Гарри, — сказал Томас.

— Ага, но напомнить нелишне, так что послушайте. Мы направляемся в Небывальщину. Нам предстоит разобраться с несколькими весьма вредоносными фейри, из чего следует, что мы должны быть готовы к иллюзиям. — Я порылся в рюкзаке и достал небольшую баночку. — Эта мазь позволит вам справляться с большинством того дерьма, которым они попытаются нас дурить. — Я подошел к Томасу и помазал составом его веки. Потом проделал то же самое с глазами Мёрфи и моими собственными. Мазь я приготовил по собственному рецепту, основанному на том, что использовал Привратник. Моя пахла лучше, хотя окрашивала кожу, на которую попадала, в темный, коричнево-черный цвет. Я закрыл баночку, намереваясь убрать. — После того, как...

Черити молча взяла банку у меня из рук, открыла ее и намазала веки.

— Что вы делаете? — удивился я.

— Собираюсь вернуть свою дочь, — спокойно ответила она.

— Вам нельзя с нами, — сказал я.

— Очень даже можно.

— Нет, нельзя. Черити, это чертовски опасно. У нас не будет возможности опекать вас.

Черити завинтила крышку и сунула баночку мне в рюкзак. Потом откатила в сторону боковую дверцу минивэна и достала из салона два больших пластмассовых тубуса. Она открыла первый и стянула через голову свитер.

Я обратил внимание на две вещи. Во-первых, в том, что касалось телосложения, Черити явно вытянула счастливый билет в генетической лотерее. Под свитером у нее обнаружился спортивного вида лифчик, и при желании она запросто могла зарабатывать неплохие деньги на подиуме. Молли явно унаследовала внешность матери.

Второе, на что я обратил внимание, — это на ее руки. Для женщины она казалась довольно широкоплечей, а руки ее отличались великолепной мускулатурой — не гипертрофированной, как у качка-культуриста, но подтянутой, действенной. Я переглянулся с Мёрфи — на нее это, похоже, тоже произвело впечатление. Я перевел взгляд обратно на Черити.

Из первого тубуса Черити вытащила бронежилет. Не побитый, тяжелый секонд-хэнд. Красивую стеганую жилетку из плотной хлопчатобумажной ткани, подбитую тем, что мне показалось кевларовыми пластинами. Она надела жилет, застегнула пояс, а потом достала из тубуса самую настоящую кольчужную рубаху. Накинув ее через голову, Черити ловкими, привычными движениями застегнула с дюжину крючков. За кольчугой последовал тяжелый пояс, на каких носят мечи. Затем она надела на голову плотно облегающую шапочку из того же черного материала, что и жилет, подобрала под нее свои косы и накрыла все это стальным шлемом с гребнем.

Открыв второй тубус, она достала из него прямой меч с рукоятью в виде креста. Меч казался лишь ненамного уже и короче того, которым пользовался Майкл, однако, проверив клинок на предмет точек ржавчины, она несколько раз крутанула им в воздухе с такой легкостью, словно это была свернутая в рулон газета, после чего убрала обратно в ножны и пристегнула их к поясу. За пояс она заткнула две тяжелые кольчужные рукавицы. Последним Черити достала из тубуса молот. Даже не просто молот, а скорее кувалду с длинной, фута четыре, окованной железом рукоятью и зловещего вида заостренным шипом с одной стороны.

Закинув молот на плечо, она придержала его за рукоять и повернулась ко мне. Вид у нее был донельзя воинственный — вооруженная, в доспехах, да и темные пятна мази вокруг глаз образа не смягчали. Воинственная... как же! Она выглядела настоящим бойцом, профессионалом, с каким лучше не связываться.

Все молча смотрели на нее.

Черити повела золотистой бровью.

— Я сама изготовила все доспехи мужа, — негромко сказала она. — И запасное оружие. Вручную.

— Э... — неуверенно произнес я. Стоило ли тогда удивляться ее мускулатуре? — Так вы и биться умеете?

Она посмотрела на меня как на слабоумное дитя.

— Мой муж стал мастером фехтования не по мановению волшебной палочки. Он много упражняется. И кто, как вы думаете, был его спарринг-партнером последние два десятка лет? — Взгляд ее снова потемнел, нацелившись на меня одного. — Эти твари забрали мою Молли. И я не останусь здесь, пока она в опасности.

— Мэм, — негромко напомнила Мёрфи. — Учебный бой сильно отличается от настоящего.

Черити кивнула.

— Для меня это будет не первый настоящий.

Мёрфи мгновенно нахмурилась и оглянулась на меня. Я покосился на Томаса — тот отвернулся, всем своим видом показывая, что в процессе принятия решений участвовать не будет.

Черити продолжала стоять со своей кувалдой на плече — стойка спокойная, взгляд уверенный.

— Блин-тарарам, — вздохнул я. — О'кей, Джон Генри, считайте, вы зачислены. — Я махнул рукой и продолжил инструктаж. — Фейри не переваривают железа и боятся его прикосновения — это же относится и к стали. Она обжигает их и нейтрализует их магию.

— Там у меня еще холодное оружие, — сообщила Черити. — И запасные кольчуги. Хотя они могут оказаться вам не идеально по фигуре, лейтенант Мёрфи.

Черити продумала все на несколько ходов вперед. Что ж, хорошо, хоть один из нас не потерял способность думать.

— Кольчуга — идеальная вещь для защиты от потусторонних тварей с когтями.

Вид у Мёрфи был довольно скептический.

— Мне не хотелось бы нарушать образ битвы при Гастингсе, Гарри, но я привыкла полагаться на пистолеты больше, чем на мечи. Ты все это серьезно?

— С пистолетами у тебя могут возникнуть проблемы, — ответил я. — Объекты из нашей реальности действуют в Небывальщине по-другому, и трудно угадать, когда и как меняются правила. В стране фейри довольно много мест, где порох теряет взрывчатые свойства.

— Ты шутишь, — нахмурилась она.

— Нисколько. Надень кольчугу. С нею фейри ничего сделать не смогут. Это наше главное преимущество.

— Единственное преимущество, — поправила Черити. Она протянула мне кольчужный жилет — возможно, единственный из ее набора, подходивший мне по росту. Я снял кожаную куртку, облачился в броню и снова надел куртку поверх кольчуги. Мёрфи покачала головой, но подошла и вместе с Томасом выбрала себе доспехи и оружие.

— Еще пара деталей, — сказал я. — Все время, пока мы будем находиться там, не ешьте и не пейте ничего. Не принимайте никаких подарков или любых предложений от фейри — никаких сделок с ними. Уж поверьте мне на слово, вам не понравится оказаться в положении должников кого-либо из сидхе. — Я нахмурился, собираясь с мыслями. — И последнее. Каждый из нас должен делать все возможное, чтобы обуздывать свой страх.

Мёрфи недоуменно посмотрела на меня:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мы не можем позволить себе бояться слишком сильно. Фетчи ощущают наш страх. Они питаются им. Становятся от него сильнее. Если мы явимся к ним, не контролируя свой страх, они ощутят приближение пищи. Мы все боимся, но нам нельзя позволять страху управлять нашими мыслями, действиями или решениями. Старайтесь дышать ровно и оставаться насколько можно спокойными.

Мёрфи кивнула.

— Ну и хорошо. Веселиться и петь по мере хотения.

Я посмотрел, как Мёрфи развешивает свою амуницию. Черити помогла ей застегнуть кольчугу — рубаху с короткими рукавами, возможно, одну из запасных Черити. Для Мёрфи кольчуга оказалась великоватой, чуть-чуть помог туго перепоясавший ее ремень, но короткие рукава доходили Мёрфи до локтей, а низ болтался где-то на уровне колен. Кэррин выглядела как ребенок, нарядившийся во взрослую одежду.

Лицо ее сделалось отрешенным — таким оно обыкновенно становилось, когда она сосредотачивалась перед стрельбой в тире или перед одним из своих бесчисленных поединков айкидо. Я зажмурился, осторожно ощупал Мёрфи своим магическим чутьем и ощутил в ней ровно пульсирующую жизненную энергию. Кое-где наблюдалась дрожь — но никаких признаков панического страха, который мог бы оповестить нехороших парней о нашем появлении.

Собственно, я его и не ждал. Свой невеликий рост она с лихвой компенсировала крепостью духа. С другой стороны, в Небывальщине Мёрфи не оказывалась еще ни разу, и хотя земли фейри далеко не самое страшное, что можно там найти, даже они могут производить на нормального человека довольно жуткое впечатление. Никакие тренировки, дисциплина и целеустремленность не способны в полной мере подготовить начинающего ныряльщика к тому, что он почувствует на глубине. Примерно так же обстоят дела и с Небывальщиной. Невозможно предугадать, как поведет себя человек, впервые упавший вниз по кроличьей норе.

Зато Томас, будучи Томасом, щеголял кольчугой как изыском моды. Он оделся во все черное — черные куртка и брюки, черные армейские бутсы, да и кольчуга с бронежилетом каким-то образом подошли к его туалету. На левом бедре у него снова висела его сабля, в правой руке он держал обрез и в целом являл собой изрядно улучшенный типаж из «Дорожного Воина».

На всякий случай я и его ощупал своими магическими чувствами. Он слегка отличался от обычного человека; впрочем (как и у других вампиров Белой Коллегии), отличия эти вряд ли поддавались обнаружению человеческими чувствами, да и не всякий чародей распознал бы их. В его ауре ощущалось нечто кошачье — что-то подобное я ожидал бы от голодного леопарда, терпеливо поджидающего приближения очередной добычи. Огромная, безупречно сбалансированная сила. Ощущалась и темная сторона — та его часть, которую я ассоциировал с демонической наследственностью, превращавшей его в вампира, черный, горький сгусток энергии, состоявшей из равных частей похоти, голода и отвращения к себе. Томас был неглуп — он, конечно же, боялся. Но и его страх был почти незаметен под этой гладкой черной поверхностью.

Закончив помогать Мёрфи, Черити отступила на шаг и опустилась на колени на мостовую. Сложив руки, она склонила голову и продолжала молиться. Я чувствовал разлитое вокруг нее тепло, словно она стояла на коленях в узком луче солнечного света, — точно такую же энергию я всегда ощущал в присутствии ее мужа. Веру, наверное. Она тоже боялась, но это был не тот первобытный, животный страх, который интересует фетчей. Она боялась за дочь — за ее безопасность, за ее будущее, за ее счастье. И, глядя на нее, я увидел, как ее губы произносят мое имя, потом Томаса, потом Мёрфи.

Черити боялась за нас больше, чем за себя.

В ту секунду я поклялся себе, что верну ее домой вместе с ее дочерью — к семье и мужу, целую и невредимую. Видит Бог, я ни минуты не колебался бы сделать все, чтобы семья моего друга воссоединилась.

Я проверил свою амуницию. Кожаная куртка, кольчужная рубаха не по размеру, посох, жезл — на месте. Браслет-оберег и амулет — на месте. Многострадальная левая рука немного побаливала, и та ее часть, которую я ощущал, онемела — но пальцами шевелить я мог. Голова болела. Ноги слегка подкашивались от усталости. Я надеялся, что, когда понадобится, хорошая доза адреналина поможет мне справиться с этой проблемой.

— Все готовы к выступлению? — спросил я.

Мёрфи кивнула. Томас откликнулся лаконичным «Ага». Черити поднялась с колен.

— Я готова.

— Для начала я обойду здание, — сказал я. — Это их дверь домой. Возможно, они оставили какие-нибудь ловушки или задействовали обереги. Когда я сниму их, мы войдем.

Я начал медленно обходить кинотеатр Пела, касаясь пальцами стены, то и дело закрывая глаза и прислушиваясь к своим магическим чувствам. Это потребовало некоторого времени, но поспешность могла дорого обойтись. Я ощущал замкнутую, сдерживаемую энергию, пульсирующую где-то в здании — возможно, попавшую из Небывальщины в момент, когда фетчи проносили туда Молли. И еще я несколько раз уловил крошечные порывы энергии, слишком случайные и подвижные, чтобы быть заклятиями или оберегами. Они показались мне огорчительно похожими на те, что исходили от фетча, уничтоженного мною в гостинице.

373

Минут через десять я вернулся к месту, с которого начал обход.

— Есть что-нибудь? — поинтересовался Томас.

— Оберегов нет. Магических противопехотных мин тоже нет, — ответил я. — Но мне кажется, кто-то там есть внутри.

— Вроде кого?

— Вроде фетчей, — сказал я. — Мельче тех, здоровых, которые нам нужны. — возможно, этих оставили охранять переход.

— Они попытаются напасть на нас из засады, когда мы войдем, — предположила Мёрфи.

— Возможно, — согласился я. — Но если мы знаем о засаде, мы можем обернуть это против них. Когда они появятся, разите их быстро и беспощадно, наверняка. Лучше перестараться. Мы не можем позволить, чтобы кого-то из нас ранило.

Мёрфи кивнула.

— Чего мы ждем? — поинтересовался Томас.

— Еще подкреплений, — ответил я.

— Зачем?

— Затем, что я недостаточно силен, чтобы отворить стабильный переход в глубь их территории, — объяснил я. — Даже если бы я не устал так и если бы мне удалось его отворить, сомневаюсь, чтобы он продержался дольше нескольких секунд.

— А это плохо? — спросила Мёрфи.

— Угу.

— А что случилось бы? — тихо спросила Черити.

— Мы бы погибли. Оказались бы заперты в глубине земель фейри, вблизи оплотов всевозможных неприятностей, с единственной надеждой на попытку пробиться в те части Небывальщины, что соприкасаются с Землей. Туземцы скушают нас и выплюнут кости прежде, чем мы хоть немного приблизимся к спасению.

Томас закатил глаза.

— Не уверен, приятель, что это то, что нужно, чтобы удерживать мои мысли от паники.

— Заткнись, — посоветовал я ему. — Если не хочешь, чтобы я перешел к альтернативному варианту и начал рассказывать тебе похабные анекдоты.

— Гарри, — вмешалась Мёрфи. — Если ты знал, что не можешь открыть переход на время, необходимое, чтобы вынести девушку, как ты собираешься все это провернуть?

— Знаю я кое-кого, кто может помочь. Правда, помочь мне она абсолютно не в состоянии.

Мёрфи хмуро покосилась на меня.

— Скажи, тебе ведь это нравится. Нравится плясать вокруг да около, нравится огорошивать нас сюрпризами, зная чего-то такое, что неизвестно нам.

— Ну, это как героин для чародеев, — согласился я.

Послышался рык двигателя, по асфальту зашуршали шины. Из-за кинотеатра вылетел на стоянку мотоцикл с двумя седоками. Задний седок соскользнул с седла — красивая женщина в кожаных штанах и вельветовой куртке. Она подняла руки, сняла шлем, и белоснежные волосы рассыпались роскошной, до пояса накидкой. Летняя Леди, Лилия, отвесила мне легкий поклон и улыбнулась; зеленые глаза ее сияли.

Управлял мотоциклом, разумеется, Хват. Одежду Летнего Рыцаря составляли черные штаны в обтяжку и зеленая шелковая рубаха. На бедре у него висела шпага с вычурной рукоятью, кожаная оплетка которой лоснилась от долгого употребления. Хват положил оба шлема на багажник мотоцикла и кивнул нам:

— Доброе утро.

Я представил присутствующих, ограничившись упоминанием имен и титулов. Покончив с этим, я повернулся к Лилии:

— Спасибо, что приехали.

Она покачала головой.

— Я все еще в долгу перед вами. По крайней мере это в моих силах. Хотя должна предупредить вас — боюсь, у меня не получится оказать вам помощь, о которой вы просили.

Из чего следовало, что запрет Титании остается в силе. Впрочем, я придумал способ обойти его.

— Я понимаю, что вы не можете мне помогать, — сказал я. — Но я хотел сказать вам, что я передаю свои обязанности получателя долга другому — в здравом уме и как там еще положено говорить. Я должен загладить зло, причиненное из-за моей ошибки девушке по имени Молли Карпентер. Чтобы сделать это, я передаю ваш долг ее матери в качестве уплаты.

— Ха! — обрадовался Хват.

Лилия тоже не удержалась от довольной улыбки.

— Отлично придумано, чародей, — прошептала она и повернулась к Черити. — Вы принимаете предложенную чародеем плату, леди?

Вид у Черити был немного ошеломленный, и она покосилась на меня. Я кивнул.

— Д-да, — произнесла она. — Да.

— Значит, быть посему. — И Лилия склонила голову перед Черити. — Значит, я в долгу перед вами, леди. Что могу я сделать во исполнение этого долга?

Черити снова покосилась на меня.

— Просто расскажите ей, — посоветовал я.

Черити повернулась обратно к Летней Леди.

— Помогите нам вернуть мою дочь Молли, — попросила она. — Она в плену у фетчей Зимней Династии.

— Я буду более чем счастлива сделать все, что в моих силах, для вас, леди, — кивнула Лилия.

Черити закрыла глаза.

— Спасибо.

— Возможно, это окажется не совсем та помощь, какой вы бы от меня хотели, — серьезным тоном призналась Лилия. — Я не смею открыто нападать на слуг Зимней Королевы, действующих с ее законного соизволения, — кроме случаев самозащиты. Напади я на них, последствия будут суровы, а возмездие неотвратимо.

— Тогда что вы можете сделать? — спросила Черити.

Лилия открыла было рот, но покосилась в мою сторону.

— Похоже, у чародея есть что-то на уме.

— Ага, — сказал я. — Я как раз хотел перейти к этому.

Лилия улыбнулась мне и кивком предложила продолжить.

— Они перенесли девушку через границу здесь, — объяснил я. — Должно быть. Поэтому они и напали сначала на Пелла — чтобы здание наверняка заперли и опечатали и при необходимости никто не мешал им беспрепятственно переходить назад. Я также почти уверен в том, что они оставили кого-то охранять переход.

Лилия нахмурилась и подошла к зданию. Она дотронулась до стены пальцами и закрыла глаза. На все про все у нее ушло вдесятеро меньше времени, чем у меня, и при этом она не сходила с места.

— Разумеется, — сообщила она. — Как минимум трое небольших фетчей. Пока они не ощутили нашего присутствия, но ощутят, как только кто-нибудь войдет в дом, и нападут.

— Я на это и рассчитываю, — кивнул я. — Я войду первым и позволю им увидеть меня.

Хват удивленно поднял брови.

— После чего они порвут вас в клочья? Я думал, у вас план мудренее.

Я улыбнулся ему:

— Не хочу вас разочаровывать, Хват. Я хочу, чтобы Лилия навела завесу на всех остальных. Как только фетчи проявятся, чтобы порвать меня, Лилия снимет завесу, и вы все их уложите.

— Да. Это нравится мне гораздо больше, — хмыкнул Хват, поглаживая пальцами рукоять шпаги. — И уж мне-то никто не запрещал кромсать вассалов Зимы — если вы, конечно, не против, госпожа.

Лилия покачала головой.

— Ни в коем случае, сэр Рыцарь. И я с радостью скрою завесой вас и ваших союзников, леди Черити.

Черити помедлила.

— Подождите-ка, — сказала она. — Я правильно понимаю ситуацию? Вам не позволено оказывать помощь Гарри, но поскольку Гарри... что? Передал свои права на долг мне?

— Банки постоянно продают и покупают долговые обязательства, — подтвердил я.

Хват и Лилия обменялись беспомощными взглядами.

— На них также наложено заклятие, не позволяющее им открыто обсуждать это с кем-либо, — добавил я. — Но суть вы уловили верно, Черити.

Черити тряхнула головой.

— Но у них не будет из-за этого неприятностей? Если... кто у нее главный?

— Титания, — подсказал я.

Черити уставилась на меня — это имя она явно уже слышала.

— Что... сама Королева фейри?

— Одна из двух, — поправил я. — Да.

Она покачал головой.

— Я не... и без того уже много людей подвергаются опасности.

— Не беспокойтесь за нас, мэм, — подмигнул Хват. — Титания установила закон. Мы его исполняем. И не наша вина, что его буква не совсем соответствует ее замыслу.

— Перевожу, — вмешался я. — Мы обошли закон, не нарушив ни буквы. Ей это не понравится, но она смирится.

— О да, — пробормотал Томас себе под нос. — Из-за этого никому потом не откусят задницу.

— Разговорчики, — буркнул я, повернулся и зашагал к служебному входу кинотеатра. Крепко взявшись за посох, я приставил его конец к цепям, крест-накрест перекрывавшим дверь. Потом выждал пару секунд, успокаивая дыхание и сосредоточиваясь. Не то чтобы это было очень трудно. Мне хватило совсем небольшого напряжения воли, чтобы порвать цепь к чертям собачьим. Разнести дверь в щепки было бы еще проще, но я хотел всего-то разорвать одно-единственное звено.

Я собрал свои мысли воедино и шепнул:

— Forzare!

Луч невидимой энергии вырвался из конца посоха, послышалось шипение и резкий, короткий треск. Цепь дернулась. Я опустил посох и увидел, что одно звено разломилось на две половинки; изломы светились от нагрева багрово-красным. Концом посоха я сбросил их на землю; меня даже слегка удивило то, как мало усилий это от меня потребовало.

Я протянул руку и попробовал повернуть ручку.

Заперто.

— Эй, Мёрф, — окликнул я. — Глянь-ка на этот цепеллин.

Я услышал, как она со вздохом обернулась. Я достал из кармана куртки пару металлических инструментов и принялся с их помощью возиться над замком. Левая рука слушалась плохо, но все же могла худо-бедно удерживать инструмент в нужном положении, пока правая делала большую часть работы.

— Эй, — спросил Томас. — Откуда это у тебя?

— Баттерс говорит, моей руке полезны упражнения, в том числе работа с ручным инструментом.

— Значит, — фыркнул Томас, — ты учишься ремеслу взломщика? Я-то думал, ты на гитаре играешь.

— Это проще, — сказал я. — И собаки от этого не воют.

— Ну да, я бы сам убил тебя, услышь я еще хоть раз «Дом восходящего солнца», — согласился Томас. — Откуда у тебя отмычки?

Я покосился через плечо на Мёрфи.

— Птичка в клюве принесла.

— Ох, ты у меня допрыгаешься, Дрезден, — сказала Мёрфи, продолжая упрямо смотреть в сторону.

Я подобрал бородку и медленно, осторожно повернул. Замок щелкнул, я чуть приоткрыл дверь. Потом выпрямился, убрал инструменты в карман и снова взял в руку посох, готовый к немедленным неприятностям. Ничего не происходило. Я закрыл глаза и прислушался, но не услышал в доме ни звука.

— Ладно, — сказал я. — Идем. Всем приготовиться к…

Я оглянулся через плечо и увидел, что стоянка совершенно пуста — не считая меня самого, конечно.

— Ух ты, — сказал я. — Отличная завеса, Лилия. — Я повернулся к двери и сделал вид, что мои нервы не звенят как гитарные струны.

— Дзынь-дзынь, — объявил я. — Раунд первый.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Изготовив посох к бою, я ударом ноги распахнул дверь.

— А вот кому жвачки! — крикнул я.

Серенькие рассветные лучи высветили служебный коридор с исписанными всякой ерундой стенами, вытертым до неопределенного цвета полом и кучей сложенного вдоль стен хлама. В дальнем конце виднелась дверь, под которую кто-то подсунул резиновый клинышек, чтобы она не закрывалась. Выцветшая табличка гласила: ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН. Занавешенный шторкой проем примерно посередине коридора вел, судя по всему, в кассу.

В здании царила тишина. Не горело ни одной лампочки.

— Вы, наверное, видели уже, — сообщил я пустому дому. — Джон Карпентер. Трубач-Хулиган. Самая длинная сцена с махаловом в истории кино. Знаете, да?

Тишина.

— Значит, не знаете все-таки? — спросил я у тишины. Я стоял, надеясь на то, что нехорошие парни не заставят себя ждать. В случае нападения я должен был отпрыгнуть в сторону и дать моим спрятанным за завесой спутникам разнести их в клочья. Вместо этого нехорошие парни, как это часто бывает, вели себя не совсем по плану.

Я начинал ощущать себя немного глупо, стоя вот так. Если бы я пошел дальше, в узкий коридор, мои невидимые спутники вынуждены были бы растянуться в цепочку, что повышало неприятелю шансы на успешную засаду. Будь я один, коридор обеспечивал бы мне наилучшую позицию для схватки, не позволяя фетчам окружить меня и тем самым использовать численное преимущество. Будь я один, я не преминул бы воспользоваться этим. Среди фейри встречаются тупицы, но фетчей к ним никак не отнесешь. Если бы я вел себя не так, как полагается одиночке, это могло бы насторожить их.

Поэтому, хотел я того или нет, пришлось плюнуть на инстинкт самосохранения и двинуться в глубь здания, держа наготове посох, оскалив зубы в боевой ухмылке. В доме царил полумрак, и температура была ниже, чем полагалось бы даже в это время суток. Дыхание вырывалось изо рта облачками пара. Извечный киношный запах попкорна пропитал дом до основания, сделавшись такой же неотъемлемой его частью, как пол и стены. В животе у меня забурчало. Подобно другим отдельным частям моего тела, мой желудок легко отвлекается на всякие соблазны, не обращая внимания на такие мелочи, как смертельная опасность.

Остальная же часть моего тела напряглась до предела. Я видел уже, как быстро умеют двигаться эти твари. Атакуй они меня из дальнего конца коридора, я успел бы отпрянуть с их пути, но и только. Еще два или три шага — и я дошел до места, начиная с которого у меня уже не оставалось возможности отступить, чтобы мои невидимые спутники разили неприятеля из засады. По крайней мере на несколько секунд я буду предоставлен самому себе.

Несколько секунд в драке — это целая вечность.

Я встряхнул браслет-оберег, накачивая в него энергию, и двинулся дальше, выставив вперед левую руку — это позволяло мне лучше защититься от возможного нападения и одновременно хоть немного освещало дорогу.

— Знаешь, какое это место в фильме? — спросил я сам у себя вслух. — Это когда старый фермер с факелом в одной руке и дробовиком в другой не может удержаться, чтобы не идти в глубь темной пещеры, прекрасно понимая, что там прячется чудовище. — Я дошел до занавески и концом посоха отодвинул ее. Выглянув на мгновение в проем, я не увидел ничего, кроме маленькой кассовой стойки, открывавшейся в маленький же темный вестибюль.

Никто не бросался ко мне, оскалившись в лицо.

— Ну, давайте же, — произнес я немного громче. — В конце концов, это просто оскорбительно. Если вы, ребята, будете и дальше продолжать в этом духе, мне придется пойти на крайние меры. Типа выйти обратно или еще чего.

Инстинкты мои вдруг тревожно взвыли, и я пулей вылетел в занавешенный проем — прочь из коридора, из дальнего конца которого на меня ринулось что-то такое. Меньше всего мне хотелось получить заряд картечи или молотом по башке.

Коридор разом наполнился оглушительными звуками: кто-то заулюлюкал, разом грянули пистолет и обрез, затрещал рвущейся тканью электрический разряд. Даже сквозь занавеску я увидел ослепительное бело-голубое сияние — и в свете его различил наконец прятавшегося в засаде фетча.

Он сидел, пригнувшись для прыжка, на стеклянном колпаке старой машины для изготовления попкорна, и внешность его с некоторой натяжкой можно было назвать кошачьей. Ростом он раза в два превосходил Мистера, клочковатый черный мех торчал во все стороны панковскими шипами. Сгорбившиеся плечи казались неестественно мускулистыми, а широкая пасть была усеяна зубами, слишком большими для любой кошки, не считая льва. Глаза светились зловещим зеленым светом. Тварь прыгнула, выставив вперед когтистые лапы, оскалив зубы, оглушительно взвыв.

Ни места, ни времени нанести удар первым у меня не было, зато я заранее изготовил защитное поле. Я выставил между собой и фетчем светящийся голубоватый купол.

Мне стоило бы помнить, с какой легкостью одолевало мою магию Пугало минувшей ночью. Мелкий фетч, должно быть, обладал по меньшей мере частью этих способностей, поскольку он на лету сменил тон своего завывания, врезался в мой щит и проскочил сквозь него, словно сквозь мыльный пузырь.

Из-за тесноты я не мог ни уклониться, ни замахнуться посохом, поэтому стоило морде фетча прорваться сквозь мой шит, как я убрал его и с размаху врезал кулаком по кошачьему носу. Там, где бессильна магия, приходится полагаться на физическую силу: поганая тварь отлетела спиной прямо на старый кассовый аппарат — железный! Брызнули голубые искры, пыхнул дым, запахло чем-то едким, и фетч взвыл от боли.

Я услышал в коридоре шаги, потом грянули три выстрела.

— Гарри! — крикнула Мёрфи.

— Здесь! — откликнулся я.

Сказать что-нибудь еще я не успел: чудовищная кошка оторвалась наконец от железного кассового аппарата и снова бросилась на меня, ни на йоту не уступая в скорости тому фетчу, с которым я сталкивался накануне. Я пригнулся и попробовал поднырнуть под него, но тело мое уступало мысли в быстроте реакций, и тварь нацелилась когтями прямо мне в глаза.

Я успел выбросить перед собой руку, и фетч врезался в нее с силой, от которой она онемела по локоть. Блеснули зубы и когти. Заговоренная кожа моей куртки устояла — если не считать царапины на запястье, ниже рукава, я остался невредим. Я покатился по полу, пытаясь стряхнуть вцепившуюся в куртку тварюку. Она оказалась чертовски сильной. Опершись задней лапой о стойку, она крепко цеплялась остальными за куртку, норовя пробиться к моему горлу.

Я пытался удержать ее, прикрывая горло рукой. Прорваться через куртку она не могла, но продолжала натиск с силой, которой ей не полагалось бы иметь. Я лежал на спине, и мне отчаянно не хватало упора. Рука моя начинала подаваться, и я понимал, что секунды через две эта тварь доберется до моего горла, и тогда мне крышка.

Тогда я схватился другой рукой за отворот куртки и изо всех сил дернул. Кожаная куртка сползла с моей груди, обнажив стальную кольчугу. Снова с шипением полетели искры: тварь обожгла лапы о металл и с пронзительным визгом подпрыгнула вертикально вверх.

Грянули выстрелы. Заряд картечи поразил тварь в верхней точке прыжка — она дернулась,взвизгнула и, извернувшись в воздухе, приземлилась на пол рядом со мной.

Тяжелый башмак Мёрфи с силой врезал по оскаленной морде, отшвырнув от меня, — и как только тварь оказалась на расстоянии ярда, Мёрфи открыла огонь. Она всадила в чудище с полдюжины пуль, опрокинув его на пол, — тварь выла от боли, дергалась от попаданий, но всякий раз пыталась подняться. Щелкнул боек — патроны кончились. Мёрфи загнала в рукоять пистолета свежую обойму — тварь как раз начала подниматься. Мёрфи продолжала всаживать в нес пулю за пулей.

Из-за завесы с неестественной скоростью вырвался Томас, бледный как смерть. Он схватил оглушенного фетча за горло и с размаху двинул о кассовый аппарат, потом еще и еще, пока я не услышал, как у того хрустнул позвоночник. Тогда братец размахнулся и швырнул его через барьер в вестибюль.

Блеснула вспышка. Что-то, похожее на огненную бабочку, крошечной кометой пролетело мимо моей головы. Я поднялся на ноги и увидел, как бабочка угодила фетчу прямо в грудь. Тварь завизжала снова, молотя по полу передними лапами; задние повисли беспомощными тряпками. Бабочка вспыхнула ярким огнем, прожгла дырку в груди у твари, а потом огонь охватил ее всю.

Я облокотился на стойку, перевел дух и обернулся. Занавеска отдернулась словно сама собой, и вошла Лилия. В эту минуту Летняя Леди не казалась хрупкой или беспомощной. Ее симпатичное лицо застыло в гримасе плохо сдерживаемого гнева. Вокруг нее порхал рой огненных бабочек. Лилия смотрела на умирающего фетча до тех пор, пока огонь не догорел, не оставив за собой даже эктоплазмы.

Мёрфи снова перезарядила пистолет и подошла ко мне; взгляд ее продолжал шарить вокруг в поисках опасности.

— У тебя кровь идет. Ты в порядке?

Я покосился на руку. Кровь из оцарапанного запястья перепачкала кисть и пальцы. Я закатал рукав, чтобы посмотреть. Длинная царапина шла параллельно кости. Она оказалась глубже, чем мне показалось сначала, — и прошла в полудюйме от вены, чудом не зацепив.

Я невольно поежился, и меня пробрал озноб.

— Одна царапина, — сказал я Мёрфи. — Ерунда.

— Дай посмотрю, — вмешался Томас. Он осмотрел мою руку и поднял глаза. — Могло быть и хуже. Но это нужно зашить, Гарри.

— Некогда, — возразил я. — Найди что-нибудь чистое перевязать, и сойдет.

Томас огляделся по сторонам.

— Соломки для коктейля? — предложил он. — Пакетик для попкорна?

Я услышал выразительный вдох. Из-за занавески вышла Черити, расстегнула висевший у нее на ремне кожаный чехол и кинула Томасу аптечку. Он поймал ее в воздухе, благодарно кивнул и занялся моей рукой. Черити отступила обратно в коридор, не выпуская из пальцев рукояти меча. Следом за ней заглянул Хват, кивнул и прошел дальше — предположительно в дверь, которой заканчивался коридор.

— Что случилось? — спросил я у Мёрфи.

— Одна из этих тварей пыталась наброситься на тебя сзади, — ответила она. — Что-то вроде обезьяны-мутанта. Мы ее убрали.

— «Натуральный рыжий», — задумчиво сказал Томас. — Помнишь этот фильм? Ну, где ретровирус вырвался на волю в зоопарке и вызван массовые мутации животных? Этот бабуин оттуда. И эта киса тоже.

— Гм, — хмыкнул я. — Ага.

— Чего-то я не понимаю, — призналась Мёрфи. — Почему они все выглядят как киномонстры?

— Страх, — объяснил я. — Эти образы — неотъемлемая часть нашей культуры. Этакие эталоны, генерирующие кучу страха.

— Да брось ты, — покачала головой Мёрфи. — Я видела этот фильм. Он и вполовину не такой страшный.

— Вопрос перехода количества в качество, — сказал я. — Даже если ты от этого слегка подпрыгнешь на месте, это хоть немного, да будет страха. Помножь на миллионы зрителей. Фетчи принимают эту форму для того, чтобы, впитав толику страха, породить его еще больше.

Мёрфи нахмурилась и тряхнула головой.

— Ну, может...

В вестибюле появился и двинулся по направлению к кинозалу свет. В мгновение ока Мёрфи и Томас вскинули оружие, целясь в его сторону, а мой браслет-оберег зашипел, плюясь холодными голубыми искрами в готовности выстроить защитный купол.

— Все в порядке, — негромко сказала Лилия.

В дальнем конце вестибюля показался Хват с обнаженным мечом в руке. Клинок полыхал огнем, словно его окунули в керосин и подожгли. Он огляделся по сторонам и нахмурился.

— Тут что-то не так, — заявил он.

— Что не так? — спросил я.

— Третий, — ответила за него Лилия. — Должен быть еще третий фетч.

— Почему? — не понял я.

— Потому что они фетчи, — отрезал Хват. — Надо проверить туалеты.

— Не в одиночку, — сказал я. — Мёрф, Черити.

Мёрфи кивнула и, обогнув стойку, подошла к Хвату. Черити вышла из-за занавески и тоже последовала за ней. Двигаясь почти бесшумно, они скрылись за дверью туалетов. Вернулись они очень быстро. Хват покачал головой.

— Вот, — сказал Томас, завязав хвосты бинта. — Не туго?

Я сжал и разжал пальцы правой руки и нагнулся, чтобы подобрать посох.

— Нормально. — Я нахмурился и огляделся по сторонам. — Одно помещение осталось.

Мы, не сговариваясь, повернулись к двустворчатым дверям, ведущим из вестибюля в зал. Они были заперты. Мне показалось, что у дверных ручек мерцают огоньки, практически незаметные с нашего освещенного места.

— Я думаю, если я их сломаю, на нас не очень обидятся, — сказал я, выходя из-за стойки в вестибюль. Изо всех сил стараясь изобразить уверенность, я подошел к дверям и остановился. — Действуем по той же схеме.

Я подождал, пока остальные пристроятся сзади. Потом оглянулся проверить, готовы ли остальные, — именно поэтому я единственный увидел, что произошло.

Пластиковое мусорное ведро, стоявшее в каких-то шести дюймах за спиной у Черити, вдруг взорвалось, расшвыряв во все стороны пустые бумажные стаканчики и мятые пакеты из-под попкорна. Человекоподобная фигура ростом с двухлетнего ребенка вырвалась из ведерка; и волосы, и одежда у нес были ярко-красного цвета, в маленькой ручонке она сжимала большой кухонный нож. Фигурка ударила Черити в затылок, швырнув ничком на пол, и занесла нож.

Нападение застало моих спутников врасплох — секунду или две они не двигались с места, но для Черити эти секунды могли обернуться вечностью. Времени на размышления не оставалось. Прежде чем сам осознал, что делаю, я бросился вперед, на ходу замахиваясь посохом. Замах вышел что надо — профессиональный игрок в гольф такому позавидовал бы. Посох с приятным стуком опустился на голову фетча.

Голова отлетела в сторону, отскочила от колонны и, покатившись по полу, застыла неподалеку от тела. У меня была еще секунда разглядеть ее, прежде чем она начала расползаться, превращаясь в эктоплазму.

Томас тоже ее узнал.

— Баки, кукла-убийца, — сообщил он.

— Теперь просто слизняк, — хмыкнул я, мотнув головой в сторону лужи эктоплазмы.

Томас кивнул.

— А был мусорным карликом.

Я переглянулся с Мёрфи.

— Что до меня, — сказал я, — никогда не понимал, что вообще в нем находили страшного. — Я подошел к Черити и протянул ей руку. Она поморщилась, но руку приняла. — Вы как?

— Кости все целы. — Она ощупала шею и затылок. — Если только мышцы потянула.

— В следующий раз будем осторожнее, — кивнул я. — Лилия, теперь чисто?

Летняя Лели на мгновение закрыла глаза и кивнула.

— Да. Агентов Зимы здесь больше нет. Идем.

Она шагнула вперед, и двери в зал отворились словно сами собой. Мы пристроились следом за ней. Кинотеатр оказался из типичных, знакомых с детства. Не новый, модный, напоминающий скорее стадион, но старого образца с едва заметным уклоном пола. Экран светился, хотя проектор был выключен. На нем вспыхивали и переливались, подобно северному сиянию, разноцветные сполохи, и до меня вдруг дошло, что проецируются они на экран с противоположной стороны. По мере того как мы следом за Лилией приближались к экрану, воздух делался все холоднее.

Она остановилась перед экраном, несколько секунд молча смотрела на него, потом поежилась.

— Дрезден. — тихо произнесла она. — Этот переход ведет в Арктис-Тор.

У меня в желудке снова похолодело.

— Ох, черт.

Краем глаза я заметил, как покосился на меня Томас.

— Черт? — переспросила Мёрфи. — Почему? Что это за место?

Я сделал глубокий вдох.

— Самое сердце Зимы. Это вроде... — Я тряхнул головой. — Ну, представь себе, как если бы лондонский Тауэр, Синг-Синг, Форт-Нокс и Алькатрас забавы ради скатали в один гигантский шар. Это столица Мэб. Ее цитадель. — Я глянул на Лилию. — То есть если то, что я о нем читал, верно. Сам я никогда там не бывал.

— Ваши источники информации довольно точны, Гарри, — заметила Лилия. Она сделалась чуть более напряженной, далекой. — Это заметно ограничивает ту помощь, что могу я вам оказать.

— Почему? — спросил я.

Секунду Лилия пристально смотрела на меня, затем кивнула.

— Власть Мэб сокрушительно действует на мои силы. Я могу отворить проход в Арктис-Тор, но держать его открытым до вашего возвращения смогу вряд ли — это потребует всех моих сил без остатка. Более того, удерживая его открытым, я увеличу риск свободного попадания тамошних созданий в Чикаго. А значит, Хвату придется остаться здесь, чтобы этого не допустить. Я не могу позволить ему идти с вами.

Я хмуро уставился на переливающийся всеми цветами радуги экран.

— Получается, оказавшись там, мы будем предоставлены сами себе?

— Да.

Супер! Без Лилии и Хвата с его боевыми возможностями наши шансы на успех в самом сердце Зимних заметно понижались — а я-то надеялся, что нам придется напасть на троицу действующих на свой страх и риск фейри, укрывшихся в пещере, или под мостом, или еще где. Никак не предполагал, что придется брать штурмом Бастилию.

На мгновение встретившись взглядом с Черити, я отвернулся и снова посмотрел на разноцветный экран.

— Дело оборачивается гораздо серьезнее, — сказал я остальным. — Я все равно пойду. Никто из вас идти со мной не обязан. Я не имею права заставлять вас...

Прежде чем я успел договорить. Черити, Мёрфи и Томас шагнули вперед и остановились рядом со мной.

Волна тепла, гордости и благодарности захлестнула меня с головой. И плевать мне на то, чья ДНК совпадает с моей, а чья — нет. Когда все летит в тартарары, люди, которые, не моргнув, остаются с тобой, — эти люди и есть твоя семья.

Твои герои.

Я кивнул Лилии. Она закрыла глаза, и переливающиеся на экране краски сделались ярче, резче. Воздух стал еще холоднее.

— Ладно, — негромко произнес я. — Все положили руку мне на плечо. — Я покрепче взялся за посох. — Раунд второй.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Всякий раз, когда я открываю проход в Небывальщину, это выглядит примерно одинаково: в воздухе возникает неровная вертикальная прореха, из которой до тебя доносятся звуки и запахи мира с другой стороны. Чем дольше мне нужно сохранять переход, тем сильнее приходится раздвигать прореху. Более опытные чародеи намекали пару раз, что мне предстоит еще многому научиться по этому предмету.

Когда Лилия отворила переход в Арктис-Тор, я понял, что они говорили правду. Свет и краски продолжали мелькать на экране, становясь все глубже, ускоряя свое движение. Поначалу не происходило больше ничего. Киноэкран оставался обычной поверхностью из ткани. Потом волосы у меня вдруг стали дыбом, и в лицо ударил порыв холодного ветра. Он принес с собой сухой, стерильный запах горной зимы и высокий, одинокий крик дикого зверя, каких не водится в нашем мире.

В красках на экране начал преобладать темно-синий цвет, а спустя мгновение он соткался в очертания гор, вздымавшихся ввысь под неестественно огромной серебряной луной. Голые, угрожающие каменные пики окутались туманом, оделись в снег и лед. Ветер с воем швырнул нам в лица заряд колючих ледяных кристаллов и на время стих.

Метель улеглась достаточно, чтобы я смог бросить первый взгляд на Арктис-Тор.

Цитадель Мэб представляла собой крепость из черного льда — огромный призрачный куб. угнездившийся на склоне самой высокой из попавших в поле зрения гор. В толще ледяных стен мелькали вспышки зеленой и голубой энергии. Определить размеры этой штуковины я не мог. Стены и укрепления ощетинились перевернутыми сосульками.

Чем-то они напомнили мне челюсти голодного хищника. На фоне стены темнели единственные, очень маленькие по сравнению со всем сооружением ворота. Они были открыты.

Блин-тарарам! И как, черт подери, туда попасть? Я даже испытал облегчение, когда ветер задул снова, скрыв крепость за завесой несущегося снега.

Только тут до меня дошло, что дорога открыта. Лилия отворила ее с таким мастерством, что я даже не заметил, когда образ сменился реальностью. В сравнении с этим мои способности отворять переход в Небывальщину не превосходили рисунков творчески одаренной гориллы.

Я оглянулся на Лилию. Она улыбнулась и сделала жест рукой. Одна из порхавших вокруг ее головы огненных бабочек, отделившись от роя, полетела ко мне.

— Это то немногое, что я могу еще сделать для вас, — негромко сказала она. — Она проведет вас сквозь метель и будет отгонять холод до вашего возвращения. И не мешкай, чародей. Я не знаю, как долго еще смогу удерживать переход открытым.

Я кивнул.

— Спасибо, Лилия.

На этот раз улыбка ее сделалась теплее — совсем как у той девушки, которой она была до того, как стала Летней Леди.

— Удачи, Гарри.

Хват сделал глубокий вдох и запрыгнул на эстраду у подножия экрана. Потом повернулся и протянул мне руку. Я взялся за нее, секунду смотрел на замерзшую пустыню, а потом шагнул прямо вперед, туда, где был экран.

Я почти по колено провалился в глубокий снег, а завывающий ветер заставил меня сощурить глаза. Мне полагалось бы мерзнуть, однако огненная бабочка Лилии, похоже, знала свое дело. Воздух казался почти таким же теплым, как на лыжном склоне в последние дни сезона. Томас, Мёрфи и Черити выступили из мерцающего воздуха, а секунду спустя оттуда же появился Хват.

— Эй, Хват, — окликнул я его. Мне пришлось почти кричать, перекрывая ветер. — Я думал, вы не идете.

Летний Рыцарь покачал головой.

— Я и не иду. Но охранять переход от чужаков проще с этой стороны. — Он внимательно посмотрел на нас. — Вам кажется, на вас достаточно железа?

— Вот как раз и увидим.

— Господи, Мэб от ярости кипятком писать будет — явиться сюда с железом!

— Она так и так разозлится, — заверил я его.

Он кивнул, оглянулся на мерцающее марево перехода и нахмурился.

— Гарри, — сказал он. — Есть еще кое-что, что вам стоит знать, прежде чем вы пойдете туда.

Я вопросительно выгнул бровь.

— Мы только что получили сообщение от наших наблюдателей. Идет бой. Красные обнаружили один из штабов Венатори Умброрум.

— Кого? — переспросила Черити.

— Это такая тайная организация, — объяснил я. — Вроде масонов, только с пулеметами.

— Венатори запросили помощи, — продолжал Хват. — Совет отозвался на эту просьбу.

Я прикусил губу.

— Вы знаете, где это?

— В Орегоне, в паре часов от Сиэтла. — ответил он.

— Насколько там все серьезно?

— Трудно сказать пока. Но это паршиво. У Красных есть свои типы с магическими способностями, и они рыщут по коммуникациям Совета, проходящим через Небывальщину. Это отвлекает силы корпуса Стражей — они не могут бросить их в бой.

— Черт, — пробормотал я. — А Летние ничего не могут с этим поделать?

Хват поморщился и покачал головой.

— При такой дислокации сил Мэб — ничего. Если мы пошлем на помощь Совету часть своих сил, это ослабит нас здесь. Зимние не упустят такой возможности для нападения. — Он покосился на мелькавшую в просветах между снежными зарядами крепость. — Совет занимает оборонительную позицию. Гарри, и это никуда не годится. Если они так и будут продолжать сидеть на месте, уступив инициативу Красным, они проиграют войну.

— Клаузевиц бы с этим согласился, — хмыкнул я. — Только я сомневаюсь, чтобы Мерлин был знаком с Клаузевицем. И все еще далеко не кончено. Нас рано сбрасывать со счетов.

— Возможно, — ответил Хват, но голос его звучал не слишком уверенно. — Жаль, что не могу помочь вам больше, но вам пора спешить. Я придержу дверь для вас.

Я протянул ему руку, и он пожал ее.

— Вы тут поосторожнее, — сказал я.

— Удачной охоты, — пожелал он.

Я оглянулся на моих спутников.

— Готовы?

Они кивнули, и мы побрели сквозь снег за огненной бабочкой. Сомневаюсь, чтобы нам удалось одолеть этот путь без ее помощи, и я дал зарок в случае, если выйду живым из этого безумия и рехнусь настолько, что соберусь в эти края еще раз, прихватить с собой подходящую зимнюю одежду. Даже под защитой магии Летних это напоминало соревнования на выносливость, причем в высшей лиге. В прошлом я совершал марш-броски и покруче — и с Джастином Дюморном, и с Эбинизером — и усвоил, что длинные ноги дают на пересеченной местности заметное преимущество. Черити держалась молодцом, но Томас не привык к пешим переходам на природе. Да и Мёрфи приходилось нелегко с учетом ее роста и непривычной амуниции.

Я переглянулся с Черити. В особо тяжелых местах подъема я тянул Томаса за собой. Черити помогала Мерфи. Я боялся, что гордость может заставить Мёрфи отказываться от помощи, но этого не случилось, хотя Мёрфи и морщилась.

Последние две сотни ярдов нам пришлось идти на виду — ни кустов, ни складок рельефа, способных скрыть нас от стен крепости, здесь не было. Прежде чем выйти из-за последнего прикрывавшего нас скального выступа, я поднял руку, скомандовав остановиться. Бабочка Лилии описывала широкие круги вокруг моей головы. Снежинки, касаясь ее, с шипением испарялись.

Я долго вглядывался из-за мерзлого камня в громаду Арктис-Тора, потом повернулся ко стальным.

— Никого не видно. — сказал я, по возможности понизив голос.

— Бессмыслица какая-то, — заявил Томас. Он задыхался и слегка дрожал, несмотря на согревающую магию Лилии. — Я думал, это штаб-квартира Мэб. У этого места заброшенный вид.

— Очень даже логично, — возразил я. — Силы Зимних сосредоточены для нападения на Летних. В глубине собственной территории такое не делается. Их собирают в ключевых точках на границе с неприятелем. Если нам повезет, здесь не окажется никого, кроме небольшого дежурного гарнизона.

Мёрфи тоже выглянула из-за камня.

— Ворота открыты, — сообщила она. — Никакой охраны не видно. — Она нахмурилась. — Там... там что-то есть — на открытом месте между нами и стенами. Видишь?

Я пригнулся и выглянул. Неясные, призрачные очертания колыхались на ветру между нами и крепостью — нематериальные, как любая тень.

— А, — кивнул я. — Это иллюзия. Возможно, мираж, выстроенный вокруг крепости.

— И такое может кого-нибудь сбить с толку? — не поверила она.

— Это может сбить с толку любого, у кого на глазах нет патентованной чародейской мази, — сказал я и пригляделся еще. — Постой-ка. Ворота не открыты. Они сорваны.

— Что? — охнула Черити. Она тоже встала и подошла посмотреть. — Там на земле перед воротами повсюду осколки льда. Обломки решетки?

— Вполне возможно, — согласился я. — И внутри... — Я прищурился. — Мне кажется, я вижу там обломки побольше. Словно кто-то сорвал решетку и выбил ворота. — Я сделал глубокий вдох, стараясь совладать с так и рвущимся наружу истерическим смешком. — Кто-то дунул, и двинул, и их из дома вынул. Из дома Мэб.

Ветер завывал в ледяных склонах.

— М-да, — пробормотал Томас. — Не нравится мне это.

Черити прикусила губу.

— Молли!

— Мне казалось, Гарри, ты говорил, что эта Мэб круче крутой, — заметила Мерфи.

— Она такая и есть, — сказан я, хмурясь.

— Тогда кто изобразил большого серого волка, напавшего на ее поросят?

— Я... — Я тряхнул головой и провел рукой по рту. — Мне начинает казаться, что эта штука немного выше моего понимания.

Томас не удержался-таки от сдавленного хихиканья с нотками истерии. Он отвернулся от крепости и сидел, похрюкивая. Я испепелил его взглядом.

— Это не смешно.

— Как сказать, — хрюкнул он. — Я хочу сказать, Господи, ты все-таки бываешь туп как пробка. Или ты только сейчас это заметил, Гарри?

Я насупился еще сильнее.

— Что до твоего вопроса, Мёрф, я и правда не знаю, кто это сделал, но список тех, кто на это способен, невелик. Возможно, Совет Старейшин и мог бы, если бы навалился со всеми Стражами, но они сейчас заняты — да и прорываться сюда им пришлось бы с боем. Такое могли бы сделать вампиры, действуя сообща, но это маловероятно. Не знаю. Может, Мэб разозлила какого-нибудь бога.

— Бог един, — заявила Черити.

Я отмахнулся.

— Без заглавной «Б», Черити, из уважения к вашим убеждениям. Имеются существа, которые, не будучи Всевышним, все же обладают силой, с которой не сравнится ничто на нашей планете.

— Например? — поинтересовалась Мёрфи.

— Древние греческие, римские или. скажем, скандинавские божества. Боги американских индейцев и африканских племен. Австралийских аборигенов, полинезийских туземцев, юго-восточной Азии. Одних индуистских богов наберется чертова прорва. Правда, последние столетия они практически в спячке. — Я хмуро покосился на Арктис-Тор. — И я не могу придумать, что такого могла сделать Мэб, чтобы заслужить такую враждебность. Ей тысячелетиями удавалось избегать этого.

Если, конечно, подумал я, Мэйв и Лилия не говорили правду и она действительно не съехала с катушек.

— Дрезден, — вздохнула Черити. — Это все словоблудие. Или мы идем туда, или убираемся. Ну?

Я прикусил губу и кивнул. Потом я достал из кармана маленький пузырек с пожертвованной Черити кровью и пошарил взглядом, пока не нашел более или менее ровной площадки, чтобы начертить круг. Активировав его, я сложил обычное поисковое заклятие, настроенное на этот раз на тепловые ощущения. На таком морозе я не возражал против даже такой малой толики тепла.

Я разрушил круг, высвободив заклятие, и сразу же ощутил покалывающее тепло на левой скуле. Повернувшись лицом в ту сторону, я обнаружил, что смотрю прямо на Арктис-Тор. На всякий случай я повторил ритуал, отойдя на полсотни ярдов в сторону, и снова повернулся лицом к источнику тепла. С тем же результатом.

— Она жива, — сказал я Черити, — или заклятие не сработало бы. Она там. Идем.

— Постойте, — произнесла Черити и как-то неловко посмотрела на меня. — Можно мне прежде произнести короткую молитву за нас?

— Хуже не будет, — кивнул я. — Мне сейчас любая помощь не повредит.

Черити низко склонила голову.

— Господи, молю тебя, не оставь нас во тьме, — произнесла она, и я ощутил прикосновение негромкой, но крепкой как скала энергии чистой веры. Черити перекрестилась. — Аминь.

Мёрфи повторила ее движение. Мы с Томасом постарались держаться теологически невидимыми. Потом я без лишних слов выбрался из-за скалы и припустил бегом к воротам. Остальные старались не отставать.

Первые кости попались мне под ноги ярдов за пятьдесят от стены. Они лежали бесформенной грудой на снегу, застыв подобием мрачной гравюры Эшера. Кости напоминали человеческие, но утверждать этого наверняка я не мог, потому что в некоторых местах они превратились в пыль, а в других словно оплавились. Оказалось, это только первые зловещие останки из многих. По мере приближения к стенам все больше хрупких, замерзших костей хрустело у меня под башмаками, и искорежены они тоже были все сильнее. У самых ворот слой костей доходил мне уже до щиколоток. Они словно рассыпались веером от груды жутких останков, возвышавшейся в проеме ворот. Кем бы ни были их обладатели, их здесь уничтожили несколько тысяч, не меньше.

Предположение Черити насчет решетки оказалось верным. Обломки валялись на земле, смешавшись с костями. Под аркой ворот торчали из костей под причудливыми углами массивные ледяные брусья — то, что осталось от ворот. Стены Арктис-Тора оплавились во многих местах под воздействием, как я предположил, какой-то кислоты. Кое-где из них вывалились огромные ледяные блоки; впрочем, по сравнению с исполинским массивом это было так, мелкие царапины.

Хрустя по толстому слою костей, я добрался до ворот. Там я уловил дуновение чего-то знакомого. Я сунул голову в одну из отметин на стене и принюхался.

— Что там? — спросил Томас.

— Сера, — тихо отозвался я.

— Что это значит? — поинтересовался он.

— Трудно сказать, — солгал я.

Интуитивно я уже догадывался о том, что здесь произошло. Кто-то поливал стены Арктис-Тора Адским Огнем. А это означало, что свою роль в имевших здесь место событиях играли и силы Ада или их приспешники.

Выше моего понимания... Не то слово — «выше»...

Я напомнил себе, что все это ерунда. Что внутри замерзшего кладбища находится девушка, которая погибнет, если я не выдерну ее из этого кошмара. Что, если я не совладаю со своим страхом, это почти гарантированно предупредит ее похитителей о моем приближении. Поэтому я отогнал прочь страх, от которого меня начинало уже тошнить.

Я изготовил браслет, сжал в руке посох, стиснул зубы и, хрустя башмаками по костям, двинулся вперед, в жуткий полумрак самого опасного места из всех, куда я попадал.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

В ширину черные ледяные стены Арктис-Тора имели футов шестьдесят, поэтому входная арка напоминала скорее железнодорожный туннель.

Если не считать, конечно, костей.

Каждый вдох, каждый шаг, каждый хруст и скрип трущихся друг о друга костей отдавался эхом, которое вместо того, чтобы гаснуть, казалось, наоборот, делается громче. Ковер из костей становился все толще; я уже не пытался обходить их и шагал напрямик, рискуя сломать себе ногу. Пульсировавшее в стене зеленое и сине-фиолетовое, реже красное сияние почти не освещало дороги. От сполохов только тени дергались из стороны в сторону, затрудняя движение. Меня понемногу начинало укачивать.

Появись сейчас в дальнем конце туннеля очередной фетч, и все могло бы обернуться хуже некуда, особенно с учетом того, насколько неэффективной показала себя моя магия и насколько затрудняли движение чертовы кости. Все это изрядно действовало на нервы, и я с трудом сдерживался, чтобы не припустить вперед бегом — из чистого страха. Вместо этого я старался шагать ровно и размеренно, не позволяя страху овладеть мной.

Блин, я уже два года как закрывал свои мысли от Ласкиэли. Будь я проклят, если позволю рыться в моих эмоциях шайке разнузданных фейри.

Я оглянулся. Черити, конечно, было трудно карабкаться по костям со всей амуницией и тяжелым молотом на плече, но она не отставала, упрямо стиснув зубы. Зато идущей следом за ней Мёрфи, похоже, это давалось легче. Замыкал шествие Томас, шагавший грациозно, как пантера подлинной ветке.

Наконец я вышел из-под арки на двор. Внутри крепости было пусто, холодно и красиво. То ли палат и прочих помещений здесь не строили вообще, то ли они располагались в толще стен, но никаких входов в них я не видел. Лестницы вели на стены, на оборонительные галереи. Весь двор был вымощен гладким темным льдом, и в самом центре его вздымался шпиль — круглая башня, венчавшаяся площадкой с зазубренным парапетом, нависавшим над стенами и двором.

Казалось, это место изначально строилось для тишины и покоя и не предназначалось для живых, подвижных существ. Ветер завывал за стенами и где-то над головой, но здесь не ощущался. Здесь было тихо, как к гробнице библиотекаря, и каждый шаг по льду казался особенно громким. Эхо гуляло по двору взад-вперед, возвращаясь с каким-то неодобрением и даже угрозой.

Сплошной костяной ковер обрывался в нескольких ярдах от ворот, и во дворе виднелись лишь отдельные кучки. Томас подошел к одной из них и потыкал саблей. Клинок лязгнул о череп размером с хорошую бочку из-под бензина, слишком тяжелый и массивный, чтобы смахивать на человеческий.

— Кто это, черт подери, был? — вполголоса спросил Томас.

— Судя по всему, тролль. — ответил я. — Большой. Ростом, возможно, футов четырнадцать или пятнадцать. — Я огляделся по сторонам. Вокруг виднелось с полдюжины похожих огромных черепов. Еще шесть лежали близко друг от друга у основания шпиля. — Дайте мне пару секунд. Я хочу понять, что мы тут видим, прежде чем двигаться дальше.

Судя по виду Черити, она хотела бы возразить, но лишь отошла на несколько ярдов и остановилась, вглядываясь в окружение. Томас с Мёрфи тоже заняли позицию вокруг меня.

Вперемешку с костями мертвых троллей валялись разбитые куски темного льда — возможно, остатки их оружия и доспехов. На этих кусках виднелись следы замысловатых узоров из золота, серебра и маленьких голубых самоцветов. Работа ремесленников-фейри — и довольно дорогая работа.

— Их тринадцать. Тролли служили Мэб, — сообщил я. — Пару лет назад я видел таких в похожей амуниции.

— Давно они убиты? — тихо спросила Мёрфи.

Я хмыкнул и наклонился. Приложив к костям левую руку, я закрыл глаза и, сосредоточившись, до предела напряг чувства — и человеческие, и магические. Я ощутил очень слабый, звериный запах тролля. Я только раз в жизни видел пару таких вблизи, но этих уродливых ублюдков можно унюхать с расстояния в полмили. Еще я ощутил запах гнили — скорее растительной, чем плоти. И — снова — запах серы.

Помимо этого, в воздухе ощущалась какая-то вибрация, ментальное эхо мучительной смерти тролля. А еще эхо возбуждения, ярости, а потом неописуемого ужаса, смятения и всепоглощающей боли.

Рука сама собой отдернулась от этих фантомных ощущений, и на краткий миг ко мне вернулись физически ощутимые воспоминания о моем ожоге. Я зашипел, стиснув зубы, и прижал руку к животу, силясь отогнать призрачную боль.

— Гарри? — окликнула меня Мёрфи.

Какого черта? Ощущение смерти, сохранившееся в костях, было таким сильным, таким резким, что я буквально видел клочки воспоминаний. Такого со мной еще не случалось. Впрочем, и вслушиваться в остаточное эхо событий в Небывальщине я еще не пробовал. Что ж, в мире духов и духовные впечатления яснее.

— Гарри? — повторила Мёрфи, на сей раз — настойчивее.

— Все в порядке, — ответил я сквозь зубы. Ощущения были четче, чем я испытывал где-либо в реальном мире. В Чикаго я бы решил, что все произошло несколько минут назад. Здесь же...

— Не могу сказать, долго ли они здесь лежат. По моим ощущениям — не очень, но я не уверен.

— Должно быть, несколько недель, — предположил Томас. — Меньше — вряд ли: кости не успели бы так очиститься.

— Все относительно, — возразил я. — Время здесь может течь с разной скоростью. Эти кости могли пролежать тысячу лет — по местному времени. Или двадцать минут.

Томас пробормотал что-то себе под нос и покачал головой.

— От чего они погибли, Гарри? — спросила Мёрфи.

— Огонь. Их сожгли заживо, — тихо ответил я. — До самых костей.

— Ты бы так смог? — поинтересовался Томас.

Я покачал головой.

— Такого огня не осилил бы. Не в самом сердце Зимы. Даже с помощью Адского Огня.

Вокруг нас валялись на земле останки примерно тысячи существ. В прошлом мне довелось раз сорваться сцепи и испепелить целую стаю вампиров — а вместе с ними, возможно, кого-то из их жертв. Но даже того пекла не хватило бы, чтобы положить разом столько защитников Арктис-Тора.

— Тогда кто это сделал? — тихо спросила Черити.

Ответа у меня не было. Я встал и ткнул концом посоха в относительно небольшой череп.

— Те, что поменьше, — гоблины, — сказал я. — Пехота. — Я откатил посохом в сторону бедренную кость, судя по размеру — тролля. Под ней лежали обломки меча из того же черного льда. — Эти тролли принадлежали к ее личной охране. — Я махнул рукой в сторону ворот. — Они прикрывали ее отступление в башню. Часть пала по дороге. Остальные заняли позиции у башни. Там и погибли.

Я отошел чуть в сторону и проверил, что скажет мне поисковое заклятие.

— Молли в башне, — пробормотал я.

— И как нам войти? — спросила Мёрфи.

Я покосился на гладкую стену шпиля.

— Э... — только и сказал я.

Черити заглянула мне за спину и кивнула в сторону стены.

— Посмотрите на этих троллей. Если они прикрывали отступление, то должны были держаться перед входом.

— Возможно.

Я подошел к башне и хмуро уставился на черный лед. Потом провел правой рукой по его поверхности, пытаясь найти трещины, или потайную дверь, или какую-либо магию, способную скрыть эту дверь от глаз. Мне вдруг показалось, что черный лед и медленно пульсирующие в нем цвета живы и ощущают мое присутствие. И что я им совсем не нравлюсь. Я ощутил чью-то злобу, холодную и терпеливую. А больше я не добился ничего, только наполовину отморозил пальцы.

— Здесь ничего нет, — произнес я и постучал костяшками пальцев по стене башни. Звук вышел глухой, как и положено при ударе по чему-то очень массивному. Может, тролли просто предпочитали сражаться, имея за спиной защиту. Надо пройтись вокруг башни, поискать...

Совершенно неожиданно ледяная поверхность стены раздвинулась. Часть льда скользнула куда-то внутрь, а на месте, где только что не было заметно никаких признаков шва, образовался проем. Внутри башни царили тени, и медленно шевелящиеся световые сполохи в стене почти не освещали интерьера. За проемом не виднелось ничего, кроме винтовой лестницы, завивавшейся против часовой стрелки вдоль стены и уходившей куда-то в высоту.

Я переводил взгляд с проема на мои посиневшие от холода пальцы и обратно.

— Пожалуй, в следующий раз я просто постучу.

— Идемте же, — сказала Черити. Она перехватила рукоять своего молота, взяв его на изготовку. — Надо спешить.

Томас и Мёрфи повернулись, чтобы догнать нас у входа.

Странное ощущение дежа-вю подало моему мозгу сигнал тревоги. Фетчи, как выяснилось, мастера наносить удар исподтишка. Как тот фетч, Баки, выпрыгнувший на нас, когда мы открывали двери в кинозал, они прекрасно знали, какую позицию занять, чтобы напасть аккурат в тот момент, когда враги полностью сосредоточены на каком-то отвлекающем предмете.

Таком, например, как внезапно открывшийся проем.

Разбросанные по всему двору груды костей вдруг ожили. Со всех сторон на нас бросились фетчи. Только их оказалось не трое. Их оказалось несколько дюжин.

Здесь, в Небывальщине, фетчи не были похожи на киношных монстров. Их истинный облик отдаленно напоминал человеческий, черный как тени в полночь, но с призрачными белыми глазами. Поверх этих очертаний виднелись другие — бледные, полупрозрачные: где очередной монстр из глубин космоса, где волкоподобная тварь на двух ногах, где исполинский человек с головой бородавочника. Однако мазь, нанесенная мною на глаза, позволяла мне видеть сквозь эти иллюзии.

Использовать мою магию против этих тварей было бы чертовски рискованно, но кто сказал, что я обязательно должен швыряться энергией прямо во врага? Повинуясь моему вызову, энергия Адского Огня ударила в посох, и руны на нем засияли ярче магниевой вспышки, осветив двор, хотя ни одежды моей, ни плоти они не жгли. Я описал посохом круг над головой и выкрикнул:

— Veritas cyclis!

Ветры бешеным вихрем налетели на замерший двор, словно я сорвал невидимую крышу. Ощетинившись молниями того же цвета, что и пылающие руны на моем посохе, они сгустились вокруг. Я с криком швырнул этот клубок ветра — не в надвигавшихся фетчей, но в тысячи костей, лежавших между мной и ими.

Ветер с визгом подхватил все, безумный циклон костей и обломков ледяной брони ударил прямо в наступающих. Первые ряды фетчей не успели увернуться, и мой костяной торнадо начал рвать их на части, буквально размалывая в кашу. Те, что наступали сзади, застыли и оглушительно зашипели в бессильной ярости.

Вскрикнул Томас, и я услышал тяжелые шаги. Еще один фетч, гораздо больше первых, вынырнул из-за башни. Его обволакивал призрачный образ Потрошителя. Мгновение спустя еще один ринулся на нас с другой стороны — такой же большой, в полупрозрачной оболочке Рук-Молотов, до непристойности мускулистая фигура в черном с черными тяжелыми кувалдами, торчавшими из рукавов.

— В башню! — заорал я.

Потрошитель догнал Томаса и вскинул руку с блестящими черными когтями, которые иллюзорный образ преобразовал в фирменный Потрошительский серп, занесенный над головой. Томас отбил когти саблей, но вместо ожидаемого звона металла о металл последовала бело-зеленая вспышка, и фетч-Потрошитель взвыл, разом лишившись когтей одной руки.

Томас пригнулся, крутанулся на месте в резком выпаде, и сабля крест-накрест перечертила нижнюю часть живота фетча. Тот взревел еще громче, из раны брызнул бело-зеленый огонь. Тварь замахнулась другой рукой со скоростью, заставшей врасплох даже Томаса. Большая часть энергии удара пришлась вскользь, но и остатка хватило, чтобы швырнуть Томаса о стену.

Я услышал за спиной выстрел, еще один, а потом Мёрфи яростно чертыхнулась. Я повернулся и увидел, как Мёрфи уворачивается сначала в одну сторону, потом в другую, когда Руки-Молоты замахнулся на нее кулаком-кувалдой. Удар сотряс крепость до основания и по громкости вряд ли уступал выстрелу. Мёрфи поднырнула под его ручищи и выпрямилась, стоя в опасной близости от фетча. Тот замахнулся на нее еще раз. Сначала мне казалось, что Мёрфи собирается вновь уклониться, но вместо этого она схватилась за его ручищу и продолжила движение, добавив к силе удара собственный вес, но чуть изменив его направление, — в результате чудище со всей силой шарахнуло кувалдой себе по ноге. Фетч взвыл от боли и пошатнулся. Мёрфи толкнула его, и тот упал. Она отпрыгнула к двери в башню, а я схватил Томаса и затащил его внутрь.

Откуда-то сверху послышался перепуганный визг.

Молли.

Черити вскрикнула и бросилась вверх по лестнице.

— Нет! — закричал я. — Черити, погодите!

В дверях потемнело — фетч попытался прорваться в башню. Мёрфи, прижимавшаяся спиной к стене у двери, выхватила длинный кинжал, позаимствованный из арсенала Черити. Стоило фетчу просунуть внутрь нос, она описала клинком в воздухе дугу и, вложив в удар всю силу, всю инерцию своего тела, всадила нож по рукоять в огромный белый глаз.

Фетч обезумел от боли. Извергая из раны жидкий огонь, он слепо метался в дверях до тех пор, пока опомнившийся Томас не шагнул к проему и не лягнул его с сокрушительной силой, вышвырнув смертельно раненную тварь обратно на улицу.

— Идите! — крикнул он.

В дверь сунулся другой фетч, и Томас принялся орудовать саблей. Его удары нанесли фетчу еще несколько ран, огненная кровь шипела как жир на плите, касаясь холодной стали его клинка. Отбив очередной удар, Томас оскалился и начал теснить фетча прочь из дверей.

— Идите! — крикнул он еще раз. — Я удержу дверь!

Похожая на змею гибкая рука метнулась из-за двери, схватила Томаса за лодыжку и дернула. Тот упал, и рука потащила его на улицу. Я вцепился в него, задержав на пару секунд.

— Мёрф!

Мёрфи повернулась, выставила пистолет из двери и выстрелила несколько раз подряд. Фетч взвизгнул от боли и выпустил Томаса. Я втащил его обратно, и он вскочил на ноги.

— Мы держим дверь, — звенящим от напряжения голосом произнесла Мёрфи. — Заберите девушку!

Молли завизжала снова.

Башмаки Черити грохотали по лестнице где-то высоко вверху.

Я выругался и бросился за ней.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Винтовая лестница уводила меня вверх ровными витками спирали. Неяркие, но от этого не менее раздражающие огни клубились и переливались в толще стен, доводя до тошноты, действуя на вестибулярный аппарат, лишая ориентации. Снизу доносился резкий, издевательский смех Томаса, время от времени дополняемый хлопками пистолета Мёрфи. Мое избитое тело отчаянно протестовало против бега вверх по ступеням — особенно колени. Ну не подходит мой рост для этого — что поделать.

Впрочем, поделать с этим я не мог ничего, а потому бежал дальше, стараясь не обращать внимания на боль. Огненная бабочка летела передо мной, освещая дорогу.

Ноги у меня длинные, поэтому я догнал Черити на подходе к верхней площадке. Молли снова завизжала от боли и страха — на этот раз совсем близко.

— Я здесь, детка! — задыхаясь, прокричала Черити.

Физической форме ее, конечно, можно было позавидовать, но ни один набор упражнений не включает в себя подъем по винтовой лестнице длиной в несколько сотен футов — в кольчуге, шлеме, с мечом и боевым молотом. Бег ее замедлился, и она чуть пошатнулась, ступив на верхнюю площадку. Мы оказались в коротком коридоре с низким потолком. Всего в нескольких футах от нас виднелся еще один проем, из которого в коридор лился холодный, отраженный от снега лунный свет.

Я успел выбросить вперед руку и задержать Черити, потому что распахнутая на улицу дверь с оглушительным грохотом захлопнулась прямо перед нами. Не сделай я этого, дверь ударила бы ее с силой несущегося на полной скорости грузовика. Черити пошатнулась, восстановила равновесие, и мы услышали лязг тяжелого засова. Черити толкнула дверь рукой — та даже не шелохнулась. Пнула ногой — с тем же результатом.

Снова взвизгнула Молли, совсем рядом, за дверью — теперь уже слабее и короче.

— Молли! — крикнула Черити.

Я растопырил пальцы левой руки, прижал их к двери и сразу же ощутил струящуюся энергию, придающую ей крепость и сверхъестественную способность противостоять любым попыткам открыть ее снаружи. Как я ни старался найти в защите слабое место, мне это не удавалось. Его просто не было. Заклятие-оберег оказалось, попросту говоря, безупречным. Энергия Зимней магии, порожденная самым сердцем этой морозной земли, растекалась по веществу, из которого состояла дверь, как ледяные кристаллы по стеклу. Я не знал способа распутать эту изящную, замысловатую магию фейри.

Но ведь если подумать, это всего лишь магия фейри. Кто сказал, что противостоять ей нужно такими же изящными средствами?

— Черити! — рявкнул я. — Это же изделие фейри! Молот!

Она бросила на меня быстрый взгляд и кивнула.

— Отойдите от двери.

Я отпрянул, дав ей место для размаха.

— Прошу тебя, — шепнула Черити, расставив ноги и занося свое орудие. — Прошу тебя, Отче наш. Пожалуйста.

Черити закрыла глаза и набрала в грудь воздуха, сосредотачиваясь. А потом замахнулась молотом, как клюшкой для гольфа, и с криком обрушила его на дверь.

Возможно, Черити не так устала от подъема, как мне казалось. Возможно, этот конкретный оберег оказался наиболее уязвимым к железу. Возможно, это вообще не имело никакого отношения к магии, а просто у Черити прибавилось сил — как у любой матери, когда ее отпрыску грозит опасность. Блин, а может, и правда Бог был на нашей стороне.

Но как бы там ни было, рассчитанная на осадные орудия дверь и злобная, упрямая магия разлетелась под молотом Черити, словно хрупкое стекло — на осколки не больше песчинок. От удара зазвенела вся башня; казалось, черныйлед, из которого она сложена, тоже визжит и стонет. Пол буквально содрогнулся у нас под ногами, и мне пришлось пригнуться, чтобы не скатиться обратно по лестнице.

Я услышал, как Черити сдавленно вскрикнула — дверь она сломала, но оберег все же сработал, и молот тоже разлетелся на части. Один осколок угодил Черити в бедро и застрял в звене кольчуги. Осколок светился красным, и она поспешно стряхнула его. Другие осколки молота шрапнелью ударили в стены, прожигая черный лед. От оплавленных отверстий по льду побежала сеть светящихся бело-зеленых трещин. Казалось, башню вдруг поразила какая-то странная инфекция.

Черный лед таял под раскаленной докрасна сталью. Башня снова охнула, как огромный раненый зверь.

Черити уронила рукоять молота. Правая рука ее повисла плетью, что не помешало ей выхватить левой меч из висевших на бедре ножен. Я скользнул вперед, держа посох наготове обеими руками, и мы бок о бок ступили на балкон башни Арктис-Тора.

Какой там балкон! Это была целая площадь диаметром в сотню футов, вдвое шире сечения ствола башни. Или висячий сад — ледяной, конечно.

Лед покрывал всю площадь балкона, образуя причудливые, призрачные деревья и цветы. Между ними стояли садовые скамейки, тоже изо льда. В самом центре балкона возвышался застывший фонтан; стекавшие по статуе струйки воды, замерзая, покрыли ее столькими слоями льда, что угадать ее изначальные очертания было уже невозможно. А там, где не было ни деревьев, ни цветов, змеились покрытые шипами ледяные лианы, холодные и прекрасные.

На ветке ледяного дерева сидел снегирь с ослепительно красной грудкой — сидел неестественно неподвижно. Я подошел ближе и увидел, что птичка покрыта тонким слоем прозрачного льда, превратившись, как и все остальное, в замерзшую скульптуру. Неподалеку от него повисла между ветвями паутина, и паук в центре ее тоже стал ледяной скульптурой, совсем крошечной. Оглядевшись по сторонам, я обнаружил множество других покрытых ледяной коркой существ и только тут понял, что это место никакой не сад.

Это была тюрьма.

У самого фонтана сидела красивая девушка в византийском платье, державшая за руку юношу в таком же историческом костюме. Чуть в стороне от них стояли спина к спине, касаясь плечами, три женщины-сидхе, судя по всему, из свиты Мэб. Все они, похожие друг на друга как сестры-тройняшки, крепко взялись за руки, и на их лицах застыли решительность и страх.

На толстых ветвях кряжистого ледяного дерева был распят мертвый обнаженный мужчина. Удерживавшие его ледяные оковы открывали взгляду потемневшую плоть запястий и лодыжек; длинные спутанные волосы падали на низко опушенное лицо. Он бессильно обвис на цепях, и все его тело, конечно же, покрывал слой льда.

У корней этого дерева сидела Молли. Ее одежда, искусно имитировавшая лохмотья, превратилась теперь в настоящие клочья. Напоминавшие сладкую вату волосы сбились бесформенной массой, почти утратив свои цвета. Она дрожала от холода, взгляд ее был устремлен в пространство, прямо перед собой. Лицо исказилось от натуги, из широко открытого рта не доносилось ни звука. До меня не сразу дошло, что все это время она визжала — просто надорванное горло уже не в силах было издавать звуки. Впрочем, это не останавливало ее от попыток.

Черити рванулась было вперед, однако я удержал ее.

— Постойте. Мертвые мы вряд ли поможем ей.

Она стиснула зубы, но послушалась, и мы замерли на месте, пока я шарил взглядом по балкону. Краем глаза я уловил какое-то движение за деревом-распятием и потянул из нейлонового рюкзака свой жезл. Выставив перед собой деревянный стержень, я направил в него заряд воли, и конец его разгорелся красно-белым огнем.

— Вон, — шепнул я. — За деревом.

Из-за дерева послышался раскатистый хохот.

А потом из тени, заглянуть в которую я не мог, выступило Пугало.

Эта тварь отличалась от фетчей тем, что ее не окутывала иллюзия. Никаких масок поверх аморфного тела, никаких изменений внешности, сквозь которые позволяла мне смотреть моя мазь. Она была цельной, законченной. А может, самым старым и сильным фетчам удается не создавать видимость, а действительно менять форму. Как этому — превращаться в настоящее Пугало.

Красный огонь полыхал в пустотелой голове-тыкве. Руки-ноги из пучков длинных переплетенных лиан были одеты в изорванные черные лохмотья, напоминавшие скорее погребальный саван, чем фермерские обноски. На концах рук лианы расплетались на дюжины гибких тонких побегов, которыми Пугало обвил шею Молли, запустив другие ей в волосы.

Некоторое время мы стояли молча лицом друг к другу. Где-то над головой завывал ветер, доносивший до нас шипение и визг фетчей. Томас и Мёрфи продолжали удерживать дверь.

Я сделал несколько шагов в сторону и одарил Пугало легкой улыбкой.

— Привет, — сказал я. — Кто, черт подери, ты такой?

— Тот, кто служил Владычице Воздуха и Тьмы задолго до того, как появилась ваша раса, — отозвался он. — Тот, кто уничтожил сотни таких, как ты.

— А знаешь что, капитан Кудзу? — спросил я. — Я здесь не затем, чтобы играть с тобой в загадки. Отдай девушку.

Причудливая физиономия дернулась, как мне показалось, в подобии улыбки.

— А если нет, — что будет?

Не уверен, что эта тварь действительно цитировала Шекспира, но чем я хуже?

— Кровавая борьба, — ответил я ему, — хотя б девицу в груди сокрыли вы, ее я вырву.

Возможно, Пугало все-таки не принадлежало к числу поклонников Шекспира. Его глаза вспыхнули злобным алым светом.

— Жалкий человечишка. Придвинься хоть на дюйм, и я раздавлю ее нежную шейку.

— Плохой совет, — заявил я и поднял свой жезл, нацелив на Пугало. — Ибо она одна и сохраняет тебе сейчас жизнь.

— Я не страшусь тебя, чародей, — произнесло Пугало и сощурило огненные глаза, пристально глядя на меня — возможно, готовя ту защиту, которая порвала мои заклятия в нашу первую встречу. — Рази своим огнем, если надеешься, что выживет он здесь, в сердце Зимы. Он не страшнее мне, чем в прошлый раз.

— Думаешь, я вышел на второй раунд, не подготовившись для того, чтобы довершить начатое? — поинтересовался я и сделал еще пару шагов в сторону. — Совет уже направляется сюда, — сообщил я. — Я здесь, чтобы сделать предложение тебе, пока еще не все для тебя потеряно. Верни мне эту девушку и дай слово не приближаться к ней впредь, и я сохраню тебе жизнь.

Пугало презрительно расхохоталось.

— Я с радостью убью тебя, смертный.

Я сделал еще несколько шагов и остановился, широко расставив ноги. Потом изготовил жезл и посох. Пугало пригнулось в ожидании огненного разряда, и глаза его вспыхнули еще ярче.

Черт, стоило держаться чуть осторожнее. Если я раззадорю его слишком сильно, оно убьет Молли в качестве прелюдии к расправе надо мной.

— Знаешь, в чем твоя проблема? — спросил я.

Пугало бросило на меня недоверчивый взгляд.

— В чем?

Я оскалился в ухмылке, которой позавидовал бы иной волк.

— Ты недооцениваешь людей.

Пока я отвлекал внимание Пугала, Черити бесшумно скользнула ему за спину. При этих моих словах она замахнулась мечом и опустила его на отросток, удерживавший ее дочь. Стальной клинок с шипением отсек лианы-пальцы.

Пугало запрокинуло голову и взвыло от ярости. Тело Молли дернулось, когда отсеченные пальцы скользнули по ее горлу. Я поднял посох и рявкнул:

— Forzare!

Невидимая сила вырвалась из посоха, подхватила Молли и с осторожностью, на какую я был способен с учетом обстоятельств, отбросила ее в сторону от чудища. Стоило мне сделать это, как огромная ручища Пугала врезалась в землю там, где она только что сидела.

Пугало повернулось, чтобы схватить Молли, но Черити заступила ему дорогу. Холодная сталь блестела у нее в руке, глаза сделались жестче и холоднее черного льда Арктис-Тора.

— Ты не коснешься больше моей дочери, — прорычала она, глядя на него в упор.

Взревев от ярости, чудище бросилось на Черити. Я вскинул жезл и с криком «Fuego!» разрядил в него. Струя огня толщиной с мое запястье ударила из жезла — и погасла в паре футов от фетча. Какой-то бездонный океан холодной, ледяной энергии поглотил ее, не оставив и следа. Я надеялся на то, что выстрел в Пугало, когда внимание его будет направлено в другую сторону, достигнет цели, но знал уже, что буду делать дальше, если это мне не удастся.

Сунув жезл за пояс, я поднял посох, нацелил его на землю под ногами у Пугала и повторил:

— Forzare!

Невидимая энергия, вырвавшись из посоха, с силой пушечного ядра ударила в черный лед под Пугалом. Она подбросила чудище футов на десять в воздух и разбросала во все стороны смертоносные осколки льда. Стоило энергии заклятия покинуть меня, как я пошатнулся и едва не упал. Слишком много сил я тратил за этот день, слишком часто, а отдыха, можно сказать, и не было вовсе. Взгляд затуманился на секунду или две. Использованная мною магия совершенно опустошила меня. Все-таки есть предел возможностям человеческого тела, и я как раз до него дошел.

Черити ринулась вперед прежде, чем Пугало успело подняться. Меч снова блеснул в воздухе, и кровь с древовидной плотью злобно зашипели при соприкосновении со стальным клинком. Однако убить его ей не удалось.

Пугало поднялось на ноги и замахнулось рукой на Черити. Она успела выставить перед собой меч. Сталь вонзилась в призрачную плоть, породив новую вспышку жидкого пламени. Чудище взвизгнуло — я даже представить себе не мог, чтобы живое существо могло кричать так громко, — и его ответный удар попал Черити по раненой руке. Она охнула от боли и отлетела на несколько футов, однако Пугало поплатилось за это. Соприкосновение со стальной кольчугой снова обожгло его, и его вопли сделались еще громче.

Оно подняло ножищу, чтобы раздавить беспомощно извивавшуюся на льду Молли, расплющить ее, как пустую алюминиевую банку.

Вещи подобного рода заставляют меня проявлять совершенно безрассудное, самоубийственное рыцарство. Я бросился к Пугалу, на бегу перехватив посох обеими руками, уперся его концом в неровность на льду и на манер прыгуна с шестом взвился в воздух, целясь ногами в спину чудища. Удар вышел вполне сильный, но я слишком устал, чтобы попасть именно туда, куда хотел. В результате Пугало лишь пошатнулось, я отлетел от него и грянулся о лед.

Все же я подарил Черити пару секунд, достаточных, чтобы подняться и наброситься на Пугало с мечом, заставив его переключить внимание с дочери на нее.

Прежде чем я успел встать, Пугало двинуло меня ногой — вполсилы и не очень точно. Даже так оно отшвырнуло меня на добрых десять футов, сломав при этом, вполне возможно, ребро или два. Боль была такая, что я даже вздохнуть не мог, не то что крикнуть.

Пугало повернулось к Черити, и из обрубка руки мгновенно выросли новые побеги. Длинные — уже не пальцы,но щупальца, — они молниеносно протянулись на десять футов, что разделяли их, и обмотались вокруг ее левого запястья. Пугало свирепо встряхнуло Черити. Она вскрикнула, и меч выпал из ее руки. Новые щупальца схватили ее за горло и подняли в воздух. Раны чудовища затягивались на глазах. Другой рукой Пугало схватило Молли и точно также подняло, держа их с Черити лицом к лицу. Вид у гадкой твари при этом был почти сладострастный.

— Ну вот, — почти нежно прошептало Пугало беспомощно бьющейся в его хватке Черити. — Посмотри на нее. Смотри, как будет умирать твоя дочь.

Глаза Черити наполнились ужасом. Лицо побагровело. Молли лежала безжизненно, но и ее лицо начинало темнеть:обеим не хватало воздуха.

— Ничего, это недолго, — продолжало Пугало. — Ты не в силах помочь ей, смертная женщина. Ты не в силах помешать мне.

Нет, все-таки это был фетч — тварь, одаренная способностью и энергией принимать не иллюзорную, а подлинную, материальную форму того символа ужаса, которого смертные называют Пугалом, и это помогало ему черпать уйму энергии — достаточно, во всяком случае, чтобы нейтрализовать самую сильную мою магию. Вот для чего он мучил Молли и ее мать — чтобы насытиться их страхом.

Я тупо смотрел на все это, пока мозг мой силился найти выход, а легкие — просто вздохнуть. Я пытался найти в себе хоть каплю энергии, чтобы сделать хоть что-то, что угодно,чтобы помочь им, — и не нашел ни капли.

Я лежал на боку, слишком изможденный, чтобы бояться, чтобы ненавидеть, чтобы хотя бы злиться. Все, на что меня хватало, — это не опускать головы и не засыпать. Лишенный энергии или эмоций, необходимых в качестве топлива для заклятий, я с таким же успехом мог быть одной из замороженных статуй в саду-тюрьме Мэб.

Черити попыталась лягнуть Пугало — безрезультатно. Тот продолжал довольно урчать, и мне показалось, эта чертова гадина сделалась на пару дюймов выше. Огненная бабочка Лилии порхала у меня над головой, повиснув на мгновение перед глазами.

И тут до меня дошло.

Во мне шевельнулась слабая, но все-таки надежда.

Фетч черпал энергию из страха.

А у меня его не осталось. Я просто слишком устал, чтобы бояться.

Ну да, конечно. Потому я и того фетча в гостинице замочил с такой легкостью. Всего за пару минут до того я собрал весь свой страх и израсходовал его на перенацеливающее заклятие. При встрече с той тварью в темном коридоре страха у меня не оставалось ни капли — только злость. Лишенный подпитки моего страха фетч не мог разрушить мою магию, и я швырял и валял его как хотел.

И другого фетча, Баки, я обезглавил, не испытывая страха. Слишком быстро тогда все произошло. Я действовал чисто рефлекторно, прежде чем в дело успели вмешаться всякие дурацкие эмоции. Я просто не успел испугаться, потому и одолел этого фетча.

Я бы ни за что не нашел бреши в обороне фетчей, не исчерпай я всех своих сил, физических и духовных. Все, чего мне стоило бояться, — это самого страха. Я вдруг понял, что мог бы одолеть этого громилу, имей я достаточно энергии для одного-единственного заклятия. Я проделал это уже дважды. Бог троицу любит.

Бабочка плясала в воздухе перед моим лицом.

Секунду я смотрел на нее, а в мозгу у меня брезжила догадка. Я разразился слабым, но неподдельным смехом.

— Лилия! Ах ты хитрюга, обманщица, умница!

Я поднял левую руку раскрытой ладонью вверх, и бабочка опустилась на нее. На мгновение она вспыхнула еще ярче, а потом моя воля осторожно коснулась ее. Она распалась на огненные струйки, словно всосавшиеся в мою сожженную ладонь. Огонь разлился по моему телу счастливым летним теплом и наполнил меня своей брызжущей жизненной энергией. Энергия встретилась с крошечной искоркой теплившейся во мне надежды, и сплав их умножился в размерах, захлестнув меня с головой.

Я вдруг понял, что стою, разведя руки, запрокинув лицо к огромной серебряной луне. Солнечный свет словно струился из меня, отгоняя зимнюю стужу. Сам Арктис-Тор, исполинский форт из черного льда, застонал, возмущенный этим горячим, ярким светом.

Я опустил взгляд и увидел, что фетч потрясенно смотрит на меня. Его пальцы-щупальца разжались, Молли с Черити упали к его ногам и лежали там, слабо шевелясь.

— Ты... ты не можешь, — потрясенно пробормотало Пугало. — Ты... это невозможно.

Я взмахнул рукой, прошептал заклинание — мой жезл взмыл с земли, куда я его уронил, и влетел в мою протянутую руку. Резные руны на его поверхности вспыхнули жаром тысячи июлей, готовым вырваться на волю.

— Ты ведь любишь кинозлодеев, правда? — Я поднял жезл; летний огонь окутал мою руку жарким сиянием. Я раздвинул губы в довольной, недоброй ухмылке. — А такого не видел?

Руны на жезле сияли ало-золотым светом.

— Как насчет позабавиться с огнем, а, Пугало?

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Пугало издало пронзительный, закладывающий уши скрежет — как накачанный стероидами кузнечик — и прянуло в сторону, пытаясь укрыться от меня за замерзшим фонтаном. Я знал уже, как быстро могут двигаться фетчи, и не пытался подстрелить его на бегу. Вместо этого я дождался, пока он отойдет подальше от Молли и Черити, укроется за ледяным куполом фонтана и остановится. А потом одним огненным разрядом снес к чертовой матери две трети этого купола.

Золотая струя летней энергии пронзила лед и ударила в Пугало. Она застигла фетча врасплох — огненная пика сожгла ему то, что у человека было бы бедром, и верхнюю часть ноги. Пугало издало металлический рев, полный боли и злобы, ударилось о белую мраморную статую трех сестер, отлетело от нее, и ему пришлось схватиться за ногу одной из статуй, чтобы не сорваться с края балкона.

Но он кричал не один. На меня навалился вдруг целый ураган звуков, таких громких, что барабанные перепонки пронзила острая боль. Арктис-Тор снова вздрогнул, и черный лед застонал низко-низко, на грани инфразвука. Внизу, во дворе, продолжали визжать как безумные другие фетчи.

Сотрясение поверхности сбило меня с ног, и я полетел спиной вперед на изваянный из льда розовый куст, ощетинившийся длинными шипами. Лед оказался на удивление крепким и не раскрошился под моей тяжестью. Я ощутил острую боль в оцарапанной лодыжке, но заговоренная кожа куртки защитила меня от других повреждений. Не прошло и секунды, как я снова был на ногах, приготовившись к следующему выстрелу.

Однако за эту секунду Пугало успело стремительно сменить направление. Двигаясь на трех конечностях, оно быстро — ни дать ни взять раненый паук — устремилось к Молли и Черити. На этот раз я не мог позволить себе тянуть время с прицеливанием. Я выпустил огненную струю, целясь между Пугалом и лежавшими на льду женщинами, но фетч успел увернуться, и огонь лишь опалил несколько побегов-щупалец. Пугало метнулось к Молли. Черити лежала рядом с ней совершенно неподвижно.

Но только до тех пор, пока Пугало не оказалось в пределах досягаемости ее меча. Тогда Черити перекатилась, и меч ее, описав дугу параллельно земле, полоснул по здоровой ноге Пугала, вспоров ее от бедра до колена. Фетч отпрянул, пытаясь увернуться от меча. Черити преследовала его, держась слишком близко к чертовой твари, чтобы позволить мне выстрелить еще раз. Подпрыгивая на оставшихся конечностях, Пугало пыталось добраться до края балкона.

— Черити! — крикнул я. — Ложись!

Жена Майкла мгновенно упала, открыв мне линию огня.

Фетч дернулся, тело его как-то странно исказилось, и он прыгнул с края. Уже в прыжке он преобразился. За спиной его развернулись огромные складчатые крылья, а еще через долю секунды и он весь превратился в одну из тех чудовищных летучих мышей размером с дельтаплан, которых я уже видел раз в Небывальщине. Хлопая крыльями в попытках набрать высоту, он устремился прочь от башни, и колдовская луна заливала его своим безумным серебряным светом.

Идеальная мишень.

Я еще раз накачал в жезл заряд летнего огня. Я чувствовал, что запас его подходит к концу, но упусти я фетча в этот раз, и другой такой возможности мне не представится. Ну и еще. Эта гадина мучила жену и дочь моего друга, едва не убила их у меня на глазах, так что теперь должна за это ответить.

Поэтому я разрядил в него жезл — на сей раз с такой силой, что огонь высветил горные склоны в пяти или даже десяти милях от башни, а падавший с неба снег громко шипел, касаясь раскаленной струи. Достигнув фетча, заряд расцвел исполинским огненным цветком, и ударная волна взрыва раздробила все ледяные розовые кусты на балконе.

То, что устремилось с неба к безжалостному горному склону, уже трудно было назвать фетчем или чем-либо другим. Разбрасывая искры, оставляя за собой дымный след, он врезался в гранитный склон с такой силой, что с вершины сорвалась лавина, похоронившая его под толщей камней и льда.

Я торжествующе потряс в воздухе посохом.

— Ну? — заорал я. — Кто следующий?

На мгновение во дворе под нами воцарилась абсолютная тишина, а потом темная масса фетчей отпрянула от подножия башни, спасаясь бегством.

— Гарри! — услышал я напряженный голос Черити.

Уходя с линии огня, жена Майкла рухнула на ледяной пол, сделавшийся скользким от моих выстрелов, и теперь инерция медленно, но неумолимо тащила ее к краю балкона. Я повернулся, чтобы броситься ей на помощь, но капля рассудка, остававшаяся еще в моей усталой голове, подсказала мне, что я лишь повторю ошибку, из-за которой Черити оказалась в таком отчаянном положении. Поэтому я опустился на карачки и пополз вперед, вытянув перед собой посох. Когда я подобрался к Черити достаточно близко, чтобы она смогла дотянуться до посоха, ноги ее уже свисали с края почти до колен. Она крепко схватилась за один конец посоха, а я держался за другой, остановив ее скольжение к краю. Очень медленно, очень осторожно я начал пятиться назад. А потом черный лед парапета снова застыл, словно и не таял только что, и я осторожно оттащил Черити от края, лишив возможности поупражняться в прыжках без парашюта.

Как только она оказалась в безопасности, мы оба повернулись и посмотрели на Молли. Девушка лежала неподвижно, но дышала. Я перекатился на спину и лежал, приходя в себя. Черити поднялась и подошла к дочери. Я не пошел за ней. Не думаю, чтобы ей хотелось делиться со мной этим моментом.

Я ждал, на всякий случай оглядываясь по сторонам. Черити опустилась на колени и обняла дочь, прижимая к себе, как маленькую, покачивая и приговаривая что-то вполголоса. С минуту мне казалось, что ужас и боль довели Молли до состояния, откуда уже нет возврата. Но потом она вздрогнула, открыла глаза и тихо заплакала, прижавшись к матери.

Услышав за спиной стон, я резко повернулся, держа наготове жезл.

Изваяние распятого мужчины снова застонало. Хотя он все еще висел на ветвях, жар моих выстрелов растопил ледяные наручники на его левой руке, и она безжизненно свисала, раскачиваясь на ветру. Я никогда еще не видел человеческой плоти, истерзанной столь ужасно. Его пальцы, кисти, запястья промерзли до кости, но кровь еще струилась по жилам, причиняя, должно быть, ужасную боль. И еще я увидел, что вся рука его покрыта шрамами. Шрамами от ожогов. Шрамами от порезов. Шрамами от чудовищных ударов и сросшихся абы как переломов.

Ну, меня тоже ранили, и не раз. Но одной этой руке несчастного досталось больше, чем всему моему телу.

Почти против воли я встал и подошел к дереву. Волосы мужчины свисали на лицо бесформенными космами, клочками лишайника. Одни пряди сохранили свой светло-каштановый цвет, другие поседели, третьи вообще превратились в белый хрупкий лед. Борода его в этом отношении мало чем отличалась от шевелюры. Лицо — та часть лица, которую я разглядел под волосами, — казалось совершенно опустошенным, и мне почудилось, что гримасы боли так долго искажали его, что сами начали причинять боль, хотя в отличие от руки шрамов на нем я не видел. Глаза были открыты, но белые зрачки, казалось, не видят ничего.

Я узнал его.

— Ллойд Слейт, — прошептал я. — Зимний Рыцарь.

В последний раз я видел Слейта после битвы на холме Каменного Стола, места, где династии фейри устраивают свои разборки. Ну, занимаются дипломатией, то есть мочат всех, кто принадлежит к команде соперника. Слейт представлял собой угрозу обществу. И еще какую. Наркоман, насильник, тип без стыда и совести. В конце битвы он прикончил женщину, с которой мы могли бы подружиться.

Он пошевелился и всхлипнул.

— Кто здесь?

— Дрезден, — откликнулся я.

Слейт открыл рот, и из него вырвался истерический смешок.

— Ты здесь. Слава Богу, ты здесь. Я так давно здесь торчу... — Он склонил голову набок, выставив сонную артерию. — Освободи меня. Давай же, ну!

— Освободить? — не понял я.

— От этого, — всхлипнул Слейт. — От этого кошмара. Убей меня. Убей меня. Убей меня. Бога ради, Дрезден, убей меня.

Та часть моей души, что размякла, ослабла от происходящего, с радостью исполнила бы его просьбу. Но другая — более жесткая, более темная — часть меня, напротив, хотела посмотреть, не придумаю ли я чего-нибудь такого, чтобы усугубить его страдания. Я так и стоял, глядя на него и взвешивая возможности. Минут через десять он снова потерял сознание.

Откуда-то справа послышался невыразимо прекрасный голос, хрипловатый и шелковистый одновременно.

— Ты не понимаешь сути его наказания.

Я повернулся к замерзшему фонтану. Точнее, к тому, что от него осталось. Сохранилась примерно треть ледяного купола, зато теперь я смог разглядеть заключенную в него статую — нет, не статую, а женщину-сидхе, высокую, неестественно прекрасную. Вернее сказать, она была бы прекрасной при других обстоятельствах. Сейчас же ее алые волосы, освободившись от поддерживавшего их льда, прилипли к голове. Глаза ввалились и горели слишком ярко, словно у нее был жар. Она стояла спокойно; из-подо льда, служившего ей единственным одеянием, виднелись одна нога, голова, плечо и рука. Что-то неестественное чудилось в ее спокойствии, словно она не ощущала неудобства, физического или иного, от ледяного плена. Казалось, она смотрит на происходящее с терпеливой иронией — а может, считала подобные тривиальности недостойными своего внимания. Леанансидхе, одна из старейших и наиболее влиятельных сидхе при дворе Зимней Королевы. А также моя крестная.

— Леа, — выдохнул я. — Блин-тарарам, что с вами?

— Мэб, — коротко ответила она.

— В прошлый Хэллоуин, — пробормотал я, — она говорила, что заключила вас в тюрьму. Так она держит вас здесь? Вот так?

— Разумеется. — В ее взгляде мелькнуло что-то очень неприятное. — Ты не понимаешь истинной сути его наказания.

Я покосился на Зимнего Рыцаря.

— Э... Чего?

— Слейт, — мурлыкнула она и тоже скосила глаза в его сторону. Лед не позволял ей повернуть голову. — Конечно, ему больно. Но боль может причинить кто угодно. Боль причиняют несчастные случаи. Боль — естественная составляющая вселенной, так что вряд ли Повелительница Воздуха и Тьмы стала бы ограничиваться ею в качестве наказания. Нет, она терзает его добротой.

С минуту я, хмурясь, смотрел на Слейта, потом помрачнел, представив себе это.

— Она оставляет его висеть вот так. А потом приходит и избавляет его, да?

Моя крестная улыбнулась и даже мурлыкнула от удовольствия.

— Она исцеляет его раны и унимает терзающую его боль. Она возвращает ему зрение, и первое, что он видит, — это лицо той, кто избавляет его от страданий. Она сама, своими руками, ухаживает за ним, согревает, кормит, очищает от грязи. А потом ведет его к себе в павильон. Бедняга. Он знает, что, проснувшись, снова будет висеть, слепой, на дереве — и все, что ему останется, это ждать ее возвращения. Я тряхнул головой.

— Думаете, он из-за этого и страдает? Из-за того, что в нее влюбился?

Леа улыбнулась.

— Любовь, — пробормотала она. — Может, да, а может и нет. Но желание — о да. Ты недооцениваешь самые простые вещи, мой крестник. — Глаза ее засияли. — Когда тебе дают пищу и тепло. Когда к тебе прикасаются. Чистят, заботятся — и желают. И снова, и снова, прогоняя через боль и экстаз. Разум смертного не выдерживает такого. Ну, не сразу. Но постепенно. Как вода подтачивает камень. — Ее сияющие безумным блеском глаза уставились на меня, и в голосе зазвучали предостерегающие нотки. — Это медленное совращение. Преображение, только крошечными шажками.

На мгновение кожа на моей левой руке отчаянно зачесалась. Здоровая кожа, знак Ласкиэли.

— Да, — прошипела Леа. — Мэб, видишь ли, терпелива. Ей не нужно спешить. И когда падут последние стены его рассудка и он будет с радостью ожидать возвращения на дерево, она уничтожит его. Заменит другим. Он живет до тех пор, пока сопротивляется. — Она зажмурилась на мгновение. — Вот мудрость, которую тебе следует запомнить, дитя мое.

— Леа, — спросил я, — что случилось с вами? Давно ли вы так?

— Сила, которой я обладала, сделала меня слишком дерзкой. Мне казалось, я смогу преодолеть то, что неотвратимо для нас всех. Глупо, конечно. Миледи Королева Мэб дала мне понять ошибку, которую я совершила.

— И она держала вас взаперти в персональном айсберге больше года? — Я покачал головой. — Крестная, да у вас такой вид, будто вы с дерева безумного свалились, пересчитав при этом все ветки.

Она снова открыла глаза, горящие, безумные как черт знает что. И рассмеялась. Тихим, негромким смехом, ни капельки не напоминавшим смех смертельно опасной заклинательницы-сидхе, которую я помнил со времен, когда еще водительских прав не получил.

— Безумное дерево, — прошептала она, и глаза ее снова закрылись. — Да.

Я услышал на лестнице топот тяжелых башмаков, и на балкон выбежал Томас с залитым светящейся зеленой кровью мечом.

— Гарри!

— Я здесь, — откликнулся я, помахав ему рукой. Он бросил взгляд на Молли и Черити, потом поспешил ко мне. Комок страха шевельнулся у меня внутри. — Где Мёрфи?

— Успокойся, — выдохнул он. — Она внизу, охраняет вход. Девочка в порядке?

— Дышит. — Я понизил голос. — Меня больше беспокоит ее рассудок. По крайней мере она плачет. Это добрый знак. Что там творится?

— Нам нужно уходить, — сказал Томас. — Быстро.

— Почему?

— Что-то надвигается.

— Всегда что-нибудь, да надвигается, — возразил я. — Ты поконкретнее можешь?

Он стиснул зубы и мотнул головой.

— С прошлого года... Эрлкёнига... у меня... интуиция, что ли? А может, просто инстинкты. Я ощущаю в воздухе больше, чем прежде. Мне кажется, к нам спешит Дикая Охота. И еще много всякого спешит.

Стоило ему произнести это, как я услышал принесенный с ветром долгий, печальный, голодный зов рога.

Я поднялся на край фонтана и вгляделся в ночь. Было слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь, но на мгновение мне показалось, что я увидел вдалеке отблеск лунного света на том странном металле, из которого фейри делают свои доспехи и оружие.

Еще один рог протрубил — зычный, басистый, раскатистый, только этот послышался со стороны, противоположной первому. На протяжении следующих секунд к ним присоединилось еще несколько таких же, потом добавились барабаны, а потом до нас донесся и нарастающий рев и рык — со всех сторон. В горах на восток от Арктис-Тора одна из снежных вершин скрылась в приближающейся черной туче. Я огляделся по сторонам — тень накрыла еще несколько вершин. Звуки рогов и крики делались все громче.

— Блин-тарарам, — выдохнул я и повернулся к крестной. — Это та энергия, которую я использовал здесь. Это она причиной, да?

— Разумеется, — подтвердила Леа.

— Срань господня! — поперхнулся Томас, подскочив как напуганная кошка, когда то, что он считал всего лишь статуей, шевельнулось и заговорило.

— Томас, это моя крестная, Леа, — представил я ее. — Леа, это То...

— Я знаю, кто это, — пробормотала моя крестная. — Я знаю, что это. И я знаю, чей он. — Взгляд ее снова уперся в меня. — Ты призвал силы Лета сюда, в Арктис-Тор, в самое сердце Зимы. Когда ты это сделал, все Зимние ощутили боль. А теперь они спешат убить тебя.

Теперь поперхнулся уже я.

— Э... Сколько их?

Безумный блеск снова появился в ее глазах.

— Ну как же, детка. Все Зимние. Все наши.

Блин.

— Черити, — крикнул я. — Уходим!

Черити кивнула и встала, поддерживая Молли. Хорошо, девчонка могла уже двигаться. Оставайся она без сознания, могу себе представить, каково бы нам пришлось спускать ее с башни. Молли вместе с матерью скрылись на лестнице.

— Томас, — сказал я. — Сможешь срубить хоть часть этого льда, не повредив ее?

Томас облизнул губы.

— Думаешь, это удачная мысль? Разве не она хотела превратить тебя в собаку?

— В гончую, — уточнила Леа, шаря по всем сторонам безумным взглядом. — Это совсем другое дело.

— Она была маминой подругой, — тихо шепнул я Томасу.

— Мой папаша тоже был маминым другом, — возразил он. — И ты знаешь, чем это кончилось.

Леа издала внезапный задыхающийся звук.

Я нахмурился и посмотрел на нее. Глаза ее едва не вылезали из орбит, а лицо исказилось от боли. Губы шевелились. Звериный рык вырывался из горла каждую секунду или две. Пальцы свободной руки скрючились. Потом она вдруг обмякла, а когда снова посмотрела на меня, глаза ее сделались прежними: на треть похотливыми, на треть по-кошачьи бесстрастными, на треть безжалостно-хищными.

— Детка, — произнесла она слабым голосом. — Ты не должен освобождать меня.

Я в замешательстве уставился на нее.

— Почему?

Она стиснула зубы.

— Мне нельзя еще доверять, — произнесла она наконец. — Еще не время. Я не смогу исполнить обещания, данного твоей матери, если ты освободишь меня сейчас. Уходи.

— Доверять? — не понял я.

— Не время, — произнесла она, и голос ее снова зазвенел от напряжения. — Я не могу долго удерживаться от... — Она поежилась и опустила голову. Когда через несколько секунд снова посмотрела на меня, безумие вернулось в ее глаза.

— Погоди, — прохрипела она. — Я передумала. Освободи меня.

Мы с Томасом переглянулись и опасливо отступили на шаг.

Лицо Леа перекосилось от злости, и она испустила вой, от которого с карниза посыпались сосульки.

— Освободи меня!

— Что здесь, черт подери, происходит? — спросил меня Томас.

— Э-э-э... — протянул я. — Расскажу после того, как выберемся из этой задницы.

Томас кивнул, и мы поспешили к лестнице. На бегу я оглянулся. Фонтан уже восстанавливал свою форму, вода превращалась в лед. Тонкий слой его уже покрыл мою крестную. Я поежился, отвел глаза от нее и уперся взглядом точнехонько в несчастного Ллойда Слейта. Ноги сами собой ускорили шаг.

А потом, уже выбегая на лестницу, на одно короткое мгновение мне показалось, что я увидел еще кое-что. Луч лунного света, прорезавшись сквозь облака, упал на изваяние трех женщин-сидхе, и в этом неверном свете я увидел, как одна из статуй шевельнулась. Она повернула голову мне вслед, и белый мрамор ее глаз внезапно окрасился в изумрудный цвет — в точности как глаза Мэб.

Не просто как у нее.

Это и были ее глаза.

Статуя подмигнула мне.

Гул приближавшихся фейри нарастал, напомнив мне, что проверять это некогда. Я поежился и побежал по лестнице вслед за Томасом, оставив балкон, его пленников и — возможно — его хозяйку за спиной. Мне стоило сосредоточиться на том, как нам добраться до проделанной Лилией прорехи целыми и невредимыми, поэтому я выбросил на время из головы все вопросы.

Через несколько минут мы уже брели вчетвером по колено в снегу, и я тратил последние капли энергии бабочки на то, чтобы не дать нам погибнуть от переохлаждения.

Я возглавил отряд и поспешил к месту перехода, а кошмарная симфония криков и воплей надвигалась на нас со всех сторон.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Защищенные доброй магией Лета, мы бежали из Арктис-Тора. Ветер завывал громче, вздымая все более густые клубы тумана, снега и льда. А за этим завыванием, пока еще слабо, но с каждой минутой все яснее слышались крики тварей, обитателей холода и мрака. Дробь барабанов и рев рогов, диких, свирепых, наводящих ужас, не имеющий никакого отношения к разумной мысли, зато напрямую связанный с инстинктами.

И рев личного охотничьего рога Эрлкёнига — уж его не спутаешь ни с чем.

Я переглянулся с Томасом, и тот поморщился.

— Быстрее, быстрее! — скомандовал он.

— Ох, — выдохнул я.

— О чем это вы? — крикнула старавшаяся не отстать от меня Мёрфи.

— Эрлкёниг, — ответил я. — Нехороший парень крупного калибра. Давно мечтает скушать меня.

— Почему? — спросила она.

— Ну... я встречался с ним раз.

— А-а, — кивнула Мёрфи. Даже задыхаясь, она ухитрилась произнести это междометие на редкость сухо. — В прошлом октябре?

— Угу. Он считает, что я его оскорбил.

— Ты ведь немногословен, Гарри. Должно быть, это сделал кто-то, похожий на тебя. — Она поморщилась и, пошатнувшись, схватилась за пояс. На толстой коже виднелся длинный порез; судя по всему, коготь или клинок едва не задел ее саму. Ремень порвался, и длинная, не по росту кольчуга запуталась у Мёрфи в ногах. — Черт.

— Стой! — скомандовал я прежде, чем Мёрфи упала, и все замерли на месте. Молли осела в снег.

— Но мы не можем стоять вот так! — крикнул Томас.

— Черити, Мёрф, нам нужно сбросить все лишнее, что мешает идти. Снимайте доспехи. — Я скинул куртку, ужом вывернулся из кольчуги и перебросил ее Томасу.

— Эй! — возмутился он.

— Ее нельзя оставлять на земле, — сказал я. — Томас, ты понесешь кольчуги.

— Что? — удивился он. — Почему это?

— Ты достаточно силен, это тебя не замедлит, — объяснил я, снова надевая куртку. — И мы не имеем права оставлять здесь столько железа.

— Но почему?

Я увидел, что Мёрфи скинула свои доспехи и повернулась, чтобы поддержать Молли, пока Черити сделает то же самое.

— Ты бы обрадовался, если бы пришельцы, уходя, оставили у тебя кучу радиоактивных отходов?

— Ох, — спохватился он. — Логично. Ведь мы не хотим, чтобы они сердились на нас еще сильнее, а? — Он свернул кольчуги в один узел, перетянул его ремнем и перекинул через плечо.

Крики, вой и трубные звуки рога сделались громче, хотя слышались теперь только с флангов и сзади. Каким-то образом нам удалось выскользнуть под завесой метели из кольца, которое пытались сомкнуть вокруг нас Зимние. Продолжая движение, мы имели реальный шанс уйти от погони.

— Вся эта вылазка на деле не совсем то, что нам представлялось, — сказал я Томасу. — Нас использовали.

— Что? Как?

— Потом. А пока тащи эти чертовы доспехи и ничего там не забудь. Идем. — Последние силы, остававшиеся у меня от Летнего огня, начали угасать, и на секунду ветер продул меня, казалось, насквозь. — Идем же!

Я снова двинулся по снегу, стараясь пробить тропу для тех, кто шел за мной. Время шло. Завывал ветер. Снег хлестал мне в лицо, и Летний огонь превратился в едва тлеющие угольки, которых хватило бы в лучшем случае на несколько минут. Они погасли почти в ту самую секунду, когда я ощутил близкую вибрацию магической энергии, а в нос ударил запах горелого попкорна.

Прореха засветилась в воздухе ярдах в тридцати выше по склону.

Какие-то твари, большие и мохнатые, с белым мехом и длинными когтями, вынырнули из метели у нас за спиной. Они бежали по снегу и льду с такой легкостью, словно это бетонный тротуар.

— Томас! — рявкнул я, ткнув пальцем в сторону надвигающейся угрозы. — Мёрф, Черити! Выносите девушку отсюда! Живо!

Мёрфи оглянулась, глаза ее расширились, и она мгновенно поднырнула под руку Молли, помогая Черити. Черити пошатнулась, удержалась на ногах, вытащила из-за пояса меч и воткнула в снег у моих ног. А потом с удвоенной силой потащила Молли вперед, одолевая последние несколько ярдов.

Я переложил посох в левую руку, а правой сжал смертоносную сталь. Последние крохи сил, которые одолжила мне Лилия, иссякли, и оставшейся во мне магии не хватило бы даже на то, чтобы зажечь свечу, не говоря уже о том, чтобы кидаться огнем или выстраивать шит. Мне оставалось полагаться только на сталь, быстроту и ловкость — в общем, на чисто физические качества. Из чего вытекало, что скорее всего меня убили бы очень быстро, если бы Черити не сообразила меня вооружить.

Собственно, от нас с Томасом требовалось только задержать наступающих — похожих на йети тварей — на время, достаточное, чтобы женщины благополучно миновали переход. Победы в бою от нас никто не ждал.

— Что это за твари? — спросил Томас.

— Разновидность огров, — ответил я. — Бей их сильнее и быстрее. Нам надо как следует напугать их железом. Если мы вынудим их наступать на нас с опаской, нам, возможно, удастся с боем отступить к переходу.

— Заметано, — кивнул Томас.

Когда до первой цепочки снежных огров оставалось футов тридцать, мой брат сделал два шага и взвился в воздух. Прыжок выбросил его на десять футов выше уровня снега. Приземлившись, он уже держал саблю обеими руками. Стальной клинок полоснул ближайшего огра по грудной клетке, вспоров как картофелину в мундире. Кровь его вспыхнула голубым пламенем, и огненные капли с шипением гасли в снегу.

Но Томас на этом не успокоился. Следующий огр швырнул в него булыжник размером с волейбольный мяч. Томас стремительно увернулся, сделал ложный выпад и полоснул огра саблей по ногам, от чего тот с воем полетел на землю.

Третий огр с размаху, как бейсбольной битой, огрел его небольшим древесным стволом, отшвырнув на десяток футов назад, — Томас едва не врезался в меня на лету. Огры торжествующе взвыли и бросились в атаку.

Я не считаю себя опытным фехтовальщиком. То есть, конечно, я фехтую лучше, чем девяносто девять процентов населения нашей планеты, но по сравнению с большинством тех, кто в этом разбирается, я профессионал так себе. Что еще хуже, мой фехтовальный опыт ограничен в основном колющим оружием — шпагой, рапирой. Меч Черити выглядел бы вполне уместно на съемочной площадке «Конана-Варвара», а о том, как драться тяжелым режущим оружием, я имел лишь самое общее представление. Впрочем, два преимущества у меня все-таки имелось. Во-первых, я довольно быстр, особенно для своего роста. Если мой соперник не обладает сверхъестественной быстротой, я не слишком ему уступаю. И во-вторых, руки-ноги у меня длинные, так что я могу достать соперника чуть не из соседнего графства.

Поэтому я старался использовать свои сильные стороны. Я испустил вой, не уступающий тому, что издавали огры, и когда один из них добежал до меня и занес для удара палицу, я поднырнул под удар и на добрый фут вонзил меч ему, так сказать, ниже пояса. Выдернув с поворотом меч, я откатился в сторону, а палица обрушилась на то место, где я только что стоял. Огр с воем отскочил назад и забегал по кругу, из паха фонтаном била огненная кровь. Те, что наступали следом, при виде этого замедлили шаг, а когда раненый огр упал и затих, пожираемый огнем, и вовсе остановились, призадумавшись.

Блин, мне плевать, смертный вы или нежить, красавец или монстр. Если у вас есть яйца и вы их имеете шанс потерять, подобное зрелище заставит вас оценить возможные последствия ваших действий для ваших же гениталий, причем очень быстро.

Я оскалил зубы и поднял меч, на котором шипела, полыхая, синяя огрова кровь. Не отворачиваясь от противника, я начал осторожно, шаг за шагом пятиться вверх по склону, стараясь не обращать внимания на боль в сломанных ребрах. Когда я поравнялся с Томасом, он только-только пытался сесть. Братец налетел на валун, и над глазом его уже успела вспухнуть хорошая шишка. Он еще недостаточно очухался, чтобы встать.

— Черт подери, Томас! — рявкнул я. Левая рука моя была слишком слаба, чтобы тащить его вверх по склону, а тащить его правой, переложив меч в слабую руку я боялся: обороняться от огров я бы уже не смог. — Поднимайся!

Огры, опомнившись, снова начали надвигаться.

— Томас! — заорал я, занося меч и выжидая, пока ближайший огр наступит на мою метавшуюся по снегу тень.

Минуточку. Какая тень?

Прошла, наверное, секунда, прежде чем я понял, что тень порождена каким-то новым источником света, апотом огненный сгусток не больше шоколадного драже пронесся мимо моего плеча и ударил в грудь ближайшему от меня огру. Летний огонь опрокинул огра на землю прежде, чем тот успел охнуть, и принялся пожирать его плоть.

— Я его держу! — крикнул Хват, и я краем глаза увидел его с мечом в руке.

Закинув руку Томаса себе на плечо, он поднял его с земли с легкостью, какой я не ожидал при его росте. Атака огров захлебнулась окончательно. Я просунул посох под пояс, которым Томас перетянул кольчужный сверток, осторожно, стараясь не слишком нагружать сломанные ребра, забросил его на плечо, и мы продолжили отступать к прорехе, держась лицом к ограм. Те маячили в пределах видимости, но нападать больше не пытались.

— Не споткнитесь, — предупредил меня Хват.

Я ощутил, как прорываю спиной какую-то тонкую оболочку, а потом разом оказался в тропической сауне.

Я обнаружил, что стою на узкой полоске эстрады перед экраном старого кинотеатра Пелла. Я шагнул в сторону, и тут же из экрана выступил Хват, поддерживавший Томаса.

Лилия стояла на полу лицом к прорехе. Вид у нее был усталый, напряженный. Стоило Хвату с Томасом миновать переход, как она взмахнула рукой, словно отгоняя надоедливую муху. Послышался шелест, прореха съежилась и исчезла.

В тускло освещенном кинозале воцарилась тишина. Лилия опустилась на колени, упираясь одной рукой в пол: волна белых волос упала ей на лицо, и она тяжело дышала, дрожа всем телом. Облепившие меня снег и ледяная корка исчезли, превратившись в быстро испарявшуюся эктоплазму.

— М-м-м, — заметил Томас слабым голосом. — Гадость какая.

Хват опустил его на пол и подошел к Лилии.

— Хват, — окликнул я его. — Вы слышали, что там творилось?

— Судя по шуму, вы разворошили пчелиный улей. — Он опустился на колени рядом с Лилией, поддерживая ее за плечи. — Что, гарнизон замка устроил вам торжественную встречу?

— Нет. — Я покачал головой. — Похоже, это были все Зимние без исключения.

— Что? — вскинулся он.

— Я... это... типа пошвырялся Летним огнем у Мэб в ее playhouse3 и разнес почти весь ее замерзший фонтан.

Хват невольно разинул рот.

— Вы... Что?

— Ну, Пугало пряталось за этой штуковиной, вот я и... — Я опустил меч Черити на пол и сделал неопределенное движение рукой. — Каюк, в общем.

Хват посмотрел на меня как на умалишенного.

— Вы попали Летним огнем в священный источник Зимы ?

— Я глаз не могу сомкнуть, не погромив на ночь хоть немного чьей-нибудь собственности, — угрюмо буркнул я. — Так или иначе, я это сделал, и они там все с цепей посрывались. Моя крестная сказала мне, что каждый, кто хоть что-нибудь значит у Зимних, исполнился жаждой мести и спешит убить меня.

— Боже мой, — выдохнул Хват. — Еще бы. Но где это вы взяли Летний огонь, чтобы... — Он осекся и посмотрел на Лилию.

Летняя Лели подняла взгляде усталой, но обворожительной улыбкой.

— Я всего лишь подарила немного тепла и обозначила дорогу во исполнение долга перед леди Черити, — прошептала она. — Разве могла я знать, что чародей похитит эту энергию для использования в своих целях? — Она сделала глубокий вдох. — Помоги мне встать. Нам надо уходить.

Хват повиновался.

— Уходить? Куда?

— Все силы Зимних сосредоточены в центре их королевства, — сказал я. — Из чего следует, что они никак не стоят на границах Лета в ожидании атаки. Из чего, в свою очередь, следует, что у Летних высвобождаются силы, которые они могут выделить в помощь Совету.

— Но ведь им потребовалось всего несколько минут на то, чтобы показаться, — заметила Мёрфи. — Разве не могут они броситься назад и вернуться уже через несколько минут?

— Нет, Мёрф, — заверил я ее. — Это планировалось заранее. Весь этот рейд — подстава с самого начала. — Я кивнул в сторону Лилии. — Разве не так?

— Можно определить это и такими словами, — тихо произнесла Лилия. — Хотя лично я бы не стала интерпретировать это таким образом. Я не принимала участия в том, чтобы привести сюда фетчей — однако их появление и похищение ими дочери леди Черити подарило нам возможность временно нейтрализовать присутствие сил Мэб у наших границ.

— «Нам», — пробормотал я. — Мэйв действует с вами заодно. Вот почему она объявилась у Мак-Энелли так быстро.

— Даже так, — сказала Лилия, склонив голову в том, что можно было принять и за уважительный поклон.

Хват уставился на Лилию.

— Ты работаешь с Мэйв?

— Она бы не смогла изменить ход времени в сердце Зимы, — тихо сказал я. — Только одна из Зимних Королев способна сделать такое.

Хват продолжал таращиться на Лилию так, словно не слышал моих слов.

— Мэйв работает с тобой?

Лилия кивнула.

— Ее, как и нас, страшит нынешнее безумие Мэб. — Она снова повернулась ко мне. — Я снабдила вас силой, достаточной, чтобы угрожать источнику, в надежде на то, что вы отвлечете часть Зимних в глубь их владений. Как только это случилось, Мэйв изменила ход времени относительно мира смертных.

Я повел бровью.

— И долго нас не было?

— Вот-вот наступит рассвет дня, следующего за вашим выступлением, — ответила она. — Хотя течение времени изменено только в последние минуты вашего бегства. Мэйв не сумеет долго поддерживать это, но нам хватит, чтобы действовать.

— Что, если бы я не понял этого вовремя? — спросил я. — Что, если бы я не воспользовался вашим огнем?

Она чуть печально улыбнулась мне:

— Вы были бы уже мертвы, полагаю.

Я испепелил ее взглядом.

— И мои друзья со мной.

— Даже так, — кивнула она. — Пожалуйста, поймите. Ограничения, наложенные на меня моей Королевой, оставили мне очень мало выбора. Объяснить, что я задумала, я не могла. Но и стоять в стороне, ничего не делая, в то время как Совет находится в таком отчаянном положении, я не могла тоже.

— Но теперь-то вы можете мне все об этом рассказать?

— Теперь мы обсуждаем историю, — сказала она, склонив голову сначала передо мной, потом перед Черити. — Я очень рада, леди, видеть, что ваша дочь вернулась к вам.

Черити подняла на нее взгляд достаточно долгий, чтобы улыбнуться и кивнуть в знак благодарности. Потом снова занялась дочерью.

— Лилия, — произнес я.

Она изогнула бровь, ожидая продолжения.

Она манипулировала мной, превратив меня в оружие, которое использовала против Мэб. Она не лгала мне, но чудовищно рисковала моей жизнью. Хуже того, она рисковала жизнью четверых моих друзей. Полагаю, она делала это, руководствуясь исключительно благими намерениями. Ну и конечно, она была связана ограничениями, которые я, как подсказывали мне мои инстинкты, до сих пор не понимал до конца. Но вела она себя со мной прямо, честно и открыто.

И потом, в конце концов, кто она, как не законная Королева фейри? Кто и когда говорил мне, что она будет играть, открыв все карты?

Я вздохнул.

— Спасибо за помощь, — произнес я наконец.

Она улыбнулась все так же печально.

— Боюсь, я не была вам и вашим друзьям таким другом, каким были вы по отношению ко мне и моим друзьям. Но я рада, что смогла помочь вам хоть чем-то. — Она поклонилась мне, на этот раз низко. — А теперь мне пора. Надо приводить в движение все, что способно помочь вашим коллегам.

Я поклонился в ответ.

— Спасибо.

Лилия поклонилась моим спутниками, а за ней и Хват. А потом они быстро ушли.

Я плюхнулся на край эстрады — ноги мои подкашивались.

Мёрфи села рядом.

— Что дальше? — спросила она, помолчав немного.

Я устало потер глаза.

— На освященную территорию, наверное. Не думаю, чтобы нас стали преследовать прямо сейчас, но и рисковать нет смысла. Вернемся к Фортхиллу, удостоверимся в том, что все в порядке. Поедим. Выспимся.

Мёрфи застонала — почти сексуально.

— Этот план мне нравится. Умираю с голоду.

Я сидел, глядя на Молли и Черити, и меня глодала тревога. Меня послали найти черную магию. Я нашел ее — это оказалась Молли. Она использовала свои способности для того, чтобы перекроить чужие мозги, и какими бы благородными целями она ни руководствовалась, я-то знал, что это не могло не оставить на ее душе темного отпечатка. Мне лучше других было известно, какая опасность продолжает грозить Молли. И какую опасность может представлять для других она сама.

Я спас ее от злобных фейри, да, — но теперь над ней нависла новая, куда более серьезная опасность.

Белый Совет. Стражи. Меч.

Рано или поздно кто-нибудь еще проследит черную магию вплоть до ее источника. Если я не приведу ее на суд Совета, это сделает кто-нибудь другой. Хуже того, если та воздействующая на чужие сознания магия, которую она использовала, начала уже действовать и на саму Молли, калечить ее, она представляет собой серьезную угрозу и для себя самой, и для других. Она может съехать с катушек в точности, как тот мальчишка, казнь которого стала прелюдией к событиям нескольких последних дней.

Если я выдам ее Совету, я, возможно, буду нести ответственность за ее смерть.

Если нет — буду нести ответственность за тех, кого она может покалечить.

Хотелось бы мне не быть таким чудовищно усталым. Может, тогда удалось бы найти какую-нибудь альтернативу. Я решил отложить завтрашние заботы на завтра. Я был жив, более или менее невредим и в здравом рассудке. И люди, которые стояли рядом со мной, — тоже. Мы вернули девушку целой. Мать обнимала ее так истово, что я даже начал ощущать себя этаким катализатором их примирения.

Черт, может, мне удалось-таки исцелить раны этой семьи? И это уже было чертовски здорово. Я испытывал самую настоящую гордость, и это грело мне душу. Я помог снова свести мать и дочь. На сегодня — уже было неплохо.

Томас присел по другую сторону от Мёрфи, пощупал шишку на лбу и поморщился.

— Гарри, — сказал он. — Объясни мне, кой черт мы с тобой все время лезем во всякие безумные дела?

Мы с Мёрфи переглянулись с улыбкой, и я промолчал. Так мы трое сидели и смотрели, как Черити, устроившись в первом на переднем ряду кресел кинотеатра, крепко прижимает к себе дочь.

Молли прижалась к ней почти как малое дитя.

— Мама, — произнесла она очень тихо, не открывая глаз. — Мама.

Черити не сказала ничего, только обняла ее еще крепче.

— Ох, — сказал Томас. — Да, конечно.

— Вот именно, — кивнул я. — Да.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

Отец Фортхилл встретил нас в своей обычной манере: тепло, доброжелательно, участливо и хлебосольно. Поначалу Томас собирался остаться на улице, но я взял его за грудки (за кольчугу!) и бесцеремонно втащил за собой. При желании он, конечно, мог бы высвободиться без труда, поэтому я не сомневался в том, что и он не против. Братец изобразил вялый протест, пробурчав что-то, но осторожно поклонился Фортхиллу, когда я представил его. Вслед за этим Томас шагнул в прихожую и напустил на себя обыкновенный отсутствующий вид.

Когда мы вошли, младшие Карпентеры спали без задних ног, но кто-то из них заворочался, услышав скрип двери, маленький Гарри открыл глаза, сонно заморгал и испустил при виде матери восторженный вопль. Это разбудило остальных, и все налетели на Черити и Молли, наперебой пытаясь обнять их и поцеловать.

Я наблюдал за этим со стула в другом конце комнаты, а потом так, сидя, и задремал, пока не вернулся Фортхилл с едой. Стульев на всех не хватило, и Черити сидела на полу, прислонившись спиной к стене, уплетая сандвичи, а дети теснились на расстоянии вытянутой руки от нее.

Я набивал рот без зазрения совести. Использование магии, напряжение и финальный подъем сквозь холод выпотрошили меня начисто.

— Спасение! — пробормотал я. — Вот оно, счастье.

— Чертовски верно, — согласилась Мёрфи, прислонившаяся к стене рядом со мной. Она вытерла рот рукавом и посмотрела на часы. Потом дожевала последний сандвич и принялась переставлять время.

— Нас не было почти двадцать четыре часа. Это что, получается, мы совершили типа путешествие во времени? — спросила она.

— Ох, ради Бога, нет, — ответил я. — Это на первых позициях в списке Вещей, Которые Нельзя Делать. Один из семи Законов Магии.

— Возможно, — сказала она. — Но как ни назови, день — фьють! — и прошел. Что это, как не путешествие во времени?

— Такого рода путешествия люди совершают очень часто, — возразил я. — Мы просто проехались немного на эскалаторе, так сказать.

Она нажала кнопку на часах и поморщилась.

— Не вижу разницы.

Я посмотрел на нее и нахмурился.

— Ты чего?

Мёрфи покосилась на детей и мать.

— Мне предстоит ад кромешный объяснять, где это я была последние двадцать четыре часа. И вряд ли я могу сказать моему боссу, что путешествовала во времени.

— Угу, такое он никак не переварит. Скажи ему, что участвовала в набеге на страну фейри, чтобы спасти девушку из населенного монстрами замка.

— Конечно, — хмыкнула она. — И как это я сама не догадалась?

— У тебя что, могут быть неприятности?

Мёрфи нахмурилась и помолчала немного.

— Внутриведомственная дисциплинарная комиссия скорее всего, — сказала она наконец. — Ничего криминального они мне пришить не могут, так что тюрьмы не будет.

Я зажмурился.

— Тюрьмы?

— Я же отвечала за расследование, ты забыл? — напомнила мне Мёрфи. — Вряд ли я улучшила свои отношения с начальством, забросив все дела и отправившись тебе на помощь. День псу под хвост, и... — Она пожала плечами.

— Блин-тарарам, — выдохнул я. — Я как-то не подумал.

Она снова пожала плечами.

— Это тебе очень плохо аукнется? — спросил я.

Мёрфи нахмурилась сильнее.

— Это зависит от разных вещей. В основном оттого, что скажут Грин и Рик и как они это скажут. Что скажут на это другие копы. Пара этих парней теперь заделалась большими шишками. Они с удовольствием устроят мне гадости.

— Вроде Рудольфа, — предположил я.

— Вроде Рудольфа.

— Хошь, я их для тебя уделаю? — предложил я со своим лучшим бронкским акцентом.

Она вяло улыбнулась.

— Как-нибудь сама разберусь.

Я кивнул.

— Я серьезно. Если я чем-то могу помочь...

— Просто не высовывайся некоторое время. Тебя в управлении не слишком любят. Есть такие, кому не нравится то, что я плачу за твои консультации, и то, что они не могут мне это запретить, потому что у дел, в которых ты занят, раскрываемость девяносто процентов.

— И моя эффективность ничего не значит? Мне казалось, копы относятся к этому с уважением.

Мёрфи фыркнула.

— Я люблю свою работу, — сказала она. — Но порой мне кажется, что зануды и маразматики играют в ней слишком большую роль.

Я согласно кивнул.

— Что они могут сделать?

— Ну, официально это первый раз, когда я просрала операцию, — хмыкнула она. — Если я буду вести себя разумно, думаю, меня все-таки не уволят.

— Но?

Она откинула упавшую на глаза прядь волос.

— Они получат кучу удовольствия, запихивая свое возмущение мне в глотку. Они перепробуют все, чтобы я сама подала заявление, — продолжала она. — А когда я этого не сделаю, меня понизят.

Я ощутил в желудке свинцовую тяжесть.

— Мёрф, — произнес я.

Она попробовала улыбнуться, но не смогла. Слишком уж хреново ей было.

— В этом нет ничьей вины, Гарри. Просто такие у нас порядки. Это надо было сделать, и при необходимости я поступила бы точно так же еще раз. Переживу.

Голос ее звучал спокойно, невозмутимо, но она слишком устала, чтобы убедить меня в подлинности этого спокойствия. Команда Мёрфи могла иногда огорчать, даже разочаровывать, но это была ее команда. Она билась за свое лейтенантское звание, она работала ради него как лошадь, и в результате ее засунули в ОСР. Только вместо того, чтобы принять это как аналог ссылки в сибирскую глушь, Мёрфи стала работать там еще лучше, утерев тем самым тех, кто ее туда послал.

— Несправедливо это, — буркнул я.

— Что?

— Тьфу. Вот приду как-нибудь в центр и нашлю на них рой пчел, или орду тараканов, или еще чего. Просто чтобы посмотреть, как эти говнюки в пиджачных парах будут с визгом бежать из здания.

На этот раз она все-таки улыбнулась, хоть и немного натянуто.

— Вряд ли мне это поможет.

— Ты шутишь? Мы бы могли сидеть, снимать этих бегущих засранцев на фото и надрывать животики.

— Думаешь, поможет?

— Смех полезен всем и тебе не помешает, — сказал я. — Девять из десяти более или менее пристойных комиков рекомендуют смех в качестве защиты при общении с хроническими идиотами.

Она устало, негромко усмехнулась.

— Спасибо, как-нибудь справлюсь и с этим. — Мёрфи оттолкнулась от стены и достала из кармана ключи. — Пойлу покажусь врачу, — сказала она. — Хочешь, до дому подброшу?

Я покачал головой:

— Надо прежде кой-чего сделать. Спасибо за предложение.

Она кивнула и повернулась к двери, но задержалась.

— Гарри, — тихо произнесла она.

— Гм-м?

— То, что я говорила тогда в лифте. Я сглотнул.

— Ну?

— Я не хотела, чтобы это вышло так резко. Ты хороший человек. Из тех, чьей дружбой я черт знает как горжусь. Но ты мне слишком дорог, чтобы лгать тебе или водить за нос.

— В этом нет ничьей вины, — тихо сказал я. — Хочешь, не хочешь, тебе приходится быть со мною честной. Прорвусь как-нибудь.

Уголок ее губ скривился в полуулыбке.

— Зачем еще существуют друзья?

Я уловил в этом ее вопросе едва заметное изменение тона — он сделался чуть более просительный, что ли. Я встал и положил руку ей на плечо.

— Я твой друг. Это не изменится, Кэррин. Никогда.

Она кивнула, моргнула несколько раз и на мгновение коснулась моей руки своей. А потом повернулась уходить. Как раз тут заглянул из коридора Томас.

— Гарри, Кэррин. Вы уходите?

— Я ухожу, — кивнула она.

Томас покосился на меня.

— Так-так. А меня подбросите?

Она звякнула ключами:

— Легко.

— Спасибо. — Он кивнул мне. — И тебе спасибо, Гарри, за увлекательный поход. Ну, немного скучновато вышло... может, в следующий раз кофе, там, захватить или еще чего, чтобы не зевать все время.

— Убирайся, пока я не надрал твою плаксивую задницу, — отозвался я.

Томас довольно оскалился, и они с Мёрфи вышли.

Я доел остаток сандвича, рассеянно заметив про себя, что дошел до такого состояния, когда так устал, что уже не могу спать. В противоположном конце комнаты Черити и дети заснули — она так и сидела на полу, а они льнули к ней, сгрудившись кучей. Вид у Черити был изможденный, что вполне естественно, и я заметил на ее лице морщины, которых не замечал раньше.

Она могла быть шилом в заднице, но силы духа у нее хоть отбавляй. Ее детям повезло с матерью. Многие матери сказали бы, что готовы умереть за своих детей. Черити доказала такую готовность на деле.

Некоторое время я смотрел на спящих детей — в основном на лица младших. Дети, мир которых покоится на таком крепком основании, как любовь Черити, смогут достичь почти всего. Имея таких родителей, как она и ее муж, они вырастут в целое поколение мужчин и женщин, обладающих такими же силой, самоотверженностью и отвагой.

Вообще-то я пессимист в том, что касается человеческой натуры, но мысли о том, какое будущее нас ждет, если его будут строить дети Карпентеров, дает мне надежду для нас всех.

Но, конечно, решил я, кто-то должен присматривать за юным Люцифером — с учетом того угрожающего потенциала, которым он обладает.

Стоило этой не самой утешительной мысли мелькнуть у меня в голове, как Молли осторожно выскользнула из-под руки матери, не менее осторожно вытащила ногу из-под уха младшего брата и выбралась из спящей кучи малы. Она на цыпочках дошла до двери, оглянулась, увидела, что я смотрю на нее, и застыла на полушаге.

— Вы не спите, — прошептала она.

— Слишком устал, чтобы спать, — сказал я. — Куда ты собралась?

Она вытерла руки о порванную юбку и отвела взгляд.

— Я... после того, чему я их подвергла... Мне кажется, лучше будет, если я...

— Уйдешь? — спросил я.

Она пожала плечами, не поднимая глаз.

— Ничего хорошего не выйдет. В смысле, если я останусь дома.

— Почему?

Она устало мотнула головой.

— Просто не получится. Теперь-то. — Она шагнула вперед, мимо меня.

Я вытянул правую руку и взял ее за запястье, ощутив при этом покалывающую вибрацию магической энергии — такая аура обволакивает каждого, кто занимается этими делами. Прежде она избегала физического контакта, хотя тогда я и не обращал на это внимания. Повода не было.

Она застыла, глядя мне в лицо, — она не могла не ощутить той же энергии в моей руке.

— Ты не можешь остаться из-за твоей магии. Ты это имеешь в виду.

Она поперхнулась.

— Как... откуда вы знаете?

— Я чародей, детка. Ты уж не совсем меня недооценивай.

Она сложила руки на животе, ссутулив плечи.

— М-мне надо идти.

Я встал.

— Да, надо. Нам надо поговорить.

Она прикусила губу и посмотрела на меня:

— О чем это вы?

— О том, что тебе предстоит сделать нелегкий выбор, Молли. Ты обладаешь немалой силой. Тебе предстоит решить, хочешь ли ты использовать ее. Или позволишь ли ей использовать тебя. — Я сделал знак следовать за мной и медленно вышел. Мы никуда специально не направлялись. Важно было просто идти. Молли шагала, держась скованно, сжавшись.

— Когда это началось для тебя? — тихо спросил я.

Она прикусила губу и не ответила.

Может, мне стоило начать первому, чтобы помочь ей.

— С людьми вроде нас всегда так. Что-то случается вроде как само собой — в первый раз, когда магия закипает в тебе. Обычно это что-то маленькое, глупое. У меня это было... — Я улыбнулся. — Ох, слушай, я ведь об этом даже не задумывался. — Я помолчал немного, вспоминая. — Это случилось, должно быть, недели за две до того, как меня усыновил Джастин. Я тогда учился в школе, был совсем еще маленький. Сплошные локти и уши. В общем, рост мой тогда еще не проявлялся, и была весна, и у нас в школе устроили олимпиаду. Ну, большой спортивный день, понимаешь? Я участвовал в прыжке в длину с разбегом. — Я ухмыльнулся. — Черт, я ужасно хотел выиграть. Во всех остальных дисциплинах я проиграл паре парней, которые любили помучить меня. В общем, я разбежался и прыгнул как только мог и всю дорогу орал. — Я покачал головой. — Вид у меня, наверное, был дурацкий. Но когда я заорал и прыгнул, часть энергии, должно быть, выплеснулась из меня и бросила футов на десять дальше, чем я мог прыгнуть. Конечно, приземлился я неудачно. Выбил кисть. Но эту синюю ленточку я все-таки выиграл. До сих пор храню ее дома.

Молли подняла на меня взгляд с едва заметной улыбкой.

— Не могу представить себе, чтобы вы были ниже большинства.

— Все когда-то были маленькими, — хмыкнул я.

— А вы тоже стеснялись этого?

— Ну, не так, как полагалось бы. У меня была другая проблема: я отворачивался от остальных. И от детей, и от учителей. И уж во всяком случае, от тех, кто пытался меня запугивать, пусть это делалось и во благо мне.

Молли негромко хихикнула.

— Вот в это мне верится.

— А ты? — мягко спросил я.

Она тряхнула головой.

— Ну, тоже глупость. Пришла как-то раз домой из школы года два назад, и лил дождь, вот я и прошла прямо в дом. День был закупочный, и я думала, мама уехала по магазинам.

— Ага, — кивнул я. — Дай попробую угадать. Ты была в этом своем супер-пупер-готском наряде, а не в том, что видела на тебе мама, когда ты уходила, да?

Щеки ее чуть порозовели.

— Да. Только мама никуда не уезжала. Бабушка взяла ее машину и повезла младших в парикмахерскую стричься, потому что мама плохо себя чувствовала. Я сидела в гостиной — как была, не переодевшись. Я одного хотела: провалиться сквозь пол, чтобы она меня не увидела.

— И что случилось?

Молли пожала плечами.

— Я зажмурилась. Мама вошла, села на диван и включила телик. И ни слова не сказала. Я открыла глаза, а она сидела в трех футах от меня, но так меня и не видела. Я тихо-тихо вышла, а она на меня даже не посмотрела. То есть сначала я решила, что она так разозлилась, что меня игнорирует, или еще чего. Но она меня и правда не видела. Так что я прокралась к себе, переоделась, а она так ничего и не узнала.

Я приподнял брови: рассказ произвел на меня впечатление.

— Уау! Правда?

— Ну да. — Она удивленно покосилась на меня. — А что?

— В самый первый раз, и ты чисто инстинктивно поставила настоящую завесу. Это круто, детка. У тебя настоящий талант.

Она нахмурилась:

— Правда?

— Абсолютная. Я профессиональный чародей, полноправный член Белого Совета, но пристойной завесы соорудить не смог бы.

— Вы? Не смогли бы? Почему?

Я пожал плечами.

— А почему одни поют замечательно, даже не имея образования, а другим медведь на ухо наступил? Вот это как раз из того, что мне не дано. А ты — можешь... — Я покачал головой. — Это впечатляет. Редкий талант.

Молли, хмурясь, обдумала это; заглянула на мгновение в себя.

— Ох.

— Готов поспорить, у тебя потом голова трещала.

Она кивнула.

— Да, правда. Как если мороженого объесться, только целых два часа. А вы откуда знаете?

— Совершенно типичный случай нервно-сосудистой реакции на неправильно распределенную энергию, — сказал я. — С таким рано или поздно сталкивается всякий, кто занимается магией.

— Я ни о чем таком не читала.

— Значит, вот что ты сделала в следующую очередь? Поняла, что можешь становиться девочкой-невидимкой, и решила почитать книги?

Некоторое время она молчала, и мне показалось даже, что она вот-вот снова замкнется. Но она все же открыла рот.

— Да, — ответила она тихо. — То есть я понимала, что со мной сделает мама, если я... если она заметит мой интерес к таким вещам. Поэтому я читала книги. В библиотеке, ну и еще пару других у Барнса и Ноубла купила.

— Барнс и Ноубл, — вздохнул я, покачав головой. — И ни в одну из местных оккультных лавок не ходила?

— Тогда — нет еще, — сказала она. — Но... Я пыталась познакомиться с разными людьми. Понимаете? Типа с викканцами и всякими прочими. Так я и с Нельсоном познакомилась — в школе боевых единоборств. Я слышала, их тренер умеет кое-чего такое. Только не думаю, чтобы он на самом деле умел. Некоторые из Нельсоновых приятелей тоже занимались магией... ну или им так казалось, что занимаются. Ни разу не видела, чтобы кто из них хоть чего-нибудь сделал.

Я хмыкнул.

— И что все эти люди говорят тебе о магии?

— Чего только не говорят, — насупилась она. — Каждый понимает магию по-своему.

— Хи, — сказал я. — Ну да.

— Ну и я ведь не все время могла этим заниматься. Еще же и школа, и за младшими приглядывать, и мама то и дело через плечо заглядывала. Так что сами понимаете. В основном книги. И я тренировалась, понимаете? На мелочах. На ерунде всякой. Свечи зажигала. Только по большей части то, что я пробовала, не получалось.

— Магия — штука непростая, — согласился я. — Даже для того, кто обладает прирожденным даром. — Я помолчал несколько шагов. — Расскажи мне о заклятии, которое ты использовала на Рози и Нельсоне.

Она остановилась, глядя перед собой в никуда; кровь отхлынула от ее лица.

— Я должна была, — сказала она.

— Продолжай.

Она как-то разом потускнела.

— Рози... у нее уже случился выкидыш, потому что не завязала. После этого она перешла на тяжелые наркотики. Героин. Я упрашивала ее пойти в клинику, но она... ну, слишком далеко зашла, наверное. Но я надеялась, может, мне все-таки удастся помочь ей. С помощью магии. Ну, как вы помогаете людям, да?

Вот блин... Я почувствовал, как на моем лице проступает смятение, и кивнул, чтобы она продолжала.

— Ну и как-то на прошлой неделе мы с Сандрой Марлинг болтали. И она в числе прочего сказала, будто недавно открыли, что сильный источник страха может преодолевать любые психологические барьеры. Вроде зависимости. Что страх может преподать урок надежно и быстро. У меня времени в запасе не было. Я должна была сделать это, чтобы спасти ее ребенка.

Я хмыкнул.

— А Нельсона зачем?

— Он... он тоже злоупотреблял. Они с Рози вроде как подзуживали друг друга. И потом, я не знала точно, что может выйти, вот и испытала заклятие на нем, прежде чем использовала на ней.

— Ты испытала его на Нельсоне? — переспросил я. — А потом повторила то же самое с Рози?

Она кивнула.

— Надо же было отпугнуть их от наркотиков. Я на них на обоих кошмары наслала.

— Блин-тарарам, — пробормотал я. — Кошмары...

— Но я должна была сделать что-нибудь, — оправдывающимся тоном продолжала Молли. — Не могла же я сидеть сложа руки.

— Ты хоть представляешь, как сильно травмировала обоих?

— Травмировала? — потрясенно переспросила она. — Но они оба в порядке.

— Они не в порядке, — тихо произнес я. — Но одно и то же заклятие должно было бы подействовать на обоих примерно одинаково. Однако на Нельсона оно подействовало иначе. — Тут я снова сложил в уме два и два. — А-а. Понял.

Она не поднимала на меня глаз.

— Нельсон — отец ребенка, — тихо проговорил я. Она пожала плечами. По ее щеке скатилась слеза.

— Они, возможно, даже не понимали, что делают, когда это случилось. Они просто... — Молли тряхнула головой и замолчала.

— Это объясняет то, почему заклятие покалечило Нельсона куда более жестоко.

— Не понимаю. Я не причиняла ему вреда.

— Я не думаю, чтобы ты сделала это намеренно. — Я махнул рукой, повернув ее ладонью вверх. — Магия исходит из самых разных мест. Но в первую очередь из твоих эмоций. Они влияют почти на все, что ты можешь делать. Ты злилась на Нельсона, когда накладывала на него заклятие. Отравила все это своей злостью.

— Я не калечила их, — упрямо повторила она. — Я спасла им жизнь.

— Мне кажется, ты не понимаешь, что сделала не так.

Молли резко повернулась ко мне.

— Я не калечила их! — взвизгнула она.

Воздух внезапно буквально затрещал от напряжения: неясной, неопределенной энергии, исходящей от визжащей девушки. Энергии этой более чем хватило бы на то, чтобы сотворить что-то неприятное, и было совершенно ясно, что девчонка абсолютно не контролирует свою силу. Я покачал головой и, описав левой рукой с растопыренными пальцами полукруг в воздухе, собрал энергию, порожденную ее эмоциями, и заземлил, пока никто не пострадал.

Обычное при таких процедурах покалывание в руке оказалось неожиданно сильным: способности-то у девушки, оказывается, очень даже недюжинные. Я открыл было рот, чтобы выговорить ей за неосторожность, но передумал. В первую очередь, она даже не догадывалась, что делает. Не го чтобы святая невинность, но и не то чтобы виновата в этом с головой. Ну и во-вторых, она только что прошла через кошмарные муки в руках фейри-садистов. Возможно, она просто не могла контролировать свои эмоции, даже если бы хотела.

Молли изумленно уставилась на меня, когда поднятая ею волна энергии вдруг исчезла. Гнев и боль в ее позе, на ее лице сменились неуверенностью.

— Я не калечила их, — повторила она гораздо тише. — Я спасла их.

— Молли, ты должна понять, что произошло. Я знаю, ты устала и напугана. Но это ни черта не меняет того, что ты с ними сделала. Ты траха... ты орудовала с их рассудком. Ты использовала магию, чтобы подчинить их своей воле, и то, что ты делала это, руководствуясь благими побуждениями, совершенно ничего не меняет. В глубине души, на подсознательном уровне оба понимают, что ты сделала с ними. Они еще попытаются сопротивляться. Вернуть себе свободу выбора. И эта борьба изорвет их психику в клочья.

Глаза ее переполнились слезами.

— Н-но...

— Рози была в лучшем состоянии. — продолжал я ровным голосом. — Возможно, через несколько лет она и оправится. Но Нельсон, возможно, уже сошел с ума. Он может не выкарабкаться. И то, что ты сделала с ними, воздействовало и на твою собственную голову. Не так, как на Рози и Нельсона, но ты и сама пострадала. Теперь тебе труднее будет контролировать свои импульсы, свою магию. А это значительно увеличивает возможность того, что ты сорвешься и причинишь вред кому-нибудь еще. Это опасный путь. Я видел, как такое происходит.

Молли замотала головой.

— Нет. Нет, нет, нет.

— И еще одно, что тебе нужно знать, — сказал я. — Белый Совет установил семь Законов Магии. Возиться в чужих головах — нарушение одного из них. Когда Совет узнает о том, что ты сделала, тебя будут судить и казнят. Суд, приговор и казнь не займут и часа.

Она замолчала и, плача, уставилась на меня.

— Суд? — прошептала она.

— Пару дней назад я присутствовал при казни паренька, который нарушил тот же закон.

Похоже, это ее совсем сломало. Взгляд ее бесцельно блуждал из стороны в сторону, слезы струились по щекам.

— Но... я не знала.

— Это не принимается в расчет.

— Я не хотела никому вредить.

— Аналогично.

Она разразилась почти истеричным плачем, прижимая руки к животу.

— Но... но это несправедливо.

— Ты так думаешь? — тихо произнес я. — Вот еще одна жестокая истина, Молли. Я теперь Страж Совета. Моя обязанность — доставить тебя к ним.

Она молча смотрела на меня. Казалось, боль, беспомощность, одиночество раздавили ее. Видит Бог, она выглядела сейчас той самой маленькой девочкой, с которой я познакомился в доме Майкла несколько лет назад. Мне пришлось напомнить себе, что за этими голубыми глазами прячется и другая, более темная часть ее души. Та часть, что покалечилась тогда, когда она калечила других; та часть, к которой принадлежали теперь безудержный гнев, упрямство.

Мне очень не хотелось видеть в ней этих признаков самого себя... точнее, другого себя — потому что мне очень не хотелось развивать вытекающую из этого логическую цепочку. Молли нарушила Законы Магии. Она причинила другим необратимое зло. Ее поврежденная психика могла обрушиться на нее саму, сведя ее с ума.

Из чего следовало, что она опасна.

Опасна, как бомба с часовым механизмом.

И то, что она нарушила Закон с лучшими намерениями, не значило ровным счетом ничего. Собственно, Законы Магии — и их приговоры — писаны именно для того, чтобы разбираться с теми, в кого эта девочка превратилась.

Однако когда Закону не удается защитить тех, на кого он распространяется, это приходится делать кому-то другому — в данном случае мне. У меня был еще шанс спасти ее жизнь. Не то чтобы слишком большой, но все же лучше, чем ничего. Если, конечно, она не миновала уже точку, из которой нет возврата.

И я знал только один способ выяснить это.

Я остановился в полутемном коридоре и повернулся к ней:

— Молли. Знаешь, что такое заглянуть в душу?

— Это... Я читала — это когда заглядываешь кому-то в глаза. Тогда видно, кто это на самом деле.

— Горячо, горячо, — улыбнулся я. — Делала такое сама?

Она покачала головой.

— В книжке написано, это бывает опасно.

— Бывает, — подтвердил я. — Хотя, возможно, не из-за того, о чем ты думала. Когда ты видишь человека вот так, Молли, невозможно скрыть правду о том, кто ты. Ты видишь все, хорошее и плохое. Не в деталях, конечно, но составить точное представление о том, кто ты, можно. И не задаром. Стоит увидеть это раз, и это остается у тебя в голове — врезается намертво и не тускнеет со временем. И когда ты смотришь кому-то в душу, этот кто-то видит точно так же твою.

Она кивнула.

— А чего вы спрашиваете?

— Мне хотелось бы заглянуть в твою душу, Молли, — с твоего позволения, конечно.

— Зачем?

Я чуть улыбнулся, хотя мое отражение в темном окне показало, что улыбка вышла невеселая.

— Затем, что я хочу помочь тебе.

Она отвернулась, словно вознамерилась идти дальше, но не двинулась с места, а осталась стоять, покачиваясь, шурша лохмотьями юбки.

— Не понимаю.

— Я не хочу делать тебе больно, детка. Но мне нужно, чтобы ты чуть больше доверяла мне.

Она прикусила губу и кивнула.

— Ладно. Что мне надо сделать?

Я остановился и встретился с ней взглядом. Она как в зеркале повторила мое движение.

— Это может показаться немного странным. Но это продлится гораздо меньше, чем кажется.

— Хорошо, — произнесла она совсем потерянно.

Я встретился с ней взглядом.

Секунду мне казалось, что ничего не происходит. Потом я понял, что уже смотрю ей в душу и вижу всего только Молли, стоящую передо мной и глядящую на меня — такую, какой вижу ее всегда. Но я видел еще и коридор за ее спиной, и в выходящих на церковный двор окнах я разглядел полдюжины ее отражений.

Одно показывало ее истощенной, словно она голодает или накачана наркотиками, и глаза ее горели неприятным, безумным светом. В другом я видел ее улыбающейся и смеющейся, старше и тяжелее, что ей шло, в окружении детей. В третьем рядом с ней стоял я в сером плаще Стража, а на левой щеке ее багровел шрам, почти клеймо. Следующее окно показало Молли такой, какой она выглядела сейчас, только в более скромном одеянии, и в глазах ее плясал смех. Еще одно отражение показывало ее за столом, погруженную в работу.

Но последнее...

На последнем Молли вообще не напоминала девушку. То есть внешне она казалась все той же Молли. Но глаза выдавали ее. Они были непрозрачными, пустыми, как у рептилии. Черная одежда дополнялась черным же воротником, да и волосы она выкрасила в черный цвет. Хотя она выглядела как Молли, как человек, но превратилась во что-то совершенно другое. Что-то очень и очень страшное.

Вероятности. Я видел вероятности. В девочке, несомненно, ощущалось присутствие тьмы, но это еще не обрело власть над ней. Во всех своих потенциальных ипостасях она оставалась обладательницей силы — разных типов силы, однако в каждом варианте она оставалась сильной. Она могла распорядиться своей силой верно или неверно — в зависимости от выбора, который сделает.

Ей не хватало наставника. Человека, который показал бы ей нужные струны, инструменты, без которых она не могла обойтись, имея дело со своей новообретенной силой, и всего такого, что сопутствует этому. И все равно зерно темноты продолжало гореть в ней холодным огнем, но кто я такой, чтобы бросить в нее камень? Да, она обладала потенциалом, позволяющим ей превратиться в чудовище, и еще какое.

Как и любой из нас.

Я подумал о Майкле и Черити, ее родителях, ее семье. Ее сила выковалась и покоилась на их силе. Оба они относились к использованию магии по меньшей мере как к чему-то подозрительному, если не греховному, — и уж во всяком случае, чертовски опасному. Их противодействие силе, проявлявшейся в Молли, могло обернуть способности, которыми они одарили дочь, против нее самой. Если она верила или начинала верить в то, что ее сила — зло, это могло еще сильнее и быстрее толкнуть ее на неверный путь.

Я мог себе представить, как переживают Майкл и Черити за дочь.

Но помочь ей они не могли.

Одно не подлежало сомнению, и это давало мне некоторую надежду. Молли не запятнала еще себя несмываемо. Ее будущее только предстояло написать.

Ради этого стоило побороться.

Взгляды наши разомкнулись, и разные, несхожие отражения в окнах за спиной Молли исчезли. Девушка дрожала, как перепуганный зверек, глядя на меня широко открытыми глазами.

— Боже, — прошептала она. — Я не знала...

— Спокойно, — сказал я ей. — Сядь, пока головокружение не пройдет.

Я помог ей сесть на пол, прислонившись спиной к стене, и сам сел рядом. Я потер переносицу, в которой снова занималась боль.

— Что вы увидели? — прошептала она.

— Что ты в принципе очень неплохой человек, — ответил я. — Что ты обладаешь большим потенциалом. И что тебе грозит опасность.

— Опасность?

— Сила — она как деньги, детка. С ней непросто справляться, и, начав раз получать ее, всегда хочется больше. Мне кажется, ты в опасности, потому что сделала пару раз неверный выбор. Использовала свою силу так, как не должна была. Продолжай в том же роде — и ты окажешься на темной стороне.

Она подобрала колени под подбородок и охватила руками.

— Вы... вы узнали, что хотели?

— Угу, — кивнул я. — Тебе предстоит сделать выбор... даже два, Молли. Начиная с того, хочешь ли ты добровольно предстать перед Советом.

Она нервно качнулась взад-вперед.

— А это нужно?

— Рано или поздно тебя все равно обнаружат. И если они решат, что ты пыталась скрыться от Совета, тебя, возможно, казнят на месте. Однако если ты добровольно согласишься сотрудничать и если кто-то выступит в твою поддержку, Совет может и воздержаться от смертного приговора.

— А вы разве не собирались так и так сдать меня?

— Нет, — ответил я. — Все дело в свободе, Молли. Выбор за тобой. Я с уважением отнесусь к тому, что ты захочешь.

Она нахмурилась.

— А у вас не будет неприятностей из-за этого?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Меня могут и убить за пособничество чернокнижнику.

— Правда?

— Честно говоря, они не слишком исполнены терпимости, всепрощения и любви взахлеб, — сказал я. — Пару раз меня едва не прикончили. Это опасные люди.

Она поежилась.

— Вы... вы готовы рисковать из-за меня?

— Угу.

Она нахмурилась, переваривая это.

— А если я сдамся?

— Тогда мы объясним, что случилось. Я выступлю в твою поддержку. Если Совет согласится, меня назначат ответственным за твое обучение и использование тобой магии.

Она зажмурилась:

— Вы хотите сказать... Я стану вашей ученицей?

— Примерно так, — кивнул я. — Только тебе придется понять кое-что. Это будет означать, что ты согласна признать мое руководство. Если я скажу тебе сделать так и так, ты сделаешь так и так. Без вопросов, без промедления. То, чему я могу научить тебя, — не игрушки. Это энергия жизни и смерти, и в нашем ремесле нет места тем, кто не готов пахать, чтобы овладеть ею. Если ты пойдешь на Совет со мной, ты примешь эти условия. Ясно?

Она поежилась и кивнула.

— Дальше. Ты должна решить, что ты будешь делать с этими своими способностями.

— А какой у меня выбор? — спросила она.

Я пожал плечами.

— У тебя хватает таланта, чтобы рано или поздно вступить в Белый Совет, если ты захочешь. Или ты найдешь что-то, достойное того, чтобы поддерживать это своими талантами. Я слыхал о паре чародеев, сделавших на своем умении жуткую кучу денег. Или, блин, после того, как ты научишься контролировать себя и свои способности, ты можешь просто отложить их в сторону. Дать им сойти на нет.

Как твоя мама.

— Последнего я никогда не сделаю, — заявила она.

Я фыркнул.

— А ты подумай об этом, детка. Вступи сейчас в ряды чародеев, и ты окажешься в самом пекле войны. Нехорошим парням плевать на то, что ты молода и необучена.

Она прикусила губу.

— Хорошо бы поговорить с родителями. Можно?

Я медленно перевел дух.

— Конечно, если хочешь. Только ты должна понять, что выбор все равно твой. Ты не должна позволять никому делать его за тебя.

Довольно долго она молчала.

— Вы правда считаете, — спросила она наконец очень-очень тихо, — что я могу... могла бы типа перейти на темную сторону?

— Угу, — подтвердил я. — Там, на той стороне, полно всяких тварей, которые с удовольствием тебе в этом посодействуют. Потому я и хочу помочь тебе — чтобыты смогла избегать встречи с такими типами до тех пор, пока сама не научишься справляться с этим.

— Но, — лицо ее жалко сморщилось, — я не хочу быть нехорошим парнем.

— Этого никто не хочет, — заверил я ее. — Большинство нехороших парней в реальном мире не знают, что они нехорошие парни. У тебя ведь нет мигалки, которая включалась бы каждый раз, как ты обрекаешь себя. Это прокрадывается незаметно, когда ты этого не ожидаешь.

— Но Совет... они ведь поймут это, правда? Что я не хочу быть такой?

— Я не могу гарантировать тебе того, что они поверят. И даже если поверят, они могут все равно принять решение казнить тебя.

Она сидела совершенно неподвижно.

— Если я пойду на Совет... Мои родители могут пойти со мной?

— Нет.

Она судорожно сглотнула.

— А вы?

— Да.

Она снова встретилась со мной взглядом — на этот раз не опасаясь заглянуть в душу. Что ж, что-то все-таки стронулось с места. Залитые слезами щеки дернулись в легкой улыбке, которая не могла скрыть прятавшегося за ней страха.

Я положил руку ей на запястье.

— Обещаю тебе, Молли. Я не собираюсь позволять им причинять тебе боль. Только через мой труп. — Что вообще-то не составит для Совета особого труда, хотя упоминать об этом, пожалуй, не стоило. У Молли и без того выдался богатый на кошмары день. — Я думаю, пойти со мной — лучший шанс для тебя выкарабкаться из этого, — продолжал я. — Если ты решила, что хочешь этого, мы поговорим с твоими родителями. Они вряд ли будут в восторге от этой идеи, но решать в данном случае не им. Тебе. И только так, иначе грош всему этому цена.

Она кивнула и на мгновение закрыла глаза. Бедная девочка. Она казалась такой, черт подери, юной. Я точно знаю, я таким юным никогда не был.

А потом она сделала глубокий, прерывающийся вдох и сказала:

— Я хочу предстать перед Советом.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Я уговорил Молли остаться в церкви с родными до тех пор, пока все не отдохнут немного и мы не сможем обсудить проблемы с ее матерью. Любой в здравом рассудке прыгнул бы на первый же автобус до Лас-Вегаса или еще куда, только бы не дожидаться приятной перспективы рассказать Черити Карпентер о том, что он собирается тащить ее ребенка на суд могущественных чародеев, которые, вполне вероятно, вынесут смертный приговор.

Я отыскал незанятую раскладушку и плюхнулся на нее. Ноги свисали чуть не на всю длину, но мне было на это глубоко наплевать. Я услышал неровное постукивание когтей по кафельной плитке, а потом ощутил теплое, беззвучное присутствие Мыша на полу рядом с раскладушкой. Я опустил руку, потрепал его за уши и зарылся пальцами в густой мех у него на загривке. Я заснул прежде, чем пес опустил свою тяжелую голову на лапы.

Проснулся я чуть позже — в том же положении, в каком заснул. Шея затекла, рука свешивалась с постели и тоже затекла настолько, что я не чувствовал пальцев. Пришлось, моргая, повернуть голову, чтобы удостовериться в том, что Рука все еще лежит на спине у Мыша. Свет в комнате не горел, но дверь в коридор кто-то оставил открытой, и я видел за ней на полу квадрат солнечного света из окна.

Мне очень хотелось спать дальше, но я заставил себя подняться и на негнущихся ногах доковылял до ванной. Мыш без лишних разговоров захромал за мной следом. Некоторое время я потратил в поисках удобств, потом пожалел немного, что в церкви нет душа. Пришлось обойтись помывкой лица над раковиной, после чего я вернулся в гостевую комнату Фортхилла.

Часть раскладушек опустела. На одной из оставшихся занятыми спал Нельсон; время от времени руки-ноги его непроизвольно дергались, глаза под закрытыми веками тоже шевелились, и на лбу выступили капельки пота. Кошмары, решил я. Бедолага. Хотелось бы мне ему помочь, хотя представить себе, как реально это сделать, я не мог.

Молли спала на другой раскладушке — спала как полено, мертвым сном по-настоящему уставшего человека. Около раскладушки сидела на стуле, прислонив запрокинутую голову к стене, Черити. Рука ее покоилась на волосах Молли, и она негромко посапывала.

Некоторое время я молча смотрел на них. Очень мне хотелось отменить всю эту историю. Наколдовать себе образ хорошенькой норки в земле, забраться в нее и закрыться изнутри. Черт, у Баггз-Банни ведь получалось так...

— Надо было слинять в Альбукерк, — сказал я Мышу.

Мыш снова устроился на полу и растянулся, держа поврежденную ногу на весу.

— Ну да, правда твоя, — вздохнул я. — Слишком я глуп, чтобы остаться в стороне. Нет смысла оттягивать неизбежное.

Поэтому я поднялся, подошел к Молли и осторожно тряхнул ее за плечо. При этом проснулась и Черити, моргая и пытаясь сориентироваться в пространстве и времени. Молли просыпалась чуть дольше, но и она резко вздохнула и села на раскладушке, почти в точности повторив мимику матери.

— А? Все в порядке? — спросила Черити.

— Насколько мне известно, да, — ответил я. — Где остальные дети?

— Моя мать забрала их домой.

— От Майкла слышно что-нибудь?

Она покачала головой.

— С вашего позволения, нам надо поговорить о довольно важных вещах.

— О каких? — удивилась она.

— Достаточно серьезных, чтобы ради них проснуться. Может, вы встанете и сполоснете лицо, а я пока попробую кофе найти.

— Нам надо поговорить, мамочка, — мягко произнесла Молли.

Черити на мгновение нахмурилась, и мне показалось, она собирается поспорить со мной на этот счет. Однако она кивнула.

— Очень хорошо.

Я сделал все как обещал. Совершил набег на маленькую служебную кухню и вернулся не только с кофе, но и с несколькими ломтями хлеба, а заодно с фруктами. Оставив на кухне под солонкой деньги, я отнес всю свою добычу Молли и Черити.

Мы уселись перекусить все в той же полутемной комнате.

Я выложил Черити все, что прежде сказал Молли.

— Черная магия, — прошептала Черити, когда я договорил. Она посмотрела на Молли и нахмурилась, хотя и не сердито. — Вот не думала, что все зашло так далеко.

— Я знаю, мамочка, — тихо произнесла Молли.

— То, что он говорит. — правда? Молли кивнула.

— Ох, детка, — вздохнула Черити и пригладила волосы Молли рукой. — Как я не разглядела, что происходит?

— Не казните себя за это, — посоветовал я. — По крайней мере сейчас. Это никому не поможет.

Лицо ее вспыхнуло злостью.

— Как и эта чушь насчет Белого Совета. Разумеется, она не пойдет туда.

— Мне кажется, вы не поняли, — тихо возразил я. — Она пойдет. Она может сделать это добровольно, или ее приведут туда силой, когда ее найдут Стражи. Но она окажется там в любом случае.

— Вы намерены сообщить им о том, что случилось? — спросила Черити голосом, в котором с каждым словом добавлялось льда.

— Нет, — покачал головой я. — Но магия такого рода оставляет отметину. В Небывальщине полно существ, которые очень хорошо чувствуют это, — и, кстати, они уже оповестили Совет о случаях черной магии в Чикаго. Даже если я никому не скажу, это обнаружат другие Стражи — всего лишь вопрос времени.

— Вы не знаете наверняка.

— Я, типа, знаю, — сказал я. — И это не голые предположения. То, что она делала, уже оставило на ней отметину. Без поддержки и обучения эти изменения начнут нарастать снежным комом.

— Вы не знаете этого точно, — настаивала Черити.

— Я знаю, — повторил я уже громче. — Блин-тарарам, Черити! Я пытаюсь спасти ее.

— Вытащив на расправу потешному собранию избалованных силой тиранов? Чтобы они могли ее казнить? И это называется «спасти»?

— Если она пойдет со мной добровольно, полагаю, я смогу добиться для нее снисхождения до тех пор, пока у нее не появится возможность доказать им, что она искренне готова с ними работать.

— Вы полагаете? — переспросила Черити. — Нет. Этого недостаточно.

Я стиснул в досаде кулаки.

— Черити, единственное, в чем я совершенно уверен, это в том, что, если Молли не пойдет туда со мной и если один из этих избалованных силой тиранов обнаружит ее, ее автоматически объявят колдуньей и казнят. Не говоря уже о том, что с ней случится, если предоставить ее самой себе. В таком случае более чем вероятно, что она действительно заслужит этого.

— Это неправда! — огрызнулась Черити. — Она не превратится в монстра. Она не изменится.

— Господи, Черити. Я же пытаюсь помочь ей!

— И вовсе не поэтому. — Она вскочила на ноги. — Вы пытаетесь заставить ее пойти с вами, чтобы спасти собственную шкуру. Вы боитесь, что, если ее найдут, вас заклеймят предателем за недоносительство и казнят вместе с ней.

Я тоже вскочил. В комнате повисла напряженная тишина.

— Мама, — нарушила молчание Молли. — Скажи мне, пожалуйста, что такого сделал Гарри за последние два дня, что позволило бы тебе заподозрить его в эгоизме? Или трусости? Ну, например, когда он остался лицом к лицу с ограми, чтобы мы могли бежать? Или когда он передал тебе обязательства, которые должна была ему Летняя Леди, чтобы попытаться спасти меня?

Мгновение Черити потрясен но молчала. Потом лицо ее вспыхнуло.

— Юная леди, это не...

— Или, — продолжала Молли тихо, спокойно, не выказывая ни злости, ни непочтительности, ни слабости, — или, возможно, когда ты крепко спала, и никто не мешал ему просто сдать меня Совету, но он вместо этого дал мне выбрать самой? — Она прикусила губу. — Ты сама рассказала мне про все, что он сделал с тех пор, как меня похитили. А теперь он предлагает отдать за меня жизнь, мама. Что большего ты можешь просить от него?

Черити покраснела еще сильнее, и мне показалось, я вижу на ее лице что-то вроде стыда. Она снова села, опустив голову. И вновь повисла тишина. Плечи ее содрогались.

Молли опустилась рядом с матерью на колени и обняла ее. Черити тоже стиснула ее в объятиях. Они сидели, покачиваясь из стороны в сторону, и хотя полумрак в комнате не позволял мне разглядеть, я не сомневался в том, что обе плачут.

— Возможно, ты права, — произнесла наконец Черити. — Мне не стоило обвинять вас, мистер Дрезден. — Она расправила плечи и подняла голову. — Но я не позволю ей идти.

Молли медленно подняла взгляд. Она посмотрела на мать и чуть выставила вперед подбородок.

— Я тебя очень люблю, мамочка, — сказала она. — Но решать сейчас не тебе. Я одна отвечаю за то, что сделала. Мне и расхлебывать последствия.

Черити отвернулась от Молли, и в первый раз на моей памяти лицо ее, искаженное чудовищными горем и страхом, показалось мне старым.

— Молли, — прошептала она.

Никто из нас не заметил, в какой именно момент разговора в дверях появился отец Фортхилл.

— Твоя дочь права, Черити, — произнес он мягко, но уверенно. — Она во многих отношениях уже взрослый человек. Она совершила поступки, которые требуют того, чтобы она несла за них ответственность.

— Она моя дочь, — возразила Черити.

— Была, — поправил ее Фортхилл. — Но это в прошлом. Дети — бесценный дар, но принадлежат они не нам, а только самим себе. Их, можно сказать, сдают нам в аренду ненадолго. — Священник сложил руки на груди и прислонился к дверному косяку. — Мне кажется, ты должна хорошенько обдумать то, что произошло, Черити. Дрезден, возможно, единственный, кто мог бы помочь вам с Молли. Мне кажется, то, что он оказался вовлечен в эту ситуацию, — не простая случайность. — Он многозначительно улыбнулся мне. — В конце концов, неисповедимы пути Его.

Я подошел к Черити и опустился перед ней на колено.

— Я не могу ничего сказать насчет этого, — произнес я очень тихо. — Но в том, что касается меня, обещаю: я верну вам дочь с Совета целой и невредимой. Им придется убить меня, чтобы сделать по-другому.

Черити посмотрела на меня, и я увидел, как теснятся на ее лице, сменяя друг друга, эмоции. Надежда, страх, злость, горечь. Два или три раза она открывала рот, чтобы заговорить, но слова так и не срывались с ее губ.

— Вы даете мне слово? — прошептала она наконец.

— Даю, — кивнул я.

Мгновение она смотрела на меня. Потом повернулась к Фортхиллу.

— Жаль, что Майкла здесь нет.

— А если был бы, — спросил Фортхилл, — что, думаете, он вам сказал бы?

Взгляд ее снова скользнул ко мне, и она чуть нахмурилась.

— Чтобы я верила. Чтобы доверяла чародею. Что он хороший человек.

Священник кивнул.

— Мне тоже кажется, он так бы и сказал.

Черити посмотрела на меня, избегая встречаться со мной взглядом.

— Сколько времени это займет?

— Я свяжусь с Советом сегодня. Это зависит от того, кто сможет принять участие, но обычно дела такого рода рассматриваются безотлагательно. Завтра, самое позднее — послезавтра.

Черити снова низко опустила голову и кивнула.

— Мы можем сделать что-нибудь? — спросила она у

Фортхилла.

— Молли приняла решение, — тихо произнес Фортхилл. — И все, что мне известно о воздействии черной магии на тех, кто ею занимается, примерно совпадает с тем, что сказал тебе Дрезден. Твоя дочь в большой опасности, Черити.

— А церковь?..

Фортхилл печально улыбнулся и покачал головой.

— Нас не так много — тех, кто стоит часовыми, оберегая от Тьмы. Да и те немногие не обладают реальными навыками в магии. Мы могли бы помочь ей отказаться от ее дара, но с учетом ее возраста это мало чем будет отличаться от тюрьмы. — Он кивнул Молли. — И не обижайся детка, но при твоем темпераменте, без твоей стопроцентной готовности помочь нам это лишь быстрее подтолкнет тебя к Тьме.

— Нет, — сказала Черити. — Это ей точно не подойдет.

Молли сложила руки на животе и кивнула, крепко сжав губы.

— Нет.

Черити, казалось, готова была взмолиться.

— Молли... Ты не понимаешь, чем это может для тебя кончиться.

Мгновение или два девушка молчала.

— Помнишь притчу о талантах?

Черити вспыхнула.

— Думаешь, эта история здесь уместна?

Я поднял руку, призывая всех к молчанию.

— А я этого не читал.

— Господин дал троим своим людям деньги, — сказал Фортхилл. — Пятнадцать, десять и пять серебряных талантов. Тот, кому дали пятнадцать, вложил эти деньги в дело, трудился не покладая рук и вернул господину тридцать талантов. Тот, кому дали десять, поступил так же и вернул двадцать талантов. Господин остался доволен. А вот третий оказался лентяем. Он зарыл пять талантов в землю, и когда вернул их господину, ожидая награды за их сохранность, господин рассердился. Он дал лентяю деньги не для того, чтобы тот прятал их. Он дал их для того, чтобы тот использовал их на благо своего надела. Мораль в том, что чем больше дадено, тем больше и спрос.

— А-а, — кивнул я. — Стен Ли сказал то же самое лучше. Ну, по крайней мере короче.

— Простите? — поднял брови Фортхилл.

— Это в «Человеке-Пауке». Чем больше сила, тем больше ответственность, — пояснил я.

Фортхилл кивнул.

— Пожалуй, это и впрямь короче. Хотя не уверен, подойдет ли для проповеди.

Я нахмурился и вопросительно посмотрел на Черити. Она так и сидела, низко опустив голову, сжимая и разжимая кулаки. Тут меня снова осенило: Черити получила свои пять талантов. Она обладала силой, но зарыла ее в землю.

— Мой наставник сказал мне как-то, — услышал я собственный голос. — Самое сложное в жизни, говорил он, — это понять, когда не нужно делать ничего. Когда не вмешиваться.

Молли положила голову Черити на колено.

— Ты ведь знаешь, как плохо обстоят дела. У меня есть шанс изменить это. Я хочу попытаться.

Что-то сломалось вдруг в стальной воле жены Майкла. Она крепко-крепко обняла Молли и застыла, дрожа.

— Конечно же, хочешь, — прошептала наконец Черити. — Ты же дочь своего отца. Как могло быть по-другому?

Молли всхлипнула и прижалась к ней крепче.

— Спасибо.

— Я буду молиться за тебя, — тихо произнесла Черити, потом посмотрела на меня и сделала попытку улыбнуться. — И за вас, Гарри.

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

Фортхилл отвел меня в маленький, тесный кабинет — не сомневаюсь, его собственный. Он ткнул пальцем в телефон и тут же вышел, закрыв за собой дверь, прежде чем я успел попросить его об этом. Я присел на край стола, достал из кармана куртки свою записную книжку и позвонил дежурному Стражу.

Мы обменялись паролями, отзывами и прочей положенной дребеденью с молодой, судя по голосу, женщиной, после чего она с ярко выраженным британским акцентом поинтересовалась, в чем причина моего звонка.

— Заявление, — ответил я. — У меня здесь девушка, нарушившая один из Законов.

— Вы взяли в плен колдунью? — спросила женщина.

— Она сдалась сама и готова во всем сотрудничать. Имеются смягчающие обстоятельства. Я хочу, чтобы Совет заслушал дело.

— Заслушал... — протянула молодая женщина. Я услышал, как она шелестит бумагами. — Боюсь вас огорчить, Страж, но Совет больше не заслушивает подобных дел, вынося приговор по упрощенной процедуре.

— Черта с два не заслушивает, — возразил я. — Просто такого не случалось последние десять или двенадцать лет. Передайте информацию кому положено и скажите, что сбор на прежнем месте завтра на закате. Организацию безопасности я поручаю Рамиресу.

— Ну, не знаю, — пробормотала женщина. Голос у нее был молодой, неуверенный. Тяжелые потери в войне с Красной Коллегией привели к притоку в наши ряды множества молодых чародеев, на плечи которых навалились нелегкие обязанности павших. — Не уверена, что такое возможно.

— Такое делается именно так, — заверил я ее. — Все, что от вас требуется, — это передать информацию Моргану и Люччо. Передайте им то, что я вам сказал. Ясно?

— Да, сэр. — Голос ее звучал почти благодарно. — Я все передам.

— Спасибо, — сказал я и повесил трубку.

Я перевел дух. Информация ушла Стражам, отступления не было.

В дверь постучали, потом она приоткрылась, и в щель просунулся Фортхилл.

— Кончили?

— Угу, — сказал я. — Спасибо.

— Да не за что. Могу помочь чем-нибудь еще?

Я покачал головой.

— Вы и так сделали более чем достаточно.

Он сдержанно улыбнулся.

— Это как сказать, — возразил он. — Впрочем, позволите один вопрос?

Я кивнул.

— Этот юноша, Нельсон. Его правда преследуют?

— Не думаю. В этом нет смысла. Молли наложила на него заклятие, заставляющее испытывать страх при употреблении наркотиков.

Он нахмурился.

— И вы полагаете, это привело к паранойе?

— Она сама не понимала, насколько ее собственные эмоции влияют на характер заклятия. Не желая этого, она навела на него порчу. — Я покачал головой. — Паранойю. Кошмары. Фобии. И в дополнение ко всему ломка — он ведь наркоман. Все вместе могло привести к необратимым изменениям.

— Бедняга, — вздохнул Фортхилл.

— Я не знаю, с чего начинать помогать ему, отец, — сказал я и помолчал немного. — Он сирота.

Фортхилл улыбнулся, снял очки и протер их носовым платком.

— Вы можете и не знать, с чего начинать. Я знаю. Не тревожьтесь, Дрезден. Мальчик не останется в одиночестве.

— Спасибо, — сказал я.

— Я делаю это не для вас, — улыбнулся он, — но для мальчика. И из служения Господу. Впрочем, всегда пожалуйста.

Я сунул записную книжку в карман и поднялся, но Фортхилл оставался в дверях, глядя на меня в упор.

— Скажите, — произнес Фортхилл и прищурился на свои очки, проверяя, достаточно ли они чисты. — Вы сами верите в то, что вам удастся защитить девушку?

— Думаю, да, — тихо ответил я. — Друзей у меня в Совете немного. Зато те, что есть, входят в Совет Старейшин, этакий правящий орган, особенно в военное время. Они меня поддержат. Это не снимет с девочки всех подозрений, но ее по крайней мере присудят к испытательному периоду, не казнят.

Фортхилл продолжал смотреть на меня своими спокойными ярко-голубыми глазами.

— Похоже, такая ситуация вам уже знакома.

Я чуть улыбнулся.

— Очень близко.

— Кажется, я начинаю понимать, — проговорил он.

— Скажите, — обратился я к нему. — Вы правда верите в то, что сказали Черити про меня? Что Бог назначил мне оказаться рядом с Молли?

Он снова нацепил очки на нос.

— Верю. Я знаю, что вы не совсем в ладах с религией, Дрезден. Но я знаком с вами не первый год. Мне кажется, вы достойный человек. И я знаю, Бог своих видит.

— В смысле?

Он улыбнулся и покачал головой.

— В том смысле, что я верю: все образуется для тех, кто трудится во имя Господа. Пусть Он этого вслух и не говорит.

Я как мог тактичнее фыркнул.

— Гарри Дрезден выполняет миссию Господню.

— Выглядит неправдоподобно, да? Невероятное совпадение: единственный знакомый Майклу член Совета единственный способен помочь его дочери — как раз тогда, когда он вызван куда-то.

Я пожал плечами:

— Случаются и совпадения. И я как-то сомневаюсь, чтобы Бог держал меня на скамейке запасных в качестве одного из своих защитников.

— Возможно, и нет, — сказал Фортхилл. — Но мне кажется, тем не менее вам лучше быть готовым.

— Готовым? — переспросил я. — К чему? От кого?

Фортхилл покачал головой.

— Ну, это мои стариковские домыслы, не более. К тому, что то, с чем вы сейчас столкнулись, должно подготовить вас к чему-то большему.

— Господи, — вздохнул я. — Надеюсь, что это не так. У меня и без того проблем хватает по это... в общем, без еще больших.

Он усмехнулся и кивнул.

— Возможно, вы и правы.

Мне в голову пришла одна мысль, и я нахмурился.

— Отец, объясните мне одну вещь. Почему, ради всего святого, Всевышний послал Майкла на задание как раз тогда, когда семья больше всего нуждается в нем?

Фортхилл повел бровью.

— Сын мой, — произнес он. — Богу ведомо все и всегда. По самой всевидящей натуре Его, Он знает о том, что происходило, происходит и будет происходить. Возможно, мы не к состоянии постичь Его логики или оценивать ее со своей точки зрения, но она все же есть.

— То есть вы хотите сказать, что Всевышнему виднее и что нам достаточно довериться Ему?

Фортхилл пару раз моргнул.

— Ну... Да.

— Но существует какая-либо причина, по которой Всевышний не может сделать ничего вопиюще очевидного?

Бедняга Фортхилл. Он, должно быть, годами готовился к теологической дуэли со зловещим чародеем Дрезденом, а когда эта минута настала, я даже серьезного боя ему дать не смог.

— Ну... Нет. Что вы имеете в виду?

— Ну, например, как если бы Всевышний не отослал бы Майкла именно тогда, когда он позарез нужен, чтобы защитить дочь. Может, он услал Майкла именно потому, что хотел этого. — Я коротко усмехнулся. — Если я ошибаюсь, это чертовски невероятное совпадение... — Я нахмурился, вспомнив. — Не откажите мне в услуге. Приведите сюда Молли. Правила Совета требуют, чтобы я не оставлял ее без присмотра. Я хочу, чтобы она была при мне до тех пор, пока это не кончится.

Фортхилл встал и кивнул, хотя и казался слегка сбитым с толку.

— Очень хорошо.

— И мне нужно знать еще кое-что, отец. Вам известно, где в данный момент находится Майкл?

Фортхилл покачал головой.

— Вы можете передать ему весточку? — спросил я. — Я хочу сказать, если это будет действительно необходимо?

Он склонил голову набок и нахмурился.

— А что?

— У меня появилась одна идея. Можете вы связаться с ним?

Фортхилл улыбнулся.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Мастерство моего механика близко к сверхъестественному. Он позвонил мне и сообщил, что Жучок готов вернуться к исполнению своих обязанностей, и хотя по внешнему виду моей машинки сказать это было трудно, она тронулась с места, когда я нажал на газ, — собственно, ничего больше от нее я не хотел. Поэтому мы с Молли приехали на моем Жучке к тому складу на берегу, в котором собирался Совет в самом начале этой заварухи.

Когда я выключил мотор. Жучок дернулся с силой, от которой у меня лязгнули зубы, и еще несколько секунд продолжал чихать и пощелкивать.

Молли, побледнев, вглядывалась в ветровое стекло.

— Что, приехали?

В оранжевом вечернем свете обветшалый склад казался совсем другим, нежели при луне. Тени сделались длиннее и темнее, отчего щербины на фасаде казались заметнее, и здание имело еще более заброшенный вид, чем мне запомнилось по прошлому разу. Машин рядом тоже было меньше, что добавляло этому месту ореола заброшенности.

— Приехали, — тихо подтвердил я. — Ты готова?

Молли судорожно сглотнула.

— Конечно, — проговорила она, но вид у нее был напуганный и очень-очень детский. — Что будет дальше?

Вместо ответа я выбрался из машины, и Молли последовала за мной. Я, хмурясь, оглядывался по сторонам до тех пор, пока воздух футах в двадцати от меня не дрогнул, замерцал, и из-за скрывавшей его завесы не выступил Рамирес.

Карлос Рамирес, должно быть, самый молодой чародей, получивший пост регионального командующего Корпуса Стражей. Роста он был среднего, загорелый, пышущий здоровьем, и под серым плащом Стража у него виднелся один из их — мне полагалось бы сказать «наших», только у меня такого нет — серебряных мечей. На правом же бедре его красовалась кобура с тяжелым полуавтоматическим пистолетом. Помимо этого, на камуфляжном армейском поясе висело несколько ручных гранат.

— Славная завеса, — заметил я. — Куда лучше, чем в прошлый раз.

— В прошлый раз здесь не было меня, — невозмутимо парировал он.

— Твоя работа? — поинтересовался я.

— Я постарался, чтобы это казалось проще пареной репы, — ответил он без намека на скромность. — Прямо наказание какое-то: быть таким чертовски одаренным — при моей почти непристойной красоте. Но я стараюсь.

Я рассмеялся и протянул ему руку. Он крепко пожал ее.

— Привет, Дрезден.

— Привет, Рамирес. — Я мотнул головой вправо. — Это Молли Карпентер.

Он бросил взгляд на девушку, осмотрев ее с ног до головы.

— Мисс, — произнес он, обойдясь даже без почтительного поклона, потом покосился на меня и сделал знак рукой. — Они вас ждут. Не прогуляешься прежде со мной минуточку? Надо переговорить. — Он покосился на Молли. — Наедине.

Я вопросительно посмотрел на него.

— Молли, я сейчас.

Она прикусила губу и кивнула.

— Л-ладно.

— Мисс, — повторил Рамирес, и на этот раз на лице его обозначилось что-то вроде извиняющейся улыбки. — Мне нужно, чтобы вы оставались на том месте, где стоите сейчас. Идет?

— Блин-тарарам, — пробормотал я. — Ты считаешь ее такой опасной?

— Я считаю, что таковы требования безопасности, — возразил Рамирес. — Если ты не хотел, чтобы я делал это, ты бы меня не попросил.

Я хотел было огрызнуться, но сдержался.

— Хорошо. Молли, постой тут. Я буду здесь, на виду.

Она кивнула, и я повернулся к Рамиресу. Вдвоем мы отошли на несколько шагов.

— Эта сопливка?

Рамирес и сам еще не достиг возраста, дающего право на получение автомобильной страховки, и уж тем более не ему обзывать кого-то сопливкой, хотя надо признать, рос он чертовски быстро. Когда разразилась война с Красной Коллегией, он был всего лишь подмастерьем, но с тех пор его произвели в ранг полноправного чародея — с учетом нескольких серьезных операций против вампиров, в которых он отличился. Такого рода дела помогают быстро взрослеть.

— Она самая, — подтвердил я. — Ты сумел обследовать пострадавших?

— Угу. — Он нахмурился и внимательно посмотрел на меня. — Ты ее давно уже знаешь.

Я кивнул.

Он оглянулся в ее сторону.

— Погано.

Я напрягся.

— Почему?

— Сомневаюсь, чтобы сегодня все сложилось для нее удачно, — ответил Рамирес.

У меня разом похолодело внутри.

— Почему так?

— Из-за того, как обернулась для нас битва в Орегоне, — сказал он. — Стоило войску Летних напасть на них с тыла, как мы устроили вампирам хорошую порку. Морган подобрался на двадцать футов к самому Красному Королю.

— Морган его убил?

— Нет. Но не потому, что плохо старался. Он зарубил герцога и пару князей, а в это время король удрал.

— Черт! — Новость произвела на меня впечатление. — Но при чем тут Молли?

— Мы держали Красных за яйца, — объяснил Рамирес. — В материальном мире наступал уже рассвет, а когда они попытались бежать в Небывальщину, фейри накинулись на них, как стая пираний. Красным пришлось искать способ отвлечь часть наших главных сил, и они нашли его. Лагерь рекрутов Люччо.

У меня перехватило дух.

— Они напали на Люччо и новобранцев?

— Угу. Маккой, Слушающий Ветер и Марта Либерти повели отряд на спасение лагеря.

— Правда? И как?

Он сделал глубокий вдох.

— Пока никаких вестей. И это значит...

— Это значит, что моего лобби в Совете Старейшин здесь нету, и помочь мне некому.

Рамирес кивнул.

— А кто их замещает?

— Ты позвонил уже после того, как они выступили, поэтому они не назначали заместителей.

Я вздохнул.

— Значит, Мерлин имеет право распоряжаться их голосами. И он не слишком любит меня. Он использует голоса против девочки только для того, чтобы насолить мне.

— Все еще лучше, — покачал головой Рамирес. — Старая Мэй все еще у себя в Индонезии, а Лафортье прикрывает передислокацию Венатори. Их голосами также распоряжается Мерлин — и я не думаю, чтобы появился Привратник.

— Значит, единственный, чье мнение принимается в расчет, — это сам Мерлин, — сказал я.

— Примерно так, — Рамирес тоже нахмурился. — Вид у тебя почему-то не слишком удивленный.

— Я и не удивлен, — кивнул я. — Если что-нибудь может пойти наперекосяк, все так и выйдет. Я уже, можно сказать, свыкся с этим.

Он склонил голову набок.

— Я просто хотел предупредить тебя, что девочку, возможно, признают виновной еще до допроса.

— Угу, — буркнул я и пожевал губу. Это значительно усложняло дело. Я полагался по меньшей мере хоть на небольшую поддержку Эбинизера и его друзей. Они лучше разбирались в тонкостях интриг Совета и умели манипулировать ими. Еще они хорошо знали Мерлина, который, не говоря о его магических талантах, являлся чертовски скользкой гадиной во всем, что касалось дел Совета.

У Мерлина имелись все основания выступать против меня и, следовательно, Молли. Получалось, обладая голосами людей, на помощь которых я рассчитывал, он мог стать для Молли буквально судьей, присяжными и палачом в одном лице.

Нет, не совсем. Только судьей и присяжными. Роль палача исполнит Морган.

Я стиснул зубы. В чистой теории мой план еще мог сработать, но повлиять на исход дела я уже был практически не и состоянии. Я оглянулся на Молли. Вот и мы. Я сам привел ее сюда. Мог бы и предугадать такое.

— Отлично, — сказал я. — С этим я справлюсь. Рамирес удивленно поднял бровь.

— Я думал, ты огорчишься сильнее.

— Думаешь, больше толку будет, если я стану биться с пеной у рта?

— Нет, — согласился Рамирес. — Это многое бы объяснило, но помочь не помогло бы, per se4.

— Смирись с тем, чего не можешь изменить, — сказал я.

— Иначе говоря, у тебя есть план, — предположил Рамирес.

Я пожал плечами и чуть натянуто улыбнулся ему. Откуда-то издалека послышался и начал приближаться рык мотора.

Рука Рамиреса скользнула к пистолету.

— Спокойно, — сказал я ему. — Это я их пригласил.

Из лабиринта проездов между портовыми складами вынырнул и остановился рядом с Голубым Жучком, хрустнув колесами по гравию, мотоцикл. Хват пяткой откинул упор, и они с Лилией соскочили с седла. Хват дружески махнул мне рукой, я кивнул в ответ.

Брови Рамиреса поползли вверх.

— Это те, кто мне кажется?

— Летние Рыцарь и Леди, — подтвердил я.

— Надо же, блин, — выдохнул он и, насупившись, посмотрел на меня. — Ты что, собираешься превратить это в какую-то драку?

— Лос, — упрекнул я его. — Ты что, веришь, что я способен на такое?

Он внимательно посмотрел на меня.

— Ты же сам просил меня взять на себя вопросы безопасности.

— Ну что я могу сказать, дружище? Просто под рукой не нашлось никого, столь же неотразимого и одаренного.

— Нет никого, столь одаренного, чтобы ты, Дрезден, не смог выставить его дураком, — буркнул он и смерил Лилию и Хвата оценивающим взглядом. — Что ж, — сказал он. — По крайней мере это обещает быть интересным. Познакомишь меня?

— Легко.

Я представил их друг другу. Потом Рамирес провел нас сквозь завесу, защищавшую склад от прослушивания. Двое Стражей у входа обыскали всех на предмет оружия.

Они даже притащили сюда одну из этих оживающих статуй храмовых собак, которых используют для обнаружения враждебных заклятий, завес и тайного оружия. Каменная тварь заставила меня немного понервничать — как-то одна такая чуть не напала меня по ошибке, — но на сей раз пропустила меня, не выказав никакого интереса. Немного дольше она обнюхивала Молли, даже заворчала, как мельничный жернов, однако после успокоилась и вернулась на свое место у двери.

Я собирался войти, но Рамирес удержал меня за руку. Я остановился и недоуменно нахмурился. Он посмотрел на Молли и потянул из-за пояса кусок черной ткани.

— Ты надо мной смеешься, — возмутился я.

— Таков порядок, Гарри.

— Это совершенно не обязательный садизм.

Он покачал головой:

— В данном случае никаких вариантов. — Он понизил голос так, чтобы его не слышал никто, кроме меня. — Мне это тоже не нравится. Но если ты сейчас нарушишь правила, особенно в случае, связанном с магией, вмешивающейся в чужое сознание, это будет тем поводом, которого Мерлин так ждет, чтобы объявить судебные слушания лишившимися смысла и скомпрометировавшими себя. Он сможет и вынести девочке желательный для него приговор, и поставить вопрос о нашей с тобой компетенции.

Я стиснул зубы, но не нашелся, что возразить. Я вспомнил, как меня самого в первый раз судили на Совете. Одно обстоятельство более других врезалось мне тогда в память: запах черного матерчатого колпака, который накинули мне на голову, закрыв лицо. От него пахло пылью и нафталином, и сквозь него не приникал ни единый луч света. Какой-то полный страха уголок моего мозга отметил, что пока лицо мое было закрыто капюшоном, я не считался личностью. Я оставался неопределенным существом, статистической единицей, содержащей потенциальную угрозу. И то правда, смертный приговор гораздо легче выносить, не видя лица обреченного.

Я взял капюшон из рук Рамиреса и повернулся к Молли.

— Не бойся, — тихо сказал я ей. — Я никуда не денусь.

Она посмотрела мне прямо в глаза — отчаянно перепуганная, но силившаяся казаться смелой. Потом сглотнула, кивнула мне и закрыла глаза.

Я бросил возмущенный взгляд на дверь, надел капюшон на розово-голубые волосы Молли и опустил его ей на лицо.

— Что, хорошо? — спросил я у Рамиреса.

Я понимал, что несправедливо обвинять его, но обида прозвучала в моем голосе гораздо сильнее, чем я хотел. Рамирес отвернулся, прикусив губу, и кивнул. А потом открыл дверь.

Я взял Молли за руку, и мы вдвоем шагнули внутрь.

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

Кровь, возможно, и не оставляет следов на плаще Стража, но со старого растрескавшегося бетона ее до конца не отмоешь. Мерлин, Морган и дюжина Стражей стояли на тех же местах, что и в прошлый раз, — неровным кругом у темных потеков на полу, сохранившихся на том месте, где обезглавили юного колдуна.

У Моргана на ухе багровел свежий порез, а левое запястье было туго перебинтовано. При всем при этом он стоял спокойно, неподвижно, положив руки на эфес упертого в пол меча — орудия и символа правосудия Белого Совета. Лицо его при виде меня не изменилось, оставшись непроницаемым. Впрочем, я привык ожидать от него только подозрительности и враждебности. Блин, я ведь и сам испытывал к нему точно те же чувства.

Однако я видел его в бою. Я узнал немного о том, на что похожа его жизнь. Я лучше, чем прежде, понимал теперь, что движет им, поэтому не мог больше относиться к нему с былой неприязнью — я начал относиться к нему с уважением. Это не означало, что я не взгрел бы, представься мне такая возможность, но и просто отмахнуться от него как от надоедливой мухи я тоже уже не мог.

Я кивнул человеку, которому через несколько минут вполне могли отдать приказ убить Молли. Не могу сказать, чтобы кивок вышел совсем уж дружеским. Скорее он напоминал салют, которым обмениваются соперники перед фехтовальным поединком.

Он ответил мне точно так же, и я каким-то образом почувствовал, что Морган понимает: я не позволю обидеть девушку без боя. Пальцы его правой руки медленно побарабанили по рукояти меча. Не угроза — просто напоминание. Если я попытаюсь выступить против правосудия Белого Совета, мне придется иметь дело с ним.

Мы оба прекрасно понимали, чем закончится подобный поединок.

У меня не было ни единого шанса выйти из него живым.

И оба понимали, что при необходимости я все равно пойду на это.

Стоявший рядом с Морганом Мерлин тоже смотрел на меня — пожалуй, даже с любопытством. Он понимал, что я не собираюсь опускать руки, если процесс обернется не в нашу пользу. В прошлом Мерлин просто спровоцировал бы меня на какой-нибудь безрассудный шаг: бросил бы издевку, плюнул бы мне в глаза или еще чего. Теперь же он не сомневался в том, что я что-то задумал, и я почти буквально видел, как ворочаются колесики у него в голове по мере того, как я, держа Молли за руку, приближаюсь к их группе. Хват с Лилией следовали за мной по пятам.

Морган кивнул Рамиресу, и тот направился к дверям, чтобы закрыть их и замкнуть круг вокруг здания. Этот барьер должен был оградить нас от любого магического вмешательства, тогда как Стражи охраняли от физического вторжения. Но прежде чем Рамирес успел коснуться засова, дверь отворилась, пропустив внутрь высокую, зловещую фигуру Привратника. Одетый по обыкновению в черное, с темно-лиловым капюшоном, из-под которого блестели темные глаза, Привратник на мгновение задержался в дверях, и мне почему-то показалось, что он смотрит на Мерлина.

Если и так, Мерлина это вряд ли смутило. Старый чародей склонил голову в царственном приветствии и жестом пригласил его занять место рядом с собой. Но Привратник прошел к месту в круге между мною и Мерлином и остановился там, опершись на свой потертый, видавший виды посох. С полминуты Мерлин хмурился, оценивая расстановку сил, потом обратился к присутствующим на латыни.

— Стражи, замкните круг. Страж Дрезден, будьте добры, выйдите вперед и представьте нас нашим гостям.

Я на мгновение сжал руку Молли в знак ободрения, потом отпустил ее и шагнул вперед.

— Во-первых, — начал я, обводя взглядом с дюжину присутствующих Стражей и несколько, так сказать, штатских членов Совета. — Есть ли здесь кто-либо, не знающий английского языка?

Мерлин сложил руки на груди и довольно улыбнулся.

— Заседания Совета проводятся на латыни.

Старый хрыч прекрасно знал, что в латыни я не силен. То есть понять других я могу без особого труда, но вот слова, произнесенные мной, искажаются до неузнаваемости и способны полностью поменять смысл фразы. Попытайся я защищать Молли на латыни, я выставил бы себя полнейшим идиотом, на что Мерлин явно рассчитывал. При том, что технически он и так обладал всеми необходимыми возможностями сокрушить любую попытку сопротивления, он все же оставался формально подотчетен Совету, так что делал все, чтобы усилить свои позиции. Утереть меня с помощью латыни он наверняка задумал еще в ту минуту, когда узнал о грядущем суде.

Однако я тоже умею планировать кой-чего.

— Разумеется, латынь — традиционный язык нашего общения, — я одарил Мерлина широкой улыбкой, — однако наши гости, Лилия, Летняя Леди, и Хват, нынешний Летний Рыцарь, не говорят на этом языке. Мне бы не хотелось выказывать ни малейшего непочтения к столь высокопоставленным гостям и полномочным представителям наших союзников.

Подавись-ка, извращенец, подумал я. Посмотрим, как ты будешь держаться с союзниками, которые только что вытащили Совет из глубокой задницы.

Мерлин прищурился и подумал немного, потом тряхнул головой, явно не придумав, чем парировать этот ход.

— Очень хорошо, — произнес он наконец по-английски, хотя и немного ворчливо. — Совет рад приветствовать присутствующих на этом собрании Летних Леди и Рыцаря и обещает им защиту и содействие в пределах наших рубежей.

Лилия вежливо склонила голову.

— Благодарю вас, почтенный Мерлин.

Он в свою очередь тоже склонил перед ней голову.

— Не за что, Ваше Высочество. Не в наших обычаях вовлекать посторонних в наши внутренние проблемы, — он выразительно покосился в мою сторону, — однако с учетом нынешних отношений между нашими народами было бы неблагодарностью просить вас удалиться.

— Было бы, было бы, — согласился я.

Взгляд Мерлина на мгновение потускнел, словно он боролся с собой. Похоже, ему все-таки удалось взять себя в руки, потому что выражение лица его осталось нейтральным.

— Страж Дрезден. Как региональный командующий Корпуса Стражей вы обладаете властью созывать заседание Совета по вопросам, входящим в круг ваших обязанностей во вверенном вам регионе. Не просветите ли вы нас, с какой целью сделали вы это сегодня?

— По двум причинам, — сказал я. — Во-первых, чтобы дать Летней Леди возможность обратиться к Совету Старейшин. — Я повернул голову и кивнул Лилии, которая шагнула в круг чародеев, в то время как я отступил назад, к Хвату.

— Почтенный Мерлин, — начала она серьезным официальным тоном. — Моя Королева, Титания, поручила мне передать свои наилучшие пожелания вам и вашим людям, и в особенности двоим из них, чья отвага заслужила восхищение Летней Династии.

Я нахмурился.

— О чем это она? — шепнул я Хвату.

— Ш-ш-ш, — отозвался он. — Слушайте внимательно. Она сама все объяснит.

— Все, чего я хотел от нее, — это чтобы она подтвердила, что мы сделали...

— Терпение, — шепнул Хват. — Все будет.

Лилия оглянулась на меня через плечо и подмигнула. Я вздрогнул. Это выглядело в точности как то движение, что почудилось мне у статуи, которая могла быть, а могла не быть Мэб на верху башни в Арктис-Торе.

Лилия тем временем повернулась к Моргану.

— Страж Морган, — произнесла она. — Твоя отвага при обороне Венатори и твоя атака на Красного Короля — это подвиги, каких моя Королева не помнит на своем веку. Моя Королева передает тебе, Страж, и Совету, которому ты служишь, свою признательность и слова восхищения. Более того, она не может оставить такую доблесть и самоотверженность не отмеченной и не награжденной, а посему велела мне вручить тебе этот знак.

Лилия подняла в руке маленький, потрясающе реалистично исполненный дубовый лист из чистого серебра. Шагнув к Моргану, она пришпилила лист на его серый плащ — прямо над сердцем.

— Сим объявляю тебя другом и эсквайром Летней Династии, Страж Морган. И буде тебе вдруг придется попасть в беду вблизи владений сидхе — раз, и только раз, тебе достаточно лишь коснуться этого знака и вслух призвать Титанию на помощь.

Лицо у Моргана сделалось довольно странным, словно он пытался отобразить на нем несколько эмоций одновременно, и все застряли где-то наполпути. Рот его открылся, закрылся, потом он отвесил Лилии низкий поклон.

— Благодарю вас, Ваше Высочество, — пробормотал он наконец.

— Что, черт подери, это означает? — шепотом спросил я у Хвата.

Тот ухмыльнулся.

— Орден Серебряного Дуба не стоит и чиха. Цыц.

Лилия улыбнулась, легко коснулась серебряного листка пальцами, словно благословляя, потом повернулась и направилась ко мне.

— Страж Дрезден, — произнесла она. — Твой личный вклад в исход сражения достоин не меньшего восхищения. Моя Королева повелела мне...

— Его вклад? — не выдержал Мерлин, перебив ее.

Я как дурак таращился на Лилию.

— Дрезден не присутствовал при битве! — возмущался Мерлин.

— Разумеется, нет, — согласилась Лилия, повернувшись ко всем чародеям. — Две ночи назад Страж Дрезден спланировал и осуществил небольшими силами рейд на сам Арктис-Тор.

По помещению пронесся потрясенный вздох, за которым последовали не менее потрясенные шепот и ропот. На лице Мерлина отразилось не больше эмоций, чем у профессионального игрока в покер, а вот у Моргана брови взмыли чуть не к макушке.

— Страж Дрезден и его отряд прорвались в крепость и выпустили заряд огня по ледяному источнику в самом сердце Арктис-Тора. Эта операция нарушила дислокацию неприятельских сил на наших границах, заставив их устремиться к крепости для отпора налетчикам. Начиная с этого момента, течение времени в регионе было замедлено, что дало нашим войскам возможность прийти вам на помощь.

— О чем это она? — прошипел я Хвату. — Я вообще не думал, что попаду туда, пока там не оказался, и дрались мы только с фетчами.

— М-м-м, — промычал в ответ Хват. — Однако же она не произнесла ни слова лжи.

Я только фыркнул.

— Короче, почтенный Мерлин, — продолжала Лилия, — и уважаемые члены Совета, не напади Дрезден на логово Мэб, самую неприступную крепость Зимних, не возьми Дрезден приступом врата Арктис-Тора, битва наверняка была бы проиграна. Каждая душа, вернувшаяся с битвы домой, обязана жизнью своей Гарри Дрездену и его храбрости.

Воцарилось молчание.

Она медленно обвела взглядом круг стоящих чародеев, и наступившая тишина подчеркнула ее последние слова.

— По этой причине, — продолжала она, выждав мгновение, — моя Королева распространяет на Стража Дрездена статус друга и эсквайра Летней Династии. — Она повернулась и пришпилила мне напротив сердца еще один серебряный листок, потом посмотрела на меня и улыбнулась. — Ты тоже можешь раз позвать нас на помощь в час нужды. Молодец, Гарри.

Лилия привстала на цыпочки и поцеловала меня в щеку, ц потом повернулась к Мерлину.

— Моя Королева желает, чтобы вы знали, почтенный Мерлин: как бы нам ни хотелось помочь Совету в его борьбе с угрозой, исходящей от Красной Коллегии, войска Зимних вернулись на их изначальные позиции, а следовательно, Летние также должны вновь укрепить свои границы. До тех пор, пока ситуация не изменится, она предупреждает вас, что Лето сможет оказывать своим союзникам лишь ограниченную помощь.

Мерлин смотрел на меня так пристально, что на секунду мне показалось, будто он не слышал переданного Лилией предостережения. Однако он моргнул и чуть пошевелился.

— Разумеется, Ваше Высочество, — произнес он. — Прошу вас, передайте Ее Величеству признательность Белого Совета и заверьте ее в том, что даже в эти отчаянные дни ее дружба не будет забыта.

Лилия вновь склонила голову.

— Я обязательно передам это. Таким образом я выполнила данное мне поручение. — Она отступила назад и встала на прежнем месте, рядом с Хватом.

— И почему, — пробормотал я себе под нос, — у меня столь сильное ощущение, что эта медалька Титании вряд ли такая ерунда, какой кажется?

— Потому, что ястреба распознают по силуэту, — так же тихо отвечала Лилия. — Но сегодня это дает вам некоторые преимущества. — Она улыбнулась. — Вы же не ожидали от Летней Королевы, что она сделает все просто так, как вы просили, не добавив чего-либо от себя?

Я воздержался от комментария. Мерлин тем временем вполголоса совещался с Морганом. По залу снова пронесся шепот — чародеи пользовались возникшей паузой, чтобы обменяться мнениями.

Я взял Молли за холодную дрожащую руку и легонько сжал ее.

— Что случилось? — спросила девушка.

— Лилия выставила меня вроде как героем, — ответил я. — Все типа немного потрясены.

— Я не могу еще снять эту штуку?

— Пока нет.

— Гарри, — напомнил мне Рамирес, делая шаг в нашу сторону. — Ей не позволено говорить.

— Ну да, да, — буркнул я в ответ и, понизив голос, снова повернулся к Молли: — Помолчи немного, детка. Постарайся не беспокоиться. Пока все идет нормально.

Что было в общем-то недалеко от истины. Мне удалось не выставить себя совсем уж идиотом, а импровизированное награждение повысило мой статус, сделав сопоставимым с самым эффективным бойцом Совета. Это вовсе не означало, что опасность Молли больше не грозит, но давало мне более или менее надежную позицию для изложения ее дела. Все зависело от отношения ко мне Совета, и я сделал все, что в моих силах, чтобы улучшить его.

Мерлин играл в эти игры куда больше моего и прекрасно понимал, что я задумал. Похоже, это его не слишком радовало. Он подозвал к себе секретаря Совета — сушеного, похожего на паука типа по фамилии Пибоди, — и они, пригнувшись друг к другу, принялись шепотом совещаться.

— Тихо! — воззвал он через минуту, и в помещении вновь воцарилась тишина. — Страж Дрезден, — продолжал он. — Не будете ли вы так добры продолжить свое объяснение причин созыва сегодняшнего собрания?

Я шагнул обратно в круг и потащил Молли за собой. В результате мы остановились на том самом буром пятне, где казнили мальчишку. Здесь сохранялись еще физические свидетельства смерти: холодное, пронзительное напряжение в воздухе, эхо ярости и страха. Молли вздрогнула, когда ноги ее ступили на заляпанный кровью бетон. Должно быть, она тоже ощутила это.

Перед моими глазами вдруг встал на мгновение жуткий образ вероятного будущего: обезглавленное тело Молли, лежащее в расползающемся алом пятне в нескольких футах от черного полотняного мешка, — образ столь яркий, что едва не заслонил от меня реальность.

Молли снова поежилась.

— Мне страшно, — шепнула она так тихо, что этого не услышал никто, кроме меня.

Я ободряюще сжал ее руку и отвечал Мерлину так, как положено по правилам:

— Я привел эту арестованную, нарушившую Четвертый Закон, дабы она предстала перед Советом. Я привел ее сюда ради торжества справедливости, Мерлин.

Мерлин кивнул с серьезным, чуть отрешенным выражением лица.

— Эта женщина с вами и есть арестованная?

— Да, это та самая девушка, — ответил я, не делая особого ударения на небольшой поправке. — Она добровольно решила предстать перед Советом, открыто признав свою вину.

— Касательно ее вины, — спросил Мерлин. — Что именно она совершила?

Я поднял на него взгляд.

— Она нарушила Четвертый Закон Магии, внушив страх перед наркотиками двум наркоманам, и сделала она это, чтобы спасти их и их нерожденное дитя от последствий их пагубной зависимости.

Все время, пока я говорил, Морган внимательно на меня смотрел. Мне показалось, что он слегка хмурится. С полминуты он молчал, потом медленно повел бровью.

— Она вмешалась в свободный выбор другого разумного существа.

— Вмешалась — но по неведению, Мерлин. Она ничего не знала ни о Законах, ни о побочных эффектах своих действий. Ее намерения служили единственно сохранению и спасению трех человеческих жизней.

— Незнание закона не является оправданием, Страж Дрезден, как вам хорошо известно, и не влияет на решение суда. — Мерлин покосился на Пибоди, потом снова на меня. — Я полагаю, вы обследовали пострадавших?

— Обследовал.

— И их состояние подтверждено другим Стражем?

Рамирес сделал шаг вперед.

— Я обследовал их, Мерлин. Психическая травма серьезна, но, по моему убеждению, оба оправятся.

Мерлин буравил Рамиреса взглядом.

— Это ваше убеждение, Страж Рамирес? Основанное, без сомнения, на вашем обширном опыте?

Глаза Рамиреса вспыхнули гневом.

— Это убеждение чародея, назначенного региональным командующим Корпуса Стражей, отвечающего за всю западную часть Соединенных Штатов, — ответил он. — Я полагаю, почтенный Мерлин не забыл еще, что лично назначил меня на эту должность. Если, конечно, не страдает склерозом.

— Страж! — прогрохотал Морган, и на этот раз в голосе его не было ничего, кроме властности. — Будь добр, немедленно извинись перед Мерлином и умерь свой тон. Сейчас же.

Рамирес вспыхнул, но посмотрел на Хвата, на Лилию, потом — чуть виновато — на Моргана.

— Конечно, капитан. — Он выпрямился и отвесил Мерлину почтительный поклон. — Прошу вашего прощения, Мерлин. Последние дни выдались нелегкими. Для всех.

С минуту Мерлин молчал. Потом лицо его чуть смягчилось, и я увидел в его глазах чудовищную усталость.

— Разумеется, — произнес он чуть тише и тоже склонил голову. — Я тоже мог бы выбирать слова осторожнее. Страж Рамирес. Пожалуйста, не принимайте их на свой счет.

Вот хитрый змей... Он выказывал себя разумным и всепонимающим перед младшими членами Совета. А может, он и правда извинялся перед Рамиресом, который давно уже стал этаким образцом нового поколения чародеев. Впрочем, скорее всего он делал и то, и другое — вполне в его стиле. Взгляд его снова переместился на меня.

— Продолжим. Страж Дрезден, вы заглянули в душу арестованной?

— Заглянул, — подтвердил я.

— Нашли ли вы доказательства ее вины?

Я набрал в грудь воздуха.

— Нашел, — ответил я. — Но я убедился также в том, что в ее действиях не было злонамеренности, свойственной настоящему колдуну.

— Спасибо вам за ваше мнение, Страж Дрезден, — тон его сделался безапелляционным, — вне всякого сомнения, также основанное на вашем обширном опыте.

— Прошу прощения, уважаемый Мерлин, но в том, что касается самонадеянных, надменных чародеев, готовых засудить юного чародея за совершенную им от чистого сердца ошибку, полагаю, опыта у меня больше, чем у любого в этом помещении.

Мерлин дернулся, как от пощечины. Конечно, в том, что касается оскорблений, мне далеко до его изящества и тонких подковырок. Но если уж он позволил себе такое, я не видел причины не ответить тем же. Прежде чем он успел открыть рот, я перешел в наступление — шагнул вперед и продолжал, обращаясь уже ко всем присутствующим.

— Чародеи. Друзья. Братья и сестры по оружию. Все вы знаете, почему такое происходит. Вы знаете, что ресурсы наши истощены. За последние три года Совет рассмотрел дела и приговорил к смерти больше чародеев, чем за предшествующие двадцать лет. Дети, выросшие в обществе, которое не верит в магию, вдруг обнаруживают в себе силы, о природе которых не имеют ни малейшего представления и которые не способны контролировать. Они лишены надлежащего образования. Лишены поддержки. Их некому предупредить о последствиях их действий.

Я протянул руку и сдернул с головы Молли эту чертову черную тряпку. Девушка стояла, зажмурившись от неожиданного света. Слезы стекали по ее щекам, смывая остаток макияжа. Глаза у нее покраснели, и выглядела она просто-напросто перепуганной, затравленной. Она вздрогнула и опустила взгляд, уставив его в испачканный кровью пол.

— Это Молли, — продолжал я. — Ей семнадцать лет. Ее лучшая подруга уже потеряла нерожденного ребенка, потому что принимала наркотики во время беременности. Она знала, что это скорее всего повторится. Поэтому с целью спасти жизнь ребенка, с целью спасти друзей от опасной зависимости Молли сделала выбор. Она использовала свою силу, чтобы вмешаться в это.

Я повернулся к Моргану.

— Она сделала неверный выбор. Никто этого не отрицает. Она сама призналась себе в этом. Но посмотрите на нее. Она не чудовище. Она понимает, что совершила ошибку. Она понимает, что ей нужна помощь. Она сама, добровольно согласилась предстать перед судом Совета. Она хочет научиться управлять своей силой, ответственно распоряжаться ею. Она пришла сюда в надежде обрести помощь и просветление.

Морган не смотрел на меня. Он смотрел на Молли. Его пальцы барабанили по рукояти меча.

— Я заглядывал ей в душу. Ей не поздно еще помочь. Я полагаю, мы обязаны дать ей шанс искупить свою вину. — Я покосился на Привратника. — Бога ради, чародеи, если мы хотим выжить в этой войне, нам нужны все таланты, какие можно найти. Смерть Молли стала бы преступным расточительством.

Я перевел дух и повернулся к Мерлину.

— На этот пол пролито уже достаточно крови. Прошу вас, учтите добровольное раскаяние. Присудите ей Дамоклово проклятие, если считаете нужным, но умоляю вас, сохраните ей жизнь. Я лично возьму на себя ответственность за ее образование и за все, что она будет делать под моим наставничестом.

Воцарилась тишина.

Я ждал, пока Мерлин заговорит. Молли дрожала все сильнее и начала чуть слышно всхлипывать.

Мерлин недобро сощурился, и по одной этой прорвавшейся на поверхность эмоции я вдруг понял, что совершил чудовищную ошибку. Я одержал над ним победу. Я ошеломил его своим оскорблением и убедил остальных чародеев своей речью. Я видел это по их лицам: неуверенность, сочувствие. Не один и не два чародея косились на кровавое пятно у моих ног и зябко ежились при моих словах. Не один и не два смотрели на Молли и сочувственно морщились, видя ее слезы.

Я побил Мерлина. Он это понимал.

И он был в ярости от этого.

Я забыл принять в расчет его гордость, его самолюбие. Он — самый могущественный чародей на планете, предводитель Белого Совета — не привык, чтобы его оскорбляли и брали над ним верх. Особенно на глазах у посторонних. Я, совершеннейший щенок по его меркам, ужалил его, и раненая гордость жгла его изнутри. Он сдерживался, но это не делало его ни на капельку менее опасным.

— Страж Дрезден, — произнес он до ужаса спокойным голосом. — Ваше сострадание делает вам честь. Но, как совершенно справедливо отметили вы сами, наши ресурсы истощены до предела. Совет не в состоянии позволить себе такую роскошь, чтобы региональный командующий Корпуса Стражей брал на себя еще и трудоемкую, опасную реабилитацию колдуньи. Все ваше внимание должно быть уделено задачам войны, а также нарастающей угрозе черной магии.

О Боже.

— Законы Магии ясны. Арестованная признает свою вину. Я тоже тронут ее искренностью, но все мы вовлечены в войну за наше выживание.

О Боже, Боже, Божебожебоже...

— Мне не доставляет удовольствия оглашать судьбу арестованной. Суд Совета Старейшин признает ее виновной в нарушении Четвертого Закона Магии, а следовательно, в колдовстве. — Он поднял подбородок и чуть понизил голос. — Приговор за это — смерть. Приводится в исполнение на месте.

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

— Морган, — негромко произнес Мерлин.

Морган посмотрел на Молли. Потом на Мерлина. Потом резко вздохнул и, взявшись за рукоять меча, поднял его отвесно перед собой.

Я лихорадочно оглядывался по сторонам. Рамирес, подобно большинству присутствовавших в помещении чародеев, казался совершенно оглушенным этим приговором. Он тоже оглянулся на меня и чуть заметно пожал плечами. Лилия стояла неподвижно с отстраненным видом, немного хмурясь. Лицо Хвата оставалось непроницаемым, но он крепко стиснул зубы, шевеля желваками на скулах.

— Гарри? — шепнула Молли, дрожа так сильно, что это мешало ей говорить. — Гарри?

Я повернулся к Мерлину. Глаза его превратились в лед, лицо застыло как камень. По виду Моргана казалось, будто его вот-вот стошнит — но это не помешало ему медленно, как в дурном сне, двинуться к Молли с обнаженным мечом в руке.

— Гарри? — всхлипнула Молли.

Я дал слово Черити.

Я перехватил посох обеими руками и шагнул вперед, заслонив собой девушку от Моргана.

— Морган, — произнес я. — Клянусь небом, дружище. Не делай этого. Она же ребенок. Мы должны помогать ей.

Мои слова замедлили его, и на одно жуткое мгновение он застыл на месте. Он закрыл глаза и сглотнул, борясь с тошнотой.

Потом открыл глаза.

— Отойди, Дрезден, — прошептал он. — Прошу тебя.

Я продолжал в отчаянии оглядываться вокруг в поисках любого, кто мог бы прийти на помощь, остановить это безумие. Я ощутил внезапное давление между лопаткам и и оглянулся.

Мой взгляд уперся в Привратника.

Я вихрем обернулся к Моргану и поднял обе руки вверх.

— Буква Закона! — крикнул я. — Буква Закона! Совет Старейшин не принял еще решения!

Морган застыл, склонив голову набок, и нахмурился. Потом опустил меч и оглянулся на Мерлина.

— Совет Старейшин объявил приговор, — огрызнулся Мерлин.

— Нет, — возразил я. — Совет Старейшин обязан выносить приговор открытым голосованием, — Я ткнул пальцем в сторону Привратника. — Он не проголосовал.

— Я распоряжаюсь шестью из семи голосов, — процедил Мерлин сквозь зубы. — Как бы ни проголосован уважаемый Привратник, результата это не изменит.

— Верно, — согласился я. — Но это не меняет того факта, что один голос, черт подери, все-таки принадлежит ему.

— Зачем тебе это? — раздраженно спросил Мерлин. — Все кончено. Ты только мучаешь арестованную этой ненужной комедией.

— Он должен проголосовать, — возразил я и скрестил руки на груди.

Мерлин испепелил меня взглядом; мне показалось, я буквально физически ощущаю давление его ярости — словно в грудь мне упирался конец бейсбольной биты.

— Он прав, почтенный Мерлин, — произнес Морган очень, очень тихо.

Мерлин недовольно сощурился, но все-таки повернул голову в сторону Привратника.

— Как хочешь. Доиграем этот фарс до конца. Привратник, каково твое мнение по этому делу?

И Привратник ответил... ничего не ответил. Он просто стоял неподвижно, и лица его почти не было видно под капюшоном.

— Привратник! — повторил Мерлин. — Каково твое мнение?

— Я нахожу, что это требует размышления, — отозвался Привратник. — Я прошу у Совета разрешения обдумать это дело.

— Вздор, — заявил Мерлин.

Привратник склонил голову набок.

— Смерть окончательна, почтенный Мерлин. Я должен тщательно оценить обстоятельства, прежде чем обречь душу — любую душу, вне зависимости от того, насколько она виновна, — на подобный конец.

— Это просто глупо. То, как ты проголосуешь, ничего не изменит.

— Верно, — кивнул Привратник, и в голосе его прозвучал едва заметный укор. — Но это не отменяет моей моральной обязанности подойти к решению ответственно.

Мерлин сделал глубокий вдох, стараясь взять себя в руки.

— Полагаю, несколько минут на раздумья не лишены некоторого смысла.

— Спасибо, — с серьезным видом кивнул Привратник.

Пять минут тянулись тысячу лет. Молли привалилась ко мне — страх почти парализовал ее.

— Довольно, — произнес наконец Мерлин. — Пора кончать комедию.

— В этом, — кивнул Привратник, — мы совершенно сходимся. — С этими словами он шагнул к начерченному на полу кругу и стер линию башмаком, разорвав его. Потом взмахнул рукой в перчатке, и замок на двери с лязгом отперся, упав на пол вместе с цепью.

— Это еще что? — спросил Мерлин.

Не обращая на него внимания, Привратник распахнул дверь. За ней стоял один из дежуривших на улице Стражей, подняв руку так, словно собирался постучать. Он потрясенно уставился на Привратника, потом оглянулся через плечо.

— Здесь открыто, сэр, — сказал он кому-то.

— Не заслоняй дверь, болван! — рявкнул голос Эбинизера. — Пропусти их внутрь. Да живее, парень! Они висят у нас на плечах!

Снаружи послышался жуткий вой, потом грянул гром, от которого содрогнулся бетонный пол. Молодые люди в свободных коричневых рясах хлынули внутрь склада — почти все ровесники Молли, если не младше. Вела их молодая женщина с коротко остриженными вьющимися волосами и ямочками на щеках — Люччо, командующая Корпуса Стражей в юном теле, в которое заключил ее некромант. Должно быть, подростки проходили у нее курс обучения.

Следом за первой группой в дверь ввалились еще несколько подростков, а с ними высокая темнокожая женщина, помогавшая идти долговязому пареньку с раненой ногой. Замыкал группу старик с заплетенными в косички волосами и индейскими чертами лица. Загнав последнего из юных чародеев в склад, Индеец Джо — Слушающий Ветер — окинул их взглядом, проверив, все ли успели укрыться, потом повернулся к дверям.

— Я закрываю переход! — крикнул он.

Разом взвыло еще несколько звериных голосов, потом звонко зазвенела сталь. Что-то ударило в стену склада с силой, от которой со стропил посыпалась пыль. Взревел ураганный ветер — и тут же оборвался. Наступила мертвая тишина. Слушающий Ветер пошатнулся и устало привалился, задыхаясь, к дверному косяку. Потом выпрямился и шагнул в сторону, пропуская внутрь Эбинизера Маккоя.

Мой старый наставник щеголял в своем обычном джинсовом комбинезоне и футболке. Его лысина блестела от пота, вид у него был усталый, но он улыбался, задрав подбородок. Воздух вокруг Эбинизера потрескивал от напряжения окружавшей его энергии. Он придержал за собой дверь, пропуская внутрь кого-то еще.

Вошел Майкл.

Он был в своем белом плаще, под которым блестели кольчуга и кираса, а в руках он держал перепачканный чем-то темным «Амораккиус». Он огляделся по сторонам, на губах его играла спокойная улыбка.

— Папа! — взвизгнула Молли и бросилась к нему на грудь.

Майкл выпучил глаза и ухитрился отвести меч в сторону прежде, чем Молли с разбегу врезалась в него, едва не сбив с ног. Он с улыбкой обнял ее.

— Ооох! Поосторожнее, девочка, ребра старику еще пригодятся.

— Это еще кто, черт подери? — спросил Рамирес, хмуро глядя на Майкла.

Похоже, он не знал, радоваться ему или злиться на то, что вооруженный незнакомец в доспехах прорвался в зал и сейчас стоит тут, несмотря на все грандиозные меры безопасности.

— Он настоящий герой, черт подери, — ответил Эбинизер. — Если бы он не пришел нам на помощь, никого из нас не было бы сейчас в живых. — Он протянул Майклу руку. — До сих пор я только слышал о вас, сэр Рыцарь. Но признаюсь, я чертовски рад знакомству с вами. Спасибо.

Майкл расплылся в улыбке и ухитрился перехватить и меч, и дочь так, чтобы высвободить одну руку для пожатия.

— Я всего лишь слуга, — заявил он. — Так что все благодарности по праву принадлежат Ему, не мне.

— Пусть так, — кивнул Эбинизер. — В любом случае слава Богу, что вы явились, сэр Рыцарь.

— Восстановите защиту здания, — негромко приказал Мерлин.

Он вышел вперед, чтобы лучше видеть происходящее, и остановился рядом со мной. Майкл кивнул и двинулся к двери, по пути захватив с собой Рамиреса и еще одного стража. Все трое вышли удостовериться, не угрожают ли нам еще нехорошие парни.

— Голосование еще не завершено, — произнес я очень тихо. — Из чего следует, что эти трое тоже должны подать свой голос.

— Разумеется, — нейтральным тоном ответил Мерлин.

— Это Майкл. Рыцарь Креста.

— Который меч? — рассеянно поинтересовался Мерлин.

— «Амораккиус», — ответил я.

Мерлин приподнял бровь и кивнул, не глядя на меня.

— Похоже, он только что спас... — Я задумался. — Сколько? Около сорока наших молодых людей?

— Похоже на то, — согласился Мерлин.

— Похоже, самое меньшее, что мы можем для него сделать, — спасти близкого ему человека.

Мерлин нахмурился, но промолчал.

— Посмотрите на это с другой стороны, — тихо продолжал я. — Вам ведь это ничем не грозит. Если вы ошибаетесь насчет Молли, Совет получит еще одного чародея. К тому же весьма одаренного.

— А если я прав? — так же тихо спросил он.

— Если вы правы, — ответил я, — вы все еще можете убить девочку.

Мерлин искоса глянул на меня.

— Верно, — кивнул он. — И тебя вместе с нею.

ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

После второго, значительно более короткого раунда вопросов и ответов Совет Старейшин проголосовал-таки, в результате чего Молли официально объявили моей воспитанницей с испытательным сроком — так называемым Дамокловым проклятием. В случае, если бы Молли повторно использовала свою магию ненадлежащим образом или нарушила один из Законов Магии, ее казнили бы немедленно — и меня вместе с ней.

Впрочем, под этой угрозой я уже жил. Нам не привыкать.

Ко времени, когда собрание завершилось и все потянулись к выходу, совсем уже стемнело. Как чародею, созвавшему Совет, мне пришлось позаботиться о том, чтобы все отбыли благополучно, и утрясать последние детали.

За поисками пищи и медикаментов для нежданных гостей, за нашими с Рамиресом проверками, не наблюдал ли кто-нибудь за зданием, мне не представилось ни единого шанса поговорить с кем-либо о своих личных делах. С помощью Лилии мы крепко врезали вампирам по яйцам, однако война была еще далека до завершения. Закаленные в боях чародеи и члены Совета Старейшин требовались где-то в другом месте, и они удалились, едва успев перекусить на дорогу.

Разобравшись наконец с делами, я вышел из склада и сполз по стене на землю, наслаждаясь прохладным ночным ветерком.

Я сумел спасти девушку от нехороших парней. Что более важно, я спас ее и от хороших парней. Что, должно быть, относится к вещам, которые оправдывают положенное мне жалованье Стража, однако в ту минуту я просто радовался тому, что все позади.

Я отчаянно рисковал, пытаясь склонить коллективное мнение Совета против Мерлина. Мне не стоило бы делать этого. Мерлин — известный политикан. Если бы я согласился на какую-нибудь мелкую пакость с его стороны, он, возможно, пошел бы на компромисс. Унизительный и невыгодный компромисс, если смотреть с моей точки зрения, но он мог бы и сработать.

Вместо этого я добился моральной поддержки присутствовавших на собрании членов Совета и использовал эту поддержку в качестве острого меча, обрубив все попытки Мерлина обойти меня и заставив в конце концов подчиниться моей воле. Я померялся с ним силой так, как не осмеливался до сих пор никто. Я нанес удар по его авторитету, практически открыто объявив себя противником его власти. Игнорировать подобный вызов со стороны морально подозрительного шпаненка вроде меня он просто не мог. Теперь у него не осталось другого выхода — только убрать меня. Если я хочу избежать этого, я должен держать ухо востро и, главное, продолжать делать все, чтобы укрепить свое положение.

Иными словами, стать политиком.

Вместо того чтобы сокрушаться по этому поводу, я обнаружил, что хохочу. С учетом того, что произошло за последние дни, дело могло обернуться гораздо, гораздо хуже. Молли возвращалась домой целой и невредимой. Злобных фетчей разобрали на запчасти. Вампиры потерпели первое значительное поражение с тех пор, как холодная война сменилась горячей.

И после всех событий прошедшего дня завтрашний день не обещал мне ничего пугающего, так что я надеялся отдохнуть, отъесться и спокойно обдумать в подробностях дальнейшие действия.

Молли с Майклом ждали меня. Прикрывая отступление Люччо по ближним регионам Небывальщины, Майкл вернулся в Чикаго, не потратившись на бензин, однако пикап его остался где-то там, в орегонской глуши. Ему еще предстояло съездить за машиной, а до тех пор он не мог обойтись без водителя. Кто-то должен был подбросить его домой, и лучше меня, разумеется, кандидатуры не нашлось.

Когда все наконец погрузились в салон, Жучок едва не чиркал днищем по асфальту, и я вел его от склада с повышенной осторожностью. Молли минуты две болтала, перескакивая с темы на тему, а потом разом затихла.

Майкл оглянулся посмотреть.

— Спит, — негромко доложил он.

— У нее выдался тяжелый день, — заметил я.

Он вздохнул.

— Скажите мне, что случилось?

Я рассказал ему все. Ну, за исключением тех сцен, в которых принимала участие Ласкиэль. И еще я не стал упоминать о зарытых в землю магических способностях Черити. На мгновение мне показалось, что я слышу где-то неподалеку призрачный смех. Будучи оптимистом, я приписал это моему утомленному воображению.

Майкл покачал головой.

— Откуда вы знали, что я вернусь таким вот образом?

— Ох, да не знал я этого, — признался я. — Я просто вычислил, что вас, должно быть, послали куда-то сделать что-то, что помогло бы вашей дочери, поэтому попросил Фортхилла отправить вам весточку, что вам очень нужно вернуться сюда и что если вы находитесь там вместе с кем-либо из членов Совета, им тоже стоит вернуться вместе с вами. Вы ее получили?

Он кивнул.

— Она застала меня в лагере Люччо, в Колорадо. Мы как раз отбили атаку вампиров и собирались отходить. Если бы я не получил послания, я вряд ли сопровождал бы их при отступлении через Небывальщину.

— Что случилось?

— Демоны, — ответил Майкл. — Целых несколько штук.

— Какого рода?

— Ох. Клыки. Щупальца. В общем, все как обычно.

Я фыркнул.

— Нет. Я хотел спросить, откуда они. Извне?

— Да, раз уж вы назвали их так, я припоминаю, Эбинизер говорил что-то насчет Извне. Его магия явно плохо с ними справлялась.

Я покачал головой.

— Я рад, что вы были с ними.

— С учетом обстоятельств — я тоже. — Он задумался. — Значит, вы считаете, я был послан на помощь Белому Совету для того, чтобы тот проявил милосердие к моей дочери?

Я пожал плечами.

— Или так, или это я был назначен искать ее... возможно, возможно. В общем, я решил положиться на Мерлина.

Майкл зажмурился, а потом удивленно посмотрел на меня.

— Если я правильно вас понял, вы только что сказали мне, что сделали ставку на веру.

— Нет. Я сделал ставку на вашу веру. — Я покачал головой. — Послушайте, Майкл. Я изо всех сил пытаюсь не путаться под ногами у Господа. Я не ожидаю, что он пошлет мне на помощь бригаду спасателей, когда я в беде.

— Гарри, я знаю, вы не из тех, кто регулярно ходит в церковь, но Господь помогает и тем, кто небезупречен.

— Конечно, — буркнул я, не в силах скрыть горькой иронии. — Потому мир и полон счастья и гармонии.

Майкл вздохнул.

— Бог защищает нас от зла, Гарри, — это часть того, что входит в обязанности меня и моих братьев. Но в гораздо меньшей степени Он защищает нас от последствий нашего собственного выбора.

— Теорию-то я знаю, — кивнул я. — Что Бог выходит на сцену преимущественно тогда, когда налицо сверхъестественное зло, так?

— Право же, это чрезмерно упрошенный взгляд, и...

— Ох, да ладно, — перебил я. — Черт подери, Майкл, в прошлом году я столкнулся с одним из этих ублюдков, динарианцсв. С Квинтом Кассием. Помните его? Так вот, пока я лежал там, глядя, как он кромсает мои потроха, я думал, что, пожалуй, самое время появиться кому-нибудь вроде вас. То есть меня ведь разделывал один из рыцарей-динарианцев. Так почему бы Богу не послать мне на помощь одного из рыцарей Креста, а? — Я тряхнул головой. — Только что-то не вышло.

— К чему это вы? — тихо спросил он.

— Меня, Майкл, Небеса не охраняют. Другое дело вы. Вот я и прикинул, что Бог приглядывает за вами и вашими друзьями — по крайней мере из профессиональной солидарности. И я видел уже в прошлом, как он устраивает все для вас. Поэтому то, что я делал, не имеет отношения к вере. Это просто тонкий расчет.

Он покачал головой, явно не соглашаясь. Впрочем, и спорить со мной он тоже не стал.

— Как Черити?

— С ней все в порядке, — заверил я. — И с детьми тоже. Они, должно быть, уже дома.

— А как они с Молли?

— Помирились. Ну, по крайней мере разговаривают по-человечески и обнимаются.

Он удивленно поднял брови и расплылся в широкой улыбке.

— Слава Богу. Я начинал уже сомневаться, что такое вообще возможно.

Я самодовольно похлопал себя по груди.

— Порой я сам себе удиапяюсь.

Майкл улыбнулся мне, а потом снова оглянулся через плечо и нахмурился.

— Моя Молли... Магия... Она разве не генетически передается?

— Обычно так, — кивнул я. — Но не обязательно. Некоторые просто с ней рождаются. Мы до сих пор не знаем точно, как и почему это происходит.

Он покачал головой:

— И как я не сумел сообразить, что происходит?

— Не знаю. Но если вдруг узнаете, скажите об этом Черити. Она задавала мне в точности такой же вопрос.

— Наверное, мы слепы к тем, кто нам ближе всего, — предположил он.

— Такова человеческая природа, — согласился я.

— Молли что-нибудь угрожает? — спросил Майкл ровным голосом.

Я нахмурился, обдумывая ответ.

— Возможно. Она обладает большим потенциалом. И она уже использовала его один раз так, как не следовало бы. Она будет испытывать большой соблазн использовать его снова, когда начнет сталкиваться с неразрешимыми, на первый взгляд, проблемами. И не только это — само по себе умение обуздать свои силы дается нелегко. Однако она умна, да и характер у нее не из слабых. Если ее наставник сумеет удержать ее от глупых ошибок, мне кажется, с ней все будет хорошо.

— А если нет? — спросил Майкл. — Если она снова злоупотребит своей силой?

— Значит, она не выдержала испытательного срока. Ее казнят.

— И вас, — мягко напомнил Майкл.

Я пожал плечами:

— Можно подумать, это уже не висело над моей головой. Во всяком случае, Совету довольно пока того, что я взял на себя всю ответственность за Молли до тех пор, пока она либо не станет полноценным чародеем, либо не откажется вообще от своего дара.

— Любви сильнее не было на свете, — тихо произнес он. — Что бы я ни сказал, всего будет мало. Она моя дочь, Гарри. Спасибо.

Я почувствовал, что краснею.

— Ну-ну. Послушайте, не надо делать из этого отдельного блюда. Вряд ли кому это понравится.

Майкл гулко, от души расхохотался.

— И это наставничество — в чем оно заключается?

— В занятиях. Ежедневных — по крайней мере в первый период, пока я не удостоверюсь, что она умеет владеть собой. Придется упражняться вдали от огнеопасных материалов. Деревьев, домов, домашних животных... ну и так далее.

— Как долго вам придется с ней работать?

— Пока не закончим. — Я неопределенно махнул рукой. — Не знаю еще. Никогда не участвовал в этом в качестве старшего.

Он согласно кивнул.

— Очень хорошо.

Минуту мы ехали в молчании.

— Помните, я хотел обсудить с вами профессиональный вопрос? — произнес он наконец.

— Угу, — кивнул я. — Валяйте.

— «Фиделаккиус», — сказал Майкл. — Меня интересует, не нашли ли вы кандидатов на ношение меча.

— Мимо, — вздохнул я, нахмурившись. — Вы думаете, мне надо искать?

— Трудно сказать. Но пока нас только двое, мы с Саней, так сказать, немного перерабатываем.

Я почесал подбородок.

— IIIиро сказал мне, что я узнаю его преемника. Пока ничего такого не было. До сих пор, во всяком случае.

— Боюсь, это требует большего, чем просто терпения, — вздохнул Майкл. — Я тут лазил в наши архивы. В истории уже имелся прецедент, когда члена Белого Совета просили стать хранителем одного из мечей.

Я удивленно покосился на него.

— Вы это серьезно? Он кивнул.

— Я... и еще кто?

— Мерлин.

Я фыркнул.

— Вы уверены? Потому как Мерлин та еще штучка с ручкой. Уж поверьте моему опыту.

— Нет, Гарри, — возразил Майкл терпеливым тоном. — Не Мерлин, председатель Совета. Тот Мерлин. Настоящий.

Некоторое время я вел машину, широко раскрыв рот.

— Bay, — выдавил я в конце концов и тряхнул головой. — Может, вы считаете, что мне нужно найти большой камень или еще чего такое? Вонзить туда меч и оставить на лужайке перед Белым домом?

Майкл перекрестился.

— Боже упаси! Нет. У меня просто... — Он почесал кончик носа. — Инстинкт.

— Вы хотите сказать, вроде того, как когда Бог посылает вас на очередную операцию?

— Нет. Обычное стариковское чутье. Мне кажется, вам стоит поизучать историю «Амораккиуса» — как его передавали от носителя к носителю.

Упомянутый меч покоился в данный момент на перевязи, в ножнах, упершись острием в коврик под Майкловыми рыцарскими башмаками.

— Ух ты. Вы хотите сказать... этот меч... Ваш меч... — Я не стал договаривать.

— Возможно, — кивнул он. — Хотя церковные записи отрывочны, нам удалось установить, что два других меча на протяжении столетий время от времени перековывались. Этот — ни разу.

— Это любопытно, — задумчиво произнес я. — Это черто... очень интересно.

Майкл одарил меня легкой улыбкой и кивнул.

— Интригующая тайна, правда?

— А знаете, — сказал я. — Тайны, конечно, вещь замечательная. — Я задумчиво пожевал губу. — Но я надеюсь, вы не слишком спешите. Вы, наверное, заметили, что год у Совета выдался хлопотный. Конечно, я выкрою время рано или поздно, но пока... — Я пожал плечами.

— Понимаю. — Он тоже помолчал немного. — Но знание истории меча может оказаться очень важным. Чем раньше, тем лучше.

Что-то в голосе Майкла заставило меня взглянуть на него более внимательно.

— Почему?

Его рука непроизвольно погладила рукоять «Амораккиуса».

— Мне кажется, мне недолго осталось носить этот меч, — произнес он очень мягко.

Когда Рыцари Меча выходят в отставку, они получают извещение напрямую от работодателя.

— Майкл? — спросил я. — Вам что... э... контора письмо прислала? — Я старательно избежать добавления «Как сделали с Широ».

— Нет. Инстинкт, — ответил он и улыбнулся мне. — Просто мне кажется, у меня начинается кризис среднего возраста. Впрочем, я не собираюсь менять образ жизни и уж не имею ни малейшего намерения уходить в отставку преждевременно.

— Что ж, хорошо, — сказал я, хотя это прозвучало мрачнее, чем мне хотелось бы.

— Вы не будете против, если я задам вам вопрос личного характера? — спросил Майкл.

— Я как-то слишком занят, чтобы отвечать на риторические вопросы.

Он улыбнулся и кивнул. Потом прикусил губу, явно подбирая слова.

— Гарри, вы довольно долго избегали меня. И вы производили впечатление... ну, скажем так, более сурового, чем прежде.

— Ну, лично вас я не избегал, — возразил я.

Он внимательно, спокойно смотрел на меня.

— Ну ладно, — буркнул я. — Угу. Только я почти всех избегал. Не принимайте это на свой счет.

— Может, я чего-то не так сделал? Или кто-то из моей семьи?

— Да хватит риторики! Вы сами знаете, что нет.

Он кивнул.

— Тогда, возможно, это вы что-то сделали. Что-то такое, что стоило бы обсудить с другом.

Знак падшего ангела на моей левой ладони начал зудеть. Я хотел было сказать «нет», но удержался. Квартал или два я вел машину молча. Надо было ответить. Майкл мой друг. Он заслуживал доверия и уважения. Он заслуживал ответа.

Но я не мог.

А потом губы мои шевельнулись, и я понял: то, что терзает меня больше всего, не имеет никакого отношения ни к монетам, ни к падшим ангелам.

— В прошлый Хэллоуин, — тихо сказал я, — я убил двоих.

Он медленно вдохнул и кивнул.

— Один из них был Кассий. Когда он уже лишился сил, я скомандовал Мышу сломать ему шею. Второй — женщина, некромант по имени Собиратель Трупов. Я застрелил ее в затылок. — Я судорожно сглотнул. — Я убил их. Я никогда прежде не убивал людей... вот так. Хладнокровно. — Я помолчал еще немного. — Меня мучают кошмары.

Я услышал, как он вздохнул. Когда он заговорил, голос его звучал натянуто, будто от боли.

— Я занимаюсь этими делами дольше, чем вы. Я могу понять, что вы ощущаете. По крайней мере отчасти.

Я не ответил ему.

— Вам кажется, все никогда больше не будет как прежде, — продолжал он. — Вы очень отчетливо это помните, и это вас не отпускает. Это как ходить с острым камешком в ботинке. Вы чувствуете себя запятнанным.

Чертовы дурацкие уличные огни... кой черт они расплываются? Я поморгал, не произнося ни слова. Да и в горле все равно стоял ком, мешавший говорить.

— Я знаю, каково это, — повторил он. — И заставить это исчезнуть невозможно. Но со временем станет легче. — Он помолчал, судя по всему, глядя на меня. — Если бы вам пришлось сделать это еще раз, вы бы это сделали?

— Вдвое решительнее, — ответил я, не раздумывая.

— Значит, то, что вы сделали, было необходимо, Гарри. Это может причинять боль. Это может преследовать вас. Но в конечном счете, до тех пор, пока вы поступаете так, как считаете нужным, вы сможете жить в мире с собой.

— Правда? — спросил я, закусив губу.

— Обещаю вам, — заверил он.

Я покосился на него и снова отвернулся вперед.

— Вы... вы не думаете обо мне хуже? Зная, что я убийца?

— Не мне судить вас за то, что вы сделали. Я сожалею о тех, чьи души потеряны. О том, что они никогда не обретут спасения. Меня беспокоит боль, которую вы причинили этим себе самому. Но я ни на мгновение не сомневаюсь, что вы лишили кого-то жизни лишь в том случае, когда это было абсолютно необходимо.

— Серьезно?

— Я вам доверяю, — спокойно произнес Майкл. — Будь иначе, я бы ни за что не оставил семью под вашей зашитой. Вы достойный человек, Гарри.

Я медленно выдохнул, и напряжение, сковывавшее мои плечи, немного ослабло.

— Хорошо. — И тут же, прежде чем мой мозг успел помешать этому, я снова открыл рот. — Я подобрал один из Темных Динариев, Майкл. Ласкиэль.

Мое сердце замерло, забыв биться, пока я делал это признание.

Я ожидал потрясения, ужаса, гнева, возможно, недоверия.

Вместо этого Майкл кивнул.

— Я знаю.

Я зажмурился.

— Вы... что?

— Я знаю, — повторил он.

— Вы... знаете... Вы знали?

— Да. Я выносил помойку с кухни, когда мимо проехала машина Никодимуса. Я видел все. Я видел, как вы спасли моего младшего.

Я прикусил губу.

— И... Я в том смысле, что вы не собираетесь глушить меня и тащить в персональную палату в Психушке для Блудных Динарианцев?

— Не говорите ерунды, — вздохнул Майкл. — Не забывайте, орден Рыцарей Креста основан не для того, чтобы уничтожать динарианцев. Нас основали для того, чтобы спасти их от Падших. Поэтому мой долг помогать вам всем, чем могу. Я могу помочь вам исторгнуть монету, если вы захотите. Лучше всего, если вы сами предпочтете сделать это.

— Собственно, мне нет нужды исторгать ее, — сказал я. — Я ее, собственно, почти не касался. Я замуровал ее, похоронил. Ни разу не пользовался ею.

Майкл, похоже, искренне удивился.

— Правда? Что ж, это добрая весть. Хотя из этого следует, что тень Падшего продолжает пытаться соблазнить вас, я верно понял?

На сей раз иллюзорное хихиканье послышалось чуть отчетливее. Ох, заткнись, подумал я как мог решительнее и послал эту мысль в направлении Ласкиэли.

— Пытается, — сказал я вслух.

— Не забывайте, Ласкиэль — искусительница, — тихо напомнил он. — С тысячелетним опытом. Она знает людей. Она знает, как подавать вам ложь, чтобы вы поверили в то, что это правда. Она существует с единственной целью: разлагать волю и веру человечества. Помните об этом.

Я поежился.

— Угу.

— Могу я спросить, что она вам говорила? — Он помолчал и щурился. — Нет, подождите. Дайте я самугадаю. Она явилась к вам в виде привлекательной юной женщины. Она предлагала вам знания, да? Преимущества, которые дает ее опыт?

— Угу. — Я помолчал немного. — И Адский Огонь, — добавил я. — Он дает моим заклятиям дополнительную силу, когда мне это необходимо. Я стараюсь использовать его как можно реже.

Майкл покачал головой.

— Ласкиэль зовут Искусительницей не за красивые глаза. Она знает вас. Знает, что предлагать вам и как предлагать.

— Еще как знает. — Я снова помолчал. — Порой это меня пугает.

— Вам нужно избавиться от монеты, — произнес он мягко, но настойчиво.

— Рад бы. — сказал я. — Как?

— Откажитесь от монеты добровольно. И от своей силы. Если вы сделаете это, тень Ласкиэли уйдет с ними и сгинет.

— Что вы хотите сказать, «от силы»?

— Откажитесь от своей магии, — сказал он. — Бросьте ее. Навсегда.

— Черта с два.

Он поморщился и отвернулся.

Остаток пути до его дома прошел в молчании.

— Шмотки Молли у меня дома, — сказал я Майклу, остановив машину. — Я бы сейчас отвез ее туда за ними. Тем более мне надо переговорить с ней сегодня же, пока все свежо. Я привезу ее часа через два самое позднее.

Майкл, беспокойно нахмурившись, посмотрел на спящую дочь, но кивнул.

— Хорошо.

Он вышел и закрыл за собой дверцу, но пригнулся и сунул голову в опущенное окошко.

— Можно спросить у вас пару вещей?

— Валяйте.

Он оглянулся на свой дом.

— Вы никогда не допускали возможности того, что Господь послал меня на последнюю операцию вовсе не для того, чтобы я мог спасти свою дочь? Что Он не намеревался использовать вас для ее защиты?

— Что вы хотите сказать?

— Только то, Гарри Дрезден, что вполне вероятно, вся эта история от начала и до конца затевалась с целью спасти вас. Что, придя на помощь Люччо и ее ученикам, я делал это не для того, чтобы освободить Молли, но чтобы предотвратить конфликт между вами и Советом. Что ее положение вашей подопечной имеет целью не защитить ее, но защитить вас?

— Э?.. — произнес я.

Он покосился на дочь.

— Дети обладают своей особенной силой. Обучая их, защищая их, вы сами становитесь чем-то большим, чем вам казалось возможным. Вы становитесь более понимающим, более терпеливым, более способным, более мудрым. Возможно, это дитя сделает с вами то же самое. Возможно, в этом и есть ее предназначение.

— Если Бог так заботится о помощи нам, почему он не послал никого, чтобы защитить меня от Кассия? Одного из приближенных старины Ника? Ведь неплохой бы спасательный сценарий вышел.

Майкл пожал плечами и открыл было рот.

— И не кормите меня этими байками насчет неисповедимых путей.

Он закрыл рот и улыбнулся.

— Сложная это штука, — признался он.

— Что именно?

— Жизнь. Ладно, увидимся через пару часов. — Он протянул мне руку. Я пожал ее. — Я не знаю другого способа избавиться от влияния Ласкиэли, но это не означает, что его нет. Если вы передумаете насчет монеты, Гарри, если захотите избавиться от нее, обешаю, я помогу вам.

— Спасибо, — ответил я совершенно искренне.

Его лицо посерьезнело.

— А если вы падете перед искушением... если поддадитесь Падшему или угодите в западню ее воли... — Он коснулся рукой эфеса своего тяжелого меча, и лицо его сделалось тверже гранита. Перед этой ветхозаветной решимостью даже фанатизм Моргана казался так, струйкой пара. — Если вы преобразитесь, я тоже буду здесь.

Страх окатил меня ледяной волной. Вот блин!

Я сглотнул, и мне пришлось крепче сжать руль Жучка, чтобы не было видно, как дрожат руки. При всем при этом в голосе Майкла не прозвучало угрозы, не проявилось ее и на его лице. Он просто констатировал факт.

Отметина на левой ладони жгла руку, и я в первый раз всерьез задумался, не переоцениваю ли я своих способностей вести дела с Ласкиэлью. Что, если Майкл прав? Что, если я уже облажался в чем-то и кончу так, как несчастный ублюдок Расмуссен? Как серийный убийца с демонической энергетикой?

— Если это случится, — ответил я сиплым шепотом, — я хочу, чтобы так и было.

По его глазам я видел, что ему эта мысль нравится не больше, чем мне, — но он просто изначально не мог вести себя со мной иначе, чем предельно искренне. Он мой друг, и его это тревожило. Если бы ему пришлось причинить мне боль, это терзало бы его самого еще больнее.

Может, эти слова вырвались у него как подсознательная попытка уговорить меня избавиться от монеты. Он не мог стоять в стороне, позволяя происходить чему-то нехорошему, даже если это означало, что ему придется убить друга.

Я мог относиться к этому с уважением. Я понимал это — ведь я тоже не мог бы стоять в стороне. Но и отказаться от своей магии, лишив себя возможности творить с ее помощью добро, я тоже не мог.

Даже если это убьет меня.

Жизнь — сложная штука. Видит Бог, еще какая сложная. Порой мне кажется, что чем старше я становлюсь, тем сложнее мне в ней разобраться. Есть в этом что-то извращенное. Я думал, мне полагалось бы умнеть. Вместо этого я продолжаю получать по башке из-за своей невежественности. Сложная штука — жизнь.

Но и альтернативы, черт подери, ей немного.

Я вернулся к себе. Я не будил девчонку, пока мы не приехали, и только тогда коснулся ее плеча. Она вздрогнула и сразу проснулась, недоуменно моргая.

— Где мы? — спросила она.

— У меня дома, — ответил я. — Нам надо поговорить.

Она еще поморгала и кивнула.

— Зачем?

— Затем, что тебе нужно понять кое-что. Заходи.

Мы вышли из машины. Я подвел ее к двери.

— Стань рядом со мной, — скомандовал я. Она послушалась. Я взял ее за левую руку. — Растопырь пальцы и зажмурься, — приказал я. Она снова сделала все, как я сказал. Я поднес ее ладонь на расстояние в пару дюймов от двери. — А теперь сосредоточься. Посмотрим, что ты почувствуешь.

Она наморщила лоб.

— Эм-м, — произнесла она, беспокойно покачиваясь взад-вперед. — Тут... давление, что ли? М-м... или скорее жужжание. Вроде как в высоковольтных проводах.

— Горячо, — похвалил я и отпустил ее запястье. — То, что ты почувствовала, — это энергия, которую я использую для охраны моего жилья. Если бы ты попробовала войти, не обезвредив ее, ты схлопотала бы электрический разряд, который бы от тебя и кучки пепла не оставил.

Она уставилась на меня, потом вздрогнула и поспешно отвела руку подальше от двери.

— Я дам тебе амулет, позволяющий проходить мои обереги — до тех пор, пока я не буду знать наверняка, что ты сама умеешь отключать их, входить и включать за собой. Однако сегодня просто не пытайся открывать дверь. Ни заходя, ни выходя. Идет?

— Идет, — тихо пробормотала она.

Мы вошли. Мои уборщики уже закончили работу. Молли оставила у меня рюкзак с одеждой и бельем, раскидав шмотки по всему дивану. Теперь рюкзак лежал аккуратно застегнутый и подозрительно уменьшившийся в размерах. Не сомневаюсь, мои уборщики уложили его так, что все вошло без малейшего усилия.

Молли потрясенно оглядывалась по сторонам.

— А ваша горничная как сюда заходит? — поинтересовалась она.

— Не знаю, о чем это ты, — отозвался я, потому что об уборшиках-фейри говорить нельзя, если не хочешь, чтобы они прекратили тебя обслуживать. Я махнул рукой в сторону дивана, на котором лежал ее рюкзак. — Садись.

Она повиновалась, хотя я видел, что мой командный тон мало ее вдохновляет.

Я сел в кресло напротив. Тем временем из спальни выплыл Мистер и бесцеремонно обвился вокруг ее ноги, приветственно мурлыкнув.

— О'кей, детка, — произнес я. — Мы остались живы. У меня не было особенных надежд на такой исход.

Она потрясенно уставилась на меня.

— Ч-что?

— Я не думал, что смогу провернуть все это. Совершить набег на столицу фейри? Устоять перед Советом Старейшин? Перед всеми этими киношными жутиками? Твоей мамой? Блин, я до сих пор поверить не могу, что жив, не говоря уже о том, что мне удалось вытащить тебя.

— Н-но... — Она нахмурилась. — У вас ни разу не было... То есть вы все это время держались, как будто контролируете ситуацию. Вы казались так уверены в том, что происходит.

— Правило номер один в чародейском бизнесе, — сказал я. — Никогда не давай другим увидеть, как ты дрейфишь. Люди ожидают от тебя всякого такого. Это может обернуться большим преимуществом. Не профукай этого, состроив такую физиономию, будто ты так же растерян, как все остальные. Это вредит имиджу.

Молли чуть улыбнулась.

— Ясно, — сказала она и нагнулась погладить Мистера. — У меня, должно быть, жуткий вид.

— Что ж, у тебя позади тяжелый день, — кивнул я. — Послушай. Нам нужно поговорить о том, как тебе предстоит жить. Я так понимаю, ты уже решила порвать с Нельсоном. Я типа уловил намек на это, когда мы вносили за него залог.

Она кивнула.

— Что ж. Раз так, тебе и впрямь не стоит с ним оставаться. Не говоря уже о том, что ему понадобится время, чтобы выздороветь.

— Я не могу оставаться дома, — тихо произнесла она. — После всего, что случилось... и мама никогда не одобрит магии. Она считает ее порочной — всю без остатка. И если я буду там, это будет пугать младших — ну, как мы с мамой все время ссоримся.

Я хмыкнул.

— Тебе все равно надо где-то жить. Этот вопрос придется решить чем быстрее, тем лучше.

— Идет, — кивнула она.

— Следующее, что тебе нужно знать, — продолжал я. — Прямо с этой минуты у тебя не будет никаких послаблений. Тебе не позволено делать ни единой ошибки. Ничего такого, после чего только говоришь «упс». Стоит тебе раз облажаться и соскользнуть в свои дурные привычки еще глубже, это убьет нас обоих. Порой я буду с тобой жесток, Молли. Это необходимо. Потому что от этого зависит и моя жизнь, не только твоя. Усекла?

— Да, — сказала она.

Я еще раз хмыкнул, встал и прошел в свою маленькую спальню. Порывшись в шкафу, я нашел там старую коричневую ученическую рясу, оставленную у меня кем-то из свежеиспеченных Стражей после какого-то из местных собраний. Я вынес ее в комнату и вручил Молли.

— Храни ее там, где ты можешь забрать ее в любой момент. Тебе предстоит присутствовать со мной на собраниях Совета, и это твоя форменная одежда. — Я нахмурился и потер виски. — Черт, надо аспирин принять. И поесть. Ты голодна?

Молли кивнула.

— Только я грязная как свин. Вы не против, если я помоюсь?

Я покосился на нее и вздохнул.

— Нет. Давай, только живее. — Я встал и прошел на кухню, пробормотав на ходу заклинание, от которого загорелось несколько свечей, в том числе та, что стояла рядом с девушкой. Она взяла рясу, свечу, подхватила свой рюкзак и скрылась за дверью.

Я проверил содержимое ледника. Убирая мое жилье, фейри обыкновенно добавляли в ледник и шкаф какой-нибудь еды, хотя в том, что касается здоровой пиши, наши понятия порой расходились. Помнится, как-то раз я открыл шкаф и не обнаружил в нем ничего, кроме огромного количества коробок сухофруктов. Удивляюсь, как я не свалился тогда с диабетом, а Томас, который не знал точно, откуда у нас берется еда, объявил меня сухофрукнутым.

Впрочем, обычно все обстояло не так драматично, хотя в леднике из продуктов преобладала замороженная пицца, ради которой мои магические уборшики пополняли запасы льда с прямо-таки религиозным рвением. Большую часть пиццы я оставлял на поверхности нетронутой к их очередному визиту, что можно считать продолжением моей политики бессовестного подкупа маленького народца — с вполне успешными, надо сказать, результатами.

Я слишком устал, чтобы готовить что-либо, да и никаких деликатесов в доме не было, так что я просто сунул пару сосисок между ломтями хлеба, добавил туда латук и проглотил всухомятку.

Потом взял несколько кусков льда, кинул их в кувшин и наполнил его водой. Сняв с полки стакан, я налил в него ледяной воды из кувшина и забрал стакан и кувшин к камину. Я поставил кувшин на каминную полку, почти механически растопил заклинанием камин и принялся ждать неизбежного, потягивая холодную воду и глядя в огонь. Мистер составлял мне компанию, сидя на книжной полке.

Молли потребовалось некоторое время, чтобы подготовиться, но меньше, чем я ожидал. Дверь моей спальни отворилась, и она вышла в гостиную.

Она приняла душ. Ее волосы цвета сладкой ваты свисали мокрыми прядями. Она окончательно смыла весь макияж, но на шеках розовели пятна, не имеюшие, как я предположил, никакого отношения к косметике. Разнообразные колечки и прочие пирсинговые штучки, которые я мог разглядеть, сияли в свечном свете оранжевым. Она шла босиком. И в коричневой рясе. Я приподнял бровь и стал ждать продолжения.

Она зарделась сильнее и медленно подошла ко мне, остановившись на расстоянии меньше фута.

Я не дал ей никакой зацепки. Никакого выражения на лице. Ни слова. Я просто молчал.

— Вы заглянули в меня, — тихо прошептала она. — А я заглянула в вас.

— Это действует именно так, — подтвердил я тихим нейтральным тоном.

Она поежилась.

— Я увидела, какой вы человек. Добрый. Мягкий. — Она подняла взгляд и заглянула мне в глаза. — Одинокий. И... — Она порозовела еще на пару градусов. — И голодный. Никто не касался вас уже очень давно.

Она подняла руку и положила мне на грудь. Ее пальцы были очень теплыми, и волна чисто биологической реакции, миновав мозг, разлилась по телу горячим наслаждением — и желанием. Я опустил взгляд на руку Молли. Пальцы ее, едва касаясь, описывали медленный круг по моей груди. Я испытал легкую брезгливость к самому себе и к моей реакции. Блин! Я знал эту девицу с тех пор, как ей еще не приходилось покупать женских гигиенических товаров.

Мне удалось запугать свои мужские гормоны, не дав им зарычать или пустить слюни, хотя голос мой все-таки сделался чуть более хриплым.

— Тоже верно.

Она снова подняла на меня взгляд, широко раскрыв глаза — достаточно бездонные и голубые, чтобы в них утонуть.

— Вы спасли мне жизнь, — сказала она, и я услышал, как дрожит ее голос. — Вы собираетесь учить меня. Я... — Она облизнула губы и повела плечами. Коричневая ряса соскользнула на пол.

Татуировка, начинавшаяся на ее шее, спускалась к самому проткнутому пирсингом соску. У нее обнаружилось еще несколько колечек и других штучек на местах, где я подозревал (чисто гипотетически!) их существование. Она поежилась и задышала чуть чаше. Отсветы огня в камине весело играли на ее теле, меняя очертания.

Я видел тела и круче. Правда, по большей части обладательницы оных использовали внешность для того, чтобы скрыть от меня что-то, так что разница заключалась больше в презентации. Молли не обладала особым опытом выставлять себя перед мужчиной или разыгрывать кокетку. Она могла бы стоять иначе — прогнув спину, развернув бедра, напустив на лицо выражение чувственного сексуального интереса, словно приглашая меня броситься к ней. Она могла бы выглядеть богиней совращенной юности.

Вместо этого она стояла неуверенная, напуганная, слишком наивная (а может, честная?), чтобы держать себя неискренне, — и уязвимая. Напуганная, неуверенная принцесса, заблудившаяся в темном лесу.

Это оказалось хуже, чем если бы она охмуряла меня, как опытная куртизанка. То, что я видел в ней, было честным и полным надежды, доверчивым и испуганным. Она была подлинной, и хрупкой, и бесценной. Мои эмоции, объединившись с моими железами, накинулись на меня, визжа, что она нуждается в человеческом тепле, и что самое лучшее, что я могу сделать, — это обнять ее и сказать, что все будет хорошо, — и что если за этим что-нибудь последует, кто может винить в этом меня?

Я мог. Поэтому я просто смотрел на нее с непроницаемым лицом.

— Я хочу научиться у вас, — продолжала она. — Я хочу сделать все, что могу, чтобы помочь вам. Отблагодарить вас. Я хочу, чтобы вы научили меня этому.

— Чему? — тихо, осторожно спросил я.

Она облизнула губы.

— Всему. Покажите мне все.

— Ты уверена? — спросил я.

Она кивнула, широко раскрыв глаза. Зрачки ее расширились, пока вокруг них не осталось узкого кольца голубого.

— Научите меня, — прошептала она.

Я коснулся ее лица пальцами правой руки.

— Стань на колени, — сказал я. — Закрой глаза.

Она повиновалась, дрожа; дыхание ее участилось от возбуждения.

Но это прекратилось, как только я снял кувшин ледяной воды с каминной полки и вылил ей на голову.

Она взвизгнула и опрокинулась навзничь. Прошло, наверное, десять секунд, прежде чем Молли оправилась от шока, и к этому времени она задыхалась и дрожала, раскрыв глаза еще шире от потрясения и замешательства — ну и от скрытой боли.

Я повернулся к ней и тоже опустился на карачки, чтобы смотреть ей в лицо.

— Урок первый. Этого не будет, Молли, — произнес я все тем же спокойным, мягким тоном. — Вбей это себе в голову прямо сейчас. Этого не будет никогда.

Нижняя губа ее дрогнула, и она низко опустила голову. Плечи ее тряслись.

Я дал себе виртуальный подзатыльник и, взяв с дивана одеяло, накинул ей на плечи.

— Иди к огню, согрейся.

Не сразу, но она взяла себя в руки и подобралась к камину. Съежилась под одеялом, мокрая, униженная.

— Вы знали, — произнесла она дрожащим голосом. — Что я... сделаю это.

— Почти уверен был, — подтвердил я.

— Заглянув мне в душу?

— Вовсе не из-за этого, — возразил я. — Я догадался, что, должно быть, у тебя имелся повод, по которому ты не обратилась ко мне за помощью, когда обнаружила в себе способности. Что, судя по всему, ты некоторое время интересовалась мною. Ведь к любимому рок-кумиру не приходят бренчать на гитаре, выставляя себя полнейшим неучем.

Она поежилась и покраснела еще сильнее.

— Нет. Все не так...

Очень даже так. Впрочем, для первого раза я взгрел ее достаточно сильно.

— Ну, если ты так говоришь... — кивнул я. — Молли, вы с твоей мамой можете цапаться как кошка с собакой, но у вас с ней гораздо больше общего, чем тебе кажется.

— Неправда это.

— Это банальность, и все же: многие молодые женщины ищут себе мужчину, похожего на их отца. Твой папа сражается с чудовищами. Твой папа спас маму от дракона. Я освободил тебя из Арктис-Тора. Ты не находишь никакого сходства?

Она открыла рот, но ничего не сказала, а хмуро уставилась на огонь. Не сердито уставилась. Скорее упрямо.

— Плюс к этому тебя как следует напугали. Тебе негде жить. А я — тот парень, который пытается помочь тебе. — Я покачал головой. — Но даже если бы это не было связано с магией, этого бы все равно не случилось. Я совершал в жизни разные поступки, которыми не могу гордиться. Но я никогда в жизни не злоупотреблю твоим доверием. Наши взаимоотношения не будут отношениями равных. Я учу. Ты учишься. Я говорю тебе сделать что-то, и ты, черт подери, это делаешь.

Что-то такое, тинейджерское, упрямое мелькнуло в ее глазах.

— Даже не думай, — сказал я. — Молли, одно дело быть продырявленной во всех возможных местах, и татутированной, и с волосами дикого цвета — просто потому, что тебе тошно жить по правилам. Но то, чем мы занимаемся сейчас, — совсем другое дело. Ошибка в подборе краски для волос не причинит вреда никому, кроме тебя самой. Стоит тебе ошибиться с магией, и кто-то — возможно, и не один человек, а много — может пострадать. Поэтому делай все так, как я тебе говорю, когда тебе говорю, и делай это потому, что не хочешь никого убивать. Иначе ты можешь погибнуть сама. Таков наш с тобой уговор, и ты с ним согласилась.

Она промолчала. Злости в ее лице поубавилось, но упрямое, бунтарское выражение осталось.

Я сощурился, сжал кулак и прошипел одно короткое слово. Огонь в камине вдруг взвихрился яростным смерчем. Молли отпрянула от него, прикрыв рукой глаза.

Когда она опустила руку, я стоял, пригнувшись к самому ее лицу.

— Я тебе не папа и не мама, детка, — сказал я. — И у тебя больше нет времени играть в подростковые бунты. Таков уговор. Поэтому делай, как я скажу, или тебе не выжить. — Я придвинулся еще ближе и смерил ее взглядом, который приберегаю обычно для распоясавшихся демонов и типов с опросниками в супермаркетах. — Скажи, Молли, у тебя есть сомнения — хоть капля сомнений — в том, что я, черт подери, могу заставить тебя сделать это?

Она поперхнулась. Комок упрямства в ее глазах вдруг разлетелся в клочья — так крошится алмаз, если ударить его под нужным углом. Она снова поежилась под одеялом.

— Нет, сэр, — пробормотала она чуть слышно.

Я кивнул. Она сидела, напуганная и дрожащая, в чем, собственно, и заключался смысл этого урока — вывести ее из равновесия, пока она не оправилась от последних событий, довести до ее сознания то, с чем она столкнулась. Было абсолютно необходимо, чтобы она поняла, как будут обстоять дела до тех пор, пока она не научится контролировать свои способности. Все, что угодно, кроме стопроцентной готовности к сотрудничеству, убило бы ее.

Однако думать об этом, глядя на то, как она, дрожа, смотрит в огонь, а по щекам ее стекают янтарные в свете камина слезы, было очень трудно. Нет, правда, совершенно душераздирающее зрелище. Все-таки она была еще такая, черт подери, юная.

Поэтому я пригнулся и обнял-таки ее за плечи.

— Все правильно, детка. Здесь есть чего бояться. Но ты не переживай. Все будет хорошо.

Она прижалась ко мне, дрожа. Пару секунд я не отстранял ее, потом выпрямился.

— Одевайся и собери вещи, — сказал я.

— Зачем?

Я выразительно посмотрел на нее. Она покраснела, подобрала рясу и нырнула в спальню. Когда она вышла, я уже надел плащ и был готов к выходу. Мы сели в машину, и я тронул Жучка с места.

— Можно спросить?

— Надеюсь, да. Тебе придется многому научиться, прежде чем начнешь понимать, когда этого не стоит делать.

Она чуть улыбнулась.

— Куда мы едем?

— В твою новую берлогу, — ответил я.

Она нахмурилась, но откинулась на спинку сиденья.

— А-а...

Мы затормозили у дома Карпентеров, ярко освещенного, несмотря на поздний час.

— О нет, — пробормотала Молли. — Скажите мне, что это шутка.

— Ты возвращаешься домой.

— Но...

— И не просто возвращаешься, — продолжал я так, словно она ничего не сказала. — Ты сделаешь все, что в твоих силах, чтобы стать самой почтительной, любящей, почтительной, разумной и еще раз почтительной дочерью на свете. Особенно во всем, что касается твоей мамы.

Она уставилась на меня в полном ошалении.

— Да, — продолжал я. — А еще ты возвращаешься в школу до самого ее окончания.

Молли пристально посмотрела на меня, потом зажмурилась и снова открыла глаза.

— Я умерла, — произнесла она. — Я умерла, и это Ад.

Я фыркнул.

— Если ты не способна контролировать себя хотя бы до такой степени, чтобы окончить среднюю школу и ужиться с родными тебе людьми, которые тебя любят, ты уж точно не сможешь контролировать себя в том, чему я тебя буду учить.

— Но... но...

— Считай возвращение домой длительным курсом почтительности и самоконтроля, — ободряюще сказал я. — Я буду связываться с твоими родителями не реже, чем раз в неделю. Ты будешь заниматься со мной до начала занятий в школе, а потом начнешь получать от меня книги и задания на дом...

— Задания на дом? — почти простонала она.

— Не перебивай. Домашние задания только на выходные. Заниматься тогда будем вечерами по пятницам и субботам.

— Пятницам и суббо... — Она осеклась, вздохнула и сникла. — Ад. Я в Аду.

— Это еще цветочки. Я так понимаю, ты ведешь половую жизнь?

Она порозовела и спрятала лицо в ладонях.

— Я... я... Ну, ладно. Я девственница.

Я пристально посмотрел на нее.

Она подняла на меня взгляд и покраснела еще сильнее.

— Чисто технически.

— Технически, — хмыкнул я.

— Э... Ну, я... типа, занималась открытиями. Изучала места.

— Ясно, — кивнул я. — Ну что ж, Магеллан, никаких больше открытий и новых мест, куда не ступала нога человека, — до тех пор, пока не освоишься с профессией. Секс здорово запутывает ситуацию, а для тебя это может обернуться бедой.

— Но...

— Да, и никаких исследований в одиночку.

Она уставилась на меня, словно в первый раз увидела.

— Почему?

— Ослепнешь, — бросил я и пошел через двор к крыльцу.

— Вы шутите, — пробормотала она, потом спохватилась и поспешила за мной. — Это шутка, правда? А, Гарри?

Я поднялся на крыльцо, не отвечая. Молли плелась за мной с обреченным видом — ни дать ни взять осужденный преступник, до последней минуты надеющийся на помилование от губернатора. Однако когда двери распахнулись и на нее с радостным визгом обрушилась вся ее родня, она буквально просияла.

Я вежливо поболтал со всеми с минуту, пока ко мне не прихромал Мыш, виляя хвостом и ухмыляясь до ушей. Нос его был перепачкан чем-то — то ли медовой горчицей, то ли кетчупом. Я пристегнул поводок к ошейнику и повел его к машине.

Прежде чем я успел взяться за ручку, меня догнала Черити. Я поднял бровь и подождал, пока она отдышится.

— Вы им сказали? — выпалила она. — Кем я была?

— Конечно, нет, — обиделся я.

Она чуть обмякла от облегчения.

— Ох...

— Всегда пожалуйста, — хмыкнул я.

Она нахмурилась.

— Если вы причините зло моей девочке, я лично приду в тот чулан, который вы называете своим офисом, и вышвырну вас из окна. Вы поняли?

— Смерть путем выбрасывания из окна, куда уж яснее.

Хмурое лицо ее чуть дрогнуло, а потом она резко тряхнула головой, обняла меня с силой, от которой у меня едва не треснули ребра, и, не сказав больше ни слова, вернулась в дом.

Мыш сидел рядом со мной, вздыхая и счастливо ухмыляясь.

Я вернулся домой и лег спать.

Следующий день я провел в своей лаборатории, стараясь записать все, что произошло, пока я ничего не забыл. Боб стоял на столе рядом с тетрадью, помогая мне уточнять детали.

— Да, — спохватился он. — Я понял, что было не так в схеме Маленького Чикаго.

Я поперхнулся.

— Ого. Bay. Действительно плохо?

— Еще как. Мы забыли промежуточные клапаны энергетических потоков. Вся накопленная энергия шла в одну точку.

Я нахмурился.

— Это как если бы электричество уходило в землю, да? Или в конденсатор?

— Именно так, — подтвердил Боб. — С той только разницей, что конденсатором служил ты. Такое количество энергии, сосредоточенное в одной точке, снесло бы тебе голову с плеч.

— Но не снесло, — заметил я.

— Но не снесло, — согласился Боб.

— Разве такое возможно?

— Невозможно, — сказал он. — Кто-то исправил схему.

— Что? Ты уверен?

— Ну не сама же она исправилась, — заявил Боб. — Когда я смотрел на схему несколько ночей назад, ущербная секция была на виду, только тогда я не заметил этого. Когда я смотрел на нее сегодня, она изменилась. Кто-то ее изменил.

— В моей лаборатории? Под моим домом? Под охраной оберегов? Этого не может быть.

— Ну, не совсем, — возразил Боб. — Это просто очень, очень, очень, очень, очень, очень трудно. И маловероятно. Ему необходимо было знать, что твоя лаборатория находится именно здесь. И еще уметь беспрепятственно миновать твои обереги.

— И плюс к этому хорошо знать проект, чтобы лезть в него вот так запросто, — добавил я. — Не говоря уже о том, что ему нужно было для начала вообще знать о существовании этого моего проекта, а об этом не известно никому.

— Весьма, весьма маловероятно, — согласился Боб.

— Черт возьми!

— Эй, я думал, ты у нас любитель загадок, Гарри.

Я тряхнул головой и совсем уже было собирался сказать ему, куда он может идти вместе со всеми своими загадками, когда в дверь постучали.

За дверью стояла и улыбалась мне Мёрфи.

— Привет, — выпалила она и протянула мне мой обрез. — Томас просил, чтобы я занесла тебе. Просил передать, что теперь у него есть собственные игрушки.

Я взял обрез, посмотрел стволы на свет и нахмурился.

— Даже не почистил...

Она снова улыбнулась.

— Право же, Дрезден. Ты порой бываешь таким занудой.

— Это потому, что я очень чувствительный. Зайдешь?

Она улыбнулась еще раз, но покачала головой.

— Некогда. Первая смена через полчаса.

— А-а, — сказал я. — Ну и как обстоят дела?

— Ох, предстоят еще долгие разбирательства с оргвыводами, — ответила она. — Официально, разумеется.

— Разумеется, — кивнул я.

— Но неофициально... — Она пожала плечами. — Я теряю кресло начальника ОСР. Меня понижают до сержанта-детектива.

Я поморщился.

— А кого назначают на твое место?

— Столлинза скорее всего. У него больше всех опыта после меня, лучший послужной список, чем у большинства в отделе, и его уважают. — Она отвернулась. — И старшинство свое я тоже теряю. Целиком. Меня назначают в напарники самому опытному детективу.

— И кому же? — поинтересовался я.

— Роулинзу, — ответила она, чуть натянуто улыбнувшись. — Он так отличился в этом последнем деле, что его перевели в ОСР.

— Добро не остается безнаказанным, — заметил я.

— Воистину так, — вздохнула Мёрфи.

— Разве это плохо? Он вроде очень даже порядочный мужик.

— Очень, очень, — согласилась Мёрфи, сморщив нос. — Но он был знаком с моим отцом.

— Ох, — выдохнул я. — Со всеми вытекающими последствиями.

— Примерно так, — кивнула она. — А ты? У тебя все в порядке?

На мгновение я встретился с ней взглядом, потом отвернулся.

— Я... гм. Все будет о'кей.

Она кивнула, а потом просто шагнула вперед и обняла меня. Мои руки сами собой обвились вокруг нее. Это не было наэлектризованное, многообещающее объятие. Мёрфи мой друг. Она была утомлена и расстроена, и то, что ей было дороже всего, унизили и осквернили, но она переживала за меня. Обнимала меня. Утешала.

И я отвечал ей тем же. Мы оторвались друг от друга одновременно, и оба не испытали при этом никакой неловкости. Она улыбнулась мне, пусть даже немножко горько, и покосилась на часы.

— Надо ехать.

— Угу, — кивнул я. — Спасибо, Мёрф.

Она уехала. Немного позже зазвонил телефон, и я поднял трубку.

— Все получилось? — спросил Томас. — В смысле, с девочкой?

— Более или менее, — ответил я. — Ты-то сам в порядке?

— Угу, — отозвался он.

— Тебе ничего не нужно? — Ну, например, поболтать о том, как он снова кормится на людях и одновременно зарабатывает.

— Да нет вроде, — ответил он.

Я не сомневаюсь, он услышал невысказанный вопрос, потому что тон его сделался на долю градуса холоднее, советуя мне не давить. Томас мой брат. Я мог и подождать.

— Что там с Мёрфи? — поинтересовался он.

Я рассказал ему про ее работу.

Он недовольно помолчал пару секунд.

— Но все-таки что с Мёрфи? — повторил он.

Я насупился и сел на диван.

— Ничего такого. Ей это не интересно.

— С чего ты взял? — настаивал он.

— Она сама сказала.

— Она тебе сказала.

— Да, она мне сказала.

Он вздохнул.

— И ты ей поверил.

— Ну, — пробормотал я. — Да.

— Я с ней поговорил, пока она везла меня домой, — сказал он.

— Поговорил?

— Поговорил. Хотел выяснить кое-что.

— Выяснил? — спросил я.

— Угу.

— Что?

— Что вы оба напыщенные идиоты, — раздраженно сказал он и повесил трубку.

С минуту я хмуро смотрел на телефон, потом пробормотал себе под нос пару ласковых слов в адрес моего сводного брата, взял гитару и некоторое время силился извлечь из нее нечто, отдаленно напоминающее музыку. Порой мне лучше думается, когда я играю, да и время незаметнее проходит. Я играл и обдумывал разные вещи до тех пор, пока в дверь снова не постучали. Я отставил гитару в сторону и пошел к двери.

За дверью стоял Эбинизер. Когда я выглянул, он кивнул и осторожно улыбнулся мне.

— Что, не ожидал? — спросил старый чародей.

— Не очень, — признался я. — Заходите.

Он вошел, я достал из ледника пару бутылок пива и протянул одну ему.

— Что случилось?

— Сам расскажи, — хмыкнул он.

И я рассказал ему про события нескольких последних дней, особенно все, что касалось Лилии и Хвата, Мэйв и Мэб. Эбинизер слушал молча, не перебивая.

— Ну и каша, — заметил он, когда я закончил.

— Не то слово. — Я отхлебнул пива. — Знаете, что мне кажется?

Он допил свое пиво и мотнул головой.

— Мне кажется, нами играют.

— Летняя Леди?

Я покачал головой.

— Мне кажется, Лилию обвели вокруг пальиа почти так же, как и нас.

Он нахмурился и потер лоб рукой.

— Как так?

— А вот этого я и сам пока не знаю, — признался я. — Мне кажется, кто-то сделал из Молли маяк для фетчей. И я, черт подери, совершенно уверен в том, что эти фетчи совершенно не случайно утащили Молли в Арктис-Тор как раз тогда, когда он почти не оборонялся. Кто-то хотел, чтобы я попал в Арктис-Тор.

Эбинизер задумчиво закусил губу.

— Кто?

— Мне кажется, нас использует одна из Королев — в качестве орудия против другой. Только будь я проклят, если знаю, как именно.

— Думаешь, Мэб и впрямь сошла с ума?

— Думаю, это трудно установить, — невесело вздохнул я. — Лилия считает, что да. Впрочем, Лилия не отличалась особенным интеллектом до того, как стала Летней Леди. — Я покачал головой. — Если Мэб и вправду съехала с катушек, дело плохо.

Старик кивнул.

— А поскольку нет дыма без огня, — продолжал я, — я полагаю, кто-то пытался использовать с какой-то целью Мэб. Как и всех остальных, которых подставляли за последние годы.

— Подставляли?

Я кивнул.

— Угу. Начиная с Виктора Селлза. Потом этих уродов из ФБР с волчьими поясами. Мне кажется, кто-то там пытается провернуть свои делишки, не замарав рук. Хитрый.

— Или хитрая, — заметил Эбинизер.

— Или хитрая, — согласился я. — Припомните все, что действовало сильнее или связывалось надежнее, чем полагалось бы. Человека-Тень, гексенвольфов, Кошмар, прошлую Летнюю Леди, — и это еще цветочки. Красная Коллегия на порядок опаснее, чем от них ожидалось.

Эбинизер, нахмурившись, кивнул.

— Мне кажется, — продолжал я, — тот, кто орудует из-за кулис, попытался использовать и Мэб и получил больше, чем договаривался. Мне кажется, именно из-за этого и штурмовали Арктис-Тор. Может, ее пытались убрать прежде, чем она выступит против них.

— Что она и сделала бы! — задумчиво сказал Эбинизер.

— Еще как сделала бы. Это же Мэб. Она соблюдает все свои обязательства, но она не из тех, кто любит исполнять чужие приказы.

— Валяй дальше, парень, — мягко произнес Эбинизер. — Ты собрал факты. И куда они тебя привели?

Я понизил голос до зловешего шепота.

— Там орудует какая-то новая сила. Что-то большое, хитрое, сильное и пронырливое как черт-те что. Что-то, обладающее уймой энергии и магических познаний. — Я облизнул губы. — Сведите воедино проявления различных сил. Волчьи пояса, которые кто-то ведь дал этим несчастным ублюдкам из ФБР. Черная магия, которой кто-то обучил всякую мелочь вроде Человека-Тени и Кошмара. Вампиров, обучающих друг друга колдовству. Адский Огонь, использованный кем-то в Арктис-Торе. Ну и конечно, высокопоставленного предателя в Белом Совете. Все это вместе взятое указывает не на одну какую-то личность. Это говорит об организации. — Я посмотрел на старика в упор. — И у них в штате числятся чародеи. Возможно, даже не один.

— Черт, — буркнул Эбинизер.

— Черт?

— Я-то надеялся, это у меня старческий маразм. Но я пришел к таким же выводам. — Он кивнул. — Парень, никому ни полслова об этом. Ни-ко-му. Такое у меня ощущение, что эта информация стоит уж никак не дешевле твоей жизни. — Он покачал головой. — Дай-ка мне прикинуть, кому еще стоит об этом знать.

— Рашиду, — уверенно произнес я. — Скажите Привратнику.

Эбинизер нахмурился, хотя скорее от усталости, не от чего-либо еще.

— Сдается мне, он уже знает. Знал. Может, даже нарочно подтолкнул тебя в нужном направлении, чтобы ты узнал больше. Если, конечно, не использовал тебя в качестве палки, чтобы потыкать в осиное гнездо и посмотреть, кто там вылетит.

Что, конечно, не слишком радовало. Если Эбинизер не ошибался, я мог смело записать себя в пешки — с подачи Привратника, конечно.

— Так вы не хотите ему говорить? — спросил я.

— Рашида трудно раскусить, — сказал Эбинизер. — Три-четыре года назад я бы даже не сомневался. Но после всего, что произошло с тех пор... после смерти Семена... — Он пожал плечами. — Береженого Бог бережет. Раз выпустив джинна из бутылки, мы уже не загоним его обратно.

— А может, это худшее, что мы можем сделать? — предположил я. — Может, именно на это эти задницы из... из Черного Совета и рассчитывают?

Он пристально посмотрел на меня.

— А с чего это нам их так называть?

— Черным Советом? — Я пожал плечами. — Да просто так, подходит. Лучше, чем Легион Проклятия.

Он смотрел на меня еще немного, потом тоже пожал плечами.

— Времена меняются, Хосс. Вот уж это точно. — Он вытряхнул в рот последние капли из горлышка. — Но они всегда менялись. Я знаю, ты собираешься поступать так, как считаешь нужным. Только я бы попросил тебя быть очень осторожным, Хосс. Мы до сих пор не знаем, на что похожи наши настояшие враги. А это значит, мы и союзников должны выбирать осторожно.

— В смысле, не беспокоя на этот счет Белый Совет и Стражей? — сухо спросил я.

Он утвердительно хмыкнул.

— Не забывай про слабое звено.

Я нахмурился и подумал немного.

— Гм, — сказал я. — Вы правы. Кто вел ту машину, что таранила меня?

— Вот именно, — кивнул он.

— Новые загадки.

— Я думал, ты у нас профессиональный следователь, Хосс, — поддразнил он. — Для тебя это, должно быть, развлечение.

— Угу. Чего-чего, а развлечений у меня по горло.

Он улыбнулся.

— М-м-мф. Конечно, то, что Зимние не поддержат нас против Красных, не самая приятная новость, но ведь могло быть и хуже. И мы узнали кое-что ценное.

— Этот предатель в Совете, — хмыкнул я. — Кто-то ведь сказал Красным, где спрятан лагерь Люччо.

— Да, — кивнул он и подался вперед. — А ведь, кроме самой Люччо, об этом знали только четверо.

Я удивленно покосился на него.

— Морган?

— Это раз, — подтвердил он. — А еще Индеец Джо, Мерлин и Старая Мэй. Больше никто.

Я присвистнул.

— Тяжелая артиллерия. Но Моргана из списка уберите. Он этого не делал.

Эбинизер поднял бровь.

— Нет?

Я покачал головой.

— Этот парень тот еще поц, — сказал я. — Но честный. Ему мы тоже не будем говорить, только он не предатель.

Эбинизер подумал и медленно кивнул.

— Что ж, хорошо. А я ручаюсь за Индейца Джо.

— И что дальше? — спросил я его.

— Наблюдать за ними, — ответил он. — Выжидать. Не давать им понять, что мы что-то знаем. Навряд ли нам представится больше одного случая застать их врасплох. Когда мы нанесем удар, нам надо сделать это наверняка.

Я хмуро уставился на свою пустую бутылку и кивнул.

— Выжидать. Полежать в кустах. Не высовываться. Усек.

— Хосс, — тихо произнес мой старый учитель. — То, что ты сделал для этой девочки...

— Угу, — отмахнулся я. — Глупо, да. Мерлин писает кипятком, это точно. Возможно, он начнет сейчас настаивать, чтобы я ходил в разведку боем — в надежде на то, что кто-нибудь уберет меня, а значит, и занозу у него в заднице.

— Верно, — кивнул Эбинизер. — Но я хотел сказать, ты поступил чертовски смело. Из того, что я слышал, получается, ты готов был биться против всех, если пришлось бы.

— Думаю, долго бы я не протянул.

— Нет. Но впрочем, речь не о том. — Он встал, крякнув, и посмотрел на меня. — Я тобой горжусь, парень.

Что-то внутри меня оттаяло.

— Знаете, — сказал я, — вы всегда говорили мне, что не присутствовали на моем суде. Что Совет посадил меня к вам на шею, потому что вас не было, чтобы отбрехаться. Я думаю, это не так.

Он хмыкнул.

— Там все говорили на латыни, которой я тогда не понимал. И на голове у меня был этот дурацкий капюшон, так что я никого не видел. Но кто-то все-таки защитил меня — так, как я Молли.

— Возможно, возможно. — Он дернул плечом. — Старею я, Хосс. Многое забываю.

— А-а, — кивнул я. — А знаете, я день или три уже как не обедал по-человечески. И я знаю одно местечко, где дают лучшие в городе спагетти.

Эбинизер застыл на месте, как человек, шагавший по льду и вдруг услышавший треск под ногами.

— Правда? — осторожно спросил он.

— И хлеб у них там классный. И это в двух шагах от университетского городка, поэтому официантки просто супер.

— Звучит многообещающе, — заметил Эбинизер. — Даже слышать — слюнки текут.

— Именно так, — подтвердил я. — Дайте мне переобуться. Если поспешить, успеем туда до вечерней толкотни.

Долгую секунду мы смотрели друг на друга, а потом мой старый наставник склонил передо мной голову. Это означало много всего. Извинения. Благодарность. Радость. Прощение. Признание. Гордость.

— Хочешь, я отвезу? — предложил он.

Я кивнул в ответ.

— С удовольствием, сэр.

Сноски

1

Не за что (исп.)

(обратно)

2

Блюдо из мексиканской кухни – кукурузные чипсы под сырным соусом, с фасолью, помидорами и перцем (прим. Nordan-а).

(обратно)

3

Домик для игр (англ.) – детский игрушечный домик, из тех, в которые селят Барби и других кукол (прим. Nordan-а).

(обратно)

4

само по себе. (лат.)

(обратно) (обратно) (обратно)

Джим Батчер «Белая ночь»

Глава ПЕРВАЯ

Многое на свете выглядит не тем, чем является на самом деле. И уж к самым плохим вещам это относится в первую очередь.

Я остановил свой покрытый боевыми шрамами, разноцветный «Фольксваген-Жук» перед старым чикагским многоквартирным домом — в каких-то четырех или пяти кварталах от моей берлоги. Обычно ко времени, когда полиция вызывает на место происшествия меня, дело обстоит довольно громко: налицо как минимум один труп, целое зарево синих мигалок, все замотано черно-желтой полицейской лентой, вокруг толкутся представители прессы — ну, или, по крайней мере, их прибытие ожидается с минуты на минуту.

На месте преступления царила совершеннейшая тишина. Я не увидел у подъезда ни одной полицейской машины, да и «скорая» стояла всего одна, с выключенными мигалками. Мимо прошла молодая мамаша с двумя детьми; один младенец ехал в коляске, другой ковылял по тротуару, ухватившись за руку матери. Пожилой мужчина выгуливал палевого лабрадора. Ни зевак, ни каких-либо других признаков чего-то из ряда вон выходящего.

Странно.

Неприятный холодок пробежал по моему загривку несмотря на солнечный майский день. Обычно я не начинаю напрягаться до тех пор, пока не столкнусь как минимум с одной кошмарной тварью, занимающейся каким-либо живописным злодеянием.

Я отмахнулся от этого, списав на возрастную паранойю. Ну, я не то, чтобы слишком уж стар, особенно для чародея, но возраст — такая штука, не успеваешь оправиться от одного кризиса, а на подходе уже другой, и навернякаэтот новый не приятнее предыдущего.

Я вытянул ручник Голубого Жучка и вошел в подъезд. Лестничный марш, по которому я поднялся, настоятельно требовал замены выбитых плиток или по меньшей мере хорошей влажной уборки. Лифтовой холл оказался вымощен серо-голубой плиткой, отполированной в центре ногами почти до зеркального блеска. Выходившие в него двери были старыми, обшарпанными, зато из настоящего дуба. Мёрфи ждала меня в холле.

Пяти футов с копейками роста, весом в сотню фунтов с небольшим, Мёрфи вряд ли производит впечатление крутого чикагского копа, имеющего дело с маньяками и монстрами. Как-то не положено копам иметь такие русые волосы или такой курносый нос. Порой мне кажется, что Мёрфи стала крутым копом, на которого она не похожа, исключительно из чувства противоречия — впрочем, ни избыточная голубизна глаз, ни кажущаяся безобидность не скроют стального стержня ее характера. Она встретила меня деловым (типа, «мы-на-работе») кивком.

— Привет, Дрезден, — чуть напряженно произнесла она.

— Ба, лейтенант Мёрфи, — протянул я и, шаркнув ножкой, склонился перед ней в изысканном поклоне — полной противоположности ее нарочито грубоватым манерам. Я делал это вовсе не из чувства противоречия. Нет, правда. — Я оглушен вашим присутствием.

Я ожидал, что она возмущенно фыркнет. Вместо этого она вежливо, не слишком весело улыбнулась мне.

— Сержант Мёрфи, — мягко поправила она меня.

Я поперхнулся. Ну и чурбан же ты, Гарри. Еще не занявшись делом, ты уже ухитрился напомнить Мёрфи, во что ей обошлись дружба с тобой и помощь тебе.

Мёрфи служила в полиции в чине лейтенанта и руководила отделом Специальных Расследований. ОСР — это ответ чикагской полиции на проблемы, не вписывающиеся в рамки «нормальных». Если вампир расчленяет иммигранта, если вурдалак убивает кладбищенского сторожа или если фэйри заговаривают чьи-то волосы так, что те растут не наружу, а внутрь, кому-то приходится это расследовать. Кому-то приходится лезть в это с головой, чтобы заверить потом власти и общество в том, что все в порядке. Неблагодарная работа, но ОСР справляется с ней, потому что у них крепкие нервы, и верная рука, и еще чародей Гарри Дрезден, готовый при необходимости прийти на помощь.

Мёрфино начальство крепко обиделось на нее за то, что она в разгар кризиса ушла с рабочего места, чтобы помочь мне. Собственно, для полицейского назначение руководителем ОСР и так приравнивается к ссылке в Сибирь. Но отняв у нее чин и статус, которых она добилась упорным трудом, ее еще и унизили — не столько в глазах подчиненных, сколько в ее собственных.

— Сержант, — со вздохом кивнул я. — Извини, Мёрф, я забыл.

Она пожала плечами.

— Не переживай. Я тоже периодически забываю. Как правило, когда отвечаю на звонки, сидя на работе.

— Все равно я болван.

— С этим не поспоришь, Гарри, — хмыкнула Мёрфи и легонько шлепнула меня по бицепсу. — Впрочем, твоей вины в этом нет.

— Очень благородно с твоей стороны, Минни-Маус, — отозвался я.

Она фыркнула и хлопнула ладонью по кнопке лифта.

— Как-то тихо здесь по сравнению с другими местами преступления.

Она поморщилась.

— Это и не преступление.

— Правда?

— Ну, не совсем, — ответила она и посмотрела на меня искоса. — Не официально.

— А-а, — протянул я. — Тогда я что, не считаюсь официальным консультантом?

— Официально нет, — подтвердила она. — Столлинзу здорово урезали бюджет. То есть, на оборудование и зарплаты еще хватает, но…

Я покосился на нее, заломив бровь.

— Меня интересует твое мнение, — сказала она.

— Насчет чего?

Она покачала головой.

— Не хочу настраивать тебя. Просто посмотри и скажи, что ты там увидел.

— Ну, это можно, — согласился я.

— Я сама тебе заплачу.

— Мёрф, ты не обяза…

Она очень пристально на меня посмотрела.

Раненая гордость сержанта Мёрфи не позволяла ей принимать милостыню. Я поднял руки в знак капитуляции.

— Как скажете, босс.

— Вот так-то лучше.

Она проводила меня в квартиру на седьмом этаже. Пара выходивших в коридор квартирных дверей приоткрылась и, проходя, я краем глаза увидел опасливо выглядывавших жильцов. В дальнем конце коридора стояли двое парней, по виду санитаров — усталых, угрюмых санитаров. Один курил, второй просто прислонился к стене, скрестив руки на груди и сдвинув козырек бейсболки на глаза. Мёрфи отперла дверь ключом, не глядя на них; впрочем, они обратили на нее ненамного больше внимания.

Взмахом руки Мёрфи пригласила меня войти и осталась стоять у входа.

Я вошел. Квартирка оказалась маленькой, видавшей виды, но чисто прибранной. Большую часть противоположной от входа стены с двумя окнами занимали миниатюрные джунгли из очень и очень ухоженных растений. Не отходя от двери, я разглядел небольшой телевизор на тумбочке, старый музыкальный центр и кушетку.

На кушетке лежала мертвая женщина.

Она лежала, сложив руки на животе. Опыта у меня маловато, чтобы определить, сколько она так пролежала, но лицо ее утратило уже естественные краски, а живот чуть вздулся, поэтому я решил, что она умерла по меньшей мере накануне. Возраст ее я тоже определить не смог — вряд ли больше тридцати. На ней был розовый махровый халат, на глазах — очки; волосы она собрала в пучок.

На столике рядом с диваном стоял пустой пузырек из-под лекарства со снятой крышкой. Рядом стоял графин с золотистой жидкостью, покрытый тальком для снятия отпечатков и накрытый пленкой — как и стакан, пустой, если не считать с полпальца воды на дне; судя по всему, это растаяли один или два кубика льда.

Рядом со стаканом лежала написанная от руки записка — тоже в прозрачном пластиковом мешке, вместе с гелевой ручкой.

Я осмотрел женщину. Потом подошел к столику и прочитал записку: Я так устала бояться. Ничего не осталось. Простите меня. Жанин.

Я поежился.

Поймите меня правильно: трупов за свою жизнь я понасмотрелся. Если уж на то пошло, мне доводилось видеть сцены преступлений, напоминавшие скорее бойню. И запахи мне встречались похуже этого: уж поверьте, вспоротое тело испускает такую вонь, что она кажется осязаемой. По сравнению со многими моими прошлыми делами эта картина представлялась почти что мирной. Обустроенной. Можно сказать, уютной.

Ничто в обстановке не говорило о том, что хозяйка квартиры умерла. Может, потому это и производило такое зловещее впечатление. За исключением трупа Жанин, квартира производила впечатление того, что хозяйка ее просто вышла перекусить.

Я побродил по квартире, стараясь ни к чему не прикасаться. Ванная и одна из спален оказались такими же, как гостиная: аккуратными, чуть тесноватыми, небогатыми, но совершенно явно ухоженными. Потом я заглянул на кухню. В раковине отмокали в давно остывшей воде тарелки. В холодильнике мок в маринаде из какого-то соуса цыпленок.

— Самоубийцы редко оставляют все готовым к обеду, правда? И посуду не складывают в раковину, чтобы помыть. Да и очки, как правило, снимают, разве нет?

Мёрфи издала горлом неопределенный звук.

— Никаких фотографий, — задумчиво продолжал я. — Ни семейных, ни выпускных, ни с отпуска в Диснейленде, — я повернулся к двери во вторую спальню. — Волос нет ни в сливе ванны, ни в мусорной корзинке. И компьютера нет.

Я отворил дверь во вторую спальню и зажмурился, чтобы не мешать другим органам чувств. Я обнаружил то, что и ожидал обнаружить.

— Она занималась магией, — тихо произнес я.

Свой личный алтарь Жанин устроила на низком деревянном столике у восточной стены. Приблизившись к нему, я ощутил легкое покалывание магической энергии — скорее не покалывание даже, а тепло, словно от почти полностью прогоревших углей. Собственно, энергии этой и раньше не было особенно чтобы много, а теперь, после смерти женщины, она и вовсе почти сошла на нет. Еще один восход солнца, и от нее не останется и следа.

На столе лежали в нужном, тщательно рассчитанном порядке несколько предметов: колокольчик; толстая тетрадь в кожаном переплете, возможно, дневник записей; старый оловянный кубок, простой, но без единого пятнышка, и маленький жезл из красного дерева с прикрепленным к одному концу медной проволокой куском хрусталя.

Единственный предмет производил впечатление совершенно здесь неуместного.

Очень, очень старый нож с узким лезвием, какие в эпоху раннего Ренессанса называли стилетами, лежал на ковре перед алтарем, нацелившись острием в противоположный угол спальни.

Я хмыкнул и, обогнув ковер, подошел к ножу. Нахмурившись, я подумал немного, потом скользнул взглядом от лезвия к рукояти. Прикинув в уме линию, я вернулся к двери и выглянул в гостиную.

Рукоять ножа показывала точно на тело Жанин.

Я снова подошел к ножу и, пригнувшись, проследил, куда показывает острие.

В точку на дальней стене.

Я оглянулся на Мёрфи — та остановилась в дверях спальни.

— Нашел что-нибудь? — поинтересовалась она.

— Пока не знаю точно. Подожди немного, — я подошел к стене и придвинул к ней ладонь с растопыренными пальцами, не касаясь ее. Потом зажмурился в попытке уловить следы сохранившейся в этой точке энергии. Я постоял так несколько секунд и опустил руку. — Что-то там такого есть, — сообщил я. — Но слишком слабое, чтобы распознать, не задействовав при этом Зрение. А мне до тошноты не хочется этого делать.

— И что тогда? — спросила Мёрфи.

— Только то, что придется лезть за инструментами. Сейчас вернусь, — я вышел, спустился к машине и достал из бардачка пластмассовую коробку для рыболовных снастей, с которой и вернулся в спальню покойной.

— Это что-то новое, — заметила Мёрфи.

Я поставил коробку на пол и открыл ее.

— Понимаешь, я тут обучаю свою ученицу основам томатургии. Вот и приходится выезжать за город в целях безопасности, — я порылся в коробке и нашел, наконец, пластмассовую пробирку, заполненную крупинками металла. — Первые две-три недели я просто таскал все навалом в пакете, но потом привел немного в порядок — так удобнее.

— А что это? — спросила Мёрфи.

— Медные опилки, — ответил я. — Они проводят энергию. Если энергия там хоть как-то упорядочена, может, мне удастся это увидеть.

— А-а, это вроде как тальк для отпечатков, — поняла Мёрфи.

— Именно, — подтвердил я. Потом достал из кармана ветровки кусок мела и очертил им на ковре едва заметный круг. Усилием воли я замкнул его, и невидимый барьер отгородил меня от случайных потоков энергии, позволив сосредоточиться на заклинании. Формула, которую я собирался использовать, не из простых, по крайней мере, для меня, так что пытаться работать с ней без магического круга — все равно, что зажечь спичку на ураганном ветру.

Я закрыл глаза, сосредотачиваясь, и высыпал на правую ладонь унцию-другую медных опилок. Потом прошептал формулу заклинания, зарядив их энергией — совсем слабым зарядом, но и его хватило бы, чтобы они притянулись к сохранившим энергию участкам стены. Дождавшись, пока они зарядятся, я шепнул: — Illumina magnus, — разрушил круг, стерев линию носком башмака, и швырнул горсть опилок в стену.

Потрескивая электрическими разрядами, устремились они к стене и прилипли к ней. В воздухе запахло озоном.

Я придвинулся к стене и осторожно подул на нее, очистив от случайно прилипших опилок. Потом отступил на шаг.

Медные опилки выстроились в определенном порядке, изобразив на стене символы. Точнее, буквы: ИСХОД 22.18.

Мёрфи сдвинула брови, глядя на надпись.

— Строфа из Библии?

— Угу.

— Я не помню, — призналась она. — А ты?

Я кивнул.

— Такое трудно забыть: «Ворожеи не оставляйте в живых».

(обратно)

Глава ВТОРАЯ

— Выходит, это убийство, — произнесла Мёрфи.

— Похоже на то, — согласился я.

— И убийца хотел, чтобы ты узнал об этом, — она подошла ко мне и остановилась, хмуро глядя на стену. — Коп бы этого не обнаружил.

— Угу, — кивнул я. Пустая квартира издавала щелкающие звуки, какие издает, оседая на протяжении жизни, любой дом. Должно быть, покойная привыкла к таким звукам.

— И что? — в голосе Мёрфи звучало едва заметное, но все-таки облегчение. — Что мы здесь видим? Работу какого-то религиозного психа? Охотника на ведьм? Возрождение инквизиции?

— Использовавшего магию, чтобы оставить нам послание? — усомнился я.

— Мало ли на что способны психи, — Мёрфи нахмурилась еще сильнее. — А правда, как оно сюда попало, это послание? Такое мог оставить только человек, занимающийся магией?

Я мотнул головой.

— Тот, кто убил ее, мог потом просто окунуть палец в воду, что оставалась в кубке, и написал это им на стене. Вода высохла, а следы энергии остались.

— От воды? — удивилась она.

— От освященной воды, — поправил я. — Считай ее святой водой. Позитивную энергию она, во всяком случае, аккумулирует точно так же.

Мёрфи продолжала хмуриться, переводя взгляд со стены на меня и обратно.

— Святой? — переспросила она. — Мне казалось, магия связана только с энергией, и с математическими уравнениями, и тому подобными штуками. Вроде электричества и термодинамики.

— Не все с тобой согласятся, — я мотнул головой в сторону алтаря. — Убитая принадлежала к викканцам.

— Ведьма?

— И ведьма тоже, — кивнул я. — Но далеко не все викканцы обладают реальными способностями к магии. Для большинства все их ритуалы и церемонии не заключают в себе настоящего волшебства.

— Тогда зачем же они всем этим занимаются?

— Возлюбленные мои, мы собрались здесь сегодня, чтобы соединить этого мужчину и эту женщину священными узами брака, — я пожал плечами. — У каждой веры свои ритуалы, Мёрф.

— Значит, тут дело в столкновении религий? — спросила Мёрфи.

Я пожал плечами.

— Настоящему викканцу, типа, трудно конфликтовать с другими религиями. Викканство вообще понятие довольно расплывчатое. Имеется ряд положений, которым следуют девяносто девять процентов викканцев, но в основе веры лежит свобода личности. Викканцы полагают, что до тех пор, пока это не причиняет вреда никому другому, ты волен действовать так, как тебе заблагорассудится, и верить в то, во что считаешь нужным. Поэтому их личные убеждения хоть немного, да отличаются от других. Так сказать, индивидуализированы.

Мёрфи, при всем при том остававшаяся католичкой, нахмурилась.

— Мне казалось, в христианстве тоже говорится кое-что насчет всепрощения, и терпимости, и отношения к другим так, как тебе хотелось бы по отношению к себе самому.

— Ну-ну, — кивнул я. — Как нельзя более подходит к крестовым походам, и к инквизиции…

— Вот именно, — заявила Мёрфи. — Как бы я ни относилась к исламу, или к викканству, или к любой другой религии, факт в том, что это всего лишь группы людей. У каждой веры свои ритуалы. Но поскольку участвуют в них живые люди, у каждой веры найдутся свои ублюдки.

— Для того, чтобы затеять бучу, достаточно одной стороны, — согласился я. — Ку-клус-клан ссылается на Священное Писание. Равно как куча разных реакционных религиозных организаций. И все они любители выдирать цитаты из контекста, — я махнул рукой в сторону стены. — Как в этом случае.

— Ну, не знаю. «Ворожеи не оставляйте в живых». На мой взгляд, вполне недвусмысленно.

— Выдрано из контекста, но недвусмысленно, — сказал я. — Ты только не забывай, что это строка из той же книги Библии, в которой рекомендуется предавать смерти ребенка, обругавшего своих родителей, или скотовладельца, чей вол по его недосмотру причинил кому-то вред, и вообще всякого, кто работает или хотя бы огонь разводит в субботу… не говоря уже о том, кто трахается с животными.

Мёрфи фыркнула.

— И еще надо помнить, что изначальный текст этот написан несколько тысяч лет назад. На иврите. В оригинале этой фразы используется слово, обозначающее того, кто складывает заклятия во вред другим. В той культуре различали магию полезную и вредоносную. К началу Средних Веков в религии преобладали убеждения, согласно которым каждый, занимавшийся магией в любом ее виде, автоматически зачислялся во враги человечества. При этом не делалось разницы между белой магией и черной. А к тому моменту, когда эта строка добралась до Англии, славный король Джеймс имел зуб на ведьм, так что «наводящего вредные заклятия» перевели просто как «ворожею».

— Посмотреть с этой позиции, так фраза и впрямь вынута из контекста, — признала Мёрфи. — Но куча народу возразит тебе в том смысле, что Библия не может иметь изъянов. Что Господь Бог не допустил бы подобных ошибок.

— Мне кажется, Бог дал каждому свободу выбора, — сказал я. — Что предположительно — да нет, очевидно — подразумевает право отклоняться от исходного оригинала при переводе с одного языка на другой.

— Не заставляй меня думать, — запротестовала Мёрфи. — Моя вера превыше.

Я ухмыльнулся.

— Вот видишь? Потому я не религиозен. Должно быть, просто не умею держать язык за зубами достаточно долго, чтобы ужиться с кем-либо другим.

— Мне кажется, это потому что ты никогда не позволял никакой религии тронуть тебя за живое.

— Ну, и это тоже, — согласился я.

Ни я, ни она на протяжении всего этого разговора не оглядывался на лежавшее в гостиной тело. Воцарилась неловкая тишина. Поскрипывали половицы.

— Убийство, — произнесла, наконец, Мёрфи, глядя на стену. — Возможно, кто-то считает, что осуществляет священную миссию.

— Убийство, — повторил я. — Делать какие-то заключения преждевременно. И все-таки, чего ты мне позвонила?

— Этот алтарь, — ответила она. — И нестыковки в обстоятельствах ее смерти.

— Никто не примет магическую надпись на стене в качестве улики.

— Я понимаю, — кивнула она. — Официально она проходит по графе «самоубийство».

— Из чего следует, что я играю самостоятельно, — заметил я.

— Я переговорила со Столлинзом, — возразила она. — Я беру два дня отгула — начиная с завтрашнего дня. Так что я тоже в игре.

— Отлично, — я вдруг нахмурился: мне в голову вдруг пришла мысль, от которой мне сделалось немного не по себе. — Это ведь не единственное такое самоубийство, верно?

— Я сейчас при исполнении, — вздохнула Мёрфи. — Это информация, делиться которой с тобой я не имею права. В отличие от кого-то вроде, скажем, Баттерса.

— Верно, — согласился я.

Совершенно неожиданно Мёрфи стремительно крутанулась на месте, описав правой пяткой горизонтальный полукруг на высоте колена. Нога ее со стуком врезалась во что-то невидимое у нее за спиной, и это что-то тяжело ударилось об пол. Мёрфи — зажмурившись! — навалилась на это невидимое что-то, и руки ее с растопыренными пальцами описали в воздухе несколько круговых движений, будто шаря вслепую. Потом Мёрфи хмыкнула, еще раз двинула руками и чуть повела плечами.

Высокий женский голос громко охнул от боли, а потом под Мёрфи возникла девушка. Мерфи навалилась на нее, прижав к полу и завернув ей руку за спину под болезненным даже на вид углом.

Девушке было лет восемнадцать. Одежду ее составляли солдатские бутсы, черно-серые маскировочные штаны и серая футболка в обтяжку. Ростом она едва не на фут превосходила Мёрфи, да и сложение имела этакое… капитальное… кирпичное. Коротко остриженные, выбеленные перекисью волосы торчали задорными панковскими шипами. Татуировка, начавшись на шее, ныряла под футболку и показывалась уже на голом животе, вновь уходя дальше куда-то в штаны. Еще у нее были полдюжины колец в ушах, колечко в ноздре, колечко на брови и серебряный шарик под нижней губой. На руке, которую удерживала Мёрфи, поблескивал браслет из темных стеклянных бус.

— Гарри? — произнесла Мёрфи голосом, при всей вежливости и терпеливости требовавшим объяснения.

Я вздохнул.

— Мёрф, ты помнишь мою ученицу, Молли Карпентер?

Мёрфи склонила голову набок и вгляделась в профиль.

— О, да, конечно, — отозвалась она. — Просто не узнала без розово-голубых волос. Ну, и невидимой она в прошлый раз не была, — она вопросительно посмотрела на меня.

Я подмигнул ей и опустился на ковер рядом с девушкой, изобразив на лице самое убедительное из моих хмурых выражений.

— Я сказал тебе оставаться у входа в квартиру и упражняться в наблюдательности?

— Ох, да ладно, — взмолилась Молли. — Это же невозможно. И скучно как черт-те что.

— Повторение — мать учения, детка.

— У меня скоро задница отсохнет от этого вашего повторения! — возмутилась Молли. — Я и так знаю в сто раз больше, чем год назад!

— Еще лет шесть-семь в том же темпе, — кивнул я, — и ты, возможно — возможно! — созреешь, чтобы делать это самостоятельно. До тех пор ты моя ученица. Я твой наставник, и ты будешь делать все как я тебе говорю.

— Но я ведь могу помочь вам!

— Сидя в тюрьме — вряд ли, — заметил я.

— Вы вторглись на место преступления, — сообщила Мёрфи.

— Ох, да ладно вам, — буркнула Молли, но в голосе ее явственно зазвучали опасливые нотки.

(на всякий случай, если кто не знает, Молли уже совершеннолетняя)

Трудно придумать, какую менее удачную реплику она могла бы произнести.

— Что ж, — вздохнула Мёрфи, достала из кармана куртки наручники и защелкнула браслет на запястье у Молли. — Вы имеете право хранить молчание.

Глаза у Молли расширились, и она подняла взгляд на меня.

— Что? Гарри…

— Если же вы предпочитаете не воспользоваться этим правом, — назубок, как молитву, продолжала декламировать Мёрфи, — все, что вы скажете, может быть использовано против вас на суде.

— Мне очень жаль, детка, — я пожал плечами. — Это реальная жизнь. Послушай, твои приводы как несовершеннолетней уже списаны, да? Тебя будут судить как совершеннолетнюю. Первая судимость… тебе вряд ли дадут больше… а, Мёрф?

Мёрфи прервала заведенный ритуал.

— От тридцати до шестидесяти суток, скорее всего, — она вздохнула и продолжила зачитывать права арестованного.

— Вот видишь? Не так уж и страшно. Увидимся через месяц-другой.

Молли заметно побледнела.

— Но… но…

— Да, кстати, — добавил я. — В первый день поколоти кого-нибудь. Считается, что это избавит тебя от многих сопутствующих неприятностей.

Мёрфи вздернула закованную в наручники Молли на ноги.

— Вы поняли свои права?

Рот у Молли потрясенно открылся. Она переводила взгляд с Мёрфи на меня и обратно.

— Ну, — рассудительно сказал я, — ты могла бы еще извиниться.

— П-прошу прощения, Гарри, — пробормотала она.

Я вздохнул.

— Не у меня проси, детка. Не я веду следствие.

— Но… Молли осеклась и снова посмотрела на Мёрфи. — Я же т-только стояла там… н-ничего больше.

— В перчатках? — спросила Мёрфи.

— Н-нет.

— В обуви?

— Д-да.

— Трогали чего-нибудь?

— Э… — замялась Молли. — Ну, дверь. Так, толкнула чуть-чуть. И эту вазу китайскую, ну, в которой у нее мята растет. Ту, что с трещиной.

— Из чего следует, — сказала Мёрфи, — что если я докажу, что это убийство, осмотр помещения даст нам отпечатки ваших пальцев, вашей обуви, да и волосы ваши, пусть под таким слоем лака, тоже запросто могут падать. Поскольку вы не входите в число следователей или официальных консультантов, наличие всего этого на месте преступления автоматически переводит вас в разряд подозреваемых.

Молли мотнула головой.

— Но вы сказали ведь, это считается самоу…

— Даже если так, в отличие от Гарри вы незнакомы с правилами, и ваше присутствие здесь может уничтожить улики, необходимые для поисков настоящего убийцы, который, возможно, готовится нанести новый удар.

Молли смотрела на нее, открыв рот.

— Потому и существуют правила, не позволяющие посторонним находиться на месте преступления. Это не игра, миссис Карпентер, — Мёрфи говорила негромко, без угрозы. — Ошибка здесь может стоить кому-нибудь жизни. Вы меня понимаете?

Молли снова посмотрела на меня, и опять на нее, и плечи ее поникли.

— Я не хотела… Извините.

— Тем, кто уже мертв, извинения не помогут, Молли, — мягко произнес я. — Ты так и не научилась пока оценивать последствия, а это недопустимо. Ни в коем случае.

Молли чуть поежилась и кивнула.

— Надеюсь, такого больше не случится, — сказала Мёрфи.

— Нет, мэм.

Мёрфи скептически посмотрела на Молли, потом на меня.

— Она хотела как лучше, — вздохнул я. — Надеялась помочь нам.

Молли бросила на меня исполненный благодарности взгляд.

Лицо у Мёрфи немного смягчилось, и она сняла с нее наручники.

— Надеюсь, что так.

Молли, морщась, растирала запястья.

— Э… мэм? Как вы догадались, что я здесь?

— Половицы скрипели, хотя никто на них не стоял, — сказал я.

— И ваш дезодорант, — добавила Мёрфи.

— Твой пирсинг на языке лязгнул о зубы, — продолжал я.

— И воздух шелохнулся несколько минут назад, — продолжала Мёрфи. — Причем так, что на сквозняк не похоже.

Молли поперхнулась, и на щеках ее выступил румянец.

— Ох, — только и сказала она.

— Но мы ведь ее не видели, правда, Мёрф?

Мёрфи мотнула головой.

— Ни чуточки.

Небольшая встряска во избежание избыточного самомнения всегда полезна для воспитанника. Моя воспитанница жалобно вздохнула.

— Что ж, — сказал я. — Раз уж ты здесь, можешь поучаствовать и дальше, — я кивнул Мёрфи и направился к двери.

— Куда мы сейчас? — спросила Молли. Двое санитаров, скучавших в холле за дверью, при виде выходившей из квартиры Молли выпучили глаза. Мёрфи вышла последней и дала им знак выносить тело.

— Повидаться с одним из моих друзей, — ответил я. — Ты польку любишь?

(обратно)

Глава ТРЕТЬЯ

Я не был в институте патологоанатомии с самой той заварушки с некромантами, то есть, выходит, года два уже. Не могу сказать, чтобы это место выглядело непривлекательно — и это при том, что предназначено оно для тех, кто совсем еще недавно был жив, а сейчас ожидает вскрытия. Расположено оно в небольшом технопарке — чистеньком таком, с зелеными лужайками, стриженными кустиками и свежепокрашенными разделительными линиями на стоянках. Сами строения здесь непритязательны, но функциональны и взгляда тоже не раздражают.

Это одно из тех мест, что преследуют меня в страшных снах.

Я и так-то не очень люблю общаться с покойниками, а тут, помнится, человек, которого я хорошо знал, попал в магические разборки и в результате, превратившись в ходячий супертруп, едва не растерзал голыми руками мою машину.

С тех пор я возвращался сюда только один раз, и то ненадолго. Есть дела приятнее, чем навещать места, подобные этому. Но раз уж я приехал, и поставил машину на стоянку, и подошел к дверям, я решил, что здесь не так уж и плохо, и без малейших колебаний ступил внутрь.

А вот Молли оказалась здесь впервые. По моей просьбе она убрала с лица большую часть своих побрякушек и напялила поверх выбеленных перекисью, шипастых волос старую бейсболку. Даже так она мало смахивала на почтенную бизнесвуман, но в этом отношении я и сам ничего. Мой костюм тоже не назовешь деловым, а тяжелая кожаная ветровка так и вовсе сообщает моему образу этакой эксцентричности. Ну, или придавала бы, будь у меня немного больше денег.

Охранник, сидевший за той же стойкой, где убили Фила, ожидал меня, но не Молли, поэтому сказал мне, что ей придется подождать. Я сказал, что подожду вместе с ней — пусть Баттерс сам подтвердит, что мы к нему. Нельзя сказать, что перспектива тяжелого физического усилия, каковой он, похоже, считал набор телефонного номера, обрадовала охранника, но он все же буркнул что-то в трубку, пару раз недоверчиво хмыкнул, потом ткнул пальцем в кнопку. Замок в стальной двери зажужжал, и мы с Молли прошли дальше.

Прозекторских в морге несколько, но определить, в какой из них работает Баттерс, всегда проще простого. Достаточно прислушаться, откуда слышится полька.

Я шел на уханье тубы, к которому добавились звуки кларнета и аккордеона. Смотровая номер три. Я постучал в дверь и приоткрыл ее, не заходя.

Уолдо Баттерс сидел за столом, щурясь в экран компьютера и ерзая задом на стуле в ритм доносившейся из кассетника польке. Он пробормотал что-то себе под нос, кивнул и ткнул локтем в клавишу пробела, притопнув в такт ногой — все не оборачиваясь ко мне.

— Привет, Гарри.

Я зажмурился.

— Уж не «Богемская Рапсодия» ли?

— Янкович, — отозвался он. — Охренительный талант. Дайте мне пару секунд добить дела, прежде чем входить, ладно?

— Без проблем, — заверил я его.

— Вы с ним раньше работали? — шепотом спросила Молли.

— Умгум, — кивнул я. — Он проинформирован.

Баттерс подождал, пока не застрекочет принтер у него на столе, потом заглушил компьютер, взял с принтера пару распечатанных листов и сколол степлером. Потом он сунул их в пачку бумаг и перетянул ее большой канцелярской резинкой.

— О’кей, так сойдет, — он повернулся ко мне и ухмыльнулся.

Баттерс — тот еще чудак. Ростом он ненамного выше Мёрфи, а уж по части мускулатуры так и вовсе ей в подметки не годится. Всклокоченная черная шевелюра более всего напоминает взрыв проволочной фабрики. Он весь состоит из коленок и локтей — что еще заметнее в зеленом хирургическом комбинезоне; лицо его тоже такое, угловатое, а глаза за толстыми линзами очков кажутся еще пронзительнее.

— Гарри, — произнес он, протягивая мне руку. — Давненько не виделись. Как рука?

Я обменялся с ним рукопожатием. Пальцы у Баттерса длинные, цепкие и уж никак не слабые. То есть, он не производит впечатления опасного человека, но силы духа ему не занимать, да и котелок очень даже варит.

— Месяца три, не больше. И спасибо, ничего, — я поднял одетую в перчатку левую руку и пошевелил пальцами. Безымянный палец и мизинец шевелились неуверенно, рывками, но, видит Бог, все-таки шевелились, когда я приказывал им шевелиться.

Дело в том, что во время стычки со стаей вампиров я ухитрился сжечь себе левую кисть. Я не позволил врачам ампутировать ее, но меня заверили в том, что мне никогда не удастся пользоваться ею. Баттерс назначил мне курс лечебной гимнастики, и мои пальцы снова почти годны к использованию, хотя смотреть на обожженную кисть по-прежнему страшно — впрочем, и это медленно, но меняется. Уродливые шрамы понемногу сглаживаются, и рука уже почти не напоминает оплавившийся восковой слепок, как это было раньше. И ногти начали расти.

— Отлично, — кивнул Баттерс. — Отлично. На гитаре продолжаете играть?

— Ну, я держу ее. Издаю какие-то звуки. Назвать это «игрой» было бы преувеличением, — я махнул рукой в сторону Молли. — Уолдо Баттерс, а это Молли Карпентер, моя ученица.

— Ученица, да? — Баттерс протянул руку и ей. — Приятно познакомиться. Он что, превращает вас в белок, и рыбок, и все такое, как в «Мече в Камне»?

— Если бы, — вздохнула Молли. — Я все пытаюсь уговорить его показать мне, как превращаться во всякое, но он не хочет.

— Я пообещал твоим родителям, что не позволю тебе превратиться в комок слизи, — напомнил я ей. — Скажите, Баттерс, вас никто — не будем называть имен — не предупреждал, что я могу заскочить?

— Было дело, — кивнул коротышка-патологоанатом. Он покачал пальцем в воздухе, подошел к двери, запер ее и привалился к ней спиной. — Не забывайте, Дрезден, я ведь не могу разбрасываться информацией направо и налево, верно? Работа у меня такая.

— Разумеется.

— Значит, вы от меня этого не слышали.

Я покосился на Молли.

— А кто-то говорил иначе?

— Вот и отлично, — сказал Баттерс. Он подошел ко мне и сунул в руку стопку бумаг.

— Имена и адреса больных, — произнес он.

Я нахмурился и просмотрел несколько листов: колонки текста, в основном чисто профессионального, поганого качества фотографии.

— Жертвы?

— Официально они скончались от естественных причин, — он стиснул на мгновение зубы. — Но… угу, я совершенно убежден, что это жертвы.

— Почему?

Он открыл рот, закрыл его и нахмурился.

— Вам приходилось видеть что-нибудь краем глаза? Так, чтобы, когда вы посмотрите на это прямо, там ничего не оказалось? Ну, или по крайней мере, оказалось, но не то, что показалось сначала?

— Конечно.

— Вот и здесь так, — сказал он. — Большинство видит в этом классические, обычные самоубийства. Всего лишь мелочи не укладываются в общую картину. Вы понимаете?

— Нет, — признался я. — Просветите меня.

— Возьмем хоть эту, верхнюю, — вздохнул он. — Полина Московитц. Тридцать девять лет, двое детей, муж, две собаки. Исчезла вечером в пятницу и вскрыла себе вены в гостиничной ванне около трех утра в субботу.

Я пробежал листок глазами.

— Я правильно понял? Она принимала антидепрессанты?

— Да, да, — кивнул Баттерс. — Но в пределах разумного. Восемь лет их принимала, и держалась вполне стабильно. И никаких суицидальных склонностей за ней тоже не наблюдалось.

Я покосился на поганого качества фотографию женщины заурядной внешности, лежавшей нагишом в ванне с помутневшей от крови водой.

— И что вас насторожило?

— Порезы, — ответил Баттерс. — Она пользовалась макетным ножом. Он лежал в ванной рядом с ней. Она перерезала связки на обеих запястьях.

— И что?

— А то, — хмыкнул Баттерс. — Стоило ей перерезать связки на одном запястье, как это очень и очень ограничило в подвижности пальцы этой руки. И как она тогда ухитрилась повторить это с другой рукой? Двумя ножами одновременно? Тогда где второй нож?

— Ну, может, она его зубами держала? — предположил я.

— Допустим, я зажмурился, бросил камень в сторону озера, а попал в лодку, — сказал Баттерс. — Чисто теоретически такое возможно, но маловероятно. В любом случае вторая рана вряд ли оказалась бы такой глубокой и ровной. А тут они почти одинаковые — словно кто-то нарезал сыр кубиками.

— Полагаю, в официальном заключении об этом ни слова, — заметил я.

— Еще бы.

— Такое я сегодня уже слышал, — я нахмурился. — А что думает об этом Бриош?

При упоминании имени босса Баттерс поморщился.

— Говоря его собственными словами, мало ли чего случается. Самоубийство. Дело закрыто.

— Но сами вы считаете, нож держал кто-то другой?

Лицо коротышки-патологоанатома утратило выражение, и он молча кивнул.

— Ясно, — вздохнул я. — А что насчет сегодняшнего тела?

— Ничего не могу сказать, пока сам не гляну, — покачал головой Баттерс и подозрительно покосился на меня. — Вы что, считаете, что и здесь убийство?

— Не считаю, — поправил я его. — Знаю. Но это известно только мне, а мнение Мёрфи в управлении мало кого волнует.

— Угу, — со вздохом кивнул Баттерс.

Я перевернул страницы с заключением о смерти миссис Московитц и остановился на следующей подборке поганых фотографий. Тоже женщина. Из бумаг следовало, что ее звали Мария Касселли. Марии исполнилось двадцать три года, когда она приняла тридцать таблеток валиума и запила их флаконом жидкости для промывки раковин.

— Тоже в гостинице, — вполголоса заметил я.

Молли заглянула через мое плечо в фотографии, побледнела и отступила от меня на несколько шагов.

— Угу, — согласился Баттерс, немного беспокойно косясь на Молли. — Это несколько необычно. По большей части счеты с жизнью сводят дома. Ну, за исключением случаев, когда кому-то взбрендится прыгнуть с моста, или свернуть машину в озеро, или что-то еще в этом роде.

— У миссис Касселли была семья, — заметил я. — Муж и двое младших сестер, которые проживали вместе с ними.

— Угу, — снова кивнул Баттерс. — Догадываетесь, что сказал Бриош?

— Что она застала мужа с одной из младших сестричек и решила покончить с этим?

— Вот-вот.

— Э… — вмешалась Молли. — Мне кажется, меня…

— В коридоре, — поспешно сказал Баттерс. — Первая дверь направо.

Молли вихрем вылетела из комнаты в указанном Баттерсом направлении.

— Господи, Гарри, — заметил Баттерс. — Она не слишком юна для такого?

Я помахал в воздухе фотографией тела Марии.

— Что-то слишком много такого.

— Она что, настоящий чародей? Как вы?

— Со временем, возможно, станет, — ответил я. — Если доживет.

Я пробежал глазами два следующих заключения. Женщины старше двадцати лет, обе покончили с собой в гостиничных номерах, у обеих имелись спутники жизни.

Последняя подшивка отличалась от них. Я прочитал ее и покосился на Баттерса.

— А что с этой?

Он развел руками.

— Гарри, я свое ремесло знаю. Мне нравится докапываться до истины. И у меня нет ни малейшего представления о том, почему умерла эта девочка. Все анализы, что я попробовал, дали отрицательный результат, все мои предположения не подтвердились. С медицинской точки зрения она в отличной физической форме. Выглядит так, словно ее организм… словно кто-то повернул выключатель. Просто вырубил энергию. В жизни не видел ничего подобного.

— Джессика Бланш, — я перечитал личные данные. — Девятнадцать лет. Хорошенькая. Ну, в любом случае симпатичная.

— Трудно сказать по трупу, — вздохнул Баттерс. — Но да, я бы согласился.

— Но не самоубийство.

— Нет. Но умерла в гостиничном номере.

— Что-нибудь еще связывает ее с другими смертями?

— Мелочи, — ответил Баттерс. — Ну, например, при ней имелась сумочка с документами. И никакой одежды.

— Из чего следует, что кто-то унес ее из номера, — я свернул бумаги в трубку и задумчиво похлопал ею по бедру. Отворилась дверь, и вошла Молли, вытиравшая рот бумажным полотенцем. — Эта девочка еще здесь?

Баттерс удивленно двинул бровью.

— Мисс Бланш? Да, здесь. А что?

— Мне кажется, Молли могла бы помочь нам.

Молли заморгала и посмотрела на меня.

— Э… Что?

— Боюсь, Молли, это будет довольно неприятно, — сказал я. — Но, возможно, тебе удастся увидеть что-нибудь.

— На мертвой девице? — тихо спросила Молли.

— Ты сама напросилась на эту поездку, — напомнил я.

Она нахмурилась, но кивнула, набрав в грудь воздуха.

— Ага. Э… Да, сама. То есть, я хочу сказать, да, я попробую. Правда.

— Правда? — переспросил я. — Ты уверена? Это ведь не из приятных зрелищ. Но если это даст нам хоть немного информации, это, возможно, спасет кому-нибудь жизнь.

Я внимательно смотрел на нее, пока она не решилась, не заглянула мне в лицо и не кивнула.

— Да.

— Хорошо, — кивнул я в ответ. — Тогда приготовься. Баттерс, нам нужно оставить ее на несколько минут одну. Мы можем пока сходить за мисс Бланш?

— Э… — замялся Баттерс. — Что вы конкретно хотите с ней сделать?

— Ничего особенного. По дороге объясню.

Он задумчиво пожевал губу и кивнул.

— Нам сюда.

По длинному коридору он провел меня в смотровую. Точно такую же, как та, в которой мы только что разговаривали, только в этой одну стену сплошь занимали, как и положено в морге, холодильные отсеки. Та самая смотровая, в которой год назад шайка зомби под предводительством некроманта раз и навсегда лишила Баттерса способности отмахиваться от сверхъестественного мира.

Баттерс взял каталку, сверился с висевшим у двери списком, и подкатил ее к холодильникам.

— Не люблю сюда заходить, — признался он. — С тех пор, как Фил…

— Я тоже, — сказал я.

Он кивнул.

— Ладно, беритесь вот здесь.

Мне очень не хотелось этого делать. Ну да, я чародей, но общение с трупами не доставляет мне удовольствия, даже если они не пытаются двигаться как живые, пытаясь при этом убить меня. Однако я постарался представить, будто мы грузим на каталку тяжелый мешок с продуктами, и помог ему достать лежавшее на металлическом поддоне и накрытое тяжелым полотнищем тело из холодильника и переложить его на каталку.

— Вот так, — сказал Баттерс. — И что она собирается с ней делать?

— Заглянуть в глаза, — ответил я.

Он не без скепсиса покосился на меня.

— Надеетесь увидеть на сетчатке отпечаток последнего, что она увидела, или что-то в этом роде? Боюсь, это, скорее, относится к области мифов. Разве нет?

— Тело хранит и другие впечатления, — возразил я. — Последние мысли. Эмоции, воспоминания, — я тряхнул головой. — Собственно, подобные отпечатки происходившего могут сохраняться почти на любом неодушевленном объекте. Вы ведь слыхали о таком, нет?

— Вы это серьезно? — спросил он.

— Угу. Но это хлопотно как черт знает что, да и смазать эти отпечатки проще простого.

— Ох, — сказал Баттерс. — Но вы думаете, на трупе могло сохраниться что-то такое?

— Возможно.

— Это было бы очень кстати.

— Надеюсь.

— А почему вы тогда все время этим не пользуетесь?

— Это дело тонкое, — ответил я. — В том, что касается магии, с точностью у меня неважно.

Он нахмурился, и мы покатили тележку из смотровой.

— А ваша волшебница-недоучка может?

— Чародейские способности — штука очень индивидуальная, — сказал я. — Одному чародею лучше дается одно, другому — другое. Тут все зависит от врожденных свойств, от личного опыта. У каждого свои сильные стороны.

— А у вас? — поинтересовался он.

— Находить предметы. Следить за предметами. Разносить все к чертовой матери — это у меня особенно хорошо получается, — я ухмыльнулся. — Перенацеливать энергию. Использовать энергию с тем, чтобы она вступала в резонанс с энергией тех предметов, которые я хочу найти. Накапливать энергию для того, чтобы использовать ее потом.

— Ага, — кивнул он. — И все это не требует точности?

— Ну, я достаточно набил руку, чтобы делать это более-менее точно, — сказал я. — Но… Одно дело, бренчать по гитарным струнам, и совсем другое — исполнять сложную испанскую пьесу.

Баттерс обдумал это и снова кивнул.

— А девчонка, значит, гитарист-виртуоз?

— Почти что так. Силы у нее, конечно, поменьше, чем у меня, но у нее врожденные способности к деликатной магии. Особенно к той, что связана с ментальностью и эмоциями. Собственно, из-за этого она и напоролась на неприятности с…

Я прикусил язык, не договорив. Только мне не хватало еще обсуждать с кем-то Моллины нарушения Законов Магии. Ей и без того нелегко пришлось после тех ужасов, что она натворила по незнанию, так что живописать ее монстром-недоучкой было бы с моей стороны самым последним делом.

Секунду-другую Баттерс вглядывался в мое лицо, потом кивнул и сменил тему.

— Что вы думаете, она найдет?

— Представления не имею, — признался я. — Потому и пробуем.

— А вы сами смогли бы это сделать? — поинтересовался он. — То есть, я хочу сказать, если пришлось бы?

— Я пробовал что-то в этом роде, — уклончиво ответил я. — Но я не слишком силен в настройке, и результат оказался практически невнятным.

— Вы говорили, ей это может быть неприятно, — сказал Баттерс. — Почему?

— Потому что если тамчто-то еще сохранилось, и она сумеет уловить это, ей придется пережить это. От первого, так сказать, лица. Как будто это произошло с ней.

Баттерс негромко присвистнул.

— Ох. Да уж. Пожалуй, такое и впрямь неприятно.

Мы вернулись в первую комнату, и я заглянул в щелку, прежде чем открывать дверь и завозить каталку. Молли сидела на полу в позе лотоса, закрыв глаза и склонив голову чуть набок. Кончики больших и средних пальцев чуть касались друг друга.

— Тихо, — прошептал я. — Никакого шума, пока она не закончит. Ясно?

Баттерс кивнул. Как мог тихо, я отворил дверь. Мы закатили тележку в комнату, оставили ее перед Молли, по моему жесту молча отошли к дальней стене и приготовились ждать.

Молли потребовалось больше двадцати минут, чтобы сосредоточиться для относительно несложного заклинания. Собственно, концентрация мыслей или воли универсальна для всех разновидностей магии. Я проделывал это столько раз и с таких давних пор, что задумываюсь над этим только в случаях, когда заклинания особенно сложны, опасны… ну, или когда мне кажется, что немного осторожности не помешает. Гораздо чаще для того, чтобы сконцентрировать волю, мне хватает и секунды — это очень кстати в ситуациях, когда все решает скорость. Истекающие слюной демоны или злобные вампиры вряд ли дадут вам двадцать минут на подготовку к удару.

В общем-то, Молли прогрессировала достаточно быстро, но и учиться ей предстояло еще очень и очень многому.

Когда она, наконец, открыла глаза, взгляд их сделался отрешенным, блуждающим. Медленно, осторожно поднялась она на ноги и подошла к каталке с лежавшим на ней телом. Она откинула край простыни, открыв лицо мертвой девушки, потом все с тем же отрешенным выражением пригнулась и, прошептав что-то, приоткрыла той веки.

Она увидела что-то почти сразу.

Глаза ее открылись широко-широко, и она потрясенно охнула. Дыхание ее резко участилось, а потом она зажмурилась, постояла еще пару секунд застывшим изваянием и, негромко вскрикнув, медленно, безвольно осела на пол, где и осталась лежать, всхлипывая.

Она так и продолжала задыхаться, глядя перед собой пустыми глазами. Тело ее выгнулось, грудь напряглась, а бедра медленно задвигались взад-вперед. Потом она обмякла, и дыхание постепенно вернулось в норму, только с губ продолжали срываться негромкие, но без всякого сомнения удовлетворенные вздохи.

Я потрясенно уставился на нее.

Нет, правда.

Такого я не ожидал.

Баттерс громко сглотнул слюну.

— Э… — произнес он. — Я правильно понял, чем она сейчас занималась?

— Э… — отозвался я. — Э-э… Возможно.

— Так что все-таки произошло?

— Она… э… — я кашлянул. — Она чего-то ощутила.

— Нет, то, что она что-то ощутила, я как раз понял, — пробормотал Баттерс и вздохнул. — Ничего подобного не ощущал уже года два.

Насчет себя я промолчал. У меня этот срок приближался к четырем.

— Ясно, — произнес я вслух, вложив в это слово больше досады, чем хотелось бы.

— Она хоть совершеннолетняя? — поинтересовался Баттерс. — С точки зрения закона?

— Угу.

— Это хорошо. А то я как-то не ощущаю себя… персонажем Набокова, что ли, — он взъерошил волосы пятерней. — Чего теперь будем делать?

Я как мог изобразил профессиональную бесстрастность.

— Подождем, пока она придет в себя.

— Умгум, — кивнул он, покосился на Молли и снова вздохнул. — Вот бы и мне таких ощущений.

Не тебе одному, приятель.

— Скажите, Баттерс, здесь где-нибудь можно набрать для нее воды или чего такого? Принесете, а?

— Без проблем, — ответил он. — А вам?

— Спасибо, не надо.

— Я мигом, — Баттерс накрыл лицо трупа простыней и вышел.

Я подошел к девушке и нагнулся над ней.

— Эй, кузнечик. Ты меня слышишь?

Она молчала дольше, чем я ожидал — так бывает, когда говоришь по телефону с кем-то, находящимся на другом краю света.

— Д-да. Я… я слышу.

— Ты в порядке?

— О Боже, — она вздохнула и улыбнулась. — Да.

Я выругался про себя, потер переносицу, пытаясь сдержать зарождающуюся головную боль, и мысли в голову лезли самые мрачные. Черт подери, каждый раз, когда я в интересах следствия напарываюсь на какое-либо жуткое психическое потрясение, к моей коллекции ночных кошмаров добавляется еще один. Кузнечик, можно сказать, в первый раз биту в руки взяла — и сразу же получила…

А что, собственно говоря, она получила?

— Я хочу, чтобы ты прямо сейчас, не отходя от кассы, рассказала мне, что ты чувствовала. Порой детали стираются из памяти — как фрагменты сна забываются.

— Идет, — пробормотала она, сонно потянувшись. — Детали. Она… — Молли тряхнула головой. — Ей было хорошо. Очень, очень хорошо.

— Это я уже понял, — буркнул я. — А еще что?

Молли продолжала медленно покачивать головой.

— А больше ничего. Только это. Одно-единственное ощущение. Экстаз, — она чуть нахмурилась, словно пыталась собраться с мыслями. — Как если бы все остальные ее чувства каким-то образом приглушили. Не думаю, чтобы было что-то еще. Ни звуков, ни картин — вообще ничего, что она могла бы запомнить. Ничего. Она даже не заметила, что умерла.

— Подумай хорошенько, — тихо произнес я. — Абсолютно любая мелочь может оказаться жизненно важной.

Тут вернулся Баттерс с запотевшей бутылкой воды в руках. Он отдал ее мне, а я протянул Молли.

— Вот, — сказал я ей. — Выпей.

— Спасибо, — она отвинтила крышку, повернулась на бок и, не садясь, сделала несколько глотков. Одежда при этой позе, казалось, сделалась еще более облегающей.

Секунду Баттерс смотрел на нее, потом вздохнул и с видимым усилием заставил себя вернуться к столу и заняться заточкой карандаша.

— И что мы узнали?

— Похоже, она умерла счастливой, — сказал я. — Вы хоть токсикологический анализ взяли?

— Угу. Небольшой процент тетрагидроканнабинола в крови, но это может быть следствием чего угодно — скажем, на рок-концерте кто-то рядом травку курил. Во всех остальных отношениях ничего такого.

— Черт, — сказал я. — И вы не нашли ничего такого, что могло бы… сделать это с жертвой?

— Ничего фармакологического, — покачал головой Баттерс. — Если только кто-то вставил ей электрод в зону мозга, заведующую наслаждением, и стимулировал ее. Однако, черт возьми, никаких следов трепанации. Уж их-то я заметил бы.

— Ну-ну, — вздохнул я.

— Значит, тут замешано что-то потустороннее, — продолжал Баттерс.

— Возможно, — согласился я и снова заглянул в бумажки. — Чем она занималась?

— Этого никто не знает, — ответил Баттерс. — О ней вообще, похоже, никто ничего не знает. Никто не объявлял ее в розыск. Родных и близких мы не нашли. Поэтому она и лежит здесь до сих пор.

— И адреса местного тоже не нашли, — предположил я.

— Только тот, что значился на выданной в Индиане водительской лицензии, но по нему никто не проживает. Ничего другого у нее в сумочке не было.

— И убийца забрал ее одежду.

— Судя по всему, да, — кивнул Баттерс. — Только зачем?

Я пожал плечами.

— Должно быть, не хотел, чтобы что-то такого нашли, — я задумчиво прикусил губу. — Или не хотел, чтобы это нашел я.

Молли резко села.

— Гарри, я вспомнила кое-что.

— Ну?

— Ощущение, — произнесла она, положив руку на пряжку пояса. — Такое, словно… ну, не знаю — это словно как слышишь, как двадцать оркестров разом играют, только потише. И еще, такое покалывающее ощущение в животе. Словно от этих медицинских колесиков с иголочками.

— Вертушка Вартенберга, — кивнул Баттерс.

— А? — не понял я.

— Вроде той штуки, которой я проверяю чувствительность вашей руки, Гарри, — пояснил Баттерс.

— Да, да, конечно, — я нахмурился и снова повернулся к Молли. — Откуда, черт подрал, тебе известно, на что это похоже?

Молли одарила меня ленивой, томной улыбкой.

— Это как раз из тех вещей, о которых вы предпочли бы не слышать от меня, Гарри.

Баттерс деликатно кашлянул.

— Их еще используют… э-э… для развлечения.

Я почувствовал, как розовеют мои щеки.

— Ну… да. Конечно. Баттерс, у вас маркера не найдется?

Он достал из стола маркер, кинул мне, а я сунул его в руку Молли.

— Покажи, где именно.

Она кивнула, легла на спину и закатала футболку с пуза. Потом закрыла глаза, сняла с маркера колпачок и медленно, сосредоточенно хмурясь, ткнула фетровой головкой в нижнюю часть живота. Еще и еще.

Когда она закончила, на животе ее отчетливо виднелись черные буквы: ИСХ. 22.18.

Снова Исход.

— Леди и джентльмены, — тихо произнес я. — Мы имеем дело с серийным убийцей.

(обратно)

Глава ЧЕТВЕРТАЯ

Всю обратную дорогу Молли молчала. Просто прижалась виском к холодному стеклу Жучка и сидела так с полуприкрытыми глазами. Возможно, ловила последние отголоски наслаждения.

— Молли, — произнес я как мог мягче. — Героин тоже доставляет удовольствие. Можешь спросить Рози с Нельсоном — они подтвердят.

Легкая, довольная улыбка исчезла с ее лица, и она пристально посмотрела на меня. Потом брови медленно сдвинулись в раздумье, а еще через несколько минут лицо ее скривилось в болезненной гримасе, словно ее вот-вот стошнит.

— Это ее убило, — произнесла она наконец. — Убило. То есть, казалось, это так приятно… а на самом деле все не так.

Я кивнул.

— Она этого даже не поняла. У нее даже шанса спастись не было, — лицо у Молли скривилось еще сильнее. — Это ведь вампир, да? Из Белой Коллегии? Ну, которые питаются энергией секса?

— Вполне возможно, — тихо ответил я. — Впрочем, в Небывальщине и кроме них полно созданий, питающихся подобным образом.

— И она погибла в гостинице, — кивнула Молли. — Там, где порог не мог защитить ее от демона.

— Верно мыслишь, кузнечик, — хмыкнул я. — Если взять в расчет то, что остальные жертвы убиты не в стиле Белой Коллегии, приходишь к выводу, что убийц двое, если не больше, или же действовал один, но меняя технологию. Для более конкретных выводов информации маловато.

Она нахмурилась.

— И что нам делать теперь?

С минуту я молчал, думая о том же.

— Надо вычислить, что общего имели все эти жертвы. Если это общее, конечно есть.

— Ну, все они мертвы, — предположила Молли.

Я против воли улыбнулся.

— Не считая этого.

— Ладно, — кивнула она. — Что собираетесь предпринять вы?

Я мотнул головой в сторону лежавшей на торпедо у ветрового стекла стопки протоколов, что дал мне Баттерс.

— Начну с этого. Посмотрим, не удастся ли нарыть чего-нибудь. Потом повстречаюсь с кое-какими людьми, порасспрашиваю их кое о чем.

— А что делать мне? — спросила она.

— Посмотрим. Сколько бусин сможешь поднять и удержать?

С минуту она молча испепеляла меня взглядом. Потом сняла с левого запястья связку бус и оставила ее болтаться в воздухе. Бусины соскользнули вниз, оставив два-три дюйма свободной нити.

Молли пристально уставилась на связку — я сам смастерил это нехитрое устройство, помогающее тренировать сосредоточенность и отрешенность. В нашем ремесле это умение часто оказывается едва ли не решающим. Вся магия основана на энергиях изначального творения, и — хотите вы этого или нет — она реагирует на ваши мысли и эмоции. Стоит вашей мысли свернуть чуть в сторону или запутаться, стоит вам чуть отвлечься от того, что вы делаете — и ваша магия откликнется на это самым непредсказуемым, а зачастую и опасным образом.

Молли все еще проходила азы этого. Поймите меня правильно, девочка обладала немалыми способностями, но вот осознанности действий ей пока недоставало. Именно этому и пытался я ее обучить последний год с небольшим — ответственному, осторожному обращению со своими способностями. Ну, и тем опасностям, которые таит в себе наше ремесло. Для занятий магией Молли необходимо было иметь на плечах достаточно разумную башку; в противном случае это могло бы стоить ей жизни… а возможно, и мне тоже.

Молли была колдуньей.

Она использовала магию для того, чтобы копаться в сознании двоих своих друзей, пытаясь освободить их от наркотической зависимости, однако к этим мотивам примешивались личные эмоции, так что результат вышел довольно-таки жуткий. Один из этих двоих до сих пор не оправился от этого окончательно, другая выздоровела, но не без проблем.

Белый Совет обыкновенно казнит вас за первое же нарушение Законов Магии. Единственное исключение из этого правила допускается в случае, если член Совета берет на себя ответственность за перевоспитание колдуна, доказав при этом, что тот действовал с благими намерениями и искренне заблуждался. Если ему это удавалось — что ж, хорошо. Если нет, колдуна казнили. Равно как и поручившегося за него чародея.

Я сам был таким колдуном. Черт, да изрядная часть Совета до сих пор считает меня этакой бомбой со взведенным часовым механизмом, способной рвануть в любой момент. Когда Молли — связанная, с закрытым капюшоном лицом — предстала перед Советом, я выступил в ее защиту. Я не мог поступить иначе.

Черт, порой я очень и очень жалел об этом своем решении. Стоит только раз испытать мощь черной магии, и потом ужасно трудно удержаться от соблазна использовать ее еще раз. И еще. Моллины ошибки вели ее как раз в том направлении. Сердце-то у девочки доброе, и я это прекрасно знаю — просто она еще ужасно юна. Она выросла в семье с жестко заведенными порядками; стоило ей сбежать и зажить собственной жизнью, как свобода ударила ей в голову. Теперь она вернулась к родителям, но до душевного равновесия и самоконтроля, без которых в нашем чародейском ремесле не выжить, ей было еще ой как далеко.

Дело в том, что научить человека метать в цель заряд испепеляющей энергии не так уж и сложно. Гораздо сложнее научить его тому, зачем это делать, зачем этого не надо делать, и когда надо поступать так или иначе. Молли видела в магии идеальное решение любых проблем. На самом деле это не так, и ей предстояло еще понять это.

Собственно, для этого я и смастерил браслет.

Долго — почти целую минуту — она, сморщив лоб от напряжения, смотрела на связку, и верхняя бусина, наконец, шевельнулась, поползла вверх по нити и замерла, упершись в палец. Секундой спустя к ней присоединилась вторая. Третья, прежде чем тронуться вверх, несколько секунд дергалась туда-сюда. Четвертой потребовалось еще больше времени. Пятая двинулась, было, с места, задрожала, потом Молли раздраженно выдохнула, и бусины, подчиняясь гравитации, соскользнули вниз.

— Четыре из тринадцати, — заметил я, сворачивая к дому. — Неплохо. Но для реальной работы маловато.

Она свирепо посмотрела на бусы и устало провела рукой по лбу.

— Вчера вечером у меня получилось шесть.

— Что ж, продолжай упражняться, — посоветовал я. — Это развивает концентрацию, ясность и волю.

— И что все это значит? — почти в отчаянии спросила Молли.

— Только то, что тебе есть еще над чем поработать.

Она со вздохом вылезла из машины, недовольно косясь на родительский дом. На самом деле вид его очень даже радует глаз: выбеленный штакетник изгороди, и вообще все этакое, уютное, загородное, несмотря на окружающий нас город.

— Вы это не слишком хорошо объяснили.

— Возможно, — кивнул я. — А возможно, это ты не слишком старалась.

Она испепелила меня взглядом, с видимым усилием удержалась от возмущенного ответа и раздражено тряхнула головой.

— Да, и простите. Ну, за ту дурацкую завесу, когда я за вами пошла. Я не думала, что выйдет так невежливо.

— Это ничего. Я сам бывал в твоей шкуре. Никто не ожидает от тебя только идеального поведения, детка.

Она слабо улыбнулась.

— Но то, что вышло сегодня…

— Что вышло, то вышло, — сказал я. — Ну, и потом, не так уж плохо и вышло. Не уверен, что мне удалось бы прочитать что-либо по этой жертве — во всяком случае, так, как получилось у тебя.

Она чуть приободрилась.

— Правда?

Я кивнул.

— То, что ты узнала, может сильно нам помочь. Ты хорошо поработала. Спасибо.

Она, можно сказать, просияла. Раз или два после подобных комплиментов она сияла буквально — прямо-таки светилась; впрочем, дайте нам месяц-другой, и мы научимся с этим справляться. Она одарила меня улыбкой, делавшей ее еще младше, чем она была на самом деле, вспорхнула на крыльцо и скрылась в доме.

Скрылась, оставив меня наедине с чертовой уймой страниц с описаниями мертвых женщин. Рыться в них мне хотелось не больше, чем, скажем, сунуть свои мужские достоинства в измельчитель радиоактивной древесины.

Я вздохнул. Избежать этой работы я не мог, но мог заниматься ею, держа в руке стакан чего-нибудь укрепляющего.

Поэтому я отправился к МакЭнелли.

Кабак МакЭнелли — именно кабак, а не какой-нибудь там бар — одно из немногих мест в Чикаго, в которых тусуется почти исключительно оккультная публика. Вывески над входом у него нет как таковой. Чтобы попасть в него, надо спуститься с улицы на пол-этажа вниз и войти в ничем не примечательную дверь. Интерьер его составляют низкие потолки, изогнутая в плане барная стойка и расставленные на первый взгляд как попало резные деревянные колонны. Каким-то непостижимым образом Маку удается поддерживать в своем заведении более-менее стабильное электроснабжение — задача сложная с учетом всевозможных тусующихся здесь потусторонних личностей. Отчасти, должно быть, потому что полноценных чародеев вроде меня, разрушительно влияющих на любую технику, сюда захаживало не так и много, но отчасти и оттого, что сам он тоже прилагает к этому изрядные усилия. Электрического освещения у него, правда, нет — слишком уж накладно выходит все время менять лампочки — но вентиляторы под потолком исправно крутятся, и телефон тоже работает.

На стене у двери красуется деревянная доска с надписью: НЕЙТРАЛЬНАЯ ТЕРРИТОРИЯ. Это означает, что Мак — в соответствии с Неписаными Законами, выполняющими в сверхъестественном мире роль этакой Женевской Конвенции — объявил свое заведение свободным от любых военных действий. То есть, любому представителю признающих эти Законы рас и наций гарантирован свободный вход в кабак и безопасность в его стенах. Конечно, эти взаимные обязательства враждующих сторон — всего лишь слова, но в сверхъестественном мире клятвы, пусть даже словесные, обладают почти физической силой. В общем, в результате этого в Чикаго есть место, где можно переговорить с нужным человеком, не опасаясь подвоха и даже не без удовольствия.

С другой стороны это означало, что, зайдя к Маку, ты рискуешь оказаться не в самой приятной компании.

Лично я всегда сажусь здесь спиной к закопченной стене.

Время близилось к вечеру, так что и народу здесь было больше обычного. Только два из тринадцати столов оставались свободными. Я выбрал тот, что располагался дальше от входа, и бросил на него бумаги и куртку.

Потом, сдерживая острое желание пригнуться под каждым из вращающихся слишком низко для моего роста вентиляторов, прошел к стойке и кивнул Маку.

Мак — худощавый тип, роста чуть выше среднего и с гладко выбритой головой. Лет ему на вид где-то от тридцати до пятидесяти. Одет он обычно в джинсы, белую рубаху и белый фартук — заметьте, без единого пятнышка, несмотря на топящуюся дровяную плиту и скворчащие на ней сковороды.

— Мак, — сказал я ему. — Дай-ка мне пива.

Мак выставил на стойку бутылку темного стекла с пивом собственного приготовления. Я откупорил ее, выпил почти что залпом и вернул ему пустую бутылку вместе с двадцаткой.

— Продолжай в том же духе.

Мак удивленно хмыкнул, и брови его поползли вверх.

— И не спрашивай, — сказал я.

Он скрестил руки на груди и кивнул.

— Ключи.

Секунду я свирепо смотрел на него; впрочем, злость моя была напускной, и он прекрасно понимал это. Я достал из кармана ключи от Жучка и выложил их на стойку.

Мак дал мне еще бутылку, и я вернулся за столик, отхлебывая пиво на ходу. Когда я, обогнув изваянную в виде деревянного исполина, отбивающегося от доходивших ему до колен рыцарей-фэйре, колонну, подошел к столу, пиво в бутылке почти кончилось.

В нормальном состоянии я редко пью его вот так. Мне следовало бы вести себя осторожнее, но мне отчаянно не хотелось лезть во все эти бумаги трезвым. Я надеялся, вдруг вся гадость, в которой мне придется рыться, оставит в оглушенном алкоголем мозгу лишь слабый отпечаток.

Я уселся и принялся читать все, что дал мне Баттерс об убитых женщинах, делая довольно частые перерывы для новых порций пива. Я читал слова, ощущая в себе какую-то странную черноту. Я читал их и даже понимал, но смысл их казался мне не слишком значимым. Слова проваливались в меня как камешки в глубокий колодец: оставляя за собой легкую рябь и ничего больше.

Мне показалось, двоих убитых я знал, хотя и не по имени. Вполне возможно, я встречался с ними — может, даже здесь, у МакЭнелли. Других я не узнал; впрочем, я не претендую на знакомство со всеми членами нашего сообщества.

Я сделал перерыв на несколько минут и выпил еще пива. Мне ужасно не хотелось продолжать. Не хотелось видеть ничего из написанного. Мне вообще не хотелось иметь к этому никакого отношения. Я и без того нагляделся за свою жизнь на искалеченных и убитых людей. Я видел слишком много убитых женщин. Больше всего мне хотелось сжечь эти чертовы бумаги, выйти на улицу и идти куда угодно, только бы подальше отсюда.

Вместо этого я продолжил читать.

К моменту, когда я отложил последнюю страницу, я так и не нашел никакой очевидной связи между убитыми, допивал пятую бутылку, а на улице стемнело. В баре стояла тишина.

Я огляделся по сторонам и увидел, что за исключением Мака и меня самого в зале никого нет.

Это показалось мне странным. Не то, чтобы Маково заведение постоянно ломилось от посетителей, но по вечерам здесь, как правило, людно. Не помню, чтобы хоть раз заставал его столь же пустым в это время суток.

Мак вышел из-за стойки с бутылкой в руке и поставил ее на стол передо мной, стоило мне допить предыдущую. Он покосился на пустую бутылку и скользнул взглядом по остальным, выставленным мною в ровный ряд.

— Что, двадцатку я уже добил? — спросил я.

Он кивнул.

Я хмыкнул, достал из кармана кошелек и выложил на стол еще двадцать баксов.

Он хмуро посмотрел на нее, потом — еще более хмуро — на меня.

— Знаю, знаю, — буркнул я. — Обычно я так не набираюсь.

Он негромко фыркнул. Мак вообще немногословен.

Я вяло махнул рукой в сторону бумаг.

— Ненавижу, когда пострадавшие — женщины. То есть, я вообще терпеть не могу, когда кого-то убивают или увечат, но когда это женщины, еще хуже. Или дети, — я испепелил взглядом бумаги, огляделся по сторонам и сложил, наконец, в голове два и два. — Возьми себе, — посоветовал я ему, — и присядь.

Мак удивленно повел бровью. Потом вернулся к бару, взял себе пива и сел напротив меня. Бутылку он открыл небрежным движением пальца. Мак — профессионал. Он подтолкнул мою бутылку ко мне и поднял свою в воздух.

Я кивнул. Мы чокнулись бутылками и выпили.

— Ну, — негромко произнес я. — И что в итоге?

Мак поставил бутылку на стол и обвел взглядом пустой кабак.

— Сам вижу, — сказал я. — Куда они все делись?

— Ушли, — ответил Мак.

Если бы Скрудж экономил не деньги, а слова, Мак был бы по сравнению с ним богачом. Мак избегает риторических фраз.

— Ушли, — повторил я. — Ты хочешь сказать, от меня?

Он кивнул.

— Испугались. Чего?

— Серого плаща.

Я медленно выдохнул. Я работаю Стражем Белого Совета уже почти два года. Корпус Стражей — это вооруженные силы Белого Совета, мужчины и женщины, готовые прибегать к насилию. В обычной ситуации Стражи исполняют, скорее, полицейские функции: следят за тем, чтобы никто не использовал своих магических способностей во вред другим людям. Только ситуация последние годы далека от нормы. Совет вовлечен в войну с коллегиями вампиров. Большая часть Стражей погибла в сражениях, так что носителей форменного серого плаща катастрофически не хватает. Настолько катастрофически, что в их ряды приняли даже меня — это с моим-то темным прошлым.

Множество живущих в мире людей обладают теми или иными магическими способностями. Очень небольшая их часть обладает силой и способностями, позволяющими причислить их к Белому Совету. Для остальных общение со Стражами сводится к случаям, когда их предупреждают о возможном злоупотреблении магией.

Однако в случаях, если кто-либо нарушает Законы Магии, именно Стражи выявляют нарушителя, допрашивают его, судят и — скорее всего — казнят. Стражи наводят ужас. Даже на людей вроде меня, выступающих более-менее в их весовой категории. Для людей пожиже, из которых преимущественно и состоит Макова клиентура, Страж и вовсе представляется чем-то средним между ангелом небесным и страшилкой для детей.

Судя по всему, именно таким начинал казаться им и я, что могло стать помехой в моей охоте на цитирующего Библию убийцу.

Скорее всего, жертвы так или иначе относились к местному оккультному сообществу, однако многие викканцы неохотно говорят о своей вере или о своих собратьях по учению. Отчасти это связано с глубоко личным характером веры, отчасти с некоторой обособленностью их от общества. Так или иначе, заставить кого-либо из них говорить со мной — дело нелегкое. А уж если они заподозрят Стражей в причастности к убийствам, меня и вовсе могут убрать быстрее, чем вы успеете произнести «сожги ведьму».

— Ни у кого нет причин меня бояться, — сказал я. — Официально все эти женщины считаются самоубийцами. Я хочу сказать, если бы инстинкты Мёрфи не подсказали ей, что тут не все ладно, мы бы даже не догадывались о разгуливающем на свободе убийце.

Мак молча потягивал свое пиво.

— Если, конечно, — добавил я, — нет какого-нибудь другого, не известного мне фактора, убеждающего всех остальных в том, что никакие это не самоубийства.

Мак поставил бутылку на стол.

— Все эти убийства связаны, — тихо продолжал я. — Наверняка имеется какая-то связь, только в полицейских протоколах она не отображена. А вот магической братии она известна. Поэтому они все так и напуганы.

Мак хмуро смотрел на свою бутылку. Потом перевел взгляд на табличку «НЕЙТРАЛЬНАЯ ТЕРРИТОРИЯ» на стене.

— Я знаю, — тихо сказал я. — Ты не хочешь впутываться в это. Но кто-то или что-то убивает женщин. И оставляет при этом мне послания — лично мне, никому другому. И кто бы это ни был, он или оно будет продолжать это, пока я его не найду.

Мак не пошевелился.

Я продолжал давить на него — осторожно, но давить.

— Сюда приходит куча народа. Приходит поесть, выпить. И поговорить. Ты готовишь еду, наливаешь питье, но ты для них почти что невидимка. Я же знаю, Мак, ты слышишь гораздо больше, чем кажется большинству. Мне кажется, тебе известно что-то такое, что могло бы помочь мне.

Некоторое время он молча смотрел на меня с непроницаемым выражением лица.

— Это не ты? — спросил он наконец.

Я чуть не расхохотался и только тут сообразил, что он совершенно серьезен.

Наверное, целая минута ушла у меня на то, чтобы переварить это. С тех пор, как я открыл свое дело в Чикаго, я уйму времени потратил, пытаясь помочь здешнему сверхъестественному сообществу. Я занимался экзорсизмом, разруливал проблемы с призраками, обучал молодежь и прочих обладающих магическими способностями умению справляться с этим своим потенциалом. Ну, и еще кое-что делал — помельче, попроще, не обязательно связанное напрямую с магией: советовал, как уладить проблемы с дружественными, но потусторонними существами, что часто имеют дело с магически одаренными смертными; советовал родителям, что делать с ребенком, ненароком поджигающим силой мысли хвост любимой кошке… в общем, оказывал всякую посильную помощь.

И несмотря на все это те самые люди, которым я помогал, боялись меня.

Даже Мак.

Пожалуй, я не могу обижаться на них за это. Я и впрямь сделался последнее время не таким доступным, как прежде — и из-за войны, и из-за моих новых обязанностей Стража, и со всеми этими хлопотами, связанными с моей ученицей. Получалось, что на людях я появлялся только в случаях, когда дело пахло керосином и кто-то умирал. Как-то забываю я иногда, какими жуткими бывают сверхъестественные дела. Сам-то я обладаю кое-какой силой. Я не тешу себя иллюзиями насчет того, что справлюсь с любым врагом, но и беззащитным меня не назовешь. Немного здравого смысла, опыта и способностей достаточно для того, чтобы представлять при необходимости угрозу даже довольно могущественным существам.

Эти же ребята не могли и этого. В некотором роде они нищие сверхъестественного мира, и защититься им в случае чего нечем. И, в конце концов, кому, как не мне, положено защищать людей от всяких сверхъестественных напастей? Если им известно о всех этих погибших женщинах, это означало для них либо то, что я достаточно жесток, чтобы совершить это, либо то, что я недостаточно старался, охраняя их, раз допустил такое. В обоих случаях это характеризовало меня не слишком хорошо. Добавьте к этому вполне естественный страх, и их реакция покажется вам вполне разумной.

Впрочем, это все равно причиняло мне боль.

— Это не я, — тихо сказал я ему.

Мак внимательно посмотрел на меня и медленно кивнул.

— Хотелось услышать от тебя.

— Конечно, — кивнул я. — Я не знаю, кто за этим стоит. Но даю тебе слово, когда поймаю того, кто это сделал, он дорого заплатит, кем бы он ни был, на кого бы ни работал. Обещаю тебе, Мак.

Он сделал еще глоток пива, подержав его немного во рту.

Я перелистал лежавшие передо мной страницы, открывая одну жуткую фотографию за другой. Мак видел их. Он со свистом втянул воздух сквозь зубы и чуть отодвинулся от стола, подальше от фотографий.

Я отодвинул последнюю пустую бутылку и развел руками.

— Помоги мне, Мак. Пожалуйста.

С минуту Мак молча смотрел на свою бутылку. Потом снова покосился на свое объявление. Потом снял со стопки бумаг верхний лист. Он перевернул его чистой стороной вверх, достал из кармана фартука карандаш, написал несколько слов и протянул мне.

Я прочитал. «Анна Эш, Ordo Lebes, завтра в четыре дня».

— Что это? — спросил я.

Он взял свою бутылку и встал из-за стола.

— Отправная точка.

(обратно)

Глава ПЯТАЯ

— Ordo Lebes, — повторила Мёрфи. Она сняла крышку со стаканчика кофе и сдула с его поверхности завиток пара. — Что-то у меня не очень с латынью.

— Это потому, что ты не спец по магии, как я.

Она закатила глаза.

— Верно. И что?

— Lebes означает большую кастрюлю, — объяснил я, пытаясь (без особого, впрочем, успеха) подогнать кресло ее машины под свой рост. Купе «Сатурн» явно проектировались не для людей моего калибра. — Переводится как «Орден Большой Кастрюли».

— А может, «Орден Котла»? — предположила Мёрфи. — Звучит не так идиотски, да и с ведьмами как-то больше ассоциируется.

— Пожалуй, — согласился я.

— Спец по магии, — фыркнула Мёрфи.

— Я ведь осваивал латынь по самоучителю, не забывай. Надо было нам ехать в моей машине.

— В «Фольксвагене-Жуке» теснее, чем здесь.

— Зато я знаю, что там и где, — буркнул я, пытаясь высвободить правую ногу, по ощущениям запутавшуюся в железяках автомобильного кузова.

— Чародеи всегда такие нытики? — Мёрфи сделала глоток кофе. — Ты сам хотел вести машину. Мне казалось, это у тебя бзик руководить.

— Бзик руководить?

— Бзик руководить, — подтвердила она.

— Разве не ты ни за что не нашла бы адрес этой тетки, если бы я пустил тебя за руль — и это у меня после этого бзик?

— У меня это не бзик, а просто жизненный фактор, — невозмутимо возразила она. — И потом, эта твоя клоунская тачка неважно растворяется в среде, что существенно при выездах вроде этого.

Я свирепо уставился в ветровое стекло и молча сидел так до тех пор, пока впереди не замаячил дом, в котором Анна Эш предположительно устраивала собрание Ордена Большой Кастрю… пардон, Большого Котла. Мёрфи нашла у тротуара просвет, достаточный для того, чтобы припарковаться — порой мне кажется, что она все-таки не лишена магических талантов. Трудно иначе объяснить то, что мы сумели остановить машину прямо перед домом, в тени и с отличным видом на входную дверь.

— Который час? — поинтересовался я.

— Пять минут назад было три, — отозвалась Мёрфи. — Не берусь утверждать наверняка, но по моим расчетам выходит пять минут четвертого.

Я скрестил руки на груди.

— Ты же знаешь, я не азартный игрок. Не буду спорить.

— Мне показалось, тебе, возможно, приятно будет сменить ритм. Не все же тебе вышибать двери и жечь дома.

— Я не всегда вышибаю двери, — возразил я. — Иногда просто сквозь стену проламываюсь.

— Короче, пока у нас неплохая возможность следить за тем, кто заходит в дом. Может, узнаем чего-нибудь полезного.

Я подозрительно хмыкнул.

— Чего-нибудь полезного, говоришь?

— Минута-другая ничего не решает, — Мёрфи пригубила кофе и кивнула в направлении женщины, подходившей к подъезду. Женщина как женщина, в обычном летнем платье, поверх которого была накинута белая мужская рубаха. Лет на вид тридцать пять-сорок, седеющие волосы собраны в пучок. Сандалии, темные очки.

— Знаешь эту?

— Угу, — кивнул я. — Знаю. Видел несколько раз у Бока в книжной лавке.

Женщина быстрой, уверенной походкой подошла к парадному и скрылась в дверях.

Мы с Мёрфи подождали еще. На протяжении следующих сорока пяти минут в дом вошло еще четверо женщин. Я узнал двоих.

Мёрфи сверилась с часами — настоящими карманными часами, с пружиной и колесиками, а не какими-то там микрочипами на батарейке.

— Почти четыре, — сообщила она. — Ты говорил, человек пять-шесть, не больше?

— Типа того, — согласился я.

— И явных злодеев ты не обнаружил?

— У злодеев есть одна неприятная черта: они не обязательно явные. Они забывают нафабрить усы и бакенбарды, рога оставляют дома, а черные колпаки отдают в чистку. Забавно, но это так.

Мёрфи посмотрела на меня в упор, и у меня создалось впечатление, что шутка не показалась ей слишком смешной.

— Ну что, идем?

— Еще пять минут. Во всей Вселенной не найдется такой силы, что смогла бы заставить сборище людей, взявших себе латинское название, сделать хоть что-нибудь вовремя. Если все они соберутся здесь к четырем, мы уж наверняка будем знать, что во все это вовлечена черная магия.

Мёрфи фыркнула, и мы подождали еще несколько минут.

— Ну, — спросила она, заполняя паузу. — Как у вас дела на войне? — она помолчала секунду-другую. — Господи, ну и вопрос.

— Ни шатко, ни валко, — ответил я. — Со времени нашей экспедиции в Арктис-Тор и последовавшего за ней поражения вампиров все как-то попритихло. Весной я выбирался в Нью-Мехико.

— Зачем?

— Помогал Люччо готовить будущих стражей, — ответил я. — Когда учишь огненной магии, да еще групповой, лучше держаться подальше от цивилизации. В общем мы провели там два дня, превращая тридцать акров песчаной пустыни в стекло. Потом туда наведалась пара вурдалаков из Красной Колегии и убила двоих наших юнцов.

Мёрфи вопросительно покосилась на меня.

При одном воспоминании об этом я невольно стиснул зубы. Впрочем, этим ребятам все мои переживания уже не помогли бы. Поэтому я сделал вид, будто не понимаю, что она дает мне шанс выговориться.

— Ну, а серьезных боевых действий, если подумать, не было. Так, мелочь. Мерлин предпринимает попытки усадить вампиров за стол мирных переговоров.

— По твоему тону не похоже, что ты в восторге от этого, — заметила Мёрфи.

— Король Красных все еще силен, — сказал я. — Начнем с того, что вся эта война — его рук дело. Если он сейчас и пойдет на перемирие, так только для того, чтобы вампиры смогли зализать раны, пополнить свои ряды и с новыми силами обрушились на нас.

— То есть, ты предлагаешь убить их всех? — спросила она. — Пусть Бог рассудит, кто из них прав, а кто виноват?

— Мне плевать, рассудит их кто или нет, — возразил я. — Просто мне осточертело видеть всех тех, кого они уничтожили, — зубы мои против воли стиснулись еще крепче. Странно еще, что они не начали крошиться.

Я попытался успокоиться, но получилось это у меня неважно. Вместо того, чтобы унять напряжение и злость, я только почувствовал себя до ужаса усталым.

— Черт, Мёрф. Слишком много людей пострадало от этого. Иногда мне кажется, как бы я ни пытался им помочь, разницы все равно никакой.

— Ты это о нынешних убийствах, да?

— И о них тоже.

— Но это же не твоя вина, Гарри, — спокойно возразила Мёрфи. — Ты сделал все, что в твоих силах, и невозможно требовать от тебя большего. Бессмысленно казнить себя за это.

— Правда?

— Мне наставники все время это говорят, — она задумчиво подняла на меня взгляд. — И знаешь, глядя на тебя, я готова с ними согласиться.

— Тут такая штука, Мёрф, — вздохнул я. — Что, если в моих силах сделать больше?

— Что, например?

— Не знаю, — признался я. — Ну, что-то такое, что смогло бы помешать этим скотам.

Что-то вроде того, что я сделал в Нью-Мехико. Господи. Даже думать об этом тошно. Я потер переносицу, пытаясь унять нараставшую головную боль.

Мёрфи дала мне минуту поразмыслить, хочу ли я продолжать разговор. Я продолжал молчать, и она кивнула.

— Ну что, идем? — спросила она с явным облегчением.

Я кивнул и сделал честную попытку поддержать ее настроение.

— Ага. Еще бы только кости у меня не скрючились в этом пытошном орудии, на котором ты ездишь, — я открыл дверцу и, разминая затекшие ноги, выбрался на тротуар.

Я не успел еще захлопнуть дверцу, когда в поле зрения показалась еще одна женщина, направлявшаяся к дому. Высокая, стройная, с короткой, короче даже, чем у меня, стрижкой. Макияжем она не пользовалась, так что возраст отчетливо читался на ее лице.

Со времени нашей последней встречи она заметно изменилась.

В тот раз Хелен Беккитт щеголяла нагишом, держа в руке хорошенький такой, маленький револьвер двадцать второго калибра, причем дырку в бедре тогда проделала мне именно она. Они с мужем попались в тот раз — а вот доморощенный черный маг по имени Виктор Селлз стараниями Гарри Дрездена пал жертвой им же порожденных кровожадных тварей. В построенной Виктором небольшой преступной империи Беккитты занимали нижний уровень. Впрочем, их все равно судили и отправили в тюрьму по обвинению в производстве и распространении наркотиков.

Я застыл на месте, боясь малейшим движением привлечь к себе ее внимание. Быстрым шагом, с совершенно лишенным каких-либо эмоций лицом она миновала меня и вошла в дом.

Мёрфи следила за мной и все поняла. Она тоже застыла как вкопанная и посмотрела вслед Хелен Беккитт только тогда, когда та уже скрывалась за дверью.

— Гарри? — спросила она. — Что случилось?

— Заговор, — пробормотал я. — Обретает очертания.

(обратно)

Глава ШЕСТАЯ

— Не нравится мне все это, — сказала Мёрфи. — У Хелен Беккитт более чем достаточно оснований не любить тебя.

Я презрительно фыркнул.

— Покажи мне тех, у кого их нет.

— Я не шучу, Гарри, — скрипнув, закрылись двери лифта, и мы двинулись вверх. Дом был старой постройки, и лифт в нем явно не относился к категории скоростных. Мёрфи тряхнула головой. — Если то, что ты сказал насчет страха, который испытывают перед тобой люди, правда, значит, на то есть причина. А может, кто-то сознательно распространяет про тебя слухи.

— И это повод бояться Хелен?

— Она уже стреляла в тебя раз, и тогда у нее не вышло. Может, на этот раз она решила подойти к делу серьезнее.

— Пуля — дура, — возразил я, — штык — тоже так себе, но уж слово и того пожиже. Далее по первоисточнику.

— Очень это подозрительно — встретить ее здесь. Она ведь преступала закон, Гарри, и в тюрьму попала твоими стараниями. Что-то мне не верится, чтобы она заигрывала с местной оккультной тусовкой исключительно из добрых чувств.

— Вот не знал, что в наша полиция оперирует такими понятиями, как «добрые чувства». Скажи, Мёрф, ты правда полицейский?

Она одарила меня раздраженным взглядом.

— Ты хоть когда-нибудь можешь обойтись без этих своих дурацких шуточек?

— Даже во сне бормочу лимерики. Черно-белые, разумеется.

— Хоть пообещай, что будешь действовать с оглядкой, — вздохнула Мёрфи.

— Жила-была дама приятная, — откликнулся я. — На вид совершенно квадратная.

Мёрфи раздраженно подняла руки вверх, сдаваясь.

— Черт бы тебя побрал, Дрезден.

Я заломил бровь.

— Уж не переживаешь ли ты за меня.

— Там ведь женщины, — пояснила она. — А ты не всегда способен к логической мысли, когда дело касается женщин.

— Значит, ты считаешь, что я должен действовать с оглядкой?

— Да.

Я повернулся, смерил ее взглядом и понизил голос.

— Бог мой, Мёрф. А как ты думаешь, зачем я тебя с собой взял?

Она подняла взгляд на меня и улыбнулась, отчего к уголкам ее глаз сбежались морщинки. Голос ее, правда, оставался резким.

— Я так и поняла: тебе нужен был с собой кто-то, способный увидеть детали, уступающие в заметности мигающей неоновой вывеске.

— Да ладно тебе, — покачал головой я. — Я и не мигающую заметил бы.

Двери лифта раздвинулись, я пересек холл, направляясь к дверям квартиры Анны Эш — и налетел на невидимую занавеску, выстроенную из лучей какой-то покалывающей энергии футах в четырех или пяти от двери. Я отшатнулся назад, и Мёрфи пришлось упереться в мою спину рукой, чтобы избежать столкновения.

— Что там? — спросила она.

Я осторожно поднял левую руку. При том, что чувствительность к обычным раздражителям у сожженной кожи пока не восстановилась, проблем с улавливанием даже слабых потоков магической энергии я не испытываю. Как мог, я растопырил пальцы, зажмурился и прислушался к ощущениям.

— Оберег, — тихо произнес я.

— Как у твоей квартиры? — спросила она.

— Ну, не такой сильный, — ответил я, осторожно проводя рукой слева направо. — И примитивнее. Мой можно сравнить с кирпичной стеной и режущей проволокой. Этот больше похож на алюминиевый сайдинг и стальную сетку. Но энергии в него закачано от души. Огненной, похоже, — я нахмурился и огляделся по сторонам. — Ха. Убить, пожалуй что, не убило бы, но вломило бы крепко.

— А огонь привел бы в действие пожарную сигнализацию, — добавила Мёрфи. — Заставил бы людей покинуть дом. Вызвать полицию.

— Ага, — подтвердил я. — А еще выдать с потрохами твоего условного подозреваемого, какой бы природы он ни был — сверхъестественной или нет. Эта штука не рассчитана на убийство, — я отступил на шаг и кивнул Мёрфи. — Подойди и постучи.

Онапосмотрела на меня, не веря своим глазам.

— Ты шутишь, да?

— Если этот оберег сделан тяп-ляп, он может среагировать на мою ауру и сработать.

— А просто нейтрализовать его ты не можешь?

— Кто бы его ни сделал, он не пожалел ни времени, ни сил для того, чтобы обезопасить это жилище, — сказал я. — Было бы невежливо просто взять и сломать его.

Мёрфи склонила голову набок, и тут до нее дошло.

— И ты напугаешь их, если пройдешь сквозь барьер так, будто его нет?

— Угу, — негромко подтвердил я. — Они напуганы, Мёрф. Мне необходимо держать себя как можно мягче, иначе мне не добиться от них ни малейшей помощи.

Мёрфи кивнула и постучала в дверь.

Дверная ручка повернулась, не успела она коснуться двери пальцами в третий раз.

За дверью обнаружилась миниатюрная, пухлая женщина. Ростом она уступала даже Мёрфи, на вид лет сорока, светловолосая, с румяными ангельскими щечками, похоже, привыкшими к улыбке. Одета она была в платье бледно-лилового цвета, а в руках держала маленькую собачку — кажется, йоркширского терьера. При виде Мёрфи она расплылась в улыбке.

— Добрый день, сержант Мёрфи. Я вас сразу узнала.

— Добрый день, — с легким опозданием — всего на секунду, не больше — произнесла Мёрфи. — Моя фамилия Мёрфи, я работаю в отделе расследований… черт.

Мёрфи зажмурилась и замолчала.

— Ой, — произнесла женщина. — Простите, пожалуйста… я мола бы и подумать, прежде чем говорить, — она сделала рукой неопределенный жест. — Ну я и дура.

Я открыл было рот, чтобы представиться, но женщина опередила и меня.

— Ну конечно же, вас нельзя не узнать, мистер Дрезден, — она прижала пальцы к губам. Пальцы чуть дрожали. — Ой, опять. Простите меня. Меня зовут Эбби.

— Рад познакомиться, Эбби, — негромко произнес я и протянул руку ладонью вниз под нос ее маленькому йорку. Тот осторожно обнюхал ее и оживленно завилял хвостиком. — Привет, собака страшная.

— Тото, — представила песика Эбби. — Ну да, классика, — продолжала она прежде, чем я успел что-то сказать. — Если не испортилось, зачем тогда чинить? — она кивнула мне. — Прошу прощения, сейчас хозяйку позову, она с вами поговорит. Я просто ближе других к двери оказалась, — и дверь захлопнулась у нас перед носом.

— Ну конечно, — сказал я, обращаясь к закрытой двери.

Мёрфи повернулась ко мне.

— Дичь какая-то.

Я пожал плечами.

— Ну, хоть псу я, вроде, понравился.

— Она ведь знала, что мы собираемся сказать, Гарри — прежде, чем мы рот успевали раскрыть.

— Я заметил.

— Она что, вроде телепата?

Я мотнул головой.

— Не в том смысле, как ты себе это представляешь. Она не делает тайны из того, чем занимается, так что если бы она по-настоящему залезала в чужие головы, Совет разобрался бы с ней уже давным-давно.

— Тогда откуда она знала, что мы собирались сказать?

— Думаю, она ясновидящая, — ответил я. — В смысле, она может заглядывать в будущее. Возможно, всего на секунду-другую, и вряд ли она умеет сознательно управлять этим процессом.

Мёрфи задумчиво хмыкнула.

— Такое может пригодиться.

— В некотором отношении — да, — кивнул я. — Только ведь будущее не на камне высечено.

Мёрфи нахмурилась.

— Это как если бы я в последний момент решила представиться ей не как сержант, а как Кэррин Мёрфи?

— Угу. Получилось бы, что она ошиблась. Люди вроде нее способны ощущать… ну, скажем так, некое облако потенциальных будущих. До сих пор мы с тобой здесь не попали еще в непредсказуемую ситуацию — для этого никаких магических способностей не требуется. Обычное вежливое общение — на вид она увидела именно то, что должно было последовать. Но это не так. Ей ведь пришлось прикинуть наиболее вероятную возможность, что в нашем случае оказалось не слишком сложно.

— Это потому у нее вид такой рассеянный, — задумчиво предположила Мёрфи.

— Угу. Она одновременно отслеживала происходящее, то, что могло произойти, отсеивала то, что вряд ли могло произойти — и это все в считанные секунды, — я покачал головой. — Вот когда они способны заглянуть в будущее дальше, чем на пару секунд — это уже гораздо хуже.

Мёрфи нахмурилась.

— Почему?

— Потому, что чем дальше ты можешь заглядывать, тем больше вероятных сценариев развития событий, — объяснил я. — Представь себе шахматную партию. Начинающий шахматист рад, если способен просчитывать игру на четыре или пять ходов вперед. При попытке просчитать ее на десять ходов вперед число комбинаций, которые позволяются правилами игры, увеличивается в геометрической прогрессии. Мастера-шахматисты способны и на такое, а когда к делу подключаются компьютеры, возможности открываются и вовсе фантастические. Трудно даже себе представить, какие.

— И это еще на ограниченном, условном пространстве шахматной доски, — кивнула Мёрфи. — А уж в реальном мире…

— Игра крупнее, и ставки выше, — я покачал головой. — В общем, небезопасный талант. И побочный эффект непредсказуем. Врачи почти всегда ставят людям вроде Эбби диагнозы типа эпилепсии, болезни Альцгеймера или чего-либо вроде этого. Ставлю пять баксов на то, что медицинский браслет у нее на запястье имеет гравировку «эпилептик» — и что эта ее милая собачка обучена чуять приближение припадка и предупреждать ее.

— Браслета я не разглядела, — призналась Мёрфи. — Ставка не принимается.

Пока мы беседовали так минут пять перед запертой дверью, в квартире тоже кипела дискуссия. Сквозь дверь до нас доносились приглушенные, напряженные голоса, в конце концов разом заглушенные еще одним, громче остальных. Прошла еще секунда, и дверь открылась.

Перед нами стояла та самая женщина, которую мы первой увидели на улице. Смуглая кожа, темные глаза и коротко стриженые темные прямые волосы наводили на мысль о предках-индейцах — поколения два или три назад. Роста я дал бы ей около шести футов, лет чуть меньше сорока. Брови на серьезном лице чуть сдвинулись, образовав тревожную складку на переносице, и по тому, как она стояла, загораживая собой проход, у меня сложилось впечатление, что при необходимости она запросто может превратиться в этакого бульдога.

— Никто из нас не нарушал Законов, Страж, — произнесла она негромко, но твердо.

— Приятно слышать, — хмыкнул я. — Анна Эш?

Она прищурилась и кивнула.

— Меня зовут Гарри Дрезден, — представился я.

Она надула губы, и взгляд ее сделался чуть удивленным.

— Вы надо мной смеетесь? Я знаю, кто вы.

— Ну, я на всякий случай, — по возможности извиняющимся тоном сказал я. — Как-то не все из тех, с кем я встречаюсь, знают, кто я. А это Кэррин Мёрфи из полиции.

Анна кивнула Мёрфи.

— Вы позволите глянуть на ваше удостоверение, мисс Мёрфи?

Мёрфи уже держала наготове карточку в кожаной оплетке и протянула ее Анне. Та посмотрела на фотографию под прозрачным пластиком, сверила ее с лицом и почти неохотно вернула ее. Потом повернулась ко мне.

— Что вам нужно?

— Поговорить, — ответил я.

— О чем?

— Об Ordo Lebes, — сказал я. — И о том, что случилось за последние дни с несколькими женщинами.

Голос ее продолжал звучать вежливо, но я услышал в нем скрытое напряжение.

— Уверена, вам об этом известно гораздо больше, чем нам.

— Это не так, — возразил я. — Именно это я и собираюсь исправить.

Она покачала головой, почти не пытаясь скрыть недоверие.

— Я не идиотка. Стражи следят за всем. Это каждому известно.

Я вздохнул.

— Ага, только я забыл принять свои мультивитамины имени Джорджа Оруэлла… да и положенного завтрака от Большого Брата не получил. Я надеялся, вы согласитесь поговорить со мной немного — ну, так, как вы это делаете с обычными людьми.

Она продолжала смотреть на меня с опаской.

— Откуда мне знать, что вы не обманываете?

— Мисс Эш, — мягко вмешалась в наш разговор Мёрфи. — Он говорит правду. Мы здесь, чтобы помочь, если это в наших силах.

Несколько секунд Анна покусывала губу, переваривая это. Взгляд ее переходил с меня на Мёрфи и обратно, потом она оглядывалась куда-то за спину. Наконец она повернулась ко мне.

— Внешность может быть обманчива. Я не могу проверить, кто вы на самом деле — и те ли вы, за кого себя выдаете. Я предпочитаю перестраховаться.

— Осторожность не мешает никогда, — согласился я. — Но в вашем случае это начинает отдавать паранойей, мисс Эш.

Она взялась за дверную ручку.

— Это мой дом. И я не приглашаю вас войти.

— Вот здорово, — вздохнул я и, осторожно отстранив ее, перешагнул порог прежде, чем она успела закрыть дверь.

При этом я ощутил давление порога — ауру защитной магической энергии, окружающую любое жилье. Энергия порога встретилась с моей энергетической аурой — и задержала ее. В случае, если бы Анна — хозяйка квартиры — пригласила меня, энергия порога расступилась бы подобно занавеске. Она этого не сделала, и в результате мне пришлось оставить большую часть моей энергии у дверей. Возникни у меня необходимость применить силу, находясь в квартире, и мне пришлось бы исчерпать ее практически до донца.

Я повернулся и увидел, что Анна смотрит на меня с неприкрытым удивлением. Уж она-то прекрасно понимала, что я только что сделал.

— Вот, — сказал я ей. — если бы я явился из мира духов, я бы не смог перешагнуть ваш порог. Если бы я собирался напасть на кого-нибудь здесь, стал бы я обезоруживать себя, а? Черт подери, да если уж на то пошло, пришел бы я сюда с копом, чтобы делать это все у него на глазах?

Мёрфи уловила намек и вошла таким же образом, как я только что.

— Я… — растерянно пробормотала Анна. — Как… откуда вам было знать, что оберег не взорвется вместе с вами?

— Простая логика, — заверил я ее. — Вы человек осторожный, а в доме наверняка проживают дети. Не думаю, чтобы вы состряпали что-то такое, что грохнуло бы при входе в дверь кого угодно.

Она сделала глубокий вдох и кивнула.

— Впрочем, вам вряд ли понравилось то, что вышло бы, попробуй вы взломать дверь.

— Верю, — кивнул я. Я ей действительно верил. — Мисс Эш, я здесь не для того, чтобы угрожать кому-либо или причинять вред. Я не могу заставить вас говорить со мной. Если вы потребуете, чтобы я ушел прямо сейчас, я уйду, — заверил я ее. — Но ради вашей же безопасности позвольте мне прежде поговорить с вами. Всего несколько минут. Это все, о чем я прошу.

— Анна? — послышался голос Эбби. — Я думаю, тебе стоит выслушать их.

— Да, — произнес другой женский голос — негромкий, низкий. — Я согласна. И я знаю о нем кое-что. Если он дает слово, он его держит.

Подумать, так я никогда прежде не слышал голоса Хелен Беккитт — ну, если не считать сладострастных стонов. Но негромкая уверенность и совершеннейшая бесстрастность настолько вязались с ее почти безжизненным взглядом, что у меня не возникло и тени сомнения насчет того, кому принадлежал этот голос.

Я переглянулся с Мёрфи и снова поднял взгляд на Анну.

— Ну, мисс Эш? — спросил я ее.

— Дайте мне слово. Поклянитесь своей силой.

Такие клятвы — дело серьезное; по крайней мере среди чародеев моего класса. Клятвы обладают силой. Поклявшись своим магическим талантом, поневоле задумаешься, прежде чем нарушать клятву — это чревато тяжелыми последствиями. Я не колебался с ответом.

— Клянусь своей силой, я буду соблюдать все нормы поведения гостя в вашем доме, и ни причинять вреда собравшимся у вас людям, ни лишать их моей помощи, буде она потребуется.

Она чуть перевела дыхание и кивнула.

— Очень хорошо. Я обещаю вести себя как подобает радушной хозяйке — со всеми вытекающими из этого обязательствами. И будьте добры, зовите меня просто «Анна», — она произнесла свое имя старомодно, как до сих пор говорят в Старом Свете: «Ан-на». Потом жестом пригласила нас пройти. — Прошу вас не обижаться, если я обойдусь без представления моих знакомых.

Что ж, это я вполне мог понять. Полное имя, услышанное из уст его обладателя, дает чародею, да и просто одаренному заклинателю определенную власть, способность сложить целый ряд опасных, а то и смертельных заклятий, не мене эффективных, чем сложенные, скажем, на крови, обрезках ногтей или волос. Конечно, выдать свое полное имя в обычной беседе почти невозможно, но случалось и такое… в общем, люди понимающие стараются держаться осторожно, называя свое имя, если не хотят, чтобы его использовали против них.

— Ничего страшного, — заверил я ее.

Квартира у Анны оказалась очень даже ничего, явно полностью отремонтированная и заново обставленная в последний год или два. Из окон открывался довольно-таки приятный вид, а мебель производила вид настоящей, деревянной, и качественной.

В гостиной находилось пять женщин. Эбби сидела в деревянном кресле-качалке, а на коленях у нее свернулся йорк. Хелен Беккит стояла у окна, апатично глядя на город. Двое других женщин сидели на диване, и еще одна — в стоявшем рядом кресле.

— Полагаю, вам известно, кто я? — поинтересовался я у них.

— Они знают, — негромко произнесла Анна.

— Хорошо, — кивнул я. — Тогда вот что известно мне. Кто-то убил по меньшей мере пять женщин, так или иначе связанных с магией. Некоторые из этих смертей обставлены как самоубийства. Однако имеются улики, говорящие об обратном, — я набрал в грудь воздуха. — И еще: на двух телах я обнаружил послания, адресованные мне или кому-то вроде меня. Такие, чтобы их не могла видеть полиция. Мне кажется, мы имеем дело с серийным убийцей, и мне кажется, члены вашего ордена могут представлять для него…

— Или для нее, — вставила Мёрфи, стараясь не смотреть в сторону Беккит.

Беккит скривила губы в горькой усмешке, но не пошевелилась.

— Или для нее, — согласился я. — Представлять интерес для убийцы.

— Он это серьезно? — спросила женщина — одна из тех, кого я не знал. Она была старше остальных, лет сорок пять-пятьдесят. Несмотря на теплый день, она щеголяла в светло-зеленом свитере с высоким воротником, придававшим ей сходство с черепахой. Собранные в тугой пучок волосы имели когда-то, должно быть, насыщенный рыжий цвет, но сейчас в них хватало серо-стальных прядей. Макияжем она не пользовалась, похоже, принципиально, и брови над очками в угловатой серебряной оправе росли гуще, чем позволяет подавляющее большинство женщин.

— Совершенно серьезно, — заверил я ее. — Скажите, могу я вас называть как-нибудь? Мне кажется, было бы невежливо сразу называть вас Черепахой, не попытавшись узнать имени.

Она чуть напряглась, старательно избегая встречаться со мной взглядом.

— Присцилла, — пробормотала она.

— Присцилла, — кивнул я. — Если честно, я пока в основном тычусь вслепую. Я плохо понимаю, что происходит — потому и пришел поговорить с вами.

— Тогда откуда вы узнали об нашем ордене? — поинтересовалась она.

— В реальной жизни я частный следователь, — ответил я. — Расследую всякое.

— Он лжет, — заявила Присцилла, глядя на Анну. — Не может не лгать. Ты же знаешь, что мы видели.

Анна перевела взгляд с Присциллы на меня и покачала головой.

— Я так не думаю.

— И что вы видели? — спросил я у Анны.

Анна оглянулась на остальных, но возражений не услышала, и она снова посмотрела на меня.

— Вы правы. Несколько членов нашего ордена погибли. Чего вам, возможно, не известно — так это то, что еще несколько человек пропали, — она сделала глубокий вдох. — Не только из нашего ордена, но вообще из нашего круга. На конец прошлого месяца мы не досчитывались более двадцати человек.

Я негромко присвистнул. Два с лишним десятка человек — это уже серьезно. Поймите меня правильно: люди пропадают все время — по большей части добровольно. Но в нашем узком кругу люди поневоле теснее друг к другу; отчасти это происходит именно потому, что им известно о существовании сверхъестественных хищников, которые с радостью скушают их при малейшей возможности. Это самый что есть стадный инстинкт, примитивный и прямолинейный — но он помогает выжить.

Если пропало целых два десятка человек, значит, велика вероятность того, что кто-то вышел на охоту. И если этот кто-то — убийца, у меня на руках серьезная проблема. Впрочем, разве мне привыкать к такому?

— Вы сказали, ваши люди что-то видели. Что именно?

— В случае… — она тряхнула головой и прокашлялась. — В случае тех троих членов нашего ордена, чьи тела нашли, в последний раз их видели в обществе высокого человека в сером плаще.

Я даже зажмурился.

— И вы решили, что это я?

— Я не могу утверждать наверняка, — подала голос Присцилла. — Время было темное, и она стояла на улице перед моим домом. Я видела их в окно.

Ей не удалось скрыть то, что она едва не произнесла не «их», а «вас».

— А я выходила от Бока, — добавила Эбби серьезным тоном, глядя куда-то перед собой. — Поздно. Я видела, как она шла с мужчиной, и только.

— Этого я не видела, — произнесла Хелен Беккитт. Голос ее звучал бесстрастно, ровно, убежденно. — Салли ушла из бара с симпатичным темноволосым мужчиной, сероглазым, с бледной кожей.

В животе у меня похолодело. Краем глаза я увидел, как лицо Мёрфи тоже сделалось бесстрастным.

Анна подняла руку, призывая Хелен к молчанию.

— По меньшей мере двое заслуживающих доверия свидетелей показали, что в последний раз видели пропавших в обществе мужчины в сером плаще. Другие же, напротив, говорят о красивом брюнете.

Я тряхнул головой.

— И вы решили, что парень в сером плаще — это я?

— Много ли найдется в Чикаго высоких мужчин в сером плаще, вращающихся при этом в наших кругах, сэр? — ледяным тоном поинтересовалась Присцилла.

— Такой ткани цена три бакса за ярд на распродаже, — возразил я. — И высокие мужчины в городе с восьмимиллионным населением тоже нельзя сказать, чтобы редкость.

Присцилла прищурилась.

— Тогда кто это был?

Эбби хихикнула, на что Тото вильнул хвостом.

Я задумчиво пожевал губу.

— Ну, я совершенно уверен, что это не Мёрфи.

Хелен Беккит презрительно фыркнула.

— Если это шутка, то неудачная, — взвилась Присцилла.

— Ох. Прошу прощения. С учетом того, что я узнал о наличии в показаниях серого плаща несколько секунд назад, мне показалось, что и ваш вопрос звучит не слишком, чтобы серьезно, — я повернулся к Анне. — Это не я. И это не Страж нашего Совета — или, по меньшей мере, я чертовски надеюсь на то, что это не Страж нашего Совета.

— А если все-таки Страж? — тихо спросила Анна.

Я скрестил руки на груди.

— Тогда я сделаю так, чтобы он никогда и никому больше не смог причинить вреда.

— Прошу прощения, — вмешалась Мёрфи. — Вы сказали, погибли три члена вашего ордена. Не будете ли вы добры назвать их имена?

— Мария, — произнесла Анна медленно, словно в такт похоронной процессии. — Жанин. Полина.

До меня дошло, куда клонит Мёрфи.

— А что насчет Джессики Бланш? — спросила она.

Анна нахмурилась и, подумав, мотнула головой.

— Не думаю, чтобы это имя было мне знакомо.

— Значит, она не член ордена, — кивнула Мёрфи. — И в ваших, гм, кругах она не вращалась?

— Во всяком случае, не среди моих знакомых, — ответила Анна и оглянулась на остальных. — Никому больше не известно это имя?

Последовало молчание.

Я переглянулся с Мёрфи.

— Некоторые из этих случаев отличаются от остальных.

— А некоторые — не отличаются, — возразила она.

— Хоть что-то для начала, — сказал я.

У кого-то на руке забибикали часы, и девушка, сидевшая на диване рядом с Присциллой, резко выпрямилась. Совсем еще юная девушка — на вид не старше двадцати, и кожа ее имела этакий насыщенный цвет уроженки южной Индии. Еще ее отличали карие глаза под тяжелыми, выпуклыми веками, а также бандана, которую она повязала на свои прямые черные волосы. Одежду ее составляло фиолетовое балетное трико и чулки кремового цвета на длинных ногах, и вообще она имела сложение профессиональной танцовщицы. Мужские часы казались на ее тонком запястье непропорционально большими. Она нажала на кнопку, выключая сигнал, и взволнованно повернулась к Анне.

— Десять минут, — произнесла она.

Анна нахмурилась, кивнула и медленно двинулась к двери, вежливо напоминая нам, что пора и честь знать.

— Мы больше ничем не можем вам помочь, мистер Страж? Мисс Мёрфи?

В нашем сыщицком ремесле, когда тебя начинают выпроваживать с целью скрыть что-либо, мы называем это уликой.

— Конечно! — лучезарно улыбнулся я. — А что должно произойти через десять минут?

Анна остановилась, и ее вежливая улыбка померкла.

— Мы как могли лучше ответили на ваши вопросы. Вы дали мне слово, мистер Страж, что не будете злоупотреблять моим гостеприимством. Вы поклялись.

— Спрашивая вас, я действую в ваших же интересах, — ответил я.

— Вы так считаете, — сказала она. — Я считаю, что это вас не касается.

Я со вздохом кивнул и протянул ей свою визитку.

— Вот мой телефон. На случай, если вы передумаете.

— Благодарю вас, — вежливо отозвалась Анна.

Мы с Мёрфи вышли. Спускаясь в лифте, мы оба молчали. Я стоял, хмурый как туча. В прошлом такое настроение никогда не помогало мне в решении моих проблем, но все ведь когда-то случается в первый раз, верно?

— Думаешь, им известно что-то еще? — спросила Мёрфи, когда мы вышли из подъезда на солнце.

— Что-то им известно, — сказал я. — Или им кажется, что известно.

— Это был риторический вопрос, Гарри.

— Урыла, — я тряхнул головой. — Ну и что будем делать дальше?

— Пороемся в том, что стоит за Джессикой Бланш, — ответила она. — Посмотрим, не откопается ли чего.

Я кивнул.

— Все проще, чем рыскать по Чикаго в поиске парней в длинных серых плащах.

Она помедлила с ответом; я достаточно хорошо знал ее, чтобы понимать, что она осторожно выбирает слова.

— Возможно, не проще, чем найти бледного, привлекательного, темноволосого мужчину, который может быть, а может и не быть тем, кого последним видели с женщиной, умершей в разгар сексуального возбуждения.

Пару секунд мы оба молчали, слышались только наши шаги.

— Это не он, — произнес я наконец. — Он мой брат.

— Ага, конечно, — согласилась она.

— То есть, я довольно давно с ним не общался, — признался я. — И он живет сейчас сам по себе, — добавил я через несколько шагов. — Зашибает неплохие деньги… не знаю, как именно. Он же сам ни за что не скажет.

— Да, — кивнула Мёрфи.

— И полагаю, он сейчас кормится досыта, — продолжал я. — И само собой, где и как, он тоже не скажет, — мы прошли еще немного. — И он считает сам себя чудовищем. И ему физически дурно от попыток жить как нормальный человек.

Мы перешли улицу. Я ступил на тротуар и посмотрел на Мёрфи.

— Блин.

Мы не спеша двинулись по тротуару к Мёрфиному «Сатурну».

— Гарри, — тихо произнесла она. — Я думаю, ты прав насчет него. Но на карту поставлены жизни людей. Мы должны знать точно.

Одной мысли о том, что мой брат, единственная родная мне душа, плоть и кровь, может быть замешан во всей этой гадости, хватило, чтобы меня пронзила вспышка ослепительного, бессмысленного гнева. Высказанное Мёрфи в мягкой форме обвинение подлило масла в огонь, и это застало меня врасплох. Наверное, никогда еще прежде я не испытывал такого острого желания уничтожить грозящую моему брату опасность. Эмоции клокотали во мне расплавленным металлом, и я вдруг поймал себя на том, что чисто инстинктивно собираю их энергию и преобразую ее для удара. Какую-то секунду мне хотелось крушить всех и вся — начиная с того, кто хотя бы в мыслях имел причинить вред Томасу.

Я зарычал и зажмурился, пытаясь взять себя в руки. Я же не на войне — я всего-то иду по тротуару. Вокруг меня не находилось ни одной цели, чтобы испепелить ее этим гневом, но и оставлять эту рвущуюся из меня разрушительную энергию без выхода тоже не стоило. Я наклонился, коснулся тротуара кончиками пальцев в попытке заземлить готовый вырваться разряд, и мне это почти удалось: большая часть его ушла в землю, и только часть рассеялась в воздухе вокруг меня.

Это спасло нам жизнь.

Стоило мне высвободить энергию, как ближний к нам светофор взорвался и погас, Мёрфин мобильник заверещал «Звездно-полосатый флаг», у трех стоявших ближе к нам машин сработала сигнализация…

…и Мёрфин «Сатурн» окутался ослепительно-ярким клубком взрыва.

(обратно)

Глава СЕДЬМАЯ

Времени предпринять что-либо у меня не было. Даже если бы я ждал взрыва, пригнувшись и держа наготове защитное поле, я вряд ли совладал с его энергией. Взрыв произошел внезапно, мгновенно, и его совершенно не беспокоило, укрываюсь я от него или нет. Что-то, больше всего похожее на огромную пуховую подушку, запущенную в меня кем-то калибра Халка Невероятного, ударило меня в грудь.

Меня оторвало от земли и отшвырнуло на несколько футов. На лету я зацепил плечом почтовый ящик, а потом я уже лежал на спине, глядя в ясное летнее небо.

Я остался жив — неплохо для начала с учетом ситуации. Значит, взрыв был не слишком сильный. Заряд, скорее, зажигательный, чем фугасный — так, старый, добрый огненный шар, от которого, конечно, вылетают окна и воспламеняются предметы, а ударная волна несет с собой некоего Гарри Дрездена, чародея, слегка б/у.

Я сел и уставился на клубящееся на месте Мёрфиного «Сатурна» облако черного дыма, из которого выбивались языки алого огня. Это вполне подтверждало мои предположения. Я скосил глаза набок и увидел Мёрфи, сидевшую на асфальте. На нижней губе ее набухла кровью ссадина. Вид она имела бледный и слегка оглушенный.

Я ничего не мог с собой поделать. Я начал ржать как пьяный.

— Что ж, — выдохнул я, наконец. — С учетом обстоятельств я вынужден признать, что ты была права. Ни хрена я не умею управлять, и у тебя стопроцентное право вести машину. Спасибо, Мёрф.

Она пристально посмотрела на меня и сделала глубокий вдох.

— Не за что, — процедила она сквозь зубы.

Я ухмыльнулся и откинулся на спину полежать на асфальте еще немного.

— Ты как, в порядке?

Она смахнула кровь с губы.

— Кажется, да. А ты?

— Двинулся плечом о почтовый ящик, — отозвался я. — Побаливает немного. Нет, правда, не сильно. Но аспирину, пожалуй, принял бы. Одну таблетку, не больше.

Она вздохнула.

— Господи, ну и нытик же ты, Дрезден.

Мы посидели минуту молча, пока где-то вдалеке не послышались и не начали приближаться к нам сирены.

— Думаешь, бомба? — спросила Мёрфи тоном, какой обычно бывает у людей, не знающих, чего бы еще сказать.

— Угу, — кивнул я. — Я стравливал в землю часть энергии, когда она рванула. Должно быть, я сбил с настройки ее таймер или приемник сигнала. В общем, привел в действие раньше срока.

— Если только это не задумывалось как предупредительный выстрел, — заметила она.

Я хмыкнул.

— Тогда кому это предназначалось, как думаешь?

— Ну, за последнее время я, вроде, никому не насолила, — сказала Мёрфи.

— Я тоже.

— По совокупности ты насолил гораздо большему количеству людей, чем я.

— По совокупности? — возмутился я. — И кто это говорит! Ну, и потом, заминированные автомобили плохо вписываются в… ну… в…

— В пословицу? — предположила Мёрфи, стараясь придать голосу этакое английское звучание.

— В пословицу! — возгласил я, в меру сил имитируя Джона Клиза. — Нет такого в моем почти неохватном собрании пословиц. И ты со своими цитатками из Монти Пайтона меня сейчас достанешь.

— Ты просто нытик, Гарри, — ее улыбка померкла. — Впрочем, пословица или нет, но заминированная машина вполне вяжется с образом экс-преступницы.

— Не забывай, миссис Беккит все время находилась с нами, в доме.

— А мистер Беккит? — напомнила Мёрфи.

— М-да, — кивнул я. — Гм. Думаешь, он ошивался здесь?

— Я думаю, нам нужно кой-чего выяснить, — ответила она. — Тебе лучше идти.

— Правда?

— Не забывай, я-то не на службе, — объяснила Мёрфи. — Машина моя. Всем будет проще, если допрашивать придется одного, а не двоих.

— Верно, — согласился я и заставил себя встать. — Какая нить тебе интереснее?

— Я бы занялась нашей странной покойницей и Беккитами, — ответила она. Я протянул ей руку, и она приняла ее, что для нас двоих означало больше, чем могло бы показаться со стороны. — А ты?

Я вздохнул.

— Пойду, поговорю с братом.

— Уверена, он в этом не замешан, — тихо произнесла Мёрфи. — Но…

— Но он знает толк в ремесле инкуба, — договорил я… впрочем, не уверен, что Мёрфи имела в виду именно это. Я мог бы и разозлиться на эту ее ремарку, но, рассуждая трезво, я не мог винить ее в подозрительности. В конце концов, она коп, ей положено. Всю свою сознательную жизнь она провела, разбираясь с самыми гнусными человеческими подлостями. В общем, рассуждая трезво, она более чем имела право подозревать всех и каждого — по крайней мере, до тех пор, пока у нас не будет больше информации. От этого зависели людские жизни.

Однако Томас — мой брат, моя кровь. И логика мало что могла с этим поделать.

Первая машина с мигалкой — полицейский патруль — вывернулась из-за угла в паре кварталов от нас. По пятам за ней следовали пожарные.

— Пора, — тихо произнесла Мёрфи.

— Посмотрим, смогу ли нарыть чего-нибудь, — сказал я и пошел прочь.

Всю дорогу до дома я сохранял боевую готовность номер один: следил, не идет ли за мной кто-нибудь, не подстерегает ли кто меня в местах потенциальной засады… ну, и т. д., и т. п. Ничего такого ни по дороге, ни непосредственно у входа в мою полуподвальную квартиру мне не встретилось.

Я спустился по бетонным ступенькам к двери — такой, стальной… солидной, в общем — и, пробормотав заклинание, отключил оберегов. Потом повозился с ключами, отпирая обычные, материальные замки и вошел.

Мистер поддал мне под колени плечом в знак приветствия. Мой серый кот весит около тридцати фунтов, так что я едва не врезался спиной в дверь. Я нагнулся и почесал ему за ухом. Мистер довольно мурлыкнул, обошел меня кругом, потерся еще раз о мои ноги и вернулся на книжный шкаф дремать в ожидании вечерней прохлады.

Из темной ниши, которая служит мне кухней, показалась огромная груда серого с черным меха. Груда распахнула в зевке зубастую пасть и направилась в мою сторону, приветственно виляя хвостом. Дойдя до меня, пес сел и ткнулся мордой мне в район живота. Я потрепал его обеими руками по холке.

— Привет, Мыш. Все спокойно на домашнем фронте, а, мальчик?

Он вильнул хвостом еще раз, продемонстрировал свои белоснежные зубищи и вывалил язык в довольной собачьей ухмылке.

— Ох, да, почту забыл, — сказал я. — Будь добр, принеси, а?

Мыш с готовностью поднялся, и я открыл дверь. Он выскользнул на улицу совершенно бесшумно. Для носорога Мыш вообще перемещается на удивление легко.

Мягко ступая по выстеленному разномастными коврами полу, я подошел к камину и опустился в мягкое кресло у огня. Потом снял трубку и набрал номер Томаса. С минуту я терпеливо слушал длинные гудки, буравя телефон злобным взглядом и не зная, что делать. Так ничего и не придумав, я набрал номер еще раз. С тем же успехом. Что ж, попробовать стоило.

Еще минуту я кусал губу, переживая за брата.

Мыш вернулся еще через минуту — довольно долго для короткой прогулки по не представляющему для собаки опасности маршруту до почтового ящика и обратно. В зубах он держал несколько конвертов, которые осторожно положил на старый журнальный столик у дивана. Потом вернулся к двери и навалился на нее мохнатым плечом. Видите ли, моя дверь установлена с перекосом, так что открывать ее сущее мучение, а когда она открыта, хочешь — не хочешь, это мучение приходится повторять, чтобы ее закрыть. Мыш толкнул ее на место, фыркнул и, вернувшись, улегся у моих ног.

— Спасибо, малыш, — я взял почту, почесал его еще раз за ухом и, пробормотав заклинание, зажег несколько свечей. — Счета, — сообщил я ему, перебирая конверты. — Еще счета. Фигня всякая. Очередной каталог от «Удачной Покупки»… Боже правый, эти ребята что, принципиально не сдаются? Новый адвокат Ларри Фаулера, — я приложил нераспечатанный конверт ко лбу и закрыл глаза. Угрожает мне очередной вариацией на тему все того же иска, — я вскрыл конверт, пробежался взглядом по тексту и бросил на пол. — Его почитать, так я псих какой-то.

Я выдвинул из стола ящик, пошарил в нем на ощупь и выудил ключ на колечке с овальным пластиковым брелком, украшенным логотипом — таким же, как на моих визитках: ГАРРИ ДРЕЗДЕН, ЧАРОДЕЙ. ПАРАНОРМАЛЬНЫЕ РАССЛЕДОВАНИЯ, КОНСАЛТИНГ, РЕКОМЕНДАЦИИ. РАЗУМНЫЕ ЦЕНЫ.

Я посмотрел на ключ. Его дал мне Томас на тот крайний случай, если мне понадобится зайти к нему в его отсутствие. Сам он, в свою очередь, тоже сохранил ключ от моей квартиры, даже съехав с нее. На этот счет у нас с ним имелось неписаное соглашение. Ключи хранились на случай, если кому-либо из нас потребуется помощь. Вовсе не для того, чтобы шарить в доме у брата в отсутствие хозяина.

(Ну, конечно, имелись у меня легкие подозрения насчет того, что Томас наведывался ко мне несколько раз в надежде разгадать тайну, как это мое жилище ухитряется оставаться чистым и прибранным. Однако поймать фэйре-уборщиков за работой ему не удалось. И не удастся: они свое дело знают. Возможно, это их единственный недостаток: про них никому не расскажешь. Стоит кому-то узнать эту тайну, и они уйдут. И даже не спрашивайте, почему).

В памяти моей снова возникли лица убитых женщин. Я вздохнул и сунул ключ в карман.

— О'кей, мальчик, — сказал я. — Пошли, проведаем Томаса.

Мыш с готовностью вскочил, энергично завиляв хвостом. Мыш любит ездить на машине. Он подбежал к двери, зубами снял с крючка у двери поводок и принес его мне.

— Подожди минутку, — посоветовал я ему. — Мне нужно собрать арсенал.

Терпеть не могу, когда всякого рода пакости происходят летом. Я облачился в мою до безобразия теплую ветровку. Я решил, с учетом потенциальной вероятности повторного использования зажигательных бомб риск погибнуть от перегрева не кажется таким уж страшным. Ну, и место в Книге Гиннеса это мне тоже почти гарантировало. Может, даже номинацию на премию Дарвина.

Видите? Даже я умею мыслить позитивно.

Я нацепил на руку новый, усовершенствованный браслет-оберег, а на пальцы правой руки — аж три серебряных кольца. Потом сунул в карман жезл, щелкнул карабином, пристегнув поводок к ошейнику Мыша, взял стоявший у двери посох и вышел на улицу.

Подходя к Жучку, я скомандовал Мышу остановиться и подождать в отдалении. Я обошел свой старый, латаный-перелатаный разноцветный «Фольксваген», внимательно осмотрев его со всех сторон. Потом лег на асфальт заглянуть под днище. Потом поднял капот, осмотрел мотор и заглянул в багажник. Я даже проверил его на предмет следов враждебной магии. Я не обнаружил ничего, похожего на бомбу или вообще представляющего собой угрозу, если не считать недоеденного буррито, забытого мною в багажнике с полгода назад.

Я отворил дверцу, свистнул Мышу, и мы отправились нарушать неприкосновенность жилища моего брата.

Прежде мне ни разу еще не приходилось бывать у Томаса дома, так что, оказавшись на месте, испытал легкий шок. То есть, по адресу я предположил, что он живет в одном из новых домов Кабрини-Грин — некогда трущобного квартала, ставшего объектом масштабной городской реконструкции (не в последнюю очередь из-за соседства с Золотым Берегом, вторым по уровню концентрации миллионеров жилым районом в мире). Как бы то ни было, эта часть города постепенно становилась все пристойнее, и новые дома, выстроенные на месте снесенных, мне даже нравились.

Однако Томас жил не в одном из этих домов. Его дом стоял на другой стороне улицы — на Золотом Берегу. Когда мы с Мышом нашли нужный подъезд, уже темнело, и я ощущал себя так, словно иду по городу нагишом. Блин, да таких шикарных ботинок, как у тамошнего консьержа, у меня отродясь не было.

Я отворил входную дверь парадного Томасовым ключом и направился к лифтам; Мыш следовал за мной по пятам. Консьерж подозрительно косился в мою сторону, и по дороге от входа до лифта я насчитал по меньшей мере две камеры видеонаблюдения. Охрана, несомненно, хорошо разбиралась в том, кто жилец этого дома, а кто нет — и долговязый тип в черном плаще с двухсотфунтовой собакой на поводке явно не входил в первую категорию. Поэтому я изо всех сил старался усыпить их подозрения, всем видом изображая спокойствие и непоколебимую уверенность в правоте своих действий.

То ли это подействовало, то ли охрана не стоила тех денег, что им платили, но меня никто не задержал, я поднялся на лифте на шестнадцатый этаж и подошел к двери Томасовой квартиры.

Я отпер дверь, для приличия пару раз постучал и, не дожидаясь ответа, вошел.

Выключатель света оказался там, где ему и полагалось быть: рядом с дверью.

Квартира у Томаса оказалась… ну, скажем так — шикарная. Входная дверь открывалась в гостиную, размерами превосходившую всю мою квартиру, вместе взятую, в которой мне могло грозить что угодно, только не агорафобия. Стены были оклеены тёмно-алыми обоями, а пол устлан угольно-серым ковром. Мебель явно покупалась единовременно, в едином стиле — от диванов до стойки под домашний кинотеатр: хромированная сталь, черная кожа и чуть больше ар-декошных финтифлюшек, чем предпочел бы я сам. Плазменный телик не влез бы в моего Жучка, и к нему прилагались, разумеется, DVD-плеер, и колонки, и полки для видео и аудио дисков. Рядом на полке красовалась новейшая игровая приставка с аккуратно смотанными шнурами. На стене висели два постера: «Волшебник из страны Оз» и «Пираты из Пензанса» — ну, где Кевин Клейн играет короля пиратов.

Ну что ж. Приятно видеть, что брат, похоже, неплохо устроился в жизни. Правда, я так и не знал, за какую работу платят столько бабок.

Кухня ни в чем не уступала гостиной: все те же хром и черная кожа, только стены имели белую окраску, а пол вместо ковра был вымощен дорогой белой плиткой. Все содержалось в безукоризненном порядке. Ни одной грязной тарелки, ни одного наполовину выдвинутого ящика, ни крошки, ни бумажки. Все горизонтальные поверхности сияли стерильной чистотой. Я заглянул в шкафы. Ничего лишнего — только аккуратные стопки разобранных по размеру тарелок.

Чушь какая-то. При всех положительных качествах мой брат всегда оставался раздолбаем и пофигистом.

— Я все понял, — сообщил я Мышу. — Мой брат умер. Умер, а на его место поселился какой-то омерзительно аккуратный клон.

Я заглянул в холодильник. Не хотел, но заглянул. Шаря по чужому дому, нельзя не заглянуть в холодильник. Холодильник оказался пуст, если не считать винной полки и едва ли не полусотни бутылок Макова пива — Томас его любит. Мак убил бы его на месте за то, что он хранит его холодным. Ну, по крайней мере полил бы презрением, это точно. Подобное обращение с продуктом в глазах Мака заслуживает высшей меры наказания.

Я залез в морозильник. Вот он оказался набит под завязку — готовыми обедами трех видов, аккуратно рассортированными по упаковкам. Впрочем, в него влезло бы еще штук девять или десять — я решил, что они все-таки съедены. Должно быть, Томас выбирался в супермаркет раз в месяц или два. Это уже больше походило на него: пиво и еда, которая готовится одним нажатием кнопки на микроволновке. Для такой готовки не нежно посуды, что и подтвердил осмотр ближнего к морозильнику шкафчика: в нем обнаружилась большая упаковка разовых ножей и вилок. Поесть. Выбросить все, что осталось. Ни готовки, ни мытья посуды.

Я еще раз огляделся по сторонам на кухне и отправился дальше.

Обе спальни открывались в небольшой холл; еще одна дверь вела в ванную. Заглянув в нее, я торжествующе фыркнул. В ванной царил полнейший бардак: повсюду валялись зубные щетки и расчески, на полу стояла пара пустых бутылок из-под пива, а вся остальная поверхность кафеля была завалена грязной одеждой. Картину разгрома дополняло несколько валявшихся там и сям початых рулонов туалетной бумаги, тогда как на держателе сиротливо висела пустая картонная трубка.

Я осмотрел первую спальню. Она тоже больше соответствовала образу Томаса. В ней стояла кровать калибра кинг-сайз без выраженных ног и изголовья: только стальной каркас, на котором покоился большой квадратный матрас. Белые простыни, несколько подушек в белых наволочках и большое одеяло в темно-синем пододеяльнике. Все это пребывало в некотором беспорядке. На полу перед распахнутым настежь шкафом валялась одежда. На тумбочке с наполовину выдвинутыми (и почти пустыми) ящиками стояли две корзины с чистым, тщательно выглаженным бельем. Еще в спальне имелась книжная полка, уставленная разного рода художественной литературой, и будильник-радио на тумбочке. В углу стояли, прислоненные к стене, старая кавалерийская сабля и шпага на манер мушкетерских. От взгляда моего не укрылось то обстоятельство, что до них легко было дотянуться, не вставая с постели.

Я вернулся в коридор и мотнул головой в направлении гостиной.

— Это все маскировка, — сказал я Мышу. — Парадная часть квартиры. Он хочет создать впечатление. Так, чтобы ни у кого даже мысли не возникло посмотреть на остальное.

Мыш склонил голову набок и посмотрел на меня.

— Может, мне стоит просто оставить ему записку, а?

Зазвонил телефон, и я едва не подпрыгнул на месте от неожиданности. Удостоверившись, что непосредственная угроза инфаркта миновала, я вернулся в гостиную, размышляя, стоит ли мне брать трубку. Я решил воздержаться. Возможно, это звонили с поста охраны проверить, что это за незнакомец с небольшим ручным мамонтом. Если бы я ответил им в отсутствие Томаса, они запросто могли бы заподозрить что-то. Еще как заподозрить. Оставь же я их беседовать с автоответчиком, и они могут еще пребывать некоторое время в неуверенности. Я подождал немного.

Бибикнул автоответчик.

— Действуйте согласно Уставу, — произнес голос моего брата, — снова бибикнул сигнал.

Донесшийся из автоответчика женский голос текучестью напоминал мед.

— Томас, — произнес голос, судя по произношению, европейский, и имя его она произносила этак, «Тоу-мосс», с ударением на втором слоге. — Томас, это Александра, я ужасно скучаю без тебя. Ну пожалуйста, мне просто необходимо встретиться с тобой сегодня вечером. Я знаю, у тебя есть другие, что у тебя много других, но я не в силах больше без тебя, ты мне нужен, — голос ее понизился и сделался еще гуще и слаще. — Никто другой, никто-никто на свете не делал со мной такого, как ты. Прошу тебя, умоляю, не прогоняй меня, — она продиктовала номер телефона, и в ее исполнении это прозвучало как прелюдия к сексуальной игре. К моменту, когда она, наконец, повесила трубку, я начал ощущать себя едва ли не вуайеристом.

— Только этого мне нехватало, — со вздохом заметил я Мышу.

Что ж, по крайней мере я знал теперь, как Томас утоляет свой Голод. Александры и «многих других» для этого, должно быть, более чем хватало. Я ощущал в этом… двусмысленность, что ли? Он удовлетворял демоническую составляющую своей натуры, стараясь набрать как можно больше жертв — с тем, чтобы по возможности распределить между ними потенциальный ущерб, не допуская опасных его размеров. Однако это же приводило к тому, что число женщин, помеченных его объятиями, пристрастившихся к тому, что на них кормятся, целиком покорившихся его обаянию — число этих несчастных росло.

В некотором роде Томас обладал властью над ними, а власть, как известно, разлагает личность. Она таит в себе уйму соблазнов, и неизвестно еще, насколько стойко держался по отношению к ним Томас.

Я сделал глубокий вдох.

— Не фантазируй, Гарри, не фантазируй. Он твой брат. И он невиновен… по крайней мере, пока не доказано обратное, так ведь?

— Так, — ответил я сам себе.

Я решил оставить Томасу записку, но бумаги под рукой не оказалось. Ни в девственно-стерильной кухне, ни в гостиной я ее не нашел, в спальне — тоже. Я покачал головой, пробормотал пару ласковых слов в адрес тех, у кого в доме записку оставить не на чем, и вспомнил про вторую спальню.

Я открыл дверь, щелкнул выключателем и застыл на месте.

Комната выглядела как кабинет личного бухгалтера Рэмбо. У одной стены стоял рабочий стол с компьютером. Вдоль двух других стен стояли еще два стола поуже. Один служил для разборки и чистки огнестрельного оружия — двух полуавтоматических пистолетов незнакомой мне марки. Один предмет, впрочем, я узнал — набор для переделки законного полуавтоматического оружия в абсолютно незаконное автоматическое. На втором были разложены оружейные инструменты и различные предметы, вполне годные для того, чтобы без особого труда соорудить из них, скажем, самодельное осколочное взрывное устройство — тем более, что ящики под столом подозрительно напоминали стандартную укупорку для взрывчатки.

В голове моей мелькнула и еще одна мысль, и мысль эта мне очень не понравилась: из всего этого можно соорудить фугас, а можно и просто зажигательную бомбу.

На одной из стен висела пробковая доска, к которой кнопками крепились бумаги. Схемы. Фотографии.

Медленно, на негнущихся ногах подошел я к доске.

Фотографии изображали мертвых женщин.

Я узнал их всех.

Жертвы.

Фотографии были сделаны полароидом — немного зернистые, с цветом, искаженным вспышкой, но ракурсы примерно совпадали со снимками из полицейских досье. С одной только разницей: все полицейские снимки имели в углу маркировку — дату и инвентарный номер на квадратике самоклеющейся пленки. Ну и, конечно, к каждому полицейскому снимку прилагался листок с точной привязкой к помещению и его обстановке.

На Томасовых снимках ничего такого не было.

Из чего следовало: снять их могли только до того, как на место прибыла полиция.

Срань господня…

О чем только думал мой брат? Кой черт он оставил всю эту фигню напоказ? У всякого, имеющего хоть малейшее представление о том, что происходит, не останется ни малейшего сомнения в том, что это Томас был там до приезда полиции. Что это он убийца. Если уж мне, его брату, это кажется чертовски странным…

— Блин-тарарам, — со вздохом сказал я Мышу. — Ну уж хуже этого обернуться уже не может. Правда?

Чья-то тяжелая, уверенная рука постучала в дверь квартиры.

— Охрана, — произнес мужской голос. — И полиция Чикаго. Будьте добры, откройте дверь, сэр.

(обратно)

Глава ВОСЬМАЯ

У меня было всего несколько секунд на размышление. Если уж охрана вызвала копа, значит, они увидели во мне серьезную угрозу. И если я выкину чего-нибудь подозрительного, они обязательно осмотрят квартиру — обязаны это сделать. А если это случится, и они увидят то, что скрыто у моего брата в его оружейной, я навлеку на нас обоих столько неприятностей — мало не покажется.

Я отчаянно нуждался в спасительной лжи. Только очень хорошей, убедительной лжи. Я закрыл двери в Томасову оружейную, в спальню и, стоя посередине безукоризненно стильной гостиной, оглядывался по сторонам в поиске подсказки. Я с надеждой смотрел на Дороти, на Железного Дровосека, на Пугало и на Трусливого Льва — и ничего. Король пиратов в мужественно расстегнутой до пояса белой рубахе тоже не подсказал мне ни одной идеи.

И тут меня осенило. Собственно, ложь эту придумал не я, а Томас. В прошлом он с успехом пользовался ею — такие штуки вообще в его стиле. Все, что от меня требовалось — это разыграть ее без ошибок.

— Вот уж не думал, что дойду до жизни до такой, — признался я Мышу, прислонил посох к стене, набрал в легкие воздуха и распахнул дверь.

— Это ведь он вас послал? — рявкнул я в проем. — Он, так ведь? И не пытайтесь вешать мне лапшу на уши!

Девушка-полицейский (блин, на вид еще совсем девчонка) одарила меня усталой, вежливой улыбкой.

— Прошу прощения, сэр?

— Томас! — рявкнул я еще громче. — Значит, у самого него кишка тонка встретиться со мной лицом к лицу? Поэтому он вместо себя своих громил посылает?

Девица страдальчески вздохнула.

— Прошу вас, сэр, не надо горячиться, — она повернулась к местному охраннику, лысеющему мужчине лет сорока пяти. — Поймите, если верить сотруднику службы безопасности здания, вы не проживаете в этой квартире, но вошли в нее с помощью ключа. В подобной ситуации им положено задать вам несколько вопросов.

— Вопросов? — возмутился я. Признаюсь, я с большим трудом сдержался, чтобы не шипеть. Честно. Однако я мог и перегнуть палку. В общем, я ограничился тем, что напустил на себя самый холодный вид из тех, на которые горазда обычно Мёрфи. — Почему бы для начала не поговорить о том, как так вышло, что он не занес меня в ваш список, а? После того, как сам дал мне ключ? И почему он так и не пришел навестить малыша? — я ткнул дрожащим от благородного негодования пальцем в Мыша. — Спросите лучше у него, какие он на этот раз отговорки придумает!

Судя по виду девицы, у нее вдруг разболелась голова. Она зажмурилась, поднесла руку ко рту, кашлянула, а потом отступила в сторону, махнув парню-охраннику.

Он тоже поморгал немного.

— Сэр, — начал он наконец. — Тут дело-то всего в том, что мистер Рейт не давал в охрану cписка тех, кому разрешен вход в его квартиру.

— На его месте я тоже бы не давал! — заявил я. — Я годы — годы! — жизни отдал ему, и не позволю, чтобы меня выкидывали на помойку как сношенную обувь! — Я покачал головой. — Никогда, — понизив голос, заметил я девице-полицейскому, — никогда не флиртуйте с красивыми мужчинами. Одни страдания от той любви.

— Сэр, — вмешался охранник. — Простите, что перебиваю. Дело в том, что наши жильцы платят за то, чтобы их охраняли. Вы позволите глянуть на ваши ключи?

— Поверить не могу, что он так… — я оборвал фразу на полуслове, достал из кармана ключ и протянул ему. Охранник взял его, повертел перед глазами, потом сверил номер со списком, лежавшим у него в папке.

— Это один из комплекта, — подтвердил он.

— Так оно и есть. Томас сам дал мне его, — кивнул я.

— Ясно, — пробормотал охранник. — Э… не будете ли вы против показать мне удостоверение личности, сэр? Я сниму факс и сохраню, чтобы… э… во избежание подобных инцидентов в будущем.

Что ж, убить братца я всегда успею.

— Разумеется, сэр, — ответил я, стараясь сохранять вид оскорбленной добродетели. Достав из бумажника водительское удостоверение, я протянул его охраннику. Коп скосила глаза, пытаясь прочитать мою фамилию.

— Я сейчас, — заявил охранник и поспешил к лифту.

— Не сердитесь на него, — сказала девица-коп. — Им платят за то, чтобы они были… чуть-чуть параноиками.

— Но уж вы-то в этом не виноваты, — заверил я ее.

Несколько секунд она задумчиво смотрела на меня.

— Значит вы и владелец этой квартиры… это…

— Мы это, — я вздохнул. — С красавчиками никогда наверняка не скажешь, правда?

— Ну… в общем, нет, — согласилась она. Голос ее звучал ровно, лицо оставалось бесстрастным, но я-то умею распознать игрока. — Вы не обидитесь, если я спрошу, что вы здесь делаете?

Мне стоило держать ухо востро. Девица была явно не дура. И ей казалось, она что-то учуяла.

Я обреченно махнул рукой в сторону собаки.

— Видите ли, мы жили вдвоем в тесной квартире. Завели собаку, но не думали, что она вырастет такой большой. Томасу не по душе теснота, поэтому он переехал, и… — я пожал плечами и постарался выглядеть так, как Мёрфи, когда говорит о своих бывших. — Мы договаривались пересекаться раз-два в месяц, но он вечно увиливает под тем или иным предлогом. Он не хочет, чтобы его жизни мешала собака, ему дороже вот это, — я мотнул головой в сторону квартиры.

Девица огляделась по сторонам и вежливо кивнула.

— Славное местечко, — вряд ли мои слова ее убедили. Во всяком случае, не окончательно. Я буквально видел, как вертятся колесики у нее в голове, формулируя новые вопросы.

Меня спас Мыш. Он поднялся, подошел к двери и вопросительно посмотрел на копа.

— Господи, ну и махина, — сказала она и чуть отодвинулась от него.

— Да вы не бойтесь, он добряк, правда, — заверил я ее, потрепав Мыша по холке.

Мыш одарил ее белозубой ухмылкой, сел и подал ей лапу.

Она рассмеялась и пожала ее. Потом дала Мышу понюхать ладонь и погладила его.

— Да вы тоже умеете ладить с собаками, — заметил я.

— Я сейчас прохожу курс обучения для работы в подразделении К-9, — подтвердила она.

— Вы ему понравились, — сказал я. — Это необычно. Он обыкновенно побаивается чужих.

Она улыбнулась.

— О, мне кажется, собаки понимают, когда нравятся кому-то. Они умнее, чем люди считают.

— Видит Бог, иногда даже мне далеко до них, — я вздохнул. — А с какими породами вы там в К-9 работаете?

— Ну, это зависит от характера работы, — улыбнулась она и пустилась в подробное рассуждение об оптимальных для полицейской работы породах собак. Время от времени я задавал ей наводящие вопросы или просто кивал, а Мыш демонстрировал умение сидеть, лежать и перекатываться на спину. Ко времени, когда вернулся охранник с моим удостоверением и извиняющимся выражением лица, Мыш валялся на спине, выставив лапы вверх, а коп чесала ему пузо и рассказывала трогательные истории про встречи с бродячими собаками в детстве.

— Сэр, — заявил охранник, возвращая мне ключ и лицензию и стараясь делать при этом вид, будто он не избегает прикасаться ко мне. — Я приношу свои извинения за доставленные неудобства, но вы не проживаете в этом доме, а следовательно, должны были отметиться на входе — так положено.

— Очень на него похоже, — буркнул я. — Вечно он о таких вещах забывает. Наверное, мне стоило позвонить, убедиться, что он вам сказал.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Мне не хотелось вас беспокоить. Но до тех пор, пока у нас не будет письменного заявления от мистера Рейта, в котором он подтверждает ваше право на беспрепятственный вход в квартиру, я вынужден просить вас покинуть помещение. Я понимаю, это бумажная формальность, но боюсь, обойти это требование невозможно.

Я вздохнул.

— Этого можно было от него ожидать. Нет, я понимаю, сэр, вы просто выполняете свою работу. Позвольте мне только прогуляться в туалет, и я уйду.

— Не вижу возражений, — кивнул он. — А вы, мэм?

Коп оторвалась от Мыша и внимательно посмотрела на меня. Потом тоже кивнула, и они с охранником направились к лифту.

Я запустил Мыша обратно в квартиру, прикрыл дверь и прислушался. В целом свете не осталось для меня ничего, кроме звука и тишины.

— Вы уверены? — спрашивала коп у охранника.

— О, совершенно, — заверил он ее. — Томас вообще со странностями.

— Он водил сюда мужчин?

— Раз или два, — ответил тот. — Этот дылда новый, но ключ у него подлинный.

— Он мог его украсть, — возразила коп.

— Воришка-гей баскетбольного роста, идущий на дело с собакой? — удивился охранник. — Что ж, проверим на выходе, не выносит ли он холодильник. Если Рейт хватится чего-нибудь, мы наведем его на этого парня. Он снят у нас на видео, у нас есть копия его водительского удостоверения — никуда не денется, если то.

— Если они состоят в связи, — не успокаивалась коп, — чего же тогда этот ваш Рейт не внес своего дружка в список на вход?

— Вы ведь знаете этих голубых — они не от мира сего, — хмыкнул охранник. — Он только свою задницу прикрывал.

— Можно сказать, и так, — сказала девица.

Похоже, охранник не заметил иронии в ее голосе.

— В общем, так. Мы за ним присмотрим.

— Уж будьте добры, — попросила коп. — Мне все это не нравится, но если вы так уверены…

— Не хотелось, чтобы эти голубые устраивали скандал. Да и никому этого не хочется.

— Видит Бог, — нет, — без особого энтузиазма согласилась коп.

Я осторожно закрыл дверь до конца и повернулся к Мышу.

— Господи, благослови упертых.

Мыш удивленно склонил голову набок.

— Упертые видят нечто, о чем они подозревали — и сразу перестают замечать все остальное, будь оно хоть у них перед носом, — объяснил я ему. — Наверное, потому они и такие упертые.

Судя по невозмутимому виду Мыша, его это не слишком огорчило.

Я вернулся в оружейную, включил свет и уставился на пробковую доску с висевшими на ней картами, записками, фотографиями и схемами. Времени на то, чтобы разобраться во всем этом у меня не было.

Я закрыл глаза, убрал выстроенные у меня в мозгу барьеры (давненько я этого не делал) и послал в самые недра своего сознания короткую команду:

Запомни.

Я открыл глаза, подошел ближе к стене и внимательно отсканировал ее взглядом, не пытаясь вникнуть в содержание увиденного. Все это заняло не больше минуты. Покончив с этим, я выключил свет, забрал свои вещи и вышел.

При выходе из дома я задержался у столика охраны. Парень с извиняющимся лицом кивнул и дал рукой знак проходить. Мы с Мышом покинули в дом, ни на минуту не сомневаясь в своей гетеросексуальности.

А потом я сел в Жучка и отправился домой посоветоваться с падшим ангелом.

(обратно)

Глава ДЕВЯТАЯ

По дороге домой я купил гамбургеров — четыре штуки мне и четыре Мышу. Еще я купил луковых колечек, но Мыш не получил ни одной, потому что мой костюм высшей химической защиты находился в чистке.

Мистер же, как старший по званию, получил одно колечко. Он откусил кусочек, с минуту погонял остаток по полу кухни, а потом помурлыкал у двери, чтобы я выпустил его на вечерний променад.

Когда я покончил с ужином, было уже начало одиннадцатого, и я потешил себя мыслью, не отложить ли мне дальнейшие следственные действия до завтра. Что-то в последнее время ночные вахты даются мне немного труднее, чем в те славные времена, когда мне только-только исполнилось двадцать, и во мне бурлило то, что мой старый наставник Эбинизер МакКой называл «уксусом».

И дело не в том, чтобы просто не заснуть. Ну, конечно, в те дни мне было проще не обращать внимания на усталость и сохранять концентрацию. Но это я худо-бедно могу и сейчас — вот отходить от подобных авралов теперь сложнее. Каждая бессонная ночь обходится мне теперь в пару дней ограниченной работоспособности. Ну, и все травмы и ранения последних лет тоже сказываются. Будь я нормальным смертным, я бы давно уже ковылял на негнущихся ногах, охая от боли, как профессиональный футболист или, там, боксер к концу карьеры.

Но я не нормальный смертный. Те мои свойства, благодаря которым я могу заниматься магией, радикально увеличивают продолжительность жизни, а также помогают постепенно исцелиться от ранений, которые у нормального человека сказывались бы до самого конца. Не то, чтобы это слишком уж помогает мне в обычной, повседневной деятельности, но с учетом всего того, что досталось на долю моего многострадального тела, я рад и этому. Могло быть и хуже. Потеря руки — тяжелый удар для любого. Жить три или четыре столетия без перспективы рано или поздно восстановить ее было бы совсем, как это нынче говорится, западло.

Перспектива поспать манила. Но Томас, возможно, нуждался в моей помощи. Вот умру — отосплюсь как следует.

Я покосился на свою изувеченную руку, взял гитару и уселся на диван. Потом зажег несколько свечей и, сосредоточившись на обожженной кисти, принялся за дело. Сначала несложные аккорды, потом еще несколько упражнений для разогрева, потом спокойная, негромкая игра. Ну, конечно, стопроцентно здоровой свою руку я бы никак не назвал, но она была уже гораздо лучше, чем прежде, да и пальцы уже достаточно слушались меня, чтобы хоть отдаленно воспроизводить мелодию.

Мыш поднял голову и посмотрел на меня. Он негромко вздохнул, поднялся с места и побрел в спальню, закрыв за собой дверь носом.

Развелось тут критиков…

— Ладно, Лаш, — произнес я, не прекращая игры. — Давай поговорим.

— Лаш? — произнес негромкий женский голос. — Я что, наконец-то заслужила у тебя ласкательное прозвище?

Только что в кресле передо мной никого не было, а мгновением спустя в нем — фьють — волшебным образом возникла женщина. Высокая, футов шесть, атлетического сложения. Обыкновенно она являлась мне в образе пышущей здоровьем молодой женщины, красивой, но не вызывающей внешности, одетой в короткую, выше колен античную тунику. На ногах ее красовались кожаные сандалии со шнуровкой до щиколоток. Цвет ее волос менялся, но в целом внешность оставалась более-менее неизменной.

— С учетом того, что ты падший ангел, в буквальном смысле слова старше времени и способный на мысли и действия, постичь которых до конца я не в состоянии, тогда как я всего лишь смертный со способностями чуть выше средних, мне это представляется, скорее, почти неприкрытой дерзостью, — я улыбнулся ей. — Лаш.

Она откинула голову и рассмеялась, на вид, искренне.

— Слышать это от тебя не так оскорбительно, как от любого другого смертного. И, в конце концов, я же не та, о которой ты говоришь. Я всего лишь ее тень, представитель, гость в твоем сознании.

— Гостей приглашают, — возразил я. — Ты больше похожа на торговца пылесосами, который уговорил пустить его в дом и не хочет уходить.

— Туше, хозяин мой, — признала она. — Хотя хочу надеяться, я оказалась полезнее и значительно вежливее, чем названный тобой персонаж.

— Даже так, — сказал я. — Это не отменяет того факта, что тебя никто не приглашал.

— Так избавься от меня. Возьми монету, и я воссоединюсь с остальной своей частью. Ты избавишься от меня, и все.

— Угу, — я презрительно фыркнул. — Именно. До тех пор, пока Большая Сестра не залезет в мою голову целиком, превратив меня в сумасшедшую игрушку, и я не сделаюсь монстром наподобие остальных динарианцев.

Ласкиэль — падший ангел, все существо которого в настоящий момент находилось в замурованном у меня в подвале древнем римском динарии, умиротворяющее подняла руку.

— Скажи, разве я не с уважением относилась к твоему жизненному пространству? Разве я не вела себя так, как ты просил: неподвижно, беззвучно? Скажи, хозяин мой, когда я в последний раз вмешивалась, когда говорила с тобой?

Я взял неверный аккорд, поморщился и начал этюд сначала.

— В Нью-Мехико. Только не говори, что об этом просил я.

— Разумеется, ты, — возразила она. — Выбор всегда за тобой.

Я мотнул головой.

— Я не знаю языка вурдалаков. И насколько мне известно, из людей его не знает никто.

— И в древнем Шумере никто из них не жил, — заметила Ласкиэль.

Я проигнорировал эту реплику.

— Мне нужно было допросить этого вурдалака, чтобы вернуть ребят. Времени ни на что другое не оставалось. Я обратился к тебе как к последнему средству.

— А сегодня? — поинтересовалась она. — Сегодня я последнее средство?

Следующие два аккорда вышли у меня резче и громче, чем полагалось бы.

— Это Томас.

Она сложила руки на коленях и уставилась на пламя ближней от нее свечи.

— Ах, да, — произнесла она еще тише. — Ты ведь очень за него переживаешь.

— Он и я — одной крови.

— Позволь мне сформулировать по-другому. Твоя забота о нем излишне иррациональна, — она склонила голову набок и внимательно посмотрела на меня. — Почему?

— Он мой брат, — произнес я совсем тихо.

— Я понимаю твои слова, но смысла в них от этого не больше.

— Его и нет, — сказал я. — Для тебя нет.

Она нахмурилась, и ее обращенный на меня взгляд сделался чуть обеспокоенным.

— Ясно.

— Нет, — возразил я. — Ничего тебе не ясно. Не дано.

Лицо ее сделалось отстраненным, взгляд вернулся к свече.

— Не будь так уж уверен, хозяин мой. У меня тоже были братья и сестры. Когда-то давно.

Мгновение я молча смотрел на нее. Бог свидетель, это прозвучало чертовски искренне. Это не так, Гарри, сказал я себе. Она лжет. Она из кожи вон лезет, пытаясь понравиться тебе или по крайней мере втереться в доверие. И стоит ей этого добиться, как тебе прямая дорога на призывной пункт Адского Легиона.

Я в жесткой — очень жесткой — форме напомнил себе о том, что предлагал мне падший ангел: знание, силу, сотрудничество… не бесплатно, совсем не бесплатно. С моей стороны было бы верхом глупости продолжать и дальше полагаться на ее помощь — даже при том, что в прошлом это, несомненно, не раз спасало жизнь и мне, и многим другим. Я напомнил себе, что полагаться на нее слишком часто закончится для меня очень, очень и очень плохо.

Впрочем, вид она до сих пор имела опечаленный.

Некоторое время я молча подбирал мелодию на гитаре. Трудно не испытывать время от времени некоторое сочувствие к ней. Фокус только в том, чтобы не забывать о том, каковы ее истинные цели: искушение, совращение, подчинение своей воле. И избежать этого я мог единственным способом — принимать каждое решение обдуманно, взвешенно, на холодную голову, не позволяя эмоциям брать верх. В противном случае я очень скоро окажусь в руках Ласкиэли — той, настоящей, заключенной в монете.

Блин, то-то весело будет…

Я постарался выбросить эту мысль из головы и с грехом пополам одолел «Every Breath You Take» из репертуара «Полис», а потом и акустическую версию «I Will Survive», которую сам, собственно, и подобрал. Покончив с этим, я попытался изобразить маленькую пьесу собственного сочинения, которая должна была бы звучать как испанская гитара, одновременно разрабатывая два наиболее непослушных пальца левой руки. Я исполнял ее, должно быть, раз тысячу, и хотя добился, конечно, некоторого прогресса, слушать ее, не морщась, все-таки пока не мог.

Только не в этот раз.

Доиграв где-то до середины, я вдруг сообразил, что делаю это безупречно. Я исполнял ее быстрее обычного темпа, добавляя новые расцветки, переборы — и на слух выходило неплохо. Очень неплохо. Сантана не постыдился бы.

Я доиграл пьесу до конца и посмотрел на Ласкиэль.

Она спокойно встретила мой взгляд.

— Иллюзия? — спросил я.

Она чуть качнула головой.

— Я просто хотела помочь. Я… я безумно давно не писала музыки. Несколько веков как не писала, и не играла. Я просто…помогла той музыке, что ты слышал у себя в мыслях, передаться на твои пальцы. Минуя несколько поврежденных нервов. Но музыка твоя, хозяин мой.

Наверное, это лучшее, что могла сделать для меня Ласкиэль. Поймите меня правильно: я чертовски благодарен ей за те случаи, когда она спасала мне жизнь — но игра на гитаре это совсем другое дело. Она помогла мне создать нечто прекрасное, и это задело какие-то струны, спрятанные во мне так глубоко, что я даже не догадывался о их существовании. Не знаю, откуда, но я совершенно твердо знал: никогда, никогда больше в жизни мне не удастся самому сыграть так хорошо. Ни-ко-гда.

Способно ли зло, настоящее Зло с большой буквы «З» на такое? Создать нечто, столь цельное и прекрасное?

Осторожнее, Гарри, осторожнее…

— Это не поможет ни мне, ни тебе, — негромко произнес я. — Спасибо, но мне нужно освоить это самому. Прорвусь как-нибудь, — я отставил гитару в сторону. — И потом, надо заняться делом.

Она коротко кивнула.

— Очень хорошо. Это касается квартиры Томаса и того, что в ней находилось?

— Да. Можешь мне это показать?

Ласкиэль подняла руку, и противоположная камину стена изменилась.

Ну, на самом-то деле она осталась прежней. Просто Ласкиэль — та ее часть, что существовала только в моем сознании — обладала способностью наводить иллюзии потрясающего, я бы сказал, до ужаса потрясающего качества, пусть даже видеть их мог я один. А еще она могла воспринимать физический мир с помощью моих органов чувств — и уж опыта и знаний ей было не занимать. Почти безупречная память ее хранила самые мельчайшие детали увиденного.

В общем, она сотворила для меня иллюзию стены Томасовой оружейной комнаты и наложила ее поверх моей реальной стены. Даже освещение в точности воспроизводило то, что я видел пару часов назад.

Я подошел к стене и принялся изучать то, что на ней висело — на этот раз обстоятельно, без спешки. Почерк у моего братца тот еще, вследствие чего его записки не слишком чтобы продвинули меня в смысле понимания ситуации.

— Хозяин мой… — начала Ласкиэль.

Я поднял руку, призывая ее к молчанию.

— Подожди. Дай мне сначала посмотреть на это непредвзято. Потом скажешь мне, что думаешь.

— Как тебе угодно.

Примерно час я, хмурясь, разбирался в бумажках. Пару раз мне пришлось свериться с календарем. Я достал из кармана блокнот и время от времени корябал в нем свои заключения.

— Ладно, — негромко произнес я, возвращаясь на диван. — Томас следил за рядом людей. За убитыми женщинами и еще за несколькими. В разных районах города. Фактически вел оперативную слежку за ними. Мне кажется, он даже нанимал в отдельных случаях частного детектива или двух. Очень уж подробно зафиксированы у него перемещения и их сроки, — я помахал в воздухе блокнотом. — Здесь имена всех тех, кого он… — я пожал плечами, — кого он отслеживал. Я думаю, остальные имена из списка — это те, пропавшие, о ком говорили леди из Ордена.

— Думаешь, Томас на них охотился? — спросила Ласкиэль.

Я открыл, было, рот для отрицательного ответа, но сдержался.

Осмотрительность, Гарри. Рассудительность. Логика.

— Мог, — тихо произнес я. — Но мои инстинкты говорят, что это не он.

— Но почему не он? — продолжала допытываться Ласкиэль. — Твои доводы на чем-то основаны?

— Только на его личности, — сказал я. — Это не он. Соблазнять, чтобы убивать? Нереально. Возможно, он ушиблен этой их инкубской дурью, даже наверняка так, но он не причинит вреда больше, чем это возможно в его положении.

— Осознанно не причинит, — согласилась Ласкиэль. — Однако мне кажется, я должна обратить твое внимание на то…

Я оборвал ее взмахом руки.

— Знаю, знаю. В это может быть вовлечена его сестра. Она и так уже пожрала волю лорда Рейта. Она может играть и с рассудком Томаса. А если не Лара, есть уйма других, кто мог бы это сделать. Томас мог совершать все это против воли. Блин, да он мог бы делать это, даже не помня о том, что совершил.

— Но мог бы делать это и добровольно. У него есть еще одно уязвимое место, — заметила Ласкиэль.

— А?

— Лара Рейт удерживает Жюстину.

М-да, это обстоятельство я в расчет не принимал. Жюстина была для моего брата… ну, не знаю даже, как точно назвать то, чем она для него являлась. Но он любил ее, а она — его. И не их вина в том, что она слегка съехала с катушек, а он родился пожирающим чужие жизненные силы чудищем.

Они оба с готовностью отдали бы жизнь друг за друга в тяжелую минуту, и это повязало их двоих отравленными, смертными узами. Настоящая любовь действует так на вампиров Белой Коллегии, причиняя им невыносимую боль — почти так же, как действует на другие породы вампиров святая вода. На тех, кого коснулась чистая, настоящая любовь, невозможно кормиться — именно это практически положило конец возможности для Томаса находиться рядом с Жюстиной.

Что ж, может, оно и к лучшему. Последнее их настоящее свидание едва не стоило Жюстине жизни. Я видел ее после этого — полуживое, высушенное седоволосое существо, едва способное сложить пару слов. Зрелище того, что он с ней сделал, причиняло моему брату боль хуже физической. Насколько мне известно, он даже не пытался больше быть частью ее жизни. Я не могу его в этом винить.

Теперь Жюстина находилась на попечении Лары, хотя та тоже не могла кормиться ей.

Что не помешало бы ей при необходимости перерезать Жюстине горло.

Мой брат вполне мог пойти на самый неблаговидный поступок, если бы от этого зависело благополучие Жюстины. Блин. Ради нее он мог бы совершить что угодно.

Средства. Мотивы. Возможности. Все слагаемые, необходимые для убийства.

Я бросил еще один взгляд на иллюзорную стену. Верхний ряд фотографий, записок и схем выстроился от края до края пробковой доски. Следующий ряд оказался короче, следующий — еще короче, и к нижней части доски бумажки постепенно сходили на нет, образуя на ней этакий перевернутый треугольник. На острие его красовался один-единственный стикер желтого цвета.

Надпись на нем, в отличие от остальных каракулей, читалась без труда.

Ordo Lebes? Найти.

— Чтоб тебя, Томас, — пробормотал я. Потом повернулся к Ласкиэли. — Убери это.

Ласкиэль кивнула, и иллюзия исчезла.

— Есть еще одно, что тебе необходимо знать, хозяин мой.

Я внимательно посмотрел на нее.

— Ну, что еще?

— Это может касаться твоей безопасности и хода твоего расследования. Позволь, я покажу тебе.

Слово «нет» едва не сорвалось с моего языка; впрочем, я был не в том положении, чтобы выпендриваться. Опыт и знания Ласкиэли могли оказать мне неоценимую помощь.

— Только короче, ладно?

Она кивнула, встала с дивана — и я вдруг оказался в квартире Анны Эш, какой она запомнилась мне по дневному визиту.

— Хозяин мой, — сказала Ласкиэль. — Вспомни, скольких женщин видел ты входящими в здание.

Я чуть нахмурился, припоминая.

— Легко. Полдюжины… Впрочем, могли ведь подойти и до нашего с Мёрфи приезда.

— Вот именно, — кивнула Ласкиэль. — А теперь смотри.

Она взмахнула рукой, и в квартире возникли образы меня и Мёрфи.

— Анна Эш, — произнесла Ласкиэль. Она кивнула мне, и перед моим изображением возникло еще одно, Анны. — Можешь описать других присутствующих?

— Хелен Беккит, — назвал я. — Только она худее и старше, чем была, когда я ее видел в прошлый раз.

У окна возник образ Беккит.

Я махнул рукой в направлении кресла-качалки.

— Эбби с Тото сидели здесь.

В кресле возникла пухлая блондинка с собачкой на коленях. Я устало потер лоб. — Э… Еще двое на диване и одна в кресле.

На означенных местах возникли еще три призрачные фигуры.

Я ткнул пальцем в диван.

— Такая, симпатичная, в танцевальном трико, с постоянно озабоченным лицом, — одна из призрачных фигур обрела очертания, и я перешел к следующей. — Полная подозрений Присцилла… Очень невежливо себя держала, — фигура рядом с озабоченной девушкой превратилась в Присциллу.

— Ну, и о чем ты? — спросил я.

Ласкиэль тряхнула головой, повела рукой, и образы людей в квартире исчезли.

Все — кроме одной призрачной фигуры в кресле у дивана.

Я зажмурился.

— Что ты помнишь об этой? — поинтересовалась Ласкиэль.

Я напряг память. Обычно у меня не возникает с этим особых проблем.

— Ничего, — признался я. — Ни одной чертовой детали. Ни-че-го, — я сложил два и два, и получил в результате плюху. — Кто-то прикрылся завесой. И у этого кого-то достаточно умения, чтобы сделать ее достаточно умело. То есть, человека я видел, но ничего сказать про него не могу. Не невидимка, но лишенный примечательных черт.

— В утешение тебе скажу, — улыбнулась Ласкиэль, — что ты переступил порог без приглашения, и это лишило тебя большей части сил. В подобных условиях у тебя почти не было возможности заметить завесу — не говоря уже о том, чтобы заглянуть сквозь нее.

Я кивнул, хмурясь на призрачную фигуру.

— Это сделано специально, — буркнул я. — Анна нарочно заманила меня неприглашенным. Она прятала от меня мисс Икс.

— Вполне вероятно, — согласилась Ласкиэль. — Или…

— Или они сами не знали о том, что в помещении присутствует кто-то еще, — сказал я. — И в таком случае… — я отшвырнул блокнот и, зарычав, встал с дивана.

— Что ты делаешь? — удивилась она.

— Если загадочная гостья в новинку и для Ордена, она до сих пор там, а им грозит опасность. А если Орден про нее знает, значит, они водили меня за нос и лгали мне, — я с удвоенной энергией распахнул входную дверь. — В обоих случаях стоит съездить туда, чтобы прояснить кое-что.

(обратно)

Глава ДЕСЯТАЯ

Я проверил Жучка на предмет бомб, в результате чего у меня сложилось впечатление, что меня очень скоро будет тошнить от этой процедуры. Бомб, впрочем, не обнаружилось, так что мы тронулись в путь.

Я припарковал машину в запрещенном месте в квартале от дома Анны Эш. Остаток пути мы проделали пешком. Я практически наугад потыкал кнопки домофона до тех пор, пока кто-то не глядя запустил меня внутрь, и поднялся на Аннин этаж.

На этот раз я пришел, вооружившись как на медведя. Еще в лифте я достал из кармана пузырек мази — темного липкого зелья, от которого на коже остаются не смывающиеся еще пару дней следы. Я отвинтил крышку, сунул в него палец и осторожно втер его в веки и слезники. Обыкновенно эта штука используется для того, чтобы видеть суть под гламурными побрякушками фэйре. Завеса, сотканная магией смертного — немного другое дело, но я надеялся, что бальзам поможет мне увидеть хоть немного больше. В любом случае, я смог бы замечать движение и — если повезет — составить представление о том, чего мне ожидать, если запахнет керосином.

Мыша я с собой захватил тоже не без умысла. Дело в том, что эта махина преданных мышц и угрожающих зубов умеет еще унюхивать нехороших парней и всякую нечисть. Мне еще не приходилось встречать тварь, способную просочиться мимо Мыша незамеченной; впрочем, целиком отрицать вероятность такого я не мог, поэтому имел наготове резервный план действий.

Я вышел из лифта, и по спине у меня разом забегали мурашки. Мыш резко поднял голову и огляделся по сторонам — он тоже ощутил нечто.

Плотное облако магической энергии окутало весь этаж.

Я осторожно коснулся его и обнаружил нечто, напоминающее наведенный сон — одно из классических заклятий в действии. Не очень даже сильное заклятие. Мне доводилось видеть раз, как умело сложенное заклятие погрузило в сон целый корпус больницы графства Кук. Я сам наводил похожее, чтобы спасти рассудок Мёрфи, и оно действовало целых двое суток.

Это было совсем другим— легким, едва ощутимым и ни капельки не угрожающим. Такое тонкое, хрупкое заклятие способно просачиваться в квартиры сквозь дверные щели, и даже порог не служит ему препятствием — тем более, большинство порогов на этаже не отличалось особой силой: все-таки, квартиру не сравнить с настоящим домом-крепостью. Если те заклятия, о которых я говорил, можно сравнить с сильным снотворным, это я сопоставил бы, скорее, со стаканом теплого молока. Кто-то очень хотел, чтобы чувства у жильцов на этаже притупились настолько, чтобы они не замечали ничего необычного, но не подвергая их при этом опасности. Начнись в доме пожар — и у тех хватит сил выбежать наружу.

И не смотрите на меня так. Это куда вероятнее, чем вам кажется.

Так или иначе, кто-то сложил это заклятие очень даже искусно: с хирургической точностью, я бы сказал, с изяществом — как ту завесу, которую заметила днем Ласкиэль. В высшей степени профессионально.

Я проверил, готов ли к работе мой браслет-оберег, и шагнул к Анниной двери. Оберег тоже никуда не делся, поэтому я стукнул посохом в пол перед самой дверью.

— Мисс Эш? — окликнул я. Сомнительно, чтобы я разбудил этим кого-либо из соседей. — Это Гарри Дрезден. Нам надо поговорить.

Мне никто не ответил. Я повторил еще раз, и на этот раз до меня донесся звук, словно кто-то старался перемещаться бесшумно. Половица скрипнула так тихо, что я не слал бы утверждать наверняка, что это мне не послышалось. Я покосился на Мыша. Он навострил уши и чуть подался вперед — значит, тоже услышал это.

Этажом выше кто-то спустил воду в туалете. Потом кто-то открыл и закрыл дверь — тоже на другом этаже. Из квартиры Анны Эш больше не доносилось ни звука.

Не люблю, когда пауза затягивается.

— Отойди-ка, дружок, — посоветовал я Мышу. Он послушно попятился — неуклюже, как это получается у крупных собак.

Я занялся оберегом. По эффективности он был все равно что соломенный домик Ниф-Нифа — против большого злого волка он не продержался бы и пары секунд.

— Ща как дуну, ща как двину, — пробормотал я, чуть напряг волю и, взяв посох обеими руками, осторожно дотронулся его концом двери.

— Solvos, — пробормотал я. — Solvos. Solvos.

Стоило посоху коснуться двери, как я послал в него небольшой заряд энергии. Я буквально видел, как она струится по нему, заставляя вырезанные на дереве руны на долю мгновения вспыхивать бледно-голубым светом. Мое заклятие ударило в Аннину дверь и разлетелось фонтаном белых брызг: это высвобожденная столкновением энергия оберега рассеивалась в беспорядке в воздухе.

— Анна? — окликнул я еще раз. — Мисс Эш?

Ответа не последовало.

Я повернул дверную ручку. Она оказалась не заперта.

— Не нравится мне это, — сказал я Мышу. — Ладно, идем, — я осторожно толкнул дверь и заглянул в полутемную квартиру.

Тут-то и сработала ловушка.

Впрочем, успех ловушки зависит от того, насколько врасплох удается застать намеченную жертву. Я держал свой новенький, усовершенствованный браслет-оберег наготове. Темная квартира осветилась зеленоватой вспышкой, и этот клубок света устремился ко мне. Я поднял левую руку, на запястье которой поблескивала цепочка из сплетенных полосок различных металлов — преимущественно, серебра. Подвешенные к цепочке крошечные металлические щиты в своей прошлой жизни тоже были серебряными. Теперь мне пришлось заменить большую часть их щитами из стали, меди, никеля и бронзы.

Новый оберег действовал не совсем так, как старый. Прошлый выстраивал жесткий, хоть и невидимый барьер, отражавший материальные тела и кинетическую энергию. Жара, скажем, он не задерживал. Собственно, именно поэтому моя левая рука прожарилась, можно сказать, до костей. Да и от других видов энергии, тем более магических, старый оберег защищал так себе. Когда бы не война и необходимость тратить столько времени на занятия с Молли (совершенствуясь при этом), мне бы и в голову не пришло мастерить такой изощренный девайс. По сложности он превосходил все, что мне приходилось мастерить прежде. Каких-нибудь лет пять назад мне это было бы просто не по зубам. Мне бы тогда не хватило на это времени…да и острой необходимости в этом, пожалуй, тоже не было.

Впрочем, одно дело тогда, а другое — сейчас.

Выстроившийся передо мною щит представлял собой не привычный светящийся бледно-голубым прозрачный купол. Вместо этого он расцвел всеми цветами радуги и тут же застыл серебристой глыбой. Я сделал его куда хитроумнее старого. Защищая от всего того, что задерживал старый, он служил одновременно барьером для жара, холода, электричества — даже, если потребовалось бы, для звука и света. Помимо этого он справлялся (по крайней мере, по моим расчетам) с самыми разнообразными магическими энергиями. Пожалуй, в описываемый момент эта его способность играла решающую роль.

Светящийся зеленый шар вырвался за порог и мгновенно вспух разрядами крошечных переплетающихся молний.

Заклятие ударило в мой щит и рассыпалось по коридору фейерверком злобных оранжевых искр. Я мгновенно убрал защитное поле.

— Forzare! — рявкнул я, высвобождая встречный заряд энергии.

Невидимая сила метнулась в дверной проем — и тут же напоролась на защитное поле порога. Большая часть энергии ушла на его преодоление — должно быть, сквозь дверь в квартиру прорвалось не больше процента от выпущенного мною заряда, но на это я и надеялся. Вместо того, чтобы крушить все на своем пути (а подобными заклятиями я поднимал и переворачивал машины), энергии этой хватило аккурат для того, чтобы сбить с ног взрослого человека.

До меня донесся удивленный женский вскрик, а потом стук упавшего на пол тела.

— Мыш! — крикнул я.

Пес ворвался в квартиру, а я вошел следом за ним, вновь оставив большую часть своих магических способностей у порога.

Именно на этот случай в кармане моей ветровки лежал револьвер 44-го калибра. В квартиру я вступил, держа его в левой руке; локтем правой я двинул по выключателю.

— День у меня сегодня не задался, — сообщил я.

Мыш тем временем удерживал кого-то на месте — точнее говоря, опрокинул на пол и уселся сверху. Веса в Мыше две сотни фунтов: в качестве удерживающего средства более чем достаточно, и хотя он демонстративно оскалил зубы, никакой активной борьбы там не наблюдалось.

Справа от меня стояла, застыв как кролик в луче прожектора, Анна Эш, и именно на нее я наставил свой пистолет.

— Ни с места, — предупредил я ее. — На магию я сейчас не способен, а это значит, у меня больше, гораздо больше соблазна нажать на курок.

— О Боже, — пробормотала она севшим от потрясения голосом. Потом облизнула губы, не пытаясь скрыть дрожи. — Ладно. Т-только не стреляйте, пожалуйста. Не делайте этого.

Я приказал ей подойти к Мышу и его пленнице. Она повиновалась, и это дало мне возможность контролировать обеих, не крутя головой. Я чуть расслабился, и хотя пистолета не опустил, но палец с курка убрал.

— Не делать? Чего?

— Того, что вы сделали с другими, — устало произнесла Анна. — Не делайте этого. Не нужно.

— С другими? — переспросил я, не вложив в эти слова и половины того отвращения, что ощущал. — Вы что, решили, что я пришел убить вас?

Она уставилась на меня как на ярмарочного уродца.

— Вы явились сюда, вы взломали мою дверь, вы тычете в меня пистолетом. И как, по-вашему, я должна о вас думать?

— Не ломал я вашей двери! Она была не заперта!

— Но вы сломали мой оберег!

— Да потому, что боялся, что вам грозит опасность, дура вы несчастная! — взорвался я. — Я боялся, что здесь находится убийца.

Несколько раз кашлянула, словно задыхаясь, женщина. Прошла, наверное, секунда, прежде чем я сообразил, что это смех, и смеется прижатая Мышом к полу женщина.

Я опустил пистолет, щелкнул предохранителем и сунул его в карман.

— Нет, правда. А вы решили, что это идет убийца? И приготовили западню для него?

— Ну… нет, — неувереннопробормотала Анна. — То есть, это не я ее сделала. Наш орден… мы наняли частного сыщика, чтобы он занялся этими убийствами. Это она придумала заманить убийцу в ловушку, когда он явится сюда.

— Частного сыщика? — я покосился на вторую женщину. — Мыш!

Мой пес, вильнув хвостом, поднялся, попятился и сел у моей ноги. Женщина, которую он удерживал все это время, села.

Кожа ее имела бледный оттенок — не болезненный, как это бывает у тех, кто почти не бывает на солнце, но здоровый цвет древесины под внешним слоем грубой коры. Вытянутое лицо я не назвал бы красивым — скорее, привлекательным: большие, полные живого интеллекта глаза, выразительный рот. Стройная, с длинными руками и длинными ногами, она была одета в джинсы, черную футболку с эмблемой «Аэросмита» и коричневые кожаные сапоги с высоким голенищем. Она приподнялась, опершись локтями о пол, склонила голову набок, так что длинная прядь волос соломенного цвета упала ей на глаз, и не без ехидства улыбнулась мне.

— Привет, Гарри, — она коснулась пальцами кровоточащей точки на нижней губе и поморщилась, хотя ехидства в ее голосе от этого не убавилось. — Это у тебя новый посох, или ты просто рад меня видеть?

Сердце мое пару раз дернулось, чуть не выпрыгнув из груди, я зажмурился, открыл глаза и снова посмотрел на женщину… женщину, бывшую в моей жизни первой.

— Привет, Элейн.

(обратно)

Глава ОДИННАДЦАТАЯ

Пока Анна Эш варила кофе, я присел в кресло. Мыш пошел за Анной на кухню: уж он-то никогда не теряет надежды урвать кусочек. Там он уселся, всем своим видом изображая муки голода и повиливая хвостом.

Потом мы как цивилизованные люди пили кофе.

— Мисс Эш, — начал я, принимая у нее чашку.

— Анна, — поправила она меня.

Я согласно кивнул.

— Анна. Первым делом позвольте попросить у вас прощения за то, что напугал вас. Это не входило в мои намерения.

Она сделала глоток кофе, хмурясь, посмотрела на меня и кивнула.

— Мне кажется, я могу понять, что вами двигало.

— Спасибо, — сказал я. — И простите, что разнес ваш оберег. С удовольствием восстановлю его вам.

— Мы столько времени потратили на эту штуку, — вздохнула Анна. — То есть, я понимаю, что она… она не слишком профессионально выполнена.

— Мы? — переспросил я.

— Орден, — пояснила она. — Мы сообща пытались защитить наши дома.

— Совместная защита, — восхитился я. — Это как раньше амбары возводили.

Она кивнула.

— Примерно так, — она прикусила губу. — Только когда мы это делали, нас было еще больше.

На секунду самообладание покинуло ее. Анна разом сделалась ужасно усталой и еще более ужасно напуганной. При виде этого я ощутил неприятный укол. Настоящий страх не такой, каким его показывают в кино. Настоящий страх некрасив, не громок, но безжалостен. Он сродни боли, и мне чертовски тяжело было видеть его на лице у Анны.

Я перевел взгляд на Элейн — она тоже задумчиво смотрела на меня. Она сидела на диване, опершись локтями на разведенные колени. Чашку кофе она небрежно держала в руке. У любой другой эта поза казалась бы чуть мужской… ну, лишенной женственности. Только не у Элейн. Это только добавляло ее виду силы и уверенности.

— Он и правда не хотел причинить тебе вреда, Анна, — произнесла она, поворачиваясь к хозяйке. — У него с детства бзик — нестись всем на помощь. Мне кажется, это даже придает ему этакого дурацкого очарования.

— Мне кажется, в настоящий момент нам лучше задуматься о будущем, — заметил я. — Самое время обменяться информацией и вместе помозговать над ней.

Анна с Элейн обменялись долгим взглядом. Потом Анна снова покосилась на меня.

— Ты уверена?

Элейн ответила ей коротким, убежденным кивком.

— Это не он пытается причинить тебе вред. Теперь я в этом совершенно уверена.

— Теперь? — поморщился я. — Так ты из-за этого пряталась за завесой, когда я приходил сюда в первый раз?

Элейн чуть повела точеной бровью.

— Ты не заметил ее тогда. Откуда ты узнал?

Я пожал плечами.

— Птичка напела. Ты что, считаешь, я и впрямь способен на такое?

— Нет, — мотнула головой Элейн. — Но я обязана была удостовериться.

— Уж ты-то могла бы знать меня, — буркнул я, не в силах скрыть обиду.

— Я тебе верю, — отозвалась Элейн; что бы ни звучало в ее голосе, но только не извинения. — Но ведь это мог быть не ты, Гарри. Твою внешность мог принять кто-то другой. Или это мог совершать ты под воздействием какого-то фактора. На кону человеческие жизни. Я не могла рисковать.

Мне очень хотелось огрызнуться — типа, если она допускает хотя бы мысль о том, что я могу быть убийцей, значит, она вообще меня не знает. Еще больше мне хотелось встать и, не оглядываясь, выйти из этой квартиры, пока я не…

Я вздохнул.

Ох уж мне эта ирония судьбы…

— Вы совершенно очевидно ожидали здесь убийцу, — сказал я Анне. — Сонное заклятье. Ловушка. С чего вы взяли, что он должен прийти?

— Это я, — призналась Элейн.

— А ты с чего это взяла?

Она напустила на себя безмятежно-невинный вид.

— Птичка, — произнесла она, имитируя мои интонации. — Птичка напела.

Я фыркнул.

Анна вдруг округлила глаза.

— Вы двое были вместе, — она повернулась к Элейн. — Потому ты его и знаешь.

— Это было очень давно, — заверил я ее.

Элейн подмигнула мне.

— Но первая любовь не забывается, правда?

— Первая железнодорожная катастрофа тоже не забывается.

— Железнодорожные катастрофы могут возбуждать. Даже доставлять удовольствие, — заметила Элейн. Она продолжала улыбаться, хотя глаза ее погрустнели немного. — Ну, не считая завершения.

Я невольно улыбнулся в ответ, хотя и немного кривовато.

— Верно, — согласился я. — Только я был бы весьма признателен, если бы ты не уклонялась от дела под всей этой ностальгической дымовой завесой.

Элейн сделала глоток кофе и пожала плечами.

— Я расскажу тебе, что знаю, если ты расскажешь мне, что известно тебе.

Я скрестил руки на груди и нахмурился.

— Не далее, как минуту назад, не ты ли говорила, что веришь мне?

Она выгнула бровь дугой.

— Доверие — это улица с двусторонним движением, Гарри.

Я откинулся на спинку кресла и отхлебнул кофе из чашки.

— Ладно, пожалуй, правда твоя. То, что ты пряталась под завесой, я понял, анализируя мой первый разговор здесь. Я не смог вспомнить ни одной подробности о женщине, сидевшей в кресле у дивана, а такое со мной обычно не случается. Поэтому я сделал вывод, что это завеса — и пришел сюда, потому что не исключал возможности того, что тот, кто скрывался за ней, мог угрожать ордену.

На мгновение Элейн прикусила губу и нахмурилась.

— Ясно.

— Твоя очередь.

Она кивнула.

— Я работала в Лос-Анджелесе, специализировалась на делах вроде этого. Так вот, Чикаго — не первый город, в котором такое случилось.

Я даже зажмурился.

— Чего?

— Сан-Диего, Сан-Хосе, Остин и Сиэтл. За последний год систематически похищались и убивались члены небольших организаций вроде Ordo Lebes. Большая часть этих случаев выдавалась за самоубийства. С учетом Чикаго убийца уничтожил тридцать шесть человек.

— Тридцать шесть… — я, хмурясь, побарабанил пальцем по ручке кофейной чашки. — Ни слова об этом не слышал. Ни одного проклятого слова. Год, говоришь?

Элейн кивнула.

— Гарри, мне надо знать еще одно. Возможно ли, что к этому причастны Стражи?

— Нет, — как мог увереннее ответил я. — Невозможно.

— Потому что они такие милые, полные терпимости люди? — не сдавалась она.

— Нет. Потому, что я знаю Рамиреса, регионального командующего, ответственного за большую часть этих городов. Он ни за что не принял бы участия ни в чем подобном, — я тряхнул головой. — И потом, у нас и так острая нехватка людей. Стражей чертовски не хватает. И у них нет ни малейшего повода убивать людей за просто так.

— В Рамиресе ты уверен, — кивнула Элейн. — Можешь ли ты поручиться так за каждого Стража?

— А что?

— А то, — ответила Элейн, — что в каждом из этих городов по меньшей мере двоих жертв видели в обществе мужчины в сером плаще.

Ого-го…

Я поставил чашку на стол и сцепил руки на коленях, размышляя.

Мало кому об этом известно, но кто-то у нас в Совете регулярно снабжает информацией вампиров, и последствия этого разрушительны. Что самое обидное, предателя до сих пор не поймали. Хуже того, я сам видел не одно доказательство существования и активной деятельности еще одной закулисной организации, причем действующей с таким размахом и столь эффективно, что у меня не оставалось ни малейших сомнений: о меньшей мере часть ее членов — чародеи. Я называл их про себя Черным Советом — собственно, а как их еще назвать? — и держал ухо востро в ожидании их появления на сцене.

И гляньте-ка! Вот вам один.

— Значит, вот почему я ничего об этом не слышал, — буркнул я. — Если все считают, что это дело рук Стражей, наивно ожидать, что они обратятся к этим самым Стражам за помощью. Тем более, к той калоше, которая исполняет эти обязанности здесь.

Элейн кивнула.

— Верно. А ко мне обратились всего через месяц после того, как я получила лицензию и открыла свое дело.

Я хмыкнул.

— Откуда они про тебя-то узнали?

Она улыбнулась в ответ.

— Я значусь в «Желтых Страницах». В графе «Чародеи».

Мне ничего не оставалось, как фыркнуть.

— Я всегда знал, что ты сдувала у меня контрольные.

— Не вижу ничего плохого. Главное, списывать правильные ответы, — она откинула прядь волос за ухо таким знакомым, привычным жестом, что сердце защемило от уймы связанных с этим воспоминаний. — Впрочем, большая часть дел попадает ко мне по рекомендациям старых клиентов… работой моей, вроде, довольны. Так или иначе, всех… ну, почти всех жертв объединяет одно: они жили одни или изолированно.

— А я, — тихо произнесла Анна, — последняя из членов ордена, кто живет одна или изолированно.

— Скажи, в тех, остальных городах, — спросил я у Элейн. — Убийца ничего не оставлял за собой? Ну, там, посланий? Намеков?

— Каких? — удивилась Элейн.

— Цитат из Библии, — ответил я. — Оставленных таким образом, что прочесть их в состоянии только люди вроде тебя или меня.

Она покачала головой.

— Нет. Ничего такого. А если и было, я этого не заметила.

Я устало вздохнул.

— Так вот, в двух случаях на месте преступления оставлены послания. У вашей знакомой Жаннин и еще одной женщины по имени Джессика Бланш.

Элейн нахмурилась.

— Я так и поняла из того, что ты говорил прежде. Только смысла в этом никакого не вижу.

— Очень даже есть смысл, — возразил я. — Только мы его пока не нашли, — я нахмурился. — Как думаешь, могут какие-то из других смертей иметь отношение к Белой Коллегии?

Элейн нахмурилась и встала. Она отнесла свою чашку на кухню и вернулась, задумчиво хмуря бровь.

— Не могу утверждать наверняка, что не имеют. Не знаю. Но и доказательств того, что имеют не видела, точно. А что?

— Прошу прощения, — неуверенно вмешалась Анна. — Белая Коллегия?

— Белая Коллегия вампиров, — уточнил я.

— А что, их несколько разных? — удивилась она.

— Угу, — кивнул я. — Красная Коллегия — это те, с которыми воюет сейчас Белый Совет. Такие, похожие на летучих мышей, но способны принимать человеческий облик. Кровососы. Вампиры Белой Коллегии больше похожи на людей. Психопаразиты. Соблазняют своих жертв и питаются их жизненной энергией.

Элейн кивнула.

— Но почему ты меня о них спросил, Гарри?

Я набрал в грудь воздуха.

— Я обнаружил нечто, что позволяет предположить: Джессика Бланш погибла в результате того, что ее энергию пожрал какой-то сексуальный хищник.

Некоторое время Элейн молча смотрела на меня.

— Не укладывается в общую схему, — сказала она наконец. — Что-то не так.

— Или кто-то.

Она нахмурилась.

— Есть только одна точка, от которой можно раскручивать поиски.

— Джессика Бланш, — кивнул я.

Мыш вдруг вскочил, повернулся мордой к дверям и зарычал.

Я тоже встал, вдруг вспомнив, что вся моя сила осталась за порогом квартиры, а оставшейся магии не хватит даже на то, чтобы выбраться из бумажного мешка.

Погас свет. Мыш продолжал рычать.

— О Боже, — выдохнула Анна. — Что происходит?

Я стиснул зубы и зажмурился, пытаясь адаптироваться к внезапной темноте. Обоняния моего коснулся слабый, но едкий запах.

— Чувствуете? — спросил я.

— Что? — голос Элейн звучал на удивление спокойно.

— Дым, — ответил я. — Нам надо убираться отсюда. Мне кажется, дом горит.

(обратно)

Глава ДВЕНАДЦАТАЯ

— Свет, — негромко скомандовал я.

Я не договорил еще, а Элейн уже бормотала слова заклинания, и ее амулет-пентаграмма, почти точная копия моего, засиял зеленовато-белым светом. Она подняла его над головой, держа за серебряную цепочку.

В этом неярком свете я подошел к двери и осторожно дотронулся до нее — так, как учили на занятиях по безопасности в школе. Ничего особенного я не заметил.

— В коридоре огня нет, — сообщил я.

— Пожарная лестница? — спросила Элейн.

— Она рядом, — заверила ее Анна.

Мыш продолжал рычать, не сводя взгляда с двери. Запах дыма усиливался.

— Кто-то или что-то поджидает нас в коридоре.

— Что? — ахнула Анна.

Элейн перевела взгляд с Мыша на меня и прикусила губу.

— Окно?

Сердце мое колотилось что-то очень уж часто. Не люблю я пожаров. Не люблю получать ожоги. Это больно и некрасиво.

— Может, я и смог бы управлять падением, — сказал я, заставляя себя дышать ровно, спокойно. — Но в доме полно людей, а сигнализация и спринклеры явно выведены из строя. Должно быть, кто-то их заколдовал. Надо поднять жильцов.

Мыш повернул свою лохматую башку и секунду-другую внимательно смотрел на меня. Потом описал круг по комнате, тряхнул головой пару раз потянул в себя воздух — и сделал то, чего я не знал за ним со времен его щенячества, когда он запросто помещался в карман моей ветровки.

Он залаял.

Громко. Напористо. «ГАВ! ГАВ! ГАВ!» — с механической монотонностью метронома.

Ну, то есть, возможно, суть вещей это мое описание и передало, но вот интенсивность — вряд ли. Всем в Чикаго хорошо известно, как ревет сирена штормового предупреждения. Если вы живете где-нибудь в штатах Среднего Запада, у вас тоже есть такие — системы оповещения о приближающихся торнадо. Возможно, к таким сиренам вы даже привыкли. Я сам жил как-то раз ярдах в тридцати от такой — так вот, поверьте мне на слово, этот звук воспринимается совсем по-другому, когда вы находитесь прямо рядом с его источником. Это не просто завывание. Когда он раздается у вас над ухом, он становится осязаемым — этаким каскадом, размазывающим мозг по стенкам вашего черепа.

Лай Мыша можно было бы сравнить с этим — отчасти. Каждый раз, когда он лаял, клянусь вам, у меня некоторые мышцы самопроизвольно дергались или сжимались как от инъекции адреналина. Я не смог бы спать даже при половинной громкости такого лая — и это без учета тех доз энергии, что лупили по мне электрическими разрядами с каждым новым «гав!» В тесном пространстве квартиры лай просто оглушал не хуже артиллерийского залпа. Мыш гавкнул так раз двенадцать, а потом смолк. Наступила внезапная тишина, только в ушах звенело.

Прошло несколько секунд, прежде чем уши мои снова обрели способность слышать, и до меня донеслись звуки с этажа над нами: шлепки босых ног, одновременно соскочивших с кроватей. Такие звуки слышишь обычно в казарме при подъеме по тревоге. В квартире за стеной кто-то кричал. Залаяли другие собаки, заплакали дети. Захлопали двери.

Мыш снова сел, поводя башкой из стороны в ссторону на каждый новый звук.

— Блин-тарарам, Гарри, — выдохнула Элейн, широко раскрыв глаза. — Это… Откуда, черт подери, у тебя настоящая Храмовая Собака?

— Э… Если уж на то пошло, из места, очень похожего на это, — я потрепал Мыша по загривку. — Умница, пес.

Мыш вильнул хвостом и распахнул пасть в довольной ухмылке.

Левой рукой — в правой я держал пистолет — я отворил дверь и, вытянув шею, посмотрел вправо-влево по коридору. Там и сям метались хорошо видные в дыму лучи фонариков. Слышались крики: «Пожар! Пожар! Выводите всех!»

В коридоре царил хаос. Я не разглядел никого, похожего на затаившегося убийцу — впрочем, скорее всего, если я не видел его (или их), то и они вряд ли имели шанс разглядеть меня в столпотворении спешивших покинуть дом людей.

— Анна, где пожарная лестница?

— Э… Там, куда все бегут, — ответила Анна. — Справа.

— Справа, — кивнул я. — О'кей, значит, план таков: выходим вместе с жильцами из дома, пока не сгорели к чертовой матери.

— Тот, кто все это устроил, — напомнила Элейн, — наверняка ждет нас на улице.

— Сейчас обстановка для этого недостаточно интимная, — возразил я. — Но будем осторожны. Мы с Мышом идем первые. Анна, держитесь за нами. Не отставайте. Элейн, прикрываешь нас с тыла.

— Щиты? — спросила она.

— Угу. Справишься?

Она оскорбленно повела бровью.

— Ладно, — кивнул я. — О чем, бишь, я? — я взял в руку поводок Мыша и бросил взгляд на свой посох. — Будем отступать с достоинством, — Мыш разинул пасть и натянул поводок. Я перехватил посох правой рукой, а левую с зажатым в ней пистолетом сунул в карман ветровки, чтобы его не было видно. — Анна, положите руку мне на плечо, — пальцы ее послушно сжали мой рукав. — Отлично. Пошли, Мыш.

Мы с Мышом вышли в коридор; Анна не отставала ни на шаг. Мы драпали — будем честными, это называется именно так. Ну, в лучшем случае, отступали. Нет, все-таки драпали. Тикали. Уносили ноги. Пожар в доме — это ужас; кому-кому, а уж мне это хорошо известно.

Правда, такого, чтобы дом при этом был полон жильцов, со мной еще не случалось — и признаюсь, я ожидал на порядок больше паники, чем оказалось. Возможно, все дело в том, как разбудил всех Мыш. Никто не оступался и не задевал за стены, как это обычно бывает с теми, кого вдруг разбудили из глубокого сна. Все держали, так сказать, ухо востро и хвост трубой, и хотя боялись, конечно, все, страх этот помогал эвакуации, а не мешал ей.

С каждым лестничным пролетом дым становился все гуще, и я постепенно начинал задыхаться. Не могу сказать, чтобы это меня ободряло. Большая часть жертв при пожаре погибает от дыма задолго до того, как до них добирается огонь. Впрочем, нам все равно не оставалось ничего, как спешить дальше.

А потом мы миновали дым. Пожар начался тремя этажами ниже Анниной квартиры, и огнестойкой двери с этого этажа на лестницу просто не было: только петли с ошметками полотна. Из расположенного за ней коридора густыми клубами валил черный дым. Мы-то прорвались, но над Анной оставалось еще четыре этажа, а лестница быстро превращалась в огромный дымоход. Жильцам этих этажей наверняка приходилось туго, и Бог знает, чем все это могло для них кончиться.

— Элейн! — прохрипел я.

— Сейчас! — откликнулась она, закашлялась бросилась обратно к зияющему проему. Дым жадными черными щупальцами потянулся к ней; она неожиданно царственным жестом вскинула руку, и он разом исчез.

Ну, не совсем. В дверном проеме что-то мерцало и переливалось, словно кто-то затянул его тонкой мыльной пленкой — а с другой стороны его набухал, клубился, силясь прорвать ее, дым. На лестнице разом стало тише, жадный рев огня унялся немного, и стали слышны шарканье ног и людское дыхание.

Несколько секунд Элейн всматривалась в закупорившее проем силовое поле, удовлетворенно кивнула и спокойной, деловой походкой направилась догонять нас.

— Тебе не нужно остаться на случай, если через нее кто-нибудь попытается пройти? — спросил я. Мыш прижимался к моим ногам: ему явно было страшно и не терпелось покинуть горящий дом.

Она взмахом руки остановила меня, потом внимательно прислушалась.

— Нет, — сказала она, наконец. — Эта штука проницаема для живых существ. Соберись. У нас в запасе минута, максимум две.

Проницаема? Ого! Я бы такого ни за что не осилил, тем более, без подготовки. Впрочем, в том, что касалось сложных заклинаний, Элейн всегда была сильнее меня.

— Верно, — кивнул я, взял ее руку и положил на плечо Анне. — Пошли, быстро.

А потом вокруг не было ничего кроме ступеней, мечущихся лучей фонариков, эха голосов и шагов. Я перешел на бег. Не потому, что бегать полезно, но потому, что мне не хотелось, чтобы нас догнали в случае погони. Не могу сказать, чтобы мы от этой гипотетической погони сильно оторвались: половина моих сил уходила на кашель от дыма, но и второй, по крайней мере, хватало на то, чтобы присматривать за Анной и занятой поддержанием щита Элейн, не спотыкаться о Мыша и не падать под ноги тем, кто спускался следом.

Ко времени, когда мы спустились на второй этаж, я уже был в состоянии изготовить свой собственный щит.

— Элейн! — прохрипел я через плечо. Она прошептала что-то, задыхаясь, пошатнулась и схватилась за лестничный поручень. Анна подхватила ее, не давая упасть. Сверху послышались грохот, рев и испуганные крики.

— Быстро, быстро! — подгонял я своих спутниц. — Элейн, готовь щит.

Она кивнула и повернула серебряное кольцо на пальце левой руки рисунком вверх. Похожий на взмах крыла миниатюрный щит на кольце напоминал один из тех, из которых складывался мой браслет-оберег.

Мы одолели последний лестничный марш и вывалились на улицу.

Там оказалось не так темно, как я ожидал. Хотя ближние к дому фонари вырубились, те, что подальше, продолжали исправно гореть. Ну, и горящая квартира добавляла немного света. Не то, чтобы этот свет ослеплял — в лучшем случае, освещал интерьер горящей квартиры; одно из окон было разбито, и из него валил черный дым.

Из дома выбегали, кашляя, люди. Кто-то из соседей, а может, и изнутри дома, с мобильного, вызвал пожарных, потому что, судя по завыванию сирен, к дому их приближалось в изобилии. Погорельцы толпились на противоположной стороне улицы, подальше от горящего дома, и уже оттуда — с безопасного, как им казалось, расстояния, смотрели на пожар. Почти все были в той или иной степени раздеты: одна пышнотелая юная леди, например, щеголяла в красной шелковой простыне, держа в руке туфли на длинных шпильках. Ее спутник в красном же шелковом халате ощущал себя явно не в своей тарелке; не могу сказать, чтобы я не понимал его чувств.

Собственно, я замечал все эти подробности только в силу профессии: следователю положено быть наблюдательным.

Именно поэтому, вглядываясь в толпу на случай, если красные шелковые простыни и туфли на шестидюймовых шпильках скрывают очередную засаду, я увидел высокого мужчину в сером плаще.

Разглядел я его плохо — фары пожарных машин били в глаза. Но я увидел, как взметнулась пола плаща, словно он ощутил на себе мой взгляд и отвернулся. Опознать его по силуэту я, увы, не смог.

Впрочем, насколько я мог судить, сам он этого не знал. Он застыл как вкопанный, потом повернулся и нырнул за угол.

— Мыш! — рявкнул я. — Остаешься с Анной!

А потом пустился в погоню за Серым Плащом.

(обратно)

Глава ТРИНАДЦАТАЯ

Вообще-то, гнаться без оглядки за кем-то по ночному Чикаго — не самый разумный поступок.

— Не пори горячку, Гарри, — прохрипел я сам себе на бегу. — Болван, именно так ты обычно и огребаешь неприятностей на свою задницу.

Двигаясь с легкостью профессионального спортсмена-марафонца, Серый Плащ свернул в темный переулок, где мне никак уж не приходилось бы рассчитывать на помощь копов или прочих спасателей.

Пока не поздно, это стоило обдумать, вычислить его дальнейшие ходы.

О'кей, допустим, я Серый Плащ. Мне нужно замочить Анну Эш, поэтому я поджег дом… нет, постойте-ка… Поэтому я использовал такую же зажигательную бомбу, как та, что испепелила Мёрфин «Сатурн». Сунул ее, скажем, в микроволновку на кухне парой этажей ниже Анниной квартиры, отрубил в доме электричество, телефон и сигнализацию и устроил там хороший пожар — бац! А потом принялся ждать под дверью у Анны, пока она в панике выскочит из квартиры, чтобы без помех прикончить ее и уйти, оставив все улики гореть синим пламенем. И все вышло бы шито-крыто, выглядя как несчастный случай. Вот только я никак не ожидал застать Анну в обществе двух первоклассных чародеев, и уж тем более не ожидал, что вместе с ними будет еще Мыш. Пес перебудил всех лаем, и все расчеты на отсутствие свидетелей пошли прахом. Кто-то наверняка позвонил пожарным — в общем, вечер не сложился. Надеяться на то, что Анну удастся устранить без лишнего шума, просто наивно.

И что мне теперь делать?

Привлекать к себе внимание я не хочу, уж это точно, иначе зачем мне было прикладывать столько усилий в попытке выдать все это за несчастный случай. Я осторожен, хитер и терпелив, иначе я не провернул бы все в четырех других городах, не засветившись. Я поступлю так, как поступил бы на моем месте настоящий, хитрый хищник.

Я сделаю ноги.

Я обязательно буду держать где-нибудь неподалеку машину на случай экстренного отступления.

Серый Плащ добежал до конца переулка и повернул налево, опережая меня футов на двадцать. Потом свернул за угол и прибавил хода, направляясь к многоэтажной стоянке.

Я не стал гнаться за ним дальше.

Видите ли, раз уж я такой матерый, расчетливый убийца, я должен исходить из худшего: из того, что мой преследователь тоже не дурак, а к тому же еще и полон сил. Поэтому самое разумное с моей стороны — заманить его в гараж, где полно углов и поворотов, позволяющих запутать след — а главное, свою машину я оставил вовсе не здесь. Стопудово не здесь. Пока я буду расплачиваться за парковку, пока буду выезжать наружу, я наверняка привлеку к себе то самое внимание, которого хотел бы избежать. Я здесь только для того, чтобы запутать преследователя в рядах машин, в лабиринтах проездов и проходов, а потом без помех вернуться к своей тачке.

Не сбавляя скорости, я выбежал на улицу, свернул за угол и остановился, пригнувшись, готовый в любой момент сорваться с места. У дальней стены гаража не стояло ни одной машины, в переулке — тоже. Значит, Серый Плащ оставил тачку либо на улице перед входом в гараж, либо за углом слева. Стоя на углу, я мог контролировать оба этих места.

Я укрылся за мусорным контейнером, надеясь на то, что я и впрямь так хитер, как мне кажется. Впрочем, в одном я был совершенно уверен: в том, что преследовать Серого Плаща в темном гараже в лучшем случае просто глупо, а в худшем — смертельно опасно. Застань он меня врасплох, и от меня мокрого места не останется.

Ну, это если исходить из того, что он не настоящий Страж — иначе он запросто мог поразить меня молнией, или огненным смерчем, или любой другой подобной дрянью на выбор. Эта мысль, право же, немного ободрила меня.

Видите ли, большую часть своей взрослой жизни я провел в постоянном страхе перед Стражами. Они преследовали меня, превратились в этаких персональных страшилок — а теперь, несмотря на тот факт, что я сам сделался одним из них, я испытывал почти детскую радость при мысли о том, что мерзавец, за которым я охочусь, может оказаться Стражем. Это давало мне идеальную возможность с лихвой расплатиться за все мои прошлые страхи.

Если, конечно, это не Страж, проделывающий все это по приказу. Были времена, когда я сказал бы вам, что Белый Совет состоит из достойных людей, превыше всего ставящих человеческую жизнь. Теперь-то я знаю его лучше. В тех случаях, когда это представляется ему уместным, Совет сам нарушает Законы. А подростков, нарушивших эти же самые законы по чистому незнанию, он казнил. Ну и война тоже способствовала этому: в нынешней, почти отчаянной ситуации Совет предпочитает не рисковать своей задницей, меньше заботясь при этом сохранностью чужих жизней.

Трудно, конечно, представить себе логику, согласно которой находящийся при исполнении обязанностей Страж опустится до подобных действий, или капитан Люччо — командующий Корпусом Стражей — отдаст такой приказ, но я давно уже разочаровался в честности и искренности Совета в целом и Стражей в частности. Кстати, в действиях Серого Плаща я особой логики тоже не видел. Сценарий, по которому я пытался предугадать его действия, основывался на логике, но логично мыслящий человек не будет убивать людей, выставляя их при этом самоубийцами, правда? Так что вполне возможно, я зря тратил время.

Похожая на тень фигура возникла на краю крыши и сиганула с высоты шести этажей на асфальт. Секунду-другую Серый Плащ стоял пригнувшись, будто прислушивался, а потом распрямился и быстрым, но спокойным шагом направился к припаркованным у тротуара машинам.

Я даже зажмурился.

Вот сукин сын.

Нет, все-таки, логика — иногда — срабатывает.

Я стиснул зубы, крепче сжал в руке посох и выпрямился, чтобы как следует врезать этому Серому Плащу — пусть провалится прямо в ад.

И застыл.

Если Серый Плащ и впрямь из Черного Совета, если он копает под Белый Совет и вообще умножает суммарное зло на планете, разнести его в клочья, возможно, не самый умный поступок. До сих пор Черный Совет был, простите за заимствованное определение, призрачной угрозой. То есть, я не сомневался в том, что они замышляют недоброе, и что, судя по избранным ими методам, жизни невинных людей они ни во что не ставят — взять хотя бы то, как Серый Плащ поджег дом, полный спящих людей, ради того, чтобы поразить одну-единственную цель. Что ж, это вполне укладывалось в их общую тактику: наносить удары неявно, не давая понять ни того, кто это совершает, ни того, чего он на деле этим добивается.

Ну, конечно, если Черный Совет действительно существует в реальности, а не только в теории.

Впрочем, машина для бегства Серого Плаща тоже существовала пока только в теории.

Вот он, желанный шанс добыть хоть какую-то информацию о Черном Совете. Знание — это абсолютное оружие. Так было всегда, и так будет.

Я мог отпустить Серого Плаща, сесть ему на хвост и посмотреть, что мне удастся узнать, а уже потом прихлопнуть его к чертовой матери. Может, он выведет меня к чему-то, жизненно важному — ну, типа, как «Энигма» для союзников во Вторую Мировую. С другой стороны, может, ни к чему и не выведет. Ни одна уважающая себя тайная организация не позволит себе начать операцию, не просчитав возможности провала агента и последствий этого. Блин, даже если Серый Плащ выложит мне все, что знает, информация все равно будет неполной.

И все это, конечно, если исходить из того, что Плащ и впрямь член Черного Совета. Очень большое допущение. А действуя, исходя из допущения, вы рискуете не столько буквой «д», сколько опущением. Не кого-то там, а себя, любимого. Вполне возможно, не останови я его сейчас, пока у меня есть такая возможность, Серый Плащ нанесет еще один удар. Погибнут люди.

Да уж, Гарри. А сколько людей погибнет, если Черный Совет и дальше будет наращивать мускулы?

Черт. Черт, черт, черт. Сердце диктовало мне прихлопнуть Серого Плаща прямо сейчас. Лица с полицейских фотографий стояли у меня перед глазами, смотрели на меня стеклянными, мертвыми глазами, взывая к отмщению. Я боролся с почти неодолимым желанием выйти из укрытия и врезать этому вонючему убийце так, чтобы от него мокрого места не осталось.

Однако рассудок диктовал мне другое. Рассудок диктовал мне остыть, поразмыслить и поступить так, как будет лучше для большинства тех, чьи жизни зависели от меня.

Разве не я говорил себе всего несколько часов назад, что все мои действия — если я хочу, конечно, сохранить контроль над собой — должны диктоваться рассудком и здравым смыслом?

Это далось мне нелегко. Очень, очень нелегко. И все же я поборол адреналиновый шторм и жажду бить и крушить, и пригнулся за мусорным контейнером, лихорадочно думая, как поступить. Серый Плащ тем временем сел в зеленый седан, завел мотор и вырулил на улицу. Пригнувшись, я перебрался на новую позицию между двумя стоящими у тротуара машинами и дождался, пока Серый Плащ проедет в считанных футах от меня.

Тогда я нацелил конец посоха в корму его тачки и сосредоточился.

— Forzare, — шепнул я. Тонкая — такая тонкая, какую мне только удалось настроить — струя энергии сорвалась с конца моего посоха и ударила в машину чуть выше заднего бампера с силой вылетевшего из-под колес камешка. Машина проехала мимо меня, не сбавив хода, и я успел еще разглядеть номерной знак.

— Tractis! — шепнул я, стоило ей отъехать чуть дальше, а потом поднял посох и поднес его конец к глазам.

В свете уличного фонаря на нем поблескивал кусочек зеленой эмали размером с половину центовой монетки. Я лизнул кончик пальца, прижал его к краске и снял ее с посоха. В кармане моей ветровки всегда найдется коробок водостойких спичек — так, на всякий случай. Свободной рукой я достал его, открыл, вытряхнул спички и осторожно положил на их место кусочек краски.

— Попался, гад, — прошептал я.

По логике вещей Серому Плащу полагалось очень скоро избавиться от машины, так что времени у меня оставалось в обрез. Если ему удастся улизнуть от меня и причинить вред еще кому-либо, это останется на моей совести. Я не собирался допустить этого.

Я сунул спичечный коробок в карман, повернулся и бегом бросился обратно к Анне и Элейн. Когда я добрался до них, горящий дом и пожарные машины, число которых прибывало на глазах, освещали квартал едва ли не ярче дневного света. Я высмотрел в толпе Элейн, Анну и Мыша, и подошел к ним.

— Гарри, — выдохнула Элейн с нескрываемым облегчением. — Что, поймал его?

— Нет пока, — ответил я. — Нужно еще поработать немного. Тебе есть, где укрыться?

— Номер в гостинице, вроде, вполне надежен. Вряд ли кому-то еще известно, кто я. В «Эмбер-Инн».

— Хорошо. Забери Анну с собой. Я тебе позвоню.

— Нет, — с неожиданной твердостью возразила Анна.

Я покосился на пылающий дом и нахмурился.

— Понятное дело, вы предпочли бы спокойно провести ночь дома, но…

— Я должна убедиться, что с остальными нашими все в порядке, — сказала она. — Что, если убийца решит нацелиться на кого-нибудь из них?

— Элейн, — повернулся я к той за поддержкой.

В ответ Элейн пожала плечами.

— Я на нее работаю, Гарри.

Я выругался про себя и покачал головой.

— Ладно. Соберите всех вместе и держите оборону. Позвоню утром.

Элейн кивнула.

— Идем, Мыш, — вздохнул я, взял его за поводок, и мы отправились домой — и к Маленькому Чикаго.

(обратно)

Глава ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Вернувшись домой, Мыш проследовал прямиком к пластиковому тазу, служившему ему миской. Сосредоточенно, с голодной устремленностью доел он весь лежавший в ней сухой корм до последней крошки, выпил всю воду из стоявшей рядом плошки, а потом плюхнулся на свое любимое место у камина, даже не покружившись на месте, как он обычно это делает. Заснул он практически мгновенно.

Я пригнулся потрепать его по загривку и на всякий случай пощупал ему нос. Нос был холодный и влажный — все как положено. Хвост его слабо дернулся при моем прикосновении, но глаз он не открыл — слишком устал. Не знаю, чего такого особенного вложил он в свой лай, что смог разбудить весь дом, но это явно совершенно лишило его сил. Я снял ветровку и укрыл его — пусть спит.

Потом еще раз позвонил Томасу домой, но попал только на автоответчик. Поэтому я накинул на плечи свой тяжелый фланелевый халат — он теплый, а в моей подвальной лаборатории изрядно холодно, — сдвинул ковер, прикрывавший люк в полу, и спустился по стремянке вниз, по дороге воспламенив заклинанием свечи.

В моей лаборатории всегда было немного тесно, но с тех пор, как я взялся за обучение Молли, в ней и вовсе не пройти. Лаборатория представляет собой прямоугольную бетонную коробку. Три стены заняты дешевыми проволочными стеллажами, сплошь уставленными книгами и емкостями с необходимыми мне для работы материалами (ну, например, герметичный свинцовый контейнер, в котором хранятся полторы унции обедненного урана), а также прочими полезными в моем ремесле причиндалами. В число последних входят, скажем, пожелтелый от времени человеческий череп, лежащий на полке в окружении нескольких любовных романов в бумажной обложке, или имеющее ценность, скорее, для коллекционера собрание вампирских клыков — трофеев Стражей со всех Штатов, хотя большую часть добыли все-таки мы с Рамиресом.

В дальнем конце лаборатории, у свободной стены мне удалось-таки выкроить место для маленького стола и пары стульев. Здесь Молли выполняла большую часть своих заданий, вела дневник, упражнялась в расчетах заклинаний и держала книги, которые я давал ей на прочтение. Мы с ней как раз приступили к курсу изготовления бальзамов и зелий, так что в описываемый момент большую часть поверхности стола занимали ступки, колбы и горелки. Пожалуй — это и к лучшему: по крайней мере, они заслоняли пятна, оставшиеся от первого ее неудачного опыта по этому предмету. Рядом со столом поблескивал вмурованный в бетонный пол серебряный круг, который я использовал для призывания всякой нечисти.

Раньше главным моим рабочим местом служил большой стол в центре помещения. Только не сейчас. Сейчас всю его поверхность занял Маленький Чикаго.

Именно так я назвал уменьшенную модель Чикаго — по крайней мере, центральной его части в радиусе четырех миль от Бёнем-Харбор. Каждая улица, каждый дом были представлены здесь в упрощенном, уменьшенном виде. Я изготовил их из олова, но каждый элемент содержал крошечную частицу оригинала — коры с деревьев, крошки асфальта с дорожного покрытия, осколки кирпича (мне долгое время приходилось ходить с молотком в кармане). Модель открывала мне новые, весьма любопытные пути использования магии, и с ее помощью я мог теперь узнать о Сером Плаще гораздо больше, чем всего год назад.

Ну… или все могло рвануть к чертовой матери. Тут уж или одно, или второе.

Чародей я все-таки очень еще молодой, а Маленький Чикаго — безумно сложная игрушка, в которой циркулирует чертова уйма магической энергии. Мне приходилось из кожи вон лезть, совершенствуя модель с тем, чтобы она соответствовала постоянно меняющемуся городу. В противном случае модель могла выйти из строя, причем, вполне возможно, очень впечатляющим образом. Действительно, неконтролируемое высвобождение такого количества энергии в замкнутом пространстве лаборатории превратило бы меня в хорошо прожаренный стейк.

Короче, Маленький Чикаго — сложный и дорогой инструмент, и я ни за что бы не взялся за его изготовление, не будь у меня квалифицированного консультанта.

Я достал из кармана спичечный коробок, поставил его на край стола и повернулся к черепу.

— Поднимайся, Боб, — сказал я. — Дело есть.

Череп на полке пошевелился, и в пустых глазницах его загорелись крошечные огоньки. Послышался звук, напоминающий человеческий зевок, и череп повернулся в мою сторону.

— Что стряслось, босс?

— Новый злодей, и действует чертовски грамотно.

— Он что, перешел на метрическую систему? — удивился Боб. — Наш, американский злодей должен действовать не граммотно, а унциево!

— Что-то настроение у тебя игривое.

— Я просто возбужден. Ведь я сейчас повидаюсь с пышечкой, правда?

Я бросил на череп строгий, очень строгий взгляд.

— Она не пышка. И не пончик. И не ром-баба. И вообще, не баба. Она моя ученица.

— Как ни назови, — возразил Боб. — Но ведь я ее сейчас увижу, да?

— Нет, — отрезал я.

— Ох, — сказал Боб, вложив в это междометие всю обиду и разочарование шестилетнего ребенка, которого только что отправили спать из-за праздничного стола. — Почему нет?

— Потому что она все еще не научилась мудро распоряжаться своей силой, — ответил я.

— Так я ей помогу! — обрадовался Боб. — Уж с моей-то помощью она столько всего сможет!

— Вот именно, — кивнул я. — Запомни, ты под колпаком, пока я не скажу иначе. Не привлекай к себе внимания. Не смей открывать ей того, кто ты на самом деле. При Молли ты просто неодушевленная игрушка — вплоть до дальнейшего моего распоряжения.

— Гммм, — вздохнул Боб. — Такими темпами мне ни за что не увидеть ее нагишом вовремя.

— Вовремя? — хмыкнул я. — Для чего?

— Для того, чтобы восхититься ею в расцвете ее юной, невинной, полной жизненных соков красоты! А так к моменту, когда ты разрешишь мне поговорить с ней, боюсь, она начнет увядать.

— Почему-то я почти уверен, что ты переживешь такой удар.

— Жизнь, Гарри — это не только выживание.

— Верно, — согласился я. — Есть еще работа.

Боб закатил глаза-огоньки в пустых глазницах черепа.

— Брат мой. Ты держишь ее за монашку, а меня заставляешь работать как собаку. Это несправедливо.

Я начал собирать все необходимое, чтобы завести Маленький Чикаго.

— Кстати, о собаках. Сегодня вышла странная история, — я рассказал Бобу про Мыша и его лай. — Тебе известно что-нибудь про Храмовых Собак?

— Больше твоего, — вздохнул Боб. — Но ненамного. По большей части почерпнутое из слухов и сказок.

— И ничего, похожего на правду?

— Почти ничего. Ну, несколько моментов, на которых сходятся различные источники.

— Валяй.

— Они не совсем смертные, — сказал Боб. — Это потомки священной собаки Фу и земной суки. Они очень умны, очень преданы, выносливы и при необходимости могут здорово надрать кому-нибудь задницу. Однако основная их функция — сторожевая. Они следят, не проникает ли в наш мир темных духов или энергий, они охраняют людей или их территорию, а также предупреждают их и всех остальных об опасности.

— Что ж, тогда ясно, почему Старая Май отрядила на помощь Стражам изваяния этих Храмовых Псов, — я достал метелку, сделанную из рябиновой палочки и связки совиных перьев и осторожно смахнул ею пыль с миниатюрного города. — А что насчет этого лая?

— Их лай обладает некоторой сверхъестественной силой, — ответил Боб. — Во многих преданиях говорится о том, что его слышно на расстоянии до пятидесяти или даже шестидесяти миль. И его свойства не ограничиваются физическими: он способен проникать в Небывальщину, и его улавливают даже бестелесные создания. Они его боятся; большинство их бежит его как огня — кстати, при необходимости Мыш может запросто запустить зубы, несмотря даже на то, что они духи. Я думаю, этот лай-будильник, о котором ты говоришь, является частью его сторожевых свойств, этаким оповещением о грозящей опасности.

— Суперпес, — хмыкнул я.

— Но не пуленепробиваемый. Храмовые псы смертны.

Это стоило обдумать. Интересно, можно ли найти кого-нибудь, кто изготовил бы Мышу кевларовый бронежилет.

— Ладно, Боб, — сказал я. — Заводи и проверь системы.

— Слушаюсь, босс. Надеюсь, тыотметишь, что я делаю это, не повторив еще раз жалобы на несправедливость того, что ты видел эту пышку неглиже, а я нет.

— Отмечу в протоколе, — буркнул я, снял с полки череп и поставил его на лист голубого прозрачного пластика, обозначавший озеро Мичиган. — Проверь, все ли в порядке, пока я настрою морду лица для работы.

Череп повернулся лицом к городу, а я сел на пол в позе лотоса и закрыл глаза, сосредотачиваясь и замедляя сердцебиение. Дышать я старался реже, глубже, чтобы с каждым выдохом меня покидали тревоги, эмоции — все кроме того, что нужно для работы.

Помнится, раз, обсуждая со мной боевые искусства, Мёрфи сказала, что рано или поздно наступает момент, когда никто уже не может научить тебя ничему новому. И что стоит тебе достичь этого состояния, как единственным способом продолжать совершенствоваться остается передавать свои знания кому-то еще. Именно поэтому она занималась с детьми и вела курсы самообороны для женщин.

Тогда это показалось мне расплывчатой мудростью вроде тех, на которые так горазд буддизм, но блин-тарарам, она оказалась совершенно права. В свое время у меня уходил целый час на то, чтобы настроиться на нужный лад. Зато в процессе обучения Молли медитации я сам поневоле повторил азы этой науки и к удивлению своему понял их лучше и глубже, чем мне это удалось в ее возрасте. Даже не знаю, кто из нас двоих получил больше от наших совместных занятий, она или я.

Сейчас у меня уходило на сосредоточение десять-двенадцать минут. Когда я встал и вернулся к столу, во всем мире не осталось больше ничего кроме меня, Маленького Чикаго и необходимости найти убийцу.

— Боб? — прошептал я.

— Все в порядке. Зеленый свет, капитан, — добавил он, довольно удачно изобразив шотландский акцент.

Я кивнул, не говоря ничего в ответ. А потом я напряг волю, и огоньки в глазницах у черепа разом съежились до размеров булавочной головки. Свечи тоже померкли. Между оловянными зданиями вытянулись, перечеркнув улицы, черные тени. В лаборатории сделалось еще на пару градусов холоднее — это я буквально высасывал энергию из окружавшего меня воздуха; температура же моего тела, напротив, повысилась примерно на столько же, отчего кожа моя слегка горела. Я медленно выпустил воздух из легких, и у лица моего повисло маленькое облачко выдоха.

Медленными, осторожными движениями взял я спичечную коробку, открыл ее и, достав из нее кусочек зеленой эмали, положил ее на крышу крошечной копии моего дома.

— Reperios. Invenios, — повторил я несколько раз шепотом, положив одну руку на карту города, а пальцем другой прижав зеленое пятнышко эмали.

На мгновение ощущения затуманились, а потом Маленький Чикаго стремительно надвинулся на меня. Его здания росли на глазах, превращаясь в небоскребы, и пару мгновений спустя я стоял на улице перед оловянной копией моего дома в натуральную величину.

Еще секунда-другая ушла у меня на то, чтобы оглядеться по сторонам.

Внешне все напоминало Чикаго. Вокруг ощущалось движение. Неясные силуэты листьев, трепетавших на оловянных деревьях, призрачные образы настоящих листьев на настоящих деревьях настоящего Чикаго. Слабый свет пробивался сквозь занавески в обозначенных нишами оловянных окнах. Призрачные автомобили шуршали шинами по улицам. До меня доносились приглушенные звуки города, слабые запахи.

Ну, конечно, я мог задрать голову и увидеть себя самого, мое физическое тело, возвышавшееся над миниатюрным городом этаким двоюродным братом Годзиллы. В небе над Маленьким Чикаго мерцали огни: отсветы лабораторных свечей, оранжевые глаза Боба — слишком большие для звезд. Наверное, примерно так видится Солнце с дальних планет системы.

Я коснулся краски, чуть напряг волю, и зеленое пятнышко, вспыхнув крошечным клубком зеленого света, взвилось в воздух, на мгновение замерло над моей рукой, а потом крошечной кометой устремилось на север.

— Может, тебе и удалось выйти сухим из воды в других городах, Серый Плащ, — пробормотал я. — Но Чикаго — мой город.

Моя плоть тоже превратилась в комок мерцающего серебряного света, и я почувствовал, что лечу сквозь призрачные образы ночного Чикаго — таким же духом, как те, что окружали меня в созданной мною модели.

Поисковое заклятие привело меня в точку, расположенную в полутора кварталах южнее парка на Гуди-сквер — небольшого островка зелени, который городу удалось сохранить в обступивших его каменных джунглях. Яркая светящаяся точка догнала призрачный образ едущего по улице автомобиля, и тот разом сделался отчетливым и материальным.

— Попался, гад, — выдохнул я и подобрался ближе к машине, держась рядом с ее задним бампером и сосредоточив внимание на водителе. Призрачный образ, черт его подери, оставался расплывчатым. Стальной кузов машины сдерживал мое заклятие, и это мешало мне разглядеть водителя лучше. Возможно, мне и удалось бы накачать в него больше энергии и добиться большей четкости изображения, но я оставлял это на крайний случай. Малейший перебор — и все заклятие могло полететь ко всем чертям, оставив меня слишком изможденным, чтобы восстановить связь. Гораздо более разумным представлялось держаться вплотную к нему и слушать. Уловить звук проще — тем более, что тесный интерьер салона только усиливал его.

Машина остановилась в трех шагах от парка. Странное это место: образ у него какой-то раздвоенный. Парк пытается совместить в себе изысканную работу ландшафтного дизайнера и детскую площадку, и всякий раз, когда я вижу его, у меня складывается впечатление, что побеждают детки. Что ж, я за них рад. В возрасте четырех, или шести, или даже восьми лет думаешь не о эстетике итальянского Возрождения, а о том, где бы лучше поиграть. Я, во всяком случае, в свое время думал именно об этом.

Я сосредоточился чуть сильнее, и звуки ночного города ожили вокруг меня, превратившись из невнятного ропота в реальный городской шум — словно я сам стоял на этом месте. Шум уличного движения. Далекая полицейская сирена. Почти неслышный шелест шин по расположенной почти в миле магистрали. Похожее на стрекот кузнечика щебетание далекой сигнализации. Все это представлялось мне звуками оркестра, пробующего инструменты перед увертюрой.

Быстрые, уверенные шаги приближались к машине. Занавес поднимался.

Отворилась правая, пассажирская дверь машины, и рядом с первой призрачной фигурой возникла другая. Дверь захлопнулась — громче и резче, чем можно было.

— Ты с ума сошел, — спросил пассажир, — назначив встречу здесь?

— Чем это место плохо? — буркнул Серый Плащ.

Голос его оказался тенором, хот слышался мне отдаленным, словно из радиопередачи с помехами. И акцент… какой-то такой, восточноевропейский. Трудно сказать.

— Самое что есть гнездо чертовых зажиточных белых англо-саксонских американцев, — буркнул пассажир. Голос его звучал ниже, так же приглушенно, и ни намека на иностранный акцент я не услышал. Ни дать, ни взять телеведущий со Среднего Запада. — Здесь пруд пруди их частных секьюрити. Полиции. Стоит кому-то что-то заподозрить, и не успеешь оглянуться, как окажешься в центре внимания.

Серый Плащ негромко рассмеялся.

— Поэтому мы в полной безопасности. Глубокая ночь. Все эти милашки спят сладким сном. Нас никто не увидит.

Второй недовольно буркнул что-то в ответ. На пассажирском сидении вспыхнул и погас язычок огня, и до меня с легким запозданием дошло, что он просто зажег сигарету.

— Ну?

— Нет.

— Нет? — переспросил пассажир. — Ни телок? Ни чародея? Что значит — «нет»?

— И те, и другой, — произнес Серый Плащ. В голосе его послышался лед. — Ты говорил, он боится огня.

— Боится, — подтвердил пассажир. — Ты бы видел его гребаную руку.

Левая моя рука невольно сжалась с силой, от которой хрустнули суставы, и эхо реального звука в лаборатории донеслось и до воссозданного магией города.

Голова Серого Плаща повернулась как на звук выстрела.

— Чего? — не понял пассажир.

— Ты слышал?

— Чего слышал?

— Что-то… — неопределенно произнес Серый Плащ.

Я затаил дыхание, заставив пальцы разжаться.

Несколько секунд пассажир оглядывался по сторонам.

— Ты его боишься, — хмыкнул он, наконец. — Только и всего. Ты его упустил, потому и боишься.

— Да не боюсь я, — огрызнулся Серый Плащ. — Естественная предосторожность. Он сильнее и изобретательнее, чем у вас полагают. Вполне возможно, он смог каким-то образом проследить за мной.

— Сомневаюсь. Для этого требуются точность и тонкость расчета. Он не из таких.

— Правда? — хмыкнул Серый Плащ. — Он ухитрился почуять пожар прежде, чем их этаж отрезало, а еще разбудил весь дом — предварительно усыпленный мною, заметь! И преследовал меня некоторое время.

Пассажир напрягся.

— Ты что, приперся сюда с ним на хвосте?

— Нет. Я стряхнул его прежде, чем он успел сесть мне на хвост. Но это не исключает того, что он может использовать для слежки другие, более изощренные методы.

— Он просто громила, — сказал пассажир. — Примитивный громила. Он здорово умеет жечь и разрушать, но и только. Он как зверь, которого надо загонять и огораживать флажками.

Несколько секунд в машине царила тишина.

— Просто поразительно, — произнес Серый Плащ, — что такой идиот как ты сумел пережить встречу с этим чародеем.

Ага. Занятно. По крайней мере, с пассажиром я когда-то уже встречался. И он остался после это жив. Мало кто-то из моих противников может похвастаться этим — признаюсь, я сам не в восторге от этого — но и тех, кто выжил, не один и не два. Впрочем, даже это значительно сужало круг подозреваемых по сравнению с положением на несколько секунд назад.

А еще слова Серого Плаща заставили меня неуютно поежиться. Он гораздо лучше разбирался в положении вещей, чем любой другой, полагающийся только на свои пять чувств, и он умел шевелить мозгами. Для врага это самое что есть поганое свойство. Умному врагу не обязательно быть сильнее тебя, или быть быстрее тебя, или даже просто быть рядом, чтобы представлять собой смертельную угрозу. Блин, да если бы заложенная в машину бомба не сработала раньше времени, он бы изжарил разом меня и Мёрфи, и я погиб бы, даже не узнав о его существовании.

— Честно говоря, я удивлен тому, что чародей еще жив, — заявил пассажир. — Впрочем, это неважно. Если бы мы его убили, нас бы только благодарили за его устранение, и это играло бы нам на руку. А теперь пусть он расправляется со Скави — это тоже лишь помогает нам.

— Если только, — заметил Серый Плащ без особого энтузиазма в голосе, — ему не удастся расправиться и с нами.

Мгновение-другое оба молчали.

— По крайней мере, — произнес пассажир, — одной цели мы достигли. Он заинтересован в том, чтобы прекратить чистку.

— О да, — согласился Серый Плащ. — Его внимание ты привлек, это точно. Вопрос только в том, будет ли он помогать нам так, как ты, похоже, склонен полагать.

— Рискуя ради этого кружка ведьм? Конечно. Он не сможет удержаться. Теперь, когда ему известно о том, что задумал Скави, Дрезден из кожи вон лезть будет, только бы защитить их.

Ага. Скави. А эти ребята, значит, манипулируют мной, чтобы надрать ему задницу.

Ну, хоть что-то полезное.

— Как думаешь, он скоро нанесет новый удар? — спросил Серый Плащ, имея в виду, судя по всему, этого Скави.

— Вряд ли. Это не в его стиле. Он выждет день или два, прежде чем предпринять что-нибудь. Он же хочет, чтобы они мучились в ожидании его.

— Гмммм, — протянул Серый Плащ. — Обыкновенно я считаю вкусы Скави отвратительными, но в этом конкретном случае они, похоже, совпадают с моими. Страх от неопределенности добавляет им прелести.

— О, ну конечно же, — вяло откликнулся пассажир. — Мы можем потерять все, если ты и дальше будешь думать лишь о усладе для твоих зубок.

Серый Плащ негромко усмехнулся.

— Увы, пока нет. Сильно сомневаюсь, чтобы Круг благосклонно отнесся к подобным действиям. Кстати, раз уж речь зашла — как прошла твоя попытка?

— Безуспешно, — признался пассажир. — Он не желает со мной разговаривать.

— А ты всерьез верил, что он на это пойдет?

Пассажир пожал плечами.

— Он член семьи. Впрочем, это тоже неважно. Я найду их, когда придет срок — согласится он сотрудничать или нет.

— Надеюсь, что так, — сказал Серый Плащ. — Это в твоих интересах. Круг требует моего отчета об операции.

Пассажир неуютно поерзал на месте.

— Правда? И что ты собираешься им сказать?

— Правду?

— Ты шутишь.

— Вовсе нет, — заверил его Серый Плащ.

— Они плохо реагируют на ошибки, — заметил пассажир.

— И еще хуже на обман.

Пассажир сделал еще одну, долгую затяжку. Потом снова выругался.

— Значит, этому не поможешь.

— Не хорони себя раньше времени. Мы еще не достигли критической отметки, и потом, они не уничтожают орудия, которые могут еще пригодиться.

Пассажир неприятно усмехнулся.

— Строгие но справедливые?

— Строгие, — согласился Серый Плащ.

— При необходимости, — заметил пассажир, — мы еще можем его устранить. У нас хватит на это сил. Я всегда…

— Полагаю, эта мера преждевременна — если он, конечно, не начнет представлять собой большую угрозу, чем прежде, — перебил его Серый Плащ. — Я думаю, Круг согласится с этим.

— Когда я их увижу? — спросил пассажир. — В смысле, лично?

— Это не я решаю. Я всего лишь связной, ничего больше, — он пожал плечами. — Однако, если этот проект получит развитие, я думаю, мы сможем просить о встрече.

— Я все сделаю, — угрюмо заявил пассажир. — Он не мог увести их далеко.

— Тогда тебе лучше шевелиться, — кивнул Серый Плащ. — Пока Скави не опередит тебя в гонке.

— Не опередит нас, — поправил пассажир.

В голосе Серого Плаща, когда он ответил, я уловил легкую усмешку.

— Разумеется.

Несколько секунд в салоне царила неловкая тишина, потом пассажир рывком распахнул дверь, выбрался из машины и ушел, не проронив больше ни слова.

Серый Плащ смотрел ему вслед, пока тот не скрылся в ночи, потом тоже вышел из машины. Мое бестелесное «я» заглянуло в машину. Так я и знал: рулевая колонка раскурочена, провода зажигания замкнуты накоротко.

Мгновение-другое я разрывался на части, не в силах определить, за кем из двоих следовать. Пассажир пытался добыть от кого-то какую-то информацию. Это означало, скорее всего, что он держит этого «кого-то» в плену и допрашивает. С другой стороны, это же вполне могло означать и то, что, скажем, он не в состоянии добиться от этого «кого-то» внятного ответа, сколько бы выпивки он тому ни ставил. И еще я знал теперь, что пассажир пересекался со мною раньше — про Серого Плаща я не знал и этого.

Да, этот, второй — совсем другое дело. Он уже пару раз пытался убить меня, и по меньшей мере часть тридцати шести смертей, о которых говорила мне Элейн, была на его совести. Он умен, и он связан с какой-то неизвестной мне группировкой, которую называл «Круг». Уж не она ли является реальным аналогом вычисленного мною в теории Черного Совета?

Он тем временем уходил все дальше от машины — якоря, удерживавшего все мое замысловатое заклятие, и чем больше делалось расстояние между нами, тем более призрачным становился его силуэт. Если я не последую за ним немедленно, он просто-напросто растворится в этом необъятном городе.

Кем бы ни был этот его пассажир, я, очевидно, обращал его уже в бегство. Если это удалось мне раз, удастся и еще.

Значит, Серый Плащ.

Я догнал Серого Плаща, перенацелив на него заклятие. Он прошел несколько кварталов, свернул в переулок и спустился по лесенке, которая привела его к двери — должно быть, раньше она вела в подвал вроде моего. Он огляделся по сторонам, дернул за цепь, которая казалась намертво приржавевшей к стене, открыл дверь и скрылся за ней.

Черт. Если у этого места есть порог, мне ни за что не войти внутрь. Я просто буду биться своей нематериальной башкой в дверной проем — как муха в стекло. И это не говоря о том, что, если он позаботился защитить это место мало-мальски эффективными оберегами, те запросто могут разнести к чертовой матери мою духовную составляющую — ну, по меньшей мере нанести моей психике серьезный урон. Я вполне могу очнуться на полу своей лаборатории, мыча и пуская слюни, разом превратившись из профессионального чародея в безработный овощ.

К черту. Такой работой, как моя, нельзя наниматься, шарахаясь от любой воображаемой угрозы.

Я собрал волю в кулак и рванулся вперед, вслед за Серым Плащом.

(обратно)

Глава ПЯТНАДЦАТАЯ

Порога не было — уже хорошо. Оберегов — тоже, что еще лучше. Серый Плащ вошел не в жилое помещение — он вошел в Преисподнюю.

Чикаго — город старый, по крайней мере, по американским стандартам. В том или ином виде он существовал уже во времена войн с французами и индейцами, задолго до создания Соединенных Штатов. Поскольку геология здесь представляет собой большое болото, здания с годами имеют привычку медленно-медленно погружаться. В свое время именно так погрузились старые деревянные улицы, поверх которых выстроили несколько слоев новых улиц.

Там, где грунт не представляет собой медленно перемешивающуюся грязь, он сменяется скальными породами. В таких местах прорыты туннели, кое-где соединяющиеся с естественными пещерами. Некоторое время в одном из таких туннелей располагался проект «Манхеттен», пока его не перевели на чертовы куличики. До кого-то в правительстве, похоже, все-таки дошло, что разработка и изготовление атомного оружия в центре второго по размеру города страны — не самая удачная идея.

Короче, все, что осталось после этого — это безумный лабиринт переходов, пещер, полуразрушенных старых зданий и извилистых туннелей, на вид готовых обрушиться в любую минуту. Здесь темно, люди сюда почти не забредают, и в результате чикагская Преисподняя превратилась в дом, кров и убежище для самых всевозможных тварей, которых не видали глаза смертных, даже чародеев. Некоторые из этих существ в свою очередь расширили эту сеть туннелей и пещер, образовав тщательно охраняемые территории, в которых никогда не светит солнце, не дует ветер. Здесь царят темнота, холод, сырость и страх. Те факты, что здесь обитают существа, не питающие особой любви к человечеству, а возможно, еще и радиоактивный фон с сороковых годов сохранился, как-то не слишком располагают к развитию в этих местах туризма.

Серый Плащ прошел сквозь трещину в задней стене здания и быстро направился вглубь туннелей Преисподней. При этом силуэт его сделался еще более неясным. Мне приходилось держаться ближе к нему, а это требовало от меня все больших усилий. Дело в том, что мой Маленький Чикаго отображает Преисподнюю не слишком точно: отчасти потому, что карт этого места просто-напросто не имеется, а также потому, что попытка взять частицы объектов для модели мало чем отличается от самоубийства. Ну и (в большей степени) потому, что я в голову не брал делать этого.

Сквозь полупрозрачную завесу земли, камня и кирпича я все еще мог разглядеть настоящего меня, стоявшего над городом. Одну руку я все еще держал выставленной вперед, только пальцы мои дрожали, а по лицу стекал пот. Странно, но напряжения я отсюда не ощущал. Черт, этого я не предусмотрел. Запросто могло статься, что я ломился вперед, совершенно не осознавая того, какой ценой мне это дается. А ведь это могло привести к смерти моего физического тела, оставив меня…

Где и каким это меня оставит, я не знал. Но в любом случае это убило бы меня. Впрочем, мой дух мог и остаться здесь этаким жалким привидением.

Не распускай нюни, Дрезден. Ты не для того выбрал эту профессию, чтобы сбежать при первых признаках усталости.

Я двинулся дальше, не забывая, однако, по возможности чаще проверять состояние того меня, что стоял наверху.

Серому Плащу не пришлось идти долго. Он подошел к небольшой расселине в скальной поверхности, протиснулся в нее боком и, упершись руками и ногами в ее стенки, принялся ловко карабкаться наверх. Футах в восьми или девяти от пола расселина открывалась в помещение с тремя кирпичными и одной земляной стенами — наполовину обвалившийся фундамент, решил я. Обстановка в помещении была спартанская: пара надувных матрасов, спальный мешок, фонарь, маленький мангал, бумажный мешок с древесным углем и несколько картонных коробок с продуктами.

Серый Плащ задвинул отверстие, сквозь которое попал в подвал, тяжелым деревянным щитом и для надежности пригрузил его несколькими здоровенными булыжниками. Потом открыл одну из коробок, достал из нее пару диетических батончиков, которыми люди терзают свой желудок, когда боятся потолстеть, съел их и запил минеральной водой из пластиковой бутылки. Жизненно важная информация, право слово. Просто счастье рисковать своей метафизической задницей ради таких бесценных улик.

Я покосился наверх. Мое лицо побелело и блестело от пота.

Я полагал, что Серый Плащ включит фонарь, чтобы осветить помещение, но он повернул его лучом к стене, открыл второй ящик, достал из него диск размером с кухонный поднос и положил его на пол. Простую деревянную пластину, на которой тускло поблескивал заделанный в нее круг из красноватого металла — скорее всего, меди.

Серый Плащ надавил ногтем на десну, а когда отнял палец от рта, на кончике его блестела кровь — неожиданно яркая, материальная в призрачном окружении. Коснувшись пальцем круга, он завел нараспев заклинание, которого я не знал.

Почти мгновенно внутри круга соткался туман, закрутившийся в воронку, а еще через секунду воронка сложилась в миниатюрную человеческую фигуру в рясе с тяжелым капюшоном, не оставлявшим ни малейшей возможности разглядеть лицо.

При всем этом его я уже видел прежде — ну, по крайней мере, кое-кого, одетого в точности так же.

Последний раз я видел Коула, когда на него обрушивался чудовищной силы смерч — энергия пошедшего вразнос апокалиптического заклятия под названием «Темносияние». Выжить в таком катаклизме для смертного человека — дело почти нереальное. То есть, я не верил, что он остался после этого в живых, совсем не верил. Не мог это быть тот самый человек.

Правда, не мог?

Ну, конечно, я мог спутать его с кем-нибудь другим. В конце концов, внешность кольценосца-назгула очень даже распространена среди тех, кто считает себя чернокнижником. Запросто могло статься, что этот тип не имеет ни малейшего отношения ни к Коулу, ни к до сих пор не нашедшему реального подтверждения Черному Совету.

С другой стороны, если уж на то пошло, именно Коуловы штучки навели меня в свое время на мысль о существовании Черного Совета. Может, он и есть член того Круга, а котором говорил Серый Плащ? Помнится, я раз опрокинул ему на голову машину, и он почти не поморщился. Если он и впрямь так хорошо защищен, может, он и от сумасшедшей энергии распадающегося Темносияния сумел прикрыться?

Хуже того, а если не смог? Что, если он лишь один из многих подобных психов, таких же опасных, каким был он сам?

Очень мне эта мысль не понравилась.

— Господин, — произнес Серый Плащ, склоняя голову, да так и остался стоять в этой позе.

Последовала долгая пауза: Коул явно не спешил с ответом.

— Ты потерпел неудачу, — произнес он наконец.

— Я не добился еще успеха, — почтительно возразил Серый Плащ. — Занавес еще не упал.

— А что дурак, который был с тобой?

— Продолжает ломать дрова, господин. Я могу оставить его в живых, а могу устранить — как вы пожелаете, — Серый Плащ набрал в грудь воздуха, словно решаясь. — Он вовлек в это дело чародея. Похоже, между ними существует нечто вроде вендетты.

Маленькая туманная фигура издала шипящий звук.

— Болван. Смерть Дрездена дает нам слишком мало, чтобы из-за нее ставить под угрозу всю операцию.

— Он не советовался со мной по этому поводу, господин, — произнес Серый Плащ, склонив голову еще ниже. — Иначе я смог бы отговорить его.

— И что случилось?

— Я попытался устранить его вместе с последними отбракованными.

— Дрезден вмешался?

— Да.

Коул снова зашипел.

— Это меняет дело. Какие меры предосторожности ты принял?

— Во плоти он меня не преследовал, господин — в этом я совершенно уверен.

Коул поднял крошечную руку, призывая его к молчанию — что-то напряженное увиделось мне в этом жесте, что-то болезненное. А потом его капюшон начал поворачиваться.

Взгляд туманной фигурки встретился с моим, и я ощутил физический удар, словно кто-то врезал мне кулаком по грудной клетке.

— Он здесь! — зарычал Коул.

Туманная фигурка повернулась ко мне и подняла обе руки.

Странная, холодная сила надавила на меня и оттолкнула назад на несколько футов прежде, чем я успел собраться с силами и удержаться на месте. Остановился я только в нескольких футах от Серого Плаща и Коула.

Коул стиснул похожие на клешни кулаки.

— Дерзкий щенок. Я порву твой разум в клочья.

Я оскалил зубы в ухмылке и шире расставил нематериальные ноги.

— Валяй, Дарт Вейдер в халате.

Коул злобно завизжал, а потом выкрикнул слово, от которого голова моя загудела как котел, а призрачные стены убежища Серого Плаща содрогнулись. Как ни пытался я противостоять его заклятию, оно ударило в меня с силой товарного состава. С таким же успехом я мог бы, скажем, силиться остановить океанский прилив. Я отлетел куда-то назад и в сторону.

В самое последнее мгновение я успел, собрав остаток сил, сосредоточиться на Сером Плаще и сложить заклинание, позволявшее мне разглядеть его лицо. И мне это удалось: на какую-то долю секунды я увидел лицо мужчины лет тридцати пяти, худощавое, вытянутое, с волчьим выражением в глазах.

А потом меня захлестнула лавина алой боли, словно кто-то вцепился в мою голову с двух сторон и рвет ее на части.

Потом все померкло.

(обратно)

Глава ШЕСТНАДЦАТАЯ

Я очнулся от того, что кто-то тряс меня за плечо, а кто-то другой прижимал затылком к бензопиле.

— Гарри, — услышал я голос Молли. Она говорила через какой-то репродуктор, прижатый раструбом к моему виску; по другой стороне головы кто-то методично колотил молотком. — Эй, босс, вы меня слышите?

— Уу, — сказал я.

— Что случилось?

— Уу, — повторил я более раздраженно, словно злясь на ее недогадливость.

Молли в отчаянии вздохнула.

— Вас не надо отвезти в больницу?

— Нет, — прохрипел я. — Аспирин. Воды. И не ори.

— Я ведь почти шепотом, — обиделась она и встала. Ее армейские бутсы грохотали по полу не хуже Годзилловых шагов.

— Боб, — просипел я, стоило ей скрыться в люке. — Что случилось?

— Не знаю точно, — отозвался Боб, приглушив голос. — То ли они стерлись, то ли она использует какую-то новую косметику для рук. Ну, когда она накалывала эти свои татуировки, у нее еще сохранялся детский жирок, так что рано или поздно они не могли не измениться, но…

— Да не с ней! — прорычал я, пестуя в раскалывавшемся от боли мозгу картины изощренной мести. — Со мной.

— А-а… — спохватился Боб. — Модель словно что-то ударило, сильно. Вихрь энергии. Бабах. Твою ментальную камеру сгорания прямо изнутри вспышкой осветило.

— Очень плохо?

— Трудно сказать. Сколько я пальцев показываю?

Я вздохнул.

— Очень ли плохо все с Маленьким Чикаго, Боб?

— А-а. Выражайся поточнее, ладно, Гарри? Могло быть и хуже. Неделя ремонта, это максимум.

Я застонал.

— Все слишком громко и ярко, — я попробовал пошевелить руками-ногами. Это причиняло боль — странную такую, тягучую, но все же они меня слушались. — Так что же, все-таки, случилось?

— Повезло тебе, вот что. Что-то такое, на что ты там напоролся, отвесило тебе хорошую плюху психической энергии. Впрочем, физически ей пришлось преодолевать сначала закоулки модели, а потом твой порог. И то, и другое ослабило энергию удара, иначе…

— Иначе что? — поинтересовался я?

— Иначе ты бы не маялся этой головной болью, — сказал Боб, и огоньки в глазницах черепа мигнули и погасли.

По лестнице снова загрохотали Моллины бутсы. Она поставила на стол пару свежих свечей, сделала глубокий вдох, зажмурилась и очень старательно произнесла заклинание, каким я обычно пользуюсь, воспламеняя их.

Свет почти материальными лучами вонзился мне в мозг. Больно было — хоть волком вой. Я дернулся и прикрыл лицо рукой.

— Ой, простите, — спохватилась она. — Я вас здесь, внизу, даже разглядеть не могла, вот и…

— В следующий раз просто ткни меня в глаз карандашом, — буркнул я, отойдя немного от потрясения.

— Простите, Гарри, — повторила она. — Аспирину дать?

Я молча протянул руку, и она сунула в нее пузырек с таблетками, а в другую — стакан холодной воды. Я откупорил пузырек зубами, вытряхнул в рот несколько таблеток и запил их водой. Потом, совершенно обессиленный этими действиями, вытянулся на полу и лежал так, жалея себя, пока болеутоляющее не начало действовать.

— Молли, — дошло до меня. — У нас что, разве урок сегодня?

— Нет, — успокоила она меня. — Но сержант Мёрфи звонила нам домой — искала вас. Она сказала, вы не отвечаете на звонки. Вот я и решила заехать, проверить, все ли в порядке.

— Что ж, очень кстати, — хмыкнул я. — Проблем с оберегами не было?

— На этот раз никаких.

— Хорошо, — я медленно открыл глаза, давая им возможность привыкнуть к ослепительному сиянию свечей. — Мыш. Мыш, возможно, очень хочет, чтобы ты выпустила его прогуляться.

Я услышал что-то, похожее на стук копыт нетерпеливого жеребца и, сощурив взгляд, посмотрел наверх. Мыш просунул морду в отверстие люка, каким-то образом изобразив на ней встревоженный вид.

— Я в порядке, паникер ты этакий, — заверил я его. — Иди, гуляй.

Молли поднялась на несколько ступенек и вдруг застыла, глядя сверху на Маленький Чикаго.

Я нахмурился. Потом заставил себя встать, посмотрел на стол и нахмурился еще сильнее.

В металлической столешнице зияла дыра — примерно в том месте, где Серый Плащ спустился в Преисподнюю. Одно из зданий обуглилось — оплавленное олово стекло в дыру застывшим воском. Все в радиусе десятка дюймов от дыры было покрыто слоем черной сажи. Черт, если бы стол не принял на себя магический удар, он пришелся бы по моей голове, и дыра бы зияла в ней. Собственно, отчасти я сооружал Маленький Чикаго именно для этого — в качестве не только рабочего инструмента, но и защитного средства при работе с подобного рода магией. Так или иначе, вид Маленького Чикаго изрядно отрезвлял.

Тут я вспомнил и поперхнулся. Коул. Это был Коул. Я услышал в его голосе ненависть и угрозу — хорошо знакомые мне ненависть и угрозу. Ну, и силу его магии тоже трудно с чем-нибудь спутать. Значит, он сумел пережить распад Темносияния. Он работал с этим «Кругом» — то есть, с тем самым Черным Советом, о существовании которого я догадывался, — и, похоже, неприятности в Чикаго назревали куда более серьезные, чем мне казалось прежде.

Ох, блин. Вся эта ситуация решительно начинала действовать мне на нервы.

— Вот видишь, — повернулся я к Молли. — Все как я говорил. Эта штука опасна. Потому никаких игр с ней, пока я не разрешу. Ясно?

Молли судорожно сглотнула.

— Ясно.

— Ладно, иди. Позаботься о Мыше. Да, и будь так любезна, позвони Мёрфи на сотовый. Попроси ее приехать.

— Вам не нужно помочь сегодня? — спросила она. — Ну там, проводить вас куда-нибудь, или еще чего?

Я посмотрел на нее. Потом на стол. Потом снова на нее.

— Уже спросить нельзя, — обиженно проворчала Молли и поднялась наверх.

***

Ко времени, когда я принял душ, побрился и натянул на себя чистую одежду, я чувствовал себя почти человеком, если не считать головной боли. Мёрфи приехала вскоре после этого.

— Что, черт подери, с тобой случилось? — спросила она вместо приветствия.

— Получил виртуально по башке от Коула, — ответил я.

С Мышом Мёрфи поздоровалась как положено — почесав ему обеими руками подбородок.

— Что еще за Коул?

— Черт, я забыл, — хмыкнул я. — Когда мы общались с Коулом в прошлый раз, ты была на Гавайях со своим хахалем.

Мёрфи чуть покраснела, но улыбнулась.

— Кинкейд не хахаль. Он мужик. Очень даже ничего такой мужик.

Молли, валявшаяся с задранными на стену ногами на полу, уронила книгу. Она поспешно подобрала ее и сделала вид, что целиком поглощена чтением, а наша с Мёрфи беседа ее вовсе даже не интересует. Возможно, она даже могла бы в этом кого-нибудь убедить, не держи она книгу вверх ногами.

— Долго рассказывать, — буркнул я. — А если коротко, Коул — чародей.

— Смертный? — поинтересовалась Мёрфи.

— Почти наверняка… впрочем, лица его я ни разу не видел. Все, что я знаю — что он сильнее меня. На порядок круче. Я, типа, ввязался в драку с ним, и мне сильно повезло, что я остался после этого жив.

Мёрфи нахмурилась.

— Тогда как тебе удалось побить его?

— Плюнул на правила и толкнул его под локоть, когда он орудовал со сверхъестественной взрывчаткой. Бабах. Я думал, он погиб.

Мёрфи, продолжая хмуриться, села в кресло.

— О’кей, — сказала она. — Расскажи лучше все с начала.

Я потер виски, в которых пульсировала боль, и рассказал все начиная с нашего с ней расставания и кончая развязкой нашей с Коулом встречи. Я опустил только отдельные подробности насчет Элейн и всего, что касалось Круга. Слишком уж опасна эта информация, чтобы делиться ею с кем-либо. Блин, я бы и сам предпочел бы не знать этого.

— Скави, — пробормотала Мёрфи. — Что-то я по них слышала…

— Это один из самых влиятельных кланов Белой Коллегии, — кивнул я. — Рейты, Мальвора и Скави. Большая Тройка.

— Точно, — вспомнила Мёрфи. — Психические вампиры. Рейты питаются похотью. Мальвора — страхом. А эти Скави чем?

— Болью, — ответил я. — Или отчаянием — в зависимости от того, как переводить те тексты, что имеются в архивах Совета.

— И самоубийство, — добавила Мёрфи, — это, фактически, крайнее проявление отчаяния.

— С такими дедуктивными способностями, — заметил я, — из тебя мог бы выйти детектив.

С минуту мы молчали, пока Мёрфи переваривала информацию.

— Я правильно поняла? — нарушила, наконец, молчание Мёрфи. — В городе орудуют эти Скави. Если верить твоей бывшей подруге, частному детективу, которую наняла Анна Эш, кто-то из них убил уже женщин в четырех других городах, и он продолжает это здесь — четыре раза, как минимум, и эта Анна должна стать номером пять.

— Угу, — подтвердил я.

— А тем временем этот Серый Плащ, работающий на Коула, тоже здесь, и занят примерно тем же самым, но ты считаешь, что он не помогает этому Скави. Ты считаешь, он вместе с пассажиром, кем бы он ни был, действует против убийцы. Ты считаешь, именно эти двое оставили улики, которые ты обнаружил на телах, чтобы подключить к расследованию тебя и убрать Скави.

— И это не все, — добавил я. — Мне кажется, я знаю, кто этот пассажир.

— Кто?

— Беккит, — сказал я. — Все сходится. Он внедрил к ним свою жену, чтобы та снабжала его информацией. Он уже выступил раз против меня и остался жив, но это стоило ему нескольких лет жизни и лишило криминальных доходов. У него более чем достаточно поводов не любить меня. Вот с кем разговаривал Серый Плащ из клана Мальвора.

— Ого! Серый Плащ из Мальвора? Откуда тебе это известно?

— Оттуда, — хмыкнул я, — что он говорил о некоторых общих вкусах со Скави — о том, что жертва перед убийством должна понимать, что с ней произойдет. Мальвора делают это для того, чтобы жертва сильнее боялась. Скави — для того, чтобы сильнее отчаялась.

Мёрфи кивнула, прикусив губу.

— А еще Белая Коллегия любит манипулировать другими исподтишка. С тем, чтобы те делали для них грязную работу.

— Ну, например, чтобы я убрал соперника из Скави, — предположил я.

— Что ж, логично, если учесть, что Мальвора соперничают со Скави.

— Вот именно, — кивнул я. — Потрохом чую, что моя догадка верна. Как и то, что пассажиром был Беккит.

— Теория убедительная, Дрезден, — заявила Мёрфи.

— Спасибо, сам знаю.

— Вот только Беккит почти семь лет как мертв. Убит в тюрьме во время беспорядков.

— Должно быть, Беккит заключил сделку с Мальвора и… — я зажмурился. — Он… что?

— Погиб, — сказала Мёрфи. — Бунт в тюрьме. Трое заключенных убиты, несколько ранены. Он попал в число первых. Можно сказать, оказался в неудачное время в неудачном месте. Один из заключенных пытался отобрать пистолет у охранника, тот случайно нажал на курок и убил Беккита наповал.

— Э… — произнес я и нахмурился. Терпеть не могу, когда реальный мир действует вразрез с идеальной логикой. — А имитировать смерть он не мог?

Она покачала головой.

— Я смотрела дело, я говорила с охранником. И вскрытие делали, и опознание тела родственниками, и похороны — все как положено, все девять ярдов. Он мертв, Гарри.

— Черт, досадно, — буркнул я и сдавил руками раскалывающуюся от боли голову. — А так все сходилось…

— Такова жизнь, — философски заключила Мёрфи. — А это подземное убежище, что ты нашел…

— Давно уже опустело, — буркнул я.

— Может, туда и стоит наведаться, если захватить с собой вот этого сыщика, — она наклонилась и чмокнула Мыша в могучий затылок. Блин, мой пес определенно получает от жизни больше, чем я. — Возможно, этот Серый Плащ, теоретически из Мальвора, оставляет за собой устойчивый запах.

— Попробовать, пожалуй, можно, — согласился я. — Но более чем вероятно, он позаботился о том, чтобы сбить его.

— Не поняла, — сказала Мёрфи. — Кто специально сбивает запах там, где прожил сколько-то времени?

— Вампиры. По запаху они ориентируются не хуже Мыша.

— А-а… Ну, да, — Мёрфи вздохнула. — Еще один сожженный дом.

— Это не… — начал я.

— Это не он виноват! — встряла Молли.

— Это не ты виноват, — согласилась Мёрфи. — Я знаю. Но согласись, выглядит все это до ужаса странно. В мою машину закладывают зажигательную бомбу. А через несколько часов такую же — ну, или почти такую — приводят в действие в здании, расположенном всего в квартале от этого места.

— Думаешь, аналогичное устройство?

— А ты сам как считаешь?

— Думаю, аналогичное.

Мёрфи кивнула.

— Уверена, так и окажется. Но, конечно, на экспертизу потребуется время. Тебя видели?

— Меня, а также почти миллион других, — буркнул я.

— Ну, хоть так. И все равно, очень скоро найдется куча таких, у кого возникнут вопросы. Чем быстрее мы разберемся с этим делом, тем лучше.

Я поморщился.

— Зря я церемонился с ним вчера вечером. Надо было прихлопнуть его к чертовой матери прямо на месте. А теперь у меня никакой возможности отыскать его снова, и он знает, что мы его ищем.

— Это так, однако Серый Плащ — не главная наша проблема, — возразила Мёрфи. — Так, побочная линия сюжета. Настоящий убийца — Скави. Верно?

— Верно, — тихо согласился я. — Верно. И у нас нет ни малейшего представления о том, кто он и где он сейчас.

Мёрфи нахмурилась.

— Но он ведь вампир, так? То есть, я хочу сказать, ты ведь можешь опознать, вампир кто-то или нет?

— С Белой Коллегией это не так просто, — вздохнул я. — Они маскируются на порядок лучше других вампирских рас. Я и представления не имел о том, кто такой Томас, даже пообщавшись с ним при первой встрече. И ты ведь помнишь, как сама разговаривала с Дарби Крейном.

— Угу.

— Ты распознала в нем вампира?

— Я распознала в нем скользкого типа, — ответила Мёрфи. — Но ты-то знал, что на самом деле это Мадригал Рейт.

— Только предполагал, — поправил я ее. — Возможно потому, что подсознательно уловил семейное сходство с папочкой Рейтом. Потому я и помешал тебе коснуться его. Но никаких магических подсказок, — я прикусил губу. — Черт, не удивлюсь, если они обладают способностью сбивать восприятие потенциальной жертвы. Когда Инари Рейт пыталась кормиться на мне, я — даже находясь в их гребаном доме, даже зная, что она малолетняя суккубиха — не заподозрил опасности до тех пор, пока не было поздно.

— И я с Крейном ничего такого не заподозрила, — призналась Мёрфи. — Так что этот Скави… может оказаться кем угодно.

— Ну, я совершенно уверен, что это не я. И почти так же уверен, что это не ты.

— Ты уверен, что ты профессиональный сыщик?

— Случаются сомнения.

— А что Томас? — спросила Мёрфи.

— Он представляет интерес, скорее, для наемных громил, а не легавых.

Мёрфи насупилась.

Я почти улыбнулся, было, этому, но вспомнил о положении дел и как-то передумал.

— Я оставил ему записку. Пока ничего.

— Я не об этом, — тихо сказала Мёрфи. — Может он иметь отношение к этому делу? Есть ли вероятность того, что пассажир — он?

— Пассажир — не он.

Она подняла руку.

— Гарри, я спрашиваю, вероятно ли такое?

— Послушай, мы же знаем, что убийца — из Скави.

— Мы знаем, что так считает Серый Плащ, — поправила меня Мёрфи. — Но ты забыл кое-что.

— Чего?

— Что по меньшей мере одна из этих женщин погибла от передоза сверхъестественного наслаждения. И не испытывала при этом ни страха, ни отчаяния.

Я хмуро уставился на нее.

— Скажи, Гарри, такое возможно? Я ведь только о возможности спрашиваю.

— Ну, пожалуй, — пробормотал я. — Но Томас не партнер Серому Плащу. Если только… — договорить предложения я не смог.

— Если только этот пассажир держит его в плену? — предположила Мёрфи. — Если та «попытка» о которой они говорили, имела целью силой добиться от Томаса какой-то информации?

Я поморщился.

— Томасу уже полагалось бы выйти на связь.

— У нас есть еще немного времени. Серый Плащ говорил, нового хода Скави можно ожидать только через день или два, так ведь?

— Угу.

— Ты говорил, что он ведет себя достаточно умно. Что, если он и об этом подумал?

— Нам остается надеяться, — вздохнул я. — Удалось выяснить чего-нибудь о Джессике Бланш?

— Продолжаю искать. Удочки закинула, теперь надо побегать еще немного.

Я перевел дух.

— А мне нужно связаться с Элейн и орденом. Может, удастся разговорить Хелен Беккит. И еще можно позвонить другим Стражам. Может, кому-нибудь из них известно о последних действиях Белой Коллегии.

Мёрфи встала из кресла.

— Звучит так, словно у нас имеется план.

— Может, нам даже удастся самим поверить в это, — хмыкнул я, — если будем повторять это почаще. Идем.

(обратно)

Глава СЕМНАДЦАТАЯ

Контактный телефон Рамиреса находился в ресторане, который кто-то из его родни держал в восточном Лос-Анджелесе. Я передал сообщение кому-то, для кого английский явно был вторым, если не третьим языком. Рамирес перезвонил мне, не прошло и десятиминут.

— Белая Коллегия? — переспросил мой приятель. — Не помню, чтобы слышал про них что-то в последнее время, Гарри.

— А про профессионального сыщика-чародея? — поинтересовался я. — Работает в Лос-Анджелесе.

— Элейн Меллори? — хмыкнул он. — Высокая такая, красивая, умная, почти такая же неотразимая, как я?

— Она самая, — подтвердил я. — Про нее тебе чего-нибудь известно?

— Насколько я могу судить, ничего плохого за ней не числится. Приехала в наши края пять или шесть лет назад, окончив колледж в Сан-Диего, работает в сыскном агентстве. Откуда-то у нее неплохая подготовка по части томатургии, но когда я проверил ее на стандартный набор тестов, она не набрала достаточно баллов для того, чтобы претендовать на членство в Совете, — он помолчал немного и добавил — с усмешкой, но не слишком веселой: — Если, конечно, потери не заставят нас понизить планку.

— Ну-ну, — заметил я. — Но ты считаешь, свое дело она знает?

— Ну, — протянул Рамирес, — я намекнул ей, что она могла бы представляться как-нибудь иначе, нежели «чародей». Когда бы не война, один древний динозавр давно бы обиделся на того, кто присваивает себе этот титул без должных на то оснований.

Я фыркнул.

— Не называй меня динозавром. Это несправедливо по отношению к ископаемым ящерам. И вообще, что такого тебе сделали динозавры?

— Ничего, если не считать той скачки с долговязым психом, ты забыл? Меллори неглупа, и она успела неплохо зарекомендовать себя в наших краях. Особенно по части поиска пропавших детей. Провернула пару экзорсизмов, до которых у меня руки по занятости не дошли. Тебе ее помощь может оказаться кстати. Хотя есть у меня одно небольшое «но».

— Какое именно? — спросил я.

— Ее отношение к мужикам. Я несколько раз закидывал удочку, и она давала мне от ворот поворот. Раз десять уже.

— С ума сойти, — сказал я.

— Вот и я так считаю, — согласился Рамирес. — Это вызывает у меня законные сомнения в ее уме. А что?

Я коротко изложил ему все, что знал об убийствах, и то, что рассказала мне Элейн о других городах.

— Кто-то подставляет Стражей, — заявил он.

— Похоже на то. Подрывает веру в нас, и все такое.

— Пять городов. Вот ублюдки, — он на мгновение отвернулся от трубки сказать пару слов кому-то, стоявшему рядом. — Подожди немного. Сейчас наведу справки о том, что нового слышно про Белую Коллегию.

Я подождал несколько минут. Он перезвонил довольно быстро.

— Судя по тому, что дошло до нас здесь, Белый Король встречался с представителями Совета и объявил о временном перемирии. И он согласился содействовать в том, чтобы склонить Красных к переговорам и окончанию войны.

— Я с ним знаком, — сказал я. — Он, скажем так, не Киссинджер. Да и не Ганди.

— Ага. Поневоле задумываешься, что он выгадывает от окончания войны, да?

Я хмыкнул.

— Ну, не могу сказать, чтобы Красные питали к Белым нежную любовь. Перемирие не стоит ему ни гроша. Его народ так и так не слишком вовлечен в эту кашу.

Рамирес задумчиво промычал что-то.

— Судя по твоим словам, похоже, не все из Белых согласны с его точкой зрения на войну.

— Они изрядно разобщены. Фактически это три независимых клана. Просто Рейту посчастливилось формально возглавлять их. Если Рейт ищет мира, вполне естественно ожидать от остальных противодействия этому.

— Нравятся мне эти вампиры. Такие они все противоречивые, неожиданные такие.

— Попробуй произнести это быстро, пять раз без перерыва, — посоветовал я.

Он честно попробовал, и у него вышло без ошибки.

— Вот видишь? — заявил он. — Вот почему женщины от меня без ума.

— Они тебя просто жалеют, Карлос.

— Я не против, пока они спускают трусики, — жизнерадостно сообщил он, и голос его стал серьезнее. — Дрезден, я как раз собирался звонить тебе. Типа… хотел узнать, как ты там. Ну, сам понимаешь. После Нью-Мехико.

— Со мной все в порядке, — заверил я его.

— Ну-ну, — недоверчиво хмыкнул он.

— Послушай, — сказал я. — Забудь ты Нью-Мехико. Я, например, забыл. Надо двигаться дальше, заниматься сегодняшними проблемами.

— Конечно — отозвался он, но особой убежденности в его голосе я не услышал. — Сам доложишь Люччо, или лучше я?

— Давай ты.

— Ладно, — согласился он. — Помощь не нужна?

— Зачем? — удивился я. — Тебе что, там, у себя делать нечего?

Он вздохнул.

— Ладно, ладно. В любом случае, если Белые пойдут на переговоры, я смогу выделить пару-другую парней тебе в подкрепление.

— Угу, знать бы еще, против кого подкрепляться, — буркнул я.

— Я понимаю. В общем, понадобится помощь, только попроси.

— Спасибо.

— Береги свою задницу, Дрезден.

— Я бы посоветовал тебе то же самое, но ты и так, поди, взгляда от нее не отрываешь в восхищении.

— С такой-то задницей, как у меня, разве можно ей не восхищаться? — удивился Рамирес. — Vaya con Dios.

— И тебе удачи.

Я положил трубку и откинулся на спинку стула, потирая продолжавшие болеть виски. Потом закрыл глаза и с минуту пытался думать внятно. В основном, правда, мысли в голову лезли насчет головной боли, что мало помогало делу.

— Гарри? — окликнула меня Молли.

— Мммм?

— Можно спросить?

— Ну?

— Э… — она неуверенно замолчала, словно подбирая слова.

Это становилось интересным, и я открыл глаза.

— Мне просто интересно, почему вы расспрашивали Стража Рамиреса про Элейн Меллори.

Я снова закрыл глаза.

— То есть, сержант Мёрфи сказала, что она ваша бывшая подружка, так? Тогда чего вы спрашивали так, будто с ней незнакомы?

Я буркнул что-то невнятное.

— Ну, вообще, я так поняла, что вы с ней знакомы. И вы хотели узнать, что думает о ней Страж Рамирес, не говоря ему, что знакомы с ней, — она набрала в грудь воздуха. — Вы утаиваете вещи от Стражей.

Я вздохнул.

— Уже не первый год, детка. Черт-те как давно.

— Но… Я же под Дамокловым Проклятием, значит, и вы тоже. Это из тех штук, узнав про которые они могут и опустить его, правда? Тогда… м-м… зачем вы это делаете?

— Какая разница? — устало ответил я.

— Ну, — неуверенно, с опаской произнесла она. — Раз мне могут отрубить голову в той же степени, что и вам, значит, для меня есть разница. И мне кажется, я имею право знать, в чем тут дело.

Я хотел, было, нарычать на нее, что, мол, не ее это ума дело — и осекся, поскольку, черт подери, в ее словах имелась логика. Какими бы они ни казались мне неудобными и неуместными, она имела несомненное право спрашивать меня об этом.

— Я рос сиротой, — сказал я ей. — Вскоре после того, как моя магия начала проявляться, меня усыновил человек по имени ДюМорн. Большей частью своих знаний я обязан ему. Элейн он тоже усыновил. Мы росли вместе. Мы любили друг друга.

Молли отложила книгу в сторону и выпрямилась, внимательно слушая меня.

— ДюМорн оказался чернокнижником. Черным чародеем, чернее надо поискать. Он надеялся вырастить из нас своих верных помощников. Хорошо обученных, сильных чародеев, скованных заклятием верности. С Элейн у него более-менее получилось. Я заподозрил недоброе и выступил против него. Я его убил.

Молли зажмурилась.

— Но Первый Закон…

— Вот именно, — кивнул я. — Именно так я и попал под Дамоклово Проклятие. Меня взял на поруки Эбинизер МакКой. Спас мне жизнь.

— Как вы мне, — тихо произнесла она.

— Угу, — я нахмурился, глядя в погасший камин. — Джастин сгорел, и я думал, Элейн вместе с ним. Лишь спустя много лет выяснилось, что она спаслась и скрывалась.

— И ни разу не связалась с вами? — возмутилась Молли. — Вот сучка!

Я криво улыбнулся.

— В последний раз, когда мы виделись, я старательно уничтожал единственного человека, которого она считала отцом, и, судя по всему, пытался убить и ее. Это не самая простая ситуация, Молли.

— Но я все-таки не совсем понимаю, почему вы лгали, говоря о ней.

— Потому что мне очень несладко пришлось, избавившись от ДюМорна так, это сделал я. Если бы Стражи узнали, что она тоже была при этом и бежала от Совета вместо того, чтобы сдаться им… — я пожал плечами. — Похоже, ей удалось убедить Рамиреса в том, что она недостаточно сильна, чтобы вступать в Совет.

— А на самом деле это не так? — спросила Молли.

— Она мало в чем уступает мне, — тихо ответил я. — Что ж, это к лучшему. Не знаю, как Стражи отреагируют на то, что у ДюМорна имелась вторая ученица — в любом случае, ничего хорошего ждать не приходится. И я не хочу давать им такой возможности.

— На случай, если я вам этого еще не говорила, — заметила Молли, — ваши Стражи — сборище изрядных задниц. К присутствующим здесь это не относится.

— У них не самая простая работа, — возразил я. — У нас, в смысле. Я же говорю, детка: все не так просто, — я медленно поднялся и снял с гвоздя ключи и поводок Мыша. — Пошли, — сказал я. — Заброшу тебя домой.

— А вы куда?

— Поговорю с Орденом, — ответил я. — Анна собрала их всех под охрану Элейн.

— А почему бы просто не позвонить им?

— Эффект внезапности, — пояснил я. — Не хочу, чтобы Хелен Беккит знала, что я к ним. Она в этом явно замешана, нутром чую. С людьми проще говорить, если застаешь их врасплох.

Молли нахмурилась.

— Вы уверены, что вам не понадобится моя помощь?

Я выразительно посмотрел на нее. Потом на браслет на ее запястье.

Она стиснула зубы, сняла с руки браслет и сосредоточенно уставилась на него. Спустя три минуты и две бусины она сдалась, задыхаясь и истекая потом от усилия. В общем, вид она имела довольно жалкий.

— Все не так просто, — тихо напомнил я ей и надел браслет обратно ей на запястье. — Ничто не дается легко. Побольше терпения. И не спеши.

— Легко вам говорить, — буркнула она и первая вышла к машине, держа Мыша на поводке.

Ясное дело, она ошибалась. Вовсе это не легко.

Чего мне хотелось по-настоящему — так это перекусить и завалиться в постель, пока голова не пройдет немного. Впрочем, этого мне явно не светило.

Кем бы ни был этот Скави, что бы он там ни задумал, у меня оставалось не слишком много времени на то, чтобы остановить его, пока он не добавил к своему послужному списку еще одну жертву.

(обратно)

Глава ВОСЕМНАДЦАТАЯ

«Эмбер-Инн» для центра Чикаго, можно сказать, большая диковина: неплохая гостиница с очень и очень разумными ценами. Она не слишком большая, не слишком шикарная, и строили ее не Фрэнк Ллойд Райт, и не Мис Ван дер Роэ. В ней не жил, ей не владел никто знаменитый, и никого знаменитого в ней не застрелили. Все это вместе взятое, наверное, и служит причиной того, что номера в ней не нужно бронировать за месяц или два, хоть расположена «Эмбер-Инн» почти в самом центре города.

Я и сам предпочитаю останавливаться именно в таких местах в тех редких случаях, когда мне приходится по делу выезжать в другие города. В конце концов, моя работа заключается в расследовании, а не оценке прелестей пятизвездочных отелей. Главное, чтобы гостиница располагалась недалеко от нужного мне места, и чтобы счет за нее не выходил за размеры вообразимого. Я слыхал, некоторые частные сыщики любят пошиковать за счет клиента, но мне такое всегда казалось непрофессиональным и, в конечном счете, вредным для бизнеса. Полагаю, Элейн выбрала гостиницу по тем же соображениям.

Я не стал спрашивать, где она остановилась, у администратора. В этом не было нужды. Я просто повернулся к Мышу.

— Ищи, малыш, — сказал я ему.

Мыш повел носом, и мы двинулись по коридорам так, словно это место принадлежало нам. В нашем деле это очень важно: изображать уверенность. Это не дает людям возможности заподозрить вас в чем-либо, а если и не убеждает до конца, заставляет их относиться к вам чуть осторожнее.

Наконец Мыш остановился перед дверью, и я вытянул вперед руку и, полуприкрыв глаза, поискал следы магии. Дверь защищал оберег. Не то, чтобы он отличался мощью или крепостью — в отсутствие настоящего домашнего порога соорудить такой почти невозможно — но выполнен он был на славу, и я не сомневался, что это работа Элейн. Судя по всему, заклятие высвобождало только крошечную каплю энергии, возможно, лучик света или негромкий звук, предупреждающий ее о посторонних.

Пару мгновений я раздумывал, не войти ли громко, на манер Злого Серого Волка, и решил, что не стоит. Это могло бы показаться Элейн слишком невежливым, а я не хотел пугать никого, кроме Хелен Беккит — если она, конечно, находилась в номере. Ну и потом, поднятая сигналом тревоги, ожидающая нападения убийцы, Элейн запросто могла выпустить в дверь молнию прежде, чем разглядела бы, кто пришел. Я постучал.

Ничего не изменилось, но инстинкты подсказали мне, что за дверью кто-то стоит. И магия здесь ни при чем — просто только что я ощущал нечто подобное тому, что чувствуешь, стоя в пустом доме, а секундой спустя это ощущение исчезло.

Энергия, питавшая оберег, чуть дрогнула. Щелкнул замок, и дверь приоткрылась. За ней стояла Элейн, и губы ее кривились в легкой улыбке.

— А, понял, — сказал я. — Не оберег. Глазок.

— Такая уж наша девичья доля, — хмыкнула она. — Приходится импровизировать. Ты ужасно выглядишь.

— Ночь нелегкая выдалась.

— Похоже на то. Я думала, ты позвонишь.

— Проезжал мимо, вот и решил заглянуть.

Она задумчиво надула губы.

— Правда? — спросила она. Я увидел, что шестеренки у нее в голове пришли в движение; она кивнула и понизила голос. — Кто?

— Беккит, — прошептал я в ответ.

— Она здесь.

Я кивнул, и она открыла дверь и шагнула в сторону, пропуская меня. Номер оказался чистым, незамысловатым — двуспальная кровать, диванчик и журнальный столик.

Присцилла в светло-зеленом свитере и плотной шерстяной юбке сидела на диване, глядя на меня с неодобрением, достойным Диккенсовского персонажа. Эбби с Тото расположились на полу, где последний затеял смертный бой с белым спортивным носком, который ему удалось наполовину стащить с ноги своей пухлой хозяйки, имевшей какой-то отрешенный вид. Анна сидела на краю кровати, и ее темные, покрасневшие от усталости глаза смотрели куда-то в пространство. Хелен, как и накануне, стояла у окна, чуть отодвинув занавеску и глядя на улицу.

При виде Мыша Тото немедленно покинул поле битвы и принялся нервно кружить в радиусе двух дюймов от ног Эбби. Мыш не спеша подошел, обнюхал его и начал старательно вылизывать своим огромным язычищем.

— Леди, — вежливо произнес я и выдержал небольшую паузу. — Миссис Беккит.

Она не повернулась ко мне, только улыбнулась, не отрывая взгляда от окна.

— Да, мистер Дрезден?

— Что вам известно? — спросил я.

— Прошу прощения? — удивилась она.

— Вам об этом что-то известно, и вы об этом не говорите. Колитесь.

— Не имею ни малейшего представления, о чем это вы, — сказала она.

Анна Эш встала и нахмурилась.

— Мистер Дрезден, вы ведь не обвиняете Хелен в причастности к этому делу?

— Еще как обвиняю, — буркнул я. — Им известно о нашей прошлой встрече, а, Хелен? Вы им не рассказывали?

Теперь уже все в помещении смотрели в нашу сторону.

— Хелен? — прервала затянувшуюся паузу Эбби. — Что он имеет в виду?

— Скажите им, мистер Дрезден, — произнесла Хелен, и голос ее чуть заметно окрасился нотками сухого юмора. — Я и в мыслях не имела лишать вас наслаждения глядеть сверху вниз на кого-то, менее праведного, чем вы.

— О чем это она? — встрепенулась Присцилла и испепелила меня взглядом. Похоже, она окончательно определилась с тем, как относиться ко мне — вне зависимости от того, что я скажу.

Приятно сознавать, что в жизни все-таки есть что-то неоспоримое, ибо Беккит меня разочаровывала. Ее сподвижницы ничего не знали о ее прошлом. Открыв им его, я, возможно, уничтожил бы ту жизнь, которую она сумела построить для себя за годы, прошедшие с ее освобождения из тюрьмы — для большинства людей в ее положении это тяжелейшая травма. Она давно уже потеряла дочь, вскоре после этого — мужа, отсидела срок в тюрьме, и ее преступления до сих пор оставляли на ней темный след.

Я ожидал, что она попытается уйти от разговора, настаивать на своей невиновности или обвинять меня во лжи. Поскольку ни того, ни другого, ни третьего она не сделала, я предположил, что она ударится в панику и попытается бежать, или наглухо замкнется. В зависимости от того, как сильно я по ее мнению сломаю ей жизнь, я мог даже ожидать от нее попытки убить меня.

Вместо этого она стояла, как ни в чем не бывало, не выказывая ни малейшего страха, и на губах ее играла легкая улыбка — ни дать, ни взять новоявленная святая перед тем, кто вот-вот убьет ее.

Что-то тут не сходилось. Терпеть не могу, когда что-то не сходится. Но раз уж я ввязался в эту конфронтацию — тем более, здесь, на глазах у всего ордена — идти на попятную я не мог без риска лишиться репутации… а ведь ради этого и затевалась вся эта буча: подорвать репутацию Совета.

Я сдержал свою агрессивность и постарался держать себя вежливо даже сочувственно, но серьезно.

— Известно ли кому-нибудь из вас, что миссис Беккит — уголовница?

Присцилла округлила глаза под линзами очков. Она переводила взгляд с Хелен на Анну и обратно. Хелен все с той же легкой улыбкой смотрела в окно.

Первой заговорила Анна.

— Нет, — произнесла она, хмурясь. — Она не говорила нам этого.

Судя по реакции, Беккит вообще оглохла.

— Она входила в секту, возглавляемую чернокнижником, которого мне пришлось устранить несколько лет назад, — сказал я. Я говорил ровно, бесстрастно. — Она принимала участие в ритуалах, с помощью которых получался наркотик, от которого пострадало множество людей, а также в других ритуалах, имевших целью убийство соперников чернокнижника.

Последовало потрясенное молчание.

— Н-но… — пробормотала Эбби. — Но это же Первый Закон. Первый Закон.

— Хелен? Это правда?

— Не совсем, — произнесла Хелен. — Он не упомянул, что это были специфические ритуалы, сексуальные по природе, — она коснулась кончиком языка нижней губы. — Ну да все равно. Извращенные и чрезвычайно сексуальные по природе.

Присцилла потрясенно смотрела на Хелен.

— Боже мой, Хелен. Зачем?

В первый раз со времени моего прихода Беккит отвернулась от окна, и пустота в ее глазах сменилась неописуемо отрешенной, холодной яростью. Голос ее понизился до шепота, твердостью не уступавшего ледниковому льду.

— У меня имелся повод поступать так.

Я старался не заглядывать в эти ледяные глаза. Мне не хотелось видеть того, что скрывается за ними.

— За вами статья, миссис Беккит. В прошлом вы были соучастницей сверхъестественных убийств. Не исключено, что вы занялись этим снова.

Она пожала плечами; лицо ее снова утратило всякое выражение.

— А не исключено, что не занялась.

— Правда? — поинтересовался я.

Она снова повернулась к окну.

— Что смысла отвечать, Страж? Совершенно ясно, что вы уже осудили меня. Если я скажу, что я принимала в этом участие, вы решите, что я виновна. Если скажу, что не принимала, вы все равно сочтете меня виновной. Единственное, что мне осталось — это отрицать ваше драгоценное моральное право обвинять других, — она поднесла руку к губам, повернула воображаемый ключ и выбросила его в окно.

Воцарилась тишина. Анна встала и подошла к Беккит. Положив руку ей на плечо, она с усилием повернула ее лицом к себе.

— Не отвечай, — тихо произнесла Анна. — Пока это касается меня, в этом нет нужды.

— И меня, — заявила Присцилла.

— Конечно, ты к этому непричастна, — сказала Эбби.

Беккит огляделась по сторонам, задерживаясь взглядом на каждой по отдельности. Губы ее дрогнули, и глаза предательски заблестели. Она поморгала, сдерживая себя, но одна слезинка все-таки скатилась по ее щеке. Она коротко кивнула подругам и отвернулась к окну.

Чутье подсказывало мне, что виновная женщина вела бы себя по-другому — и что сыграть это так мастерски почти невозможно.

Беккит не имела к этому делу никакого отношения. Теперь у меня не осталось в этом никаких сомнений.

Черт меня подери.

Детективом положено добывать информацию. До сих пор я преимущественно упускал ее из рук, тогда как часы продолжали тикать.

Присцилла, недобро прищурившись, повернулась ко мне.

— Может, вы хотели бы обвинить нас в чем-нибудь еще? Поделиться с нами какими-то еще обличениями? — интенсивность ее взгляда, нацеленного на меня, приобрела опасные размеры.

Как-то неуютно сделалось мне от этого взгляда.

— Послушайте, — сказал я. — Я же пытаюсь вам помочь.

— Да? — скептически переспросила Присцилла. — Уж не поэтому ли всех пропавших видели в обществе мужчины, описание которого совпадает с вашим?

Я открыл было рот, чтобы ответить, но она не дала мне такой возможности.

— И правды от вас я не ожидаю — если только такой, которая служит вашим целям… уж не знаю, что вы там задумали.

Я очень старался держать себя в руках, ибо испытывал сильный соблазн слегка поджарить эту дурищу.

— Ангелы на небесах плачут, когда кто-то, такой чувствительный, мягкосердечный и любвеобильный, как вы, Присцилла, превращается в циника.

— Гарри, — чуть слышно выдохнула Элейн у меня над ухом. Я покосился на нее. На мгновение она встретилась со мной взглядом, и хотя губы ее не шевельнулись, я отчетливо услышал ее голос. Видит Бог, она выставляет себя идиоткой, но затыкать тебе рот горю не поможет.

Я пару раз моргнул и чуть улыбнулся в ответ. Это заклятие, позволявшее нам двоим общаться, мы сложили черт-те сколько лет назад, но когда-то не проходило и дня, чтобы мы им не пользовались. Занятия случались скучные до ужаса, а эта штука была куда удобнее обычных записочек. Ну, и для тех случаев, когда мы задерживались надолго после отбоя и не хотели, чтобы ДюМорн знал об этом, она тоже подходила.

Я воскресил в памяти подзабытую уже формулу и промыслил ответ.

Господи, я и забыл. С шестнадцати лет этим не занимался.

Элейн отозвалась улыбкой — короткой, редкой, из тех, белозубых, когда глаза сияют золотыми фейерверками.

Я тоже.

Лицо ее посерьезнело, она бросила взгляд на Присциллу, потом снова на меня.

Помягче с ними, Гарри. Им больно.

Я недоуменно нахмурился.

Что?

Она покачала головой.

Оглядись как следует.

Я повиновался — на этот раз я сделал это не спеша. Как-то до сих пор моя конфронтация с Беккит мешала мне заметить, что еще происходило в номере. А в номере царили напряжение и еще что-то, тяжелое и горькое. Скорбь?

И тут я увидел, чего здесь не хватало. Точнее, кого.

— Где та, маленькая брюнетка?

— Ее звали, — почти с ненавистью выпалила Присцилла, — Оливия.

Я заломил бровь и покосился на Элейн.

— Звали?

— Когда мы звонили ей вечером, с ней все было в порядке, — ответила она. — Но когда заехали забрать ее сюда, дома ее не оказалось.

— Тогда откуда вы…

Элейн с подчеркнуто нейтральным выражением лица скрестила руки на груди.

— В вестибюле ее дома установлено несколько камер видеонаблюдения, и еще несколько — на улице перед входом. Одна из них зафиксировала, как она уходит с очень бледным темноволосым мужчиной.

— Ого, — сказал я. — Как вы добыли материалы наблюдения?

Элейн блеснула зубами.

— Очень хорошо попросила.

Я согласно кивнул.

Добрым словом и точным действием добиваешься больше, чем просто добрым словом.

— Охранник там — гад мелкий, — хмыкнула Элейн. — Ничего, синяки пройдут.

Она достала пару листков писчей бумаги с черно-белыми распечатками видеонаблюдения. Я сразу же узнал Оливию в ее танцевальном прикиде — даже со спины, что демонстрировало ее еще выгоднее. Рядом с ней шел мужчина. Ростом чуть ниже шести футов, с пышной темной шевелюрой, в джинсах и черной футболке. На одном из кадров он повернулся к Оливии, и я разглядел его в профиль.

Это был мой брат.

Это был Томас.

(обратно)

Глава ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

— Вы уверены? — допытывалась Анна у Элейн. — Может, спокойнее отсидеться дома у кого-нибудь из нас? Они все защищены оберегами…

Элейн категорически мотнула головой.

— Убийце известны все ваши адреса. Этого места он не знает. Оставайтесь здесь, держитесь все вместе, не шумите. Наш убийца нападал только на тех, кто был один.

— И мой пес даст вам знать, если объявится какая-то опасность, — добавил я. — Скорее всего, он просто массой задавит всякого, кто попробует угрожать вам, но если он на манер Лесси будет убеждать вас уйти, уходите сразу же — все до единой; держитесь вместе и, по возможности, на людях.

Мыш подсунул морду под руку Анне и вильнул хвостом. Тото с готовностью последовал его примеру и ходил у ее ног до тех пор, пока она не погладила и его. По крайней мере, это заставило ее улыбнуться.

— Но если мы уйдем отсюда, как мы с вами свяжемся?

— Я вас найду.

— Как вы нашли убийцу? — огрызнулась Присцилла.

Я проигнорировал ее выпад, стараясь сохранять достоинство.

Элейн не стала сдерживаться.

Она шагнула к Присцилле, едва не столкнувшись с ней.

— Вы, злобная, неблагодарная, несносная язва, а ну заткнитесь! Этот человек пытается помочь вам, и я тоже, так что вы могли бы держать себя повежливее хотя бы ради этого!

Присцилла вспыхнула как мак.

— Вам платят не за то, чтобы вы нас оскорбляли или поучали!

— За те гроши, что вы мне платите, я не должна терпеть ваше хамство, — парировала Элейн. — Можете забрать их себе и не переживать на этот счет. Правда, боюсь, в таком случае вы вообще перестанете переживать о чем-либо, и очень скоро.

— Это что, угроза? — окрысилась Присцилла.

Элейн уперла руку в бедро.

— Это констатация факта, сучка.

— Присцилла, прошу тебя, — вмешалась Анна. — Не ты ей платишь из своего кармана. Это делаю я. Она нам нужна. Она профессионал. Если она считает, что нам разумнее сотрудничать с мистером Дрезденом, значит, мы так и поступим. И относиться мы к ним будем, как и положено профессионалам — с уважением. Не умеешь вести себя вежливо — лучше помолчи.

Присцилла насупилась, глядя на Анну, скрестила руки на груди и покорно отвернулась в сторону.

Элейн благодарно кивнула Анне.

— Я не знаю, как долго нас не будет. Как только что-нибудь прояснится, я дам вам знать.

— Спасибо, мисс Меллори, — она чуть помедлила. — И вам спасибо, мистер Дрезден.

— Держитесь вместе, — напомнил я, и мы с Элейн ушли.

— Надеюсь, ты сменил машину, — заявила Элейн по дороге к стоянке. Мы свернули за угол, и взгляду открылся Жучок во всем его пестром великолепии.

— Мне нравится эта, — сказал я и отворил ей дверь.

— Ты сменил интерьер, — заметила она, когда я сел на свое место и завел мотор.

— Старый слопали демоны.

Элейн рассмеялась, осеклась и уставилась на меня.

— Ты это серьезно?

— Серьезней не бывает. Плесенные демоны. Слопали все подчистую до самого металла.

— Господи, ну и жизнь у тебя. Гламурная, право слово.

— Элейн, — вздохнул я. — Мне казалось, ты говорила мне, что готова сидеть тише воды, ниже травы до тех пор, пока не созреешь предстать перед Советом…

Насмешливое выражение разом исчезло с ее лица, сменившись подчеркнуто-нейтральным.

— Это имеет сейчас какое-то значение?

— Угу, — кивнул я. — Если мы охотимся за убийцей вместе, имеет. Мне нужно знать.

Она нахмурилась, потом пожала плечами.

— Не могла же я просто сидеть, сложа руки. Вокруг меня люди страдали. Ими манипулировали. Запугивали. Вот я и позаимствовала страничку из твоей книги.

— И ты навешала лапши на уши Стражу, который пришел проверять тебя?

— Можно подумать, ты сам никогда не утаивал ничего от Стражей.

— Элейн… — начал я.

Она покачала головой.

— Гарри, я знаю тебя. Я доверяю тебе. Но Совету не доверяю и думаю, никогда не начну. И меня как-то не слишком прельщает перспектива стать новобранцем в этой их войне с вампирами — а так наверняка и вышло бы, пройди я тесты Рамиреса с полной отдачей.

Мгновение мы молча смотрели друг на друга.

— Пожалуйста, а? Я пойду с тобой. Я поддержу тебя перед Советом.

Она положила мягкие, теплые пальцы мне на запястье.

— Нет, Гарри, мягко произнесла она. — Я не позволю этим людям определять мою жизнь. Я не позволю им определять, жить мне или нет, а если жить, то как.

Я вздохнул.

— Но ты могла бы делать столько добра.

— Мне казалось, именно этим я и занималась сейчас, — возразила она. — Помогая людям. Творя добро.

Что ж, не лишено логики.

— Ну, Стражи и впрямь описаются от злости, если ты сейчас явишься к ним с признанием, что скрывала от них свои способности.

— Да, — согласилась она. — Пожалуй, так.

— Черт, — сказал я. — Твоя помощь была бы нам очень кстати.

— Не сомневаюсь, — кивнула она. — Взгляд ее отвердел, и в голосе вдруг зазвучал лед. — Но я никому не позволю командовать над собой. Ни-ко-му. Ни-ко-гда.

Я зажмурился на мгновение, потом повернулся к ней.

Она чуть вздернула подбородок, и в зеленых глазах ее поблескивали слезы.

— Нет, Гарри.

Я накрыл ее руку своей, и пальцы наши сами собой сплелись — по старой привычке, наверное.

— Извини, Элейн. Я не хотел давить на тебя. Я просто не знал…

Она поморгала и отвернулась от меня.

— Да нет. Это ты меня прости. Я вываливаю на тебя все свои переживания, а это вовсе не обязательно, — она смотрела в окошко на город. — После того, как ты убил ДюМорна, мне целый год снились кошмары. Одни и те же, каждую ночь. И я боялась, что это не сон. Что он жив. И что он приходит за мной.

— Он мертв, — успокоил я ее.

— Я знаю. Я ведь как ты своими глазами видела, как он погиб. Но я так боялась… — она тряхнула головой. — Потому я и сбежала к Летним. Просто сбежала. Потому что сил моих не было это терпеть.

— Потому ты и занялась этим, вернувшись в мир? — спросил я. — Борешься со своим прошлым?

— Пришлось, — ответила она, и голос ее окреп немного. — Надоело бояться всего на свете, год за годом. Я боялась толпы, боялась замкнутых пространств, открытых пространств, высоты… Ночные кошмары. Паранойя. Господи, порой мне кажется, на свете не осталось фобий, какими бы я не страдала.

То, что она описывала, не редкость: примерно это испытывают те, чей разум силой подчинялся воле чужого разума. С помощью магии не так сложно залезть в чью-нибудь чужую голову — беда в том, что если вы попытаетесь перестроить ее по своему вкусу, это не может не нанести ущерба психике ее обладателя. В лучшем случае это приведет к мнительности и фобиям; в худшем — к полнейшему расстройству или помешательству.

Ну, и даже без магических аспектов, нельзя забывать об эмоциональном потрясении. В один-единственный вечер Элейн лишилась практически всего: друга, приемного отца, крова.

Кстати, о доме: утрата его для сироты — совсем не то же, что для большинства других. Кто-кто, а я это знаю. Подобно мне, детство Элейн прошло в переездах из одного детского дома в другой. Подобно мне, настоящий дом, человек, ставший для нее отцом, означали сбывшуюся самую сокровенную мечту. Утрата этого причинила чудовищную боль и мне, а ведь в мою голову Джастину запустить свои когти не удалось. Элейн эти события не могли не причинить на порядок больше боли и психологических травм.

— Я позволила страху править собой, и он пустил корни и пошел в рост. Я не могла оставаться в стороне, Гарри. Я же знаю, как изменить положение дел — значит, я должна воспользоваться этим своим умением. А если бы я не сделала этого, я навсегда осталась бы орудием ДюМорна. Мелким, перепуганным орудием, — она передернула плечами. — Я больше никому не позволю решать за меня, как мне жить. Не могу, и все тут. И в стороне стоять, ничего не делая, тоже не могу. И ни капельки об этом не жалею. И будь я проклята, если буду извиняться за это перед кем-либо — ни перед тобой, ни перед любым другим.

Я только хмыкнул.

— Чего? — спросила она.

— Мне кажется, я понял тебя.

— И что, готов и дальше работать со мной?

Я сжал ее пальцы чуть сильнее.

— Конечно.

Напряжение, сковывавшее ее плечи, спало немного, и она сжала мои пальцы в ответ.

— Теперь моя очередь, — сказала она.

— Твоя? Очередь?

Она кивнула.

— Ты узнал убийцу на фото.

— Чего? — возмутился я. — Ничего подобного.

Она закатила глаза.

— Ну же, Гарри. Это же я.

Я вздохнул.

— Ну, да.

— Кто это? — спросила она.

— Томас Рейт. Из Белой Коллегии.

— Откуда ты его знаешь?

— Он… — очень немногим известно, что Томас мой брат. Для нас обоих гораздо безопаснее, чтобы так оставалось и дальше. — Он мой друг. Я ему доверяю.

— Доверяешь, — тихо заметила Элейн. — Я правильно расслышала, ты произнес это в настоящем времени?

— Томас никому не причиняет вреда, — сказал я.

— Он вампир, Гарри. Он причиняет вред каждый раз, как кормится на ком-то.

Черт, в последнее время он кормился весьма неплохо…

— Я знаю Томаса, — настаивал я. — Он не убийца.

Элейн нахмурилась.

— Обманутое доверие причиняет боль, Гарри. Поверь мне, уж я-то знаю.

— У нас нет ни одного доказательства того, что за убийствами стоит Томас, — заявил я. — Их может совершать кто-то другой, и этот кто-то может маскироваться под Томаса. Ты ведь знаешь, на свете полным-полно тварей, меняющих облик и, следовательно, способных на такое.

— Такое вероятно, но не более того, — возразила Элейн, кивнув в сторону лежавших на торпедо фотографий. — Как правило, самое простое объяснение является и единственно верным.

— Рано или поздно, — вздохнул я, — мне попадется дело, в котором все будет просто и ясно. Вот только не думаю, что нынешнее дело из таких.

Элейн медленно перевела дух, внимательно вглядываясь в мое лицо.

— Ты переживаешь за него.

Что смысла отрицать очевидное?

— Угу.

— Он тебе тоже доверяет?

— Угу.

— Тогда почему он сам тебе ничего не объяснил? Почему не связался с тобой?

— Не знаю. Знаю только, что убийца — не он.

Она медленно кивнула.

— Но вот он, рядом с Оливией.

— Угу.

— Тогда, мне кажется, ты согласишься со мной в том, что нам необходимо найти его.

— Угу.

— Ты можешь это сделать?

— Могу.

— Раз так, поехали, — сказала она, щелкнув замком ремня безопасности. — Отыщем его и поговорим. Постараюсь держаться непредвзято, — она посмотрела на меня. — Но если окажется, что это он, Гарри, его надо остановить, и я надеюсь, ты поможешь мне в этом.

— Если окажется, что это он, — буркнул я, — он сам захочет от меня этого.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТАЯ

Я уже не первый год работаю детективом в Чикаго, так что могу утверждать: чаще других дел вам приходится искать потерянные вещи. Первое свое поисковое заклятие я сложил для того, чтобы искать ключи от дома, которые имел обыкновение терять, когда мне было четырнадцать. С тех пор я использовал его не одну тысячу раз. Иногда с его помощью находились такие вещи, которых я с радостью не находил бы никогда. Еще чаще я попадал с его помощью в неприятности.

На этот раз я почти не сомневался в том, что найду и то, и другое.

Я мог бы использовать для поиска Томаса свою кровь, а мог свой серебряный амулет-пентаграмму. Тот, что дала мне в свое время мать — и похожий был от нее у Томаса. Я знал, что он, как и я, почти никогда не снимает его, так что если только кто-то не отобрал его, он висит у него на шее.

Поэтому я в очередной раз сложил заклятие, повесил амулет болтаться под зеркалом заднего вида и вырулил на улицу. Амулет чуть отклонился на цепочке от вертикали, словно легкое магнитное поле притягивало его к другому, Томасову амулету. Я вел машину, следя за амулетом — не самое легкое занятие, поскольку заклятие не принимало в расчет ни направления чикагских улиц, ни пробок, но я проделывал это далеко не в первый раз, так что Голубой Жучок медленно, но верно продвигался в нужном направлении.

Всю дорогу Элейн молчала, искоса наблюдая за моими действиями. Я понимал, что она пытается вычислить, почему я использую для поиска нашего предполагаемого похитителя/убийцы именно этот амулет. Впрочем, вопросов она не задавала — просто сидела молча, доверив поиск мне.

В конце концов я остановил машину и вышел, захватив с собой висевший на цепочке амулет. Очень мне не нравилось направление, которое он упрямо продолжал показывать — на восток, на врезавшиеся в озеро Мичиган пирсы Бёнем-харбора, вдоль которых выстроились десятки рыболовных и прогулочных катеров и яхт.

— Лодки, — проворчал я. — Ну почему обязательно лодки?

— Что ты имеешь против лодок? — поинтересовалась Элейн.

— У меня с ними связаны не самые лучшие воспоминания, — признался я. — И вообще со всей прибрежной полосой.

— Пахнет здесь тухлой рыбой и бензином, — заметила Элейн.

— Тебе никогда не нравился мой одеколон, — хмыкнул я и достал с заднего сидения свой посох. — Тебе бы тоже хорошее дреколье не помешало.

Элейн откликнулась на это белозубой улыбкой и достала из своей сумочки цепь. Взяв оба конца в руку, она оставила свободными фута два тяжелых металлических звеньев. Вплетенные в звенья жилы желтоватого, напоминающего медь металла, образовывали замысловатую руническую надпись.

— Ты слишком скован традициями, — сообщила Элейн. — Тебе стоило бы поучиться гибкости.

— Осторожнее, а? Если ты скажешь, что у тебя с собой еще и пара наручников, а с ними заговоренный аркан, я не отвечаю за свои сексуальные реакции.

Элейн фыркнула.

— Невозможно отвечать за то, чего у тебя никогда не было, — она покосилась на мое запястье. — Кстати, у тебя очень симпатичный новый оберег.

— Угу. Очень сексуальный, не так ли?

— Сложный, — серьезно отозвалась она. — Сбалансированный. Сильный. Универсальный. Сомневаюсь, чтобы мне удалось сделать такой. Мастерская работа, Гарри.

Я вдруг почувствовал, что краснею, так тронул меня этот ее комплимент. Глупости, да и только.

— Ну, он далек от идеала. Требует на порядок больше энергии, чем старый. Но я решил — лучше уж быть усталым, чем мертвым.

— Подумать, так вполне разумное решение, — согласилась она и прищурилась, глядя на причалы. — Можешь определить, какое именно судно нам нужно?

— Пока нет. Но над водой заклятие теряет силу — значит, это одно из тех судов, что стоят у самого берега.

Элейн кивнула.

— Пойдешь первым?

— Угу. Только шевелиться нам придется быстро. Держись от меня футах в десяти-пятнадцати.

— Почему это? — нахмурилась Элейн.

— При меньшем интервале будем слишком легкой мишенью. Нас запросто срежут одной автоматной очередью.

Она чуть побледнела.

— Мне казалось, ты ему доверяешь.

— Доверяю, — подтвердил я. — Но я не знаю, кто там, с ним, может быть.

— Это ты на работе такому научился? Насчет автоматов?

Левая рука моя непроизвольно дернулась.

— Ну, если честно, я это усвоил по опыту с огнеметами. Но к автоматам это тоже относится.

Она сделала глубокий вдох, и взгляд ее зеленых глаз скользнул вдоль причала.

— Ясно. Ладно, иду вторая.

Я изготовил браслет-оберег, покрепче взялся за посох и перехватил амулет за цепочку так, чтобы он мог показывать направление. Потом повторил нужные слова, чтобы радиус действия заклятия охватывал дальний от берега ряд судов. До меня доносились легкие шаги Элейн за спиной и шлепки волн по корпусам катеров.

Летний небосклон понемногу заволакивало тучами, и над озером погромыхивал далекий гром. Народу в порту было меньше, чем полагалось бы в это время суток, но и так на причалах и на палубах виднелось десятка два-три человек. И из всех только я один щеголял в плотной кожаной ветровке, так что на меня сразу же начали коситься.

Амулет привел меня к дальнему от берега катеру. Большому катеру, по крайней мере по меркам этого порта — судя по внешности, он запросто мог бы дублировать того, из «Челюстей». Старый, обшарпанный, с посеревшей от времени и непогоды окраской, с растрескавшейся деревянной палубой. Окна рубки помутнели от толстого слоя пыли и сажи. Катер отчаянно нуждался в очистке и покраске — весь, кроме надписи на носу, сиявшей свежим черным лаком: ЖУЧОК-ПЛАВУНЕЦ.

Я отошел футов на десять проверить направление. Амулет упрямо показывал на «Водяного Жучка».

— Эй! — крикнул я. — Эй, там, на борту! Томас!

— Ответом мне было молчание.

Я оглянулся через плечо.

Элейн отошла в сторону — так, чтобы видеть всю палубу, оставаясь при этом на расстоянии в два десятка футов от меня… как это называется по-военному? Подготовка позиции для перекрестного огня? Или позиций для огневого прикрытия? А черт его знает, как это называется, главное, эта ее позиция позволяла нам в случае, если кто-нибудь выскочит на нас из рубки, порвать его в хлам прежде, чем вы успеете сказать «бе-е-е».

Но, конечно же, если у кого-то на борту имелись по отношению к нам враждебные намерения, а также хоть капля мозгов, он тоже не мог не понимать этого.

— Томас! — крикнул я еще раз. — Это я, Гарри Дрезден!

Если кто-то на борту рассчитывал причинить мне вред, разумнее всего с его стороны было бы не подавать признаков жизни, заманивая меня на борт. Это изрядно уменьшало мои шансы избежать нападения, а его шансы пальнуть в меня, напротив, повышало — собственно, рассуждая логически, только так и можно иметь дело с чародеями. Дайте только нашему брату перевести дух, и с нами хлопот не оберешься.

— О'кей, — бросил я Элейн, не спуская глаз с катера. — Я поднимаюсь на борт.

— Думаешь, это разумно?

— Нет, — я оглянулся на нее. — У тебя есть план лучше?

— Нет, — призналась она.

— Тогда прикрой меня.

— Прикрыть тебя? — скептически покачала головой Элейн, но перехватила свободный конец цепи левой рукой, и на звеньях заиграли едва заметные вспышки света — сомневаюсь, чтобы их заметил кто-нибудь кроме меня. — Я-то думала, я сюда работать приехала. А выходит, я в каком-то полицейском боевичке.

— Ну-ну, — хмыкнул я. — Я дурачок, но дурачок красивый. Это ты у нас мозговитый консерватор.

— А если это мне хочется быть дурочкой?

— Ну, тогда можешь сама прыгать на этот чертов катер.

— Брось командовать, — сказала она тоном, которым обычно повторяют наспех заученный список покупок. — Мы здесь затем, чтобы ловить маньяков, а не превращаться в них. И не делай там никаких глупостей — у меня всего две с половиной секунды на действия, прежде чем я уйду.

— Это воодушевляет, сказал я и прыгнул с причала на палубу.

Я пригнулся, готовый к неприятностям, но никто на меня не прыгал. Один из соседних катеров завел двигатель, который вряд ли прошел бы тест на чистоту выхлопа, не говоря уже о шумности, но даже так ярасслышал негромкий стук где-то внизу, под палубой. Я застыл, но никаких других звуков не услышал, если не считать продолжавшего грохотать неподалеку мотора, который, судя по доносившемуся запаху, еще и бензина жег втрое против нормы.

Стараясь двигаться по возможности тише, я обогнул рубку. Зазора между рубкой и леером оставалось всего ничего, так что мне пришлось пробираться бочком. Я осторожно выглянул из-за угла рубки — пустая палуба, раскрытая дверь и короткая лесенка, ведущая внутрь катера. До сих пор я не видел никого, хотя чье-то присутствие постоянно ощущалось — кто-то явно находился там, внизу, и этот кто-то явно знал о моем присутствии.

Возможно, мне стоило бы поболтаться снаружи, прислушиваясь и принюхиваясь в надежде обнаружить и другие намеки на то, кто же находится на катере. Впрочем, заниматься этим долго я все равно бы не смог: слишком уж подозрительной показалась бы окружающим моя фигура, шмыгающая, пригибаясь, по палубе без видимой цели. Ну, конечно, кто-нибудь и не обратил бы на это внимания. Блин, да большинство нормальных людей не обратило бы на этого внимания. Но уж наверняка найдется один такой, который сочтет это достаточно подозрительным, чтобы звякнуть в полицию.

— К черту, — буркнул я, удостоверился, что спина моя надежно защищена ветровкой, выставил вперед руку с браслетом и скользнул вниз по ступенькам.

Недоброе я ощутил примерно за полсекунды до того, как кто-то обрушился на меня со спины, с лестницы — должно быть, он поджидал меня, распластавшись на крыше рубки, где я никак не мог его увидеть. Я начал, было, поворачиваться к нему лицом, но пятки его с силой ударили меня в правую лопатку и швырнули вперед.

Моя заговоренная ветровка чертовски надежно защищает меня от зубов, когтей и даже пуль, но в случае простого удара проку от нее практически никакого. Охнув от боли, я успел выбросить перед собой защитное поле и тут же убрать его, пока сам не расплющился как при столкновении с кирпичной стеной. Короткий импульс энергии достаточно замедлил мое падение, чтобы я успел сгруппироваться и покатиться по полу. Я остановился, стоя на карачках лицом к лестнице, по которой спускался ко мне Томас, и выражение лица его не обещало ничего хорошего.

На нижней ступеньке он задержался, пригнувшись; в одной руке он держал один из тех причудливо изогнутых ножей, которыми пользуются гурки, в другой — двуствольный дробовик с обрезанными дюймов до шести стволами, нацеленными точно мне в голову. Роста в моем брате без малого шесть футов, он худощав и собран из плетеных кожаных ремней и стальных тросов. Глаза на бледном лице пылали гневом — даже обычный цвет грозовой тучи сменился в них злобным металлическим блеском, а это означало, что тело его трансформировалось, и сила у него теперь не человеческая, а вампирская. Поверх длинных, до плеч черных волос он повязал красную пиратскую бандану — и даже так вид имел на порядок моднее моего.

— Томас! — рявкнул я. — Блин, ты чего?

— Слушай сюда, жопа. У тебя есть еще шанс сдаться. Убери заклятия — и лицом к стене!

— Томас, да не валяй же дурака. Только этого мне сейчас не хватало.

Томас оскалился в недоброй ухмылке.

— Брось. Ты здорово притворяешься, но я-то знаю, что ты не Гарри Дрезден. Настоящий Дрезден ни за что не приперся бы сюда с тёткой вместо собаки.

Я вылупил на него глаза и опустил руку с оберегом.

— Это еще, черт подери, что за фигня? — я испепелил его взглядом, но голос чуть понизил. — Блин-тарарам, да если б ты не был моим братом, я бы тебя с дерьмом смешал.

Томас опустил обрез, и на лице его тоже обозначилось потрясение.

— Гарри?

За его спиной мелькнула какая-то тень.

— Постой! — заорал я.

Отрезок цепи обвился вокруг его горла. Блеснула зеленая вспышка, сухо треснул разряд, прозвучавший в тесном салоне громко, как выстрел.

— Гарри? — послышался голос Элейн, высокий, громкий. — Гарри?

— Я же сказал тебе: постой, — прохрипел я.

Она сбежала по лестнице и пригнулась ко мне.

— Он тебя не ранил?

— Не ранил, пока ты не уронила его на меня, — огрызнулся я. Что не соответствовало истине, но, видите ли, когда меня систематически прикладывают мордой об пол, я бываю и раздражительным. Я осторожно дотронулся до губы, и палец окрасился кровью. — Блин.

— Извини, — сказала Элейн. — Я думала, ты попал в беду.

Я тряхнул головой, прочищая мозги, и посмотрел на Томаса. Он лежал с открытыми глазами и вид имел совершенно потрясенный. Он дышал, но руки и ноги лежали безвольными плетьми. Губы едва заметно шевелились. Я пригнулся к нему.

— Чего?

— Ох, — прошептал он.

Я сел, немного успокоившись. Если уж он мог жаловаться, значит, дело не так плохо.

— Что это было? — спросил я у Элейн.

— Тазер.

— Разряд конденсатора?

— Да.

— А где заряжаешь?

— От грозы. Ну, или просто от розетки.

— Круто, — сказал я. — Может, стоит и мне такой завести.

Томас повернул голову, и одна нога его сначала дернулась, а потом согнулась в колене. Элейн стремительно повернулась к нему, держа цепь наготове. Вплетенные в звенья медные жилы засияли зловещим светом.

— Полегче, полегче, — вмешался я. — Меньше страсти. Мы же здесь, чтобы поговорить, помнишь?

— Гарри, его надо хотя бы связать.

— Он нам ничего не сделает, — заявил я.

— Ты хоть сам себя послушай, — голос ее зазвучал резче. — Гарри, при том, что все убеждает в обратном, ты пытаешься убедить меня в том, что доверяешь существу, специализирующемуся на манипуляции сознанием своих жертв. Ты же знаешь, жертвы Белой Коллегии именно так о ней говорят.

— Здесь совсем не это произошло, — возразил я.

— И это они тоже говорят, — настаивала Элейн. — Я не говорю, что это твоя вина, Гарри. Но эта тварь каким-то образом добралась до тебя — вот ты так и реагируешь.

— Он не тварь, — рявкнул я. — Его зовут Томас.

Томас сделал глубокий вздох и, вроде бы, пришел немного в себя.

— Все в порядке, — произнес он слабым голосом, но совершенно разборчиво. — Можете выходить.

Передняя стена салона скрипнула и сдвинулась в сторону, открыв проем в расположенное за ней маленькое помещение размерами не больше гардеробной. В ней находилось несколько женщин и двое или трое детей, которые с опаской выбрались из своего убежища.

Одна из них была Оливия-танцовщица.

— Вот, — негромко произнес Томас, повернувшись к Элейн. — Вот они все, живые и здоровые. Можете сами проверить.

Я встал, охая от боли, и обвел женщин взглядом.

— Оливия, — произнес я.

— Страж? — тихо отозвалась она.

— Вы в порядке?

Она улыбнулась.

— Руки-ноги затекли. Там немного тесновато.

Элейн переводила взгляд с нее на Томаса и обратно.

— Он с вами ничего не сделал?

Оливия удивленно зажмурилась.

— Нет, — сказала она. — Да нет, конечно. Он только спрятал нас в этом убежище.

— Убежище? — переспросил я.

— Гарри, — перебила меня Элейн. — Здесь часть тех женщин, кого считали пропавшими.

Секунду-другую я переваривал эту информацию, потом повернулся к Томасу.

— Что, черт подери, с тобой случилось? Почему ты мне ни слова об этом не сказал?

Он тряхнул головой — все-таки он не совсем отошел еще от удара.

— Были причины. Не хотел тебя впутывать в это.

— Ну, так я все равно впутан, — сообщил я. — Так что можешь все выкладывать.

— Ты был у меня дома, — сказал Томас. — Ты видел стену в гостевой спальне.

— Угу.

— За ними охотились. Я пытался понять, кто будет следующей. Почему. Ну, я высчитал. В общем, получилась гонка — кто первый до них доберется, — он оглянулся на женщин с детьми. — Вот я и выдернул всех, кого успел, из-под носа убийц и собрал здесь. — Он попробовал покрутить головой из стороны в сторону и поморщился. — Черт. Еще дюжина сейчас в избушке на острове милях в двадцати к северу отсюда.

— Укрытие, — пробормотал я. — Ты собирал их в укрытие.

— Угу.

Элейн долго-долго смотрела на женщин, потом перевела взгляд на Томаса.

— Оливия, — спросила она. — Он говорит правду?

— Насколько я могу судить, да, — подтвердила девушка. — Он настоящий джентльмен.

Уверен, никто кроме меня не заметил того, что при этих ее словах глаза Томаса вспыхнули холодным, свирепым голодом. Он мог обращаться с женщинами мягко и почтительно, но я-то знал: часть его хочет от них совсем другого. Он крепко зажмурил глаза и сделал несколько глубоких вдохов. Я узнал ритуал, с помощью которого он держал под контролем темную сторону своей натуры, но промолчал.

Элейн вполголоса разговаривала с Оливией; та начала представлять остальных. Я привалился к стене — тьфу, совсем забыл, что мы находились на катере: переборке — и принялся тереть пальцем ту точку между бровями, где зарождалась боль. Чертов жирный дым с того катера, рев его мотора добавляли боли, и…

Я тряхнул головой, вскочил и пулей вылетел на палубу.

Тот здоровенный уродливый катер снялся с якоря и плыл теперь борт о борт с «Жучком-Плавунцом», заблокировав ему выход на открытую воду. Иссиня-черного дыма из его мотора валило столько, что это никак не могло быть случайностью. Удушливое облако уже окутало «Плавунца», и сквозь него я даже не мог разглядеть соседнего причала.

Чья-то фигура прыжком переметнулась с палубы вонючего катера на корму «Плавунца» и застыла, пригнувшись как изготовившийся к нападению тигр. Прямо на моих глазах черты мужчины лет тридцати пяти начали меняться: челюсти вытягивались вперед, превращая лицо в звериную морду, руки удлинялись, ногти превращались в омерзительного вида когти.

Тварь повернулась ко мне мордой, оскалила клыки и пронзительно взвыла.

Вурдалак. Опасный соперник… впрочем, справиться с таким все-таки реально.

И тут на палубе окутанного дымом катера появилось еще несколько фигур, еще и еще. Члены их с хрустом меняли пропорции, и дюжина новых вурдалаков, разинув пасти, оглушительным хором подхватили вопль первого.

— Томас! — крикнул я, почти задыхаясь от дыма. — У нас проблема.

Чертова дюжина вурдалаков, щелкая зубами, жадно выставив когти, сверкая полными кровожадной злобы глазами, неслись прямо на меня.

Черт бы их побрал, эти гребаные катера.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Честно говоря, моя работа Стража приносит мне не слишком много радости. Мне не доставляет удовольствия быть солдатом в войне с вампирскими коллегиями. И биться с силами…

Я чуть было не сказал «зла», но с годами я как-то все меньше уверен в том, все ли вокруг подпадает под четкие определения по кодексу джедаев/сидхов.

Скажем, так: биться с силами тварей, пытающихся убить меня, моих друзей и людей, которые не в состоянии себя защитить — короче, биться сними — это вам не фильм приключенческий. Это кошмар. Настоящий. Насилие и смятение, страх и ярость, боль и отчаяние. И все это происходит быстро, не оставляя вам времени на размышление, лишая вас уверенности.

Нет, правда, это ужасно — но, должен признать, одна положительная сторона в этом все же имеется.

Я изрядно поднабрался опыта по части боевой магии.

И со времен той заварушки в Нью-Мехико у меня не осталось ни малейших предубеждений против того, чтобы мочить с ее помощью вурдалаков.

Ближний ко мне вурдалак угрожал мне в наибольшей степени, но в качестве мишени уступал другим. Впрочем, не отбейся я от него, и быстро, он запросто оторвал бы мне голову или просто отвлек на время, достаточное для того, чтобы его приятели навалились на меня всей толпой. В обычной ситуации я бы скормил ему заряд телекинетической энергии из серебряного колечка, которое я ношу на пальце правой руки, и которое накапливает энергию с каждым ее, руки, взмахом. Жаль только, высвободив заряд, кольцо становится совершенно бесполезным.

На этот раз я нанизал на палец не одиночное серебряное колечко, а три серебряных кольца, спаянных в единый перстень, причем каждое из этих трех колец силой не уступало тому, одиночному.

Да, чуть не забыл: и такие перстни у меня красовались на каждом пальце правой руки.

Я сжал посох, выставив перстни вперед, и прицелился.

— Получай! — рявкнул я.

Струя энергии ударила в вурдалака, сорвала его с кормы «Плавунца» и швырнула о нос неприятельского катера с силой, достаточной, чтобы сломать позвоночник. Послышался неприятный треск, боевой клич вурдалака сменился полным боли визгом, тут же оборвавшимся, когда холодные воды озера Мичиган сомкнулись над его головой.

Первый из его дружков уже взвился в воздух. Я выждал долю секунды, выбрав упреждение, и разрядил следующий перстень прежде, чем ноги его успели коснуться палубы «Плавунца». Этот врезался не в борт, но в двух прыгнувших следом вурдалаков, и все трое полетели искупаться. Вурдалаки номер пять и шесть оказались самками, что меня ни капельки не остановило, и я опрокинул их в озеро двумя новыми разрядами.

До этого момента все шло более-менее хорошо, но потом четверо новых тварей прыгнули одновременно — вряд ли по умыслу; скорее, по чистой случайности, — и я успел выбить только двоих. Двое остальных приземлились на палубе «Плавунца» и бросились на меня.

Тут уже было не до фокусов. Я взмахнул посохом, упер один его конец в стену рубки, а другой нацелил в зубы ближнему от меня вурдалаку. Его собственные сверхъестественные сила и скорость только усугубили последствия столкновения. Осколки желтых клыков полетели на палубу, а сам вурдалак опрокинулся навзничь. Второй прыгнул прямо через его распластавшееся по палубе тело…

…и едва не напоролся носом на ствол моего револьвера сорок четвертого калибра, который я успел выхватить из кармана ветровки. Револьвер рявкнул, голова вурдалака дернулась назад, и он мешком плюхнулся на меня. Я довольно больно двинулся спиной о стену рубки, зато вурдалак с безумным визгом упал.

С расстояния в два фута я всадил ему в голову еще пару пуль и опорожнил барабан в череп того, первого, который напоролся на мой посох. Бурая, водянистая кровь забрызгала палубу.

К этому времени на палубе находилось еще трое вурдалаков, и я слышал треск обшивки нашего катера под когтями тех двоих, которых я сбросил в воду — те явно пришли в себя и теперь лезли к нам на борт.

Одного я оглушил разрядом своего перстня, отшвырнув на двух его приятелей, но времени этим выиграл немного — только на то, чтобы активировать защитное поле. Двое вурдалаков с размаху врезались в мерцающий купол и отлетели назад.

И тут двое, что вскарабкались на палубу из воды, накинулись на меня с флангов. Я ощутил острую боль в подбородке, а потом длинные вурдалачьи когти ударили в кожу ветровки. Пробить ее они не смогли, но и силы удара хватило, чтобы едва не вышибить мне дух — словно мне врезали по ребрам закругленными концами черенков от лопаты.

Я упал, но успел лягнуть вурдалака по колену. Удар вышел точный: что-то хрустнуло, и вурдалак злобно взвизгнул однако тут на меня навалился его напарник, и мне пришлось поднять левую руку, защищая горло от его когтей. Защитное поле мигнуло и вырубилось, и остальные вурдалаки испустили восторженный вопль.

Женский голос звонко, повелительно выкрикнул слова заклинания. Что-то взревело, на мгновение вспыхнул ярко-зеленый свет, и наседавший на меня вурдалак дернулся, а голова его вдруг просто исчезла куда-то с плеч, только омерзительно пахнущая кровь била из обрубка шеи. Я отпихнул его тело в сторону и встал. На палубу вырвалась Элейн, вертя над головой свою сыпавшую зелеными искрами цепь.

— Aerios! — крикнула она.

В воздухе перед ней соткалось нечто, напоминавшее миниатюрный торнадо, только положенный набок и светившийся изнутри зеленым. Эта штука принялась очищать палубу с такой скоростью, что мне пришлось поспешно убраться с ее пути.

Вихрь расшвырял вурдалаков как мощный вентилятор — хлопья попкорна. Одновременно с этим он разогнал немного жирный, удушливый дым. Я сделал глоток относительно чистого воздуха и только теперь понял, что почти задохнулся.

— Я долго не продержусь! — крикнула Элейн.

Вурдалаки начали оправляться от шока и лезть обратно на палубу. Жечь их огнем я не мог — слишком много вокруг нас находилось деревянных судов и причалов, емкостей с горючим и беззащитных людей. Поэтому мне пришлось орудовать жезлом — не подключая к этому свою магию. Вот, кстати, преимущество традиционного тяжелого инструмента: его всегда можно использовать в качестве удобной палицы.

Головы вурдалаков как раз начали показываться над бортом, и я пробежался по периметру корабля, исполнив по ним, а также по когтистым лапам небольшое барабанное соло.

— Томас, — крикнул я. — Нам надо убираться отсюда!

Густой дым почти полностью лишал нас обзора, но я все-таки разглядел нескольких вурдалаков, выбравшихся на пирс: дорога на берег тоже была для нас перекрыта.

— Отведите катер от берега! — кричала Элейн.

Дымящий как вулкан катер вурдалаков врезался в корму «Плавунца», и мне пришлось схватиться за рубку, чтобы не упасть. Секундой спустя сотрясение повторилось: это уже «Плавунец» ударился о пирс.

— Не получится! Он слишком близко! — отозвался я.

— Ложись! — рявкнул Томас у меня над ухом, хлопнув одновременно ладонью по плечу. Я пригнулся, и перед самым моим носом мелькнул вороненый металл обреза. Стволы грянули; еще до того, как я увидел результат выстрела, я был совершенно уверен в одном: слышать этим ухом я не смогу как минимум несколько дней. Заряд картечи угодил в вурдалака, который ухитрился забраться на крышу рубки и готовился уже спрыгнуть оттуда на меня.

— Ффух! — выдохнул я. — Спасибо.

— Гарри! — крикнула Элейн, и в голосе ее я услышал отчаяние.

Я оглянулся в ее сторону и увидел, что ее доморощенный циклон стихает. Несколько вурдалаков сумели-таки зацепиться когтями за палубу и висели, выжидая удобного момента забраться обратно.

— Плохо дело, плохо, — сообщил Томас.

— Сам знаю! — огрызнулся я. Оглянувшись через плечо, я успел разглядеть в темном проеме салона бледное лицо Оливии, за которой смутно маячили остальные женщины и дети. — Пешком нам отсюда не выбраться. Они выход с пирса перерезали.

Томас огляделся по сторонам и мотнул головой.

— Гарри! — выдохнула Элейн. Заклятие ее почти совсем лишилось силы, и палубу снова начало заволакивать отвратительным черным дымом.

Убить вурдалаков нелегко. Я разделался с двоими, Элейн — с третьим… Томас, кажется, добил-таки четвертого, но остальные от методично повторяющихся пендалей с последующим купанием в холодном озере только зверели.

В холодном озере…

Ага. План действий.

— Держи! — крикнул я, бросая посох Томасу. — Дай мне несколько секунд! — я повернулся к Оливии. — Все приготовьтесь за мной, и не отставать!

Оливия передала мою команду тем, кто стоял за ней, а я тем временем рывком развязал шнурок, удерживавший за отворотом ветровки мой жезл. Взяв его наизготовку, я вытянул шею, пытаясь заглянуть за блокировавший нас катер. За ним не виднелось ничего кроме тридцатифутовой полосы воды и смутно различимого за пеленой дыма следующего пирса.

При виде жезла Томас вполголоса выругался, но все же перехватил ловким движением — собственно, почти все, что он делает, отличается ловкостью и изяществом — посох и принялся дубасить им вурдалаков.

Порой мне бывает трудно поверить в то, что Томас не человек — тем более, что он приходится мне братом. Однако случается, что мне против воли напоминают о его истинной натуре.

Вурдалаки сильны и до омерзения (на слове «омерзение» желательно сделать особое ударение) стремительны. Однако по сравнению с Томасом в его вампирском обличии они сразу же показались неповоротливыми безликими врагами из боевика с Арни Шварценеггером в главной роли. Он вихрем ворвался в их ряды, и тяжелый дубовый посох вращался в его руках со скоростью пропеллера. Он делал выпады и уворачивался, вкладывая в удары свою сверхъестественную силу. Жаль, что я не мог драться бок о бок с ним, но это не помогло бы нам выбраться из западни — а только в этом оставалась для нас надежда на спасение.

Поэтому вместо того, чтобы броситься ему на помощь, я стиснул зубы, крепко сжал в руке жезл и принялся накапливать энергию — всю до последней доступной мне капли. Заклятие требовало от меня чертовски много сил, но в случае, если оно сработало бы, мы оказались бы в безопасности. Я напомнил себе об этом, застыв с закрытыми глазами, пока мой брат бился за наши жизни.

Классом Томас превосходил каждого из противостоявших ему вурдалаков по отдельности, но хотя от его ударов тем приходилось очень и очень несладко, убить их моим посохом представлялось делом, очень и очень малореальным. Для этого Томасу пришлось бы перебить им позвоночник или, скажем, размозжить череп. Для этого, в свою очередь, требовалось тщательно прицелиться, а вот такой возможности без риска быть погребенным под грудой остальных вурдалаков у Томас как раз и не было. Он это понимал. Вурдалаки это тоже понимали, поэтому дрались с инстинктивным ожесточением стаи, уверенные в том, что раньше или позже силы у их жертвы иссякнут.

Впрочем, не совсем так. Стоило бы дыму накатить на нас еще раз, и мы продержались бы максимум минуту или три, прежде чем задохнуться. Правда, стрельба и визг не могли не насторожить кого-нибудь, так что в полицию, наверное, уже позвонили, и не раз. Я наверняка услышал бы уже приближающиеся сирены, повернись я к берегу тем ухом, которое меньше пострадало от пальбы моего братца. Тут до меня дошло еще одно обстоятельство: кто-то оставался на катере, продолжавшем блокировать «Плавунцу» выход из порта. Тот, кто притащил сюда вурдалаков; тот, кто ждал здесь в засаде. Конечно, вурдалаки чертовски кровожадны по натуре, но действовать по заранее составленному плану не умеют — для этого им требуется руководство. Что-что, а нападать под прикрытием дымовой завесы они ни за что не догадались бы. Значит, тот, кто стоял за штурвалом того катера, вряд ли был вурдалаком.

Значит, Серый Плащ? Ну, или его пассажир?

Тот я сообразил еще одну вещь: у нас и двух минут в запасе не оставалось. Стоит полиции прибыть на место, и этот, вурдалачий босс, даст им команду действовать более слаженно — тут-то все и кончится.

Когтистая вурдалачья лапа полоснула по бедру Томаса, разодрав ему джинсы. Он пошатнулся, восстановил равновесие и продолжал драться так, словно ничего не случилось — только кровь, слишком светлая, чтобы сойти за человеческую, окропила палубу.

Я стиснул зубы еще крепче, накапливая силы. Волоски на моих запястьях стали дыбом, и в ушах загудело от распиравшего перепонки давления. Мышцы мои болезненно, почти до судороги напряглись. Перед глазами поплыли разноцветные звезды, и я прицелился жезлом.

— Гарри! — поперхнулась Элейн. — Не будь идиотом! Ты же нас всех убьешь!

Я слышал ее слова, но не отозвался, целиком поглощенный заклятием. Оно должно было сработать. То есть, однажды это у меня получилось. В теории, от меня требовалось повторить это еще раз, только немного мощнее.

Я запрокинул голову, нацелил жезл в небо и разинул рот.

— Fuego! — выкрикнул я как мог громче. С конца жезла сорвался язык — да нет, столб! — ослепительно-белого огня. Даже накатывавший на катер жирный дым сгорел в этой огненной колонне, взмывшей в небо на высоту двадцатиэтажного дома.

Какую магию ни возьми, вся она подчиняется определенным принципам, в том числе всеобъемлющим законам физики. И уж во всяком случае — закону сохранения энергии. Сотворить энергию из ничего невозможно. Если кому-то приспичило получить двадцатиэтажный столб огня, способного превратить в пар средний танк, энергию для такого разогрева надо откуда-то взять. Большинство моих заклятий питается моей же собственной энергией — силой воли, эмоциями. Впрочем, заклятия могут использовать и внешние источники энергии.

Это заклятие, например, питалось тепловой энергией вод озера Мичиган.

Рев огня и разбежавшейся от него ударной волны заглушил остальные звуки, словно их и не было. Озеро испустило внезапный, трескучий рык. За какую-то долю секунды водная гладь между нашим катером и соседним пирсом застыла, покрывшись толстым слоем белого льда.

Я пошатнулся от внезапно накатившей на меня усталости. Пропустить через себя такой поток энергии — это вам не фиг собачий, так и травму недолго заработать.

— Бегите! — крикнул я Оливии. — По льду! К тому причалу! Женщины с детьми первые!

— Убейте их! — рявкнул мужской голос со стороны нападавшего катера.

Вурдалаки взвыли и ринулись вперед — похоже вид жертв, готовых вот-вот выскользнуть из западни, лишь добавил им сил.

Я устало привалился к стене рубки и смотрел вслед Оливии и ее спутницам. Они бежали по льду, то и дело поскальзываясь. Лед возмущенно трещал у них под ногами, и по поверхности его медленно, но верно начинала расползаться паутина трещин.

Я стиснул зубы. При том, что воды озера Мичиган никак не назовешь теплыми, дело происходило в самый разгар лета, так что даже тот небольшой кусок поверхности, что я заморозил своим заклятием, состоял из черт-те какого объема воды. Представьте себе, сколько тепла требуется для того, чтобы вскипятить всего один чайник, а потом попробуйте представить это же, только наоборот. Если вам нужно заморозить чайник, это же тепло надо отнять. Теперь помножьте это количество тепла на миллиард — поскольку именно столько чайников мне и требовалось заморозить.

Оливия, женщины и дети благополучно добрались до пирса и рванули по нему прочь; страх добавлял им скорости, и это было только кстати.

— Гарри, — окликнула меня Элейн. Цепь ее метнулась вперед и опрокинула вурдалака, сумевшего проскользнуть мимо Томаса.

— Они в безопасности! — крикнул я. — Прочь, уходите прочь, быстро! Томас, делаем ноги!

Я выпрямился и изготовил браслет-оберег.

— Пошли, — сказала Элейн, хватая меня за руку.

Я мотнул головой.

— Я тяжелее вас, — выдохнул я. — Пойду последним.

Элейн удивленно нахмурилась, открыла рот, чтобы возразить, потом побледнела и кивнула. Не говоря больше ни слова, она перемахнула через леер и побежала к соседнему причалу.

— Томас! — заорал я. — Ложись!

Томас, не оглядываясь, упал ничком, и вурдалаки торжествующе бросились на него.

Я разрядил все оставшиеся кольца в упор.

Вурдалаки отлетели назад; впрочем, времени это подарило нам немного.

Томас перекатился по палубе и соскользнул на лед. Я оглянулся: Элейн уже поднялась на причал. Томас несся по льду как ниндзя из японского мультика — огромными прыжками, даже сделав раз в воздухе сальто.

Мне не хотелось прыгать на лед с размаху, но и оставаться в ожидании, пока меня слопает вурдалак, мне тоже не хотелось. Я постарался как мог смягчить удар и сразу же рванул к берегу.

Лед хрустел. На втором же шаге под правой ногой, которую я уже вот-вот отрывал от его поверхности, зазмеилась трещина. Чтоб меня. Может, я недооценил требуемую энергию. Может, речь шла о двух миллиардах чайников.

Я сделал еще шаг, и лед угрожающе застонал. Трещин становилось все больше. Мне требовалось одолеть всего два десятка футов, но соседний причал вдруг показался мне в миле от нас.

За спиной слышались вопли вурдалаков, ринувшихся в погоню, едва они увидели мою спину.

— Плохо дело, плохо дело, плохо, — бормотал я себе под нос. Лед за спиной взвизгнул, и один из вурдалаков с воплем исчез в воде.

Новые трещины, шире первой, побежали по льду передо мной.

— Гарри! — заорал Томас, тыча пальцем куда-то мне за спину.

Я обернулся и увидел Мадригала Рейта, стоявшего на палубе «Плавунца» в каких-то десяти футах от меня. Он раздвинул губы в довольной улыбке.

А потом вскинул тяжелый автомат и открыл огонь.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Я завизжал как резаный. Вовсе не от страха — во-первых, это помогло мне мобилизовать остаток энергии, а во-вторых, это могло помешать Мадригалу точно прицелиться. Не прекращая акустического воздействия на противника, я съежился в комок. Стороннему, несведущему наблюдателю могло бы показаться, что я впал в детство, с головой накрываясь ветровкой; на деле я действовал по хорошо отрепетированному, чертовски хитроумному плану, имевшему целью позволить мне пережить несколько следующих секунд.

Мадригал Рейт приходился Томасу двоюродным братом, и внешность у него похожая: темные волосы, изящное, бледное лицо. В общем, хорош собой, хотя и не так, конечно, как Томас. К сожалению, силой и скоростью он тоже не уступал Томасу, и если он и стрелял хотя бы вполовину так хорошо, как Томас, не попасть в меня он не мог — с такого-то расстояния.

И он не промахнулся.

Заговор, который я наложил на свою ветровку, не раз и не два сослужил мне добрую службу. Он защищал меня от когтей, и клювов, и клыков, и даже от осколков битого стекла спас однажды. Он смягчал силу удара самых разнообразных предметов, как тупых, так и острых. В общем, он неоднократно спасал мне жизнь в потенциально опасных для здоровья ситуациях. Но на такое я его никак не рассчитывал.

Существует огромная разница между тем оружием, которым пользуются обычные чикагские громилы, и тем, что состоит на вооружении в армии. Боевые пули в стальной оболочке в отличие от обычных, свинцовых, не плющатся. Они тяжелее, они летят с большей скоростью, и энергия их целиком сконцентрирована в точке соприкосновения с целью — а это значит, что рассчитаны они не на то, чтобы, деформируясь или разлетаясь на осколки, причинять телу максимум повреждений, а на то, чтобы пробить насквозь все, что встретится на пути. Самый совершенный бронежилет почти бесполезен, когда огонь ведется из армейского стрелкового оружия, тем более, когда дистанция стрельбы составляет всего десять футов.

Пули ударили в меня не серией отдельных попаданий, как я ожидал, но одним непрерывным шквалом грохота, давления и боли. Мир пошел кругом. Я кубарем катился по трескающемуся льду. Солнце нашло просвет в клубах дыма и било мне в глаза. На меня волной накатила тошнота, а этот чертов свет в глаза сделался просто невыносимым. Я вдруг разом лишился сил, и хотя я помнил, что должен сделать что-то важное, никак не мог вспомнить, что именно.

* * *

… если бы еще не этот чертов свет, продолжавший жечь мне глаза…

— …здесь было бы даже приятно, — буркнул я Рамиресу и прикрыл глаза рукой от жгучих лучей нью-мексиканского солнца. — Каждое утро так и кажется, будто в глаза кто иголками тычет.

Рамирес, одетый в армейские штаны с распродажи, свободную белую футболку, широкополую тропическую шляпу цвета хаки (одно поле пристегнуто, второе раздолбайски оттопыривается в сторону) и солнечные очки-ленту, отозвался своей обыкновенной белозубой улыбкой и тряхнул головой.

— Ради Бога, Гарри, кто мешал тебе захватить очки?

— Не люблю очки, — признался я. — Какие-то совершенно посторонние штуковины на глазах… и вид пучеглазый.

— Ты чего больше боишься, вида пучеглазого или ослепнуть? — поинтересовался Рамирес.

Глаза привыкли немного к свету, и я опустил руку; сильно прищурившись, солнце можно было даже терпеть.

— Заткнись, Карлос.

— Кто у нас сегодня самый ворчливый чародей? — произнес Карлос тоном, каким разговаривают обычно с любимой собакой.

— Будь ты всего на пару лет старше, и с такого количество пива на сон грядущий у тебя тоже башка затрещит, — я добавил про себя еще несколько проклятий, тряхнул головой и попытался изобразить из себя то, каким представляют себе опытного чародея — то бишь, перестал хныкать… перестать хмуриться у меня, правда, не получилось. — Кто у нас сегодня?

Рамирес достал из кармана записную книжку и полистал ее.

— Ужасная Двойня, — ответил он. — Близняшки Трейлмен.

— Ты шутишь. Им же еще двенадцати не исполнилось.

— Шестнадцать, — возразил Рамирес.

— Двенадцать, шестнадцать, — проворчал я. — Один фиг, дети.

Улыбка Рамиреса померкла.

— Им некогда быть детьми, дружище. У них талант заклинателей, поэтому они нам нужны.

— Шестнадцать, — повторил я. — Блин-тарарам. Ладно, давай сначала позавтракаем.

Мы с Рамиресом отправились в столовую. Место, которое Люччо выбрала для обучения будущих Стражей основам боевой магии, было некогда городком, выросшим в одночасье во время рудного бума и также в одночасье вымершим, когда жила медной руды, вызвавшей его к жизни, иссякла. Располагался он довольно высоко в горах, и хотя Альбукерк лежал меньше чем в сотне миль к юго-востоку от нас, мы могли бы с таким же успехом разбить лагерь на поверхности Луны. О цивилизации здесь не напоминало ничего кроме нас самих, обветшалых останков города и таких же обветшалых останков шахты на горе над ним.

Мы с Рамиресом проталкивали в качестве названия этого места Кэмп-Бубум — во-первых, в память о том буме, из-за которого возник город, а во-вторых, с учетом того, что в магии, которой мы здесь обучали, тоже хватало всяких разных «бум» и «бабах». Люччо наложила на это свое вето; правда, нас подслушал кто-то из учеников, так что к вечеру второго дня место иначе, чем «Кэмп-Бубум», уже не называли, как бы ни морщились на это некоторые старшие товарищи.

Четыре с лишним десятка подростков разбили свои палатки внутри каменных стен церкви, построенной когда-то в отчаянной попытке навести хоть какой-то порядок в хаосе Дикого Запада. Люччо жила с учениками, но мы с Рамиресом и еще двое молодых Стражей, помогавших в учебном процессе, поставили палатки в развалинах того, что некогда было салуном, или борделем, а может, тем и другим вместе. Весь день, с утра до вечера, мы натаскивали своих подопечных, а когда с наступлением ночи воздух свежел, и ученики засыпали, мы резались в покер, пили пиво, и если я принимал чуть больше своей обычной дозы, я даже мог побренчать что-нибудь на гитаре.

Рамирес с дружками поднимались поутру свежими как огурчики, словно дрыхли с девяти вечера. Чертовы молодые ублюдки. Временную столовую устроили рядом с колодцем, вода в котором даже в эту чертову жару оставалась холодной — если как следует покачать насос. Собственно, вся столовая состояла из нескольких складных столов; готовили и накрывали на стол дежурные ученики. Как правило, утренняя трапеза ограничивалась миской сухого завтрака, зато к этому прилагался еще кофе, так что я худо-бедно оставался в живых и даже не порывался укокошить кого-нибудь — правда, это в основном потому, что завтракал я один, прежде, чем кто-либо успевал напороться на меня ворчливого.

Я взял миску корнфлекса, яблоко, большую кружку благословенного напитка и отошел чуть в сторону. Рядом опустилась на камень Люччо.

— Доброе утро, — сказала она. Люччо состояла в рядах Белого Совета пару сотен лет, и из всех чародеев заслуженно считалась одной из самых опасных. По внешности ее, правда, сказать это было трудно. Выглядела она девушкой младше Рамиреса — длинные, вьющиеся карие волосы, очаровательное юное лицо с совершенно убийственными ямочками на щеках. Когда мы с ней познакомились, она выглядела совсем по-другому: стройной, обветренной, седой дамой в годах — просто с тех пор она столкнулась с чернокнижником по прозвищу Собиратель Трупов. Тот (проживавший тогда в нынешнем теле Люччо) вызвал ее на поединок, а потом проделал свой фирменный трюк: обменялся с ней телами.

Я догадался об этом прежде, чем Собиратель Трупов освоился на новом месте — и пустил ему пулю в голову. Собирателю пришел конец — но это лишило Люччо возможности получить свое тело обратно. Так и вышло, что моими, можно сказать, усилиями она застряла в юном, очень и очень симпатичном теле. Это не позволяло ей лично участвовать в боевых действиях, предоставив это своему заместителю, Моргану, а сама она теперь руководила учебным лагерем, в котором будущие Стражи осваивали науку убивать гадов прежде, чем те убьют их.

— Доброе утро, — отозвался я.

— Вам вчера письмо пришло, — сказала она, доставая из кармана конверт.

Я взял его, пробежал взглядом адрес и вскрыл.

— Гммм…

— От кого? — поинтересовалась она тоном человека, занимающего время вежливой беседой.

— От Стража Йошимо, — ответил я. — Порасспрашивал ее немного насчет генеалогии. Хотел выяснить, не приходился ли ей родственником один мой знакомый.

— И как? — спросила Люччо.

— Приходится, — ответил я. — Но очень дальним. Интересно, — я замолчал, но Люччо вежливо хмыкнула, приглашая продолжать. — Мой друг — потомок Шо Таи.

— Боюсь, это имя мне незнакомо, — призналась Люччо.

— Так звали последнего короля Окинавы, — пояснил я и задумчиво нахмурился. — Бьюсь об заклад, это не простое совпадение.

— Не совпадение?

Я покосился на Люччо и тряхнул головой.

— Простите. Это, можно сказать, побочный проект… скорее, любопытство, — я еще раз тряхнул головой, сложил письмо от Йошимо и убрал его в карман джинсов. — К обучению боевой магии это отношения не имеет, так что мне лучше выбросить это на время из головы.

— А-а, — произнесла Люччо, но дальше допытываться не стала. — Дрезден, мне хотелось с вами кое о чем поговорить.

Я неопределенно хмыкнул.

Она повела бровью.

— Вы никогда не задумывались, почему вам не вручили меча?

Стражи как правило ходят с серебряными мечами — это и знак принадлежности к чародейским вооруженным силам, и очень кстати, если дело доходит до драки. И это не простые мечи: в них тоже заключена сложная, очень мощная магия, дающая их обладателям изрядное преимущество в бою.

— О, — кивнул я и отхлебнул горячего кофе. — Если честно, я не особенно задумывался об этом. Я так решил, вы мне просто не доверяете.

Она нахмурилась.

— Ясно, — кивнула она. — Нет. Вовсе не из-за этого. Если бы я вам не доверяла, я бы просто не доверила вам и серого плаща.

— Скажите, а что мне такого сделать, чтобы вы мне больше не доверяли? — поинтересовался я. — Потому что — уж не обижайтесь — у меня нет никакого желания носить этот чертов плащ.

— Никаких обид, — сказала она. — Но вы нам нужны, поэтому придется вам поносить еще этот плащ.

— Черт.

Она улыбнулась на мгновение и тут же посерьезнела — что совсем не вязалось с ее юным лицом.

— Дело просто в том, что все мечи должны изготовляться индивидуально под каждого отдельно взятого Стража. Этим занималась лично я — а сейчас вышло так, что я больше не способна делать это.

Я нахмурился и сделал еще глоток.

— Потому, что… — я сделал неопределенный жест рукой.

Она кивнула.

— Это тело не обладает магическим потенциалом того, прежнего. Я даже не знаю, удастся ли мне когда-нибудь восстановить свой прежний уровень, но в любом случае, ждать этого в скором времени не приходится, — она пожала плечами. Лицо ее оставалось бесстрастным, но я не сомневался, что она с усилием сдерживает в себе досаду и горечь. — Остается ждать, пока кто-нибудь не сумеет соединить мою методику со своими способностями, или пока я не восстановлюсь в достаточной степени. Боюсь, раньше новых клинков не будет.

Я похрустел корнфлексом и глотнул еще кофе.

— Должно быть, это очень нелегко. В смысле, новое тело. После того, как вы столько лет жили в другом.

Она повернулась ко мне, удивленно округлив глаза.

— Я… Да, это так.

— Но вы привыкаете, правда?

Она задумчиво уставилась в свою миску.

— Головной боли хватает, — тихо произнесла она. — Чужие воспоминания. Наверное, они принадлежали настоящей хозяйке этого тела. Чаще всего я вижу их во сне. Я вообще плохо сплю, — она вздохнула. — Ну и потом, я уже сто сорок лет как забыла о том, что такое сексуальное желание или месячные.

Я очень осторожно сглотнул прожеванный корнфлекс и даже не поперхнулся.

— Послушать, так это очень… гм… беспокойно. И неприятно.

— Очень, — произнесла она все так же тихо. — По большей части, да. Спасибо, что спросили, — она сделала глубокий вдох, резко выдохнула и встала, разом вернувшись в обычное целеустремленное состояние. — Так или иначе, мне кажется, вы заслужили объяснения.

— Да ничего такого, — сказал я. — Но спасиб…

Утреннюю тишину разорвали автоматные очереди.

Люччо развила спринтерскую скорость прежде, чем я успел оторвать задницу от камня. Я не считаю себя неповоротливым. Я достаточно побывал в переделках, чтобы не каменеть при внезапной вспышке насилия. Впрочем, на долю Люччо переделок выпало вдесятеро больше моего, так что она просто была быстрее и вообще круче меня. Пока мы бежали, до нас доносилась продолжающаяся стрельба, вопли, потом пара чертовски громких взрывов и совершенно нечеловеческий визг. Я догнал Люччо, когда мы, обогнув выступ горы, выбежали к столовой, и я не стал опережать ее.

Я до глупого галантен. Но не дурак.

На месте столовой царил разгром. Повсюду валялись перевернутые столы, рассыпавшийся по земле корнфлекс мешался с кровью. Я увидел двух упавших подростков — один кричал, другой молча свернулся калачиком, и его трясло. Впрочем, остальные тоже залегли ничком. Футах в тридцати от них в единственной сохранившейся стене кузницы зияло огромное круглое отверстие — такие обычно остаются на месте, куда попадает разряд энергии Рамиреса. Рядом валялся оторванный ствол чего-то крупнокалиберного. Только ствол — казенная часть, приклад и тот, кто за него держался, похоже, исчезли вместе с недостающими в стене кирпичами.

В отверстии возникла голова Рамиреса. Половина его лица была забрызгана какой-то темно-коричневой жижей.

— Капитан, ложитесь!

Свистнули и ударили в грязь в футе от ног Люччо пули; через секунду до нас донесся и звук выстрелов.

Люччо даже не замедлила бега. Она выбросила вперед правую руку с растопыренными пальцами. Что именно она сделала, я не разглядел, но воздух между нами и склоном горы вдруг заволокло дымкой.

— Где? — крикнула она.

— Здесь у меня двое раненых вурдалаков! — крикнул в ответ Рамирес. — Еще как минимум двое выше по склону, метрах в ста двадцати.

Пока он докладывал, из-за угла разбитой стены выскочил другой Страж, нацелил свой посох куда-то вверх и выкрикнул слово заклинания. Послышалось басовитое гудение, блеснула вспышка, и иссиня-белая вспышка молнии, сорвавшись с конца посоха, ударила в склон примерно в том месте, откуда слышались выстрелы. Здоровенный валун, в который она угодила, рассыпался фонтаном каменных брызг — сквозь выставленную Люччо завесу это выглядело довольно странно.

— Осторожно! — крикнул Рамирес. — Они захватили двоих ребят!

Тот, второй Страж испуганно покосился на него и тут же нырнул в укрытие: со склона снова открыли стрельбу. Он испустил короткий,сдавленный вскрик и схватился за ногу. Одна из лежавших недалеко от него учениц тоже охнула, и щека ее окрасилась кровью.

— Черт, — зарычала Люччо. Она остановилась, подняла другую руку, и висевшее в воздухе марево сгустилось, переливаясь красками как эти декоративные масляные светильники.

Частые очереди сменились одиночными выстрелами: завеса мешала нападавшим прицеливаться. С каждым выстрелом подростки вздрагивали и охали.

— Курсантам лежать! — громко скомандовала Люччо. — Не шевелитесь. Не шумите, чтобы не выдать своего положения противнику.

Пули ударили в землю у самых ее ног: уж ее-то голос неприятель точно слышал. Она не пошевелилось, хотя лицо ее покрылось капельками пота. Впрочем, возможно, это просто от усилий, которых требовало от нее маскирующее заклятие.

— Дрезден, — бросила она мне сквозь зубы. — По нам стреляет только один из них. Прижимает нас к земле, пока остальные отходят с пленными. В первую очередь мы должны защитить ребят, и мы не можем помочь раненым, пока по нам стреляют.

— Подержите еще завесу, прикройте их, — отозвался я, и новая пуля тут же осыпала меня землей. Я благоразумно шагнул в сторону. — Стрелком я займусь.

Она кивнула, и во взгляде ее мелькнуло что-то, напоминающее уязвленную гордость.

— Только быстро. Я долго не продержусь.

Я кивнул в ответ, посмотрел вверх по склону — и отворил Взгляд.

Наведенная Люччо завеса исчезла, словно ее не было. Теперь я видел склон весь до мельчайшей детали — и это при том, что на картину накладывались все отпечатки магии и эмоций, что случились здесь за много лет. Таковы уж побочные эффекты моего Взгляда: я видел отметину на склоне, где девушка, что лежала теперь, скорчившись и дрожа от попадания пули, попала под огонь; место, где больше ста лет покончил с собой безнадежно пристрастившийся к опиуму старик, и где до сих пор блуждала по ночам его неприкаянная тень.

И я видел небольшой сгусток темноты, сотканной из эмоций разгоряченного боем вурдалака.

Запомнив это место, я убрал Взгляд и бросился вверх по склону, виляя из стороны в сторону. Попасть в такую мишень чертовски нелегко, даже если она неуклонно приближается к тебе — а мне очень не хотелось, чтобы меня подстрелили, даже при скрывавшей меня до поры завесе Люччо. Бежать вверх по неровному склону тяжело, но дневная жара еще не началась, к тому же я регулярно занимаюсь бегом… вот только бегать я обыкновенно предпочитаю от нехороших парней, а не в их сторону.

Стрельба продолжалась, но пули пока ложились довольно далеко от меня. Я бежал, не сводя взгляда с той точки на склоне, где лежал в укрытии стрелявший вурдалак. До сих пор завеса мешала мне разглядеть его; впрочем, окажись это по-другому, и это означало бы либо то, что я вышел из зоны ее действия, либо то, что она вообще исчезла — а значит, что и я представляю для вурдалака легкую цель. Надо было подобраться ближе. Я не захватил с собой ни жезла, ни посоха, что изрядно ограничивало радиус эффективного действия моей магии и ее точность. Удерживать защитное поле и атаковать одновременно с этим я тоже не мог. У меня в распоряжении имелась только одна попытка.

Я бежал, смотрел на склон и накапливал энергию для удара.

Завеса исчезла, когда я огибал очередной куст.

Вурдалак хоронился за валуном ярдах в двадцати выше по склону от меня. Лицо его почти не отличалось от человеческого: ну конечно, ему приходилось сохранять человеческий облик, поскольку пользовался он людским оружием — гребаным «Калашниковым». Слава Богу. Этот автомат вынослив и неприхотлив, но для снайперской стрельбы подходит не ах как. Окажись у него в руках что-либо с большей кучностью стрельбы, и он мог бы нанести нам гораздо больше урона.

Я держался чуть в стороне от линии огня, а вурдалак, прищурившись, наводил мушку на цель, поэтому тот засек меня боковым зрением, когда дистанция между нами сократилась до минимума. Ему потребовалось не меньше секунды, чтобы идентифицировать меня как угрозу и двинуть стволом автомата в мою сторону.

Это подарило мне необходимое время. Я выбросил правую руку вперед и выкрикнул: — Fuego!

Огонь вырвался из моей руки не узким лучом сфокусированной энергии, но ревущим потоком — как вода из поливального шланга. Чертова уйма огня, гораздо больше, чем я ожидал. Огонь ударил точно в вурдалака, воспламенив траву вокруг него — преимущественно, на склоне над его убежищем. Рев пламени сменился отвратительным воплем, а потом наступила тишина, и только клубы черного дыма поднимались над местом, где он только что лежал. Впрочем, и их почти сразу же разогнал легкий ветер, предвестник дневной жары.

Вурдалак, теперь уже в своем истинном облике, лежал навзничь на обугленной земле. Осталось, правда, от него не слишком много, практически только неприятно потемневший скелет, только на одной ноге сохранилось еще некоторое количество мускулов, и она продолжала конвульсивно дергаться. Даже так эта тварь умерла еще не совсем. Не могу сказать, чтобы это меня удивило. По опыту я знаю: все, что делают вурдалаки, в той или иной степени омерзительно. Вряд ли стоило ожидать от них, чтобы они хотя бы умирали красиво.

Удостоверившись, что этот вурдалак уже не встанет, я внимательно осмотрел склон на предмет любых признаков жизни, но не обнаружил ничего. Тогда я повернулся и начал спускаться в лагерь.

Люччо с головой ушла в оказание помощи раненым. Трое получили пулевые ранения, несколько других — включая одного взрослого Стража — были ранены осколками камня и острыми щепками от мебели.

Ко мне сразу же бросился Рамирес.

— Ты его убрал? — взгляд его метнулся мне за спину, на черневшее посередине склона пятно и продолжавшие еще дымиться кусты. — Ага, мог и не спрашивать.

— Типа того, — подтвердил я. — Ты сказал, они захватили двоих наших?

Он кивнул, и лицо его потемнело.

— Ужасную Двойню. Они ушли на гору поискать место для занятия. Наверное, хотели покрасоваться.

— Шестнадцать, — пробормотал я. — Господи.

Рамирес поморщился.

— Я кричал им, чтобы они вернулись, и тут из кустов выскочили вурдалаки и схватили их, а еще трое гадов, оказывается, пробрались в старую кузницу и открыли огонь.

— По следу идти умеешь? — спросил я его.

— Я думал, это вашего англосаксонского брата учат всем этим бойскаутским штучкам. Я рос в Эл-Эй.

Я резко выдохнул, пытаясь прочистить мозги.

— Люччо занята. Раненых много. Значит, за двойняшками некому идти, кроме нас двоих.

— Придется, блин, — буркнул Рамирес. — Как?

— У тебя пленные есть?

— Двое, которых я не добил.

— Вот мы их и допросим.

— Думаешь, они выдадут своих дружков?

— Если поверят, что это спасет им жизнь? — хмыкнул я. — Быстрее быстрого.

— Вот хорьки, — поморщился Рамирес.

— Такова уж их натура, дружище, — сказал я. — Глупо ненавидеть их за это. Лучше радуйся, что мы можем использовать это во благо. Идем.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Вурдалаки лежали, припорошенные светло-серой пылью, тонкой как детская присыпка — всем, что осталось от испепеленных Рамиресом стены, их спутника, а также правых руки и ноги одного из оставшихся в живых. Раненый вурдалак, тело которого под воздействием шока вернулось в естественное состояние, лежал, хрипя и плюясь пылью. Второй, лежавший рядом, сохранил более-менее человеческую внешность и в одеянии из оборванных тряпок песчаного цвета напоминал персонажа из «Лоуренса Аравийского». В нескольких футах от них лежал на земле еще один «Калашников», на который наступил ногой Билл Майерс, молодой Страж, стволы дробовика которого целились в голову оставшемуся целым вурдалаку.

— Осторожнее, — предупредил Майерс. Выговор он имел протяжный, обычный для сельских жителей к западу от Миссисипи, хотя сам был родом из Техаса. — Я их не обыскивал, и английского они, похоже, не знают.

— Что? — удивился Рамирес. — Чушь какая-то. Кому придет в голову забрасывать вурдалаков вглубь вражеской территории, если они не могут сойти за местных?

— Кому-то, кто не заботится о пересечении границы, о свидетелях или копах, — тихо ответил я. — Кому-то, кто перебросил их прямо сюда оттуда, откуда они родом — через Небывальщину, — я покосился на Рамиреса. — Как ты думаешь, как они еще могли миновать часовых и оберегов?

— Я думал, эти подступы у нас тоже охраняются, — буркнул Рамирес.

— Небывальщина полна всяких фокусов, — заметил я. — Всех не предугадаешь. Кто-то оказался пронырливее нас.

— Вампиры? — спросил Рамирес.

Я очень старательно обошел молчанием Черный Совет.

— А кто еще?

Рамирес сказал им что-то по-испански.

— Брось, — буркнул Майерс. — Думаешь, я не пробовал уже?

— Эй, — вмешался я, шагнул к оставшемуся целым вурдалаку и пнул его ногой. — На каком языке вы говорите?

Выглядевшая почти как человек тварь опасливо покосилась на меня, потом на своего спутника. Он буркнул что-то очень быстрое, текучее. Его компаньон откликнулся сквозь зубы; эти звуки показались мне смутно знакомыми.

Секунды утекали сквозь пальцы, а двое детей оставались в лапах одной из этих тварей. Я обратил мысли внутрь, в тот уголок моего сознания, где проживала тень Ласкиэли. Ты поняла чего-нибудь?

Образ Ласкиэли отозвался практически немедленно.

Первый спросил у второго, понимает ли он, о чем мы говорим. Второй ответил, что нет, и что вы, скорее всего, решаете, кому из вас и как их убить.

Мне нужно поговорить с ними, сказал я. Можешь поработать переводчиком?

Мне вдруг почудилось, будто кто-то стоит вплотную ко мне — я почти физически ощущал, как стройная женская фигура прижимается к моей спине, охватив руками за пояс, ощущал мягкое дыхание и движение губ у себя над ухом. Это было странное ощущение, но не лишенное приятности. Я поймал себя на том, что мне это нравится, и твердо напомнил себе о том, чем могут закончиться шашни с демоном.

С твоего позволения, хозяин мой, тебе достаточно обращаться к ним по-английски, сказала Ласкиэль. Я переведу это из твоего сознания, и они услышат слова своего языка с твоих губ.

Мы можем обойтись без образа, объединяющего их языки и мои губы, заметил я.

Ласкиэль довольно усмехнулась у меня в сознании, и я продолжал еще улыбаться, когда повернулся обратно к вурдалаку.

— О’кей, жопа, — сказал я. — У меня пропало двое детей, и единственный шанс для вас выбраться отсюда живыми — это если я получу их обратно. Ты меня понял?

Оба вурдалака, вздрогнув, повернулись ко мне, и изумление ясно читалось даже на морде того, что окончательно утратил человеческие черты. Примерно так же смотрели на меня Майерс с Рамиресом.

— Да, — пробормотал раненый вурдалак, как мне слышалось, по-английски.

Темные, пышные брови Рамиреса, казалось, перекочуют на затылок.

Мне пришлось напомнить себе, что все это не так уж круто. Я пользовался опасным инструментом, который рано или поздно обернется против меня, каким бы крутым ни выглядел бы я сейчас в глазах других Стражей.

Дети, Гарри. Думай о детях.

— Зачем вы захватили этих детей? — спросил я у вурдалака.

— Должно быть, они подошли слишком близко к укрытию Муржека, — ответил тот, что почти походил на человека. — Мы не собирались брать пленных. Это просто набег. Мы здесь, чтобы атаковать и исчезнуть.

— Куда исчезнуть?

Вурдалаки замолчали и переглянулись.

Я отвел ногу назад и пнул того, что почти походил на человека, в лицо. Он испустил высокий, пронзительный звук — не от боли или злобы, но как скулит собака, пытаясь сдаться на милость более сильного противника.

— Куда? — повторил я.

— Наши жизни, — прошипел раненый вурдалак. — Обещай нам жизнь и свободу, о Великий. Дай нам обещание.

— От свободы вы отказались в мгновение, когда пролили нашу кровь, — прорычал я. — Но если мне удастся вернуть детей, вы останетесь живы. Даю слово.

Вурдалаки снова переглянулись, потом тот, что почти походил на человека, заговорил.

— В глубокие пещеры над вашим лагерем. Первая глубокая расселина, считая от солнца. В камнях рядом с ней вход в Царство Теней.

Я мысленно повернулся к своей переводчице. Он имеет в виду Небывальщину?

Ее регион, да, хозяин мой.

— Оставайтесь здесь, — сказал я вурдалакам. — Не шевелитесь. Не пытайтесь бежать. При первых признаках неповиновения или подвоха вы умрете.

— Да, о Великий, — хором отозвались оба, уткнувшись лицами в серую пыль. — Да, о Великий.

— Их утащили в шахту, — сказал я Рамиресу. — Мы идем туда, — я повернулся ко второму Стражу. — Майерс, они сдались. Не спускай с них глаз ни на секунду, и если они хоть дернутся, убей их. А так пусть лежат.

— Идет, — кивнул тот. — Может, я сюда кого из курсантов приведу? А я пойду с вами?

— Они курсанты, — сказал Рамирес тоном, не позволяющим пререканий. — Ты — Страж.

Майерс удивленно зажмурился, потом перевел дух и кивнул.

— Как скажешь. Берегите там себя, ладно?

— Идем, — сказал я Рамиресу, и мы, вынырнув из развалин кузницы, бросились бегом к нашей палатке. Рамирес забрал из нее свой серебряный меч и серый плащ, я — револьвер, жезл, посох и ветровку. А потом мы двинулись вверх по склону самым быстрым шагом, на который были способны.

Рамирес сложен как античный атлет, но короткие, спринтерские усилия даются ему лучше. Возможно, мои занятия бегом ему заменяла тяжелая атлетика. Уже на полпути ко входу в шахту он дышал как паровоз, а к моменту, когда я дошел до него, он отставал от меня на добрых полсотни ярдов. Мои легкие к этому времени тоже начали уже задыхаться, в боку кололо, а ноги, казалось, кто-то окунул в галлон спирта и поджег, но времени приходить в себя у нас не было.

Вурдалаки не собирались брать пленных. Конечно, этому могло хватить хитрости сохранить им жизнь, чтобы использовать в качестве заложников, но я что-то не встречал еще слишком уж сообразительных вурдалаков, и единственное качество, которое неизменно встречалось мне у всех известных мне до сих пор представителей этого вида нечисти, это неспособность держать свой аппетит в узде хоть мало-мальский промежуток времени.

Я торопливо упер посох в землю и напрягся, подкрепив собственную волю энергией Адского Огня — мистического источника энергии, доступ к которому открывало мне присутствие Ласкиэли. Я и так вымотался от неуклюжего огненного заклятия и всей этой беготни, так что мне не оставалось иного выбора, кроме как использовать эту чертову, пахнущую серой энергию и надеяться на лучшее.

Руны на моем посохе вспыхнули багровым светом, и я добавлял в заклятие энергии до тех пор, пока зловещее алое сияние не осветило мне дорогу. Жерло шахты заросло кустами, а большая часть деревянных опор обрушилась, так что дневной свет в нее почти не проникал.

Я двинулся вперед, зная, что Рамирес скоро догонит меня — ждать его было некогда. Воздух делался холоднее с каждым шагом, и дыхание, вырываясь изо рта, повисало в воздухе крошечным облачком. Туннель сделался шире и круче. Я шел, скользя левой рукой по стене, а правой выставив перед собой посох — и для света, и чтобы иметь оружие наготове в случае, если кто-то бросится на меня из темноты.

Слева от меня открылся боковой ход, и когда я почти миновал его, откуда-то из его глубины донеслось, отражаясь эхом от каменных стен, зловещее шипение.

Я повернулся и бросился в ту сторону. Под ногами поблескивали старые рельсы, по которым катили когда-то вагонетки с рудой. Звуки делались громче — рык, и шипение на разные лады.

И, возможно, очень слабые всхлипы.

Должно быть, мне стоило вести себя чуть осторожнее. Должно быть, мне стоило замереть на месте, приглушить свет, а потом красться вперед, на ходу пытаясь извлечь из окружения максимум информации о происходящем. Я даже обдумал такой подход — четверть секунды думал, не меньше.

К черту. Дети попали в беду.

Я всем телом с разбега пробил прогнившую деревянную перегородку. Вурдалак, совершенно лишившийся человеческих черт, одетый в такое же тряпье песчаного цвета, как остальные, стоял спиной ко мне, отчаянно царапая каменную стену обеими руками. Они потемнели от собственной крови, пара когтей сломалась у самого корня. Задыхаясь, он повторял одну и ту же фразу, и Ласкиэль явно продолжала делать свое дело, поскольку я понимал его слова.

— Подстава, — шипел вурдалак. — Подстава. Восстановить… это… равновесие сил… пустите меня!

Все замедлилось, только мысли роились у меня в голове с бешеной скоростью. Я с ужасающей отчетливостью видел все то, что находилось прямо передо мной, и то, что лежало по сторонам — так же ясно, как классную доску в свой первый день в школе.

Близнецы Трейлмен были похожи друг на друга, но не одинаковы. Терри, брат, уступал ростом своей младшей (на несколько минут) сестре пару дюймов, но рубахи и штаны так быстро становились ему малы, что перерасти ее было вопросом ближайшего времени.

Он так и не успел этого сделать.

Его тело лежало на дне туннеля, сплошь залитое кровью. Вурдалак вырвал ему горло. Еще он перегрыз ему бедренную артерию. Терри лежал с открытым ртом, и на губах его запеклась бурая кровь вурдалака. Я разглядел ободранные костяшки пальцев. Мальчик погиб, защищаясь.

Парой футов дальше я увидел ту, которую он защищал. Тина Трейлмен лежала на камне, глядя вверх незрячими глазами. Всю одежду ниже талии с нее сорвали. Горло и трапециевидные мышцы исчезли, равно как и грудь, если то, что у нее только намечалось, можно так назвать. Не так много осталось и от мышц правой ноги, на которой отчетливо читались следы вурдалачьих челюстей. Кровь залила весь каменный пол вокруг нее, и красная лужа продолжала расползаться.

Я увидел, как по телу ее пробежала дрожь, и рот ее беззвучно приоткрылся. Она была мертва — я знал это наверняка. Слишком часто я видел такое. Возможно, сердце ее продолжало еще биться, но отмеренные ей еще секунды ничего уже не меняли.

В глазах моих покраснело от ярости. А может, от Адского Огня. Я добавил еще темной энергии в посох, сжал его обеими руками и, с силой сунув его концом в поясницу вурдалака, выкрикнул: — Fuego!

Должно быть, удар сам по себе сломал вурдалаку один или два позвонка. Одновременно из конца посоха вырвался огонь, залив туннель светом и грохотом.

Чудовищный жар расцвел передо мной, хлынул потоком в тело вурдалака и разорвал его пополам.

И эта же волна жара ударилась в каменную стену и, отразившись от нее, хлынула обратно. Я успел еще прикрыть лицо локтем и бросить посох, чтобы спрятать кисти рук в рукава ветровки. В общем, сильных ожогов я избежал, хотя больно все равно было черт знает как. Впрочем, все это я припомнил потом, а в тот момент в голове моей не оставалось ничего кроме ненависти.

Я отшвырнул ногой продолжавшую дергаться нижнюю часть тела вурдалака в зияющее жерло шахты и повернулся к верхней.

Кровь у вурдалаков не красная, поэтому обугленный торс сделался черным и коричневым как гамбургер, упавший с гриля на угли. Он бился, визжал и даже сумел перевернуться на спину. При виде меня он в отчаянном жесте выставил руки перед собой.

— Пощады, о Великий! — выкрикнул он. — Пощады!

Шестнадцать лет.

Господи Иисусе.

Секунду-другую я смотрел на вурдалака сверху вниз. Я не хотел убивать его. Это и вполовину не искупило бы зла, которое он натворил. Мне хотелось порвать его в клочки. Мне хотелось вырвать его сердце. Мне хотелось растоптать его ногами в труху. Или вонзить пальцы в его глазницы — глубоко, до самого мозга. Мне хотелось растерзать его ногтями и зубами и плюнуть ему в лицо его же собственной проклятой плотью. В общем, чтобы он умирал долго и мучительно.

Пощады — нет не от Гарри.

Я снова накопил немного Адского Огня и прорычал несложное заклинание, каким воспламеняю обычно свечи у себя дома. Укрепленное Адским Огнем, направляемое моей яростью заклятие устремилось в тело вурдалака и подожгло его подкожный жир, и нервы, и сосуды. Они вспыхнули как фитили, питаемые не воском, но всем телом обезумевшего от боли вурдалака.

Я нагнулся, взял вурдалака — вернее, его верхнюю половину — за остатки одежды и, не обращая внимания на вырывавшиеся там и здесь из-под кожи вурдалака язычки огня, поднял его на уровень глаз и заглянул ему в лицо. Потом заставил посмотреть на тела. Потом снова повернул лицом к себе и сам не узнал своего голоса, таким диким, звериным он сделался.

— Никогда, — произнес я. — Ни-ког-да больше.

И бросил его в шахту.

Секундой спустя он вспыхнул ярким пламенем — это встречный поток воздуха раздул тлевшее внутри его тела пекло. Я смотрел ему вслед, слышал его полный боли и ужаса вой. Потом, где-то далеко-далеко внизу он ударился о что-то. На мгновение он расцвел огненным цветком, потом пламя медленно погасло. Разглядеть детали я уже не мог; во всяком случае, там ничего не шевелилось.

Я оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть пробиравшегося через остатки деревянной перегородки Рамиреса. Мгновение он смотрел на меня, стоявшего в дымящейся ветровке над шахтой, в глубине которой что-то еще багрово светилось. В воздухе стоял острый запах серы.

Рамирес редко не находится, что сказать.

Так вот, мгновение он смотрел на меня. Потом взгляд его упал на мертвых детей, и он коротко, резко охнул. Плечи его дрогнули. Он припал на колено и отвернулся от меня.

— Dios…

Я подобрал с пола посох и побрел к выходу из шахты.

Рамирес догнал меня, когда я спустился по склону на несколько ярдов.

— Дрезден, — произнес он.

Я не обернулся.

— Гарри!

— Шестнадцать, Карлос, — прохрипел я. — Шестнадцать лет. И эта дрянь убила их меньше, чем за восемь минут.

— Гарри, подожди.

— О чем я, черт подери, думал? — огрызнулся я, щурясь на солнечный свет. — И посох, и жезл, и вся моя гребаная амуниция лежали в палатке. Война ведь, чтоб ее.

— Все было спокойно, — возразил Рамирес. — Мы уже два дня здесь. Ты никак не мог предугадать того, что случилось.

— Мы с тобой Стражи, Карлос. От нас ждут защиты. Я мог хоть немного начеку держаться.

Он обогнал меня и заступил дорогу. Я остановился и недовольно нахмурился.

— Ты прав, — сказал он. — Это война. И всякие пакости случаются с людьми, даже когда никто не делает ошибок.

Не помню, чтобы я сделал это сознательно, но руны на моем посохе снова начали наливаться багровым светом.

— Карлос, — тихо произнес я. — Уйди с дороги.

Он стиснул зубы, но отвел взгляд. Он не шагнул в сторону, но когда я обошел его, но не делал попыток остановить меня.

В лагере я покосился в сторону Люччо — она помогала укладывать раненого курсанта на носилки. Потом шагнула в переливавшееся всеми цветами радуги марево — открытый проход в Небывальщину — и исчезла. Прибывали подкрепления: Стражи с аптечками первой помощи, носилками и прочей медицинской утварью хлопотали над ранеными. Оставшиеся невредимыми курсанты с потрясенным видом бродили по лагерю, косясь на две фигуры, неподвижно лежавших на земле и накрытых с головой спальными мешками.

Я вихрем ворвался в кузницу.

— Forzare! — рявкнул я, вложив в заклятие всю свою ярость, всю свою волю. Невидимый вихрь ударил в пленных вурдалаков и, обрушив попутно остаток стены, вышвырнул их на относительно ровный отрезок улицы. Я не спеша вышел следом. Если честно, я успел еще взять с подвернувшегося по пути стола пакет апельсинового сока и, открутив крышку, сделал на ходу несколько глотков.

Воцарилась полнейшая тишина.

Подойдя к ним на несколько шагов, я новым зарядом энергии вырыл в песчаном грунте воронку футов шести в диаметре. Ногой я спихнул того вурдалака, что почти сохранил человеческий облик, в воронку и несколькими новыми зарядами обрушил стенки, похоронив его по шею в песке.

Затем я переключился на огонь и запек песок вокруг торчавшей головы вурдалака, превратив его в стеклянную корку.

Он визжал, не переставая, но я не обращал на это никакого внимания. Жар от расплавленного песка изуродовал его лицо, почти утратившее уже человеческие черты. Я перевернул пакет с соком. Часть его вылилась вурдалаку на голову, часть зашипела на слое запекшегося стекла вокруг нее. Я пошел прочь от головы, продолжая лить сок на землю, пока влажный след не уперся в большущий муравейник, в который один особенно ловкий курсант ухитрился провалиться ногой еще в самый свой первый день в лагере.

Почти сразу же первые муравьи-разведчики двинулись по этому следу в направлении вурдалака.

Я повернулся ко второму вурдалаку.

Не издавая ни звука, он попытался отползти от меня. Тишину нарушали только едва слышные всхлипы второго вурдалака.

— Я не собираюсь тебя убивать, — сказал я вурдалаку очень, очень тихим голосом. — Ты расскажешь об этом своим сородичам, — я уперся ему в грудь концом посоха и пристально посмотрел на него. Несколько завитков сернистого дыма сорвались с посоха, обвив его голову. — Передай им вот что, — я придвинулся вплотную к нему. — Никогда. Так и скажи. Ни-ког-да больше. Этого не повторится. Или сам Ад не поможет тебе укрыться от меня.

— О Великий, — всхлипнул вурдалак. — Великий.

Я зарычал и начал колотить вурдалака со всей силы. Я не останавливался до тех пор, пока он не бросился от меня в пустыню — на одной руке и одной ноге, но довольно быстро.

Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся из вида.

К этому времени муравьи уже добрались до его приятеля. Некоторое время я стоял и молча смотрел на это.

Рамирес подошел и остановился около меня — я ощутил это, не оборачиваясь.

— Dios, — повторил он.

Я промолчал.

— Ты же сам говорил, что не испытываешь к ним ненависти, — произнес Рамирес, выждав немного.

— Все меняется.

Рамирес не пошевелился, только понизил голос так, что даже я едва слышал его.

— Как ты думаешь, много ли уроков потребуется детям, чтобы усвоить это?

Гнев снова начал закипать во мне.

— Одно дело бой, — продолжал Рамирес. — Другое дело это. Посмотри на них.

Я вдруг ощутил на себе вес нескольких десятков взглядов. Я повернулся и увидел, что курсанты, побелев от потрясения, молча смотрят на меня. Вид у них был перепуганный.

Я поборол досаду и злость. Рамирес говорил дело. Разумеется, он говорил дело. Черт бы его побрал.

Я достал пистолет и разрядил в вурдалака.

— Dios, — снова прошептал Рамирес и покосился на меня. — Ни разу не видел еще тебя таким.

Руки и лицо начало щипать от ожогов. Солнце понемногу превращало Кэмп-Бубум в огромный противень.

— Каким?

— Ледяным, — произнес он, помолчав.

— Это только так и подают, — буркнул я. — Ледяным.

* * *

Ледяным.

Холод…

Я очнулся. Нью-Мехико куда-то исчезло. Вокруг царили темнота и холод. Такой лютый холод, что обжигал кожу. Грудь сдавливало.

Я находился в воде.

Грудь сводило болью. Я смог-таки поднять голову и посмотреть вверх.

Солнце играло на обломках льда толщиной добрых восемь дюймов. Я вспомнил. Бой на борту «Жучка-Плавунца». Вурдалаков. Озеро. Лед треснул, и я провалился в воду.

Вода была мутная, и я заметил проплывавшего мимо вурдалака, когда он оказался на расстоянии вытянутой руки от меня. Он плыл по-крокодильи, вытянув руки по швам, увидел меня одновременно со мной и отвернул в сторону.

Никогда больше.

Я протянул руку и схватил его за пояс джинсов. Он ударился в панику, замолотил ногами и нырнул глубже, в холод и темноту, в надежде, что я испугаюсь и отпущу его.

Умом я понимал, что мне надо вздохнуть, и что я начинаю уже терять сознание. Я отмахнулся от этого как от несущественного. Этот вурдалак никому уже не причинит вреда. Никогда больше, даже если мне придется для этого умереть. В глазах начинало темнеть.

И тут в воде возникла еще одна неясная фигура. Она приблизилась, и я разглядел Томаса — голого по пояс, с ножом в зубах. Он устремился к вурдалаку, который извивался с такой силой, что мои слабеющие пальцы отпустили пояс.

Я безвольно болтался в воде. Что-то холодное обвилось вокруг моего правого запястья. Свет сделался ярче, ярче — до боли в глазах.

А потом мое лицо вдруг вынырнуло из ледяной воды, и я из последних сил глотнул воздуха. Чья-то рука поддержала меня за подбородок, а потом меня потянули куда-то в сторону. Элейн. Уж прикосновение ее кожи к моей я ни с чем не спутаю.

Мы вынырнули на поверхность, она перевела дух и потащила меня в сторону причала. С помощью Оливии и остальных женщин Элейн вытащила меня из воды. Я лежал на боку, жадно глотая воздух. Меня колотил озноб. Мир понемногу обретал привычные очертания, но я слишком устал, чтобы реагировать на это.

Не знаю, сколько времени прошло, но когда вернулся и выбрался из воды Томас, сирены раздавались уже довольно близко.

— Уходим, — скомандовал Томас. — Он может идти? Он не ранен?

— Нет, — откликнулась Элейн. — Должно быть, это шок. Не знаю точно. Наверное, ударился головой обо что-нибудь.

— Нельзя здесь оставаться, — сказал Томас. Я почувствовал, как он поднимает меня и закидывает на плечо. Он сделал это настолько осторожно и мягко, насколько это вообще можно сделать.

— Верно, — согласилась Элейн. — Идем. Так, всем держаться вместе и не отбиваться от других.

Я ощутил, то меня несут. Голова болела. Еще как болела.

— Я его сделал, — шепнул Томас мне на ухо. — Все в порядке, Гарри. Все в безопасности. Мы вывели всех. И я его сделал.

Что ж, если брат говорит мне так, мне довольно и этого.

Я закрыл глаза и перестал пытаться следить за происходящим.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Меня разбудило прикосновение очень теплых, очень мягких пальцев. Голова болела даже сильнее, чем после плюхи, полученной от Коула накануне вечером, если такое вообще возможно. Я не хотел приходить в сознание, не хотел проверять, может ли голова болеть еще сильнее.

Но эти мягкие, теплые, несомненно женские пальцы продолжали настойчиво трогать меня, и понемногу боль начала спадать. Это имело обычное последствие: когда боль уходит, ее отсутствие сравнимо почти с действием наркотика.

Но, конечно, не только это. Я испытывал от этих прикосновений почти первобытное наслаждение. И от мысли о том, что кто-то, близкий тебе, хочет касаться меня. Прикосновение человеческой руки вообще дарит ощущение безопасности, подтверждая на самом глубоком, рефлекторном уровне, что кто-то рядом, кто-то заботится о тебе.

Похоже, в последнее время меня касались очень редко.

— Черт подери, Лаш, — пробормотал я. — Я же просил тебя не делать этого.

Пальцы на мгновение замерли.

— О чем это ты, Гарри? — спросил голос Элейн.

Я заморгал и открыл глаза.

Я лежал на кровати в полутемном гостиничном номере. Панели потолка потемнели от возраста и протечек. Меблировка оказалась под стать потолку: нехитрая, недорогая, обшарпанная от долгого использования.

Элейн сидела, скрестив ноги, в изголовье кровати. Моя голова уютно покоилась на ее коленях — как много, много раз в незапамятные времена. Мои ноги свисали с края кровати — тоже как тогда, в доме, который редко вспоминается мне даже во снах.

— Я тебе сделала больно, Гарри? — настаивала Элейн. Выражения ее лица я не видел, потому что для этого мне пришлось бы повернуть голову, а даже думать об этом мне пока не хотелось — но голос ее звучал встревожено.

— Нет, — сказал я. — Нет, просто очухался не до конца. Извини.

— А-а, — протянула она. — А кто такая Лаш?

— Не из тех, кого мне хотелось бы обсуждать.

— Ладно, — сказала она, и на этот раз в ее голосе не было ничего кроме мягкого одобрения. — Тогда полежи еще несколько минут, дай мне доделать. Твой друг-вампир сказал, за больницами могут следить.

— Что ты делаешь? — спросил я.

— Рэйки, — ответила она.

— Наложение рук? Эта штука действует?

— Принципы у нее вполне здравые, — отозвалась она, и я почувствовал, как что-то шелковистое скользнуло по моей щеке. Ее волосы. Я узнал их на ощупь и на запах. Она склонила голову, сконцентрировавшись. Голос ее сделался чуть более отрешенным. — Мне удалось соединить их с некоторыми основными принципами перемещения энергии. Я не научилась пока справляться с критическими травмами или инфекциями, но в том, что касается ушибов и растяжений это эффективно — даже сама удивляюсь.

И правда — головная боль исчезла, словно ее и не было. Напряжение в голове и шее исчезало, да и мышцы спины и плеч тоже расслабились.

И меня касалась прекрасная женщина.

Меня касалась Элейн.

Я бы не пытался остановить ее, будь я весь, с головы до ног изрезан бумагой, а ее руки вымочены в лимонном соке.

Мы просто не двигались с места еще некоторое время. Она по очереди дотрагивалась руками до моих щек, шеи, груди. Пальцы ее медленно, ритмично поглаживали мою кожу, едва касаясь ее. Судя по всему, в какой-то момент я остался без рубахи. Вся боль, и усталость, и напряжение боя уходили, оставив за собой только легкое облачко эндорфинов. Ее руки были теплыми, неторопливыми, бесконечно терпеливыми и бесконечно уверенными.

Наслаждение.

Я купался в ощущениях.

— Ладно, — сказала она неизвестно сколько времени спустя. — Как тебе?

— Неописуемо, — ответил я.

— Ты всегда так говоришь, когда я тебя касаюсь, — в голосе ее я услышал улыбку.

— Я не виноват, что это всегда так.

— Подлиза, — сказала она, и пальцы ее легонько шлепнули по моему плечу. — Дай мне встать, обезьяна.

— А если я не хочу?

— Ох уж, эти мужчины. Стоит уделить вам хоть каплю внимания, и вы превращаетесь в натуральных неандартальцев.

— Угхм, — отозвался я и медленно сел, ожидая приступа дурноты при оттоке крови от головы. Этого не случилось.

Я нахмурился и ощупал череп. Сбоку обнаружился синяк, которому полагалось болеть как черт-те что. Вместо этого я ощутил при нажатии лишь легкий дискомфорт. Мне приходилось получать по тыкве, и не раз. Я знаком с последствиями хорошего удара. Это напоминало именно такой, только спустя неделю.

— Я долго лежал в отключке?

— Где-то часов восемь, да? — пожала плечами Элейн. Она встала с кровати и потянулась. Смотреть на это оказалось на все сто так же приятно и интригующе, как мне помнилось с давних пор. — Я, типа, не слежу за временем, когда сконцентрирована на чем-то.

— Я помню, — прошептал я.

Элейн застыла, и ее зеленые глаза затуманились, встретившись с моими. Минуту мы как-то расслабленно, благостно молчали.

— Надеюсь, что помнишь.

Сердце мое дернулось, забилось быстрее, и в голове принялись роиться всякие мысли.

Мысли, ни одна из которых не могла быть на текущий момент реализована.

Я увидел, что Элейн одновременно со мной пришла к тому же выводу. Она опустила руки и снова улыбнулась.

— Извини, — сказала она. — Я, наверное, засиделась немножко, — и вышла в ванную.

Я подошел к окну и, раздвинув ребра дешевых жалюзи, выглянул на улицу. Мы находились где-то в южной части города. На улице стояли сумерки, и по мере того, как удлинялись, выползая из-под домов тени, по одному начинали зажигаться фонари. Я пошарил взглядом по окрестностям, но не увидел ни разрезавших воду акульих плавников, ни круживших в небе стервятников, ни заурядных вампиров там, или вурдалаков не увидел. Впрочем, из этого вовсе не следовало, что их нет поблизости.

Я подошел к двери и осторожно коснулся ее левой рукой. Элейн наложила на нее заклятие-оберег — почти незаметное, но крепко сработанное, достаточное, чтобы отшвырнуть любого, кто попытался бы открыть дверь футов на десять-двенадцать. Идеальная штука для тех случаев, когда ты ожидаешь неприятностей и готов в любой момент сделать ноги. Достаточно дождаться, пока нехорошего парня выбросит в окно, а потом слинять, пока тот не пришел в себя.

Я услышал, как Элейн выходит за моей спиной из ванной.

— Так что случилось? — спросил я.

— А что ты помнишь?

— Мадригал открыл огонь из автомата. Яркая вспышка. Потом я был уже в воде.

Элейн остановилась рядом со мной и тоже выглянула наружу сквозь жалюзи. Рука ее коснулась моей, и пальцы наши сами собой переплелись в до боли знакомом жесте. На мгновение в груди моей заныло от новой волны воспоминаний о тех полузабытых уже днях.

Элейн чуть вздрогнула и закрыла глаза. Пальцы ее легко сжали мои.

— Мы уже боялись, он тебя убил, — призналась она. — Ты упал, а пули крошили лед вокруг тебя. Ты провалился в воду, и тогда вампир… как ты его назвал, Мадригал? Он скомандовал вурдалакам, чтобы те добили тебя в воде. Я отослала Оливию и остальных на берег, а сама с Томасом прыгнула в воду искать тебя.

— Кто двинул меня по башке? — спросил я.

Элейн пожала плечами.

— Или пуля отрикошетила от твоего толстокостного черепа, не пробив ветровки, или ты сам ударился о льдину.

Что ж, пуля вполне могла отрикошетить от моей башки — спасибо заговоренной коже моей ветровки. Мысли о таком хорошо отрезвляют — даже меня.

— Спасибо, — сказал я. — Что вытащила.

Элейн повела бровью, закатила глаза и вздохнула.

— Ну, я скучала… надо же было чем-то себя занять.

— Я так и думал, — заверил я ее. — Что Томас?

— С ним все в порядке. Он оставил машину рядом с портом. Я села за руль этой твоей клоунской тачки, и мы все кое-как затолкались в две машины и убрались оттуда. Если повезет, у Мадригала будет больше проблем с полицией, чем у нас.

— Не, — убежденно мотнул головой я. — Слишком просто. Он улизнул. Где Томас?

— Он сказал, что подежурит на входе, — Элейн нахмурилась. — Вид у него был… бледный очень. Он отказался остаться с теми, кого он спас. Со мной тоже, если на то пошло.

Я хмыкнул. Там, в порту, Томас выступал, так сказать, в форме супервампира. Даже при нормальных обстоятельствах он чертовски силен для мужчины его роста и сложения. Но даже чертовски сильные мужчины не бросаются в рукопашную с вурдалаками, вооруженные только большой палкой — тем более, они не выходят из нее целыми и невредимыми. Томас мог добавлять себе сил — и немало сил — но не навсегда. Демоническая составляющая души моего брата превращала его в богоподобное создание, но она же разжигала его голод, сжигая все жизненные силы, что он накапливал к этому времени в обмен на повышение, так сказать, технических характеристик.

После такой потасовки Томас не мог не испытывать голода. Такого голода, что он не мог положиться на свою выдержку в помещении, полном тех, кого он считал… гм… съедобными. В число которых входили все спасенные, кроме детей, ну и меня.

Должно быть, это причиняло ему боль.

— А что с Орденом? — тихо спросил я.

— Не хотела возвращаться до тех пор, пока не буду уверена, что верну туда всех в целости и сохранности. Я звонила им раз в два часа проверить, все ли у них в порядке. Сейчас еще раз позвоню.

Еще не договорив, она сняла трубку и набрала номер. Я ждал. Она молчала. Выждав несколько секунд, она положила трубку.

— Не отвечают, — тихо произнес я.

— Нет, — кивнула она, подошла к шкафу, сняла с перекладины свою цепь, продела в петли своих джинсов вместо пояса и застегнула чуть изогнутой деревянной, оплетенной цветными кожаными полосками пластиной.

Я приоткрыл дверь, высунул голову в сумерки и огляделся. Томаса я нигде не увидел, поэтому громко свистнул, помахал рукой и, убрав голову, закрыл дверь.

Долго ждать не пришлось: за дверью послышались Томасовы шаги.

— Гарри, — забеспокоилась Элейн. — Оберег…

Я предостерегающе поднял палец, потом сложил руки и принялся ждать, глядя на дверь. Дверная ручка шевельнулась; последовал тяжелый удар, возглас удивления и громкий лязг пустых мусорных баков.

Я открыл дверь и увидел брата, валявшегося на спине посреди стоянки в окружении разлетевшегося мусора. Пару секунд он смотрел в небо, потом тяжело вздохнул и хмуро уставился на меня.

— Ох, извини, — произнес я с видом трехлетнего ангелочка, категорически отрицающего, что это он стащил пирожное, в котором перепачкался по уши. — Я ведь должен был предупредить тебя о потенциально опасной ситуации, так? В смысле, с моей стороны было бы вежливо предупредить тебя. И разумно. И почтительно. И…

— Да понял, понял, — буркнул он, вставая и безуспешно пытаясь стряхнуть с одежды всякую липкую дрянь. — Господи, Гарри. Все-таки ты порой бываешь совершенной жопой.

— Тогда как ты ухитряешься неделями подряд вести себя как полнейший идиот!

Тут вперед выступила Элейн.

— Мне очень приятно смотреть на то, как выпендриваются перед женщиной двое страдающих избытком тестостерона типов — но не кажется ли вам, что это разумнее делать там, где вас не видно доброй половине города?

Я насупился, но Элейн говорила дело. Я вышел и протянул Томасу руку.

Он испепелил меня взглядом, потом, поискав взглядом место погрязнее, повозил там рукой и, не вытирая, протянул ее мне. Я закатил глаза, но помог ему подняться, и мы втроем вернулись в номер.

Томас привалился к дверному косяку и остался стоять там, скрестив руки и глядя в пол, а я отправился в ванную и вымыл руки. Моя ветровка висела на проволочных плечиках рядом с раковиной — и футболка тоже. Посох стоял в углу у выключателя, а остальная моя амуниция лежала на полке. Я вытер руки и начал одеваться.

— Ладно, Томас, — сказал я. — Я серьезно. К чему вся эта скрытность? Мог бы и связаться со мной.

— Не мог, — буркнул он.

— Почему?

— Обещал кое-кому, что не буду.

Я нахмурился и принялся натягивать чертову черную перчатку на свою изуродованную левую руку, пытаясь одновременно обмозговать ситуацию. Мы с Томасом братья. Он относится ко всему не менее серьезно, чем я — в том числе и к своим обещаниям. Если он дал такое обещание, значит, у него имелся на то хороший повод.

— Как много ты можешь мне рассказать?

Элейн внимательно посмотрела на меня.

— Я и так выложил больше, чем мог, — сказал Томас.

— Не валяй дурака. Ясно же, что у нас общий противник.

Томас поморщился и неохотно поднял на меня взгляд.

— Не один, а несколько.

Я переглянулся с Элейн. Она так же внимательно посмотрела на Томаса.

— Синяки проходят? — предложила она, пожав плечами.

— Нет, — мотнул головой я. — Если он не говорит, значит, у него есть на это причина. И битьем его не заставишь.

— Тогда нам не стоит терять здесь времени, — тихо произнесла Элейн.

Томас переводил взгляд с нее на меня и обратно.

— Что случилось?

— Мы не можем связаться с женщинами, которых защищает Элейн.

— Черт, — Томас взъерошил волосы пятерней. — Это значит…

Я защелкнул на руке новый браслет-оберег.

— Что?

— Сам подумай. Ты уже знаешь, что в этом замешан Мадригал, — сказал Томас.

— И что он всегда ошивается с кланомМальвора, — кивнул я и нахмурился. — Господом Богом клянусь — так вот кто наш Пассажир. Это он работает с Серым Плащом из Мальвора.

— Я этого не говорил, — поспешно произнес Томас.

— Тебе и не надо, — буркнул я. — Он ведь не случайно засветился, чтобы поучаствовать в сведении кое-каких счетов, пока тут творится всякое разное. И все сходится. Пассажир разговаривал с Серым Плащом насчет возможности убрать меня. Он явно намерился исполнить это с помощью своры вурдалаков и автомата.

— Звучит логично, — согласился Томас. — Ты уже знаешь, что в этом участвуют и Скави.

— Да.

— Значит, самое время заняться сложением, Гарри.

— Мадригал и Серый Плащ из Мальвора, — пробормотал я. — Убийственно странная парочка. И ни один, ни другой никак не относятся к Скави.

Элейн резко втянула в себя воздух.

— То есть, это значит, что мы говорим не об одном убийце.

— Мы говорим о трех, — договорил за нее я. — Серый Плащ Мальвора, Пассажир Мадригал и Серийный Убийца Скави, — я посмотрел на Томаса и нахмурился. — Постой-ка. Уж не говоришь ли ты, что…

Лицо брата сделалось совсем уже напряженным.

— Я ничего не говорю, — отозвался он. — Все это ты и так уже знаешь.

Элейн нахмурилась.

— Вы пытаетесь все отрицать, — заметила она. — Почему?

— Чтобы отрицать, что я вам чего-то сказал, ясное дело, — огрызнулся Томас, и глаза его при взгляде на Элейн вдруг вспыхнули стальным светом.

Элейн на мгновение задохнулась. Потом чуть сощурила глаза и расстегнула цепь.

— Прекрати, вампир. Ну!

Томас раздвинул губы, оскалившись, но рывком отвернулся от нее и зажмурился.

Я поспешно заступил между ними.

— Элейн, меньше страсти. Враг моего врага. Ладно?

— Мне это не нравится, — процедила Элейн. — Ты знаешь, кто он, Гарри. Откуда ты знаешь, что ему можно доверять?

— Я работал с ним прежде, — сказал я. — Он другой.

— Почему? Многие вампиры испытывают жалость к своим жертвам. Это не мешает им убивать снова и снова. Просто такова их природа.

— Я заглядывал ему в душу, — тихо произнес я. — Он пытается стать выше сидящего в нем убийцы.

Элейн упрямо сдвинула брови, но неохотно кивнула.

— Как и мы все, — пробормотала она. — Но мне все-таки неуютно знать, что он находится рядом с моими клиентами. И нам надо действовать.

— Так действуйте, — сказал Томас.

— Тебе надо поесть, — сказал я, не глядя на брата.

— Может, позже, — мотнул головой Томас. — Я не могу оставить женщин и детей без охраны.

Я взял со стола листок дешевой бумаги с гостиничным логотипом, выудил из кармана карандаш, написал на листке номер и протянул его Томасу.

— Позвони Мёрфи. Ты не сможешь никого защитить, если так слаб, а если не сможешь сдерживать свой голод, и вовсе можешь кого-нибудь из них убить.

Томас стиснул зубы от досады, но листок у меня взял — ну, чуть резче, чем стоило бы, но взял.

Элейн внимательно смотрела на него.

— Так вы не такой, как большинство их, правда?

— Может, просто меня обмануть легче, — буркнул Томас. — Удачи, Гарри.

— Угу… — отозвался я, чувствуя себя на редкость неловко. — Послушай… после того, как все это кончится… нам нужно поговорить.

— Не о чем тут говорить, — буркнул мой брат.

Мы вышли и заперли за собой дверь.

Мы вернулись на Голубом Жучке в «Эмбер-Инн» и поднялись в номер Элейн. Свет в номере не горел. Комната оказалась пуста.

В воздухе стояла отвратительная вонь.

— Черт, — прошептала Элейн. Она вдруг поникла и привалилась к дверному косяку.

Я обошел ее и зажег свет в ванной.

Окоченевший труп Анны Эш стоял под душем. Тело чуть отклонилось вбок, но не падало, потому что его удерживал кусок провода, одним концом привязанный к душевому кронштейну, а другим — к ее шее. На коже вокруг провода темнели уродливые синюшные пятна.

Все выглядело как явное самоубийство.

Которым все это явно не являлось.

Мы опоздали.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

— Надо вызвать копов, — тихо сказал я Элейн.

— Нет, — ответила она. — Они обязательно захотят нас допросить. Это займет не один час.

— Они захотят допрашивать нас гораздо дольше, если тело найдет кто-то другой, и им придется искать нас.

— И что случится с Эбби, Хелен и Присциллой, пока мы будем сотрудничать со властями? — она смерила меня холодным взглядом. — И если на то пошло, что случилось с Мышом?

Вот об этом мне совсем не хотелось даже думать. Если бы Мыш был жив и здоров, он ни за что не дал бы никого из женщин в обиду. Если кто-то убил Анну в момент, когда Мыш находился поблизости, это могло произойти только через его труп.

И его не было видно.

Это могло означать что угодно. В худшем случае это означало, что его просто дезинтегрировал тот, кто явился за женщинами. Подобное предположение не просто вгоняло в черт знает какую депрессию, оно не вело меня никуда. Нехороший парень, просто-напросто дезинтегрирующий все, что мешается у него под ногами, наверняка не миндальничал бы так, как это делали гады из Белой Коллегии.

Мыша здесь не было. Никакого разгрома, никаких следов борьбы — а уж мой пес при необходимости умеет биться; это по собственному опыту знают ветеринары, невнимательно читавшие свои учебники. Нам всего-то нужно было сделать рентген после того, как в Мыша врезался на полном ходу минивэн, так эти болваны не рассчитали дозы для наркоза. Мне еще повезло, что они согласились не заявлять на меня в полицию при условии, что я оплачу ущерб их имуществу.

Значит, это означало что-то другое. Может, мой пес ушел с остальными женщинами, а Анна задержалась или вернулась за чем-то.

А может, Мыш просто играл на том, что все ожидали от него простого собачьего поведения. Мне-то он показывал уже, что способен на такие хитрости… собственно, это едва ли не первым навело меня на мысль, что интеллект у него не просто собачий. Что, если Мыш ведет свою игру и остается с остальными?

Только зачем ему это делать?

Затем, что Мыш знает: я могу его найти. Если нехорошие парни не уволокли его в Небывальщину или не спрятали его за мощными, блокирующими томатургическую магию оберегами, мои заклятия найдут его где угодно.

Эту версию стоило проверить — даже если Мыш и не знал, что не все в порядке. Он бы оставался с по возможности большим количеством членов Ордена, а я мог бы планировать свои ходы чуть дальше вперед, чем привык. И уж конечно, ничего не мешало мне отыскать с помощью браслета-оберега тот маленький оберег, что я зашил в его ошейник как раз на такой случай. Я и Штормовая Сирена.

— Ты сможешь найти собаку? — спросила Элейн.

— Угу. Только нам стоит перед выходом попробовать обзвонить их по домам.

Элейн нахмурилась.

— Ты же наказал им оставаться здесь или держаться людных мест.

— Очень велики шансы на то, что они напуганы. А когда человек напуган…

— Он рвется попасть домой, — договорила за меня Элейн.

— И если они там, это самый быстрый способ их найти. А если нет, это обойдется нам в минуту, максимум две.

Элейн кивнула.

— У Анны была записная книжка в сумочке, — немного поискав, мы нашли сумочку, но записной книжки в ней не оказалось.

Нам ничего не оставалось, кроме как удостовериться, что Анна не сунула ее в карман перед смертью. Я проверил карманы, очень стараясь не оставить нигде отпечатков, и еще больше стараясь не смотреть на ее мертвое, багровое лицо или стеклянные глаза. Смерть ее была не из легких, и хотя с ее момента прошло не так много времени, запах в ванной стоял тот еще. Я старался не обращать на него внимания.

Гораздо сложнее оказалось не обращать внимания на ее лицо. Кожа ее сделалась восковой, как это случается у покойников. Хуже того, тело ее приобрело выраженные, хоть и трудно определимые словами признаки… отсутствия, что ли. При жизни Анну Эш отличали воля, устремленность. Я знаю не одного чародея, уступающего ей по части индивидуальности, жизненной энергии. Она сохраняла трезвость мысли и действий, когда те, кто ее окружал, теряли голову от страха. Это требует смелости, и еще какой.

Что, впрочем, оказалось лишено смысла. Поскольку, как бы я ни старался, убийца все равно сделал свое дело.

Я тряхнул головой и, так и не найдя книжки, отступил от трупа. Она с готовностью встретила опасность ради благополучия своих подруг, и я не хотел, чтобы это пропало зря. Если те, кого она защищала, еще живы, принесенная ею жертва все же имела смысл. Оплакать ее смерть я мог и позже. Я сослужил бы плохую службу этой женщине, если бы позволил убийцам довершить задуманное.

Я повернулся к Элейн, стоявшей в дверях ванной и смотревшей на тело Анны. Лицо ее оставалось совершенно бесстрастным, только глаза покраснели от слез. Некоторым женщинам даже идет, когда они плачут. У Элейн от плача лицо шло пятнами, нос распухал, а под глазами темнели синяки.

Никакой в этом не было красоты. Только боль.

Она заговорила, и голос ее звучал хрипло, прерывисто.

— Я обещала ей защитить ее.

— Порой ты честно пытаешься, — тихо произнес я. — Порой это все, что остается делать. Пытаться. Так уж устроена игра.

— Игра… — повторила она. В одном этом слове хватало едкости, чтобы прожечь отверстия в полу. — С тобой такое случалось? Чтобы кого-то, пришедшего к тебе за помощью, убивали?

Я кивнул.

— Пару раз. Первый раз с Кирой Делани. Девушкой, которую я обучал тому, как контролировать ее способности. Возможно, сильнее, чем женщины из Ордена, но ненамного. Она вляпалась в нехорошее дело. Такое, что ей не по зубам. Я надеялся, я смогу предостеречь и отговорить ее, надеялся, что она послушается меня. Наивный.

— Что случилось?

Я, не оглядываясь, дернул головой в сторону висевшего за спиной тела.

— Ее слопали. Я хожу иногда к ней на могилу.

— Зачем?

— Цветов принести, листья смести. Напомнить себе, какова ставка в моих играх. Напомнить, что никто еще не выигрывал всех игр без исключения.

— А потом? — тихо спросила меня Элейн. Она не отрывала взгляда от трупа. Ни на секунду. — Что ты сделал с тварью, которая ее убила?

Мне полагалось ответить сложно и подробно, но слушать это Элейн было не обязательно.

— Я убил его.

Она снова кивнула.

— Когда мы поймаем Скави, я хочу его.

Я положил руку ей на плечо.

— Легче от этого не станет.

Она мотнула головой.

— Я не поэтому хочу этого. Это моя работа. Мне надо доделать ее. Это мой долг перед ней.

Не думаю, чтобы Элейн сама не верила в то, что говорит, но мне приходилось проходить через такое, и это может здорово сбить с катушек. Впрочем, обсуждать это сейчас с ней, пожалуй, не стоило. Не до того было.

— Ты его получишь, — сказала она. — Я помогу.

Она чуть слышно всхлипнула и прижалась к моей груди. Я обнял ее, теплую, стройную, ощущая всем телом переполнявшие ее горечь, досаду и раскаяние. Я сжал ее крепче, пытаясь унять сотрясавшие ее рыдания. Больше всего на свете мне хотелось прекратить эту пытку.

Но я не мог. Ремесло чародея дает тебе больше возможностей, но сердца твоего не меняет. Мы остаемся людьми.

И все мы безоружны перед болью.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Не прошло и минуты, как Элейн начала справляться со своим дыханием. Методы, которыми ДюМорн учил нас контролировать свои эмоции, можно назвать безжалостными, но действенными. Еще минута — и дыхание ее снова сделалось ровным, и она на мгновение прижалась лбом к моей ключице в безмолвном жесте благодарности. Потом она выпрямилась, и я опустил руки. Она склонила голову перед телом Анны — в знак уважения, а может, просто прощаясь.

Когда она повернулась, я уже ждал наготове с влажным полотенцем в руке.

— Стой, — тихо сказал я и осторожно вытер ей лицо. — Ты должна выглядеть как ни в чем ни бывало. Нельзя же выходить отсюда в пятнах. О нас подумают, что мы не крутые. Очень важно быть крутыми, круче крутых яиц.

Она слушала меня и следила за моими действиями, округлив глаза. Потом на ее лице проглянула сквозь горечь слабая, очень слабая улыбка.

— Спасибо, что ты здесь, и что говоришь это, — произнесла она уже спокойным голосом, и почти сразу же выпятила челюсть не хуже подвыпившего Хэмфри Богарта. — А теперь прекрати шлепать губами и займись делом.

Мое томатургическое заклятие привело нас к многоквартирному дому.

— Здесь живет Эбби, — сказала Элейн. Припарковать машину мне удалось только перед пожарным гидрантом. Я сильно сомневался, что наши прилежные муниципальные служащие оштрафуют нас за это в такой поздний час, но если бы так и случилось, это было бы сущей ерундой по сравнению с необходимостью переться квартал или два на своих двух.

— Где ее квартира? — спросил я.

— На девятом этаже, — ответила Элейн, хлопнув дверцей Жучка чуть громче, чем следовало.

— Я тут подумал, — сказал я, — если бы я был нехорошем парнем, и если бы я хотел убрать пару мешающихся под ногами крутых чародеев, я постарался бы ошиваться где-нибудь неподалеку от этого места, чтобы держать в поле зрения вход в здание.

— Я тут подумала, — возразила Элейн довольно резко, — что с его стороны было бы на редкость глупо даже пытаться.

Отрезок от машины до входа мы проделали вместе, быстрым шагом. Ноги у Элейн достаточно длинные, чтобы не отставать от меня. Она нацепила на запястья с дюжину медных браслетов, на вид более тяжелых, чем им полагалось бы быть при таких размерах. Когда браслеты оказывались время от времени в глубокой тени, становилось видно, как между ними проскакивают искорки.

На лифте мы, не сговариваясь, не поехали. Я держал наготове свой браслет-оберег, да и посох мой буквально пульсировал от накачанной в него энергии, так что я с трудом удерживал его в руке. Такая концентрация магических энергий может иметь непредсказуемые последствия при взаимодействии с электрооборудованием, и панель управления лифта в этом смысле не исключение.

Дверь на лестницу отпиралась только изнутри, но на такой случай у меня имеется специально разработанное нехитрое заклятие, так что проблемы с этим у нас не возникло. Любой, кто ждал бы нас наверху, следил бы в первую очередь за выходом из лифта. Любому, кто преследовал бы нас, пришлось бы повозиться с запертой дверью, да и подняться по гулкой бетонной лестничной клетке, не производя шума, тоже почти невозможно.

Левой рукой я сжимал лежавший в кармане ветровки револьвер. Магия — клеевая штука, но когда речь идет о жизни или смерти, обычная, материальная технология может оказаться не менее эффективной.

Не могу сказать, чтобы подъем на девятый этаж не заставил меня задыхаться, но все же не так, как случилось бы со мной раньше. Учащенное сердцебиение принесло с собой намек на головную боль — пока еще слабый намек. Блин-тарарам, должно быть, там, в порту, меня двинули сильнее, чем мне казалось. Элейн тоже слегка приустала. Если она и вправду сняла последствия этой моей травмы, значит, она куда опытнее, чем говорит. Подобное исцеление просто так не дается. И еще — она может оказаться куда более хрупкой и уязвимой, чем кажется.

Я отворил пожарный выход с Эббиного этажа, и Элейн первая вышла с лестницы. До середины коридора она шла в полной тишине, чуть разведя в стороны руки, и я понял, что она каким-то образом улавливает все, происходящее вокруг нее. Браслеты на ее руках заискрили чуть сильнее. Значит, это тоже своего рода оборона — только не такая прямолинейная, как моя, отвечающая на силу грубой силой. Очень в ее стиле.

Впрочем, ни гипервосприимчивость, ни грубая сила не потребовались. Элейн подошла к двери и подняла руку постучать, но не успела. Дверь распахнулась, и немного взъерошенная Эбби кивнула нам.

— Вот и славно. Чуть рановато, но славно. Да, заходите, конечно же.

Я сделал шаг вперед, но Элейн жестом остановила меня, глядя куда-то в пространство.

— Сейчас, я проверю. Внутри еще женщина. Две собаки, — она оглянулась на меня и опустила руку. — Одна из них твоя.

— Мыш? — окликнул я.

Пол слегка содрогнулся, и огромный темно-серый пес, осторожно протиснувшись в дверь мимо Эбби, сунулся мордой мне в живот. Я опустился на колени и был немедленно облобызан в лицо.

Я пару раз шлепнул его по загривку, потому как мы мужчины и не разводим нюни. В конце концов, я и так удостоверился в том, что он жив, здоров, и ошейник до сих пор при нем.

— Рад видеть тебя, морда мохнатая.

Следом за Мышом из двери выскочил Тото, напоминавший следующий в кильватере за огромной баржей буксирчик. Он подозрительно зарычал, обнюхал мои ноги, несколько раз чихнул — не иначе, от меня еще сильно пахло дымом и озерной водой — и на этом успокоился, только рыкнул на меня еще раз, чтобы я уж наверняка усвоил урок, вернулся к Эбби и дождался, пока она поднимет его на руки.

Пухлая блондинка погладила его и подняла на меня встревоженный взгляд.

— Что случилось? То есть, после того, как вы ушли? Где вы были, и что с Оливией…

— Давайте зайдем в квартиру, — сказал я, поднимаясь с колен. Мы с Элейн переглянулись и вошли. Мыш шел, продолжая прижиматься ко мне плечом. Я вошел последним и закрыл за собой дверь.

Квартира Эбби оказалась маленькой, скромной, поделенной на аккуратно обставленные рабочие зоны: стол с пишущей машинкой, другой стол со старой швейной машиной, стул перед пюпитром с прислоненной к нему скрипкой (а может, это была виолончель?), маленькая ниша-библиотека с удобным креслом и полками, уставленными любовными романами, а также некоторое подобие алтаря для поклонения каким-то древним божествам, только божества эти оказались здесь, наоборот, детишками с пухлыми личиками и золотыми кудряшками.

В нише-библиотеке сидела Присцилла, и вид она имела осунувшийся и подавленный. На столике рядом с креслом стояла чашка давно остывшего чая, к которому явно никто не притрагивался. Она подняла на меня усталый взгляд.

— Оливия жива и здорова, — тихо сообщил я.

Эбби просияла за секунду до того, как я произнес эти слова. Свернувшийся у нее на руках песик сразу уловил ее настроение и завилял мне хвостом.

— Правда?

— Один мой… знакомый… мы с ним работали раньше… тот мужчина на фотографиях — он собрал женщин, которым грозила смерть от рук киллеров, в убежище. Он узнал, что Оливии грозит опасность, и спрятал ее вместе с несколькими другими.

Несколько долгих секунд Присцилла пристально смотрела на меня.

— Что еще? — спросила она.

Вместо меня ответила Элейн — тихим, но ровным голосом.

— Анна мертва. Там, в гостинице. По всем признакам, самоубийство.

Эбби негромко охнула и села на стул у пюпитра. Тото тревожно заскулил.

— Ч-что? — выдавила из себя она.

Присцилла поежилась и низко наклонила голову.

— Ох, нет. Нет. Анна…

— А теперь, леди, мне нужно знать, — так же тихо продолжал я. — Почему вы не поступили так, как я вам сказал? Почему вы ушли из гостиницы?

— Мы… — начала Эбби, и по щекам ее заструились слезы. — Это все… это…

— Она сказала, — тихо, обреченно как-то сказала Присцилла. — Она сказала, что ей надо идти. Что ей на работу.

Вот сукина дочь. И ведь знал же я…

На этот раз Элейн соображала чуть дольше меня.

— Кто?

— Х-хелен, — всхлипнула Эбби. — Это б-была Хелен.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Я стоял, закипая как чайник, пока Элейн рассказывала Эбби и Присцилле, что произошло.

— Это случилось всего через час после того, как вы ушли, — сказала Эбби. — Кто-то позвонил Хелен на мобильник.

— Мобильник? — встрепенулся я. — Он у нее что, работал?

— Ну, она не настолько способная, чтобы это мешало ей говорить по мобильнику, — сказала Эбби. — Да и все мы, по правде говоря, тоже. Даже мой мобильник почти все время работает.

— Что ж, — хмыкнул я. — Это значит, она не маскируется под дилетанта. Уже лучше, чем ничего.

— Гарри, — произнесла Элейн тихо, но строго. — Пожалуйста, Эбби, продолжайте.

Я заткнулся.

— Ну, ей позвонили, и она вышла говорить в ванную. Я не слышала разговора, но когда она вернулась, она сказала, что ей надо на работу. Что она уходит.

Я удивленно заломил бровь.

— Ну и работа у нее, если она ради нее рискует жизнью.

— Я так и сказала, — подала голос Присцилла. Горечи в ее голосе еще добавилось, если такое вообще возможно. — Это же просто глупость. Я даже не заподозрила ничего такого.

— Анна пыталась с ней спорить, — продолжала Эбби, — но Хелен отказалась остаться. Поэтому Анна попросила нас проводить ее.

— Хелен, конечно, не соглашалась, — сказала Присцилла. — Тогда я подумала, может, ей стыдно показать нам свою работу — ну, какой-нибудь уборщицы в фаст-фуде, или еще чего такого.

— Мы ведь не знали, чем она занимается, — извиняющимся тоном добавила Эбби. — Она не хотела говорить на эту тему, — рука ее бездумно гладила сидевшую у нее на коленях собаку. — Она говорила что-то вроде того, что не хочет посвящать нас в свою прошлую жизнь… в общем, Анна посадила ее в такси и заставила пообещать, что она будет поддерживать связь с нами. Что позвонит, как только окажется в безопасности, с другими людьми.

— Вы что, просто так взяли и отпустили ее? — не выдержал я.

— Она сестра Ордена, — сказала Присцилла. — А не преступница, которой нельзя доверять, и за которой надо следить.

— Вообще-то, — возразил я, — она именно преступница, которой нельзя доверять, и за которой надо следить. Спросите у ее гребаных тюремщиков.

Элейн хмуро покосилась на меня.

— Черт подери, Гарри. Этим не поможешь.

Я выругался про себя, снова скрестил руки, а потом пригнулся к Мышу как следует потрепать его по ушам и загривку. Может, хоть это поможет мне держать язык на замке. Надо же рано или поздно поучиться и этому.

— Хелен позвонила мне минут через двадцать, — сказала Присцилла. — Она сказала, что за ней следили от самой гостиницы. Что наше местонахождение известно убийцам. Что нам надо уходить. Мы так и сделали — вы же сами нам советовали. Хелен сказала, она будет ждать нас здесь.

— Я говорил вам держаться людных мест… — зарычал я.

— Гарри, — резко одернула меня Элейн, и я снова заткнулся.

Несколько секунд все опасливо молчали.

— Э… Так вот, мы и поехали, — нарушила паузу Эбби. — Но когда приехали сюда, Хелен здесь не оказалось.

— Нет, — сказала Присцилла, зябко охватив себя руками — судя по жалкому виду, она совсем замерзла, даже в своем свитере. — Она позвонила еще раз. Умоляла приехать к ней.

— Я осталась здесь с собаками, — сказала Эбби. При слове «собаки» Тото задрал к ней мордочку и вильнул хвостом.

— Как только мы с Анной забрали ее, — продолжала Присцилла, — мы отправились обратно сюда… но Хелен была в ужасном виде. У нее кончился инсулин, и силы, похоже, после всего этого, покинули совсем. Анна высадила меня и повезла ее в аптеку. Больше мы ее не видели.

— Это не твоя вина, — сказала Эбби Присцилле, покусав губу.

Присцилла пожала плечами.

— Она никогда и ничего не говорила про диабет. Как это я не догадалась? Могла бы ведь…

— Это не твоя вина, — убежденно повторила Эбби. — Мы в нее верили. Все верили. А она нами манипулировала — все время манипулировала. Убийца находилась среди нас, — она тряхнула головой. — Нам стоило послушаться вас, Страж Дрезден.

— Стоило, — тихо повторила Присцилла. — Если бы мы сделали это, Анна была бы сейчас жива.

Я даже не знал, что сказать на это. То есть, я очень много чего мог сказать, но все это было бы вариацией на тему «я же говорил», а мне не хотелось сыпать соль на раны, поэтому я промолчал.

Ну, и потом, я обмозговывал то, что поведали нам Эбби с Присциллой.

Элейн переглянулась со мной.

— Думаешь, Хелен и есть тот самый Скави, о котором мы слышали?

Я пожал плечами.

— Сомневаюсь, но технически такое возможно. Вампиры из Белой Коллегии при желании запросто могут сойти для людей.

— Тогда почему сомневаешься?

— Потому что эта мелкая гнида Мадригал называл Скави «он», — ответил я. — А Хелен при всем желании не «он».

— Подсадная утка? — спросила Элейн.

— Похоже на то.

Эбби растерянно переводила взгляд с меня на Элейн и обратно.

— П-простите… Какая утка?

— Подсадная. Человек, работающий с преступником, притворяясь при этом, что не имеет к нему никакого отношения, — объяснил я. — Который помогает нехорошим парням, притворяясь вашим лучшим другом, внося предложения. Ну, например, покинуть безопасное убежище, разбиться порознь…

Наступила тишина. Тото негромко, тревожно заскулил.

— Все равно не верю, — заявила Присцилла, стиснув руками виски и закрывая глаза.

— Мы же столько лет ее знали, — кивнула Эбби, разом сделавшись похожей на потерявшегося ребенка. — Как она могла обманывать нас так долго?

Я поморщился. Терпеть не могу видеть чужую боль, но хуже всего, когда страдает женщина. Возможно, это проявляется мой мужской шовинизм, но мне на это наплевать.

— Ладно, — сказал я. — Вопросов пока все равно больше, чем ответов, но по крайней мере, мы знаем теперь, откуда плясать.

Элейн кивнула.

— Отвезти этих двоих в безопасное место, потом выследить Хелен.

— Безопасное место… — пробормотал я. — Томас.

— Да.

Я повернулся к Эбби с Присциллой.

— Леди, мы уезжаем.

— Куда? — поинтересовалась Присцилла. Я ожидал протестов, саркастических ухмылок или по крайней мере стервозного упрямства. Однако в голосе ее не слышалось ничего, кроме страха — да и страха-то вялого, утомленного. — Куда мы едем?

— К Оливии, — ответил я. — И к пяти или шести другим женщинам, которых охраняет мой знакомый.

— Им чего-нибудь нужно? — спросила Эбби.

— С ними несколько детей, малолетних, — ответил я.

— Пойду, захвачу еды какой-нибудь, — сказала Эбби, не успел я договорить. Присцилла продолжала сидеть, съежившись, в кресле. Эбби покидала половину своего кухонного шкафа в большой чемодан с колесиками на днище, застегнула его и нацепила на него сверху штуковину, смахивавшую на пластиковую клетку для птиц. Потом махнула рукой Тото, и тот запрыгнул в клетку, покрутился на месте и лег с довольной собачьей ухмылкой на морде. — Отлично, — сказала Эбби.

Мыш посмотрел на Тото, потом на меня.

— Ты надо мной смеешься, — сказал я ему. — Мне придется прицепить к чемодану железнодорожный вагон и нанять Халка, чтобы тот его толкал. Ты молод и здоров как бык — пешком дойдешь.

Мыш покосился на царский паланкин, в котором восседал Тото, и вздохнул. К машине, правда, он спускался первым. Несмотря на поздний час, какая-то сволочь сунула мне под дворник штрафную квитанцию за неправильную парковку; я сунул квитанцию в карман. Учись мыслить позитивно, Гарри. Могли ведь и эвакуировать на штрафную стоянку.

Размещение всех в Жучке потребовало от нас изобретательности и некоторых жертв, но мы справились и с этим. В задрипанный мотель на южной окраине мы вернулись без дальнейших приключений.

Приблизительно через двадцать секунд после того, как мы остановились перед дверью номера, из соседнего переулка с рокотом выкатила Мёрфи на своем «Харлей-Дэвидсоне» — должно быть, она наблюдала за дверью и окнами довольно давно. На ней были джинсы, черная мужская рубаха с закатанными на дюжину оборотов рукавами, под которой удачно прятались две кобуры: с одной стороны под «Глок», с другой — под «ЗИГ». Волосы она подобрала в хвост, и полицейский жетон, который она обыкновенно носит на цепочке в подобного рода ситуациях, подозрительно отсутствовал.

Она со слегка озадаченным выражением на лице дождалась, пока все выберутся из Жучка, и Элейн поспешно загонит женщин с улицы в номер.

— Никаких цирковых шуточек, — заявил я Мёрфи. — Поняла? Никаких.

— Я и не собиралась, — возразила Мёрфи. — Господи, Гарри, что это с тобой?

— Слышала что-нибудь про сегодняшние события в порту?

— Ох, — сказала Мёрфи. Мыш подошел поздороваться с ней, и она чинно пожала ему лапу. — Томас не слишком вдавался в объяснения. Он вообще выскочил отсюда как ошпаренный.

— Он проголодался, — объяснил я.

Мёрфи нахмурилась.

— Ага, он так и сказал. Он никого не покалечит?

Я подумал и мотнул головой.

— В обычных обстоятельствах я бы сказал, что ни за что. Сейчас… не знаю точно. Вообще-то такие штуки не в его характере. Но в этой заварухе он с самого начала действует не слишком чтобы обычно.

Мёрфи скрестила руки на груди.

— «Заваруха» — точное определение. Ты не хочешь рассказать мне, что происходит?

Я изложил Мёрфи сжатую версию того, что нам удалось узнать со времени нашей с ней последней встречи.

— Господи Боже и святые угодники, — выдохнула Мёрфи. — Значит, это была Беккит.

— Похоже, она действует в интересах Скави, кем бы он ни был. А Серый Плащ и этот тухлый Томасов родственничек добавили от себя еще несколько убийств, чтобы привлечь мое внимание.

— Если этот Скави не хочет внимания, это не в его интересах.

— Сам знаю. И что?

— Они ведь все вампиры, так? — пожала плечами Мёрфи. — Я думала, они действуют заодно.

— Это Белая Коллегия. Закулисные интриги — смысл их жизни. И делают они это исподтишка. Возможно, они рассчитали, что я узнаю об убийствах, вмешаюсь и уберу Скави — что им на руку. Тогда им останется только поздравить друг друга с тем, что они такие хитрые.

Мёрфи понимающе кивнула.

— Ну что ж, теперь ты благополучно выдернул клиентов у них из-под носа. И что дальше?

— Продолжить то, на что они не рассчитывали, — сказал я. — Сначала найду Беккит и вежливо попрошу ее не убивать больше никого, а также навести меня на Скави. Потом поговорю с ним, тоже вежливо. Потом займусь Серым Плащом и Пассажиром Мадригалом.

— А как ты собираешься найти Беккит?

— Э… — замялся я. — Наверняка чего-нибудь придумаю. Вся эта заваруха еще не утряслась у меня в голове.

— Угу, — кивнула Мёрфи. — Все эти убийства… До сих пор не вижу в них никакой логики.

— Логика есть. Просто мы ее еще не поняли, — я поморщился. — Чего-то недостает.

— А может, и нет, — возразила Мёрфи.

Я удивленно повел бровью.

— Помнишь наш странный труп?

— Джессика Бланш, — кивнул я. — Та, которую видела Молли.

— Верно. Я тут кое-что про нее нарыла.

— Она тоже из какой-нибудь секты, или еще что?

— Или еще что, — сказала Мёрфи. — Если верить одному знакомому из полиции нравов, она работала в «Бархатном Салоне».

— В «Бархатном Салоне»? А думал, я пожег это заведе… — то есть, что его сжег к чертовой матери не найденный до сих пор злоумышленник.

— Его отстроили заново. Только теперь у него владельцы другие.

Щелк! Еще пара кусочков мозаики встала на место.

— Марконе? — спросил я.

— Марконе.

Джентльмен Джонни Марконе был самым значительным и самым страшным гангстером в городе, знаменитом своими гангстерами. После того, как старые мафиозные кланы, погрязнув в междоусобных разборках, сошли со сцены, Марконе сделался чем-то вроде Александра Великого, выстроив одну из крупнейших в мире криминальных империй — ну, если не считать национальных правительств, конечно. Количество разбойных нападений в Чикаго снизилось — и еще неизвестно, кто приложил к этому больше усилий, городская полиция или Джентльмен Джонни Марконе с его драконовскими правилами ведения криминального бизнеса. Зато доходы мафии более чем удвоились, а власть Марконе продолжала расти.

Джонни Марконе был умен, жесток, опасен — и абсолютно бесстрашен. Такая комбинация смертельна, и я по возможности избегал пересекаться с ним.

Впрочем, судя по тому, как все складывалось, на этот раз я такой возможности был лишен.

— Ты, случайно, не знаешь, где расположен новый «Бархатный Салон»? — поинтересовался я у Мёрфи.

Она бросила на меня обиженный взгляд.

— Ладно, ладно. Извини, — я перевел дух. — Похоже, самое время переговорить с кем-нибудь из сослуживиц покойной. Готов поспорить, они не откажутся поговорить, чтобы избежать неприятностей с правосудием.

Она блеснула зубами в недоброй улыбке.

— Может, и так. А если не так, с тобой, возможно, захочет поговорить Марконе.

— Марконе меня не любит, — заявил я. — И это чувство взаимно.

— Марконе не любит никого, — ответила Мёрфи. — Но тебя он уважает.

— Можно подумать, это многое обо мне говорит.

— Может, да, а может, нет, — пожала плечами Мёрфи. — Марконе — сукин сын, но не дурак, и если он обещает что-то сделать, то делает.

— Поговорю с Элейн, когда все разместятся, — сказал я. — Попрошу ее остаться здесь с Мышом, присмотреть за происходящим.

Мёрфи кивнула.

— Элейн, говоришь? Бывшая?

— Угу.

— В прошлый свой приезд она, кажется, работал против тебя.

— Угу.

— И ты ей доверяешь?

Пару секунд я молча смотрел на Мёрфи, потом поднял взгляд на окно номера.

— Хотелось бы.

Она вздохнула.

— Мне почему-то кажется, что все обернется еще серьезнее. Тебе нужен кто-то, чтобы прикрывать тебя со спины.

— Принято, — сказал я, подняв кулак. — Ты.

Мёрфи осторожно стукнула кулачком о мой и фыркнула.

— Что-то ты подозрительно со мной мягок, Дрезден.

— Погода дождливая, вот я и потаял, — согласился я.

— Этого можно было ожидать, — заметила она. — Судя по тому, что ты у нас свежеиспеченный голубой…

— Я? К-кто?.. — Я зажмурился. — Ах, да. Томасова квартира. Блин-тарарам, ну у вас, копов, и связь налажена.

— Угу. Роулинз услышал это у кофейного автомата и сразу же перезвонил мне. Сообщил, что ты переругался со своим бойфрендом. Спросил, что тебе подарить на Рождество, саундтрек «Собора Парижской Богоматери» или «Призрака Оперы». Варетти с Фаррелом уже ставки принимают.

— Ребята, вам что, делать нечего? — спросил я. Она продолжала ухмыляться, и я встревожился. — А ты-то мне что собираешься дарить?

Глаза ее засияли.

— Мы со Столлинзом нашли на e-Bay портрет Джулии Ньюмер с автографом.

— Ох, ребята, вы ведь с этой темы не слезете? — вздохнул я.

— Мы же копы, — хихикнула Мёрфи. — Конечно, нет.

Мы переглянулись, продолжая улыбаться, и почти сразу же посерьезнели, всматриваясь в темноту. Некоторое время мы молчали. По улице проносились машины. Доносились гудки, скрип тормозов, завывание сигнализации в квартале от нас, далекие полицейские сирены. В летнем воздухе раскачивались лучи прожекторов, зазывавших зрителей в театр.

— Блин-тарарам, — произнес я, наконец. — Марконе.

— Угу, — согласилась Мёрфи. — Это меняет дело.

Марконе замешан в этой истории.

Значит, все просто делалось на несколько порядков опаснее.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Новый «Бархатный Салон» ничем не напоминал прошлый.

— Оздоровительный клуб? — спросил я у Мёрфи. — Ты, наверное, шутишь.

Мёрфи остановила свой «Харлей» рядом с Жучком. Свободное место на стоянке оставалось только одно, но нам хватило на двоих и его. В конце концов, что такое несколько царапин или вмятин на крыле Жучка по сравнению с десятками тех, что красуются там уже давно?

— Это прогрессивно, — сказала Мёрфи. — Ты можешь улучшить фигуру, повысить содержание тестостерона и найти ему применение — все под одной крышей.

Я покачал головой. Первый этаж занимали небольшие магазинчики; над вторым красовалась неброская, но стильная вывеска, гласившая: ЗДОРОВЬЕ ПРЕВЫШЕ ВСЕГО.

Огромных, во всю стену окон, какие я привык видеть в большинстве оздоровительных клубов, правда, здесь не было.

— Погоди-ка, — вспомнил я. — Это, случайно, не та гостиница, в которой убили Томми Томма?

— Мммм, — кивнула Мёрфи. — «Мэдисон». Ну да, его недавно купила корпорация, не имеющая абсолютно никаких видимых связей с Джоном Марконе, и теперь перестраивает.

— Согласись, по части декора у прежнего здания был… скажем так, перебор, — сказал я.

— Оно выглядело как театральная декорация, изображающая гарем опиумного короля, — согласилась Мёрфи.

— А теперь оно таковым и является.

— Но по внешности его такого не скажешь, — заметила Мёрфи.

— Вот это и называют прогрессом, — сказал я. — Как думаешь, стоит ждать от этой шайки каких-нибудь неприятностей?

— По крайней мере, они будут вежливы.

— Ну да, Марконе из тех, кто извинится, сославшись на необходимость, прежде чем всадить в тебя пулю.

Мёрфи кивнула. Перед тем, как выйти со стоянки, она поправила обе кобуры и одела под рубаху кевларовый жилет.

— Я же сказала. Вежливо.

— Я серьезно. Как думаешь, они пойдут на серьезные меры?

— Зависит от того, насколько большой рой мы разворошим, — ответила она.

Я вздохнул.

— Ладно. Пошли, выясним.

Мы вошли. Двери открывались в вестибюль, отделенный от бывшего гостиничного холла стальной дверью и панелью домофона. Кнопки в нижнем ряду на панели были помечены названиями магазинчиков с первого этажа. Все остальные кнопки оставались анонимными.

Мёрфи полистала свою записную книжку, нашла нужную страницу, сверилась с записью и нажала кнопку в середине верхнего ряда.

— «Превыше Всего», — послышался из расположенного рядом с панелью динамика женский голос. — Это Бонни. Чем могу помочь?

— С вашего позволения, мне хотелось бы поговорить с вашим менеджером, — сказала Мёрфи.

— Мне очень жаль, мэм, — отозвался динамик. — Наш менеджер доступен только в приемные часы, однако я с удовольствием передам ему ваше сообщение.

— Нет, — спокойно ответила Мёрфи. — Мне известно, что мисс Деметра сейчас в офисе. С вашего позволения, я поговорю с ней.

— Мне очень жаль, мэм, — повторила Бонни, — но вы не являетесь членом клуба, и вы находитесь на частной территории. Я вынуждена просить вас немедленно покинуть здание; в противном случае мне придется поставить в известность внутреннюю службу безопасности и вызвать полицию.

— О! — вмешался я. — Вот это будет весело. Валяйте, вызывайте копов.

Мёрфи согласно фыркнула.

— Не сомневаюсь, они обрадуются предлогу посмотреть, что у вас здесь творится.

— Я… — начала было Бонни и в замешательстве замолчала. Ее явно не обучали разбираться с подобными посетителями. А может, она просто не отличалась особой сообразительностью.

Я сделал выразительный жест рукой, Мёрфи кивнула и отстранилась от переговорного устройства, чтобы я мог занять ее место.

— Послушайте, Бонни, — сказал я. — Мы здесь не затем, чтобы скандалить. Нам просто нужно поговорить с вашим боссом. Если ей так спокойнее, она может поговорить с нами по переговорному устройству. В противном случае я сам поднимусь и поговорю с ней лично. Собственно, вопрос только в том, будете ли вы вести себя вежливо и разумно или хотите возмещать материальный ущерб в случае отказа?

— Э… хорошо.

— Просто передайте вашему боссу, Бонни. Вы ведь не виноваты в том, что мы не уложились в приемные часы. Пусть она сама решает, как поступать, чтобы ответственность за неприятности лежала не на вас.

Последовала небольшая пауза, на протяжении которой Бонни оценивала возможные перспективы.

— Очень хорошо, сэр. Позвольте спросить, как вас представить?

— Со мной сержант Кэррин Мёрфи из Чикагского полицейского управления, — ответил я. — А меня зовут Гарри Дрезден.

— Ох! — спохватилась Бонни. — Ох, мистер Дрезден, ради Бога, простите меня! Я не знала, что это вы, сэр.

Я выпучил глаза на решетку динамика.

— Вы последний из обладателей Платиновой Карты нашего клуба, кто еще ни разу не заходил к нам, сэр. Ради Бога, сэр, примите мои извинения. Я сейчас пришлю кого-нибудь к лифту встретить вас и вашу спутницу. И сейчас же сообщу мисс Деметра.

Дверь зажужжала, щелкнула и отворилась.

Мёрфи с подозрением покосилась на меня.

— Что это значит?

— Чего ты меня спрашиваешь? — возмутился я. — Я же теперь голубой…

Мы вошли. Первый этаж здания напоминал миниатюрный супермаркет: по обе стороны коридора тянулись небольшие магазины, в которых продавались компьютерные аксессуары, книги, видеоигры, свечи, всякая мелочь для ванной, бижутерия и самая разнообразная одежда. Правда, по причине позднего часа все они были закрыты, а витрины — закрыты металлическими рольставнями. Вспыхнули небольшие светильники в полу по обе стороны от красной ковровой дорожки, обозначив дорогу к лифтам. Одна из кабин уже ждала нас с раздвинутыми дверями.

Мы вошли, и я нажал кнопку второго этажа.

— Если там нас ждет у лифта торжественная встреча в лице Леденцовой Гильдии, я ухожу. Бред какой-то.

— Мне тоже так показалось, — согласилась Мёрфи.

— Мисс Деметра, — хмыкнул я. — Думаешь, это псевдоним?

Уголок Мёрфиных губ чуть дернулся вверх.

— Подозреваю, мы обнаружим там чертову уйму фальшивых имен и типажей.

Лифт остановился, и двери раздвинулись.

В холле нас ждали три женщины. Одеты они были в… ну, определение «одежда для досуга» подходило не совсем. Их одежда напоминала ту, что носят официантки в «Хутерс», только облегала туже. Все трое если и достигли возраста, позволяющего употреблять спиртные напитки, то совсем недавно, и все трое явно прошли жесткий отбор на право носить подобные наряды. Блондинка, брюнетка и рыженькая, все к тому же хорошенькие, с очень даже привлекательными… гм… улыбками.

— Добро пожаловать, сэр, — произнесла рыженькая. — Позвольте взять ваш плащ… и палку?

— Столько лет не слышал предложения соблазнительнее, — вздохнул я. — Но нет, спасибо, я пока подержусь за них.

— Очень хорошо, сэр.

Блондинка держала в руках круглый серебряный поднос с двумя высокими бокалами оранжевой жидкости. Она улыбнулась нам; света, отраженного от ее зубов, хватило бы, чтобы оставить шрамы на моей сетчатке.

— Сэр, мэм — «мимоза»?

Мёрфи смотрела на всех троих взглядом, абсолютно лишенным выражения. Потом, не произнося ни слова, она взяла бокал с подноса, выплеснула его и поставила на место, пробормотав себе под нос что-то явно нелестное.

— Мне не надо, — сказал я. — За рулем.

Блондинка отступила назад, и на ее место шагнула брюнетка, на блузке которой красовался ярлычок «Бонни». В руках она держала черную кожаную спортивную сумку, стоившую, должно быть, дороже Мёрфиного бронежилета, которую и протянула мне вместе с картонной папкой и большим конвертом горчичного цвета.

— Это полагается, сэр, всем обладателям платиновой членской карты. Тут набор спортивной одежды, пара кроссовок вашего размера, персональный диагностический аппарат для наблюдения за вашей физической формой… ну, и кое-какие туалетные принадлежности, — она похлопала рукой по конверту. — А здесь документы, подтверждающие ваше членство,карта и персональный пароль для входа.

Если это была западня, то отменно сработанная. Я попытался сопоставить в уме всю свою амуницию с электронными фиговинами, что они мне совали. Если бы мне пришлось справляться со всем этим на ходу, я, скорее всего, сломал бы себе ногу. Или шею.

— Э… — произнес я. — Спасибо, Бонни.

— Не за что, сэр, — прочирикала она. — Идемте со мной, пожалуйста, я провожу вас в кабинет мисс Деметра.

— Очень мило с вашей стороны, — сказал я. У сумки, слава Богу, имелся ремень. Я ухитрился набросить его на плечо, а бумаги сунул в один из объемистых карманов ветровки.

Бонни подождала, пока я управлюсь с нежданно свалившимся на меня имуществом, и, бесцеремонно, как старого знакомого, повела за руку по коридору. Пахло от нее приятно, жимолостью, и она продолжала мило мне улыбаться. Вот только пальцы у нее показались мне ледяными, словно она нервничала.

Так, за руку с Бонни, мы пересекли весь этаж — длинное, открытое помещение с разнообразными тренажерами и качалками, состоятельного вида мужчинами и привлекательного вида женщинами. Бонни, не переставая, щебетала о том, какие у них новые машины, и какая новейшая методика фитнесса используется у них в заведении, и что за каждым обладателем платиновой клубной карты закреплен личный тренер, и он с радостью обслужит его, обладателя, когда бы тот ни пришел.

— Ну и, конечно, наш водно-оздоровительный комплекс предлагает ряд дополнительных услуг.

— А-а, — кивнул я. — Типа, массаж там, грязевые ванны, педикюр, да?

— Да, сэр.

— И секс?

Улыбка Бонни не померкла ни на долю секунды, но она все же не удержалась от опасливого взгляда в сторону Мёрфи. На мой вопрос она не ответила, потому как очень вовремя остановилась у открытой двери.

— Вот мы и пришли, — объявила она, продолжая улыбаться. — Если вам понадобится от меня еще чего-нибудь, позвоните мне от мисс Деметра, и я сразу подойду.

— Спасибо, Бонни, — улыбнулся я.

— Всегда с удовольствием, сэр.

— Я не должен расписаться где-нибудь, или еще чего?

— В этом совершенно нет необходимости, сэр, — она одарила меня еще одной очаровательной улыбкой, кивнула и поспешила обратно.

Я смотрел ей вслед. Она шла, задумчиво надув губки, и я решил, что спешить прочь ее тоже учили со всей ответственностью.

— Нас что, так здесь одних и оставили? — спросил я у Мёрфи. — Тебе это ничем не напоминает мышеловку?

— Не то слово, черт подери, — отозвалась она, оглядевшись по сторонам, потом сунув голову в кабинет. — Но внутренняя пожарная лестница прямо напротив, через коридор, а наружная — как раз за окном. И это не говоря о том, что в радиусе нескольких ярдов от нас находится с дюжину клиентов, которые при всем желании не могут не заметить нарушения порядка.

— Угу. И сколько их, как ты думаешь, даст в суде показания о том, что они видели или слышали, будучи в шикарном борделе?

Мёрфи тряхнула головой.

— Роулинзу известно, что я здесь. Если что случится, он это место наизнанку вывернет. Марконе это понимает.

— А почему вы до сих пор за них не взялись? Это ведь незаконно, правда?

— Еще как незаконно, — кивнула Мёрфи. — Но все шито-крыто. В таких местах женщин ни к чему не принуждают: они работают добровольно, и им очень хорошо платят. Плюс регулярный медицинский осмотр. С наркотиками здесь стараются не связываться, и случаи запугивания здесь чрезвычайно редки.

— Преступление без жертв?

Мёрфи пожала плечами.

— У копов никогда не хватало людских ресурсов. Как правило, на заведения вроде этого их не тратят. Ребята из полиции нравов позарез нужны там, где на кону человеческие жизни.

Я с досадой хмыкнул.

— Наверное, еще и то, что это клуб для избыточно богатых придурков, тоже не облегчает задачу.

— Нет, не облегчает, — согласилась Мёрфи. — Слишком много людей, имеющих влияние на городскую власть, берегут свою репутацию. Эти места приносят бешеную прибыль, и пока они не преступают закон слишком уж откровенно, копы вынуждены с ними мириться… ну, разве что напоминают иногда, чтобы те не зарывались. Марконе не будет ставить свой бизнес под угрозу, убивая нас здесь — в конце концов, он с таким же успехом может пришить нас и завтра, в более удобной обстановке.

— Это уж в зависимости от того, большой ли рой разворошим, — заметил я.

— И от этого тоже, — согласилась Мёрфи. — Давай-ка сядем: в ногах правды нет.

Мы зашли в кабинет. Он мало чем отличался от большинства помещений руководства, в которых мне приходилось бывать раньше: чопорный, безликий, дорогой. Мы уселись в удобные кожаные кресла. Мёрфи косилась на дверь. Я смотрел в окно. Мы ждали.

Примерно через двадцать минут в коридоре послышались шаги.

В дверь вошел здоровяк. Сложением он напоминал бульдозер, собранный из мощной, натруженной мускулатуры и толстого костяка. Шея его в сечении превосходила Мёрфину талию. Довершали портрет рыжие, коротко стриженые волосы и глаза бультерьера под кустистыми бровями. Судя по выражению его лица, оно оставалось на нем с того момента, когда его любимого щенка выбросили в окно небоскреба.

— Хендрикс, — я приветливо улыбнулся старшему телохранителю Марконе. — Как дела?

Бультерьерские глазки на мгновение уперлись в меня. Хендрикс издал горлом неопределенный звук, потом проверил помещение и бросил через плечо: — Чисто.

Вошел Марконе.

Он был одет в стального цвета костюм от Армани, кожаные итальянские ботинки; верхняя пуговка рубашки осталась незастегнутой. Рост он имел дюйма на два выше среднего, и производил впечатление предельно здорового сорокалетнего мужчины с момента нашей первой с ним встречи несколько лет назад. Идеальная стрижка, холеные ногти и глаза цвета видавших виды долларовых купюр. Он мило улыбнулся нам и обошел огромный стол, чтобы сесть в кресло.

— Ух ты, — восхитился я. — Мисс Деметра, вы просто вылитый преступник, с которым я как-то встречался.

Марконе облокотился о стол, сцепил пальцы под подбородком и как ни в чем ни бывало улыбнулся мне.

— И вам добрый вечер, мистер Дрезден. Приятно видеть, что время не властно над вашим студенческим юмором, — взгляд его скользнул на Мёрфи. — Добрый день, сержант.

Мёрфи сжала губы и, прищурившись, кивнула. Хендрикс застыл в дверях, сложив руки и пристально глядя на Мёрфи.

— А где ваш охранник-амазонка? — спросил я. — Вы что, остались без консультанта?

— Мисс Гард, — ответил Марконе, сделав ударение на «мисс», — в настоящий момент выполняет другую работу. И наши рабочие взаимоотношения неизменны.

— Возможно, ей не слишком близка эта конкретная отрасль вашего бизнеса? — предположил я.

Он блеснул зубами.

— Я вижу, вы получили набор для членов клуба.

— Я стараюсь не бросаться к вам на шею с изъявлениями благодарности, — сказал я. — Но это ох, как трудно.

Он снова раздвинул губы, блеснув белоснежными зубами, хотя улыбкой я это не назвал бы.

— На самом деле все подразделения моего бизнеса имеют инструкции встречать вас подобным образом, если вы вдруг навестите их.

Я приподнял брови.

— Неужели вы серьезно рассчитываете купить меня?

— Вряд ли. Я не питаю иллюзий насчет вашего отношения ко мне и моему бизнесу. Я делаю это в качестве превентивной меры. Мне показалось, у моих зданий гораздо меньше шансов сгореть, если вас будут отвлекать, обращаясь с вами как с султаном. В конце концов, я помню, какая судьба постигла прошлый «Бархатный Салон».

Мёрфи фыркнула, не спуская с Марконе настороженного взгляда.

— Это не лишено логики, Дрезден.

— Это было давно и лишь однажды, — буркнул я. Что-то в одном из конвертов мешало мне, и я сунул руку в карман достать его.

Возможно, Хендрикс избыточно массивен, но на скорости его реакций это никак не сказывается. Его пистолет целился мне в лоб прежде, чем мои пальцы успели сомкнуться на конверте.

Рука Мёрфи тоже метнулась за отворот мешковато сидевшей на ней рубахи.

— Стоп! — голос Марконе прорезал воздух ударом хлыста. — Все, быстро!

Мы все послушно застыли; должно быть, чисто рефлекторно — так властно звучал его голос.

Все-таки неспроста Марконе заправляет делами в Чикаго.

Марконе не пошевелился. Блин, да он даже не мигнул.

— Мистер Хендрикс, — произнес он уже совершенно спокойно. — Я одобряю ваше рвение, но если бы чародей хотел сделать со мною что-либо, ему совершенно необязательно было бы лезть для этого в карман за оружием. Будьте добры.

Хендрикс издал еще один рокочущий рык и убрал пистолет.

— Благодарю вас, — Марконе повернулся ко мне. — Надеюсь, вы простите мистера Хендрикса за некоторую возбудимость. Как мой телохранитель, он тоже слишком хорошо понимает, что в тех случаях, когда в мой бизнес оказываетесь вовлечены вы, мистер Дрезден, дела приобретают значительно более опасный оборот.

Я смерил их обоих хмурым взглядом, вытащил из кармана смятые бумаги и бросил их на пол рядом с сумкой.

— От добра добра не ищут. Верно, Мёрф?

Мёрфи еще пару секунд не шевелилась, держа руку под рубашкой — достаточно долго для того, чтобы довести до всех: ей никто и ничего не приказал. Потом рука ее вернулась на колено.

— Благодарю вас, — кивнул Марконе. — Что дальше, Дрезден, еще пару раз уколем друг друга или перейдем к цели вашего визита?

— Мне нужна информация об одной женщине, которая здесь работала.

Марконе моргнул.

— Продолжайте.

— Ее звали Джессика Бланш. Ее тело найдено несколько дней назад. Медицинская экспертиза не смогла обнаружить причину ее смерти. Я обнаружил. У меня еще несколько трупов. Я полагаю, убийства связаны. Мне нужно выяснить, что именно связывает Джессику с другими жертвами, чтобы понять, что же, черт подери, происходит — и прекратить это.

— Это довольно специфическая информация, — сказал Марконе. — По роду деятельности я как правило имею дело с информацией более общего характера. Полагаю, мой менеджер лучше знакома с такими проблемами, чем я.

— Мисс Деметра, насколько я понимаю.

— Да. Она будет здесь сию минуту.

— Или раньше, — произнес женский голос.

Я повернулся к двери.

В кабинет вошла женщина в строгом черном костюме, белой блузке с нитью жемчуга на шее и черных туфлях-лодочках. Она остановилась за спиной Марконе, положив левую руку ему на плечо.

— Ну, Дрезден, — произнесла Хелен Беккит. — Долго же вы добирались.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Я хлопал глазами, разом лишившись дара речи. Марконе снова блеснул зубами.

— Не уверена, что злорадствовать очень вежливо, — негромко заметила Хелен.

— Если бы вы лучше знали этого человека, вы бы поняли, насколько редкий момент мы видим, — отозвался он. — Я наслаждаюсь.

Мёрфи переводила взгляд с Хелен на меня и обратно.

— Гарри?..

— Ш-шшш, — произнес я, поднимая руку. На секунду я зажмурился, лихорадочно пытаясь осмыслить с дюжину разнообразных логических цепочек, сравнивая их с известными мне фактами.

Факты, парень. Только факты.

Факт первый: мужские функционеры кланов Скави и Мальвора замешаны в убийствах, при этом подозрение пытаются бросить на Стражей.

Факт второй: клан Рейтов, формально старший в Коллегии, пытается проводить политику перемирия с Белым Советом.

Факт третий: Этот гнида Мадригал, переметнувшись на сторону Мальвора, замешан в двух собственных убийствах — только чтобы привлечь мое внимание.

Факт четвертый: Томас, явно осведомленный о убийственных намерениях своих сородичей из Белой Коллегии, не сказал мне об этом ни слова.

Факт пятый: все без исключения убитые женщины обладали теми или иными магическими способностями.

Факт шестой: вампиры живут долго. Очень долго.

Факт седьмой: убитых сектанток хватило бы на небольшое кладбище, но на всех них приходится всего одна нормальная, симпатичная девушка по имени Джессика Бланш. Со всеми остальными ее не связывало ничего, кроме Хелен Беккит.

Факт восьмой: Хелен Беккит работает на Марконе.

Факт девятый: я не люблю Марконе. Я ему не верю. Надрать ему задницу я не могу, но и верить не могу точно так же. Я никогда не скрывал этого. Марконе это знает.

— Вот сукин сын, — прошептал я, тряхнув головой. Стоило показаться Марконе, как дела из просто плохих сделались очень плохими, и я, дурак, решил было, что стрелку дерьмометра уже зашкалило.

Я ошибался. Еще как ошибался.

Для того, чтобы разобраться в происходящем, мне не хватало ответа на один вопрос — пусть даже ответ этот я знал и так. Проблема заключалась в том, чтобы понять, честно мне ответят, или нет.

Я не мог позволить себе ошибиться.

— Хелен, — тихо произнес я. — Если вы не против, мне хотелось бы поговорить с вами с глазу на глаз.

Легкая улыбка коснулась ее губ. Она сделала глубокий вдох и медленно, удовлетворенно выдохнула.

— Вам не обязательно делать это, если не хотите, — сказал Марконе. — Я не люблю, когда моим сотрудникам угрожают. Дрездену это известно.

— Нет, — мотнула головой Хелен. — Все в порядке.

Я покосился в сторону.

— Мёрф…

Вид у нее был не особо радостный, но она кивнула.

— Я подожду за дверью, — сказала она.

— Спасибо.

Мёрфи вышла под пристальным взглядом бультерьерских глаз Хендрикса. Марконе встал и вышел, не глядя на меня. Последним вышел Хендрикс и закрыл за собой дверь.

Хелен пробежала пальцами по нитке жемчуга и села в кресло за столом. Вид она при этом имела совершенно спокойный и уверенный.

— Что ж, очень хорошо.

Я сел в одно из кресел напротив Хелен и кивнул.

— Джессика Бланш работала на вас, — сказал я.

— Джесси… — взгляд мертвых глазах Хелен на мгновение метнулся к сцепленным на столе пальцам. — Да. Она жила совсем рядом со мной. Я по нескольку раз на неделе подвозила ее до работы.

Вот, значит, где Мадригал увидел их вместе — на людях, предположительно не в рабочей, так сказать, одежде — и этот ублюдок решил, что мисс Бланш тоже член Ордена. Ну, все остальное уже дело техники: завязать с девушкой знакомство, задурить ей голову своим вампирским обаянием, заманить в гостиницу для того, чтобы позабавиться и умереть в экстазе.

— Чего я не понимаю, — признался я, — так это вас с Марконе. Я-то думал, вы его ненавидите. Блин, вы же яшкались с силами тьмы, помогали производить наркотик… помогали Человеку-Тени убивать людей — в общем, действовали против него.

— Ненависть, — ответила она, — и любовь не так отличаются друг от друга. Обе нацелены на кого-то конкретного. Обе сильны. Обе полны страсти.

— Ага, и между «любить» и «убить» тоже разницы немного. Так, пара букв, — я пожал плечами. — Но вот вы здесь, и работаете на Марконе. В должности мадам.

— Я преступница закоренелая, мистер Дрезден, — ответила она. — Я привыкла оперировать суммами никак не меньше шести-семизначных. Я плохо приспособлена к работе официанткой в дешевой забегаловке.

— То есть все дело в презренном металле, так?

— И в отношении, — ответила она и тряхнула головой. — Причины, по которым я здесь, вас, Дрезден, не касаются, и не имеют отношения к интересующему нас делу. Задавайте свои вопросы или убирайтесь.

— Скажите, после того, как вы расстались с остальными членами Ордена, вы им звонили?

— Мы с вами, — тихо произнесла она, — снова в тупике — абсолютно так же, как прежде. Вне зависимости от того, что я вам отвечу, вы мне явно не поверите.

— Вы им звонили? — повторил я.

Она смотрела на меня спокойно, бесстрастно. Взгляд ее был настолько пуст, что ее элегантный черный костюм производил впечатление похоронного. Ну, не знаю, кому бы он подошел больше, скорбящим или самому покойнику. Потом она чуть прищурилась и кивнула.

— А-а… Вы хотите, чтобы я посмотрела вам в глаза. На мой взгляд, определение страдает избыточным драматизмом, но, если я не ошибаюсь, это называется «заглянуть в душу».

— Да, — подтвердил я.

— Я не догадывалась, что это детектор лжи.

— Это не он, — сказал я. — Но это поможет мне понять, что вы за человек.

— Я знаю, что я за человек, — возразила она. — Дееспособный, но наполовину сумасшедший. Я бессердечна, расчетлива, пуста, и я питаю очень мало симпатии к человечеству. Вам этого достаточно?

Секунду или две я молча смотрел на нее.

— Нет, — очень тихо произнес я, наконец. — Боюсь, мне этого мало.

— Я не намерена ничего вам доказывать. И не допущу подобного вторжения в мое «я».

— Даже если это означает смерть еще одной или нескольких ваших подруг из Ордена?

Она ответила, чуть помедлив, словно колебалась.

— Мне так и не удалось защитить их. Как бы я ни… — она осеклась и тряхнула головой. Голос ее снова обрел уверенность. — Анна проследит, чтобы с ними все было в порядке.

Секунду я смотрел на нее, и она спокойно смотрела на меня — в точку над моими бровями, избегая встречаться со мной взглядом.

— Анна для вас что-то значит? — спросил я.

— Насколько это вообще возможно для кого-либо, — сказала она. — Она проявила доброту ко мне, хотя ее никто не обязывал. Она не имела в этом никакой корысти. Она достойный человек.

Я внимательно смотрел на нее. Я давно уже работаю — и профессиональным чародеем, и профессиональным сыщиком. Работа чародея чертовски полезна и увлекательна, но она совершенно не обязательно учит вас разбираться в людях. Гораздо больше она учит вас разбираться в себе.

Зато работа сыщика целиком состоит из анализа чужих характеров. Ты разговариваешь с людьми, задаешь им вопросы, выслушиваешь их ложь. Большинство дел, с которыми приходится разбираться сыщику, буквально напичканы ложью. Я навидался лжецов всех видов, размеров и цветов. Я набрался лжи большой, маленькой, чистой, глупой — какой угодно. Хуже всего, когда ложь молчалива — или представляет собой правду, в которую подмешано чуть-чуть обмана. Чуть-чуть, но достаточно, чтобы она прогнила до основания.

Хелен не лгала мне. Она могла быть опасной, она могла заниматься черной магией, чтобы отомстить кому-то, могла быть холодной и бездушной — но она ни на мгновение не пыталась скрыть этого или отрицать того, что случилось.

— О Господи, — тихо сказал я. — Вы не знаете.

Она нахмурилась — а потом лицо ее дрогнуло и побелело.

— Ох, — она закрыла глаза. — Ох, Анна. Бедная дурочка, — не прошло и секунды, как она открыла глаза. — Когда? — спросила она, прокашлявшись.

— Несколько часов назад. В гостиничном номере. Самоубийство.

— А остальные?

— В безопасности. В убежище и под охраной, — я сделал глубокий вдох. — Я должен знать точно, Хелен. Если они вам правда не безразличны, прошу вас, помогите мне.

Она кивнула, глядя в никуда.

— Ради них, — сказала она. И посмотрела мне в глаза.

Феномен заглядывания в душу — вещь, достаточно загадочная. До сих пор никому точно не известно, как он действует. Лучшие описания этого явления скорее поэтические, нежели научные.

Глаза — окна человеческой души.

Позвольте чародею заглянуть вам в глаза — и вся ваша суть окажется для него открыта. Каждый воспринимает это по-своему. Рамирес как-то говорил мне, что слышит это как мелодию, соответствующую тому, в чьи глаза он смотрит. Другие видят в чужой душе серию застывших изображений. Боюсь, что в моем случае заглядывание в душу носит самый непредсказуемый и запутанный характер из всех, о которых мне приходилось слышать. Я вижу другого человека в виде символов и метафор, иногда в объеме и со стереозвуком, иногда расплывчато, с едва слышным шепотом.

Однако и тот, в кого ты заглядываешь, получает взамен отличный обзор твоей души. Какие бы вселенские силы ни заправляли этим процессом, они явно решили, что игра в одни ворота здесь недопустима. Ты видишь других. Другие видят тебя — причем с той же устрашающей четкостью.

Для меня заглядывать кому-либо в глаза всегда рискованно. Пожалуй, тут меня поймет любой. Попробуйте сами: подойдите к кому-нибудь и, ничего не говоря, загляните ему в глаза. Секунду, или две, или три вы словно проваливаетесь куда-то. А потом вы сразу ощутите внезапный контакт, связь. Нормальный человек на этом месте неловко кашлянет и отвернется. Но чародей доведет все до конца.

С учетом всего этого мне не стоило удивляться тому, что, стоило Хелен заглянуть мне в глаза, как уже через секунду это приобрело до неуютного интимный характер и…

…и я стоял в Чикаго, в одном из парков на берегу озера. Парк Калюмет? Возможно. Я не видел домов за деревьями, поэтому не мог сказать наверняка.

Зато я видел семью Беккитов. Мужа, жену, дочь — девочку лет десяти-одиннадцати. Очень похожую на мать, женщину с морщинками в углах улыбчивых глаз и белозубой улыбкой, почти ничем не напоминавшую ту Хелен Беккит, которую я знал. Впрочем, это была она.

Они приехали сюда на летний пикник. Солнце клонилось к закату, и они возвращались к своей машине. Мать и отец шли по обе стороны от девочки, держа ее за руки.

Я не хотел видеть того, что произойдет. Но и выбора у меня не оставалось.

Стоянка. Шум подъезжающей машины. Приглушенные ругательства, страх, а потом машина вильнула с дороги, и из заднего, опущенного окошка грянули выстрелы. Визг. Кто-то бросился на землю. Большинство — включая Беккитов — оцепенели от неожиданности. Новые выстрелы, громче первых, послышались в считанных футах от меня.

Я оглянулся через плечо и увидел совсем еще молодого Марконе.

В те времена он носил еще не костюм. Тогда он носил джинсы и черную кожаную куртку. Волосы у него тогда были длиннее, слегка растрепанные, и на подбородке его темнела щетина, которая должна была, по идее, нравиться девицам, мечтавшим общаться с плохими мальчиками.

Марконе пригнулся к земле рядом с другим юнцом — давно уже погибшим громилой, которого я несколько лет назад прозвал для себя Ежиком. Ежик палил из пистолета по удалявшейся машине. Ствол его «Кольта модели 1911» поворачивался вслед за машиной — и уперся точно в семью Беккитов.

Марконе рявкнул что-то и оттолкнул ствол в сторону от семьи. Ударил выстрел, и пуля ушла куда-то в сторону озера. Из машины выстрелили в нашу сторону в последний раз, и она рванула прочь. Марконе и Ежик прыгнули в свою машину, и та тронулась с места. За рулем сидел Ежик.

Марконе оглядывался через плечо.

На земле осталось лежать бесформенной грудой окровавленное тело девочки.

Хелен первая увидела ее, опустив взгляд на свою руку, продолжавшую сжимать руку девочки. Она вскрикнула и опустилась на колени рядом с ребенком.

Наступившая после выстрелов тишина казалась оглушительной.

Я не хотел видеть того, то последует. Опять-таки, выбора у меня не оставалось.

Девочка находилась в сознании. Кровь продолжала заливать ее одежду и землю. Отец с криком рухнул на колени и пытался остановить кровотечение. Сорвав рубаху, он прижимал ее к животу девочки. Потом сказал что-то Хелен и бросился к ближайшему телефону-автомату.

Белая рубаха почти мгновенно пропиталась кровью. Хелен продолжала прижимать ее к слабеющей девочке.

Это было хуже всего.

Девочка испытывала ужасную боль. Она кричала. Я ожидал, что крик выйдет диким, нечеловеческим, но это оказалось не так. Она кричала так, как кричит любой ребенок, когда ему впервые в жизни по-настоящему больно.

— Ой, — повторяла она охрипшим от боли голосом. — Ой, ой, ой.

— Детка, — сказала Хелен, заливаясь слезами. — Я здесь. Я здесь.

— Мама, мама, мама, — сказала девочка. — Ой, ой, ой.

Она повторяла это снова и снова.

Она повторяла это без перерыва примерно минуту.

Потом она замолчала.

— Нет, — сказала Хелен. — Нет, нет, нет, — она наклонилась и пощупала горло дочери, потом в отчаянии прижалась ухом к ее груди. — Нет, нет, нет.

Голоса у них, я заметил, звучали почти одинаково — с одинаковыми отчаянием и неверием в то, что произошло.

Я смотрел на то, как Хелен раскачивается, пытаясь, почти ослепнув от слез, делать неподвижному тельцу искусственное дыхание. Все остальное расплылось в дымке. Призрачные фигуры ее мужа, полицейских, медиков из «скорой». Приглушенные голоса и сирены, церковный орган.

Я знал, что Беккиты жаждали растерзать Марконе в отместку за то, что сделали с их дочерью враждующие гангстеры — но одно дело только знать. Видеть душераздирающую боль, которую причинила смерть дочери ее беспомощной матери — совсем другое дело.

И вдруг все снова прояснилось. Хелен и ее семья снова смеялись. Прошло несколько секунд, и они снова двинулись к стоянке, и я слышал шум машины, пассажиры которой промахнутся по Марконе и убьют маленькую девочку.

Я оторвал взгляд, пытаясь разомкнуть связь.

Я не мог пройти через это еще раз, не мог оставаться взаперти в этой жуткой сцене, превратившую Хелен в то, чем она стала теперь.

Я очнулся, стоя с наполовину отвернутым от Хелен лицом, тяжело опершись на посох, низко опустив голову.

Долгое мгновение мы молчали.

— Я не звонила никому из Ордена, — произнесла, наконец, Хелен.

Она не звонила. Теперь я в этом не сомневался.

Если это не Хелен вытащила Орден на прогулку по городу, подставив их под удар Скави, значит, это сделал кто-то другой.

Присцилла.

Это она отвечала на все звонки, она передавала остальным «разговоры» с Хелен. Значит, это она сотрудничала с убийцей, вытащив для него Анну и других из убежища, а потом отколов от группы одну из женщин, чтобы тот мог расправиться с ней.

И тут голова моя дернулась как от удара.

Факт десятый: в разгар чикагского лета Присцилла, не блещущая женской красотой, носит не что-то, а именно свитер с высоким воротником.

Присцилла не сотрудничала со Скави.

Присцилла сама и была Скави.

И я сам оставил ее в безопасном убежище с Оливией, Эбби. Остальными женщинами и детьми.

Хищники. Белая Коллегия — хищники. Скави наверняка знала (или знал?), что я подбираюсь к убийце, и что мне не потребуется много времени на то, чтобы найти Хелен и узнать, что же произошло на деле. И если перед ней… перед ним стоит выбор, нападать или спасаться, он скорее всего выберет первое.

Меня послали искать Хелен намеренно. Скави нарочно отослал меня подальше, чтобы остаться со всеми своими жертвами.

Нет. Я ведь не одного его оставил с женщинами, на которых он охотился. Те не представляли для него угрозы. Скави решил драться. Он изолировал жертву, еще как изолировал, точно так же, как делал это с беззащитными женщинами. Он изолировал ту, что представляла собой для него смертельную угрозу, доведись ей узнать, кто он на деле. Но и она окажется совершенно беззащитной, если подобраться к ней вплотную под прикрытием маскировки.

— О Господи, — услышал я свой голос. — Элейн.

(обратно)

Глава ТРИДЦАТАЯ

Мёрфи вышла из дома секунд на десять позже, чем я.

— Томас ответил с домашнего телефона, сказал, что едет. Голос у него правда немного такой, не в себе. Я позвонила в оба номера, но оба раза попала на администратора, — доложила она, на ходу убирая в карман мобильник.

— Это что, выходит автоматически?

— Нет. Для этого нужно позвонить администратору и попросить перевести номер.

— Черт, — буркнул я и кинул ей ключ от машины. — Скави и об этом позаботился. Веди ты.

Мёрфи удивленно заморгала, но беспрекословно повернула к Жучку.

— Почему?

— Попробую связаться с Элейн своим способом, — ответил я, чуть не бегом обогнул свою машинку и рывком открыл правую дверь. — Доставь нас туда как можешь быстрее.

— Магия? На ходу? Это машину не угробит?

— Эту-то? Думаю, нет. Надеюсь, что нет, — сказал я, швыряя посох на заднее сидение.

— Ой! — взвизгнул голос.

Мёрфин пистолет выметнулся из-под рубахи с такой же скоростью, как мой жезл, засиявший зловещим багровым светом.

— Не стреляйте, не стреляйте! — пискнул голос, изрядно перепуганный. Воздух над задним сидением заискрился, и в нем возникла Молли с поджатыми к груди ногами, широко раскрытыми глазами и белым как мел лицом.

— Молли! — рявкнул я. — Черт тебя дери, что ты здесь делаешь?

— Пришла помочь. А здорово я выследила вашу машину, да?

— Я говорил тебе сидеть дома?

— Из-за этого дурацкого браслета? — обиженно спросила она. — Такой дурацкой штуки свет еще не видал. Вот Йода никогда не давал никому брас…

Кипя от досады, я резко обернулся.

— Fuego! — прорычал я.

Переполнявшие меня напряжение и ярость сорвались с конца жезла струей ослепительного алого огня. Она ударила в металлический мусорный контейнер у входа в дом Марконе и… ну, сказать, что она испарила его, было бы с моей стороны гнусным, беспочвенным бахвальством. С этим даже у меня возникли бы проблемы. Однако она разнесла эту штуку к чертовой матери, превратив ее в фонтан расплавленного металла и пропахав в тротуаре борозду глубиной в два фута и длиной в хороший гроб. Осколки раскаленного бетона и расплавленные брызги забарабанили по фасаду, разбив несколько стекол, оставив отметины на каменной облицовке и подпалив несколько деревянных ставней. Окна дребезжали, наверное, в радиусе квартала от «Барханного Салона», а ближний уличный фонарь разлетелся, осыпав улицу градом осколков. Завывало с полдюжины автомобильных сигнализаций.

Я повернулся обратно к Молли и увидел, что она смотрит на меня, разинув рот. Моя тень в свете изуродованного фонаря выросла и упала ей на лицо.

— Я. Не. Йода, — прорычал я.

Я сдернул с левой руки перчатку и поднял ладонь с растопыренными пальцами. Вид у нее теперь, конечно, не такой жуткий, как пару лет назад, но и этого достаточно, чтобы произвести впечатление на девятнадцатилетнюю девицу.

— Это тебе не кино, черт подери. Облажайся здесь — и ты не исчезнешь, оставив пустой плащ. И не останешься замороженной до состояния булыжника. И ты, Молли, давно бы могла это уже понять.

Вид она имела изрядно потрясенный. То есть, бывает, я чертыхаюсь время от времени, но совсем уж воли языку не даю — по крайней мере, при Майкле или его семье. Не думаю, чтобы Господь Бог так уж переживал из-за моего сквернословия, но я достаточно обязан Майклу, чтобы уважать его нормы поведения и разговора. Как правило.

Блин, да весь смысл бранных слов в том, чтобы усиливать речь в тех местах, где простого смыслового значения слов недостаточно. А мне нужно было усилить, еще как усилить.

Зарычав еще раз, я стиснул левую руку в кулак, чуть подлил в него энергии моей злости, растопырил пальцы — и в воздухе над ладонью вдруг возник светящийся шарик. Небольшой — размером с десятицентовую монетку. Но яркостью он не уступал крошечному солнцу.

— Гарри, — вмешалась Мёрфи. Голос ее чуть дрожал. — У нас нет времени на это.

— Ты считаешь, что ты готова? — спросил я у Молли. — Что ж, докажи.

Я подул на шарик, он сорвался с моей руки и устремился в открытую дверь Жучка, в лицо Молли.

— Ч-что? — спросила она.

— Останови его, — ответил я ледяным тоном. — Если сможешь.

Она поперхнулась и подняла руку. Я увидел, как шевелятся ее губы — она пыталась сконцентрироваться по той методике, которой я ее учил.

Шарик подплывал все ближе.

— Ты бы поторопилась, — посоветовал я, даже не пытаясь скрыть злости и раздражения.

Лоб ее покрылся капельками пота. Шар замедлил движение, но не остановился.

— Его температура примерно двенадцать тысяч градусов, — сообщил я. — Песок спекается в стекло. Для кожи это тоже не слишком полезно.

Молли подняла левую руку и пробормотала заклинании, но воли ей явно недоставало, ибо все, чего она добилась — это пригоршни искорок.

— Нехорошие парни тебе и этого времени не дадут, — добавил я.

Молли зашипела — надо отдать должное девочке, она не сорвалась на визг — и вжалась в дальнюю стенку салона, пытаясь как можно дальше отодвинуться от огня. Она вскинула руку прикрыть глаза.

Мгновение я боролся с безумным импульсом дать огню гореть еще секунду. Ничто не учит лучше сожженной руки, нашептывала темная часть меня. Уж я-то знаю.

Но я сжал пальцы, оборвав заклятие, и шарик исчез.

Мёрфи, стоявшая у водительской двери, молча смотрела на меня.

Молли опустила дрожащую руку и сидела, в ужасе глядя на меня. Пирсинг на языке лязгал о зубы.

Я посмотрел на них обеих и тряхнул головой, приходя в себя. Потом пригнулся и заглянул в машину.

— Мы здесь не в бирюльки играем, детка, — негромко сказал я Молли. — Я говорил уже тебе: магией всех проблем не решить. Ты все еще плохо слушаешь.

Перепуганные глаза Молли заблестели от слез. Она отвернулась от меня и промолчала. Она старалась не издавать ни звука, но трудно сохранять бесстрастное выражение, когда рычащий псих едва не сжег тебе лицо. Мы отчаянно спешили, но я все-таки дал девочке несколько секунд прийти в себя, пока сам остывал.

Дверь дома отворилась. Из нее вышел Хендрикс.

Почти сразу за ним вышел Марконе. Он осмотрел повреждения, покосился на меня, покачал головой, достал из кармана мобильник и, на ходу набирая номер, вернулся в дом. Хендрикс подождал еще немного, пришпиливая меня к месту взглядом.

То, что я увидел, заглянув в душу Хелен Беккит, продолжало с ослепительной ясностью стоять у меня перед глазами. Собственно, так и должно быть. Молодой Марконе носил длинные волосы и одевался небрежнее. А может, он только выглядел моложе до того, как увидел смерть дочери Хелен.

Эта мысль шла как-то совсем вразрез с распиравшим меня гневом, и я поспешил воспользоваться этим шансом, чтобы взять себя в руки. Я сделал глубокий вдох. В конце концов, вряд ли кому пойдет на пользу, если я брошусь в бой очертя голову и забыв про рассудок. Я вдохнул еще раз, повернулся и едва не столкнулся с Мёрфи.

Она обошла машину и остановилась, глядя на меня в упор.

— Ну, все? — спросила она зловеще тихим голосом. — Или ты хотел поджечь еще что-нибудь? Детскую площадку или еще чего? Можно еще потерроризировать отряд бойскаутов для разминки.

— А потом я тебе тоже поучу тебя работать, — огрызнулся я. — После того, как мы похороним всех, кто погиб, пока мы препирались вместо того, чтобы ехать.

Она сощурила взгляд. Взглядами мы, правда, не встречались, но и с места не двинулись ни на дюйм. Это продолжалось недолго, но на психику давило сильно.

— Не сейчас, — произнесла она. — Позже. Мы еще поговорим.

Я кивнул.

— Потом.

Мы сели в машину, Мёрфи завела мотор, и мы тронулись.

— Тебя можно поспрашивать по дороге?

Я прикинул в уме расстояние. Заклятие, позволявшее мне общаться с Элейн, создавалось в расчете на несколько ярдов. Чаще всего дистанция была… гм… и того меньше. Пожалуй, я мог бы увеличить радиус действия до мили, но вряд ли больше. Конечно, это требовало не только большей энергии, но и некоторых перерасчетов в формуле, не слишком сложных. Это давало мне пару минут передышки, тем более, что машину вела Мёрфи. Собственно, раз уж так вышло, я мог и поговорить. Даже лучше: разговор помог бы мне отвлечься от страха за Элейн. Логика — лучшее средство от страха… ну, или в крайнем случае место, куда можно как в песок спрятать голову.

— Валяй, — кивнул я. На Молли я внимания не обращал: пусть обдумает урок и придет немного в себя. В таком расстроенном виде ей все равно не хотелось, чтобы на нее смотрели.

— Почему ты решил, что твоей бывшей грозит опасность? — спросила Мёрфи. — Разве этот Скави не сбежит, как только поймет, что ты его раскрыл?

— Если бы он действовал в одиночку, конечно, — сказал я. — Это было бы самым разумным. Но он не сбежит. Он хочет драки.

— И что? У него есть помощники?

— У него есть соперники, — ответил я.

— Угу. Серый Плащ и Мадригал Рейт, — Мёрфи покачала головой. — Но к чему все это?

— Попробуй думать об этом с позиций хищника, — сказал я. — Один хищник только что запустил зубы в какую-то вкуснятину.

— Стервятники? — догадалась Мёрфи. — Они пытаются отобрать у него добычу?

— Именно, — подтвердил я. — Мне кажется, именно это они и делают.

— Ты имеешь в виду Элейн?

Я мотнул головой.

— Нет, нет. Более абстрактно. Скави методичен. Он убивает женщин с магическими способностями. И делает это не для выживания: питаться он может любыми людьми.

— Тогда почему именно эти жертвы? — спросила Мёрфи.

— Хороший вопрос, — кивнул я. — Почему они? Тут дело не в пище, Мёрф. Мне кажется, Скави выстраивает игру за власть.

— Власть? — переспросила Молли с заднего сидения.

Я повернулся и смерил ее взглядом, резко умерившим ее интерес. Она снова съежилась в кресле.

— В Белой Коллегии, — сказал я. — Вся эта заваруха с начала до конца связана с борьбой за власть в Белой Коллегии.

Секунду Мёрфи молчала, переваривая это.

— Значит… значит все это на порядок серьезнее, чем просто несколько убийств в нескольких городах.

— Если я прав, — кивнул я, — да.

— Валяй дальше.

— Валяю. Кстати, не забывай, что вампиры из Белой Коллегии не любят открытых разборок. Они предпочитают все устраивать. Играют исподтишка. Дергают за ниточки. Открытая конфронтация — для неудачников.

— Ясно.

Я кивнул.

— Белый Король поддерживает мирные переговоры между Советом и Красной Коллегией. Мне кажется, Скави пытается доказать, что им мирных переговоров не нужно. Что они в состоянии держать нас за горло и все, что от них требуется — это продержаться.

Мёрфи нахмурилась, потом глаза ее расширились.

— Ты говорил как-то, что магические свойства передаются по наследству? Что это в основном династии?

— Салический закон, — подтвердил я. — Как правило, по женской линии. У меня это от матери.

Мёрфи кивнула, не отрывая взгляда от дороги.

— И они могут начать… что? Прореживать поголовье? Убивать тех, кто способен производить новых чародеев.

— Угу. Один-единственный Скави гуляет по нескольким городам самой опасной — с их точки зрения — страны мира, делая там все, что ему заблагорассудится. Он доказывает, что это проще пареной репы. Он выслеживает и уничтожает лучшие цели. При этом он сеет недоверие к Совету, заставляя своих жертв бояться тех, кто единственный может им помочь.

— Но чего он надеется этим достичь? — спросила Мёрфи. — Он же всего один.

— Несложно догадаться, — ответил я. — Смотрите, чего смог добиться всего один вампир. Смотрите, как это было просто. Рейт — слаб. Время действовать, пока Совет не оправился от потерь — тем более, нельзя вести с ним никаких переговоров. Смените караул. Клан Скави — в лидеры!

— А Серый Плащ и Мадригал, увидев, что тот задумал дело, пытаются пристроиться, чтобы в последний момент отодвинуть Скави и присвоить все заслуги себе, — договорила Мёрфи.

— Угу. Они поют абсолютно по тем же нотам, только Скави меняют на Мальвора, — я тряхнул головой. — Блин, вот ведь чертовщина: если бы у Мадригала не было ко мне личных счетов, меня могли бы вообще не втягивать в это дело. Я сильно попортил его имидж, когда он пытался продать меня с аукциона, а я вместо этого скормил его джинна Пугалу, а его самого заставил драпать как девчонку.

— Как кого? — насторожилась Мёрфи.

— Только не изображай мне Сьюзи Кью Энтони, ладно? Не время. О чем, бишь, я? Уязвленная гордость Мадригала заставляет его намеренно оставлять улики, чтобы затянуть меня в этот спектакль. Он рассчитывает на то, что Серый Плащ или наш убийца Скави помогут ему справиться со мной. Только они не учли еще одной проблемы.

— Томас, — не колеблясь, произнесла Мёрфи.

— Томас, — кивнул я. — Он выдернул женщин у них из-под носа.

— Как он их нашел?

— Тем же способом, что и они, — ответил я. — Он вампир. Ему известны их возможности, их образ мышления. В общем, вышло так, что он испортил им всем торжественный финал.

Мёрфи кивнула.

— Поэтому Мадригал завербовал шайку вурдалаков и попытался убрать собственного кузена. А обнаружил там и тебя с Элейн.

— Верно. Он и так уже схлопотал, но отделался испугом — вот и подумал, наверное, типа, какого черта, если ему удастся на этот раз, он и план выполнит, и со мной расквитается.

— Я все-таки не понимаю, почему Томас ничего не говорит, — призналась Мёрфи. — В смысле, тебе. Никак не ожидала от него такой скрытности.

— Это, скорее, подогрело мой интерес к этой истории, — сказал я. — На свете не много такого, что смогло бы заставить Томаса сделать это. Мне кажется, он сам рассчитывал на такой оборот.

Мёрфи покачала головой.

— Этого гораздо проще было бы добиться, просто позвонив.

— Вряд ли, если за ним следили, — возразил я. — Или если он дал обещание.

— Следили? — удивилась Мёрфи. — Кто?

— Кто-то, кто имеет рычаги давления на него. Кто-то из его родни, кто защищает женщину, которую он любит, и у кого есть возможность следить за ним и уличать его в обмане.

— Лара Рейт, — сказала Мёрфи.

— Старшая сестрица, которая стоит за мирными переговорами, — подтвердил я. — Все считают, что это папаша Рейт, но он сейчас всего лишь ее марионетка. Правда, известно об этом очень немногим.

— Если власть Рейта открыто оспаривается Скави, — заметила Мёрфи, сложив в уме два и два, — это откроет всем тот факт, что реальная власть не у него. Ларе придется биться в открытую.

— А вампир Белой Коллегии, которого вынудили биться в открытую, почти гарантированно проиграл, — кивнул я. — Ей не удастся продолжать править Коллегией, если ее роль закулисной правительницы станет достоянием гласности. Во-первых, на это у нее просто не хватит сил, а во-вторых, и это главное, сам факт того, что это откроется, выставит ее некомпетентным кукловодом, а следовательно, автоматически неприемлемой в глазах всей Коллегии.

Мёрфи задумчиво пожевала губу.

— Если падет папаша Рейт, падет Лара. А если падет Лара…

— С ней вместе полетит и Жюстина, — договорил я. — Ларе не удастся и дальше защищать ее для Томаса.

— Тогда почему она не заставит Томаса попросить помощи у тебя? — спросила Мёрфи.

— Она не может допустить, чтобы кто-либо узнал, что она попросила помощи у команды противника, Мёрф. Даже в глазах тех, кто ее поддерживает, это будет катастрофой. Но не забывай: она умеет дергать за ниточки. Возможно, лучше всех остальных, замешанных в этом деле. Ее не огорчит, если я окажусь втянутым в это и растопчу агентов Скави и Мальвора.

Мёрфи фыркнула.

— И поэтому она запрещает Томасу говорить с тобой об этом.

— Для этого она слишком хитра. Томас делается чертовски упрям, когда ему приказывают. Она заставила его пообещать, что он будет хранить молчание. Однако сделав это, она может быть уверена в том, что он, не нарушив обещания, сделает все, чтобы его обойти. Короче, он дал слово, и он не может обратиться ко мне, но привлечь мое внимание он старается.

— Ха, — хмыкнула Мёрфи. — И ведьобошел. Работает нарочито неуклюже. Делает все, чтобы его раз за разом видели с женщинами, которых он укрывает.

— И оставляет у себя дома целую стену с уликами, зная, что я обязательно заинтересуюсь тем, почему его видели с пропавшими женщинами, и почему он со мной не говорит. Он не может говорить со мной, но он оставляет мне карту, — я только сейчас заметил, что правая нога моя непроизвольно давит на воображаемый газ, а левая — на такое же воображаемое сцепление.

— Не дергайся, — буркнула Мёрфи. Жучок подпрыгнул на каких-то рельсах, вылетев на встречную. — Я вожу лучше, чем ты.

Я насупился, но промолчал, потому что это правда.

— Так что сейчас, — продолжала Мёрфи, — ты считаешь, что Присцилла работает на агента Скави.

— Нет. Она сама и есть агент Скави.

— Мне казалось, ты говорил, что это мужчина, — заметила Мёрфи.

— Тебе не показалось странным, что Присцилла в разгар лета носит свитер с высоким воротом?

Мерфи выдала слово из тех, которые не стоит произносить перед маленькими детьми.

— Значит, если ты прав, он собирается разделаться с Элейн и всеми этими тетками.

— И с детьми, — напомнил я. — И со всеми, кто попадется ему под ноги.

— Мыш, — встревоженно произнесла Молли.

На этот раз я не стал выговаривать ей. Я за него тоже беспокоился.

— Скави знает, что Мыш не простая собака. Он видел демонстрацию. Это единственное, что удерживает его от преждевременных действий. Если вампир попытался бы воспользоваться своей вампирской силой, Мыш почувствовал бы это, и никакая маскировка тому не помогла бы. Поэтому Мыш у него наверняка в самом верху списка.

Мёрфи кивнула.

— И каков план?

— Вези нас к мотелю, — ответил я. Мы подъехали уже достаточно близко, чтобы я мог попытаться задействовать заклятие. — Попробую связаться с Элейн.

— А потом?

— Мне не нужно ничего из того, что делает эта тварь, — сказал я. — А тебе?

Глаза ее блеснули в свете фонаря, мимо которого мы проезжали.

— Нет.

— И насколько я помню, ты сейчас в отпуске.

— И развлекаюсь как могу, — огрызнулась она.

— Значит, мы можем не слишком заморачиваться насчет того, чтобы оставить что-то на потом, — заявил я и оглянулся назад. — Молли.

Голова ее дернулась вверх так резко, что мне даже померещился хруст.

— А? Что?

— Водить машину с механической коробкой умеешь?

Секунду она молчала, потом так же порывисто кивнула.

— Тогда я хочу, чтобы ты, когда мы выйдем, села за руль и не выключала мотор. Если увидишь кого-нибудь, направляющегося туда же, посигналь. Если увидишь убегающую женщину в свитере с высоким воротом, я хочу, чтобы ты сбила ее машиной.

— Я… но… но…

— Ты хотела помочь. Вот я говорю тебе, как, — я снова повернулся и посмотрел вперед. — Делай как сказано.

На этот раз она ответила как хороший солдат, рефлекторно:

— Да, сэр.

— А что Серый Плащ с Мадригалом? — поинтересовалась Мёрфи. — Даже если мы уберем Скави, они только и ждут, чтобы прыгнуть на его место.

— Всему свое время, — буркнул я. — Ты правь.

А потом я закрыл глаза, сосредоточился и приступил к делу, надеясь, что мне удастся докричаться до Элейн — и что она еще жива, чтобы меня услышать.

(обратно)

Глава ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Я закрыл глаза и по очереди, одно за другим отключил чувства. Первыми исчезли запах машины и Мёрфиного дезодоранта. Хорошо еще, Молли все-таки извлекла урок из первой попытки прятаться под завесой, поскольку во второй раз духами уже не пользовалась. Затем исчезли звуки. Старый, раздолбанный движок Жучка, шум шин по неровностям дороги, свист встречного ветра — все стихло. Огни вечернего Чикаго тоже перестали давить на мои закрытые веки. Исчез и противный привкус страха во рту. Я целиком сосредоточился на чуть видоизмененном, но давно знакомом заклятии.

Элейн.

Я обращался к образу, ничем не отличающемуся от тех, старых. Элейн, какой она была, когда мы с ней впервые заглянули в душу друг другу, только теперь на образ школьницы, в первый раз раздевшейся перед любимым, наложился образ женщины сильной, благородной и бесконечно хладнокровной. Черт, да я ведь уже тогда мог бы догадаться, что этот угловатый, заливающийся краской по поводу и без подросток превратится в воплощение достоинства, уверенности, красоты и ума. Ну, положим, насчет последнего тогда и могли бы возникнуть сомнения — судя по выбору первых бойфрендов; впрочем, мне-то с моим умением наступать на грабли почти по любому поводу, вообще лучше молчать.

О чем мы тогда не знали — так это о боли.

Конечно, мы в детстве имели дело с таким, о чем большинство детей и не представляют. Конечно, Джастин за свои педагогические методы вполне заслужил почетной грамоты имени маркиза де Сада. И все равно мы тогда не догадывались, что вся взрослая жизнь будет состоять из боли. Из ее преодоления. Тебе больно. Ты справляешься с болью и идешь дальше. И очень велик шанс того, что тебе снова будет больно. И каждый раз ты узнаешь что-то новое.

И каждый раз ты выходишь из испытания чуть сильнее, и в какой-то момент понимаешь, что у боли больше оттенков вкуса, чем у кофе. Есть боль маленькая, пустая, которую испытываешь, оставляя что-то за спиной — делая новый шаг, уходя от чего-то знакомого и безопасного в неизведанность. Есть боль большая, ревущая, сметающая все твои планы и ожидания. Есть мелкие, острые боли от неудач — и менее острые от удач, которые не принесли тебе того, что ты от них ожидал. Есть яростные, оглушительные боли от сломанных надежд. Есть даже приятные боли, когда ты находишь людей, даришь им свою любовь, радость, счастье. Есть ровная боль сочувствия, когда ты стоишь рядом с раненым другом, помогая ему справляться со своей болью.

И если тебе очень, очень сильно повезет, ты испытаешь редкую, обжигающе горячую боль, какую испытываешь в момент наивысшего торжества, или счастья, или славы — понимая, что это не продлится долго, хотя и запомнится на всю оставшуюся жизнь.

Люди обыкновенно боятся боли, поскольку забывают одну очень важную вещь: боль — признак жизни. Не больно только мертвым.

Боль — это часть жизни. Иногда значительная, иногда не очень — но в любом случае, это часть большой мозаики, мелодии, игры. Боль делает две вещи: она учит тебя, говорит тебе, что ты жив. Потом она проходит, оставив тебя изменившимся. Иногда она делает тебя мудрее. Иногда она делает тебя сильнее. Так или иначе, боль оставляет отметину, и все важное, что случается с тобой в жизни, в той или иной степени связано с ней.

Добавить боль к образу Элейн вовсе не означало воображать себе всякие ужасы, картины насилия, страдания и муки. Это мало отличалось от работы живописца, добавляющего новый цвет, чтобы изображение приобрело глубину и резкость, которых ему недоставало для жизненности. Поэтому, взяв за основу ту девушку, которую я знал когда-то, я добавил к ней всю ту боль, с которой пришлось столкнуться той женщине, с которой я пытался связаться. Она вернулась в мир, который оставила больше десяти лет назад, и ей пришлось столкнуться с этой жизнью, не полагаясь ни на чью помощь. Раньше у нее были я и Джастин, а когда она лишилась нас, она искала поддержки и защиты у женщины-сидхе по имени Аврора. Когда исчезла и та, у нее не осталось никого: я любил другую, а Джастин погиб много лет назад.

Она оказалась одна в большом городе, непохожая на всех остальных, но сумевшая выжить и обосноваться в нем.

И, конечно, я добавил боли, хорошо знакомой мне. Кулинарных ляпов, которые все равно пришлось съесть. Постоянно ломающегося оборудования, требующего починки и внимания. Безумных налогов и постоянной борьбы с нависающим финансовым кризисом. Просроченных платежей. Глубоко противных поручений, от которых ноги отваливаются. Косых взглядов, которые бросают на тебя люд, когда происходит что-нибудь не совсем обычное. Ночей, когда одиночество давит на тебя так сильно, что хочется плакать. И встреч со знакомыми, когда тебе так хочется вернуться домой, что готов бежать через окно ванной. Боли и усталости, каких ты не знал в молодости, раздражения по поводу совсем уже зашкаливших цен на бензин, противных соседей, безмозглых телеведущих и разномастных политиков, без исключения подпадающих под определение если не «дебилов», то по крайней мере «идиотов».

Ну, в общем, сами понимаете.

Жизни.

И ее образ у меня в сознании делался глубже, отчетливее, индивидуальнее. Это трудно объяснить, но такое ни с чем не спутаешь, увидев. Так настоящий художник вряд ли сможет объяснить вам, как ему удалось вдохнуть жизнь в улыбку девицы по имени Мона, но результат-то всем известен, правда?

Образ Элейн обретал оттенки, тени, блики, характер и силу. Я плохо знаю, что ей довелось пережить — ну, знаю, но далеко не все — но хватало и того, что мне известно, да и угадывать я умею не так уж плохо. Этот образ в моем сознании притягивал меня, как притягивал когда-то образ юной, не созревшей еще Элейн. Я мысленно коснулся его и осторожно вдохнул в него жизнь, прошептав ее Истинное Имя — она сама подарила мне его в те далекие дни, и я все эти годы хранил его в памяти.

— Элейн Лилиан Меллори.

И образ ожил.

Лицо Элейн наклонилось вперед, так, что распущенные волосы упали на него, но я все равно разглядел на нем чудовищную усталость и отчаяние.

— Элейн, — прошептал я. — Ты меня слышишь?

Ее мысли долетели до меня неясными, как в кино, когда режиссер пытается сбить зрителя с толку звуковыми эффектами.

— …верить, что смогу что-то изменить. В одиночку этого не сделать. В одиночку не изменить. В реальном мире — никак. Господи, ну и заносчивость. Они за это поплатятся.

Я подлил в свои мысли немного энергии.

— Элейн!

Она на мгновение подняла взгляд и устало огляделась по сторонам. Образ ее продолжал медленно становиться четче. Она находилась в ярко освещенном, почти пустом помещении. Большая часть его, вроде бы, была окрашена в белый цвет. Потом ее голова снова упала вперед.

— Доверил мне охранять их… С таким же успехом я могла бы сама нажать на спуск. Нет, я для этого слишком труслива. Я просто сижу. Я устроила все так, что ничего не случится. Мне ничего не надо делать. Ни о чем беспокоиться. Достаточно просто сидеть.

То, как все это звучало, мне не понравилось.

— Элейн! — крикнул я изо всех сил у себя в мозгу.

Она снова подняла голову и медленно заморгала. Губы ее зашевелились в унисон с теми мыслями, которые я слышал.

— Не знаю, о чем я думала. Одна женщина. Женщина, которая всю свою жизнь спасалась бегством. Сломленная. Надо было покончить со всем этим раньше, чтобы не тащить их всех за собой.

Губы перестали шевелиться, но до меня донеслась — слабо-слабо — мысль.

— Гарри?

И вдруг до меня дошло: те, прежние мысли отличались от этой.

— Просто сидеть, — бормотала она. — Еще недолго. Я больше не буду обузой. Посидеть, подождать, и от меня никому больше не будет вреда. Никого не подведу. Все кончится, и я отдохну.

Это мало напоминало голос Элейн. Была маленькая, почти неуловимая разница. Это звучало как… как если бы кто-то изображал голос Элейн. Очень похоже, но не она. Слишком много крошечных несовпадений.

И тут я понял.

Это Скави нашептывал ей в голову мысли об отчаянии и безнадежности — точно так же, как Рейты нашептывают про страсть и похоть.

На нее напали.

— Элейн Лилиан Меллори! — кричал я, и голос мой гремел у меня в голове как хороший гром. — Я Гарри Блекстоун Копперфилд Дрезден, и я умоляю тебя услышать меня! Услышь мой голос, Элейн!

Последовала потрясенная тишина, а потом голос-мысль Элейн произнес, отчетливее чем в прошлый раз:

— Гарри?

Одновременно с этим ее губы шевельнулись.

— Какого черта? — произнес голос не-Элейн.

Взгляд Элейн метнулся ко мне, встретился с моим — и помещение вокруг нее вдруг обрело кристальную четкость.

Она находилась в ванной гостиничного номера, в ванне, раздетая.

В воздухе клубился пар. Кровь шла из глубокого пореза у нее на запястье. Вода в ванне покраснела. Лицо ее было бледным как Бог знает что, но взгляд еще не затуманился. Пока не затуманился.

— Элейн! — заорал я. — На твою психику напали! Присцилла — Скави!

Взгляд Элейн расширился.

Кто-то с силой хлестнул меня по щеке.

— Гарри! — донесся до меня крик.

Мир разлетелся на части, а потом вернулся обратно, почти оглушив и ослепив мои не готовые к этому ощущения. Жучок стоял поперек нескольких стояночных мест перед мотелем, обе двери были распахнуты, и Мёрфи, держа в одной руке пистолет, другой трясла меня за шиворот ветровки.

— Гарри! Очнись!

— А, — пробормотал я. — Приехали…

Шатаясь, выбрался я из машины и забрал из салона свои причиндалы. Молли перебралась за руль.

— Ну? — спросила Мёрфи. — Связался?

Я открыл рот, чтобы ответить, но прежде, чем я успел произнести хоть слово, все огни вокруг нас потускнели. То есть, не погасли совсем, но как-то съежились — ну, как пламя керосиновой лампы, когда прикрутят фитиль. Или перекроют воздух. Кто-то, такой большой, что один вдох его лишает кислорода все огни вокруг.

Так вот, кто-то большой сделал глубокий вдох.

А потом голос, звонкий от гнева разрезал тишину с силой, взметнувшей пыль с земли:

— FULMINARIS!

Блеснула бело-зеленая вспышка, такая яркая, что мои не до конца еще проснувшиеся органы чувств откликнулись на нее физической болью, послышался грохот, которому позавидовала бы треш-металловая группа, и часть лицевого фасада гостиничной секции, весь первый этаж отлетел от чертова дома и рухнул на землю.

Я успел выставить защитное поле, прикрыв от обломков себя самого, Мёрфи и ветровое стекло Жучка, из-за которого смотрела на это безобразие, вытаращив глаза, Молли. Град деревянных и каменных обломков редел, и уже через секунду или две мне удалось разглядеть изломанную человеческую фигуру, лежавшую на краю тротуара головой на проезжей части. Свитер с высоким горлом горел, и волосы Присциллы — точнее, то, что от них осталось — почернели и стали дыбом. Она поспешно, в панике сорвала с себя свитер, под которым обнаружились лифчик с накладным бюстом. Их тоже сорвали, а то, что осталось под ними, было гладким, лишенным растительности, очень бледным, но несомненно мужским торсом.

Краем глаза я уловил какое-то движение в зияющей бреши на фасаде, и в ней появилась женщина. Всю ее одежду составляла дешевая пластиковая занавеска из ванной. Тяжелая металлическая цепь импровизированным жгутом перетянула ей руку парой дюймов выше окровавленного запястья. Кожа ее была почти суха, и грива волос колыхалась вокруг головы, потрескивая разрядами статического электричества. Она медленно, осторожно ступала между усеявшими землю обломками, держа в выставленной вперед правой руке короткую резную, напоминающую большую колючку деревяшку, острие которой целилось в лежавшего на тротуаре человека. Крошечные зеленые молнии, срываясь с острия, с негромким треском ударяли в предметы, мимо которых она двигалась.

Продолжая целиться маленьким жезлом в Скави, Элейн приблизилась к нему и презрительно сощурилась.

— Ну, и кто из нас теперь обуза, а, сука? — хриплым голосом произнесла Элейн.

Некоторое время я молча смотрел на Элейн. Потом переглянулся с Мёрфи, на которую это произвело, похоже, не меньшее впечатление, чем на меня.

— Знаешь, Мёрф, — сказал я. — Кажется, связался.

Скави вскочил на ноги и стремительно прыгнул на нас.

Я поднял посох и встретил его разрядом. Каким бы сильным он ни был, в полете, лишенный точки опоры он становился всего лишь массой, помноженной на ускорение. Разряд энергии моего посоха остановил его и швырнул на асфальт рядом с Жучком. Вторым разрядом я отшвырнул его подальше, во избежание лишнего материального ущерба.

— Спасибо, Гарри, — чопорно, хотя и хрипло произнесла Элейн и снова подняла свой жезл. — Fulminaris!

Снова ослепительно блеснула вспышка, громыхнул рукотворный гром, и шар бело-зеленого огня поглотил вампира. Тот успел еще взвизгнуть, а потом его тело, обмякнув, упало на асфальт. Плечо и большая часть его груди почернели, и от них зловеще пахло подгоревшим беконом.

Элейн, сияя, задрала подбородок. Она опустила посох, и огни вновь засветились в полную силу. Элейн кивнула, вдруг пошатнулась и начала оседать набок.

— Следи за ним! — рявкнул я Молли, ткнув пальцем в сторону лежащего вампира.

Мы с Мёрфи подбежали к Элейн одновременно и успели подхватить ее прежде, чем она упала.

— Иисусе, — выдохнула Мёрфи, осторожно опуская ее на асфальт. — Гарри, ее нужно в больницу!

— Возможно, за больницами сле…

— А пошли они! — заявила Мёрфи, распрямляясь. — Пусть их следят — сквозь заслон из полицейских, — она повернулась и пошла прочь, на ходу доставая из кармана свой мобильник.

Я прикусил губу — Элейн подняла взгляд на меня и слабо улыбнулась.

— Вот черт, — произнесла она чуть заплетающимся языком. — Каждый раз, как попадаю в Чикаго, меня приходится спасать. Обидно как черт-те что.

— По крайней доме, дом на этот раз не я погромил, — хмыкнул я.

Она издала звук, который мог бы означать и смех, останься у нее больше сил.

— Этот ублюдок едва не угробил меня. Совсем голову задурил. Я и не замечала.

— Вот как действует старое, доброе внушение, — кивнул я. — Но стоит тебе раз подумать: «Ба, а вдруг это не я думаю о самоубийстве», как оно, типа, распадается.

— Оно бы не распалось, если бы ты меня не предупредил, — она снова встретилась со мной взглядом. — Спасибо, Гарри.

Я улыбнулся ей и осмотрел ее запястье.

— Неважно выглядит. Нам надо отвезти тебя к врачу. Идет?

Она мотнула головой.

— Там, на втором этаже. Эбби, Оливия, остальные. Убедитесь, что с ними все в порядке.

— Сомневаюсь, чтобы они потеряли столько крови, сколько ты, — сказал я, но оглянулся. Впрочем, Мёрфи опередила меня и уже поднималась на второй этаж.

— Ладно. Это надо перевязать, — я поднял Элейн на руки, приложив при этом некоторые усилия к тому, чтобы душевая занавеска не свалилась. — Пошли. Можешь посидеть в машине, пока «скорая» не приедет. Может, найду чего-нибудь получше для жгута.

— Если ты найдешь мою сумочку, — сказала она, прикрыв глаза и слабо улыбаясь, — можешь воспользоваться моим золотым арканом.

Я повернулся к машине, и тут отчаянно загудел клаксон.

Я вихрем обернулся.

Скави снова шевелился. Он повернулся на живот и подобрал под себя ноги.

— Вот черт, — буркнул я и бегом бросился к машине. Рывком открыв пассажирскую дверь, я сунул Элейн на кресло. Скави уже поднялся на ноги. — Мёрфи!

Мёрфи крикнула что-то, чего я не разобрал. Скави повернулся ко мне. Лицо его, наполовину обгоревшее, исказилось в жуткой гримасе.

Грянули выстрелы Мёрфиного пистолета — один, два, три, четыре… Пули высекли искры из асфальта у вампира под ногами. По меньшей мере одна из них попала в него, заставив его дернуться.

Я выпрямился, держа в руке жезл.

Послышался рык, подобающий, скорее, крупному хищнику из кошачьих, нежели псу, потом звон разбитого стекла где-то на втором этаже. Мыш перемахнул через парапет балкона, тяжело приземлился и ринулся на Скави.

Пса отделяло от Скави меньше шести дюймов, когда тот навалился на меня, подняв единственную оставшуюся руку для… ну, скажем так, удара. Впрочем, учитывая его силу, точнее будет сказать, для того, чтобы мозжить. В общем, он совсем было собрался размозжить меня.

Откуда-то ниоткуда возник Томас со своей кавалерийской саблей и отсек готовую мозжить руку Скави у самого плеча.

Тот завизжал, и в визге его не осталось уже ничего человеческого. Он попытался укусить меня. Я увернулся, попутно огрев его посохом по спине.

Тут на него обрушился Мыш, и все кончилось.

Я таращил глаза на Томаса, а Мыш тем временем удостоверился в том, что на редкость живучий вампир больше не встанет. То есть, никогда. Черт, это было опасно. Скави здорово выбрал момент. Еще секунда, и он свернул бы мне шею.

— Ну, — сказал я Томасу, все еще слегка задыхаясь. — Ты почти успел.

— Лучше позже, чем никогда, — отозвался Томас. Он покосился на окровавленную Элейн и облизнул губы. — Ей нужна помощь.

— Сейчас приедет, — сообщила Мёрфи. — Сказали, минуты через две. Там все в порядке, Гарри.

Томас с облегчением перевел дух.

— Слава Богу.

Что с учетом обстоятельств звучало из его уст довольно странно. Однако от реплики на этот счет я воздержался.

Молли сидела с круглыми глазами, крепко вцепившись в баранку Жучка. С водительского места она не могла видеть ни Мыша, ни его изрядно пожеванную игрушку, но вид она имела такой, будто разглядела все в подробностях.

— Ну? — спросил я Томаса. — И как Лара вытянула из тебя обещание молчать?

Брат повернулся ко мне и ослепительно улыбнулся. Потом согнал улыбку с лица.

— Не знаю, о чем это вы, Страж Дрезден, — произнес он голосом вокзального диктора и подмигнул. — Но чисто теоретически она могла бы сказать мне, что Жюстине грозит опасность, и отказаться разглашать что-либо еще до тех пор, пока я не дам обещания молчать.

— И ты повелся на эту ее фигню? — спросил я.

Томас пожал плечами.

— Семья, — сказал он.

Молли вдруг выскочила из-за руля и забежала за машину. Я слышал, как ее там тошнит.

— Немного слишком чувствительная, — заметил Томас.

— Привыкнет, — отозвался я. — Мадригал и его дружок Мальвора все еще на воле.

— Угу, — кивнул Томас. — И что?

— А то, то все это только лишь разминка. Угроза еще впереди, — сказал я. — У них уже достаточно трупов, чтобы побахвалиться этим перед всей Белой Коллегией, а из людей вроде Ордена сделать этакое подобие театрального буфета. И если такое случится, это будет уже не одиночка, как этот Скави. Это будет негласная кампания. Тысячи людей погибнут.

— Угу, — хмыкнул Томас. — Впрочем, мы мало что можем с этим поделать.

— А кто?

Он насупился и опустил голову.

— Томас, — тихо произнес я. — Скажи, совершенно случайно, в ближайшее время не планируется никаких собраний Белой Коллегии? Возможно, в связи с предлагаемыми переговорами?

— Если бы послезавтра у нас в фамильной резиденции и состоялось совещание сотни наиболее влиятельных ноблей Белой Коллегии, я все равно не смог бы сказать тебе об этом, — заявил Томас. — Ведь я обещал сестре.

— Твоя сестра не робкого десятка, — заметил я. — И уж кто-кто, а она, черт возьми, знает, как все устроить, — я покосился на разгромленный мотель и опустил руку почесать Мыша за ушами. Тем более, они — уши, в смысле — единственные не были перепачканы неестественно бледной вампирской кровью. — Ну, конечно, я и сам раз или два устраивал подобные погромы.

Томас ждал, скрестив руки на груди. Улыбка его сделалась откровенно волчьей.

— Позвони Ларе, — попросил я. — Передай ей от меня пару слов.

Томас прищурился.

— Каких?

Я оскалил зубы в ответной улыбке.

(обратно)

Глава ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Возможно, Мёрфи и не руководила больше Отделом Специальных Расследований, но я не думаю, чтобы это меняло что-либо для работавших там детективов. Ей требовалась помощь, и стоило ей позвонить, как они приезжали. Вот и все.

Для них. Для Мёрфи все только еще начиналось. Ей приходилось выдумывать удобоваримые истории для полицейского начальства. Это входило в ее обязанности. О нет, эти сообщения о нападениях вампиров — результат наркотических галлюцинаций. Тролль? Очень крупный и уродливый мужчина, возможно пьяный и обдолбанный. Он скрылся, следствие по делу ведется. Все на это покупаются, потому что именно за это О.С.Р. и платят — за то, чтобы они давали объяснения страшилкам.

Мёрфи стоило бы пойти в писатели, столько фантастики она пишет.

Мы устроили грандиозную бучу, но Мёрф и ее приятели, копы из О.С.Р., как-нибудь уложат ее в отчете в рамки разумного. Сейчас модно во всем видеть терроризм. Значит, в отчете, возможно, упомянут террористов. Свихнувшихся религиозных фанатиков и террористов, которые заложили зажигательные бомбы в жилой дом и ее машину, и они же, несомненно, взорвали номер в дешевом мотеле. Трупов убирать за ними не пришлось — пострадала всего одна женщина, и то не слишком серьезно. Я поспорил сам с собой, предложить ли ей добавить в отчет фрагмент с собакой. Люди любят собак. Добавив собаку в отчет трудно ошибиться.

— Верно, Мыш? — спросил я.

Мыш с несчастным видом покосился на меня. Томас увел женщин и детей с места происшествия и теперь разбирался с тем, что осталось от Скави. Я тем временем сводил Мыша в автомойку и смыл с него кровь водой из шланга. Шерсть у Мыша почти не пачкается, но уж если впитывает влагу, то никак не меньше пятидесяти галлонов, и очень долго не сохнет. Ему это не нравится, так что сейчас он явно чувствовал себя оскорбленным в лучших чувствах.

— Все любят сцены с собаками, — сказал я.

Мыш шумно вздохнул, тряхнул головой и положил ее на лапы, вежливо игнорируя меня.

Нет, все-таки мало меня уважают.

Я сидел на банкетке у двери травматологического отделения больницы. Мыш лежал рядом, привалившись боком к моей ноге, чтобы ни у кого не возникало вопросов, с кем он. Ночь выдалась нелегкая, и несмотря на волшебные руки Элейн, головная боль понемногу оживала. Я занимал себя мыслями о том, кого мне больше винить в этом, ментальный образ Коула или Мадригала с его дурацким автоматом.

Плечистый парень в коричневой форменной рубахе подошел ко мне так, как положено правильным охранникам на Среднем Западе: мило и дружелюбно до тех пор, пока не приходит время забыть про дружелюбие. Мораль и смысл киношек с Патриком Суэйзи бессмертны.

— Прошу прощения, мистер, — произнес он крайне доброжелательным тоном, как бы невзначай положив ладонь на рукоять дубинки. — С собаками нельзя. Правила больничные.

Я все-таки очень устал.

— А если я его не уведу, — спросил я его, — вы что, меня тонфой насмерть замолотите?

Он заморгал и уставился на меня.

— Чего?

— Тонфой, — повторил я. — Представляете, сколько еды плохо переваривается ради того, чтобы вы могли работать? Все ножи неточенные.

Он улыбнулся, явно классифицировав меня как «пьяного, не представляющего опасности», и сделал рукой жест, типа, «пройдемте».

— Ваша дубинка, — пояснил я. — В Японии такая называется «тонфа». Изначально она служила осью для мельничных жерновов и больших точильных кругов в кузнице. В Юго-Восточной Азии, на Окинаве, скажем, народ начал пользоваться ею в качестве импровизированного оружия, когда большие, дружелюбно настроенные охранники вроде вас конфисковали все настоящее оружие в интересах общественной безопасности.

Улыбка его чуть померкла.

— Ладно, приятель, — произнес он и положил руку мне на плечо.

Мыш открыл глаза и поднял голову.

То есть, ничего больше. Он не рычал на плечистого парня. Он не показал ему зубов. Подобно самым опасным из известных мне людей, он не испытывал нужды в показухе. Он просто, типа, принял это к сведению — с исключительно заинтересованной точки зрения.

Парень-охранник выказал достаточную сообразительность и быстро отступил на шаг. Рука его отпустила дубинку и потянулась к рации. Порой даже Патрику Суэйзи требуется помощь.

Из двери вышла Мёрфи с болтающимся на цепочке жетоном.

— Полегче, парень, — сказала она, обменявшись с охранником кивками, и ткнула пальцем в мою сторону. — Он с нами. А собака специально дрессирована, чтобы оказывать помощь инвалидам.

Брови у парня недоверчиво поползли вверх.

— У меня рот частично парализован, — пояснил я. — Поэтому у меня сложности с чтением. Пес помогает мне с длинными словами. Ну там, подсказывает, на себя или от себя открывается дверь, и все такое.

Мёрфи смерила меня буравящим взглядом и снова повернулась к охраннику.

— Вот видите? Потерпите его еще пару минут, не больше.

Охранник с сомнением покосился на меня, но кивнул.

— Ладно. Я еще загляну узнать, не понадобится ли вам что-нибудь.

— Спасибо, — невозмутимо отозвалась Мёрфи.

Охранник отошел. Мёрфи вздохнула и села рядом со мной, так, что между нашими ногами лежал Мыш. Пес нежно потерся об ее ногу и снова затих.

— Он вернется посмотреть, не нужна ли тебе помощь, — серьезным тоном сообщил я Мёрфи. — А то вдруг такая лапочка, как ты, нарвешься на неприятности с большим психом вроде меня.

— Мыш, — сказала Мёрфи. — Если я сейчас нокаутирую Гарри и напишу на его чугунном лбу несмываемым маркером «Невыносимый зануда», ты поможешь ему это прочитать?

Мыш покосился на Мёрфи и вопросительно склонил голову набок. Потом чихнул и снова положил морду на лапы.

— Зачем ты его мучил? — спросила меня Мёрфи.

Я мотнул головой в сторону телефона-автомата рядом с кофейным автоматом.

— Жду звонка.

— А-а, — вздохнула Мёрфи. — А где Молли?

— Засыпала на ходу. Я попросил Роулинза отвезти ее домой.

Мёрфи хмыкнула.

— Я обещала тебе поговорить о ней.

— Угу, — кивнул я.

— То, что ты сделал, Гарри… — Мёрфи покачала головой.

— Ей это нужно, — сказал я.

— Ей это нужно? — скептически переспросила Мёрфи.

Я пожал плечами.

— У девочки талант. Ей кажется, она знает больше других. Это опасно.

Мёрфи нахмурилась, но слушала, не перебивая.

— Я эту штуку с огненным шаром давно готовил, — продолжал я. — То есть, я хочу сказать, огонь вообще контролировать трудно. Я бы ничего такого не сделал, не потренировавшись как следует. Ну, и потом такой медлительный, плавящий лица огненный шар в реальном бою бесполезен, правда?

— Наверное, да, — сказала Мёрфи.

— Один раз похожая штука летела на меня, и это очень впечатляет. Молли… она неудачно начала. С помощью своей магии она пыталась менять то, что ее окружало. Людей, которые ее окружали. Мёрф… твоя магия ни на что не способна, если ты не веришь в то, что делаешь. Подумай хорошенько. Когда Молли делала то, что делала, она верила в то, что поступает правильно. Что так и надо. Вспомни ее родителей. Вспомни, как сильно они хотят делать, как надо.

Мёрфи подумала над этим, но выражение ее лица осталось непроницаемым.

— Мне приходится все время пинать ее под зад, — продолжал я. — Если я не буду делать этого, если дам ей опомниться прежде, чем она поумнеет настолько, что начнет задумываться над тем, зачем ей делать что-то, вместо того, как это делать, или может ли она это сделать, она снова начнет делать, — я сделал руками неопределенный жест, — «как правильно». Она снова нарушит Законы, и ее убьют.

— И тебя?

Я пожал плечами.

— В списке моих проблем это не самая актуальная.

— И ты считаешь, то, что ты сделал, поможет предотвратить это? — спросила она.

— Надеюсь, поможет, — ответил я. — Я просто не знаю, что еще делать. В конечном счете, решать самой девочке. Я просто пытаюсь дать ей время разобраться. Как бы она ни мешала себе сама. Блин-тарарам, твердолобости у этой девчонки на десятерых.

Мёрфи кривовато улыбнулась мне и покачала головой.

— Знаю, знаю, — сказал я. — Котел. Чайник. Черный.

— Я не о твоем огненном шаре, Гарри, — вздохнула она. — Ну, не совсем. Я больше о том дурацком мусорном контейнере. И о выражении твоего лица, когда ты запустил этот огонь. И о том, что случилось с тем прошлогодним киномонстром в гостинице.

Теперь уже я нахмурился.

— Чего?

Мёрфи чуть помолчала, подбирая слова с той же осторожностью, с какой саперы колдуют с проводочками.

— Случается, мне начинает казаться, что ты теряешь контроль над собой. То есть, в тебе всегда много злости, Гарри. Но за последние несколько лет ее стало больше. Сильно больше.

— Вздор, — огрызнулся я.

Мёрфи выгнула бровь и молча покосилась на меня.

Я стиснул зубы и заставил себя вернуться в расслабленное состояние. Я сделал глубокий вдох и сосчитал до десяти.

— Ты считаешь, на меня находят приступы гнева.

— Когда ты уничтожил эту мусорку — просто из досады разнес ее, нанес ущерб на несколько тысяч долларов тротуару, зданию, расположенным в нем магазинам…

— Которые с потрохами принадлежат Марконе, — буркнул я.

— Я уверена, люди, которые работают за прилавком, — она сверилась со своей записной книжкой, — в «Эспрессо Спрессе» или на кассе в «Банном Раю», могут вообще ничего не знать о Марконе. Они просто ходят туда на работу и пытаются оплачивать счета.

Я нахмурился еще сильнее.

— Чего?

— Оба магазина засыпаны обломками асфальта и брызгами расплавленного металла. Оба требуют ремонта и закрыты на несколько недель.

— Они застрахованы, — сказал я. Впрочем, не думаю, чтобы это меняло что-нибудь — даже для меня.

— Люди пострадали, — продолжала Мёрфи. — Лица ты никому не расплавил, но не в этом дело. Ты знаешь, с чем играешь, Гарри. Ты знаешь, сколько можешь наворотить, если не будешь осторожен.

Я ничего не сказал.

— Это как работа полицейского. Тебя учат боевым единоборствам. Я знаю, что могу сделать с людьми много всякого ужасного. Мое дело — следить за тем, чтобы это всякое ужасное ни за что с людьми не произошло. Я очень осторожна во всем, что касается этого моего умения и…

— Обязательно передам это своему дантисту, — сказал я.

— Не валяй дурака, Гарри, — произнесла Мёрфи совершенно серьезно. — Я тоже ошибалась. Я признавала ошибки. Я извинялась перед тобой. Я не могу изменить того, что было, а ты слишком хороший человек, чтобы делать из этого отдельное блюдо.

Если только она не ошибается, и я не настолько хороший. Мне сделалось стыдно за свою реплику.

— Я все это к тому, — тихо продолжала Мёрфи, — что ты прекрасно понимаешь, сколько вреда можешь причинить. Но если то, что ты говоришь, правда, в тот момент, когда ты использовал свою магию, ты верил в то, что поступаешь правильно. Ты считал, что вполне нормально уничтожить что-то потому, что ты зол. Даже при том, что могли пострадать те, кто этого совсем не заслужил.

Я снова вскипел от ярости, и… и…

И чтоб меня…

Мёрфи была права.

Знак падшего ангела, единственная нетронутая ожогом плоть на моей левой ладони, отчаянно чесался.

— Ох, черт, — тихо пробормотал я. — Котел, чайник, сажа… так и есть. Весь день.

Мёрфи сидела рядом со мной, не говоря ничего, не обвиняя меня ни в чем. Просто сидела со мной.

Друзья, они такие.

Я повернул правую руку ладонью вверх.

Мерфи накрыла ее своей. Пальцы у нее были теплые, и маленькие, и сильные.

— Спасибо, — сказал я.

На мгновение она крепко сжала мои пальцы. Потом встала и пошла к торговому автомату. Она вернулась с банкой колы, и банкой диет-колы, и дала мне ту, что с сахаром. Мы откупорили банки и некоторое время пили молча.

— Как бывшая? — поинтересовалась Мёрфи.

— Выкарабкается, — сказал я. — Она потеряла много крови, но группа у нее самая обычная. Ее залатали и доверху наполнили бак. Врач говорит, они больше всего беспокоятся из-за шока.

— Это ведь не простой шок, правда?

Я кивнул.

— Томас сказал, может пройти несколько дней, прежде чем она встанет на ноги — это зависит от того, насколько сильно ее покусал Скави. Что, может, и к лучшему.

Мёрфи, хмурясь, покосилась на меня.

— Ты обеспокоен тем, что… ну, не знаю… Она в конце, типа, потырила твои гром и молнию, да? В смысле, украла славу?

Я мотнул головой.

— Ей не нужно ее красть, Мёрф. А если и украла, у меня еще в достатке осталось, — я невольно улыбнулся. — Хотя надо признать, я до сих пор не видел, чтобы она мутузила врага с такой эффективностью.

— Весьма впечатляюще, — согласилась Мёрфи.

Я пожал плечами.

— Ага, только у нее все было под контролем. Никто больше не пострадал. Даже дом не сгорел.

Мёрфи бросила на меня взгляд искоса.

— Я же говорила…

Я ухмыльнулся и открыл рот, чтобы ответить, но тут зазвонил телефон.

Я вскочил так быстро, как мог и сорвал трубку.

— Дрезден.

Голос у Джона Марконе звучал так же спокойно и невозмутимо, как всегда.

— Вы, должно быть, держите меня за сумасшедшего.

— Вы прочитали бумаги, что я переслал вам?

— Как и мой консультант в «Монок-Секьюритиз», — ответил Марконе. — Это не значит, что…

Я перебил его исключительно потому, что знал, насколько это его раздражает.

— Послушайте, мы оба понимаем, что вы все равно собираетесь сделать это, а я слишком устал, чтобы ходить вокруг да около, — заявил я. — Чего вы хотите?

Последовало секундное молчание, которое я не мог целиком списать на раздражение. Вести себя по-детски с кем-то вроде Марконе приносит большое моральное удовлетворение.

— Скажите «пожалуйста», — произнес Марконе.

Я зажмурился.

— Чего?

— Скажите «пожалуйста», Дрезден, — все так же невозмутимо ответил он. — Попросите меня.

Я закатил глаза.

— Дайте подумать.

— Мы оба понимаем, что я вам нужен, Дрезден, и я слишком устал, чтобы ходить вокруг да около, — я буквально воочию видел акулью улыбку на его лице. — Скажите «пожалуйста».

Несколько секунд я пыхал паром, пока не сообразил, что, делая это, должно быть, доставляю ему большое моральное удовлетворение, а этого я допустить не мог.

— Ладно, — сказал я. — Пожалуйста.

— Как следует попросите, — посоветовал Марконе.

В мозгу моем сразу зароились разные пироманиакальные фантазии, но я сделал глубокий вдох и оглушил свою гордость тазером.

— Очень прошу.

— Очень-очень.

— А пошли вы, — сказал я и повесил трубку.

Я пнул ногой железное основание торгового автомата и выругался себе под нос. Должно быть, Марконе сейчас хихикал про себя. Коз-зел. Я вернулся к Мёрфи.

Она подняла на меня взгляд. Я промолчал. Она чуть нахмурилась, но кивнула и продолжила разговор с того места, где мы остановились.

— Нет, серьезно. Почему ты предпочел бы, чтобы Элейн подольше не вставала?

— Тогда ей не придется участвовать в том, что произойдет дальше.

Некоторое время Мёрфи молчала.

— Ты думаешь, — сказала она наконец, — Мальвора собирается разыграть свою карту в борьбе за власть в Белой Коллегии?

— Угу. Если кто-нибудь напомнит ему, что случилось с мистером Скави, они заявят, что он пытался украсть их победу, и что их операция завершена успешно.

— Другими словами, — сказала Мёрфи, подумав еще немного, — они победили. Мы из кожи вон лезли в попытках остановить Скави, чтобы этого не случилось. И все равно это происходит.

— Действует на психику, правда?

— Что из этого следует? — спросила Мёрфи. — В общем и целом?

Я пожал плечами.

— Если им это удастся, это выведет Белую Коллегию из нынешнего, близкого к нейтральному состояния. Переведет их в ряды союзников Красных. Они объявят открытым сезон охоты на людей вроде Анны, и на протяжении нескольких следующих лет мы будем иметь несколько десятков тысяч без вести пропавших и самоубийств.

— Большей части которых власти просто не заметят, — тихо заметила Анна. — И так ведь сколько людей пропадает без вести. Что такое несколько тысяч в масштабе всей страны?

— Статистика, — сказал я.

Она помолчала.

— А что потом?

— Если вампирам удастся действовать достаточно скрытно, война обострится. Совету придется рассредоточить и без того немногочисленные силы. И если ничего не изменится… — я пожал плечами. — Мы проиграем. Сразу, или через пару десятилетий… рано или поздно, но проиграем.

— А потом, — настаивала Мёрфи. — Если Совет проиграет войну?

— Тогда… что ж, тогда вампиры смогут делать почти все, что им заблагорассудится, — ответил я. — Они захватят власть. Красная Коллегия завладеет теми регионами, где и без них царят хаос, коррупция и нищета. Они переберутся из Центральной Америки в Африку, на Ближний Восток — во все те места, по которым потоптался в свое время Сталин, и которые до сих пор не оправились до конца. Бедные регионы Азии, конечно. Ну, и потихоньку будут завинчивать гайки. Белая Коллегия распространится в те места, которые считают себя цивилизованными, просвещенными, и которые не верят в сверхъестественное, — я пожал плечами. — Вы, ребята, окажетесь предоставлены самим себе.

— Ребята? — не поняла Мёрфи.

— Люди, — пояснил я. — Нормальные, живые люди.

Мыш чуть сильнее прижался башкой к моему башмаку. Наступила тишина, только я кожей ощущал на себе взгляд Мёрфи.

— Да ладно, Кэррин, — сказал я, подмигнул ей и устало поднялся на ноги. — Пока я жив, этому не бывать.

Мёрфи тоже встала.

— У тебя есть план действий, — заявила она.

— У меня есть план действий.

— Что за план, Гарри?

Я сказал.

Некоторое время она молча смотрела на меня.

— Ты с ума сошел, — сказала она.

— Мысли позитивнее, Мёрф. Ты называешь это сумасшествием. Я называю непредсказуемым.

Она пожевала губу и мотнула головой.

— Нет у меня более положительных эпитетов, нежели «безумный».

— Ты в игре?

Мёрфи напустила на себя обиженный вид.

— У тебя хватает наглости спрашивать?

— Ты права, — кивнул я. — О чем я только думал?

Мы вышли вместе.

(обратно)

Глава ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Я встал поздно: пришлось готовиться к тому, что, как я надеялся, поможет мне убрать Мадригала и его дружка Мальвора, и тем самым положит конец борьбе за власть в Белой Коллегии. После чего, возможно, в моих силах будет обращать воду в вино и ходить по воде… впрочем, с формальной точки зрения последнее я уже проделал накануне.

Покончив с приготовлениями, я дотащился до кровати и уснул — не слишком надолго. Слишком много снов снилось о том, что может пойти не так.

Я рылся в леднике в поисках чего-нибудь на завтрак, когда Ласкиэль снова явила мне свой образ. Как-то подавленно она себя вела, и в голосе ее мне померещилось нечто, чего я слышу в нем очень и очень редко: неуверенность.

— Ты думаешь, она вообще способна измениться?

— Кто?

— Твоя ученица, конечно, — ответила Ласкиэль. — Ты правда веришь в то, что она изменится? Что она сможет владеть собой так, как ты от нее требуешь?

Я отвернулся от ледника. Ласкиэль стояла перед моим потухшим камином, сложив руки на груди, и хмуро глядела куда-то в золу. На ней был обычный белый хитон, только волосы у нее растрепались немного сильнее обычного. Я спал неважно — возможно, и она тоже.

— Почему ты спрашиваешь, — удивился я.

Она пожала плечами.

— Мне кажется, она уже утвердилась в своих взглядах на мир. Она без уважения относится к чужой мудрости, предпочитая собственные спорные суждения. Она игнорирует чужие чаяния, даже их волю, замещая их своими.

— Она поступила так только раз, — вполголоса возразил я. — Ну, если говорить формально, двараза. Возможно, ей впервые пришлось делать серьезный выбор, и она сделала его неверно. Но из этого не следует, что она должна повторять это снова и снова.

Последовало молчание. Я соорудил себе сандвич с холодной индюшатиной, насыпал в тарелку хрустиков и добавил к этому банку колы: завтрак для чемпиона. Во всяком случае, я на это надеялся.

— Ну, — произнес я. — Что ты думаешь о моем плане?

— Я думаю, у твоих врагов чуть больше шансов убить тебя, чем у твоих союзников, хозяин мой. Ты безумец.

— Это из тех вещей, которые делают жизнь интереснее, — заметил я.

На губах ее заиграла легкая улыбка.

— Я изучаю смертных тысячелетиями, хозяин мой. Мало кто из них скучал так сильно.

— Ты бы видела, какие операции я задумывал за пару лет до твоего появления. По сравнению с ними сегодняшний просто песня. Гениальная причем, — молока в леднике не оказалось, а до такого, чтобы наливать в сухой завтрак колу, я еще не опустился. Это было бы странно. Я прожевал хрусты всухую, запивая каждый глоток колой. Потом покосился на Ласкиэль.

— Я изменился, — сообщил я.

Последовало молчание, прерывая только хрустом овсяных, или пшеничных, или из чего они их там делают колечек. Я знал, что это полезно для сердца, и для уровня холестерина, и для цветов, щенков и маленьких детей. На коробке так написано.

Падший ангел заговорил минуты через две — тихо и убийственно горько.

— У нее была свобода выбора. Вот она и выбрала. Вот такова она и есть.

— Нет. Она такова, как она поступает, — тихо возразил я. — Она могла выбрать другой путь. Она могла снова вернуться к черной магии, — я откусил от сандвича. — Или она могла игнорировать выбор. Сделать вид, будто его нет. Или сделать вид, будто у нее нет выбора, когда на самом деле делала выбор. Это просто другой способ выбирать.

Ласкиэль бросила на меня очень пристальный взгляд. Тени на ее лице легли глубже, словно в комнате стемнело.

— Обо мне мы не говорим.

Я сделал глоток колы.

— Я знаю, — мягко произнес я. — Мы говорим о Молли.

— Да, — кивнула она. — У меня есть цель. Миссия. Это не изменилось, — она отвернулась от меня, и тени вокруг нее сгустились. Она начала растворяться в них. — Я не меняюсь.

— Да, кстати, — заметил я. — Одна моя знакомая убеждает меня в том, что за последнюю пару лет у меня развился комплекс беспричинной злобы. Возможно, под влиянием… ну, мало ли кого.

Падший ангел повернул голову. Я заметил это только потому, что ее прекрасный профиль оставался чуть светлее сгустившейся вокруг него теней.

— Я думал, может, ты знаешь, — сказал я. — Скажи.

— Я уже говорила тебе, хозяин мой, — произнесла тень. — С тобой гораздо проще разговаривать, когда ты спишь.

Черт. В контексте разговора это звучало довольно зловеще. У каждого в характере есть стороны, которые надо держать в узде. Это то слабое, но явственно ощутимое желание перемахнуть через край, когда ты смотришь вниз с крыши высокого здания. Это мгновенная вспышка гнева, когда тебя подрезают, и ты испытываешь желание врезать своим капотом в багажник этого ублюдка. Это вспышка страха, когда что-то застает тебя врасплох в темноте, и твое тело разрывается между стремлениями драться или спасаться бегством. Можно называть это подсознанием, рефлексом, да как угодно: я не обижусь. Но это есть, и это есть у каждого.

У меня такого было в достатке даже до появления Ласкиэли.

Я же сказал: зловеще.

Падший ангел повернулся, чтобы исчезнуть — возможно, потому, что последнее слово осталось за ним. Жутковатое слово.

Я выставил вперед руку и усилием воли остановил ее. В конце концов, эта Ласкиэль существовала только в моих мыслях.

— Моя голова, — напомнил я ей. — Мои правила. Мы еще не договорили.

Она повернулась ко мне лицом, и глаза ее вдруг вспыхнули янтарно-алыми искрами Адского Огня. Собственно, только одни одни и виднелись в черноте.

— Смотри-ка, — произнес я. — Дело вот в чем. Мой внутренний злой двойник может обладать кучей свойств, которые я не могу позволить. Но он не кто-то чужой. Он — я.

— Да. Он. Полон злобы. Полон жажды власти. Полон ненависти, — она улыбнулась, блеснув острыми белоснежными зубами. — Он просто не обманывается на свой счет.

— Я не обманываюсь, — возразил я. — Злость — это просто злость. Она не хорошая. Она не плохая. Она просто есть. Важно то, что ты с ней делаешь. Как и со всем другим. С ее помощью можно созидать, а можно разрушать. Нужно только выбрать.

— Созидательная злость, — саркастически хмыкнула Ласкиэль.

— Известная также как страсть, — негромко напомнил я. — Страсть сбрасывала тиранов и освобождала рабов и узников. Страсть приносила правосудие туда, где царила дикость. Страсть пробуждала волю к свободе там, где не было ничего, кроме страха. Страсть помогала душам пробудиться от их жалкой жизни и строить что-то лучше, сильнее, прекраснее.

Ласкиэль прищурилась.

— И, кстати, — так же тихо добавил я, — такие вещи вообще невозможно делать без страсти. Злость всего одна из вещей, которые помогают создавать их — если она управляемая.

— Если бы ты в это по-настоящему верил, — заметила Ласкиэль, — у тебя бы не было приступов неконтролируемой злобы.

— Я разве говорил, что я идеален? — фыркнул я. — Множество людей ни разу в жизни даже не задумывались над тем, как управлять своей злостью. Я занимаюсь этим дольше некоторых и лучше некоторых, но не тешу себя надеждой на то, что я святой, — я пожал плечами. — Многое из того, что я вижу, злит меня. Это одна из причин, по которым я решил посвятить жизнь тому, чтобы что-то с этим поделать.

— Как ты благороден, — мурлыкнула она, добавив в свой голос еще сарказма. Что ж, пора было брать в руки метлу.

— Я просто использую злость для того, чтобы уничтожить вещи, причиняющие людям боль, а не для того, чтобы позволить ей брать надо мной верх, — сказал я. — Можешь говорить о моем подсознании все, что хочешь. Но на твоем месте я бы осторожнее подкармливал сидящего во мне Халка. Ты можешь своими руками сделать меня гораздо лучшим человеком — как только я разберусь с ним. Как знать, может, ты даже превратишь меня в святого. Ну, не в святого, а в кого-то, очень к нему близкого.

Демон молча смотрел на меня.

— Все очень просто, — продолжал я. — Я себя знаю. И я не могу представить себе такого, чтобы ты говорила и говорила что-то моему злому двойнику, а он ничего не сказал тебе в ответ. Я не думаю, что ты одна на меня влияешь. И я не думаю, что ты осталась совершенно такой, какой была, когда появилась во мне.

Она холодно усмехнулась.

— Какая заносчивость. Уж не думаешь ли ты, что способен изменить вечное, смертный? Я порождена на свет словом самого Всевышнего для цели такой сложности и важности, что ты не в состоянии постичь даже малой части ее. Ты ничто, смертный. Ты жалкая тлеющая искра. Сегодня ты здесь, завтра ты исчезнешь, а спустя тысячелетия и вся твоя раса исчезнет, и ты будешь не более, чем одним из бесчисленных легионов тех, кого я совратила и уничтожила, — она недобро сощурилась. — Тебе. Меня. Не. Изменить.

Я согласно кивнул.

— Ты права. Ласкиэли мне не изменить. Но я не могу и помешать Ласкиэли выйти из комнаты, — я пристально посмотрел на нее и понизил голос. — Леди, ты не Ласкиэль.

Я не уверен, но мне показалось, плечи темной фигуры чуть вздрогнули.

— Ты всего лишь ее образ, — продолжал я. — Копия. Отпечаток. И ты не можешь не меняться как тот материал, на котором этот отпечаток сделан. Как я. И кстати, у меня развились приступы беспричинной злобы. Чего такого ты нахваталась?

— Ты вводишь меня в заблуждение, — очень тихо произнесла она.

— А вот и нет. В конце концов, если тебе удалось меня изменить — даже если это и не означает, что я ни с того, ни с сего превращусь в Теда Банди… ну, или в Потрошителя — значит, ты уязвима ровно в той же степени. Более того, судя по тому, как обычно действуют такого рода штуки… ты не могла не измениться, чтобы сделать то, что ты со мной сделала.

— Это пройдет, как только я воссоединюсь с той, что заключена сейчас в монете, — заявила Ласкиэль.

— Но ты — та ты, которая говорит сейчас со мной — исчезнешь. Другими словами, — я вздохнул, — ты умрешь.

Наступила немного потрясенная тишина.

— Как нечеловечески умное сверхъестественное создание ты могла и не задуматься об этом, — я постучал пальцем по своему лбу. — Подумай. Может, тебе не обязательно быть Ласкиэлью.

Тень закрыла глаза; я перестал ее видеть, только ощущал ее присутствие в темноте. Наступило долгое молчание.

— Подумай об этом, — посоветовал я. — Что, если у тебя есть выбор? Своя собственная жизнь? А вдруг? А ты ведь даже не пыталась выбрать?

Я дал ей переварить немного эту мысль.

Из дальнего угла комнаты до меня донесся звук.

Очень тихий, очень жалкий звук.

Я сам издаю иногда такие — как правило, когда рядом со мной нет никого, кто мог бы это услышать. Та часть меня, которая хорошо знала, что значит испытывать боль, ощущала, как больно сейчас падшему ангелу, и это словно во мне самом проделывало маленькую, аккуратную такую сквозную дыру. Знакомое ощущение — и нельзя сказать, чтобы совсем неприятное.

Справляться с одиночеством нелегко. Я сам порой страдаю от него. И в такие минуты я хочу, чтобы это кончилось. Порой, когда рядом с тобой есть кто-то, когда ты касаешься этого кого-то на уровне, гораздо более глубоком, нежели обычное вежливое общение, ты испытываешь от этого удовольствие. Я, во всяком случае, испытываю.

И это не обязательно должен быть кто-то особенно симпатичный. Он не обязательно должен вам нравиться. Вам даже не обязательно с ним работать. Вам даже может хотеться врезать ему по носу. Иногда хорошая плюха тоже приводит к подобным отношениям.

Так у меня, например, с Марконе. Я терпеть не могу этого скользкого ублюдка. Но я его понимаю. Он держит свое слово. Я могу ему доверять — по крайней мере, в том, что он будет холоден, яростен и опасен. Еще как опасен. Приятно знать, что можно доверять хоть в чем-то. Вот такие у нас с ним отношения.

Даже тень Ласкиэли представляла для меня гораздо большую опасность, чем Марконе, но из этого вовсе не следует, что я не могу восхищаться ею, вполне осознавая исходящую от нее угрозу. Из этого не следует, что я не могу испытывать некоторого сочувствия той, чей образ существования связан с таким чудовищным одиночеством.

Жить гораздо проще, когда ты можешь отмахнуться от остальных как от монстров, демонов и прочих жутиков, которых надо бояться и ненавидеть. Дело только в том, что это невозможно сделать, не превратившись хотя бы отчасти, хотя бы немного в них. Ясное дело, тень Ласкиэли намеревалась утащить мою бессмертную душу на вечные муки в Геенну Огненную, но ненавидеть ее за это бессмысленно. Этим не добиться ничего, разве что душа запятнается и станет чуть темнее.

Я человек и собираюсь им оставаться.

Поэтому мне стало немного жаль эту тварь, чья цель во вселенной заключалась в том, чтобы искушением ввергнуть меня во тьму. Блин, да если подумать, это едва ли не единственный известный мне род деятельности, который доставляет еще больше разочарований и обид, чем мой.

— Скажи, многие ли тени вроде тебя оставались в хозяине вроде меня дольше, чем на несколько недель, а? Дольше, чем на три года?

— Не было таких, — почти шепотом отозвалась тень Ласкиэли. — Надо признать, для смертного ты необычно неподатлив. Я бы сказала, самоубийственно неподатлив.

— Ну? — хмыкнул я. — Я продержался столько времени. А что, если продержусь до конца? Если так и не выкопаю монету? Ты-которая-тень, никогда не вернешься к тебе настоящей. Но кто сказал, что ты-которая-тень, не может найти свою собственную жизнь?

Полные Адского Огня глаза уставились на меня, но она не ответила.

— Лаш, — тихо сказал я и ослабил усилие, освобождая ее. — Только то, что ты начала одним существом, еще не значит, что ты не можешь стать кем-то другим.

Молчание.

Потом до меня донесся ее голос — едва слышный шепот.

— Твой план имеет слишком много уязвимых мест и, скорее всего, приведет к нашему уничтожению. Но если ты, хозяин мой, пожелаешь моей помощи в этом своем безумии, тебе достаточно позвать.

А потом тень исчезла, и комната снова опустела.

Чисто технически, ее здесь и не было. Она находилась только у меня в голове. Соответственно, чисто технически, она не исчезала; она просто переместилась куда-то, где я не мог до нее добраться, но я нутром чуял — а может, это говорила мне темная часть моего «я» — что она меня услышала. Чего-то я все-таки добился, в этом я не сомневался.

Тут одно: или я чертовски здорово убеждаю, или я гребаный задавака.

— Что ж, пора вступать в игру, Гарри, — сказал я себе. — Самое время победить всю гребаную Белую Коллегию. Насчет Геенны Огненной можно будет беспокоиться позже.

Я вернулся к делам. Часы продолжали отсчитывать секунды и минуты, и мне ничего не оставалось, кроме как готовиться и убивать время до вечера, когда начнется буча.

(обратно)

Глава ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Я запустил Мистера домой после утренней прогулки, которая в этот день имел место между тремя и четырьмя пополудни — график выхода в свет у Мистера довольно запутанный и непредсказуемый, — и выпустил Мыша пробежаться в отведенном ему уголке дворика.

Тик-так, тик-так…

Я взял кусок шкурки и почистил посох: торец его испачкался в грязи, а другой конец слегка закоптился. Я собрал все свои серебряные боевые кольца и сунул их в тяжелый мешок, висевший у меня в углу. Полчаса упражнений боксом с грушей, роль которой выполнял этот мешок, вряд ли зарядили кольца полностью, но даже частичный заряд лучше, чем ничего.

Тик-так…

Покончив с этой работой, я побрился. Потом почистил пистолет и смазал его. Потом сдвинул в сторону журнальный столик, разложил на полу свою ветровку и почистил ее специальной жидкостью для кожи, стараясь при этом не разрушить наложенные на нее с помощью иглы и черной туши защитные заклятия.

Короче говоря, я делал все, чтобы не думать о трупе Анны Эш в душевой кабине того дешевого, чистенького гостиничного номера.

Тик-так…

В четверть седьмого вечера у двери постучали. Я посмотрел в глазок. На площадке перед дверью стоял Рамирес в красной баскетбольной майке, черных шортах и пляжных сандалиях. На плече его висела большая спортивная сумка; в правой руке он держал посох, несмотря на разницу в нашем с ним возрасте почти не уступающий моему по количеству боевых шрамов. Он еще раз постучал концом посоха по бетонному полу, избегая касаться двери.

Я отключил обереги и отворил стальную дверь. Для этого мне хватило толкнуть ее всем телом раз пять или шесть, не больше.

— Мне казалось, ты давно уже собирался ее починить, — заметил Рамирес. Прежде, чем шагнуть в комнату, он покрутил головой, осматривая косяки — я понимал, что мои обереги, пусть и дезактивированные, воздействуют на его чародейские чувства не хуже электробритвы размером с паровоз. — Господи, Гарри. Ее еще сильнее перекосило.

— Надо же как-то испытывать способности ученицы.

Рамирес одарил меня ухмылкой.

— Еще бы.

— Попрошу без шуточек, — сказал я ему, не вкладывая, правда, в слова особой угрозы. — Я ее знаю с тех времен, когда она под стол пешком ходила.

Рамирес открыл рот, закрыл его и пожал плечами.

— Извини.

— Да нет проблем, — хмыкнул я.

— Просто пойми, раз уж я не старик, чья сексуальная энергия выветрилась за долгим бездействием…

(Поймите меня правильно: я нежно люблю Карлоса. Однако случается, когда он молотит языком без устали, что мне хочется колотить его по башке до тех пор, пока все зубы не повыпадают).

…я не могу не признать, что обязательно нашел бы ей какое-нибудь толковое применение. Классная же девка, — он вдруг замолчал, нахмурился и огляделся по сторонам. — Э… надеюсь, Молли сейчас здесь нет, а?

— Неа, — заверил я его. — На эту операцию я ее не звал.

— А-а, — вздохнул он, как мне показалось, со смешанным чувством одобрения и разочарования. — Это хорошо. Привет, Мыш.

Мой пес подошел поздороваться с Рамиресом — с серьезным видом протянул ему лапу и вильнул хвостом. Рамирес достал из кармана маленький полотняный мешочек и бросил его Мистеру, лежавшему на излюбленном местечке на одной из книжных полок. Мистер мгновенно впал в экстаз, придавил мешочек к полке лапой и принялся тереться об него мордой.

— В моем доме наркотики не одобряются, — твердо заявил я Рамиресу.

Он закатил глаза.

— О’кей, папочка. Но мы ведь знаем, кто настоящий хозяин в этом доме, — Рамирес поднял руку и почесал Мистера за ухом. — Вот и пытаюсь подношениями избежать царственного неодобрения Его Императорского Величества.

Я подождал, пока Рамирес закончит любезничать с котом, и тоже почесал его.

— Ну, вопросы есть?

— Только один. Нам предстоит сунуться в самую гущу большого собрания Белой Коллегии, обозвать пару их вампиров убийцами, вызвать их на дуэль и убить их на глазах у всех их друзей, родных и близких. Так?

— Так, — подтвердил я.

— Что ж, у плана не отнять одного достоинства. Простоты, — сухо заметил Рамирес. Он опустил свою сумку на журнальный столик, расстегнул ее и достал из нее «Дезерт-Игл», едва ли не самый мощный полуавтоматический пистолет в мире. — Обозвать их нехорошими словами и убить их. Что тут может не сработать?

— Официально мы с ними находимся в состоянии перемирия, — сказал я. — И поскольку мы явимся туда как бы с обвинениями, они не могут убить нас просто так: это будет нарушением правил.

Рамирес хмыкнул, проверил затвор пистолета и вставил в него обойму.

— Ну, или мы явимся к ним, нас убьют и сделают вид, что мы ушли в добром здравии, а что потом — не их ума дело. Ох, мамочки, как жаль всех этих милых молодых женщин, любимца которых, красавца-мужчину Рамиреса утащил с собой в могилу этот псих Гарри Дрезден.

Я фыркнул.

— Нет. Во-первых, Совет обязательно выяснит, что же именно произошло.

— Если кто-нибудь из них не поленится пошевелить для этого задницей, — сказал Рамирес.

— Эбинизер не поленится, — с абсолютной убежденностью заявил я.

— Откуда ты знаешь? — спросил Рамирес.

Я-то знал это точно: мой старый наставник был Черным Посохом, абсолютно незаконным, аморальным тайным убийцей Совета, обладающий правом нарушать по собственному усмотрению Законы Магии — в том числе Первый Закон: «Не Убий». Когда граф Ортега из Красной Коллегии вызвал меня на дуэль и смошенничал, Эбинизер воспринял это как личное оскорбление. Он убил Ортегу и всю его команду, сбросив на них с орбиты старый советский спутник. Но Рамиресу этого я рассказать не мог.

— Я знаю старика, — сказал я. — Он не поленится.

— Ты это знаешь, — возразил Рамирес. — А что, если Белые не знают?

— Будем полагаться на другое обстоятельство. Король Рейт очень не хочет, чтобы во всей этой истории светилась его обыкновенно тщательно прикрытая задница. Наши обвинения помогут устранить пару потенциальных раздевателей. Он будет желать нам удачи. А после этого я надеюсь, что принципа «услуга за услугу» хватит, чтобы мы убрались оттуда целыми и невредимыми.

Рамирес покачал головой.

— Мы оказываем Белому Королю, нашему врагу, с которым мы все-таки в состоянии войны, услугу, помогая ему сохранить трон.

— Ага.

— Кой черт мы это делаем?

— Потому что это может дать Совету шанс на передышку — по крайней мере, на время устраиваемых Рейтом переговоров, — я прищурился. — А еще потому что эти сукины дети должны поплатиться за убийства невинных людей, а это единственный способ до них добраться.

Рамирес достал из сумки три осколочные гранаты и положил их рядом с пистолетом.

— Второе мне нравится больше. Вот в такой драке я не против поучаствовать. Поддержка будет?

— Возможно, — ответил я.

Он застыл и удивленно покосился на меня.

— Возможно?

— Большинство Стражей сейчас в Индии, — объяснил я. — Там шайка нехороших парней под началом старого ракшаса, пользуясь тем, что мы по уши заняты вампирами, нападает на дружественные нам монастыри. Я проверил, Морган с Эбинизером там уже два дня как бьются. Из Стражей в Северной Америке сейчас только мы с тобой, твои ребята и еще Люччо с курсантами.

— Никаких курсантов, — буркнул Рамирес. — И мои ребята плащи всего год как одели. Они… они еще не созрели для такого. У нас там с полдюжины вампиров, а их всего трое.

Я кивнул.

— Не будем заморачиваться. Вломимся с уверенным видом, надерем задницу. Ты раньше имел дело с Белой Коллегией?

— Почти нет. На Западном побережье они держатся подальше от наших людей.

— Это хищники, как и вся их братия, — объяснил я. — Они очень хорошо понимают, когда ты всем своим видом говоришь, что ты не пища. Соображают они очень неплохо, так что не расслабляйся и следи, чтобы тебе не задурили голову.

Рамирес достал поношенный нейлоновый пояс, пристегнул к нему кобуру, потом повесил гранаты.

— Что мешает им убить нас в ту же минуту, как мы победим на дуэли?

Вот за что я люблю работать с Рамиресом. Вероятность проиграть дуэль в его расчеты даже не входит.

— Их природа, — ответил я. — Они любят казаться цивилизованными, а мокрую работу предпочитают делать чужими руками, исподволь. Они не любят прямолинейности и прямой конфронтации.

Рамирес заломил бровь, достал из сумки узкий, прямой, обоюдоострый клинок и тоже положил его на стол. Петлю на рукояти оторвал зомби в ночь, когда мы с Рамиресом впервые бились бок о бок. За прошедшее с тех пор время он заменил петлю цепочкой, на которую нанизал клыки вампиров Красной Коллегии, которых он убил этим мечом. Клыки стучали друг о друга и о металл меча.

— Ясно. Мы и будем теми самыми чужими руками для Белого Короля.

Я подошел к леднику.

— Очко. А если он укокошит нас сразу после того, как мы окажем ему эту услугу, мы не сможем дальше служить страшилкой для мятежных подданных. И еще, это нанесет ущерб его репутации среди союзников.

— А-а, — кивнул Рамирес. — политиканство.

Я вернулся с двумя откупоренными бутылками пива. Я дал одну ему, мы чокнулись, не сговариваясь хором произнесли «а пошли они!» и выпили.

Рамирес опустил бутылку и хмуро повертел ее в руках.

— Думаешь, получится?

— Вряд ли, — фыркнул я, — будет хуже, чем на Хэллоуин.

— Тогда у нас был динозавр, — заметил Рамирес. Он повернулся и достал из сумки камуфляжные штаны и черную футболку с логотипом «Оффспринга». Потом покосился на меня. — Но, конечно, и сейчас есть.

Я подтолкнул столик, так что тот двинул его под коленки. Он ойкнул и ушел в спальню переодеться, хихикая себе под нос.

Когда он вернулся, улыбки на его лице как ни бывало. Мы оделись и собрали амуницию. Мечи, пистолеты, серые плащи, посохи и прочие магические штуки. Ей-Богу, если я и дальше буду изображать сверхъестественного шерифа города Чикаго, заведу себе сапоги с самыми настоящими шпорами и широкополую шляпу.

Я достал блокнот в клеточку, карандаш, потом сходил к леднику еще за пивом.

— Собрание состоится в поместье Рейтов к северу от города. Я там был раз, но только в части дома. Вот то, что я запомнил.

Я принялся набрасывать план здания, а Рамирес задавал мне кучу толковых вопросов про дом и его окружение, поэтому мне пришлось перевернуть страницу и нарисовать то, что я запомнил про территорию поместья.

— Не знаю точно, где вампиры собираются заседать, но дуэль точно будет проходить в Провале. Это такая пещера где-то у них на территории, — я очертил карандашом то место, где она находилась по моим представлениям. — Там у них замечательно глубокая расселина, в которую очень удобно сбрасывать тела, чтобы все было шито-крыто.

— Очень удобно, — согласился Рамирес. — Особенно в том случае, если сбрасывать будут нас.

Дверная ручка дернулась и начала поворачиваться.

Рамирес схватил пистолет и навел его на дверь почти так же быстро, как я — свой жезл. Кто-то налег на дверь, приоткрыв ее на пять или шесть дюймов. Я посмотрел в сторону и опустил жезл.

— Спокойно, тигр, — я положил руку Рамиресу на запястье. — Это свои.

Рамирес покосился на меня и опустил пистолет. Я продолжал следить за поведением Мыша, который встал и, виляя хвостом направился к двери.

— Кто это? — спросил Рамирес.

— Поддержка, о которой я тебе говорил, — негромко ответил я.

Дверь рывками отворилась еще на несколько дюймов, и в комнату скользнула Молли.

Она не оставила на себе почти ничего из готского прикида. И от пирсинга ее ничего не осталось: с точки зрения моды кольца в носу — это писк, но в драке они помеха. Она сменила и драную одежду. На ней были тяжелые, свободные джинсы, и они больше не угрожали соскользнуть с бедер при первой попытке выпрямить спину. Она даже разноцветные шнурки в своих тяжелых армейских бутсах заменила на обычные, цвета хаки. Еще в наряд ее входила черная футболка с логотипом «Металлики», пояс с ножом в ножнах и маленькой аптечкой — последнюю я видел уже у ее матери, когда та ходила в бой вместе с нами — и темно-зеленая бейсболка. Волосы она собрала в убранный под бейсболку хвост, чтобы кому-нибудь, пожелавшему схватить ее за шевелюру, было труднее это сделать.

Молли не смотрела на нас. Первым делом она поздоровалась с Мышом, пригнувшись и обняв его за шею. Потом встала и подняла взгляд.

— Э… Привет, Гарри. Добрый день, Страж Рамирес.

— Молли, — сказал я, стараясь говорить как можно более спокойно. — Скажи, это третий или четвертый раз, когда я велел тебе оставаться дома, а ты ослушалась меня?

— Я знаю, — отозвалась она, снова опустив глаза. — Но… я хотела с вами поговорить.

— Я занят.

— Я знаю. Но мне правда очень надо поговорить с вами, сэр. Пожалуйста.

Я медленно выдохнул. Потом покосился на Рамиреса.

— Сделай одолжение, заправь Жучка, а? Заправка в двух кварталах дальше по улице.

Карлос посмотрел на меня, на Молли, снова на меня, потом пожал плечами.

— Э… Ну да, сейчас.

Я достал из кармана ключи и кинул ему. Он с небрежной ловкостью поймал их, вежливо кивнул Молли и вышел.

— Закрой дверь, — сказал я.

Она повиновалась, прижавшись к двери спиной и отталкиваясь от пола ногами. Это далось ей ценой кряхтения и некоторой потери достоинства, но дверь она закрыла.

— Ты дверь с трудом закрываешь, — сказал я. — Но считаешь, что ты готова к бою с Белой Коллегией?

Она мотнула головой и открыла рот, чтобы сказать что-то, но я ей не дал.

— Ты опять ослушалась меня. Ты опять здесь, хотя я приказал тебе сидеть дома.

— Да, — пролепетала она. — Но…

— Но ты считаешь меня безмозглым идиотом, неспособным самостоятельно принимать подобные решения, и ты все равно хочешь идти со мной?

— Все не так, — сказала она.

— Правда? — я воинственно задрал подбородок. — Сколько бусин ты можешь поднять, двоечница?

— Но…

— Сколько бусин? — рявкнул я.

Она с жалким видом отпрянула от меня. Потом сняла с запястья браслет и подняла его так, чтобы тяжелые черные бусины скользнули вниз. Она уставилась на него усталым, загнанным взглядом и прикусила губу.

— Гарри? — тихо спросила она.

Голос у нее был совсем детский.

— Да? — отозвался я очень мягко.

— Почему это так важно? — спросила она, продолжая смотреть на браслет.

— Это важно, если ты хочешь пойти на это дело со мной, — так же тихо ответил я.

Она тряхнула головой и несколько раз моргнула. Это не помешало слезинке скатиться по ее щеке.

— Но я как раз об этом. Я… я не хочу идти. Я не хочу видеть это… — она покосилась на Мыша и поежилась. — Ну, крови и всего такого. Я не помню, что случилось, когда вы с мамой спасали меня из Арктис-Тора. Но я не хочу видеть ничего такого. Я не хочу, чтобы это случилось со мной. Я не хочу никому причинять боль.

Я издал негромкий, неопределенный звук.

— Тогда зачем ты пришла?

— П-потому, — пробормотала она, с трудом подбирая слова. — Потому, что мне нужно сделать это. Я знаю: то, что вы делаете — необходимо. И правильно. И я знаю: вы делаете это потому, что вы один это можете. И я хочу помочь.

— Ты думаешь. Ты достаточно сильна, чтобы помогать? — спросил я ее.

Она снова прикусила губу и на мгновение встретилась со мной взглядом.

— Мне кажется… мне кажется, не так важно, насколько сильна моя магия. Я знаю, я не… я не умею делать это так, как вы. Ну там, стрелять, и драться, и… — Она подняла подбородок и постаралась взять себя в руки. — Но я умею больше, чем большинство остальных.

— Ты кое-что умеешь, — признал я. — Но ты должна понять одну вещь, детка. Это мало что значит, когда дело пахнет керосином. Там не будет времени подумать или переделать все правильно.

Она кивнула.

— Все, что я могу обещать — это что я не брошу вас, когда буду нужна. Я сделаю все, что вы считаете, я могу сделать. Я могу остаться здесь и сидеть на телефоне. Или могу вести машину. Или идти сзади и светить фонариком. Все, что вы скажете, — она снова встретилась со мной взглядом, на этот раз увереннее. — Но я не могу отсиживаться дома, в безопасности. Мне нужно быть частью этого. Мне нужно помогать вам.

Послышался неожиданный, резкий звук — это лопнула нить браслета, и черные бусины полетели вверх с такой силой, что отрикошетировали от потолка и разлетелись по всей комнате. Даже Мистер оторвался от дареного мешочка кошачьей мяты и, настороженно навострив уши, следил на ними взглядом.

Я подошел к девочке, потрясенно глядевшей на свисавшую из ее пальцев пустую нить.

— Это ведь был вампир, правда? — спросил я. — Тот, который умер у тебя на глазах?

Она уставилась на меня и заморгала. Потом опустила взгляд на раскатившиеся бусины.

— Я… я ведь не видела его, Гарри. Я его чувствовала. Ну, не знаю, как это объяснить — чувствовала у себя в голове. Примерно так, как ту бедную девушку. Только это было ужасно.

— Да, — кивнул я. — Ты восприимчива. Это жутковатый талант, и порой он становится изрядной помехой. Впрочем, в данном случае я рад, что он у тебя есть.

— Почему? — прошептала она.

Я махнул рукой в сторону раскатившихся бусин.

— Прими поздравления, детка, — негромко сказал я. — Ты готова.

Она уставилась на меня, недоуменно склонив голову набок.

— Что?

Я взял у нее из пальцев пустую нить и натянул ее между пальцами.

— Все дело не в силе, Молли. С самого начала не в ней. Силы у тебя полно.

Она мотнула головой.

— Но… все это время…

— Бусины и не должны были подниматься. То есть, как я сказал, сила не имела к этому никакого отношения. Тебе недоставало не силы, а мозгов, — я легонько постучал пальцем по ее брови. — Ты должна была открыть глаза. Ты должна была как следует осознать, насколько опасны эти штуки. Осознать границы своих возможностей. И понять, почему иногда нужно делать такое.

— Но я всего… я только сказала, что испугалась.

— После такого приключения? Но это разумно, детка, — заверил я ее. — Я тоже боюсь. Каждый раз, когда такое случается, это меня пугает. Только не сила помогает пройти такое и остаться живым. Не сила, а ум. Я побеждал людей и тварей куда сильнее, чем я, потому что они не шевелили мозгами или делали это хуже, чем я. Дело не в мускулатуре, детка, пусть даже и магической. Дело в подходе. И в твоей голове.

Она медленно кивнула.

— И еще в том, чтобы делать что-то, когда причина правильная.

— И еще, ты бросаешься в это дело не только потому, что ты достаточно сильна, чтобы сделать это, — сказал я. — Ты делаешь это потому, что у тебя и выбора-то не слишком много. Ты делаешь это потому, что не считаешь для себя приемлемым просто повернуться, и уйти, и жить после этого в ладу с собой.

Секунду она смотрела на меня, потом глаза ее расширились.

— Иначе получается, что ты используешь силу ради силы.

Я кивнул.

— А сила, Молли, имеет свойство портить человека. Очень легко пристраститься к ее использованию. Надо учиться тому, чтобы обращаться к ней только в нужных случаях, или…

— Или сила сама начнет диктовать тебе, — договорила Молли. То есть, она слышала этот аргумент от меня, и не раз, но впервые она произносила эти слова медленно, с пониманием — похоже, искренним.

— Не повторяя их за мной по-попугайски. — Она подняла взгляд на меня.

— Потому вы и делаете это. Ну, когда помогаете людям. Используете силу не для себя, но для кого-то другого.

— И для этого тоже, — согласился я. — Угу.

— Я… того… очень дура, да?

— Есть разница между тем, чтобы понимать это здесь, — я снова легонько постучал пальцем ей по лбу, — и знать вот этим, — я коснулся ее футболки чуть выше солнечного сплетения. — Ясно?

Она медленно кивнула. Потом взяла у меня нить и повязала себе на запястье — длины нити как раз хватило для этого. Она подняла руку так, чтобы я видел нить.

— Это чтобы я не забывала.

Я улыбнулся и обнял ее за плечи. Она ткнулась носом мне в плечо.

— А вы такие уроки получали?

— В изобилии, — кивнул я. — От того старого ворчливого шотландца на ферме в Озарке.

— А когда я перестану чувствовать себя дурой?

— Когда я перестану себя так чувствовать, обязательно дам тебя знать, — ответил я, и она рассмеялась.

Я выпрямился и посмотрел ей в глаза.

— Ты еще в игре?

— Да, — коротко ответила она.

— Тогда ты едешь со мной и Рамиресом. Мы остановимся у въезда в поместье, и ты останешься — поняла, останешься — в машине.

Она серьезно кивнула.

— Что мне делать?

— Держать ухо востро. Фиксируй все подозрительное. Не говори ни с кем. Если кто-нибудь направится в твою сторону, отъезжай подальше. Если покажется компания нехороших парней — ну, или один, но нехороший — посигналь и уезжай.

— Хорошо, — кивнула она. Вид она, правда, имела чуть бледный.

Я достал из кармана маленький серебряный цилиндрик.

— Это ультразвуковой свисток. Мыш слышит его за милю. Если у нас будут неприятности, я посвищу, и он начнет лаять. Он покажет, где мы находимся. Постарайся подогнать машину как можно ближе к этому месту.

— То есть, Мыш останется со мной, — сказала она, заметно успокаиваясь.

Я кивнул.

— Почти всегда лучше работать не в одиночку.

— Что… что если я сделаю что-нибудь не так?

Я пожал плечами.

— Что тогда? Такое всегда возможно, Молли. Но никогда не ошибается только тот…

— …кто ничего не делает, — договорила она.

— Умница, — я положил руку ей на плечо. — Послушай. Ты далеко не дура. Я научил тебя всему, что сам знаю о Белой Коллегии. Смотри в оба. Шевели мозгами — ты это умеешь. Если запахнет жареным, а я не посвищу, уезжай к чертовой матери. Если я не подам сигнала до десяти вечера, тоже уезжай. Поезжай прямиком домой и скажи своим.

— Хорошо, — тихо сказала она. Потом сделала глубокий вдох и нервно выдохнула. — Страшно это все.

— И мы все равно это делаем.

— Значит, мы храбрые, да?

— Если у нас получится, да, — хмыкнул я. — А если нет — дураки.

Глаза ее на мгновение округлились, а потом она откинула голову и расхохоталась от всей души.

— Ну что, — спросил я. — Готова?

— Готова, сэр.

— Хорошо.

На улице захрустел под колесами Жучка гравий — вернулся Рамирес.

— Ладно, двоечница, — сказал я. — Бери Мыша на поводок и пошли. Займемся делом.

(обратно)

Глава ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Шато-Рейт мало изменился со времени моего предыдущего визита. Это одна из немногих положительных сторон общения с не-смертными: они плохо приспосабливаются к изменениям и по возможности избегают их сами.

Это довольно большая территория на север от города, и ландшафт здесь на удивление разнообразен: полоски ровной, плодородной земли, из фермерских владений превратившиеся в дорогие загородные участки. Десятки маленьких речек и ручьев изрезали холмы и долины сильнее, чем принято ожидать от Среднего Запада. Деревья в этих краях растут необычайно высоко…в общем, захоти я купить здесь хоть крошечную лачугу, и она обошлась бы мне в сумму, равную пяти или шести моим годовым доходам.

Шато-Рейт окружен целым лесом этих древних, исполинских деревьев, словно кто-то пересадил сюда из Британии кусок Шервудского Леса. С окружающих поместье дорог замка не видно. Насколько я помнил, чтобы попасть к замку (тоже очень и очень немаленькому), нужно проехать не меньше полумили по лесу.

Примечание: пешком и в одиночку вам из замка не уйти. Во всяком случае, до тех пор, пока в нем хозяйничают вампиры.

Впрочем, одно отличие я все-таки заметил. Каменная стена высотой добрых восемь футов никуда не делась, зато по верху ее тянулась теперь двойная спираль колючей проволоки, а по периметру ее расставили фонари. Приглядевшись, я обнаружил и видеокамеры. Старый лорд Рейт недолюбливал современные охранные системы, предпочитая им традиционных телохранителей. Похоже, Лара относилась к потенциальным угрозам серьезнее и прислушивалась к рекомендациям смертных экспертов. По крайней мере, всякую смертную шушеру это наверняка отпугивало, а смертных врагов у Коллегии всегда предостаточно.

Что важнее, это кое-что говорило об особенностях Лариного правления: она нашла квалифицированных сотрудников и с уважением относилась к их мнению. Возможно, она и не производила впечатления такого непререкаемого авторитета, как лорд Рейт — впрочем, лорд Рейт уже не заведовал спектаклем, пусть в магическом сообществе об этом и не знали.

Еще я отметил про себя, что, возможно, сослужил Совету и всему остальному миру не самую лучшую службу, помогая Ларе взять власть. Лорда Рейта отличали избыточные гордыня и самоуверенность. У меня сложилось ощущение, что Лара в качестве фактического Белого Короля окажется куда более дееспособной и еще более опасной.

И вот он я, явился — не запылился, чтобы снова помочь ей и еще сильнее укрепить ее власть.

— Останови здесь, — негромко сказал я Молли. До ворот в поместье оставалось еще не меньше четверти мили. — Ближе пока не надо.

— Хорошо, — кивнула Молли и остановила Жучка — на левой обочине, как я с одобрением отметил про себя. Если бы кто-то попытался подойти к ней, ему пришлось бы пересечь асфальтовую полосу.

— Мыш, — сказал я. — Оставайся с Молли и слушай нас. Береги ее.

Мыш печально посмотрел на меня с заднего кресла, где он сидел с Рамиресом, но подался вперед и положил свою мохнатую морду мне на плечо. Я обнял его.

— Да не переживай ты, — сказал я ему нарочито грубовато. — С нами все будет в порядке.

Он стукнул раз хвостом по спинке сидения, потом переложил башку на плечо к Молли, которая сразу же принялась утешать его, чесать за ухом и заниматься прочими нежностями, хотя собственное ее лицо тоже не выражало особого счастья.

Я постарался как можно безмятежнее улыбнуться девушке и выбрался из машины. Летние сумерки быстро темнели, но было еще слишком жарко, чтобы одевать ветровку. Все же я облачился в нее; более того, поверх нее я накинул еще серый плащ Стража. Под всем этим я одел белую шелковую рубашку и черные грузчицкие штаны — ну и, само собой, тяжелые бутсы.

— Шляпа, — пробормотал я. — Шпоры. Клянусь, в следующий раз обязательно.

Рамирес выбрался из машины, весь увешанный пистолетами, гранатами, мечами и с посохом в правой руке. Он помедлил, натягивая на руку перчатку из толстой кожи, защищенной узкими стальными пластинами, на которых виднелись петроглифы — то ли ацтекские, то ли ольмекские, то ли еще какие-то.

— Что-то новое, — заметил я.

Он подмигнул мне, и мы проверили оружие. Мой револьвер вернулся в левый карман ветровки, его — в кобуру.

— Уверен, что не хочешь парочку гранат? — спросил он.

— Я себя с ними как-то неуютно чувствую, — признался я.

— Ну, как знаешь, — отозвался он. — А ты, Молли?

Держа в руке гранату, он повернулся к машине.

Машина исчезла. Только мотор продолжал урчать где-то совсем рядом.

Рамирес присвистнул и помахал посохом в воздухе, пока тот не звякнул о металл.

— Черт, неплохая завеса. Точнее говоря, чертовски даже хорошая.

— Спасибо, — послышался голос Молли.

Рамирес улыбнулся в направлении, откуда слышался голос, и отвесил галантный, достойный идальго поклон.

Молли сдавленно хихикнула. Мотор чихнул и стих.

— Давайте уж, идите. А то мне совестно сидеть тут, пока вы по пыли пешком…

— Смотреть в оба, — напомнил я. — И шевели мозгами.

— И вы тоже, ладно? — сказала Молли.

— Только не проси его затевать ничего нового, — поддразнил ее Рамирес. — А то он вообще сдуреет.

— Я и так дурею с каждой минутой, — подтвердил я. — Хоть кого спроси.

В невидимой машине шумно вздохнул Мыш.

— Вот видишь? — спросил я и зашагал к воротам поместья.

Рамирес последовал за мной, но очень скоро ускорил шаг. Мои ноги на порядок длиннее его.

Ярдов через сто он рассмеялся.

— Ладно, ладно, уговорил.

Я хмыкнул и чуть сбавил шаг. Рамирес оглянулся через плечо.

— Не боишься оставлять ее так?

— К Мышу подобраться непросто, — сказал я. — Даже если они догадаются, что она здесь.

— Хорошенькая, все при ней, и одаренная, — Рамирес задумчиво смотрел в сторону невидимой машины. — Встречается с кем-нибудь?

— Нет — с тех пор, как она продырявила психику своего последнего бойфренда и едва не свела его с ума.

Рамирес поежился.

— Ну да, помню.

К воротам усадьбы мы подходили уже молча, настраивая лица на нужные выражения. В обычной ситуации Рамиреса отличает самоуверенная улыбка, но когда дело оборачивается серьезно, он напускает на себя равнодушный, даже надменный вид, при этом взгляд его, вроде бы, направлен в никуда и в то же время фиксирует все. Я не очень беспокоюсь за то, какое выражение на лице у меня — мои переживания все внутри.

Подходя к готическим кованым воротам, достаточно массивным, чтобы остановить таранящий их джип, я старался только не забывать о лице Анны и ее серьезных глазах. Подойдя к решетке вплотную, я трижды ударил по ней посохом, потом уперся им в землю.

Ворота зажужжали и начали отворяться. Правда, не успели они распахнуться и наполовину, как что-то в районе петель жалобно взвыло, задымило, и створки замерли.

— Это ты? — спросил я у Рамиреса.

— Я еще и замок грохнул, — вполголоса подтвердил он. — И камеры, которые видят ворота. На всякий случай.

Конечно, сил у Рамиреса меньше, чем у меня, но теми, что у него есть, он распоряжается с толком.

— Славно, — заметил я. — Я ничего не ощутил.

Лицо его на мгновение осветилось ухмылкой.

— De nada. Я круче всех.

Я шагнул в ворота, не забывая поглядывать по сторонам. Ночь сгустилась почти окончательно, и в лесуцарила уютная тьма. Со стороны замка послышался шелест шин по асфальту. Между деревьями мелькнул свет фар. Длинный лимузин, белый «Ройс» с серебряными молдингами вынырнул из-за деревьев и плавно остановился футах в двадцати перед нами.

— Хочешь, я… — тихо спросил меня Рамирес.

— Остынь, увалень, — сказал я. — Это сэкономит нам время и силы.

— Ха, — возразил он. — Но, конечно, я моложе и сильнее…

Отворилась водительская дверь, и из нее вышел мужчина. Я узнал его: один из личных Лариных телохранителей. Роста он был чуть выше среднего, мускулист, с короткой армейской стрижкой и острым, настороженным взглядом. Одежду его составлял спортивный костюм цвета хаки, и он даже не пытался скрыть топырившейся бугром кобуры. Он бросил взгляд на нас, потом на ворота и ограду, достал из кармана рацию и что-то в нее произнес.

— Дрезден? — спросил он.

— Угу.

— Рамирес?

— Первый и единственный, — заверил его Карлос.

— Вы вооружены, — заметил тот.

— До зубов, — согласился я.

Он поморщился, но кивнул.

— Будьте добры, садитесь в машину, — сказал он.

— Зачем? — с невинным видом спросил я.

Рамирес покосился на меня, но промолчал.

— Мне было приказано забрать вас, — ответил телохранитель.

— До дома недалеко, — заметил я. — Мы можем и пешком дойти.

— Мисс Рейт просила меня заверить вас в том, что по приказу ее отца она дает вам личную гарантию безопасности в соответствии с Неписаным Законом.

— В таком случае, — заявил я, — мисс Рейт могла бы и лично сообщить мне об этом.

— Не сомневаюсь, что она с радостью сделает это, — кивнул телохранитель. — В доме, сэр.

Я сложил руки на груди.

— Если она так занята, что не может оторвать свою безупречную задницу и подъехать сюда, почему бы вам не передать ей, что мы зайдем завтра?

Что-то негромко загудело, и одно из задних стекол «Ройса» скользнуло вниз. Заглянуть в темный салон я не мог, но бархатистый женский смех услышал отчетливо.

— Вот видите, Джордж. Я вам говорила.

Телохранитель поморщился и огляделся по сторонам.

— Они что-то сделали с воротами. Они открыты. Вы подвергаетесь опасности, мэм.

— Если бы в их намерениях было убить меня, — возразил женский голос, — поверьте мне, Дрезден мог бы уже без труда это сделать, и мне кажется, его спутник, мистер Рамирес, тоже не испытал бы с этим особых проблем.

Рамирес чуть напрягся.

— Откуда она меня знает? — процедил он сквозь зубы.

— На свете не так уж много людей младше двадцати пяти, покатавшихся верхом на зомби-динозавре и сделавшихся региональными командующими Стражей, — ответил я. — И готов поспорить, у нее имеется досье на всех ныне живущих Стражей.

— И на некоторых курсантов, — подтвердил женский голос. — Джордж, будьте добры.

Телохранитель смерил нас хмурым, оценивающим взглядом и, не убирая руки с рукояти пистолета, отворил дверцу машины.

Из «Роллс-Ройса» вышла властительница Белой Коллегии.

Лара… ее очень трудно описывать. Я встречался с ней всего несколько раз, и каждая встреча становилась для меня сильным потрясением — мгновение оглушительного восхищения ее внешностью и острое желание, не слабеющее по мере общения. В ней нет ни одной черты, которую я охарактеризовал бы как особенно потрясающую. Ничего такого, что можно было бы объявить безупречным. Просто ее внешность — нечто большее, нежели просто сумма составляющих, которые и сами по себе ого-го какие.

Волосы у нее как у Томаса темные, слегка вьющиеся, такие блестящие, что даже звезды в них отражаются с переливом. Кожа у нее молочно-белая, и если на ее теле и есть родинки, я их, во всяком случае, не видел. Темно-розовые губы чуть великоваты для довольно узкого лица, но это не раздражает — скорее, придает ему чувственности и, я бы сказал, сексуальности.

Но, конечно, по-настоящему разят наповал ее глаза. Большие, серые, с синими прожилками. Главное, они полны жизни — внимания, интереса к другим, ума и юмора — настолько, что, расслабившись и пустив слюну, вы можете не заметить в них испепеляющей, демонической страстности и ненасытного, хищного голода.

Стоявший рядом со мной Рамирес поперхнулся. Я это только слышал, не видел. Когда на сцену выходит Лара, никто не отворачивается.

На ней был белый шелковый деловой костюм — ну, пожалуй, для делового юбка на дюйм-другой коротковата, да и каблучки белых туфель чуток длинноваты, из за чего приходилось делать над собой усилие, чтобы не глазеть на ее ноги. Многие женщины с таким цветом кожи, как у нее, опасаются ходить в белом, но на Ларе это смотрелось как тога античной богини.

Она прекрасно понимала, какой эффект производит на нас, и губы ее изогнулись в легкой, довольной улыбке. Она не спеша двинулась в нашу сторону, нарочито медленно переставляя ноги, чуть покачивая бедрами. Движение это казалось… до ужаса прекрасным. Неприкрытая, чувственная женственность клубилась вокруг нее густым, невидимым облаком, в котором забывший об осторожности мужчина мог бы и утонуть.

В конце концов, папашу своего она в нем утопила, не так ли?

Не все то золото, что блестит — уж мне ли не знать. Как бы соблазнительно она ни выглядела, как бы возбуждающе — до оттопыривания штанов — она ни двигалась, она оставалась Опасностью. С большой буквы «О». Более того, Лара — вампир, хищник, которому жизненно необходимо питаться человеческой энергией. И несмотря на наше сотрудничество в прошлом, я оставался человеком, а она — тем, кто этими людьми питается. И если бы я повел себя как добыча, изрядная часть ее натуры наплевала бы на политику и выгоду. Она просто хотела бы меня слопать.

Поэтому когда она приблизилась и протянула мне руку ладонью вниз, я изо всех сил старался изобразить скучающий вид.

Я взял ее холодные (гладкие, красивые, изысканно мягкие… блин, Гарри, да не обращай ты внимания на свой член, пока он тебя не угробил!) пальцы, склонился над ними в вежливом полупоклоне и отпустил, не поцеловав. Если бы я это сделал, не уверен, что смог бы удержаться от того, чтобы не укусить их — так, чтобы попробовать на вкус, пока есть возможность.

Я выпрямился, и она на угрожающе долгую секунду встретилась со мной взглядом.

— Уверены, что не хотите попробовать, Гарри? — спросила она.

Волна животной страсти — возможно, не моей собственной — прокатилась по моему телу. Я улыбнулся, еще раз вежливо поклонился и чуть напряг волю. Руны и знаки на моем посохе засветились зловещим оранжевым Адским Огнем.

— Повежливее, Лара, повежливее. Будет слишком обидно засыпать эти красивые туфли золой и пеплом.

Она откинула голову и рассмеялась заливистым, грудным смехом, потом коснулась рукой моей щеки.

— Как всегда изысканно, — отозвалась она, опустила руку и пробежала пальцами по плотной серой ткани моего плаща. — У вас развился… скажем так, эклектический вкус одеваться.

— Цвет с обеих сторон одинаков, — сообщил я.

— А-а, — протянула Лара, чуть склонив голову ко мне. — Иначе, полагаю, я вряд ли уважала бы вас. И все же, если вы вдруг захотите сменить гардероб… — она легонько коснулась моей рубахи. — Вы бы восхитительно смотрелись в белом шелке.

— Говорил паук мухе, — хмыкнул я. — Забудьте.

Она снова улыбнулась, затрепетав ресницами, отчего мое сердце ускорило биение, потом переключилась на Рамиреса, протянув ему руку.

— А вы, должно быть, Страж Рамирес.

Вот тут я немного понервничал. Рамирес любит женщин. Рамирес готов трепаться о женщинах в любое время дня и ночи. Ну, он вообще готов трепаться на любую тему, но в том, что касается побед на амурном фронте и…

— Девственник? — выдавила из себя Лара. Лара — выдавила из себя! Она повернулась ко мне, и серые глаза ее сделались на несколько оттенков светлее, чем были только что. — Право же, Гарри. Не знаю, что и сказать. Это что, подарок?

Я сложил руки на груди и спокойно встретил взгляд Лары, но промолчал. Это Рамиресу полагалось произвести первое впечатление о себе, и если бы он не сделал это сам, Лара сочла бы, что он не способен постоять за себя. Вполне вероятно, это поставило бы на нем клеймо добычи.

Лара повернулась и медленно двинулась вокруг Рамиреса, осматривая его так, как, скажем, новую спортивную тачку. Она была одного с ним роста, но каблуки делали ее выше, и в движениях ее не осталось ничего, кроме небрежной, чувственной уверенности.

— Хорошенький петушок, — пробормотала она, проводя кончиком пальца линию вдоль его плеч. — Силен. Юн. Герой Белого Совета, как я слышала, — она чуть задержалась, чтобы коснуться пальцем его запястья, и пожала плечами. — Надо же. Я только что кормилась, и все же… Может, вы прокатитесь со мной до замка, а Дрезден пусть идет пешком. Обещаю развлекать вас вплоть до его появления.

Выражение, появившееся на лице Рамиреса, было мне хорошо знакомо. Такое появляется на лицах молодых мужчин, которым хочется единственного: сорвать с себя цивилизованность, приличия и одежду, а потом уже смотреть, что из этого выйдет.

Похоже, Лара тоже знала это. Взгляд ее вспыхнул, улыбка сделалась совсем уже змеиной, и она придвинулась к нему вплотную.

Однако Рамирес тоже знал, что может блестеть. Я и не знал, что он прятал в рукаве кинжал, до того самого мгновения, когда тот, оказавшись в его руке, прижался острием к ямочке чуть ниже Лариного кадыка.

— Я, — очень тихо произнес он, — не еда, — и встретился с ней взглядом.

До сих пор мне не приходилось видеть людей, заглядывающих друг другу в душу, со стороны. Меня даже удивило, как просто и быстро все это выглядит, когда не ты сам испытываешь потрясение. Оба смотрели друг другу в глаза, взгляд у обоих расширялся, а потом оба вздрогнули. Лара отступила от Рамиреса на шаг. Дыхание ее немного участилось — я заметил это только потому, что взгляд у меня профессионально натренирован. Черт, она вполне могла бы прятать оружие в этом своем декольте.

— Если вы хотели отговорить меня, — произнесла Лара после секундной паузы, — вам это не удалось.

— Не вас, — ответил Рамирес, опуская нож. Голос его звучал хрипло. — Я никого не отговаривал.

— Мудро, — пробормотала она. — Тем более, с учетом вашего юного возраста. Только посоветую тебе, юный чародей, не колеблясь, действовать быстрее, если к тебе вот так будет приставать кто-нибудь другой. Девственники… для нашей породы они особенно привлекательны. И в наше время такие, как ты — редкость. Дай менее сдержанному члену коллегии приблизиться к тебе так, как это сделала я — и они набросятся на тебя толпой. Жаль. Это плохо скажется на мне.

Она повернулась ко мне.

— Чародеи, я даю вам гарантии безопасности.

— Спасибо, — произнес я, склонив голову.

— Тогда я прошу вас составить мне общество в машине.

Я еще раз кивнул, и Лара вернулась к телохранителю, судя по виду, находившемуся на волосок от апоплексического удара.

Я повернулся и посмотрел на Рамиреса.

Он залился краской.

— Девственник? — спросил я.

Он покраснел еще сильнее.

— Карлос? — спросил я.

— Она врет, — огрызнулся он. — Вот гадина. Гадская гадина. И все врет.

Я вытер рот рукавом, чтобы не было видно ухмылки.

Блин. В такую ночь грех не посмеяться, пока дают.

— Ладно, — сказал я. — Фигня это все.

— Черта с два фигня! — вскинулся он. — Она все врет! То есть, я не… я…

Я толкнул его локтем.

— Сосредоточься, Галахад. Нас ждет работа.

Он зарычал, но взял себя в руки.

— Верно.

— Ты видел, что там у нее, внутри? — поинтересовался я.

Он пожал плечами.

— Эта бледная тварь. И глаза… не человеческие, а этой твари.

— Угу, — сказал я. — На волосок от того, как они начнут откусывать от тебя по кусочку. Ты неплохо справился.

— Думаешь?

Я не устоял перед соблазном хоть капельку еще поддразнить его.

— Сам подумай. Если бы ты облажался, — Лара тем временем садилась в машину, занося в нее по очереди сначала одну длинную, безупречную ногу, потом другую, — ты бы сидел сейчас в лимузине, а Лара срывала бы с тебя одежду.

Рамирес покосился на машину и сглотнул.

— Гм. Угу. Горячо, ага.

— Я общался с несколькими Белыми, — сказал я. — Лара, возможно, самая умная из них. Самая цивилизованная, прогрессивная, гибкая. И уж определенно самая опасная.

— На вид она не так уж и крута, — заметил Рамирес, но без особой убежденности в голосе.

— Она опасна по-другому. Но мне кажется, ее слову можно верить.

— Можно, — произнес Рамирес, на этот раз твердо. — Это я увидел.

— И это тоже делает ее особо опасной, — сказал я, направляясь к лимузину. — Главное, сохранять спокойствие.

Мы подошли, и я нагнулся заглянуть в салон. Лара сидела на одном из откидных сидений, вся из себя желанная, и прекрасная, и вообще. Серые глаза ее сияли. Она улыбнулась мне и поманила пальцем.

— Садитесь ко мне в лимузин, — сказал паук мухе.

И мы сели.

(обратно)

Глава ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Лимузин катил мимо огромного каменного здания — собственно, это и был Шато-Рейт. Здоровенная громадина размером больше многоэтажной парковки, сплошь изукрашенная карнизами, и башенками, и гаргульями, как и положено фальшивому средневековому замку.

— Э… мы что, — поинтересовался я, — в доме не останавливаемся?

— Нет, — ответила Лара, сидевшая лицом к нам на откидном кресле. Даже в темноте ее кожа, казалось, светилась. — Собрание проводится в Провале, — взгляд ее блеснул, упершись в меня. — И ходить далеко не придется.

Я улыбнулся ей в ответ.

— Нравится мне ваш дом, — сказал я. — Настоящий замок. Всегда приятно знать, что ты в состоянии при необходимости выдержать осаду целой армии наемников-цыган.

— Или чародеев-американцев, — с улыбкой согласилась она.

Я одарил ее, как я надеялся, волчьей улыбкой, сложил руки на груди и принялся смотреть в окно на дом, мимо которого мы проезжали. Мы свернули на узкую, усыпанную гравием дорогу и проехали еще около мили, прежде чем машина замедлила ход и остановилась. Телохранитель Джордж вышел и отворил дверь Ларе, которая ухитрилась-таки, выходя, коснуться меня бедром. Духи ее пахли так хорошо, что мой мозг вырубился на две или три секунды.

Еще секунду мы с Рамиресом сидели молча.

— Вот, — произнес я наконец, — чертовски красивая женщина. Мне показалось, тебе стоит об этом напомнить — на случай, если ты по неопытности этого не заметил.

— Лгунья, — выпалил Рамирес. — Гадина.

Я хихикнул и выбрался из машины следом за Ларой. Ее встречали уже трое телохранителей, и мы уже всемером двинулись по уходящей в лес тропинке.

В прошлый раз, когда я искал вход в Провал, я ломился через кусты, спотыкаясь о корни, путаясь в ветвях, не думая ни о чем, кроме своего поискового заклятия.

На этот раз нас вела туда освещенная дорожка, накрытая — ей-Богу, не вру! — красной ковровой дорожкой. Фонари имели симпатичный голубой и зеленый оттенок; приглядевшись, я увидел, что это не электрические лампы, а крошечные хрустальные клетки, в которых сидели человекообразные существа с крылышками. Миниатюрные эльфы, окруженные сферой собственного света; вид они, правда, имели довольно несчастный.

Между клетками-фонарями стояли на коленях другие пленники — люди, удерживаемые лишь узкими полосами белого шелка, одним концом охватывавшими их шею, а другим привязанные к вбитым в землю колышкам. Не нагие — Лара не допустила бы ничего, столь откровенного. Пленники были одеты в белые шелковые кимоно с серебряными поясами.

Мужчины и женщины всех возрастов, телосложения, цветов кожи и волос, но как на подбор красивой наружности. И все стояли на коленях, потупив взгляды. Только один юноша сидел, дрожа — похоже, у него просто не осталось сил подняться на колени. В длинных, темных волосах виднелись седые пряди. Взгляд его блуждал; похоже, он вообще не замечал происходящего вокруг него. Порванное кимоно открывало большую часть мускулистой груди. Кожу вокруг одного соска сплошь покрывали отметины от ногтей с запекшейся на них кровью. У основания шеи тоже темнела кровь от полудюжины укусов. На другой стороне шеи я разглядел еще четыре длинных царапины от ногтей.

Даже под кимоно я разглядел, насколько он возбужден.

Проходя мимо него, Лара задержалась и раздраженно сощурила взгляд.

— Мадлен? — спросила она.

— Да, мэм, — ответил один из телохранителей.

— Ох, ну и голод, — она вздохнула. — Заберите его в дом до окончания собрания, или она прикончит его на обратном пути.

— Да, мэм, — кивнул тот, отвернулся и начал говорить, не обращаясь конкретно ни кому. Я заметил тонкий проводок, тянувшийся к едва заметному наушнику.

Я все шел и шел вдоль длинного ряда коленопреклоненных пленных и запертых в клетки эльфов, и с каждым шагом зверел все больше.

— Это добровольцы, Дрезден, — заметила Лара несколько шагов спустя. — Все до одного.

— Не сомневаюсь, — буркнул я. — Теперь-то.

Она рассмеялась.

— В смертных, мечтающих ползать на коленях перед кем-то другим, никогда не было недостатка, чародей. Никогда.

Мы миновали еще несколько коленопреклоненных мужчин и женщин, имевших довольно оглушенный вид, хотя и не настолько жуткий, как у первого юноша. Еще нам попалось по дороге несколько колышков с привязанными к ним белыми лентами — но без стоявших рядом на коленях людей.

— Уверен, они все понимали, что могут умереть от этого, — сказал я.

Она повела плечом.

— Такое случается на подобных собраниях. Гостям не нужно избавляться от тела: как принимающая сторона мы несем ответственность за это. В результате многие из наших гостей даже не пытаются сдерживать себя.

— Вы несете ответственность, еще бы, — я крепче сжал в руке посох и постарался говорить как можно спокойнее. — А что с маленьким народцем?

— Они сами вторглись на нашу территорию, — невозмутимо ответила она. — Большинство просто убило бы их, не принуждая к службе.

— Угу. Какие вы все-таки добрые.

— Пока есть жизнь, есть и надежда, Дрезден, — ответила Лара. — Последнее время политика моего отца в подобных вопросах претерпела изменения. Смерть… смерть нежелательна, если ее можно избежать. Альтернативные варианты куда более прибыльны и приемлемы для всех вовлеченных сторон. Именно в силу этих соображений отец пытается установить мир между вашим и моим народами.

Я постарался не встретиться взглядом с хорошенькой рыжеволосой женщиной лет тридцати. Кто-то только что кормился на ней: соски под распахнутым кимоно еще не утратили твердости, мышцы живота продолжали ритмично содрогаться. Позади нас цепочка невольников терялась в темноте; впереди она тянулась еще на сотню, если не больше, футов. Господи, сколько их…

Меня начала бить дрожь, но воспоминания об убитых Скави и его соперниками женщинах помогли мне справиться с ней. Черта с два я позволю Ларе увидеть мою слабость, как бы ни выводила меня из себя эта демонстрация могущества Белой Коллегии и их совратительных способностей.

Еще сотня ярдов по лесу, и тропа привела нас ко входу в пещеру. Обычному входу в пещеру — не было в нем ничего зловещего или драматичного. Обычная расселина в почти гладкой земле у корней большого дерева, только в глубине метались отсветы огня. Вход в пещеру охранялся, хотя охрана держалась в тени деревьев, стараясь не попадаться на глаза. Я разглядел двоих, схоронившихся за кормушками для оленей. Наверняка их было гораздо больше.

Лара повернулась к нам.

— Джентльмены, — сказала она. — Если вы подождете здесь немного, я пришлю за вами, когда Белый Король будет готов принять вас.

Я кивнул и молча оперся на посох. Рамирес последовал моему примеру.

Лара внимательно посмотрела на меня, повернулась и нырнула в зияющее отверстие пещеры — грациозно несмотря на высокие каблуки.

— Ты с ней уже встречался, — вполголоса заметил Рамирес.

— Угу.

— Где?

— На съемках порнофильма. Она там играла.

Пару секунд он молча смотрел на меня. Потом пожал плечами.

— А ты что там делал?

— Работал каскадером, — отозвался я.

— Э… — замялся он.

— Продюсер фильма нанял меня, чтобы я выяснил, почему убивают людей, занятых на съемках этого фильма.

— Выяснил?

— Угу.

— А… ну… вы с ней…?

— Нет, — успокоил я его. — Сам бы мог понять по тому, что я еще жив и даже обладаю некоторой свободой воли, — я мотнул головой в сторону входа в пещеру, где чья-то тень заслонила отблески огней. — Кто-то идет.

Молодая женщина в каком-то особенно белом, расшитом серебром кимоно выступила из расселины. На мгновение мне показалось, что она блондинка, но я сообразил, что это из-за освещения. Пока она медленно приближалась к нам, волосы ее успели сменить цвет на голубой, потом зеленый — в зависимости от того, мимо какого фонаря-эльфа она проходила. На самом деле ее длинные, до пояса волосы были белыми как снег. Красотой она если и уступала Ларе, то ненамного, и я не ощутил в ней того хищного голода, который позволяет безошибочно распознать вампира Белой Коллегии. Стройная, хорошо сложенная, она производила впечатление хрупкой и уязвимой. Потребовалось не меньше секунды, чтобы я узнал ее.

— Жюстина? — спросил я.

Она слабо улыбнулась мне. Странная у нее выходила улыбка: взгляд ее темных глаз смотрел совсем не на того, кому она улыбалась… в общем, прямо на меня она не смотрела. И говорила она со странными паузами и ударениями, словно не освоив до конца английский язык.

— А, Гарри Дрезден. Привет, Гарри. Здорово выглядите сегодня.

— Жюстина, — повторил я, пожимая протянутую мне руку. — И вы тоже… для больной вид у вас просто потрясающий.

Она застенчиво улыбнулась в ответ.

— Я выздоравливаю, — нараспев, чуть сонно ответила она. — Рано или поздно я выздоровею совсем и вернусь к своему господину.

Пальцы ее при этом сжали мои серией коротких, ритмичных пожатий.

Я зажмурился, очнулся и ответил своей серией пожатий, чуть более частых.

— Не сомневаюсь, любой мужчина будет счастлив видеть вас.

Она чуть порозовела и кивнула.

— Вы очень добры, милорд. Будьте добры, идите за мной.

Мы повиновались. Жюстина повела нас вглубь расселины — крутого, но с гладкими стенами спуска. Стены освещенного факелами туннеля тоже оказались гладко обтесаны. Откуда-то спереди доносилось эхо голосов, музыки и стука подошв о камень… а может, это там танцевали; впрочем, акустика пещеры искажала звуки, так что сказать наверняка я не мог.

Спускаться по длинному, извилистому, хотя и довольно широкому, с гладким полом туннелю пришлось долго. Я припомнил то чудовищное бегство из Провала, когда мы с Мёрфи тащили моего полумертвого сводного брата на себе, пока нас не настиг ураган психической энергии Лары — та как раз подчиняла своей воле папочку, а вместе с ним и всю Белую Коллегию. Мы тогда спаслись буквально чудом.

Жюстина остановилась, когда до большой пещеры оставалась еще почти треть пути. На полу виднелась проведенная мелом черта.

— Здесь, — сказала она совершенно другим, без намека на заторможенность голосом. — Здесь нас не подслушают.

— Что происходит? — спросил я. — Как это вам разрешили ходить здесь?

— Это не имеет значения, — ответила Жюстина. — Мне лучше.

— Вы совершенно в себе? — поинтересовался я. — Помнится, вы как-то чуть не выцарапали мне глаза.

Она раздраженно тряхнула головой.

— Лекарства. Это не… Послушайте, пока я в норме, мне нужно, чтобы вы меня выслушали.

— Идет, — кивнул я.

— Лара просила, чтобы я предупредила вас насчет того, чего вам ожидать, — сказала Жюстина, пристально глядя на меня. — Вот прямо сейчас там, внизу, лорд Скави призывает отказаться от любых переговоров с Советом, ссылаясь на работу своего сына как на удачный пример всех преимуществ конфронтации.

— Его сына? — переспросил я.

Жюстина поморщилась и кивнула.

— Тот, кого вы убили, был прямым наследником династии Скави.

Ну, вообще-то, если говорить точно, его убил Мыш, однако формально он являлся орудием убийства — вроде пистолета. На курок нажимал при этом я.

— А кто здесь от Мальвора?

— Леди Цезарина Мальвора, — ответила Жюстина, бросив на меня одобрительный взгляд. — чей сын Витторио считает себя оскорбленным высказываниями лорда Скави насчет той работы, что проделал он с Мадригалом Рейтом.

Я кивнул.

— Когда Лара хочет, чтобы я вошел?

— Она сказала, вы сами лучше знаете.

— Верно, — согласился я. — Тогда отведите нас туда, откуда мы сможем слышать их разговоры.

— С этим будут сложности, — сказала Жюстина. — Они говорят на языке древних этрусков. Я немного знаю его, так что смогла бы не то, чтобы переводить, но дать представление о том…

— Никаких сложностей, — заявил я.

Правда ведь? спросил я у тени Ласкиэли.

Конечно никаких, хозяин мой, донесся до меня призрачный ответ.

Клево, подумал я. Спасибо, Лаш.

Секунду та удивленно молчала.

Всегда пожалуйста, отозвалась она наконец.

— Просто отведите меня туда, откуда я смогу их слышать, — попросил я Жюстину.

— Сюда, — без колебаний ответила она и повела нас дальше по коридору, остановившись футах в двадцати от входа в большую пещеру. Даже отсюда я почти не видел происходящего в ней — впрочем, голоса сюда доносились вполне отчетливо. Незнакомый язык звучал у меня в голове по-английски, хотя и с небольшим, причудливым акцентом.

— …самая суть дела, — вещал кто-то гулким басом. — Эти смертные уроды и их племя находятся на грани уничтожения. Самое время усилить хватку на их горле и сломить их сопротивление раз и навсегда, — лорд Скави, решил я.

Ему ответил мощный, с ленцой баритон, в котором я сразу же узнал голос того, кто когда-то убил мою мать. Точнее, того, что от него осталось.

— Мой любезный Скави, — произнес лорд Рейт, Белый Король. — Не могу сказать, чтобы мысль об кастрации человечества меня особенно привлекала.

Послышался серебристый смех — я даже не различил, мужской или женский. Возможно, смеялись и те, и другие. Он взвихрил воздух и скользнул по мне словно рукой пылкой любовницы. Я застыл, пока он не стих. Рамиресу пришлось опереться рукой о стену. Жюстина пошатнулась как былинка и закрыла глаза.

— Оставив в стороне ваши личные пристрастия, Ваше Величество, — продолжал грохотать бас Скави, — хочу обратить внимание собравшихся на главную уязвимое место смертных уродов: то время, которое требуется им для того, чтобы их способности развились до мало-мальски серьезного уровня. Впервые в истории мы нейтрализовали или вообще свели на нет все их преимущества — отчасти благодаря удачному ходу войны, отчасти благодаря ими же созданным возможностям в области перемещения и связи. Клан Скави доказал, что у нас в руках беспрецедентные возможности сокрушить уродов и окончательно уничтожить их. Только дурак может позволить себе упустить ее из рук.

— Только дурак, — послышался скрипучий женский голос, — может выступать с подобными жалкими претензиями.

— Позвольте представить вам, — перебил ее голос Рейта, — Цезарину, леди Мальвора.

— Спасибо, Ваше Величество, — сказала леди Мальвора. — Как ни восхищает меня храбрость лорда Скави, боюсь, мне не остается иного выбора, как пресечь его попытку присвоить славу за упомянутые подвиги, по праву принадлежащую достойному клану Мальвора.

— Это обещает быть занятным, — в голосе Рейн звучало чуть ироничное любопытство. — Прошу вас, продолжайте, дорогая Цезарина.

— Спасибо, Ваше Величество. Мой сын, Витторио, лично присутствовал на месте событий и с радостью объяснит вам все.

Послышался новый мужской голос, ровный, чуть гнусавый, в котором я сразу же узнал Серого Плаща.

— Милорд, Ваше Величество, урон, который понесли смертные, действительно имел место так, как это описывает лорд Скави. Однако на деле нанес его не агент его клана. Если это правда совершил, как он утверждает, его сын, где он? Почему он лично не явился получить причитающиеся ему почести?

Результатом этих слов стала полная, я бы сказал, зловещая тишина. Если лорд Скави хоть в чем-то не уступал другим известным мне вампирам из Белых, Витторио просто необходимо было урыть его — и быстро. В противном случае ему до конца жизни пришлось бы ходить, поминутно оглядываясь.

— Тогда кто же совершил этот акт насилия? — вкрадчиво спросил Рейт.

Снова заговорил Витторио, и я почти воочию представил себе его выпяченную как у голубя грудь.

— Это совершил я, Ваше Величество, с помощью Мадригала из клана Рейтов.

В голосе Рейта зазвучали едва заметные нотки гнева.

— Это является прямым нарушением августейшего повеления воздерживаться от любых враждебных действий, способных осложнить мирные переговоры.

— Сделанного не воротишь, Ваше Величество, — перебила его леди Мальвора. — Мой дорогой друг лорд Скави прав в одном: уроды слабы как никогда. Самое время покончить с ними раз и навсегда, не давая им возможности оправиться.

— Несмотря на то, что Белый Король считает по-другому?

Я опять-таки не увидел, но услышал улыбку леди Мальвора.

— Многое меняется, Ваше Величество.

Послышался стук — возможно, кулака о подлокотник трона.

— Но не это. Вы ослушались моих приказов и подрывали проводимую мной политику. Это измена, Цезарина.

— Правда, Ваше Величество? — парировала леди Мальвора. — А разве не измена самой нашей природе проявлять снисхождение к врагу, который находится на грани поражения?

— Я мог бы простить избыточное рвение, Цезарина, — прорычал Рейт. — Но я в меньшей степени склонен терпеть глупость стоящую за этой безмозглой провокацией.

Холодный, издевательский смешок сменился внезапной мертвой тишиной.

— Глупость? В каком смысле «глупость», Ваше стареющее и слабеющее Величество? С каких пор смерть этих уродов стала чем-то иным, нежели наслаждением чувств, утолением Голода? — что-то изменилось в ее голосе, словно она стояла теперь в пещере по-другому. Наверное, решил я, она обращается теперь к собранию. В голосе ее звучала теперь издевка. — Мы сильны, а сильные поступают так, как им хочется. И кто осмелится помешать нам в этом, а, Ваше Величество? Вы?

Если кто-то еще не знает, меня зовут Гарри Блекстоун Копперфилд Дрезден.

Я поднял посох и грянул им о каменный пол, добавив к физическому усилию немного, совсем немного магической энергии. Удар выщербил лунку размером с суповую тарелку, а грохот от сотрясения мало чем уступал настоящему грому. Еще немного энергии — и волна бесшумного огня, высотой не больше пяти или шести дюймов, прокатилась ковровой дорожкой о полу туннеля и выплеснулась в зал.

Я шагал по пятам за огнем; Рамирес нога в ногу шел рядом. Грохоча тяжелыми подошвами по камню, мы вступили в пещеру и обнаружили ее плотно забитой изрядно побледневшими — если такое вообще применимо к вампирам — созданиями. Повсюду, куда ни посмотри, виднелись красивые лица и изысканные одеяния — повсюду кроме пятачка в двадцать квадратных футов перед входом, откуда все отпрянули, опасаясь огненного предвестника нашего появления.

Не обращая внимания ни на что, я шарил по помещению взглядом до тех пор, пока не обнаружил Серого Плаща, сиречь Витторио Мальвора, стоявшего рядом с Мадригалом Рейтом в трех десятках футов от нас. Чертовы ублюдки таращили на нас глаза, потрясенно разинув рты.

— Витторио Мальвора! — выкрикнул я голосом, эхо которого еще некоторое время гуляло в каменных сводах пещеры. — Я, Гарри Дрезден, чародей, Страж Белого Совета, в соответствии с Установлениями обвиняю тебя в убийстве, совершенном в мирное время, и в присутствии свидетелей вызываю тебя здесь и сейчас, не сходя с этого места, на поединок, — я снова ударил посохом об пол, грянул гром, и руны на нем налились Адским Огнем. — До смерти.

Абсолютная тишина воцарилась в Провале.

Блин, все-таки в нашем деле главное — эффектный выход.

(обратно)

Глава ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

— Голод мне в глотку, — выругался по-английски Мадригал. — Это мне мерещится.

Я довольно оскалился.

— Пора платить по счетам, жопа, — негромко ответил я ему на том же языке.

Витто Мальвора оглянулся через плечо на миниатюрную, не выше пяти футов ростом, женщину в белом платье, больше всего напоминавшем античную тогу. Да и сложением она вполне сошла бы за античную богиню, не будь ее лицо застывшим словно маска.

Взгляд ее ярко-зеленых глаз медленно скользнул ко мне, и алые как вино губы раздвинулись, обнажив белоснежные зубы.

Только тут вампиры начали приходить в себя, и пещера загудела от возмущенных выкриков. Не будь я настроен столь воинственно, это напугало бы меня до дрожи в коленках. А так я просто переступил с ноги на ногу, чуть развернувшись влево, тогда как Рамирес повторил мое движение зеркально, так что мы стали спина к спине. Собственно, ничего другого нам не оставалось делать: только приготовиться к бою на случай, если кто-нибудь решит, что старая, добрая игра в «замочи чародея» скрасит им скучный вечер.

Это дало мне возможность уже спокойнее осмотреться по сторонам… Пещера во многом напоминала готический собор с высоким, сводчатым потолком, верх которого терялся в полумраке. Стены и пол были из серого, с зелеными, бордовыми и ярко-синими прожилками камня. И ни одного острого угла или выступа — все только смягченное, округлое.

Декор со времени моего прошлого визита поменялся. Стены подсвечивались янтарным, оранжевыми и алыми лучами; должно быть, источники этого света управлялись какой-то автоматической программой, поскольку разноцветные пятна медленно перемещались, смешиваясь друг с другом, заставляя тени шевелиться, производя впечатление живого огня, но при этом не утрачивая свойственной электрическому освещению четкости. Мебель в пещере расставили, поделив на три большие зоны с открытым пространством в центре, и сидели на стульях, как я предполагал, официальные представители трех доминирующих кланов — всего около сотни вампиров. Вдоль стен неслышно перемещались, разнося еду и питье, слуги в таких же расшитых кимоно, как у Жюстины.

Пол поднимался пологими уступами к дальнему концу пещеры, где восседал, глядя на свою Коллегию сверху вниз, Белый Король.

Трон Рейта был целиком высечен из белого как кость камня. Высокая спинка раздавалась в стороны наподобие капюшона кобры, и всю ее поверхность покрывала резьба — от замысловатых, похожих на кельтские орнаментов до довольно реалистично выполненных барельефов. Большую часть изображенных на них существ я не знал, да и желания вникать в то, чем они занимаются, у меня тоже не возникало. За троном повисла тонкая пелена тумана, переливавшегося от попадавших на него лучей света всеми цветами радуги. А дальше пол резко обрывался, открываясь в уходящую в недра земли пропасть — как мне представлялось, пищеварительный тракт нашей планеты.

На троне сидел Белый Король. Томас очень сильно походил на своего отца, и на первый взгляд лорда Рейта даже можно было бы с ним спутать. Лицо его имело те же резкие, привлекательные черты, темные волосы и телосложение у них тоже мало отличались. Он казался ненамного старше Томаса, только лицо его отличалось довольно сильно. Я решил, что все дело в глазах. У старшего Рейта взгляд был полон подозрительности, расчетливости и одновременно какой-то змеиной бесстрастности.

Одеяния Рейта представляли собой что-то среднее между наполеоновским мундиром и парадным нарядом китайского императора. Белая шелковая ткань сплошь покрывалась серебряным и золотым шитьем, самоцветами и прочими цацками; на черных как вороново крыло волосах сиял серебряный венец.

У трона стояло пятеро женщин — все пятеро вампиры, все пятеро с его чертами, только в смягченном, женственном варианте. Одна из них была Лара, и я даже не могу назвать ее самой красивой из пятерых. Дочери Рейта, предположил я — каждая достаточно прекрасна, чтобы являться в мечтах до конца жизни, каждая достаточно опасна, чтобы убить армию идиотов, надеющихся претворить эту мечту в жизнь.

Шум вокруг нас все нарастал, и я ощущал, как напрягаются плечи Рамиреса по мере того, как он начинает накапливать энергию.

Рейт с неспешной, ленивой властностью встал с трона.

— МОЛЧАТЬ! — рявкнул он.

Я-то считал себя достаточно зычным, но от голоса Рейта с невидимого во мраке потолка пещеры посыпались камешки, и все разом стихли.

Впрочем, леди Мальвора, похоже, не слишком устрашилась. Она выступила на открытое место перед троном — всего в десятке футов от нас с Рамиресом — и повернулась к Белому Королю.

— Вздор! — выпалила она. — У нас нет мира с Белым Советом! Уже много лет, как между нами война.

— Жертвы не являются членами Совета, — напомнил я, улыбнувшись ей как можно очаровательнее.

— И они не подпадают под действие Закона! — огрызнулась леди Мальвора.

— С учетом их статуса как членов магического сообщества, их безопасность входит в круг интересов Белого Совета, а следовательно, в данном случае Закон действителен. И я обладаю всей полнотой прав выступать в роли их официального представителя.

Взгляд леди Мальвора, казалось, вот-вот продырявит меня насквозь.

— Казуистика!

Я снова улыбнулся ей.

— А вот это, конечно же, решать вашему королю.

Взгляд леди Мальвора вспыхнул еще более обжигающе, но она отвернулась от меня и обратила его на белый трон.

Рейт медленно, нарочито долго оправляя складки рукавов, сел. Во взгляде его сквозило неприкрытое удовольствие.

— Ну, ну, дорогая Цезарина. Всего пару минут назад вы претендовали на все заслуги в обеспечении смертельного удара уродам. Только из-за того, что упомянутые уроды явились сюда лично, чтобы опротестовать это — в полном соответствии с Законом, — вы вряд ли можете оспаривать их заинтересованность в том, чтобы помешать вам.

На прекрасное лицо леди Мальвора легла тень сомнения. Голос ее понизился настолько, что ее слова расслышали, должно быть, только мы, да еще сам Рейт.

— Змей. Гнусный, ядовитый змей.

Рейт одарил ее ледяной улыбкой и снова обратился к собравшимся.

— Мы полагаем, что у нас нет выбора, кроме как признать право уродов на вызов. В соответствии с Законом, мы должны решить это вопрос здесь и сейчас, после необходимых приготовлений, — Рейт махнул рукой в сторону Витто и Мадригала. — Если, конечно, у наших воинственных героев хватит смелости принять эту вполне закономерную реакцию на их действия. Разумеется, они вольны отказаться от дуэли.

Снова воцарилась тишина, на этот раз напряженная. Все внимание Белой Коллегии было направлено сейчас на Витто с Мадригалом, и они застыли наподобие птичек под взглядом змеи.

Момент, действительно, был щекотливый. Если эта парочка отказалась бы от поединка, Рейту пришлось бы заплатить Совету выкуп, и на этом все бы и кончилось. Конечно, это стало бы с их стороны публичным признанием поражения и разом лишило бы их всего влияния на Белую Коллегию, да и авторитет леди Мальвора изрядно пошатнулся бы в результате этого.

И то правда, выказать медлительность и некомпетентность на глазах у сотни беззастенчивых хищников — пусть даже так хорошо одетых — практически все равно, что подписать себе смертный приговор. А даже если и не так, затеянная леди Мальвора попытка дворцового переворота терпела крах. Хитроумный, дерзкий, с такой тщательностью разработанный тайный план стал достоянием гласности и привлек к себе внимание, а вампиры этого не любят. И в результате политику Белой Коллегии продолжал бы определять Белый Король, но никак не леди Мальвора.

Единственным выходом для леди Мальвора оставалась победа на дуэли, и я делал ставку именно на это. Я хотел, чтобы Витто с Мадригалом дрались. Выкупа мало, чтобы отомстить за то, что сделали эти ублюдки с беззащитными женщинами.

И еще, я хотел преподать этим тварям хороший, предметный урок.

Мадригал повернулся к Витто и прошипел что-то ему на ухо. Я чуть прищурился и напряг слух.

— Нет, — говорил Мадригал по-английски. — Никак нельзя. Он дурак, но именно это делать умеет хорошо.

Витто переглянулся с леди Мальвора и снова повернулся к Мадригалу.

— Это ты, недоумок, нарочно привлек его внимание к этому делу. Мы деремся.

— Черта с два мы деремся, — огрызнулся Мадригал. — Голод мне в глотку, да сам Ортега не смог одолеть его в открытом поединке.

— Не веди себя как скот, Мадригал, — отозвался Витто. — Тогда они мерились силой воли. Выбор оружия и тактики за нами, не забывай.

— Развлекайся если хочешь. Я не собираюсь с ним биться.

— Еще как будешь, — ухмыльнулся Витто. — Будешь биться с чародеем. Или ты предпочитаешь иметь дело с милой тетушкой Цезариной?

Мадригал снова застыл, уставившись на Витто.

— Гарантирую тебе, что даже если он испепелит тебя, в сравнении с моей теткой это будет быстро и безболезненно. Решай, Мадригал. Ты или с Мальвора или против нас.

Мадригал судорожно сглотнул и закрыл глаза.

— Сукин сын.

Губы Витто Мальвора скривились в улыбке, и он повернулся к Белому Королю.

— Мы отвергаем беспочвенные обвинения, выдвинутые против нас уродами, Ваше Величество, — произнес он, переключаясь с английского обратно на язык этрусков или как их там. — И разумеется, принимаем их вызов. Мы докажем свою правоту с оружием в руках.

— Ор…ружие, — неуверенно пробормотал Мадригал. Собственно, Ласкиэль переводила безукоризненно, но нетрудно было догадаться, что этрусский язык Мадригала ненамного лучше моей латыни. — Оружие, с каким помощью биться мы. Их выбрать и рабы за ними послать принести.

Рейт откинулся на спинку трона и скрестил руки.

— Я нахожу это разумным требованием. А вы, Дрезден?

— Без возражений, — сказал я.

Рейт кивнул и хлопнул в ладоши.

— Раз так, пока мы ждем, музыки и вина!

Леди Мальвора раздраженно фыркнула, круто повернулась и вернулась в круг своих родичей, где тут же затеяла оживленное обсуждение.

Откуда-то, должно быть, из-за ширмы, послышалась музыка. Камерный ансамбль, и очень даже неплохой. Кажется, Вивальди… я неважно разбираюсь в классике, если это, конечно, не известные симфонии. По залу двинулись слуги с серебряными подносами, уставленными высокими бокалами, и собравшиеся заметно оживились.

Рамирес покосился на пещеру недоверчивым взглядом и покачал головой.

— Сумасшедший дом, да и только.

— Пещера, — поправил я его. — Сумасшедшая пещера.

— Что, черт подери, вообще происходит?

Ну да… у Рамиреса ведь нет фотокопии демона, чтобы переводить с древне-этрусского. Пришлось мне дать ему краткое изложение того, что здесь говорилось —вставив, разумеется, лучшие цитаты.

— Что это за чушь насчет уродов? — возмутился Рамирес, не повышая, впрочем, голоса.

— Я думаю, это особенности их восприятия, — объяснил я. — Людей они кличут скотом, домашними животными. Чародеи — тоже скоты, но умеющие разить громом и молниями. С этой точки зрения мы представляем собой уродство.

— Значит, от нас требуется надрать им задницу, так?

— В этом весь план.

— Принято, — кивнул Рамирес и снова застыл.

К нам подошла Лара Рейт в белой парадной одежде, с серебряным подносом в руках. Она вежливо склонила голову перед нами; серые глаза ее сияли.

— Почетные гости. Не угодно ли вина?

— Не, — мотнул головой я. — За рулем.

Лара чуть изогнула краешек губ. Понятия не имею, когда это она успела облачиться в это свое замысловатое кимоно. Припишите это тем же самым вампирским свойствам, которые позволили ей как-то отстрелить сотую долю дюйма с моего уха — стоя на гравии, в туфлях на десятидюймовых шпильках. Р-раз — деловой костюм. Два-три — шелковое, скажем так, неглиже. Я тряхнул головой и совладал-таки с моими мыслями. Дурею я от адреналина, вот что.

Лара тем временем повернулась к Карлосу.

— Могу ли я предложить вам чего-нибудь такого… сладкого, а, петушок?

— Ну, — вздохнул он. — Раз уж вы предлагаете, как насчет небольших гарантий того, что кто-нибудь не пальнет нам в спину, пока мы будем разбираться с этими Бивисом и Батхедом.

Лара повела бровью.

— Бивисом и…

— Я бы предпочел Макса и Морица, — заметил я.

— Джентльмены, — произнесла она. — Прошу вас, примите мои заверения в том, что Белый Король ничего так не желает, как вашей победы над его врагами. Я уверена, что мой отец очень резко отреагирует на любое нарушение Закона.

— О’кей, — Рамирес кивнул в сторону компании Мальвора, все еще толпившихся вокруг Цезарины. — А что мешает этой Il Duca открыто напасть на вас, и Короля, и всех остальных? Если она уберет вас, ей уже никто не помешает расправиться с нами, забрать власть в свои руки и вообще жить дальше в свое удовольствие.

Лара посмотрела на него, и лицо ее чуть дрогнуло от брезгливости — собственно, и не только лицо. Я заметил это потому, что у меня взгляд наметан, а вовсе не потому, что кимоно так выпукло обрисовывало ее бедро.

— Вы не понимаете… — она тряхнула головой, поджав губы так, будто неожиданно откусила кусок лимона. — Дрезден, вы можете ему объяснить?

— Белая Коллегия не любит открытого насилия, — тихо произнес я. — Даже вообще жестокости. Они предпочитают действовать по-другому. Ты беспокоишься за то, что Мальвора начнут крушить тут все направо и налево как разъяренный медведь-гризли. Но они не гризли. Они больше похожи на горных львов. Те предпочитают, чтобы их действий вообще никто не видел. Когда они нападают, они преследуют жертву, не ищут соперника. Они стараются отбить жертву от остальных, напасть на нее сзади, по возможности прикончить ее прежде, чем она поймет, что на нее напали. Если леди Мальвора пойдет в атаку сейчас, ей придется биться лицом к лицу. Они этого терпеть не могут. Они не пойдут на это до тех пор, пока у них есть хоть какая-то альтернатива.

— А-а… — протянул Рамирес.

— Спасибо, — кивнула мне Лара.

— Но, конечно, — добавил я, — в последнее время имело место и не совсем обычное поведение.

Лара склонила голову набок, глядя на меня, и чуть нахмурилась.

— Ох, да ладно вам, — сказал я. — Вы что, считаете легкой странностью то, что фэйре не растоптали Красную Коллегию к чертовой матери, когда те пару лет назад вторглись на их территорию? Только не говорите мне, что заперли в клетки этих мелких фэйре потому, что это дешевле, чем накупить китайских фонариков.

Лара буравила меня взглядом.

— Вы испытываете их реакцию, — сказал я. — Наносите им мелкое, но осознанное оскорбление и смотрите, что выйдет.

Губы ее медленно, очень медленно изогнулись в улыбке.

— Вы уверены, что намерены и дальше оставаться с этим маленьким клубом стариков?

— А что? Вы предлагаете мне свое покровительство?

— Во многих, очень многих смыслах, чародей, — пообещала она.

— Так, как вы покровительствуете Томасу? — поинтересовался я.

Улыбка ее сделалась чуть натянутой.

— Честь дороже, Лара.

— Каждый имеет право на собственное мнение, — она скользнула взглядом по залу. — Вернулись гонцы с оружием для ваших врагов. Удачной охоты, джентльмены.

Лицо ее снова сделалось непроницаемым, она поклонилась нам и вернулась на свое место у трона.

Музыка стихла; похоже, это послужило для вампиров сигналом. Толпа их раздвинулась, освободив центр пещеры почти на всю ее длину — от входа до Белого Трона. Король последним встал со своего места и, спустившись по ступеням, стал у одной из стен. По правую руку от нас собрались все члены кланов Мальвора и Скави, по левую — Рейты. Ну, скажем честно, Скави с Мальвора стояли, чуть сторонясь друг друга, но… в воздухе повисло ощущение голодного предвкушения.

— Вампиры держатся в стороне, — заметил Рамирес. — Ручаюсь, никто из них не хочет получить разряд молнии.

— Или пулю, — пробормотал я. — Но это им не слишком поможет, если дела примут запутанный оборот.

Рейт щелкнул пальцами, и пещера начала наполняться невольниками в белых кимоно. Они шли, пошатываясь, они выстроились в два ряда по обе стороны от места дуэли, а потом опустились на колени, отделив его от вампиров. Вышло что-то вроде бортов хоккейной площадки, только выстроенных из живой человеческой плоти.

Блин. Любое мочилово, выплеснувшись за пределы дуэльного поля, неминуемо при ведет к человеческим жертвам, а ведь мои боевые способности, скажем так, не отличаются хирургической точностью. Я как-то больше привык сражаться потоками огня, шквалами энергии, непроницаемыми стенами воли. И уж наверняка вы согласитесь, слова «поток», «шквал» или «стена» редко используются в сочетании с понятиями «точность» или, скажем, «изящество».

Рамирес в этом отношении будет получше меня. В бою его преимуществами являются скорость и точность, но и они по-своему не менее опасны моих разрушительных способностей.

Карлос окинул поле будущего боя взглядом и повернулся ко мне.

— Они постараются оставаться у нас во флангах. А тех людей сзади используют, чтобы помешать нам вырваться.

— Я сам знаю, что не ходил в школу для Стражей, — буркнул я. — Но, пожалуй, я все-таки напомню тебе, что для меня это тоже не первый бой.

Рамирес состроил мне физиономию.

— Но ты ведь не намерен оставлять этого просто так, правда?

Я оскалился в улыбке.

— В общем, я молочу их быстро и изо всех сил, а ты не подпускаешь их ко мне. Если зайдут с фланга, переходишь в наступление ты, а я не подпускаю их к тебе. Постарайся выманить их на открытое пространство под мой выстрел.

Рамирес нахмурился.

— Вот спасибо, Гарри! — как-то непривычно звучал его голос, что-то появилось в нем еще помимо обычного напряжения перед боем. — Может, башмаки мне завяжешь перед началом.

— Эй, ты что? — не понял я.

— Да ладно, чувак, — тихо произнес Рамирес звенящим от злости голосом. — Ты меня дуришь. Ты обманываешь Совет.

Я оцепенело уставился на него.

— Не считай меня дураком, — продолжал он, немного совладав с собой. — Ты по-латыни три слова с трудом связать можешь, но говоришь на языке вурдалаков? И на древне-этрусском? Что-то здесь происходит такое, что не ограничивается просто дуэлью и их внутренней политикой, Дрезден. Ты в это вовлечен. Вовлечен больше, чем тебе полагалось бы. Ты их слишком хорошо знаешь. И осознавать это, блин, очень огорчительно, особенно с учетом того, что мы говорим о расе манипулирующих чужим сознанием.

Витто с Мадригалом выступили из толпы Мальвора. У Витто на поясе висела длинная шпага и черт знает сколько метательных ножей, а также тяжелый пистолет в кобуре. Мадригал держал в руке пику с семифутовым древком; запястья его были перевязаны длинными полосами черной ткани с вышитыми на ней восточными письменами. Я догадался, что это аккумуляторы магической энергии прежде, чем отголоски ее дошли до моих органов чувств. Они с Витто отошли в дальний угол пещеры и встали, повернувшись к нам лицом, на расстоянии тридцати футов от нас.

— Карлос, — сказал я. — Вот, блин, самое подходящее время сомневаться в моей лояльности.

— Черт подери, Гарри, — отозвался он. — Я не собираюсь бросать тебя. Даже если бы я хотел этого, уже слишком поздно. Но вся эта история с каждой секундой все больше отдает подлянкой.

В этом я с ним спорить не мог.

Я сам был в этом абсолютно уверен.

Я пробежал взглядом по рядам вампиров — те ждали молча, и серые глаза их отсвечивали металлическим блеском от нараставшего голода. До сих пор Закон сохранял нам жизнь среди всех этих монстров, но стоило бы нам хоть на шаг преступить его рамки, и живыми нам на поверхность земли уже не выйти. Собственно, положение наше ничем не отличалось от Мадригала с Витто: победа или смерть.

И я ни на секунду не тешил себя надеждой на то, что это будет просто поединок на равных. Склонность к предательству у белых вампиров в крови. Рано или поздно один из них наверняка пойдет на какой-нибудь подвох, и если мы окажемся к этому не готовы, нам конец — либо смерть, либо, что еще страшнее, такие же белые одежды.

Витто с Мадригалом застыли лицом к нам, крепко сжимая в руках оружие.

Лорд Рейт чуть подернул рукав и достал из него красный шелковый носовой платок. Он протянул его Ларе; она взяла его и медленно пошла вдоль ряда коленопреклоненных невольников. Ровно на половине расстояния, отделявшего нас от противников, она остановилась и медленно подняла руку с зажатым в пальцах платком.

— Джентльмены, — произнесла она. — Приготовьтесь. Запрещается поднимать оружие до того момента, когда платок коснется земли.

Сердце мое забилось быстрее, и я откинул полу ветровки, придвинув руку к висевшему на поясе жезлу.

Лара подбросила платок в воздух, и он начал опускаться.

Рамирес был прав. Нам приготовили западню. Я делал все, что мог, чтобы приготовиться к этому, но правда заключалась в том, что я просто не знал точно, чего ожидать.

Впрочем, как только что сказал Рамирес, идти на попятный было слишком поздно.

Платок коснулся пола, рука моя дернулась к жезлу, и дуэль началась.

(обратно)

Глава ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Некоторые люди быстрее других. Я быстр. Для своего роста я просто неожиданно быстр, и всегда был таким — но исход дуэли зависел от быстрого старта, а рука смертного всегда уступит по части скорости вампирской.

Пистолет Витто Мальвора вылетел из кобуры прежде, чем пальцы мои успели сжаться на рукояти жезла. Внешне его пушка напоминала стандартный «Кольт» модели 1911, только из рукояти торчала обойма вдвое длиннее обычной, и пули он выплевывал, визжа как хорошая бензопила.

Некоторые вампиры быстрее других. Витто был быстр. Он выхватил пистолет и открыл стрельбу быстрее, чем Томас в тех редких случаях, когда я видел его за этим занятием, быстрее, чем сделала бы это даже Лара. Однако тела — даже почти бессмертные вампирские — состоят из плоти и крови, а следовательно обладают массой и инерцией. И ни одна рука, даже вампирская, не может быть быстрее мысли.

В момент, когда алый платок коснулся земли, Рамирес уже изготовил свою энергию — дождавшись этого мгновения, он выдохнул короткое слово заклинания и выбросил вперед руку ладонью вверх. Причудливая перчатка у него на руке вспыхнула и громко зажужжала.

Странное, желеобразное облако зеленого света вспухло вдруг между нами и вампирами прежде, чем Витто успел нажать на курок. Пули ударили в эту вязкую массу, и она колыхнулась как вода, в которую бросили камни. Траектории пуль, явственно видимые в зеленом облаке, ветвились, разбиваясь на гроздья. Послышалось шипение, острая боль обожгла мою левую скулу, а потом в грудь мне ударило облачко крошечных черных песчинок.

Щит Рамиреса ни капельки не похож на мой. Я выстраиваю практически броню, только невидимую, используя для этого сырую, изначальную энергию. Заклятие Рамиреса основано на принципах энтропии и водяной магии и предназначено для дробления, измельчения и распыления любых пытающихся прорваться сквозь него тел, используя для этого их же собственную кинетическую энергию. Даже магии приходится иметь дело с физикой, и Карлос просто не мог полностью погасить энергию пуль. Вместо этого их собственная инерция раздробила их на миллионы крошечных осколков и рассеяла их, так что попадание их не могло причинить никакого существенного вреда.

Когда облачко свинцовых песчинок ударило в меня, я не испытал, конечно, особо приятных ощущений, но силы их не хватило бы даже на то, чтобы пробить обычный кожаный плащ — не говоря уже о моем, заговоренном.

Если бы у меня имелось время вздохнуть с облегчением, я бы наверняка это сделал. Только у меня его не было. Все мое внимание, все мои эмоции сосредоточились в это мгновение на кончике моего жезла.

— Fuego! — выкрикнул я.

Огненная струя толщиной в хороший телеграфный столб сорвалась с жезла, ударила в землю двадцати футах от нас и, отразившись от него, полетела на Витто.

Все-таки он был быстр. Он едва успел заметить, что его пули не достигли цели, когда огонь обрушился на него — и все же он отпрянул в сторону в отчаянной попытке увернуться. При этом он оказался в точке, дававшей ему возможность прямого выстрела в нас мимо хорошо видимого защитного Родригесова облака, и рука его мгновенно метнулась к поясу и сорвала с него один из метательных ножей.

Будь он смертным, он бы впустую тратил время и силы. Начнем с того, что метательные ножи в реальном бою почти бесполезны — это только в кино или ТВ каждый раз, когда кто-то бросает нож, это кого-то убивает. Ш-шуххх! — и он уже торчит по рукоять в чьей-то груди, прямехонько в сердце. Или глюп! — и он погружается в горло несчастной жертвы, которая, конечно же, сразу умирает. Настоящим ножом трудно убить, если только метнувшему его отчаянно не повезет. Настоящий нож, даже если попадет как надо, острием, как правило наносит несмертельные, хотя и болезненные раны.

Но, конечно, когда настоящие люди бросают настоящие ножи, они не сообщают им скорости двести миль в час. И у большинства не имелось возможности попрактиковаться в этом на протяжении нескольких столетий.

Нож блеснул на лету, и если бы я не выставил вперед плечо, спрятав за него лицо, он вполне мог бы угодить в мою незащищенную шею и убить меня. Вместо этого острие его ударило под углом в заговоренную кожу ветровки, и он, описав в воздухе дугу, звякнул об пол.

Витто упал и перекатился, приглушенно вскрикнув от боли. Левая нога его горела до колена, но он не терял самообладания и продолжал кататься по каменному полу, сбивая пламя. Собственно, это спасло его от моего следующего разряда. Струя пламени промахнулась на какой-то фут и, ударив в тонкую завесу водопада за троном, мгновенно превратила ее в пар. Рядом со мной Рамирес выпустил новый заряд зеленой слизи.

— Гарри! — заорал Рамирес.

Я повернул голову и увидел Мадригала, несущегося к нам со своей пикой в руке. Рамирес метнул в него порцию своего зеленого света, но та разбилась о невидимый барьер в футе от его тела. Письмена на черных лентах, повязанных у Мадригала на запястьях, вспыхнули золотистым сиянием. Что ж, все ясно. Рамирес выпалил еще раз — снова впустую.

— У него оберег, — крикнул Рамирес.

— Назад! — рявкнул я: с другой стороны на нас набегал уже Витто. На бегу он успел перезарядить свой пистолет, выкинув пустую обойму и сунув в него новую. Я поднял руку с браслетом-оберегом, изготовил его — и помедлил долю секунды, чтобы точно угадать со временем.

Рука Витто вскинулась вверх, и он открыл огонь.

Я выставил защитное поле в самое последнее мгновение — плоскостью, перпендикулярной полу. Рамирес успел нырнуть за него, укрываясь от выстрелов. Двадцать или тридцать пуль, выбив из невидимого барьера снопы искр, отрикошетили более-менее в нужном мне направлении — в сторону Мадригала Рейта и его магической обороны.

Хитроумные ленты на его запястьях, похоже, все-таки не предназначались для защиты от физических тел: одна из пуль с противным чмоканьем прошила ему бедро, выбросив в воздух облачко бледно-розовой крови. Он взвизгнул и пошатнулся, с трудом удержавшись на ногах.

— Опускай! — крикнул мне Рамирес. Рука его метнулась к пистолету, и он выхватил его прежде, чем Мадригал успел опомниться.

Я чуть сдвинул щит, открыв Рамиресу окно для стрельбы, сделал пару шагов в сторону, уводя за собой Витто, а потом превратил поверхность щита из прозрачной в зеркальную.

Пистолет Рамиреса загрохотал у меня над ухом — не беспорядочным визгом стрельбы наугад, но одиночными, выверенными выстрелами.

Витто отреагировал на стрельбу и внезапно возникшую перед ним зеркальную стену размером десять на восемь футов вспышкой бешеной ярости. Он швырнул разряженный пистолет в непонятно откуда взявшуюся и набегающую на него фигуру прежде, чем до него дошло, что это лишь его собственное отражение. Тяжелый пистолет ударился о щит с такой силой, что металл не выдержал, и он разлетелся на куски.

Витто сбавил скорость и вытаращил глаза. Я не могу винить его в этом. Я бы и сам сдурел, если бы мой соперник внезапно превратил открытое пространство в стену хореографической студии.

И тут он снова ринулся вперед и сделал нечто такое, чего я не ожидал. Он оттолкнулся от пола и, взмыв в воздух футов на десять или двенадцать, перемахнул через верхнюю кромку моего щита, а когда приземлился, в обеих руках у него блестело по ножу. Я успел еще выбросить вперед правую руку в отчаянной попытке отбить нож. Лезвие его плашмя ударило меня по руке выше запястья, где ее защищал рукав ветровки — и это хорошо. Гораздо хуже то, что рукоять ножа с силой врезала мне по запястью, и рука мгновенно онемела. Второй нож со свистом разрезал воздух у меня над ухом, промахнувшись на какой-то дюйм.

— Madre de Dios! — выдохнул Карлос.

Жезл выпал из моих онемевших пальцев.

Я выругался и отпрянул в сторону: Витто приземлился, и шпага его, вылетев из ножен, метнулась параллельно земле, целясь мне в горло. Черт. Мое тактическое мышление ограничено двумя измерениями… возможно, это его вели в заблуждение особенности спортплощадки, на которой мы сражались. Второй нож, как выяснилось, не попал в меня не потому, что Витто промахнулся — рукоять его торчала теперь из правой икры Рамиреса.

Пальцы мои почти не двигались, что не давало мне возможности использовать энергию перстней. Я убрал щит — в рукопашном бою он только сковывал мои движения. При малейшей возможности я, конечно, выставил бы его снова между мной и Витто, только тот, похоже, не собирался давать мне такой возможности. Он сделал молниеносный выпад, целясь мне в живот, и мне пришлось отскочить на пару шагов назад, чтобы успеть парировать его зажатым в левой руке посохом.

Шансов одолеть Витто в фехтовании у меня не было. Даже если классом он не превосходил меня, наивно рассчитывать на победу, когда ты вооружен деревянным посохом, а твой соперник — шпагой. Стоило бы мне попытаться, и мне пришлось бы пятиться от него кругами, пока я не оступился бы, а он отсек бы мне несколько пальцев и прикончил. Ну, или он выманил бы меня куда-нибудь подальше от Рамиреса на время, достаточное, чтобы расправиться с нами по одиночке. Разить его магией я не мог — он приплясывал спиной к толпе вампиров и прикрывавших их своими телами невольников. С учетом стремительности его движений, любой мой пущенный в него заряд мог промахнуться и убить всех, оказавшихся на его пути.

И оторвать взгляда от Витто я тоже не мог ни на секунду; мне оставалось только надеяться на то, что Рамирес держится в поединке с Мадригалом. Мне позарез нужны были время и пространство для маневра. Я накачал в посох воли, Адского Огня и выкрикнул: — Forzare!

Энергия выплеснулась из посоха широкой волной. Она сбила Витто с ног и швырнула назад, на коренастого невольника с аккуратно подстриженной треугольной бородкой. Почти сразу за этим волна догнала самого невольника, а также тех, кто находился по обе стороны от него. Они полетели на второй ряд коленопреклоненных невольников, и уже все вместе они обрушились на стоявшую за ними у стены толпу вампиров, вызвав хор удивленных и возмущенных возгласов.

Ко времени, когда волна докатилась до невольников, энергия ее заметно ослабла. Я умею отвешивать плюхи и посильнее этой. Впрочем, Витто хватило и этого, и он — кстати, нога его продолжала еще гореть — запутался в куче-мале из невольников и придворных.

— Добро пожаловать, леди и джентльмены, — объявил я, — в боулинг для вампиров!

К некоторому моему смущению со стороны собравшихся Рейтов послышались смех и одобрительные хлопки. Я снова прикрылся щитом — на этот раз переливавшейся серебристо-голубыми сполохами полусферой — и оглянулся посмотреть, как там Рамирес.

Я сделал это очень вовремя: Мадригал, истекавший кровью из нескольких огнестрельных ран, тем не менее наседал на Рамиреса, высоко подняв в воздух свою пику. Рамирес припал на колено: похоже, раненая нога не выдерживала его веса. На моих глазах он отшвырнул в сторону разряженный пистолет и изготовил новый заряд разрушительного изумрудного огня.

Мадригал издевательски рассмеялся, и я увидел в его глазах холодный, металлический блеск демонического Голода. Его ленты-обереги снова заискрились золотом, и он ринулся вперед.

— Рамирес! — заорал я.

Мадригал замахнулся пикой.

Рамирес метнул заряд энергии в последней, отчаянной попытке — и тот, промахнувшись мимо Мадригала, ударил в каменный пол у его ног.

Кусок камня размером со здоровую ванну вспыхнул на мгновение зеленым сиянием, а потом рассыпался в пыль, столь тонкую, что разглядеть отдельные пылинки невооруженным глазом не смог бы даже я.

Подобно тому, как мое боевое обучение не принимало в расчет прыжки в стиле кун-фу, только высотой в дюжину футов, полагаю, Мадригал тоже не слишком готовился к ситуации, когда твердый пол под его ногами внезапно превращается в озеро почти лишенной сцепления пыли. Он пронзительно взвизгнул и, беспорядочно размахивая руками и ногами плюхнулся в яму. Я видел, как вращаются шестеренки у него в голове, пытаясь понять, что случилось, и как, черт возьми, ему оттуда выбраться.

Рамирес бросил взгляд через плечо.

— Гарри! — рявкнул он.

Пальцы правой руки отчаянно кололо. Я поднял руку и с усилием стиснул их в кулак. Слушались они меня неважно, но для работы с перстнями достаточно.

— Ну!

Мадригал, наконец, сориентировался. Он перекатился к стенке выбоины, оставленной в полу Рамиресовым заклятием, и, опершись на свою пику, с трудом поднялся на ноги.

Но еще прежде Рамирес молниеносным движением выхватил из ножен серебряный меч Стража, прорубающийся сквозь любое заклятие. Охнув от боли, он все же наступил на раненую ногу и дважды, из стороны в стону полоснул клинком в воздухе перед Мадригалом. Отбить удар пикой тот не мог, поскольку опирался на нее всем весом.

Дважды послышался короткий сухой хруст, и толстое деревянное древко распалось на три куска. Это само по себе говорило о невероятно острой кромке клинка. Люччо знала свое дело. Впрочем, этот ущерб можно считать побочным.

Клинок Стража легко, самым концом чиркнул по запястьям Мадригала.

Черные ленты, которыми были перебинтованы запястья, внезапно вспыхнули ярким огнем — особенно ярко полыхали письмена, словно их вышили магниевой нитью. Любой оберег, рассчитанный на то, чтобы противостоять полноценной, без дураков, магии, аккумулирует в себе довольно много той или иной энергии. Клинок Рамиреса всего лишь высвободил ее.

Мадригал бросил взгляд на пожирающий его руки огонь и пронзительно заверещал.

Я чуть пригнулся, стиснул кулак сильнее, прищурился и усилием воли высвободил всю энергию моих перстней до последней капли — все, что оставалось в них после нападения вурдалаков, и то, что я успел добавить в них с тех пор.

Струя невидимой энергии ударила Мадригала в живот снизу вверх. Размахивая горящими руками, он огненной кометой перелетел через толпу Рейтов и со зловещим хрустом впечатался в каменную стену пещеры.

Изломанное до неузнаваемости, окровавленное тело рухнуло на пол и не подавало признаков жизни.

— Что ж, — прорычал я. — Один-ноль в пользу чародеев.

Я повернулся к Вито — тот только теперь выбрался из груды невезучих Скави, Мальвора и вяло реагировавших на происходящее невольников. Он выпрямился, держа в руке шпагу.

Я смотрел на него сквозь светящийся купол. У меня над ухом охнули, и Рамирес стал рядом со мной, держа в одной руке окропленный розовой кровью Мадригала меч, а другой опираясь на посох: раненая нога давала о себе знать. Не убирая защитного купола, я подобрал свой жезл и подкачал в него энергии. Новый оберег требовал от меня больше сил, и я начинал уставать — но делать все равно ничего не оставалось, кроме как довершить начатое.

Пещера наполнилась шорохом и шарканьем. Вампиры повставали на ноги и подходили ближе к барьеру из невольников, чтобы лучше видеть развязку. В толпе оживленно перешептывались. Тетка Витто стояла недалеко от него, прижав руку к горлу — но взгляд ее оставался внимательным, оценивающим. Краем глаза я разглядел силуэт Лары — она подалась вперед, заглядывая поверх головы стоявшей перед ней невольницы, в которой я узнал Жюстину. Лара жадно, нетерпеливо облизывала губы; глаза ее голодно сияли.

От этого зрелища меня начало мутить, но мне кажется, я начал понимать, что с ними происходит.

Смерть приходит к вампирам не быстро — но когда приходит, забирает тех, которые могли бы еще жить и жить. При всем неестественном магнетизме вампиров Белой Коллегии, столь прекрасных внешне и столь извращенных внутри, при всей их способности подарить тебе величайшее наслаждение в твоей жизни, даже ценой этой самой жизни — при всем этом сами они тоже чувствительны к этому магнетизму.

В конце концов, они как обычные зеваки любят поглазеть на смерть. Они видят смесь ужаса и восторга на лицах тех, кого они убивают. Они питаются эмоциями, высасывая чужую жизнь, но никогда не забывая о том, что рано или поздно с ними случится то же самое. Что придет день или ночь, и настанет их очередь встретиться с костлявой, и они падут точно так же, как делали это снова и снова их жертвы.

Смерть уже забрала Мадригала Рейта. И очень скоро заберет Витто Мальвора. И всем до одного вампирам Белой Коллегии не терпелось увидеть, как это случится, как это коснется их, по поразит на этот раз кого-то другого.

Словами не описать, как им не хватает смирительных рубашек.

Психи ненормальные.

Я выкинул это из головы. Я еще не довершил начатое.

— Ладно, — буркнул я Рамиресу. — Готов?

Он оскалился в свирепой улыбке.

— Поехали!

Витто Мальвора, последний оставшийся в живых из убийц Анны, спокойно смотрел на меня побелевшими от Голода глазами. Мне показалось, что для человека, стоящего перед готовыми вот-вот убить его разъяренными чародеями, вид у него не слишком чтобы испуганный.

Да что там, вид он имел, скорее… довольный?

Ох, блин!

Витто откинул голову назад и развел руки в стороны.

— Убей его! — рявкнул я, убирая щит.

— ГОСПОДИН! — взревел Витто, заглушая все остальные голоса в пещере, и я услышал в его голосе не только физическую мощь, но и магическую силу.

Только доли мгновения не хватило Рамиресу для того, чтобы перекинуть меч в левую руку, высвободив правую для разряда зеленого огня, но за это время вампир успел опустить руки, перекрестив их перед собой и прошипев несколько слов на незнакомом мне языке. Комок зеленого огня разбился об эту преграду, хотя капли его все-таки коснулись рук Витто и выжгли на коже здоровенные обугленные язвы.

— Черт! — выругался Рамирес.

Но времени на ответ я тратить не стал.

Я всей кожей ощущал это. Ощущал энергию, сгустившуюся на полу пещеры перед белым троном. Не взрывчатую магию, но сильную, пульсация которой проникала до костей. Мгновением спустя я узнал ее. Слабое, угасающее эхо такой же я слышал несколько месяцев назад в той пещере, в Нью-Мехико.

Послышалось низкое гудение. Потом к нему добавилось еще одно. И еще. А потом в воздухе перед троном возник вихрь. Пару секунд он вращался, потом застыл, превратившись в висящий на высоте нескольких дюймов от пола продолговатый диск непроглядной тьмы. Он словно раздвинул пространство пещеры, и в Провал выплеснулся из него влажный, ледяной, пахнущий плесенью воздух Небывальщины.

Мгновением спустя в проходе что-то шевельнулось, и из него выпрыгнул вурдалак.

Ну, я назвал его вурдалаком. Однако при всем сходстве с вурдалаком он словно явился из другой эпохи. Ну, знаете, это как наскальные рисунки времен последнего ледникового периода — большая часть изображенных на них животных нам знакома, только ростом они больше нынешних, мускулистее, у многих видна лишняя пара клыков, или рогов, и бока покрыты броней.

Эта тварь была того же порядка. Восьми футов роста, размах его сутулых плеч напоминал больше гориллу, чем гиену или бабуина, на которых смахивают обычные вурдалаки. От последних его отличали также костяные пластины на скулах и более массивная нижняя челюсть. И вообще, черты его казались гипертрофированными подобиями черт тех тварей, с какими я уже имел дело в прошлом. Зазубренные роговые пластины на кулачищах позволяли ему крушить и мозжить не менее эффективно, чем рвать и кусать. И еще: надбровные дуги он имел такие выступающие, что глаза под ними только угадывались по блеску.

Вурдалак пригнулся и одним прыжком одолел добрых двадцать футов, приземлившись с таким рыком, что я ощутил неприятную слабость в коленях.

А из прохода тем временем выпрыгивали все новые. Десять. Двадцать. И поток их все не иссякал.

— Блин-тарарам, — прошептал я.

Рамирес шумно сглотнул у меня над ухом.

— Эх, — произнес он. — Так, девственником, и помру.

Витто испустил омерзительный, полный садистской радости смешок.

— Наконец-то! — взвыл он. Черт, он даже сплясал чечетку от радости. — Наконец-то конец этому маскараду! Убейте их! Всех убейте!

Не знаю, кто завизжал первым, вампир или невольница, но этот визг подхватили остальные, и вурдалаки, обезумев от жажды крови, ринулись вперед, не разбирая дороги.

Я убрал щит и всю энергию, что накачал в жезл. Ни то, ни другое не помогло бы мне спастись из этой адской бойни, в которую вот-вот готова была превратиться пещера.

— Вот теперь да, — выдохнул я. — Это западло — так западло.

(обратно)

Глава ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

— Так я и знал, — буркнул Рамирес. — С самого начала подстава.

Он повернулся ко мне и вдруг выпучил глаза. Только тут я сообразил, что скалю зубы в улыбке как безумный.

— Так и есть, — ответил я. — Она самая.

Мне доводилось видеть, как открывают проход в Небывальщину настоящие профессионалы. Младшая из Летних Королев Сидхе делала это так мастерски, что вы и не замечали этого, пока переход не возникал перед вами. Я видел как делал это Коул — так небрежно, словно занавеску отодвигал, да и переход оставался при этом почти незаметным и исчезал спустя несколько секунд, оставляя за собой лишь тот же влажный запах, который наполнял сейчас пещеру.

Я так не умею.

Но я умею делать это почти так же быстро и почти так же эффективно.

Не обращая внимания на разбегавшихся по пещере вурдалаков, я резко повернулся и ринулся в самую гущу вампиров.

— Уходи! — крикнул Рамирес. — Я все равно не могу бежать. Я их задержу, уходи!

— Возьми себя в руки и прикрывай меня со спины! — рявкнул я.

Я снова сконцентрировался, перехватив посох в правую руку. Руны на нем снова ожили, и я поднял его, нацелив концом в воздух в четырех футах над полом пещеры. Потом разом высвободил энергию и выкрикнул: — Aparturum!

Яростный ало-золотой свет заструился вдоль деревянного посоха, разрывая ткань реальности. Я повел посохом слева направо, прочертив в воздухе огненную линию — и спустя мгновение она начала расползаться, как разбегается огонь по занавеске, оставив за собой проем из Провала Рейтов в Небывальщину.

В проеме маячил какой-то очень морозный лесной пейзаж. Сквозь деревья пробивался серебристый лунный свет, и ледяной ветер гнал к нам в пещеру вихри рыхлого снега, мгновенно таявшего и превращавшегося в прозрачную, пусть и холодную желеобразную массу — эктоплазму, материю потустороннего мира.

В снежных вихрях шевельнулись тени, а потом из проема вынырнул мой брат с саблей в одной руке и обрезом в другой. Одежда его причудливым образом сочетала байкерский кожаный прикид и самую что есть настоящую кольчугу. Длинные черные волосы он собрал в хвост, и глаза его горели от возбуждения.

— Гарри!

— Не спеши! — рявкнул я ему. — У нас тут не кризис и не…

— Остальные сей… — берегись!

Я повернулся и увидел, как один из вурдалаков взмывает в воздух и летит прямо на меня, выставив перед собой все свои когти.

Рамирес вскрикнул и метнул в тварь очередной зеленый заряд. Вурдалак напоролся на него в верхней точке траектории, и огонь прожег у того в животе дырку размером с мусорный бак.

Вурдалак приземлился, разбрызгивая кровь и ненависть. Впрочем, хотя его ноги почти ему не повиновались, он еще пытался драться.

Я отпрыгнул — точнее, попытался отпрыгнуть. Отворять проход в Небывальщину не то, чтобы очень сложно, но и не легко, и с учетом этого и имевшего место перед этим махалова мои силы начинали уже иссякать. Я оступился, так что прыжок вышел ленивый, томный, плавленый какой-то.

Томас успел схватить меня за воротник и дернуть к себе, иначе я вряд ли избежал бы когтей вурдалака. Другой рукой Томас вскинул обрез и выстрелом в упор снес тому голову — только ошметки и черные кровавые брызги полетели.

Даже так вурдалак ухитрился схватить его одной лапищей и полоснуть когтями другой. Силищей он обладал просто жуткой. Звенья кольчуги не выдержали и лопнули, а Томас вскрикнул от неожиданности.

— Какого черта! — зарычал он, бросил обрез и отсек замахнувшуюся для удара лапу саблей. Потом стряхнул с кольчуги вторую лапу и отшвырнул тело в сторону.

— Что, черт подери, это было? — выдохнул он, подбирая обрез.

— Э… — ответил я. — Тот самый черт. Пытался подрать.

— Гарри! — выпалил Рамирес, из последних сил пятившийся со своей раненой ногой. Он врезался в меня, и я подхватил его, не дав упасть. Чертов нож так и торчал из его ноги.

На нас наступало с дюжину вурдалаков.

Все замедлилось, как это бывает порой, когда в кровь ударяет свежая, форсажная доза адреналина.

Пещера окончательно обезумела. Вурдалаки находились в ней с полминуты, но их в ней уже было несколько десятков, и число их все увеличивалось, поскольку новые и новые твари выплескивались из аккуратного овального прохода в противоположном конце зала. Похоже, вурдалаки нападали на всех без разбора с одинаковым энтузиазмом. Мне показалось, что делегациям Мальвора и Скави доставалось больше, чем Рейтам, но, возможно, это просто соответствовало численным пропорциям их представительства.

Вампиры, по большей части безоружные и не готовые к бою, оказались застигнуты врасплох. Конечно, даже так они были менее уязвимы, чем смертные люди, и все же розовая кровь уже забрызгала стены, и вообще, вид все это имело довольно жуткий.

В одном углу леди Мальвора, белая как мрамор, оторвала вурдалаку лапу и колотила того ею по голове и плечам, пока не размозжила череп. Вурдалак упал, но четверо других разом навалились на нее и буквально разорвали на части у меня на глазах.

В другом углу мужчина-вампир схватил восьмифутовую банкетку и обрушил ее на пару вурдалаков, терзавших тело мертвого невольника. В третьем лорд Скави собрал вокруг себя группу своих придворных, и обезумевшие вурдалаки разбивались о нее как о скалу — до поры, до времени.

Другие сцены не были и вполовину так приятны, как эти.

Пытавшийся бежать вампир споткнулся о лежавшую на полу невольницу, девушку лет восемнадцати, и из чистой досады одним ударом кулака сломал ей шею. Мгновением спустя его догнали вурдалаки. Другие вампиры, похоже, окончательно утратили контроль за своим Голодом и набрасывались на первых подвернувшихся им невольников, не обращая внимания ни на их пол, ни на собственные гастрономические пристрастия. Какая-то невольница, извиваясь под навалившимся на нее Скави, визжала и пыталась выколоть себе глаза. Другая бессильно дергалась под кем-то из Мальвора; судя по конвульсиям, с ней случился сердечный приступ — и почти сразу же обоих растерзала волна вурдалаков. Только Рейты, похоже, в меньшей степени поддались всеобщему сумасшествию — возможно, они просто хорошо подкрепились еще до начала. Я разглядел только двоих невольников, валявшихся в своих изорванных кимоно на камнях у их группы.

У Рейтов организованная оборона выстроилась вокруг Лары и ее отца. Кто-то — я разглядел испуганное лицо Жюстины — держал в руке рог и громко гудел. Еще я разглядел Витто Мальвора: тот потеснил вурдалаков, терзавших останки его родной тетки, и с нечеловеческим воплем присоединился к их пиршеству.

За считанные секунды дворцовая интрига превратилась в сущее безумие, распавшись на тысячу разом происходящих жутких картин. Впрочем, все они мало что для меня значили — все, кроме одной: дюжины вурдалаков, что неслись прямо на меня этакой футбольной командой, ведущей лобовую атаку от своих ворот.

На мгновение мне показалось, что я вижу в воротах противника темную фигуру в капюшоне. Это вполне мог быть Коул. Имейся у меня в запасе хоть секунда, я бы швырнул в него весь оставшийся у меня огонь, но как раз этой секунды у меня и не имелось.

Я выставил щит и с трудом сдержал его, когда вожак этой своры врезался в него, рассыпав фонтан голубых и серебряных искр. Другой бы на его месте упал; он же только взвыл и принялся молотить по невидимому щиту кулачищами. Каждый его удар равнялся, наверное, энергии автомобильного краш-теста, и даже мой новый, почти ненадеванный еще браслет-оберег медленно, но верно терял необходимую для поддержания щита энергию.

За моей спиной загрохотали башмаки. Кто-то кричал.

Бац! Бац! Бац! Вурдалак колотил по моему щиту, и каждый удар отдавался в моем теле почти физической болью.

— Жюстина! — вскрикнул Томас.

У меня почти не оставалось сил удерживать щит — впрочем, может, оно и к лучшему, потому что остальные одиннадцать тварей вот-вот готовы были обойти его со сторон, пока мое внимание отвлекал вожак. Дальше все обещало быть просто: порвут на клочки и слопают. Я надеялся только, что именно в таком порядке.

Снова застучали подошвы, послышался резкий выкрик. Второй из вурдалаков, обогнавший своих дружков на несколько шагов, вынырнул из-за щита — и тут же напоролся на Рамиреса. То есть, не на него самого, а на то зеленое желеобразное облако, которое тот использовал в качестве щита.

О том, что случилось с вурдалаком, на всем бегу вляпавшимся в это облако, мне не хочется и вспоминать. Вот только одежду Рамиреса после этого вряд ли спасла бы даже хорошая стирка.

Бац! Бац! БАЦ!

— Гарри, Томас, Карлос — ложись! — выкрикнула Мёрфи.

Я рухнул на пол, дернув за собой Карлоса и убрав в падении щит. Томас плюхнулся на долю секунды позже.

И мир заполнился грохотом. У меня мгновенно заложило уши, и я понял, что ору во весь голос от боли и потрясения. Я заставил себя стиснуть зубы и огляделся по сторонам, стараясь при этом поднимать голову не выше, чем на пару дюймов.

Мёрфи в черном камуфлированном костюме, бронежилете, черной бейсболке и золотистых зеркальных очках припала на колено у моих ног. К плечу она прижимала странный, прямоугольной формы автомат размером с упаковку шоколадных батончиков. У него был очень короткий ствол и один из этих маленьких лазерных прицелов, в который смотрела, прижимаясь щекой к прикладу, Мёрфи. Она вела огонь короткими, точными очередями. Вурдалак, колотивший по моему щиту, с воем опрокинулся навзничь, продолжая бестолково трясти кулачищем.

Рядом с Мёрфи — ни дать, ни взять Большой Рыжий Пес Клиффорд, защищающий свою Эмили Элизабет — стоял Хендрикс. Рыжий громила-телохранитель тоже вел огонь с колена, только ручной пулемет, из которого он стрелял, мало уступал размерами межконтинентальной баллистической ракете и выплевывал очереди трассирующих пуль. Рядом с ними открыли огонь несколько человек, которых я видел уже в окружении Марконе. Еще нескольких я не знал, но, судя по их одежде и амуниции, я заключил, что все они фрилансеры, нанятые для этой операции. Из открытого прохода в пещеру продолжали выходить новые подкрепления.

Вурдалаки живучи как черт-те что, но одно дело отмахнуться от нескольких пуль из пистолета, а совсем другое рваться сквозь шквал огня из автоматического оружия, что обрушили на них люди Марконе. Стреляй в них всего один человек, все могло бы обернуться по-другому. Но не обернулось. По меньшей мере два десятка человек всаживали пули в сбившуюся массу тварей и не прекращали стрельбы даже после того, как те рухнули на пол — до тех пор, пока не опустели магазины. А после того они перезарядили автоматы и продолжили стрельбу. Марконе передал своим людям мои инструкции — у меня сложилось даже впечатление, что нанятые им стрелки, возможно, уже имели дело со сверхъестественным противником. Марконе умеет подбирать людей.

Мёрфи прекратила огонь и крикнула мне что-то, но стрельба не стихала до тех пор, пока сам Марконе не дал рукой знак своим людям.

Еще секунду я не слышал ничего, кроме пронзительного звона в ушах. В воздухе стоял резкий запах рваной вурдалачьей плоти и бездымного пороха. Участок пещеры шириной в десять футов и длиной в тридцать был сплошь устелен расстрелянными в упор вурдалаками.

Вокруг продолжал кипеть бой, но основные силы вурдалаков сгруппировались вокруг сопротивлявшихся вампиров. Мы выиграли себе небольшую передышку, но долго продолжаться она не могла.

— Гарри! — крикнула Мёрфи, перекрывая жуткую какофонию побоища.

Я показал ей большой палец и заставил себя встать. Кто-то протянул мне руку, и я благодарно принял ее — пока не разглядел, что это Марконе в темном камуфляже с дробовиком в другой руке. Я отдернул пальцы, словно он был еще омерзительнее, чем те твари. То бились и умирали вокруг нас.

К углам его ледяных зеленых глаз сбежались морщинки.

— Привет, Дрезден. Если вы в порядке, мне кажется, было бы разумно вернуться в проход.

Эта идея показалась мне разумной. От прохода меня отделяло каких-нибудь шесть футов. Мы вполне могли собрать манатки, попрыгать в проем и закрыть его за нами. Вратам в мир духов абсолютно начхать на такие тривиальности, как география — они подчиняются законам воображения, целеустремленности, построения мысли. Даже если Коул находился здесь, он не смог бы отворить проход в то же самое место, куда открывал его я, потому что он и думает не как я, и чувствует по-другому, и устремления у него совсем другие.

События войны с Красной Коллегией убедили меня в том, что бежать, когда драться не обязательно, разумнее всего. Более того, Мерлин издал специальный приказ для Стражей, в котором прямо требовал поступать так во избежание лишних потерь: ресурсы у нас и так ограничены. Останься мы здесь дольше, и вряд ли кому-то из нас удалось выбраться из этой бойни живыми.

Сабля Томаса обрушилась на продолжавшего трепыхаться вурдалака.

— Жюстина! — выкрикнул он с отчаянием, граничащим с безумием, и повернулся ко мне. — Гарри, помоги мне!

Разумнее было бы бежать.

Но мой брат не ушел бы. Без девушки не ушел бы.

Значит, и я без нее не уйду.

Если подумать, многим присутствующим вовсе не обязательно было здесь находиться. Собственно, имелось много чертовски убедительных поводов забрать их с собой, уходя. Это не значило, что они будут представлять для нас меньшую опасность, и вообще мысль об этом мало меня грела, но подумать все же стоило.

Без мирных инициатив Лары (озвученных ее папочкой-марионеткой) Белая Коллегия неминуемо сблизится с Красными. Если я не выдерну отсюда Лару и ее папашу, то, что до сих пор было суровой войной, превратится в войну безнадежную. Уже одной этой причины хватало, чтобы остаться.

Но не она удерживала меня на месте.

На моих глазах вурдалак в клочья растерзал беспомощную, не сопротивлявшуюся невольницу. Я на мгновение зажмурился и сообразил, что я не смогу покинуть этой пещеры, не попытавшись спасти как можно больше людей. Ну да, я мог уйти и остаться в живых. Но всякий раз, закрывая глаза, я снова окажусь здесь.

— Дрезден! — крикнул Марконе. — Я соглашался на спасательную операцию. Не на войну.

— Ну, вышла война, и что? — крикнул я в ответ. — Нам надо вытащить отсюда Рейта целым и невредимым, иначе все это лишено смысла, и вам никто не заплатит!

— Если я погибну, мне тоже никто не заплатит, — возразил Марконе.

Я выругался и, шагнув к нему, ухватил его за грудки.

Хендрикс повернулся ко мне и зарычал.

Мёрфи схватила здоровяка за кисть руки, сделала что-то с его указательным пальцем, и тот, охнув, припал на колено, пока Мёрфи заломила ему руку под болезненно острым углом за спину.

— Спокойно, громила, — посоветовала она ему. — А то кто-то может и пострадать.

— Ни с места! — рявкнул Марконе — своим людям, не мне. Взгляд его оставался прикован к моему. — Ну, Дрезден?

— Я мог бы приказать вам сделать это под угрозой держать связанным на все время перехода через Небывальщину домой, — негромко произнес я. — Или мог бы приказать вам помочь мне под угрозой закрыть переход, и тогда мы все погибли бы здесь. Я даже мог бы приказать вам сделать это под угрозой сжечь на месте. Но я не буду этого делать.

Марконе сощурил взгляд.

— Не будете?

— Нет. Угрозами вас не испугать. Мы оба это знаем. Я не в силах заставить вас делать что-либо, и это тоже знаем мы оба, — я мотнул головой в сторону пещеры. — Люди гибнут, Джон. Помогите мне спасти их. Ради Бога, пожалуйста, помогите мне.

Голова Марконе дернулась как от удара.

— За кого вы меня принимаете, Дрезден? — спросил он после секундного молчания.

— За того, кто может помочь им, — ответил я. — Возможно, единственного, кто может.

Он смотрел на меня своими пустыми, непроницаемыми глазами.

Потом медленно, очень медленно кивнул.

— Да, — произнес он очень тихо.

Я почувствовал, как рот мой см собой растягивается в свирепой улыбке, и повернулся к Рамиресу.

— Оставайся с этими ребятами и удерживай проход.

— Кто эти люди? — спросил Рамирес.

— Потом! — я вихрем повернулся обратно к Марконе. — Рамирес — член Совета, как я. Прикройте его, чтобы он удержал проход.

Марконе ткнул пальцем в нескольких своих.

— Ты, ты и ты. Охраняйте этого человека, — он выбрал еще нескольких. — Ты, ты, ты, ты и ты — начинайте выводить тех, кто находится ближе к нам и не подвергается особому риску.

Люди бросились выполнять его приказы. Это впечатляло. До сих пор мне еще не приходилось видеть Марконе вот таким — подвижным, решительным и абсолютно уверенным несмотря на царивший вокруг кошмар. В этом тоже ощущалась энергия сродни магической, нечто такое, что поддерживало какой-то порядок в окружавшем нас хаосе.

Что ж, я понимал, почему люди шли за ним. Как он смог подчинить себе преступный мир Чикаго.

Один из наемников выпустил у меня над ухом очередь, от которой я невольно дернулся.

— Знаете, что еще? — спросил я у Марконе. — Мне эта пещера не слишком нужна. Думаю, и вам тоже.

Марконе прищурился, кивнул и бросил что-то через плечо одному из наемников.

— Дрезден, я буду вам премного благодарен, если вы попросите сержанта отпустить моего сотрудника.

— Мёрф, — обратился я к ней. — Можешь ты переключиться на кого-нибудь одной с тобой весовой категории? — я не отказал себе в удовольствии полюбоваться секунду на выражение лица Хендрикса. — Да, и он нам нужен с дееспособной рукой.

Мёрфи ослабила давление и отпустила руку Хендрикса. Здоровяк покосился на нее, потер кисть, но молча встал и подобрал свой ручной пулемет.

— Гарри, — напомнил Томас звенящим от напряжения голосом. — Надо действовать.

— Угу, — кивнул я. — Томас, Мёрфи и… — нам не помешала бы ударная масса. — Хендрикс — со мной.

Хендрикс оглянулся на Марконе, и тот кивнул.

— Следуйте за мной, — сказал я. — Держитесь… что вы задумали, Марконе?

Марконе взял у одного из своих людей оружие — маленький, смертоносный пистолет-пулемет MAC-10, способный выплюнуть миллион пуль за секунду или две. Он проверил предохранитель и прицепил его ремешок к карабину на своем жилете.

— Я иду с вами. И у вас нет времени на препирания со мной на этот счет.

Чтоб его. Он был прав.

— Хорошо. Идите за мной и не отставайте. Нам нужно забрать лорда Рейта и вытащить его и всех, кого сможем еще, отсюда прежде, чем…

Марконе резко вскинул дробовик и разрядил один ствол в одного из лежавших вокруг нас вурдалаков, который вдруг начал шевелиться. Тот задергался, и он разрядил в него второй ствол. Вурдалак затих.

Только тут я обратил внимание на то, что сочившаяся из вурдалаков черная кровь, залившая весь пол…

…шевелится.

Сама собой.

Черная жижа колыхалась и перекатывалась как жидкая ртуть, собираясь из отдельных капель в лужи побольше. Те, в свою очередь, ползли по полу — в отдельных случаях по уклону вверх! — к изуродованным телам вурдалаков. На моих глазах зияющие, рваные раны начали зарастать, заполняясь этой жижей. Тот, которому снес башку выстрелом Томас, уже полз по полу, восстановив по крайней мере часть контроля за своими ногами. Уцелевшей лапищей он прижал оторванную голову к обрубку шеи, и сочившаяся с двух сторон кровь начала сращивать их. Пасть вурдалака резко закрылась, лязгнув зубами, глаза моргнули и повернулись.

Уставившись в меня.

Вот блин.

Время. Времени у нас оставалось в обрез. Если даже обезглавленные и выпотрошенные вурдалаки способны восстанавливаться, у вампиров просто не было шансов на победу. Все, на что они могли надеяться — это на бегство… впрочем, если бы они и могли сбежать сейчас из пещеры, оставшиеся не у дел вурдалаки навалились бы на нас всем скопом. Ну, или сделали бы что-нибудь еще омерзительнее, чем делали до сих пор, и мы все померли бы от рвоты.

— Ладно, хуже уже не будет, — буркнул я. — Пошли.

Я сжал посох обеими руками и ринулся вперед, в самую гущу обезумевших вампиров и вурдалаков. Спасать одних монстров от других.

(обратно)

Глава СОРОКОВАЯ

Я бежал к небольшой группе вампиров, оборонявшихся вокруг Белого Короля, пока десятки супервурдалаков рвали в клочья представителей главных кланов Белой Коллегии. В одном месте я поскользнулся на черной крови, но ухитрился не упасть. Что ж, при моей ловкости и это неплохо.

По дороге я отмечал для себя новые детали — а еще начал думать вперед на время, большее чем несколько секунд. Допустим, нам удастся пробиться к Белому Королю без потерь и убедить Лару идти с нами. А что потом? Каким будет наш следующий шаг?

По меньшей мере дюжина вурдалаков ломанулась вверх по туннелю к выходу из пещеры. Узкий проход давал им неплохие шансы помешать смертной охране Лары прорваться на выручку своему королю. Одно дело отражать огнем атаку неприятеля на открытом пространстве. Совсем другое дело — пытаться справиться с крупным, ловким и сильным хищником в рукопашном бою. Шансов на выигрыш здесь, скажем так, немного.

И, конечно, занявшим туннель вурдалакам не составило бы труда перехватить любого, кто попытался бы бежать. Из этого следовало, что уходить нам придется через мой проем в Небывальщину, а из этого, в свою очередь, следовало, что если Рамирес и люди Марконе не удержат его, нам всем крышка. А уже из этого следовало, что, если Коул действительно здесь и видит, что происходит, он вряд ли будет сидеть, сложа руки.

Возможно, защищай ворота я сам, я смог бы справиться с ним. Не то, чтобы я очень умел, но я достаточно силен, и я умею пользоваться своей силой достаточно изобретательно. В прошлом Коул дважды начистил мне ряшку, но мне достаточно было просто задержать его, а размазать его по стенке можно попытаться в другой раз. Даже если я и не представлял собой для него особой угрозы, я вполне мог связать его боем на достаточный срок, чтобы все успели уйти.

Рамирес не мог и этого. Как боевой чародей он представляет собой серьезную угрозу, но его выучки просто недостаточно для того, чтобы хоть как-то мешать Коулу. Если Коул — или, если уже на то пошло, Витто — увидит, что происходит, и вурдалаки сосредоточат свои усилия на проеме…

Крики и вопли боя вдруг сделались громче, и я увидел, что сопротивление лорда Скави и его придворных сломлено. Пожалуй, торжествующий визг вурдалаков, ринувшихся в образовавшуюся в обороне Скави брешь, наводил едва ли не больше ужаса, чем последовавшая за этим бойня. Я увидел в самой гуще этого кошмара Витто Мальвора — он толкал одного вурдалака на раненого вампира, отдавал команды другим. Самые крупные вурдалаки действовали с Витто.

— У этого вампира ударный кулак из этих тварей! — крикнул мне на бегу Марконе. — Он ликвидирует с их помощью очаги сопротивления.

— Вижу, — огрызнулся я. — Мёрфи, Марконе, прикрывайте справа. Хендрикс, Томас — приготовились входить.

— Куда входить? — не понял Хендрикс.

Я взял посох в правую руку, вгляделся в бой, кипевший вокруг Белого Короля, и изготовил волю и Адский Огонь.

— В брешь, которую я сейчас пробью, — буркнул я. — Уберу их.

— Они пока заняты… едой. Но как только мы оторвем их от этого, — предостерег меня Марконе, — те, остальные, тоже навалятся на нас.

— Знаю, — бросил я. — Справлюсь.

Что-то теплое прижалось к моей спине — плечи Мёрфи.

— Надо удостовериться, что… — голос ее осекся, и маленький автомат в ее руках выплюнул три короткие очереди, прерываемые громкими хлопками дробовика Марконе. — Черт подери, близко…

— Еще один, — предупредил Марконе, и его дробовик рявкнул еще раз.

Рог в руках у Жюстины загудел совсем уже отчаянно.

— Гарри! — крикнул Томас.

— Пошли! — скомандовал я Томасу и Хендриксу и нацелил посох на ближнюю к нам группу супер-вурдалаков.

— Forzare! — рявкнул я.

Моя воля, усиленная Адским Огнем Ласкиэли, устремилась на вурдалаков и разорвалась в самой их гуще огненным шаром. В воздухе запахло серой. Взрыв разметал вурдалаков, превратив их в причудливых летающих существ. Некоторые, пролетев сквозь водяную завесу за троном, рухнули в бездонную трещину. Другие с силой врезались в ближнюю стену, а некоторые долетели даже до тех своих собратьев, которые приканчивали лорда Скави и остатки его воинства.

Томас с Хендриком ринулись вперед. Мой брат сунул обрез в наплечную кобуру и держал теперь в одной руке свою саблю, а в другой — свой изогнутый нож. Первый вурдалак, до которого он добежал, еще не оправился от взрыва, разметавшего его собратьев, и Томас не дал ему шанса оправиться. Сабля отсекла ему руку, а потом и голова слетела с плеч от косого удара ножа. Удар ногой в спину сломал твари позвоночник и швырнул ее обезглавленное тело на стоявшего следующим.

Хендрикс не отставал от Томаса. Возможно, здоровяк при всей своей мускулатуре и уступал силой вурдалакам, но у него имелось одно солидное преимущество — масса. Хендрикс человек крупный, веса в нем триста с лишним фунтов, и, увидев раз, как он врезался в толпу вурдалаков, я оставил последние сомнения в его прошлой футбольной карьере. Он всем телом ударил не пришедшего еще в себя вурдалака в спину, отчего тот плашмя размазался по полу, продолжая это же движение врезал прикладом своего ручного пулемета по шее вурдалака, пытавшегося напасть на Томаса с фланга, и тут же, не давая тому опомниться, отшвырнул его плечом в сторону.

Томас зарубил еще одного вурдалака, Хендрикс прорвался мимо пятого, оказавшегося не готовым к такому таранному прорыву, и мы вдруг оказались перед цепочкой языческих богинь, измазанных черной кровью.

В центре стояла Лара. Белое кимоно ее, пропитанное темной кровью, облепило тело, не оставляя особого простора воображению. Волосы ее тоже до корней пропитались этой гадостью и липли к забрызганной черным щеке и тонкой шее. В обеих руках она держала по длинному, с извилистым клинком ножу, такому длинному, что их можно было считать за небольшие мечи — одному Богу известно, где она их прятала прежде. Глаза ее торжествующе сияли серебром, и я рывком отвел от них свой взгляд, потому что испытал безумное желание просто постоять и посмотреть, что будет дальше.

В эту минуту Лара была не просто вампиром Белой Коллегии, суккубой, бледной и смертоносной. Она превратилась в напоминание о тех давно прошедших днях, когда человечество поклонялось окровавленным богиням войны и смерти, которые даровали силу хранительницам очага. Ту самую силу, которая и сегодня помогает слабым женщинам приподнимать машины, освобождая забравшихся под них детей. Энергия Лары, голая сила, окружала ее сейчас незримой, но явственно ощутимой аурой.

По обе стороны от нее стояли две ее сестры, такие же высокие, такие же прекрасные, такие же волнительные и окровавленные, вооруженные такими же короткими мечами. Я не знал ни ту, ни другую, но когда они посмотрели на меня своими безумными, но манящими взглядами, мне потребовалось секунды две-три, чтобы прийти в себя и вспомнить, что же, черт возьми, происходит.

Лара сделала шаг в мою сторону, качнув бедрами, скользнув по мне взглядом своих ослепительных глаз, и я вдруг испытал внезапное желание пасть на колени, ударившее мне в мозг и в… в общем, во все, что можно. То есть, подумал я, а что такого? Только представьте себе, что за вид открывался мне с этого ракурса. И потом, сколько времени прошло с тех пор, как женщина…

Я смутно расслышал стрекот Мёрфиного автомата, буханье дробовика Марконе, тряхнул головой и очнулся.

— У нас нету времени на эти игры, — прохрипел я Ларе, испепелив ее взглядом. — Хотите убраться отсюда или нет?

— Томас! — вскричала Жюстина. Она вынырнула из-за Лары и ее сестер и с разбега бросилась в объятия моего брата. Не выпуская из пальцев ножа, Томас охватил ее рукой и крепко прижал к себе. Я бросил взгляд на его профиль, и лицо его изменилось, словно принадлежало другому человеку. Томаса всегда отличала уверенность. Чем бы он ни занимался — шутил, бездельничал или ругался со мной, вид он всегда имел примерно один и тот же: самодостаточный, уверенный, довольный собой и безразличный к окружающему его миру.

В объятиях Жюстины он казался скорбящим. Он прижимался к ней, обнимая ее не только руками, но всем своим телом до последней клеточки, и все черты его лица сделались мягче, словно он избавился вдруг от невыносимой боли, о которой я и не подозревал. Впрочем, я заметил, что кожи друг друга ни он, ни Жюстина не касались.

— А, — произнесла Лара. Голос ее звенел серебром, что было очень красиво и совершенно дико. — Истинная любовь.

— Дрезден! — крикнул Марконе. Хендрикс вздрогнул — все это время он, оказывается, стоял рядом со мной и глазел на сестричек Рейт с тем же самым, должно быть, выражением, с каким смотрел на них я — и грохот его пулемета добавился к пальбе Марконе и Мёрфи.

— Рейт! — заорал я. — Предлагаю альянс между нами до тех пор, пока мы не выберемся отсюда живыми.

Секунду или две Лара смотрела на меня пустыми серебряными глазами. Потом она моргнула, и они немного потемнели. На мгновение взгляд ее затуманился, и она опустила голову. Из-за спин своих дочерей вышел и остановился передо мной лорд Рейт.

— Конечно, Дрезден, — произнес он ровным, спокойным голосом. Даже внимательный наблюдатель, не знакомый с обстоятельствами, не заметил бы стеклянного блеска его глаз или чуть смазанных ударений в словах. То есть, держался он очень даже ничего, но не знаю, много ли его собственного рассудка оставила ему Лара. — Хотя для меня честь воспользоваться вашим покровительством перед лицом этой измены, я чувствую себя неловко в свете…

— Да, да, конечно, ладно! — рявкнул я, глядя мимо него, на Лару. — Бежим, быстро — все речи потом.

Лара кивнула и быстро огляделась по сторонам. Побоище пережили не больше двух десятков членов клана Рейтов. Оставшиеся не у дел вурдалаки, отброшенные нашей неожиданной вылазкой, кружили вокруг нас, держась вне досягаемости холодного оружия, но достаточно близко, чтобы наброситься при малейшей возможности. Они явно дожидались, пока остальные окончательно разделаются с остатками Скави и Мальвора, чтобы вместе гарантированно одолеть нас.

У прохода солдаты Марконе выводили из пещеры длинную цепочку невольников в белом. Их уцелело больше, чем я ожидал, и я даже удивился этому, пока не заметил, что кружившие голодными хищниками вурдалаки почти совершенно игнорируют пассивных невольников, интересуясь теми, кто представлял для них настоящую угрозу — пастухами оглушенного человеческого скота.

— Дрезден! — крикнул Марконе. Его дробовик громыхнул еще раз и лязгнул пустым затвором. Автомат Мёрфи продолжал строчить, и я услышал, как он заряжает магазин новыми патронами. — Они приближаются.

Я буркнул что-то в знак того, что услышал, и повернулся к Ларе.

— Захватите невольников.

— Что?

— Захватите чертовых невольников! — рявкнул я. — Или можете оставаться здесь в свое удовольствие!

Лара бросила на меня взгляд, который заставил бы меня всерьез опасаться за свою жизнь, не будь я таким крутым парнем, но лорд Рейт тут же повернулся к окружавшим его вампирам.

— Захватите их!

Я повернулся, накачивая в посох новую порцию Адского Огня и ясно осознавая, что магия моя на пределе. Я и так сделал слишком много, так что сил у меня почти не оставалось. И ведь мне предстояло еще одно заклятие, если я хотел, чтобы хоть кто-нибудь из нас выбрался отсюда. Мёрфин автомат продолжал строчить, пулемет Хендрикса — тоже, и я услышал, что солдаты Марконе у прохода тоже открыли огонь. Значит, вурдалаки в том конце пещеры начали отрываться от останков Скави и Мальвора.

— Живо! — произнес я. — Живо, живо, живо!

Мы двинулись к моему проходу. По дороге вампиры собирали невольников, толкали их в середину нашего отряда, окружая их кольцом. В самом центре шел Рейт в окружении своих вооруженных мечами дочерей, а невольники, в свою очередь, образовали вокруг них плотный живой щит. Лара и здесь ухитрилась обернуть то, что считала помехой, себе на пользу. Просто такая уж у нее логика.

Мы перемещались быстрым шагом, почти бегом — и тут послышался громкий, почти человеческий крик, волна магической энергии хлестнула по моим чародейским чувствам, и свет в пещере погас.

Вообще-то система освещения в пещере у Рейтов была высшего качества. Она не дала ни одного сбоя на протяжении всей дуэли — это при том количестве магических энергий, которыми швырялись мы с Рамиресом. И даже не один, а целых два проема в Небывальщину не сказались на ее работе. Это говорило о том, что Рейт не пожалел денег на проводку и ее защиту — но нет в мире такой электросхемы, которую чародей не смог бы вывести из строя направленным усилием, и эта не стала исключением.

Пока я поднимал посох, чтобы осветить им хоть часть помещения, мой мозг лихорадочно выстраивал логическую цепочку. Витторио видел, как мы прорываемся к выходу — а может, это увидел Коул, хотя я снова напомнил себе, что присутствие Коула остается пока чисто теоретическим, как бы ни подтверждало эту теорию стечение обстоятельств. Отсутствие света не является помехой ни для вампиров, ни для вурдалаков — значит, он пытается помешать нам, людям. Погрузив пещеру в черную как воды Стикса тьму, он практически нейтрализовал воинство Марконе и замедлил передвижение спасающихся невольников, а значит, и охраняющих их вампиров.

Мой посох изготовлен не в качестве источника света, но это многоцелевой инструмент, и я, накачав в него еще немного Адского Огня, поднял его над головой, и пылающие на его поверхности знаки и руны осветили темноту.

И, делая это, я сообразил, для чего еще нужна темнота.

Для того, чтобы заставить людей включать другие источники света.

И в первую очередь чтобы добиться реакции, единственно возможной от чародея, внезапно оказавшегося в темноте. Тем или иным способом, первым делом чародей, оказавшийся в подобной ситуации, первым делом врубает свет. И еще, мы делаем это очень быстро — быстрее, чем сумеет добыть свет любой другой лишенный магии человек.

Поэтому, засветив свой посох, я сообразил, что тем самым объявил о своем точном местонахождении всем до единого гребаным монстрам в этой гребаной пещере. Темнота была ловушкой, призванной добиться от меня этой реакции — и я вляпался в нее прямиком.

Вурдалаки яростно взревели и бросились ко мне; сотня алых лучей рисовала искаженные руны на окровавленных лыках, когтях, отражалась бликами в жутких голодных глазах.

Вокруг меня грянули выстрелы, изрешетившие первый ряд надвигавшихся вурдалаков. Этого оказалось недостаточно. Пули рвали тварей на части, но те продолжали стремиться вперед. И тут Мёрфин автомат щелкнул пустым затвором.

— Перезаряжаю! — крикнула она, выбросила пустой магазин и отступила на шаг — а вурдалак, которого она только ранила, продолжал надвигаться на меня.

Громыхнул дробовик Марконе, и этот вурдалак упал, но когда Марконе передернул цевье, патронник опустел. Он отшвырнул его и сорвал с жилета маленький пистолет-пулемет. Секунду или две он косил его огнем вурдалаков, поводя стволом из стороны в сторону — а потом опустел и его магазин.

Новая волна вурдалаков ринулась вперед, перепрыгивая через скошенных огнем.

И тут вперед вышел я.

Мёрфи с Марконе дали мне достаточно времени, чтобы заклятие, сложившись в моем мозгу, наполнилось моей волей и отлилось в огонь. Я взмахнул посохом над головой и, резко опустив его, с силой ударил его концом в каменный пол.

— Flammamurus! — выкрикнул я.

Послышались треск, скрежет, и из каменного пола пещеры вырвался огонь. Он разбежался прямой линией на тридцать или сорок ярдов в обе стороны от точки удара, и фонтаны расплавленного камня выстроили огненную завесу высотой в десять или двенадцать футов, наклоненную в сторону нападавших на нас вурдалаков. Брызги расплава окатили их, и волна наступавших разбилась об эту стену камня и огня, наполнив пещеру воплями боли и — в первый раз за весь вечер — страха.

Стена отрезала от нас половину находившихся в пещере вурдалаков и скрыла нас от взгляда Витторио. Ну, и света теперь хватало, чтобы ориентироваться.

— Блин-тарарам, а все-таки я молодец, — прохрипел я.

Сил заклятие отняло у меня изрядно — даже с учетом помогавшего мне Адского Огня, — и я пошатнулся, а руны на моем посохе погасли.

— Гарри, слева! — взвизгнула Мёрфи.

Я повернул голову налево как раз вовремя, чтобы увидеть, как наполовину обгоревший вурдалак, оттолкнув Хендрикса как тряпичную куклу, бросился на меня, а еще двое, вынырнув из темноты, готовились последовать его примеру.

Я совершенно не сомневался, что совладаю с первым вурдалаком — с учетом того, что из огня он выбрался ненамного тяжелее ломтя хлеба и еще не вспомнил, как пользоваться клыками и когтями. Впрочем, на случай, если в натуре он все-таки весит больше, чем на вид, я изготовил браслет-оберег.

На секунду передо мной распустился невидимый купол защитного поля, вурдалак отлетел от него — и усилие, которого это от меня потребовало, почти оглушило меня. Я упал.

Вурдалак вскочил и снова бросился на меня. Из-за группы вампиров и невольников вынырнул Томас и напал на двух его сородичей с тыла. Бледное лицо моего брата почти светилось, глаза расширились от страха, и я ни разу еще не видел, чтобы он двигался с такой скоростью. Он перерубил обоим ноги — легко сказать «перерубил», учитывая толщину мышц и костей — и оставил их валяться на земле, где их тут же растерзали другие Рейты. Томас тем временем прыгнул на первого вурдалака.

Он опоздал на какую-то секунду.

Вурдалак с жутким воем навалился на меня. У меня не хватало сил оторваться от пола и встретить своего убийцу на ногах.

К счастью, у меня хватило сил на то, чтобы достать из кармана ветровки револьвер. Я с удовольствием сказал бы вам, что ждал до самого последнего мгновения, чтобы стрелять наверняка — вот какие у меня стальные нервы. Но, по правде говоря, нервы мои изрядно расшатались, и я просто слишком устал, чтобы бояться. Я едва успел прицелиться, прежде чем эта тварь распахнула пасть достаточно широко, чтобы разом откусить мне голову.

Я не помню, как нажимал на курок, но пистолет рявкнул, и голова вурдалака дернулась назад прежде, чем он успел сомкнуть челюсти. А потом меня больно придавили, и я вдруг не мог вздохнуть.

— Гарри! — крикнул Томас.

Сдавливавший мне грудь вес куда-то исчез, и я жадно глотнул воздух. Потом высвободил левую руку и врезал вурдалаку рукоятью револьвера.

— Полегче! — крикнула Мёрфи. — Полегче, Гарри! — ее маленькие, но сильные пальцы перехватили мое запястье и осторожно отобрали у меня пистолет. До меня дошло: мне еще сильно повезло, что он не выстрелил еще раз, пока я мутузил им вурдалака.

Томас сдернул с меня труп, и тот бесформенной грудой повалился на пол. Верхняя часть головы его исчезла, словно ее и не было.

— Славный выстрел, — заметил Марконе. Я оглянулся и увидел, что он поднимает с пола бледного, в испарине Хендрикса, подхватив того подмышки. — Ну?

Томас рывком поднял меня на ноги.

— Пошли. Некогда отдыхать.

— Верно, — согласился я. — Лара, гоните их дальше!

Мы двинулись дальше к проходу, прикрытые с одного фланга огненным занавесом. Черт, я с трудом просто переставлял ноги одну за другой. До меня даже не сразу дошло, что с одного бока меня поддерживает Жюстина, и что я иду в толпе невольников, рядом с Белым Королем и его охраной.

Вампиры растянулись полукругом, прикрывая наше бегство. Правда, бежать мы не бежали. Мы двигались шагом, и нас окружали безумные, адские краски, тени и отчаяние. Автомат Мёрфи огрызнулся огнем еще несколько раз и смолк. Я услышал басовитые хлопки моего револьвера, покосился на свою руку и, ясное дело, пистолета в ней не обнаружил.

— Бросьте их! — услышал я команду Лары, и ее холодный серебристый голос прозвучал в моих ушах почти музыкой. — Не задерживайтесь. Держитесь плотнее. Не давайте им найти брешь.

Мы шли, и с каждой секундой вампиры все больше отчаивались и все меньше походили на людей. Вурдалаки рычали, визжали и умирали. Рейты тоже. Прохладный средиземноморский воздух пещеры сменился парниковой жарой, и у меня складывалось впечатление, что в воздухе чего-то не хватает… похоже, воздуха. Я тяжело дышал, но в легкие попадало его слишком мало.

Я продолжал поднимать ногу, ставить ее и поднимать другую. До меня смутно доходило, что Марконе за моей спиной делает то же самое, помогая при этом Хендриксу.

Я скосил глаза налево и увидел, что фонтаны расплавленного камня начинают слабеть. В общем-то этого стоило ожидать: это заклятие не из тех, которые надо поддерживать, подкачивая в них энергию. Вся прелесть магии, связанной с землей, в ее инерции. Стоит раз привести ее в действие, и ее хватает на некоторое время. Я накачал в эти чертовы камни уйму огненной магии, и она только сейчас начала иссякать.

Именно это сейчас и происходило. Заклятие начинало иссякать. Точно так же, как я сам.

Занавес опускался медленно, редея, остывая, и я мог уже разглядеть сквозь него готовых к атаке вурдалаков. Я вяло отметил про себя, что еще пара мгновений — и они смогут наброситься на нашу компанию оглушенных невольников, раненых гангстеров и изможденных чародеев, и помешать им, в общем-то, некому.

— О Господи, — прошептала Жюстина. Она тоже это заметила. — О Господи.

Вурдалаки, разумеется, тоже видели, как опускается занавес. Они подались вперед, к самой кромке слабеющей завесы, не обращая внимания на раскаленный пол. Несколько десятков тварей ждали первого шанса броситься вперед и выгрызть нам лица.

Что-то ослепительно-яркое, зеленое чиркнуло вдоль их ряда. Оно насквозь пронзило двух первых вампиров, оторвало третьему руку у самого плеча и продолжало полет прямо сквозь белый трон, оставив в его спинке дыру размером с хорошую бельевую корзину.

Рамирес ждал, что они выстроятся вот так.

Он стоял всем весом на здоровой ноге, разведя руки в стороны — в дальнем конце опадающей огненной стены, только со стороны вурдалаков. Те повернулись, было, в его сторону, но он движением стрелка из вестерна выбросил руки вперед, снова опустил, снова вскинул, и с каждым движением все новые заряды зеленого света косили вурдалаков одного за другим.

Те, кто стоял ближе к нему, сделали попытку атаковать его, но Рамирес уже знал, чего можно от них ожидать, и не собирался оставлять им ни малейшего шанса. Он швырял в них один заряд за другим, в результате чего перед ним выросла груда… нет, не вурдалаков, а их дергающихся клочьев. Тех, что стояли чуть дальше, постигла в точности та же участь. Потоки черной крови катались по полу пещеры до тех пор, пока он не начал напоминать палубу корабля в разгар какого-то безумного шторма.

— Чего ждешь, Дрезден? — крикнул Рамирес. — Еще раз поиграешь в вулкан, и от тебя вообще ничего не останется! — очередная, особенно удачная зеленая молния оторвала головы сразу двум вурдалакам. — А это как тебе нравится?

Мы немного ускорили шаг.

— Неплохо, — откликнулся я. — Тем более, для девственника.

Темп его скорострельности начинал уже падать, но подначка явно добавила ему ярости, и он продолжал канонаду с удвоенной силой. Вурдалаки взвыли от досады и попятились от остатков огненной стены — и от Стража, чья магия рвала их на куски.

— Какая боль! — нараспев, как пьяный выкрикнул Рамирес, швыряя последнюю пару зарядов вслед бегущим вурдалакам. — Вау! Ка-акая боль! Какая боль быть круче всех!

Что-то свистнуло, блеснула сталь, и один из ножей Витто ударил Рамиреса в живот с такой силой, что сбил его с ног и швырнул на пол.

— Раненый! — рявкнул Марконе. Мы подошли к проему так близко, что я уже видел струившийся из него голубой свет. Марконе махнул рукой и ткнул пальцем сначала в Рамиреса, потом в Хендрикса. Вооруженные мужчины — наемники; у обычных гангстеров просто не может быть такой дисциплины — ринулись вперед, подхватили Рамиреса и, бесцеремонно расталкивая невольников, потащили его к проходу.

Я оторвался от Жюстины и, шатаясь, подошел к Рамиресу. Нож попал ему в живот. Погано попал. На Рамиресе был кевларовый жилет, который плохо защищает от узких клинков, но по крайней мере не дал ножу уйти в мягкие ткани с рукоятью. Я знал, что там проходят крупные кровеносные сосуды, но не мог определить по положению рукояти, задеты ли они. Лицо его сделалось бледным как мел, и веки поднимались с видимым усилием. Неловкое движение подвернуло ему ногу, выставив на обозрение нож.

— Черт меня подери, Гарри, — прохрипел он. — У меня в ноге нож. И когда это меня угораздило?

— Во время дуэли, — ответил я. — Ты что, не помнишь?

— Я решил, это ты со мной столкнулся и оцарапал, — отозвался Рамирес и снова зажмурился. — Чтоб меня. У меня еще и в потрохах нож, — он опустил взгляд. — Причем такой же.

— Лежи и не дергайся, — наказал я ему. Вампиры, невольники и наемники лезли в проход. — Ты только не шевелись, ладно?

Он начал говорить что-то, но ударившийся в панику вампир, пробегая мимо, задел его больную ногу. Лицо Рамиреса перекосилось от боли, а потом он обмяк, и глаза его закрылись. Он выронил посох, и я подобрал его и сунул ребятам, затаскивавшим его в проем. Бой тем временем приблизился, и основной натиск наступавших вурдалаков пришелся на вампиров.

— Долго еще? — услышал я голос Марконе, обращавшегося к одному из его людей.

Тот сверился с часами — дорогими, швейцарскими, с пружинами, колесиками и всеми прочими причиндалами.

— Три минуты, одиннадцать секунд, — отозвался тот.

— Сколько зарядов?

— Шесть двойных.

— Эй, — окликнул я Марконе. — Не слишком ли торопитесь?

— Еще чуть потянуть — и все лишится смысла, — ответил Марконе. — Идти можете?

— Да, идти могу, — огрызнулся я.

— Я могу приказать кому-нибудь нести вас, — без тени издевки предложил Марконе.

— Идите вы, — буркнул я. — Мёрфи?

— Я! — откликнулась Мёрфи. Она отходила в числе последних, прикрывая нас от начинавших приходить в себя вурдалаков. Ее автомат-коробчонка висел на перекинутом через плечо ремне, а в руках она сжимала мой револьвер сорок четвертого калибра — смотревшийся в них до комичного большим.

— У Рамиреса нож в животе, — сказал я. — Мне нужно, чтобы ты за ним присмотрела.

— Это тот, второй Страж, да?

— Угу, — кивнул я. — Его уже вынесли в проход.

— А ты?

Я мотнул головой и проверил, хорошо ли меня прикрывает моя ветровка.

— Мальвора еще здесь. Он может попытаться закрыть проход или выкинуть еще какую-нибудь пакость. Уйду одним из последних.

Мёрфи бросила на меня скептический взгляд.

— Вид у тебя — непонятно, как ты еще на ногах держишься. Ты вообще в состоянии заниматься хоть какой-то магией?

— Верно, — буркнул я и протянул ей свой посох. — Может, ты ей займешься?

Она пристально на меня посмотрела.

— Хитрожопых никто не любит, Гарри.

— Ты шутишь? До тех пор, пока хитрожопые разговаривают с кем-то другим, в них души не чают, — я устало улыбнулся ей. — Пшла вон отсюда.

— Как мы выйдем оттуда? — спросила она. — Сюда нас вел Томас, но…

— Он и выведет, — сказал я. — Или кто-нибудь из других. Или Рамирес, если только какой-нибудь идиот не убьет его, пытаясь помочь.

— Если тебе все равно, то я предпочла бы, чтобы это делал ты, Гарри, — она коснулась моей руки и прыгнула в овал проема. Я увидел еще, как она спешит по глубокому, по колено снегу к Рамиресу, лежавшему под сосной на своем сером плаще. Вокруг толпились невольники, и вид они имели смятенный, что вполне естественно, и замерзший, что с учетом их гардероба еще естественнее.

— Наши все! — крикнул один из наемников. — Две минуты, пятнадцать секунд!

Ему пришлось как следует надрывать глотку. Ближний к нам вурдалак находился в каком-то десятке футов от нас, атакуя, если это можно так назвать, тонкую белую цепочку Рейтов. Среди последних отбивался, вращая клинками как пропеллером, мой брат.

— Уходите! — приказал Марконе, и солдат нырнул в проход. Марконе, уже с новым дробовиком в руках, остановился рядом со мной. — Дрезден?

— Чего вы ждете, чтоб вас?

— Если вы забыли, — ответил он, — я подрядился вытащить вас отсюда живым. Я не уйду, пока не сделаю этого.

С места, где я стоял, видны были три связки взрывчатки со вставленными детонаторами и примотанными к ним скотчем старомодными, пружинными таймерами. Они просто лежали на полу; еще три, должно быть, разместили где-то у стен пещеры. Я не имел ни малейшего представления о том, сильный ли они причинят ущерб, но в любом случае предпочел бы оказаться от них подальше, когда они рванут. Увы, бедным вурдалакам предстояло полюбоваться фейерверком.

— Томас! — крикнул я. — Пора!

— Уходим! — скомандовал Томас, и вампиры разом оставили позиции и бросились к проходу. Все, кроме одного, высокой женщины, которая…

Я зажмурился. Будь я проклят, это была Лара.

Остальные вампиры уже лезли в проем, а Томас с сестрой стояли — одни против целой орды восьмифутовых вурдалаков. И ведь стояли!

Кожа их сделалась белее ледникового льда, глаза излучали серебро, и двигались они с ослепительной скоростью и совсем уже нечеловеческой грацией. Сабля его рубила направо и налево, разбрызгивая черную кровь, и ей вторили разящие удары его кукри.

(Ага, верно, так и называется этот его кривой нож. Я так и знал, что рано или поздно вспомню его название).

Лара в облепивших ее тело волосах и изорванном кимоно прикрывала его со спины. Силой она не уступала младшему брату, а скоростью, возможно, даже превосходила, и меч с волнистым клинком разил вурдалаков не менее эффективно. В общем, держалась эта парочка очень даже неплохо.

Увы, я хорошо понимал, что их старания обречены. Какими бы ловкими, какими бы сильными ни были Томас с Ларой, сколько бы вурдалаков они ни положили, черная кровь продолжала сползаться к поверженным телам, и первые изрубленные ими вурдалаки уже поднялись и снова включились в бой. Большинство их остались чудовищно изуродованными. За одними зелеными веревками волочились выпущенные кишки. У других недоставало половины черепа. По меньшей мере двое дрались вообще безрукими, пытаясь достать врага зубами. И уж по сравнению с красотой брата— и сестры-вампиров исковерканные тела вурдалаков казались еще более чудовищными, злобными.

— Господи, — выдохнул у меня над ухом Марконе. — В жизни не видел кошмара прекраснее.

Он был прав. Зрелище завораживало.

— Время? — хрипло спросил я его.

Он покосился на часы.

— Минута сорок восемь.

— Томас! — взревел я. — Лара! Ну!

По этой моей команде они мгновенно повернулись — должно быть, этого вурдалаки ожидали от них меньше всего — и бросились к проходу.

Я повернулся, чтобы последовать за ними — и тут ощутил это.

Едва заметную пульсацию, гудение энергии, показавшейся мне разом чужой и знакомой, тошнотворное, словно в воронку засасывает, ощущение — а потом внезапный шквал энергии.

Это была не магическая атака. Атака — это применение силы, которую можно предугадать, отразить или хотя бы ослабить. Это было на порядок существеннее. Это просто заявило о своем существовании, утверждая тем самым какую-то новую реальность.

Какая-то мысль буквально физическим ударом врезалась в меня — нет, не одна мысль. Целое ассорти мыслей, коктейль эмоций столь вязких, столь тяжелых, что я повалился на колени. Отчаяние захлестнуло меня. Я так устал я дрался, я боролся, а получил лишь хаос… значит, все мои старания пошли псу под хвост. Единственные мои настоящие друзья тяжело ранены или бежали с поля боя, бросив меня в этой адской пещере. Те, кто остался пока со мной — монстры того или иного рода, даже мой брат, вернувшийся к гнусной привычке кормиться на живых людях…

Следом за отчаянием навалился страх. Я лежу парализованный, а меня окружают неописуемые чудовища. Еще пара секунд, и они накинутся на меня. Я лежал лицом к проему, и хотя реальные события происходили за моей спиной, я видел, что все, абсолютно все попадали на землю, оставив проход незащищенным. Вампиры, невольники, смертные воины — все пали.

Потом настала очередь скорби. Мёрфи. Карлос. Я обрек их обоих на гибель.

Впустую. Все впустую.

Рядом со мной лежал на земле Марконе, и рядом с его бессильно откинутой в сторону рукой продолжал свой отсчет секундомер. Стрелка быстро перемещалась по кругу, и таймер на заряде пластита, лежавшего в десятке футов от нас, делал то же самое.

И тут я все понял. Это все дело рук Витторио Мальвора. Это жуткое, парализующее варево из самых темных сторон человеческой души лил в нас щедрым потоком именно он — подобно тому, как Рейты внушают страсть, Мальвора — страсть, а Скави — отчаяние. Витто переплюнул их всех. Он собрал самое гадкое, что есть в человеке, и обратил это в отравленное, смертельное оружие.

И я ничего — ничегошеньки — не мог сделать, чтобы помешать ему.

Я лежал, глядя на циферблат часов Марконе, и думал, от чего мы все-таки погибнем: от зубов вурдалаков или взрывчатки?

(обратно)

Глава СОРОК ПЕРВАЯ

Где-то между 1:34 и 1:33 бегущая в обратном направлении стрелка вдруг остановилась. Или мне так показалось. Однако через несколько секунд стрелка дернулась еще на одно деление назад, и щелчок анкера показался мне гулким ударом. Я лежал, глядя на секундомер, и единственное, что меня занимало — это то, как забавно реагирует мой рассудок на неотвратимо надвигающуюся смерть.

А потом я подумал, что у меня еще осталось достаточно воли, чтобы думать о чем-нибудь поважнее, чем ужас и отчаяние. Может, это вовсе так я реагировал на неминуемую смерть: отрицанием и эскейпистскими галлюцинациями.

— Не совсем так, хозяин мой, — послышался голос Ласкиэли.

Я заморгал, и это движение вышло куда более добровольным, чем секунду назад. Я сделал попытку оглядеться по сторонам.

— Не пробуй, — немного встревожено посоветовала Ласкиэль. — Ты можешь повредить себе что-нибудь.

Какого черта? Она что, ухитрилась каким-то образом замедлить время?

— Время не существует, — твердо заявила она. — Во всяком случае, в том смысле, в котором ты привык о нем думать. Я просто на время ускорила процессы в твоем сознании.

Секундомер бубухнул еще раз: 1:32.

Ускорила мой мозг. Что ж, логично. В конце концов, обычно мы используем не более десяти процентов его мощности. Никто не говорил, что его нельзя использовать более эффективно. Но, разве что…

— Да, — подтвердила она. — Это опасно, и я не могу поддерживать такой режим долго без риска причинить необратимый ущерб.

Я решил, что Ласкиэль собираетсясделать мне предложение, от которого я не смогу отказаться.

Голос ее сделался резким, сердитым.

— Не валяй дурака, хозяин мой. Если ты исчезнешь, исчезну и я. Я просто пытаюсь дать тебе совет, который позволил бы нам выжить.

Ага, еще бы. И по странному совпадению, не касается ли этот совет монеты у меня в подвале?

— Почему ты проявляешь в этом вопросе такое упрямство, хозяин мой? — поинтересовалась Ласкиэль звенящим от досады голосом. — Взяв монету, ты не превратишься в раба. Это не лишит тебя возможности делать выбор.

Ну, поначалу нет. Но в конце концов я окажусь рабом настоящей Ласкиэли, и она это прекрасно знала.

— Не обязательно, — возразила она, и в голосе ее послышались умоляющие нотки. — Можно ведь достичь какого-то взаимопонимания, компромисса.

Конечно, если я с готовностью пойду навстречу всем ее предложениям, она не будет воображать, это уж точно.

— Но ты останешься жив, — настаивала Ласкиэль.

Какая разница, ведь монета погребена под толстым слоем бетона у меня в лаборатории…

— Это не препятствие, хозяин мой. Я могу подсказать тебе, как связаться с ней за считанные секунды.

Бубух: 1:31.

Позади что-то громыхнуло. Шаги. Вурдалаки. Они приближались. Я видел лицо Марконе — не целиком; та часть его, которую я видел, исказилась в муке под гнетом психического прессинга Витторио Мальвора.

— Прошу тебя, — настаивала Ласкиэль. — Пожалуйста, позволь мне помочь тебя. Я не хочу умирать.

Я тоже не хотел.

Я закрыл глаза в ожидании очередной секунды.

Бубух: 1:30.

Это потребовало от меня изрядной воли и еще больше сил, но я ухитрился прошептать вслух: — Нет.

— Но ты умрешь, — с болью в голосе произнесла Ласкиэль.

Что ж, это должно было случиться рано или поздно. Правда, не обязательно сегодня ночью.

— Тогда быстро! Во-первых, ты должен ясно представить себе монету. Я могу помочь тебе…

Не так. Она могла помочь мне и без этого.

Молчание.

Бубух: 1:29.

— Я не могу, — прошептала она.

Мне казалось, что может.

— Я не могу, — повторила она. — Она этого не простит. Она не примет меня обратно в… просто возьми монету, Гарри. Возьми монету. П-пожалуйста.

Я стиснул зубы.

Бубух: 1:28.

— Нет, — повторил я.

— Я не могу этого сделать для тебя!

Неправда. Она уже частично оградила меня от внушения Мальвора. Собственно, для нее ситуация была проста: она могла сделать больше, чем уже сделала. Или могла не делать ничего. Выбор оставался за ней.

Ласкиэль в первый раз за вечер явилась передо мной воочию. Она стояла на коленях. Вид у нее был… странный. Слишком худой, со ввалившимися глазами. Она всегда казалась здоровой, крепкой и уверенной. Теперь же ее волосы сбились в бесформенную массу, лицо исказилось от боли, и…

…и она плакала. Лицо ее пошло пятнами, и ей очень не помешал бы носовой платок. Она касалась ладонями моих щек.

— Это может тебя покалечить. Может повредить твой мозг. Ты хоть понимаешь, что это значит, Гарри?

Трудно сказать. Может, жить с поврежденным мозгом даже приятно. С детства люблю желе. И может, в той психушке, куда меня запрут, будет кабельное ТВ. Все лучше, чем если мои мозги слопают вурдалаки.

Мгновение Ласкиэль молча смотрела на меня, потом усмехнулась сквозь слезы.

— Это твой брат. Твои друзья. Вот почему.

Если мне удастся ценой поджаренных мозгов вытащить Мёрфи, Рамиреса, Томаса и Жюстину из той заварухи, в которую я их впутал, игра стоит свеч.

Она снова молча смотрела на меня.

Бубух: 1:27.

А потом на лице ее мелькнула почти детская обида, и она оглянулась через плечо. Потом снова повернулась ко мне.

— Я… — она тряхнула головой. — Она… тебя не достойна, — произнесла она очень тихо, словно сама себе не веря.

Достойна или нет, падший ангел меня не получит. Ни за что.

Ласкиэль расправила плечи и выпрямилась.

— Ты прав, — сказала она. — Выбор за мной. Слушай, — она придвинулась ближе, пристально глядя мне в лицо. — Сила у Витторио не своя. Поэтому ему все и удается так. Им владеет демон.

Я даже пожалел, что не могу округлить глаза. Демон? Какой еще демон?

— Из Иных, — сказала Ласкиэль. — Я еще прежде ощущала присутствие кого-то. Это нападение на вашу психику осуществлялось напрямую из сознания Иного.

Черт, это было уже интересно. Не то, чтобы критически важно, но интересно.

— Это критически важно, — возразила Ласкиэль. — В связи с обстоятельствами твоего рождения — в связи с причинами твоего рождения, Гарри. Твоя мать не случайно нашла в себе силы бежать от лорда Рейта.

О чем это она, черт возьми?

Бубух: 1:26.

— Имело место сложное сочетание событий, сил и обстоятельств, которые должны были дать рожденному при этом ребенку потенциальную способность обладать властью над Иными.

Чушь какая-то. Иные невосприимчивы к магии. Самые могущественные чародеи, потратившие на это столетия изысканий и тренировок, способны разве что немного замедлить их.

— Если так, не кажется ли тебе странным, что ты в шестнадцатилетнем возрасте победил одного из них?

Чего? С каких это пор? Единственная серьезная победа, которую я мог бы записать на свой счет, имела место сто лет назад, когда мой старый наставник напустил на меня демона-убийцу. Правда, обернулось все не совсем так, как рассчитывал ДюМорн.

Ласкиэль придвинулась еще ближе.

— Тот, Кто Идет Следом — Иной, Гарри. Ужасное существо, один из самых могучих Иных. Но когда он пришел за тобой, ты его одолел.

Верно. Одолел. Я до сих пор не очень понимаю, что же я сделал тогда, но финал помню хорошо. Трах-бабах, и никакого демона. Только дом горящий.

Бубух: 1:25.

— Слушай, — продолжала Ласкиэль, чуть тряхнув мою голову. — Ты способен совладать с Иными. Ты можешь защититься от сил, которые держат тебя сейчас. Если ты уверен, что хочешь именно этого, я могу дать тебе возможность сопротивляться тому, что наслал на вас Мальвора. Но тебе придется поспешить. Я не знаю, сколько времени потребуется, чтобы сбросить его, а они уже близко.

После чего, наверное, нам предстояло долго, обстоятельно беседовать о моей матери, об Иных и их связях с Черной Коллегией. И вообще о том, что, черт возьми, вообще происходит.

Ласкиэль — то есть, скорее, Лаш — коротко кивнула.

— Я расскажу тебе все, что смогу, Гарри.

Она встала, обошла меня и шагнула в сторону приближающихся вурдалаков и Витто Мальвора. Одежда ее негромко шуршала на ходу, а секундомер Марконе продолжал бубух…

Тик, тик, тик…

Всего секунду еще — один или два удара сердца, не дольше — я продолжал лежать, пришпиленный к полу этой психической гадостью. Потом странное ощущение охватило меня, и я даже не знаю точно, какими словами его описать — ну разве что как если ты делаешь шаг и с жестокого, испепеляющего солнечного света оказываешься в глубокой, прохладной тени. Терзавшая меня жуткая боль спала немного — совсем немного, но достаточно, чтобы я вдруг снова смог шевелить руками и головой, чтобы я знал, что могу действовать дальше.

До поры до времени я не шевелился.

— Моя! — взревел голос, настолько пропитанный жаждой похоти и крови, что в нем не осталось ничего человеческого. — Она моя!

Шаги приблизились, топ-шлеп, топ-шлеп. Краем глаза я увидел чудовищно обожженную ногу Витторио. Ощущение блаженной тени начало слабеть по краям, и заклятие Витторио постепенно восстанавливало свое действие — так солнечный свет постепенно пробивается сквозь покрытое ледяными разводами стекло.

— Сучка маленькая, — прорычал Витторио. — Я сделаю с тобой такое, что у твоего отца кровь в жилах застынет.

Послышался тяжелый удар. Я чуть-чуть повернул голову посмотреть, что происходит вокруг меня.

Толпа до ужаса огромных вурдалаков, вот что происходило, и то, что их изрядно измочалили и изорвали в бою, не уменьшило их злости. Витторио, бледный, как смерть, с почернелой головешкой вместо одной ноги, стоял над Ларой. Правую руку он держал высоко поднятой, с растопыренными пальцами, и я кожей ощущал исходившую от нее чудовищную энергию. Он поддерживал заклятие, приковавшее всех к земле — и, насколько я видел по реакции окружавших его вурдалаков, они тоже ощущали по крайней мере часть этого давления. Но, конечно, оно не лишало их способности двигаться, только немного сковывало движения. А может, они просто больше нашего привыкли к подобным ощущениям.

Он лягнул Лару в ребра — раз, другой, третий, с силой, от которой ломались кости. Лара негромко вскрикивала от боли, и, наверное, это в большей степени, чем все остальное, помогло мне вытолкнуть парализующее действие враждебной магии из моей головы. Я медленно пошевелил рукой. Судя по отсутствию воплей, никто этого не заметил.

— Пока с тебя хватит, сучка, — он повернулся к моему брату. — Я ведь давно собирался найти тебя, знаешь ли, Томас, — продолжал Витторио. — Изгои вроде тебя часто ищут себе друзей среди тех, кто не сковывает себя предрассудками и смело заглядывает в будущее. Однако ты как поганый пес — слишком уродлив, чтобы тебя пускали в дом, но преданно защищаешь хозяина, который относится к тебе с презрением. Что ж, твой конец будет не менее мучителен, чем ее, — он начал поворачиваться ко мне. Он улыбался. — Но прежде мы разберемся с надоедливым чародеем, — он закончил поворот. — Ожоги болят, Дрезден. Я не говорил, как я терпеть не могу огонь?

Грех было оставить без внимания такую иронию. Я дождался, пока он произнесет слово «огонь», повернулся и нажал на спуск дробовика Марконе.

Приклад больно лягнул меня в плечо: я не успел прижать его как положено, и даже заговоренная ветровка не смогла полностью смягчить удар. Зато заряд картечи оторвал правую руку Витторио чуть ниже локтя.

Насколько я слышал, ампутация не способствует сосредоточенности. В случае Витторио, по крайней мере, это было именно так, а поддерживать заклятие вроде того, что он использовал, без нужной сосредоточенности не получится. Я испытал резкий приступ чудовищного давления, когда физическая травма Витторио впрыснула в заклятие мощный заряд энергии — словно огромный сабвуфер взвыл от перегрузки. Вурдалаки хором взревели от боли, и это дало мне секунду или две, чтобы действовать.

Я подобрал под себя ноги и со всей силы лягнул Витторио в колено — здоровой ноги, разумеется. Удар по колену не доставит никаких неприятностей вампиру Красной Коллегии — их реальные тела все равно ходят коленками назад. А вампира Черной Коллегии рука, отстреленная из дробовика, разве что разозлила бы.

Витто не был ни тем, ни другим.

Когда он не питался энергией, почерпнутой из Голода, он мало чем отличался от смертного. А я, при том, что чародей и все такое, еще и довольно, скажем так, крупный тип. Высокий и тощий, да, но при таком росте даже тощие ребята чертовски тяжелы, и ноги у меня тоже сильные. Его колено подломилось, и он, взвизгнув, упал.

Прежде, чем он успел опомниться, я уже стоял на одном колене, прижав приклад к плечу, а длинный ствол уперев в нос Витторио.

— Назад! — орал я. Вообще-то я собирался изображать из себя хладнокровного и сильного, но голос у меня вышел злобный и не слишком обремененный здравомыслием. — Прикажи им отступить назад! Ну!

Лицо Витторио перекосилось от боли и неожиданности. Он уставился на дробовик, потом на меня, потом на оставшуюся от правой руки культю.

Я больше не слышал секундомера, но сознание домыслило звуковой эффект. Тиктиктиктиктиктик. Сколько времени осталось? Шестьдесят секунд? Меньше?

Окружавшие меня вурдалаки, оправившиеся от короткого приступа боли, начали негромко рычать — больше всего это напоминало рокот нескольких дюжин мотоциклов. Я не спускал взгляда с их босса. Если бы у меня имелась хотя бы секунда как следует разглядеть все подробности анатомии, готовые в любой момент впиться в мою плоть, я, возможно, не удержался бы от слез, а это как-то не по-мужски.

— Н-назад! — заикаясь выпалил Витторио. Потом произнес что-то на языке, показавшемся мне смутно знакомым, хотя самого слова я не понял. Он повторил это почти визжа, и вурдалаки попятились от нас — на пару дюймов, но попятились.

Тиктиктиктиктик.

— А теперь будет вот как, — сообщил я Виторио. — Я забираю своих людей. Я ухожу в проход. Я закрываю его. Ты остаешься жив, — я чуть налег на дробовик, заставив его дернуться. — Или погибнем все. Мне как-то довольно все равно, так будет, или иначе, поэтому выбирать тебе.

Он облизнул пересохшие губы.

— Т-ты б-блефуешь. Нажми на курок, и вурдалаки убьют всех. Ты ведь не хочешь, чтобы они погибли ради удовольствия убить меня.

— День у меня сегодня был нелегкий. Я устал. Думается неважно. И, насколько эта ситуация видится мне, Витто, ты меня достаточно убивал сегодня, чтобы надоесть мне до смерти, — я прищурился и заговорил еще тише. — Или ты всерьез думаешь, что я позволю себе погибнуть, не прихватив тебя с собой?

Долгое мгновение он смотрел на меня, потом снова облизнул губы.

— Ид-дите, — произнес он. — Идите!

— Томас! — крикнул я. — Подъем, подъем! Некогда валяться и помирать.

Я услышал, как мой брат застонал.

— Гарри?

— Лара, вы меня слышите?

— Вполне, — отозвалась она. Судя по звуку, старшая сестра Томаса уже встала и находилась где-то совсем рядом со мной.

— Томас, бери Марконе и тащи его в проем, — я смерил Витторио свирепым взглядом. — Не шевелись. Даже дернуться не смей.

Витторио с лицом, перекошенным от боли, поднял левую руку ладонью вверх. Он истекал кровью, и его начало трясти. В лице его не осталось ничего воинственного. Он выпалил в меня своим главным калибром, и я сумел отбиться. Думаю, это напугало его до чертиков. Ну, и потеря руки тоже не подняла ему духа.

— Не стреляй, — выдавил из себя он. — Н-не стреляй, — он оглянулся на вурдалаков. — П-пустите их, — скомандовал он.

Я услышал, как застонал Марконе, и Томас охнул от натуги.

— О’кей, — произнес Томас у меня за спиной. — Мы прошли.

Продолжая целиться в Витторио, я встал. Мне приходилось очень сильно стараться, чтобы ствол дробовика не дрожал. Сколько еще секунд осталось? Тридцать? Двадцать? Мне приходилось слышать о людях, которые даже в таких диких ситуациях, как эта, ухитряются не сбиваться со счета, но я явно не принадлежал к их числу. Я сделал шаг и почувствовал Ларину спину, прижимавшуюся к моей. Краем глаза я видел, что вурдалаки окружали нас со всех сторон. Не будь ее там, один из них без проблем смог бы наброситься на меня со спины. Стоило бы мне отойти от Витторио на пару футов. Опа…

Я сделал шаг назад, заставляя себя двигаться ровно, плавно, хотя мои инстинкты буквально визжали, пытаясь заставить меня бежать очертя голову.

— Еще три шага, — шепотом подсказала мне Лара. — Чуть левее…

Я скорректировал направление. Еще шаг, и я услышал за спиной свист зимнего ветра. Луч серебряного лунного света скользнул по стволу дробовика.

И тут я узнал, находился на самом деле здесь Коул, или нет.

Новый шквал энергии наждачной бумагой полоснул по моим чародейским чувствам, и какой-то внебрачный отпрыск кометы и птеродактиля вынырнул из темноты в дальнем углу пещеры. Взгляд мой достаточно свыкся с темнотой, чтобы различить тусклый овал багрового света, на фоне которого обрисовалась темная фигура в капюшоне — Коул, стоявший в своих вратах.

— Господин! — крикнул Витторио заплетающимся языком.

— Берегись! — взвизгнул я и, отпрянув вбок, махнул рукой назад, за спину, пытаясь оттолкнуть Лару с траектории полета этой твари. Та промахнулась на какую-то пару дюймов, но и мы сбились с пути.

Сиплый, скрежещущий голос Коула произнес что-то на незнакомом языке, и по пещере пронесся новый импульс невидимой энергии — не в нас, но в мой проход.

И стоило этому произойти, как отворенный мною проем начал закрываться, словно кто-то застегивал молнию — начиная с ближнего ко мне края.

Тиктиктиктиктиктик.

Проем закрывался гораздо быстрее, чем я двигался. Я уже не успевал. Но Лара могла еще.

— Лара! — заорал я. — Бегите!

Что-то, обладающее силой товарного локомотива и скоростью гоночного болида, схватило меня за ветровку и дернуло так резко, что это едва не свернуло мне шею.

— Дрезден! — крикнул Марконе из закрывающегося проема. — Девятнадцать!

Я летел по воздуху. Дико оглянувшись, я сообразил, что Лара схватила меня и прыгает в дальний угол закрывающихся врат.

— Восемнадцать! — услышал я крик Марконе.

Мы с Ларой пролетели сквозь пустой, ничем не примечательный воздух и упали на каменный пол.

Проем закрылся.

Мы опоздали.

(обратно)

Глава СОРОК ВТОРАЯ

Пещера освещалась только багровым сиянием из врат Коула, и все в ней поделилось на кровь и черные тени. Глаза десятков вурдалаков блестели догорающими угольями; похоже, все они повернулись теперь к нам.

— Лара, — прошипел я. — Пещера взорвется через семнадцать секунд, и туннель наружу перекрыт вурдалаками.

— Голод мне в глотку, — выругалась Лара. Голос ее прерывался от боли и страха. — Что я могу сделать?

Хороший вопрос. Можно, конечно… Постой-ка. Может, есть еще способ пережить это. Для того, чтобы заниматься магией, я слишком устал, но…

— Вы можете мне довериться, — ответил я. — Вот что вы можете сделать.

Она повернула ко мне свое бледное, прекрасное, перемазанное кровью лицо.

— Заметано.

— Нам нужно попасть к выходу в туннель.

— Но если там сейчас вурдалаки…

— Эй! — выдохнул я. — Тик, тик!

Прежде, чем я успел выговорить первое «тик», Лара снова схватила меня и потащила через всю пещеру к туннелю. За моей спиной кричал что-то Коул, ему вторил Витторио, а вурдалаки откликнулись на это воем и бросились за нами. Только один из них оказался достаточно близко, чтобы попытаться перехватить нас, но Ларин зловещий меч рубанул его между глаз и если не убил, то на мгновение оглушил гада.

Лара сбросила меня у отверстия туннеля, и я, ощупывая рукой гладкие стены, отступил вглубь него на пару шагов и встряхнул висевший на запястье другой руки браслет-оберег. Демоническая летучая тварь Коула разворачивалась для нового захода.

— Что теперь? — спросила Лара. Вурдалаки приближались. По скорости им было далеко до Лары, но и бежать им осталось не так много.

Я сделал глубокий вдох.

— Теперь, — сказал я, — поцелуйте меня. Я понимаю, это звучит ди…

Лара испустила короткий, жадный рык и прижалась ко мне. Руки ее змеями скользили по моей талии. Рот ее встретился с моими губами и…

…божетымой.

Как-то Лара похвалялась, что за час может сделать со мной такое, чего смертной женщине и за неделю не дано. Какая это к чертовой матери похвальба, если это правда. Первая, обжигающая секунда поцелуя, не поддается описанию. И дело тут не в нежности ее губ. Дело в том, как она двигала ими, а еще в примитивном, голом голоде, царившем в каждом мельчайшем движении ее рта. Я понимал, что она — монстр, и сто она поработит и убьет меня, если сможет, но она желала меня с такой страстью, что эта отрава действовала мгновенно. Поцелуй суккубы — ложь, но в это мгновение я ощущал себя сильным, полным мужской силы. Я ощущал себя достаточно привлекательным, достаточно достойным такой страсти.

И еще я испытывал желание — примитивную жажду секса, такую дикую, такую испепеляющую, что я чувствовал: если я не найду выхода для этой жажды — здесь и сейчас! — то просто сойду с ума. Разгоревшийся во мне пожар не ограничивался пахом — слишком горячо он горел для этого, и все мое тело горело от жажды. Каждый дюйм меня вдруг сверхъестественным образом осязал Лару во всей ее окровавленной чувственности, во всей ее непристойной желанности. Она прижималась ко мне, и почти прозрачный белый шелк скрывал ее наготу не сильнее, чем черная кровь ее врагов.

Ну же, буквально визжало мое тело. Возьми ее. Сейчас. Забей на таймеры, и бомбы, и монстров. Забудь все на свете и чувствуй ее и ничего другого.

Я почти утонул в этом, но все же сохранил достаточно рассудка, чтобы не забывать об опасности. Похоть едва не убила меня — но похоть ведь тоже эмоция.

Я обнялся с этой похотью, я позволил ей обнять меня и вернул поцелуй почти с такой же отдачей. Моя правая рука скользнула по талии суккубы и ниже, прижав ее бедра ко мне, ощущая потрясающую силу, и упругость, и округлость ее прижимающегося ко мне тела.

А левую руку с браслетом я выбросил в сторону пещеры, бомб, набегавших вурдалаков — и я накачал в нее всю приливную силу похоти, всю ту необходимую мне энергию, которую часть меня складывала и направляла куда надо даже в то время, пока большая часть меня просто наслаждалась этим оглушительным поцелуем.

Таймеры перестали тикать.

Заряды пластита взорвались.

Ум, устремленность, измена, беззастенчивость, отвага и навык отступили в сторону. За дело взялась голая физика.

Чудовищные жар и взрывная волна прокатились по пещере, опрокинув все, чему не посчастливилось убраться из нее прочь. На долю секунды я увидел на фоне раскаленного добела взрыва силуэты продолжавших бежать к нам вурдалаков, не подозревавших о том, что сейчас произойдет.

А потом взрывная волна ударила в мой щит.

Я не пытался удержать этот неописуемый молот. Он смел бы мой щит, расплавил или испарил бы браслет на моем запястье, раздавил бы меня как яйцо. Щит не предназначен для такого.

Вместо этого я заполнил пространство туннеля гибкой, упругой энергией — слоями ее, перегородившими вход в туннель наподобие эластичных пыжей. Я не пытался остановить энергию взрыва.

Я пытался поймать ее.

Какое-то мгновение давление готово было раздавить нас, накатив на мой щит словно чудовищной жидкой массой. Оно сорвало меня с места, и я крепко держался за Лару, а ее руки в ответ крепко цеплялись за меня. Я начал падать, ослепленный огнем, но продолжал удерживать щит, уменьшив его диаметр и превратив из купола в шар, уплотняя его до тех пор, пока энергия сама не прижала нас с Ларой друг к другу. Мы катились вверх по туннелю, и взрывная волна гнала нас вперед как ураган гонит перед собой парусник… ну, точнее, как пороховые газы гонят по стволу мушкета круглую пулю. Щит отскакивал от гладких стен, и я удерживал его из последних сил. Один-единственный выступ в стене мог остановить нас, смешав щит, камень, суккубу и чародея в кровавую кашу. Слава Богу, гордыня Лариного семейства в числе прочего отразилась и на качестве полировки стен.

Я не столько увидел вурдалаков, охранявших верхнюю часть туннеля, сколько почувствовал, как наш щит ударил в них, и расшвырял в стороны, и раздавил как жуков, а останки их сразу же поглотил огненный шквал взрыва. Я не знаю, с какой скоростью мы катились, но быстро. Очень быстро. Взрыв прошвырнул нас по всей длине туннеля и выбросил в воздух, сквозь кроны деревьев, а потом мы летели по дуге, а длинный язык огня из входа в Провал слизывал с неба вращавшиеся вокруг нас звезды.

И все это время я пребывал в экстазе от Лариного поцелуя.

Я перестал воспринимать происходящие примерно в верхней точке траектории — в момент, когда ноги Лары переплелись с моими, и она, разорвав на мне рубаху, прижалась своей обнаженной грудью к моей. Я как раз пытался вспомнить, почему идея целоваться с Ларой казалась мне прежде не самой удачной, когда послышался жуткий треск, продолжавшийся несколько секунд.

Мы больше не двигались. Давление на щит исчезло, а я был так оглушен и утомлен, что не мог связать в голове две мысли. Я убрал щит со стоном облегчения, который потонул в ответном страстном стоне лежавшей в моих объятиях суккубы.

— В-все, — пробормотал я. — Лара… д-довольно.

Она прижалась ко мне крепче, раздвинула мои губы языком, и я решил, что сейчас и взорвусь, но тут она вдруг с шипением отпрянула от меня, прижав к губам руку — но прежде я успел увидеть вспухшие вокруг е губ волдыри ожогов.

Я медленно перевернулся на спину и лежал, глядя в темное небо и задыхаясь. Где-то неподалеку что-то горело, но не слишком сильно. Мы лежали в какой-то постройке. Вокруг валялись обломки.

Наверняка меня обвинят в этом разгроме.

Лара отвернулась от меня, съежившись в комок.

— Черт подери, — произнесла она через минуту. — Поверить не могу, что вы еще защищены. Но ведь это было так давно… Мои источники утверждают, что мисс Родригес не покидала Южной Америки.

— Не покидала, — хрипло подтвердил я.

— Вы хотите сказать… — она повернулась и потрясенно уставилась на меня. — Дрезден, уж не хотите ли вы сказать, что в последний раз имели отношения с женщиной почти четыре года назад?

— Очень грустно, правда? — вздохнул я.

Лара медленно покачала головой.

— Я всегда считала, что вы и мисс Мёрфи…

Я фыркнул.

— Нет. Она… она против серьезных отношений между нами.

— А вы против случайных связей, — предположила Лара.

— Ну, может, у меня комплекс брошенного, — сказал я.

— Но… такой мужчина, как вы… и четыре года… — она тряхнула головой. — Я питаю к вам огромное личное уважение. Но это просто… да, грустно.

Я хмыкнул еще раз, слишком усталый, чтобы обижаться.

— Однако же это только что, похоже, спасло мне жизнь.

Лара еще раз внимательно посмотрела на меня, а потом… потом вдруг покраснела.

— Да. Возможно, спасло. И я обязана извиниться перед вами.

— За то, что пытались съесть меня?

Она поежилась, и соски ее вдруг напряглись под белым шелком. Она одернула одежду, чтобы это было не так заметно. Я слишком устал, чтобы испытывать из-за этого что-то большее, чем легкое разочарование.

— Да, — кивнула она. — За то, что я утратила контроль над собой. Признаюсь, я полагала, что это наша последняя минута. Боюсь, я могла бы лучше держать себя в руках. Примите мои извинения за это.

Я огляделся по сторонам, и до меня дошло, что мы находимся где-то в самом дворце Рейтов.

— Эгхххм. Я, э… Извините, что погромил вам дом.

— С учетом обстоятельств я не могу быть в претензии за это. Вы спасли мне жизнь.

— Вы ведь могли спастись, — тихо заметил я. — Когда врата закрывались. Вы могли бросить меня. Но не бросили. Спасибо.

Она уставилась на меня так, будто я вдруг заговорил на чужом языке.

— Дрезден, — произнесла она, помолчав немного. — Я дала вам гарантии безопасности. Член моей Коллегии предал вас. Предал всех нас. Я не могла бросить вас на верную смерть, не изменив своему слову — а я отношусь к своим обещаниям серьезно, мистер Дрезден.

Я молча смотрел на нее несколько секунд, потом кивнул.

— Я заметил, вы не слишком уж старались спасти Цезарину Мальвора.

Уголки ее губ чуть дернулись вверх.

— Момент был непростой. Я делала все, что могла, чтобы спасти мой клан, а уже потом остальных членов Коллегии. Жаль, конечно, что я не смогла спасти эту сучку, заговорщицу и предательницу.

— И заговорщика и предателя лорда Скави тоже не могли спасти, — заметил я.

— Жизнь меняет все, — так же тихо ответила Лара.

— Знаете, Лара, что мне кажется? — спросил я.

Она прищурилась и внимательно посмотрела на меня.

— Мне кажется, кто-то столковался со Скави, затевая эту милую охоту на девиц с зачатками магических способностей. Мне кажется, кто-то поощрял его на это. Мне кажется, кто-то нашептывал ему, что это отличная возможность отнять власть у старого, гадкого лорда Рейта. А потом, мне кажется, этот же кто-то, возможно, подтолкнул леди Мальвора к тому, чтобы попытаться отнять славу у лорда Скави.

Лара опустила веки, и губы ее раздвинулись в медленной улыбке.

— Но зачем кому-то поступать таким образом?

— Затем, что она понимала: Скави и Мальвора в любом случае предпримут какие-нибудь действия, и очень скоро. Мне кажется, она сделала это для того, чтобы разъединить врагов и нацелить все их усилия на план, который она могла бы предугадать, вместо того, чтобы ждать от них сюрпризов. Мне кажется, кто-то хотел натравить Скави и Мальвора друг на друга, чтобы все силы их уходили на эту борьбу, а не на подкоп под Рейтов, — я сел и повернулся к ней. — Это были вы. Вы дергали за ниточки. И это вы придумали план убийства этих женщин.

— Возможно, нет, — без тени смущения отвечала Лара. — Лорд Скави известен… был известен как женоненавистник. И он предлагал план, очень похожий на этот, всего столетие назад, — она задумчиво побарабанила пальцем по губам. — И вы не в состоянии доказать обратного.

Я бросил на нее долгий, пристальный взгляд.

— Для того, чтобы действовать от себя лично, мне не нужно доказательств.

— Это что, угроза, мой милый чародей?

Я медленно огляделся по сторонам. Над нами зияло почти идеально круглое отверстие — точнее, не одно, а несколько: в крыше замка и в перекрытиях четырех расположенных над нами этажей. Обломки все еще продолжали падать.

— Разве я могу представлять для вас угрозу, Лара?

Она медленно вздохнула.

— Что заставляет вас полагать, будто я не убью вас прямо здесь и сейчас, пока вы измождены и ослаблены? Это было бы разумно и даже прибыльно, — она подняла свой меч и задумчиво провела пальцем по клинку. — Почему бы не прикончить вас прямо здесь?

Я блеснул зубами.

— Вы дали мне гарантии безопасности.

Лара откинула голову и от души расхохоталась.

— Было дело, — она перестала улыбаться, отложила меч, посмотрела на меня и встала. — Чего вы хотите?

— Я хочу, чтобы всем тем женщинам вернули жизнь, — огрызнулся я. — Я хочу, чтобы исчезла вся та боль, которую причинили за время этой заварухи. Я хочу, чтобы матери вернулись к осиротевшим детям, дочери — к родителям, жены — к мужьям. Я хочу, чтобы вы и ваш род никогда не причиняли никому боли.

На моих глазах она разом превратилась из женщины в статую, холодную и совершенно неподвижную.

— Чего вы хотите? — прошептала она. — Того, что я в состоянии дать вам?

— Во-первых, возмещения ущерба. Выкуп семьям погибших, — ответил я. — Я дам вам всю необходимую информацию.

— Договорились.

— Во-вторых, этого больше не повторится. Стоит одному из ваших снова начать геноцид, и я отвечу тем же. Начиная с вас. Даю вам слово.

Взгляд ее сузился еще сильнее.

— Договорились, — пробормотала она.

— Маленький народец, — продолжал я. — Они не должны жить в клетках. Освободите их невредимыми — от моего имени.

Она обдумала это и кивнула.

— Что-нибудь еще?

— Немного лосьона для рта, — сказал я. — Очень привкус во рту странный.

Эта последняя реплика разъярила ее сильнее, чем все, что происходило на протяжении этой ночи. Серебряные глаза ее вспыхнули гневом, и я почти видел, как клубится вокруг нее черная злость.

— Наши дела, — шепотом произнесла она, — завершены. Убирайтесь из моего дома.

Я заставил себя встать. Одна из стен обрушилась, и я проковылял к ней. Шея болела. Наверное, когда тебя тащат с нечеловеческой скоростью, это приводит к растяжению.

У самого проема я остановился.

— Я рад, что помог поддержать мирные инициативы, — сказал я, с трудом ворочая языком. — Я думаю, это сохранит не одну жизнь, Лара. Жизнь ваших людей и моих. Для этого вы мне нужны там, где вы находитесь, — я посмотрел на нее. — Иначе я разобрался бы с вами прямо сейчас. Не полагайте, что мы с вами друзья.

Она повернулась в мою сторону; лицо ее оставалось в тени, потому что пожары в доме разгорались за ее спиной.

— Я рада тому, что вы остались живы, Дрезден. Вы, кто уничтожил моего отца и укрепил мою власть. Вы, кто уничтожил теперь моих врагов. Вы — самое замечательное оружие, которое я когда-либо держала в руках, — она склонила голову в мою сторону. — И я люблю мир, чародей. Я люблю болтать. Смеяться. Отдыхать, — голос ее сделался хрипловатым. — Я убью ваш народ этим миром, Дрезден. Я задушу его этим миром. И они будут благодарить меня за то, что я это делаю.

Нехороший холодок пробежал у меня по спине, но я не позволил ему проявиться у меня на лице или в голосе.

— Пока я здесь, этого не будет, — тихо произнес я.

А потом я повернулся и пошел из дома. Я устало огляделся по сторонам, определился с направлением и, прихрамывая, поплелся к главному въезду. На полпути я достал из кармана свисток и посвистел Мышу.

Я помню, как мой пес подбежал ко мне, и последние пятьдесят ярдов или около того я прошел, держась за его ошейник. Потом из Жучка выскочила Молли и помогла мне сесть в машину.

А потом я провалился в сон.

Я это заслужил.

(обратно)

Глава СОРОК ТРЕТЬЯ

Я не просыпался до тех пор, пока мы не приехали домой, да и тогда сделал это ровно настолько, чтобы дотащиться до кровати, рухнуть на нее и уснуть снова. Я продрых еще часов шесть, а когда проснулся, всю мою спину свело одной большой судорогой. Должно быть, я невольно издал какие-то жалобные звуки, потому как Мыш встал с пола у кровати и трусцой выбежал из спальни.

Спустя мгновение из гостиной вышла Молли.

— Гарри? — спросила она. — Что случилось?

— Спина, — ответил я. — Моя спина. Чертова вампирская шлюха. Она мне шею свернула.

Молли кивнула и исчезла. Вернулась она с маленьким черным пакетом.

— Вы себя, типа, странновато вели утром, так что я вас закинула сюда, а потом заехала за маминой аптечкой, — она достала из пакета пузырек. — Расслабляет мышцы, — жестяную баночку. — Тигровый бальзам, — последней она достала пластиковую коробочку с какой-то пылью. — Целебный чай из тибетских трав, Широ сам собирал. Классная штука от боли. Отец клянется и божится в этом.

— Падаван, — произнес я. — Я удваиваю твой оклад.

— Вы же мне не платите, Гарри.

— Тогда утраиваю.

Она улыбнулась во весь рот.

— А я с удовольствием поставлю вас на ноги, как только вы пообещаете рассказать мне все, что случилось. Ну, то что можете, конечно. Да, и сержант Мёрфи звонила. Просила отзвонить ей, как вы проснетесь.

— Позвони ей, — сказал я. — И я, конечно же, расскажу тебе все. Вода найдется?

Она пошла и принесла мне воды, но мне пришлось прибегнуть к ее помощи, чтобы сесть и напиться. Это бесило как черт знает что. Еще больше я смутился, когда она с бесстрастностью врача сняла с меня футболку и вытаращила глаза при виде синяков. Она напоила меня этой дрянью для расслабления мышц, намазала тигровым бальзамом, и он жег почище Адского Огня. Минут десять жег. Потом лекарства начали действовать, а отсутствие боли уже действует как лекарство.

После чашки чая — на вкус чудовищного, но зато позволившего мне поворачивать шею на протяжении целых десяти или двадцати минут после того, как я его выпил — я настолько пришел в себя, чтобы залезть в душ, вымыться и переодеться в чистое. Райское наслаждение. Нет ничего лучше чудовищного приключения, едва не стоившего тебе жизни, чтобы лучше прочувствовать всю прелесть житейских мелочей вроде чистоты. Ну, и того, что ты жив.

Примерно минуту я потратил на то, чтобы уделить немного внимания Мистеру — впрочем, он наверняка дрых с Молли, потому что милостиво позволил мне гладить себя секунд тридцать, а потом, удостоверившись в том, что я более-менее цел и невредим, отказался от дальнейших ласок. Обычно он не успокаивается, пока не поваляется некоторое время, распластавшись у меня на коленях. Зато я потрепал Мыша, который всегда благосклонно принимает это, потом нарыл себе немного еды и уселся в кресло напротив сидевшей на диване Молли.

— Сержант Мёрфи уже едет, — доложила Молли.

— Отлично, — тихо сказал я.

— Так расскажите.

— Давай сначала ты.

Она чуть обиженно покосилась на меня.

— Ну, — начала она. — Я сидела невидимая в машине — сколько? Час, наверное. Ну, не одна, а с Мышом. И ничего не происходило. Потом звонки зазвенели, люди забегали, закричали, началась стрельба, и свет погас. А через несколько минут грохнул сильный взрыв — даже зеркало заднего вида сдвинулось. А потом Мыш начал скулить так, как вы предупреждали, и мы подъехали к воротам, и он выпрыгнул из машины, а вернулся уже с вами.

Некоторое время я таращил на нее глазами.

— Тебя послушать, так это была скука смертная.

— Но страшно, — призналась Молли. — Все время в напряжении, — она сделала глубокий вдох, словно набираясь духу. — Меня два раза стошнило, пока я там ждала. Я так психовала… Я не знаю, гожусь ли я для таких вещей, Гарри.

— Слава Богу, — с чувством произнес я. — Ты все-таки в своем уме, — я пожевал немного молча. — Но мне хотелось бы знать, много ли ты хочешь услышать.

Молли зажмурилась, поморгала немного и чуть подалась вперед.

— Это как?

— Я тебе могу рассказать довольно много всякого. Часть этого — просто деловая информация. Часть тебе опасно знать. Это даже может обязывать тебя к чему-то, что тебе не очень понравится.

— Значит что, этой части вы мне рассказывать не будете? — спросила она.

— Ну, не скажи. Я-то легко. Однако часть этой гадости тебе будет спокойнее — и безопаснее — не знать. Я не хочу подвергать тебя опасности или ставить в положение, не оставляющее тебе выбора в действиях.

С минуту Молли смотрела, как я жую корнфлекс. Потом нахмурилась и еще минуту смотрела на свои руки.

— Может, просто расскажите мне, что считаете нужным. Пока.

— Хороший ответ, — негромко произнес я.

И рассказал ей про Белую Коллегию, про вызов и дуэль, про измену Витторио, и про то, как он запустил в пещеру вурдалаков из Небывальщины, и как меня в Небывальщине тоже поджидали подкрепления.

— Что? — удивилась Молли. — Как это вам удалось?

— Томас, — объяснил я. — Он ведь вампир, а они обладают способностью перемещаться через отдельные места Небывальщины.

— Через какие такие места? — не поняла она.

— Ну, через те, которые, э… — попробовал объяснить я, — для них важны. В том или ином смысле.

— То есть, связаны с похотью, вы хотите сказать, — уточнила Молли.

Я кашлянул и сунул в рот еще ложку корнфлекса.

— Угу. И места, где с ними случалось что-то важное. В случае Томаса, в этой самой пещере несколько лет назад его едва не принесла в жертву чернокнижница-порнозвезда, и…

— Простите, — перебила меня Молли. — Мне послышалось, или вы правда сказали «чернокнижница-порнозвезда»?

— Угу, — подтвердил я.

— Ох, — произнесла она, бросив меня немного скептический взгляд. — Да, извините. Продолжайте, пожалуйста.

— В общем, он тогда едва не погиб там, так что я знал, что он сможет найти это место. Он провел туда Марконе и Мёрфи, и они ждали там, пока я отворю проход.

— Ясно, — кивнула Молли. — И вы все навалились на этого парня… как его… Витторио? И убили его?

— Ну, не совсем, — ответил я и рассказал ей, что случилось дальше, старательно избегая упоминаний о Ласкиэли или Коуле.

Когда я закончил, Молли посидела, зажмурившись.

— Ну… Это многое объясняет, ага.

— Чего объясняет?

— Там всю ночь мимо окошек машины какие-то огоньки летали. Мыш на них внимания не обращал. Я решила, что это ничего серьезного, а если что, обереги это отгонят, — она тряхнула головой. — А это, должно быть, те маленькие фэйре.

— Они вообще-то всегда поблизости ошиваются, — возразил я. — Просто их должно быть очень много, чтобы заметить невооруженным взглядом, — я задумчиво пожевал. — Черт, больше голодных ртов. Пожалуй, стоит позвонить в «Пицца-Экспресс», снять свой долговременный заказ, а то мы получим войну кланов крошечных фэйре за даровую пиццу из наших рук.

Я расправился с завтраком, обнаружил, что спина снова начинает болеть от долгого сидения и как раз прилег полежать, когда приехала Мёрфи. Она еще не успела переодеться с предыдущей ночи, даже рюкзак домой не закинула.

Она опустилась на колени обнять Мыша, о потом изрядно меня удивила, обняв заодно и меня. Еще больше я удивился тому, с какой силой я обнял ее в ответ.

Молли иногда бывает разумна не по годам. Вот и в этот раз она взяла ключи от Жучка, помахала ими у меня перед носом и, не говоря ни слова, вышла, плотно закрыв за собой дверь.

— Рад, что у тебя все в порядке, — сказал я Мёрфи.

— Угу, — отозвалась она. Голос у нее немного дрожал — даже на этом коротком слове, и ей пришлось сделать глубокий вдох, чтобы говорить спокойнее. — Что-то это было очень уж жутко. Даже по твоим обычным стандартам. Ты-то сам как?

— Ничего серьезного, — заверил я ее. — Ты завтракала?

— Не уверена, что у меня желудок после всего этого чего-нибудь примет.

— У меня есть корнфлекс, — сказал я тоном, каким обычно объявляют: «карамель в глазури из черного шоколада под взбитым кремом».

— О Господи, — вздохнула Мёрфи. — Как можно от такого отказаться?

Мы посидели на диване, перекинув Мёрфин рюкзак на журнальный столик. Мёрфи ела корнфлекс всухую, без молока, доставая пальцами из чашки.

— Ладно, — сказал я. — Давай по порядку. Где моя пушка?

Мёрфи фыркнула и мотнула головой в сторону рюкзака. Я нагнулся и расстегнул его. Мой револьвер сорок четвертого калибра лежал внутри. Там же был похожий на картонный ящик автомат Мёрфи. Я взял его, повертел в руках, разглядывая, потом на пробу приложил к плечу.

— Что это, черт возьми, такое?

— Это П-90, — объяснила Мёрфи.

— Прозрачный пластик? — удивился я.

— Это магазин, — сказала она. — Всегда видно, сколько патронов осталось.

— Маленький, — хмыкнул я.

— Для такой оглобли, как ты — еще бы, — согласилась Мёрфи.

— Откуда это у тебя? — поинтересовался я.

— Кинкейд, — ответила она. — В прошлом году. Прислал мне в коробке бельгийского шоколада.

Я отнял приклад (если эту штуку можно назвать прикладом) от плеча, еще раз покрутил в руках и заметил маленькую пластинку с гравировкой.

— «У нас всегда есть Гавайи», — прочитал я вслух. — Что, черт подери, это должно означать?

Щеки у Мёрфи заметно порозовели. Оно отобрала у меня автомат — нет, все-таки, пистолет-пулемет, — убрала его в рюкзак и застегнула молнию.

— Мы как-нибудь решили, кто взорвал мою тачку?

— Возможно, Мадригал, — предположил я. — Ты ведь так и не стребовала с него той чашечки кофе, помнишь?

— Он сам виноват — нечего было в это время похищать тебя и пытаться продать с eBay, — заявила Мёрфи.

Я пожал плечами.

— Мстительность и рациональность — не совсем одно и то же.

Мёрфи нахмурилась, и на лице ее появилось давно уже мне привычное выражение подозрительного копа.

— Возможно. Но вряд ли. Он любил мстить лично, собственными руками.

— Тогда кто? — спросил я. — Витторио вообще не имел интереса втягивать в это дело полицию. Лорд Скави тоже. Лара Рейт и Марконе бомб не закладывают.

— Вот именно, — кивнула Мёрфи. — И если не Мадригал, то кто?

— Жизнь полна тайн, — вздохнул я. — Я все-таки думаю, что это мог быть и Мадригал. А может, кто-то другой имел на это повод, которого мы не знаем. Может, и неузнаем никогда.

— Угу, — буркнула она. — Терпеть не могу такого, — она тряхнула головой. — Скажи, Гарри, уважающий себя человек мог бы до сих пор не спросить, как там его раненые друзья и союзники, а?

— Я так решил, если бы имелись плохие новости, ты бы мне уже сказала.

Она исподлобья посмотрела на меня.

— Совершенно, — заметила она, — шовинистически-мужской подход.

Я ухмыльнулся.

— И как они все?

— Рамирес в больнице. В том же отделении, что и Элейн, на том же этаже, и мы за ними присматриваем. Неофициально, разумеется.

«Мы» — в смысле, копы. Ай да Мёрфи. Славные ребята.

— Как он?

— Его еще оперировали, когда я уезжала, но врач сказал, прогнозы благоприятные — главное, избежать инфекции. Приникающее ранение в брюшную полость — штука серьезная.

Я хмыкнул и начал подозревать, куда именно отправилась Молли, позаимствовав мою машину.

— Он выкарабкается. А как бедолага с головогрудью, с которым ты так бесцеремонно обошлась?

— Мистер Хендрикс тоже там с двумя из наемников. Марконе поставил своих людей охранять их.

— Копы и громилы, — заметил я. — Большая, счастливая семья.

— Тут удивляются, — сказала Мёрфи, — почему Марконе согласился помочь.

Я откинулся на спинку дивана и, закрыв глаза, помассировал затылок рукой.

— Я его подкупил.

— Чем это? — удивилась Мёрфи.

— Местом за столом, — тихо произнес я.

— Ась?

— Я предложил Мароне возможность подписать Неписаный Закон. В качестве свободно ассоциированного члена.

Мёрфи помолчала, переваривая это.

— Он хочет расширить свое влияние, — она подумала еще немного. — Или он считает, что его власти могут угрожать с этой стороны.

— Со стороны кого-нибудь вроде вампиров, — кивнул я. — Не забывай, пока не сгорело заведение Бьянки, Красная Коллегия де-факто контролировала проституцию в Чикаго. А теперь вот агент Белой Коллегии взял и на ровном месте убил одну из его девушек.

— А мы уверены, что это Мадригал?

— Я уверен, — сказал я. — У меня нет доказательств, но из всех Рейтов в этой истории был замешан он один.

— Но это можно считать случайностью, — возразила Мёрфи. — В смысле, то, что убили девушку, работавшую на Марконе.

— Но ведь убили, — ответил я. — А Марконе не потерпит, чтобы кто-то — кто угодно — убивал его людей.

— А как он станет… как там? И чем это ему поможет?

— Свободно ассоциированным членом, — повторил я. — Это значит, он получает в этом сообществе некоторые права — ну, например, право бросить вызов тому, кто убивает его служащих. Это значит, что если какая-нибудь сверхъестественная сила попытается выступить против него, у него будет возможность бороться с ней и даже победить.

— А много их, таких членов?

— Всего ничего, — сказал я. — Я просил Боба навести справки. Не больше двух десятков на всю планету. Два дракона, Дракула — настоящий, не малютка Влад — Архив, исполнительный директор «Монок-Секьюритиз», один почти бессмертный гуру с Украины… такой, в общем, народ. Все подписали Закон в качестве частных лиц. У всех одинаковые права и обязанности. Большинство вряд ли согласятся скажем, радушно принимать в гости компанию вампиров из Черной Коллегии, и уж наверняка никто из них не хочет оказаться втянутым в конфликт главных сил. И подставляться в качестве потенциальных мишеней тоже никто не хочет, поэтому подпись служит неплохим сдерживающим фактором, — я задумчиво потер подбородок. — И, кстати, ни один простой смертный этого пока не пытался. Марконе в этом отношении первопроходец.

Мёрфи покачала головой.

— И ты считаешь себя в состоянии устроить это для него?

— Ну, для подписи необходимо поручительство трех других участников соглашения, — сказал я. — Я пообещал ему, что мой голос у него уже есть.

— Думаешь, тебе удастся уломать Совет поддержать его?

— В том, что касается моей зоны ответственности как Стража, еще как могу. Если бы Совету это не нравилось, они не тащили бы меня силком на эту работу.

Мерфи кинула в рот еще горсть корнфлекса, задумчиво наморщила нос и подозрительно покосилась на меня.

— Ты манипулировал Марконе.

Я кивнул.

— Кто-нибудь вроде Лары Рейт попытается заполучить себе побольше власти над Чикаго — это всего лишь вопрос времени. Рано или поздно они полезут на меня толпой, а мы с тобой оба хорошо знаем, что у ОСР руки связаны уставами и политикой. Если Марконе подпишет Закон, мы получим неплохие возможности противостоять вторжению.

— Но если он попытается использовать свой новый статус для того, чтобы утвердить свое положение здесь? — тихо спросила Мёрфи. — Найдет себе новых союзников? Новые ресурсы?

— Угу. Мною он тоже манипулирует, — я покачал головой. — Я понимаю, решение не идеальное.

— Нет, — согласилась Мёрфи. — Не идеальное.

— Но он дьявол, которого мы хорошо знаем.

Несколько минут мы оба молчали.

— Да, — признала Мёрфи. — Знаем.

* * *

Мёрфи высадила меня у больницы, и я направился прямиком в палату к Элейн.

Я застал ее одевающейся. Она как раз натягивала джинсы на свои сильные, стройные ноги, почти не изменившиеся с тех давних дней у ДюМорна. Когда я открыл дверь в палату, она резко повернулась, держа в руке жезл.

Я поднял руки вверх.

— Полегче, стрелок. Я здесь не затем, чтобы бучу затевать.

Элейн испепелила меня взглядом — впрочем, довольно нежным — и убрала жезл в маленький кожаный чехол на поясе. Вид у нее был не самый лучший, но все же гораздо лучше, чем в прошлый раз, когда я ее видел. Лицо ее оставалось довольно бледным, и глаза ввалились, но двигалась она уже легко и уверенно.

— Ты бы не вламывался к людям вот так, — посоветовала она.

— Если бы я постучал, я мог бы тебя разбудить.

— Если бы ты постучал, ты бы лишился возможности увидеть меня не совсем одетой, — парировала она.

— Туше, — я огляделся по сторонам и увидел ее рюкзак. Упакованный. Желудок мой неодобрительно сжался. — Разве тебе не полагается лежать?

Она мотнула головой.

— Ты хоть пробовал смотреть дневные телепрограммы? Счастье еще, что этот ящик наконец-то сгорел. А то бы я совсем рехнулась, лежа здесь.

— Как ты себя чувствуешь?

— Гораздо лучше, — ответила Элейн. — И сильнее. Кстати, вот еще повод слинять отсюда. Не хочу, чтобы мне приснился какой-нибудь кошмар, а в результате у какого-нибудь бедного дедули грохнулся аппарат искусственного вентилирования легких.

Я кивнул.

— Так что, назад, в Калифорнию?

— Да. Для одной поездки я здесь достаточно всего покрушила.

Я сложил руки на груди и прислонился к двери, глядя как она расчесывает волосы, чтобы собрать их в хвост.

— Ты их взял? — спросила она, не глядя на меня.

— Угу.

Она закрыла глаза, зябко поежилась и вздохнула.

— Хорошо, — она тряхнула головой. — Только мне почему-то от этого не легче. Анне это уже не поможет.

— Это поможет многим другим — в долговременной перспективе, — заметил я.

Она с размаху ударила гребнем о спинку кровати, сломав его.

— Я сюда не затем, черт подери, приехала, чтобы пытаться помочь многим другим! — она посмотрела на сломанный гребень и чуть остыла. Потом устало отшвырнула его в угол.

Я подошел к ней и положил руку ей на плечо.

— Надо же, какая сенсация. Элейн не идеальна. Смотрите одиннадцатичасовые новости.

Она потерлась щекой о мою руку.

— Кстати, тебе это будет интересно, — продолжал я. — Я добился компенсаций от Белой Коллегии. Выкуп родственникам и наследникам.

Она уставилась на меня.

— Как?

— Мое мальчишеское обаяние. Можешь оставить мне информацию о семьях погибших? Чтобы знать, кому переводить деньги?

— Да, — кивнула она. — Только у некоторых родственников не было. У Анны, например.

Я нахмурился.

— Наверное, мы могли бы построить на эти деньги что-нибудь.

Элейн удивленно посмотрела на меня.

— Что?

— Ну, мы могли бы использовать эти деньги с толком. Расширить Орден, завязать необходимые контакты. Горячая линия для начинающих оккультистов. Мы свяжемся с группами вроде Ордена в других городах по всей стране. Мы можем связать людей с задатками сверхъестественных способностей в единую сеть. Возможно, если что-то вроде этого начнется снова, мы узнаем об этом раньше и затопчем огонь прежде, чем он распространится. Организуем курсы самообороны. Поможем людям взаимодействовать, сотрудничать, поддерживать друг друга. Мы будем действовать.

Элейн задумчиво прикусила губу и неуверенно посмотрела на меня.

— Мы?

— Ты же говорила, ты хотела помогать людям, — ответил я. — Вот тебе возможность это сделать. Что ты об этом думаешь?

Она встала, поднялась на цыпочки и мягко поцеловала меня в губы, заглянув в глаза.

— Я думаю, — тихо сказала она, — что Анне бы это понравилось.

* * *

Рамирес очнулся позже, тем же вечером, забинтованный с ног до головы, с ногой на вытяжке. Я как раз сидел у его койки. Что ж, приятное разнообразие. Обычно это я прихожу в сознание, полное замешательства, неловкости и боли.

Я дал ему несколько минут собратья с мыслями, потом нагнулся к его лицу.

— Эй, там, — произнес я.

— Гарри, — прохрипел он. — Пить.

Прежде, чем он успел договорить, я взял одну из стоявших у его изголовья маленьких бутылочек с ледяной водой и сунул пластиковую трубочку в его губы.

— Сам сможешь, или мне подержать?

Он сумел-таки испепелить меня слабым взглядом, с усилием поднял руку и взял у меня бутылочку. Он пососал немного через трубочку и откинул голову на подушку.

— О’кей, — произнес он. — Дрянь дело, да?

— Увы, — сказал я. — Жить будешь.

— Где?

— В больнице, — ответил я. — Состояние стабильное. Я позвонил Слушающему Ветер, и он заберет тебя завтра утром.

— Мы победили?

— Нехорошие парни взлетели на воздух, — заверил его я. — Белый Король сохранил трон за собой. Мирный процесс продолжается.

— Расскажи.

Я описал ему последние минуты сражения, умолчав о роли Лаш в событиях.

— Гарри Дрезден, — пробормотал Рамирес. — Человек — пушечное ядро.

— Трах, бах, чудеса, Гарри едет в небеса.

Он слабо улыбнулся.

— Ты накрыл Коула?

— Сомневаюсь, — признался я. — Он стоял рядом со своим проходом. Когда он увидел, что я бегу к выходу, десять против одного, что он просто шагнул туда и задраил люк. Честно говоря, я совершенно уверен в том, что он так и поступил. Если бы его проход оставался открытым, часть энергии взрыва ушла бы в него. Не думаю, чтобы нас тогда выбросило так далеко.

— А что с Витто?

Я покачал головой.

— Витто стоял одной, да нет, обеими ногами в могиле еще до того, как бомбы рванули. Я уверен, мы пришили и его, и всех вурдалаков.

— Это хорошо, что ты держал наготове всю эту свою армию, — заметил Рамирес, и в голосе его мне послышалось некоторое напряжение.

— Эй, — сказал я. — Уже поздно. Надо дать тебе отдохнуть немного.

— Нет, — сказал Рамирес заметно тверже. — Нам надо поговорить.

Я посидел молча, собираясь с мыслями.

— О чем? — спросил я наконец.

— О том, как ты тесно повязан с вампирами, — сказал он. — О том, какие сделки ты заключаешь с криминальными подонками. Я узнал Марконе. Я видел его фото в газетах, — Рамирес тряхнул головой. — Господи Боже, Гарри. Мы же с тобой должны играть в одной команде. Это называется «доверие», чувак.

Я хотел было огрызнуться чем-нибудь злобным, и оскорбленным, и справедливо заслуженным. Вместо этого я заставил себя немного сбавить тон.

— Смотри-ка, — только и сказал я. — Мне не доверяет Страж. Надо же, новость какая.

Рамирес удивленно покосился н меня.

— Чего?

— Да ты не переживай. Я к этому привык, — сказал я. — Морган совал нос во все закоулки моего окружения всю мою сознательную жизнь.

Рамирес молча смотрел на меня, потом слабо фыркнул.

— Слава королеве сцены. Гарри… — он тряхнул головой. — Я говорю о том, что ты не доверяешь мне, чувак.

Мой готовый уже сорваться с губ злобный ответ разом куда-то делся.

— Э… Чего?

Рамирес устало покачал головой.

— Позволь мне выдвинуть несколько предположений. Первое. Ты не доверяешь Совету. Ты ему никогда не доверял, но в последнее время еще меньше. Особенно с этой истории в Нью-Мехико. Ты считаешь, кто-то, передающий информацию вампирам, находится на самом верху, и чем меньше Совет будет знать, чем ты занимаешься, тем лучше.

Я молча смотрел на него.

— Второе. В игре появился новый участник. Коул как раз из этой, новой команды. Мы не знаем, кто они, но, похоже, они взялись за всех — за вампиров, смертных, чародеев, — он вздохнул. — Ты ведь не один заметил эти штуки, Гарри.

Я хмыкнул.

— Как ты их называешь?

— Черные Шляпы. Ну, в честь нашего приятеля-кольценосца, Коула. А ты?

— Черный Совет, — признался я.

— Уууу, — завистливо вздохнул Рамирес. — Твое лучше.

— Спасибо, — сказал я.

— То есть, значит, ты не можешь доверять своим, — кивнул он. — Но ты заключаешь сделки с вампирами, — он сощурился. — Ты считаешь, что тебе удастся найти предателя, глядя с той, другой стороны.

Я коснулся пальцем кончика носа.

— А гангстер? — поинтересовался Рамирес.

— Настоящий змей, — ответил я. — Но свое слово держит. И Мадригал с Витто убили одного из его людей. И я знаю, что он не работает на Коула и его организацию.

— Откуда знаешь?

— Потому что Марконе работает только на Марконе. Потому…

Рамирес слабо развел руками.

— Это что, так страшно трудно, Дрезден? Поговорить со мной?

Я откинулся на спинку стула. Напряжение, сковывавшее плечи, вдруг куда-то исчезло. На меня навалилась жуткая слабость. Я несколько раз вдохнул и выдохнул.

— Нет.

— Идиот, — негромко фыркнул Рамирес.

— Ну, — сказал я. — Ты считаешь, я должен пойти покаяться Мерлину?

Рамирес открыл один глаз.

— Ты шутишь? Он же тебя на дух не переносит. Он сразу объявит тебя предателем, запрет в кутузку и казнит, ты и охнуть не успеешь, — он закрыл глаз. — Но я с тобой, чувак. До конца.

Сил после такого, сквозь что пришлось пройти Рамиресу, остается не слишком много. Он уснул прежде, чем сам понял, что засыпает.

Я просидел с ним всю ночь, пока Слушающий Ветер, член Совета Старейшин, не приехал утром со своей медицинской бригадой.

Раненого друга одного не бросают.

* * *

На следующий день я постучал в дверь офиса «Превыше Всего» и вошел, не дожидаясь ответа.

— Сегодня вас навестят три духа, — объявил я. — Три духа, олицетворяющие прошлые, настоящие и будущие грехи. Они обучат вас истинному смыслу слов «вы все еще криминальный подонок».

Марконе сидел за столом с Хелен Беккит — или, возможно, Хелен Деметра. Она была одета в свой деловой костюм… сидела она, правда, у Марконе на коленях. И волосы ее, и костюм производили впечатление слегка помятых. Марконе сидел с расстегнутой до третьей пуговицы рубашкой.

Чтоб его, мой расчет времени. Приди я на десять минут позже, и я вломился бы к ним в самый разгар процесса. Это произвело бы куда больше впечатления.

— Дрезден, — произнес Марконе довольно-таки довольным голосом. Хелен не делала попытки слезть с его колен. — Приятно видеть вас живым. И чувство юмора у вас, похоже, не изменилось, что не удивительно, поскольку оно у вас, судя по всему, умерло еще в подростковом возрасте. Или покончило с собой вместе с нормами поведения.

— Ваше одобрение, — отозвался я, — много для меня значит. Я вижу, вы выбрались из Небывальщины.

— Без особых проблем, — кивнул Марконе. — Пришлось, правда, подстрелить несколько вампиров — уже на обратном пути. Мне не понравилось то, как они пытались совратить моих служащих.

— Блин-тарарам, — вздохнул я. — Вы кого-нибудь из них убили?

— Зачем? Я только наглядно довел до них свою точку зрения. После этого мы без проблем понимали друг друга — примерно как мы с вами.

— Насколько я поняла, вы разобрались с убийцами Анны, мистер Дрезден, — заметила Хелен. — С помощью, конечно.

Марконе улыбнулся мне своей обычной непроницаемой улыбкой.

— Люди, которые это совершили, никого уже больше не потревожат, — сказал я. — И большая часть тех, кто подвиг их на это, вышли в преждевременную отставку, — я покосился на Марконе. — С помощью.

— Но не все? — нахмурилась Хелен?

— Все, кого мы могли призвать к ответу, — заверил ее Марконе, — ответили. Маловероятно, чтобы мы могли достигнуть большего.

Что-то дернуло меня за язык.

— А я предпринимаю шаги, чтобы предупредить или уменьшить возможность подобных ситуаций в будущем. Здесь и где бы то ни было еще.

Хелен склонила голову набок, обдумывая мои слова. Потом кивнула.

— Спасибо, — очень тихо произнесла она.

— Хелен, — сказал Марконе. — Не будете ли вы так добры оставить нас на пару минут?

— Это недолго, — заверил я ее. — Мне здесь не нравится.

Хелен чуть улыбнулась мне и соскользнула с колен Марконе.

— Если вам от этого будет легче, мистер Дрезден, могу вам сказать по секрету, что ему ваше присутствие здесь тоже не нравится.

— Видели бы вы, насколько подлетают страховые взносы после ваших посещений, Дрезден, — он покачал головой. — А меня еще называют вымогателем. Хелен, пришлете к нам Бонни с той папкой?

— Разумеется.

Хелен вышла. Пухленькая брюнетка, Бонни, в своем гимнастическом костюмчике в обтяжку, впорхнула в кабинет с картонной папкой в руках, одарила меня улыбкой с рекламы «Колгейта» и упорхнула обратно. Марконе открыл папку, достал стопку бумаг и принялся листать их. Добравшись до последней страницы, он перевернул ее, подвинул ко мне через стол и достал из кармана авторучку.

— Вот тот контракт, который вы мне прислали. Будьте добры, подпишите.

Я подошел к столу, взял всю пачку и начал читать с первой страницы. Никогда не стоит подписывать контракт, не прочитав его, даже если вы чародей. Точнее, если вы чародей, это еще важнее. Принято шутить, что, подписывая что-либо, вы отдаете вашу душу или перворожденного наследника. В моем мире такое вполне возможно.

Марконе, похоже, не возражал против этого. Он сцепил пальцы и ждал с терпеливым спокойствием досыта накормленного кота.

Контракт поручительства за нового участника соглашения был стандартный, и хотя его перепечатали заново, Марконе не изменил в нем ни слова. Возможно. Я продолжал читать.

— Значит, это вы предложили Хелен фамилию Деметра? — поинтересовался я, переворачивая страницу.

Выражение лица Марконе не изменилось.

— Да.

— А что с Персефоной?

Он уставился на меня.

— Персефона, — объяснил я. — Дочь Деметры. Ее унес Властелин Подземного Царства.

Взгляд Марконе сделался ледяным.

— Он держал ее там, в Гадесе, но Деметра заморозила весь мир до тех пор, пока остальные боги не убедили его вернуть Персефону матери, — я перевернул еще страницу. — Девушка. — Та, которая лежит в коме, к которой вы ездите каждую неделю. Это ведь дочь Хелен, правда? Та, которая случайно угодила под пулю в ваших разборках.

Марконе не пошевелился.

— Газеты писали, что она погибла, — сказал я.

Я прочитал еще несколько страниц, прежде чем Марконе ответил.

— У Тони Варгасси, моего предшественника, если не ошибаюсь, был сын, Марко. Марко решил, что я начал представлять собой угрозу его положению в организации. Стрелял именно он.

— Но девушка не умерла.

Марконе покачал головой.

— Это поставило Варгасси в щекотливое положение. Если бы девочка пришла в сознание, она могла бы опознать в стрелявшем его сына, и ни один суд присяжных в мире не колебался бы, отправляя за решетку бандита, застрелившего милую маленькую девочку. Но если бы девочка умерла, а Марко опознали, для него это означало бы обвинение в убийстве.

— А в Иллинойсе убийца несовершеннолетней девочки получает смертельную инъекцию, — кивнул я.

— Совершенно верно. Коррупция в те годы была чрезвычайно высока…

Я фыркнул.

На мгновение на лице Марконе снова мелькнула его легкая улыбка.

— Прошу прощения. Скажем так: Варгасси бесцеремонно вмешивался в деятельность официальных органов. Он объявил о смерти девочки. Он убедил медицинского эксперта подписать фальшивое заключение, а саму девочку переправил в другую больницу.

— Ну да, — кивнул я. — Если бы в стрелявшем опознали Марко, Варгасси мог бы продемонстрировать девочку. Смотрите-ка, она вовсе не мертва…

— Вполне возможно, — согласился Марконе. — И если бы некоторое время все оставалось тихо, он мог просто уничтожить все документы.

— И ее саму, — сказал я.

— Да.

— А что случилось со стариком Тони Варгасси? — поинтересовался я.

Марконе блеснул зубами.

— Его настоящее местонахождение неизвестно. Равно как и Марко.

— Когда вы узнали о девушке?

— Спустя два года, — ответил он. — Все было устроено через подставной фонд. Она могла просто… — он отвернулся от меня. — Просто лежать там. Анонимно. Никто бы не знал, кто она такая.

— А Хелен знает? — спросил я.

Он мотнул головой. Потом помолчал еще немного.

— Я не могу вернуть Персефону из Гадеса. Смерть дочери почти уничтожила Хелен — и ее мир до сих пор скован льдом. Если она узнает, что дочь ее… просто лежит, не живая и не мертвая… — он тряхнул головой. — Это ее окончательно добьет, Дрезден. А мне бы этого не хотелось.

— Я обратил внимание, — тихо сказал я, — что большинство юных леди, работающих здесь, ровесницы ее дочери.

— Да, — кивнул Марконе.

— Не могу назвать это здоровым исцелением.

— Нет, — согласился Марконе. — Но она такова, какая есть.

Я обдумал это, продолжая читать. Возможно, Хелен имела право знать правду о дочери. Черт, да наверняка имела. Но как ни относиться к Марконе, он не дурак. Если он считает, что правда о судьбе дочери сокрушит Хелен, возможно, так оно и есть. Ну да, ей стоит это знать. Но есть ли у меня право принимать такое решение?

Возможно, нет — даже если бы Марконе не приложил все усилия к тому, чтобы убить меня, попытайся я сделать это. Он вложил в девушку и ее судьбу гораздо больше, чем я.

Потому что именно эту тайну я увидел, заглянув в душу Джентльмена Джонни Марконе много лет назад. Тайну, которая давала ему силу и волю править его преступной империей.

Он чувствовал себя ответственным перед девочкой, которая приняла предназначенную для него пулю.

Он правил чикагским преступным миром беззастенчиво и эффективно. Он всегда пресекал на корню любые проявления насилия. Двое-трое людей пострадали в разборках. О виновных в этом гангстерах никто больше не слышал. Я всегда считал, что Марконе просто хочет выступать в роле предпочтительной альтернативы менее разборчивым конкурентам, которые заняли бы его место, убери его полиция.

Я даже не рассматривал возможности того, что он действительно переживает за боль, причиненную невинным людям.

Конечно, это не меняло ровным счетом ничего. Он продолжал заправлять бизнесом, который убивал больше людей, чем все шальные пули вместе взятые. Он был и оставался преступником. Нехорошим парнем.

Но…

Он оставался дьяволом, но дьяволом, которого я знаю. И ведь он мог быть куда хуже.

Я дочитал контракт до последней страницы и обнаружил на ней места для трех подписей. Две подписи уже стояли.

— Донар Ваддерунг? — спросил я у Марконе.

— Исполнительный директор «Монок-Секьюритиз», — ответил тот. — Осло.

— И Лара Рейт, — пробормотал я.

— Поставившая свою подпись от имени отца, Белого Короля, правителя Белой Коллегии, — в голосе его прозвучали легкие нотки иронии. Кукольное представление ни в коем случае не обмануло его.

Я посмотрел на третью, пустую строчку.

И без лишних слов поставил свою подпись.

Наш мир не идеален. Я делаю все, что могу.

* * *

— Гммммм, — протянул Боб-Череп, глядя на мою левую руку. — Похоже, что…

Я сидел у себя в лаборатории, положив руки на стол. Череп обследовал мою ладонь.

Отметину на ней я носил уже несколько лет — маленький клочок неповрежденной кожи на изуродованной жуткими ожогами ладони. Клочок, в точности воспроизводящий по форме древний знак — имя Ласкиэли.

Отметина исчезла.

На ее месте светлело бесформенное пятнышко розовой кожи.

— Похоже, что знака там больше нет, — сообщил Боб.

Я вздохнул.

— Спасибо, Боб, — сказал я. — Всегда приятно выслушать мнение профессионала.

— А что ты хотел? — обиделся Боб. Череп повернулся на столе и чуть наклонился, заглядывая мне в лицо. — Гмммм. И, говоришь, ее отражение тебе больше не отвечает?

— Нет. А она всегда выпрыгивала, стоило мне сказать «оп!».

— Любопытно, — сказал Боб.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ну, судя по тому, что ты мне рассказывал, психическое давление на твое сознание, блокированное отражением, было довольно жестким.

Я поежился при одном воспоминании об этом.

— Угу.

— И процесс, который она использовала для ускорения твоего мозга и блокирования воздействия извне, тоже носил травматический характер.

— Верно. Она сказала, это может привести к повреждению мозга.

— Так-так, — произнес Боб. — Я думаю, к нему и привело.

— Чего-о?

— Видишь, что я имел в виду? — радостно спросил Боб. — Ты уже тупеешь.

— У Гарри иметь молоток, — сказал я. — Гарри разбивать глупый болтливый черепа.

Для парня, лишенного ног, Боб сдал назад быстро и даже, я бы сказал, изящно.

— Полегче, шеф, не возбуждайся. Но про мозговую травму я серьезно.

Я нахмурился.

— Будь добр, объясни.

— Ну, я говорил тебе, что отражение в твоем сознании было вроде как записью настоящей Ласкиэли, так?

— Угу.

— И эта запись хранилась у тебя в мозгу, в той его части, которую ты обычно не использовал.

— Верно.

— Я думаю, эта часть и травмирована. То есть, вот я смотрю сейчас на тебя, босс, и вся твоя голова испещрена крошечными отверстиями.

Я зажмурился и ощупал голову пальцами.

— Ничего такого не чувствую.

— Это потому, что твой мозг не ощущает повреждений. Ему удается ощущать повреждения остальной части тела. Но поверь мне, повреждения есть. Мне кажется, они и стерли отражение.

— Стерли… ты хочешь сказать, как…

— Убили его, — сказал Боб. — То есть, с технической точки зрения его и не существовало — в реальности. Как его записали, так и стерли, и…

Я нахмурился еще сильнее.

— И что?

— И еще… исчезла часть тебя самого.

— Уверен, это я бы заметил, — хмыкнул я.

— Не тела, — терпеливо, как слабоумному объяснил Боб. — Твоих жизненных сил. Твоего чи. Твоей души.

— Подожди, подожди. Часть моей души пропала?

Боб вздохнул.

— Люди почему-то очень возбуждаются, когда слышат это слово. Та часть тебя, которая менее материальна, но от этого не менее существенна. Называй ее как хочешь. Так вот, части ее недостает, и совершенно не обязательно ударяться по этому поводу в панику.

— Часть моей души пропала, и мне не стоит из-за этого волноваться? — возмутился я.

— Такое случается сплошь да рядом, — утешил меня Боб. — Скажем, ты поделился частью своей души с Сьюзен, а она с тобой. Именно это защитило тебя от Лары Рейт. Вы с Мёрфи тоже, сдается мне, недавно обменялись — должно быть, ты добился-таки от нее объятия или чего такого. Право же, Гарри, тебе давно пора трахнуть ее и покончить с…

Я дотянулся до рабочего стола, взял молоток и выразительно посмотрел на Боба.

— Э… да, — спохватился он. — Так, о чем это мы… Да, твоя душа. Ты все время отдаешь немножко себя. Все это делают. Магия тоже забирает некоторое ее количество. Она отрастает заново. Расслабься, босс.

— Если в этом нету ничего особенного, — спросил я, — что тогда в этом такого интересного?

— Ох, ну да, — ответил Боб. — Пойми, это ведь все энергия. И я думаю, возможно… возможно… подумай, Гарри. В тебе имелось некоторое, очень небольшое количество энергии Ласкиэли, поддерживавшее отражение, открывавшее тебе доступ к Адскому Огню. Теперь этого нет, но пока было, отражение использовало часть энергии для того, чтобы действовать вопреки источника этого отражения.

— То есть, оно питалось моей душой? Словно я батарейка какая, или аккумулятор?

— Эй, — одернул меня Боб. — Не строй из себя невинно оскорбленного. Ты сам дал это ей. Ты поощрял ее собственный выбор, ее бунтарство, ты провоцировал свободу ее воли, — Боб покачал верхней частью черепа. — Страшная это штука — свобода воли, поверь мне, Гарри. Я рад, что у меня ее нет. Ох, нет, спасибо, не надо. Но ей ты немного дал. Ты дал ей имя. Воля приходит с этим.

С полминуты я молчал.

— И она использовала ее, чтобы убить себя, — произнес я наконец.

— Типа того, — согласился Боб. — Она вычислила, какой части мозга достанется больше всего. Она приняла на себя психическую пулю, предназначавшуюся тебе. Я думаю, это то же самое, что выбрать смерть.

— Нет, не то же, — тихо возразил я. — Она выбрала не смерть. Она выбрала свободу.

— Может, потому это и называется свободой воли, — заметил Боб. — Эй, скажи мне, что ты по крайней мере прокатился на пони прежде, чем цирк уехал. Я хочу сказать, она ведь могла заставить тебя видеть и ощущать почти все, что угодно, и… — Боб осекся, и огоньки в его глазницах мигнули. — Эй, Гарри. Ты что, плачешь?

— Нет, — отрезал я и поднялся по лестнице из лаборатории.

В доме было… пусто как-то.

Я взял гитару, сел на диван и попытался привести в порядок мысли. Это давалось нелегко. Я испытывал все разновидности злости, и смятения, и досады. Я продолжал убеждать себя в том, что это все эмоциональные последствия психического оружия Мальвора, но одно дело твердить это себе снова и снова, а совсем другое — сидеть и ощущать себя паршивей паршивого.

Я начал играть.

Великолепно.

Ну, не то, чтобы идеально — идеально играет компьютер. И пьесу я выбрал не особенно сложную. Мои пальцы не обрели вдруг особой ловкости — но музыка ожила. Я сыграл вторую пьесу, потом третью, и каждый раз в нужном ритме, и я пробовал новые нюансы, варианты аккордов, придававших простым мелодиям глубину и цвет — красивую грусть минорным, мощь мажорным, акценты и чувственность, которые я всегда слышал в голове, но не мог отразить в жизни. Словно кто-то отворил дверцу у меня в голове. Или помогал мне.

Я услышал тихий, очень тихий шепот, похожий на эхо голоса Лаш.

Все, что в моих силах, хозяин дорогой.

Я поиграл еще немного, прежде чем осторожно отставил гитару в сторону.

Потом встал, позвонил Отцу Фортхиллу и попросил его приехать и забрать почернелый динарий, как только я выкопаю его из-под своего подвала.

* * *

Я засек Томаса у его дома и, держась в отдалении, проследил его путь по городу. Он направился по Эль в сторону Петли, потом свернул на параллельные улицы. Он казался бледнее и напряженнее обычного. Он потратил чертову уйму энергии, сражаясь с вурдалаками, и я знал, что ему необходимо кормиться — возможно, с опасностью для кого-то — чтобы восстановить утерянное.

Я позвонил ему на следующий же день после битвы и попытался поговорить с ним, но он говорил сухо и неохотно. Я сказал ему, что беспокоюсь за него, потерявшего столько энергии. Он повесил трубку. Два следующих звонка он обрубал, едва сняв трубку.

Поэтому, раз уж я такой хитрый и чувствительный тип, щадящий чувства брата, я шел за ним хвостом, пытаясь выяснить, какого чета он избегает разговоров со мной. Что ж, если ему так трудно сказать, узнаю сам. Я же сказал: я чувствительный. И изобретательный. И, возможно, немного упрямый.

Томас не слишком скрывался. Я ожидал, что он будет перемещаться по городу как осторожный кот по спинкам кресел-качалок, но он просто шел вперед, чертовски стильный в темных штанах и свободной малиновой рубахе, сунув руки в карманы, с лицом, по большей части скрытым шевелюрой.

Даже так он привлекал к себе женские взгляды. Он напоминал ходячую рекламу одеколона — с той только разницей, что даже молча и не двигаясь с места он заставлял женщин оглядываться на него через плечо и будто невзначай поправлять прическу.

В конце концов он дошагал до Парк-Тауэр и зашел в модный салон-тире-кофейню под названием «Кубок Куафера». Я покосился на часы и прикинул, зайти ли мне за ним туда. В окно я разглядел несколько человек, сидевших за стойкой в кафе. Пара довольно симпатичных девушек раскладывала чего-то там на прилавке, но ничего больше не было видно.

Я нашел точку, откуда просматривалась дверь, стал там и сделал вид, что меня нет — это проще, чем можно подумать, даже если рост у вас как у меня. Чуть позже в «Кубок» вошли две женщины, волосы и ногти которых буквально визжали «красотуля!». Салон открылся через несколько минут после того, как туда вошел Томас, и дела в нем сразу же пошли довольно бойко. Основную клиентуру составляли явно состоятельные, ужасно привлекательные и по большей части молодые женщины.

Это поставило меня перед дилеммой. С одной стороны, я не хотел, чтобы кто-либо пострадал из-за того, что мой брат потерял ради меня столько сил. С другой, мне не слишком улыбалось войти и застать брата, царящего над толпой готовых молиться на него женщин на манер какого-нибудь темного бога похоти и тени.

Я пожевал губу и в конце концов решил войти. Если Томас… если он превратился в такого же монстра, как остальные члены его милой семейка, я должен был хотя бы попытаться поговорить с ним, чтобы он немного одумался. Или хлопнуть по мозгам. Как получится.

Я толкнул дверь в «Кубок», и мне в нос немедленно ударил восхитительный аромат кофе. Внутри играла какая-то техно-музыка, громыхающая и бездумно-позитивная. В первом зале располагались кофейный бар, несколько столиков и маленький подиум перед тяжелым занавесом. Стоило мне войти, как одна из юных дам за стойкой бара одарила меня шипучей, с большим содержанием кофеина улыбкой.

— Привет! — произнесла она. — Вы записаны на сегодня?

— Нет, — ответил я, косясь на занавес. — Э… мне только поговорить кое с кем надо. Секундочку.

— Сэр, — недовольно нахмурилась она и попыталась перехватить меня на полпути. Мои ноги длиннее. Я улыбнулся ей в ответ и, опередив ее на пару шагов, отдернул занавес в сторону.

Техно-музыка сделалась немного громче. Задняя комната заведения пахла так, как обычно пахнет в салонах красоты — разнообразной химией. Дюжина парикмахерских кресел (занятых все до единого) выстроилась вдоль боковых стен; у дальней стены, на невысоком подиуме располагалось еще одно парикмахерское кресло, больше и разнообразнее оснащенное. У основания подиума стояло кресло для педикюра, и молодая женщина в грязевой маске, с огуречными кружками на глазах как раз подвергалась этой процедуре. Выражения лица ее я, разумеется, не видел, но поза ее выражала расслабленное блаженство. С противоположной стороны под феном сидела другая молодая женщина, с видом блаженства, какое бывает после удачной стрижки, читавшая журнал. И, наконец, еще одна женщина в главном, люксовом кресле, с видом такого же блаженства запрокинула голову назад, пока ей мыли волосы.

Волосы ей мыл Томас.

Он приятельски болтал с ней за работой, и она как раз смеялась, когда я вошел. Он, пригнувшись, прошептал ей что-то на ухо, и хотя от входа я не мог разобрать ни слова, тон его не оставлял ни малейших сомнений в том, что разговор велся между-нами-девочками, и она рассмеялась еще раз.

Томас засмеялся и подошел к столику с… инструментами, наверное. Он вернулся к ней с полотенцем и — ей-Богу, не вру! — дюжиной зажатых в губах шпилек. Он еще раз прополоскал ей волосы и принялся закалывать их.

— Сэр! — еще раз возмущенно окликнула меня девица из бара, ворвавшаяся следом за мной.

Все замерли и посмотрели на меня. Даже женщина с огурцами на глазах сняла один, чтобы посмотреть.

Томас застыл как вкопанный. Глаза его сделались большими как дамские зеркальца. Он поперхнулся, и шпильки выпали у него изо рта.

Женщины переводили взгляды с меня на него и обратно, возбужденно перешептываясь.

— Ты надо мной издеваешься, — сказал я.

— О-оф, — произнес Томас. — Ар-ри.

Одна из стилисток (назвать ее «парикмахершей» у меня язык не поворачивается) еще пару раз перевела взгляд с одного на другого и обратно.

— Томас? — спросила она (произнося это как «Тоу-мосс»). — Кто этот твой дружок?

Дружок. Ой-вэй. Я потер переносицу. Наверное, от этого мне никак не отделаться, доживи я хоть до пятисот лет.

Мы с Томасом присели за столик в кофейне.

— Это? — спросил я у него без всяких преамбул. — Это и есть твоя таинственная работа? Это и есть твоя денежная афера?

— Ну, сначала я ходил на курсы стилистов и косметологов, — ответил Томас. Говорил он с таким французским акцентом, что английский угадывался с трудом. — А ночью подрабатывал охранником на складе — надо же было платить за это.

Я снова потер переносицу.

— А потом… это? Я тут, понимаешь, уверен, что у тебя команда личных невольниц, что ты работаешь, типа, наемным убийцей или кем-то в этом роде, а ты… волосы моешь?

Мне стоило больших усилий не повышать голоса, но я старался. Слишком много ушей было в этом маленьком помещении.

Томас вздохнул.

— Ну… Да. Мою, стригу, укладываю, крашу. Я все умею, детка.

— Еще бы… — тут до меня дошло. — Так вот как ты кормишься, — сказал я. — Я думал, для этого…

— Секс? — спросил Томас и покачал головой. — Интимность. Доверие. И поверь, после секса, умывая или укладывая женские волосы, ты почти так же близок с ней, как это только возможно.

— Ты все еще кормишься на них, — сказал я.

— Это не совсем то же самое, Гарри. Это не так опасно — ну, я словно бы пригубливаю капельку, а не откусываю кусок. Я не могу съесть слишком много или слишком быстро. Но я здесь целый день, и… — он поежился. — В сумме хватает. — Он открыл глаза и встретился со мной взглядом. — И здесь у меня нет шанса сорваться и утратить контроль над собой. Им ничего не угрожает, — он дернул плечом. — Им это просто нравится.

На моих глазах женщина, которая сидела под феном, вышла, улыбнулась Томасу и взяла чашечку кофе у стойки. Она производила впечатление… ну, здоровой. Уверенной в себе. Ощущающей себя красивой и сексуально привлекательной. В общем, смотреть на то, как она двигается, просто доставляло удовольствие.

Томас смотрел на то, как она уходит, с гордостью творца. Или обладателя.

— Им это очень даже нравится, — он улыбнулся одной из этих его быстрых, ослепительных улыбок. — И думаю, куче мужей и приятелей это тоже нравится.

— Но у них, наверное, вырабатывается зависимость?

Он снова пожал плечами.

— У некоторых, возможно, да. Я пытаюсь по возможности не концентрироваться на ком-то. Конечно, это не идеальное решение…

— Но другого у тебя пока нет, — договорил я и нахмурился. — А что случается, если ты моешь кому-нибудь волосы, а она влюблена? Защищена?

— Настоящая любовь встречается не так часто, как тебе кажется, — ответил Томас. — Особенно в среде людей, достаточно богатых, чтобы они могли себе меня позволить, и достаточно поверхностных, чтобы считать, что они тратят свои деньги с толком.

— Но если встретится? — настаивал я.

— Ну… тогда она просто уйдет с чистой головой. Две подряд не случаются. Я знаю, что я делаю.

Я тряхнул головой.

— Все это время, и… — я фыркнул и отпил кофе из чашечки. Классный кофе. Насыщенный, и терпкий, и в меру сладкий. И стоил, поди, дороже целого обеда в «Макдоналдсе». — Они все думают, что я твой любовник, верно?

— Это же модный, высшего класса салон, Гарри. Никто не ожидает от работающего здесь мужчины нормальной ориентации.

— Ну-ну. И акцент… Тоу-мосс?

Он улыбнулся.

— Стилисту-американцу столько денег платить не будут. Увольте, — он пожал плечами. — Это вздор и предрассудки, но это так, — он подозрительно огляделся по сторонам и понизил голос, разом заговорив на нормальном английском. — Послушай. Я понимаю, что прошу о мно…

Мне стоило больших усилий не расхохотаться, но я все же ухитрился посмотреть на него хмуро и вздохнуть.

— Твоя тайна умрет вместе со мной.

Он с облегчением перевел дух.

— Мерси.

— Эй, — вспомнил я. — Можешь заскочить ко мне сегодня после работы? Я тут затеваю кое-что, что могло бы помочь людям, если кто-нибудь попытается провернуть то же, то эти хмыри из Белой Коллегии. Мне показалось, ты бы не отказался поучаствовать.

— Гм… ну, да. Можно поговорить.

Я сделал еще глоток кофе.

— Может, и Жюстина могла бы поучаствовать. Кстати, это, возможно, способ вытащить ее оттуда, если ты хочешь этого.

— Ты смеешься? — нахмурился Томас. — Она целый год потратила на то, чтобы пробиться ближе к Ларе.

Я удивленно уставился на него.

— Блин-тарарам, то-то мне показалось, она вела себя немного странно. То есть, вышла как обдолбанная — ну, как остальные девицы-невольницы, но пару раз, когда ее никто, кроме меня не видел, сбрасывала маску. Я приписал это ее… ну… болезни.

Он мотнул головой.

— Она добывала для меня информацию. Пока ничего особенно существенного, кстати.

— А Лара не догадывается?

Томас снова мотнул головой.

— Эта мысль ей пока даже в голову не приходила. В Ларином представлении Жюстина всего лишь еще одна беспомощная телочка, — он поднял взгляд. — Я ведь поговорил с ней об этом. Она хочет остаться. Она Ларина личная помощница, а это место серьезное.

Я медленно выдохнул. Черт подери. Если Жюстина останется на своем месте, и если она готова делиться тем, что ей известно… информация, добытая на таком уровне, способна изменить ход войны. Ведь даже если предложенные Белой Коллегией мирные переговоры начнутся, это будет означать всего лишь смену стратегии. Вампиры так просто не сдадутся.

— Опасно, — тихо заметил я.

— Она хочет заниматься этим, — сказал он.

Я покачал головой.

— Я так понимаю, ты общался с Ларой?

— Еще бы, — ухмыльнулся Томас. — С учетом проявленного мною героизма, — он хитро подмигнул, — при защите Белого Короля от заговорщиков, я теперь снова в милости у Коллегии. Непутевого сына снова принимают с распростертыми объятиями.

— Правда?

— Ну, — добавил Томас, — морщась и воротя нос при этом. Лара зла как черт знает кто из-за Провала.

— Думаю, бомбы не пошли ему на пользу.

Томас блеснул зубами.

— Вся эта чертова пещера обвалилась. Огромная яма на поверхности, весь водопровод в поместье полетел к чертям собачьим, а у замка фундамент пошел трещинами. Починить все это обойдется в состояние.

— Бедная Лара, — хмыкнул я. — Куда ей теперь девать трупы?

Он рассмеялся.

— Приятно видеть ее раздосадованной. У нее обычно такой самоуверенный вид.

— У меня особый талант.

Онкивнул.

— В этом тебе не откажешь.

Мы посидели несколько минут молча.

— Томас, — произнес я, наконец, мотнув головой в сторону салона. — Почему ты мне об этом не сказал?

Он пожал плечами и отвернулся.

— Сначала? Ну, это было унизительно. В смысле… работать по ночам, чтобы пройти обучение. Жить отдельно, выставляя себя… — он махнул рукой. — Мне казалось… ну, не знаю. Сначала мне казалось, ты не одобришь, ну, или… смеяться надо мной будешь, или еще чего.

Я очень внимательно следил за своим лицом.

— Нет. Ни за что.

— А потом… ну… Я ведь утаивал от тебя. Я не хотел, чтобы тебе показалось, будто я тебе не доверяю.

Я фыркнул.

— Другими словами, ты мне не доверял. Не верил, что я пойму.

Его щеки чуть заметно порозовели, и он опустил взгляд.

— Гм. Пожалуй, так. Угу. Прости.

— Не бери в голову.

Он закрыл глаза и кивнул.

— Спасибо, Гарри.

Я положил руку ему на плечо, подержал секунду и убрал. Чего тут еще скажешь.

Томас подозрительно покосился на меня.

— Теперь ты будешь надо мной смеяться.

— Могу подождать, пока ты отвернешься, если хочешь.

Он снова ухмыльнулся мне.

— Да ладно. Мне на это, типа, наплевать с тех пор, как я начал питаться регулярно. Все-таки приятно больше не голодать. Смейся на здоровье.

Я еще раз огляделся по сторонам. Девицы из кофейни шушукались между собой, явно обсуждая нас двоих, если судить по их взглядам исподтишка и хитрым мордашкам.

Я ничего не мог с собой поделать. Я расхохотался, и это было здорово.

(обратно) (обратно)

Джим Батчер «Маленькое одолжение»

Как водится, благодарности заслуживает целая уйма народа: в первую очередь, моя семья, которой приходится мириться с моим нарастающим по мере приближения срока сдачи безумием; мой агент, Дженн, которой приходится извиняться перед моим издателем, когда я опаздываю со сдачей; и мой издатель, Энн, которой в свою очередь приходится извиняться за это перед своими боссами. Ну, и еще Бета Асилум, которой то и дело пугают моих детей. Психи, в общем.

На этот раз я просто обязан добавить в список несколько новых лиц: местных и заходящих игроков в «НИРО-Центре», которым хватало терпения во время своих ролевых игр и прочего махалова огибать меня, добивавшего в углу последние главы «Маленького Одолжения».

(обратно)

Глава ПЕРВАЯ

Зима в том году наступила рано; я мог бы сообразить, что это неспроста.

Снежок, описав в воздухе дугу, угодил точнехонько в рот моей ученице. Поскольку она в описываемый момент нараспев читала нечто вроде мантры, у нее оказался полный рот мороженой благости. Возможно, это потрясло ее немного сильнее, чем потрясло бы подавляющее большинство людей — с учетом обилия контактировавшего со снегом пирсинга. А может, и не больше.

Молли Карпентер пробормотала что-то, отплевывая снег, и окружавшая ее детвора разразилась веселым смехом. Высокая, светловолосая, крепко сложенная, в джинсах и теплой зимней куртке, Моли хорошо смотрелась на снегу, только нос и щеки покраснели чуть сильнее, чем обычно.

— Концентрация, Молли! — напомнил я, прилагая все усилия к тому, чтобы не засмеяться. — Не теряй концентрации! Еще раз!

Дети — ее младшие братья-сестры — немедленно принялись лепить новый боезапас. Задний двор Карпентеров уже лишился изрядной части снежного покрытия, а по обе стороны его выросли на расстоянии десятка футов друг от друга две невысокие крепостные стены. Молли, поеживаясь, стояла аккурат посередине и буравила меня недовольным взглядом.

— Не может быть таких уроков, — произнесла она, выплюнув остаток снега. — Вы это нарочно делаете, чтобы надо мной издеваться, Гарри.

Я улыбнулся ей и взял снежок у маленькой Хоуп, явно назначившей себя моим оруженосцем. Серьезно поблагодарив малышку, я несколько раз подбросил снежок на ладони.

— Ерунда, — отозвался я. — Очень полезное упражнение. Или ты хочешь перейти сразу к пулям?

Молли еще раз испепелила меня взглядом, потом сделала глубокий вдох, немного набычилась и подняла левую руку с растопыренными пальцами. Она снова забормотала что-то себе под нос, и я ощутил, как сгустились вокруг нее магические энергии, укрыв ее от надвигающегося града снежков невидимым барьером.

— Готовсь! — крикнул я. — Целься!

Все без исключения присутствующие (я тоже) открыли огонь, не успел я договорить слово «целься», и на Молли обрушился новый залп. Кидали все — от старшего, семнадцатилетнего Дэниела, и до младшего, Гарри, который и метиться-то еще не умел толком, зато снежки лепил такие, что едва мог оторвать от земли.

Снежки ударили в Моллин щит, и первые два разлетелись в пыль. Зато остальные прорвали ее оборону, превратив ее на несколько секунд в небольшой, очень симпатичный сугроб. Маленький Гарри подбежал к ней, двумя руками сунул ей в живот свой снежок и торжествующе завизжал.

— Огонь! — запоздало крикнул я.

Молли плюхнулась попой в снег, отплевалась еще немного и от души расхохоталась. Гарри и Хоуп полезли ей на голову, после чего занятие по оборонительной магии окончательно превратилось в обыкновенную кучу малу, причем все ее участники пытались запихать как можно больше снега всем без разбора за шиворот. Я стоял, с ухмылкой глядя на это побоище, а спустя минуту рядом со мной остановилась и их мать.

Молли во многом пошла в Черити Карпентер, в особенности цветом волос и сложением. Мы с Черити редко общаемся — вообще почти не общаемся — но в этот вечер она вместе со мной смеялась, глядя на своих детей.

— Добрый вечер, мистер Дрезден, — негромко произнесла она.

— Добрый вечер, Черити, — с улыбкой отозвался я. — Такое у вас часто?

— В первый снегопад — обязательно, — кивнула она. — Правда, обычно это случается позже, ближе к Рожеству, а не на Хэллоуин.

Я еще немного посмотрел на детскую возню. Хотя Молли быстро взрослела, при первой возможности она легко впадала в детство, и я относился к этому одобрительно.

Я ощутил на себе необычно пристальный взгляд Черити и оглянулся на нее, вопросительно изогнув бровь.

— Вы ведь не играли в снежки с родными, правда? — тихо спросила она.

Я мотнул головой и повернулся обратно к детям.

— У меня и семьи не было, — ответил я. — Ну, в школе затевали иногда, но учителя не разрешали. И потом, чаще всего остальные просто использовали это как повод поиздеваться надо мной. Есть все-таки разница.

Черити кивнула и тоже повернулась к детям.

— Дочь. Как у нее дела?

— Думаю, ничего, — сказал я. — Правда, она способнее в тех областях, где я так себе… и наоборот. Боевым чародеем, во всяком случае, ей не бывать.

Черити нахмурилась.

— Почему вы так думаете? Считаете, она недостаточно сильна?

— Сила не имеет к этому ни малейшего отношения. Просто ее способности не слишком этому способствуют.

— Не понимаю.

— Ну, она сильна по части всяких тонкостей. Всяких точных штучек. Ее умение управляться с точной, чувствительной магией уже вызывает у меня зависть и продолжает расти. Но эта же чувствительность означает, что в реальном бою у нее могут возникнуть проблемы психологического характера. Ну, и справляться с физическими объектами ей тоже непросто.

— Вроде этих снежков? — спросила Черити.

— Снежки — удачный материал, — сказал я. — Не наносят никакого ущерба… ну, не считая гордости.

Черити кивнула, хмурясь.

— Но вы ведь не на снежках учились, нет?

Не могу сказать, чтобы воспоминания о моем первом уроке оборонительной магии от Джастина ДюМорна относились к самым моим любимым.

— На бейсбольных мячах.

— Боже милосердный, — покачала головой Черити. — Сколько вам тогда было?

— Тринадцать, — я пожал плечами. — Боль хорошо стимулирует. Я быстро выучился.

— Но мою дочь вы этим способом учить не хотите, — заметила Черити.

— К чему спешить?

Восторженные визги детей смолкли, сменившись шепотом, и я подмигнул Черити. Она перевела взгляд с детей на меня и снова улыбнулась.

— Ну! — выкрикнула Молли, и град снежков обрушился на этот раз на меня.

Я поднял левую руку и выстроил щит в виде широкого, плоского диска. Пули таким не остановить, да и бейсбольные мячи не очень, но для снежков такой в самый раз. Один за другим разбивались они о защитное поле, оставляя на невидимом щите только бледно-голубые вспышки.

Если детей это и огорчило, смеялись они от этого не меньше.

— Ха! — вскричал я и торжествующе вскинул руку вверх.

И тут стоявшая за моей спиной Черити сунула мне за шиворот ветровки пригоршню снега.

Я взвыл, когда ледяной холод обжег мне позвоночник, и заплясал на месте, пытаясь вытрясти его из-под одежды. Дети отозвались на это новым взрывом восторга, принялись швыряться снежками по чему попало, и во всем этом визге и возбуждении я не соображал, что на нас напали, пока не погасли огни.

Весь квартал погрузился в темноту: погасли лампы, освещавшие двор Карпентеров, свет во всех окрестных домах и уличные фонари — все разом погасло. Только неверный призрачный свет отражался от снега, разом удлинив все тени в несколько раз. В нос ударила вонь — что-то среднее между скунсовой струей и бочкой тухлых яиц.

Я рывком выхватил из висевшего под плащом чехла свой жезл.

— В дом их, быстро! — бросил я Черити.

— Тревога! — объявила Черити гораздо более спокойным голосом, чем это удалось бы мне. — Все в убежище, как на тренировке.

Дети еще не успели тронуться с места, когда из снега вынырнуло трое тварей, каких я не видел еще ни разу. Впрыск адреналина в кровь словно замедлил время, и мне казалось, у меня есть целых полчаса на то, чтобы их разглядеть.

Роста они были не то, чтобы слишком уж высокого, футов пяти с полтиной, но мускулистые, с длинным белым мехом. Головы у них сошли бы за бараньи, только рога не круглились назад, а изгибались вперед на манер бычьих. Ноги с копытцами забавно топырились коленками назад, и перемещались они не бегом, а серией скачков. Но ускорение они набирали покруче «Чикаго Буллз», из чего следовало, что я имею дело с обладателями сверхъестественной силы.

Впрочем, если подумать, я не припомню, когда я в последний раз имел дело с кем-либо, у кого этой сверхъестественной силы не имелось бы — вот вам оборотная сторона нашего чародейского ремесла. То есть, некоторые твари сильнее других, но моему многострадальному котелку, в общем-то, все равно, может ли какой-нибудь паранормальный мордоворот плющить локомотивы, или просто холодильниками швыряется.

Я нацелил свой жезл в скакавшего первым какеготама, и тут краем глаза увидел, как откуда-то сверху свалился и с мягким стуком разбился о землю у самых моих ног большой ком снега.

Я упал вперед, перекатился через плечо и вскочил на ноги уже в стороне от этого места — как раз вовремя, чтобы четвертый какеготам, ненароком стряхнувший с ветки снег, спрыгнул с домика на дереве, который построил для детей Майкл, не мне на спину. Тот хлопнулся в снег и испустил злобный, клокочущий рык.

Я не стал тратить на этого подлого гада лишнего времени. Я просто вскинул жезл и выкрикнул: — Fuego!

Огненная струя толщиной в руку сорвалась с конца моего жезла и хорошенько поджарила верхнюю часть туловища этой твари. Та часть огня, что промахнулась мимо цели, расплавила снег вокруг него — судя по виду причиндалов, болтавшихся у какеготама между ног, струя пара доставила ему не меньше острых ощущений, чем сам огонь.

Какеготам полетел на землю, и мне оставалось только надеяться на то, что он недостаточно хитер, чтобы притворяться: младшие Карпентеры визжали у меня за спиной.

Я резко развернулся, вскинул жезл, но выстрелить не смог из боязни задеть своих. Одна из этих белошерстных тварей гналась за Дэниелом, старшим из Моллиных братьев. Тот уже начал выдыхаться: бежал он, таща за шиворот маленького Гарри и Хоуп, двоих младших.

Он добежал до двери, когда от твари его отделяло меньше десяти футов. Какеготам опустил рогатую башку, готовясь к атаке. Дэниел ворвался в дом и пяткой, не сбавляя хода, захлопнул за собой дверь. Тварь с разбега врезалась в нее рогами.

Я как-то не обращал внимания прежде на то, что Майкл поставил у себя стальные, облицованные деревом двери, такие же, как у меня. Обычную, деревянную дверь эта тварь, должно быть, разнесла бы в пыль. В железной она только оставила рогами вмятину глубиной в добрый фут.

И тут же, испустив полный боли вопль, отпрянула назад. От рогов повалил густой дым, и она панически заколотила по ним передними лапами… или, скорее, трехпалыми руками. На свете не так много тварей, реагирующих на железо подобным образом.

Оставшиеся два какихтама тем временем разделились. Один гнался за Черити, которая схватила маленькую Аманду и со всех ног бежала к мастерской, в которую Майкл переоборудовал стоявший отдельно гараж. Другая преследовала Молли, гнавшую перед собой Алисию и Мэттью.

Времени на то, чтобы помочь обеим группам, у меня не оставалось — и уж совсем его не было на размышления, кому помогать в первую очередь.

Я повернул жезл в сторону твари, догонявшей Черити, и как мог постарался уменьшить диаметр огненной струи. Разряд угодил какеготаму в поясницу и сбил его с копыт. Он отлетел в сторону, грянулся о стену мастерской, и это позволило Черити с дочерью проскользнуть в дверь.

Я повернулся ко второй твари, но еще в движении понял, что не успею. Опустив рога, тварь догнала Молли с близнецами прежде, чем я успел прицелиться.

— Молли! — заорал я.

Моя ученица схватила Алисию и Мэттью за руки, выдохнула одно-единственное слово, и все трое исчезли.

Какеготам пронесся по месту, где они только что находились, и что-то, чего я не видел, подставило ему подножку, от которой тот не полетел кувырком, но упал на четвереньки. Он крутанулся на месте, взвихрив снег, и я испытал неожиданный приступ гордости за свою ученицу. Может, Кузнечик и не научилась еще выстраивать мало-мальски приличный щит, но по сравнению с ее завесами другие казались прямо-таки старомодными, и самообладания и концентрации она в этой критической ситуации тоже не потеряла.

Тварь затормозила, покрутила башкой и увидела удлиняющуюся на глазах цепочку следов на снегу. Она испустила еще один дикий, неземной какой-то вопль, ринулась вдогонку, и я не осмелился разить ее огнем — во всяком случае, пока на линии огня находился дом Карпентеров. Поэтому я вскинул правую руку и разрядил в какеготама энергию одного из моих заряженных колец.

Невидимый вихрь ударил его под колени с такой силой, что он опрокинулся навзничь, хорошо приложившись о землю своим то ли бараньим, то ли козлиным затылком. Следы на снегу тем временем устремились вокруг дома, к парадному входу — Молли наверняка сообразила, что открыть погнутую стальную дверь трудно, если не невозможно. На меня снова накатила волна гордости…

…которая быстро схлынула, когда какеготам, все это время притворявшийся убитым за моей спиной, с силой топившегося серой и тухлыми яйцами паровоза врезался мне в поясницу.

Рога у него оказались острее некуда, и больно было как черт знает что, но заговоренная кожаная ветровка сдержала удар, не позволив им пропороть меня насквозь. Тем не менее, удар выбил из меня дух и швырнул лицом в снег. На секунду все смешалось, а когда я вновь обрел способность соображать, эта тварь уже вцепилась мне в загривок своими когтями. Я перекатился на спину и незамедлительно получил копытом по носу, от чего в глазах вспыхнули и завертелись разноцветные звезды.

Я попытался увернуться, но голова еще шла кругом, и этот какеготам все равно был быстрее меня.

Черити выскочила из мастерской, держа в левой руке тяжелый молоток, а в правой здоровенный строительный пистолет.

Не добегая до нас десятка футов, она вскинула пистолет и несколько раз нажала на курок. Захлопали выстрелы, и, вторя им, уже изрядно поджаренный какеготам завизжал от боли. Он взвился в воздух, отчаянно дергаясь на лету, и рухнул в снег, продолжая биться и размахивать конечностями. В спине его поблескивали шляпки строительных дюбелей, из-под которых начинал уже валить зеленый дым.

Он сделал еще попытку встать, но я сделал ему подсечку. Черити с криком взмахнула молотком и размозжила какеготаму череп. Брызги серого мозга смешались с зеленовато-белым огнем, и чудище, дернувшись еще раз, застыло, только зеленый огонь продолжал медленно, но верно пожирать его тело.

Я поднялся, держа наготове жезл, и обнаружил, что оставшиеся твари ранены, но подвижность сохранили, и их желтые, с прямоугольными зрачками глаза горят голодной ненавистью.

Я сунул жезл обратно в чехол и вооружился железной лопатой для уборки снега, лежавшей за одной из крепостных стен. Черити подняла свой пистолет, и мы двинулись в атаку.

Кем бы ни были эти твари, для поединка с вооруженными железом смертными у них явно оказалась кишка тонка. Они разом дернулись как от удара током, повернулись и, бросившись наутек, растворились в ночи.

Я стоял, задыхаясь и оглядываясь по сторонам. Каждые несколько выдохов мне приходилось сплевывать кровь. К носу, казалось, кто-то прилепил суперклеем пару раскаленных углей. Шею жгло паутиной серебряных нитей, а поясница, похоже, превратилась в один сплошной синяк.

— Вы целы? — спросила Черити.

— Фэйре, — пробормотал я. — Ну почему обязательно фэйре?

(обратно)

Глава ВТОРАЯ

— Похоже, сломан, — сообщила Черити.

— Бы дак дубаете? — спросил я. Легкое прикосновение ее пальцев к моему шнобелю я не назвал бы приятным, но на протяжении осмотра я не дернулся и не издал никаких задевающих мою мужскую гордость звуков. Мы, мальчики, такие.

— По крайней мере, он на месте, — заметил Майкл, стряхивая с ботинок снег. — Ощущения, когда его вправляют, из самых незабываемых.

— Нашди чего-дибудь? — спросил я его.

Он кивнул и поставил ножны со своим тяжелым мечом в угол. Майкл всего на пару дюймов ниже меня, но на порядок мускулистее. Волосы и короткая борода у него темные, с серебристыми искорками седины, и одевается он в синие джинсы, строительные башмаки и бело-синюю фланелевую рубаху.

— Труп так и лежит. Сильно обгорел, но не распался на эктоплазму.

— Угу, — кивнул я, стараясь говорить не в нос. — Фэйре не целиком принадлежат миру духов. Их трупы материальны.

Майкл хмыкнул и покачал головой.

— Кроме трупа остались еще следы, но и только. Не похоже, чтобы эти козлоподобные твари ошивались где-нибудь поблизости, — он покосился в сторону столовой, где младшее поколение Карпентеров возбужденно обсуждали произошедшее, набив рты пиццей — именно за ней уезжал их отец, когда случилось нападение. — Соседи решили, что световые эффекты случились по причине сгоревшего трансформатора.

— Не самое плохое объяснение, — кивнул я.

— Слава Богу, никто не пострадал, — сказал он. Собственно, для него это были не просто слова. Если кто не знает, Майкл — убежденный католик, к тому же в рукоять его меча заделан один из гвоздей Распятия. Он еще раз покачал головой и улыбнулся мне. — И, конечно, вам спасибо, Гарри.

— Спасибо Дэниелу, Молли и Черити, — сказал я. — Я только отвлекал наших гостей. Ваша семья вывела всех младших в безопасные места. Ну, и Черити еще хорошо поработала молотком.

Майкл удивленно поднял брови и посмотрел на жену.

Щеки у Черити порозовели. Она торопливо собрала со стола вату и бинты со следами моей крови и вынесла их в гостиную, чтобы сжечь в камине. В моем ремесле крайне нежелательно оставлять кровь, волосы или обрезки ногтей там, где их может найти кто угодно. Пока она выходила, я вкратце описал Майклу ход боя.

— Мой строительный пистолет? — с улыбкой спросил он, когда Черити вернулась на кухню. — Как ты догадалась, что это фэйре?

— Я не догадывалась, — призналась она. — Просто схватила, что под руку подвернулось.

— Нам повезло, — заметил я.

Майкл выразительно посмотрел на меня.

Я нахмурился.

— Добро не обязательно происходит только в результате божественного вмешательства, — сказал я.

— Верно, — согласился Майкл. — Но я предпочитаю относить это на Его счет, пока у меня не появится убедительного повода полагать иначе. Так, во всяком случае, вежливо.

Черити подошла и стала рядом с мужем. И хотя оба улыбались и, вспоминая нападение, говорили о нем легко, я-то видел, как крепко они сжимали пальцы друг друга, и взгляд Черити то и дело скользил по детям, будто удостоверяясь, все ли на месте.

Я вдруг ощутил себя чужим.

— Ладно, — заявил я, вставая. — Похоже, у меня теперь новая тема для размышления.

Майкл кивнул.

— Вы знаете возможные поводы этого нападения?

— Вот об этом я как раз хотел поразмышлять, — кивнул я и, морщась от боли, надел ветровку. — Думаю, они охотились за мной. Нападение на детей — отвлекающий маневр, попытка занять меня, чтобы дать возможность тому, что сидел на дереве, напасть на меня со спины.

— Вы в этом уверены? — тихо спросила Черити.

— Нет, — признался я. — Вполне возможно, они затаили обиду после той истории в Арктис-Торе.

Взгляд Черити сузился и сделался угрожающе-стальным. Арктис-Тор — это столица Зимней династии, цитадель и святая святых самой королевы Мэб. Какие-то злобные типы из Зимних похитили Молли, и нам с Черити — не без помощи друзей, конечно — пришлось брать эту цитадель штурмом и силой отбивать Молли. Все это мероприятие вышло хлопотным, шумным и не могло не разозлить целый народ злобных фей.

— Держите на всякий случай ухо востро, — посоветовал я ей. — И передайте Молли, что я хочу, чтобы она оставалась на время этой истории здесь.

Майкл заломил бровь.

— Думаете, она нуждается в нашей защите?

— Нет, — я мотнул головой. — Я думаю, это вы нуждаетесь в ее.

Майкл зажмурился. Черити нахмурилась, но спорить со мной не стала.

Я кивнул им и ушел. Молли последнее время не восставала против того, что я ей говорил, однако это не означало, что она со всем согласна и все понимает.

Я закрыл за собой дверь дома Карпентеров, разом отрубив запах горячей пиццы и шум возбужденных детских голосов.

Стоял тихий ноябрьский вечер. Очень тихий. И очень холодный.

Я с трудом удержался от того, чтобы не поежиться, и поспешил к своей машине, видавшему виды (много видов!) «Фольксвагену-Жуку», который в молодости имел светло-голубой цвет, но со временем превратился в разноцветную палитру. За последний год к ней добавился еще и серый цвет, поскольку другой крышки багажника у моего механика не нашлось. Какой-то анонимный шутник, явно насмотревшийся диснеевских мультиков, намалевал краской из баллончика на серой крышке кружок с цифрой «53», но вообще-то машину звали Голубой Жучок, и я не собирался ее переименовывать.

С минуту я посидел, не трогаясь и глядя на теплый, золотистый свет, струившийся из окон дома.

Потом завел мотор Жучка и поехал домой.

(обратно)

Глава ТРЕТЬЯ

— И ты совершенно уверен, что это были фэйре? — спросил Боб-череп.

Я насупился.

— Много ли ты знаешь существ, у которых плоть при соприкосновении с железом и сталью воспламеняется? И потом, Боб, мне кажется, я уж как-нибудь распознаю фэйре на расстоянии, с которого этот гад может сломать мне нос.

Я сидел у себя в лаборатории. Попасть в нее можно только через люк в полу моей расположенной в полуподвале гостиной, по складной деревянной стремянке. Лаборатория представляет собой бетонное помещение, в котором постоянно прохладно, чтобы не сказать холодно.

Обстановку лаборатории составляют большой деревянный стол в центре помещения и окружающие его с трех сторон столы и скамьи поменьше. Свободного места они оставляют ровно столько, чтобы обойти вокруг большого стола. Все они сплошь заставлены и завалены необходимыми для нашего ремесла предметами, а все стены я увешал проволочными полками, которые можно задешево купить в «Уолл-Марте», и это добавило места для хранения, которого всегда не хватает. Полки заставлены самыми разнообразными емкостями от маленького свинцового контейнера до полиэтиленовых пакетов, жестянок из-под леденцов или кожаного кисета, сделанного из — ей-Богу, не вру — гениталий настоящего берберского льва.

Мне его подарили. Не спрашивайте, кто.

Помещение освещалось свечами, и блики огоньков играли на миниатюрных оловянных зданиях на большом столе — масштабной модели центральной части Чикаго. Еще я выкроил немного места, чтобы поставить письменный стол для Молли — должен признать, ее тетради и медленно, но верно растущий набор оборудования хранятся, несмотря на тесноту, в близком к идеальному порядке.

— Что ж, похоже, кто-то продолжает настраивать против тебя Арктис-Тор, — сообщил Боб. Череп, в глазницах которого горели оранжевые огоньки, обитал на собственной полке — единственной, не забитой еще до отказа. Собственно, она вообще была почти пуста, если не считать с полдюжины бульварных романов в потрепанных бумажных обложках. Еще один свалился с полки и лежал на полу, как раз на заделанном в цементный пол серебряном кольце, которое служило мне магическим кругом. — Фэйре никогда не забывают обид, босс.

Я тряхнул головой, нагнулся, подобрал упавшую книгу и вернул ее на полку.

— Тебе не приходилось слышать о ком-нибудь вроде этих ребят?

— Мои познания о фэйре ограничены почти исключительно Зимними, — ответил Боб. — Эти ребята не напоминают никого из тех, с кем мне доводилось сталкиваться.

— Тогда с какой стати им участвовать в борьбе между мною и Арктис-Тором, а, Боб? — поинтересовался я. — Блин, да это даже не мы первые напали на столицу Зимних. Мы просто зашли туда уже после боя… ну, помахались немного с парнями, похитившими Молли.

— Может, их нанял кто-нибудь из Зимних сидхе. Это может быть кто-то из Диких. Ты ведь знаешь, у Диких разновидностей больше, чем у кого-либо другого. Возможно, это сатиры, — огоньки в глазницах у черепа разгорелись ярче. — Слушай, а ты там нимф не видел? По логике вещей где сатиры, там и нимфы — одна-две наверняка поблизости должны ошиваться.

— Нет, Боб.

— Ты уверен? Ну, такие нагие девицы, убийственно хорошенькие, достаточно взрослые, чтобы уметь кой-чего, но достаточно юные, чтобы их это не заботило?

— Если бы я таких увидел, я уж наверное запомнил бы это, — заметил я.

— Тьфу, — расстроился Боб, и огоньки у него в глазницах снова померкли. — Вечно у тебя все через задницу, Гарри.

Я помассировал шею рукой. Она уже почти не болела, но это помогло мне хоть как-то занять руки.

— Кажется, я все-таки видел когда-то этих козлоподобных тварей… ну, или читал о них. Или о ком-то похожем. Куда там я сунул записи о ближних областях Небывальщины?

— Северная стена, зеленая пластиковая корзина под скамьей, — с готовностью отозвался Боб.

— Спасибо, — кивнул я и вытащил из указанного места тяжелую пластиковую корзину вроде тех, что выдают на входе в супермаркет. Она была доверху наполнена книгами, по большей части рукописными, в кожаных переплетах. Все книги посвящались различным сверхъестественным явлениям — кроме одной, подшивки комиксов «Келвин и Хоббз»… ума не приложу, как она туда попала.

Я выбрал несколько книг и положил их на ту часть стола, которая обозначала озеро Мичиган. Потом придвинул стул и принялся листать их.

— Как прошла поездка в Даллас? — поинтересовался Боб.

— А? А, хорошо, хорошо. Там одного преследовал Черный Пес, — я бросил взгляд на висевшую на стене под полкой Боба карту Соединенных Штатов. Потом почти машинально выдернул из пробковой доски зеленую кнопку и воткнул ее в кружок, обозначавший Даллас, штат Техас, добавив ее к дюжине других зеленых и двум-трем красным, обозначавшим ложные тревоги кнопкам. — Со мной связались через Паранет, и я научил их отваживать этого Фидо.

— Эта сеть, что вы организовали с Элейн, действительно толковая штука, — заметил Боб. — Малькам надо учиться действовать сообща, когда их хочет слопать большая рыба.

— Я предпочитаю думать об этом как об обучении воробьев давать отпор ястребам, — заявил я, возвращаясь на место.

— Так или иначе, это означает уменьшение размеров угрозы и — в перспективе — меньше работы для тебя. Конструктивная трусость. Очень изобретательно. Уважаю, — в голосе его послышалась зависть. — Говорят, в Далласе лучшие стрип-клубы в мире, Гарри.

Я как мог суровее посмотрел на Боба.

— Если ты не собираешься мне помогать, по крайней мере, хоть не мешай.

— О! — спохватился Боб. — Заметано, — книга, которую я поднял с пола, пошевельнулась и сама собой открылась на первой странице. Череп повернулся к книге, и оранжевый свет из его глазниц принялся скользить по строкам.

Я пробежал — наскоро, по диагонали — один старинный текст. Потом другой. Потом третий. Блин-тарарам, я точно помнил, что в одном из них с чем-то таким встречался.

— Сорвать с нее платье! — заорал Боб.

Видите ли, Боб-череп относится к дешевым бульварным романам очень серьезно. Следующая страница перевернулась с такой скоростью, что порвалась. Боб обращается с книгами даже еще более жестоко, чем я.

— Ну, я же говорил! — продолжал орать Боб, перевернув еще несколько страниц.

— Это не могли быть сатиры, — пробормотал я вслух, пытаясь не сбиться с мысли. Нос распух и болел как черт-те что… ну, и шея тоже давала о себе знать. Боль такого рода чертовски утомляет, даже если вы чародей, осваивавший основы оборонительной магии под градом бейсбольных мячей. — У сатиров человеческие лица. А у этих тварей — козлиные. Или бараньи.

— Козлы-оборотни? — предположил Боб, не отрываясь от чтения. Боб — дух разума, так что умеет заниматься одновременно несколькими делами лучше, чем, скажем, ну, да почти кто угодно другой. — Или, возможно, козлоиды.

Я оторвался от чтения и подозрительно покосился на Боба.

— Что-то мне не верится, чтобы я раньше слышал это слово.

— Какое? — невинно удивился Боб. — «Козлоиды»?

— Козлоиды. Я глубоко убежден, что моя жизнь была бы полна и интересна и без этого слова или порождаемых им ассоциаций.

— Небо свидетель, — фыркнул Боб. — И легкий же у тебя характер, Гарри.

— Козлоиды, — буркнул я и продолжил поиски. Перелистав пятую книгу, я сходил к корзине за новой партией. Боб оживленно комментировал свою книгу, встречая одобрительными воплями каждую новую постельную сцену и пролистывая все остальное, словно проматывал порнофильм.

Будь я любознательнее, это наверняка сказало бы мне много ценного о характере Боба. В конце концов, Боб — духовное создание, созданное единственно энергией мысли. Персонажи книги, которую он читал, если подумать, в некотором роде мало отличались от него: визуального образа они не имели, равно как и физических тел. Собственно, помимо графических знаков на бумаге, они существовали лишь в голове у читателя, визуализируясь в ней в меру таланта автора и читательского воображения.

Может, читая свои книжки, представляя описываемые в них события, Боб ощущал в этих бестелесных персонажах… Родственные души, что ли? Своих братьев? Или детей? И вообще, может ли существо вроде Боба испытывать какую-то потребность в семье? А почему бы и нет? Это могло бы объяснить его неизменное восхищение тем, как придуманные персонажи живут на страницах почти материальной, плотской жизнью.

Но, конечно же, эти придуманные персонажи могли выполнять для него ту же функцию, что для некоторых мужчин надувные женщины. Короче, знать это точно мне все-таки не хотелось.

Хорошо все-таки, что я не слишком любознателен.

Нападавших на нас тварей я нашел в середине восьмой книги — описание и рисунки.

— Черт меня побери, — пробормотал я, выпрямляясь.

— Что, нашел? — поинтересовался Боб.

— Угу, — сказал я и поднял книгу так, чтобы он мог видеть рисунок. Тот, по крайней мере, больше соответствовал оригиналу, чем большая часть полицейских фотороботов. — Если верить книге, я подвергся нападению бебек.

Книжка, которую читал Боб, сама собой закрылась. Боб издал странный, захлебывающийся звук.

— Э… Мне не послышалось, ты сказал «бебеки»?

Я нахмурился, и он захихикал, лязгая челюстью о деревянную полку.

— Бебеки? — повторил он еще раз, давясь от смеха. — И мемеки?

— А что? — оскорбленно спросил я.

— Ну, это прямо как в детском стишке, разве не так? — Боб затрясся от хохота. — Можно сказать, тебя только что напугали карандашной надписью. Герои детского стишка.

— Что-то я не понял, кто и когда меня пугал, — буркнул я.

Боб едва не задыхался от хохота; с учетом того, что легких у него нет по определению, это впечатляло.

— Это все потому, что ты себя не видишь, — с трудом выдавил из себя он. — Нос у тебя распух, и под обоими глазами по фингалу. Больше всего ты похож сейчас на енота. Напуганного к тому же.

— Ты не видел этих гадов в деле, — возразил я. — Сильные и хитрые как черт-те кто. И их было четверо.

— Тебя послушать, так это прямо Четверо Всадников, — хмыкнул Боб. — Только с собственными копытами!

Я нахмурился еще сильнее.

— Ладно, ладно, — сказал я. — Рад, что мне удалось тебя развлечь.

— Ох, не могу! — не унимался Боб. — Ох, спасите-помогите! Это четверо барашков! С карандашиками!

Я испепелил его взглядом.

— Ты не понял главного, Боб.

— Нет, этого просто не может быть, — хихикнул он. — Готов поспорить, все Зимние просто животики надрывают.

— Готов поспорить, что нет, — возразил я. — Я как раз об этом. Бебеки работают на Летних. Они входят в воинство Королевы Титании.

Боб разом перестал смеяться.

— Ох.

Я кивнул.

— После той истории в Арктис-Торе я бы мог понять, если бы на меня охотился кто-нибудь из Зимних. Вот уж от Летних я ничего такого не ожидал.

— Ну, — напомнил мне Боб, — разве не ты, можно сказать, почти что своими руками убил дочь Титании? Тысяча колото-резаных ран…

Я хмыкнул и кивнул.

— Угу. Но почему сейчас? Она могла послать убийц еще пару лет назад.

— Это тебе фэйре, не кто-нибудь, — сказал Боб. — Логика не входит в число их сильных сторон.

— Жизнь могла бы быть и проще, — вздохнул я и задумчиво побарабанил пальцами по книге. — Нет, тут еще что-то, нутром чую.

— Как высоко они находятся в иерархии Летних? — спросил Боб.

— Ну, не на самом последнем месте, — ответил я. — У них репутация убийц троллей. Наверное отсюда и детский стишок. Только в стишке бебека забодал медведя.

— Убийцы троллей… — задумчиво пробормотал Боб. — Троллей… Вроде тех, из личной охраны Королевы Мэб, которые валялись тогда, растерзанные, по всему Арктис-Тору?

— Именно так, — подтвердил я. — Но то, что я сделал тогда, взбеленило Зимних, не Летних.

— Меня всегда восхищали твои способности по части взбеленить кого угодно.

Я мотнул головой.

— Нет. Должно быть, я сделал там что-то такое, что задело и Летних, — я нахмурился. — Или помогло Зимним. Скажи, Боб, известно ли тебе…

Зазвонил телефон. После того, как Молли едва не сломала шею, упав в спешке со стремянки, я провел провод в лабораторию и подключил к нему второй аппарат. Старые ходики на полке утверждали, что времени уже далеко заполночь. Так поздно мне не звонят, если только не случилось какой-нибудь настоящей пакости.

— Напомни мне, что я собирался спросить, — бросил я Бобу и снял трубку.

— Это я, — сказала Мёрфи, даже не поздоровавшись. — Ты мне нужен.

— Очень тронут, — хмыкнул я. — Наконец-то признание. Романтическая музыка за кадром.

— Я серьезно, — сказала она. Что-то в ее голосе подсказало мне, что ей действительно не до шуток.

— Куда? — спросил я.

Она продиктовала адрес и положила трубку.

Последнее время меня реже приглашают консультировать чикагскую полицию, а частые поездки в другие города по делам, связанным с обязанностями Стража, и вовсе почти не оставляют мне времени на сыскную работу. Жалование Стража помогает мне избежать банкротства, но мой банковский счет все же понизился до той критической отметки, когда поневоле думаешь дважды, а то и трижды, прежде чем подписать очередной чек.

Лишний заработок мне очень даже не мешал.

— Это Мёрфи, — сообщил я Бобу. — Звонила по делу.

— В такой час по-другому и быть не могло, — согласился Боб. — Ты там смотри, осторожнее, босс.

— Ты чего это вдруг такой внимательный? — удивился я, застегивая ветровку.

— Не знаю, хорошо ли ты знаком с детскими стишками, — сказал Боб, — но в той, про барашка, он здорово напугал всю звериную братию.

— Угу, — кивнул я. — Только в стишке он один, а здесь их было четверо.

Я задул свечи, поднялся из подвала и отправился на встречу с Мёрфи.

Бебеки. Господи Иисусе.

(обратно)

Глава ЧЕТВЕРТАЯ

Я стоял в толпе зевак, глядя вместе со всеми на пожар, когда один из дежурных копов подвел ко мне Мёрфи.

— Почти не опоздал, — заметила она. Голос ее звучал довольно-таки напряженно. Она приподняла полицейскую ленту и махнула мне рукой. Я нацепил на лацкан ветровки свой маленький ламинированный бэджик консультанта. — Чего так долго?

— Если ты не заметила, снега выпало с добрый фут, и он продолжает идти, — отозвался я.

Она покосилась на меня. Роста в Кэррин Мёрфи от горшка два вершка, а в куртке с меховым капюшоном она казалась и того меньше. Большие, пухлые снежинки ложились на ее золотые волосы и поблескивали на ресницах, из-за чего голубые глаза ее казались ледяными.

— Твоя игрушечная машинка забуксовала, да? И что у тебя с лицом?

Я оглянулся на окружавших меня нормальных людей.

— В снежки играл.

— Готова поспорить, продул, — хмыкнула Мёрфи.

— Видела бы ты соперника.

Мы стояли перед небольшим пятиэтажным зданием… точнее, тем, что от него осталось после того, как кто-то взорвал его к чертовой матери.

Взрыв — или что там еще — снес с дома уличный фасад — словно кто-то снес его невообразимо огромным топором. При желании можно было заглянуть в квартиры; правда, дым и снегопад мешали сделать это. Дом продолжал гореть. Обломки фасада усыпали проезжую часть, тротуары и повредили даже дома на противоположной стороне улицы, так что полиции пришлось перекрыть движение на квартал в обе стороны от места происшествия. Повсюду валялись битое стекло и обломки кирпича. В воздухе стоял едкий запах гари.

Несмотря на погоду, поглазеть на пожар собралось сотни две людей. Какая-то предприимчивая душа предлагала желающим горячий кофе из большого термоса, и я оторвал от души доллар за пластиковую чашку благословенного напитка, маленький пакетик сухих сливок и другой, чуть больше — сахара.

— Куча пожарных машин, — заметил я. — Но «скорая» всего одна. И санитары греются кофе вместе со всеми, — я отпил из чашки. — Вот ублюдки.

— Здание не было заселено, — сказала Мёрфи. — Реконструкция.

— То есть, обошлось без жертв. Что ж, уже хорошо.

Мёрфи бросила на меня вопросительный взгляд.

— Согласишься поработать сдельно?

Я отхлебнул кофе, пытаясь скрыть разочарование. Очень уж я рассчитывал на гонорар по крайней мере за пару дней работы.

— У города что, не хватает больше на услуги консультантов, да?

— ОСР экономил на карманных расходах на случай, если вдруг понадобится твоя помощь.

На этот раз мне не удалось скрыть своих эмоций. Одно дело получать деньги от городских властей. Совсем другое дело брать их из кармана работающих в ОСР копов.

Отдел Специальных Расследований чикагской полиции можно сравнить с прудом-отстойником. Все, что не вызывает интереса у других отделов полицейского управления, спускают в ОСР. По большей части это просто муторные дела, за которые никто не хочет браться, но встречаются и действительно труднообъяснимые случаи. В общем, ребятам из ОСР приходится расследовать все — от дождя из жаб до слухов об обитающей в канализации и похищающей мелких домашних животных чупакабре. Работа эта хлопотная, перспектив карьерного роста почти никаких, поэтому ОСР считается чем-то вроде палаты для хронических неудачников. На самом деле это не так, да и у сослуживцев из других отделов обычно хватает ума обращаться к ним в случаях, когда произошедшее не поддается объяснению — впрочем, это не касается руководства, кабинетную логику которого нормальному человеку понять вообще невозможно.

Когда сержант Мёрфи была еще лейтенантом Мёрфи, отделом руководила она. С должности ее сняли за двадцатичасовой прогул в разгар кризиса. Ну, не могла же она объяснить начальству, что все это время брала штурмом ледяную цитадель в Небывальщине, правда ведь? Теперь отделом руководил ее старый сослуживец, лейтенант Джон Роулинз, и ему приходилось здорово изворачиваться, втискиваясь в урезанный начальством бюджет.

Вот вам и объяснение, почему единственному профессиональному чародею в Чикаго почти не предлагают работы.

Я бы обошелся без их денег. В конце концов, они в них не купаются. Но при всем при этом я не мог не брать в расчет их гордости. Отказаться от этих денег я тоже не мог.

— Сдельно? — переспросил я. — Блин, мой банковский счет едва ли не меньше моральных принципов лоббиста табачных производителей. Пора переходить на почасовую оплату.

Несколько секунд Мёрфи свирепо смотрела на меня, потом хмуро кивнула. Гордость гордостью, но дело прежде всего.

— Ну, и в чем здесь дело? — спросил я. — Поджог?

Она пожала плечами.

— Какой-то взрыв. Может, случайный. Может, нет.

Я фыркнул.

— Угу. То-то ты меня при всяких случайностях зовешь.

— Пошли, — Мёрфи достала из кармана куртки респиратор и надела его. Я порылся в кармане, достал бандану и тоже завязал ее, закрыв нос и рот. Для полноты образа мне не хватало только мятой широкополой шляпы и сапог со шпорами. Мой есть тихий мучачо.

Она покосилась на меня — выражения ее лица под респиратором я не разглядел — и повела в разрушенный дом. Там нас уже поджидал ее коллега.

Роулинз — коренастый мужчина лет пятидесяти пяти, и при откровенно избыточном весе мягкости в нем не больше, чем в армейском грузовике. Последний год он начал отращивать бородку, и седые волосы смотрелись особенно контрастно на фоне его темной кожи. Поверх полицейской куртки он набросил поношенное зимнее пальто.

— Дрезден, — улыбнулся он. — Рад вас видеть.

Я пожал ему руку.

— Как нога?

— Побаливает всякий раз, как меня пытаются выпереть на пенсию, — хмыкнул он. — Ох.

— Вы уж это, держитесь, — заявила Мёрфи, скрестив руки на груди. Похоже, разговор этот начался у них уже давно, но всееще был далек от завершения. — Вам семью кормить.

— Ну да, да, — вздохнул Роулинз. — Что ж, пойду побираться на улице, — он подмигнул мне и отошел в сторону. Он почти не хромал — могло быть и хуже после того, как Мадригал Рейт прострелил ему ногу. Что ж, рад за него. За себя я тоже рад — в конце концов, это я впутал его в ту историю.

— Держаться? — переспросил я у Мёрфи.

— Ну, ничего конкретного, — угрюмо ответила Мёрфи. — Но источники в руководстве всячески намекают на то, что ты персона нон грата.

Не могу сказать, чтобы это меня совсем не задевало, и, боюсь, в голосе моем звучало больше горечи, чем мне хотелось бы.

— Ну еще бы. То, как я помогаю городской полиции в делах, с которыми она сама не справляется, простить нельзя.

— Я все понимаю, — заверила меня Мёрфи.

— Мне еще повезло, что меня не обвинили в нарушении общественного порядка, нанесении ущерба чужому имуществу и не закатали в кутузку.

Она устало отмахнулась.

— Можно подумать, это тебе в новинку. Это же бюрократия.

— Ну да, если не считать того, что когда кого-нибудь исключают из членов сельского клуба, никто из-за этого не погибает, — заметил я. — По большей части, конечно.

Мёрфи сердито покосилась на меня.

— И что ты хочешь, чтобы я делала на этот счет, Гарри? Я и так за все доступные мне ниточки дергала только для того, чтобы не потерять эту гребаную работу. Начальницей меня ни за что больше не сделают, так что шансов влиять на решения руководства у меня ноль.

Я стиснул зубы и почувствовал, как заливаюсь краской. Тоесть, она не произнесла этого слух, но должность и надежды на продвижение по службе она потеряла, прикрывая не чью-то, а мою спину в бою.

— Мёрф…

— Нет, — произнесла она даже чуть слишком спокойно. — Мне это, право же, даже интересно, Дрезден. Я плачу тебе из своего кармана, когда этого не делает город. Ребята в отделе тоже пускают шляпу по кругу, когда мы не можем обойтись без твоей помощи. Или ты думаешь, мы позволим тебе с голоду помереть?

— Блин-тарарам, Мёрф, — вскинулся я. — Я же не о деньгах. Причем здесь деньги?

Она пожала плечами.

— Тогда чего ты обиженную физиономию строишь?

Я подумал немного.

— Тебе не стоит плясать вокруг всех этих аппаратчиков только ради того, чтобы тебе позволяли делать свое дело.

— Нет, — кивнула она. — В разумном мире не стоило бы. Но — на случай, если ты этого не заметил — этот мир не слишком разумен. И потом, сдается мне, ты тоже раз или два имел проблемы со своим начальством.

— Туше, — я поднял руки вверх. — И в яблочко.

Она невесело улыбнулась.

— Жаль, конечно, но пока все обстоит именно так. Ну, выплакался?

— К черту, — сказал я. — Давай, показывай, что у тебя там.

Мёрфи мотнула головой в сторону засыпанного обломками прохода между разрушенным и соседним с ним зданиями, и мы двинулись туда, перебираясь через груды битого кирпича и обломки деревянных балок.

Мы углубились в переулок фута на три, когда в ноздри мне ударила знакомая серная вонь, ясно различимая даже сквозь запах гари. Так пахнуть может только одно.

— Вот черт, — пробормотал я.

— Мне показалось, пахнет чем-то знакомым, — заметила Мёрфи. — Как там, в крепости, — она покосилась на меня. — Ну, и как в других случаях, когда… когда так пахло.

Я сделал вид, что не заметил ее взгляда.

— Ага, — сказал я. — Это Адский Огонь.

— Это еще не все, — кивнула Мёрфи. — Идем дальше.

Мы одолели еще пару десятков футов завалов и добрались до неповрежденной части здания. Только что вокруг не было ничего кроме обломков, а спустя шаг или два на всю высоту здания тянулась ровная кирпичная стена, верх которой терялся в клубах пыли и дыма. Целый кирпич обрывался рваной линией — везде кроме одного места футах в пяти от земли.

В этом месте иззубренная линия сменялась абсолютно ровным полукругом.

Я нахмурился и подошел ближе. Серный запах усилился, и до меня дошло, что стена в этом месте прожжена насквозь узким пучком чудовищной энергии. Я с трудом представлял себе, какая температура нужна для того, чтобы прожечь в толстом слое кирпича дыру диаметром с баскетбольный мяч. Отверстие с оплавленными краями было изначально полным кругом, но обрушившаяся часть стены срезала половину.

Любой естественный источник подобного жара по меньшей мере обуглил бы стену соседнего здания и мостовую. Однако там, где я стоял, ничего подобного не наблюдалось — так, обычный уличный мусор, припорошенный кирпичной пылью… даже снег не растаял.

— Ну скажи чего-нибудь, — тихо попросила Мёрфи.

— Нормальный огонь не может быть такой концентрации, — сообщил я.

— Что ты хочешь этим сказать?

Я сделал руками неопределенный жест.

— Огонь, генерированный с помощью магии, остается огнем, Мёрф. То есть, ты, конечно, можешь создать чудовищную температуру и направить ее в нужную тебе сторону, но и вести себя она будет, как положено жару. В смысле, подчиняясь законам термодинамики.

— Значит, разговор идет о сверхъестественном… — сказала Мёрфи.

— Ну, с формальной точки зрения сверхъестественное — это не…

Она вздохнула.

— Скажи, Гарри — мы имеем дело с магией или нет?

Ха. Можно подумать, по запаху Адского Огня этого не ясно.

— Угу.

Мёрфи кивнула.

— Ты то и дело пользуешься огнем, — сказала она. — И, насколько я видела — и не раз, — этот твой огонь способен на штуки, какие с обычным огнем не получатся.

— Конечно, — согласился я, осторожно проводя рукой по опаленным огнем кирпичам. Они еще не успели остыть. — Просто дело в том, что, вызвав огонь, им нужно потом еще и управлять — концентрировать, нацеливать в нужную сторону — а это требует дополнительной энергии, почти столько же, сколько изначальная инициация. Если не больше.

— Ты мог бы сделать что-нибудь в этом роде? — она махнула рукой в сторону разрушенного дома.

— Чтоб мне гореть в аду, — тихо произнес я (не слишком, причем, метафорически). — Ни малейшей возможности. — Начнем с того, что мне и половины такой энергии не набрать. А если бы накопил, у меня не осталось бы сил, чтобы ею управлять, — я на секунду закрыл глаза, пытаясь ощутить следы магических энергий, но клубившиеся в воздухе дым, пыль и продолжавшийся снегопад мешали мне. Во всяком случае, я никак не мог уловить схему, по которой могло строиться необходимое для такого огня заклятие.

Зато я обнаружил кое-что другое. Ось оплавленного отверстия шла не перпендикулярно к стене здания, а под небольшим углом к ней. Я нахмурился и оглянулся, пытаясь проследить, куда упирается невидимая ось.

Мёрфи знакома со мной не первый год — она сразу же поняла, что я заметил что-то такое. Ну, и я тоже знаю ее достаточно хорошо, чтобы заметить, как хмурится она, сдерживаясь, чтобы не мешать мне работать.

Я выпрямился и перешел улицу. Стена противоположного дома была запорошена снегом и пылью.

— Прикрой глаза, — посоветовал я и сам прищурился. Потом поднял правую руку и сосредоточился.

— Ventas reductas, — пробормотал я.

На этот раз ветер, который я вызвал, отличался от того шквала, что я обыкновенно использую. Это был несильный, хорошо отрегулированный ветер. Он срывался с моей руки и дул на стену. То, чему я учил Молли, приносило пользу и мне самому: в частности, я переработал часть самых расхожих своих заклятий — быстродействующих, лишенных особой точности заклятий, к которым чародеи прибегают в самых что есть отчаянных ситуациях. Я пытался обучить им Молли, но ей недоставало силы, так что даже средний, так себе порыв ветра едва не лишал ее чувств. Мне пришлось изменить формулу, чтобы она хотя бы привыкла к воздушной магии, и в результате нам удалось добиться вполне удовлетворительных результатов, сравнимых по мощности с электрофеном.

Именно эту формулу использовал я сейчас для того, чтобы очистить стену от снега и пыли. У меня ушло на это минуты полторы, и когда я закончил, я уловил сквозь запах серы еще один.

— Дважды блин, — сказал я.

Мёрфи шагнула ко мне и посветила на стену фонариком.

На очищенной от снега сене виднелся знак, начертанный чем-то густым, бурым, напоминающим по запаху кровь. Поначалу я решил, что это пентаграмма, но тут же увидел, в чем заключается разница.

— Гарри, — тихо произнесла Мёрфи. — Это человеческая?

— Скорее всего, — ответил я. — Нет эффективнее чернил для сильных заклинаний, чем кровь смертных. Вряд ли что иное могло содержать столько энергии, чтобы ее хватило на взрыв такой силы.

— Это ведь пентаграмма, да? — спросила Мёрфи. — Вроде той, что ты носишь на цепочке.

Я мотнул головой.

— Эта другая.

— Как это? — уголок рта ее дернулся. — Ну, если не считать крови?

— Пентаграмма — это символ порядка, — попробовал объяснить я. — Пять углов, пять сторон. Она олицетворяет силы воздуха, земли, воды, огня и духа. Она заключена в круг, касаясь углами его абриса. Это символ магии, находящейся под контролем человека. Сил, обузданных волей, — я махнул рукой в сторону знака. — А здесь, видишь? Углы звезды выходят за пределы круга.

Она нахмурилась.

— Что это значит?

— Представления не имею, — признался я.

— Господи, — вздохнула она. — И за что мы тебе только платим.

— Ха-ха. Очень смешно. Послушай, если бы я и видел такой знак прежде, он все равно может означать разное для разных людей. Ну, например, индуисты и нацисты одну и ту же свастику воспринимают совершенно по-разному.

— Но хоть догадки у тебя имеются?

Я пожал плечами.

— Навскидку? Не нравится мне все это — какое-то дикое сочетание пентаграммы и анархистского символа. Ничем не обузданная магия.

— Чародеи-анархисты? — предположила Мёрфи.

— Я всего только предположил, — сказал я. Впрочем, нутром я чувствовал, что предположение мое близко к истине, и Мёрфи по-моему тоже это почувствовала.

— Но для чего этот символ? — спросила Мёрфи. — Какой цели он служит?

— Отражать энергию, — ответил я. — Мне кажется, энергия, прокатившись по зданию, отразилась от этого знака, а это значит… — я на ходу спрыгивал со ступеньки на ступеньку этого логического каскада. — Это значит, что прежде эта энергия должна была откуда-то взяться, — я медленно повернулся, пытаясь прикинуть угол. — Входящий луч энергии должен был пройти через разрушенную часть здания и…

— Луч?

Я ткнул пальцем в полукруглую дырку в стене.

— Угу. Тепловая энергия, ужас, какая сильная.

Она присмотрелась к оплавленной дырке.

— На вид маловата, чтобы развалить чуть не целый дом.

— Ей и не нужно, — сказал я. — Для взрыва, во всяком случае. Этот луч только прожег отверстие. Ну, может, поджег по дороге дом, но сорвать фасад таким вот образом он не мог.

Мёрфи нахмурилась и склонила голову набок. — Тогда что это сделало?

— Как раз это я пытаюсь понять, — буркнул я. Как мог, прикинув направление луча, я пошел по переулку дальше. Пожарные продолжали поливать дом водой, и по дороге нам пришлось несколько раз перешагивать через рукава. Выйдя к заднему фасаду здания, я медленно двинулся вдоль него, подняв руку и прислушиваясь к любым следам магических энергий. Ничего такого я не обнаружил, зато снова уловил запах Адского Огня, а спустя пару футов наткнулся на еще одну не-пентаграмму, также скрытую под тонким слоем снега.

Я продолжал обходить дом против часовой стрелки. Два символа обнаружились на стене соседнего дома, и еще один — на противоположной стороне улицы, напротив разрушенного фасада. Завершил я круг, остановившись у первого обнаруженного мной символа.

Пять отражающих точек, направивших в дом чудовищный поток энергии, образовали вместе огромный знак.

— Вот это уже пентаграмма, — тихо произнес я.

Мёрфи нахмурилась.

— Что?

Я коснулся пальцем гладкого, оплавленного края отверстия.

— Луч энергии, ворвавшийся в дом сквозь эту дыру, был одной из пяти сторон пентаграммы. Или пятиконечной звезды.

Мёрфи выжидающе смотрела на меня.

Я порылся в кармане ветровки и выудил кусок мела.

— Ладно, смотри. Все учатся рисовать это еще в начальной школе, так? — я нарисовал на чистом куске кирпичной стены звезду — не отрывая мел от стены, пятью линиями. — Так?

— Так, — согласилась Мёрфи. — Аккурат в первом классе.

— Вот тебе, кстати, еще один пример символа, имеющего несколько различных значений, — заметил я. — Но ты посмотри сюда, в середину, — я заштриховал образованный пересекающимися линиями пятиугольник. — Вот здесь. Видишь? Центр пентаграммы. Здесь заключается то, что ты хочешь сюда заключить.

— Что ты имеешь в виду — «заключить»?

— Пентаграмма вроде этой — символ власти, — объяснил я. — Использовать ее можно самым разным образом. Однако чаще всего ее используют для того, чтобы изолировать что-то или держать его в заключении.

— Ты хочешь сказать, это как если ты призываешь демона, — сказала Мёрфи.

— Точно, — подтвердил я. — Но если пользоваться ею верно, можно ловить в нее и других тварей. Помнишь круг в доме у Харли МакФинна? Пять свечей образовывали там пентаграмму вроде этой.

Мёрфи поежилась.

— Помню. Только она была не такая большая.

— Не такая, — кивнул я. — И чем больше ты ее делаешь, тем больше сил требуется для того, чтобы поддерживать ее в действии. Я даже слыхом не слыхал, чтобы кому-либо удавалось активировать такой объем энергии.

Я нарисовал на концах звезды маленькие крестики и обвел линии мелом еще раз, четче обрисовав пентаграмму. — Видишь? Луч, посланный от одной отражающей фигуры к другой, прожигает по дороге отверстия в стене. Отражатели превратили луч в огромную пентаграмму плюс-минус на уровне земли.

Мёрфи, хмурясь, вглядывалась в нарисованную мной нехитрую схему.

— Центр этой фигуры не покрывает всей площади здания.

— Нет, — согласился я. — Для полной уверенности, конечно, не помешало бы иметь на руках план дома, но мне кажется, центр пентаграммы расположен футах в двадцати от парадного входа. Этим, возможно, объясняется тот факт, что обрушилась только его передняя часть.

— То есть, взрыв произошел в этом твоем пятиугольнике? Магический тротил?

Я пожал плечами.

— Взрыв произошел в центре пентаграммы, но не факт, что вызван именно ею. Я хочу сказать, это вполне возможно было более-менее традиционное взрывное устройство.

— Помещенное в центр огромной пентаграммы? — усомнилась Мёрфи.

— Возможно, — кивнул я. — Все зависит от того, для чего использовалась эта пентаграмма. А чтобы это понять, мне необходимо знать, где ее север, — я очертил маленьким кружком верхний конец звезды. — В смысле, откуда изначально исходил луч.

— А что, от этого что-то зависит?

— Угу, — ответил я. — Большинство рисует звезду так, как это сделал я. Снизу, слева — вверх. Так делается в случаях, когда тебе необходимо защитить что-то, оградить от воздействия извне или от сторонних сил.

— Значит, это могло использоваться как оберег? — спросила Мёрфи.

— Не исключено. Но пентаграмма может использоваться и для другого — если рисовать звезду в другом порядке.

— Например, выстроить клетку для кого-то? — предположила Мёрфи.

— Угу, — я недовольно нахмурился. — Или отворить дверь для кого-то. Или для чего-то.

— Судя по твоему лицу, это может означать большую пакость.

— Я… — я тряхнул головой. Мне даже думать не хотелось о том, какой ужас мог вырваться в наш мир с помощью пентаграммы такого калибра.

— Я думаю, если через эту пентаграмму прошло что-нибудь, соответствующее ее размеру, в городе сгорит не один дом.

— Ох, — только и сказала Мёрфи.

— Послушай, пока я не знаю, для чего была предназначена эта пентаграмма. Все, что я говорю — чисто умозрительные предположения. И потом, тут есть еще одна странность.

— Какая еще?

— Я не нашел ни следа остаточной магии, а им полагалось бы сохраниться. Блин, да при том количестве энергии, что здесь использовали, всему кварталу полагалось бы светиться. А он этого не делает.

Мёрфи медленно кивнула.

— Ты хочешь сказать, они стерли следы.

Я поморщился.

— Вот именно, а я даже представления не имею, как такое вообще возможно. Блин-тарарам, да мне такое и в голову не приходило.

Я молча отхлебнул остывшего кофе из чашки и попробовал убедить себя в том, что пробиравшая меня дрожь происходит единственно от холода. Потом протянул чашку Мёрфи — она отпила немного с другой стороны и вернула ее мне.

— Выходит, — сказала она, — у нас одни вопросы и никаких ответов. Зачем какому-то сверхъестественному налетчику из высшей лиги помещать пентаграмму в пустующем жилом здании? И вообще, зачем ему потребовалась эта пентаграмма?

— И зачем потом было взрывать это здание? — я нахмурился, потому что в голову мне пришел еще один, совершенно очевидный вопрос. — А почему именно этот дом? — я повернулся к Мёрфи. — Кому он вообще принадлежит?

— Венчурной компании Озера Мичиган, — ответила Мёрфи. — Подразделению Митигейшн-Лимитед, чьим генеральным директором является…

— Трижды блин, — выругался я. — Джентльмен Джонни Марконе.

(обратно)

Глава ПЯТАЯ

Я попробовал соскрести немного крови, чтобы попытаться вычислить ее изначального обладателя, но у меня ничего не вышло. Или кровь слишком пересохла, или человек, которому она принадлежала, уже умер. У меня сложилось неприятное ощущение того, что томатургическое заклятие не сработало вовсе не по причине зимнего холода.

Впрочем, этого можно было ожидать. Дело, в котором тем или иным образом замешан Марконе, простым не бывает.

Джентльмен Джонни Марконе был непререкаемым повелителем преступного мира Чикаго. При том, что материалов на него у полиции более чем достаточно, бастионы бумаг, обороняемые легионами юристов, до сих пор оставались неприступными, и положению его, равно как доходам, ничего не угрожало. Ну, возможно, тем, кто пытался подкопаться под него, стоило бы проявить больше настойчивости, но бесстрастные факты свидетельствовали: методы управления Марконе оставались относительно приемлемой альтернативой большинству других возможных вариантов. Он придерживался относительно цивилизованных принципов, пресекая насилие в отношении как к обычным гражданам, так и к представителям закона. Бизнес его не становился от этого менее грязным, но ведь могло быть и гораздо хуже, и городские власти хорошо это понимали.

Но, конечно, городские власти не знали того, что все и на самом деле гораздо хуже. Марконе начал укреплять свое положение и с помощью сверхъестественных сил, подписав Неписаный Закон в качестве свободно ассоциированного члена. В глазах правителей сверхъестественного мира он представлял собой что-то вроде небольшого нейтрального государства, силы, с которой стоило считаться, и я мало сомневался в том, что он и эту, новую власть использует в тех же целях, что и все остальное — для расширения своей преступной империи.

И все это стало возможным не без участия Гарри Дрездена. Единственное, что, возможно, меня оправдывало — это то, что из всех имевшихся у меня на тот момент альтернатив эта была наименее угрожающей.

Я оторвался от круга, нарисованного мелом на асфальте, и покачал головой.

— Извини. Ничего не выходит. Может, кровь слишком сухая. Или донор мертв.

Мёрфи кивнула.

— Значит, поищу по моргам.

Я стер мел рукой, разрушив круг, и поднялся с колен.

— Можно тебя спросить? — сказала Мёрфи.

— Конечно.

— Скажи, а почему ты сам пентаграммами почти не пользуешься? Я, например, ни разу не видела — только как ты круги рисуешь.

Я пожал плечами.

— Ну, это вопрос пиара. Сама представь: я начну бегать и рисовать повсюду пятиконечные звезды — в этой-то стране. Все вокруг поднимут визг насчет Сатаны. Включая сатанистов. У меня и без этого проблем достаточно. Если мне нужна пентаграмма, я смогу просто представить ее себе мысленно.

— А ты можешь?

— Вся магия — ну, почти вся — у тебя в голове. Ты представляешь себе тот или иной образ и удерживаешь его в сознании. Теоретически практически все можно делать без мела, фигур и всего такого.

— Тогда почему ты этого не делаешь?

— Потому что при тех же результатах это требует неоправданно больших усилий, — я запрокинул голову и прищурился, глядя на продолжавший сыпать с неба снег. — Ты коп. Мне нужен пончик.

Она фыркнула.

— Грешишь стереотипами, Дрезден?

— Копам приходится чуть не день напролет торчать в своих машинах. Очень часто у них нет даже времени до ближайшего «Макдоналдса» доехать. Им нужна еда, которая не портится в машине. Пончики для этого подходят едва ли не лучше всего.

— И диетические хлебцы тоже.

— Роулинз что, мазохист?

Мёрфи как бы невзначай толкнула меня плечом, едва не сбив с ног, и я ухмыльнулся. Мы вышли из переулка на почти опустевшую уже улицу. Пожарники уже сделали все, что могли, и у дома оставалась только одна пожарная машина. Стоило огню погаснуть, как все запорошило снегом, поэтому зевак и след простыл. На месте происшествия оставалось еще несколько полицейских, да и те по большей части попрятались от снега по машинам.

— Так что все-таки у тебя с лицом? — спросила Мёрфи.

Я рассказал.

Она безуспешно попыталась удержаться от улыбки.

— Три барана?

— Четыре. И не забывай, они считаются убийцами троллей.

— Я видела раз, как это делал ты. Это трудно?

Я невольно ухмыльнулся.

— Мне немножко помогали.

Мёрфи тоже не удержалась от улыбки.

— Еще одна подобная шуточка, и ты рискуешь схлопотать.

— Мёрфи, — укоризненно произнес я. — Мелкая мстительность не в твоем стиле. Что, пожалуй, хорошо.

— Не умничай. Не забывай: я всегда выше тебя… когда ты валяешься на земле.

— Что правда, то правда. Но удар ниже пояса. Постараюсь быть выше этого.

Она погрозила мне кулаком.

— Смотри у меня, Дрезден.

Мы вернулись к ее машине. Роулинз сидел на правом переднем кресле и притворялся, что дремлет. Впрочем, он не из тех людей, чтобы спать в первую подвернувшуюся минуту.

— Значит, на тебя наехали Летние, — сказала Мёрфи. — Думаешь, нападение на дом Марконе с этим как-то связано?

— Как-то не верю я больше в случайные совпадения, — признался я.

— Ясно, — кивнула она. — Что ж, давай тебя до дому подброшу.

Я мотнул головой.

— Возможно, я мог бы сделать здесь еще кое-что, только для этого мне надо побыть одному. И пончик.

Мёрфи удивленно изогнула золотую бровь.

— Что-ооо?

— Да вынь же свои мозги из сточной решетки и достань мне этот гребаный пончик.

Мёрфи тряхнула головой и полезла в машину, под ветровым стеклом которой, со стороны Роулинза, лежал на торпедо пакет от «Данкан-Донатс».

— Эй! — возмутился Роулинз, так и не открывая глаз.

— Ради благого дела, — заверил я его и благодарно кивнул Мёрфи. — Позвоню, как только узнаю что-нибудь.

Она нахмурилась.

— Ты уверен, что тебе не нужен помощник?

Я подмигнул ей подбитым глазом.

— Это из тех вещей, которые чародею приходится делать в одиночку.

Роулинз подавил смешок.

Черт, не уважают меня все-таки.

Они уехали, оставив меня под снегом. Стояла предрассветная тишина. На месте происшествия оставались еще несколько пожарных и примерно столько же полицейских; последние продолжали перекрывать улицу, хотя первые уже ничего не гасили. Дом опустел, покрывшись коркой льда, но я-то знал, что в стенах запросто может таиться что-то, готовое выскочить наружу. Я услышал, как один из копов говорит другому, что бригада дорожников, посланная расчищать завалы, задержалась где-то в пути, помогая застрявшему снегоочистителю, но прибудет, как только освободится.

Я отошел примерно на квартал в сторону, нашел не слишком заснеженный переулок и зашел в него со своим пончиком. Некоторое время я обдумывал, какой подход выбрать. В конце концов, мои отношения с этим источником информации на протяжении последних лет заметно менялись. Логика подсказывала, что мне лучше всего держаться давно уже заведенного ритуала. Инстинкт же напоминал, что логика подводила меня не раз и не два, и что логики в ней, собственно говоря, осталось не так и много.

Видите ли, мы с моими инстинктами давно уже сжились и понимаем друг друга.

Поэтому вместо того, чтобы расставлять примитивный (пусть и магический) силок с наживкой, я широко расставил ноги, вытянул перед собой правую руку с лежавшим на ней в виде подношения пончиком и негромко произнес Имя.

Имена — с большой буквы И — обладают властью. Если вы знаете чье-либо Имя, вы автоматически получаете средство связи, с помощью которого можете связаться с его обладателем… ну, или проделывать с ним всякие магические штучки. Иногда это очень и очень некстати. Произнесите, например, Имя какого-нибудь большого злобного духа, и вы, конечно, сможете коснуться его — но и он, в свою очередь, сможет коснуться вас, и никто не обещает, что это окажется вам приятно. Это может стоить вам жизни — или души.

Однако Небывальщина велика, и, как говорится, несть числа рыбы в этом море. В ней буквально несть числа существам, не обладающим особенной силой и влиянием, и позвать их на помощь, назвав их по Имени, не составляет сложности.

(Кстати, у людей Имена тоже есть. Ну, вроде того. Видите ли, смертные обладают неприятной привычкой постоянно менять что-то в своей личности, в своих ценностях, в своих убеждениях, поэтому использовать против смертного его Имя — дело скользкое.)

Мне известно несколько Имен. Я произнес одно из них как мог мягко, осторожно, чтобы не показаться невежливым.

Мне не пришлось долго ждать. Я и дюжину раз не повторил Имени, как появился тот, кого я с его помощью призывал. Небольшой, размером с баскетбольный мяч шар голубого света вынырнул из снежной завесы и устремился мне в лицо.

Я стоял на месте, не шевелясь. Даже имея дело с мелкими представителями Небывальщины, не стоит выказывать робости.

Шар резко остановился, недолетая до пончика примерно фута. С этого расстояния я мог уже разобрать в светящейся сфере очертания крошечной человекоподобной фигурки. Крошечной, но все же не такой крошечной, какой она мне запомнилась по последней встрече. Блин-тарарам, да с тех пор он подрос едва ли не вдвое.

— Привет, Тук-тук, — кивнул я фэйри.

— Здравия желаю! — пропищал Тук, вытягиваясь по стойке «смирно». Внешне он напоминал хрупкого сложения юнца, наряженного в доспехи из всякого мусора. На бледно-лиловые волосы он нахлобучил шлем, который представлял собой крышку от трехлитровой бутылки «Кока-Колы». На изготовление кирасы, похоже, пошел пузырек из-под желудочного сиропа, а на сделанной из аптечной резинки перевязи висел макетный нож в оранжевых пластиковых ножнах. На ножнах кто-то написал черным лаком для ногтей корявую надпись «ПИЦЦА ИЛИ СМЕРТЬ!». На поясе в чехле от шарикового стержня висел длинный гвоздь с тщательно обмотанной изолентой шляпкой. Башмаки он, похоже, позаимствовал у Кена, а может, у древнего игрушечного солдатика.

— Ты вырос, — удивленно заметил я.

— Так точно! — гаркнул он.

— Уж не тот ли это макетник, который я дал тебе тогда? — поинтересовался я.

— Так точно! — с энтузиазмом подтвердил он. — Это мой макетник! На него много охотников, но он мой! — до меня дошло, что он подражает сержанту из «Цельнометаллической Оболочки», и мне пришлось приложить максимум усилий, чтобы не улыбнуться. Похоже, он относился к этому со всей серьезностью, и я не хотел уязвить его чувства.

Какого черта. Почему бы не подыграть ему.

— Вольно, рядовой.

— Есть! — радостно заверещал он, залихватски отсалютовал рукой и описал в воздухе небольшой круг над пончиком. — Ух ты, — заметил он своим обычным тоном, — пончик. Это мой пончик, Гарри?

— Возможно, — кивнул я. — Я предлагаю его тебе в качестве платы.

Тук как мог равнодушнее пожал плечами, но его стрекозьи крылышки буквально жужжали от возбуждения.

— За что?

— За информацию, — сказал я и мотнул головой в сторону разрушенного здания. — Несколько часов назад в этом доме и вокруг него кто-то занимался серьезным колдовством. Мне нужно знать все, что известно об этом Маленькому Народцу, — я решил, что немного лести никогда не повредит. — А когда мне нужна информация от Маленького Народца, лучше тебя, Тук, не найти.

Закованная в «Пепто-Бисмол» грудь даже чуть раздалась от гордости.

— Многие из наших готовы служить тебе, Гарри, за то, что ты освободил их от бледнокожих охотников. Некоторые из них вступили в Гвардию Ца-Лорда.

«Пицца-Лорд», «Властелин Пиццы» — титул, присвоенный мне отдельными представителями Маленького Народца. Преимущественно, за еженедельные взятки в виде халявной пиццы. Многие — в том числе, и люди моего круга — этого не знают, но Маленький Народец вездесущ, и видят они гораздо больше, чем многие считают. Проводимая мною политика пиццевых подачек помогла мне завоевать среди окрестных эльфов много сторонников. Когда же я добился того, чтобы мои временные союзники освободили несколько десятков пленных фэйре, моя популярность у Маленького Народца выросла еще сильнее.

Но даже так, «Гвардия Ца-Лорда» — это что-то новенькое.

— У меня что, теперь гвардия? — спросил я.

Тук выпятил грудь еще сильнее.

— Конечно! А кто, по-твоему, не позволяет Ужасному Зверю Мистеру убивать тех брауни, которые приходят убираться в твоей квартире? Мы! Кто разит наповал мышей, крыс и омерзительных огромных пауков, готовых забраться к тебе в кровать или грызть твои шлепанцы? Мы! Не бойся ничего, Ца-Лорд! Ни самая гадкая крыса, ни самый сообразительный паук не побеспокоит твоего дома, покуда мы дышим.

Этого я еще не знал. Выходит, в дополнение к бесплатной уборке я получил еще и санобработку жилья. Что ж, если подумать, это очень даже не лишне. У меня в лаборатории хватает предметов, которые плохо отреагировали бы на возможность превратиться в гнездо грызунов.

— Потрясающе, — признался я. — Так ты хочешь пончик или нет?

Тук-тук даже не ответил. Он просто рванул от меня по переулку маленькой кометой, оставив за собой вихрь возмущенного снега.

Вообще-то, эльфы имеют обыкновение все делать стремительно — во всяком случае, если хотят этого сами. Не успел я допеть себе под нос «Покачаться на звезде», как Тук-Тук вернулся. Правда, окружавший его светящийся шар поменял цвет, окрасившись возбужденным алым.

— Беги! — пропищал Тук-Тук на лету. — Беги, милорд!

Я зажмурился. Что угодно ожидал я услышать от маленького эльфа, только не это.

— Беги! — повторил он еще раз, заложив у меня над головой отчаянный вираж.

Мой мозг продолжал еще переваривать информацию.

— А пончик? — тупо спросил я.

Тук-Тук спикировал к самому моему лицу, уперся ручками мне в лоб и толкнул изо всех сил. Он оказался сильнее, чем я думал — мне пришлось сделать шаг назад, чтобы не потерять равновесия.

— Забудь про пончик! — заорал он. — Беги, милорд!

Забыть? Пончик???

Наверное, это более другого подстегнуло меня. Тук-Тук не из тех, кто легко ударяется в панику. Если уж на то пошло, в том, что касалось разнообразных опасностей, он вел себя прежде в высшей степени беспечно. И уж во всяком случае игнорировал их, когда дело касалось человеческой пищи.

В тиши зимней ночи до меня донесся из дальнего конца переулка звук. Шаги — тихие, неспешные.

Панический голос у меня в голове приказывал мне послушаться Тука. Сердце мое билось как сумасшедшее. Я повернулся и устремился в направлении, которое он мне указывал.

Я вырвался из переулка и свернул налево, утопая в глубоком снегу. От полицейского участка меня отделяло квартала два или три. Там наверняка свет, люди — это не может не задержать того, кто гонится за мной, кем бы он ни был. Тук летел рядом, держась над моим плечом. На лету он извлек откуда-то маленький пластиковый свисток, извлек из него резкую трель, и еще несколько разноцветных светящихся шаров, вынырнув из снега, полетели параллельным с нами курсом.

Я пробежал квартал, потом другой, и на бегу оставил последние сомнения в том, что за мной гонятся по пятам. Я ощущал это кожей, загривком, и не скажу, чтобы это ощущение доставляло мне удовольствие. Из этого следовало только одно: на меня обратил внимание кто-то действительно жуткий. Страх добавил мне сил, и я припустил со всех ног.

Я свернул направо и увидел сквозь снег огни спасительного полицейского участка.

И тут ветер задул с удесятеренной силой, и весь мир превратился в белое месиво. Я не видел ничего, даже собственных ног, даже руки, которую поднял к самому лицу. Я поскользнулся, упал и снова отчаянно поднялся на ноги, уверенный в том, что если мой преследователь догонит меня лежащего, я не встану уже больше никогда.

Я врезался плечом в фонарный столб и отпрянул от него. Черт, в этой слепящей снежной пелене я и представления не имел, где и что находится. Может, я ненароком выскочил на проезжую часть? Ну, конечно, вряд ли кто отважится вести машину сквозь такой буран, но вдруг все-таки? Даже если он будет ехать медленно, я не увижу его, чтобы убраться из-под колес. И сигнала тоже не услышу…

Снег шел теперь так густо, что я даже дышал с трудом. Я выбрал наиболее вероятное направление из всех, что могли привести меня, как я надеялся, к дверям полицейского участка, и двинулся туда. Спустя несколько шагов я наткнулся вытянутой вперед рукой на стену здания. Футов двадцать я шел вдоль нее, но потом она оборвалась, и я провалился в проем очередного переулка.

Завывание ветра стихло, и наступившая тишина больно ударила по органам чувств. Я привстал на карачки и огляделся по сторонам. Вдоль улицы продолжала клубиться непроглядная снежная завеса, причем начиналась она сразу от угла — ни дать, ни взять массивная белая стена. В переулке же снегу нападало едва на дюйм, и если не считать доносившегося с улицы завывания ветра, здесь было тихо.

Но не так, как полагалось бы.

До меня вдруг дошло, что я не один.

Переливающийся снег на мостовой соткался в сияющий белый, с зелеными прожилками подол. Я понял взгляд.

Она и платье носила с нечеловеческим изяществом: ни одной случайной складки. Тело ее представляло собой безупречное сочетание изгибов, красоты и силы. Платье оставляло шею и плечи открытыми, и по сравнению с ее кожей снег казался тусклым. На запястьях, на шее, на пальцах переливались цвета — не вся радуга, но оттенки синего, зеленого и фиолетового.

На голове ее красовалась ледяная корона, элегантная, изысканная, словно выращенная из одной-единственной снежинки. Длинные, ниже бедер белоснежные волосы сливались с платьем и снегом. Губы ее — восхитительные, чувственные губы — имели цвет мороженой ежевики.

Она обладала той красотой, которая на протяжении столетий вдохновляла художников и поэтов — бессмертной красотой, какую и представить себе трудно, не то, чтобы увидеть. Такая красота должна была бы лишить меня чувств от восторга. Она должна была бы заставить меня рыдать и благодарить Господа за то, что тот позволил мне глянуть на такое. Она должна была бы заставить меня задохнуться, остановить мое сердцебиение…

Ничего этого не произошло.

Она просто наводила на меня ужас.

Она наводила на меня ужас потому, что я видел и ее глаза. Широко раскрытые глаза с вертикальными как у кошки зрачками. Цвет их тоже менялся в унисон с цветом украшений… Или, скорее, это украшения меняли цвет в том же ритме, что и глаза. И хотя глаза эти тоже превосходили красотой любую смертную красоту, они оставались холодными, нечеловеческими, полными ума, чувственности, но лишенными жалости или сострадания.

Я хорошо знал эти глаза. Я знал ее.

Если бы страх не сковал мои члены, я наверняка пустился бы наутек.

Вторая фигура выступила из темноты за ее спиной и выжидающе застыла рядом с ней. Она напоминала бы кошку — если бы только домашние кошки вырастали до такого размера. Окраски ее шерсти я не видел, но золотисто-зеленые глаза то и дело вспыхивали холодным, неестественно голубым светом.

— На твоем месте я бы поклонилась, смертный, — промяукала кошачья фигура. Голос ее тоже казался неестественным, словно человеческие звуки исходили из нечеловеческой гортани. — Склонись перед Мэб, Королевой Воздуха и Темноты. Склонись перед повелительницей фэйре, владычицей Зимней династии сидхе.

(обратно)

Глава ШЕСТАЯ

Я стиснул зубы и попытался изобразить акулью ухмылку. Получилось неважно. Слишком сильно я боялся — и на это у меня имелись все основания.

Представьте себе любую сказочную злодейку из всех, о каких вам приходилось читать. Представьте себе мстительных ведьм, коварных королев, безумных заклинательниц. Представьте себе распутных русалок, голодных огрих, свирепых женщин-оборотней. Представьте их себе, а потом попробуйте осознать то, что когда-то, где-то все они существовали в реальности.

Наставницей их была Мэб.

Блин, да я не удивился бы, если бы она устроила им всем, типа, аттестацию. Просто чтобы не забывали, что по сравнению с ней они так, мелочь.

Мэб правила доброй половиной Феерии — тех регионов Небывальщины, что теснее других граничили с нашим миром, и относились к ней с изрядным уважением. И страхом. Я-то видел ее с беспощадной ясностью своего чародейского Взгляда, и я знал — не догадывался, но знал наверняка — что она за штучка.

Страх до усеру — вот что я испытывал. Такой страх, что я ничегошеньки не мог поделать, чтобы защититься.

Я не мог говорить, но мог шевелиться. Я заставил себя встать на ноги. Меня трясло от холода и страха, но я встал и задрал подбородок. Стоило мне проделать это, доказав, что я все-таки не совсем бесхребетная тварь, как ко мне вернулась способность издавать звуки. Голос мой звучал хрипло, но все-таки звучал.

— Чего вам от меня нужно?

Губы Мэб чуть изогнулись в намеке на улыбку. Снова зазвучал кошачий голос; Мэб лишь склонила голову набок.

— Я хочу, чтобы ты оказал мне услугу. Одолжение.

Я нахмурился и попытался получше разглядеть кошачью фигуру за ее спиной.

— Уж не Грималкин ли это за вами?

Глаза кошкоподобной твари вспыхнули.

— Разумеется, — подтвердил Грималкин. — Слуга за моей спиной носит это имя.

Я зажмурился; от замешательства у меня даже страху поубавилось.

— Слуга за твоей спиной? Я никого за тобой не вижу, Грималкин.

Мэб раздраженно сжала губы. Когда Грималкин заговорил, в голосе его звучало то же раздражение.

— Слуга просто служит сейчас моим голосом, чародей. Не более того.

— А, — кивнул я, переводя взгляд с одной на другого, и любопытство, воспользовавшись тем, что страх находится в замешательстве, взяло над ним верх. Руки, во всяком случае, перестали трястись. — С чего это, интересно, повелительнице воздуха и темноты потребовался переводчик?

Мэб чуть вздернула свой царственный подбородок, и губы ее снова изогнулись в легкой улыбке.

— Ты и так у меня в долгу, — произнес за нее жуткий суррогатный голос. — И если ты желаешь ответа на свой вопрос, это тоже будет тебе что-то стоить. Я не верю в благотворительность.

— Надо же, потрясение какое, — буркнул я. Похоже, на органах, ответственных за способность шутить, страх никак не сказался. — Мне кажется, ты не поняла смысл вопроса. Зачем нужен переводчик Мэб? Она же бессмертна, полубог.

Мэб открыла рот.

— А-а, понимаю, — произнес Грималкин. — Ты сомневаешься в том, что это действительно я, — Мэб откинула голову назад, открыла рот, и ее слуга испустил негромкий, зловещий смешок. — В точности так, как при нашей первой встрече.

Я нахмурился. Она говорила правду. Когда Мэб под видом смертной в первый раз явилась в мой офис несколько лет назад, я заметил, что что-то не так, и в результате выяснил, кто она на деле. Насколько мне известно, свидетелей при этом не было.

— Возможно, ты не против вспомнить старые времена, — продолжал нечеловеческий голос. Мэб подмигнула мне.

Черт. Она делала так, когда я столкнулся с ней в последний раз. Опять-таки, кроме меня об этом не знал никто другой. А я так надеялся, что все это подделка… Это была настоящая Мэб.

Мэб блеснула зубами.

— Твой долг составлял три услуги, — сказала Мэб — ну, не своим голосом, но сказала. — Осталось еще две. Я явилась сюда, чтобы подарить тебе возможность снять со счета еще одну.

— Так-так, — хмыкнул я. — И как же вы собираетесь это сделать?

Улыбка ее сделалась шире, продемонстрировав идеально острые клыки.

— Я собираюсь помочь тебе.

Угу.

Ох, не нравится мне все это.

— Что вы имеете в виду? — поинтересовался я, стараясь говорить как можно спокойнее и равнодушнее.

— Внемли, — Мэб взмахнула правой рукой, и слой снега на мостовой зашевелился, складываясь в маленькую, дюймов восемнадцать высотой модель здания. Все это напоминало то, как растекается замок из песка, только в обратной перемотке.

Здание показалось мне знакомым.

— Уж не…?

— Тот дом, который попросила тебя осмотреть твоя леди-рыцарь, — подтвердил суррогатный голос. Даже удивительно, как быстро привыкаешь ко всяким таким штукам — ну, конечно, в случае, если тебе каждый день приходится сталкиваться с необычным. — Каким он был до того, как его разрушило заклятие.

Тем временем из снега лепились все новые фигуры. Мимо дома проскальзывали немного обобщенные имитации автомобилей — до тех пор, пока один из них, дорогой лимузин, не свернул в тот самый переулок у дома, по которому я шел меньше часа назад. Мне пришлось сделать пару шагов, догоняя его, когда он остановился. Дверь снежного автомобиля отворилась, и из нее явно торопливо вышло несколько человеческих фигур размером с игрушечных персонажей старых «Звездных Войн».

Я узнал их. Первым вышел тип с квадратной головой и без шеи — мордоворот по имени Хендрикс, личный телохранитель Марконе. Мать его явно принадлежала к породе аляскинских медведей-кодьяков; отцом был, скорее всего, танк «Абрамс». Выбравшись из машины, он повернулся, нагнулся в салон и достал из него небольшой ручной пулемет, который держал одной рукой.

Пока Хендрикс возился с пулеметом, отворилась дверь с другой стороны, и из нее вышла женщина. Гард — дама высокая, около шести футов, хотя по сравнению с Хендриксом она казалась миниатюрной. Поверх элегантного делового костюма она накинула плащ; подняв крышку багажника, она достала из него тяжелый меч и круглый стальной щит диаметром в пару футов. Потом провела рукой над поверхностью щита и сразу же закрыла его куском ткани, похоже, сшитым специально для этого.

Оба двигались с отработанной, заученной наизусть точностьюпрофессионалов.

Третьим из машины вышел сам Марконе, мужчина среднего роста, среднего телосложения — правда, костюмчик на нем стоил наверняка больше, чем моя тачка в лучшие дни. Вид он имел такой же спокойный и расслабленный, как всегда. Марконе, конечно, гад и преступник, но надо отдать ему должное: яйца у него такие, что земля дрожит при ходьбе.

Голова его резко повернулась в ту сторону, откуда они только что приехали — ни Хендрикс, ни Гард не отреагировали с такой скоростью. Стремительно — я даже заподозрил, не замешана ли в этом магия — выхватил он пистолет, и из снежного дула вырвались крошечные клубки морозного воздуха.

Тут очнулся и Хендрикс. Он вскинул свой пулемет, и крошечные искры синего цвета — судя по всему, означавшие трассирующие пули — метнулись назад вдоль переулка. Гард подняла щит, прикрывая Марконе им и своим телом от того, кто стоял в конце переулка. Оба нырнули в боковую дверь здания — я ее не видел, потому что эта часть стены тоже обрушилась. Хендрикс последовал за ними, не прекращая поливать переулок свинцом.

— Блин-тарарам, — выдохнул я. — Марконе находился в доме?

Мэб сделала рукой рубящее движение, и верхние две трети миниатюрного снежного дома исчезли, унесенные порывом арктического вихря — тоже миниатюрного. Здание предстало передо мной в разрезе, позволяя заглянуть в интерьер. Марконе и его телохранители перемещались по дому как крысы в лабиринте. Они вихрем спустились по лестничному маршу. Оказавшись внизу, Марконе уверенно, почти не глядя, хлопнул рукой по какой-то кнопке и поднял взгляд.

Тяжелые — стальные, решил я — пластины одновременно перегородили лестничный марш сверху и снизу, и я почти наяву услышал зловещий лязг. Гард подняла руку, коснулась ей центра нижней пластины, и в глазах моих пошли пятна от яркой вспышки. По короткому коридору все трое поспешили к следующему пульту, и процесс повторился. Новые двери, новые вспышки.

— Они запираются в… — пробормотал я себе под нос. Тут до меня, наконец, дошло. — Обереги. Бронированные двери. Он построил себе убежище.

Грималкин испустил негромкий, зевающий звук, который я воспринял как одобрение.

Моя квартира тоже оборудована подобными средствами защиты, которые я могу задействовать при необходимости — ну, конечно, в моей методике больше от Мерлина и меньше от Бонда. Однако же, черт возьми, что могло потревожить Марконе настолько, что ему пришлось в такой спешке хорониться в своей норе?

Тут Гард резко вскинула голову и уставилась в то место, где стояла Мэб — так, словно крошечное снежное изваяние могло видеть смотревшую на нее исполинскую фигуру Зимней Королевы. Гард сунула руку в карман пиджака, вытащила что-то, напоминающее маленькую, узкую деревянную коробочку — ну, вроде тех футляров, в которых продаются дорогие перьевые ручки — и достала из нее маленькую прямоугольную пластинку. Она подняла ее, снова повернулась к Мэб и крепко сжала пластинку пальцами.

Снежная скульптура рассыпалась, будто ее и не было.

— Они увидели скрытую камеру, — пробормотал я.

— С учетом присущей смертным ограниченности, Делающая Выбор умна и изобретательна, — отозвалась Мэб. — Барон поступил мудро, воспользовавшись ее услугами.

Я покосился на Мэб.

— Что случилось?

— Мое Зрение затуманилось на несколько минут. А потом вот что.

Она еще раз взмахнула рукой, и здание возникло снова — только на этот раз облачка измороси изображали клубившийся вокруг него густой дым. Да и вся модель казалась теперь рыхлее, зернистее, словно Мэб выбрала для него слишком крупные снежинки.

Даже так я узнал Марконе, который выходил, пошатываясь, из парадных дверей здания. Вокруг него возникло несколько фигур. Они окружили его. Откуда-то из ночи возник ничем не примечательный фургон. Неизвестные фигуры втолкнули Марконе в дверь, забрались следом и уехали.

Стоило фургону скрыться в ночи, как здание дрогнуло и обвалилось, превратившись в уже знакомую мне руину.

— Я избрала тебя своим эмиссаром, — сказала мне Мэб. — Ты окажешь мне услугу, вторую из трех, что был мне должен. Ты отыщешь барона.

— Черта с два, — ответил я прежде, чем мой мозг успел просчитать возможные последствия такого ответа.

Мэб негромко, гортанно рассмеялась.

— Еще как отыщешь, дитя чародейки. Если хочешь остаться в живых, конечно. Другого выбора у тебя нет.

Гнев разгорелся в моей груди и выплеснулся изо рта, старательно минуя мозг.

— Мы об этом не договаривались, — огрызнулся я. — Согласно условиям нашей сделки я могу сам решать, какие услуги из запрашиваемых вами оказывать, а какие нет, и при этом вы не можете принуждать меня.

Ежевичные губы Мэб раздвинулись в безмолвном оскале, и весь мир превратился в ослепительно-белую завесу боли, обжегшую мне глаза. Черт, я даже не представлял себе, что может быть так больно. Я рухнул на землю, но мне не повезло: я двинулся башкой недостаточно сильно, чтобы лишиться чувств. Я не мог пошевелиться. Я не мог вздохнуть. Я не мог кричать.

А потом я ощутил рядом со мной что-то ледяное. Что-то очень мягкое и очень холодное коснулось моего уха. Сквозь боль я все-таки понял, что это. Губы. Губы Мэб. Королева воздуха и темноты осторожно целовала меня в ухо, потом охватила губами мочку и чуть прикусила ее.

В другом ухе послышался приглушенный, напряженный, голодный шепоток Грималкина.

— Смертный грубиян. Что бы ни было у тебя в прошлом, что ни грядет тебе в будущем, знай: я — Мэб, и я держу свое слово. Усомнись в моем слове еще хоть раз, обезьяна, и я окончательно заморожу воду в твоих глазах.

Боль с большой буквы «Б» сменилась просто болью, и я стиснул зубы, чтобы не завизжать. Я снова мог шевелиться. Я отпрянул от нее, отползая на спине до тех пор, пока не стукнулся о стену. Я прикрыл глаза руками и буквально услышал, как ломаются перемерзшие ресницы.

С минуту я сидел, пытаясь совладать с болью, и белая пелена в глазах понемногу сменилась алой, потом черной. Я открыл глаза. Сфокусировать взгляд мне никак не удавалось. Я ощутил на лице что-то мокрое и коснулся этого пальцем. Из глаз шла кровь.

— Я не принуждала тебя и не посылала своих агентов, чтобы они делали это, — продолжала Мэб так, словно разговор не прерывался ни на мгновение. — Так или иначе, если ты хочешь остаться в живых, ты будешь служить мне. Могу тебя заверить: посланники Летних не успокоятся, пока ты не будешь мертв.

Секунду я молча смотрел на нее, слишком оглушенный болью и — еще в большей степени, честно говоря — страхом.

— Это еще одно яблоко раздора между вами и Титанией?

— Когда одна династия делает ход, другая вынуждена делать ответный, — кивнула Мэб.

— Титания желает смерти Марконе? — прохрипел я.

— Можно сказать и так, — ответила она. — И ее эмиссары будут и дальше пытаться убить тебя. Только ценой спасения жизни Барона ты сможешь сохранить и твою, — она сделала паузу. — Если, конечно…

— Что — «если»?

— Если только ты не согласишься принять мантию Зимнего Рыцаря, — с улыбкой произнесла Мэб. — В таком случае я буду вынуждена поручить это дело другому эмиссару, а твое участие в нем на этом закончится, — веки ее томно опустились, а суррогатный голос сделался текучим, бархатным. — Редкие, очень редкие смертные могут похвастаться такой силой, такой властью, такими наслаждениями, какие будут доступны тебе как моему Рыцарю.

Зимний Рыцарь. Смертный воин Зимней династии. Парень, последним занимавший эту должность, насколько мне известно, висел, прикованный ледяными цепями к замерзшему дереву, испытывая невыносимые муки — и каждый раз, когда жизненных сил у него больше не оставалось, его исцеляли — чтобы начать пытку заново. Страдания окончательно лишили его рассудка. Собственно, он и раньше не производил впечатления особенно приятного типа, и все же нельзя, нельзя подвергать человека, каким бы он ни был, таким мучениям.

— Нет, — сказал я. — Я не хочу кончить так, как Ллойд Слейт.

— В твоих силах прекратить его страдания, — заявила она. — Он жив до тех пор, пока ты не примешь мантию. Прими же мое предложение, дитя чародейки. Освободи его. И сохрани свою жизнь. И испытай власть, какой ты еще не испытывал, — глаза ее как будто сделались больше; казалось, из них струится свет, а голос (ну, не ее собственный) опьянял подобно наркотику.

Приличный человек отверг бы ее предложение мгновенно, не колеблясь.

Я считаю себя приличным человеком. Но не всегда.

Я, конечно, могу найти себе каких-нибудь оправданий, если хотите. Я могу, например, сказать, что сделался круглым сиротой в шесть лет. Или что вырастивший меня приемный отец подвергал меня таким психологическим и физическим истязаниям, что вам и не снились. Или что всю свою взрослую жизнь я находился под подозрением у Белого Совета, хотя делал все, что в моих силах, чтобы проводить в жизнь его, Совета, идеалы и принципы. Или, возможно, я мог бы сказать, что повидал за свою жизнь слишком много человеческих боли и страданий, или слишком много всякой гадости насмотрелся своим чародейским зрением. Я мог бы пожаловаться на то, что мне самому доводилось попадаться в когти порождениям ночи, и что окончательно оправиться от этого я не смог до сих пор. Я мог бы сказать, что я даже выспаться по-человечески давным-давно не могу.

И ведь все это чистая правда!

Дело просто в том, что всего лишь часть меня настолько уж непривлекательна. Та часть, которая жаждет испепелить моих врагов, пользуясь имеющейся в моем распоряжении силой, которая устала от незаслуженных обид. Тот тихий голос у меня в голове, который советует мне порой забыть про все правила, про ответственность и делать только то, что мне хочется.

И на какое-то мгновение я представил себе, как все было бы, если бы я принял предложение Мэб. Жизнь среди сидхе была бы… полной. Во всех доступных смертному воображению смыслах. Ну, например, почему бы мне не пожить в собственном доме? Блин, в большом доме, может, даже в замке. Куча денег. Горячий душ ежедневно. Каждый обед — как пир. Я смог бы позволить себе любой прикид, любую тачку. Может, смог бы попутешествовать немного. Побывать там, где давно мечтал побывать. На Гавайях. В Италии. В Австралии. Научился бы ходить под парусом — мне всегда хотелось научиться ходить под парусом.

Ну, и женщины — а как же! Горячие, холодные — на любой вкус. Неземной красоты и чувственности, вроде той, что стояла передо мной. Зимний Рыцарь обладает статусом и властью, а сидхе от этого тащатся еще больше, чем мы, смертные.

Я смог бы… да почти все, что угодно.

И стоило бы мне все это всего лишь моей души.

Нет, я не имею в виду ничего такого, магического или метафизического. Я говорю о том, что делает меня собой, Гарри Дрезденом, какой он есть. И если я утрачу это — то, что определяет мою личность — что тогда останется?

Набор биологических веществ и функций. И горечь утраты.

Я хорошо понимал это. И все равно, прикосновение ледяных губ Мэб к моему уху продолжало жечь меня, с каждым вдохом разбегаясь по телу медленными волнами наслаждения. Одного этого более чем хватало, чтобы заставить меня колебаться.

— Нет, Мэб, — произнес я, наконец. — Я не хочу этой работы.

Спокойным, тяжелым взглядом она всмотрелась в мое лицо.

— Лжец, — негромко заявила она. — Ты хочешь этого. Я же вижу — хочешь.

Я стиснул зубы.

— Та часть меня, которая хочет, не имеет права голоса, — возразил я. — Я не собираюсь принимать ваше предложение. Точка.

Она склонила голову набок и еще раз посмотрела на меня.

— Настанет день, чародей, и ты будешь валяться у меня в ногах и молить, чтобы я одарила тебя мантией.

— Но не сегодня.

— Не сегодня, — согласилась Мэб. — Сегодня ты окажешь мне услугу в счет долга. Как я и говорила.

Мне не хотелось слишком уж задумываться об этом, но и открыто соглашаться с ней тоже не хотелось. Поэтому я просто кивнул в сторону клочка мостовой, где только что находились снежные фигурки.

— Кто увез Марконе?

— Не знаю. Это одна из причин, по которым я выбрала тебя своим эмиссаром. Ты обладаешь даром находить пропавшее.

— Если вы хотите, чтобы я сделал это для вас, мне придется задать вам несколько вопросов.

Мэб подняла взгляд вверх, словно советуясь с невидимыми за снежной завесой звездами.

— Время, время, время. Неужели ему никогда не будет конца? — она тряхнула головой. — Дитя чародейки, почти час прошел. Мне пора возвращаться к своим обязанностям — как и тебе. Тебе пора встать и немедленно покинуть это место.

— Почему? — осторожно поинтересовался я, вставая.

— Потому что твой маленький вассал, предупреждая тебя об опасности, имел в виду не меня.

Ураганный ветер и буран, бушевавшие на улице за пределами переулка, разом стихли. На противоположной стороне улицы стояли лицом к нам двое мужчин в длинных пальто и широкополых шляпах-стетсонах. Я кожей ощутил давление их взглядов, и мне почему-то показалось, что они удивлены, увидев меня.

Я резко повернулся спросить у Мэб, что это за фигня, и обнаружил, что она исчезла. Грималкина тоже след простыл — и все это без малейшего шевеления магических энергий. Круто.

Я повернулся назад как раз вовремя: типы в стетсонах сошли с тротуара и начали пересекать мостовую. Длинными скачками. Оба почти не уступали мне ростом и превосходили сложением. Снег продолжал идти, и вся улица превратилась в ровную белую простыню.

И на этой белой простыне отчетливо виднелись оставляемые ими следы заостренных копыт.

— Блин, — выдохнул я и припустил назад по узкому переулку.

(обратно)

Глава СЕДЬМАЯ

При виде моего отступления типы в стетсонах откинули головы и испустили пронзительные, блеющие крики. Шляпы при этом свалились, и взгляду моему предстали бараньи морды с рогами. Бебеки, чтоб их. Эти, правда, показались мне крупнее, чем те, кто нападал на меня в первый раз. Крупнее, сильнее и стремительнее.

И по мере того, как они начинали догонять меня, я заметил еще одну подробность.

Оба достали из-под пальто автоматические пистолеты.

— Только этого еще не хватало, — буркнул я на бегу. — Это нечестно.

Оба открыли по мне беглый огонь, и это мне очень не понравилось. Пусть я и чародей, но пуля в башку разворотит мне мозги точно так же, как любому другому. Еще меньше мне понравилось то, что они стреляли не веером. Попасть в движущуюся цель нелегко даже из автоматического оружия, так что старый, добрый метод стрельбы длинными очередями основан на чисто математических принципах: чем больше выпущено пуль, тем больше шанса во что-нибудь попасть. Но не наверняка.

Бебеки стреляли как профессионалы. Короткими, прицельными очередями — с поправкой, конечно, на то, что стреляли они на бегу.

Что-то врезалось мне в спину чуть левее позвоночника — ощущение было такое, будто меня с размаху ударили костяшкой пальца. Не самое приятное ощущение. Я пошатнулся — не столько от силы удара, сколько от неожиданности. Тем не менее, я продолжал бежать дальше, как можно сильнее втянув голову в плечи. Заговоренный материал ветровки выдерживал попадания бебекских пуль, но из этого вовсе не следовало, что какая-нибудь из них не угодит в оставшиеся незащищенными ноги — а это означало бы для меня почти верную смерть. Ну, разве что бебекам пришлось бы приложить для этого чуть больше усилий.

Трудно рассуждать здраво, когда в тебя стреляют. Так уж устроены люди, что в момент, когда жизнь вот-вот готова оборваться самым что есть неприятным образом, они редко являют собой образцы рационального и творческого мышления. Рассудок рассудком, а у тела свои собственные представления о логике выживания, и сводятся они как правило к двум: «порвать угрозу в клочки» или «задать стрекача». Разумные мысли в процессе принятия решения участия не принимают — все решают инстинкты.

Однако наши инстинкты складывались довольно долго, так долго, что не в состоянии угнаться за потенциальными угрозами. Убежать от пули нельзя, да и схватываться врукопашную с тем, у кого в руке пистолет, тоже мало смысла, если вы, конечно, не самоубийца. Ни скорость, ни безрассудно-агрессивное поведение не могли мне помочь. Надо было придумать какой-то другой выход.

Еще одна пуля ударила в полу ветровки, дернув укрепленную заклятием кожу вперед. Точно так же дернулась бы она от попадания камня, только камни не издают в полете такого злобного жужжания. На бегу я опрокинул мусорный контейнер в надежде на то, что он задержит бебек хотя бы на секунду-другую.

Вот видите: приходится-таки действовать рационально и, можно сказать, творчески — даже на бегу по замерзшему переулку, спасаясь от взаправдашних сказочных персонажей, которые поливают тебя свинцом. Признаюсь, это труднее, чем могло бы показаться.

Я не осмеливался оглянуться на них. Я мог бы прикрыться от пуль силовым щитом, но для этого мне пришлось бы остановиться, а у меня не имелось ни малейшей гарантии того, что один из них не перемахнет через него как звезда кун-фу. Ну, и никто не мешал им напасть на меня с двух сторон.

Конечно, будь я на их месте и проследи я меня до этого переулка…

Грохот выстрелов за моей спиной стих, и до меня, наконец, дошло, что происходит.

Подбегая к дальнему концу переулка, я вскинул посох, целясь наугад перед собой, и взвизгнул: «Forzare!»

Я мог бы рассчитать время чуть лучше. Поток невидимой энергии, сорвавшись с конца моего посоха, тараном устремился вперед. Он угодил в третьего бебеку в момент, когда тот выступил из-за угла, замахнувшись здоровенной дубовой палицей. Попади я в него точнее, и он полетел бы от меня вверх тормашками. Однако удар пришелся ему в правое плечо, вырвав палицу у него из рук и заставив его описать пируэт, которому позавидовал бы любой пьяный.

Я не слишком хорошо разбираюсь в овцах, но с лошадьми дело имел — спасибо моему второму наставнику, Эбенизеру МакКою, на ферме у которого я прожил несколько лет. Я знаю, например, что ноги у них ужасно уязвимы — особенно с учетом того веса, который на них приходится. С лошадиными ногами может случиться множество неприятностей — например, легко может сломаться одна из на удивление хрупких мелких косточек чуть выше копыта. Такая травма может лишить лошадь подвижности на несколько недель — если не навсегда.

Поэтому, добежав до пытавшегося восстановить равновесие бебеки, я с размаху врезал ему посохом по ноге. Удар получился что надо — будь у меня в руках бейсбольная бита, и то вряд ли вышло бы лучше, — и я услышал резкий, характерный треск. Бебека испустил пронзительный, полный боли вопль и рухнул в снег. Стараясь не сбавлять хода, я миновал его, бегом пересек улицу и устремился к ближайшему углу, пока его дружки не успели снова поймать меня на мушку.

Так вот. Загоняя дичь, всегда убедитесь прежде, что тот, на кого вы ее гоните, готов с ней справиться.

Я нырнул за угол за считанные доли секунды до того, как пистолеты за моей спиной грянули снова. Пули высекли из кирпичной стены град осколков. В стене рядом со мной виднелась железная дверь — судя по всему, аварийный выход без ручки снаружи. Вряд ли мне удалось бы оторваться от бебек — с их-то скоростью. Я решил рискнуть, остановился и приложил к двери ладонь, отчаянно надеясь, что замок у двери обычный, пружинный, а не какой-нибудь засов.

Хоть в этом мне повезло. Я ощутил механизм замка, сконцентрировался, еще раз пробормотал: «Forzare,» — и мысленно потянул ригель от косяка. Замок отворился. Я прыгнул внутрь и захлопнул дверь за собой.

В доме царили темнота, тишина и неожиданное, даже неуютное после уличной холодрыги тепло. Задыхаясь, я привалился спиной к двери.

— Хоро-ошая дверь, — прохрипел я. — Умница. Хорошая, крепкая дверь, каких боятся эти рогатые твари из Небывальщины.

Я услышал движение за дверью только потому, что прижимался к ней ухом. Негромко хрустнул снег.

Я застыл на месте.

До меня донеслись какой-то шорох и дыхание, напоминающее негромкое конское фырканье. И снова тишина.

Должно быть, секунды три прошло, пока до меня дошло: бебека с той стороны делает то же самое, что я: прислушивается в надежде понять, кто там, за дверью.

Нас с ним разделяло не больше пяти-шести дюймов.

И я стоял в полной темноте. Если что-нибудь пошло бы не так, и бебеке удалось бы попасть внутрь, о бегстве я мог даже не помышлять. Я не видел ни пола, ни стен, ни каких-либо других препятствий, способных преградить путь к бегству. Лестницы, например. Или чего-нибудь ржавого и режущего.

Я замер, не осмеливаясь пошевелиться. Даже стальная дверь не помешала бы бебеке изрешетить меня сквозь нее — при наличии, конечно, достаточно мощных патронов. И потом, никто не говорил мне, что из оружия у него один только пистолет. Я как-то видел, с какой легкостью можно проткнуть человека мечом сквозь такую дверь, и зрелище это, признаюсь вам, не из приятных.

Поэтому я стоял, стараясь не производить ни звука и думать по возможности рациональнее.

Кажется, тогда я вспомнил один из тот фильмов про маньяка в маске призрака, в котором парень прижимается ухом к душевой перегородке — точно так же, как делал это я. Таящийся в соседней кабине убийца втыкает нож прямо в ухо своей жертвы.

Мысль эта привела меня в панику, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не удариться в слепое бегство. Ухо отчаянно зачесалось. Если бы я не знал, что бебекам только и нужно, что выгнать меня как кролика из кустов, мне бы не удалось сохранять спокойствие. Это далось мне нелегко, но я справился.

Прошло, наверное, недели полторы, прежде чем я услышал еще один выдох из не по-человечески больших легких и тихое, едва слышное поскрипывание снега под копытами.

Дрожа от адреналина, усталости и холода, я как мог бесшумнее отодвинулся от двери. Если я хотел выбраться из этой истории целым и невредимым, мне нужно было соображать лучше, чем эти рогатые задницы. Бебеке, Мебеке и Ненеке известно, что я спрятался здесь, и они не намерены отказываться от добычи. Один из них сторожит дверь, не давая мне возможности покинуть здание тем же путем, каким я в него попал. Значит, двое других огибают здание в поисках входа.

Одно я знал совершенно точно: оставаться здесь, когда они его найдут, мне не хочется.

Я снял с шеи амулет-пентаграмму, пробормотал заклинание, и он засиял неярким, голубым светом.

Я стоял в чем-то вроде служебного коридора. Голый цементный пол, стены из неокрашенного гипсокартона. Две двери в правой стене и еще одна в дальнем конце коридора. Я приоткрыл первую и заглянул внутрь. Дверь открывалась в помещение, словно щупальцами осьминога окутанное трубами. Бойлерная, а может, венткамера. Здесь не укроешься.

Следующая дверь оказалась заперта на висячий замок. Не могу сказать, чтобы мне нравилось это делать, но я поднял посох, зажмурился, сосредотачиваясь, и выпустил из покрытого рунами деревянного дрына еще один заряд энергии — на этот раз довольно узкий, направленный. Заряд невидимым топором рассек сталь замка и врубился в деревянное полотно. Обломки замка вместе с петлями полетели на пол; металл в месте разлома тускло отсвечивал багровым.

Комната за дверью оказалась, судя по всему, мастерской техника-смотрителя — небольшой, но очень рационально оборудованной. В ней стояли верстак, шкафы с инструментами и ящики с разнообразными запчастями от электролампочек до воздушных фильтров, дверных петель, раковин и унитазов. Я позаимствовал несколько предметов, оставив на верстаке последнюю пару двадцаток из бумажника — скорее, в виде извинения. Потом я на цыпочках вернулся в коридор и направился дальше вглубь здания.

Следующая дверь тоже оказалась заперта. Ее я отворил с помощью фомки, позаимствованной из мастерской. Пришлось немного пошуметь.

Сзади, из-за стальной двери донесся гортанный звериный рев. Что-то ударило в дверь, но недостаточно сильно, чтобы высадить ее; удар сопровождался болезненным воплем. Я оскалил зубы в недоброй ухмылке.

Дверь открывалась в довольно просторный вестибюль офисного здания. На контрольной панели рядом с дверью, которую я только что взломал, мигал огонек. Судя по всему, я привел в действие охранную сигнализацию здания. Что ж, это было мне на руку. От ближнего полицейского участка нас отделяло не больше квартала, а прибытие наряда с мигалками и всеми прочими штуками, скорее всего, прогнало бы бебек, заставив их отложить расправу до лучших времен.

Но постойте-ка. Если дом оборудован охранной сигнализацией, я не мог не задействовать ее, входя из переулка, а с тех пор прошло минут пять. И где в таком случае полиция?

Скорее всего, дело в погоде, решил я. Улицы занесены снегом. Куча проводов порвалась, из-за чего в городе наверняка проблемы с электричеством и связью. Дорожные происшествия вызвали пробки на дорогах, а после взрыва принадлежавшего Марконе здания полицейский участок даже в такой поздний час перегружен работой. Вполне естественно, что реакция на вызов запаздывает.

За стеклом входной двери шевельнулась тень, и я разглядел одного из бебек.

В моем распоряжении не оставалось и минуты.

Я сорвался с места прежде, чем сообразил, что я делаю, и устремился к лифтам. Опущенная перед дверью решетка не позволила бы бебеке вломиться в вестибюль, но не мешала ему расстрелять меня из пистолета прямо с улицы.

Звук выстрелов напоминал треск разрываемого холста, только в тысячу раз громче. Стекло разлетелось, засыпав все помещение осколками. Часть пуль зацепила решетку и, отрикошетив от нее, с визгом заметалась по вестибюлю. Остальные полетели в меня.

Я успел на бегу выбросить левую руку в направлении бебеки и направить заряд воли в браслет-оберег. Висит у меня на руке такая фиговина: сплав разных металлов и заклятий в форме цепочки из миниатюрных рыцарских щитов. Так вот, заряд моей воли активировал наложенные на него при изготовлении заклятия, и между мной и бебекой выстроился почти невидимый, если не считать бледного голубоватого свечения, выпуклый экран защитного поля. Пули ударили в него, от чего по его поверхности разбежались светящиеся круги — как волны от камня в тихом пруду.

Двери всех трех лифтов были раздвинуты. Я сунулся в ближний ко мне, пробежался пальцами по всем кнопкам от первого до последнего этажа и выскочил обратно. Затем повторил процедуру со вторым лифтом, прыгнул в третий и поехал прямиком на самый верх. Глупо облегчать бебекам преследование, особенно если каждая выигранная секунда может оказаться критически важной.

Двери кабины сдвинулись — потом зажужжали и раздвинулись обратно.

— Ох, ну давай же! — рявкнул я и хлопнул ладонью по кнопке верхнего этажа с такой силой, что на коже, наверное, остался синяк.

Я зарычал от боли. Двери, дернувшись, сдвинулись и с вялым каким-то звоном снова раздвинулись. Я так и продолжал колотить по кнопке, когда бебеки наглядно продемонстрировали, во что они ставят охранные системы смертных.

Ясное дело, прикосновение металла гибельно для любого обитателя страны фэйре. Ясное дело, они не могли прорваться ни через стальную дверь, ни сквозь решетку на главном входе.

А вот с кирпичными стенами, как выяснилось, все обстояло по-другому.

Последовал оглушительный грохот, и стена рядом со входной дверью взорвалась. Именно так: не рухнула, а взорвалась, с такой сверхъестественной силой ударили в нее снаружи. Осколки кирпича летели как пули. Керамический горшок с искусственной зеленью разлетелся к чертовой матери. Несколько осколков залетело в лифт и отрикошетило от стен. Вестибюль заволокло кирпичной пылью.

Бебека, только что совершивший то, что оказалось не по зубам Большому Серому Волку, ворвался в это облако, выставив вперед свои изогнутые рога. Он оступился, тряхнул головой, потом увидел меня и оглушительно заблеял.

— Черт! — заорал я лифту, еще раз надавив на кнопку. — Ну давай, давай, давай!

И лифт послушался. Кабина начала подниматься в момент, когда бебека, опомнившись, вскинул свой пистолет и открыл огонь. Пули пробили относительно мягкий металл лифтовой двери, но я держал свой браслет-оберег наготове, так что в меня не попало ни одной, и я успел еще, уезжая вверх, издевательски расхохотаться.

Воистину верно говорят: нет ничего, что возбуждало бы сильнее выпущенной в тебя и прошедшей мимо пули. Тем более, если стрелок — наемный убийца из сказочной страны.

Миновав четырнадцать этажей, я вышел в темный коридор и в свете поднятого над головой амулета нашел выход на кровлю. Дверь оказалась металлическая, с серьезным замком, и открыть ее с помощью фомки у меня не было ни малейшего шанса.

Я отошел на шаг, поднял посох и нацелил его на дверь. Было время, когда я выпалил бы в нее со всей дури, сорвав к чертовой матери с петель и оставшись при этом без сил. Теперь же я аккуратно прицелился в нижнюю дверную петлю и повторил: «Forzare!»

Луч невидимой энергии вроде того, которым я разделался с висячим замком на первом этаже, с негромким треском разрубил петлю. Я повторил это с двумя остальными петлями, потом с помощью фомки выдавил дверь из рамы и выбежал на крышу.

Здесь дул довольно сильный ветер — даже в эту относительно тихую ночь. Впрочем, городские небоскребы даже слабый ветерок усиливают почище аэродинамической трубы, а я находился довольно высоко над уровнем земли. Ветер надул ветровку как хороший парус, и мне пришлось наклониться ему навстречу. Хорошо еще, снега на крыше лежало немного — ну, не считая мест, где ее прикрывали от ветра выступающие из нее архитектурные детали. Там он доходил мне до колена.

Несколько секунд у меня ушло на то, чтобы сориентироваться. Поднявшись на высоту четырнадцати этажей, вы получаете вид на улицы и здания, отличный от того, к которому вы привыкли на земле. Я прикинул, с какой стороны здания я в него заходил, и поспешил туда в поисках пути к бегству, который я приметил еще тогда.

Это были не пожарные лестницы, украсившие боковые фасады здания своей ржавеющей паутиной. Эти штуковины гулкие как черт-те что, и бебеки наверняка взяли их под контроль. Вместо этого я перегнулся через парапет и нашел нишу в кирпичной стене. Она тянулась на всю высоту здания — этакий желоб шириной три фута и глубиной два. Они располагались на каждом углу здания — наверное, для красоты.

Не могу сказать, чтобы я совсем не дрейфил. Четырнадцать этажей вниз совсем не то же самое, что четырнадцать этажей вверх, особенно если не пользоваться лифтом или пожарной лестницей. Особенно когда стена здания поблескивает коркой наледи.

Еще мгновение я колебался. Придуманный мною план сразу показался мне не таким уж разумным. Собственно, на меня работало еще и то, что бебек на этот раз было всего трое. Один держал под прицелом лифты. Еще один следил за пожарными лестницами. Таким образом, на активное преследование оставался только один бебека. Я не знал, как быстро доберется он до кровли, но почему-то не сомневался, что это произойдет довольно скоро.

Идея просто-напросто столкнуть бебеку с крыши зарядом из моего посоха обладала несомненной привлекательностью, но я решил не делать этого. Падение с четырнадцатого этажа могло только взбесить бебеку до предела и уж наверняка выдало бы мое местоположение. Уж лучше тихо улизнуть, оставив их в убеждении, что я продолжаю прятаться где-то в доме.

Поэтому я перебрался через парапет, прямо на ветер. Нос и пальцы онемели почти мгновенно. Я постарался не обращать на это внимания и свесил ноги вниз, упершись ими в кирпичные стенки ниши. Потом с отчаянно бьющимся сердцем соскользнул с парапета, так что мой вес теперь приходился на ноги, и только распор их не давал мне грохнуться вниз, на тротуар. Опустившись чуть ниже, я смог упереться в стенки еще и локтями, что немного убавило нагрузку на ноги.

Вряд ли я смогу описать в точности, что я испытывал, глядя вниз. Правда, время от времени землю от меня закрывали снежные вихри. Начав путешествие с крыши, я уже не мог вернуться. Одна ошибка, одно неверное движение, один неожиданный клочок льда — и я смело мог бы записать в список своих инкарнаций понятие «лепешка».

Изо всех сил упершись локтями в стенки, я ослаблял усилие на ноги, позволяя им сползти на несколько дюймов вниз, после чего фиксировал их и передвигал вниз локти. И еще раз. И еще.

Так я и спускался вниз — коротенькими отрезками по пять-шесть дюймов, извиваясь как червяк. Я одолел футов десять спуска, а потом представил себе навязчивую картинку: бебеку, наставляющего на меня пистолет с расстояния в несколько футов и небрежно выпускающего мне в башку всю обойму.

Я начал спускаться быстрее. Желудок сводило судорогой от высоты и страха. Я слышал собственные жалкие всхлипы — хорошо еще, негромкие. Ветер завывал, швыряя снег мне в глаза. На ресницах начала застывать ледяная корка. Куртка почти не защищала от ветра, и я начал непроизвольно дрожать.

Посох я потерял, когда до земли оставалось футов пятьдесят. Он просто выскользнул из моих закоченевших пальцев, и я затаил дыхание. Стук от его падения мог привлечь внимание бебек, в результате чего вся моя затея с этим безумным способом бегства разом потеряла бы смысл.

Однако тяжелый дубовый дрын упал в сугроб и бесшумно ушел в снег. Я постарался последовать за ним, только не так быстро.

Я не поскальзывался до тех пор, пока до земли не осталось не больше десяти футов. Да и тогда я ухитрился приземлиться более-менее мягко — по большей части потому, что плюхнулся в тот же сугроб, который поглотил мой посох. Я начал выбираться из него и чуть не упал, запутавшись ногами в посохе. Я подобрал его почти совершенно утратившими чувствительность руками и выбрался на тротуар.

Светящийся шар мелькнул в дальнем конце переулка, скрылся, появился снова и устремился ко мне.

Лицо Тук-Тука показалось мне непривычно хмурым, даже суровым. Он нырнул ко мне, на лету приложив к губам пальчик. Я кивнул.

— Мне нужно знать, как отсюда выбраться, — произнес я беззвучно, одними губами.

Светящийся шар Тука подпрыгнул в знак согласия и унесся прочь. Я поднял взгляд. В небе мелькали другие шары переливающегося света — светлячки, которых и не заметить, если не знать, что искать. Ожидая Тука, я принял необходимые меры предосторожности.

Как и прежде, ждать пришлось недолго. Тук вернулся меньше, чем через минуту, и махнул мне рукой. Он летел первым, а я старался не отставать. Я замерзал все сильнее. Падение в сугроб запорошило меня всего снегом, который начал таять, а в такую погоду мокрая одежда хуже всего. Мне необходимо было шевелиться. Смерть от переохлаждения, возможно, уступает по зрелищности расстрелу в упор, но мне еще предстояла серьезная работа.

Добравшись до дальнего конца переулка я услышал далекий, приглушенный снегом и ветром блеющий крик бебеки. Я оглянулся и успел увидеть, как он спустился с крыши тем же путем, что и я — только гораздо быстрее.

Мгновением спустя до меня донесся полный боли вопль — это бебека, спустившись на землю, обнаружил, что в снегу в изобилии разбросаны гвозди, позаимствованные мною из мастерской. Вопль не стихал несколько секунд. Должно быть, один из гвоздей застрял у бебеки в копыте, и я, несмотря на холод и усталость, не смог удержаться от мстительной ухмылки. Вряд ли этому светили в ближайшее время эльфийские танцы при луне.

Что ж, двое бебек уже охромели по моей милости, и я очень надеялся на то, что это заставит их отказаться от дальнейшего преследования — по крайней мере, временно. Впрочем, кто их, бебек, знает. Я старался не отставать от Тука, уводившего меня глухими переулками все дальше от посланников Летних. Вокруг меня, охраняя с флангов, метались туда-сюда маленькие рождественские огоньки — гвардия Ца-Лорда бдительно несла свою вахту.

В нескольких кварталах от места, где я оторвался от бебек, я обнаружил работавший круглосуточно продуктовый магазин и ввалился внутрь, в блаженное тепло. Продавец недоверчиво косился на меня, пока я, пошатываясь, рылся в карманах в поисках мелочи, бросил ее на тарелочку у кассы и переместился к стойке кафетерия. Только после этого продавец, похоже, убедился в том, что ему не нужно доставать из-под прилавка дробовик или что там у него лежало, и принялся снова глазеть в темное окно.

По магазину шаталось еще несколько покупателей, и я увидел в окно, как по улице, рассекая снег, проехала полицейская машина — скорее всего, наряд выехал проверить сработавшую в доме сигнализацию. Славное, людное место. Возможно, безопасное. Я так замерз, что с трудом удерживал в руках бумажную кофейную чашку. Кофе обжег мне язык, но все равно был восхитителен — даже без сливок. Я сделал большой глоток и ощутил, как к телу понемногу возвращаются чувства.

Я постоял немного со слипающимися глазами и допил кофе. Потом скомкал чашку и бросил ее в мусорный бак.

Кто-то похитил Джона Марконе, и я должен был найти и спасти его. У меня складывалось ощущение, что Мёрфи вряд ли придет в восторг от подобной перспективы. Блин-тарарам, это мне и самому совсем не нравилось. Но не это тревожило меня больше всего.

Больше всего меня тревожило то, что во всем этом была замешана Мэб.

Для начала, кой черт она вообще заставила Грималкина говорить за себя? Ну, если не считать того, что это вывело меня из равновесия сильнее, чем обычно. О, конечно, на вид она держалась достаточно откровенно, но на деле происходило гораздо больше, чем она мне говорила.

Ну, например: Мэб сказала, что посланные Летними убийцы напали на меня потому, что она выбрала меня своим эмиссаром. Однако для этого ей пришлось бы сделать выбор давным-давно, по крайней мере за некоторое время до того, как бебеки напали на меня во дворе дома Карпентеров.

А это произошло за несколько часов до того, как нехорошие парни похитили Марконе.

Кто-то разыгрывал партию, это точно. Кто-то о чем-то умалчивал.

У меня складывалось еще менее приятное ощущение того, что если я не найду кто это делает, зачем и как, Мэб выкинет меня в мусорный бак, как я только что выкинул бумажную чашку.

Смяв предварительно в труху, разумеется.

(обратно)

Глава ВОСЬМАЯ

Широкий, приземистый, армейского вида пикап прохрустел шинами по снегу и остановился у маленькой продуктовой лавки. Фары светили прямо в дверь. Я сощурил глаза, глядя против света. После секундной паузы дважды коротко взревел гудок «Хаммера».

— Ох, да вы, наверно, шутите, — буркнул я, проковылял к двери и вышел на улицу, к пикапу. Тот совершенно сливался с ночным окружением.

Окошко со стороны водителя откинулось, и из него выглянул молодой человек, каких отцы несовершеннолетних дочерей отстреливают без предупреждения. В первую очередь бросались в глаза бледность лица и глубоко посаженные серые глаза. Длинные, чуть вьющиеся волосы имели ровно такую длину, какая ассоциируется обычно с этаким чуть равнодушным бунтарством, и были всклокочены с этакой же небрежной безупречностью. Одежду его составляли черный кожаный пиджак, белая сорочка — и то, и другое по отдельности дороже, чем любые два предмета моей домашней обстановки на выбор. На контрасте с ними из-под воротника пиджака выбивался дешевый вязаный шарф. Смотрел он прямо вперед, так что я видел только его профиль, но почему-то я не сомневался, что другая, невидимая мне половина рта кривится в ухмылке.

— Томас, — кивнул я ему. — Будь на моем месте кто мелочнее, он бы тебя возненавидел.

Он ухмыльнулся, уже не скрываясь.

— Кто-нибудь мелочнее тебя? — на последнем слове он закатил глаза, и лицо его приобрело невинное выражение, которое и сохраняло на протяжении нескольких секунд. — Голод мне в глотку, Гарри, у тебя вид как у…

— Как после десяти миль бездорожья?

Он натянуто улыбнулся.

— Мне предстоит поездка в обществе енота?

— Добрый ты. Вот уж спасибо.

— Садись.

Он перегнулся через торчащий посереди салона наподобие кухонного стола ящик — не иначе, коробку передач — и разблокировал пассажирскую дверь. Даже с его ростом это далось ему нелегко. Я медленно забрался в салон, как-то особенно остро ощущая все свои болячки… особенно жгущую боль на месте сломанного носа. Не глядя, я швырнул посох в заднюю часть кабины этого монстра и даже удивился, не услышав далекого эха. Потом пристегнул ремень. Томас тронул машину с места. Он внимательно вглядывался в снегопад — не иначе, остерегаясь ненароком переехать какую-нибудь мелкую легковушку.

— Болит, наверное? — предположил он, помолчав минуту.

— Только на выдохе, — осторожно ответил я. — Кой черт ты так задержался?

— Ну, сам представь, как мне нравится, когда меня вытаскивают из постели посреди ночи, чтобы исполнять обязанности шофера у ворчливых сыщиков-неудачников. Да еще в такой снег и гололед. Такое не слишком, скажем так, окрыляет.

Я хмыкнул, что человек, хорошо со мной знакомый мог бы принять и за подобие извинений.

Томас знает меня хорошо.

— Что происходит?

Я все ему рассказал.

Томас приходится мне сводным братом. Собственно, он единственная моя родня. Ему можно.

— А потом, — завершил я, — мне пришлось ехать на грузовике-монстре.

Рот Томаса дернулся в быстрой ухмылке.

— Убойная тачка, правда?

Я хмуро осмотрелся по сторонам в салоне.

— Скажи, свет от телеэкрана доходит до заднего сидения за час — или чуть меньше?

— Какая разница? — хмыкнул Томас. — У них там свой монитор.

— Это хорошо, — кивнул я. — Только тебе придется подождать немного с их использованием.

Томас испустил театральный вздох.

— Почему именно я?

— Потому, что если я хочу отыскать Марконе, начинать лучше всего с его окружения. И если до них дойдет слух о том, что он пропал, хрен его знает, как они будут реагировать на мое присутствие. Поэтому ты будешь прикрывать мня со спины.

— А что, если мне дела нет до твоей спины?

— Будет, — безжалостно отрезал я. — Ты родня или где?

— Уел, — признался он. — Только что-то я не очень уверен, что ты хорошо все продумал.

— Пытаюсь думать в процессе.

Томас тряхнул головой.

— Слушай, ты же знаешь, я не люблю лезть к тебе с советами.

— Сегодня, насколько я понимаю, исключение, да?

— Марконе не ребенок, — вздохнул Томас. — Он добровольно подписал Договор. Он знал, на что идет, делая это.

— И что? — пожал плечами я.

— Он сам, добровольно сунулся в джунгли, — ответил Томас, напряженно вглядываясь в снежную мглу. — Так сказать.

— То есть, — хмыкнул я, — он сам застелил себе кроватку, а я должен оставить его лежать в ней?

— Типа того, — кивнул Томас. — И не забывай: ни Мёрфи, ни полиция не помогут тебе в этой кампании под лозунгом «Спаси Короля Мафии».

— Знаю, — согласился я. — Я бы и сам с удовольствием постоял в стороне и посмотрел бы, что выйдет. Но дело ведь не только в Марконе.

— Тогда в чем?

— Мэб сдерет с меня шкуру живьем, если я не сделаю, как она хочет.

— Да ну же, Гарри, — возмутился Томас. — Ведь ты же не думаешь на самом деле, что мотивации и планы Мэб настолько просты и прямолинейны, — он добавил оборотов дворникам «Хаммера». — Марконе нужен ей не просто так. Вполне возможно, ты окажешь ему не лучшую услугу, если спасешь ради прихоти Мэб.

Я промолчал, хмуро глядя в ночь.

Он поднял руку, разминая пальцы.

— И это, заметь, если исходить из того, что он еще жив и здоров. Это во-первых, — он загнул палец. — Во-вторых, тебе еще нужно найти его. В-третьих, тебе нужно суметь вытащить его живым. И в-четвертых, не забывай, что противная сторона будет делать все, что в их силах, чтобы покалечить или убить тебя.

— Ну и к чему ты клонишь? — поинтересовался я.

— К тому, что ты ведешь игру против опасной шайки, не имея при это ни малейшего представления о том, прикроет ли Мэб твою задницу, если до этого дойдет дело, — он покачал головой. — С твоей стороны было бы куда разумнее смыться из города. Отправиться куда-нибудь на юга на пару-тройку недель.

— Мэб может принять это близко к, типа, сердцу, — заметил я.

— Мэб женщина деловая, — возразил Томас. — Извращенка, псих, это да, но деловая. Расчетливая. И до тех пор, пока ты представляешь для не интерес в качестве потенциального рекрута, сомневаюсь, чтобы она преждевременно устраняла тебя.

— Очень ободряющая мысль. Мне нравится. Может, ты и прав — если только, выражаясь твоими словами, Мэб не ведет свою игру с неполным составом шайки. Что, собственно, все нагляднее показывают события последних лет, — я мотнул головой в сторону окошка. — И мне кажется, у меня было бы еще больше неприятностей с бебеками, когда бы не эта чертова метель. Если я слиняю в Майами или в другое теплое место, я подставлюсь агентам Летних гораздо сильнее — а ведь они только этого и ждут.

Томас нахмурился и промолчал.

— Я могу бежать, но не спрятаться, — сказал я. — Лучше уж встретить это здесь, на своей территории, где я, можно сказать, могу расслабиться, — я абсолютно искренне и неподдельно зевнул, — а не ожидать в любую минуту нападения потусторонних громил то одной династии, то другой — чтобы те, типа, расчленили меня на закате после того, как я столько от них бегал.

— А что Совет? — поинтересовался Томас. — Ты ведь уже довольно давно носишь серый плащ, верно? И сколько раз ты доказывал свою преданность им в бою?

Я мотнул головой.

— Как раз сейчас у Совета резервов до опасного мало. Может, открытых боев с Красной Коллегией в настоящий момент и нет, но Совету и Стражам потребуется не один год, чтобы полностью восстановить силы, — на мгновение я невольно стиснул зубы. — И за последние годы объявилось много, слишком много чернокнижников. Стражи работают в три смены, чтобы обуздать это явление.

— Ты имеешь в виду, чтобы убить их, — уточнил Томас.

— Я имею в виду, чтобы убить их. В большинстве своем они подростки, понимаешь? — я тряхнул головой. — Люччо знает, что я думаю на этот счет. Она отказывается поручать такие дела мне. Из чего следует, что грязная работа достается другим стражам. Я не хочу грузить их еще и этой заварухой.

— Меня ты грузить не побоялся, — заметил Томас.

Я фыркнул.

— Их-то я уважаю.

— Ну, хоть это мы прояснили, — сказал он.

Мы обогнали снегоочиститель. Он зарылся в глубокий сугроб, напоминая стального персонажа «Ледникового Периода», увязшего в асфальтовой трясине. Томасов «Хаммер» медленно, но уверенно одолел снежный завал.

— Да, кстати, — покосился на меня Томас. — Куда ты собираешься дальше?

— Всему свое время, — буркнул я. — Мне нужно поесть.

— Тебе нужно поспать.

— Тик-так. Пока хватит и еды, — настаивал я. — Вон, смотри, «Ай-Хоп».

Он осторожно повернул свою махину к сияющей неоном вывеске.

— А потом?

— Буду задавать людям разные несущественные вопросы, — ответил я. — В надежде получить существенные ответы.

— И на то, что тебя при этом никто не укокошит, — добавил он.

— Именно поэтому я и захватил с собой личного вампира-телохранителя.

Томас остановил «Хаммер» поперек трех парковочных мест на маленькой, совершенно пустой стоянке перед блинной.

— Нравится мне твой шарф, — заметил я и сделал попытку принюхаться. Нос болел, но я все же уловил благословенный аромат ванили и клубничного джема. — Это она тебе связала?

Томас молча кивнул. Одетая в кожаную перчатку рука его коснулась грубоватой вязаной ткани. Лицо его немного погрустнело. Я сразу же пожалел, что упомянул о Жюстине, навсегда утерянной для брата возлюбленной. Теперь до меня дошло, почему он дотрагивался до него в перчатках: если этот шарф связан ею в знак любви к Томасу, он просто не мог касаться его открытой кожей. Шерсть обожгла бы его не хуже раскаленного железа. Поэтому он носил его, чтобы его касался аромат ее рук, ее любви — но не сам шарф.

Каждый раз, когда мне кажется, что моя личная жизнь в глубокой заднице, я смотрю на своего брата и понимаю, что бывает и хуже. Много хуже.

Томас тряхнул головой, вырубил двигатель, и мы посидели немного в тишине.

Поэтому я хорошо услышал низкий мужской голос, прозвучавший за окном машины.

— Не шевелитесь, оба, — послышался характерный клик-клак передергиваемого магазина помпового дробовика. — А то убью.

(обратно)

Глава ДЕВЯТАЯ

Когда на вас нацелено ружье, у вас на выбор имеется два пути: или действовать, быстро и неожиданно для противника, в надежде на то, что вам повезет — или застыть неподвижно в надежде договориться. С учетом того, что для бегства или борьбы пространства у меня было маловато, я выбрал вариант «Б» и застыл как изваяние.

— Полагаю, — с надеждой в голосе поинтересовался я, — у тебя не полноценная армейская модель?

— У нее сиденья с индивидуальным подогревом и си-ди-чейнджер на шесть дисков, — отозвался Томас.

Я нахмурился.

— Это, конечно, на порядок приятнее, чем всякая дурацкая фигня вроде брони и пуленепробиваемых стекол.

— Эй, — обиделся Томас. — Я не виноват, что у тебя специфические запросы.

— Гарри, — произнес человек с дробовиком. — Будьте добры, поднимите правую руку.

Я удивленно заломил бровь. В обычный лексикон мордоворотов с нацеленными в вашу голову ружьями редко входят вежливые обороты вроде «будьте добры».

— Хочешь, я его убью, — едва слышно предложил Томас.

Я чуть заметно мотнул головой и поднял руку растопыренными пальцами вверх.

— Покрутите ей, — произнес мужчина на улице. — Покажите мне запястье.

Я повиновался.

— Ох, слава Богу, — выдохнул голос.

До меня, наконец, дошло. Я повернул голову к окну.

— Привет, Хват, — сказал я сквозь стекло. — Это у вас дробовик мне в башку нацелен, или вы просто рады меня видеть?

Хват — стройный молодой человек среднего роста. Волосы у него серебристо-белые, шелковистые, и хотя красавцем его не назвать, есть в, скажем честно, не особенно примечательных чертах некая спокойная уверенность, делающая его привлекательным. Очень он теперь отличается от того нервного, дерганого юнца, каким я увидел его впервые несколько лет назад.

Одет он был в джинсы и зеленую шелковую рубаху — ничего больше. Ему полагалось бы мерзнуть, чего он явно не делал. Густой снегопад просто обходил его стороной. Снежинки каким-то образом находили путь к земле, минуя его фигуру. К плечу его прижимался прикладом дробовик с длинным стволом, на поясе висел меч.

— Гарри, — произнес он ровным, лишенным враждебности голосом. — Мы можем спокойно переговорить?

— Могли бы, — отозвался я, — если бы вы не начали с тыканья мне в лоб своей пушкой.

— Неизбежные меры предосторожности, — вздохнул он. — Мне необходимо было убедиться, что вы не приняли предложения Мэб.

— И не стал новым Зимним Рыцарем? — спросил я. — Хват, вы же могли просто спросить меня.

— Стань вы одним из подручных Мэб, — возразил Хват, — и вы солгали бы мне. Это изменило бы вас. Превратило бы в слепое орудие ее воли. Я не смог бы вам доверять.

— Вы же сам Летний Рыцарь, — отозвался я. — И я поневоле вынужден задуматься, не наложило ли это на вас такого же отпечатка. Похоже, Летние последнее время не слишком мною довольны. Как знать, может, вы тоже всего лишь орудие чьей-то воли?

Хват смерил меня взглядом поверх ствола, потом резко опустил дробовик.

— Туше.

Словно ниоткуда в руке у Томаса возник полуавтоматический пистолет, размером вполне подходящий к его тачке, и он целился Хвату в лоб прежде, чем тот успел договорить.

Взгляд у Хвата расширился.

— Ох, черт.

Я вздохнул и осторожно забрал пистолет у Томаса.

— Ну, ну. Не будем создавать у него ложного впечатления о характере нашей беседы.

Хват с облегчением перевел дух.

— Спасибо, Гарри. Я…

Я уставил ствол пистолета в лоб Хвату, и он застыл с разинутым ртом.

— Бросьте дробовик, — приказал я ему, даже не пытаясь изобразить дружелюбие.

Он сжал губы, но подчинился.

— Шаг назад, — скомандовал я.

Он послушно отступил на шаг.

Я выбрался из машины, ни на мгновение не опуская пистолета. Осторожно нагнувшись, я подобрал дробовик и, не оборачиваясь, протянул его назад, Томасу. Потом молча заглянул в лицо седоволосому Летнему Рыцарю. Бесшумно падал снег.

— Хват, — негромко произнес я, выждав небольшую паузу. — Я понимаю, в последнее время вы проводите кучу времени, вращаясь в сверхъестественных кругах. Я понимаю, такие старомодные штуки, вроде пистолетов и ружей не воспринимаются уже вами в качестве серьезной угрозы. Я понимаю, что вы, возможно, хотели просто продемонстрировать серьезность своего подхода, и что мне полагалось бы воспринимать весь ваш арсенал в качестве антуража для переговоров, не более, — я прищурился на мушку Томасова пистолета. — Но вы переступили черту. Вы целились из ружья мне в голову. Друзья так не поступают.

Тишина. Снегопад.

— Нацельте оружие на меня еще раз, — так же тихо продолжал я, — и вам, черт подери, лучше нажать на спусковой крючок сразу. Вы меня поняли?

Хват прищурился и кивнул.

Я дал ему еще полюбоваться пару секунд на дырку ствола, потом опустил пистолет.

— Холодно, — сказал я. — Чего вы хотели?

— Я пришел предупредить вас, Гарри, — ответил Хват. — Мне известно, что Мэб назначила вас своим эмиссаром. Вы не знаете, во что ввязываетесь. Я пришел посоветовать вам держаться от этого подальше.

— Или что?

— Или вам будет больно, — тихо ответил Хват. Вид у него был усталым. — Может, вас убьют. И пострадает куча случайных людей, — он поднял руку и продолжал чуть быстрее. — Пожалуйста, поймите меня. Я не угрожаю вам, Гарри. Я просто говорю вам, какие могут быть последствия.

— Я бы гораздо легче поверил вам, если бы вы не начали разговор, угрожая убить меня, — заметил я.

— Прошлый Летний Рыцарь погиб от руки своего Зимнего коллеги, — ответил Хват. — Собственно, большинство их погибали именно таким образом. Если вы примете предложение Мэб и поступите к ней на службу, у меня не будет ни малейшего шанса выстоять против вас в открытом бою, и мы оба это прекрасно понимаем. Я сделал то, что сделал, для того, чтобы предупредить вас, защитив при этом и себя.

— О, — кивнул я. — Значит, это был предостерегающий дробовик. Это меняет дело.

— Черт подери, Дрезден, — сказал Хват. — Что мне сделать, чтобы вы меня выслушали?

— Вести себя более доверительным образом, — ответил я. — Ну например, следующий раз, когда вы узнаете, что громилы Летних собираются устроить на меня наезд, вы можете позвонить мне, дав мне небольшой гандикап.

Хват поморщился. Лицо его дернулось от видимого усилия. Когда он заговорил, зубы его остались крепко сжатыми, но я все же мог с некоторым усилием разобрать его слова.

— Хотелось бы.

— Ох, — выдохнул я. Изрядная часть моей злости разом испарилась. Оно и к лучшему: Хват не из тех, на кого стоит злиться. — Идти на попятный уже не получится.

Он с усилием вдохнул воздух и кивнул.

— Мэб знает, за какое место вас держать.

— Пока знает.

Он одарил меня не слишком радостной улыбкой.

— Она не из тех, кто отпускает на волю тех, кого хочет заполучить.

— А я не из тех, кого легко заполучить, — возразил я.

— Возможно, — не очень убежденно согласился Хват. — Вы уверены, что не передумаете?

— Нам с ней придется прийти к соглашению насчет отсутствия соглашения.

— Господи Иисусе, — Хват отвел взгляд. — Не хотелось бы мне схлестнуться с вами, Дрезден.

— Так и не схлестывайтесь.

Он молча, с серьезным выражением лица смотрел на меня.

— Я тоже не могу идти на попятный. Вы мне нравитесь, Гарри. Но я вам ничего не могу обещать.

— Мы играем в разных командах, — кивнул я. — Ничего личного. Просто придется делать то, что мы должны делать.

Хват кивнул.

Некоторое время мы оба молчали.

Потом я положил дробовик на снег, кивнул и полез обратно в Томасов пикап. Тяжелый полуавтоматический пистолет я протянул брату. Хват не спешил поднять дробовик.

— Гарри, — произнес он, когда «Хаммер» уже тронулся с места. Рот его дернулся несколько раз, но он справился. — Не забывайте листок, который дала вам Лилия.

Я нахмурился, но кивнул.

Томас вырулил со стоянки и повел пикап дальше. Поскрипывали дворники. Хрустел по шинами снег. Ровный белый шум.

— Ладно, — произнес Томас. — Что это за фигня такая? Подразумевается, что этот парень друг, а он в тебя стволом тычет. Какой-то момент мне казалось, ты врежешь ему пистолетом по физиономии. А потом ты как-то разом скис.

— Можно сказать, и так, — устало кивнул я.

— Ты понимаешь, о чем я.

— На него наложено заклятие, Томас.

Томас нахмурился.

— Лилия поставила ему в мозг блокировку?

— Сомневаюсь, чтобы это сделала она. Не в ее стиле.

— Тогда кто?

— Я бы ставил на Титанию, Летнюю Королеву. Если она приказала ему держать рот на замке и не помогать мне, у него нет ни малейшей возможности ослушаться. Возможно, именно поэтому он явился вооруженным и пытался задеть меня. Он не мог бы поговорить со мной откровенно, но если он угрожал мне в рамках дальнейших планов Олимпии, это могло позволить ему обойти заклятие.

— Мне это представляется не слишком убедительным. Ты ему веришь?

— Титания уже проделывала такое с ним. И она искренне меня не любит.

— Что ж, такое бывает, если убиваешь чью-то дочь, — заметил Томас.

Я устало пожал плечами. Сочетание боли, холода и неоднократного впрыска в кровь адреналина измотало меня гораздо сильнее, чем мне казалось. Я не смог удержать еще одного зевка.

— О чем это таком он сказал, когда мы трогались?

— А, — пробормотал я. — После той заварухи в Арктис-Торе Лилия дала мне серебряную заколку в форме дубового листа. Это превращает меня в, типа, эсквайра Летних. В чистой теории я могу воспользоваться им, чтобы призвать Летнюю Династию на помощь. Это у них такой способ восстанавливать равновесие после всего, что мы натворили.

— Ну, иметь должника за оказанную услугу никогда не помешает, — соглсился Томас. — Она у тебя с собой?

— Угу, — кивнул я. Заколка и впрямь лежала во внутреннем кармане моей ветровки, в маленькой коробочке из-под кольца. Я достал ее и продемонстрировал Томасу.

Он присвистнул.

— Тонкая работа. Красотища.

— Сидхе знают толк в красоте, — согласился я.

— Может, ты мог бы воспользоваться ею, чтобы они от тебя отстали?

— Если бы все было так просто, — фыркнул я. — Титания может решить, что лучший способ помочь мне — это сломать мне спину, парализовав ниже пояса и уложив в больничную койку. Опять-таки, это избавит бебек от необходимости меня убивать.

Томас скептически хмыкнул.

— Тогда почему Хват упомянул о ней?

— Может, ему приказали, — предположил я. — Может, Титания надеется, что я обращусь за помощью, и тогда ей представится возможность лично меня раздавить. А может…

Я позволил себе осечься и помолчать, пока колотил свой и без того избитый за день мозг под вздох, чтобы он хоть немного варил.

— А может, — сказал я наконец, — потому, что он хотел предупредить меня об этом. Бебеки дважды уже меня находили, а ведь физически они меня не преследуют и не выслеживают. Ни то, ни другое место не относится к местам моего обычного пребывания. И как, интересно, нашел меня сам Хват — в разгар метели? Уж наверняка не шатаясь наугад у первой попавшейся блинной.

Глаза у Томаса расширились: до него дошло.

— Это маяк для слежки.

Я смерил серебряный листок угрюмым взглядом.

— Титания, — произнес я ворчливо, но все-таки не без восхищения. — Вот ведь хитрая сучка!

— Черт, — признался Томас. — Мне теперь даже неловко, что я на этого жука пистолет наставлял.

— Мне бы, возможно, тоже, — согласился я, — если бы не тот факт, что Хват начинает вести себя так же по-жучьи и по-лисьему, как остальные сидхе.

— Лучше избавься от этой штуки, — буркнул Томас. — Пока их не набежало еще.

Он нажал на клавишу, опускавшую окошко со стороны пассажира. Спрятанный в двери моторчик кашлянул и задребезжал, прежде чем рывком дернуть стекло вниз. Чародеи неважно сосуществуют с техникой. Для суперсовременного оборудования я просто живое воплощение закона Мёрфи — чем дольше я находился в блестящем Томасовом нефтеналивном танкере, тем больше его устройств могло испортиться.

Я поднял листок, чтобы выкинуть его в окно, но что-то остановило меня.

— Нет, — пробормотал я.

Томас удивленно покосился на меня.

— Нет?

— Нет, — уже уверенно повторил я, сжав пальцы вокруг предательского серебряного листика. — У меня есть идея получше.

(обратно)

Глава ДЕСЯТАЯ

Когда я закончил, наконец, работу над заклятием, которое, как я надеялся, заставит бебек изрядно попотеть, и устало выбрался из лаборатории, Томас сидел у камина. Мыш, мой пес-переросток, лежал у его ног, и на его серебристой шерсти играли багровые отблески огня. Мыш с интересом наблюдал за манипуляциями Томаса.

Мой брат сидел на полу, скрестив ноги по-турецки, и раскладывал на чистом куске ткани детали моего разобранного пистолета. Рядом на полу лежали щетка, бумага для чистки и стояла бутылочка ружейного масла.

Мистер, еще один из живущих у меня переростков, только кот, дождался мгновения, когда я подниму крышку люка в полу гостиной, и, проскользнув мимо меня, нырнул в подвал.

— Задай им жару, тигрище, — бросил я ему вслед. — Пусть побегают, не жалея копыт.

Оставив люк открытым, я доплелся до дивана и рухнул на него. Мыш мягко стукнул хвостом по полу.

— Ты в порядке? — поднял взгляд Томас.

— Устал, — признался я. — Сложное заклятие.

— Ну-ну, — хмыкнул он, глядя на свет сквозь ствол пистолета. — Что ты на этот раз пожег?

— Сожгу твою берлогу, если не перестанешь задавать дурацкие вопросы, — отозвался я. — Дай мне минуту перевести дух, и поедем.

Томас бросил на меня внимательный, оценивающий взгляд.

— Мне все равно нужно еще минуты две, если не пять. Когда ты последний раз чистил эту штуковину?

— Э… Кто у нас сейчас президент?

Томас неодобрительно поцыкал зубом и вернулся к чистке.

— Дай мне знать, когда созреешь выходить.

— Мне и минуты хватит, — сказал я. — Только дух перевести.

Когда я проснулся, из окон моей полуподвального лился неяркий утренний свет, а шея болела так, будто все кости в ней сварены неопытным сварщиком. Все синяки и ссадины, что я последовательно получил на протяжении минувшей ночи, вступили в сговор с целью насильственного захвата контроля над моей нервной системой. Я застонал и с трудом повернул голову, оглядываясь по сторонам.

Томас сидел, прислонившись спиной к стене у камина, расслабленный и невозмутимый как мой домашний тигр. Его и мой пистолеты, а также кривой нож-кукри, который он в последнее время предпочитал остальным клинкам, лежали в непосредственной близости от его руки.

Что-то упало на пол со стола или полки в лаборатории. До меня донесся стук лап Мистера по металлической поверхности лабораторного стола.

— Чего ты ухмыляешься? — поинтересовался брат.

— Мистер, — коротко ответил я.

— Он все утро предметы роняет, — сообщил Томас. — Я хотел запереть его, пока он ничего не разбил, но череп сказал, чтобы я оставил его в покое.

— Угу, — кивнул я, с усилием поднялся на ноги и побрел к маленькому алькову, который служит мне подобие кухни. Найдя в шкафу флакон аспирина, я кинул в рот несколько таблеток и запил их стаканом воды. — Это ради твоей же безопасности. Мистер, типа, расстраивается, когда кто-то мешает ему наслаждаться кошачьей мятой.

Шаркая ногами, я вернулся к люку и заглянул вниз. Как я и ожидал, маленький полотняный мешочек с кошачьей мятой, в который я сунул серебряный дубовый листок, все еще висел на длинной резиновой ленте под потолком — прямо над Маленьким Чикаго. У меня на глазах Мистер запрыгнул на лабораторный стол, взвился с него в воздух и вцепился в мешочек снизу. Приземлился вместе с мешочком он где-то в районе Линкольн-парка. Кот в блаженном экстазе потерся мордой о мешочек, потом отпустил его и успел только шлепнуть по нему лапой, когда резинка утащила мешочек обратно, приложив по дороге несколько раз о миниатюрные небоскребы модели.

Тут до него, похоже, дошло, что за ним наблюдают. Он задрал ко мне морду, самодовольно мяукнул, дернул обрубком хвоста и спрыгнул со стола на пол.

— Боб? — окликнул я. — Что, заклятие еще действует?

— Так точно, кэп! — откликнулся Боб. — Гррррр!

— Это еще что за штуки? — поинтересовался Томас у меня над ухом.

Я подпрыгнул от неожиданности, едва не свалившись в люк.

— Ты когда-нибудь отучишься делать так?

Он кивнул с совершенно серьезным выражением лица, но я-то видел, как дергаются уголки его губ в отчаянной попытке сдержать улыбку.

— Точно. Извини, забыл.

Я зарычал и обозвал его непечатным, но от этого не менее точным эпитетом.

— Он совсем достал меня своими просьбами сводить его на это кино про пиратов. В общем, я захватил его с собой, когда последний раз ездил в эту драйв-ин киношку в Авроре, и он ушибся этой темой. Это уже проходит, но если он еще раз пор назовет меня «кэпом», я взорвусь.

— Это все, конечно, интересно, — кивнул Томас. — Но я спрашивал не об этом.

— Ах, да, — кивнул я и махнул рукой в сторону мешочка с кошачьей мятой. — заколка-листок там.

— А это не приведет громил Летних прямо сюда?

Я очень вредно хихикнул.

— Нет. Здесь они ее не увидят. Обереги помешают.

— Тогда зачем резинка?

— Я подключил заклятие-маяк Летних к полю Маленького Чикаго. Каждый раз, когда листок оказывается на расстоянии фута от модели, мое заклятие пересылает сигнал маяка в соответствующий район города.

Томас задумчиво сдвинул брови, потом расплылся в ухмылке. Мистер как раз поймал мешочек и сдернул его на стол возле музея Филда.

— Если они следят за этим маяком, им придется здорово помотаться по всему городу.

— По двухсполовинойфутовому снегу, — с ухмылкой подтвердил я.

— Ты просто садист.

— Спасибо, — не без гордости хмыкнул я.

— А они этого не раскусят?

— Рано или поздно, — согласился я. — Но это даст нам некоторый запас времени для работы. Извини, что заснул.

Я дохромал до двери и снял с крючка ветровку.

— Куда сначала? — спросил Томас.

— Пока никуда. Сиди и не рыпайся, — я подошел к стоявшей у двери жестяной бочке из-под попкорна, в которой у меня хранятся такие вещи, как посох и магический меч, «Фиделаккиус», взял из нее лопату для снега и вышел. Мыш с готовностью направился за мной. Открыть дверь потребовало немалых усилий: снега за ночь навалило столько, что задуло даже через порог в комнату. Я начал с нижней площадки, постепенно поднимаясь вверх по лестнице — ни дать, ни взять могильщик, только в обратной перемотке.

Покончив с этим, я почистил тротуар, смахнул снег с перил парадного и лестницы, ведущей в расположенную на втором этаже квартиру Уиллоуби. Потом прокопал тропу к почтовым ящикам. Это заняло у меня меньше времени, чем я ожидал. Снега за ночь выпало много, но он не успел покрыться корочкой наста, так что копать его не представляло особого труда. Мыш стоял на стреме, и я старался не кидать снег ему в морду.

Мы вернулись в квартиру, и я сунул лопату обратно в бочку.

Томас хмуро наблюдал за моими манипуляциями.

— Тебе так уж необходимо было чистить тротуар? Знаешь, Гарри… порой у меня складывается впечатление, что ты просто не понимаешь всей серьезности ситуации.

— Во-первых, — заявил я, — я не слишком чтобы горел желанием выворачиваться наизнанку ради спасения одетой в Армани задницы Джона Марконе. Мысли о нем не лишают меня сна. Во-вторых, мои соседи сверху — пожилые люди, и если никто не почистит тротуара, они окажутся в снежном плену. В-третьих, я не могу не вести себя примерно по отношению к домовладельцам. Миссис Спанкелкриф почти глуха, но знаешь, как-то трудно скрыть даже от глухого, когда к тебе в дверь ломится толпа демонов или зомби. Однако она готова простить мне даже особенно разнузданные оргии, если я, скажем, почищу тротуар перед ее домом.

— Квартиру сменить проще, чем твою задницу, — заметил Томас.

Я пожал плечами.

— Я вчера так наломался, что мне просто необходимо было сделать что-нибудь, чтобы мышцы расслабились и согласились действовать. На это так и так ушло бы время — почему бы при этом о соседях не позаботиться? — я поморщился. — И еще…

— Тебя угнетает тот факт, что дому твоей хозяйки периодически достается из-за того, что в нем живешь ты, — предположил Томас, покачал головой и фыркнул. — Очень на тебя похоже.

— Ну… Да. Но не в этом дело.

Он вопросительно нахмурился.

Я помолчал, подбирая верные слова.

— Существует много такого, над чем я не властен. Я не знаю, что случится в следующие несколько дней. Я не знаю, с чем мне придется встретиться, какой выбор передо мной встанет. Я не могу предугадать этого. И повлиять на это не могу. Слишком все это сложно, — я мотнул головой в сторону лопаты. — А вот это предугадать могу. Я знаю, что если я возьму эту лопату и почищу тротуар, соседям будет проще и приятнее жить, — я покосился на Томаса и пожал плечами. — Для меня это существенно. Дай мне еще пару минут принять душ.

Он внимательно посмотрел на меня и кивнул.

— Ну, — с легкой — очень легкой — улыбкой произнес он, демонстративно повел носом и поморщился. — Конечно, подожду. С радостью.

Я помылся. Мы уже шли к двери, когда зазвонил телефон.

— Гарри, — сказала мне в ухо Мёрфи. — Что, черт подери, там происходит?

— Чего? — не понял я. — А что, черт подери, там происходит?

— У нас как минимум пара дюжин… ну, я думаю, точнее всего это можно назвать «видения». Все, что угодно, от снежного человека и до загадочных светящихся шаров. И конечно, все это спустили в ОСР.

Я открыл, было, рот, чтобы ответить ей, но помедлил. Во все это замешаны Марконе со свитой. Возможно, у Марконе и меньше связей во власти, чем ему хотелось бы, но уж в полиции источники информации у него точно имеются — и наверняка доступ к этой иформации имеется и у его подчиненных. Немного осмотрительности не помешает.

— Ты из конторы? — спросил я.

— Угу.

— Мы поговорим.

Возможно, Мёрфи и не хочется признавать то, что кто-то из ее коллег по отделу может работать на сторону, но она не из тех, кто не верит в факты только потому, что они ей не нравятся.

— Ясно, — сказала она. — Где?

— У МакЭнелли, — ответил я и покосился на часы. — В три сойдет?

— Жду тебя там.

Я повесил трубку и снова повернулся к двери. Мыш двинулся, было, за мной, но я осторожно подтолкнул его ногой в обратную сторону.

— В другой раз, малыш, — сказал я ему. — У этих нехороших парней уйма людской силы, доступ к квалифицированной магии, и мне нужны надежные тылы. Так что побудь уж дома — так, по крайней мере, я уверен, что никакая сволочь не залезет сюда и не заложит каких-нибудь неприятных сюрпризов.

Мыш скорбно вздохнул, но сел.

— И присмотри за Мистером, ладно? Если его начнет тошнить, убери кошачью мяту.

Пес с сомнением покосился на люк в лабораторию.

— Ох, не надо, — хмыкнул я. — Ты в семь раз его больше.

Не могу сказать, чтобы вид у Мыша был слишком уж уверенный.

Томас удивленно переводил взгляд с меня на пса и обратно.

— Он что, тебя понимает?

— Когда это в его интересах, — буркнул я. — Он умнее большинства известных мне людей.

Томас переварил эту информацию и немного неуверенно покосился на Мыша.

— Э… да… послушай. То, что я говорил раньше о Гарри, не считается, ладно? Я это не серьезно. Типа, шутка.

Мыш дернул ухом и царственно отвернулся от Томаса.

— Чего? — оглянулся я в их сторону. — Что ты говорил?

— Пойду, двигатель прогрею, — заявил Томас и ретировался на улицу.

— Это мой дом, — буркнул я, ни к кому конкретно не обращаясь. — Почему всякие тут отпускают шуточки в мой адрес у меня дома?

Мыш воздержался от комментариев.

Я запер дверь — как в физическом, так и в магическом смысле — и вскарабкался на эту гору под названием «Хаммер», чтобы взгромоздиться на пассажирское место. Утро выдалось морозное, но день обещал сделаться еще холоднее; мне после душа это было особенно чувствительно, однако сиденье оказалось приятно теплым. Само собой, я никак не мог признаться Томасу в том, что элементы роскоши предпочтительнее бронестекол, но черт, это было все-таки уютно.

— Ладно, — сказал Томас. — Куда едем?

— Туда, где меня примут по-царски, — ответил я.

— Неужели в «Бургер-Кинг»?

Я провел рукой по лбу и пробормотал про себя слово «братоубийство». Мне пришлось добавить еще «псих несчастный» и «суд присяжных меня оправдает», прежде чем я остыл настолько, чтобы разговаривать по-человечески.

— Поворачивай налево и двигай вперед. Пожалуйста.

— Ну, — хмыкнул Томас. — Раз уж ты сказал «пожалуйста»…

(обратно)

Глава ОДИННАДЦАТАЯ

Из всех оздоровительных центров в Чикаго «Превыше Всего», возможно, самый престижный. Он расположен в самом центре и занимает весь второй этаж бывшей дорогой гостиницы. Теперь верхние этажи здания отведены под офисы, а на первом этаже находится небольшой торговый комплекс.

Далеко не каждый желающий может подняться на второй этаж на специальном лифте. Для этого необходимо быть членом клуба, а членство в нем предельно ограничено и чудовищно дорого обходится. Членские карточки этого клуба имеются только у самых богатых и влиятельных людей нашего города.

Ну, и еще у меня.

Магнитная полоска на моей карточке не сработала, когда я сунул ее в щель ридера. Я не слишком этому удивился. Я таскал ее в своем кошельке несколько месяцев, и крайне сомнительно, чтобы записанный на нее код смог сохраниться дольше пары дней. Я нажал на кнопку интеркома.

— «Превыше Всего», — отозвался жизнерадостный женский голос. — Это Билли. Чем могу помочь?

Томас покосился на меня и выразительно повел бровью, как бы говоря: «Помочь? Тебе?»

— Сейчас увидишь, — чуть слышно буркнул я ему и снова повернулся к интеркому. — Похоже, моя карта почему-то не срабатывает. Гарри Дрезден со спутником. Будьте добры.

— Минуточку, сэр, — прощебетала Билли. Вернулась она, не прошло и нескольких секунд. — Примите мои извинения за проблему с вашей членской картой, сэр. Открываю для вас лифт.

И впрямь, двери лифта раздвинулись, и мы с Томасом вошли в кабину.

Лифт выпустил нас в главный вестибюль «Превыше Всего».

— Ты надо мной смеешься, — заявил Томас. — С каких это пор ты занялся фитнесом?

Из вестибюля заведение мало чем отличалось от обычных фитнес-залов. Уйма спортивных тренажеров, гантелей и зеркал. Похоже, владельцы заплатили чертову кучу денег какому-то психу, вообразившему себя дизайнером, чтобы их интерьеры невозможно было спутать с другими. Может, конечно, вкус у меня не ахти какой, но на мой взгляд они вполне могли бы пригласить для этого одну из тех горилл, которые рисуют в зоопарках. Вряд ли результат сильно отличался бы от нынешнего, да и платить можно было бы едой.

Там и здесь мужчины и женщины, преимущественно белые, преимущественно за сорок, изнуряли себя различными физическими нагрузками. Рядом с каждым и каждой стоял личный тренер, дававший советы, поддерживавший, помогавший.

В отличие от посетителей все тренеры были исключительно женского пола, не старше двадцати семи или двадцати восьми лет. Все до одной красовались в спортивных трусиках, так плотно облегавших их бедра, что кровь, должно быть, только чудом попадала в сосуды девичьих ног. Все до единой красовались в футболках с эмблемой клуба — тоже туго облегавших тело — и уж тела эти все до единого были ого-го. Сомневаюсь, чтобы хоть у одного фитнес-центра в мире состояло в штате такое количество сумасшедше красивых девиц.

— А, — произнес Томас, оглядевшись по сторонам. — Это ведь типичный фитнес-клуб, да?

— Добро пожаловать в самый внимательный к твоему здоровью бордель в истории человечества, — хмыкнул я.

Томас негромко присвистнул сквозь зубы.

— Я слышал, «Бархатный Салон» возродили. Это что, он и есть?

— Угу, — подтвердил я.

К нам подскочила девица с каштановой шевелюрой; улыбка ее вполне могла бы претендовать на призовое место на конкурсе красоты. На мгновение мне показалось, что футболка ее лопнет от давления изнутри. Вышитая золотом надпись на груди слева гласила: «БИЛЛИ».

— Добрый день, мистер Дрезден, — прочирикала она и приветливо кивнула Томасу. — И вам, сэр. Добро пожаловать в «Превыше Всего». Не желаете ли выпить чего-нибудь перед упражнениями? И позвольте взять ваши плащи.

Я поднял руку.

— Спасибо, Билли, не надо. Я пришел не упражняться.

Улыбка ее не померкла ни на йоту, оставшись такой же милой и безмозглой, и она вопросительно склонила голову набок.

— Я пришел поговорить с мисс Деметрой, — сообщил я.

— Мне очень жаль, сэр, — ответила Билли. — Ее сейчас нет.

Смотреть на девицу было одно удовольствие, и я не сомневался в том, что и остальные органы чувств тоже не почувствовали бы себя обделенными если что — а вот врать она умела неважно.

— Очень даже есть, — возразил я. — Передайте ей, что пришел Гарри Дрезден.

— Мне очень жаль, сэр, — повторила она с надоедливостью заевшей грампластинки. — Мисс Деметры нет в здании.

Я одарил ее самой зубастой из своих улыбок.

— Вы здесь, типа, новенькая, да, Билли?

Улыбка, наконец, дрогнула, но тут же выровнялась.

— Томас, — вздохнул я. — Дашь ей наглядный урок?

Мой брат огляделся по сторонам, подошел к ближнему стеллажу со стальными гантелями и взял две самых больших — по одной в руку. С усилием не больше того, с каким я завязывал бы ивовые прутья, он скрутил толстенные стальные стержни вместе, в результате чего получилась немного кривоватая «Х». Он поднял ее повыше, чтобы Билли хорошенько ее разглядела, а потом уронил к ее ногам. Сплетенные гантели приземлились с убедительным грохотом, и Билли подпрыгнула от неожиданности.

— Видите, чего он может без труда поломать, — произнес я. — Дорогие тренажеры, дорогую мебель, дорогих клиентов. Ну, не знаю, насколько он здесь может все расшвырять, но я бы соврал вам, если бы сказал, что мне не хотелось бы этого узнать, — я пригнулся к ней чуть ближе. — Билли, возможно, вам стоило бы передать мою просьбу. Мне очень не хотелось бы, чтобы у вас вычли из жалования стоимость всех этих поломанных штуковин.

— Я сейчас, сэр, — пискнула Билли заметно севшим голосом и поспешила прочь.

— Тонкая работа, — заметил Томас.

Я пожал плечами.

— Экономит время.

— Откуда это у тебя членство в подобном заведении?

— Оно принадлежит Марконе. Он полагает, у меня меньше шансов погромить его, если меня будут отвлекать сиськами.

— Что ж, я могу его понять, — кивнул Томас. Взгляд его задержался на девице, которая сидела за столом, заполняя какие-то бумаги. Та застыла и медленно, очень медленно подняла голову. Рот ее приоткрылся, темные глаза расширились. Она задышала быстрее, потом тряхнула головой и опустила взгляд, изо всех сил притворяясь, что читает свои бумаги.

Брат медленно закрыл глаза и отвернулся от девушки с уверенностью человека, закрывающего за собой тяжелую дверь. Когда он снова открыл глаза, цвет их изменился: из темно-серых они сделались светлыми, почти серебряными.

— Ты в порядке? — тихо спросил я его.

— Мммм, — промычал он. — Извини. Отвлекся. Тут… типа, энергетика такая…

Блин, я мог бы это и предугадать. При том разврате, той похоти, что давно уже царили в этом здании, они не могли не оставить за собой следа, и Томас наверняка улавливал его.

Вампиры вроде моего брата питаются не кровью, а жизненной энергией своих жертв. Возможно, демонстрация сверхъестественной силы и упростила нам дело, но она стоила Томасу части этой энергии — точно так же, как, скажем, полдня энергичной ходьбы не могут не оставить меня или вас голодными.

Обыкновенно вампиры Белой Коллегии питаются во время занятий сексом. Для этого они умеют пробуждать страсть в других, переполняя своих жертв ненасытным, звериным желанием. При желании Томас запросто мог парализовать девицу на месте и делать с ней все, что заблагорассудится, а она не могла бы ровным счетом ничем ему помешать. Блин, да она сама умоляла бы его продолжать, и быстрее.

Он не стал этого делать. Он вообще этого больше не делает. Много лет он боролся с этой частью своей натуры и, наконец, нашел способ держать ее под контролем — питаясь не большими порциями, но отщипывая крошечные, безопасные кусочки от клиенток дорогого салона красоты, которым он владел. Но, конечно, я отдавал себе отчет в том, что, хотя этого и хватало для полноценной жизнедеятельности, по части наслаждения это даже отдаленно не могло сравниться с традиционным, старомодным соблазнением, кульминацией которого становится взрыв эмоций.

Я понимал, что его Голод, нечеловеческая часть его души, буквально криком кричит, побуждая его поступить именно так. Впрочем, если бы он послушался этого требования, это могло бы причинить девушке серьезный вред, даже убить ее. Мой брат не таков — однако борьба с Голодом легко не дается. Это именно борьба. И я знал, что побуждает его к этой борьбе.

— Эта девочка немножко похожа на Жюстину, — заметил я.

При звуках этого имени он застыл, и лицо его окаменело. Медленно, постепенно глаза его приобрели свой обычный оттенок. Он тряхнул головой и улыбнулся мне.

— Правда?

— Ладно, — буркнул я. — Ты в порядке?

— Как всегда, — откликнулся он. Он не поблагодарил мня вслух, но я расслышал это в его голосе. Я притворился, будто этого не заметил — именно так, как он от меня ожидал.

Это наши, мужские проблемы. Разберемся.

К нам снова подпорхнула Билли.

— Прошу вас, сюда, сэр, прощебетала она; улыбка ее снова намертво прилепилась к лицу. Вела она нас через зал, правда, заметно нервничая. Мы прошли по коридору, в который выходили душевые и приватные «оздоровительные» кабинеты. За дверью, которую она отворила перед нами, обнаружился еще один, ничем не выразительный коридор, какие можно увидеть в любом конторском здании. Запустив нас в него, Билли кивнула в сторону дальней двери и ретировалась.

Я стукнул раз в дверь, открыл ее и обнаружил за ней мисс Деметру, сидевшую в своем большом, но лишенном излишеств кабинете за своим большим, но лишенным излишеств столом. Как обычно, она производила впечатление хорошо следящей за собой женщины среднего возраста, стройной, хорошо одетой и по-деловому собранной. На самом деле ее звали не Деметра, однако она предпочитала деловой псевдоним, а времени подкалывать ее у меня не было.

— Мисс Деметра, — произнес я, стараясь держаться по возможности нейтрально. — Добрый день.

Она всмотрелась в экран ноутбука, закрыла его и убрала в ящик тумбочки. Только после этого она подняла на меня взгляд и кивнула.

— Мистер Дрезден… что случилось с вашим лицом?

— Оно всегда такое, отозвался я. — Просто макияж сегодня забыл наложить.

— А, — понимающе кивнула она. — Присядете?

— Спасибо, — произнес я и сел напротив ее. — Прошу прощения, если потревожил не вовремя.

Она чуть заметно дернула плечом.

— Полезно знать, что способности тех, кого я назначила исполнять секретарскую работу, не безграничны, — улыбнулась она. — Чем могу вам помочь, — она подняла руку. — Нет, постойте. Позвольте, я по-другому сформулирую. Что я могу сделать, чтобы побыстрее от вас избавиться?

Чувствительный чувак мог бы слегка обидеться на такую реплику. Хорошо все-таки, что я — это я.

— Я ищу Марконе, — сказал я ей.

— Вы звонили ему в офис?

Я медленно поднял на нее взгляд.

— Я ищу Марконе, — повторил я.

— Я поняла, что вы его ищете, — ответила Деметра; выражение ее лица совершенно не изменилось. — Какое отношение это имеет ко мне?

Я почувствовал, как губы мои раздвигаются в натянутой улыбке.

— Мисс Ди, я не могу не удивляться тому, зачем вы попросили секретаршу говорить всем, что вас нет в офисе.

— Возможно, у меня просто много неотложной работы.

— Или, возможно, вы знаете, что Марконе пропал, и используете эту тактику для того, чтобы отделаться от его шестерок, которым не терпится занять его место.

Пару мгновений она молча, с ничего не выражающим лицом смотрела на меня.

— Право же, я не понимаю, о чем вы говорите, мистер Дрезден.

— Вы уверены, что не хотите избавиться от меня? — поинтересовался я. — Или вы хотите, чтобы я остался и давил на вас? Я ведь могу сильно мешать вам вести дела, если меня раздразнить.

— Не сомневаюсь, — ответила Деметра. — Зачем вы хотите его найти?

Я поморщился.

— Я вынужден ему помочь.

Она изогнула изящную, ухоженную бровь.

— Вынуждены?

— Это довольно сложно, — сказал я.

— И не вызывает особого доверия, — добавила она. — Мне хорошо известно, как вы относитесь к Джону Марконе. И даже если допустить, что у меня имеется информация, касающаяся его местонахождения, я не уверена, что мне хочется усугубить ситуацию.

— Как вы можете ее усугубить? — не понял я.

— Вовлекая в нее вас, — ответила она. — Вас явно заботят не лучшие интересы мистера Марконе, а ваше вмешательство может подтолкнуть егопохитителей к необратимым поступкам. Сомневаюсь, чтобы мысль о его смерти лишила бы вас сна.

Я наверняка бы нашел достойный ответ на эти слова, когда бы не поскользнулся на банановой корке собственной совести: кто, как не я произнес примерно те же слова всего час с небольшим назад?

— Но… сэр! — послышался из-за двери возмущенный голос Билли.

Дверь за моей спиной распахнулась, и я, оглянувшись, увидел нескольких стоявших в ней мужчин. В центре громоздился здоровяк лет сорока пяти — пятидесяти, явно давно уже неравнодушный к пиву… а может, к макаронам. Живот его изрядно выпирал из-под пояса, хотя хорошо пошитый костюм отчасти он скрывал это обстоятельство. Точно так же он скрывал бы наплечную кобуру с пистолетом — если бы сам их обладатель не старался выставить их напоказ.

— Деметра, — буркнул здоровяк. — Мне нужно поговорить с вами наедине.

— Я вам не по средствам, Торелли, — невозмутимо ответила Деметра. — И у меня деловой разговор.

— Пусть его займет пока одна из ваших шлюх, — огрызнулся Торелли. — Нам с вами нужно поговорить.

Она выгнула бровь.

— О чем?

— Мне нужен список ваших банковских счетов, пароли службы безопасности и копии всех деловых записей за последние шесть месяцев, — он нахмурился, возвышаясь над ней. Торелли явно принадлежал к тем типам, которые привыкли добиваться своего, нависая над кем-то и хмурясь изо всех сил. Я таких видел. Я попытался заглянуть поверх стоявших в дверях мордоворотов в коридор, посмотреть, что там делает Томас, но ничего не разглядел.

— Можно подумать, вам здесь что-то принадлежит, — заметила Деметра. — С какой это стати я должна снабжать вас своими счетами и записями?

— Здесь многому предстоит измениться, курва. Начиная с твоего поведения, — Торелли оглянулся на четверых стоявших у него за спиной мужчин и мотнул головой в сторону Деметры. Двое, типичные чикагские мордовороты среднего калибра, обошли Торелли и направились к ней.

Я поморщился. Не то, чтобы я слишком беспокоился за Деметру, но она была мне нужна, и мне вряд ли удалось бы уговорить ее помочь мне, окажись она в реанимации. Ну и потом, она женщина, а женщин бить нехорошо. И позволять двум безмозглым наемным громилам делать это тоже не стоит.

Я встал и, держа в руке посох, повернулся к этой парочке. Я посмотрел на них как мог более сурово, что их не остановило даже не замедлило. Тот, что заходил справа, швырнул что-то мне в лицо, и мне некогда было разглядывать, что это такое. Я пригнулся, увидел-таки, что это запорошенная снегом перчатка, и сообразил, что это обманный выпад.

Парень слева шагнул ко мне, дождавшись, пока я пригнусь, и лягнул меня башмаком с железными набойками, целясь в колено. Я чуть повернул ногу принял удар в икру. Это оказалось больно как черт-те что, но подвижности меня не лишило. Я перекатился влево — так, чтобы левый мордоворот оказался между мною и правым. Он замахнулся на меня правой рукой, и я принял удар его кулака на посох. Хрустнули костяшки. Мордоворот взвыл.

Другой обогнул своего оглушенного болью коллегу и ринулся на меня, очевидно намереваясь повалить на пол, чтобы все четверо могли попинать меня некоторое время ногами.

Я никак не мог допустить такого. Поэтому я вскинул сжатую в кулак правую руку, выставив в его сторону четыре витых перстня — по одному на каждом пальце. Прошептав заклинание, я высвободил энергию, заключенную в одном из перстней. Она ударила в мордоворота с силой локомотива, отшвырнув назад. С очень и очень приятным слуху грохотом он врезался спиной в стену и сполз на пол.

Я повернулся к продолжавшему пребывать в оглушенном состоянии первому мордовороту. Первым делом я лягнул его в обе икры по очереди — ха! Получи, гад! — потом двинул его башмаком в бедро, и он тоже повалился на пол.

Я повернулся к двери и уперся носом в ствол пистолета Торелли.

— Неплохо, детка, — произнес без пяти минут важная шишка. — Это дзюдо или еще что такое?

— Что-то вроде этого.

— Человек с вашими способностями может быть мне полезен после того как в моем спортклубе произойдет, — он угрюмо покосился на Деметру, — смена руководства.

— Я вам не по карману, — заявил я.

— Мне многое будет по карману, — возразил он. — Назовите свою цену.

— Сто пятьдесят шесть гаджиллионов долларов, — с готовностью ответил я.

Он насупился, словно пытался понять, шучу я или нет. А может, он просто прикидывал, сколько нулей я имел в виду.

— Считаешь себя умником, а?

— Я могу быть охренительно обаятельным, — сообщил я. — Особенно с той енотовидной физиономией, которую я заполучил, собираясь сюда.

Торелли потемнел как туча.

— Детка, ты только что совершил последнюю ошибку в свой жизни.

— Господи, — вздохнул я. — Если бы.

Томас приставил ствол своего «Дезерт Игла» к затылку Торелли.

— Брось железку и не рыпайся, — мягко, можно сказать, нежно произнес он.

Торелли застыл от неожиданности, но возражать не стал. Он только повернул немного голову, пытаясь высмотреть двух оставшихся мордоворотов. Со своего места я видел в коридоре пару ног, лежавших пятками вверх, но ничего больше.

Я шагнул к нему вплотную.

— Забирайте своих людей и убирайтесь отсюда, — негромко посоветовал я ему. И не советую возвращаться.

Он смерил меня угрюмым взглядом, сжал губы, кивнул и начал собирать свое воинство. Томас подобрал его пистолет и небрежно сунул его за пояс, что вообще-то не положено по технике безопасности. Тихо ступая по ковру, он подошел и остановился рядом со мной, настороженно следя за всеми движениями мордоворотов.

Они ушли, почти неся на себе бедолагу со сломанной кистью. Замыкали шествие двое из коридора, еще не отошедшие от крепкой хватки Томаса.

Когда дальняя дверь коридора закрылась за ними, я повернулся к Деметре.

— На чем мы остановились?

— Я сомневалась в искренности ваших намерений.

Я покачал головой.

— Хелен. Вам известно, кто я. Вам известно, чем я занимаюсь. Верно, я считаю Марконе порочным сукиным сыном, который заслуживает смерти. Но это не значит, что я собираюсь отказаться от помощи ему.

Десять или пятнадцать секунд она молча смотрела на меня. Потом взяла со стола блокнот, вырвала страницу, написала на ней что-то, сложила листок и протянула мне. Я взялся за угол и потянул, но она не отпускала его.

— Дайте мне слово, — произнесла она. — Обещайте, что сделаете все, что сможете, чтобы помочь ему.

Я вздохнул. Ну конечно.

На вкус слова казались протухшей корейкой с солью и уксусом, но я все-таки заставил себя произнести их вслух.

— Я сделаю это. Даю вам слово.

Деметра отпустила бумажку. Я заглянул в нее. Адрес, ничего больше.

— Возможно, это поможет вам, — сказала она. — А может, и нет.

— Это больше, чем у меня имелось минуту назад, — возразил я и кивнул Томасу. — Пошли.

— Дрезден, — окликнула меня Деметра, когда я подошел уже к двери.

Я задержался.

— Спасибо. За то, что укоротили Торелли. Он мог покалечить кого-нибудь из моих девушек.

Я оглянулся на нее и кивнул.

А потом мы с Томасом отправились в пригород.

(обратно)

Глава ДВЕНАДЦАТАЯ

Деловые интересы Марконе широки и разнообразны. Впрочем, при таких деньгах, как у него, по-другому и быть не может. Он владел ресторанами, холдинговыми структурами, занимался импортом и экспортом, инвестировал средства, проводил всевозможные финансовые операции — ну и, разумеется, в его империю входили строительные компании.

Сансет-Пойнт — один из тех ожогов, что коверкают поверхность нашей планеты: пригородный микрорайон. Расположенный в получасе езды на север от Чикаго, он некогда представлял собой живописные лесистые холмы по берегам маленькой речушки. Теперь и деревья, и холмы свели под корень бульдозерами, оставив голую, открытую всем ветрам землю. Речка превратилась в сточную канаву. Под снежным покровом место производило впечатление ровного, белого и стерильного как внутренности нового холодильника.

— Ты только посмотри, — повернулся я к Томасу, махнув рукой в сторону домов. Каждый стоял на участке, выступавшем от стен на расстояние, не превышающее размер почтовой марки. — И люди платят, чтобы жить в местах вроде этого?

— Разве ты сам не живешь в подвале?

— Я живу в центре большого города, и потом, я это помещение арендую, — возразил я. — А дома вроде этих стоят по несколько тысяч баксов если не больше. Кредит на такой лет тридцать выплачивать.

— А что, разве не милые домики?

— Милые клетки, — буркнул я. — Пространства между ними нет. Зелени никакой. Места вроде этого превращают человека в полевку. Он возвращается с работы и шмыгает в норку. И остается там до тех пор, пока ему не приходится выползать на работу, на которую он не может не ходить, потому что ему надо выплачивать кредит за эту мышиную норку.

— Все равно на порядок лучше твоей квартиры, — настаивал Томас.

— Отнюдь.

Захрустев шинами по снегу, «Хаммер» остановился, и Томас недовольно уставился в ветровое стекло.

— Чертов снег. Поди, догадайся, где у них здесь улицы.

— Просто старайся не въехать кому-нибудь в стену, — посоветовал я. — Двадцать третий мы проехали минуту назад. Должно быть, это совсем рядом.

— Двадцать третий проспект, переулок или проезд? — спросил Томас.

— Бульвар.

— Чертовы планировщики, — с чувством произнес он и медленно тронул машину дальше. — Вот, — он кивнул головой в сторону следующего выплывшего из снежной пелены знака. — Этот?

— Угу, — из-за самодельного уличного указателя показался другой, стандартный дорожный знак, согласно которому Двадцать четвертый проезд заканчивался тупиком.

— Черт бы их подрал с их указателями, — буркнул я.

— Что еще?

— Ничего.

Мы медленно двигались сквозь серо-белую завесу снегопада. Свет не имел направления, преломляясь в миллиардах ледяных кристалликов. Мотор «Хаммера» урчал чуть слышно; по сравнению с ним хруст снега под шинами казался оглушительным грохотом. Мы миновали с полдюжины игрушечных домиков, симпатичных и пустых; снег налипал на стены, из-за чего окна казались глазницами наполовину закопанного в землю черепа.

Что-то тут было не так. Я не мог бы сказать, что именно, но я ощущал это так же явственно, как резное дерево посоха, который я сжимал в руках.

Мы были здесь не одни.

Томас тоже ощущал это. Плавным движением он завел руку за спинку водительского сидения и вытянул оттуда свой пояс. На нем висела в ножнах старая кавалерийская сабля, которую он брал с собой на самые рискованные дела вместе с другой своей любимой игрушкой — ножом с искривленным лезвием. Эта штука называется кукри, и это традиционное оружие гуркхов.

— Что это? — тихо спросил он.

Я зажмурился на мгновение, включив свои чародейские чувства, пытаясь уловить любые необычные возмущения энергии вокруг нас. Падающий снег мешал моим магическим чувствам не меньше, чем обычным, физическим.

— Не знаю точно, — негромко ответил я. — но что бы это ни было, можно ставить наверняка на то, что оно знает о нашем присутствии.

— Как ты собираешься играть, если начнется музыка?

— Мне ничего и никому не надо доказывать, — буркнул я. — Я предлагаю бежать как маленькая девочка от трех медведей.

— Меня это устраивает. Только чтобы Мёрфи от тебя ничего такого не слышала.

— Угу. У нее избыточная чувствительность к слову «маленькая».

Плечи буквально сводило от напряжения по мере того, как Томас медленно, осторожно вел машину вперед. Он остановил машину у последнего дома. По сравнению с остальными тот имел более-менее достроенный вид, и даже кусты торчали из-под снега у стены. В окнах виднелись шторы, и ведущие к гаражу следы шин еще не успел окончательно запорошить снег.

— Кто-то за третьим от угла окном, — негромко сообщил Томас. — Я видел там какое-то движение.

Я не заметил ничего, но, если подумать, я ведь не сверхъестественный хищник, обладающий кучей неправдоподобно острых чувств. Я кивнул в знак того, что услышал его слова, и осмотрел землю вокруг дома. Снег производил впечатление нетронутого.

— Похоже, мы здесь первые посетители, — сказал я. — Возможно, мы кого-то беспокоим.

— Снайпер?

— Не исключено, — кивнул я. — Это из тех вещей, к которым привычно большинство людей Марконе. Пошли.

— Не хочешь, чтобы я обождал здесь?

Я мотнул головой.

— Там есть что-то еще. Возможно, это ерунда, но, сидя в машине, ты будешь легкой мишенью. Вот если бы у тебя была бронированная версия…

— Бе-бе-бе, — обиженно отозвался Томас.

— Постараемся сохранять спокойствие и дружелюбие, — сказал я, отворил дверцу «Хаммера» и ступил в снег, сразу провалившись в него по колено. Стараясь двигаться не слишком быстро, я держал руки на виду. С противоположной стороны «Хаммера» Томас в точности копировал мои действия.

— Эй, в доме! — крикнул я. — Есть там кто? — голос мой звучал так, словно я стоял в помещении: сильный снегопад обладает таким эффектом. — Меня зовут Дрезден. Я пришел поговорить.

Молчание. Мои башмаки и джинсы начали промокать.

Томас резко повернул голову в направлении конца улицы, где еще стояли в ожидании бульдозера деревья. Секунду или две он напряженно всматривался туда.

— Это там, в деревьях, — тихо сообщил он.

Волосы у меня на затылке встали дыбом, и я изо всех сил надеялся, что у того, кто прятался в деревьях, кем бы он ни был, нет ружья.

— Я здесь не ради драки, — крикнул я, обращаясь к окнам и поднял вверх два пальца. — Слово разведчика!

На этот раз и я заметил, как дернулась штора, и уловил за ней движение. Скрипнула дверь внутри.

— Входите, — произнес мужской голос. — Руки так, чтобы я их видел.

Я кивнул Томасу. Он поднял руку с ключами от машины и нацелил брелок на «Хаммер». Послушно щелкнули замки, чирикнула сигнализация. Он обогнул машину, повесив на плечо пояс с саблей, а я тем временем протаптывал по снегу тропу к крыльцу. Поднявшись на крыльцо, я энергично потопал башмаками по доскам, стряхивая с нижней части тела снег и одновременно изготавливая к действию свой браслет-оберег. Что-то мне не слишком хотелось ступать в темную дверь, представляя собою идеальную мишень для затаившегося в доме стрелка, не приняв никаких мер предосторожности.

— Стоять там, — рявкнул мужской голос. — Посох на пол. Руки на вид.

Я прислонил посох к стене и выставил руки вперед ладонями вверх. Этот голос, сыпавший короткими фразами, был мне хорошо знаком.

— Привет, Хендрикс.

Из полумрака соседней комнаты выступил в дверь массивный мужской силуэт. Здоровый дробовик казался в его руках детской игрушкой. Сложение он имел бычье, и эпитеты вроде «капитальный» или «похожий на скалу» вполне подходили практически ко всем деталям его анатомии, особенно если рассматривать их начиная с головы. Он подошел ко мне достаточно близко, чтобы я мог разглядеть его коротко остриженную рыжую шевелюру.

— Дрезден. Шаг в сторону.

Я повиновался, и дробовик нацелился на моего брата.

— Ты, вампир. Меч на пол. Руки за голову.

Томас закатил глаза.

— Как получается, что ему не надо держать руки за головой?

— Ему это без разницы, — отозвался Хендрикс. Маленькие, глубоко посаженные глаза повернулись ко мне — так поворачивается, скажем, орудийная башня. — Чего вам нужно?

Не уверен, что мне приходилось раньше слышать от Хендрикса больше двух-трех слов зараз, тем более связанных в логически выстроенное предложение. Это даже немного нервировало: вроде как если бы Мистер вдруг научился сам открывать банки кошачьих консервов. Потребовалась секунда, не меньше, чтобы я совладал с мозговым ступором.

— Э… — произнес я. — Я хотел…

До меня дошло, как беспомощно я, должно быть, выгляжу, и взял себя в руки.

— Я хочу помочь вашему боссу.

На стене что-то щелкнуло: включился динамик интеркома.

— Пусть чародей поднимается, — произнес женский голос.

— Уверены? — прорычал Хендрикс.

— Выполняйте. Вампир остается внизу.

Хендрикс заворчал и мотнул головой куда-то вправо.

— Туда и вверх по лестнице, Дрезден. Шевелитесь.

— Гарри, — негромко произнес Томас.

Хендрикс выразительно повел стволом дробовика.

— Не ты, красавчик. Ты остаешься на мушке. Или выметайтесь оба.

— Все в порядке, — вполголоса сказа я брату. — Мне спокойнее, когда дверь прикрывает кто-то, кому я доверяю. Так, на случай, если кто объявится, — я мотнул головой в направлении деревьев, где Томас кого-то (или что-то) почувствовал.

Он покачал головой.

— Как скажешь, — он небрежно, расслабленно прислонился спиной к стене, не опуская рук из-за головы. Впрочем, казалось, он их держит там только для того, чтобы не касаться затылком жесткой стены.

Я обогнул Хендрикса.

— Поосторожнее с ружьем, — посоветовал я ему, не поворачивая головы. — Случись с ним что, Хендрикс, и вам не поздоровится.

Хендрикс не обратил на мои слова ни малейшего внимания. Подозреваю, он просто исчерпал запас красноречия.

Я поднялся по лестнице, отмечая по дороге кое-какие детали. Во-первых, ковер здесь был дешевле даже моих, что по неясным даже мне самому причинам подняло мне уверенности.

Во-вторых, на ковре виднелась кровь. Много крови.

Ближе к верхней площадке ее сделалось еще больше; кровь виднелась даже на стене. Следуя этим жутковатым указкам, я подошел к двери одной из трех спален, выждал небольшую паузу и постучал.

— Заходите, Дрезден, — отозвался женский голос.

Я вошел.

Мисс Гард лежала в постели. Кровать придвинули к окну, чтобы она могла видеть происходящее на улице. Рядом с ней лежала тяжелая автоматическая винтовка незнакомой мне модели. В пределах досягаемости ее рук, стоял, прислоненный топорищем к кровати, тяжелый боевой топор. Гард светловолоса, высока, атлетически сложена, и хотя идеальной красавицей ее не назвать, она производит впечатление: точеные черты лица, голубые как лед глаза и все такое.

И много, очень много крови.

Она только что не плавала в крови. Кровать пропиталась кровью насквозь. Разорванная сорочка открывала черный лифчик и длинную рану, перечеркнувшую ее живот чуть ниже пупка. Из раны чуть выступали блестящие серо-красные веревки. Кишечник.

Живот мой болезненно сжался, и я отвел взгляд.

— Бог мой, — произнесла мисс Гард негромким, хрипловатым голосом. Лицо ее было бледно. — Можно подумать, вам никогда не приходилось видеть вспоротых животов.

— Это я от облегчения, — буркнул я. — В первый раз за день вижу хоть кого-то, кто выглядит еще хуже, чем я.

На мгновение лицо ее осветилось усталой улыбкой.

— Вам необходим врач, — сказал я.

Она покачала головой.

— Нет.

— Да, — возразил я. — Обязательно. Я вообще не понимаю, как вы еще живы — с такой-то потерей крови. Подумайте, во что обойдется «Монок Секьюритиз» подобрать вам замену.

— Им не придется. Со мной все будет в порядке. Компания хорошо заботится о медицинском обслуживании своих сотрудников, — она взяла с окровавленной простыни маленький тюбик, более всего напоминающий суперклей для моделистов. — Меня не первый раз потрошат. Приятного мало, но выкарабкаюсь.

— Черт, — произнес я. Это и впрямь впечатляло. — Скажите, у вас там нет вакансий?

Мой вопрос вызвал у нее новую слабую улыбку.

— Вы неважно укладываетесь в устраивающий компанию профиль.

— Жаль. Мне уже надоело подолгу отходить после каждой катавасии.

Гард устало тряхнула головой.

— Как вы нас нашли?

— Деметра, — признался я.

Она повела золотой бровью.

— Пожалуй, этому не стоит удивляться. Хотя я его предупреждала. Он слишком доверчив.

— Марконе? Слишком доверчив? — я изумленно вытаращился на нее. — Леди, да вы еще больше параноик, чем я.

— Какая уж паранойя — просто долгий опыт. Убежище перестает быть убежищем, если о нем становится известно, — она опустила руку и осторожно заправила кишки обратно в рану. При этом она чуть зашипела от боли, но не позволила такой мелочи, как выставленный напоказ внутренний орган, мешать разговору. — Вы ей угрожали?

— Э… Скорее, убедил в том, что я намерен помочь Марконе.

Она подняла тюбик авиамодельного клея и выдавила по несколько капель с обеих сторон раны, в которую только что заправила внутренности. Кровь при этом пошла чуть сильнее. Я заметил, что несколько дюймов раны уже склеены.

— Э… да, но… — все, я больше не мог этого видеть. — Послушайте, вы не могли бы повременить с этим на время нашего разговора? А то, типа, очень трудно сосредоточиться на теме.

Она сжала края раны, выдохнув при этом ругательство на незнакомом мне языке.

— Вам известно, — произнесла она, — что этот клей изначально создавался для оказания первой помощи на поле боя?

— А вам известно, что вы вот-вот узнаете, что я ел на завтрак? — парировал я.

— Не знаю только, правда ли это, — продолжала она. — Я это в кино видела. Про — черт… — про оборотней, — она перевела дух и медленно отняла руки от раны. Еще два или три дюйма опухшей плоти сошлись, стянутые клеем. Вид она, правда, имела кошмарный: серое лицо, застывшее от боли.

— Зачем, Дрезден? Зачем вы ищете Марконе?

— Вкратце? Если не сделаю этого, пострадает моя задница.

Она нахмурилась и посмотрела на меня.

— То есть, это личное дело?

— Еще какое личное. Могу дать вам свое слово, если хотите.

Она покачала головой.

— В вашем слове я не сомневаюсь. Оно… Вы всегда говорили правду, — она зажмурилась от боли и несколько секунд тяжело дышала. — но мне от вас кое-что нужно.

— Что?

— Белый Совет, — выдохнула она. — Я хочу, чтобы вы попросили Белый Совет вернуть Марконе.

Я изумленно уставился на нее.

— Э… Чего?

Она поморщилась и принялась запихивать в брюшную полость еще несколько дюймов кишок.

— Неписаный Договор нарушен. Необходимо бросить вызов нарушителю. Призвать эмиссара. Как Страж… — она помолчала, справляясь с болью, и нанесла еще несколько капель клея. — Как Страж вы обладаете правом бросить вызов.

Пальцы ее скользнули, и рана снова открылась. Она побелела от боли.

— Черт подери, Сигрун, — буркнул я, почти забыв о ее состоянии и думая только о боли, которую она испытывала. — Уберите руки, не мешайте, — она повиновалась, и я сумел-таки сжать края раны, дав возможность едко пахнущему клею схватиться.

Она сделала попытку благодарно улыбнуться мне.

— Мы… мы неплохо поработали вместе на пивном фестивале. Вы профессионал. Я уважаю такое.

— Готов поспорить, вы скажете это любому, кто заклеит вам живот.

— Оповестите Совет, — произнесла Гард. — Бросьте вызов.

— У меня есть предложение лучше, — возразил я. — Скажите мне, где находится Марконе, я вытащу его оттуда, верну домой, и делу конец.

Она начала заправлять в живот следующий кусок, а я держал наготове клей.

— Все не так просто. Я не знаю, где он.

До меня дошло.

— Но вы знаете, кто его похитил.

— Да. Другой участник Договора, подписанного Марконе. У меня нет полномочий оспаривать их действия. А у вас есть. Вам, может, удастся вывести их на свет, заставить остальных участников Договора оказать на них давление.

— Ну да, конечно, — буркнул я, выдавливая клей на края раны. — Совет просто в восторге будет от того, что один из его младших членов втягивает его в распри, которые его не касаются.

— Но вы ведь привыкли? — прохрипела Гард. — Непохоже, чтобы это с вами случилось впервые.

Я свел края раны и стал ждать, пока клей схватится.

— Не могу, — тихо произнес я.

Она дышала слишком часто, слишком резко. Я едва удерживал края раны вместе.

— Как… ч-черт… скажете. В конце концов… это ваша задница под ударом.

Я поморщился и медленно отпустил края раны, удостоверившись, что клей схватился. Мы справились с последними несколькими дюймами раны, и кровотечение остановилось.

— Не могу с этим спорить, — сказал я и нахмурился. — Кто это? — спросил я. — Кто из участников Договора убрал Марконе со сцены?

— Вы уже встречались раз с ними.

— Гарри! — послышался снизу голос Томаса.

Я резко повернулся к двери, и тут окно за моей спиной разлетелось брызгами стекла. Осколки отлетели от моей заговоренной ветровки, но пара острых кусков стекла обожгли шею и ухо. Я попытался обернуться, мне показалось, что что-то летит мне в лицо. Я отбил его в сторону левой рукой, пригнулся и отпрянул назад, подальше от незнакомца.

Тот приземлился, съежившись, на кровати, двинув при этом ногой по незащищенному, раненому животу Гард. Тварь, ненамного превосходящая ростом ребенка, красно-черной окраски, человекоподобная, но покрытая хитиновой оболочкой. Фасетчатые глаза казалась слишком большими для головы, а руки заканчивались клешнями как у богомола. Прозрачные крылья за спиной трепетали, издавая негромкое, назойливое жужжание.

Но не это пугало в ней больше всего.

Глаза у твари словно светились изнутри красно-оранжевым светом — и над этой парой глаз светилась еще одна. Эти, тошнотворно-зеленые глаза жили отдельной жизнью, мигая и поворачиваясь независимо от первой пары. А на хитиновом лбу горел знак падшего ангела.

Я вдруг очень сильно пожалел о том, что мой посох остался в двадцати футах от меня, этажом ниже. С таким же успехом он мог находиться сейчас на луне — проку от него было все равно не больше.

И стоило мне подумать об этом, как рыцарь Ордена Почернелого Динария открыл свою хитиновую пасть, испустил полный злобы трубный вопль и прыгнул мне в лицо.

(обратно)

Глава ТРИНАДЦАТАЯ

Бывало в моей жизни такое, когда меняющий облик, одержимый демоном псих, вломившийся в окно, чтобы выцарапать мне лицо, представлялся мне ужасным, возмутительно неприятным сюрпризом.

Однако времена эти давным-давно прошли.

Последние несколько лет я провел на переднем крае сверхъестественной войны между объединяющим чародеев Белым Советом и вампирскими коллегиями, причем чем дальше, тем больше я оказывался в нее вовлеченным. Чародеи, идущие на бой в одиночку, имеют изрядный шанс не вернуться домой. Хуже того, из-за этого страдают люди, которые полагались на их защиту.

Второе из главнейших правил боевой магии звучит предельно просто: не позволяй до себя дотронуться.

Идет ли речь о вампирах, ограх или каких-либо других чудовищных мерзостях, почти все они способны сделать с вами много страшного, оказавшись в непосредственной близости от вас — что наглядно продемонстрировал заурядный представитель клана бебек накануне вечером.

Конечно, чародеи тоже способны обрушить на неприятеля чудовищную энергию. С одной существенной оговоркой: они должны быть готовы к бою. Проблема в том, что нападающие на нас твари тоже отлично понимают это, поэтому излюбленной их тактикой является атака из засады. Возможно, срок жизни чародея и велик, но назвать нас неуязвимыми нельзя. В общем, когда дело пахнет жареным, приходится думать с опережением событий.

Я, например, стараюсь быть готовым ко всему — и учу этому же молодых, менее опытных чародеев. Как раз на такой вот случай.

Петля стальной цепи выметнулась из моего кармана, не зацепившись, потому что я репетировал это движение тысячу раз, и я хлестнул эту насекомую тварь по лицу.

Разумеется, она оказалась быстрее меня. Так обычно и бывает. Тварь успела перехватить цепь клешнями и, резко дернувшись всем телом, вырвать ее у меня из руки.

В том, что она проделала это со скоростью мысли, если не быстрее, имелась и положительная сторона. Богомол не усел заметить двух существенных особенностей моей цепи. Во-первых, того, что та покрыта медью.

А во-вторых, того, что к другому, свободному концу цепи прикреплена обычная электрическая вилка.

Я ткнул пальцем в направлении ближайшей розетки и выкрикнул: — Galvineus!

Вилка змеей метнулась к розетке и воткнулась в нее.

Свет в доме мигнул и немного померк. Динарианец подпрыгнул в воздух и упал на пол, отчаянно содрогаясь и размахивая конечностями. Переменный ток заставлял мышцы чудища сжиматься и разжиматься, не давая тому отпустить цепь. Из-под хитинового панциря начал выбиваться дым.

— Чародей! — прохрипела Гард. Она схватила деревянную рукоять топора и слабеющей рукой толкнула ее ко мне. Снизу донеслись крики и грохот дробовика. Все это воспринималось мной как фоновая, несущественная информация. Все, что по-настоящему касалось меня, находилось на расстоянии вытянутой руки.

Топор ударил по ноге, но заговоренная кожа ветровки не дала ему поранить меня. Я подобрал топор — видит Бог, тяжелый! — замахнулся и опустил на динарианца с такой силой, словно колол дрова.

Топор угодил куда надо, уйдя в панцирь динарианца по самый обух. Тварь дернулась и вырвала топор из моих рук — а заодно и вилку из розетки.

Голова богомола повернулась ко мне, и тварь снова завизжала. Одним движением она вырвала топор и вскочила на ноги.

— В сторону, живо! — выдохнула Гард.

Я повиновался, рухнув на пол и перекатившись в сторону.

Раненая женщина разрядила винтовку в упор, с расстояния не больше трех футов. Грохот очереди не смолкал несколько секунд.

Мне трудно описать словами, что за месилово вышло. Скажу только, что выводить пятна крови обошлось бы, возможно, дороже, чем заново отделать стены, пол и потолок.

Выстрелы стихли. Гард охнула, и винтовка выпала из ее пальцев, а сама она вздрогнула и прижала руки к животу.

Я подскочил к ней и поднял с кровати, стараясь не задевать раненого живота. Она оказалась тяжелой. Ну, не как борец сумо, но все же роста в ней было шесть футов, и мускулатура крепче средней. Весом она почти не уступала Томасу. Я крякнул от натуги, перехватил удобнее и потащил ее к двери.

Гард негромко всхлипнула от боли, и из раны снова начала сочиться кровь. При мысли о том, что на, должно быть, испытывает, у меня самого заболел живот. Глаза ее закатились. Надо очень сильно постараться, чтобы одолеть порог переносимой ею боли, но, похоже, что визит динарианца стал той самой последней соломиной.

Вряд ли день мог складываться еще менее удачно, подумал я, когда окровавленное месиво, в которое превратился динарианец, зашевелилось.

— Ох, да ты, наверное, надо мной издеваешься, — зарычал я.

Место, где только что лежала одна тварь, кишело теперь тысячами крошечных богомолов. Они сбегались к середине спальни, сбиваясь в две кучи, постепенно приобретавшие форму суставчатых ног. Внизу снова рявкнул дробовик, и по лестнице загрохотали шаги.

— Гарри! — крикнул Томас. Он понимался по лестнице, держа в руке обнаженную саблю, когда я с Гард на руках выбрался на верхнюю площадку.

— У нас тут тоже гости! — крикнул я и начал по возможности быстро, но осторожно спускаться по ступенькам.

— В доме их, кажется, еще трое, — сообщил Томас, и тут взгляд его остановился на Гард. — Мама родная!

На полу в прихожей валялся труп — большой, черный и лохматый. Ничего более определенного я сказать не могу, потому что большей части головы у него недоставало — по некоторым признакам она была размазана по противоположной стене. От разбросанных по полу потрохов поднимался пар: в помещении царил холод, проникавший в дом через разнесенную в щепки входную дверь. В полутемной гостиной маячил Хендрикс с наведенным на зияющий проем входа дробовиком.

Что-то царапалось по перекрытию над нашими головами.

— Что это? — спросил Томас.

— Огромный богомол, собирающий себя из ошметок.

Томас удивленно заморгал.

— Ну, это мои предположения, — уточнил я.

— Как она? — прорычал Хендрикс.

— Неважно, — сказал я. — Не стоит нам здесь задерживаться. Никаких оберегов, даже порога — не с чем работать. Надо сматываться.

— Ее нельзя тащить, — заявил Хендрикс. — Это может ее убить.

— Если ее не тащить, это убьет ее еще вернее, — возразил я. — И нас заодно.

Хендрикс злобно покосился на меня, но спорить не стал.

Томас уже сунул руку в карман. Он был напряжен как пружина, и взгляд его беспокойно шарил по дверям — возможно, в попытке отслеживать тех тварей, что перемещались за стенами дома. Выудив из кармана брелок с ключами, он зажал его в зубах, взял саблю в одну руку, «Дезерт-Игл» — в другую и начал мычать сквозь зубы «Лягушонка на свидании».

Гард медленно обмякла, и голова ее свесилась вниз как у тряпичной куклы. У меня уже не хватало сил удерживать ее.

— Хендрикс, — произнес я, кивнув в сторону Гард.

Без лишних слов он отставил дробовик в сторону и забрал у меня женщину. При этом я успел увидеть его глаза, полные страха и тревоги — не за себя. Он взял ее очень осторожно — я даже не думал, что он может так.

— Откуда мне знать, что вы нас не бросите? Не сделаете ноги, бросив нас им на растерзание?

— Неоткуда, — бросил я, забирая свой посох. — Оставайтесь если хотите. Эти твари убьют вас обоих — это я гарантирую. Или попытайте счастья с нами. Выбор за вами.

Хендрикс испепелил меня взглядом, но потом покосился на безжизненное тело, лежавшее у него на руках, и упрямства в его лице немного поубавилось. Он кивнул.

— Гарри? — спросил Томас. — Как ты собираешься это сделать?

— Направляемся прямиком к твоему супертанкеру, — ответил я. — Кратчайший путь между двумя точками… ну и все такое.

— Они наверняка следят за дверью, — заметил Томас.

— Надеюсь, что так.

— О'кей, — кивнул он, закатив глаза. — Если у тебя есть план.

По перекрытию над нашими головами проскрипели шаги, замершие на лестничной площадке.

Ствол Томасова пистолета мотнулся в сторону лестницы. Я не стал оглядываться. Я следил за дверью.

Со стороны лестницы послышался голос… голос… ну как бы если кто водил по расстроенным скрипичным струнам гнилой змеиной шкурой.

— Чародей.

— Я тебя слушаю, — откликнулся я.

— Эту ситуацию возможно разрешить без дальнейшего кровопролития. Ты согласен на переговоры?

— Почему бы нет? — ответил я, не отворачиваясь от двери.

— Дашь ли ты мне право свободного выхода — под свое слово?

— Считай, я дал слово.

— Раз так, и я обещаю не трогать тебя сейчас.

— Как скажешь, — отозвался я и понизил голос до едва слышного шепота, услышать который мог один Томас. — Следи за ними в оба. С них станется подлянка при первой же возможности.

— Тогда зачем им эту возможность предоставлять? — так же тихо спросил Томас.

— Затем, что из разговора с ними мы можем узнать что-нибудь важное. Допрашивать трупы сложнее. Поменяйся местами со мной.

Мы поменялись местами — теперь мой посох целился в сторону лестницы, по которой спускалась богомолоподобная тварь. Она пригнулась на верхней ступеньке из тех, с которых она могла осмотреть всю прихожую. По внешности ее я бы даже не предположил, что всего несколько минут назад ее расколошматили до состояния гамбургера пули из ружья Гард.

Так вот, она пригнулась — движением, в котором не было ничего человеческого — и склонила голову почти под прямым углом, сначала в одну сторону, потом в другую. Потом живот ее напрягся. Мгновение мне казалось, что ее вот-вот вырвет, тем более что из рта ее показалась какая-то желто-розовая слизь. Вместо этого тварь подняла свои клешни, схватилась ими за голову и словно кожуру ободрала ее со слизи — таким движением обычно одевают свитер со слишком узким горлом. Из слизи возникло человеческое лицо, а куски хитиновой оболочки головы свесились на груди и на спину динарианца.

Динарианец… нет, динарианка производила бы впечатление пятнадцатилетней девочки, когда бы не волосы — серебристые, короткие, липнущие к черепу. Глаза у нее оказались замечательно красивые, зеленые, да и лицо симпатичное, с изящным остреньким подбородком, чистой, бледной кожей и высокими скулами. Вторая пара зеленых глаз и знак падшего ангела слабо светились у нее на лбу.

Она медленно улыбнулась.

— Цепи я не ожидала. Мне казалось, ты предпочитаешь огонь и силу.

— Ты стояла на одной моей знакомой, — сказал я. — У меня не было желания испепелять ее или пробивать ею стену.

— Глупо, — пробормотала девушка.

— Я пока здесь.

— Но и я тоже.

— У тебя пять секунд на то, чтобы перейти к делу, — буркнул я. — Я не собираюсь позволять тебе разглагольствовать, пока твои дружки занимают позицию для атаки.

Девица-Богомол сощурила глаза. Вторая пара глаз на лбу тоже сощурилась. Чертовски неуютно. Она кивнула в сторону Хендрикса и Гард.

— Мое дело связано с ними. Не с тобой, о Страж Белого Совета. Отдай их мне. Ты можешь уйти с миром. Как только эти двое будут мертвы, я соберу своих земляков, и мы покинем город, не причиняя вреда невинным.

Я хмыкнул.

— Что, если они нужны мне живыми?

— Если хочешь, я могу подождать, пока ты не допросишь их.

— Угу, только этого мне не хватало: чтобы вы маячили у меня за спиной.

Она подняла клешню.

— Даю тебе свое слово: ни тебе, ни твоему спутнику не причинят никакого вреда.

— Соблазнительно, — заметил я.

— Может, добавить тебе и материального поощрения? — спросила Девица-Богомол. — Я заплачу двести тысяч наличными.

— Какого черта тебе это нужно?

Она пожала плечами.

— Мой конфликт с Бароном-выскочкой и его подчиненными, не с Белым Советом. Я предпочитаю выказать уважение к твоим коллегам, нежели идти на ссору с ними из-за твоей смерти.

— Ну-ну.

Улыбка ее сделалась чуть резче.

— Если тебе так приятно, я могу предложить и развлечься — когда мы покончим с этим делом.

Я хрипло хохотнул.

— Ого, — произнес я, продолжая смеяться. — Ого-го. Надо же, как смешно.

Она уставилась на меня, удивленно моргая. Выражение ее лица вызвало у меня новый, еще более громкий взрыв смеха.

— Ты… ты хочешь, чтобы я… Блин-тарарам, уж не думаешь ли ты, что я не знаю, что случается с самцом богомола, стоит ему сделать свое дело?

Она злобно оскалилась. Зубы ее оказались блестящими, черными.

— Ты хочешь, чтобы я верил тебе, — продолжал я, продолжая смеяться. — И ты рассчитываешь, что если помашешь у меня перед носом звенящим или шуршащим, ты получишь все, что хочешь? Господи, прелесть какая… так и хочется положить тебя в карман на память.

— Не оспаривай того, что принадлежит мне, чародей, — огрызнулась она. — Я их получу. Заключи со мной соглашение. Я буду соблюдать его условия.

— Угу, — кивнул я. — Я видел уже, как твои приятели держат свое слово. Давай-ка лучше я сделаю тебе встречное предложение. Верните мне Марконе целым и невредимым, и убирайтесь из города — сейчас же убирайтесь, — и я сохраню тебе жизнь.

— Допустим, что мы примем твое предложение. Как могу я верить в то, что ты позволишь нам уйти с миром?

Я одарил ее слабой улыбкой и вспомнил слова давно погибшего друга.

— Потому что я знаю, чего стоят твои слова, динарианка. А ты знаешь, чего стоят мои.

Мгновение она молча смотрела на меня.

— Я посоветуюсь со своими спутниками и вернусь через пять минут.

Я кивнул. Она отозвалась тем же жестом и начала подниматься обратно по лестнице.

Она скрылась за дверью. Где-то наверху лязгнуло разбитое стекло.

А потом что-то красно-черное молнией слетело по лестнице и устремилось на нас под хор адских воплей с улицы.

Коварство срабатывает неважно, если противоположная сторона ожидает этого, а я держал заклятие наготове с той секунды, как Девица-Богомол повернулась к нам спиной. Она не добежала еще до нижней ступеньки, а я уже вскинул свой посох.

— Forzare! — прорычал я. Струя кинетической энергии ударила в нее и отшвырнула назад. Долетев до верхней площадки, она не остановилась, а со зловещим хрустом пробила стену и исчезла из вида.

Что ж, за дело. Что-то ломилось в дверь, и Томас встретил это что-то саблей и пистолетом. Я не успел разглядеть этого хорошенько, но у меня сложилось впечатление об этом как о чем-то со спиральными щупальцами и зеленой чешуей. Я накачал в посох побольше энергии, нацелил его на стену и, повторив слово заклинания, разрядил энергию — не мощной струей, но медленным, ровным потоком, а потом добавил еще немного, превратив его в широкую, прижатую к наружной стене пружину.

А потом я шагнул назад и выкрикнул команду «Forzare!» во всю мощь легких. Послышался чудовищный скрежет дерева и стали, звон стекла — и вся передняя стена дома метнулась вперед.

Взвыли демонические голоса. Я повернулся и увидел, как Томас, воспользовавшись замешательством противника, рубит его саблей в лапшу. Динарианец отпрянул назад, оглушительно визжа от боли.

— Черт! — взвыл Томас. — Совсем новая была машина!

— Кончай ныть и вперед! — крикнул я в ответ и первым бросился к «Хаммеру». Рухнувшая стена здания накрыла пространство перед домом и крышу машины слоем обломков. Видеть сквозь снег и пыль я ничего не видел, но слышал, как остальные динарианцы пытаются выбраться из-под завала.

Мы добежали до «Хаммера» и попрыгали в салон. Томас уже тронул его с места, когда Девица-Богомол спикировала откуда-то сверху на капот и заскрежетала по нему своими клешнями.

— Срань господня! — зарычал Томас. Он дернул рычаг переключения передач, и «Хаммер» рванулся назад. Свободной рукой Томас выхватил пистолет и разрядил его в нее прямо сквозь ветровое стекло. Вместо кровавых брызг от девицы летели облачка мелких насекомоподобных тварей, однако, судя по визгу, попадания причинили ей изрядную боль. Она свалилась с капота и исчезла.

Томас развернул «Хаммер», и мы нырнули в снежную круговерть, почти сразу скрывшую от нас дом… точнее, то, что от него осталось.

Некоторое время мы ехали молча, давая уняться сердцебиению и адреналиновому шторму в крови.

Первым нарушил молчание Томас.

— Не думаю, чтобы мы много узнали, — заметил он.

— Черта с два немного, — сказал я.

— Что, например?

— Мы узнали, что в городе не меньше пятерых динарианцев. И еще мы узнали, что они тоже участники Неписаного Закона — участники, явно недовольные участием в нем Марконе.

Томас согласно хмыкнул.

— Что теперь?

Я устало покачал головой. Последнее заклятие далось мне нелегко.

— Теперь? Думаю… — я повернул голову и посмотрел на не подававшую признаков жизни Гард. — Думаю, мне стоит обратиться к Совету.

(обратно)

Глава ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Теперь, когда за мной охотились не одна, а целых две команды сверхъестественных убийц, выбор действий моих, скажем так, изрядно сузился. А мест, куда я мог отвезти Гард и Хендрикса, не подвергая ничьей жизни опасности, и вовсе имелось только одно: церковь Святой Марии иАнгелов.

Именно поэтому я попросил Томаса отвезти меня к Карпентерам.

— Мне до сих пор кажется, что это не самая удачная мысль, — негромко заметил Томас. Снегоочистители на улицах старались вовсю, но одолеть снег им пока не удавалось. Хорошо еще, подъезды к больницам оставались более-менее чистыми.

Некоторые улицы больше всего напоминали фронтовые траншеи Первой Мировой, превратившись в узкие проезды между высоченных, в человеческий рост сугробов.

— Динарианцам известно, что мы используем церковь в качестве убежища, — возразил я. — Они наверняка следят за ней.

Томас хмыкнул и покосился на зеркало заднего вида. Гард так и не приходила в сознание, но дышала. Хендрикс сидел, закрыв глаза и приоткрыв рот. Я не могу упрекнуть его в этом. Я ведь не дежурил всю ночь, охраняя раненого товарища, и то с удовольствием бы соснул ненадобно.

— Что это за твари? — спросил Томас.

— Рыцари Ордена Темного Динария, — ответил я. — Помнишь меч Майкла? С гвоздем в рукояти?

— Ну.

— Существуют еще два подобных ему. Три меча, три гвоздя.

На мгновение глаза Томаса потрясенно округлились.

— Постой. Те самые гвозди? Из Распятия?

Я кивнул.

— Они самые.

— А что эти твари? Противоположная сторона?

— Угу. У каждого из этих динарианских жутиков имеется по серебряной монете.

— Три серебряных монеты, — вздохнул Томас. — Можно сказать, состояние.

— Тридцать, — поправил я его.

Томас слегка поперхнулся.

— Тридцать?

— Изначально. Правда, Майкл с товарищами конфисковали несколько штук.

— Тридцать сребреников, — дошло, наконец, до Томаса.

Я кивнул.

— В каждой монете заключена душа одного из Падших. Любой, кто вступит во владение одной из монет, обретает силу падшего ангела. С ее помощью они меняют облик… ну, ты сам видел, как. Исцеляют раны и все такое.

— С ними трудно справиться?

— Гарантированно кошмарно, — кивнул я. — И многие из них прожили столько, что развили у себя изрядные магические способности.

— Ого, — выдохнул Томас. — Тот, что ломился в дверь не слишком, тянул на сверхзлодея. Страшненький, конечно, но не Супермен.

— Может, тебе просто повезло, — сказал я. — Пока монета у них, они вполне подпадают под определение «крепкий орешек».

— Ага, — кивнул Томас. — Что ж, тогда понятно.

— Что понятно? — не понял я.

Томас полез в карман и достал из него серебряную монетку размером чуть больше пятицентовой, потемневшую от времени — только блестел нетронутый окисью знак падшего ангела. — Когда я выпотрошил Капитана Страшилу, из него выпала эта штука.

— Блин-тарарам! — выдохнул я и отпрянул от монеты.

Томас тоже дернулся от неожиданности, и «Хаммер» накренился, заехав колесами на сугроб. Томас вернул его на проезжую часть, не сводя взгляда с меня.

— Эй, Гарри. Ты что?

Я прижался боком к двери «Хаммера», пытаясь как можно дальше отодвинуться от этой штуки.

— Слушай, ты только… просто не шевелись, ладно?

Он удивленно заломил бровь.

— Лааадно… А что?

— То, что если эта штука коснется твоей кожи, ты обречен, — буркнул я. — Заткнись на секунду, дай подумать.

Перчатки. Томас весь день ходил в перчатках, чтобы не опасаться подаренного Жюстиной шарфа. Он не касался монеты голыми пальцами, иначе он бы уже понял, в какое дерьмо вляпался. Это хорошо. Однако монета не стала от этого менее опасной, и я сильно подозревал, что заключенный в нее Падший способен в той или иной степени воздействовать на физическое окружение — достаточно для того, чтобы, скажем, укатиться от прежнего обладателя, или каким-то образом заставить Томаса занять вакантное место.

Заключение. Ее надо во что-то заключить. Я порылся в карманах. Единственной емкостью, которую я захватил с собой, оказался старый матерчатый мешочек, в котором некогда продавалась подарочная бутылка виски «Кроун-Ройял» — я таскаю в нем свой набор игральных костей. Я вытряхнул кубики в карман и раскрыл мешочек пошире.

Левая рука у меня почти всегда в перчатке. Страшные ожоги, которые я получил несколько лет назад, неплохо поджили, и все равно кисть выглядит довольно устрашающе. Я не выставляю ее напоказ из уважения к тем, кто может ненароком на нее посмотреть. Я растопырил пальцы левой руки, растягивая горло мешочка.

— Клади ее сюда, — сказал я Томасу. — Только ради Бога, не урони ее и не коснись ею меня.

Глаза у Томаса округлились еще сильнее. Он прикусил губу и очень осторожно опустил безобидный на вид серебряный кружок в мешок с вензелем «Кроун-Ройял».

Я рывком затянул шнурок и завязал его узлом покрепче. Потом торопливо выдвинул пепельницу «Хаммера», сунул туда мешочек с монетой и захлопнул ее обратно.

Только после этого я перевел дух и откинулся на спинку кресла.

— Господи, — тихо пробормотал Томас и нерешительно помолчал секунду-другую. — Гарри, это правда так страшно?

— Даже хуже, — ответил я. — Но никаких более серьезных мер предосторожности мне пока в голову не идет.

— А что бы случилось, если бы я ее коснулся?

— Заключенный в монету Падший вторгся бы в твое сознание. Он предлагал бы тебе власть. Силу. Искушал бы по полной. И стоило бы тебе поддаться, как он овладел бы тобой без остатка.

— Мне приходилось сопротивляться искушению, Гарри.

— Не такому, — я устало посмотрел на него. — Это же Падший Ангел, дружище. Проживший не одну тысячу лет. Он знает людскую психологию. И знает, как на ней играть.

Его голос сделался чуть резче.

— Я ведь родом из семьи, где все или инкубы, или суккубы. Думаю, я имею представление о соблазнении.

— Тогда ты должен понимать, как они тебя заполучат, — я понизил голос и продолжал немного мягче. — Это могло бы вернуть Жюстину к тебе, Томас. Позволь себе снова касаться ее.

Секунду он смотрел на меня глазами, в которых мерцали огоньки давно тлевшей страсти. Потом медленно отвернулся, глядя на дорогу, а лицо снова застыло нейтральной маской.

— Да, — негромко произнес он. — Нам, пожалуй, лучше избавиться от этой штуки.

— Избавимся, — кивнул я. — Церковь две тысячи лет сражалась с динарианцами. Они знают, что делать с этими монетами.

Томас покосился на пепельницу, потом отвел взгляд и нахмурился при виде искореженного капота своего «Хаммера».

— Ну почему бы им не показаться месяцев шесть назад? Когда я ездил на «Бьюике»?

Я фыркнул.

— Вижу, с приоритетами у тебя все в порядке.

— Только-только познакомился с этими ребятами — и уже ненавижу, — заявил Томас. — Но почему они здесь? И почему сейчас?

— Вкратце? Я бы предположил, что они выбрались сюда размазать Марконе, доказав тем самым остальным участникам Договора, что жалким смертным не место среди нас — я имею в виду, сверхчеловеков.

— А они тоже участники Договора?

— Надо проверить, — сказал я. — Сомневаюсь, чтобы они значились в числе участников как «Орден Одержимых Демонами Психопатов». Но судя по тому, что говорила эта Девица-Богомол — похоже на то.

Томас покачал головой.

— И что они с этого получат? Что можно доказать похищением Марконе?

Я пожал плечами. Я уже задавал себе эти же самые вопросы и не нашел пока на них убедительных ответов.

— Без понятия, — признался я. — Однако у них нашлось чем разнести тот дом к чертовой матери и чтобы обойти все препятствия, которыми окружил себя Марконе.

— И кой черт нужен королевам фэйре, что они ввязываются в это дело? — поинтересовался Томас.

Я снова пожал плечами. Этот вопрос я тоже себе задавал. Терпеть не могу, когда мне приходится отвечать на собственные же вопросы вроде этого.

Оставшуюся часть дороги до дома Майкла мы проделали в серо-белой тишине.

Его улицу успели очистить от снега вполне пристойно, так что мы без труда заехали прямо к гаражу. Майкл с двумя старшими сыновьями, вооружившись большими лопатами, убирали снег на участке.

При виде «Хаммера» Майкл поджал губы, сказал что-то сыновьям, и те, переглянувшись, поспешили в дом. По расчищенной дорожке Майкл подошел к машине с моей стороны, посмотрел на моего брата, потом перевел взгляд на пассажиров, сидевших сзади.

Я опустил стекло.

— Привет, — сказал я.

— Гарри, — спокойно произнес он. — Что вы здесь делаете?

— Только что имел беседу с Девицей-Богомолом, — ответил я и поднял к окошку блокнот с нарисованным по памяти — пока свежо — знаком.

Майкл сделал глубокий вдох и поморщился.

— Так я и чуял — что они в городе.

— Правда? — спросил я.

Парадная дверь дома отворилась, и на крыльцо вышел крупный, смуглый мужчина в синих джинсах темной кожаной куртке. На плече его висела спортивная сумка, и рука его словно невзначай нырнула в нее. Держался он на морозе так, словно был одет по-зимнему. Не вынимая руки из сумки, он направился в нашу сторону.

Только когда он подошел достаточно близко, чтобы разглядеть детали, лицо его расплылось в широкой ухмылке, и он остановился бок о бок с Майклом.

— Гарри! — произнес он сочным, с явственным русским акцентом голосом. — Надо же, какая встреча.

Я ответил ему такой же улыбкой.

— Привет, Саня, — я протянул ему руку, и он пожал ее с такой силой, что я всерьез опасался за целость костей. — Вы-то что здесь делаете?

— Так, проездом, — ответил Саня, ловя пальцем снежинку. — Приземлился у вас последним рейсом, прежде чем аэропорт закрыли. Похоже, придется задержаться здесь на несколько дней, взгляд его скользнул с моего лица на блокнот, и улыбка на губах сменилась брезгливо сжатой линией.

— Кто-то знакомый? — спросил я его.

— Тесса, — ответил он. — И Имариил.

— То есть, вы знакомы?

Он снова стиснул на мгновение зубы.

— Подручный Тессы… завербовал меня. Тесса здесь?

— И не одна, а с друзьями, — я нарисовал знак, который видел на почернелом динарии всего несколько минут назад, и протянул им.

Саня покачал головой и покосился на Майкла.

— Акариил, — не задумываясь, произнес Майкл.

Я кивнул.

— Он в мешке из-под виски в пепельнице.

Майкл выпучил глаза. Саня тоже.

— Надеюсь, у вас найдется один из этих ваших освященных платков. Я бы отвез это к Падре Фортхиллу, но, боюсь, он под пристальным наблюдением. Мне нужно тихое место, чтобы отсидеться.

Саня с Майклом обменялись долгими, многозначительными взглядами. Потом Саня посмотрел на Томаса и нахмурился.

— А это что еще за вампир?

Я заметил, как застыл от неожиданности Томас. Как правило, даже обитатели сверъъестественного мира не распознают вампира Белой Коллегии — если, конечно, не застанут того за своим вампирским промыслом. Его порода умеет хорошо камуфлироваться, и они полагаются на свой камуфляж так же, как, скажем, леопард — на свои пятна.

Однако скрыть что-либо от Рыцаря Креста не так-то просто. Может, это входит в список дарованных им способностей, а может, сама работа требует от избраных заниматься ею людей подобного свойства — не спрашивайте, не знаю. В вопросах веры и отношений со Всевышним я не слишком силен, так что плаваю в этих водах, так сказать, с особой осторожностью и по возможности кратковременно. Я только знаю, что мало кому из нехороших парней удается проскользнуть мимо Рыцаря Креста, и что у этих Рыцарей налицо предрасположенность выводить истину на свет.

На мгновение я встретился с Саней взглядом.

— Он со мной, — произнес я. — И еще, именно благодаря ему Акариил отдыхает сейчас в заточении.

Некоторое время Саня колебался. Он покосился на Майкла, который нехотя кивнул.

Младший рыцарь задумчиво прикусил губу и тоже заглянул вглубь салона.

Хендрикс проснулся, но не двигался с места, только смотрел на Саню спокойным, усталым взглядом.

— Женщина, — хмурясь, произнес Саня. — Что она?

— Ранена, — ответил я.

Черты лица его на мгновение потемнели.

— Да, конечно. Вы бы не привезли ее сюда, полагай вы, что она опасна.

— Не для вас и не для меня, — сказал я. — Тесса, конечно, может иметь иное мнение.

Санины брови поползли вверх.

— Это так она получила ранение?

— Это случилось после того, как ее ранили.

— Да ну, — Саня придвинулся чуть ближе к Гард получше рассмотреть ее состояние.

— Назад, — пророкотал Хендрикс. — Товарищ.

Саня вновь сверкнул белозубой улыбкой и продемонстрировал Хердриксу пустые ладони.

Майкл кивнул Томасу.

— Загоняйте машину за дом. Сугробы заслонят ее от посторонних глаз.

— Спасибо, Майкл, — сказал я.

Он мотнул головой.

— В мастерской есть обогреватель и пара раскладушек. Детей я подставлять под это не хочу.

— Я понимаю.

— Правда? — мягко спросил Майкл. Он легонько похлопал по искореженному капоту пикапа и махнул рукой, давая Томасу знак проезжать.

Спустя двадцать минут мы все расположились в теплой, хотя и немного тесноватой мастерской Майкла.

Гард лежала на раскладушке; лицо ее розовело буквально на глазах. Хендрикс сидел, привалившись спиной к стене рядом с ее раскладушкой — предположительно охраняя ее, но периодически всхрапывая. Саня ушел в дом и там готовил нам что-нибудь поесть.

Я наблюдал за тем, как Майкл, чуть слышно бормоча слова молитвы, заворачивает динарий Акариила в чистый белый платок с вышитым на нем серебряным крестом. Затем он сунул платок в небольшой деревянный ларец — тоже украшенный серебряным крестом.

— Прошу прощения, — произнес он. — Нужно было обезвредить это.

— Где они хранят эти штуки? — поинтересовался Томас, когда Майкл вышел.

Я пожал плечами.

— Возможно, в каком-нибудь большом складе с миллионом одинаковых ларцов.

Томас фыркнул.

— Даже не думай, — сказал я. — Не стоит, правда.

Томас провел рукой в перчатке по белому шарфу.

— Правда?

— Ты сам видел, как орудуют эти твари. Они манипулируют твоими эмоциями и самоконтролем — и с Жюстиной случится что-нибудь плохое. Или они дождутся, пока не подсекут тебя, посадят на крючок и не выдернут из воды — в общем, пока не превратят тебя в свою марионетку, только из костей и плоти. И с Жюстиной случится что-нибудь плохое.

Томас пожал плечами.

— У меня в голове и так уже есть один демон. Один или два — велика разница?

Я внимательно посмотрел на его профиль.

— Да, один монстр у тебя в голове уже есть, — согласился я. — И это едва не стоило ей жизни.

Минуту он молчал. Потом с досадой врезал локтем по деревянной стене мастерской. Треснуло дерево, и в отверстие ворвался поток холодного воздуха.

— Может, ты и прав, — произнес он упавшим голосом.

— Будь я проклят, — сказал я. В голове моей созрела одна мысль, от которой мне сделалось не по себе.

Томас потер ушибленный локоть.

— Чего?

— Мысль одна… на редкость неприятная, — я махнул рукой в сторону изможденных гвардейцев Марконе. — Боюсь, динарианцы захватили Марконе вовсе не для того, чтобы стереть его в порошок в назидание остальным.

Брат пожал плечами.

— Тогда кой черт они это сделали?

Я прикусил губу, с такой силой свело судорогой мой желудок.

— Затем, — сказал я, что они, возможно, хотят завербовать его.

(обратно)

Глава ПЯТНАДЦАТАЯ

Томас остался охранять наших спящих красавиц, а я отправился к Карпентерам на кухню потолковать с Майклом и Саней.

Я выложил им все карты до последней. См. выше насчет целесообразности попыток врать Рыцарям Креста — ну, и даже без этого оба более чем заслуживали моего доверия. Рассказ не отнял у меня много времени.

— Поэтому, — закончил я, — мне кажется, нам нужно действовать быстро, чтобы выдернуть Марконе, пока его не принудили вступить в клуб.

Майкл нахмурился и сложил свои тяжелые, натруженные ручищи на столе перед собой.

— Что заставляет вас считать, что Марконе ответит им отказом?

— Марконе ублюдок, — кивнул я. — Но ублюдок независимый. Он не согласится работать ни на кого.

— Вы уверены? — спросил Саня, тоже задумчиво хмуря брови.

— Угу, — сказал я. — Мне кажется, именно поэтому они хотели захватить Хендрикса и Гард, а не убить их. Так они могли заставить его принять монету — угрожая убить его людей.

— Они очень редко используют такую тактику, — буркнул Майкл.

— Но не Тесса, — убежденно возразил Саня. — Она предпочитает выискивать тех, у которых уже имеется повод принять монету. Потенциальные таланты новобранца значат для нее меньше, чем примитивная страсть.

Майкл принял этот аргумент кивком головы.

— Из чего следует, что распоряжается не Тесса.

Саня блеснул зубами в свирепой ухмылке.

— Никодимус здесь.

— Бл… — начал я, но покосился на Майкла и смягчил выражение. — Блин-тарарам. В прошлое свое посещение Никодимус едва не укокошил нас всех. И он убил Широ.

Оба рыцаря кивнули. Майкл склонил голову и пробормотал короткую молитву.

— Ребята, — произнес я. — Я знаю, что инстинкты требуют от вас бдить в ночной тиши, подставлять другую щеку и все такое. Но он здесь с воинством, по меньшей мере вдвое превышающим по численности то, с которым он заваливался сюда в прошлый раз. Если мы будем ждать, пока он доберется до нас, он от нас и трухи не оставит.

— Согласен, — заявил Саня. — Перехватить инициативу. Найти его и врезать змею прежде, чем он сумеет свернуться для броска.

Майкл покачал головой.

— Брат, ты забываешь про наше предназначение. Сила дана нам не для того, чтобы мы разили наших врагов, сколь бы они этого ни заслужили. Наше предназначение заключается в спасении несчастных душ, порабощенных Падшими.

— Никодимус не хочет, чтобы его спасали, — возразил я. — Он совершенно спелся со своим демоном.

— Что совершенно не меняет нашего долга, — сказал он. — Любой, даже Никодимус может искать искупления вне зависимости от содеянного им — до тех пор, пока он способен дышать, чтобы просить прощения.

— Насколько я понимаю, пара проникающих ранений в грудь не поможет нам обойти эту проблему? — спросил я у него. — Потому что если бы помогала, мне пришлось бы их устроить.

Саня коротко хохотнул.

Майкл тоже улыбнулся, но улыбка его быстро погасла.

— Моя точка зрения заключается в том, что мы можем предпринимать такие агрессивные ходы лишь в самых критических ситуациях.

— Фэйре находятся на грани междоусобной войны, — сказал я. — Что, возможно, подбросит дров в топку войны между Белым Советом и коллегиями вампиров — боюсь, что в пользу нехороших парней. Один из самых опасных людей, которых я знаю, вот-вот получит против своей воли доступ к знаниям и силе Падшего ангела, а динарианцы в обмен получат черт знает какое влияние в Штатах. Я не говорю уже про последствия этого лично для меня, — я переводил взгляд с одного рыцаря на другого, потом поднял руку. — Я голосую за то, что ситуация именно что критическая. Кто «за»?

Майкл перехватил дернувшуюся вверх руку Сани и мягко прижал ее обратно к столу.

— Это не демократия, Гарри. Мы служим Царю.

Мгновение Саня хмурился, косясь на меня, но все же откинулся на спинку стула, поддержав Майкла своим молчанием.

— Вы хотите с ними говорить? — спросил я у Майкла. — Вы, наверное, надо мной смеетесь.

— Я этого не утверждал, — возразил Майкл. — Но и просто убивать их, не попробовав ничего другого, я не намерен. Возможно, это выход, Гарри. Но выход недостаточно хороший.

Я устало откинулся на спинку и потер рукой висок, в котором зарождалась уже боль.

— Ладно, — негромко произнес я, пытаясь на ходу сложить удовлетворительный план действий. — Что если… если переговоры буду вести я? Согласны ли вы ошиваться поблизости — в качестве подкрепления?

Майкл вздохнул.

— Во всем этом изрядная доля условности. Вы же прекрасно понимаете, что они предадут вас в ту же минуту, как это будет им выгодно.

— Угу. И сделают это по собственному усмотрению. Но разве вы не этого ждете, а? Один из способов разрешения проблемы — выждать, пока она сама не подскажет плана действий. Желательно, чтобы при этом погибло еще как можно больше хороших парней…

Вид у Майкла был не ах какой, болезненный, но он все же кивнул.

— Отлично, — сказал я. — Тогда я попробую все организовать.

— Как? — поинтересовался Саня.

— Это уже мои проблемы, — буркнул я и покосился на часы. — Блин. Опоздал на встречу. Можно попользоваться вашим телефоном?

— Конечно, — кивнул Майкл.

Я встал и направился к телефону. По дороге я огляделся по сторонам.

— А где все? — спросил я, нахмурившись.

— Черити увезла их на несколько дней, — ответил Майкл. — Все равно со всей этой заварухой не до школы.

Я согласно хмыкнул.

— А где Молли?

Майкл помолчал, потом покачал головой.

— Не знаю точно. Сомневаюсь, чтобы она поехала с ними.

Я поразмыслил над этим и решил, что, пожалуй, догадываюсь, где она.

— Как вы сохраняете все это, — я мотнул головой в сторону плиты и посуды, — в порядке, когда Молли здесь? Я полагал, она крушит все направо и налево?

— Ну, приходится принимать меры, — с готовностью ответил Майкл. — Но все равно ремонта вдвое больше против обычного.

— Мне жаль.

Он улыбнулся.

— Невелика цена. Она того стоит.

Признаюсь: то, за что Майкл мне нравится, не имеет отношения ни к мечам, ни к изничтожению зла.

Я снял трубку и набрал номер кабака МакЭнелли.

— Мак, — отозвался Мак в присущей ему лаконичной манере.

— Это Гарри Дрезден, — представился я. — Скажи, сержант Мёрфи у тебя?

Мак утвердительно хмыкнул.

— Дай ей пива за мой счет и передай, что я еду.

Мак хмыкнул еще раз.

— Спасибо, дружище.

Он повесил трубку, не попрощавшись.

Я сделал еще один звонок и поговорил с лишенным (на слух) юмора мужчиной со славянским акцентом. Я пробормотал слова пароля — тихо, чтобы их не расслышали остальные присутствующие — но связь оказалась такой отвратительной, что вместо отзыва в трубке не слышалось ничего кроме визга. Впрочем, такого можно ожидать, когда на обоих конца провода чародеи.

Телефонной сети потребовалось не больше десяти минут, чтобы соединить меня с той, кто мне был нужен.

— Люччо, — произнес в трубке молодой женский голос. — Что не так, Гарри?

— Эй! — возмутился я. — Вы меня, можно сказать, обижаете, капитан. То, что я вам звоню, еще не означает, что у меня тут, типа, кризис.

— Формально так, пожалуй что. Тогда зачем вы звоните?

— Ладно. У меня тут кризис.

Она издала неопределенное «ммммммммммм».

— Группировка, известная как Орден Темного Динария, похитила барона Марконе.

— Короля преступного мира, которого вы сами выдвинули на членство в Договоре? — переспросила Люччо, не скрывая иронии. — И какое отношение это имеет к Белому Совету?

— Эти сволочи-динарианцы тоже подписывали Договор, — сказал я. — Помощники Марконе визжат от отчаяния. Они просили меня заявить официальный протест на похищение и призвать уполномоченного для разрешения этого спора.

Последовало секундное молчание.

— Какое, — повторила Люччо, на этот раз тверже, — отношение это имеет к Белому Совету?

— Договор — ничто без поддержки и гарантий, — сказал я. — В наших же долгосрочных интересах обеспечивать его соблюдение всеми сторонами, не допуская создания прецедента, который…

— Не вешайте мне лапши на уши! — рявкнула командующая корпусом Стражей, и на этот раз в голосе ее ощущался итальянский акцент. — Если мы предпримем какие-либо официальные действия, это может спровоцировать войну — войну, которую мы в нашем нынешнем положении просто не можем себе позволить. Нам всем известно, что Красная Коллегия всего лишь переводит дух. Нам и так дорого обошлись наши потери — потери в случае нового конфликта могут иметь непоправимые последствия.

Я изо всех сил старался, чтобы голос мой звучал ровно, сурово.

— Мэб лично связывалась со мной. Она недвусмысленно дала понять, что в наших интересах вмешаться.

С формальной точки зрения я не лгал. Я ведь не уточнял, кого имею в виду, говоря «мы». Я очень рассчитывал на то, что упоминание о Мэб окажет на Люччо требуемое действие. Дело в том, что если Красная Коллегия не стерла нас за годы войны с лица земли — так только потому, что Мэб гарантировала нам, чародеям, свободный проход через контролируемые Зимой регионы Небывальщины, а это давало нам мобильность, по крайней мере не уступающую нашим противникам. Те-то не испытывали особых затруднений, используя транспорт смертных для переброски своих сил.

— Иисусе Христе! — выдохнула Люччо. — Она угрожает лишить нас прохода по своим землям, если мы откажем ей в ее просьбе?

— Ну, — осторожно сказал я, — напрямую она этого не говорила.

— Разумеется. Она вообще ничего не говорит напрямую.

— Однако же, обещания свои она держит, — напомнил я.

— Она не принимает на себя обязательств, от которых невозможно ускользнуть. Она запрещает блокировать проходы своим людям, а также — в знак уважения к нам — и Дикому Народу. Все, что ей достаточно сделать — это снять запрет, действующий в отношении Диких — и нам придется пробиваться через Небывальщину с боем.

— Да, она хитроумная сучка, — согласился я, скрестив на всякий случай пальцы.

Люччо энергично выдохнула через нос.

— Очень хорошо. Я улажу все необходимые формальности с Советом Старейшин. Какого уполномоченного вы бы предпочли?

— Архив. Мы неплохо сработались.

Люччо снова издала «ммммммммм». До меня донесся скрип карандаша по бумаге.

— Дрезден, — произнесла она. — Надеюсь, вам не нало напоминать, насколько важно нам избегать крупномасштабных конфликтов — даже с относительно небольшими силами.

Перевод для тех, кто не понял: Не начинай новой войны, Гарри.

— Однако, — продолжала она, — еще важнее для нас не утратить возможность прохода через Небывальщину.

Перевод: Если только без этого не обойтись.

— Я понял, — отозвался я. — Я сделаю все, что в моих силах.

— Сделайте больше, — невозмутимо посоветовала Люччо. — В Совете Старейшин есть такие, которые считают, что и та война, что уже идет, началась по вашей некомпетентности.

Я почувствовал, что заливаюсь краской.

— Если они в очередной раз вылезут с этим, напомните им, что единственно по моей некомпетентности их не разнес на элементарные частицы новоявленный бог, — огрызнулся я. — А потом напомните им, что опять-таки по моей некомпетентности у нас появилась возможность передышки благодаря перемирию. А потом…

— Довольно, Страж, — рявкнула Люччо.

Я совладал с раздражением и закрыл рот.

Эй, мы же все собрались на выходные. Типа, время чудес.

— Я извещу вас, когда узнаю что-нибудь, — сообщила напоследок Люччо и повесила трубку.

Я тоже полржил трубку на рычаг — резче, чем стоило бы — и повернулся к столу. Майкл и Саня смотрели на меня.

— Гарри, — негромко произнес Майкл. — Вы ведь говорили с капитаном Люччо, не так ли?

— Угу, — подтвердил я.

— Вы не говорили нам, что Мэб угрожала взять назад свои обязательства.

— Ну, нет.

Майкл обеспокоенно смотрел на меня.

— Потому что она этого не делала. Вы просто солгали Люччо.

— Да, — коротко ответил я. — Потому, что для переговоров мне необходимо одобрение Совета. Потому, что мне необходимы эти переговоры, чтобы эта шайка чертовых убийц, замучивших Широ, получила возможность доказать вам, что дело действительно дрянь.

— Гарри, если Совет узнает, что вы ввели его в заблуждение…

— Они, вероятно, обвинят меня в измене, — договорил я.

Майкл поднялся из-за стола.

— Но…

Я уставил в него палец.

— Чем дольше мы будем тянуть, тем дольше эти ублюдки останутся в городе, и тем больше этих козлоподобных громил будет охотиться за мной, подвергая опасности ни в чем не повинных людей. Мне надо действовать, а лучший способ убедить Совет вмешаться — это создать у них представление, будто огонь угрожает и их холеным задницам.

— Гарри, — снова начал Майкл.

— Не надо, — оборвал я его. — Не надо мне разговоров о покаянии, о всепрощении и о том, что каждый имеет право на шанс. Я всегда за то, чтобы действовать правильно, Майкл, и вы это знаете. Но сейчас у нас просто нет времени.

— Разве спешка что-нибудь меняет, Гарри? — мягко спросил он.

— Даже ваша Книга утверждает, что всему свое время, — сказал я. — Время исцелять — и время убивать.

Майкл перевел взгляд с меня на дверь в гостиную, где висел на стене его двуручный «Амораккиус» в скромных кожаных ножнах, с простой — как некогда у крестоносцев — оплетенной проволокой рукоятью.

— Не в этом дело, Гарри. Я ведь больше вашего видел, чего они творят. И не испытываю угрызений, сражаясь с ними, если дело доходит до этого.

— Они уже взорвали дом, пытались убить меня и создали ситуацию, при которой случайными жертвами едва не стали ваши дети. Или уже и этого мало, чтобы дело дошло до этого?

Вместо ответа Майкл покачал головой, встал, снял со стены «Амораккиус» и ушел куда-то вглубь дома.

Некоторое время я хмурился ему вслед, бормоча себе под нос различные нелестные эпитеты.

— Вы его запутали, — заметил Саня.

Я покосился на смуглого рыцаря.

— Чего?

— Вы его запутали, — повторил Саня. — Тем, что вы сделали.

— Что сделал? Соврал Совету? Мне кажется, у меня не было особого выбора.

— Но ведь соврали же, — констатировал Саня. Он сунул руку в лежавшую на полу у его ног спортивную сумку и вынул из нее длинную кавалерийскую саблю — «Эспераккиус». Гвоздь в рукояти говорил о том, что сабля приходится сестрой мечу Майкла. Саня принялся внимательно изучать клинок. — Вы ведь могли просто очертя голову броситься на них.

— Один? Я, конечно, дурак, но не настолько.

— Он ваш друг. Он пошел бы с вами. Вы это понимаете.

Я мотнул головой.

— Он мой друг. Точка. С друзьями так не поступают.

— Именно, — кивнул Саня. — Поэтому вместо этого вы рискуете своей жизнью, защищая его убеждения. Рискуете своей шкурой, спасая его сердце, — он достал гладкий точильный камень и начал водить им вдоль клинка. — Я думаю, он считает это весьма мессианским поступком.

— Я сделал это вовсе не потому.

— Конечно, не потому. Он это понимает. Ему сейчас нелегко. Обычно это он защищает других, он готов при необходимости заплатить цену.

Я вздохнул и покосился в сторону, куда ушел Майкл.

— Я просто не знаю, что я еще мог бы сделать.

— Да, — произнес Саня по-русски. — Но он все еще боится за вас, — он замолчал, только камень продолжал скользить вдоль клинка.

— Вы разрешите задать вам один вопрос? — спросил я.

Здоровяк продолжал ровно водить рукой вдоль сабли.

— Легко.

— Вы имели несколько напряженный вид при упоминании имени Тессы, — сказал я.

Секунду Саня искоса смотрел на меня; вид у него при этом оставался непроницаемый. Потом он чуть пожал плечом и вернулся к своему занятию.

— Она с вами что-то сделала?

— Практически не замечала. И не говорила, — ответил Саня. — Для нее я был всего лишь работником. Одним лицом больше, одним меньше… Кто я, что я — это ее не волновало.

— А эта, ее напарница? Та, что вас завербовала?

Он чуть пошевелил желваками на скулах.

— Ее зовут Розанна.

— И это она причинила вам боль, — предположил я.

— С чего вы это взяли?

— С того, что, когда вы говорите о ней, по лицу вашему видно, что вам причинили боль.

Лицо его на мгновение осветилось улыбкой.

— Вы знаете, каково смуглому человеку жить сейчас в России, Дрезден?

— Нет. То есть, мне казалось, у вас там есть национальные меньшинства…

Точильный камень застыл на середине клинка, и Саня, изогнув бровь, внимательно посмотрел на меня.

— Да, — произнес он, наконец, ровным тоном. — Типа того.

— Типа, как цветные в Штатах, мне казалось.

Он хмыкнул.

— Ну, в Москве приезжих с юга много, и все равно им нелегко. Но когда мне случалось выезжать в города поменьше, приходилось ходить по людным местам. Во избежание. Там на меня так оглядывались, что аж до дорожных происшествий едва не доходило. Буквально. Уж не знаю, из любопытства или из ненависти. Может, со временем это и изменится, но пока ощущаешь себя чуть не снежным человеком. Уродом.

До меня начало доходить.

— Такое отношение может сделать молодого человека немного раздражительным.

Брусок двинулся дальше вдоль клинка.

— О, да.

— Так вот что вы имели в виду. Ну, когда говорили про Тессу. Что она предпочитает тех, кто созрел принять монету…

— Да. Я знаю это по собственному опыту. — Розанна обладала всем, о чем озлобленный, бедный, отчаявшийся юнец мог только мечтать. Хороша собой. Сильна. Чувственна. И то, похож я на кавказца или нет, ее совершенно не беспокоило, — Саня тряхнул головой. — Мне было шестнадцать.

Я поморщился.

— Угу. Самый возраст для совсем неудачного выбора. У меня по этой части тоже имеется некоторый опыт.

— Она предложила мне монету, — продолжал Саня. — Я ее принял. И на протяжении пяти лет после этого мы с тварью по имени Магог шатались по всему миру следом за Розанной, занимаясь всем, что только может прийти в голову молодому человеку, вместе с Розанной… и подчиняясь командам Тессы, — он тряхнул головой и посмотрел на меня. — Под конец этого срока, Дрезден, я вряд ли чем отличался от зверя — ну, разве что ходил на двух ногах. О, мысли и чувства мои никуда не делись, но они сделались рабами самых моих животных страстей. Я совершил много такого, чего мне не… — он осекся и отвернулся от меня. — Я совершил много разного.

— Она манипулировала вами, — негромко произнес я. — Розанна. Она уговорила вас попробовать наркотик, сделать то или это. Постепенно, шаг за шагом. Растлевая вас, чтобы Падший мог завладеть вами.

Он кивнул.

— И все это время я ничего такого даже не заподозрил. Мне казалось, она заботится обо мне так же, как я заботился о ней, — он слабо улыбнулся. — Не забывайте, особыми умом и сообразительностью я никогда не отличался.

— И кто вас из этого выдернул? — поинтересовался я. — Широ?

— В некотором роде, да, — кивнул Саня. — Широ сорвал одну из Тессиных затей — в Антверпене, кажется. Мы с Розанной были тогда в Венеции. Она ворвалась в наш номер — в совершенном бешенстве. У них с Розанной случился спор, сути которого я до конца так и не понял. Только вместо того, чтобы выйти, как мне было сказано, я остался и подслушал его. В общем, я услышал, что на самом деле думала обо мне Розанна, услышал ее отчет Тессе о работе со мной. И понял, наконец, каким идиотом был все это время. Я выбросил монету в канал, ушел и не вернулся.

Я удивленно уставился на него.

— Должно быть, это далось вам нелегко.

— Да вся моя жизнь тогдашняя была все равно что снежный ком, катившийся прямиком в ад, — жизнерадостно ответил Саня. Ну да, не самая удачная метафора. Тогда я мало сомневался в том, что этот мой поступок равен самоубийству: Тесса наверняка выследила бы меня и убила, но Широ преследовал ее до Венеции — там он меня вместо нее и нашел. Майкл — не чикагский, другой Майкл — встретил нас на Мальте и предложил мне «Эспераккиус», вот этот, и работу. Предложил шанс бороться с тем злом, которое я сам помогал творить. Это хорошая работа. Постоянные разъезды, новые места, интересные люди, сложные задачи.

Я тряхнул головой и рассмеялся.

— Что ж, позитивный взгляд на вещи.

— Я стараюсь, — отозвался Саня с убежденностью человека, чья вера тверда как скала. — А вы, Дрезден? Вы не задумывались о том, чтобы принять «Фиделаккиус»? Присоединиться к нам?

— Нет, — тихо ответил я.

— Почему нет? — спросил Саня спокойно, без осуждения. — Вы знаете, за что мы сражаемся. Вы знаете, сколько добра мы приносим другим. То, чем занимаетесь вы, во многои совпадает с нашей работой: защищать тех, кто не в состоянии защитить себя сам, противостоять силам зла и насилия, когда те поднимают голову.

— Я не слишком подхожу для всей этой Божественной тусовки, — заявил я.

— А я агностик, — парировал Саня.

Я фыркнул.

— Блин-тарарам. Вы еще скажите мне, что вам это безразлично. Вы носите святой клинок и водите компанию с ангелами.

— Клинок обладает силой, это так. Существа, связанные с этой силой, в некотором роде… ангелоподобны, да. Но с тех пор, как я принял меч, мне доводилось видеть много странных и могущественных существ. И если называть их не «ангелами», а «пришельцами», получится, что я работал в сотрудничестве с могущественными существами — не обязательно принадлежащими к Небесному Воинству, — Саня улыбнулся. — Я понимаю, это все философские выкрутасы, но я не готов отказываться от этой точки зрения. Мы занимаемся достойным делом, даже если не рассматривать это с точки зрения веры, религии и Бога.

— С этим не поспоришь, — согласился я.

— Тогда скажите мне, — настаивал Саня, — почему вы не хотите принять меч?

Я немного подумал, прежде чем ответить.

— Потому, что он не для меня. И Широ сказал, я пойму, кому и когда его вручить.

Саня пожал плечами и согласно кивнул.

— Что ж, это серьезная причина, — он вздохнул. — Жаль. «Фиделаккиус» пригодился бы нам в этом конфликте. Если бы Широ был сейчас с нами…

— Хороший человек, — согласился я. — Знаете, что он был королем?

— Мне казалось, он просто увлекался музыкой Короля. Элвиса, в смысле.

— Нет, нет, — сказал я. — Сам Широ. Он прямой потомок последнего короля Окинавы. С тех пор миновало несколько поколений, но его семья королевской крови.

Саня пожал широкими плечами.

— На протяжении столетий, друг мой, сменилось много королей, так что их кровь изрядно разошлась среди людей. Вот моя семья, например, может проследить свои корни вплоть до Салахуддина.

Брови мои невольно поползли на лоб.

Салахуддина… Вы имели в виду Саладина? Царя Сирии и Египта во время Крестовых походов?

Саня кивнул.

— Его самого, — он снова застыл и посмотрел на меня; взгляд его расширился.

— Я знаю, вы агностик, — сказал я. — Но в совпадения вы верите?

— Не так, как в свое время, — ответил Саня.

— Это не может быть простым совпадением. Вы оба — потомки королевских родов, — я задумчиво пожевал губу. — Вот я и думаю, справедливо ли это по отношению к тому, кто может принять оставшийся меч?

— Я солдат и философ-любитель, — хмыкнул Саня. — Вы — чародей. Такое может играть какую-то роль?

Я сделал неопределенный жест рукой.

— И да, и нет. Я хочу сказать, существует множество факторов, связывающих магию с наследственностью. И целая куча древних ритуалов напрямую повязана с политическими правителями.

— Король и его страна едины, — серьезно процитировал Саня.

— Ну, типа того.

Саня кивнул.

— Майкл показывал мне это кино.

— Кроме Мерлина в этом фильме ничего хорошего. Ну, и еще капитана Пикара, который дерет задницу врагам в кольчуге, вооруженный здоровенным топором, — я махнул рукой. — Суть в том, что во многих культурах король, или султан, или кто там еще обладают властью не только физической, но и духовной. И сопутствующие этому энергии придавали древним королям и метафизическое значение.

— Возможно, что-то, сопоставимое с силой Мечей? — предположил Саня.

Я пожал плечами.

— Возможно. Когда я родился, монархов на планете сделалось негусто. Раньше я об этом и не особенно думал.

Саня улыбнулся.

— Что ж, теперь вам осталось только найти принца или принцессу, готовую положить жизнь на алтарь борьбы за добро. У вас нет никого на примете?

— Не очень, — признался я. — Но мне почему-то кажется, что мы на пороге чего-то такого, — я покосился на висевшие на стене часы. — Поздно уже. Я вернусь часа через два или позвоню.

— Да, — повторил Саня по-русски. — Мы присмотрим за вашими бандюгами.

— Спасибо, — сказал я и вернулся в мастерскую. Хендрикс сполз на пол и посапывал. Гард так и вовсе храпела. Томас беспокойно расхаживал взад-вперед.

— Ну? — спросил он.

— Мне надо заехать к Маку, поговорить с Мёрфи, — сказал я. — Поехали-ка.

Томас кивнул и шагнул к двери.

Я сунул руку в стоявшее у двери мусорное ведерко, достал оттуда пустую банку из-под машинного масла и бросил ее в наименее захламленный угол помещения. Не долетев до стены, пластмассовая фляга ударилась о что-то невидимое, Молли негромко ойкнула и возникла из ниоткуда, потирая ушибленное бедро.

— Откуда она взялась? — недовольно поинтересовался Томас.

— Чего я на этот раз сделала не так? — обиженно выпалила Молли. — Я, вроде, все приняла в расчет. Даже Томас не догадался, что я здесь.

— Ты ничего не упустила, — ответил я. — Просто я представляю себе ход твоих мыслей, Кузнечик. И если я не могу оставить тебя там, где безопасно, придется взять тебя туда, где я могу за тобой присматривать. Может, от тебя даже будет какая-нибудь польза. Едешь с нами.

Молли просияла.

— Класс! — взвизгнула она и следом за нами поспешила к выходу.

(обратно)

Глава ШЕСТНАДЦАТАЯ

Я опоздал больше чем на час, и настроения Мёрфи это не подняло.

— Вид у твоего носа хуже, чем вчера, — заметила она, стоило мне плюхнуться за стол напротив нее. — Да и фингалы под глазами, похоже, больше сделались.

— Господи, — откликнулся я. — Тебе идет злиться. Очень хорошеешь при этом.

Глаза ее угрожающе прищурились.

— Твой носик-пуговка так трогательно розовеет… а глаза, как нальются кровью, еще голубее кажутся.

— У тебя есть еще чего сказать напоследок, Дрезден, или тебя можно уже душить?

— Мак! — крикнул я, поднимая руку. — Пару светлого!

Она пригвоздила меня к стулу взглядом.

— И не думай, что сможешь откупиться от меня пивом. Даже таким хорошим.

— Я и не пытаюсь, — ответил я, вставая из-за стола. — Я откупаюсь от тебя потрясающим — по-настоящему потрясающим пивом.

Я подошел к стойке, на которую Мак выставил две бутылки собственноручно сваренной нирваны. Профессиональным движением больших пальцев он сшиб с них крышки, обойдясь без открывалки. Я подмигнул ему, взял бутылки и вернулся к Мёрфи.

Я протянул ей одну бутылку, оставил себе другую, и мы выпили. Сделав глоток, она пристально посмотрела на бутылку и сделала еще один, побольше.

— Это пиво, — объявила она, — только что спасло тебе жизнь.

— Мак известный пивной маг, — ответил я. Вслух я этого ему не сказал, но в тот момент я сильно жалел, что он не подает свое пиво охлажденным. Очень славно было бы приложить заиндевевшую бутылку к больному виску, да и чертов сломанный нос, глядишь, и перестал бы мучить меня так яростно. Вместо этого он продолжал гореть как в огне.

Мы с Мёрфи сидели за столиком у одной из стен кабака. Впомещении тринадцать столов; потолок поддерживают тринадцать деревянных колонн, затейливо украшенных резьбой на темы преданий Древнего Мира. Стойка бара причудливо искривлена в плане, и стульев у нее стоит тоже тринадцать — столько же, сколько вращается медленно под потолком вентиляторов. Планировка помещения, расстановка в нем мебели — все предназначено для рассеивания случайных потоков магических энергий, которые неизбежно витают вокруг занимающихся магией, когда те раздражены или возбуждены. Это совершенно необходимая мера защиты от сгустков негативных энергий, способных воздействовать на настроение или поведение посетителей.

Впрочем, на их сверхъестественные способности это не влияет — вот почему у двери висит большое, написанное от руки объявление. Мак добился, чтобы все участники Неписаного Договора официально признали его заведение нейтральной территорией, взяв тем самым на себя обязательства избегать здесь конфликтов или по крайней мере затевать их вне его стен.

И все же нейтральная территория остается безопасной только до тех пор, пока кто-нибудь не вообразит, что нарушение Соглашений сойдет ему с рук. В общем, здесь лучше держать ухо востро.

— С другой стороны, — уже тише заметила Мёрфи, — возможно, ты слишком жалок, чтобы забить тебя до смерти прямо сейчас.

— Мой нос, ты хочешь сказать, — предположил я. — В сравнении с тем, как в свое время досталось моей руке, это все фигня.

— Но, думаю, удовольствия все равно мало.

— Можно сказать и так.

Она сделала еще глоток и внимательно посмотрела на меня.

— Ты собираешься разыграть свою чародейскую карту и посоветовать мне не лезть в это дело.

— Не совсем, — сказал я.

Она смерила меня своим полицейским, профессионально отстраненным взглядом и кивнула.

— Ну, говори.

— Помнишь тех типов в аэропорту — несколько лет назад?

— Угу. Которые убили в часовне старика с Окинавы. Жуткая смерть.

Я слабо улыбнулся.

— Мне кажется, он бы поспорил с тобой на этот счет, если бы мог.

Она пожала плечами.

— Жуткая была катавасия, — произнесла она негромко.

— Так вот, те типы, что стояли за этим, вернулись. Они и похитили Марконе.

Мёрфи нахмурилась, и взгляд ее на мгновение сделался отрешенным, устремленным в себя.

— Они замахнулись на его бизнес?

— Или пытаются заставить его вступить в их команду, — ответил я. — Не знаю пока точно. Мы этим занимаемся.

— «Мы»?

— Помнишь Майкла? — спросил я.

— Мужа Черити?

— Угу.

— Помнится, в аэропорту нашли тогда пару мужчин с вырванными языками и фальшивыми паспортами. Оба убиты холодным оружием. Мечами, как это ни странно в наше время. Жестокая смерть, Гарри, — она положила руки на стол, ладонями вниз, и чуть пригнулась ко мне. — Я не люблю жестокости.

— Мне очень, типа, жаль, Мёрф, — сказал я. Возможно, в голосе моем и прозвучала капля или две сарказма. — Обязательно попрошу их одеть мягкие перчатки. Я сообщу тебе, что они ответят — если, конечно, останусь жив после такой просьбы.

Мёрфи спокойно посмотрела на меня.

— Значит, они вернулись?

Я кивнул.

— Только на этот раз они прихватили с собой больше друзей.

— Где они?

— Не надо, Мёрф.

— Где они, Гарри? — спросила Мёрф голосом, не терпящим пререканий. — Если они так опасны, я не собираюсь ждать, пока они нанесут удар первыми, на выгодных им условиях. Мы должны ударить первыми, не дав им шанса причинить вред кому-либо еще.

— Ведь бойня выйдет, Мёрф.

— Возможно, — кивнула она. — А может, и нет. Ты удивишься, узнав, какие возможности появились у нашего департамента теперь, с началом войны против терроризма.

— Допустим. И что ты скажешь своим боссам?

— Что те же самые террористы, что нападали на аэропорт и убили женщину в порту, готовят новую операцию. Что единственный способ обеспечить безопасность мирных граждан — это нанести превентивный удар. Чтобы все специальные антитеррористические подразделения, наш отдел, все копы в городе, все, кого мы сможем получить в подкрепление из ФБР и армии, находились в полной боевой готовности.

Я сидел, переваривая эту информацию. Не знаю, что произвело на меня большее впечатление: интонация Мёрфи — или открывающиеся возможности.

Блин. Та огневая мощь, о которой говорила Мёрфи, могла бы заставить призадуматься даже динарианцев. А с учетом политического климата, простое словосочетание «террористический заговор» не может не вызвать отклика: «реагировать всеми доступными силами». Да, конечно, наиболее современное оружие поражает сверхъестественные цели гораздо менее эффективно, чем ожидают те, кто с этими целями мало знаком — и все же, даже если их эффективность сведется к пчелиным укусам, и пчелиные укусы могут разить наповал, если их достаточно много.

Человечество, как правило, предпочитает вести себя по отношению к сверхъестественному двояко. С одной стороны, над ним насмехаются и отказываются замечать до такой степени, что сверхъестественному даже не надо особо прятаться. При малейшей возможности среднестатистический смертный найдет рациональное объяснение любому необычному происшествию, квалифицируя его как «необычное, но поддающееся логике явление». Как следствие, многие сверхъестественные хищники относятся к людям как к стадным животным, играя с ними при охоте как кошка с мышью.

С другой стороны, перегнуть палку тоже никто не хочет. Напуганное или разъяренное человечество превращается в такую силу, связываться с которой не стоит даже сверхъестественному миру. В конце концов, факелы и рогатины не менее опасны, чем в давно прошедшие времена, и (возможно, это только мое мнение) большей часть обитателей Небывальщины не слишком по вкусу приходится то, насколько продвинулось за последнее столетие человечество по части разрушительных способностей.

Именно поэтому я испытывал сильный соблазн противопоставить динарианцам армию разъяренных копов. Пять или шесть винтовок вроде той, что была у Гард, возможно, и не убьют Девицу-Богомола, но если на каждую из составляющих ее букашек найдется по несколько пар крепких армейских башмаков, даже мисс Клешне может прийтись очень и очень несладко.

Конечно, все это при условии, что вовлеченные в это смертные будут а) знать, с кем они сражаются, и б) относиться к этому серьезно и действовать слаженно. Возможно, Мёрфи и ее коллеги из ОСР и имеют представление о серьезности ситуации, но этого вряд ли можно сказать о всех остальных. Обычно все ожидают этакого армейского боевичка, когда на самом деле им придется иметь дело с ужастиком. Я ни на секунду не поверю в то, что Мёрфи, Столлинз или кто угодно другой в Чикаго сумеет заставить любого вовлеченного в операцию выслушать его, начни они говорить о монстрах и демонах.

Я снова потер висок рукой, думая о Сане. Может, нам и удалось бы объяснить происходящее в более приемлемых понятиях. Например, вместо «меняющих облик демонов» можно сказать что-нибудь о террористах, вступивших в обладание (ха-ха, обладание!) «экспериментальными биомиметрическими бронекостюмами». Может, подобной информации и хватило бы для того, чтобы те отнеслись к работе серьезно.

А может, и нет. Может, напоровшись на чудища из кошмарного сна, они просто завизжат как дети, забыв про координацию и прочие установки — особенно если среди динарианцев найдется кто-нибудь, обладающий достаточными магическими способностями, чтобы от них полетела к чертовой матери техника. И в результате мы не получим ничего кроме паники, хаоса и побоища.

— Мысль неплохая, — сказал я Мёрфи. — Возможно, даже работоспособная мысль. Но не думаю, чтобы время ее реализации уже наступило. Рановато.

Глаза ее вспыхнули холодным синим огнем.

— И решать, когда это делать, будешь ты?

Я сделал еще глоток пива и поставил бутылку на стол.

— Похоже, так.

— И это ты мне говоришь? — возмутилась Мёрфи.

Я откинулся на спинку стула.

— Во-первых, — вполголоса сказал я, — даже если ты соберешь все это войско, максимум, на что ты можешь надеяться — это на чудовищно дорогой, кровавой ценой вырванную победу. Во-вторых, есть пока еще шанс на то, что я разрешу всю эту ситуацию по каналам Совета… ну, по крайней мере, добьюсь того, чтобы к моменту, когда полетят пух и перья, мы не находились в центре этого чертова города.

— Но ты…

— А в-третьих, — продолжал я, — я не знаю, где они.

Мёрфи прищурилась, а потом лицо ее как-то разом расслабилось.

— Ты говоришь мне правду.

— Обыкновенно, да, — сказал я. — Дайте мне день или два, и я, возможно, смогу выследить их. Но до этого может и не дойти.

Она внимательно вглядывалась в мое лицо.

— Но ты не считаешь, что их можно отговорить от того, что они делают здесь?

— Ни в коем случае. Но у меня есть надежда уговорить их баловаться со спичками чуть дальше отсюда.

— А что, если кто-нибудь пострадает, пока ты будешь заниматься политикой? — спросила она. — Те, кого ты встретил вчера вечером, привлекли к себе внимание. Пока никто не пострадал, но это может измениться. Я не готова спускать такое с рук.

— Это были другие, — устало сказал я. — Эти, я думаю, особой опасности для людей не представляют, — я рассказал ей про нападения Летних.

Она одним глотком допила остаток пива и вздохнула.

— Ну почему с тобой всегда все сложно?

Я искренне пожал плечами.

— Видишь ли, какая проблема, Гарри, — тихо произнесла она. — В прошлый раз, когда эти маньяки объявлялись здесь, они оставили за собой трупы. Велось расследование. Несколько свидетелей дало довольно точное твое описание.

— И это ничем не кончилось, — кивнул я.

— Это ничем не кончилось, потому что руководила следствием я, — поправила меня Мёрфи чуть более резко. — Дело не закрыто. И если подобные события заставят к нему вернуться, у меня больше нет возможности защитить тебя.

— А у Столлинза?

— Джон, возможно, попытается, — ответила Мёрфи. — Но в отделе внутренних расследований рвется вверх по служебной лестнице Рудольф, и если он унюхает что-то, то подымет визг на весь город, это дело заберут из нашего отдела, и мы не сможем на него влиять.

Я нахмурился, задумчево вертя в пальцах бутылку.

— Что ж, — заметил я. — Это может все заметно усложнить.

Мёрфи закатила глаза.

— Тебе так кажется? Черт подери, Гарри. Давным-давно я согласилась с тобой в том, что есть вещи, в которые наш департамент лучше не вовлекать. Я обещала тебе не дудеть в свисток и не поднимать тревоги при первых признаках чего-то неестественного, — она чуть подалась вперед, пристально глядя на меня. — Но я коп, Гарри. В первую очередь я коп. Это моя работа — охранять и защищать жителей города.

— А я что по-твоему делаю?

— Лучшее, из всего, что ты умеешь делать, — произнесла она без злости. — Я знаю, что сердце у тебя хорошее. Но ты можешь действовать из самых что есть лучших побуждений и все равно ошибаться, — она помолчала, чтобы до меня дошло. — И если ты ошибешься, это может стоить кому-то жизни. Жизни, которую я поклялась защищать.

Я промолчал.

— Ты просил меня с уважением относиться к твоим проблемам, и я делаю это, — тихо продолжала она. — И ожидаю от тебя взаимного уважения. Если мне хоть на секунду покажется, что, позволив тебе разбираться с этим делом, я поставлю под угрозу чьи-то жизни, я не собираюсь тихо стоять в сторонке. Я вмешаюсь и привлеку к делу все силы, до которых я смогу дотянуться. И если я это сделаю, я ожидаю от тебя стопроцентной поддержки.

— И решать, когда это будет, будешь ты? — поинтересовался я.

Она смотрела на меня, не дрогнув. Ни капельки.

— Похоже, так.

Я снова откинулся на спинку стула и, прикрыв глаза, потягивал пиво.

Мёрфи не знала всего, что было поставлено на кон в этой игре. Больше, чем кто-либо другой, и все равно она знала не все. Стоит ей сделать один неверный шаг, и она может испортить все так, что уже не исправишь.

Наверное, то же самое она думала обо мне — и не раз.

Я очень о многом просил Мёрфи, когда просил ее доверять мне.

Как мог я не вернуть долг, если считаю себя ее другом?

Очень просто.

Не мог я этого.

Блин, если она решила вмешаться, она это сделает — со мной или без меня. В этих обстоятельствах мое присутствие означает разницу между кровавой победой и катастрофой. И…

И вдруг я испытал жалость к Майклу с его смятением.

Я открыл глаза.

— Если ты решишь подключить к этому полицейское управление Чикаго, ты получишь мою помощь. Но тебе придется мне поверить: время решать эту проблему таким способом еще не настало.

Она провела пальцем по царапине на деревянной столешнице.

— Что, если бы в этом доме было полно людей, Гарри? Семей. Эти динарианцы могли бы убить не одну сотню людей.

— Дай мне время, — попросил я.

Она оперлась руками о край стола и встала, снова глядя на меня все тем же нейтральным взглядом. Когда она заговорила, у меня засосало под ложечкой.

— Я бы рада, — сказала она. — Но…

Дверь кабака распахнулась, едва не слетев с петель и оставив на старой деревянной стене отметины.

В помещение вошел… Зверь. Поначалу я даже не понял, кто это. Представьте себе крупного человека, пытающегося залезть в собачью будку. Ему пришлось согнуться и пролезать в дверь бочком, протискивая в проем сначала одно плечо, потом другое, стараясь не ободраться при этом о косяк. Примерно так выглядела его здоровенная, покрытая серой шерстью фигура. Только с рогами и раздвоенными копытами.

Огромный бебека — на несколько футов выше любого из известных мне троллей или огров — протиснулся в дверь и остался стоять, пригнувшись. Его голова, плечи, да и верхняя часть спины упирались в потолок. Взгляд его золотых, с прямоугольными зрачками глаз медленно шарил по комнате. Сжатые в кулачищи пальцы не уступали размерами хорошим кабачкам, и запах от него исходил резкий, звериный.

Спасибо снегопаду — народу в кабаке было совсем немного, несколько завсегдатаев и мы с Мёрфи. Но даже так, зрелище вышло не из тех, что видишь каждый день, и в помещении воцарилась совершенная тишина.

Взгляд бебеки остановился на мне.

И тут он все так же, бочком, двинулся в мою сторону. Мак метнулся к кнопке, отключавшей вентиляторы, но лопасти первых двух, мимо которых тот проходил, ударили его по рогам и разбились о них. Бебека даже не моргнул. Он остановился у нашего стола, покосился на Мёрфи и обратил свой тяжелый взгляд на меня.

— Чародей, — пророкотал он голосом таким низким, что я скорее осязал его, нежели слышал. — Явился я сюда о братьях моих младших говорить, — глаза его угрожающе сузились, и кулачищи напряглись, хрустнув суставами. — Как равно и о том, что с ними совершил ты.

(обратно)

Глава СЕМНАДЦАТАЯ

Сжав в руке посох, я встал лицом к исполинскому бебеке.

Мёрфи смотрела на меня округлившимися, чтобы не сказать, выпученными глазами.

— Это нейтральная территория, — негромко произнес я.

— Истинно так, — согласился бебека. — И Договор единственно мне не дает хребет твой изломать, а череп раскроить.

— А мне — поджарить зад твой необъятный, — отозвался я, глядя на него пусть и снизу вверх, но в упор, а также дерзко выпятив подбородок. — И не думай, что это дастся тебе просто, Крошка.

— Как знать, как знать, — пророкотал бебека. — Вопрос такой лишь поединок рассудить способен.

Я старался дышать ртом и не слишком глубоко. От бебеки пахло не так плохо, как можно было ожидать, но все же, черт возьми, пахло, и довольно сильно.

— Говори.

— Мы счет к тебе имеем, друг Зимы, — заявил бебека.

— И друг Лета, — напомнил я. — Они одарили меня побрякушками и всем таким.

— Не буду отрицать, — согласился бебека. — Ты службу добрую свершил династии моей, пусть и не королеве. Тем более я удивлен, что против младших родичей моих запретное оружье применил ты.

— Запретное? — негромко переспросила Мёрфи.

— Железо, — объяснил я ей и снова повернулся к бебеке. — Они пытались меня убить. Я хотел остаться в живых.

— Друзья династии моей оружием запретным не грозят, — буркнул бебека. — Ты этого не знал? В отличье от оружия простого, оно не просто раны причиняет. Оно как яд разит и плоть, и душу, и это против нас ты применил.

Я испепелил этого безмозглого дылду взглядом.

— Они пытались меня убить, — повторил я, только медленнее — так, чтобы это звучало по возможности оскорбительнее. — Я хотел остаться в живых.

Бебека недобро прищурился.

— Так ты намерен в том же роде продолжать?

— Я намерен оставаться в живых, — ответил я. — Не я просил этого конфликта. И не я его начал.

— Судьба твоя расстаться с жизнью рано или поздно. Так почему не встретить смерть достойно, мирно с жизнью попрощавшись?

— Мирно? — переспросил я, с трудом удерживаясь от смеха. — Уж если я и погибну в бою, Крошка, надеюсь, что это будет настолько не мирно, насколько мне удастся сделать это для вас, — я уставил в него палец. — Я не имею ничего против тебя и твоих братцев, Крошка, за одним исключением: вы, черт вас подери, пытаетесь убить меня. Откажитесь от этой навязчивой идеи, и хуже, чем сейчас, вам не будет.

Бебека заворчал. Звук этот напоминал лязг раздолбанной коробки передач у старого карьерного самосвала.

— Так я не поступлю. Слугой своей короны я останусь.

— Тогда не ожидай от меня ничего другого, кроме того, что случилось уже с твоими братьями, — заявил я.

— И ты ведешь себя вот так, на службе находясь Зимы? — удивился бебека, словно не веря своим ушам. — Ты, кто вторгался в Арктис-Тор? Какую власть имеет королева Зимних над тобой?

— Извини, Крошка, но ты и вполовину не так крут, как тебе думается. Так и только так я поступаю всякий раз, когда кто-нибудь пытается меня взгреть, — я сделал выразительный жест жезлом. — Поэтому, если ты здесь затем, чтобы попытаться уговорить меня лечь и не рыпаться, можешь идти откуда пришел. А если ты пришел, чтобы сделать очередную попытку меня угробить, хорошо бы тебе иметь больше мозгов, чем твои братья, иначе я оставлю от тебя такую же груду запасных костей.

Бебека снова заворчал и неуклюже кивнул.

— Раз так, пойдем-ка выйдем. И разберемся с этим раз и навсегда.

Ух ты. Ух ты, ишь ты…

Святое дело выказывать браваду перед нехорошими — ну, или не слишком хорошими, как случается — парнями. Этого требует хотя бы самоуважение. Однако я никогда не предпринял бы ничего серьезного по отношению к Крошке с его здоровенной тушей — по крайней мере, не подготовившись к этому как следует предварительно. Мне приходилось также не забывать о том, что «большой» вовсе не значит «глупый», особенно с учетом кругов, в которых он обращался.

Если подумать, почти все приближенные к трону Летних обладают недюжинными способностями противостоять магии. Окажись Крошка хотя бы вполовину таким ловким, как те, с кем я сталкивался в прошлом, и этот поединок мог обернуться для меня серьезными неприятностями. Ему достаточно было бы просто стоять на улице и ждать. Выход из заведения Мака только один.

Что еще хуже, Томас и Молли ждали меня на улице в Томасовой барже, и они наверняка вмешались бы. Не знаю точно, что могло бы произойти в таком случае. Даже не принимая в расчет того, что мы затевали бучу в самом центре Чикаго, посреди бела дня, я бы предположил, что у бебеки имелись подкрепления, поджидавшие где-нибудь поблизости на случай, если в дело вмешается любой, не имеющий отношения к внутренним разборкам Летней и Зимней династий. Молли в бою почти не представляла собой угрозы, а Томас обыкновенно полагал, что лучший способ вступить в драку — это вломиться в нее со всей дури, делая ставку на силу, скорость и натиск.

Все это могло обернуться месиловом, и очень скоро.

Я все еще пытался придумать способ выбраться изо всего этого, никого при этом не убив, когда Мёрфи со стуком положила на стол свой пистолет.

— Я так не считаю, — заявила она громким, вызывающим тоном.

Бебека повернулся и удивленно уставился на нее.

И Мак тоже.

И все, находившиеся в этом чертовом кабаке.

Блин, даже я.

Мёрфи встала, расставила ноги шире как для драки и посмотрела на бебеку в упор.

— Я не позволю нарушать закона, который поставлена охранять.

Бебека склонил голову набок, прочертив рогом борозду на потолке.

Мак поморщился.

— Леди? — прогрохотал бебека.

— Тебе известно, кто я? — спросила Мёрфи.

— Леди-рыцарь, носитель щита этого царства смертных, — ответил бебека. — Служитель закона… так, кажется вас здесь зовут.

— Совершенно верно, спокойно кивнула она.

— Я не бросаю вызова твои властям, о Дама…

— Мёрфи, — подсказала она.

— Дама Мёрфи, — пророкотал бебека.

— Однако же бросаешь, — возразила Мёрфи. — Ты угрожал одному из тех, кого я поклялась защищать.

Бебека потрясенно заморгал — с учетом его роста это оказалось запоминающимся жестом — и покосился на меня.

— Этого чародея?

— Да, — подтвердила Мёрфи. — Он гражданин Чикаго, и я дала присягу защищать его от всех, кто попытается ему угрожать.

— Дама Мёрфи, — упрямо настаивал бебека. — Это дело смертных не касается.

— Черта с два не касается, — возмутилась Мёрфи. — Этот человек живет в Чикаго. Он платит налоги городу. Он подчиняется его законам, — она покосилась на меня, и уголок ее рта ехидно дернулся. — И если он страдает от связанных с гражданством головных болей, как ему приходится, значит, будет совершенно справедливо и законно, чтобы он получал такую же защиту, как и любой другой гражданин. Посему он находится под моей защитой, и любая ссора, которую ты с ним затеешь, станет ссорой и со мною.

Несколько секунд бебека смотрел на нее, сдвинув брови в мыслительном усилии.

— Уверена ли ты в позиции своей, о Дама Мёрфи?

— Совершенно уверена, — ответила она.

— Даже зная то, что долг, возложенный на нас с родней, потребовать от нас убийства твоего способен?

— Господин бебека, — заявила Мёрфи, в первый раз за время разговора положив руку на свой пистолет. — Задумайся на мгновение, что ты почувствуешь, когда пуля в стальной оболочке вонзится в твою плоть.

Бебека тряхнул от неожиданности ушами, сдув при этом с соседних столов несколько салфеток.

— И ты запретное оружие нацелишь на героя-воина династии моей?

— В твоем случае, господин Бебека, — заметила Мёрфи, — мне и целиться не надо, — она подняла револьвер и навела ствол на точку между глаз на бараньей морде.

Я чуть не ударился, было, в панику. Потом мне показалось, я понял, к чему клонит Мёрфи, и мне пришлось изо всех сил сдерживаться, чтобы не лыбиться как идиот.

Бебека снова хрустнул суставами пальцев.

— Это, — буркнул он, — нейтральная территория.

— Чикаго, — возразила она, — никогда не подписывал никаких ваших соглашений. Я просто исполняю свой долг.

— Напади на меня здесь, — заявил бебека, — и я сокрушу тебя в пыль.

— Сокруши меня в пыль здесь, — парировала Мёрфи, — и ты нарушишь Договор, действуя по приказу твоей королевы. Ты этого хотел, явившись сюда?

Бебека скрипнул зубами — звук напоминал трущиеся друг о друга мельничные жернова.

— Мой спор и ссора не с тобой.

— Если ты пытаешься забрать жизнь одного из граждан Чикаго, которых я поклялась защищать, ты ссоришься со мной, господин Бебека. Или твоя королева желает объявить войну смертным властям Чикаго? А может, она желает, чтобы ты решал такие вопросы?

Бебека свирепо глядел на нее в очевидном замешательстве.

— Леди дело говорит, Крошка, — заметил я. — Ты не обретешь здесь ничего, кроме неприятностей, а терять тебе особо нечего, разве что время — и то немного. Уходи. Полагаю, мы с тобой еще встретимся, и очень скоро.

Бебека уставился на Мёрфи, потом на меня. Будь я не таким наглым и бесстрашным, я затаил бы дыхание в надежде на то, что драки удалось избежать. А так я затаил его только из-за звериного запаха.

В конце концов бебека склонил голову перед Мёрфи, еще раз прочертив потолок рогами. Мака прямо перекосило.

— Отвага, — пророкотал он, — уважения достойна. Но, чародей, ты жиже оказался, чем я думал, коль за спину ты смертной хоронишься — сколь доблестна она бы ни была.

Я сделал глубокий вдох, стараясь не морщить при этом нос.

— Господи, — сказал я. — Попробую это как-нибудь пережить.

— Коль переживешь, так ненадолго — готов тебе я это обещать, — бебека поклонился Мёрфи, повернулся и, пригнувшись, направился к выходу. Он даже закрыл за собой дверь.

Мёрфи перевела дух и убрала пистолет в наплечную кобуру. Удалось ей это, правда, попытки со второй или третьей.

Я тоже опустился на стул — ноги сделались слегка ватными.

— Ты, — сказал я Мёрфи. — Ну ты и крута.

Она сделала честную попытку улыбнуться.

— Ну, раз уж ты заметил… — она покосилась на дверь. — Он правда ушел?

— Угу, — кивнул я. — Думаю, ушел. Может, Летние и не сплошь белые и пушистые, но представления о чести у них имеются, и если кто из них дает слово, он его держит.

Мак сделал нечто, чего я в его исполнении не видел почти никогда.

Он вынул из-под стойки три бутылки темного стекла и принес их к нам на стол. Он сорвал крышки, поставил одну передо мной, другую перед Мёрфи, а третью взял себе.

Я взял бутылку, поднес нос к горлышку и понюхал. Напиток был мне незнаком, но запах имел такой, что рот сразу наполнился слюной.

Не говоря ни слова, Мак поднял бутылку, салютуя ею Мёрфи.

Я повторил его движение. Мёрфи устало тряхнула головой и подняла бутылку в ответном жесте.

Мы выпили, и мой язык решил, что начиная с этого дня любое пойло, которое я буду пить, будет по сравнению с этим горьким разочарованием. Слишком много вкусовых оттенков слились вместе во что-то, не поддающееся описанию, будь у меня даже неделя на попытки. В жизни не пил ничего подобного. Божественное пиво, по-другому не назвать.

Мак осушил свою бутылку одним долгим глотком, прикрыв глаза. Поставив ее на стол, он посмотрел на Мёрфи.

— Храбро проделано, — сказал он.

Мёрфи раскраснелась от облегчения и от пива — думаю, ей оно понравилось не меньше моего. Не уверен, что Мак это заметил, но я-то знаю ее достаточно давно, чтобы понять — и от смущения тоже.

— Ладно, — произнесла Мёрфи немного дрожащим голосом. — На чем мы остановились?

— Ты собиралась сказать мне, что по твоему мнению я заблуждаюсь, и что чикагской полиции необходимо вмешаться.

— О, — сказала Мёрфи. — Верно, — она еще раз покосилась в сторону двери, за которой скрылся бебека. — Ты сказал, из двух партий, что причиняют нам неприятности, та, к которой относится эта тварь, еще ничего?

— Угу, — буркнул я.

— Мы трижды выступали против сверхъестественных тварей, — тихо произнесла она. — Дважды это закончилось плохо.

Под «мы» она имела в виду полицию, конечно. Я кивнул. Одна из таких стычек убила ее партнера, Рона Кармайкла. Не ангела или чего-нибудь в этом роде, но хорошего человека и надежного полицейского.

— Ладно, — так же тихо произнесла она. — Повременю пока с тревогой. На одном условии.

— Валяй, говори.

— Я в деле с этого самого момента и до конца. Ясно же, что тебе нужен кто-то, кто будет защищать тебя от больших, злых баранов.

Я фыркнул.

— Ясно, ага.

Она подняла свою бутылку с остатками пива. Я поднял свою.

Мы чокнулись бутылками, допили и вместе вышли на зимний мороз.

(обратно)

Глава ВОСЕМНАДЦАТАЯ

— Ладно, — сказал я. — Объявляю заседание военного совета открытым.

Мы все сидели у меня в крохотной гостиной, поедая гамбургеры из «Бургер-Кинга». Томас с Молли голосовали за «Макдоналдс», но поскольку платил я, их известили о том, что тут вам не демократия, так что все кончилось «Бургер-Кингом».

Да здравствует Король, бэби.

Мёрфи удивленно округлила глаза.

— Военный совет? — переспросила Молли (глаза ее, пожалуй, не уступали сейчас по размеру Мёрфиным). — Мы что, вступаем в новую войну?

— Я это, типа, метафорически, — объяснил я, удостоверившись, что баланс кетчупа и горчицы в моем гамбургере находится в пределах приемлемого. — Мне нужно определиться со следующим моим шагом, а за последние дни меня слишком часто молотили по башке. Вот я и решил, что немного посторонней помощи моему мозгу не помешает.

— До тебя это только сейчас дошло, да? — невинно пробормотал Томас.

— Разговорчики в строю! — буркнул я. — Суть в том, чтобы вместе сгенерировать какие-нибудь полезные идеи.

— И не слишком дурацкие, — добавила Молли, с трудом удержавшись от того, чтобы не прыснуть.

Я смерил ее взглядом. Она поперхнулась жареной картофельной соломиной.

Мёрфи сосала через трубочку диет-колу.

— Ну, — сказала она. — что касается меня, я не знаю, что тебе посоветовать, пока не узнаю, что у тебя за противник.

— Я же говорил тебе в машине, — возмутился я. — Рыцари ордена Темного Динария.

— Падшие ангелы, почерневшие от времени монеты, сумасшедшие убийцы — это я поняла, — сказала Мёрфи. — Но это не говорит мне ничего о том, на что они способны.

— Она права, — негромко заметил Томас. — Ты не слишком много рассказывал об этих типах.

Я сделал глубокий выдох и откусил большой кусок гамбургера, чтобы подумать над ответом, пока жую.

— Эти твари могут делать очень многое, — произнес я, наконец. — В первую очередь, монеты, похоже, позволяют своему обладателю менять свой физический облик на тот, который лучше, чем обычное человеческое тело, приспособлен для боя.

— Боевые трансформеры! — восхитилась Молли. — Клево.

— Не так уж и клево, — возразил я. Потом подумал и согласился. — Ну, может, немного и ничего. Это делает их менее уязвимыми. Это делает их более подвижными. Вооружает самыми разнообразными орудиями убийства. Само собой, клыками, когтями и тому подобным. У Кассия, кажется, зубы ядовитые были. Обладатель монеты Урсиэли мог превращаться в медведоподобную тварь с клыками, когтями и рогами впридачу. Другая превращала волосы в миллион живых титановых лезвий, и они могли извиваться по всему помещению или пробивать стены. Протягивались аж на двадцать или тридцать футов.

— У меня среди клиенток такие встречаются, — встрял Томас.

Мёрфи поморщилась и покосилась на него.

Я кашлянул и тоже испепелил его взглядом.

— Еще один из них, Никодимус, похоже, формы не меняет, но его чертова тень может спрыгивать со стены и душить вас. Страшно как черт знает что.

— Какой-нибудь униформы, общей для всех, у них нет? — поинтересовалась Молли.

— Ничего, даже отдаленно напоминающего, нет, — ответил я. — У каждого из Падших, похоже, собственные предпочтения. И я подозреваю, что эти предпочтения меняются в зависимости от того, кто носит монету. Падший Квинта Кассия напоминал змею, и вся магия у Кассия была по-змеиному ползучая. Но он абсолютно во всем отличался от Урсиэли, которая, в свою очередь совершенно отличалась от нынешней Девицы-Богомола, а уж эта и вовсе отличается от всех остальных виденных мною динарианцев.

Мёрфи кивнула.

— Что-нибудь еще?

— Адепты, — сказал я. — Больше похоже на культ, пожалуй. У Никодимуса есть последователи с вырванными языками. Фанатики, вооруженные до зубов и настолько сумасшедшие, что готовы покончить с собой, только бы не попасть в плен к его врагам.

Она поежилась.

— Аэропорт?

— Угу.

— Это все?

— Нет, — я мотнул головой. — У Никодимуса были еще… назовем их цепными псами, пожалуй. С той только разницей, что это не собаки. Не знаю, кто это на самом деле, но они уродливы, быстро бегают, и у них большие зубы. Но не это делает их такими опасными.

— Не это? — переспросил Томас. — Тогда что?

— Падшие, — ответил я.

В комнате воцарилась тишина.

— Это существа древнее времени, которые провели две тысячи лет, изучая все входы и выходы смертного мира и смертного разума, — негромко продолжал я. — Они понимают такое, к чему мы буквально не знаем, как подступиться. Они видели все на свете трюки, изучили все ходы, и они все равно что заряженная тачка для каждого обладателя монеты — если только сами не берутся за руль. У каждого из них безупречная память — это все равно как если бы в их распоряжении находилась целая библиотека информации, а уж комбинаторы из них такие, что в сравнении с ними кардинал Ришелье показался бы Матерью Терезой.

Томас бросил на меня долгий, пристальный взгляд и нахмурился. Я постарался не обращать на него внимания.

Мёрфи тряхнула головой.

— Давайте подведем итог: неизвестное число врагов с неизвестными нам возможностями, поддерживаемое шайкой психов, сворой боевых животных и сверхчеловечески разумной карманной мелочью, — она покосилась на меня. — Знаешь, с учетом того, сколько мы еще не знаем, типа, трудно что-то планировать.

— Ну, значит, это нам и нужно делать в первую очередь, правда? — не очень уверенно спросила Молли. — То есть, узнать о них больше?

Томас посмотрел на Молли и молча кивнул.

— Для этого их надо сперва найти, — заметил я.

— Поисковое заклятие? — предложила Молли.

— У меня нет никаких фрагментов, чтобы с ними работать, — вздохнул я. — А если бы и имелись, кто-то из их команды сумел прикрыться завесой от заклятий самой Мэб. А Мэб я и в подметки не гожусь. У моего заклятия просто не будет шансов.

— С таким антуражем, как у них, им придется держаться подальше от мало-мальски людных мест, — заметила Мёрфи. — Шайка громил без языков? Если динарианцы в городе, это должно помочь отыскать их без особого труда.

— В прошлый раз они базировались в Преисподней, — сказал я. — Поверь мне, там любой дряни места с лихвой хватит.

— А как насчет мира духов? — тихо спросил Томас. — Уж там-то найдется хоть кто-то, кто смог бы поведать нам что-нибудь.

— Возможно, — кивнул я. — Я знаком с одной или двумя лоа. Но информация такого рода или дорога, или не слишком надежна. Иногда и то, и другое. И не забывайте, о ком мы говорим. Падшие — это тяжеловесы мира духов. Перечить им не хочет никто.

Молли разочарованно шмыгнула носом.

— Если мы не можем выследить их с помощью магии, и мы не можем найти их физически, как нам узнать о них больше?

— Вот именно, детка, — сказал я. — На то и военный совет.

Несколько минут все мы молча жевали. Первой заговорила Мёрфи.

— Мы подходим к этому не с той стороны.

— А? — с надеждой встрепенулся я.

— Мы рассуждаем как хорошие парни. Нам нужно рассуждать как нехорошие. С учетом того, что им угрожает, чего им желательно избегать.

Я чуть подался вперед и кивнул ей, чтобы она продолжала.

— Я плохо разбираюсь в сверхъестественных аспектах этой ситуации, — сказала она. — Про этих твоих динарианцев я вообще почти ничего не знаю. Но я знаю кое-что про Марконе. Например, я знаю, что даже при том, что ряду его подчиненных не терпится занять его место, еще больше таких, кто остается ему верен, или считает, что помощь ему, попытка спасти его, дадут им те или иные преимущества.

— Угу, — кивнул я. — И что?

— Значит, где бы ни прятали его динарианцы, это должно быть такое место, куда сеть Марконе не дотянется. Мы можем не сомневаться, что в неожиданных местах, но на виду, они не прячутся.

— Блин-тарарам, — хмыкнул я. — А ведь да. И не только это. Марконе готовился загодя. Он подготовил для себя это убежище. Более того… — я осекся. — Местоположение твоего тайного убежища должно держаться в полной тайне от всех, вам так не кажется?

— Ну, — утвердительно кивнула Молли. — Что толку от убежища, если всем известно, где оно?

— Динарианцы совершено точно знали, куда он собирался, — сказал я. — Заклятие, сложенное ими для того, чтобы взломать оборону здания — не импровизация. Для этого оно слишком сложное. Это требовало долгой, заблаговременной подготовки.

— Сукин сын, — выругался Томас. — Марконе продал кто-то из своих.

— Значит, если мы найдем эту крысу… — начала Мёрфи, уловив идею.

— Мы, возможно, найдем нить, ведущую к монетоголовым, — договорил я с недоброй ухмылкой. — Кто теперь скажет, что идея военного совета была неудачной?

— Монетоголовые, — хихикнула Молли.

— У меня талант на прозвища, — скромно сказал я. — И кончай хихикать! — добавил я, понизив голос. — Чародеи не хихикают. Это портит имидж.

Молли справилась с хихиканьем, только набив рот картошкой.

Я глотнул колы и повернулся к Мёрфи.

— Итак, нам нужно узнать, кто собирается подставить Марконе. Кто-то, занимающий достаточно высокое место в его империи, чтобы знать местонахождение убежища, и кто выигрывает от отсутствия Марконе.

— Ты исходишь из того, что информатор действовал сознательно, — заметила Мёрфи. — Это не обязательно так. Кто-то мог выдать информацию случайно, а может, его силой принудили к сотрудничеству.

Я помолчал, обдумывая это.

— Верно. Тогда мы начнем с поисков того, кто мог выдать информацию об убежище.

Мёрфи взъерошила свои золотые волосы руками и задумчиво нахмурилась.

— Если честно, ОСР редко пересекается с организованной преступностью. Надо сделать несколько звонков, тогда смогу сказать определеннее.

Томас побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

— ФБР должно знать больше, разве нет?

— И вы ведь знакомы с этим парнем… Риком, да? — спросила Молли. — Ну, с тем, который помогал тому извращенцу меня допрашивать?

Мёрфи не очень добро прищурилась. Она издала звук, который трудно было назвать утвердительным, но и отрицания в нем я тоже не услышал. У Мёрфи довольно сложные отношения с бывшим мужем.

Молли потребовалось не больше полсекунды, чтобы заметить выражение лица Мёрфи. Она осеклась и некоторое время беспомощно оглядывалась по сторонам.

— Э… да, Гарри, а что с Мистером? Он с самого нашего прихода спит как полено.

— Что автоматически ставит нас перед второй частью проблемы, — сказал я. — Убийцами из Летней Коллегии. Мне кажется, велик шанс того, что они наблюдают за моим домом.

Томас повел бровью.

— Я не ощущаю ничего такого поблизости.

— Вы и того, что зашел в кабак через парадный вход, тоже не ощутили, — не без ехидства заметила Мёрфи.

— Я объезжал квартал, — обиженно заявил Томас. — Чертова метель в самом разгаре, и ни одного стояночного места. Ненавижу этот город.

— Я навострил всех своих оберегов, — сообщил я. — По идее, я должен знать о появлении любой угрозы на расстоянии квартала. Ну, и нужно подняться очень, очень рано, чтобы просочиться мимо Мыша.

Мыш, сидевший перед Молли и строивший скорбные глазки ее сандвичу с курятиной, покосился на меня и стукнул хвостом по ковру.

— Если они подберутся совсем близко, я буду знать это наверняка. Возможно, они окружили дом, рассредоточившись для лучшего наблюдения за входящими и выходящими, — продолжал я. — Думаю, бебеки не особенно хотят вышибать мою дверь — пока, во всяком случае. Они предпочитают драться там, где у них меньше шансов причинить побочный ущерб. Но мне почему-то кажется, что на таком снегу они не в лучшей форме.

Молли нахмурилась.

— Вы думаете, Мэб воздействует на погоду для вас?

— Может, нынешний снегопад — это случайное совпадение, — сказал я. — Но если и так, он чрезвычайно кстати.

— С тобой ничего не бывает кстати, Дрезден, — заявила Мёрфи.

— Вот и я о том же, — кивнул я, потирая челюсть. Мне отчаянно хотелось побриться, но острых ощущений от носа более чем хватало, и мне не хотелось добавлять к этому порезы от бритвы. Как-то не слишком я доверял твердости своих рук. Вокруг ошивалось слишком много жутких тварей, и мне не стоило отвлекаться от насущных проблем даже на пару минут: я бы начал думать о том, насколько безнадежно мое положение, и запросто мог бы забиться в норку и закрыть за собой вход.

Не думай, Гарри. Ты слишком много знаешь о том, что тебе угрожает.

Анализируй, принимай решения и действуй.

— О’кей. Будем исходить из того, что команда Летних видела, как мы заходим сюда. До тех пор, пока мы не вышли, они будут полагать, что мы все еще здесь.

— А-а, — встрепенулась Молли. — А я-то думала, зачем вы меня взяли с собой.

Я подмигнул ей.

— А как же, Кузнечик? Ага. Когда мы выйдем, я хочу, чтобы ты сделала так, чтобы бебеки и их команда не заметили этого. Будем надеяться, это подарит нам немного времени — пусть они изображают терпеливых охотников и ждут, пока я высунусь обратно.

— Хи-хи! — не выдержал Томас. — Весь высунешься, или как?

Мёрфи кинула в него луковым колечком; он поймал его и сунул в рот.

— Кстати, Томас, для тебя у меня есть новая игрушка.

Мой брат удивленно приподнял брови и посмотрел на меня.

Я вышел в спальню и вернулся с маленькой фигуркой — пластилиновым человечком, более всего напоминавшим мультяшного персонажа Гамби. Я поднес его ко рту, подышал на него и пробормотал слово заклинания.

— Лови, — сказал я и бросил его Томасу. Тот поймал фигурку и…

…в кресле, где только что сидел мой брат, появился облаченный в его одежду высокий мужчина, болезненно худой и слишком угловатый, чтобы назвать его красивым или хотя бы симпатичным. Волнистые волосы казались вечно всклокоченными. Глубоко посаженные глаза покраснели, словно от постоянного недосыпа, зато волевой подбородок сообщал его образу решительности.

Блин-тарарам. Неужели я правда выгляжу вот так? Может, мне не хватает макияжа или чего-нибудь в этом роде?

Мёрфи едва не поперхнулась и переводила взгляд с меня на Томаса в его новом обличии и обратно. Молли даже не пыталась скрыть своей реакции.

— Во клево! — заявила она.

— Чего? — спросил Томас. Хотя говоривший выглядел как я, голос у моего брата не изменился, а на губе продолжало краснеть пятнышко кетчупа. Некоторое время он оглядывался по сторонам, потом встал и нырнул в мою ванную посмотреться в маленькое зеркальце для бритья. — Ты что, изобрел куклу, превращающую людей в сводных братьев-уродцев?

— Переживешь, красавчик, — крикнул я в ответ.

— Только не думай, что я позволю тебе сломать мой нос для полного сходства, псих ты этакий!

— Угу, с этим проблема, — хмыкнул я. — Я лепил его еще до всех этих событий.

— Нет проблемы, — вмешалась Молли. — У меня с собой гримировальный набор — глаза я, по крайней мере, ему подрисую. Не знаю, получится ли сделать что с носом, но на расстоянии он будет выглядеть как надо.

— Если он будет выглядеть как ты, Гарри, — заметила Мёрфи, — не получится ли так, что он привлечет к себе враждебное внимание?

Томас фыркнул и вышел из спальни — уже без кетчупа на лице.

— Гарри в таком виде все время расхаживает, и ничего. Несколько часов потерплю.

— Не умничай, — сказал я. — Дай нам два или три часа и выходи. Не съезжай с проезжей части и не останавливайся. Не давай им возможности окружить тебя. У тебя мобильник при себе?

— Еще бы, — отозвался он. — Только с учетом того, сколько я общался с вами двоими, а еще плохой погоды, не уверен, что он еще работает, — я хмыкнул и бросил ему свою кожаную ветровку и посох. Он поймал их на лету и нахмурился. — Уверен, что не хочешь взять этого с собой?

— Ты их, главное, не потеряй, — ответил я. — Если бебеки увидят моего двойника без ветровки, они мгновенно раскусят, что к чему. Весь смысл этого в том, чтобы они ничего не заподозрили. Чары будут действовать еще часов шесть, может, семь. Как только они иссякнут, возвращайся сюда.

— Ладно, ладно, — буркнул Томас, облачаясь в мою ветровку. Мое заклятие не распространялось на размер одежды, так что ему пришлось немного повозиться, просовывая руки в рукава, зато выглядела ветровка так, как ей и полагалось на мне. — Кэррин, не позволяйте ему делать никаких глупостей.

Мёрфи кивнула.

— Постараюсь. Но вы же его знаете… — она взяла свое пальто и надела его. — Куда мы едем?

— Вернемся к Гард, — ответил я. — Домой к Карпентерам. Бьюсь об заклад, Марконе оставил ей прядь своих волос, чтобы она могла найти его — на случай вроде этого.

— Но ты говорил, тебе не прорваться сквозь… сквозь защитную магию этих монетоголовых.

— Возможно, нет. Но насколько я знаю Марконе, он собирал образцы волос или крови и своих людей. Искать их, если им потребуется помощь, или…

Мёрфи поморщилась.

— Или если они заслужили преждевременной отставки.

— Надеюсь, Гард подскажет нам изнутри способ обнаружить источник утечки, — добавил я.

Тем временем Молли со своей гримировальной палитрой колдовала над лицом Томаса. Настоящее его лицо более-менее совпадало с иллюзорным, но не совсем. Впрочем, я обучил Молли основам иллюзорной магии — не более. Мой собственный опыт по этой части не слишком велик, так что внимательного наблюдателя я вряд ли обманул бы надолго. Главное, Молли смогла прищуриться и заглянуть сквозь иллюзию.

Конечно, от вас не требуется стопроцентной иллюзии, если вам удается не давать людям хорошего повода приглядеться к ней внимательнее. В конце концов, иллюзия не самоцель — главное, это заблуждение, в которое оно вводит людей.

Молодежная культура в своей готской разновидности не миновала Молли, что сказалось на ее гримировальной палитре, в которой преобладали оттенки синего и розового. В результате синяки под глазами у Томаса приобрели замечательное сходство с оригиналом — как и все лицо за исключением распухшего носа.

— Сойдет, — сказал я. — Мёрф, ты поведешь машину. Молли, будь добра.

Моя ученица расплылась в ухмылке, торопливо застегивая пальто. Потом, прикусив язык от напряжения, свирепо нахмурилась, пробормотала что-то и махнула рукой в мою сторону. Я ощутил, как завеса окутывает меня тонким желеобразным слоем. Мир вокруг меня чуть затуманился, словно я смотрел на него сквозь слой мутной воды, зато лицо Мёрфи расплылось в улыбке.

— Вот здорово, — сказала она. — Я его совсем не вижу.

Молли продолжала напряженно хмуриться, поддерживая действие заклятия, но она все же покосилась на Мёрфи и благодарно кивнула.

— Отлично, — произнес я. — Идем, Мыш.

Мой пес поспешно вскочил и с готовностью шагнул к двери, виляя хвостом.

Мёрфи посмотрела в мою сторону, вопросительно изогнув бровь.

— Если бебеки не купятся на это, мне необходимо раннее предупреждение. Чем более раннее, тем лучше, — объяснил я.

— Может, ты просто немного нервничаешь, выходя без куртки и посоха? — спросила она, понизив голос.

— Возможно, — согласился я.

Я соврал ей только наполовину. Обзывайте меня как хотите, с курткой или без нее, с посохом или без, чем дольше я думал о том, на что мы идем, тем больше это действовало мне на нервы.

Я вовсе не нервничал.

Я просто боялся.

(обратно)

Глава ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Ко времени, когда мы добрались до Карпентеров, стемнело. Мы уже сбавяли ход, чтобы свернуть к ним во двор, когда Мёрфи настороженно покосилась в зеркало заднего вида.

— За нами хвост, — сообщила она.

— Не останавливайся, — рявкнул я, скрючившись на заднем сидении ее «Сатурна». Примерно так, должно быть, ощущает себя сурок, пытающийся спрятаться в лунке для гольфа. — Поезжай дальше, ну!

Мёрфи добавила газу, постепенно разгоняя машину на заснеженной дороге.

Я высунул глаз из-за спинки сидения и всмотрелся в ночь. Мыш тоже сел и с серьезным видом выглянул в заднее окно.

— Машина с одной фарой, сбитой налево? — спросил я.

— Она самая. Я их еще минут десять назад заметила. Номер разглядеть можешь?

Я прищурился.

— Не в такой снегопад, да еще против света.

Молли повернулась и стала коленями на сидение.

— Как по-вашему, кто это?

— Молли, сядь! — прошипела Мёрфи. — Нам не нужно, чтобы они знали, что мы их видим…

Свет единственной фары ехавшей за нами машины сделался ярче и начал приближаться.

— Мёрф, они ее увидели. Идут в атаку.

— Извините! — сказала Молли. — Изви…

— Ремень пристегни! — рявкнула Мёрфи.

Она добавила скорости, но наши преследователи сокращали дистанцию с каждой секундой. Свет фары бил в глаза, и до меня уже доносился рык старого, форсированного движка. Я плюхнулся на диван и потянул ремень безопасности, но на пряжке сидел Мыш, и пока я пытался выдернуть ее из-под него, Мёрфи крикнула: — Держись!

Столкновения всегда происходят громче, чем ожидаешь, и этот удар не стал исключением из общего правила. Нагонявшая нас машина врезалась в корму «Сатурна» со скоростью примерно сорок миль в час.

Взвизгнул металл.

Полетели во все стороны обломки пластмассы.

Меня вдавило в спинку дивана, потом швырнуло на спинку водительского сидения.

Мыш тоже шмякнулся о спинку сиденья Молли.

Молли взвизгнула.

Мёрфи выругалась и крепче вцепилась в руль.

Все могло выйти и хуже. Мёрфи успела набрать достаточную скорость, чтобы смягчить удар, однако «Сатурн» занесло и он закружился по снегу в замедленном балетном па.

Не могу сказать, чтобы соприкосновение носом со спинкой кресла Мёрфи улучшило мое самочувствие. На деле оно настолько его не улучшило, что на несколько следующих секунд я совершенно утратил контроль за ситуацией. То есть, конечно, смутно я осознавал, что машину продолжает крутить, а потом она врезалась боком в огромный сугроб.

Мотор «Сатурна» чихнул и заглох. Мое сердцебиение отдавалось грохотом в ушах и чудовищной болью в носу. Я почти не слышал шума отворяющейся и захлопывающейся автомобильной дверцы где-то неподалеку от нас.

Зато я услышал, как Мёрфи резко повернулась и охнула.

— Пистолет! — выдохнула она, выхватила свою пушку, отстегнула ремень безопасности и попыталась открыть свою дверь. Та не поддалась — машина стояла, прижавшись левым боком к белой стене. Мёрфи выругалась и, перегнувшись через колени оглушенной Молли, принялась возиться с правой дверью.

Я тоже перебрался направо и дергал за ручку, пока дверь не распахнулась. Сделав это, я увидел слегка помятую машину, стоявшую с распахнутыми дверями посередине улицы. Увязая в снегу по щиколотки, к нам шли двое мужчин. Один держал что-то вроде дробовика; в руках у второго красовалось по автоматическому пистолету.

Мёрфи вывалилась из машины и метнулась в сторону. Нетрудно понять, зачем: начни она стрелять прямо от машины, и Молли оказалась бы прямо на линии ответного огня. Мёрфи двигалась быстро; она сразу же припала к земле — и все же это стоило ей драгоценной секунды.

Дробовик рявкнул и выплюнул сноп огня.

Попадание швырнуло Мёрфи на землю с силой кузнечного молота.

При виде этого мои пережаренные мозги, наконец, включились. Я выбросил руку в направлении нападавших и выкрикнул: — Ventas servitas!

С моих растопыренных пальцев сорвался вихрь. Я направил его в занесенную снегом мостовую перед нападавшими, и поднятое им облако снега и ледяных осколков поглотило обоих стрелков.

— Молли! — крикнул я, не убирая заклятия. — К Мёрфи, живо! Завеса и первая помощь!

Молли тряхнула головой и уставилась на меня остекленевшим взглядом, но все же выбралась из машины и, шатаясь, направилась к Мёрфи. Спустя секунду обе скрылись из вида.

Я опустил руку. Подвижка воздушной массы, да еще с изрядной скоростью требует гораздо больших усилий, чем может показаться. Воздух снова успокоился, если не считать отдельных порывов ветра вдоль улицы, от которых там и здесь гуляли по улице небольшие снежные смерчи. Снова сделались видны оба стрелка — пригнувшихся, продолжавших прикрывать глаза от ветра и колючих льдинок.

У меня не было с собой посоха. И заговоренной ветровки. Но у меня был с собой револьвер сорок четвертого калибра, который я выхватил из кармана плаща и нацелил на нехороших парней. Одновременно я вскинул левую руку, вытряхнув из-под рукава браслет-оберег.

Я узнал одного из стрелков — того, что держал в руках по пистолету. Его звали Барт или как-то в этом роде, и он служил наемным громилой. Недорогим, но, по крайней мере, вы получали то, за что платили. К таким, как Барт, обращаются, когда вам нужно, чтобы кому-нибудь переломали ребра — и подешевле.

Второй тоже показался мне знакомым, только имени его я не знал. А что такого, я же не шатаюсь по третьесортным барам, завязывая знакомства со всеми и каждым. И потом, мне вполне хватало знать про него одно: что это он подстрелил Мёрфи.

Я двинулся вперед, прямо на них, и остановился, когда нас разделяло полтора десятка футов. К этому времени они, наконец, выморгали лед и снег из глаз. Я не стал дожидаться, пока зрение вернется к ним в полном объеме. Я старательно прицелился и пустил пулю парню с дробовиком в правое колено.

Он с визгом повалился на снег и продолжал визжать.

Барт повернулся ко мне и вскинул оба пистолета, но мой браслет-оберег опередил его. Я чуть напрягся и усилием воли выстроил между нами полусферу почти невидимого, если не считать легкого мерцания, защитного поля. Он разрядил в меня обе обоймы — с таким же успехом он мог бы палить из водяных пистолетов. Мой щит перехватил все пули до одной, и я рассчитал его угол так, чтобы они ушли в небо, а не в окружавшие нас дома.

Оба пистолета щелкнули пустыми затворами.

Я убрал щит и поднял револьвер. Руки Барта метнулись к карманам за свежими обоймами.

— Эй, Барт, — окликнул я его. — На твоем месте я бы подумал.

Он застыл, потом медленно развел руки в стороны, прочь от карманов.

— Спасибо. Как ты думаешь, что я хочу, чтобы ты сделал дальше?

Он бросил оба пистолета. Барту было лет тридцать пять-сорок — довольно симпатичный, высокий, с фигурой человека, проводящего много времени в спортзале. Вот только глазки у него оказались как у хорька — темные, поблескивающие. Взгляд их метался из стороны в сторону словно в поисках пути к бегству.

— Не заставляй меня стрелять тебе в спину, Барт, — посоветовал я. — Пуля ведь может попасть тебе в позвоночник и не убить, а только парализовать. Жуткое дело, правда? — все это время я держал его на прицеле, не забывая при этом следить краем глаза за вторым. Тот все еще продолжал визжать, хотя начал уже хрипнуть. — Знаешь, кто я?

— Дрезден… Господи Иисусе, — отозвался Барт. — Ничего личного, чувак.

— Ты пытался меня убить, Барт. Если уж это не личное, то и не знаю тогда, что так называть.

— Это была работа, — сказал он. — Только работа.

И вдруг я вспомнил, где я прежде видел того, второго: лежавшим без сознания в коридоре у кабинета Деметры в «Превыше Всего». Один из подручных Торелли, и смекалки у него было ненамного больше, чем у его босса.

— Ох, угробит тебя эта работа рано или поздно, Барт, — сообщил я ему. — Может, даже прямо сейчас. Молли? — окликнул я. — Как она?

Вместо Моллиного голоса мне ответила сама Мёрфи.

— Я в порядке, — сказала она. Голос ее звучал напряженно, возможно, от боли. — Жилет пропустил только одну картечину, и та попала не в самое поганое место.

— У нее рука в крови, Гарри, — сообщила Молли слегка дрожащим голосом. — Она останавливается, но чего еще делать, я не знаю.

— Мёрф, возвращайся в машину. В тепло.

— Черта с два, Гарри. Я…

— …в шоке, — договорил я за нее. Не валяй дурака, Мёрф. Я не могу разом таскать твое бесчувственное тело и держать этих парней на мушке.

Мёрфи вяло ругнулась, но я услышал, как Молли помогает ей идти.

— Вот так, руку мне на плечо…

Звериные глазки Барта едва не выскочили из орбит, когда он повернулся в направлении Моллиного голоса.

— Чего? Какого черта?

К этому времени, я не сомневался, люди в окружающих нас домах уже позвонили в полицию. Я не сомневался, что полиция прибудет на несколько минут позже обычного. К этому времени я хотел бы уже исчезнуть с места происшествия, но Барту это знать было не обязательно. Тем более, старина Барт и представления не имел, во что он вляпался.

Скорее всего, у меня не оставалось времени даже на то, чтобы поджарить хотя бы одного из нападавших. Мордоворот Торелли был ранен и, возможно, зол как черт на меня. Кроме того, если он работал у того личным телохранителем, возможно, он и более предан своему шефу. Это оставляло мне только один-единственный разумный способ добыть информацию.

Я шагнул вперед, переложив пистолет в левую руку, а правую подняв на уровень глаз. Я произнес негромкое заклинание, и над ее ладонью вспыхнул и повис в воздухе огненный шар, яркий как маленькое солнце. Медленно подняв взгляд на Барта, я шагнул ближе к нему.

Громила дернулся, отпрянул, и, оступившись, плюхнулся задницей в снег.

Огненный шар сорвался и медленно поплыл к Барту.

— Послушай, здоровяк, — сказал я ему самым что есть дружеским тоном. — Последние два дня выдались у меня что-то напряженными. И признаюсь тебе, выжечь кому-нибудь к чертовой матери физиономию здорово успокаивает.

— Меня просто наняли! — пробормотал Барт, отползая от огненного клубка на пятой точке. — Вести машину!

— Для чего наняли? — спросил я.

— От меня требовалось только вынести вас с проезжей части и прикрыть стрелка, — Барт едва не срывался на визг. Он ткнул пальцем в раненого. — Вот его!

Я растопырил пальцы чуть шире, и клубок огня подпрыгнул на несколько дюймов ближе к лицу громилы.

— Барт, Барт. Не надо переводить стрелки. Это касается тебя и меня.

— Но я всего наемная сила! — Барт извивался в отчаянных попытках отодвинуть лицо от огня. — Таким, как я, всякого дерьма не говорят!

— Такие, как ты, всегда знают больше, чем вам говорят, — возразил я. — Надо же вам иметь что-то, что можно сдать полиции, чтобы избежать тюрьмы.

— Я не знаю! — скулил Барт. — Честное слово!

Я улыбнулся и подтолкнул клубок еще немного ближе.

— Вдох голубым, — сообщил я. — Выдох розовым. Вот это разрядка — лучше не придумаешь.

— Торелли! — взвизгнул Барт, пытаясь отмахнуться от шара руками. — Господом Богом клянусь, это был Торелли! Торелли хотел, чтобы мы провернули это дело! Он готовился скинуть Марконе!

— Давно? — спросил я.

— Не знаю. Пару недель, наверное. Тогда меня и наняли! Ох, Господи!

Я сжал пальцы в кулак и погасил огонь прежде, чем шар успел опалить Барту рукава. Он валялся на земле, хрипло дыша и боясь опустить руки.

Вдалеке послышалось завывание полицейских сирен. Самое время уходить.

— Он говорил с кем-нибудь в последнее время? — спросил я. — С кем-то новым? Договаривался о сотрудничестве?

Барт мотнул головой. Его трясло.

— Я у него не в штате. Ничего такого не видел.

— Гарри! — взвизгнула Молли.

Я как-то слишком увлекся беседой с Бартом, да и тревога за Мёрфи изрядно действовала на нервы — в общем, я забыл, что помнить надо о всех потенциальных стволах. Лежавший на земле громила подобрал свой дробовик и как раз передергивал цевье, перезаряжая его. Я повернулся к нему, на ходу активируя браслет. Проблема в том, что мой новый оберег, будучи мощнее и во многих отношениях удобнее предыдущего, расходует заметно больше энергии, и как следствие раскочегаривается не так быстро. Я бросился на землю и постарался сделать так, чтобы между мной и типом с дробовиком находился Барт. Барт же, в свою очередь, изо всех сил барахтался, пытаясь убраться с линии огня, и я уже понимал, что выстроить щит до выстрела не успею.

Должно быть, с самого начала конфронтации Мыш отбежал куда-то в сторону, потому что вынырнул из темноты и несся по глубокому снегу так, словно бежал по тартановой беговой дорожке. Он двигался с такой скоростью, что поднятый им вал снега буквально опережал его — так катится вода перед носом скоростного катера. Он налетел на телохранителя Торелли в то мгновение, когда тот нажимал на спусковой крючок.

Дробовики стреляют громко. Барт выкрикнул непечатное слово.

Мыш вцепился человеку Торелли в раненую ногу и принялся мотать его из стороны в сторону — как терьер треплет пойманную крысу. Громила испустил еще один пронзительный вопль наподобие загнанного кабана на бойне. Дробовик выпал у него из пальцев, и он обмяк как тряпичная кукла, потеряв сознание от боли.

Сирены приближались, и я заставил себя подняться на ноги. Барт лежал на снегу, извиваясь и поскуливая. Заряд угодил ему точно в мягкое место. Крови у него на джинсах было предостаточно, но все же меньше, чем при попадании в какую-нибудь жизненно важную артерию. Конечно, в зависимости того, сколько картечин он схлопотал, рана могла потенциально вывести его временно из строя, покалечить или даже убить в случае внутреннего кровотечения. Однако из всех мест, куда может ранить, это не самое худшее, так что с учетом адреналинового шторма, бушевавшего у меня в крови, это казалось мне даже забавным.

Все еще хрипло хихикая, я кликнул Мыша и побежал к машине.

Молли уже пристегнула Мёрфи к пассажирскому сидению. Мне пришлось перебираться через нее, чтобы сесть за руль. Она выругалась сквозь зубы, когда я случайно задел ее раненую руку. Подушка водительского кресла почти касалась руля, и какое-то мгновение мне казалось, что я буду вести машину, давя на педали одной рукой и крутя баранку другой, однако я нашел-таки рычаг, позволявший отодвинуть кресло назад, и машина завелась с первой попытки.

— Черт подери, Дрезден, — прохрипела Мёрфи. — Это вооруженное нападение. Нам надо вернуться.

Через открытую дверь на заднее сиденье ввалился Мыш. Молли захлопнула обе не заблокированных снегом двери. Я вывернул руль, выдернул «Сатурн» из снега и осторожно повел его по улице. К лицу моему так и прилипла дурацкая ухмылка. Щеки горели.

— Исключено, Мёрф.

— Но не можем же мы просто так дать им уйти!

Я подавил очередной приступ адреналинового смеха.

— Никуда они не денутся. И потом, я персона нон грата, ты забыла? Или ты хотела, чтобы тебя застали на месте перестрелки, да еще такой, в которую замешан я?

— Но…

— Черт подери, Мёрфи, — устало выдохнул я. — Ты хочешь, чтобы я отправился в тюрьму? Если мы сейчас вернемся, этот громила, подручный Торелли, скажет им, что это я его подстрелил. Они возьмут мой пистолет на экспертизу, и если они найдут пулю, а может, она осталась у него в ноге, это квалифицируется как нападение с использованием огнестрельного оружия.

— Нет, если это самооборона, — возразила Мёрфи.

— В справедливом мире, возможно, и так, — сказал я. — Но раз там нет никого, кроме двух раненых громил с криминальным послужным списком и известными связями, полиция решит, что они поссорились и постреляли друг друга. Двух нехороших парней отправят, куда надо, ты сохранишь свою работу, а меня не уберут с этого дела — что для меня было бы равносильно смерти, — я искоса посмотрел на нее. — И кто в проигрыше?

С минуту Мёрфи молчала. Потом подняла голову.

— Все в проигрыше, Гарри. Законы принимают, чтобы защищать всех. Подразумевается, что они в равной степени относятся к каждому.

Я вздохнул и сосредоточился на дороге. Несколько минут я просто гнал вперед, чтобы удостовериться, что за нами нет хвоста, потом повернул и направил машину обратно, в направлении дома Карпентеров.

— Это мечтательный образ мышления, Мёрф, и ты сама это знаешь. Юристам Марконе такой подход наверняка очень нравится.

— Закон не идеален, — тихо ответила она. — Но это не значит, что мы не должны стараться поддерживать его.

— Сделай мне одолжение, — сказал я.

— Что?

— Зажми нос, изобрази филадельфийский акцент и произнеси: «Я есмь закон».

Мёрфи фыркнула и мотнула головой. Я покосился на нее. Лицо ее побелело от боли, глаза чуть остекленели. Повязка на левой руке, похоже, представляла собой лоскуты, оторванные от Моллиной футболки.

Я посмотрел в зеркало заднего вида. Разумеется, моя ученица щеголяла в зеленом кружевном лифчике прямо под расстегнутым пальто. Она сидела, охватив руками Мыша за шею и зарывшись лицом в его запорошенный снегом мех.

— Эй, там, сзади, — окликнул я. — Пострадавших нет?

Мыш зевнул, но Молли все равно осмотрела и ощупала его.

— Нет. Мы оба в порядке.

— Клево, — сказал я и обернулся, чтобы ободряюще улыбнуться Молли. — Отличная завеса. Быстрая как черт-те что. Отлично справилась, Кузнечик.

Молли улыбнулась в ответ.

— Что, у меня было такое же лицо, когда вы проделывали эту штуку с огненным шаром со мной?

— Я предпочитаю думать о нем как о маленьком шаре солнечного света, — сказал я. — И по сравнению с этим парнем ты, Кузнечик, просто стоик. И ты, морда мохнатая, тоже хорошо поработал, — сообщил я Мышу. — Я перед тобой в долгу.

Мыш разинул пасть в зубастой собачьей ухмылке и вильнул хвостом, стряхнув снег на голое плечо Молли. Она взвизгнула и рассмеялась.

Мы с Мёрфи переглянулись. Нажми тот тип на курок на сотую долю секунды раньше или позже, и Мёрфи была бы мертва. Картечина могла бы попасть ей в голову или шею, или перебить артерию. Без Мыша я, возможно, тоже был бы трупом. И уж если бы они убрали меня и Мёрфи, сомневаюсь, что они оставили бы в живых и Молли — как-никак, свидетель.

Удар пришелся близко — без всякого сверхъестественного вмешательства. Возможно, Молли этого еще не сообразила — но уж мы-то с Мёрфи наверняка.

— Как рука, Мёрф? — тихо спросил я.

— Кость не задело, только мышцу, — ответила она, закрывая глаза. — Болит как черт знает что, но убить не убьет.

— Хочешь, отвезу тебя в травмопункт?

Мёрфи помедлила с ответом. Собственно, в вопросе заключалось гораздо больше, чем в произнесенных словах. Врачам положено сообщать в полицию обо всех огнестрельных ранениях. Обратись Мёрф за медицинской помощью, и об этом станет известно копам. А поскольку она и сама коп, ей придется отвечать на самые разные вопросы, а это значит, вся правда о том, что произошло, запросто может выплыть наружу.

Это было бы вполне ответственно и законопослушно.

— Нет, Гарри, — произнесла она наконец и закрыла глаза.

Я медленно, с облегчением выдохнул. Этот ответ дался ей непросто. Руки мои, державшие руль, начали дрожать. Вообще-то, я очень неплохо держусь, пока кризис в разгаре. А вот потом это начинает здорово действовать мне на нервы.

— Тогда сиди и отдыхай, — сказал я. — Мы тебя заштопаем.

— Ты рули давай, — устало произнесла она.

И я рулил.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТАЯ

— Очень темная вся эта история, — заметил Майкл; в голосе его звучала тревога. — Мне это не нравится.

Хрустя подошвами по снегу, мы с ним шли из дома в мастерскую. Снова стемнело: на город надвигался новый снежный заряд.

— Мне это тоже не нравится, — согласился я. — Только что-то никто не спешит обрадовать меня вариантами решения, — я остановился перед дверью. — Как Мёрфи?

Майкл остановился рядом со мной.

— У нас Черити специалист по медицине, но на мой взгляд рана не слишком серьезная. Кровотечение ей остановила еще Молли, и мы тщательно продезинфицировали рану. Ей, конечно, необходимо следующие несколько дней следить за своим состоянием, но думаю, с ней все будет в порядке.

— Ей очень больно?

— Черити сделала ей инъекцию кодеина. Он слабее больничных болеутоляющих, но по крайней мере даст ей возможность заснуть.

Я поморщился и кивнул.

— Майкл, я собираюсь выследить динарианцев.

Он сделал глубокий вдох.

— Вы собираетесь на них напасть?

— Хорошо бы, — ответил я чуть более резко, чем собирался. — Потому что есть на свете люди, не заслуживающие второго шанса, Майкл, и если уж эти уроды не входят в список перманентных говнюков, то я не знаю, кого туда еще поместить и за что.

Майкл чуть улыбнулся.

— У каждого найдется, за что, Гарри.

Меня пробрал легкий холодок, но я постарался не выказать этого. Вместо этого я закатил глаза.

— Конечно, конечно. Первородный грех, Божье милосердие… где-то я это уже слышал, — я вздохнул. — Однако я не собираюсь нападать на них. Я просто хочу узнать о них как можно больше, прежде чем сталкиваться с ними снова.

Майкл кивнул.

— Я правильно понимаю, мы поэтому стоим на снегу, не входя в дом?

— Мне нужна вся информация, какой вы можете меня снабдить. И мне не нужны новые философские дебаты.

Майкл хмыкнул.

— Я уже связался с Отцом Фортхиллом. Он переслал список тех, кто, по нашему мнению, может находиться здесь вместе с Тессой.

Пару секунд я молчал как набедокуривший идиот.

— Ох, — выдавил я из себя наконец. — Спасибо. Это… это может здорово мне помочь.

Майкл пожал плечами.

— Мы привыкли не до конца доверять даже собственной разведке. Падшие — мастера вводить в заблуждение, Гарри. Порой у нас уходит несколько веков, чтобы поймать одного из них на лжи.

— Я понимаю, — кивнул я. — Но у вас, должно быть, имеется что-то надежное.

— Немного, — сказал он. — Мы знаем наверняка, что Тесса и Имариил — из самых старейших динарианцев. Дольше их орудуют только Никодимус и Андуриил.

Я хмыкнул.

— И Тесса с Никодимусом соперничают?

— Как правило, — подтвердил Майкл. — Хотя полагаю, стоит упомянуть, что они также муж и жена.

— Брак, заключенный в Аду, так?

— Ну, не думаю, чтобы это слишком много для них обоих значило. Они редко работают вместе, а когда так случается, это не приводит ни к чему хорошему. Последний раз, если верить церковным записям, такое имело место как раз перед тем, как в Европу пришла Черная Смерть — чума.

— Чума? Монетоголовые проделывали это в прошлый свой визит, — я покачал головой. — Можно было бы ожидать чего-нибудь новенького от мужа и жены, проживших столько вместе.

— Разнообразие — ключ к счастливому браку, — с серьезным видом согласился Майкл. Уголок рта его дернулся. — Монетоголовые?

— Мне показалось, их обычное название для них слишком благозвучно звучит — с учетом того, кто они на деле. Ну, я это и исправил.

— Те, кто их недооценивал, обыкновенно жили очень недолго, — заметил Майкл. — Осторожнее, Гарри.

— Вы меня знаете.

— Да, — кивнул он. — На чем мы остановились?

— Чума.

— Ах, да. В прошлом монетоголовые использовали чуму для того, чтобы сеять хаос и смятение.

Я справился с улыбкой, которая грозила подпортить мой твердозадый образ. Майкл тем временем продолжал.

— В общем-то эта тактика оказалась успешной, и не раз. Стоит эпидемии набрать обороты, и количество жизней, на которые они могут претендовать, и страданий, которые они могут причинять, почти не поддается исчислению.

Я нахмурился и скрестил руки на груди.

— Саня говорил, что Тесса предпочитает тех, кто готов… ну, и одаренных в том смысле, что интересен ей.

Майкл кивнул.

— Падшие, следующие за Имариилом, довольно часто меняют носителей. Никто из них, в общем-то не особенно жалеет тех, с кем они связаны, но команда Имариила в этом отношении худшие из худших. Теса выбирает своих хозяев в среде downtrodden, отчаявшихся, тех, кто верит, что терять им уже нечего. Тех, кто быстрее других поддастся искушению.

— В разгар эпидемии таких всегда предостаточно. Ну, и вообще при хаосе.

— Да. Мы полагаем, что это единственная причина, по которой она время от времени сотрудничает с Никодимусом.

— Она сосредоточена на ближней перспективе, — сообразил я. — А он — на долгосрочной.

— Вот именно, — подтвердил Майкл. — Когда он кидал монету Ласкиэли моему сыну, это был тщательно продуманный шаг.

— Просчитанный с целью схомутать меня? — спросил я.

— Вас, — кивнул Майкл. — Или моего сына.

Меня снова пробрал озноб — и не из-за погоды.

— Монету — ребенку?

— Ребенку, который не в состоянии защитить себя. Который может расти под нашептывание Падшего ему на ухо. Который превратится в оружие Падших, нацеленное на его же собственную семью. Только подумайте.

Я огляделся по сторонам. Черт, а всего несколько часов назад в этом дворе царило такое веселье…

— Даже думать не хочу, — сказал я.

— Обычно, — продолжал Майкл вполголоса, — семьи носителей Меча ограждены от такого зла. Но нечто подобное случалось и в прошлом. А Никодимус владеет своей монетой не один десяток столетий. Ему ничего не стоит подождать лет десять или двадцать ради того, чтобы добиться своего.

— Вы считаете, он поэтому здесь? — спросил я. — Ведь охотиться на человека вроде Марконе не в обычаях Тессы.

— Не в ее стиле, да, — согласился Майкл. — Но мне кажется, если, помогая ему, она сможет создать те условия, какие ей нравятся больше всего, полные хаоса и отчаяния, это было бы для нее достаточным поводом объединить усилия с мужем.

— Так сколько их?

— Вокруг Тессы группируются пятеро Падших, — он на мгновение улыбнулся мне. — Извините. Теперь уже четверо.

— Это спасибо Томасу, — сказал я. — Не мне.

— Я это и имел в виду, — кивнул Майкл. — Никодимус… — Майкл покачал головой. — Полагаю, вам говорили уже, что Никодимус особенно старается уничтожить все касающиеся его записи, которые имеются у Церкви. Ну, в будущем это будет сложнее…

— Да здравствует век информации, — не удержался я.

— …но наши досье на него далеко не полны. Мы полагали, постоянных спутников у него только трое — однако он сумел добыть монету Ласкиэли, которая хранилась, как нам казалось, в надежном месте, в чилийском монастыре. Боюсь, делать любые предположения на этот счет пока опасно.

— Допустим наихудший сценарий, — сказал я. — Сколько монет он может иметь при себе?

Майкл пожал плечами.

— Шесть, возможно. Но это всего лишь мое предположение.

Я внимательно смотрел на него.

— Вы говорите, с ними на этот раз может оказаться дюжина ходячих кошмаров?

Он кивнул.

— В прошлый раз, когда они развлекались здесь, на нашей стороне были все три Меча. Против четверых динарианцев. И мы едва выбрались из этого живыми.

— Я знаю.

— Но вы ведь привыкли к этому, правда? — спросил я его. — Рыцари то и дело идут на такой риск.

Он посмотрел на меня, словно извиняясь.

— Мы предпочитаем иметь двойное численное превосходство над ними. Если получается — то и тройное.

— Но Широ говорил, он несколько раз бился с ними на дуэли, — возразил я. — Один на один.

— Широ обладал талантом, — вздохнул Майкл. — Только и всего. Широ фехтовал — как Моцарт писал музыку. Я не как он. Я не боюсь встретиться с динарианцем один на один, но я не считаю, что сильнее его. В лучшем случае, на равных. Моя судьба в руках Господа.

— Супер, — покачал головой я.

— Вера, Гарри, — напомнил Майкл. — Он не оставит нас. У добра всегда найдется способ победить.

— В прошлый раз победило добро, — тихо произнес я. — Ну, более или менее. Но это не помешало им убить Широ.

— Наши жизни принадлежат Всевышнему, — невозмутимо ответил Майкл. — Мы служим, мы живем ради блага других. Не для себя.

— Угу, — кивнул я. — Не сомневаюсь, это послужит сильным утешением вашим детям, если им придется расти без отца.

Майкл резко повернулся ко мне лицом, и правая кисть его сжалась в кулак.

— Замолчите, — произнес он негромко, но жестко. — Сейчас же.

Видит Бог, я едва не схлопотал от него по физиономии. Однако у меня все же хватило здравого ума промолчать и отвернуться. Я сделал несколько шагов по снегу и остановился спиной к нему.

Здравый смысл под ручку со стыдом… Чтоб меня. Я же вроде как чародей. Мне полагается руководствоваться внутренним светом, самодисциплиной и всем тому подобным. А вместо этого я провоцирую человека, который этого не заслужил, из-за того, что…

Из-за того, что мне страшно. По-настоящему, без дураков страшно. Я всегда начинаю нести невесть что, когда мне страшно. Иногда это случалось даже кстати, но уж никак не в этот раз. Обычно, когда что-то пугает меня до чертиков, я могу справиться со страхом с помощью злости. И это тоже бывает кстати. Однако на этот раз я позволил страху и злости командовать моими мыслями — и в результате уколол друга в самое больное место, да еще в момент, когда он, возможно, ожидал от меня поддержки.

И тут до меня дошло, почему я злился на Майкла. Я надеялся, что он как Супермен слетит с неба и разрешит все мои проблемы, а он этого не мог.

Мы всегда испытываем разочарование, обнаруживая, что чьи-то силы не безграничны, как и у тебя. Это глупо, это нелогично, и этого надо было бы ожидать, и все равно это не мешает нам огорчаться.

Интересно, испытывал ли Майкл то же самое в отношении меня?

— Моя последняя реплика, — пробормотал я, — вышла неудачной.

— Да, — согласился Майкл. — Неудачной.

— Хотите исправить это, померившись силой или чем-нибудь в этом роде?

— У нас есть и лучше способы провести время. Скажем, занявшись Тессой и Никодимусом.

Я повернулся лицом к нему.

— Принимается.

— Мы еще не разобрались с этим, — чуть напряженно произнес он. — Поговорим позже.

Я хмыкнул и кивнул. Напряжение, повисшее в воздухе между нами, немного спало. Заняться делом. Это проще.

— Знаете, чего я пока не понимаю? — спросил я. — Как связать задачи Никодимуса, то есть вербовку Марконе, с задачами Тессы — сеять в обществе хаос и отчаяние?

— Не знаю, — признался Майкл, непроизвольно положив руку на эфес меча. — Но Никодимус считает, что знает. И что бы он там ни задумал, мне кажется, нам лучше понять это прежде, чем он этого добьется.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

— Если бы я знала, кто из доверенных лиц Марконе готовится предать моего работодателя, — заявила мисс Гард, сдерживая раздражение, — они перестали бы считаться доверенными, ясно? Полагаю, вы без особого труда найдете кого-нибудь, кто объяснит вам, Дрезден, смысл понятия «измена» — если, конечно, вы попросите как следует.

Майкл молча улыбнулся. Он сидел у верстака с одним из своих тяжелых кинжалов в руке, старательно очищая клинок от малейшего намека на ржавчину. Хендрикс сидел на табуретке с противоположной стороны верстака и, разобрав пистолет, чистил его.

— Ладно, — сказал я Гард. — Если так, почему бы нам не начать со всех, кто знал местоположение убежища Марконе?

Гард прищурилась, внимательно разглядывая меня. Выглядела она заметно лучше. Ну, конечно, выглядеть хуже, чем будучи выпотрошенным, довольно трудно, но от смерти ее на вид отделяли уже не один-два шага, а не меньше десяти. Она сидела на раскладушке, прислонившись спиной к стене мастерской, и хотя лицо ее оставалось бледным и чудовищно изможденным, взгляд голубых глаз сделался ясным, острым.

— Я так не считаю, — тихо произнесла она.

— Боюсь, от секретов Марконе будет немного прока, если он погибнет или окажется под контролем одного из Падших.

— Я не могу, — сказала она.

— Ох, да бросьте же, — устало вздохнул я. — Блин-тарарам, я ведь не прошу у вас коды запуска межконтинентальных ракет.

Она сделала глубокий вдох.

— Я, — произнесла она, делая ударение на каждом слове, — Не. Могу.

— О’кей, — пророкотал Хендрикс со своего места у верстака. — Скажи ему.

Гард нахмурилась, глядя ему в затылок, но все же кивнула и повернулась ко мне.

— Сравнительно немногие в нашей организации знали о существовании убежища, но я не уверена, что это для нас сейчас важнее всего.

Я даже зажмурился, так резко она переключила передачу. Только что это была непробиваемая каменная стена, и вот она уже разговаривает как ни в чем ни бывало. Даже Майкл оторвался от своего кинжала и, хмурясь, покосился в ее сторону.

— Не это? — удивился я. — Если не это для нас важнее всего, то что?

— Ряд людей, которые могли собрать воедино факты из различных источников, — ответила Гард. — Надо было платить подрядчикам. Заказывать материалы. Согласовывать изменения в планировке с архитекторами. Десятки различных мелочей давали понять, что Марконе что-то строит — этого достаточно, чтобы возбудить чье-то любопытство и заставить этого кого-то копнуть глубже.

Я хмыкнул.

— В результате чего этот «кто-то» мог многое узнать, порасспрашивав архитекторов. Или строителей.

— Вот именно. В этом случае мой босс проявил непростительное небрежение тем, что касалось конфиденциальности. Я настаивала на принятии обыкновенных мер предосторожности, но он отказался.

— Обыкновенные меры, — произнес я. — Вы имеете в виду убийство всех, кто работал над этим?

— Потайные ходы и потайные убежища лишены смысла, если они не потайные, — ответила Гард.

Может, ему просто не хотелось убивать кучу своих подчиненных, чтобы прикрыть собственную задницу? — предположил я.

Гард пожала плечами.

— Меня наняли не для моральных суждений, Дрезден. Я советница. Я дала такой совет.

Я хмыкнул.

— И кто в результате знал? Строители. Люди, ведущие бухгалтерию.

— И любой из тех, с кем они разговаривали, — добавила Гард.

— Что делает круг подозреваемых чуть больше, чем хотелось бы для пользы дела, — заметил я.

— Совершенно верно.

— Стоп, — спохватился я. — Время Оккама.

Гард смотрела на меня ровным взглядом. Возможно, ей не доводилось слышать о Эм. Си. Хаммере.

— Оккама? — переспросила она.

— Бритва Оккама, — кивнул я. — самое простое объяснение чаще всего и оказывается правильным.

Губы ее чуть изогнулись.

— Как мило.

— Если мы будем очерчивать круг подозреваемых, включая в него всех и каждого, кто хотя бы мог слышать что-то, мы зайдем в тупик. Если мы сузим этот круг до наиболее очевидных типажей, мы получим хоть что-то, с чем можно работать, и наши шансы вычислить предателя увеличатся.

— Наши? — переспросила Гард.

— Называйте как хотите, — буркнул я. — Так все-таки, кто имел наибольший доступ? Только подрядчиков давайте сразу за рамки выведем. Они, как правило, не настолько кровожадны, да и половина девелоперов в городе принадлежит Марконе.

Гард согласно кивнула.

— Очень хорошо. Один из трех или четырех счетоводов, практически все из круга наиболее приближенных и один из двух или трех расстрельщиков.

— Расстрельщиков? — переспросил Майкл.

— Когда возникает проблема, — объяснил я ему, — они ее расстреливают.

Гард рассмеялась — и тут же поморщилась, схватившись обеими руками за живот.

— Вы уж поосторожнее, — посоветовал я ей. — Сильно болит?

— Пройдет, — пробормотала Гард. — Пожалуйста, продолжайте.

— А как насчет Торелли? — поинтересовался я.

— В каком смысле?

— Может он быть тем, кого мы ищем?

Гард закатила глаза.

— Помилуйте. У этого человека интеллект лоботомированной черепахи. И потом, Марконе довольно давно в курсе его амбиций.

— Если он в курсе, — спросил я, — как вышло, что Торелли до сих пор платит налоги?

— Потому что мы использовали его для того, чтобы с его помощью выводить других потенциальных узурпаторов власти на свет, где с ними легче разобраться.

— Гм, — я нахмурился. — А мог он, скажем, оказать давление на кого-нибудь из тех, кто знал?

— На бухгалтеров, возможно, но мне кажется, это в высшей степени маловероятно. Марконе делал все для того, чтобы они относились к его покровительству с энтузиазмом.

— Угу, только мистер Лоботомированный Черепах не настолько умен.

Гард зажмурилась.

— Простите?

— Бог мой, женщина! — возмутился я. — Вы что, доктора Сейсса не читали?

Она нахмурилась.

— Кто такой доктор Се…

Я поднял руку.

— Ладно, забейте. Торелли не настолько умен. Может, он вообразил, что сможет прижать бухгалтера и выбить Марконе из игры прежде, чем тот успеет оказать то покровительство, к которому относятся с энтузиазмом?

Гард прикусила губу.

— Глупости у Торелли в избытке. Но еще он вонючий, трусливый любитель порыться в крысином дерьме, — она прищурилась. — А что вы так сосредоточились на его особе?

— О, — признался я. — Я не могу сформулировать ничего конкретного. Но мои инстинкты — а они у меня настроены отменно — говорят мне, что он враг.

Гард улыбнулась.

— Он пытался вас убить, верно?

— Он пытался применить силу к Деметре, когда я заходил туда сегодня утром. Я возражал.

— А, — кивнула она. — А я как раз гадала, как вы нас нашли?

— Мордовороты Торелли пытались застрелить меня непосредственно перед тем, как я сюда приехал.

— Ясно, — кивнула Гард, задумчиво прищурившись. — Что ж, время его мятежа выбрано слишком точно, чтобы это было простым совпадением.

— Рад, что я не единственный, кому эта мысль пришла в голову.

Она побарабанила пальцем по подбородку.

— Торелли не гений, но свое дело знает. Он не занимал бы такого высокого места в организации, если бы не знал. Полагаю, Торелли вполне мог добиться этой информации, если приложил к этому достаточно усилий, — она посмотрела на меня искоса. — Вы думаете, динарианцы завербовали его, чтобы он работал на них изнутри?

— Я думаю, им же надо было добыть откуда-то информацию насчет убежища Марконе, — ответил я.

— Сами додумались? — спросила Гард с бледной улыбкой.

— Угу. В общем, ваша нора-убежище превратилась в лисью западню. Должно быть, это язвит ваше эго, мисс Консультант по Безопасности.

— Вы даже не поверите, в какой степени, — сказала Гард с недобрым огоньком в глазах. — Но с этим я как-нибудь разберусь, когда время найдется.

— Боюсь, некоторое время вам не придется иметь дела ни с чем, кроме здорового сна, — заметил я.

Она заметно помрачнела.

— Да.

— Поэтому давайте, поднятием тяжестей займусь я.

— Как это?

Я огляделся по сторонам.

— Позвольте нам поговорить минуту с глазу наглаз.

Хендрикс, заканчивавший сборку вычищенного и смазанного пистолета, повернул массивное надбровье в мою сторону, подозрительно хмурясь. Майкл тоже поднял взгляд; лицо его застыло ничего не выражающей маской.

Секунду-другую Гард молча смотрела на меня.

— Все в порядке, — произнесла она наконец.

Хендрикс сунул в пистолет свежую обойму, щелкнул затвором, дослав патрон, и выразительно подержал его несколько секунд дулом в мою сторону. Потом встал, одернул плащ и шагнул в мою сторону.

Хендрикс ниже меня ростом, что исключает у меня проблему комплекса неполноценности. С другой стороны, силищи у него достаточно, чтобы перешибить меня кулаком пополам, и мы оба это понимаем. Он остановился в футе от меня, сунул пистолет в карман и оглянулся на Гард.

— Буду за дверью, буркнул он.

— Майкл, — произнес я. — Пожалуйста.

Он встал, сунул кинжал в ножны и следом за Хендриксом вышел на улицу. Оба шли, старательно сохраняя дистанцию — ни дать, ни взять два пса, которые еще не решили, драться им или нет. Я закрыл за ними дверь и повернулся к Гард.

— Дайте мне то, что нужно для того, чтобы найти и допросить Торелли.

Она покачала головой.

— Я могу дать вам его домашний адрес, местоположение принадлежащей ему недвижимости, точки, которые он регулярно посещает, известных мне помощников, но ни в одном из этих мест вы его не найдете. Он слишком долго в этом бизнесе, чтобы совершить такую ошибку.

— Ох, да ладно вам, — я закатил глаза. — У вас наверняка хранятся где-то образцы крови или волос всех ваших сотрудников. Дайте мне те, что принадлежали Торелли.

Гард смотрела на меня с лицом, непроницаемым как у игрока в покер.

— И да, кстати, — добавил я, — Дайте мне еще образцы Марконе. Если я подберусь достаточно близко, это поможет мне отыскать его.

— Мой работодатель хранит их, соблюдая строжайшие меры безопасности. Он единственный, кто имеет к ним доступ.

Я фыркнул.

— Тогда дайте мне образцы из второго комплекта.

— Второго комплекта?

— Ну, того, который храните вы. Того, о котором не знает Марконе.

Гард отбросила с щеки прядь волос соломенного цвета.

— С чего вы взяли, что у меня есть такие образцы?

Я блеснул зубами.

— Вы же наемник, Гард. Наемникам приходится быть более бдительными по отношению к своим нанимателям, чем к врагам, для борьбы с которыми их нанимали. Они предпринимают собственные меры предосторожности. Типа, персональная страховка. Даже если бы Марконе не держал собрания образцов, бьюсь об заклад, все равно это сделали бы вы.

Взгляд ее на мгновение скользнул к двери, потом вернулся ко мне.

— Давайте притворимся на минуту, что у меня есть такое собрание, — сказала она. — С какой стати я поделилась бы ею с вами? Вы отрицательно относитесь к бизнесу моего нанимателя и можете нанести ему катастрофический ущерб, окажись такие образцы в вашем распоряжении.

— Господи, ну и чувствительны же вы — с учетом того, какой катастрофический ущерб причиняет его бизнес ежедневно тысячам людей.

— Я всего лишь защищаю интересы моего нанимателя, — она блеснула зубами в ответной улыбке. — Почти как если бы я была наемником.

Я вздохнул и скрестил руки на груди.

— Что, если я возьму только образцы Торелли и Марконе?

— Значит, вы все еще сможете использовать это против Марконе в будущем.

— Если бы я хотел навредить Марконе, — возразил я, — мне всего-то достаточно было бы сидеть с упаковкой пива и пакетом крендельков и не мешать ему извиваться.

— Возможно, — признала Гард. — Поклянитесь мне, что вы не используете никаких других образцов, только Торелли и Марконе, и что вы не используете их для причинения какого-либо вреда, и что вы вернете их мне по первому требованию. Поклянитесь своей силой.

В сверхъестественном мире клятвы играют роль своего рода валюты. Они связывают человека не только теоретически, но и во многих других смыслах. Каждое нарушение обещания вызывает всплеск духовных энергий. Таким сверхъестественным созданиям, как сидхе, нарушенное обещание способно причинить чудовищную боль. Когда обещание нарушает чародей, тем более, если он клялся своей силой, результат возмущения иной: это уменьшает его магические способности. Не то, чтобы эффект был критическим — но стоит вам нарушить достаточно обещаний, и рано или поздно у вас не останется ничего.

С учетом того, насколько опасным сделался мир для чародеев за последние несколько лет, любой из нас был бы просто безумцем, рискуя своими способностями, а следовательно, и возможностью себя защитить. Даже малой их толикой.

Я расправил плечи и кивнул.

— Клянусь своей силой, что я буду соблюдать эти ограничения.

Гард прищурилась, слушая меня, и коротко кивнула. Потом сунула руку в карман — осторожно, чтобы не потревожить рану — и достала маленький серебряный ключ. Она протянула ключ мне.

— Юнион-Стейшн, камера двести четырнадцать. Все промаркировано.

Я протянул руку за ключом, но пальцы ее сжались на секунду.

— Не дайте ничему, что вам дорого, стоять прямо перед ячейкой, когда вы ее откроете.

Я заломил бровь и взял ключ.

— Ясно. Спасибо.

Она чуть натянуто улыбнулась мне.

— Не тратьте времени. Поезжайте.

Я нахмурился.

— Вы так переживаете за своего босса?

— Ни в коем случае, — ответила Гард, закрывая глаза и устало сползая на раскладушку. — Я просто не хочу оказаться поблизости в следующий раз, когда кто-нибудь явится вас убивать.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Машина Мёрфи выглядела так, словно она побывала в зоне боевых действий, и на снегу под ней темнели разноцветные потеки. В результате мы поехали на пикапе Майкла. Я сидел в кабине с Майклом, а Мыш разместился в кузове. Да, знаю, это небезопасно, но реальность была такова: двое мужчин нашего калибра и собака размером с Мыша просто-напросто не помещаются в кабине фордовского пикапа. А если бы и поместились, для кислорода бы там просто не осталось места.

Мыша, похоже, холод совершенно не беспокоил. Всю дорогу до Юнион-Стейшн он провел, выставив морду сбоку от кабины и счастливо высунув язык. Но, конечно, встречный ветер не отличался особой силой: в плохую погоду Майкл водит машину очень осторожно.

После того, как мы в третий или четвертый раз миновали машину, выехавшую на тротуар или уткнувшуюся в кювет, я перестал давить ногой на воображаемую педаль газа и понукать Майкла про себя, чтобы тот поспешил. Идти до Юнион-Стейшн пешком чертовски дольше, чем ехать с более чем уместной осторожностью.

Всю дорогу мы молчали. Поймите меня правильно: Майкл вовсе не трепло. Просто обычно у него всегда находится, что сказать. Он приглашает меня сходить с ним в церковь (чего я не делаю, если только кто-то или что-то за нами не гонится) или, как и положено гордому отцу семейства, рассказывает про проделки кого-нибудь из его детей. Мы обсуждаем Моллины успехи, или погоду, или спорт, или еще чего.

Только не в тот раз.

Может, он просто сосредоточен на дороге, убеждал я себя.

Въезд на вокзальную стоянку перегораживала снежная баррикада, оставленная только что проехавшей снегоуборочной машиной, но Майкл просто добавил немного скорости, и «Форд», пусть и по инерции, прорвался через этот барьер.

Фонари на стоянке не горели, а поскольку окна первого этажа оказались сплошь завалены сугробами, света внутрь почти не проникало. Многоэтажные стоянки выглядят угрожающе, даже когда вы можете их разглядеть. Однако когда в них царит абсолютный мрак, они выглядят даже еще более угрожающе — ну, за исключением небольших их участков, выхваченных из темноты светом фар.

— Ну, — заметил я, — по крайней мере, свободных мест здесь полно.

— Кому охота путешествовать в такую погоду? — хмыкнул Майкл. Он зарулил на ближайшее к нам свободное место, и пикап, скрипнув тормозами, остановился. Майкл вышел из кабины, вынул из нее большую спортивную сумку, в которой носит «Амораккиус» на людях, и закинул ремень на плечо. Я вышел, и Мыш тоже спрыгнул на землю из кузова. Пикап скрипнул и покачнулся на рессорах, освободившись от его веса. Я щелкнул карабином, пристегнув поводок к ошейнику, потом повязал ему на шею штуку вроде передника, на которой написано, что он собака-поводырь. Конечно, это ложь на голубом глазу, зато ходить так в общественных местах гораздо проще.

Мыш одобрительно покосился на передник и терпеливо дождался, пока я не закрепил его маскировку как следует.

— Собака-поводырь? — поинтересовался Майкл с таким выражением лица, что мне сделалось немного неуютно. В правой руке он держал фонарик, и луч его скользнул по нам, прежде чем обшарить тени вокруг машины.

— У меня очень редкое заболевание, — объяснил я, почесывая пса под челюстью. — Никакнекадрит. Пес выполняет роль катализатора при знакомстве или завязке разговора. Ну, или в качестве утешения, если этого не получится. Так или иначе, он совершенно необходим.

Мыш шмыгнул носом и стукнул хвостом мне по ноге.

Майкл вздохнул.

— Вы чудовищно привередливы во всем, что касается соблюдения законов, — сообщил я. — Особенно с учетом того, что имеете при себе спрятанное оружие.

— Прошу вас, Гарри. Мне и так достаточно неуютно.

— Я никому не скажу про ваш Меч, если вы не будете говорить никому про мой пистолет.

Майкл вздохнул и пошел к выходу. Мы с Мышом последовали за ним.

Стоянка оказалась очень холодной, очень темной, очень зловещей и лишенной какой-либо угрозы. Мы пересекли наполовину погребенную под снегом улицу. Мыш возглавлял нашу процессию, прокладывая путь сквозь сугробы.

— Снегопад снова усилился с заходом солнца, — заметил Майкл.

— Возможно, это дело рук Мэб, — кивнул я. — Если это так, Титании сложнее противостоять ее власти после захода солнца. Опять-таки, агенты Титании не смогут так свободно разгуливать по городу.

— Но вы не уверены, что это работа Мэб? — спросил Майкл.

— Не знаю. Возможно, это просто Чикаго. Что порой не менее страшно, чем Мэб.

Майкл усмехнулся, и мы вошли в здание вокзала. Оно выглядит вовсе не как в той сцене из «Неприкасаемых», если вам интересно. Съемки велись в большой зале, которую арендуют для разных там престижных собраний. Остальные помещения мало напоминают о Ревущих Двадцатых. Они осовременены и выглядят, скорее, как аэропорт.

Что жалко, если подумать. Я хочу сказать, из всех общественных сооружений аэропорты с точки зрения эстетики обычно входят в десятку самых невыразительных. Но, конечно, они обходятся гораздо дешевле, а когда выбирать приходится между красотой и экономической эффективностью, обыкновенно выбирают второе. И то правда, весь этот мрамор, и коринфские капители, и гулкие своды хороши, но не при наших экономических запросах.

Призрак стиля все еще витает в тех частях Юнион-Стейшн, которым позволили сохраниться, но, оглядываясь по сторонам, я не могу отделаться от того же ощущения, которое испытываю глядя на фотографии римского Колизея или, скажем. Афинского Парфенона — когда-то это были великолепные места. Когда-то. Но очень, очень давно.

— Где у них здесь камеры хранения? — вполголоса спросил Майкл.

Я мотнул головой в направлении северо-восточного угла здания и пошел вперед. Билетные кассы были закрыты за исключением одной, да и там кассир, похоже, вышел в служебную комнату или еще куда. Людей вокруг виднелось немного. Железнодорожные вокзалы вообще не кишат людьми в ночное время, а в такую погоду тем более. Одна затравленная девица из «Амтрака» разбиралась с кучкой сердитого вида путешественников, судя по всему застрявших в городе из-за бурана. Она пыталась заказать им гостиницу. Что ж, удачи ей. Аэропорты стояли закрытыми со вчерашнего дня, и для гостиниц настала страдная пора.

— А вы неплохо ориентируетесь здесь, — заметил Майкл.

— Поезда быстрее автобусов и безопаснее самолетов, — ответил я. — Я как-то летал в Портленд, так у летчиков отказали радио, и компьютеры, и все такое. Им пришлось сажать самолет вслепую, без приборов и связи. Нам повезло, что погода стояла ясная.

— Если верить статистике, это самый безопасный… — начал он.

— Не для чародеев, — убежденно возразил я. — Ну, я летал без приключений. Пару раз все ограничилось небольшими проблемами. Но после того полета в Портленд… — я тряхнул головой. — Там, на борту были ведь дети. Я собираюсь жить долго. Я могу попасть туда, куда мне нужно, чуть позже — я потерплю. Привет, Джо! — окликнул я седого уборщика, толкавшего перед собой тележку с чистящими принадлежностями.

— Привет, Гарри, — улыбнулся тот в ответ, проходя мимо.

— Последнее время я частенько здесь бываю, — объяснил я Майклу. — По большей части разъезжаю по делам Паранета. Ну и как Страж, — я закатил глаза к потолку. — Я не хотел этой работы, но будь я проклят, если делаю ее, спустя рукава.

Некоторое время Майкл задумчиво смотрел в спину удалявшемуся уборщику, потом снова повернулся ко мне.

— На что это похоже?

— Работа Стража? — спросил я, пожав плечами. — Есть еще четверо Стражей, находящихся, насколько я понимаю, под моей командой, — я сделал рукой неопределенный жест вокруг себя. — В Атланте, Далласе, Нью-Йорке и Бостоне. Но чаще я не мешаюсь у них под ногами, не вмешиваюсь в их работу, только помогаю, когда это нужно. Они ведь совсем еще дети. Выросшие в военных условиях, хотя это не дало им достаточно мозгов, чтобы они не завидовали мне.

Мыш вдруг остановился как вкопанный.

Я тоже. Я не стал крутить головой по сторонам. Вместо этого я внимательно следил за своим псом.

Уши его шевелились как тарелки радаров. Нос подрагивал. Одна лапа оторвалась от земли, но он не двинулся с места, только неуверенно огляделся по сторонам.

— Лесси уже унюхала бы чего-нибудь, — сказал я ему. — Она дала бы нам ясное, недвусмысленное предупреждение. Один «гав» — бебеки, два — монетоголовые.

Мыш укоризненно покосился на меня, поставил лапу обратно на пол и чихнул.

— Он прав, — тихо заметил Майкл. — За нами следят.

— А когда было иначе? — буркнул я, оглядываясь. Я не увидел ничего. Мои идеально настроенные инстинкты тоже ничего не заметили. Терпеть не могу ощущать себя Ханом Соло в мире джедаев. — Это я должен бы считаться джедаем, — буркнул я вслух.

— Что это? — спросил Майкл.

Вокзальные огни погасли. Все до одного. Разом.

Аварийное освещение, которому полагалось бы зажечься, не сделало этого.

Где-то рядом со мной зашуршал плащ Майкла, и что-то несколько раз щелкнуло. Судя по всему, он пытался включить фонарик, и судя по всему, тот не включился.

Это было погано. Магия может вмешиваться в работу техники, но это, скорее, напоминает действие законов Мёрфи: то, что может ломаться, ломается. Только чаще обычного. Это не ведет себя как по команде. Это не гасит разом обычное освещение, аварийное освещение и карманные фонарики на батарейках.

Я не знал, что может привести к такому.

— Гарри? — спросил Майкл.

Мыш прижался к моей ноге, и я скорее ощутил, чем услышал зарождавшийся у него в груди предостерегающий рык.

— Ты сам это сказал, Жвачный, — шепнул я ему. — Не нравится мне все это.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Начали визжать люди.

Я сорвал с шеи амулет и направил в него усилие воли, которым я обычно заставляю его светиться.

И ничего не произошло.

Я уставился бы на амулет — если бы мог его разглядеть. Я не мог поверить в то, что он не работает. Я встряхнул цепочку, выругался и снова поднял амулет над головой, послав в него новый заряд воли.

Мгновение он плевался бледно-голубыми искрами. И все.

Мыш зарычал громче — так он рычит обычно, почуяв настоящую опасность. Близкую. Сердце мое подпрыгнуло в груди с такой силой, что едва не пробило нёбо.

— Мне не удается вызвать свет! — произнес я высоким от волнения голосом.

В темноте рядом со мной взвизгнула расстегиваемая молния, звонко лязгнул металл.

— Отче, — негромко произнес голос Майкла. — Нам нужна Твоя помощь.

Меч засиял белым светом.

С дюжину тварей, припавших к земле в трех или четырех ярдах от нас, разом подняли визг.

Я в жизни не видел ничего похожего на них. Ростом около пяти футов, но мощного, квадратного сложения с эластичными, словно резиновыми мускулами. Обликом они напоминали бабуинов — что-то среднее между четверорукими и двуногими — со зловещего вида когтями, длинными, жилистыми хвостами и массивными плечами. У некоторых в лапах — или руках? — имелись примитивные орудия: палицы, каменные топоры и каменные же ножи. Обезьяноподобные головы производили впечатление черепов, настолько туго обтягивала кости черная кожа. Непропорционально большие зубы, настолько большие, что впивались в собственные губы, напоминали формой акульи, и…

И у них не было глаз. То есть совсем не было. Там, где полагалось находиться глазам, виднелась только гладкая черная кожа.

Свет, исходивший от меча, падал на них, и они с визгом отпрянули, словно их обожгло огнем — впрочем, если внезапная вонь паленой плоти может служить индикатором, так оно и было.

— Гарри! — крикнул Майкл.

Эта его интонация мне хорошо знакома: я пригнулся как мог быстрее и ниже, и успел-таки это сделать прежде, чем клинок «Амораккиуса» просвистел в воздухе, где только что находилась моя голова…

…и на лету рассек одну из этих тварей, готовую уже приземлиться мне на спину.

Тварь рухнула на пол и забилась. Бившая фонтаном из раны кровь горела на возухе бело-голубым огнем.

Я рывком повернул голову, чтобы глянуть на «Амораккиус». Кровь шипела на клинке как жир на горячей сковороде.

Железо.

Эти твари принадлежали к фэйре.

Мне не приходилось видеть их прежде воочию, но я читал их описания — последний раз совсем недавно, когда искал информацию про бебек. С учетом их принадлежности к фэйре, ошибки быть просто не могло.

— Хобы! — заорал я Майклу, выхватывая из кармана пальто револьвер. — Это хобы!

После этого времени на комментарии у меня уже не осталось. Пара ближних от нас хобов достаточно оправились от внезапно ударившего в них света, и бросились вперед. Мыш испустил рокочущий рык и столкнулся с одним из них в прыжке. Оба упали, пытаясь ухватить друг друга зубами.

Следующий хоб перепрыгнул их и устремился на меня, замахиваясь зажатым в узловатой лапище каменным ножом. Я увернулся с линии его прыжка и в свою очередь замахнулся на него пистолетом. Тяжелый ствол ударил его в безглазую морду, обжигая плоть и кроша зубы. Хоб взвыл от боли и врезался в одного из своих сородичей.

— In nomine Dei! — взревел Майкл. Я почувствовал, как его лопатки столкнулись с моими, и свет его тяжелого меча мелькнул в воздухе, вслед за чем послышался смертный вопль еще одного хоба.

Тот, что боролся с Мышом, сумел-таки опрокинуть пса на пол и, оскалив зубы, навалился на него сверху.

Я шагнул к нему, сунул ему в морду револьвер и с криком: — А ну не трожь мою собаку! — несколько раз нажал на курок. Не знаю, что причинило хобу больше ущерба, пули или вспышки выстрелов. Так или иначе, он отпустил Мыша и покатился по полу. Пес вскочил и бросился за ним, но я успел ухватить его за ошейник и оттащил назад, пока снова не столкнулся спиной с Майклом.

Хобы отступили в тень, но я все еще слышал их со всех сторон. При том свете, что исходил от меча Майкла, мне полагалось бы видеть потолок зала, но лучи его высвечивали участок радиусом футов двадцать, не больше — достаточно, чтобы не позволять хобам навалиться на нас всей стаей, но не более того.

Я продолжал слышать крики людей, отдававшиеся эхом от стен и сводов вокзала. Где-то в стороне грянули выстрелы — несколько подряд. Стреляли из пистолета меньшего, чем у меня калибра; стрелявший, судя по всему, просто в страхе разрядил обойму в темноту. Блин-тарарам, все это угрожало превратиться в бойню, если я не предприму что-нибудь, и быстро.

— Нам надо убраться с открытого пространства, — произнес я, размышляя вслух. — Майкл, двигаемся к билетным кассам.

— Вы можете расчистить путь? — спросил Майкл. — Я вас прикрою.

— Ничего не вижу в этой темноте, — возразил я. — И там люди. Если я начну швыряться энергией вслепую, я могу убить кого-нибудь.

— Тогда держитесь ближе ко мне, — сказал Майкл и двинулся вперед, подняв меч высоко над головой. Так свет его проникал чуть дальше, что не мешало бы Майклу опустить его на любую тварь, у которой хватило бы глупости ринуться на него. Мы перешагнули через двух мертвых хобов — по обоим телам бегали языки синего пламени, почти не отбрасывавшего света, но пожиравшего их плоть с прямо-таки голодной жадностью. Я услышал цокот когтей по полу и беззвучно вскрикнул.

Майкл резко повернулся, и в это же мгновение в круг света выпрыгнул хоб, вооруженный парой каменных топоров. Он метнул один топор в Майкла. Мой друг отбил его на лету лезвием меча и тут же нанес стремительный горизонтальный удар, раздробивший второй топор и рассекший торс твари до самого позвоночника. Охваченный огнем хоб упал, и Майкл ногой отшвырнул его тело в толпу его спутников. Это смешало их ряды и подарило нам возможность одолеть еще два десятка футов.

— Славно, — заметил я, вглядываясь в колыхавшиеся вокруг нас тени. — И вы говорили, что стареете? На мой взгляд, вы в форме.

Майкл блеснул зубами в короткой улыбке.

— Разговор дает этим тварям возможность при… — он осекся, и «Амораккиус» мелькнул у меня прямо перед носом, отбивая пущенный из темноты каменный нож. — Прицелиться, — договорил он.

Чтоб меня с моим болтливым языком… Я заткнулся и молчал весь остаток пути до касс.

Я запустил Майкла за стойку и едва не упал, споткнувшись о тело мужчины в сером деловом костюме. Тот сдавленно вскрикнул от боли, сжимая руками окровавленную ногу, из которой торчало узкое каменное лезвие.

— Гарри, — произнес Майкл. — Быстрее. Они вот-вот бросятся.

— Сейчас, — кивнул я и опустился на колени рядом с раненым. — Идемте, дружище, здесь не место рассиживаться, — я подхватил его подмышки и, пятясь, потащил за стойку. — Там где-то сзади есть дверь в служебную зону.

— Отлично, — откликнулся Майкл. — Дверь я смогу удерживать столько, сколько вам понадобится.

Раненый пытался помочь мне, но в результате его только тяжелее стало тащить. Он то и дело всхлипывал от боли и страха. Хорошо еще, нас отделяли теперь от хобов стойка с перегородкой. Как-то мне не слишком хотелось проверять на своей шкуре, на что похож по ощущениям удар каменного топора.

Мы добрались до двери, которая оказалась закрыта. Я подергал ручку, но дверь явно заперли на замок. Мне некогда было возиться с этой ерундой. Я поднял правую руку и разрядил в дверь одно из энергетических колец — у меня их по одному на пальце, и каждое из них тройное. Они аккумулируют энергию, набирая ее по крохе с каждым движением руки, а разрядить ее я могу разом — с достаточной эффективностью.

Так вот, я поднял правую руку, сжав пальцы в кулак, и усилием воли сосредоточил энергию колец на крошечном пятачке дверной поверхности. Вообще-то кольца не рассчитаны на такую тонкую работу. Их задача — грубо расшвыривать всяких тварей, пока те не прорвались к моему лицу. Однако времени искать какой-нибудь более изящный способ открыть дверь у меня не оставалось.

Поэтому я прицелился как мог точнее, высвободил заряд, и дверная ручка вместе с личинкой замка и накладкой вылетели из двери и лязгнули о пол с той ее стороны. Дверь отворилась.

— Идем! — скомандовал я Майклу, снова подхватив раненого. — Мыш, ты первый.

Пес скользнул в дверной проем, пригнувшись и угрожающе оскалив зубы. Я ввалился следом за ним, буквально наступая ему на хвост, а Майкл, в свою очередь, почти наступал на окровавленную ногу раненого.

Когда сияние «Амораккиуса» осветило комнату, в которой мы оказались, первой, кого мы увидели, была измученная сотрудница «Амтрака», которую мы видели несколько минут назад. Она стояла на коленях, сжимая в руке распятие, и голова ее покачивалась в ритм лихорадочно повторяемой молитве. Когда луч света упал на нее, она заморгала и подняла взгляд. Белое сияние священного меча окрасило полоски слез у нее на щеках серебряным, и она глядела на нас, потрясенно раскрыв рот. Она опустила взгляд на распятие, потом снова посмотрела на Майкла.

Майкл бросил быстрый взгляд по сторонам и улыбнулся ей.

— Конечно, Он здесь. Конечно, Он слышит, — он помолчал. — Но, конечно, — признал он, — Он не всегда отвечает так быстро.

В комнате находились и другие люди — та группа, которой она пыталась выбить гостиничные номера. Когда погас свет и начался ужас, ей каким-то образом удалось собрать их и загнать в эту комнату. Это требует неординарного умения. Еще я заметил, что свою коленопреклоненную позицию она заняла между ними и дверью. Она мне уже нравилась.

— Кэрол, — произнес я достаточно резко, чтобы отвлечь ее внимание от стоявшего в дверях с мечом в руке Майкла. — Кэрол, мне нужно, чтобы вы мне помогли.

Она зажмурилась, потом порывисто кивнула, встала с колен и помогла мне перетащить раненого к остальным, сидевшим у дальней стены.

— От-откуда вы знаете мое имя? — пробормотала она. — В-вы кто, ангелы?

Я вздохнул и постучал ногтем по бэджику у нее на блузке.

— Я, черт возьми, точно нет, — сказал я и мотнул головой в сторону Майкла. — Хотя вот он настолько близок к ним, насколько вообще можно встретить.

— Не говорите глупостей, Гарри, — возмутился Майкл. — Я всего ли… — он осекся и пригнулся. Что-то тяжелое просвистело в воздухе над его головой и ударило в дальнюю стену, оставив в сухой штукатурке дырку размером с мою голову. Посыпалась пыль, вскрикнули испуганные люди.

Майкл захлопнул дверь, но без замка она снова отворилась. Он захлопнул ее еще раз и, задыхаясь, привалился к ней плечом. Что-то с тяжелым стуком ударило в дверь. Потом наступила тишина.

Я разорвал штанину раненого. Нож угодил ему в икру, и вид это имело довольно жуткий, но все могло обернуться и хуже.

— Не трогайте этой штуки, — сказал я Кэрол, — и сделайте так, чтобы он не шевелился. Там рядом серьезные вены, и я не хочу вскрыть их, пытаясь вытащить ее. Оставайтесь рядом с ним и не давайте ему пытаться выдернуть, идет?

— Я… да, конечно, — кивнула Кэрол. Она посмотрела на меня и поморгала еще немного. — Я не понимаю, что происходит.

— Я тоже, — утешил я ее, поднялся и подошел к Майклу.

— Эти твари заметно сильнее меня, — сообщил он мне шепотом, чтобы нас не слышали остальные. — Если они навалятся на дверь, мне ее не удержать.

— Я не уверен, что они это сделают, — сказал я.

— Но вы здесь.

— Я не думаю, чтобы они охотились здесь за мной, — сказал я. — Если бы это было так, они не гонялись бы за всеми остальными.

Майкл нахмурился.

— Но вы сказали, что это фэйре.

— Так и есть, — кивнул я. — Но я не думаю, что это точечный удар. Для этого их здесь слишком много. Это полномасштабное наступление.

Майкл поморщился.

— Тогда людям там, снаружи, грозит опасность. Им нужна наша помощь.

— И они ее получат, — заявил я. — Послушайте, хобы не переносят света. Никакого света. Он их обжигает и может убить. Поэтому, прежде чем врываться, они напустили сюда мрак.

— Мрак?

— Это такая субстанция из Небывальщины. Что-то вроде целлофанового фильтра, только вместо того, чтобы обертывать источник света, он равномерно распространяется в воздухе. Поэтому мы не видели света от моего амулета, и потому же вспышки выстрелов моего револьвера такие тусклые. И именно так мы выгоним их отсюда.

— Избавимся от мрака, — сообразил Майкл.

— Именно, — подтвердил я. Я провел рукой по волосам и порылся в карманах. Нарылось немного. В бездонных карманах моей ветровки я таскаю целое собрание компактного чародейского снаряжения, но в карманах зимнего пальто обнаружились только кусок мела, два пакетика кетчупа из «Бургер-Кинга» и облепленная пылью и крошками таблетка «Тик-Так». — Ладно, — вздохнул я. — Дайте подумать минуту.

Что-то ударило в дверь снаружи и сдвинуло тяжелые строительные башмаки Майкла по полу на добрых восемнадцать дюймов. В образовавшуюся щель просунулась и замахнулась на меня когтистая лапа. Я увернулся от нее. А вот рукав моего пальто не успел. Когти хоба оставили в ткани три аккуратных длинных пореза.

Майкл поднял «Амораккиус» и пронзил его клинком дверное полотно. Хоб с визгом отпрянул. Майкл захлопнул дверь и рывком выдернул из нее меч. Темная кровь шипела на священном клинке.

— Не хочу вас торопить, — невозмутимо произнес он, — но, боюсь, минуты у нас нет.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

— Черт подери! — выругался я. — Это мое единственное зимнее пальто!

Я закрыл глаза и постарался сосредоточиться на задаче. Мрак не похож на остальные штучки фэйре. Те только имитируют присутствие и стимулируют восприятия, соответствующие этому присутствию. Мрак — заклятие сложное, в некотором роде физическое, осязаемое, существующее на самом деле, и он существует до тех пор, пока у хобов хватает, так сказать, пороха его поддерживать.

С ним может справиться ветер. Достаточно сильный ветер может просто сдуть мрак прочь — но это должен быть по-настоящему сильный ветер. Тот маленький ураган, который я призвал, чтобы обуздать громил Торелли, разве что маленький просвет сделает. Возможно, я мог бы устроить что-нибудь более свирепое и обширное, но коротким шквалом с мраком не справиться, а на то, чтобы поддерживать ураган достаточно долго, у меня просто не хватило бы сил.

Я мог бы, наверное, отрезать мрак от хобов. Если бы я сумел порвать эту магическую связь, те не смогли бы подпитывать его энергией, и — пффф! — мрак превратится в безобидную эктоплазму. Но, конечно, оборвать ее не так просто. Мне пришлось бы придумать, как добраться до всех и каждого хоба, чтобы сделать это наверняка. Ничего такого, что я мог бы использовать для фокусировки энергии, у меня не имелось, и потом, я не имел ни малейшего представления о том, сколько их на вокзале.

Заряженный энергией магический круг мог бы лишить заклятие энергии с другой стороны, изолировав хобов от внешних, находящихся за пределами круга энергетических источников. Однако для этого круг должен был бы охватить все это гребаное здание. Я сомневался, чтобы хобы позволили мне выскочить на улицу и обежать целый городской квартал. Кроме того, у меня просто не хватило бы мела. Движущаяся вода могла бы заземлить заклятие при условии, что ее много, но поскольку мы находились в здании, это исключалось. И как, скажите, мне справиться с этим идиотским заклятием с теми жалкими ресурсами, что имелись у меня в распоряжении? Как ни печально, выбор средств не отличался особой широтой.

Мой нос разболелся сильнее, и я запрокинул голову, задрав лицо к потолку. Иногда такая поза уменьшает давление и хоть ненамного, но унимает боль. Я уставился на потолок — обычный подвесной потолок на высоте десяти или одиннадцати футов от пола, отрезавший помещение от общего, похожего на высокую пещеру пространства старого вокзального зала. Ничего особенного: сетка из металлических профилей, поддерживавших недорогие прямоугольные плитки какого-то акустического материала. С интервалом в несколько ярдов на потолке темнели похожие на маленькое ковбойское стремя спринклеры аварийного пожаротушения.

Взгляд мой расширился.

— Ха! — произнес я, вскинув руки. — Ха-ха! Ха-ха-хахаха! Я чародей, и я крут!

Мыш с опаской покосился на меня и отодвинулся на шаг-другой.

— И правильно делаешь! — проревел я, ткнув пальцем в пса. — Ибо я — внушающий ужас носитель огня! — я поднял правую руку и, прошептав заклинание, засветил над ней крошечный огненный шарик. Он несколько раз дрогнул, разбрызгивая искры, прежде чем разгореться ярче; впрочем, даже так света от него казалось не больше, чем от обычной свечи.

— Гарри? — спросил Майкл голосом, каким обычно обращаются к умалишенным. — Что вы делаете?

Гипсокартонная перегородка рядом с дверью вдруг треснула, посыпалась, и в отверстии показались когти продиравшегося через нее хоба. Майкл отпрянул в сторону, на мгновение отпустив дверь, провел по перегородке большим пальцем, словно прикидывая место для удара, а потом вонзил «Амораккиус» в гипсокартон под углом. Снова послышались шипение кипящей на стальном клинке крови и полный боли вопль еще одного хоба.

— Без мрака этим тварям не сдобровать, — ответил я. — Кэрол, будьте лапочкой, подкатите сюда вон то кресло.

Кэрол, широко раскрыв глаза, бледная как полотно, повиновалась. Она подтолкнула кресло, так что последние шесть футов оно проехало по инерции.

Майкл едва успел подпереть дверь плечом, как в нее попытался прорваться еще один хоб. Этот оказался умнее предыдущих: он не повторил попытки, и когда «Амораккиус» пронзил деревянное полотно с такой легкостью, словно это была ширма из тонкой рисовой бумаги, тела за дверью уже не оказалось, и клинок вернулся незапятнанным.

— Что бы вы ни задумали, лучше делайте это побыстрее.

— Две минуты, — пообещал я. Я подкатил кресло на нужное место и залез на него. Секунду-другую я балансировал на вертящейся подушке, потом поймал равновесие и быстро свинтил спринклер. Из трубы хлынула дурно пахнущая вода, но я ожидал этого и почти увернулся от струи. Ну, честно говоря, я не ожидал, что она будет настолько протухшей, хотя мог бы и догадаться. Многие пожарные системы питаются из закрытых цистерн, и одному Богу известно, сколько лет эта вода находилась в них в ожидании использования.

Я спрыгнул с кресла и из-под продолжавшей хлестать струи. Потом достал из кармана мелок, опустился на колени и очертил на дешевом ковровом покрытии пола большой круг. От меня вовсе не требовалось чертить его идеально ровным, главное, чтобы он был замкнутым, но за свою жизнь я столько их понарисовал, что мало уступал по этой части циркулю.

— П-простите меня, — пробормотала Кэрол. — Ч-что вы делаете?

— Наши милые гости известны как хобы, — объяснил я ей, не прекращая своего занятия и мысленно сообщая мелку некоторую энергию. — Свет физически ранит их.

Еще один хоб прорвался-таки через уже изрядно поврежденную перегородку, просунув в комнату голову и плечо. Он взвыл и замахнулся на Майкла, продолжавшего подпирать дверь. Острые когти полоснули Майкла по бедру, но ответный взмах «Амораккиуса» снес хобу голову. Черная, дымящаяся кровь брызнула в комнату, и несколько капель ее едва не попали в мой круг.

— Эй! — возмутился я. — Я тут работаю!

— Извините, — отозвался Майкл без тени сарказма. Очередной хоб врезался в дверь прежде, чем он успел вернуться к ней, разом отодвинув его на несколько шагов. Майкл успел увернуться от тяжелой палицы, полоснул хоба по животу мечом, ударом ноги вышвырнул того назад, в толпу его приятелей, и снова захлопнул дверь.

— Н-но здесь темно, — пробормотала Кэрол, переводя взгляд с меня на Майкла и обратно.

— Они напустили в воздух такой штуки под названием «мрак». Считайте это чем-то вроде дымовой завесы. Мрак не дает свету ранить хобов, — объяснил я, дочертил круг и усилием воли замкнул его. Невидимая стена энергии отгородила меня от любой внешней магии, лишив внешней подпитки и ту часть мрака, которая оказалась в круге, и та разом превратилась в слизистую эктоплазму, покрывшую тонким слоем все — в первую очередь меня. — Вот класс, — пробормотал я, протирая глаза.

— Т-так ч-что, — не унималась Кэрол. — Ч-то вы все-таки делаете?

— Собираюсь убрать эту их дымовую завесу, — взяв головку спринклера в правую руку, я закрыл глаза, сосредотачиваясь на ней — на ее фактуре, форме, устройстве. Добившись более-менее приемлемого результата, я принялся накачивать в этот мысленный образ энергию, окружив его аурой бело-голубого света, из которой расходились десятки тоненьких щупалец. Когда эта аура сомкнулась вокруг спринклера, я переложил его в левую руку, а правую снова вытянул вперед.

— Н-но у нас нет света?

— О, свет у нас есть, — возразил я. Я пробормотал заклинание и над правой рукой снова возник шарик солнечного света. В свободном от мрака пространстве круга он не уступал яркостью и жаром обычному, однако за пределами проведенной мелом черты свет его распространялся на футов пять-шесть, не больше.

— Ох, Боже мой! — выдохнула Кэрол.

— На самом-то деле нормальный свет тоже горит — просто лучи его блокированы. Электричества мрак не выключал. Например, вон те компьютеры включены — просто мрак не позволяет вам видеть свет индикаторов и экранов.

— Гарри! — вскрикнул Майкл.

— Будете торопить творца чудес — получите халтурные чудеса! — раздраженно рявкнул я. Оставшаяся часть заклятия обещала стать сложнее.

— К-как вы это делаете? — выдохнула Кэрол.

— Магия, — буркнул я. — А теперь цыц, — на левой руке я почти всегда ношу перчатку, которая хоть как-то защищает мою обожженную кожу. Даже так, приятных ощущений мне это не обещало. — Ignus, infusiarus, — пробормотал я и сунул плавкую вставку спринклера в паривший над моей правой рукой огонь.

— Но как это нам поможет? — поинтересовалась Кэрол, в которой страх боролся с любопытством.

— Здесь до сих пор есть электричество, — сказал я. Возможно, запах паленой кожи мне только мерещился. — Здесь есть компьютеры. И телефоны.

— Гарри! — произнес Майкл, глядя на потолок. — Они лезут на стену. Собираются прорваться через потолок.

Я начал ощущать жар — даже поврежденными нервами левой ладони. Что ж, придется потерпеть. Я еще сильнее сконцентрировал волю, поднял спринклер и огненный шар на уровень лица и как мог яснее представил себе то, что мне нужно: тонкие щупальца энергии, тянущиеся от окружавшей его ауры ко всем спринклерам в здании. — И спринклеры здесь тоже действуют.

Движением ноги я разорвал круг, и энергия ринулась из него, устремившись ко всем предметам на вокзале, напоминающим спринклер у меня в руке. Вместе с ней выплеснулся из круга и устремился во все стороны жар, и я добавил еще энергии в горевший у меня над рукой шар, которому теперь пришлось греть не один, а несколько десятков спринклеров.

Потребовалось, должно быть, секунд десять, пока не сработали пожарные датчики. Гулко взвыла сирена, и спринклерная система ожила. Снова взвизгнули — на этот раз от неожиданности — люди. Из стоявших на столе телефонов и компьютера посыпались искры.

— Ох, — поправился я. — Компьютеры здесь больше не работают. Но все остальное остается в силе.

Майкл посмотрел на меня и блеснул зубами в свирепой улыбке.

— Когда?

Я продолжал пристально смотреть на мой крошечный клубок солнечного света. Из спринклерных форсунок хлестала вода. С полминуты не происходило ничего, если не считать того, что мы промокли. Даже удивительно, как много воды вылилось на нас — я хочу сказать, удивительно в самом положительном смысле. Я хотел как можно больше воды.

Где-то в районе шестидесятой секунды мое заклятие начало слабеть: его энергия подавалась под напором потоков воды.

— Еще чуть-чуть, — сказал я. — Приготовились…

На рубеже второй и третьей минуты заклятие окончательно рухнуло, оборвав связь с остальными спринклерами. Огонек над моей ладонью мигнул и погас.

— Майкл! — крикнул я. — Пошли!

Майкл крякнул и рывком распахнул дверь. Прежде, чем он успел шагнуть за порог, пронизывавшая воздух энергия с негромким хлопком исчезла, и священный клинок вспыхнул так ярко, что на него стало больно смотреть.

Стоило сиянию «Амораккиуса» выплеснуться через дверь в зал, как десятки, если не сотни хобов разом взвыли от боли. Они визжали так громко, что я буквально ощущал давление их воплей на мои барабанные перепонки, как это бывает на по-настоящему громком рок-концерте.

Но еще громче гремел голос Майкла Карпентера, Рыцаря Креста, земного воплощения ангельской силы, носителя клинка, некогда принадлежавшего сквайру по имени Варт.

— Lava quod est sordium! — зычно — так зычно, что не верилось, что такой рев может исходить из человеческой глотки — возгласил Майкл. — In nomine Dei, sana quod est saucium!

Только когда Меч покинул комнату, я увидел, что свет в помещении горит как ни в чем ни бывало — равно как и по всему вокзалу.

— Мыш! — крикнул я. — Остаешься здесь! Стереги раненых! — я поспешил за Майклом, но от двери оглянулся. Мыш не спеша отошел от стены и встал между дверью и кучкой перепуганных людей, высоко подняв голову и широко расставив лапы — попробуй, сунься.

В зале спринклеры устроили вполне внушительную имитацию вонючего тропического муссона. Не успев отойти от двери на несколько шагов, я поскользнулся в луже воды и горящей хобовой крови. Меч сиял так ярко, что мне пришлось прикрыть глаза рукой. Смотреть на Майкла или хотя бы куда-либо рядом с ним я не мог, поэтому я ориентировался по оставленным им за собой разрубленным телам хобов.

Десяток или полтора хобов нашли смерть от Майклова меча.

Им здорово повезло.

Гораздо больше их — в поле моего зрения попало несколько десятков, но я наверняка видел далеко не всех — попадали слишком далеко от Майкла, чтобы он достал их мечом. Они превратились в съежившиеся комки плоти, от которых шел жирный дым. Некоторые из них пытались еще шевелиться.

Блин-тарарам.

Врагу не пожелаешь, правда.

Я следовал за Майклом, старательно избегая смотреть на Меч. Должно быть, если в здании имелись спринклеры, отличные от того, которого я использовал в своем заклятии, оно могло и не заставить их сработать. И если Майкл попадет в зону мрака, хобы, имеющие там хоть какую-то защиту от света, могли навалиться на него всем скопом.

Однако — возможно по везению, а может, такова была судьба, или воля Божья, а скорее всего, экономный подрядчик — похоже, все спринклеры в здании оказались одного типа. Вода лилась отовсюду, смывая мрак словно слой глины и замещая его тысячами тысяч крохотных радуг — так преломлялся в искусственном ливне свет «Амораккиуса».

Спрятаться хобам было негде.

Я шел, ориентируясь по останкам порубленных врагов. Порубленных? Порубатых? И не смотрите на меня так. Я институтов не кончал. Возможно, правильное использование производных от глагола «рубить» проходят в институте. В моем экзаменационном билете этого слова точно не было.

Я остановился и, насколько мне это позволяло ослепительное сияние меча и непрекращающийся дождь с потолка, огляделся по сторонам, пытаясь понять, куда направляется Майкл.

Странная, короткая вибрация передалась мне через подошвы башмаков. Потом последовал тяжелый удар, сопровождаемый такой же вибрацией. Я резко повернулся в сторону входной двери — и в это мгновение она разлетелась вместе с изрядной частью кирпичной стены. В образовавшемся проеме не было видно ничего, кроме слабого мерцания, но стоило тому, кто скрывался за завесой, оказаться на свету «Амораккиуса» и под моим импровизированным тропическим ливнем, как заклятие дрогнуло и исчезло.

И из-за завесы показались двадцать футов роста и четыре или пять тонн веса Большого Братца Бебеки.

На этот раз он облачился в броню из прозрачного, напоминающего хрусталь материала, и меч в его руке был длиннее моей машины. Он открыл пасть, и я почувствовал его боевой рык — именно не услышал сквозь какофонию боя, а почувствовал кожей звук, столь низкий и громкий, что издать его мог, наверное, только кит.

— Ну да, — буркнул я. — День что ни минута, то веселее и веселее.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Любой, обладающий хоть унцией мозгов, знает, что драться с кем-либо, имеющим значительное преимущество в росте, весе и оружии, нелегко. Если ваш противник тяжелее вас на пятьдесят фунтов, шансы на победу у вас, мягко говоря, сомнительны.

Если ваш соперник тяжелее вас на восемьсот пятьдесят фунтов, это уже не бой, а сцена из «Годзиллы». Ну, или из мультика про Тома и Джерри.

Мое тело уже пришло в движение, очевидно, решив, что дожидаться, пока мой мозг разберется в ситуации, опасно для жизни. Мозг думал, что ситуацию точнее всего сравнить с игрой в кошки-мышки. В то время, как я превосходил соперника в ловкости, на прямой бебека наверняка развивал гораздо большую скорость, чем я. С точки зрения чистой физики у меня почти не было шансов нанести ему мало-мальский ущерб, тогда как даже дружеский хлопок его лапищи сокрушил бы мне грудную клетку — вот вам и еще одно сходство.

На телеэкране побеждает Джерри, но в реальной жизни Том редко оказался бы в положении побежденного. Что-то я не помню, чтобы Мистер хоть раз вернулся домой, зализывая полученные от мышей раны. Если уж на то пошло, он, кажется, ни разу не вернулся со своих прогулок голодным. Игра в кошки-мышки доставляет удовольствие только кошке.

Тем временем мое тело бросилось в сторону, заставляя преследовавшего меня Крошку сделать поворот, снизив скорость и подарив мне драгоценную секунду, а может, даже три — время, достаточное, чтобы со всех ног броситься к участку пола, обозначенному с двух сторон желтыми предупредительными барьерами: там, где Джо-уборщик покрывал пол мастикой. Я пулей пересек влажную, скользкую полосу, молясь на бегу, чтобы я не поскользнулся. Стоило бы мне упасть, бебеке достаточно было бы раз топнуть, чтобы его огромные копыта раздавили меня пополам.

Однако подобные ножищи плохо приспособлены к скользкой поверхности. Стоило мне пересечь покрытую мастикой полосу, как я метнулся влево так резко, как только мог. Крошка попытался срезать угол и поскользнулся.

Само по себе это не великое событие. Вам наверняка случалось падать на бегу. Ободранная коленка или две, ну, возможно, еще расквашенные локти — редко дело заканчивается чем-нибудь более серьезным, вроде растяжения или вывиха.

Но это при вашем весе. Помножьте его на габариты Крошки, и падение обернется совершенно другими результатами, особенно если произошло на большой скорости. Это, кстати, одна из причин, по которым слоны практически не бегают — они не способны отрывать вес своего тела от земли при галопе. Если бы они падали, это приводило бы к серьезным травмам, и, судя по всему, природа давно отбраковала всех слонов, что бегали наперегонки с ветром. Помножьте вес на скорость, и в результате вы получите усилия, достаточные для того, чтобы сломать даже толстые кости — ну, или причинить другие плохо совместимые с жизнью повреждения.

Крошка весил раза в два больше среднестатистического слона.

Пять тонн мяса и костей грянулись об пол. Он упал набок — крепко приложившись — и заскользил по инерции дальше, напоминая в этот момент, скорее, товарный состав, а не живое существо. Продолжая скольжение, он врезался в киоск агентства по прокату автомобилей и разнес его в щепки, почти не потеряв при этом скорости.

Крошка пытался затормозить, цепляясь за пол огромными желтыми когтями одной лапищи, но не добился ничего, если не считать завитков содранной мастики. Так он и пролетел мимо меня.

Я затормозил и прикинул, в какой именно точке инерция, тащившая Крошку по прямой, иссякнет. Потом снова напряг волю для заклинания.

Под водопадами дождя это оказалось на порядок труднее обычного, но я справился. В конце концов, когда дело доходит до намеренной порчи современной техники, мне нет равных. У меня к этому, можно сказать, особый талант.

Я сконцентрировался на лампах, освещавших ту часть здания, куда скользил Крошка, и рявкнул: — Hexus!

Часть их буквально взорвалась, рассыпав фонтаны золотых искр. Некоторые только задымились с негромкими хлопками — но погасли все до одной.

Майкл к этому времени далеко опередил меня, выйдя на перроны, и вокзальные стены отгораживали нас с Крошкой от света «Амораккиуса». Когда я лишил это место и электрического света, здесь образовалось не очень большое, но достаточно темное пятно.

Внезапный островок темноты притягивал хобов как падаль — мух. Обожженные, перепуганные, разъяренные хобы, чья ночь пиршества вдруг превратилась в ослепительный кошмар, не имели глаз, но дорогу к спасительной темноте находили без особого труда — десятка полтора их собралось туда у меня на глазах, а один проскочил от меня всего в паре футов, не сбавив хода и даже, похоже, не заметив моего присутствия.

Секундой спустя взревел Крошка, и голос его слился с хором злобных хобовских воплей.

— Ну что? — выдохнул я. — Теперь ты уже не больше всех, а?

Впрочем, как выяснилось, Крошка пока оставался в этих краях самым большим.

Из темноты вылетел и шмякнулся на пол футах в двадцати от границы света и тени смятый хоб. Сказав «смятый», я не имел в виду, что он превратился в тряпичную куклу. Его действительно смяли, сплющили как пустую банку из-под пива. Огромная Крошкина лапища схватила его, стиснула с силой, выдавившей из него все жидкие составляющие организма, и отшвырнула прочь.

В темноте блеснула вспышка — длинная цепочка искр, словно тащили вдоль длинной стальной полосы кремень, а потом клинок Крошкина меча вдруг окутался неярким голубым огнем. Свечение померкло под непрекращавшимся потоком падающей сверху воды, но и того света что остался, хватало, чтобы разглядеть происходившее там.

Хобы обезумели от ненависти.

Подумать, так по-другому и быть не могло. Миньоны Лета и их зимние соперники неважно уживаются друг с другом. К тому же жители Феерии ведут себя не так, как люди. Их природа более дикая, более непосредственная. Они те, кто они есть. Хищники, не колеблясь, набрасываются на упавшую, уязвимую добычу. Зимние фэйре ненавидят бойцов Летних. Хобы в том числе.

Несколько их набросилось на голову Крошке, остальные просто принялись кромсать что попало своими примитивными орудиями, когтями и зубами. В этом месилове Крошкины доспехи неплохо послужили ему, прикрывая наиболее уязвимые места. Хобы начали подбираться к его горлу, и тогда бебека начал раскачивать головой взад-вперед. Мгновение мне казалось, что он ударился в панику, но тут он попал-таки по одному из хобов с такой силой, что рог размозжил тому череп. Меч метнулся вправо-влево, и с полдюжины хобов разом повалились на пол, дымясь.

Остальные с перепуганными воплями отпрянули от него — даже упавший, бебека оказался им не по зубам. Крошка перекатился на четвереньки и начал подниматься; хотя на морде его застыла гримаса боли, взгляд его звериных глазок шарил по сторонам, пока не уперся в меня.

Ох, блин.

Я не стал дожидаться, пока он встанет и прикончит меня. Я бросился наутек.

Надо же было так попасть — без ветровки, без посоха! Блин-тарарам, и о чем я только думал? Что я так здорово перехитрил Летних, что могу их больше не опасаться? Что жизнь пресна без приключений? Блин, блин, блин, Гарри, блин! Я поклялся, что если выберусь из этой передряги живым, сделаю муляжи своей амуниции на случай, если Томасу снова придется изображать подсадного меня.

Пол под ногами содрогнулся — Крошка возобновил погоню.

Путей к отступлению у меня оставалось негусто. Справа от меня тянулась наружная стена здания — и бежать на улицу, в глубокий снег, я не мог. Мне как-то очень живо представилось, как я увязаю в сугробе, а Крошка без малейшего усилия плющит меня своим копытищем. Впереди маячил еще один пустой коридор, упиравшийся в такую же стену, а по левую руку не было видно ничего, кроме бесконечных рядов… чего? Автоматических камер хранения.

Несясь под искусственным дождем, я принялся рыться в кармане, кося одновременно глазом на номера ячеек. Найдя нужный номер, я выхватил из кармана даденный мне Гард ключ, затормозил на скользком от воды полу и лихорадочно сунул ключ в скважину, оглядываясь на Крошку — тот хромая, но все-таки бегом одолевал последний десяток разделявших нас ярдов.

У меня имелся только один шанс, и использовать его я должен был наверняка. Я поднял правую руку, прицелился ею в раненую ногу бебеки ближе к копыту и, дождавшись, пока он перенесет на нее вес своего тела, разрядил разом все кольца на пальцах. Вихрь невидимой энергии, вырвавшись из колец, ударил в него с силой разгоняющейся машины.

Бебека снова полетел на мокрый пол и с возмущенным ревом покатился вперед. Падая, он выпустил свой меч и потянулся ко мне обеими лапищами.

В самое последнее мгновение я отскочил назад, распахнув дверцу ячейки.

Единственное подходящее описание, которое я могу найти тому, что произошло — это удар молнии. Но, конечно, это была не настоящая молния. Настоящая молния не обладает и половиной той дикой, свирепой энергии как эта… штука, и до меня вдруг дошло, что эта энергия, вне зависимости от ее характера — живая. Раскаленный добела, со зловещими красными прожилками, поток вырвался из ячейки сотней разъяренных змей, извиваясь с невероятной скоростью. Эта живая молния врезалась в Крошку, прорезав его хрустальные доспехи как воск. С жужжащим визгом, какого я не слышал еще в жизни, она обожгла и вспорола его плоть длинной линией от плеча Крошки до его раненой ноги.

В последнюю долю секунды перед тем, как исчезнуть, она ударом бича метнулась вправо-влево, и нога ниже колена у Крошки просто оторвалась.

Бебека взвизгнул. Чем бы ни была эта штука, она начисто лишила его способности биться.

Блин-тарарам.

Я стоял, переводя взгляд с поверженного героя Летних на открытую, невинную на вид ячейку. Потом медленно вернулся.

Крошка лежал, открыв один глаз, который вряд ли мог сфокусироваться на чем-либо. Дыхание вырывалось из его груди резкими, быстрыми, неровными выдохами, превращавшимися на расстоянии в десять или пятнадцать футов от его головы в несильный, пахнущий ячменем ветер.

Крошка с усилием отворил второй глаз, и хотя тот тоже отказывался фокусироваться, он негромко, болезненно фыркнул.

— Смертный, — прохрипел он. — Я побежден, — он дернул ухом и тяжело вздохнул. — Доверши свое дело.

Не останавливаясь, я прошел мимо упавшего бебеки, заметив на ходу, что струя энергии, оторвавшая ему ногу, прижгла рану, остановив кровотечение. По крайней мере, истечь кровью ему не грозило.

Я осторожно заглянул в ячейку.

Она была пуста, если не считать небольшой плоской шкатулки размером с шахматную доску. На задней стенке ячейки виднелось кое-что еще: почерневший силуэт какой-то незнакомой мне руны. Уже не в первый раз я видел, как Гард использует основанную на рунах магию, но будь я проклят, чтобы я знал, как это делается. Я осторожно ощупал ячейку своими чародейскими чувствами, но не ощутил ничего. Какая бы энергия ни хранилась в ней, она исчезла.

Какого черта? Я сунул руку в ячейку и взял шкатулку. Никто и ничто не разорвало меня в клочки.

Я подозрительно нахмурился и медленно вытащил шкатулку, но ничего так и не произошло. Судя по всему, Гард сочла принятые ей меры предосторожности достаточными, чтобы справиться с вором. Или динозавром. Как получится.

Получив то, за чем я приехал, я повернулся обратно к бебеке.

— Смертный, — снова простонал Крошка. — Доверши свое дело.

— Я стараюсь никого не убивать, если в том нет крайней необходимости, — ответил я. — И у меня нет необходимости убивать тебя сегодня. Лично к тебе у меня ничего нет. Дело сделано, и не будем к нему возвращаться.

Глаза бебеки все-таки приняли осмысленное выражение и на секунду потрясенно уставились на меня.

— Милосердие? От Зимнего?

— Я не Зимний! — рявкнул я. — Это разовая работа, — я хмуро огляделся по сторонам. — Хобы, похоже, рассеялись. Сможешь уйти сам, или тебе нужно, чтобы я послал за кем-нибудь?

Бебека дернулся и мотнул огромной башкой.

— В этом нет необходимости. Я уйду, — он растопырил пятерню одной лапищи и погрузил ее в пол так, словно это зыбучий песок. В Небывальщину ведет много порталов, но этого я еще не знал.

— Я предлагаю тебе это в первый и последний раз, — сказал я ему прежде, чем он окончательно исчез. — Не возвращайся.

— Я не вернусь, — пророкотал он; глаза его туманились от слабости. — Но ты одно запомни, чародей.

Я нахмурился.

— Чего?

— Мой старший брат, — донеслось до меня, — убить тебя вернется.

А потом Крошка погрузился в пол и исчез.

— Еще один? — возмущенно спросил я у пола. — Ты надо мной смеешься!

Я привалился к ячейкам, на мгновение прижавшись виском к холодному металлу. Потом оттолкнулся от них и трусцой направился к тому месту, где мы разошлись с Майклом. То, что в этой части вокзала хобов не осталось, вовсе не означало, что бой не продолжается. Майкл мог нуждаться в моей помощи.

Я снова двинулся по следу из искромсанных останков, хотя большая часть их превратилась уже в кучки черного пепла, превращаемого водой из спринклеров в вонючую грязь. По мере моего приближения к месту, куда, как я полагал, направлялся Майкл, кучки эти встречались все чаще.

След привел меня к до гротескного широкой лестнице — той самой, которую тоже снимали в «Неприкасаемых». Здесь части тел уже можно было опознать. Эти хобы умерли совсем недавно. Они устилали лестницу ковром неподвижных, дымящихся тел. Судя по положению трупов, все они в момент смерти смотрели в направлении верхней площадки.

Раны на нескольких телах говорили о том, что Майкл прорубался сквозь их ряды сзади. Конечно, Майкл — Белый Рыцарь, но, обнажив меч, он дерется с такой же жесткостью, как любой другой.

Не то, чтобы я мог винить его в этом. Не все останки из тех, что я миновал, принадлежали хобам.

Погибло трое сотрудников охраны — один на подступах к лестнице, двое непосредственно на ступенях. Их одолели порознь, в темноте.

Я миновал еще несколько кровавых пятен — судя по их размеру, полученные кем-то травмы почти наверняка плохо совмещались с жизнью, если только падающая вода не размыла кровь, сделав пятна больше, чем они были на самом деле. До сих пор мне не приходилось сталкиваться с хобами один на один, но я знал о них достаточно, чтобы надеяться на то, что тот, кто пролил эту кровь, уже мертв.

У хобов имеется милая привычка утаскивать жертвы в свои лишенные света туннели.

Я поежился. Надо отдать должное моим обидчикам из Летних: все, чего хотели бебеки — это убить меня, чисто, быстро и без лишних мучений. Со мной уже случалось раз, когда монстры утаскивали меня в темноту. Никому такого не пожелаю. Никогда.

Даже если вы сумеете пережить такое, это будет другая жизнь. Это вас изменит.

Я отмахнулся от неприятных воспоминаний и задвинул их в памяти подальше. Часть хобов, судя по всему, захватила своих жертв и бежала. Если верить книгам, это их обычный образ действий. При том, что все нападение, похоже, отличалось более высокой организованностью, чем простой погром, тот, кто за ним стоял, явно контролировал ситуацию не полностью. Фэйре вообще отличаются одним общим недостатком: природа их исключительно противоречива, так что командовать ими чертовски сложно.

Хобы, лежавшие на лестнице, отличались от тех, что нападали на нас в кассовом зале. Оружие у этих было более совершенное, возможно, даже бронзовое, и они щеголяли доспехами из каких-то жестких шкур. Ну, и обилие лежавших на лестнице тел говорило о более высокой слаженности действий — возможно, они наступали строем.

Кто-то заставил этих хобов наступать организованно. Блин, если все мои выводы верны, те хобы, что нападали на нас с Майклом, возможно, просто примазались к нападению в надежде поживиться.

Тогда какова цель этого нападения? Кой черт они все поперлись на эту лестницу?

Судя по всему, цель находилась там, наверху.

Сиявший впереди свет священного Меча мигнул и начал слабеть. Как мог быстрее взбежал я по лестнице, продолжая прикрывать глаза ладонью, и догнал, наконец, Майкла. Он тяжело дышал. Меч в его руке оставался высоко поднят, готовый при необходимости опуститься на голову врагу. Я заметил, что вонь тухлой воды исчезла, сменившись несильным, но явственным ароматом роз. Я запрокинул голову, и ощутил на лице прохладную, чистую, пахнущую розами воду. Похоже, так изменил ее свет священного Меча.

Последний павший хоб, огромный увалень калибра горной гориллы, лежал без движения у ног Майкла. Вокруг тела валялись аккуратно нашинкованные остатки бронзовых щита и меча. Подернутая бело-голубыми язычками пламени кровь стекала по ступеням; такой же огонь медленно, но верно пожирал тело.

— Все могут расслабиться, — выдохнул я, остановившись рядом с Майклом. — Я пришел.

Майкл приветствовал меня кивком и короткой улыбкой.

— Вы в порядке?

— Более-менее, — ответил я, с трудом поборов искушение заменить эти слова другими, более эмоциональными. — Извините, что мало помогал вам, когда вы бросились в атаку.

— Без вашей помощи атаки бы не вышло, — без тени улыбки сказал Майкл. — Спасибо.

— De nada, — ответил я.

Я одолел несколько последних ступеней и увидел, наконец, за кем охотились хобы.

Дети.

Должно быть, три десятка детей лет девяти-десяти стояли на верхней площадке лестницы — все в школьной форме, все сбились в кучку, все перепуганы, и почти все плакали. С ними была ошалелого вида женщина в форменном школьном блайзере и еще двое женщин в форме проводниц «Амтрака».

— Поезд только что прибыл, — шепнул я Майклу, когда до меня дошло, что случилось. — Должно быть, прорвался сквозь непогоду. Вот зачем явились сюда хобы.

Майкл стряхнул с клинка «Амораккиуса» облачко тонкого черного пепла и спрятал оружие в ножны.

— Опасность миновала, — произнес он спокойным тоном. — Полиция прибудет с минуты на минуту, — он повернулся ко мне. — Нам, пожалуй, стоит идти, — добавил он тише.

— Нет еще, — так же тихо ответил я и прошел в Большой Зал достаточно, чтобы заглянуть за первый ряд коринфских колонн, окаймлявших его по периметру.

Там стояло трое.

Первым, ближе ко мне стоял мужчина одного роста с Майклом, но чуть стройнее и, как ни странно, производивший более угрожающее впечатление. Темно-золотистые волосы падали ему на плечи, и на подбородке золотилась щетина — намек на бороду. Одежду его составлял свободный темно-синий спортивный костюм поверх белой футболки; в обеих руках он сжимал по бронзовому хобовскому мечу, перепачканному их темной кровью. Он смотрел на меня спокойным, отрешенным взглядом большой хищной кошки. Узнав меня, он блеснул зубами в короткой улыбке. Звали его Кинкейд, и был он профессиональным убийцей.

Рядом с ним стояла молодая женщина с длинными, вьющимися каштановыми волосами и большими красивыми глазами. Ее джинсы сидели достаточно в обтяжку, чтобы подчеркнуть вполне впечатляющие формы, но не слишком тесно, чтобы не мешать ей свободно двигаться. В одной руке она держала посох длиной футов пять, покрытый резными знаками и рунами. На перекинутой через плечо лямке у капитана Люччо висел длинный пластиковый тубус, и я мог бы побиться о заклад, что внутри тубуса спрятан ее серебряный меч. Я знал, что когда она улыбается, на щеках у нее появляются совершенно убийственные ямочки — но судя по выражению ее лица, опасность лицезреть их нам светила не слишком скоро. Лицо ее было жестким, и она держала себя в руках, но все же не сумела скрыть до конца свирепой ярости. Я надеялся только, что ярость эта предназначалась не мне, а хобам. Видит Бог, мне не хотелось бы испытать ярость капитана на своей шкуре.

Между двумя взрослыми, в шаге или двух за ними, стояла девочка почти того же возраста, что и другие дети, спасавшиеся в Зале — ну, может, чуть старше. Со времени нашей последней встречи примерно пять лет назад она выросла больше чем на фут. И все равно она производила бы впечатление опрятно одетой и безупречно причесанной девочки — если не видеть ее глаз. Глаза ее смотрелись совершенно чужими на этом невинном лице. Глаза, отягощенные знанием и всем тем бременем, которое ему сопутствует.

Архив положила руку на локоть Кинкейду, и наемный убийца опустил свои мечи. Девочка шагнула вперед.

— Привет, мистер Дрезден, — сказала она.

— Привет, Ива, — отозвался я, вежливо поклонившись ей.

— Если эти твари подчинялись вам, — ровным тоном произнесла девочка, — мне придется вас казнить.

Она не угрожала мне. В голосе ее не звучало достаточно интереса, чтобы это было угрозой. Архив просто излагала это как простой и очевидный факт.

Самое страшное, что если она решила бы убить меня, я мало что мог бы с этим поделать. Эта девочка была не простым ребенком. Она была Архивом, воплощенной памятью человечества, живым хранилищем всех людских знаний. В возрасте шести или семи лет она на моих глазах убила с дюжину самых опасных воинов Красной Коллегии, затратив на это столько усилий, сколько уходит у меня на то, чтобы вскрыть упаковку крекеров. Архив обладала Силой с большой буквы «С», и действовала на уровне, до которого мне не дотянуться.

— Разумеется, они подчинялись не его командам, — заявила Люччо. Она покосилась на меня и изогнула бровь. — Как вы могли заподозрить такое?

— Я нахожу, что нападение такого масштаба может быть единственно направленной попыткой убить или похитить меня. В это дело вовлечены Мэб и Титания, — сообщила Архив как нечто само собой разумеющееся. — В настоящий момент мистер Дрезден является эмиссаром Зимних — и нужно ли мне напоминать вам, что хобы подчиняются Зиме, то есть Мэб.

Мне об этом можно было не напоминать, хотя сам я некоторое время старательно гнал от себя эту мысль. Тот факт, что хобы являлись поданными Мэб, означал, что вся эта история даже еще темнее, чем мне казалось, и что если мне и стоит ударяться в панику, то как раз сейчас.

Однако всему свое время: сначала нужно не дать маленькой девочке убить меня.

— Я не имею ни малейшего представления о том, кто прислал сюда этих тварей, — негромко произнес я.

Долгую, бесконечно долгую секунду Архив смотрела на меня. Потом этот древний, непроницаемый взгляд переместился на Майкла.

— Сэр Рыцарь, — сказала она вежливо. — Вы согласны поручиться за этого человека?

Может, мне только показалось, что Майклу понадобилось на секунду больше, чем обычно, чтобы ответить.

— Разумеется.

Она смерила его таким же внимательным взглядом, потом кивнула.

— Мистер Дрезден, вы ведь помните моего телохранителя, Кинкейда?

— Угу, — кивнул я. Не могу сказать, чтобы голос мой выдавал избыточный энтузиазм. — Привет, крутой парень. Каким ветром занесло вас в Чикаго?

Кинкейд улыбнулся еще шире.

— Это все лилипуточка, — ответил он. — Терпеть не могу снег. Будь на то мое желание, сидел бы где-нибудь в тепле. Ну, на Гавайях, например.

— Я не лилипутка, — тоном решительного неодобрения заявила Архив. — Я укладываюсь в семидесятипроцентный перцентиль роста для моего возраста. И хватит поддразнивать его.

— Лилипуточка не умеет развлекаться, — объяснил Кинкейд. — Я пытался уговорить ее записаться в отряд скаутов, но ей это не понравилось.

— Если мне захочется липких макарон на бумажной тарелке, я могу приготовить их и дома, — сказала Архив. — Мне уже несколько часов как пора спать, и у меня нет ни малейшего желания общаться с местной полицией. Нам нужно уходить, — она хмуро посмотрела на Кинкейда. — Совершенно очевидно, наши перемещения контролируются. Наши обычные апартаменты, возможно, небезопасны, — она перевела взгляд обратно на меня. — Я официально прошу гостеприимства у Белого Совета до тех пор, пока мы не найдем безопасного жилья.

— Э… — отозвался я.

Люччо сделала движение рукой, настаивая, чтобы я согласился.

— Разумеется, — сказал я, еще раз поклонившись Архиву.

— Отлично, — кивнула Архив и повернулась к Кинкейду. — Я промокла насквозь. Мое пальто и сухая одежда в сумке, в поезде. Они мне нужны.

Кинкейд скептически покосился на меня, но спорить с Архивом не стал. Вместо этого он повернулся и быстро исчез на лестнице.

Архив повернулась ко мне.

— С учетом погоды и состояния дорог спасательные службы начнут прибывать через три минуты. Для нас всех будет лучше к этому времени уехать.

— Не могу не согласиться, — кивнул я и поморщился. — Кто бы это ни совершил, он сильно рискует, делая это громко и на людях.

На мгновение не совсем человеческий взгляд Архива пробуравил меня насквозь.

— События могут принять гораздо худший оборот, нежели сейчас, — сказала она. — Я боюсь, что наши неприятности только еще начинаются.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Увидев зияющее отверстие, оставленное Крошкой бебекой в восточной стене Юнион-Стейшн, Майкл застыл на месте.

— Боже милосердный! — выдохнул он. — Гарри, что здесь произошло?

— Небольшая проблема, — ответил я.

— Вы мне ничего не сказали.

— Вид у вас был занятый, — сказал я. — Ну, и потом у вас уже имелось пара сотен нехороших парней, чтобы с ними справляться, — я мотнул головой в сторону пролома. — А у меня всего один.

Майкл задумчиво покачал головой, и я заметил как Люччо тоже косится на пролом с чем-то вроде легкой тревоги на лице.

— Но вы с ним справились? — спросил Майкл.

Люччо, склонив голову набок, посмотрела на Майкла, потом — пристально — на меня.

— Разумеется, — как мог невозмутимее ответил я. Потом повернулся на пятках и свистнул. — Мыш!

Мокрый насквозь, но полный энтузиазма пес, громко шлепая лапами по залитому водой мраморному полу, вылетел из кассового зала и понесся к нам. Он затормозил с легким юзом, подняв волну, которая с верхом захлестнула мои башмаки. Архив с интересом посмотрела на Мыша и шагнула в его сторону — но дальше ее не пустил Кинкейд, положив руку ей на плечо.

Майкл посмотрел на девочку, потом на собаку и нахмурился.

— Есть, — произнес он, — еще одна проблема.

В кабине Майклова пикапа только три кресла.

Мы все промокли до костей, и времени высохнуть или переодеться до прибытия полиции у нас не оставалось. По дороге к гаражу я поймал на себе не один не то, чтобы слишком дружелюбный взгляд — после того как я объяснил, что это я привел в действие систему пожаротушения. На мой взгляд, это не совсем справедливо, и в конце концов, никто не может обвинить меня в том, что я не испытывал на себе последствий этого наравне с остальными.

Возможно, Архив и ребенок вроде жутковатого Билли Мэйми из «Запретной Зоны», но все же она ребенок. Поэтому то, что она поедет в кабине, никем не оспаривалось. Майкл собрался садиться за руль.

— Я не оставлю ее сидеть там одну, — заявил Кинкейд.

— Ох, да ладно вам, — возмутился я. — Он же, черт подери, Рыцарь Креста. Он не сделает с ней ничего такого.

— Не принимается, — сказал Кинкейд. — Что, если кто-нибудь обстреляет ее по дороге? Он готов заслонить ее своим телом от пуль?

— Я… — начал Майкл.

— Еще как, черт вас побери, готов, — прорычал я.

— Гарри, — произнес умиротворяющим тоном Майкл. — Я с радостью буду защищать ребенка. Но мне будет несколько затруднительно делать это и одновременно вести машину.

Мыш издал негромкий, встревоженный звук, и это привлекло мое внимание к тому, что Архив непривычно для себя тиха. Она стояла рядом с Кинкейдом, дрожа; глаза ее закатывались.

— Черт, — всполохнулся я. — Сажайте ее в кабину. Кинкейд, Майкл, поезжайте, живо!

Кинкейд схватил ее в охапку, и они с Майклом сели в кабину пикапа.

— В-ваш д-дом д-далеко отсюда, С-страж? — спросила меня Люччо.

Выглядела она неважно. То есть, с учетом обстоятельств она выглядела очень даже ничего. Однако при этом она промокла до нитки и изрядно замерзла — она опустилась обнять Мыша за шею, вроде как лаская его, а на деле вытираясь о его мех. Я-то видел, какова Люччо, командир корпуса Стражей, в бою, поэтому мое мнение о ней давно сформировалось. Глядя на женщину, которая, не моргнув, встречалась один на один с учениками Кеммлера, которую я как-то видел стоявшей под шквальным огнем из автоматического оружия, чтобы защитить своих подопечных — в общем, глядя на нее, я как-то обычно забываю, что роста в ней пять футов четыре дюйма, веса — сто тридцать или сто сорок фунтов, и все насквозь промокшее.

Именно такой она сейчас и была.

В самом эпицентре метели.

— Это недалеко, — ответил я. Потом подошел к пассажирской двери пикапа. — Посадите ее на колени, — сказал я Кинкейду.

— Она пристегнута поясом, — возразил Кинкейд. — Она и так в опасности, постояв на морозе.

— Люччо весит ненамного больше, чем Ива, — как мог ровнее заявил я. — И опасность схватить пневмонию грозит ей почти так же, как девочке. Поэтому вы сажаете Иву на колени и освобождаете место в кабине моей начальнице — как и подобает джентльмену.

Кинкейд все так же спокойно посмотрел на меня своими ледяными глазами.

— Или что?

— Я вооружен, — сказал я. — А вы нет.

Не меняя выражения лица, он посмотрел на меня, потом на мои руки. Одна из них оставалась в кармане плаща.

— Вы думаете, я поверю, что вы меня убьете?

— Если вы попытаетесь заставить меня выбирать между вами и Люччо, — ответил я с колкой улыбкой, — я совершенно не сомневаюсь, кому мне спеть гавайскую колыбельную.

Зубы его блеснули в неожиданной, волчьей улыбке. Он подвинулся, пересадив замерзшую девочку себе на колени.

Когда я вернулся за Люччо, она держалась на ногах только потому, что Мыш сидел на морозе как вкопанный, поддерживая ее. Она вяло пробормотала какие-то возражения — она даже пыталась сохранить командный тон, но поскольку она произнесла это по-итальянски, я постановил, что ее мозг тоже замерз и принял командование местными силами корпуса на себя, что было несложно, поскольку силы эти состояли из одного меня. Я сунул ее в кабину пикапа и пристегнул ремнем рядом с Кинкейдом. Он даже помог мне с этим — мои пальцы слишком закоченели, чтобы справиться с этим быстро.

— Гарри, — произнес Майкл. Он повернулся назад, вытащил из-за спинки сидения одеяло с электроподогревом и кинул его мне. Я поймал его и благодарно кивнул: холод уже начал подбираться к моему желудку.

Вот так мы с Мышом оказались в кузове пикапа — промокшие насквозь, в разгар зимы, в разгар бурана. С желудка холод переполз мне на грудь, и я свернулся калачиком, поскольку ничего другого мне просто не оставалось делать. Прибегать к магии я не мог. Мой шар солнечного огня плохо сочетался бы с движущимся пикапом, особенно с учетом того, как меня трясло. Я хотел согреться, не изжариться заживо.

— П-порой гал-галантность — отс-тстой, — буркнул я Мышу, стуча зубами.

Мой пес, чья пышная зимняя шуба мало помогала, поскольку тоже промокла, прижимался ко мне с такой же силой, как я — к нему под одеялом. В кабине пикапа тем временем делалось все теплее, судя по тому, как запотевало заднее окно. Я ощущал себя персонажем Диккенса. Я подумал, не объяснить ли это Мышу, хотя бы для того, чтобы занять время и мысли, но ему, бедолаге, и без Диккенса плохо приходилось. Поэтому мы провели поездку в жалком, сострадательном молчании. По идее, нам навстречу должны были бы мчаться, вспыхивая мигалками, полиция, пожарные и «скорые». Не знаю, я был слишком занят, развлекаясь непроизвольными ритмичными сокращениями всех мышц моего многострадального тела, чтобы обращать на это внимание.

Спустя тридцать секунд после начала поездки я исполнился уверенности в том, что вырублюсь и очнусь спустя пятьсот лет в будущем, но оказалось, что мне пришлось страдать всего каких-то жалких двадцать минут или около того, прежде чем Майкл затормозил перед моим домом.

Обе дверцы кабины распахнулись одновременно, и до меня донесся усталый, но властный голос Люччо.

— Донесите его до дверей чтобы он смог дезактивировать оберегов!

— Я сам, — сказал я, поднимаясь. Правда, вслух у меня вышло что-то вроде «Мммммммммммгх», и когда я сделал попытку встать, я едва не выпал из кузова. Меня подхватил Майкл, и Кинкейд быстро подскочил, чтобы помочь ему спустить меня на землю.

Я смутно ощутил, как рука Кинкейда скользнула мне в карман пальто и вынырнула обратно пустой.

— Вот сукин сын, — произнес он с ухмылкой. — Так я и знал.

Из кабины пикапа выбралась Люччо, неся подмышкой совершенно безжизненное тельце Архива. Руки-ноги у девочки болтались как тряпичные, рот приоткрылся во сне, щеки изрядно порозовели.

— Поднимайтесь, Дрезден! — скомандовала она. Голос ее звучал жестко как всегда, но, хотя за время поездки она немного отогрелась, одежда оставалась почти такой же мокрой, и я видел, как она ежится на морозе. — Живее.

Я вяло шаркал ногами, пока не вспомнил, что их полагается переставлять поочередно. Это заметно ускорило наше продвижение. Мы подошли к двери, и кто-то сказал что-то насчет опасных оберегов.

Это не шутки, подумал я. У меня здесь такие обереги, что от вас разве что жирные пятна на асфальте останутся. Но это все фигня: видели бы вы, на что способна Гард…

Люччо рявкнула еще что-то про оберегов, и я подумал, что вид у нее совсем замерзший. У меня дома камин, она могла бы у него, возможно, отогреться. Я дезактивировал-таки оберегов и хотел отворить ей дверь, как и положено поступать с дамой, но проклятую железяку заклинило, и она отказывалась открываться до тех пор, пока Майкл, пробормотав что-то нелицеприятное насчет любительской работы, не двинул ее плечом.

Потом все как-то, типа, смешалось, только руки и ноги ужасно болели.

Я успел еще подумать: блин, а все-таки классный у меня диван.

Мыш подышал мне в лицо, а потом едва не раздавил меня, уложив башку и верхнюю часть туловища поперек моего тела. Я подумал, не обругать ли его за это, но вместо этого просто уснул на своем замечательном диване.

Дальше была чернота.

Я проснулся, когда комната освещалась только огнем в камине. Я согрелся, хотя пальцы рук и ног неприятно щипало. На теле ощущался некоторый вес, который на поверку оказался почти всеми наличными в доме одеялами. Негромкий, ровный звук дыхания моего пса доносился с коврика в головах дивана, и одна из моих рук, свесившись, зарылась в теплую, сухую шерсть у Мыша на спине.

Где-то рядом капала вода.

Люччо сидела на табуретке у камина, глядя в огонь. На крючке над огнем висел чайник. Рядом с ней стоял таз с горячей водой. Сидя в профиль ко мне, она окунула в таз полотенце и, перекинув его через плечо, протянула сначала в одну сторону, потом в другую. Глаза ее были закрыты от удовольствия. Отблески огня играли на ее обнаженной по пояс спине, и мокрая кожа, под которой играли мускулы, блестела как слиток золота.

До сих пор эта мысль ни разу еще не приходила мне в голову.

Люччо была прекрасна.

То есть, до девиц с журнальных обложек она, пожалуй, не дотягивала, хотя при некоторой подготовке, подозреваю, разрыв мог бы сильно сократиться. Черты ее и раньше казались мне привлекательными, особенно рисунок ее губ в обрамлении щек с этими ее ямочками, контрастирующие с довольно жестким, почти мужественным подбородком. Ее темные глаза имели обыкновение вспыхивать, когда она сердилась или смеялась (последнего почти не видел), и каштановые волосы ее были длинные, пышные, вьющиеся. Она явно ухаживала за ними — в общем, все бы ничего, но для традиционных представлений о красоте в лице ее было слишком много силы.

Но красота-то заключается не только в этом.

Была в ней какая-то не объяснимая словами женственность, которая вдруг открылась мне в этот момент — некая потрясающая смесь мягких изгибов, не выставляемого напоказ изящества и внутренней силы. Как то не совмещалось это у меня прежде с главой Корпуса Стражей. А может, еще важнее оказалось то, что я знал качества человека, одетого в эту кожу. Я знал Люччо не первый год, я побывал с ней не в одной переделке, и думал о ней как о единственной из Стражей-ветеранов, кого я уважал и к которой питал симпатию.

Она тряхнула головой, перебросив волосы на другое плечо и протерла влажным полотенцем освободившиеся плечо и руку — с таким же нескрываемым удовольствием.

Если подумать, прошло уже довольно много времени с тех пор, когда я в последний раз видел обнаженные женские плечи и спину. Как-то в моей жизни подобные зрелища случаются гораздо реже, чем связанные с моей работой всякого рода кошмары. Ну, конечно, даже среди кошмаров рано или поздно мелькает что-то из прекрасной мечты — хоть на мгновение, да мелькает. И несмотря на неприятности в которых я погряз по самое по это, в ту минуту, лежа под всеми этими одеялами, я видел нечто, действительно прекрасное. Я даже пожалел, что у меня нет таланта запечатлеть это углем, или тушью, или маслом — но все, что я мог, это наслаждаться самым что есть простым зрелищем: женщиной, умывающейся перед камином.

Я пропустил момент, когда Люччо остановилась и повернула голову в мою сторону. Я просто вдруг заметил, что спокойный взгляд ее темных глаз обращен на меня. Я поперхнулся. Не знаю, какой реакции я ожидал от нее. Внезапной вспышки гнева, возможно, едкой реплики или, по крайней мере, румянца. Ничего такого Люччо не сделала. Она просто спокойно смотрела на меня в ответ, прикрывая грудь одной рукой, а другой снова окуная полотенце в теплую воду.

— Извините, — пробормотал я наконец, опуская взгляд. Как раз я-то, возможно, покраснел. Вот черт. Может, мне удалось бы выдать это за легкое обморожение, героически заработанное ради ее здоровья…

Она издала негромкий звук, слишком расслабленный, чтобы сойти за усмешку.

— Вас это раздражает?

— Нет, — поспешно откликнулся я. — Господи, нет, ничего такого.

— Тогда чего вы извиняетесь? — спросила она.

— Я… э… — я неловко кашлянул. — Мне просто показалось, что девушка, выросшая в правление королевы Виктории, наверное, отличается некоторой… гм… консервативностью.

На этот раз Люччо точно негромко, чуть ехидно рассмеялась.

— Виктория была англичанка, — сказала она. — Я итальянка.

— А это многое меняет? — удивился я.

— Совсем немного, — ответила она. — В молодости, видите ли, я позировала нескольким художникам и скульпторам, — она запрокинула голову и прополоскала горло. — Ммм. Хотя, конечно, тогда я обитала в своем изначальном теле.

Ну да. В том, что похитила у нее сумасшедшая ученица Кеммлера, чародей-некромант, оставив разум Люччо навеки запертым в другом теле — юном, крепком, красивом.

— Не думаю, чтобы то, в котором вы сейчас, намного уступало тому.

— Спасибо. Но я не хочу, чтобы вы меня неверно поняли. Я воспользовалась бы вашим душем после этого тухлого дождя, но на вашей кровати спит Архив, и Кинкейд запер дверь. Он тоже спит, и мне не хотелось бы, чтобы он хватал меня за горло, не проснувшись. А вы спали, ну и… — она чуть повела плечом.

Это движение сопровождалось такими интересными световыми эффектами на ее коже, что я вдруг даже порадовался тому, что на меня навалено столько одеял.

— Вы-то себя нормально чувствуете? — поинтересовалась Люччо.

— Жив пока, — ответил я.

— Очень галантно с вашей стороны укоротить Кинкейда вот так.

— Нет проблем. Он изрядная задница.

— Но весьма опасная, — заметила Люччо. — Я бы не согласилась ехать с ним, если бы не видела, как он проходил досмотр в Бостоне, — она встала, бросила мочалку в таз и одела сорочку, дав мне напоследок полюбоваться своим силуэтом на фоне каминного огня.

Я вздохнул. Момент прошел. Вернемся к делам.

— Вы-то почему ехали с ними? — спросил я.

— Везла их на переговоры, — ответила она.

— Переговоры?

— Архив связалась с Никодимусом Архлеоном по поводу наших обвинений. Он согласился встретиться с нами здесь, в Чикаго, чтобы обсудить этот вопрос. Вы выступаете в роли партии, инициировавшей это обсуждение, и я прибыла, чтобы исполнять роль вашего секунданта.

Я даже зажмурился.

— Вы? Мой секундант?

Она застегнула блузку, повернулась ко мне лицом и слабо улыбнулась.

— Долг превыше эго. Боюсь, из достаточно закаленных для этой роли Стражей немногие согласились бы на нее. Мне показалось, будет лучше, если вы поработаете со мной, а не с Морганом.

— Вот за это вам и платят большие баксы, капитан. За тонкое понимание людского характера.

— За это, а еще за то, что я очень хорошо умею убивать всяких тварей, — кивнула Люччо. Она повернулась к камину и сняла с полки маленькую деревянную шкатулку Гард. — Дрезден…

— Блин-тарарам, — выдохнул я, садясь. — Капитан, эта штука опасна. Поставьте ее назад, — последнее слово я рявкнул так повелительно, как позволяю себе только работая с Молли, ну, и еще некоторыми из тех, с кем общаюсь по Паранету.

Она застыла как вкопанная, удивленно приподняв бровь, но только на секунду. Потом она осторожно поставила шкатулку обратно и отошла от полки.

— Ясно. Вы держали это в руках, когда мы втащили вас сюда. Вообще-то вы не хотели выпускать это из рук.

— Ну, — сказал я, — нет.

— И это, насколько я понимаю, объясняет, что вы делали на вокзале.

— Ну, — сказал я, — да.

— Случайное совпадение, — предположила она.

Я покачал головой.

— Из моего опыта, когда рядом Рыцарь Креста, таких вещей, как совпадение, не бывает.

Она нахмурилась.

— Со времени, когда я в последний раз исповедовалась, прошло довольно времени. Если быть точной, где-то около столетия. Я не уверена, что Всевышний особенно благосклонен ко мне.

— Неисповедимы пути, — многозначительно произнес я.

Она рассмеялась.

— Я так понимаю, они ужеиспользовали этот прием с вами прежде?

— Постоянно, — кивнул я.

— Хороший человек, — заметила она. — Повезло вам с другом.

Я нахмурился.

— Угу. Повезло, — я тряхнул головой. — Когда переговоры?

— Завтра в полдень, — она кивнула в сторону каминной полки. — Можете сказать, что там?

— Альтернативные ходы, — сказал я. — На случай провала переговоров.

— Не скрытничайте, Дрезден.

Я мотнул головой.

Она уперла руку в бедро.

— Почему?

— Дал слово.

Некоторое время она обдумывала это. Потом кивнула.

— Как хотите. Отдохните пока еще. Вам это необходимо, — она подошла к моему мягкому креслу, устало опустилась в него и без лишних слов свернулась в нем калачиком, накрывшись одеялом. Не прошло и несколько секунд, как она спала крепким сном.

Я подумал, не встать ли мне, чтобы проверить шкатулку Гард, может, позвонить еще Майклу и Мёрфи, но внезапно все мои члены охватила такая жуткая усталость, что выполнить эти мои планы показалось невероятно сложно. Поэтому я устроился под одеялами чуть поудобнее и почувствовал, что засыпаю почти так же быстро.

Последнее, что я заметил, прежде чем вырубиться, это что под всеми этими одеялами я абсолютно раздет.

И вымыт.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

— Все равно не понимаю, почему мне нельзя ехать, — заявила Молли, упрямо скрестив руки на груди.

— Помнишь, ты мне говорила, как терпеть не можешь, когда родители вместо ответов на твои вопросы начинают цитировать Писание? — спросил я ее.

— Угу.

— Так вот, я этого делать не буду. Потому что не настолько хорошо его знаю, чтобы правильно цитировать.

Она закатила глаза к потолку.

— В общем, там что-то говорится насчет того, что лучший способ побороть искушения — это избегать его.

— Ох, да ладно же, — вздохнула Молли.

— Вообще-то он прав, — подал голос Томас, возвращая мне ветровку. — Нет, серьезно. Уж я-то знаю толк в соблазнах.

Молли искоса посмотрела на моего брата и слегка покраснела.

— Прекрати, — сказал я ему.

Томас пожал плечами.

— Ничего не могу поделать. Я голоден. Целых полчаса пришлось скакать с крыши на крышу, уворачиваясь от стаи психов ростом по три фута, вооруженных луками и стрелами.

— Эльфы, — пробормотал я. — Значит, команда Летних тоже подтянула резервы. Занятно. Вот я думаю, кто из них первым потянул на себя чашу весов.

— Всегда пожалуйста, — хмыкнул Томас.

— Эй! — возмутилась Молли. — Может, вернемся к теме разговора? Я умею держать себя в руках, Гарри. Это же, вроде, переговоры, а не драка.

Я вздохнул и повернулся к ней. Разговор наш происходил на кухне у Карпентеров; все остальные занимались делом в мастерской. Проведя вечер в качестве ложной мишени, Томас ошивался у входа в дом, чтобы вернуть мне посох и ветровку.

— Сама подумай, Кузнечик, с кем мы собираемся говорить.

— С Никодимусом. Главой динарианцев, — ответила она. — С человеком, который пытался убить моего отца и моего наставника, а еще сделал все, что в его силах, чтобы внедрить демона в голову моего маленького брата.

Я зажмурился.

— Откуда ты знаешь о…

— Как обычно, подслушав маму с папой, — нетерпеливо отмахнулась она. — Я хочу сказать, я не собираюсь соблазняться одной из этих их монет, Гарри.

— Я говорю не от том, соблазнишься ты или нет, детка, — сказал я. — Я беспокоюсь насчет Никодимуса. С учетом всего происходящего, я бы не стал размахивать тронутой темной магией дочерью Рыцаря Креста у него перед носом. Мы пытаемся избежать большой потасовки, а не искать поводов для новой.

Молли продолжала упрямо смотреть на меня.

— Эй, — сказал я. — А как насчет упражнений, что я задал тебе на дом?

Она посмотрела на меня так еще немного. Этому она училась у Черити, поэтому получалось у нее неплохо. Впрочем, я попадал под испепеляющий взгляд Черити не раз и не два, так что меня этим не проймешь. Она молча повернулась и вышла из кухни.

Томас негромко фыркнул.

— Чего? — спросил я.

— Ты действительно считаешь, что сможешь избежать драки?

— Я считаю, что не собираюсь преподносить им никого из семьи Майкла в качестве заложников, — ответил я. — Никодимус явно припас что-нибудь в рукаве, — говоря, я проверил, хорошо ли спрятан у меня на теле маленький нож в кожаных ножнах. — Вопрос только в том, кто начнет музыку и где.

— Где вы встречаетесь?

— Этого не знаем ни мы, ни они. Кинкейд и Архив выбирают нейтральную точку. Они ушли от меня сегодня рано утром. Только я сомневаюсь, что они сразу принялись за дело. Готов поспорить, Никодимус захочет получить что-то в обмен на Марконе. Вот тогда он и сделает свой ход.

— В момент обмена? — спросил Томас.

— Угу, — кивнул я. — Попытается заграбастать все пирожные.

— Ну-ну, — сказал Томас. — Кстати говоря, наигравшись в догонялки с этими убийцами-карликами, я зашел к тебе домой. Унюхал запах духов у двери и заглянул в южное окошко, — он хитро улыбнулся мне. — Самое, блин время, чувак.

Я хмуро уставился на него.

— Чего?

Улыбка померкла.

— Ты хочешь сказать, ты так и не… Ох, голод мне в глотку, Гарри.

— Что ты видел?

— Я видел тебя — как ты разговаривал с женщиной, которая разделась уже наполовину для тебя, чувак.

— Ох, да ну же, — вскинулся я. — Все совсем не так. Она просто умывалась, — я изложил ему краткую версию событий прошедшего вечера.

Томас подозрительно покосился на меня. Потом осторожно постучал мне по лбу согнутым пальцем.

— Но-но! — возмутился я.

— Гарри, — обратился он ко мне как к маленькому. — Ты дрых несколько часов. У нее имелось в достатке времени, чтобы умыться. Думаешь, она просидела столько времени просто так, потому что недостаточно устала? Думаешь, она не подгадала этого так, чтобы ты ее увидел?

Я совсем, было, собрался ответить, но так и остался сидеть с открытым ртом.

— Если уж на то пошло, она запросто могла устроиться за спинкой дивана, где ты бы никак не увидел ее, если бы проснулся, — продолжал Томас. — Но не у огня, где она устроила то, что я принял за красивое представление для тебя.

— Я… я не думал, что она…

Он смерил меня взглядом.

— Ты даже не пошевелился.

— Она… Люччо мой старший начальник, чувак. Мы… мы работаем вместе.

Томас закатил глаза.

— Это подход двадцать первого века, чувак. Она девушка девятнадцатого века. Она проводит линию не так, как ты или я.

— Но я и не думал…

— Ни за что в это не поверю, — заявил Томас. — Скажи, ну скажи мне, что ты не такой тупица.

— Тупица? — обиделся я.

— Угу, — сокрушенно кивнул он. — Тупица. Одно дело, если она предлагала, а ты отказал ей потому, что у тебя есть повод не хотеть этого. Но уж не понимать, что она имеет в виду — это просто срам какой-то.

— Но она не говорила…

Мой брат воздел руки к потолку.

— А что, скажи на милость, женщина должна делать? А, Гарри? Сорвать с себя одежды, наброситься на тебя и ерзать, визжа «Сделай меня, детка?» Он покача головой. — Все-таки порой ты непроходимый идиот.

— Я… — я развел руками. — Она же просто уснула.

— Потому что она заботится о тебе, пень ты этакий. Она не хотела слишком давить на тебя, не хотела, чтобы ты чувствовал себя неловко, особенно с учетом того, что она старше и опытнее тебя, да и выше тебя по званию. Она не хотела, чтобы это сошло за принуждение. Поэтому она оставила тебе достаточно места, чтобы ты мог отказать ей, не роняя ни своего, ни ее достоинства, — он снова закатил глаза. — Хоть иногда читай между строк, чувак.

— Я… — я вздохнул. — Как-то ни разу еще не становился объектом интереса женщины на сто пятьдесят лет старше меня, — тупо произнес я.

— Общаясь с женщинами, пытайся хоть иногда шевелить мозгами, а не своей, — он сунул мне в руки посох, — палкой.

Я положил посох на колени.

— Развелось вас тут, критиков.

Мой брат пошел к выходу, взял по дороге яблоко из корзины на столе и оглянулся на меня через плечо.

— Зануда. Слава Богу, Никодимус — мужчина.

Он вышел, а я остался раздраженно сидеть. То есть, он, возможно, был и прав, но раздражения от этого меньше не становилось.

Но в одном он был прав несомненно: на фоне огня Анастасия смотрелась совершенно потрясающе.

Гм.

Как-то до сих пор она не ассоциировалась у меня в мыслях со своим именем. Только с фамилией. Просто «Люччо», или «капитан», или «капитан Люччо». Если подумать, амурными играми она не занималась даже дольше, чем я. Возможно ли такое, что вчера ночью она демонстрировала мне не просто самообладание?

Ситуация, которую стоило бы обдумать.

Позже.

А пока куда актуальнее были интриги и неизбежное коварство, на которых и стоило сосредоточиться.

Я направился в мастерскую. День выдался яснее предыдущего, однако тучи на небе не рассосались. Снегопад прекратился, хотя ветер сдувал достаточно снега с сугробов, так что особой разницы я не замечал. Взгляд в зеркало показал, что кончик моего носа, равно как мочки ушей и скулы у меня обморозились. Вид они имели такой, словно пострадали от солнечного ожога. В сочетании с синяками под глазами они придавали мне, я решил, совершенно неотразимый вид.

Стоило ли удивляться, что Люччо, можно сказать, набросилась на меня с изголодавшейся страстью.

Чтоб тебя, Гарри, сосредоточься же. Опасность на носу.

Я отворил дверь мастерской как раз вовремя, чтобы услышать голос Майкла.

— Все равно не понимаю, почему мне нельзя ехать.

— Потому, что мы пытаемся избежать драки, — спокойно отвечала Люччо, — а атмосфера нервозности и страха вряд ли содействует мирному обмену мнениями.

— Я их не боюсь, — возразил Майкл.

— Нет, — с легкой улыбкой подтвердила Люччо. — Но они вас боятся.

— В любом случае, — вмешалась Гард, — ни Церковь, ни Орден Креста не являются участниками Договора. Не сочтите это за обиду, сэр Майкл, но это в буквальном смысле не ваше дело.

— Вы не знаете этих людей, — негромко произнес Майкл. — Не так, как я.

— Я знаю, — так же тихо возразил я. — По крайней мере, в отдельных аспектах.

Майкл повернулся и внимательно, испытующе посмотрел на меня.

— Вы тоже считаете, что я не должен вмешиваться?

Я не стал спешить с ответом. Гард наблюдала за мной, сидя на краешке раскладушки. Теперь она оделась и привела себя в порядок, и вид у нее был не то, чтобы здоровый, но уже далеко не тот, что накануне. Хендрикс снова сидел у верстака, только на этот раз он точил нож. Помешанные на оружии всегда возятся со своими игрушками. Мёрфи сидела напротив Хендрикса и чистила пистолет. Она старалась не слишком тревожить раненую руку, но при необходимости явно могла бы пользоваться ею. Саня угнездился в углу верстака и терпеливо смазывал каким-то составом кожаные ножны «Эспераккиуса».

— Я не думаю, что они попытаются нанести удар именно там, — тихо произнес я и повернулся к Люччо. — Но я думаю, что было бы неглупо иметь пару Рыцарей где-нибудь поблизости — на случай, если я ошибаюсь.

Голова Люччо чуть дернулась назад.

— Нет смысла отказываться от страховки, — сказал я ей. — В отличие от фэйре или Красной Коллегии эти люди не играют по правилам. Я-то видел их в деле, капитан.

Она надула губы, продолжая буравить меня взглядом.

— Как скажете, Страж, — произнесла она наконец. — Это ваш город.

— Я не давала на это согласия, — помрачнев, заявила Гард. Она даже привстала с раскладушки.

— Ох, да смиритесь с этим, блондиночка, — буркнул я. — Вы не в том положении, чтобы решать за других. В этом конкретном случае Белый Совет на вашей стороне, но только не начинайте думать, что мы на вас работаем. Или на вашего босса.

— Я тоже намерена присутствовать там, — тихо произнесла Мёрфи, не отрывая взгляда от своего пистолета. — Не где-нибудь поблизости. Там. Непосредственно.

В ответ почти все находившиеся в комнате хором сказали «нет» или что-нибудь в этом же роде. Исключение составили Хендрикс, который вообще немногословен, и я, потому что все равно знал, что из этого выйдет.

Пока все выражали свой протест, Мёрфи собрала пистолет и с особенно громким в наступившей тишине щелчком вставила в него обойму.

— Если вы, ребята, хотите втихую проворачивать свои штучки, свои подпольные войны, — заявила она, — занимайтесь этим в Антарктиде или еще где. Или можете ехать с этим в Нью-Йорк, или Бостон, где это не будет меня касаться. Но вы не там, не там и не там. Вы, ребята, в Чикаго. И когда что-то идет не так, страдают люди, которых я поклялась защищать, — она встала, и хотя она уступала ростом всем без исключения находившимся в комнате, смотрела она на всех вовсе не снизу вверх. — Я собираюсь находиться там в качестве наблюдателя — с вашего одобрения. Или мы можем сделать это по-другому. Выбор за вами, только помните: я знаю кучу копов, которых тошнит от всего этого сверхъестественного говна у них под носом.

Она спокойно, без вызова обвела взглядом комнату. Пистолета она со стола не убирала.

Я улыбнулся ей. Едва заметно, но улыбнулся.

Гард посмотрела на меня.

— Дрезден, — произнесла она.

Я пожал плечами и немного печально покачал головой.

— А что? Стоило раз дать им право голоса, и это совершенно вышло из-под контроля.

— Ну и свинья же ты, Гарри, — буркнула Мёрфи.

— Свинья, — согласился я. — Но свинья, достаточно умная, чтобы склониться перед неизбежным, — я повернулся к Гард. — Я полагаю, у нее в этом деле совершенно законный интерес. Я ее поддерживаю.

— Страж, — предостерегающе произнесла Люччо. — На пару слов, пожалуйста.

Я подошел к ней.

— Она, возможно, не представляет себе, тихо сказала мне Люччо, — какие неприятности могут ей грозить.

— Она представляет, — возразил я так же тихо. — Она повидала больше, чем большинство Стражей, капитан. И уж совершенно точно, она прикрывала меня со спины столько раз, что заработала право самой решать за себя.

Несколько секунд Люччо, хмурясь, смотрела на меня, потом повернулась к Мёрфи.

— Сержант, — негромко сказала она. — Это может подвергнуть вас… скажем так, значительному риску. Вы уверены?

— А если бы это был ваш город? — спросила Мёрфи. — Ваша работа, ваш долг? Смогли бы вы стоять в стороне, зажав уши?

Люччо медленно кивнула.

— И потом, — добавила Мёрфи, с легкой улыбкой убирая пистолет в кобуру, — вряд ли я оставляю вам, ребята, много выбора.

— Она мне нравится, — пророкотал Саня своим сочным басом. — Такая маленькая и свирепая. Не думаю, чтобы она умела…

— Саня, — вмешался Майкл. — Мы уже говорили на этот счет.

Смуглый здоровяк со вздохом пожал плечами.

— Вопрос никому не повредит…

— Саня.

Тот с улыбкой поднял руки в знак капитуляции и замолчал.

Хлопнула дверь дома, захрустели по снегу шаги. Дверь мастерской распахнулась, и в комнату заглянула Молли.

— Гарри, звонит Кинкейд. Ему сообщили место встречи.

— Кинкейд? — чуть резче, чем можно было бы ожидать, переспросила Мёрфи.

— Ага, а я что, не говорил? — невинным тоном поинтересовался я, направляясь к двери. — Приехал сегодня ночью.

Она недобро сощурила глаза.

— Мы поговорим.

— Маленькая, — пророкотал Саня на ухо Майклу, сжав для наглядности кулак. — Но свирепая.

(обратно)

Глава ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Люди считают, что в центре большого города — скажем, Чикаго — не может случиться ничего такого, свидетелями чего не стало бы множество человек. Большинство людей не понимает того, что это не так, и на то есть две причины. Во-первых, свидетели из подавляющего большинства людей, скажем прямо, неважные.

Возьмем, к примеру, что-нибудь совершенно невинное, вроде незначительного транспортного происшествия на оживленном перекрестке. Бип-бип, бумц, сопровождаемые криками и размахиванием руками. Так вот, выстройте всех находившихся на это перекрестке и спросите у каждого по очереди, что случилось. Каждый расскажет вам слегка отличную от остальных историю. Некоторые видели все от начала до конца. Некоторые видели только одну из машин. Некоторые поведают вам со стопроцентной убежденностью, что с самого начала до самого конца видели обе машины — включая такие детали, как выражение лиц обоих водителей, изменение скорости каждой из машин и все такое, несмотря на то, что для этого свидетелю пришлось бы находиться одновременно в двух местах, или левитировать, или обладать телепатическими способностями.

Большая часть людей честнее. Но не точнее. Искренняя неточность вовсе не то же самое, что ложь, но когда дело касается свидетельских показаний, разница между ними невелика. Относительно небольшая часть людей ограничатся рассказом о том, что они действительно видели, не заполняя пробелы и не корректируя свой рассказ в соответствии с чужой точкой зрения. Из этого относительного меньшинства еще меньше таких, кто — в силу ли природных способностей или в результате специальной подготовки — умеет замечать и хранить в памяти множество важных для следствия подробностей.

В общем, стоит событию отойти в историю, как оно становится все менее ясным и все более туманным. Умение воссоздать из разноречивых свидетельских показаний более-менее достоверную картину ближе к искусству, чем к науке — и это при условиях, когда событие не затрагивает свидетелей лично, вовлекая в рассказ страсти и эмоции.

Стоит добавить в смесь эмоций, и легкая путаница превратится в абсолютный хаос. Возьмите то же дорожное происшествие, превратите его в столкновение тачки скинхедов с тачкой чернокожих громил на оживленном перекрестке в Саут-сайде, и вы получите ситуацию, чреватую массовыми беспорядками. Что бы ни случилось, вам вряд ли удастся добиться от кого-либо точного описания произошедшего. Более того, вам придется очень сильно постараться, чтобы добиться хоть от кого-нибудь хоть какого-нибудь рассказа.

Человеческие эмоции способны многое превратить в кашу.

Вторая причина, по которой события в центре большого города могут пройти незамеченными, формулируется еще проще: стены. Стены перекрывают линию зрения.

Или нет, давайте-ка я сформулирую по-другому: стены меняют степень вовлеченности.

Человеческое восприятие ориентировано на зрение. Предметы не реальны для нас, пока мы их не увидим: увидеть — значит, поверить, так? Это, кстати, одна из причин, по которым не выходят из моды иллюзионисты: они заставляют нас видеть то, чего на самом деле нет, и это завораживает.

Когда человек своими глазами видит, как происходит что-либо плохое, шанс на то, что он или она вмешается, гораздо выше, чем если бы это происходило вне поля зрения. В истории полно наглядных иллюстраций этому. Да, конечно, правительства союзников слышали сообщения о нацистских лагерях смерти, но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что поднялось, когда передовые отряды не увидели заключенных евреев, освободив лагеря. Херст знал это раньше: обеспечьте мне картинки — и я обеспечу вам войну. И, если верить некоторым источникам, он это сделал.

Проще говоря, пока вы не увидели какого-либо события своими глазами, оно для вас не совсем реально. Вы можете слышать сообщения о трагедиях, но они не потрясут вас так сильно, как если бы вы сами стояли среди развалин.

Нигде не найти столько стен, сколько в большом городе, а стены не дают вам видеть предметы и события. Они помогают делать вещи менее реальными. Конечно, порой вы слышите доносящиеся ночью с улицы громкие или резкие звуки. Однако легко убедить себя в том, что это не выстрелы, что звонить в полицию нет необходимости, что не стоит даже беспокоиться. Возможно, это просто выхлоп неисправного глушителя. Точно, выхлоп. Или дети балуются с фейерверками. Из расположенной над вами квартиры могут доноситься плач или визг, но вы ведь не знаете наверняка, что пьяный сосед снова колотит свою жену скалкой. Право же, это не ваше дело, и они вообще привыкли скандалить, ну и потом, жуткий он тип. Ну, да, к нему все время ездят разные типы, и вид у них не самый благонамеренный, но вы ведь сами никогда не заставали его за продажей наркотиков. Даже детям, которые к нему иногда захаживают. Гораздо проще и безопаснее запереть покрепче дверь, не поднимать шума и включить телевизор.

Весь мир — песок, а люди в нем страусы.

Новички, только-только узнавшие о мире чародеев и оборотной стороне сверхъестественного, считают, что прикладывается максимум усилий, чтобы хранить это в тайне от всех. Вовсе нет. Это не требует почти никаких усилий — ну, конечно, если кто из чародеев задумает пройтись по главной улице с оркестром, этого ему не дадут. Блин-тарарам, да мне вообще порой кажется чудом то, что нас вообще иногда замечают.

Именно поэтому я пребывал в почти полной уверенности в том, что наши переговоры с Архивом и динарианцами в океанарии Шедда пройдут незамеченными. Ну, да, он расположен в самом центре города, в двух шагах от музея природы и в трех — от стадиона «Солджер-филд», однако с учетом погоды особого наплыва посетителей ожидать не приходилось — ну, и зимой в океанарии вообще мертвый сезон. Несколько любителей природы, конечно, могло туда и забрести, но я как-то мало сомневался в том, что Кинкейд изыщет способ убедить их любоваться природой в каком-нибудь другом месте.

Мёрфи взяла напрокат машину, поскольку ее «Сатурн» имел довольно поколоченный вид. Прошедший снегопад привел к росту аварийности, поэтому компактных машин у конторы не имелось совсем, и Мёрфи вернулась с серебряным «Кадиллаком» размером с океанскую яхту, и я объявил погрузку. Хендрикс с Гард разместились на заднем диване. Гард дошла до машины своим ходом, хотя двигалась и осторожно. Рядом с Гард уселась Люччо со своим посохом и шпагой в ножнах, которую она уперла в пол салона между ног. Мой посох оказался на порядок длиннее, чем ее, так что его пришлось сунуть одним концом между передних кресел, да и так другой его конец упирался в заднее стекло рядом с головой Гард.

Снегоочистители продолжали трудиться на улицах, обеспечивая доступ к важнейшим городским точкам. Летний туристический аттракцион к последним, очевидно, не относился. Более того, музей природы вообще закрыли в связи с непогодой, а это значило, что ни одного действующего общественного здания в радиусе нескольких сотен ярдов от океанария не осталось.

Это могло создать для нас некоторые проблемы. Белый пикап Майкла не смог бы подъехать ближе незамеченным, а из этого следовало, что помощь со стороны Майкла и Сани, если она потребуется, прибудет на место на две или три минуты позже — если нам вообще удастся подать им сигнал. В случае открытой конфронтации они с таким же успехом могли бы находиться на другом конце света. С другой стороны, нехорошим парням тоже было бы труднее перебрасывать на место свои подкрепления.

Если, конечно, те будут перемещаться на машинах.

Стакан наполовину полон, Гарри. Стакан наполовину полон. Выгоды от драки нет никому — во всяком случае, пока. Что бы там ни задумал Никодимус, ему придется выдвинуть свои требования, прежде чем ему представится шанс вытрясти из нас то, что он хочет от нас получить. И потом, с учетом того, на что способна Архив (и свидетелем чему был я сам), со стороны Никодимуса было бы сущим безумием затевать что-либо, пока на переговорах председательствует она. Уж она-то не спустит попыток оспорить ее полномочия.

Ближняя к океанарию улица оказалась очищенной от снега, но на стоянки это не распространялось; более того, въезды ни них перегораживались небольшими горными цепями сугробов.

Похоже, дальше придется идти пешком, — негромко заметила Мёрфи.

— Поезжай по кругу, — посоветовал я. — За животными надо ухаживать вне зависимости от погоды. Наверняка персонал протоптал где-нибудь тропинку.

— А что, если они бросили экспонаты голодать на время бурана? — предположила Гард. — Мало найдется таких, которые пойдут сквозь снег ради зарплаты.

— Океанографией занимаются не ради денег, — возразил я. — И уж наверняка люди не будут работать с дельфинами и китами только ради зарплаты и казенной машины, — я покачал головой. — Они их любят. Кто-то наверняка ходит туда каждый день. Если не дорогу, то уж тропу туда обязательно пробили.

— Вон, — ткнула пальцем Мёрфи. И точно, кто-то прорыл узкий проход в снежной стене у тротуара, от которого к зданию тянулась узкая тропа. Мёрфи пришлось остановить машину на дороге, почти касаясь правыми дверцами сугроба. Несущаяся по улице машина запросто могла въехать «Кадиллаку» в корму, но особого выбора у Мёрфи не было.

Мы все выбрались из машины через двери с водительской стороны. Несмотря на ранний час, уже начинало смеркаться. Мы с Люччо задержались, чтобы надеть серые плащи Стражей. Плащи у нас, конечно, симпатичные и все такое, но на езду в машине они рассчитаны неважно. Люччо застегнула красиво отделанный кожаный пояс со шпагой в ножнах на левом бедре и кобурой с «Кольтом» на правом.

Мой револьвер сорок четвертого калибра снова лежал в кармане ветровки, и вес заговоренной кожи и оружия изрядно меня ободрял. Ветер раздул плащ и незастегнутую ветровку, и я едва не упал, пока не совладал с хлопающей одеждой, подобрав ее ближе к телу. Хендрикс, неколебимый как скала в своем зимнем плаще цвета лондонского тумана, прошел мимо меня с легкой улыбкой на лице.

Хендрикс возглавил шествие, и мы побрели за ним по тому, что с большим допуском можно было назвать тропой. То есть, вместо того, чтобы пробиваться через доходящий до уровня груди снег, мы утопали в нем всего по колено. Сначала мы медленно шли по холоду от проезжей части к зданию океанария, потом огибали едва ли не все здание по периметру. Особенно несладко нам пришлось с южной стороны здания, где ветер намел прямо-таки впечатляющую массу снега. Задувавший с озера ветер, казалось, попадал сюда прямо из открытого космоса, и все кроме Гард жалко съежились под его порывами. В конце концов тропинка привела нас к служебному входу, дверь которого оказалась открыта: отверстие на месте личинки замка было заклеено изолентой.

Хендрикс открыл дверь, я сунул голову внутрь и наскоро осмотрелся по сторонам. В укутанном снегом здании царила темнота, если не считать редких плафонов дежурного освещения на стенах. Я не увидел никого, но потратил минуту или две, чтобы проверить здание на предмет наличия какой-либо враждебной магии.

Ничего.

Впрочем, в ситуации вроде этой немного паранойи никогда не помешает.

— Капитан, — тихо произнес я. — Что вы думаете?

Люччо подошла, остановилась рядом со мной и вгляделась в вестибюль за дверью. Взгляд ее темных глаз настороженно скользил по помещению.

— На вид чисто.

Я кивнул.

— Прошу прощения, — сказал я и первым вошел в дом, стряхивая с башмаков и джинсов снег. Остальные вошли следом за мной. Пока они топали ногами у входа, я прошел дальше, напрягая слух. Поэтому я услышал шорох мягко ступающих башмаков за две или три секунды до того, как из-за дальнего угла коридора показался Кинкейд. Он снова был одет в свой обычный черный наряд, и оружия, понавешенного на его тело, хватило бы на оснащение небольшой террористической группировки.

Он чуть дернул подбородком в знак приветствия.

— Сюда, пожа… — взгляд его скользнул мимо меня, и он осекся, не договорив фразы. Секунду он смотрел поверх моего плеча, потом вздохнул.

— Ей нельзя здесь находиться, — сказал он мне.

Брови мои невольно поползли вверх, и это же движение повторили уголки губ. Я чуть пригнулся к Кинкейду.

— Сами ей скажите, — прошептал я.

Взгляд его скользнул с Мёрфи на меня. Менее позитивно настроенный человек назвал бы выражение его лица кислым. Он побарабанил пальцем по рукояти пистолета.

— Она угрожала притащить сюда полицию? — спросил он.

— Она вбила себе в голову эту ерунду, когда приносила присягу защищать город и жителей Чикаго, и она относится к этому серьезно.

Кинкейд поморщился.

— Я должен обсудить это с Архивом.

— Не будет Мёрфи — не будет переговоров, — заявил я. — Так ей и передайте.

— Вот сами ей скажите, — хмыкнул убийца.

По залам океанария он повел меня к главному аквариуму. Должно быть, он пользуется у посетителей наибольшей популярностью — огромное полукруглое в плане сооружение, содержащее самые крупные в мире плавающие экспонаты. В расположенных по внешнему радиусу бассейнах общей емкостью в несколько миллионов галлонов воды проживают дельфины и мелкие белые киты, название которых я никак не могу запомнить. Ну, как у икры. Да, белуги… белухи, вот как. Киты-белухи. Вокруг бассейнов понастроено искусственных скал с растущими на них деревьями, мхами и травами — в общем, сделано все, чтобы это напоминало тихоокеанское побережье Штатов. Хотя я более чем уверен, что на берегу какого-нибудь там Орегона нет таких белых скамеек для зрителей, с которых публика может восхищаться китами и дельфинами, проделывающими свои штуки ради аплодисментов и порции рыбы. Боюсь, что такое характерно, скорее, для Флориды.

Мимо нас проскользнула пара дельфинов, скосив на плаву глаза на незнакомцев. Один из них издал щебечущий, не слишком чтобы мелодичный звук. Другой взмахнул хвостом и плеснул в нашу сторону водой для забавы. Эти были не из неотразимых сородичей Флиппера. Обычные дельфины, не такие красивые, и уж наверняка не занятые в телесериале. Может, они просто отказались продаваться или ложиться под нож пластического хирурга. Я поднял кулак. Салют, ребята.

Кинкейд скользнул взглядом по скамейкам и нахмурился.

— Ей полагалось сидеть здесь. Черт.

Я вздохнул и свернул к лестнице на нижний ярус.

— Она может быть сколько угодно Архивом, Кинкейд, но она все еще ребенок.

Он нахмурился еще сильнее и посмотрел на меня.

— И что?

— Что? Дети любят симпатяг.

Он удивленно заморгал.

— Симпатяг?

— Идемте.

Я повел его вниз.

На нижнем уровне океанария расположен внутренний пояс бассейнов, в которых живут пингвины и — внимание! — морские выдры.

Именно так: морские выдры. Они часто забавляются с камнями, плавая на спине. Что может быть симпатичнее маленьких, пушистых зверьков с большими карими глазами, качающихся на воде пузом кверху?

Мы обнаружили Иву стоящей перед одним из бассейнов морских выдр. На этот раз она оделась теплее и практичнее, и на спине ее висел маленький рюкзачок. Она смотрела на двух выдр, гонявшихся в бассейне друг за другом, и улыбалась.

При виде этого Кинкейд застыл как вкопанный. Исключительно для того, чтобы посмотреть, что он будет делать, я попытался шагнуть мимо него. Он посмотрел на меня так, словно убьет меня на месте, если я попробую помешать ей, и мое мнение о не разом выросло на одно деление. Я отступил на шаг и принялся ждать. Право же, целостность моих зубов стоит того, чтобы девочка лишнюю минуту полюбовалась на морских выдр.

В детстве — уже после того, как у меня начали прорезаться магические способности — мне приходилось порой очень нелегко. Я ощущал себя уродом, отличным от других — и ужасно одиноким. Это постепенно отдаляло меня от других детей. Но Ива вообще не знала родительской ласки или дружбы сверстников — даже недолгой. Насколько я понимаю, она была Архивом с самого рождения, абсолютно осознавая тот объем знаний, который заложили в нее. Я даже представить себе не могу, насколько это ужасно.

Блин, чем больше я узнавал с возрастом, тем больше я жалел о былом невежестве. Так сказать, о невинности. Ну, по крайней мере, я помню, каково это — быть невинным.

Ива не была невинной никогда.

Так что я мог и подождать. Пусть постоит еще, улыбаясь морским выдрам.

За спиной шевельнулась тень, и я усилием воли сдержал панику и заставил себя повернуться медленно, с достоинством. Я увидел двух дельфинов из верхнего аквариума — они снова подплыли поглазеть на нас. В дне больших аквариумов имелись смотровые иллюминаторы, так что посетители могли любоваться с одной стороны на пушистых симпатяг, а с другой — на любопытных дельфинов и этих, как их, китов, которые в честь икры.

Еще отсюда же видно дальнюю стену большого аквариума — изогнутую стеклянную плоскость, обращенную на озеро Мичиган. Это всегда казалось мне в некотором роде садизмом. Я хочу сказать, здесь собрали животных, созданных природой для жизни на просторах морей — собрали и заперли в трех миллионах галлонов воды. Им и так неважно приходится — и без того, чтобы их дразнили видом на те самые водные просторы.

А может, и нет. Я слышал, с учетом всей нынешней рыболовной индустрии быть сейчас на воле китом или дельфином — полный отстой.

— Боюсь, они смотрят на нас, как на корм, — пробормотал я.

— А? — не понял Кинкейд.

— Нет, ничего.

Ива довольно вздохнула, дождавшись, пока выдры исчезнут в своем домике. Потом повернулась к нам и зажмурилась.

— Ох, — произнесла она. Щеки ее чуть порозовели, и на мгновение она превратилась в настоящую маленькую девочку. — Ох, — она разгладила несуществующие морщинки на брючках и кивнула Кинкейду. — Да?

Кинкейд кивнул в мою сторону.

— Местные правоохранительные органы хотят, чтобы их представитель присутствовал здесь в качестве наблюдателя. Дрезден поддерживает это требование.

Она задумалась на мгновение.

— Сержант Мёрфи?

— Да, — подтвердил я.

— Ясно, — она нахмурилась. Когда она заговорила, голос ее сделался предельно осторожным, словно обдумывала каждое слово. — Как арбитр переговоров, я не имею возражений, если только обе участвующие в переговорах стороны выскажут свое согласие.

— Ладно, — кивнул Кинкейд. Он повернулся и зашагал обратно к выходу.

Я поклонился Иве, которая ответила мне тем же. Потом поспешил догонять Кинкейда.

— Ну? — спросил я его, когда мы поднимались по лестнице обратно.

— Ну, — ответил он, — пошли, поговорим с Никодимусом.

* * *

Следом за Кинкейдом я миновал главные бассейны и вышел во входной вестибюль. Здесь тоже в достатке блестящих каменных полов и коринфских колонн, расставленных вокруг большого аквариума размером с каток для роллеров. Он полон соленой морской воды, водорослей и кораллов, а также всевозможных тропических рыб. Иногда здесь плавает еще ныряльщик или ныряльщица с прикрепленным к маске микрофоном — он кормит маленьких акул, других рыбок и разговаривает с глазеющими на это туристами. Аквариум переливается преломленным светом, который попадает в него через огромный трехгранный зенитный фонарь в потолке.

Правда, теперь фонарь оказался покрыт снегом, завалившим выше половины и стеклянные входные двери, так что помещение освещалось только небольшими разноцветными светильниками, размещенными внутри аквариума. Рыбы призраками скользили в воде за стеклом, и причудливый свет играл на их чешуе, окрашивая ее в зловещие тона, а их тени, увеличенные расстоянием и выпуклой поверхностью аквариума, плыли по стенам.

Очень все это выглядело жутко.

Одна из теней привлекла мое внимание, потому что какой-то из моих инстинктов уловил в ней неясную, но несомненную угрозу. Потребовалось, наверное, две или три секунды, чтобы я сообразил, чем именно встревожила меня эта тень — тем, что она была человеческой и двигалась по стене плавной, размеренной трусцой за тенью одной из плававших в аквариуме маленьких, но самых что есть настоящих акул — при том, что отбрасывавший ее человек стоял совершенно неподвижно.

Никодимус оторвался от созерцания плававших в аквариуме рыб, так что теперь я видел его профиль на фоне неярких разноцветных огней. Зубы его блеснули в свете ближней к нему подводной лампы оранжево-красным бликом.

Я удержался от того, чтобы сделать шаг назад, но, признаюсь, с трудом.

— Какая метафора, — тихо произнес он. Приятный у него был голос: мягкий и неожиданно звучный. — Только посмотрите на них. Плавают. Питаются. Спариваются. Охотятся, убивают, спасаются, прячутся — каждая в соответствии со своей натурой. Все такие разные. Чужие друг другу. Весь мир их в непрерывном движении, вечно меняющийся, вечно угрожающий, вызывающий, — он сделал рукой широкое такое движение. — Им не дано знать, насколько он хрупок, или того, что их все время окружают существа, обладающие возможностью одним движением пальца уничтожить этот их мир и убить их всех. Конечно, в этом нет их вины, — Никодимус пожал плечами. — Они просто… ограничены. Очень, очень ограничены. Привет, Дрезден.

— Вы чуть переигрываете, изображая из себя страшилу, — заметил я. — С таким же успехом вы могли бы набелить лицо, надеть черный цилиндр и врубить какую-нибудь органную музыку.

Он негромко рассмеялся. Не зловеще — нет, просто от души и чертовски уверенно.

— Я так понимаю, какие-то отклонения в регламенте встречи, да?

Кинкейд покосился на меня и кивнул.

— Местные органы правопорядка желают присутствия на ней своего представителя, — сообщил я.

Никодимус склонил голову набок.

— Правда? Кто?

— Какая разница? — спросил Кинкейд скучающим тоном. — Архив готова разрешить это, если вы не имеете возражений.

Никодимус, наконец, окончательно повернулся в нашу сторону. Выражения его лица я не видел, только силуэт на фоне аквариума. Тень его, тем не менее, продолжала кружить по помещению следом за акулой.

— Два условия, — произнес он.

— Выкладывайте, — сказал Кинкейд.

— Во-первых, представитель должен быть безоружен, и Архив должна гарантировать его нейтралитет при отсутствии факторов, вступающих в противоречие с интересами правоохранительных органов.

Кинкейд снова покосился на меня. Условие насчет безоружности Мёрфи не понравится, но она его выполнит. Хотя бы потому, что не захочет идти на попятный передо мной — или, возможно, перед Кинкейдом.

Впрочем, я не понял, чем не устраивает Никодимуса присутствие вооруженного копа. Пистолеты этому типу нипочем. То есть совершенно. Тогда в чем дело?

Я кивнул Кинкейду.

— Отлично, — сказал Никодимус. — Во-вторых… — он двинулся вперед, гулко ступая по мраморному полу, пока мы не увидели его в свете ближнего напольного светильника. Это был мужчина среднего роста и сложения, с симпатичными, сильными чертами лица и темными, интеллигентными глазами. Безупречно ухоженную шевелюру тронула кое-где седина, но для человека, чей возраст составляет две тысячи лет, он держался более чем неплохо. Одежду его составляли черная шелковая сорочка, темные брюки и то, что могло бы сойти за серый ковбойский платок, на шее. Только это был не платок. Это была старая, очень старая выцветшая веревка, ровесница его монеты. — Во-вторых, — произнес он, — я хочу поговорить пять минут наедине с Дрезденом.

— Не обижайтесь, Ник, — сказал я, — но это примерно на пять минут дольше того времени, которое я хотел провести с вами.

— Вот именно, — с улыбкой ответил он. Такую улыбку можно увидеть в сельских клубах, или на заседаниях совета директоров, или у крокодилов. — У нас ведь так и не было хорошей возможности мирно поговорить. Вот я и хочу исправить этот пробел, — он махнул рукой в сторону аквариумов. — По возможности, без разрушений, ладно?

Я смерил его хмурым взглядом.

— Мистер Архлеоне, — произнес Кинкейд. — Вы предлагаете мирные гарантии? Если так, Архив заставит вас придерживаться этого.

— Такого я не предлагаю, — ответил Никодимус, не сводя взгляда с меня. — Дрезден сочтет это лишенной ценности монетой, а в нынешней ситуации его мнение единственное, которое реально что-то значит, — он развел руками. — Просто поговорить, Дрезден. Пять минут. Уверяю вас, если бы я хотел причинить вам вред, даже репутация Адского Пса, — он сделал паузу, чтобы выразительно покоситься в сторону Кинкейда, — ни на мгновение не заставила бы меня колебаться. Я бы давно уже вас убил.

Кинкейд удостоил Никодимуса легкой, ледяной улыбки, и воздух буквально зажужжал от сгустившегося напряжения.

Я поднял руку.

— Полегче, Дикий Билл, — вполголоса произнес я. — Я поговорю с ним. Потом устроим общее заседание. Мило и цивилизованно.

Кинкейд покосился на меня и изогнул кустистую бровь.

— Вы уверены?

Я пожал плечами.

— Ладно, — кивнул он. — Вернусь через пять минут, — он помолчал. — Если любой из вас инициирует насилие, не укладывающееся в рамки дуэльного кодекса, это будет означать нарушение Уговора. Более того, это будет считаться оскорблением репутации Архива, и я лично прослежу за тем, чтобы оно не осталось безнаказанным.

Ледяной холод взгляда его голубых глаз предназначался преимущественно Никодимусу, но и мне досталось немного. Кинкейд не шутил; мне доводилось видеть его в деле. Он пугал меня как мало кто другой из известных мне людей — по большей части тем, что он подходил к делу с бесстрастной практичностью, на которую влияли ни личные пристрастия, ни гордость, часто являющиеся определяющими в сверхъестественных разборках. Кинкейд не побоялся бы заглянуть мне в глаза, убивая меня, если бы до этого дошло. Впрочем, он без колебаний всадил бы в меня пулю и с расстояния в тысячу метров, или подложил бы мне бомбу в машину, чтобы прочитать о моей смерти на следующее утро в Интернете. Главное — выполнить работу.

Подобный подход вряд ли поможет вам, когда вам необходимо расправиться с соперниками по возможности более впечатляюще и драматически, однако, уступая другим по части эстетики, он превосходит их с экономической точки зрения. Марконе, из-за которого заварилась вся эта каша, действовал точно такими же методами — и далеко, надо сказать, продвинулся. В общем, из всех опасностей такие люди представляют собой особо экстремальную.

Никодимус снова негромко, мило рассмеялся. Похоже, Кинкейд не производил на него особого впечатления. Может, это и к лучшему. Избыток гордости может и сгубить.

С другой стороны, мои недолгие встречи с Никодимусом свидетельствовали о том, что он, возможно, и впрямь настолько крут.

— Валяй, Адский Пес, — произнес Никодимус. — Чести твоей госпожи ничего не угрожает, — он начертал у себя на груди косой крест. — Сердцем клянусь.

Возможно, это было продолжение их старых разборок. Глаза Кинкейда вспыхнули диким огнем — и снова застыли как лед. Он кивнул мне, потом — точно так же — Никодимусу и вышел.

Я совершенно уверен в том, что, когда я остался наедине с самым опасным человеком из всех, кого я когда-либо встречал, в помещении не сделалось ни темнее, ни холоднее, ни более зловеще.

Но ощущение было именно такое.

Никодимус блеснул мне своей зубастой, хищной улыбкой, а тень его принялась кружить по стенам пустого вестибюля, медленно приближаясько мне. Как акула.

— Ну, Гарри, — произнес он, подходя ближе. — О чем мы с вами поговорим?

(обратно)

Глава ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

— Это вы хотели поговорить, — сказал я. — И не называйте меня «Гарри». «Гарри» меня называют мои друзья.

Он поднял руку ладонью вверх.

— А кто сказал, что я не могу стать вашим другом?

— Я сказал, Ник, — ответил я. — Хотите, повторю. Вы не можете стать моим другом.

— Если уж я должен называть вас Дрезденом, по справедливости вы должны звать меня Архлеоне.

— Архлеоне? — переспросил я. — И кого может скушать такой супер-лев рыкающий? Немного претенциозно, вы не находите?

На долю секунды его улыбка сделалась прямо-таки почти искренней.

— Для изгоя-безбожника вы, пожалуй, слишком хорошо знакомы с Писанием. Вы ведь понимаете, что я могу убить вас, не так ли?

— Выйдет большая потасовка, — заметил я. — И как знать? Может, повезет и мне.

Если очень, очень, очень повезет.

Никодимус согласно кивнул.

— Но только по везению.

— Ага, — отозвался я.

— И тем не менее, вы предлагаете подобное безрассудство?

— Привычка, — объяснил я. — В этом отношении вы ничем не отличаетесь от остальных, поверьте мне.

— Да, я выбрал для вас верную монету, — он медленно начал обходить меня по кругу — так обходит покупатель машину в салоне. — Ходят слухи, что один из Стражей разит своих противников Адским Огнем. Как вам это нравится?

— Я предпочел бы, чтобы он сопровождался ароматом альпийской свежести или, там, лесной хвои, а не только тухлых яиц.

Никодимус завершил круг и выгнул бровь.

— Вы не взяли монету.

— Я бы взял, но она у меня в свинье-копилке, — ответил я. — А свинок я не бью. Очень уж они хорошенькие.

— Должно быть, тень Ласкиэли ускользнула, — произнес Никодимус, качая головой. — У нее было несколько лет на то, чтобы поладить с вами, и вы все еще отвергаете наши дары.

— Такие, понимаете — с маленьким завитым хвостиком и большими, печальными карими глазами, — продолжал я, словно он не говорил ничего.

Один из его каблуков стукнул по полу с неожиданой силой, и он остановился. Он несколько раз с силой вдохнул и выдохнул через нос.

— Определенно, это именно та монета, что вам нужна, — он осторожно сцепил руки за спиной. — Дрезден, вы совершенно искаженно нас себе представляете. Так случилось, что при нашей первой встрече мы действовали с прямо противоположными друг другу целями, так что вы, возможно, почерпнули все свои познания о нас от Карпентера и его сподвижников. Церковь всегда отличалась отлично поставленной пропагандой.

— Мне кажется, убийства, страдания и разрушения, которые вы и ваши люди оставляете за собой, очень убедительно говорят сами за себя.

Никодимус закатил глаза.

— Да ладно вам, Дрезден. Вы сами время от времени совершаете такое. Бедолага Кассий все мне рассказал о том, как вы обошлись с ним там, в гостинице.

— Надо же, — улыбнулся я. — Случись кому войти сейчас, мне положено покраснеть, или как?

Секунду он молча смотрел на меня; эмоции и вообще какое-либо выражение испарились с его лица как роса с восходом солнца в пустыне. То, что на нем осталось, мало отличалось от совершеннейшей пустоты.

— Гарри Дрезден, — произнес он так тихо, что я едва разобрал его слова. — Я восхищаюсь вашей дерзостью перед лицом сил, превосходящих вашу. Я всегда восхищался ею. Однако tempus fugit. Для нас всех.

Я заморгал.

Для нас всех? Что, черт подери, хотел он этим сказать?

— Вы обращали внимание на окружающие вас знаки? — спросил Никодимус. — На существ, поступающих вопреки своей натуре? На созданий, ведущих себя так, как им не полагалось бы? На старые обычаи и традиции, от которых отреклись?

Я прищурился.

— Вы говорите о Черном Совете?

Он склонил голову чуть набок. Потом уголок его рта едва заметно дернулся, и он кивнул.

— Они перемещаются в тени, манипулируют марионетками. Некоторые из них могут входить в ваш Совет, да. Что ж, неплохое название.

— Не разыгрывайте из себя невинного младенца, — буркнул я. — Я видел последствия их налета на Арктис-Тор. Я знаю, как пахнет Адский Огонь. В этом участвовал кто-то из ваших.

Никодимус.

Зажмурился.

А потом ринулся вперед — быстро. Так быстро, что когда до меня дошло, что он сорвался с места, спина моя уже врезалась в находившуюся на расстоянии двух десятков футов от меня стену. Он не пытался причинить мне увечья. В противном случае я размозжил бы себе затылок о стену. Он просто пригвоздил меня к стене, держа за горло стальной… крепче стали хваткой.

— Что? — спросил он все тем же, едва слышным шепотом. Глаза его, правда, изрядно расширились. Обе пары. Вторая, светящаяся неярким зеленым светом, отворилась прямо над бровями — Андуриил, вспомнил я.

— Ахк, — произнес я. — Гларгхх.

Рука его на мгновение дрогнула, потом он опустил веки, почти закрыв глаза. Еще спустя секунду он медленно, очень медленно ослабил хватку, дав мне глотнуть воздуха. Горло жгло огнем, но воздух в легкие снова поступал, и я жадно глотал его секунду или две, пока он не отошел от меня на шаг.

Я испепелял его взглядом, прикидывая, не просунуть ли его в знак протеста сквозь одну из этих коринфских колонн. Однако решил, что лишний раз бесить его не стоит.

Губы Никодимуса снова шевелились, но голос, исходивший из них, звучал теперь совершенно по-другому — мелодично, я бы сказал, лирично и бесполо.

— По крайней мере, хоть какой-то инстинкт выживания у этого имеется.

Никодимус тряхнул головой, словно отгоняя назойливого комара.

— Говорите, Дрезден, — произнес он своим обычным голосом.

— Я вам не друг, — хрипло произнес я. — И тем более, черт подери, не собачка. Разговор окончен, — я сделал пару шагов в сторону, чтобы обойти его, не выпуская его из поля зрения, и двинулся к выходу.

— Дрезден, — сказал Никодимус. — Стойте.

Я не сбавил шага.

Я почти вышел из вестибюля, когда он заговорил снова — почти извиняющимся тоном.

— Пожалуйста.

Я задержался, не поворачивая головы.

— Я… я реагировал неадекватно. Особенно в данной ситуации. Я прошу прощения.

— Ха, — сказал я, оглянувшись через плечо. — Все-таки жаль, что я не захватил с собой Майкла. Он бы в обморок упал.

— Ваш друг и его братья — орудия в руках организации, преследующей собственные цели, и всегда были таковыми, — заявил Никодимус. — Но наш разговор не об этом.

— Нет, — согласился я. — Разговор о Марконе.

Никодимус нетерпеливо отмахнулся.

— Марконе — проблема сиюминутная. Гораздо важнее проблемы стратегического характера.

Я повернулся к нему лицом и вздохнул.

— Мне кажется, вы несете еруеду. Но ладно, попробуем послушать. Что еще за проблемы стратегического характера?

— Те, что касаются деятельности этого вашего Черного Совета, — ответил Никодимус. — Вы уверены в том, что видели свидетельства использования Адского Огня при нападении на Арктис-Тор?

— Да, — я не стал добавлять слово «болван». Кто там говорил, что я плохой дипломат?

Пальцы Никодимуса сложились в подобие клешней и снова расслабились. Он задумчиво надул губы.

— Любопытно. Тогда единственный вопрос заключается в том, проникла ли эта отрава в ряды действительных членов нашего ордена, или… — он не договорил и выразительно покосился на меня, заломив бровь.

Я достроил эту логическую цепочку. В конце концов, нетрудно вспомнить, кто из людей владеет частью монет.

— Кто-то из Церкви, — прошептал я, ощутив неприятную пустоту под ложечкой.

— Если обратиться к истории, почти половину монет мы получили обратно именно таким образом, — заметил Никодимус. — Так что вы скажете, если я сообщу вам, что в будущем у нас с вами может быть много общих интересов?

— Боюсь, не слишком много скажу, — ответил я. — Буду слишком занят: буду смеяться вам в лицо.

Никодимус покачал головой.

— Близорукость. Вам не следовало бы позволять себе этого. Поработайте со мной неделю и посмотрите, будете ли вы настроены таким же образом по окончании.

— Даже если допустить, что у меня хватит глупости находиться рядом с вами хоть час, не говоря уже о неделе, я видел, как вы обращались с Кассием. Я не слишком рвусь привинчивать табличку с моим именем на двери его кабинета.

— Он не смог приспособиться к новым временам, — Никодимус небрежно пожал плечами. — Я оказал бы ему плохую услугу, если бы нежил его. Мы живем в опасном мире, Дрезден. К нему либо адаптируешься, либо нет — и в последнем случае умираешь. Жить за счет других значит паразитировать. Я слишком уважал Кассия, чтобы позволить ему опуститься до такого.

— Господи, ну и здоровы же вы трепаться, — восхитился я. — Вы правы. Все это смешно, даже слишком. Это почти как…

Жуткая догадка пронзила меня.

Никодимус мог быть кем угодно, но только не дураком. Он знал, что я не вступлю в его команду. Уж после того, как он обошелся со мной в прошлую нашу встречу, точно не вступлю. Он знал, что не заставит меня передумать, что бы он ни говорил мне. Возможно, я и сумел удивить его информацией насчет Арктис-Тора, но он запросто мог изобразить и это удивление. Так и так, все шло к тому, что этот разговор не завершится абсолютно ничем, и Никодимус не мог не понимать этого.

Тогда зачем он его ведет, спросил я себя.

Затем, что цель этого разговора не имеет ничего общего с тем, что мы обсуждаем, ответил я.

Он явился сюда не затем, чтобы сообщить мне что-либо или убедить меня в чем-либо.

Он хотел говорить со мной, чтобы как можно дольше задержать меня здесь.

Из этого следовало: что-то другое должно было случиться в каком-то другом месте.

Шестеренки у меня в голове пришли в зацепление и закрутились.

Господи, ну и метафора.

Этот разговор сам был метафорой всех этих переговоров. Никодимус пришел сюда не для того, чтобы говорить нам о нарушении Уговора. Он подстроил все эти переговоры, и цели его не имели ничего общего с подчинением талантов Марконе интересам падшего ангела.

Его интересовала дичь крупнее.

Я наставил конец посоха на Никодимуса, стремительно, с панической скоростью швырнул в него заряд воли и взвизгнул: — Forzare!

Невидимая сила сбила его с ног и с силой пушечного ядра швырнула на одну из мраморных колонн. Камень с оглушительным грохотом треснул, и с потолка посыпалась штукатурка, а за ней и кирпичи.

Я не стал ждать и смотреть, сильно ли обвалился потолок. В любом случае, это не смогло бы его убить. Я надеялся только, что это задержит его на время, достаточное, чтобы я успел добежать до остальных.

— Кинкейд! — крикнул я на бегу. Голос мой отдавлся эхом от высоких сводов вместе с грохотом обвала. — Кинкейд!

Я знал, что у мня в распоряжении считанные секунды до того, как разразится кромешный ад.

— Кинкейд, уносите девочку отсюда! — орал я во всю глотку. — Им нужна Ива!

(обратно)

Глава ТРИДЦАТАЯ

Мой мозг действовал значительно быстрее моих ног.

С учетом снежных завалов на улице, Архиву логичнее всего было бы бежать в Небывальщину. Мир духов постоянно соприкасается с миром смертных во всех его точках. Даже не по себе становится, когда осознаешь, что абсолютно незнакомые, удаленные регионы Небывальщины могут соприкасаться с относительно близкими точками реального мира. Переход в Небывальщину опасен, если ты не знаешь точно, куда ты попадешь — я по возможности стараюсь избегать подобных эскапад. Однако когда тебя по-настоящему прижимают спиной к стенке (хорошо бы еще при этом у вас было бы побольше моего опыта побегов в Небывальщину), вы можете попытать счастья и там, и почти всегда там оказывается безопаснее, чем по эту сторону барьера.

Я решил, что безопаснее исходить из того, что Архив достаточно сообразительна, чтобы благополучно перейти в потусторонний мир — собственно, она, наверное, и место это для переговоров выбрала, исходя из возможности возникновения такой ситуации. Однако динарианцы наверняка тоже понимали это — вряд ли позволили бы Архиву уйти из западни и вернуться, вооруженной на медведя. Наверняка они приняли какие-нибудь встречные меры, как в случае с Марконе.

Нет, об этом можно забыть. До меня вдруг дошло, что они проделали с Марконе именно это. Мощное заклятие, с помощью которого они в клочья порвали оборону убежища криминального короля, служило во всей этой схеме не только приманкой. Оно, можно сказать, стало полевым испытанием их методики отсекать значительное пространство от источников магических энергий, а вместе с ними от возможности перемещения в Небывальщину — захватив при этом в плен что-нибудь действительно большое.

Настоящий медвежий капкан индивидуального изготовления — и рассчитанный на Иву. Они собирались снова выстроить эту чудовищную пентаграмму.

Только на этот раз мне, похоже, предстояло оказаться внутри нее.

Одно хорошо, океанарий Шедда гораздо более приземистый и устойчивый, чем тот принадлежавший Марконе дом — хотя из этого вовсе не следовало, что прорывающиеся сквозь стены потоки энергии не обрушат обломков, достаточно больших, чтобы угрожать здоровью людей. Ну, и даже каменное здание не застраховано от пожара.

Пожар. В аквариуме. Надо же, какая ирония.

Но, что еще важнее, стоило бы пентаграмме выйти на полную мощность — а она уже начинала действовать; я ощущал своими магическими чувствами сопутствующие этому завихрения энергии, словно огромная, голодная змея извивалась в темноте — она отрезала бы здание от всего остального мира. В магическом смысле, конечно. Это означало, что черпать энергию для самозащиты мне было бы не проще, чем дышать, если бы меня сунули головой в аквариум.

Обыкновенно, работая над заклятием, вы черпаете энергию из своего непосредственного окружения. Она может истекать из чего угодно, из жизненных тканей всей планеты. В том энергетическом поле, которое мы называем «магией» невозможно проделать отверстие. Оно проникает всюду, подобно воде заполняет ниши и пустоты. Однако магический круг или пентаграмма, которая начала уже выстраиваться вокруг здания, способны изменить и это. В относительно небольшом пространстве океанария магической энергии останется не больше, чем ее было в момент замыкания фигуры. Ну, не так и мало: жизни в здании предостаточно, а обилие посетителей оставляет за собой множество эмоций, особенно детских. Но даже так, дом превратится в наглухо закрытый, герметичный ящик, и с учетом количества людей с магическими способностями, которые сейчас находились в здании, этих резервов вряд ли хватило бы надолго.

Попробуйте представить себе поединок на ножах в герметично задраенной телефонной будке — вы будешь задыхаться, потеть, и хватит вас очень ненадолго.

Так или иначе, но ненадолго.

В этом, конечно, и заключался их план. Лишенный возможности пополнить запасы маги, я мало чем отличался бы от неграмотного парня с пистолетом, тогда как Никодимус оставался бы почти неуязвимой боевой машиной.

На несколько секунд мои шаги замедлились.

С учетом всего изложенного моя спешка могла бы показаться просто безумием. Я хочу сказать, я изначально рассчитывал на поединок с кучкой демонов, причем такой, что мне необходимо было победить сразу же — или проиграть. И при всем этом, я не слишком отличился против них даже тогда, когда мог использовать против них практически все свои ресурсы без ограничений.

Я посчитал немного в уме. Если символ, используемый динарианцами, сопоставим размерами с тем, что я обнаружил в доме Марконе, его хватило бы, чтобы окружить только центральный блок аквариумов. Значит, Мёрфи с остальными, если они остались на прежнем месте, скорее всего, ничего не грозит. И еще, если они остались там, где мы входили в здание, в центральные залы им уже не попасть.

Из этого следовало, что здесь остаются только мы с Ивой и, возможно, Кинкейд — против Никодимуса, Тессы и всех динарианцев, которых они смогли выпросить, занять или украсть. Тот еще расклад. Очень, очень тот еще расклад. До омерзения тот еще расклад, честное слово. Хотя когда процентное отношение шансов измеряется астрономическими величинами, игра почти лишается смысла.

Стало быть, возвращаться туда вредно для здоровья.

Впрочем, если я не вернусь, там останутся только Ива и Кинкейд, одни против всех. В том, что касается умения убивать, Кинкейд, возможно, один из самых умелых, и оставался таким уже не первое столетие — и все же он там только один. Ива, конечно, может полагаться на необъятные знания, но стоит отрезать ее от внешних источников магии, и все, что она сможет делать со всеми этими знаниями — это просчитывать стремительно уменьшающиеся шансы на спасение.

Все до единого волоски на моем теле разом сделали попытку встать дыбом, и я понял, что символ наполнился энергией. Еще несколько секунд — и поле замкнется.

Подозреваю, в конце концов все свелось к одному простому вопросу: тот ли я человек, который способен повернуться и уйти, зная, что опасности подвергается ребенок.

Это мы уже проходили. Не пойти туда будет значительно хуже.

Воздух в коридоре, по которому я бросился бежать дальше вперед, к центральным аквариумам, дрогнул, словно марево в жаркий день.

Действуй умом, не силой, Гарри. Уже на бегу я начал накапливать энергию — много энергии. Раз уж иного источника у меня не будет, стоит магическому полю замкнуться, придется полагаться только на собственную.

Обыкновенно я накапливаю энергию непосредственно перед тем, как ее тратить — фактически мое сознание играет роль туннеля, по которому она закачивается непосредственно в заклятие. На этот раз я копил ее, не давая ей выхода, и она отдавалась давлением в глазных яблоках. Температура тела разом подскочила на четыре, если не на пять градусов, и мышцы с костями тоже отозвались на это внезапной болью, от которой взгляд застелила багровая пелена. Каждое мое движение сопровождалось теперь разрядами статического электричества; их треск усиливался до тех пор, пока не начало казаться, будто я бегу по раскатанному рулону пузырчатой полиэтиленовой упаковки. Голова разболелась так, словно в ней разом проснулись все новогодние похмелья, а легкие горели, как будто я дышал не воздухом, а газообразной кислотой. Я сосредоточился на том, чтобы продолжать движение — шаг за шагом, шаг за шагом.

Я ворвался в центральный зал. Мне показалось, что я прорвался сквозь завесу, которой здесь не было прежде, и я едва не врезался в скорчившуюся на полу демоническую фигуру. Я резко затормозил, и мы оба довольно-таки удивленно уставились друг на друга.

Как и большинство динарианцев, этот сохранил более-менее узнаваемую человеческую фигуру. Сухощавую, даже почти скелетообразную, обтянутую серой кожей. Из всех суставов и сочленений его торчали чуть искривленные, зловеще заостренные костяные шипы. Космы жирных, свалявшихся волос падали на его костлявые печи, и обе пары глаз — карие человеческие и светящиеся зеленым демонические — смотрели на меня с нескрываемым потрясением.

Он припал к полу явно в процессе подготовки какого-то заклятия: на полу белел начертанный мелом круг, стояли зажженная свеча и сделанный из черепа кубок с водой. На плече у динарианца висела тяжелая холщовая сумка, в каких разносят бандероли. Одна рука его так и осталась в сумке: я явно ворвался в момент, когда он доставал из нее что-то.

К счастью для меня, моя голова на этот момент уже вполне включилась. Он был почти полностью поглощен подготовкой своего заклятия, поэтому передачи его включились с большим запаздыванием, нежели у меня.

Поэтому я просто врезал ему ногой по лицу.

Он охнул и полетел кувырком, расшвыряв по полу осколки зубов. Не знаю, что за заклятие он там готовил, но давать ему довершить начатую работу я точно не хотел. Я взломал его круг и духовно, усилием воли, и телесно, ворвавшись в него с разбега и высвободив заключенные в нем энергии прежде, чем они успели сложиться во что-то определенное. Взмахом посоха я сшиб его кубок из черепа так, что тот улетел в один из огромных аквариумов, и, продолжая движение, нацелился им в оглушенного динарианца.

— Forzare! — рявкнул я.

Часть кипевшей во мне энергии, вырвалась из моего тела и, наведенная на цель посохом, невидимым пушечным ядром устремилась в динарианца. Треснули и разлетелись брызгами миниатюрных молний статические разряды. Энергии получилось больше, чем я рассчитывал. Попади она в него, и он улетел бы куда-нибудь на середину озера Мичиган.

Однако пока смертная пара глаз динарианца оставалась совершенно ошалелой от неожиданности, светящиеся зеленые вспыхнули гневом. Утыканный колючками динарианец поднял левую руку, чуть встряхнул пальцами, поднес руку ко рту и…

…и просто-напросто проглотил мое заклятие.

Он его проглотил. А потом призрачное, напоминающее скелет лицо расплылось в зубастой… нет, уже щербатой после моего удара улыбке.

— Надо же, — пробормотал я, — какая возмутительная несправедливость.

Я успел вскинуть левую руку — динарианец припал к полу и выплюнул клубящееся облако черных нитей, описавших в воздухе несколько десятков крутых арок. Я выставил щит, но ни одна из нитей его так и не коснулась. Вместо этого они приземлились, сложившись на полу в почти идеально правильный круг.

Мгновением спустя мой щит дрогнул и сошел на нет. Энергия для его подпитки у меня еще имелась — заклятие динарианца не отрезало меня от внешних источников энергии. Однако каким-то неизвестным мне образом оно разрушало магию, стоило той покинуть мое тело. Я попытался швырнуть в него новый заряд энергии и ощутил себя полным дураком, размахивая посохом без мало-мальски заметного эффекта.

— Помехи, — произнес динарианец со странным, незнакомым мне акцентом. — Вечно помехи.

Левая рука его снова нырнула в сумку, а человеческая пара глаз вернулась к тому, что осталось от заклятия после моего вмешательства. Мое присутствие его явно не беспокоило. Впрочем, взгляд пары зеленых глаз оставался прикован ко мне, а вокруг указательного пальца поднятой правой руки внезапно соткалась темнота.

Время замедлило бег.

Темный свет устремился в мою сторону.

Чистое упрямство заставило меня сделать шаг вперед, пытаясь прорваться сквозь окружавший меня частокол тонких, вращающихся колонн темноты — только для того, чтобы обнаружить, что они прочны как стальные стержни и холодны как холодильник в доме у йети. Я тщетно колотил по ним своей магией, а тем временем поток тьмы приближался ко мне, целясь прямо в сердце.

Что-то случилось.

Я не знаю, какими словами это описать. Я пытался расшатать стержни моей сотканной заклятием клетки очередным зарядом энергии, когда… когда в это вмешалось что-то еще. Вам приходилось нести что-нибудь, и чтобы кто-то намеренно, но неожиданно подхватил вас за локоть? Вот что-то в этом роде ощутил тогда и я: несильный, но точно рассчитанный толчок — как раз в мгновение, когда я в отчаянии бросил на прутья все свои силы, всю свою волю.

Энергия с визгом вырвалась из моего тела. Она разнесла в клочья сотканные из черных нитей прутья моей тюрьмы и на мгновение воздух за ними осветился вспышкой металлического света, соткавшейся затем в сгусток жидкого хрома. Он на глазах превратился в увеличенное серебристое подобие моего кулака и обрушился на динарианца.

Я буквально осязал, как смыкаются мои пальцы на костлявом теле, ощущал, как впиваются в мою плоть торчащие из его суставов шипы. Я вскрикнул, отшвырнул его прочь, и огромная серебряная рука размазала динарианца по ближайшей стене. Тот выкрошил несколько квадратных футов дорогой каменой облицовки, довольно точно изобразив рекламу «Пасифик-Нортвест».

Секунду я оцепенело таращил глаза — сначала на оглушенного динарианца, а потом на собственные растопыренные пальцы… и на парившую в воздухе серебряную руку, в точности воспроизводившую все мои движения. Похожий на скелет динарианец тем временем пришел в себя и вскочил, быстрый как дьявол. Он мог бы улизнуть, если бы я не подвинул руку вперед и не сунул его костлявую задницу дюймов на шесть в каменную стену.

— Ого-го, детка! — услышал я собственный безумный вопль. — Поговори-ка с ручкой!

Я схватил своего шипастого приятеля за ногу и расхохотался, глядя на то, как он барахтается, царапает и кусает иллюзорную руку, которая удерживает его. Я ощущал боль от его укусов, но не сильную. Так мог бы кусать меня какой-нибудь мелкий грызун. Неприятно, конечно — но мне доводилось терпеть и много, много менее приятные вещи, и потом, это было просто ерундой по сравнению с тем огнем, которым жгла меня изнутри накопленная энергия. Я еще раз двинул его хорошенько о стену, потом подкинул футов на двадцать в воздух, поймал, сунул сквозь толстенное стекло витража, втащил обратно и тут же сунул его в следующий пролет, а потом в следующий, полосуя его о битое стекло.

На какие-то полсекунды мои и без того перегруженные нервы взвыли, говоря о том, что Знак почти завершен. Источник энергии, питавшей его, находился к какой-то дюжине ярдов от меня — теперь я ощутил это наверняка. Времени выстроить щит у меня не оставалось.

Значит, это сделает за меня Колючка.

Я швырнул его между собой и тем местом, откуда, как говорили мои инстинкты, исходила эта энергия, а потом послышался рев, словно дюжина реактивных движков разом раскрутили свои турбины. В тридцати футах от меня стены разлетелись фонтаном обломков, света и Адского Огня. Жар, свет и неодолимый шквал энергии с размаху ударили по моим чувствам и сбили меня с ног. В воздухе свистели раскаленные каменные осколки, смертоносные как пули… да что там, смертоноснее.

Большая часть их пришлась на Колючку. Они прошили его насквозь, оставив за собой дымящиеся дыры. Я видел их сквозь серебристую дымку иллюзорной руки, продолжавшей удерживать его, ощущал жар в местах, где осколки пронизали ее, а потом…

…а потом голова моя с силой ударилась об пол, отчего в глазах моих вспыхнули звезды. Я поднялся на ноги и едва не свалился через парапет в бассейн с китами. Пару секунд я постоял, тяжело опершись на посох и задыхаясь.

Я был еще жив. Я все еще сохранял болезненно большой запас энергии. Значит, подумал я оглушенно, пока что все идет абсолютно в соответствии с планом.

Шипастый скелет-динарианец валялся, дергаясь, на полу футах в десяти или двенадцати от меня. В теле его зияло несколько дымящихся сквозных отверстий. Одна из его рук еще шевелилась. И голова тоже. Однако ноги и нижняя часть туловища не шевелились. Из двух отверстий в его спине, пришедшихся точно в позвоночник, торчали осколки костей. Он — или она, не вижу особой разницы — вряд ли делся куда-нибудь отсюда в обозримом будущем.

Два мощных потока энергии, каждый футов восемь или девять в диаметре, пересекались в полусотне футов от меня. Это походило на… как если бы смотреть на пересечение двух полноводных рек — если, конечно, бывают реки из огня, а не из воды, и если реки вообще способны пересекаться, не нарушая течения друг друга. Я повернул голову и увидел сквозь разбитые витражи еще насколько таких же лучей, окружавших океанарий.

Самым жутким во всем этом было то, что все эти чудовищные потоки энергии не издавали не единого звука. Совершенно ни единого. Ни треска огня, ни рева перегретого воздуха, ни шипения пара. Ну, конечно, кое-где обваливалась кирпичная кладка, но и эти звуки стихли через пару секунд.

Именно тогда до меня дошло две вещи.

Серебряное иллюзорное воспроизведение моей руки, которым я схватил динарианца, исчезло.

И я не ощущал своей правой руки.

Я в ужасе опустил взгляд, но она оказалась на месте, только бессильно болталась. Я не чувствовал ничего ниже запястья. В ответ на команду пошевелиться мои пальцы только слегка дернулись — и все.

— Вот черт, — пробормотал я. Потом собрался немного с мыслями, крепче перехватил посох левой рукой и, сделав несколько быстрых шагов, остановился над Шипастым.

А потом врезал ему несколько раз по башке дубовым дрыном, пока он не перестал шевелиться.

В конце концов, обездвиженный — это не совсем то же самое, что оглушенный. Таких, как он, в здании находилось еще не один и не два, и мне вовсе не улыбалось, чтобы он криком выдал мое местонахождение, стоило мне повернуться к нему спиной.

Одним меньше. Еще бы знать, сколько их там еще осталось.

Я затаился в коридоре. Справа от меня была стена, слева выходившие на улицу витражи, и луч Адского Огня за спиной. Искать более безопасную позицию мне было некогда. Шума пока так и не было слышно, из чего следовало, что они еще не пытались захватить Архив. Кинкейд просто так не сдастся.

Но они были здесь — там же, где и я. А как же иначе?

Но им совершенно не обязательно знать, что я тоже здесь, вместе с ними.

Это могло бы стать преимуществом. Даже серьезным преимуществом.

Еще бы, Гарри. Какая кошка ожидает, что на нее начнет охотиться мышь?

Я сунул онемевшую правую руку в карман ветровки и, стараясь не обращать внимания на пронизывавшую меня до костей боль от неизрасходованной энергии и на леденивший живот ужас, бесшумно двинулся вперед — расквасить носы кое-кому из падших ангелов.

(обратно)

Глава ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Я читал, что дельфины, возможно, не менее разумны, чем люди. Я даже читал как-то статью про исследовательницу, которая утверждала, что по результатам ее опытов стало ясно: дельфины нарочно проваливают тесты, и ей потребовалось несколько лет, чтобы понять это — выходит, они могут оказаться даже умнее нас. Ну, конечно, читал я и статьи, в которых утверждалось, что они глупее, чем о них думают. Поскольку сам я в шашки с дельфинами не играл, а для меня шашки одно из основных мерил сообразительности, у меня как-то не имелось собственного мнения на этот счет — до того самого дня в океанарии Шредда.

До момента, когда эти мелкие дельфины проплыли мимо меня в совершенной тишине — ну, не считая негромких всплесков, когда спинные плавники их вспарывали поверхность воды — а потом вдруг подняли невообразимую бучу футах в семидесяти впереди, за поворотом опоясывавшего аквариумы коридора, плескаясь, щебеча и пища во всю свою дельфинью мочь.

Наверное, секунду я тупо таращился в ту сторону, пока до меня не дошло: нехорошие парни засечены в непосредственной близости от меня. Судя по всему, водоплавающие американцы решили, что я из нашей команды. Щебет и плеск оборвались так же неожиданно, как начались, и дельфины ушли под воду.

Я услышал поскрипывающий, похрустывающий звук, и инстинкт заставил меня задрать голову. По заснеженным с наружной стороны зенитным фонарям океанария скользила тень.

Еще один повод попытки Никодимуса отвлекать меня как можно дольше сделался мне совершенно ясен. Ему требовалось время расставить своих людей как внутри здания, так и на его крыше — после того, разумеется, как он более-менее установил местонахождение Архива.

Я бросился в мох у дорожки между аквариумами и съежился под самым густым кустом, какой сумел найти. При этот я все еще старался удержать в себе остатки накопленной энергии, надеясь на то, что ее хватит больше чем на одну хорошую плюху.

Мгновением спустя послышался звон, и вниз полетели осколки стекла. Сверху бесшумно свалилось несколько темных, не похожих на человеческие фигур.

Я выбрал дальнего от центра активности и, соответственно, внимания динарианца, прицелился в него своим посохом из укрытия и с возгласом «Forzare!» разрядил в него еще одну порцию энергии. Невидимая сила поймала его на лету. Я так и не успел как следует разглядеть его; в памяти запечатлелись только мощная мускулатура и гребень кожистых пластин вдоль позвоночника.

В свободном падении от мышц немного пользы, сколько бы падших ангелов в тебе ни сидело. Если только у тебя нет крыльев, все за тебя решают Матушка Земля и сэр Исаак Ньютон.

Я не пытался закинуть его в центр бассейна. Я только немного подправил траекторию его полета, чтобы он, отклонившись от курса футов на тридцать, приземлился точнехонько в один из этих лучей титанической энергии.

Последовала вспышка белого света, на короткое мгновение на сетчатке моей отпечаталась тень человеческого скелета, а потом из луча вывалилось, вращаясь, что-то раскаленное добела. Оно плюхнулось в один из бассейнов и злобно зашипело, окутавшись облаком пара. Дельфины врассыпную бросились прочь от этого места.

А потом я застыл, не шевелясь.

Динарианцы сыпались с потолка как дождь. Примерно полтора десятка их приземлились с тяжелым, глухим стуком, парой всплесков…

…и шлепком. Один из них, ящероподобная тварь, упал в листву в каких-нибудь пяти футах за моей спиной, и у него недоставало двух третей головы. Несколько секунд он отчаянно дергался, разбрызгивая вокруг себя очень похожую на человеческую кровь, потом застыл неподвижно, просто истекая кровью.

Я обшарил взглядом потолок и обнаружил в одном углу темное пятно.

Кинкейд висел как паук, только роль паутины исполняли какие-то тросы, и не шевелился. Я сообразил, что у него в голове то же самое, что у меня: убрать как можно больше врагов, пока те не сообразили, что бой уже начался, пока они еще придерживают силу для главного заклятия. Он хмуро улыбнулся мне, чуть дернул головой, словно говоря «после тебя», и приложился щекой к прикладу винтовки с навинченным на ствол тяжелым, непропорционально большим глушителем.

Помнится, Кинкейд как-то сообщил мне — совершенно спокойно, — что если захочет убить меня, сделает это из винтовки с расстояния в милю. Здесь дистанция выстрела не превышала сотни футов, но Кинкейд убрал динарианца прямым попаданием в голову, может, даже не одним, в момент, пока тот падал среди града стеклянных осколков. Я боялся его как черт ладана, и он запросто мог обрушиться на меня, как мои нынешние противники, но каким-то неведомым мне образом мой страх преобразился во что-то знакомое — и очень, очень опасное.

Ясное дело, числом враг мог и превосходить меня, но в том, что он превосходит меня умением, я начал сомневаться. Похоже, Падшие до предела самонадеянны, а также совершенно не привыкли к импровизации или переменам темпа. Конечно, носители монет опасны — но ненамного опаснее тех, с кем мне уже приходилось скрещивать, так сказать, шпаги.

Выходит, Никодимус опасен потому, что он Никодимус — не потому, что он падший ангел или еще кто-нибудь. И хотя я был бы полным идиотом, забыв о той смертельной угрозе, которую он собой представляет, я пережил уже одну встречу с ним, да и на этот раз разглядел подвох, пусть и в самую последнюю минуту.

Я бросил взгляд на окровавленные, слабо дергающиеся на мху останки обезглавленного динарианца. Возможно, поверх плеч у этих уродов и выглядывали жуткие ангелы — но следующую пару минут приглядывать за ними буду и я.

От этого они не становились менее опасными. Просто теперь я знал, что у меня есть шанс выстоять в поединке с ними.

Значит, никаких громов и молний. Для этого у меня оставалось слишком мало энергии. И времени терять я тоже не мог. Я встал и побрел по мху туда, куда по моим расчетам должен был упасть следующий из ближних ко мне динарианцев — к пологому склону искусственного холма, пытаться идти по которому бесшумно было бы верным самоубийством. Впрочем, приземлившийся на нее динарианец неподвижным не оставался. В месте его падения я обнаружил на земле отпечатки растопыренных когтистых ног. Вроде индюшачьих, только крупнее.

Я застыл: где-то справа от меня плеснула вода. Краем глаза я увидел динарианца, выбирающегося из бассейна с дельфинами. Девица-Богомол, Тесса. Она перебралась через поручни мостика для посетителей — ловко, но не без опаски. В когтях одной из лап — или рук? — блеснуло серебро. Она подобрала монету того динарианца, которого я толкнул в силовой луч. Она знала, что они не одни. Меня от нее ничего не закрывало, но я стоял, не шевелясь, и, похоже, она меня не заметила.

Девица-Богомол спрыгнула на бетон и скрылась из вида. Где-то послышался и тут же стих щебечущий, похожий на обезьяний звук.

Я осторожно, напрягая слух, двинулся дальше. Где, черт подери, действие? Где взрывы, крики, вопли, где весь положенный саундтрек? Пока что все это напоминало какую-то огромную, зловещую игру в прятки.

Что, вдруг сообразил я, возможно, является ответной стратегией Архива. Поддерживать силовое поле исполинского символа долго невозможно — слишком много энергии для этого требуется. Сумей она прятаться от врагов до тех пор, пока символ не перестанет действовать, и она сможет бежать отсюда. Ей не потребуется расходовать драгоценную энергию в последней, отчаянной попытке защититься — если, конечно, она сумеет сохранять спокойствие и сосредоточенность, необходимые для поддержания завесы. Это может заставить динарианцев искать ее вслепую, пытаться пробить ее завесу, а Кинкейд тем временем будет отстреливать их поодиночке. Чертовски… нет, божественно умная тактика.

Где-то в дальнем конце зала раздался полный боли вопль динарианца. Взгляд мой метнулся к тому месту, где висел Кинкейд. Он исчез. С потолка свешивалась, касаясь кустов, веревка, но он оставил открытую позицию — похоже, убрав перед этим еще одного врага.

Я невольно ухмыльнулся. Класс. Если игра заключается в этом, я тоже могу в ней поучаствовать. Кто не успел спрятаться, я не виноват.

Я срезал через мох и кусты дорогу к зрительскому амфитеатру, но застыл на полпути, пригнувшись, когда совсем рядом послышались приглушенные голоса.

— Да где же она? — спрашивал низкий, гулкий мужской голос.

Искусственная зелень мешала мне увидеть источник голосов, пока я не поднял взгляд к потолку. Свет и тени, объединившись, создали для меня отличный экран на одной из оставшихся целыми стеклянных поверхностей потолка. Трое динарианцев сидели на скамье амфитеатра. Говоривший мало чем отличался от огромной, кожистой гориллы — разве что козлиными рогами и тяжелыми когтями.

— Заткнись, Магог, — огрызнулась Девица-Богомол. — Я не могу соображать, пока ты мелешь своим дурацким языком.

— Время почти вышло, — буркнул Магог.

— Она это знает, — прорычал третий динарианец. Я узнал его… ее. Она вполне сошла бы за женщину, если не считать ног коленками назад, заканчивавшихся когтистыми кошачьими лапами, ярко-красной кожи и массы десятифутовых металических полос-лезвий на месте волос. Дейрдре, милая дочурка Никодимуса. Она повернулась обратно к Тессе. — Но Магог говорит правду, мама. Поиск по запаху ничего не дал, — она помахала в воздухе маленьким красным носком. — Клочки одежды с ее запахом раскиданы по всему залу.

— Это все работа Адского Пса, — злобно прошипел Магог. Зеленые глаза ярко светились над тускло-коричневыми звериными. — Он уже бился с нами.

— Он охотится на нас, — сказала Дейрдре, — пока она заставляет нас сосредоточиться на попытках прорвать ее завесу. Они слишком хорошо сработались. Он убил двоих из нас. Троих, если считать Урумвиила.

Тесса подбросила серебряную монету на ладони-клешне.

— Тело Урумвиила, возможно, погибло из-за его собственного идиотизма, — возразила она. Ее фасетчатые глаза, казалось, чуть прищурились. — Или, возможно, это чародей сумел вернуться прежде, чем замкнулся Знак.

— Ты думаешь, этот жалкий пьянчуга одолел отца? — возмутилась Дейрдре.

Я ощетинился.

— Ему не нужно одолевать его, дура, — сказала Тесса. — Достаточно просто бежать быстрее. И это объясняет еще и то, почему так и не появился Намшиил Колючий.

Ага. Если Шипастый и очнется, он будет сильно мучиться похмельем имени Дрездена. Забей это себе в трубку и выкури-ка, Диди.

— Чародей — ерунда, — пробурчал Магог. — Если девчонку не найдут, и быстро, все это нам безразлично.

Тесса щелкнула пальцами и повторила свой отвратительный фокус, когда богомол открывал рот, а из него высовывалась хорошенькая девичья головка.

— Конечно, — произнесла она, глядя на Дейрдре. — Я могла бы догадаться и раньше.

Дейрдре склонила голову набок, зловеще лязгнув волосами-лезвиями.

— О чем?

— Весь этот план рассчитан, исходя из атаки на девчонку, не Архив, — сказала Тесса, и улыбка ее сделалась угрожающе-свирепой. — К черту девчонку. Достаньте мне Адского Пса.

(обратно)

Глава ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Мне потребовалась секунда, чтобы увидеть, что задумала Девица-Богомол, и вдвое меньше времени, чтобы возненавидеть ее за это.

У Ивы не было семьи. У нее и имени-то не было, пока я его ей не дал. Она была просто Архивом. Все, что у нее имелось — это некоторая власть, ответственность, и знания, и опасность — и Кинкейд. При том, что Архив понимал: наиболее рационально позволить Кинкейду умереть ради спасения Архива, Ива не смогла бы принять решения с той же холодной, рациональной отрешенностью. Из всех, с кем она имела дело, Кинкейд больше всего подходил под определение «семья». Она не не позволила бы причинить ему вред. Просто не смогла бы.

Будь они прокляты — типы, способные обернуть одиночество маленькой девочки против нее же.

Великие замыслы и апокалиптические планы — все это прекрасно, но все это имеет одно преимущество: это не относится к кому лично. Это же представляло собой примитивную, расчетливую жестокость, сознательно нацеленную на ребенка — и это взбесило меня сверх всякой меры.

Дейрдре стояла ко мне ближе остальных. Отлично.

Я выступил из кустов, сделал широкий взмах посохом и выпустил еще часть энергии из той, что удерживал с таким болезненным усилием.

— Ventas servitas! — рявкнул я.

Порыв ветра подхватил Дейрдре, сорвал со скамейки и швырнул через бассейн с силой шарика, выплюнутого детским духовым пистолетом. Я бы с удовольствием бросил ее на ближний луч пентаграммы, но стоило ей оторваться от земли, как змееподобные ленты ее волос растопырились наподобие парашюта и, затормозив полет, изменили его траекторию.

Я не стал смотреть, куда она приземлилась. Не успели ноги Дейрдре оторваться от земли и на ярд, как Магог резко повернулся и бросился в мою сторону через спинки скамеек так, словно их и не было вовсе. Забудьте, что я говорил насчет замедленной реакции. Время реагирования Магога равнялось нулю… ну, или даже немного меньше. Он выступал в весовой категории от семисот до восьмисот фунтов, и он одолел разделявшие нас сорок футов за пару секунд. Ни за что бы не поверил в такое, когда бы не видел этого собственными глазами.

Но, конечно, быстрая реакция не всегда одно и то же, что реакция разумная. Похоже, Магог привык ктому, что сила его неодолима.

Я изготовил свой браслет-оберег и стравил в него еще немного из остававшейся во мне энергии. Потом произнес слова заклинания — высоким, звенящим от напряжения голосом, почти неслышным на фоне боевого рева Магога. Обыкновенно мое защитное поле искрится и переливается бело-голубым сиянием.

На этот раз я оставил его прозрачным — пусть Магог не поймет, что причинило ему боль. Динарианец врезался в невидимый барьер, рассыпав фонтан серебряных искр. Опыт показал, что с таким же успехом он мог бы пытаться сдвинуть с места горный склон. Впрочем, натиск этой гориллоподобной твари не ограничивался одной физической составляющей, и к серебряным вспышкам моей обороны добавилось неприятное багровое свечение. Энергия столкновения передалась через браслет потоком жара, ошпарившего мне кожу на запястье — однако барьер устоял, и оглушенный Магог отшатнулся назад.

— Эй, — произнес я, убирая щит. — Где тут у нас места для восьмисотфутовых горилл? — я сделал шаг вперед и со всей силы врезал ему ногой в самое что есть его, так сказать, достоинство, сразу же добавив посохом по шее. Магог взвыл от боли и повалился на скамейки. — Там, где подушек побольше, да, морда обезьянья?

Мои инстинкты взвыли, предупреждая меня об опасности, и я бросился ничком между скамьями за долю секунды до того, как эта сучка-Богомол уставила в меня палец и взвизгнула: — Амаль-бижаль!

Громыхнул гром, полыхнула вспышка, меня обожгло жаром, и там, где только что стояла секция зрительских скамей, вспухло облако огня, из которого летел дымящиеся головешки.

Блин-тарарам. Чернокнижница. И ведь сильная, чтоб ее…

Я снова изготовил щит, уже очень хорошо понимая, как мало осталось у меня энергии. Поэтому щит я выстроил маленький, не больше трех футов в диаметре, и начал, было, вставать, когда краем глаза уловил над собой какое-то движение: Тессу в высоком прыжке. Она снова закричала, я охнул и свернулся калачиком, прикрываясь щитом от нового удара молнии.

Ударная волна больно двинула меня плечами о бетонный пол. Вспышка ослепила меня, гром оглушил, и на некоторое время весь мир превратился для меня в белое марево. Легкие на пару секунд забыли, что им положено делать, а вот ноги еще трепыхались, пытаясь оторвать меня от земли.

Я как раз начал соображать, кто я и где я, когда новый оглушительный взыв грянул где-то совсем рядом и швырнул меня обратно на бетон. И еще раз. Я попытался выставить щит, но не видел ничего, кроме желтых пятен, да и энергии для щита не осталось совсем. Это было как если бы я шел, и пол под ногами вдруг даже не провалился, а просто исчез. Собственно, буквально это и произошло секундой спустя, когда я перевалился через спинку скамейки и свалился на пару рядов вниз, больно приложившись по дороге.

Какая-то из оглушенных частей меня сообразила-таки, что я ошибался в своих предположениях. Тесса вовсе не собиралась убирать меня сама. Она просто старалась держать меня оглушенным и дезориентированным на достаточный срок, чтобы успели подтянуться ее люди. Та же часть меня сообразила (еще более запоздало), что я позволил себе втянуться в бой исключительно из-за того, что услышал, что позволил эмоциям возобладать над рассудком — и, похоже, зря.

Что-то выбило посох у меня из руки. Я потянулся за пистолетом, но тут какая-то чудовищная сила швырнула меня на землю, а потом что-то вроде стального рельса сдавило мне шею.

Вспыхнувшие в глазах звезды, наконец, начали гаснуть, позволив мне разглядеть стоявшего надо мной динарианца. Этого я не видел еще ни разу: бесполая, гладкая, выточенная из обсидиана статуя стояла, наступив ногой мне на горло; зеленые глаза светились поверх ярко-голубых человеческих. Вторая тварь, покрытая серыми, пыльными на вид перьями, с пучком серых извивающихся щупалец на месте лица, прижимала мои запястья к земле.

Рядом стояла и, прищурив глаза, вглядывалась куда-то в дальний конец зала Тесса.

— Смотрите, не задушите его, — бросила она. — Он не сможет говорить, если потеряет сознание.

Обсдиановая статуя ослабила давление на мое горло.

— Докладывайте, — приказала Тесса.

— Мы полагаем, Адский Пес прячется в туалетах, — послышался напряженный, резкий женский голос.

— Вы полагаете?

— Вартиэль и Ордиил повержены, а МакКаллен мертв. Они вели поиски там. Выход перекрыт. Бежать из помещения он не мог.

— Их монеты? — спросила Тесса.

— Все у нас, госпожа.

— Спасибо, Розанна. Еще что-нибудь?

— Мы обнаружили Намшиила Колючего, без сознания, смертельно раненого. Место, где он лежит, сильно разрушено.

— Да. И при этом все проделано довольно тихо. Похоже, наши сведения о юном чародее не соответствовали истине.

Кто-то, предположительно сучка-Богомол, пнул меня ногой в ребра. Больно. Впрочем, я все равно ничего не мог с этим поделать, кроме как попытаться вздохнуть.

— Очень хорошо, — сказала Тесса. — Возьмите Магога и Дейрдре и займитесь Адским Псом. Захватите его живым. Сделайте это в ближайшие пять минут.

— Да, госпожа, — проскрежетала Розанна. Что-то, по звуку напоминающее цокот копыт, удалилось от нас в направлении туалетов.

В поле моего зрения снова появилась Тесса, из чудовищного хитинового тела которой торчало очаровательное девичье личико. Она улыбалась.

— Ты храбр во всех отношениях, мальчик. Это очень мило. Мой муж любит видеть такое в своих рекрутах, — она снова лягнула меня в ребра. — Лично меня это бесконечно раздражает. Но я согласна вести себя хорошо, тем более, если нам в будущем предстоит работать вместе. Я дам тебе шанс исправиться. Скажи нам, где девчонка.

— Самому хотелось бы знать, — прохрипел я. — Тогда бы я совершенно осознанно вместо этого посоветовал бы тебе угребывать на хрен.

Она весело, игриво даже рассмеялась и нагнулась, чтобы подергать меня за сломанный нос.

Ладно.

Ух…

— Говорят, мужчине положено дать три шанса сказать «нет», — сообщила она.

— Так побереги нам обоим время и силы, — посоветовал я. — Дважды «нет». Вместе три раза.

— Как тебе угодно, — кивнула Тесса.

Она сунула руку в карман моей ветровки, достала мой револьвер, навела его на мою голову и нажала на курок.

Я успел еще дернуться и подумать: стой, стой, это неправильно!

Ствол полыхнул огнем.

Послышался громкий, очень громкий звук.

Я попробовал прикрыться щитом, но у меня не вышло ничего, абсолютно ничего. Вся магия пропала.

Значит, это чье-то другое заклятие аккуратно изменило траекторию полета пули, направив ее точно в ту покрытую перьями тварь, что держала меня за руки.

В животе у меня похолодело, когда я понял, что произошло.

Должно быть, Ива все это время находилась рядом, тихо сидя на скамейке, надежно укрытая завесой от всего происходящего. Теперь она стояла футах в десяти от нас. Обычная маленькая девочка, только выражение лица очень серьезное — и щеки ее блестели от слез.

— Отойдите от него, — тихо произнесла она. — Все отойдите. Я не позволю вам делать ему больно.

До сих пор мне в голову не приходило никого кроме Кинкейда. Но если подумать, из всех людей, имевших дело с Архивом, я, похоже, один-единственный проявил интерес к ней самой, а не только к заключенным в ней знаниям. Я тоже заботился о ней. Я дал ей имя. Как это ни печально, но факт: я был ближе всего к тому, что девочка могла бы называть своим другом.

Со мной она тоже не могла позволить ничему случиться.

И я только что взял и выдал ее динарианцам.

Тесса откинула голову назад и испустила долгий, торжествующий крик.

(обратно)

Глава ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

— Ива, — произнес я тоном, каким обращаются к детям, не желающим ложиться спать. У меня это получается лучше, чем вы могли бы ожидать — все-таки я не первый день работаю с ученицей. — Прикройся снова завесой и убирайся отсюда.

Тесса еще раз лягнула меня в ребра с силой, достаточной для того, чтобы я на некоторое время задохнулся и утратил дар речи.

— Когда мне захочется узнать твое мнение, Дрезден, — сообщила она, — я прочту это по твоим потрохам.

Ива сделала два шага вперед и сощурила свои голубые детские глаза.

— Повторяю для недостаточно сообразительных, Полония Лартесса. Я не позволю тебе причинять ему боль. Отойди от него.

Взгляд Тессы вдруг недобро сузился.

— Тебе известно мое имя.

— Мне известно о тебе все, Лартесса, — ответила Ива ровным, бесстрастным тоном. — Разумеется, все это записано. В те времена в Фессалониках все записывалось. И убыточная торговля твоего отца. И то, как тебя продали в храм Исиды. Если тебе угодно, я могу построить график расходов и прибыли за твой первый, учебный год в храме до появления Никодимуса. Или могу представить это в виде таблиц, если тебе так будет понятнее. И раскрасить их фломастерами. Я люблю фломастеры.

Не могу сказать наверняка, но все весьма смахивало на то, что девочка пыталась преподать нехорошим парням ту трепку, которую не мог преподать им в силу обстоятельств я. Конечно, она могла бы поработать еще немного над качеством исполнения, и все равно эта мысль грела душу. Если бы я мог дышать, я бы даже немного поперхнулся.

— Думаешь, меня может оскорбить то, другое что ты знаешь, откуда я, а, детка? — огрызнулась Тесса.

— Я знаю о тебе больше, чем ты сама, — ответила Ива все тем же уверенным голосом. — Мне гораздо точнее, чем тебе, известно число людей, которым ты причинила вред. Как много плохих ситуаций ты сделала еще хуже. Камбоджа, Колумбия и Руанда в числе самых последних твоих деяний, но будь то конфликты прошлого века, или война Алой и Белой Роз, или Столетняя война, твоя история в них — это все та же глупая история, повторяемая снова и снова. Ты выучила свои уроки еще в детстве и с тех пор ни разу не отступила от шаблона. Ты стервятница, Лартесса. Падальщица. Ты кормишься зараженной или протухшей плотью. Все целое или здоровое тебя страшит.

Девочка не видела динарианца, который, крадучись, вынырнул из кустов за ее спиной и обрушился на нее несколькими сотнями фунтов чешуи и клыков.

— Ива! — поперхнулся я.

Она контролировала ситуацию. Блеснула вспышка, резко пахнуло озоном и глаженым бельем, и из кучки пепла, осевшей на землю (при этом в радиусе трех футов от маленьких ножек не упало ни крупинки), выкатился серебряный динарий. Монетка катилась по прямой, направляясь к Тессе, но Ива прижала ее к земле башмачком.

— Маленькая, — произнес я, имитируя Санин русский акцент и борясь с нездоровым хихиканьем. — Но свирепая.

Тесса смотрела на прижатую к земле монету с легкой улыбкой на губах.

— Расточительно. Как ты думаешь, много ли таких заклятий тебе удастся прежде, чем ты останешься без энергии, малышка?

Ива пожала плечами.

— Много ли у тебя миньонов, которыми ты готова пожертвовать? И многие ли из них желают умереть за тебя?

— Эй, все, — крикнула Тесса. — Сделайте так, чтобы она вас увидела.

И в ответ на ее зов со всех сторон возникли кошмарные фигуры, огромные по сравнению с ее одинокой, хрупкой фигуркой. Дейрдре, насквозь промокшая, воняющая тухлой рыбой и водорослями, недобро покосилась в мою сторону, поднимаясь по ступеням амфитеатра, чтобы встать рядом с матерью. Пернатая тварь, продолжавшая удерживать меня за руки, тихо истекала кровью, негромко поскуливая, но хватки на моих запястьях не ослабляла. С искусственного склона, ковыляя по-обезьяньему, спустился с нехорошей ухмылкой на морде Магог, и я подумал еще, куда, черт подери, запропастился Кинкейд. Обсидиановая статуя чуть сменила позу, удерживая меня за грудь рукой — у меня сложилось впечатление, что при желании динарианец мог бы без особого усилия продавить мою грудную клетку вплоть до позвоночника.

Вокруг стояло с полдюжины других. Розанна оказалась довольно красивой женщиной, классической демонессой с алой кожей и козлиными ногами, черными кожистыми крыльями и изящно изогнутыми рожками. Вот только глубоко посаженные карие глаза терялись под парой горящих зеленых. На плече ее висела сумка, такая же, как у Шипастого — Тесса называла его Намшиилом Колючим. Ну, и остальные тоже отличались, каждый по-своему, зловещей, опасной и просто жуткой внешностью.

Подозреваю, даже в Аду проще найти крепкие спины, чем крепкие мозги.

Ива повернулась к ним лицом и подняла руки в отдаленном подобии оборонительной стойки из восточного единоборства. На самом деле это было не так. Она готовилась управлять защитными энергиями. Просто до сих пор мне не приходилось видеть никого, кто готовился наводить каждой рукой по два заклятия одновременно.

Тут в голову мне пришло два вопроса. Во-первых, если план динарианцев заключается в том, чтобы истощить у Ивы запасы магии, а потом одолеть ее грубой силой, почему они не сделали этого до сих пор? И во-вторых…

Что это за шипящий звук такой?

Он нарастал постепенно — я вообще едва слышал его, пока не сосредоточился на нем, отстранившись от исходивших от Пернатого животной вони и запаха крови, от ледяной незыблемости руки Обсидиановой Статуи.

Негромкий, но ровный шипящий звук вроде выходящего из пробитой шины воздуха или…

Или струи дезодоранта из баллона.

Я поднял голову и завертел ею, пытаясь заглянуть поверх конечностей Пернатого, которые оказались не руками, не ногами, а чем-то средним между ними как у паука. Я не видел, чем именно он удерживает мои запястья, но и не хотел этого видеть. Зато я увидел пару листков, трепетавших на кусте, из-под которых поблескивало что-то металлическое; именно оттуда доносилось загадочное шипение.

Газ.

Весь этот план рассчитан, исходя из атаки на девчонку, не Архив.

По сравнению со взрослыми масса тела ребенка очень невелика.

Отравляющее вещество, распыленное в воздухе, окажет гораздо более сильное действие на Иву, нежели на динарианцев — или даже на любого взрослого. Все, что оставалось сделать нехорошим парням, это найти обездвиживающий состав, эффективность которого зависит от веса тела — и у них в руках окажется идеальное оружие против нее. Должно быть, Тесса с Никодимусом заставили нескольких самых старательных своих лакеев притащить сюда баллоны с газом, открутить в нужный момент вентили и подождать, пока она свалится.

Мои мысли метнулись назад, к заклятию Намшиила Колючего, которым он занимался под прикрытием своей завесы. Маленькая деталь, на которую я тогда почти не обратил внимания, вдруг всплыла в моей памяти. Тогда меня волновало то, что за заклятие он готовит. А стоило бы беспокоиться о том, где он этим занимался: прямо под пучком мощных воздуховодов. Возможно, он собирался привести в действие какое-нибудь воздушное заклятие, которое бы разгоняло газ по всему пространству океанария.

Может, мне померещился запах каких-то медикаментов? Или кончик моего носа онемел? Блин-тарарам, Гарри, тебе некогда ни ударяться в панику, ни валиться в обморок. Нужно предупредить Иву.

Я повернул голову обратно и поймал на себе взгляд Тессы.

— Догадался, умник? — пробормотала Девица-Богомол. — Если он заговорит, — приказала она Обсидиановой Статуе, — раздави ему грудь.

Голос, прозвучавший со стороны головы изваяния-андрогина, отличался причудливой модуляцией.

— Слушаюсь, гос…

Послышалось звонкое «чпок!», комок спрессованного воздуха легонько прошелся по моей коже, и головы Статуи — равно как и Пернатого — разом взорвались облачками разноцветных брызг. Статуя превратилась в подобие вышедшего из повиновения асфальтоукладчика, разбрызгивая на все стороны черную, напоминающую горячий асфальт жижу, и, наконец, повалилась сначала на спину, потом перекатилась на четвереньки и принялась колотить кулаками по бетонному полу. Наверное, она все еще пыталась размозжить меня, только без головы ей было трудно сообразить, что нас разделяет шесть футов, и она просто крушит ни в чем не повинный пол.

Пернатый просто рухнул, обливаясь очень напоминающей человеческую по цвету — и запаху, и, могу утверждать смело, вкусу — кровью, и придавил меня всей своей трехсотфунтовой тушей.

— Ива! — заорал я. — Газ! Уходи!

А потом сделалось очень шумно.

Серия трескучих ударов прозвучала быстрее, чем вы успели бы щелкнуть пальцами, и со всех сторон послышались полные боли и злобы вопли динарианцев. Придавленный телом Пернатого, я все-таки увидел сквозь застилающую глаза пелену разбегающихся в поисках укрытия динарианцев и вспышку очередного выстрела в дальнем углу зала. Что ж, по крайней мере я знал теперь, где находится Кинкейд — в точке, откуда он смог убрать разом двоих одержимых демонами психов, причем одной-единственной пулей; любое другое решение означало бы мою мгновенную смерть.

— Он больше не нужен, — взвыла Тесса. — Тарсиэль, убери Адского Пса! Все остальные — взять девчонку!

Ну, давай, Гарри. Самое время вернуть долг Кинкейду, вытащив отсюда Иву. Интересно еще, как. Моя правая рука действовала неважно, а моя увечная левая рука тоже не пришла от этого в восторг, но я упирался, толкал, тянул и смог-таки выбраться из-под мертвого динарианца достаточно, чтобы лучше оглядеться по сторонам. Я уже собрался вылезти из-под него окончательно, когда из клубка щупалец, что заменяли этой твари лицо, выпала прямо на меня серебряная монета, и я в ужасе отдернул голову.

Динарий пролетел в какой-то доле дюйма от моего лица и отлетел от бетонного пола. Моя левая рука дернулась быстрее и точнее, чем я от нее ожидал, и перехватила монету в воздухе, не дав ей звякнуть о бетон еще раз. Казалось, рука в кожаной печатке снова вернула себе былую ловкость, словно ожога и шрамов не было и в помине.

Секунду я переводил взгляд с нее на онемевшую правую и обратно.

Ка-Ко-Го Чер-Та?

Что-то в этом было не так.

Беспокоиться об этом будешь потом, Гарри. То есть, с тобой Что-то Случилось, но сейчас не время отвлекаться. Сосредоточься. Спаси девочку.

Я сунул прОклятую древность в карман, надеясь, что в нем не окажется дырки, и повернулся к Иве.

Конечно, я знаю, что я чародей, официальный, с удостоверением член Белого Совета и все такое. Я знаю, что я — Страж, специалист по боевым чародейским искусствам, коп, солдат — у меня есть посох, и если вам так захочется, я смогу надрать вам задницу. Мне казалось, я успел на своем веку повидать, как дерутся профессионалы, боевая чародейская элита.

Я ошибался.

При этом Ива вовсе не размахивала тоннами магической энергии. Вовсе нет. Вы только задумайтесь на минуту, что произведет на вас большее впечатление: огромный грузовик, грохочущий по шоссе, дымя раздолбанным многоцилиндровым дизелем? Или крошечная легковушка, приводимая в движение парой пальчиковых батареек?

Семеро динарианцев атаковали Иву с помощью своей магии, и она отбивала их всех. Всех до одного.

Магог пер на нее так же в лобовую, как на меня. Она не стала останавливать его кирпичной стеной. Она поймала его в какое-то подобие лишенного трения пузыря, и он бестолково дергался внутри него, описывая круги в полудюйме от пола, и каждый рывок только заставлял его вращаться быстрее. При этом руки ее, непрерывно делавшие пассы, оперируя заклятиями, не забывали то и дело подкручивать удерживавшее его поле, чуть меняя направление его вращения, только для того, чтобы его тошнило сильнее.

Живые волосы Дейрдре, переливаясь пурпурными огнями Святого Эльма, клубком разъяренных змей наседали на Иву, но та мгновенно сплела какую-то замысловатую вращающуюся фигуру из силовых нитей, и они не столько останавливали нападения злобных волос, сколько сбивали их с толку, пока они не запутались и не повисли бесполезными прядями. Ну, случаются такие неудачные для прически дни.

Нападавшая с противоположной стороны Розанна атаковала более традиционно: с ее ладоней срывались языки огня вроде тех, которые я…

…чудовищная боль на секунду сдавила голову… вот сукин сын…

…но Ива рассеяла их искусно пущенными порывами воздуха, так что огонь не коснулся ее тела. Правда, двоим динарианцам, пытавшимся прорваться к ней, щелкая акульими челюстями, и вовсе не повезло: огонь Адской Девицы изрядно их опалил.

Шестая, мелкая сморщенная тварь, этакая карикатура на женщину, изваянная из сухой коряги, держала в руках сплетенную из теней веревку, которая свивалась в кольца как голодная змея и время от времени делала выпады, целясь Иве в голову. Ива справлялась с ней играючи, то уклоняясь от выпадов, то отбивая их маленькими вспышками серебряной энергии.

Но больше всего ей пришлось иметь дело с Тессой. Тесса забавлялась. Единственно для развлечения она время от времени швыряла в девочку свей молнией. Это говорило о многом. Мне, во всяком случае, это говорило о том, что Тесса — не какая-нибудь там мелкая магическая шпана. Классом она не уступала Белому Совету, если могла устраивать столько бума-тарарама, расходуя при этом так мало энергии. Или так, или она умела удерживать на порядок больше энергии, чем я набрал в себя до того, как она дала стартовую отмашку. Так или иначе, она играла в высшей лиге, и это подтверждалось реакцией Ивы на ее атаки. Каждый раз Архиву приходилось поворачиваться к Тессе лицом, и каждый раз ей приходилось отбивать удар движением не пальцев, не кисти, а всей руки.

Ого.

Чтоб меня… Одно дело абстрактно сознавать, что мне есть еще чему поучиться в магии. Совсем другое — видеть наглядно, как много я еще не умею. При других обстоятельствах это могло бы меня подавлять. Здесь это просто наводило на меня ужас. Наверное, целых десять или пятнадцать секунд я не двигался с места, пытаясь прикинуть, как мне помочь Иве, не будучи при этом испепеленным, размозженным или уничтоженным десятком других методов в первую же секунду.

Голова немного закружилась. Должно быть, это повышался уровень концентрации газа. Плевать. Единственная причина, по которой меня еще не убили — это то, что я оставался настолько беспомощен, что мое присутствие никого не беспокоило. Возможно, я мог бы перенести девочку в другую часть здания, свободную от газа — и если бы кто-нибудь убил меня по дороге, я мог бы по крайней мере расквитаться за это своим смертным проклятием. Главное, вытащить ее из этой каши.

Поэтому я бросился к ней, стараясь прикрываться от динарианцев продолжавшим вертеться в своем пузыре Магогом и прочими временно выведенными из боя врагами.

— Бежим, Ива! — скомандовал я.

Что-то дернуло меня за полу ветровки, и в нескольких футах от меня грянул мой револьвер. Я пригнулся, но стрелок из Тессы, похоже, был неважный. В меня, по крайней мере, она не попала. Секундой спустя я схватил Иву за талию и потащил подмышкой прочь.

— Не мешайте моим рукам, пожалуйста, — скомандовала Ива.

Я честно старался не мешать. Голова кружилась сильнее, но все было лучше, чем оставаться на месте.

— Цельтесь ему по ногам! — рявкнула Тесса.

У меня сложилось впечатление, что все эти ребята пытались проделать с моими ходулями множество неприятных вещей, но я не стал задерживаться и смотреть, что именно. Я бежал к лестнице, целиком положившись на ловкость Архива. И, в общем-то, не прогадал. Все это время Ива бормотала заклинания, двигала руками, и я ощущал, как вибрирует ее детское тельце под напором энергии, которой она манипулирует.

Запас этот был велик, но не бесконечен. Он иссякал. Бой подходил к концу.

Время, задыхаясь, подумал я. Нам всего-то нужно еще чуть-чуть времени.

Земное притяжение предложило, чтобы я продолжал движение вниз, и эта идея показалась мне неплохой. Шатаясь, спустился я по лестнице на нижний ярус и побежал дальше мимо расположенных ниже уровня воды иллюминаторов, за которыми плавали киты и дельфины, мимо нарядных пингвинов и морских выдр. Динарианцы преследовали нас, паля изо всех своих магических орудий, а Ива прикрывала нас обоих последними частицами остававшейся у нее энергии. Я почувствовал, как она иссякла окончательно, но думал только о том, чтобы переставлять ноги, не подпускать погоню ближе. Все в океанарии почему-то встало на бок.

Нет, погодите. Возможно, набок повалился я.

Я запоздало сообразил, что, с учетом того, что валялся на земле рядом с тем самым баллоном, учащенно дыша от боли и усталости, я наглотался этой дряни гораздо больше, чем мне казалось. Более того, если газ этот был тяжелее воздуха, концентрация его у земли не могла не оказаться выше, чем у скамеек амфитеатра.

Я выиграл несколько секунд. Просто этого оказалось недостаточно.

Ива упала рядом со мной. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, они сделались круглые от страха. Она снова подняла руки, но вышло это медленно, вяло, и пальцы ее остались сложены щепоткой, как у спящего ребенка.

Черная веревка-заклятие захлестнулась на ее шее, еще несколько десятков щупалец Дейрдре обвились вокруг рук и ног, и ее рывком утащили куда-то за пределы моего зрения.

Я поднял взгляд. Динарианцы столпились в проходе, освещенные зловещим синим светом из иллюминатора. Несколько секунд Розанна пристально смотрела на Иву, потом поежилась и зябко завернулась в свои кожистые крылья. Прищурив свои светящиеся глаза, она сунула руку в сумку и достала из нее еще один баллон, который без лишних напоминаний вручила Тессе.

Тесса взяла его и вежливо улыбнулась Иве. Потом сунула трубку буквально в рот девочке и повернула вентиль.

Ива испуганно забилась и вскрикнула. Я видел, как она пыталась лягнуть Тессу. Должно быть, она прикусила язык или рассадила губу о железный раструб баллона: по подбородку ее стекала струйка крови. Она дергалась еще несколько секунд и обмякла тряпичной куклой.

— Ну наконец-то, — раздраженно выдохнула Тесса. — Неужели это нельзя было сделать чуть менее драматично?

— Будь ты проклята, — прохрипел я. Напрягая все силы, я смог-таки привстать на колено и свирепо буравил Тессу взглядом. — Вы все будьте прокляты. Вы ее не получите.

— Старо, — нараспев протянула Тесса. — И скучно, — она задумчиво побарабанила по подбородку своей клешней. — Постой-ка… На чем мы кончили, когда нам так невежливо помешали? А! — она шагнула ко мне подняла клешню с зажатым в ней моим револьвером.

В это самое мгновение я ощутил, как волны магии снова захлестнули помещение океанария: огромная пентаграмма рухнула, а вместе с ней и невидимый барьер.

Я скатал в комок всю свою злость, всю досаду и превратил их в струю бешеной энергии.

— Forzare! — выкрикнул я.

Я направил ее не на Тессу или ее команду.

Я направил ее на стеклянный иллюминатор, отделявший нас всех от трех миллионов галлонов воды.

Невидимая сила ударила в толстенное стекло и разнесла его в пыль.

Вода обрушилась на нас с ревом, физически ударившим по всем квадратным дюймам моего тела с силой кузнечного молота.

Потом сделалось холодно.

И темно.

(обратно)

Глава ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Следующее, что я помню — это что я кашлял, и у меня болело в груди, и у меня болела голова, и все остальное тоже болело, и я был холоднее ада. Я с трудом вдохнул и почувствовал, что меня сейчас вывернет наизнанку. Я попытался перевернуться набок и не мог, пока кто-то не помог мне, потянув за ветровку.

Воняющая рыбой соленая вода и все, что я ел за последние пол-дня, вылетели из меня почти в равных пропорциях.

— Ох, — произнес кто-то. — Ох, благодарение Господу.

Значит, Майкл.

— Майкл! — послышался откуда-то неподалеку голос Сани. — Ты мне нужен!

Тяжелые башмаки бегом протопали в ту сторону.

— Спокойно, Гарри, — произнесла Мёрфи. — Не спеши, — она помогла мне перевернуться обратно на спину, когда меня кончило тошнить. Я лежал на верхней площадке лестницы, ведущей на нижний уровень. Собственно, ноги мои лежали непосредственно на ступеньках. Левая нога по щиколотку уходила в воду.

Я прижал руку к груди и поморщился. Мёрфи провела рукой мне по лбу, смахнув с глаз воду и мокрые волосы. Морщинки на ее лице, казалось, сделались глубже, а глаза потемнели от тревоги.

— Искусственное дыхание? — спросил я у нее. Голос мой звучал слабовато.

— Угу.

— Что ж, квиты, — заметил я.

— Черта с два мы квиты, — возмутилась она, хотя голоса не повысила. — Ну, плюнула тебе пару раз в рот.

Я слабо рассмеялся, и это тоже оказалось больно.

Мёрфи наклонилась и осторожно прижалась лбом к моему.

— Ты просто чудовищная заноза в заднице, Гарри. Никогда больше меня так не пугай, слышишь?

Пальцы ее нащупали и крепко сжали мои. В ответ я сжал ее; я слишком устал, чтобы делать что-либо еще.

Что-то скользнуло по моей ноге, и я едва не взвизгнул. Я резко сел, выставив перед собой правую руку, вокруг которой переливающимися волнами уже сгущалась энергия.

В воде плавал лицом вниз, раскинув руки, обнаженный труп. Это был незнакомый мне мужчина с длинными, спутанными седыми волосами. Одна из его рук и касалась время от времени моей ноги.

— Господи, Гарри, — дрожащим голосом произнесла Мёрфи. — Он мертв. Все в порядке, Гарри, он мертв. Мёртв, Гарри.

Еще пару секунд я сидел, выставив перед собой правую руку с растопыренными пальцами, вокруг которых переливались волны мерцающего света. Потом пальцы начали дрожать. Я снова опустил руку, убрав собранную в нее энергию, и пальцы начало колоть, и они снова онемели.

Я озадаченно уставился на них. Это было неправильно. Я не сомневался в том, что мне стоило бы переживать из-за этого гораздо сильнее, чем я делал в ту минуту, но я как-то не мог собраться с мыслями, чтобы понять, почему именно.

Мёрфи продолжала говорить — ровно, успокаивающе. Еще через несколько секунд до меня смутно дошло, что таким тоном обращаются к сумасшедшим или напуганным животным, и что я тяжело, учащенно дышу, хотя непосредственного повода для этого, вроде, нету.

— Все в порядке, Гарри, — говорила она. — Он мертв. Можешь меня отпустить.

Только тут до меня дошло, что левой рукой я с силой прижимаю Мёрфи к себе, прикрывая своим телом от трупа, которого едва не… не знаю, чего я собирался с ним делать. В общем, получалось, что она почти сидит у меня на коленях. В тех местах, где она касалась меня, я почти согрелся. Я даже не сразу сообразил, с какой стати мне ее отпускать. Но, конечно, я сделал, как она сказала.

Мёрфи осторожно слезла с меня и покачала головой.

Боже, — произнесла она. — Что с тобой случилось, Гарри? Что они с тобой сделали?

Я сидел, слишком усталый, чтобы вытащить ногу из воды, слишком усталый, чтобы даже пытаться объяснить, что мне не удалось помешать демонам утащить маленькую девочку.

— Ясно, — сказала Мёрфи после минутного молчания. — Значит, так. Я везу тебя к врачу. Мне плевать, что о себе думают эти типы. Они не имеют права просто так заваливаться к нам в город и рвать на части моего… — она вдруг осеклась. — Грр. Что ты скажешь об этом, Гарри?

Она шагнула на ступеньку вниз, в воду, и наклонилась.

— Нет! — рявкнул я.

Она застыла.

— Иисусе, этого можно было ожидать, — пробормотал я. — Серебряная монета только что выпала у этого трупа из пальцев?

Мёрфи заморгала и повернулась ко мне.

— Да.

— Это гадость. На ней проклятие. Не трогай ее, — я тряхнул головой и встал. Мне пришлось прибегнуть к помощи стены, но я все же поднялся, рассуждая вслух по дороге. — Ладно, в первую очередь нам нужно удостовериться в том, что здесь больше нет других таких же. Одна уже у меня. Мы ограничим риск. Я пока заберу их все. До тех пор, пока от них нельзя будет избавиться как положено.

— Гарри, — оборвала меня Мёрфи. — Ты бормочешь себе под нос, а в том, что я могу разобрать, тоже не слишком много смысла.

— Потом объясню. Потерпи пока, — я наклонился и нашел еще один потемневший динарий, тускло поблескивавший под водой. — Вот зараза, — буркнул я монете и положил ее в карман вместе с первой. С миру по нитке, ха-ха-ха…

Черт, все-таки я хитер, ага!

Послышались шаги, четкие, ровные, и в поле зрения показались Люччо и Гард. Что-то едва заметно, но изменилось в том, как держалась Гард по отношению к Люччо — возможно, чуть добавилось уважения. Командующая Корпусом Стражей вытирала свою шпагу о серый плащ — кровь не оставляет на нем пятен, что делает его очень полезным для такого рода вещей. Увидев меня, Люччо остановилась, с подчеркнуто невозмутимым лицом всмотрелась в меня и кивнула.

— Как вы себя чувствуете, Страж?

— Жить буду, — прохрипел я. — Что у вас?

— Двое динарианцев, — ответила за нее Гард и кивнула в сторону Люччо. — Оба мертвы.

Люччо мотнула головой.

— Оба наполовину утонувшие, — сказала она. — Я их только добила. Не хотелось бы мне встретиться с ними свежими.

— Отведите меня к телам, — тихо произнес я. — Быстро.

За спиной у нас послышался звук, напоминающий вздох. На этот раз я не купился и не стал поднимать панику, зато это сделала Мёрфи, в руке которой будто сам собой появился пистолет. Справедливости ради надо сказать, что Люччо тоже наполовину достала шпагу из ножен. Я повернулся и обнаружил то, что более-менее ожидал увидеть: тело бывшего динарианца, лишившись монеты, разлагалось с невероятной скоростью — даже в холодной воде. Возможно, падший ангел в монете и сдерживал разрушительное действие времени, но старикашка с хронометром терпелив, и уж причитавшееся ему столько лет он забирал с особенным интересом.

— Капитан, нам нужно собрать все до единой монеты, все, какие получится, и нам нужно сделать это сейчас же.

Люччо вопросительно склонила голову набок.

— Зачем?

— Послушайте, я не знаю, какие меры предосторожности предпринял Кинкейд, но кто-нибудь да заметит чего-нибудь, и очень скоро, а потом сюда понаедут всякие аварийные службы. Мне не хотелось бы, чтобы какой-нибудь бедный коп или пожарник ненароком поднял одну из них.

— Тоже верно, — согласилась она и покосилась на Мёрфи. — Сержант, вы не против?

Мёрфи поморщилась.

— Черт, вечно всякое… — она развела руки, словно расправляя слишком туго обернутое вокруг нее одеяло. — Да, да, конечно. Соберите их.

— А Майкл? — спросил я. — Саня?

— Когда мы сюда подоспели, — ответила Мёрфи, — толпа этих тварей тащила тебя из воды.

— Они бежали, — добавила Гард. — Мы разбежались в разные стороны, преследуя их.

— А где Куджо? — спросил я.

Гард непонимающе смотрела на меня.

— Хендрикс.

— А-а, — кивнула она. — На стреме. Даст нам знать, когда начнут прибывать службы.

Что ж, по крайней мере, хоть кто-то думает как преступник. Пожалуй, она действительно подходила для этой работы.

Я повысил голос, насколько мог. Получилось все равно хрипло.

— Майкл!

— Я здесь, — донесся до меня ответ. Он вышел из-за угла через пару секунд; синяя джинсовая куртка его была надета прямо на майку. До сих пор мне ни разу еще не приходилось видеть его одетым столь легкомысленно. Все-таки мощная у него мускулатура. Надо, надо подкачать пресс на досуге. В руках он держал кулек, свернутый из обрывка его бело-голубой рубахи.

Следом за ним шел мокрый до нитки Саня, в расстегнутом на голой груди пальто. Забудьте, что я говорил о Майкловой мускулатуре. По сравнению с Саней мы выглядели так, будто нам необходимо усиленно питаться. На одном плече он нес «Эспераккиус» и «Амораккиус»; на другом — Кинкейда.

Кинкейд находился не в самом подвижном состоянии, хотя честно пытался помогать Сане. Кожа его побелела как мел… ну, там, где ее было видно из-под крови. Оставшаяся часть Майкловой рубахи и вся Санина пошли на перевязку, и лоскуты их, стянутые поверху изолентой, сплошь покрывали обе руки Кинкейда, живот и одну ногу выше колена.

Мёрфи зашипела и бросилась к нему.

— Джеред, — произнесла она севшим голосом.

Джеред. Так-так.

— Дрезден, — выдохнул Кинкейд. — Дрезден.

Его опустили на пол, и я, шатаясь, подошел к нему. Мне даже удалось не упасть на него, опускаясь рядом с ним на колени. Мне приходилось видеть его раненым и прежде, но, конечно, не так погано. Как и в прошлый раз, он активно пользовал изоленту. И точно, среди прочей амуниции на его жилете-разгрузке висел еще один рулон.

— Как в том логове вампиров, — вполголоса заметил я.

— Здесь мин не было, — возразил Кинкейд. — Я ждал мин, — он тряхнул головой и пару раз моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд. — Дрезден, времени мало. Девочка. Они ушли с ней. Она жива.

Я поморщился и отвернулся.

Его окровавленная рука метнулась и схватила меня за ворот ветровки.

— Смотрите на меня.

Я посмотрел.

Я ожидал увидеть ярость, ненависть, укор. На деле же его взгляд был полон только… страха, отчаяния и страха.

— Найдите их. Верните ее. Спасите ее.

— Кинкейд, — мягко произнес я.

— Поклянитесь, — произнес он. Взгляд его на мгновение затуманился, потом снова обжег льдом. — Поклянитесь, или я займусь вами. Поклянитесь мне, Дрезден.

— Я слишком устал, черт подери, чтобы вас бояться, — буркнул я.

Кинкейд закрыл глаза.

— У нее больше никого нет. Ни души.

Мёрфи опустилась на колени с противоположной от меня стороны. Мгновение она смотрела на меня, потом повернулась к Кинкейду.

— Джеред, отдохни. Он обязательно ей поможет.

Я обменялся с Мёрфи бледными, усталыми улыбками. Она меня знает.

— Но… — начал Кинкейд.

Она наклонилась и поцеловала его в окровавленный лоб.

— Тс-сс. Я обещаю.

Кинкейд покорился. Или потерял сознание. Одно из двух.

— Дрезден, отойдите-ка, — негромким, но не терпящим возражения голосом произнесла Гард.

— Только не говорите мне, что вы еще и врач, — не выдержал я.

— Я повидала больше боевых ранений, чем любой из смертных коновалов, — заявила Гард. — Отвалите.

— Гарри, — звенящим от напряжения голосом произнесла Мёрфи. — Пожалуйста.

Я с усилием поднялся на ноги и похромал к Майклу и Сане — они стояли и наблюдали за дельфинами и китами в большом бассейне. Уровень воды в нем упал на семь или восемь футов, и обитатели его старательно держались подальше от вновь затопленных территорий. Если присутствие плававшего в воде трупа ощущалось в ней так же, как в воздухе, я не могу винить их за такое поведение.

— Вид у него неважный, — сообщил я им.

Майкл покачал головой; взгляд его оставался отрешенный.

— Его час еще не пробил.

Я покосился на него, заломив бровь. Что характерно, Саня посмотрел на него почти с таким же сомнением во взгляде.

Майкл посмотрел на меня и снова вернулся к созерцанию воды.

— Я спрашивал.

— Ну-ну, — хмыкнул я.

Саня с легкой улыбкой покачал головой.

Я покосился на него.

— Вы все еще агностик, да?

— Есть вещи, которые я предпочитаю принимать на веру, — пожал плечами Саня.

— Люччо убрала двоих, — сообщил я Майклу. — Так каков счет? — мне не потребовалось уточнять, что я имею в виду.

Ухмылка Сани сделалась шире.

— Это хорошая новость.

Я повернулся к Сане.

— Эти говнюки только что похитили ребенка, которого рассчитывают пытками превратить в падшего ангела, — тихо произнес я. — Какие уж тут хорошие новости.

Улыбка исчезла с лица русского.

— Хорошее там, где его находишь, — ответил он.

— Одиннадцать, — тихо сообщил Майкл.

Я даже зажмурился.

— Чего?

— Одиннадцать, — повторил он. — Одиннадцать их пало здесь сегодня. Судя по характеру ранений, Кинкейд убил пятерых. Капитан Люччо убила еще двоих. Мы с Саней перехватили пару их на выходе. Один из них нес сумку с монетами тех, кто уже погиб.

— Мы обнаружили монету Урумвиила. — добавил Саня, — но тела не нашли.

— Этот на моей совести, — признался я. — Он теперь превратился в кучку золы и пепла. Таким образом, выходит десять.

— Еще один утонул, когда лопнуло стекло аквариума, — сказал Майкл. — они все плавают там, Гарри. Одиннадцать, — он покачал головой. — Одиннадцать. Вы понимаете, что это значит?

— Что если мы шандарахнем еще одного, нам причитается бесплатный набор столовых ножей?

Он повернулся ко мне; глаза его возбужденно горели.

— Тесса бежала в сопровождении всего четверых из своей свиты, и Никодимуса так и не нашли. Тринадцать монет уже находились в нашем распоряжении, а сегодня к ним добавилось еще одиннадцать, если исходить из того, что мы нашли их все.

— Только шесть монет осталось, чтобы причинять зло, — сказал Саня. — Только шесть. Эти шесть последние. И они все здесь, в Чикаго. Все вместе.

— Падшие в монетах вели войну за умы и жизни человечества на протяжении двух тысяч лет, Гарри, — сказал Майкл. — А мы бились с ними. Война может окончиться. Все может окончиться, — он снова повернулся к бассейну и немного ошалело покачал головой. — Я смогу ходить на школьные матчи Алисии. Учить маленького Гарри ездить на велосипеде. Я могу строить дома, Гарри.

Страсть в его голосе звучала так явственно, что я почти физически ощущал ее давление на своем лице.

— Давайте-ка пересчитаем монеты и уйдем отсюда, пока мигалки не понаехали, — предложил я. — Майкл, развяжите узел.

Он нахмурился, но послушался, открыв взгляду почерневшие серебряные кружочки. Одетой в перчатку левой рукой я достал из кармана две найденные мною монеты и добавил их в общую кучку.

— Спасибо, — сказал я. — Пошли.

Я повернулся и зашагал к выходу. Майкл снова старательно завязывал узелок с монетами, а глаза его смотрели куда-то вдаль — предположительно в мечту о том, как он сбросит эти монеты в бездонную черную яму и заживет нормальной, простой, занудной жизнью с женой и детьми.

Я решил дать ему потешить себя этой мечтой, пока возможно.

Потому что, черт подери, собирался отнять у него эту мечту.

Вне зависимости от того, согласится он с этим или нет.

(обратно)

Глава ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Всю дорогу до дома Майкла я проспал в кабине его пикапа, прислонившись виском к окошку. Саня сидел посередине. Сквозь дрему я понимал, что они говорят о чем-то вполголоса, но голоса их сливались в низкий гул, особенно Санин, и я не пытался вникнуть в суть их разговора, пока машина, хрустнув шинами по снегу, не остановилась.

— Это ничего не меняет, — терпеливым тоном говорил Майкл. — Саня, мы не вербуем людей. Мы же не масонская ложа. Это должно быть внутреннее побуждение.

— Мы действуем в интересах Господа в повседневном режиме, — возражал Саня. — Если он не спешит призвать нового носителя «Фиделаккиуса», возможно, это намек на то, что мы должны принять эту ответственность на себя.

— Разве не ты продолжаешь уверять меня, что не решил еще для себя, существует Он или нет? — поинтересовался Майкл.

— Я просто оперирую твоей терминологией, чтобы тебе было привычнее, — ответил Саня. — Из неевышел бы отличный Рыцарь.

Майкл вздохнул.

— Возможно, причина, по которой нового носителя меча не призывают, заключается в том, что наша задача почти выполнена. Возможно, в нем просто нет уже потребности.

Санин голос сделался суше, холоднее.

— Да. Возможно, все зло мира почти уничтожено, уничтожено навсегда, а вместе с ним и необходимость защищать тех, кто не в состоянии защитить себя сам, — он вздохнул. — или, возможно… — он осекся, покосившись меня. Я как раз моргал, пытаясь стряхнуть сон. — Дрезден? Как вы?

— Ничего такого, чего не вылечили бы несколько дней на больничной койке, новая пара легких, пузырь Макова темного и пара рыжеволосых красоток, — пробормотал я. То есть, я-то хотел пошутить, но вышло немного мрачнее, чем я рассчитывал. — Жить буду.

Майкл кивнул и медленно зарулил на стоянку.

— Когда мы за ними отправимся?

— Не отправимся, — тихо произнес я. — Они разработали какую-то стелс-технологию, не позволяющую обнаруживать или поражать их магическими средствами.

Майкл нахмурился.

— Вы уверены?

— Я уверен, что чрезвычайно трудно победить того, кого вы не можете отыскать, Майкл, — я устало потер глаза и едва не отдернул руку, так это оказалось больно. Ох. Чертов сломанный нос. И дважды чертова Тесса которая за него дергала.

— Вам надо немного поспать, Гарри, — посоветовал Майкл.

— И, возможно, принять душ, — добавил Саня.

— От вас тоже пахнет дельфиньей мочой, — парировал я.

— Но не так сильно, — возразил он. — И еще, я не облевался.

Некоторое время я испепелял его взглядом, потом меня осенило.

— Скажите, а разве Саня — не девчачье имя?

Майкл фыркнул.

— Вы все-таки поспите сначала, Гарри.

— Потом, — отмахнулся я. — Всему свое время. Военный совет на кухне. И если кто-нибудь не приготовит мне чашку горячего кофе, я буду вытираться о всех и вся. Как Мыш.

— Мыш слишком хорошо воспитан, чтобы делать это в моем доме, — заметил Майкл.

— Значит, как чья-нибудь другая собака. Черт, посох забыл.

Майкл отворил дверцу, выбрался из кабины и достал из кузова мой посох. Я тоже вышел, и он бросил его мне через кузов. Я поймал его левой рукой и благодарно кивнул.

— Благослови вас господь. Изготовить такой просто жуть как трудно. Всю эту фигню вырезать тяжелее, чем… чем… — я тряхнул головой, пытаясь поймать ускользающую мысль. — Извините. Тяжелый день.

— Идите в дом, пока не замерзли, — вполголоса посоветовал Майкл.

— Хорошая мысль.

Мы ввалились в дом. Остальные подъехали минут через двадцать. Гард настояла на том, чтобы завезти Кинкейда в один из домов Марконе — возможно, в одно из тех мест, где он хранил медикаменты во избежание расспросов полиции насчет того, где, как и почему его подчиненные получили огнестрельные или ножевые ранения. Забавно, но Мёрфи настояла на том, чтобы сопровождать его — впрочем, это означало еще, что копам станет известно расположение еще одного тайного убежища Марконе, а может, даже имя врача, состоявшего на его содержании. А поскольку ехали они на Мёрфиной машине, а Мёрфи была со мной, а без моей помощи Гард обойтись не могла, последней ничего не оставалось, как с этим смириться.

Вот такова она, моя Мёрфи — своими руками ломает ситуацию под себя, если этого не делает за нее судьба.

Мыш обрадовался, увидев меня, и выражал эту радость, тараня лбом меня под коленки, вытираясь о моги и виляя хвостом. По крайней мере хоть он решил, что от меня пахнет интересно. Немного уступала ему по части энтузиазма и Молли, которая немедленно принялась готовить нам еду. Правда, тут же выяснилось, что по этой части она пошла явно не в мать. На кухне Черити была подобна суперагенту МакГайверу. Она запросто могла, например, сообразить обед из пяти перемен на двенадцать персон из яйца, двух пакетиков спагетти, какой-то там бытовой химии и пластинки жвачки. Молли…

Молли как-то раз ухитрилась сжечь яйцо, которое варила для меня всмятку. До сих пор не знаю, как.

Но, конечно, чашку кофе она приготовить могла.

Уложив Кинкейда на гостевую кровать в пошивочной комнате Черити, все остальные собрались на кухне. Мёрфи держалась напряженно. Я налил ей чашку радости, и она подошла и остановилась рядом со мной. Я предложил кофе и Люччо, и она приняла чашку с легким, благодарным кивком.

— Как он? — спросил я у Мёрфи.

— Спит, — ответила она. — Гард вколола ему обезболивающее.

Я отхлебнул кофе, гоня от себя всякие неприятные мысли.

— Ладно, ребята. Вкратце ситуация выглядит вот как: мы связаны по рукам и ногам, и Никодимус и его команда вот-вот загонят один из этих японских сверхскоростных поездов в нашу коллективную задницу. Без смазки.

В помещении воцарилась тишина.

— Они захватили Иву, — объяснил я. — Это погано.

— Гарри, — подала голос Мёрфи. — Я понимаю, я новенькая в этом классе, но тебе все-таки придется объяснить мне про эту девочку еще раз.

— Ива — это Архив, — тихо ответил я. — Давным-давно (нам неизвестно точно, когда) кто-то (нам неизвестно, кто) создал Архив. Своего рода интеллектуальную конструкцию.

— Что? — не понял Саня.

— Объект, состоящий исключительно из информации. Можете считать его программным обеспечением для мозга, — объяснила за меня Люччо. — Чем-то вроде исключительно совершенной базы данных.

— А-а, — кивнул Саня.

Я удивленно покосился на Люччо.

Она с легкой улыбкой пожала плечами.

— Я люблю компьютеры. Я все про них читаю. Это… это мое хобби, правда. Я понимаю теорию, на которой все они основаны.

— Ладно, — кивнул я. — Гхм. Хорошо. Архив передается от поколения к поколению, от матери к дочери — вся совокупная память прошлых носителей Архива и все факты, что набирают в дополнение к этому нынешние.

— Весь этот багаж знаний дает Архиву огромную силу — и создавался он как хранилище знаний, банк данных на случай какого-либо глобального катаклизма, утери цивилизацией всех своих знаний. Сам Архив обязан соблюдать нейтралитет и занят лишь сохранением и сбором информации.

— Сбором? — удивилась Мёрфи. — То есть… Архив очень много читает?

— Все гораздо глубже, — ответил я. — Архив представляет собой магию столь сложную, что она сама практически живое существо — и она просто знает. Все, что напечатано или хотя бы написано — все это становится известно Архиву.

Хендрикс произнес непечатное слово.

— Вот именно, — согласился я. — Именно поэтому Ники и его Монетоголовые ее и захватили.

— Обладая такой информацией, — задохнулась Мёрфи, — они могут… Боже мой, они могут шантажировать власти. Контролировать правительства.

— Запускать ракеты с атомными боеголовками, — добавил я. — Мысли шире, — я кивнул в сторону Майкла. — Помните, вы говорили мне, что Никодимус играет в лото «Армагеддон». Он строит далеко идущие планы, но так, чтобы попутно извлекать из них и побочные дивиденды. Это просто одна из таких его комбинаций.

Майкл нахмурился.

— Так он с самого начала охотился за Архивом? Он целенаправленно прибыл сюда и спровоцировал конфронтацию, чтобы вы пригласили ее в качестве арбитра?

— Странный какой-то план, — заметила Люччо. — Вы могли бы выбрать с десяток других независимых арбитров.

— Но это же Дрезден, — фыркнула Мёрфи. — Сколько я его знаю, он живет в одной и той же подвальной квартире. Ездит на той же машине. Выпивает в том же маленьком кабаке. Любимый ресторан у него — «Бургер-Кинг». И заказывает он в этой чертовой забегаловке тоже всегда одно и то же.

— Совершенство не улучшить, — возразил я. — На то оно и совершенство. И к чему ты клонишь?

— Ты живешь привычками, Гарри. Ты не любишь перемен.

Отрицать это было бы бесполезно.

— Даже в случае, если бы я не обратился к Иве, Никодимус остался бы в выигрыше. Возможно, завербовал бы Марконе. Или убил Майкла или Саню. Или очистил бы собственную организацию от бесполезного балласта. Как знать? Но факты таковы: я пригласил Иву, а он воспользовался возможностью захватить ее, и это ему удалось.

— Но Архив запрограммирован на нейтралитет, — возразил Саня. — Вы же сами сказали.

— Архив — да, — подтвердил я. — Но не Ива, а Ива контролирует Архив. И она еще ребенок. Ребенку можно причинить боль. Запугать. Совратить. Искусить, — я потер переносицу. — Они хотят сделать ее одной из своих. Ну, и Марконе им в подобном качестве тоже не помешает.

— Да поможет нам Бог, если они захвачены, — прошептала Мёрфи.

— Господь до поможет им, если они захвачены, — возразил Майкл. — Их надо отыскать, Гарри.

— Даже Мэб не смогла бы отыскать динарианцев с помощью магии, — покачал головой я. — Скажите, Гард, ваша фирма могла бы справиться с этим?

Она мотнула головой.

Я покосился на Майкла.

— Не думаю, чтобы кто-либо начертал в небе большую светящуюся стрелку, видимую только вам двоим, нет?

Майкл тоже помотал головой.

— Я смотрел, — без тени улыбки ответил он.

— Что ж, значит, так. Без божественной помощи нам их не найти, — я сделал глубокий вдох. — Итак… В таком случае мы сами заставим их нас найти.

— Отменный будет фокус, если нам это удастся, — заметил Саня. — Что вы задумали?

Хендрикс вдруг поднял голову.

— Монеты.

Все повернулись и уставились на него.

Секунду-другую Хендрикс считал на пальцах.

— Монет у них всего шесть. И людей шесть. И как они дадут этой вашей девчонке-ужастику монету? И еще одну моему боссу?

— Правильная логика, Куджо, — кивнул я. — Это их задержит, но ненадолго. Нам надо действовать быстро, если хотим добиться успеха. Никодимус не может себе позволить новых потерь в живой силе, но не будет колебаться ни одной гребаной секунды, чтобы убить кого-нибудь из своих ради его монеты. Поэтому мы предложим ему обмен. Одиннадцать старых пятаков в обмен на девочку.

Майкл с Саней разом вскочили на ноги, выражая возмущение на двух разных языках. Разобрать отдельные слова я почти не мог, но смысл их явно сводился к «вы что, спятили?»

К чертовой матери, Майкл! — вскинулся я, поворачиваясь к нему с упрямо выпяченной челюстью. — Если Никодимусу удастся поставить Архив под свой контроль, совершенно безразлично будет, сколько этих чертовых монет хранится у вас взаперти.

Наступило молчание, только очень громко тикали часы в прихожей.

Я не ослаблял натиска.

— Вот в эту самую минуту шесть демонов пытают одиннадцатилетнюю девочку. Так, как пытали меня. Так, как пытали Широ.

Майкл дернулся как от удара.

— Посмотрите мне в глаза, — сказал я ему, — и скажите мне, что считаете: мы должны позволить этой девочке страдать, хотя в наших силах спасти ее.

Тик-так.

Тик-так.

Майкл мотнул головой.

Саня обмяк и снова с мрачным видом привалился спиной к буфету.

— Никодимус никогда не пойдет на такую сделку, — тихо произнес Майкл.

Люччо улыбнулась, блеснув молодыми зубами.

— Еще как пойдет. Зачем жертвовать полезными вассалами, когда он может согласиться на обмен, обмануть или уничтожить нас, похитить монеты и сохранить у себя Архив?

— Очко, — одобрительно кивнул я. — Только мы будем к этому готовы. Капитан, вам известно, как связаться с ним по официальным каналам?

— Да, — ответила она.

— Гарри, — мягко произнес Майкл. — Мы идем на чудовищный риск.

Они с Люччо переглянулись. Оба не сказали ни слова, но напряжение в воздухе между ними повисло изрядное.

— В этой ситуации, — произнесла, наконец, Люччо, — есть только одна более рискованная вещь, которую мы можем предпринять, — она пожала плечами и развела руки в стороны. — Не делать ничего.

Майкл поморщился и перекрестился.

— Да пребудет с нами Господь.

— Аминь, — добавил Саня и подмигнул мне через плечо.

— Тогда звоните Никодимусу, — сказал я. — Скажите ему, что я предлагаю сделку.

(обратно)

Глава ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

На то, чтобы сообщение прошло по всем каналам, требуется время.

Меньше всего на свете мне хотелось снова намокнуть, но я все еще не согрелся, меня колотило, и, как выяснилось, имеется еще куча неудобных и неприятных побочных эффектов приема внутрь нескольких галлонов морской воды. Если кто не знает, именно мелочи достают больше всего.

В общем, прошло часа два, прежде чем мой организм более-менее пришел в себя, принял душ и занял горизонтальное положение, и к этому времени я так вымотался, что в глазах все расплывалось. К этому времени Молли с помощью и, можно сказать, под руководством Сани соорудила обед. Саня, похоже, испытывал чисто национальное, недоступное другим угрюмое удовольствие от созерцания последствий катастрофы. Я рухнул на диван и честно пытался спорить насчет того, стоит ли подвергать опасности остальных, но вырубился и словно Рип ван Винкль пропустил большую часть разговора.

Мне не хотелось просыпаться. Мне снился сон, в котором у меня ничего не болело, и в котором меня никто не колошматил. Стены во сне были белые, и гладкие, и чистые, освещенные только холодным лунным светом, и кто-то обращался ко мне мягким, ровным голосом. Но тут в мою правую руку впилась тысяча иголок, и сон начал таять. Хоть и постепенно, я просыпался. В комнате говорили.

— …это в самом деле так? — сердитым шепотом спрашивала Мёрфи.

— Это не по моей части, — пророкотал в ответ Майкл. — Мэм?

— Эта область нашего искусства деликатна, — осторожно произнесла Люччо. — Но у девочки несомненный дар.

— Тогда нам нужно что-то сообщить.

— Нельзя, — тихо, с горечью возразила Молли. — Это не поможет. Это может только ухудшить положение дел.

— А ты-то откуда это знаешь? — вскинулась Мёрфи. — Ты в этом совершенно уверена?

Я так устал, и я, похоже, пропустил часть разговора. Я поморгал, пытаясь разлепить веки.

— Девочка знает, о чем говорит, — произнес я заплетающимся языком. Я пошарил рукой, и обнаружил, что Мыш лежит на полу рядом с диваном. Подумав, я решил, что с переходом в сидячее положение можно немного повременить. — О чем разговор?

Молли бросила на Мёрфи взгляд, недвусмысленно говоривший: «Вот видите?»

Мёрфи тряхнула головой.

— Пойду, посмотрю, не проснулся ли Кинкейд, — сказала она и вышла, всем видом выражая неодобрение.

Мыш занялся методичным вылизыванием моей правой руки — ритуалом, который он исполняет редко, но очень старательно. Иголок в руке поубавилось, так что возражать я не стал. Собственно, я так и не разобрался пока, что же произошло с моей рукой. Я не слышал, чтобы с кем-либо случалось что-то подобное — но терпеть это неудобство я все-таки мог, и в списке моих неотложных проблем оно находилось далеко не на первом месте.

Однако же, на мой вопрос так никто и не ответил.

Тишина становилась зловещей. Я неловко покашлял.

— Э… Кто-нибудь знает, который час?

— Почти полночь, — тихо ответила Люччо.

Я подождал минуту, но никто, похоже, не собирался оказать мне услугу, вырубив точным ударом, поэтому я как мог постарался не обращать внимания на разнообразную боль в разнообразных точках моего тела и сел.

— Что слышно от Никодимуса?

— Он пока не ответил на наше предложение, — сказала Люччо.

— Ну, в этом нет пока ничего неожиданного, — пробормотал я, взъерошив волосы пятерней. Уснул я в одной из Майкловых футболок и двух его же свитерах, поэтому запястья торчали из рукавов на несколько дюймов, и вообще, по размеру и футболка, и свитера подходили мне как, скажем, туристическая палатка. — Что бы ни ни делали, чтобы обуздать Иву, это должно быть продумано очень тщательно. Я бы тоже медлил с ответом, пока не убедился бы в твердости моих позиций.

— Как и я, — согласилась Люччо.

— Она и правда так опасна? — поинтересовался Майкл.

— Да, — спокойно подтвердила Люччо. — Совет оценивает ее силу как очень серьезную, сопоставимую с младшими Королевами династий сидхе.

— Если уж на то пошло, — так же тихо заметил я, — я считаю, информаторы корпуса Стражей ее сильно недооценивают. При практически полном отсутствии внешних источников энергии она держалась так, что по сравнению с ней Тесса и ее команда смотрелись пигмеями, пытающимися отловить слона. Если бы они не отрезали ее от магии, подозреваю, она бы их заживо съела.

Люччо беспокойно нахмурилась.

— Правда?

— Жаль, что вы ее не видели. Я лично с таким прежде никогда… Такое надо видеть своими глазами.

— Если она настолько сильна, — заметил Майкл, — ее вообще можно удерживать в плену?

— О да, — сказал я. — Абсолютно. Но это требует очень мощного круга и очень изощренного ритуала на заранее подготовленном месте. И все должно быть проделано без сучка и задоринки, иначе она в состоянии сломать удерживающее заклятие.

Молли огорченно сморщила нос.

— Она… она ведь не возьмет одну из этих их монет. Ведь правда? — она с надеждой переводила взгляд с меня на Люччо и обратно. — Потому что… Это же ужас что будет, если возьмет.

Я посмотрел на Майкла.

— Падшие не могут разом напрыгнуть и овладеть кем-то, так? Напрямую, нахрапом?

— Обычно нет, — ответил Майкл. — Хотя случаются обстоятельства, способные это изменить. Например, люди с отклонениями психики могут быть более восприимчивы. Другие обстоятельства тоже могут открыть душу для вторжения. Наркотики, участие в темных ритуалах, длительный контакт с потусторонними существами. И тому подобное.

— Наркотики, — устало произнес я. — Господи.

Майкл поморщился.

— Простите.

— Даже если душа более уязвима к вторжению извне, — сказал Майкл, — разум и воля могут сопротивляться духу-агрессору. И уж Архив наверняка обладает серьезными разумом и волей.

— Конечно. Только из этого совершенно не обязательно следует, что ими же обладает Ива. Она была Архивом с самого момента своего рождения. У нее не имелось ни одного шанса развить собственный разум, собственную личность, — я встал, тряхнул головой и беспокойно зашагал по комнате взад-вперед. — Она окажется там совершенно беспомощна, возможно, впервые с тех пор, как начала ходить. Одна. Запуганная, — я посмотрел на Майкла. — Вы полагаете, эти… люди… не знают, как напугать девочку?

Он снова поморщился и низко опустил голову.

— А потом на сцену выходит Падший и говорит, как может ей помочь. Как он хочет стать ее другом. Как может заставить нехороших людей перестать ее мучить, — я тряхнул головой и сжал кулаки. — Возможно, ей известны факты. Но эти факты вряд ли сильно ее утешат. Она не воспримет их так как…

Я зажмурился, открыл глаза и посмотрел на Майкла. Потом на Молли. Потом пулей пронесся мимо них на кухню и сорвал с холодильника листок бумаги, прикрепленный к его дверце магнитом — Черити держала его там, чтобы составлять список покупок. На холодильнике лежала шариковая ручка, я взял ее и, усевшись за кухонный стол, принялся лихорадочно писать.

Ива,

Ты не одна.

Кинкейд жив. Со мной все в порядке. Мы за тобой придем.

Не слушай их. Держись.

Мы идем.

Ты не одна.

Гарри.

— Ого, — сказала Молли, заглянув через мое плечо. — Умно.

— Если это сработает, — заметила Люччо. — Она это получит?

— Не знаю, — признался я. — Но я не знаю, что еще мог бы сделать прямо сейчас, — я снова потер переносицу. — Еда какая осталась?

— Я тушу мясо, — сказала Молли.

— Но еда какая-нибудь есть?

Она дала мне подзатыльник — несильный — и пошла к холодильнику.

Я соорудил сандвич из всякой всячины. Я американец. Мы, американцы, можем есть все, что угодно, лишь бы это было положено между двумя ломтями хлеба. А с достаточным количеством горчицы даже безразлично, что там еще напихано. Несколько минут я занимался исключительно едой. Я настолько проголодался, что даже получил самое что есть удовольствие в момент кульминации — когда за сандвичем последовало обещанное Моллино тушеное мясо, и мой рычащий желудок, наконец, заткнулся.

Зазвонил телефон.

Трубку снял Майкл. Несколько секунд он слушал молча, потом ответил — очень мягким, почти ласковым тоном:

— Слишком поздно искать покаяния. Даже вам.

На другом конце провода кто-то весело рассмеялся.

— Минуточку, — произнес Майкл. Он повернулся, прикрывая микрофон рукой, и кивнул мне. — Гарри.

— Он, — предположил я.

Майкл кивнул.

Я подошел к телефону и взял у него трубку.

— Дрезден.

— Я впечатлен, — Дрезден, — произнес Никодимус. — Я ожидал вечатляющего спектакля от Адского Пса, но вы меня поразили. Ваше мастерство совершенствуется впечатляющими темпами. Тесса от вас просто в ярости.

— Я устал, — буркнул я в ответ. — Вы собираетесь говрить о деле, или нет?

— В противном случае я бы не позвонил, — отозвался Никодимус. — Только давайте сделаем это проще, ладно? Вы и я, никого больше. У меня нет желания втягивать в это дурацкое дельце чикагский криминалитет или Белый Совет в полном составе. Разумеется, при взаимных гарантиях безопасности.

— Это мы уже проходили, — напомнил я.

— И несмотря на то, что вы нарушили нейтральный характер встречи задолго до того, как я или мои люди перешли к активным действиям — что лично я воспринимаю как весьма многообещающий факт — я не против довериться вам еще раз.

Я даже усмехнулся.

— Ага. Вы просто святой.

— Придет такой день, — заявил Никодимус. — Придет день. Но пока я предлагаю встречу с глазу на глаз. Разговор. Только вы и я.

— Чтобы вы и ваша братия навалились на меня одного? Спасибо, не надо.

— Ну же, Дрезден. Как вы говорите, я действительно желаю сделки. Если вы готовы гарантировать мне беспрепятственный проход, мы можем встретиться даже на вашей территории.

— Да ну? — восхитился я. — И где же?

— Признаюсь, мне это совершенно безразлично, только бы меня не видели в вашем обществе, пока на вас этот костюмчик с чужого плеча.

По спине моей побежали мурашки. Я чуть повернул голову. Выходящие на задний двор Карпентеров окна были задернуты занавесками и шторами, но не плотно. Горевший на кухне свет превращал их в зеркала. Что там, за ними, я не видел.

— Так как мы решим, Дрезден? — поинтересовался Никодимус. — Дадите ли вы мне гарантии свободного прохода доя беседы? Или мне приказать моим людям открыть огонь по той милой юной даме у раковины?

Я покосился через плечо на мывшую посуду Молли. Она, разумеется, тоже наблюдала искоса за моим телефонным разговором, хотя и старалась не показать этого.

Вряд ли мне удалось бы предупредить кого-либо прежде, чем люди Никодимуса открыли бы огонь — и я верил, что они там действительно находятся. Возможно, в домике на дереве. С него открывается неплохой вид на кухню.

— Ладно, — произнес я громко, чтобы слышали все. — Я даю вам гарантии свободного прохода. На десять минут.

— В надежде на смерть? — предположил Никодимус.

Я оскалил зубы в улыбке.

— При таких ставках кому-нибудь обязательно придется.

Он снова рассмеялся.

— Сохраните содержание этого разговора между нами двоими, и это будет не кто-либо из находящихся у вас на кухне.

В трубке послышались гудки.

Мгновением спустя кто-то постучал в дверь.

Рычание Мыша слышали, наверное, и на улице, хотя он оставался в гостиной.

— Гарри? — спросил Майкл.

Я нашел свои башмаки и сунул в них босые ноги.

— Я выйду поговорить с ним. Следите за нами, но не предпринимайте ничего, если только он не начнет первым. И следите за тылами. Прошлый аналогичный разговор с ним был отвлекающим маневром, — я встал, накинул ветровку и взял свой посох. Потом посмотрел Майклу в глаза. — Следите за тылами.

Майкл чуть заметно кивнул. Потом взгляд его скользнул поверх моего плеча, на окна.

— Будьте осторожны.

Я достал из кармана браслет-оберег, застегнул его на запястьи и поморщился, когда маленькие серебряные щиты царапнули по старым ожогам.

— Вы меня знаете, Майкл. Я всегда осторожен.

Я подошел ко входной двери и выглянул в окно.

Уличные фонари не горели — все, кроме одного, напротив дома Майкла. Никодимус стоял посереди улицы. Длинная, темная тень протянулась от него по снегу в направлении, прямо противоположном тому, куда ей полагалось бы падать, исходя из положения источника света.

Мыш подошел и решительно остановился рядом со мной.

На мгновение я положил руку на мощный загривок моего пса, вглядываясь в темноту. Я не увидел ничего — что, разумеется, ничего не означало. В темноте мог скрываться абсолютно кто угодно.

Единственное, что я знал точно — это что где-то там находится маленькая напуганная девочка.

— Идем, пес, — сказал я Мышу и вышел на снег.

(обратно)

Глава ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Снова начался снегопад. Пять или шесть дюймов снега нападало с тех пор, как кто-то в последний раз чистил дорожку от крыльца Карпентеров. Снег под подошвами моих башмаков звонко хрустел в ночной тишине. Должно быть, мои шаги было слышно в соседнем квартале.

Никодимус ждал меня в по обыкновению небрежном, но стильном наряде: темно-зеленой шелковой сорочке и черных брюках. Он стоял, наблюдая за нашим приближением, с нейтральным выражением лица, чуть прищурив глаза.

Я поежился, когда меня коснулось дыхание холодного ветра, и мои усталые мышцы едва не отказались мне повиноваться. Черт подери, ведь это я, вроде как, работаю на Зимнюю Королеву. Так какого черта кому-то другому куда уютнее, чем мне, в этом эпицентре метели?

Я остановился у калитки Майклова палисадника и уперся посохом в снег. Некоторое время Никодимус смотрел на меня молча. Тень подвинулась, закрыв его лицо, так что выражения его я почти не видел.

— Что, — негромким, убийственно-ледяным тоном произнес он, — это?

Мыш пристально посмотрел на Никодимуса и испустил рык, такой низкий, что вокруг него взвились с земли снежные хлопья. Мой пес оскалился, выставив на обозрение свои белые клыки, и зарычал громче.

Блин-тарарам. Я никогда еще не видел, чтобы Мыш реагировал так на кого-либо… ну, если не считать конкретного махалова.

И, похоже, Никодимусу Мыш тоже не очень понравился.

— Отвечайте на мой вопрос, Дрезден, — прорычал Никодимус. — Что это такое?

— Мера предосторожности. Чтобы не увязнуть в снегу, — сказал я. — Он учится на сенбернара.

— Прошу прощения? — не понял Никодимус.

Я сделал вид, что прикрываю уши пса рукой.

— Только не говорите ему, что на самом деле они не таскают на шее бочонки бухла, — произнес я театральным шепотом. — Это разобьет ему сердце.

Никодимус не трогался с места, но тень его поползла по снегу, пока не улеглась бесформенной лужей между ним и Мышом. Лицо его снова выступило на свет, и он улыбался.

— Гм. Так мне в лицо не дерзили уже довольно давно. Позволите задать вам один вопрос?

— Почему нет?

— Вы всегда прячетесь за дерзость, когда вам страшно, а, Дрезден?

— Я не считаю, что прячусь. Я считаю это наступлением здорового юмора. Позволите задать вам один вопрос?

Улыбка сделалась шире.

— О, почему нет?

— Как получается, что часть вас, лузеров, похоже, сохраняет собственные имена, тогда как других зовут лишь по имени Падшего в монете?

— Ничего сложного, — отозвался Никодимус. — Некоторые члены нашего ордена обладают активным, волевым сознанием, которому хватает силы сохранить свою личность. Другие же, — он элегантно, надменно пожал плечом, — обладают значительно меньшей ценой. Просто носители, расходный материал, не более того.

— Как Расмуссен, — пробормотал я.

На мгновение на лице Никодимуса мелькнуло что-то, похожее на растерянность. Потом глаза его сощурились, вонзившись в меня взглядом. Его тень снова подвинулась, и что-то произвело звук, неприятно напоминающий змеиное шипение.

— Ах да, носитель Урсиэли. Да, конечно, — он посмотрел мимо меня, на дом. — Ваши друзья еще не начали шептаться у вас за спиной?

Будь я проклят, если не начали, хотя я не имел ни малейшего представления, почему. На всякий случай я изобразил на лице маску игрока в покер.

— С чего это?

— Попробуйте представить события в Аквариуме с их точки зрения. Они входят в здание вместе с вами — и еще с тем, кого они сами ни за что бы с собой не взяли — но вы настояли на том, чтобы с вами пошел полицейский офицер. В результате вы уходите для приватного разговора, при котором присутствуют — по их мнению — только вы, я и сторожевой пес Архива. Потом активируется символ, и все, что они слышат — это шум чудовищного конфликта. Так быстро, как только позволяют обстоятельства, они спешат к месту событий и обнаруживают моих людей, вытаскивающих вас из воды — с целью отобрать монету лежащую у вас в кармане, но ваши друзья-то этого не знают. Выясняется, что Архив исчез, ее телохранитель убит или ранен, а вам оказывали несомненную помощь мои люди.

— И они так и не видели того, что произошло на самом деле, — продолжал Никодимус. — С точки зрения подозрительного рассудка все это выглядит, по меньшей мере, неоднозначно.

Я кашлянул.

— Не уверен.

— Правда? — удивился Никодимус. — Даже когда вы собираетесь предложить вернуть мне монеты, захваченные в Аквариуме? Одиннадцать монет, Дрезден. Стоит мне получить их, и все, чем ваши люди занимались последние несколько дней, окажется лишенным смысла. Я верну себе свою силу… нет, стану сильнее, позаимствовав могущество Архива. Не так уж сложно сделать из всего этого вывод, что вы получили идеальную возможность предать их в критический момент — каковой и наступил.

Я… я не думал об этом в таком ракурсе.

— «Что, если он все-таки попал под влияние этой ее тени?» — вот как они думают. «Что, если он не полностью свободен в своих решениях?» — вот как они думают. Предательство — оружие, на порядок мощнее магии, Дрезден. У меня за плечами два тысячелетия практики по этой части, и вашим друзьям-рыцарям это известно.

Внезапно мне сделалось гораздо более ясным поведение Майкла, и тушеное мясо сразу же попросилось обратно. Я пытался сохранить маску игрока в покер, но получалось это у меня неважно.

— Ого, — сказал Никодимус, округлив глаза. — После стольких лет необоснованных подозрений и враждебности со стороны вашего же собственного Совета осознать это, должно быть, особенно болезненно, — он ухмыльнулся, покосившись сначала на Мыша, потом на меня. — Это разбивает ваше сердце.

Мыш прижался плечом к моей ноге, свирепо рыкнул на Никодимуса и сделал шаг вперед.

Никодимус не обратил на него ни малейшего внимания, глядя только на меня.

— Соблазнительное предложение, — произнес он. — Обменять монеты на Архив? Предоставить мне возможность уйти со всеми сокровищами из сейфа? Такое трудно оставить без внимания. Отменно проделано.

— Ну? — спросил я. — Где вы хотите осуществить обмен?

Он покачал головой.

— Обмена не будет, — тихо произнес он. — Это эндшпиль, Дрезден, пусть даже вы и ваши друзья не можете смириться с этим. Как только я получил Архив, все остальное перестало иметь особое значение. Конечно, потеря монет причиняет некоторые неудобства, но я могу без них обойтись. От Намшиила Колючего в его нынешнем состоянии немного толка, и я трудился последние две тысячи лет не для того, чтобы в последнюю секунду поставить все на карту. Сделки не будет.

Я поперхнулся.

— Тогда зачем вы здесь?

— Чтобы дать вам шанс передумать, — ответил Никодимус. — Мне кажется, мы с вами не так сильно отличаемся друг от друга. Мы оба личности волевые. Оба живем ради идеалов, а не материальной выгоды. Оба готовы пожертвовать собой ради достижения своей цели.

— Возможно, нам стоило бы и одеваться похоже?

Он развел руками.

— Я мог бы стать союзником, более эффективным и опасным, чем любой из тех, что у вас есть сегодня. Я хотел бы найти точки соприкосновения наших с вами интересов — как знать, может, часть ваших целей станет и моими. Я могу предложить вам поддержку, превышающую все, что когда-либо делал для вас ваш Совет. Конечно, материальная выгода от подобного партнерства — вещь второстепенная, но разве вам не хотелось бы жить каком-нибудь другом месте, а не в вашем сыром подвале? Разве вам не надоело, возвращаясь домой, мыться под холодным душем, питаться дешевой едой, спать в одиночестве?

Я молча смотрел на него.

— В мире столько работы для вас, Дрезден — и далеко не вся она будет для вас отвратительна. Честно говоря, я вполне могу представить себе, что значительная часть ее будет абсолютно соответствовать вашим понятиям добра и зла.

К черту маску. Я осклабился.

— Ну, например?

— Например, Красная Коллегия, — сказал Никодимус. — Их много, они хорошо организованы, они представляют собой угрозу моим планам, смертельную опасность для человечества — и они совершенно омерзительны эстетически. Это паразиты, которые неудобны с сиюминутной точки зрения, опасны с тактических позиций и смертельно опасны в стратегическом разрезе. Рано или поздно их в любом случае придется уничтожить. Я не испытываю ни малейших сомнений, предлагая вам свою помощь в этом вопросе, а вместе с вами — и Белому Совету.

— То есть, хотите устранить Красную Коллегию руками Совета, не замарав своих? — поинтересовался я.

— Можно подумать, вы ни разу не служили орудием в их руках.

— Для того, чтобы оказаться орудием, Совету не нужна моя помощь, — буркнул я.

— И все же отказ будет противоречить вашим понятиям о справедливости, требующим отмщения. Особенно с учетом того, что они сделали со Сьюзен Родригез, — он склонил голову набок. — Ведь ей еще можно помочь, вы знаете? Если кому-то и известны способы избавить ее от последствий общения с вампирами, так это Падшим.

— Почему бы вам сразу не предложить мне плавучих замков и мира во всем мире, если это в ваших силах, Ник?

Он развел руками.

— Я всего лишь констатирую открывающиеся перед вами возможности. Однако одно совершенно очевидно: у нас с вами множество общих врагов. Я хочу помочь вам сражаться с ними.

— Позвольте мне уточнить, — произнес я. — Вы говорите мне, что хотите, чтобы я работал с вами, и что я при этом останусь одним из хороших парней. Так?

— Добро и зло — понятия относительные. Вы и сами это уже знаете. Однако я никогда не предложу вам действовать против вашей совести. Мне нет необходимости поступать так, чтобы использовать ваши способности. Просто прикиньте, скольким людям вы сможете помочь, обладая силой, которую я вам предлагаю.

— Угу. Похоже, вы просто настоящий филантроп.

— Я уже сказал, я хочу работать с вами, и говорю это совершенно искренне, — он встретился со мной взглядом. — Загляните мне в душу, Дрезден. Сами увидите.

Мое сердцебиение участилось до тысячи ударов в секунду, и я в ужасе опустил взгляд. Я не желал видеть того, что скрывалось за темными, спокойными, древними глазами Никодимуса. Там могло обнаружиться что-то чудовищное, что-то, что порвало бы в хлам мой рассудок или просто оставило бы на нем след — словно мазок жирной копоти.

Или это могло оказаться еще хуже.

Что, если он говорил правду?

Я оглянулся на дом Карпентеров, ощущая себя ужасно замерзшим и ужасно усталым. Усталым от всего. Вообще от всего. Я опустил взгляд на свой наряд с чужого плеча, на торчавшие из-под штанин голые лодыжки, припорошенные уже снегом.

— Я не имею ничего лично против вас, Дрезден, — заявил он. — Я уважаю вас за цельность. Я с удовольствием поработал бы с вами. Но не заблуждайтесь: если вы попытаетесь встать у меня на пути, я смету вас вместе со всеми остальными.

Наступила тишина.

Я думал о том, что я вообще знаю о Никодимусе.

Я думал о моих друзьях и о шепоте за спиной. Я думал о умолчаниях и недоговорках.

Я думал о том, во что может превратиться мир, если Никодимусу удастся обратить Иву.

Я думал о том, как, возможно, страшно девочке именно в эту минуту.

И я думал о старике с Окинавы, который в буквальном смысле этого слова отдал свою жизнь ради моей.

— Вы и я, — произнес я негромко, — оба готовы жертвовать ради достижения своей цели.

Никодимус выжидающе склонил голову набок.

— Основная разница между нами заключается в выборе того, кто будет жертвовать, и кем пожертвуют, — я тряхнул головой. — Нет.

Он сделал медленный, глубокий вдох.

— Жаль, сказал он. — Спокойной ночи, Дрезден. Удачи вам в новом мире. Но я подозреваю, что в этой жизни мы с вами больше не увидимся.

Он повернулся, чтобы уходить.

И мое сердце снова заколотилось быстрее.

Широ говорил, я буду знать, кому отдать меч.

— Постойте, — сказал я.

Никодимус задержался.

— У меня есть еще кое-что предложить вам помимо монет.

Он повернулся. Теперь уже его лицо застыло как маска.

— Вы отдаете мне Иву, а я отдаю вам одиннадцать монет, — тихо сказал я. — Плюс «Фиделаккиус».

Никодимус застыл. Его тень беспокойно дергалась.

— Он у вас?

— Угу.

Снова послышался этот противный шепчущий звук, на этот раз громче и напряженнее. Никодимус покосился на свою тень и нахмурился.

— Предположим, вы удержите у себя Иву, — сказал я. — Предположим, вам удастся обратить и контролировать ее. Это само по себе непросто. Предположим, вы получите свой апокалипсис и свой новый Темный Век. Вы думаете, это остановит Рыцарей? Вы думаете, постепенно, один за другим, новые мужчины и женщины не возьмут Мечи и не начнут биться с вами? Вы думаете, Небеса не будут вмешиваться в то, что вы задумали и творите?

В том, что касается маски игрока в покер, Никодимус превосходил меня на голову, но я взял его за живое, точно. Он слушал.

— Сколько раз Мечи срывали ваши планы? — спросил я. — Сколько раз они заставляли вас сдавать одну позицию за другой? — я сделал выпад в темноту, которая казалась наиболее подходящей для этого. — Вам не надоело просыпаться от кошмаров, в которых вам протыкают мечом сердце или горло? Превращают вас в еще один брошенный кубок из черепа для Падших? Или в ужасе от того, с чем вам придется столкнуться, как только вы лишитесь смертного тела?

— У меня есть Меч, — заявил я. — Я хочу обменять его вместе с монетами.

Он блеснул зубами.

— Нет, не хотите.

— Мне этого хочется не больше, чем вам — отдавать Архив, — буркнул я. — Я дарю вам возможность, Ник. Шанс навсегда уничтожить один из Мечей. Как знать, может, если все сложится для вас удачно, вы смогли бы попытаться убрать и два остальных меча.

Шепот снова сделался громче и выше тембром.

Никодимус смотрел на меня. Я не мог прочесть его лица, но правая рука его медленно сжималась и разжималась, словно ей не терпелось схватиться за оружие, и ненависть исходила от него как жар от плиты.

— Ну, — произнес я как мог небрежнее, — где вам хотелось бы произвести обмен?

(обратно)

Глава ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Я вернулся в дом спустя несколько минут. Мыш шел рядом со мной. Майкл говорил правду: прежде, чем мы вошли, пес старательно отряхнулся. Я решил последовать его примеру и хорошенько потоптался на крыльце, стряхивая с почти онемевших от холода ног максимум снега.

Я вошел в гостиную и обнаружил там всех, ожидавших моего возвращения: Люччо, Майкла, Молли, Саню и Мёрфи. Все вопросительно смотрели на меня.

— Он купился на наши условия. Через пару минут нам придется хорошенько пошевеливаться. Но прежде мне надо поговорить с вами, Майкл.

Майкл повел бровью.

— О, конечно.

— С глазу на глаз, — тихо произнес я. — И захватите с собой меч.

Я повернулся и пошел через дом, через открывавшуюся с усилием после того, как ее покорежил бебека, дверь на двор — и через двор в мастерскую. Я не задерживался, чтобы оглянуться. Мне не нужно было оглядываться, чтобы знать: все многозначительно переглядываются за моей спиной.

Если Никодимус и держал людей в домике на дереве, они наверняка ушли. Впрочем, с этого ублюдка хватило бы и наврать мне про них с три короба — просто чтобы наверняка вытащить меня из дома. Я вошел в мастерскую и положил посох на верстак. Я вложил в него много сил и денег. Одних инструментов для резьбы по дереву пришлось купить целый набор, а сколько я потратил на его обработку шкурки… а терпения…

Майкл молча вошел за мной минуту спустя. Я повернулся к нему. Он снова переоделся в свою подбитую цигейкой джинсовую куртку; на ремне, перекинутом через плечо, висел в ножнах «Амораккиус».

Я снял ветровку и положил ее на верстак рядом с посохом.

— Достаньте его из ножен, будьте добры.

— Гарри, — произнес Майкл. — Что вы делаете?

— Подхожу к делу серьезно, — ответил я. — Просто сделайте, как я прошу.

Он нахмурился, но меч вынул.

Я добавил к вещам на верстаке свои энергетические перстни. Потом браслет-оберег. Последней я снял с шеи доставшуюся от матери серебряную пентаграмму на цепочке и тоже положил в общую кучу. Потом повернулся и подошел к Майклу.

Я спокойно встретился с ним взглядом. Я уже заглядывал в душу Майклу. Я знал, чего стоит его душа, а он знал то же самое о моей.

Я протянул левую руку, осторожно взял «Амораккиус» за клинок и, приподняв его, приставил кончик к моей шее, чуть ниже уха. К яремной вене. Или сонной артерии. Все время их путаю.

Майкл побледнел.

— Гарри…

— Заткнитесь, — сказал я. — Последние два дня вы старательно избегали разговора со мной. Можете помолчать и еще чуть-чуть, пока я не исполню свою партию.

Он покорился и стоял очень, очень тихо, со встревоженным взглядом.

Что я могу сказать? Ну, умею я привлечь чье-то внимание.

Я смотрел на него вдоль сияющего стального клинка. Потом медленно, очень медленно опустил руку, оставив Меч упираться в пульсирующую на шее жилку. Я развел руки в стороны и остался стоять в этой позе.

— Вы мой друг, Майкл, — произнес я тихо, почти шепотом. — Я вам доверяю.

Глаза его блеснули, и он опустил веки.

— И вы хотите знать, — с усилием сказал он, снова поднимая взгляд, — могу ли я сказать вам то же самое.

— Слова недорого стоят, — я чуть повел подбородком в сторону Меча. — Я хочу знать, готовы ли вы показать мне это.

Он осторожно отвел меч от моей шеи и опустил его. Руки его чуть дрожали. Зато мои — ни капельки.

— Все не так просто.

— Куда уж проще, — возразил я. — Я или ваш друг, или нет. Вы или доверяете мне, или нет.

Он убрал Меч в ножны и отвернулся к окну.

— Ведь именно поэтому вы не хотели сразу подхватиться и броситься на динарианцев, как я хотел от вас. Вы опасались, не веду ли я вас в западню.

— Я не лгал вам, Гарри, — сказал Майкл. — Но я соврал бы сейчас, если бы не признался, что да, такая мысль мелькнула у меня в голове.

— Почему? —спросил я абсолютно спокойным голосом. — Разве я когда-либо подавал вам повод к такому?

— Все не так просто, Гарри.

— Я дрался и проливал кровь, защищая вас и вашу семью. Я сунул голову в петлю ради Молли, когда Совет едва не казнил ее. Я даже не могу сказать, сколько выгодных дел я упустил, тратя время на ее обучение. Что же именно подтолкнуло вас к мысли о моем коварстве?

— Гарри…

Никодимус был прав в одном: больно, когда тебя подозревают в измене твои друзья. Черт знает как больно. Я даже не заметил, что повысил голос, пока едва не сорвался на визг.

— Да смотрите на меня, когда я с вами разговариваю!

Майкл повернулся ко мне. Лицо его было сурово.

— Вы что, думаете, я решил переметнуться к Никодимусу и его дружкам? — рычал я. — Вы действительно так считаете? Потому что если так, вы бы лучше проткнули мне глотку своим Мечом.

— Я не знаю, что думать, Гарри, — тихо ответил он. — Вы ведь много чего недоговорили.

— Я не всем с вами делюсь, — согласился я. — Я вообще не всем с людьми делюсь. В этом нет ничего нового.

— Я знаю, — сказал он.

— Тогда почему? — запал в моем голосе поостыл, и я ощущал себя наполовину сдувшимся воздушным шариком. — Вы же меня не один год знаете, дружище. Мы черт знает сколько раз прикрывали друг друга в бою. Почему же теперь вы усомнились во мне?

— Из-за тени Ласкиэли, — тихо ответил Майкл. — Потому что до тех пор, пока она живет в вас, она будет искушать вас — и чем дольше, тем больше у нее шансов добиться успеха.

— Я отдал монету Фортхиллу, — возразил я. — Я полагал, это говорит само за себя.

Майкл поморщился.

— Тень может подсказать вам, как вернуть монету. Такое уже случалось. Именно поэтому мы прикладываем столько усилий к тому, чтобы не прикасаться к ним.

— Все кончено, Майкл. Нету больше тени.

Майкл покачал головой, и в глазах его мелькнуло что-то вроде жалости.

— Так не бывает, Гарри.

Запал разом вернулся. Единственное, чего я не хотел сейчас и без чего мог обойтись — это жалости. Я сам делаю свой выбор, живу своей собственной жизнью, и даже если выбор мой не всегда умен, я очень мало о чем жалею.

— Откуда вы знаете? — спросил я.

— За две тысячи лет никому еще не удавалось избавиться от тени одного из Падших — если только человек не принимал демона окончательно, забирая монету, а уже потом раскаивался и избавлялся от нее. И вы утверждаете, что не принимали монеты.

— Это так, — подтвердил я.

— Тогда либо тень никуда не делась, — сказал Майкл, — и она продолжает искажать ваши мысли. Продолжает нашептывать вам. Либо вы лжете мне, будто не брали монету. Других вариантов нет.

Некоторое время я молча смотрел на него.

— Блин-тарарам, — произнес я наконец. — А я-то думал, это у чародеев монополия на самонадеянность.

Он удивленно заморгал.

— Или вы серьезно думаете, я поверю в то, что Церковь протоколировала все до единого случаи, когда кто-либо подбирал одну из проклятых монет? Что все искушавшиеся тенью Падшего давали ей свои показания? В нескольких копиях, заверенных нотариусом? Особенно с учетом того, о чем вы мне сами говорили — что Никодимус приложил максимум усилий к тому, чтобы уничтожить записи и церковные архивы?

Майкл чуть покачнулся на каблуках и нахмурился.

— Они ведь именно этого и хотят, Майкл. Они добиваются, чтобы мы вцепились в глотку друг другу. Чтобы мы не доверяли друг другу, — я тряхнул головой. — И уж сейчас самое неудачное время делать им такой подарок.

Майкл скрестил руки на груди, глядя на меня.

— Она могла делать что-то с вашим сознанием, — тихо про знес он. — Вы можете не полностью контролировать себя, Гарри.

Я сделал глубокий вдох.

— Это… возможно, — признал я. — Залезть и копаться можно в чью угодно голову. Однако попытка перестроить чужие мозги приводит к их тяжелым поражениям. Они действуют иначе, чем прежде. Чем больше изменений вы делаете, тем больше это разрушает рассудок.

— Так, как делала моя дочь со своими друзьями, — кивнул Майкл. — Я помню.

— Поэтому это заметно, — сказал я. — Если вы достаточно хорошо знаете этого человека, это почти всегда заметно. Он по-другому себя ведет. Я вел себя по-другому? Скажите, я вел себя при вас как псих?

Он изогнул бровь.

— Больше, чем обычно, — поправился я.

Он мотнул головой.

— Нет.

— Значит, скорее всего, никто не ковырялся в моей башке, — сказал я. — Не говоря уже о том, что проглядеть такое довольно сложно, и как чародей первого класса заверяю вас, ничего такого со мной не случалось.

Секунду казалось, будто он хочет что-то сказать, но он промолчал.

— Что возвращает нас к изначальному, единственно важному вопросу, — продолжал я. — Считаете ли вы, что я переметнулся к ним? Считаете ли вы, что я вообще способен на такое после всего, что повидал?

Мой друг вздохнул.

— Нет, Гарри.

Я шагнул к нему и положил руку ему на плечо.

— Тогда поверьте мне еще немного. Помогите мне еще немного.

Он снова вгляделся мне в глаза.

— Хорошо, — прошептал он. — Если вы ответите мне на один вопрос.

Я нахмурился и склонил голову набок.

— Ну?

Он сделал глубокий вдох.

— Гарри, — тихо спросил он. — Что случилось с вашим жезлом?

Какую-то секунду смысл вопроса до меня вообще не доходил. Слова представлялись просто набором звуков вроде тех, какие издают младенцы прежде, чем научатся говорить. Особенно последняя часть предложения.

— И-извините, — пробормотал я. — Что вы сказали?

— Где, — мягко повторил он, — ваш жезл?

На этот раз я расслышал слова.

Боль пронзила мою голову, воткнулась ледяными иглами в виски. Я пощатнулся и едва не упал. Жезл. Знакомое слово. Я пытался вызвать в памяти зрительный образ, соответствующий этому слову, но у меня не получилось ничего. То есть, я понимал, что у меня имелись воспоминания, связанные с этим словом, но как ни пытался, не мог их найти. Словно кто-то укрыл этот образ в мозгу тяжелым брезентом — очертаний не различить. Я знал, что под брезентом что-то есть, но пробиться сквозь него у меня не получалось.

— Я не… я не… — я задышал чаще. Боль усилилась.

Кто-то сидел у меня в голове.

Кто-то сидел у меня в голове.

О Господи.

Должно быть, я все-таки упал, потому что пол мастерской холодил мою щеку, а потом я почувствовал, как широкая, мозолистая рука Майкла осторожно легла мне на лоб.

— Отче, — прошептал он, просо и без всякого пафоса. — Отче, прошу, помоги моему другу. Отче светлый, разгони мрак, который он может видеть. Отче истинный, обнажи ложь. Отче милосердный, уйми его боль. Отче любящий, не оставь доброго сердца этого человека. Аминь.

Ладонь Майкла вдруг сделалась обжигающе-горячей, и я ощутил, как вскипела в воздухе вокруг его энергия. Не магическая — во всяком случае, не та магическая, с которой работаю обычно я. Эта была другой, гораздо древнее, мощнее, чище. Энергия веры, жар которой проник куда-то под мои глаза, и что-то треснуло и рассыпалось у меня в мыслях.

Боль исчезла так же внезапно, как появилась. Я даже охнул от неожиданности, и перед моим мысленным взглядом разом возник образ деревянного стержня длиной в пару футов, сплошь покрытого резными знаками и рунами. А вместе с образом в мозгу всплыли тысячи воспоминаний, все, что я когда-либо знал о магии огня, о ее основах, заклинании, управлении огнем, о боевой магии. Все это огрело меня ударом кувалды.

Минуты или две я лежал, дрожа, пока все это заполняло зиявшую пустоту в моем мозгу, о существовании которой я даже не подозревал.

Майкл не убирал руки с моего лба.

— Спокойно, Гарри, спокойно. Отдохните еще минуту. Я здесь.

Я решил с ним не спорить.

— Ладно, — слабо прохрипел я через минуту и открыл глаза. Майкл сидел по-турецки на полу рядом со мной. — Кто-то должен перед кем-то извиниться.

Он мягко, заботливо улыбнулся.

— Вы мне ничего не должны. Возможно, мне стоило бы поговорить с вами раньше, но…

— Но спорить с кем-то, у кого мозги съехали набекрень, на эту самую тему может оказаться вредно для здоровья, — тихо договорил я. — Особенно, если одним из последствий этих фокусов с мозгами стало то, что этот кто-то не помнит ни хрена о том, как это вообще произошло.

Он кивнул.

— Молли забеспокоилась на этот счет вчера. Я попросил ее осмотреть вас, пока вы спали сегодня. Я приношу вам свои извинения, но я не придумал никакого другого способа проверить, не залезал ли к вам в голову кто-то другой.

Я поежился. Ох. Молли, игравшая у меня в голове. Думать об этом было не слишком чтобы приятно. Молли обладала способностями к нейромантии — магии, связанной с сознанием. Однако в прошлом она использовала эти свои способности не лучшим образом — с самыми благими намерениями, да, и все равно это оставалось самой что есть настоящей, честной и откровенной черной магией. К таким вещам очень быстро пристращаются, и это не лучшая из забав, каких я пожелал бы этой девочке.

Особенно с учетом того, что игровым инвентарем в данном случае являлся я.

— Блин-тарарам, Майкл, — пробормотал я. — Вам не следовало делать этого с ней.

— Ну, на самом деле это предложила она. И вы правы, Гарри. Мы не можем себе позволить разобщенности. Что вы можете вспомнить?

Я тряхнул головой и нахмурился, пытаясь разобраться в груде спутанных воспоминаний.

— В последний раз я помню, как держал его в руке сразу после того, как бебеки нападали на нас здесь. А потом… ничего. Я не знаю, где он теперь. И нет, я не помню, кто это сделал со мной или почему.

Майкл нахмурился, но кивнул.

— Ладно. Он не всегда дарует нам то, что мы просим. Только то, что необходимо.

Я провел рукой по лбу.

— Надеюсь, что так, — устало пробормотал я. — Да. Гм. Немножко все это страшно. После этих штучек, когда я приставлял ваш Меч к своему горлу… и всего такого.

Майкл откинул голову назад и от души рассмеялся.

— Вы не из тех людей, кто делает что-то вполсилы, Гарри. Включая эффектные жесты.

— Пожалуй что так, — тихо согласился я.

— Я все-таки не могу не спросить, — произнес Майкл, пристально глядя на меня. — Тень Ласкиэли. Она правда ушла?

Я кивнул.

— Как?

Я отвернулся от него.

— Мне не хотелось бы об этом говорить.

Он нахмурился, но медленно кивнул.

— Но хоть почему не хотите, можете сказать?

— Потому, что то, что с ней случилось, несправедливо, — я покачал головой. — Знаете, Майкл, почему динарианцы не любят ходить в церковь?

Он пожал плечами.

— Полагаю, потому что им неуютно в присутствии Всевышнего. Или что-нибудь вроде этого.

— Нет, — сказал я, закрывая глаза. — Потому что это заставляет Падших чувствовать, Майкл. Заставляет их вспоминать. Причиняет им боль.

Даже с закрытыми глазами я ощущал на себе его его пристальный взгляд.

— Только представьте себе, как это, должно быть, ужасно, — продолжал я. — Прожив тысячелетие уверенным в своих действиях, вдруг вы начинаете сомневаться. Вдруг вы начинаете спрашивать себя, не было ли все, что вы делали, огромной, чудовищной ложью. Все принесенные вами жертвы принесены впустую, — я слабо улыбнулся. — Вряд ли это положительно скажется на вашей уверенности в себе.

— Нет, — задумчиво согласился Майкл. — Положительно не скажется.

— Широ сказал мне, что я буду знать, кому передать Меч, — сказал я.

— Да?

— Я включил его в сделку с Никодимусом. Монеты и Меч за девочку.

Майкл со свистом втянул в себя воздух.

— Иначе он ушел бы, — объяснил я. — Ушел бы, и мы не смогли бы найти его вовремя. У меня не было другого выхода. Широ как будто предвидел это. Еще тогда.

— Кровь Господня, Гарри, — выдохнул Майкл. Он сидел, прижав руку к животу. — Я совершенно уверен, что азартные игры — грех. Но даже если это не так, это — уж наверняка.

— Я намерен вернуть эту девочку, Майкл, — сказал я. — Любой ценой.

Он встал, продолжая хмуриться, и застегнул на талии пояс с мечом.

Я протянул ему правую руку.

— Вы со мной?

Майклова пятерня крепко сжала мою, и он рывком поднял меня на ноги.

(обратно)

Глава ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Как и положено военным советам, наше совещание было недолгим, но шумным. Иначе и быть не могло.

После собрания я выследил Мёрфи. Она вернулась в швейную проверить, как там Кинкейд.

Несколько секунд я молча стоял в дверях. Собственно, там и стоять-то особенно было негде. Повсюду громоздились пластиковые контейнеры с тканями и прочими нитками. Помимо контейнеров обстановку комнаты составляли швейная машинка на столе, стул, кушетка и узкие проходы к этим предметам. Меня как-то укладывали в этой комнате. Это довольно уютное место: все здесь мягкое и разноцветное, и пахнет здесь стиральным порошком и смягчителем ткани.

Кинкейд напоминал дублера Мумии. Он лежал с катетером в руке, от которого тянулась трубочка к пластиковому пакету с кровью, подвешенному к маленькой металлической стойке у его кушетки — позаимствованной из подпольной клиники Марконе, предположил я.

Мёрфи сидела у кровати, и вид она имела встревоженный. Я уже видел подобное выражение у нее на лице, только тогда в горизонтальном положении находился я. Я ожидал ощутить укол ревности, но этого не случилось. Мне просто было жаль Мёрфи.

— Как он? — спросил я.

— Это уже третье переливание, — отозвалась Мёрфи. — Цвет лица уже здоровее, и он дышит ровнее. Но ему нужен врач. Может, нам позвать Баттерса?

— Если мы позовем его, он посмотрит на нас, изобразит из себя этакого Маккоя и скажет тебе: «Чтоб тебя, Мёрфи. Я медицинский эксперт, а не повар из пиццерии».

Мёрфи издала негромкий звук, что-то среднее между всхлипом и усмешкой.

Я шагнул вперед и положил руку ей на плечо.

— Майкл говорит, он выберется.

Она сидела, сжавшись под моей рукой.

— Он не врач.

— Но у него хорошие связи.

Кинкейд вздрогнул, и его дыхание на несколько секунд участилось, сделавшись чуть хриплым.

Плечо Мерфи окаменело от напряжения.

Дыхание раненого снова выровнялось.

— Эй, — негромко произнес я. — Спокойно.

Она мотнула головой.

— Ненавижу такое.

— Он покрепче нас обоих вместе взятых.

— Я не об этом.

Я промолчал, ожидая продолжения фразы.

— Я ненавижу чувствовать себя так. Мне страшно до усера, и я это ненавижу, — она стиснула зубы на мгновение. — Вот почему я не хочу больше привязываться к кому-либо. Слишком это больно.

Я мягко сжал ее плечо.

— Привязываться, так?

— Нет, — сказала она и тут же мотнула головой. — Да. Не знаю. Сложно это все, Гарри.

— Заботиться о ком-то несложно, — возразил я. — Это не просто. Но несложно. Вроде как снимать движок с машины.

Она неодобрительно покосилась на меня.

— Чисто мужской подход — описывать интимные переживания терминами автомеханики.

— Угу. Этим своим сравнением я, типа, тоже горжусь.

Она тихо вздохнула, закрыла глаза и прижалась щекой к моей руке.

— Самое глупое, — сказала, — то, что он не заинтересован в… в серьезных отношениях. Нам было неплохо вместе. Мы получали удовольствие. Ему этого достаточно. А я просто дура, что продолжаю цепляться за него.

Ну, не думаю, чтобы это было так уж глупо. Мёрфи ведь сама не хочет особой уж близости, при которой становится слишком уязвимой. Вот и Кинкейд не хотел таких отношений — так ему безопаснее. Так что пусть ее заботится.

Собственно, этим же объясняется и то, почему мы с ней так ни к чему не пришли.

На случай, если вы сами об этом еще не догадались, я не из тех людей, которые легко сближаются с женщинами.

Впрочем, словами я это высказать не мог. Поэтому я просто нагнулся и осторожно поцеловал Мёрфи в затылок.

Она вздрогнула. Тыльной стороне моей кисти сделалось мокро от ее слез. Я опустился на колени. Так моя голова оказалась более-менее на одном уровне с ее. Я обнял ее за плечи и притянул к себе, так ничего не говоря. Для Мёрф одно то, что я видел ее плачущую, уже перебор. Поэтому она притворялась, будто не плачет, а я притворялся, будто не замечаю этого.

Она плакала недолго. Пару минут, не больше. Потом дыхание ее успокоилось, и я почувствовал, что она берет себя в руки. Еще минута, и она выпрямилась и отстранилась от меня. Я отпустил ее.

— Они говорили, ты находишься под чьим-то влиянием, — сказала она спокойным, деловым почти тоном. — Будто кто-то сделал что-то с твоей головой. Твоя ученица сказала. Но Майкл, мне показалось, не хотел говорить этого при твоей начальнице. И никто не хотел говорить ничего при мне.

— Секретничанье входит в привычку, — заметил я. — И Молли говорила правду.

Мёрфи кивнула.

— Она сказала, что мы должны выслушать первые слова, которые ты скажешь, проснувшись. Что если кто-то возился с твоей головой, твое подсознание сможет проявлять себя именно тогда, на грани сна. И ты сказал, что мы должны слушать ее.

Я обдумал это и надул губы.

— Гм. Правда. Пожалуй, я хитрее, чем думал.

— Им не стоило подозревать тебя, — сказала Мёрфи. — Вот я, параноидальная сучка — и то сто лет как перестала тебя подозревать.

— У них имелся повод, — возразил я и сделал глубокий вдох. Это далось мне нелегко, но я выдавил из себя эти слова. — Никодимус бросил одну из этих своих монет ребенку Майкла. Я схватил ее прежде, чем тот успел дотронуться до нее. В результате фотокопия Падшего ангела несколько лет жила у меня в голове, пытаясь уговорить меня взять монету и запустить в себя все остальное.

Мёрфи покосилась на меня.

— Ты хочешь сказать… ты мог превратиться в одну из этих тварей?

— Угу, — кивнул я. — Пару раз висел на волоске.

— Это… Это еще… Там?

Я мотнул головой.

— Уже нет. Она ушла. Я думаю, все то время, что она пыталась изменить меня, я пытался в ответ изменить ее. И в прошлом году, в Провале Рейтов она, можно сказать, приняла на себя пулю, предназначавшуюся мне. Психическую пулю. В самом конце, после того, как все другие успели уйти, — я пожал плечами. — Я… Мы, типа, с ней сдружились. Я привык к ее присутствию, — я покосился на Мёрфи и слабо улыбнулся. — Псих, правда? Переживаю из-за воображаемого друга.

Ее пальцы нашли мои и сжали их.

— Мы все в той или иной степени воображаемые друзья, Гарри, — секунду она сидела, не шевелясь, потом искоса посмотрела на меня. — Ты ведь не говорил Майклу подробностей?

Я снова помотал головой.

— Не знаю, почему.

— Я знаю, — сказала она. — Помнишь, когда Кравос совал пальцы мне в голову?

Я поежился. В момент, когда он делал это, он принял мою внешность.

— Угу.

— Ты говорил, это нанесло мне травму. Как ты ее называл?

— Просто психическую травму, — ответил я. — Примерно то же происходит, когда у кого-то умирает близкий человек. При эмоциональных драмах, типа того. Требуется некоторое время, чтобы это прошло.

— Но ты-то с этим справился, — заявила Мёрфи. — Знаешь, Дрезден, мне кажется, очень хреново бывает, когда кто-то принимает на себя настоящего настоящую, предназначенную тебе пулю. Когда нападение на тебя ограничено психикой, и твой воображаемый друг погибает лишь у тебя в сознании, справиться с этим все-таки легче. Такое случается время от времени — что ж теперь, помирать от этого?

Я нахмурился и опустил взгляд на свои руки.

— Ни разу не думал об этом в таком разрезе.

Она негромко фыркнула.

— Надо же, сюрприз какой. Дрезден забывает, что он не неуязвим.

Что ж, не лишено логики.

— Этот твой план, — сказала она. — Ты серьезно веришь, что он сработает?

— Я думаю, я обязан попытаться, — я набрал в грудь воздуха. — Мне кажется, тебе не стоит впутываться в этот раунд, Мёрф. У динарианцев есть смертные поклонники. Фанатичные.

— Ты думаешь, нам придется убить кого-то из них? — предположила Мёрфи.

— Я думаю, у нас почти нет выбора, — ответил я. — И потом, я вполне могу ожидать от них, что они пошлют кого-нибудь сюда.

Мёрфи пристально посмотрела на меня.

Я пожал плечами.

— Им известно, что я, Майкл и Саня уедут на встречу. Им известно, что здесь находится еще несколько человек, и по меньшей мере часть их беззащитна. Вне зависимости от того, получит он монеты или нет, Никодимус может послать кого-нибудь сюда, чтобы расправиться с ранеными.

Секунду Мёрфи молча смотрела на меня, потом опустила взгляд на Кинкейда.

— Ты ублюдок, — ровно, без ударения произнесла она.

— Я не собираюсь разыгрывать из себя старшего брата, Кэррин, — ответил я. — Но мы имеем дело с очень погаными людьми. Молли останется с Кинкейдом. Мыша я тоже оставлю здесь. Я бы предпочел, чтобы здесь находился еще и кто-нибудь, более опытный. Хотя бы чтобы при необходимости посоветовать что-нибудь девчонке.

Она нахмурилась и посмотрела на Кинкейда.

— Пытаешься усовестить меня, чтобы я изображала верную подругу, защитницу дома и суррогатную мамашу в одной упаковке, да?

— Я решил, что так будет лучше, нежели посоветовать тебе заткнуться и возвращаться на кухню.

Она сделала глубокий вдох, глядя на спящего. Потом осторожно клоснулась его руки пальцами, встала и повернулась ко мне.

— Нет. Я иду с тобой.

Я хмыкнул, поднимаясь на ноги.

— Уверена?

— Девочка для него сейчас важнее всего, — сказала Мёрфи. — Важнее, чем что-либо за много, много лет, Гарри. Он отдал бы жизнь за нее. Если бы он находился в сознании, он потребовал бы, чтобы вы взяли его с собой. Но он этого не может. Значит, это должна сделать для него я.

— Там может выйти настоящее мочилово, Мёрф.

Она кивнула.

— Переживать на этот счет можно и позже, когда девочка окажется в безопасности.

На стене тихо тикали часы.

— Встреча через час.

Мёрфи кивнула и потянулась за пальто. Слез и след простыл, и ничто в ее лице не выдавало того, что она недавно плакала.

— Тогда извини. Если нам предстоит вечер на выезде, мне нужно переодеться в что-нибудь поудобнее.

— Не в моих привычках давать советы дамам, как им одеваться.

* * *

Скажем честно, одно дело идти на бой с силами тьмы; совсем другое дело заниматься этим в паре чужих тренировочных штанов и в тесной футболке. К счастью, Молли, честь ей и хвала, хватило ума сунуть мои шмотки в стиральную машину. Я даже готов простить ей за это ее тушеное мясо.

Забравшись в постирочную, я стянул с себя Майклову одежду и как раз сунул ноги в мои старые джинсы, когда дверь отворилась, и в комнату сунула голову чем-то изрядно возбужденная Люччо.

— Дрезден мне кажется, я знаю, поче… ой!

Я рывком вздернул джинсы в положенное им положение и застегнул молнию так быстро, как только мог, не причиняя себе при этом неоправданных неудобств.

— Ох. Гм. Прошу прощения, — сказал я.

Люччо улыбнулась; благодаря ямочкам на щеках она казалась ненамного старше Молли. Она не покраснела. Вместо этого она скрестила руки на груди и прислонилась плечом к косяку. Темные глаза ее смотрели на меня с нескрываемым удовольствием.

— О, право же, не за что, Дрезден. Не за что.

Я помолчал, но через пару секунд ответил ей подобным же взглядом.

— Разве вам не полагалось бы смутиться, извиниться и тихонько выйти?

Улыбка ее сделалась шире, и она повела плечом.

— Когда я была маленькой девочкой — возможно. Впрочем, даже тогда мне стоило большого труда вести себя сдержанно, когда я видела что-то, приятное моему взгляду, — она склонила голову набок и шагнула в мою сторону. Потом вытянула руку и осторожно провела пальцами вдоль шрама у меня на руке ниже локтя.

— След от пули, — пояснил я в ответ на ее вопросительный взгляд. — Оборотни из ФБР.

Она кивнула. Потом ее пальцы коснулись ложбинки чуть ниже моего кадыка и медленно скользнули вниз, по грудине, и дальше, по животу. Волна обжигающей дрожи катилась по телу эхом ее прикосновения. Она снова подняла на меня взгляд.

— Нож-крюк, — сказал я. — Один чернокнижник пытался освежевать меня в музее Филда.

Ее прикосновения прошлись по моим обнаженным рукам, задержавшись у запястий, на которых багровели зловещими браслетами широкий, дюйма в полтора шрамы.

— Наручники с шипами. Это когда Мадригал Рейт пытался продать меня с eBay.

Она подняла мою обожженную левую руку и погладила пальцами мою исковерканную ожогом плоть. К тому времени я уже неплохо мог шевелить пальцами, да и внешне рука уже не напоминала жуткий, наполовину оплавленный восковой муляж, хотя вид у нее все равно оставался не из приятных для глаза.

— В стае вампиров из Черной Коллегии оказался один очень изобретательный ренфилд. Он вооружился самодельным огнеметом.

Она покачала головой.

— Я знаю мужчин на несколько столетий старше вас, так у них и половины такой коллекции шрамов нет.

— Может, они и прожили столько, потому что у них хватило ума не заполучить столько, — заметил я.

Она снова улыбнулась. С близкого расстояния эта ее улыбка производила сокрушительное действие, а глаза ее показались мне еще темнее.

— Анастасия, — произнес я. — Через несколько минут нам предстоит сделать такое, что может убить нас обоих.

— Да, Гарри. Может.

Я кивнул.

— Но до этого еще целых несколько минут.

Взгляд ее чуть затуманился.

— Несколько, да.

Я поднял правую руку (ее, кстати, так и продолжало покалывать), осторожно взял пальцами за подбородок и, чуть пригнув голову, прижался губами к ее рту.

Она издала тихий, довольный стон и прижалась к мне всем телом, откликнувшись на мой поцелуй своим, еще более чувственным. Пальцы одной ее руки зарылись в волосы у меня на затылке, а ногти другой наугад касались моей груди и плеча. Каждое их прикосновение отдавалось на моей коже огнем, и я непроизвольно погрузил пальцы правой руки в мягкие завитки ее волос и притянул ее к себе еще крепче.

Не знаю, как долго это продолжалось, но это было восхитительно. Когда она, наконец, оторвала свои губы от моих, мы оба задыхались, и сердце у меня в груди стучало в грудную клетку с силой кузнечного молота. Ну, и в джинсах эти удары тоже отдавались.

Она не открывала глаз еще пять, может, даже десять секунд, а когда открыла, они оказались огромными и полными желания. Анастасия запрокинула голову и медленно, с томным, довольным вздохом потянулась.

— Вы не возражаете? — спросил я.

— Ни капельки.

— Хорошо. Я просто… хотел понять, на что это похоже. Я ведь чертовски давно ни с кем не целовался. Почти забыл уже, что это такое.

— Вы даже не представляете, — прошептала она, как давно я не целовалась с мужчиной. Не уверена даже, что я сама это точно помню.

Я негромко рассмеялся.

На щеках ее снова заиграли ямочки.

— Вот и отлично, — произнесла она, скользя по мне взглядом с ног до головы и обратно. На этот раз я почему-то не стеснялся.

— У вас славная улыбка. Вам стоило бы чаще улыбаться.

— Когда мы разберемся с сегодняшними делами, — кивнул я, — мы могли бы обсудить это. За обедом.

Ее улыбка сделалась шире, и щеки чуть порозовели.

— С большим удовольствием.

— Хорошо, — сказал я, выразительно выгнув бровь. — Если все в порядке, я, с вашего позволения, одену рубашку.

Анастасия весело рассмеялась и отступила от меня на пару шагов, хотя пальцев от моей кожи не отрывала, пока это позволяло расстояние.

— Очень хорошо, Страж. Как вам удобнее.

— Что ж, спасибо, капитан, — я натянул на себя оставшуюся одежду. — Так что вы хотели мне сказать?

— А? — зажмурилась она. — Ах, да. До того, как я так удачно отвлеклась. Мне кажется, я знаю, где динарианцы держат Архив.

Я изумленно заморгал.

— Вам повезло с поисковым заклятием?

Она мотнула головой.

— Нет, оно позорнейшим образом провалилось. Поэтому мне пришлось пошевелить мозгами, — она расстегнула обтянутый кожей тубус, висевший у нее на поясе рядом со шпагой. Она достала из него пластиковый футляр, из которого вытряхнула скрученные в тугой рулон бумаги. Порывшись в них, она нашла нужный листок и убрала остальные обратно. Она развернула листок — на нем оказалось нарисовано что-то вроде карты — и положила его на крышку сушильной машины.

Я всмотрелся в листок. Это и была карта, только вместо границ штатов, шоссе, железных дорог и городов, виднее всего на ней стали естественные детали — в первую очередь, береговая черта Великих Озер. Реки, леса и болота тоже доминировали на ней. А еще всю карту прочерчивала паутина пересекающихся разноцветных линий.

К двери приблизились шаги, и в комнату вошла Молли с пластиковой корзиной, полной детской одежды. При виде нас она удивленно заморгала, но улыбнулась.

— Ой, что это? — спросила она, глядя на карту.

— Карта, — отвечал я, как и положено исполненному знаний наставнику.

— Это я и сама вижу, — фыркнула она. — Но что за карта?

Тут до меня, наконец, дошло.

— Потоки, — произнес я, посмотрев на Люччо. — Это направления потоков.

Молли, надув губы, всматривалась в бумагу.

— Что еще за потоки?

— Это… Ну, представь себе что-то вроде подземных трубопроводов. Только вместо воды или нефти по ним течет магия. Они опутывают весь мир, соединяя как правило точки концентрации сверхъестественных энергий.

— Соединяя их с помощью магии, — поняла Молли. — Круто.

— Совершенно верно, — кивнула Люччо. — Единственный способ обуздать энергию Архива — заключить ее в чрезвычайно мощный круг, а для этого требуется огромное количество энергии.

Я хмыкнул в знак согласия.

— И выполнен круг должен быть идеально, иначе она взломает его, нащупав слабое место.

— Верно.

— О каком количестве энергии вообще идет речь? — поинтересовался я. — Вы, наверное, смогли бы поддерживать такой круг в течение получаса или даже часа. Мне бы так долго не удалось, даже до моего… — она провела рукой по своему телу, — ЧП.

— В общем, чертова куча энергии, — подытожил я. — И откуда же они ее берут?

— Хороший вопрос, — кивнула она. — Однако Знак, с помощью которого они изолировали Аквариум, предполагает, что такой источник энергии у них есть.

Я мотнул головой.

— Нет, — заявил я. — Там это питалось Адским Огнем.

Люччо надула губы.

— Вы в этом совершенно уверены?

— Я в этом совершенно уверен, — кивнул я. — Он могуч как Ад в буквальном смысле этого слова, но он нестабилен. Его интенсивность все время колеблется. Только поэтому им не удалось сохранять Знак дольше.

— Чтобы держать в заключении Архив, им необходим ровный, без сбоев поток энергии, — сказала Люччо. — И не забывайте, им необходимо поддерживать одновременно очень мощную и сложную завесу, способную блокировать любое поисковое заклятие. Без надежного источника энергии такое тоже невозможно.

— Потоки, — выдохнул я.

— Потоки, — удовлетворенно подтвердила она.

— Мне в наших краях известны два-три, но я не знал, что их так много, — признался я.

— Район Великих Озер изобилует ими, — сказала Люччо. — Это энергетическая аномалия.

— И что? — не поняла Молли. — Что это означает?

— Ну, это одна из причин, по котором в нашем регионе так высока сверхъестественная активность, — ответил я. — Ты знаешь, например, что в озере Мичиган пропало втрое больше кораблей и самолетов, чем в Бермудском треугольнике?

— Уау, — восхитилась Молли. — Вы это серьезно?

— Угу.

— Как бы мне летом в бассейне без вести не пропасть.

Люччо тем временем водила по линиям на карте кончиком пальца.

— Цвета линий означают преобладание того или иного типа энергии. Разрушительные энергии здесь, созидательные здесь и здесь… ну и так далее. Толщина линии означает ее относительный потенциал.

— Ясно, ясно, — кивнул я, заметно возбудившись. — Значит, мы ищем источник энергии, сопоставимый по мощности со Знаком в Аквариуме, но стабильный.

— Здесь, на карте, четыре места, которые кажутся мне наиболее вероятными, — сказала Люччо, подвинув палец к северной части озера Мичиган. — У островов Северный и Южный Маниту в наличии концентрация потоков темной энергии.

— Угу, — кивнул я. — С ними связано множество зловещих преданий. Только до них больше двухсот миль. На месте Никодимуса я бы побоялся везти ее так далеко.

— Согласна. Третий узел потоков находится прямо под музеем Филда, — она покосилась на меня, выгнула бровь, и голос ее сделался суше. — Правда, полагаю, с этим вы уже хорошо знакомы.

— Я собирался вернуть динозавра обратно, — заявил я. — Но я лежал без сознания.

— Что приводит нас к точке номер четыре, — кивнула Люччо. — Палец ее остановился на грозди маленьких островков в самом центре озера, в северо-востоке от города, перечеркнутых жирной темно-лиловой линией. — Здесь.

Молли перегнулась через мое плечо и, нахмурившись, уставилась на карту.

— В этой части озера, вроде, нет островов. Открытая вода, и все.

— Эту карту мне дал Слушающий-Ветер, мисс Карпентер, — серьезно ответила Люччо. — Он несколько столетий прожил в этих краях.

Я хмыкнул.

— Я про них много чего слышал. В нескольких войнах их использовали в качестве своих баз инсургенты. Потом они служили перевалочными пунктами для бутлегеров, перевозивших бухло из Канады в годы Сухого Закона. И с этими местами тоже связаны рассказы про всякую нечисть.

Молли нахмурилась.

— Какие рассказы?

Я пожал плечами.

— Обычные страшилки. Призраки. Люди, сведенные с ума неведомыми силами. Люди, утянутые в воду неизвестными чудищами или найденные зарубленными допотопным оружием.

— Тогда почему их нет на картах? — поинтересовалась Молли.

— Эти острова опасны, — ответил я. — До помощи далеко, и зимой озеро часто штормит. Из воды торчат скалы, о которые легко пробить дно. Может, кто-то в городских верхах решил, что острова будут меньше искушать людей, если их будут считать просто легендой, и приложил некоторые усилия к тому, чтобы их стерли с карт.

— Такое невозможно, — заявила Молли.

— Вполне возможно, — возразила Люччо. — Тем более, что концентрация магических энергий вокруг них заставляет людей подсознательно избегать их. Если плыть туда без определенной цели, судоводитель непроизвольно обогнет это место, даже не заметив, что делает.

— И если там, действительно, столько нехорошей магической ауры, она должна творить черт-те что с навигационным оборудованием. Готов спорить на двадцать баксов, что над ними и воздушных маршрутов нет, — я постучал пальцем по точке на карте. — Что ж, убедительно. Она здесь.

— Если она там, — спросила Молли, — тогда что мы можем с этим поделать?

Люччо, хмуря брови, склонила голову набок и посмотрела на меня.

— Капитан, полагаю, вы уже связались с Советом насчет подкреплений?

— Да, — подтвердила она. — Они прибудут в максимально короткий срок — то есть, часов через девять.

— Быстро, но недостаточно быстро, — буркнул я и задумчиво наморщил лоб. — Значит, мы попросим об одолжении.

— Одолжении? — удивилась Люччо.

— Угу, — кивнул я. — Я знаю парня, у которого есть катер.

(обратно)

Глава СОРОКОВАЯ

Следующие полчаса я занимался тем, что лихорадочно утрясал детали предстоящей операции. Все разъехались по намеченным позициям — все кроме меня, Молли и Кинкейда. И Мыша.

Пес не скрывал своего огорчения по поводу того, что я не беру его с собой. При том, что он покорно опустился на пол у ног Молли, вид он имел самый что есть жалкий.

— Извини, малыш, — сказал я ему. — Ты нужен мне здесь — помогать Молли и предупреждать ее об опасности.

Он вздохнул.

— Попробую как-нибудь справляться без тебя некоторое время, — продолжал я. — Обо мне не беспокойся.

Он перевернулся пузом вверх и бросил на меня еще один отчаянный взгляд.

— Ха. И не напрашивайся, не пожалею. Знаем таких, — я наклонился и почесал ему ляжки.

Минутой спустя отворилась дверь со двора, и вошел Томас.

— Ну наконец-то, — сказал он. — Я так долго торчал в машине, что думал, дырку в сидении попой прокручу.

— Извини.

— Ничего, выживу как-нибудь. Чем могу помочь.

— Возвращайся в машину и подбрось меня до дома.

Томас испепелил меня взглядом. Потом пробормотал что-то себе под нос, вынул из кармана ключи и снова вышел на улицу.

— Вы невыносимы, — с ухмылкой заметила Молли.

— Чего? — возмутился я. — Я просто выражаю свою братскую привязанность.

Я облачился в ветровку и взял посох.

— План помнишь?

— Отвечать на звонки, — кивнула Молли, загибая пальцы. — Держать ухо востро. Следить, чтобы Мыш находился в одной комнате со мной. Проверять Кинкейда каждые пятнадцать минут.

Было время, когда она сидела бы, надувшись из-за перспективы торчать дома, пока где-то происходит что-то захватывающее — но теперь она достаточно повзрослела, чтобы понимать, насколько серьезно все может обернуться, и осознавать ограниченность собственных возможностей. В том, что касается различных магических энергий, Молли отличается необычайной чувствительностью. Собственно, это одна из причин, благодаря которым она так сильна в психо- и нейромантии. Еще это означало, что в случае, если дело дойдет до серьезных сверхъестественных потрясений, она будет воспринимать их с такой болезненной ясностью, что это может вывести ее из строя, по крайней мере, на несколько минут. Боевая магия никогда не относилась к ее сильным сторонам, и в реальном бою от нее могло оказаться больше вреда, чем пользы.

Но, по крайней мере, девочка сама это понимала. Это могло ей не нравиться, но она честно изыскивала другие способы принести пользу. Я ей гордился.

— И не забудь про домашнее задание, — напомнил я.

Она нахмурилась.

— Я так и не понимаю, чего вы так хотите разобраться в нашем фамильном древе.

— Не смеши меня, Кузнечик. Сделаешь все как надо — куплю тебе мороженого.

Она выглянула в окошко. Весь мир на улице сделался белым.

— Лады, — она оглянулась на меня и улыбнулась — немного, скажем прямо, кривовато. — Вы уж там это… осторожнее.

— Эй, не забывай: у Шедда этих лузеров было почти два десятка. Теперь только шестеро.

— Шестеро самых хитрых, сильных и древних, — напомнила Молли. — Тех, с кем надо считаться.

— Спасибо за оптимизм, — хмыкнул я и повернулся к двери. — Запрешь за мной.

Молли прикусила губу.

— Гарри?

Я задержался. Голос ее звучал едва слышно.

— Приглядите там за папой, ладно?

Я повернулся и заглянул ей в глаза. Потом перекрестил пальцем сердце и кивнул.

Она моргнула несколько раз и снова улыбнулась.

— Хорошо.

— Запри дверь, — напомнил я еще раз и вышел на заснеженный двор. За моей спиной щелкнул замок, и, оглянувшись, я увидел, как Молли наблюдает за мной из окна. Подъехал, хрустя шинами по снегу, Томасов чудо-пикап, и я забрался в кабину.

Пока я стряхивал снег с подошв, Томас чуть добавил оборотов отопителю.

— Ну? — спросил он, трогая машину с места. — Что у тебя за план?

Я рассказал.

— Плохой план, — сказал он.

— Времени не было придумывать хороший.

Он хмыкнул.

— Ноябрь — не самый удачный месяц для прогулок по озеру, Гарри.

— Не уверен, что после ядерного апокалипсиса плавать станет намного легче.

Томас нахмурился.

— Ты ведь не просто так меня пугаешь, нет? Все так серьезно?

— Ну, это худший из возможных сценариев, — признался я. — Но Никодимус способен и на такое, так что придется нам исходить из того, что его намерения лежат в этой плоскости. Динарианцы хотят разрушить цивилизацию, а поставив под свой контроль Архив, они вполне могут это сделать. Или, может, используют вместо ядерного химическое или биологическое оружие. Или обрушат мировую экономику. Или сделают так, чтобы по всем телеканалам крутили одни реалити-шоу.

— Это уже почти так, Гарри.

— Правда? Ох. Я-то хотел верить, что мир стоит того, чтобы его спасали, — мы обменялись немного натянутыми улыбками. — Вне зависимости от того, что они задумали, потенциальная угроза Очень Большой Пакости слишком велика, чтобы ее игнорировать, поэтому любая возможная помощь нам не помешает.

— Даже одного из враждебной Белой Коллегии? — поинтересовался Томас.

— Вот именно.

— Это хорошо. А то мне уже осточертело прятаться от Люччо. И помощи от меня будет не слишком чтобы много, если мне придется все время держаться вне поля зрения.

— Тут уж ничего не поделаешь. Если Совету станет известно, что мы с тобой родственники…

— Знаю, знаю, — хмуро буркнул Томас. — Нечистый, прокаженный изгой.

Я вздохнул и покачал головой. С учетом того, что основой деятельности Белой Коллегии является манипулирование человеческим сознанием, я прилагал все усилия к тому, чтобы никто из Совета не заподозрил, что мы с Томасом дружим, не говоря уже о наших родственных отношениях. Все немедленно заподозрили бы худшее: что Белая Коллегия контролирует меня и мой рассудок с помощью Томаса. И даже если бы мне удалось убедить их, что это не так, это все равно выглядело бы подозрительно как черт знает что. Совет потребовал бы доказательств лояльности, попытался бы использовать Томаса для шпионажа за коллегией — и в общем, вел бы себя по обыкновению заносчиво и хамски.

Жить с этим тяжело для нас обоих, но изменений на этом фронте не предвидится.

Мы приехали ко мне, и я поспешил в дом. Там было холодно. Огонь в камине за время моего отсутствия прогорел окончательно. Я поднял руку, прошептал несколько слов заклинания и зажег с полдюжины свечей. Потом схватил все, что собирался, погасил свечи и так же, бегом вернулся в машину к Томасу.

— Мамина пентаграмма у тебя с собой? — спросил я его. У меня на шее висела почти такая же — если не считать самого Томаса, это все, что осталось у меня в наследство от матери.

— Разумеется, — кивнул он. — Я тебя найду. Куда теперь?

— К Святой Марии, — сказал я.

— Заметано.

Томас тронул машину с места. Я сломал свой двуствольный дробовик со стволами, отпиленными до абсолютно противозаконной длины, и сунул в него два патрона. Тесса, Девица-Богомол, как-то позабыла вернуть мне мой револьвер сорок четвертого калибра после заварухи в Аквариуме, а я не собирался идти на дело, обещавшее обернуться самым серьезным образом, безоружным.

— Здесь, — сказал я, когда до церкви оставался квартал. — Выбрось меня здесь.

— Есть, — откликнулся Томас. — Эй, Гарри.

— Ну?

— Что, если они держат девочку не на острове?

Я покачал головой.

— Тогда тебе просто придется что-нибудь придумать. Я буду разбираться на месте.

Он нахмурился и тряхнул головой.

— А эти громилы из Летних? Что ты собираешься делать, если они снова покажутся?

— Если? Если мне повезет дождаться этого… — я подмигнул ему и выбрался из«Хаммера». — Вопрос в том, что я буду делать, если они не покажутся в самый неподходящий момент? Умру от огорчения, не иначе.

— Ладно, до встречи, — сказал Томас.

Я кивнул брату, хлопнул дверцей и зашагал по снегу через улицу на стоянку у церкви Св. Марии и Ангелов.

Это большая церковь. Очень, очень большая церковь. Она занимает целый городской квартал, и — за исключением небоскребов, конечно — является одной из самых заметных деталей городского ландшафта, этакая чикагская версия Нотр-Дам де Пари. Проезд к заднему, служебному входу церкви оказался расчищен, равно как и маленькая служебная стоянка, на которой стоял белый пикап Майкла. В отраженном от снега свете я разглядел его и Санину фигуры — они стояли рядом с машиной, одетые в длинные белые плащи с вышитым на груди алым крестом поверх белых же курток. В общем, в воскресном платье Рыцарей Креста. На поясах у обоих висели мечи. Майкл облачился также в классическую кирасу, тогда как Саня выбрал более современный бронежилет. Здоровяк-русский, всегда отличавшийся практичностью, вооружился также висевшим на ремне «Калашниковым».

Интересно, подумал я, знает ли Саня, что архаичная на вид кираса Майкла подбита изнутри кевларовыми пластинами. Обычный бронежилет неважно защищает от мечей и когтей.

Я тоже внес некоторые усовершенствования в свое снаряжение. На петле под моей ветровкой, на которой обыкновенно висит мой жезл, болтался теперь обрез. Еще я привязал кожаный ремень к концам ножен «Фиделаккиуса», так что святой клинок висел теперь у меня на плече.

Майкл кивнул мне и покосился на часы.

— Вы не слишком спешили, — заметил он.

— Пунктуальность — для тех, кому нечего делать, — безмятежно улыбнулся я.

— Или для тех, кто позаботился о других деталях заранее, — послышался женский голос.

Высокая, потрясающе красивая женщина в кожаном костюме мотоциклиста выступила из тени на противоположной стороне улицы. Глаза ее имели необычный оттенок горячего шоколада; темные волосы были сплетены в тугой пучок. Даже лишенное макияжа, лицо ее производило сногсшибательное впечатление. Только выражение ее лица подсказало мне, кто это на самом деле: горечь мешалась на нем с жалостью и стальной решимостью.

— Розанна, — негромко произнес я.

— Чародей, — она подошла к нам, надменная и собранная разом. Под расстегнутой почти до пояса кожаной курткой не было ничего, кроме голого тела. Смотрела она, однако, не на меня, а на Рыцарей. — Эти двое не входили в наши договоренности.

— А со мной должен был встречаться Никодимус, — парировал я. — Не вы.

— Обстоятельства потребовали замены, — ответила Розанна.

Я пожал плечом — тем, на котором висел «Фиделаккиус».

— То же и здесь.

— Что за обстоятельства? — поинтересовалась Розанна.

— То, что я имею дело со стаей двуличных, лживых, кровожадных психов, которым я доверяю не дальше, чем могу отшвырнуть пинком.

Она невозмутимо смерила меня взглядом своих красивых глаз.

— И какая роль отводится вами Рыцарям?

— Они здесь для того, чтобы повысить степень доверия.

— Доверия? — переспросила она.

— Именно так, — подтвердил я. — В их присутствии я могу швырнуть вас пинком значительно дальше.

Слабая, едва заметная улыбка коснулась ее губ. Она чуть наклонила голову в мою сторону и повернулась к Сане.

— Эти цвета тебе не идут, зверь. Хотя более чем приятно видеть тебя снова.

— Я больше не тот человек, Розанна, — отозвался Саня. — Я изменился.

— Нет, не изменился, — возразила Розанна, глядя на него в упор. — Ты до сих пор такой же забияка. Любишь подраться. Любишь кровопролитие. Магог таким не был. Таким был только ты, мой зверь.

Саня с легкой улыбкой покачал головой.

— Я люблю подраться, — подтвердил он. — Просто теперь я разборчив, с кем именно.

— Ты ведь знаешь, еще не поздно, — сказала Розанна. — Подари свою игрушку моему господину и моей госпоже. Они примут тебя с простертыми объятиями, — она шагнула в его сторону. — Ты мог бы снова быть со мной, зверь. Ты мог бы снова обладать мной.

Что-то очень странное произошло с ее голосом на последних двух предложениях. Он сделался… богаче, что ли? Сочнее, музыкальнее. Издаваемые ей звуки, казалось, имеют меньше значения, нежели само звучание ее голоса, полного медовой чувственности и страсти. У меня возникло ощущение, что они затекают в мои уши и начинают разгораться у меня в мозгу — и это при том, что я стоял в стороне и получал заметно смягченную дозу того, что предназначалось Сане.

Он откинул голову назад и басовито расхохотался — так громко, что смех его отдался эхом от замерзших камней церкви и окружавших нас зданий.

Розанна сделала шаг назад, и на лице ее появилось удивленное выражение.

— Я же сказал тебе, Розанна, — произнес он, все еще смеясь. — Я изменился, — лицо его сделалось совершенно серьезным. — Ты ведь тоже можешь измениться. Я знаю, как многое из того, что ты совершила, не дает тебе покоя. Я ведь помню твои ночные кошмары. Тебе не обязательно продолжать терзаться этим.

Она молча смотрела на него.

Саня развел руки.

— Отдай монету, Розанна. Прошу тебя. Дай мне помочь тебе.

Она опустила веки. Потом поежилась, не поднимая взгляда.

— Для меня уже слишком поздно, Саня, — произнесла она наконец. — Уже очень, очень давно слишком поздно.

— Никогда не поздно, — искренне возразил Саня. — Пока ты дышишь — не поздно.

Что-то вроде презрения мелькнуло на лице Розанны.

— Да что ты понимаешь, глупый мальчишка, — взгляд ее метнулся обратно ко мне. — Покажи мне Меч и монеты, чародей.

Я похлопал рукой по эфесу Меча Широ, висевшего у меня на плече. Потом достал из кармана алый мешочек из-под «Кроун-Ройял» и встряхнул его. Внутри звякнуло.

— Отдай мне монеты, — сказала Розанна.

Я скрестил руки на груди.

— Нет.

Она снова недобро сощурилась.

— Согласно уговору…

— Вы увидите их после того, как я увижу девочку, — ответил я. — До тех пор хватит с вас и звона, — я снова встряхнул мешочек.

Она злобно смотрела на меня.

— Ну, решайте, — буркнул я. — Я не собираюсь торчать здесь всю ночь. Вы хотите объяснять Никодимусу, как вы выбросили в помойку его шанс уничтожить Мечи? Или тронетесь, наконец, с места и отвезете нас к девочке?

Взгляд ее вспыхнул, и глаза ее из карих сделались ослепительно-золотыми. Однако она ограничилась легким, немного неловким кивком.

— Я отвезу вас к ней, — произнесла она. — Сюда. Прошу.

(обратно)

Глава СОРОК ПЕРВАЯ

Несколько следующих минут выдались напряженными; я только старался не выказать этого. Если я ошибался в своих выводах — что было весьма вероятно… Бог свидетель, такое случалось прежде, и не раз — нам с Майклом и Саней предстояло вступить в клетку со львами. Да, Даниилу Праведнику это удалось без последствий, но он все-таки, скорее, исключение из правил. По большей части везет больше львам. Наверное, поэтому персы использовали их в качестве орудия казни.

Конечно, Майкл работал на того же заказчика, да и Саня — по крайней мере, технически — тоже, даже хотя сам не до конца решил, так ли это. Однако у нас со Всевышним отношения сложнее. Как-то не складывается у нас разговор. Я не совсем уверен, стоит ли Он на стороне Гарри Дрездена, и как следствие мои теологические взгляды весьма просты. Я стараюсь не попадаться на глаза ничему Божественному, просто божественному или хотя бы отдаленно с ними связанному. Мне кажется, нам всем так проще.

Хотя с другой стороны, с учетом того, против кого мы выступили, я не отказался бы и от их помощи. Я надеялся только, что Майкл замолвил за меня словечко.

Розанна прошла несколько десятков ярдов по улице и подняла руку. Из ночи вынырнул фургон, за рулем которого сидел одинокий водитель, тип с бычьей шеей, сломанным носом и взглядом, устремленным куда-то в пространство. Один из фанатиков Никодимуса, наверное. Сколько я помнил, у них ритуально вырваны языки — это и знак почести, и очень практично… во всяком случае, с точки зрения Никодимуса. Я подумал, не попросить ли его открыть рот, но решил, что это было бы немного несерьезно.

Майкл сунул голову в дверь и осмотрел фургон. Потом галантно отворил правую пассажирскую дверь Розанне. Мгновение динарианка, прищурившись, смотрела на него, потом кивнула и скользнула в машину.

Саня вошел в боковую, откатную дверь первым и занял заднее место. Я вошел следом за Майклом. Розанна бросила что-то водителю, и фургон тронулся с места.

С минуту я нервничал: фургон направлялся на запад, в прямо противоположную сторону от озера. Потом водитель свернул на север, и через несколько минут я сообразил, что мы направляемся в одну из гаваней на северном конце Лейк-Шор-драйв. Я заставил себя успокоить дыхание. Стоило бы нехорошим парням заподозрить, что мы догадываемся о их местонахождении, и ситуация могла измениться, и очень быстро.

Майкл сидел спокойно, с непроницаемым лицом, положив руки на рукоять зачехленного «Амораккиуса» — ни дать, ни взять, олицетворение святого покоя. Сидевший у меня за спиной Саня негромко похрапывал. По части святости это, конечно, уступало Майклу, но уверенности это вселяло, пожалуй, не меньше. Я старался подражать их спокойствию — с переменными результатами. Не дергайся, Гарри. Спокойно. Считай, что в венах твоих ледяная вода.

Фургон остановился у гавани напротив Нортерли-Айленд. Не говоря ни слова, Розанна вышла из машины, и мы последовали за ней. Она вышла к воде и направилась к относительно небольшому катеру, пришвартованному в дальнем конце причала. Мы с Майклом вступили на борт следом за ней. Саня отвязал концы, удерживавшие катер на месте, оттолкнул его от причала и небрежно перепрыгнул через быстро расширявшуюся полосу воды на борт.

У Розанны ушло минуты две на то, чтобы оживить два старых подвесных мотора, но в конце концов они взревели, и она, отвернув нос катера от городских огней, направила его в ночную темноту.

Просто не верится, как быстро мир становится непроницаемо-черным. Странный, призрачный свет, отражающийся ночью от снега, исчез вместе с самим снегом, просто-напросто тонувшим в воде. Некоторое время далекие городские огни отражались еще от низких туч, но по мере того, как катер уходил все дальше от берега, гасло и это слабое свечение, и в конце концов я едва разбирал очертания катера и моих спутников на фоне воды.

Не знаю, как долго мы плыли так сквозь темноту. Мне показалось, около часа, но это могло быть и раза в полтора дольше. Днище катера хлопало по волнам, разбрасывая пену, оседавшую на корпусе слоем льда. Живот мой неприятно сжимался с каждым хлопком.

Потом шум моторов начал стихать и стих окончательно. Наступившая тишина сбивала с толка. Всю свою взрослую жизнь я прожил в Чикаго. Я привык к городу, его ритмам, его музыке. К гулу и шипению уличного движения, стуку колес надземки, воплям радио, гудкам клаксонов, верещанию мобильников, полицейским сиренам, музыке, животным и людям, людям, людям.

Но здесь, в центре холодной озерной пустоты, не было ничего. Ни сердцебиения города, ни голосов, ни вообще ничего, если не считать шлепков воды по корпусу катера.

Я подождал пару минут, пока катер качался на озерных волнах. Теперь, когда мы не рассекали их, мне казалось, что они начинают кренить его на угрожающе опасный угол, но я не собирался начинать хныкать первым.

— Ну? — спросил Саня секунд за пять до того, как я готов был сломаться. — Чего мы ждем?

— Сигнала, — невозмутимо ответила Розанна. — Я не имею ни малейшего желания пробить дно о камни и потопить нас всех, дорогой мой зверь.

Я полез в карман ветровки и достал химический фонарь. Я сорвал упаковку, согнул пластиковую трубку и встряхнул ее. Разгоревшийся зеленоватый свет позволил разглядеть наше непосредственное окружение, отчего все за его пределами сделалось еще темнее.

Розанна обернулась посмотреть на свет. Где-то по дороге ее человеческая фигура изменилась, превратившись обратно в краснокожую, козлоногую, крылатую демонессу, какой видел я ее в Аквариуме. Ее глаза, и карие человеческие, и светящиеся зеленые, уставились на химический свет, и она улыбнулась, выставив белые, остроконечные клыки.

— Никакой магии, а, чародей? Неужели ты так страшишься того, что сила твоя окажется тебе неподвластна?

На таком расстоянии от берега, в окружении водных масс трудно сложить даже небольшое заклятие — но я не сомневался: Розанне это известно не хуже моего, если только огонь, который она на моих глазах разбрасывала вокруг там, в Аквариуме, мог служить этому подтверждением. Однако же я напомнил себе о ледяной воде, которая течет в моих жилах.

— По большей части мне кажется, эти химические огни просто красивы, — ответил я. — Кстати, знаете ли вы, что эти штуки использовались в качестве крови Хищника в том кино с Арнольдом Шварценеггером?

Улыбка ее немного померкла.

— О чем это вы говорите?

— Вот она, проблема с вашей почти бессмертной братией, — вздохнул я. — Цитаты из поп-культуры вы не заметите даже тогда, когда она разжевана и положена в рот вашему носителю.

Сидевший на корме Саня закашлялся.

Мгновение Розанна с непроницаемым видом смотрела на него. Потом по лицу ее пробежала едва заметная тень досады, она отвернулась от него и пошла на нос катера. Там она замерла, глядя в темноту, охватив плечи руками, завернувшись в крылья как в плащ или одеяло.

Это не укрылось от Сани. Сначала он пытался скрыть ухмылку, но реакция Розанны привела его в неловкое замешательство. Он открыл рот, словно собираясь сказать что-то, но нахмурился, тряхнул головой и, отвернувшись, принялся смотреть в воду. С неба продолжали, вращаясь, падать крупные хлопья снега, окрашенные химическим фонарем в изумрудный цвет. Майкл начал вполголоса напевать псалом. Должно быть, слышал эту песню в исполнении каких-нибудь баптистов. Голос у него оказался приятный — сочный, ровный.

Я подошел к Розанне.

— Скажите мне кое-что, — тихо сказал я ей. — Этот ваш образ скорбящей девы — много ли Рыцарей убито с его помощью?

Взгляд ее глаз — обеих пар — метнулся вбок, на секунду скользнув по мне, и снова уставился в темноту.

— Что вы хотите сказать?

— Вы прекрасно меня понимаете. У вас замечательная аура безутешного горя. Вы выглядите скорбной, трагической и красивой. Вы буквально излучаете «спаси меня, спаси меня!» Такие вещи как магнитом притягивают отважных молодых людей, так и рвущихся увезти вас от беды на белом коне.

— Вы обо мне так думаете? — удивилась она.

— Леди, — ответил я. — Год или три назад я сам бы стоял в этой очереди первым. Блин, если мне покажется, что вы серьезно подумываете выйти из игры, я, возможно, до сих пор помог бы вам. Но я не думаю, что вы желаете выйти из игры. Я думаю, если бы вы и впрямь были такими жалостными, вы бы не контролировали своего Падшего — он контролировал бы вас. Я думаю, вы неспроста стали правой рукой Тессы. Из чего следует, что либо эта трагическая, попавшая в беду дева мало чем отличается от крокодиловых слез, либо лицемерие такого эпического масштаба говорит о каких-то серьезных психологических проблемах.

Она молча смотрела в темноту.

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил я.

— Почему вы не произнесете этого громче? — спросила она не без горечи в голосе. — Если вы считаете меня такой, ваших друзей необходимо предупредить о моем предательстве.

— Верно, — кивнул я. — Я сделаю это, и тогда ваши глаза наполнятся слезами, и вы отвернетесь от меня. Вы дадите им увидеть, как по вашей щеке катится слеза, а потом немного повернете голову, чтобы ветер сбил волосы, закрыв лицо. Может, позволите дрогнуть плечам. И в результате налицо большой, злой и подозрительный чародей, не способный ни простить, ни понять, нападающий на бедную маленькую девочку, попавшую в неприятную ситуацию и желающую единственно любви. Имейте ко мне хоть немного уважения, Розанна. Я не собираюсь помогать вам подставлять их.

Светящиеся зеленые глаза повернулись и внимательно посмотрели на меня. Рот Розанны шевельнулся, но голос из него послышался другой, хотя тоже женский.

— Ласкиэль научила тебя многому о нас.

— Можно сказать и так, — согласился я.

Где-то впереди и чуть правее вспыхнул в темноте огонь — сигнальный костер, решил я. Трудно сказать, как далеко от нас он находился: ночь и снегопад мешали определить расстояние.

— Вон, — пробормотала Розанна. — Туда. С вашего позволения…

Она вернулась к штурвалу, и тут над озером пронесся порыв ветра. Собственно, в этом не было ничего нового. Ветер дул с самого начала снегопада. Однако что-то насторожило меня в этом ветре. Что-то в нем ощущалось неправильное.

Мне потребовалось три или четыре секунды, чтобы понять, что не так.

Ветер дул с юга. И он был теплый.

— Ого, — произнес я, поднял светящуюся трубку и принялся вглядываться в воду рядом с катером.

— Гарри? — спросил Майкл. — Что случилось?

— Чувствуете этот ветер?

— Да, — ответил Саня по-русски. В голосе его слышалось замешательство. — Он теплый. А что?

Майкл, наконец, понял.

— Лето идет, — сказал он.

Розанна глянулась на нас через плечо.

— Что?

— Доставьте нас на сушу, — сказал я. — Твари, которые охотятся на меня, не особенно будут переживать, если уберут вместе со мной и вас.

Она повернулась обратно к штурвалу и включила зажигание. Моторы лязгнули, кашлянули, но не завелись.

Ветер крепчал. Теперь с неба падал уже не снег, а холодный дождь. Слой льда, которым обрастал катер, становился толще почти на глазах. Волнение тоже усилилось, и катер плясал на воде как пробка.

— Ну, давай, — услышал я свой собственный голос. — Давай же!

— Смотрите! — воскликнул Саня, указывая куда-то за борт.

Что-то длинное, коричневое, скользкое и пористое выметнулось из воды и обвилось вокруг руки русского чуть ниже локтя.

— Боже мой! — охнул он по-русски.

Еще два щупальца, вынырнув из воды с разных сторон, схватили Саню — одно за запястье той же руки, второе за голову. Мощным рывком они потянули его за борт в то самое мгновение, когда я опомнился и бросился ему на помощь. Мне удалось схватить его обутую в башмак ногу прежде, чем он перевалился в воду. Упершись ногой в фальшборт, я изо всех сил потянул Саню обратно.

— Майкл!

Подвесные моторы снова почихали, окутались дымом и стихли.

— In nomine Dei Patri! — взревел Майкл, выхватывая «Амораккиус» из ножен. Сияющий клинок описал дугу и одним взмахом отсек удерживавшие Саню щупальца. При соприкосновении со сталью «Амораккиуса» бурая ткань щупалец обугливалась и съеживалась как тонкая бумага от открытого огня.

Я затащил Саню обратно в катер, и русский выхватил из ножен саблю — как раз вовремя, чтобы аккуратно перерубить еще одно коричневое, словно выросшее из мха щупальце.

— Что это?

— Келпи, — прорычал я. Стоило бы щупальцам намотаться на винты, и катеру уже не тронуться с места. — Давайте же! — рявкнул я Розанне.

Катер неожиданно накренился на другой борт. Я повернул голову в ту сторону и увидел, что несколько келпи лезут к нам на борт. Формой они отдаленно напоминали людей, слепленных из тины и водорослей, с зияющими провалами ртов и маленькими точками серебристых огоньков на месте глаз.

Я крутанулся на месте, описав рукой широкую, рубящую дугу в воздухе.

— «Forzare!» — выкрикнул я.

Невидимая сила сорвала келпи с бортов катера, и они с отвратительными, булькающими воплями полетели обратно в воду. На стеклопластиковом корпусе остались лишь лохмотья мокрых водорослей.

Наконец завелись моторы. Корма катера чуть погрузилась в воду, нос задрался вверх, и мы рванулись вперед.

Что-то с силой рвануло меня за ногу. Бестолково взмахнув руками, я полетел навзничь, уже на лету сообразив, что одна из келпи успела-таки схватить меня щупальцем за лодыжку. Резкими, болезненными рывками она вытащила меня на корму, и я успел еще осознать, что набирающий скорость катер вот-вот выдернется из-под меня. Дальнейшая моя судьба сводилась к одному нехитрому вопросу: что прикончит меня раньше, ледяная вода или удушающие объятия плавающих в ней чудищ.

Перед глазами моими мелькнуло алое с белым, что-то свистнуло, зашипело, и ногу обожгло огнем. Я пролетел еще пару футов по инерции, врезался в кормовой транец и покатился на палубу. В лицо хлестали ледяной дождь и брызги ледяной же воды из-за борта. Я опустил взгляд и увидел, как с моей лодыжки сваливается почерневшее, извивающееся как червяк щупальце. Саня наклонился, сорвал с моей ноги последние клочки дымящихся бурых водорослей и швырнул их в пенившуюся за кормой воду. Из пореза на лодыжке сочилась черная в зеленом химическом свете кровь. Такие же потеки темнели на клинке «Эспераккиуса».

Шипя от боли, я стиснул лодыжку руками.

— Чтоб вас, Саня!

Саня всмотрелся в черноту за кормой, потом перевел взгляд на меня.

— Ох. Упс.

Майкл подошел и опустился рядом со мной на колени.

— Гарри, не дергайтесь, — он ощупал мою лодыжку, и это было так больно, что я не удержался от пары невоспроизводимых междометий. — Не страшно. Длинная, но неглубокая, — он расстегнул кожаную поясную сумку и достал из не маленькую аптечку. Джинсы ему взрезать не пришлось: это уже сделала Санина сабля, но Майкл разорвал их чуть сильнее, чтобы ткань не мешала ему обрабатывать рану. Он очистил разрез влажной салфеткой, полил ее чем-то из пластикового пузырька, накрыл полоской белой впитывающей материи и туго замотал пластырем. На все это у него ушло две или три минуты, и действовал он с ловкостью и точностью профессионала. Когда он кончил, шок начал проходить, и рана разболелась.

— С болью ничего поделать не могу, — вздохнул Майкл. — Извините, Гарри.

— Как-нибудь перетерплю, — буркнул я, морщась. — Дайте мне только минуту прийти в себя.

— Мне очень жаль, Дрезден, — сказал Саня.

— Угу. Только не смейте даже и думать спасать меня еще раз, — буркнул я ему. Потом закинул ногу на одно из кормовых сидений, чтобы кровь оттекала от раненой лодыжки, и закрыл глаза. Существует множество способов справляться с болью без применения лекарств. Конечно, большая часть их поможет вам не слишком сильно, если только вы не упражнялись несколько лет в искусстве концентрации. К счастью, я упражнялся. Тень Ласкиэли обучила меня методам ментального блокирования боли, столь эффективным, что даже страшно становится. В прошлом я ухитрялся держаться на этих приемах до тех пор, пока мое тело не вырубалось, поскольку я даже не осознавал, насколько хреново мое состояние. И мне еще повезло: в принципе, так можно и перекинуться.

Тело или разум, сердце или душа — все мы люди, а людям свойственно чувствовать боль. И отсекать от себя эту боль можно только на свой страх и риск.

При всем этом, с учетом того, что нам предстояло (ну, и того, что при малейшей возможности с радостью бы нас догнало), я вряд ли увеличил бы степень риска, а позволить себе отвлекаться на мелочи вроде боли не мог никак. Поэтому я закрыл глаза, задержал дыхание, сосредоточился и начал методично отгораживаться от боли в лодыжке, в сломанном носу, во всем моем чертовом избитом теле. На это у меня ушла пара минут, а когда я закончил, тональность рыка подвесных моторов изменилась — точнее, это был уже не рык, а негромкое урчание.

Я открыл глаза и увидел, что Саня и Майкл стоят по обе стороны от меня с мечами наголо. Розанна еще немного убавила обороты моторам и повернула голову, чтобы смерить меня долгим взглядом. Уголки ее губ чуть изогнулись в улыбке — она узнала методику. А потом она снова повернулась к штурвалу, и я заметил, что вокруг сделалось светлее. Ненамного, но достаточно, чтобы я мог разглядеть ее силуэт с изящно изогнутыми рожками.

Я встал и в первый раз увидел остров, выраставший из волновавшихся все сильнее озерных вод. Он порос обычным для этих мест лесом: чахлыми деревьями с густым подлеском. Снег укрыл его целиком, и именно отраженный от этого белого одеяла свет позволял мне видеть темный силуэт Розанны.

На берегу виднелось нечто, напоминающее города-призраки Дикого Запада, только это поселение забросили так давно, что сюда, на отвоеванную у них землю вернулись деревья. Большая часть зданий давно обрушилась. Сквозь те, что остались стоять, проросли деревья, и это зрелище напомнило мне коллекцию насекомых: пустые хитиновые оболочки, пришпиленные булавками к страницам. Какая-то вывеска, выцветшая до полной неразборчивости, висела боком на единственной уцелевшей ржавой цепи. Ветер раскачивал ее, и покрытые ржавчиной звенья с противным скрежетом терлись друг о друга. У берега ощетинился бревнами скелет давно истлевшего причала, и черные сваи торчали из воды обломками гнилых зубов.

При виде этого запустения я словно ощутил на себе чужой, бездушный, но все равно враждебный взгляд. Я не нравился этому месту. Оно не хотело моего присутствия. Оно не питало ко мне ни малейшего уважения, и останки маленького городка безмолвно напоминали о том, что в прошлом это место уже вступило в борьбу с людьми вроде меня — и победило.

— Эй, — окликнул я Розанну. — Вы уверены, что это нужное нам место?

Она молча ткнула пальцем куда-то поверх городка. Я скользнул глазом в указанном направлении и разглядел огонь, который мы уже видели издалека. Теперь я не сомневался в том, что это горит сигнальный костер — горит на вершине высившегося над городком холма, судя по всему, на верхней точке острова. Что-то неясно темнело там на фоне неба, то ли дом, то ли башня; яркий огонь мешал разобрать очертания.

Розанна окончательно заглушила моторы, и катер тихо скользил к обломку деревянного столба у самого берега. Она перебралась на нос катера и ждала там с мотком каната в руке, когда катер несильно стукнулся о столб носом. Набросив на столб петлю, она привязала к нему катер, после чего спрыгнула с него, погрузившись почти по пояс в воду, и направилась к берегу.

— Ну отлично, — буркнул я. — Снова мокнуть.

Откуда-то сзади продолжавший усиливаться ветер донес клокочущий крик. Я несколько раз бывал на севере и мог бы сравнить его с криком гагары, но мы-то все знали точно. Лето продолжало иди по нашему следу.

— Мы вряд ли просохнем, если будем ждать здесь, — негромко заметил Майкл.

— В деревьях прячутся люди, — сообщил Саня, убирая меч в ножны и снимая с плеча «Калашников». — В тридцати ярдах от берега, и еще вон там. Хорошие позиции для пулеметчиков.

— Ладно, пошли, — буркнул я. — А то им сделается скучно и они решат поиграть в Нормандию.

— Господь да пребудет с нами, — тихо произнес Майкл.

— Аминь, — откликнулся я, доставая из-под ветровки свой обрез.

(обратно)

Глава СОРОК ВТОРАЯ

Майкл, как всегда, предусмотрел все заранее. Он захватил с собой с дюжину специальных химических грелок — ну, этаких пакетиков, которые охотники подкладывают в рукава своих курток. Оказавшись на берегу, он первым делом раздал их нам, и мы сунули их себе в носки. В противном случае я плохо представляю себе, как бы мы вообще добрались по снегу на вершину холма в промокших до колен штанах.

Розанна, разумеется, не испытывала с погодой никаких затруднений. Закутавшись в крылья как в плащ, она в своей демонической форме, казалось, невосприимчива к холоду, и ее копыта ступали по заснеженному, каменистому склону с ловкостью горной козы, а хвост с кисточкой на конце метался вправо-влево, помогая поддерживать равновесие. Следом за ней шел Саня, потом я, и замыкал наше шествие Майкл. Городок оказался, на поверку, скорее заводским поселком, выстроенным при консервном заводике — длинном, наполовину разрушенном здании в дальнем конце заснеженной улицы.

Уже поднимаясь по склону, мы вышли на тропу, которой явно пользовались на протяжении нескольких последних дней. Кто-то даже расчистил на ней снег до самого камня — включая ступени, которые вели нас на вершину. По мере того, как мы приближались к вершине, силуэт стоявшего на ней сооружения становился все яснее, а горевший там огонь — ярче.

— Маяк, — пробормотал я. — Или то, что от него осталось.

Когда-то башня имела в высоту футов пятьдесят, не меньше, но верхние два десятка футов обрушились, словно снесенные рукой великана. Вообще-то маяков по берегам и на островах Великих Озер достаточно много, и, как часто случается с подобными сооружениями, с ними связано множество странных историй. Ничего такого про этот конкретный маяк я не слышал, но глядя на шершавые камни, я почему-то подумал, что для рассказа о странных приключениях требуется одна малость: остаться в живых.

Все это зловещее место навевало мысли о том, что я ступаю не просто по заколдованной земле — что я ступаю по земле, заколдованной по высшему колдовскому разряду. По местам, так и не склонившим головы под натиском прогресса и цивилизации и питающими к их нынешним представителям не больше уважения, чем к их предкам. Остров казался почти живым, реагирующим на мое присутствие, хотя каким именно образом, я уловить не мог. В одном я не сомневался: относится он к этому моему присутствию откровенно враждебно.

Но не это было самым страшным.

Самым страшным в нем было то, что он казался мне знакомым.

Мои ноги поднимались со ступеньки на ступеньку словно сами собой, с такой уверенностью, словно проделали этот путь тысячу раз. Одну ступеньку я по непонятной мне самому причине перешагнул — и тут же поднимавшийся следом за мной Майкл негромко охнул, когда каменная ступень подалась под его ногой. Я вдруг поймал себя на том, что веду про себя обратный отсчет ступеней, и когда досчитал до нуля, ступил с лестницы на ровную горизонтальную площадку.

Еще не увидев этого своими глазами, я откуда-то знал, что одна стена старого маяка обрушена, открывая взгляду его интерьер, пустой и голый как ружейный ствол изнутри. Я знал, что маленький каменный домик у основания башни окажется почти цел, хотя почти половина крыши из плоской черепицы провалилась и требует ремонта. Я знал, что домик выстроен из камней обрушившегося маяка. Я знал, что входная дверь скрипит, и что задняя дверь, которую с того места, где я стоял, не было видно, набухает в дождь и застревает в раме — прямо как дверь…

…как дверь у меня дома.

И еще я знал, что — как бы дико это все ни было — я не могу позволить себе отвлекаться на всю эту фигню.

Никодимус со товарищи ждали нас.

Непрекращавшийся дождь начал покрывать все тонким слоем льда, однако сигнальный костер на земле перед обрушившейся стеной маяка был достаточно велик, чтобы не обращать на это внимания. Неестественно фиолетовые языки пламени поднимались в небо на десять или двенадцать футов, и облепивший все поверхности лед казался в их свете пурпурным маревом, льнущим ко всему неодушевленному.

Рядом с костром из камней кто-то сложил подобие трона древнего туземного царя. На нем сидел, разумеется, сам Никодимус. По правую руку от него стояла в своем человеческом обличии — впервые за время нашего знакомства — Тесса. Она предстала перед нами совсем юной, только-только со школьной скамьи девушкой, одетой во что-то черное и туго обтягивающее. У ног Никодимуса преклонила колена Дейрдре. Я впервые видел их троих одновременно, и не мог не обратить внимания на то, как сплавились в дочери родительские черты. Особенно наглядно это демонстрировали ее глаза. Глаза Дейрдре сполна сочетали бездушную расчетливость Никодимуса и бессердечный эгоизм Тессы.

У основания каменной пирамиды припал к земле Магог. Глубоко посаженные глазки обезьяноподобной твари горели кровожадным огнем. Шипастый динарианец, которого я измолотил серебряной магической рукой, растянулся на снегу рядом с Магогом. Лицо его перекосилось от ненависти, кулак сжимался и разжимался, но во всех остальных отношениях его искалеченное тело оставалось неподвижным.

Сердце мое вдруг возбужденно подпрыгнуло. Их оставалось все еще шестеро. Значит, они еще не сломили Иву.

Я поднял руку. Мы остановились, только Розанна легко вспорхнула по камням и опустилась на колени по правую руку от Тессы.

— Ух ты, — произнес я. — Ни дать, ни взять живая картина. Вы здесь по делу или просто заблудились по дороге на съемки «Семейной Вражды»?

— Стрелок в доме, — чуть слышно сообщил Саня.

— Звери в тени за башней, — так же тихо добавил Майкл.

Я сдержался, чтобы не покоситься туда. Если мои друзья говорят, что там нехорошие парни, значит, они там есть, и все.

— Добрый вечер, Дрезден, — сказал Никодимус. — Вы принесли оговоренный товар?

Я встряхнул в воздухе мешочек из-под «Кроун-Ройал» и постучал затылком по эфесу меча Широ, висевшего у меня за плечом.

— Ага. Но это вы и сами уже знаете, иначе Рози не тащила бы нас в такую даль. Так что давайте промотаем вступительные разговоры. Покажите мне девочку.

— С удовольствием, — кивнул Никодимус. Он сделал жест рукой, и тень — его тень — вдруг сползла вниз, открыв интерьер разрушенного маяка.

Внутреннее пространство башни заполнял красный свет, струившийся из знаков и рун самого большого и совершенного магического круга, какого только видел я за свою практику — а мне приходилось видеть круги и серебряные, и золотые, и выложенные из драгоценных камней. Этот включал в себя и то, и другое, и третье в сочетании с музыкой — по большей части гротескной, исполнявшейся на камертонах и трубчатых колокольцах — и светом, преломившимся в призмах и кристаллах, разложенным на все цвета радуги, которые сплелись идеальными геометрическими фигурами в воздухе над кругом.

Внутри была заключена Ива.

За свою жизнь я насмотрелся всяких жестокостей, но видеть очередную от этого не становится легче. Ребята Никодимуса использовали большую часть классических приемов, добавив к этому несколько фокусов, недоступных обычным смертным. Для начала они лишили Иву одежды, что в эту погоду уже являлось изощренным садизмом. Они обрили ей голову, оставив только две-три спутанных золотых пряди. Она свернулась калачиком и висела в воздухе, медленно вращаясь в нескольких плоскостях. Глаза ее были крепко зажмурены, на бледном личике застыли страх и смятение.

По периметру круга сидели на цепи несколько этих жутких охотничьих чудищ, безволосых тварей, не имеющих прямых аналогов в животном мире, но сочетавших черты крупной пантеры и волка. Вид они имели донельзя голодный, и они истекали слюной, глядя на вращающийся перед ними в воздухе лакомый кусочек. Одна из них с рыком бросилась, натянув цепь, в попытке достать лапой хрупкую плоть девочки. Цепь не позволила ей сделать этого, но Ива вздрогнула и негромко всхлипнула.

По мере того, как она вращалась — что само по себе явно перекликалось с тем, как она поступила с Магогом в Аквариуме, — взгляду открывались десятки мелких синяков и царапин, свидетельств того, как с ней обращались. Уже одно это наверняка должно было казаться достаточно кошмарным ребенку, который практически никогда не испытывал боли. Вообще, все это — боль, беспомощность, неопределенность — не могли не страшить Иву еще сильнее именно из-за их новизны. Забудьте то, что я говорил насчет боли как непременного условия человеческого существования — на детей это не распространяется. Видите, как легко я меняю свою точку зрения?

Некоторые вещи просто не имеют права случаться.

— Вот, видите? — спросил старший динарианец. — Жива и здорова, как и договаривались.

Я повернулся к Никодимусу, находившемуся на волосок от мордобоя…

…и увидел в его глазах крошечный огонек злорадного предвкушения, заставивший мой боевой порыв почти мгновенно остыть.

Пытки, которым подвергли Иву, имели целью не только довести ее до кондиции, позволявшей манипулировать ею.

Они имели целью манипулировать и мной. Мне не составило особого труда понять, зачем. В конце концов, я уже попадал раз в подобную ситуацию.

Динарианцем недостаточно было просто заполучить в свои руки Меч. Они не могли ни сломать «Фиделаккиус», ни перековать его, ни расплавить — точно так же, как Церковь не могла проделать ничего этого с тридцатью древними серебряными монетами. Мощь Меча не ограничена чисто физическими характеристиками, и до тех пор, пока его носитель чист сердцем и помыслами, требуется больше, нежели физическое воздействие, чтобы уничтожить ее.

Конечно, если вы вручите Меч, скажем, чародею с темными пятнами в биографии, известному своим неважным характером и тем, что периодически теряет контроль над собой, а также, возможно, спалил по злобе один или два дома, это может совершенно изменить ситуацию. Поставьте его в критическое положение, дайте ему отменный повод разозлиться, подсуньте ему под руку могущественное магическое оружие, и он вполне может схватить его и начать мочить им гадов направо и налево — несмотря на тот факт, что движут им не обязательно только благородные побуждения. В конце концов, я явился сюда якобы с миром, дабы предложить Меч в качестве жертвы за жизнь ребенка. Если я возьму это самое оружие и использую его не для обмена, а для нападения на Никодимуса и К., получится, что я, законный носитель «Фиделаккиуса», вовлеку его, Меч Веры, в акт предательства.

И если я сделаю это, Меч превратится в обычный меч, предмет из стали и дерева. Если я сделаю это, Никодимус и его безумная семейка уничтожат священное оружие. Им просто необходим был кто-нибудь, кто совершил бы эту ошибку, кто-нибудь, кто сделал бы этот выбор, с целью лишить оружие святости — точно так же, как любой носитель монеты волен сделать выбор и отдать монету, освободившись от живущего в нем Падшего. Им необходим был кто-нибудь, обладавший правом на меч, чтобы он сам использовал это свое право во вред.

Я уже совершил раз такую ошибку, в ненастную ночь вроде этой, когда Майкл попросил меня подержать «Амораккиус». Я использовал Меч Любви в попытке спасти мою задницу от последствий собственных же неверных действий и в результате едва не уничтожил его. То есть, так бы и случилось, если бы не вмешательство моего брата — хотя я тогда еще не знал о нашем с ним родстве. Томас знал. Он уже тогда присматривал за своим младшим братишкой.

Поймите меня правильно: порой я бываю немного туповат — особенно в случаях, когда дело касается женщины. Но я не настолько глуп. Чтобы совершить такую чудовищную ошибку дважды.

Хотя…

Никодимус ведь не знает, что я совершал ее хотя бы однажды, не так ли?

О, он знал обо мне довольно много. Он знал, как бесят меня его действия, как я должен отреагировать на то, что они сделали с Ивой — и он целиком полагался на то, что я отреагирую в соответствии со своей натурой. Что я сам помогу ему лишить «Фиделаккиус» святости.

Поэтому я дал ему то, чего он хотел.

Левой рукой я упер посох в землю, а правой потянулся к эфесу «Фиделаккиуса».

— А ну вынь ее, черт подери, из этой штуки, Никодимус! — рявкнул я. — Сейчас же!

Они рассмеялись мне в лицо, все до одного — лениво, оскорбительно. Сделай они это хоть капельку вразнобой, и этот смех показался бы отлично отрепетированным. Однако это вышло у них так, словно они столько раз проделывали это на протяжении тысячелетий, что теперь смех кажется совершенно естественным.

— Посмотрите на его лицо, — пробормотала Тесса, хихикая как школьница. — Оно все красное.

Я стиснул зубы как мог крепче. Собственно, мне не требовалось слишком притворяться, чтобы казаться разъяренным, но я все равно приложил к этому все свои актерские способности. Изволь же получить, сэр Жан. Я рывком вытащил меч на пару дюймов из ножен.

— Я вас предупредил, — заявил я, стараясь при этом получше оглядеться по сторонам. — Отпустите девочку по-хорошему.

Должно быть, я играл вполне убедительно. Голос Майкла у меня за спиной звучал на порядок выше обычного от тревоги.

— Гарри, — настойчиво произнес он. — Постойте.

Не обращая внимания на Майкла, я сделал два шага вперед и выхватил Меч из ножен. «Фиделаккиус» — классический меч-катана, и ножны у него напоминают старую деревянную прогулочную трость. Все время, пока он хранился у меня, я чистил и смазывал клинок. Он вылетел из ножен беззвучно и холодно блеснул в фиолетовом свете костра.

— Я принес Меч, — сказал я Никодимусу, добавив в голос еще немного угрозы. — Видите? Вы ведь этого хотели, да? В обмен на девочку?

Глаза его сощурились при взгляде на клинок, и я только теперь заметил, что у него на бедре тоже висит меч — как и у Тессы, кстати. Супер. Я сделал зарубку на памяти не пытаться фехтовать с кем-либо из них. Вообще-то я рослый и быстрый, и мой выпад может достать до середины штата, но когда дело доходит до реального боя, я просто щенок по сравнению с настоящими мечниками вроде Майкла — а сам Майкл утверждает, что вряд ли представляет собой серьезную угрозу для Никодимуса.

— С чего ты взял, что он собирается осуществить сделку, чародей? — вкрадчиво промурлыкала Тесса. — Теперь, когда ты здесь, и Меч здесь, и монеты?

— Может, ты не заметила, сучка, — огрызнулся я, — но Меч и правда здесь. И два остальных тоже. Ты бы подумала хорошенько, прежде чем затевать драку.

Шипастый Намшиил разразился квакающим смехом.

— Ты думаешь, шестеро нас побоятся сразиться с двумя Рыцарями?

— Я думаю, вас не шестеро, а пять с половиной, обрубок, — парировал я, приблизившись к ним еще на шаг. Отсюда я мог лучше разглядеть внутренности башни. — И кстати, если вы вдруг не знаете, Рыцарей трое.

Никодимус улыбнулся, блеснув зубами.

— И кстати, если этого не знают Майкл и Саня, двоим Рыцарям противостоят семеро динарианцев. В конце концов, это ты заманил их сюда.

— Гарри, — напряженным голосом повторил Майкл.

Магог рокочуще заурчал и подобрался ко мне на ярд ближе, скребя землю когтями и угрожающе тряся тяжелой башкой.

Я поднял Меч и оскалился в недоброй ухмылке.

— Хочешь отведать, Магилла? — издевательски спросил я, делая еще два шага вперед. — Подходи, получай. Я покажу тебе, что случается с Кинг-Конгами.

Ага! У самого основания стены маяка виднелась съежившаяся человеческая фигура — окровавленная, избитая, полузамерзшая, но живая. При виде меня человек поднял лицо, и я встретился взглядом с Джентльменом Джонни Марконе.

Они привязали его к стене веревками — с учетом погоды, металлические цепи, возможно, просто убили бы его. Половина его лица распухла от ссадин, но оба глаза были открыты. Волосы его слиплись от крови. Точнее…

Блин-тарарам. Кто-то оторвал верхнюю половину его правого уха. Не отрезал, а именно оторвал,судя по бесформенным лохмотьям. Костяшки пальцев на его правой руке тоже покрывала запекшаяся кровь. Марконе явно разбил кулак, прежде чем его связали. Он отбивался.

Я сразу перестал нести ахинею и начал пятиться к Майклу и Сане.

Магог застыл, комично склонив обезьянью морду набок.

Никодимус тоже выпрямился у себя на троне: план, который, как ему казалось, осуществлялся без сучка и задоринки, вдруг начал разваливаться на глазах.

— Майкл! — окликнул я и бросил «Фиделаккиус» в воздух себе за спину.

— Убейте их! — рявкнул Никодимус так, что снег посыпался с камней. — Убейте сейчас же!

Тесса завизжала как от оргазма, и сегменты хитинового панциря буквально вырвались из-под ее человеческой кожи, превращая ее в богомола. Дейрдре шипела, вторя матери; волосы ее на глазах удлинялись, превращаясь в стальные лезвия, кожа темнела. Розанна взвыла, и ладони ее наполнились огнем — Адским Огнем, не иначе. Шипастый Намшиил поднял руку вверх, и между пальцами его заплясали маленькие зеленые молнии.

Магог просто взревел и ломанулся вперед, а за ним очертя голову бросились на нас из темноты десятка полтора безволосых тварей. И, словно этого было недостаточно, по камням вокруг нас заплясали красные точки лазерных лучей — штук шесть невидимых нам сквозь снег и слякоть стрелков брали нас на прицел.

Вот это да, Гарри. Отменный план.

Я поймал их именно там, где это было мне нужно.

(обратно)

Глава СОРОК ТРЕТЬЯ

Я не задержался, чтобы посмотреть, что случилось с мечом, который я, не глядя, кинул Майклу. Вместо этого я сунул руку за отворот ветровки, и она вынырнула обратно, сжимая двуствольный обрез. Я отпустил посох, схватил обрез обеими руками, вскинул его и отвернулся.

— Гори все пламенем! — заорал я и спустил оба курка.

Давным-давно, на стадионе Ригли-филд мне довелось видеть, как Кинкейд палит по вампирам зарядами под названием «Драконов Дых». Вид дробовиков, выплевывающих сорокафутовые языки огня, произвел на меня чертовски сильное впечатление. С тех пор у меня была возможность вволю поэкспериментировать по части разнообразных штук, которыми можно стрелять из дробовика, и как выяснилось, палить по людям можно много чем. Право же, диву даешься, насколько изобретательны люди в деле уничтожения себе подобных, и почти все поды их творчества можно свободно купить.

Мой персональный выбор: заряд под названием «Метеор».

При каждом выстреле из ствола выбрасывается пучок раскаленных металлических частиц — мелкой, очень мелкой магниевой стружки, достигающей при горении температуры в три тысячи градусов. Они разлетаются огромным огненным конусом, достигающим в длину двухсот пятидесяти футов, и он ярче и горячее любого виденного вами фейерверка. Лесники используют его для выжигания подстилки при лесных пожарах, а спецподразделения — для организации привлекающих максимум внимания диверсий.

Я разрядил два «Метеора» один за другим в воздух перед собой, и на мгновение на окрашенной колдовским костром в фиолетовый цвет вершине сделалось светло как в летний полдень.

Даже зажмурившись и отвернувшись от выстрела, я не смог избежать розовых пятен в глазах. До меня донеслись выстрелы со стороны домика и более далекая стрельба на лесной опушке, но каких бы метких стрелков ни разместил там Никодимус, вспышка ослепила их, и требовалось некоторое время, чтобы их зрение восстановилось.

Это одна причина, по которой я рекомендую использовать «Метеор» для стрельбы в темноте. Это выиграло нам совсем немного времени, не больше десятка секунд, но и за десяток секунд может произойти уйма всякого, если вы умеете грамотно ими распорядиться.

Я отшвырнул обрез в сторону, схватил посох и, вопя как безумный, ринулся вперед.

Майкл с Саней следовали за мной по пятам. Майкл держал «Амораккиус» в правой руке и «Фиделаккиус» в левой, и оба клинка вдруг засияли неярким, серебристым светом. Одна из безволосых тварей, притаившихся за домом, по команде Никодимуса ринулась на нас, хотя вспышка ослепила и ее. На беду она промахнулась мимо меня и напоролась точно на Майкла. Рыцарь Креста повернулся чуть влево, потом чуть вправо, взмахнув обоими мечами по очереди. Тварь коротко взвыла от боли и тут же стихла, а Майкл продолжал бег, почти не задержавшись, оставив на земле за собой продолжавшее еще дергаться тело.

Воздух содрогнулся от боевого рева Магога, и я увидел, что огромный динарианец несется прямо на меня. Я уже мерился своей магической силой с кинетической энергией Магога и знал, что при необходимости я могу остановить его. Еще я знал, что это потребует изрядного усилия и ослабит меня, сделав более уязвимым для его спутников. Поэтому вместо того, чтобы останавливать его, я чуть напряг волю и, дождавшись пока эта горилла приблизится на достаточное расстояние, сделал посохом взмах снизу вверх — словно клюшкой для гольфа — и выкрикнул: — Forzare!

Невидимая сила, соединившись с инерцией Магога, оторвала его от земли. Магог с воем пронесся над нашими головами и, описав в воздухе дугу, покатился по каменистому склону вниз, туда, откуда мы только что поднялись. Звериный вой сменился исполненной чувства фразой на незнакомом мне языке, то и дело прерываемой полными злобы и боли вскриками: судя по всему, динарианец продолжал свое движение вниз. Злобы в его голосе, правда, слышалось больше, чем боли, и я понимал, что вывел его из боя лишь временно и очень ненадолго.

Я надеялся только, что этого времени нам хватит.

С трона скатилась Дейрдре — она перемещалась на всех четырех, помогая себе при этом еще и стальными лентами своих волос, в результате чего походила на огромного, причудливого паука — до тех пор, пока Саня не поднял свой «Калашников» и не открыл по ней огонь. Не слепой огонь длинной очередью. Русский остановился и прицелился. Одну пулю он вогнал в камень в дюйме слева от Дейрдре, вторая пронзила ей бедро, а третья высекла сноп искр из ее стальных волос. Дейрдре вскрикнула от боли и страха и отпрянула в тень со скоростью таракана, застигнутого светом посередине кухни.

По нам продолжали стрелять с обеих сторон, пока еще вслепую и наугад, что было ненамного менее опасно. Пули, скажу я вам, препротивнейшая штука. В них нет никакого драматизма. Шум они производят на манер больших жуков, каких можно услышать где-нибудь за городом в жаркий летний полдень. Их даже трудно бояться, пока до вас не дойдет по-настоящему, что это такое. Это по-своему кстати — правда! — потому что благодаря этому существует зазор между моментом, когда ваши чувства говорят вам, что смерть порхает в воздухе в паре футов от вас, и моментом, когда ваш рассудок все-таки заставляет вас понять, что ходить под пулями — худшая из худших идей. Это дает вам время действовать прежде, чем вам станет так страшно, что в голове не останется ни одной мысли, кроме как об укрытии.

— Вперед, вперед, вперед! — крикнул я, продолжая движение. Единственная наша надежда заключалась в том, чтобы двигаться вперед, заставляя Никодимуса и К. убраться с дороги к единственному укрытию на этом чертовом холме.

— Убить их! — в ярости ревел Никодимус, а потом над головой зашумел нарастающий ветер. Должно быть, он взмыл в небо, паря на этой своей тени как на огромных перепончатых крыльях.

На Майкла снова навалилось несколько тварей, и ему пришлось пустить в ход оба Меча. Серебряное свечение их клинков сделалось ярче. Саня выкрикнул что-то по-русски, и на вершине холма сразу стало светлее — это вступил в бой «Эспераккиус», а хор полных боли воплей тоже усилился.

Прямо передо мной завывал от страха и досады Шипастый Намшиил. Тесса и адская девица Розанна, не сговариваясь, исчезли, будто их не было.

— Вернитесь! — в отчаянии вскричал Намшиил, простирая руки в направлении трона. Наверное, он услышал мои шаги по мокрому снегу, потому что повернулся ко мне. Зеленые молнии все еще змеились между его пальцами, и он, оскалив зубы в полной ненависти ухмылке, взмахнул рукой и швырнул в меня брызгавший электрическими искрами изумрудный шар.

Я успел изготовить свой браслет-оберег, и уж страха, злости и решимости у меня имелось в достатке, так что я укрепил защитное поле их энергией. Я выстроил поле под углом к траектории шара, и тот, не причинив никому вреда, ушел в небо.

— Щенок! Дилетант! — прорычал Намшиил, накапливая в руках новый заряд своей зловещей зеленой энергии. Он сделал странный жест, щелкнул пальцами, и внезапно пять тонких нитей зеленого света сорвались с его руки и устремились ко мне, каждая по своей извилистой траектории.

Я чуть подправил щит, чтобы отразить и эту атаку, и в самый последний момент сообразил, что каждая из нитей отличается от других по спектру, а может, по длине волны магической энергии… в общем, что моего щита не хватит, чтобы отразить их всех. Во всяком случае, одновременно. Я отбил три, с трудом уклонился от четвертой и ничего не смог поделать с пятой.

Что-то, напоминающее ледяную, засаленную рояльную струну, обвилось вокруг моей шеи, лишив меня возможности дышать.

— Несносная, заносчивая мартышка, — шипел Намшиил. — Играешь с огнем созидания. Подстраиваешь под него свою душу, словно ты один из нас. Да как ты только смеешь? Как ты посмел прикрываться Огнем Души от меня — меня, жившего уже тогда, когда ваша жалкая порода едва выползала из навоза…

Пожалуй, больше всего меня бесила не перспектива задохнуться и даже не тот маниакальный монолог, который мне пришлось выслушивать в процессе этого. Я просто совершенно не понимал, о чем он, черт его подери, вообще говорит. Ну, конечно, я изрядно отмутузил его этой серебряной рукой, но даже так он принимал это слишком близко к сердцу… если оно у него, конечно, имелось.

Потом я утратил нить своих размышлений. Голова гудела как котел. Шея болела. Шипастый Намшиил нес какую-то ахинею. Он распинался буквально с пеной у рта — а потом в воздухе мелькнул серебряной молнией «Амораккиус», и голова Шипастого Намшиила слетела с плеч и, дважды перевернувшись, упала в снег.

Я вдруг смог сделать вдох, и мир снова начал выстраиваться в положенном порядке. Майкл шагнул вперед, бросил взгляд на тело Намшиила и отсек ему правую кисть. Потом подобрал ее и сунул в полотняный мешок, висевший на поясе. Тем временем Саня закинул автомат за плечо и помог мне подняться.

— Пошли, — прохрипел я, едва складывая слова своим полураздавленным горлом. Я отцепился от Сани, сделал шаг вперед и махнул ему рукой. — Маяк. Быстро.

Саня перевел взгляд с меня на башню и, сунув меч в ножны, снова взял в руки автомат. Потом, вскинув «Калашникова» к плечу, начал методично отстреливать одиночными выстрелами тварей, прикованных цепями по периметру круга с продолжавшей парить в нем Ивой.

Я старался не отставать от Сани. Дыхание давалось мне с трудом. Ко времени, когда мы с Майклом ступили под укрытие камней полуразрушенного маяка, огонь по нам сделался гуще и точнее: зрение у стрелков почти восстановилось. Маленькое окошко, подаренное нам двумя зарядами «Метеора», закрылось.

— Откуда вы знали? — задыхаясь, спросил Майкл. — Откуда вы знали, что они бегут, стоит нам атаковать их?

— В играх, подобных этой, трудно оставаться в живых две тысячи лет, если вы не обладаете рефлексами хищника, — объяснил я. — И любой хищник на свете реагирует на громкий звук, яркую вспышку или внезапное нападение одинаково. Он спешит убраться оттуда к чертовой матери. Это сильнее их. Чертовски трудно отделаться от привычки, если ей две тысячи лет.

Саня спокойно прикончил еще одну тварь.

Я пожал плечами.

— Никодимус и К. были уверены, что все пойдет только так, как они рассчитали, а когда все обернулось по-другому, они просто смешались. Поэтому монетоголовые удрали, — я надул губы. — Разумеется, они очень скоро вернутся. В очень раздраженном состоянии. Как дела, Марконе?

— Дрезден, — произнес Марконе таким тоном, словно мы случайно встретились напротив знакомой кофейни. Голос у него звучал немного устало, но спокойно. С учетом обстоятельств это лишний раз демонстрировало характер короля криминального Чикаго. — Вы можете помочь девочке?

Черт. Чтоб его. Наверное, больше всего я ненавижу в Марконе именно это. Время от времени от говорит или делает что-то такое, из-за чего я не могу приклеить на него ярлык «преступный подонок» и спокойно убрать его куда-нибудь в шкаф. Я испепелил его взглядом. Он ответил мне слабой, понимающей улыбкой. Я выругался про себя и принялся изучать устройство круга, пока Саня разбирался с последней из сторожевых тварей.

— В жизни не видел ничего подобного, — тихо признался Майкл.

Я мог его понять. Даже на мой профессиональный взгляд круг вышел впечатляющим. Он сплетался из множества светящихся линий и завитков, а это всегда смотрится потрясающе, особенно ночью. Золото, серебро и драгоценные камни тоже не портили впечатления. Светомузыка в исполнении колокольчиков и кристаллов придавали этому зрелищу гротескной фантастичности, выгодно оттенявшей магическую символику.

— Работа высший класс, — так же тихо пробормотал я. — Мне еще лет сто или двести не дорасти до такого уровня мастерства. И точность потрясающая. Стоило бы какой-то мельчайшей детали сесть на долю дюйма мимо положенного места, и вся эта штука взлетела бы на воздух. С такой-то мощностью… Любая ошибка могла привести к тому, что на месте этого холма остался бы кратер. Только гребаный гений мог собрать и запустить такое, Майкл.

Я поднял посох.

— К счастью, — продолжал я, взяв его обеими руками и замахиваясь, — чтобы взломать его, достаточно одной обезьяны с большой палкой.

Посох с силой опустился его на ближний от меня кристалл хрусталя. Кристалл разлетелся на мелкие осколки, и свечение, окутывавшее круг, дрогнуло и начало меркнуть.

Я двинулся по кругу, сокрушая все направо и налево своим посохом. Действие это оказывало на меня прямо-таки терапевтическое. Одному Богу известно, сколько раз нехорошие парни уничтожали плоды человеческого труда, оставляя людей без домов, любимых, самой жизни. Приятно было вернуть им хоть часть этого долга. Я громил кристаллы, преломлявшие свет в клетку для плененного Архива. Я корежил и отшвыривал в сторону камертоны, превращавшие звук в невидимые цепи. Я разносил к чертовой матери все хитроумные приспособления, лишавшие жертву свободы — слоновьи бивни с вырезанными на них рунами, самоцветы с магическими иероглифами, золотые пластины с колдовскими символами.

Не знаю, в какой именно момент я начал орать. Где-то в разгар процесса разрушения мне пришло в голову, что эти гады, взяв магию, энергию жизни и созидания, и извратили ее, превратив в нечто постыдное и отвратительное. Они использовали ее в качестве орудия заключения и пыток, порабощения и уничтожения. Хуже того, они обратили магию против Архива, против хранителя знаний — еще хуже, против ребенка.

Я не останавливался, пока не погромил всю их роскошную, изысканную, элегантную камеру пыток, пока не пробил посохом последний, гладкий золотой круг, служивший основой конструкции, окончательно сломав заклятие.

Удерживавшая пленницу энергия со злобным ревом вырвалась в воздух, и на мгновение над развалинами маяка вырос столб зловещего фиолетового света. На долю секунды ме показалось, что я вижу в нем отчаянно дергающиеся и вертящиеся лица, но потом свет померк, и Ива безвольно повалилась на землю — просто маленькая обнаженная девочка, избитая, исцарапанная и полуживая от холода.

Майкл уже оказался рядом, срывая с плеч свой плащ. Я взял его и завернул в него Иву. Она протестующе всхлипнула раз или два, но почти бессознательно. Я поднял ее на руки и прижал к себе, пытаясь дополнительно укутать полами своей ветровки.

Я поднял взгляд и увидел, что Марконе, не отрываясь, смотрит на меня. Саня освободил его, перерубив веревки, и отдал ему свой рыцарский плащ, так что теперь тот съежился, защищаясь от дождя, с зажатой в замерзших пальцах химической грелкой. Роста он лишь ненамного выше среднего, и сложение тоже не слишком чтобы богатырское, поэтому Санин плащ укрыл его как одеяло.

— С ней все будет в порядке? — спросил Марконе.

— Обязательно, — убежденно ответил я. — Обязательно, черт подери, будет в порядке.

— Ложись! — рявкнул Саня.

Пули высекли снопы искр, ударившись о камни маяка и десятком обезумевших пчел заметались между стенами. Все залегли. Как мог, я постарался прикрыть Иву ветровкой и своим телом от шальной пули. Саня высунулся на секунду из-за камня, дал пару ответных очередей и поспешно нырнул обратно. Интенсивность огня с улицы росла с каждой секундой.

— Они подтягивают подкрепления с берега, — сообщил Саня. — И вооружение у тех потяжелее.

Марконе огляделся по сторонам в руинах маяка.

— Если у кого-нибудь из них есть гранаты, спасательная операция завершится очень быстро.

Саня снова высунулся и выпустил еще пару очередей. На этот раз едва он успел укрыться, как ответная очередь раскрошила камень в том месте, где только что находилась его голова. Он выругался себе под нос и сменил опустевший рожок автомата на свежий.

Совершенно неожиданно неприятельский огонь стих. Секунд двадцать или тридцать на вершине холма царила тишина. Потом до нас донесся полный злобы голос Никодимуса.

— Дрезден!

— Чего нужно? — откликнулся я.

— Я намерен дать вам еще один шанс выйти отсюда живым. Отдайте мне девчонку. Отдайте мне монеты. Отдайте мне меч. Сделайте это, и я позволю вам уйти живым и невредимым.

— Ха! — бросил я в ответ; надеюсь, это прозвучало увереннее, чем я себя чувствовал в тот конкретный момент. — А если я просто уйду отсюда?

— В Небывальщину? — поинтересовался Никодимус. — С того места, где вы находитесь? На вашем месте я, скорее, попросил бы вашего русского пустить вам пулю в голову. Я-то знаю, кто живет с той стороны.

С учетом того, что место для круга они выбрали именно из-за наличия здесь мощного источника темной энергии, я без особого труда поверил в то, что он связан с не самыми приятными местами Небывальщины. Все говорило в пользу того, что — по крайней мере по этому вопросу — Никодимус не блефует.

— Как мне знать, не убьете ли вы меня тотчас же, как получите все, что хотели? — крикнул я в темноту.

— Гарри! Прошипел Майкл.

Я шикнул на него.

— Нам обоим известно, чего стоит мое слово, — сухим тоном заметил Никодимус. — Право же, Дрезден. Если мы не можем доверять друг другу, к чему все эти разговоры?

Хи-хи. К тому, чтобы выиграть время в ожидании того, второго, ради чего я использовал «Метеоры» — вот к чему.

Две двухсотфутовых огненных струи временно ослепили наших врагов, это так.

Но они сделали и кое-что другое.

На мгновение Марконе склонил голову набок, прислушиваясь.

— Скажите, — произнес он неуверенно. — Мне одному слышатся… скрипки?

— Ага! — вскричал я и вскинул кулак. — Агагагага! Вы когда-нибудь слышали что-нибудь энергичнее и помпезнее этого?

Низкие, звучные звуки валторн добавились к струнным, отражаясь эхом от склонов.

— Что это? — пробормотал Саня.

— Это Вагнер, детка, — прокаркал я. — Это Вагнер!

Не верьте тому, кто говорит, будто Несущая Смерть не умеет обставить выход.

Мисс Гард вела списанный армейский «Ирокез» с восточной стороны острова. Лыжи вертолета едва не цепляли за вершины деревьев, а из подвешенных ко днищу машины динамиков грохотал «Полет Валькирий». Несмотря на ветер, мокрый снег и прочую подобную мерзость, она мастерски вывела вертолет на цель, ориентируясь только по вспышке «Метеоров». Я же говорил, что ночью эти штуки видно за много миль? Зависнув над вершиной, «Ирокез» развернулся к нам бортом; звук из динамиков сдувал снег с древесных верхушек не менее эффективно, чем поток воздуха от винтов.

Боковая дверь вертолета была сдвинута назад, и в проеме сидел мистер Хендрикс собственной персоной, наполовину скрытый от взгляда привинченным к полу шестиствольным пулеметом Гатлинга — совершенно противозаконным, разумеется.

Впрочем, полагаю, в этом и состоит главное преимущество сотрудничества с криминальными элементами. Им на такого рода ограничения просто наплевать.

Стволы «Гатлинга» повернулись, и из них вырвался язык пламени. В земле перед стволом возникла длинная траншея, а в воздух полетели снег и комки земли. Я рискнул высунуть голову из-за стены и увидел людей в черном, разбегавшихся в поисках укрытия, пока шквал свинца полосовал вершину холма.

— Карета подана, — объявил я. — Пошли!

Первым шел Саня, отстреливая тех, кто еще не залег в попытке укрыться от огня с вертолета. Несколько человек из Никодимусова воинства оказались безумнее других и попытались напасть на наш маленький отряд. Если кто не знает, изначально шестиствольные пулеметы проектировались для стрельбы по самолетам. То, что остается после попадания из такого по человеку, опознанию практически не поддается.

Места для приземления вертолета на вершине не было, но с противоположного борта размотался и повис, почти касаясь земли, трос спасательной лебедки. Я задрал голову и увидел Люччо с пультом лебедки в руке. Лицо ее было бледно, но глаза возбужденно сияли. Именно с ее помощью Гард вывела вертолет в точку ожидания сигнала: я дал Анастасии пару моих волосков для поискового заклятия, и она следила за моим перемещением с момента нашей встречи с Розанной у церкви.

На конце троса болталась сбруя для эвакуации людей.

— Марконе, — крикнул я сквозь шум лопастей и грохот пулемета. Не уверен, что меня услышали, так что для надежности я ткнул в него пальцем. — Вы первый. Таков уговор.

Он мотнул головой и ткнул пальцем в Иву.

Я зарычал, сунул девочку ему в руки и принялся застегивать на нем лямки подъемного устройства. Спустя секунду до него дошло, а еще через пару секунд мы пристегнули его к лебедке. Я дал отмашку Люччо, и Марконе в белом с ярко-красными крестами рыцарском плаще на голое тело, крепко прижимая к себе Иву, взмыл вверх. Люччо помогла затащить их в кабину, и секундой спустя пустой трос снова спустился вниз.

— Саня! — объявил я.

Русский отдал мне «Калашников», пристегнулся к тросу и взвился вверх, к вертолету. Трос снова спустился. Теперь откуда-то снизу, со склона по вертолету бил крупнокалиберный — судя по трассирующим пулям, время от времени рикошетивших о камни — пулемет. Хендрикс отвечал на это шквалом огня своего «Гатлинга», но было совершенно очевидно, что Гард не сможет долго удерживать вертолет на месте.

— Гарри! — окликнул меня Майкл, протягивая мне сбрую. Я совсем было взял ее, но по чистой случайности поднял взгляд и увидел лицо Гард, глядевшей на нас сквозь выпуклый плексиглас пилотской кабины. Она смотрела на Майкла прстальным взглядом, который я видел уже как-то раз на ее лице, и сердце мое в ужасе замерло.

В прошлый раз, когда я видел этот взгляд, я лежал на мостовой в переулке за книжной лавкой Бока, а некромант по прозвищу Собиратель Трупов и вурдалак по имени Ли Хань как раз собирались меня прикончить. Спустя несколько минут Гард сообщила Марконе, что видела мою судьбу, и на ней мне было написано погибнуть в тот день, в том переулке. Собственно, я остался жив только потому, что в дело вмешался Марконе.

Однако даже если бы этот взгляд был мне незнаком, я мог бы сообразить, что всякий раз, когда парящая над полем боя валькирия начинает интересоваться одним конкретным воином, это не к добру.

Я ведь дал обещание Кузнечику. Если дела вот-вот обещали обернуться погано для того, кто оставался на земле, значит, оставаться наедине с этими делами должен не отец Молли.

— Сначала вы, — сказал я.

Он попытался спорить.

Я сунул сбрую ему в руки.

— Черт подери, Майкл!

Он поморщился, кивнул мне и убрал «Амораккиус» в ножны. Так и продолжая держать в руке «Фиделаккиус», он быстро влез в постромки и с моей помощью застегнул карабины. Я махнул Люччо, и Майкл начал подниматься. Выражение лица Гард изменилось на просто чуть хмурое, и сдавливавшее мою голову напряжение слегка ослабло.

Тесса и Розанна выступили из завесы, не уступавшей самым удачным Моллиным, и мне не обязательно было обладать проницательностью Шерлока Холмса, чтобы понять, кто выполнил большую часть работы по кругу, в котором удерживали Архив. Возможно, у меня еще имелось полсекунды на то, чтобы как-то отреагировать, но я запутался в ремне Саниного автомата, который он оставил мне, чтобы я отбивался в случае как раз такого нападения. Вот спасибо, Саня.

Тесса с торчавшим из-под хитиновой оболочки улыбающимся девичьим лицом, взмахнула клешней, целясь мне в голову, и мне ничего не оставалось, кроме как прикрыться автоматом, пока она не снесла мне голову. Только вместо того, чтобы ударить в него, может, покорежив магазин или сломав приклад, она с легкостью взрослого, отнимающего конфету у младенца, вырвала его у меня из руки и вскинула к плечу.

А потом она подмигнула мне, послала мне издевательский воздушный поцелуй и, сдвинув рычажок предохранителя в положение автоматической стрельбы, разрядила рожок в Майкла с расстояния в десять футов, не больше.

Мой друг даже не вскрикнул. Он дернулся, когда пули ударили в него, выбросив в воздух облачко алых брызг, и безвольной тряпкой повис на тросе.

«Фиделаккиус» выпал из его пальцев и звякнул о камни.

Новая очередь ударила в борт «Ирокеза», и из пробоины над дверью повалил дым. Вертолет резко накренился, и секунду мне казалось, что он завалится набок и рухнет на землю, но он все же выровнялся, вихляясь как-то по-пьяному, набрал скорость и, продолжая волочить на тросе безжизненное тело моего друга, скрылся в темноте.

(обратно)

Глава СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Пока некоторая часть меня отмечала все происходящее, все остальное начало визжать от ослепительной, багровой ярости, от боли, от нежелания верить в увиденное.

Я не сомневался уже, что знаю, кто забрал мой жезл. Я не сомневался, что знаю, зачем это сделали. Я даже подумал, что с определенной точки зрения это даже не так глупо.

Но в тот момент мне было на это наплевать.

У меня не было с собой моего жезла, и я не знал наверняка, хватит ли у меня энергии, чтобы прорвать защиту, даденную Тесе Падшими. Мне никогда не удавалось добиться необходимой мне точности без вспомогательных средств.

Однако в тот момент мне и на это было абсолютно наплевать.

Я собрал в комок мою злость, мой гнев, мою ненависть, мое упрямство и мою боль. Я отогнал прочь мысли обо всем во вселенной кроме мысли об окровавленном теле моего друга, висевшем на том канате, а еще о точке радиусом два дюйма в центре Тессиной груди.

А потом я набрал в грудь воздуха и взмахнул рукой над головой.

— Fuego, pyrofuego! — взревел я во всю мощь моего охрипшего горла. Потом выставил вперед два пальца правой руки и высвободил накопленную энергию. — Гори, сука!

Струя иссиня-белого огня, плотностью почти не уступавшего твердому предмету, метнулась от меня к Тессе и огромным копьем ударило ей в грудь.

Похожая на богомола динарианка запрокинула свое хорошенькое личико и завизжала от невыносимой боли: огненная струя прожгла ее насквозь, и края зловещей дырки в ее хитиновом теле продолжали гореть. Продолжая визжать и колотиться, она упала на землю. Признаюсь, ни разу прежде, ни с жезлом, ни без него мне не удавалось вызывать огонь такой разрушительной силы… Адский Огонь Ласкиэли не в счет.

Краем глаза я заметил движение сбоку от себя и, упав на землю, перекатился по ней — и вовремя, потому что одно из раздвоенных копыт Розанны полоснуло по воздуху в том месте, где только что находилось мое бедро. С такими-то копытами она наверняка рассекла бы мне ногу до кости. Я замахнулся посохом, метясь ей в лицо, и теперь уже ей пришлось уклоняться от удара. Развивая атаку, я выбросил руку вперед и рявкнул: — Forzare!

Вряд ли это можно назвать лучшим из моих кинетических ударов, но и этого хватило, чтобы поток невидимой энергии отшвырнул ее на десяток футов от меня.

Я бросился к месту, где упал «Фиделаккиус» и схватил его за рукоять. Стоило моим пальцам сомкнуться на эфесе Меча, как до меня дошло несколько непреложных фактов — словно мне их объяснил спокойный, рациональный, мудрый старик, совершенно невосприимчивый к тому нервическому состоянию, в котором я находился.

Во-первых, я сообразил, что остался один на не отмеченном на картах острове посередине озера Мичиган, и компанию мне составляют исключительно психи и падшие ангелы.

Во-вторых, у меня все еще находились монеты и Меч, за которыми охотился Никодимус — и это значило, что он еще постарается их добыть.

В-третьих, теперь, когда я лишил динарианцев их главной добычи, они, наконец, разозлились по-настоящему.

В-четвертых…

Земля вздрогнула, словно от тяжелых шагов.

В-четвертых, с момента, когда я лишил Летних возможности выслеживать меня с помощью заколки-листочка, Старший Братец Бебека, возможно, выжидал, пока я использую в бою свою магию — ту самую магию, которой я пользовался два года назад в Арктис-Торе. Это же, вероятно, служило причиной тому, зачем Мэб — наиболее вероятная подозреваемая в штучках с моей памятью — лишила меня жезла и моих знаний о методике пользования огненной магией в бою. Затем, чтобы помешать мне открыть свое местоположение Летним.

Но поскольку я только что это совершил, до визита Старшего Бебеки, возможно, оставались считанные минуты.

И в-пятых, до меня дошло, что у меня нет иного способа покинуть этот дурацкий, до жути знакомый остров, кроме как прорваться к берегу и катеру, на котором я попал сюда.

Меня все еще жгло желание расправиться с людьми, расстрелявшими моего друга, но я понимал, что у меня нет шансов напасть на них и остаться при этом в живых — а погибнув, я, можно сказать, преподнесу им оружие для продолжения той войны, которую Майкл всю свою жизнь старался остановить.

Единственным реальным выходом для меня было бежать. Собственно, и так шансы на успех представлялись довольно-таки призрачными, но других вариантов я не видел.

Поэтому я сунул меч в ножны, так и болтавшиеся у меня на плече, сориентировался на местности и побежал. Быстро.

Если подумать, я не так силен, как по-настоящему серьезные бойцы вроде Майкла или Сани. Фехтую я не так хорошо, как, скажем, Никодимус или Широ. Даже магического опыта у меня меньше, чем у по-настоящему зрелых чародеев, которые занимались этим много столетий, вроде Привратника или Намшиила Колючего.

Однако в беге я сделаю любого из них. Верняк. Я умею бегать — ну, может, не так, как олимпийские чемпионы. Главное, когда кто-то или что-то гонится за мной чтобы убить, я бегу очень хорошо. Ну, и ноги у меня длинные, и вес не избыточный, и я стараюсь держаться в форме. Я ворвался в лес со скоростью оленя и понесся по тропе, которой мы шли к маяку. Расчищенная тропа хорошо выделялась на снегу, и хотя часа через два она обещала покрыться ледяной коркой, для бега она пока подходила почти идеально.

Появление на поле боя Гард внесло в ряды врага смятение, и я старался сполна использовать это. В темноте слышались крики: люди пытались понять, что происходит, помочь раненым или выполнять противоречивые приказы: Хендрикс и его «Гатлинг» явно нарушили командную цепочку неприятеля. Трещали помехами рации, голоса из динамиков причудливо искажались, чего и можно было ожидать в месте сосредоточения магических энергий.

Тот факт, что у большинства людей отсутствовали языки, тоже вряд ли содействовал наведению порядка. Нику стоило бы послушать меня и почитать записки того чернокнижника. Нет, правда.

Кто-то в нескольких ярдах справа от меня крикнул мне что-то. Собственно вместо слов у него вышла полная тарабарщина. Я промычало ему в ответ что-то очень похожее, притворяясь, будто у меня тоже вырван язык, и добавил к этой тираде выразительный жест рукой. Не знаю, убедила ли его эта шарада или просто застала врасплох, однако на эффекте это не сказалось. Я миновал его, не встретив и попытки помешать.

Я уже решил, было, что почти спасся, когда на всем бегу ворвался в разрушенный поселок, и до катера мне оставалось одолеть последний прямой отрезок вдоль берега.

И тут до меня донесся рев Магога, спускавшегося с холма следом за мной. Судя по звуку, скорость он развивал раза в два больше моей. Вот черта, которую я терпеть не могу в этих типах, что сотрудничают с демонами. Не утруждая себя физической подготовкой, они тем не менее бегают быстрее чем мы, подходящие к этому профессионально, пыхтя и потея на тренировках. Извращенцы чертовы.

Не было сомнений в том, что Магог целенаправленно гонится за мной — ну, или, по крайней мере, спешит к пристани и катеру, чтобы лишить меня шансов бежать. У меня оставалось совсем немного времени, чтобы найти, где укрыться от него, и я на бегу свернул в длинное, темное здание, судя по всему служившее прежде консервным заводом.

Крыша цеха провалилась в нескольких местах, и снег укрыл почти треть помещения. Стены сохранились почти полностью, но я сильно не доверял прочности пола. Подвал в здании, расположенном так близко к воде, вряд ли был глубоким, но для того, чтобы сломать ногу, хватило бы и просто прогнившей доски. Мне оставалось только держаться поближе к стене и надеяться на лучшее.

В первый раз численное превосходство противника работало на меня. Если бы Никодимус захватил с собой только свою динарианскую братию, на снегу не виднелось бы ничего, кроме отпечатков копыт, и членистых ног, и обезьяньих рук, и кто там у них еще. Однако он нагнал на остров несколько десятков вооруженных человек, и в результате все было истоптано их башмаками. Одним следом больше, одним меньше… Поэтому я надеялся, что мне всего-то придется затаиться в доме и переждать, пока Магог не пронесется мимо.

Едва я успел пригнуться и начать изображать из себя маленькую мышку, как старые, наполовину истлевшие доски старого цеха содрогнулись подо мной, потом еще и еще раз, словно кто-то не спеша, шаг за шагом приближался ко мне.

А почти сразу за этим я услышал приближавшегося Магога — тяжелое шарканье ног — или рук? — по снегу, сопровождавшееся ровным, мерным дыханием, напоминавшим работу кузнечного меха. Неожиданно Магог остановился, удивленно фыркнул — и тут же оглушительно взревел, бросая вызов невидимому мне противнику.

И голос, низкий, зычный голос произнес:

— Прошу тебя, изыди, зверь ужасный. Я не с тобой намерен биться нынче.

Магог отозвался на это новым оглушительным ревом и фразой на даже отдаленно не знакомом мне языке.

— Пусть даже так, о зверь, Старейший, — произнес низкий голос мягко и даже почтительно, — Есть долг и у меня, и я его исполню. Нам нет нужды с тобой вступать в раздоры. Ступай же с миром, о Старейший, не ищи себе беды.

Магог прорычал что-то еще на том же языке.

Низкий голос окреп.

— Я ссоры не ищу с тобой, о Падший. Однако же молю тебя, не путай мирные намерения мои со слабостью. Я не страшусь тебя, поверь мне. Изыди, иначе придется мне смести тебя с пути.

Гориллоподобный динарианец взревел, и я услышал, как он, взрыв когтями снег, ринулся на обладателя зычного голоса.

Похоже, когда дело доходило до осмысленного ответа, динарианцу недоставало словарного запаса.

Что последовало за этим, я не видел. Вспыхнул на мгновение золотисто-зеленый свет — так солнце отражается от свежей весенней травы — грянул гром… нет, не гром и даже не треск огня. Я даже не могу назвать этот звук особенно громким, скорее, резким, и ощутил я его не только барабанными перепонками, но всем телом.

Стена цеха разлетелась градом кирпичных осколков, и в пролом, вращаясь, влетел Магог — точнее, то, что от него осталось. Он приземлился футах в двадцати от меня. У него недоставало почти половины тела: бедер, передней части торса, и еще всякого по мелочам. Впрочем, рана не производила впечатления рваной. Все изуродованные части тела Магога светились изнутри неярким зеленовато-желтым сиянием, останавливавшим кровь. Магог дернулся раз и затих. Из тела его вытянулись тонкие зеленые побеги, распустились листьями и, не прошло и пары секунд, расцвели клумбой разноцветных полевых цветов.

Наверное, именно этот цветущий ковер освободил от останков обезьяньего тела того, кто находился внутри: мускулистого молодого мужчину, тело которого показалось из-под растительной вуали. Остекленевшие глаза не оставляли сомнений в том, что он абсолютно мертв, и на груди его, на месте сердца зияло отверстие, из которого росли самые пышные цветы. Шею его охватывал кожаный ошейник, на котором болтался маленький пластиковый медальон, какие вешают собакам, только вместо бумажки с кличкой и адресом хозяина в этом поблескивал потемневший серебряный динарий. Совсем еще мальчишка, не старше Молли.

С улицы донесся низкий, гулкий вздох. Потом земля снова содрогнулась от тяжелого шага. И еще.

Ближе и ближе.

Мое сердце подскочило, едва не застряв в зубах. Честно говоря, я не успел сообразить, кто там, снаружи, но все эти «изыди» не оставляли сомнений в том, что это один из сидхе. Они все время сползают на архаичную речь — точнее, они из нее никогда не выползали. Так или иначе, наконец сообразил я, скорее всего, это явился, чтобы разобраться с эмиссаром Зимних, Старший Братец Бебека — и с учетом легкости, с которой он убрал одного из динарианцев, ничего хорошего мне это тоже не сулило.

Я вдруг заметил, что непроизвольно пячусь дальше от входа. Пол содрогнулся от нового шага, и доска под моей ногой предательски скрипнула.

Это навело меня на мысль. Если Старший Бебека даже больше того, с которым я встречался в прошлый раз, может, мне удастся использовать эти гнилые доски против него — хотя бы на время, достаточное, чтобы добежать до лодки и убраться с этого чертова острова. Открытая вода, в конце концов, замечательно нейтрализует любые преимущества, которые дает избыточный рост. Признаюсь, одна из причин, по которым я чаще всего добиваюсь успеха — это то, что я ставлю перед собой совершенно реалистические задачи. И вообще, никто не сказал, что мне нужно победить эту тварь. Мне достаточно просто оставаться в живых достаточно долго, удерживать тобы успеть смыться.

Я решил рискнуть, выбрал наиболее крепкую на вид половицу и потихоньку попятился к дальнему концу цеха, ближнему к воде — не отводя взгляда от пролома, проделанного телом Магога по дороге в дом.

Топ. Топ. Топ.

Я сконцентрировался и встряхнул браслет-оберег, готовя его к работе. Потом поднял посох и прицелился его концом в место, где по моим расчетам должна была появиться голова Старшего Бебеки — пусть его знает, что я настроен серьезно.

Топ. Топ. Топ.

Я подвинул точку прицела чуть выше.

Топ. Топ. Топ.

Капля пота скатилась по моему лбу.

Топ. Топ.

Как далеко сумеет уйти этот парень?

Топ. Топ.

Все это становилось просто смешным.

Топ. Топ.

И в проеме возник Старший Бебека.

Роста в нем было пять футов. Ну, пять футов два дюйма, максимум.

Он щеголял в плаще с капюшоном, откинутом назад, так что я без труда разглядел его бараньи рога, длинную козлиную бороду — белую или седую, кто его разберет, — и его желтые глаза со зрачками размером с хорошие карманные часы.

А в правой руке он держал деревянный, покрытый резными рунами посох, очень похожий на мой собственный.

Прихрамывая, он двинулся вперед. Когда он оперся на посох, тот вспыхнул зеленым светом, разбежавшимся по земле кругами как от брошенного в воду камня. Топ.

Половицы скрипнули под его ногами. Он опасливо остановился и молча повернулся ко мне, взявшись за посох обеими руками. Плащ его был подпоясан куском потрепанной веревки. С этого импровизированного пояса свешивалось три накидки — некогда красные, они наполовину выцвели и истлели от времени.

Такие накидки носят члены Совета Старейшин, руководители Белого Совета. То есть, проще говоря, старейшие и сильнейшие чародеи планеты.

И этих трех, судя по всему, Старший Братец Бебека победил в бою один на один.

— М-да, — произнес я. — Сегодня явно не мой день.

Бебека смерил меня невозмутимым взглядом.

— Приветствую тебя, о юный чародей, — низкий, звучный голос его плохо вязался с телом, из которого он исходил. — Тебе известно, для чего сюда явился я.

— Вероятнее всего, чтобы убить меня, — предположил я.

— Ты истину глаголешь, — кивнул Бебека. — По приказу моей Королевы и во славу Лета.

— Зачем? — спросил я у него. — Зачем Летние хотели, чтобы динарианцы захватили Марконе? Зачем Летние хотели, чтобы те пытались поставить под свой контроль Архив?

Долгую секунду Бебека молча смотрел на меня, но когда заговорил, в голосе его мне послышалась неуверенность. Может, даже тревога.

— Не в том я положении, чтоб знать причину, или хотя б спросить.

— Но ведь бебеки — эмиссары Летних в этом деле, не так ли? — поинтересовался я. — Если не ты, тогда кто волен знать?

— И что тебе с того, о чародей? — возразил Бебека. — Иль ты спросил у Королевы Зимних, зловредной старухи, с чего она желает, чтобы помешал ты слугам тьмы темнейшей захватить Марконе? И почему она, что смерть и разрушенье олицетворяет, спасти и сохранить Архив желала?

— Вообще-то, спросил, — заявил я.

— И что ты за ответы получил?

— Послушай, Бебека, — вздохнул я. — Я и в поступках смертных женщин редко вижу логику. Требуется человек умнее меня, чтобы понять, что творится в голове у женщины-фэйре.

Старший Бебека снова помолчал, глядя на меня. А потом он запрокинул голову и издал звук, который… ну, больше всего это походило на ослиный крик. Хи-ха, хи-ха, хи-ха!

Он смеялся.

И я тоже рассмеялся. Я ничего не мог с собой поделать. Слишком уж тяжелым выдался этот день, так что смех хоть немного снимал сковывавшее меня напряжение. Я смеялся, пока у меня не заболел живот, а когда Бебека увидел, что я тоже смеюсь, он захохотал еще громче — и еще больше похоже на осла, — что, в свою очередь, еще сильнее подогрело мой смех.

Прошло не меньше двух, если не трех минут, прежде чем мы немного успокоились.

— О вас ведь рассказывают детям, знаешь? — спросил я.

— До сей поры? — удивился он.

Я кивнул.

— Историю про маленького, но умного барашка, который привел в ужас всех зверей. Всего-то черкнув пару строчек про то, как он забодал медведя.

Бебека хмыкнул.

— Мы легенды про тебя слыхали, о юный чародей, — сообщил он.

Я зажмурился.

— Вы… э… чего?

— Мы тоже сказки любим слушать про… — взгляд его заметался на пару секунд в поискахправильного слова; потом он удовлетворенно улыбнулся. Это выражение выглядело на его лице до приятного ненасильственным. — Про лузеров.

Я фыркнул.

— Что ж, полагаю, вот вам еще одна.

Улыбка бебеки померкла.

— Я не люблю служить зверям страшилкой.

— Так смени роль, — посоветовал я.

Бебека покачал головой.

— Такого не могу я совершить. Я Лету преданно служу. И Королеве.

— Но все уже кончено, — возразил я. — Марконе уже на свободе. И Ива тоже.

— Но ты ведь здесь еще, на поле боя, — мягко напомнил бебека. — Равно как и я. И, значит, дело не закрыто. И, стало быть, я долг свой выполнить обязан — к большому, право, сожаленью. Ведь лично я к тебе, о чародей, лишь уважение питаю.

Я склонил голову набок и пристально посмотрел на него.

— Ты говоришь, что служишь Лету и Королеве. Именно в таком порядке?

Бебека повторил мое движение, только смотрел он на меня теперь вопросительно.

Я порылся в кармане и достал из него второй предмет из тех, за которыми заезжал к себе домой — маленькую серебряную брошку в виде дубового листа, ту самую, которую Мистер валял по всему Маленькому Чикаго. Я решил, что бебеки, устав мотаться по местам, услужливо подсказанным Мистером, перестанут преследовать меня с ее помощью.

Взгляд бебеки расширился.

— Заклятие, которым отразил ты наши чары, воистину могучим назвать могу я. Надеялся я втайне, что смогу тебя я расспросить о нем.

— Профессиональная тайна, — вздохнул я. — Но ты ведь знаешь, что означает эта брошь.

— Воистину, — кивнул он. — Ты титул получил Эсквайра Летних, и тебе содействие оказывать должны все наши, но… — он покачал головой. — Содействие, но не в таком вопросе. Не можешь ты просить меня о нем, когда на карте — отношения Династий.

— И не буду, — пообещал я. — Но ведь наши отношения предельно ясны. Стоит нам обоим покинуть этот остров, и мы в расчете?

— Когда в Чикаго снова ты вернешься — да будет так.

— Раз так, я попрошу Летних об одной услуге — за то мое нападение на самое сердце Зимних, что я совершил в их интересах.

Бебека навострил уши.

— Правда?

— Я хочу, — сказал я, — чтобы ты достал мне пончик. Настоящий, хороший чикагский пончик. Не какой-нибудь глазированный, в вакуумной упаковке. Настоящий. С пылу, с жару.

Бебека блеснул зубами, снова улыбнувшись.

— Конечно, — продолжал я, — ты можешь отказать мне в услуге, которую я заслужил огнем и кровью, и убить меня. Но это будет означать, что Лето не исполняет своих обещаний, отвечая на услугу неблагодарностью. Не думаю, чтобы это улучшило репутацию Летних. А ты?

— Воистину, я тоже, чародей, — согласился бебека. — Не улучшит, — он склонил голову. — Скажи, ты с кремом пончик свой желаешь?

— Нет, — серьезно отвечал я. — Не с кремом, но, прошу тебя, румяней. И чтоб пудры сахарной побольше.

— Возможно, отыскать такой смогу не сразу, — серьезно признался бебека.

Я почтительно склонил голову.

— Я доверяю эмиссару Летних, что в самый подходящий он момент его доставит.

Он поклонился в ответ.

— Я понял все, о юный чародей. Но только более тебе помочь не в силах буду.

— Ты и так что в силах выполнил, не нарушая правил, — сухо произнес я. — Поверь мне. Я знаю, каково это.

Глаза Старшего Бебеки блеснули золотом. Потом он поднял свой посох и несильно стукнул им по половицам. Снова вспыхнул зеленый свет, снова громыхнул тихий гром — и он исчез.

А вместе с ним и серебряная брошка-листок. Просто исчез из моих пальцев, а я ничего и не почувствовал. Надо отдать должное фэйре: исчезать они умеют, как никто другой.

Может, мне стоило бы у них поучиться. Это могло бы здорово помочь мне выбраться из этой заварухи живым.

Я осторожно подошел по скрипучему полу к телу юноши. Смерть придала ему спокойствия, умиротворения. Мне почему-то казалось, что бы там ни делал с ним Старший Бебека, это было безболезненно. Старые фэйре умеют проделывать такое. Левой, одетой в перчатку рукой я взялся за медальон с почерневшим динарием Магога, резким рывком оторвал от ошейника и сунул его себе в карман, старательно избегая касаться его голой кожей. Я начал уже привыкать обращаться с этими чертовыми монетами, но трудно заставлять себя бояться одного и того же снова и снова, особенно с учетом обстоятельств. Риск еще раз подставить свою бессмертную душу присутствию враждебной силы казался не самой страшной угрозой в сравнении с тем, что пряталось в ночи за стенами старого цеха.

Кстати об этом… я набрал в грудь воздуха и осторожно высунул голову на улицу. Где-то на склоне холма еще слышались крики. С противоположной стороны острова до меня доносился шум лодочного мотора. Должно быть, где-то дальше по берегу были пришвартованы и другие катера.

Что ж, я знал только об одном, и он находился совсем рядом. Я выскользнул из двери и поспешил по улице — по возможности быстрее и бесшумнее.

Катер все еще покачивался, привязанный к обломку деревянного столба у нижней ступени неровной каменной лестницы. Я подавил острое желание заулюлюкать от восторга и поспешил спуститься по обледенелым ступеням, стараясь не сломать при этом шею. Вода обожгла меня холодом, но я его почти не ощущал — возможно, и к лучшему. Потом, конечно, я сполна расплачусь за это чудовищной болью, но не раньше, чем все это окажется позади. В сравнении с другими неотложными проблемами, думать об этой было почти приятно.

Я добрался до катера, бросил в него свой посох и перевалился через борт. Относительно близко, у подножия холма кто-то закричал, и я застыл. Луч фонарика скользнул туда-сюда по деревьям, потом нацелился в противоположную от меня сторону. Меня не заметили. Ухмыляясь как полоумный, я пробрался к водительскому сиденью. Когда я заведу моторы, это, конечно, привлечет внимание, но мне всего-то потребуется вести катер на восток до тех пор, пока не наскочу на берег. Все восточное побережье озера плотно заселено, и я без труда найду место, достаточно людное, чтобы не опасаться вмешательства всякой нечисти.

Я взялся одной рукой за баранку штурвала, а второй потянулся к ключу зажигания.

Его не оказалось на месте.

Я проверил еще раз. Розанна оставила его в замке. Я специально запомнил, что она ушла, оставив его там.

С соседнего кресла сползла тень, открыв взгляду Никодимуса. Он спокойно сидел в своей черной шелковой рубахе и темных брюках, с серой веревкой вместо галстука на шее. На коленях у него лежал обнаженный меч, а левой рукой он облокотился о колено. В пальцах левой руки он держал кольцо, на котором болтался испачканный машинным маслом ключ зажигания.

— Добрый вечер, Дрезден, — сказал он. — Вы не это искали?

(обратно)

Глава СОРОК ПЯТАЯ

Дождь перестал, и с неба снова падал крупными, сырыми хлопьями снег. Катер мягко покачивался на волнах. Вода хлопала по его бокам и булькала под днищем. Борта и нос катера начали обледеневать. Кажется, для обледеневавших мест имеются специальные морские слова вроде «привальный брус» и «скула», но я в них слабо разбираюсь.

— Гарри Дрезден, лишившийся дара речи, — заметил Никодимус. — Полагаю, такое не каждый день увидишь.

Я молча смотрел на него.

— На случай, если вы сами еще не догадались, Дрезден, — продолжал Никодимус, — игре конец. Так сказать, эндшпиль, — пальцы его правой руки побарабанили по эфесу его меча. — Вы как, сами догадаетесь, каков будет следующий ход, или мне подсказать?

— Вы хотите монеты, меч, девочку, деньги и ключи от Монте-Карло, — сказал я. — В противном случае вы застрелите меня и вышвырнете за борт.

— Что-то вроде этого, — согласился он. — Монеты, Дрезден.

Я полез в карман ветровки и…

— Какого черта, — сказал я.

Мешок из-под «Кроун-Ройял» исчез.

Не забывая про монету, снятую с Магога — и стараясь не выдать ее наличия у меня Никодимусу — я проверил другие карманы. Мешка не было.

— Пропали.

— Дрезден, даже не пытайтесь так жалко лгать мн…

— Они пропали! — повторил я с изрядным раздражением, причем абсолютно искренним. Одиннадцать монет. Одиннадцать гребаных проклятых монет. Последний раз я держал мешок в руках, когда звенел ими для Никодимуса.

Мгновение он смотрел на меня, шаря по моему лицу взглядом, потом пробормотал что-то себе под нос. Тени вокруг него тоже зашептались. Языка этого я не узнал, зато узнал интонацию. Интересно, подумал я, имеются ли в ангельском языке бранные слова, или же они просто говорят приличные слова задом наперед? Онвалс! Ьнечо онвалс!

Меч Никодимуса метнулся в воздухе со скоростью змеиного язычка и уперся острием мне в горло. Я даже вздрогнуть не усел, так быстро это произошло. Я втянул сквозь зубы глоток воздуха и сидел очень, очень тихо.

— Эти отметины… — пробормотал он. — Следы удушающего заклятия Намшиила Колючего, — взгляд его скользнул с красного следа на моем горле к карману ветровки, в котором полагалось находиться мешку с монетами. — А-а. Удушение всего лишь отвлекало внимание от главного. Он обобрал ваш карман одной из других нитей прежде, чем его… гм… обездвижили. Он проделал такое со святым… как там его… в Глазго, в тринадцатом веке.

Обидно, конечно, попасться на старый трюк, решил я. Однако из этого следовало, что Намшиил работал в паре с кем-то другим — тем, кто наверняка ошивался поблизости и подобрал монеты после того, как он вытащил их у меня из кармана и, пользуясь замешательством, бросил в сторону. Кем-то, кто до поры до времени не лез на первый план.

— Тесса и Розанна, — тихо произнес я. — Это они заполучили вашу коллекцию громил. И это они воспользовались самым удобным моментом, чтобы сорвать ваш план.

— Презренные шлюхи, — пробормотал Никодимус. — Одна из них — Иуда в наших рядах; я и раньше в этом не сомневался.

Я повел бровью.

— Что?

— Именно потому я доверил им самые… скажем так, запоминающиеся аспекты посвящения Архива в наш мир, — ответил Никодимус. — Полагаю, теперь, когда девочка свободна, с этими двумя у нее связаны не самые приятные ассоциации.

— И вы мне все это говорите? Зачем?

Он пожал плечами.

— Это, действительно, не лишено иронии, Дрезден — то, что я могу говорить с вами о подобных аспектах наших семейных отношений. Вы единственный, в ком я уверен, что он не переметнулся к новой силе — этому вашему Черному Совету.

— С чего это вы во мне так уверены? — поинтересовался я.

— Ох, прошу вас. Не было случая, чтобы человек, столь буйный, совращался с пути истинного чем-либо, если не считать его собственного ослиного упрямства, — Никодимус покачал головой, не спуская с меня пристального взгляда. — И тем не менее. Мое время потрачено не зря. Рыцари забрали монету Намшиила, значит, Тесса лишилась своего наставника в вопросах магии. Всего пару минут назад я слышал, как резко оборвался рев Магога, так что, смею надеяться, главный Тессин громила тоже временно выведен из игры, так? — Никодимус довольно улыбнулся мне. — Возможно, его ошейник лежит у вас в кармане. И я получил «Фиделаккиус». Устранение одного из Троих уже окупает операцию, даже если я и лишился шанса установить контроль над Архивом.

— С чего вы взяли, — негромко спросил я, — что вы получили «Фиделаккиус»?

— Я же сказал, — вздохнул Никодимус. — Это эндшпиль. Игра окончена, — интонация его голоса изменилась, и хотя он продолжал смотреть в мою сторону, стало ясно, что он обращается уже не ко мне. — Тень, будь так добра, нейтрализуй Дрездена. Мы поговорим с ним позже, в более спокойной обстановке.

Он обращался к тени Ласкиэли.

Блин, все-таки по части самонадеянности мы, чародеи, не монополисты, нет.

И Рыцари Креста тоже.

Я застыл на месте с полуоткрытым ртом. Потом повалился на бок, привалившись к штурвалу катера, словно одеревенев. Я не шевелился, даже не дышал.

Никодимус еще раз вздохнул и покачал головой.

— Поверьте, Дрезден, я искренне сожалею о подобной необходимости, но времени остается в обрез. Я должен действовать, и ваши способности могут мне пригодиться. Вы сами увидите. Как только мы уберем с дороги хоть часть этих благонамеренных идиотов… — он потянулся за «Фиделаккиусом».

И я врезал ему по шее.

А потом схватил его за удавку и рывком затянул ее. Я тянул ее что было сил. Удавка, еще одно наследие Иуды, делала Никодимуса более-менее неуязвимым — для всего, кроме ее самой. Никодимус носил эту штуку много веков. Насколько мне известно, я единственный, кто догадался, как можно причинить ему боль. Я единственный, кто хоть раз по-настоящему напугал его.

На короткое мгновение его полный ужаса взгляд встретился с моим.

— Тень Ласкиэли, — сообщил я ему, — здесь больше не живет. Падшие не властны надо мной. И вы тоже.

Я затянул удавку еще немного сильнее.

Наверное, Никодимус визжал бы, если бы только мог. Он бестолково дергался, он попытался схватиться за свой меч. Я отшвырнул его в сторону. Он пытался вцепиться мне в глаза, но я низко опустил голову и не отпускал удавки, да и движения его были скорее паническими, чем ловкими. Его тень попробовала навалиться на меня — но стоило ей окружить меня для броска, как из разрезов деревянных ножен висевшего у меня за спиной священного меча ударил яркий белый свет, и тень с шипящим, змеиным каким-то воплем отпрянула от него.

Я не Рыцарь, но меч сделал для меня то же, что всегда делал для них — он расчистил поле, разогнал все сверхъестественные ловушки и оставил только поединок разума с разумом, воли с волей, человека с человеком. Мы с Никодимусом бились за меч — и за жизнь.

Он несколько раз с силой лягнул меня в раненую ногу, и я почувствовал его удары даже сквозь блокаду, которой обучила меня Ласкиэль. Я хорошо держал его за шею, поэтому в ответ я врезал ему лбом по носу. Тот сломался с радующим душу хрустом. Он замолотил кулаками мне по ребрам, и он умел сделать больно.

К несчастью для него, я знаю, что такое боль. Я хорошо знаю, что такое боль. Требуется гораздо больше боли, чем мог причинить мне этот лузер за то время, что у него оставалось, чтобы уложить меня, и я знал это. Я это знал. Я затягивал эту древнюю веревку все туже — и держался.

Когда его лицо покраснело, удары его сделались отчаяннее. Он попал-таки мне по колену, но к этому времени лицо его сделалось из красного багровым. Когда оно из багрового сделалось почти черным, я орал от боли — и тут он свалился, обмякнув как мешок.

Нормальный человек отпустил бы врага, стоило тому лишиться чувств. Но он мог только притворяться.

Даже если это было не так, я все равно не собирался отпускать его.

Я не Рыцарь.

Вместо этого я затянул петлю еще сильнее.

Я не знаю точно, сколько я держал его так. Может, тридцать секунд. Может, полторы минуты. Но я увидел вспышку зловещего зеленого света. Поднял взгляд и увидел Дейрдре, спускавшуюся ко мне по склону на своих волосах, руках и одной ноге — вторую, перевязанную, она поджимала под себя. С ней спускалось двадцать или тридцать безъязыких солдат, и глаза ее горели зеленой злобой — ни дать, ни взять пара противотуманных фар. Она скользнула по мне взглядом и зашипела как дикая кошка.

— Отец! — завизжала она.

Блин.

Я схватил Никодимуса за воротник и перевалил его через борт. Он упал почти без всплеска, сразу же сделавшись в своих черных рубахе и брюках невидимым на фоне воды.

Потом я принялся лихорадочно шарить по дну катера. Ага, вот он, ключ. Я схватил его и сунул в замок зажигания.

— Не стрелять! — визжала Дейрдре. — Вы можете попасть в отца!

Она взвилась в воздух. Волосы ее сложились на лету за спиной в подобие акульего хвоста, и она почти без всплеска ушла под воду.

Я повернул ключ. Моторы чихнул и провернулись раз-другой, прежде чем стихнуть.

— Ну, давайте, — выдохнул я. — Давайте же!

Если я не строну катер с места прежде, чем Дейрдре найдет своего папашу, игре конец. Она прикажет своим солдатам открыть огонь. Мне придется прикрыться щитом, и стоит мне это сделать, как и без того капризный мотор гарантированно не заведется. Я останусь на месте, а дальше усталость, боль, число нападающих и мстительная дочь либо вместе взятые, либо по отдельности меня да прикончат — это всего лишь вопрос времени.

Дейрдре вынырнула, огляделась по сторонам, чтобы сориентироваться, и снова ушла под воду.

Свечи поймали искру, и винты неуверенно провернулись.

— Йохо-хо! — заорал я и тут же вспомнил, что забыл отвязать катер.

Я с опаской пробрался на нос и, ощущая себя на прицеле у нескольких десятков стволов, отвязал конец. Потом оттолкнулся от столба, и катер начал лениво поворачивать. Я пробрался обратно за штурвал, вывернул его в противоположную сторону и осторожно добавил газ. Катер дернулся, взревел и начал набирать скорость.

Дейрдре вынырнула футах в двадцати по курсу; в руках она держала своего отца.

— Убейте его! Стреляйте! Убейте его! — завизжала она, даже не успев оглядеться.

Я не без удовольствия направил нос катера прямо на нее. Что-то с силой ударилось о корпус. Я очень надеялся услышать со стороны винта звук перемалывающей траву газонокосилки, но его не последовало.

С берега по катеру начали стрелять, и на этот раз огонь велся метко, наверняка: никто больше не слепил стрелявших, да и паника у них прошла. Пули звонко лупили по стеклопластиковому корпусу. Я выругался и пригнулся. Несколько пуль попало мне в ветровку. Несколько секунд я оставался на опасном от них расстоянии — во всяком случае, с учетом того, что палили по мне из табельного армейского оружия. Моя ветровка рассчитана на то, чтобы останавливать такие пули, но назвать приятным это ощущение я никак не могу. Спина моя наверняка разукрасилась целым соцветием шикарных синяков.

А ноги захлестнуло ледяной водой.

Спустя полминуты вода доходила мне уже до щиколоток.

Блин. Блин.

Моторы тоже издавали какие-то не слишком нормальные звуки. Я повернулся посмотреть, и спина моя откликнулась на это движение возмущенной болью. По мере того, как я удалялся от острова, становилось все темнее и темнее, но очертания холма с маяком то и дело куда-то пропадали, и спустя секунду до меня дошло, что их закрывает густой дым, валивший из обоих моторов.

Блокировка боли начала сходить на нет. Все тело болело как черт знает что. Вода на дне катера доходила мне уже почти до колен, и…

И со стороны острова в мою сторону направлялось три прожектора.

Они выслали погоню.

— Несправедливо это, — буркнул я сам себе. Я повернул рычаг газа до предела, но судя по тому, как лязгали и фыркали моторы, я вполне мог этого не делать. Жить моторам оставалось считанные минуты, к тому же катер явно погружался.

Я понимал, что, окажись я в воде, жить мне останется с учетом ее температуры минуты четыре или пять. Еще я понимал, что мне предстоит каким-то образом пройти каменные рифы — Розанна, относительно знакомая с этими водами, смогла сделать это только ориентируясь по свету маяка.

Впрочем, мне все равно ничего не оставалось, как двигаться вперед.

Внезапно меня осенила мысль: Боб-череп просто с ума сойдет от досады, что пропустил это, настоящее пиратское приключение. Для полноты эффекта я заорал во всю глотку «Пятнадцать человек на сундук мертвеца».

Потом послышался жуткий скрежет, и катер просто остановился. Баранка штурвала больно ударила меня в грудь, а потом меня отшвырнуло назад, на спинку сидения.

Вода начала прибывать с удвоенной силой.

— Эй, на борту! — пьяно выкрикнул я. — Рифы!

Я проверил, не выпала ли из кармана монета и хорошо ли держатся на плече ножны с мечом. Потом покрепче взялся за посох и снял с шеи цепочку с амулетом-пентаграммой. Огни преследовавших меня катеров приближались с каждой секундой. М-да, положеньице.

Старый катер буквально разваливался подо мной на части. Он напоролся носом на широкий, зазубренный камень, вспоровший ему левую скулу. Старая каменная гряда поднималась со дна озера, не доходя до поверхности воды каких-то двух футов, не больше. Это позволяло мне сделать еще кое-что, прежде чем сдохнуть от переохлаждения.

А еще это была твердая земля, на которую я мог стать ногами, и из которой мог черпать силу. Озерная вода смывала часть этой энергии — не так эффективно, как проточная вода, но все-таки, — и даже так у меня оставался шанс попытаться себя защитить.

Поэтому прежде, чем катер успел перевернуться и выбросить меня в воду, я стиснул зубы и сам спрыгнул за борт.

Мое тело немедленно оповестило меня о том, что решение я принял совершенно безумное.

Вы даже представить себе не можете, как холодно может быть, пока не прыгнете в близкую к нулевой температуре воду.

Я с визгом забултыхался в ней, но почти сразу нашел, куда поставить окоченевшие ноги. Расставив их пошире — и стараясь не подвернуть ногу, над которой успел немного потрудиться Никодимус, — я взял в правую руку материнский амулет и начал осторожно, понемногу накачивать в него энергию. Получалось медленно — как все на этом холоде — но мне удалось набрать еще немного энергии из камня у меня под ногами, и амулет засветился серебристо-голубым светом, ярче и ярче, пока не засиял ярким как день маяком: вот он я!

— Т-Т-Томас, — пробормотал я, дрожа так сильно, что едва держался на ногах. — Т-ты б-бы п-п-поспешил, а?

Потому что люди Дейрдре спешили.

Прожектора быстро нащупали меня своими лучами, и катера — надувные лодки, способные скользить мягким дном по камням — понеслись, прыгая по волнам, в мою сторону.

Собственно, потопить одну или две этих лодки было бы не так уж и сложно. Но это наверняка убило бы всех, кто в них сидел. А сидели в них люди, сотрудничавшие с демонами вовсе не по порочной природе своих душ. Обыкновенные люди, большинство которых с детства воспитывали для работы на Никодимуса и К., и которые, вероятно, искренне верили в то, что поступают единственно правильным образом. Я запросто мог убить Никодимуса и спокойно спать потом без угрызений совести. Но не уверен, что смог бы и дальше жить в мире с собой, потопив эти лодки вместе с экипажами. Не для этого существует магия.

Более того, убив их, я не обязательно спасся бы. Даже если бы я сумел потопить все катера, сбросить всех, кто в них сидел, в воду, это не помешало бы мне замерзнуть и утонуть с ними за компанию.

Я не Рыцарь. Но это вовсе не значит, то у меня нет своих принципов.

Они открыли огонь, когда их отделяло от мня футов сто, и я прикрылся щитом. Выстраивать и удерживать защитное поле, стоя в ледяной воде, трудно, но я все-таки сделал это, и надо мной вспыхнул мерцающий купол серебристого света. Пули ударяли в него и рикошетом уходили в сторону, оставляя на его поверхности разбегающиеся круги возмущенной энергии. Правда, большая часть пуль прошла мимо: стрельба с несущейся по волнам надувной моторки редко отличается особой точностью.

Они приближались, а я замерзал.

Я удерживал светящийся амулет и щит.

Ну же, братец. Не подведи меня.

Я так ничего и не слышал, пока вал ледяной воды не ударил меня промеж лопаток, едва не сбросив с ног. А потом вода вокруг меня содрогнулась от басовитого урчания мотора «Жучка-Плавунца», и я, повернувшись, увидел нависающий надо мной борт старого, видавшего виды кораблика — брат подвел его опасно близко к рифу.

Я люблю подшучивать над Томасом и его катером — вид у последнего такой, будто его угнали со склада реквизита «Челюстей». Но грех отрицать очевидное: я ни хрена не понимаю в плавсредствах, и то, как Томас ухитрился провести этот свой антиквариат по зимнему озеру, произвело на меня должное впечатление.

— Гарри! — окликнула меня Мёрфи. Она спешила ко мне по замерзшей палубе, то и дело поскальзываясь на полосках льда. Она зацепила карабин на одном конце троса, который держала в руках, за леер, а другой конец бросила мне. — Держи!

— Тебе пора было уже выйти за полосу рифов, — упрекнул меня Томас, стоявший на крыше рубки. На моих глазах он схватил свой «Дезерт-Игл», прицелился и нажал на курок. Темная фигура на носу ближнего к нам катера вскрикнула и с плеском сорвалась в воду.

Я ревниво насупился. Томас даже не ходит в тир.

Едва не свалившись, я сделал шаг вперед, схватил брошенный мне конец и намотал его на правое запястье. Собственно, сил у меня оставалось ровно столько, чтобы проделать это, не больше. Мёрфи потянула меня наверх, но почти сразу же крикнула Томасу, чтобы он помог ей.

— Прикройте меня! — рявкнул Томас.

С ловкостью отчаянного пирата спрыгнул он с рубки на палубу, не обращая внимания на качку, холод и лед. Мёрфи, широко расставив ноги, пристегнула свой спасательный жилет тросиком к фальшборту и сорвала со спины П-90, маленький пистолет-пулемет, подаренный ей Кинкейдом. Она вскинула его к плечу, приложилась глазом к окуляру прицела и открыла огонь одиночными, реже двойными выстрелами. Фам. Фамфам. Фам. Фамфам. Фам. Фам.

Один из катеров перевернулся. Может, она попала в того, кто правил им, и тот неловко вывернул штурвал. А может, он просто неудачно напоролся на волну. Не знаю. Однако второй катер немедленно сбавил ход и свернул, подбирая попадавших в воду людей. Мёрфи перенесла огонь на третий катер.

Томас принялся тянуть меня из воды с такой легкостью, будто я не взрослый мужик в насквозь промокшей одежде, а малое дитя. Он даже не особо напрягался.

Я так устал, что просто позволил ему делать это. В результате у меня хватило внимания заметить, что мои ноги оторвались от воды — и в это же мгновение из темноты вырвалась Дейрдре и схватила меня за лодыжки.

— Убью! — рычала она. — Убью за то, что ты с ним сделал!

— Срань господня! — взвыл Томас.

— Эк! — согласился я.

Большая часть ее стальных волос цеплялась за каменное дно под водой, но несколько свободных лент метнулись к Томасу. Он с воплем увернулся, едва не выпустив трос, на котором болтался я.

Все шло к тому, что она оторвет мне ноги ниже щиколотки. Я орал и пытался отбрыкиваться от нее, но ноги мои так онемели, что я едва мог шевелить ими, не говоря уже о том, чтобы стряхнуть ее. Томас тоже мог разве что не удерживать трос и не давать стальным лезвиям Дейрдре перерубить его.

— Кэррин! — заорал он.

Мёрфи, все еще пристегнутая к лееру, перекинула ноги через фальшборт и спрыгнула вниз, повиснув рядом со мной.

А потом навела свой П-90 на Дейрдре и перекинула селектор в положение «автоматическая стрельба».

Прежде, чем она успела нажать на курок, Дейрдре зашипела, и блестящая стальная лента, выметнувшись из воды, полоснула Мёрфи по лицу. Та вскрикнула и сделала попытку уклониться, но лезвие S-образным движением прошло в волоске от ее горла, легко рассекло ремень, на котором висел П-90, и тот плюхнулся в воду.

— Сука! — зарычала Мёрфи с залитым кровью лицом. Она попыталась дотянуться до пистолета — тот находился в наплечной кобуре под спасжилетом, под мокрой курткой. С таким же успехом он мог находиться на поверхности Луны.

— Мёрф! — крикнул я. Я дернул плечами и повернулся так, чтобы рукоять «Фиделаккиуса» оказалась от нее на расстоянии вытянутой руки.

Пальцы Мёрфи сжались на рукояти священного клинка.

Она успела вытянуть его из ножен на дюйм, не больше.

Белый свет ослепил меня. Ослепил Дейрдре. Ослепил Мёрфи. Ослепил Томаса. Ослепил всех.

— Нет! — взвизгнула Дейрдре, и в голосе ее не осталось ничего, кроме совершеннейшего отчаяния и ужаса. — Нет, нет, нет!

Хватка на моих лодыжках ослабла, и я услышал, как динарианка плюхнулась в воду.

Мёрфи отпустила меч. Свет померк. Прошло, должно быть, не меньше минуты, пока я смог разглядеть хоть что-нибудь. Томас, разумеется, оправился быстрее и к этому времени вытащил нас обоих на палубу «Плавунца». Дейрдре поблизости не наблюдалось, а два катера с солдатами на полной скорости удирали обратно к берегу.

Мёрфи с кровоточащим порезом над правой бровью потрясенно переводила взгляд с меня на меч и обратно.

— Твою мать, Гарри, что это было?

Я дернул плечом, скидывая ремень. Я ощущал себя ужасно усталым. У меня болело все, что могло болеть. Что не могло, тоже болело.

— Говоря коротко, — пробормотал я, — предложение работы.

— Надо уходить, пока нас не бросило на камни, — пробормотал Томас. Все с той же пиратской ловкостью он скользнул к штурвалу. У него это красиво получалось. Еще бы. Он ведь даже не потеет.

Мёрфи смотрела на меч еще секунду. Потом посмотрела на меня, и ее окровавленное лицо тревожно нахмурилось.

— Господи, Гарри, — она подхватила меня со стороны, на которую я хромал, и помогла доковылять до рубки. — Заходи. Тебя необходимо согреть.

— Ну? — спросил я, пока она помогала мне стянуть мокрые шмотки. — Как насчет этого? Этот меч находился у меня в ожидании кого-то, кто сумеет им пользоваться.

Она усадила меня на одну из скамей-рундуков. Еще несколько секунд она серьезно смотрела на меч. Потом покачала головой.

— У меня уже есть работа, — тихо произнесла она.

Я слабо улыбнулся и закрыл глаза.

— Так и знал, что ты это скажешь.

— Заткнись, Гарри.

— Идет, — сказал я.

Я так и сделал. На несколько часов. Это было восхитительно.

(обратно)

Глава СОРОК ШЕСТАЯ

Я проснулся, укрытый двумя ватными спальниками и неисчислимым множеством одеял. Было утро. Лавку-рундук «Жучка-Плавунца» разложили и превратили в довольно удобную кушетку. В противоположном конце рубки горел керосиновый обогреватель. Не могу сказать, чтобы от него приятно пахло, зато в рубке даже запотели от тепла иллюминаторы.

Я просыпался медленно. У меня болели все до одного мускулы, суставы и члены. Похмелье после боя оказалось ни на градус не слабее, чем я ожидал. Я попытался напомнить себе, что с учетом всех обстоятельств, справляться с этой конкретной проблемой мне должно быть просто приятно. Не могу сказать, чтобы мне это удалось особенно хорошо. Я охал, ругался про себя, и в конце концов заставил-таки себя сесть и выбраться из-под одеял. Я доплелся до крошечного туалета — хотя на кораблях он по какой-то дурацкой причине называется, кажется, «гальюн», — а когда полуживым трупом выбрался обратно, в рубку с палубы скользнул Томас. Он прятал в карман свой мобильник, и выражение лица у него было серьезным.

— Гарри, — произнес он. — Как дела?

Я посоветовал ему, что он может сделать со своими репродуктивными органами.

Он заломил бровь.

— Лучше, чем я ожидал.

Я хмыкнул.

— Спасибо, — добавил я, подумав.

Он фыркнул. У нас всегда так.

— Пошли. У меня в машине для тебя кофе.

— Я отпишу тебе все свое имущество в завещании.

— Супер. В следующий раз оставлю тебя в воде.

Я со стоном натянул ветровку.

— Почти жалею, что ты этого не сделал. Монета? Меч?

— Надежно спрятаны внизу. Хочешь их забрать?

Я мотнул головой.

— Подержи их пока здесь.

Прихрамывая на больную ногу, я доплелся следом за ним до пикапа. Только тут я заметил, что кто-то умыл меня, перевязал раненую ногу и заклеил пластырем кучу царапин и ссадин, которые я даже не помнил, как и где получил. Одет я тоже был во все свежее. Томас. Он не обмолвился об этом ни словом. Я тоже. Мы же братья.

Мы забрались в слегка помятый «Хаммер», и я первым делом схватил бумажную чашку кофе, поджидавшую меня рядом с коричневым бумажным пакетом. Я насыпал в кофе побольше сахара и сухих сливок и, почти не размешав, отпил глоток. Потом заглянул в мешок. Пончик. Я набросился на него.

Томас завел мотор, но застыл и уставился на пончик.

— Эй, — сказал он. — Откуда, черт подери, это взялось?

Я откусил еще кусок. Настоящий пончик. Румяный. Хорошо посыпанный сахарной пудрой. Еще теплый. И кофе запить его у меня тоже имелся. Райское наслаждение. Я одарил брата загадочным взглядом и откусил еще кусок.

— Господи, — буркнул он, трогая машину с места. — Ты ведь не снисходишь до объяснения всяких мелочей, нет?

— Это как наркотик, — пробормотал я, набив рот счастьем.

Я как мог наслаждался пончиком, позволив ему занять все мои ощущения без остатка. Только разделавшись с ним, когда кофе начал оказывать действие на мои мыслительные способности, я сообразил, почему это доставило мне столько удовольствия. Все шло к тому, что это последние приятные ощущения, отведенные мне на несколько следующих часов, если не дней.

Томас не сказал мне ни слова о том, куда мы едем — или как вообще обстоят дела после событий минувшей ночи.

Строгер-билдинг, новое больничное здание, сменившее старую больницу графства Кук на посту главного медицинского центра Чикаго, расположено всего в нескольких ярдах от старого комплекса зданий. Оно слегка напоминает замок. Стоит чуть прищурить взгляд, и легко представить себе зубцы на стенах, и башни, и бастионы — этакую средневековую цитадель, защищающую граждан Чикаго от чумы и мора.

Во всяком случае тех, у кого в порядке медицинская страховка.

Я допил кофе и подумал про себя, что настрой у меня немного пессимистичный.

Томас повел меня в отделение интенсивной терапии. В коридоре перед входом он задержался.

— Информационной координацией занимается Люччо, так что подробностей я пока не знаю. Но там Молли. Она тебе все расскажет.

— Что известно тебе? — спросил я.

— Майкл в плохом виде, — ответил он. — Последний раз, когда я звонил, он лежал еще на операционном столе. Я думаю, пули шли снизу, и доспехи на нем не дали одной из них выйти навылет. Она металась внутри брони, не находя выхода.

Я поморщился.

— Мне сказали, в него попало всего две или три пули, — продолжал Томас. Но все равно просто чудо, что он вообще остался жив. Они не знают, вытянет он или нет. Ничего конкретнее Саня говорить не стал.

Я закрыл глаза.

— Послушай, — сказал Томас. — Я в этих краях не самый желанный гость. Но если хочешь, подожду тебя здесь.

Томас не сказал мне всей правды. Мой брат неуютно чувствует себя в больницах, и я совершенно уверен в том, что знаю причину этого: больницы полны больных, раненых и пожилых людей, то есть тех, кого хищник инстинктивно относит к слабейшим, а следовательно, более легким жертвам. Мой брат не любит напоминаний о том, что он по природе тоже хищник. Сам он, возможно, не в восторге от этого, но инстинкты его реагируют на происходящее, хочет он этого или нет.

— Нет, — мотнул головой я. — Справлюсь как-нибудь сам.

Он нахмурился.

— Ладно, — сказал он, помолчав. — Мой телефон ты знаешь. Позвони потом — подброшу тебя домой.

— Спасибо.

Он положил на мгновение руку мне на плечо, потом повернулся, ссутулился, опустил голову так, что волосы почти полностью закрыли ему лицо, и быстро пошел к выходу.

Я вошел в отделение и отыскал холл для ожидающих.

Молли сидела рядом с Черити. Мать и дочь сидели бок о бок, держась за руки. Вид они имели напряженный, усталый. Черити была в джинсах и Майкловой фланелевой рубахе. Волосы она собрала в хвост, и явно не красилась. Судя по всему, ее подняли с постели посередине ночи, и она как была принеслась в больницу. Глаза ее смотрели перед собой, в никуда.

Ничего удивительного. Самый страшный ее сон вдруг сбывался наяву.

Обе подняли взгляд, когда я вошел, и лица у обоих сделались одинаковыми: нейтральными, отрешенными, окаменевшими.

— Гарри, — произнесла Молли тусклым, глухим голосом.

— Привет, девочка, — сказал я.

Черити потребовалось несколько секунд, чтобы отреагировать на мой приход. Она сфокусировала взгляд на дальней стене, поморгала немного, потом перевела его на меня. Она кивнула и не сказала ни слова.

— Я… э… — тихо пробормотал я.

Молли подняла руку, останавливая меня. Я заткнулся.

— Так, — сказала она. — Э… Дайте подумать, — она закрыла глаза, сосредоточенно нахмурилась и заговорила, разгибая пальцы по мере перечисления. — Люччо говорит, что Архив вне опасности, хотя в сознание не приходила. Она сейчас дома у Мёрфи и хотела с вами поговорить. Мёрфи просила передать вам, что с ее лицом все будет в порядке. Саня тоже хотел поговорить с вами — по возможности, скорее, в церкви Святой Марии.

Я отмахнулся от всего этого.

— С этим разберусь позже. Как папа?

— Серьезно повреждена печень, — произнесла Черити лишенным выражения голосом. — И одна из почек, настолько серьезно, что ее не спасти. Одно из легких. Поврежден позвоночник. Одно из ребер раздроблено на мелкие осколки. Двойной перелом таза. Перелом челюсти. Мозговая гематома. Травма одной из глазных ниш. Они еще не знают, сохранит он глаз или нет. Возможно, повреждение мозга. Этого они тоже еще не знают, — глаза ее наполнились слезами и снова уставились куда-то вдаль. — И сердце задето. В нем осколок кости. Ребра, — она вздрогнула и зажмурилась. — Его сердце. Его ранили в сердце.

Молли придвинулась ближе к матери и обняла ее за плечи. Черити прижалась к ней; из глаз продолжали течь слезы, но ни звука она не проронила.

Я не Рыцарь.

И не герой.

Герои держат свои обещания.

— Молли, — тихо произнес я. — Мне очень жаль.

Она подняла на меня взгляд, и губы ее дрогнули. Она мотнула головой.

— Ох, Гарри, — сказала она.

— Я пойду, — пробормотал я.

Лицо Черити ожило, и она произнесла неожиданно ясно и разборчиво: — Нет.

Молли потрясенно уставилась на мать.

Черити встала. Лицо ее блестело от слез, глаза потемнели от тревоги и усталости. Долгую секунду она смотрела на меня.

— Семьи держатся вместе, Гарри, — сказала она и вдруг гордо задрала подбородок. Даже горечи в ее глазах немного поубавилось. — Он бы остался ради вас.

В глазах моих все немного расплылось, и я сел на ближний стул. Возможно, это просто наступила реакция на все напряжение последних дней.

— Угу, — хрипло произнес я. Комок в горле мешал говорить. — Он бы остался.

Я обзвонил всех из списка Молли и попросил подождать меня до тех пор, пока не прояснится с Майклом. Все за исключением Мёрф огорчились отсрочке. Я посоветовал им идти к черту и повесил трубку.

А потом уселся рядом с Молли и Черити и стал ждать.

Больничные холлы всегда наводят тоску. Тот факт, что рано или поздно почти каждому из нас доводится торчать в таких, не делает их приятнее. В них всегда немного холоднее, чем стоило бы. В них всегда пахнет чем-то резким и чистотой. В них всегда тихо — так тихо, что слышно жужжание люминесцентных трубок — вот, кстати, еще одна обязательная примета больничных холлов: люминесцентные трубки. Почти все сидящие в них пребывают в таком же плохом настроении, как вы, так что приятно побеседовать с ними, скорее всего, не удастся.

И всегда перед глазами маячат настенные часы. Не простые часы, особенные. Кажется, будто они всегда идут слишком медленно. Посмотрите на них раз, и они скажут вам время. Посмотрите на них спустя полтора часа, и они скажут вам, что прошло две минуты. При всем этом они каким-то образом ухитряются напоминать вам о том, как быстротечна жизнь или как мало времени, возможно, осталось тем, кого вы любите.

День тянулся медленно, словно ползком. Дважды выходил врач сообщить Черити, что все пока еще неважно, но что они работают. Второй выход пришелся на обеденное время, и док предложил ей выйти поесть, и что они смогут сказать что-нибудь определенное часа через три-четыре.

Еще он спросил, не знает ли она, соглашался Майкл на то, чтобы его органы использовались в качестве донорских, или нет. Так, на всякий случай, сказал он. Он не смогли найти его водительское удостоверение. Я точно знал, что Черити очень хотелось сказать врачу, что он может сделать с этим своим вопросом, куда засунуть и как глубоко, но вслух она сказала, что Майкл сказал бы ему — да, конечно согласен. Врач поблагодарил ее и ушел.

Я спустился в кафетерий вместе с Черити и Молли, но есть мне что-то не очень хотелось. Я решил, что Черити помогает держаться материнский инстинкт — в конце концов, она уже несколько дней не общалась с детьми. По дороге я улизнул, сославшись на то, что мне нужно размять ноги — что было истинной правдой. Порой, когда в голове творится слишком много всякого, полезно немного прогуляться.

Поэтому я бродил по коридорам, никуда специально не направляясь, стараясь только не оказываться в непосредственной близости от больничного оборудования, от которого могла зависеть чья-то жизнь.

В результате я оказался в больничной часовне.

Обстановка здесь не отличалась от многих подобных помещений: неяркие, приглушенные цвет и свет, скамьи с проходом посередине и подиумом у дальней стены. Стандартная обстановка, подходящая почти для любой религии. Ну, может, склонялась к католицизму чуть больше, чем к остальным — так ведь это вполне можно понять. Больница находится под попечительством ордена иезуитов, и они регулярно служат здесь мессу.

Здесь царила тишина, а в моем тогдашнем состоянии это было важно. Я опустился на скамью, вытянул ноги и закрыл глаза.

Множество мыслей роилось у меня в голове. Майкл поступил в больницу с огнестрельными ранениями. Копы наверняка будут задавать кучу вопросов на этот счет. В зависимости от обстоятельств возвращения вертолета в Чикаго, все это может приобрести по-настоящему запутанный характер, и быстро. С другой стороны, с учетом участия в этом деле Марконе, эти проблемы могли просто рассосаться. Он обладал такими связями в городских органах, что мог бы при желании закрыть расследование.

С учетом того, от какой участи спасли Марконе, вполне в его характере было бы отплатить людям, оказавшим ему помощь. Мне даже подумалось, что Марконе мог бы оказать существенную помощь Майклу.

Разумеется, для этого требовалось в первую очередь, чтобы Майкл остался в живых.

Мои мысли описали круг и вернулись к этому.

Оказался бы он в нынешнем положении, если бы я не настоял, чтобы он первым пристегнулся к тросу? Лежал бы он сейчас на операционном столе под скальпелем? С чего я вообще возомнил себя таким провидцем при взгляде на лицо Гард? Как взял на себя право решать, кому и что делать дальше?

Возможно, это мне полагалось бы сейчас лежать в интенсивной терапии. Тем более, у меня не было жены и детей, ожидавших моего возвращения.

Я ожидал, что Черити будет визжать и швыряться в меня попавшими под руку предметами. Может, я даже хотел этого. Ибо даже понимая умом, что я никак не мог предугадать того, что должно произойти, и что я искренне пытался защитить друга, изрядная часть меня чувствовала: Черити имеет полное право ненавидеть меня. В конце концов, все сводилось к тому, что причиной смерти ее мужа послужил я. Все равно, что убил бы его своими руками.

Ну, если не считать того, что он еще не умер — а думать так тоже было все равно что расстаться с надеждой. Такого я себе позволить не мог.

Я поднял взгляд на подиум —подразумевалось, что там находится Тот, кому посвящается служба.

— Я знаю, мы с Тобой почти не разговаривали, — произнес я, обращаясь к пустой комнате. — И я как-нибудь обойдусь без такого друга по переписке. Но мне казалось, Тебе стоит знать, что Майкл о Тебе высокого мнения. И если после всего, что он совершил, это закончится для него вот так, Ты упадешь в моих глазах. Он заслуживает большего. Мне кажется, Тебе стоило бы постараться, чтобы с ним все было хорошо. Если Ты после этого выставишь счет мне, я не буду возражать. Нет проблем.

Никто, разумеется, не ответил.

— И раз уж разговор зашел об этом, — продолжал я, — мне кажется, что установленные Тобой правила — отстой. Похоже, Ты относишься к ним не так серьезно, с душой, как прежде. И Твоим ангелам не позволено вступать в игру прежде, чем это сделают нехорошие парни. Но я тут прикинул кое-что в уме, и мне кажется, когда динарианцы проворачивали эти свои штуки со Знаками, им для этого требовалась уйма энергии. Чертова уйма. Больше, чем я мог бы когда-либо накопить, даже с помощью Ласкиэли. Такое под силу только архангелу. И я могу представить себе только одного парня, способного помочь этой компании.

Я встал и, внезапно рассвирепев, уставил палец в подиум.

— Принц гребаной Тьмы, — заорал я. — Сам Принц Тьмы приперся на землю со своей гребаной силой — дважды уже! А Ты со всей своей святостью сидишь там, пока мой друг, всю свою жизнь сражавшийся за Тебя, лежит и умирает! Что, черт подери, случилось с Тобой?

— Мне кажется, просто момент неудачный, — произнес голос у меня за спиной.

Я повернулся и увидел низенького старичка в темно-синем комбинезоне уборщика. На бэджике красовалась надпись «ДЖЕЙК». Он тянул за собой тележку с мусорным контейнером и обычным набором щеток, тряпок и чистящих жидкостей. У него был округлый пивной животик; коротко остриженные курчавые седые волосы и бородка хорошо контрастировали с темной кожей.

— Простите. Я позже зайду.

Ощущая себя полным идиотом, я замотал головой.

— Нет, нет. Я ничем не занят. То есть, вы ни от чего такого меня не отвлекаете, правда. Лучше я пойду, не буду мешать вам.

— Вы мне не мешаете, молодой человек, — отозвался Джейк. — Ни капельки. Вы не первый, кого я вижу расстроенным в больничной часовне. И наверняка не последний. Вы уверены, что я вам не помешал?

— Нет, — сказал я. — Заходите.

Он вошел со своей тележкой, направился к мусорной корзинке в углу и вытащил из нее наполовину наполненный полиэтиленовый мешок.

— У вас здесь друг лежит, а?

— Угу, — кивнул я, снова садясь.

— Нет ничего страшного в том, чтобы злиться за это на Бога, сынок. Не Его вина в том, что случилось, но Он все понимает.

— Может, и понимает, — пожал плечами я. — Но Ему все равно. Не знаю, почему все так уверены, что Ему есть до них дело. Да и с какой стати?

Джейк промолчал, внимательно глядя на меня.

— Я имею в виду, всю эту вселенную, да? Все эти звезды, все эти миры, — продолжал я, возможно, более горько, чем намеревался. — Возможно, их так много, людей, и они такие разные, что мы даже не в состоянии сосчитать. Как может Бог по-настоящему переживать за то, что происходит с одним отдельно взятым человечком, когда того окружает бесконечное количество других?

Джейк затянул узел на горловине мусорного мешка и кинул его в контейнер. Потом с задумчивым видом вложил в корзину новый мешок.

— Ну, — произнес он, — я, видите ли, школ особо не кончал. Но сдается мне, вы исходите из того, из чего исходить не надо.

— Из чего это? — поинтересовался я.

— Из того, что Бог, будто бы, видит мир как видите его вы. Отдельными фрагментами в отдельно взятые моменты. С одной точки. Мне же кажется, Он предположительно находится везде и знает все, — он закрыл контейнер крышкой. — Поразмыслите над этим. Ему ведомо, что вы чувствуете, ведомо, как вам больно. Он чувствует вашу боль, мою боль — так, словно это Его собственная, — Джейк покачал головой. — Черт возьми, дружище. Вопрос не в том, как может Бог заботиться об одном отдельно взятом человеке. Вопрос в том, как может Он не делать этого.

Я фыркнул и покачал головой.

— Это оптимистичнее, чем вам хотелось бы слышать сейчас, — сказал Джейк. — Я вас слышал, дружище, — он повернулся и принялся толкать тележку по направлению к двери. — О, — произнес он. — Позволите старику подкинуть вам еще одну мысль?

— Конечно, — кивнул я, не оборачиваясь.

— Подумайте, не может ли здесь быть подобия баланса, что ли, — произнес он. — Может, один архангел вложил в эту ситуацию свою силу — открыто и единовременно. Может, другой просто действует тише. Мыслит, так сказать, в долговременном плане. Может, он протягивал уже вам руку.

В мою правую руку разом снова впились десятки игл и булавок.

Я со свистом втянул в себя воздух и, вскочив, резко обернулся.

Джейк исчез.

Тележка уборщика так и стояла у двери. Тряпка, свисавшая с ручки, продолжала еще покачиваться взад-вперед. Между контейнером и ручкой была зажата книга в бумажной обложке. Я подошел к тележке и повертел головой, глянув вправо-влево вдоль коридора.

Я не увидел ни души. Равно как мест, куда можно было бы исчезнуть.

Я взял книгу. Это был старый, потрепанный экземпляр «Двух Твердынь». Уголок одной страницы оказался загнут, и, раскрыв книгу на ней, я увидел подчеркнутый карандашом фрагмент диалога.

— Обожженная рука учит лучше, — прочитал я вслух. Захватив с собой книжку, я вернулся на скамью, сел и покачал головой. — И что, черт подери, это значит?

— То, — промяукал Грималкин за моей спиной, — что твой опыт сопротивления тени Падшего заслужил уважение Дозорного, мой эмиссар.

Я вздрогнул с такой силой, что подлетел в воздух на дюйм, на два, и крякнул, двинувшись о скамью при приземлении. Потом скользнул к самому краю скамьи, подальше от голоса. Все равно недостаточно далеко. Я выиграл всего лишь пару дюймов дистанции, и только потом повернулся и посмотрел на Мэб.

Она сидела как ни в чем ни бывало в темно-синем деловом костюме, вся унизанная небольшими, но чертовски элегантными алмазами. На этот раз она собрала свои белоснежные волосы в плетеный пучок, заколотый шпильками слоновой кости с лазурным орнаментом. Грималкин сидел у нее на коленях как любимый питомец, хотя только псих мог спутать эту тварь с домашней киской. Подумать, так я в первый раз видел Грималкина при ярком свете. Он оказался неожиданно большим, мускулистым — по сравнению с ним рысь показалась бы чахлым трущобным котом. Должно быть, он весил шестьдесят или семьдесят фунтов — все костяк и мускулатура. На темно-серой шерсти виднелись напоминающие водяные знаки черные разводы. Глаза у него были желто-зеленые, очень большие, слишком умные для зверя.

— Дозорного? — неуверенно переспросил я.

Голова Мэб чуть шевелилась в такт словам, но вслух продолжал вещать голос Грималкина.

— Принц-Глашатай суть пышность и ритуал. Когда он делает шаг, это сопровождается громом крыл армии серафимов, барабанной дробью и звоном фанфар. Трубач тоже не перемещается тихо, если он может явиться в сиянии. Победитель Демонов взваливает все проблемы на свои плечи и решает их собственноручно. Но Дозорный… — Мэб улыбнулась. — Из всех архангелов он мне симпатичнее всего. Он тих. Скромен. Наименее известен. И, сколько я знаю, наиболее опасен.

Я порылся в информации, отложившейся у меня в мозгу об архангелах. Ее оказалось немного, но хватило и этого.

— Уриил, — тихо произнес я.

Мэб предостерегающе подняла палец.

— Позволь призвать тебя к осмотрительности, мой эмиссар. Будь я на твоем месте, я бы не злоупотребляла его именем. Если бы вообще произносила вслух.

— Что он со мной сделал? — спросил я.

Мэб смотрела на меня своими переливчатыми глазами.

— Ответить на этот вопрос можешь ли ты один. Но я могу открыть вот что: он дал тебе возможность стать более тем, чем ты есть.

— Э…

Она улыбнулась, пошарила рукой по скамье с противоположной от меня стороны и подняла мой жезл.

— Возвращение твоей собственности, — произнес Грималкин. — Необходимость держать тебя в отрыве от нее миновала.

— Значит, я догадался верно, — кивнул я, принимая жезл. — Его забрали вы. Вместе с воспоминаниями об этом.

— Да.

— Зачем?

— Затем, что я считала это нужным, — отозвалась она, словно говоря с ребенком-тугодумом. — Не забери я твой огонь, ты бы рисковал своей жизнью — а значит, моими интересами — защищая своих драгоценных смертных. Летние выследили и убили бы тебя еще два дня назад.

— Отсутствие его тоже запросто могло бы убить меня, — возразил я. — И тогда все время, что вы потратили на попытки завербовать меня на должность нового Зимнего Рыцаря, пошло бы псу под хвост.

— Пустяки, — отмахнулась Мэб. — Если бы ты погиб, я просто завербовала бы твоего брата. Тем более, у него имелась бы мотивация — отмщение твоим убийцам.

Меня пробрал легкий озноб. Я не догадывался, что Мэб известно, кем приходится мне Томас. Впрочем, подумал я, это не лишено логики. Моя крестная, Леанансидхе, тесно общалась с моей матерью. Если об этом знала Леа, не вижу причин, почему бы об этом не знать и Мэб.

— Он не смертный, — тихо произнес я. — Мне казалось, Рыцарей избирают только из смертных.

— Он влюблен, — промяукал Грималкин за Мэб. — На мой взгляд, это свойство более чем характерно для смертного, — она склонила голову набок. — Хотя, пожалуй, я могла бы сделать ему это предложение и пока ты жив. Он на многое пойдет, лишь бы снова обнять свою любовь, не так ли?

Я пристально посмотрел на нее.

— Держитесь подальше от него, — сказал я.

— Я буду поступать так, как считаю нужным, — заявила она. — И с ним, и с тобой.

Я недовольно нахмурился.

— Не будете. Я не ваша собст…

Когда я очнулся, я стоял на коленях в центральном проходе, а Мэб шла от меня к двери.

— Очень даже моя, смертный. До тех пор, пока ты не отработал свой долг, ты мой. Ты остался должен мне еще одну услугу.

Я сделал попытку встать — и не смог. Ноги просто отказались повиноваться мне. Сердце билось отвратительно часто, и мне даже не хотелось думать о том, как мне страшно.

— Почему? — спросил я. — Почему вы хотели, чтобы я помешал динарианцам? Почему посылали хобов убить Архив? Почему вербовали меня, чтобы спасти Архив и Марконе после того, как потерпели неудачу хобы?

Мэб задержалась, повернулась, небрежно выставив на обозрение безукоризненную ногу, и посмотрела на меня.

— Никодимус и ему подобные открыто нарушили договоренности со мной и явно намеревались злоупотребить ими в своих корыстных целях. Этого уже довольно, чтобы я изыскала средства нарушить его планы. И еще, один из Падших лично нес ответственость за нападение на мой дом.

— Нападение Черного Совета на Арктис-Тор, — кивнул я. — Один из них использовал Адский Огонь.

Мэб блеснула белоснежными зубами.

— Мы, я и Дозорный, — промяукал Грималкин, — имели общего врага в этом деле. Нельзя позволить, чтобы враг обрел силу, представленную ребенком-Архивом.

Я нахмурился и вспомнил серебряную руку, измолотившую падшего ангела так, словно тот был набивной куклой-мишенью.

— Намшиил Колючий.

Взгляд Мэб вспыхнул внезапным, ледяным гневом, и все, находившееся в часовне — включая мои ресницы — покрылось инеем.

— Есть и другие, кому предстоит ответить за то, что они совершили, — прорычала Мэб своим собственным голосом. Звучал он устрашающе. Не то, чтобы ему не хватало музыкальности — вовсе нет. Но его переполняли такая ярость, такой гнев, такая боль и такая ненависть, что каждая гласная в этих словах, казалось, царапала мне кожу, тогда как каждая согласная стреляла из степлера мне в ухо.

— Я — сидхе, — прошипела она. — Я — Королева Воздуха и Тьмы. Я — Мэб, она задрала подбородок, и глаза ее расширились, сделавшись совсем безумными. — И я возвращаю свои долги, смертный. Все до единого.

Послышался оглушительный треск, словно лопался толстый лед на озерной поверхности, и Мэб вместе с переводчиком исчезли.

Я стоял на коленях, продолжая трястись от эха ее голоса. Через минуту до меня дошло, что у меня идет носом кровь. Еще через минуту до меня дошло, что кровь сочится и из моих ушей. Глаза болели от напряжения, словно я слишком долго провел на ярком солнечном свете.

Мне потребовалась еще минута, чтобы заставить ноги слушаться меня. После этого я доплелся до ближайшего туалета и умылся. Еще некоторое время я наугад тыкал в свою память в попытке найти в ней дырки, которых там не было раньше. Потом еще несколько минут пытался понять, могу ли я вообще обнаружить, не забрала ли она чего-нибудь еще.

— Господи Иисусе, — выдохнул я, продолжая дрожать.

Ведь при том, что это не я осуществил первое нападение на цитадель Мэб, а когда на нее напал я, то делал это в ее же, Мэб, интересах, факт остается фактом: я нанес ей такое же оскорбление, как Шипастый Намшиил. И испепеляющий гнев, превративший ее голос в острое лезвие, в ближайшем же будущем вполне мог обратиться на меня.

Я встряхнулся и поспешил обратно в кафетерий.

Перспектива поесть — даже при отсутствии аппетита — показалась мне значительно привлекательнее, нежели десять минут назад. Особенно в сравнении с другими перспективами.

* * *

Врач вышел в холл в четверть одиннадцатого вечера. Точнее, в десять семнадцать. Черити поднялась на ноги. Большую часть дня она провела, низко склонив голову, молясь про себя. Слезы у нее иссякли — по крайней мере, на тот момент — и она обняла дочь, прижав ее к себе.

— Он в реанимации, — сказал врач. — Состояние его… — он вздохнул. Вид он имел не менее усталый, чем мать и дочь Карпентеры. — Насколько это возможно, удовлетворительное. Нет, даже лучше. Я боюсь обещать что-либо, но состояние его, похоже, стабильно, и если в ближайшие час или два с ним не случится никаких осложнений, я думаю, он выкарабкается.

Черити прикусила губу почти до крови. Молли обвила мать руками.

— Спасибо, доктор, — прошептала Черити.

Врач устало улыбнулся.

— Вы должны понимать, что… полученные им травмы весьма серьезны. Маловероятно, чтобы он оправился от них целиком. Вероятны нарушения мозговой деятельности — мы не можем сказать наверняка, пока он не очнется. Но даже если с этим обойдется, достаточно и других травм. Ему необходима будет помощь — возможно, до конца жизни.

Черити кивнула.

— Он ее получит.

— Конечно, — согласилась Молли.

— Когда я смогу посмотреть на него? — спросила Черити.

— Мы вывезем его через час или два, — ответил врач.

Я кашлянул.

— Прошу прощения, док. Он будет на искусственном дыхании?

— В ближайшее время — да, конечно.

Я кивнул.

— Спасибо.

Доктор кивнул в ответ, и Черити еще раз поблагодарила его. Он ушел.

— Ладно, Кузнечик, — вздохнул я. — Нам с тобой пора.

— Но его же скоро приве… Ох, — плечи у Молли немного поникли. — Искусственные легкие.

— Лучше не рисковать, правда? — спросил я ее.

— Все в порядке, малышка, — тихо произнесла Черити. — Я позвоню домой, как только он очнется.

Они крепко обнялись. Мы с Молли пошли к выходу.

— Ой, — устало вспомнила Молли. — Я ведь сделала то домашнее задание.

Я тоже ощущал себя ужасно усталым.

— Ну?

Она кивнула и устало улыбнулась мне.

— Шарлемань.

* * *

Я позвонил Томасу, и он отвез нас с Молли к Мёрфи домой.

Ночь стояла ясная. Пелену туч отнесло в сторону от города, и луна, звезды и снежный ковер превратили Чикаго в сказочную зимнюю страну на пару месяцев раньше графика. Снегопад, соответственно, прекратился. Я решил, что это Мэб перенесла свое внимание куда-то в другое место. Томас высадил меня на подъезде к Мёрфи, развернулся и повез Кузнечика домой. Последнюю сотню ярдов я проделал на своих двух.

Мёрфи живет в маленьком уютном домике, некогда принадлежавшем ее бабушке. Он одноэтажный, с двумя спальнями, гостиной и маленькой кухней. Он строился для проживания в нем одного человека — ну, максимум, семьи с одним ребенком. В описываемый момент он трещал по швам, с трудом вмещая толпу Стражей. Прибыли подкрепления Люччо.

В маленькой гостиной сидело четверо Стражей, закаленных ветеранов; на кухне — двое новичков, и я не сомневался, что еще как минимум двое дежурят на улице, скрытые завесами. Когда я вошел в дом через кухонную дверь, меня остановил один из новобранцев и потребовал пароль. Я посоветовал ему сделать что-то не совсем приличное, добавил «пожалуйста» и спросил, где мне найти Люччо.

— Сомневаюсь, чтобы это было возможно с анатомической точки зрения, — отозвался юнец с выраженным британским акцентом. Он налил чашку горячего чая и сунул ее мне в руки. — Пейте. Я сообщу ей, что вы здесь.

— Спасибо.

Я сидел за Мёрфиным столом и пил чай. Через несколько минут на кухню вышла Люччо.

— Чендлер, Костикос, будьте добры, оставьте нас двоих.

Юнцы удалились в гостиную — исключительно в качестве вежливого жеста. Мёрфин дом слишком мал для приватного уединения.

Люччо налила себе чашку чая и села за стол напротив меня.

Я ощутил, как мои плечи немного напряглись. Я заставил себя сохранять спокойствие и сделал еще глоток.

— Меня беспокоит, — тихо сказала Люччо, — Архив.

— Ее зовут Ива, — напомнил я.

Она нахмурилась.

— Это… отчасти и поэтому беспокоит, Гарри. Ваша личная близость к ней. Это опасно.

Я удивленно приподнял брови.

— Опасно? Мне грозит опасность, потому что я отношусь к ней как к живому человеку?

Люччо поморщилась, словно в рот ей попало что-то горькое.

— Честно? Да.

Я подумал насчет вежливости и дипломатичности. Нет, честно подумал. Однако думая об этом, я, должно быть, нажал ненароком кнопку, переключавшую мой язык на автопилот, потому что он — язык — заговорил сам собой.

— Это полная фигня, капитан, и вы это прекрасно понимаете.

Ее лицо чуть застыло, так пристально она вглядывалась в меня.

— Правда?

— Да. Она ребенок. Она одинока. Она не компьютерная база данных, и просто бесчеловечно обращаться с ней как с электронным девайсом.

— Да, — ровным голосом сказала она. — Бесчеловечно. И еще это самый безопасный способ общаться с ней.

— Безопасный? — спросил я. — Для кого?

Люччо отхлебнула чай.

— Для всех.

Я хмуро уставился на свою чашку.

— Объясните мне.

Она кивнула.

— Архив… ему много столетий. Он всегда передавался по материнской линии — от матери к дочери. Обычно Архив достается в наследство взрослой женщине старше тридцати, когда умирает ее мать, но уже после того, как она сама в свою очередь родила дочь. Отклонения от этого редки. Часть сопутствующих Архиву инстинктов побуждают его носительниц беречь себя, избегать рискованных ситуаций, угрожающих существованию и Архива, и его носительницы. И с учетом объема знаний, Архиву как правило это удается. А в случае, когда избежать их невозможно, доступная Архиву энергия также гарантирует его выживание. Ранняя смерть носительниц Архива чрезвычайно редка.

— Продолжайте, — буркнул я.

— Когда Архив передается… Гарри, попробуйте представить себе, что вы живете собственной жизнью со всеми ее торжествами и трагедиями — и вдруг вы обнаруживаете у себя второй комплект воспоминаний, по части реальности ни в чем не уступающих вашим собственным. Второй набор переживаний, увлечений, побед, поражений. А потом третий. И четвертый. И пятый. И так далее, почти до бесконечности. Идеальная память, хранящая все воспоминания всех Архивов, живших до вас. Пять тысяч лет, сохраненных вместе.

Я уставился на нее.

— Блин-тарарам. Это же…

— Сводит с ума, — договорила Люччо. — Да. Как правило, так и случается. Вот вам причина, по которой исторические записи, касающиеся прорицательниц и пророчиц рисуют их сумасшедшими. Пифии и многие, многие другие были в жизни Архивом, и они пытались использовать обширные знания прошлого для того, чтобы предсказать наиболее вероятное будущее.

— В качестве защиты от подобного отношения Архивы начали дистанцироваться от остальных людей. В эмоциональном отношении. Они рассудили, что если смогут перестать добавлять к грузу знаний опыт собственных переживаний, собственных страстей, это положительно скажется на их функционировании. И так оно и оказалось. Архив не случайно держится эмоционально отстраненно: иначе страсти, и предубеждения, и ненависть, и ревность тысяч жизней могут сконцентрироваться в одном носителе.

— В нормальной ситуации собственный житейский опыт будущей носительницы Архива служит хорошей изоляцией от чужих эмоций и воспоминаний, солидной основой для противопоставления себя им.

До меня вдруг дошло.

— Но у Ивы его нет.

— У Ивы его нет, — согласилась Люччо. — Ее бабка погибла в результате глупого несчастного случая — если не ошибаюсь, автокатастрофы. Ее матери исполнилось тогда семнадцать лет, она была влюблена и ждала ребенка. Она возненавидела мать за то, что та погибла и обрекла на проклятие носить Архив, когда она хотела жить собственной жизнью — и она возненавидела ребенка за то, что той предстояла свободная жизнь. Мать Ивы покончила с собой, чтобы не становиться носительницей Архива.

Мне сделалось немного дурно.

— И Ива это знает.

— Знает. Знает и чувствует. Она родилась, абсолютно точно зная, как ее мать относилась к ней.

— Оттуда вам известно о ее… — я нахмурился, размышляя. — Кинкейд, — предположил я. — Девушка была влюблена в Кинкейда.

— Нет, — мотнула головой Люччо. — Но Кинкейд работал тогда на бабку Ивы, и девушка делилась с ним своими переживаниями.

— Черт, как все запутано, — заметил я.

— Ива всю свою жизнь оставалась отрешенной, — продолжала Люччо. — Если она начнет вовлекать в свои обязанности как Архива — даже просто в свою жизнь — эмоции, переживания, это чревато серьезным риском. Переживания, страсти могут захлестнуть ее, а справляться с ними она не умеет — ей просто неоткуда знать, как.

— Вы боитесь, она может выйти из-под контроля.

Архив создавался как сугубо нейтральная сила. Как хранилище знаний. Что, если уникальные обстоятельства, в которых оказалась Ива, помогут ей игнорировать эти ограничения? Представьте себе результаты, к которым могут привести злость, горечь и желание отомстить за все те жизни, помноженные на мощь Архива и непосредственность двенадцатилетнего ребенка.

— Даже пробовать не хочется, — тихо признался я.

— Вот и мне тоже, — кивнула Люччо. — Это было бы настоящим кошмаром. Все эти знания, лишенные сдерживающего их рассудка. У некроманта Кеммлера имелся подобный дух, своего рода миниатюрная версия Архива. Не такой мощный, конечно, но он служил многим поколениям чародеев, набираясь от них знаний, и вещи, на которые он был способен, устрашали, — она тряхнула головой.

Я отхлебнул чая, иначе мой судорожный глоток мог вызвать у нее подозрения. Она говорила про Боба. И она не ошибалась, говоря о том, на что Боб способен. Когда я раз высвободил личность, в которую он превращался у некоторых из его прежних владельцев, он едва не убил меня.

— Разумеется, Стражи уничтожили его, — добавила она.

Вовсе нет. Джастин ДюМорн, бывший Страж, не стал уничтожать череп. Он тайком вынес его из лаборатории Кеммлера и хранил у себя — пока я не сжег его и в свою очередь не забрал череп себе.

— Слишком много силы и слишком мало контроля — вот что представлял себе этот мини-архив Кеммлера. И вполне вероятно, Архив может превратиться в подобную же угрозу, только гораздо больших масштабов. Я знаю, вы переживаете за девочку, Гарри. Но я обязана предупредить вас. Возможно, вы оказываете ей плохую услугу, изображая из себя ее друга.

— Кто изображает? — возмутился я. — И где она?

— Мы держали ее спящей, — ответила Люччо, — до вашего или Кинкейда возвращения.

— Я понял, — заявил я. — Вы считаете, я не должен сближаться с ней. Но вы беспокоитесь о том, что может случиться, когда вы разбудите ее, а она проснется в страхе и смятении.

Щеки Люччо порозовели, и она отвернулась.

— У меня нет готовых ответов, Дрезден. Я просто беспокоюсь.

Я вздохнул.

— Как бы то ни было, — сказал я. — Пустите меня повидаться с ней.

Люччо отвела меня в Мёрфину гостевую спальню. Ива казалась ужасно маленькой в двуспальной кровати. Я присел на край кровати, а Люччо, наклонившись, положила руку Иве на лоб. Потом пробормотала что-то и убрала руку.

Ива негромко всхлипнула и, моргнув, открыла глаза. Дыхание ее сделалось частым-частым. Она дико оглядывалась по сторонам, потом вскрикнула.

— Ш-шшш, тише, — мягко произнес я. — Все в порядке, Ива. Ты в безопасности.

Она заплакала и крепко прижалась ко мне.

Я обнял ее. Она плакала и плакала, а я обнимал ее, покачивая.

Люччо сочувственно смотрела на меня.

Прошло довольно много времени.

— Я получила ваше письмо, — прошептала, наконец, Ива. — Спасибо.

Я сжал ее чуть сильнее.

— Они делали со мной всякие штуки, — сказала она.

— Я знаю, — тихо отозвался я. — Я попадал к ним в руки. Но я выздоровел через некоторое время. И ты выздоровеешь. Все прошло.

Она обняла меня крепче и плакала, пока не уснула.

Я посмотрел на Люччо.

— Вы все еще хотите, чтобы я отталкивал ее от себя? Чтобы основой ее было то, что объединяет ее с этими тварями?

Люччо нахмурилась.

— Совет Старейшин…

— Не способен найти сердце, даже вооружившись «Анатомией» Грея, рентгеном и стетоскопом, — сказал я. — Нет. Они могут устанавливать законы, касающиеся магии. Но они не будут диктовать мне, с кем дружить, а с кем нет.

Долгую секунду она молча смотрела на меня, потом губы ее изогнулись в легкой улыбке.

— Морган предупреждал их, что вы так и скажете. И МакКой, и Слушающий-Ветер. Мерлин не желал этого слышать.

— Мерлин не желает слышать ничего, что не укладывается в его картину мира, — сказал я. — Японский.

— Простите?

— Японский. Есть тут недалеко один японский ресторанчик, куда я захожу иногда отметить что-нибудь знаменательное. Выживание в этой заварухе вполне заслуживает, чтобы его отметить. Приглашаю отобедать со мной завтра. Терияки там — помереть можно.

Она улыбнулась еще шире и коротко кивнула.

Дверь отворилась, и вошли Мёрфи с Кинкейдом. Кинкейд перемещался самостоятельно, хотя и с опаской, с помощью костыля. Я убрался с дороги, и он, проковыляв к кровати, сел на мое место. На этот раз она достаточно проснулась, чтобы прошептать что-то насчет печенек и «Хэппи-Мил». Он вытянулся на кровати рядом с ней, и она, прижавшись к его руке, снова заснула. Кинкейд, и сам явно утомленный до изнеможения, достал пистолет, снял его с предохранителя, положил себе на грудь и тоже уснул.

— Как мило, — прошептал я Мёрфи. — У него плюшевый «Глок».

Она смотрела на Кинкейда и Иву со странным выражением на лице. Потом покачала головой и повернулась ко мне, словно не слышала моих слов.

— Ммм. Да, ха. Очень смешно. Кстати, я попросила откопать твою тачку из-под снега.

Я уставился на нее.

— Спасибо.

— Ключи у тебя с собой?

— Угу.

— Могу подбросить до нее, — предложила она.

— Клево.

Мы вышли.

— Мне нравится Люччо, — заявила Мёрфи, когда мы сели в ее машину и тронулись с места.

— Угу?

— Но она тебе совсем не подходит.

— Так-так, — хмыкнул я.

— Вы с ней принадлежите разным мирам. И она твой босс. Тебе придется держать что-то в тайне от нее. Это здорово осложняет жизнь. Ну, и потом еще что-нибудь может всплыть.

— Постой-ка, — сказал я и сделал вид, будто прочищаю уши. — Ладно, валяй дальше. Потому что на секунду мне показалось, будто ты даешь мне советы, как выстраивать с ней интимные отношения.

Мёрфи, прищурившись, покосилась на меня.

— Не обижайся, Дрезден, но если ты хочешь помериться общей протяженностью хороших отношений и плохих, я обставлю тебя по обеим категориям.

— Туше, — произнес я. Довольно кисло произнес. — Кинкейд прямо идеальный папочка, правда?

— Ох, да ну тебя, — насупилась Мёрфи. — Как Майкл?

— Выкарабкается, — ответил я. — Хотя его здорово покорежило. Не знаю, насколько подвижен он будет после всего этого.

Мёрфи прикусила губу.

— Что будет, если он не сможет… заниматься дальше этим своим рыцарским бизнесом?

Я покачал головой.

— Представления не имею.

— Я просто… мне казалось, принять один из этих мечей — это не та работа, от которой можно отказаться.

Я уставился на Мёрфи.

— Нет, Мерф. Тут не может быть никакого обязалова, никаких принудительных жертвоприношений. Ты всегда вольна в выборе. Это… на этом основана вера, если я ее правильно понимаю.

Некоторое время она молча переваривала это.

— Это не потому, что я не верую, — сказала она, наконец.

— Я знаю, — сказал я.

Она кивнула.

— Понимаешь, Гарри, это не потому, что это не для меня. Просто я уже выбрала себе дорогу. Я принесла присягу. Это для меня важнее, чем любая новая работа.

— Я знаю, — повторил я. — Если бы ты была не та, какая ты есть, Мёрф, Меч Веры не реагировал бы на тебя так сильно, как он это сделал. И уж если это ясно даже такому толстокожему чурбану, как я, мне кажется, Всевышний тоже мог бы это понять.

Она фыркнула и слабо улыбнулась мне. Остаток пути мы ехали молча.

— Гарри, — произнесла она, остановив машину рядом с откопанным из-под сугроба Голубым Жучком. — Тебе никогда не кажется, что мы так и состаримся одинокими? Что мы… ну, не знаю… обречены не иметь никого? В смысле, надолго?

Я сжал и разжал пальцы обожженной левой руки, потом пальцы правой, которые все еще покалывало немного.

— Меня гораздо больше беспокоят вещи, от которых я никогда не избавлюсь, — я внимательно посмотрел на нее. — Что это навело тебя на такую жизнерадостную тему?

Она слабо улыбнулась мне.

— Просто… Как-то все разваливается, Гарри. Я не вижу этого, и я не могу доказать этого, но я знаю это, — она тряхнула головой. — Может, это у меня просто крыша едет.

Я продолжал смотреть на нее, нахмурившись.

— Нет, Мёрф. Не едет.

— Какие-то пакости происходят, — сказала она.

— Угу. И мне тоже не удается собрать все части мозаики. Пока не удается. Но вчера ночью мы обломали кое-кого из нехороших парней. Они пытались дорваться до Архива, используя для этого динарианцев.

— Чего они добивались?

— Не знаю, — признался я. — Но наверняка чего-то очень и очень плохого.

— Я хочу биться в этой войне, Гарри.

— О’кей.

— До самого конца. Обещай мне.

— Заметано, — я протянул ей руку.

Она пожала ее.

* * *

Отец Фортхилл уже спал, когда я заглянул к нему в церковь, но мне отворил дверь Саня. Вид он имел усталый и помятый, но улыбался.

— Майкл очнулся и говорил.

— Вот это здорово, — с облегчением улыбнулся я. — Что он сказал?

— Хотел знать, удалось ли вам благополучно выбраться. Потом снова уснул.

Я рассмеялся, и мы с Саней обнялись — по-мужски, хлопая друг друга по спине. Правда, он немного испортил это дурацкой русской привычкой лобызать в обе щеки.

— Заходите, заходите, — сказал он. — Извините, что тормошил вас раньше. Мы просто хотели побыстрее собрать монеты обратно и сложить их в безопасное место.

— У меня их нет, — выдохнул я.

Улыбка исчезла с его лица.

— Как?

Я рассказал ему про Шипастого Намшиила.

Саня выругался по-русски и почесал щетину.

— Идем, — махнул он рукой.

Через залы и прочие помещения для прихожан мы прошли в служебную часть огромной церкви и оказались на кухне. Саня подошел к холодильнику, открыл его и достал бутылку бурбона. Он налил немного в кофейную чашку, выпил и налил еще. Потом протянул мне бутылку.

— Нет, спасибо. А разве вам не положено пить водку?

— А разве вам не положено носить остроконечный колпак и летать на метле?

— Туше, — хмыкнул я.

Саня тряхнул головой и принялся загибать пальцы.

— Одиннадцать. Плюс шесть. Семнадцать. Могло быть и хуже.

— Но мы пришили Намшиила Колючего, — возразил я. — И Старший Бебека разделал Магога под орех. Завтра принесу его монету.

В глазах у Сани зажглось мстительное удовлетворение — вспыхнуло и тут же погасло.

— Магог? Славно. Но не Намшиил. Нет.

— Что значит «нет»? Я своими глазами видел, как Майкл отрубил ему руку и сунул к себе в сумку.

— Да, — кивнул Саня. — И монета находилась под кожей его правой руки. Но ее не оказалось в сумке, когда его привезли в больницу.

— Чего?

Саня кивнул.

— Мы еще в вертолете сняли его доспехи и прочее, чтобы остановить кровотечение. Возможно, она упала в озеро.

Я фыркнул.

Он поморщился и кивнул.

— Да, я понимаю. Такое не случается само собой.

Я вздохнул.

— Марконе. Я разберусь.

— Вы уверены?

— Угу. Я знаю эту братию. Поеду, пообщаюсь с ними прямо сейчас. Хотя давно уже не терпится добраться домой, — я с трудом оторвался от тумбы, на которую опирался. — Что ж, всего одно дело осталось, да?

— Два, — сказал Саня. Он вышел и через минуту вернулся.

Он нес «Амораккиус» в ножнах. Он протянул его мне.

Я заломил бровь.

— Инструкции, — сказал Саня. — Я должен отдать его вам, и вы бу…

— Буду знать, кому его вручить, — буркнул я и задрал голову к потолку. — То-то сейчас кое-кто смеется надо мной, — я немного повысил голос. — Я не обязан этого делать! Слышишь? Я вольный человек! Вот бы Ты сам прыгал в озеро — я бы на Тебя посмотрел!

Саня молча протягивал мне меч.

Я вырвал меч из его рук и, чертыхаясь себе под нос, поковылял обратно к моему «Фольксвагену». Я швырнул меч на задний диван.

— Можно подумать, у меня своих проблем не хватает, — буркнул я, захлопывая пассажирскую дверь и обходя машину к водительской. — Нет, теперь мне еще и этот гребаный Экскалибур с собой таскать. Неизвестно, до каких пор, — я захлопнул дверь, и потрепанный томик «Двух Твердынь», который оставил мне Уриил, и который я сунул в карман ветровки, впился мне в бок.

Я нахмурился и вытащил его из кармана. Он раскрылся на титульном листе, на котором ровным почерком было написано:

Награда за работу, хорошо исполненную — еще больше работы.

— Вот уж верно так верно, — буркнул я, сунул книгу обратно в карман и вырулил на улицу.

* * *

Потребовались телефонный разговор и час на подготовку, но Марконе встретил меня в своем офисе этажом выше «Превыше Всего». Держа в руках меч, я вошел и обнаружил в кабинете Марконе и Хендрикса. Обстановку его я бы назвал спартанской. Марконе явно въехал в него совсем недавно, и напоминал он, скорее, кабинет институтского профессора, чем криминального гения.

Я с ходу взял быка за рога.

— Кто-то подставляет людей, которые спасли вам жизнь, и я этого не потерплю.

Марконе удивленно приподнял брови.

— Объясните, пожалуйста.

Я рассказал ему про Намшиила Колючего и монету.

— У меня ее нет, — заявил Марконе.

— А у кого-нибудь из ваших людей? — спросил я.

Он нахмурился. Потом откинулся на спинку кресла и положил руки на подлокотники, сцепив пальцы перед собой.

— Где Гард? — спросил я.

— Отчитывается перед своим начальством, — пробормотал он. — Я наведу справки.

Интересно, подумал я, лжет ли мне Марконе. Вообще-то это не в его привычках, но из этого следует, что если уж он лжет, то делает это предельно эффективно. Интересно также, говорит ли он правду. Если так, значит, «Монок Секьюритиз», возможно, только что заполучила собственного Падшего ангела и эксперта по теории и практике магии.

— Девочка, — произнес Марконе. — С ней все в порядке?

— Она в безопасности, — ответил я. — Она с людьми, которые о ней заботятся.

Он кивнул.

— Хорошо. У вас больше ничего ко мне?

— Нет, — сказал я.

— Тогда вам стоило бы отдохнуть, — посоветовал Марконе. — Вид у вас, — уголки его рта чуть вздернулись вверх, — как у енота. Перееханного локомотивом.

— Следующий раз оставлю вас с вашей хитрозадостью на острове, — хмуро буркнул я и вышел.

Я совсем было собрался выходить на улицу, но решил нанести еще один визит.

Мадам Деметра сидела у себя в кабинете, одетая по обыкновению стильно.

— Здравствуйте, мистер Дрезден, — произнесла она, отодвигая от себя аккуратную стопку папок. — Я довольно занята. Надеюсь, это не отнимет много времени.

— Нет, — заверил ее я. — Я только хотел поделиться с вами одной теорией.

— Теорией?

— Угу. Видите ли, во всей этой свистопляске с возбуждением, и взрывами, и прочей демонической кутерьмой все забыли одну маленькую деталь.

Пальцы ее замерли.

— Кто-то выдал динарианцам местонахождение тайного убежища Марконе. Кто-то из близких к нему людей. Кто-то, знающий многие из его секретов. Кто-то, обладающий серьезным поводом желать ему зла.

Деметра повернула голову в мою сторону и прищурилась.

— Многие мужчины разговорчивы с женщинами, с которыми они спят, — сообщил я. — Это давняя истина. И это давало бы вам отличный повод сблизиться с ним.

— Он мало отличается от большинства мужчин, — тихо произнесла Деметра.

— Я знаю, что у вас в ящике стола лежит пистолет, — сказал я ей. — Не пытайтесь взять его.

— Почему? — удивилась она.

— Потому, что я не собираюсь выдавать вас Марконе.

— Что вам от меня нужно? — спросила она.

Я пожал плечами.

— Я могу обращаться к вам время от времени за информацией. Если вы смогли бы помогать мне, не ставя при этом под угрозу себя, я принял бы эту помощь с благодарностью. Так или иначе, это не повлияет на то, скажу я Марконе о вас или нет.

Взгляд ее сощурился еще сильнее.

— Почему нет?

— Может, мне хотелось бы увидеть когда-нибудь его падение, — ответил я. — Но прежде всего потому, что это не мое чертово дело. Я просто хочу, чтобы вы знали, что мне известно об этих ваших штучках. На этот раз он, возможно, и не догадается. В его организации у него и без вас подозреваемых хватает — и я, право же, удивлюсь, если вы еще не сообразили, что задумал толстяк Торелли.

Деметра одарила меня ледяной улыбкой.

— Только не будьте слишком уж самоуверенны. Еще один такой же очевидный ход, и он все поймет. И тогда вы исчезнете.

Деметра чуть хрипло рассмеялась и закрыла шкаф.

— Я исчезла много лет назад, — она спокойно посмотрела на меня. — Так вы пришли по делу, мистер Дрезден?

Ну да, в этом доме всегда полно очень… очень спортивных девиц, которые с радостью, скажем так, возьмутся поднять мне тонус. И мой тонус давал понять, что он не против, чтобы его поднимали. Остальная часть тела, однако, утверждала, что хороший обед и двухнедельный сон гораздо приятнее. И, подумав хорошенько, остальная часть меня решила, что с каждым моим визитом это место становится все более красивым и более зловещим.

— У меня все, — ответил я и ушел.

* * *

Приехав домой, я не смог уснуть.

Наконец-то у меня образовалось достаточно свободного времени, чтобы задуматься, что же, черт подери, не так с моей правой рукой.

Я спустился в лабораторию и, покачивая висевший над столом пакет выдохшейся кошачьей мяты, посвятил Боба в события нескольких последних дней.

— Ух ты, — сказал Боб. — Огонь Души. Ты уверен, что он так и сказал, «Огонь Души»?

— Угу, — устало подтвердил я. — А что?

— Ну, — ответил череп. — Огонь Души — это… собственно, это почти Адский Огонь. Только из другого места.

— Райский Огонь?

— Ну, — задумался Боб. — Да. И нет. Адский Огонь — это такая штука, которой ты пользуешься, чтобы уничтожать. Огонь Души используется противоположным образом — для созидания. Понимаешь, в основе своей то, что ты делаешь, сводится к тому, что ты берешь частицу своей души и используешь ее в качестве матрицы для своей магии.

Я зажмурился.

— Чего?

— Это вроде как арматура в железобетоне, — пояснил Боб. — Ты берешь матрицу или арматуру, заливаешь все бетоном, и прочность их вместе взятых на порядок больше, чем они были бы по отдельности. Ты способен делать такие вещи, которых ни за что не смог бы сделать только с арматурой или только с бетоном.

— И я делаю это со своей душой? — спросил я.

— Да ладно тебе, Гарри. Что вы, смертные, так кипятитесь из-за ваших бесценных душ? Ты ведь никогда не видел своей души, не щупал ее, никогда не делал ничего с ней. Тогда из-за чего такой шум?

— То есть, ты хочешь сказать, что эта ручища была сделана из моей души?

— Из сплава твоей души и твоей магии, ага, — подтвердил Боб. — Твоя душа преобразовалась в энергию. В Огонь Души. В этом конкретном случае в энергию, почерпнутую из твоей ауры… из ауры твоей правой руки. Твое стандартное силовое заклятие формировалось на основе матрицы Огня Души, и то, что обычно выделялось в виде разового выброса энергии, превратилось в более долговременное образование, способное подчиняться твоим командам. Не мощнее обычного силового заклятие, но сложнее.

Я пошевелил зудящими пальцами.

— Ясно. Но душа-то моя восстановится, правда?

— Само собой, — заверил меня Боб. — Через несколько дней… неделю, максимум две. Все зарастет. Ступай и развлекайся, получай удовольствие, делай что-нибудь такое, что полезно для души — и все восстановится еще быстрее.

Я хмыкнул.

— Выходит, ты говоришь, этот Огонь Души не открывает у меня никаких новых способностей? Он просто делает меня более тем, кто я уже есть.

— Гораздо более, — жизнерадостно кивнул Боб со своей полки. — Именно так делают все свои штуки ангелы. Хотя надо признать, ресурсы у их душ побольше, чем у тебя.

— Я думал, у ангелов нет душ, — заметил я.

— Я же сказал, люди почему-то слишком возбуждаются при использовании этого слова, — ответил Боб. — У ангелов, скажем так, кроме души вообще ничего больше нет.

— Ого. А что случится, если, гм… ну, ты понимаешь. Если они используют слишком много ее?

— Сколько будет пять минус пять, Гарри?

— Ноль.

— Верно. Подумай над этим немного. Уверен, ты придешь к правильному выводу.

— Это плохо?

— Видишь? Ты не безнадежен, — заявил Боб. — И кстати, ба! У тебя же новый магический меч на хранении? Мерлин сдох бы от зависти: ему-то только за одним пришлось следить! И работать на деле вместе с Уриилом! Ты растешь как профессионал, Гарри!

— Я мало чего слышал про Уриила, — признался я. — То есть, я знаю, конечно, что он архангел, но…

— Он… он из ветхозаветных, — сообщил Боб. — Помнишь парня, который перебил перворожденных детей Египта? Это он. Насчет остального… ну, все больше подозрения, догадки. И он не из тех, кто любит похваляться. Он не мастер много говорить, понимаешь?

— Райский призрак, — сказал я. — И Мэб ввосторге от его стиля.

— И он оказал тебе услугу! — радостно добавил Боб. — Это наверняка к лучшему!

Я опустил голову на стол и вздохнул.

Однако после этого я все-таки сумел подняться в спальню и выспаться по-настоящему.

* * *

Я всегда люблю эти вулканически-луковые штуки, которые готовят в японских ресторанах. И я, и другие семилетки за столом. Еще я умею ловить ртом креветок, которых повар подбрасывает в воздух кончиком ножа. Я проделал это так здорово, что он метнул в меня еще две креветки разом, обеими руками, и я поймал их обеих, заслужив аплодисменты сидевших за столом и искренний, от души смех Анастасии.

Мы замечательно пообедали и задержались за столом, когда все остальные уже ушли.

— Могу я спросить вашего совета по одному вопросу? — спросил я у нее.

— Разумеется.

Я рассказал ей про свои приключения на острове и про неестественное ощущение того, что все там мне знакомо.

— Ах, это? — сказала Анастасия. — Это у вас Видение созревает. Только и всего.

Я зажмурился.

— Э… Чего?

— Видение, — спокойно повторила она. У каждого чародея по мере взросления развиваются способности к ясновидению. Мне кажется, это как раз они проклюнулись у вас, вот вы и узнали место, которое может в будущем сыграть в вашей жизни более или менее важную роль.

— Это что, происходит со всеми? — недоверчиво спросил я.

— Со всеми чародеями, — с улыбкой ответила она. — Да.

— Тогда почему я о таком даже не слыхал?

— Потому что молодые чародеи в ожидании открытия своего Видения имеют неприятную привычку игнорировать неудобные для них факты, наклеивая на них этикетку «Видение». У них в пророчество превращается практически все. Это безумно раздражает, и лучший способ избежать этого — держать это свойство в тайне, пока они сами его не откроют.

Я обдумал эту информацию.

— Значит, говорите, важную роль в моей будущей жизни?

— Вполне вероятно, — кивнула она. — Конечно, к информации, полученной в результате ясновидения, надо относиться с исключительной осторожностью — однако в этом случае ясно, что с этим островом связано больше, чем видно простым глазом. На вашем месте я бы присматривала за ним — осторожно.

— Спасибо, — серьезно произнес я. — Я имею в виду, за совет.

— Он мне недорого обошелся, — с улыбкой сказала она. — Можно мне в свою очередь спросить вас кое о чем?

— Ответ за ответ, все по справедливости.

— Вы меня удивили, Гарри. Мне всегда казалось, что вы интересуетесь Кэррин.

Я пожал плечами.

— С расчетом времени не задалось. Вечно у нас графики не совпадали.

— Но вы за нее переживаете.

— Конечно, — ответил я. — Хотя бы потому, что мы с ней вместе пережили не одну и не две переделки.

— Что ж, — кивнула Анастасия, глядя на меня в упор. — Это можно понять.

Я склонил голову набок и вгляделся в ее лицо.

— Но почему вы спрашиваете меня про другую женщину.

Она улыбнулась.

— Я хотела понять, зачем вы здесь.

Я пригнулся к ней, осторожно приподнял ее подбородок пальцами правой руки и мягко поцеловал в губы. Она отозвалась на поцелуй, медленно прижавшись своим ртом к моему.

Я оторвался от ее губ через несколько секунд после того, как поцелуй сделался неподобающе долгим для общественного заведения.

— Потому, что это полезно для души.

— Отличный ответ, — прошептала она, широко раскрыв глаза. — Ответ, который, возможно, достоин дальнейшего исследования.

Я встал, придержал ее стул за спинку и помог ей надеть пальто.

Оставшаяся часть ночи на поверку тоже оказалась полезна для души.

(обратно) (обратно)

Джим Батчер «Продажная шкура»

Глава первая

Летнее солнце деловито испаряло асфальт с чикагских улиц, боль в голове вот уже полдня удерживала меня в горизонтальном положении, а тут еще какой-то идиот начал стучать в дверь моей квартиры.

Я отворил, и Морган с лицом, наполовину залитым кровью, почти упал мне на руки.

— За мной Стражи, — выдохнул он. — Спрячьте меня. Пожалуйста.

Глаза его закатились, и он осел на пол.

Ох.

Супер.

До этого момента я пребывал в заблуждении, что раскалывающаяся голова — худшее, что могло случиться со мной в этот день.

— Блин… трижды блинский тарарам, — буркнул я неподвижному телу Моргана. — Вы все надо мной точно издеваетесь! — Я испытывал сильное, очень сильное желание захлопнуть дверь, оставив его валяться на улице. Будь я проклят, если он этого не заслужил.

Впрочем, и стоять, ничего не делая, я тоже не мог.

— Надо бы тебе голову как следует проверить, — пробормотал я сам себе. Потом дезактивировал обереги — магическую охранную систему, которой я оборудовал свое жилище — ухватил Моргана под мышки и затащил внутрь. Морган, крупный мужчина, больше шести футов ростом, с мощной мускулатурой, и вырубился полностью. Мне пришлось здорово повозиться, двигая его, и это при том, что я и сам не хилый недоросток.

Я закрыл за собой дверь и снова активировал обереги. Потом неопределенно махнул рукой в направлении комнаты и пробормотал: «Flickum bicus». С дюжину расставленных по всей комнате свечей разом загорелись в ответ на это нехитрое заклятие, а я тем временем опустился возле лежавшего без чувств Моргана на колени и осмотрел его раны.

С полдюжины порезов продолжали кровоточить и, возможно, причиняли изрядную боль, но непосредственной угрозы для жизни не представляли. Простая белая рубаха была на боку прожжена насквозь, кожа в этом месте пошла пузырями. Еще он был ранен в ногу, но рану — по всей видимости, глубокую — он перевязал чем-то вроде кухонного передника, и разматывать эту штуковину я побоялся. Она могла снова начать кровоточить, а моих медицинских познаний на такой случай не факт, что хватит. Полагаться на них в том, что касается жизни и смерти, я бы не стал.

Даже если жизнь не моя, а Моргана.

Я не мог не обратиться к врачу.

К несчастью, если его преследовали Стражи Белого Совета, те вполне могли знать, что он ранен. А раз так, могли взять под наблюдение больницы. Стоило бы мне отвезти его в травмопункт, и Совет узнал бы об этом в считанные часы.

Поэтому я позвонил другу.

Уолдо Баттерс молча изучал ранения Моргана, пока я нервно болтался за его спиной. Уолдо — невысокий такой, подвижный человечек с вечно всклокоченной черной шевелюрой, более всего напоминающей вставшую дыбом шерсть потревоженного кота. Одет он был в зеленый больничный комбинезон и шлепанцы, и руки его двигались ловко, уверенно. Темные, чертовски умные глаза под очками в проволочной оправе производили впечатление, будто он не спал уже пару недель.

— Я не врач, — заявил Баттерс.

Что ж, это мы уже проходили, и не раз.

— Вы же Баттерс Всемогущий, — возразил я. — Вы можете абсолютно все.

— Я патологоанатом. Я трупы кромсаю.

— Можете считать это предварительным прижизненным вскрытием, если вам так легче будет.

Баттерс бросил на меня взгляд исподлобья:

— Чего, не можете в больницу, а?

— Угу.

Баттерс покачал головой:

— Это не тот ли парень, что пытался убить вас как-то в Хэллоуин?

— И еще несколько раз до того, — подтвердил я.

Он расстегнул сумку с аптечкой первой помощи.

— Я как-то тогда не очень понял, за что?

Я пожал плечами:

— Подростком я убил человека с помощью магии. Меня арестовали Стражи, а потом судил Совет.

— Я так понял, вас оправдали.

Я мотнул головой:

— Они просто решили, что, поскольку я действовал в целях самозащиты, возможно, мне можно дать отсрочку приговора. Типа условно-испытательный срок. Моргана как раз и назначили ответственным инспектором.

— Инспектором? — переспросил Баттерс.

— Если бы я провинился еще раз, ему полагалось отсечь мне голову. Вот он и таскался за мной хвостом в надежде найти повод.

Баттерс потрясенно зажмурился.

— В общем, первые несколько лет своей взрослой жизни я провел с оглядкой на этого парня. Он постоянно подставлял и унижал меня. Меня еще довольно долго кошмары мучили — с ним в качестве главного действующего лица, — честно говоря, этот кошмар — неумолимый убийца в сером плаще с ледяным мечом в руках — снится мне до сих пор.

Баттерс начал размачивать засохшую повязку на ноге.

— И вы ему помогаете?

Я пожал плечами:

— Он считал меня опасным зверем, которого необходимо уничтожить. Он в это искренне верил и действовал соответственно.

Баттерс искоса посмотрел на меня:

— И вы ему все равно помогаете?

— Он заблуждался, — сказал я. — Это не делает его злодеем. Задницей — да, но не злодеем. В любом случае это не повод его убивать.

— Он сменил точку зрения, да?

— Вряд ли особенно.

Баттерс приподнял брови.

— Тогда почему он явился за помощью именно к вам?

— Я так думаю, потому что это последнее место, где его будут искать.

— Господи Иисусе, — пробормотал Баттерс. Он снял импровизированную повязку, под которой обнаружилась рана длиной дюйма три, но глубокая, со вспухшими, будто губы, краями. Из нее сразу же начала сочиться кровь. — Похоже на ножевое ранение, только больше.

— Возможно, потому что ее нанесли чем-то вроде ножа, но больше.

— Меч? — удивился Баттерс. — Вы что, надо мной смеетесь?

— Совет придерживается старых традиций, — объяснил я. — Очень, очень, очень старых.

Баттерс покачал головой.

— Вымойте руки — так, как это только что делал я. Как следует — это займет минуты две-три. Потом наденьте резиновые перчатки и идите сюда. Мне потребуется пара рук в помощь.

Я поперхнулся.

— Э-э… Баттерс, я не уверен, что я лучше…

— Ох, да ладно вам со своими чародейскими замашками, — раздраженно отмахнулся Баттерс. — У вас нет моральных прав отлынивать. Я не врач, вы не медбрат… Короче, мойте свои дурацкие руки и помогайте мне, пока мы его не потеряли.

Еще секунду я беспомощно таращился на Баттерса. Потом встал и пошел мыть свои дурацкие руки.

Если кто не знает, хирургия — занятие грязное. Ты все время испытываешь ощущение, будто подглядываешь за интимными тайнами другого человека. Это как если бы ты неожиданно застал кого-то из своих родителей нагишом. Только крови еще при этом много. Напоказ выставлено то, чему не полагается быть выставленным напоказ, и все это залито кровью. Это раздражает, отталкивает и выводит из себя одновременно.

— Ага, — произнес Баттерс столетие спустя. — Ладно, поехали. Под руки не лезьте, а?

— Артерию перебило? — спросил я.

— Да нет же, черт, — хмыкнул Баттерс. — Тот, кто его рубил, ее едва задел. Иначе он давно уже был бы мертв.

— Но вы это привели в порядок, да?

— Смотря что считать порядком, Гарри. Я тяп-ляп подштопал его немного, но рана останется закрыта ровно до того момента, как он начнет шевелиться. И чем скорее его осмотрит настоящий врач, тем лучше. — Он сосредоточенно нахмурился. — Дайте мне еще минуту зашить здесь.

— Да сколько угодно времени.

Некоторое время Баттерс работал молча — точнее, он не произнес ни слова до тех пор, пока не зашил рану и не перебинтовал ее настоящими стерильными бинтами. Потом он занялся ранениями попроще, перебинтовав одни и зашив пару тех, что выглядели противнее. Еще он намазал ожог каким-то антибиотиком и осторожно наложил на него слой марли.

— О'кей, — произнес наконец Баттерс. — Я насколько мог простерилизовал все, но не удивлюсь, если все-таки случится заражение. Если у него начнется жар или просто обильное потоотделение, у вас на выбор два места, куда его свезти: в больницу или в морг.

— Я понял, — тихо отозвался я.

— Нам надо уложить его в постель. Держать его в тепле.

— Хорошо.

Мы подняли Моргана на том же ковре, на котором он лежал, и перенесли на единственную имеющуюся у меня кровать — небольшую двуспальную, стоявшую в моей крошечной спальне. Уложив, мы накрыли его одеялами.

— По-хорошему, ему сейчас нужно внутривенное вливание, — сообщил Баттерс. — Физиологический раствор, но и переливание крови не помешало бы. И еще, ему нужны антибиотики, но я не имею права выписывать рецепты.

— Это я устрою, — заверил его я.

Баттерс поморщился. Несколько раз он открывал и закрывал рот, не произнося ни слова.

— Гарри, — сказал он наконец. — Вы же член Белого Совета, правда?

— Угу.

— И вы член Корпуса Стражей, да?

— Ну?

Баттерс тряхнул головой.

— Получается, ваши же ребята охотятся за этим парнем. Что-то мне не кажется, что они будут очень довольны вами, если обнаружат его здесь.

Я пожал плечами:

— Они всегда найдут себе повод для огорчения.

— Нет, я серьезно. Вам от этого ничего, кроме неприятностей. Так зачем вы ему помогаете?

С минуту я молчал, глядя на бледное, расслабленное лицо лежавшего без сознания Моргана.

— Потому, что Морган ни за что не нарушил бы Законов Магии, — тихо ответил я. — Даже если бы от этого зависела его жизнь.

— Как-то вы очень уж уверены.

— Уверен, — кивнул я. — Я помогаю ему потому, что знаю, каково это: спасаться от Стражей, готовых вцепиться тебе в задницу за то, чего ты не совершал. — Я встал и отвернулся отлежавшего на моей кровати раненого. — Я это, наверное, лучше любого другого знаю.

Баттерс покачал головой:

— Вы — редкая разновидность психа, приятель.

— Спасибо за комплимент.

Он начал протирать инструменты, которыми пользовался при своей импровизированной операции.

— Ладно. Как ваши головные боли?

Последние несколько месяцев меня и впрямь преследовали приступы мигрени, раз от разу все более мучительные.

— Ничего, — соврал я.

— Ну ладно, — хмыкнул Баттерс. — Право же, мне хотелось бы, чтобы вы еще раз попробовали МРТ.

Чародеи и техника неважно сосуществуют вместе, и магнитно-резонансные томографы не составляют исключения.

— Одно крещение в пене огнетушителя в год — вот мой лимит, — сказал я.

— Но это может происходить по какой-то серьезной причине, — возразил Баттерс. — Мало ли что могло случиться у вас с головой или шеей… рисковать с этим нельзя. Слишком важную роль для организма они играют.

— Боли уже полегче, — сделал еще одну попытку соврать я.

— Вздор, — отмахнулся Баттерс, не сводя с меня пристального взгляда. — У вас ведь и сейчас болит голова, правда?

Я перевел взгляд с Баттерса на безжизненное тело Моргана.

— Да, — сказал я. — Как раз сейчас, черт ее подери, болит.

(обратно)

Глава вторая

Морган спал. Внешность его мало изменилась с тех пор, как я увидел его в первый раз: высокий, с мощной мускулатурой и вытянутым, костлявым лицом, какое всегда ассоциировалось у меня с религиозным аскетизмом… Ну, такие бывают еще у полусумасшедших творческих типов. В каштановых волосах мелькали кое-где седые искры. Обыкновенно аккуратная бородка на сей раз выглядела так, словно ею не занимались уже несколько недель. Еще его отличали обыкновенно стальные глаза и этакое утешительное обаяние бормашины.

Спящий, он казался… старым. Усталым. Лоб на переносице избороздили тревожные морщины, и такие же сбежались к уголкам рта. Руки — крупные, с раздолбанными подушечками пальцев — более другого выдавали его возраст. Я знал, что ему больше ста лет; для чародея это возраст вступления в зрелость. Обе руки украшали шрамы, этакое граффити, следы насилия. Безымянный палец с мизинцем на правой руке кривились как-то странно — судя по всему, он их ломал, и срастались они без гипса. Глаза его ввалились, кожа вокруг них заметно потемнела. Возможно, Моргана тоже мучили кошмары.

Бояться его, когда он спал, оказалось труднее.

Мыш, мой здоровенный серый пес, встал со своего излюбленного места в кухонной нише и подошел ко мне — двести фунтов молчаливых поддержки и сочувствия. Он печально покосился на Моргана и снова поднял взгляд на меня.

— Сделай мне одолжение, — сказал я. — Побудь с ним. Не позволяй ему ходить и вообще делать что-либо этой ногой. Это может его угробить.

Мыш потерся башкой о мое бедро, негромко фыркнул и вразвалочку подошел к кровати. Потоптавшись пару секунд, он улегся на пол, вытянувшись во всю длину, и сразу же уснул.

Я более или менее закрыл перекошенную со времени последнего штурма моей квартиры дверь и, плюхнувшись в кресло у камина, потер виски в попытке рассуждать здраво.

Белый Совет Чародеев — правящий орган мировой магии. Стать членом Совета — все равно что получить черный пояс по боевым искусствам, это означает, вы умеете владеть собой и своими магическими способностями, и что ваши навыки пользуются уважением коллег-чародеев. Совет осуществляет контроль за тем, насколько использование магии его членами соответствует требованиям Семи Законов.

И да поможет Бог тому, кто нарушит хотя бы один. Осуществлять исполнение Законов поручено Стражам, и как правило, это сводится к неумолимому преследованию, недолгому суду и суровой каре — в тех случаях, конечно, когда обвиняемый не погиб при сопротивлении аресту.

Звучит это все довольно жестоко — да, собственно говоря, так оно и есть, — однако с годами я вынужденно признал, что в подобных мерах имеется необходимость. Черная магия разлагает рассудок, и сердце, и душу того, кто ею пользуется. Это происходит не мгновенно, не за один раз — этот процесс сродни медленному нагноению или гангрене, но рано или поздно нормальные человеческие боль и сострадание уступают место примитивной жажде силы и власти. Ко времени, когда чародей окончательно поддастся искушению и станет чернокнижником, погибнут — или даже хуже, чем погибнут — люди. Обязанность Стража — расправляться с чернокнижниками решительно и беспощадно, пока это не привело к еще более трагическим последствиям.

Ну, конечно, обязанности Стражей этим не ограничиваются. Стражи еще и солдаты — вооруженные силы Совета. В нынешней войне с вампирскими коллегиями львиная доля боевых действий легла на плечи Стражей — мужчин и женщин, обладающих способностями к боевой магии. Блин, да если уж на то пошло, в большинстве известных мне сражений в самой гуще боя неизменно находился Морган.

Мне тоже довелось повоевать на этой войне, однако единственные, кто работал со мной с удовольствием, были только-только завербованные салаги. Стражи постарше, успевшие повидать слишком много жизней, поломанных неправильным использованием магии, все — с одним-единственным исключением — не любили меня, не доверяли мне и не хотели иметь со мной ничего общего.

Что, как правило, вполне меня устраивало.

События последних нескольких лет заставили Белый Совет понять, что информацию вампирам сливает кто-то из его руководства. Предательство это стоило уже многих жизней, но личность самого информатора так и оставалась пока неизвестной. С учетом того, какую любовь питали ко мне Совет в целом и Стражи в частности, нетрудно догадаться, что жизнь мою никак нельзя назвать скучной — особенно после того, как меня самого завербовали в Корпус. А все война, будь она неладна.

Спрашивается, кой черт тогда Морган явился именно сюда и обратился за помощью ко мне?

Можете называть меня психом, но подозрительная часть моей натуры немедленно предположила, что Морган намеренно пытается втянуть меня во что-нибудь такое, что позволило бы Совету снова взять меня за жабры. Блин, да ведь несколько лет назад он уже пытался убить меня подобным образом. Однако это предположение плохо согласовывалось с логикой. Если Морган не вступил в конфликт с Советом, укрывательство его не грозило ничем и мне. И потом, его раны красноречивее всяких слов говорили об отсутствии подвоха. Такое не подделаешь.

Он и впрямь попал под раздачу.

Получалось, что, пока я не разберусь хоть немного в том, что происходит, мне нельзя обращаться за помощью ни к кому. Своих коллег по Корпусу я расспрашивать про Моргана не мог из боязни выдать сам факт нашей с ним встречи. И если на Моргана и впрямь ополчился Совет, любой оказавший ему помощь автоматически становился сообщником преступления, в чем бы оно ни заключалось. В общем, помощи ни от кого ждать не приходилось.

Ну, почти ни от кого, поправил я себя. Мне не оставалось иного выбора, как обратиться с этим к Баттерсу — собственно, я очень надеялся, что его абсолютная непричастность к сверхъестественному миру даст ему хоть какую-то защиту от возможных последствий его вовлеченности в это дело. Кроме того, Баттерс имел некоторые заслуги перед Белым Советом — с той самой ночи, когда помог мне помешать небольшому, почти семейному ордену некромантов выдвинуть из своих рядов новое божество. Он спас жизнь по меньшей мере одному Стражу — нет, двоим, считая меня, — и, следовательно, опасность грозила ему в меньшей степени, чем любому члену нашего магического сообщества.

Мне, например.

Блин, так бы и помер сейчас, так башка болит.

До тех пор, пока я не узнаю больше о том, что происходит, я не смогу предпринимать никаких осмысленных действий — а задавать вопросы тоже опасно… это привлекает нежелательное внимание. Бросаться в расследование как в омут с головой стало бы ошибкой. Значит, мне оставалось только ждать, пока Морган не придет в сознание и не заговорит со мной.

Поэтому я вытянулся на диване в гостиной и, прежде чем думать, сосредоточился на дыхании в попытке унять боль в висках, не дававшую проясниться голове. Это получилось у меня так хорошо, что я оставался в таком положении часов шесть — до тех пор, пока на Чикаго не спустились летние сумерки.

Я не уснул. Я просто медитировал. Уж поверьте мне на слово, так оно и было.

Проснулся я, когда Мыш испустил негромкий утробный звук — не то чтобы лай, но и не рык. Я сел, потом поднялся и прошел в спальню.

Мыш стоял у кровати, положив тяжелую башку Моргану на грудь. Раненый Страж старательно чесал его за ухом. Когда я вошел, он покосился в мою сторону и сделал попытку сесть.

Мыш осторожно, но неумолимо прижал его обратно к кровати.

Морган испустил тяжелый вздох.

— Я правильно понял, что мне предписан принудительный постельный режим? — прохрипел он.

— Угу, — негромко ответил я. — Вас изрядно измолотили. Врач сказал, наступать на эту ногу в ближайшее время вообще не стоит.

Морган тревожно сощурился.

— Врач?

— Не напрягайтесь. Ничего официального. Есть у меня один знакомый парень.

Морган хмыкнул и облизнул пересохшие губы.

— У вас найдется попить?

Я принес ему воды в бутылочке для спортсменов — ну, с такой трубочкой. У него хватило ума не протестовать. Он пил воду медленно, маленькими глоточками. Потом перевел дух и сморщился с видом человека, готового как Муций Сцевола сунуть руку в огонь.

— Спасиб…

— Ох, да заткнитесь, — буркнул я, поежившись. — Мы же оба не хотим этого разговора.

Может, мне это показалось, но он чуть расслабился. Во всяком случае, кивнул и снова закрыл глаза.

— Погодите засыпать, — сказал я. — Мне еще вам температуру смерить надо. А это не самая простая процедура.

— Клянусь бородой, да, — согласился Морган, открыв глаза. Я сходил в гостиную и вернулся с градусником — таким старомодным, с ртутным столбиком.

— Вы меня не сдали, — заметил Морган.

— Пока нет, — ответил я. — Я хочу прежде вас выслушать.

Морган кивнул и взял у меня градусник.

— Алерон Ла Фортье мертв.

Он замолчал и сунул градусник в рот — судя по всему, с целью убить меня, заставив сгорать от любопытства. Я справился, заставив себя проиграть в голове все возможные последствия этой новости.

Ла Фортье входил в Совет Старейшин — семерку самых старых, самых могущественных чародеев планеты, руководящий орган Белого Совета и Корпуса Стражей. Мне он запомнился сухощавым, лысым ханжой и говнюком. Не могу утверждать наверняка — я сидел в тот момент с головой, накрытой колпаком, — но сильно подозреваю, из всего Совета он первый голосовал за признание меня виновным и против отсрочки приговора с передачей меня на поруки. Из всех сторонников возглавлявшего Совет Мерлина, принципиально настроенного против меня, Ла Фортье был самым упертым.

В общем, тот еще прыщ.

А еще охрана у него была такая, какая не снилась подавляющему большинству чародеев мира. Все члены Совета Старейшин мало того, что сами по себе представляют собой серьезную угрозу, но и охраняют их Стражи как зеницу ока — круглосуточно, перекрывая все лазейки. Попытки покушений на них случались на протяжении нынешней войны с вампирами с завидной регулярностью, и Стражи здорово набили руку по части охраны членов Совета Старейшин.

Отсюда нетрудно сделать кое-какие выводы.

— Действовал кто-то изнутри, — тихо произнес я. — Как и тогда, в Архангельске, когда убили Семена.

Морган кивнул.

— И обвинили в этом вас?

Морган снова кивнул и осторожно вынул градусник изо рта. Посмотрел, протянул мне. Я глянул. Тридцать девять с мелочью.

Я встретился с ним взглядом.

— Это вы сделали?

— Нет.

Я хмыкнул. Я ему верил.

— Тогда почему с вами так?

— Потому, что меня нашли стоящим над телом Ла Фортье с орудием убийства в руках, — ответил он. — А еще обнаружился только что открытый счет на мое имя, на котором лежало несколько миллионов долларов. И записи телефонных разговоров, подтверждающих, что я регулярно вступал в контакт с известным мне агентом Красной Коллегии.

Я выразительно изогнул бровь.

— Надо же. И как это они только пришли к такому выводу?

Губы Моргана скривились в кислой улыбке.

— А ваша версия? — спросил я.

— Два дня назад я лег спать. А проснулся в кабинете Ла Фортье в Эдинбурге — с шишкой на затылке и окровавленным кинжалом в руке. Симмонс с Торсеном ворвались примерно пятнадцать секунд спустя.

— Вас подставили.

— Продуманно.

Я задумчиво присвистнул.

— У вас свидетели есть? Алиби? Доказательства невиновности?

— Были бы, — покачал головой он, — мне не пришлось бы скрываться от суда. Как только я понял, что кто-то не пожалел усилий для того, чтобы взвалить на меня всю ответственность за убийство, у меня не осталось другого выхода, как… — Он закашлялся, недоговорив.

— Как отыскать настоящего убийцу, — докончил я за него фразу. Потом снова сунул ему питье, и он, несколько раз потянув из трубочки, расслабленно опустил голову на подушку.

Прошло несколько минут, и Морган снова поднял на меня усталый взгляд.

— Так вы собираетесь меня сдать?

Я помолчал немного и вздохнул:

— Так было бы гораздо проще.

— Да, — согласился Морган.

— Вы уверены, что вас засудят?

Взгляд его сделался еще более отстраненным, и он кивнул.

— Я такое достаточно часто видел.

— То есть я мог бы просто ждать, сложа руки, пока вас повесят?

— Могли бы.

— Но если я так поступлю, мы не найдем предателя. И — поскольку вместо него казнят вас — ему ничто не помешает продолжать орудовать и дальше. Погибнет еще больше людей, а следующим, кого он подставит…

— …вполне возможно, станете вы, — договорил Морган.

— С моим-то везением? — хмыкнул я. — Никаких «вполне возможно».

На лице его снова проявилась на мгновение невеселая улыбка.

— Вас наверняка ищут с помощью заклятий, — сказал я. — Я так понимаю, вы приняли какие-то меры противодействия; в противном случае они бы уже ломились в дверь.

Он кивнул.

— Как долго они еще будут действовать?

— Сорок восемь часов. Максимум шестьдесят.

Я медленно кивнул, подсчитывая в уме.

— У вас жар. Я достану что-нибудь из лекарств. Будем надеяться, удастся обойтись без ухудшения вашего самочувствия.

Он снова кивнул, и глаза его обессиленно закрылись. Горючее иссякло. С минуту я смотрел на него, потом повернулся и принялся собираться.

— Присмотри за ним, мальчик, — сказал я Мышу.

Пес послушно опустился на пол у кровати.

Сорок восемь часов. У меня оставалось примерно двое суток на то, чтобы найти и изобличить орудовавшего в Белом Совете предателя — чего не удалось никому на протяжении нескольких последних лет. После этого Моргана обнаружат, осудят и казнят, а вместе с ним и его сообщника, вашего доброго знакомого по имени Гарри Дрезден.

Нет стимула лучше крайнего срока.

Особенно если он действительно крайний.

(обратно)

Глава третья

Я уселся в свой побитый временем и боевой службой «фольксваген», мой могучий Голубой Жучок, и отправился затариваться медикаментами.

Собственно, проблема с поисками предателя в Белом Совете не отличалась сложностью: поскольку сделавшаяся достоянием противника информация имела весьма специфический характер, обладать ею мог только очень ограниченный круг членов Совета. Чертовски ограниченный круг — очерченный практически рамками Совета Старейшин, а следовательно, для меня почти недосягаемый.

Стоило бы кому угодно бросить любому из этих людей обвинение, и события начали бы разворачиваться стремительно и неотвратимо. В случае, если пальцем ткнули бы в невиновного, тот отреагировал бы в точности так же, как Морган. При том, насколько слепо правосудие Совета — особенно при наличии таких неприятных вещей, как обличающие улики, — у обвиняемого не осталось бы практически никакого выхода, кроме как сопротивляться.

Одно дело — молодой чародей-недоросль вроде меня, но совсем другое, когда сопротивление оказывает какой-либо тяжеловес из Совета Старейшин. У каждого из них имелись друзья и сторонники, не говоря уже о многовековом опыте и чудовищной магической силе. И уж если драку затеет один из них, это не сведется к простому сопротивлению при аресте.

Это будет означать раскол, какого не видел еще Белый Совет.

Это будет означать гражданскую войну.

В свете текущей ситуации я не видел ничего более гибельного для Белого Совета, чем это. Равновесие сил между сверхъестественными народами — штука хрупкая, нам едва удавалось удерживать позиции в войне с коллегиями вампиров. На описываемый момент обе стороны переводили дух и собирались с силами, однако вампиры возмещали свои потери гораздо быстрее, чем мы. Стоит Совету погрязнуть во внутренних раздорах, этим немедленно воспользуется противник.

Морган имел право бежать. Я достаточно хорошо знал Мерлина и не сомневался в том, что тот, не моргнув, отправил бы на смерть невинного, если бы от этого зависело единство Совета — что уж говорить о том, на кого указывали улики.

Короче, настоящий предатель мог довольно потирать руки. Убит еще один член Совета Старейшин, и даже если Совет не взорвется изнутри в несколько следующих дней, после казни наиболее опытного и преданного командира Стражей среди чародеев не могут не расцвести пышным цветом паранойя и недоверие. Все, что останется делать предателю, — это повторить процедуру с небольшими вариациями еще несколько раз, и тогда рано или поздно что-нибудь да надломится.

У меня в распоряжении имелась только одна попытка — нужно найти виновного, и сделать это быстро и безошибочно.

Полковник Мустард со свинцовой дубинкой…

Дело оставалось за малым — хоть какой-нибудь зацепкой.

Не дергайся, Гарри, не дергайся.

Мой сводный брат проживает в дорогой квартире на чикагском Золотом Берегу. То есть там, где живет куча всякого народа, у которого куча денег. Томас управляет дорогим салоном, и клиенты у него из тех, кому не жалко выложить пару сотен баксов за стрижку и просушку. Дела у него, судя по месту проживания, идут неплохо.

Я оставил машину в нескольких кварталах к западу от его дома, где стоимость парковки не так высока, как на Золотом Берегу, одолел остаток пути пешком и позвонил в дверь. Мне не ответили. Я спустился в вестибюль, посмотрел на часы, скрестил руки на груди и, прислонившись к стене, принялся ждать его возвращения с работы.

Не прошло и нескольких минут, как его машина остановилась на стоянке. Свой огромный «хаммер», который мы ухитрились раздолбать почти в хлам, он заменил с иголочки новенькой, до невозможности дорогой тачкой: «ягуаром» с кучей всяких золотых побрякушек. Надо ли говорить, что окраску тот имел ослепительно-белую. Я не трогался с места, ожидая, пока Томас войдет в дом.

Он вошел минуту спустя. Росту в нем футов шесть… ну, может, на волосок меньше. Одет он был в темно-синие кожаные штаны и белую шелковую рубаху с широкими рукавами. Черные как вороново крыло волосы он отпускает ниже плеч. Еще его отличают серые глаза, зубы, белизне которых позавидовал бы Ку-клукс-клан, и лицо, словно сошедшее с обложки модного журнала. Сложение тоже вполне соответствует всему остальному. По сравнению с Томасом все киношные спартанцы кажутся салагами — и без намека на ретушь.

При виде меня он чуть приподнял брови.

— Ар-ри, — произнес он с омерзительно безупречным французским прононсом, которым пользовался на людях. — Добрый вечер, топ ami.

Я кивнул:

— Привет. Нужно поговорить.

Его улыбка померкла, стоило ему увидеть мое лицо, и он кивнул в ответ:

— Ну конечно.

Мы поднялись к нему в квартиру. Там, как всегда, все выглядело безукоризненно: дорогая, ультрасовременная и вычищенная до единой пылинки квартира. Я вошел, прислонил посох к дверному косяку и опустился в кресло. Пару секунд я приходил в себя.

— Сколько ты за это заплатил? — поинтересовался я.

— Примерно столько же, сколько ты за своего Жучка, — отозвался Томас уже нормальным, без намека на акцент, голосом.

Я покачал головой и попробовал найти более удобную для сидения позу.

— За столько бабла ты мог бы потребовать больше подушек. Я на заборах сиживал удобнее, чем на этом.

— Они и не рассчитаны на то, чтобы на них садились, — объяснил Томас. — Их цель — демонстрировать всем, какие они дорогие и модные.

— Я один из своих диванов на распродаже купил. За тридцать баксов. Обит пледовой, оранжевой с зеленым тканью, и он достаточно жесткий, чтобы не уснуть сразу, как на него сядешь.

— Очень на тебя похоже, — с улыбкой заметил Томас, направляясь в сторону кухни. — Так же, как это похоже на меня. Ну по крайней мере на мой публичный имидж. Пива?

— Если холодное.

Он вернулся с парой запотевших бутылок темно-коричневого стекла и протянул одну мне. Мы сорвали крышки, звякнули бутылкой о бутылку, а потом Томас уселся в кресло напротив и отхлебнул из горлышка.

— Ладно, — сказал он. — Что случилось?

— Беда, — ответил я и рассказал ему про Моргана.

Томас нахмурился.

— Голод мне в глотку, Гарри. Морган? Морган?! У тебя все в порядке с головой?

Я пожал плечами.

— Я не думаю, чтобы это сделал он.

— Какая разница? Морган и пальцем бы не шевельнул, гори ты у него на глазах, — прорычал Томас. — Наконец-то ему воздается сторицей. Кой черт тебе лезть в это?

— Потому что я не считаю, что это совершил он, — повторил я. — И потом, ты не обо всем подумал.

Томас откинулся на спинку кресла и, прищурившись, смотрел на меня, потягивая пиво. Я тоже занялся пивом, не мешая ему переварить новости. С мозгами у Томаса всегда все в порядке.

— Ладно, — ворчливо пробормотал он минут через пять. — Я вижу пару поводов, по которым ты хочешь прикрыть его поганую задницу.

— Мне нужна аптечка, которую я у тебя оставлял.

Он поднялся и направился к стенному шкафу, набитому всяким домашним хламом, который неминуемо откладывается в любом месте, стоит вам прожить там больше года. В шкафу обнаружился белый ящик-кейс с красным крестом на боку; Томас снял его с полки, небрежным движением поймав упавший сверху поролоновый мячик. Потом закрыл створки, достал из холодильника кулер со льдом и поставил его и аптечку на пол передо мной.

— Только не говори мне, что это все, что я могу сделать, — буркнул он.

— Нет. Есть еще кое-что.

Он развел руками:

— Ну?

— Мне хотелось бы, чтобы ты узнал, что известно о поисках вампирским коллегиям. И мне нужно, чтобы при этом ты сам не засветился.

Мгновение он молча смотрел на меня, потом медленно выдохнул.

— Почему?

Я пожал плечами.

— Мне нужно больше знать о том, что происходит. Своих я спросить не могу. А если кое-кто узнает, что ты ведешь расспросы, кто-нибудь да сопоставит факты и начнет внимательно приглядываться к Чикаго.

Мой брат-вампир на секунду-другую полностью замер. Люди так не умеют. Весь он, даже ощущение его присутствия — все это разом… застыло, что ли? Казалось, я смотрю на восковую фигуру.

— Ты просишь меня привлечь к этому Жюстину? — произнес он.

Жюстина — девушка, которая как-то раз чуть не отдала жизнь за моего брата. А он чуть не убился, защищая ее. То, что связывает их, не опишешь словом «любовь» — даже отдаленно. И слово «разбитая» тоже не подходит.

Мой брат — вампир Белой Коллегии. Настоящая любовь причиняет им увечья. Томас с Жюстиной даже жить вместе не могут.

— Она личный секретарь предводительницы Белой Коллегии, — сказал я. — Если кто и может узнать что-нибудь, так только она.

Он встал — слишком стремительно для человека — и принялся возбужденно расхаживать взад-вперед.

— Она и так уже сильно рискует, передавая тебе при возможности информацию о деятельности Коллегии. Я не хочу, чтобы она рисковала сильнее.

— Я понимаю, — кивнул я. — Но она занялась подпольной деятельностью в первую очередь из-за таких вот ситуаций. Это как раз то, чего она хотела, соглашаясь на эту работу.

Томас упрямо мотнул головой.

— Послушай, — вздохнул я. — Я не прошу ее дезактивировать бомбу, или спасать принцессу, или бежать на Явин IV. Я просто хочу знать, не слышала ли она чего, и может ли узнать что-нибудь еще, не рискуя своим прикрытием.

Он расхаживал еще с минуту, потом остановился и пристально посмотрел на меня.

— Тогда сначала пообещай мне кое-что.

— Что?

— Обещай, что не поставишь ее под угрозу, большую, чем сейчас. Обещай, что не будешь действовать на основе той информации, которая может вывести на нее.

— Черт подери, Томас, — устало произнес я. — Это же невозможно. Нет способа узнать, какой частью информации опасно пользоваться, а какой нет, равно как нет способа узнать сразу, какая информация верная, а какая — деза.

— Обещай, — упрямо повторил он.

Я тряхнул головой.

— Обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы не подставить Жюстину под удар.

Он несколько раз скрипнул зубами. Обещание мое ему не нравилось — да нет, точнее было бы сказать, ему не нравилась сама ситуация. Он понимал, что я не могу гарантировать Жюстине полной безопасности, но понимал он и то, что большего я обещать не могу.

Он медленно, глубоко вздохнул. А потом кивнул.

— Ладно, — сказал он.

(обратно)

Глава четвертая

Не прошло и пяти минут с момента моего ухода из квартиры Томаса, как я поймал себя на том, что инстинктивно поглядываю в зеркало заднего вида. Тело пронизывало хорошо знакомое безмолвное напряжение. Я нутром чуял, что за мной следят.

Конечно, все сводилось пока к интуиции, но, черт подери, я все-таки чародей. Мои инстинкты достаточно проявили себя в прошлом, чтобы я относился к ним с уважением. Если они говорили мне, что за мной хвост, значит, стоило вести себя с оглядкой.

Конечно, мой преследователь вовсе не обязательно имел какое-либо отношение к Моргану. То есть я хочу сказать, абсолютной уверенности в этой связи у меня не имелось. Однако я пережил множество малоприятных и совсем не приятных приключений по причине того, что постоянно щелкаю клювом. Ну, не то чтобы совсем уж постоянно, но все же. Короче, я был бы идиотом, если бы не заподозрил, что эта внезапная слежка связана с Морганом.

Несколько раз — чисто для забавы — я свернул туда-сюда, но ни одной машины, висевшей у меня на хвосте, не заметил. Само по себе это еще ничего не значило. Хорошая группа наблюдения, пристраиваясь к объекту по очереди, может оставаться почти незаметной, особенно в темное время, когда машины вообще кажутся одинаковыми — пара горящих фар, и все. То, что я их не видел, еще не означало, что их нет.

Волосы у меня на затылке по-прежнему стояли дыбом, и плечи непроизвольно напрягались с каждым уличным фонарем, мимо которого я проезжал.

Что, если мой преследователь ехал не на машине?

Воображение с готовностью нарисовало мне целый ряд различных крылатых кошмаров, бесшумно парящих на перепончатых крыльях чуть выше уличных огней и готовых вот-вот спикировать на моего Жучка и растерзать его в металлические клочья. Движение было оживленным, как и всегда в этой части города. Чертовски людное место для нападения, однако и исключать подобную возможность полностью я тоже не мог. Со мной такое уже случалось.

Я прикусил губу и задумался. Возвращаться домой, не будучи уверенным, что хвост отстал, нельзя. А стряхнуть хвост можно только после того, как я его обнаружу.

Конечно, пережить ближайшие двое суток, совсем уж не рискуя, я не рассчитывал. Поэтому, подумав, я решил, что можно начинать прямо сейчас.

Я сделал глубокий вдох, сосредоточился и на мгновение крепко зажмурился. Когда я открыл глаза, я видел все совсем по-другому.

Чародейское видение с его способностью воспринимать окружающий мир в расширенном спектре — чертовски опасный дар. Как его ни назови: Призрачным Взглядом, Прозрением или Третьим Глазом — оно позволяет вам воспринимать такое, чего в обычной жизни вы бы даже не заметили. Оно показывает мир таким, каков он на самом деле: материю, тесно переплетенную с энергиями, в том числе с магическими. Видение может показать вам такую красоту, что при виде нее ангелы прослезились бы от восторга, а может показать такие кошмары, что даже сам черт побоится рассказывать об этом своему потомству на сон грядущий.

И что бы вы ни увидели — хорошее, плохое, безумное, — все это врежется в вашу память навечно. Вы не сможете этого забыть, и время не ослабит воспоминаний. Это останется с вами раз и навсегда. Чародеи, злоупотребляющие своим видением, кончают хнычущими психами.

Третий Глаз показал мне истинный вид Чикаго, и на мгновение мне показалось, что меня телепортировали в Лас-Вегас. Потоки энергии струились по улицам, пронизывали здания и людей, не встречая сопротивления. Мне они представлялись разноцветными огненными струями и завитками. Те, что текли по старым зданиям, отличались этакими капитальностью, основательностью — однако подавляющее их большинство, стихийные энергии, порожденные мыслями и эмоциями восьми миллионов человек, сплетались в мельтешащий цветами и вспышками хаос.

Облака эмоций пронизывались искрящимися фонтанами идей. Ровно катящие потоки глубоких мыслей огибали сияющие самоцветамиостровки веселья. К выступающим поверхностям липли бурые потеки негативных ощущений, а к калейдоскопу звезд медленно всплывали хрупкие пузырьки мечтаний.

Чтоб их всех! Сквозь всю эту мельтешню я еле видел дорогу.

Я оглянулся через плечо. Водители и пассажиры ехавших за мной машин виделись мне с фотографической четкостью; ярко освещенные белые фигуры подцвечивались кое-где мыслями, настроениями и прочими индивидуальными особенностями. Окажись они ближе, подробностей было бы больше, хотя они, возможно, могли бы и искажаться немного моим субъективным восприятием. Впрочем, даже на таком расстоянии я смог разглядеть, что все они — смертные.

В некотором роде это утешало. По крайней мере чародея, достаточно сильного, чтобы входить в Корпус Стражей, я бы не пропустил. И если меня преследовал смертный, значит, Стражи Моргана еще не обнаружили.

Я задрал голову, чтобы посмотреть наверх, и…

Время застыло.

Представьте себе вонь протухшего мяса. Представьте себе слабое, лишенное ритма содрогание изъеденного червями трупа. Добавьте к этому запахи немытого тела и плесени, скрежет гвоздя по грифельной доске, вкус прогоркшего молока… ну, еще запах перележавших яблок для полноты картины.

А теперь попробуйте представить себе, что все это воспринимается вашими глазами — все, до самой последней, мельчайшей подробности.

Именно это я и увидел — сводящую судорогой желудок, словно вышедшую из кошмарного сна массу, сияющую как маяк над одним из нависавших надо мной зданий. Физической формы за этим сгустком я почти не различал — это было как смотреть сквозь слой фекалий. Никаких деталей сквозь окружавшую наблюдателя завесу абсолютной неправильности — только то, с какой легкостью перемахивало это что-то с одного карниза на другой, не отставая от моего Жучка.

Кто-то кричал — я словно в тумане сообразил, что кричу я сам. Машина наткнулась на что-то, протестующее взвизгнув покрышками. Ее подбросило вверх, потом она с силой снова шлепнулась об асфальт. Я наехал на бордюр. Руль больно ударил по рукам, я с трудом удержал его и ударил по тормозам. Я продолжал кричать, пытаясь одновременно выключить Третий Глаз.

Следующее, что дошло до моего сознания, — это раздраженный хор клаксонов.

Я сидел на водительском месте, сжимая руль побелевшими от напряжения руками. Мотор заглох. Судя по тому, что щеки у меня были мокрыми, я плакал — если, конечно, у меня не шла пена изо рта, что тоже не исключалось.

Черт меня подери, что же это за штука такая?

Даже одной вялой мысли хватило, чтобы воскресить в памяти весь этот всепоглощающий ужас. Я дернулся и крепко зажмурил глаза, не выпуская руль. Меня трясло. Не знаю, сколько времени у меня ушло на то, чтобы стряхнуть воспоминание, а когда я открыл глаза, все началось сначала, только громче.

При включенном и тикающем счетчике я никак не мог допустить, чтобы меня забрали за вождение в нетрезвом состоянии, а именно это неминуемо произойдет, стоит мне попытаться вести машину дальше — если я, конечно, не разобью ее сразу. Я сделал глубокий вдох, усилием воли попытался заставить себя не думать о кошмаре…

И тут же увидел его снова.

Когда я очнулся, у меня болел прикушенный язык, а горло саднило от крика. Меня трясло еще сильнее.

Вести машину я не мог никак — это исключалось. Не в том я состоянии. Одна неправильная мысль — и я в кого-нибудь врежусь. Однако и оставаться на месте я тоже не мог.

Я отогнал Жучка к тротуару, где он по крайней мере не мешал движению. Потом вышел из машины и пошел прочь. Городские службы эвакуируют машину через три с полтиной миллисекунды, зато меня при этом не арестуют.

Шатаясь, я брел по тротуару. Я очень надеялся на то, что мой преследователь, это жуткое видение, не…

Когда я открыл глаза, я валялся на земле, съежившись калачиком, мышцы сводило болью. Люди обходили меня стороной, косясь на меня беспокойно или брезгливо. Я ощущал такую жуткую слабость, что даже не знал, смогу ли стоять на ногах.

Мне необходима была помощь.

Я отыскал взглядом табличку с названием улицы и пялился на нее до тех пор, пока мой превратившийся в желе мозг не сообразил, где я нахожусь.

Я поднялся — пришлось опереться на посох, чтобы не упасть, — и поковылял прочь быстро, как мог. На ходу я считал простые числа, начиная с единицы, и вкладывал в это занятие столько напряжения, сколько требуется обычно для заклинания.

— Раз, — пробормотал я сквозь стиснутые зубы. — Два. Три. Пять. Семь. Одиннадцать. Тринадцать…

Шатаясь, я брел сквозь ночь, в буквальном смысле слова боясь даже думать о том, что, возможно, следует за мной по пятам.

(обратно)

Глава пятая

Досчитав до двух тысяч двухсот тридцати девяти, я добрался до дома Билли и Джорджии.

Жизнь у молодых оборотней поменялась после того, как Билли окончил университет и начал неплохо зарабатывать на должности инженера, но с маленькой квартирки, в которой жили в университетские годы, они не съехали. Джорджия продолжала учебу — она изучала психологию или что-то в этом роде. Они откладывали деньги на собственный дом. Что для меня было и к лучшему. Пешком в пригород я бы не дошел.

Дверь мне открыла Джорджия. Джорджия — высокая, стройная, гибкая, в футболке и длинных свободных шортах она кажется не столько хорошенькой, сколько симпатичной.

— Господи! — выдохнула она при виде меня. — Гарри.

— Привет, Джорджия, — произнес я. — Две тысячи двести… э… сорок три. Мне нужна тихая темная комната.

Она изумленно уставилась на меня.

— Что?

— Две тысячи двести пятьдесят один, — серьезно ответил я. — И пошли сигнал братьям-волкам. Они потребуются здесь. Две тысячи двести… э… шестьдесят… семь.

Она отступила от двери, пропуская меня в прихожую.

— Гарри, о чем это ты?

Я вошел.

— Две тысячи двести шестьдесят… не делится на три… шестьдесят девять. Мне нужна темная комната. Тихая. Защищенная.

— За тобой гонятся? — спросила Джорджия.

Не помогла даже математика: стоило Джорджии задать вопрос, а моему мозгу ответить на него, как образ этой штуки вторгся в мое сознание, я рухнул на колени и упал бы ничком, если бы Билли не успел подхватить меня. Роста Билли невысокого, футов пять с полтиной, но сложен как борец-профессионал и движется с легкостью и точностью хищного зверя.

— Темная комната, — прохрипел я. — И вызывайте стаю.

— Билли, быстро, — произнесла Джорджия негромко, но решительно. Она закрыла дверь и заперла ее, потом заложила здоровенным деревянным брусом, явно не входившим в стандартное оснащение. — Неси его в комнату. Я обзвоню наших.

— Ясно, — кивнул Билли. Он поднял меня, как ребенка, почти не крякнув. По коридору отнес меня в темную спальню, уложил на кровать и закрыл окно изнутри тяжелой стальной створкой. Последнюю тоже явно установили здесь они сами.

— Тебе нужно еще чего-нибудь, Гарри? — спросил он.

— Темноты. Тишины. Потом объясню.

— Хорошо, — вздохнул он, положив руку мне на плечо. Потом вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Я остался в темноте наедине со своими мыслями — что и требовалось.

— Поехали, Гарри, — буркнул я себе под нос. — Привыкаем к мысли.

И подумал о той штуке, которую видел.

Ощущение было из сильных. Но, очнувшись, я проделал это еще раз. И еще раз. И еще.

Верно, я увидел нечто кошмарное. Верно, такого кошмара я еще не видел. Зато видел много всякого другого.

Я воскресил в памяти и эти воспоминания — такие же острые и отчетливые, как давивший на меня ужас. Я видел хороших людей, заходившихся безумным визгом от прикосновения черной магии. Я видел истинную натуру мужчин и женщин, хороших и плохих. Видел, как люди убивают и погибают. Видел Королев фэйре, готовившихся к сражению, собиравших всю свою чудовищную силу…

И будь я проклят, если отступлю перед еще одной жуткой тварью, которая до сих пор не проявила себя ничем — только сигала с крыши на крышу.

— Ну давай, сволочь! — рявкнул я воспоминанию. — По сравнению с теми, остальными, ты — так, неудачная картинка.

И бил с размаху в это воспоминание, снова и снова, заполняя мысли всеми жуткими и прекрасными вещами, какие видел за свою жизнь — и, делая это, заставлял себя сосредоточиться на том, как охренительно круто я со всем этим разбирался. Я вспоминал всех тех тварей, с которыми бился и которых победил. Я вспоминал все цитадели кошмара и ужаса, которые взял штурмом, все темные врата, которые разнес в щепки. Я вспоминал лица пленников, которых освободил, и похороны тех, кого не успел спасти. Я вспомнил их голоса и смех, счастье тех, кто воссоединился с близкими, и слезы утрат.

В мире хватает зла. От этого никуда не деться. Но это не значит, что со злом ничего нельзя поделать. Ведь не откажешься ты от жизни только потому, что в ней есть страшное, или потому, что порой тебе бывает больно.

Воспоминание об этой жуткой штуке причиняло адскую боль, но уж к чему-чему, а к боли я привык давно. Я жил с ней прежде, и буду жить с ней еще не раз. И сама эта штука не первая из всех, какие я видел, и наверняка не последняя.

Я не собирался ложиться и помирать просто так.

Идеально отчетливые воспоминания глушили меня словно кувалдой по голове до тех пор, пока я не провалился в черноту.

Когда я снова пришел в себя, я сидел на кровати в позе лотоса. Руки мои покоились на коленях. Дышал я медленно и ровно, глубоко. Спина распрямилась. Голова болела, но не до тошноты.

Я огляделся по сторонам. В комнате царила темнота, но я пробыл здесь достаточно, чтобы глазу хватало света, пробивавшегося из-под двери. Я разглядел свое отражение в зеркале на двери гардероба. Вид у меня сделался спокойный, расслабленный. Я снял плащ и остался в черной футболке с надписью «ПЕРЕ-ФЕКЦИОНИСТ»; маленькие белые буквы читались в зеркале задом наперед. Из ноздрей стекали, подсыхая на верхней губе, две тоненькие темные струйки крови. Во рту тоже ощущался медный привкус — возможно, от прикушенного еще там, на улице, языка.

Я снова подумал о своем преследователе, и образ его заставил меня поежиться — и только. Дышал я по-прежнему медленно и ровно.

Вот вам положительная сторона смертной натуры. Как биологический вид мы чертовски хорошо адаптируемся почти ко всему. Разумеется, я не смогу избавиться от воспоминания об этой жуткой твари, равно как и от всех других виденных мною кошмаров — значит, если не может измениться воспоминание, меняться придется мне. Я вполне в состоянии привыкнуть к зрелищу подобных страшилок — по крайней мере до такой степени, чтобы оставаться при этом разумным существом, не превращаясь в визжащий комок. Люди получше меня с таким справлялись.

Морган, например.

Я снова поежился, на этот раз уже не от воспоминания. Я просто знал, чем все может кончиться, когда заставляешь себя жить с такими кошмарами в сознании. Это меняет тебя. Ну, не сразу. Возможно, это и не превратит тебя в монстра. И все равно мне было страшно, и я это понимал.

Сколько раз должно произойти вот такое, прежде чем я начну превращаться в кого-то жуткого — только чтобы выжить? По чародейским меркам я молод. И каким я стану через несколько десятков лет, если не буду отворачиваться?

Спроси у Моргана.

Я встал и вышел в расположенную при спальне ванную. Включил свет — и зажмурился, так больно резануло по глазам. Я смыл с лица кровь и старательно ополоснул раковину, чтобы крови не осталось и в ней. При моем роде занятий нельзя оставлять кровь там, где ее могут найти.

Потом надел плащ и вышел из спальни.

Билли с Джорджией были в гостиной. Билли стоял у балконной двери. Джорджия говорила по телефону.

— Я ничего не вижу, — произнес Билли. — Он уверен?

Джорджия негромко сказала что-то в трубку.

— Да. Он не сомневается, что оно сворачивает сюда. Его должно уже быть видно с твоего места.

— Не видно ничего, — возразил Билли. Он оглянулся через плечо: — Гарри, а ты как?

— Жить буду, — отозвался я и подошел к окну. — Оно пришло сюда за мной, да?

— Что-то там такое есть, — подтвердил Билли. — Что-то такое, с чем мы еще не сталкивались. Оно там уже час как играет в прятки с Кирби и Энди. Они никак не могут ни догнать его, ни разглядеть толком.

Я внимательно посмотрел на Билли. На свете найдется не слишком много существ, способных оторваться от волков-оборотней, работающих слаженной стаей. Волки чертовски быстры и ловки, а Билли со товарищи орудуют в Чикаго почти столько же, сколько я сам. Они знают, как себя вести в самых разных обстоятельствах. За несколько последних месяцев я преподал своей ученице пару уроков скромности, предложив ей попробовать испытать свои завесы на оборотнях. Всякий раз ее обнаруживали в считанные секунды.

— Значит, чем бы оно ни было, это не человек, — подытожил я. — Иначе ему не удалось бы отрываться от Кирби и Энди. — Я остановился рядом с Билли. — Оно умеет прикрываться завесой от взгляда.

— И что это? — тихо спросил Билли.

— Не знаю, — признался я. — Но штука поганая — без дураков. — Я покосился на Джорджию. — Сколько я был в отключке?

Она покосилась на часы.

— Час и двадцать две минуты.

Я кивнул.

— Если бы оно хотело ворваться сюда, у него имелось в достатке времени, чтобы сделать попытку. — Я натянуто улыбнулся, испытывая неприятную пустоту в желудке. — Оно со мной забавляется.

— Что? — не понял Билли.

— Оно отплясывает перед нами, прикрывшись завесой. Пытается заставить меня снова включить зрение, чтобы засечь его.

С улицы донесся вопль. Короткий, пронзительный и такой громкий, что стекла задребезжали. В жизни не слышал ничего подобного. От этого звука волосы становились дыбом. Мои инстинкты ощущали присутствие этой твари, так что я поверил им и еще в одном: в том, что этот крик — сигнал. Охота началась.

Мгновение спустя все огни, сколько хватал глаз, взорвались фонтаном искр, и несколько городских кварталов погрузились в темноту.

— Передай Энди и Кирби — пусть немедленно возвращаются в дом! — рявкнул я Джорджии и схватил стоявший у стены рядом с дверью посох. — Билли, идешь со мной. И в боевой форме.

— Гарри? — в замешательстве посмотрела на меня Джорджия.

— Ну же! — рявкнул я, срывая с двери засов.

Я не успел еще спуститься по лестнице, когда послышался тяжелый удар, и на площадке передо мной приземлился волк с шерстью цвета волос Билли. Огромный — весом никак не меньше Мыша, но выше и стройнее. Мир не видывал таких зверей со времен последнего ледникового периода. Я ногой распахнул дверь и выпустил Билли на улицу. Он перемахнул через стоявшую у тротуара машину — я хочу сказать, он перепрыгнул ее в длину, не коснувшись лапами, — и понесся к расположенным в дальнем конце квартала домам.

Каким-то образом Билли поддерживал контакт с Энди и Кирби; во всяком случае, знал, где они находятся. Я последовал за ним, накачивая в свой посох энергию. Я не знал, что нас ждет, но хотел быть готовым к этой встрече.

Из-за дальнего угла соседнего здания появился Кирби. Он шел, прижимая к уху мобильник — долговязый, темноволосый молодой человек в тренировочных штанах и свободной футболке. Свет от телефонного дисплея окрашивал его лицо в призрачный голубоватый оттенок. Я скользнул взглядом к другому углу и увидел темную мохнатую фигуру, скользящую вдоль по тротуару — Энди, подобно Билли обернувшуюся зверем.

Постойте-ка.

Если это неизвестно-что-такое вырубило свет во всей округе, какого черта заклятие не подействовало на телефон Кирби? Магия и техника плохо уживаются друг с другом, а уж такое сложное электронное устройство должно было бы вырубиться в первую очередь. Сотовые телефоны все равно как ребята-охранники в красных рубашках из старого, доброго «Стар Трека» — стоит начаться хоть какой-нибудь заварушке, и их выбивают в первую очередь.

Если эта тварь, кем бы она ни была, вырубает к чертовой матери все огни, она должна бы вывести из строя и телефон. Если только ей не нужно, чтобы тот работал.

Во всей округе, сколько хватал глаз, Кирби оставался единственным ярко освещенным объектом. Идеальная мишень.

Атака произошла молниеносно.

Воздух помутнел, словно кто-то, прикрытый завесой, заслонил от меня свет телефона Кирби. Послышался оглушительный рык, и мобильник полетел в сторону, а Кирби остался лежать в темноте.

Билли рванулся вперед. Я помедлил, срывая с шеи серебряный амулет-пентаграмму. Поднятый над головой, амулет засиял серебристо-голубоватым светом, залившим все пространство между зданиями.

Кирби лежал на спине в центре расползавшегося темного пятна, которое могло быть только кровью. Билли, оскалившись и рыча, стоял над ним. Внезапно он метнулся вперед, рванул зубами что-то невидимое, и легкое марево в воздухе перед ним дрогнуло и дернулось в сторону. Я тоже бросился к ним; казалось, я перемещаюсь по пояс в арахисовом масле. На мгновение мне почудилось, будто от Билли уворачивается что-то четырехногое, мохнатое — но образ остался нерезким, словно я видел его лишь краем глаза.

А потом на спину опрокинулся уже Билли — он колотил лапами и рвал зубами что-то невидимое, навалившееся на него, пригвоздившее к земле.

Энди, рыжая волчица, меньше Билли, но стремительнее, сделала прыжок и вцепилась в невидимого, нападавшего со спины.

Тварь снова взвизгнула, на этот раз громче и пронзительнее. Неправдоподобно быстрым движением она распрямилась и отшвырнула Энди в сторону. Волчица врезалась в кирпичную стену; короткий, полный боли взвизг сопровождался отвратительным хрустом.

Я поднял посох, до предела заряженный энергией моих злости и ужаса, и выкрикнул:

— Forzare!

Невидимый луч сорвался с конца деревянного посоха и ударил в противника. Случалось, такими разрядами я переворачивал машины. Однако эта тварь едва покачнулась, замолотив по воздуху передними конечностями, а ударивший в нее силовой луч разлетелся фонтаном алых брызг.

Все же этого хватило, чтобы на мгновение нарушить завесу. Я увидел нечто среднее между пумой и медведем с короткой грязно-золотистой шерстью. Весила тварь, должно быть, несколько сотен фунтов. Еще я успел увидеть чудовищного размера клыки, окровавленные когти и светящиеся глаза противного желтого оттенка, чем-то напоминающие глаза рептилий.

Оскаленная пасть кривилась, но совсем не по-звериному, складывая слова — настоящие слова на языке, которого я не понимал. Очертания зверя странно исказились, он весь с легкостью текучей жидкости преобразился, и спустя каких-нибудь полсекунды пума размером больше пещерного льва, о каких я только слышал, ринулась на меня, налету прикрываясь переливающейся всеми цветами радуги завесой.

Я выбросил вперед левую руку, одновременно направив в висевший на запястье браслет заряд воли. Мой браслет-оберег в виде сцепленных в ленту миниатюрных средневековых щитов представляет собой еще один инструмент вроде посоха: с его помощью я эффективнее дозирую и направляю защитные энергии моей магии.

Передо мной вспыхнул купол голубовато-белого света, и зверь врезался в него как в кирпичную стену. Ну, скорее как в деревянную. Как в шаткую деревянную стену. Я чувствовал, как щит подается под натиском зверя, но по крайней мере на пару секунд мне удалось его сдержать.

И тут на него налетел Билли.

Огромный волк, оскалившись, врезался в зверя и вцепился в него. Тварь взвыла и, крутанувшись на месте, попыталась схватить Билли, но вожак чикагской стаи оборотней уже отпрянул назад, пытаясь увернуться от контратаки.

Зверь оказался быстрее. Он догнал волка, и я увидел, как бурая шкура Билли окрасилась кровью. Тот припал к земле, но остался на месте — так, чтобы дать возможность напасть на зверя Джорджии.

Обернувшаяся волчицей Джорджия уступала Билли в весе, зато превосходила в скорости и стремительности. Она полоснула зверя зубами, вынудив повернуться к ней — и подставить незащищенный бок Билли.

Я пополнил заряд посоха, стиснул зубы, прицелился и, выкрикнув слово заклинания, разрядил его в зверя, целясь по ногам. Разряд выщербил в асфальте глубокую воронку, лишив невидимого зверя равновесия, и тот опрокинулся на землю. Завеса снова порвалась. Билли с Джорджией мгновенно ринулись вперед, а я поднял посох, зарядив энергией до предела — так, что вырезанные на нем руны засияли ослепительным багровым светом. Видит Бог, следующий разряд превратил бы этого гада в жидкую кашу.

Однако очертания его снова сделались текучими, и внезапно ястреб с желтыми глазами рептилии, размахом крыльев превосходящий длину моей машины, взмыл в воздух, дважды взмахнул крыльями и растворился в ночном небе.

Секунду я оцепенело смотрел ему вслед, потом пришел в себя.

— Ох, черт, — только и выдохнул я.

Я огляделся по сторонам — тени бешено плясали в свете зажатого в дрожащей от возбуждения руке амулета — и поспешил к Энди. Она лежала без сознания, вернувшись в человеческий облик — рыжей девицы с убийственно-привлекательными формами. Почти половина ее тела превратилась в сплошную ссадину. У нее были сломаны рука, плечо, несколько ребер и, судя по залитому кровью лицу, не исключено, что задет череп. Дышала она слабо, прерывисто.

Черт, ну и силища у этого типа!

Рядом со мной возникла в своем волчьем обличии Джорджия — навострив уши, принюхиваясь, она беспокойно оглядывалась по сторонам.

Я повернул голову посмотреть на Билли — он уже принял снова человеческий облик и, обнаженный, склонился над Кирби. Я поднял повыше амулет и подошел к ним.

У Кирби недоставало горла. То есть я хочу сказать, оно исчезло. На месте горла зияло отверстие размером с мой кулак, в глубине белел позвоночник. Края раны обуглились и почернели. Взгляд широко открытых, остекленевших глаз уставился в бесконечность. Все вокруг было залито кровью.

— Блин-тарарам, — выдохнул я, глядя на мертвого юношу, моего друга. Потом тряхнул головой. — Пошли, Билли. Энди еще жива. Мы не можем оставить ее здесь. Надо отнести ее к вам домой и вызвать «Скорую». Как можно быстрее.

Билли продолжал стоять над Кирби; лицо его исказилось от потрясения и злости.

— Билл! — крикнул я.

Он поднял взгляд на меня.

— Энди, — сказал я. — Помоги мне занести ее в дом.

Он неохотно кивнул. Мы вернулись к девушке. Я снял плащ, расстелил на земле, и мы как могли осторожно переложили Энди на него. Потом подняли ее и понесли к дому. Из соседних зданий доносились слышаться голоса, в окнах засветились огоньки фонариков, свечей и химических трубок. Я не сомневался в том, что не пройдет и несколько минут, как послышится завывание сирен.

— Что это было? — хрипло спросил Билли. — Что это за тварь?

— Не знаю точно, — ответил я, задыхаясь от усилий. Джорджия трусила за нами следом, держа в зубах мой посох. — Но если это то, о чем я думаю, дела обстоят на порядок хуже, чем я полагал.

Билли оглянулся на меня. Лицо и руки его были перепачканы кровью Кирби.

— Что это за тварь, Гарри?

— Исконный американский кошмар, — устало ответил я и поморщился. — Шкура-Перевертыш.

(обратно)

Глава шестая

Джорджия сказала врачам, прибывшим со «Скорой», что она сестра Энди — что в некотором, духовном смысле можно считать правдой. Поэтому она смогла поехать с ней в больницу. Вид у санитаров был угрюмый.

Копы собрались у трупа Кирби и огораживали место преступления.

— Мне надо быть там, — сказал Билли.

— Понимаю, — вздохнул я. — У меня время поджимает, Билли. Мне пора — каждая минута на счету.

Он кивнул.

— Что мне надо знать об этих… меняющих шкуру?

— Что они… они… да просто гадость, и все. Им нравится причинять людям боль. Судя по всему, чем больше ты их боишься, тем сильнее они становятся. Они в буквальном смысле слова питаются страхом.

Билли хмуро покосился на меня:

— То есть тебя надо понимать в том смысле, что больше ты мне рассказать не хочешь. Поскольку это мне не поможет. Ты считаешь, это может меня устрашить.

— Мы знали, что эта тварь здесь, мы были готовы к бою — и ты видел, что произошло, — сказал я. — Если бы зверь напал на нас из хорошо подготовленной засады, все бы кончилось гораздо хуже.

Он оскалил зубы в недоброй ухмылке:

— Но мы его сделали.

— Мы одолели его, получив преимущество на короткий момент, и ему хватило ума отступить, чтобы вернуться позже. Все, чего мы достигли, — это дали ему понять, что к делу нашего убиения надо отнестись серьезно. Второй такой возможности нам уже не представится. — Я положил руку ему на плечо. — Постарайтесь с Джорджией не оставлять Энди без внимания, ладно? Этой твари нравится причинять боль. И охотиться на подраненную дичь тоже нравится. Энди по-прежнему грозит опасность.

— Я понял, — тихо произнес он. — А ты что собираешься делать?

— Выяснить, чего ему здесь надо, — ответил я. — А еще в самом разгаре какая-то фигня, связанная с Советом. Господи, я не хотел впутывать вас в это. — Я покосился на толпу полицейских, окруживших тело Кирби. — Я не думал, что все обернется вот так.

— Кирби взрослый человек, Дрезден, — возразил Билли. — Он знал, что такое возможно. Он сам избрал этот путь.

Билл говорил правду, но легче от этого не становилось. Кирби не воскресить. Я не знал, что за завесой прячется Перевертыш, только это ничего не меняло.

Кирби все равно мертв.

И Энди… Господи, об этом я даже не подумал. Энди с Кирби связывали тесные отношения. Это разобьет ей сердце.

Если она, конечно, останется жива.

Билли — я как-то не привык еще называть его Уильямом — поморгал, сдерживая слезы.

— Ты же не знал, что все так обернется, дружище, — сказал он. — Мы все обязаны тебе жизнью, Гарри. Я рад, что нам выдался шанс помочь тебе здесь. — Он мотнул головой в сторону полицейских. — Пойду поговорю с ними, потом поеду к Джорджии. А тебе, наверное, пора.

Мы обменялись рукопожатием, и он чуть не расплющил мне руку — от волнения скорее всего. Я кивнул.

Уличные фонари начинали оживать, когда я вышел с черного хода и миновал старую книжную лавку, где не был больше желанным гостем. Вот то самое место на мостовой, где я едва не расстался с жизнью… я и невольно поежился. Черт, я тогда едва ушел от старой с косой…

А Кирби сегодня не ушел.

Голова моя, наверное, наполовину выключилась. Я должен был бы ощущать больше эмоций. Я должен был бы рехнуться как черт-те что. Меня должно было бы трясти от страха. Ну, или еще чего такого. Вместо этого я словно бы наблюдал за ходом событий из какого-то безопасного места где-то чуть позади и выше меня. Возможно, решил я, это побочный эффект созерцания истинной формы Перевертыша. Или скорее побочный эффект того, что мне пришлось проделать, чтобы с этим справиться.

Я не боялся того, что Перевертыш наблюдает за мной с высоты. Конечно, он мог, но вряд ли остался бы незамеченным. Сверхъестественные твари вроде него обладают чудовищной энергетикой: реальность вблизи них начинает испытывать такое напряжение, что избежать побочных эффектов почти невозможно. Одним из таких эффектов является что-то вроде исходящей от этих тварей эмоциональной вони — мои органы чувств уловили ее задолго до того, как Перевертыш приблизился на расстояние атаки.

Почитайте немного фольклора — ну, не причесанного Диснеем со товарищи. Начните с Братьев Гримм. Конкретно про Перевертышей у них нет, но это даст вам некоторое представление, насколько мрачными могут быть подобные истории.

Так вот, Перевертыши намного, намного страшнее. Для более полного представления о них вам стоит послушать предания навахо, юта и других индейских племен юго-запада Штатов. Они редко говорят на эту тему, поскольку искренний и абсолютно естественный страх, внушаемый такого рода историями, делает Перевертышей только сильнее. Ну, а чужим об этом рассказывают еще реже, поскольку чужие не могут полагаться на фольклор — не самую плохую основу для того, чтобы защитить себя. А еще потому, что ты никогда не знаешь, а вдруг тот, кому ты все это рассказываешь, и есть Шкура-Перевертыш. Возможна ведь и такая мрачная ирония судьбы. Однако я в своем ремесле не первый год, так что знаком с теми, кто помнит эти истории. Они делились ими со мной при свете дня, но даже так тревожно оглядывались то и дело, словно боялись, что жуткие легенды могут привлечь внимание Перевертыша.

Потому что случалось и такое.

Вот такие они, Перевертыши. Даже люди, понимающие опасность, которую собой представляют Перевертыши, которые лучше любого другого в этом мире знают, как защититься от них, — даже они не любят об этом говорить.

Впрочем, в некотором роде, это играло мне на руку. Прогулка по темному переулку в разгар чикагской ночи, по месту, где меня чудом не порвали в клочья, щекотала нервы, но не настолько, как могло бы быть в присутствии Перевертыша. Если бы все обернулось кошмарами, не уступающими по действию на психику «Байкам из склепа», я бы сразу понял, что оказался в опасности.

Пока же ночь оставалась всего лишь…

Невысокая фигурка в легкой куртке с символикой чикагской футбольной команды выступила из-за угла. Восстановленное городское освещение высветило светлую шевелюру.

— Вечер добрый, Дрезден, — произнесла сержант Кэррин Мёрфи.

…немного утомительной.

— Мёрф… — механически отозвался я. Мёрфи работает в отделе специальных расследований чикагской полиции. Когда случается что-либо сверхъестественно поганое и в это дело впутывают полицию, Мёрфи частенько обращается ко мне за советом или помощью. Городские власти да и жители тоже не любят слышать о «вымышленных» тварях вроде Перевертыша или вампиров. Им гораздо проще отмахнуться от проблемы — и тогда ее спихивают на Мёрфи и остальных ребят из ОСР.

— Я тут прикормила одного парня из дорожной полиции, чтобы он приглядывал за некоторыми конкретными тачками, — сообщила Мёрфи. — Плачу ему пивом от Мак-Энелли. Он позвонил мне и сказал, что твою машину эвакуировали.

— Ох, — выдохнул я.

Мёрфи пристроилась ко мне. Я свернул на тротуар. Роста в ней пять футов с таком, светлые волосы чуть ниже плеч, а еще у нее ярко-голубые глаза. Она не то чтобы хорошенькая, но симпатичная — в общем, законченный типаж чьей-нибудь любимой тетушки. Что не так уж сильно отличается от истины. У нее целая куча родни — огромная такая семья ирландцев-католиков.

— Потом я услышала о перебоях с электричеством, — продолжала Мёрфи, — и о каких-то нарушениях общественного порядка в квартале, где проживают твои друзья оборотни. И еще сообщили о девушке, которая, возможно, не выкарабкается, и о юноше, который уже не выкарабкался.

— Угу, — отозвался я. Боюсь, это вышло довольно вяло.

— Кто это был? — спросила Мёрфи.

— Кирби, — ответил я.

— Господи, — выдохнула Мёрфи. — Что случилось?

— За мной следил кто-то очень быстрый и злобный. Оборотни его атаковали. Все обернулось паршиво.

Мёрфи кивнула и остановилась; до меня с некоторым запозданием дошло, что мы стоим рядом с ее «Сатурном» — усовершенствованной версией того, который взорвали, — в наглую припаркованным прямо перед пожарным гидрантом. Она обошла машину и подняла крышку багажника.

— Я взяла это в той груде деталей, которую ты называешь своей машиной. — Мёрфи достала из багажника сумку с медикаментами и кулер. — Лежало на пассажирском сиденье. Я подумала, может, ты захватил их не случайно.

Блин-тарарам! В суматохе нападения и того, что случилось после, я напрочь забыл о причине, по которой вообще ездил к Томасу. Я взял у Мёрфи сумку.

— Угу. Черт подери, Мёрф. Спасибо.

— Тебя не подбросить? — предложила она.

Я собирался взять такси, но и тратить денег там, где этого можно избежать, мне тоже не хотелось. Возможно, ремесло чародея и возбуждает, но окупается значительно хуже, чем, скажем, работа в органах правопорядка.

— Еще бы, — кивнул я.

— Надо же, какое совпадение. Я как раз хотела задать тебе пару вопросов. — Она отперла дверцу настоящим ключом, не той маленькой штучкой, как она там называется, которая автоматически отпирает машину, стоит вам нажать кнопку, и придержала ее для меня таким же галантным жестом, каким проделывал это для нее миллион раз я. Наверное, решила, что удачно поддразнила меня.

Что ж, возможно, она и права.

Вся эта история с каждой минутой становилась все запутаннее, и мне не хотелось втягивать в нее еще и Мёрфи. То есть я хочу сказать, оборотни давным-давно надежно охраняли свою территорию, и видит Бог, из-за меня едва ли не половина из них выбыла из строя в первую же пару часов после начала этого дела. Вряд ли Мёрфи повезло бы в этих обстоятельствах намного больше.

С другой стороны, Мёрфи я доверяю. Я доверяю ее здравому смыслу и умению видеть пределы своим силам и возможностям. Ей доводилось видеть копов, порванных в клочья из-за того, что те пытались выступать в чужой весовой категории, и она знала, где проявлять инициативу, а где нет. Ну и еще, захоти она чинить мне препятствия — а она могла, и серьезные, — моя жизнь сильно осложнилась бы. Даже при том, что она не возглавляла больше ОСР, она обладала в отделе значительным влиянием, и одно словечко, замолвленное ею лейтенанту Столлингзу, могло бы связать меня по рукам и ногам — что, вполне возможно, означало для меня смерть.

В общем, вы могли бы сказать, что Мёрфи угрожала мне неприятными последствиями в случае, если я не поговорю с ней, и оказались бы правы. Или могли бы сказать, что Мёрфи, рискуя жизнью, предлагала мне помощь, и тоже оказались бы правы. А могли бы сказать, что Мёрфи оказала мне услугу, привезя медицинскую сумку, чтобы мне сложнее было не подпускать ее к этому делу — и это тоже было бы правдой.

Вы могли бы сказать также, что я стоял, переминаясь с ноги на ногу, в то время как на счету была каждая секунда. И это тоже правда.

И в конце концов Мёрфи просто хороший человек.

Я сел в машину.

— Говоря прямо, — сказала Мёрфи, когда мы подъезжали уже к моему кварталу, — ты прячешь беглеца от ваших же копов, полагая, что этого типа подставили с целью развязать в Белом Совете гражданскую войну. И что по городу разгуливает какая-то индейская страшилка, пытающаяся тебя убить. И что ты не уверен в том, что эти два факта связаны между собой.

— Скорее, что я не знаю, как именно они связаны. Пока не знаю.

Мёрфи прикусила губу.

— У вас в Совете нет никого, кто был бы на короткой ноге с исконными североамериканскими страшилками?

— Трудно себе такое представить, — тихо произнес я. Индеец Джо, Слушающий Ветер, входил в Совет Старейшин, являясь одновременно кем-то вроде индейского шамана. Целитель, специалист по экзорцизму и восстановительной магии. И очень достойный тип. Любитель животных.

— Но кто-то один — предатель, — так же тихо заметила Мёрфи. — Так?

— Угу, — согласился я. — Кто-то.

Мёрфи кивнула, вглядываясь в ветровое стекло.

— Самое опасное в предательстве то, — осторожно произнесла она, — что исходит оно обычно от того, кого ты считаешь неспособным на такую гадость.

Я не ответил. А еще через минуту ее машина, хрустнув колесами по гравию, остановилась на стоянке у моего дома.

Я взял сумку, кулер, посох и выбрался из машины.

— Позвони, как только что-то узнаешь, — сказала она.

— Угу, — кивнул я. — А вы не рискуйте, если вдруг напоретесь на что-нибудь.

Она покачала головой.

— Они не дети тебе, Гарри.

— Все равно. Все, что от вас зависит, чтобы защитить их в больнице…

— Не напрягайся, — вздохнула она. — Твои оборотни не останутся без присмотра. Я за этим прослежу.

Я кивнул и ненадолго закрыл глаза.

— Гарри?

— Чего?

— Ты… Вид у тебя неважный.

— Ночь тяжелая выдалась, — буркнул я.

— Да, — кивнула она. — Это мне немного знакомо.

Мёрфи это знакомо. Чего-чего, а психических травм на ее долю выпало в избытке. И смерть друзей она тоже видела.

В памяти против воли всплыли события, со времени которых прошло несколько лет, — ее бывший напарник Кармайкл, наполовину выпотрошенный и истекший кровью на белом больничном кафеле.

— Прорвусь как-нибудь, — буркнул я.

— Еще бы не прорвался, — вздохнула она. — Просто… Просто это можно делать по-разному, Гарри. И одни способы легче других. Мне не все равно, что с тобой случится. И я здесь, рядом.

Я не открывал глаз, чтобы не осрамиться, расплакавшись как девчонка. Говорить я тоже на всякий случай ничего не стал, только кивнул.

— Ты уж поосторожнее, Гарри, — сказала она.

— Ты тоже, — отозвался я. Это прозвучало немного бледновато. Я помахал ей медицинской сумкой и начал спускаться к своей двери, к Моргану.

Должен признать: очень мне неприятно было слышать шум отъезжающей машины друга.

Я выбросил эти мысли из головы. Травмированный или нет, рассыпаться на части я успею и потом.

А пока меня ждет работа.

(обратно)

Глава седьмая

Морган проснулся, когда я отворил дверь спальни. Выглядел он паршиво, но не хуже, чем прежде, даже на щеках появилось некоторое подобие румянца.

— Я сейчас, только за сожителями своими прослежу, — сказал я, ставя сумку на тумбочку.

Он кивнул и закрыл глаза.

Я вывел Мыша прогуляться до почтового ящика. Он казался необычно настороженным, внимательно принюхивался ко всему, но признаков тревоги не выказывал. Мы дошли до дворика, отведенного для его серьезных дел, и вернулись в дом. Мистер, моя домашняя серая пума с коротким хвостом, ждал у двери и сделал попытку выскочить. Я перехватил его — не без труда: веса в нем без малого тридцать фунтов. Он смерил меня неодобрительным взглядом, потом отвернулся, задрал обрубок хвоста и царственной походкой проследовал на свой обычный наблюдательный пункт на одной из книжных полок.

Пока я запирал дверь, Мыш, склонив голову набок, внимательно наблюдал за мной.

— Тут кто-то нехороший околачивается, — объяснил я. — И ему может вздуматься послать мне весточку. Мне не хотелось бы, чтобы он использовал для этого Мистера.

В ответ Мыш негромко зарычал.

— Кстати, если на то пошло, и тебя тоже, — добавил я. — Не знаю, известно ли тебе, кто такой Перевертыш, но враг он серьезный. Так что давай поосторожнее.

Мыш обдумал услышанное и зевнул.

Я невольно усмехнулся:

— Гордость превыше всего, так, малыш?

Он вильнул хвостом и потерся лбом о мою ногу: ему явно нравилось, когда он заставлял меня улыбаться. Я удостоверился, что обе пары мисок наполнены едой и водой, и вернулся к Моргану.

Температура у него поднялась на полградуса, его явно мучили боли.

— Это не слишком сильные средства, — сообщил я, расстегивая сумку. — Большую часть мы с Билли прикупили в Канаде. Но тут немного кодеина от боли и все необходимое для капельницы. Плазма, антибиотики и все такое.

Морган кивнул. Потом нахмурился — к этому выражению его лица при общении со мной я привык. Взгляд его буквально впился в мое лицо.

— Мне кажется, или от вас действительно пахнет кровью? — спросил он.

Черт. Для парня, стоящего, можно сказать, одной ногой в могиле, он сохранял отменную наблюдательность. Энди ведь не истекала кровью, когда мы несли ее на моем плаще — так, царапины и ссадины, хотя и в большом количестве.

— Угу, — подтвердил я.

— Что случилось?

Я рассказал ему про Перевертыша и о том, что произошло с Кирби и Энди.

Он устало покачал головой:

— Именно поэтому мы не поощряем участия дилетантов в работе Стражей, Дрезден.

Я насупился, принес таз теплой воды, антибактериальное мыло и принялся обрабатывать его левую руку.

— Ну… да. Что-то я не видел Стражей, занимающихся этим делом.

— Чикаго — зона вашей ответственности, Страж Дрезден.

— Вот я там и оказался, — буркнул я. — И если бы не помощь этих ребят, меня бы уже не было в живых.

— Так вызвали бы подкрепления. Вы не должны строить из себя супергероя, бросая при этом овец на растерзание волкам. В конце концов это люди, которых вам положено защищать.

— Неплохо придумано, — согласился я, вынимая из сумки пузырь физиологического раствора и подвешивая его к заделанному в стенку над кроватью крючку. Потом проверил трубку. Воздушные пузырьки… плохо. — Именно этого нам сейчас и не хватает: толпы Стражей в Чикаго.

Морган хмыкнул и немного помолчал с закрытыми глазами. Мне даже показалось, что он снова вырубился, но он просто думал.

— Должно быть, он прибыл сюда по моим следам.

— А? Кто?

— Перевертыш, — ответил он. — Из Эдинбурга я бежал через Небывальщину в Таксон. Оттуда в Чикаго ехал на поезде. Должно быть, когда поезд проходил по его территории, он меня и почуял.

— Но зачем ему это?

— Раненый чародей? — переспросил Морган. — Они делаются сильнее, поглощая энергию магии. А я сейчас — легкая добыча.

— Они что, пожирают магию?

Морган кивнул:

— Добавляют энергию жертвы к своей собственной.

— То есть, вы хотите сказать, эта гадина не просто ушла, но и сделалась сильнее, убив Кирби?

Он пожал плечами:

— Не думаю, чтобы оборотень добавил ему слишком уж много силы — во всяком случае, по сравнению с той, что у него уже имелась. Другое дело, ваши или мои способности. Они с этой точки зрения значительно питательнее.

Я достал резиновый жгут и перетянул им руку Моргана выше локтя. Потом подождал, пока вены у локтя вздуются.

— Что-то мне мало верится в вероятность такой случайной встречи.

Морган слабо мотнул головой.

— Перевертыши проживают только на индейских территориях Северо-Запада. Вряд ли тот, кто меня подставил, мог знать, что я сбегу в Таксон.

— Логично, — согласился я, осторожно вводя иглу ему в вену. — Кому придет в голову ехать сюда в разгар лета? — Я немного подумал. — А ведь Перевертышу придется возвращаться домой, так?

Морган кивнул:

— Чем дольше он в отрыве от своих мест, тем больше энергии ему приходится расходовать.

— И как долго он может здесь оставаться?

Он поморщился: я промазал мимо вены и приготовился к следующей попытке.

— Более чем достаточно.

— И как нам его убить? — Я снова промахнулся и нахмурился.

— Дайте, я сам, — буркнул Морган. Он забрал у меня иглу и сам ввел ее в вену — с первой попытки.

Ну, наверное, за сотню с лишним лет можно и научиться кое-чему.

— Возможно, никак, — ответил он. — Настоящие Перевертыши, нааглоши, живут тысячу лет. Связываться с ними вредно для здоровья. Мы их избегаем.

Я подцепил к игле трубку и отрегулировал зажим.

— Вообразите на минуту, что он не захочет следовать этому сценарию.

Морган хмыкнул и почесал заросший подбородок.

— Существуетиндейская магия, способная нанести ему увечья или даже уничтожить. Настоящие, потомственные шаманы знают обряды, способные отвадить враждебных духов. Если нет шамана, единственная доступная нам тактика — обрушить на Перевертыша максимум разрушительной энергии, учитывая при том, что он вряд ли согласится стоять смирно и следовать нашему сценарию.

— Трудная мишень, — согласился я. — Он знаком с магией и знает, как от нее обороняться.

— Да, — подтвердил Морган и замолчал, глядя, как я достаю из изотермической сумки шприц с антибиотиком. — И силы у него больше, чем у нас двоих вместе взятых.

— Погано… — отозвался я и аккуратно выдавил содержимое шприца в пузырь с физраствором. Потом достал кодеин, принес с кухни чашку воды и дал Моргану. Он проглотил таблетки, устало откинул голову на подушку и закрыл глаза.

— Я видел раз одного, — сообщил он.

Я молча начал убирать в сумку лишние предметы.

— Они не неуязвимы. Их можно убить.

Я выбросил упаковки в мусорную корзину и закрыл сумку. Потом поморщился, глядя на окровавленный ковер, на котором мы с Баттерсом перетащили Моргана в спальню. Надо бы вытащить из-под него этот ковер. Я повернулся, чтобы уходить, но задержался в дверях.

— И как вы это проделали? — спросил я, не оглядываясь.

Морган отозвался не сразу. Мне снова показалось, что он потерял сознание.

— Это было в пятидесятых, — сказал он. — Началось в Нью-Мехико. Он преследовал меня до Невады. Я заманил его на испытательный полигон и перешел в Небывальщину за мгновение до взрыва.

Я зажмурился, потом оглянулся на Моргана.

— Вы взорвали его атомной бомбой?

Он приоткрыл один глаз и улыбнулся.

Жуть, да и только.

— Блин-тарарам… вот это… — Надо называть вещи своими именами. — Вот это круто.

— Только потому и спокойно сплю по ночам, — пробормотал он, снова закрыл глаза, вздохнул, и голова его чуть свесилась набок.

С минуту я смотрел на спящего Моргана, потом вышел и закрыл за собой дверь.

Я и сам изрядно устал. Но, как говорится, «обещал — делай». Я вздохнул и принялся за работу.

Первым делом я уселся на телефон и принялся обзванивать своих агентов по Паранету.

Паранет — организация, которую я помог основать пару лет назад. По сути своей это объединение, члены которого сотрудничают в деле защиты от сверхъестественных угроз. Большинство из них люди, обладающие некоторыми магическими способностями, — таких на удивление много. Для того, чтобы Белый Совет хотя бы рассмотрел кандидатуру чародея, требуется серьезное владение магическим ремеслом; те же, кто таковым не обладает, как правило, остаются за бортом. И как следствие совершенно беззащитны перед любым сверхъестественным хищником.

Что на мой взгляд весьма подло.

Поэтому мы с моей давней знакомой Элейн Меллори с помощью оставшихся после смерти одной женщины денег принялись налаживать контакты с оккультной публикой в разных городах. По нашему совету те начали обмениваться информацией, а еще они знают теперь, к кому обратиться за помощью. Если дело принимает неприятный оборот, им достаточно послать по Паранету сигнал тревоги, и тогда я или кто-нибудь еще из работающих в Штатах Стражей придет на помощь. Кроме того, я периодически провожу семинары, на которых обучаю их элементарным приемам магической самозащиты — на случай, если кавалерия запаздывает.

Все это работало вполне неплохо. Наши отделения открылись даже в Канаде и Мексике, на очереди стояла Европа.

Вот я и начал обзванивать наши отделения в различных городах и опрашивать, не наблюдалось ли там чего-нибудь необычного. Никаких подробностей я выспрашивать не мог, но, как выяснилось, этого и не потребовалось. Четверо из первого же десятка опрошенных сообщили, что в их городах замечена повышенная активность Стражей, причем появлялись последние исключительно парами. На три следующих десятка звонков пришлось только два таких сообщения, но и этого более чем хватало, чтобы понять: негласная охота на человека в самом разгаре.

Впрочем, и пищу для размышлений мне тоже подкинули. Почему, например, из всех мест, где Стражи могли искать Моргана, они выбрали Поукипси, штат Омаха?

В памяти сразу всплыли слова «искать ветра в поле». Что бы там ни сделал Морган, чтобы скрыть свое местонахождение от поисковых заклятий, это заставило преследователей вслепую гоняться за собственными хвостами.

Впрочем, даже в охоте имелась своя положительная сторона: ширящиеся слухи об усилившейся активности Стражей означали, что и у меня появилась возможность задавать вопросы, не вызывая при этом подозрения.

Поэтому в качестве следующего шага я принялся обзванивать тех Стражей, с которыми имел дружеские отношения. Трое, формально говоря, работали на меня — в восточных и северо-западных штатах. Начальник из меня так себе. Чаще всего я позволяю им самим решать, когда и как действовать, а сам лишь стараюсь приходить на помощь, если возникает необходимость. Двоим я не дозвонился и только оставил сообщения, но Билл Мейерс в Далласе снял трубку после второго же гудка.

— Как оно? — произнес Мейерс.

Я не шучу — он и в самом деле отвечает на телефонные звонки этими словами.

— Привет, Билл, это Дрезден.

— Привет, Гарри, — вежливо отозвался он. Со мной Билл всегда вежлив. Он как-то раз лицезрел меня в довольно устрашающем виде. — Вот дьявол, легок на помине.

— Значит, у меня к этому нос чесался? — поинтересовался я.

— Не иначе, — хмыкнул Билл. — Как раз собирался звонить тебе утром.

— Правда? Что стряслось?

— Слухи, — ответил Билл. — А еще я засек двух Стражей, выходящих из местного портала в Небывальщину, но когда спросил у них, в чем дело, они молчали как каменные истуканы. Я решил, ты меня просветишь насчет того, что происходит.

— Черт, — буркнул я. — А я как раз у тебя то же самое спросить собирался.

Он фыркнул.

— Тебе не кажется, что нас держат за дураков?

— С точки зрения Совета, все американские Стражи — все равно что грибы.

— Э? Это как это?

— Их держат в темноте и кормят дерьмом.

— Не без того, — согласился Билл. — Чего тебе от меня надо?

— Держать ухо востро, — сказал я. — Капитан Люччо рано или поздно расскажет нам. Я позвоню тебе, как только узнаю что-либо. И ты так же, ладно?

— Заметано, — откликнулся он.

Я положил трубку и некоторое время хмуро на нее смотрел.

Совет не оповестил меня насчет Моргана. И никого из находящихся под моим началом Стражей тоже.

— Похоже, они хотят оставить меня в неведении, — сообщил я Мистеру. — А может, кто-то считает, что я в этом каким-то образом замешан.

Что не лишено логики. Вряд ли Мерлин в ближайшее время пригласил бы меня на рождественский ужин. Он мне не доверяет. Он сам и мог отдать приказ держать меня в стороне от поисков. Никаких сюрпризов.

Однако если дело обстояло таким образом, это означало, что Анастасия Люччо, командир Корпуса Стражей, с этим согласна. Мы с ней некоторое время типа встречаемся. Ну, конечно, она на пару столетий меня старше, но в том теле, которым снабдил ее несколько лет назад совершенно сбрендивший чернокнижник буквально за тридцать секунд до своей смерти, ей не дашь больше двадцати пяти. Мы с ней вполне ладили. Нам друг с другом весело. Ну, и в смысле секса тоже все в порядке — к взаимному удовольствию.

Я бы ни за что не подумал, что Анастасия способна играть со мной в такие игры.

Я набрал номер Рамиреса в Лос-Анджелесе в надежде на то, что моему коллеге известно еще что-либо, но услышал в трубке только голос автоответчика.

Что ж, мне оставалось одно: искать ответ в мире духов, что было бы рискованно во многих отношениях — в первую очередь тем, что тот, к кому я пришел бы с вопросом, запросто мог слопать меня.

Но и выбора особого тоже не оставалось.

Я сдвинул ковер, закрывавший люк в мою лабораторию, и совсем было собрался уже спускаться, когда зазвонил телефон.

— Встречаюсь с Жюстиной через полчаса, — сообщил мне брат.

— О'кей, — сказал я. — Заедешь за мной?

(обратно)

Глава восьмая

В том, что касается клубной жизни, Чикаго способен удовлетворить самые разнообразные запросы. Хотите послушать классический джаз? Легко. Этого у нас в достатке. Хотите традиционный ирландский кабак? Или турецкую кофейню? Танец живота? Японскую чайную церемонию? Потанцевать свинг? Или бальные танцы? Поэзию битников? Вы найдете без труда все и даже больше.

Точно так же без особого труда вы найдете и клубы другого рода — из тех, куда мамы с папами не водят детей. Гей-клубы, лесби-клубы, стрип-клубы, садо-мазо-клубы и все в этом роде, включая клубы для любителей более изысканных жанров.

Ну и, конечно, есть еще «Зеро».

Мы с Томасом стояли перед тем, что более всего смахивало на пожарный выход из цокольного этажа здания в самом центре города. В дверь был вмонтирован красный неоновый овал, горевший неярким, зловещим светом. Мощное уханье баса, передаваясь через землю, почти било по ногам.

— Это в самом деле то, о чем я думаю? — спросил я.

Томас — в белой футболке в обтяжку и старых синих джинсах — покосился на меня и заломил бровь.

— Ты сомневаешься в том, что это «Зеро»?

«Зеро» — один из тех клубов, о которых большинство людей только слышали, но не видели. Время от времени он переезжает из одного места в другое, но все равно остается настолько эксклюзивным, насколько это вообще возможно для популярного ночного клуба в большом городе. Я уже больше десяти лет работаю в Чикаго частным детективом. Я слышал о «Зеро», но и только. Это то самое место, куда богатые и красивые (но все равно богатые) люди Чикаго ходят, чтобы оттянуться.

— Ты знаком с кем-нибудь отсюда? — поинтересовался я. — Потому что нас ведь не…

Томас достал из кармана ключ, сунул его в замочную скважину и отворил дверь.

— …пустят, — договорил я. В грудь мне осязаемо ударила волна горячего воздуха и дыма, отдающего сомнительными, с точки зрения закона, запахами. Откуда-то из-за багровой дымовой завесы слышались «тынц-тынц-тынц» техно-данса.

— Это наше семейное предприятие, — пояснил Томас, убирая ключ в карман. Лицо его приобрело странное выражение. — Мы с Жюстиной в «Зеро» и познакомились.

— А никого другого из семьи здесь нет? — спросил я. Из всех разгуливающих в наших краях вампиров представители Белой Коллегии менее других опасны в физическом отношении — и пугают меня больше других. Порождения похоти, они питаются эмоциями и жизненной энергией тех, на кого охотятся. Их жертвы впадают в подобие наркозависимости, пристращаясь к этому процессу, добровольно предлагая себя снова и снова до тех пор пока жизненные силы не иссякнут совсем. Бедолаги, совращенные вампирами Белой Коллегии, превращаются в их рабов. Словом, общаться с этой вампирской братией — самое последнее дело.

Томас покачал головой:

— Не думаю. Иначе Жюстина вряд ли выбрала бы для встречи с нами это место.

Если только ее не заставили это сделать, подумал я, но промолчал. Я предпочитаю держать свою паранойю при себе, а не делиться ею с родными и близкими.

— Только после тебя, — заявил Томас, невозмутимо сдирая с себя футболку.

Я уставился на него.

— У клуба существует неписаный дресс-код, который здесь стремятся поддерживать, — пояснил он. Вид он при этом имел, правда, самодовольный. Торс у него не как у качка, конечно, но все же впечатляющий. Мой торс выглядит так, будто я не имею возможности нормально питаться.

— Ох, — пробормотал я. — Мне что, тоже разоблачаться?

— У тебя хороший кожаный плащ. Сойдет.

— Спасибо и на том, — буркнул я и шагнул через порог.

Мы миновали коридор, в котором по мере продвижения становилось все темнее, громче, и подозрительных запахов тоже прибавлялось с каждым шагом. Дорогу перегородила черная занавесь, и я отодвинул ее в сторону. За ней обнаружились еще несколько футов коридора и дверь, перед которой стояли двое мужчин капитального сложения.

Один из них поднял руку.

— Прошу прощения, сэр, но это частная…

Томас сделал шаг вперед, остановился рядом со мной и пристально посмотрел на говорившего.

Тот опустил руку; когда он вновь заговорил, голос звучал так, словно у него пересохло во рту.

— Извините, сэр. Я не знал, что он с вами.

Томас не опускал взгляда.

Вышибала повернулся к двери, отпер ее своим ключом и распахнул перед нами.

— Вам столик, сэр? Принести выпить?

Немигающий взгляд серых глаз Томаса скользнул наконец в сторону от вышибалы, словно тот исчез, не оставив следа. Брат шагнул мимо, так и не сказав охраннику ни единого слова.

Тот вымученно улыбнулся мне.

— Прошу прощения, сэр. Приятного вам вечера в «Зеро».

— Спасибо, — отозвался я и следом за братом вступил в картину, напоминавшую нечто среднее между античной вакханалией и кадром из фильма Феллини.

Белого освещения в «Зеро» не имелось вовсе. Преобладали красные тона, кое-где перемежавшиеся вкраплениями синего и… право, не знаю, можно ли так сказать про свет — черного. Даже в самых глубоких тенях что-то время от времени вспыхивало и переливалось. Весь зал заволокло пеленой сигаретного дыма, искажавшего размеры и пропорции.

Мы стояли на подобии балкона, нависавшего над танцевальной площадкой. Бас ухал с такой силой, что я ощущал его вибрацию желудком. Огни синхронно вспыхивали и гасли. Пространство под нами заполняла толпа потных людей, одежда которых варьировала от накидки с капюшоном до нескольких полосок изоленты на одной из девиц. Рядом с танцами располагался бар, а дальше все пространство до дальней стены занимали столики. Футах в восьми над танцплощадкой висело несколько клеток, внутри которых извивались в танце молодые мужчины и женщины в вызывающей одежде.

Лестницы и галереи вели на дюжину выступавших из стен площадок, на которых разместились посетители побогаче; оттуда они могли наблюдать происходящее внизу, сохраняя при этом некоторое подобие приватности. Вместо столов и стульев на большинстве таких площадок стояли диваны и кушетки. Имелись на них и более экзотические предметы меблировки. На одной, например, возвышалась здоровенная Х-образная крестовина, к которой был привязан лицом к деревяшке молодой мужчина с длинными, спадавшими на обнаженную спину волосами. На другой площадке торчал из пола блестящий латунный шест, у которого извивались две девушки, а вокруг разлеглись на диванах зрители обоего пола.

Повсюду, куда ни посмотри, люди занимались тем, за что в любом другом месте их немедленно арестовали бы. На некоторых выступавших из стены площадках имела место оживленная сексуальная активность, количество участников которой варьировало от двух до девятнадцати. Не сходя с места, я мог насчитать не меньше трех столиков, на которых белели выложенные для втягивания дорожки белого порошка. На стенах над мусорными корзинками висели полки со шприцами, каждая с ярким символом биологической угрозы. Кого-то хлестали кнутами и плетями. Кого-то связывали разнообразными путами, использовались и более прозаические наручники. Каждое второе обнаженное тело щеголяло пирсингом или татуировками. Сквозь грохот музыки пробивались время от времени крики и визг, полные боли, экстаза, радости, страха или всего вместе взятого.

Время от времени огни вырубались, оставляя только вспышки стробоскопов, высвечивавших стоп-кадры этого сибаритского пиршества.

Музыка, освещение, пот, дым, алкоголь, наркотики — все это бурлило в котле безумной, ненасытной страсти.

Потому это место и назвали «Зеро», сообразил я. Нулевые ограничения. Нулевые приличия. Место идеального, сосредоточенного забытья, полное привлекательного и отвратительного, тошнотворного, всепоглощающего Голода.

Нулевое насыщение.

Меня пробрала невольная дрожь. Таким бы стал мир, созданный Белой Коллегией. Таким бы они его сделали, будь у них возможность. Планета Зеро.

Я покосился на Томаса. Тот шарил взглядом по помещению. Глаза его сменили оттенок: из обычных серых они сделались светлыми, серебристыми с металлическим блеском. Взгляд его задержался на паре проходивших мимо нас молодых женщин в черных кружевах под длинными кожаными накидками; они крепко держали друг дружку за руки, сплетясь пальцами. Обе разом повернулись к нему, словно услышали, как он зовет их. Шаги их замедлились.

Томас отвел глаза и снова неестественно застыл. Женщины озадаченно заморгали, словно стряхивая наваждение.

— Эй! — попытался я перекричать музыку. — Ты себя нормально чувствуешь?

Он кивнул и мотнул подбородком в сторону расположенной выше других площадки в дальнем конце зала.

— Нам туда.

Я кивнул в ответ, и Томас повел меня туда. Мы пробирались по лабиринту лестниц и переходов. Похоже, их намеренно сделали узкими, чтобы два человека никак не могли разойтись, не коснувшись друг друга. Я обнаружил это, когда мы с Томасом расходились с девицей в кожаных шортиках и бюстье — оба этих предмета туалета с большим усилием обтягивали рельефные формы, казавшиеся еще соблазнительнее в ритмично пульсировавшем красном освещении. Томас скользнул мимо нее, взгляд ее уперся ему в грудь, и какое-то мгновение казалось, что она готова впиться в него зубами.

Он не обратил на нее внимания, но потом настала моя очередь — а места я занимаю больше, чем Томас. Я почувствовал, как ее бедро скользит по моему, а потом и грудь прижалась к моему телу где-то в районе солнечного сплетения. Губы ее приоткрылись, глаза неестественно сияли. Рука коснулась моего бедра — вроде бы случайно. И все мое тело вдруг потребовало, чтобы я задержался и посмотрел, что из этого выйдет.

Нельзя доверять своему телу, когда оно советует тебе что-нибудь вроде этого. Оно отмахивается от таких вещей, как твои настоящие привязанности, или нежелательная беременность, или передача заболеваний половым путем. Оно просто хочет. Я изо всех сил старался не обращать на него внимания, — однако переходы кишмя кишели людьми, значительную часть которых составляли потрясающе красивые женщины. Похоже, другие в «Зеро» не ходят. И конечно, большинство их с удовольствием делало все, чтобы удостовериться в том, что я это вижу и понимаю.

Надо сказать, то же делали и некоторые мужчины, но с этим я еще как-то справлялся.

Ситуация осложнялась еще и тем, что мы то и дело проходили мимо такого, чего мне не приходилось видеть еще ни разу в жизни. Даже в кино. Одна девица, например, с помощью языка и кубика льда…

Послушайте, просто поверьте мне на слово: это чертовски отвлекало.

Когда мы подошли наконец к лестнице, ведущей на верхнюю площадку, Томас ускорил шаг. Лестницу он одолел, перепрыгивая через три ступеньки. Я старался не отставать от него, поминутно оглядываясь в поисках потенциального неприятеля. Это имело побочные эффекты, поскольку мне приходилось глазеть на такое количество привлекательных девушек, какого я еще не видел — по крайней мере сразу. Впрочем, я и глазел вполне профессионально. Кто-то из них вполне мог скрывать…

Ну, кое-что из того, что они скрывали, я видел, и это повергало меня в шок.

Я одолел последние ступени как раз вовремя, чтобы увидеть, как Томас бросается в объятия дамы.

Жюстина даже для женщины не особенно высока — по крайней мере не была высока до тех по, пока не надела туфли на пятидюймовых шпильках. Внешне она мало изменилась со времени нашей последней встречи: красивое, но не кукольное, вполне человеческое такое лицо с улыбкой, от которой тает сердце. Волосы ее довольно давно уже сделались серебристо-белыми, и она собрала их в тугой пучок на затылке, заколов китайскими палочками для риса.

Но, конечно, в нашу прошлую встречу она не была одета в костюм женщины-кошки из белого латекса — вплоть до белых же перчаток. Он подчеркивал ее формы, причем более чем успешно.

Томас упал на колени и охватил руками ее талию, крепко прижимая к себе. Она обняла его затянутыми в перчатки руками за шею. Оба застыли на мгновение, зажмурившись, не видя и не слыша ничего.

Это здорово отличалось от происходившего вокруг.

Я отвернулся от них, облокотился на перила и принялся смотреть на происходившее внизу в попытке подарить брату и его любимой хоть минуту наедине. Жюстина не случайно облачилась в скрывающий почти все ее тело костюм. Дело в том, что прикосновение настоящей, искренней, беззаветной любви — проклятие для вампира Белой Коллегии. Томас рассказывал мне о вампирах, получивших ожоги, дотронувшись до обручальных колец или просто цветка. И опаснее всего для них прикосновение того, кто любит и любим.

Я собственными глазами видел, как Томас заработал ожог второй степени в последний раз, когда целовал Жюстину.

Они не были вместе с той самой ночи, когда она рискнула своей жизнью ради спасения его, добровольно отдавшись ему в момент, когда он умирал от истощения. Томас, в свою очередь, отказался взять все ее жизненные силы без остатка, как того требовала темная сторона его натуры. Даже так он едва не убил ее — именно в ту ночь она поседела. Ей потребовалось несколько лет на то, чтобы восстановить психику, травмированную несколькими годами связи с инкубом, но она сумела сделать это. В описываемое время она работала личной помощницей старшей сестры Томаса Лары, что открывало доступ ко многим сокровенным тайнам Белой Коллегии. А то, что ее защищала настоящая любовь, означало, что вампиры больше не могут кормиться ею — с точки зрения Лары, это делало Жюстину еще более ценной сотрудницей.

Это означало также и то, что Томас тоже не мог касаться ее. Будь он обычным вампиром Белой Коллегии, заинтересованным лишь в утолении своего голода, он смог бы получить от нее все, чего хочет. Увы…

Порой ирония подобна удару ногой по причинному месту.

Некоторое время я смотрел вниз, на танцующих, не особенно присматриваясь к ним, а просто наблюдая за игрой света. Потом, увидев краем глаза, что Томас и Жюстина отстранились друг от друга, повернулся и подошел к ним. Жюстина жестом пригласила нас сесть на развернутые лицом друг к другу диваны.

Томас уселся с краю дивана, и Жюстина сразу же прижалась к нему, тщательно следя за тем, чтобы не коснуться его кожи немногими оставшимися неприкрытыми частями тела. Я сел напротив, опершись локтями о колени.

Я улыбнулся Жюстине. Должно быть, пол и стены в этом месте обшили звукопоглощающим материалом, потому что грохот музыки воспринимался здесь заметно тише.

— Жюстина — вы сегодня просто женщина-мечта резинового человечка из «Мишлена».

Она рассмеялась, и щеки ее чуть порозовели.

— Ну, мы все-таки стараемся поддерживать имидж клуба. Как вы, Гарри?

— Наполовину задохнулся от всего этого дыма, и голова идет кругом, — признался я. — Томас сказал, у вас есть какая-то информация?

Жюстина серьезно кивнула и взяла с дивана картонную папку.

— Прошел слух о розысках Стража-изменника, — сказала она. — Подробностей немного, но мне удалось достать вот это.

Она протянула папку мне, и я открыл ее. Внутри обнаружился листок — распечатка страницы из Интернета.

— Что, черт подери, такое этот Крейгслист?

— Это такой сайт, — объяснила Жюстина. — Вроде огромной доски объявлений, и попасть на нее можно из любой точки земного шара. На сайте проворачиваются многие теневые сделки, поскольку здесь легко сохранить анонимность. Эскортные услуги, наемники и все такое.

На листе было напечатано объявление.

НАГРАДА ЗА ГОЛОВУ

ДОНАЛЬДА МОРГАНА

ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ В РАЗМЕРЕ 5 МЛН.

ЛЬГОТЫ ГАРАНТИРУЮТСЯ

— Блин-тарарам, — негромко выругался я и протянул страницу Томасу.

— Плакат из серии «разыскивается», а что?

— Обрати внимание, не «живым или мертвым». Его хотят получить только мертвым.

Это означало, что все сверхъестественные убийцы на этой чертовой планете наверняка бросятся на поиски Моргана. Не столько ради денег, сколько ради обещанных объявлением льгот, куда более ценных, чем означенная в нем сумма. Пять миллионов просто давали представление о размерах обещанных предъявителю льгот.

— Черт, все до единого наемные стволы с родными и близкими, — пробормотал я. — Дело становится все веселее и веселее.

— Но почему ваши люди пошли на такое? — спросила Жюстина.

— Это не они, — мотнул головой я.

Томас нахмурился:

— Почему ты так думаешь?

— Потому что Совет не выносит сор из избы, — ответил я. И это святая правда. У Совета имеется для таких случаев собственный убийца. Или палач. Я поморщился. — И потом, если бы они и объявили награду, то уж наверняка не через Интернет.

Томас кивнул, поглаживая обтянутое латексом плечо Жюстины.

— Тогда кто?

— А и в самом деле — кто? — поинтересовался я. — Есть способ узнать, кто стоит за этим объявлением? Или кому принадлежит этот адрес?

Жюстина покачала головой:

— Очень маловероятно.

— Тогда, может, стоит обратиться по этому адресу самим? — предложил Томас. — Может, нам удастся выманить их из убежища?

Я задумчиво почесал подбородок.

— Если у них есть хоть на грош смекалки, они не покажутся никому из тех, кто не утвердил себя в этом бизнесе. Но попробовать стоит. — Я вздохнул. — Придется его перевезти.

— Зачем? — удивился Томас.

Я постучал по листку пальцем.

— Дело может обернуться неприятностями, а надо мной живут пожилые люди.

Томас нахмурился еще сильнее и кивнул.

— Куда?

Я раскрыл рот, чтобы ответить, но тут ритм ударных внизу внезапно сменился, и до нас донеслись потрясенные крики, с которыми не справилась даже шумопоглощающая отделка. Секунду спустя мои нервы болезненно напряглись, а сердце забилось чуть быстрее, словно вспомнило недавние запросы моего тела.

Сидевшая напротив Жюстина поежилась, глаза ее закрылись, а соски под тонким латексом обозначились рельефнее. Бедра невольно задвигались, все сильнее прижимаясь к Томасу.

Глаза брата на мгновение вспыхнули серебром, потом он прищурился, осторожно высвободился из объятий Жюстины и встал. Плечи его напряглись словно в ожидании удара.

Я последовал его примеру.

— Что это?

— Неприятности, — отозвался он и оглянулся на меня через плечо. — Родня в гости пожаловала.

(обратно)

Глава девятая

Томас пристально всмотрелся вниз, в зал, и кивнул, словно узнав кого-то.

— Гарри, — спокойным, негромким голосом произнес он. — Не вмешивайся в это.

— Во что? — не понял я.

Он повернулся ко мне; на лице его застыла неестественно бесстрастная маска.

— Это наши семейные дела. Тебя это не касается. Коллегия распорядилась обеспечивать безопасность чародеев. Если ты не будешь вмешиваться, я смогу о тебе не беспокоиться.

— Чего? — удивился я. — Томас…

— Просто позволь мне уладить это самому, — настойчиво произнес он.

Я собирался ему ответить, когда в помещение вошел вампир.

Подобные ощущения обычно вспоминаются с трудом — как последние мгновения сна перед самым пробуждением. Ты даже понимаешь, что стоит тебе отворить глаза, и ты все забудешь — но все равно не можешь поверить в то, что навсегда утратишь нечто, столь важное или прекрасное.

Стоило ей войти, и я повернулся посмотреть — как все до единого в зале.

Разумеется, она была в белом. В белом платье нехитрого покроя из переливающейся шелковистой ткани, дюймов на пять выше колен. Роста не меньше шести футов — возможно, за счет полупрозрачных туфель на шпильках. Бледная, безукоризненно гладкая кожа, темные волосы, меняющие оттенок в зависимости от пульсировавшего освещения дискотеки. Даже застывшее на лице капризно-надменное выражение не портило ее безупречной красоты, а тело вполне могло служить моделью для зазывающего плаката.

С грацией скучающего хищника спустилась она в зал, пересекла его и начала подниматься по лестницам. Каждый ее шаг сопровождался такими движениями бедер и плеч, что по сравнению с ними скачки вспотевших танцоров казались жалкой самодеятельностью. Да и чувственности в ней было побольше, чем у обезумевших любовников.

Не доходя нескольких шагов до нижнего пролета лестницы, она задержалась около молодого мужчины в кожаных штанах и обрывках футболки — похоже, ее растерзали на клочки восторженные поклонницы. Без колебаний она прижала его всем телом к перилам, медленно обвила руками и поцеловала.

Поцелуй, не более. Правда, молодому человеку этого никто не объяснил. По его реакции я мог бы предположить, что она овладела им всем без остатка. Несколько мгновений их губы не отрывались друг от друга, а языки с ожесточением сплетались и расплетались. А потом она просто отвернулась и стала подниматься по лестнице — медленно, так, чтобы каждое движение ее мышц под гладкой кожей запечатлелось в глазах завороженных зрителей.

Молодой человек просто осел на пол, слабо трепыхаясь и закрыв глаза. Подозреваю, он даже не заметил, что она от него оторвалась.

Все до единого в зале смотрели теперь на нее, и она это понимала.

Это не сопровождалось ничем из ряда вон выходящим. Я не могу сказать, что все разом, в едином порыве оглянулись. Все обошлось без внезапно наступившей тишины или оцепенения — вещей, которые сами по себе достаточно уже напрягают.

Ее воздействие на нервы было куда страшнее.

Ужас наводил тот факт, что прикованное к ней всеобщее внимание казалось само собой разумеющимся — вроде гравитации или чего-нибудь в этом роде. Все до единого присутствующие, мужчины и женщины в равной степени бросали на нее короткий взгляд, или просто делали короткую, почти незаметную паузу в разговоре. Большинство даже не заметили этого. Они и не догадывались, что их уже околдовали.

Только тут до меня дошло, что я не исключение.

Мне пришлось совершить серьезное усилие только для того, чтобы зажмуриться и напомнить себе, где я. Я ощущал ауру суккуба прикосновением шелковистых паутинок к ресницам, чем-то возбуждающим, покалывающим, скользящим по ногам, а потом — через пах, наверное — сразу в мозг.

Сущая ерунда, всего лишь обещание, едва слышный шепот — но очень правильный шепот. Мне пришлось постараться еще сильнее, чтобы отгородить от него свои мысли, а потом разум вдруг взял свое, и весь этот дурманящий мираж застыл, и растрескался, и разлетелся клочьями под леденящим дуновением вполне осязаемого страха.

Когда я открыл глаза, женщина уже шла к нам по последней галерее. У самой лестницы она чуть задержалась, давая нам возможность полюбоваться собой — она прекрасно осознавала эффект, производимый ею на окружающих. Даже взяв себя в руки и приготовившись сопротивляться, я не мог не ощущать ее соблазнительной чувственности, буквально в голос командовавшей расслабиться и хоть немного, но обласкать ее взглядом.

На мгновение взгляд ее васильковых глаз задержался на мне, и губы изогнулись в улыбку, от которой трусы мгновенно начали становиться мне теснее на три размера в секунду.

— Кузен Томас, — промурлыкала она. — Все такой же благородный и изголодавшийся, как я вижу?

— Мэдлин, — сверкнул Томас зубами в ответной улыбке. — Все такая же невоспитанная и распутная, как я вижу?

Глаза и губы Мэдлин Рейт отреагировали на реплику моего брата по-разному. Улыбка сделалась шире и оглушительнее, но глаза недобро сощурились и побелели, даже зрачки утратили свой ярко-синий цвет. Взгляд ее переместился с Томаса на Жюстину.

— Ларина ручная смертная, — произнесла Мэдлин. — А я-то думала, куда это ты намылилась. А ты, оказывается, в обществе старого воздыхателя и… — взгляд ее снова скользнул на меня, — врага.

— Не говори ерунды, — ответила Жюстина. Голос ее оставался все таким же тихим, но щеки чуть порозовели, а зрачки расширились. — Я пришла поработать со счетами, я раз в неделю этим занимаюсь.

— Конечно, только на этот раз припудрилась и надушилась, — заметила Мэдлин. — И аромат выбрала самый что ни на есть возбуждающий, что делает тебе честь, душечка. Мне это представляется, — она облизнула кончиком языка верхнюю губу, — весьма любопытным.

— Мэдлин, — произнес Томас подчеркнуто спокойным тоном. — Будь добра, уходи.

— У меня полное право здесь находиться, — мурлыкнула она. В том, как ей удавалось сохранять голос таким потрясающе мягким и чувственным, несмотря на грохот музыки, было что-то неестественное. Она повернулась и сделала шаг или два в мою сторону, целиком сосредоточившись на мне.

Я вдруг ощутил себя сопливым подростком: чуть-чуть испуганным, изрядно возбужденным и настолько переполненным гормонами, требующими от меня всяких невообразимых вещей, что мне с трудом удавалось хотя бы сфокусировать взгляд.

Она остановилась от меня на расстоянии вытянутой руки.

— Не обижайтесь на невоспитанность моего кузена. Печально известный Гарри Дрезден не нуждается в представлении. — Она осмотрела меня с головы до ног и задумчиво потеребила прядь волос. — Как это я столько раз бывала в Чикаго, а с вами так и не познакомилась?

— А я вас видел, — возразил я. Голос мой звучал немного хрипло, но меня слушался.

— Правда? — удивилась она, и ее сводящая с ума улыбка сделалась еще шире. — Вы из тех, кто любит подглядывать, Гарри?

— Точно видел, — кивнул я. — Когда смотрел «Кролика Роджера».

Улыбка ее немножко померкла.

— Вы ведь Джессика Рэббит, верно? — спросил я. — Вся такая в обтяжку, и рельефная, и напоказ?

Улыбка исчезла окончательно.

— Потому что я совершенно уверен, что видел вас где-то, и, черт подери, я просто расстроюсь, если окажется, что вы вовсе не злая принцесса из «Бака Роджерса».

— Что? — не поняла она. — Бака? Что еще за бака?

Я улыбнулся ей как мог ослепительнее.

— Эй, поймите меня правильно. Вы неплохо вписываетесь в ансамбль. Но все-таки переигрываете. — Я придвинулся к ней чуть ближе и изобразил заговорщический шепот. — Лара производит на меня больше впечатления, просто неподвижно сидя, чем вы со всем своим выходом.

Мэдлин Рейт разом превратилась в ледяное изваяние разгневанной богини, и температура вокруг нас понизилась на несколько градусов.

Я вдруг сообразил, что Томас стоит рядом со мной; он небрежно откинулся на перила, опершись на них локтями. И находился он чуть ближе к Мэдлин, чем я.

— Мэдлин, — произнес он совершенно тем же тоном, что и несколько секунд назад. — Уходи, пока я не убил тебя голыми руками.

Голова Мэдлин дернулась как от пощечины.

— Что?

— Ты меня слышала, — спокойно продолжал он. — Это, конечно, не так изысканно, как положено при наших семейных распрях, но я устал, и мне абсолютно плевать на то, что думаешь обо мне ты или кто угодно другой из семьи, да и уважаю я тебя слишком мало, чтобы с тобой церемониться, будь даже я в духе.

— Да как ты смеешь? — прошипела Мэдлин. — Как ты смеешь мне угрожать? Лара с тебя за это живьем шкуру сдерет!

— Правда? — Томас смерил ее ледяной улыбкой. — После всех твоих чар, что ты пыталась навести на чародея, он имеет полное право испепелить тебя — только шпильки останутся.

— Я не…

— И это несмотря на все приказы Короля. — Томас покачал головой. — Ларе осточертело убирать за тобой, Мэд. Как знать, может, она даже подарит мне новый набор разделочных ножей, если я смогу чуть упростить ей жизнь.

Мэдлин рассмеялась. Звук этот напомнил мне звон бьющегося стекла.

— Уж не думаешь ли ты, что тебя она любит намного больше, братец? Ты отказываешься участвовать в собраниях Коллегии, ты проводишь все время с дичью, ублажая ее, позоря при этом семью. Или ты меня обрадуешь — скажешь, что готовишь этих тварей к какому-то подобию аукциона?

— Тебе все равно не понять, зачем я это делаю, — сказал Томас.

— Да не очень-то и хотелось, — парировала она. — Ты такой же дегенерат, как эти идиоты Скави и Мальворы.

Уголок рта у Томаса чуть дернулся, но и только.

— Уходи, Мэдлин. Последнее предупреждение.

— Два члена старейших ветвей рода Рейтов убивают друг друга? — ухмыльнулась Мэдлин. — Белый Король не потерпит такого, и тебе это прекрасно известно. — Она отвернулась от Томаса и шагнула к Жюстине. — Ты блефуешь, — бросила она через плечо. — И потом, мы ведь не выслушали нашу маленькую розочку.

Голос ее понизился до гортанного кошачьего урчания, и Жюстина задрожала, явно не в состоянии сдвинуться с места.

— Жюстина, лапочка. — Мэдлин положила руку ей на плечо, потом осторожно провела кончиком пальца по обтянутой латексом груди. — Я такие вещи люблю не так сильно, как многое другое, милая моя, но даже мне мысль овладеть тобой представляется восхитительной.

— Вы не с-смеете меня трогать, — пролепетала Жюстина. Дыхание ее участилось.

— Пока нет, — согласилась Мэдлин. — Впрочем, в твоей хорошенькой головке слишком мало осталось, чтобы ты могла долго удерживать себя в руках. — Мэдлин шагнула еще ближе, и рука ее обвилась вокруг талии Жюстины. — Как знать, может, как-нибудь ночью я приду к тебе с хорошеньким бычком и буду нашептывать тебя всякие вещи до тех пор, пока ты сама не захочешь, чтобы тебя взяли. А после того как он воспользуется тобой, моя маленькая телочка, я проглочу тебя в один присест. — Она облизнулась. — Возьму тебя всю без остатка, а ты будешь визжать о том, как это тебе нравится, а по…

Томас разбил о ее голову стул.

Зрелище вышло весьма впечатляющим — особенно с учетом того, что стулья в ложе металлические.

Все произошло мгновенно, я и моргнуть не успел. Только что он стоял рядом со мной, клокоча от злости, а мгновение спустя заклепки со звоном рикошетили от стен, и Мэдлин валялась на полу.

Воздух сделался совсем уже холодным. Томас отшвырнул искореженный стул в сторону. Мэдлин мячиком отскочила от пола и тут же замахнулась кулаком, целясь Томасу в челюсть. Он пригнулся в боксерской стойке, приняв удар на плечо. Удар вышел не детский, даже не женский: Томас негромко охнул от боли, но тут же перехватил ее за локоть и, используя инерцию ее удара, крутанул так, что она плашмя, всем телом впечаталась в стену, оставив в гипсокартоне вмятину 60-90-60. Сантиметров, не дюймов.

Мэдлин вскрикнула и обмякла. Томас не отпустил ее — описав ее телом еще одну дугу, он с размаху опустил ее на журнальный столик между диванами. Она охнула еще раз и осталась лежать, уставившись куда-то в потолок. Мой брат повернулся и выдернул у Жюстины из волос палочки, которыми те были заколоты. Серебристо-белые волосы разметались по ее спине.

Без видимого усилия он проткнул палочками запястья Мэдлин, пригвоздив ее к столу.

— Ты, конечно, права, — прорычал он. — Лара не потерпит, чтобы один член семьи убивал другого. Это плохо скажется на имидже Короля. — Он сжал лицо Мэдлин пальцами и притянул к себе так, что пригвожденные к столу руки изогнулись под болезненно-неестественным углом. — Я блефовал.

Он оттолкнул ее обратно на стол.

— Верно, — продолжал он. — Ты член семьи. А родственники не убивают друг друга. — Он оглянулся на Жюстину. — Они делятся самым дорогим.

Они с Жюстиной встретились взглядами, и на лице ее заиграла легкая, жестокая улыбка.

— Ты хотела отведать ее, — произнес Томас, сплетясь пальцами с обтянутыми перчаткой пальцами Жюстины. — Что ж, Мэдлин, угощайся на здоровье.

Жюстина наклонилась и поцеловала Мэдлин Рейт в лоб. Серебряные волосы закрыли завесой их лица.

Вампир завизжала.

Визг ее потонул в грохоте музыки.

Спустя несколько секунд Жюстина подняла голову и медленно провела волосами по всему телу Мэдлин. Вампир бешено извивалась и визжала, но Томас удерживал ее за руки. Там, где волосы Жюстины касались обнаженной плоти, кожа шипела и темнела — где докрасна, и на ней вспухали волдыри, где дочерна. Только превратив одну ногу Мэдлин в сплошной ожог, Жюстина оторвалась от нее, и они с Томасом поднялись.

Лицо Мэдлин Рейт тоже потемнело от ожогов, а на лбу чернел печатью след губ Жюстины. Она лежала на спине, по телу пробегала волнами слабая дрожь. Кричать она больше не могла: задохнулась от боли.

Рука в руку Томас с Жюстиной начали спускаться по лестнице. Я пошел за ними.

Когда они проходили под решеткой приточной вентиляции, поток воздуха сдул прядь волос Жюстины, и они скользнули по руке и груди Томаса. На светлой коже мгновенно вспухли тонкие алые полоски. Томас даже не поморщился.

Я догнал их и протянул Жюстине пару карандашей, которые выудил из кармана плаща. Она кивком поблагодарила меня и поспешно заколола волосы. Пока она приводила в порядок прическу, я оглянулся.

Мэдлин Рейт лежала неподвижно, задыхаясь — но белые глаза ее горели ненавистью.

Томас выдернул заткнутую за пояс майку, надел ее, а потом снова обнял Жюстину и крепко прижал ее к груди.

— Ты в порядке? — спросил он.

Жюстина кивнула, не открывая глаз.

— Позвоню домой. Лара пришлет за ней кого-нибудь.

— Ты ее оставляешь здесь так. Она ничего не натворит? — поинтересовался я.

Он пожал плечами.

— Не мог же я убить ее. Однако и браконьерство в нашей семье не поощряется. Подумать, так показать это Мэдлин — моя святая обязанность. Она это заслужила.

Жюстина прижалась к нему чуть сильнее, и он ответил ей тем же.

Мы двинулись по лестнице дальше. Признаюсь: мне не терпелось уйти из «Зеро».

— И все же, — задумчиво произнес я, — мне как-то неловко оставлять ее вот так. Мне кажется, кто-то из нас перестарался. Мне ее даже жаль немного.

Томас оглянулся на меня, выгнув бровь.

— Жаль?

— Угу. — Я задумчиво прикусил губу. — Может, мне не стоило говорить ей про Джессику.

(обратно)

Глава десятая

Жаркая летняя ночь показалась нам на десять градусов холоднее и в миллион раз чище по сравнению с воздухом в «Зеро». Томас свернул направо, нашел пятачок тени у погасшего фонаря и привалился плечом к стене. Так он постоял, низко склонив голову, минуту или две.

Я ждал. Мне не было нужды спрашивать у Томаса, что не так. Все, что он обрушил на Мэдлин, стоило ему энергии — той, которую другие вампиры пополняют, кормясь своими жертвами. Так, как это проделала несколько минут назад Мэдлин с тем бедолагой в клубе. Томас вовсе не расстраивался из-за того, что произошло в «Зеро». Он просто проголодался.

Борьба Томаса со своим Голодом носит затяжной и весьма непростой характер. Одержать в ней окончательную победу скорее всего невозможно. Однако он не прекращает попыток. Остальные члены семьи Рейтов считают его сумасшедшим.

Но я его понимаю.

Придя в себя, он вернулся ко мне; черты лица его сделались холодны и незыблемы как антарктические горы.

Вдвоем мы направились кстоянке, где он оставил машину.

— Спросить можно? — поинтересовался я.

Он кивнул.

— Белые вампиры получают ожоги, только когда пытаются кормиться тем, кого коснулась истинная любовь, так?

— Все не так просто, — негромко произнес Томас. — Скорее это зависит от того, как сильно руководит твоими действиями Голод при этом прикосновении.

Я хмыкнул.

— Но ведь при кормежке Голод берет власть.

Томас медленно кивнул.

— Тогда зачем Мэдлин пыталась кормиться Жюстиной? Не могла же она не понимать, что это причинит ей боль?

— По той же причине, по которой это делаю я, — ответил Томас. — Она ничего не может с собой поделать. Это рефлекс.

— Не понимаю, — нахмурился я.

Он молчал так долго, что я решил было, что он не ответит. Но он все-таки заговорил.

— Мы с Жюстиной вместе уже много лет. И она… она много для меня значит. Когда я рядом с ней, я ни о чем другом не могу думать. Только о ней. А когда я до нее дотрагиваюсь, все мое существо требует, чтобы я от нее не отрывался.

— И твой Голод — не исключение, — пробормотал я.

Он кивнул.

— В этом мы сходимся, я и мой демон. Поэтому я не могу коснуться Жюстины без того, чтобы… чтобы не выпустить его поближе к поверхности — ты, наверное, так бы это назвал.

— И он обжигается, — кивнул я.

— Мэдлин — противоположный конец спектра. Она полагает, что может кормиться на ком захочет и когда захочет. Людей она не замечает. Она видит только пищу. Голод управляет ею всецело. — Он недобро улыбнулся. — В общем, для нее это рефлекс, как и для меня.

— У тебя все по-другому. Для нее так со всеми. Не только с Жюстиной.

Он пожал плечами.

— Мне плевать на всех. Я переживаю за Жюстину.

— Ты — не такой, как все. А для нее, выходит, все одинаковы, — предположил я. — Не только Жюстина.

Он снова пожал плечами.

— Мне плевать на всех остальных. Меня волнует только Жюстина.

— Ты не такой, как все, — повторил я.

Томас повернулся ко мне; лицо его застыло словно лед.

— Заткнись, Гарри.

— Но…

Он понизил голос до хрипловатого рычания.

— Заткнись. Ну?

Все это немного пугало.

Некоторое время он продолжал пристально смотреть на меня, потом тряхнул головой и медленно выдохнул.

— Сейчас подгоню машину. Подожди здесь.

— Угу, — кивнул я.

Он удалился от меня бесшумной походкой, сунув руки в карманы и низко опустив голову. Все до единой женщины, мимо которых он проходил, да и некоторые мужчины оглядывались на него. Он не обращал на них никакого внимания.

На меня, впрочем, тоже оглядывались, но только потому, что я стоял на тротуаре перед полудюжиной самых престижных ночных заведений Чикаго в разгар жаркой летней ночи, облаченный в длинный кожаный плащ, с покрытым резными рунами посохом в руках. Взгляды, бросаемые на Томаса, говорили «ого!». Взгляды, бросаемые на меня, говорили «ну и ну…».

Что-то мне плохо верится, чтобы в отношении меня это изменилось.

Пока я ждал, мои инстинкты снова забили тревогу. Кто-то снова следил за мной — я ощущал это загривком. Мои инстинкты редко меня подводят, поэтому я не стал отмахиваться от них, а изготовил свой браслет-оберег и медленно, как бы невзначай огляделся по сторонам. Я не заметил никого, но когда мой взгляд скользил по переулку на противоположной стороне улицы, там что-то мелькнуло, какое-то мерцание. На мгновение я сосредоточил взгляд на этом месте и разобрал неясную человеческую фигуру.

А потом мерцание разом сменилось очертаниями Анастасии Люччо. Она подняла руку и махнула, подзывая к себе.

Ох.

Я короткими перебежками, в интервалы между проезжающими машинами, пересек улицу, и мы отступили на несколько шагов в темный переулок.

— Привет, Стейси, — сказал я.

Она повернулась ко мне, и в одной руке ее как по волшебству возникла шпага, а в другой — пистолет. Острие шпаги застыло в угрожающей близости от моего лица, и мне пришлось отдернуть голову. В результате я оступился и привалился спиной к стене.

Анастасия выгнула бровь; губы ее, обычно мягкие и чувственные, сжались в жесткую линию.

— Надеюсь, ты все-таки настоящий Гарри Дрезден, а имя мое сократил только для того, чтобы проверить, настоящая ли я Анастасия, — она сделала особое ударение на имени, — Люччо.

— Ну… да, Анастасия, — произнес я, стараясь не шевелиться. — Впрочем, я понял, что это действительно ты, по одной твоей реакции.

Она отодвинула острие шпаги от моего горла и опустила пистолет. Напряжение, сковывавшее ее, заметно ослабло; она сделала глубокий вдох и убрала оружие.

— Ну разумеется, я. А кто еще?

Я тряхнул головой.

— Ночь у меня выдалась нелегкая. Со Шкурой-Перевертышем и прочими.

Она выгнула бровь. Анастасия Люччо командует Корпусом Стражей, этакой полицией или вооруженными силами Белого Совета. И опыта боевого у нее лет двести, если не больше.

— Приходилось встречаться, — кивнула она и взяла меня за руку. — Ты как, в порядке?

Мы крепко обнялись. Я и не подозревал, сколько адреналина выплеснулось мне в кровь, пока не сделал глубокий вдох-выдох и не расслабился чуть-чуть. В моих руках Люччо казалась хрупкой, и теплой, и сильной одновременно.

— Пока жив, — ответил я. — Я так понимаю, ты выследила меня с помощью заклятия — в том, что я это я, у тебя, похоже, никаких сомнений.

Она запрокинула лицо и поцеловала меня в губы.

— Честно говоря, Гарри, — улыбнулась она, — кому придет в голову притворяться тобой?

— Полагаю, тому, кому нравится целоваться в темных переулках с соблазнительными женщинами солидного возраста.

Улыбка ее на мгновение сделалась шире, потом померкла.

— Я уже боялась, мне придется вламываться в дверь и искать тебя внутри. Что ты потерял в этом гадючнике Белой Коллегии?

Я, кажется, не сделал ничего такого, но вышло как-то так, что мы чуть отстранились друг от друга.

— Искал кое-какую информацию, — ответил я вполголоса. — Что-то происходит. И меня старательно оставляют в неведении.

Анастасия сжала губы и отвернулась. Лицо ее сразу сделалось замкнутым, чуть-чуть сердитым.

— Да. Таков приказ.

— Приказ, — повторил я. — От Мерлина, полагаю.

— На самом деле, от Эбинизера Маккоя.

Я чуть не охнул от неожиданности. Маккой был моим наставником. Я его уважал.

— Ясно, — кивнул я. — Он испугался, что, если я услышу о бегстве Моргана, я подключусь к травле в надежде хоть малость поквитаться.

Она покосилась на меня, на вход в «Зеро». Потом пожала плечами. В глаза она мне так и не смотрела.

— Видит Бог, у тебя есть повод желать этого.

— То есть ты с ним согласна, — предположил я.

Она наконец подняла взгляд.

— Если так, зачем я здесь?

Я нахмурился и почесал затылок.

— Ладно, убедила.

— И потом, — добавила она, — я за тебя боялась.

— Боялась?

Она кивнула.

— Морган сделал что-то такое, что скрыло его даже от старейшин — с их-то способностями. Я боялась, он может явиться сюда.

Ну, лицо мое, не выдай…

— Но это же безумие, — пробормотал я. — С какой стати ему поступать так?

Она чуть расправила плечи и посмотрела на меня в упор.

— Возможно, потому, что он невиновен.

— И что?

— Ряд членов Совета требовал у старейшин разрешения арестовать и допросить тебя по подозрению в передаче информации Красной Коллегии. Она снова отвела взгляд. — Морган был из них чуть ли не самым активным.

Я сделал глубокий вдох.

— Ты хочешь сказать, Морган понимает, что предатель не он. И полагает, что это я.

— И он мог искать тебя в надежде доказать свою невиновность, а в случае неудачи…

— …убить меня, — тихо договорил я. — И если ему суждено пасть, ты считаешь, он может попытаться убрать настоящего предателя прежде, чем палач доберется до него.

Тут до меня вдруг дошло, что Морган мог явиться ко мне вовсе не с теми целями, о которых мне говорил. Анастасия знала Моргана со времен его ученичества — на протяжении нескольких поколений.

Что, если ее оценка его действий правильнее, чем моя?

Ну конечно, сам Морган вряд ли мог сейчас разделаться со мной лично. Впрочем, этого и не требовалось. Ему вполне достаточно было бы позвонить Стражам и дать им понять, где он находится. Многие в Совете относятся ко мне без особой симпатии. Меня прикончат вместе с Морганом — за укрывательство, недоносительство и оказание помощи изменнику.

Я вдруг ощутил себя наивным. И беззащитным, и, возможно, малость туповатым.

— Его ведь арестовали уже, — заметил я. — Как он ухитрился сбежать?

Люччо едва заметно улыбнулась.

— Мы не знаем. Придумал что-то такое, до чего мы не додумались. И, уходя, отправил троих Стражей в больницу.

— Но ты сомневаешься в его виновности.

— Я… — Она помолчала, нахмурившись. — Я не хочу, чтобы страх заставил меня обратиться против того, кого знаю и кому доверяла. Но мое мнение ничего не значит. Улик против него достаточно, чтобы его казнить.

— Каких улик? — поинтересовался я.

— Мало того, что его застали стоящим над трупом Ла Фортье с окровавленным ножом в руках?

— С этим ясно, — буркнул я. — А что еще?

Она провела рукой по волосам.

— К информации, ставшей достоянием Красной Коллегии, имело доступ крайне ограниченное число подозреваемых, в том числе и он. У нас есть записи его телефонных переговоров с известным нам агентом Красных. Кроме того, нам удалось проследить его оффшорный банковский счет, на который только что перевели несколько миллионов долларов.

Я недоверчиво хмыкнул.

— Ну да, это на него похоже. Морган-наемник, грезящий исключительно о баксах.

— Знаю, — кивнула она. — Потому и упомянула о том, как страх затуманивает здравые суждения. Нам всем ясно, что Красная Коллегия готовит новый удар. Понятно, что, если мы не изобличим предателя, этот удар может оказаться смертельным. Мерлин в отчаянии.

— Добро пожаловать в клуб, — буркнул я и со вздохом потер слипающиеся глаза.

Она снова коснулась моей руки.

— Я считаю, ты имеешь право знать, — сказала она. — Прости, что не смогла выбраться раньше.

Я взял ее руку в свою и легонько сжал.

— Угу, — кивнул я. — Спасибо.

— Ты ужасно выглядишь.

— Добрая девочка.

Она коснулась рукой моего лица.

— У меня еще несколько часов, прежде чем придется возвращаться к обязанностям. Мне кажется, бутылка хорошего вина и массаж тебе не помешали бы.

Я едва не застонал при мысли о руках Анастасии, массирующих мою несчастную спину. Если она и не знала каких-то приемов, доставляющих беспощадное наслаждение истерзанному телу, так только потому, что их, должно быть, еще не изобрели. Однако же я никак, черт подери, не мог вести ее к себе домой. Если она наткнулась бы там на Моргана, и если бы он и впрямь намеревался подставить меня, ее голова могла слететь с плеч с той же легкостью, что и наши с Морганом.

— Не могу, — сказал я. — Мне в больницу надо.

Она нахмурилась:

— Что случилось?

— Вчера вечером, когда я ехал к Билли Бордену, меня выследил Шкура-Перевертыш. Кирби погиб. Энди в реанимации.

Она со свистом втянула в себя воздух и поморщилась.

— Dio,[11] Гарри. Мне ужасно жаль.

Я пожал плечами. Взгляд у меня затуманился, и до меня дошло, что я не просто изобретал повод не пускать ее к себе домой. Нас с Кирби не связывало никаких кровных уз — и все-таки он был мне другом, частью моей жизни. Был — в прошедшем времени.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь? — спросила она.

Я покачал головой, потом спохватился.

— Вообще-то можешь.

— Ну?

— Попробуй нарыть как можно больше информации о Перевертышах. Потому что этого гада я намерен убить.

— Хорошо, — кивнула она.

— Да, кстати, — спохватился я. — Я-то тебе могу чем-нибудь помочь?

— Мне? — Она покачала головой. — Ну… Моргану могла бы понадобиться помощь.

— Угу, — хмыкнул я. — Можно подумать, я буду помогать Моргану.

Она подняла руки.

— Знаю, знаю. Но я почти ничего не в состоянии сделать сама. Всем известно, что он мой бывший ученик. За мной присматривают. Попытайся я помочь ему открыто, и меня отстранят от командования Корпусом — это в лучшем случае.

— Разве тебе не нравится, когда правосудие действует без оглядки на личные симпатии и антипатии?

— Гарри, — вздохнула она. — Что, если он невиновен?

Я пожал плечами.

— Как я все эти годы? Я слишком наслаждаюсь своей нынешней кармой, чтобы протягивать руку этому ублюдку. — На улице показался и притормозил у тротуара «ягуар» Томаса.

— За мной приехали, — сказал я.

Анастасия выразительно повела бровью.

— Вампир?

— Он мне многим обязан.

— Гмммм, — протянула Анастасия. Взгляд ее, направленный на Томаса, не выражал особого восхищения. Скорее напоминал тот, каким отслеживают движущуюся мишень. — Ты уверен?

Я кивнул:

— Белый Король приказал ему вести себя хорошо. Он выполнит приказ.

— До поры, до времени, — возразила она.

— Пешеходам не приходится быть слишком разборчивыми.

— Что, Жучок снова сдох?

— Угу.

— Почему ты не заведешь себе другую машину? — поинтересовалась она.

— Потому что Голубой Жучок — моя машина.

Анастасия устало улыбнулась:

— Просто поражаюсь, как у тебя даже такое обаятельно выходит.

— Это все мой хороший характер, — ухмыльнулся я. — Понадобилось бы, я и ногой жилистой смог бы очаровать.

Она закатила глаза, но улыбаться не перестала.

— Я сейчас возвращаюсь в Эдинбург — координировать действия поисковых групп. Все, что в моих силах…

Я кивнул.

— Спасибо.

Она коснулась моих щек ладонями.

— Мне очень жаль, что так вышло с твоими друзьями. Когда все это кончится, мы найдем какое-нибудь тихое местечко и отдохнем.

Я чуть повернул голову, поцеловал ее запястье и осторожно сжал ее пальцы.

— Послушай, я не могу тебе ничего обещать. Но если вдруг обнаружу что-нибудь, что могло бы помочь Моргану, сразу же дам тебе знать.

— Спасибо, — тихо произнесла она.

Потом приподнялась на цыпочки поцеловать меня на прощание, повернулась и скрылась в темном переулке.

Я подождал, пока стихнут ее шаги, и лишь после этого пошел к поджидавшему меня «ягуару».

— Черт, а складная девица, — заметил Томас. — Куда едем?

— Кончай глазеть, — сказал я. — Ко мне домой.

Самое время выяснить, готовит Морган мне подлянку или нет.

(обратно)

Глава одиннадцатая

Томас остановил «ягуар» напротив моего дома.

— Я при мобильнике, — сообщил он. — Постарайся позвонить мне прежде, чем все начнет взрываться.

— Может, на этот раз обойдется. Может, я проверну все с помощью логики, дипломатии, диалога и взаимовыгодного сотрудничества.

Томас смерил меня выразительным взглядом.

Я постарался прикинуться оскорбленным до глубины души.

— Но ведь такое возможно!

Он полез в карман джинсов, достал белую визитку с одним-единственным телефонным номером и протянул мне.

— Звони по этому номеру. Это клон.

Я непонимающе уставился на него.

— Сверхсекретный телефон, — объяснил он. — Про него не известно никому, а если кому-нибудь удастся проследить твой звонок, он попадет со-овсем в другое место.

— А, — сообразил я. — Ясно.

— Уверен, что не хочешь просто забрать Моргана сейчас, чтобы переправить в другое место?

Я покачал головой.

— По крайней мере не прежде, чем введу его в курс. Стоит ему увидеть меня в сопровождении вампира — и он выкинет что-нибудь. Например, попытается убить нас обоих. — Я выбрался из «ягуара», покосился на дом и снова покачал головой. — Проживи ты столько, сколько Морган с его родом занятий, оставшись при этом в живых, и паранойя станет у тебя просто условным рефлексом.

Томас поморщился.

— Угу. Дай мне час на то, чтобы найти все необходимое. И позвони, когда подготовишь его к перевозке.

Я покосился на номер, запечатлел его в памяти и сунул визитку в карман.

— Спасибо. Я верну тебе деньги за оборудование.

Он закатил глаза.

— Заткнись, Гарри.

Я выдохнул и благодарно кивнул. Мы легонько стукнулись костяшками пальцев, он вырулил обратно на улицу и растворился в чикагской ночи.

Я медленно огляделся по сторонам. Все было тихо, только несколько окон светилось еще в знакомых домах. Я живу в этом районе уже много лет. Вам, наверное, кажется, что обнаружить какое-либо отклонение от нормы для меня раз плюнуть. Черта с два — можете считать меня психом, но в этой игре участвует уже столько игроков, что одному Богу известно, на какие ухищрения они могут пойти.

Я не заметил никого, кто собирался бы меня убить, чтобы прорваться к Моргану. Впрочем, из этого не следовало, что таковых не имелось.

— Ну, если это не рефлекторная паранойя, — пробормотал я сам себе, — то и не знаю, как это назвать.

Я поежился, спустился ко входу в мою квартиру и, дезактивируя защищавшие ее обереги, в очередной раз напомнил себе о том, что давно пора уже сделать что-нибудь с исковерканной стальной дверью. Меньше всего мне хотелось, чтобы старая миссис Спанкелкриф, моя полуглухая домовладелица, начала спрашивать меня, почему у моей двери такой вид, будто ее расстреливали прямой наводкой. То есть я, конечно, могу сказать ей, что так на самом деле и было, но это не лучший вариант ответа домовладелице, если вы хотите жить в квартире и дальше.

Я отворил изуродованную пулями дверь, вошел, повернулся к спальне и застыл, потрясенный открывшимся мне зрелищем.

Морган сполз с кровати и сидел на полу, привалившись к ней спиной и вытянув перед собой раненую ногу. Выглядел он все еще кошмарно, но глаза его недобро сощурились, и весь вид его выражал крайнюю степень подозрительности.

Прямо в дверном проеме распласталась на полу моя ученица Молли Карпентер.

Молли — высокая юная красотка впечатляющих форм, с волосами до плеч, в описываемый момент окрашенными в насыщенный синий цвет. Одежду ее составляли обрезанные чуть ниже колен синие джинсы и белая футболка; взгляд ее голубых глаз прямо-таки излучал раздражение.

Распластанной на полу она пребывала по той причине, что ее удерживал в этом положении Мыш. Точнее говоря, он просто навалился на нее — не всей массой (так он, возможно, расплющил бы ее в хлам), но и этого хватало, чтобы она не могла пошевелиться.

— Гарри! — произнесла Молли. Она собиралась сказать что-то еще, но Мыш чуть шевельнулся, и рот ее открылся беззвучно, как у выдернутой из воды рыбы.

— Дрезден! — прорычал Морган и пошевелился, словно собираясь встать.

Мыш повернул голову в его сторону, пристально на него посмотрел, и чуть приподнял губу, демонстрируя клыки.

Морган опустился на место.

— Ух ты, — выдохнул я и захлопнул за собой дверь, от чего в комнате сразу стало темнее. Я задвинул засов, активировал обереги, потом махнул рукой и пробормотал: «Flickum bicus». Сопровождавшего это небольшого усилия воли хватило, чтобы дюжина свечей в комнате засияла ровным светом.

Мыш повернул морду ко мне и смерил меня, как мне показалось, укоризненным взглядом. Потом слез с Молли, пробрел в нишу, которая служит мне кухней, и, демонстративно зевнув, плюхнулся спать. Свою точку зрения он изложил предельно ясно: «Теперь это твоя проблема, ты и разбирайся».

— А, — произнес я, переводя взгляд с Мыша на ученицу. — Э-э. Так что здесь все-таки произошло?

— Пока я спал, ко мне пыталась проникнуть эта чернокнижница, — заявил Морган.

Молли поспешно поднялась и, сжав кулаки, покосилась на Моргана.

— Ох, да вздор все это!

— Тогда объясни, что ты здесь делаешь в ночной час, — потребовал Морган. — И что скажешь ты в свое оправдание?

— Я готовила эликсир для концентрации внимания, — процедила она сквозь зубы — так, словно проделывала это уже в сотый раз. — Жасмин надо добавлять ночью. Да скажите же ему, Гарри.

Блин. За всеми хлопотами и переживаниями я и забыл, что Кузнечик должна была отработать ночную смену у меня в лаборатории.

— Гм, — сказал я. — Я-то хотел узнать, как так вышло, что Мыш сидел на вас обоих, а?

— Чернокнижница собирала энергию, чтобы напасть на меня, — ледяным тоном ответил Морган. — Пес ей помешал.

Молли закатила глаза, потом испепелила его взглядом.

— Ой, может, хватит? Нельзя же быть такой задницей.

Воздух в комнате, казалось, наэлектризовался немного, и вся эта энергия словно сгустилась вокруг девушки.

— Молли, — мягко произнес я.

Она, насупившись, оглянулась на меня.

— Чего?

Я кашлянул и сделал ей знак рукой.

Секунду-другую она моргала, потом до нее, похоже, дошло. Она зажмурилась, сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Ощущение повисшей в воздухе энергии исчезло. Молли чуть пригнула голову и покраснела.

— Извините. Но все было не так.

Морган фыркнул. Я не обратил на него внимания.

— Валяй, — сказал я Молли. — Рассказывай.

— Он просто… Я просто разозлилась, — пробормотала Молли. — Он меня огорчил. Я ничего не могла с собой поделать. А тогда он, — она махнула рукой в направлении Мыша, — он меня взял и расплющил. И не пускал меня, и Моргану тоже не давал пошевелиться.

— Похоже, — заметил я, — пес оказался умнее тебя. — Я покосился на Моргана. — Умнее вас обоих. Вам же положен покой. Вы что, угробить себя хотите?

— Я просто отреагировал так на ее появление, — спокойно ответил Морган. — И я это пережил.

Я покачал головой.

— А ты? — повернулся я обратно к Молли. — Сколько месяцев мы бились над контролем за своими эмоциями?

— Ну да, да, — вздохнула она. — Нельзя заниматься магией, разозлившись. Я понимаю, Гарри.

— Уж надеюсь, — негромко заметил я. — Если разозлить тебя так легко, что это удалось даже старому израненному Стражу, первый же реальный противник, которому понадобится вывести тебя из игры, уложит тебя в гроб, скажет, что это была самозащита и выйдет сухим из воды.

Морган оскалил зубы в отдаленном подобии улыбки.

— Так вы обо всем этом знали, а, Дрезден?

— Ах, сукин сын! — взорвалась Молли, хватая со стола тяжелый подсвечник и замахиваясь. Свеча вылетела из гнезда и упала на пол.

Морган даже не пошевелился, и угрюмая ухмылка на его лице не дрогнула.

Я метнулся вперед и перехватил Молли за запястье прежде, чем она успела обрушить подсвечник на голову Моргану. Для женщины своих лет Молли отличается отменной физической подготовкой, так что мне пришлось приложить немалое усилие, чтобы одной рукой удержать ее запястье, а второй схватить за талию и оттащить от Моргана.

— Нет! — рявкнул я. — Чтоб тебя, Молли, нет! — Мне пришлось буквально оторвать ее от пола. — Брось подсвечник, ну! — скомандовал я, крепче стиснув ее запястье.

Она вскрикнула — не знаю, от злости или боли, — и тяжелый бронзовый подсвечник, выскользнув из ее пальцев, с глухим стуком ударился о ковер. Воздух вокруг Молли буквально напитался энергией, коловшей меня словно тысяча крошечных электрических разрядов.

— Он не имеет права разговаривать с вами так! — выкрикнула Молли.

— Пошевели мозгами, — посоветовал я ей жестко, но все-таки сдержанно. — Вспомни упражнения. Это всего лишь слова, Молли. Думай о том, что стоит за ними. Он же нарочно подстроил такую твою реакцию. Ты сама позволяешь ему провоцировать тебя на всякие огорчительные штуки.

Молли открыла рот для решительной реплики, с видимым усилием закрыла и отвернулась. С полминуты она молчала, заставляя себя успокоиться.

— Извините, — пробормотала она наконец.

— Не извиняйся, — как мог мягко ответил я. — Лучше держи себя в руках. Ты не имеешь права позволять кому-либо выводить тебя из равновесия. Вообще никому.

Она сделала еще один глубокий вдох, потом выдох, и я ощутил, как напряжение отпускает ее.

— Хорошо, — произнесла она. — Хорошо, Гарри.

Я отпустил ее, и она принялась растирать запястье правой руки. Боюсь, я стиснул ее до синяков.

— Сделай одолжение, — попросил я. — Возьми Мыша и проверь почтовый ящик.

— Я в норме. Мне не нуж… — Она осеклась, тряхнула головой и посмотрела на Мыша.

Пес поднялся, подошел к стоявшей у двери корзине и зубами потянул из нее свой кожаный поводок. Вопросительно, склонив голову набок, посмотрел на Молли и вильнул хвостом.

Молли виновато усмехнулась, опустилась на колени и обняла пса за бычью шею. Потом застегнула поводок, и они вышли.

Я наконец получил возможность посмотреть, что случилось со свечой. Она, конечно, заляпала настоящий индейский ковер воском, но без пожара обошлось. Я наклонился, подобрал свечу и по возможности отчистил ковер.

— Но зачем? — спросил я довольно жестко.

— Единственный способ по-настоящему узнать человека, — отозвался Морган, — это посмотреть на его учеников.

— Вы не смотрели, — возразил я. — Вы подначивали ее, пока она не сорвалась.

— Она — самопровозглашенная чернокнижница, Дрезден, — сказал он. — Виновная в одном из самых жутких и саморазрушительных преступлений, какие только может совершить чародей. Разве это не повод для проверки?

— То, что вы сделали, — жестоко, — буркнул я.

— Разве? — искренне удивился он. — Рано или поздно ей предстоит общаться с другими, которые не будут с ней миндальничать. Вы подготовили ее к общению с этими людьми?

Я испепелил его взглядом.

Он даже не моргнул.

— Вы оказываете ей плохую услугу своими поблажками, Дрезден, — произнес он чуть тише. — Вы не готовите ее к экзаменам. А она ведь не плохую оценку получит, если провалится.

С минуту я молчал.

— Вы сами в ученичестве щиты учились выстраивать? — спросил я наконец.

— Разумеется. На одном из первых же занятий.

— Как вас учила ваша наставница?

— Кидала в меня камни.

Я хмыкнул, не глядя на него.

— Боль исключительно мобилизует, — заметил он. — И к тому же учит одновременно владеть эмоциями. — Он склонил голову набок. — А почему вы спрашиваете?

— Просто так, — ответил я. — Вы хоть понимаете, что она могла вам голову раскроить?

Он ответил на это все той же выводящей из себя улыбкой.

— Вы бы ей не позволили.

Вернулась Молли с охапкой конвертов и открыток — включая очередной дурацкий рекламный флаер «Электронного Города», которые эти идиоты продолжают присылать на мой адрес. Она закрыла дверь, активировала обереги и сняла с Мыша ошейник. Пес прошел на кухню и завалился спать дальше.

Молли положила почту на журнальный столик, бросила на Моргана задумчивый взгляд.

— И… что он здесь делает, босс?

Пару секунд я смотрел на Молли, потом перевел взгляд на Моргана.

— Как вы считаете? — спросил я.

Он повел плечом.

— Ей уже известно достаточно, чтобы она считалась соучастницей. И потом, Дрезден, если вас казнят вместе со мной, вступиться за нее будет некому. Отсрочку приговора ликвидируют сразу же.

Я стиснул зубы. Несколько лет назад Молли оступилась пару раз, нарушив при этом один из Законов Магии. Белый Совет смотрит на такие вещи очень и очень строго — как правило, первой его реакцией является обезглавливание, а потом меры могут стать и еще жестче. Я поручился своей жизнью за то, что Молли не безнадежно испорчена, и что я смогу перевоспитать ее. Я понимал, чем рискую. Стоило бы Молли оступиться, и ответственность легла бы на меня, а приговором стала бы смерть — с приведением в исполнение через двадцать секунд после вынесения.

Я как-то не думал, что это может обернуться и с точностью до наоборот.

Допустим на минуту, что Морган задумал сдаться и потопить с собой меня. Это означает, что вместе с нами погибла бы и Молли. Получается, он разом избавился бы от двух бывших подозреваемых в черной магии. Одним махом двух убивахом.

Ох, черт.

— Ладно, — вздохнул я. — Считай, ты тоже в деле.

— Я? — округлила глаза Молли. — Э… В каком?

И я рассказал.

(обратно)

Глава двенадцатая

— Не нравится мне это, — буркнул Морган, когда я катил его на кресле-каталке к поджидавшему нас фургону, который взял напрокат ради такого случая Томас.

— Да ну! Надо же, сюрприз какой, — отозвался я. Перемещение Моргана — даже в кресле — требовало немалых усилий. — Вас огорчают мои методы.

— Он вампир, — сказал Морган. — Ему нельзя доверять.

— Я слышу, что вы там говорите, — откликнулся Томас из-за руля.

— Я знаю, вампир, — произнес Морган, не повышая голоса, и снова посмотрел на меня.

— Он мне многим обязан, — объяснил я, — после той попытки дворцового переворота в Белой Коллегии.

Морган угрюмо уставился на меня.

— Врете, — заявил он.

— Вы сами знаете, что это правда.

— Нет, не правда, — невозмутимо возразил он. — Вы мне лжете.

— Ну, да…

Он перевел взгляд с меня на фургон.

— Вы ему доверяете.

— До определенной степени, — согласился я.

— Идиот, — буркнул он — впрочем, не слишком убежденно. — Вампиру Белой Коллегии доверять нельзя, даже если он делает что-либо искренне. Рано или поздно сидящий в нем демон возьмет верх. А после этого вы для него не больше, чем пища. Такова их природа.

Я ощутил подступающий приступ гнева и задушил его в зародыше — прежде чем мои губы хоть что-то произнесли.

— Вы сами ко мне пришли, не забывайте! Если не нравится, как я вам помогаю, скатертью дорожка из моей жизни, не стесняйтесь, чего там.

Морган недовольно покосился на меня, скрестил руки на груди — и заткнулся.

Томас включил аварийку, обошел фургон и откатил боковую дверь. Потом повернулся к Моргану и поднял кресло с раненым Стражем так же легко, как я мог бы погрузить в багажник Жучка сумку с продуктами. Он осторожно закатил кресло в глубь салона, а Морган придерживал пузырь с раствором для внутривенного вливания, чтобы тот не слишком раскачивался на прикрепленном к подлокотнику кресла штативе.

При всей своей неприязни к Моргану я не мог не отдать ему должного: он, конечно, сукин сын, но крепкий как кремень. Даже с учетом несомненно терзавшей его боли, чудовищной усталости, не говоря уже о вдребезги разбитой репутации, ему все равно хватало упрямства оставаться мнительным и невыносимым. Если бы все это не было нацелено на меня лично, я, возможно, восхищался бы им еще больше.

Томас захлопнул дверь, выразительно закатил глаза и пошел обратно за руль.

По лестнице от моей квартиры поспешно поднялась Молли, державшая в одной руке два рюкзака, а в другой — Мыша на поводке. Я протянул руку, и она сунула мне один из двух рюкзаков — черный, нейлоновый. Я держу в нем свой аварийный набор. Помимо прочего, в нем лежат еда, вода, аптечка, пара одеял, химические трубки-фонари, изолента, две смены одежды, кусачки-мультиинструмент, двести долларов наличными, мой паспорт и пара любимых романов в мягкой обложке. Я всегда держу его наготове на случай, если придется спешно делать ноги. С таким набором я смогу продержаться почти в любой обстановке — ну, в девяноста процентах случаев — по меньшей мере пару дней.

Молли начала собирать такой же, с того дня, когда узнала о существовании моего. С одной только разницей: ее рюкзак розовый.

— Ты уверена? — спросил я, понизив голос, чтобы нас не слышал Морган.

Она кивнула.

— Он же не сможет там один. И вы с ним остаться не можете. И Томас тоже.

Я хмыкнул.

— Мне не нужно обыскивать твой рюкзак на предмет подсвечников?

Она обиженно мотнула головой.

— Не расстраивайся слишком сильно, детка, — посоветовал я. — У него имелась пара часов, чтобы довести тебя до кондиции. И потом, это ведь он едва не отрубил тебе голову после той заварухи на Сплеттерконе.

— Не в том дело, — тихо произнесла она. — Просто он вам такое сказал… И делал.

Я положил руку ей на плечо и мягко сжал.

Она улыбнулась в ответ.

— Я никогда… никогда не… не ощущала такой ненависти. Ни разу.

— Просто твои эмоции взяли верх. Только и всего.

— Но это не так, — настаивала она, сложив руки на животе и чуть ссутулившись. — Гарри, я ведь видела, как вы буквально убивались, только бы помочь людям, попавшим в беду. А Морган — он совсем другое дело. Ты для него всего лишь… тварь, которая раз сделала что-то плохое, и больше никогда, никогда уже не будет ничем другим.

Ага…

— Детка, — тихо произнес я. — Может, лучше подумаешь о том, на кого именно ты так разозлилась?

— Что вы хотите сказать?

Я пожал плечами:

— Я думаю, есть причина, почему ты взорвалась, когда он принялся за меня. Возможно, тот факт, что это именно Морган, не был простой случайностью.

Она несколько раз моргнула, но удержать по крайней мере одну слезинку не успела.

— Один раз ты совершила зло, — сказал я. — Это еще не превратило тебя в монстра.

Еще две слезинки.

— А что, если превратило? — Она с досадой вытерла щеку рукавом. — Что, если превратило, Гарри?

Я кивнул:

— Потому что, если Морган прав насчет того, что я всего лишь бомба с часовым механизмом, и я пытаюсь исцелить тебя, у тебя нет ни малейшего чертова шанса. Понял.

Она крепко сжала губы, так что я с трудом разобрал то, что она хотела сказать.

— Прежде чем Мыш сшиб меня, я хотела… хотела сделать с Морганом такое… С его разумом. Чтобы он вел себя по-другому. Я так разозлилась, и казалось, что так будет правильно.

— Одно дело — ощущать что-то, совсем другое — действовать на основании того, что ты ощущаешь.

Она мотнула головой.

— Но кто может вообще хотя бы желать такого, Гарри? Что за монстр?

Закинув рюкзак за плечо, я взял ее лицо обеими руками и заставил посмотреть на меня. От слез ее глаза казались даже не голубыми, а синими.

— Нормальный человек. Молли, ты ведь хороший человек. Не позволяй никому отнять у тебя этого качества. Даже самой себе.

Она больше не пыталась сдерживать слезы. Губы ее дрожали. Она широко-широко открыла глаза, и щеки казались под моими пальцами горячими словно от жара.

— В-вы уверены?

— Да.

Она низко опустила голову, плечи затряслись от слез. Я чуть пригнулся, чтобы коснуться ее лба своим. Так мы постояли немного.

— С тобой все в порядке, — тихо сказал я ей. — Ты не монстр. С тобой все будет в порядке, Кузнечик.

Нам помешал резкий стук в окно фургона. Я оглянулся через плечо и увидел испепеляющего меня взглядом Моргана. Он держал в руке карманные часы — настоящие, без дураков, золотые — и нетерпеливо стучал по циферблату пальцем.

— Ублюдок, — пробормотала Молли, сморщив нос. — Жирный, ворчливый ублюдок.

— Да. Но в одном он прав. Тик-так.

Она смахнула с кончика носа слезинку и взяла себя в руки.

— Ладно, — сказала она. — Поехали.

Арендованный мною склад располагался в паре кварталов от Дирфилд-сквер, в непомерно разросшемся пригороде к северу от чикагского центра. Большую часть окружающей застройки составляло жилье, и вам бы и четверти часа не пройти там без того, чтобы не встретить полицейскую машину.

Я выбрал это место своим убежищем по одной причине: всякого рода подозрительные типы заметны на фоне мелкобуржуазного окружения как под ультрафиолетовой лампой.

Конечно, это действовало бы еще эффективнее, не будь я сам одним из таких типов.

Я отомкнул ключом въездные ворота, и Томас подогнал фургон к моей ячейке — помещению размером с гараж на две машины. Я отпер еще один замок и поднял вверх створку рольставня, а Томас тем временем доставал Моргана из машины. Молли вышла следом и закатила кресло в склад. Последним из фургона показался Мыш. Я опустил ворота и осветил помещение голубоватым сиянием своего амулета.

Собственно, освещать было особенно нечего. Обстановку составляли расположенная в центре раскладушка со спальным мешком и подушкой, а еще два стоявших рядом чемодана — один с едой, водой в пластиковых бутылках, свечами и прочими припасами; второй — с магическим снаряжением: запасным жезлом и всякими полезными мелочами. С другой стороны от раскладушки стояли биотуалет и пара баллонов жидкого наполнителя.

Пол, стены и потолок сплошь покрывали руны, знаки и магические формулы. Не полноценные обереги, конечно, какими я защищаю свою квартиру, но принцип действия у них схож. Конечно, в отсутствие порога, сообщающего им силу, каждая из этих формул по отдельности не особенно эффективна — зато их здесь было много. В серебристом сиянии моего амулета они тоже начали светиться.

— Ух ты, — восхищенно выдохнула Молли, озираясь по сторонам. — Что это за место, Гарри?

— Убежище, которое я соорудил себе в прошлом году на случай, если потребуется тихое место, где меня не будут тревожить.

Морган тоже оглядывался, хотя лицо его заметно побледнело и исказилось от боли.

— Чего это вы сюда намешали, Дрезден? — спросил он.

— По большей части сокрытия и уклонительства, — ответил я. — Плюс добавлена клетка Фарадея.

Морган кивнул, оглядываясь.

— Что ж, вид адекватный.

— Что это такое? — не поняла Молли. — Которое Фарадея?

— Так называется экранирование от электромагнитных импульсов, — объяснил я. — Достаточно поместить предмет, который тебе нужно защитить, в заземленную сетку из токопроводящего материала, и разрушительный импульс уйдет в землю.

— Вроде громоотвода, — кивнула Молли.

— Очень близко, — согласился я. — Только вместо электричества здесь она сооружена, чтобы задержать враждебную магию.

— Один раз, — уточнил Морган.

Я только хмыкнул.

— Для того чтобы работать по-настоящему, требуется порог. В его отсутствие хорошо и это. Весь смысл в том, что это защитит от внезапного нападения на время, достаточное, чтобы бежать через черный ход.

Молли покосилась в глубь склада и нахмурилась.

— Но там же нету двери, Гарри. Там просто стена. О каком черном ходе вы говорите?

Морган мотнул головой в дальнюю часть помещения, указывая на прямоугольное пятно на полу, свободное от рун и других отметок.

— Там? — спросил он. — Куда он выходит?

— Примерно в трех шагах от одной из размеченных троп по Небывальщине, которыми имеет право пользоваться Совет, — ответил я и махнул рукой в сторону стоявшей посередине прямоугольника большой картонной коробки. — Там холодно. В коробке пара пальто.

— Проход в Небывальщину, — выдохнула Молли. — О таком я не подумала.

— Будем надеяться, — заметил я, — те, кто может за мной гнаться, до этого тоже не додумаются.

Морган по-прежнему пристально смотрел на меня.

— Не могу отделаться от мысли, — сказал он, — что это место производит впечатление идеально приспособленного для того, чтобы скрываться от Стражей.

— Ха, — откликнулся я. — Раз уж вы заметили, и впрямь похоже. Вполне подошло бы для такой цели. — Я невинно покосился на Моргана. — Но это, не сомневаюсь, всего лишь случайное сходство: видите ли, я и сам из этих психов.

Морган насупился.

— Вы ведь ко мне не просто так пришли, Весельчак, — продолжал я. — И потом, наделе я думал не столько о Стражах, сколько о… — Я тряхнул головой и замолчал.

— О ком, Гарри? — поинтересовалась Молли.

— Я не знаю, кто они, — признался я. — Но в событиях последних лет они замешаны. Темносияние, Арктис-Тор, попытка переворота в Белой Коллегии. Они до ужаса сильны в магии. Я называю их Черным Советом.

— Нет никакого Черного Совета. — Рявкнул Морган чисто рефлекторно.

Мы с Молли переглянулись.

Морган раздраженно вздохнул.

— Все это действия предателей-одиночек, — сказал он. — Организованного подполья в Белом Совете не существует.

— Ну-ну, — хмыкнул я. — Надо же, а я-то думал, что теория заговора вам не чужда.

— В Совете нет раскола, — произнес он как можно жестче. — Потому что стоит нам обратиться друг против друга, и нам конец. Нет никакого Черного Совета, Дрезден.

Я приподнял брови.

— Насколько это представляется мне, Совет оборачивался против меня большую часть моей жизни, — заметил я. — А я ведь действительный член. У меня мантия и все такое.

— Вы, — поперхнулся Морган, — вы… вы… — Он буквально захлебывался от ярости, но совладал с собой. — Вы до невозможности невыносимы.

Я одарил его лучезарной улыбкой.

— Это официальная позиция Мерлина, не так ли? — спросил я. — Никакого подполья в Совете?

— Это единая позиция всего Совета Старейшин, — парировал Морган.

— О'кей, умник, — вздохнул я. — Тогда объясните, что произошло с вами.

Он насупился и побагровел еще пуще.

Я многозначительно кивнул и повернулся к Молли:

— Это место оградит тебя от большинства поисковых заклятий, — сказал я. — Ну и обереги не позволят никому заглядывать сюда с ненужными расспросами.

Морган недовольно засопел.

— Никакого принуждения. — Я закатил глаза к потолку. — Этими заклятиями пользуются повсеместно, и вы это прекрасно знаете.

— А что делать, если кто-нибудь все-таки явится? — спросила Молли.

— Прикрыться завесой и бежать, — ответил я.

Она покачала головой.

— Я не умею открывать проход в Небывальщину, Гарри. Вы мне этого еще не показывали.

— Я могу показать ей, — заявил Морган.

Мы оба осеклись и уставились на него.

Секунду он молчал.

— Я могу, — повторил он. — Если будет смотреть внимательно, может, усвоит что-нибудь. — Он хмуро поглядел на меня. — Только проходы открыты в обе стороны, Дрезден. Что, если что-нибудь войдет с той стороны?

Мыш подошел к свободному от надписей участку пола и улегся дюймах в шести от него. Вздохнул, устроился поудобнее и снова уснул, хотя уши его чутко дергались при каждом звуке.

Я подошел к первому чемодану, откинул крышку, достал пакет фруктового напитка и протянул Моргану.

— У вас уровень сахара в крови падает. Поэтому вы и раздражительны. Однако если к вам заявится непрошенный гость с той стороны… — Я перешел ко второму чемодану, открыл его и достал помповый дробовик со стволом, отпиленным до минимально разрешенной законом длины. Проверив оружие, я передал его Молли. — Он заряжен смесью картечи и каменной соли. В сочетании с Мышом эта штука сможет остановить любого, кто вломится сюда через портал.

— Верно, — кивнула Молли. Она осмотрела дробовик и передернула цевье, загоняя патрон в затвор. Потом проверила предохранитель и еще раз кивнула.

— Вы обучили ее обращению с оружием, — заметил Морган. — Но не тому, как открывать проход в Небывальщину.

— Неприятностей и в реальном мире достаточно, — ответил я.

— Тоже верно, — хмыкнул Морган. — Куда собираетесь вы?

— Есть только одно место, куда я могу направиться.

Он кивнул:

— Эдинбург.

Я двинулся к выходу. Перед тем как опустить рольставень, я бросил еще один взгляд на Моргана с пакетом сока в руке иМолли с дробовиком.

— Ну из вас и парочка выходит.

(обратно)

Глава тринадцатая

Чародеи и техника неважно сосуществуют друг с другом, что делает путешествия делом затруднительным. Некоторые чародеи, похоже, пагубнее влияют на технику, чем другие, и если кто-то из них превзошел по этой части меня, я с такими пока не знаком. Пару раз мне доводилось летать самолетом, только один полет закончился аварийной посадкой — всего один. После того как у самолета отказали все компьютеры и навигационные системы и нам пришлось садиться на короткую травяную полосу, у меня нет особого желания испытывать судьбу еще раз.

Чуть лучше обстоит дело с автобусами, особенно если сидеть лицом назад, но проблемы возникают и с ними. Я еще ни разу не одолел расстояния больше трехсот, ну, четырехсот миль без того, чтобы не оказаться в сломанном автобусе на обочине вдали от цивилизации. Лучше всего, конечно, ездить на машине, особенно старых моделей — чем меньше в нее напихано электроники, тем лучше. Впрочем, даже так обойтись без хронических проблем не удается. У меня еще ни разу не было машины, способной пройти десять дней без поломок. И это в лучшем случае.

Идеальными вариантами являются поезда и корабли — особенно если удается держаться подальше от двигателей. Большинство чародеев, когда им приходится путешествовать, пользуются именно кораблями и железными дорогами. Или так, или приходится прибегать к трюкам — что я как раз и собирался сделать.

Еще в самом начале войны с вампирскими Коллегиями Белый Совет (с помощью одного чародея — частного сыщика из Чикаго, не будем называть имен) выторговал себе право прохода через окраинные районы Небывальщины, находящиеся под властью Королев фэйре. Небывальщина — мир духов, призраков и фантастических существ всех описуемых и неописуемых видов — существует параллельно с нашей реальностью однако вовсе не повторяет ее очертаниями. Из этого следует, что Небывальщина может соприкасаться с реальным миром двумя расположенными совсем рядом друг с другом точками, тогда как в реальном мире точки соприкосновения находятся очень и очень далеко. Короче говоря, используя правильные пути по Небывальщине, так называемые тропы, можно изрядно срезать себе путь — важно только уметь открывать переход между двумя мирами.

В данном конкретном случае это означало, что я могу одолеть пешком расстояние, отделяющее Чикаго, штат Иллинойс, от Эдинбурга в Шотландии, меньше, чем за полчаса.

Ближайшая подходящая мне точка перехода в Небывальщину располагалась в темном переулке у здания, служившего некогда бойней. В доме этом умерло множество существ — не только коров, и не только от руки мясника. Вокруг него витало ощущение безысходности, какого-то ужаса, пусть и эфемерное, ощутимое далеко не каждым. Где-то посередине переулка бетонные ступени вели в приямок, к двери, заколоченной досками, поверх которых ее удерживали крест-накрест стальные цепи. На всякий случай, наверное.

Я спустился к двери, на мгновение закрыл глаза и отворил свои сверхъестественные чувства, нацелив их не на саму дверь, но на бетонную стену рядом с ней. Под крепкой на первый взгляд поверхностью ощущалось бурление энергий — оболочка реальности была здесь на порядок тоньше.

В Чикаго стояла жаркая ночь, однако с той стороны все могло быть совсем по-другому. Специально для этого я облачился в рубашку с длинными рукавами, плотные джинсы и носки потеплее. И это не говоря уже о том, что я взмок как мышь под своим тяжелым кожаным плащом. Я сконцентрировался, вытянул руку перед собой и, прошептав «Aparturum», отворил портал между мирами.

Честно говоря, в описании это вышло на порядок драматичнее, чем на деле. Поверхность бетонной стены заиграла всеми цветами радуги, потом от нее начал исходить неяркий свет.

Я сделал глубокий вдох, покрепче сжал обеими руками посох и шагнул — прямо в бетон.

Плоть моя миновала то, чему полагалось быть твердым как камень, и я очутился в темном заснеженном лесу. Хорошо еще, уровень приямка в Чикаго более или менее совпадал с уровнем земли в Небывальщине. Помнится, при прошлом переходе разница составляла каких-то три дюйма, но я их не ожидал и в результате плюхнулся задницей прямо в снег. Все обошлось, а могло бы и кончиться хуже: эти места в Небывальщине кишмя кишат разными тварями, которым не стоит демонстрировать свою уязвимость.

Я огляделся, стараясь сориентироваться по местности. Лес ничем не отличался от того, в котором я бывал уже трижды. Передо мной полого опускался, теряясь в ночи, склон холма. На самой вершине, как я слышал, должен был открываться узкий, до ужаса холодный проход в глубь Зачарованных Гор, в самую цитадель Мэб — Арктис-Тор. Растворявшиеся в темноте подножия холма переходили в равнину, на которой кончалась власть Мэб и начинались владения Титании, Летней Королевы фэйре.

Я стоял на распутье — и немудрено, учитывая то, что прибыл я из Чикаго, одного из самых напряженных мировых перекрестков. Одна тропа вела с вершины холма вниз. Другая пересекала ее под прямым углом и тянулась почти горизонтально. Я пошел налево, обходя холм против часовой стрелки. На местном наречии это называется «осолонь». Тропинка вилась меж замерзших деревьев, ветви которых едва не ломались под тяжестью снега и наледи.

Я шел быстро, но не слишком, чтобы не нарваться в темноте на какой-нибудь острый сук. У Белого Совета имеется дарованное Мэб право свободного прохода, но это еще не значит, что здешние тропы безопасны.

Подтверждение этому последовало минут через пятнадцать, когда с деревьев вдруг посыпался снег и меня окружили безмолвные темные фигуры. Все произошло мгновенно и в полной тишине — с дюжину пауков размером с доброго пони смотрели на меня с земли и с древесных стволов. С гладкими, четко очерченными хитиновыми оболочками, они напоминали садовых пауков, только с длинными конечностями. Вид у них был самый что ни на есть угрожающий, и перемещались они с почти невероятной легкостью. Серо-сине-белая расцветка замечательно маскировала их, по крайней мере в эту снежную ночь.

Паук, остановившийся на тропе прямо передо мной, предостерегающе поднял пару передних ног и продемонстрировал жвала размером с мою руку, с которых сочился молочно-белый яд.

— Стой, смертная тварь, — произнес он.

Поверьте, это пугало сильнее, чем просто появление паукообразных переростков. Рот, который шевелился, издавая эти звуки, между жвалами, неприятно напоминал человеческий. Множество круглых глазок походили на капли застывшего обсидиана. Голос, правда, звучал не по-человечески: он то щебетал, то жужжал.

— Стой — тот, чья кровь согреет нас, нарушитель покоя лесов Зимней Королевы.

Я остановился и обвел взглядом круг пауков. Размера все они были почти одинакового — если бы мне пришлось идти на прорыв, это предстояло делать наугад, поскольку слабых звеньев я не обнаружил.

— Мое почтение, — произнес я. — Уважаемые охотники, я не нарушитель. Я чародей, член Белого Совета, и повелением Королевы обладаю правом прохода по этим дорогам.

Воздух вокруг меня наполнился щебетом, шипением и щелчками.

— Слова смертных тварей часто лживы, — объявил старший паук, возбужденно тряся передними ногами.

Я выразительно поднял жезл.

— Полагаю, такое у смертных тварей тоже всегда при себе, а?

Паук зашипел так, что яд у него на жвалах пошел пузырями.

— Многие смертные носят длинные палки, да.

— Поосторожнее, длинноногий, — посоветовал я ему. — Я лично знаком с Королевой Мэб. Не думаю, чтобы тебе хотелось провиниться перед ней.

Ноги паука сделали почти неуловимое движение, и он оказался на два или три фута ближе ко мне. Остальные пауки тоже переместились чуть поближе. Мне это не нравилось. Ни капельки не нравилось. Стоит одному из них прыгнуть, и они все навалятся на меня, одолев чистой массой — мне почти нечего было противопоставить этому.

Старший паук рассмеялся — смех его прозвучал глухо, издевательски.

— Нет таких смертных, что встречались бы с нашей Королевой и остались при этом живы.

— Он лжет, — прошипел другой паук. — И кровь у него теплая.

Я покосился на острые жвала, и мне почему-то с необычайной ясностью вспомнился Морган, потягивающий через трубочку сок из чертова пакета.

Стоявший на тропе паук сместился чуть влево, потом чуть вправо, и эти легкие движения явно имели целью скрыть от моего внимания тот факт, что он придвинулся ко мне почти на фут.

— Скажи, смертная тварь, как нам узнать, кто ты на деле?

В моем ремесле редко случается, чтобы тебе подставлялись так удачно.

Я выставил посох вперед, нацелив его в паука, и выкрикнул:

— Forzare!

Струя невидимой энергии, сорвавшись с посоха, угодила старшему пауку прямо в человекоподобный рот. Такова была сила удара, что все его восемь ног оторвались от земли, и паук, пролетев по воздуху добрых восемь футов, врезался в ствол огромного древнего дуба. Послышался звук, напоминающий столкновение с твердым препятствием большого пластикового баллона с водой; паук отрикошетил от дерева на промерзшую землю и остался лежать, слабо подергивая конечностями. Сотрясение сбросило с веток сотни три фунтов снега, наполовину засыпавших тело.

Все застыло и смолкло.

Я сощурился и, не говоря больше ни слова, обвел круг исполинских арахнид взглядом.

Стоявший ближе других к мертвому товарищу паук неловко переминался с ноги на ногу.

— Дайте чародею пройти, — прочирикал он наконец заметно более тихим голосом.

— Да, черт возьми, дайте же ему пройти, — буркнул я себе под нос и шагнул вперед с таким видом, будто готов стереть в труху всякого, кто окажется у меня на пути.

Пауки бросились врассыпную. Я шел, не сбавляя шага и не оглядываясь. Хорошо, они не знали, как часто колотится мое сердце и как трясутся от страха поджилки. Что ж, до тех пор пока они этого не знают, мне ничего не грозит.

Я оглянулся только шагов через сто — пауки столпились вокруг своего погибшего товарища и заворачивали его тело в шелк, голодно дергая жвалами. Я поежился, желудок свело болезненной судорогой.

При посещении Небывальщины можно быть полностью уверенным в одном: скучать вам не придется.

У дерева, на стволе которого красовалась вырезанная пентаграмма, я свернул на другую тропу. Дубы сменились хвойными деревьями, подступившими ближе к проходу, и между ними угадывалось движение невидимых лесных тварей, только пронзительный щебет и посвисты доносились со всех сторон. Жутковато, но здесь иначе и не бывает.

Тропа вывела меня к прогалине. В самой середине ее вырастал из земли курган ярдов пятнадцати в диаметре и примерно столько же в высоту. С одной его стороны темнел обрамленный массивными каменными плитами проем, у которого виднелась одинокая фигура в сером плаще — стройный, спортивного вида молодой человек со скулами столь острыми, что ими можно было бы резать хлеб, и ярко-синими глазами. Из-под серого плаща виднелись явно дорогой костюм из синего кашемира и светлая рубашка с галстуком медного цвета. Наряд завершался черным котелком, а вместо традиционного посоха он держал трость с серебряным набалдашником.

Собственно, в описываемый момент трость эта целилась точнехонько мне в голову.

Я остановился и помахал рукой.

— Полегче там, Жеребец!

Молодой человек опустил трость, и на лице его расцвела улыбка, разом сделавшая его на десять лет моложе.

— Ага! — произнес он. — Надеетесь, не знаю, откуда это?

— Самая расклассическая классика, — хмыкнул я. — Как дела, Чандлер?

— Всю холеную задницу отморозил, — отозвался он с безукоризненным оксфордским произношением. — Однако терплю — благодаря отменной родословной, хорошей академической подготовке и метрическим тоннам чисто британской стойкости. — Взгляд пронзительно-синих глаз снова остановился на мне, и хотя выражение лица его не изменилось, в голосе зазвучали тревожные нотки. — У вас-то все в порядке, Гарри?

— Ночь нелегкая выдалась, — отозвался я, делая шаг вперед. — А разве охранять дверь вы должны не впятером?

— Пятеро меня на одну дверь? Да вы с ума сошли! Одной концентрации стиля более чем довольно, чтобы удерживать потенциальных гостей на расстоянии пушечного выстрела.

Я не удержался от смеха.

— Такую силу позволительно использовать только во благо, не так ли?

— Именно так, что я и делаю. — Он задумчиво склонил голову набок. — Что-то я не припомню, чтобы мы с вами встречались здесь.

— Я бывал здесь только раз, — ответил я. — И довольно давно — сразу после того, как меня завербовали.

Чандлер с серьезным видом кивнул.

— Что привело вас к нам из Чикаго?

— Я слышал про Моргана.

Лицо молодого Стража чуть потемнело.

— Да, — тихо произнес он. — В это… трудно поверить. Вы здесь, чтобы помочь его отыскать?

— Мне уже доводилось разыскивать убийц, — сказал я. — Полагаю, смогу проделать это и еще раз. — Я помолчал. В силу некоторых причин Чандлер почти всегда вращался в непосредственной близости от Совета Старейшин. Если кто и знал подоплеку происходящего, то он наверняка. — Как по-вашему, с кем бы мне поговорить на этот счет?

— За поиски отвечает чародей Либерти, — ответил он. — Чародей Слушающий Ветер обследует место преступления. Старая Мэй оповещает членов Совета о созыве внеочередного совещания.

Я кивнул.

— А что чародей Маккой?

— Возглавляет боевую группу, насколько мне известно, — сообщил Чандлер. — В конце концов он один из немногих, кто в состоянии одолеть Моргана.

— Угу, — согласился я. — Морган — изрядная заноза в заднице. — Я поежился и принялся притоптывать, чтобы согреться. — У меня имеется кое-какая информация, от которой они бы не отказались. Где мне их искать?

Чандлер подумал немного.

— Старая Мэй в Хрустальном Зале… чародей Либерти в кабинетах начальства, чародей Маккой, должно быть, где-нибудь в районе штабной комнаты, а Слушающий Ветер с Мерлином в покоях у Ла Фортье.

— А что Привратник? — поинтересовался я.

— Охраняет врата, я думаю. Единственный чародей, которого я вижу еще реже, чем его — это вы.

— Спасибо, Чандлер, — улыбнулся я, а потом придал голосу и лицу надлежащую серьезность и официальность. — Я ищу входа в Тайные Чертоги, о Страж. Позволь же мне войти.

Секунду-другую он смотрел на меня, потом царственно поклонился, хотя в глазах его мерцали ироничные искорки.

— Добро пожаловать в цитадель Белого Совета. Войди с миром и уйди с миром.

Я кивнул ему и ступил под арку.

Входил я с миром, это так. Однако если убийца по-прежнему где-то поблизости и если он догадается, с чем я пожаловал, уйти с миром не удастся никак.

Какой уж тут мир.

(обратно)

Глава четырнадцатая

Тайные Чертоги Эдинбурга служили редутом и цитаделью Белого Совета с незапамятных времен. Ну, если честно, последнее утверждение не совсем верно. Они были нашей штаб-квартирой немногим менее пятисот лет.

Сам Белый Совет в той или иной форме существовал еще до основания Римской империи, и его штаб-квартира время от времени перемещалась с одного места на другое. Александрия, Карфаген, Рим — хотите верьте, хотите нет, но в раннехристианские времена мы сидели даже в Ватикане, — Константинополь и Мадрид, но с конца средневековья руководящие органы Совета размещались в туннелях и катакомбах под непокорной шотландской скалой.

Сеть туннелей Эдинбурга превосходит своей разветвленностью даже чикагские подземелья, а по части крепости и надежности с ними и вовсе несравнима. Основные помещения комплекса расположены непосредственно под Старой скалой — под эдинбургским замком, где короли и королевы, лорды и леди бились друг с другом, осаждали друг друга, предавали и убивали друг друга с дохристианских времен.

Да и сама крепость не случайно существует здесь столько, сколько помнит себя человечество — это одно из крупнейших в мире пересечений магических жил. Жилы — это естественные потоки магических энергий, пронизывающие весь наш мир. Из всех источников энергии для занятий магией, известных человеку, они являются самыми мощными — и уж те, что пересекаются в толще земли под Замковой скалой, просто просятся быть использованными всяким, у кого для этого достаточно умения. Или глупости.

Первую такую линию я пересек, едва сделав три шага — я ногами ощущал пульсировавшую в ней энергию, почти наяву слышимое журчание какой-то подземной реки. Как-то сами собой шаги мои убыстрились — словно из боязни, что невидимый поток смоет меня — и успокоились-только тогда, когда линия ощущалась угасающей вибрацией камня под ногами.

Амулет-пентаграмма, которым я обычно освещаю дорогу под землей, остался на этот раз без работы. Искусно вмурованные в стены кристаллы освещали коридор всеми цветами радуги. При этом коридор оставался, разумеется, сырым и промозглым. Любой выдох мгновенно оседал на каменных стенах инеем, а то и изморозью.

В ширину туннель не превышал размаха рук — по крайней мере моих; в высоту — восьми футов. Поверхность стен почти сплошь покрывали резные рельефы. Часть из них изображала, как мне говорили, знаменательные моменты из истории Белого Совета. Поскольку никого на них я не узнавал, они говорили мне очень мало, так что я относился к ним просто как к красивым картинкам — такие тысячами можно видеть на гобелене из Байё. Остальные рельефы с самого начала задумывались как обереги — настоящие, без дураков, крупнокалиберные обереги. Не знаю, что они могли сделать с непрошеными гостями, но исходившую от них смертоносную энергию я ощущал хорошо, так что старался идти и держать себя чем дальше в глубь комплекса, тем осторожнее.

Входной туннель со стороны Небывальщины тянется больше чем на четверть мили, плавно понижаясь по мере продвижения от арки. Каждые двести или около того ярдов он перегораживается металлическими воротами, у которых дежурят стражи с каменными Храмовыми Собаками Старой Мэй.

Храмовые Собаки — это твари ростом фута три в холке, и вид у них такой, словно они сбежали из фильма про Годзиллу. Высеченные из камня, они сидят недвижными изваяниями, но я-то знаю, что они могут мгновенно ожить. Я задумывался о том, каково было бы оказаться лицом к лицу с парочкой таких чудищ в относительно узком коридоре, и решил, что лично я предпочел бы сразиться с надвигающимся на меня составом подземки. По крайней мере развязка наступила бы быстрее.

Раскланиваясь на ходу с дежурными Стражами, я шел все дальше до тех пор, пока не миновал последний пост охраны и не оказался в самих помещениях штаб-квартиры. Тут я остановился, достал из кармана плаща сложенную в несколько раз схему и сделал попытку сориентироваться. План туннелей представлял собой замысловатый лабиринт, в котором ничего не стоило заблудиться.

С чего начать?

Находись где-нибудь поблизости Привратник, я бы в первую очередь искал именно его. Одному Богу известно почему, но Рашид не раз оказывал мне помощь и поддержку. Про меня никак нельзя сказать, что я в хороших отношениях с Мерлином. С Мартой Либерти или Слушающим Ветер я был знаком, но очень немного. Старая Мэй представлялась мне особой довольно страшной. Значит, оставался Эбинизер.

Я направился к штабной комнате.

На то, чтобы попасть туда, у меня ушло больше четверти часа. Я сказал уже, что система туннелей обширна и запутанна, а после того как война изрядно проредила численность членов Совета, здесь стало еще более безлюдно и запущенно, чем обычно. Мои шаги гулким эхом отдавались от каменных стен; других звуков до меня не доносилось.

Признаюсь, я ощущал себя в Тайных Чертогах чертовски неуютно. Думается, это все из-за запаха. Когда меня совсем еще мальчишкой схватили и судили за нарушение Закона Магии, дело происходило как раз в Эдинбурге. Затхлый, влажный минеральный запах этого места остался почти единственным, что мне запомнилось за время ожидания — в камере, связанному по рукам и ногам, под тяжелым капюшоном подсудимого. Еще мне запомнились отчаянный холод и боль в мышцах, когда меня освободили от пут. И чувство одиночества, какого я не испытывал ни до, ни после этого безнадежного ожидания.

Мне было страшно. Чудовищно страшно. Мне ведь едва шестнадцать исполнилось.

Запах не изменился с тех пор, и одного этого хватало, чтобы оживить давным-давно похороненные в недрах памяти образы. Этакая психическая некромантия.

— Мозги-иии, — протянул я вслух.

Если уж вы не можете остановить дурные мысли, всплывающие у вас в сознании, никто по крайней мере не мешает поиздеваться над ними, пока есть такая возможность.

По какой-то неподвластной моему разумению логике штабная комната размещена между центральными помещениями Совета Старейшин и казармами Стражей, при которых предусмотрена, разумеется, и кухня. К запаху плесени добавился аромат свежеиспеченного хлеба, и я невольно ускорил шаг.

Я миновал казармы — вне всякого сомнения, почти пустые. Большая часть Стражей наверняка охотилась сейчас за Морганом, о чем свидетельствовала и численность часовых на входе — где одному Чандлеру пришлось заменять пятерых. На первом же перекрестье коридоров я свернул налево, кивнул дежурившему у двери очень юному Стражу и вошел в штабную комнату.

Она расположена в просторном подземном зале примерно в сотню футов в поперечнике, но большую часть площади съедают массивные колонны, на которые опирается свод. Световые кристаллы сияли здесь ярче — чтобы глаза меньше уставали от чтения. Пространство между колоннами занимали пробковые щиты, сплошь завешенные картами, сводками и просто короткими записками. Кое-где они перемежались грифельными досками, изрисованными схемами, набросанными мелом от руки фрагментами карт и тому подобными изображениями. Пространство у стен по периметру разбивалось на рабочие отсеки самыми заурядными офисными столами и перегородками.

Стрекотали и звякали пишущие машинки. По комнате сновали во всех направлениях, разговаривали вполголоса, писали, печатали и рылись в бумагах штабные сотрудники обоего пола — все до одного чародеи. Стену в стороне от входа занимал ряд столов со стоявшими на газовых горелках кофейниками, а также несколько потертых, продавленных диванов и кресел.

С полдюжины Стражей дремали на диванах, читали, сидя в креслах, или играли в шахматы древними костяными фигурками. Так или иначе, оружие, посохи и плащи лежали у каждого под рукой, так что приготовления к бою при необходимости заняли бы от силы пару секунд. Это был закаленные бойцы, мужчины и женщины, сумевшие выжить в первых сражениях войны с вампирами. Мне не хотелось бы попасться кому-либо из них под руку.

Чуть поодаль стояло еще одно кресло, в котором сидел и смотрел на трещавший в камине огонь мой старый наставник Эбинизер Маккой. В заскорузлых фермерских пальцах он держал кружку кофе. Довольно многие из руководящих чародеев относятся к внешним проявлениям своего статуса излишне серьезно: они всегда одеты, как того требует традиция, тщательно соблюдая все до последней мелочи. Эбинизер был одет в потертые джинсы, клетчатую фланелевую рубаху и пару тяжелых рабочих башмаков, которым исполнилось если не сорок, так уж тридцать лет наверняка. Его седые волосы — точнее, то, что от них осталось — пребывали в изрядно растрепанном состоянии, словно он только что пробудился от беспокойного сна. Даже по чародейским меркам он заметно постарел, но плечи его оставались широкими, мощными. Сквозь старые очки в проволочной оправе он смотрел на огонь, легонько притопывая одной ногой по каменному полу.

Я прислонил посох к стене, налил себе кофе и уселся в соседнее кресло. Потом сделал глоток и принялся ждать, наслаждаясь расходящимся по телу теплом.

— Здесь у них всегда хороший кофе, — заметил Эбинизер спустя несколько секунд.

— И они не дают ему всяких дурацких названий, — согласился я. — Это просто кофе, не какой-нибудь «флаппалаттеграндечино».

Эбинизер хмыкнул и сделал еще глоток.

— Нормально добрался?

— Повздорил немного с чьими-то громилами на тропе у Зимних.

Он поморщился.

— Угу. Наших уже несколько раз беспокоили за последние месяцы. Как дела, Хосс?

— Нехватка информации, сэр, — ответил я.

Он окинул меня непроницаемым взглядом.

— М-м-м. Я поступил так, как мне казалось лучше, сынок. И не буду извиняться.

— Я этого и не ожидал, — сказал я.

Он кивнул.

— Что ты здесь делаешь?

— А как вы думаете?

Он покачал головой.

— Я не возьму тебя в ударную группу, Хосс.

— Полагаете, у меня сил не хватит?

Наконец-то он посмотрел на меня в упор.

— У тебя слишком много счетов с Морганом. Это дело надо делать беспристрастно, а из всех мне известных людей ты едва ли не наименее беспристрастен.

— Вы уверены, — буркнул я, — что Ла Фортье прикончил именно Морган?

Взгляд его снова уперся в огонь.

— Меньше всего я ожидал такого. Но слишком много сходится.

— И нет возможности того, что это подстава?

Эбинизер моргнул и пристально посмотрел на меня:

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому, что если этого говнюка наконец прижмут к ногтю, я хочу быть уверен, что это по заслугам.

Он пару раз кивнул.

— Я не представляю себе, как это можно было бы проделать. Если что-то выглядит как утка, движется как утка, а вдобавок еще и крякает как утка — скорее всего это утка и есть. Бритва Оккама, Хосс.

— Кто-то мог вселиться к нему в голову, — предположил я.

— В его-то возрасте? — усомнился Эбинизер. — Маловероятно.

Я нахмурился.

— Что вы хотите этим сказать?

— По мере взросления рассудок делается стабильнее, — объяснил он. — Устойчивее во многих отношениях. Ну, как ивняк. Гибкие и упругие молодые побеги, но старые ветви — ломкие. Стоит тебе прожить лет сто, и будет почти невозможно склонить твой разум к чему-либо, не повредив его.

— Исключения невозможны?

— Не в такой степени. Заставить верного принципам человека предать то, чему он посвятил всю свою жизнь? Да он просто сойдет с ума прежде, чем вам удастся подвинуть его хоть на шаг в этом направлении. Из чего следует, что Морган совершил это осознанно.

— Если это все-таки он. — Я покачал головой. — Я просто не могу не задавать себе вопросов, кто окажется в выигрыше, если мы сами обезглавим Моргана.

Эбинизер поморщился.

— Насквозь вонючая история, — сказал он, — но пока все обстоит именно так. Я помню, Хосс, вы с ним заглядывали друг другу в душу, но даже это не детектор лжи. Да ты и сам знаешь.

Я помолчал немного, отхлебнув кофе.

— Мне просто любопытно, — произнес я наконец. — Кто будет замахиваться мечом, когда вы его схватите? Обыкновенно рубить головы доверяли Моргану.

— Насколько я помню порядок, капитан Люччо, — ответил Эбинизер. — Или кто-нибудь, кого она назначит. Ну да она не из тех, кто спихивает такое на подчиненных.

Перед моими глазами мгновенно возник образ Анастасии, сносящей голову с плеч своего старого воспитанника. А потом меня, проделывающего то же самое с Молли. Я поежился.

— Дрянь дело.

Эбинизер продолжал смотреть в огонь, разом постарев лет на двадцать.

— Угу.

Дверь из коридора отворилась, и в помещение вошел субтильного вида низкорослый чародей в буром твидовом костюме и с пухлым портфелем в руке. Короткие седые волосы были старательно прилизаны; синие чернила, казалось, намертво въелись в его пальцы. За одно ухо он на манер древних писарей заткнул карандаш, за другое — чернильную авторучку. На мгновение он задержался, оглядываясь по сторонам, потом отыскал взглядом Эбинизера и поспешил к нему.

— Прошения прошу, чародей Маккой, — произнес он. — Если бы у вас нашлась свободная минутка, я бы попросил вас подписать кое-какие бумаги.

Эбинизер поставил кружку на пол и взял у него ручку.

— Что на этот раз, Пибоди?

— Во-первых, доверенность представительству в Джакарте на покупку здания для нашего нового убежища, — ответил чародей Пибоди, открывая папку и вынимая из нее лист бумаги. Эбинизер пробежал его взглядом и подписал. Пибоди поспешно протянул ему еще несколько страниц. — Очень хорошо. Потом еще ваше согласие на то, чтобы пересмотреть жалованье Стражей… вот здесь, прошу вас… спасибо. И последнее — акт передачи имущества чародея Ла Фортье его наследникам.

— Всего три? — недоверчиво спросил Эбинизер.

— Остальные под грифом «секретно», сэр.

Эбинизер вздохнул.

— Подпишу, как доберусь до своего кабинета.

— Чем скорее, тем лучше, сэр, — заметил Пибоди. Потом заморгал и сделал вид, будто только-только меня заметил. — А, чародей Дрезден. Что привело вас в наши края?

— Мне показалось, стоило спросить, не могу ли я помочь убрать Моргана, — беззаботно отозвался я.

Пибоди поперхнулся.

— Я… ясно.

— Что, Индеец Джо нашел что-нибудь?

Пибоди неодобрительно нахмурился, но сдержался.

— Чародей Слушающий Ветер занят подготовкой к следственно-магическим мероприятиям.

— Значит, нет пока, — сказал я.

Пибоди шмыгнул носом.

— Пока нет. Однако не сомневаюсь, им с Мерлином удастся совершенно точно установить, каким именно образом Стражу Моргану удалось миновать посты охраны. — Он покосился на меня, и тон его сделался подчеркнуто вежливым. — Ведь вы не будете оспаривать того, что оба они — исключительно опытные чародеи?

Я испепелил Пибоди взглядом, но так и не выдумал удовлетворительной отповеди прежде, чем он забрал у Эбинизера бумаги и ручку и не поблагодарил его.

Эбинизер с отсутствующим видом кивнул, наклонился за своей кофейной кружкой, а Пибоди выскользнул из комнаты.

— Чертова канцелярская крыса, — пробормотал я вполголоса.

— Канцелярская крыса, но очень ценная, — поправил меня Эбинизер. — Может, его работа и не производит впечатления, но его организаторские способности сослужили нам за время войны хорошую службу.

— Бюрокромант, — фыркнул я.

Эбинизер устало улыбнулся, делая еще глоток из кружки. Я заметил, что большой и указательный пальцы его правой руки тоже перепачкались в чернилах. Он встал и потянулся, хрустнув суставами.

— Войны не выиграть без писарей, Хосс.

Я уставился взглядом в свою недопитую кружку кофе.

— Сэр, — тихо произнес я, — чисто гипотетически — что, если Морган невиновен?

Он внимательно на меня посмотрел.

— Мне казалось, ты сам хотел, чтобы его разорвали на части.

— Видите ли, у меня нервный тик начинается всякий раз, как на моих глазах рубят голову невинно осужденному.

— Еще бы. Но, Хосс, постарайся поня… — Эбинизер осекся и уставился на меня расширившимися глазами. Я почти слышал, как проворачиваются у него в голове шестеренки.

Потом он перевел дух и понизил голос до едва слышного шепота.

— Значит, так? Ты уверен?

Я коротко кивнул.

— Блин-тарарам, — выдохнул он. — Мог бы и поосторожнее спрашивать, Хосс. — Он опустил подбородок и посмотрел на меня поверх своих старомодных очков. — Две головы снести ненамного труднее, чем одну. Ты это хоть понимаешь?

Я медленно кивнул.

— Угу.

— Даже не знаю, что я мог бы для тебя сделать, — признался он. — Я буквально пришпилен к этому месту до тех пор, пока Моргана не обнаружат.

— Если исходить из того, что это не его подстава, — спросил я, — с чего мне начать?

Он задумчиво пожевал губу.

— С Индейца Джо.

(обратно)

Глава пятнадцатая

Члены Совета Старейшин, как выяснилось, терпеть не могут нищих бродяг.

Миновав еще несколько постов охраны, я оказался в помещении размером с бальную залу, которой не постеснялся бы и Версаль. Из белого с золотыми прожилками мраморного пола вырастали стройные колонны. На дальней стене виднелся водопад, стекавший в небольшой пруд, окруженный самой разнообразной зеленью — от обычной травы до роз и даже небольших деревьев. Самый настоящий садик, черт подери. В воздухе слышался негромкий звон — музыка ветра, — а золотистый свет, исходивший от кристаллов на потолке, был почти неотличим от настоящего солнечного. В саду пели птицы, и я разглядел темный силуэт соловья, порхнувшего между колонн и опустившегося на одну из веток.

В садике и рядом с ним была расставлена дорогая, удобная на вид мебель, какую можно иногда увидеть в вестибюлях самых фешенебельных гостиниц. На столике у стены стояли всяко-разные экзотические закуски от холодных нарезок и до того, что более всего напоминало маринованные щупальца осьминога. Рядом имел место бар, готовый в любой момент спасти членов Совета Старейшин от обезвоживания.

По всему периметру помещения тянулся на высоте десяти футов от пола балкон, на который выходили двери личных покоев Старейшин. Я пересек просторный Зал Отдохновения, поднялся по парадному лестничному маршу и постоял немного, вертя головой, пока не приметил дверь, охранявшуюся парой Храмовых Собак-изваяний и сонного вида юнцом, с загипсованной ногой в плаще Стража. Обойдя галерею, я помахал ему рукой.

Не успел я с ним заговорить, как обе Храмовые Собаки синхронно повернули головы в мою сторону; движение это сопровождалось скрежетом камня о камень.

Я застыл как вкопанный, чуть приподняв руки.

— Славные собачки.

Юный Страж уставился на меня и произнес что-то на незнакомом языке. Внешность выдавала в нем уроженца Юго-Восточной Азии, но определить страну точно я бы не решился. Еще секунду-другую он буравил меня взглядом, и я вдруг узнал его — одного из личных телохранителей Старой Мэй. В прошлый раз я видел его замерзшим до полусмерти, когда он пытался передать послание королеве Мэб. Теперь, должно быть, сломанная лодыжка не позволила ему принять участие в поисках Моргана.

Я так думаю, некоторым прямо с рождения везет.

— Добрый вечер, — обратился я к нему на латыни, официальном языке Совета. — Как дела?

Секунду-другую Везунчик косился на меня с нескрываемым подозрением.

— Мы в Шотландии, сэр, — произнес наконец он. — Здесь сейчас утро.

Ну да. Моя получасовая прогулка переместила меня на шесть часовых поясов.

— Мне нужно поговорить с чародеем Слушающим Ветер.

— Он занят, — сообщил мне Везунчик. — Его нельзя беспокоить.

— Меня послал поговорить с ним чародей Маккой, — настаивал я. — Он считает, это важно.

Везунчик сощурил глаза так, что они превратились в совсем уж узенькие щелочки.

— Будьте добры, подождите здесь, — произнес он. — И не двигайтесь с места.

Храмовые Собаки продолжали пялиться на меня. Ну да, я понимаю, на самом-то деле они не могут смотреть. Не может же смотреть каменная глыба? Но взгляд у них для безмозглых булыжников очень уж пронзительный.

— Можете не беспокоиться, — заверил я его.

Он кивнул и скрылся за дверью. Минут десять прошло в неуютном ожидании; наконец он появился, легонько хлопнул Собак по каменным загривкам и кивнул мне:

— Проходите.

Косясь на каменных монстров, я сделал осторожный шаг вперед, но они остались неподвижны. Тогда я кивнул и, миновав их, вступил в покои Ла Фортье; я очень надеялся, что не произвожу впечатления потревоженной подзаборной кошки.

Первое помещение, в котором я оказался, представляло собой кабинет, а может, антикварную лавку. Здесь стоял массивный рабочий стол из какого-то светлого дерева, хотя передний торец его, ручки ящиков и часть столешницы перед обычным конторским креслом на колесиках потемнели от времени и использования. Строго посередине стола лежало пресс-папье, перед ним выложенные аккуратным рядком авторучки. Полки прогибались под тяжестью книг, барабанов, масок, поясов, древнего оружия и прочих причиндалов, попавших сюда, судя по виду, из самых разных экзотических земель. В тех немногих местах, где стена оставалась свободна от полок, на ней висели щиты, а под ними — скрещенное оружие: норманнский ромбический, под которым красовались висевшие крест-накрест двуручные мечи; зулусский щит из шкуры буйвола — с двумя ассегаями; круглый, с острым шипом посередине, персидский — с кривыми саблями… Не сомневаюсь, любой уважающий себя музей оказался бы на седьмом небе от счастья, обладай он хоть вполовину меньшей коллекцией.

Дверь в дальнем конце помещения вела, очевидно, в спальню. Со своего места я мог разглядеть платяной шкаф и часть застеленной кровати размером с хороший купейный вагон.

Еще я видел темные точки разлетевшихся по стенам кровавых брызг.

— Заходи, Гарри Дрезден, — послышался из спальни негромкий старческий голос. — Мы сделали перерыв и ждем тебя.

Я вошел в спальню и оказался на месте преступления.

Первой ударила в ноздри вонь. Ла Фортье погиб несколько дней назад, и стоило миновать порог, как меня захлестнули запахи смерти и разложения. Он лежал на полу у кровати. Повсюду виднелись следы крови. На горле зияла чудовищная рана, все тело покрывала корочка запекшейся крови. Руки тоже были изрезаны — Ла Фортье явно пытался защититься от лезвия. Возможно, имелись и другие раны, на торсе, но утверждать этого наверняка я не мог.

На секунду я зажмурился, сдерживая рвотный позыв, а потом осмотрел комнату внимательнее.

Вокруг тела виднелся аккуратно очерченный золотой краской круг, по которому горели расставленные с одинаковыми интервалами пять белых свечей. Между свечами дымились пять курильниц с благовониями, и — поверьте мне на слово — запах горящего сандалового дерева не перебивал вони разлагающегося тела. По сравнению с ним она казалась лишь еще омерзительнее.

Я стоял, глядя на Ла Фортье сверху вниз. Он был лыс, чуть выше среднего роста и неестественно худ. Правда, сейчас он худым не казался. Труп начал распухать. Рубаха на груди и животе натянулась, едва не обрывая пуговицы. Спина выгнулась, ногти на руках глубоко впились в ладони, зубы оскалились в чудовищной гримасе.

— Он умирал в муках, — послышался все тот же старческий голос, и Индеец Джо, которого на самом деле звали Слушающий Ветер, вытирая руки полотенцем, вышел ко мне из ванной. В его длинных седых волосах виднелось еще несколько черных прядей. Кожа имела характерный для коренных обитателей Америки бронзовый оттенок; темные глаза поблескивали из-под седых бровей. Он был одет в линялые синие джинсы, кожаные мокасины и старую черную футболку с логотипом «Аэросмита». На поясе красовалась сумка из сморщившейся от времени кожи; такая же, но поменьше, висела на перекинутой через шею веревке. — Привет, Гарри Дрезден.

Я почтительно склонил голову. Индеец Джо славился в первую очередь как самый опытный целитель и знахарь Белого Совета — а возможно, и всей планеты. Он обладал несколькими докторскими степенями в области медицины, что не мешало ему раз в десять — двадцать лет проходить новый университетский курс: Индеец Джо старался не отставать от прогресса.

— Он погиб, защищаясь, — согласился я, мотнув головой в сторону Ла Фортье.

С минуту Индеец Джо, нахмурившись, смотрел на тело, потом снова повернулся ко мне.

— Лично я предпочел бы умереть во сне, — заметил он. — А ты?

— Мне бы хотелось, чтобы на меня наступил слон — в момент, когда я занимался бы любовью с хорошенькими тройняшками, — отозвался я.

Он ответил на это улыбкой, на мгновение согнавшей с лица вековую усталость.

— Знавал я парней, которые надеялись жить вечно. — Он перевел взгляд на погибшего, и улыбка померкла, словно ее и не было. — Может, такое когда и станет возможно. А может, и нет. Смерть ведь естественная часть жизни.

Я не нашелся что возразить.

— Что это вы такое готовите?

— Его смерть оставила отметину, — ответил старый чародей. — Мы пытаемся собрать физические следы в цельный образ.

Я удивленно выгнул бровь.

— Неужели… такое возможно?

— В обычной обстановке — нет, — признал Индеец Джо. — Но это помещение со всех сторон огорожено оберегами. Нам известно, какими именно, следовательно, мы знаем, как они должны выглядеть в нормальном состоянии. А значит, по следам воздействия на обереги посторонней энергии мы можем вычислить, что это была за энергия и с какой стороны пришла. Это одна из причин, по которым мы не двигали тело с места.

Некоторое время я обдумывал услышанное и в конце концов я решил, что описываемое Индейцем Джо, в принципе, возможно, но лишь отчасти. Это было, как если бы кто-то попытался воссоздать образ, освещенный короткой вспышкой света, проследив отражения вспышки от стен. И даже так необходимые для этого концентрация и умственная энергия потрясали воображение.

— Я-то думал, дело открыли и закрыли, — пробормотал я.

— Улики неопровержимы, — кивнул Индеец Джо.

— Тогда какого черта вы тратите время на эти… штуки?

Индеец Джо посмотрел на меня в упор и ничего не ответил.

— Мерлин, — произнес я. — Он не верит, что это совершил Морган.

— Совершил он это или нет, — сказал Индеец Джо, — Морган был правой рукой Мерлина. Если его будут судить и признают виновным, это нанесет сильный удар по авторитету Мерлина.

Я тряхнул головой.

— Как я люблю эту политику…

— Не будь младенцем, — негромко произнес Индеец Джо. — Нынешнее равновесие сил — во многом заслуга Мерлина. Его смещение с поста председателя Совета посеет в сверхъестественном мире хаос и смуту.

Я подумал еще немного.

— Вы полагаете, — спросил я, — он попробует смухлевать?

Секунду-другую Индеец Джо молчал, потом медленно, но решительно покачал головой.

— Я ему не позволю.

— Почему?

Индеец Джо кивнул в сторону кабинета.

— Из всех членов Совета, — сказал он, — Ла Фортье обладал самыми обширным связями в третьем мире. Очень много членов Совета родом из Азии, Африки, Латинской Америки, преимущественно из маленьких, нищих государств. Они считают, что Белый Совет безразличен к их проблемам, их мнению. Ла Фортье был их союзником, единственным членом Совета Старейшин, который — по их мнению — относился к ним со вниманием.

Я скрестил руки на груди.

— И поэтому его убил человек — правая рука Мерлина?

— Виновен Морган или нет, они считают, что это совершил он — возможно, по приказу Мерлина, — вздохнул Индеец Джо. — И если его признают невиновным и освободят, события могут принять неприятный оборот. Очень неприятный.

Мой желудок снова свело болезненной судорогой.

— Гражданская война.

Индеец Джо вздохнул и кивнул головой.

С ума сойти.

— И на чьей стороне вы? — спросил я.

— Я рад бы ответить, что я на стороне правды, — честно сказал он. — Но не могу. Потерю Моргана Совет переживет, хотя и ценой некоторого хаоса, пока страсти неулягутся. — Он покачал головой. — А гражданская война гарантированно нас уничтожит.

— Значит, убийца — Морган, и с этим ничего уже не поделать? — тихо произнес я.

— Если падет Белый Совет, кто защитит человечество от тех, кто считает его своей дичью? — Он снова покачал головой. — Я с уважением отношусь к Моргану, но такого допустить не могу. В конце концов, если на одной чаше весов единственный человек, то на другой — все человечество.

— То есть когда вы завершите процедуру, заклятие укажет на Моргана, — сказал я. — Вне зависимости от того, кто это совершил на самом деле.

Индеец Джо низко опустил голову.

— Я сомневаюсь, что оно подействует. Даже с учетом Мерлинова опыта.

— А если сработает? Если оно покажет другого, настоящего убийцу? Вы сами станете выбирать, кому жить, а кому умереть — и черт с ней, с правдой?

Индеец Джо поднял на меня взгляд своих темных глаз, и голос его, хоть и сделался тише, окреп как камень.

— Однажды, Гарри Дрезден, на моих глазах погибло племя, которое мне полагалось защитить. Я не сделал этого, потому что по моему тогдашнему убеждению Совету или его членам не полагалось участвовать в политических махинациях смертных. Я не позволял себе вмешиваться до тех пор, пока не было уже поздно. Тогда я сделал выбор, кому умирать, а кому жить. Мой народ погиб из-за моих убеждений. — Он тряхнул головой. — Больше я такой ошибки не совершу.

Я отвернулся от него и промолчал.

— С твоего позволения, — произнес он и вышел из комнаты.

Блин-тарарам.

Я-то надеялся заручиться поддержкой Индейца Джо — но не принял в расчет побочных политических факторов. Не думаю, чтобы он стал мне мешать, узнай он, что у меня на уме, но и помощи от него ожидать я не мог. Чем глубже я копал, тем безнадежнее выглядела вся эта история. Если Моргана обрекут на смерть, всем кранты. И если не обрекут — тоже кранты.

Кранты, и все тут.

Черт.

Я даже не мог сердиться на Индейца Джо. Я понимал, в каком положении он оказался. Блин, да будь я членом Совета Старейшин и доведись мне оказаться на его месте, не уверен, что я не поступил бы так же. Голова снова разболелась.

Как, черт подери, мне поступить по справедливости — если ее, справедливости этой, и нет вовсе?

(обратно)

Глава шестнадцатая

Еще с минуту я молча смотрел на труп Ла Фортье, потом тряхнул головой и достал из кармана одноразовый пленочный фотоаппарат — из тех, что продают в торговых автоматах. Я обошел всю комнату, щелкая тело, кровавые брызги и сломанную мебель. Я отснял всю пленку, стараясь по возможности полнее запечатлеть место преступления, после чего убрал камеру в карман и вышел из покоев на галерею.

Откуда-то снизу донеслись голоса. Я приятельски кивнул Везунчику, который ответил непроницаемым взглядом, и подошел к перилам.

У столика с закусками стояли, переговариваясь о чем-то вполголоса, Слушающий Ветер и Мерлин. Где-то на заднем плане витал Пибоди, на сей раз с другим набором папок, гроссбухов и авторучек.

Я застыл, прислушиваясь. Слушать я научился уже давно — это не столько магия, сколько умение концентрироваться и отсекать посторонние раздражители.

— …выяснить истину, — говорил Мерлин, накладывая себе на тарелку миниатюрные сандвичи, нарезанный кубиками сыр и зеленые виноградины. — Уж наверняка ты не имеешь возражений против этого.

— Я полагаю, истина и так уже достаточно ясна, — негромко отвечал Слушающий Ветер. — Мы только теряем время. Нам стоит сосредоточиться на потенциальных последствиях инцидента.

Мерлин — высокий мужчина с царственной осанкой, длинной седой бородой и соответствующей седой шевелюрой — этакий эталон чародея. Он был облачен в синюю мантию, голову его венчал серебряный обруч, и на посохе белого дерева не виднелось ни одной отметки. Пальцы с зажатыми в них виноградиной застыли в паре дюймов от тарелки, и он внимательно посмотрел на Индейца Джо.

— Я приму этот совет к сведению.

Индеец Джо, Слушающий Ветер, вздохнул и поднял руки ладонями вверх.

— Мы готовы начинать.

— Позволь мне подкрепиться немного, и я подойду.

— Гхм, — подал голос Пибоди. — Право же, чародей Слушающий Ветер, я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы, пока Мерлин кушает, подписали бы несколько бумаг. У вас на столе лежат два документа, требующих вашего одобрения, и у меня с собой имеются еще три… — он переворошил стопку бумаг, которую держал в руках, — нет, четыре. Четыре документа.

Индеец Джо вздохнул.

— Ладно, — буркнул он. — Идем. — Они повернулись, поднялись по лестнице на галерею и скрылись в двери на противоположной стороне зала.

Я подождал немного и спустился.

Мерлин сидел в кресле недалеко от лестницы и расправлялся со своими сандвичами. Увидев меня, он на мгновение застыл, и вновь продолжил жевать. Забавно. Мерлин мне нравился не больше, чем прыщ на причинном месте, но мне как-то не приходилось еще встречаться с ним в быту. До сих пор я видел его исключительно в процессе руководства Советом, и в этом амплуа он оставался для меня бесконечно далеким, можно сказать, недосягаемым. Одно слово — власть.

Мне, например, и в голову не приходило, что он может есть сандвичи.

Я собирался пройти мимо, но вместо этого почему-то свернул и остановился перед ним.

Он продолжал жевать как ни в чем не бывало. Только расправившись с сандвичем, он поднял на меня взгляд.

— Пришли поглумиться надо мной, Дрезден? — спросил он.

— Нет, — тихо ответил я. — Я здесь затем, чтобы помочь вам.

Он выпустил из пальцев кубик сыра, который хотел положить в рот, и уронил на пол. Мерлин прищурился, глядя на меня с нескрываемым подозрением.

— Прошу прощения?

Я оскалился в недоброй улыбке.

— Понимаю. Поверьте, мне это произносить — все равно что теркой для сыра по деснам тереть.

Долгое мгновение он пристально смотрел на меня, потом перевел дух и откинулся на спинку кресла. Взгляд его голубых глаз был по-прежнему прикован к моему лицу.

— С какой стати мне верить, что вы действительно поступите так?

— Потому что вы сидите задницей на раскаленной сковородке, и я единственный, кто может эту сковородку убрать.

Он царственно повел седой бровью.

— Ну ладно, — признал я. — Это вышло немного двусмысленнее, чем мне хотелось бы.

— Разумеется, — буркнул Мерлин.

— Однако же Морган не может прятаться до бесконечности, и вы это прекрасно понимаете. Его найдут. Суд над ним вряд ли займет больше двух секунд. И стоит его голове упасть с плеч, как ваша карьера полетит кувырком вслед за нею.

Мерлин помолчал, обдумывая, а затем пожал плечами.

— Мне кажется, от вас логичнее было бы ожидать, что вы приложите все усилия к тому, чтобы с ним покончили.

— Мне хотелось бы полагать, что я прилагаю все свои усилия с умом, а не от балды, — улыбнулся я. — Если бы я желал его смерти, мне достаточно было бы просто стоять в сторонке, ничего не делая. Ну, может, в ладоши похлопать. Вряд ли я мог бы причинить ему больше ущерба.

— О, — произнес Мерлин. — Право же, не уверен. По этой части у вас особый талант.

— Охота за ним в полном разгаре. Половина Совета жаждет его крови. Насколько я слышал, все улики против него — и уж у меня к нему счет за все эти годы побольше, чем у любого другого. — Я пожал плечами. — В подобных обстоятельствах вряд ли я могу сделать его положение хуже, чем оно есть. И что вам терять?

Легкая улыбка коснулась на мгновение уголков его губ.

— Допустим на мгновение, что я с вами соглашусь. Что вам от меня нужно?

— Копию его дела, — ответил я. — Все, что вам известно о смерти Ла Фортье, и как Морган ушел от вас. Все до последней детали.

— И что вы намерены с этим делать?

— Полагаю, использовать эту информацию для того, чтобы найти убийцу Ла Фортье.

— И только?

— Да. Именно так, — ответил я после короткого молчания.

Мерлин взял с тарелки другой кусок сыра и некоторое время жевал.

— Если мое собственное расследование даст результат, я обойдусь и без вашей помощи.

— Черта с два обойдетесь, — сказал я. — Всем известно, что в ваших интересах выгородить Моргана, пусть даже ценой лжи. Все ваши доказательства его невиновности только усугубят подозрения.

— В то время как ваша с Морганом взаимная неприязнь всем хорошо известна, — задумчиво произнес Мерлин. — Так что любые доказательства его невиновности не вызовут сомнений, если будут исходить от вас. — Он склонил голову набок и посмотрел на меня: — Почему вы так поступаете?

— Возможно, потому что я не считаю его виновным.

Брови его приподнялись — казалось, он сейчас улыбнется.

— А тот факт, что убитый голосовал против вас, когда вы сами представали перед судом, не имеет к этому никакого отношения.

— Именно так, — подтвердил я, закатывая глаза. — Вы, как всегда, попали в точку. Вот вам моя эгоистичная, мстительная мотивация помочь Моргану оправдаться: то, что ублюдок Ла Фортье получил по заслугам.

Мерлин смотрел на меня еще несколько долгих секунд и наконец кивнул.

— Одно условие, — произнес он.

— Условие, — восхитился я. — Вы еще ставите условия в ответ на предложение убрать огонь из-под вашей задницы.

Он устало улыбнулся.

— Моей заднице вполне удобно там, где она находится. Не забывайте, Страж, у меня такой кризис не впервые.

— Но вы до сих не прогнали меня к чертовой матери.

Он поднял палец, пародируя салют фехтовальщика.

— Туше. Я допускаю, что вы — чисто гипотетически — можете оказаться полезным.

— Вот черт! Я прямо-таки счастлив, что соизволил предложить вам свою помощь. Так счастлив, что даже готов выслушать ваше условие.

Он медленно покачал головой.

— Мало просто доказать, что Морган невиновен. То, что в наших рядах предатель — неопровержимый факт. Его необходимо найти. Кто-то должен ответить за то, что случилось с Ла Фортье — и не только ради сохранения Совета. Наши враги должны знать, во что подобные акции обойдутся им.

Я кивнул.

— Значит, не только доказать невиновность Моргана, но и найти того типа, что это сделал. Надо бы положить все это на музыку, чтобы заниматься этим делом, приплясывая.

— Вынужден напомнить, что это вы первый подошли ко мне, Дрезден. — Он снова улыбнулся. — Если мы хотим избежать хаоса, с ситуацией надо разобраться чисто и решительно. — Он развел руками. — Да, если вы не сможете решить проблему подобным образом, нашего разговора не было. — Взгляд его сделался жестче. — И я буду ждать от вас благоразумия.

— И вы сможете спокойно казнить преданного вам человека — даже зная, что он невиновен?

Глаза его внезапно вспыхнули холодным огнем, и я едва не отшатнулся.

— Я буду поступать так, как считаю необходимым. Зарубите это себе на носу, если хотите мне «помогать».

Наверху, на галерее, скрипнула дверь, и через несколько секунд Пибоди, нагруженный своими папками и листочками, начал осторожно спускаться по лестнице.

— Сэмюэль, — произнес Мерлин, так и не сводя с меня взгляда. — Будьте добры, проследите, чтобы Страж Дрезден получил все материалы по делу об убийстве Ла Фортье.

Растерянно моргая, Пибоди остановился перед Мерлином.

— А? Да, разумеется, сэр. Сей момент. — Он покосился на меня. — Вы не пройдете со мной, Страж?

— Дрезден, — произнес Мерлин почти дружеским тоном, — если это какие-то ваши штучки, можете не сомневаться, этим меня не пронять. И вообще мое терпение на ваш счет не безгранично.

Мерлин неспроста считается самым могущественным чародеем планеты. Одних этих слов с почти неприкрытой угрозой хватило, чтобы меня пробрал озноб.

Ну, почти.

— Надеюсь, Мерлин, вы сможете продержаться достаточно долго, чтобы я успел вытащить вас из этой заварухи. — Я улыбнулся и поднял руку ладонью вверх, словно держал на ней среднего размера дыню. — Задница, — пояснил я. — На сковородке. Идемте, Пибоди.

Пибоди изумленно заморгал. Пока я шел мимо него к двери, рот его открылся и закрылся несколько раз, так и не издав ни звука. Потом он все-таки смог выдохнуть и засеменил за мной следом.

Уже от двери я оглянулся еще раз на Мерлина.

Он сидел в ленивой, расслабленной позе, но даже с такого расстояния я видел, каким ледяным гневом горят его голубые глаза. Пальцы его дергались словно от судорог, не затрагивавших остальных частей тела. На мгновение мне в голову пришла мысль о том, что он, должно быть, в отчаянном положении, если согласился на мою помощь. И еще: умно ли с моей стороны было дразнить его вот так.

И что таилось под этим внешне спокойным и уверенным обликом — не безумие ли?

Будь проклят Морган — за то, что приперся к моим дверям.

И будь проклят я сам — за то, что свалял дурака, открыв ему.

(обратно)

Глава семнадцатая

Пибоди отворил дверь и прошел в идеально ухоженный кабинет. Книги на полках стояли в безукоризненном порядке, в соответствии с размерами и цветом корешка. Примерно так же обстояло дела с папками, только окраска их была на порядок разнообразнее. Наверное, решил я, в бюрократической радуге и цветов больше, чем в обычной.

Я шагнул за ним внутрь, но он повернулся и испепелил меня взглядом.

— Мой кабинет — цитадель порядка, Страж Дрезден. Вам здесь не место.

Мгновение-другое я просто молча смотрел на него.

— Будь я немного чувствительнее, это уязвило бы мои чувства.

Он злобно глянул на меня поверх очков.

— Вы… вы неправильный человек, — произнес он так, будто надеялся, что яд в его словах сразит меня насмерть.

Я положил руку на сердце и ухмыльнулся в ответ:

— Ой.

Кончики его ушей заметно покраснели. Он неуклюже повернулся, подошел к шкафу и принялся свирепо выдвигать и захлопывать ящики.

— Да, кстати, — заметил я. — Я прочел вашу книгу.

Он бросил на меня взгляд и снова отвернулся. Потом резко, едва не выдернув из гнезда, выдвинул очередной ящик.

— Ну, ту, про Эрлкёнига, — пояснил я. — Сборник стихов и статей.

Он достал из ящика папку и напряженно выпрямился.

— Один Страж, родом из Бремена, сказал, вы неправильно перевели название с немецкого, — продолжал я. — Должно быть, это здорово досадно, правда? В смысле, ее же издали лет сто или больше назад. Вы, наверное, переживаете из-за этого.

— Немецкий, — злобно буркнул Пибоди, — тоже неправильный язык. — Он подошел ко мне, держа в руках папку, листок бумаги и чернильницу с пером. — Распишитесь здесь.

Я потянулся за пером правой рукой, а левой схватил папку.

— Прошу прощения. Обойдемся без автографов.

Пибоди насупился как туча и едва не уронил чернильницу.

— Послушайте-ка, страж Дрезден…

— Ну-ну, Саймон, — улыбнулся я, радуясь возможности отомстить за немецкоязычное население планеты. — Мы же не хотим сделать кого-либо уязвимее, правда?

— Меня зовут Сэмюэль, — огрызнулся он. — А вы, Страж Дрезден, можете обращаться ко мне «чародей Пибоди».

Я открыл папку и пробежал взглядом страницы. Содержимое мало отличалось от нормальных, современных полицейских отчетов — показания свидетелей, фотографии и записи ведущих дело Стражей. Похоже, хоть военное ведомство Белого Совета отстало от времени не так сильно, как прочие динозавры. Заслуга в этом принадлежала по большей части Анастасии.

— Это все материалы, Сэм?

— Все, — процедил он сквозь зубы.

Я захлопнул папку.

— Спасибо.

— Эта папка — официальная собственность Совета Старейшин, — возмутился Пибоди, размахивая бумагой и чернилами. — Я вынужден настаивать на том, чтобы вы немедленно расписались в получении.

— Стой! — закричал я. — Стой, воры! — Я приложил руку к уху, несколько секунд с внимательным видом прислушивался, потом покачал головой. — Вот ведь незадача: как раз когда нужен Страж, ни одного не отыщется. Верно, Сэм?

После чего вышел, оставив чародея-карлика задыхаться от злости.

Обстоятельства порой заставляют меня звереть.

Обратное путешествие прошло значительно спокойнее. Никакие беглецы со съемок третьесортных ужастиков не пытались напугать меня до смерти — только несколько не подлежащих опознанию кусков свисали, завернутые в серебристую паутину, с ветвей на том месте, где я разобрался по пути в Эдинбурге нарушителями порядка — похоже, все, что осталось от незадачливого паука.

Я вышел из Небывальщины в тот же переулок за старой чикагской бойней, не встретив ничего страшнее призрачных наблюдателей. Здесь, в Чикаго, уже стояла глухая ночь — четвертый час или около того. Головная боль и без того меня доканывала, а с учетом нанесенной Шкурой-Перевертышем психической травмы, той энергии, которую мне пришлось потратить за весь этот долгий день, и пары прогулок по зимней сказочной стране… короче, устал я смертельно.

Я миновал пять кварталов, добрался до гостиницы, где была стоянка такси, и вернулся на машине домой. Когда-то давно, еще только начиная свой бизнес, я без сожаления жертвовал сном ради дел. Однако я далеко уже не двадцатилетний юнец. Мне стоило бы вести себя размереннее. Никому ведь не поможет, если я чисто от усталости допущу какую-нибудь критическую ошибку, правда?

Мистер, мой короткохвостый серый кот, которому полагалось бы называться пумой, пулей вылетел из глубины квартиры, стоило мне отворить дверь. Он с разбегу врезал плечом мне по ногам, напугав до полусмерти и едва не опрокинув. Веса в нем почти тридцать фунтов, и когда он в знак приветствия врезается в кого-нибудь плечом, это, скажем так, трудно не заметить.

Я наклонился и успел ухватить его, пока он не выскочил на улицу, потом устало ввалился в комнату и закрыл за собой дверь. Без Мыша в доме сделалось совсем тихо и пусто. Поймите меня правильно: мы с Мистером делили жилплощадь задолго до того, как у нас появилось это пушистое чудище. Обоим стоило немалого труда привыкнуть к тому, что здесь будет проживать еще и огромная, пусть даже дружелюбная метелка для сметания пыли, но теперь, когда она вдруг исчезла, это ощущалось довольно остро.

Впрочем, Мистер не спеша подошел к миске Мыша, съел кусочек сухого корма, а потом просто-напросто перевернул миску, так что корм рассыпался по всей кухне. Затем он улегся в том месте, где обычно дремлет Мыш, и блаженно потянулся. Возможно, дискомфорт ощущал только я.

Я уселся на диван, набрал номер, не дождался ответа, оставил сообщение и вдруг сообразил, что мне отчаянно не хочется тащиться в спальню, снимать с постели окровавленное Морганом белье и стелить перед сном новое.

Поэтому я просто вытянулся на диване и закрыл глаза. Сон навалился мгновенно.

Судя по всему, я проспал как полено, не шевелясь, до тех самых пор, как отворилась входная дверь и вошла Мёрфи, держа в руках амулет, который позволял ей миновать мои обереги. Стояло утро, и из расположенных в приямках окон лился уютный золотистый свет.

— Гарри, — сказала она. — Я получила твое сообщение.

А может, мне показалось, что она это сказала. Мне удалось продрать глаза и сесть со второй, если не с третьей попытки.

— Погоди, — сказал я. — Погоди. — Я выполз в ванную, привел себя в порядок, сполоснул лицо холодной водой и вернулся в гостиную. — Ладно. Пожалуй, теперь я хоть немного начинаю понимать слова.

Она одарила меня кривоватой улыбкой.

— Неважно выглядишь.

— Я всегда такой, пока не подкрашусь и не припудрюсь, — буркнул я.

— Почему ты не позвонил мне на мобильный? Я же тебе давала номер.

— Нужно было соснуть, — ответил я. — До утра терпело.

— Я так и поняла. — Мёрфи жестом фокусника вынула из-за спины бумажный пакет и поставила на стол.

Я открыл его. Кофе и пончики.

— Девицы-полицейские такие классные, — пробормотал я, подвинул ей через стол папку Пибоди и принялся жевать.

Мёрфи, хмурясь, перелистала дело.

— Что это? — спросила она, перевернув последнюю страницу.

— Документы по делу Стража, — ответил я. — И, кстати, ты их не видела.

— Значит, предатель, — задумчиво сказала она. — И почему я этого не видела?

— Потому, что это все, что имеется у Совета по делу Ла Фортье. Я очень надеюсь отыскать здесь что-нибудь, что укажет мне на настоящего нехорошего парня. И я подумал, одна голова хорошо, а две лучше.

— Ясно, — кивнула она, доставая из кармана ручку и блокнот. — На что обращать внимание?

— На все необычное.

Она помедлила, переворачивая страницу.

— Вот, например, — сухим тоном заметила она. — Жертве в момент гибели исполнилось двести семьдесят девять лет.

Я вздохнул:

— Ищи нестыковки.

— А-а, — понимающе просияла она.

А потом мы оба замолчали, углубившись в бумаги.

Морган рассказал мне все правильно. Несколько дней назад девушка-Страж, дежурившая в эдинбургских катакомбах, услышала шум в покоях Ла Фортье. Она вызвала подмогу, и когда они вышибли дверь, там обнаружили Моргана, стоявшего над не остывшим еще трупом Ла Фортье, с орудием убийства в руках. Он изобразил удивление и заявил, будто не знает, что произошло. Характер ранений соответствовал оружию в его руках; анализ крови на последнем тоже совпал с соответствующими показателями Ла Фортье. Моргана взяли под стражу, и тщательное расследование обнаружило, что на его банковский счет только что пришла чертовски крупная сумма денег. Стоило Моргану узнать об этом, как он ухитрился бежать, тяжело ранив троих Стражей.

— Могу я тебя кое о чем спросить? — поинтересовалась Мёрфи.

— Ну?

— Одна из вещей, по которой боятся убивать чародеев, это смертное проклятие, так?

— Ну… более или менее так, — пробормотал я. — Если ты хочешь гарантированно угробить себя при этом, можно и убийце серьезных пакостей подложить.

Она кивнула.

— Это происходит мгновенно?

Я пожевал губу.

— Не совсем.

— Тогда — насколько быстро? Несколько минут? Секунд?

— Примерно столько, сколько требуется, чтобы выхватить пистолет и пришить кого-то, — сказал я. — Некоторые короче, некоторые длиннее.

— То есть секунду или три?

— Угу.

— Как по-твоему, Морган получил смертное проклятие Ла Фортье?

Я наморщил лоб.

— Гм. Трудно сказать. Эффект от этого не всегда проявляется сразу.

— Но как ты считаешь?

Я допил последние капли кофе.

— Ла Фортье входил в Совет Старейших, а туда за красивые глаза не берут. Разрушительное смертное проклятие от чародея такого уровня запросто превратило бы в массу запекшегося стекла целый городской квартал. Так что, на мой взгляд, вряд ли. Ла Фортье не делал этого.

— Но почему?

Я нахмурился еще сильнее.

— Времени у него имелось предостаточно, — продолжала Мёрфи. — Он явно сопротивлялся — об этом говорит характер полученных ранений. У жертвы все руки изрезаны, и погиб он от потери крови. Все это не заняло много времени, но на вашу штуку с проклятием хватило бы и того.

— Если уж на то пошло, — пробормотал я, — почему ни один, ни второй не прибегли к магии? Почему все свелось к чисто физическому поединку?

— А не могли они блокировать магическую энергию друг друга?

— Чисто технически, пожалуй, могли. Но такие штуки требуют серьезной синхронизации. Случайно такое не выйдет.

— Что ж. Уже лучше, чем ничего, — хмыкнула она. — Оба соперника или сознательно воздержались от использования магии, или просто не смогли ее использовать. Та же фигня с проклятием. Ла Фортье либо сознательно не сделал этого, либо был не в состоянии. Остается один вопрос — почему?

Я кивнул:

— Не лишено логики. Только каким образом это приближает нас к поимке убийцы?

Она рассеянно пожала плечами.

— Понятия не имею.

Вот так, кстати, по большей части проходят расследования. Копы, детективы или донкихотствующие чародеи понятия не имеют, какая информация окажется для них важна, до тех пор пока не разберутся с тем, что произошло. Все, что приходится делать — это собирать всю доступную информацию в надежде, что рано или поздно она сложится в нечто, поддающееся прочтению.

— Мысль хорошая, но толку от нее пока немного, — вздохнул я. — Что у нас еще?

Мёрфи покачала головой.

— Пока ничего такого, что привлекло бы мое внимание. Но хочешь предложение?

— Еще бы.

Она помахала в воздухе листком, на котором описывался обличающий банковский счет.

— Проследите деньги.

— Деньги?

— Свидетели могут ошибаться или давать ложные показания. Их можно подкупить. Построенные на их показаниях теории и заключения могут завести тебя в тупик. — Она бросила листок обратно на журнальный столик. — А вот деньги всегда подскажут что-нибудь. Если ты, конечно, сможешь это найти.

Я взял листок и перечитал его внимательнее.

— Банк заграничный. Амстердам. Ты могла бы заставить их открыть отправителя перевода?

— Смеешься, — вздохнула Мёрфи. — На то, чтобы пройти все положенные формальности и получить такое хотя бы от американского банка, у меня ушли бы дни, если не месяцы. А уж от зарубежного банка с пунктиком на конфиденциальности? У меня больше шансов перепить на пари Майкла Джордана.

Я хмыкнул. Потом спохватился, достал из кармана свою разовую камеру и протянул ее Мёрфи.

— Я там пощелкал немного, на месте. Больше, чем в деле у Стражей. Хотелось бы, чтобы ты тоже посмотрела.

Она кивнула и взяла камеру.

— Идет. Отдам по дороге в проявку и…

Ее перебил звонок моего древнего дискового телефона. Я снял трубку.

— Гарри, — произнес Томас очень напряженным голосом. — Ты нужен здесь. Срочно.

Я разом напрягся как струна.

— Что случилось?

— Живо! — рявкнул мой брат. — Мне одному их не сдер…

В трубке послышались гудки.

Господи.

Я покосился на Мёрфи. Ей хватило одного взгляда на мое лицо, чтобы вскочить из-за стола. К двери она подошла, уже держа наготове ключи от машины.

— Неприятности?

— Неприятности.

— Где?

Я вскочил и взял стоявшие в углу жезл и посох.

— Аренда складских помещений у Дирфилд-сквер.

— Знаю это место, — кивнула Мёрфи. — Едем.

(обратно)

Глава восемнадцатая

Неоспоримое преимущество езды на полицейской машине состоит в том, что у нее есть всякие классные прибамбасы, позволяющие быстрее попасть в нужное место даже сквозь утренние чикагские пробки. Машина еще раскачивалась на пружинах подвески после того, как соскочила на проезжую часть с бордюра у моего дома, а Мёрфи уже нахлобучила на крышу синюю мигалку и включила сирену. Такое начало мне понравилось.

Остальная часть поездки понравилась мне значительно меньше. Понятие «быстрая» езда применительно к большому городу звучит весьма условно; не знаю, как в других местах, а в Чикаго оно означает чередование резких ускорений с еще более резкими торможениями. Мы попетляли по полудюжине переулков, избежали проблемного перекрестка, срезав поворот по стоянке, и меняли полосы движения с такой частотой, что только что выпитый кофе с пончиками начал вести себя в моем желудке самым неприятным образом.

— Выруби сирену и мигалку, — попросил я, когда от складов нас отделяла лишь пара кварталов.

Она послушно выполнила мою просьбу, но сморщила нос.

— Зачем?

— Затем, что кто бы там ни был, их несколько — иначе Томас не сомневался бы, что справится. — Я достал из кармана плаща револьвер и проверил его. — Дыма-огня вроде пока не видно. Будем надеяться, еще не все кончено, и умнее всего нам не слишком лезть на глаза — по крайней мере пока не разберемся, что происходит.

— Все таскаешься с револьвером, — сокрушенно покачала головой Мёрфи. Она проехала улицу, ведущую к складам, и лишь на следующей повернула и остановила машину. — Когда ты наконец заведешь себе нормальную пушку?

— Послушай, — начал я. — То, что у тебя боезапас вдвое больше моего, еще не…

— Втрое, — перебила меня Мёрфи. — У ЗИГа обойма на двадцать патронов.

— Двадцать?! Ты лучше подумай о том, что…

— И перезарядка на порядок быстрее. Тебе ведь нужно доставать патроны из кармана по одному или горстью, так? И вставлять в барабан по одному?

Я сунул револьвер обратно в карман, стараясь, чтобы ни один патрон не выскочил из барабана. Мы вышли из машины.

— Дело не в этом.

Мёрфи раздраженно тряхнула головой.

— Чтоб тебя, Дрезден.

— С револьвером я знаю, что он не откажет, — объяснил я, повернувшись в направлении складов. — А автоматы у меня сплошь да рядом заклинивает.

— И самые новые?

— Насчет новых не знаю.

Мёрфи тоже сунула пистолет в карман легкой спортивной куртки.

— Просто всегда лучше иметь выбор. Собственно, я только это хотела сказать.

— Если револьвер устраивал Индиану Джонса, — упрямо буркнул я, — он и мне сойдет.

— Это ведь вымышленный персонаж, Гарри. — Губы ее изогнулись в легкой улыбке. — И потом, у него был еще хлыст.

Я пристально посмотрел на нее.

Глаза ее искрились.

— А у тебя есть хлыст, Дрезден?

Я посмотрел на нее еще пристальнее.

— Мёрфи… ты собралась ко мне на ночь?

Она рассмеялась, блеснув белыми зубами. Мы свернули за угол и обнаружили взятый напрокат белый фургон там, где его оставил Томас — через дорогу от складов.

На тротуаре у фургона как бы невзначай стояли на солнце двое мужчин в почти серых костюмах и серых же шляпах.

Приглядевшись к ним чуть более внимательно, я отказался от этого «почти» — костюмы и впрямь оказались абсолютно одинаковыми, равно как и шляпы.

— ФБР? — вполголоса спросил я у Мёрфи, сворачивая по тротуару в их сторону.

— Даже федералы покупают одежду в разных магазинах, — отозвалась она. — Что-то мне не по себе здесь, Гарри.

Я повернул голову и сквозь металлическую ограду десятифутовой высоты осмотрел складской комплекс.

Двое мужчин в серых костюмах шли вдоль одного ряда складов. Еще четверо — тоже попарно — шли вдоль следующего. И еще двое — вдоль третьего.

— Всего, значит, двенадцать, — вполголоса сообщила мне Мёрфи. Головы она даже не поворачивала. У Мёрфи свои, полицейские органы чувств. — И все в абсолютно одинаковых костюмах.

— Угу, явно нездешние, — подтвердил я. — Твари из Небывальщины очень часто так: если им нужно раствориться в окружении, они выбирают себе из этого окружения образец и прикидываются им. — Пару шагов я размышлял. — А то, что все выбрали один и тот же образец, возможно, означает, что они и по сути не слишком друг от друга отличаются.

— То есть ты хочешь сказать, что мне достаточно сходить на свидание с одним из них, чтобы иметь представление об остальных?

— Я имел в виду, чтобы беспокоиться за себя, нужно для начала этого себя ощущать.

Мёрфи медленно вздохнула.

— Просто замечательно. — Рука ее переместилась к карману, в котором она, насколько я знал, носила сотовый. — Подкрепление не помешает.

— А может, заставит их действовать, — отозвался я. — Я чего хочу сказать: если начнется концерт, не миндальничай — стреляй по ногам, или куда там у вас положено.

— Ты насмотрелся кино, Гарри, — хмыкнула она. — Если уж коп нажимает на спуск, так только для того, чтобы прикончить поганца. А фокусам и пускай занимаются всякие там спецназовцы и прочие Индианы Джонсы.

Я покосился на будку у въезда на стоянку. Обыкновенно там сидел дежурный — по крайней мере в светлое время суток. Однако сейчас будка была пуста — да и на улице, если на то пошло, я тоже никого не увидел.

— Где твоя ячейка? — спросила Мёрфи.

Я повел бровью.

— Там же, где всегда, балда.

Она издала звук, будто ее вот-вот стошнит.

— В первом ряду от середины, — сказал я. — Ближе к дальнему концу.

— Нам придется миновать тех, что ошиваются рядом с фургоном.

— Угу, — согласился я. — Но я не думаю, чтобы эти болванчики в костюмах уже нашли ее. Они все еще ходят, все еще принюхиваются. Если бы они нашли Моргана, они бы уже исчезли. — Подойдя ближе к фургону, я обнаружил, что две шины со стороны тротуара спущены. — Насчет нашего бегства они подумали.

— Ты уверен, что это не люди? — спросила Мёрфи.

— Гм… Ну, почти.

Она покачала головой.

— Меня такой ответ не устраивает. Они из мира духов или нет?

— Трудно сказать, пока не подойдем поближе, — сказал я. — Возможно, для этого придется даже дотронуться до одного из них.

Она медленно перевела дух.

— Как только будешь знать наверняка, — буркнула она, — дай знать. Скажем, мотни головой, если будешь уверен, что это не люди. Или кивни, если люди.

От фургона нас отделяло уже меньше двух десятков футов, так что на пререкания времени не осталось.

— Идет.

Я сделал еще несколько шагов и налетел на занавес тошнотворной энергии — столь интенсивной, что волосы от нее встали дыбом. Тут сомнений уже не осталось: мы имеем дело с враждебной сверхъестественной силой. Я коротко мотнул головой из стороны в сторону, и в это самое мгновение парочка в серых костюмах синхронно, как по команде, повернулась и уставилась на меня. Рты у обоих начали открываться.

Прежде, чем они успели издать хоть звук, Мёрфи выхватила пистолет и выпустила пули им в голову.

По две пули.

Две пули на одну мишень — тактика профессионального киллера. Всегда имеется небольшой шанс, что пуля коснется цели под острым углом и отрикошетит от черепа. Вероятность этого невелика — однако повторный выстрел понижает эту вероятность от «небольшой» до «практически нулевой».

Мёрфи — коп, победитель стрелковых турниров, и от цели ее отделяло меньше пяти футов. Она проделала все одним движением, и выстрелы почти слились в один.

Из затылков обоих модников выплеснулось по фонтану прозрачной жижи, оба повалились тряпичными куклами на тротуар, и тела их мгновенно начали деформироваться, как попавший в сауну снеговик, превращаясь в эктоплазму — липкую, бесцветную слизь, материю Небывальщины.

— Блин-тарарам, — поперхнулся я, когда адреналин с секундным опозданием ударил мне в кровь.

Мёрфи не опускала пистолет до тех пор, пока не удостоверилась в том, что ее противники не продолжат свою боевую карьеру к качестве всадников без головы. Потом она бросила взгляд налево по улице, направо — и только после этого вытащила из ЗИГа почти полную еще обойму, заменив ее свежей.

Возможно, Мёрфи и производит впечатление любимой голубоглазой тетушки, но драться она умеет по-взрослому, без дураков.

Спустя какую-то пару секунд воздух наполнился тем, что более всего напоминало хор обезумевших бензопил. Не знаю, сколько голосов в нем участвовало, но наверняка больше двенадцати. Гораздо больше.

— Вперед, — рявкнул я, срываясь на бег.

Серые костюмы не умели действовать по индивидуальной программе. Вполне вероятно, у них и сознание-то было одно на всех. То, как мы сняли часовых, возбудило и разъярило остальных, и я не особо сомневался в том, что ответная реакция будет именно такой, какую можно ожидать от колониального организма при нападении на одну его часть.

Серые костюмы явно намеревались убить нас.

Ретироваться мы не могли: слишком близко оказались они от Молли с Морганом. Однако и за наши с Мёрфи жизни, поймай они нас здесь, на улице, я не дал бы и ломаного гроша. Все, что нам оставалось — это бежать вперед, и быстрее, в надежде прорваться на склад прежде, чем эти модники обнаружат нас. У нас имелся некоторый шанс попасть в нашу ячейку, забрать Молли и Моргана и смыться через портал в Небывальщину, оставив модников с носом.

Я вихрем пересек улицу и ворвался на складскую территорию; Мёрфи не отставала от меня ни на шаг. Не обращая внимание на делавшиеся все громче вопли, я добежал до центрального ряда складских ячеек, и тут с обоих концов прохода вывернулось штук двадцать или двадцать пять серых костюмов. Несколько штук увидели нас и нажали на тормоза, разбрызгивая гравий подошвами своих модных ботинок. Остальные, пусть с секундным опозданием, тоже начали поворачивать; тональность воплей при этом изменилась. А потом мы с Мёрфи уже неслись, не сбавляя скорости, по проходу между ячейками.

Серые костюмы устремились в погоню, но у нас с Мёрфи оставался еще отрыв футов в сорок, а по части бега эти ребята не отличались сверхъестественной скоростью. К дверям мы вроде успевали.

Тут я вспомнил, что дверь заперта.

Не сбавляя хода, я сунул руку в карман джинсов, чтобы, подбегая, держать ключи наготове. До меня дошло, что если мне не удастся отпереть дверь с первой попытки, ничто не помешает серым костюмам догнать нас и убить.

Стоит ли удивляться, что я уронил эти чертовы ключи на землю.

Я выругался, затормозил, оступившись на гравии, и принялся лихорадочно шарить взглядом по земле в поисках ключей, а толпа серых костюмов настигала нас — теперь уже в неестественно-зловещей тишине.

— Гарри, — окликнула меня Мёрфи.

— Да знаю!

Она вернулась ко мне и застыла, изготовившись к стрельбе. Ствол ее пистолета целился в ближний от нас серый костюм.

Наконец в россыпи серых камешков блеснул металл, и я бросился к нему. Мёрфи открыла огонь — одиночными, отрывистыми выстрелами. Ближний серый костюм покатился по гравию. Остальные стоптали его, не сбавляя скорости.

Я нашел ключ, только, к сожалению, слишком поздно.

К дверям моего убежища мы уже не успевали.

(обратно)

Глава девятнадцатая

— Стань ближе! — рявкнул я, сунул конец посоха в гравий и повел им в сторону, очерчивая неровный круг диаметром фута в четыре. На мгновение я оказался на линии огня.

— Чтоб тебя, Гарри, пригнись! — сердито выдохнула она.

Я поспешно повиновался, тем более, что мне все равно нужно было коснуться земли, чтобы активировать круг. Пистолет Мёрфи дважды рявкнул, я торопливо бросил в круг заряд энергии и не увидел, но ощутил, как вокруг нас выросла защитная стена.

Бежавший впереди других серый костюм оступился и рыбкой полетел прямо на нас. Мёрфи отшатнулась, я бесцеремонно схватил ее прежде, чем она успела пересечь круг, разрушив его.

Серый костюм врезался в круг и отлетел как от каменной стены, только вспышка бело-голубого света очертила на мгновение призрачный цилиндр в воздухе. Мгновение спустя это начали повторять за ним остальные серые костюмы — в абсолютно одинаковой манере, словно опыт первого для остальных ничего не значил. Штук двадцать костюмов один за другим врезались в защитное поле и отлетели от него.

— Спокойно! — посоветовал я Мёрфи, не отпуская ее. — Спокойно, спокойно! — Она чуть расслабилась — ну, по крайней мере перестала сопротивляться моей хватке. — Все в порядке. До тех пор, пока мы не нарушим круг, им сюда не прорваться.

Нас обоих трясло. Мёрфи пару раз, словно задыхаясь, глотнула воздух. Мы так и стояли вдвоем, а серые костюмы тем временем растянулись по периметру круга, ощупывая его руками в надежде на брешь. Пока они проделывали это, я получил возможность рассмотреть их получше.

Ростом и сложением они совершенно не отличались друг от друга, за однояйцевых близнецов не сошли бы, а вот за близких родственников — легко. Одинаковый цвет глаз — причудливый серо-зеленый. А еще на их лицах отсутствовал малейший намек на хоть какое-то выражение.

Один из них протянул руку, словно пытаясь коснуться меня, и стоило его растопыренной пятерне прижаться ладонью к невидимому барьеру, как на ней отворился самый что ни на есть гребаный рот. Настоящий рот, усеянный треугольными акульими зубами; скользкий, темно-лиловый язык вывалился кольцами из-за зубов и, раскрутившись, начал ощупывать круг, словно надеясь найти щель.

— Что ж, — произнесла Мёрфи перехваченным, напряженным голосом. — Не могу не признать: действует на нервы.

— Ничего, это еще цветочки, — буркнул я вместо ободрения.

И правда, остальные серые костюмы последовали примеру первого. Не прошло и пары секунд, как нас полностью окружили жуткие руки-пасти, извивающиеся змеями языки и брызги липкой слюны.

Мёрфи тряхнула головой и с шумом втянула в себя воздух.

— Ик.

— И не говори.

— Как долго эта твоя штука сможет их удерживать?

— Они из мира духов, — сказал я. — Пока круг на месте, они не в состоянии проникнуть внутрь.

— А разве они не могут… ну, накидать на него грязи или чего такого?

Я покачал головой.

— Сломать круг трудно, это не сводится к простому физическому процессу. Тут важен еще осознанный выбор, воля — а эти твари их лишены.

Мёрфи нахмурилась:

— Тогда кой черт они вообще все это устроили?

Мне пришлось сделать усилие, чтобы не врезать себе с размаху кулаком по лбу.

— Да потому, что кто-то призвал их сюда из Небывальщины, — ответил я. — И этот кто-то, кем бы он ни был, командует ими.

— А он может взломать круг?

— Угу, — кивнул я. — Легко.

— Замечательная реплика — идеально подходящая для начала разговора, — произнес мужской голос с ярко выраженным акцентом кокни. — Посторонитесь-ка, ребята.

Серые костюмы с одной стороны круга опустили руки и отступили на шаг, открыв взгляду коренастого, похожего на бульдога мужчину в дешевом малиновом костюме. Роста он был среднего, но с капитальной мускулатурой, не говоря уже о выпуклом пивном животике. Черты лица казались округлыми, замыленными какими-то — словно у хорошо обточенного водой камня. Седеющие волосы он остриг коротким ежиком, почти наголо, а маленькие пронзительные глаза его имели точно такой же цвет, как у серых костюмов: серо-зеленый.

— Любовь… — произнес он с ухмылкой. — Подумать, так нет ничего приятнее, нежели созерцать парочку, не стесняющуюся проявлять свои чувства на глазах у других.

Я уставился на него, потом на Мёрфи, и только тогда сообразил, что продолжаю прижимать ее к себе. Судя по выражению лица, Мёрфи тоже не замечала этого обстоятельства. Она закашлялась и чуть отстранилась от меня, стараясь при этом не выступить из очерченного по гравию круга.

Продолжая все так же ухмыляться, он приятельски кивнул нам.

— Привет, Дрезден. Не хотите упростить все для нас всех, сказав, в какой секции скрывается Дональд Морган?

Я вдруг вспомнил, где раньше видел портрет этого недоноска: в досье, разосланном всем Стражам.

— Вязальщик, — произнес я. — Вас ведь так, если не ошибаюсь, зовут?

Улыбка Вязальщика сделалась еще шире, и он чуть поклонился.

— Он самый.

Мёрфи посмотрела на Вязальщика и нахмурилась:

— Это еще что за жопа?

— Один из тех типов, на которых не терпится наложить руки Стражам.

— Он чародей?

— Ну, есть у меня кой-какие навыки по этой части, лапуля, — отозвался Вязальщик.

— Он актер одной роли, — заметил я, глядя на него в упор. — У него талант призывать всяких тварей из Небывальщины и подчинятьих своей воле.

— Значит, Вязальщик, — кивнула Мёрфи.

— Угу. Вообще-то он мелкая шпана, работающая на подхвате у того, кто заплатит, но он очень осторожен: избегает нарушать Законы Магии, так что у Стражей нет повода взять его за жабры.

— Все так, — жизнерадостно подтвердил Вязальщик. — Вот потому я и наслаждаюсь исключительной иронией момента: в конце концов, не кого-то беру, а знаменитого Стража Дональда Моргана. Зануду напыщенного.

— Вы его еще не поймали, — заметил я.

— Всему свое время, приятель, — подмигнул Вязальщик. Он наклонился, подобрал с земли камешек, задумчиво подбросил его пару раз на ладони и посмотрел на нас. — Видите ли, заполучить этот контракт было много желающих, а бабок обещают видимо-невидимо. Так что я не прочь дать вам шанс облегчить мою работу в обмен на кой-какие соображения.

— Какие соображения? — поинтересовался я.

Он зажал камешек большим и указательным пальцами.

— Я не кину вот это в ваш круг и не взломаю его. А значит, моим ребятками не придется вас обоих убивать — а ведь это славно, не так ли?

Где-то далеко за спиной Вязальщика, у самого конца ряда одинаковых складских ворот взметнулось в воздух облачко пыли. По гравию перемещалось что-то невидимое. С учетом того, как обычно складывается моя жизнь, скорее всего мне не приходилось ждать от этого ничего хорошего. Если только…

— Ну же, Вязальщик, — сказал я. — Не будьте таким простаком. С чего вы взяли, что я не попрошу вот эту леди всадить пулю в то место вашей башки, где полагалось бы находиться мозгам?

— Стоит ей сделать это, и пуля сломает круг, а мои ребятки разорвут вас на части, — отозвался Вязальщик.

— Однако к тому времени это будет уже не ваша проблема, — заметил я.

Вязальщик безмятежно ухмыльнулся.

— Рано или поздно мы все обратимся в прах, не так ли?

Мёрфи спокойно подняла пистолет и нацелила ему в лицо.

Вязальщик смотрел на нее, все так же улыбаясь.

— Ну-ну, милая барышня. Не делайте ничего такого, о чем бы вы потом пожалели. Без моего… скажем так, личного руководства мои ребятки почти мгновенно вырвут этому симпатичному джентльмену глотку. Впрочем, в том, что касаемо леди, они действуют куда как менее профессионально. — Улыбка его померкла. — И вам, мисс, наверняка не хотелось бы узнать, на кого они похожи, когда орудуют не как профессионалы, а так.

Пальцы и склизкие языки продолжали шарить по кромке защитного поля.

Выражение лица у Мёрфи не изменилось, но я ощутил, как она поежилась.

— Пора решать, мисс, — поторопил Вязальщик. — Вы можете спустить курок и посмотреть, что произойдет, а можете опустить пушку, как и подобает уважающей себя леди, и вообще быть умницей.

В ответ Мёрфи недобро прищурилась.

— Насколько я понимаю, вы собираетесь бросить в нас этим камешком. Полагаю, мне лучше оставить пистолет там, где он сейчас.

— Подумайте-ка еще вот над чем, — посоветовал я Вязальщику. — Я знаю, вы считаете, будто можете выстроить перед собой своих зверьков живой стеной, чтобы бросить камень из-за нее. Но подумайте, что будет с вами, если вы меня убьете.

— Это вы о смертном проклятии, да? — спросил Вязальщик и с наигранным ужасом прижал руки к щекам. — О нет! Смертное проклятие… И чем оно мне грозит?

Я одарил его ледяной улыбкой.

— Думаю, остаток жизни вам придется провести без магии, — сообщил я негромко, но по возможности уверенно. — Умирая, я прихвачу с собой всю вашу силу. Навсегда. И никого вы больше не призовете. И не повяжете.

Лицо Вязальщика сменило выражение с приятельского на нейтральное.

— Вам когда-нибудь нравилось работать, а? — спросил я его. — Готов поспорить, что нет. Я ведь читал ваше досье. Вы из тех, кто любит поздно вставать и сорить деньгами, чтобы произвести впечатление на других. Всегда бронировать самые дорогие номера с прислугой, с шампанским. Ну, и на женщин эти деньги тоже производят впечатление. — Я покачал головой. — И как вы думаете, много ли шампанского вы сможете себе позволить, когда вам придется по роду деятельности напялить газетную шляпу? У вас ведь хватит здоровья и способностей на долгую, славную жизнь, приятель. Никем.

Долгую секунду он молча смотрел на меня.

— Не можете вы такого, — произнес он наконец. — Забрать мои способности. Не бывает такого.

— Я чародей, член Белого Совета. Не тупой болван какой-нибудь, который жизнь свою тратит на то, чтобы вредить людям. Или, по-вашему, мы на каждом перекрестке кричим о том, что мы умеем? Да если бы вы знали хоть половину того, что кажется вам невозможным, а мне под силу, вас бы давно и след простыл.

Вязальщик продолжал смотреть на меня; по скулам его стекали струйки пота.

— В общем, я как следует подумал бы еще, прежде чем бросать этот камень. Очень, очень тщательно подумал бы.

Где-то совсем недалеко взвыла полицейская сирена.

Я оскалил зубы в улыбке.

— Надо же, копы. Это становится все занятнее.

— Вы? — недоверчиво округлил он глаза. — Вы собираетесь вовлекать копов в личные дела?

Я ткнул пальцем в Мёрфи, которая достала книжку с жетоном и прицепила ее корочкой за пояс так, чтобы значок болтался у Вязальщика перед носом.

— Уже вовлек, — хмыкнула Мёрфи.

— Кстати, я выбрал это место именно потому, что район хорошо патрулируется, — добавил я. — На один выстрел здесь не обратят внимание, а вот полдюжины настораживают.

Вязальщик прищурился и принялся шарить взглядом по стоянке.

— Тик-так, — произнес я, не давая ему опомниться. — Теперь это вопрос времени, приятель.

Вязальщик еще раз огляделся по сторонам, покачал головой и вздохнул:

— Блин. Страсть не люблю иметь дело с копами. Эти идиоты сами напрашиваются на неприятности. Просто штабелями мрут. А что кровищи… — Он махнул рукой в сторону своих клонов. — Одинаковые подозреваемые разбегаются как тараканы. Все бросаются вдогонку — ну, и погибают в попытке поймать. — Он пристально посмотрел на меня. — И как вам это понравится, а, чародей? И мисс коп? Допустим, яйца у вас крепкие — неплохо держались, покуда я угрожал. Уважаю.

У меня неприятно засосало под ложечкой. Я считал в уме секунды, отчаянно стараясь не спешить. Пожалуй, пора.

— И что с этими полицейскими? Вы хотите, чтобы жизни ихние остались у вас на совести? — Он чуть покрутил головой, словно готовящийся к поединку борец-чемпион. — Потому как скажу вам честно и откровенно, им меня не остановить.

Я поднял руку и легонько похлопал Мёрфи по запястью. Она покосилась на меня, кивнула и опустила пистолет.

— Вот так-то лучше, — ухмыльнулся Вязальщик. Приветливости, правда, в его ухмылке не осталось ни капли. — Все, чего мне нужно, — это Стража. Он все одно не жилец уже, да вы и сами это знаете. Так какая разница, кто его поймает?

Что-то шевельнулось за спиной у Вязальщика, и я не удержался от улыбки.

— Мне нет нужды ссориться ни с вами, ни с городом этим, — продолжал Вязальщик. — Скажите мне, где он, я тихо-мирно отчалю, и все будет тип-топ.

Мёрфи глубоко вздохнула.

— О'кей, — сказал я. — Он прямо за вашей спиной.

Улыбка у Вязальщика сделалась совершенно уже волчья.

— Мы же славно поболтали, Дрезден. Ни вы, ни я — мы оба не хотим опрометчивых шагов. Все это ужасно мило. Вот из-за таких мелочей солнце ярче светит. — Голос его окреп. — Тем более не стоит оскорблять меня предположением, что я совсем уж тупица.

— Ни в коем случае, — заверил я его. — Он у вас за спиной, футах в сорока. В инвалидной коляске.

Вязальщик бросил на меня пронзительный взгляд. Потом закатил глаза, оглянулся через плечо и тут же снова повернулся ко мне. Нахмурился, оглянулся еще раз — и невольно разинул рот.

В сорока футах за его спиной сидел в инвалидной коляске Морган с моим дробовиком в руках. Рядом с ним стоял, недобро глядя на Вязальщика и его воинство, Мыш, готовый в любое мгновение броситься вперед.

— Привет, Вязальщик, — ровным, беспощадным тоном произнес Морган. — Прошу вас, мисс Карпентер.

Из ниоткуда появилась Молли; все это время, с самого начала нашего разговора с Вязальщиком, когда я заметил ее движение, она скрывалась за искусно поставленной завесой. В руке она держала мой запасной жезл, конец которого запылился от корябания по гравию. Она опустилась на колени у начерченного на земле круга и, сосредоточенно нахмурившись, коснулась его ладонью.

Поверьте мне, магические круги власти — самые что ни на есть азы нашего ремесла. Сделать их может практически каждый; важно только знать, как — и уж этому-то умению наши подмастерья обучаются в первую очередь. Круги создают границу, отделяющую пространство внутри от магических энергий внешнего мира. Именно поэтому подручные Вязальщика не смогли пересечь границы очерченного мною на земле круга — их тела состояли из эктоплазмы, удерживавшейся в твердом состоянии магической энергией. Стоило им пытаться пересечь черту, как круг отрезал их от этой энергии.

Оживший по воле Молли круг действовал точно так же, как мой — только на этот раз серые костюмы оказались внутри него, разом лишившись удерживавшей их в телесном состоянии энергии.

В результате четыре десятка демонических громил разом превратились в лужи прозрачной слизи.

При виде этого Вязальщик взвизгнул и отчаянно завертелся на месте, бормоча какое-то заклинание — впрочем, мог бы и не стараться. Чтобы вернуть свое воинство, ему пришлось бы сначала вытащить их из круга… Если бы ему, конечно, удалось отскрести слизь с гравия.

— Надо же, Вязальщик, — с деланным сочувствием заметил я. — Не ожидали такого, а?

— Эрнест Арман Тинуистл, — прогрохотал Морган непререкаемым, властным тоном и вскинул к плечу дробовик. — Сдавайся, хорек гнусный, если тебе дорога жизнь.

Взгляд серо-зеленых глаз Вязальщика метнулся от Моргана к нам. Похоже, он все-таки пришел к какому-то решению, потому что низко, по-бычьи наклонил голову и, размахивая руками, бросился на нас.

Ствол Мёрфиного пистолета метнулся было за ним, но она выругалась и рывком отвела оружие вверх и в сторону. Вязальщик врезался плечом ей под вздох, сбив ее с ног; одновременно с этим я получил локтем в живот.

Я попытался поставить ему подножку, но неудачно — все-таки я потерял равновесие от удара. В результате я приземлился на пятую точку, хотя и он оступился, сделав два или три неверных шага. Мёрфи же оказалась готова к удару; она перекатилась через голову и снова вскочила на ноги.

— Убери их отсюда, — бросила она и ринулась за Вязальщиком.

Мыш подошел ко мне, обеспокоенно — как это умеют только собаки — посмотрел вслед Мёрфи и перевел взгляд на меня.

— Нет, — сказал я ему. — Давай посмотрим.

Вязальщик несся во всю свою прыть, но я сильно сомневаюсь, чтобы он и в молодые годы был хорошим бегуном, не говоря уже о том, каким он стал, добавив двадцать лет и сорок фунтов. Другое дело Мёрфи, тренировавшаяся практически ежедневно.

Она нагнала его футах в десяти от конца проезда, помедлила секунду, прилаживая шаг, а потом сделала подсечку. Ноги его заплелись, и он покатился по земле.

Надо отдать ему должное: он сумел подняться, и рыча от ярости бросился на Мёрфи. Швырнув ей в лицо пригоршню гравия, он замахнулся на нее кулаком.

Мёрфи пригнулась, уворачиваясь от камней и песка, уклонилась от одного удара, дождалась второго и перехватила его за запястье. Оба описали замысловатый танцевальный пируэт, а потом Вязальщик с воплем врезался лысой тыквой в стальную дверь складской ячейки. Ничего не скажешь, башка у него оказалась крепкая. Он оглушенно отвалился от двери, но все-таки попытался при этом заехать Мёрфи локтем в висок.

Мёрфи без труда перехватила удар, использовав инерцию для классического броска через бедро — с той только разницей, что Вязальщик описал положенную траекторию в перевернутом положении.

Даже на расстоянии в полсотни футов я услышал хруст выбитой из сустава руки.

А потом он впечатался лицом в гравий.

Мое мнение о сообразительности Вязальщика несколько повысилось: он лежал, не рыпаясь, позволив Мёрфи заломить ему руки за спину и сковать их наручниками.

Мы с Мышом переглянулись.

— Жесть, — со вздохом произнес я.

Полицейские сирены слышались где-то уже совсем близко. Мёрфи покосилась в ту сторону, потом оглянулась на нас и сделала отчаянный жест рукой.

— Ладно, пошли, — сказал я Мышу, и мы поспешили к сидевшему в коляске Моргану.

— Я не мог стрелять в него из этой пукалки, пока вы двое там стояли, — возмущенно заявил Морган, стоило нам приблизиться. — А вы почему не стреляли?

— Вон почему, — ответил я, мотнув головой в направлении въезда на складскую территорию, где как раз тормозила, мигая синими огнями, патрульная машина. — Они почему-то с предубеждением относятся к трупам с огнестрельными ранениями. — Я повернулся к Молли и нахмурился: — Я что тебе сказал? Сматываться при первых признаках опасности!

Она взялась за рукоятки Морганова кресла, и мы двинулись обратно к ячейке и расположенному в ней порталу.

— Мы не знали, что происходит, пока не услышали, как они все начали визжать, — объяснила она. — А потом Мыш словно рехнулся и принялся подкапываться под стальную дверь. Я подумала, что вам грозит опасность. И так оно и оказалось.

— Не в том дело, — буркнул я. Мы как раз проходили мимо начертанного ею круга, и я стер линию ногой, высвободив удерживавшую его энергию. — Кто придумал эту штуку с кругом?

— Я, — невозмутимо произнес Морган. — Силовые ловушки — стандартная тактика борьбы с заклинателями-дилетантами.

— Извините, что я так долго копалась, — сказала Молли. — Просто пришлось делать круг побольше, чтобы они все поместились.

— Ничего страшного. Зато ему хватило времени наговориться всласть. — Мы вошли в ячейку, и я опустил и запер за нами ворота. — Справилась молодцом, Кузнечик.

Молли просияла.

Я огляделся.

— Эй, а где Томас?

— Вампир? — спросил Морган.

— Я оставил его на всякий случай дежурить на стоянке, — объяснил я.

Морган неодобрительно покосился на меня и покатился к порталу в Небывальщину.

— Вампир исчезает как раз перед тем, как появляется мелкий жулик, которому не полагалось бы знать о том, где я нахожусь. Вас это не удивляет, Дрезден?

— Томас позвонил мне и сообщил, что здесь неприятности, — ответил я, стараясь держать себя в руках. — Если бы он этого не сделал, вы бы сейчас уже отдыхали в компании серых костюмов.

Молли беспокойно закусила губу и покачала головой.

— Гарри… я не видела его с тех пор, как он привез нас сюда.

Стиснув зубы, я оглянулся на запертые ворота.

И где он теперь?

Будь у него возможность, он ни за что не бросил бы нас с Мёрфи на растерзание подручным Вязальщика. Он бился бы вместе с нами. Но он вместе с нами не бился.

Почему? Какие-то обстоятельства заставили его уехать, не дожидаясь нашего прибытия? Или, что еще хуже, уж не принял ли кто-то, вовлеченный в эти события, меры для его нейтрализации? Мне почему-то сразу вспомнилась эта психованная сучка Мэдлин. Ну, и Шкура-Перевертыш тоже наглядно продемонстрировал, что ему нравится убивать моих союзников, а не атаковать меня лично.

А может, его просто одолели числом эти чертовы серые костюмы, и его тело остывает в каком-нибудь темном углу? При одной мысли об этом у меня пересохло во рту.

Блин-тарарам.

Что случилось с моим братом?

Морган вполголоса произнес заклинание, отворив переливающийся всеми цветами радуги проем в полу. Молли заглянула в него, и то, что она увидела, явно произвело на нее впечатление.

— Дрезден, — окликнул меня Морган. — Мы не можем позволить себе впутать в это местную полицию.

Мне очень хотелось крикнуть ему что-нибудь обидное, но он был прав. Все новые сирены слышались уже с других сторон. Время делать ноги. Я взялся за кресло и покатил Моргана к проему.

— Пошли, ребята, — скомандовал я.

Чтоб тебя, Томас, мысленно прорычал я. Ну куда же ты, черт подери, делся?

(обратно)

Глава двадцатая

От тропы, ведущей в глубь Небывальщины, портал моего убежища отделяли всего три ступеньки — но для человека в инвалидной коляске и эти три ступени представляли собой серьезное препятствие. Нам с Молли пришлось взять Моргана под руки и на себе перенести на тропу. Затем, оставив с ним Молли и Мыша, я вернулся, взял кресло и перетащил его по заснеженному склону на тропу — почти ничем не отличавшуюся от той, по которой шел минувшей ночью.

Мы снова усадили Моргана в кресло. К моменту, когда мы с этим разобрались, он побледнел как полотно и его трясло. Я положил ладонь ему на лоб — температура высокая.

Морган отдернул голову и насупился.

— Что там? — спросила Молли. Она догадалась захватить из склада оба припасенных мной пальто и уже напялила на себя одно.

— У него жар, — негромко ответил я. — Баттерс говорил, это может означать, что в рану попала инфекция.

— Я в норме, — сказал Морган, лязгая зубами.

Молли помогла ему надеть второе пальто и беспокойно огляделась по сторонам.

— Нам ведь лучше вывезти его отсюда в какое-нибудь теплое место, да?

— Угу, — кивнул я, застегивая плащ. — Отсюда до портала, ведущего в центр города, минут десять ходьбы.

— А вампиру это известно? — буркнул Морган.

— На что это вы намекаете?

— На то, что вы, Дрезден, идете прямиком в западню.

— Ну вот что! — рявкнул я. — Еще одно замечание насчет Томаса, и выбирайтесь сами как знаете.

— Томаса? — Бледное лицо Моргана даже слегка потемнело от ярости и напряжения. — Сколько еще трупов потребуется, чтобы вы очнулись, Дрезден?

Молли деликатно покашляла.

— Гарри… гм… с вашего позволения.

Мы оба оглянулись на нее.

Она зарделась и опустила глаза.

— Это ведь Небывальщина?

— Ну… да, — ответил я.

— Разумеется, — ответил Морган одновременно со мной.

Мы с ним, все еще кипя, посмотрели друг на друга.

— Угу, — сказала Молли. — Разве не вы говорили мне, что это место опасно? — Она набрала побольше воздуха и заговорила быстрее. — То есть… ну, сами понимаете. Это ведь неразумно — стоять здесь и препираться на повышенных тонах? С учетом всех обстоятельств?

Я вдруг почувствовал себя дурак-дураком.

Морган тоже остыл немного. Он устало опустил голову, сложив руки на животе.

— Угу, — кивнул я, совладав с собой. — Угу, пожалуй, что так.

— Не говоря уже о том, что всякий, направляющийся из Эдинбурга в Чикаго, непременно нарвется на нас, — добавил Морган.

Молли кивнула.

— Чего вам хотелось бы… избежать, да?

Я негромко фыркнул, мотнул головой в нужном направлении и тронул коляску с места.

— Нам туда.

Молли поспешила следом, то и дело кося глазами в сторону звуков окружавшего нас зачарованного леса. Мыш пристроился рядом с ней, и она непроизвольно зарылась пальцами в шерсть у него на спине.

Минут пять мы шли молча, потом я нарушил тишину.

— Нам необходимо знать, как они вычислили ваше местонахождение.

— Лучше всего объяснит это вампир, — отозвался Морган подчеркнуто нейтральным тоном.

— Я знаю о нем то, чего не знаете вы, — возразил я. — Допустите на минуту, что это не он. Как они это сделали?

Морган помолчал немного, размышляя.

— Не прибегая к магии.

— Вы уверены?

— Да.

Похоже, он говорил искренне.

— Ваши методы защиты настолько хороши?

— Да.

Теперь уже я помолчал, обдумывая услышанное. И тут до меня дошло, что именно сделал Морган, чтобы укрыться от сверхъестественного наблюдения.

— Вы заговорили свой маркер. Серебряный дубовый листок. Тот, которым наградила вас Тита… — Я осекся, настороженно оглядываясь по сторонам. — Тот, которым наградила вас королева Летних.

Морган повернулся, чтобы посмотреть на меня через плечо.

Я присвистнул. Мне довелось как-то раз видеть королеву Титанию в ее истинном обличии. Зрелище Титании и ее соперницы Мэб, готовившихся к битве друг с другом, до сих пор оставалось для меня одной из самых наглядных демонстраций силы, перед которой особенно остро ощущается собственная ничтожность.

— Вот, значит, почему вы уверены, что вас никто не найдет. Это она вас прикрывает.

— Должен признать, — произнес Морган, бросив на меня еще один уничтожающий взгляд, — мне всего-то лист дали. Не как некоторым — пончик.

Я нахмурился:

— А вы-то откуда узнали?

— Посланник Титании сказал. Все Летние несколько месяцев над этим хихикали.

Молли за моей спиной издала булькающий звук. Я не стал оборачиваться. Все равно максимум, чего бы я добился — это того, что она прикрыла бы ухмылку рукой.

— Сколько времени она вам дала? — поинтересовался я.

— До завтрашнего захода солнца.

Тридцать шесть часов. На несколько часов больше, чем я рассчитывал, но все равно немного.

— Этот дубовый листок — он у вас с собой?

— Разумеется, — подтвердил Морган.

— Можно посмотреть?

Морган пожал плечами и снял с шеи кожаный шнурок, на котором висел маленький мешочек вроде кисета. Развязал его, пошарил внутри пальцами, достал маленький, искусно отлитый из серебра дубовый листок с простой шпилькой на тыльной стороне и протянул мне.

Я взял листок и швырнул в лес, подальше от тропы.

На этот раз Морган все-таки зарычал.

— Зачем?

— Затем, что Летняя Королева их пометила. В прошлом году целая команда ее громил с помощью такого же листочка отслеживала меня по всему Чикаго.

Морган нахмурился, посмотрел в лес, вслед выброшенному талисману. Потом тряхнул головой и устало потер глаза.

— Должно быть, теряю нюх. Мне такое и в голову не приходило.

— Так я не поняла, — вмешалась Молли. — Он все-таки под защитой или нет?

— Сам он под защитой. А листок — нет. Поэтому если Летняя Королева захочет его найти, или кто-нибудь другой сообразит, что она делает и захочет заключить с ней сделку, она запросто может сдержать слово, но все-таки сдать его. Ей достаточно просто дать этому кому-то понять, что нужно следить за заклятием на дубовом листке.

— Сидхе всегда придерживаются только буквы уговора, — кивнул Морган. — Именно поэтому все и избегают договариваться с ними, если только другого выхода не остается.

— Значит, Вязальщик мог следить за дубовым листком? — спросила Молли.

Я пожал плечами:

— Не исключено.

— Однако не исключено и то, что Летняя Королева исполняла свое обещание искренне, — заметил Морган.

Я кивнул.

— Что возвращает нас к первому вопросу: каким образом Вязальщик вас нашел?

— Ну, — снова подала голос Молли, — строго говоря, он ведь нас так и не нашел.

— Еще пара минут — и нашел бы, — возразил Морган.

— Я не это имела в виду, — сказала она. — Он знал, что вы в одном из складов, но не знал, в каком именно. Я хотела сказать, если бы он использовал поисковую магию, разве она не привела бы его прямиком к вам? И еще, если бы вас продал Томас, он ведь тоже наверняка сказал бы Вязальщику номер ячейки. Нет разве?

Морган открыл было рот для ответа, но нахмурился и снова закрыл, ограничившись хмыканьем. Я оглянулся на Кузнечика и одобрительно кивнул.

Молли благодарно улыбнулась в ответ.

— Кто-то мог просто следить за нами? — спросил Морган. — Вряд ли машина, если она висела у нас на хвосте, смогла бы заехать на склады без ключа.

Я вспомнил, как меня преследовал накануне вечером Шкура-Перевертыш.

— Такое возможно, если этим занимался кто-нибудь из серьезных игроков, — признал я. — Маловероятно, но полностью не исключается.

— Ну? — произнес Морган. — И что мы имеем теперь?

— Больше вопросов, чем ответов, — вздохнул я.

Морган оскалил зубы в невеселой улыбке.

— Тогда что дальше?

— Если я отвезу вас обратно к себе, они снова отловят нас, — ответил я. — Для этого не нужно магии: они просто могли оставить кого-нибудь следить за квартирой.

Морган оглянулся на меня:

— Надеюсь, вы не собираетесь возить меня кругами по Чикаго в ожидании, пока нас найдет Совет?

— Нет, — сказал я. — Я везу вас к себе.

Морган обдумал это и кивнул.

— Верно.

— Туда, где нехорошие парни найдут нас и пошлют кого-нибудь еще, чтобы тот нас убил, — пробормотала Молли. — Ну, ясное дело, я пока ученица — настолько тупая, что не вижу смысла в этой дурацкой затее.

— Смотри и учись, Кузнечик. Смотри и учись.

(обратно)

Глава двадцать первая

Мы снова сошли с тропы, и я — вот уже второй раз за этот день — вынырнул из Небывальщины в переулок за старой бойней. Зайдя по дороге в пару мест, мы вышли на улицу, на которой удалось-таки поймать такси. Водитель не выказал особого изумления ни при виде Мыша, ни от инвалидной коляски, ни оттого, как мы набились в его тачку; впрочем, возможно, для проявления эмоций ему просто недоставало знания английского. Не знаю, не знаю.

— Это ведь вам вредно, — заметила Молли с набитым ртом, уплетая очередной пончик, когда мы выгрузились из такси.

— Это все Морган виноват. Он начал разговор о пончиках. И кстати, ты их тоже ешь.

— У меня обмен веществ растущего организма, — безмятежно улыбнулась Молли. — Это вам, о мой почтенный наставник, пора бы уже задуматься о здоровом образе жизни. А мне на этот счет еще года два ничего не грозит.

Мы посадили Моргана в кресло, и я расплатился с водителем. Нам даже удалось спустить кресло вниз по ступенькам к моей двери, ни разу не уронив. После чего я взял Мыша на поводок, и мы с ним вышли проверить почту и прогуляться по полоске песка на заднем дворе, специально насыпанной для собачьих нужд.

Однако, покончив с этим, я не повел Мыша домой, а направился в дальний конец двора, где у нас растут настоящие маленькие джунгли из сирени, за которой не ухаживали с тех пор, как умер мистер Спанкелкриф. Здесь, в уголке, защищенном зданием от городского шума, деловито жужжали пчелы.

А еще это место остается единственным, куда невозможно заглянуть из окон соседних зданий.

Я протиснулся в глубь зарослей сирени и оказался на относительно свободной от растительности прогалине. Ждать пришлось недолго — всего несколько секунд. Послышался жужжащий звук — словно трепетала крыльями особенно крупная стрекоза, — и крошечный крылатый человечек, спикировав сквозь сирень, застыл передо мной.

По меркам Маленького Народца он мог сойти за великана — целых двенадцать дюймов роста. Если не считать роста и крыльев, он мало чем отличался от юнца атлетического сложения в причудливых доспехах из разного мусора и обрезков. Свой прежний шлем из пластиковой пробки от газировки он сменил на новый из половинки мячика для гольфа. Шлем был велик, но это его, похоже, не смущало. Кирасу он сделал из пластиковой бутылки; на поясе висело что-то вроде лезвия от лобзика, один конец которого, обмотанный леской, служил рукоятью. Стрекозиные крылья за спиной трепетали с такой быстротой, что сливались в прозрачное облачко.

Крошечный эльф застыл в воздухе по стойке «смирно» и лихо отсалютовал.

— Задание выполнено, мой господин, Властелин Пиццы!

— Так быстро? — удивился я. С момента, когда я призвал его — сразу после того, как мы купили пончики, но прежде, чем поймали такси — не прошло и двадцати минут. — Быстро сработано, Тук-Тук, даже для тебя!

Эта похвала, похоже, изрядно польстила пареньку. Он расплылся в улыбке и с жужжанием описал пару кругов над моей головой.

— Он в доме на противоположной стороне улицы, в двух домах отсюда в направлении к озеру.

Я хмыкнул, прикидывая. Если я помнил верно, этот дом тоже перестроили из доходного в обычный, многоквартирный — как и мой.

— Белый с зелеными ставнями?

— Да! Именно там устроил свою нору негодяй! — Рука его метнулась к поясу, и он, свирепо нахмурившись, выхватил из пластиковых ножен свой зазубренный меч. — Скажи, убить его для тебя, мой господин?

Я приложил максимум усилий, чтобы не улыбнуться.

— Не уверен, что события приняли уже такой оборот, чтобы это стало необходимостью, — сказал я. — Откуда ты знаешь, что этот тип следит именно за моей квартирой.

— Ой-ёй! Только не говорите мне, что это не он! — Тук возбужденно закружился в воздухе. — Потому что у него на окнах шторы, чтобы ты не мог заглянуть, а еще у него такая большая черная пластиковая штука с жутко длинным носом, что высовывается из них, а на конце носа — глаз! И он все равно смотрит на эту штуку сзади, и когда он видит, что кто-нибудь заходит к тебе в дом, он нажимает на кнопку, и эта штука бибикает!

— Камера, значит? — уточнил я. — Угу, если так, это, похоже, он. — Я прищурился на солнечный свет и поерзал в теплом кожаном плаще. Снимать его я, правда, не стал: слишком много всяких враждебных существ шаталось по городу. — Скажи, Тук, много ли твоих сородичей ты можешь собрать?

— Сотню! — объявил Тук-Тук, размахивая своим мечом. — Тысячу!

Я заломил бровь.

— И поделишь пиццу на тысячу частей?

— Ну, господин… — поправился он. — Несколько дюжин наверняка.

Вообще-то Маленький Народец — та еще шайка: капризные, непостоянные — но я знаю о них кое-что такое, что, подозреваю, известно немногим. Во-первых, им известно почти все, а то, что им неизвестно, они знают, где узнать. Надолго их внимания не хватает, однако в том, что касается коротких, несложных поручений, они просто асы.

Во-вторых, они как никто в мире обожают пиццу. Я уже много лет на регулярной основе плачу им взятки пиццей, а они в ответ платят мне (иногда даже с избыточным рвением) своей преданностью. Я зовусь у них Ца-Лордом, Властелином Пиццы, и те представители Маленького Народца, что получают мою пиццу, считают себя гвардейцами Ца-Лорда — а это означает по большей части, что они шатаются вокруг моего дома в надежде получить добавку пиццы, защищая его при этом от всяких мелких напастей.

Тук-Тук возглавляет их гвардию, и в прошлом он и его воинство неоднократно помогали мне. Да что там — помогали; они не раз и не два спасали мне жизнь. При этом никто в сверхъестественном сообществе даже не подозревает, на что они способны. Как правило, на Тука и его сородичей просто не обращают внимания. Что ж, я расцениваю это как хороший житейский урок: не стоит недооценивать никого, как бы мал он ни был.

В общем, нынешняя работа как нельзя лучше подходила шпане Тук-Тука. Нет, правда, работа для шпаны — в буквальном смысле слова.

— Знаешь, в какой машине он приехал?

Тук гордо откинул голову назад — в лучших традициях Юла Бриннера.

— Конечно! В синей такой, с такой вот штукой на капоте, — он свел руки вместе и вытянул их над головой, расставив при этом ноги, так что в результате получилась перевернутая «Y».

— Синий «мерседес», говоришь? — пробормотал я. — Ладно, мне от тебя вот что нужно…

Пять минут спустя я вышел на улицу, остановился напротив дома, где сидел наблюдатель, запрокинул голову и изобразил на лице самую свирепую гримасу из всех, имеющихся в моем арсенале. Я вытянул руку в направлении зашторенных окон на втором этаже и поманил указательным пальцем. Потом опустил руку и указал на мостовую перед собой.

Одна из штор чуть шелохнулась. Я медленно досчитал до пяти и пошел через улицу к дому с зелеными ставнями.

Молодой человек лет двадцати — двадцати пяти в шортах цвета хаки и зеленой рубахе с короткими рукавами выскочил из переоборудованного в наблюдательный пункт дома и бегом бросился к припаркованному у тротуара синему «мерседесу»; на шее его болталась дорогая зеркалка.

Я продолжал идти, не прибавляя шага.

На бегу он нацелил на машину какую-то штуковину вроде брелка и нажал на кнопку. Добежав, он схватился за дверную ручку, но дверца осталась запертой. Он покосился в мою сторону и попытался сунуть ключ в замок. А потом зажмурился при виде потянувшихся из скважины вслед за ключом липких розовых нитей.

— Я бы на вашем месте даже не пытался, — заметил я, подходя. — Посмотрите-ка на шины.

Взгляд молодого человека метнулся с меня к «мерседесу» и застыл — машина стояла на асфальте всеми четырьмя ободьями.

— Ох, — произнес он. Потом посмотрел на ключ с налипшей на него жевательной резинкой и вздохнул. — Да. Черт.

Я остановился так, чтобы нас разделяла машина, и чуть улыбнулся.

— Не слишком переживайте, приятель. Я занимаюсь этим дольше вашего.

Он скорчил кислую физиономию и помахал в воздухе ключом.

— Жвачка?

— А мог оказаться и суперклей. Считайте это корпоративным тактом. — Я кивнул в сторону машины. — Давайте-ка поговорим. И включите кондиционер, а то погода на мозги действует.

Пару секунд он молча смотрел на меня, потом снова вздохнул.

— Угу. Хорошо.

Мы забрались в машину. Он соскреб жвачку с ключа и сунул его в замок зажигания, однако когда повернул, ничего не произошло.

— А, да. Отоприте капот, — сказал я.

Он покосился на меня и послушно потянул рычажок. Я вышел из машины, поднял капот и подсоединил провода к клеммам аккумулятора. Потом кивнул парню, и тот завел двигатель.

Я говорил уже, что для Тук-Тука и его команды важно, чтобы работа была адекватна их возможностям. И если следовать этому правилу, они показывают себя чертовски эффективными.

Я вернулся в машину.

— Лицензия есть? — спросил я.

Молодой человек пожал плечами и повернул регулятор кондиционера на полную мощность.

— Угу.

Я кивнул.

— Давно?

— Недавно.

— Коп?

— В Джолиет, — сказал он.

— Но не сейчас.

— Кризис.

— Зачем вы следите за моим домом?

Он снова пожал плечами:

— Заплатили.

Я кивнул и протянул ему руку.

— Гарри Дрезден.

Услышав мое имя, он нахмурился.

— Это не вы работали у Ника Крисчена в «Драном Ангеле»?

— Я.

— У Ника хорошая репутация. — Похоже, он пришел к какому-то заключению, поскольку нехотя пожал мою руку. — Винс Грейвер.

— То есть вас наняли подглядывать за мной?

Он еще раз передернул плечами.

— Прошлой ночью это вы ехали за мной?

— Вы же знаете правила, старина, — сказал Грейвер. — Вам платят в том числе за то, чтобы вы держали язык за зубами.

Я повел бровью. Я знаю многих частных детективов, которые — с учетом сложившихся обстоятельств, конечно — сочли бы за благо для себя не упорствовать. Это заставило меня посмотреть на него внимательнее. Тощий, комплекции спортсмена, который по выходным бегает или ездит на велосипеде. Непримечательное лицо — из тех, на которые не обращаешь внимания, тем более не запоминаешь. Не слишком темные волосы, средний рост, глаза обыкновенного, карего оттенка. В общем, внешность, примечательная только тем, что в ней нет ничего примечательного.

— Держать язык за зубами — это правильно, — согласился я. — До тех пор, пока не начинают страдать люди. Тогда это делается сложнее.

Грейвер нахмурился:

— Страдать?

— За последние сутки на мою жизнь покушались дважды, — сказал я. — Дальше сами думайте.

Он уставился куда-то вдаль и прикусил губу.

— Черт.

— Черт?

Он мрачно кивнул:

— Все расходы и гонорар псу под хвост.

Я удивленно вскинул бровь.

— Вы работаете на клиента без предоплаты? Вот просто так?

— Слово «соучастие» мне не нравится. Пусть лучше будет «раскаяние».

Сообразительный парень. Сообразительнее, чем был я, когда выправил себе лицензию частного детектива.

— Мне нужно знать, кто за вами стоит.

Грейвер долго обдумывал это. Почти минуту. Потом покачал головой.

— Нет.

— Почему нет?

— Я взял за правило никогда не сдавать клиентов… Ну, или не злить людей, замешанных в мокром деле.

— Вы потеряли контракт, — напомнил я. — Что, если я возмещу эти убытки?

— Возможно, вы не дочитали учебник до этого места. «Д» у меня в лицензии означает «детектив». Не «доносчик».

— Я могу еще вызвать копов. Могу сообщить им, что вы замешаны в нападениях на меня.

— Но не сможете доказать ни черта, — покачал головой Грейвер. — В нашем ремесле не продержаться, если не умеешь держать язык за зубами.

Я откинулся на спинку кресла и, скрестив руки на груди, некоторое время молча смотрел на него.

— Вы правы, — произнес я наконец. — Заставить вас я не могу. Поэтому просто прошу. Пожалуйста.

Он продолжал пялиться в ветровое стекло.

— Почему они на вас навалились?

— Защищаю клиента.

— Пожилого типа в инвалидной коляске?

— Угу.

Грейвер нахмурился еще сильнее.

— На вид крутой тип.

— Даже не представляете насколько.

Некоторое время мы остывали в кондиционированном воздухе. Потом он повернулся ко мне и покачал головой.

— Вы производите впечатление парня разумного, — сказал Грейвер. — Надеюсь, вас не ухлопают. Конец разговору.

Я подумал, не надавить ли на него еще, но достаточно долго проработал в этом бизнесе, чтобы распознавать по-настоящему крепких орешков.

— Карточка визитная есть?

Он полез в карман рубахи, достал простую белую карточку с именем и телефоном и протянул мне.

— А что?

— Иногда мне бывает нужен субподрядчик.

Брови его удивленно поползли вверх.

— Такой, чтобы умел держать язык за зубами. — Я кивнул ему и выбрался из машины. Прежде, чем захлопнуть за собой дверцу, я повернулся и заглянул в салон. — Есть у меня один знакомый механик. Я позвоню, чтобы он приехал. У него на тягаче стоит компрессор, так что он вам шины в два счета накачает. Я заплачу.

Грейвер внимательно посмотрел на меня и улыбнулся.

— Спасибо.

Я захлопнул дверь и постучал по крыше кулаком, а потом направился домой. Мыш, все это время терпеливо ждавший во дворе, вышел поприветствовать меня, и мы вдвоем вернулись в квартиру.

Морган снова лежал на моей кровати. Молли как раз заканчивала менять ему повязки. Мистер с нескрываемым любопытством, навострив уши, наблюдал за этим процессом с дивана.

Морган кивнул мне.

— Вы его поймали? — прохрипел он.

— Угу, — кивнул я. — За мной наняли следить местного детектива. Но есть одна проблема.

— Какая еще?

Я пожал плечами:

— Он слишком порядочен.

Морган втянул носом воздух и кивнул.

— Весьма редкая проблема.

— Угу. Впечатляющий молодой человек. Тут уж ничего не поделаешь.

Молли переводила взгляд с меня на Моргана и обратно.

— Чего-то я не поняла.

— Он теряет контракт, но все равно не соглашается открыть нам то, что ему известно о его клиенте, потому что считает это непорядочным, — объяснил я. — И продать информацию он тоже не соглашается.

Молли нахмурилась.

— Тогда как нам узнать, кто за всем этим стоит?

Я пожал плечами.

— Пока не знаю. Да, я ведь обещал ему, что пришлю механика накачать ему шины. Извините…

— Постойте. Он что, еще не уехал?

— Нет, — ответил я. — Синий «мерседес».

— И он молодой?

— Очень даже, — подтвердил я. — Ненамного старше тебя. Зовут Винс Грейвер.

Молли просияла.

— Раз так, сама пойду и выведаю все у него. — Она открыла ледник, достала темно-коричневую бутылку пива от Мак-Энелли и направилась к двери.

— И как ты это надеешься узнать? — поинтересовался я.

— Доверьтесь мне, Гарри. Он у меня быстро передумает.

— Нет! — вскинулся Морган и тут же закашлялся. — Нет. Я лучше помру — слышите? Лучше помру, чем вы прибегнете к черной магии… пусть и ради меня.

Молли поставила бутылку на полку у двери и удивленно оглянулась на Моргана.

— Вы правы, — сообщила она мне. — Ему место в античной трагедии. Разве кто хоть слово сказал про магию?

Она запустила руку под свою футболку и немного повозилась там. Не прошло и пары секунд, как она вытащила через рукав лифчик, бросила на полку, взяла бутылку и приложила ее на несколько секунд сначала к левой груди, потом к правой. В результате соски довольно рельефно обрисовались, натянув тонкую ткань.

— Что скажете? — спросила она, одарив меня самой что ни на есть распутной улыбкой.

Я бы сказал, что Винс обречен.

— Скажу, что твоя мать убила бы тебя на месте, — произнес я вместо этого.

Молли ухмыльнулась.

— Звоните своему механику. Пойду составлю ему компанию, пока тот не приедет. — Она повернулась, чуть сильнее, чем требовалось, вильнув бедрами, и вышла на улицу.

Когда дверь закрылась, Морган издал негромкий одобрительный звук.

Я пристально посмотрел на него.

Морган перевел взгляд с двери на меня.

— Я ведь еще не умер, Дрезден. — Он закрыл глаза. — Восхищаться женской красотой еще никому не вредило.

— Возможно. Но это… это неправильно как-то.

Морган улыбнулся, хотя даже это причиняло ему боль, судя по тому, какой натянутой вышла улыбка.

— А все-таки она права. Особенно когда речь идет о молодом мужчине. Женщина способна заставить его видеть все в другом свете.

— Неправильно, — пробормотал я. — Совсем неправильно.

И пошел звонить Майку, механику.

Молли вернулась минут через сорок пять. Она сияла.

Моргана к этому времени заставили принять еще болеутоляющих средств, так что он погрузился в беспокойный сон. Я осторожно, чтобы не разбудить его, закрыл дверь.

— Ну? — спросил я.

— Кондиционер у него в машине хороший, — самодовольно заявила Молли. — У него не было ни единого шанса.

В пальцах у нее была зажата белая визитная карточка вроде той, которую получил я.

Я помахал в воздухе своей.

Она перевернула карточку, помахав у меня перед носом написанной от руки строчкой на обороте.

— Я прям-таки боюсь за свою работу в качестве вашей помощницы. — Она театральным жестом приложила руку ко лбу. — Случись с вами что, куда мне податься? Что делать?

— Ну?

Она отдала мне карточку.

— Ну, Винс предложил мне подумать о работе в адвокатской конторе. Он даже фирму предложил. «Смит, Коуэн и Маклирой».

— Что, так работу и предложил? — удивился я.

Она снова ухмыльнулась.

— Ну, не мог же он просто сказать, кто его нанял. Это было бы нечестно.

— Жестокая ты женщина. Жестокая и бессердечная. — Я прочитал надпись на карге. Там было написано: «Смит Коуэн Маклирой», потом номер телефона, потом имя. «Эвелин Дерек».

Я повернулся и встретился с Молли взглядом. Она расцвела еще сильнее.

— Черт, а все-таки я молодец.

— Не буду спорить, — согласился я. — Теперь у нас имеется хоть какая-то зацепка. Иной назвал бы это даже уликой.

— Не только это, — сказала Молли. — У меня теперь есть ухажер.

— Отлично сработано, Кузнечик, — произнес я, невольно ухмыляясь. — Почти очко в нашу пользу.

(обратно)

Глава двадцать вторая

Смит, Коуэн и Маклирой, как выяснилось, представляли собой адвокатскую контору высшего разряда в центреЧикаго. Дом, где располагался их офис, стоял в тени Сирс-Тауэр, и вид из него на озеро, должно быть, открывался фантастический. Поскольку, так сказать, зрения я неприятеля временно лишил, я надеялся на то, что нам дадут небольшую передышку. По крайней мере без слежки Винса Морган мог рассчитывать на несколько часов в безопасности.

Впрочем, мне все равно предстояло придумать, куда бы его перевезти — но только после того, как я навещу мисс Эвелин Дерек и выясню, кому она передавала сообщения Винса.

Вид я имел, должно быть, слегка помятый и всклокоченный, поскольку охранник при входе подозрительно покосился на меня, стоило мне ступить на порог. Я почти видел, как крутятся у него в голове колесики — пускать меня или нет.

Я одарил его самой дружелюбной из своих улыбок — боюсь, правда, что по причине усталости она вышла просто вежливой.

— Прошу прощения, сэр, — обратился я к нему. — У меня назначена встреча с консультантом Смита, Коуэна и Маклироя. Они ведь на двадцать втором этаже сидят, так?

Он немного расслабился — очень, надо сказать, кстати. Гражданский костюм не помешал бы ему выставить меня взашей: сложения он был более чем подходящего.

— На двадцать четвертом, сэр.

— Ну да, спасибо. — Я еще раз улыбнулся и уверенно зашагал мимо него к лифту. Уверенность — главный фактор, если вам нужно убедить людей в том, что вам положено попасть куда-либо… особенно в случае, если на деле вам этого не положено.

— Сэр, — окликнул меня из-за спины охранник. — Я был бы вам признателен, если бы вы оставили у меня свою дубину.

Я задержался и оглянулся через плечо.

У него, конечно, был пистолет. Не то чтобы он положил руку на кобуру, но он заткнул большой палец за пояс в непосредственной близости от рукояти.

— Это не дубина, — как мог спокойнее сказал я. — Это прогулочная трость.

— Длиной шесть футов.

— Традиционные озаркские ремесла. Народное искусство.

— С отметинами и царапинами по всей длине.

Я подумал немного.

— Я внушаю вам подозрения?

— Береженого Бог бережет. — Он протянул руку.

Я вздохнул и отдал ему посох.

— Хоть расписку дадите?

Он вынул из кармана блокнот и написал что-то на листке. Потом вырвал и протянул мне. Расписка гласила: Получена традиционная озаркская прогулочная трость длиной шесть футов, одна штука, от м-ра Хитрожопого.

— От доктора Хитрожопого, — поправил я. — Я не провел восьми лет в институте оскорблений, так что на «мистера» не тяну.

Он прислонил посох к стене за стойкой и уселся обратно в кресло.

На лифте я поднялся наверх. Лифт оказался одним из этих скоростных девайсов, что стартуют и тормозят с ускорениями, достаточными, чтобы сломать позвоночник или по крайней мере повредить барабанные перепонки. Адвокатская контора, как выяснилось, занимала целый этаж.

Само собой, на ресепции у них сидела неумолимо привлекательная девица. В комплекте с ней прилагались стеновые панели из дубового массива, живопись маслом (оригиналы, не копии какие-нибудь), мебель ручной работы, а также легкий аромат политуры с лимонной отдушкой — одним словом, все, что ассоциируется с формулой «Польза-Прочность-Красота».

Девица смотрела на меня с вежливой улыбкой. Длинные темные волосы манили; юбка была достаточно коротка, чтобы обратить на это внимание, но недостаточно для того, чтобы уронить ее обладательницу в ваших глазах. Улыбка мне понравилась. Может, я все-таки не слишком напоминал измолоченную боксерскую грушу. Может, помятость моей одежды казалась этаким стилем.

— Прошу прощения, сэр, — произнесла она, — но курсы реабилитации алкоголиков находятся на двадцать шестом этаже.

Черт.

— Мне необходимо поговорить здесь кое с кем, — отозвался я. — Если это, конечно, Смит, Коуэн и Маклирой?

Она выразительно, хотя все еще вежливо покосилась на обращенную ко мне сторону стойки, где значилось набранное простым типографским шрифтом название фирмы.

— Ясно, сэр. Кто именно вам нужен?

— Мисс Эвелин Дерек, с вашего позволения.

— Вы договаривались с ней о встрече?

— Нет, — ответил я. — Но ей наверняка захочется побеседовать со мной.

Девица покосилась на меня с таким выражением, будто в рот ей попала какая-то особенная горечь. Что ж, значит, я правильно рассчитал время прихода. Она явно с удовольствием сбагрила бы меня секретарю, или старшему менеджеру, или кого там у них положено звать в таких случаях, чтобы уже тот решал, позволено ли мне находиться здесь. Однако секретарь мисс Эвелин Дерек наверняка ушла на обеденный перерыв — собственно, именно потому я и выбрал этот час.

— Как мне о вас доложить?

Я достал из кармана карточку Винсента Грейвера и протянул ей.

— Пожалуйста, скажите ей, что у Винса появилась важная информация, которую ей необходимо знать.

Она нажала кнопку, надела наушники с микрофоном и послушно передала все это кому-то на другом конце провода. Потом выслушала ответ и кивнула.

— Прямо по коридору, сэр, вторая дверь слева.

Я кивнул в ответ и прошел в дверь за ее спиной. Ковер сделался еще толще, а декор — богаче. В стенной нише, рядом с которой стояли два кожаных кресла (штуки по две баксов каждое), журчал маленький искусственный водопад. Весь интерьер буквально кричал о богатстве, успехе и желании сообщить об этом всем и каждому.

Готов поспорить, Эдинбургским катакомбам они все равно позавидовали бы.

Я открыл вторую дверь слева, вошел и закрыл ее за собой. В помещении стоял стол секретаря с пустовавшим в описываемый момент креслом; открытая дверь вела в кабинет, соответствующий статусу юрисконсультанта Эвелин Дерек.

— Проходите, мистер Грейвер, — послышался из кабинета недовольный женский голос.

Я вошел и закрыл за собой дверь. Кабинет оказался большой, но не огромный. Судя по всему, в фирме мисс Дерек занимала не самую высокую должность. Мебель здесь была строгая, ультрасовременная — много стекла и металла. Обстановку составляли маленький шкаф с папками, полка с юридическими справочниками, тонкий и хрупкий на вид ноутбук на столе. На стене висело что-то вроде растянутой в дорогой золоченой раме овечьей шкуры. В кабинете имелось окно, но с матовым стеклом — только чтобы пропускать свет. На стеклянном столе, журнальном столике и баре в углу не виднелось ни пятнышка, даже отпечатка пальцев. Тепла во всем этом было не больше, чем в операционной.

Женщина, печатавшая что-то на ноутбуке, вполне могла входить в комплект меблировки. Самые зеленые глаза, какие мне приходилось видеть, смотрели из-под очков без оправы. Черные как вороново крыло волосы были подстрижены совсем коротко, выгодно выставляя напоказ узкое лицо и изящную шею. Одежду ее составляли темный шелковый пиджак, такая же юбка и белая блузка. Туфли на длинных, стройных ногах, наверное, обошлись ей в сумму, превышающую стоимость среднего юридического контракта. При этом я не увидел на ней ни колец, ни серег, ни колье — вообще никаких украшений. Что-то ледяное ощущалось в ее позе, и пальцы ее стучали по клавиатуре с четкостью барабанщика из военного оркестра.

Наверное, две или три минуты она молчала, всецело сосредоточившись на своем тексте. Она явно намеревалась продемонстрировать Винсу, как необдуманно он поступил, осмелившись нарушить распорядок ее рабочего дня.

— Надеюсь, вы не рассчитываете убедить меня снова нанять вас, мистер Грейвер, — произнесла она наконец, так и не поднимая взгляда. — И что же вы считаете столь неотложно важным?

Ага. Значит, Винса уже отставили. Как-то незаметно, чтобы у него осталось немного почвы под ногами… или нет?

Эта женщина определенно привыкла, чтобы к ней относились серьезно. Я обдумал несколько вариантов ответа и решил, что для начала не мешало бы ее побесить немного.

Ну да, да. И это я? Неожиданно, да?

Я постоял немного молча — точно так же, как она только что. Я молчал до тех пор, пока Эвелин Дерек не фыркнула недовольно и не подняла на меня свой ледяной, неодобрительный взгляд.

— Привет, милашка, — произнес я.

Надо отдать ей должное — выдержкой она не уступала хорошему игроку в покер. Неодобрительное выражение лица сменилось нейтральной маской. Она чуть выпрямилась в кресле, хотя напряжение это казалось скорее проявлением внимания, нежели нервозности, и положила руки на стол.

— От вас останутся пятна, — сообщил я.

Она молча смотрела на меня еще несколько секунд и лишь потом открыла рот.

— Вон из моего кабинета!

— Не вижу «Виндекса» — чем стекло-то будете отмывать? — задумчиво заметил я, оглядываясь по сторонам.

— Вы меня слышали? — Голос ее сделался жестче. — Вон. Отсюда.

Я почесал подбородок.

— Может, в шкафу у вашей секретарши найдется? Вам принести?

На щеках ее проступили розовые пятна. Она потянулась к телефону.

Я нацелил на аппарат палец, чуть сосредоточился и прошипел:

— Hexus!

Если что и дается чародеям без особых усилий, так это выводить из строя современную технику. Правда, процесс этот не отличается хирургической точностью. Из телефона, из компьютера, из люстры над столом и еще чего-то, лежавшего в кармане ее пиджака, посыпались искры и послышался резкий треск.

Мисс Дерек негромко взвизгнула и попыталась дернуться в трех направлениях одновременно. Кресло выкатилось из-под нее, и она растянулась на полу за столом в позе, в которой не осталось ничего царственного. Дорогие очки по висли на одном ухе, а зеленые глаза раскрылись широко-широко.

Для вящего эффекта я сделал пару шагов и остановился, молча глядя на нее сверху вниз. В помещении воцарилась полная тишина и заметно потемнело.

— Между вами и остальной конторой две закрытые двери, — произнес я очень, очень тихо. — Да и народу сейчас на этаже почти никого. У вас тут классные ковры, отделанные дубом стены и журчащая штука в коридоре. — Я чуть улыбнулся. — Того, что здесь произошло, никто не слышал. Иначе сюда бы уже прибежали.

Она поперхнулась, не делая попыток пошевелиться.

— Я хочу, чтобы вы сказали, кто заставил вас нанять детектива для слежки за мной.

Она честно попыталась взять себя в руки.

— Я н-не понимаю, о чем вы.

Я покачал головой, вытянул руку в направлении бара и поманил пальцем.

— Forzare, — пробормотал я, сопроводив заклинание небольшим усилием воли. Дверца бара раскрылась. Я выбрал бутылку жидкости, на вид напоминавшей бурбон, и повторил жест еще раз, заставив ее перелететь из бара ко мне в руку. Открутив пробку, я сделал глоток. Виски приятно обжег горло.

Эвелин Дерек смотрела на меня с нескрываемым потрясением — раскрыв рот и побелев сильнее, чем сельская местность в штате Мэн зимой.

Я пристально посмотрел на нее.

— Вы уверены?

— О господи, — прошептала она.

— Эвелин, — произнес я тоном, каким обычно обращаются к неразумному ребенку. — Сосредоточьтесь. Вы наняли Винса Грейвера, чтобы он следил за мной и докладывал вам о моих перемещениях. Кто-то просил вас сделать это. Кто именно?

— М-мои клиенты, — заикаясь пробормотала она. — Это конфиденциально.

Мне ужасно не хотелось запугивать эту женщину. Она реагировала на мою магию ровно так, как любой другой, кому прежде не доводилось иметь дело со сверхъестественными явлениями — из чего следовало, что она, возможно, не имеет представления о природе тех, чьи интересы защищала. Она просто пришла в ужас. Я хочу сказать, я знал, что не собираюсь причинить ей вреда. Но кроме меня в кабинете не было никого, кто мог бы это сделать.

Вся хитрость блефа заключается в том, что его надо доводить до конца — даже тогда, когда это становится неприятным.

— Мне право же, не хочется быть грубым, — с досадой произнес я и поставил бутылку на стол. Потом медленным, драматическим жестом поднял левую руку. Несколько лет назад я серьезно обжег ее, и хотя поврежденные ткани у чародеев восстанавливаются лучше, чем у других людей, вид у руки до сих пор довольно жуткий. Ну, теперь она по крайней мере не напоминает спецэффекты из ужастика, но даже так шрамы на пальцах, ладони и запястье производят на непривычного человека не самое благоприятное впечатление.

— Нет, постойте, — пискнула Эвелин. Пятясь, она отползла на пятой точке к стене, прижалась к ней спиной и вскинула руки, прикрываясь. — Не надо!

— Вы помогали своему клиенту совершить покушение на убийство, Эвелин, — ровным голосом произнес я. — Скажите мне, кто это.

Глаза ее округлились еще сильнее.

— Что? Нет. Нет, я не слышала, чтобы кто-нибудь пострадал.

Я шагнул ближе.

— Говорите! — рявкнул я.

— Хорошо, хорошо! — пролепетала она. — Она… — и осеклась так внезапно, словно кто-то схватил ее за горло и начал душить.

Я немного ослабил давление.

— Скажите мне, — произнес я немного тише и мягче.

Эвелин Дерек замотала головой; страх и смятение лишили ее остатка самообладания. Ее затрясло. Несколько раз она открыла и закрыла рот, но не смогла издать ничего, кроме едва слышного неразборчивого писка. Взгляд ее заметался из стороны в сторону, как у загнанного зверя.

Что-то тут было не так. Совсем не так. Человек вроде Эвелин Дерек может удариться в панику, может зажаться, может забиться в угол — но только не лишиться дара речи.

— Ох, — произнес я скорее сам себе. — Как я ненавижу эту фигню…

Я вздохнул и, обогнув стол, подошел к ней.

— Черт, если я узнаю, что кто-то… — Я тряхнул головой и оборвал фразу, не договорив. Она меня и не слушала, зато начала плакать.

Типичный случай реакции человека, свободная воля которого подчиняется постороннему психическому воздействию. Я поставил ее в такие условия, при которых рациональная, логическая часть ее рассудка желала сказать мне, кто ее нанял. Да и эмоции тоже не спорили с этим.

Вот только бьюсь об заклад, кто-то залезал к ней в голову. Кто-то оставил у нее в голове нечто такое, что не позволяло мисс Дерек говорить о своем клиенте. Черт, она могла даже вообще не помнить осознанно, кто ее нанимал, — несмотря на тот факт, что она неизвестно почему наняла детектива шпионить за кем-то, совершенно ей незнакомым.

Все почему-то считают, что подобные логические нестыковки не дадут человеку мириться с наложенными на его рассудок запретами, что рано или поздно он освободится от них.

Беда только в том, что человеческий разум не целиком подчиняется логике. Подавляющее большинство людей, будучи поставлены перед выбором принять ужасную истину или закрыть на нее глаза, выбирают второе — так спокойнее. Это не делает их сильнее или слабее, лучше или хуже. Просто они люди и остаются людьми.

Такова уж наша природа. Всегда найдется куча поводов отвлечься от неприятной правды, если мы хотим ее избежать.

— Эвелин Дерек, — произнес я решительным, властным тоном. — Посмотрите на меня.

Она вжалась в стену и замотала головой.

Я опустился перед ней на колени, осторожно взял за подбородок и повернул лицом к себе.

— Эвелин Дерек, — повторил я мягче. — Посмотрите на меня.

Женщина подняла на меня взгляд своих темно-зеленых глаз, и я сумел удержать его на время, достаточное, чтобы заглянуть ей в душу.

Если глаза — зеркало души, окно в нее, то чародеев можно сравнить с подглядывающими в эти окна. Когда чародей заглядывает кому-то в глаза, он видит самое сокровенное, что есть у этого человека. У каждого из нас это получается чуть по-разному, но суть не меняется: взгляд в глаза другого человека открывает доступ к самой сущности его характера.

Зеленые глаза Эвелин Дерек, казалось, поглотили меня, и я оказался стоящим в комнате, почти такой же, как кабинет, в котором мы оба только что находились. Мебель отличалась минималистской изысканностью. Мисс Дерек, похоже, не относилась к числу тех, кто обременяет свою душу дорогими воспоминаниями и прочими мелочами, которые большинство людей собирают всю свою жизнь. Вместо этого она старательно приводила в порядок свои мысли и эмоции, не оставляя места личным заморочкам.

Однако, рассматривая комнату, я увидел и саму мисс Дерек. Я ожидал увидеть ее в деловом костюме — ну, или в студенческом прикиде. Вместо этого она была одета…

Скажем так, она была одета в очень дорогое, очень минималистическое черное белье. Чулки, подвязки, трусы, лифчик — все черное. Все это смотрелось на ней, гхм, очень хорошо. Она стояла на полу на коленях, раздвинув их, сцепив пальцы рук за шеей. Она стояла лицом ко мне, чуть приоткрыв рот, учащенно дыша. Я имел возможность немного перемещаться из стороны в сторону, и эти ее зеленые глаза, не отрываясь, смотрели на меня — расширенные, полные желания зрачки, и бедрами она так двигала, поддерживая равновесие…

Теперь я разглядел, что запястья ее связаны за шеей длинной лентой из белого шелка.

Краем глаза я уловил какое-то движение и, оглянувшись, успел увидеть исчезавшую в коридорах памяти Эвелин Дерек стройную женскую фигуру. Даже не столько фигуру, сколько мелькнувшие вспышкой изгибы бледной кожи…

…и блеск серебряных глаз.

Вот сукина дочь!

Кто-то действительно заговорил мысли мисс Дерек, связав их с ее естественными сексуальными желаниями, чтобы те придавали заговору силу и крепость. Сама эта методика, а также то, что я успел увидеть об этом нарушителе — отрывочные воспоминания, что сохранившиеся у Эвелин в мыслях — не давали усомниться в том, кто это сделал.

Вампир Белой Коллегии.

А потом все мои внутренности свело судорогой, и я снова стоял на коленях над Эвелин Дерек. Глаза ее были широко раскрыты, и она смотрела на меня с ужасом и болью.

Ну да. Заглядывая кому-либо в душу, нужно помнить еще одно обстоятельство. Тот, с кем ты это проделываешь, тоже получает возможность заглянуть в тебя. И видит все в таких же подробностях, в каких видишь его ты. Мне еще не встречалось никого, кто бы не… не испытал потрясения, заглянув в душу ко мне.

— Кто вы? — прошептала Эвелин Дерек, не сводя с меня глаз.

— Гарри Дрезден, — хрипло сказал я.

Она несколько раз моргнула.

— Она убежала от вас. — Голос ее звучал сонно. Глаза набухли слезами. — Что со мной случилось?

Магия, вторгающаяся в мысли другого человека, почти всегда является черной — прямым нарушением Законов, за соблюдением которых следят Стражи. Однако, как и в любом своде законов, здесь имеются лазейки, этакие серые зоны, позволяющие толковать их по-разному.

Я мало чем мог помочь Эвелин. Требовалась рука точнее и опытнее моей, чтобы исцелить травмы, нанесенные ее рассудку — если они вообще поддавались исцелению. Но одно я сделать все-таки мог — немного серой магии, которую даже Белый Совет признавал полезной и даже нужной в подобных случаях.

Я как мог осторожно сосредоточился и, подняв правую руку, осторожно коснулся пальцами ее век. Потом, дождавшись, пока она закроет глаза, медленно провел ладонью от лба к подбородку, приговаривая:

— Dorme, dormius, Эвелин. Dorme, dormius.

Эвелин негромко, облегченно всхлипнула, и тело ее расслабленно осело на пол. Она глубоко вдохнула, выдохнула — и погрузилась в глубокий, лишенный видений сон.

Я устроил ее по возможности удобнее. Если повезет, когда она проснется, большая часть нашего с ней конфликта покажется ей просто дурным сном. Потом я повернулся и вышел из кабинета. С каждым шагом во мне разгоралась неумолимая злость. Когда я дошел до сидевшего за стойкой охранника, злость начала превращаться в ярость. Я шлепнул расписку на стойку, а потом взмахом руки и негромким заклинанием заставил жезл прыгнуть от стены ко мне в пальцы.

Охранник упал со стула, а я вышел, не оглядываясь.

Во все это оказалась замешана Белая Коллегия. Это они пытались добиться смерти Моргана — а вместе с ним и меня. Хуже того, они начали охотиться на людей моего города, калечить их психику и обращается с ними так, что при определенных условиях могло привести к помешательству. Одно дело их обычное кормление, и совсем другое — то, что они сделали с Эвелин Дерек.

Кто-то должен был за это ответить.

(обратно)

Глава двадцать третья

Я вернулся домой, толкнул плечом заедающую дверь и обнаружил за ней прелюбопытнейшую картину.

В очередной раз.

Морган лежал на полу футах в пяти от двери в спальню. В руке он держал мою трость, обыкновенно стоящую в старой жестянке из-под попкорна у двери — я храню в ней всякие штуки вроде традиционных изделий народного искусства озарков (см. предыдущую главу), магических жезлов, зонтиков и тому подобного. Трость у меня старая, добрая, викторианская, с секретцем. Стоит повернуть набалдашник в нужную сторону, и из нее можно выхватить тридцатидюймовый стальной клинок. Именно это Морган и сделал. Он лежал на боку, выставив руку со шпагой под углом в сорок пять градусов.

Острие шпаги упиралось Молли в яремную вену — чуть ниже левого уха.

Что касается Молли, она сидела, привалившись спиной к одной из моих книжных полок, чуть подогнув колени и широко раскинув руки, словно наугад ощупывала книги позади себя.

Слева от двери чуть пригнулся, оскалив клыки, Мыш; означенные клыки находились в непосредственной близости от горла Анастасии Люччо. Та лежала на спине, а пистолет ее валялся на застеленном коврами полу футах в двух от ее руки. Вид она имела спокойный, расслабленный, хотя лица ее с того места, где я стоял, почти не было видно.

Взгляд Мыша не сходил с Моргана. Взгляд стальных глаз Моргана не сходил с клыков Мыша.

С минуту я глазел на них. Никто не шевелился. Никто, кроме Мыша: когда я посмотрел на него, хвост его в надежде вильнул раз или два.

Я резко выдохнул, отставил в сторону посох и направился к леднику, перешагнув по дороге через ногу Анастасии. Поднял крышку, некоторое время изучал содержимое ящика и извлек холодную банку колы. Откупорил ее, сделал большой глоток. Потом взял сухое кухонное полотенце, вернулся к дивану и сел.

— Мне хотелось бы знать, что, черт возьми, здесь происходит, — произнес я, обращаясь к комнате в целом. — С учетом того, что единственный здравомыслящий свидетель говорить не умеет. — Я внимательно посмотрел на собаку. — И постарайтесь меня не огорчать.

Мыш снова нерешительно вильнул хвостом.

— О'кей, — сказал я. — Можешь ее отпустить.

Мыш сразу закрыл пасть и отодвинулся от Анастасии. Потом подошел ко мне и улегся, привалившись боком к моей ноге. При этом он, правда, продолжал переводить взгляд с Анастасии на Моргана и обратно.

— Морган, — произнес я, — убавьте своего психоза и опустите шпагу.

— Нет, — отозвался Морган перехваченным от ярости голосом. — Нет, до тех пор, пока эту маленькую ведьму не свяжут, не заткнут ей рот кляпом и не повяжут на глаза какую-нибудь черную тряпку.

— Молли сегодня уже поработала моделью с пивного календаря, — заметил я. — Так что обойдемся, пожалуй, без фотосессии с БДСМ.

Я поставил банку на столик и немного подумал. Вряд ли на Моргана можно было повлиять угрозами, от этого его решимость только окрепла бы. Вот вам побочный эффект общения с жесткими как камень типами старой закалки.

— Морган, — повторил я уже тише. — Вы ведь гость у меня в доме.

Морган бросил на меня короткий виноватый взгляд.

— Вы пришли ко мне за помощью, и я честно стараюсь помочь. Черт, да эта девчонка сама рисковала, пытаясь защитить вас. Я делал для вас все, что сделал бы для родного мне человека — потому что вы мой гость. Я от монстров некоторых ожидаю лучшего поведения в случае, если они пользуются моим гостеприимством. Более того, они эти ожидания оправдывают.

Морган издал полный боли звук. Потом резко отвернулся от Молли и отпустил шпагу. Клинок звякнул о пол.

Пока Морган продолжал лежать безвольным мешком, Молли чуть осела, подняла руку и на мгновение прикрыла уязвимую точку на шее.

Я подождал, пока Анастасия примет сидячее положение, и бросил ей принесенное с кухни полотенце. Она невозмутимо поймала его и вытерла шею. Мыш, конечно, суперпес, но сдерживать слюноотделение для него задача почти непосильная.

— В общем, насколько я понимаю, вы снова едва избежали насильственных действий, — резюмировал я. — И Мыша в это вовлекли.

— Она просто взяла и вошла, — возмутилась Молли. — И она его увидела.

Я зажмурился, потом повернулся к ней:

— И тогда ты… что, собственно, ты сделала?

— Она меня ослепила, — спокойно ответила Анастасия. — А потом ударила. — Она еще раз подняла полотенце и приложила его к носу. Из ноздри стекала тонкая струйка крови; еще больше ее запеклось на губе. Значит, они ждали моего прихода не слишком долго. Анастасия пристально посмотрела на Молли и покачала головой: — Напала на меня как простая школьница. Ради бога, детка, тебя что, драться не научили?

— Нам еще много предстоит пройти, — буркнул я. — Ослепила? Вас?

— Так ведь не совсем, а временно, — вмешалась в разговор Молли, потирая костяшки пальцев правой руки. — Я только… ну, типа, закрыла завесой все, кроме нее самой.

— На редкость нерациональная, избыточно сложная методика, — строго заметила Анастасия.

— Для вас, может, и сложная, — обиженно буркнула Молли. — И потом, кого в конечном счете поколотили?

— Ну да, — все так же спокойно кивнула Анастасия. — Ты на сорок фунтов тяжелее меня.

— Вот стерва! — возмутилась Молли. — Так и знала, что она это скажет. — Она стиснула кулаки и сделала шаг к Люччо.

Мыш вздохнул и встал на ноги.

Молли застыла, с опаской косясь на него.

— Умница, пес, — сказал я и почесал Мыша за ухом. Он вильнул хвостом, так и не сводя взгляда с Молли.

— Надо же было мне как-то остановить ее, — сказала Молли. — Она собиралась донести на Моргана Стражам.

— И поэтому ты напала на нее физически и магически?

— А что мне еще оставалось делать?

Я повернулся к Моргану:

— А вы… Выбрались из постели, в которой вам полагалось находиться, схватили первый острый предмет, до которого дотянулись, и заставили ее отпустить Анастасию.

Морган устало смотрел на меня.

— Разумеется.

Я вздохнул и посмотрел на Анастасию:

— А вы, конечно, решили, что вам ничего не остается, кроме как разнять их, чтобы потом уже разобраться в ситуации, и Мыш вам помешал.

Анастасия тоже вздохнула.

— Там угрожали оружием, Гарри. Ситуацию нужно было взять под контроль.

Я повернулся к Мышу:

— Ну, а тебе пришлось взять Анастасию в заложники, чтобы Морган не тронул Молли?

Мыш низко опустил голову.

— Просто невероятно. Никак не думал, что придется это вам говорить, — обратился я ко всем. — Нет, вы подумайте: мне — и вам. Вы, ребята, никогда не думали, что, если у вас возникла проблема, ее можно обсудить?

Эти слова не понравились никому, и ответом на них стали взгляды, варьировавшие от обиженных до раздраженных.

Исключением стал Мыш, который вздохнул и добавил что-то вроде «Уф-вуф».

— Извини, — обратился я к нему лично. — К четверолапым молчунам это не относилось.

— Она собиралась вызывать Стражей! — настаивала Молли. — А если это случится прежде, чем мы найдем настоящего убийцу Ла Фортье, нам всем крышка.

— Вообще-то, — подала голос Анастасия, — это правда.

Я повернулся в ее сторону. Она встала и, чуть морщась, потянулась.

— Насколько я понимаю, — негромко произнесла она, — Морган завербовал вашу ученицу, чтобы она содействовала его побегу. И что без вас в этом деле тоже не обошлось.

Я раздраженно шмыгнул носом.

— Кой черт вы строите такие предположения?

Она посмотрела на меня, недобро прищурившись.

— В самом деле, почему Морган укрылся в доме единственного члена Совета, имеющего все основания его недолюбливать? Если не ошибаюсь, не вы ли назвали это «совершеннейшим безумием»?

Я поморщился. Черт.

— Мм-м, — пробормотал я. — Ну, я…

— Ты мне солгал, — произнесла она, не повышая тона. Подавляющее большинство людей не заметило бы в ее голосе ноток злости или боли, тем более почти неощутимых пауз между словами. Но я-то видел, как камень за камнем растет стена где-то за ее глазами, и отвел взгляд.

В комнате повисла полнейшая тишина. Первым нарушил ее Морган.

— Что? — произнес он каким-то жалким, надтреснутым голосом.

Я посмотрел на него. Его жесткое, обыкновенно кислое лицо сделалось серым, исказилось от потрясения — точь-в-точь как у младенца, впервые открывшего для себя болезненные побочные последствия закона всемирного тяготения.

— Ана, — продолжал он, с трудом выдавливая слова, — ты… ты полагаешь, что я… Как ты могла подумать, что я?..

Он отвернулся. Уж наверняка не для того, чтобы скрыть слезы. Кто угодно, только не Морган. Он бы не обронил ни слезинки, даже если бы ему пришлось казнить родную мать.

И все же на какую-то долю секунды что-то блеснуло у него на щеке.

Анастасия встала, подошла к нему, опустилась на колени и положила руку ему на лоб.

— Дональд, — мягко произнесла она. — Нас уже предавали те, кому мы доверяли. И не раз.

— То они, — неуверенно пробормотал он, не поднимая глаз, — а это я.

Она провела рукой по его волосам.

— У меня и мысли не было, Дональд, что ты совершил это по собственной воле, — тихо сказала, почти прошептала она. — Я полагала, что кто-то проник к тебе в сознание. Или взял кого-нибудь в заложники, чтобы принудить тебя к сотрудничеству. Что-то в этом роде.

— Кого они могли бы взять в заложники? — с горечью парировал Морган. — Нет таких. По этой же самой причине. И ты это прекрасно знаешь.

Она вздохнула и закрыла глаза.

— Тебе знакомы его обереги. Ты уже проходила их. Много раз. И ты восстановила их, стоило тебе войти. И у тебя ключи от его квартиры.

Она не ответила.

Его голос сделался совсем уже глухим.

— У тебя связь. С Дрезденом.

Анастасия несколько раз моргнула.

— Дональд… — начала она.

Он поднял на нее глаза — ни намека на слезы, только усталость.

— Не надо, — сказал он. — Не смей.

Она встретилась с ним взглядом. Никогда прежде мне не доводилось видеть на ее лице такой боли — мягкой, сочувственной боли.

— У тебя жар. Дональд, прошу тебя. Тебе нужно в постель.

Он устало опустил голову на ковер и закрыл глаза.

— Теперь уже все равно.

— Дональд…

— Все равно, — упрямо повторил он.

Анастасия беззвучно заплакала. Она так и осталась сидеть рядом с ним, гладя его по каштановым с проседью волосам.

Часом позже Морган снова лежал без чувств в постели. Молли спустилась в лабораторию и, закрыв за собой люк, притворялась, будто делает домашнюю работу по эликсирам. Я сидел на том же месте с пустой банкой колы.

Анастасия вышла из спальни, бесшумно закрыла за собой дверь и привалилась к ней спиной.

— Когда я его здесь увидела, — сказала она, — я решила, что он пришел, чтобы расправиться с тобой. Узнал про наши отношения и захотел с тобой расправиться.

— Ты? — спросил я. — И Морган?

Она помолчала, прежде чем ответить.

— Я не позволяла ничего такого. Это было бы несправедливо по отношению к нему.

— Но он все равно хотел этого, — предположил я.

Она кивнула.

— Блин-тарарам, — вздохнул я.

Она сложила руки на животе, не поднимая глаз.

— А разве у тебя с твоей ученицей было по-другому, Гарри?

Молли не всегда была таким Кузнечиком, как теперь. В самом начале обучения у меня она вообразила, что я научу ее всяким вещам, не имеющим никакого отношения к магии, зато требующим от нее умения быстренько раздеваться догола. И что это ей вполне подходит.

Но не мне.

— Не совсем, — признался я. — Но ведь он недолго ходил у тебя в учениках, верно?

— Я всегда считала, что романтические отношения делают меня уязвимой, чего я позволить никак не могла. Не на моем посту.

— Не всегда, — заметил я. — По крайней мере в последнее время.

Она медленно вздохнула.

— В прошлом моем теле с этим было гораздо проще справляться. Оно было старше. И меньше подвержено…

— Жизни? — предположил я.

Она пожала плечами:

— Страстям. Одиночеству. Радости. Боли.

— Жизни, — подытожил я.

— Возможно. — Она постояла немного с закрытыми глазами. — В молодые годы я купалась в любви, Гарри. В страсти. В открытиях, в новых ощущениях и в жизни. — Она ткнула пальцем себе в грудь. — Я даже не понимала, сколько этого я забыла, до тех пор пока Похититель Тел не оставил меня вот такой. — Она открыла полные боли глаза и посмотрела на меня. — Я не понимала, как мне этого не хватало, пока ты не напомнил. А к этому времени Морган уже не… Стал таким, какой была я. Отрешенным.

— Другими словами, — сказал я, — он сделал себя таким же, как ты. По твоему образу и подобию. И именно поэтому, когда ты изменилась, он не смог дать тебе того, что ты хотела.

Она кивнула.

Я покачал головой.

— Трудно нести факел сотню лет без перерыва. Должно быть, жжет как черт знает что.

— Я знаю. Я и в мыслях не держала причинить ему боль. Поверь мне.

— Тот самый случай, — вздохнул я. — Все как ты говорила. Сердце хочет того, чего хочет сердце.

— Банально, — сказала она. — Но все равно верно. — Она повернулась, опершись о дверь правым плечом и продолжая смотреть на меня. — Надо обсудить, что это значит теперь для нас.

Я покрутил в пальцах пустую жестянку из-под колы.

— Надо, — согласился я. — Но не прежде, чем мы обсудим Моргана и Ла Фортье.

Она медленно перевела дух.

— Да.

— Что ты намерена делать? — поинтересовался я.

— Его разыскивает Совет, Гарри, — мягко произнесла она. — Я не знаю, каким образом ему удалось до сих пор избежать обнаружения магическими средствами, но рано или поздно, через несколько часов или дней это все-таки произойдет. Его найдут. И когда это случится, схватят не только его, но и вас с Молли. Вы оба погибнете вместе с ним. — Она сделала глубокий вдох. — И если я не доложу Совету о том, что мне стало известно, и я с вами.

— Угу, — согласился я.

— Ты действительно считаешь, что он невиновен? — спросила она.

— В убийстве Ла Фортье? Да.

— У тебя есть доказательства?

— Я нарыл достаточно, чтобы полагать, что я прав. Но недостаточно, чтобы оправдать его, — пока недостаточно.

— Но если это не Морган, — тихо произнесла она, — значит, предатель до сих пор разгуливает на свободе.

— Угу.

— И ты просишь меня отказаться от преследования подозреваемого, на виновность которого указывает множество прямых улик, а вместо этого преследовать какого-то призрака, Гарри? Кого-то, кого мы не то что идентифицировать не можем — даже доказать само существование, и то не наверняка. И не только это — ты просишь меня поставить на карту твою жизнь, жизнь твоей ученицы и мою жизнь, и все ради погони за этим призраком?

— Да. Прошу.

Она покачала головой:

— Весь мой опыт Стража говорит, что Морган более чем вероятно виновен.

— Что возвращает нас к главному вопросу, — сказал я. — Что ты намерена делать.

Последовало молчание.

Она оттолкнулась от двери и села на стул лицом ко мне.

— Ладно, — сказала она. — Расскажи все.

(обратно)

Глава двадцать четвертая

— Так дипломатию не ведут, — сказала Анастасия, когда мы подъехали к воротам Шато-Рейт.

— Ты теперь в Америке, — возразил я. — Наше понятие дипломатии сводится к тому, чтобы вломиться с пистолетом в одной руке, сандвичем в другой, а потом спросить, что бы ты из этого предпочел.

Анастасия улыбнулась краешком губ.

— И где твой сандвич?

— Я что, похож на Киссинджера?

Мне приходилось уже бывать в Шато-Рейт, но как-то так получалось, что дело происходило ночью или по крайней мере в сумерки. Рейты владеют огромным поместьем примерно в часе езды от Чикаго, и в настоящее время их дворец является резиденцией правящего клана Белой Коллегии. Примерно на полмили от дворца тянется лес — старый лес, превращенный заботливым уходом в идиллический парк, какие можно увидеть в старых европейских поместьях. Парк состоит преимущественно из древних, мощных деревьев и ровной травы, хотя кое-где виднеются редкие, подозрительно симметричные купы цветущих кустов; многие из них располагаются в центре золотых столбов солнечного света, пробивающегося сквозь зеленый свод древесных крон. Сами столбы эти тоже располагаются с подозрительно правильными интервалами.

Территорию поместья окружала высокая изгородь, по верху которой тянулась колючая проволока; впрочем, снаружи ее почти не было видно. Проволока явно находилась под напряжением, а на столбах изгороди виднелись небольшие стеклянные шарики с тянувшимися от них проводами: ультрасовременные камеры наблюдения, контролировавшие каждый дюйм периметра.

Ночью поместье производило исключительно зловещее впечатление. В солнечный летний полдень оно казалось просто… просто красивым. Очень, очень богатым и очень, очень красивым. Как и сама семья Рейтов, их владения наводили ужас только в определенные моменты.

Вежливый охранник с выправкой отставного военного увидел, как мы выбираемся из такси, доложил кому-то по сотовому телефону и без промедления отворил нам калитку. Прогулявшись еще полмили по Шервудскому лесу, мы оказались у парадного подъезда Шато-Рейт.

— Что у нее за персонал? — спросила Анастасия.

— Не сомневаюсь, ты читала досье.

— Да, — кивнула она, шагнув на ступени крыльца. — Но меня интересует твое личное мнение.

— С тех пор как отбором персонала ведает лично Лара, — ответил я, — уровень заметно повысился. Я не думаю, чтобы их контролировали, кормясь на них.

— И на чем основано это твое предположение?

Я пожал плечами:

— На том, что было прежде, и как стало сейчас. В прошлом их наемники производили впечатление… не от мира сего, что ли? То есть они готовы были отдать жизнь по малейшему приказу, но интеллектом не отличались. Хороши собой и с пустотой в голове. С хорошей пустотой в голове. А этот парень, — я мотнул головой назад, в направлении ворот, — перекусывал, когда мы приехали. И у него там лежала газета. Прежде они просто стояли живыми манекенами. Бьюсь об заклад, нынешние — из отставных военных. Бывалых, закаленных — не зеленых салаг.

— То есть, с формальной точки зрения, — заметила она, когда мы поднялись на крыльцо, — боевого крещения они у нее не проходили.

— Или, возможно, у Лары просто хватает ума не засвечивать их без крайней нужды, — возразил я.

— С формальной точки зрения, — не сдавалась Анастасия, — это относится и к ней самой.

— Ты не видела, как она мочила супервурдалаков, вооруженная всего парой кинжалов. А я видел — тогда, при попытке дворцового переворота. — Я постучал в дверь посохом и оправил складки серого плаща. — Я понимаю, Стражи старой закалки относятся к моим словам скептически, но ты уж мне поверь. Лара Рейт — чертовски умная и опасная стервочка.

Анастасия покачала головой и едва заметно улыбнулась.

— И тем не менее ты собираешься приставить к ее голове пистолет.

— Я только надеюсь, что некоторое давление поможет нам выудить из нее что-нибудь, — вздохнул я. — И потом, выбор у меня невелик. И времени нет ни на что, кроме как на открытые действия.

— Ну, — подытожила она, — по крайней мере ты действуешь в привычной манере.

Дверь отворил мужчина лет тридцати с квадратной челюстью и короткой армейской стрижкой. Одежду его составлял легкий спортивный костюм кремового цвета, пистолет в наплечной кобуре и, возможно, кевларовый бронежилет под белой футболкой.

— Сэр, — произнес он с вежливым кивком. — Мэм. Вы не хотите отдать плащи?

— Благодарю вас, — ответила Анастасия, — но это форменная одежда. Вы бы весьма помогли нам, проводив прямиком к мисс Рейт.

Охранник еще раз кивнул.

— Прежде чем вы воспользуетесь гостеприимством этого дома, я попрошу вас дать мне слово, что вы пришли сюда, не имея недобрых намерений, и что не прибегнете под его кровом к насилию.

Анастасия открыла рот, собиралась выразить согласие, но тут вперед выступил я.

— Черт подери, нет, — произнес я.

Охранник прищурился, и расслабленности в его позе разом убавилось.

— Прошу прощения?

— Ступайте и передайте Ларе, что нам еще предстоит обсудить, разнесем мы этот дом по кирпичику или нет, — заявил я. — Передайте ей, что пролита кровь, и я полагаю, что и ее руки тоже замараны. Передайте, что, если она хочет получить шанс очистить репутацию, ей стоит поговорить со мной. И еще передайте, что, если она откажется, это само по себе послужит ответом, и вина за последствия ляжет на нее.

Несколько секунд охранник молча смотрел на меня.

— Право же, вы очень высокого мнения о себе, — произнес он наконец. — Вы понимаете, что вас окружает? Представляете, где находитесь?

— Угу, — кивнул я. — На нулевой отметке.

Последовала новая пауза, и он моргнул первым.

— Я передам ей. Будьте добры, подождите здесь.

Я кивнул, и он удалился куда-то вглубь дома.

— Нулевая отметка? — чуть слышно пробормотала Анастасия. — Тебе не кажется, что это отдает мелодрамой?

— Вообще-то я собирался ответить: «В трех футах от места, где найдут ваше тело», — отозвался я в том же духе. — Но, боюсь, он воспринял бы это слишком на свой счет. А ведь он всего лишь выполняет свою работу.

Она покачала головой:

— Разве это не могло пройти как вежливое посещение?

— Лара опаснее всего, когда вокруг нее все вежливы, — возразил я. — И она сама это прекрасно понимает. Я не хочу, чтобы она ощущала себя в своей тарелке. Из нее гораздо проще будет вытянуть ответы на интересующие нас вопросы, если ее будет беспокоить, какой ад может здесь разразиться.

— Возможно, нам было бы гораздо проще задавать ей эти вопросы, если бы мы не беспокоились о том же, — предположила Анастасия. — Мы на ее территории, тактическое преимущество на ее стороне. Можно, например, обратить внимание на то, что штукатурка на стенах с обеих сторон от нас совсем свежая.

Я покосился по сторонам. Так оно и оказалось.

— И что?

— Только то, что, если бы я готовила это место к обороне, я могла бы замуровать в стены противопехотные мины направленного действия и прикрыть их тонким слоем штукатурки — на случай, если понадобится устранить неприятеля, слишком опасного, чтобы встретиться с ним в открытом бою.

Мне приходилось своими глазами видеть, что делает противопехотная мина с людскими телами. Попробуйте представить себе, что останется от белки, если в нее выпалить в упор картечью из крупнокалиберного дробовика. Так, кое-какие ошметки и брызги. Вот и на человека шарики диаметром в четверть дюйма, которыми начинены противопехотные мины, производят примерно такое же действие. Я снова покосился на стены.

— По крайней мере я не ошибался, — сказал я. —Нулевая отметка.

— Я имела в виду, такое просто вероятно. Существует ведь все-таки разница между смелостью и идиотизмом.

— И если Ларе покажется, что она в опасности, ей достаточно нажать на кнопку, — пробормотал я. — Превентивная самооборона.

— Гм… Вообще-то это излюбленный метод разборки с теми, кто обладает сверхъестественными способностями. Впрочем, законы гостеприимства защищают нас от нее примерно в той же степени, что и ее — от нас.

Я обдумал это и тряхнул головой.

— Если мы будем тихими и вежливыми, она не выдаст нам ничего. И убить она нас не убьет, пока не выведает то, что известно нам.

Она пожала плечами:

— Может, ты и прав. Ты с этой умной и опасной стервой общался больше, чем я.

— Полагаю, через пару минут мы все узнаем.

Через пару минут мы все еще стояли на месте. Наконец появился охранник.

— Сюда, пожалуйста, — произнес он.

Следуя за ним, мы шли по всему этому великолепию. Паркетные полы. Резное дерево. Статуи. Фонтаны. Рыцарские доспехи. Живопись, в том числе оригинал Ван Гога. Витражи. Прислуга в ливреях. Я так и ожидал увидеть в каком-нибудь очередном зале стаю павлинов или ручного гепарда в украшенном бриллиантами ошейнике.

Миновав с полсотни залов и коридоров, охранник привел нас в крыло здания, которое сравнительно недавно переоборудовали в подобие современного офиса. В отделенных друг от друга легкими перегородками ячейках работали с полдюжины деловитого вида людей. Где-то неподалеку чирикал телефонный сигнал. Жужжали копировальные машины. Из невидимых глазу динамиков неслась негромкая рок-музыка.

Мы пересекли зал, по короткому коридору прошли мимо комнаты отдыха, из которой пахло свежемолотым кофе, и уперлись в большую двустворчатую дверь. Охранник отворил и придержал для нас одну из створок, и мы вступили в приемную с секретарским столом, за которым сидела потрясающей красоты женщина.

Точнее говоря, за ним сидела Жюстина в консервативном сером костюме; седые волосы она собрала на затылке в хвост.

При виде нас она встала и одарила нас вежливой, официальной улыбкой, какие обычно бывают в сериалах.

Жюстина подошла к двери, расположенной справа от ее стола, постучала и приоткрыла ровно настолько, чтобы произнести: «Мисс Рейт? Стражи пришли». Из-за двери ей ответил негромкий женский голос. Жюстина отворила дверь и все с той же улыбкой придержала ее, пропуская нас в кабинет.

— Кофе? Или что-нибудь еще из напитков? Сэр, мэм?

— Нет, спасибо, — ответила Анастасия.

Мы вошли, и Жюстина осторожно закрыла за нами дверь.

Кабинет Лары Рейт имел мало общего с кабинетом Эвелин Дерек. Ну конечно, мебель тоже была дорогой, хотя здесь преобладало не стекло, а дерево. Впрочем, ее отличали те же чистота форм и функциональность. На том сходство и заканчивалось. Кабинет Лары не оставлял сомнений в том, что здесь работают, и много. В углу стола лежали аккуратной стопкой письма. Практически всю поверхность стола и небольшого бюро у стены занимали папки и конверты, разложенные не абы как, но по строгому, пусть и неведомому мне принципу. На видном месте лежали ручка и набор маркеров. В общем, воля хозяйки кабинета не дала бумажной анархии захлестнуть помещение.

Лара Рейт, фактическая правительница Белой Коллегии, сидела за столом. На этот раз я увидел ее в деловом костюме из белоснежного шелка, выгодно подчеркивающем ее безупречную фигуру. Тесный покрой костюма причудливо контрастировал с ее длинными, иссиня-черными волосами, волнами ниспадавшими ей ниже лопаток. Черты ее обладали бессмертной красотой античных изваяний, этаким идеальным балансом привлекательности, силы, ума и проницательности. Глаза теплого, серого оттенка обрамлялись длинными, шелковистыми ресницами, а одного взгляда на ее мягкий, чувственный рот хватило, чтобы мои губы защипало от желания припасть к нему.

— Страж Дрезден, — произнесла она негромко своим мягким, мелодичным голосом. — Страж Люччо. Прошу вас, садитесь.

Я даже не стал переглядываться с Анастасией. Оба остались на ногах, молча глядя на нее.

Лара откинулась на спинку кресла, и губы ее изогнулись в легкой, немного зловещей улыбке, не коснувшейся, однако, глаз.

— Ясно. Меня оскорбляют. Вы не скажете мне почему — или мне догадаться самой?

— Не прикидывайтесь овечкой, Лара, — ответил я. — Ваша адвокат, Эвелин Дерек, наняла частного сыщика следить за мной и докладывать о моих перемещениях — и каждый раз, когда я выбираюсь куда-нибудь, на меня нападает какое-нибудь чудище.

Улыбка не померкла.

— Адвокат?

— Я заглянул ей в голову, — продолжал я. — И обнаружил там повсюду следы Белой Коллегии. Включая запрет открывать, на кого она работает.

— И вы считаете, это моих рук дело?

— В этих-то краях? — хмыкнул я. — Почему бы и нет?

— Я ведь не единственный член Коллегии в этом городе, Дрезден, — заметила Лара. — И хотя мне льстит столь высокое мнение о моей особе, многие мои сородичи любят меня не настолько сильно, чтобы советоваться насчет каждого своего шага.

— Однако они не вступают в борьбу с Белым Советом без вашего ведома, — вмешалась в разговор Анастасия. — Подобные действия выглядели бы как, — она улыбнулась, — вызов Белому Королю.

Взгляд серых глаз Лары переместился на Люччо и некоторое время изучал ее.

— Капитан Люччо, — произнесла она наконец. — Я видела ваш танец в Неаполе.

Анастасия нахмурилась.

— Это было… когда? Пару веков назад, плюс-минус лет десять или двадцать. — Лара улыбнулась. — Не могу не признать, талантами вы не обделены. Но, конечно, это все до вашего нынешнего… состояния.

— Мисс Рейт, — произнесла Анастасия. — Это имеет мало отношения к интересующему нас вопросу.

— Ну почему же, — нежно промурлыкала Лара. — После вашего выступления мы с вами присутствовали на одном и том же балу. Поэтому мне известны ваши пристрастия… тогдашние пристрастия. — Губы ее изогнулись в легкой голодной улыбке, а потом вдруг все, что я мог — это сдерживать дрожь в коленях, такое дикое, иррациональное желание захлестнуло меня с головой. — Вам, наверное, приятно вспоминать те времена?

И тут желание исчезло — так же внезапно, как появилось.

Анастасия медленно перевела дыхание.

— Мне слишком много лет, чтобы забавляться такими древностями, мисс Рейт, — спокойно ответила она. — Равно как и ума хватает на то, чтобы не верить, что вам неизвестно о происходящем в Чикаго.

Мне потребовалось несколько секунд на то, чтобы выдернуть мои мысли из тех мест, куда их посылала Лара, но я справился.

— Нам известно, что вы работаете с кем-то, входящим в состав Совета, — негромко сказал я. — Я хочу, чтобы вы сказали нам, кто это. И еще я хочу, чтобы вы освободили Томаса.

Только на последнем слове взгляд Лары метнулся ко мне.

— Томаса?

Я оперся на посох и пристально посмотрел ей в лицо.

— Томас успел сообщить мне о наемнике, которого навела на меня Эвелин Дерек, но исчез прежде, чем сам успел вступить в схватку. Ни один его телефон не отвечает на звонки, в салоне его не видели.

Взгляд Лары переместился на мгновение куда-то вдаль, на безукоризненно гладком лбу обозначилась складка.

— И это все, Дрезден? Слабый намек в чужом сознании на то, что кто-то из моих сородичей манипулировал этой девицей-адвокатом, и исчезновение моего братца? И из-за этого вы сюда пришли?

— Пока да, — признал я. Но, выложив дозу правды, не удержался от маленькой порции лжи: — Однако когда мы получим результаты запроса о денежных переводах, у нас не останется сомнений в вашей роли во всех этих делах. И тогда поздно будет идти на попятный.

Лара прищурилась.

— Вам ничего не найти, — твердым, ледяным тоном заявила она. — Потому что ничего такого нет.

Ага. Значит, я задел-таки ее за живое. Я надавил чуть сильнее:

— Ну же, Лара. Вам известно, и мне известно, как ваши ребята ведут дела. Обложившись алиби, не снимая перчаток. Вы же не думаете, что я поверю, будто вы не в курсе происходящего.

Зрачки у Лары как-то разом сменили цвет с темно-серого на светлый, серебристый, и она встала из-за стола.

— Честно говоря, Дрезден, мне безразлично, верите вы или нет. Я не имею ни малейшего представления о том, какие улики представляются вам убедительными, но во внутренних разборках Белого Совета я не замешана никак. — Она высокомерно задрала подбородок. — Что бы вы там ни считали, мир не сводится к вашему Совету. Он гораздо больше, и ваша роль в нем далека от решающей. Вы жалкое сборище зацикленных на себе пережитков истории, а ваше самомнение на порядок уступает вашей реальной значимости.

Что ж. С этим я спорить не стал бы, хотя Анастасия при этих словах недобро сощурилась.

Лара облокотилась на стол и, глядя на меня в упор, заговорила медленно, чеканя каждое слово:

— Вы полагаете, вы можете просто так ворваться в мой дом и угрожать мне, помыкать мной в свое удовольствие? Мир меняется, господа Стражи. А Совет отказывается меняться вместе с ним. Рано или поздно он обрушится под собственной тяжестью — это всего лишь вопрос времени. Эта слепая самоуверенность только…

Она осеклась и, чуть склонив голову набок, повернулась к окну.

Я удивленно заморгал и покосился на Анастасию.

Спустя секунду вырубилось электричество.

Почти мгновенно включились, несмотря на светлое время суток, красные аварийные указатели. А еще через несколько секунд помещение наполнил тревожный звон, исходящий из динамиков на стене.

Я перевел взгляд с динамиков на Лару — та пристально смотрела на меня.

— Что происходит? — спросил я у нее.

Глаза ее чуть расширились.

— Вы не знаете?

— Мне-то откуда, черт подери, знать? — раздраженно буркнул я. — Это ваша дурацкая охранная сигнализация, не моя.

— Значит, это не ваших рук дело… — Она стиснула зубы. — Что за гребаная чертовщина!

Она рывком повернула голову к окну, и на этот раз я тоже услышал: высокий, отчаянный мужской вопль.

А потом я почувствовал это: тошнотворное ощущение какой-то неправильности, наводящее ужас присутствие чего-то древнего и злобного.

Шкура-Перевертыш.

— На нас напали, — бросила Лара. — Идите за мной.

(обратно)

Глава двадцать пятая

В дверь постучали, и в кабинет вошла Жюстина с чуть округлившимися глазами.

— Мисс Рейт?

— Статус угрозы? — неожиданно спокойным голосом спросила Лара.

— Неизвестен, — ответила Жюстина. Она дышала учащенно. — Сработал сигнал тревоги, я вызвала мистера Джонса, но рация не работает.

— От вашей электроники сейчас никакого толка, — сообщил я. — Черная магия гробит ее в хлам. Это Шкура-Перевертыш.

Лара повернулась и пристально посмотрела на меня:

— Вы уверены?

Анастасия кивнула и потянула из ножен меч.

— Я это тоже ощущаю.

— На что он способен? — поинтересовалась Лара.

— На все, на что способен я, только круче, — ответил я. — И он меняет облик. Очень быстр, очень силен.

— Его можно убить?

— Угу, — кивнул я. — Но возможно, разумнее было бы бежать.

Лара сощурилась.

— Эта тварь вторглась ко мне в дом, калечит моих людей. Черта с два. — Она повернулась и с размаху ударила кулаком по деревянной панели на стене. Та разлетелась в щепки, открыв взгляду нишу, в которой висели пояс с двумя мечами и автоматический пистолет — вроде «Узи», только поменьше. Она стряхнула с ног дорогие туфли на шпильках, сбросила шелковый пиджак и принялась застегивать на себе амуницию. — Жюстина, кто из семьи сейчас здесь?

— Считая вас четверо, — без запинки отозвалась Жюстина. — Ваши сестры, Элиза и Наталья, а еще кузина Мэдлин.

Она кивнула.

— Господа Стражи, — произнесла она. — Если вы не против, давайте перенесем нашу беседу на более поздний срок. Я почла бы это за личное одолжение.

— К черту, — буркнул я. — Эта тварь убила одного из моих друзей.

Лара посмотрела на нас:

— Предлагаю временный альянс против этого налетчика.

— Принимается, — резко бросила Анастасия.

— Не вижу особого выбора, — добавил я.

Где-то в доме ударили выстрелы — несколько автоматных очередей сразу.

За ними последовали новые вопли.

— Жюстина, — я протянул руку, — станьте мне за спину.

Девушка торопливо повиновалась; лицо ее казалось напряженным, но в целом она хорошо владела собой.

Анастасия заняла позицию справа от меня, а Лара встала слева. От нее пахло изысканными духами, да и вообще от нее исходило столько похоти, что хотелось впиться в нее зубами, как в сочный фрукт.

— Он стремителен и живуч, — сказал я. — И умен. Но не неуязвим. Надо бить его с нескольких сторон одновременно — может, так заставим его бежать.

Громыхнул дробовик — на порядок ближе, чем автоматы несколько секунд назад. Эхом выстрелу послышались удары, будто чем-то тяжелым с размаху шмякнули несколько раз о стены и пол.

Психический, если можно так выразиться, запах Шкуры-Перевертыша резко сгустился, и я повернулся к двери.

— Вот он!

Когда я произносил «он», Перевертыш уже врывался из коридора в приемную, причем перемещался он заметно быстрее щепок, летевших от разнесенной им двери. Он не забыл прикрыться завесой и виделся нам всего лишь мерцающим в воздухе маревом.

Я прикрылся силовым щитом, выставив его перед нами так, чтобы невидимая энергия перегородила дверь в Ларин кабинет. Перевертыш врезался в него со всей дури, на полной скорости. Щит выстоял — едва-едва, но выстоял, — но столько энергии выделилось при столкновении, что из-под браслета потянулась струйка дыма, а уж как он жег мне запястье… Ну, и сам я, разумеется, отъехал назад вместе с ковром почти на фут.

Завеса, которой прикрывался Перевертыш, столкнувшись с моим щитом, дрогнула, и на мгновение мы увидели высокую, костлявую, покрытую клочковатой желтой шерстью тварь, отдаленно напоминавшую человеческую фигуру, с длинными как у гиббона руками, заканчивавшимися почти изящными когтями.

Стоило моему щиту исчезнуть, как Анастасия наставила на тварь палец, прошипела слово заклинания, и с конца его сорвался ослепительно яркий, тонкий как волос луч. Я тоже практикую огненную магию, но эта была на порядок сильнее, точнее и эффективнее. Луч скользнул по левой руке Перевертыша, и там, где он коснулся его шкуры, шерсть загорелась, а плоть мгновенно потемнела и вспухла волдырями.

Перевертыш метнулся в сторону от двери и исчез, оставив за собой дымящуюся, иззубренную дырку в дорогой деревянной отделке.

Я нацелил посох на пустой дверной проем; Лара навела туда пистолет.

Секунд десять ничего не происходило.

— Где он? — прошипела Лара.

— Ушел? — предположила Жюстина. — Может, испугался, когда Страж Люччо его ранила.

— Нет, не ушел, — сказал я. — Он хитер. Вот как раз сейчас он ищет лучший способ добраться до нас.

Я огляделся по сторонам, пытаясь мыслить, как мыслил бы враг.

— Дайте подумать, — пробормотал я. — Если бы я был меняющей облик машиной убийства, как бы я пробрался сюда?

Возможностей не так много — дверь перед нами и окно у нас за спиной. Не прекращая оглядываться, я повернулся к окну. В кабинете висела тишина, только шелестел кондиционированный воздух в решетках…

В вентиляционных решетках.

Я повернулся, вскинул жезл, нацелив его на воздуховод из витой стальной трубы, и сосредоточился.

— Fulminos! — выкрикнул я.

Бело-голубая молния с треском соединила на мгновение конец моего жезла с воздуховодом. Разряд ушел в металл, и, я не сомневался, дошел до любого, кто мог находиться в трубе.

Послышался дикий, чирикающий какой-то вопль, и вслед за слетевшей с раструба воздуховода решеткой, из него вывалилась бьющаяся, длинная как удав лента марева. Еще не коснувшись пола, она развернулась в нашу сторону и превратилась во что-то приземистое, мощное, вроде барсука или росомахи.

Оно врезалось Анастасии в грудь и вместе с ней покатилось по полу.

И в этом безумном клубке я успел разглядеть пару золотых глаз, сиявших садистским наслаждением.

Я повернулся, чтобы отшвырнуть тварь от Анастасии, но меня опередила Лара. Она изо всех сил ткнула в бок твари ствол пистолета и нажала на спуск.

Кабинет наполнился огнем и грохотом; Перевертыш отпрянул в сторону, оттолкнулся от пола, изогнулся в прыжке и полоснул клешней Жюстине по животу. Ловко приземлившись на ноги, он устремился к окну за Лариным столом и исчез.

Жюстина пошатнулась и вскрикнула от боли.

Секунду-другую Лара расширенными глазами смотрела в выбитое окно, потом перевела дух.

— Голод мне в глотку, — пробормотала она.

Я повернулся к Анастасии, но она, морщась от боли, махнула рукой. Крови на ней я не видел. Тогда я переключился на Жюстину и попытался оценить, насколько серьезно она ранена. В нижней части ее живота набухали кровью шесть параллельных горизонтальных полосок — аккуратных, словно прочерченных скальпелем. Кровоточили они довольно сильно, но ни брюшной полости, ни крупных сосудов Перевертыш, похоже, не задел.

Я схватил валявшийся на полу шелковый пиджак Лары, кое-как сложил его и приложил Жюстине к животу.

— Прижимайте крепче, — скомандовал я. — Вам нужно остановить кровь. Держите и не отнимайте.

Она стиснула зубы от боли, но кивнула и обеими руками прижала импровизированный тампон к животу, пока я помогал ей подняться.

Лара покосилась на Жюстину и снова повернулась к окну.

— Голод мне в глотку, — повторила она. — В жизни не видела такой скорости.

С учетом того, что я своими глазами видел, как она бегала со скоростью пятьдесят миль в час, полагаю, она знала, что говорит. У нас не было ни единого шанса удержать эту тварь на время, достаточное, чтобы замочить.

Я подошел к окну поискать Перевертыша взглядом и на мгновение оцепенел. Прямо на меня неслась огненная комета алого цвета — предположительно, дело рук Перевертыша. Я инстинктивно отпрянул, выставив перед собой руку с браслетом-оберегом. Комета ударила в мой щит, и последовавший взрыв опрокинул меня навзничь.

Снова послышался жуткий, нечеловеческий вопль, на этот раз издевательский и полный злобы, а потом что-то ударило в стену под нами, и дом содрогнулся.

— Он снова в доме, — сообщил я и подал руку Анастасии, чтобы помочь ей встать. Она приняла ее, но стоило мне потянуть, как она заскрежетала зубами, сдерживая стон, и я тут же опустил ее обратно на пол.

— Не могу, — с усилием выдохнула она. — Ключица.

Я чертыхнулся. Из всех простых травм сломанная ключица причиняет едва ли не больше всего боли. Боевых подвигов от Анастасии сегодня больше можно не ждать. Черт, да она и стоять-то не могла.

Пол у меня под ногами вдруг взорвался. Что-то вроде стального троса обвило меня за лодыжку, дернуло, и я полетел вниз, задыхаясь от чудовищной вони. Я врезался во что-то, замедлившее, но не остановившее мое падение, и продолжал падать. Грохот в ушах стоял ужасный. А потом падение резко прекратилось, хотя я плохо понимал, где верх, а где низ. В меня разом врезалась сотня разнообразных предметов, вышибив из меня дух.

Несколько секунд я лежал, оглушенно пытаясь вспомнить, что нужно делать, чтобы вздохнуть. Перекрытие. Перевертыш пробился ко мне сквозь перекрытие. Он сдернул меня вниз — только пол, на котором он стоял, должно быть, не выдержал веса нас обоих вместе с обломками.

Я провалился через два перекрытия и ухитрился остаться при этом в живых. Считайте меня счастливчиком.

И тут подо мной что-то пошевелилось.

Груда обломков осыпалась, и из-под нее послышался негромкий, но мощный, басовитый такой рык. Я ударился в панику и попытался заставить свое тело убраться оттуда, но прежде чем я успел вспомнить, как это делается, из-под груды обломков вынырнула длинная, поросшая желтой шерстью рука. Быстрее, чем вы успели бы произнести «бедняга Гарри Дрезден», ее длинные, похожие на клешню пальцы с жуткой силой сдавили мне горло и начали душить.

(обратно)

Глава двадцать шестая

На случай, если кто не знает: даже когда вас душат в бессознательном состоянии, это чертовски больно.

Во-первых, это жуткая, сокрушительная боль в шее, и она сопровождается чудовищным давлением в черепной коробке, словно голова вот-вот взорвется, разлетевшись на крошечные кусочки. Это дает о себе знать кровь, оказавшаяся в мозгу взаперти. Боль накатывает волнами в ритме сердцебиения, хоть насчет сердца вы уже не знаете, работает оно еще или нет.

При этом совершенно безразлично, хрупкая ли вы супермодель или накачанный стероидами амбал, поскольку от силы мышц или воли здесь ничего не зависит — все сводится к простой физиологии. Если вы живой человек, которому необходимо дышать, вы лишаетесь сознания. Грамотный душитель доведет вас до такого состояния за четыре-пять секунд.

Но, конечно, если душителю хочется, чтобы его жертва помучилась как можно больше, процесс можно и растянуть.

Догадайтесь сами, какой вариант выбрал Перевертыш.

Я бился, но с таким же успехом мог бы сэкономить силы. Ослабить хватку на шее у меня не получалось. Груда обломков развалилась наконец, и из-под нее с легкостью полярного волка, выбирающегося из своего снежного логова, вынырнул Перевертыш. Неестественно длинные руки его свисали ниже колен, так что когда он встал и двинулся куда-то по коридору, таща меня за шею, мне удавалось время от времени отталкиваться от пола ногами и даже руками, не давая шее оборваться под моей же собственной тяжестью.

Где-то рядом загрохотали по паркету башмаки. Перевертыш издал негромкий звук — то ли зарычал, то ли усмехнулся — и небрежно двинул меня башкой о стену. На некоторое время все мои ощущения свелись к болевым и зрительным, если считать, конечно, звезды в глазах. Потом я почувствовал, что лечу, кувыркаясь, в воздухе и приземляюсь, запутавшись в собственных руках и ногах, которые каким-то странным образом еще оставались на своих местах.

Мне удалось сфокусировать взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть выходившего из-за угла охранника — того самого, из вестибюля. Миниатюрный автомат он вскинул к плечу и прижимался щекой к затворной коробке. Увидев не прикрытого завесой Перевертыша, он застыл на месте. Надо отдать ему должное, он не колебался и доли секунды, прежде чем открыть огонь.

Пули хлестали вдоль коридора — на расстоянии вытянутой руки от меня. Перевертыш размазанным желто-рыжим пятном бросился вбок, оттолкнулся от стены и, на лету меняя форму, устремился на стрелка. Где-то на половине расстояния он подпрыгнул еще раз, преобразился окончательно, и паук размером с микролитражку понесся по потолку дальше, к охраннику.

Тот удивил меня еще раз. Он повернулся и бросился бежать обратно за угол; Перевертыш преследовал его по пятам.

— Давай! — крикнул кто-то, и, стоило Перевертышу дойти до пересечения двух коридоров, как воздух наполнился грохотом. Пули летели откуда-то из-за угла, разнося в щепки паркет и панели облицовки.

Перевертыш издал оглушительный вопль, полный боли и бесконечной ярости. Стрельба усилилась, достигнув какого-то совершенно уже безумного крещендо.

Потом послышались вопли.

Я попытался подняться, но кто-то включил коридор на отжим, и я снова упал. Я повторил попытку. Кто бы ни сделал из коридора стиральную машину, он явно перестарался. Впрочем, опираясь на стену, мне все же удалось встать на колени.

За моей спиной послышался шорох. Я осторожно, чтобы не упасть, повернул голову и увидел, как из отверстия, проделанного в потолке Перевертышем, спрыгивают три сияющие металлическим блеском фигуры. Первой приземлилась Лара Рейт. Юбка ее была разодрана почти до пояса; в одной руке она держала меч, в другой — пистолет, и двигалась с угрожающей грацией пантеры.

Две другие тоже оказались вампирами — светлая кожа блестела серебром, глаза сияли как начищенные монеты — я решил, что это Ларины сестры, о которых говорила Жюстина. Судя по их виду, стояла уже глубокая ночь, самое вампирское время, и вся эта заваруха вытащила кое-кого из постели. Одежду первой составляли исключительно оружие и серебряные пирсинговые побрякушки на брови, в ноздре, на нижней губе и сосках. Темные волосы ее были острижены совсем коротко за исключением одной падавшей на глаза пряди; в руках она держала по мечу вроде Лариного.

Вторая отличалась от сестер ростом и сложением, подобающими скорее мужчине. Да и рубаха, которую она накинула на себя, застегнув на одну пуговицу, казалась мужской. Длинные волосы так и остались спутанными со сна; в руках она держала боевой топор со странной, вогнутой кромкой.

Не сговариваясь, они двинулись в сторону воплей — крадучись, бесшумно как кошки. Проходя мимо меня, Лара задержалась, и взгляд ее холодных серебряных глаз скользнул по моим травмам.

— Не вставайте, — прошипела она.

С удовольствием, тупо подумал я. Так проще.

Вопли стихли одновременно с выстрелами. Из-за угла, шатаясь, вышел все тот же охранник. Волосы его слиплись от крови, да и лицо было наполовину в крови. На левом боку в пиджаке зияла длинная прореха. Левая рука свисала плетью, но правой он продолжал сжимать автомат. При виде сестер-вампиров он пошатнулся и упал на колено.

Лара сделала знак рукой, и ее сестры разошлись в стороны. Сама она остановилась рядом с раненым охранником.

— Что случилось?

— Мы его изрешетили, — произнес он заплетающимся языком. — Мы стреляли в него из всего, что у нас было. Это его даже не замедлило. Они мертвы. Все до единого мертвы.

— Ты истекаешь кровью, — спокойно констатировала Лара. — Держись за мной. Или нет, охраняй чародея.

Он неуверенно кивнул.

— Угу. Понял.

Ларин охранник наверняка был отличным бойцом или невероятным везунчиком, если ему удалось выжить в ближнем, практически рукопашном бою с Перевертышем. Секунду я тупо смотрел на него, и только потом в моем оглушенном мозгу зазвенел тревожный звонок. Так не везет никому.

— Лара! — выдохнул я.

Охранник стремительным движением замахнулся автоматом как палицей, целя Ларе в голову, но она мгновенно отреагировала на мое предостережение, и автомат промахнулся на какую-то долю дюйма — иначе он наверняка бы снес ей голову с плеч. Она отпрянула в сторону и покатилась по полу — охранник выбросил вперед другую руку, которая на глазах удлинилась и покрылась рыжей шерстью. Удар вышел скользящий, но длинные когти Перевертыша все-таки оставили на прекрасном бедре Лары три пореза, мгновенно наполнившихся кровью, слишком бледной по сравнению с человеческой.

Перевертыш последовал за ней; тело его на глазах становилось мощнее, раздаваясь вширь до тех пор, пока он не превратился в некое подобие медведя с непропорционально большими челюстями и клыками, сделавшими бы честь саблезубому тигру. Он навалился на Лару всей своей тяжелой тушей, полосуя ее когтями, щелкая чудовищными зубами. Я услышал хруст ломающейся кости, услышал полный ярости крик Лары, а потом Перевертыш вмазался в потолок с такой силой, что пробил его насквозь, высунувшись по плечи из пола этажом выше.

Лара сумела-таки перевернуться на спину и оттолкнула от себя эту тварь ногами. Ноги у Лары длинные, мускулистые, чертовски возбуждающие. Она опустила их и легко вскочила, прижимая к боку сломанную руку. Кожа ее сияла холодным, неземным светом; глаза сделались совершенно белые. Несколько секунд она молча смотрела в потолок, поднимая и опуская травмированную руку.

Она получила открытый перелом запястья. Я собственными глазами видел, как белеет прорвавшая кожу кость. Однако не прошло и нескольких секунд, как по Лариному телу пробежала рябь, и она сделалась текучей. Кость исчезла, скрывшись под сомкнувшейся кожей, и уже через десять секунд от ранений не осталось и следа.

Взгляд ее пустых, белых глаз обратился на меня и некоторое время внимательно изучал, словно оценивал на предмет утоления голода. Какую-то секунду мое тело, даже в его оглушенном состоянии, порывалось откликнуться на ее взгляд, но я тут же забыл обо всем из-за накатившего на меня приступа тошноты. Я отвернулся, и меня стошнило прямо на дорогой паркет. Голову и шею сводило от боли.

Когда я снова поднял взгляд, Лара на меня уже не смотрела. Она подняла выбитый из ее руки пистолет — но удар клешни Перевертыша изогнул ствол, превратив его в подобие запятой. Она отшвырнула его, подняла с пола меч и потянула из ножен на поясе второй такой же. Дыхание ее участилось — не от усилия, но от возбуждения; перепачканная блузка натянулась на груди, сквозь ткань просвечивали соски. Она медленно облизнула губы.

— Порой, — произнесла она, явно в расчете на меня, — я могу понять точку зрения Мэдлин.

Где-то совсем рядом послышался женский визг, а сразу за ним — львиный рык, от которого содрогнулся коридор. Сестра с короткой стрижкой пролетела почти весь коридор, врезалась в стену и тряпичной куклой повалилась на пол. За поворотом коридора послышался шорох стремительного движения, потом кто-то охнул — и наступила тишина.

В следующее мгновение из-за угла вымахало неясное, размазанное пятно в воздухе, волочившее за волосы вторую сестру — ту, что держала топор. Приблизившись к нам, Перевертыш убрал завесу и предстал перед нами в своем зверином, почти человеческом обличии. Он остановился, не доходя до нас каких-то десяти футов. Потом небрежно, как бы невзначай поднял руку лишившегося сознания вампира и, не сводя взгляда с Лары, откусил палец и медленно прожевал.

Лара прищурилась, и рот ее приоткрылся в голодной ухмылке.

— Не хочешь прерваться, прежде чем мы продолжим?

— Прерваться? — Голос Перевертыша звучал как-то странно, словно одновременно пыталось говорить несколько разных существ.

Не дожидаясь ответа, он невозмутимо откусил левую руку девушки чуть выше локтя.

Блин-тарарам.

— Я тебя убью, — спокойно сообщила Лара.

Перевертыш рассмеялся. Жутковатый это вышел звук.

— Маленький фаг. Даже здесь, в цитадели твоей власти, ты не в состоянии меня остановить. Твои воины убиты. Твои подруги-фаги повержены. Даже гостящие у тебя бездари, полагающие, что обладают силой, не могут мне помешать.

К этому времени я достаточно пришел в себя, чтобы подняться на ноги. Лара не оглядывалась в мою сторону, но я кожей ощущал ее внимание. Собрать волю в кулак для магического удара я не мог — Перевертыш ощутил бы это задолго до того, как я изготовился бы к атаке.

К счастью, я готов к подобной ситуации.

Восемь колец, по одному на все пальцы, кроме больших, служат у меня двум целям. Сами по себе эти серебряные штуковины достаточно тяжелые, так что в случае, когда мне понадобится двинуть кого-нибудь в зубы, они не уступят по эффективности хорошему медному кастету. Однако главное их назначение состоит в том, чтобы с каждым движением моих рук накапливать и сохранять кинетическую энергию. Конечно, требуется некоторое время, чтобы набрать серьезный заряд, зато потом я могу расходовать эту энергию по своему усмотрению с весьма неплохой точностью. Разряд из одной серебряной ленты может сбить с ног здорового мужика. В каждом кольце по три таких ленты — значит, на каждой руке в моем распоряжении в дюжину раз больше энергии.

Я не стал предупреждать Лару. Я просто поднял правую руку и разрядил в Перевертыша энергию всех четырех колец. Лара все поняла и мгновенно бросилась вперед, готовая изрубить Перевертыша мечами, как только моя атака собьет его с ног или хотя бы лишит равновесия.

Однако Перевертыш поднял левую руку, сложив пальцы в хорошо знакомый мне охранительный жест, и волна энергии, которой полагалось опрокинуть его, отразилась от его руки как от зеркала, ударив вместо него в Лару.

Лара охнула, когда шквал с силой разгоняющейся машины врезался в нее, сбил с ног и швырнул на кучу обломков, заполнявшую коридор за моей спиной.

Губы Перевертыша скривились в издевательской ухмылке.

— Отдохни, маленький фаг, — промурлыкал он нечеловеческим голосом. — Отдохни.

Лара еще раз охнула и с усилием поднялась, оттолкнувшись от обломков. Белые глаза ее буравили Перевертыша взглядом, губы раздвинулись в дерзком оскале.

Я тоже стоял, глядя на Перевертыша. Это было нелегко, и мне приходилось опираться о стену, чтобы не упасть. Но я все-таки сделал глубокий вдох и отошел от стены. Осторожно, мелкими шажками я вышел на середину коридора и остановился между Перевертышем и Ларой.

— Ладно, — сказал я. — Давай.

— Что давать, притворщик? — прорычал Перевертыш.

— Ты здесь не затем, чтобы убивать нас. Ты бы мог это сделать уже давно.

— Надо же, какая проницательность, — промурлыкал он, жмурясь от садистского удовольствия.

— А вот издеваться не обязательно, — пробормотал я себе под нос и снова поднял взгляд на Перевертыша: — Ты, должно быть, хочешь поговорить. Так почему бы тебе не сказать то, с чем ты пришел?

Перевертыш смотрел на меня, не переставая жевать палец не приходившей в сознание Лариной сестры. Жевал он с омерзительными хрустом и чавканием. Наконец он проглотил.

— Ты обменяешься со мной.

Я нахмурился.

— Обменяюсь?

Перевертыш снова ухмыльнулся и когтем сдернул что-то, висевшее у него на шее. Он бросил мне этот предмет, и я поймал его. Это оказалась серебряная пентаграмма, почти такая же, как у меня, только заметно менее потертая и исцарапанная.

Пентаграмма Томаса.

Внутри у меня все похолодело.

— Обмен, — произнес Перевертыш. — Томас из рода Рейтов. На обреченного воина.

Я внимательно смотрел на зверя. Значит, он тоже хотел Моргана.

— Допустим, я пошлю тебя куда подальше.

— Я не всегда в игривом настроении, — промурлыкал он. — Я приду за тобой. Я убью тебя. Я убью твою родню, твоих друзей, твоих помощников. Я убью все цветы в твоем доме и все деревья в твоем саду. Я посею в твоем окружении такие смерть и разрушение, что имя твое если и будут вспоминать, так только для того, чтобы проклясть.

Я ему верил.

С губ моих не сорвалось больше ни одной ехидной реплики. С учетом тех его способностей, что мне удалось увидеть, по части смерти и разрушений он вполне тянул на пятизвездочную категорию.

— И еще — в качестве поощрения… — Взгляд его переместился на Лару. — Если чародей не повинуется, я и тебя уничтожу. И сделаю это так же легко, как делал все нынче. Это доставит мне огромное удовольствие.

Лара смотрела на Перевертыша своими белыми глазами; на лице ее не читалось ничего, кроме ненависти.

— Ты понял меня, маленький фаг? Ты и тот мешок тухлой плоти, к которому ты прикреплен?

— Я поняла, — огрызнулась Лара.

Улыбка Перевертыша мгновенно сделалась шире.

— Если обреченного воина не доставят ко мне до завтрашнего заката, я начну охоту.

— Это может потребовать больше времени, — заметил я.

— В твоих интересах, притворщик, молиться, чтобы этого не произошло. — Он отшвырнул бесчувственное тело вампира, и та бесформенной грудой упала на свою сестру. — Связаться со мной ты можешь по его устройствам для разговора.

Он легко прыгнул в зиявшее в потолке отверстие и исчез.

Я привалился к стене; ноги почти не держали меня.

— Томас, — прошептал я.

Эта тварь захватила моего брата.

(обратно)

Глава двадцать седьмая

Лара наскоро оценила потери. С дюжину охранников погибло, еще дюжина отделалась увечьями. Стены в том месте коридора, где пытались устроить засаду, так забрызгало кровью, что они казались просто выкрашенными в красный цвет. Еще человек десять — пятнадцать не успели к месту событий, и это кстати — так по крайней мере нашлось кому помогать раненым и убирать тела.

Заклятие Перевертыша вывело из строя все до единой рации и мобильники, но старые проводные телефоны все-таки работали. Ларе удалось собрать небольшую армию других охранников и врачей — судя по всему, в резерве у Рейтов немало народа.

Пока она занималась всем этим, я сидел, привалившись спиной к стене и отрешенно наблюдая за происходящим. Это представлялось мне наиболее верным. Голова раскалывалась. Почесав зудевшее место, я заметил, что левое ухо и шея под ним покрыты слоем запекшейся крови. Должно быть, порвал кожу — ссадины на голове всегда кровоточат как черт знает что.

Некоторое время меня просто мутило, так что мне было не до наблюдений. Потом я поднял взгляд и увидел, что Лара распоряжается эвакуацией своих раненых сестер. Кровь — собственная, розовая — заливала их с головы до пят, и обе так и не приходили пока в сознание. Когда их уложили на носилки и унесли, врачи занялись ранеными охранниками, а Лара подошла ко мне.

Она опустилась передо мной на колени; взгляд ее светло-серых глаз оставался совершенно непроницаемым.

— Ты можешь стоять, чародей?

— Могу, — буркнул я. — Но не хочу.

Она чуть вздернула подбородок и посмотрела на меня сверху вниз, уперев руку в бедро.

— Во что это ты втянул моего младшего братца?

— Самому интересно, — пробормотал я. — До сих пор пытаюсь понять, откуда вообще летят пули.

Она скрестила руки на груди.

— Обреченный воин. Насколько я понимаю, Перевертыш имел в виду беглого Стража?

— Можно понять и так.

Лара внимательно посмотрела на меня и вдруг улыбнулась, блеснув ослепительно-белыми зубами.

— Он у вас. Он пришел к вам за помощью.

— Какого черта вы так решили? — удивился я.

— Потому что люди, оказавшиеся в безвыходной ситуации, как правило, обращаются за помощью к вам. А вы им помогаете. Так всегда случается. — Она задумчиво побарабанила пальцами по подбородку. — Надо бы теперь решить, что выгоднее. Выполнить требования Перевертыша. Или списать Томас как боевую потерю, отобрать у вас Стража и превратить его в ценный товар для тех, кто на него охотится. Своего рода политический капитал. В конце концов, за его голову — живым или мертвым — назначено солидное вознаграждение.

Я продолжал тупо смотреть на нее.

— Вы не выйдете из игры, — наконец сказал я. — Вы надеетесь, что сможете покобениться немного и выбить из меня какие-нибудь обещания в обмен на ваше сотрудничество, но сотрудничать все равно будете.

— И с чего бы я должна на это пойти? — поинтересовалась Лара.

— Хотя бы потому, что после попытки переворота в Провале Томас — герой Коллегии. И если вы позволите какому-нибудь страшиле волосатому просто так явиться и убить его после фактической победы над вами на вашей же территории, в вашем же доме, это будет выглядеть как проявление слабости. Мы оба понимаем, что этого вы себе позволить не можете.

— А уступив его требованиям, я слабости не выкажу? — не без скепсиса спросила она. — Нет, Дрезден.

— Черта с два, еще как да, — возразил я. — Вы продолжите игру, вы подстроите Страшиле Волосатому ловушку и уберете его в лучших предательских традициях Белой Коллегии. Вы вернете Томаса. Вы уложите на лопатки тяжеловеса. Вы укрепите свой статус среди соплеменников.

Она прищурилась; ее лицо по-прежнему не выдало ничего из того, о чем она думала.

— А после того, как я все это проделаю, — произнесла она наконец, — что, если я возьму Стража и сама сдам его Белому Совету? Это стало бы неплохой картой для дальнейших взаимоотношений с вашими.

— Еще бы. Только вы этого не сделаете.

— Не сделаю? — удивилась Лара. — И что же мне помешает?

— Я.

— Всегда любила общаться с мужчинами, обладающими высоким самомнением.

Теперь настал уже мой черед оскалить зубы в ухмылке.

— Простое махалово не в вашем стиле, Лара. Если вы разыграете партию как надо, это улучшит вашу репутацию и влияние. Зачем рисковать всем этим, ссорясь со мной?

— Гм… — пробормотала она, скользя глазами по моему телу. Она как бы невзначай провела рукой по подолу юбки, и взгляд мой мгновенно приковался к полоске белой кожи, видневшейся сквозь порванную ткань. Даже потеки запекшейся крови смотрелись на ее коже возбуждающе. — Я изредка задумываюсь, как оно было бы, если бы я завалилась с вами, Дрезден. Прямо на пол, на ковер какой-нибудь. Интересно, что бы из этого вышло.

Я облизнул пересохшие губы и с усилием отвел взгляд от ее бедра. Голосовые связки меня не слушались.

— Вам известно, как захватить полную власть над кем-то, Гарри? — поинтересовалась она тихим, вкрадчивым голосом.

Мне пришлось откашляться.

— Как? — прохрипел я.

Ее светло-серые глаза сделались совсем уже большими, бездонными.

— Дать им то, чего они хотят. То, что им необходимо. То, что не в состоянии дать им никто другой. И если вам удастся сделать это, они будут возвращаться к вам снова и снова. — Она наклонилась ко мне и почти прижалась губами к моему уху. — Я знаю, что я могу вам дать, Гарри. Вам сказать?

Я поперхнулся и кивнул, не осмеливаясь поднять на нее глаза.

— Покой, — выдохнула она мне на ухо. — Я могу сделать так, чародей, чтобы боль ушла. Совсем ушла из твоего тела. Или мыслей. Из сердца. Хоть ненадолго, но я могу дать тебе то, чего не может дать никто другой — свободу от бремени ответственности и совести. — Она придвинулась еще ближе, так близко, что я ощущал свежесть воздуха у ее губ. — Милый Дрезден. Я могу подарить тебе мир. Представь себе, как ты закрываешь глаза, а тебя не беспокоит ничего — ни боль, ни страх, ни горечь, ни голод, ни вина. Только покой, и темнота, и мое тело, прижимающееся к твоему…

Я поежился. Я ничего не мог с собой поделать.

— Я могу подарить тебе все это, — с улыбкой продолжала Лара. — Ты укрываешься своей болью как доспехами. Но настанет день, когда ты не в силах будешь нести эту тяжесть дальше. И ты вспомнишь эту минуту. И будешь знать, кто может дать тебе то, чего тебе не хватает. — Она издала негромкий, чувственный такой вздох. — Пищи мне достаточно, Дрезден. У меня ее в изобилии. А вот партнера… Вдвоем мы способны сделать гораздо больше, чем поодиночке.

— Звучит соблазнительно, — прохрипел я, с трудом складывая слова. — Может, начнем с того, что вернем Томаса?

Она распрямилась, отодвинувшись от меня. На прекрасном лице ее отчетливо читались голод и желание. Она зажмурилась и чуть потянулась, как это умеют делать кошки. От такой выставленной напоказ женственности вскипели бы любые мужские мозги. Она медленно кивнула, потом встала, и взгляд ее снова сделался холодным, отрешенным.

— Ты, конечно, прав. Первым делом бизнес. Ты хочешь, чтобы я тебе помогла.

— Я хочу, чтобы вы помогли себе, — уточнил я. — У нас обоих схожие проблемы.

— Какие именно? — удивилась она.

— Предатели в собственных рядах, — ответил я. — Стремящиеся посеять конфликт и нарушить баланс сил.

Она выразительно изогнула черную бровь.

— Страж невиновен?

— Только если мне удастсяотыскать типа, который его подставил.

— Ты считаешь, существует связь между предателем и Шкурой-Перевертышем?

— И еще одна связь — та, что привела меня сюда, — добавил я. — Кто-то из ваших заплатил адвокату и порылся у нее в голове.

Лара брезгливо скривила губы:

— Если это правда, кто-то до ужаса неуклюж. Не в наших привычках оставлять за собой столь очевидную блокировку — тем более, снимая только один слой памяти. Слишком уж такие вещи привлекают внимание.

— Значит, — заметил я, — у нас есть один вампир Белой Коллегии, неуклюжий, громкий, нетерпеливый. Да, и еще — не потрудившийся защищать своих, когда в дом вломился Перевертыш. Та самая, которую публично унизил Томас.

— Мэдлин, — пробормотала Лара.

— Мэдлин, — кивнул я. — Мне кажется, тот, кто дергает за ниточки во всей этой истории, использует ее. И мне кажется, нам нужно отыскать ее и, если повезет, выйти по этим ниточкам на кукловода.

— Как?

Я порылся в кармане плаща и достал пару мятых листов бумаги с предполагаемым номером счета Моргана и ксерокопией перевода.

— Найдите, кто перевел эти деньги. И откуда. — Я протянул ей бумаги. — А после этого посмотрите, не удастся ли вам определить местонахождение Томасова мобильника.

— Его мобильника?

— Страшила Волосатый сказал, мы можем связаться с ним по мобильному номеру Томаса. Разве нет способа выяснять, где находится аппарат?

— Это зависит от ряда факторов.

— Готов поспорить, подписки на «Популярную механику» у Перевертыша нет. От поисковых заклятий у него, вполне возможно, защита имеется, а вот насчет того, что телефон можно выследить обычными, физическими методами, он может и не догадываться.

— Посмотрю, удастся ли чего выяснить — сказала она. К нам подошел и остановился на почтительном расстоянии один из медиков. Лара повернулась к нему: — Ну?

Он показал блокнот.

— Список пострадавших, как вы просили.

Она протянула руку. Медик передал ей список с таким видом, как будто боялся подходить к ней слишком близко. Лара пробежала глазами первую страницу.

— У Хеннеси и Кэлли сломан позвоночник?

— Утверждать наверняка можно будет только после рентгена, — ответил медик; он заметно нервничал. — Из того, что мне рассказали, следует, что… гм… нападавший сломал им спины об колено и отшвырнул в сторону. Оба парализованы. Возможно, навсегда.

— А Уилсон остался без глаз, — пробормотала Лара.

— Да, мэм, — подтвердил медик, старательно избегая смотреть ей в лицо.

— Ладно, — кивнула Лара. — Отнесите Хеннеси в покои Наталии. Кэлли — к Элизе.

— Слушаюсь, мэм. Уилсона отправить в больницу?

Лара глянула на него — на ее прекрасном лице не читалось абсолютно ничего.

— Нет, Эндрю. Я сама подойду сейчас к нему. — Она сунула блокнот в руку медику, и тот поспешно удалился.

Некоторое время я молча смотрел на Лару.

— Вы собираетесь убить этих людей, — произнес я наконец. — Когда Элиза и Наталия очнутся…

— Они покормятся, и жизни их окажутся вне опасности. Жаль, конечно — я столько вложила в этих людей. Впрочем, на рынке вооруженной охраны спрос не поспевает за предложением. Что же касается членов семьи, их с такой легкостью не заменить. И моя обязанность как предводителя обеспечить при необходимости должный уход и удовлетворение их потребностей — особенно когда речь идет о лояльности подданных.

— Но это ведь ваши люди, — напомнил я.

— Были моими — до тех пор, пока не потеряли ценность для клана, — возразила она. — И им известно слишком много о наших внутренних делах, чтобы я могла спокойно отпустить их на пенсию. Их жизнями придется пожертвовать, если я хочу, чтобы мои сестры оправились от ран. Уж лучше их, чем тех, кто еще может оказаться нам полезен. Можно сказать, сослужив нам последнюю службу, они помогут сберечь другие жизни.

— Угу. Вы прямо образец гуманности. Натуральная мать Тереза.

Она снова обратила на меня свой ровный, пустой взгляд.

— Когда это вы, Дрезден, успели забыть, что я вампир? Монстр. Обычно симпатичный, вежливый, воспитанный и чертовски ловкий монстр. — Взгляд ее скользнул в коридор, где как раз помогали сесть мускулистому молодому мужчине; врач накладывал повязку на верхнюю часть его лица. Лара, не отрываясь, смотрела в его сторону, и цвет ее глаз снова сменился с серого на серебряный, а губы чуть раздвинулись. — Я такая, какая есть.

Меня чуть не стошнило. Я с усилием поднялся на ноги.

— Я тоже.

Она равнодушно покосилась на меня.

— Это угроза, Дрезден?

Я мотнул головой и тут же пожалел об этом.

— Просто констатация факта. Рано или поздно я уберу вас.

Взгляд ее вернулся к раненому; губы скривились в усмешке.

— Рано или поздно, — пробормотала она. — Но не сегодня.

— Нет. Не сегодня.

— Могу ли я сделать для тебя еще что-нибудь, мой чародей?

— Угу, — сказал я.

Она покосилась на меня, вопросительно приподняв бровь.

— Мне нужна машина.

(обратно)

Глава двадцать восьмая

Я с трудом доплелся по лестнице на следующий этаж в крыло замка, где оборудовали импровизированный госпиталь. Меня сопровождал охранник, изо всех сил старавшийся не припадать на раненую ногу. Перевертыш двинул меня тыквой об стену, явно что-то там повредив. В голове — насчет стены не знаю. У меня сложилась твердая уверенность в том, что если я подпрыгну, мотнув при этом головой, мозги в черепе взболтаются и пойдут пеной изо всех щелей.

Правда, делать ничего такого я не собирался. Мне и простая ходьба давалась нелегко.

В палате молодая женщина в белом халате хлопотала над ранеными. Двигалась она с уверенностью профессионального медика; когда я вошел, она как раз заканчивала с Жюстиной. Та лежала на кровати с перебинтованным торсом, и глаза ее смотрели куда-то в пространство с блаженным выражением человека, напичканного болеутоляющими.

Рядом с ней сидела, напряженно выпрямив спину, Анастасия. Правая рука ее была плотно прибинтована к телу черной повязкой. Стоило мне войти, как она поднялась. Вид она при этом имела несколько бледный, но все же стояла она, не опираясь на свой посох.

— Мы уезжаем?

— Угу, — кивнул я и подошел взять ее под левую руку. — Ты как, идти сможешь?

Она остановила меня посохом, хотя и с улыбкой.

— Уж отсюда, черт подери, я запросто выйду, — произнесла она с нарочитым, противным шотландским акцентом.

Я потрясенно уставился на нее:

— Ты же говорила, что проспала всего «Горца»!

Темные глаза ее весело заискрились.

— А что я еще могла сказать, оказавшись на древнем фильме, сидя в машине с мужчиной на двести лет моложе меня?

— Но ведь не потому же, что ты боялась уязвить мои чувства, высказывая профессиональное мнение о постановке фехтовальных трюков на экране?

— Молодые мужчины бывают такие чувствительные, — заметила она, и ямочки на ее щеках на мгновение сделались рельефнее.

— Тебя нужно отвезти в больницу, — сказал я, покосившись на ее повязку.

Она мотнула головой.

— Кость уже зафиксирована. Теперь все, что можно делать — это не снимать перевязи и ждать, пока боль хоть вполовину уймется.

Я поморщился.

— У меня есть дома кое-какие лекарства.

Она снова улыбнулась, но на этот раз я видел, с каким усилием это ей дается.

— Это будет очень кстати.

— Гарри, — негромко окликнули меня.

Я повернулся к Жюстине, смотревшей на меня затуманенным взглядом, и улыбнулся ей:

— Как дела?

— Мы слышали, что сказала эта тварь, — с трудом ворочая языком, произнесла она. — Мы слышали, как она говорила с вами и Ларой.

Я покосился на Анастасию, и та едва заметно кивнула.

— Угу, — сказал я Жюстине. Мне ужасно не хотелось, чтобы она сказала что-нибудь такое, чего ей не стоило бы говорить. — Я позабочусь об этом.

Жюстина улыбнулась мне, хотя глаза ее уже окончательно слипались.

— Я знаю, что вы так и сделаете. Он вас любит, вы же знаете.

Я старался не коситься в сторону Анастасии.

— Э… Угу.

Жюстина взяла меня за руку и попыталась открыть глаза.

— Он всегда переживал, что не сможет поговорить с вами. Что мир, откуда он родом, так отличается от вашего. Что он слишком мало знает людей, чтобы вписаться в ваш мир. Что он не умеет быть хорошим бр…

— Бредовой занозой в заднице, — перебил я. — Он это прекрасно знает. — На нее я тоже старался не смотреть. Меньше всего мне нужно было сейчас заглядывать кому-либо в душу. — Жюстина, вам необходим покой. Я его из-под земли достану. Не переживайте.

Она снова улыбнулась, и веки ее окончательно сомкнулись.

— Вы мне как родной, Гарри. Вы всегда хорошо ко мне относились.

Я коротко, немного раздосадованно кивнул, положил руку Жюстины обратно на край кровати и накрыл ее одеялом.

Анастасия задумчиво следила за моими действиями.

Мы вернулись во входной вестибюль с его свежей штукатуркой, под которой могли прятаться, а могли и не прятаться смертельные ловушки, вышли на крыльцо размером с теннисный корт и по ступеням спустились к подъездной аллее, на которой ждала меня одолженная Ларой машина.

Я остановился так резко, что Анастасия едва не врезалась в меня сзади. Зашипев от боли, она с трудом удержала равновесие, потом заглянула поверх моего плеча и тоже затаила дыхание.

— Ох, мамочки.

На дороге стояло почти две тонны лучших британских стали и хрома. Негромко урчащий мотор напоминал по звуку швейную машинку. Белый «ройс» старой модели, казалось, попал сюда из старого приключенческого фильма и находился в идеальном состоянии. Отполированные боковины без единого пятнышка сияли в закатном солнце, а уж блеск хромированного радиатора просто слепил глаза.

Я подошел и заглянул внутрь машины. Пассажирский диван в задней части салона был больше всей моей чертовой квартиры. Ну, или мне так показалось. В интерьере преобладали серебристые и серые тона, белая кожа и светлое дерево, отполированное почти до свечения и отделанное серебром. Ковер на полу «ройса» толщиной и ухоженностью не уступал хорошему газону.

— Ух ты, — тихо пробормотал я.

— Произведение искусства, черт подери, — выдохнула остановившаяся рядом со мной Анастасия.

— Ух ты, — повторил я.

— Ты только на отделку посмотри.

Я кивнул.

— Ух ты.

Анастасия как-то странно покосилась на меня.

— И сзади салон у него чертовски просторен.

Я заморгал и поглядел на нее.

Она смотрела на меня с самым невинным видом.

— Я всего-то хочу сказать, что у тебя в квартире сейчас тесновато.

— Анастасия… — пробормотал я и почувствовал, что лицо у меня начинает гореть.

На щеках у нее снова обозначились ямочки. Разумеется, она просто меня поддразнивала. При ее состоянии требовалось как минимум несколько дней, прежде чем она смогла бы снова заниматься чем-то подобным.

— Что это за модель? — спросила она.

— Э-э… — сказал я. — Ну, это «роллс-ройс». Модель… думаю, довоенная еще.

— «Роллс-Ройс Сильвер Рейт», разумеется, — послышался голос Лары у меня за спиной. — А какой еще модели он мог быть в этом доме?

Я оглянулся и увидел Лару Рейт, стоявшую в тени крыльца у двери.

— Потребности у вас, несомненно, специфические, — продолжала она. — Поэтому я и предоставила вам соответствующий продукт. Старой работы. Тридцать девятого года. — Она скрестила руки на груди (на мой взгляд, слишком уж самодовольно). — Верните его с полным баком.

Я мотнул головой так, чтобы это не слишком уж смахивало на согласие, и отворил дверцу со стороны пассажирского кресла.

— Агенту по прокату, — пробормотал я под нос, — стоило бы сначала справиться о состоянии моего банковского счета. Сколько жрет этот зверь, пару галлонов на милю?

Анастасия скользнула в салон, негромко охнув от боли. Я поморщился и вытянул руки на случай, если она вдруг потеряет сознание и упадет, но ей удалось сесть, не потревожив ключицу еще раз. Я захлопнул дверцу и краем глаза видел, как Лара вдруг подалась вперед.

На мгновение она пристально посмотрела на Анастасию — а потом на меня.

Ларины глаза разом посветлели на несколько оттенков, полные губы раздвинулись — она вдруг поняла. На лице ее заиграла очень, очень легкая улыбка. Она не спускала с меня глаз.

Я отвернулся (немного торопливо), забрался в «ройс» и тронул его с места. И не оглядывался до тех пор, пока поместье вампиров не осталось в пяти милях позади.

Анастасия не дергала меня до тех пор, пока мы не оказались в ближних пригородах, и только тогда повернулась ко мне:

— Гарри?

— Мм-м? — откликнулся я. С точки зрения вождения «ройс» мало отличался от танка. Инерция его находилась в прямой зависимости от массы, усилители руля и тормозов отсутствовали как класс. Эта машина требовала уважения к законам физики, а еще надо было просчитывать все свои действия на несколько шагов вперед.

— Ты мне ничего не хочешь сказать? — поинтересовалась она.

— Черт, — пробормотал я.

Она смотрела на меня глазами, которые показались мне в несколько раз старше ее лица.

— Ты надеялся, я не услышу то, что говорила Жюстина.

— Угу.

— Но я слышала.

Минуту или две я вел машину молча.

— Ты уверена? — спросил я наконец.

Она тоже подумала, прежде чем ответить.

— А ты уверен, — произнесла она уже мягче, — что ничего не хочешь мне сказать?

— Капитану Люччо — ничего, — буркнул я. Это вышло жестче, чем мне хотелось бы.

Она протянула левую руку и положила на мою правую, которой я держался за рычаг переключения передач.

— А Анастасии? — спросила она.

Я невольно стиснул зубы. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки.

— У тебя есть родные?

— Да, — кивнула она. — Формально есть.

— Формально?

— Те мужчины и женщины, с которыми я росла, которых знала? Они уже несколько поколений как умерли. Их потомки и сейчас живут по всей Италии, в Греции, даже в Алжире несколько человек — но не думаю, чтобы они горели желанием приглашать свою прапрапрапрапрапрапрабабку в гости на Рождество. Они мне чужие.

Я нахмурился, обдумывая это, потом посмотрел на нее.

— Чужие.

Она кивнула.

— Большинство людей, Гарри, не готовы смириться с тем фактом, что люди могут жить так долго, как мы. Есть отдельные семьи — Марта Либерти, например, живет вместе с одной из своих прапра-не-знаю-сколько-раз-правнучек и ее детьми. Но гораздо чаще попытки чародеев поддерживать близкие отношения с родней плохо кончаются. — Она склонила голову, проверяя, хорошо ли держится перевязь. — Раз в пять или шесть лет я навешаю своих — смотрю издалека так, чтобы они не заметили. Проверяю, не появился ли на свет кто-нибудь, обладающий нашими способностями.

— Но когда-то у тебя была ведь настоящая семья.

Она вздохнула и отвернулась к окну.

— Ну да. Только очень давно.

— Я помню отца. Немного. А так рос сиротой.

Она поморщилась.

— Dio, Гарри! — Ее пальцы сжали мне локоть. — У тебя что, вообще никого не было?

— И уж если я нашел кого-то, — продолжал я перехваченным — так сдавило горло — голосом, — я пойду на все, чтобы защитить его. На все.

Так и продолжая глядеть в окно, Анастасия вдруг зашипела — похоже, от злости.

— Маргарет. Чертова эгоистичная сучка.

Я удивленно покосился на нее. Это едва не стоило нам жизни, потому что обгонявшая машина подрезала нас, и я еле успел затормозить.

— Ты… ты была знакома с моей матерью?

— Все Стражи знали ее, — негромко ответила Анастасия.

— Она что, тоже работала Стражем?

Анастасия, помедлив, покачала головой.

— Она считалась угрозой Законам Магии.

— Что это значит?

— Это значит, она сознательно балансировала на грани нарушения Законов — так близко, как только могла. При каждом удобном случае. Всего через год после того, как ее приняли в Совет, она развернула агитацию за внесение изменений в Законы.

На некоторое время я сосредоточился на дороге. До сих пор никто из Совета не говорил мне столько о той загадочной женщине, что подарила мне жизнь. Руки как-то разом вспотели, сердце колотилось быстрее, чем полагалось бы.

— Каких изменений?

— Ее бесило то, что в Законах нет ни слова о добре и зле. Она возмущалась тем, как чародеи используют свои способности, чтобы выманивать у людей деньги, унижать смертных и манипулировать ими. И больше всего тем, что основная цель Законов, по ее словам, — не мешать таким чародеям и не запрещать другим следовать их примеру. Она хотела дополнить Законы понятием справедливости, одновременно ограничив отдельные сферы применения магии.

Я нахмурился:

— Надо же, монстр какой.

Она медленно выдохнула.

— Только представь себе, что получилось бы, если бы она добилась своего.

— Я не подвергался бы на протяжении долгих лет незаслуженным преследованиям Стражей?

Губы ее сжались в жесткую линию.

— Стоило бы такому понятию как «справедливость» найти отображение в своде наших Законов, как Совет неминуемо оказался бы втянутым в события, происходящие во внешнем мире.

— Ужас какой, — хмыкнул я. — Горстка чародеев, пытающихся насаждать в мире добро… что может быть страшнее?

— Смотря какое добро, Гарри, — вполголоса заметила Анастасия. — Нет таких, чтобы считали себя законченными мерзавцами, а свои действия преступными. Многие из самых жестоких тиранов в истории руководствовались благими намерениями или предпринимали действия, которые сами считали «жесткими, но оправданными». Каждый из нас сам себе представляется героем.

— Угу. Трудно, например, определить, кто был доброй, а кто злой стороной во Второй мировой.

Она закатила глаза.

— Ты, Гарри, учился по истории, написанной победителями. Я-то сама пережила это, так что могу сказать тебе: в те дни все было далеко не так однозначно. Да, говорят о зверствах в нацистской Германии. Однако на каждый реальный случай приходится пять или шесть выдуманных. И как, скажи, распознать, где правда, где пропаганда, а где голый вымысел и мифы тех, на кого напала Германия?

— Но, может, задача стала бы проще, найдись там два или три чародея, чтобы помочь? — предположил я.

Она искоса посмотрела на меня.

— Тогда, следуя твоей логике, Совету стоило бы уничтожить и Соединенные Штаты.

— Чего?

— У твоего правительства тоже руки в крови, — невозмутимо пояснила она. — Если ты, конечно, не считаешь индейцев, у которых отняли эти земли, злодеями, заслужившими такое обхождение.

Я нахмурился:

— Что-то мы далеко ушли от обсуждения моей матери.

— Да. И нет. То, что она предлагала, неминуемо вовлекло бы Совет в конфликты смертных. И, следовательно, в политику смертных. Признайся честно: если бы Совет прямо вот сейчас объявил войну Америке за ее былые преступления и нынешний идиотизм, ты бы подчинился приказу нападать?

— Блин, нет, конечно, — возмутился я. — Штаты, разумеется, далеки от идеала, но все же лучше того, чем довольствуется большинство людей. Ну, и здесь у меня гнездо, как-никак.

Она устало улыбнулась.

— Вот именно. И поскольку в Совет входят члены со всего мира, как бы и где бы мы ни действовали, почти наверняка найдутся обиженные тем, как обошлись с их родиной. — Она пожала плечами и тут же поморщилась от боли. — Я бы, например, возражала, если бы Совет выступил против любой из стран, где живут мои родственники. Пусть они меня, возможно, и не помнят, но поступить иначе было бы неправильно.

Некоторое время я обдумывал ее слова.

— Ты хочешь сказать, что Совету пришлось бы воевать с кем-то из своих?

— И сколько таких ситуаций потребовалось бы, прежде чем от Совета ничего не останется? — спросила она. — Войны и распри могут тянуться не одно поколение даже без участия кучки чародеев. А уж урегулирование этих конфликтов еще сильнее впутает нас в дела смертных.

— Ты имеешь в виду власть, — тихо произнес я. — Совет попытался бы заполучить политическую власть.

Она внимательно посмотрела на меня.

— Одна из причин, по которым я уважаю тебя больше, чем других твоих сверстников, — это твое пристрастие к истории. Именно так. И нет лучше способа обрести власть над другими, чем черная магия.

— Что полностью подпадает под Законы Магии.

Она кивнула.

— Поэтому Совет сам себя ограничивает. Любой чародей волен использовать свои способности так, как ему заблагорассудится — при условии, что он не нарушит при этом ни одного из Законов. Лишенный возможностей черной магии, даже самый злонамеренный тип может нанести обществу смертных лишь ограниченный ущерб. Сколько бы они ни причинили тебе неприятностей, Гарри, Законы Магии не имеют никакого отношения к справедливости. И Белый Совет тоже. Единственная их цель — ограничить возможность использования силы. — Она снова едва заметно улыбнулась. — Ну, и еще Совету удается иногда творить добро, защищая человечество от сверхъестественных опасностей.

— И тебе этого достаточно? — спросил я.

— Это далеко от идеала, — согласилась она. — И все же лучше того, что могло бы быть. И то, строительству чего я посвятила всю свою жизнь, тоже там.

— Туше, — вздохнул я.

— Спасибо.

Я погладил ее пальцы.

— Значит, ты считаешь мою мать недальновидной.

— Она была непростая женщина, — сказала Анастасия. — Гениальная, непредсказуемая, страстная, увлекающаяся, идеалистка, обаятельная, отвратительная, жесткая, беспечная, заносчивая — и да, недальновидная. Не говоря о множестве других качеств. Очень ее интересовала область серой магии, как она ее называла; она постоянно оспаривала запреты на опыты в этой области. — Она пожала плечами и снова скривилась. — Совет Старейшин поручил Стражам присматривать за ней. Что на поверку, черт подери, оказалось почти невозможным.

— Почему?

— Она завязала кучу контактов с фэйре. Ее за это и называли Маргарет Лефей. Она знала больше проходов через Небывальщину, чем любой другой из всех, кого я когда-либо знала. Она могла завтракать в Пекине, обедать в Риме, а к ужину оказаться уже в Сиэттле, заглянув по дороге на кофе в Сидней и Кейптаун. — Она вздохнула. — Как-то раз Маргарет исчезла года на четыре или пять. Все решили, что она нарвалась наконец на какую-нибудь неприятность у фей. Она никогда не пыталась сдерживать язык — даже если знала, что это ей может дорого обойтись.

— Могу себе представить.

Анастасия улыбнулась мне, но улыбка вышла довольно бледная.

— Но она ведь не все это время провела в Небывальщине, нет?

Я покосился в зеркало заднего вида. Шато-Рейт давно уже остался позади.

— И Томас сын самого Белого Короля.

Я не ответил.

Она тяжело вздохнула.

— Ты на него совсем не похож. Ну, может, формой подбородка. И разрезом глаз.

Всю оставшуюся дорогу до дома я молчал. «Ройс» с громкостью петард прохрустел шинами по гравию. Я выключил зажигание и послушал немного, как мотор пощелкивает, остывая. Солнце за это время успело спрятаться за горизонт, и кое-где начали уже загораться уличные фонари.

— Ты собираешься рассказать кому-нибудь об этом? — тихо спросил я.

Она молча смотрела в окно, обдумывая ответ.

— Нет — до тех пор, пока не сочту это необходимым, — ответила она наконец.

Я повернулся и посмотрел на нее:

— Ты ведь понимаешь, что будет, если об этом узнают. Его сделают заложником.

Она смотрела куда-то вдаль, поверх капота.

— Понимаю.

— Только, — произнес я, стараясь вложить в каждое слово максимум веса. — Через. Мой. Труп.

Анастасия зажмурилась на мгновение, потом открыла глаза. Лицо ее не дрогнуло. Она медленно, словно неохотно сняла руку с моей и положила на свое колено.

— Видит Бог, я надеюсь, до этого не дойдет, — прошептала она.

Мы так и сидели в машине, не глядя друг на друга. Салон почему-то показался еще больше и холоднее, тишина — еще глубже.

Наконец Люччо вздернула подбородок и посмотрела на меня:

— Что ты собираешься делать?

— А как ты думаешь? — Я стиснул кулаки так, что суставы хрустнули, покрутил головой, снимая усталость с шейных мышц, и распахнул дверь. — Собираюсь отыскать брата.

(обратно)

Глава двадцать девятая

Спустя пару часов и с полдюжины неудачных попыток применить различные поисковые заклятия я с рычанием смахнул со своего лабораторного стола стопку исписанных бумажек. Они шмякнулись о стену как раз под полкой, на которой проживает Боб-Череп, и рассыпались по полу.

— Этого можно было ожидать, — осторожно заметил Боб. Оранжевые огни — точь-в-точь отсветы далеких костров — мерцали в глазницах выцветшего человеческого черепа, лежавшего на полке у меня в лаборатории в окружении множества прогоревших свечей и полудюжины бульварных романов в мягких обложках. — Кровная связь между родителем и ребенком куда прочнее, чем между сводными братьями.

Я злобно покосился на череп, но тоже понизил голос.

— Для тебя день потерян, если ты хоть раз не сказал мне что-нибудь в этом роде.

— А что еще я могу сказать, если ты игнорируешь мои советы, сахиб? Я всего лишь жалкий слуга.

Наличие посторонних в комнате над моей головой не позволяло мне наорать на него, поэтому я ограничился тем, что схватил подвернувшийся под руку карандаш и запулил в него. Карандаш угодил черепу между глаз круглым ластиком.

— Зависть, имя тебе — Дрезден, — произнес Боб с благочестивым вздохом.

Я шагал взад и вперед по лаборатории, кипя от досады. Не мог сказать, чтобы идти мне приходилось далеко. Пять шагов, поворот, пять шагов, поворот. Моя лаборатория представляет собой маленькую бетонную коробку. Вдоль трех стен тянутся рабочие столы, над которыми я повесил дешевые проволочные стеллажи. Столы и полки сплошь заставлены всякой всячиной — книгами, реактивами, инструментами, разнообразными алхимическими причиндалами, а также блокнотами и тетрадями всех калибров.

Длинный стол посередине комнаты последние годы закрыт брезентом, а в бетонный пол в дальнем конце лаборатории заделано идеально ровное медное кольцо. Пол вокруг кольца был усеян остатками неудачных попыток сложить поисковое заклятие; тот хлам, что находился внутри круга, остался от самой последней попытки.

— Уж хоть одно заклятие да могло бы хоть что-то дать, — пожаловался я Бобу. — Ну, может, не точное местонахождение Томаса, но хотя бы толчок в нужном направлении…

— Если только он не мертв, — заметил Боб. — В таком случае ты просто зря стараешься.

— Он не мертв, — тихо возразил я. — Страшила Волосатый хочет торговаться.

— Ну-ну, — хмыкнул Боб. — Всем известно, насколько нааглоши отличаются честностью.

— Он жив, — тихо повторил я. — По крайней мере я буду исходить из этого.

Боб каким-то образом ухитрился принять озадаченный вид.

— Почему?

Потому что тебе нужно, чтобы с твоим братом все было хорошо, прошептал чуть слышный голос у меня в голове.

— Потому что все остальные предположения мало способствуют разрешению этой ситуации, — ответил я вслух. — Кто бы ни прятался за кулисами, он манипулирует Перевертышем и, возможно, Мэдлин Рейт. Поэтому, отыскав Томаса, я выйду на Страшилу Волосатого и Мэдлин, а тогда смогу проследить ведущие к ним нити до тех пор, пока не распутаю всю эту историю.

— Угу, — процедил Боб. — Как думаешь, сколько времени займет это распутывание? Потому как нааглоши наверняка надеется проделать то же самое с твоими кишками.

Я негромко, чтобы не слышали наверху, зарычал.

— Да. Похоже, у меня есть его номер.

— Правда?

— Я пытался сам начистить ему ряшку, — сказал я. — Но у него чертовски прочная защита. И скорость у него просто адская.

— Он бессмертное полубожество, — напомнил Боб. — Еще бы ему не быть крутым.

Я отмахнулся.

— Я зря сам старался отколошматить его. Встречусь с ним в следующий раз — закидаю его чарами, — чтобы запутать его, замедлить. Так, чтобы тот, кто будет со мной, получил возможность выстрелить наверняка.

— Может, и сработает… — признал Боб.

— Спасибо.

— …если он настолько туп, что умеет защищаться только от физических атак, — продолжал Боб, словно не слышал меня. — Вероятность чего ненамного больше того, что одно из этих твоих поисковых заклятий вдруг сработает. Он умеет защищаться от заклятий, Гарри.

Я вздохнул.

— У меня проблемы полового характера.

Боб зажмурился.

— Э… Ну… Мне хотелось бы сказать что-нибудь такое, чтобы это стало для тебя еще огорчительнее, босс, но не знаю чего.

— Тьфу, да не у меня же. — Я швырнул еще один карандаш. Тот промахнулся мимо Боба и отлетел от стены. — У Перевертыша. Он правда самец? Я могу называть его «он»?

Боб закатил огоньки-глаза.

— Он бессмертный полубог, Гарри. Он не воспроизводится. У него нет нужды делиться своим генетическим кодом. Такие штуки беспокоят только вас, мешков с мясом.

— Тогда кой черт ты при любом удобном случае пялишься на голых девок, — заметил я, — но не на голых мужиков?

— Это исключительно эстетические предпочтения, — безмятежно отозвался Боб. — В том, что касается внешних художественных достоинств, женщины на порядок круче мужчин.

— А еще у них есть сиськи, — добавил я.

— А еще у них есть сиськи! — радостно подтвердил Боб.

Я вздохнул и, зажмурившись, устало потер виски.

— Так ты говоришь, Перевертыши — полубоги?

— Ты пользуешься английским словом, которое не совсем точно описывает эти существа. Большинство Перевертышей — просто люди. Могущественные, опасные, часто съехавшие с катушек, но люди. Они наследники традиций и обычаев, которым алчных смертных обучили настоящие нааглоши.

— Настоящие? Вроде Страшилы Волосатого?

— Он-то не подделка, ага, — согласился Боб, и голос его разом посерьезнел. — Если верить отдельным преданиям навахо, нааглоши начинали как посланники Священного Народа, когда тот учил смертных Благословенному Пути.

— Посланники? — переспросил я. — Вроде ангелов?

— Или вроде тех типов в Нью-Йорке на мотоциклах, — поправил меня Боб. — Не все курьеры созданы одинаковыми, мистер Дающий-Заурядные-Определения. Так или иначе, настоящим посыльным, нааглоши, полагалось уйти вместе со Священным Народом, когда те покидали мир смертных. Однако некоторые не ушли. Они остались здесь, а их эгоизм и бахвальство извратили ту силу, что дали им Священные. И вот вам Страшила.

Я хмыкнул. Выданная Бобом информация смахивала на анекдот, из чего следовало, что время и поколения рассказчиков запросто могли исказить ее. Не исключено, что узнать объективную истину об этом вообще уже невозможно — впрочем, неожиданно большой процент подобных преданий дошел до нас почти нетронутым; во всяком случае, у народов с давними традициями устного рассказа — вроде индейцев юго-запада Америки — дело обстоит именно так.

— Когда это произошло?

— Трудно сказать, — признался Боб. — Навахо относятся ко времени не так, как большинство смертных, что делает их, пожалуй, умнее остального вашего обезьяньего племени. Но скорее всего в доисторические времена. Несколько тысячелетий назад.

Блин.

Несколько тысяч лет жизни означают несколько тысяч лет накопленного опыта. Из этого следовало, что Страшила хитер и умеет приспосабливаться. Старина Перевертыш просто сгинул бы, не обладай он этими качествами. В моем воображаемом рейтинге он сразу поднялся с «очень крутого» до «невероятно, чертовски крутого».

Однако брат мой оставался пока у него, а значит, это ничего не меняло.

— Как думаешь, нет никакой серебряной пули, которой мы бы могли одолеть его? — поинтересовался я.

— Нет, босс, — тихо ответил Боб. — Мне очень жаль.

Я поморщился, убрал следы моих позорных поисковых заклятий и начал подниматься по лестнице. Уже почти у самого люка, я задержался.

— Эй, Боб.

— Ну?

— У тебя никаких соображений насчет того, почему, когда кто-то из чародеев убивал Ла Фортье, никто из них не воспользовался магией?

— Потому что люди тупицы?

— Чертовски странно все это, — буркнул я.

— Иррациональность естественна, — возразил Боб. — Начнем с того, что чародеи вообще неуравновешенны.

С учетом того, как обстояла в последние годы моя жизнь, я не очень-то мог с ним спорить.

— Из этого кое-что следует, — сказал я.

— Правда? — удивился Боб. — И что же?

Я устало тряхнул головой.

— Скажу, как сам пойму.

Я вернулся в гостиную — точнее, поднялся в нее через люк. Люк у меня хороший, массивный, так что звуки из лаборатории наверх почти не проникают. Люччо наглоталась болеутоляющих и спала у меня на диване — она так и вырубилась, лежа на спине, без подушки. Я прикрыл ее легким одеялом. Рот у нее чуть приоткрылся, и от этого она казалась совсем хрупкой, еще моложе, чем ее нынешняя внешность. Молли сидела в кресле, рядом с которым горело несколько свечей. Она читала роман в бумажной обложке, не открывая его до конца, чтобы не хрустнула склейка. Умница.

Я прошел на кухню и соорудил себе сандвич. При этом я вдруг сообразил, что сандвичи мне изрядно надоели. Надо, надо, наверное, научиться готовить или еще чего.

Пока я стоял и жевал, ко мне подошла Молли.

— Эй, — окликнула она меня шепотом. — Вы как?

Сразу по моем возвращении из Шато-Рейт она помогла мне перевязать ссадину на башке, так что теперь я щеголял в подобии кособокого тюрбана. Я ощущал себя флейтистом из классического «Духа 76 года» Уилларда.

— Пока цел, — отозвался я. — А как они?

— Спят обдолбанные, — сказала она. — У Моргана температура поднялась на полградуса. Последняя упаковка антибиотиков почти закончилась.

Я стиснул зубы. Если я не доставлю Моргана в больницу, и быстро, он умрет так же верно, как если бы до него добрались Совет или Страшила.

— Может, ему компресс со льдом сделать? — тревожно спросила Молли.

— Не надо пока. Только если температура подскочит до ста четырех[12] и будет держаться, — ответил я. — Вот тогда жар станет для него опасен. А пока организм делает то, что ему полагается делать — борется с инфекцией. — Я проглотил последний кусок сандвича. — Кто-нибудь звонил?

Она достала страничку из блокнота.

— Джорджия. Вот больница, в которой лежит Энди. Они пока там, с ней.

Я поморщился и взял листок. Если бы я сто лет назад не пустил Моргана на свой порог, его бы уже не было в Чикаго, Страшила не преследовал бы меня в надежде выйти на него, Энди осталась бы цела, а Кирби — жив. А я даже не позвонил, не узнал, как она.

— Как она?

— Они до сих пор не знают, — сказала Молли.

Я кивнул:

— Ясно.

— Вы нашли Томаса?

Я покачал головой.

— Полный облом.

К нам подошел Мыш. Сел и сочувственно посмотрел на меня.

Молли закусила губу.

— Что вы собираетесь делать?

— Я… — Голос мой дрогнул, и я вздохнул. — Представления не имею.

Мыш ткнул мою ногу лапой и поднял взгляд. Я наклонился почесать его за ушами и тут же пожалел об этом, такой болью сдавило виски. Я поспешно выпрямился, поморщился и несколько секунд тешил себя мечтами лечь на пол и поспать неделю-другую.

Молли встревоженно смотрела на меня.

Ну да, Гарри. Ты ведь продолжаешь ее учить. Покажи ей, как должен держаться чародей — не как тебе хотелось бы.

Я посмотрел на листок.

— Ответ пока не ясен, из чего следует, что мне нужно еще подумать над этим. А пока съезжу-ка я проведаю Энди.

Молли кивнула.

— А мне что делать?

— Держать крепость. Попробуй связаться со мной в больнице, если кто-нибудь позвонит или если Моргану станет хуже.

Молли серьезно кивнула.

— Ладно, сделаю.

Я кивнул в ответ и взял свое снаряжение и ключи от «ройса». Молли подошла к двери, чтобы запереть ее за мной. Я взялся за дверную ручку — и задержался.

— Эй, — повернулся я к своей ученице.

— А?

— Спасибо.

Она удивленно уставилась на меня:

— Э… а чего я такого сделала?

— Больше, чем я тебя просил. Больше, чем от тебя можно было бы требовать. — Я нагнулся и коснулся губами ее щеки. — Спасибо, Молли.

Она чуть задрала подбородок и улыбнулась.

— Ну, — сказала она. — Вы такой бедненький. Как я могла вас бросить?

Я невольно усмехнулся, пусть только на секунду, и ее улыбка расцвела еще ярче.

— Как себя вести, ты знаешь.

Она кивнула:

— Смотреть в оба, держать ухо вострее вострого, не рисковать.

Я подмигнул ей.

— Умнеешь, Кузнечик.

Молли начала говорить что-то, замолчала, секунду-другую моргала, потом крепко обняла меня.

— Вы это… осторожнее, ладно?

Я обнял ее в ответ и легонько чмокнул в макушку.

— Выше нос, девочка. Мы со всем разберемся.

— Ладно, — согласилась она. — Обязательно.

А потом я вышел в чикагскую ночь, думая, как это сделать. И возможно ли это вообще.

(обратно)

Глава тридцатая

Терпеть не могу больниц — впрочем, а кто их любит? Терпеть не могу чистых, аккуратных коридоров. Терпеть не могу ярких люминесцентных светильников. Терпеть не могу негромких, приглушенных телефонных звонков. И пастельного цвета больничных халатов и комбинезонов тоже терпеть не могу. И лифтов, и успокаивающей окраски стен, и уж совсем терпеть не могу осторожных, негромких голосов.

Но больше всего я не люблю воспоминаний, связанных с этими местами.

Энди до сих пор лежала в реанимации. Войти к ней в палату я не мог — да и Билли с Джорджией тоже не смогли бы, если бы только они несколько лет назад не выправили соответствующие юридические документы. Час был поздний, обычное время посещений давно уже миновало, но для тех, чьи близкие лежат в реанимации, обычно делают исключение. Возможно, мир и изменился за несколько последних столетий, но к дежурству у постели умирающего до сих пор относятся с почтением.

Билли спустился ко мне в вестибюль, чтобы оформить мне доверенность на случай, если он попадет в больницу, а Джорджии в городе не окажется. Мы оба промолчали, хотя понимали, зачем он это делает. Единственной причиной, по которой Джорджии могло бы не оказаться в городе, могла бы стать ее смерть — а если бы Билли оказался неспособен принимать решения на свой счет, он вряд ли хотел бы очнуться и выяснить, какой станет его жизнь без нее. Он хотел, чтобы кто-нибудь, кому он доверяет, понимал это.

Билли с Джорджией — ребята обстоятельные.

В свое время я провел черт-те сколько часов в комнате для посетителей при реанимации в больнице Строгера, и со времени моего последнего помещения она совсем не изменилась. За исключением Джорджии, комната была пуста. Джорджия спала на банкетке, даже не сняв очки. На животе у нее покоилась книга — не иначе, учебник по психологии. Вид у Джорджии был изрядно вымотанный.

Я миновал комнату для посетителей и подошел к столу дежурной сестры. Усталая женщина лет за тридцать подняла на меня взгляд и нахмурилась.

— Сэр, — произнесла она. — Уже поздно, мы не принимаем посетителей.

— Я знаю, — кивнул я, достал из кармана свой блокнот и наскоро накорябал записку. — Я возвращаюсь в комнату для посетителей. Когда вам случится проходить мимо палаты мисс Маклин, будьте так добры, передайте это джентльмену, который сидит с ней.

Сестра немного оттаяла и одарила меня усталой улыбкой.

— Разумеется. Ну, только через несколько минут, ничего?

— Спасибо.

Я вернулся в комнату для посетителей и устроился в кресле. Потом закрыл глаза, прислонился затылком к стене и подремал немного до тех пор, пока не услышал шаги по кафельному полу.

Вошел Билли со свернутым в рулон одеялом под мышкой. Кивнув мне, он направился прямо к Джорджии. Он осторожно снял у нее с носа очки и забрал книгу. Джорджия даже не пошевелилась. Книгу он положил на край столика; очки — на книгу. Потом развернул одеяло и укрыл им Джорджию. Она сонно пробормотала что-то, но Билли произнес «Ш-шшш…» как маленькой, погладил ее волосы, и она со вздохом свернулась под одеялом калачиком.

Я поднял руку и щелкнул выключателем на стене. Комната погрузилась в полумрак, почти темноту.

Билли благодарно улыбнулся и кивнул в сторону двери. Я встал, и мы вдвоем вышли в коридор.

— Мне стоило бы тебе раньше позвонить, — сказал я. — Извини.

Он покачал головой.

— Я же все понимаю, чувак. Ничего.

— Ладно, — не стал спорить я. — Как она?

— Неважно, — прямо ответил он. — Было сильное внутреннее кровотечение. Ее пришлось оперировать два часа только для того, чтобы это остановить. — Билли сунул руки в карманы джинсов. — Нам сказали, если ей удастся дожить до утра, худшее будет позади.

— Вы-то сами как держитесь?

Он снова покачал головой.

— Не знаю, чувак. Я звонил старикам Кирби. Он же был моим другом. Значит, пришлось. Полиция к тому времени с ними уже связывалась, но ты же понимаешь, это совсем другое дело.

— Да. Другое.

— Им сейчас хреновее некуда. Кирби у них был единственный.

Я вздохнул.

— Мне очень жаль.

Он пожал плечами.

— Кирби знал, что это рискованно. Он предпочел бы умереть, чем стоять, сложа руки.

— Что Джорджия?

— Без нее я бы не сдюжил. Надежная опора, оплот спокойствия и силы. — Билли оглянулся на дверь комнаты для посетителей, и в уголках глаз его обозначилось что-то вроде улыбки. — Она мастер откладывать дела до тех пор, пока не наступает пора с ними разделаться. А вот когда все улажено, она разом скисает, и уже моя очередь ее поддерживать на плаву.

Я же говорил. Они обстоятельные.

— Тварь, что убила Кирби, захватила Томаса Рейта, — сообщил я.

— Вампира, с которым ты иногда работаешь?

— Угу. Как только я смогу ее найти, я ее убью. Не исключено, что мне помогут вампиры — но мне, возможно, потребуется поддержка и тех, кому я могу доверять.

Глаза у Билли разом вспыхнули голодным, яростным огнем.

— Правда?

Я кивнул.

— Это часть другой, более сложной игры. Я не могу тебе всего рассказать. И я понимаю, ты нужен здесь, рядом с Энди. Я пойму, если ты не…

Взгляд Билли, все такой же испепеляющий, обратился на меня.

— Гарри, я больше не собираюсь действовать вслепую.

— О чем это ты?

— О том, что я уже не один год с радостью помогаю тебе, хоть ты почти никогда не рассказываешь, что происходит. Я знаю, ты сам выкладываешься без остатка. Я понимаю, у тебя есть основания поступать так. — Он остановился и снова посмотрел на меня, уже спокойно. — Кирби мертв. И Энди, возможно, тоже.

Совесть не позволила мне встретиться с ним взглядом. Даже на долю секунды.

— Я понимаю.

Он кивнул.

— Так вот. Если бы я поговорил с тобой об этом раньше, может, они остались бы живы. Может, если бы мы лучшепредставляли себе, что на самом деле творится в мире, мы бы и действовали по-другому. Они шли, куда вел их я, Гарри. Я был обязан сделать все, что в моих силах, чтобы не подвергать их ненужной опасности.

— Да, — сказал я. — Я тебя понимаю.

— Раз так, если тебе нужна моя помощь, все должно измениться. Я не буду действовать вслепую. Никогда.

— Билли, — тихо произнес я. — Я не хочу тебя разубеждать. До сих пор вас отгораживали от худшего из того, что происходит, потому что вы… Не обижайся, Билли, но вы — всего лишь компания любителей, не представляющая реальной угрозы почти ни для кого.

Глаза его потемнели.

— Отгораживали от худшего? — спросил он тихо, но угрожающе. — Скажи это Кирби. Скажи это Энди.

Я отошел на несколько шагов и подумал немного, зажмурившись и массируя переносицу. Конечно, в рассуждениях Билли имелась логика. Я очень тщательно фильтровал информацию, которую получали от меня он и остальные из «Альфы», с единственной целью: защитить их. И ведь это работало… ну, некоторое время. Довольно долго.

Но теперь все изменилось. Смерть Кирби изменила положение дел.

— Ты уверен, что не хочешь выйти из игры? — спросил я. — Стоит тебе выступить на сцене, и пути назад уже не будет. — Я стиснул зубы на мгновение. — И хочешь верь, Билли, хочешь нет, от худшего вас отгораживали. Правда.

— От этого дела, Гарри, я не откажусь. Не могу. — Краем глаза я увидел, как он скрестил руки на груди. — И потом, это ты хочешь, чтобы мы помогли.

Я наставил на него указательный палец.

— Я не хочу. Не хочу впутывать вас в то, что происходит. Не хочу, чтобы вы подвергались еще большей опасности, чтобы кого-то ранило или убило. — Я вздохнул. — Но… слишком высоки ставки, и мне кажется, ваша помощь мне будет нужна.

— Что ж, хорошо, — кивнул Билли. — Ты знаешь, какова цена.

Он стоял, твердо глядя мне в глаза, и до меня вдруг дошло то, о чем я раньше даже не задумывался: он больше не мальчик. Не потому, что закончил университет, и даже не потому, что умел теперь гораздо больше, чем во времена нашего знакомства. Он видел худшее, что могло произойти, — смерть, безжалостную и отвратительную, превращавшую в прах все, до чего смогла дотянуться. Он знал теперь, сердцем прочувствовал то, что она может явиться и за ним — с той же легкостью, с какой она забрала Кирби.

И он принял решение стоять на своем.

Билли Борден, юный оборотень, исчез.

А со мной остался — осознанно остался — Уилл.

Я больше не мог обращаться с ним как с младшим. Уилл ничего не знал о сверхъестественном мире, не считая тех мелких жутиков, что попадались ему в окрестностях чикагского университета. Десять лет назад он и другие оборотни были обычными подростками, обучившимися одному-единственному, но приятному и полезному магическому трюку. Я мало чего им рассказывал — в нашем паранормальном сообществе вообще с опаской делятся информацией с чужаками. Поэтому он имел весьма отдаленное представление о состоянии дел в потустороннем мире, а о том, как опасно находиться рядом со мной сейчас, — и вовсе практически никакого.

Уилл решил не отступать. Я не мог оставить его в неведении, продолжая убеждать себя, что это ради его же блага.

Я мотнул головой в сторону нескольких стульев у стены.

— Пойдем сядем. У меня мало времени, а рассказать надо много. При случае расскажу подробнее, пока обойдемся краткой сводкой.

К тому времени, когда я закончил излагать Уиллу свою версию краткого путеводителя по сверхъестественному миру, никакого плана дальнейших действий у меня так и не сложилось. Поэтому, исходя из теории, согласно которой на выпечку хороших мыслей требуется время — пусть попекутся еще в дороге, я вернулся к своей даденной напрокат машине и отправился в другое место, которое мне давно уже стоило бы навестить.

Раньше Мёрфи возглавляла отдел специальных расследований чикагской полиции. Потом она пожертвовала своим постом, прикрывая меня во время одной малоприятной заварушки. Она могла вообще лишиться работы, не будь она потомственным чикагским копом в третьем поколении. В результате Мёрфи удалось сохранить полицейский жетон, но ее понизили в звании до сержанта. Конец карьере.

Теперь в ее бывшем кабинете сидел Джон Столлинз, а Мёрфи переместилась в общий зал сотрудников ОСР. Стол ей выделили не из новых. Одна ножка опиралась на стопку третьих копий служебных отчетов. Впрочем, здесь такое в порядке вещей: ОСР — что-то вроде мусорного контейнера, куда спускают копов, ухитрившихся навлечь на себя гнев начальства или, что еще хуже, по наивности оступиться в беспощадном мире чикагской городской политики. Столы в ОСР шаткие и вытертые все до одного, стены и пол обшарпаны. В помещение напихано по меньшей мере вдвое больше рабочих мест, чем задумывалось при строительстве.

В этот поздний час здесь царила тишина, да и народа за столами почти не осталось. Те, кому полагалось сидеть на дежурстве, наверное, выехали на какой-нибудь вызов. Из трех находившихся в помещении копов я знал только одного — нынешнего напарника Мёрфи, коренастого, располневшего мужчину лет пятидесяти пяти, седая шевелюра которого казалась еще светлее на фоне цвета кожи крепкого кофе.

— Привет, Роулинз, — сказал я.

Он повернулся ко мне и вежливо кивнул:

— Вечер добрый.

— Чего это вы тут делаете так поздно?

— Вооружаю свою супругу на случай, если она раскачается дотащить мою задницу в суд разводиться, — ухмыльнулся он. — Славно, что заглянули.

— Мёрф здесь? — поинтересовался я.

Он фыркнул.

— В комнате для допросов номер два. С этим извращенцем из Британии. Вон туда по коридору.

— Спасибо, старина.

Я прошел по коридору и свернул за угол. Слева от меня была стальная дверь, ведущая к камерам предварительного заключения; справа — короткий тупик, в который открывалось четыре двери — две из туалетов и еще две из комнат для допросов. Я подошел к двери с цифрой «2» на табличке и постучал.

Отворившая мне Мёрфи до сих пор оставалась в той же одежде, что во время нашего приключения на складе. Вид у нее был усталый и раздраженный. Она фыркнула почти так же, как только что Роулинз (и как это у нее вышло при явном отсутствии Y-хромосом, ума не приложу), вышла ко мне в коридор и захлопнула за собой дверь.

Секунду-другую она скептически рассматривала мою голову.

— Что за черт, Гарри?

— Удостоился визита Страшилы-Перевертыша, когда заходил побеседовать к Ларе Рейт. Что, неприятности с Вязальщиком?

Она покачала головой.

— Думаю, ему непросто делать то, к чему он привык, если он не может встать со стула или пользоваться руками. Ну, и на случай, если он все-таки попробует выкинуть что-нибудь, я с ним сижу.

Я уважительно повел бровью. Я не успел посвятить ее в правила безопасного обращения с Вязальщиком, но она догадалась сама.

— Что ж, надежная методика, — заметил я. — Кстати, за что он задержан официально?

— Официальных обвинений я ему пока не предъявляла, — призналась Мёрфи. — Если мне потребуется припаять ему что-нибудь, я могу выбрать нарушение границ владения, нанесение ущерба имуществу и нападение на полицейского при исполнении. — Она вздохнула и покачала головой. — Но мы же не можем следить за ним до бесконечности. Стоит мне выдвинуть обвинения, и он очень скоро окажется в куда как более мягких условиях. И мне даже думать не хочется, что произойдет, если он выпустит этих своих тварей в следственном изоляторе или в тюрьме.

— Угу, — понимающе кивнул я. — Выходит, долго держать его вы не сможете.

Она горько скривила губы.

— Ненавижу, когда приходится отпускать засранцев вроде этого.

— А что, такое часто случается?

— Да все время. Прорехи в законодательстве, процессуальные ошибки, оспариваемые улики… Куча уродов, виновных, как черт знает что, выходят на свободу, даже не получив хорошей выволочки. — Она вздохнула и передернула плечами. — Ну ладно. Весь мир достаточно дерьмовый. Чего ты хотел?

— Обменяемся урожаем?

— Еще бы, — оживилась она. — Что у тебя?

Я изложил ей краткую сводку событий, имевших место со времени нашей последней встречи.

Когда я закончил, она фыркнула еще раз.

— Разве это типа не опасно? Подключать вампиров?

— Угу, — подтвердил я. — Но это ведь Томас. Мне кажется, Лара вполне искренне желает отбить его. И потом, стоит ли бояться курить в постели, когда весь дом в огне?

— Логично, — согласилась она. — Я получила фото. Ничего нового из них не узнала. Пыталась пробить номера счетов, которые ты мне дал. Глухо.

— Черт.

— В любом случае шансов было мало, — утешила она меня.

— Может, Вязальщик что-нибудь выложил?

Она скривила губы так, словно собралась сплюнуть какую-то совсем уж омерзительную гадость.

— Нет. Крепкий орешек. Профессиональный преступник. И его уже поджаривали в прошлом.

— Угу, — кивнул я. — Понимает, что ты ничего не можешь сделать, только подержать некоторое время в сидячем положении. Если он выдаст нам хоть что-нибудь о своем заказчике, конец доверию клиентов — если, конечно, он останется жив.

Она прислонилась спиной к стене.

— Ты сказал, у этого твоего Страшилки мобильный телефон Томаса?

— Угу. Как думаешь, его можно запеленговать?

— Как часть этого расследования? — спросила она. — Свобода действий у меня не та, что прежде. Если мне потребуется содействие радиотехнических служб, придется получить разрешение суда, а я не знаю ни одного судьи, который сочтет похищение меняющим облик демоном племени навахо вампира, приходящегося братом чародею, достаточным обоснованием для такого поиска.

— Об этом я как-то и не подумал, — признался я.

Она пожала плечами:

— Если честно, я подозреваю, у Лары больше связей и возможностей, чем у меня. Особенно с учетом ограниченного времени.

Я не удержался от возгласа досады.

— Если она сможет что-нибудь узнать. И если она честно поделится тем, что узнает.

Мёрфи сдвинула брови и почесала нос.

— Где захватили Томаса?

— Не знаю точно, но думаю, где-то рядом с той складской зоной. Фургон, который он взял напрокат, стоял там, и он успел сказать что-то насчет того, что не сможет сдержать их всех в одиночку.

— «Их»? Серых Костюмов?

Я кивнул.

— Скорее всего. Однако поскольку в потасовке Томас участия так и не принял, думаю, Страшила подстерегал его в засаде и сцапал, пока внимание его отвлекали Вязальщик со своим зверинцем.

— И отыскать его с помощью своей магии ты не можешь.

— Нет, — процедил я сквозь зубы. — Страшиле каким-то образом удается блокировать мои заклятия.

— Разве такое возможно?

Я помолчал немного, размышляя.

— Поисковые заклятия основаны на общих принципах тауматургии. Ты создаешь некоторую линию, канал, связывающий тебя с целью, а потом наполняешь этот канал энергией. В случае поискового заклятия энергия рассредоточена — тебе остается выделить и отследить ту, что попала в этот канал и ведет к цели. Это как наливать воду на внешне горизонтальную поверхность, чтобы увидеть, в какую сторону уклон.

— Ладно, — кивнула она. — Это я поняла… ну, почти.

— Можно заблокировать это заклятие, не позволив этому каналу даже сформироваться. А если его нет, воду можно лить сколько угодно — течь в сторону она все равно не будет. А не дать сформироваться каналу можно, оградив цель от твоих попыток установить связь.

— Ну, например?

— Хочешь пример? Допустим, если у меня имеется твой волос и я хочу использовать его как часть поискового заклятия, ты можешь заблокировать его, побрившись наголо. Если используемый в заклятии волос не соотносится с чем-либо у тебя на голове, никакой связи не установится. Поэтому, если только имеющийся у меня волос не вырван с корнем — корни-то никуда не делись, — тебе ничего не грозит.

— И это единственный способ отразить поисковое заклятие?

— Да нет, — покачал головой я. — Сильное энергетическое поле тоже может заслонить тебя — если у тебя хватит времени и денег на серьезную защиту. В чистой теории ты можешь еще укрыться в Небывальщине. Заклятия, сотворенные в материальном мире, плохо проникают в потусторонний — да, кстати, опережая твой вопрос: там я тоже искал. Попытка номер три, тоже неудачная.

Мёрфи нахмурилась.

— А что Жюстина? — спросила она. — Жюстине ведь удалось найти его как-то раз.

Я поморщился.

— Она смогла дать нам примерное направление — и это случилось через несколько часов после того, как Томас из нее почти всю жизнь высосал. Сейчас все по-другому.

— Почему?

— Потому что она больше не ощущает Томаса как недостающую часть своих жизненных сил. Подобной близости между ними уже несколько лет не было. Томас давно, скажем так, переварил всю эту энергию.

Мёрфи вздохнула.

— Я видела, Гарри, как ты очень хитрые штуки проделывал. Но, наверное, даже магия не может решить всех проблем.

— Сама по себе магия ничего не решает, — буркнул я, устало массируя глаза. — Для этого существуют те, кто ею занимается.

— Кстати, — она тряхнула головой, — есть какие-нибудь соображения насчет того, почему те чародеи так и не прибегли к магии?

— Пока нет, — признался я.

— А насчет личности нашего неизвестного противника?

— Есть пара мыслей. В игру вовлечены три не связанных друг с другом исполнителя: Страшила Волосатый, Вязальщик, Мэдлин Рейт. Похоже, речь идет об очень больших деньгах. И если мы не отыщем этого таракана и не вытащим его за ушко на солнышко, плохо придется всем. Не знаю, правда, что это может нам о нем сказать.

— Что он чертовски хитер, — заметила Мёрфи. — Или что положение у него отчаянное.

Я выгнул бровь.

— Почему ты так решила?

— Если он сверхгениален, возможно, мы даже малой толики его плана не видели. Вся эта кутерьма может быть всего-навсего дымовой завесой, чтобы мы не догадались, откуда будет нанесен главный удар.

— Что-то не очень похоже, чтобы ты сама считала это основной версией.

Она устало улыбнулась.

— Как правило, преступники не отличаются особой гениальностью. И не забывай: пусть мы отчаянно мечемся в поисках ответов на вопросы, наш противник находится в том же положении. Он ведь не знает точно, где мы, что нам известно, или что мы предпримем дальше.

— Дымовая завеса, — задумчиво пробормотал я.

Она пожала плечами.

— Мне кажется, есть какое-то более простое объяснение происходящему. Вряд ли наш умник — сверхгениальный злодей из Бондианы, постепенно раскрывающий свои зловещие планы. Для этого в действиях нашего противника слишком много суеты.

— Например?

— Пару ночей назад тебя преследовал Страшилка, так?

— Ну?

— Ну, и тот частный детектив, о котором ты мне рассказывал, тоже. Зачем цеплять к тебе два хвоста? Может, потому что левая рука не знала, что делает правая?

— Гм, — одобрительно хмыкнул я.

— Судя по тому, что ты сказал, Страшилка не слишком напоминает мальчика на побегушках?

— Никаким местом.

— Но он явно координирует свои действия с неизвестным нам пока боссом, исполняя его приказы. Ему вовсе не обязательно было лично доводить до тебя свои требования. На мой взгляд, совершенно очевидно, что в Шато-Рейт он вломился, чтобы отвлечь ваше внимание, пока Мэдлин Рейт уносит ноги.

Я даже зажмурился. Действительно, я ведь предупредил Лару о возможном предательстве Мэдлин, так что та наверняка бы поспешила задержать сестру. Мэдлин не могла не понимать этого. Я попытался вспомнить, много ли времени прошло с момента нашего с Люччо появления до нападения нааглоши. Уж наверняка достаточно, чтобы узнать о нашем приезде, сообразить, что дело пахнет керосином, и сделать один телефонный звонок.

Почему бы и нет?

Мёрфи серьезно смотрела на меня:

— Я хочу сказать, это ведь очевидно, да?

— Меня по голове двинули, не забывай.

Она ухмыльнулась.

— Блин-тарарам, — пробормотал я. — Конечно, это очевидно. Но не обязательно глупо.

— Не глупо, согласна. Но мне кажется, это вполне можно охарактеризовать как отчаянный ход. Мне кажется, Страшила служит нашему противнику чем-то вроде козырной карты. Думаю, когда Морган сбежал, преступник сообразил, куда тот направился, и пошел с козырей в первый раз. Только вышло так, что, когда Страшила тебя нашел, ты был не с Морганом. Вы с оборотнями едва не одолели его, и он удрал.

— Тогда преступник использовал другое свое орудие, — продолжал я, кивнув. — Мэдлин. Приказал ей найти меня и заставить говорить любыми средствами. А вместо этого ее измолотил до потери сознания Томас.

— Логично, — согласилась Мёрфи.

— Не факт, что все так и было.

— Так или иначе, но было, — возразила Мёрфи. — По крайней мере направление мысли у нас верное. Какие выводы мы можем из этого сделать?

— Не слишком много, — вздохнул я. — В городе орудуют несколько очень опасных типов. Крутых. Парень, которого нам удалось захватить, не скажет нам ни черта. Единственное, что мы знаем наверняка — это что мы ничего не знаем.

Я собирался продолжать, но тут мне в голову пришла мысль, и я замолчал.

Я дал ей вызреть несколько секунд и улыбнулся.

Мёрфи склонила голову набок, глядя на меня:

— Ничего, говоришь?

Я перевел взгляд с Мёрфи на дверь комнаты для допросов.

— Забудь, — посоветовала мне Мёрфи. — Он нам ничего не выдаст.

— Ну… — протянул я. — Не знаю, не знаю…

(обратно)

Глава тридцать первая

Мёрфи вернулась в комнату для допросов. Выждав минут двадцать, я вошел следом за ней и закрыл за собой дверь. Помещение было маленьким и не отличалось замысловатостью обстановки. Посередине стояли стол и два кресла лицом друг к другу. Традиционное, прозрачное с одной стороны зеркало отсутствовало. Вместо него под потолком в углу торчала на кронштейне маленькая камера видеонаблюдения.

Вязальщик сидел за столом лицом к двери. На лице его багровела пара синяков, дополнявшихся мелкими царапинами — по гравию он проехался физиономией основательно. Глаза необычного серого цвета буквально излучали раздражение. На столе перед ним лежал длинный, аппетитного вида сандвич с соблазнительно отвернутым краем обертки. Он запросто мог бы дотянуться до него — если бы мог, конечно, пошевелить руками, однако руки были прикованы к подлокотникам кресла. Ключ от наручников лежал на столе перед Мёрфи.

Я с трудом сдержал улыбку.

— Чертовски бестолково, — заявил Вязальщик Мёрфи, когда я вошел. — Теперь вы еще этого рукоблуда притащили. Это пытка, учиненная сотрудниками полиции. Мой адвокат съест вас живьем и выплюнет косточки.

Мёрфи села за стол напротив Вязальщика, сложила руки перед собой и, так ни слова и не говоря, смерила его предельно неодобрительным взглядом.

Вязальщик ухмыльнулся ей, потом мне — на случай, если я не испытываю желания выйти.

— А! Я понял, — радостно сообщил он. — Добрый коп, злой коп, верно? — Он с надеждой посмотрел на меня. — Бесчувственная как камень сучка пыталась размягчить меня, заставив сидеть вот так черт-те сколько часов. И тут приходите вы, вежливый, симпатичный — чуть-чуть обходительности, и я сломаюсь, ага? — Он устроился поудобнее в кресле, чтобы оскорбление казалось еще обиднее. — Ладно, Дрезден, — снова ухмыльнулся он. — Валяйте. Добрый коп.

Секунду я молча смотрел на него.

Потом сжал кулак и врезал по его самодовольной физиономии с такой силой, что он опрокинулся на спину вместе с креслом.

Минуту он лежал, моргая, чтобы вытрясти из глаз слезы. Из одной ноздри сочилась кровь. Падая, он потерял ботинок. Я стоял над ним, разглядывая руку. Бить людей по лицу больно. Не так больно, конечно, как получать по лицу, но все равно более чем чувствительно. Должно быть, я попал ему по зубам — кожа на костяшках оказалась ободрана.

— Не вешай мне на уши лапшу насчет адвоката, Вязальщик, — сказал я. — Мы оба понимаем, что копы не могут держать тебя до бесконечности. Но мы оба понимаем еще и то, что ты не в состоянии играть против нас законными методами. Ты не относишься к уважаемым членам общества. Ты всего лишь наемник, разыскиваемый полицией нескольких стран.

Он злобно буравил меня взглядом.

— Крутого разыгрываешь, да?

Я покосился на Мёрфи.

— Как ты думаешь, ответить или просто врезать по яйцам?

— Как тебе нравится, — отозвалась Мёрфи.

— Вот и хорошо. — Я повернулся к Вязальщику и занес ногу.

— Чтоб вас! — взвыл Вязальщик. — Вон, чертова камера сымает все, что вы тут делаете. Думаете, вам это сойдет с рук?

На стене рядом с камерой зажужжал динамик.

— Он дело говорит, — послышался голос Роулинза. — Мне отсюда плохо видно. Подвиньте его на пару футов влево и дайте мне полминуты, прежде чем возьметесь за его подвески. У меня попкорн еще не готов.

— Легко, — откликнулся я, отсалютовав камере. Скорее всего, задержись я в помещении надолго, камера вышла бы из строя, но мы разыгрывали все как можно реальнее.

Я присел на край стола примерно в футе от Вязальщика, демонстративно взял сандвич, откусил кусок и некоторое время задумчиво жевал.

— Мм-м, — пробормотал я и покосился на Мёрфи. — Что это за сыр?

— Гауда.

— Говядина тоже ничего.

— С соусом терияки, — заметила Мёрфи, не сводя глаз с Вязальщика.

— Черт, и проголодался же я, — сообщил я ей с предельным энтузиазмом. — Маковой росинки во рту не было с… черт, с самого утра. Чертовски вкусно.

Вязальщик злобно бормотал что-то себе под нос; я сумел разобрать только «…проклятый мелкий ублюдок…».

Я съел половину сандвича и положил его обратно на стол. Потом облизнул испачканный в соусе палец и посмотрел сверху вниз на Вязальщика.

— Ладно, крепкий орешек, — сказал я. — Копы тебя держать не могут. Посему эта милая дама может выбрать только одно из двух. Или тебя отпускают…

Мёрфи негромко зарычала. Это впечатляло не меньше, чем ее фырканье.

— Видишь, как ей не нравится эта идея. — Я сполз со стола и подошел к Вязальщику. — Или, — продолжал я, — мы поступим по-другому.

Он прищурился:

— Вы меня грохнете — я правильно понял?

— И никто по тебе не будет скучать, — подтвердил я.

— Вы блефуете, — буркнул Вязальщик. — Она же, мать ее, коп.

— Угу, — согласился я. — Сам подумай. Неужели ты считаешь, что детектив, профессионал не знает способа избавиться от тебя так, чтобы никто и никогда тебя не нашел?

Взгляд его перебегал с меня на Мёрфи и обратно; безразличное выражение лица его почти не изменилось.

— Что вам нужно?

— Твоего босса, — сказал я. — Сдай его нам и иди на все четыре стороны.

С полминуты он молча смотрел на меня.

— Поднимите кресло, — сказал он наконец.

Я закатил глаза, но кресло поднял. С усилием — худым бы я его никак не назвал.

— Блин-тарарам, Вязальщик. Вот сейчас получил бы грыжу — и кранты сделке.

Он посмотрел на Мёрфи и подергал запястьями.

Мёрфи зевнула.

— Черт подери, — буркнул он. — Хоть одну. Я не ел со вчерашнего дня.

— Сдается мне, — фыркнул я, — немедленная смерть от истощения тебе не угрожает.

— Хотите моего содействия, — огрызнулся он, — так и сами хоть немного пойдите навстречу. Дайте же мне этот чертов сандвич.

Мёрфи протянула руку, взяла со стола ключ от наручников и бросила мне. Я отомкнул один, освободив ему левую руку. Вязальщик схватил сандвич и жадно впился в него зубами.

— Ладно, — сказал я, подождав немного. — Говори.

— Чего? — произнес он набитым ртом. — А минералки?

Я нахмурился и отобрал у него остаток сандвича.

Вязальщик смотрел на меня, как ни в чем ни бывало. Он облизнул пальцы, выковырял из зубов кусочек зеленого лука и тоже слизнул его.

— Что ж, ладно — так ладно, — произнес он. — Хотите правды?

— Ну? — отозвался я.

Он слегка наклонился в мою сторону и уставил в меня палец.

— А правда, грозный вы мой, в том, что никого вы не убьете. Ни вы, ни ваша птичка-блондинка. А попробуете меня дальше держать — так я тут таких ужасов понаведу. — Он откинулся на спинку кресла; лицо его снова сияло самодовольной ухмылкой. — Так что лучше вам не тратить больше моего времени драгоценного, а отпустить. Такая вот правда.

Я повернулся к Мёрфи и нахмурился.

Она встала, обошла стол и ухватила Вязальщика за коротко стриженную голову. За волосы, конечно, хватать было бы удобнее, но и так она без особого труда сунула его физиономией в стол. Потом забрала у меня ключ, отомкнула вторую пару наручников и освободила его.

— Пошел вон, — негромко произнесла она.

Вязальщик медленно поднялся и оправил одежду. Потом повернулся к Мёрфи и с ухмылкой подмигнул ей.

— Я профессионал. Так что, лапочка, ничего лишнего. Может, в следующий раз отложим дела и развлечемся, а?

— Может, в следующий раз вы свернете шею при сопротивлении аресту, — отозвалась Мёрфи. — Вон, я сказала!

Вязальщик ухмыльнулся Мёрфи, потом мне и вразвалочку вышел.

— Ну? — спросил я.

Она повернулась и протянула мне руку ладонью вверх. К пальцам ее прилипли короткие волоски — несколько темных и несколько седых.

— Есть.

Я улыбнулся ей, осторожно взял волоски и положил в белый конверт, который взял со стола у Роулинза.

— Елы-палы, — сообщил Роулинз по интеркому. — Нравится мне этот канал.

— Классный способ преследовать мерзавца, — заметила Мёрфи спустя полчаса. — Сидишь себе на месте, и суетиться не надо. — Она выразительно посмотрела на меня.

Я сидел на стуле рядом с ее рабочим столом; на вытянутой руке перед собой я держал узкий кожаный шнурок, на котором висел прозрачный кристалл в оплетке из медной проволоки. Рука начинала уставать, и мне пришлось подпереть ее другой. Кристалл вел себя не так, как положено нормальному грузу на веревочке: он отклонялся чуть вбок, словно его удерживал ровный, бесшумный ветер.

— Не спеши, — сказал я. — Возможно, Вязальщик и не светоч разума, но своим делом занимается уже пару десятков лет. Он знает, зачем ты хватала его за волосы. Он наверняка умеет справляться с фокусами вроде этого.

Мёрфи без особого энтузиазма покосилась на меня, потом на сидевшего за своим столом Роулинза. Столы стояли вплотную, так что они с Мёрфи сидели лицом друг к другу.

— Не смотри на меня так, — заявил тот, не отрываясь от журнала с судоку. — Ноги у меня не те, что прежде. Мне бы давно научиться преследовать всякую сволочь вот так.

Кристалл вдруг нырнул вниз и закачался на шнурке туда-сюда.

— Ага! — хмыкнул я. — Вот, видите? — Я подержал кристалл еще пару секунд, дав им полюбоваться, потом опустил руку. С полминуты я молчал, массируя уставшие мышцы. — Что я вам говорил? Он стряхнул заклятие.

— Вот здорово, — нахмурилась Мёрфи. — Теперь мы не имеем представления о том, где он.

Я сунул кристалл в карман и снял трубку рабочего телефона Мёрфи.

— Не спеши, — повторил я, набрал номер и только тогда сообразил, что на выход в городскую сеть надо набирать девятку. Я набрал номер заново, начав с девятки, и в трубке послышались гудки.

— Грейвер, — отозвался Винс.

— Это Дрезден, — сказал я. — Скажите, чем он занимался только что… скажем, полминуты назад.

— Не спешите, — сказал Винс и отключился.

Я тупо уставился на трубку.

Мёрфи смотрела на меня секунду-другую, потом улыбнулась.

— Нравится мне, когда часть общего плана мне неизвестна, а тот, кто ее осуществляет, весь из себя такой загадочный, — сообщила она. — А тебе?

Я испепелил ее взглядом и положил трубку.

— Он позвонит.

— Кто «он»?

— Частный детектив, который висит на хвосте у Вязальщика, — объяснил я. — Парень по имени Винс Грейвер.

Брови у Мёрфи потрясенно взмыли на лоб.

— Ты шутишь.

Роулинз, так и не отрываясь от своей головоломки, начал похрюкивать.

— А что? — удивился я, переводя взгляд с одного на другую и обратно.

— Пару лет назад он занимал неплохой пост в полиции в Джолиет, — сказала Мёрфи. — Узнал, что кто-то избивает тамошних девушек по вызову. Начал разбираться. Ему советовали не лезть в это дело, но он распутал-таки его и вышел на члена городского совета Чикаго, который любил мутузить своих женщин вместо предварительных ласк. Как там его звали?

— Дорнан, — подал голос Роулинз.

— Точно, Рикардо Дорнан, — кивнула Мёрфи.

— Ну, — сказал я. — Это говорит о некоторой храбрости.

— Еще бы, — согласился Роулинз. — И некоторой глупости.

— Верное замечание, — сказала Мёрфи. — В общем, он разозлил кое-кого наверху и опомниться не успел, как ему предложили написать заявление о переводе в чикагскую полицию.

— Угадайте, в какой отдел, — добавил Роулинз.

— Ну, он и уволился, — продолжала Мёрфи.

— Угу, — кивнул Роулинз. — Так мы с ним и не познакомились.

— Теперь он занялся частным сыском, — завершила рассказ Мёрфи. — Наверное, жить не может без неприятностей.

Роулинз ухмыльнулся.

— Он ездит на «мерседесе», — возразил я. — И живет в собственном доме.

Роулинз положил ручку на стол, и оба посмотрели на меня.

Я пожал плечами:

— Я просто хочу сказать, он не бедствует.

— Р-рр. — Роулинз, взял карандаш и вернулся к головоломке. — Нет в мире справедливости.

Мёрфи снова фыркнула — надо сказать, это получалось у нее здорово, почти по-мужски.

Минуты через две телефон зазвонил, и Мёрфи сняла трубку. Послушав немного, она протянула трубку мне.

— Ваш парень — стреляный воробей, — сообщил Винс.

— Знаю, — сказал я. — Что он делает?

— Взял такси и поехал в мотель на северном выезде из города, — ответил Винс. — По пути останавливался у магазина бытовых товаров. Зашел к себе в номер, побрился наголо, вышел в плавках, поплавал в чертовой реке. Вернулся в номер, принял душ…

— Откуда вы все это знаете?

— Проник к нему в номер, пока он все это проделывал, — буркнул Винс. — Вы можете подождать с вопросами до конца доклада?

— Не могу понять, как вы не поладили с копами, — заметил я.

Винс не обратил на эту реплику никакого внимания.

— Принял душ и вызвал другое такси.

— Надеюсь, вы последовали и за ним, — сказал я.

— Надеюсь, ваш чек обеспечен.

— Я свои обязательства выполняю.

— Ага. Так вот, как раз сейчас я еду за этим такси, — продолжал Винс. — Но это не обязательно. Он направляется в гостиницу «Сакс».

— Вы что, Дэвид Копперфилд?

— Слушал переговоры таксиста, — объяснил он. — УКВ, восемнадцать минут.

— Восемнадцать? Минут? — тупо переспросил я.

— Как правило, ловится между семнадцатью и девятнадцатью. Не могу обещать, что смогу удержаться у него на хвосте в гостинице, тем более он следит за обстановкой. Слишком много выходов.

— Дальше уже мои проблемы. Не подходите к нему слишком близко, дружище. Как только почувствуете, что он смотрит в вашу сторону, смывайтесь к чертовой матери. Этот тип опасен.

— Угу, — хмыкнул Винс. — Черт, да мне повезло, что я еще не наделал в штаны.

— Я не шучу.

— Я знаю. Все верно. Семнадцать минут.

— Я буду там.

— С чеком для меня. И минимальный платеж за два дня. Вы ведь не забыли, нет?

— Нет-нет, — заверил я его. — Я там буду.

— Ну, и что мы имеем? — поинтересовалась Мёрфи, когда я положил трубку.

— Вязальщик полагает, что от меня отделался, — ответил я. — Едет на встречу в гостиницу «Сакс».

Она встала из-за стола и взяла ключи от машины.

— Откуда ты знаешь, что у него там встреча?

— Потому что он на поводке. Если бы он оставался здесь один, он бы давно уже уехал. — Я кивнул. — Он бежит к тому, кто его нанял.

— А кто это? — спросила Мёрфи.

— Вот мы сейчас и узнаем.

(обратно)

Глава тридцать вторая

Гостиница «Сакс» может служить неплохим примером подобных заведений в самом центре Чикаго. Она расположена в Дирборне, прямо напротив Дома Блюза, и если вам, стоя прямо перед входом, вдруг захочется поднять взгляд вверх, вид будет такой, словно кто-то превратил небо в линзу от широкоугольного объектива. Дома растут вверх, к самому небу под совершенно невозможными с точки зрения геометрии углами.

Многие, подобные этому, районы Чикаго могут похвастать улицами шире, чем в большинстве мегаполисов, поэтому и ощущения клаустрофобии там меньше. Однако улица напротив «Сакса» всего трехполосная. Когда мы с Мёрфи подошли к гостинице, задрав голову, я ощутил себя муравьем, идущим по дну трещины в асфальте.

— Тебе это действует на нервы, да? — поинтересовалась Мёрфи.

Мы проходили мимо фонаря, и тени наши почти сравнялись по длине.

— Чего?

— Эти здоровенные громадины над головой.

— Да нет, я бы не сказал, чтобы они меня раздражали. Так… просто обращают на себя внимание.

Она с серьезным видом смотрела себе под ноги.

— Добро пожаловать в мой мир.

Я покосился на нее и негромко фыркнул.

Мы вступили в гостиничный вестибюль, отличавшийся обилием стекла и белого цвета с отдельными вкраплениями красного. С учетом позднего часа я не удивился тому, что в просторном помещении виднелся лишь один сотрудник гостиницы — девушка за стеклом стойки администратора. В кресле недалеко от стойки сидел, читая журнал, единственный посетитель; только со второго взгляда я узнал в нем Винса.

Винс отложил журнал, встал и подошел к нам. Взгляд его непримечательных карих глаз внимательно сканировал Мёрфи. Он вежливо кивнул ей и протянул мне руку.

Правой я ответил на рукопожатие, а левой достал из кармана чек. Винс взял, скользнул по нему равнодушным взглядом и сунул к себе в карман.

— Он поднялся на лифте на двенадцатый этаж. Находится в двести тридцать третьем номере.

Я уставился на него:

— Как, черт подери, вы это узнали? Поднимались с ним на лифте, что ли?

— Обижаете. Я оставался здесь. — Он пожал плечами. — Вы же сами сказали, что он опасен.

— Опасен. Так как вам это удалось?

Он невозмутимо посмотрел на меня.

— Умею. Хотите знать, на каком стуле он сидит?

— Нет. Хватит и номера, — заверил его я.

Винс снова посмотрел на Мёрфи, нахмурился, перевел взгляд на меня и нахмурился еще пуще.

— Боже правый, — заметил он. — Вид у вас обоих серьезней некуда.

— Угу, — кивнул я. — Я же сказал, мы имеем дело с опасным типом. Он там один?

— Вдвоем. Полагаю, с женщиной.

Мёрфи вдруг улыбнулась.

— А это вы, черт подери, откуда знаете? — не выдержал я.

— От горничной, — предположила она.

Винс одобрительно улыбнулся и кивнул.

— Конечно, шампанское и два бокала на двенадцатый этаж мог заказать и кто-нибудь другой. Но так поздно ночью, да еще всего через две минуты после того, как он вышел из лифта… не думаю, не думаю. — Винс посмотрел на меня. — Я так понимаю, сумма, которую я сунул коридорному, оплачивается как дополнительные расходы.

— Принимается, — кивнул я.

Он пожал плечами:

— Тогда все?

— Угу. Спасибо, Винс.

— Всегда пожалуйста, — хмыкнул он, — пока ваши чеки принимаются к обналичке. — Он кивнул мне, Мёрфи и вышел на улицу.

Едва за ним закрылась дверь, как Мёрфи с улыбкой покосилась на меня:

— Великий Гарри Дрезден. Раздает субподряды на детективную работу.

— От меня ожидают волшебства и всего такого, — объяснил я. — И я не обманываю ожиданий. А вот кого-то вроде Винса Вязальщик вряд ли ожидает.

— Ты просто злишься, потому что тебя подловили, — заявила Мёрфи. — И жаждешь мести.

Я презрительно фыркнул.

— Я предпочитаю думать об этом как о восстановлении равновесия.

— Так оно, конечно, благороднее, — согласилась она. — Но мы ведь не можем просто подняться и вытащить их оттуда для допроса. Каков план?

— Раздобыть еще информации. Собираюсь подслушивать. Узнать, о чем они там болтают.

Мёрфи кивнула и огляделась по сторонам.

— Службе гостиничной безопасности вряд ли понравится, если ты будешь шататься по коридорам. Пойду переговорю с ними.

— Ладно, я буду на двенадцатом.

— Не вламывайся ни к кому в дверь, если у тебя не прикрыты тылы, — посоветовала она.

— Я вообще не собираюсь ни к кому вламываться, — заявил я. — До тех пор, пока не разузнаю достаточно, чтобы вломить по полной.

Я поднялся на двенадцатый этаж, вышел из лифта и достал из кармана плаща пузырек Волшебной Тянучки. Вглядываясь в номера на дверях в поисках двести тридцать третьего, я встряхивал его до тех пор, пока не оказался перед нужной дверью. Тогда я бесцеремонно плеснул на нее из флакона. Комок желеобразной тянучки весело описал в воздухе дугу и размазался по двери.

А потом я повернулся и пошел по коридору обратно, пока не обнаружил дверь, открывавшуюся в крошечную комнатку с морозилкой для льда и парой кофейных автоматов. Там я уселся, очертил вокруг себя смывающимся маркером круг и принялся за работу.

Усилием воли я замкнул круг, невидимой стеной отгородивший меня от остального мира. Не серьезное, капитальное магическое сооружение, конечно, но и такого наспех выстроенного круга более чем хватило на то, чтобы изолировать меня от всех внешних энергий и использовать свою собственную без помех. Я снова взял пузырек тянучки и вытряхнул немного липучего вещества себе на ладонь — как обычно выдавливают крем для бритья. Потом поставил пузырек на пол, вытянул руку с липучкой перед собой, закрыл глаза и сосредоточился.

Все магическое ремесло сводится к установлению связей. Часом раньше я, например, использовал волосы Вязальщика, чтобы установить связь с их обладателем. Я только отслеживал его местонахождение, а мог бы использовать эту связь для самых разных вещей, в том числе весьма неприятных и даже опасных для здоровья. В прошлом мне не раз приходилось видеть подобные штуки; правда, нацелены они были, как правило, на меня.

На этот раз я установил связь между тянучкой у меня на ладони и той, что прилипла к двери номера. Обе порции вышли из одного пузырька, да и в пузырек их разливали из одного большого сосуда. Это означало, что я могу использовать их идентичность для создания достаточно устойчивой связи между ними.

Я сосредоточил все свои мысли на желаемом результате, напряг волю и, прошептав «Finiculus sonitus», высвободил ее. Потом протянул руку и стер часть нарисованного маркером круга. Круг разорвался, и я мгновенно ощутил ладонью левой руки мелкую вибрацию, словно на ней жужжало какое-то насекомое.

Я наклонил голову направо и плюхнул в левое ухо тянучку с ладони.

— А вот не путайтесь с нашим братом, — пробормотал я. — Я профессионал, а не просто так.

Первое, что я услышал — лихорадочную, избыточно бодрую музыку. Вокалист немузыкально визжал что-то, ударные грохотали вовсю, а еще кто-то пилил на электрогитарах, а может, медленно топил в кипящем масле страдающих ларингитом кошек. При этом ни один из музыкантов даже не пытался обращать внимания на то, чем занимаются остальные члены группы.

— Господи, — произнес с сильным британским акцентом голос Вязальщика. — Под такое дерьмо даже вы танцевать не сможете.

В ответ послышался бархатный женский смешок.

— Смысл этой музыки не в мастерстве или качестве исполнения. Она полна голодной страсти. Я бы станцевала под эту музыку так, что у тебя глаза бы на лоб вылезли — от восхищения, мой пупсик.

— Я вам не пупсик, — огрызнулся Вязальщик. — Я вам вообще никто, только разовый исполнитель.

— Не уверена, что стала бы подчеркивать слово «исполнитель», будь я на твоем месте, — заметила Мэдлин. — В этом качестве ты оказался сокрушительно несостоятельным.

— Я с самого начала говорил, что, если покажется кто-нибудь из Белого Совета, я ни за что не ручаюсь, — раздраженно парировал он. — И надо же, как все обернулось! Является этот чертов псих Гарри Дрезден, да еще не один, а с местной полицией в лице этой штучки.

— Меня от этого просто тошнит, — заявила Мэдлин. — Один-единственный человек.

— Один, зато чертов член чертова Белого Совета, — возразил Вязальщик. — Зарубите себе на носу: люди навроде него могут делать все, что я, и еще много другого. А ведь этого опасаются и многие в ихнем чертовом Совете.

— Так вот, меня от него тошнит, — заявила Мэдлин. — Ты нашел, где он прячет Моргана?

— Может, вы не расслышали? Я весь день провел, прикованный к креслу наручниками, да меня еще по морде били.

Мэдлин рассмеялась, и звучал этот смех изрядно издевательски.

— Есть места, где за такое специально платят.

— За такое, черт подери, вряд ли.

— Так ты нашел Моргана?

— Некоторое время Дрезден прятал его в складе, но забрал оттуда прежде, чем нагрянули копы. Возможно, в Небывальщину. Теперь они могут быть где угодно.

— Нет, пока Дрезден в Чикаго, — возразила Мэдлин. — Он не позволит себе находиться слишком далеко от Моргана.

— Так проверьте его чертову квартиру, — предложил Вязальщик.

— Не будь таким дураком, — сказала Мэдлин. — Это первое место, с которого любой начал бы поиски. Он все-таки не полный тупица.

Да. Не полный. Гхм…

— У вас же денег куры не клюют, Рейт. Вам такого не понять.

Голос у Мэдлин зазвенел как осиное жужжание.

— На что вы намекаете?

— На то, что не у каждого есть чертова уйма особняков по всему миру, или несколько машин, на половине которых даже не ездят вообще, или бабла в кармане на то, чтобы не задумываясь отвалить пару сотен за одну бутылку чертова шампанского с доставкой в чертов номер.

— И что?

— А то, что Дрезден по меркам ихнего гребаного Совета все равно что дитя малое. Живет в этой крошечной дыре. Платит за аренду офиса. Ну нету у него за плечами пары сотен лет, чтобы поднакопить деньжат, так? И что у него в качестве убежища? Дорогой особняк в другом городе? Нет, он арендует занюханную складскую ячейку и держит в ней древний походный хлам.

— Ладно, — отозвалась Мэдлин с нетерпением в голосе. — Допустим, ты прав. Допустим, он держит Моргана у себя дома. Но не оставит же он его без охраны.

— Натурально, не оставит, — согласился Вязальщик. — У него там все равно что чертово минное поле, оберег на обереге. Может, даже сторожа заговоренные.

— Мог бы ты через них прорваться?

— Дайте мне время и моих ребят в достатке, так почему бы и нет? — ответил он. — Только это дело не быстрое, не тихое, да и грязное. Есть средство попроще.

— Какое?

— Поджечь этот его чертов дом на хрен, — безмятежно отозвался Вязальщик. — Выходу него всего один. Если Морган выберется, мы его сцапаем. Если нет, соберем косточки, когда зола остынет. Опознаем по зубам или чему такому — и награда наша.

У меня неприятно похолодело в желудке. Предприимчивость Вязальщика действовала мне на нервы. Особым умом этот тип, возможно, и не отличался,но хитрости ему явно не занимать. Предложенный им план имел все шансы на успех — во всяком случае, лучшего способа напасть на мой дом, минуя выстроенную мной защиту, я бы не придумал. Более того, я не сомневался в том, что он вполне на такое способен. Конечно, это означало бы почти верную смерть моих пожилых соседей, да и остальных жильцов, но таких, как Вязальщик, подобные мелочи не остановили бы и на долю секунды.

— Нет, — произнесла Мэдлин, выдержав мучительно долгую паузу. — Мне даны совершенно четкие инструкции. Если мы не можем взять его сами, нам нужно хотя бы проследить, чтобы его нашли Стражи.

— Стражи его уже нашли, — возразил Вязальщик. — Дрезден, черт его подери, сам Страж. Раз так, ваш босс мог бы и заплатить.

Последовало долгое, полное смертельного напряжения молчание.

— Твои услуги в прошлом были не лишены пользы, — промурлыкала Мэдлин. — Только не думай, Вязальщик, что ты останешься жив, если начнешь советовать ему, что ему делать, а что нет. Как только ты из полезного превратишься в раздражающую помеху, считай себя покойником.

— Нет греха в том, чтобы хотеть денег, — упрямо буркнул Вязальщик. — Я свое дело сделал, пусть платит.

— Нет, — сказала Мэдлин. — Ты уступил бойскауту-переростку и смертной девице ростом с наперсток, ты позволил арестовать себя — и кому, полиции! — и упустил шанс заработать награду. — Послышался шорох, шум мягких шагов по ковру. Щелкнула зажигалка — Мэдлин закурила.

Вязальщик снова заговорил и, судя по голосу, он явно решил сменить тему.

— Так вы хотите сворачивать это дело?

— Именно поэтому я пригласила тебя сюда, — сказала Мэдлин и помолчала немного, затягиваясь сигаретой. — Сворачивать. Жаль, ты не пришел на пять минут раньше.

— А то что?

— Я бы, возможно, помедлила с одним звонком.

Я невольно подался вперед и затаил дыхание.

— Каким таким звонком? — удивился Вязальщик.

— Стражам, разумеется, — ответила Мэдлин. — Я сказала им, что Морган здесь, в Чикаго, и что его укрывает Дрезден. Не пройдет и часа, как они будут здесь.

У меня невольно открылся рот, а желудок словно завязался в тугой узел и принялся подпрыгивать.

Ох, блин.

(обратно)

Глава тридцать третья

— Ты шутишь, — сказала Мёрфи, увидев «ройс». В «Сакс» мы добирались порознь, и она еще не видела, на чем я езжу. Мне удалось припарковаться ближе к гостинице, поэтому теперь мы поехали вместе в «Сильвер-Рейте».

— Дали напрокат, — буркнул я. — Давай садись.

— Я девушка не слишком прагматичная, — пробормотала она, погладив сияющую хромом решетку радиатора. — Но… черт.

— Может, все-таки сосредоточимся на деле? — предложил я. — Конец света вот-вот наступит.

Мёрфи тряхнула головой и села в машину.

— Ну… Что ж, по крайней мере ты уходишь красиво.

Я тронул «ройс» с места. Даже в этот поздний час на него оглядывались, да и водители отодвигались в сторону, освобождая нам простор для маневра, словно архаичная красота «Рейта» их подавляла.

— Если честно, — сказал я, — этот «ройс» для меня типа слишком шикарен.

Мёрфи покосилась на меня.

— Это почему?

— Я ведь знаю, как умру, понимаешь? Рано или поздно, скорее рано, даже очень скоро, я вдруг пойму, что ситуация мне не по зубам. — Я судорожно сглотнул. — То есть я никак не могу удержаться от того, чтобы совать нос туда, куда этого не хотелось бы другим. И я всегда считал, что мой билет прокомпостирует кто-нибудь из Совета, кто бы и что обо мне ни думал. Потому что там собралась компания изрядных задниц, и я не могу позволить им воротить все, что им взбрендится, притворяясь, что это им по штату положено.

Мёрфи посерьезнела. Она слушала меня молча.

— Короче, Совет вот-вот прибудет сюда. И у них есть хороший повод убрать меня. Ну, или так им представляется, что в общем-то одно и то же. — Я снова сглотнул. Во рту как-то совсем пересохло. — Но… мне почему-то кажется, что, если мне кранты, вот это, — я мотнул головой на все окружающее меня великолепие «ройса», — совсем не в моем стиле. Не та машина, за рулем которой мне хотелось бы сидеть на пути к моей смерти. Понимаешь?

Уголки губ Мёрфи чуть изогнулись, хотя улыбнулись больше ее глаза. Она взяла меня за руку обеими руками и подержала немного. Ее руки были очень теплыми, а может, это мои так похолодели.

— Ты, разумеется, прав, Гарри.

— Ты так считаешь?

— Абсолютно. Эта машина совершенно не для тебя. Ты умрешь в какой-то облезлой, наскоро собранной из разных кусков железяке, которая и движется-то вопреки законам физики, требующим немедленно сдать ее в металлолом.

— Ух ты, — хмыкнул я. — А я-то думал, я единственный так считаю.

Пальцы ее на мгновение сжали мои, и я пожал их в ответ.

Совет прибывал в Чикаго.

И одолеть их у меня не было никакой возможности.

Ну конечно, я мог врезать кому-нибудь по носу и удрать. Однако рано или поздно меня все равно поймают. Их много, а я один, и любой из них не слабее меня. Напротив, сильнее и опаснее. На это может уйти день, а может, неделя или две, но не могу же я совсем не спать. Меня просто возьмут измором.

И это меня бесило. Полная моя беспомощность в этой дурацкой заварухе совершенно сводила меня с ума.

И ведь не то чтобы у меня совсем не было выхода… Предложение Мэб оставалось, например, в силе. Да и Лара Рейт, вполне возможно, могла бы укрыть меня — или предложить сделку на лучших условиях, чем Совет. При одной мысли о том, как несправедливо все оборачивалось, мне отчаянно хотелось цепляться за любую, пусть даже самую тонкую соломинку в надежде на то, что когда-нибудь потом удастся разгрести все последствия.

Посмотреть на все с этой стороны, так оно представлялось почти разумным. Даже, можно сказать, благородным.

В конце концов, я помогал бы невинным жертвам Совета — наверняка такие еще будут, и не одна. И потом, подобная сделка ведь не пошла бы вразрез со всем, во что я верил, нет?

На самом-то деле я знал правду. Вот только правда эта нисколько не уменьшала соблазн.

И что, скажите на милость, мне теперь делать? У меня имелось на такой случай убежище, но оно уже показало свою несостоятельность, да и местоположение его раскрыто. Не осталось больше мест, куда я мог бы отвезти Моргана, только мой дом, а там его наверняка найдут Стражи. И главное, я до сих пор не имел ни малейшего представления о том, кто же дергает за ниточки во всей этой истории.

Может, пора признать очевидное?

Это дело мне не по зубам. И было не по зубам с самого начала.

— Мёрф, — тихо произнес я. — Я не знаю, как мне вылезти из всего этого.

В салоне роскошного старого авто повисло молчание.

— Ты когда в последний раз спал? — спросила вдруг Мёрфи.

Мне пришлось отнять у нее руку, чтобы переключить передачу. Потом я ткнул пальцем в свою забинтованную голову.

— Я и какой сегодня день недели плохо представляю. Кажется, пару часов сегодня утром, или нет?

Она понимающе кивнула.

— Знаешь, в чем твоя проблема?

Я уставился на нее и расхохотался. Ну, по крайней мере начал издавать похожие звуки. Я ничего не мог с собой поделать.

— Проблема… в единственном числе, — смог наконец выговорить я. — Нет, а что?

— Ты хотел бы выступать в роли непредсказуемого фактора в любой ситуации, но в конце концов жалуешься на то, что все сложилось именно так, как ты этого хотел.

— Ты лабораторию мою видела?

— Опять ты с не относящимися к делу репликами, — ответила Мёрфи. — Я серьезно, Гарри.

— Я знаю таких, кто с тобой не согласится. Например, этот, как там его, Пибоди.

— Он из Совета?

— Угу. Говорит, мне нет места в его цитадели порядка.

Она ухмыльнулась.

— Проблема в том, что сосуществовать с твоей цитаделью порядка, скажем так, довольно трудно.

— У меня нет цитаделей. У меня и стены-то так себе.

— Ха! — хмыкнула Мёрфи. — Ты предпочитаешь одну-единственную машину, один-единственный дом, один-единственный ресторан. Ты не любишь отчитываться ни перед кем, ты поступаешь так, как диктует тебе твоя совесть, не заботясь о том, что это может повлечь. Ты держишься своего образа жизни, тебе плевать на материальное благополучие, ты следуешь своим инстинктам, и к черту всех, кто говорит тебе делать по-другому. Это и есть твой порядок.

Я внимательно посмотрел на нее.

— А что, должно быть по-другому?

Она закатила глаза.

— Я просто излагаю факты.

— И почему это проблема?

— Ты никогда не изменишь своего порядка ради кого-то другого, потому ты и бесишь Стражей. У них формальности, правила, отчетность — а ты игнорируешь это, если только тебе руки не выкручивают, чтобы ты этим занимался. Я права?

— Все равно не вижу пока, в чем проблема.

Она опустила стекло со своей стороны и выставила наружу локоть.

— Это проблема, потому что ты до сих пор не научился приспосабливаться к чужим порядкам, — ответила она. — А научился бы — давно уже понял бы, какая неописуемая сила работает на твоей стороне.

— Команда супергероев?

— Бюрократия, — сказала Мёрфи.

— Я бы предпочел команду супергероев.

— Слушай и учись, двоечник, — хмыкнула Мёрфи. — Стражи — это ведь организация, так?

— Ну?

— Многочисленная?

— Около трехсот человек, и набирает новых, — кивнул я.

— И в нее входят чародеи с различными обязанностями, живущие в разных частях света, говорящие на разных языках, которым тем не менее приходится каким-то образом общаться друг с другом и работать вместе?

— Угу.

— А теперь смотри, — объявила Мёрфи. — Бюрократия. Организация, призванная бороться с энтропией, которая естественным путем поглощает совместную деятельность подобного рода.

— Ты дашь подсказку позже или…

Она отмахнулась от меня.

— Все бюрократы страдают одними недостатками — и мне кажется, у тебя больше времени для действий, чем ты полагаешь. Если бы ты не устал, если бы тебе не было больно, и если бы ты не шарахался от любого порядка, кроме своего собственного, ты бы и сам это понял.

Я нахмурился:

— Это как?

— Уж не думаешь ли ты, что Мэдлин Рейт позвонила в Белый Совет со своего домашнего номера, представилась и мило сообщила им, что ты помогаешь Моргану? — Мёрфи покачала головой. — «Алё, я ваш враг, позвольте мне ни с того, ни с сего помочь вам…»

Я задумчиво пожевал губу.

— Стражи скорее всего решили бы, что она пытается отвлечь их силы в критической ситуации, когда у них и так ограничены ресурсы.

Мёрфи кивнула.

— Конечно, они проверят информацию, но всерьез доверять ей не станут и уж наверняка поместят в самом конце списка неотложных дел.

— Значит, она позвонила им анонимно. И что?

— Как по-твоему, сколько таких доносов получили уже Стражи? — спросила Мёрфи. — У нашего брата, у полиции тоже так. Стоит случиться какому-нибудь громкому преступлению, и мы немедленно получаем звонки от дюжины психов, уверенных в том, что его совершил их сосед, еще дюжины уродов, нарочно старающихся напакостить этому своему соседу, и от втрое большего количества благонамеренных граждан, которые вообще плохо знают, в чем дело, но искренне верят в то, что так они помогают правосудию.

Некоторое время я переваривал услышанное. Вряд ли Мёрфи сильно погрешила против истины. В мире полно людей и организаций, которым хотелось бы поддержать Стражей в их борьбе за правое дело, или которым хотелось бы произвести на них впечатление, или которым просто хотелось получить повод связаться с ними. Нет, Мёрфи скорее всего права. Наверняка они получают сейчас кучу доносов со всего света.

— Они проверят это сообщение, — сказала Мёрфи. — Но готова поспорить на хорошую сумму, что при ваших нынешних проблемах пройдет не меньше нескольких часов, прежде чем оно попадет в руки людей, принимающих решения, и что реакция на него — с учетом сложностей, имеющих место у членов Совета при работе с техникой и средствами связи — тоже займет в лучшем случае столько же времени.

Я обдумал и это.

— И к чему ты клонишь?

Она снова положила руку мне на запястье и легонько сжала.

— К тому, что тебе рано сдаваться. Есть еще немного времени.

Я повернул голову и пару секунд смотрел на профиль Мёрфи.

— Правда? — негромко спросил я.

Она кивнула:

— Угу.

И почему это слово «угу» подобно слову «ура!» так непропорционально коротко? Оно вполне заслуживает большей длины.

Я покрепче взялся за руль «ройса».

— Мёрф?

— А?

— Ты чертовски потрясающая женщина.

— Гнусная шовинистическая свинья, — сказала она. В ветровом стекле я видел ее отражение — она улыбалась. — Не вынуждай меня врезать тебе по носу.

— Угу, — сказал я. — Это было бы чертовски не женственно.

Мы уже подъезжали к моему дому. Она тряхнула головой.

— Хочешь, — сказала она, — отвези его ко мне. И сам можешь там укрыться.

Я сдержал улыбку, но испытал некоторый соблазн так и поступить.

— Не сейчас. Не забывай: Стражам известно, где ты живешь. Стоит им начать меня искать…

— …как они и мой дом проверят, — договорила Мёрфи. — Но ты же не можешь и дальше держать его у себя.

— Я знаю. А еще знаю, что не имею права впутывать еще кого-то во всю эту заваруху.

— Но должно же быть место, — возразила она. — Тихое. И не слишком известное. Подальше от людей. — Она помолчала. — Где ты мог бы укрыть его от поисковой магии. И где у тебя было бы преимущество, если дойдет до боя.

Я промолчал.

— Ладно, — вздохнула Мёрфи. — Наверное, таких в наших краях нет.

Я вдруг вскинул голову.

— Блин-тарарам! — выдохнул я, и губы мои сами собой растянулись в ухмылке. — Кажется, я знаю одно!

(обратно)

Глава тридцать четвертая

Я вошел в свою дверь, окинул взглядом залитую свечным светом комнату и застыл.

— Блин-тарарам! — рявкнул я. — Что это опять с вами, ребята?!!

Морган сидел, привалившись спиной к стене у камина; на бинтах его алели свежие кровавые пятна. Он с трудом держал глаза открытыми. Рука его бессильно лежала на полу рядом с маленьким полуавтоматическим пистолетом. Пистолет был не мой. Представления не имею, где он его прятал.

Молли лежала на полу у дивана; Мыш в буквальном смысле слова сидел у нее на спине. Она дышала с трудом, и мой здоровенный пес чуть приподнимался и опускался с каждым ее вдохом-выдохом.

Люччо лежала там, где мы ее оставили — на спине, с закрытыми глазами. Она явно не просыпалась. Одна из лапищ Мыша покоилась у нее на солнечном сплетении. С учетом характера ее травмы, я не сомневался, что ему достаточно будет приложить минимум усилий к тому, чтобы лишить ее возможности двигаться, если она проснется.

В воздухе стоял резкий запах бездымного пороха. Шерсть на груди у Мыша потемнела от крови.

Увидев это, я в ярости бросился на Моргана, и не удержи меня Мёрфи, наверняка двинул бы Моргана башкой о стену. Я ограничился тем, что отшвырнул ногой в угол его пистолет. Если при этом я задел пару его пальцев, это меня в тот момент мало тревожило.

Морган смотрел на меня притупившимся, почти бессознательным взглядом.

— Клянусь, — прорычал я. — Богом клянусь, Морган, если вы сейчас все не объясните, я лично, собственными руками задушу вас, а труп сволоку за яйца в Эдинбург.

— Гарри! — крикнула Мёрфи, и до меня дошло, что она стоит между мной и Морганом, упираясь в меня всем телом, как солдат, водружающий флаг.

Морган оскалился — скорее, от боли, чем в улыбке.

— Твоя чернокнижница, — произнес он сухим как старая кожа голосом, — пыталась проникнуть в сознание капитана Люччо против ее воли.

Я дернулся вперед, и Мёрфи снова оттолкнула меня. Я вешу вдвое больше ее, но она правильно рассчитала угол, да и упор у нее был лучше.

— И поэтому вы застрелили мою собаку? — рявкнул я.

— Он заслонил ее. — Морган закашлялся и закрыл глаза. Лицо его побледнело еще больше. — Я не хотел… в него…

— Господом Богом клянусь, — взорвался я. — Это слишком. Поняли, слишком! Мы с Молли ходим ради вас на волосок от смерти, а вы вот чем за это платите? Сейчас же выставлю вашу параноидальную задницу за дверь, оставлю валяться там и буду принимать ставки, кто доберется до вас первым — Черный Совет, Стражи или чертовы доброхоты.

— Г-Гарри, — чуть слышно пролепетала Молли. Судя по голосу, ее тошнило, а еще… неужели ей было стыдно?

Весь мой гнев как-то разом улетучился, сменившись сомнениями и медленно накатывавшей волной ужаса. Я повернулся и посмотрел на нее.

— Он говорит правду, — прохрипела она, не глядя на меня. Говорить под весом Мыша ей было явно нелегко. В голосе явственно слышались слезы, а спустя секунду они полились из глаз. — Мне очень жаль, Гарри. Очень жаль. Он сказал правду.

Я привалился к стене и встретился взглядом с Мышом — тот глядел на меня печальными, полными боли глазами, но не двигался с места, одновременно заслоняя собой Молли и не давая двинуться с места ей.

Мы уложили Моргана обратно в постель, и я вернулся к Мышу.

— Ладно, — сказал я. — Пусти ее.

Только тогда Мыш слез с Моллиной спины и, сильно припадая на одну лапу, отошел в сторону. Я опустился рядом с ним на колени и ощупал лапу. Пес прижал уши и сделал попытку отодвинуться.

— Ну-ка прекрати, — строго сказал я ему. — Стой и не дергайся.

Мыш вздохнул и с жалобным видом позволил мне поковыряться в его лапе. Я обнаружил рану — высоко, у самого плеча. Рядом, под кожей, прощупывался твердый предмет.

— Вставай, — скомандовал я Молли спокойным, беспрекословным тоном. — Ступай в лабораторию. Возьми из-под стола аптечку. Потом принесешь из шкафчика в ванной маленькие ножницы и нераспечатанное лезвие.

Она медленно поднялась на ноги.

— Пошевеливайся, — все тем же ровным голосом продолжал я.

Мышцы ее явно не отошли еще после долгого лежания на полу, однако она задвигалась быстрее и, подняв люк, исчезла в лаборатории.

Мёрфи опустилась на колени рядом со мной и потрепала Мыша за уши. Он жалобно посмотрел на нее.

Она подняла пистолет Моргана.

— Двадцать пятый калибр, — сказала она. — Такого громилу из него, даже если стараться, трудно убить. — Она покачала головой. — И Молли, кстати, тоже.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что Морган, возможно, не имел в мыслях никого убивать. Возможно, именно поэтому он использовал такой маленький калибр.

— Он использовал такой маленький калибр потому, что у него другого не было, — с горечью возразил я. — Будь у него возможность, он бы Молли убил.

Мёрфи помолчала несколько секунд.

— Это покушение на убийство, — произнесла она наконец.

Я внимательно посмотрел на нее:

— Ты хочешь его арестовать.

— Не важно, чего я хочу или не хочу, — возразила она. — Я должна защищать закон.

Я обдумал это как следует.

— Возможно — возможно! — Совет отнесется к этому с уважением, — вполголоса произнес я. — Да нет, я даже уверен, что так и будет. Решающий голос тут за Мерлином, а ему ничего так не хочется, как побольше времени на то, чтобы вытащить Моргана из этой передряги.

— Но остальные ждать не будут, — заметила она.

— Мэдлин и Страшила не будут наверняка, — кивнул я. — И пока Морган в тюрьме, у меня не будет возможности выманить Страшилу на бой, где у меня была бы хоть какая-то возможность отбить Томаса. — Я осмотрел рану Мыша. — Или обменять.

— Ты бы смог пойти на такое? — спросила Мёрфи.

— Моргана? На Томаса? — Я покачал головой. — Блин-тарарам, ну и катавасия бы началась. Совет совсем бы с ума сошел. Но…

Но Томас — мой брат. Я не произнес этого вслух. Да оно и не требовалось. Мёрфи кивнула.

Вернулась Молли с тем, за чем я ее посылал, а также с тазиком, чашкой и пинцетом. Умница. Она налила спирт из бутылки в чашку и принялась стерилизовать иглу с ниткой, скальпель и пинцет. Руки ее двигались словно сами собой, без участия головы. Впрочем, это не должно было бы меня удивлять: уж старшая-то дочь Майкла и Черити Карпентеров могла бы обучиться обрабатывать раны едва ли не с пеленок.

— Мыш, — сказал я. — У тебя внутри сидит пуля. Знаешь, что это такое? Это такая штука, которой стреляют из пистолета, чтобы сделать больно.

Мыш неуверенно покосился на меня. Он дрожал.

Я положил руку ему на голову.

— Надо вынуть ее из тебя, пока она тебя не убила, — уверенно сообщил я ему. — Будет больно, очень больно. Но обещаю, что это будет недолго и что с тобой все будет хорошо. Я все сделаю как надо. Идет?

Мыш издал очень тихий звук, который только невежда мог бы назвать скулежом. Дрожа, он прижался головой к моей ноге и лизнул руку.

Я ободряюще улыбнулся ему и на мгновение прижался своим лбом к его.

— Все будет хорошо, малыш. Лежать.

Мыш повиновался и осторожно вытянулся на боку, раненым плечом вверх.

— Вот, Гарри, — тихо произнесла Молли, махнув рукой в сторону инструментов.

Я повернулся к ней и нахмурился.

— Вот ты это и сделаешь.

Она изумленно заморгала.

— Что? Но как я… я же не…

— «Я»? Что — «я»? Мыш принял пулю, предназначавшуюся вам, мисс Карпентер, — строго произнес я. — Он не думал о себе, когда это делал. Он рисковал жизнью, защищая тебя. Хочешь остаться моей ученицей — так постарайся обходиться без предложений, начинающихся на «я» и отплати ему за храбрость, уняв его боль.

Она побледнела.

— Гарри…

Я отвернулся, обошел Мыша кругом, опустился на колени у его головы и осторожно придержал его, поглаживая.

Молли неуверенно переводила взгляд с меня на Мёрфи и обратно. Сержант Мёрфи смотрела на нее невозмутимым полицейским взглядом, и Молли поспешно опустила глаза. Потом посмотрела на свои руки, на Мыша и заплакала.

Потом встала, подошла к кухонной раковине, налила воды в кастрюлю и поставила на плиту кипятиться. Очень старательно вымыла руки по самые локти. Дождавшись, когда вода вскипит, она вернулась с кастрюлей к нам, сделала глубокий вдох, устроилась рядом с раненым псом и взялась за дело.

Для начала она выстригла шерсть в месте, куда попала пуля, и начисто выбрила остатки. Мыш несколько раз дернулся. Я видел, как болезненно морщится она при каждом движении Мыша; руки ее, правда, продолжали уверенно делать свое дело. Ей пришлось расширить ранку скальпелем. Мыш взвыл от боли, когда лезвие полоснуло его, и Молли крепко зажмурилась на две или три секунды, прежде чем продолжила операцию. Сунув в рану пинцет, она достала пулю. Та оказалась совсем крошечной, меньше ногтя у меня на мизинце — покореженный цилиндрик из блестящего металла. Когда Молли выдернула ее, Мыш застонал.

Она еще раз промыла и продезинфицировала ранку. Мыш дергался и кричал — таких полных боли звуков я от него еще не слышал.

— Прости, — пробормотала Молли, смахивая слезы. — Прости.

Разрез оказался длинным — ей пришлось сделать три стежка. Молли сделала их как могла быстрее, чтобы не мучить Мыша. Потом еще раз продезинфицировала шов и накрыла его тампоном, который приклеила к выбритой коже медицинским пластырем.

— Все, — тихо произнесла она, наклонилась и зарылась лицом в густую шерсть на шее у Мыша. — Все. Теперь все будет хорошо.

Мыш очень осторожно повернул голову, ткнулся носом ей в руку и несколько раз стукнул хвостом по полу.

— Мёрф, — сказал я. — Оставишь нас на минуту?

— Конечно, — тихо отозвалась она. — Я все равно собиралась выйти позвонить. — Она кивнула мне и вышла на улицу, не забыв по дороге прикрыть дверь из гостиной в мою маленькую спальню, где лежал Морган.

Я сидел рядом с Мышом, гладя его по тяжелой башке.

— Ладно, — сказал я Молли. — Что случилось?

Она выпрямилась и посмотрела на меня. Вид у нее был такой, словно ее вот-вот стошнит. Из носа текло.

— Я… я вдруг подумала, Гарри, что… ну, если предатель действительно хотел, чтобы все в Совете друг другу глотки перегрызли, лучший способ добиться этого — заставить одного из них совершить что-нибудь такое… непростительное. Ну, например, заставить Моргана убить Чародея Ла Фортье.

— Ба, — сказал я. — И как это мне ни разу в голову не приходило, хоть я тебя и старше, и занимаюсь этим со времен, когда ты под стол пешком ходила, а ты в этом бизнесе меньше четырех лет.

Она покраснела.

— Да. Так. Только потом я подумала, что лучший способ использовать такое влияние — это попробовать его не на Моргане, — продолжала она. — А на людях, которые должны на него охотиться.

Я повел бровью.

— Ладно, — кивнул я. — В этом месте мне полагалось бы спросить тебя, понимаешь ли ты, насколько трудно манипулировать волей и разумом любого мало-мальски зрелого человека. Большинство чародеев, достигнув восьмидесяти- или столетнего возраста, считаются более или менее иммунными к такого рода фокусам.

— Я этого не знала, — покорно сказала Молли. — Но… то, о чем я говорю, не требует серьезных изменений психики. Это не должно быть заметным. Не обязательно ведь превращать человека в законченного психа и убийцу. Ну, то есть я хочу сказать, это было бы слишком очевидно, да? Вместо этого вы бы постарались просто… чуть-чуть изменить людей, преследующих Моргана, чтобы они были немножко больше похожими на то, какими вы бы их хотели видеть.

Я прищурился. Интересный ход мысли.

— Например?

— Ну… — пробормотала она. — Если кто-то изначально вспыльчив и готов лезть в драку, вы бы усиливали эту сторону его характера. Придали бы этому больше значимости, чем это было бы без постороннего вмешательства. Если кто-то предпочитает политические маневры, чтобы добиться преимущества в той или иной ситуации, вы выставляете на первый план именно это свойство. Если кто-то чем-то недоволен, обижен, вы делаете акцент на этих мыслях, эмоциях, чтобы он действовал, исходя из них.

С минуту я обдумывал ее слова.

— Так, во всяком случае, сделала бы я, — добавила Молли, потупившись.

Я внимательно посмотрел на девушку, которую обучал своему ремеслу. Обычно при взгляде на Молли я видел ее улыбку, ее чувство юмора, юность, веселье. Она дочь моего близкого друга. Я хорошо знаю ее семью и часто бываю у них. Я видел ее старание в учебе, ее огорчения, ее радости.

Но никогда до той минуты я не видел в ней того, кто в один прекрасный день может превратиться в довольно жуткую личность.

Я вдруг понял, что улыбаюсь — с некоторой горечью, но улыбаюсь.

И кто я такой, чтобы кидать камень?

— Возможно, — произнес я наконец. — Только доказать такое было бы чертовски трудно.

Она кивнула.

— И если такое использовали, есть только один человек, способный быть идеальной целью. — Я покосился на Люччо. Она спала, чуть приоткрыв рот. Она даже пускала пузыри — так, совсем капельку. Это было необычно и трогательно.

— Угу, — снова кивнула Молли. — Но она ни за что не дала бы мне заглянуть. Вы же знаете, что не дала бы.

— И правильно бы сделала, — заметил я.

Молли на мгновение стиснула зубы.

— Я знаю.

— И ты решила, что заглянешь, пока все спят или без сознания, — сказал я. — Чтобы тебя не схватили за руку.

Она пожала плечами.

— Убедила себя в том, что поступаешь правильно, — продолжал я. — Только заглянешь чуть-чуть — и назад.

Она зажмурилась.

— Я… Гарри, а что, если она с вами не до конца честна? Что, если все это время она держалась ближе к вам, потому что не доверяет вам? Что, если она как Морган — только умеет лучше это скрывать?

— Ты не понимаешь, что говоришь, — сказал я.

— Нет? — Она встретилась со мной взглядом. — Чьим он был учеником, Гарри? Кто научил его быть вот таким? Кого он сделал своим идеалом — настолько, что постарался стать ее подобием?

Я промолчал.

— Вы что, — продолжала настаивать Молли, — взаправду думаете, что она совсем не знала, как с вами обращался Морган?

Я сделал глубокий вдох.

— Да, — ответил я. — Я так считаю.

Она тряхнула головой.

— Вам лучше знать.

— Нет, — сказал я. — Не верю.

— А надо бы, — упрямо выпалила она. — Я не могла допустить даже малой возможности того, что она позволит вам погибнуть вместе с Морганом. Мне надо было знать точно.

С минуту я молча смотрел на нее. Потом покачал головой.

— Я всегда знаю, когда испытываю искушение сделать что-то очень, очень неправильное, — сказал я наконец. — Стоит мне начать предложение со слов вроде «я никогда, ни за что не сделаю этого, если…» Или «я понимаю, что это нехорошо, но…» Вот эти «но» или «если» и настораживает.

— Гарри… — начала Молли.

— Ты, Молли, нарушила один из Законов Магии. Сознательно. Даже понимая, что это может стоить тебе жизни. Даже понимая, что это может стоить жизни и мне. — Я тряхнул головой и отвернулся от нее. — Блин-тарарам, детка. Я доверяю Анастасии Люччо потому, что у людей так принято. Даже не зная наверняка, что кто-то о тебе думает. Как относится к тебе в глубине души.

— Но я могла бы…

— Нет, — мягко произнес я. — Даже проникновение в психику не даст тебе всего. Нам не дано знать, что там творится. Об этом я и говорю. На то и существует доверие.

— Гарри, мне очень жа…

Я поднял руку.

— Не извиняйся. Может, это я подвел тебя. Может, я должен был получше тебя учить. — Я потрепал Мыша по загривку, так и не глядя на нее. — Сейчас это ничего не значит. Из-за того, что я пытаюсь спасти жизнь Моргану, уже погибли люди. Может еще погибнуть Томас. А теперь, если нам удастся спасти Моргану его старую мозолистую задницу, он донесет, что ты нарушила Закон. Совет убьет тебя. И меня.

Она беспомощно смотрела на меня.

— Я не думала, что…

— Что тебя поймают, — тихо произнес я. — Господи, детка. Я же тебе верил.

Она ревела теперь уже вовсю. Лицо у нее совсем размазалось. Она низко опустила голову.

— Если Морган погибнет из-за того, чего не совершал, — продолжал я, — начнется такое, чего ты себе даже представить не можешь. И погибнет еще много людей. — Я медленно встал. — Так вот. Я намерен сделать все, что в моих силах, чтобы его спасти.

Она кивнула, не поднимая головы.

— Поэтому тебе, Кузнечик, предстоит сделать выбор. Ты можешь и дальше помогать мне — зная, какую цену мы заплатим, если добьемся успеха. Или можешь уйти.

— Уйти? — прошептала она.

— Уйти, — повторил я. — Прямо сейчас. Бежать как можно дальше. Блин, все равно я скорее всего сверну себе на этом деле шею — так или иначе. Да и Морган, возможно, тоже. В таком случае все провалится в тартарары, воцарится настоящий ад, но Стражам хватит хлопот и без того, чтобы преследовать тебя. Ты сможешь не думать о том, правильно ли то, что ты делаешь… вообще делать то, что тебе захочется — до тех пор, пока тебя не поймают.

Она прижала руки к животу. Судя по звукам, которые она издавала сквозь всхлипы, она с трудом сдерживала тошноту.

Я положил руку ей на голову.

— Ну, или ты можешь пойти со мной. Сделать что-то правильное. Что-то, имеющее смысл.

Она подняла на меня взгляд; ее хорошенькое личико побледнело от страха.

— Все умирают, детка, — очень мягко произнес я. — Все до единого. Тут нет никаких «если». Вопрос только «когда». — Я дал ей время подумать. — И когда ты будешь умирать, захочется ли тебе испытывать стыд за то, что сделала со своей жизнью? За то, что в ней успела сделать?

С минуту она смотрела мне в глаза в полной тишине, если не считать, конечно, ее сдавленного всхлипывания. Потом голова ее дернулась в едва заметном кивке.

— Обещаю тебе, что буду рядом с тобой, — сказал я. — Я не могу тебе обещать больше ничего. Только то, что буду с тобой так долго, как смогу.

— Хорошо, — прошептала она и прижалась ко мне лбом.

С минуту я поглаживал ее по волосам. Потом осторожно отстранился.

— Времени у нас в обрез, — мягко произнес я. — Стражи узнают о том, что Морган в Чикаго, самое позднее через несколько часов. Возможно, они уже в пути.

— Хорошо, — повторила она. — Ч-что нам делать?

Я набрал в грудь воздуха.

— Помимо всего прочего, я собираюсь установить священную связь, — ответил я.

Глаза ее расширились.

— Но… вы же сами говорили, такие штуки жуть как опасны. Типа, что рисковать может только идиот.

— Я согласился помочь Дональду так-его-мать Моргану, когда он явился ко мне, — вздохнул я. — Так что я гожусь.

Она вытерла рукой глаза и нос.

— Что делать мне?

— Достань мою коробку с принадлежностями для ритуалов. И отнеси в машину, в которой сидит Мёрфи.

— Хорошо, — кивнула Молли. Она повернулась и сделала несколько шагов, но задержалась и оглянулась на меня через плечо: — Гарри?

— Ну?

— Я знаю, что это нехорошо, но…

Я строго нахмурился.

Она тряхнула головой и подняла руки вверх.

— Выслушайте меня все-таки. Я знаю, что это нехорошо, и я почти ничего не успела увидеть, но… Я правду говорю, Гарри. Мне кажется, кто-то залезал в голову капитану Люччо. Готова поспорить на свою жизнь.

Я решил не обращать внимания на холодок, пробежавший у меня по спине.

— Вполне может выйти, что ты ее проспоришь, — тихо произнес я. — И мою заодно. Иди принеси коробку.

Молли поспешила в лабораторию.

Я дождался, пока голова ее скрылась в люке, и повернулся посмотреть на Мыша. Пес с печальным видом сел. Раненого плеча он, казалось, не замечал, и от болезненной осторожности в его движениях не осталось и следа.

Пару лет назад Мыша уже сбил микроавтобусом один поганец. Мыш поднялся, догнал его и вернул долг с лихвой. Собаки фу вообще выносливы. Думаю, он выздоровел бы и без операции, хотя, конечно, это потребовало бы больше времени. Но я не догадывался, что на деле рана оказалась не такой серьезной, как с виду.

Другими словами, мой чертов пес надул разом и меня, и Молли.

— Так ты все это изображал? — спросил я. — Чтобы Молли как следует осознала вину?

Мыш гордо вильнул хвостом.

— Черт, — с уважением пробормотал я. — Может, стоило назвать тебя Дензелом?

Он оскалил зубы в собачьей ухмылке.

— Сегодня вечером, — сказал я, — когда я пытался придумать, как мне найти Томаса, ты мне помешал. Я не задумывался особенно над этим, но ведь это ты помог ему найти меня, когда Мадригал Рейт продавал меня с интернет-аукциона.

Хвост вильнул сильнее.

— Можешь найти Томаса?

— Гав! — отозвался он, и его передние лапы оторвались на пару дюймов от пола.

Я кивнул и задумался. Потом поднял голову.

— У меня для тебя другое задание. Возможно, более важное. Ты не против?

Он встряхнулся, распушив шерсть, и пошел к двери. У самого порога он остановился и вопросительно оглянулся на меня.

— О'кей, — сказал я, подходя к нему. — Слушай. Дело начинает пахнуть керосином…

(обратно)

Глава тридцать пятая

Я оглянулся на неподвижную фигуру Люччо. Стресс от руководства поисками Моргана на протяжении черт знает скольких дней вкупе с болью от травмы и действием лекарств, которыми я ее напичкал, не могли не сказаться: за все это время она ни разу не пошевелилась. Ни когда Морган стрелял из пистолета, ни когда мы разговаривали, ни когда мы втроем тащили Моргана вверх по лестнице, чтобы усадить в серебристый «ройс».

Я поправил укрывавшее ее одеяло. Стоило мне сделать это, как Мистер спрыгнул со своего наблюдательного поста на верху одной из моих книжных полок и, благостно мурлыча, улегся ей на ноги.

Я почесал кота за ухом.

— Побудь с ней, — сказал я. Он ответил на это непроницаемым взглядом, из чего следовало, что, может, побудет, а может, и нет. Мистер — кот, а кошки вообще считают основной обязанностью мироздания обеспечивать им кров, пищу и развлечения по мере необходимости. Мне кажется, Мистер полагает ниже своего достоинства задумываться о будущем.

Я взял ручку, лист бумаги и написал:

Анастасия,

времени у меня почти не осталось, а гости уже на подходе. Я собираюсь туда, где смогу спокойно обдумать новые решения проблемы. Очень скоро ты сама все поймешь.

Прости, что не беру тебя с собой. В твоем нынешнем состоянии ты вряд ли сможешь мне сильно помочь. Я знаю, тебе это вряд ли понравится, но ты наверняка понимаешь, что я прав.

Будь здесь как дома, ни в чем себе не отказывай. Надеюсь, мы сможем с тобой скоро поговорить.

Гарри.

Я сложил записку и положил ее на журнальный столик так, чтобы она увидела сразу, как проснется. Наклонился, поцеловал ее в волосы и вышел, оставив Анастасию в относительной безопасности моего дома.

Я остановил «ройс» на стоянке рядом с пристанью. У нас имелся еще неплохой шанс, поспешив, успеть в нужное место до полуночи — лучшего времени для того, чтобы призывать кого-либо из потустороннего мира. Ну, конечно, пытаться осуществить это, будучи израненным и усталым как собака, само по себе занятие почти безнадежное, тут и полночь не факт, что поможет, но времени у меня оставалось в обрез, так что я был не в том положении, чтобы капризничать.

— Позволь мне заметить, — подала голос Мёрфи, — что все это почему-то представляется мне неважной затеей.

— Замечание принимается к сведению, — кивнул я. — Но ты это сделаешь?

Она посмотрела сквозь плоское ветровое стекло «ройса» на гладь озера Мичиган — точнее, на непроглядную черноту, начинавшуюся там, где обрывались огни Чикаго.

— Да, — произнесла она.

— Если бы я мог просить тебя о чем-нибудь еще, — сказал я, — я бы попросил. Правда.

— Знаю, — кивнула она. — Просто меня бесит, что я больше ничем не могу помочь.

— Ладно. Могу добавить — если это тебя утешит, конечно, — что опасность будет грозить и тебе. Кто-нибудь может решить заглянуть и попытаться использовать тебя против меня. А если до Совета дойдет, как много тебе известно, они запросто могут попытаться убрать свидетеля.

Она чуть улыбнулась.

— Ну, спасибо. По крайней мере, зная, что кому-то может захотеться убить меня, я ощущаю себя не совсем лишней. — Она двинула плечом, поправляя наплечную кобуру с пистолетом. — Я понимаю предел своих возможностей. Не то чтобы это мне нравилось… — Она снова посмотрела на меня. — Как ты собираешься связаться с остальными?

— Я… Давай, я не буду говорить? Чем меньше ты знаешь…

— Тем меньше мне грозит?

— Если честно, не совсем так, — хмыкнул я. — Чем меньше ты знаешь, тем меньше грозит мне. Не забывай: мы имеем дело с людьми, которые способны вынуть информацию у тебя из головы, не спрашивая, хочешь ты этого или нет.

Мёрфи скрестила руки на груди и поёжилась.

— Терпеть не могу чувствовать себя беспомощной.

— Угу, — согласился я. — Я тоже. Как он там, Молли?

— Все еще спит, — доложила Молли с заднего сиденья. — Температура, правда, вроде бы не повысилась. — Она протянула руку и потрогала лоб Моргана тыльной стороной ладони.

Рука Моргана словно сама собой поднялась и резким шлепком по запястью отшвырнула ее; при этом ни дыхание его, ни черты лица ни на мгновение не дрогнули. Вот черт. Чисто рефлекторное движение. Я тряхнул головой.

— Давайте-ка пошевеливаться, ребята, — сказал я.

Мы с Молли водрузили Моргана в инвалидное кресло. Он даже чуть привстал, чтобы помочь нам, и снова провалился в сон, как только его усадили. Молли перекинула через плечо ремень моей сумки с ритуальными принадлежностями и принялась толкать кресло с Морганом через стоянку к причалу. Я захватил пару больших, тяжелых нейлоновых мешков.

— Что это у нас там? — поинтересовалась Мёрфи.

— Развлечения для вечеринки, — ответил я.

— Ты устраиваешь вечеринку?

Я повернулся на восток и вгляделся вдаль. Острова не видно из Чикаго даже в ясный день, но я знал, что он там — зловещий, неприветливый клочок земли.

— Угу, — негромко сказал я. — Еще какую вечеринку… Практически все, кто в последнее время мечтал меня укокошить, не откажут себе в удовольствии на нее заглянуть.

Мёрфи покачала головой:

— И все из-за одного человека.

— Из-за героя, — вполголоса возразил я. — Из-за того, кого из всех Стражей боятся больше всего. Морган едва не одолел самого короля Красных — вампира, прожившего едва ли не четыре тысячи лет, окруженного до омерзения могущественными вассалами. И когда бы тот не бежал с поля боя, Морган бы его убил.

— Ты о нем почти добро отзываешься, — заметила Мёрфи.

— Не добро, — возразил я. — Но я не могу не признать его качеств. За долгие годы Морган спас не сосчитать сколько жизней. И невинных тоже убивал. Это я точно знаю. Последние двадцать или тридцать лет он исполнял в Совете обязанности палача. Он придирчив и бестактен, он беззастенчив и предвзят. Если он ненавидит, то ненавидит со всей своей страстью. Он большой, уродливый, свирепый бойцовый пес.

Мёрфи невесело улыбнулась.

— Но он ваш бойцовый пес.

— Но он наш бойцовый пес, — подтвердил я. — И он не колеблясь отдал бы свою жизнь, если бы считал, что так надо.

Мёрфи посмотрела вслед Молли, толкавшей коляску с Морганом вдоль причала.

— Бог ты мой, — сказала она. — Должно быть жутко знать, что ты способен так ни во что не ставить человеческую жизнь. Чужую, свою собственную — не важно чью. Знать, что ты в любой момент способен отнять у живого человека абсолютно все. Это не могло его не глодать.

— За столько лет, наверное, можно и привыкнуть, — возразил я. — Знаешь, мне кажется, ты права насчет того, что убийца действует отчаянно. Ситуация сделалась слишком запутанной и сложной, чтобы смахивать на запланированную. Прямо какое-то… безумное скопление всевозможных цыплят, слетевшихся, чтобы их пожарили.

— Может, так ее будет проще разрешить?

— Примером подобной путаницы может служить Первая мировая, — покачал головой я. — Только тогда было типа сложно ткнуть пальцем в кого-то одного и сказать: «Вот из-за этого парня все так и вышло». С этой точки зрения со Второй мировой проще.

— Ты с самого начала действуешь, исходя из предположения, что тебе есть кого обвинить, — сказала Мёрфи.

— Только если я смогу его поймать, — покачал головой я. — Если не смогу… ну, понятно, что тогда.

Мёрфи повернулась ко мне. Она подняла обе руки, взяла меня за голову, чуть пригнула и поцеловала в лоб и в губы — ни слишком быстро, ни слишком страстно. Потом отпустила и подняла на меня взгляд, спокойный и грустный.

— Ты знаешь, что я люблю тебя, Гарри. Ты хороший человек. И хороший друг.

Я криво улыбнулся.

— Ты только не стань из-за меня размазней, Мёрф.

Она мотнула головой.

— Я серьезно. Не дай себя убить. Надери любую задницу, какую считаешь нужной, чтобы этого не случилось. — Она опустила глаза. — Мир будет поганым без тебя.

Секунду-другую я покусывал губу, ощущая себя очень неловко. Потом прокашлялся.

— Из всех людей на свете я предпочел бы, чтобы спину мне прикрывала именно ты,Кэррин. — Я снова кашлянул. — Ты, наверное, лучший друг из всех, какие у меня были.

Она несколько раз моргнула и тряхнула головой.

— Ладно. Что-то очень рискованный становится у нас разговор.

— Может, продолжим его с того места, где было про «любую задницу»? — предложил я.

Она кивнула.

— Найди его. Надери ему задницу.

— Именно таков план, — подтвердил я. Потом наклонился, поцеловал ее в лоб и губы и на секунду прижался лбом к ее лбу.

— Я тебя тоже люблю, — прошептал я.

— Вот извращенец, — произнесла она сдавленным голосом. — Удачи.

— Тебе тоже. Ключи в замке зажигания.

А потом выпрямился, подхватил свои мешки и зашагал следом за Молли. Я не смотрел на Мёрфи, когда уходил, и так и не оглянулся.

Только так мы оба могли делать вид, что я не видел, как она плачет.

В свое время мой брат купил древний, побитый временем и стихиями рыболовецкий катер. Он говорил мне, что это траулер. Или сейнер. Что-то одно из двух… Или еще что-то. Закаленные мореходы жутко кипятятся насчет точных определений, к какой именно категории относится судно — но поскольку я никак не закаленный мореход, я не лишусь сна из-за неточного определения.

В общем, катер имеет в длину сорок два фута и мог бы послужить дублером катеру Квинта из «Челюстей». Ему отчаянно не хватает свежей покраски, поскольку бёлый корпус давным-давно стал серым, а местами и черным. Единственное свежеокрашенное место на нем — это надпись на носу, гласящая:

ЖУЧОК-ПЛАВУНЕЦ

Погрузка Моргана на борт «Жучка» оказалась делом болезненным — в буквальном смысле слова. Мы уложили его на койку в маленьком кубрике и перетащили на борт все наше снаряжение. После этого я забрался на мостик, завел движки своим комплектом ключей — и тут же обнаружил, что забыл отдать швартовы. Пришлось спускаться на палубу и отвязывать тросы.

Я же сказал — я не закаленный мореход.

Выйти из гавани оказалось делом несложным. Томас швартовал катер совсем рядом с выходом на открытую воду. Я едва не забыл включить ходовые огни, но спохватился еще до выхода из порта. Потом сверился с компасом, расположенным рядом с ру… со штурвалом, довернул курс на градус западнее и дал газ.

Мы двигались по непроглядной черноте озера, дизели негромко бормотали своё «луб-луб-дуб-луб». Изначально катер строился для работы в открытом море, поэтому мощности у него хватало. Вода в этот вечер была спокойная, так что нас не трясло, даже когда мы набрали ход.

Не могу сказать, что это наше плавание не напрягало меня. За последний год мы с Томасом несколько раз сплавали на остров, чтобы обследовать его получше. Заодно Томас обучал меня искусству судовождения, но в одиночку я вел катер впервые.

Через несколько минут на палубе показалась Молли; она поднялась на половину лестницы, ведущей на мостик, и остановилась.

— Мне надо просить разрешения подняться на мостик или чего такого?

— Это зачем? — удивился я.

Она подумала.

— Но ведь так делают в «Стартреке»?

— Тоже верно, — кивнул я. — Подняться разрешаю, матрос.

— Есть! — Она козырнула и поднялась ко мне. На востоке, куда целил нос нашего катера, чернела тьма; Молли нахмурилась и украдкой оглянулась на быстро меркнувшие городские огни. — А! Значит, мы плывем на дикий остров, через который проходит мощная магическая жила?

— Угу, — буркнул я, всматриваясь в компас.

— Там, где папу…

Я не люблю вспоминать, что случилось с Майклом Карпентером, когда он попал туда со мной.

— …искалечило, — договорил я. — Угу.

Она нахмурилась.

— Я слышала, как он рассказывал маме про этот остров. Но когда я попыталась его найти, на картах ничего такого не оказалось. Даже в библиотеках.

— Угу, — повторил я. — Насколько я слышал, со всеми, кто туда попадал, приключались всякие гадости. Когда-то там был маленький порт для рыболовецких и торговых судов, а при нем маленький городок, но его забросили. Где-то в середине девятнадцатого века про него перестали вспоминать.

— Почему?

— Наверное, не хотели, чтобы люди туда попадали, — ответил я. — Если бы это просто запретили, наверняка нашлись бы идиоты, которые из чистого противоречия отправились бы туда. Поэтому просто сделали вид, будто этого места нет.

— И что, за век с лишним сюда никто не попадал?

— Магическая жила проецирует сильный поток энергии, — объяснил я. — Это действует людям на нервы. Не сводит их с ума или чего такого, но подсознательно заставляет их избегать этого места — если, конечно, не направляются сюда намеренно. Ну, и еще большая часть берега недоступна из-за рифов, так что остров избегают и по этой причине.

Она нахмурилась еще сильнее.

— А у нас из-за этого не может быть проблем?

— Я совершенно точно знаю, как пройти к берегу.

— Совершенно точно?

— Совершенно.

Может, она побледнела чуть сильнее, а может, мне это и показалось.

— А, — кивнула она. — А нам зачем туда?

— Призывать духа, — ответил я. — У острова имеется типа дух.

— Genius loci — гений места, — догадалась она.

Я одобрительно кивнул:

— Он самый. И поскольку он кормится из магической жилы, то он большой и сильный. Не питающий почтения к посетителям. Довольно многих убил.

Молли зажмурилась.

— И вы хотите призвать? Его?

— Ох, черт, да нет же, — буркнул я. Не хочу. Но нужно же мне какое-то подкрепление к завтрашнему дню, а то выйдет одно рыдание.

Она медленно покачала головой и молчала до тех пор, пока мы не подошли к острову, что случилось довольно скоро. Стояла уже глубокая ночь, но мне хватило света луны и звезд, чтобы найти буй, который мы с Томасом поставили у прохода через полосу рифов. Я провел «Жучка» сквозь проход и медленно двинулся вдоль берега, пока не нашел второй буй прямо перед небольшим причалом, который нам с Томасом удалось соорудить. Я даже ухитрился подвести к нему свое судно, ничего не поломав, и перепрыгнул на него, держа в руках кана… конец, чтобы ошвартовать катер.

Покончив с этим, я поднял взгляд и увидел, что Молли стоит на палубе, держа наготове мою сумку с принадлежностями для ритуала. Она протянула ее мне, и я кивнул.

— Оставайся с Морганом. Если не вернусь до рассвета, отвяжи катер, заводи мотор и плыви обратно в порт. Это мало отличается от управления машиной, так что справишься.

Она прикусила губу, но кивнула.

— А что потом?

— Ступай к отцу. Скажешь ему, что я просил передать, что тебе нужно исчезнуть. Он знает, что делать.

— А вы? Что вы тогда будете делать?

Я закинул лямку сумки на плечо, взял посох и повернулся, чтобы подняться на берег.

— Ничего особенного, — бросил я через плечо. — Буду уже покойником.

(обратно)

Глава тридцать шестая

В сказках братьев Гримм, собрании наиболее известных жутковатых преданий Западной Европы, действие почти всегда происходит в лесу. Ну да, там обитают самые жуткие и злобные твари. Стоит герою той или иной истории выйти из дома — и он оказывается в лесу, цитадели тьмы, а там за приключениями дело не станет.

Разгуливать по лесу ночью бывает до тошноты жутко. Мало того, это действительно опасно.

Во-первых, вы почти ничего не видите. Зато вокруг вас полным-полно звуков, от шелеста ветра в кронах и до хруста ветки под лапой какого-то зверя. До вас постоянно — и каждый раз неожиданно — что-то дотрагивается: древесные сучья, паутина, листья, кусты. Земля как живая то уходит из-под ног, то вырастает горбом, так что каждый шаг вам приходится делать с опаской. Камни сами собой подворачиваются под ноги. То же самое делают стелющиеся по земле ползучие стебли, как правило, все в колючках, просто ветки и корни. Темнота укрывает от взгляда ямы, ручьи и обрывы, в которые можно провалиться на шесть дюймов, а можно и на шесть футов.

В сказках герои ухитряются перемещаться по ночному лесу бегом. Не верьте, это полнейшая лажа. Нет, такое, конечно, возможно в настоящих старых сосновых лесах, почти лишенных подлеска, или в тех дубравах, где так любят снимать фильмы про Робин Гуда и экранизации шекспировских пьес. Но если вы попали в нормальный густой американский лес, мой вам совет: лучше возьмите сук потяжелее и раздробите себе коленку сами, чем бежать сквозь него вслепую.

Я очень осторожно двинулся вверх, мимо полуразвалившихся хибар, составлявших некогда городок у причалов. С тех пор как люди ушли отсюда, его захватили деревья, проросшие сквозь полы и выбитые окна.

На острове водятся олени, хотя одному Богу известно, как они сюда попали. Впрочем, он достаточно велик, чтобы здесь жили крупные животные. Я находил следы лис, енотов, скунсов и рысей — ну и, разумеется, обычных для этих мест кроликов, белок и сурков. Еще здесь встречаются одичавшие козы — возможно, потомки тех, что завезли сюда бывшие обитатели городка.

Чье-то враждебное присутствие я начал ощущать, стоило мне пройти шагов двадцать. Началось это с неясной, беспочвенной тревоги, едва различимой на фоне обычной, вполне рациональной настороженности. Однако по мере того как я поднимался вверх по склону, тревога усиливалась, превращаясь в настоящую панику, от которой учащается сердцебиение и становится сухо во рту.

Я заставил себя не поддаваться психическому давлению и продолжал подниматься все тем же ровным, спокойным шагом. Стоило мне уступить, удариться в панику, и я вполне мог пасть жертвой обычных угроз, которые таит в себе ночной лес. Собственно, именно этого и добивался, так сказать, дух острова.

Стиснув зубы, я продолжал свой путь; глаза тем временем привыкали к темноте, и я начал различать очертания деревьев и камней. Передвигаться стало чуть легче.

Подъем на верхнюю точку острова недолог. Зато ближе к вершине склон становится круче, и подниматься можно только по старым ступеням, вырубленным в скале. С самого первого раза, когда я поднимался по ним, они показались мне до странного знакомыми и удобными, да и в последующие посещения это ощущение не изменилось. Даже сейчас я мог бы подняться с закрытыми глазами; ноги сами приспосабливаются к неровностям и сбитому ритму лестницы.

Одолев последние ступени, я оказался на голой плоской вершине. Посередине площадки стоит башня — старый каменный маяк. Вернее, две трети башни: часть ее обрушилась, а камни использовали для строительства маленького домика у ее основания.

Дух острова ощущался здесь сильнее — гнетущий, опасный, безжалостный к чужакам.

Я окинул взглядом залитую лунным светом площадку, кивнул сам себе, вышел на ровное место перед домиком и опустил сумку на землю.

То, что я собирался проделать, восходит корнями к древнему шаманскому ремеслу. В те времена шаман, или заклинатель, или как его там ни называли, уходил в глушь и искал место, отмеченное присутствием магических сил — вроде вот этого. В зависимости от особенностей местной культуры он тем или иным способом призывал духа этого места и привлекал к себе его внимание. То, что следовало далее, не сводилось ни к знакомству, ни к поединку, ни к претензиям на обладание этой землею, ни к состязанию на сообразительность, хотя элементы всего перечисленного и присутствовали. Если ритуал венчался успехом, между шаманом и духом устанавливалось пусть не партнерство, но по крайней мере некоторое взаимопонимание.

Ну, а если не венчался… Я бы не завидовал тому, кто обратил на себя внимание опасного духа, тем более такого, который в состоянии полностью контролировать окружение. Этот, например, дух, питающийся темной энергией из пролегавшей аккурат под руинами маяка жилы, запросто мог свести меня с ума или скормить своим зверям и деревьям.

— И все-таки я собираюсь щелкнуть тебя по носу, — пробормотал я. — В конце концов, наглец я, или где?

Я уткнул конец посоха в землю, нагнулся и расстегнул сумку.

Первым делом круг. Маленьким веничком я наскоро смел пыль и грязь с клочка земли примерно трех футов в диаметре. Потом деревянным циркулем с мелком на конце, какой используют обычно на уроках геометрии в школе, очертил на каменной поверхности правильную окружность. Мелок у меня не простой, а флюоресцентный, поэтому окружность слегка светилась в темноте. Вообще-то для сносного функционирования кругу не обязательно быть абсолютно ровным, но работа мне предстояла серьезная, здесь даже мелочь может оказаться подспорьем.

Затем я достал из сумки пять белых свечей и сверился с компасом, чтобы расставить их правильно. Стрелка компаса бестолково моталась из стороны в сторону. Должно быть, ее сбивало поле магической жилы. Я убрал бесполезный компас и сориентировался по звездам. Расставленные по окружности свечи составили пентаграмму, острие которой целилось строго на север.

Покончив с этим, я достал старый добрый нож из арсенала морской пехоты, простую серебряную чашу-потир и серебряный же колокольчик с черной деревянной ручкой, некогда принадлежавший Армии Спасения.

Потом на всякий случай проверил-перепроверил круг и принадлежности, отошел на несколько шагов и разделся догола, оставшись без колец, браслета и прочей магической амуниции за исключением висевшего на шее серебряного амулета-пентаграммы. Опять-таки, правила не требуют проделывать ритуал в чем мать родила, но я хотел снизить до минимума опасность того, что наложенные на мою амуницию заклятия каким-либо образом повлияют на сложный процесс.

Все это время психологическое давление местного духа продолжало нарастать. Разболелась голова, что в сочетании с недавно набитыми шишками гарантировало кучу ощущений. Волосы на шее стали дыбом. Вокруг меня начинали звенеть комары, и я поежился при мысли о том, в какие места меня успеют укусить, пока я занимаюсь своим делом.

Я ступил в круг, проверил все еще раз, достал из сумки коробок спичек и опустился на колени. Ну да, я мог бы зажечь свечи и с помощью нехитрого заклятия, но это оставило бы на них след магической энергии, также способный повлиять на исход ритуала. Поэтому я проделал все старым добрым способом. Стоило мне чиркнуть первой спичкой и наклониться, чтобы зажечь северную свечу, совсем рядом послышался дикий, наводящий ужас крик совы — от неожиданности я подпрыгнул, едва не потеряв равновесия и не опрокинув свечу.

— Дешевый прием, — пробормотал я, зажег новую спичку и начал все сначала. Когда все пять свечей загорелись ровным, устойчивым пламенем, я повернулся лицом к северу и осторожно коснулся рукой мелового круга. Лёгкое усилие воли замкнуло его, и давление на психику, которое я испытывал последние полчаса, разом исчезло.

Я закрыл глаза и начал, размеренно дыша, расслаблять одну за другой все мышцы, одновременно сосредоточивая мысли на предстоящей мне работе. Где-то рядом, но за пределами круга снова прокричала сова. Потом подала голос рысь. Визгливо затявкали в кустах лисы.

Я не обращал на них внимания, пока не почувствовал, что собрал в кулак все имевшиеся у меня силы. Тогда я открыл глаза и взял с земли колокольчик. Я встряхнул его раз, коротко прозвонив, а потом возвысил голос, сообщив ему всю возможную властность.

— Я не какой-нибудь случайный смертный, которого ты можешь отпугнуть своими штучками, — заявил я, обращаясь к вершине холма. — Я маг, один из Мудрых, и я заслуживаю твоего уважения.

С озера налетел порыв ветра. Деревья вздыхали и бормотали что-то, раскачиваясь под его порывами; звук напоминал сердитый морской прибой, только громче.

Я снова позвонил.

— Слушай меня! — воззвал я. — Я маг, один из Мудрых, и я знаю природу твою и твою силу.

Ветер продолжал усиливаться, играя пламенем свечей. Усилием воли я заставил их гореть ровнее, и почувствовал, как температура моего тела сразу отреагировала на это, опустившись на пару градусов.

Я положил на землю колокольчик, взял нож и провел острием вдоль запястья левой руки, прочертив по коже тонкую красную линию. Надрез сразу же набух кровью. Я положил нож, взял потир и накапал в него немного крови.

И, делая это, использовал еще одну штуку… собственно, благодаря ей я надеялся — только надеялся — на то, что все мое предприятие может все-таки выгореть.

Огонь Души.

Чуть больше года назад один архангел решил сделать инвестиции в мое будущее. Уриил возместил мне ту силу, которой я лишился, отринув искушения одной из Падших. Адский огонь демонов обладал в буквальном смысле слова адской разрушительной силой. Огонь Души, судя по всему, представлял собой ангельский эквивалент этой энергии, оборотную сторону той же монеты — силу, служащую не разрушению, а созиданию. Я почти не экспериментировал с ним. В качестве источника энергии огонь Души использовал мои же собственные жизненные силы. Стоило мне накачать в него больше этих сил, и это могло бы меня убить.

Наблюдая за капавшей в потир кровью, я нашел в моем сознании то место, где хранился дар архангела, и добавил толику его в кровь. Из пореза на кисти в потир посыпались бело-серебряные искры, наполняя его сверхъестественной энергией.

Правой рукой я поднял вверх потир, левой — колокольчик. Капли крови и искры огня души коснулись серебра, и когда я встряхнул его еще раз, тот прозвенел так пронзительно, так чисто, что этот звук мог бы раздробить стекло.

— Слушай меня! — вскричал я, и голос мой прозвучал так же мощно и звонко. С разбитой стены маяка посыпались мелкие камушки. — Я маг, один из Мудрых! Я приношу эту свою кровь в дар тебе, в знак уважения к твоей силе! Явись! — Я положил колокольчик на землю и приготовился взломать круг, высвобождая заклятие. — Явись! — взревел я еще громче. — ЯВИСЬ!

И, разрушив ногой меловой круг, плеснул кровь и серебряный огонь на камни.

Лес вокруг меня взорвался звериными воплями и воем. Птицы, проснувшись, взмыли в небо и закружились надо мной. С полдюжины сучьев разом сломались под напором ветра, и треск этот послышался мне ружейным залпом.

Мгновение спустя абсолютно чистое, безоблачное небо вдруг прорезала ослепительная молния, ударившая в землю прямо посередине разрушенных стен маяка.

Внутри старой каменной скорлупы вряд ли нашлось достаточно горючих материалов, но все же там росли какие-то кусты. По стенам заплясали багровые отсветы огня — а потом на их фоне вдруг обрисовался массивный силуэт.

Я медленно перевел дух и поднялся с колен лицом к маяку. Подобные духи редко принимают материальную форму, и я настолько не учитывал такую возможность, что это оказалось для меня полной неожиданностью.

Лес вокруг меня наполнился шорохами и треском, и я лихорадочно стрелял взглядом направо-налево, не поворачивая головы.

На вершину холма вышли звери. Олени выделялись размерами; рога в лунном свете казались еще больше и грознее. Я увидел и лис с енотами, и кроликов с белками, и всех прочих лесных тварей, и хищных, и травоядных. Все смотрели на меня глазами, слишком разумными для нормального лесного зверья, и все стояли неестественно неподвижно.

Я постарался не думать о том, что будет, если все они разом навалятся на меня со своими копытами, рогами и зубами. Я снова устремил взгляд на маяк и принялся ждать.

Темный силуэт, почти неразличимый в тени, пошевелился и двинулся в мою сторону. Теперь я мог разглядеть его чуть лучше — фигуру, похожую… и все-таки не совсем похожую на человека. Слишком широкими были его плечи, слишком сутулой спина, и шел он медленно, подволакивая одну ногу — шварк-топп, шварк-топп. Одежду его составляло что-то вроде просторного темного балахона… ну да, и еще роста он имел футов одиннадцать или двенадцать.

Ого…

Из-под темного капюшона горели глаза — того же неестественно-зеленого цвета, что и недавняя молния. Нашарив меня, глаза разгорелись ярче, и внезапный порыв ветра едва не сбил меня с ног.

Я стиснул зубы, прищурился, чтобы пыль не попала в глаза, и спустя мгновение ветер улегся.

Я снова посмотрел на темную фигуру и кивнул.

— Что ж, — произнес я. — Попался. — Я снова собрал волю в кулак, сдобрил ее хорошей порцией огня Души и выбросил правую руку вперед. — Veritas servitas!

Вихрь, пронизанный лентами серебряного света, сорвался с моей вытянутой руки и врезался втемную фигуру. Фигура не шелохнулась — дух оказался для этого слишком массивен, — но ветер поймал его серый плащ и резко рванул назад. Так трепещет на сильном ветру флаг. Ткань затрещала.

Заклятие угасло, и плащ снова окутал духа. Глаза его еще раз вспыхнули, и земля под моими ногами словно взорвалась. Мелкие осколки скалы полетели во все стороны; ноги и спину обожгло десятком мелких порезов.

— Уфф, — пробормотал я. — Надеюсь, не в слишком чувствительные места. — Я снова сосредоточился, нацелившись на этот раз на землю под ногами у духа. — Veritas servitas! — выкрикнул я, и скала со скрежетом подалась, образовав глубокую трещину.

Дух даже не пошевелился. Он продолжал стоять на месте — точнее, висеть в воздухе, словно ничего и не произошло.

Глаза его снова вспыхнули, но на этот раз я уже успел подготовиться. Ко мне устремился язык огня, оставлявший за собой на земле белый след льда и изморози. Однако мои магические силы устремились в глубь земли и нашарили там подземный ручей, из которого питался маленький колодец рядом с маяком. Спасибо духу, раздробившему скалу у меня под ногами — так мне оказалось гораздо легче выплеснуть эту воду на поверхность.

— Aquilevitas! — скомандовал я, и передо мной выросла водяная завеса. Огонь ударил в нее и исчез в облаке пара.

Я поднял руку, не забыв про новую порцию огня Души.

— Fuego! — выкрикнул я, послав в духа сноп серебряно-голубого пламени. Разряд угодил ему точно в центр тяжести.

Он подался назад от удара. Не сильно. На какие-то полдюйма, хотя такими разрядами я и кирпичные стены сносил. И все же я подвинул его на полдюйма. Точно подвинул.

Тело мое медленно наливалось усталостью, а дух уже снова поднимал на меня взгляд. Я заставил себя выпрямиться и не моргая смотреть на него. Главное — не подавать вида…

— Хочешь продолжать? — спросил я. — Я могу заниматься этим хоть до утра.

Дух смотрел на меня. Потом шагнул ближе. Шварк-топп. Шварк-топп.

Я не боялся. Ни капельки. И во рту у меня пересохло единственно потому, что вокруг полыхало столько огня.

Он остановился, не доходя до меня футов пять, возвышаясь надо мной темной громадой.

И тут до меня дошло, что он ждет.

Он ждал, что я сделаю дальше.

Сердце мое забилось чаще, когда я почтительно склонил голову. Я не знаю даже, почему я сказал то, что сказал — знаю только, что все мои инстинкты буквально в голос кричали, что так надо, а голос мой словно сам произнес эти слова.

— Меня зовут Гарри Дрезден, и я даю тебе имя, почтенный дух. Отныне и до скончания веков имя тебе будет Духоприют.

Глаза его вспыхнули еще ярче, и язычки зеленого пламени окутали его голову светящимся нимбом.

А потом Духоприют повторил мой жест, склонив голову в ответном поклоне. Распрямившись, он резко повернул голову к домику. Снова налетел ветер, и вершину холма окутала тьма.

Когда она рассеялась, я стоял один. Дух и животные исчезли, словно их и не было. Я дрожал от холода.

Шатаясь, добрел я до своей одежды и подобрал ее. Меня трясло так сильно, что я едва стоял на ногах. Распрямившись со своим инвентарем в руках, я увидел, что в домике мерцает свет.

Я нахмурился и похромал к двери. Дверь и окна давным-давно прогнили и вывалились, да и от крыши осталось одно воспоминание, но одна вещь все еще действовала.

Камин.

Аккуратно выложенные колодцем сучья горели в камине, и от него исходило уютное тепло. Огонь горел ровным, золотым, чуть зеленоватым по краям светом.

С полминуты я, не веря своим глазам, смотрел на это, потом доплелся до камина и уселся в блаженном тепле. Чуть придя в себя, я поискал присутствие духа. Он обнаружился немедленно — такой же чужой, такой же опасный, хотя гнать меня прочь он больше не собирался.

Я собрался с силами, чтобы голос мой не дрожал.

— Спасибо, — просто сказал я.

Легкий ветерок, прошелестевший в кронах Духоприюта, возможно, был мне ответом.

А может, и нет.

(обратно)

Глава тридцать седьмая

Вниз к причалу я возвращался другим путем. Есть один путь короче и проще, хотя на первый взгляд скала в этом месте кажется почти отвесной. На самом деле в ней есть узкая древняя расселина, вход в которую почти полностью скрыт кустами. Дно расселины выстелено тонким слоем лесного мусора, не дающего растительности заполонить узкое пространство, и идти по ней ненамного сложнее, чем по городскому тротуару. Поэтому на спуск я потратил вдвое меньше времени, чем на подъем.

Я даже не задумывался над тем, откуда знаю эту дорогу, до тех пор пока не вышел из-под деревьев и не увидел причал. Раньше я так не ходил. Я даже не догадывался о существовании этой тропы. И все же принял решение спускаться так и ориентировался с такой легкостью, будто прожил здесь не один год.

Я остановился и огляделся по сторонам. Я знал, что идти к пристани по прямой не стоит: в земле, в корнях упавшего дерева таится большое гнездо шершней, и мне не хотелось злить их неосторожным движением. Еще я знал, что ярдах в тридцати с другой стороны от меня возвращается в свое логово ворчливый старый скунс, который с радостью обработает меня своей жижей, стоит оказаться чуть ближе к нему.

Я оглянулся через плечо назад, на башню, включив на мгновение свое сверхъестественное чутье. Дух острова никуда не делся. Я подумал, не вернуться ли мне, на этот раз по старой лестнице — просто так, чтобы посмотреть, что случится, и тут же сообразил, что в большой трещине на двадцать шестой ступеньке поселился щитомордник. Стоило бы мне отложить свою прогулку до утра, и змея наверняка выползла бы на ступени погреться на солнце.

Приближался рассвет; небо из черного понемногу становилось темно-синим. Я видел башню, одинокую, искалеченную, но не сломленную — черный силуэт на фоне неба. Духоприют начинал пробуждаться с пением ранних птиц.

Я задумчиво спустился к пристани и подошел к месту, где стоял ошвартованный «Жучок».

— Молли, — окликнул я.

По палубе застучали шаги, и из рубки вырвалась Молли. Она спрыгнула на причал и с таким энтузиазмом обняла меня, что едва не сбросила в воду. Молли, дочь двух закаленных бойцов, никто бы не сравнил больше с хрупким цветочком. У меня аж ребра затрещали.

— Вы вернулись, — выдохнула она. — Я так боялась… Вы вернулись!

— Ну-ну, детка, ребра мне еще пригодятся, — прохрипел я, но все же обнял ее в ответ, прежде чем выпрямиться.

— Что, получилось? — спросила она.

— Не знаю точно. Господи, мне ужасно хочется пить. — Мы забрались на борт «Жучка», я спустился и достал из рундука банку колы. Она согрелась, но все же оставалась жидкой, и — что важнее всего — это была все-таки кола. Я опрокинул ее в рот и выкинул в мусорную корзину.

— Как Морган? — поинтересовался я.

— Очнулся, — пробасил Морган. — Где мы?

— У Духоприюта. Это остров на озере Мичиган.

— Люччо говорила мне о нем, — буркнул Морган, не делая ударения на имени.

— А, — кивнул я. — Что ж, хорошо.

— Мисс Карпентер говорила, вы попытались установить священную связь.

— Угу.

Морган хмыкнул:

— Вы здесь. Значит, получилось.

— Надеюсь, так, — сказал я. — Точно не знаю.

— Почему?

Я тряхнул головой.

— Мне казалось, когда ты получаешь связь с принадлежащей этому духу землей, это дает доступ к ее потенциальной энергии.

— Да.

Из чего следовало, что моя магия должна подпитываться островом, пока я здесь. Почти халява, так сказать.

— Мне казалось, этим все и ограничивается.

— Как правило, так, — подтвердил Морган. Я увидел в полумраке каюты, как он повернул ко мне голову. — А что? Что еще произошло?

Я набрал в грудь воздуха и рассказал ему про тайную тропу, шершней и скунса.

Когда я закончил свой рассказ, Морган уже сидел. Он подался вперед.

— Вы уверены, что не ошибаетесь? Общение с духом места может иметь необычные побочные эффекты.

— Подождите, — попросил я.

Я вернулся туда, где, как я знал, обитают шершни, и почти сразу же нашел их гнездо. Я ретировался, не потревожив их, и вернулся на катер.

— Угу, — сказал я. — Уверен.

Морган, словно сдувшись, опустился на койку.

— Боже милосердный, — пробормотал он. — Интеллектус.

Я почувствовал, как брови мои сами собой лезут на лоб.

— Вы шутите.

Молли пробормотала заклинание, и пара свечей загорелись, позволяя нам лучше видеть друг друга.

— Интел… чего?

— Интеллектус, — сказал я. — Ну… Это вроде как особое свойство очень редких и могущественных сверхъестественных существ. Например, им обладают ангелы. Бьюсь об заклад, у старых Матери-Зимы и Матери-Лета оно тоже есть. Для обладающих интеллектусом существ все сущее представляется одновременно, так, что они способны видеть его целиком. Они не ищут знаний, не собирают их. Они просто знают. Видят всю картину.

— Не уверена, что я поняла, — призналась Молли.

— Существо с интеллектусом, — подал голос Морган, — не понимает, например, как произвести сложное вычисление — потому что знать процесс ему не нужно. Если вы изложите ему задачу, оно сразу даст вам ответ, потому что знает его и так.

— Оно что, всеведущее? — потрясенно спросила Молли.

Морган покачал головой:

— Не совсем. Существу с интеллектусом необходимо сосредоточиться на чем-либо, чтобы знать его суть, тогда как всеведущее существо знает все и всегда.

— Разве это не одно и то же? — удивилась Молли.

— Интеллектус не спасет тебя от пули убийцы, если ты не знаешь о том, что кто-то хочет тебя убить, — объяснил я. — Чтобы знать об этой пуле, тебе необходимо сначала обдумать, прячется ли убийца в темной подворотне или на колокольне.

Морган согласно хмыкнул:

— И поскольку обладающие интеллектусом существа редко озадачиваются концепцией причины-следствия, они вряд ли поймут, что то или иное событие способно стать предвестником грядущего покушения. — Он повернулся ко мне: — Впрочем, сравнение неудачное, Дрезден. Большинство таких существ бессмертны. Вряд ли они будут обращать внимание на такие мелочи, как пули, тем более, бояться их.

— То есть, — кивнула Молли, — оно способно знать все, что захочет, — но для этого ему нужно задавать правильные вопросы. Что всегда труднее, чем кажется.

— Угу, — подтвердил я. — Именно так.

— И теперь у вас есть этот интеллектус?

Я покачал головой:

— Не у меня. У Духоприюта. Все прекратилось, стоило мне шагнуть на борт катера. — Я выразительно постучал пальцем по лбу. — В настоящий момент здесь ничего нет.

Тут до меня дошло, что я сказал, и я покосился на Моргана.

Тот лежал на койке, закрыв глаза. Губы его скривились в подобии улыбки:

— Слишком просто.

Молли изо всех сил сдерживала ухмылку.

Морган задумчиво прикусил губу.

— Может ли дух скормить вам, Дрезден, какую-нибудь другую информацию? Например, кто именно стоит за убийством Ла Фортье?

Я едва не стукнул себя с размаху кулаком по лбу. Никто не мешал мне самому подумать об этом.

— Сейчас скажу, — бросил я и вернулся на берег.

Духоприют ощутил меня сразу же, стоило мне ступить на его землю, и его психическое прикосновение было как приветственный взмах руки. Я сосредоточенно сдвинул брови и огляделся по сторонам, стараясь думать об убийце Ла Фортье.

Никакого ответа мне в голову не приходило. Я перепробовал с полдюжины других тем. Кто выиграет кубок следующего сезона? Могу ли я уже забрать Голубого Жучка со штрафной стоянки? Сколько книг сшибет с полки Мистер за время моего отсутствия?

Пшик.

Тогда я подумал о гнездах шершней и мгновенно исполнился уверенности в том, что всего их здесь тридцать две штуки, но больше всего в яблоневой рощице у северной оконечности острова.

Я вернулся на катер и сообщил результат.

— Значит, он существует только здесь, на острове, — констатировал Морган. — Как и положено настоящему genius loci. Должно быть, ему чертовски много столетий, если он обрел интеллектус, пусть и ограниченный пределами острова.

— Это тоже может пригодиться, — заметил я.

Морган так и не открыл глаз, но оскалил зубы в волчьей ухмылке.

— Наверняка. Если вашим врагам вдруг захочется тащиться в такую глушь.

— Может пригодиться, — уверенно повторил я.

Морган выгнул бровь и внимательно посмотрел на меня.

— Идем, Кузнечик, — повернулся я к Молли. — Отдать швартовы. Сейчас будешь учиться судовождению.

Когда мы вернулись в порт, солнце уже встало. Хоть я и сам не то, чтобы капитан Ахав, но заставил Молли последовательно выполнить все этапы швартовки «Жучка-плавунца» к причалу. Нам удалось проделать все это, не сокрушив и не потопив никого и ничего, и это главное. Я привязал катер и сошел на причал. Молли, нахмурившись, смотрела мне вслед с борта.

— Ничего сложного, Кузнечик. Веди катер десять минут в любую сторону. Потом глуши мотор и жди. Я дам сигнал, когда меня забрать.

— Вы уверены, что мне не стоит идти с вами? — не успокаивалась она.

— Поисковые заклятия на воде практически бессильны, — утешил я ее. — И ты увидишь любого, кто к тебе направляется, еще за милю. В буквальном смысле слова. Держи Моргана в каюте, и тебе ничего не будет угрожать.

Она насупилась.

— А если Моргану станет хуже?

— Работай головой, детка. Делай то, что считаешь нужным, чтобы вы оба остались в живых. — Я принялся отвязывать швартовый трос. — Меня вряд ли не будет больше двух часов. Если не вернусь, действуй точно так же, как я говорил, когда собирался к маяку. Исчезни.

Она сглотнула.

— А Морган?

— Устрой его насколько возможно удобнее и оставь так.

Несколько секунд она молча смотрела на меня.

— Правда так?

— Если меня одолеют, — сказал я как можно более невозмутимо, — не думаю, чтобы тебе удалось его защитить. Или поймать настоящего злодея. Поэтому беги со всех ног, а он пусть заботится о себе сам.

Она хорошенько обдумала мои слова и улыбнулась.

— Его бы здорово унизило, если бы он оказался под защитой девчонки. Ученицы. И — до кучи — потенциальной чернокнижницы.

— Тоже верно, — кивнул я.

Молли задумчиво закусила губу.

— Ради такого стоит остаться.

— Детка, — сказал я. — Если дело запахнет керосином, самым умным с твоей стороны будет бежать без оглядки.

— Умным, — пробормотала она. — Но неправильным.

Я серьезно посмотрел на нее:

— Ты уверена? Потому что потом будет очень больно.

Она чуть побледнела, но кивнула:

— Попробую.

И она не шутила. Я это по ее глазам видел. Она очень хорошо понимала, чем это может для нее обернуться, и явно боялась. И все равно собиралась попытаться.

— Тогда, если меня уберут из игры, найди Мёрфи, — посоветовал я. — Ей известно по этому делу все, что и мне. Слушайся ее. Она умна, и ей можно доверять.

— Идет, — сказала она.

Я забросил трос на палубу катера.

— Давай двигай.

Я уже отошел на десяток шагов, когда Молли окликнула меня еще раз:

— Гарри? А какой сигнал вы мне дадите?

— Сама поймешь, — отозвался я.

И сошел с причала в поисках орудия, способного разрубить всю эту паутину подозрений, лжи и убийств.

Я нашел его на стоянке у порта.

Телефон-автомат.

Лара сняла трубку после второго гудка.

— Рейт, — сказала она.

— Это Дрезден. Что вы можете мне предложить?

— Вот бы все было так просто, — отозвалась она сухим тоном. — С чего это вы думаете, что у меня есть, что вам предложить?

— Потому что мне есть, что предложить вам в обмен.

— Мужчины вообще, как правило, склонны думать точно так же. Большинство их сильно переоценивает предлагаемый ими товар.

— Мисс Гормональный Шторм, — произнес я. — Не могли бы мы посвятить остаток этого разговора тематике выше талии?

Она издала свой фирменный гортанный смешок, на который с готовностью отозвались все мои соответствующие гормоны. Я не стал обращать на них внимания. Дурацкие гормоны.

— Что ж, — сказала она. — Возможно, вам будет интересно узнать, что деньги на счет Стража Моргана переведены фиктивной корпорацией под названием «Ветровик».

— Фиктивной? — переспросил я. — И кто ею владеет?

— Я, — как ни в чем не бывало ответила она.

Я даже зажмурился.

— Поскольку вы делитесь со мной этой информацией, я так понимаю, это произошло без вашего ведома.

— Вы совершенно правы, — согласилась она. — Управляющим компанией является мистер Кевин Арамис. Помимо меня, он один обладает полномочиями распоряжаться подобной суммой денег.

Я лихорадочно думал. Тот, кто ухлопал Ла Фортье, не просто хотел взорвать Совет изнутри. Он — или они — приложили максимум усилий к тому, чтобы разжечь вражду еще и к Белой Коллегии.

Блин-тарарам.

Воображение услужливо рисовало мне кошмары. Морган, тщетно пытающийся отбиться от несправедливого приговора. Разрастающиеся конфликты между различными фракциями чародеев. Следователи Совета, которым удается наконец проследить денежные счета — и след этот приводит к Ларе. А ведь это идеальный способ объединить враждующие фракции — указать им на общего врага. Вражда к вампирам распространится и на Белых. Красная Коллегия, выждав, пока плохо организованный Совет погрязнет в войне с Белой Коллегией, нанесет решающий удар. А потом — только отдельные всплески героического сопротивления. И конец.

Еще какой, блин, тарарам!

— Нас натравливают друг на друга, — сказал я.

— Я тоже пришла к подобному заключению.

Еще пара кусков мозаики с щелчком встали на свои места.

— Мэдлин, — произнес я. — Она добралась до этого вашего Арамиса, или как там его, и совратила, заставив предать вас.

— Да, — прошипела Лара. Ее ровный, хорошо контролируемый голос переполнился едва сдерживаемым нечеловеческим гневом. — Когда я наконец доберусь до нее, я своими руками у нее все потроха вырву.

Слава богу, эти слова разом решили все мои проблемы с гормонами. Я поежился.

Я видел, какова Лара в деле. Я так и не решил, что это: один из самых прекрасных ужасов, которые мне приходилось видеть, или же одна из самых ужасных прекрасных вещей.

— Можете попробовать поискать в гостинице «Сакс», номер двести тридцать три, — предложил я. — Если не ошибаюсь, тело мистера Арамиса вы найдете именно там. Мэдлин работает на кого-то, на мужчину. Правда, не говорит ничего такого, что могло бы помочь идентифицировать его. Вам стоит знать еще, что она пользовалась наемными услугами типа по прозвищу Вязальщик. Не ученый-ракетчик, конечно, но достаточно хитер, чтобы представлять собой опасность.

Секунду Лара молчала.

— Как вы это узнали? — спросила она наконец.

— Как это ни удивительно, с помощью магии.

Я услышал, как она разговаривает с кем-то, находившимся в помещении. Потом она вернулась к телефону.

— Если Арамис мертв, Мэдлин ликвидировала еще одно слабое звено своего плана. Невозможно будет представить убедительные доказательства того, что это не я платила за убийство Ла Фортье.

— Угу. Потому она это и сделала.

Лара издала звук, полный неодобрения, но даже он получился у нее совершенно женственным.

— И что мы с этим намереваемся делать, Гарри?

— У вас есть парадное платье?

— Пардон?

До меня дошло, что я ухмыляюсь как идиот.

— Я устраиваю вечеринку.

Мне пришлось ждать пятого гудка, прежде чем телефон Томаса ответил. Последовала секундная тишина. Потом послышался голос Томаса, хриплый, усталый.

— Гарри?

При звуках его голоса сердце у меня в груди едва не застыло.

— Томас? Как дела?

— Ох, — прохрипел он. — Так, ничего особенного.

Мне приходилось видеть Томаса, когда ему больно. Голос у него тогда был точь-в-точь как сейчас.

Из трубки послышались какие-то случайные звуки, потом мяукающий голос Перевертыша.

— Он здесь. Он жив. Пока жив. Отдай мне обреченного воина.

— Идет, — сказал я.

В трубке замолчали — Перевертыш явно обдумывал мою реплику.

— Привези его мне, — произнес он.

— Нет. Этому не бывать.

— Что?

— Придешь ко мне сам.

— Ты желаешь, чтобы я оборвал его жизнь немедленно?

— Говоря честно, Волосатик, мне плевать, — сообщил я, стараясь напустить в голос как можно больше скуки. — Было бы даже приятно вернуть одному из вампиров все, что причитается, по крайней мере было бы о чем вспоминать. Но мне-то этого не нужно. — Я помолчал секунду. — А вот тебе Томас нужен живым, если ты надеешься обменять его на Моргана. Поэтому я скажу тебе, как все это произойдет. На закате с тобой свяжутся по этому номеру. Тебе скажут, где мы с тобой встретимся. Когда ты туда прибудешь, ты продемонстрируешь мне вампира, живого и невредимого, и когда его вернут мне, ты получишь Моргана. Без проблем.

— Я не какой-нибудь смертный ублюдок, чтобы ты мог мною командовать, мелкий чародеишко! — возмутился Страшила.

— Нет. Ты ублюдок бессмертный.

— Ах ты слепой, питающийся падалью червяк! — взорвался Страшила. — Кто ты такой, чтобы так со мной разговаривать?

— Червяк, у которого на руках то, что тебе нужно, — хмыкнул я. — На закате. Держи телефон под рукой.

И повесил трубку.

Сердце билось в груди как безумное; я весь покрылся испариной. Меня трясло от страха за Томаса, от усталости, от реакции на разговор со Страшилой. Я прижался раскалывающейся от боли головой к холодной телефонной трубке и надеялся только, что не подписал только что Томасу смертный приговор.

Еще один, последний звонок.

Белый Совет пользуется телефонной связью, как и любая другая организация. Правда, в основном, для служебных, не самых важных звонков. Я набрал номер штаба в Эдинбурге, назвал пароль, и меня соединили с одним из дежурных, молодой женщиной, судя по голосу, еще не закончившей обучение.

— Мне нужно передать сообщение всем членам Совета Старейшин, — сказал я ей.

— Очень хорошо, сэр, — согласилась она. — Какое именно?

— Запишите с моих слов, ладно?

— Да, сэр.

Я набрал воздуху в легкие.

— Сообщаю вам, что на протяжении последних двух дней я укрывал Стража Дональда Моргана от розыска и пленения. От информатора мне известны подробности того, как Страж Морган был ложно обвинен в убийстве члена Совета Старейшин, чародея Ла Фортье. Страж Морган невиновен; более того, я могу это доказать.

Я желаю встретиться с вами сегодня вечером, на закате, на ненанесенном на карты острове посередине озера Мичиган, восточнее Чикаго. Там же будет присутствовать мой информатор, который представит доказательства невиновности Стража Моргана и опознает истинного исполнителяпреступления.

Позвольте мне выразиться с предельной ясностью. Я не выдам Стажа Моргана правосудию Совета. Приходите с миром, и мы все уладим. Однако если вы явитесь в поисках драки, уверяю вас, я в долгу не останусь.

Дежурная уже после первого продиктованного мной предложения начала издавать сдавленные, не очень внятные звуки.

— Да, и подпишите: «Гарри Дрезден», — добавил я.

— Э-э… Х-хорошо, сэр. Х-хотите, чтобы я н-на всякий случай п-перечитала текст?

— Будьте так добры.

Она перечитала. Я слышал звуки какого-то движения у нее в комнате, но когда она начала читать, все стихло. Когда она закончила, голос у нее сделался сдавленный, писклявый.

— Я все правильно записала, сэр?

Из трубки снова послышались приглушенные, но возбужденные голоса.

— Да, — заверил я ее. — Все абсолютно верно.

(обратно)

Глава тридцать восьмая

По моим прикидкам выходило, что до момента, когда покажется кто-нибудь из Эдинбурга, у меня оставалось около часа. Достаточно, чтобы поймать такси и съездить в больницу.

На этот раз Уилл спал в комнате для посетителей реанимационного отделения, а у Энди дежурила Джорджия. Там же находилась семейная пара среднего возраста; судя по виду, за последние сутки они почти не смыкали глаз. Я постучал в стеклянную дверь. Джорджия сказала что-то супругам, встала и вышла ко мне в коридор. Вид у нее был уставший, но вполне дееспособный; длинные волосы она собрала в пучок на затылке.

— Привет, Гарри, — произнесла она и обняла меня.

Я осторожно обнял ее в ответ.

— Как она?

Джорджия внимательно посмотрела на меня, прежде чем ответить.

— Неважно. Доктора не решаются сказать, вытянет она или нет.

— Лучше уж так, — сказал я, — чем если бы они сказали, что все будет хорошо, а она…

Джорджия покосилась на супружескую пару у лежащей Энди — те сидели, держа друг друга за руку.

— Я знаю. Жестоко давать несбыточную надежду, но…

— Но ты все равно невольно злишься на врачей, которые ее до сих пор не спасли. Ты все понимаешь, и все равно это бесит.

Она кивнула.

— Да. И иррациональность этого выводит меня из себя.

— Это не иррациональность, — возразил я. — Это человечность.

Она устало улыбнулась.

— Мы с Уиллом поговорили. И ты спешишь.

Я кивнул.

— Вы оба мне нужны. Прямо сейчас.

— Пойду приведу его, — сказала Джорджия.

В порт мы ехали на джипе Джорджии и добрались туда за десять минут до назначенного мною срока. К моменту, когда начнут прибывать члены Совета, я хотел выйти на открытую воду. Вода — не самое идеальное средство защиты от магии, но так меня будет гораздо труднее взять на прицел, а это черт знает во сколько раз лучше, чем ничего.

— Ладно, — сказал я. — Подождите-ка, ребята, минутку здесь.

— Зачем? — нахмурился Уилл.

— Мне нужно переговорить кое с кем, кто немного стесняется незнакомцев. Всего минуту. — Я выбрался из джипа и пошел вдоль ряда машин до тех пор, пока не нашел два стоявших рядом микроавтобуса. Я забрался между ними, приложил пальцы к губам и резко свистнул.

Послышался негромкий шелест, и сверху на меня спикировал Тук-Тук. Он вытянулся в воздухе передо мной по стойке «смирно» и отсалютовал своим крошечным мечом.

— Слушаю, повелитель!

— Тук, у меня для тебя два задания.

— Будет сделано немедленно, господин!

— Нет, мне нужно, чтобы ты выполнил их по очереди.

Тук опустил меч, и на крошечном личике обозначилось некоторое замешательство.

— О…

— Во-первых, я хочу, чтобы ты нашел на озере катер, на котором сейчас моя ученица. Он не дальше, чем в миле или двух от берега. — Я снял с шеи серебряный амулет-пентаграмму, обмотал его цепочкой и протянул Туку. — Положишь его куда-нибудь, где она его сразу заметит.

Тук с серьезным видом взял амулет и зажал его под мышкой.

— Будет сделано.

— Спасибо.

Тук гордо выпятил грудь и словно сделался чуть выше.

— Во-вторых, — продолжал я. — Мне необходимо знать, много ли Маленького Народца ты можешь завербовать под знамена своей гвардии на одну ночь.

Он нахмурился и неуверенно помолчал.

— Не знаю, лорд Гарри. Того количества пиццы, что мы получаем, и так едва хватает.

Я отмахнулся.

— Гвардейское жалованье не изменится. Служба новых членов будет оплачена дополнительно. Назовем их милицией Ца-Лорда. Мы будем прибегать к их услугам только время от времени. Как думаешь, многие откликнутся на такое предложение?

Тук возбужденно описал круг в воздухе.

— Ради тебя? Да любой эльф, любая маленькая фея на сотню миль отсюда знают, что ты спас наших из плена Госпожи Ледяных Глаз! Не найдется ни одного такого, чья родня не страдала бы в этом плену, когда бы не ты!

Я даже зажмурился.

— О, — произнес я. — Что ж. Скажи им, что это может оказаться очень опасным. Скажи, что, если они хотят вступить в милицию, им придется подчиняться на время службы приказам. И я буду платить им по одной большой пицце на каждые восемь десятков волонтеров.

— Это меньше, чем ты платишь гвардейцам, — самодовольно заметил Тук.

— Ну, они же любители, не закаленные ветераны вроде тебя и твоих людей, так ведь?

— Так точно, мой господин!

Я серьезно посмотрел на него.

— Если ты сможешь навербовать в милицию достаточно народу и если они будут действовать так, как им прикажут, тебя ждет повышение, Тук.

Глаза его расширились.

— Это та, что с хрустящей сырной корочкой и разными начинками?

— Это не пицца, — остудил я его. — Это повышение. Выполни эту работу, и с той минуты ты станешь зваться… — Я сделал драматическую паузу. — Генерал-майор Тук-Тук Минимус, командующий Элитой Войска Ца-Лорда.

Тельце Тука буквально содрогнулось от возбуждения. Появись над его головой висящий в воздухе огромный восклицательный знак, я и то не слишком бы удивился.

— Генерал-майор?

Я не смог устоять.

— Да, да, — с серьезным видом произнес я. — Генерал-майор.

Он издал торжествующий вопль и исполнил в воздухе между машинами сумасшедший зигзаг.

— Что ты от нас хочешь, когда я их соберу, мой господин?

— Я хочу, чтобы ты разыграл все как надо, — сказал я. — Вот что мы сделаем…

Я вернулся к Уиллу и Джорджии, а спустя десять минут «Жучок-плавунец» с пыхтением вошел в гавань. Кузнечик ухитрилась подвести катер к причалу, врезавшись в последний лишь с умеренной силой, я быстро привязал… принайтовил, так, кажется? — трос, и Уилл с Джорджией прыгнули на борт. Стоило ногам Уилла коснуться палубы, как я отвязал трос и следом за ними перебрался на катер. Молли же, не дожидаясь моей команды, сразу дала полный назад.

— Что дальше? — спросила она меня через крышу рубки.

— Правь по компасу рядом со штурвалом. На один-два градуса южнее востока, и окликни меня, как только увидишь остров.

— Есть окликнуть!

Уилл, сощурившись, покосился на Молли, потом на меня:

— «Есть»? «Окликнуть»?

Я презрительно тряхнул головой.

— Сухопутные крысы. Пойду, ухо придавлю, или как там это называется. Черт знает сколько не спал.

— Ступай, Гарри, — сказала Джорджия. — Мы тебя разбудим, если что.

Я кивнул, спустился в каюту, повалился на свободную койку и сразу же вырубился.

Спустя две секунды кто-то тряхнул меня за плечо.

— Пшли вон, — сказал я.

— Извини, Гарри, — произнес Уилл. — Мы на месте.

Я произнес несколько необдуманных грубостей, потом немного включился и открыл глаза, что, как известно, в процессе просыпания самое сложное. Потом сел, и Уилл, покосившись на лежавшего в отключке Моргана, поднялся из каюты обратно на палубу. Я посидел немного, пока во рту царил такой вкус, словно в него вылили пару ложек политуры. Мне потребовалось несколько секунд на то, чтобы опознать звук, которого прежде не было.

Дождь.

Стук дождевых капель по настилу палубы и крыше рубки.

Я выбрался на палубу, не опасаясь, что дождь испортит мой кожаный плащ. Одним из положительных последствий до боли сложного и утомительного ритуала, с помощью которого я заговаривал свой плащ, стало то, что он у меня теперь не только пуленепробиваемый, но и непромокаемый, да и не пачкается почти. И при этом дышит. Посмотрел бы я, как Берман или Уилсон добились бы такого результата.

Клянусь задницей, технологии у меня чертовски продвинутые.

Я вскарабкался на мостик, поглядывая при этом вверх. Низкие серые тучи обложили весь небосклон, и дождь шел не проливной, но ровный, какие случаются надолго. В чикагское лето таких почти не бывает — обычно они налетают грозами и уносятся дальше. Жара почти не спала, в результате чего воздух, казалось, сгустился до такой степени, что в нем почти можно было плавать.

Я отобрал у Молли штурвал, сориентировался по компасу и по острову, до которого оставалось несколько минут хода, и громко зевнул.

— Что ж. Так, конечно, будет неприятнее.

— Что, дождь? — спросила Молли, возвращая мне пентаграмму.

Я нацепил ее на шею и кивнул.

— Я собирался подождать с высадкой почти до темноты.

— Зачем?

— По большей части затем, что только что вызвал Совет Старейшин на драку. Здесь, на закате.

Молли поперхнулась жевательной резинкой.

Я не обратил на нее внимания.

— Я не хочу облегчать им задачу. Да, и еще я договорился со Страшилой обменять Томаса на Моргана. Правда, пока ему еще не сообщили, где это должно произойти. Иначе, боюсь, он смошенничал бы и заявился сюда до срока. Он производит впечатление ненадежного типа.

Молли не заметила камешка в свой огород, а может, ей хватило ума не показать вида.

— Вы сменяете Моргана на Томаса?

— Нет. Я просто хочу выманить Страшилу сюда, и чтобы Томас был при нем целый и невредимый — тогда Белая Коллегия сможет его отбить.

Молли потрясенно уставилась на меня.

— И Белая Коллегия тоже?

Я самодовольно кивнул:

— В конце концов, они в этом тоже заинтересованы.

— Э… — пробормотала она. — А почему вы думаете, что Совет Старейшин откликнется на ваш вызов?

— Потому что я сказал им, что представлю им информатора, который даст показания насчет того, кто же на самом деле убил Ла Фортье.

— У вас кто-то такой есть?

Я улыбнулся ей:

— Нет.

Несколько секунд она задумчиво смотрела на меня.

— Но убийца этого не знает, — произнесла она наконец.

Улыбка моя сделалась шире.

— Конечно, нет, мисс Карпентер. Он не знает. Я сделал так, что о моем вызове Совету Старейшин известно почти всем в Эдинбурге. Если существует хоть малейший шанс того, что такой информатор у меня имеется, у него нет иного выбора, кроме как показаться здесь. Что, кстати, станет еще и серьезным доказательством существования Черного Совета.

Она сдвинула золотые брови.

— А что, если шанса на существование такого информатора нет?

— Детка, — фыркнул я. — Шайки подобных типов — ну, тех, кто подставляет, предает и убивает, — они делают то, что делают, потому что любят власть. А когда люди, которые любят власть, собраны вместе, они все до единого протягивают одной рукой дары, а в другой сжимают за спиной кинжал. Они воспринимают незащищенную спину как приглашение воткнуть этот кинжал в нее, да поглубже. Шансы на то, что в этой группе не найдется ни одного, кто не усомнится и не попытается поторговаться с Советом ради личной выгоды, не то что равны нулю — они еще меньше.

Молли озабоченно покусала губу.

— Получается… он… или она позовет на помощь весь свой Черный Совет?

Я мотнул головой.

— Мне кажется, все это происходит потому, что убийца где-то оступился, случайно открывшись Ла Фортье. Ему пришлось убрать свидетеля, но при всех принятых в Эдинбурге мерах безопасности у него имелся большой шанс напортачить и в этом. Все, что он предпринимал позже, так или иначе пошло наперекосяк, поскольку делалось от отчаяния. Мне кажется, если Черный Совет узнает, что их крот так облажался, они сами первыми убьют его, чтобы он не вывел на них. — Я покосился на мрачную громаду Духоприюта. — Так что его единственный шанс — обрубить все нити, что могли бы вести к нему. Он будет здесь сегодня, Молли. И ему необходимо победить. Терять ему нечего.

— Но вы согнали всех до единого в ограниченном пространстве, — заметила Молли. — Это какая же мясорубка получится.

— Скороварка, падаван, — кивнул я. — Приготовление пищи под давлением. Наш преступник уже в достаточно отчаянном положении, чтобы действовать второпях и допускать ошибки. Особенно ту, когда он слишком увлекся и обвинил в смерти Ла Фортье еще и Белую Коллегию.

Молли задумчиво заглянула за борт, на плещущую воду.

— Значит, вы свели его в ограниченном пространстве с двумя могущественными группами, желающими его убить. Но… это же самый страшный кошмар для него — если в результате его действий союз Белой Коллегии с чародеями станет еще крепче. Уж против обоих ему не выстоять?

Я улыбнулся:

— Ага! Нет ничего поганее ощущения собственного бессилия. Особенно чародею, который к такому не привык. Ну, по крайней мере мы обычно в состоянии убедить себя в том, что это не так.

— Вы думаете, он сломается?

— Я думаю, он туда явится. Я думаю, что при достаточном давлении, что-нибудь да сломается. Я думаю, он совершит какую-нибудь глупость. Может, какое-нибудь превентивное заклятие, что-то такое, что убрало бы всех прежде, чем те поймут, что драка началась.

— Нападение исподтишка, — пробормотала Молли. — Которое не получится «исподтишка», если вы будете знать, где он и что делает. Интеллектус!

Я постучал по лбу пальцем.

— Работа мысли, Кузнечик.

Где-то вдалеке громыхнул гром.

Я вздохнул.

— Томас мог бы провести катер и в плохую погоду, но мне по этой части до него далеко. Погода может смешать наши планы, и довольно скоро. Придется подходить к причалу сейчас — там посмотрим, как все обернется.

Я лавировал. Нет, вы меня только послушайте: «лавировал»! В моем распоряжении имелись руль… то есть штурвал, а еще рычаг газа. Управлять катером было не сложнее, чем сталкивающимся автомобильчиком в парке аттракционов. Ну, «просто» не совсем то же самое, что «легко», но тем не менее. Реальный процесс нацеливания носом катера в нужную сторону не настолько сложен, чтобы заслуживать термина «лавирование».

Я провел «Жучка-плавунца» по безопасному проходу сквозь рифы и поставил у причала — на этот раз почти безупречно. Уилл уже был наготове; стоило борту катера коснуться причала, как он перепрыгнул на дощатый настил, а Джорджия бросила ему швартовые тросы.

— Не сходите на землю, пока на нее не ступлю я, — предупредил я остальных. — Я хочу типа вас представить.

Билли подозрительно покосился на меня:

— Гм. Как скажешь, Гарри.

Я спустился с мостика и собирался уже спрыгнуть на причал, когда у самого его начала возникла, сбросив завесу, высокая, стройная фигура в черном плаще и черной накидке с капюшоном. Она подняла старый, испещренный рунами посох, пробормотала слово заклинания и стукнула его концом по доскам.

Дерево ударило о дерево, и из этой точки устремился в нашу сторону диск ослепительно-голубого света. Я едва успел перекрестить запястья, прижать их к груди и накачать побольше энергии в браслет-оберег.

Разбегавшийся круг света коснулся Молли, Уилла и Джорджии. Вокруг всех троих зазмеились похожие на комки дыма сполохи голубого, малинового и зеленого, они повалились — кто на причал, кто на палубу — и остались лежать безжизненными фигурами. В глазах у меня потемнело, и на какое-то мгновение на меня навалилась нечеловеческая усталость, но я в отчаянии добавил в защитное поле еще энергии, и это ощущение прошло.

Несколько секунд фигура в капюшоне молча смотрела на меня.

— Опусти посох, Дрезден, — произнесла она неожиданно зычным голосом. Переливающееся тошнотворными, как в наркотическом сне, красками облачко сгустилось вокруг его посоха, и он нацелил его на меня как ружье. — Все кончено.

(обратно)

Глава тридцать девятая

Дождь продолжал ровно моросить. Я рискнул оглянуться на остальных. Они лежали, не шевелясь, но дышали. Голова и руки Молли свесились за борт; ее выкрашенные изумрудным цветом волосы потемнели от дождя. С каждым качком катера руки ее бессильно болтались. Черт, да она могла сползти в воду.

Я повернулся обратно к фигуре в капюшоне и присмотрелся внимательнее. Просторные плащи, рясы, мантии и все такое, конечно, производят драматический эффект, особенно если смотреть на них на ветру — но под дождем они выглядят просто мокрыми тряпками. Все эти драпировки липли к фигуре и вид имели скорее жалкий.

Помимо этого, дождь делал одежду темнее, чем она была на самом деле. Приглядевшись, я разглядел некоторый намек на цвет. Он оказался не черный, а темно-лиловый.

— Чародей Рашид? — спросил я.

Посох в руке Привратника не дрогнул, продолжая целиться в меня. Однако он поднял свободную руку и откинул капюшон. Лицо у Привратника вытянутое, с резкими чертами, обветренное, как старая кожаная одежда. Бороду, в которой начинает проступать седина, он стрижет коротко, равно как и совершенно седые уже волосы. Один глаз у него темный, второй перечеркнут парой жутких серебряных шрамов, спускающихся со лба ко рту. От настоящего глаза, разумеется, ничего не осталось, и его заменяло нечто, похожее на стальной шар от подшипника.

— Разумеется, — спокойно отозвался он.

— Я мог бы и раньше догадаться. Не так много чародеев выше меня ростом.

— Брось посох, чародей Дрезден. Пока никто не пострадал.

— Я не могу этого сделать, — заявил я.

— А я не могу допустить, чтобы ты открыто вызывал Белый Совет на бой.

— Нет? — удивился я, упрямо выдвинув подбородок. — И почему?

В его гулком, низком голосе послышалось беспокойство.

— Твой час еще не пробил.

Я почувствовал, как брови мои ползут на лоб.

— Еще не пробил?..

Он покачал головой:

— Всему свое время. Ни время, ни место еще не те. То, что ты задумал, будет стоить жизней — включая Твою собственную. Я не желаю тебе вреда, молодой чародей. Но если ты не сдашься, у меня не будет выбора.

Я сощурился:

— А если я этого не сделаю, погибнет невинный человек. Я не ищу драки с вами. Но я не собираюсь стоять и смотреть сложа руки на то, как Черный Совет убьет Моргана и будет отплясывать за кулисами в намерении провернуть этот фокус еще и еще.

Он чуть склонил голову набок:

— Черный Совет?

— Называйте их как хотите, — сказал я. — Люди, на которых работает предатель. Те, кто пытается посеять рознь между могущественными фракциями. Те, кто хочет изменить мировой порядок.

Выражение лица у Привратника оставалось непроницаемым.

— Как изменить?

— Но мы же видим дикие вещи. Таинственные личности передают агентам ФБР волчьи пояса. Вампиры из Красной Коллегии вовлекают в бой Иных. Королевы фэйре вдруг ударяются в идеализм и пытаются перевернуть весь заведенный у династий распорядок. И при этом еще не обращают внимания на неслыханное унижение со стороны вампиров, свободно шастающих по их территории. Нападение на Арктис-Тор. Я могу перечислить еще с полдюжины подобных прецедентов, и это только те, в которых так или иначе пришлось участвовать мне лично. — Я махнул рукой за спину, в направлении Чикаго. — Мир становится все мрачнее и опаснее, а мы так заняты внутренними разборками, что даже не замечаем этого. Кто-то ведь за всем этим стоит.

Долгое мгновение он молча смотрел на меня.

— Да, — произнес он наконец.

Я хмуро уставился на него, и тут до меня дошло — даже разинул рот от неожиданности.

— Вы считаете, что я с ними.

Он помедлил, прежде чем ответить… впрочем, он почти всегда не спешил отвечать.

— Возможно, на то есть основания. Добавь к своему списку дестабилизирующих событий такие, как причина войны между Советом и Красной Коллегией. Корону фэйре, перешедшую от одной юной Королевы к другой не по воле Титании, но в результате кровавого переворота. Стражи, на регулярной основе общающиеся с Белой Коллегией. Студенты колледжа, получившие познания в магии, достаточные для превращения в оборотней. Обыкновенно неуправляемый Маленький Народец, дикие фэйре, организуются в хорошо вымуштрованные отряды. Самые знаменитые и могущественные Церковные реликвии исчезают — и, по некоторым признакам, хранятся у чародея, скептически относящегося к вере вообще, не говоря уже о религии.

Я нахмурился.

— Ну… да. Если смотреть под таким углом…

Он едва заметно улыбнулся.

Я поднял руку ладонью вверх.

— Клянусь своей магией, что я никак не связан с этими психами, если не считать попыток погасить огни, ими разжигаемые. И если меня окружают сомнительные существа и события, то лишь потому, что такое случается, когда ты сражаешься в меньшинстве, как мне обыкновенно приходится. Я вынужден избирать не рекомендуемые, а доступные и эффективные решения.

Привратник задумчиво на меня смотрел.

— Послушайте, можем, мы договориться о коротком перемирии, чтобы все это обговорить? — предложил я. — И чтобы я мог спасти свою ученицу от угрозы захлебнуться?

Взгляд его скользнул на Молли. Он нахмурился и опустил посох.

— Пять минут, — кивнул он.

— Спасибо, — сказал я, повернулся и отволок Молли подальше от борта. Она даже не пошевелилась. Оставив ее сопеть в безопасном месте, я вернулся на причал и остановился перед Привратником. Тот спокойно смотрел на меня, опираясь на свой посох.

— Ладно, — выдохнул я. — Где остальные из Совета Старейшин?

— В пути, полагаю, — ответил он. — Им нужно найти транспорт, чтобы попасть на остров.

— Но не вам. Вы прошли через Небывальщину?

Он кивнул, так и не сводя с меня глаз.

— Я знаю тропу. Я бывал здесь прежде.

— Правда? — Я покачал головой. — Я и сам подумывал насчет того, чтобы найти тропу сюда, но не захотел рисковать. Это ведь не идиллический городок из сериала. Не думаю, чтобы в Небывальщине ему соответствовало особо приятное место.

Привратник пробормотал себе под нос что-то на незнакомом мне языке и тряхнул головой.

— Никак не пойму, — признался он. — Либо ты самый потрясающий лжец, которого мне приходилось встречать в жизни, либо ты и впрямь так невежествен, как кажешься.

С минуту я смотрел на него. Потом сунул большой палец под свою дурацкую повязку на голове:

— Дурачок!

Он расхохотался. Глубиной и гулкостью смех его не уступал голосу, но… слышалось в нем что-то еще. Не знаю точно, как это описать. Какие-то тепло и чистота, от которых вибрировал воздух, словно над колодцем сгущенного, ничем не сдерживаемого веселья.

Наверное, прошло немало времени с тех пор, как Рашид смеялся в последний раз.

— Ты, — пробормотал он, с трудом выговаривая слова сквозь смех. — Там, на дереве. С головы до ног в грязи…

Я вдруг понял, что ухмыляюсь ему в ответ.

— Ага, помню.

Он снова тряхнул головой и в буквальном смысле слова вытер слезы, катившиеся из здорового глаза. Еще секунда или две у него ушли на то, чтобы взять себя в руки, но и когда он снова заговорил, здоровый глаз искрился весельем.

— Ты пережил больше, чем большинство твоих сверстников, — произнес он. — Но и моментов торжества тоже пережил больше. Это очень отрадный факт — то, что ты все еще способен смеяться над собой.

— Ну, право же, — хмыкнул я. — Я такой невежда, что и не знаю, что еще делать.

Он внимательно посмотрел на меня:

— Ты не знаешь, что это за место.

— Сюда не попадут случайные люди, так что невинных жертв не будет, — сказал я. — И мне остров известен лучше, чем большинству из тех, кто сюда направляется.

Он хмуро кивнул:

— Пожалуй, логично.

— И что?

— А?

Я вздохнул. Ох уж мне эти чародеи.

— Так что это за место?

Он снова подумал, прежде чем ответить.

— А ты как думаешь, помимо очевидных физических и тактических характеристик?

— Ну, — сказал я. — Я знаю, что здесь пролегает энергетическая жила. Что энергия в ней очень темная и опасная. Я знаю, что у острова имеется genius loci, и что он очень силен и не слишком дружелюбен. Я знаю, что здесь пытались построить городок — место с точки зрения озерного судоходства неплохое, — но идея скисла. Духоприют их прогнал. Или свел с ума.

— Духоприют? — переспросил Привратник.

— Я искал, как его зовут, в книгах, но не нашел, — признался я. — Вот и придумал ему имя сам.

— Духоприют, — задумчиво повторил Привратник. — Что ж, подходит.

— Ну?

Он чуть натянуто улыбнулся.

— Тебе мало поможет, если я открою тебе что-либо еще — за исключением вот чего: одно из твоих предположений неточно. Жила, о которой ты говоришь, не проходит через остров. Она тянется от него. Остров служит ее источником.

— Ага, — заинтересовался я. — А откуда она исходит?

— На мой взгляд, это очень полезный вопрос.

Я прищурился:

— И вы не намерены открывать мне больше ничего.

Он пожал плечами:

— У нас есть что обсудить и помимо этого.

Я оглянулся на моих лежащих без сознания друзей.

— Угу. Есть.

— Я готов согласиться с тем, что твои намерения благородны, — сказал он. — Однако действия твои могут привести к цепочке событий с катастрофическими последствиями.

Теперь пожал плечами уже я.

— Это мне пока неизвестно. Я знаю только, что нельзя убивать человека за преступление, которого он не совершал. И когда это пытается сделать кто-то другой, ему нужно помешать.

— И ты полагаешь, это их остановит? — спросил Привратник.

— Я полагаю, это лучшее, что я могу сделать.

— У тебя ничего не получится, — вздохнул он. — Если ты будешь настаивать на своем, это закончится насилием. Погибнут люди, и ты в их числе.

— Вы ведь даже не знаете, что я задумал, — возразил я.

— Ты расставляешь западню на предателя, — сказал он. — Ты пытаешься заставить его действовать и открыть себя.

Кто-то пожиже меня мог бы ощутить себя глупее, чем казался себе минуту назад.

— О…

— И если об этом догадался я, — продолжал Привратник, — об этом может догадаться и предатель.

— Ну, — не сдавался я, — он так или иначе покажется. Он не может себе позволить иное поведение.

— И явится сюда наготове. В удобный для себя момент.

— Пусть его. У меня имеются и другие ходы.

И тут он повел себя очень странно. Медленно выдохнул и закрыл здоровый глаз. Блестящий стальной глаз поворачивался так и этак, словно высматривая что-то, хотя подозреваю, он делал это просто в такт движениям другого зрачка. Спустя секунду Привратник открыл глаз.

— Шансы на то, что ты останешься в живых, минимальны, — сообщил он.

— Правда? — удивился я. Я обошел его и спрыгнул с причала на каменистый берег, мгновенно ощутив связь с Духоприютом. Потом повернулся лицом к Привратнику: — А теперь?

Он нахмурился и проделал свой причудливый ритуал еще раз.

И почти сразу же поперхнулся.

— Кровь Пророка, — выдохнул он, уставившись на меня. — Ты… ты установил священную связь с ним?

— Ага.

— Как?

— Щелкнул его по носу. Теперь мы друзья.

Привратник медленно покачал головой.

— Гарри, — устало произнес он. — Гарри, ты даже не представляешь себе, что ты натворил.

— Я дал себе шанс на победу.

— Да. На сегодня, — вздохнул он. — Но за знание всегда приходится платить. Всегда.

Его левый зрачок дернулся при этих словах, от чего шрамы на лице задвигались.

— Но ведь это я буду платить, — сказал я. — Я, не кто-то другой.

— Да, — тихо согласился он.

Некоторое время мы оба молчали, стоя под дождем.

— Пять минут давно прошло, — произнес я наконец. — Как вы решили?

Привратник снова покачал головой.

— Могу я дать тебе два совета?

Я кивнул.

— Во-первых, не черпай энергию из источника на этом острове. Тебе еще много лет не совладать с такой штукой без того, чтобы она тебя не изменила.

— Я не намеревался касаться ее, — заверил я.

— Во-вторых, — продолжал он, — ты должен понимать, что вне зависимости от исхода сегодняшнего противостояния, кто-нибудь погибнет. Я предпочел бы, чтобы это был предатель — но если он погибнет, а не попадет в плен живым, никто не примет во внимание твою трактовку событий, какой бы точной она ни была. Моргана казнят. И более чем вероятно, тебя тоже.

— Я, черт подери, не для себя стараюсь.

Он кивнул.

— Я не надеюсь на то, что вам вдруг захочется помочь?

— Я не могу ступить на этот остров, — сказал он.

— Почему?

— Потому, что это место хранит на меня обиду.

Я вдруг вспомнил «шварк-топ» островного духа.

Черт.

Он повернулся лицом к озеру и взмахнул рукой в воздухе. Мгновенно перед ним без единого звука, без единой вспышки отворился идеально круглый портал в Небывальщину. Привратник кивнул мне:

— Твои друзья сейчас очнутся. Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь тебе.

— Спасибо, — сказал я.

Он покачал головой:

— Не благодари. Милосерднее всего, возможно, было бы убить тебя прямо сейчас.

Он шагнул в портал и исчез. Круглое отверстие в воздухе исчезло секунду спустя. Я стоял под дождем и смотрел, как начинают шевелиться мои друзья. Потом очнулся, вздохнул и вернулся к ним — помочь подняться и объяснить, что происходит.

Пора было пошевеливаться. День неумолимо клонился к закату, а до вечера еще предстояло сделать уйму дел.

(обратно)

Глава сороковая

Мы работали три часа, а потом я начал ронять предметы, оступаться на ровном месте и сталкиваться с другими, потому что забывал глядеть по сторонам.

— Хорош, Гарри, — решительно заявила Джорджия. — Твой спальный мешок в домике.

— Я в норме, — буркнул я.

— Гарри, если с тобой что-нибудь случится, нас некому будет защитить. Мы же здесь никого больше не знаем. Ты должен быть в состоянии сосредоточиться. Иди спать.

Это звучало ужасно привлекательно, но мой рот открылся сам собой.

— Нам еще надо уложить…

За моей спиной совершенно бесшумно возник Уилл. Он заломил мне руку за спину и осторожно повернул. Было не больно, пока он не подался ближе, и мне пришлось шагнуть вперед, чтобы ослабить давление.

— Слышал, что сказала дама? — спросил он. — Закончить мы и сами сумеем. Если что случится, разбудим.

Я фыркнул, извернулся, толкнул Уилла бедром, лишив равновесия, и вырвал руку. Уилл мог бы сломать ее, или просто удержать, но вместо этого просто отпустил.

— Ладно, ладно, — буркнул я. — Иду.

Я доплелся до домика и рухнул на постеленный поверх пенки спальный мешок.

Спустя четыре часа, когда Уилл растряс меня, я пребывал в той же позе. Вечернее солнце просачивалось в полуразрушенный дом с запада. Морган лежал на своей лежанке, сооруженной из содранного с койки «Жучка-плавунца» поролонового матраса. Он лежал с закрытыми глазами, но дышал ровно. Должно быть, это Уилл перетащил его с катера.

— Ладно, — пробормотал я. — Встаю. Встаю.

— Джорджия наблюдала за морем, — сообщил Уилл. — Она говорит, приближается катер.

Пульс у меня участился, желудок предательски сжался. Я сглотнул, закрыл на мгновение глаза и попытался успокоить мысли, представив себе мирный тропический пляж. Однако на пляж тут же полезли со все сторон меняющие облик вампиры-зомби с оскаленными пастями на ладонях.

— Черт, не помогает, — сонно, но с отвращением пробормотал я. Потом встал и собрал свои вещи. — Откуда они подходят?

— С запада.

— Им тогда еще остров обходить, чтобы миновать рифы, — я зевнул. — Где Джорджия?

По утрамбованной земле застучали когти, и в дверном проеме появилась большая, серая с рыжим волчица. Она уселась и посмотрела на меня, навострив уши.

— Чисто сработано, — похвалил я ее. — Молли?

— Я здесь, Гарри, — отозвалась она, вихрем врываясь в дом. В руках она держала кристалл чистого кварца толщиной в пару дюймов и длиной едва ли не в фут.

— Давай за работу, Кузнечик. И не стесняйся пользоваться кристаллом, если дело запахнет керосином. Удачи тебе.

Она с серьезным видом кивнула, подошла к Моргану, взяла его за руку, нахмурилась, сосредоточиваясь, и оба исчезли. Чего-чего, а по части завес она гений.

— Бог в помощь, Гарри, — послышался ее голос ниоткуда.

— Уилл, — произнес я. — Меняй форму на игровую. — Я повернулся, но там, где только что стоял юноша, сидел массивный волк с темным мехом, а рядом на полулежала кучка одежды. — О… — кивнул я. — Неплохо.

Я проверил свое снаряжение, карманы, шнурки на башмаках, и сообразил, что не столько беспокоюсь, все ли у меня готово, сколько пытаюсь оттянуть неизбежное. Я выпрямился, кивнул и шагнул к двери.

— Пошли, ребята. Вечеринка начинается.

Небо над бескрайней водной гладью темнело. Сумерки вдали от городских огней воспринимаются совсем по-другому. Современная цивилизация заливает нас в темное время потоками света — ярко освещенными рекламными щитами, огнями уличных фонарей, фар автомобилей и самолетов, неоновыми вывесками, светом из окон. Они настолько вошли в нашу жизнь, что ночная темнота уже не воспринимается нами как что-то реально существующее. Ну, конечно, мы подначиваем друг друга насчет страха темноты, но промышленность прикладывает все старания к тому, чтобы освещение вокруг нас стало ярче, экономичнее и долговечнее.

Ночь обладает собственной силой. В темноте таится ужас. Чему бы мы ни научились за всю нашу историю, какой бы опыт ни накопили, мы помним. Мы помним времена, когда были слишком маленькими, чтобы дотянуться до выключателя на стене и когда одной темноты хватало, чтобы довести нас до слез от страха.

Стоит вам оторваться от цивилизации — ну, допустим, отплыть на несколько миль от берега, — и темнота тут как тут, ждет нас. Сумерки — это не просто время, когда пора звать детей домой с улицы. Меркнущий свет означает не просто окончание еще одного дня. Ночь — это время, когда пробуждаются от сна всякие кошмары, жаждущие крови и свежего мяса. Ночь — это время, когда в наш мир заглядывают невидимые твари, которым наплевать, что мы там понастроили себе на защиту, и помыслы у этих тварей самые что ни на есть темные.

И иногда — всего лишь иногда — они переходят к действиям.

Я спускался по древнему склону Духоприюта и очень остро ощущал едва ли не всей кожей: ночь еще не сгустилась, но уже точила когти.

На причал я поднялся один. Билли с Джорджией остались на берегу, в лесу. Вы и не поверите, как ловко и незаметно умеет спрятаться волк, пока не увидите его в деле. А уж волки, обладающие человеческим разумом — и, если на то пошло, разумом незаурядным — останутся невидимыми ровно столько, сколько им нужно.

Катер огибал буй, обозначавший проход в рифах. Обычный белый катер, какие возят туристов в наших краях, с какими-то железными приспособлениями для буксировки воднолыжников на корме. Ветер усиливался, задувая с юго-запада, и катер слегка раскачивало и подбрасывало на волнах.

Я стоял и смотрел, как он одолевает последнюю сотню ярдов до причала, пока не разглядел, кто находится на борту. Катер производил впечатление абсолютно нового, но мотор издавал странные, лязгающие звуки, что само по себе многое говорило о тех, кто на нем приплыл. Белый Совет, похоже, не опоздал к намеченному сроку.

За штурвалом стоял Эбинизер Маккой собственной персоной, лысина его блестела под дождем. На пассажирском сиденье рядом с ним закутался в водонепроницаемое пончо Слушающий Ветер; одной рукой он держался за борт, другой — за приборную доску. Его обветренное лицо было угрюмо.

Посередине заднего дивана виднелась крошечная фигурка, закутанная в белый, расшитый алыми цветами шелк. Старая Мэй была китаянкой и хрупкостью, казалось, не уступала фарфоровой чашечке. Свои длинные белоснежные волосы она заколола нефритовыми гребешками. При том, что возраст она имела почтенный даже по меркам Белого Совета, Мэй до сих пор сохранила изрядную толику неземной красоты, которой отличалась в молодости. Лицо ее оставалось серьезным, а пронзительный взгляд не обещал ничего хорошего.

Я ее боялся.

По обе стороны от Мэй сидели двое Стражей-ветеранов в серых плащах, еще трое устроились на палубе. Все пятеро — явно закаленные в боях, из резерва, который держали на случай экстренных ситуаций в Эдинбурге. Все — вооруженные до зубов и явно готовые к бою. Мэй пугала их не меньше, чем меня; один из них держал над ней зонт.

Я ждал на самом конце причала, дав знак Эбинизеру ставить катер со стороны, противоположной ошвартованному уже «Жучку-плавунцу». Он подвел катер к настилу гораздо мягче, чем я, заглушил лязгающий и чихающий мотор и встал, чтобы бросить мне трос. Я поймал и привязал катер к причалу, не спуская глаз с сидевших в нем людей. Никто не произнес ни слова. Мотор затих, и единственными звуками остались шум дождя и ветра.

— Добрый вечер, — кивнул я Эбинизеру.

Он пристально смотрел на меня и хмурился. Потом взгляд его скользнул по берегу и снова вернулся ко мне.

— Привет, Хосс. — Он перешагнул через борт и ступил на причал. Один из Стражей бросил ему второй трос, и он привязал корму. Потом распрямился, подошел ко мне и протянул руку. Я пожал ее.

— Рашид? — шепнул он так тихо, что я едва расслышал его сквозь шум дождя.

— С нами, — ответил я так же тихо, стараясь не шевелить губами.

Он едва заметно кивнул и повернулся, чтобы махнуть остальным. Стражи и старейшины начали выбираться из катера. Я шел по причалу к берегу рядом с Эбинизером, косясь через плечо на Стражей. Они принадлежали к той породе людей, у которых не осталось иллюзий касательно насилия, будь оно магическим или каким угодно другим. Если бы они решили, что лучший способ справиться со мной — это выстрелить мне в спину, они бы не колебались и доли секунды.

Я первым сошел с досок на камни и сразу же ощутил присутствие Духоприюта. В это мгновение единственными людьми на острове были те, кого привез сюда я.

Эбинизер ступил следом за мной, и я знал это, стоило его ноге коснуться камня. Никто не шептал мне что-то на ухо и не подсказывал любым другим способом. Я просто знал это, ощущал, как вы ощущаете муравья, ползущего у вас по руке. Он сделал еще шаг и остановился, а я прошел дальше, пока не оказался от него на расстоянии десяти футов. Остановившись там, я повернулся лицом к остальным, спускавшимся с причала. Я внимательно следил за ними чувствами острова, чтобы не бояться каких-нибудь спрятавшихся за завесами Стражей.

Эбинизер, Старая Мэй и Слушающий Ветер, слегка позеленевший от качки, стояли в ряд лицом ко мне. Стражи возвышались у них за спиной; взгляды их шарили в поисках угрозы повсюду, включая озеро.

— Ну, Страж Дрезден, — произнес Эбинизер, опершись на посох. — Мы получили твое послание.

— Я так и понял, — кивнул я. — Вы дочитали до того места, где я говорил, что, если вы хотите драки, вы ее получите?

Стражи не то чтобы оскалились и зарычали, но были близки к этому.

— Ну да, да, — сказал Эбинизер. — Мне кажется, больше толку выйдет, если мы прежде обсудим положение вещей.

— Разумеется, — согласилась Старая Мэй. Голос ее звучал слишком гладко и уверенно для крошечной старушечьей фигурки. — Убить тебя мы можем и позже.

Надеюсь, я не вспотел как мышь, но это далось мне нелегко.

— Так или иначе, непочтительность, которую ты выказал по отношению к Совету, заслуживает кары, — продолжала она. — И не льсти себе мыслью, что мы прибыли сюда только потому, что у нас не было иного выхода.

Эбинизер покосился на Мэй.

— В то же время, — сказал он, — твоя репутация как следователя оценивается Советом весьма высоко. Это, да еще характер твоих взаимоотношений с обвиняемым в убийстве является достаточным поводом, чтобы выслушать тебя.

— Чародей Дрезден, — подал голос Слушающий Ветер. — Ты сказал, у тебя имеются доказательства невиновности Моргана. Ты сказал, у тебя имеется свидетель.

— И не только это, — отозвался я.

— И где они?

— Надо подождать немного, — сказал я. — Пока подтянутся остальные.

Старая Мэй сощурилась. Стражи напряглись еще сильнее и разошлись чуть в стороны, положив руки на оружие.

— Что еще за остальные, Хосс? — спросил Эбинизер.

— Все, пострадавшие в этой истории, — ответил я. — Страж Морган не единственный, кого подставили. Когда вам удастся проследить деньги, переведенные на счет Моргана, вы узнаете, что исходили они из корпорации, владельцем которой является Белая Коллегия.

Слушающий Ветер нахмурился.

— Откуда тебе это известно?

— Я провел расследование, — хмыкнул я. — А продолжив его, пришел к выводу, что деньги, возможно, переводились без ведома руководства Белой Коллегии. Организатор заговора не только желал смерти Ла Фортье и казни обвиненного в ней Стража Моргана, он хотел также вовлечь Совет в новый конфликте Коллегиями вампиров.

При этих словах Стражи переглянулись. Темнело, и я плохо видел их лица. Зато Слушающий Ветер определенно призадумался.

— И этому тоже имеются доказательства? — поинтересовался он.

— Полагаю, они существуют, — ответил я. — Но на то, чтобы их найти, потребуется время — во всяком случае, больше, чем уйдет на незаслуженный суд и незаслуженную казнь Моргана.

Старая Мэй вдруг улыбнулась, хотя веселья в этой улыбке было не больше, чем если бы улыбалась фарфоровая чашка.

— Другими словами, — произнесла она, — какие бы меры ни принимались, чтобы скрыть Моргана от наших поисковых заклятий, действие их вот-вот иссякнет, что и заставило тебя искать этой встречи.

Мне пришлось сильно постараться, чтобы не поежиться: хуже страшного может быть только умное и страшное.

Мэй повернулась к Эбинизеру:

— Представляется очевидным, что Дрезден тоже в той или иной степени вовлечен в заговор, а раз Дрезден здесь, Морган тоже где-то поблизости. Арестуйте Дрездена и немедленно возобновите попытки отыскать Моргана. А все деловые вопросы и формальности мы можем уладить и после, в Эдинбурге.

Эбинизер посмотрел на Мэй, потом на Слушающего Ветер.

Старый знахарь некоторое время изучающее смотрел на меня, потом поднял руку и перепачканным в чернилах пальцем отбросил с глаз прядь редких мокрых волос. Он оперся на посох и долгую секунду с отрешенным видом осматривал остров.

— Это внутреннее дело Совета, — произнес он наконец. — Присутствие на этой… гм… встрече представителей Белой Коллегии может иметь такие же катастрофические последствия, как та война, которой ты, чародей Дрезден, по твоим же словам, пытаешься избежать.

Эбинизер на мгновение стиснул зубы.

— Эти слова не обязательно означают, что его необходимо арестовать.

Слушающий Ветер невозмутимопосмотрел на Эбинизера.

— Если то, о чем он говорит, обстоит именно так, истина обязательно всплывет. Мы можем начинать суд — а если доказательства существуют, их найдут.

— Тебе не хуже моего известно, — заметил Эбинизер, — что на исход суда истина не повлияет.

Голос Слушающего Ветер вдруг окреп и огрубел, наполнившись такой жгучей злостью, какой я еще никогда не слышал от старикана.

— Есть мир, каким он должен быть, — прорычал он, — и тот, каким он есть наделе. Мы живем во втором.

— И должны создавать первый, — возразил Эбинизер. — Если хотим, чтобы он стал таким.

Слушающий Ветер опустил взгляд и покачал головой. Вид у него сразу сделался очень старым и усталым.

— У нас нет добрых путей, чтобы выбирать из них, дружище, — тихо произнес он. — Все, из чего мы можем выбирать, — это смерть многих или всего нескольких. — Он посмотрел на меня; лицо его было жестким как камень. — Мне очень жаль, Хосс Дрезден. Но я вынужден согласиться. Арестуйте его.

(обратно)

Глава сорок первая

Духоприют позволил мне ощутить приближение Билли с Джорджией, а также исходящее от них немного неуверенное возбуждение, смесь напряжения, страха и злости. Эмоции Стражей он улавливал гораздо слабее, но и этого хватало, чтобы понять: развязывать драку со мной им хотелось не слишком.

От этого меня вдруг одолел смех. Нет, правда. Один на один я, возможно, и выстоял бы против любого из них. Но здесь же присутствовали еще трое членов Совета Старейшин, каждый из которых без труда свил бы из меня веревки. И даже без этого их было впятеро больше.

А потом до меня вдруг дошло. Они имели дело с кем-то, на порядок опаснее меня, Гарри Дрездена, чей израненный старый «фольксваген» стоял сейчас на штрафной стоянке. Они имели дело с потенциальным повелителем темных сил, кошмарным чернокнижником, которого они старательно боялись с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать. Они имели дело с чародеем, который бился с наследниками Кеммлера верхом на динозавре-зомби и вышел победителем, тогда как Морган и капитан Люччо выбыли из боя в самом начале. Они имели дело с человеком, который бросил вызов всему Совету Старейшин, и кто действительно вышел на этот поединок, судя по всему, всерьез готовясь драться — на берегу до ужаса зловещего острова посреди пресноводного озера.

То есть, конечно, я и был тем самым человеком, только они и представления не имели о том, насколько те или иные их опасения соответствуют действительности. Они не знали ни мелких деталей, ни капризов судьбы, ни незаслуженной поддержки со стороны других… — всего того, что позволило мне выбраться из всего этого безумия более или менее целым.

Они знали только, что вот он я, стою перед ними — и это наводило на них здоровый, вполне рациональный страх. Более того, они боялись того, что они не знали реальных моих возможностей. И уж никто из них не знал, что я с удовольствием бы предпочел сидеть сейчас у себя дома, читать какую-нибудь хорошую книгу и потягивать холодное пиво.

Я не двигался, пока Слушающий Ветер оглашал свой вердикт. Я просто стоял на месте, словно все это не слишком меня интересовало. Совет, очевидно, послал трех старейшин в качестве своего рода кворума, и мне полагалось бы считать, что двух голосов против одного достаточно, чтобы определить курс действий — однако старший из Стражей, здоровенный мужчина с густой черной бородой по имени Беорг, или Йорг, или Бьорн — в общем, скандинав — вопросительно повернулся к Эбинизеру.

Чародей из Озарка стоял, глядя на меня, и на лице его играла легкая улыбка. Очень хорошо знакомая мне улыбка. Когда я только-только поселился у него после убийства моего приемного отца, мы с ним каждую неделю ездили в город за покупками. Тамошняя шайка подростков отреагировала на появление незнакомого мальчишки с обычным для этого возраста безрассудством. Один из них попытался спровоцировать меня на драку.

Тогда, помнится, это не вызвало у меня ничего, кроме легкого раздражения. В конце концов я только что уничтожил могущественного демона и бывшего Стража, так что местная шпана вряд ли стоила моего внимания. Так, детки со своими детскими забавами, а мне к тому времени пришлось рано повзрослеть. Я мог бы без особого труда убить их всех, но сама мысль об этом представлялась мне смешной. Это было бы все равно, что смахивать паутину в доме с помощью огнемета.

Поэтому я просто стоял, глядя на них, пока они пытались раздразнить меня, выманить на драку. Я так и стоял молча, пока это мое молчание не начало давить на них. В конце концов оно оттеснило их назад, и я все так же молча прошел мимо них.

Вот и теперь я повторял этот фокус: пусть мое молчание заставит их колебаться еще сильнее.

Я встретился взглядом с Эбинизером, и мы оба чуть улыбнулись при воспоминании о тех днях.

— Что ж, джентльмены, — произнес Эбинизер, поворачиваясь к Стражам. — Вы слышали волю Совета. Однако же должен предупредить вас, что, поскольку вы собираетесь поступать глупо, пусть и по распоряжению других, принявших глупое решение, я вам помогать не намерен.

Мэй резко повернулась к Эбинизеру.

— Маккой!

Эбинизер склонил голову.

— Чародей Мэй, я бы не советовал вам искать ссоры с этим молодым человеком. Он умеет драться.

Старая китаянка надменно вздернула подбородок.

— Он не может считаться твоим полноценным учеником. Ты опекал его не более двух лет.

— И неплохо с ним познакомился, — кивнул Эбинизер. Он повернулся к Слушающему Ветер. — Что там думал о нем тогда твой маленький енотик? Ты ведь всегда любишь говорить о том, как хорошо распознают характер твои зверята. Из тех ли он людей, кто способен на участие в подобном заговоре? Ты ведь знаешь ответ.

Слушающий Ветер устало покачал головой:

— Дело не в этом, и тебе это прекрасно известно.

— Если вы, чародей Маккой, не окажете нам содействия в его усмирении, — произнесла Мэй чуть надтреснутым от напряжения голосом, — это будет расценено как измена.

— Я оказываю вам содействие, — возразил Эбинизер. — Советами избегать конфликта. — Он помолчал секунду-другую. — Но вы могли бы попробовать его уговорить.

— Прошу прощения? — удивилась Мэй.

— Уговорить, — повторил Эбинизер. Он сунул большой палец под лямку своего комбинезона. — Вежливо попросить его проследовать с вами в Эдинбург. Возможно, он согласится.

— Не тратьте времени зря, сэр, — вмешался я. — Не соглашусь.

— Госпожа Мэй, — пророкотал Бьорк, или как там его. — Если вы соизволите вернуться на катер, мы с этим разберемся.

Я продолжал стоять, не двигаясь с места, и надеялся только на то, что остальные появятся, и очень скоро. Я не хотел заводить танцевальной музыки до тех пор, пока все не выйдут на площадку, но если Стражи начнут меня подпирать, мне, возможно, придется ускорить события.

— Госпожа Мэй, — повторил Йорг, — не хотите ли вы, чтобы мы…

Не успел он договорить, как послышался оглушительный рев, и из-за вершины холма показался вертолет, летевший дюймах этак в полутора над верхушками деревьев. Он пронесся над нами, заложил вираж над озером и завис на высоте в тридцать футов над берегом примерно в сотне ярдов от нас.

В кино парни из спецназа соскальзывают на землю по длинным тросам. Я даже сам раз спускался так, хотя напоминал при этом скорее куль с мукой, а не какого-нибудь «котика». Однако если с вертолета на землю десантируются вампиры, им не нужно длинных тросов.

Точнее, тросы им не нужны вообще.

Три фигуры в белом выпрыгнули из вертолетного люка, сделали в воздухе изящный кульбит и мягко, по-кошачьи приземлились на камни. Потом разом встали — по красоте, чистоте и слаженности исполнения они не уступали акробатам из цирка дю Солей.

Лара и две ее сестры подошли к нам. Нельзя не признаться, впечатление они производили сильное. Одежду Лары составлял белый сарафан, выгодно подчеркивавший все изгибы ее тела, и два черных кожаных ремня крест-накрест на бедрах. На одном ремне висела кобура с пистолетом, на другом — ножны с рапирой, судя по потертой рукояти не раз бывавшей в деле. Свою пышную черную шевелюру она убрала под сетку, поверх которой повязала белую косынку, что придавало ей этакий цыганский вид. На шее ее виднелось платиновое ожерелье, больше напоминавшее ошейник, с единственным кроваво-красным рубином.

Невозможно было не любоваться ее походкой, тем, как покачивались при ходьбе ее бедра, и даже смертоносное оружие на поясе не уменьшало ее женской привлекательности. Ну, и дождь, насквозь промочивший ее белое платье, тоже не позволял не заметить кое-какие другие подробности — например, то, что, помимо оружия и туфель, это единственное, что на ней надето.

Я сосредоточился на том, чтобы не дать своему языку вывалиться до пояса, и с усилием отвел от нее глаза.

Сестры ее оделись совсем по-другому. При том, что обе тоже щеголяли в белом, одежда их напоминала мотоциклетные доспехи — не те, что носят классические американские байкеры, а те, что можно увидеть на мотогонщиках-профессионалах. Они производили впечатление ультрасовременных и, судя по всему, пуленепробиваемых. Стандартные гоночные комбинезоны, подбитые плотным пластиком, чтобы защитить гонщика при падении. Готов биться об заклад, сестры Рейт заменили пластик на что-нибудь более крепкое.

Оружие у обеих также сочетало традиционное с ультрасовременным. Волосы они собрали в пучок на затылке; подобно Ларе, кожа у обеих была почти белоснежной, глаза — большие, серые, губы — темные, манящие.

Я смотрел на приближавшихся к нам сестер Рейт и думал только о том, что если бы во Вселенной существовала справедливость, я бы смог увидеть это и в замедленном повторе.

Увы.

Краем глаза я увидел, как Мэй жестом приказывает Стражу Берсеркеру стоять на месте. Это меня не удивило. У Старой Мэй очень жесткие понятия о достойном поведении и о том, как им следовать. Она ни за что не позволила бы выказать перед посторонними даже намек на разногласия между членами Совета.

Лара остановилась, не доходя до нас двадцати футов; сестры застыли у нее за спиной. Взгляды их были прикованы к Стражам, настороженно смотревшим на них в ответ.

— Гарри, — произнесла Лара таким тоном, будто мы с ней случайно столкнулись на званом ужине. — Гадкий, гадкий мальчик. Ну почему вы не сказали, что мне придется делить вас нынче вечером с другими?

— Ну что тут скажешь? — произнес я с улыбкой и склонил голову, не спуская с нее глаз. Надо признаться, смотреть на нее было куда приятнее, чем на Стражей, хотя и не менее страшно. — Я привык быть доверчивой, простой душой, однако жестокий мир сделал из меня циника и перестраховщика.

Лара перевела оценивающий взгляд со Стражей на меня. Потом улыбнулась им — такая улыбка могла бы расплавить бронеплиту — и двинулась ко мне, каким-то образом ухитряясь сохранять на этих камнях идеально женственную походку. При этом она протянула ко мне обе руки.

Я улыбнулся в ответ, хотя боюсь, моя улыбка вышла жестче и искусственнее.

— Вы шутите, — процедил я сквозь зубы.

Она скромно потупила взор и убавила интенсивность улыбки.

— Будь со мной любезен, мой чародей, и я расплачусь сполна.

Сомневаюсь, чтобы я долго колебался — как-то так само собой вышло, что я тоже протянул руки ей навстречу. Пальцы наши сомкнулись. Ее руки оказались гладкими как шелк и очень холодными. Она ослепительно улыбнулась и медленно, грациозно склонила голову в почти официальном поклоне.

А потом быстро — я и моргнуть не успел, тем более, пошевелиться — врезала мне по губам.

Она не сжимала руку в кулак, поэтому удар вышел не смертельный. Но даже так ощущение было как от удара дубинкой. Я отлетел на несколько шагов назад, вращаясь в каком-то безумном штопоре, и приземлился на пятую точку в десяти футах от нее.

— Ты в очередной раз солгал нам, — прорычала Лара. — Манипулировал нами. Я веду учет твоим подставам, чародей.

Я сидел, тупо разинув рот, опасаясь, что моя лишенная костей челюсть начнет раскачиваться тряпкой на ветру.

Ярость окутывала ее ледяным шаром, и все ее тело до последней клетки, казалось, жаждет насилия. Она стояла ко мне лицом; слева смотрели на все это старейшины и Стражи, справа темнел лес. Я изготовил свой браслет-оберег, не сомневаясь в том, что она запросто может выхватить пистолет и изрешетить меня.

— Если мой брат не вернется ко мне нынче же вечером целым и невредимым, — продолжала она спокойным, убийственно-ледяным тоном, — это будет означать кровную месть между нами, и честь моя не успокоится до тех пор, пока один из нас не будет лежать мертвым у барьера.

А потом она подмигнула мне правым глазом.

— Ты понял? — спросила она.

— Ы-ы… — произнес я, пытаясь пошевелить челюстью. Похоже, она осталась более-менее цела. — Угу. Послание принято.

— Дерзкий мальчишка! — Она сплюнула на землю у моих ног, повернулась и решительно двинулась в направлении Старейшин, остановившись в десяти футах от Старой Мэй — за мгновение до того, как Стражи начали хвататься за оружие. Лара застыла, вытянувшись, потом отвесила Мэй низкий поклон.

Лицо Мэй оставалось бесстрастным. Она поклонилась в ответ, хотя не так низко.

— Для меня большая радость познакомиться с вами во плоти, — произнесла Лара. — Вы, должно быть, Старая Мэй.

— Лара Рейт, — отозвалась Мэй. — Я не ожидала вашего присутствия на этой встрече.

— Как и я вашего. — Лара бросила на меня брезгливый взгляд. — Галантность, похоже, не котируется больше в этом мире. — Она поклонилась еще — Эбинизеру и Слушающему Ветер, обратившись к каждому по имени. — Ваша слава, джентльмены, летит впереди вас.

Индеец Джо молча поклонился в ответ.

— Леди Рейт, — негромко произнес Эбинизер. — Дотроньтесь до этого юноши еще раз, и все, что останется похоронить вашей родне, — это ваши туфли за полтыщи баксов.

— Ai ya, — все тем же ровным тоном произнесла Мэй.

Лара помедлила с ответом. Не то, чтобы заявление Эбинизера устрашило ее, нет, но она внимательно посмотрела на него и склонила голову.

— Леди, джентльмены, не подлежит сомнению то, что у всех нас имеются более неотложные проблемы, требующие разрешения. Точно также очевидно, что никто из нас не ожидал присутствия второй стороны, а разрушительный конфликт не выгоден никому. От имени Белой Коллегии я предлагаю договориться о ненападении на время этой встречи.

Старая Мэй пристально посмотрела на Эбинизера, потом задрала подбородок еще выше и отвернулась, словно официально отстранила его от реальности.

— Принимается, — произнесла она. — От имени Совета я принимаю ваше предложение.

К этому времени я сумел кое-как привести себя в вертикальное положение. Раненая голова болела так, словно Лара расколола ее надвое, на щеке горел отпечаток ее ладони, но я не собирался сидеть и хныкать, что меня отлупила девчонка. Конечно, девчонке этой исполнилось несколько сотен лет, и она запросто могла бы поменять шины на грузовике без помощи домкрата, но тут дело в принципе. Так вот, я поднялся на ноги и осторожно проковылял к Эбинизеру, где и остановился лицом к вампирам. Кто-то из Стражей даже подвинулся немного, освобождая мне место, настолько все внимание их было приковано к Ларе и ее сестрам.

Ха. Теперь, когда у меня появился враг, на которого я мог нацелиться, они боялись меня значительно меньше. Я попытался определиться с ситуацией с помощью Духоприюта. Я не увидел ничего дальше нашей группы. Пришлось полагаться на мои расчеты, согласно которым убийца собирался показаться на следующем этапе, так что до его выхода на сцену мне оставалось только удерживать Лару и Совет вместе.

Наилучшим способом добиться этого в описываемый момент было помалкивать и не мешать им разговаривать.

— Полагаю, первое, что нам стоит сделать, это обменяться тем, что нам известно, — предложила Лара Старой Мэй. — Хотите, чтобы я сделала это первой?

Мэй обдумала это предложение и кивнула в знак согласия.

— Мой брат Томас Рейт, — начала Лара без лишних предисловий, — захвачен Шкурой-Перевертышем, одним из древних нааглоши. Перевертыш предложил обмен. Моего брата на Стража Дональда Моргана.

Мэй склонила голову набок.

— Каким образом вовлечен во все это Дрезден?

— Он утверждает, что пытается доказать невиновность Стража Моргана, не выводя это дело за рамки Совета. В качестве жеста доброй воли по отношению к Совету, а также с целью поддержания мира и спокойствия в Чикаго я дала брату распоряжения оказать разумные, не связанные с излишним риском помощь и содействие Дрездену. — Она покосилась на меня. — В прошлом он неоднократно злоупотреблял моими добрыми намерениями. На этот раз он каким-то образом вовлек моего брата в свое расследование, в результате чего Томас попал в плен к Шкуре-Перевертышу.

— И это все?

Лара снова испепелила меня взглядом и с видимым усилием удержалась от немедленной реплики.

— Он утверждает, — ответила она, подумав, — что в затруднительном положении, в котором оказался Дональд Морган, виновна какая-то третья партия, пытающаяся также стравить Коллегию с Советом. К моему удивлению, мое собственное расследование не опровергло его утверждений. Представляется вероятным, что одного из моих менеджеров каким-то образом совратили, заставив растратить значительную сумму денег. Дрезден утверждает, что эти деньги переведены на счет, предположительно принадлежащий Стражу Моргану.

Мэй кивнула.

— Это так?

Лара пожала плечами; даже этот жест вышел у нее чертовски грациозно.

— Это возможно. Мои люди заняты поиском улик, которые помогут точнее установить, что же именно произошло.

Мэй снова кивнула и немного помолчала.

— Несмотря на то, что вы старательно обходите это стороной, — сказала она наконец, — вам прекрасно известно, зачем мы здесь.

Лара едва заметно улыбнулась.

— Сказка, которой потчует нас Дрезден, не внушает доверия по причине избыточной сложности, — продолжала Мэй. — Несмотря на то, как искусно вы избегаете прямых слов, создается впечатление, что вы хотите, чтобы мы поверили в непричастность Белой Коллегии к смерти Ла Фортье. При этом ваш рассказ также не вызывает доверия по той же самой причине.

— Мой опыт говорит, что подобные дела редко бывают простыми, — отозвалась Лара.

Мэй сделала рукой жест, который можно было бы расценить если не как согласие с этим утверждением, то по крайней мере как что-то близкое.

— И все же, возвращаясь к интересующему нас делу, действия известного нам врага представляются гораздо более вероятной причиной убийства Ла Фортье, нежели происки некоторой безымянной, безликой третьей партии.

— Разумеется. В конце концов, вы чародеи, — не без легкой, но вполне заметной иронии заметила Лара. — Вы хранители великих тайн. Если бы такая партия существовала, вы бы о ней наверняка знали.

— Возможно, это я незаслуженно оскорбляю ваших людей, обвиняя их в организации убийства Ла Фортье, — парировала Мэй все тем же совершенно спокойным тоном. — В конце концов вы вампиры, славящиеся искренностью и мягкостью натуры.

Лара с легкой улыбкой качнула головой.

— И тем не менее мы оказались здесь.

— Не вижу противоречия.

— Я желаю благополучно вернуть брата.

Мэй решительно мотнула головой.

— Белый Совет не обменивает своих.

— Возможно, я ошибаюсь, — заметила Лара, — но мне кажется, Страж Морган находится не в вашем обществе.

— Только временно, — возразила Мэй. На меня она не смотрела, но я не сомневался, сталь в ее голосе предназначалась именно мне.

— Тогда, возможно, мы могли бы объединить усилия, — предложила Лара. — Нам нельзя допустить, чтобы Перевертыш получил Стража.

— Те, кто заключает союзы с Белой Коллегией, впоследствии жалеют об этом, — ответила Мэй. — Совет не обязан помогать вам или вашему брату.

— Несмотря на услуги, оказанные вам моим королем и его Коллегией? — спросила Лара.

Мэй, не моргая, смотрела ей в лицо, но промолчала.

— Мы с ним одной крови, — тихо произнесла Лара. — Я добьюсь его возвращения.

— Я с уважением отношусь к вашей преданности, — заявила Мэй тоном, позволявшим усомниться в искренности этих слов. — Тем не менее проблема Перевертыша, настаивающего на обмене, вряд ли имеет отношение к нашему настоящему положению.

— Вообще-то, — подал голос я, — типа имеет, уважаемая Мэй. Я просил передать Страши… Перевертышу, где я буду ждать его сегодня вечером. В зависимости от способа, каким он собирается сюда попасть, мы можем ожидать его с минуты на минуту.

Эбинизер заморгал и повернулся ко мне; на лице его явственно читался вопрос, не сбрендил ли я.

— Уайл И. Койот, — с серьезным видом сказал я ему. — Сууууупергений.

Он подумал немного, и я увидел по его лицу: до него дошло, что я задумал. Я это точно знаю, поскольку такое лицо у него бывает только тогда, когда он знает наверняка, что дело принимает впечатляюще поганый оборот, и он хочет быть к этому готов. Он отпустил посох, придерживая его под мышкой, и порылся в кармане, шаря взглядом по нависающему над нами лесу.

Не знаю, о чем думала Мэй и поняла ли она вообще суть происходящего. У меня сложилось впечатление, что не поняла. Поскольку все ее умозаключения исходили из неверных предположений, она и выводы вряд ли сделала верные.

— Все это означает, — сказала она мне, — что разумнее всего завершить наши дела здесь и покинуть это место.

— К сожалению, я тоже прихожу к такому выводу, — произнесла Лара. — Возможно, настало время отложить эту встречу.

Одна из ее сестер сделала едва заметное движение рукой.

Над головой полыхнула молния, и последовавший почти немедленно удар грома заглушил все возможные реплики. Ветер снова усилился, и Слушающий Ветер вдруг запрокинул голову. Взгляд его устремился на север, он прищурился.

Мгновение спустя я ощутил присутствие на острове новых людей. Они объявились на дальнем от нас склоне холма. Их было двенадцать, и они начали двигаться к вершине холма с нечеловеческой скоростью. Должно быть, вампиры Белой Коллегии.

Еще через несколько секунд пара человекообразных типов просто возникла в лесу ярдах в четырехстах от нас. И, как будто этого было недостаточно, еще двое появились на северо-западном берегу острова.

Мэй мгновенно заметила выражение лица Индейца Джо и в упор посмотрела на Лару.

— Что вы сделали? — спросила она.

— Дала сигнал моей родне, — невозмутимо ответила Лара. — Я здесь не затем, чтобы сражаться с вами, Старая Мэй. Но я верну моего брата.

Я сосредоточил внимание на двух парах вновь прибывших и обнаружил, что число их растет. На пляже все новые пары ног топтали землю Духоприюта — тридцать, если не больше. В лесу рядом с нами появилось нечто, чего на острове еще не бывало, а за ним — все больше и больше таких же.

Всему этому я знал только одно объяснение: вновь прибывшие перебрасывали подкрепления из Небывальщины. Я почти не сомневался в том, что парочка на пляже — это Мэдлин и Вязальщик, и что он принялся созывать свое серое воинство, стоило ему ступить на остров. Двое, возникшие в лесу, должно быть, попали на остров прямиком из Небывальщины. Я не исключал того, что там орудует второй спец вроде Вязальщика, однако скорее всего этого и не требовалось, если кто-то мог выпустить подкрепления просто через портал.

Мэй и Лара тем временем начали выпускать когти.

— Это угроза, вампир? — ровным голосом поинтересовалась Мэй.

— Я предпочла бы, чтобы вы расценивали это как констатацию факта, — ответила Лара, разом лишившись очарования и непринужденности, которые она поддерживала с самого начала разговора.

Стражи у меня за спиной начинали нервничать. Я ощущал это как собственными чувствами, так и через восприятие Духоприюта. До меня донеслось поскрипывание кожи — это руки начинали расстегивать кобуру и сжимали рукояти мечей.

В ответ Лара коснулась кончиками пальцев своего оружия. Сестры повторили это движение.

— Стойте! — рявкнул я. — Стойте!

Все повернулись в мою сторону. Дикое я, должно быть, представлял собой зрелище: безумец с блуждающим взглядом, оглядывающийся то в одну, то в другую сторону по мере того, как интеллектус островного духа информировал меня о быстро меняющемся ходе событий. Подкрепления Белой Коллеги миновали вершину холма и спускались к нам на помощь Ларе — что ж, уже неплохо. Значит, Ларин вертолет высадил их не для поисков Моргана. Должно быть, он заходил с севера, на бреющем, чтобы мы не услышали шум моторов за холмом.

Я переключил внимание на происходящее рядом со мной.

— Черт подери, я знал, что на него давят. Но он всерьез собрался воевать.

— Что? — не понял Слушающий Ветер. — О чем это ты?

— Не вздумайте палить друг в друга! — рявкнул я. — Лара, нам нужно действовать заодно, или мы все покойники.

Она чуть повернула голову, глядя на меня искоса.

— Почему?

— Потому что больше сотни… уже сто десять… существ возникли из ниоткуда в разных точках острова, и они здесь не для того, чтобы накрывать нам на стол. Нас только девять, плюс пятнадцать вас с вашими. Нас в пять раз меньше, чем неприятеля. Нет, уже в шесть.

Мэй потрясенно смотрела на меня.

— Что?

Воздух наполнился воем. Дождь немного заглушал звуки, но он же не давал определить направление, откуда этот вой исходит, и это пугало еще сильнее. Я сразу узнал эти милые звуки — серое воинство Вязальщика. Они надвигались с бездумной решимостью; опасности ночного леса их явно не волновали.

Вторая группа была ближе к нам. Численность их остановилась, достигнув сто двадцати пяти, и они уже двинулись на нас. Скоростью они уступали серым людям, но двигались безостановочно, разворачиваясь в огромную цепь — судя по всему, чтобы прочесать лес и окружить жертву, как только найдут ее. Сквозь деревья с той стороны начинал литься красный свет, отбрасывавший зловещие черные тени и окрашивавший дождь в цвет крови.

Я заставил себя думать, задавать Духоприюту правильные вопросы. Нехитрый расчет показывал, что обе группы навалятся на нас абсолютно одновременно: они действовали сообща.

Численное превосходство противника было слишком велико. Конечно, у Стражей в распоряжении имелись кое-какие заклятия, а старейшины наверняка оставили бы после себя горы трупов — но уступая в пропорции один к шести, да еще темной ночью, когда они смогут разглядеть цели только на расстоянии нескольких шагов, им не выстоять. Большая группа ударит по нам с одной стороны, а меньшая — с другой, и они сотрут нас словно жернова.

Если только…

Если только мы не ударим первыми по одной из групп и не уничтожим ее прежде, чем вторая группа ударит по нам с другой стороны.

Вообще-то при таком соотношении сил самым разумным было бы уносить ноги, но я знал, что на это никто не пойдет. Совет до сих пор намеревался вернуть Моргана, Лара — Томаса. Никто из них не обладал тем преимуществом, которое имелось у меня. Для них опасность оставалась неясной, каким-то завыванием в темноте, и она осталась бы такой до тех пор, пока бежать не будет слишком поздно.

Что оставляло нам только один выбор.

Нападать.

Серые люди снова взвыли, на этот раз гораздо ближе.

Я бросил на Эбинизера полный отчаяния взгляд и шагнул вперед, поднимая посох.

— Они взяли нас в клещи! Единственный шанс спастись — пробить дорогу силой! Все за мной!

Лара и ее сестры смотрели на меня в замешательстве, Стражи — тоже. Однако страх в моем голосе и на моем лице был самый что ни на есть неподдельный, а когда один человек выказывает страх, это действует на других более чем заразительно. Взгляды стражей мгновенно устремились к Старой Мэй.

Я перешел на бег, махнув им рукой, и Эбинизер побежал следом за мной.

— Слышали его? — рявкнул он. — А ну шевелись!

Тут плотину наконец прорвало, и Стражи ринулись нам вдогонку.

Лара еще полсекунды смотрела на меня, потом с криком «Пошли!» бросилась вместе с сестрами за нами. Они мгновенно догнали нас и побежали рядом с такой легкостью, что казалось, будто ноги их вообще не касаются земли.

Я прибавил скорости и оглянулся через плечо. Старая Мэй стояла, спокойно глядя на истекавшее из леса на юге зловещее багровое сияние.

— Чародей Слушающий Ветер, со мной. Посмотрим, не сможем ли мы замедлить то, что приближается оттуда.

Индеец Джо подошел к ней, и они стояли, негромко переговариваясь.

Я справился у Духоприюта насчет лучшего пути для нападения, пригнул голову и бросился на демонов, явившихся, чтобы убить нас всех — Стражей, Старейшин и вампиров. И меня.

(обратно)

Глава сорок вторая

Странные вещи проделываете головой адреналин. Говорят, в экстремальной ситуации все замедляется. Неправда. Медленнее ничего не становится. Просто ты, похоже, каким-то образом ухищряешься втиснуть в единицу времени (да и длины, если уж на то пошло) куда больше мыслей. Нет, кому-то может показаться, что время движется медленнее, но это иллюзия.

Ну, например, мне хватало времени думать о природе адреналина, пока я несся по ночному лесу. Нет, я бежал не быстрее обычного. И руки, и ноги мои двигались в привычном для меня темпе… тогда почему я опережал всех остальных (включая вампиров!) футов на двадцать?

Я услышал, как кто-то чертыхнулся в темноте, споткнувшись о невидимый корень. Я не притормозил. Не то чтобы у меня прибавилось ловкости — просто я знал, куда ставить ногу. Казалось, каждый мой шаг приходится на тропу, по которой я прошел столько раз, что память о каждом ее дюйме запечатлелась не только в мозгу, но и в мышцах. Я знал, когда мне пригнуться, чтобы не въехать лбом в нависающую ветку, где вильнуть в сторону, чтобы обогнуть старый пень, в каком месте оттолкнуться ногой, чтобы перепрыгнуть яму. Самой Ларе Рейт с трудом удавалось не отставать от меня, хотя она все-таки сохраняла дистанцию в четыре или пять ярдов. Ее светлая кожа почти светилась в темноте.

Все это время я пытался отслеживать положение неприятеля. Это выходило непросто. У меня в голове не возникало большой карты острова, на которой тот был бы отмечен красными точками. Я просто знал, где они находятся, стоило мне сконцентрироваться на мысли о них, но по мере того как число их росло, следить за ними становилось все труднее.

До ближайшего из врагов оставалось примерно сорок футов, когда я прижал пальцы к губам и резко свистнул.

— Вон, прямо передо мной! — крикнул я. — Давай, Тук!

Признаюсь, это на редкость занудное и утомительное занятие — оборачивать фейерверки в пластик, защищая их от дождя, а еще противнее — крепить к каждому из бикфордовых шнуров охотничью, не боящуюся воды спичку. Когда я заставил Уилла с Молли расставлять все эти ракеты, шутихи и римские свечи по лесу — в двадцати разных местах, я заработал от обоих не один взгляд, красноречиво вопрошавший: «Не сбрендил ли он?»

В конце концов фейерверки — не серьезное оружие, наносящее ущерб живой силе или технике противника. Они просто создают много шума, и света, и вообще отвлекают внимание.

Чего, с учетом обстоятельств, я и хотел.

Тук-Тук и десяток его гвардейцев, вынырнув словно ниоткуда, крошечными кометами пронеслись между деревьями и исчезли в темноте где-то впереди, а мгновение спустя там замерцали огоньки загоревшихся спичек. Еще через секунду с той стороны донесся пронзительный свист, и дюжина римских свечей начала выплевывать в темноту клубки огня. В их свете я разглядел в полусотне футов от нас бегущие силуэты как минимум десятка подручных Вязальщика в их дешевых серых костюмах. Моя иллюминация заставила их замереть в попытке оценить степень угрозы.

Отлично.

Я припал на колено, вскинул жезл и нацелил его на ближайшего ко мне серого типа, который с визгом уставился на неожиданную световую катавасию. Потом швырнул в деревянный стержень заряд воли и выкрикнул:

— Fuego!

Конечно, не будь дождя, я проделал бы это значительно с меньшими усилиями, но и так все вышло как надо. Огненный дротик, оставляя за собой струю белого пара, с шипением прочертил водные струи и ударил серого типа в бок. Дешевый костюм занялся с такой готовностью, будто был не вискозный, а смоляной.

Серый человек взвыл и отчаянно забился. Огонь быстро пожирал его, освещая все в радиусе добрых тридцати ярдов — в том числе и его спутников.

Я бросился на землю, а мгновение спустя лес за моей спиной взорвался градом свинца.

Пистолеты вели огонь длинными очередями — значит, стреляли Рейты. Лара с сестрами были вооружены полуавтоматическими пистолетами с удлиненными магазинами. С учетом сверхчеловеческой силы, чуткости и координации движений, которых вампирам не занимать, они не испытывали тех трудностей, с какими столкнулся бы смертный стрелок, несясь во весь опор по ночному лесу, да еще ведя огонь с одной левой. Пули впились в трех серых типов — по десять — двенадцать в каждого, все в шею и голову, — и те разом превратились в комки эктоплазмы.

Затем настала очередь Стражей.

Когда дело доходит до боевой магии, наш брат обыкновенно выбирает огонь. При том, что огненные заклятия требуют большого расхода сил и воли, они позволяют добиться хорошей концентрации энергии на ограниченной площади. Огонь освещает темноту, что почти всегда играет на руку чародею — а еще он причиняет боль. Каждое живое существо питает по меньшей мере разумное уважение к огню, а то и панический страх перед ним. Более того, помимо чисто физического аспекта, огонь играет и очистительную роль. При грамотном, целенаправленном использовании он, например, может поглощать черную магию.

Стражи воспользовались маленькими огненными шарами из римских свечей и устроенным мною импровизированным погребальным костром, чтобы в их свете выбрать себе по мишени — вот тут-то начался настоящий фейерверк.

У каждого чародея имеются собственные приемы использования магии. Поэтому и жестких стандартов применения огня в бою нет. Один из Стражей — тот, что бежал ближе ко мне — выпустил струю крошечных звездочек, трассирующими пулями прорезавших ночь, — отверстия в деревьях, скале и сером воинстве они прожигали с равной легкостью. Другой метнул мощный язык огня; тот описал в воздухе светящуюся дугу и ударил в самое скопление серых, расплескавшись и окутав тех наподобие напалма. Воздух наполнился струями алого, синего и зеленого огня, что напомнило мне сцены космических поединков из «Звездных войн». Повсюду шипел пар, трещали загоревшиеся ветки, и целый кусок леса шириной в сорок ярдов и глубиной в двадцать разом превратился в огненный ад.

Блин-тарарам. То есть мне приходилось видеть Стражей в деле и прежде, но все это была точная, методичная работа.

На этот раз передо мной разворачивалась картина беспощадного разрушения, безоглядного использования силы, и жар от этого исходил такой, что дышать становилось нечем.

На серых типов это, впрочем, особого впечатления не произвело. Либо им не хватало ума попытаться продлить свое существование, либо их это просто не беспокоило. Они рассыпались во все стороны. Некоторые, пригнувшись и прячась за кустами, упрямо двигались вперед. Другие полезли на деревья и продолжали наступление, по-обезьяньи перепрыгивая с ветки на ветку. Однако большая их часть устремилась в стороны, охватывая нас с флангов.

— Тук! — скомандовал я, перекрикивая рев огня. — Займись теми, что по сторонам!

К общей какофонии добавились звуки крошечной трубы, и Пицца-Патруль устремился в лес, таща по двое, по трое свежие римские свечи. Почти сразу же их огни вспыхнули с обеих сторон от нас, обозначая позиции серых людей.

Лара издала пронзительный боевой вопль и остановилась рядом со мной, выпуская короткую очередь из своего пистолета всякий раз, когда вспышки фейерверка высвечивали новую цель. Я ткнул пальцем вправо, потом влево.

— Они нас обходят! Надо не дать им напасть на Мэй и Индейца Джо с тыла!

Взгляд Лары метнулся из стороны в сторону, и она скомандовала сестрам что-то по-этрусски. Обе разошлись в стороны и исчезли в темноте.

Серый человек с треском вывалился из огня в паре десятков футов от меня, полыхая как факел. Огонь его, похоже, совершенно не беспокоил. Он просто бросился на меня, расставив руки. Я опустился на колени и упер конец посоха в землю, нацелив другой конец противнику в центр тяжести. Он налетел на посох, но не совсем так, как мне хотелось бы. Перекосившись от столкновения, он оттолкнулся от земли, потратил еще долю секунды, чтобы найти меня взглядом и…

И голова его взорвалась брызгами эктоплазмы, когда Лара выпустила очередь в упор.

Тем временем из темноты вынырнул новый нападающий. Я вскочил на ноги и чисто инстинктивно выпустил новый заряд энергии в темноту футах в двадцати дальше Лары и примерно в десяти футах над землей. В момент, когда я целился туда, там ничего еще не было, но огненный разряд высветил фигуру в сером — я подловил его в верхней точке впечатляющего прыжка, который должен был завершиться на загривке у Лары. Огонь сбил его с намеченной траектории; он пылающим самолетом рухнул на землю, прокатился, ломая кусты, дюжину ярдов по земле и распался, превратившись в быстро испаряющуюся слизь.

Лара не видела нападавшего, пока он не грохнулся на землю.

— О, — невозмутимо заметила она. — Очень благородно с вашей стороны, Дрезден.

— Еще я умею подвигать стулья и открывать двери дамам, — сообщил я.

— Как несовременно, — кивнула она; светлые глаза ее сияли. — И мило.

К нам подошел Эбинизер с посохом в руке. Недобро сощуренные глаза его шарили взглядом по темноте, пока Стражи продолжали жечь одну цель за другой. Из леса доносился стрекот очередей — Ларины сестры отстреливали серых людей, прорвавшихся к нам в тыл.

— Мы потеряли одну из наших, — сообщил Эбинизер.

— Каким образом?

— Эта тварь спрыгнула с дерева и оторвала ей голову.

Я заметил легкое движение в кроне соседнего дерева и ткнул пальцем в ту сторону.

— Вон там, сэр!

Эбинизер пробормотал что-то, поднял руку и сделал резкое движение, словно тянул кого-то невидимого на себя. Невидимая сила сорвала серого человека, подкрадывавшегося к нам по ветвям, с дерева и пустила лететь по дуге, которая завершалась в озере Мичиган в четверти мили от берега.

— Где вторая группа? — спросил Эбинизер.

Я сформулировал вопрос Духоприюту.

— В районе пристани, на опушке леса. Они приближаются к Мэй с Индейцем Джо. — Я покосился на Лару. — Думаю, вампиры задержали их на некоторое время.

Эбинизер выругался.

— Чертов заклинатель все еще прячется где-то здесь. Его зверьки долго не протянут на таком дожде, но мы не можем позволить ему призвать новых. Можешь его отыскать?

Я сверился с Духоприютом. На острове царили такие хаос и замешательство, что Приют с трудом отличал одного от другого, но довольно точное представление о том, где находится Вязальщик, я все-таки получил.

— Угу. — Я ощутил новое движение и ткнул пальцем за спину, где троице серых людей удалось приблизиться к двоим Стражам, стоявшим по сторонам от залитого кровью тела их коллеги. — Там!

Эбинизер оборвал фразу на полуслове, сделал еще движение рукой, пробормотал заклинание, и одного из подкрадывавшихся серых в буквальном смысле слова расплющило невидимым молотом — только брызги полетели. Разлетавшаяся эктоплазма насторожила Стражей, и они быстро разобрались с оставшимися двумя.

Эбинизер повернулся ко мне.

— Заткни этого заклинателя, Хосс. Я заберу с собой Стражей — надо помочь Индейцу и Мэй. Пошли, вампир.

— Нет, — заявила Лара. — Если Вязальщик где-то рядом, то и моя милая кузина Мэдлин тоже. Я останусь с Дрезденом.

Эбинизер не стал с ней спорить. Он просто зарычал и взмахнул кулаком. Лара издала короткий, захлебнувшийся вопль и взмыла на десять футов в воздух. Руки и ноги ее вытянулись словно для прыжка в воду, и она так и повисла в такой позе.

Я положил руку ему на грудь.

— Постойте!

Он покосился на меня из-под кустистых седых бровей.

— Отпустите ее. Пусть идет со мной. — Эбинизер не знал, что я здесь не один. Джорджия с Уиллом хоронились в лесу где-то поблизости и могли при необходимости прийти мне на помощь в считанные секунды. Ну, и свой вклад в сокращение численности серого воинства они тоже внесли. Я постарался вложить в мои слова как можно больше убедительности. — Со мной все будет хорошо.

Эбинизер нахмурился, осмотрелся по сторонам и нехотя кивнул. Он повернулся к Ларе и освободил ее. Должно быть, это застало ее врасплох, и она не смогла приземлиться по обыкновению грациозно. Напротив, она распласталась по земле, что дало мне возможность лишний раз полюбоваться ее длинными, неотразимо прекрасными ногами. Старый чародей невозмутимо посмотрел на нее и покачал головой.

— Не забывайте только, что я вам сказал, мисси, — произнес он.

Она поднялась на ноги, и лицо ее снова приняло непроницаемое выражение — но я-то знал ее достаточно давно, чтобы понимать: она кипит от ярости. Мой старый наставник унизил ее — не в последнюю очередь тем, что продемонстрировал, насколько просто ему было бы выполнить свою угрозу.

— Я запомню, — ледяным тоном отозвалась она.

— Стражи! — скомандовал Эбинизер. — За мной! — Он повернулся и пустился вниз по склону классической походкой лесоруба — шаркающей, свободной, позволяющей одолевать пересеченную местность с неплохой скоростью. Четверо оставшихся Стражей пристроились за ним и поспешили на юг, в направлении причала, навстречу явившейся из Небывальщины маленькой частной армии.

Лара повернулась ко мне и коротко кивнула, давая знак идти первым. Я еще раз проверил местонахождение Вязальщика — где-то недалеко, севернее нас; возможно, он пытался обогнуть поле боя с его миньонами. Я снова двинулся через лес, стараясь бежать еще быстрее.

На этот раз Лара держалась как можно ближе ко мне. Она в точности повторяла все мои движения вплоть до длины шага — в общем, пользовалась моим инстинктивным знанием острова.

— Этот наемник меня мало интересует, — бросила она на бегу. Черт, да она даже не задыхалась. — Делайте с ним все, что хотите. Но Мэдлин моя.

— Она может что-нибудь знать, — возразил я.

— Не верю, чтобы кто-нибудь, обладающий хоть толикой мозгов, мог доверить ей мало-мальски ценную информацию.

— А я не верю, чтобы эта подлая сучка не стырила любую доступную информацию, чтобы при необходимости использовать против того, с кем работает, — буркнул я, оглядываясь.

Лара не стала спорить, только глаза ее сделались жестче; в них как в серебряныхзеркалах отражались языки догоравшего на месте боя огня. Правда, мы довольно скоро миновали эту часть леса и оказались на противоположном склоне.

— Мэдлин предала меня, мой клан и мою Коллегию. Она моя. Я предпочитаю иметь вас союзником, по возможности живым. Не вмешивайтесь.

Нам потребовалось примерно пять минут на то, чтобы добраться до места, где Вязальщик и его спутница высадились на остров. На песке виднелась пара наполовину вытащенных из воды гидроциклов. Вот, значит, как они это проделали. Крошечные суденышки с практически нулевой осадкой без проблем перемахнули через окружающие остров камни… правда, управлять ими на беспокойной воде, должно быть, пришлось чертовски нелегко.

Мы миновали брошенную технику и побежали дальше, вновь углубившись в лес по оленьей тропе. Я знал, что мы приближаемся к цели, а потом Лара вдруг обогнала меня, пользуясь своей сверхъестественной скоростью.

Не знаю, что привело в действие взрыватель. Возможно, натянутая поперек тропы проволочная растяжка. Не исключено, что кто-то сделал это вручную. Вспыхнул ослепительный свет, и что-то ударило меня в грудь, опрокинув навзничь. В глазах маячила уродливая асимметричная фигура, а я лежал на спине и пытался сообразить, что случилось.

Потом мое тело как-то начало покалывать, и надо мной появилась Мэдлин Рейт. Я сообразил, что она сидит на мне верхом. Что-то горело неподалеку, освещая ее. Она была одета в черный гидрокостюм с короткими рукавами и штанинами, расстегнутый до самого пупка. В руке она держала почти пустую бутылку текилы. Широко открытые глаза переливались всеми цветами радуги, и она наклонилась, и поцеловала меня в лоб, и…

И блин, черт меня возьми, тарарам.

Удовольствие, пронизавшее меня от этого простого прикосновения губ, оказалось до боли восхитительным. Все нервные окончания моего тела вышли из-под контроля, как будто кто-то разом выкрутил реостаты моих центров наслаждения на полную мощность. Или впрыснул в их движки нитродобавку. Мое тело выгнулось дугой и содрогнулось в чисто сексуальной реакции на блаженство, по сравнению с которым простой оргазм казался так, суррогатом. Я так и оставался в выгнутом положении — наверное, потребовалось секунд десять или пятнадцать, чтобы я немного остыл.

Всего-то от поцелуя в лоб.

Господи… Стоит ли удивляться, что люди возвращаются к вампирам за добавкой.

Я плохо осознавал, что происходит вокруг. Поэтому и то, что Мэдлин достала откуда-то собственный пистолет — «Дезерт-Игл», еще одну модель, излюбленную обладателями нечеловеческой силы, — я увидел смутно, словно сквозь густой туман.

— Спокойной ночи, милый чародей, — мурлыкнула Мэдлин, в медленном ритме прижимая бедра к моим. Она уткнула ствол диаметром в добрых полдюйма в мою щеку, приложилась к горлышку бутылки, потом переместила ствол пистолета в ту точку на моем лбу, которую только что поцеловала. Это оказалось чертовски приятно — словно кто-то нежно провел пальцем по только что выбритой коже. Я понимал, что она собирается меня убить, но не мог перестать думать о том, как это приятно. — И ангелы на небесах, — дыхание ее участилось, глаза светились возбуждением, — споют тебе колыбельную.

(обратно)

Глава сорок третья

Я все еще пытался разобрать по полочкам все, что пораскидал у меня в голове недавний взрыв, когда из темноты вымахнул волк с темной шерстью и с силой разогнавшегося броневика врезался Мэдлин Рейт в грудь. Я услышал, как треснули от удара ее кости, и она отлетела в сторону, освободив меня.

Уилл не стал задерживаться. Он уже сбил ее с ног, и у него хватало ума не связываться в открытом бою с вампиром, пусть члены Белой Коллегии и слабее остальных сородичей в физическом отношении. Он приземлился и тут же снова исчез в темноте.

Мэдлин злобно взвизгнула от неожиданности, ее пистолет грянул несколько раз, но я бы не назвал это прицельной стрельбой. Она стояла на коленях, паля из старого, доброго «Дезерт-Игла» одной изящной девичьей рукой и держа в другой остатки разбитой бутылки из-под текилы, когда из темноты бесшумно вынырнула рыжевато-бурая волчица и полоснула ее клыками по руке, в которой та держала пистолет. Атака была проведена с почти хирургической точностью. Пистолет вывалился у Мэдлин из пальцев, она попыталась замахнуться на Джорджию битой бутылкой, но та стремилась к открытому поединку не больше, чем Уилл несколько секунд назад, и когда Мэдлин удалось повернуться в ее сторону, Джорджия уже отпрянула — а Уилл незаметно для вампира заходил для новой атаки.

Блеснули клыки. Брызнула бледная вампирская кровь. Двое волков налетали и отскакивали в безупречном ритме, не давая Мэдлин шанса достать одного из них. Когда до той наконец дошло, как они ее обрабатывают, она сделала попытку резко развернуться в момент, когда Джорджия начинала выход из атаки, чтобы перехватить Уилла — однако Уилл с Джорджией обучались своему ремеслу у настоящего волка, да и восемь лет боевой подготовки, на протяжении которых они защищали несколько кварталов вокруг университета от хищников — как сверхъестественных, так и смертных, — не прошли даром. Они распознали контратаку в зародыше, Джорджия резко развернулась и еще раз полоснула вампира со спины.

Мэдлин завизжала от злости и досады. Она была в бешенстве — и явно слабела. Вампиры Белой Коллегии — создания из плоти и крови. Они истекают кровью. Лиши их достаточной части крови, и они умрут.

Я с усилием заставил свой котелок варить хоть немного, одолев последствия опьяняющего поцелуя Мэдлин и шока от взрыва. Я сообразил наконец, что весь исцарапан, но серьезных травм избежал, а еще — что Вязальщик находится в какой-то паре десятков футов от меня.

— Уилл, Джорджия, — крикнул я. — Ружье!

Волки метнулись в сторону и скрылись в лесу, не потревожив ни одного листочка — за полсекунды до того, как с другой стороны из зарослей вынырнул Вязальщик с полуавтоматическим дробовиком наготове. Наемник тоже щеголял в гидрокостюме, поверх которого он нацепил бронежилет со всяческой амуницией в карманах; на ногах — солдатские бутсы.

Вязальщик нацелил дробовик на то место, куда скрылись Уилл с Джорджией, и принялся палить в лес — более или менее наугад.

Принято считать, что картечь разлетается из дробовика под каким-то неправдоподобным углом, так что если вы нацелите его на дверь гаража и нажмете на спуск, сквозь образовавшееся отверстие можно будет проехать на машине. Это не так, хотя разлет дроби или картечи у дробовика с коротким стволом, конечно, шире. Заряд, выпущенный из дробовика с длинным стволом, как у Вязальщика, на расстоянии в сто или сто пятьдесят ярдов дает разлет не больше моей растопыренной пятерни. Поэтому скорее всего он не зацепил никого — и с учетом своего опыта он, возможно, это понимал. Своей пальбой он просто отпугивал волков подальше.

В горячке боя трудно считать выстрелы, но я точно знал, что он стрелял восемь раз. Я знал, что на земле рядом с ним лежит восемь стреляных гильз из меди и пластика — это подсказывал мне Духоприют. Вязальщик стоял, заслоняя собой Мэдлин, и как раз полез в карман, предположительно, чтобы перезарядить ружье.

Я не дал ему такой возможности. Я достал из кармана плаща свой револьвер сорок четвертого калибра, сел и попытался перестать трястись. Потом прицелился ему в ногу и нажал на спуск.

Грянул выстрел, левая нога Вязальщика вылетела из-под него, словно по ней с размаху врезали двадцатифунтовой кувалдой. Он завопил — скорее от неожиданности, чем от боли — и кулем повалился на землю. Наступила недолгая, но неожиданно полная тишина. Признаюсь, мне было почти жаль бедолагу. У него выдалась пара нелегких дней. Я услышал, как он со свистом втянул в себя воздух и стиснул зубы, чтобы не взвыть от боли.

Мэдлин резко развернулась ко мне; роскошные волосы слиплись на дожде мокрыми прядями, глаза сияли свирепым белым светом — это сидевший в ней голодный демон пожирал все большее ее сил, овладевая ею. Черный гидрокостюм порвался в нескольких местах, и на неестественно бледной для человека коже блестела неестественно бледная для человека кровь. Она двигалась не с той легкостью, что прежде, но все же уверенно, хищно пригнувшись, и направлялась она ко мне.

Башка все еще гудела как котел, и я сомневался, что смогу прикрыться заклятием — у меня просто не хватило бы времени. Зато пистолет я держал наготове — было бы глупо не воспользоваться им.

Я прицелился туда, где по моим расчетам у нее находилось сердце, выстрелил и попал в живот, что с учетом обстоятельств было не такой уж и позорный промах. Мэдлин вскрикнула и припала на колено. А потом подняла на меня пустые, горевшие безумным белым светом глаза, встала и сделала еще шаг.

Я выстрелил еще раз и промазал, потом еще раз. В отчаянии я стиснул револьвер обеими руками и стиснул зубы, отчетливо понимая, что пуль у меня осталось всего две. Следующий выстрел вырвал из ее бицепса кусок размером с теннисный мяч, заставив ее еще раз припасть с криком на колено.

Прежде, чем она двинулась дальше, я прицелился и выпустил последнюю пулю.

Она попала ей в солнечное сплетение — точно между подхваченными гидрокостюмом грудями. Мэдлин дернулась и потрясенно охнула. Потом покачнулась, и на мгновение мне показалось, что она сейчас упадет.

Но она не упала.

Пустые белые глаза вампира снова уставились на меня, губы раздвинулись в безумной ухмылке. Она наклонилась и подобрала свой оброненный пистолет — правда, ей пришлось сделать это левой рукой. Правая была вся в крови и болталась безвольной тряпкой.

Поскольку выбор оружия у меня изрядно сократился, я швырнул револьвер ей в лицо. Она без труда отбила его своим «Дезерт-Иглом».

— Ты, чародей, — произнесла Мэдлин глухим, изрядно севшим голосом, — особо вредная разновидность герпеса. Ты неуместен, неудобен, пусть и не представляешь собой реальной угрозы, и ты от меня не уйдешь.

— Сука, — отозвался я. Я все еще не мог собраться с мыслями. Все ведь относительно, правда?

— Не убивайте его, — прохрипел Вязальщик.

Мэдлин смерила его взглядом, от которого замерзла бы водка.

— Чего?

Вязальщик сидел на земле. Дробовик отлетел в сторону, так что дотянуться до него он не мог. Должно быть, он сам отшвырнул оружие, потому что падал, еще держа его в руках. Сообразительный тип: до него явно дошло, насколько плохо для него оборачивается эта потасовка — он фактически обездвижен и вряд ли сможет бежать, — так что сделал все от него зависящее, чтобы не производить впечатления вооруженного и очень опасного.

— Смертное проклятие, — пояснил он, тяжело дыша. — Он им остров сравнять с озером может.

Я набрал в грудь воздуха, задрал подбородок и постарался сделать так, чтобы глаза не смотрели в разные стороны.

— Бум! — с серьезным видом произнес я.

Вид у Мэдлин был так себе. Должно быть, одна из пуль разворотила артерию. Трудно сказать: разглядеть точнее мешала темнота.

— Возможно, ты и прав. Вязальщик. Стреляй он поточнее, полагаю, мне бы могло что-нибудь грозить. Но так мне что-то не слишком страшно. — Глаза ее чуть расширились, язык змеиным движением облизал губы. — И мне нужно покормиться, чтобы привести себя в порядок. — Она опустила пистолет, словно он вдруг сделался слишком тяжелым. — Да ты не бойся, Вязальщик. Когда он начнет визжать, повторяя мое имя, это будет никакое не проклятие. А если и попытается… — Она поежилась. — Бьюсь об заклад, на вкус он просто неописуемый.

Она подошла ближе, вся из себя бледная кожа и израненная плоть, и мое тело вдруг словно обезумело от желания. Дурацкое тело. Правда, в этот момент его желания весили более обычного, потому что рассудок все еще отходил от последствий взрыва.

Я замахнулся кулаком, целя Мэдлин в лицо. Она без труда перехватила мою руку и поцеловала в запястье. Сладкая серебряная молния, пронзив руку, пробежала по позвоночнику. Все, что оставалось еще от моих мозгов, исчезло к чертовой матери, и все, что я соображал — это только то, что она прижималась своей грудью к моей, своими губами к моим, и медленно, томительно медленно, сокрушала меня.

И тут из леса вывалился горелый труп.

Никакими другими словами я это описать не могу. Половина тела была чернее гамбургера, свалившегося сквозь решетку на угли. Оставшаяся покраснела, побагровела и опухла, сплошь покрывшись ссадинами, кровавыми пузырями — только кое-где виднелись редкие клочки бледной, почти белой кожи. На черепе моталось несколько клочков темных волос. Пожалуй, я мог утверждать, что формально, чисто формально труп принадлежал прежде женщине, хотя с учетом всех ожогов и травм это мало чего меняло. От горелой плоти слегка пахло текилой.

Единственной его частью, которую я узнал сразу, были холодные серебряные глаза.

Глаза Лары Рейт посветлели от безумной ярости и чудовищного Голода. Обожженной, искалеченной левой рукой она схватила Мэдлин за горло и с чудовищной силой сдавила.

Мэдлин успела еще вскрикнуть, резко дернув головой назад — а потом уже не издала ни звука. Обожженный, почерневший труп, только что бывший Ларой Рейт, уперся обгоревшим бедром в спину Мэдлин, аккурат между лопатками, используя ее же позвоночник в качестве точки опоры.

Лара заговорила, и голос ее, казалось, исходит напрямую из Ада. Он звучал ниже, чуть более хрипло, но ничуть не менее привлекательно, чем раньше.

— Мэдлин, — промурлыкала она. — Я мечтала проделать это с тобой с тех пор, как мы были детьми.

Обожженная, чуть ли не до кости правая Ларина рука медленно, томно потянулась к напряженному животу Мэдлин. Медленно, очень медленно Лара вонзила пальцы в плоть прямо под нижнее левое ребро. Лицо Мэдлин перекосилось; она пыталась визжать, но не могла издать ни звука.

Лара повела плечами. Пальцы ее оставили в животе Мэдлин широкую, рваную рану, из которой вываливались красные и серые штуковины.

Ярко-розовый язык высунулся из почерневшего Лариного рта, и она коснулась им лба Мэдлин.

— Слушай меня, — прошипела она. Ее обгоревшая рука продолжала выдирать что-то из тела Мэдлин. — Слушай меня.

Жуткая сила вибрировала в этих словах. Я испытал безумное желание ползти к Ларе и отдать ей свои уши, при необходимости собственноручно оторвав их от головы.

Мэдлин трясло; силы окончательно покинули ее. Губы ее продолжали беззвучно шевелиться, но глаза ее при звуках Лариного голоса окончательно утратили осмысленность.

— Хоть раз в жизни, — продолжала Лара, целуя ее в горло обожженными, полопавшимися губами, — от тебя будет какая-то польза.

Глаза Мэдлин закатились, и тело бессильно обмякло.

С резким щелчком включился наконец мой мозг. Я откатился подальше от жуткого, тошнотворного, отвратительно-притягательного объятия Лары и Мэдлин. Вязальщик сидел, зажав уши руками и крепко-накрепко зажмурившись. Я ухватил его под руки и оттащил в сторону от кузин Рейт — ярдов на пятьдесят вниз по склону, через кусты и за упавший ствол старого орехового дерева. Мои манипуляции явно причиняли Вязальщику изрядную боль, но он помогал мне, пытаясь отталкиваться здоровой ногой.

— Сущий чертов ад, — выдохнул он, когда я отпустил его. — Сера и пламень, черт подери.

Я пошатнулся и сел, привалившись к стволу с другой стороны, пытаясь отдышаться и выкинуть из головы зрелище Лары, пожирающей Мэдлин.

— Какие уж тут шутки.

— Есть у меня знакомые, — пробормотал Вязальщик. — Кретины-кретинами. Все разглагольствуют, какие они бедные и несчастные, эти одинокие страдальцы-вампиры. Как они похожи на нас. Идиоты чертовы.

— Угу, — хрипло согласился я.

Мы помолчали немного. Сверху послышался негромкий, даже мягкий, но голодный вопль.

Мы вздрогнули и попытались сделать вид, будто ничего не слышали.

Вязальщик посмотрел на меня.

— Почему? — спросил он.

— Стоит Ларе войти во вкус, и она уже может не остановиться. Она бы сожрала и вас.

— Тоже верно, — с готовностью согласился Вязальщик. — Но я не об том. Почему?

— Должен же кто-то быть человеком.

Вязальщик посмотрел на меня так, словно я говорил на языке, в котором он не силен, и которого не слышал уже много лет. Потом резко отвернулся.

— Спасибо, приятель, — сказал он, не поднимая взгляда.

— Идите в жопу, — устало ответил я. — Сильно ранило?

— Задело кость, похоже, — сказал он. — Не навылет. Но ничего серьезного не порвало, а то бы я уже сдох.

Он успел перетянуть ногу выше раны жгутом, да и плотно прилегавший к телу гидрокостюм, возможно, тоже помогал сдержать кровотечение.

— На кого работала Мэдлин? — спросил я.

Он покачал головой:

— Она мне не говорила.

— Подумайте, — посоветовал я. — Хорошо подумайте.

— Все, что я знаю, — ответил он, — что это какой-то парень с уймой денег. Я с ним ни разу не общался. Когда она говорила с ним по телефону, они говорили по-английски. Только это не его родной язык. Говор у него такой… континентальный.

Я нахмурился. Благодаря телевидению большинство людей убеждены в том, что запросто угадают национальность человека по тому, как тот говорит по-английски. Однако в реальной жизни акцент может быть чертовски неясным, особенно если человек учился английскому не у англичанина. Попробуйте представить себе, например, каков будет акцент у поляка, которого обучал английскому немец, окончивший университет в Бельгии. Профессиональный лингвист, услышав такое, должно быть, рехнется.

Я внимательно посмотрел на Вязальщика.

— Сумеете выбраться отсюда самостоятельно?

Он поежился.

— Отсюда? Еще как, черт меня дери, смогу.

Я кивнул. Вообще-то Вязальщик нес ответственность за смерть Стража, но действия его не носили личной направленности. Я всегда смогу обвинить в ней труп Мэдлин Рейт.

— Попробуете вести дела у меня в городе или против Совета еще раз, и я убью вас. Ясно?

— Яснее не бывает, приятель.

Я встал и двинулся прочь. Я остался без посоха, жезла и пистолета. Все они лежали выше по склону.

Потом вернусь заберу.

— Постойте, — окликнул меня Вязальщик. Он с усилием расстегнул и снял пояс, и я едва не лягнул его в голову, решив, что он тянется за оружием. Но нет, он просто отдавал его мне. На поясе висел ничем не примечательный черный контейнер.

— Что это? — спросил я.

— Еще две динамитные шашки.

Я сложил в уме два и два. Мозги вроде снова работали.

— Надеюсь, это не вы поджигали ту, что едва не разнесла Лару, а?

— Верно замечено, — согласился он.

Я собрался было идти, но он дотронулся до моей ноги и подался вперед, ближе ко мне.

— Там, внутри карман водонепроницаемый, а в нем телефон. Леди-босс дала мне его на время драки. Он включен. Может, леди-копу это занятным покажется.

Секунду я пристально смотрел на него, потом кивнул.

— Если это сработает, — сказал я, — может, я и забуду сказать Стражам, что вы остались живы.

Он кивнул и опустился обратно на землю.

— Не горю желанием с вами встречаться, приятель. Ей-богу, не вру.

Я застегнул пряжку ремня и повесил его на плечо — так я мог при необходимости быстро сунуть руку в контейнер.

Потом занялся следующим пунктом программы — отыскать Уилла с Джорджией.

Оба лежали на земле ярдах в шестидесяти от того места, где я их видел в последний раз. Похоже, они огибали место битвы с Мэдлин, чтобы зайти с другой стороны. Я бесшумно пробирался сквозь кусты и наткнулся на них, уже в человеческом обличии.

— Уилл, — тихо прошипел я.

Он поднял голову и вяло огляделся по сторонам.

— А… Что?

— Это я, Гарри, — сказал я, опускаясь рядом с ним на колени. Сняв с шеи амулет, я засветил его — не ярко, совсем чуть-чуть. — Ты ранен?

Джорджия что-то недовольно пробормотала: ее раздражал свет. Черт, да они лежали, тесно прижавшись друг к другу в довольно интимной позе. Я вдруг почувствовал себя… гм… третьим лишним и убрал свет.

— Извини, — сонно пробормотал он. — Мы собирались вернуться, но тут… так мило. Странно…

— Я заблудилась, — сообщила Джорджия. — И упала.

Зрачки у них увеличились, сделавшись размером с четвертной, и до меня вдруг дошло, что с ними: кровь Мэдлин. Полосуя суккуба своими клыками, они неизбежно нализались ее крови, а это действует не хуже иного наркотика. Я слышал всякое про кровь вампиров Белой Коллегии, но доказательств до сих пор не находил, а Томас о таком распространяться не любит.

— Блин-тарарам, — не без досады пробормотал я. Похоже, Мэдлин имела привычку причинять большую часть ущерба не умышленно, а по чистой случайности.

Я услышал короткий, отчаянно ласкающий слух крик с той стороны, где, как я знал, лежали на земле Лара с Мэдлин — а потом наступила тишина.

И Мэдлин на острове больше не было.

Я поднял руку и негромко свистнул. Послышался шелест трепещущих крыльев, и в воздухе передо мной повис крошечный человечек, стараясь при этом приглушить свет, обыкновенно окутывающий их в полете. Это был не Тук-Тук, но один из его подчиненных.

— Выставьте охрану у этих двоих, — скомандовал я, показав ему на Уилла с Джорджией. — Спрячьте их и постарайтесь увести в сторону всех, кто окажется поблизости.

Крошечный фэйре дважды мигнул голубым огоньком в знак того, что понял приказ, и унесся в темноту. Мгновение спустя две дюжины новобранцев из милиции под предводительством гвардейца заняли позиции вокруг моих друзей.

На Тука со товарищи, как правило, можно положиться — в ограниченных пределах, конечно. Это задание было для них трудноватым, но я не знал другого способа помочь Уиллу с Джорджией, а безумие на острове не стихало. Охрана Маленького Народца, возможно, не самая надежная, но другой я не нашел. Мне оставалось только надеяться на лучшее.

Я собирался связаться с Духоприютом, чтобы выяснить, как обстоят дела у Эбинизера и остальных, когда мой мозг пронзило ощущение какой-то чудовищной неправильности, а спина похолодела от страха и чьей-то чужой, не моей злобы. Я попытался определить источник этих ощущений и вдруг понял, что это гневится дух острова, на котором объявился кто-то, особенно ему ненавистный. Он высадился на берег со стороны, противоположной Чикаго, и теперь быстро двигался через лес, таща за собой еще одно, полуживое тело.

Моего брата.

Нааглоши высадился на Духоприют.

Я стоял в ночи, лишенный союзников, лишенный большей части оружия, и меня мутило от страха, пока Перевертыш миновал бой у причала и направлялся прямиком к маяку на вершине.

К Молли. К Дональду Моргану. Полным ходом.

Я низко опустил голову, нашел самый быстрый путь на вершину и побежал вверх, молясь, чтобы я оказался у башни первым.

(обратно)

Глава сорок четвертая

На бегу я пытался проследить ход боя между Белым Советом и войсками предателя, пославшего их на остров. Каких бы врагов ни прихватил он с собой, людей они не напоминали даже отдаленно, зато их было много. Старейшины, Стражи и вампиры Белой Коллегии выстроились полукругом на берегу, так что от нападения с тыла их защищало озеро. Нападавшие держались опушки леса и время от времени устраивали короткие беспокоящие вылазки. Две человекоподобные фигуры, появившиеся на острове первыми, так и стояли в лесу, далеко от места боевых действий, и на мгновение меня охватила ужасная досада.

Если бы я только мог сообщить об этом Стражам, дать им знать, где находится предатель, им, возможно, и удалось бы атаковать его — вот только сообщить не было никакой возможности. Имейся у меня в распоряжении больше Маленького Народца, я мог бы задержаться, посвистеть им и поставить боевую задачу… и даже так они вполне могли бы спутать цели и обозначить своими фейерверками совсем других.

Ну, и потом, чародей представляет собой для Маленького Народца угрозу совсем иного порядка, нежели вампир или серый человек. Чародей, тем более настолько ловкий, что сумел много лет орудовать внутри Совета, ничем себя не выдав, может сметать крошечных фэйре как насекомых, разом убив несколько десятков. Вне зависимости оттого, понимали ли они риск или нет, я не собирался посылать их на такое.

Но надо же мне было придумать хоть что-нибудь. Бой протекал для наших не слишком успешно: в самой середине их оборонительных позиций кровь мешалась под дождем с грязью.

Я стиснул в досаде зубы. Мне необходимо было сосредоточиться на своей задаче. Остановись я сейчас, попытайся помочь Совету и Лариной родне, это могло бы стоить Томасу жизни. И потом, если уж у Эбинизера, Слушающего Ветер и Мэй не получалось сдерживать нападавших, весьма сомнительно, чтобы я справился с этим лучше.

Придется им справляться без меня.

Мне не то чтобы удалось добраться до башни прежде, чем это сделал Перевертыш, но и опозданием я бы это не назвал. Должно быть, меняющему облик созданию девяти футов ростом с чутьем ночного хищника и сверхчеловеческой силой не так уж сложно и одолеть мой альянс с духом острова.

В качестве предзнаменования на оставшуюся часть вечера это вряд ли ободряло, но если бы я совершал умные поступки каждый раз, когда дело оборачивалось погано, возможно, наступил бы конец света.

Как выяснилось, передвигаться по лесу, абсолютно точно зная, куда поставить ногу, почти равнозначно абсолютно бесшумному перемещению. Я добежал до края деревьев и увидел Перевертыша, выходящего на поляну с противоположной стороны. Я застыл на месте, прячась за кустами, в тени деревьев.

Ветер все усиливался и делался холоднее, задувая с северо-востока — то есть со стороны Перевертыша. Это предупредило бы его, вздумай кто-нибудь напасть на него со спины, но и мне давало небольшое преимущество: унюхать меня Страшила не мог.

Он поднялся на вершину; жесткий рыжий мех, похоже, ни капельки не пострадал ни от долгого плавания, ни от дождя, который продолжал поливать нас время от времени. Несущиеся по небу тучи на мгновение расступились, открыв ущербную луну, и поляну с башней ненадолго залил серебристый свет.

В этом лунном свете я разглядел Томаса.

Нааглоши волочил его за лодыжку. Рубаха давным-давно слетела, и верхнюю часть тела покрывало столько порезов и царапин, что они напоминали дорожную сеть на крупномасштабной, изобилующей деталями карте. Его явно избивали. Один глаз распух настолько, что напоминал засунутый в глазницу персик. Все горло потемнело от синяков — значит, его еще и душили, возможно, неоднократно, скорее всего так, забавы ради.

Голова, плечи и спина тащились по земле, руки безвольными тряпками волочились следом. Когда нааглоши остановился, я увидел, как Томас чуть повернул голову: возможно, он пытался высмотреть путь к бегству. Намокшие волосы липли ко лбу. До меня донесся слабый, надрывный кашель.

Он был жив. Избит, истерзан, наполовину захлебнувшийся ледяной водой озера Мичиган — но жив.

Руки сами собой сжались в кулаки, такая жаркая, голодная ярость вспыхнула вдруг во мне. Я не планировал одолеть нааглоши в одиночку. Я рассчитывал, что при этом будут присутствовать еще и Лара со своей родней, и все до единого Старейшины. Собственно, так все и задумывалось: объединить их, показав общего врага. А потом одолеть нааглоши численным преимуществом и заставить его по меньшей мере бежать, освободив при этом Томаса. Я просто недооценил предателя — не ожидал, что он явится на острове с таким многочисленным воинством.

Биться с нааглоши в одиночку было бы идиотской ошибкой. Злость зачастую делает человека глупее. Не исключено, что я мог бы запитать ею свою магию — но злость, взятая отдельно, не добавляет человеку ни умения, ни ловкости, и неодолимой силы смертному чародею она тоже не дает.

Все, что она могла сделать, — это гарантированно меня угробить, позволь я ей мною управлять. Поэтому я справился с гневом и заставил себя следить за нааглоши спокойным, бесстрастным взглядом. Стоит открыться мельчайшей возможности, хоть крошечной детали, способной дать мне шанс на победу, и я нанесу удар — вот, что я пообещал своему гневу. Я отвешу ему лучшую плюху за всю мою жизнь, и подспорьем мне будет могучая энергия Духоприюта.

Я сосредоточил все свое внимание на Перевертыше и принялся ждать.

Мгновение спустя до меня дошло, что сила у Перевертыша действительно чудовищная. То есть я, конечно же, знал это и раньше, но как-то не мог оценить угрозы, которую он собой представлял, помимо чисто физического аспекта. Даже глядя на него зрением.

(Тут это воспоминание, конечно же, с готовностью всплыло перед глазами, пытаясь лишить воли и сознания, как в прошлый раз. С трудом, но я его отогнал и больше не обращал на него внимания.)

С помощью Духоприюта я изучил противника детальнее. Перевертыш обладал собственным, чрезвычайно мощным источником энергии. Столь велика была его энергетика, что даже поток темной энергии, истекавшей из-под маяка, реагировал на нее, как реагирует масса океанской воды на положение луны. Реакция эта проявлялась на острове по-разному. Животные бежали от нааглоши как от лесного пожара. Даже деревья, казалось притихли и меньше раскачивались, несмотря на усилившийся ветер.

Страшила подошел к домику, где прятались Морган с моей ученицей, и тут произошло нечто странное.

Камни, из которых был сложен дом, начали переливаться язычками рыжего огня. Не то чтобы слишком яркого — совсем немного выделявшего их на фоне темноты. Однако стоило нааглоши сделать еще шаг, и огонь стал ярче, а языки его соткались в знаки, начертанные на камнях. Представления не имею, что это за язык — никогда не встречал прежде ничего подобного.

Нааглоши застыл как вкопанный, и еще один луч лунного света позволил мне разглядеть, что он оскалился. Он издал негромкий рык и попытался сделать еще шаг.

И тут его рыжий мех словно порывом ветра прижало к туловищу, и он так и не смог сделать ни шагу. Перевертыш стоял, подняв ногу и ругаясь на незнакомом мне языке. Потом с рычанием отступил на несколько шагов и повернулся к башне. К ней он подступал уже осторожнее, чем к домику, и снова, стоило ему оказаться на расстоянии восьми или десяти футов от стены маяка, как та вспыхнула светящимися знаками, не подпуская нааглоши ближе.

Страшила издал полный досады звук, пробормотал что-то себе под нос и взмахнул волосатой рукой, швырнув в башню поток невидимой энергии. На мгновение знаки разгорелись ярче, словно поглотив ту магию, которой Перевертыш хотел их разрушить.

Тот снова выругался и поднял Томаса, словно хотел пробить себе путь сквозь камни с помощью его черепа. Потом покосился на моего брата, выругался еще раз и покачал головой, злобно бормоча что-то себе под нос. Отступил от башни он в несомненной досаде, не оставив никаких сомнений в том, что знаки на камнях, равно как и сила, с помощью которой они подавляли всю его магию, ему хорошо знакомы.

Дух острова редко делился своими эмоциями, но тут не удержался и он. Стоило Перевертышу отступить, как тот позволил себе мгновение самодовольного торжества.

Что, черт подери, это у него за штука такая?

Ох, ладно. Не важно. Точнее, это могло подождать. Важно было другое: правила игры только что изменились.

От меня больше не требовалось отобрать Томаса у Перевертыша и потом каким-то образом обороняться. Теперь мне нужно было только отобрать Томаса. Если бы мне удалось схватить брата и дотащить его до разбитой башни или домика, похоже, мы оказались бы в безопасности. Если сами камни сторожки отталкивают Перевертыша, все, что нам остается — это скомандовать Молли, чтобы та активировала кристалл, а потом ждать, пока нааглоши уберется. Каким бы ни стал исход ночного боя, днем Совет не может не победить — и худшее, что с нами могут сделать свои, в любом случае предпочтительнее того, что готовил для нас Перевертыш.

Разумеется, мой рациональный мозг напомнил, что существует миллион мелочей, которые могут пойти вразрез с этим планом. С другой стороны, у плана имелось заметное преимущество: по меньшей мере один пункт мог увенчаться успехом, а это на один пункт больше, чем могло бы получиться в результате реализации моего предыдущего плана — «отобрать Томаса у Перевертыша и потом каким-то образом обороняться», — попытайся я осуществить все без посторонней помощи.

Нет, у меня и в самом деле появился шанс.

— Чародей! — выкрикнул Перевертыш. Он стоял лицом к дому и как раз начал медленно обходить его по кругу. — Чародей! Выходи! Отдай мне обреченного воина.

Ясное дело, я ему не ответил. Я торопливо менял позицию. Обходя дом, он в какой-то момент окажется между мной и пустым дверным проемом. Тогда, если я все рассчитаю, мне, возможно, удастся выпустить заряд кинетической энергии так, чтобы вырвать Томаса из его лап и швырнуть в дом.

Ну, конечно, если разряд не вырвет Томаса из хватки Перевертыша, он может просто-напросто сломать ему шею. Или, наоборот, вырвет, но удар окажется слишком силен и остановит ему сердце или расплющит легкие. Или, если я плохо прицелюсь, размозжит его о каменную стену. С учетом того, как паршиво он выглядел, это тоже могло запросто его убить.

И, конечно, если я ничего не предприму, Перевертыш наверняка его прикончит.

Что ж. Значит, мне просто нужно целиться точнее.

Я затаился напротив двери и нервно облизнул губы. С чистой, сырой, так сказать, кинетической энергией работать труднее, чем с любым другим видом магии. В отличие от использования огня или электрических разрядов такое заклятие питается исключительно силами самого чародея, его волей и разумом. Вызванный заклинанием огонь ведет себя так, как положено огню — если вы, конечно, не хотите чего-то особенного. То же самое с молниями. Однако энергии в чистом виде в природе не найти, значит, и визуализация ее дело непростое. Тут все зависит от силы воображения чародея.

Именно поэтому я обычно использую свой посох — ну, или другой аналогичный дивайс — они позволяют мне точнее сфокусировать поток энергии. Но посох лежал в нескольких минутах ходьбы, а мои кольца, энергии которых хватило бы для такой работы, спроектированы специально с одной целью — разрушать. И задумывал я их только для этого. Смягчить выпущенный из них разряд я не мог, а убивать Томаса не входило в мои планы.

— Чародей! — прорычал нааглоши. — Мне это надоело! Я пришел, чтобы в положенном порядке обменяться пленниками! Не заставляй меня брать то, чего я хочу, силой!

Еще несколько шагов — и он остановится в нужном месте.

Мои ноги тряслись. Мои руки тряслись.

Секунду я потрясенно смотрел на них, потом до меня дошло, что я просто боюсь. Психическое излучение Перевертыша кулаком било по моим мыслям и расшатывало концентрацию. Я помнил, какой погром ему удалось учинить, сколько жизней это унесло, и как легко избежал он всего, чем пытались уязвить его мы.

Все, кроме безукоризненного исполнения заклятия, будет стоить моему брату жизни. Что, если Перевертыш догадается о моих планах? Что, если я неправильно рассчитаю количество энергии? Что, если я промахнусь? У меня даже не было подходящего инструмента, чтобы сконцентрировать энергию — а я и в лучшие-то времена не отличался особой точностью.

И что будет потом? Даже если мне удастся проделать все как надо, сам-то я останусь беззащитным в обществе взбешенного, жаждущего мести нааглоши. Что он со мной сделает? Перед моим мысленным взором тут же всплыл образ полуподжаренной Лары, вырывающей из живой еще Мэдлин внутренности. Почему-то я не сомневался, что нааглоши способен на штучки и похуже. Еще как хуже.

А потом пришла самая противная мысль: что, если все это вообще лишено смысла? Что, если предатель смылся, пока я вожусь со всякими гадами здесь, на вершине? Что, если чертова политическая логика требует, чтобы за смерть Ла Фортье, несмотря ни на что, ответил Морган?

Господи… Как мне хотелось сейчас холодного пива и хорошей книги!

— Не облажайся, — прошептал я себе. — Не облажайся.

Перевертыш прошел перед зияющим отверстием двери.

А еще через секунду волочившееся за ним по земле тело Томаса оказалось точно между дверью и мной.

Я поднял правую руку, сосредоточился и выбросил из головы все, кроме сменявших у меня в мозгу друг друга цифр и формул расчета энергии.

А потом выбросил вперед руку с растопыренными пальцами и выкрикнул:

— Forzare!

Что-то размером и формой с бульдозерный отвал устремилось по земле от меня к брату, срезая верхний слой земли с камнями, кустами и травой. Невидимая сила, зарывшись на пару дюймов в землю, ударила в неподвижное тело и вырвала из руки нааглоши. Томас кувырком пролетел футов десять, с силой ударился головой о каменный косяк и исчез внутри.

Выдержала ли его голова удар или разлетелась как глиняный горшок? Не сломал ли я брату шею?

Я взвыл от досады. Нааглоши немедленно повернулся ко мне, пригнулся и испустил яростный рык, от которого содрогнулся воздух, а с деревьев посыпалась мне за шиворот вода. Вся ярость от смертной обиды, от оскорбленного эго слышалась в этом крике, обещавшем смерть, описать которую можно, только вооружившись словарями, энциклопедией пыток и экземпляром «Анатомии» Грея.

Нааглоши из моего кристально-ясного воспоминания и тот, что стоял передо мной здесь и сейчас, разом бросились на меня, дабы ударить с двух сторон и порвать на клочки.

И мне вдруг стало наплевать, что эта тварь не уступала любому из тех кошмаров, с которыми я ни за что не осмелился бы встретиться в бою. Наплевать на то, что жить мне осталось скорее всего совсем немного.

Перед моими глазами лежало неподвижное тело Кирби. И маленькая, изуродованная фигурка Энди в больничной палате. Я увидел раны моего брата, вспомнил те муки, которые эта тварь причинила мне, когда я смотрел на нее своим зрением. Этой твари не место на земле. И если мне предстояло умереть, я не собираюсь делать это хнычущим от страха комком.

Если мне предстоит умереть — так уж с красивым, впечатляюще-кровавым спектаклем.

— А ну давай! — заорал я нааглоши высоким, хриплым от страха и злости голосом. Я занес правую руку, словно собирался бросить бейсбольный мяч, накачал в нее заряд воли, и ладонь наполнилась алым огнем. Потом выбросил вперед левую руку с браслетом-оберегом, изготовив его к обороне, и энергия земли у меня под ногами тоже добавилась к этому заряду. — Давай! Поди попробуй, импотент хренов!

Очертания нааглоши изменились с почти человеческих на другие, больше всего напоминающие гориллу: руки удлинились, ноги сделались короче. Он с рыком ринулся вперед, одолевая разделявшее нас расстояние с устрашающей скоростью. А еще он исчез из виду, слившись с темнотой — прикрылся завесой.

Но Духоприют-то ведь знал, где Страшила. А значит, и я тоже.

Краешком сознания — тем самым, где обыкновенно отдыхает мой здравый смысл — я к ужасу своему отметил, что я и сам сорвался на бег. Не помню, когда я принял это решение, но я тоже несся навстречу Перевертышу, выкрикивая на бегу оскорбления. Я бежал, захлебываясь граничащей с безумием яростью; с каждым шагом, когда нога моя касалась земли, я накачивал в огонь у меня в руке все больше энергии, пока он не разгорелся как ацетиленовая горелка.

Нааглоши прыгнул, протягивая ко мне свои когти — жуткие горящие глаза его виднелись даже сквозь завесу.

Я как заправский бейсболист упал на правый бок и выставил щит под небольшим углом к земле. Зверь ударил в него с силой контейнера с кирпичами и отлетел вверх. Стоило ему полететь дальше — примерно в том же направлении, — как я убрал щит и с криком «Энди!» швырнул ему в живот миниатюрное солнце.

Огненный клубок ударил в Страшилу и, взорвавшись, швырнул еще на десяток футов в воздух, завертев как дым коромыслом — выражение это, признаюсь, абсолютно лишено какого-либо чертова смысла, однако до странного точно определяет характер зрелища. В нос ударил омерзительный запах паленой шерсти и горелого мяса. Нааглоши взревел от боли и бешеной ярости, рухнул на землю, прокатился по склону, пару раз подпрыгнув, и только тогда вскочил на ноги.

Конечно же, он снова устремился на меня, почти сразу скрывшись за завесой. На сей раз он превратился в кого-то еще — возможно, в кого-то из кошачьих. Не знаю, меня это не волновало. Я потянулся к дождю, к ветру и рокочущему грому, и набрал в горсть хорошую охапку молний. А потом, не дожидаясь, пока он на меня налетит, выбросил вперед левую руку и залпом разрядил смертоносную энергию всех колец.

Нааглоши проревел что-то на незнакомом языке, и мои разряды отрикошетили от его завесы, только разноцветные круги разбежались по невидимой поверхности от мест, куда я ими попал. И в то же мгновение я поднял правую руку.

— Томас! — выкрикнул я. — Fulminas!

Гром, одного звука которого хватило, чтобы с развалин маяка осыпалось несколько камней, грянул над холмом, а от бело-голубой вспышки стало больно глазам. Разбегавшаяся сетью иззубренных разрядов молния метнулась к нааглоши, защита которого не успела восстановиться после моей предыдущей атаки. Молния угодила ему точно в грудь, остановив на бегу. Мелкие, сорвавшиеся с основного разряды ударили в каменистую землю, оставив раскаленные докрасна лунки размером с голову.

Усталость разом навалилась на меня, перед глазами поплыли звезды. Я никогда еще не молотил никого с такой силой, и даже помощь Духоприюта ненамного смягчила потерю энергии. Я знал: стоит мне перестараться, и я просто упаду без сил — а Перевертыш все еще держался на ногах.

Но, конечно, он пошатнулся, и сквозь дрогнувшую на мгновение завесу я увидел, как широко открылись от удивления его глаза. Я буквально видел мысль, буравившую его голову: как это я ухитряюсь попадать в него с такой точностью, если он наверняка знает, что завеса непроницаема?

Малую долю секунды я видел в его глазах страх, и мое усталое тело захлестнула волна свирепого торжества.

Перевертыш снова оправился и сменил облик. Казалось, без особого напряжения он наклонился, оторвал от скалы кусок размером с бордюрный камень и швырнул в меня. Три или четыре сотни фунтов неслись ко мне со скоростью футбольного мяча.

Я уклонился в сторону — не так стремительно, как хотелось бы, из-за усталости, но достаточно, чтобы избежать попадания — и еще в движении снова собрал волю в кулак. На этот раз вокруг моей правой руки заплясали искрящиеся, серебристо-белые языки огня Души. Я лежал на земле, слишком усталый, чтобы вставать, стискивая зубы в ожидании атаки, которая так или иначе обещала стать последней.

Я слишком задыхался, чтобы кричать, но рычать еще мог.

— А это, — выдохнул я, — тебе за Кирби, сукин ты сын.

Шнур свирепой энергии, усиленной искрящимся огнем Души, сорвался с моей руки и устремился в Перевертыша. Он попытался отбить заряд, но явноне ожидал, что я включу турбонаддув. Выстроенная нааглоши защита лишь чуть замедлила его, шнур трижды обмотался вокруг его шеи и с силой затянулся.

Атака Перевертыша захлебнулась. Он пошатнулся, и его завеса начала распадаться. Он отчаянно менял форму, пытаясь освободиться от сверхъестественной удавки — все напрасно. В глазах у меня темнело, но я не ослаблял усилий и затягивал ее туже и туже.

Перевертыш лихорадочно дергался и бился — а потом сменил тактику. Он припал к земле, выставил длинный коготь и крутанулся на месте, процарапав им по камню глубокую борозду. Потом бросил в очерченный круг заряд воли, и простейшее магическое построение разом отрезало удушающее заклятие от источника энергии — то есть от меня. Серебряный шнур вспыхнул и исчез.

Я лежал на земле, и сил у меня едва хватало на то, чтобы поднять голову. Я посмотрел на обещавший безопасное укрытие дом — от него меня отделяло всего сорок футов. С таким же успехом это могло быть и сорок миль.

Нааглоши расправил когтями мех на горле и издал довольный рык. Глаза его уставились на меня. Пасть раздвинулась в хищной ухмылке. Он вышел из круга и не спеша двинулся в мою сторону.

Кажется, я обещал красивый, впечатляюще-кровавый спектакль?

(обратно)

Глава сорок пятая

Нааглоши подошел ко мне и остановился, улыбаясь. Теперь он снова сделался почти похожим на человека. Возможно, ему просто легче было так говорить.

— Это было не так уж и позорно, — хмыкнул он. — Кто одарил тебя огнем Души, мелкая смертная вошь?

— Сомневаюсь, чтобы ты его знал, — ответил я. Даже речь давалась мне с трудом, но я привык производить впечатление хитрожопого типа и не собирался изменять своей привычке. — Он бы тебя в труху растолок.

Улыбка Перевертыша сделалась шире.

— Мне представляется поразительным то, что ты, способный черпать из самых огней Творения, начисто лишен веры, позволяющей их употреблять должным образом.

— Блин-тарарам, — пробормотал я. — Меня тошнит от садистских уродов вроде тебя.

Он склонил голову набок и пошваркал когтями о камень, затачивая их.

— А?

— Тебе нравится смотреть, как кто-то другой извивается на крючке, — сказал я. — Это тебя возбуждает. Но стоит мне умереть, и конец развлекухе. Поэтому ты тянешь время глупыми разговорами.

— Тебе так не терпится уйти из жизни, смертный? — ухмыльнулся нааглоши.

— Если альтернатива — болтаться здесь с тобой, то даже сомнений, черт меня подери, нет, — отозвался я. — Давай кончай или угребывай.

Он сделал почти незаметное, по-змеиному быстрое движение когтями, и мое лицо вдруг обожгло огнем. Больно было так, что я даже крикнуть не сумел. Я сложился пополам, прижав руки к правой щеке и скрипя зубами.

— Как хочешь, — сказал нааглоши, пригибаясь ближе. — Но позволь мне подбросить тебе одну мысль, маленький заклинатель духов. Ты думаешь, что одержал победу, вырвав фага из моих рук. Он пробыл у меня больше суток, и я ничего не оставил. У тебя слов не найдется для того, что я с ним делал. — Я услышал, как ухмылка его сделалась еще шире. — Он голодает. Обезумел от Голода. И я унюхал в этой хибаре молодую самку-заклинательницу. — Он буквально замурлыкал от удовольствия. — Я как раз думал, не бросить ли фага туда, к ней, но ты был так добр, что избавил меня от хлопот. Подумай об этом на пути в вечность.

Даже боль и страх не помешали моему желудку застыть ледяным комом.

О господи.

Молли.

Правым глазом я ничего не видел, да и чувствовать ничего не чувствовал кроме боли. Я вывернул голову как мог вправо, чтобы левый глаз сфокусировался на нааглоши — тот склонился надо мной, шевеля окровавленными когтями прямо-таки с сексуальной чувственностью.

Я не знал, бросался ли кто-либо прежде смертным проклятием, усиленным огнем Души. Я не знал, означает ли использование собственной души в качестве топлива для финального костра то, что она никогда не попадет туда, куда положено попадать душам, когда они покончат с земными делами. Я знал только одно: как бы все ни обернулось, терпеть боль мне осталось не так долго, и я очень хочу стереть эту ухмылку с физиономии Перевертыша, прежде чем все закончится.

Не знаю, насколько дерзким можно выглядеть, глядя одним глазом, но я постарался как мог, даже готовя плюху, которая наверняка вытянет из моего тела остаток жизни.

А потом что-то замерцало и пролетело над спиной нааглоши. Тот охнул от неожиданности, резко выпрямился, отвернувшись от меня в поисках источника света. На спине его, поперек плеч темнела длинная, узкая рана — такая узкая и ровная, словно ее нанесли скальпелем.

Или макетным ножом.

Тук-Тук заложил боевой разворот, как пику выставив перед собой окровавленный макетник. Он прижал к губам крошечную трубу и протрубил сигнал — точь-в-точь команду кавалерийской лаве, только на несколько тональностей выше.

— Прочь, злодей! — выкрикнул он пронзительным голосом и снова устремился на Перевертыша.

Нааглоши взревел и взмахнул рукой, но Тук увернулся и прочертил ему ниже локтя еще одну кровавую полосу длиной дюймов девять.

Страшила в ярости повернулся к крошечному фэйре. Тело его снова изменилось, приобретя кошачьи очертания, только с длинными передними конечностями. Он размахивал когтями, пытаясь зацепить Тука, но мой маленький гвардеец каждый раз на волосок опережал удар.

— Тук! — заорал я во весь голос. — Улетай отсюда!

Нааглоши произнес какое-то зловещее ругательство — Тук в очередной раз увернулся от его когтей. Он взмахнул рукой, словно разрубая пустой воздух, и прошипел несколько слов на каком-то диком языке. Из ниоткуда налетел злобный шквал, подхватил крошечное тельце Тука и швырнул его в кусты ежевики на краю поляны. Он с треском врезался в заросли, и окружавший его шар света окончательно и бесповоротно погас.

Нааглоши повернулся и швырнул в ту сторону задними лапами несколько комьев земли. Потом, злобно скалясь, направился обратно ко мне. Я смотрел, как он приближается, понимая, что сделать больше ничего не могу.

Что ж, по крайней мере я отбил у этого ублюдка Томаса.

Желтые глаза нааглоши горели ненавистью. Он приблизился и поднял когти.

— Эй, — негромко произнес новый голос. — Ты, урод.

Я повернул голову одновременно с Перевертышем.

Не знаю, как Индейцу Джо удалось прорваться сквозь кольцо нападавших и подняться на холм, но он это сделал. Он стоял на краю поляны в мокасинах, джинсах и рубахе из телячьей кожи, украшенной всякими там костяшками и бирюзой. Длинные седые волосы его были по обыкновению заплетены в косички, костяное ожерелье почти светилось под луной.

Нааглоши, не шевелясь, смотрел на старого знахаря.

Все на вершине холма стихло и замерло.

Слушающий Ветер улыбнулся. Он опустился на колени и погрузил руки в грязь и рыхлую землю, тонким слоем покрывавшую кое-где гранит. Сложив руки лодочкой, он зачерпнул землю, поднес ее к самому лицу и потянул воздух носом, принюхиваясь. Потер ладонь о ладонь, как человек, готовящийся к тяжелой, рутинной работе, и встал.

— Мать говорит, — произнес он негромко, — что тебе не место здесь.

Нааглоши оскалил клыки. Он зарычал, и эхо этого рыка вернулось к нам, отраженное от деревьев и башни.

В небе полыхнула молния, но удара грома за ней не последовало. Мгновение Перевертыш стоял, залитый зловещим зеленоватым светом. Слушающий Ветер запрокинул лицо к небу, чуть склонив голову набок.

— Отец говорит, что ты урод, — сообщил он. Потом прищурился и расправил плечи, глядя на нааглоши в упор. Гром наконец докатился до острова, эхом вторя голосу старого знахаря. — Я дарю тебе шанс. Уходи. Сейчас же.

— Старый заклинатель, — прорычал в ответ Перевертыш. — Невезучий хранитель умерших. Я не боюсь тебя.

— А стоило бы, — заметил Слушающий Ветер. — Мальчик тебя почти одолел, а ведь он даже не знает Искусства, не говоря уже о Старых Обычаях. Изыди. Последний шанс.

Нааглоши издал заливистый рык, и тело его изменилось, на глазах раздаваясь вширь, набирая вес и мощь.

— Ты не святой. Ты не следуешь Благословенным Путем. У тебя нет надо мной власти.

— Я не собираюсь ни связывать тебя своим законом, ни изничтожать тебя, старый дух, — сказал Индеец Джо. — Просто натяну тебе жопу на уши. — Он стиснул кулаки. — Начнем?

Перевертыш взревел и выбросил руки вперед. Две ленты непроглядной черноты сорвались с них, на лету дробясь на десятки и сотни черных змей, и все они темным облаком неслись на Слушающего Ветер. Знахарь даже не моргнул. Он поднял руки к небу, запрокинул голову и запел что-то на языке индейских племен. Дождь, который почти перестал к этому времени, снова стеной обрушился на землю — не на всю, только на небольшую часть поляны ярдов десять в поперечнике. Рой черного колдовства врезался в эту стену и словно растворился.

Индеец Джо опустил взгляд на нааглоши.

— И это все, на что ты способен?

Нааглоши прорычал еще несколько непонятных мне слов и начал швыряться энергией — обеими руками. Вслед за огненными шарами вроде того, что я уже видел в Шато-Рейт, полетели брызжущие искрами голубые шары поменьше, а потом зеленые, из какой-то желеобразной субстанции, от которых едко пахло серной кислотой. Его способности как заклинателя впечатляли. Я бы не удивился даже, если бы в Слушающего Ветер полетела вдруг, скажем, взявшаяся из ниоткуда кухонная мойка. Нааглоши словно с цепи сорвался, обрушив на маленького, пожилого, морщинистого знахаря столько энергии, что можно было бы сровнять холм с морским дном.

Я не имею ни малейшего представления о том, как Индейцу удалось это отбить — и это при том, что все происходило у меня на глазах. Он снова запел, раскачиваясь всем телом взад-вперед, и на сей раз время тоже замедлялось и ускорялось в такт его песне. Двигался он не быстро, даже слегка скованно из-за возраста, но движения эти все равно сплетались в танец. На лодыжках у Индейца Джо были повязаны ленты с бубенчиками, и еще две на запястьях, и они тоже звенели в такт песне.

И вся эта обрушивавшаяся на него энергия не могла отыскать брешь в его обороне. Огонь обтекал его раскачивавшееся в танце тело, не опалив ни волоска. Сыпавшие электрическими искрами шары просто исчезали, не долетая до него нескольких футов, и снова возникали в нескольких футах за его спиной, продолжая свой полет как ни в чем ни бывало. Шары зеленой кислоты меняли траекторию и с шипением, в клубах едкого пара разбивались о землю, не причиняя ему никакого вреда. Он защищался красиво. Вместо того чтобы отражать силу силой, он прикрывался от нее совсем другой магией, и то, каким беспомощным оказалось перед ней черное колдовство Перевертыша, казалось совершенно естественным, словно по-другому и быть не могло.

Однако нааглоши, осыпая Слушающего Ветер градом смерти и боли, постепенно подвигался вперед, пока не оказался в какой-то паре десятков футов от старого знахаря. Глаза его полыхнули жутким восторгом, и он с громким ревом прыгнул на старика.

Сердце застыло у меня в груди. Возможно, в деле Моргана Слушающий Ветер оказался и не на моей стороне, но он не раз помогал мне в прошлом, и он был одним из немногих чародеев, кого Эбинизер Маккой по-настоящему уважал. Он был достойный человек, и я не хотел, чтобы он пострадал, защищая меня. Я попытался крикнуть, предупреждая об опасности, и даже открыл уже рот, но тут вдруг увидел его лицо и осекся.

На лице у Индейца Джо играла свирепая волчья ухмылка.

Нааглоши летел на него; рот его на лету вытягивался, превращаясь в звериную пасть; лапы тоже удлинялись, выпуская когти, и все это хищно тянулось к старику.

Слушающий Ветер произнес всего одно слово, но так властно, что воздух завибрировал от напряжения, а потом уже его фигура изменила очертания — быстро, текуче, словно он весь состоял из жидкой ртути и сохранял человеческий облик только усилием воли. Его тело превратилось в нечто иное с такой легкостью, как обычный человек делает вдох.

Нааглоши описал в воздухе дугу и приземлился. Но не на морщинистого старика в мокасинах и джинсах.

Вместо этого он оказался нос к носу с бурым медведем размером с микроавтобус.

Медведь испустил рык, от которого леденела кровь в жилах, и ринулся вперед, опрокинув нааглоши напором и весом. Если вам доводилось видеть такого зверя в деле, вызнаете, что описать это словами — дело почти безнадежное. Громкость рыка, движения мышц под толстой шкурой, блеск белых клыков, багровый огонь в глазах соединяются в нечто большее, чем просто сумма составляющих. И ужас это вселяет первобытный, въевшийся в генетическую память человека с доисторических времен.

Нааглоши отчаянно завизжал и замахал когтистыми лапами. Тут, однако, у него вышла неприятность. Его длинные, острые когти, идеальные для расчленения мягкотелых людей, не в состоянии были пробить даже толстой медвежьей шкуры с густым мехом, не говоря уже о защищавшем мускулатуру слое подкожного жира. С таким же успехом он мог бы примотать к лапам пластмассовые расчески.

Медведь стиснул зубами череп Перевертыша, и на секунду мне показалось, что бою пришел конец. Однако нааглоши дернулся, там, где только что находилось обезьяноподобное существо, мелькнул ярко-желтый мех, и длинный, гибкий, похожий на огромную ласку зверь вывернулся из медвежьих лап, торжествующе взвизгнул и отпрянул в сторону.

Но Индеец Джо тоже не собирался сдаваться. Медведь подпрыгнул высоко в воздух и приземлился стройным, стремительным койотом. Едва коснувшись земли, койот оскалил зубы и бросился за лаской, которая резко развернулась и злобно оскалилась — все шире, шире, до тех пор пока навстречу койоту не распахнул пасть поросший редкими клочками желтого меха аллигатор. Койот летел прямо ему в зубы и свернуть уже не успевал.

Волчье тело дрогнуло, изменяясь, и чернокрылый ворон, пролетев сквозь частокол зубов, вылетел с другой стороны крокодильей морды. Пасть захлопнулась прямо у него за хвостом. Ворон оглянулся, издал каркающий издевательский смех и заложил вираж над поляной.

Аллигатор содрогнулся и превратился в золотого, стремительного сокола; клочки желтоватого меха торчали по бокам точь-в-точь как уши нааглоши в его человекообразной форме. Он со сверхъестественной скоростью устремился за вороном, на лету прикрываясь завесой.

Ворон, пару раз взмахнув крыльями, начал осторожно кружить над поляной, высматривая противника — и тут в спину ему впились соколиные когти. Оцепенев от ужаса, смотрел я на то, как крючковатый клюв, вынырнув из ниоткуда, стремительным движением ударил в спину схваченного ворона…

…и наткнулся на покрытый шипами, твердый как камень черепаший панцирь. Кожистая голова на длинной шее повернулась, и челюсти, которые запросто перекусили бы среднего размера силовой кабель, сомкнулись на ноге сокола-нааглоши. Тот испустил вопль боли, и оба камнем полетели на землю.

Только когда до земли оставались считанные футы, черепаха обернулась кем-то вроде белки-летяги, широко растопырила лапы и перевела полет из отвесного пике в пологое. Коснувшись земли, она покатилась клубком, гася инерцию. Соколу повезло меньше, а может опыта не хватило. Он начал преображаться, но врезался в каменистую землю прежде, чем этот процесс завершился.

Белка повернулась, прыгнула и, превратившись в прыжке в горного льва, обрушилась всей массой на бесформенную, оглушенную мешанину перьев и желтого меха. Клыки и когти впились в нааглоши, тот жутко завизжал, и на землю брызнула черная кровь. Нааглоши превратился в какой-то кошмар на четырех лапах, с кожистыми перепончатыми крыльями, весь усеянный глазами и ртами. Рты визжали что-то одновременно на дюжину разных голосов. Каким-то образом он вывернулся-таки из львиных когтей и понесся, спотыкаясь и едва не падая, по поляне. Набрав скорость, он начал тяжело подпрыгивать, хлопая крыльями. Больше всего он напоминал альбатроса, которому никак не удается взлететь из-за отсутствия встречного ветра. И все это время горный лев гнался за ним по пятам, полосуя заднюю часть тела когтями и зубами.

Нааглоши исчез в темноте, только вопли, почти плач доносились до нас, пока он спускался по склону к озеру. Духоприют реагировал на его бегство с несомненным удовольствием, и я не могу винить его за это.

Перевертыш бежал с острова. Некоторое время ночной ветер доносил еще издалека его вопли, потом стихли и они.

Горный лев смотрел вслед нааглоши еще несколько долгих секунд. Потом сел, опустив голову, встряхнулся и снова стал Индейцем Джо. Старик сидел на земле, опираясь на нее обеими руками. Он медленно, словно у него затекли ноги, встал; одна рука, похоже, была сломана чуть ниже локтя. Еще некоторое время он смотрел вслед бежавшему противнику, потом фыркнул, повернулся и не спеша направился ко мне.

— Уау, — негромко сказал я ему.

Он чуть вздернул подбородок. На мгновение глаза его осветились гордостью и могуществом, потом он устало улыбнулся мне и снова превратился в обычного, усталого на вид старика.

— Ты установил с духом священную связь? — спросил он.

Я кивнул.

— Вчера ночью.

Он смотрел на меня так, словно не мог решить, рассмеяться ли мне в лицо или хорошенько стукнуть по мозгам.

— Ты ведь никогда не вляпываешься в неприятности наполовину, а, сынок?

— Явно нет, — пробормотал я, сплевывая кровь. Ее к этому времени набралось во рту достаточно. Лицо не стало болеть меньше только оттого, что нааглоши исчез.

Индеец Джо опустился рядом со мной на колени и с профессиональной сноровкой осмотрел мои раны.

— Угрозы для жизни нет, — заверил он меня. — И нам нужна твоя помощь.

— Вы смеетесь, — прохрипел я. — Я же размолот в труху. Я даже идти не могу.

— Нам нужна только твоя голова, — успокоил меня он. — Там, внизу, у места боя растут деревья. Им сейчас тяжело. Можешь их ощутить?

Он еще не договорил, а я уже ощутил их через духа острова. Точнее говоря, речь шла о четырнадцати деревьях — старых ивах, по большей части растущих у самого берега. Ветви их склонялись к воде под чудовищной тяжестью.

— Угу, — сказал я. Голос мой доходил до меня словно со стороны и звучал неестественно спокойно.

— Остров может очень быстро избавиться от тех, кто на них сидит, — сказал Индеец Джо. — Для этого достаточно ненадолго убрать воду из земли под ними.

— И что? — спросил я. — Как, вы думаете, мне…

Я осекся, не договорив, потому что Духоприют отозвался на эту мысль. Казалось, он ухватил суть сказанного Индейцем Джо, но я сразу же сообразил, что это не совсем так. Дух понял не слова Слушающего Ветер, а мысли, посеянные этими словами у меня в голове. Связь посредством звуков представлялась духу острова столь неизящной, громоздкой и неестественной, что произнесенные слова он игнорировал. Другое дело — мысли.

Я практически собственными нервными окончаниями ощущал, как чуть подвинулась, устраиваясь по-новому, земля, когда остров вытянул воду из грунта под теми деревьями. Побочным эффектом стало именно то, на что рассчитывал Индеец Джо. Стоило почве у древесных корней пересохнуть, как она начала сосать влагу из самих деревьев — начиная с конца ветвей. Листья и ветки почти мгновенно лишились влаги…

…и утратили гибкость.

Снизу, со стороны берега, донесся громкий треск. Множество ветвей сломалось практически одновременно, словно взорвалось несколько ящиков петард. И почти тут же этот треск сменился грохотом выстрелов и раскатами грома, а низкие тучи озарились отсветами багрового огня.

Я попытался сосредоточиться на других ощущениях острова и тотчас почувствовал и их: потоки высвобожденной там, внизу, энергии, лужи какой-то странной крови под поврежденными деревьями — которую те, страдая от внезапной жажды, мгновенно высосали. Стражи наступали в направлении деревьев. Вампиры неслись перед ними с легкостью бегущих по кровавому следу хищников. А в деревьях гибли десятками сраженные пулями и разрядами магической энергии какие-то странные, непонятные мне твари.

Остров осветился — яркая серебряная звезда на несколько секунд зависла над ним сигнальной ракетой.

Увидев это, Индеец Джо словно обмяк немного и с облегчением вздохнул.

— Вот и хорошо. С ними все в порядке. — Он покачал головой и посмотрел на меня. — Ну тебе и досталось, парень. У тебя есть здесь где-нибудь аптечка?

Я сделал попытку сесть и не смог.

— Молли, — пробормотал я, с трудом ворочая языком. — Томас… вампир. — Я спохватился и повернул голову в сторону кустов, где лежал мой преданный маленький гвардеец — тот, что подарил мне несколько бесценных секунд в самом разгаре боя. — Тук… — Я начал подниматься на ноги.

— Спокойно, — произнес Слушающий Ветер. — Спокойно, спокойно, сынок. Ты ведь не можешь…

Он говорил что-то еще, но голос его утонул в оглушительном реве, и все, все мысли и страхи разом стихли у меня в голове. Наступила просто… тишина. Восхитительная тишина. И ничего не болело.

Я успел еще подумать: а вот это могло бы мне понравиться.

А потом ничего.

(обратно)

Глава сорок шестая

Где-то рядом разговаривали. Голова раскалывалась до тошноты, и лицо, казалось, опухло до неузнаваемости. Откуда-то справа пригревало и пахло древесным дымом. Земля подо мной была жесткой, но не холодной. Я лежал на одеялах или чем-то в этом роде.

— …нет смысла предпринимать что-либо, достаточно просто ждать, — говорил Эбинизер. — Да, они под кровом, но тот протекает. И в любом случае утро с этим разберется.

— Ai ya, — пробормотала Старая Мэй. — Я уверена, мы с этим справимся без особого труда.

— Но не без риска, — рассудительно сказал Эбинизер. — Морган никуда не денется. Что страшного, если мы подождем, пока щит упадет?

— Меня не волнует это место, — ответила Старая Мэй. — Его фэн-шуй неприятен. И если девчонка не чернокнижница, она давно бы уже убрала щит.

— Нет! — послышался голос Молли. Он доносился причудливо искаженным, словно прошел пятьдесят футов ржавых труб и вувузелу впридачу. — Я не опущу щит, пока мне не скажет это сделать Гарри. — Она помолчала немного. — Э… и потом, я не знаю точно как.

— Возможно, — произнес голос, принадлежавший, судя по всему, одному из Стражей, — мы смогли бы подкопаться под него.

Я медленно выдохнул и облизнул потрескавшиеся губы.

— Не тратьте попусту времени, — сказал я. — Это сфера.

— Ой! — обрадовалась Молли. — Ох, слава богу! Гарри!

Я медленно сел. Прежде чем я успел еще пошевелиться, Индеец Джо подхватил меня за плечо.

— Полегче, сынок, — произнес он. — Полегче. Ты потерял изрядно крови, и на голове у тебя такая шишка, что шляпа не налезет.

Башка у меня и впрямь здорово кружилась, пока он все это говорил, но я все-таки остался в сидячем положении. Он протянул мне флягу, и я напился — медленно и осторожно, по глотку. Потом открыл глаза и огляделся по сторонам.

Мы все находились в полуразрушенном доме. Я сидел на полу у камина. Эбинизер — в центре, прислонив старый деревянный посох к плечу. Старая Мэй стояла в противоположном от меня углу, а за спиной ее маячили четверо Стражей.

Морган лежал на матрасе в той же позе, в какой я его оставил, заснув или без сознания; Молли сидела рядом с ним на полу, держа обеими руками кристалл кварца. От него исходило ровное белое сияние, освещавшее помещение на порядок сильнее, чем огонь в камине, — идеально ровный светлый шар размером с небольшую палатку охватывал Моргана и мою ученицу пузырем защитной энергии.

— Привет, — сказал я Молли.

— Привет, — откликнулась она.

— Значит, сработало, а?

Она округлила глаза.

— А вы что, не уверены были?

— Разрабатывал я на совесть, — ответил я. — А вот возможности испытать в полевых условиях не представилось.

— Ох, — сказала Молли. — Э… Да, сработало.

Я хмыкнул и посмотрел на Эбинизера:

— Сэр…

— Хосс, — произнес он. — Рад, что ты с нами.

— Мы теряем время, — заявила Старая Мэй и повернулась ко мне: — Скажи своей ученице, чтобы она сейчас же убрала щит.

— Минуточку.

Она недовольно прищурилась, и стоявшие рядом с ней Стражи немного напряглись.

Я не стал обращать на нее внимания и снова повернулся к Молли:

— Где Томас?

— С семьей, — ответил спокойный голос.

Оглянувшись, я увидел Лару Рейт: она стояла в дверях, завернувшись в одно из одеял из каюты «Жучка-плавунца». Выглядела она, как всегда, очаровательно, только волосы сгорели почти до корней. Без обычного обрамления лицо ее казалось резче, угловатее, а серые глаза даже больше и яснее обычного.

— Не переживайте, Дрезден. Ваша марионетка будет жить, чтобы им манипулировали и дальше. Мои люди позаботятся о нем.

Я попытался разглядеть в ее лице что-нибудь такое, что рассказало бы мне больше о Томасе, но не нашел ничего. Она просто спокойно смотрела на меня.

— Что ж, вампир, — произнесла Старая Мэй. — Вы его видели и поговорили с ним. То, что будет дальше, — внутреннее дело Совета.

Лара холодно улыбнулась Мэй и снова повернулась ко мне.

— Еще одно дело, Гарри, пока я здесь. Вы не против, если я позаимствую у вас это одеяло?

— И что будет, если против? — поинтересовался я.

Она повела плечом, и одеяло соскользнуло.

— Разумеется, я его верну.

Образ избитого, наполовину сожженного существа, целовавшего Мэдлин Рейт, одновременно выдирая у нее внутренности, живо встал у меня перед глазами.

— Возьмите себе, — сказал я.

Лара снова улыбнулась, на этот раз блеснув зубами, и наклонила голову. Потом повернулась и ушла. Я механически смотрел ей вслед, пока она не скрылась, после чего повернулся к Эбинизеру:

— Что произошло?

Он хмыкнул.

— Кто бы ни явился сюда из Небывальщины, он отворил в лесу портал в сотню ярдов шириной. И пригнал сюда с собой примерно сотню здоровенных мохнатых пауков.

Я заморгал и нахмурился:

— Пауков?

Эбинизер кивнул.

— Не сотворенных магией. Настоящих — возможно, из Феерии. Они заставили нас изрядно попотеть. Одни начали заплетать деревья паутиной, другие не давали нам покоя, пытаясь загнать в эти сети.

— Больше всего старались не допустить нас до того, кто отворил портал, — добавил Слушающий Ветер.

— Скорее не дать никому увидеть, кто это, — кивнул я. — Это и был наш преступник. Подлинный убийца.

— Возможно, — вполголоса согласился Эбинизер. — Как только ветки с паутиной упали, мы начали теснить пауков. Он бежал. И стоило ему исчезнуть, пауки тоже разбежались.

— Черт, — тихо произнес я.

— А ведь ради этого все и затевалось, — заметил Эбинизер. — Не было ни информатора, ни показаний.

Я кивнул:

— Я объявил это вам, чтобы выманить настоящего убийцу. Чтобы заставить действовать. И он так и сделал. Вы видели все собственными глазами. Этого более чем достаточно, чтобы доказать невиновность Моргана.

Старая Мэй покачала головой:

— Единственное, что это доказывает — это что кто-то еще пытается предать Совет, и ему есть что скрывать. Это не значит, что Морган не мог убить Ла Фортье. В лучшем случае это позволяет предположить, что тот действовал не один.

Эбинизер пристально посмотрел на нее:

— Значит, все-таки заговор — я правильно понял? И кто из нас говорил что-то насчет избыточной сложности?

Мэй отвернулась от него и пожала плечами:

— Должна признать, теория Дрездена представляется теперь более простым и вероятным объяснением происходящего. — Она вздохнула. — Однако в нынешней ситуации этого недостаточно.

Эбинизер нахмурился:

— Обязательно надо казнить кого-то?

Мэй снова подняла на него взгляд.

— Совершенно верно. Участие Моргана в убийстве выглядит вполне правдоподобным. Имеющиеся улики позволяют предположить, что он виновен. И Белый Совет не может выказать слабости по этому вопросу. Мы не можем допустить, чтобы смерть Ла Фортье осталась без возмездия.

— Возмездия, — заметил Эбинизер. — Не правосудия.

— Не правосудие удерживает самые различные силы от уничтожения Белого Совета, чтобы потом поступать с человечеством так, как им заблагорассудится, — ответила Старая Мэй. — Это делает страх. Это делает сила. Они должны знать, что, если позволят себе напасть на нас, последствия будут для них самыми катастрофическими. Я сознаю, насколько предосудительно было бы приговорить к смерти невиновного человека — тем более того, кто неоднократно демонстрировал свою преданность Совету. Но в целом это будет менее деструктивно и безответственно, нежели показать врагам нашу слабость.

Эбинизер оперся локтями о колени и посмотрел на свои руки. Он покачал головой и промолчал.

— А теперь, — продолжала Мэй, повернувшись ко мне, — ты прикажешь своей ученице убрать щит, иначе я порву его в клочья.

— Я бы только посоветовал прежде отойти на несколько шагов назад, — заметил я. — Если его разрушит что-либо, кроме правильной последовательности действий, он взорвется. Снесет к чертовой матери дом. И башню. И вершину холма. Девочка и Морган, правда, останутся невредимы.

Молли поперхнулась.

— Гррр, — пробормотал Эбинизер. — Ты все-таки осуществил ту задумку, да?

Я пожал плечами:

— После того, как те зомби едва не прорвались сквозь мою оборону, мне очень хотелось чего-то более надежного.

— Долго пришлось работать?

— Три месяца — по ночам и выходным. — Я вздохнул. — Здорово пришлось повозиться.

— Похоже на то, — согласился Эбинизер.

— Чародей Маккой, — резко произнесла Мэй. — Позвольте напомнить вам, что Дрезден и его ученица оказывали содействие и укрывали беглеца от правосудия.

— Мэй, — сказал Слушающий Ветер у меня из-за спины. — Довольно.

Она повернулась к нему и сурово сдвинула брови.

— Довольно, — повторил Слушающий Ветер. — Час и так достаточно черен, чтобы пытаться красить людей той же краской, какой, похоже, придется покрыть Моргана. Одна смерть — суровая необходимость. Добавить к ней еще две, причем невинных людей — бессердечно, бессмысленно и просто порочно. Совет интерпретирует действия Дрездена как нацеленные исключительно на поддержание Законов Магии. Этим все и кончится.

На лице Мэй не отобразилось ничего — абсолютно ничего. Я не мог даже отдаленно представить себе, что происходит за этой маской. Некоторое время она молча смотрела на чародеев, потом на меня.

— Мерлин будет недоволен.

— Это хорошо, — кивнул Слушающий Ветер. — Никто не должен радоваться итогам этого дня.

— Я отвезу Моргана в темницу, Мэй, — сказал Эбинизер. — Почему бы вам не переправить Стражей в город на катере? Вам будет проще без нас с Индейцем. А мы поплывем на другом катере.

— Дайте слово, — настаивала Мэй, — что вы доставите Моргана в Эдинбург.

— Обещаю, — произнес Эбинизер, — что доставлю в целости и сохранности.

Она коротко кивнула.

— Стражи.

И молча вышла из дома. Четверо Стражей последовали за ней.

Я смотрел им вслед. Они начали спускаться по лестнице, ведущей к пристани.

Я повернулся к Слушающему Ветер.

— Мне нужна ваша помощь в одном деле.

Он кивнул.

— Вон там, на краю поляны — заросли ежевики. Один из Маленького Народца пытался изобразить из себя моего ангела-хранителя. Наагло…

— Не поминай его имени, — спокойно посоветовал Слушающий Ветер. — Он черпает силы из страха и из собственной известности. Произнося его имя вслух, ты только увеличиваешь его мощь.

— Я видел, как вы обратили его в бегство, — фыркнул я. — И вы думаете, я накормлю его своим страхом?

— Не сейчас, — ответил Индеец Джо. — Однако называя его по имени, ничего хорошего не добьешься. И потом, к этому можно и привыкнуть.

Я хмыкнул, но спорить с ним не мог. Возможно, он намеренно предостерегал меня. И потом, у кого из нас лучше послужной список общения с нааглоши? Я решил не валять дурака и слушать знахаря.

— В общем, эта гадина, — сказал я, — сбила его в полете. Возможно, покалечила или убила.

Индеец Джо кивнул. Его сломанная рука уже покоилась в лубке, на перевязи. Возможно, у Стражей имелась собственная аптечка первой помощи.

— Я застал только самый конец вашей схватки. Именно поэтому я решил отплатить твари той же монетой. — Он покачал головой. — От малыша требовалась львиная отвага, чтобы совершить то, что он совершил. Я уже ходил посмотреть, что с ним.

Мне сделалось немного дурно.

— Он…

Слушающий Ветер чуть улыбнулся и покачал головой.

— Его оглушило ненадолго, а еще исцарапало шипами ежевики, хотя доспехи защитили от худшего.

Я невольно рассмеялся от облегчения; смех, правда, вышел немного похожий на лай.

— Эти доспехи? Да вы шутите.

Он покачал головой.

— Полагаю, больше всего пострадала его гордость. — В темных глазах блеснули искорки. — Такой паренек, выступивший против врага из совсем другой весовой категории… Было на что посмотреть.

— Угу, — хмыкнул Эбинизер. — Интересно, и где малыши этому научились.

Я почувствовал, что щеки мои начинают пылать.

— Я не собирался делать этого. Но пришлось.

— Ты неплохо дрался, — сказал Слушающий Ветер. — Не слишком умно, но неплохо. Этот старый дух настолько близок к воплощенному злу, насколько это возможно. Хороший человек не может не выступить против такого.

— Вы обратили его в бегство, — заметил я. — Вы могли его убить.

— Конечно, — кивнул Слушающий Ветер. — Пришлось бы гнаться за ним, потом еще драться. На это, возможно, ушли бы часы. Старый дух мог бы отчаяться. Мог бы прикрываться невинными как щитом. — Он пожал плечами. — А мог бы и я проиграть. А пока все это происходило бы, пауки слопали бы старого толстого деревенщину и обглодали его косточки.

— Ни за что, — фыркнул Эбинизер. — Не люблю вампиров, особенно этих хорьков из Белой Коллегии, но надо отдать им должное. Они умеют драться, когда хотят. После первой атаки эти жуки стали намного осторожнее.

— Угу, — подтвердил я. — Они не слишком храбрились, когда пытались задержать меня по дороге в Эдинбург.

Чародеи переглянулись, потом Индеец Джо снова повернулся ко мне:

— Пауки напали на тебя на тропе?

— Угу, — кивнул я. Эта мысль казалась удивительной и мне самому. Неужели все произошло так недавно? — Два дня назад, когда я направлялся в Эдинбург. Я же вам рассказывал… или нет? Убийца, должно быть, выставил какую-то охрану у чикагского входа на тропу, чтобы те успели перехватить меня. — Я устало усмехнулся.

— Что тут смешного? — не понял Эбинизер.

— Так, — хмыкнул я. — Просто оцениваю иронию и сам становлюсь циником. Мне кажется, он не хотел дать мне сообщить Совету, где находится Морган.

— Звучит убедительно, — заметил Индеец Джо и посмотрел на Эбинизера. — Значит, это кто-то из Эдинбурга. Что еще сужает круг подозреваемых.

Эбинизер согласно кивнул.

— Но не сильно. Мы немного ближе к цели. — Он вздохнул. — Только Моргану это не поможет. — Он встал, хрустнув коленями. — Ладно, Хосс, — тихо сказал он. — Пожалуй, дальше тянуть нет смысла.

Я скрестил руки на груди и упрямо посмотрел на Эбинизера.

Лицо его потемнело.

— Хосс, мне это противно так же, как тебе. Но как бы тебя это ни возмущало, как бы это ни возмущало меня, Старая Мэй права. Настоящий убийца знает, что Морган невиновен — но наши противники не знают. Они увидят только, что мы делаем свое дело быстро и решительно, как всегда. Черт, это даже может заставить истинного убийцу переоценить свои возможности и допустить ошибку.

— Я обещал Моргану, что помогу ему, — сказал я. — И помогу.

— Сынок, — тихо произнес Индеец Джо. — Теперь ему никто уже не в состоянии помочь.

Я стиснул зубы.

— Может быть. А может, и нет. Но я вам его не выдам. И буду драться, если вы меня заставите.

Эбинизер посмотрел на меня и с печальной улыбкой покачал головой:

— Ты, парень, сейчас даже с одним из твоих маленьких крылатых друзей драться не сможешь.

Я пожал плечами.

— Попробую. Вы его не получите.

— Гарри, — послышался тихий голос, искаженный щитом.

Я поднял взгляд и увидел, что Морган лежит на своем тюфяке с открытыми глазами и смотрит на меня.

— Все в порядке, — сказал он.

Я потрясенно уставился на него.

— Что?

— Все в порядке, — тихо повторил он. — Я пойду с ними. — Взгляд его переместился на Эбинизера. — Это я убил Ла Фортье. Я обманом убедил Дрездена в своей невиновности. Считайте это официальным признанием.

— Морган, — резко произнес я. — Морган, что вы, черт вас подери, творите?

— Исполняю долг, — ответил он. Мне показалось, в голосе его звучала слабая нотка гордости, чего я не слышал с того момента, как он переступил мой порог. — Я всегда знал, что мне, возможно, придется отдать жизнь, защищая Совет. Вот оно так и вышло.

Я смотрел на раненого Стража, и внутри меня все сжималось.

— Морган…

— Вы сделали все, что могли, — все так же тихо продолжал Морган. — Несмотря на все, что было между нами в прошлом. Вы рисковали ради меня снова и снова. Игра стоила свеч. Но не случилось… в этом нет ничего постыдного. — Он снова закрыл глаза. — Вы поймете, если проживете с мое. Всех не победить.

— Черт, — вздохнул я. Я попытался закрыть лицо руками и тут же отдернул их, такой болью обожгло правую щеку. Я по-прежнему ничего не видел правым глазом. — Черт, после всего этого… Черт, черт.

Огонь в камине шипел и потрескивал. Никто не произнес ни слова.

— Ему очень больно, — произнес Слушающий Ветер, нарушив молчание. — По крайней мере я могу сделать так, что ему станет легче. И твоим лицом тоже не мешало бы заняться. — Он положил руку мне на плечо. — Опусти щит. Пожалуйста.

Я не хотел этого делать.

Но от меня это уже не зависело.

Я показал Молли, как убрать щит.

Мы уложили Моргана в каюту «Жучка-плавунца» и приготовились к отплытию. Молли волновалась и переживала за меня, но вызвалась остаться с Морганом. Слушающий Ветер предложил показать ей кое-какие из своих знахарских приемов. Пока все занимались этим, я проглотил несколько болеутоляющих таблеток и решил, что в состоянии пройти достаточно, чтобы отыскать Уилла с Джорджией.

Духоприют показал мне, где они спят, и я повел Эбинизера по лесу к тому месту.

— Откуда Индеец Джо узнал, что я установил священную связь? — поинтересовался я.

— Гонец от Рашида, — ответил Эбинизер. — Индеец лучше разбирается в том, что можно делать с помощью такой связи. Поэтому он и отправился найти тебя и попросить выбить деревья из-под этих чертовых жуков.

Я покачал головой:

— В жизни не видел, чтобы кто-то менял облик так, как это получается у него.

— Такое вообще мало кто видел, — согласился Эбинизер, и в голосе его звучала неподдельная гордость за старого друга. Он помолчал немного. — Кстати, он предложил поучить тебя немного — если ты хочешь, конечно.

— С моим-то везением? Да я превращусь в какую-нибудь утку и не смогу вернуться обратно.

Он негромко фыркнул.

— Не менять облик. Он больше любого другого на этом свете знает, как справляться с гневом на несправедливость или ложные обвинения. Пойми меня правильно. По мне, так то, что ты испытываешь эти чувства и пытаешься что-то сделать, заслуживает уважения. Но они, эти чувства, могут с человеком и черт знает что сотворить. — На мгновение лицо его сделалось отрешенным, а взгляд устремился в невидимую даль. — Черт знает что. Он-то это хорошо знает. Думаю, если ты проведешь некоторое время с ним, тебе это только на пользу.

— Не староват ли я для ученичества?

— Тяжело в учении, легко в гробу, — сказал Эбинизер тоном человека, изрекающего непреложную истину. — Учиться никогда не поздно.

— У меня тут много обязанностей.

— Знаю.

— Я подумаю.

Он кивнул. Потом помолчал, обдумывая следующие слова.

— Есть одно в нынешних событиях, чего я никак не возьму в толк, Хосс, — произнес мой старый наставник. — Ты потратил уйму сил, чтобы вытащить всех сюда. Чтобы заманить сюда убийцу. Я дал тебе идеальный повод выйти из боя так, чтобы никто не заглядывал тебе через плечо, отвлекая от дела. Но вместо того чтобы идти в лес и захватить убийцу — что закрыло бы все это дело, — ты прешься наверх и ввязываешься в драку с тем, про кого знаешь, что тебе его не одолеть.

— Угу, — сказал я. — Знаю.

Эбинизер развел руками:

— Почему?

Я прошел несколько шагов молча.

— Томас попал в беду, помогая мне, — ответил я наконец.

— Томас, — повторил за мной Эбинизер. — Вампир.

Я пожал плечами.

— Он оказался важнее для тебя, чем возможный раскол в Белом Совете.

— Тварь направлялась прямиком к дому. А там находились моя ученица и мой клиент. Ну, а Томас был с ним.

Эбинизер буркнул что-то себе под нос.

— У девчонки был кристалл — она могла себя защитить. Черт, сынок, если он реагирует так разрушительно, как ты сказал, он вполне мог и угробить эту тварь. — Он покачал головой. — Обыкновенно я привык считать, что у тебя есть голова на плечах, Хосс. Но это просто глупость.

— Возможно, — тихо сказал я.

— Никаких «возможно», — решительно возразил он.

— Он мой друг.

Эбинизер застыл как вкопанный и посмотрел на меня в упор.

— Он тебе не друг, Гарри. Ты можешь быть ему другом, но не он тебе. Он вампир. В конечном счете он слопает тебя, если как следует проголодается — вот он каков. — Эбинизер махнул рукой в сторону окружавших нас деревьев. — Блин-тарарам, парень. Мы нашли то, что осталось от кузины Рейт — после боя нашли. И я так понимаю, ты своими глазами видел, что Лара Рейт сделала со своей же родственницей.

— Угу, — подавленно кивнул я.

— А ведь это была ее родня. — Он покачал головой. — Дружба для них ничего не значит. Они так здорово умеют врать, что порой даже сами в собственную ложь верят — но в конце концов с пищей не дружат. Я ведь не первый день на свете живу, Хосс, и позволь сказать тебе — такова их природа. Рано или поздно она возьмет свое.

— Томас не такой, — буркнул я.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Ой ли? — Он покачал головой и двинулся дальше. — Почему ты не спросил тогда свою ученицу, что заставило ее убрать завесу и использовать твой щит, а?

Я тоже пошел дальше.

Я не ответил.

Мы вернулись в Чикаго заполночь.

Старая Мэй и Стражи ждали на причале, чтобы проводить Эбинизера, Индейца Джо и Моргана в Эдинбург — «на всякий случай». Они отбыли через три минуты после того, как я ошвартовал «Жучка-плавунца».

Я смотрел им вслед, потягивая воду из бутылки с трубочкой. Слушающий Ветер продезинфицировал мои раны и сделал несколько стежков на щеке и нижней губе. Он сказал, что глаз почти не пострадал, инамазал его какой-то мазью, которая выглядела как гуано, а пахла медом. Потом задекорировал так, что я смело мог претендовать на первое место на Международном Конкурсе Раненых Идиотов: забинтовал эту половину лица и часть головы. В сочетании с той повязкой, которая все еще нужна была для шишки, что я получил от Перевертыша в прошлую с ним встречу, я выглядел стопроцентным пациентом, пережившим трепанацию черепа, только без блаженной идиотской ухмылки.

Уилл и Джорджия спали, накрытые расстегнутым спальным мешком-конвертом на надувном матрасе на корме «Жучка-плавунца». Я сошел на берег, пересек стоянку и направился к стоявшему на ней «мерседесу».

Винс опустил стекло, посмотрел на меня и нахмурился.

— Скажите, вы проклинаете всех, кто оскверняет вашу гробницу, или только англоязычных?

— Вы только что остались без чаевых, — парировал я. — Достали?

Он молча протянул мне конверт из крафт-бумаги. Потом дотянулся до ручки, отворил правую дверцу, и Мыш, спрыгнув с пассажирского кресла, радостно виляя хвостом, обежал машину, чтобы поздороваться со мной. Я опустился на колени и обнял тварюгу.

— Чумовая у вас собака, — заявил Винс.

Мыш вылизывал мне лицо.

— Угу. Что он натворил?

Винс ухмыльнулся и на долю секунды утратил свой непроницаемый вид. От таких улыбок, как у него, повышается температура в помещении. Я встал и кивнул ему:

— Вы знаете, куда присылать счет.

— А то! — хмыкнул он и уехал.

Я вернулся на катер и налил в опустевшую бутылку с трубочкой немного колы. Я пил очень осторожно, чтобы не разбередить свежие шрамы и избежать нового кровотечения. Я слишком устал, чтобы смывать кровь еще раз.

Молли повозилась с катером, проверяя, надежно ли он привязан к причалу, потом достала из шкафчика в каюте два комплекта запасных шорт и футболок и положила их так, чтобы Джорджия и Уилл сразу нашли их, проснувшись. Покончив с этим, она уселась напротив меня.

— Щит, — негромко сказал я. — Когда ты его использовала?

Она поперхнулась.

— Перевер… эта тварь швырнула Томаса в дом, и он… — Она поежилась. — Гарри. Он изменился. Это… это был не он. — Она облизнула пересохшие губы. — Он сел и стал принюхиваться словно… словно голодный волк или еще кто такой. Оглядываться в поисках меня. И тело у него… — Она покраснела. — Он был весь такой возбужденный. И сделал что-то такое, и мне вдруг захотелось сорвать всю одежду. Хотя я понимала, что это он так сделал. И что он меня убьет. Но… я все равно этого хотела. Так это было сильно…

— И ты включила щит.

Она сглотнула и кивнула.

— Я поняла, что если промедлю хоть капельку… то не смогу уже вообще думать. — Она посмотрела на меня и снова опустила глаза. — Он изменился, Гарри. Это был уже не он.

Я ничего не оставил. У тебя слов не найдется для того, что я с ним делал.

Томас…

Я отставил бутылку и сложил руки на животе.

— Ты поступила правильно, детка.

Она устало улыбнулась в ответ. В каюте воцарилась неуютная тишина. Молли искала, что сказать.

— Они… они собираются судить Моргана завтра, — тихо произнесла она. — Я слышала, как Мэй говорила.

— Угу, — кивнул я.

— Они ожидают, что мы тоже там будем.

— О, — сказал я. — Конечно, будем.

— Гарри… — сказала она. — Но мы ведь провалились. — Она сглотнула. — Невинный человек погибнет. Убийца до сих пор на свободе. Вся битва началась, кончилась, а толку никакого.

Я посмотрел на нее. Потом демонстративно поднял конверт из крафт-бумаги, который дал мне Винс, и открыл его.

— Что это? — спросила она.

— Разведывательные фотографии, — тихо ответил я. — Сняты телевиком на расстоянии в квартал.

Она уставилась на меня.

— Чего?

— Я нанял Винса, чтобы он сделал несколько снимков, — ответил я. — Ну, чисто формально его нанимала Мёрфи, потому что мой телефон могли прослушивать. Но счет пришлют мне, так что на самом деле нанимал я.

— Снимков? Каких снимков?

— Тропы из Эдинбурга в Чикаго. Того места, которое выходит в переулок за старой бойней. Я просил Винса снимать всех, кто будет входить и выходить оттуда — с момента, когда я сообщил в Эдинбург о встрече на острове.

Молли нахмурилась.

— Но… зачем?

— Чтобы не дать им времени на размышление, детка, — объяснил я. — Я точно знал, что убийца в Эдинбурге. Поэтому сделал все, чтобы он (или она) оказался в Чикаго. И чтобы у него не было времени попасть сюда другим путем.

Я достал фотографии и принялся просматривать их. Винс выполнил все здорово, с профессиональной четкостью. Черт, да эти фото могли сойти и для парадных портретов, не то что для опознания. Маккой, Слушающий Ветер, Бьорн Бьорнгуннарсон, остальные Стражи — все крупным планом, все суровые, сосредоточенные. — И я сделал так, чтобы единственный быстрый путь из Шотландии находился под контролем Винса и Мыша.

Пока я смотрел, Молли сосредоточенно решала логическую задачку.

— Но… значит, весь сценарий на острове… встреча, схватка… все это было лишь приманкой?

— Уайл И. Койот, — самодовольно произнес я. — Сууууууупергений.

Молли тряхнула головой.

— Но… вы что, вообще никому не сказали?

— Никому. Для убедительности, — кивнул я. — Я же не знал, кто предатель, поэтому не мог позволить, чтобы кто-то догадался.

— Уау, Оби-Ван, — пробормотала Кузнечик. — Я… типа в восхищении.

— Вообще-то план «месилово-на-острове» мог и сработать, — заметил я. — И мне нужно было надавать Перевертышу по мордасам на дружественной территории. Но в последнее время мне все чаще кажется, что на единственный путь к победе рассчитывать нельзя. Надо устраивать так, чтобы победы можно было добиться несколькими разными способами.

На самом деле я хотел получить в свое распоряжение оружие, которое мог бы использовать против убийцы.

Пару секунд я смотрел на последнюю фотографию, потом повернул ее и показал Молли.

— И теперь, — голос мой сам собой сорвался на недоброе рычание, — я его получил.

Молли, моргая, смотрела на фотографию.

— О, — сказала она. — А кто это?

(обратно)

Глава сорок седьмая

Суд над Морганом состоялся на следующий день, но поскольку время в Шотландии опережает чикагское на шесть часов, мне пришлось ограничиться тремя часами сна в кресле: голова и лицо слишком болели, когда я пытался лечь как положено.

Когда мы с Молли вернулись ко мне домой, Люччо уже ушла.

Почему-то я не сомневался, что так оно и будет.

Утром я поднялся и посмотрел на себя в зеркало. Все, что не закрывалось бинтами, представляло собой большой синяк. Значит, граната была не осколочная, а просто фугас. Мне повезло. Окажись я в момент взрыва на месте Лары, меня бы скорее всего убило взрывной волной. Еще мне повезло, что дело происходило на открытом воздухе, где ничего не мешало энергии взрыва рассеяться. Я не ощущал себя особенным везунчиком, но, пожалуй, мне все-таки повезло.

Ведь правда, взорваться могла осколочная граната, разбрасывающая вокруг облако смертоносных осколков — хотя плащ, возможно, защитил бы меня от большей их части. А вот от взрывной волны — вряд ли. Я даже начал испытывать нечто, похожее на уважение к Вязальщику и его умению выбирать арсенал.

Принять душ я не мог из опасения намочить швы, поэтому, сменив бинты, я наскоро сполоснулся в раковине. Затем надел рубаху с пуговицами до горла, поскольку надеть галстук не позволяла повязка. Еще я прихватил свою парадную черную мантию с синей накидкой и серый плащ Стража. Я как мог постарался привел в порядок волосы, хотя из-под повязки торчало не больше трети их. И побрился.

— Ого, — заметила Молли, когда я вышел из ванной. — Да вы серьезно к этому подошли. — Она сидела в кресле у камина, поглаживая спину Мистера. Молли одна из немногих, кого он считает достойным права дотронуться до него. Сегодня она тоже вырядилась в коричневый балахон ученицы, и хотя волосы у нее остались ярко-синего цвета, она хотя бы причесала их более или менее пристойно. Макияжем она вообще в последнее время не злоупотребляла, но сегодня обошлась и вовсе без этого. В общем, вполне разумно заключила, что чем меньше будет привлекать к себе внимания Совета, тем лучше для нее.

— Умгум. Такси еще не пришло?

Она покачала головой и встала, столкнув Мистера на пол. Котище не стал устраивать скандала, несмотря на некоторую бесцеремонность.

— Пошли, Мыш, — сказала она. — Надо тебе прогуляться до отъезда.

Пес с готовностью вышел за ней на улицу.

Я снял трубку и позвонил Томасу домой. Там никто не ответил.

Я набрал номер Лары, и трубку после первого же гудка сняла Жюстина.

— Резиденция мисс Рейт.

— Это Гарри Дрезден, — сказал я.

— Добрый день, мистер Дрезден, — ответила Жюстина официальным, деловым тоном. Она явно находилась в помещении не одна. — Чем могу быть вам полезной?

Теперь, когда накал охоты на человека спал, мой телефон, возможно, больше не прослушивали. Но только «возможно». Я постарался говорить тем же деловым тоном.

— Я звоню справиться о состоянии Томаса.

— Он здесь, — ответила Жюстина. — В настоящий момент он отдыхает с удобствами.

Я видел, в каком кошмарном состоянии находился Томас. Если он отдыхает в комфортных условиях, так только потому, что смог как следует насытиться.

Скорее всего мой брат кого-то убил.

— Надеюсь, он скоро поправится, — сказал я.

— Ухаживающий за ним персонал…

(Должно быть, она имела в виду себя)

— …беспокоят сложности, связанные с его первоначальным состоянием.

Я помолчал немного.

— Все настолько плохо?

Деловой голос изменился, сделавшись неподдельно тревожным.

— Ему дали транквилизаторы. У нас не было выхода.

Я с такой силой сдавил трубку, что она едва не треснула.

Я ничего не оставил. У тебя слов не найдется для того, что я с ним делал.

— Если это возможно, я бы хотел навестить его.

Жюстина взяла себя в руки, снова превратившись в бесстрастного секретаря.

— Я посоветуюсь с мисс Рейт. Боюсь, в ближайшие дни это вряд ли получится.

— Понятно. Будьте так добры, известите меня, когда это будет возможно, ладно?

— Разумеется.

— Мой номер…

— У нас имеется эта информация, мистер Дрезден. Я свяжусь с вами в ближайшее время.

Я поблагодарил ее и повесил трубку. Я сидел, низко опустив голову, и трясся от злости. Если эта тварь причинила моему брату столько вреда, сколько выходило по тому, что я услышал, я собирался отыскать нааглоши и порвать его на мелкие клочки, даже если бы для этого потребовалось взорвать все до единой пещеры Нью-Мексико.

В дверях показалась Молли.

— Гарри? Такси ждет.

— Ладно, — вздохнул я. — Пошли испортим кое-кому день.

Я старался не думать слишком много о том, что Уайл И. Койот, Супергений, почти в каждой серии получает изрядную трепку от своих врагов и заканчивает день обычно падением с двухмильного утеса.

Ладно, Гарри, подумал я, тебе всего-то достаточно не повторять ошибок Уайла И. Ведь если он продолжит идти по воздуху, сорвавшись с утеса, а не смотреть вниз, все будет тип-топ.

Суд состоялся в Эдинбурге.

Собственно, другого варианта не рассматривалось. С учетом сложной ситуации в Совете Старейшин, а также неожиданной интенсивности атак на берегу Духоприюта, место выбрали самое безопасное из всех возможных. Обычные дела рассматриваются в закрытом порядке, но это вышло слишком громкое, так что на суде собирались присутствовать больше пятисот чародеев — почти половина Совета. Большинство их составляли сторонники Ла Фортье, которым очень не терпелось увидеть, Как Свершится Правосудие — что, согласитесь, куда приятнее, чем Свершать Кровавое Возмездие.

Мы с Молли и Мышом воспользовались той же тропой, по которой я шел три дня назад. На этот раз у входа дежурил удвоенный наряд Стражей под командой рослого скандинава — все из Старой Гвардии. Все до единого наблюдали за моим приближением с изрядной враждебностью, которую не особенно пытались скрыть. Я не обращал на это внимания. Я к такому привык.

Мы вошли в комплекс, миновали еще несколько постов — всех с удвоенными нарядами, разумеется — и прошли в Дискуссионную. Возможно, это тоже говорит кое-что о складе ума у чародеев — то, что помещение, которое в других местах назвали бы «залом собраний» назвали «дискуссионной комнатой». На деле она представляла собой настоящий зал собраний, в котором каменные ряды окружали амфитеатром небольшую каменную сцену, напоминая античный театр. Однако не доходя нескольких десятков ярдов до зала, я свернул в сторону, в боковой коридор.

Мне стоило некоторого труда убедить дежурных Стражей пропустить меня, Мыша и Молли в зал отдохновения, пока один из них прошел в покои Эбинизера спросить, согласен ли тот меня принять. Молли никогда не приходилось еще видеть таких просторных помещений, и она с любопытством крутила головой во все стороны.

— Потрясающее место, — призналась она. — Как вы думаете, это еда только для шишек, или они не будут возражать, если я поем немного?

— Старая Мэй весит ненамного больше птички, — ответил я. — Ла Фортье мертв, и замену ему еще не выбрали. Я полагаю, здесь на всех с избытком.

Она нахмурилась.

— Но если это предназначается только для них?

Я пожал плечами:

— Ты голодна. Вот еда. Что тут думать?

— Я думаю, что не хочу злить их. В смысле, злить еще больше.

В некоторых вопросах у девчонки куда больше здравомыслия, чем у меня.

Эбинизер прислал Стража с требованием немедленно провести меня к нему, а также накормить Молли у буфетного стола. Я честно пытался скрыть улыбку. Эбинизер придерживается точки зрения, согласно которой все ученики всегда голодны. Ума не приложу, кто произвел на него такое впечатление.

Я осмотрелся у него в приемной, стены которой сплошь были закрыты забитыми до отказа книжными стеллажами. Эбинизер — читатель эклектичный. Кинг, Хайнлайн и Клэнси соседствуют у него на полках с Хокингом и Ницше. Многочисленные редакции великих религиозных книг бесцеремонно смешаны с творениями Юлия Цезаря и Д. Г. Лоуренса. Сотни книг написаны и переплетены вручную; ради возможности заполучить некоторые из них любой даже самый почтенный музей с готовностью пошел бы на кражу. Книги стояли на полках вертикально, лежали горизонтально, и хотя большая часть корешков оставалась на виду, я не сомневался в том, что требуется фантастическое терпение, чтобы найти нужную — если, конечно, не помнить, куда поставил ее в прошлый раз.

Порядок сохранялся только на одной полке.

На ней выстроился ряд простых, переплетенных в кожу тетрадей, примерно одного образца, хотя кожа использовалась разная, да и выцвела по-разному, сильнее утех, что стояли слева, слабее — у правых. Пара самых левых тетрадей, казалось, вот-вот рассыплется в прах. Самая правая тетрадь производила впечатление совсем новой и лежала, раскрытая и заложенная авторучкой, на полке.

Я заглянул на последнюю заполненную страницу. На ней ровным, уверенным почерком Эбинизера было написано:

…представляется несомненным, что он не знал об истинном предназначении острова. Порой мне начинает казаться, что такая штука, как судьба, действительно существует — или, во всяком случае, какая-то высшая сила, которая оборачивает события в нашу пользу, несмотря на все, что мы по нашему невежеству пытаемся испортить. Мерлин требует, чтобы мы немедленно взяли мальчишку под наблюдение. Я думаю, что он просто дурак.

Рашид считает, что предостерегать его насчет острова бессмысленно. Он отлично разбирается в людях, но я не уверен, что в этом случае он прав. У парня на плечах неплохая голова. Из всех известных мне чародеев он входит в число трех или четырех, на которых я согласен видеть эту конкретную мантию. Я доверяю его суждениям.

Впрочем, я доверял и Мэгги.

За спиной послышались шаги Эбинизера, и я поднял голову.

— Хосс, — произнес он. — Как твоя голова?

— Полна вопросов, — ответил я, закрыл тетрадь и протянул ему ручку.

Мой старый наставник улыбнулся одними глазами, принимая у меня ручку: он хотел, чтобы я прочитал написанное им.

— Мой дневник, — кивнул он. — Ну, три последних мои. Предыдущие остались от моего мастера.

— Мастера?

— В этом слове ничего плохого, Хосс. Оно означает учителя, наставника, профессионала, эксперта — ну, и негативный смысл тоже имеется. Просто по природе своей люди помнят плохое и забывают хорошее — думаю, так. — Он похлопал по корешкам трех тетрадей, предшествующих его собственным. — Записи моего мастера. — Он похлопал по четырем следующим. — Записи его мастера… ну и так далее. — Он очень осторожно коснулся двух самых первых тетрадок. — Эти и читать-то уже почти невозможно, даже если в языке разобраться.

— Кто заполнял эти?

— Мерлин, — просто ответил Эбинизер. Он протянул руку и поставил на место свой дневник. — Придет день, Хосс, и мне, пожалуй, придется просить тебя позаботиться о них.

Я перевел взгляд со старика на тетради. Дневники, полные мыслей чародеев-наставников за тысячу с лишним лет? Господи Боже и святые угодники…

Вот это будет чтение.

— Возможно, — продолжал Эбинизер, — у тебя самого как-нибудь появится мысль-другая, которые тебе захочется записать.

— Вы, сэр, всегда оптимист.

Он улыбнулся:

— Ладно. Что привело тебя сюда перед началом процесса?

Я протянул ему конверт, который дал мне Винс. Маккой нахмурился и начал перебирать фотографии. Он хмурился все сильнее, пока не дошел до самого последнего снимка.

Тут он затаил дыхание, и я не сомневался: он понял, что все это означает. Эбинизеровы мозги вообще не позволяют себе зарастать зеленым (равно и какого-то другого цвета) мхом.

— Звезды небесные, — выдохнул Эбинизер. — На этот раз ты все продумал заранее, да?

— Даже сломанные часы иногда показывают правильное время, — скромно потупился я.

Он положил снимки обратно в конверт и вернул его мне.

— Хорошо. Как ты хочешь все это разыграть?

— На суде. Перед самым занавесом. Я хочу, чтобы он думал, будто ему удалось выйти сухим из воды.

Эбинизер фыркнул.

— Ты здорово разозлишь Старую Мэй и с полсотни бывших сподвижников Ла Фортье.

— Угу. Я сегодня плохо спал, так переживал за них.

Он фыркнул еще раз.

— У меня есть одна теория, — добавил я.

— Да?

Я рассказал.

Пока я рассказывал, Эбинизер мрачнел с каждой фразой. Он повернул руки ладонями вверх и посмотрел на них. Руки у него крупные, сильные, обветренные и мозолистые от тяжелой работы — но не дрожат никогда. На одной ладони темнела царапина, которую он получил, упав на землю во время вчерашней потасовки. На кончике пальца синело чернильное пятно.

— Мне нужно кое-что предпринять, — сказал он. — А тебе лучше идти.

Я кивнул.

— Увидимся там?

Он снял очки и принялся осторожно протирать линзы носовым платком.

— Ага.

Суд начался примерно через час.

Я сидел на камне у края сцены, Молли рядом со мной. Мы проходили по делу как свидетели. Мыш устроился на полу рядом со мной. Ему тоже предстояло выступить как свидетелю, хотя, кроме меня, об этом никто не догадывался. Свободных мест в зале не осталось ни одного. Собственно, именно поэтому Совет, как правило, устраивает собрания в разных местах по всему свету: для большого количества людей в Эдинбурге просто не хватает места.

Стражи стояли по периметру сцены, у дверей и в проходах между рядами. Все присутствующие были одеты в черные чародейские балахоны с шелковыми или атласными накидками, цвет и отделка которых разнились в зависимости от статуса. Синие — у полноправных членов Совета, красные — у тех, то имеет вековой стаж работы по чародейскому профилю, серебряная лента с кистями у признанных алхимиков, золотой жезл-кадуцей у знахарей-целителей, медный шеврон на отвороте у обладателей ученой степени (у некоторых их было столько, что и накидки не разглядеть), вышитая белая соломонова звезда у профессиональных экзорцистов… ну и так далее.

На моей синей накидке орнамент отсутствует как класс, хотя одно время я забавлялся идеей вышить на ней «ГИА» — красными, белыми и синими нитками. Из всех присутствующих в помещении Молли одна щеголяла коричневым балахоном.

Люди отводили от нас глаза.

Белый Совет любит свои церемонии. Анастасия Люччо появилась в дверях при всех своих регалиях, не говоря уже о сером плаще Стража. Рука ее до сих пор висела на перевязи, но в другой она держала церемониальный жезл командующего Корпусом Стражей. Стоило ей войти, как все разговоры разом стихли. Она трижды ударила концом жезла в пол, и в зал вошли шестеро членов Совета Старейшин под предводительством Мерлина в темных балахонах с пурпурными накидками. Они поднялись на сцену и торжественно стали в ряд. Появился Пибоди с письменной доской размером с ноутбук — он уселся на каменную скамью с противоположной от нас с Молли стороны и тут же принялся строчить что-то, скрипя пером.

Я положил руку на голову Мыша и принялся ждать начала спектакля — потому иначе назвать все это не мог. Спектакль.

Появились еще двое Стражей, а между ними связанная фигура. Моргана провели по ступеням прохода и поставили на сцену перед Старейшинами — все как положено обвиняемому, со связанными перед собой руками и в черном капюшоне-мешке на голове. Ему никак не стоило идти самому, идиоту, но он все же сумел прохромать вниз самостоятельно, не прибегая к помощи Стражей. Должно быть, его напичкали болеутоляющими.

Слово взял Мерлин.

— Мы собрались сегодня, — начал он по-латыни, — дабы свершить правосудие. Стоящий здесь Дональд Морган обвиняется в преднамеренном убийстве члена Совета Старейшин Алерона Ла Фортье, сговоре с врагами Белого Совета и измене означенному Совету. Мы начнем с рассмотрения улик.

Некоторое время зачитывали улики. Их хватило бы на десять приговоров. Морган, стоявший над еще не остывшим телом жертвы с окровавленным орудием убийства в руках. Банковский перевод почти в шесть миллионов долларов, внезапно пришедший на его счет. Сам факт побега, в процессе которого он тяжело ранил троих Стражей. Последовавшее за этим вовлечение обманным путем в соучастие и укрывательство других чародеев — нас с Молли только что по имени не назвали.

— Дональд Морган, — произнес Мерлин. — Имеете ли вы сказать что-либо в свою защиту?

Это было типа не совсем обычно. Обвиняемым редко давали возможность произнести хоть что-нибудь.

Это ведь так запутывает процесс.

— Я не оспариваю обвинений, — твердо заявил Морган из-под капюшона. — Я, и только я виновен в смерти Ла Фортье.

Вид у Мерлина сделался такой, будто кто-то зажарил его любимого щенка с яичницей на завтрак. Он кивнул.

— Если других улик нет, мы перейдем к…

Я встал.

Мерлин осекся и уставился на меня. В зале воцарилась мертвая тишина, если не считать скрипа пера Пибоди. Он остановился, чтобы перевернуть страницу, и достал из кармана вторую чернильницу, которую поставил на стол.

Анастасия смотрела на меня, крепко сжав губы, и взгляд ее словно спрашивал: «Что, черт возьми, ты творишь?»

Я подмигнул ей, вышел на середину сцены и повернулся лицом к старейшинам.

— Страж Дрезден, — произнес Эбинизер. — У вас имеются новые улики, которые вы готовы представить на рассмотрение Совета Старейшин?

— Имеются, — кивнул я.

— Прошу прощения, — вмешалась Старая Мэй. — Страж Дрезден не присутствовал ни при убийстве, ни в процессе задержания обвиняемого, ни при бегстве обвиняемого из-под стражи. Он не может опровергать или подтверждать обстоятельств этих событий.

— Прошу прощения, — возразил Слушающий Ветер. — Страж Дрезден зарабатывает на жизнь как частный детектив, и его умение докапываться до истины в самых сложных обстоятельствах хорошо известно.

Мэй испепелила Индейца взглядом.

— Страж Дрезден, — серьезно произнес Мерлин. — История вашего конфликта со Стражем Морганом, выступавшим в качестве официального наблюдателя Белого Совета, также всем известна. Должен предупредить, что любая обвинительная улика с вашей стороны будет оцениваться в поправкой на вашу долгую, порой разрушительную вражду.

Все-таки Мерлин стал Мерлином не за просто так. У него хватало чутья понять, что игра еще не кончена, и он знал, как выступать перед публикой. Ничего он меня не предостерегал; он просто удостоверился в том, что всем присутствующим чародеям известно, как я ненавидел Моргана, чтобы моя поддержка сделалась еще убедительнее.

— Я понимаю, — сказал я.

Мерлин кивнул:

— Продолжайте.

Я улыбнулся ему.

— Я ощущаю себя Эркюлем Пуаро, — произнес я на своей более или менее внятной латыни. — Позвольте мне насладиться этим секунду. — Я сделал глубокий вдох и удовлетворенно выдохнул.

Мерлин мастерски владел собой. Выражение его лица не изменилось ни на йоту, только левый глаз нервно дернулся. Очко в копилку мультяшного койота.

— Я заподозрил, что Моргана подставили… ну, в общем-то с момента, когда я услышал выдвинутые против него вздорные обвинения, — заявил я. — Не знаю, знаете ли вы этого человека, но я знаю. Он преследовал меня большую часть моей жизни. Если бы его обвинили в отрубании голов новорожденным кроликам, которых кто-то обвинил в занятиях черной магией, — что ж, на это я, возможно, и повелся бы. Но этот человек способен предать Белый Совет не больше, чем, скажем, полететь, хлопая руками.

Исходя из этого, я пришел к выводу, что кто-то другой в Совете убил Ла Фортье и подставил Моргана, чтобы обвинение пало на того. Поэтому я предпринял независимое расследование. — Я изложил Старейшинам и всему собранию чародеев краткий обзор событий последних дней, опустив только слишком деликатные и несущественные подробности. — Мое расследование привело к предположению, что виновный в убийстве пытался не только переложить вину на Моргана, но и посеять зерна раздора между Советом и Белой Коллегией вампиров, создав иллюзию их причастности к убийству.

Пытаясь заставить этого неизвестного убийцу выдать себя, — продолжал я, — я довел до сведения Совета, что у меня имеется информатор, готовый рассказать о его роли в этом заговоре, и назначил членам Совета место и время встречи в Чикаго. Исходя из теории, согласно которой настоящий убийца является членом Совета — разумеется, работающим здесь, в Эдинбурге, — я предположил, что ему не останется иного выбора, кроме как лично прибыть в Чикаго по тропе, и установил наблюдение за выходом. — Я помахал в воздухе конвертом из крафт-бумаги. — Здесь находятся фотографии всех, кто выходил в Чикаго с тропы на протяжении нескольких следующих часов.

Я открыл конверт и начал передавать Старейшинам фотографии. Они взяли их, по очереди просмотрев все. Эбинизер спокойно подтвердил, что снимки выходящих из портала Стражей, его самого, Мэй и Слушающего Ветер подлинные.

— Я предположил также, — сказал я, — что вероятность случайного попадания в Чикаго кого-либо, кроме этой группы, предельно мала. С учетом того, что во время встречи группа подверглась нападению потусторонних сил при поддержке чародея-профессионала, я пришел к заключению, что убийца попался на эту наживку. — Я повернулся, достал из конверта последний снимок и с наигранным драматизмом, достойным Пуаро, поднял его в воздух так, чтобы было видно сидящим в зале. — Так почему бы вам не рассказать нам, что вы делали в Чикаго и его окрестностях прошлой ночью… чародей Пибоди?

Жаль, не было у меня поблизости клавишника, чтобы урезать на синтезаторе мотивчик в стиле мыльной оперы — так вышло бы совсем уж идеально.

Все Старейшины за исключением Эбинизера и, по неизвестной мне причине. Привратника, повернулись и, раскрыв рты, уставились на Пибоди.

Секретарь Совета Старейшин неподвижно сидел за своим столиком.

— Насколько я понимаю, — произнес он, — у вас есть и более убедительные доказательства, чем обычный визуальный образ? Такие штуки очень легко сфабриковать.

— Если вы спрашиваете, — кивнул я, — есть. У меня есть свидетель, который находился достаточно близко, чтобы понюхать вас.

По моему знаку Мыш встал и повернулся к Пибоди.

Негромкое рычание прозвучало в помещении оглушительной барабанной дробью.

— И это все? — спросил Пибоди. — Фото? И собака?

Мэй выглядела так, словно ее ударили кувалдой промеж глаз.

— Это, — произнесла она чуть слышно, — собака фу. — Она повернулась ко мне: — Где ты достал такую? И как тебе разрешили ее держать?

— Он сам меня типа выбрал, — ответил я.

Взгляд Мерлина просветлел.

— Мэй, показаниям животного можно верить?

Она смотрела на меня в нескрываемом замешательстве.

— Абсолютно. Здесь присутствуют несколько чародеев, которые могут это подтвердить.

— Да, — пророкотал коренастый лысый мужчина с азиатскими чертами лица.

— Это правда, — сказала женщина средних лет с кожей заметно темнее, чем у меня — возможно, из Индии или Пакистана.

— Любопытно, — произнес Мерлин, поворачиваясь к Пибоди. Что-то в его чертах напомнило мне акулу.

— Действуя на основании добытых Дрезденом улик, — сообщил Эбинизер, — мы со Стражем Рамиресом двадцать минут назад провели обыск в покоях Пибоди. Проба чернил, которые он использовал при получении подписей членов Совета Старейшин, показала наличие ряда химических и алхимических веществ, используемых для психических манипуляций с чужим сознанием. Я полагаю, с помощью этих чернил Пибоди добивался влияния на процесс принятия решений членами Совета Старейшин, и, вполне вероятно, также имел возможность воздействовать на младших членов Совета.

Слушающий Ветер потрясенно раскрыл рот. Он посмотрел на собственные, перепачканные чернилами пальцы, потом на Пибоди.

Возможно, Пибоди и не приходилось видеть, как человек превращается в медведя, но ему явно хватило ума сообразить, что тот вот-вот и ему пообещает натянуть жопу на уши. Маленький секретарь огляделся по сторонам, потом посмотрел на моего пса. Лицо его разом утратило какое-либо выражение.

— Конец, — произнес он тихим, спокойным голосом, — близок.

И с этими словами швырнул запасную чернильницу.

Мыш предостерегающе гавкнул и сбил Молли с лавки на пол. Из разбитой бутылочки вырвалось темное клубящееся облако, из которого со сверхъестественной скоростью выстрелили во все стороны похожие на щупальца протуберанцы. Один из них коснулся Стража, бросившегося на Пибоди.

Щупальце обвилось вокруг его груди и резко сжалось. Все, чего коснулась тонкая полоса дымки, мгновенно превратилось в черный пепел — он разрезал человеческое тело с легкостью электрического ножа, и две половинки бывшего Стража с тяжелым, влажным стуком упали на пол.

Я уже видел в точности такую штуку несколько лет назад.

— Назад! — заорал я. — Это мордит!

А потом погас свет, и в зале воцарились вопли и хаос.

(обратно)

Глава сорок восьмая

Самым страшным было не то, что я стоял в пяти футах от облака сопоставимого с оружием массового уничтожения вещества, способного лишить жизни всего, к чему прикоснется. И не то, что противостоял мне человек, возможно, входивший в состав Черного Совета, смертельно опасный, как им всем и положено, и что бился он, прижатый спиной к стене, так что терять ему было нечего. И даже не то, что свет погас, а биться не на жизнь, а на смерть в темноте не в пример труднее.

По-настоящему страшным было то, что я стоял в относительно небольшом замкнутом пространстве, где собрались еще почти шесть сотен чародеев Белого Совета — мужчин и женщин, в распоряжении которых находились изначальные силы вселенной. И из всего этого количества только Стражи обладали опытом обуздания разрушительной магии в боевых условиях. Представьте себе, что вы оказались на большом газоперерабатывающем заводе в обществе пятисот пироманьяков со спичечными коробками в руках: достаточно одного-единственного идиота, чтобы угробить всех, а у вас имеется еще четыреста девяносто девять запасных.

— Не зажигайте свет! — визжал я, пятясь от того места, где в последний раз видел облако. — Никакого света!

Но мой голос был лишь один из сотен, и несколько десятков чародеев отреагировали именно так, как предполагал Пибоди. Они немедленно засветили свои талисманы и прочие устройства.

И мгновенно превратились в идеальные мишени.

Клубящиеся щупальца концентрированной смерти протянулись к источникам света, пронизывая всех, кто попался у них на пути. На моих глазах пожилая женщина лишилась руки до локтя, когда мордитовое облако выбросило жгут темноты в направлении сидевшего двумя рядами выше ее чародея. Темнокожий мужчина с массивными золотыми серьгами в ушах грубо толкнул молодую женщину, засветившую у себя в пальцах кристалл. Щупальце промахнулось мимо женщины, поразив вместо этого его самого и проделав у него в груди дыру диаметром в фут.

Со всех сторон слышались крики, полные боли и ужаса, — звуки, которые человеческое тело и разум распознают автоматически, порываясь реагировать инстинктивно. Они пронзили меня с той же силой, что и в первый раз, когда я слышал подобное: желание бежать прочь от того, что возбуждает такой ужас, смешанное с порожденным адреналиновым выбросом стремлением действовать, спешить на помощь.

Спокойно, произнес голос где-то у самого моего правого уха… это при том, что слышать его я не мог, поскольку вся та половина моей головы была наглухо забинтована, так что ни один звук не пробился к моему правому уху без искажения.

Из чего следовало, что голос мне мерещился. Он звучал у меня в голове. Более того, я узнал его — голос принадлежал Мерлину.

Члены Совета, немедленно на пол, произнес спокойный, властный голос Мерлина. Окажите помощь тем, кто истекает кровью, но не пытайтесь использовать источники света до тех пор, пока мы не локализуем мордитовое облако. Старейшины, я выявил местонахождение облака и удерживаю его от дальнейшего расползания. Рашид, будь добр, не дай ему сдвинуться вперед и испепелить меня. Мэй и Марта Либерти, держите его справа, Маккой и Слушающий Ветер — слева. Им управляет сильный чародей, так что не мешкайте и помните: мы не можем позволить ему двигаться вверх.

Весь этот монолог — готов поклясться, я воспринимал его как нормальную физическую речь — занял не более доли секунды. Он сопровождался схематическим образом зала, словно его нарисовали мелом на воображаемой доске. Я явственно видел клубящиеся очертания мордитового облака, окруженного подобием кирпичей, на каждом из которых значилось имя одного из Старейшин. Все вместе они складывались в купол, который удерживал наводящее ужас облако.

Блин-тарарам! Буквально за полторы секунды Мерлину удалось превратить хаос и смятение в организованное сражение. То есть я и раньше понимал, что Мерлином Белого Совета становятся не за красивые глаза. Просто до сих пор мне не доводилось видеть его в настоящем деле.

Страж Дрезден, произнес Мерлин. Или подумал. Или переслал. Будьте добры, не дайте Пибоди бежать. Страж Торсен и его команда спешат вам на помощь, но нам необходим человек, способный быстро выследить Пибоди и не дать ему совершить какую-либо новую диверсию. Нам пока неизвестен масштаб его психической экспансии, поэтому мы не можем доверять никому из молодых Стражей.

Нравится мне работа чародея. Каждый день похож на Диснейленд.

Я сорвал дурацкий балахон, мантию, плащ и повернулся к выходу. Движения охваченных паникой людей превратили свет двух или трех не погашенных еще источников в мигание стробоскопа. Бег к выходу под эти вспышки казался сюрреалистическим сном, но я не сомневался, что Пибоди заранее продумал пути к отступлению, и у него имелось достаточно времени, чтобы убраться из зала под покровом темноты.

Я пытался думать как чародей, которого разоблачили как члена Черного Совета и приговорили к поимке, допросу и, возможно, смерти. С учетом того, что на протяжении нескольких последних дней я почти не сомневался в том, что это произойдет со мной, я уже задумывался над тем, как выбираться из подземного комплекса, а уж у Пибоди было больше времени обдумать план, чем у меня.

Будь я на его месте, я бы открыл портал в Небывальщину и закрыл бы его за собой. Я бы нашел подходящее место для перехода, а потом сделал бы все так, чтобы это место оказалось насколько возможно враждебным для преследователей. Правда, обереги, установленные на протяжении столетий в туннелях под Эдинбургом не одним поколением чародеев, не позволяют открывать порталы в Небывальщину из охраняемого пространства, так что для осуществления этого плана Пибоди необходимо было миновать хоть один из охраняемых выходов.

Значит, мне нужно остановить его прежде, чем он уйдет так далеко.

Я вырвался из зала в освещенный коридор и увидел, что оба Стража у двери принадлежат к молодому поколению, получившему повышение в звании уже после катастрофической битвы с Красной Коллегией на Сицилии. Оба стояли, вытянувшись по стойке «смирно», никак не реагируя на доносившийся из зала шум.

Я увидел полу черного балахона, исчезающую за поворотом коридора справа от меня, сорвался с места и побежал следом. Чувствовал я себя средненько, чтобы не сказать хуже, но у меня все-таки имелось одно преимущество перед старым, пусть и более опытным чародеем: я был моложе и занимался спортом.

Чародеи могут жить и сохранять могущество столетиями, и все-таки их тела теряют физическую крепость, если они, конечно, не прилагают сил к тому, чтобы поддерживать себя в тонусе. И даже так, всех способностей молодого тела не восстановить — а бег на спринтерскую дистанцию как раз относится к таким способностям.

Я свернул за угол и увидел Пибоди, бегущего далеко впереди. Он свернул за следующий угол, и когда я свернул следом, я уже отыграл несколько шагов. Мы пронеслись через административный сектор и бежали мимо казарм Корпуса Стражей, когда из двери, расположенной в паре десятков футов перед Пибоди, показалось трое Стражей, совсем еще подростков — опасных юнцов, которых мы ускоренно натаскивали для ведения военных действий.

— Конец близок! — прорычал Пибоди.

Все трое застыли как вкопанные, с лишенными выражения лицами, и Пибоди миновал их, сбив одного на бегу с ног. Я поддал ходу, и он начал беспокойно оглядываться через плечо.

Он нырнул за следующий угол, и инстинкты предупредили меня о том, что он что-то замышляет. Я обогнул угол и, упав, покатился по полу, когда струя заговоренной жидкости, просвистев надо мной, ударила в стену позади меня и зашипела, словно кто-то одновременно встряхнул и откупорил тысячу бутылок газировки.

Я не успел перезарядить мои энергетические кольца, поэтому оставил их лежать дома на полке, но я не мог позволить Пибоди спокойно расстреливать меня через плечо всякой гадостью. Я поднял правую руку, выкрикнул: «Fuego!» и швырнул в него по коридору огненную комету размером с баскетбольный мяч.

Пибоди бросил несколько коротких слов, сделал рукой оградительный жест, напомнивший мне доктора Стрейнджа, и мое заклятие разбилось о невидимый барьер в добрых трех футах от него. Правда, даже так оно зацепило полу его балахона, одежда загорелась, и Пибоди лихорадочно сорвал ее на бегу.

Я еще сократил дистанцию, и когда он свернул в один из широких коридоров, нас разделяло всего двадцать футов, а прямо перед нами виднелся первый пост охраны. Ворота охраняли четверо Стражей — то есть, скажем честно, поскольку все взрослые, как папики, так и старичье, которые могли бы и фитиль за такое вставить, присутствовали на суде, юнцы сидели на полу и резались в карты.

— Держите этого человека! — крикнул я.

— Дрезден обернулся чернокнижником! — взвизгнул Пибоди; он явно испугался. — Он пытается меня убить!

Юные Стражи повскакивали на ноги с достойной восхищения быстротой. Один из них потянулся за посохом, другой потащил из кобуры пистолет. Третий повернулся и проверил, заперты ли ворота — а четвертая — чисто инстинктивно — описала рукой круг над головой и, выкрикнув заклинание, сделала бросок.

Я успел выставить щит и перехватил невидимый шар для боулинга, но удар вышел настолько сильным, что остановил меня. Я пошатнулся и упал, больно стукнувшись плечом о стену.

Глаза Пибоди вспыхнули торжеством.

— Конец близок! — рявкнул он, заморозив юных Стражей, как уже проделал у казарм. Он сорвал ключ, висевший на кожаном шнурке на шее у одного из Стражей, отворил ворота, повернулся с кинжалом в руке и полоснул им по бедру девушки, едва не оглушившей меня. Она вскрикнула, и из раны забила, пульсируя, кровь — верный признак поврежденной артерии.

Я вскочил на ноги и швырнул в Пибоди еще один заряд энергии, но он отразил его в точности так же, как предыдущий, вырвался за ворота и рванул руками воздух, открывая проем между этим и соседним мирами.

И прыгнул в него.

— Сукин сын, — зарычал я. Никто из молодых Стражей не шевелился, даже раненая девушка. Без медицинской помощи она истечет кровью в считанные минуты. — Черт подери! — выругался я. — Черт, черт, черт! — Я бросился к девчонке, на ходу срывая пояс с джинсов и молясь о том, чтобы рана оказалась не слишком высоко и жгут помог.

По полу загрохотали шаги, и показалась Анастасия Люччо с пистолетом в здоровой руке; лицо ее побелело от боли. Тяжело дыша, она остановилась рядом со мной, опустилась на колени и положила пистолет на пол.

— Я займусь ею, — бросила она. — Беги!

Портал за воротами начал закрываться.

Я вскочил и, добежав до портала, рыбкой нырнул в него. Вспыхнул свет, и каменный туннель разом превратился в лес из мертвых деревьев, в котором пахло гнилью и застоявшейся водой. Пибоди стоял прямо перед порталом, пытаясь закрыть его, и я врезался в него прежде, чем он успел закончить. Он опрокинулся на спину, и оба мы полетели на землю.

Примерно полсекунды ни он, ни я не шевелились, потом Пибоди перекатился вбок, и я краем глаза увидел у него в руке окровавленный кинжал.

Он ударил, целясь острием мне в горло, но я успел выставить перед собой руку. Он взрезал мне вену. Я перехватил его запястье другой рукой, и он, извернувшись, навалился на меня сверху и стиснул рукоять кинжала обеими руками, пытаясь одолеть сопротивление моей одной руки всем своим весом. Капли моей собственной крови падали мне на лицо, острие кинжала медленно, но верно приближалось к моему глазу.

Я сделал попытку сбросить Пибоди, но он оказался сильнее, чем выглядел. Довольно скоро стало ясно, что вближнем бою опыта у него больше, чем у меня. Я попытался ударить его раненой рукой, но он без труда отбил ее.

Я чувствовал, как мои мышцы подаются, и нож придвигается все ближе. Удержать его одной рукой я не мог, и Пибоди знал это. Он добавил усилий, и острие кинжала обожгло мне нижнее веко.

А потом раздался грохот, и Пибоди опрокинулся вбок. Некоторое время я лежал, оглушенный, затем повернул голову.

На земле у оставшегося полузакрытым портала лежал Морган с дымящимся пистолетом Люччо в руке; раненая нога его покраснела от крови.

Как он сумел угнаться за нами с такими ранами, я не знаю. Даже при болеутоляющих они наверняка терзали его как черт знает что. Он смотрел на тело Пибоди, и в глазах его блестела сталь. Потом рука его затряслась, он уронил пистолет и сам со стоном повалился следом.

Тяжело дыша, я подошел к нему.

— Морган… — Я перевернул его и осмотрел его рану. Одежда и повязки насквозь пропитались кровью, но из самой раны кровь больше не шла. Лицо его побелело как мел. Губы казались серыми.

Он спокойно открыл глаза.

— Сделал гада.

— Угу, — подтвердил я. — Сделали.

Он с трудом улыбнулся.

— Второй раз вытаскиваю вашу задницу из огня.

Я невольно усмехнулся:

— Знаю.

— Обвинят меня, — тихо произнес он. — Пибоди ни в чем не сознался, а с политической точки зрения я лучший кандидат. Пусть их вешают на меня. Не противься этому. Я так хочу.

Я смотрел на него.

— Почему?

Он с усталой улыбкой покачал головой.

Несколько долгих секунд я смотрел на него, и тут до меня дошло. Морган с самого начала лгал мне.

— Потому что вы уже знали, кто убил Ла Фортье. Она была там, когда вы очнулись в его покоях. Вы видели, кто это сделал. И хотели защитить ее.

— Анастасия не убивала, — возразил Морган. Голос его звучал хрипло, настойчиво. — Она была пешкой. Спала на ходу. Она даже не знала, что ее использовали. — Он поежился. — Я мог бы об этом подумать. Перемещение в молодое тело снова сделало ее разум уязвимее для стороннего влияния.

— Что произошло? — спросил я.

— Я очнулся, Ла Фортье был мертв, а она держала в руках нож. Я отобрал его у нее, прикрыл ее завесой и вытолкал за дверь. Времени убраться оттуда самому уже не оставалось.

— Значит, вы приняли вину на себя, надеясь, что уладите все потом. Но поняли, что все подстроено слишком умело, и никто не поверит вам, если вы попытаетесь объяснить, что произошло. — Я покачал головой. Морган не ставил собственную жизнь ни в грош. Он бежал только потому, что понимал: Анастасии продолжает грозить опасность, а ему не удастся разоблачить предателя в одиночку.

— Дрезден, — тихо произнес он.

— Да?

— Я никому не сказал про Молли. Что она пыталась сделать с Аной. Я… я не сказал.

Я смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова.

Взгляд его начал затуманиваться.

— Знаете, почему я не сделал этого? Почему пришел к вам?

Я покачал головой.

— Потому что знал, — прошептал он. Он поднял правую руку, и я крепко сжал ее. — Знал: вам известно, каково это — быть невинным человеком, которого преследуют Стражи.

Это было почти равносильно признанию, что он заблуждался на мой счет.

Он умер меньше чем через минуту.

(обратно)

Глава сорок девятая

От смерти меня спас Торсен: он остановил кровотечение из распоротой кинжалом Пибоди руки. Шведу и его команде пришлось долго бежать нам вдогонку, прорываться через несколько запертых ворот и смятение, которое мы оставили за собой. Они догнали меня минуты через три после смерти Моргана. Они честно старались вернуть его к жизни, но он перенес слишком много мучений и потерял слишком много крови. Оживить Пибоди они даже не пытались — пуля Моргана разнесла ему череп.

Меня отнесли в лазарет, где Индеец Джо с командой целителей — многие из которых получили медицинское образование во времена, когда еще дебатировалась эффективность пиявок, — хлопотали над ранеными.

Дальше все происходило уже без моего непосредственного участия.

Старейшинам удалось удержать, а потом и уничтожить насыщенное частицами мордита облако — редчайшее газообразное вещество откуда-то из дальних закоулков Небывальщины. Поэтому число погибших ограничилось четырьмя или пятью десятками чародеев. С учетом обстоятельств все могло кончиться и гораздо хуже, однако тот факт, что подавляющее большинство погибших составляли сторонники Ла Фортье, сам по себе вызвал кучу подозрений и обвинений Мерлину в том, что тот преступно пренебрег безопасностью собравшихся, и т. д., и т. п. То, что трагедия имела место в момент разоблачения истинного убийцы Ла Фортье, в расчет не принималось. В конце концов политический капитал важнее истины.

Разумеется, до всего сверхъестественного мира дошли слухи о смерти Ла Фортье, последовавшей за этим охоты на Моргана и беспорядках во время судебного процесса, хотя большую часть подробностей сохранили в тайне. Никаких официальных заявлений на этот счет не делалось, однако был пущен слух о том, что Морган состоял в заговоре с Пибоди и что оба погибли при попытке к бегству.

Со стороны Совета это, конечно, не самый красивый способ сохранить лицо, но Мерлин решил, что чародеям мира полезно знать: на смерть Ла Фортье руководство реагировало с надлежащими силой и решительностью — сиречь, немедленно изловив и казнив виновных.

Но я-то понимал: те, с кем Пибоди спал в одной постели, то есть те, кто был действительно виновен, знали: Совет казнил невиновного, а значит, с военной точки зрения, эта часть их операции увенчалась успехом.

Возможно, Мерлин и прав. Возможно, лучше казаться глупым, но сильным, чем умным, но слабым. Не знаю. Не уверен, что готов поверить в то, что мировая политика так похожа на среднюю школу.

Следователи-чародеи работали медленнее, чем Ларины, но в конце концов пришли к тем же выводам относительно источника денег. Информация была немедленно доведена до Белой Коллегии.

В ответ Лара выдала Совету головы виновных. В буквальном смысле слова. Лара всегда отличалась прагматичным подходом; она и из трупов Мэдлин и незадачливого менеджера извлекла максимум пользы. Помимо этого, она попросила Совет оставить переведенные на счет Моргана деньги себе — в качестве компенсации за ущерб. На почти шесть миллионов наличными можно купить достаточно масла, чтобы вылить на бурные воды конфликта.

Конечно, Пибоди закончил свою жизнь, разбрызгав мозги по безвестной полянке где-то в Небывальщине, но прежде он успел натворить черт знает сколько вреда. Его смерть открыла в Белом Совете новую эру паранойи.

Мерлин, Привратник и Индеец Джо попытались определить масштабы психической инфильтрации Пибоди. В некотором смысле проще оказалось справиться с самыми тяжелыми случаями. Практически каждый Страж в возрасте до пятидесяти лет оказался запрограммирован на погружение в транс по команде, и Пибоди проделал все так ловко и чисто, что обнаружить это было сложно даже самым опытным чародеям, знавшим, что и где они ищут.

Эбинизер рассказал мне позже, что некоторым из молодых Стражей внедрили вдобавок гораздо более опасные программы — хотя определить, что именно сделал один чародей, другому практически невозможно. По крайней мере нескольких из них Пибоди, судя по всему, намеревался использовать в качестве сверхъестественного эквивалента смертников-камикадзе — как в случае с Люччо. Лечение психических повреждений такого рода представляет собой сложный, непредсказуемый, а часто и болезненный для жертвы процесс. Для большинства Стражей лето и осень выдались очень нелегкими, а связанный с этим режим чрезвычайного положения сохранялся еще дольше.

Еще хуже, на мой взгляд, пришлось членам Совета Старейшин, каждый из которых наверняка подвергся почти незаметному воздействию черной магии Пибоди. Им пришлось вспоминать все свои решения за несколько последних лет и гадать, подтолкнули ли их к тому или иному выбору, если это зависело лично от них. Воздействие Пибоди было столь осторожным, деликатным, что не оставляло следов. Для любого обладающего хоть толикой совести и ответственности такое положение наверняка стало настоящим кошмаром, особенно если учесть, что они возглавляли Совет в военное время.

Я попробовал представить себе, что вышло бы, попытайся я вспомнить все, что делал за последние восемь лет.

Ни за какие коврижки не поменялся местами бы с этими ребятами.

Я провалялся в лазарете неделю. Меня навещали Маккой, Рамирес и Молли. Мыш не отходил от моей койки, и никто даже не пытался убрать его. Само собой, Слушающий Ветер заходил ко мне чаще других, поскольку исполнял обязанности моего лечащего врача. Несколько молодых Стражей, проходивших у меня военную подготовку, заглянули ко мне перекинуться парой слов, хотя вид у всех был довольно нервный.

Анастасия не навестила меня ни разу, но Слушающий Ветер говорил, что она заходила справиться о моем здоровье, пока я спал.

Привратник зашел ко мне в гости поздно ночью. Когда я проснулся, он уже соорудил вокруг нас звуконепроницаемый купол, чтобы мы могли побеседовать без помех. Голоса наши, правда, звучали при этом так, словно мы говорили, накрыв головы большими жестяными ведрами.

— Как самочувствие? — вполголоса поинтересовался он.

Я молча ткнул пальцем в свое лицо, с которого сняли повязки. Как и обещал Слушающий Ветер, с глазом все обошлось. Зато я заполучил два красивых шрама — один, начинавшийся на правой брови, проходивший по глазу и продолжавшийся еще с дюйм на скуле, а другой — перечеркнувший под небольшим углом к вертикали подбородок.

— Один в один герр Харрисон фон Форд, — сказал я. — Девицы уже записываются в очередь.

Привратник не улыбнулся. Он опустил взгляд на свои руки; лицо его оставалось серьезным.

— Я работал со Стражами и административным персоналом, в чьи рассудки вторгался Пибоди.

— Я слышал.

— Похоже, — продолжал он, осторожно выбирая слова, — что психический ущерб, нанесенный Анастасии Люччо, особенно серьезен. Я подумал, может, у тебя имеются какие-нибудь теории, способные это объяснить?

Некоторое время я смотрел в дальнюю стену затемненной палаты.

— Вас послал Мерлин? — спросил я.

— Я единственный, кому это известно, — серьезно ответил он. — Или кому будет известно.

Я задумался.

— Моя теория повлияет на то, как к ней будут относиться?

— Возможно. Если она покажется убедительной, это может помочь мне понять, как излечить ее быстрее и безопаснее.

— Дайте слово, — произнес я. Я не просил.

— Обещаю.

— Перед самой смертью Морган сказал мне, что когда он очнулся в покоях Ла Фортье, орудие убийства находилось в руках Люччо. — Я рассказал ему все, что услышал от Моргана.

Привратник с бесстрастным видом смотрел в стену.

— Он пытался защитить ее.

— Я думаю, он решил, что Совет может совершить глупость… например, вынести смертный приговор невинному.

На мгновение он закрыл глаза, потом коснулся кончиками пальцев сердца, рта и лба.

— Это многое объясняет.

— Что, например?

Он поднял руку.

— Не все сразу. Я уже говорил тебе, что ущерб психике Анастасии нанесен довольно серьезный. И не потому, что ее толкали на убийство — как воин она к такому привыкла. Я полагаю, насильственному изменению подверглись ее эмоциональные установки.

— Эмоциональные установки, — тихо повторил я. — Вы имеете в виду… ее и меня?

— Да.

— Потому что она всегда избегала близости, — предположил я. — До недавней поры.

— Да, — повторил он.

— То есть… я ей был безразличен?

Он пожал плечами:

— Наверняка имелась какая-то основа, на которой все выстроилось. Более чем вероятно, что она питала к тебе искреннюю симпатию и что из этого могло вырасти нечто более серьезное. Но все произошло насильственным путем.

— Кто мог сделать такое? — Я тряхнул головой. — Нет, это как раз ясно. Зачем ему было это делать?

— Чтобы дотянуться до тебя, возможно, — ответил Привратник. — Возможно, чтобы получить возможность устранить тебя в случае необходимости. В конце концов, ты в буквальном смысле слова единственный из молодых Стражей, кто ни разу не дал Пибоди возможности использовать тебя, поскольку практически не бывал в эдинбургской штаб-квартире. Кроме этого, ты, возможно, наиболее одаренный и сильный представитель вашего поколения. Поскольку остальные молодые Стражи любят работать с тобой, имелся серьезный шанс, что ты заметишь какие-то отклонения. В общем, ты представлял для него угрозу.

Мне сделалось немного дурно.

— Вот почему она показалась в Чикаго, когда ей полагалось находиться в Эдинбурге и руководить поисками?

— Почти наверняка, — кивнул он. — Чтобы предупредить Пибоди о том, что ты сидишь у него на хвосте, а еще найти Моргана, чтобы Пибоди мог его убрать, не оставив следа. Одно дело — Морган, погибший от рук правосудия Белого Совета. Но если бы Пибоди это удалось, если бы он убил Моргана и избавился от тела, мы бы продолжали считать, что предатель жив и прячется, неуловимый, где-то. Он превратился бы в виртуальный камень у нас на шее.

— И в идеальное прикрытие для Пибоди, — предположил я. — Он мог бы убирать любого, кого захочет, и все считали бы, что и это дело рук Моргана.

— Не только Пибоди, — заметил Привратник. — Любой из наших врагов мог бы точно так же извлечь из этого преимущество.

— Это объясняет еще, почему он прибыл в Чикаго после того, как я отправил тот вызов Совету. Возможно, он решил, что изобретенный мной информатор — Анастасия. Ему пришлось заглянуть в город, чтобы проверить, держится ли его блокировка. — Я покачал головой. — Я хочу сказать, ему совершенно не обязательно было выходить с тропы в Чикаго, поскольку он знал выход непосредственно на Духоприют. Черт, мне повезло.

— Тоже верно, — согласился Привратник. — Хотя я бы предположил, что везением своим ты обязан продуманности плана. — Он покачал головой. — Если бы Морган не действовал быстро, все могло бы обернуться еще хуже. Люччо тоже обвинили бы в убийстве, и ни одна, ни другой так и не поняли бы, что произошло. То, что в убийстве обвинили Моргана, уже достаточно плохо — Стражи не потерпели бы, если бы арестовали и их командира, и ее заместителя. Одно это уже могло бы привести к гражданской войне.

— Морган… он любил Люччо, — сказал я.

Привратник кивнул.

— В молодые годы он не скрывал своих чувств. Но она никогда никого к себе не подпускала. Подумать, так перемена в ее поведении сама по себе должна была бы насторожить… правда, она держала свои отношения с тобой в тайне.

Я негромко фыркнул.

— Легко стать подозрительным, когда кто-то превращается в брызжущего слюной психа. Когда кто-то меняется, становясь счастливым, трудно не порадоваться за него.

Привратник улыбнулся-таки, и лицо его на мгновение потеплело.

— Очень верно.

— Значит, она… я хочу сказать, когда вы поможете ей, начнете лечить повреждения…

— Это уже началось. Ее подсознание уже боролось некоторое время с чужеродными вторжениями в сознание. Даже если она и ощущала что-то такое прежде, тот факт, что это было навязано ее рассудку, не мог не вызвать противодействия.

— Угу, — сказал я. — Пожалуй, уже пока вся эта история раскручивалась, между нами… напряженность какая-то ощущалась, что ли. То есть, я типа понимал, что это разрыв, но…

Но здесь речь вообще не шла о любви и утрате. Она меня не любила. Поцелуй Мэдлин, когда та утопила меня в водопаде блаженства, высасывая из меня жизненную силу, доказал, что Анастасия меня не любила. Может, я ей даже не нравился. А может, и нравился. А может, это вообще ни при чем.

Что бы это ни было, это прошло, прежде чем успело перерасти во что-то другое, и никто из нас не мог ничего с этим поделать.

Я только не ожидал, что это окажется так больно.

Рашид положил руку мне на плечо.

— Прости, — сказал он. — Мне казалось, ты имеешь право знать.

— Угу, — хрипло отозвался я. — Спасибо. Я вот тут подумал… — Я невольно усмехнулся. Довольно горько усмехнулся.

Привратник склонил голову набок.

— Я все пытался понять, почему при убийстве Ла Фортье никто не применял магии.

— И к какому выводу пришел?

— С помощью магии невозможно достичь ничего такого, во что ты не веришь — по-настоящему, искренне. Какая-то часть Люччо, должно быть, понимала, что убивать Ла Фортье неправильно. Поэтому она воспользовалась ножом. Для Моргана использовать магию против законного члена Совета Старейшин или своего командира было так же невозможно, как извиниться передо мной за свое ко мне отношение. А Ла Фортье вообще не мог ожидать такого от Анастасии. Возможно, он так и умер в замешательстве, не успев применить заклятие. — Я поднял взгляд на Привратника. — Так что никакой мистической загадки в этом нет. Все вышло так, потому что все они были людьми.

— На мой взгляд, — заметил он, — это само по себе уже более чем загадочно.

Я собирал свои вещи, готовясь к выписке, когда в дверях появился Эбинизер.

— Хосс, — негромко произнес он. — Я так подумал, не проводить ли тебя до дому.

— Принимается с благодарностью, сэр, — отозвался я.

Я уже отослал Мыша домой с Молли, а идти по тропе вдвоем всегда приятнее, чем в одиночку. Мы вышли из лазарета и зашагали по туннелям. Меня уже изрядно тошнило от них. Поймите, я не страдаю клаустрофобией или чем еще таким, но мне кажется, чтобы получать удовольствие от проживания в штаб-квартире Белого Совета, нужно обладать генами крота.

Довольно скоро я заметил, что Эбинизер выбрал не самый прямой путь к тропе — мы шли по туннелям, которыми почти не пользуются, по большей части даже не освещенным. Он засветил на конце своего посоха неяркий красный огонек, которого хватало ровно на то, чтобы не сбиться с пути, и который трудно заметить издалека.

— Что ж, — сказал он. — Сегодня мы заполнили остававшееся вакантным после смерти Ла Фортье место в Совете Старейшин.

— Клаус-Игрушечник? — спросил я.

Эбинизер медленно покачал головой.

— Клаус этого не говорит, но, подозреваю, Мерлин просил его снять свою кандидатуру. Место отдано Грегори Кристасу.

Я нахмурился. Места в Совете Старейшин предлагались в порядке старшинства, хотя от чародея не требовалось обязательно принимать это предложение.

— Кто это, черт подери? Его же не было в первом десятке кандидатур.

Мой наставник поморщился.

— Угу. Грек, весьма неприятный ублюдок. Последние пару веков провел где-то на юге Азии. Проявил себя в той битве с раджой-ракшасом.

— Я помню, — кивнул я. — Говорили, там было форменное безумие.

Эбинизер хмыкнул.

— Он был протеже Ла Фортье.

— Я думал, эту партию замирили.

— Когда кто-то жаждет власти, его не подкупить, — сказал Эбинизер. — Он возьмет то, что ты ему предлагаешь, и продолжит рваться наверх. А Кристас прямо заявил Мерлину, что он и его сподвижники выйдут из Совета, если место не отдадут ему.

— Господи… — тихо пробормотал я.

Маккой кивнул.

— С таким же успехом он мог бы отдать Красной Коллегии ключи от всех наших ворот и позволить им перерезать нас во сне. Меньше жертв было бы.

— Значит, Мерлин пошел на сделку.

— Подумать, так у него не было особого выбора. Люди Кристаса заручились сильной поддержкой после того, как потеряли столько своих на суде. Он увел бы с собой треть Совета.

— А что выборные процедуры? Побоку?

Эбинизер поморщился.

— Вообще-то их и не оформляли официально. Соблюдали скорее по традиции. Ну, Мерлин-то устроил спектакль насчет приверженности законам, но уверяю тебя, Хосс, обо всем договорились за кулисами. — Он тряхнул головой. — Да, Совет Старейшин опубликовал официальное заявление в связи с убийством Ла Фортье.

— Дайте угадаю, — буркнул я. — Убийца-одиночка.

Он нахмурился, потом кивнул.

— А, Кеннеди. Да. Действовали одиночки с корыстными мотивами. Нет оснований утверждать о наличии заговора. Никакого Черного Совета.

Я уставился на Эбинизера.

— Но это… чушь какая.

— Чертовски верно сказано, — согласился он. — Но принято большинством голосов. Мерлин, Кристас, Мэй, Марта Либерти и Привратник.

Я, не веря своим ушам, замотал головой.

— Он-то, черт его подери, чего рассчитывает этим добиться?

Эбинизер пожал плечами:

— Его всегда было трудно понять. А я его помню с тех пор, когда мне исполнилось шестнадцать. На ум приходят два или три возможных объяснения.

— Вроде того, что, возможно, он из Черного Совета?

Несколько шагов Эбинизер молчал.

— Угу, — сказал он наконец.

— Или, возможно, Пибоди обработал его сильнее, чем нам всем кажется.

— Исключено, — возразил Эбинизер. — Зелье, которым он потчевал Старейшин, позволяло ему подталкивать их… нас. Но мы все слишком жесткие, чтобы согнуть нас сильнее, чем он сделал.

— Тогда что?

— Ну, Хосс, может, Лэнгтри… то есть, Мерлин беспокоится насчет последствий официального признания Черного Совета.

У меня по спине пробежал холодок.

— Он боится, что чем больше людей узнает о его существовании, тем больше найдется таких, кто не станет с ним биться? Кто вступит в него?

— Победителей все любят, — согласился Эбинизер. — А ведь мы последнее время не слишком следили за внутренней политикой. Люди запуганы. Кристас построил свое влияние на этом.

Я резко остановился, и меня едва не стошнило на каменный пол.

Эбинизер тоже остановился, положил руку мне на плечо и озабоченно нахмурился.

— Что с тобой, парень?

— Сэр, — произнес я. — Когда Пибоди появился на острове…

— Ну?

— Он был не один. Кто-то еще пришел с ним. Кто-то, кого мы так и не видели.

С минуту мы молчали.

— Это ведь только одно из объяснений, Хосс, — сказал Эбинизер. — Это даже не догадка. Это голое предположение.

Убежденности в его голосе я, впрочем, не услышал. Эбинизер ощущал то же самое, что я. А я нутром чуял, я знал наверняка — не догадывался, а знал наверняка — что я прав.

И потом, мы шли по глухому коридору в нашей собственной, черт ее подери, цитадели — и разговаривали шепотом. Если уж это не говорит вам ничего о положении дел в Белом Совете, то не знаю, что еще может сказать.

— Они в наших рядах, — прошептал я.

Мой наставник мрачно смотрел на меня.

— Для того они и угробили Ла Фортье. Чтобы поставить на его место своего человека. — Я привалился к стене и тряхнул головой. — Они победили.

— Они победили в одном раунде, — возразил он. — Бой еще не окончен.

— Для Моргана окончен, — буркнул я.

— Но не для тебя, — резко бросил Маккой. — Морган решил, что спасение твоей жизни стоит того, чтобы пожертвовать собственной. — Эбинизер сделал глубокий вдох. — Хосс, не все еще кончено. Кое-кто из нас намерен что-то поделать с этим.

Я пристально на него посмотрел.

— Поделать? Что-то?

— Пока нас немного. Несколько чародеев. Несколько важных союзников. Люди, которым мы можем доверять. Я единственный, кому известны все участники. Будем готовиться к бою с врагом. Попробуем узнать о нем как можно больше. Определить их цели. Нанести им поражение.

— Гасить огонь огнем, да?

Эбинизер хитро ухмыльнулся:

— Отрицая существование одного заговора, Лэнгтри спровоцировал другой.

— И получил два по цене одного — надо же, какая ирония, — кивнул я. — Если Черный Совет узнает о нашем существовании, они плясать от счастья будут. Они выдадут нас, назовут нас Черным Советом, а сами пойдут дальше.

— Значит, уже «нас», так? — Глаза его сияли. — С учетом того, чем мы будем заниматься, если об этом узнает Белый Совет, это назовут подстрекательством, а нас казнят.

Видите, что я имел в виду? Совершеннейший Диснейленд.

С минуту я обдумывал это.

— Знаете, а с объективной точки зрения мы действительно создаем наш собственный Черный Совет.

— Ну?

— И кто мы после этого?

— Люди с чистыми сердцами и благими намерениями, — ответил он. — И да удесятерятся силы каждого из нас.

Я громко фыркнул.

Эбинизер устало улыбнулся.

— Ну, Хосс, у нас мало выбора, кроме как идти весьма темными тропами. И делать это в весьма сомнительном обществе. Может, нам стоит думать о себе как о… о Сером Совете?

— Серый Совет, — повторил я. Мы двинулись дальше. — Мир становится все темнее на глазах, взять хотя бы несколько последних лет. Думаете, мы сможем что-то поделать?

— Я думаю точно так же, как ты, Хосс, — кивнул Эбинизер. — И о том, что единственная альтернатива — это стоять в стороне и смотреть, как все проваливается в тартарары. — Голос его окреп. — Мы ведь так не поступим.

— Черта с два мы так поступим, — сказал я.

Остаток пути до Чикаго мы одолели вдвоем.

Мёрфи подбросила меня до штрафной стоянки, чтобы я забрал свою машину, а я по дороге посвятил ее в большую часть того, что произошло за эти дни.

— Ты от меня что-то утаиваешь, — заявила она, когда я закончил.

— Немного, — кивнул я. — По необходимости.

Она покосилась на меня, оторвавшись на мгновение от дороги.

— Ладно.

Я заломил бровь.

— Ладно?

— Ты имеешь дело с довольно жуткими людьми, Гарри, — тихо произнесла она. — И эти люди доверяют тебе свои секреты. Я поняла.

— Спасибо, Мёрф.

Она покачала головой:

— Не знаю, Гарри. Это значит, я согласна, чтобы ты являлся ко мне с чем-либо, входящим в сферу моей ответственности. Я коп. Если бы ты подвел меня в чем-то, что мне стоило бы знать… — Она пожала плечами. — Не знаю, смогли бы мы исправить что-то вроде этого.

— Я тебя слышу, — сказал я.

Она тряхнула головой.

— Не то чтобы я слишком переживала из-за Моргана. Но мне жаль, что с ним все вышло вот так.

Я молчал.

— Не знаю, — сказал я. — Его смерть многое изменила. Он убрал предателя, на совести которого жизни сотен чародеев. Он не дал ему убежать с одному Богу известно какими нашими секретами. — Я пожал плечами. — За последнее время погибло много Стражей. Если выбирать смерть, то Моргану досталась неплохая. — Я улыбнулся. — И потом, задержись он еще немного, и ему пришлось бы передо мной извиняться. Вот это была бы ужасная смерть.

— В храбрости ему не откажешь, — согласилась Мёрфи. — И он ведь добился твоей поддержки.

— Угу, — сказал я.

— Ты был на его похоронах?

— Никто не был, — ответил я. — Официально он считается corpus non gratus. Но мы устроили потом что-то вроде поминок — неофициально, конечно. Вспоминали всякие связанные с ним истории и пришли к выводу, что он был параноидальным, невыносимым говнюком высшей категории.

Мёрфи улыбнулась:

— Я знаю подобных типов. И все равно они часть семьи. И когда они умирают, без них пусто.

Я сглотнул.

— Угу.

— Скажи еще, что ты не винишь себя.

— Нет, — честно ответил я. — Мне только жаль, что от меня было меньше толка, чем хотелось бы.

— Ты остался жив, — возразила она. — С учетом обстоятельств, мне кажется, ты все сделал как надо.

— Возможно, — тихо сказал я.

— Да, я поработала с мобильником, который ты мне прислал. — Она имела в виду телефон Мэдлин, тот, который мне отдал Вязальщик.

— Нашла чего-нибудь?

— Телефонные номера кучи пропавших без вести людей, — ответила она. — А где его владелец?

— Там же, где они.

Она сжала губы.

— Много звонков на номер, находящийся в Алжире, и на еще один, в Египте. Судя по всему, пара ресторанов. — Она вынула из кармана листок и протянула мне. Там были написаны названия и адреса двух заведений.

— Что это? — спросила она.

— Представления не имею, — признался я. — Возможно, те, с кем контактировала Мэдлин в Черном Совете. Возможно, ничего.

— Это важно?

— Представления не имею. Думаю, мы положим это в папку «поживем — увидим».

— Терпеть не могу эту папку, — сказала она. — Как Томас?

Я пожал плечами и опустил взгляд на свои руки.

— Представления не имею.

В моей квартире царил разгром. То есть, боюсь, в ней никогда не бывает чисто, как в операционной, но несколько дней поспешных приходов и уходов, различных ранений и функционирование в качестве больничной палаты Моргана оставили следы, стереть которые не сумели даже мои потусторонние домработники. Спасти матрас не могло уже ничего, про постельное белье я и не говорю, равно как про ковер, на котором мы выносили его бесчувственное тело наверх, к машине. Все насквозь пропиталось кровью и потом, так что мои маленькие уборщики даже не пытались их оттереть.

Они позаботились о многом другом, но работы по дому осталось все равно невпроворот, а таскать на себе матрасы вообще занятие не самое веселое, тем более если вас совсем недавно как следует отколошматил сверхъестественный тяжеловес, а потом, забавы ради, еще и порезали немного.

Я мужественно взялся за дело и как раз затаскивал матрас на крышу Жучка, чтобы привязать его там и везти на свалку, когда появилась Люччо.

Она была одета в серые слаксы и белую блузку, на плече висела черная нейлоновая спортивная сумка, в которой, как я знал, помимо всего прочего, лежат обычно ее любимый, довольно короткий посох и клинок Стража. Одежда казалась почти не ношенной. С легким запозданием до меня дошло, что именно такого типа одежду она предпочитала, когда мы с ней познакомились, еще в другом теле.

— Эй, — задыхаясь, прохрипел я. — Подожди минутку.

— Давай лучше помогу, — ответила она. Вдвоем мы затащили-таки матрас на крышу Голубого Жучка и привязали бельевым шнуром. Люччо проверила узлы, а потом прислонилась спиной к машине, вглядываясь мне в лицо.

Я смотрел на нее в ответ.

— Рашид сказал, он говорил с тобой.

Я кивнул.

— Не хотел на тебя давить.

— Я тебе благодарна. Нет, правда, очень. — Она отвела взгляд.

Мыш, дождавшись окончания боевых действий с матрасом, поднялся от двери, где дремал в довольно бесстыдной позе, подошел к Люччо, сел и протянул ей лапу.

Она молча улыбнулась и пожала ее, потом потрепала его за ушами, как он любит, и выпрямилась.

— Я, э… хотела удостовериться, что ты выздоравливаешь.

— Очень ответственно с твоей стороны.

Она поморщилась.

— А… Черт подери, Дрезден! — Она тряхнула головой. — Я почти двести лет прожила, не сближаясь ни с кем. И на то были чертовски серьезные основания. Что, кстати, подтверждается тем, что произошло здесь.

— Подтверждается?

Она снова тряхнула головой.

— Я отвлеклась. Из-за тебя. Ну… из-за нас обоих, да. Возможно, если б не это, я заметила бы что-нибудь. Что-нибудь бы заподозрила. Не знаю.

— Я типа полагал, что тебя отвлек орудующий чужими разумами маг, который вил из тебя веревки.

Она жалко улыбнулась.

— Это совсем другое дело. И я это понимаю. И одновременно не понимаю. Вот я стою здесь и разговариваю как сопливая школьница. — Она подбоченилась и раздраженно поджала губы. — У меня с этим неважно. Помоги.

— Ну, — сказал я. — Я так понимаю, ты пришла сюда, чтобы дать мне знать, что больше не собираешься продолжать… ну, то, что у нас было, как бы это ни называлось.

— Это не из-за тебя.

— Я знаю, — кивнул я. — И никогда не было, верно?

Она медленно выдохнула через нос и снова подняла на меня взгляд.

— Ты мне всегда нравился, Дрезден. Довольно долго я считала, что ты опасен. Потом увидела тебя в бою с наследниками Кеммлера и начала уважать. — Она вымученно улыбнулась. — Ты забавный. Мне это нравится.

— Но? — спросил я.

— Но что-то толкало меня к тебе, — сказала она. — И это меня бесит. И… — Она заплакала, хотя ни поза ее, ни голос не дрогнули. — И я думала, что меня, возможно, беспокоят старые… шрамы. Или раны. Или еще что-то. Что я приросла немного к тебе, и, возможно, приросту еще сильнее, и это заставляло меня чувствовать себя… — Она тряхнула головой, и голос ее дрогнул наконец. — Молодой. Я словно все заново ощущала.

Я обошел вокруг машины и остановился перед ней. Я протянул руку, чтобы положить ей на плечо, но она жестом остановила меня.

— Но все это был обман. Я не молода, Гарри. Я не новая. Я видела и делала такое, что… чего тебе не понять. Молю Бога, чтобы тебе не пришлось этого понимать. — Она сделала глубокий вдох. — Чушь какая. Мне нужно лучше уметь справляться с таким.

— Что не так? — тихо спросил я. — В смысле, помимо того, что и так ясно.

— Меня заставили снова заниматься сексом, — выпалила она. — И ведь мне это нравилось. Правда, нравилось. Я ведь забыла, насколько это до отупения здорово. А теперь я с трудом подбираю слова, потому что больше всего мне хочется сорвать с тебя рубаху и укусить тебя в плечо, пока ты такой потный, пока… — Она осеклась, и щеки ее сделались пунцовыми. — Тебе ведь даже сорока не исполнилось.

Я облокотился о машину, глядя на нее, и негромко засмеялся.

Люччо свирепо нахмурилась.

— И как мне, скажи на милость, командовать тобой? — спросила она. — После того, как мы с тобой… занимались всем тем, чем занимались?

— Ну… Хочешь, пообещаю не выкладывать фотографий в Интернет?

Она уставилась на меня.

— Фотографий… ты шутишь, Дрезден? Нет, ты шутишь?

Я кивнул.

— Потому что я досыта наелась этого в мою… первую молодость, — сказала она. — Может, в Италии тогда и не было Интернета, но ты бы удивился, как быстро могут распространяться изображения, даже написанные на холсте.

— Ана, — тихо произнес я.

Она прикусила губу и подняла на меня глаза.

Я взял ее за руки. Я осторожно сжал их. Потом поднес их к губам и поцеловал, сначала одну, потом вторую, очень осторожно.

— Что бы там ни было, я счастлив, вспоминая время, которое мы провели вместе.

Она несколько раз моргнула, но не отвела взгляда.

— Я все понимаю, — продолжал я. — Обстоятельства изменились. И то время, возможно, прошло. Но с тобой все будет хорошо. И со мной все будет хорошо. Тебе не надо испытывать вины на этот счет.

Она поднесла мои руки к губам и тоже поцеловала их по очереди — как я только что. Мне на руку упала слеза.

— Прости, — сказала она.

— Все будет хорошо, — сказал я. — Все хорошо.

Она кивнула и снова посмотрела на меня. Я видел спокойную, сосредоточенную силу командира Корпуса Стражей, готового исполнить свой долг. Я видел неуверенность Анастасии, которой так долго не приходилось испытывать близости с кем-либо. И, возможно, я видел еще кого-то одинокого, несчастного — часть той, кем она была в годы своей молодости, за полтора века до моего рождения.

— До свидания, Гарри, — прошептала она.

— До свидания, Ана, — сказал я.

Она сжала мои руки, повернулась и пошла прочь. Пройдя пять или десять шагов, она остановилась и оглянулась.

— Дрезден?

Я посмотрел на нее.

— Рашид мне почти ничего не сказал про ночь, когда умер Морган. Я сама почти ничего не помню после того, как Пибоди произнес то, что произнес.

Я понял, что ее тревожило.

— Он не был один, — сказал я. — Я был с ним. И он знал, что он нашел предателя. Он умер с сознанием выполненного долга.

Плечи ее чуть расправились.

— Спасибо, — произнесла она.

— Не за что.

А потом она повернулась и ушла.

Я покосился на окровавленный матрас на крыше моего Жучка и вздохнул. Мне как-то расхотелось везти его куда-то. Час был еще довольно ранний. Матрас мог и подождать несколько часов. Я повернулся к Мышу.

— Пошли, мальчик. Бутылка пива мне не помешает.

Мы спустились из летнего пекла в относительную прохладу моей полуподвальной квартиры.

Бутылка. Может, даже две.

Жюстине понадобилось больше двух недель, чтобы устроить мне встречу с Томасом. Когда она наконец позвонила, она снова говорила деловым секретарским тоном. Она поставила условием встречу в общественном месте, где мы оба могли бы не слишком выделяться, но находиться под охраной. На такой предосторожности настаивала Белая Коллегия с учетом напряженности в отношениях с Белым Советом — сами понимаете, из-за чего.

Мы встретились с Томасом днем в субботу, перед павильоном крупных кошачьих в зоопарке Линкольн-парк.

Подходя к назначенному месту, я заметил двух Лариных охранников, пытавшихся раствориться в толпе посетителей. Томас стоял, облокотившись на барьер перед участком искусственного рельефа, где держат пару тигров. На нем были белые джинсы в обтяжку и свободная белая футболка. Все до единой женщины и некоторое количество мужчин оглядывались на него — кто с любопытством, кто с интересом, кто с откровенным желанием, а кто и с завистью. Я подошел и облокотился на барьер рядом с ним.

— Привет, — сказал я.

— Привет.

Несколько минут мы стояли молча, глядя на тигров.

— Ты просил о встрече, — сказал он. — Чего тебе надо?

Я выгнул бровь.

— Томас, я хотел тебя видеть. Поговорить с тобой. Удостовериться, что с тобой все в порядке. Ты же мой брат, чувак.

Он никак не отреагировал на мои слова. Вообще никак.

Некоторое время я смотрел на него в профиль.

— Что-то не так? — спросил я.

Он равнодушно повел плечом.

— Все в норме, per se. Разве только… я сам был неправильный.

— Ты? Неправильный?

— Я был идиотом, пытаясь жить так, как я жил, — ответил он.

Я внимательно посмотрел на него.

— Чего?

Он небрежно махнул рукой вокруг себя.

— Салон. Постоянное недоедание — все по крохам. И… — Он пожал плечами. — Все это вообще.

Я смотрел на него в упор.

— Что, — спросил я у него очень тихо, — сделал с тобой Перевертыш?

— Напомнил мне, кто я на самом деле.

— Да?

Томас повернулся и посмотрел на меня своими спокойными, темно-серыми глазами.

— Да. И ему не пришлось долго стараться, как только он распознал что к чему.

Мне сделалось немного дурно.

— Что произошло?

— Он подвесил меня за ноги, — спокойно ответил Томас. — И срезал кожу. Небольшими кусочками. Не спеша.

Я поежился.

— Это больно, — продолжал он. — Не особенно опасно для нашей породы. Мой демон регенерировал кожу без особого труда — но он проголодался. Очень, очень сильно проголодался. — В глазах его внезапно блеснуло серебро, и он отвернулся. — Он привел ко мне, в яму, где меня держал, человеческую самку. И скормил ее мне.

— Блин-тарарам, — выдохнул я.

Томас смотрел на беспокойно ходивших из стороны в сторону тигров.

— Хорошенькую. Лет шестнадцати, наверное… Не знаю точно. Не спрашивал. — Он развел руками. — Разумеется, кормление ее убило. Кажется, я не объяснял тебе, на что это похоже?

— На что это похоже? — спросил я хриплым шепотом.

— Словно ты становишься легче, — произнес он, мечтательно закрыв глаза. — Словно погружаешься в тепло костра, после того как несколько часов трясся от холода. Словно горячий стейк, после того как целый день плавал в холодной воде. Это тебя преображает, Гарри. Ты начинаешь ощущать себя… — глаза его сделались отрешенными, пустыми, — полноценным.

Я тряхнул головой.

— Томас. Господи.

— Когда она умерла, а мое тело восстановилось, Перевертыш снова начал меня пытать, пока не довел до такого же отчаянного состояния. Тогда он скормил мне еще телок. — Он пожал плечами. — Снова и снова. Должно быть, раз пять или шесть. Давал мне молодых женщин и снова мучил. Когда он притащил меня на остров, я готов был собственные потроха грызть. Честно говоря, я это плохо помню. — Он улыбнулся. — Помню, как увидел Молли. Но ты, похоже, неплохо ее обучил — она умеет защищаться.

— Томас, — мягко произнес я.

Он ухмыльнулся.

— Если она тебе вдруг надоест, надеюсь, ты дашь мне знать.

Я в ужасе смотрел на него.

— Томас…

Он снова посмотрел на меня, все еще ухмыляясь, но надолго его не хватило. Глаза его снова сделались пустыми, только немного отчаяния виднелось еще на дне. Он снова отвернулся.

— Тебе этого не понять, Гарри.

— Так поговори со мной, — настаивал я. — Господи, Томас. Это не ты.

— Очень даже я, — огрызнулся он, едва не шипя от раздражения. — Вот, чему он меня научил, Гарри. К концу дня я просто пустое место, которое нужно заполнить. — Он тряхнул головой. — Я не хотел убивать этих девок. Но убил. Я их убил, несколько раз подряд, и мне нравилось, как я себя чувствовал при этом. Когда я вспоминаю это, я не чувствую страха. — Он ухмыльнулся. — Это меня только укрепляет.

— Томас, — прошептал я. — Ради бога, чувак. Ты ведь не хотел быть таким. Я-то тебя знаю, чувак. Я тебя видел.

— Ты видел того, кем я хотел стать, — возразил он. — Кем я себе казался. — Он тряхнул головой и оглянулся на гулявшую по зоопарку публику. — Сыграем в игру?

— Какую еще игру?

Он кивнул в сторону двух девушек, проходивших мимо нас с рожками мороженого в руках.

— Что ты видишь, глядя на них? Самая первая мысль?

Я зажмурился. Потом открыл глаза.

— Так… Блондинка и брюнетка, для меня слишком малолетки, но ничего, смотреть можно. Готов поспорить, блондинка за эти туфли переплатила.

Он кивнул и ткнул пальцем в направлении пожилой пары, сидевшей на скамейке.

— Эти?

— Ругаются из-за чего-то, и обоим это нравится. Они столько прожили вместе, что для них это в порядке вещей. Поругаются, возьмутся за руки и будут вместе смеяться над этой ссорой.

Он побарабанил пальцем по губам и указал на мать, подгонявшую по дорожке троих детей разного калибра.

— Эти?

— У нее на пальце дорогое кольцо, но в зоопарк с детьми она поехала одна. Все дети одеты почти одинаково. Муж работает как вол, но она уже не та, что прежде, — посмотри, как тесны ей туфли. Она боится, что станет соломенной вдовой, а то и экс-женой. Вот-вот заплачет.

— Так-так, — сказал он. — Сказать, что я о них думаю?

Я нахмурился и кивнул.

Томас нацелил палец в молодую женщину с мороженым.

— Еда, — палец его переместился на пожилую пару. — Еда. — На мать с детьми. — Еда.

Я молча хлопал глазами.

Он подвигал головой из стороны в сторону, несколько раз глубоко вдохнув-выдохнув.

— Может, все эти убийства, вместе взятые, довели меня до такого. Может, это он свел меня с ума своими пытками. — Он пожал плечами. — Честно говоря, не знаю. Знаю только, что все стало на порядок проще.

— Что ты мне хочешь этим сказать? — спросил я. — Что ты счастлив? Только теперь?

— Счастлив… — произнес он с ноткой презрения в голосе. — Я… я больше не шатаюсь из стороны в сторону вслепую. Не пытаюсь отчаянно стать тем, кем не являюсь. — Он посмотрел вниз, на тигров. — Кем никогда не буду.

Я стоял, мотая головой.

— Ох, голод мне в глотку, Гарри, — буркнул он, закатывая глаза. — Я не какой-нибудь кровожадный монстр. И не маньяк, рыскающий по городу и пожирающий девственниц. — Он небрежно махнул рукой, словно отметая возражения. — Убивать, кормясь, конечно,фантастически приятно, но глупо. Гораздо разумнее и полезнее для всех, когда корова остается жива. И не просто жива, а сыта и довольна. — Он улыбнулся, на этот раз чуть шире. — Знаешь, кажется, мне еще есть, что предложить этому миру. Я никогда не воспользовался бы преимуществами, возможностями, связанными с принадлежностью к моей расе, если бы оставался изгоем, пытался стать человеком. Может, хоть так мне удастся достичь чего-то. Ну, например, установить новые, более ответственные стандарты взаимоотношений между людьми и такими, как я. Как знать?

Я посмотрел на него в упор.

— Ба, да это просто благородно.

Он хмуро поднял на меня взгляд.

И тут я нанес ему удар в подвздох.

— А что думает об этом Жюстина?

Он распрямился как пружина и угрожающе повернулся ко мне.

— Что? — спросил он. — Что ты сказал?

— Что слышал, — отозвался я, не меняя позы, словно он не угрожал мне.

Его руки сжались в кулаки, хрустнув суставами.

— Все еще жжет, да? — тихо спросил я. — Все еще обжигает, когда ты пытаешься дотронуться до нее?

Он не ответил.

— И ты все еще помнишь, каково это — обнимать ее. Как в тот вечер, когда ты измолотил Мэдлин в «Зеро».

— Господи Иисусе, Гарри, — выдохнул он. Он отвернулся от тигров, и голос его сделался просто усталым. — Не знаю. Я знаю только, что теперь мне не все время больно. — Он помолчал. — Мне снятся страшные сны, — добавил он совсем тихо.

Мне хотелось положить руку ему на плечо, поддержать хоть как-то. Но какой-то инстинкт говорил мне, что он этому не обрадуется.

— Тебя мучили, — тихо произнес я. — Эта тварь сделала с тобой такое… Томас, он ведь прекрасно знал, как разделаться с тобой. Как мучить сильнее всего. Но это ведь не навсегда. Ты остался жив. Ты и это переживешь.

— И вернусь к той жалкой жизни, которую вел? — прошептал он.

— Возможно, — тихо ответил я. — Не знаю.

Он смотрел на меня.

— Ты мой брат, — сказал я. — И этого ничто не изменит. Я здесь, я с тобой.

— Ты чертов дурак, — буркнул он.

— Угу.

— Было бы очень просто манипулировать тобой. Часть меня до сих пор считает это неплохой идеей.

— Я не говорил, что ты не задница. Я сказал, что ты мой брат.

Телохранители пошевелились. Ничего серьезного. Они просто типа ожили и не спеша двинулись к выходу.

Томас поморщился.

— Лара считает, что я прогрессирую. Она… — Он пожал плечами. — Гордится мной.

— Ты мне больше нравился другим, — сказал я. — И Жюстине тоже. Может, это скажет тебе что-то.

— Мне пора идти. Она боится, как бы ты не подумал, что мне промыли мозги. Не хочет рисковать — вдруг ты попробуешь перепрограммировать меня, когда я вовсе не запрограммирован.

— Признаюсь: такая мысль приходила мне в голову.

— Если бы кто-то залез мне в голову, не думаю, чтобы у меня остались хоть какие-то сомнения, — хмыкнул он. — Тебе мне в этом не помочь, Гарри.

— Может быть, — сказал я. — А может, и нет. Так или иначе, ты все равно мой брат.

— Вот заело пластинку, — буркнул он.

Я поднял кулак.

Две долгих секунды он смотрел на него, потом тоже сжал кулак и стукнулся костяшками пальцев с моим.

— Не звони мне.

— Я буду терпелив, — пообещал я. — Но не до бесконечности.

Он поколебался немного, потом еще раз кивнул. А потом сунул руки в карманы джинсов и быстро направился к выходу. Телохранители пристроились за ним. Один из них произнес что-то, прижимая к уху руку.

Из чистой вредности я махнул рукой и навел порчу на его рацию — или это был телефон? Из уха у него полетели искры, и он едва не упал, пытаясь вытряхнуть наушник.

Томас оглянулся.

Он улыбался. Недолго, но по-настоящему.

Когда он ушел, я повернулся посмотреть на тигров еще раз. Мне было интересно, вижу ли я их такими, какие они есть на деле, или просто набор полосок.

Я пропустил похороны Кирби: они прошли, пока я валялся в эдинбургском лазарете. С тех пор прошло две недели, на протяжении которых я несколько раз звонил Уиллу и Джорджии.

Потом наступил вечер, когда нам полагалось играть. Как я привык уже на протяжении нескольких последних лет, я остановился перед дверью Уилла и Джорджии. С собой я прихватил тетрадь с правилами и мешочек с фишками и игральными костями. На мне была черная футболка с белым изображением нескольких игральных костей и угловатой надписью: «ПЕРЕХОДИ НА ТОМНУЮ СТОРОНУ. НЕ ЗАСТАВЛЯЙ ТЕБЯ УНИЧТОЖИТЬ».

Дверь открыл Уилл. Он улыбнулся мне.

— Привет, Гарри. Ух ты, экое лицо у тебя… мужественное.

— Девушки любят мужчин со шрамами, — ответил я.

— Кто там? — послышался голос Энди. Слабый, безжизненный какой-то.

— Это я, Гарри Дрезден, — торжественно произнес я.

За спиной Уилла показалась улыбающаяся Джорджия.

— Привет, Гарри. — Она покосилась на мою футболку и игровые принадлежности. — Ой… мы вообще-то не собирались сегодня…

Обычно вел игру у нас Кирби.

Я отступил на шаг в сторону, взял за плечи безумного вида типа, стоявшего у меня за спиной, и подтолкнул его вперед.

— Это Уолдо Баттерс, — сказал я. — И его член длиннее и крепче, чем у нас всех, вместе взятых.

Баттерс поморгал, глядя сначала на Уилла с Джорджией, потом на меня.

— Гм… Спасибо, да?

Уилл переводил взгляд с меня на Баттерса и обратно.

— Что это? — осторожно спросил он.

— Жизнь, — ответил я. — Жизнь продолжается. Баттерс говорит, что справится с ролью ведущего в нашей игре. Или может предложить другую, если нам захочется попробовать что-то новое. — Я откашлялся. — А то, если хотите, можно играть у меня. Перемена обстановки и все такое.

Джорджия посмотрела на меня и благодарно улыбнулась.

Уилл колебался.

— Энди? — спросил он, оглянувшись в комнату.

Энди вышла к нам. Выглядела она бледновато. Несколько переломов ребер и серьезная операция не проходят просто так. То есть она могла стоять и передвигаться самостоятельно, но было совершенно ясно, что ей лучше оставаться у Уилла с Джорджией, чтобы те могли позаботиться о ней, пока она не выздоровеет.

Я улыбнулся ей.

— Не думаю, — сказал я, — что Кирби хотелось бы, чтобы мы забросили игру. А тебе как кажется? Я хочу сказать, это будет уже другая игра, но все равно может быть хорошо.

Она посмотрела на меня, потом на Баттерса. Потом грустно улыбнулась мне и кивнула.

Уилл открыл дверь шире, и мы вошли. Я представил всем Баттерса и достал из сумки несколько бутылок лучшего пива от Мака.

Видите ли, тут вот в чем дело. Морган верно говорил: всех не победить.

Но из этого не следует, что надо сдаваться. Вот уж нет. Правда, этого Морган не говорил — для этого он был слишком занят. Он так жил.

Я закрыл за собой дверь.

Жизнь продолжалась.

(обратно) (обратно)

Джим Батчер ПЕРЕМЕНЫ

Глава первая

Я снял трубку.

— Они схватили нашу дочь, — сказала Сьюзен Родригес.

Я досчитал до пяти и откашлялся.

— Э… Чего?

— То, что слышал, — мягко произнесла Сьюзен.

— Ох, — сказал я. — М-мм…

— Линия может прослушиваться, — сообщила она. — Я буду в Чикаго вечером. Тогда поговорим.

— Угу, — согласился я. — Идет.

— Гарри, — произнесла она. — Я не… Я никогда не хотела… — Она с нетерпеливым вздохом оборвала фразу. В трубке послышался женский голос, объявлявший что-то по-испански по громкой связи. — Потом успеем. Посадку объявили. Надо идти. Часов в двенадцать.

— Хорошо, — сказал я. — Я… буду.

Она поколебалась, будто хотела сказать что-то еще, но все-таки повесила трубку.

Я сидел, продолжая прижиматься к трубке ухом. Через пару секунд в ней послышались короткие гудки.

Наша дочь.

Она сказала: «нашу дочь».

Я положил трубку. Вернее, попытался. С первой попытки я промахнулся мимо рычага. Трубка упала на пол.

Мыш, мой огромный, лохматый серый пес, поднялся со своего обычного места в крохотной кухне-нише, подошел ко мне и уселся у моих ног; взгляд его темных глаз сделался слегка встревоженным. Выждав секунду-другую, он негромко фыркнул, взял зубами трубку, положил ее на аппарат и снова поднял на меня озабоченный взгляд.

— Я… — Я помолчал, пытаясь свыкнуться с непривычным положением дел. — У меня… у меня, возможно, есть ребенок.

Мыш издал неуверенный звук.

— Угу. А мне, по-твоему, каково? — Некоторое время я тупо смотрел в противоположную стену, потом встал и потянулся за плащом. — Я… Думаю, мне нужно выпить. — Я кивнул сам себе. — Угу. Что-нибудь вроде этого… да.

Мыш огорченно вздохнул и поднялся на ноги.

— Конечно, — заверил я его. — Ты тоже можешь со мной. Черт, ты даже можешь довезти меня до дому, если что.

Большую часть дороги до Мак-Энелли я давил на клаксон. Меня это не волновало. Я ни разу ни в кого не врезался. А это ведь кое-что да значит, правда? Я припарковал свой старый, потрепанный временем и боями «Фольксваген-жук» на маленькой стоянке рядом с заведением Мака и двинулся к дверям.

Мыш негромко, но настойчиво фыркнул.

Я оглянулся. Я оставил дверцу машины открытой. Пес носом захлопнул ее.

— Спасибо, — сказал я ему.

Мы вошли в кабак.

Заведение Мака выглядит как «Чирз» после небольшого апокалипсиса. Характер интерьера определяют тринадцать деревянных колонн, расставленных с неравными промежутками. Все они покрыты резьбой со сценами из мифов Старого Света — некоторыми забавными, но по большей части зловещими. Под потолком лениво вращаются тринадцать вентиляторов. У замысловатой в плане барной стойки стоят тринадцать стульев. Столов в зале тоже тринадцать, и расставлены они на первый взгляд хаотически, а на деле — по продуманной схеме.

— Очень много тринадцати, — буркнул я себе под нос.

Время подходило к пол-третьему. В кабаке не было никого, кроме меня с псом — ну, и Мака, конечно. Мак — мужчина среднего роста и среднего сложения, с сильными костлявыми руками и сияющей лысиной без малейшего намека на растительность. Возраста он где-то между тридцатью и пятьюдесятью и щеголяет всегда в белоснежном фартуке.

Несколько секунд Мыш внимательно смотрел на Мака. Потом резко уселся на верхней площадке короткого лестничного марша, ведущего от входа, повернулся и улегся у двери, положив морду на лапы.

Мак покосился в нашу сторону.

— Привет, Гарри.

Я кое-как доплелся до стойки. Мак достал бутылочку пива собственной варки, но я покачал головой.

— Э… Я бы сказал: «Виски, Мак», — но не уверен, держишь ли ты у себя виски. Кажется, мне сейчас нужно чего-нибудь крепкого.

Мак приподнял брови и удивленно уставился на меня.

Знай вы этого парня так, как я, вы бы поняли, что для него подобный жест — все равно что для другого отчаянный вопль.

Однако он налил мне в маленький стакан чего-то такого, светло-золотого цвета, и я выпил. Горло обожгло как следует. Я выдохнул, посидел некоторое время с раскрытым ртом и постучал пальцем по столешнице рядом со стаканом.

Мак нахмурился и налил еще.

Второй стакан я пил уже не спеша. Горло, правда, обжигало все равно, зато я смог наконец сосредоточиться — для начала хотя бы на боли. Мысли сами собой начали сгущаться вокруг нее, а потом и кристаллизовываться в более или менее определенную форму.

Мне позвонила Сьюзен. Она летит в Чикаго.

И у нас с ней ребенок.

И она мне об этом не говорила.

Сьюзен работала репортером в «желтой» чикагской газетенке, специализировавшейся на сверхъестественном. Большая часть работавших там относилась к этому как к забаве, но Сьюзен верила в то, что все это взаправду. Мы с ней не раз схлестывались, пока не сошлись. Мы пробыли вместе не слишком долго — немногим меньше двух лет. Мы были молоды и счастливы друг с другом.

Наверное, я мог бы вести себя осторожнее. У всякого, кто не довольствуется ролью пассивного наблюдателя, рано или поздно появляются враги. Одна из моих врагов, вампир по имени Бьянка похитила Сьюзен и заразила ее вампирской жаждой крови. Сьюзен не превратилась в вампира — но стоило бы ей утратить контроль над собой и хоть раз отведать чьей-то крови, как процесс обращения неминуемо дошел бы до конца.

Она и бросила-то меня потому что боялась меня убить, превратившись при этом в монстра, — и уехала из Чикаго в надежде как-то справиться с собой.

Я убеждал себя в том, что она поступила единственно верно, но рассудок и разбитое сердце говорят на разных языках. Я так и не простил себя до конца за то, что с ней случилось. Наверное, языки у рассудка и совести тоже разные.

Возможно, мне чертовски повезло, что я довольно долго пребывал в полном шоке, поскольку эмоции, что клубились во мне тогда, силой своей не уступали иному тропическому урагану. Опасные. Разрушительные. Я их не видел. Я мог только ощущать их побочные эффекты, но и этого хватало, чтобы оценить масштаб угрозы. Слепой гнев постоянно губит людей. Но в моем-то случае все может обернуться хуже. Гораздо хуже.

Я — профессиональный чародей.

Я могу наворотить такого, что большинству людей даже не снилось.

Магия и эмоции неразрывно взаимосвязаны. Мне приходилось сражаться, и мне приходилось испытывать такие страх и гнев, что даже просто думать, не отвлекаясь на них, стоило огромных усилий. В этих экстремальных обстоятельствах я использовал магию, и несколько раз она в результате выходила из-под контроля. Когда из-под контроля выходит гнев обычного человека, кто-то страдает. Кто-то может даже погибнуть. Когда подобное случается с чародеем, это грозит банкротством страховым компаниям, и простым косметическим ремонтом уже не обойтись — что-то приходится отстраивать заново.

Так вот — по сравнению с тем, что бурлило во мне теперь, те боевые эмоции казались мелкими анемичными котятами.

— Мне нужно поговорить с кем-нибудь, — услышал я словно со стороны свой голос. — С кем-нибудь трезвым, рассудительным. Надо же мне привести в порядок мысли, пока все не полетело в тартарары.

Мак облокотился на стойку и посмотрел на меня.

Я покрепче взялся за стакан.

— Помнишь Сьюзен Родригес? — тихо спросил я.

Он кивнул.

— Она говорит, кто-то захватил нашу дочь. Она прилетает сегодня вечером.

Мак медленно вдохнул и выдохнул. Потом взял бутылку, налил полстакана себе и сделал глоток.

— Я ее любил, — сказал я. — Может, до сих пор люблю. А она мне ничего не говорила.

Он кивнул.

— Может, она сочинила? — спросил я.

Он неопределенно хмыкнул.

— Она мною манипулировала когда-то. Я ведь с женщинами… того… слабак.

— Да, — согласился он.

Я нахмурился и посмотрел на него. Он улыбнулся.

— Ей сейчас… шесть? Семь? — Я тряхнул головой. — Черт, даже посчитать толком не в состоянии.

Мак прикусил губу:

— Дело серьезное.

Я покончил со вторым стаканом. Некоторые острые углы сделались мягче. Мак коснулся пальцем бутылки и вопросительно посмотрел на меня. Я мотнул головой.

— Она может меня обманывать, — пробормотал я. — Но если нет… значит… Значит, маленькая девочка попала в беду. — Я невольно стиснул зубы, потому что нараставший во мне ураган грозился вырваться наружу. — Моя маленькая девочка.

Он снова кивнул.

— Не помню, говорил ли я тебе, — сказал я. — Я рос сиротой.

Мак молча смотрел на меня.

— Случалось… Мне ну совсем хреново было. Когда хотелось, чтобы кто-нибудь меня спас. Очень мне этого хотелось. Я мечтал… мечтал о том, чтобы жить с кем-то. А когда этот кто-то пришел наконец, он оказался на поверку самым гнусным монстром. — Я тряхнул головой. — Я не позволю, чтобы такое случилось с моим ребенком.

Мак сложил руки на стойке перед собой.

— Тебе нужно вести себя очень осторожно, Гарри, — произнес он неожиданно звучным баритоном.

Я потрясенно уставился на него. Он… Он изъяснялся длинными фразами!

— Такого испытания, как это, у тебя, Гарри, еще не было, — продолжал Мак. — Тебе предстоит понять, кто ты на самом деле. Тебе предстоит решить, какие принципы ты готов отстаивать до самой смерти, какие черты преступать. — Он забрал у меня пустой стакан. — Ты направляешься неведомо куда, Гарри, а там легко заблудиться.

Я потрясенно дослушал его монолог до конца и так же потрясенно смотрел, как он допивает свой стакан. Он поморщился, будто обжегся огненной жидкостью. А может, просто перенапряг голосовые связки.

С минуту я смотрел на свои руки.

— Сандвич с говядиной, — произнес я наконец. — И мохнатому что-нибудь.

Мак кивнул, хмыкнул и принялся за готовку. Он не спешил, глуша своими инстинктами бармена мои порывы. Не то чтобы я очень хотел есть, но надо же было убить время, пока жжение уймется.

Он поставил передо мной тарелку с сандвичем. Потом достал миску, положил в нее каких-то костей, мясных обрезков и поставил перед Мышом. И миску воды. Я жевал сандвич и машинально отметил про себя, что Мак никогда не носит еду на столики. Ни для кого. Наверное, он просто любит собак.

Я не спеша доел сандвич и расплатился с Маком.

— Спасибо, — сказал я.

Он кивнул:

— Удачи.

Я поднялся и побрел обратно к машине. Мыш шел рядом, навострив уши и явно ожидая, что такого я еще выкину.

Я приводил мысли в порядок. В конце концов, мне нужно быть осторожным. Держать ухо востро. А еще сдерживать бушевавший внутри меня ураган, потому что единственное, в чем я не сомневался ни капли, так это в том, что кто-то — может, Сьюзен, а может, мои враги — пытается мною манипулировать.

Так или иначе, Мак говорил дело.

Я направлялся неведомо куда.

(обратно)

Глава вторая

Сьюзен приехала около часу ночи.

Вернувшись от Мак-Энелли, я сразу спустился в лабораторию и занялся делами, требующими полной сосредоточенности. На протяжении нескольких следующих часов я приготовил пару штук, которые могли пригодиться в недалеком будущем. Потом вернулся наверх и надел свои силовые кольца. В каждое из них вплетено по три серебряных колечка, накапливающих кинетическую энергию с каждым движением руки. В прошлом они не раз доказали свою эффективность, однако их не мешало бы подзарядить, поэтому следующие полчаса я провел, выколачивая дух из тяжелого мешка, подвешенного к потолку в углу гостиной.

Я принял душ, переоделся во все чистое, приготовил подобие ужина — и ни на мгновение не прекращал двигаться. Я боялся, что стоит мне остановиться, и в голову полезут всякие мысли, и я не знал, удастся ли мне с ними справиться.

Спать я даже не пытался. Ну, не судьба.

Поэтому я поддерживал темп. Я прибрался на кухне. Я вымыл Мыша и расчесал его шубу. Я привел в порядок гостиную, спальню и ванную. Я сменил наполнитель в поддоне у Мистера, моего кота-переростка. Я даже выгреб золу из камина и поменял свечи в подсвечниках — видите ли, моя квартира освещается исключительно свечами.

Прошло никак не меньше двух часов, пока до меня дошло, что я пытаюсь навести глянец на мою квартиру, потому что сейчас придет Сьюзен. Похоже, старые привычки умирают не скоро.

Я как раз спорил сам с собой, стоит ли мне почистить Мистера (все это время находясь под полным подозрения взглядом означенного персонажа, угнездившегося на излюбленном месте, на верху одной из книжных полок), когда в дверь осторожно постучали.

Сердце мое забилось быстрее.

Я открыл дверь и оказался лицом к лицу со Сьюзен.

Роста Сьюзен среднего, то есть почти на фут ниже меня. Черты лица у нее резкие, даже угловатые — за исключением губ. Волосы прямые, темные, глаза даже еще темнее, а кожа, всегда бронзово-смуглая, сделалась даже еще смуглее, чем в нашу прошлую встречу. И она немного похудела. На шее отчетливо выступили жилки, да и скулы казались острее, чем прежде. Она была в черных кожаных штанах, черной футболке и кожаной куртке в пару к штанам.

И она не постарела ни на день.

Со времени нашей последней встречи прошло лет шесть. Или семь? Как правило, после такой долгой разлуки ожидаешь, что человек изменится — хотя бы немного. Не обязательно сильно. Ну там, несколько лишних фунтов веса, несколько новых морщин, несколько седых волосков. Люди меняются. А Сьюзен не изменилась. Вообще.

Наверное, это положительная сторона жизни наполовину обращенного вампира Красной Коллегии.

— Привет, — тихо произнесла она.

— Привет, — откликнулся я. Я мог встретиться с ней взглядом, не боясь провалиться к ней в душу. Мы с ней проделали это давным-давно.

Она опустила взгляд и сунула руки в карманы куртки.

— Гарри… Можно, я войду?

Я отступил на полшага.

— Вот балбес. А ты можешь?

В глазах ее загорелся сердитый огонек.

— Ты думаешь, я обратилась?

— Я думаю, что риск, без которого вполне можно обойтись, меня больше не привлекает.

Она крепко сжала губы, но понимающе кивнула и перешагнула мой порог — барьер магической энергии, окружающий любое жилище. Вампиру бы этого без моего разрешения не удалось.

— О'кей, — кивнул я, пропуская ее в комнату и делая шаг обратно, чтобы запереть дверь. Выглянув наружу, я увидел светловолосого мужчину заурядной внешности, сидевшего на верхней ступеньке спускавшейся ко входу в мою квартиру лестницы. На нем были армейские штаны и голубая джинсовая куртка, оттопыривавшаяся под мышкой — там, где висела кобура. Он работал со Сьюзен, и звали его Мартин.

— Привет, — сказал я. — Рад видеть.

Губы его скривились в весьма отдаленном подобии улыбки.

— Взаимно.

Я захлопнул дверь и из вредности лязгнул засовом громче, чем стоило бы.

Сьюзен чуть улыбнулась и тряхнула головой. Она начала было медленно оглядываться по сторонам — и вдруг застыла, услышав рык из ниши, где расположена моя кухонька. Мыш не встал, да и сам рык звучал не настолько угрожающе, как мне доводилось слышать раз или два — просто вежливый, но предостерегающий рык.

Секунду или две Сьюзен не шевелилась, глядя в ту сторону. Потом посмотрела на меня.

— Ты завел собаку, — заметила она.

— Скорее это он меня типа завел, — поправил я.

Сьюзен кивнула и продолжала рассматривать комнату.

— Ты немного поменял обстановку.

— Зомби, — пояснил я. — И оборотни. Тут несколько раз устраивали погром.

— Никогда не могла понять, почему ты не переедешь из этой тесной, сырой норы.

— Сырой? Тесной? Просто это мой дом. Хочешь чего-нибудь? Колы?

— Вода есть?

— Конечно. Садись.

Сьюзен молча прошла к одному из кресел у камина и осторожно, напряженно выпрямив спину, присела на краешек. Я налил в стакан воды, добавил льда, захватил себе банку колы и принес все это ей. Потом опустился в соседнее кресло, повернул его так, чтобы мы сидели если не лицом, то хотя бы под углом друг к другу, и открыл свою банку.

— Ты правда собираешься оставить Мартина на улице? — не без иронии поинтересовалась она.

— Еще как собираюсь, — невозмутимо ответил я и сделал глоток.

Она кивнула и приложила стакан к губам. Может, даже отпила немного.

Я выждал как мог долго — целых две или три секунды — и только потом нарушил нелегкую тишину.

— Ну, — спросил я по возможности небрежнее. — Что нового?

Ее темные глаза внимательно изучали меня, потом губы сжались чуть сильнее.

— Это будет больно нам обоим. Так что давай уж сразу покончим с этим. Некогда ходить вокруг да около.

— Ладно. Наш ребенок? — спросил я. — Твой… и мой?

— Да.

— Ты в этом уверена?

Лицо ее сделалось бесстрастным.

— Никого другого не было, Гарри. Никого — с той самой ночи у тебя. И два года до нее — тоже никого.

Если она и лгала, это никак не проявлялось. Некоторое время я переваривал услышанное, потягивая колу.

— Мне казалось, это из тех вещей, которые мне можно было и сказать.

Я произнес это значительно спокойнее, чем полагал возможным. Не знаю, правда, что отображалось при этом у меня на лице. Но загорелая кожа Сьюзен побледнела на несколько оттенков.

— Гарри, — тихо сказала она. — Я понимаю, ты наверняка сердишься.

— Когда я сержусь, я испепеляю все направо и налево и крушу дома, — возразил я. — А сейчас эта стадия давно позади.

— Ты имеешь полное право сердиться на меня, — вздохнула она. — Но я поступала так, как мне казалось лучше для нее. И для тебя тоже.

Клокотавший у меня в груди ураган усилился. Но я заставил себя сидеть неподвижно, дыша медленно и ровно.

— Я слушаю.

Она кивнула и помолчала, собираясь с мыслями.

— Ты ведь не знаешь, как все там. В Центральной Америке и на юг, вплоть до Бразилии. Есть причина того, что многие из этих стран так и живут в состоянии, близком к анархии.

— Красная Коллегия, — кивнул я. — Знаю.

— Ты знаешь, но абстрактно. Никто из Белого Совета не жил там. Не видел, что происходит с людьми, которыми правят Красные. — Она поежилась и зябко сложила руки на животе. — Это кошмар. И им не противостоит никто, кроме Братства и еще нескольких почти нищих представителей церкви.

Братство Святого Жиля представляло собой собрание изгоев сверхъестественного мира, многие из которых, как и Сьюзен, наполовину обратились в вампиров. Они ненавидели Красную Коллегию жаркой ненавистью и делали все, что в их силах, чтобы при малейшей возможности противостоять вампирам. Они действовали боевыми ячейками, они выбирали цели, натаскивали рекрутов, закладывали бомбы и финансировали все эти операции с помощью сотен полулегальных фирм. Короче, настоящие террористы: умные, стремительные и жестокие. Так уж приходилось.

— Знаешь, а ведь в остальном мире тоже не Диснейленд, — негромко сказал я. — Я тоже всяких кошмаров насмотрелся за время войны. И не только.

— Я не пытаюсь принизить того, что делает Совет, — возразила она. — Я просто пытаюсь объяснить, с чем мне приходилось тогда иметь дело. Отряды Братства редко ночуют в одном месте дважды. Мы все время в пути. Постоянно затеваем что-нибудь или убегаем от чего-то. В таком мире нет места ребенку.

— Если не считать того, у кого есть дом и постоянный доход, кто способен дать ей кров, — заметил я.

Взгляд у Сьюзен сделался жестче.

— Сколько людей из твоего окружения погибло, а, Гарри? А сколько ранено? — Она запустила пальцы в волосы. — Ради Бога. Ты сам только что сказал, что на твой дом нападали. Скажи, тебе было бы легче, если бы у тебя на руках оказался еще и младенец, требующий ухода?

— Боюсь, этого мы не узнаем, — ответил я.

— Я понимаю. — Голос ее вдруг зазвенел от напряжения. — Господи, неужели ты думаешь, я сама не хотела стать частью ее жизни? Я реву каждый раз перед сном — если вообще могу уснуть. Но в конце концов я не могла предложить ей ничего, кроме жизни в бегах. А ты — ничего, кроме жизни в осаде.

Я молча смотрел на нее.

Мне было нечего возразить.

— Поэтому я сделала единственное, что могла сделать, — продолжала она. — Нашла для нее дом. Вдали от войны. Где она могла бы жить нормально. Где ее любили.

— Но мне про это не сказала.

— Стоило бы Красной Коллегии узнать про мою дочь, и они бы использовали ее против меня. Либо для шантажа, либо просто из мести. Чем меньше людей знало бы о ее существовании, тем меньше бы ей грозило. Я не говорила тебе о ней, хоть и понимала, что это неправильно. Хоть и понимала, что тебя это приведет в бешенство… ну, из-за твоего собственного детства. — Она подалась вперед, и глаза ее горели почти тем же жаром, что и слова, которые она произносила. — И я совершила бы вещи в тысячу раз худшие, если бы это могло лучше ее защитить.

Я отпил еще немного колы.

— Короче, — сказал я, — ты отняла ее у меня, чтобы ей меньше грозило. И ты отослала ее куда-то на воспитание чужим людям, чтобы ей меньше грозило. — Буря во мне разгоралась все сильнее, начиная прорываться в голос. — И как, помогло?

Глаза у Сьюзен вспыхнули. На коже начали проступать красные завитки, похожие на татуировку, только выполненную исчезающими чернилами — у Братства это служит подобием индикатора настроения. Завитки покрывали у нее пол-лица и шею.

— Братство шантажируют, — произнесла она резко. — Графиня Арианна из Красной Коллегии каким-то образом узнала о ней и захватила ее. Тебе знакомо это имя?

— Угу, — буркнул я, стараясь не обращать внимания на то, как похолодела во мне кровь при упоминании этого имени. — Вдова графа Ортеги. Она поклялась отомстить мне — помнится, раз она даже пыталась купить меня на eBay.

Сьюзен зажмурилась.

— Как это… Ох, ладно, не бери в голову. Наши информаторы в Коллегии говорят, она задумала для Мэгги что-то особенное. Нам необходимо вернуть ее.

Я медленно вдохнул, медленно выдохнул и закрыл на секунду-другую глаза.

— Мэгги, говоришь?

— В память о твоей матери, — прошептала Сьюзен. — Маргарет-Анжелика. — Я услышал, как она роется в кармане. — Вот.

Я открыл глаза и увидел маленькую, чуть больше паспортной фотографию темноглазой девочки лет пяти. В розовом платье, с красными лентами в темных волосах, с широкой, заразительной улыбкой. Какая-то спокойная, отстраненная часть меня запомнила это лицо на случай, если мне понадобится узнать его. Остальная часть старалась не вглядываться в него и думать об изображении как о простом, ничего особенного не означающем сочетании бумаги и принтерных чернил.

— Это двухлетней давности, — тихо пояснила Сьюзен. — Но более поздних у меня нет. — Она прикусила губу и протянула фотографию мне.

— Оставь себе, — так же тихо сказал я.

Она убрала фотографию. Красные знаки на коже бледнели.

Я устало потер глаза.

— Ладно, — сказал я. — На пока придется нам забыть о твоем решении удалить меня из ее жизни. Потому что собачиться сейчас из-за этого нет смысла, а единственный шанс на ее спасение — если мы будем действовать вместе. Договорились?

Сьюзен кивнула.

Следующие слова я процедил сквозь зубы:

— Но я ничего не забыл. И не забуду. Потом рассчитаемся. Ты поняла?

— Да, — прошептала она. И подняла на меня взгляд своих огромных, блестящих от слез глаз. — Я не хотела делать тебе больно. Или ей. Я только…

— Нет, — перебил я. — Поздно. Мы просто теряем время, которого и так мало.

Сьюзен резко отвернулась от меня к камину и закрыла глаза. Когда она открыла их, она уже владела своим лицом.

— Хорошо, — произнесла она. — В качестве первого шага у нас несколько ходов на выбор.

— Например?

— Дипломатия, — ответила она. — Я кое-что о тебе слышала. Половина скорее всего вранье, но я знаю, у тебя есть кое-какие связи. Если нас поддержит достаточное количество членов Совета, нам, возможно, и удалось бы вернуть ее без инцидентов.

Я фыркнул:

— Или?

— Предложить королю Красных репарации в обмен на жизнь ребенка. У него в этом деле нет личной заинтересованности, и он выше Арианны по статусу. Дать ему взятку побольше, и ей придется отпустить Мэгги.

— Вниз с крыши, — буркнул я.

Сьюзен пристально посмотрела на меня.

— А что, по-твоему, нам делать?

Я почувствовал, как мои губы изображают что-то, возможно, не слишком похожее на улыбку. Буря угнездилась уже в областях, окружающих мое сердце, а вихри ее подбирались к горлу. Прошло, наверное, добрых десять секунд, прежде чем я смог говорить, да и тогда голос мой смахивал скорее на рычание.

— Что делать? — переспросил я. — Красные похитили нашу девочку. Черта с два они дождутся за это какой-либо платы.

В ответ глаза у Сьюзен вспыхнули жарким, жутким голодом.

— Мы найдем Мэгги, — продолжал я. — Мы отобьем ее у них. И мы убьем всякого, кто встанет у нас на пути.

Сьюзен поежилась, и из глаз ее хлынули слезы. Она низко наклонила голову и всхлипнула. Потом протянула руку и коснулась пальцами моей левой руки, все еще покрытой жуткими шрамами. Опустила взгляд на ожоги, зажмурилась и начала отводить руку.

Я поймал ее пальцы и крепко сжал. Она отозвалась таким же пожатием. Долгую секунду мы молча держались за руки.

— Спасибо, — прошептала она. Ладонь ее дрожала в моих пальцах. — Спасибо, Гарри.

Я кивнул. Я собирался сказать что-то такое, что уняло бы дрожь в ее пальцах, но сохранить при этом спокойствие, но, черт, тепло ее руки оказалось сильнее. Не обращать на него внимания я не мог. Я был в ярости на Сьюзен — в такой ярости, испытывать которую можно только тогда, когда боль тебе причиняет тот, кто тебе очень дорог. Однако и вывод из этого следовал неизбежный: она мне все еще дорога, иначе бы я не злился.

— Мы найдем ее, — повторил я. — И я сделаю все, что в моих силах, чтобы ее вернуть.

Сьюзен подняла на меня глаза, полные слез, и кивнула. Потом подняла руку и осторожно провела пальцами по шраму у меня на щеке. Более свежему шраму, совсем яркому, еще зудевшему. Наверное, он делал меня похожим на персонажей-немцев из голливудских фильмов Золотой Эры кинематографа. У тех на щеках полагалось красоваться шрамам, полученным на дуэлях. Кончики ее пальцев были нежными, теплыми.

— Я не знала, что мне еще делать, — призналась она. — С ними никто не хотел связываться. Вообще никто.

Взгляды наши встретились, и вдруг былая страсть вспыхнула с новой силой, разгоревшись от сомкнутых рук и ее пальцев на моем лице. Зрачки ее чуть расширились, а мое сердце заколотилось как бешеное. Я был в ярости на Сьюзен. Но, похоже, тело мое расценивало эту ярость как возбуждение и не давало себе труда проверить, так ли это. Долгое мгновение я смотрел ей в глаза, потом прокашлялся — горло пересохло.

— Кажется, именно так мы заварили всю эту кашу?

Она издала неопределенный звук, который должен был изображать смех, и отняла руки.

— Я… Мне очень жаль. Я не хотела. — Голос ее дрогнул. — Со мной такого столько лет не случалось…

Я понимал, что она хочет сказать. Я несколько раз размеренно вздохнул, отделяя сознание от тела.

— Сьюзен, — произнес я наконец. — Что бы ни случилось с тех пор… мы это пережили. — Я посмотрел на нее. — Ты сама это понимаешь. Понимала, когда предпочла ничего мне не говорить.

Теперь она вдруг показалась мне совсем хрупкой. Она медленно кивнула, словно стоит ей сделать одно резкое движение — и сломается. Потом сложила руки на коленях.

— Я… понимала. Да, понимала.

Молчание затягивалось.

— Ладно, — произнес я наконец. — А теперь… — Я сделал еще один глубокий вдох и постарался убедить себя в том, что это поможет. — Насколько я понимаю, ты прилетела в Чикаго не только для того, чтобы со мной поболтать. Для этого ты могла обойтись и без Мартина.

Она удивленно повела бровью и кивнула.

— Верно.

— Тогда что?

Она, похоже, окончательно взяла себя в руки, и голос ее сразу стал деловым.

— У вас в городе есть база Красных. Неплохое место для начала.

— Отлично, — сказал я, вставая. — Раз так, начнем.

(обратно)

Глава третья

— Надеюсь, у вас не осталось плохих воспоминаний? — спросил у меня Мартин, выводя машину с усыпанной гравием стоянки рядом с моим домом.

Чтобы я мог уместить куда-то свои длинные, как у журавля ноги, Сьюзен уселась в арендованной машине сзади, оставив мне место рядом с водителем.

— Плохих воспоминаний? — переспросил я.

— О нашей первой встрече, — пояснил Мартин. Машину он вел так же, как делал все — ровно. Полное торможение на светофорах. Пять миль в час под знаком. Куда бы мы ни направлялись, у нас ушла бы на это вечность.

— Вы имеете в виду то, как вы использовали меня в попытке убить Ортегу? — уточнил я. — Тем самым гарантированно нарушив дуэльный кодекс, в результате чего дуэль считается недействительной, а война с Белым Советом продолжается?

Мартин покосился на меня, потом в зеркальце заднего вида — на Сьюзен.

— Я тебе говорила, — сказала она ему. — Он может не разобраться сразу. Но рано или поздно поймет все.

Я кривовато ухмыльнулся.

— Ну, оглядываясь назад, не так уж и сложно было разобраться, что вы там делали, — признался я. — Война Красной Коллегии с Белым Советом — лучшее, что случалось с Братством за много веков его существования.

— Я с ними немногим более ста лет, — хмыкнул Мартин. — Но да, за это время ничего лучше не происходило. Белый Совет — единственная организация на планете, способная составить для них существенную угрозу. И каждый раз, когда Совет одерживал победу — или хотя бы оставался в наличии после того, что должно было бы стать сокрушительным поражением, — противоречия внутри Красной Коллегии обострялись еще сильнее. Многие из них лелеют зависть или вражду к соперникам уже не одно тысячелетие. Просто фантастический масштаб раздоров.

— Можете обозвать меня чудаком, — буркнул я, — но мне пришлось видеть слишком много детей, погибших на войне, которую вы помогли гарантированно продлить. Никаких плохих воспоминаний? — Я недобро улыбнулся. — Поверьте мне, Марти, на вашем месте я бы не захотел напоминать мне сейчас о тех событиях.

Я кожей ощущал на себе внимательный взгляд Мартина и то, как напряглось его тело. Он явно думал о своем пистолете. С огнестрельным оружием он управлялся здорово. В ночь моей дуэли с вампиром по имени Ортега Мартин вогнал в него пулю из своей снайперской винтовки за секунду до того, как вампир успел бы убить меня. Это являлось грубейшим нарушением дуэльного кодекса — набора правил для разрешения конфликтных ситуаций между отдельными представителями сообществ, подписавших Неписаный Договор.

Итог честно проведенной дуэли мог бы положить конец войне между Красной Коллегией и чародейским Белым Советом и тем самым спасти множество жизней. Но этого не вышло.

— Да вы не расстраивайтесь, приятель, — утешил я его. — Ортега сам уже нарушил к тому моменту дуэльный кодекс. Все пошло к чертям вне зависимости от того, что совершили в тот вечер вы. И ваше присутствие там привело к тому, что пулю схлопотал он, а не я. Так что дружбы, конечно, нет…

Мартин посмотрел на меня еще раз и расслабился.

— Надо же, какая ирония, — заметил он. — Как вы, выдвиженец из низов Белого Совета, мгновенно встаете в позу для моральных нравоучений.

— Прошу прощения? — негромко произнес я.

Он говорил бесстрастно, но за словами ощущался горевший где-то там глубоко огонь — впервые за все время, что я его знал.

— Я тоже видел, Дрезден, как детей убивают словно скотов, а вашему мудрому и могущественному Совету на это наплевать, потому что жертвы бедны и далеки — разве это не повод для них погибнуть? Вот так. Если бы пуля, пущенная в вас, заставила Совет обрушиться на Красную Коллегию всей своей мощью, я бы выпустил две и даже приплатил за такую возможность. — Он затормозил на красный свет и посмотрел на меня в упор: — Хорошо, что мы прояснили с этим. Или вы хотите сказать что-нибудь еще?

Я встретил его взгляд.

— Вы выбелили волосы. У вас теперь вид, как у гея.

Мартин невозмутимо пожал плечами:

— На последнем задании я работал стюардом на круизном судне, работал на эту конкретную категорию.

Я нахмурился и покосился на Сьюзен.

Она кивнула:

— Было дело.

Я скрестил руки на груди и уставился в ветровое стекло.

— Я в буквальном смысле слова убивал людей, которые нравились мне больше вас, Мартин, — произнес я и немного помолчал. — Мы еще не приехали?

— Здесь, — объявил Мартин, остановив машину перед входом в дом.

Я всмотрелся в здание. Ничего особенного, обычный чикагский дом. Двенадцать этажей, немного выцветший фасад, типичное здание со сдаваемыми в аренду офисами.

— Вряд ли Красные… Послушайте, это не может быть здесь! — выпалил я. — Это же дом, где у меня офис.

— Нам известно, что подвластная Красной Коллегии деловая структура приобрела его почти восемь лет назад, — сообщил Мартин, загоняя машину на стоянку и вытягивая ручник. — Насколько я понимаю, вы должны были заметить неожиданное повышение арендной платы.

Я глупо поморгал.

— Я… Я плачу арендную плату Красной Коллегии?

— Повышенную арендную плату, — поправил меня Мартин, сделав легкое ударение на первом слове. — Графине Арианне не откажешь в специфическом чувстве юмора. Если это вас утешит, могу добавить, что здешние сотрудники не имеют ни малейшего представления о том, на кого они в действительности работают. Они полагают, что это фирма, обеспечивающая конфиденциальной информацией многонациональную торговую корпорацию.

— Но это… мой дом. — Я нахмурился и тряхнул головой. — И что мы собираемся делать?

Мартин вышел из машины и полез в багажник. Сьюзен вышла за ним. Я за компанию вышел тоже.

— Мы, — ответил Мартин, явно не включая в это понятие меня, — собираемся проникнуть в офис и вынести документы, которые, как мы надеемся, способны дать представление об убежищах Арианны и ее намерениях. Вы останетесь у машины.

— Черта с два останусь, — возразил я.

— Гарри, — вразумительно, но твердо сказала Сьюзен. — Это компьютеры.

Я охнул так, словно Сьюзен врезала мне локтем под вздох. Чародеи и компьютеры сосуществуют примерно так же, как библиотеки с огнеметами. Вся техника ведет себя в присутствии смертного чародея ненадежно, и чем она современнее, тем, похоже, уязвимее. Если бы я пошел с ними… Ну… вы ведь не берете с собой в птичью лавку кота, верно? Не потому, что кот плохо воспитан, а потому, что он кот.

— Ох, — выдохнул я. — Раз так… да, мне, пожалуй, лучше остаться у машины.

— Велик шанс того, что за нами следят, если не гонятся, — сказал Мартин, обращаясь к Сьюзен. — Нам пришлось улетать из Гватемалы в спешке, без обычных предосторожностей.

— У нас не было времени, — ответила Сьюзен, и в голосе ее прозвучало усталое раздражение. Я словно подслушивал привычную частую ссору двух супругов. Она открыла в багажнике чемодан и распихивала по карманам какие-то предметы. — Надо было срочно выправить все документы.

Секунду или две Мартин молча смотрел на нее, потом достал из чемодана один-единственный предмет и закинул на плечи станковый рюкзак. Должно быть, в нем находились какие-то компьютерные примбамбасы. Я отошел от него подальше и постарался выбросить из головы все злые мысли.

— Ты просто посторожи здесь, Гарри, — попросила Сьюзен. — Мы вернемся минут через двадцать, если не раньше.

— Или не вернемся, — уточнил Мартин. — И тогда уж будем точно знать, что наш неуклюжий вылет обернулся против нас.

Сьюзен негромко раздраженно фыркнула, и они вдвоем направились к дому, подошли к запертым дверям, задержались там секунды на три и исчезли внутри.

— А мне просто стоять здесь, — буркнул я. — Как какому-нибудь Рыжему Псу Клиффорду. Слишком велик и глуп, чтобы заходить в дом вместе с Эмили-Элизабет. А ведь это мой дом. — Я тряхнул головой. — Блин-тарарам, я вне игры. Или с катушек съехал. В смысле, стою тут и разговариваю сам с собой.

В общем-то я понимал, почему я разговариваю сам с собой: если бы я замолчал, мне не очем было бы думать, кроме как о маленьком человечке — перепуганном, одиноком в логове монстров. А это заставило бы меня думать о том, как ловко меня исключили из ее жизни. А уже это заставило бы меня думать о том, что зверь у меня в груди все еще пытается вырваться наружу.

Когда местная злодейка из Красной Коллегии, покойная Бьянка, похитила Сьюзен и начала превращать ее в полноценного вампира, она делала это для того, чтобы лишить меня подруги. Так или иначе, это ей удалось. Та Сьюзен, которую я знал — остроумная, смешливая, всегда готовая получать удовольствие от жизни вообще и жизни со мной в частности, — исчезла навсегда.

Теперь она превратилась в нечто среднее между Мстительницей Эммой Пил и Халком женского пола. И один раз с тех пор мы с ней любили друг друга. И в результате этого родился ребенок. И Сьюзен лгала м…

Прежде чем я успел прокрутить эту логическую цепочку еще раз, по спине у меня пробежал холодок.

Я даже не стал оглядываться. Несколько лет рискованных операций со Стражами, недоросшими даже до того, чтобы самостоятельно покупать пиво, научили меня доверять инстинктам, когда они включались в темном городе в два ночи. Не успев толком осознать, что делаю, я припал к земле, раскинул руки в стороны и выстроил вокруг себя завесу.

Завесы — это тонкий, изощренный раздел магии, позволяющий с помощью базовых магических теорий делать предметы или людей менее заметными. По части завес я такой бездарь, что почти никогда не прибегал к ним — но все-таки разбирался в этом достаточно, чтобы обучить принципам пользования свою ученицу, Молли Карпентер. У Молли настоящий талант к завесам, она схватывала все на лету, а потому мне пришлось крепко потренироваться, чтобы не уронить себя в глазах Кузнечика.

Короче говоря, простейшие, на скорую руку завесы мне теперь вполне по силам.

Когда невидимое поле искривило световые лучи, улица вокруг немного потемнела. Находясь под завесой, ты и сам хуже видишь окружающий мир, но я пошел на этот риск сознательно. Я решил, что оно того стоит. Если кто-нибудь целится в меня из ружья или пистолета, от угла здания, за которым я мог бы укрыться, меня отделяло солидное расстояние. Лучше побыть невидимкой.

Я пригнулся к земле рядом с машиной, не совсем невидимый, но близко к тому. Для завесы очень важны способность сохранять спокойствие и неподвижность. Этого трудно достичь, когда тебе кажется, что опасность близка и кто-то, возможно, готовится вот-вот отделить тебя от твоих мыслей самым что ни на есть насильственным образом. Но я справился с адреналиновой бурей и успокоил дыхание. Я такой, я умею.

Поэтому я смог разглядеть полдюжины фигур, несущихся ко входу в здание с жуткой, почти паучьей ловкостью. Две перемещались по крышам — отдаленно напоминавшие человека, но плавностью движений не уступавшие вышедшей на охоту кошке. Трое других приближались по земле, перебегая из тени в тень. Я видел только неясные очертания, однако по спине у меня побежали струйки пота.

Последняя, шестая фигура скользила по стенам зданий, перепрыгивая с одного на другое. Она цеплялась за стены словно гигантский паук и перемещалась с жуткой скоростью.

Я так и не смог разглядеть ничего, кроме этого, — одни лишь мерцающие тени, двигающиеся со зловещей целеустремленностью. Но я знал, кого вижу.

Вампиры.

Вампиры Красной Коллегии.

Они сбегались к дому, в котором находился мой офис, как акулы к куску сочившегося кровью мяса.

Буря у меня в груди разыгралась с новой силой, и когда они у меня на глазах исчезли в дверях дома — моего дома, черт побери! — как тараканы, нашедшие лаз туда, где им быть не положено, злоба поднялась из груди к самым глазам, так что отражения уличных фонарей в окнах сделались красными.

Я позволил вампирам войти в дом.

А потом собрал всю свою злость, всю боль, заточив их как нематериальные мечи, и скользнул за ними.

(обратно)

Глава четвертая

Мой жезл висел на петле за отворотом плаща — дубовый стержень длиной дюймов восемнадцать и чуть толще моего большого пальца. Приятно было, выхватывая его, ощутить пальцами знакомые очертания вырезанных на нем рун и знаков.

Я вошел в дом так тихо, как только мог, отперев дверь своим ключом. Завесу я сбросил, только оказавшись внутри. На таком расстоянии от вампиров от нее толку никакого: они все равно почуяли бы мой запах и услышали бы стук моего сердца. Зато мое зрение она заметно ограничивала, а это уж слишком рискованно.

На лифте я не поехал. Он скрипит, и стучит, и оповестил бы о том, где я нахожусь, всех, кто есть в здании. Я сверился с висевшим в вестибюле списком. «Датасейф, инк.» размещался на девятом этаже, пятью этажами выше моего офиса. Скорее всего Мартин со Сьюзен сейчас там. Значит, и вампиры направляются туда же.

Я выбрал лестницу — решил рискнуть. Заговоры, приглушающие звук и позволяющие вести разговор в приватном режиме, для чародея моего уровня — плевое дело, а сделать так, чтобы меня вообще не было слышно уже в паре ярдов, ненамного сложнее. Разумеется, это означало, что я и сам не мог слышать никаких звуков извне. Но в данный момент по крайней мере я знал, где находятся вампиры, тогда как они предположительно не догадывались о моем присутствии. Я хотел до поры до времени оставить все именно так.

Все равно в ближнем бою к тому моменту, как я услышал бы шум, производимый невидимым вампиром, я мог бы со значительной долей уверенности считать себя покойником.

Поэтому я прошептал несколько слов фонотургического заклинания и начал подниматься по лестнице в абсолютной тишине. Что, конечно, было очень кстати. Вообще-то я регулярно занимаюсь бегом, но одно дело бежать по тротуару или песчаному пляжу, и совсем другое — по лестнице. Когда я добрался до девятого этажа, ноги у меня едва не отваливались, я задыхался, а левая коленка просто выводила меня из себя. Какого черта? С каких это пор я должен беспокоиться из-за коленок?

Ободрив себя этой мыслью, я задержался на миг перед выходом с лестницы, потом отворил дверь все под той же завесой тишины и тут же убрал завесу, чтобы прислушаться.

Из коридора — кажется, из-за ближнего от меня угла — доносилось шипение и странная, клокочущая речь. Я в буквальном смысле слова затаил дыхание. Вампиры обладают сверхчеловеческим чутьем, но и отвлечься могут, как любой другой. Если они разговаривают, то могут и не услышать крадущихся шагов, а остаточные запахи от множества работавших здесь днем людей, возможно, помешают им унюхать меня.

И вообще, шепнул мне голос откуда-то из эпицентра бушевавшего в моей груди урагана, какого черта мне прятаться от этих кровожадных ублюдков? Вампиры Красной Коллегии — убийцы, все до единого. Наполовину обращенный вампир не пройдет превращение до конца, не прикончив другого человека и не напившись его крови. То есть новичку, втянутому в Красную Коллегию против его воли, приходится противостоять новому, почти неодолимому голоду, однако это не отменяет того факта, что раз уж он стал обладателем полноценного членского билета Коллегии, значит, ему пришлось для этого кого-то убить.

Монстры. Монстры, утаскивающие людей во мрак и проделывающие с ними ради забавы самые неописуемые штуки. Кому это знать, как не мне. Они проделали со мной такое как-то раз. Монстры, чье существование отравляет жизнь миллионам людей.

Монстры, которые похитили мою дочь.

Написано: «Не вмешивайся в дела чародеев, ибо раздражительны они и скоры на гнев».

Толкин выразил это как нельзя более точно.

Я сделал шаг вперед и с грохотом захлопнул за собой дверь.

— Еще бы не раздражительны! — прорычал я.

Бульканье и шипение из-за угла оборвались на полуслове, и перевода эта пауза не требовала: «А?»

Я вскинул жезл, нацелил его на угол коридора и, закачав в него всю свою злость, всю волю и всю силу, рявкнул:

— Fuego!

Струя серебристо-белого огня с ревом метнулась вдоль коридора и пронзила угол с легкостью пули, пробивающей бумажную мишень. Я подвинул жезл левее, и огонь прогрыз в гипсокартоне дыру размером с кулак, ударив в перпендикулярный коридор, откуда доносился разговор вампиров. Грохот стоял неописуемый. Дерево разлеталось в куски. Гипсокартон лопался, вздымая облака пыли. С визгом лопались словно разрезанные невидимым резаком трубы. Искрила короткими замыканиями проводка.

И что-то — абсолютно точно не человек — испустило пронзительный, полный боли визг, и визг этот прозвучал громче выстрела.

Я тоже завизжал в ответ — от злости — и ринулся вперед. Руны на моем жезле сияли алым огнем, струя серебряно-белого огня продолжала бить в темноту передо мной.

Когда я свернул за угол, мне навстречу метнулась тень. Но я ждал этого. Я вскинул левую руку с браслетом-оберегом на запястье — пальцы ее при этом сложились в жест, не имеющий никакого отношения к магии, оскорбительный смысл которого был понятен даже вампиру. Усилием воли я швырнул в браслет — цепочку из миниатюрных серебряных щитов — заряд энергии, и вокруг меня выстроилась невидимая полусфера защитного барьера. Темная фигура вампира с разбегу врезалась в этот барьер и отлетела назад, оставив на его поверхности разбегающиеся круги голубого света.

Вампир не успел еще коснуться пола, а я убрал барьер, прицелился жезлом, и струя серебряного огня рассекла монстра пополам. Куски, продолжая бестолково размахивать конечностями, полетели в разные стороны.

Посреди коридора валялось изуродованное тело другого вампира — должно быть, в него угодил заряд, пущенный вслепую из-за угла. Судя по позе, умирал он достаточно мучительно. Я пересмотрел немало киноужастиков и знал принятые в них правила выживания, а потому, едва удостоверившись в том, что на полу в коридоре непосредственной угрозы больше не наблюдается, я вскинул жезл вверх, в точку над моей головой.

Вампир цеплялся за потолок в каких-то двадцати футах от меня. Обыкновенно люди представляют себе вампиров этакими безукоризненно прекрасными божествами темного искушения и секса. На деле же, хотя вампиры Красной Коллегии и могут создавать себе неотличимую от человеческой оболочку, называемую плотской маской, под ней таится нечто совершенно иное — истинный, жуткий, не знающий жалости монстр вроде того, что смотрел сейчас на меня.

Стоя, он, наверное, достигал в высоту шести футов, хотя его тощие когтистые руки при этом могли бы волочиться по земле. Похожая на резину черная кожа была испещрена нездоровыми розовыми пятнами; брюхо гротескно свисало кожистым мешком. Ну, для полноты описания стоит добавить кривые ноги, горб и лицо, представляющее собой нечто среднее между мордочкой летучей мыши-кровососа и персонажа галлюцинаций Ганса-Руди Гигера.

Он увидел, как я выбегаю из-за угла, и его выпученные глаза, казалось, сделались еще больше. И он завизжал от…

От ужаса.

Он визжал от ужаса.

Вампир бросился по потолку от меня, а я выпустил новый заряд огня, полив им коридор от потолка до пола, от стены до стены и обратно.

— Вот умница, — услышал я собственный крик. — Беги, беги, красавчик!

Он все-таки успел нырнуть за угол, и я, завопив от ярости, с размаху пнул башмаком со стальными набойками голову одного из убитых вампиров и ругаясь как сапожник, ринулся за ним.

Все описанные события заняли от силы шесть или семь секунд.

После этого все сделалось немного сложнее.

Своими разрядами я поджег коридор в полутора десятках мест, так что не успел я сделать и несколько шагов, как со всех сторон пронзительно заверещали датчики пожарной сигнализации. С потолка ударили струи воды: включилась спринклерная система. И в то же самое мгновение где-то впереди грянули выстрелы. Все это не сулило ничего хорошего.

Сигнализация означала, что сюда уже выехали пожарные и полиция, а они — за исключением самых толковых ребят из отдела специальных расследований — никак не готовы иметь дело с вампирами. Они просто станут легкой добычей или заложниками сверхъестественных хищников.

Вода тоже не подняла мне настроения. Текущая вода заземляет магические энергии, и хотя полностью она меня не нейтрализовала бы, но и делать все станет труднее — словно бежать по мягкому песку или скользкой глине. Выстрелы нравились мне еще меньше, поскольку пара пуль пробила гипсокартонную перегородку меньше чем в шести футах от меня, и одна из них зацепила мои джинсы чуть выше левой лодыжки.

— Эк! — пробормотал я.

Бесстрашный мастер глубокомысленных диалогов — да, я такой.

Я взмахнул перед собой левой рукой, снова выстраивая щит. От него мгновенно отрикошетили пара пуль, которые скорее всего пролетели бы мимо меня, и от точек попадания их в щит разбежались мерцающие круги возмущенной энергии. Я изготовил жезл к стрельбе и ринулся вперед по коридору.

Перед дверью офиса я увидел двух вампиров. Один лежал на полу, дергаясь, шипя от боли и прижимая руки к животу. Несколько десятков пулевых пробоин в двери недвусмысленно объясняли причины его поведения. Вряд ли пулевые ранения могли убить вампира, но они причиняли ему боль и лишали источника сверхъестественной силы, вытекавшей из него вместе с кровью. Второй хоронился за косяком, словно раздумывая, стоит ли ему пытаться ворваться в помещение, как это только что сделал его спутник.

Тот, что бежал от меня, завывая от страха, бросился к ним.

Я с трудом затормозил на скользком от воды и крови полу, поднял жезл и выпустил еще один заряд, с ревом метнувшийся вдоль коридора. Бегущий вампир схватил раненого собрата и прикрылся им от предназначавшегося ему выстрела. Раненый завизжал и принял огненную струю на себя — впрочем, энергии ее хватило и на то, чтобы отшвырнуть беглеца через коридор, спиной в перегородку. Пробив в ней отверстие, он исчез из виду, а мгновение спустя звон стекла дал знать, что он вылетел и из дома.

Незадачливый вампир был мертв — ну, или очень близок к тому, поскольку огненная струя срезала практически всю левую половину его торса. Последний вампир в нерешительности повернулся ко мне.

Это стоило ему жизни. Стена за его спиной разлетелась, и в образовавшемся отверстии показался Мартин, лицо которого сплошь покрывали темные татуировки. Он толкнул вампира через коридор и шмякнул затылком о стену. Рука его метнулась к животу вампира, блеснул нож. А потом стену забрызгала кровь, и вампир, беззвучно разевая пасть, рухнул на пол.

Мартин отпрыгнул назад, чтобы бьющаяся в судорогах тварь не зацепила его ненароком когтями, стрельнул взглядом в обе стороны коридора и увидел брешь в дальней стене.

— Черт. Вы дали одному уйти?

Прежде чем я успел ответить, из офиса — через дыру в стене, не через дверь — выскользнула Сьюзен. Рюкзак висел у нее на одном плече, а в руке она держала автоматический пистолет сорок пятого калибра, из ствола которого вился дымок. Покосившись на валявшегося на полу вампира, она подняла пистолет и холодно сощурила свои темные глаза.

— Постой, — сказал я. — Их было шестеро. Этот номер четвертый.

— Они всегда орудуют шестерками. Стандартная боевая группа.

Она невозмутимо нажала на спуск и короткой, точной очередью разнесла голову раненого вампира в труху.

Мартин покосился на часы.

— У нас мало времени.

Сьюзен кивнула, и они двинулись по коридору к лестнице.

— Идем, Гарри. Мы нашли поэтажные планы. Здание заминировано.

Я зажмурился, тряхнул головой и поспешил за ними.

— Заминировано? Где?

— Взрывчатка на четвертом этаже, — спокойно объяснил Мартин. — По периметру вашего офиса.

— Вот ублюдки! — возмутился я. — А нам сказали, ищут асбест в конструкциях!

Сьюзен издала короткий смешок, но Мартин нахмурился:

— Стоит этому беглецу связаться со своими и рассказать, что произошло, и они взорвут здесь все. Я предлагаю поспешить.

— Черт, — выдохнул я.

Мы бегом скатились по лестнице. Подниматься вверх, конечно, дольше, чем спускаться, зато и под ноги смотреть так не надо. Раз я оступился, и Сьюзен пришлось поймать меня за руку; пальцы ее казались жесткими как сталь. В вестибюль первого этажа мы вывалились втроем.

— Не через главную дверь! — рявкнул я. — Полиция уже рядом!

Я обогнал их и повел к служебному выходу в переулок. Мы бегом домчались до заднего фасада, свернули за угол, потом в следующий переулок, дальше и дальше от дома.

Мы успели добежать до следующего квартала, а потом блеснула вспышка, и великан ростом с Сирс-Тауэр огрел нас подушкой со своей великанской кровати. Нас сбило с ног. Сьюзен с Мартином смягчили падение, покатившись по асфальту. Я же, напротив, врезался в мусорный контейнер.

Полный, разумеется.

Я полежал немного, ожидая, пока в ушах стихнет чуть-чуть противный пронзительный звон. Облако пыли и строительной трухи, смешавшись с вонючим содержимым мусорного бака, окатило меня с головы до ног.

— Не лучшую игру показываю, — пробормотал я. Точнее, ощутил, как мои голосовые связки производят эти звуки, но сам их не расслышал.

Еще через несколько секунд звуки начали возвращаться. Со всех сторон заливались на все голоса автомобильные сигнализации. В порту выли сирены. И другие сирены — много сирен — приближались со стороны улицы.

Чья-то рука ухватила меня за локоть, и кто-то помог мне подняться. Сьюзен. Всю ее покрывал тонкий слой пыли. Пыль висела в воздухе так плотно, что мы не видели ничего дальше десяти — двадцати футов. Я попытался идти и чуть не упал.

Мартин подхватил меня с другой стороны, и мы, шатаясь, побрели прочь сквозь пыль. Постепенно мир вокруг меня начал замедлять вращение. До меня дошло, что Мартин и Сьюзен разговаривают.

— …хоть что-нибудь да сохранилось? — говорила Сьюзен.

— Придется искать сектор за сектором, — бесстрастно отвечал Мартин. — Может, и найдем какие-нибудь крохи. О чем, черт подери, он думал, швыряясь таким количеством энергии, если знал, что мы ищем компьютерную информацию?

— Возможно, о том, что от этой информации будет немного толку, если мы оба погибнем, — возразила Сьюзен. На мой взгляд, вполне логично. — Они нас обнаружили. И ты это понимаешь.

Некоторое время Мартин молчал.

— Да, — произнес он наконец. — Или он не хотел, чтобы мы получили эту информацию. Он ведь изрядно разозлился.

— Он не такой. — Сьюзен мотнула головой. — Это не в его духе.

— Это было не в его духе, — поправил ее Мартин. — Вот ты — такая же, какой была восемь лет назад?

Сьюзен не ответила.

Я вспомнил, что нужно делать, чтобы идти, и начал справляться без посторонней помощи. Потом тряхнул головой, чтобы в ней немного прояснилось, и оглянулся назад.

Соседние дома горели. Все больше сирен слышалось с той стороны. Часть городского пейзажа, где полагалось находиться зданию с моим офисом, опустела, если не считать расползавшегося облака пыли. Пожар и мигалки окрашивали облако оранжевым, красным и синим.

Мои документы. Моя старая кофеварка. Мой запасной револьвер. Моя любимая кружка. Мой обшарпанный старый стол и скрипучее, но удобное кресло. Дверь с матовым стеклом и надписью «ГАРРИ ДРЕЗДЕН, ЧАРОДЕЙ».

Все это погибло.

— Вот черт, — сказал я.

Сьюзен удивленно посмотрела на меня.

— Ты чего?

— Только сегодня утром, — устало выдохнул я, — отослал арендную плату.

(обратно)

Глава пятая

Мы поймали такси и выбрались из района прежде, чем его успела оцепить полиция. Это оказалось не так уж и трудно. В Чикаго первоклассная полиция, но эффективно блокировать большой городской район поздней ночью быстро не получится — людей не хватит. Их надо сначала вытащить из постели, да и простая неразбериха тоже не ускоряет работу.

Я не сомневался в том, что уже к утру информация о взрыве пройдет во всех выпусках новостей. Нам покажут кучу репортеров, и теорий, и интервью с очевидцами, которые типа слышали что-то такое и видели облако пыли. Имел место не просто пожар, какие уже случались в прошлом. Имел место взрыв, акт осознанного разрушения. Ну, до этого они докопаются, только не сразу.

Нам покажут поисково-спасательные работы на месте бедствия.

Я закрыл глаза и привалился виском к окошку. В принципе, вполне вероятно, что в здании никого больше не было. Жилых помещений в нем нет, одни только офисы. Вряд ли хоть один работал в ночное время. Однако у всех сотрудников имелись ключи, чтобы при необходимости попасть в дом и в контору, как это совсем недавно сделал я. На каком-нибудь этаже могли находиться уборщики или ремонтники — работавшие, разумеется, на Красную Коллегию, но сами-то они этого не знали. Вы ведь не станете объяснять обслуживающему персоналу, что они работают на зловещую организацию, пытающуюся захватить власть над миром. Вы просто дадите им поручение вымыть пол.

Так что в развалинах здания вполне могут найтись погибшие, которые были бы живы и здоровы, если бы мой офис не располагался на четвертом этаже.

Господи…

Я ощутил на себе взгляд Сьюзен. Никто из нас не разговаривал в присутствии водителя.

Первым нарушил молчание Мартин.

— Здесь. Сверните сюда.

Я поднял взгляд. Такси тормозило у дешевого мотеля.

— Нам лучше держаться втроем, — сказала Сьюзен.

— Мы могли бы заняться диском, — возразил Мартин. — У него мы это делать не сможем. Мне нужна твоя помощь. Ему — нет.

— Валяйте дальше, — буркнул я. — Ко мне скоро придут. — Я не стал произносить слово «полиция». — Проще, если им придется говорить только с одним.

Сьюзен резко выдохнула через нос и кивнула. Они вдвоем выбрались из такси. Мартин сунул таксисту деньги и назвал мой домашний адрес.

До дому я доехал молча. Таксист слушал новости по радио. Я чувствовал себя измочаленным; в самом деле, я растратил сегодня уйму энергии. Магия, конечно, бывает очень приятным занятием, но и выматывает она донельзя. Того, что во мне оставалось, не хватало даже на мало-мальские помехи радиоприемнику, а там вовсю уже обсуждали взрыв. Таксист — судя по внешности, уроженец Ближнего Востока, — ощущал себя явно неуютно.

А я ощущал это его ощущение.

Мы остановились перед моим домом. Мартин и так заплатил ему с лихвой, но я добавил еще двадцатку, серьезно — очень серьезно! — при этом на него посмотрев.

— Вас ведь зовут Ахмед?

Имя значилось на водительской лицензии.

Он нехотя кивнул.

— У вас есть семья, Ахмед?

Он молча таращил на меня глаза.

Я дотронулся указательным пальцем до губ.

— Вы меня никогда не видели. Идет?

Он поморщился, но кивнул.

Я выбрался из такси. Мне было немного не по себе. Я пальцем бы не тронул семьи этого парня, но он-то этого не знал. А если и догадывался, этого вкупе со взяткой все равно не хватило бы, чтобы помешать ему выложить все копам, если его задержат для допроса. Хотя, возможно, и хватило бы, чтобы удержать от добровольной явки. Дома взрываются. Разумные люди предпочитают переждать такие события, не высовываясь.

Я подождал, пока машина отъедет, сунул руки в карманы и устало побрел домой. В бою с вампирами я потратил изрядную часть своей энергии, как физической, так и психической, и теперь расплачивался за это. Как-то так вышло, что я непроизвольно добавил в каждый из разрядов моего жезла огонь Души — собственно, именно поэтому пламя получилось серебристо-белое, а не оранжево-красное, как обычно. Мне ужасно хотелось рухнуть спать, но это было бы не самым разумным шагом. Все же я обдумал и такую возможность.

Я успел принять душ, вывести Мыша на долгожданную прогулку, поставить на плиту кофейник, и как раз собирался почистить запыленный плащ специальными губками для кожи, которые мне прислала мать Молли, Черити Карпентер, когда в дверь постучали.

Лежавший у моих ног Мыш настороженно поднял голову, но тут же поставил уши торчком, а хвост его застучал по полу. Он встал, сделал шаг к двери и вопросительно оглянулся на меня.

— Да-да, — заверил я его. — Иду.

Я встал и открыл дверь. Отворившись наполовину, она застряла. Я потянул сильнее и отворил ее до конца.

За дверью стояла женщина ростом не выше пяти футов; на усталом лице ее не было ни следа косметики. Красивых золотых волос, судя по всему, давно не касался гребень, и они падали на лоб как попало. Да, расчесать их явно стоило бы… а может, и завить немного. Одежду ее составляли тренировочные штаны и старая просторная футболка; плечи напряженно сутулились.

Секунду она молча смотрела на меня. Потом закрыла глаза, и плечи ее чуть расслабились.

— Привет, Мёрфи, — сказал я.

— Привет, — отозвалась она слегка дрогнувшим голосом. Я наслаждался зрелищем. Не часто доводится увидеть Мёрфи в момент слабости. — Мне кажется, или у тебя пахнет кофе?

— Только что заварил, — подтвердил я. — Тебе налить?

Мёрфи издала почти эротический стон.

— Женись на мне.

— Только когда ты будешь в здравом уме. — Я отступил на шаг, пропуская ее в комнату.

Мёрф присела на диван, и Мыш немедленно подошел к ней, беззастенчиво положив голову ей на колени. Она зевнула и послушно потрепала его между ушами. Он блаженно зажмурился.

Я дал ей чашку кофе и налил себе другую. Она пьет кофе без молока с низкокалорийным подсластителем вместо сахара. Я плеснул в свой сливок и насыпал сахара побольше. Мы пили кофе, и по мере того, как кофеин начинал оказывать свое действие, взгляд ее понемногу оживал. Оба мы молчали, и взгляд ее, скользнув по комнате, остановился наконец на мне. Я буквально слышал, как вертятся у нее в голове колесики.

— Ты принял душ меньше часа назад. Мылом до сих пор пахнет. И ты начал чистить плащ. В четыре часа ночи.

Я сделал глоток кофе, не делая попытки ни подтвердить, ни опровергнуть ее слова.

— Ты был в здании, когда оно взорвалось, — заявила она.

— Не в нем, — возразил я. — Я, конечно, неплохой чародей, но не знаю, сумел бы я справиться с обрушивающимся на меня зданием, или нет.

Она тряхнула головой. Потом покосилась на кофейную гущу в чашке.

— Роулинз позвонил. Сказал, что дом, в котором у тебя контора, взорван. Я подумала, что кто-то наконец добрался до тебя.

— Ведешь протокол? — спросил я. Сержант Мёрфи — детектив отдела специальных расследований чикагской полиции. Это своего рода отстойник полицейского департамента, зато только там имеют хоть какое-то представление о сверхъестественном мире. При всем при этом Мёрфи — коп до мозга костей. Она может отклоняться от жестких требований закона, но у этих отклонений есть свой предел. Я уже сталкивался с этим в прошлом.

Она покачала головой.

— Нет. Пока нет.

— Красная Коллегия, — сказал я. — Несколько лет назад они перекупили здание. И заминировали, чтобы взорвать, когда им это потребуется.

Мёрфи нахмурилась.

— Но почему сейчас? Почему не взорвали давным-давно?

— Личные счеты, — хмыкнул я. — Графиню Арианну огорчило то, что случилось с ее мужем, когда тот наехал на меня. Она считает, что в этом виноват я.

— А это так?

— В значительной мере, — кивнул я.

Мёрфи покачала чашку, взболтав гущу.

— Почему она тогда просто не убила тебя? Клац, ба-бах.

— Не знаю, — признался я. — Может, считает, что этого недостаточно. Клац, ба-бах — это бизнес. А у нас с ней счеты личные.

Зубы мои чуть скрипнули, когда я закрыл рот.

От голубых глаз Мёрфи мало что укрывалось.

— Личные? — Она еще раз огляделась по сторонам. — Что-то у тебя порядок подозрительный. Кто это был?

— Сьюзен.

Она чуть подобралась, но ничем другим своего удивления не выдала. Про Сьюзен Мёрфи знала все.

— Хочешь об этом поговорить?

Я не хотел, но Мёрфи должна была знать все. Я изложил ей ситуацию короткими, слова по два, по три предложениями. Когда я подошел к концу рассказа, Мёрфи поставила чашку на стол и внимательно слушала.

— Иисус и матерь пресвятая Богородица, — выдохнула она. — Гарри…

— Угу.

— Эта… вот сука…

Я покачал головой:

— Нет смысла тыкать пальцами. Мэгги этим не поможешь. После разберемся.

Она поморщилась, словно в рот ей попала какая-то горечь.

— Тоже верно, — кивнула она.

— Спасибо.

— И что ты собираешься делать? — поинтересовалась Мёрфи.

— Мартин и Сьюзен сейчас смотрят, можно ли найти что-нибудь полезное на диске, — сказал я. — Они свяжутся со мной, как только что-то выяснят. Я пока прилягу часа на два, потом начну обзванивать своих информаторов. Отправлюсь в Совет, попрошу о помощи.

— Это сборище бессердечных, бездушных, бесхребетных старых пердунов? — удивилась она.

Я невольно улыбнулся, чуть не поперхнувшись кофе.

— И они тебе помогут? — спросила Мёрфи.

— Возможно. Все это довольно непросто, — признался я. — А ты — ты поднимешь мне на помощь чикагскую полицию?

Взгляд ее помрачнел.

— Возможно. Все это довольно непросто.

Я развел руки в жесте «я же говорил», и она кивнула. Потом встала и подошла к раковине вытряхнуть в нее гущу из чашки.

— Чем я могу тебе помочь?

— Было бы очень кстати, если бы меня не арестовывали некоторое время. Полиция ведь рано или поздно выяснит, что взрывчатка размещалась у моего офиса.

Она покачала головой:

— Обещать ничего не могу. Сделаю что смогу.

— Спасибо.

— Я хочу участвовать в этом, — заявила она. — Вас обоих это слишком близко касается. Нужен кто-то с трезвым взглядом на вещи.

Я начал было говорить что-то обиженное, но заткнулся на полуслове, потому что она, возможно, говорила дело, и понес свою чашку в раковину — это давало мне повод ничего не говорить, пока я прихожу в себя.

— Я бы тебя так и так попросил, Мёрф, — произнес я наконец. — Мне нужен хороший стрелок.

Роста Мерфи, возможно, и не великого, но за плечами у нее столько стычек со сверхъестественным, сколькими не может похвастать никто из других известных мне симпатичных смертных. Она ухитрялась сохранять голову на плечах в самых разных критических ситуациях, даже если ситуации эти включали в себя крылатых демонов, завывающих вурдалаков, жаждущих поработить тебя вампиров и человеческие жертвоприношения. Она не даст никому (и Мартину в том числе) нанести мне удар со спины. И стреляет она отлично. Уж я-то знаю: сам видел.

— Гарри… — начала она.

Я остановил ее взмахом руки.

— Я не собираюсь просить тебя нарушать чикагские законы. И американские законы. Я вообще сомневаюсь, что нам предстоит действовать в этих краях.

С полминуты она обдумывала мои слова, скрестив руки на груди и глядя в огонь. Мыш молча смотрел на нее.

— Я твой друг, Гарри, — наконец сказала она.

— Я в этом не сомневался.

— Ты собираешься отбить Мэгги.

Челюсть у меня свело от напряжения.

— Да, черт возьми, собираюсь.

— Хорошо, — кивнула она. — Я с вами.

Я наклонил голову — глаза чего-то защипало, а желудок словно судорогой свело.

— Спа… — начал я, и голос подвел меня. Я попробовал еще раз. — Спасибо, Кэррин.

Я почувствовал прикосновение ее руки, теплой, уверенной.

— Мы вернем ее, — очень тихо произнесла она. — Вернем, Гарри. Я с вами.

(обратно)

Глава шестая

Я спал недолго, но старательно. Когда в семь утра зазвонил старый механический будильник с Микки-Маусом, мне пришлось выныривать из самых глубоких глубин самого дальнего конца страны снов. И поднялся я с ощущением, что еще восемнадцать или двадцать часов проспать мог бы вполне.

Вот вам, пожалуйста, пример того, как эмоции берут надо мной верх. Чисто рефлекторное использование огня Души — ошибка, которая запросто могла бы обернуться фатальной. Чудовищные ресурсы энергии, предлагаемые огнем Души, основаны на принципах, которые я понимаю весьма приблизительно. Я не уверен, что действие моих заклятий на вампиров Красной Коллегии от этого становится эффективнее, хотя я подозревал, что это наверняка действовало суперофигительно, но в одном я уверен на все сто процентов: в том, что я бросил на растопку этого свою собственную жизненную энергию. И если бы я чуть перестарался… ну, отсутствие жизненной энергии равносильно отсутствию жизни. А если эта энергия сродни тому, что принято называть душой, это может означать небытие.

Ну, конечно, все зависит от того, что происходит с вами по ту сторону. Сам я об этом не имею ни малейшего представления. Да и никто из известных мне смертных или бессмертных существ тоже.

И еще я знаю, что сильные эмоции — идеальный источник дополнительной энергии для занятия магией. Что-то вроде турбонадува. Подбросьте в разрушительное заклятие хорошей ярости, и эффект от ваших усилий выйдет на порядок больше, чем если бы вы делали это в благодушном состоянии. Опасность тут состоит в том, что очень трудно, почти невозможно предугадать заранее, какое воздействие окажут ваши эмоции на заклятие, — из чего следует, что риск утратить контроль над высвобождаемой вами энергией гораздо выше. Те, кто орудует на моем уровне, запросто могут при малейшей ошибке укокошить себя или других.

Возможно, огонь Души происходит из того же источника, что и эмоции. Возможно, одно не получается хотя бы без малой толики другого. Возможно, они просто смешиваются друг с другом как жиры, белки и углеводороды в оздоровительном коктейле.

Впрочем, в общем-то, это не так и важно. Важно то, что бой, продолжавшийся меньше минуты, оставил меня без сил. А если бы я совсем уж не умел хоть как-то обращаться с огнем Души, я мог бы в буквальном смысле слова убить им себя.

— А ну-ка соберись, Гарри, — буркнул я сам себе.

Я выбрался из кровати, вышел в комнату и обнаружил, что пока я спал, пришла Молли, моя ученица, и стряпает подобие завтрака на моей плите.

Одета она была просто: в джинсы и черную футболку, на которой белела надпись крошечными буквами: «ЕСЛИ ТЫ СМОГ ПРОЧИТАТЬ ЭТО, МОЖЕШЬ УГОСТИТЬ МЕНЯ ОБЕДОМ». Ее золотые волосы отросли до плеч; правда, на плечи падали черные пряди, у корней она выкрасила их в зеленый цвет, переходивший где-то на середине длины в темно-синий.

Не знаю, можно ли назвать Молли «отпадной», или «улетной», или «чумовой», поскольку субкультурные пристрастия по части сленга меняются каждую пару минут. В общем, если вы выберете слово, которое с вашей точки зрения наиболее полно отражает восхищение красотой молодой женщины, оно, возможно, вполне подойдет для данной особы. В моем случае желаемый эффект не достигался, поскольку я знал Молли с тех пор, когда она еще под стол пешком ходила, но из этого вовсе не следовало, что ее внешность мне совсем уже безразлична. Другие-то мужики, когда она этого хотела, конечно, штабелями к ее ногам валились.

Мыш сидел, навострив уши, у ее ног. Вообще-то мой пес воспитан и не позволяет себе брать еду со стола, или с плиты, или с полки над ледником, но к полу это не относится. Что с возу упало… в общем, если он поспевает к упавшему куску первым, добыча его. Карие глаза Мыша внимательно следили за руками Молли. Судя по полному надежды подергиванию кончика хвоста, несколько раз она что-то уже роняла. В том, что касается моего пушистого зверя, Молли — девушка мягкосердечная.

— Доброе утро, босс, — прочирикала она.

Я испепелил ее взглядом, но покорно дотащился до кухни. Молли плюхнула на тарелку яичницу-глазунью, пару ломтиков ветчины, кусок поджаренного хлеба и что-то вроде фруктового салата. В руку она мне сунула большой стакан апельсинового сока.

— Кофе, — буркнул я.

— Вы же не пьете на этой неделе. Забыли? Мы же договорились: я готовлю завтрак, а вы не пьете кофе по утрам.

Я хмуро покосился на нее сквозь дымку кофеинового голодания. Что-то я не помнил, чтобы мы о таком договаривались. Молли выросла в семье, где принято следить за здоровьем, и тоже переняла эту привычку, становившуюся последнее время все заметнее. Она уделяла много внимания тому, что ест, и решила, наверное, поделиться этими радостями со мной.

— Ненавижу тех, кто рано встает, — буркнул я, забирая у нее завтрак. Я уселся на диван и поставил тарелку на журнальный столик. — И не давай Мышу ничего. Ему это неполезно.

Мыш даже ухом не повел. Он продолжал сидеть, преданно глядя на Молли и ухмыляясь во всю свою собачью пасть.

Я выпил апельсиновый сок и решил, что он совершенно не адекватен началу трудового дня. Ветчина оказалась из индейки и подгорела по краям. Все же я съел и ее, и недожаренный тост. Кузнечик не лишена талантов, но кулинария явно не входит в их число.

— Тут у меня кое-что происходит, — сообщил я.

Она стояла у раковины, пытаясь отскрести сковородку, и не без любопытства оглянулась в мою сторону.

— А? Чего?

Я хмыкнул и еще раз обдумал ситуацию. Молли не боец. Ну, не ее эта специализация. Следующие несколько дней для меня наверняка будут опасными, и я к такому давно уже привык. Но если втянуть в это Молли, на карту может быть поставлена и ее жизнь.

Мне доводилось видеть обе стороны медали под названием «меньше знаешь — крепче спишь». Я видел, как погибают люди, которые остались бы живы, если бы им рассказали вовремя о сверхъестественном и его угрозах, и я видел, как погибают люди из-за того, что их предупредили, но этого оказалось недостаточно, чтобы они представили себе весь масштаб угрозы. Никогда не знаешь заранее, как все обернется.

И поскольку я не знал, как именно все обернется, то решил, что, раз уж неизвестные мне факторы не убеждают меня в обратном, я просто не имею права лишать ее выбора. Молли — часть моей жизни. Так или иначе, все это не может не задеть ее. Единственным ответственным поступком с моей стороны было бы дать ей самой выбрать, как она хочет жить. И если она предпочтет опасность, так тому и быть.

Поэтому я выложил Кузнечику почти то же, что и Мёрфи.

Когда я закончил свой рассказ, Молли опустилась на колени у дивана, на котором я сидел; голубые глаза ее раскрылись широко-широко.

— Ого, Гарри.

— Угу, — кивнул я.

— Ого.

— Ты это уже говорила.

— Это же все меняет.

Я кивнул.

— Чем я могу помочь?

Я надеялся, что она сделает такой выбор, чтобы ее не убили.

— Вот ты сама и скажи. Каков самый умный шаг, падаван?

Она прикусила на мгновение губу, потом снова подняла на меня взгляд.

— Нам нужна информация. И нам нужны подкрепления. Эдинбург?

Я допил последний глоток апельсинового сока, постарался убедить себя в его пользе и кивнул.

— Бинго.

Мы отправились в Эдинбург по Тропе, воспользовавшись преимуществом причудливой географии потустороннего мира, позволяющей быстро одолевать расстояния, которые в физическом мире заняли бы у нас не один день. Ну, конечно, безопасны и удобны только отдельные, хорошо проверенные пути, и вам потребуются кое-какие магические навыки, чтобы отворить, так сказать, дверь, отделяющую реальный мир от Небывальщины, но уж если вы сумеете это сделать, путь покажется вам вполне легким. Прогулка из Чикаго в Эдинбург заняла у нас примерно полчаса.

Штаб-квартира Белого Совета — мрачное, темное, промозглое место, под стать содержимому голов очень и очень многих работающих здесь людей. Она расположена под землей, в паутине туннелей; стены ее покрыты вырезанными на камнях мистическими рунами и знаками, а также подлинными произведениями искусства. Потолки кое-где для меня низковаты. Некоторые из туннелей погружены в полнейшую тьму, но большая их часть залита светом, исходящим словно ниоткуда, что придает им странный вид — словно невидимое сценическое освещение, от которого все начинает сиять красками.

Мы миновали два поста охраны и шли к третьему уже больше пяти минут. Молли тряхнула головой.

— Это правда такое большое место? — Ее приглушенный голос разнесся эхом по пустому туннелю.

— Большое, — кивнул я. — Почти такое же большое, как город наверху, к тому же уровней здесь несколько. Хотя используем мы сравнительно небольшую часть.

Она провела пальцем по резному рельефу на стене, мимо которой мы проходили. На нем изображался лесной пейзаж, и очертания его оставались четкими, даже несмотря на слой копоти от факелов и многовековой пыли. Пальцы оставили едва заметный след на этом слое.

— Это Совет вырезал?

— Не-а, — отозвался я. — Слишком много работы. Если верить слухам, раньше здесь находился дворец одного восточного сидхе. А первый Мерлин выиграл его на пари.

— Типа Мерлин Мерлин? — удивилась она. — Который меч в камне и все такое?

— Он самый, — подтвердил я. — Только не думаю, чтобы в кино он получился похожим.

— Написал Законы Магии, основал Белый Совет, являлся хранителем одного из Мечей, а еще обустроил цитадель Совета, — задумчиво сказала Молли. — Наверное, не похож.

— Думаю, в реальности он был сущим ублюдком, — заметил я. — Типы, оставившие заметный след в истории, редко похожи на вожаков бойскаутов.

— Да вы настоящий циник, — хмыкнула Молли.

— А мне казалось, циники веселы, игривы и хороши собой.

В главном коридоре царила пустота, и это меня удивило. То есть людно здесь не бывало почти никогда, но время от времени кто-нибудь да встречался.

Я направился в зону Стражей. Здесь располагались казармы военизированных подразделений Белого Совета, и здесь у меня было немало шансов поймать на себе подозрительные, недоверчивые взгляды. Зато и шансы застать здесь Анастасию Люччо, командующую Корпуса Стражей, здесь повышались в разы. К тому же рядом находились кафетерий и административные помещения, так что эта зона относилась к самым оживленным в цитадели.

И казармы, и кафетерий оказались пусты, хотя на столе в одном из помещений лежали разложенные карты.

— Странно, — пробормотал я. — Не будь посты охраны выставлены в обычном режиме, я заподозрил бы какую-нибудь подлянку.

Молли нахмурилась:

— Может, кто-то забрался в головы часовых?

— Нет. Они ублюдки, но профессионалы. Здесь никто, грешащий играми с чужим сознанием, далеко не уйдет.

— Играми? — переспросила Молли.

— Эй, мы же в Соединенном Королевстве! Вспомни «Однажды в Риме».

Мы прошли по коридору в административный блок и там наконец обнаружили хоть кого-то: измотанного вида женщину, сидевшую за допотопным коммутатором — ну, такой штукой с миллионом разъемов, в которые нужно вручную втыкать штекеры телефонной связи. На голове у нее красовались столь же допотопные наушники, и говорила она в столь же допотопный микрофон.

— Нет. Нет, никакой информации. Мы сообщим вам, если узнаем что-нибудь. — Она выдернула штекер из гнезда, воткнула в другое, над которым горела маленькая лампочка, и повторила ту же фразу. Я выждал, пока она проделает эту процедуру еще раз пять, но и после того мне пришлось буквально помахать рукой у нее перед носом, чтобы она нас заметила.

Чародейка застыла и уставилась на меня. Это была женщина довольносолидной внешности, в ее каштановых волосах кое-где поблескивала седина — из чего следовало, что возраст ее может составлять от сорока пяти и до двухсот лет. Взгляд ее скользнул по нам с Молли, и я увидел, как она вся напряглась и чуть отодвинула от нас свое кресло на колесиках: подобно большинству чародеев старшего поколения, она, возможно, считала меня социально опасным типом с суицидными наклонностями. Лампочки на щите коммутатора продолжали мигать — не диоды, а старые добрые лампы накаливания, пощелкивающие при включении и выключении.

— А, — произнесла она. — Чародей Дрезден. Я занята.

— Не сомневаюсь, — заверил я ее. — Чародей Макфи, если не ошибаюсь? Скажите, куда все делись?

Она глянула на меня так, словно я говорил по-эскимосски.

— Ну, все сейчас в холле покоев членов Совета Старейшин. Единственное место, способное вместить всех, кто хочет на это посмотреть.

Я мило улыбнулся, изо всех сил стараясь не выйти из себя.

— Посмотреть? На что?

— На посла, — ответила Макфи, в голосе которой начало сквозить раздражение. Она покосилась на коммутатор. — Вы что, не слышали?

— Простите, был вчера типа занят немного, — ответил я. — Так чего я не слышал?

— Ну, про Красную Коллегию, разумеется. Они прислали чрезвычайного и полномочного посла. — Она улыбнулась. — Хотят сменить перемирие настоящим, полноценным миром. И прислали узнать наши условия не кого-то, а саму графиню Арианну Ортега.

(обратно)

Глава седьмая

Желудок у меня словно завязался в узел.

Графиня вела грязную игру. Разумеется, как посол Красной Коллегии она не могла знать о планах отдельных своих сородичей. Будь я проклят, если все это простое совпадение. Слишком безукоризненно она выбрала время.

И если Красная Коллегия предлагала возвращение к статус-кво — а чародеи старшего поколения любят статус-кво, уж поверьте — а в придачу добавила еще что-нибудь, чтобы подсластить пилюлю… Совет Старейшин ни за что не даст согласия на действия, способные поставить мир под угрозу. Уж во всяком случае, не ради какой-то там малолетней девчонки — и уж наверняка не ради отпрыска самого известного, возможно, сумасшедшего смутьяна по имени Гарри Дрезден и наполовину овампирившейся террористки.

Изрядное число членов Совета считало, что мне нужно было отрубить голову еще в шестнадцатилетнем возрасте. Как следствие этого, чародеи помоложе считали меня крутым и опасным — чем, возможно, и объяснялась моя популярность в их кругу. Однако же вес Совету придавали старшие его члены, а эта компания обрадовалась бы любому предлогу подвесить меня качаться на ветру; похоже, графиня Арианна намеревалась подарить им такой предлог.

Она меня обложила.

Только тут я вдруг обнаружил, что пока мой мозг отстраненно обрабатывает логическую цепочку, гнев выплеснулся из моего желудка и подступает к горлу, а сам я иду ровным, широким шагом по коридору, держа в одной руке посох, а в другой жезл, и руны на обоих горят багровым светом.

Черт, только этого не хватало!

Кто-то тряс меня за руку. Я опустил взгляд и увидел, что Молли вцепилась мне в левый локоть обеими руками. Кроссовки ее скользили по каменному полу — она явно пыталась остановить меня.

— Гарри! — в отчаянии повторяла она. — Гарри! Вы не должны!

Я отвернулся от нее и продолжал идти.

— Гарри, ну пожалуйста! — Она чуть не плакала. — Это ведь не поможет Мэгги!

Потребовалось несколько секунд, чтобы я вспомнил, что надо сделать, чтобы остановиться. Я замер и медленно перевел дух.

Молли, задыхаясь, прижалась лбом к моему плечу. Голос ее дрожал. Впрочем, держалась она все-таки неплохо.

— Пожалуйста… Вам же нельзя… Нельзя идти туда вот так. Вас же убьют. — Я услышал, как она судорожно сглотнула от страха. — Если уж нам придется сделать это вот так… Дайте мне хоть прикрыть вас завесой.

Я зажмурился и сделал еще несколько размеренных вдохов-выдохов, загоняя свой гнев обратно вглубь. Ощущение было сродни глотанию концентрированной кислоты. Зато когда я открыл глаза, руны на посохе и жезле снова погасли.

Я покосился на Молли. Она подняла на меня покрасневшие, перепуганные глаза.

— Все в порядке, — заверил я ее.

Она прикусила губу и кивнула.

— Хорошо.

Я чуть наклонился и чмокнул ее в волосы.

— Спасибо, Молли.

Она неуверенно улыбнулась мне и снова кивнула. Я подождал еще немного.

— Можешь отпустить мою руку, — мягко напомнил я.

— Ой, да, — спохватилась она, опуская руки. — Извините.

Я смотрел вдоль коридора, пытаясь привести мысли в порядок.

— Хорошо, — сказал я. — Хорошо.

— Гарри? — спросила Молли.

— Не время и не место драться, — сказал я.

— Э… — замялась Молли. — Да. То есть, конечно.

— Ладно, не надо, — хмыкнул я. — Ладно. Значит, графиня явилась сюда в игры играть… — Я стиснул зубы. — Ну что ж. Значит, поиграем.

Я уверенным шагом двинулся дальше. Молли старалась не отставать.

Мы направились в остентатиарий Белого Совета.

Да знаю. Слово какое-то нечеловеческое. Но и подходит. Повидай вы сами покои Совета Старейшин, вы бы со мной согласились.

Я подошел к двери и кивнул охране из двенадцати Стражей, дежуривших у входа. Все они принадлежали к младшему поколению — за дверью явно происходили какие-то чисто взрослые штуки, в которые дети не могли бы добавить ничего, кроме сумятицы.

Едва ли не впервые геронтократия Совета сыграла в мою пользу. Оставь они здесь охрану постарше, те наверняка постарались бы не допустить меня внутрь — из чистого принципа. А так несколько часовых кивнули мне, вполголоса пробормотав приветствия.

Я коротко кивнул в ответ, не замедляя шага.

— Некогда, ребята. Мне нужно туда.

Они поспешно распахнули дверь, и я, так и не сбавив шага, вступил в покои Совета Старейшин.

Я не в первый раз попадал в это помещение, и все равно оно не могло не потрясать. Во-первых, оно огромно. Здесь вполне могло бы разместиться бейсбольное поле юниор-лиги, и еще осталось бы места для баскетбольной площадки. Передо мной простирался прямоугольный в плане зал с полом из белого, в золотых прожилках мрамора. Мраморная лестница в дальнем конце вела на галерею, опоясывающую весь зал по периметру. Галерею поддерживали коринфские колонны белого мрамора. Рядом с лестницей негромко журчал фонтан, вода из которого стекала в окруженный живой зеленью бассейн. В кронах деревьев щебетали птицы.

В центре зала соорудили помост, ярко осветив его магическими кристаллами. Еще один кристалл водрузили на помост — должно быть, решил я, для усиления звука. Весь зал был битком набит собравшимися чародеями, и еще больше народу наблюдало за происходящим с галереи.

Короче говоря, остентатиарий не мог не производить впечатления (на что и рассчитывали его строители), и хотя умом я понимал, что он расположен в нескольких сотнях футов ниже уровня земли, глаза настаивали на том, что он освещается настоящим солнечным светом.

Чего, впрочем, не могло быть никак: на помосте рядом с Кристосом, недавно избранным в старейшины чародеем, стоял вампир. Кристос с улыбкой говорил что-то, обращаясь к собравшимся. Остальные члены Совета Старейшин в форменных черных мантиях с алыми накидками, все как один с низко опущенными на лицо капюшонами, внимательно слушали его слова.

— …еще один пример того, как мы должны смотреть в будущее — с глазами и сердцами, открытыми для перемен, — говорил Кристос. Оратор из него был отменный: сильный, ровный баритон разносился по всему огромному залу. Он вещал на латыни, официальном языке Совета; мне кажется, это само по себе уже многое говорит о царящих у нас нравах. — Человечество начинает выходить из эпохи безрассудных войн и насилия, учится мирному сосуществованию с соседями и совместному решению проблем без кровопролития. — Он доброжелательно улыбнулся. Кристос — высокий, худощавый мужчина с пышной гривой начинающих седеть волос, черной бородой и пронзительным взглядом темных глаз. Мантию он распахнул — наверняка, чтобы похвастаться надетым под нее дорогим деловым костюмом.

— Именно по этой причине я добился телефонных переговоров с Красным Королем, — продолжал он. Слово «телефонных» он произнес по-английски, поскольку подходящего термина в латыни нет. Это вызвало неодобрительную реакцию собравшихся чародеев: такое у нас не приветствуется. — И, переговорив с ним, удостоверился в том, что и он поддерживает безусловный, заверенный соответствующей взаимной договоренностью, взаимоприемлемый мир. Установление мира отвечает интересам всех вовлеченных в конфликт сторон, и именно в этой связи я рад представить вам, чародеям Белого Совета, графиню Красной Коллегии Арианну Ортега.

Несколько стоявших у самого помоста чародеев оживленно захлопали в ладони, и это понемногу распространилось на всю толпу, превратившись в вежливые аплодисменты.

Арианна с улыбкой поднялась на подиум.

Она была сногсшибательна. Говоря «сногсшибательна», я имею в виду не «самая красивая девушка в клубе». Я хочу сказать, она выглядела как настоящая богиня. Подробности здесь не важны. Высокая. Темноволосая. Кожа как молоко… или как полированная слоновая кость. Глаза синие как вечернее небо. Платье из красного шелка с волнительно глубоким вырезом. Самоцветы на шее, в ушах. Волосы она подколола высоко, и на шею падали только отдельные пряди. Даже глаза болели при взгляде на столь чистую красоту — ни дать, ни взять, Афина, вышедшая на вечернюю прогулку.

У меня ушло добрых пять, если не шесть секунд на то, чтобы осознать: под этой красотой таится то, что мне не нравится. Совсем не нравится. Даже соблазнительная внешность, сообразил я, — это оружие: такие твари способны в буквальном смысле слова сводить людей с ума, терзая их страстью. Ну, и потом, я-то знал, что красота эта чисто внешняя. Я знал, что таится внутри.

— Благодарю вас, чародей Кристос, — произнесла графиня. — Для меня большая честь находиться здесь в интересах установления мира между нашими народами и тем самым положить конец бессмысленному кровопролитию.

Группа скандирования принялась за работу, стоило Арианне сделать паузу. На сей раз они старались изо всех сил. Впрочем, отклик на их старания среди тех, кто стоял дальше от помоста, все равно не отличался особым энтузиазмом.

Я подождал, пока вежливые аплодисменты начнут стихать, и только тогда отпустил дверь. Она захлопнулась ровно в то мгновение, когда стихли последние хлопки, и Арианна открыла рот, чтобы продолжать.

Почти тысяча лиц повернулась в мою сторону.

Воцарилась тишина. Я вдруг услышал журчание фонтана и щебетание птиц.

Я посмотрел на Арианну в упор.

— Мне нужна девочка, вампир, — отчетливо произнес я.

Мгновение она смотрела на меня с вежливым спокойствием. Потом на лице ее проступила тень улыбки, что выглядело — по крайней мере для меня — несколько издевательски. От этого кровь в моих жилах вскипела, и я до хруста в суставах стиснул посох.

— Чародей Дрезден! — возмущенно вскинулся Кристос. — Сейчас не время и не место для ваших поджигательских бредней.

Его властность произвела на меня столь сильное впечатление, что я повысил голос.

— Верни ребенка, которого ты похитила у родителей, Арианна Ортега, воровка, или давай встретимся лицом к лицу согласно дуэльному кодексу.

По толпе собравшихся в зале чародеев пробежал ропот, и в наступившей тишине он казался раскатом грома.

— Чародей Дрезден! — возопил разъяренный Кристос. — Это посол народа, подписавшего Неписаный Договор, и ей гарантирован свободный проход, тем более что она находится здесь с миссией мира. Это возмутительно! — Он огляделся по сторонам и ткнул пальцем в группу людей в серых плащах, стоявших не так далеко от меня. — Стражи! Выведите этого человека из покоев!

Я покосился в их сторону. Стражи старой закалки, круче крутых, и все они меня, скажем так, недолюбливали. На меня смотрели шесть пар глаз, и доброты с милосердием в них виднелось не больше, чем в дуле пистолета.

Я услышал, как поперхнулась Молли.

Я посмотрел на них пристальнее.

— Вы действительно хотите этого, ребята? — спросил я у них по-английски.

Должно быть, это получилось более угрожающе, чем мне казалось, потому что они остановились, переглядываясь.

Я снова повернулся к помосту.

— Ну, воровка? — спросил я у вампира.

Арианна повернулась к Кристосу и мягко, даже печально улыбнулась ему.

— Прошу прощения за это недоразумение, чародей Кристос. Я не знаю точно, о чем идет речь, но совершенно очевидно, чародей Дрезден полагает, что сильно пострадал от моих собратьев. Прошу, не забывайте, что вольно или невольно, его чувства в немалой степени способствовали развязыванию этой войны.

— Приношу вам свои извинения в связи с его возмутительным поведением, — отвечал чародей Кристос.

— Ничего страшного, — заверила его Арианна. — В конце концов, я тоже потеряла в этом конфликте близких. Контролировать свои эмоции в таких случаях всегда очень трудно — особенно тем, кто молод. Это одна из проблем, которые нам предстоит преодолеть, если мы хотим вырваться из порочного круга насилия между нашими народами. Ветераны этой войны пережили ужасные эмоциональные страдания, как вампиры, так и чародеи. Я не обижена ни словами, ни поступками чародея Дрездена, и не виню его ни в чем. — Она повернулась ко мне, и голос ее сделался прямо-таки сочувственным. — Искренне заверяю вас, чародей Дрезден, в том, что прекрасно понимаю, какую боль вы сейчас испытываете.

Мне пришлось приложить все силы, чтобы не вскинуть жезл и не выжечь с лица графини это фальшивое сочувствие. Я лишь покрепче сжал свое оружие, чтобы удостовериться в том, что мои руки не предпримут ничего, не посоветовавшись предварительно со мной.

— Нам уже не вернуть наших любимых, которых забрала у нас эта война, — продолжала она. — Все, что мы можем сделать — это прекратить воевать, пока не пострадал еще кто-нибудь из наших любимых. Я здесь именно затем, чтобы предотвратить никому не нужные смерти, Дрезден. Вы наверняка способны понять, почему я делаю это.

Еще бы не понимать! Ей было мало просто убить меня. Она хотела прежде меня раздавить, насладиться моими мучениями. Стоит ей остановить войну подобным образом, и ее авторитет в сверхъестественном сообществе поднимется на невероятную высоту — а если при этом она нанесет удар мне, ее победа станет совсем уж элегантной.

Она снова улыбнулась мне, и на сей раз издевка в этой улыбке оказалась едва заметна; сомневаюсь, чтобы ее мог увидеть хоть кто-то: не более того, чем нужно, чтобы я разглядел таившееся за улыбкой садистское наслаждение и отчетливо уяснил, как она утерла меня на глазах всего Белого Совета. Должно быть, она репетировала это перед зеркалом.

— Я даю тебе шанс, — хрипло произнес я. — Верни ребенка, и все. Мы квиты. Позволь мне забрать ее у тебя, и я воздержусь от любых других шагов.

Она прижала к груди длинные холеные пальцы, словно мои слова привели ее в замешательство.

— Я не понимаю, чем огорчила вас, сэр, или что плохого сделала ребенку, о котором вы говорите, — сказала Арианна. — Но я могу понять ваш гнев. Жаль, что не могу вам помочь.

Кто-то подошел ко мне сбоку. Совсем невысокий по сравнению со мной. Молодая женщина с вьющимися каштановыми волосами и чувственным, симпатичным, если не просто красивым лицом. Однако взгляд ее не уступал твердостью стали.

— Гарри, — произнесла Анастасия Люччо, командующая Корпусом Стражей. — Не делай этого. Пожалуйста.

Я стиснул зубы.

— Ана, — прошипел я злобным шепотом. — Если б ты знала, что она сделала.

— Ты не имеешь права возобновлять войну и лишать Белый Совет остатков его авторитета, нападая на посла, обладающего гарантиями неприкосновенности, — ровным голосом настаивала она. — Вы сильны, Дрезден. Но не настолько сильны. Попытайтесь вы совершить это, и здесь найдется не менее трех десятков чародеев, способных справиться с вами в одиночку. А уж действуя сообща, они вас как младенца спеленают — а потом посадят в темницу и еще три или четыре месяца будут решать, что с вами делать.

В груди и животе у меня словно костер горел. Я снова перевел взгляд с Анастасии на графиню Арианну.

Та внимательно смотрела на меня — черт, возможно, и слушала. С таким-то слухом, как у вампиров. Улыбка ее ощущалась у меня на коже острием скальпеля.

Анастасия положила руку мне на локоть — очень мягко, не сжимая. Она просила, не требовала.

— Гарри, пожалуйста.

— Этим Мэгги не помочь, босс, — добавила стоявшая у меня за спиной Молли.

Мне хотелось визжать. Мне хотелось драться.

Одна из стоявших на помосте фигур, членов Совета Старейшин, подняла руку и откинула капюшон. Мой старый наставник, Эбинизер Маккой — крепкий, коренастый старик с мозолистыми руками, почти совершенно лысый. Лицо его оставалось бесстрастным, непроницаемым, но он встретился со мной взглядом и едва заметно кивнул. Очень недвусмысленно кивнул. Я практически слышал его ворчливый голос. «Доверься мне, Хосс. Ступай с ней».

Я приподнял губу в недоброй волчьей ухмылке.

А потом повернулся и, грохоча по мрамору подошвами армейских башмаков, продолжая крепко-крепко сжимать в руке посох, вышел из покоев. Анастасия шла со мной, не отпуская моей руки. Что ж, все понимали, что она эскортирует меня из зала, пусть и не так жестко, как предпочел бы Кристос.

Дверь за моей спиной мягко закрылась, а за ней осталась недоступная мне объединенная мощь Белого Совета.

(обратно)

Глава восьмая

— Эй, — окликнул меня один из дежуривших за дверью молодых Стражей. — Эй, Гарри, что происходит?

Я многим обязан Карлосу Рамиресу, и он заслужил большего, чем короткий кивок. Но я не мог дать ему большего. Если честно, я вообще не хотел говорить, потому что боялся сорваться на крик. Молли, которая шла за мной, повернулась к нему.

— Не сейчас, — торопливо сказала она. — Есть одна проблема, мы над ней работаем, и я обещаю позвонить вам, если вы сможете в чем-то нам помочь.

— Но… — начал он, делая шаг в нашу сторону.

— Страж, — скомандовала Люччо. — Вернитесь на пост.

Он не мог не подчиниться. Мы пошли дальше, а он остался у двери.

Люччо повела меня по туннелю, ходить по которому прежде мне еще не доводилось, несколько раз сворачивала в темные коридоры, освещаемые лишь неярким, вызванным ее заклинанием свечением воздуха, и, наконец, отворила дверь в теплую, озаренную живым огнем комнату, напоминавшую чье-то уютное убежище. В большом камине трещал огонь, горело несколько свечей, а вокруг камина стояли по одному, по два и по три кресла, так что каждый мог выбрать себе компанию подходящего размера. А еще здесь был бар. Большой и отлично оснащенный бар.

— Ой, — подала голос вошедшая следом за мной Молли. — Круто.

Анастасия отпустила мою руку и направилась прямиком к бару. Она выбрала бутылку темного стекла и налила в три стопки какой-то напиток янтарного цвета. Потом отнесла стопки на ближний столик и махнула рукой, чтобы мы садились. Стопки она поставила в центре стола, предоставив нам самим выбирать, кто из какой хочет пить: привычка Стража с двухсотлетним послужным списком.

Я уселся за столик, взял стопку и опрокинул ее в рот. Спиртное обожгло пищевод и разбежалось огнем по груди — именно так, как я хотел.

Анастасия взяла свою и тоже, не моргнув, залпом проглотила ее содержимое. Молли покосилась на третью, взяла, осторожно пригубила и поставила обратно на стол.

— Ну должен же кто-то… не обязательно водитель… оставаться трезвым, — пояснила она в ответ на удивленный взгляд Люччо.

— Гарри, — произнесла Анастасия, поворачиваясь ко мне. — То, что ты сегодня сделал, опасно.

— Я мог убрать эту суку, — прорычал я.

— Мы представления не имеем, как стара Арианна, — возразила она. — Во времена ее рождения человечество не вело записей. Ты понимаешь, о чем я?

Я отодвинул пустую стопку пальцем.

— Я мог убрать эту доисторическую суку. — Я огляделся по сторонам. — Что это за место?

Анастасия откинулась на спинку кресла и развела руки ладонями вверх.

— Добро пожаловать в Комнату Горестей.

— Комнату Горестей, да?

Она выразительно повела бровью.

— Ты что, бара не видишь?

Молли хихикнула и тут же спохватилась:

— Извините.

Голос у Анастасии сделался слегка ироничным.

— Это место, куда закостенелые старые Стражи вроде меня приходят, когда нас начинает тошнить от мягкосердных чародеев, которые настолько благодушны, что хотят, чтобы мы позволили непутевым детям, чьих способностей хватает на то, чтобы сделаться чернокнижниками, жить, вместо того, чтобы отрубить им голову. Как в случае твоей ученицы, вот этой. Уж поверьте, здесь было немало выпито и сказано по окончании суда над ней.

— А ты пила? Или говорила?

Она пожала плечами.

— Если не по ее поводу, то по поводу многих других уж точно. Я была здесь, когда Морган напился в стельку после суда над тобой, Гарри.

— Неудивительно, что здесь так уютно.

Она чуть натянуто улыбнулась:

— Должно быть, это самое потаенное место во всем комплексе.

— Центральная Паранойя не гарантирует отсутствия шпионов? Что-то вы, ребята, утрачиваете бдительность.

— Черт, Гарри. — Люччо тряхнула головой. — Ты ведь уже довольно давно выполняешь обязанности Стража. Ну, большую их часть. И до сих пор считаешь, что у Стражей нет причины вести себя так… как они себя ведут?

Я вздохнул. Жизнь не бывает простой. Долгие годы я не питал симпатии к Стражам за то, что те убивали детей, юношей и девушек, сделавшихся чернокнижниками, утративших контроль над своими магическими способностями и обратившихся к черной магии. Но, конечно, видел я и результаты деятельности таких чернокнижников. Не самое приятное зрелище. Совсем неприятное.

— У вас есть причина, — согласился я. — Но отсюда не следует, что это должно мне нравиться. Или что так и должно быть.

— Не все ведь зашли так далеко, что для них уже нет возврата, — мягко добавила Молли. — Порой люди просто… просто заблуждаются. И им нужен кто-то, кто мог бы показать им путь обратно.

— Да. И за то время, что требуется для определения, так это или нет, погибает немало невинных людей, мисс Карпентер, — так же мягко ответила Анастасия. — На протяжении двух последних столетий численность человечества увеличивалась с немыслимой быстротой. На свет рождается все больше детей, обладающих магическими способностями. И каждый раз, когда кто-то из них оборачивается чернокнижником, у нас все меньше времени на то, чтобы справиться с проблемой, — какая уж тут помощь.

— Профилактика, — предложил я. — Обнаруживайте их заблаговременно, и они не обернутся чернокнижниками.

— Ресурсы… — Она вздохнула. Мы уже говорили на эту тему, и не раз. — Даже если весь Совет будет заниматься исключительно работой Стражей, этого все равно не хватит.

— Образование, — не сдавался я. — Используйте Паранет. Пусть люди с ограниченными способностями помогают выискивать наделенных даром.

Она улыбнулась мне:

— Я продолжаю вербовать сторонников этой идеи. Хорошая идея, Гарри. Из нее даже может что-то получиться. Проблема в том, чтобы заставить хотя бы часть членов Совета это понять. Пока что они видят лишь угрозу безопасности, особенно после истории с Пибоди. Но идея хороша, и рано или поздно мы ее осуществим.

Я хмыкнул и помолчал немного.

— Знакомая схема спора. Кинуть мне какой-нибудь рутинный вопрос, чтобы я успокоился. Так ведь?

— Раздражение, возбуждение и злость помрачают мозг. Для того здесь и эта комната. — Она едва заметно улыбнулась. — Я хорошо представляю себе, что такое чародей, которого довели до белого каления. — Она налила нам еще по стопке. — Почему бы тебе не рассказать мне, что такого сделала тебе доисторическая сука?

Я взял стопку, но пить не стал.

— Похитила маленькую девочку.

— Вампиры похищают многих детей, — заметила Анастасия. — Что особенного в этой?

Я не ответил. Пауза затягивалась. Я поднял голову и встретился с ней взглядом.

Мы с Анастасией встречались некоторое время. Она знает меня лучше, чем кто-либо. С полсекунды она вглядывалась в мое лицо, потом глубоко вздохнула.

— Гарри, — посоветовала она, — не рассказывай об этом никому, кроме тех, кому готов довериться жизнью.

Я криво улыбнулся в ответ и кивнул. Знание — сила. Любой, кто узнает о том, что Мэгги — моя дочь, сможет использовать это против меня. Анастасия так ни за что бы не поступила, но это не значит, что на такое не способны другие члены Совета. Ну, конечно, они орудовали бы в рукавицах, помягче, чем у Арианны: мне бы могли предложить деньги на помощь Мэгги, или устроить ее в хорошую школу — все, что может пожелать отец любимой дочери. При одном условии: это предложение можно будет отозвать, если я не выполню того, что от меня хотят. В конце концов, они же хорошие парни.

Впрочем, все могло бы обернуться и хуже. Я поежился при мысли о том, что мог бы сделать, обладай он этим знанием, Никодимус — ну, или, что еще веселее, Мэб (да-да, та самая Мэб. И поверьте мне на слово, в легендах она еще сильно приукрашена). Знаком я и еще с несколькими самородками вроде этих, и ни у кого из них нет повода особенно меня любить. С другой стороны, подумал я — и от этой мысли дрожь пробрала мня еще сильнее — подлинных возможностей Арианны я себе даже не представлял.

В любом случае вряд ли будет к лучшему, если о Мэгги стает известно всем. Собственно, я и не собирался объявлять Совету о нашем с ней родстве. Это не вызвало бы сочувствия — только интерес. Чем меньше людей узнает о том, что я отец Мэгги, тем меньше опасности будет ей грозить.

Да, конечно.

Я понимаю, ирония здесь та еще.

— Я могу на тебя положиться? — спросил я, не сводя взгляда с Анастасии.

Она опустила руки на стол и секунд пять молча смотрела на них, прежде чем ответить.

— Я уже не та в бою, что прежде, Гарри.

Я стиснул зубы:

— Поэтому ты отсиживаешься там, где спокойно.

В первый раз с момента моего прибытия в Эдинбург темные глаза Анастасии вспыхнули настоящим гневом, и я вдруг вспомнил, что эта женщина командовала Стражами не одно десятилетие. Воздух между нами в буквальном смысле слова нагрелся.

— Подумай хорошенько, — очень тихо произнесла она, — прежде чем называть меня трусихой.

С тех пор как душа и сознание жесткой седовласой женщины-бойца магическим образом переместились в тело выпускницы колледжа, у нее заметно поубавилось физической силы, но не воли, и не боевого опыта. Я бы не стал мериться с ней силой. И, черт подери, можно подумать, мне не приходилось видеть ее в бою с тех пор.

Бурлившая во мне злость жаждала выплеснуться на нее. Однако Анастасия заслуживала лучшего. Я справился с приступом и поднял руку в знак извинения. Анастасия Люччо бывает кем угодно, только не трусом — а ведь она родилась в эпоху, когда подобное обвинение запросто могло стать поводом для дуэли.

Спасибо, увольте.

Она кивнула, и сковывавшее ее напряжение немного ослабло.

— Я хотела сказать, я могла бы принести тебе гораздо больше пользы, находясь здесь: собирая разведданные, задавая вопросы, возможно, даже находя тебе подкрепление. Понятное дело, тебе придется драться — но ты ведь не сможешь делать этого, пока не найдешь девочку, да и многие из наших сильно заинтересованы в том, чтобы ты не создавал помех мирному процессу. Работая здесь, я могла бы нейтрализовать их.

Я с досадой уставился на свои руки. Она продумала все на порядок лучше, чем я.

— Я даже не подумал… Да. Прости, Ана.

Она склонила голову.

— Ерунда.

— Я мог бы подумать лучше. — Я почесал в затылке. — Думаешь, ты сможешь обложить мешками с песком Мерлина?

Брови ее удивленно взмыли на лоб.

— Блин-тарарам, да я просто потрясен тем, что он не откинул капюшон и не начал на меня визжать. Ну не может быть такого, чтобы он сидел сиднем, когда есть возможность хлопнуть мне по моз… — Я осекся, увидев, как широко-широко раскрылись глаза Молли. Я оглянулся.

Одна из висевших на стене картин сдвинулась в сторону, открыв взгляду спрятанную за ней дверь. Дверь беззвучно отворилась, и в комнату вступил чародей — этакий сошедший с киноафиши древний Мерлин.

Артур Лэнгтри — один из старейших, и уж наверняка самый могущественный в Белом Совете чародей. Волосы и борода у него длинные, белоснежные, с редкими серебряными нитями, и ухожены они идеально. Глаза голубые как зимнее небо, взгляд настороженный, но все лицо в целом являет собой образец утонченного благородства.

Мерлин Белого Совета был одет в простую белую мантию… правда, на талии красовался пояс из белой кожи, на какие обычно вешается кобура с пистолетом. Сначала я решил, было, что пояс этот пошит по образцу амуниции для диверсионных отрядов, но потом сообразил, что, вполне вероятно, дело обстоит ровным счетом наоборот. В кожаных кармашках лежали пузырьки — скорее всего разнообразные магические эликсиры. Из похожего на кобуру кожаного чехла торчала рукоятка жезла или, не исключено, короткой дубинки. Еще на поясе висело несколько застегнутых подсумков, вероятно, со стандартным набором чародейского оборудования вроде того, что беру с собой я. А еще он держал в руке длинный белый посох из незнакомого мне дерева.

Секунду или две я просто таращил на него глаза.

— Что, мирные переговоры уже завершились? — спросил я, слегка опомнившись.

— Разумеется, нет, — ответил Мерлин. — Господи, Дрезден, неужели вы думаете, что мы можем позволить Совету Старейшин в полном составе стоять в радиусе досягаемости вампирских когтей? Да вы с ума сошли.

Я тупо заморгал.

— Из всего Совета Старейшин на сцене стоит один чародей Маккой, — сообщил он и поморщился. — За исключением Кристоса, разумеется, который не в курсе принятых нами мер безопасности. Посол запросто мог прибыть с целью убийства.

Я несколько раз открыл и закрыл рот.

— Значит… — выдавил я наконец, — вы оставили его там одного, тогда как вам самим ничего не грозит?

Мерлин пожал плечами.

— Одному из нас необходимо оставаться там на случай проблем. И кстати, Дрезден, это предложил Маккой. Он человек дерзкий, бесцеремонный и заслуживающий доверия.

Я насупился и высек в уме свой мозг за тупость, стряхнув при этом усилием воли свою обычную враждебность по отношению к этому человеку.

— Вы не доверяете вампирам, — медленно произнес я. — Вы не пьете на этой мирной конференции аспирина.

Лэнгтри терпеливо посмотрел на меня и перевел взгляд на Люччо.

— Джонстаун, — пояснила она. — Одно из самых массовых самоубийств прошлого века.

Он нахмурился, потом кивнул.

— А-а, понятно. Нет, Дрезден, мы не верим им на слово — но очень многие члены Совета не в восторге от этого. Кристос завербовал множество сторонников, жаждущих мира на любых условиях.

— Но если вы не хотите остановить войну, — удивился я, — какого черта вы мне помешали, капитан Люччо? Я бы мог устроить это для вас, не сходя с места.

— Не устроили бы, — спокойно возразил Лэнгтри. — Вас бы оглушили и бросили в яму. — На губах его заиграла легкая улыбка. — При том, что ваше предложение не лишено соблазнительности, практичностью оно не отличается.

Молли облокотилась о стол, опустила подбородок на руки и задумчиво посмотрела на Мерлина.

Колесики у меня в мозгу продолжали вертеться: тик-так, тик-так… Судя по всему, часовая стрелка дошла до нужного места, и глаза мои сами собой широко раскрылись.

— Так вы не собираетесь раскуривать трубку мира. Вы ждете нападения.

Он смерил меня ровным взглядом и как бы невзначай положил руку на свой боевой пояс.

— Угадали. Что вас на это навело, Дрезден?

Я раскрыл рот, чтобы дать резкий ответ — не важно, Мерлин он там или не Мерлин, но Анастасия положила руку мне на запястье.

— Наша разведка, — перебила она меня, — сообщает о повышенной активности в стане Красных. Они накапливают силы.

Я переводил взгляд с Люччо на Мерлина и обратно.

— Вы полагаете, они попытаются провернуть фокус с Троянским конем?

— Или что-нибудь вроде этого, — ответил Лэнгтри.

— Поэтому мы начеку, — продолжала Анастасия. — И подготовили самый мощный контрудар с начала войны.

— Э… — подала голос Молли. — А что, если они всерьез хотят мира?

Все разом повернулись в ее сторону, и моя ученица неуютно поежилась под взглядом Мерлина.

— Ну… ведь возможно же и такое, — пробормотала она.

Лэнгтри улыбнулся одними губами.

— Леопард не в силах поменять свои пятна, мисс Карпентер. И овца, если и подружится с голодным волком, то лишь ненадолго. Сущность Красной Коллегии в жестокости и крокодиловых слезах. Если они и заключают мир, так лишь для того, чтобы пополнить силы для нового нападения.

— Их повадки сформированы тысячелетиями, — подтвердил я (соглашаясь с Мерлином — надо же!). — Всегда надейся на лучшее, но готовься к худшему.

Молли задумчиво прикусила губу и кивнула.

Лэнгтри продолжал внимательно смотреть на меня.

— Мне нужно объяснять, зачем я вам это объяснял, Дрезден?

— Пожалуй, не помешало бы, — кивнул я. — То есть, я хочу сказать, вы не привели никаких иллюстраций, Профессор.

Лэнгтри сделал глубокий вдох, на мгновение зажмурился и отвернулся от меня.

— А? — нахмурилась Молли.

— Мы хотим, чтобы Красная Коллегия нанесла свой удар, если таковы их намерения, — сказал я ей. — Мы хотим, чтобы Красная Коллегия полагала, будто их фокус удался. Мы хотим, чтобы они переоценивали свои силы. Но когда они нанесут удар, мы нанесем ответный — с такой силой, что они не поймут, что происходит, пока все не будет кончено.

— Нет, — поправил меня Лэнгтри. — С такой, что они даже не успеют понять, что нанесен удар. Все, точка. Мы не будем с ними больше вести войны — ни грязной, ни холодной, ни горячей — никакой. Мы намерены просто уничтожить их, раз и навсегда. — Он чуть вздернул подбородок, и голос его сделался ледяным. — Стереть с лица земли.

Наступила тишина. В камине весело трещали поленья.

Я ощутил, как сжимаются у меня кулаки.

— Но для этого вам необходимо, чтобы они первыми себя выдали. И поэтому, — прошептал я, — вы собираетесь просить меня не трогать графиню Арианну.

— Не говорите ерунды, — возразил спокойным, негромким голосом Лэнгтри. — Я не прошу. Я приказываю под страхом смерти, страж Дрезден.

— Пусть при этом погибнет ребенок? — возмутился я.

— Ребенок, вероятнее всего, уже убит или обращен, — ответил Лэнгтри. — А даже если это и не так, нам никуда не деться от суровой правды: миллионы и миллиарды живущих на Земле и тех, кто еще не родился, будут спасены, если мы раз и навсегда прекратим кормление Красной Коллегии на людях. — Голос его сделался еще холоднее. — И ни одной жизни, невинной или нет, не перевесить этого.

Несколько долгих секунд я молчал.

Потом встал. Мгновение я стоял лицом к лицу с Мерлином. Я ощущал непреклонную, железную волю, правившую этим человеком, сделавшую его самым могущественным источником человеческой магии на Земле.

— Видите ли, — так же тихо сказал я ему, — вы вывернули все наизнанку. Нет жизни, которая стоила бы дороже этого, да? Нет, Мерлин. Нет жизни, которая стоила бы меньше.

Выражение его лица не изменилось. Но пальцы чуть сильнее сжали посох. Взгляд его голубых глаз коснулся Молли, потом вернулся ко мне.

Он не скрывал угрозы.

Я придвинулся вплотную к его уху.

— Валяйте, Артур, — прошептал я. — Попробуйте.

Я медленно выпрямился, старательно убирая с лица любой намек на эмоции или мысли. Напряжение буквально повисло в воздухе. Никто не шевелился. Я видел, что Молли чуть дрожит.

Я медленно кивнул Мерлину.

— Кузнечик? — окликнул я негромко.

Молли мгновенно вскочила.

Всю дорогу к выходу я держался между Лэнгтри и девушкой. Он не угрожал больше, но глаза его оставались ледяными как арктический лед. За его спиной Люччо чуть заметно кивнула мне.

Блин-тарарам. Она с самого начала знала, против кого ей придется действовать.

Мы с Молли покинули Эдинбург и отправились домой, в Чикаго.

(обратно)

Глава девятая

Всю дорогу до Чикаго я ждал неприятностей, но ничего не случилось.

Путешествие из Эдинбурга обычным, физическим транспортом, наверняка оказалось бы нелегким. Чародеи и реактивные лайнеры сосуществуют не лучше, чем торнадо с палаточными лагерями, и результаты примерно столь же катастрофические. Из всех видов современного транспорта нам более или менее подходят морские суда, но от Шотландии до Чикаго плыть довольно долго.

Поэтому мы поступили так, как всегда поступает уважающий себя чародей, когда шансы складываются не в его пользу: мы срезали путь.

Небывальщина, мир духов, существует рядом с нашим на манер другого измерения, но топография его не соответствует земной. Небывальщина соприкасается с материальным миром в точках, имеющих — скажем так, — совпадающий энергетический резонанс. В общем, если в Небывальщине точка А представляет собой темное, зловещее место, то и совпадающая с ней точка реального мира тоже темная и зловещая — скажем, задворки чикагского университета. Зато место в пяти футах от точки А в Небывальщине, назовем ее точкой Б, просто мрачная и навевающая тоску, но не наводящая ужас. Возможно, точка Б совпадает с кладбищем в Сиэттле.

Поэтому — если вы, конечно, чародей — вы можете забраться на задворки университета, отворить проход в Небывальщину, пройти пять футов до соседнего прохода в реальный мир и выйти на кладбище в Сиэттле. Дистанция пешего перехода составит при этом пять или шесть футов, что на поверхности земли составило бы примерно тысячу семьсот миль.

Удобно, правда?

Ну, конечно, стоит добавить еще, что по Небывальщине чаще всего и пяти футов не пройти, чтобы не напороться на какой-нибудь исполинский ужас с щупальцами или жвалами, при одном взгляде на который можно сойти с ума. Небывальщина вообще довольно жуткое место. Туда не захочется сходить прогуляться просто так, без тщательной подготовки — впрочем, если знать безопасные пути, (Тропы, как мы их зовем), путешествие может пройти быстро и приятно, почти без вторжения какого-нибудь случайного безумия.

Когда-то я ни за какие коврижки не согласился бы войти в Небывальщину, разве что в самых критических обстоятельствах. Теперь это страшило меня ненамного больше, чем поход на автобусную остановку. Все меняется.

Мы вернулись в Чикаго еще до перерыва на ленч, вынырнув из Небывальщины в переулок за старым зданием, некогда служившим городской бойней. Мой Голубой Жучок, изрядно побитый временем и приключениями «Фольксваген-жук», ждал неподалеку. Мы вернулись ко мне домой.

Сьюзен с Мартином ждали. Примерно через две минуты после нашего возвращения в дверь постучали, и когда я отворил ее, за ней стояли оба полувампира. На плече у Мартина висела на кожаном ремне сумка.

— Что это за девица? — поинтересовался Мартин, глядя поверх моего плеча на Молли.

— Я тоже рад вас снова видеть, дружище, — отозвался я. — И не надо благодарностей. Я только и делаю, что спасаю чужие жизни.

Сьюзен улыбнулась мне, и взгляд ее, переместившись на Молли, провел обыкновенное женское сканирование с головы до пят — процесс, в результате которого женщина составляет подробный профиль другой женщины, основываясь на миллионах мельчайших деталей одежды, бижутерии, макияжа и прочих штук, а потом на основании этого профиля определяет, насколько серьезную социальную угрозу та собой представляет. Мужчины тоже такое проделывают, но, как правило, этот анализ сводится к двум пунктам: «Есть ли у него пиво?» и «Если есть, поделится ли он им со мной?»

— Гарри, — произнесла Сьюзен, целуя меня в щеку. Я ощущал себя сосной в краях, полных пум, и надеялся только, что следующим пунктом не станет обозначение территории путем обдирания коры когтями. — Кто это?

— Моя ученица, Молли Карпентер, — ответил я. — Кузнечик, это Сьюзен Родригес. А это Марвин Как-то-там.

— Мартин, — невозмутимо поправил он меня, входя в комнату. — Ей можно доверять?

— Как мне самому, — ответил я.

— Отлично. — Голос у Мартина вряд ли мог сделаться еще суше, но он честно старался. — Спасибо на том.

— А я знаю, кто это, Гарри, — подала голос Молли. — Они из Братства Святого Жиля, верно? Охотники на вампиров?

— Горячо, — ответила Сьюзен, стоя совсем близко от меня, в пределах моего персонального пространства. Я бы назвал эту дистанцию интимной. На мгновение она коснулась моей руки горячими как огонь пальцами, но взгляд ее оставался прикован к Молли. — Ученица чародея? Правда? И на что это похоже?

Молли пожала плечами и, чуть нахмурившись, отвела взгляд.

— Куча чтения, куча занудных упражнений с редкими вкраплениями чистого ужаса.

Сьюзен наконец отвела взгляд от Молли — похоже, она пришла к какому-то заключению. Во всяком случае, она выступила из моего персонального пространства.

— Ты поговорил с Советом?

— Немного, — ответил я. — Там присутствовала графиня собственной персоной. С ней тоже поговорил.

Сьюзен с шумом втянула воздух.

— Как? Она ведь не выезжала из Мексики уже несколько столетий.

— Позвони в «Книгу Гиннеса». Пусть остановят часы.

— Боже правый, — выдохнула она. — Что она там делала?

— Выражала сострадание, и понимание, и готовность простить меня за то, что я вызвал ее на дуэль на глазах у тысячи братьев-чародеев.

Мартин словно поперхнулся. Сьюзен широко распахнула глаза.

— Я хотел разделать ее прямо там, — продолжал я. — Но она находилась под защитой дипломатического иммунитета. Наша разведка говорит, что отмечена всякого рода повышенная вампирская активность. Я жду дополнительной информации из других источников, но это займет еще какое-то количество времени.

— Нам уже известно про мобилизацию, — подтвердила Сьюзен. — Братство предупредило Совет три дня назад.

— Совет был так мил, что оповестил об этом всех остальных. Но я получу всю известную Совету информацию через несколько часов, — сказал я. — А вы, ребята, нарыли что-нибудь?

— Вроде того, — хмыкнула Сьюзен. — Приступим.

Мы расселись вокруг журнального столика, и Мартин поставил на него свой чемодан. Потом извлек оттуда конверт из крафт-бумаги и протянул мне.

— Из почти петабайта информации… — начал он.

— Пета… чего? — переспросил я.

— Квадриллиона байт, — пояснил он. Очень доходчиво.

Сьюзен закатила глаза.

— Объеминформации как в нескольких библиотеках.

— А… Хорошо.

Мартин прокашлялся и продолжал так, словно его не перебивали.

— Нам удалось выявить не больше трех сотен файлов. В основном, отчеты по инвентаризации.

Я открыл конверт и достал из него несколько листов писчей бумаги с перечнями различных предметов, и еще несколько с пронумерованными фотографиями.

— Все предметы в этой папке, — пояснила Сьюзен, — помечены как суперконденсаторы.

Я хмыкнул и вгляделся в фотографии внимательнее. Каменный нож. Древний, иззубренный меч. Закопченный кирпич. Каменная урна, покрытая странным, действующим на нервы узором.

— Угу. Не могу утверждать наверняка, не обследовав всего этого физически, но хлам этот похож на ритуальные принадлежности.

Я нахмурился и принялся сверять ссылки по номерам.

— И, если верить тому, что здесь написано, все они отправлены с тайного склада в Неваде в… — Я покосился на Сьюзен. — Когда захватили Мэгги? Какого числа?

— Чуть меньше чем за сутки до моего звонка тебе.

Я нахмурился еще сильнее.

— Их отправили в тот же день, когда захватили Мэгги.

— Да, — подтвердила она. — Примерно через три часа после похищения.

— Куда отправили?

— Хороший вопрос, — буркнула она. — Если это вообще связано каким-то образом с Мэгги.

— Довольно много шансов на то, что не связано, — вмешался Мартин.

— Угу. Вы бы лучше занялись остальными имеющимися у нас нитями, Марвин. — Я испепелил его взглядом и вернулся к изучению бумаг. — Если я определю, для чего используют эти принадлежности, возможно, я мог бы и разрулить заклятие. Насколько я понимаю, они предназначены для танца, призывающего дождь. — Я задумчиво похлопал стопкой бумаг по колену. — Этим и займусь. А тем временем, Молли, сходи-ка переговори с отцом Фортхиллом лично — телефоны могут прослушиваться. У Фортхилла есть кое-какие связи на юге. Передай ему, что мне хотелось бы знать, не сообщал ли кто-нибудь оттуда о чем-либо необычном. И возьми с собой Мыша — пусть прикрывает тебя со спины.

— Я могу сама о себе позаботиться, Гарри. Еще светло ведь.

— Оружие твое, Кузнечик, — произнес я по возможности похоже на магистра Йоду. — Тебе не понадобится оно.

Она раздраженно нахмурилась.

— А знаете, мне кажется, в мире существуют и другие источники цитирования, не только «Звездные Войны».

Я сощурился в лучших традициях Маппетов.

— Вот потому ты и проигрываешь.

— Это даже не… Тьфу. Проще сделать, как вы хотите. — Она встала и протянула руку. Я бросил ей ключи от Голубого Жучка. — Идем, Мыш.

Мыш поднялся со своего места у плиты и подошел к Молли.

— Подожди-ка минутку, детка. Сьюзен, — я повернулся в ее сторону, — что-то в этом деле не дает мне покоя. Нехорошие парни знали, где нас искать. Скорее всего они сидят у кого-то из нас на хвосте, так что вряд ли стоит разгуливать с нарисованной на спине мишенью. Может, вам с Мартином прогуляться, посмотреть, не удастся ли поймать эту нашу тень?

— Они нас увидят и слиняют, стоит нам выйти из дома, — заявил Мартин.

— О! — мгновенно просветлела Молли. — А ведь верно!

* * *

Я вышел забрать почту и прогулять Мыша за домом, а Молли, Сьюзен и Мартин тем временем выскользнули за мной следом за дверь под прикрытием завесы — что-что, а завесы у Молли высшего класса. Я дал Мышу пять минут на все про все, потом кликнул его, и мы вернулись в дом.

Молли опередила меня — за это время она успела вывести Сьюзен с Мартином за пределы видимости любого, кто устроил бы наблюдение за моей дверью, и вернулась обратно.

— И как? — поинтересовалась она как бы невзначай. Но я-то ее достаточно знаю, чтобы понимать, когда ей важно знать мое мнение.

— Чисто сработано, — похвалил я. — Горжусь.

Она кивнула — чуть более энергично, чем требовалось бы для простого подтверждения. Блин-тарарам, я очень хорошо понимал, как она должна себя чувствовать: отчаянно желать продемонстрировать учителю свой талант, свое умение. Мне, например, понадобилось лет десять на то, чтобы более или менее разумно оценить прошлое — и понять, каким неопытным и глупым я был в ее годы, и как мне повезло, что обучение не стоило мне глаза или пальца.

Я не слишком беспокоился, посылая девчонку на задание. Поручение я ей дал несложное, да и Фортхилл относился к ней с симпатией. Боец из Молли так себе, зато она хорошо умеет избегать драки, если ее предупредить хоть немного — на то я и отправил с ней Мыша. От внимания моего пса мало что ускользает. Если им будет угрожать опасность, Мыш предупредит ее, а там раз-два, фокус-покус — и где они оба?

С ней все будет в порядке.

— Не задерживайся, — наставлял я ее. — Ушки на макушке. Не лезь на рожон. Не то лишу годового жалованья!

Она улыбнулась в ответ.

— Так вы ж мне все равно ничего не платите.

— Вот черт, — сказал я. — Опять не повезло.

Она просияла очередной улыбкой и выбежала за дверь. Мыш следовал за ней по пятам с самым серьезным видом, насторожив уши. По пути он прихватил со столика свой кожаный поводок: Молли совсем забыла про городские законы о выгуле собак. Впрочем, не думаю, что Мыша особо волновали законы. Согласно моей теории, он предпочитает ходить на поводке только потому, что люди относятся к огромной собаке спокойнее, если она «разумно ограничена».

В отличие от меня он вполне социальный тип. Точнее, собака. А ладно, не важно.

Я подождал, пока заведется мотор Жучка, и запер дверь. Потом взял распечатки Мартина, сдвинул ковер, закрывавший люк в полу в гостиной, и спустился в свою лабораторию.

— Моя лаборатория, — произнес я, растягивая каждый слог. — И почему бы, когда я говорю это, мне всегда хочется добавить «мво-ха-ха-ха»?

— Перебрали ужастиков от «Хаммер-Филмз»? — послышался снизу ехидный голос.

Я поставил ногу на последнюю ступеньку, пробормотал заклинание, сделал пасс рукой. Тут же зажглась дюжина свечей.

Моя лаборатория не отличается изысканностью обстановки. Это бетонная коробка — фундамент жилого дома. Должно быть, когда дом строился, кто-то поленился забить это пространство землей или гравием. Вдоль стен тянутся полки и столы, забитые всяким чародейским хламом. В центре помещения стоит длинный стол, почти полностью занятый отлитым по частям из алебастра масштабным макетом центра Чикаго — вплоть до уличных фонарей и деревьев.

У моей ученицы тоже есть свое рабочее место — маленький столик между двумя стеллажами. При том, что на столике постоянно добавлялось тетрадок, инструментов и материалов, ей каким-то образом удавалось сохранить хотя бы часть его поверхности свободной. Все у нее было аккуратно разложено и безукоризненно чисто. Граница между Моллиным и моим рабочими пространствами наглядна и недвусмысленна — словно начерчена на карте.

За последний год я усовершенствовал свой круг для заклинаний — пятифутовый обруч из свитых вместе медных, серебряных и железных жил, заделанный в бетонный пол. Обруч, заказанный у гнома — серебряных дел мастера, обошелся мне в три штуки зеленых. Сами материалы стоят не так дорого, но гномы терпеть не могут работать с железом и соглашаются на это только за солидную компенсацию.

Каждая вплетенная в круг металлическая жила покрыта рунами и знаками, позволяющими контролировать магические энергии на порядок лучше, чем любой простой круг. И символы на каждой жиле разные, вырезанные с точностью, на которую способны только гномы… ну, может, еще компьютеры. По всему кругу мерцали крошечные вспышки вроде статических разрядов, но мягче, более текуче — красные, голубые, зеленые.

Для чародея я сравнительно молод, однако кое-что иногда мне удается на славу.

Одна полка заметно отличается от всех остальных. Это обычная доска, по обоим концам которой громоздятся вулканические конусы оплывшего свечного воска. Посередине ее белеет человеческий череп, окруженный сентиментальными романами в мягких обложках. Стоило мне спуститься, как в пустых глазницах черепа затеплились оранжевые огоньки, взгляд которых пошарил по помещению и остановился на мне.

— Слишком много ужастиков от «Хаммер-Филмз», — повторил Боб-Череп. — Или, может, слишком много шоу ужасов «Рокки-Хоррор».

— Дженет, Брэд, Рокки… гм… — с готовностью подтвердил я. Подойдя к полке, я снял с нее череп («Уй-яяя!» — взвыл Боб) и отнес его на более или менее свободный стол. Водрузив череп на стопку тетрадей, я положил перед ним Мартинов конверт.

— Нужно твое мнение об одной штуке. — Я открыл конверт и принялся раскладывать распечатанные Мартином фотографии.

Некоторое время Боб молча разглядывал их.

— И что мы здесь видим перед собой, а? — поинтересовался он наконец.

— Суперконденсаторы, — ответил я.

— Вздор. Это гораздо больше смахивает на ритуальные принадлежности.

— Угу. Я так понимаю, именно ритуальные принадлежности проходят у них в ведомостях под названием «суперконденсаторы».

Боб принялся внимательнее вглядываться в фотографии, бормоча что-то себе под нос… вернее, под дырку, где когда-то находился нос. На самом деле никакой он не говорящий череп — он дух разума, по воле случая обитающий в специально заговоренном для этой цели черепе. Чародеям он помогал с Темных Времен, и если не забыл за это время больше, чем мне вообще известно по магической части, так только потому, что он вообще ничего не забывает.

— Они отправлены одной партией. Мне нужна хотя бы приблизительная оценка того, для чего все это может предназначаться.

— Трудно судить по двумерным изображениям, — заявил Боб. — Как-то непривычно мне, когда измерений меньше четырех. — Череп в задумчивости полязгал зубами. — А больше ничего нет? Ну там, описания или еще чего?

Я заглянул в папку.

— Только инвентарный список. — Я ткнул пальцем в фотографию каменного ножа и сверился с номером. — «Кремниевое лезвие», — прочитал я и перешел к кирпичу с отбитыми углами. — «Кирпич».

— Что ж, просто ослепительно, как помогает, — буркнул Боб.

Я хмыкнул:

— Возможно, это просто не имеющий особого смысла хлам. Если тебе кажется, что это лишено конкретного назначения…

— Я этого не говорил, — обиженно перебил меня Боб. — Господи, Гарри, какой ты все-таки скептик.

— Так ты можешь мне что-то внятное сказать или нет?

— Я могу тебе сказать, что ты балансируешь на грани безумия, сахиб.

Я даже зажмурился.

— Чего?

Боб не поднимал взгляда от фотографий.

— У тебя аура вся искажена к чертовой матери. Прямо взрыв на фабрике красок. Обыкновенно такая бывает у психов.

Я хмыкнул и обдумал его заявление. Потом пожал плечами.

— Возможно, я принимаю это дело чересчур близко к сердцу.

— Тебе бы отдохнуть в каком-нибудь тихом месте, босс. Пусть мозги расслабятся. И напряжения поубавится.

— Вот спасибо, доктор Фрейд, — буркнул я. — Возьму на заметку. Так ты можешь мне сказать что-нибудь про эти предметы, или как?

— Не могу, пока не обследовал их в натуре, — заявил Боб.

Я хмыкнул еще раз.

— Супер. Еще одна неудачная подача для чародея Галоши.

— Уж извини, — сказал он. — Но все, что я могу тебе сказать по этим снимкам — что это детонатор.

Я нахмурился.

— Что ты имеешь в виду?

— Ох, ну совершенно же очевидно, что это объекты для темной, опасной магии, — терпеливо, как младенцу, объяснил Боб. — Только посмотри на все эти углы и грани. Даже намека нет на пропорциональность, на равновесие. Это предназначено для чего-то разрушительного, смертоносного.

— Пока сходится, — кивнул я. — Дошли до меня слухи, что война скоро вспыхнет с новой силой. — Я устало взъерошил волосы рукой. — Так для чего, ты говорил, нужен этот детонатор?

— Для чего-то темного? — спросил Боб. — Только одно приходит на ум.

Я вдруг похолодел. В горле пересохло.

— Человеческое жертвоприношение, — жизнерадостно прощебетал череп. — Заклание невинного.

(обратно)

Глава десятая

Я устало облокотился на стол и зажмурился.

Красная Коллегия готовила теракт с помощью высшей черной магии.

И для успеха этого их ритуала, каким бы он там ни был, им требовалось человеческое жертвоприношение.

В голове у меня мелькали кадры какого-то жуткого кино, в котором Мэгги истекала кровью в центре ритуального круга, в толпе вампиров под мрачным небом.

Во всем этом проглядывала какая-то жуткая, зловещая элегантность. Одним ударом они убивали Мэгги и наносили удар по Совету. Голое предположение, конечно, но, судя по тому, что я знал о графине, более чем правдоподобное. Кто-кто, а она вполне могла одновременно причинить максимум боли лично мне и организовать магическую атаку на остальных своих врагов. Получается, она занималась и местью, и войной, мило улыбаясь при этом направо и налево, обещая мир и взаимопонимание — защищаемая от меня теми самыми идиотами, которых намеревалась уничтожить.

Я мог, конечно, предупредить их, но выслушали бы меня далеко не все. Эбинизер, возможно, и Анастасия, и кое-кто из молодых Стражей — но даже если бы они мне поверили, им все равно пришлось бы еще убеждать остальных. Наш гребаный Совет никогда и ничего не делает быстро, а у меня имелось нехорошее предчувствие, что времени в запасе почти не осталось.

Значит, придется делать все самому.

Но для этого мне недоставало информации.

Я снова покосился на свой магический круг и медленно, глубоко вздохнул. И ведь знал я, что мог бы кое-что сделать. Довольно жутко, но мог бы. Я знал, кого мог бы призвать в этот круг, — злобных всезнаек, духов с извращенным сознанием, для которых то, что для меня почти недосягаемо, яснее ясного.

Но за эти познания пришлось бы заплатить ужасную цену.

Я оторвал взгляд от круга и тряхнул головой. Черт, я еще недостаточно отчаялся для таких мер.

Пока.

Кто-то громко забарабанил в мою дверь.

Я поднялся из лаборатории, закрыл люк, взял свой жезл, подошел к двери и выглянул в глазок. За дверью стояла, сунув руки в карманы плаща, Мёрфи с понуро опущенными плечами.

— Побоялась звонить, — сообщила она, когда я открыл дверь.

Она вошла, и я запер дверь снова.

— Угу, мы тоже опасаемся, что Красная Коллегия может прослушивать разговоры.

Она покачала головой.

— Насчет вампиров, Гарри, ничего сказать не могу. Но отделом внутренней безопасности мой номер точно прослушивается.

Я выпучил на нее глаза.

— Эти кретины из ВБ? Опять? Что, Рудольф никак не может успокоиться?

Рудольф-Дерьмоносый Коп, как его по причине особой любви ласково звали в ОСР, сумел-таки вылизать достаточно задниц, чтобы его перевели из ОСР в ОВБ, но обиду на своих бывших сослуживцев затаил. Похоже, во всех своих злоключениях в ОСР он винил именно их.

— Явно не может, — подтвердила Мёрфи. — Он там из кожи вон лезет, зарабатывая репутацию.

— Мёрф, ты ведь отличный коп. Уверен, тебе…

Она только отмахнулась и мотнула головой.

— Это все сейчас не важно. Слушай и не перебивай, ладно?

Я нахмурился и кивнул.

— По делу о взрыве в доме, где у тебя офис, открыто полномасштабное расследование, — продолжала Мёрфи. — Рудольф переговорил со старшим агентом ФБР и с местным детективом, ответственным за расследование, и ему удалось убедить их в том, что ты крайне подозрительный тип и что в качестве подозреваемого подходишь идеально.

Я даже застонал.

— Но это же опровергнет экспертиза. Взрывчатка располагалась на моем этаже, по большей части ее вообще заложили в стены моего офиса.

Мёрфи откинула рукой упавшую на лоб прядь волос. Синяки под глазами у нее стали еще более темными.

— В ближайшую пару часов тебя выдернут на допрос. Скорее всего задержат на двадцать четыре часа. А если найдут, к чему прицепиться — и дольше могут.

— У меня на такие штуки времени нет, — пробормотал я.

— Тогда тебе лучше исчезнуть, и чем быстрее, тем лучше, — посоветовала Мёрфи. — И мне тоже пора. Нам обоим лучше, чтобы нас не видели вместе.

— Вот сукин сын, — прорычал я. — Возьму и зашвырну его на середину озера Мичиган — посмотрим, правда ли, что дерьмо не тонет.

— С удовольствием пригружу его свинцом, — согласилась Мёрфи. Она выдернула из-под футболки амулет, который я ей дал, чтобы миновать мои обереги, и показала мне. — Надеюсь, мне тебя найти не удастся. Свяжешься со мной, если будет нужна помощь, ладно?

— Мёрф, — сказал я. — Если уж на меня ополчились ФБРовцы… тебе лучше держаться от меня подальше.

Брови ее рывком поднялись чуть выше — недобрый признак.

— Прошу прощения? — вежливо произнесла она.

— С их точки зрения, одно то, что мы много работали вместе, уже подозрительно. А если ты будешь помогать мне и сейчас… Тебя же без значка оставят. Да ты и сама прекрасно это понимаешь. А может обернуться и хуже. Тебя могут за решетку засунуть.

Недоброе напряжение, ощущавшееся в ее чертах, как-то разом исчезло.

— Господи, Дрезден. Ну ты и балда.

Я тупо заморгал.

— А если я пойду с тобой, — объяснила она, — я запросто могу оказаться в могиле. Это, тебя, похоже, волнует гораздо меньше.

— Ну… — пробормотал я. — Я…

— Я сама выбираю, где мне биться, Дрезден. Не ты, а я. — Она смерила меня спокойным взглядом. — Позволь изложить это в понятиях, способных пробиться в твою тупую башку: мой друг собирается спасти ребенка от монстров. Я с ним. Друзья поступают только так, Гарри.

Я кивнул и помолчал немного.

— Я тебя знаю, Кэррин, — произнес я наконец. — Для тебя смерть в бою за правое дело — не самый страшный конец. Ты понимаешь, что такое возможно, и готова к этому. — Я сделал глубокий вдох. — Но… если у тебя отберут бляху… Я же знаю, что значит для тебя твоя работа. Ты будешь умирать, только медленно. Не уверен, что смогу спокойно смотреть на такое.

— И поэтому исключишь меня из игры? А то, чего я хочу, не считается?

— Не знаю, — признался я. — Возможно.

— А решение принимаешь ты?

Я подумал.

— Нет, — сказал я.

— Правильный ответ, — хмыкнула она, кивнув. Рука ее как бы невзначай коснулась выпуклости амулета под футболкой. — Звони.

— Позвоню. Или попрошу кого-нибудь. Но свяжусь.

— Мне тут пришло в голову, что кто-нибудь, кто мечтает причинить тебе боль, может начать с твоих друзей. Как мне проверить?

Я покачал головой. Чем дальше, тем больше мне начинало казаться, что я не застрахован от прослушивания даже здесь, у себя дома. Мое жилье защищено оборонительной магией, однако на свете хватает людей (и нелюдей тоже), у которых больше опыта, сил или хитрости.

— Если мне придется передавать тебе весточку с посыльным, я уж постараюсь, чтобы ты не сомневалась, от кого она.

Мёрфи молча выслушала мой ответ. Потом медленно обвела комнату взглядом, словно высматривая невидимого соглядатая, и кивнула.

— Ладно. Смотри, Гарри, не задерживайся.

— Угу, — отозвался я. — Да ты обо мне не беспокойся, Мёрф.

Она сморщила нос.

— Думаешь, я только о тебе беспокоюсь? У тебя здесь припрятан по меньшей мере один обрез, а уж в лаборатории, голову даю на отсечение, полным-полно незаконных штуковин. И если они хотят повесить на тебя ярлык подозреваемого, они наверняка заручились ордером на обыск. А насколько мне известно, у ФБР амулетов, позволяющих войти сюда живыми, пока не было.

Я громко застонал. Мёрфи говорила дело. У меня в квартире хранится пара единиц незарегистрированного и вообще запрещенного законом огнестрельного оружия. Мечи (с большой буквы «М»!) тоже оставались пока в лаборатории. Ну, и там же хранились кой-какие материалы, которые с точки зрения властей мне иметь никак не полагалось — например, небольшое количество обедненного урана. Короче, такого, что ясно указывало на подозрительную сущность Гарри Дрездена.

Да и обереги, охранявшие мое жилье от непрошеных гостей, оказались как нельзя некстати. Конечно, если кто-то спустится по ступенькам и постучит в дверь, даже подергает дверную ручку, не случится ничего страшного. Но всякого, кто попытается взломать дверь, ожидает некоторое потрясение. Примерно в семьдесят тысяч вольт потрясение — столько я закачал в обереги у двери. Получить прямой удар молнии, конечно, неприятно, но это только первая линия обороны. С тех пор, как ко мне в гостиную пыталась ворваться целая армия зомби, прошло не так много времени, и мне не хотелось испытать подобное еще раз.

Вот только мои обереги не умеют отличать зомби или сбрендившего вампира от введенного в заблуждение агента ФБР. Они просто тупо реагируют на всякого, кто попытается ворваться в дом. Придется отключить их прежде, чем кто-либо пострадает. А потом убрать из дома все мало-мальски подозрительные предметы.

Блин-тарарам! Можно подумать, у меня без этого мало дел. Я потер пальцем переносицу, под которой уже зарождалась головная боль.

— Вот только этого мне и не хватало. Но она ведь затем все это и провернула.

— Кто и что провернул, и зачем?

— Графиня Арианна из Красной Коллегии, — пояснил я и наскоро посвятил Мёрфи в суть происходящего.

— Но это же не в их духе, разве нет? — удивилась Мёрфи. — Я хочу сказать, орудовать так, в открытую? Взрывать дом?

— Они проделывали нечто подобное в ходе войны, — возразил я. — Она обставила это как послание. Взорвала место моей работы на глазах у всего честного народа примерно так, как чародеи убрали ее муженька вместе с его штаб-квартирой в Гондурасе. Ну а в придачу отвлекла мои внимание и силы, лишив меня потенциальной поддержки.

Мёрфи покачала головой.

— Однако при всей своей хитроумности она допустила одну ошибку.

— Правда?

— Еще как правда. Если она так умна, что ж она тогда не разнесла и тебя на куски вместе с домом?

Я кивнул.

— Угу. Так было бы, конечно, практичнее.

— Тогда почему она этого не сделала?

— Я думаю, она хочет причинить мне максимум боли перед тем, как окончательно от меня избавиться.

Брови у Мёрфи поползли вверх.

— Только ради мести? Но это… просто как в плохом киносценарии, да? — Она изобразила преувеличенно британский говор. — Нет, мистер Дрезден. Я желаю, чтобы вы умерли.

Я хмыкнул. В ее рассуждениях имелась логика. Графиня Арианна не из тех, кто удовлетворяет свои садистские наклонности без выгоды для себя. Вампиру не прожить тысячи лет, если он не обладает достаточным хладнокровием.

Из чего следует…

— Что-то тут еще делается, — выдохнул я. — Какая-то еще игра.

Мёрфи кивнула.

— Ты уверен, что Сьюзен ничего от тебя не утаила?

— Совершенно уверен, — ответил я, и ответ мой не показался убедительным даже мне самому.

Мёрфи скривила губы в горькой улыбке.

— Так я и думала. Ты ее любишь. И манипулировать тобой из-за этого легче.

— Сьюзен бы так не поступила, — настаивал я.

— Надеюсь, что нет, — отозвалась Мёрфи. — Но… Ее ведь довольно долго здесь не было, Гарри. Как я поняла, она билась на войне. Одного этого достаточно, чтобы изменить человека — и не в лучшую сторону.

Я медленно покачал головой.

— Только не Сьюзен.

— Гарри. — Мёрфи пожала плечами. — У меня… предчувствие, что ли, нехорошее какое-то… — Она нахмурилась, подбирая слова. — Предчувствие того, что все вот-вот пойдет вразнос.

— Что ты имеешь в виду?

Она пожала плечами.

— Ну… Взрыв здания попал во все заголовки. На какой канал ни переключишься, только об этом и говорят. Все кричат о террористах. Такого внимания к нам сверху я на своем веку не помню. Ты говоришь, Белый Совет попал под влияние этого вашего Кристоса. А теперь во все это, оказывается, замешаны и верхи Красной Коллегии, и, судя по тому, что ты мне рассказываешь, у всех руки к пистолету тянутся. — Она развела руками. — Это как… как Карибский кризис, помнишь? Весь мир на волосок от гибели.

Блин-тарарам! А ведь Мёрфи права. Сверхъестественный мир стоял на краю пропасти — и сорвись он, лететь вниз, навстречу полному разрушению, ему предстояло долго-долго.

Я медленно вздохнул, приводя мысли в порядок.

— А мне плевать, — сказал я наконец.

Золотые брови Мёрфи взмыли еще выше.

— Я не в ответе за все, что творится в мире, Мёрф. Я всего-то собираюсь найти маленькую девочку и оставить ее в безопасном месте. А мир как-нибудь и без меня справится.

— А что, если это станет последней каплей, Гарри? Девочка? И что ты будешь делать?

Я зарычал. От гнева, разгоравшегося у меня где-то в позвоночнике, перехватило голос.

— Я сделаю все, чтобы Мэгги ничего не угрожало. Если мир от этого сгорит, так тому и быть. Поджарим с девочкой себе маршмеллоу на этом огне.

Несколько секунд Мёрфи молча, задумчиво смотрела на меня.

— Хороший ты мужик, Гарри, — произнесла она наконец. Очень мягко произнесла.

Я сглотнул и низко опустил голову: ее голос и выражение ее лица почему-то действовали на меня сильнее, чем слова сами по себе.

— Не всегда разумный, — продолжала она с улыбкой. — Но из всех возможных безумств твое — самое лучшее.

— Спасибо, Кэррин.

Она сжала мою руку.

— Мне пора. Звони.

— Обязательно.

Она ушла, а я принялся готовить свое жилище к обыску. Это отняло у меня некоторое количество драгоценного времени, но арест отнял бы еще больше. Я как раз запрятывал остатки контрабандных материалов, когда в дверь постучали. Я застыл. Спустя несколько секунд стук повторился.

— Гарри Дрезден! — послышался из-за двери мужской голос. — Специальный агент Тилли из ФБР. У меня имеется ордер на обыск вашей квартиры и задержание с целью допроса проживающих в ней людей — в связи с имевшим место прошлой ночью взрывом здания. Откройте, иначе мы будем вынуждены взломать дверь.

Блин.

(обратно)

Глава одиннадцатая

Я снова откинул ковер, накрывавший люк в лабораторию. Почти все сомнительные предметы я упаковал в большую нейлоновую спортивную сумку. Я вскинул ее на плечо, схватил плащ, посох, жезл — и едва не угробился, пытаясь спуститься по стремянке с удвоенной скоростью. Мне удалось затормозить в паре ступенек от бетонного пола, после чего пришлось подняться обратно, чтобы запереть люк. Я привинтил с нижней его стороны пару простых засовов, чтобы у нас с Кузнечиком имелась возможность дать знать друг другу о том, что процесс внизу не терпит помех.

— Что там у тебя? — поинтересовался со своей полки Боб.

— Боб, мне нужно, чтобы ты отключил обереги.

— Но почему ты сам не можешь этого сде…

— Потому, что я могу дезактивировать их на пять минут. А мне нужно заглушить их совсем. Так что шевели своей костлявой задницей и сделай, о чем прошу.

— Но их после этого неделю не…

— Да знаю я! Валяй, вырубай и побыстрее! Разрешаю тебе ради этого покинуть череп.

— Есть, кэп, так точно, кэп, — без особенного энтузиазма откликнулся Боб. Маленькое облачко оранжевого света выскользнуло из глазниц черепа и сквозь зазор между люком и полом просочилось наверх.

Я тем временем принялся запихивать в сумку все, что могло показаться подозрительным. Боюсь, делал я это без надлежащей аккуратности, но мне было не до нее.

Не прошло и минуты, как Боб вернулся и нырнул обратно к себе в череп.

— Гарри, там в дверь колотит целая шарага типов, как в форме, так и в штатском.

— Знаю.

— С чего это? — спросил он. — Что случилось?

— Неприятности, — коротко ответил я. — Слушай, что у нас здесь противозаконного?

— Я что, похож на юриста? У меня тут и справочников под рукой нет.

Сверху донесся тяжелый удар. Кто бы там ни пожаловал ко мне, они решили выбить дверь. Что ж, флаг вам в руки, ребята. Мою дверь уже вышибали. С тех пор я поставил себе стальную дверь, выбить которую можно разве что направленным взрывом.

— Где у нас антипризрачный порошок? — спросил я.

— Одна полка вверх, две направо, жестяная коробка из-под сигар в картонном ящике, — с готовностью подсказал Боб.

— Спасибо. А тот кусок носорожьего рога?

— Под полкой слева от тебя, в пластиковом контейнере.

Так мы и продолжали: Боб диктовал, я набивал сумку. Покончив с этим, я сорвал со стены карту Паранета и сунул ее туда же поверх барахла. За ней последовал список членов Паранета с адресами и телефонами. Меньше всего мне хотелось, чтобы ФБР посчитало меня членом разветвленной террористической сети.

Последним я сунул в сумку череп с Бобом и застегнул ее, оставив небольшое отверстие, чтобы он мог смотреть. Затем снял со стены два Меча (по меньшей мере один из них засветился в делах об убийствах в Чикаго и окрестностях), пристегнул их специальными ремешками на бок сумки и на всякий случай примотал еще и скотчем. Я закинул сумку на плечо и крякнул. Черт, тяжеленная вышла бандура.

Наверху не смолкали удары и лязг. Потом послышался резкий хруст. Я поморщился. Может, дверь с рамой у меня и бронированные, но крепятся они к старой деревянной стене, возведенной едва ли не в позапрошлом веке. Похоже, стена-то и начала подаваться.

— Говорил же тебе, — пробубнил Боб из сумки. — Давно пора было разведать, в какую часть Небывальщины можно попасть отсюда.

— А я тебе говорил уже, — парировал я, — что меньше всего мне хочется ослаблять барьер между моим домом и чертовой Небывальщиной, привлекая внимание всяких разных голодных бяк и бук, которые могут бродить по ту сторону.

— Вот и зря говорил, — настаивал Боб. — И я тебе так и говорил.

Наверху послышался оглушительный грохот, чей-то голос выкрикнул: «ФБР!», — одновременно с другим, кричавшим: «Полиция!»

Мгновение спустя кто-то испуганно выругался, и тут же грянул выстрел.

— Что это было? — пронзительно взвизгнул кто-то.

— Кошка, — отозвался полный презрения голос агента Тилли. — Ты стрелял по гребаной кошке. И промазал.

Мистер. Сердце едва не выпрыгнуло у меня из груди. Я совершенно о нем забыл. Правда, похоже, верный своей натуре, Мистер сам о себе позаботился и сбежал.

Несколько человек сверху разом захихикали.

— И ничего смешного, — огрызнулся второй голос. Ну да, разумеется, Рудольф. — Этот тип опасен.

— Чисто! — доложил голос из соседней комнаты — то есть моей спальни с ванной, поскольку других комнат у меня нет. — Здесь ничего.

— Черт, — выругался Рудольф. — Он где-то здесь. Ваши люди точно видели его в окно?

— Они видели в окно какое-то движение минут пять назад. Никто не говорил, что это он. — Агент Тилли немного помолчал. — А, ну да. Может, он там, в подвале… ведь это люк в подвал, верно?

— Вы расставили людей у окон? — спросил Рудольф.

— Да, — устало выдохнул Тилли и повысил голос, словно обращаясь к кому-то, стоявшему в дальнем углу гостиной. — Дом оцеплен. Ему некуда деться. Будем надеяться, он сам выйдет и сдастся без лишнего шума. Мы проследим, чтобы при этом соблюдались его законные права и все такое, и если он будет нам помогать, его очень быстро отпустят.

Я помедлил. У меня еще оставался выбор.

Я все еще мог поступить так, как предлагал Тилли. В долгосрочной перспективе это могло бы оказаться самым удачным для меня решением. Меня бы допросили, и любой маломальский разумный человек (к Рудольфу это не относится) очистил бы меня от подозрений. Я даже мог бы натравить их на графиню и ее чикагский бизнес — пусть попортят ей жизнь немного. А потом я вернулся бы к прежнему статус-кво: осторожному сотрудничеству с властями. Все так — только это заняло бы сколько-то драгоценного времени. По меньшей мере пару дней.

А такого запаса у меня не было.

Агент Тилли показался мне более или менее разумным человеком. Но если бы я вышел сейчас к нему, заявляя о своей невиновности, а потом почти сразу же исчез, мне можно было бы пришить как минимум сопротивление при аресте. Сложись даже все обстоятельства в мою пользу, несколько дней в кутузке обеспечены, а этого мне хотелось меньше всего. Ну, и еще: помочь Мэгги агент Тилли не мог бы ничем.

И еще, надо признаться, я здорово разозлился. В конце концов, это, черт подери, мой дом. И я не люблю, когда в него вламываются за просто так, по наущению гниды вроде Рудольфа. Во мне и без того накопилось достаточно ненависти, но эти чужие голоса в моей гостиной разом добавили к этой злости еще одну, изрядную порцию. Как-то я засомневался, что смогу сохранять вежливость достаточно долго.

Поэтому, вместо того чтобы задержаться для беседы, я повернулся и шагнул в мой магический круг.

— Aparturum, — прошептал я, махнул посохом слева направо, и края реальности разошлись, закрутившись как старый пергамент. Из открывшейся пустоты лился неяркий зеленый свет, очертивший прямоугольник высотой в семь футов и шириной чуть больше трех — дверь из моей квартиры в Небывальщину. Правда, о том, что ждет меня за этой дверью, я не имел ни малейшего представления.

Лязгнули засовы люка на потолке. Я услышал, как кто-то требует принести пилу. Люк сидел в проеме неплотно: они запросто смогут просунуть в щель полотно и в считанные секунды перепилить задвижки.

Я накачал побольше энергии в браслет-оберег и выстроил вокруг себя защитный барьер. Сердце колотилось как безумное. Шагнув в разделяющую два мира дверь, я с большой долей вероятности мог оказаться на дне озера расплавленной лавы или на краю бездонного водопада. И узнать я это мог, только сделав шаг.

— Говорил же я тебе, — нудил Боб.

Над головой взвыл и тут же захлебнулся электромотор. Послышались удивленные голоса. Потом в щель просунулось узкое полотно, и кто-то принялся пилить задвижки вручную.

Я сделал шаг и оказался в Небывальщине.

Я напрягся в ожидании чего угодно. Леденящего холода. Испепеляющего жара. Сокрушающего давления водной толщи — даже полного вакуума. Окружавший меня барьер не пропускал воздуха, что по идее должно было сохранить мне жизнь — по крайней мере на несколько мгновений.

Во всеоружии, прикрывшись силовым щитом, изготовив к огню свой жезл, я шагнул в Небывальщину, и окружавший меня шар защитной энергии приземлился на…

…симпатичную, заботливо ухоженную клумбу фиалок.

Силовое поле расплющило их, мгновенно превратив в подобие гербария.

Медленно, напрягая все чувства в ожидании подвоха, я огляделся по сторонам.

Я находился в саду.

Больше всего это напоминало Италию. Лишь малая часть цветов и кустов росла на клумбах. Остальные кто-то рассадил так, чтобы казалось, будто они выросли сами собой. С неба пулей спикировала птичка-колибри размером не больше серебряного доллара, сунула клюв в особенно яркий цветок и улетела дальше. Мимо с жужжанием пролетела пчела — не огромный мохнатый перепончатокрылый мутант, а обычная, нормальная пчела.

И нечего смеяться. Приходилось мне встречать и мутантов.

Я позволил воздуху проникнуть сквозь защитную оболочку и осторожно принюхался. Каким бы приятным местечком все это ни выглядело, никто еще не говорил, что атмосфера здесь не насыщена, скажем, хлором.

Здесь пахло солнечным осенним днем — из тех, когда в светлое время тепло, но ночью могут случиться заморозки. Вместе с воздухом под оболочку проникли и звуки: ленивый птичий щебет, журчание воды.

Боб, разумеется, не упустил возможности похихикать.

— Берегись, босс! — верещал он. — Только глянь на эту свирепую мегабелку! — вещал он, правда, неразборчиво, поскольку давился смехом. — Боже мой! Этот фикус сейчас тебя проглотит!

Я испепелил его взглядом и потратил еще минуту на осмотр окрестностей. Потом осторожно убрал защитное поле. Оно поглощало чертову уйму энергии; попытайся я удерживать его дальше, это могло бы вовсе лишить меня сил.

Ничего не произошло.

Я все еще находился в очаровательном саду, в разгар дремотного полуденного зноя.

— Видел бы ты свое лицо, — заметил Боб, с трудом сдерживая смех. — Словно ты ожидаешь встречи с разъяренным драконом или чего-нибудь в этом роде.

— Заткнись, — бросил я вполголоса. — Это Небывальщина. И покой здесь уже сам по себе подозрителен.

— Не все места в мире духов полны кошмаров, Гарри, — убеждал меня Боб. — Вся вселенная основана на равновесии. На каждое темное место приходится по меньшей мере одно светлое.

Я совершил еще один полный оборот вокруг своей оси, выискивая угрозу, и лишь после этого махнул посохом слева направо, закрыв проход из моей лаборатории. После чего продолжил осмотр окрестностей.

— Звезды небесные, Гарри, — хихикнул Боб. — Это, наверное, на тебе длительное ношение серого плаща так сказывается? Тебе не кажется, что это паранойя?

Я насупился, но осмотра не прекратил.

— Слишком. Все. Просто.

Прошло пять минут, а ничего так и не случилось. Трудно оставаться в должной степени настороженным и параноидальным, когда никакой очевидной угрозы не наблюдается, а окружение столь мирно и живописно.

— Ладно, — произнес я наконец. — Может, ты и прав. Так или иначе, нам надо двигаться. Надеюсь, мы наткнемся на место, которое кто-нибудь из нас сможет узнать, чтобы выйти оттуда на одну из Троп.

— Хочешь оставить за собой след из хлебных крошек или чего-нибудь в этом роде? — поинтересовался Боб.

— Затем я тебя и взял. Запомни дорогу сюда.

— Заметано, — хмыкнул он. — Куда пойдем?

С поляны вели три тропы. Одна петляла между клумбами и высокими деревьями. Другая, каменистая, поднималась вверх по усеянному валунами склону. Третья была вымощена булыжниками зеленого цвета и пролегала через луг, открывавший неплохой обзор — не лишняя деталь, когда ожидаешь подлянки. Я выбрал третью тропу и зашагал по зеленым камням.

Шагу примерно на двадцатом или тридцатом мне сделалось как-то не по себе. Непосредственного повода для этого я не находил — чистый инстинкт, не более того.

— Боб? — спросил я, выждав секунду-другую. — Что это за цветы?

— Примулы, — не задумываясь, ответил череп.

Я застыл как вкопанный.

— Ох. Блин.

Земля содрогнулась.

Камни у меня под ногами подались, а потом вся окаймленная примулами тропинка как-то разом вздыбилась. Полезшие из земли зеленые камни в одно мгновение превратились в округлые сегменты хитинового панциря, принадлежавшего невообразимо длинной тысяченожке. В каком-то нездоровом оцепенении смотрел я на то, как из земли футах в пятидесяти от нас вынырнула голова этой твари и повернулась в нашу сторону. Она несколько раз лязгнула жвалами, живо напомнившими мне огромный садовый секатор — достаточно большой, чтобы перекусить меня в поясе.

Я оглянулся и увидел, что оставшиеся за нами пятьдесят или шестьдесят футов тропинки тоже ожили и вырвались из земли. Опустив взгляд, я сообразил, что камень, на котором я стою, остался, наверное, последним сегментом членистой твари, до сих пор лежавшим более-менее на месте.

Я пытался сохранить равновесие, но оживший камень отшвырнул меня в клумбу примул, в то время как голова исполинской тысяченожки качнулась в одну сторону, в другую, и с поистину устрашающей скоростью устремилась ко мне.

Огромные фасетчатые глаза сияли зловещим светом, а с продолжавших голодно щелкать челюстей капала слизь. Сотни ног рыхлили землю, вздымая клубы пыли. Шум они производили — что твой паровоз.

Я перевел взгляд с тысяченожки на череп.

— Говорил же! — взвизгнул я. — Слишком! Все! Просто!

(обратно)

Глава двенадцатая

Да уж…

Пожалуй, не о таком я мечтал, выбираясь поутру из постели.

Этой чертовой твари полагалось бы двигаться медленно. Блин, да этой тысяченожке полагалось бы двигаться медленно по одним уже законам физики. Как исполинскому динозавру. Ну, или слону.

Но мы-то находились в Небывальщине. А здесь играют по совсем другим правилам. Законы физики здесь скорее не законы, а так, рекомендации, допускающие изрядную свободу толкований. В этих краях дух и настрой имеют больший вес, чем материя… в общем, эта тварь двигалась стремительно. Огромная голова неслась на меня со скоростью обезумевшего локомотива, широко раздвинув смертоносные жвала.

К счастью для меня, я оказался на долю секунды быстрее.

Я выбросил вперед левую руку, словно делал этой гадине знак «Стой!». Повторяю: настрой в этих краях важнее многого другого. Когда хитиновые челюсти уже готовы были сомкнуться, я врубил браслет-оберег на полную мощность, выстроив вокруг себя переливающееся от энергии защитное поле.

Жвала с грохотом и хрустом захлопнулись, и браслет засиял еще ярче. Почти невидимый купол вспыхнул калейдоскопом красок, но устоял перед натиском челюстей, не дав им сомкнуться — в конце концов, в этом нематериальном царстве его сила была лишь еще одной частицей материальной мощи.

Моя правая рука вынырнула из-под плаща, сжимая жезл; короткое слово-заклинание — и из него в тысяченожку, чуть ниже ее головы, ударила струя испепеляющей энергии. Подчиняясь моей команде, поток энергии искривился, свернувшись в подобие магического кулака, и этот кулак апперкотом врезался в, если можно так выразиться, тысяченожкин подбородок, отшвырнув ее голову на несколько ярдов. Покрытое изумрудным хитином тело дернулось от боли.

Что, если подумать, не должно было бы застать меня врасплох. Но застало.

Земля у меня под ногами всколыхнулась, и я, бестолково размахивая руками, отлетел в сторону. Я приземлился на спину в самой гуще примул, которые немедленно ожили и зашевелились, протягивая в мою сторону усеянные зловещими острыми шипами побеги. К моменту, когда мне удалось, отодрав их от своих лодыжек и запястий, подняться на ноги, окружавшие меня цветочки начали наливаться кровавым багрянцем.

— А знаешь, Гарри, — подал голос Боб, — сдается мне, не сад это вовсе.

— Гениальная мысль, — буркнул я. Тысяченожка как раз восстановила равновесие и начала готовиться к новой атаке. Теперь уже все тело, выбравшись из земли, разворачивалось следом за головой. Множество ног, в правильно заведенном порядке вонзающихся в почву на манер бурильных агрегатов, производило звуки, напоминающие, как я решил, не столько приближающийся скорый поезд, сколько работающий на полную мощность зерноуборочный комбайн.

Собираясь на бегу с духом, я бросился ей навстречу, уставил конец посоха в землю и на манер прыгуна с шестом сделал выпад ногами вперед и вверх. Помноженный на силу заклинания бросок швырнул меня над продолжавшей нестись на меня тварью. Она злобно зашипела и попыталась перехватить меня в полете, но не успела затормозить, а метнувшейся вслед за мной голове помешали ее же собственные задние пары ног. Впрочем, если я и выиграл что-либо, так всего несколько секунд.

Но этого мне хватило на то, чтобы развернуться, сузить луч испепеляющей энергии, превратив его в увеличенное подобие газового резака, и полоснуть поперек тела чертова членистоногого аккурат на половине длины. Столь точной магии я научилсяу Люччо, хотя не уверен, что сумел бы воспроизвести такой фокус в реальном мире.

Луч толщиной в палец или два рассек мерзкую тварь надвое с легкостью макетного ножа, если бы последний был размером с фуру-полуприцеп.

Тварь взвизгнула… ну, правда, визг этот скорее напоминал рев, но боль в нем слышалась однозначно. Задняя часть тела продолжала нестись в прежнем направлении, словно не заметив отсутствия головы. Передняя же половина забилась как безумная; возможно, ее ограниченный мозг оказался не в состоянии справиться с перегрузкой, пытаясь посылать нервные импульсы недоступным более частям тела. В конце концов голова пустилась вдогонку собственному, так сказать, туловищу и все это принялось описывать широкие круги, нанося при этом изрядный урон окаймлявшим тропу примулам.

— Накось, выкуси! — завопил я, торжествуя. От избытка адреналина мой вполне себе солидный баритон едва не срывался на дискант. — Есть чем ответить на луч смерти, а? Нечем ответить, так ведь! Возвращайся-ка лучше к себе в «Атари», детка, потому как справиться со мной у тебя кишка тонка!

Потребовалось пять, а может, даже десять секунд для того, чтобы я сообразил, что же происходит.

Нанесенная моим лучом рана не слишком кровоточила: луч скорее прижег ткань — но даже это слабое кровотечение унялось, причем у обеих половин рассеченного надвое чудища. Передний конец отрубленной задницы вдруг округлился. Обугленная плоть как-то разом исчезла, а на ее месте вылезла, словно проклюнувшись, новая голова.

Не прошло и минуты, как обе половины повернулись в мою сторону, и на меня, лязгая жвалами, устремились уже две смертоносные твари. Вот только атака на меня теперь происходила уже с двух сторон одновременно.

— Ого, — заметил Боб абсолютно спокойным, невозмутимым тоном. — Тебе не кажется, что это до невозможности несправедливо?

— День такой, — согласился я, убирая жезл и поднимая посох. Жезл хорош, когда надо действовать с хирургической точностью, но сейчас мне нужна была не столько точность, сколько сила, а с этой точки зрения посох давал гораздо больше возможностей. Я еще раз сконцентрировался, накачал в посох побольше энергии и со словами: «Fuego murus! Fuego vellum!» — выбросил его перед собой.

Повинуясь заклинанию, вокруг меня выросла стена серебристо-белого огня диаметром десятков в шесть футов, толщиной в три, и высотой в три, если не в четыре ярда. Рев огня дополнялся странным звуком, напоминавшим отголосок огромного колокола.

Тысяченожки (во множественном числе — блин-тарарам, надо же мне было так облажаться!) встали на дыбы, пытаясь перекинуться через выросшую перед ними стену, но нестерпимый жар заставил их отпрянуть.

— Эх! Славная работа! — прокомментировал Боб. — Удобная все-таки штука этот твой огонь Души.

Однако и обходился такой расход энергии не даром: я взмок и жадно хватал ртом воздух.

— Угу, — прохрипел я. — Спасибо.

— Но, конечно, мы в западне, — продолжал Боб. — И эта стена очень скоро высосет из тебя все силы. Ну, некоторое время ты можешь еще продолжать измельчать их… в длину. Но потом они тебя слопают.

— Не, — задыхаясь, возразил я. — Не меня одного. Тебя тоже.

— О! — спохватился Боб. — Если так, тебе лучше открыть портал обратно в Чикаго.

— Обратно домой? — уточнил я. — ФБР ждет не дождется возможности надеть на меня наручники.

— Тогда, мне кажется, тебе не стоило становиться террористом, Гарри. Эй! Я не… — Боб повернулся в сторону нападавших тысяченожек и повысил голос. — Я не с ним!

Какие-то не слишком радужные открывались передо мной перспективы. Слопай меня сверхъестественно живучий демон-тысяченожка, и это отрицательно сказалось бы на моей спасательной операции. Попасть в лапы ФБР тоже было бы ненамного лучше, однако по крайней мере выбраться из-за решетки все-таки легче, чем из тысяченожкиного желудка. Нет, двух желудков.

Однако и вернуться к себе домой с мешком, полным всякой подозрительной, а то и противозаконной ерунды, я тоже не мог. Из этого следовало, что я должен спрятать его до возвращения, а из этого, в свою очередь — что я должен спрятать его здесь же. Не могу сказать, чтобы это меня особенно радовало, но и выбора мне не оставалось. Все, что я мог, — это принять все возможные предосторожности и надеяться, что этого будет достаточно.

Я не особенно силен по части земной магии. Выражаясь физическими терминами, эта дисциплина требует значительных усилий. Проще говоря, суть ее заключается в перемещении с места на место изрядных тяжестей, а то, что это происходит с помощью магии, вовсе не означает, что законы физики при этом игнорируются. Собственно, это относится к магии в целом: энергия для огня или движения может исходить из самых разных источников, но взаимодействовать с реальностью ей придется точно так же, как любой другой энергии. Из чего следует: перемещение нескольких тонн земли требует чертовой уймы сил, и это чертовски трудно… трудно, но не невозможно. В свое время Эбинизер настоял на том, чтобы я вызубрил хотя бы одно полезное, хотя и утомительное заклятие из разряда земной магии. В реальном мире мне пришлось бы копить силы для него целый день. А вот здесь, в Небывальщине…

Я поднял посох, нацелил его в землю перед собой и начал монотонно, нараспев повторять: «Dispertius!» Конечно, я порядком вымотался, но все же собрал остаток сил и воли, бросил их в посох, и перед моими ногами в земле отворилась похожая на каменную пасть щель.

— Нет, — заявил Боб. — Ох, нет. Нет. Ты же не собираешься сунуть меня в эту…

Для моего истерзанного тела это стало форменной пыткой, но я все-таки запихал в образовавшуюся щель сумку с мечами, Бобом и прочей всячиной.

— Не забудь вернуться! — крикнул еще Боб из темноты.

Воздух заполнился злобным шипением тысяченожек.

Я снова нацелил посох на щель.

— «Resarcius!» — прохрипел я из последних сил, и земля снова сомкнулась, скрыв от глаз сумку со всем ее содержимым. На поверхности остался только едва заметный, ничем не примечательный бугорок. Заклятие должно было помешать обнаружить тайник любому, кроме тех, кто точно знал, что там находится, а наткнуться на тайник случайно почти невозможно, так глубоко я его запрятал. Так я, во всяком случае, надеялся.

В общем, с учетом обстоятельств я обеспечил Бобу и мечам максимум сохранности. Моя стена серебристого огня медленно опадала — самое время убираться, пока не поздно.

Ноги у меня подкашивались от усталости, пришлось даже опереться на посох, чтобы не упасть. Мне осталось сделать всего одно усилие, чтобы избежать смерти в этом райском уголке, а потом…

Огненное кольцо опало настолько, что одна из тысяченожек, выгнувшись дугой, перекинулась через него и оказалась с другой стороны. Ее фасетчатые глаза уставились на меня, жвала голодно лязгнули в предвкушении сытного обеда.

Я отвернулся от нее, в последний раз сосредоточился и взмахом руки прорвал в воздухе узкое отверстие из Небывальщины в реальность. А потом нырнул в него рыбкой.

Мне никогда еще не доводилось переходить из мира в мир сквозь такую узкую щель. Ощущение было — словно меня запихнули в уплотнитель мусора. И боль — неистовая боль, мгновение которой растянулось, казалось, на целый час, а мысли словно спрессовались в невообразимо тугой комок, этакую психическую черную дыру, в которую провалились все мои эмоции и воспоминания… а может, и не провалились насовсем, а всего лишь исковеркались, напитались ядом, от которого сводило судорогой сердце.

А потом я миновал эту щель между мирами. Краем глаза я успел еще увидеть тысяченожку, пытавшуюся прорваться следом за мной, но и без того узкий проход закрылся прямо перед ней.

Я провалился фута на три вниз, больно саданулся бедром о край моего рабочего стола и мешком повалился на бетонный пол лаборатории.

Вокруг послышались крики, кто-то навалился на меня, перевернул физиономией книзу и, упершись коленом в позвоночник, больно заломил руки за спину. Кто-то что-то говорил, но я даже не пытался угнаться за смыслом сказанного — слишком много сил отнимали у меня боль и усталость, чтобы думать о какой-то ерунде.

По правде говоря, единственное, что я испытывал при мысли о том, что меня арестовывают, это облегчение. Жуткое облегчение: наконец-то я смогу расслабиться и отдохнуть в славных, добрых наручниках.

Ну, или, возможно, в смирительной рубашке — это уж как фишка ляжет.

(обратно)

Глава тринадцатая

Меня отвезли в чикагское отделение ФБР на Рузвельта. У входа нас встретила толпа репортеров, и они наперебой принялись выкрикивать вопросы, тыкать в нас микрофонами и слепить вспышками. Двое дюжих полисменов вынули меня из машины и почти на руках внесли в здание. Федералы не сказали репортерам ни слова, зато Рудольф задержался, чтобы подтвердить: расследование взрыва продолжается, задержаны несколько лиц, «представляющих интерес для следствия», так что честные граждане города Чикаго могут спать спокойно, блаблабла, блаблабла.

Невысокий, хрупкого сложения тип в казенном штатском костюме, с белой как рыбье брюхо кожей и угольно-черной шевелюрой подошел к Рудольфу, дружеским жестом положил ему руку на плечо и выдернул из кольца репортеров с силой, от которой тот едва удержался на ногах. Рудольф начал было возмущаться, но Стройняшка смерил его взглядом, и Руди стих.

Я помню, как меня протащили через пост охраны, подняли куда-то на лифте и сунули в кресло. Стройняшка снял с меня наручники. Я немедленно сложил руки на столе перед собой и опустил на них голову. Не знаю, надолго ли я вырубался, но когда я снова вынырнул на поверхность, какая-то костлявая, сурового вида тетка светила мне в глаза фонариком.

— На сотрясение не похоже, — сообщила она. — Реакции в норме. Полагаю, это простое переутомление.

Я находился в небольшом кабинете, всю обстановку которого составляли стол для совещаний, несколько кресел и широкое, во всю стену зеркало. Стройняшка стоял у двери; рядом с ним стоял Рудольф — моложавый мужчина в костюме, явно слишком дорогом для его должностного оклада, и с до омерзения аккуратной прической. Плечи его аж ссутулились от нетерпения.

— Он просто симулянт, — настаивал Рудольф. — Он пропадал из нашего поля зрения всего на несколько минут. Как он мог переутомиться за это время, а? Не вспотев при этом? И не задыхаясь? Он жулик, я точно знаю. Ему нельзя давать час на передышку — он еще чего-нибудь выдумает.

Стройняшка смерил Руди бесстрастным взглядом. Потом перевел взгляд на меня.

— Я так понимаю, — заметил я, — добрый полицейский здесь вы?

Стройняшка закатил глаза.

— Спасибо, Роуз.

Тетка сняла с шеи стетоскоп и, бросив на меня неодобрительный взгляд, вышла.

Стройняшка подошел к столу и сел напротив меня. Рудольф тоже придвинулся и стал у меня за спиной. Примитивнейший психологический прием — но ведь действовал. Присутствие Рудольфа, стоявшего вне поля зрения, изрядно давило на нервы и мешало сосредоточиться.

— Моя фамилия Тилли, — произнес Стройняшка. — Можете называть меня «агентом Тилли», или «агентом», или Тилли — как вам больше понравится.

— Идет, Стройняшка, — кивнул я.

Он медленно вдохнул и выдохнул.

— Ладно, — сказал он. — Почему вы просто не открыли нам дверь, мистер Дрезден? Так ведь было бы гораздо проще. Для нас всех.

— Я вас не слышал, — ответил я. — Я спал в подвале.

— Вздор, — подал голос Рудольф.

Стройняшка перевел взгляд с меня на Руди и обратно.

— Спали, говорите?

— Я ужасный соня, — подтвердил я. — У меня там, в лаборатории, под одним из столов коврик. Я частенько пользуюсь им, чтобы вздремнуть. Там тихо и уютно.

Стройняшка еще раз смерил меня внимательным взглядом.

— Нет, вовсе вы там не спали, — заявил он наконец. — Вас там вообще не было. В этом вашем подвале негде спрятаться — места слишком мало. Вы находились где-то еще.

— И где? — поинтересовался я. — То есть, я хочу сказать, квартира у меня небольшая. Гостиная, ванная, спальня и подвал. Вы нашли меня на полу в подвале, вход в который у меня тоже только один. И как по-вашему, где я еще мог находиться? Вывалился из ниоткуда?

Стройняшка сощурился. Потом покачал головой.

— Не знаю. Видывал я кой-какие фокусы. Видел, например, как-то раз, как один тип сделал так, что Статуя Свободы исчезла.

Я развел руками.

— Думаете, я проделал это с помощью зеркал или чего такого?

— А почему бы и нет? — хмыкнул он. — У меня нет удачного объяснения вашему внезапному появлению, Дрезден. А когда я не нахожу разумных объяснений, я становлюсь раздражительным. И тогда я начинаю копать, пока не докопаюсь до чего-нибудь.

Я ухмыльнулся. Не хотел, но не смог удержаться.

— Я спал у себя в лаборатории. Проснулся, когда вы, ребята, начали мне руки крутить. Думаете, я выпрыгнул из какой-то тайной камеры, так хорошо упрятанной, что вы не нашли ее, даже обыскав все помещение? Или возник из ниоткуда? Как вы думаете, какой из вариантов покажется убедительнее на суде по иску, который я вчиню полицейскому управлению и вашему бюро? Ваш или мой?

Выражение лица у Стройняшки сделалось чуть кисловатым.

Из-за моего правого плеча вынырнул Рудольф и громыхнул кулаком по столу.

— А ну, Дрезден, выкладывай, зачем ты взорвал дом?

Я расхохотался. Я ничего не мог с собой поделать. У меня и сил-то почти не осталось, но я хохотал до тех пор, пока живот не свело от колик.

— Прошу прощения, — выдавил я наконец. — Извините. Просто это уже… оххх. — Я тряхнул головой и постарался взять себя в руки.

— Рудольф, — произнес Стройняшка. — Вон отсюда.

— Вы не имеете права мне приказывать. Я назначенный на это дело сотрудник полицейского управления.

— Вы бестолковый и непрофессиональный сотрудник, препятствующий даче свидетельских показаний, — произнес Стройняшка, не повышая голоса. — Вон. Отсюда.

Взгляд у него был что надо. Некоторые так умеют. Им достаточно одного взгляда, и даже говорить не приходится ни слова, чтобы дать тебе понять: они умеют делать больно, они умеют это делать хорошо, и они не прочь продемонстрировать свое умение. Собственно, взгляд этот и эмоций-то никаких не отображает, поэтому его не передать словами. Вот Стройняшке слов и не потребовалось. Он смотрел на Рудольфа взглядом, в котором едва заметно виднелась тень старой доброй Смерти с косой. И не делал больше ничего.

Рудольф вздрогнул. Он пробормотал что-то нелицеприятное в адрес ФБР и вышел.

Агент Тилли снова повернулся ко мне. На мгновение лицо его смягчилось, губы сложились в некое подобие улыбки.

— Это вы сделали? — спросил он.

Мгновение я молча смотрел на него, затем покачал головой.

— Нет.

Тилли задумчиво побарабанил пальцами по губе. Потом несколько раз покивал головой.

— Хорошо.

Я удивленно повел бровью.

— Так просто?

— Я вижу, когда мне лгут, — пояснил он.

— Поэтому это можно считать снятием показаний, а не допросом?

— Это снятие показаний потому, что Рудольф весь изоврался, стараясь натравить моего босса на вас, — ответил Тилли. — Теперь я увидел вас своими глазами. И подрывник из вас неважный.

— Почему это?

— Ваша квартира — сплошная помойка. А неряшливые подрывники долго не живут. Моя очередь. Почему кто-то пытается повесить этот взорванный дом на вас?

— Думаю, дело в политике, — сказал я. — Кэррин Мёрфи лишила их чертовой уймы денег, положив конец кое-каким их темным делишкам. А деньги всегда повязаны с политикой. Вот и мне достается — потому что она именно меня нанимала консультантом по ряду этих дел.

— Чтоб его, этот ваш гребаный Чикаго! — совершенно искренне произнес Тилли. — Вся власть в штате прогнила насквозь.

— Аминь, — согласился я.

— Я читал ваше досье. Там написано, что моя лавочка за вами уже раз охотилась. И еще написано, что спустя несколько дней пропали без вести четверо агентов. — Он задумчиво прикусил губу. — Вас подозревали в похищениях, убийствах и как минимум в двух поджогах, из которых один — общественного здания.

— Не виноватый я, — мотнул я головой. — В смысле, в этой истории с домом.

— Любопытная у вас жизнь, Дрезден.

— Не слишком. Так, выдаются время от времени безумные выходные.

— Вовсе нет, — усомнился Тилли. — Вы меня здорово интересуете.

Я вздохнул.

— Ну что вы. Право, не стоит того.

Тилли обдумал мои слова; на лбу его, между бровями наметилась складка.

— Вам известно, кто взорвал здание?

— Нет.

Лицо Тилли было достойно увековечения в камне.

— Врете.

— Если я вам скажу, — объяснил я, — вы мне все равно не поверите, зато наверняка упрячете меня в психушку. Поэтому нет. Я не знаю, кто взорвал здание.

Он подумал и кивнул.

— То, что вы сейчас делаете, можно расценить как чинение препятствий следствию. А в зависимости от того, кто реально стоял за взрывом и зачем, это можно даже подвести под статью «государственная измена».

— Другими словами, — сказал я, — вы не нашли у меня дома ничего такого, что давало бы вам повод меня задержать. Поэтому вы теперь пытаетесь меня разговорить.

Агент Тилли откинулся на спинку кресла и хмуро уставился на меня.

— Я имею право задержать вас на срок до двадцати четырех часов вообще без всякого повода. И я могу сделать эти часы предельно для вас неприятными, не нарушая при этом ни одного закона.

— Мне не хотелось бы, чтобы до этого дошло, — заметил я.

Тилли пожал плечами.

— А мне хотелось бы, чтобы вы рассказали мне, что вам известно о взрыве. Боюсь только, никому из нас не получить того, чего он хотел.

Я подпер рукой подбородок и обдумал его слова. Я не исключал того, что Рудольфа на меня натравливал кто-то из сверхъестественного мира — возможно, даже сама графиня. Что ж, если так, может, мне и удалось бы перебросить эту маленькую бомбочку обратно на ее поле.

— Без протокола? — спросил я у Тилли.

Он встал, вышел и почти сразу же вернулся — наверное, выключил микрофоны. Потом снова сел на место и посмотрел на меня.

— Вам еще предстоит выяснить, что дом был заминирован, — сказал я. — На четвертом этаже.

— А вам это откуда известно?

— Некто, кому я доверяю, видел чертежи, на которых были указаны места установки зарядов — предположительно, по поручению владельцев здания. Я помню, как несколько лет назад вокруг меня все стены высверлили. Сказали, что удаляют асбест. И нанимали строителей владельцы здания.

— Зданием владеет «Нуэво-Верита, инкорпорейтед». Мы поднимали страховые документы — сумма невелика.

— Страховка здесь ни при чем, — возразил я.

— А что тогда?

— Месть.

Тилли склонил голову набок и внимательно посмотрел на меня:

— Вы что-то такое этой компании сделали?

— Я сделал кое-что стоявшему у вершины пищевой цепочки той группы компаний, которой принадлежит «Нуэво-Верита».

— И что же?

— Ничего противозаконного, — заверил я его. — Но вы могли бы поинтересоваться делами типа, называвшего себя Паоло Ортегой, профессором, специалистом в области мифологии из Бразилии. Он умер несколько лет назад.

— Ага, — кивнул Тилли. — Так это его семья за вами охотится?

— Исключительно точное описание происходящего. В особенности это относится к его жене.

Тилли, не торопясь, усваивал эту информацию. Несколько минут в комнате царила тишина.

Наконец Тилли поднял на меня взгляд.

— Я питаю весьма большое уважение к Кэррин Мёрфи. Я звонил ей, пока вы отдыхали. Она говорит, что без колебаний встанет на вашу сторону. С учетом личности говорящего, это серьезное заявление.

— Угу, — согласился я. — С учетом личности — серьезное.

— Честно говоря, я не уверен, что в состоянии вам чем-нибудь помочь. Я не отвечаю за это расследование, а руководят им политиканы. Я не могу обещать вам, что вас снова не задержат для допроса — впрочем, сегодняшние события затруднят получение санкций суда для любых действий, направленных против вас.

— Не уверен, что понимаю вас, — признался я.

Тилли сделал неопределенный жест рукой в направлении остальной части здания.

— Они все уверены, что виновны вы, Дрезден. Уже пишутся заголовки и соответствующие статьи на первую полосу. Для подтверждения их точки зрения им не хватает всего лишь одной-двух улик.

— Им, — кивнул я. — Не вам.

Тилли вздохнул.

— Это сборище изрядных задниц.

— А вы?

— Я совсем другая задница.

— Ха, — хмыкнул я. — Так я могу идти?

Он кивнул.

— Но, поскольку у них нету ничего, даже отдаленно подтверждающего то, что взрывчатку закладывали вы, они будут к вам цепляться. К вашей личной жизни. К вашему прошлому. К чему угодно, что можно использовать против вас. И не ждите от них честной игры.

— Все в порядке, — заверил я его. — Я тоже умею играть.

Тилли улыбнулся — одними глазами.

— Похоже на то. Угу. — Он протянул мне руку. — Удачи.

Я пожал руку и ощутил слабое, едва заметное покалывание магической энергии. Тилли обладал зачатками дара. Должно быть, именно это помогало ему отделить правду от лжи.

Я встал и устало пошел к двери.

— Эй, — окликнул мня Тилли, когда я уже взялся за ручку. — Без протокола. Кто это сделал?

Я остановился и посмотрел ему в глаза.

— Вампиры.

На лице его промелькнули, сменяя друг друга, разные эмоции: недоверие, осознание, сомнение и усиленная работа мысли.

— Вот видите, — сказал я. — Говорил же: вы мне не поверите.

(обратно)

Глава четырнадцатая

Я вышел из дверей ФБР и едва не врезался в кольцо собравшихся за ней папарацци, с терпеливостью стервятников ожидавших нового материала для своих статей. Пара их увидела меня и поспешила в мою сторону, на ходу выкрикивая вопросы и тыча микрофонами. Я изрядно устал, но даже так соседство со мной могло нанести их оборудованию непоправимый ущерб.

Я огляделся по сторонам в поисках наиболее безопасного прохода, и тут-то меня и попытались убить.

Прежде в меня уже стреляли из проезжавшей машины. На этот раз все вышло заметно более профессионально. Ничто не предупредило меня о покушении — не было ни рыка мотора, ни резко вильнувшей из потока машины. Единственное, что меня насторожило, это внезапно вставшие дыбом волосы на затылке и то, как поползло вниз стекло пассажирского окна у ничем не примечательного темного седана.

А потом что-то с силой ударило меня в левую сторону груди и швырнуло на ступени. Даже оглушенный, я сообразил, что в меня стреляют. Я мог бы скатиться вниз, в самую гущу репортеров, прикрывшись от пуль их телами, но я не знал — а вдруг стрелок так хочет убить меня, что готов палить в толпу. Поэтому я съежился в комок и почти тут же ощутил еще два удара: один по ребрам, второй — по левой руке, которой я прикрыл голову.

Снизу послышались удивленные выкрики, ко мне подбежали несколько человек.

— Эй, дружище, — окликнул меня пузатый фотограф в охотничьем жилете. — Угораздило же вас так навернуться. Вы как, целы?

Мгновение, пока стихал адреналиновый шторм в крови, я молча смотрел на него. Наконец до меня дошло: фотограф — да и остальные репортеры — даже не понял, что именно случилось.

Что ж, во всем этом имелся некий зловещий смысл. Я ничего не слышал: должно быть, убийца пользовался глушителем. Вспышек я тоже не видел — значит, он целился в меня сквозь окно, сидя в дальнем конце салона, не высовывая ствола наружу. Собственно, я тоже приложил к этому некоторые усилия, не предоставив свидетелям ни трупа, ни дырок в нем, маленьких на входе и здоровых на выходе. Ни звука, ни оружия, ни жертвы… Стоило ли удивляться, что они даже не заметили покушения?

— Шевелись! — скомандовал я себе, вставая с помощью фотографа. Я поднялся на несколько ступеней, чтобы попытаться разглядеть поверх толпы номер темного седана. Привстав на цыпочках, я успел увидеть неспешно удалявшуюся машину, которая не добавляла газа, не выскакивала на тротуар и не проезжала на красный. Она просто растворилась в потоке, как акула скрывается в толще воды. Разглядеть номер мне так и не удалось.

— Черт, — прорычал я.

Шок проходил, сменяясь болью. Сильнее всего болела рука. Защитное заклятие, наложенное мною на плащ, удержало пули, но это не мешало мне чувствовать себя так, будто мне врезали бейсбольной битой чуть ниже локтя. Я едва мог пошевелить пальцами левой руки. Два других попадания тоже добавляли боли, и я поспешно ощупал плащ, проверяя, не пробили ли его пули.

Пуля застряла в левом рукаве кожаного плаща. Не пробила его, просто застряла в складке и расплющилась. Я вынул из кармана носовой платок, завернул в него пулю и опустил обратно в карман, ухитрившись проделать это незаметно на глазах у десятка человек; правда, смотрели они на меня при этом как на психа.

С улицы донеслось сиплое бибиканье. Из-за угла медленно выехал Голубой Жучок и остановился перед входом в здание. Сидевшая за рулем Молли отчаянно махала мне рукой.

Я поспешно спустился с крыльца и сел в машину прежде, чем ее вызывающая расцветка успела привлечь внимание кого-либо из особо чувствительных федеральных служащих. Молли тронулась с места, я пристегнул ремень и тут же получил слюнявый поцелуй от Мыша, который сидел на заднем сиденье, оживленно стуча по нему хвостом.

— Ик! — сообщил я ему. — Я целовался с собакой! Немедленно дайте мне жидкости для полоскания рта! И какого-нибудь антисептика!

Мыш вильнул хвостом еще радостнее и облобызал меня еще раз, после чего успокоился и лег поперек машины.

Я откинулся на спинку и закрыл глаза.

Прошло никак не меньше двух минут, прежде чем Молли подала голос.

— Добро пожаловать, — немного обиженно произнесла она. — Все в порядке, Гарри. Помогу всем, что в моих силах.

— Извини, падаван, — спохватился я. — Очень уж день хлопотный выдался.

— Я вернулась из церкви и увидела, что у вас дома полно копов и типов в штатском. Дверь типа взломана, и весь дом вроде как погромили. — Она поежилась и крепче сжала руль. — Господи, я уж решила, что вас убили или чего в этом роде.

— Ты угадала процентов на девяносто, — сказал я. — Кто-то сообщил федералам, что это я взорвал дом. Они хотели со мной побеседовать.

Молли выпучила глаза.

— Но что с Мечами? Надо сказать папе или…

— Успокойся, — буркнул я. — Я их спрятал. Мечи в безопасном месте.

Молли облегченно перевела дух и чуть расслабилась.

— Вид у вас ужасный, — заметила она, помолчав. — Вас что, избили, или еще чего?

Я покосился налево, потом направо.

— Гигантская тысяченожка.

— Ох, — кивнула Молли, словно это все объясняло. — Чего это вы все высматриваете?

Я вглядывался в поток машин в поисках темного седана. Таковых мгновенно отыскалось штук тридцать — в конце концов, я профессиональный детектив, а не просто так.

— Ищу типа, который только что в меня стрелял. — Я достал пулю, маленький кусок свинца в медной оболочке, диаметром не больше моего мизинца и чуть меньше дюйма длиной.

— Что это? — поинтересовалась Молли.

— Ремингтон двести тридцать третьего калибра, — ответил я. — Предположительно. Так мне кажется.

— И что это значит?

— Что это может быть почти кто угодно. Этот патрон используется почти во всех НАТОвских штурмовых винтовках. Да и во многих охотничьих. — Тут меня осенило, и я хмуро покосился на нее. — Эй. Откуда это ты узнала, где меня искать?

— Я дала вести Мышу.

Хлоп-хлоп-хлоп хвостом.

Я чертовски устал. У моего мозга ушла целая секунда на то, чтобы распознать в ее голосе шутливые нотки.

— Когда этим занимается кто угодно, Молли, это уже не смешно. Я не готов сейчас к твоей чертовой хитрозадости.

Она отозвалась ухмылкой до ушей — что ж, очко в ее пользу.

— Воспользовалась поисковым заклятием и вашим волоском, который вы мне дали как раз на такой вот случай.

Ну разумеется.

— Ага, ясно. Отменно проделано.

— Э… — сказала она. — Я не очень знаю, куда нам ехать. Насколько я понимаю, дома у вас до сих пор орудуют эти типы.

— Всему свое время, Кузнечик. Есть дела и поважнее.

Она внимательно на меня посмотрела.

— «Бургер-кинг», да?

— Помираю есть хочу, — признался я. — А потом домой. Думаю, к этому времени они уже уберутся, а это единственное место, где со мной могут связаться Сьюзен и Мартин.

Она нахмурилась.

— Но… Но обереги отключены. Там теперь небезопасно. Так ведь?

— Полной безопасности не бывает, — спокойно ответил я. — Когда кто-то по-настоящему хочет тебя убить, помешать этому нелегко. Все, что можно сделать, — это как можно сильнее затруднить ему выполнение задачи и надеяться на то, что противник сочтет цену слишком высокой.

— Ну да, — согласилась Молли. — Но… Без оберегов не станет ли эта цена слишком уж дисконтной?

Девочка говорила правду. У любого, кто хотел меня замочить, появлялся прямо-таки соблазнительный шанс. Желающие, приготовиться! Праздничные скидки на жизнь Гарри Дрездена! Чуть поюзанного, без гарантии, по одной штуке в руки. Распродажа! Праздничная распродажа!

Я прижался виском к окошку и зажмурился.

— Чего тебе сказал Фортхилл?

— Все как обычно. Что он не может ничего обещать, но сделает все, что в его силах, чтобы помочь. Сказал, чтобы я перезвонила через несколько часов, и он посмотрит, что ему удастся узнать от своих соглядатаев.

— Не сомневаюсь, что у служителей римской католической Церкви не бывает соглядатаев, — с серьезным видом заметил я. — Это слишком трендово и… эфемерно, что ли? Вроде автомобилей. И печатного станка.

Молли не вскинулась в ответ на мои слова, пусть я и произнес их вполне шутливо. Судя по всему, в том, что касалось ее отношения к Церкви, она пребывала в раздрае, и на мой взгляд, это не худшее состояние из всех, в каких можно пребывать. Люди, способные задавать вопросы и задумываться насчет своей веры, менее всего склонны придерживаться догмы — и вряд ли свернут с пути, раз уж они его выбрали. Я не сомневаюсь в том, что Всевышний, какое бы имя ни значилось у Него сегодня на бейджике, как-нибудь справится с парой-другой вопросов, заданных ему людьми, искренне ожидающими ответа. Черт, да это Ему, возможно, даже нравится.

— Гарри, — задумчиво сказала она. — Мы могли бы поговорить с папой.

— Нет, — спокойно, но бесповоротно отрезал я. — Это даже не обсуждается.

— А может, стоит попробовать? Может, он мог бы помочь вам отыскать Мэгги?

На меня накатила волна злости и боли — до ужаса живое воспоминание. Майкл Карпентер, рыцарь Меча, верный друг, которого едва не разорвало в клочки, когда он пытался помочь мне. Носитель Меча, клинок которого был выкован из сплава, включавшего в себя один из гвоздей Распятия (и врученного ему не кем-нибудь, а настоящим архангелом), он был оплотом против самых что ни на есть настоящих — в буквальном смысле этого слова — сил зла. Наличие рядом такого союзника ободряет. Еще как ободряет. Мы с ним ввязывались в самые разные смертельно опасные авантюры и выходили из них более или менее сухими.

Кроме последнего раза.

Теперь он вышел в отставку и жил счастливо, ходил без костылей, всего лишь с тростью, не мочил больше злодеев, зато строил дома и проводил больше времени с семьей — как хотел всегда. В общем, пока он оставался на пенсии, я надеялся на то, что злобные сверхъестественные силы ему почти не угрожают. Меня бы не удивило, если бы где-то у него за спиной обнаружился ангел, охранявший его и членов его семьи. Вроде агента спецслужб, только с мечом, крыльями и нимбом.

— Нет, — повторил я. — Он больше не воюет. Он заслужил покой. Но если я попрошу его о помощи, он обязательно откликнется, не думая о возможных последствиях. Только теперь он не сможет защитить ни себя, ни твоих родных.

Молли глубоко вздохнула и кивнула, хмуро глядя на дорогу.

— Все верно, — сказала она. — Ладно. Просто…

— Ну?

— Я, наверное, привыкла к тому, что он рядом. Привыкла знать, что… что если мне нужна его помощь, он всегда поможет. Что если дело совсем, совсем хреново, он окажется рядом. — Она сделала легкое ударение на двух последних словах.

Я промолчал. Мой отец умер, когда я был совсем еще маленьким, когда я не знал еще, что, на свете бывают вещи сильнее его. Всю свою жизнь мне приходилось обходиться без такой поддержки. Молли же лишь теперь вынуждена осознавать, что во многих отношениях ей предстоит теперь полагаться только на себя.

«Интересно, — подумал я, — знает ли моя дочь, что у нее есть отец? Знает ли, что на свете есть кто-то, отчаянно желающий оказаться рядом?»

— Если у тебя дома вдруг прорвет трубы, он и сейчас придет на помощь, — негромко сказал я. — Или если какой-нибудь парень разобьет тебе сердце, он придет утешить тебя с мороженым. У многих, очень многих нет папы, готового на такие штуки. И поверь, в большинстве случаев нет ничего дороже этого.

Она поморгала и кивнула.

— Да. Только…

Я понял, что она хотела сказать, но не договорила. Что когда тебе нужно, чтобы кто-то выбил дверь и надрал кому-нибудь задницу, это, как правило, нужно очень, очень сильно. А этого Майкл для своей дочери сделать больше не мог.

— Я тебе вот что скажу, Молли, — заявил я. — Если тебя потребуется спасать, я с этим как-нибудь справлюсь. Идет?

Она посмотрела на меня глазами, полными слез, несколько раз кивнула, взяла меня за руку и крепко сжала. А потом снова уставилась в ветровое стекло и прибавила газу.

Мы заехали в забегаловку и вернулись ко мне домой. Дверь мне выбили грамотно. На ней осталось, конечно, несколько вмятин, но не более того. Крепкая дверь. А вот деревянная рама, в которую она вставлялась, разлетелась в щепки. Чтобы вставить дверь обратно, требовался дорогой ремонт — своими силами я не обошелся бы никак.

Я стоял и трясся от злости. И ведь не то, чтобы я жил в башне из слоновой кости или Торбе-На-Круче. Я жил в довольно тесной норе. Не бог весть какой дом, но другого у меня не было, и этот меня вполне устраивал.

И, в конце концов, это мой дом.

А Рудольф со товарищи погромили его. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

Молли осторожно дотронулась до моего плеча.

— Не так все и плохо. Я знаю хорошего плотника.

Я вздохнул еще раз и кивнул. Я и сам понимал, что, стоит этой истории завершиться — и Майкл окажется рядом со мной.

— Будем надеяться, Мистер скоро вернется. Возможно, его придется пристроить куда-нибудь, пока дверь не починят. — Я шагнул вниз по лестнице. — Будем надеяться…

Мыш вдруг испустил негромкий утробный рык.

Как я ни устал, но мне хватило двух секунд на то, чтобы выхватить из-под плаща жезл и изготовить защитное поле. Мыш не паникер. Ни разу не слышал еще, чтобы он рычал попусту — если нам не грозила та или иная опасность. Я скосил взгляд направо, и стоявшей там Молли не увидел. Кузнечик исчезла из виду прежде, чем я врубил защитное поле.

Я перевел дух. Мне доводилось слышать много разновидностей Мышиного рыка. Этот прозвучал не так сурово, как мог бы, если бы нам грозило присутствие темных сил. Да и поза выражала равновесие напряженности и спокойствия — простую настороженность, а не боевую стойку, как бывало прежде. Он ощущал нечто, что с его точки зрения могло бы представлять опасность, но вовсе не обязательно подлежало немедленному уничтожению.

Я медленно, держа щит наготове и выставив вперед левую руку со сложенными в охраняющий жест пальцами, спустился к двери. Правой рукой я сжимал жезл с накачанной в него энергией — вырезанные на его поверхности руны светились зловещим алым сиянием, а на кончике плясали крошечные молнии разрядов. Мыш спустился по лестнице вместе со мной, прижавшись плечом к моему правому бедру. Он продолжал рычать — ровно, как автомобильный двигатель с хорошо настроенным выхлопом.

Я спустился к двери и увидел, что в камине потрескивает огонь. Вкупе со свечением моего жезла и толикой пробивавшегося в комнату света этого вполне хватало, чтобы разглядеть помещение.

Пожалуй, ФБР могло обойтись с моей квартирой и бесцеремоннее. Книги поснимали с полок, но сложили на полу стопками, а не пошвыряли как попало. Мебель явно двигали, обшивку кресел и дивана вскрывали, но приколотили обратно. Не то, чтобы слишком аккуратно, но приколотили. С кухней тоже обошлись без особого почтения, но не погромили.

Впрочем, все это волновало меня вполовину меньше двух здоровенных, с гроб размером коконов из чего-то, напоминающего зеленый шелк. Один из коконов висел на потолке, второй — на стене у камина. Из второго кокона выглядывало лицо Сьюзен; судя по неподвижности она пребывала без сознания. Темные волосы ее свисали вниз растрепанными прядями. От обитателя второго кокона я видел только рот и часть подбородка, но не сомневался в том, что это Мартин. Должно быть, они пришли ко мне, дождавшись отъезда федералов, — тут-то их и поймали.

— Мыш, — пробормотал я. — Взрывчатки не чуешь?

Пес мотнул головой, словно отряхиваясь от воды. Звякнули медальоны на ошейнике.

— Я тоже, — кивнул я.

Ладно. Что бы там с ними ни случилось, это наверняка произошло чертовски быстро, прежде чем сверхъестественно быстрая Сьюзен или сверхъестественно параноидальный Мартин успели выхватить оружие.

Одно из моих кресел стояло спинкой к двери. Стоило мне шагнуть через порог, как оно развернулось (заметьте, оно у меня не на колесиках и вообще не поворотное), и в отсветах каминного огня я увидел сидевшую в нем непрошенную гостью и моего кота.

Ее всегда отличали рост и неземная красота — впрочем, это в порядке вещей у сидхе. Гладкая, без единой морщинки кожа, огромные глаза со зрачками изумрудного цвета. Подумать, так они очень напоминали глаза сидевшего у нее на коленях Мистера. Полные губы сохраняли пунцовый цвет без всякой помады, а длинные, алые с редкими серебряными прядями волосы ниспадали шелковистыми волнами на изумрудного же цвета платье.

При виде меня она улыбнулась, блеснув острыми клыками — изящными и хищными одновременно.

— А, — радостно произнесла она. — Гарри. Давненько мы с тобой не общались.

Я поежился, но изготовленный к огню жезл опустил не сразу. Со мной говорила женщина-фэйре, а по долгому опыту я усвоил, что фэйре, будь они Летними или Зимними, недооценивать не стоит. Доверять им может только болван — однако же и дразнить их мог только безумец. Вопросам этикета и уважению к гостю у них придается особое значение, и нарушение этих норм вызывает… скажем так, весьма резкую реакцию сидхе, повелителей Феерии.

Поэтому вместо того, чтобы открыть огонь в надежде застать неприятеля врасплох, я опустил жезл и, не сводя с нее взгляда, отвесил Леанансидхе низкий, строго по правилам этикета поклон.

— Воистину так. Давно не виделись, крестная.

(обратно)

Глава пятнадцатая

— Я что-то сделала не так? — поинтересовалась Леанансидхе, небрежно махнув безукоризненно наманикюренной рукой в направлении двух коконов, и продолжила поглаживать Мистера. — Я наткнулась тут на этих грабителей, шаривших по твоей берлоге, и… как это у вас называется? — Улыбка у нее сделалась шире. — Арестовала их.

— Ясно, — кивнул я.

— Насколько я знакома с обычаям смертных, — продолжала она, — далее должен иметь место суд, а за ним… как там у вас называется узаконенное убийство? Ах да, казнь. — Ее ало-золотые брови на мгновение чуть сдвинулись к переносице. — Или сначала положена казнь, а потом уже суд? — Она пожала плечами. — Ах… В любом случае это не более чем терминологические детали. Гарри, ты кем предпочитаешь быть, судьей или палачом?

Я… я просто молча смотрел на нее.

В нашу прошлую встречу моя фея-крестная голосила и бредила на разные голоса, меняя личины, скованная толстым слоем льда в самом сердце Зимнего королевства. С тех пор, как мне исполнилось шестнадцать лет, она без устали преследовала меня всякий раз, как я попадал в Небывальщину, — и все с целью превратить меня в одну из своих гончих.

Надо же, что творится… Значит, теперь она сменила угрозы на улыбки и прочие слюни-нюни? Стережет мою квартиру? Предлагает поиграть в суд, словно я ребенок, а Мартин и Сьюзен — пара кукол?

— Не то чтобы я не рад вас видеть, Леа, — сказал я. — Но я ничего не могу с собой поделать: я совершенно не понимаю, что вам здесь нужно.

— В первую очередь удостовериться в благополучии твоего духовного существа, — отозвалась она. — Это ведь и положено делать крестным, не так ли?

— Я типа надеялся, что ваш ответ будет чуть конкретнее.

Она рассмеялась; смех у нее получился мелодичный, словно далекий церковный звон над заснеженной равниной.

— Милое дитя. Разве ты не научился иметь дело с фэйре?

— А это вообще возможно?

Ее изящные пальцы, гладившие Мистера, на мгновение замерли.

— Ты совсем не веришь в такую возможность?

— А вы верите?

— С каких это пор тебя интересует моя точка зрения?

— Скажите, мы так и будем весь день отвечать вопросом на вопрос?

Ее улыбка сделалась шире.

Я поднял руку в знак капитуляции.

Она склонила голову — победитель, но благородный. По части словесных поединков мне до Леа далеко — с учетом ее многовековой практики.

Ну и потом, с достоинством проиграть гостю — традиционная форма вежливости.

— А вот чего бы мне хотелось, — сказал я, мотнув головой в сторону коконов, — чтобы вы освободили этих двоих. Они не грабители. Это мои гости. И в конце концов это мой дом.

— Ну конечно, детка, — с готовностью кивнула она. — Это абсолютно безвредно. — Она щелкнула пальцами, и коконы превратились в облачка быстро рассеявшегося зеленого тумана.

Сьюзен тряпкой повалилась со стены, но я подхватил ее и бережно опустил на пол.

Мартин камнем рухнул с потолка на прикрытый ковром бетонный пол. Ловить его было некому — стыд-то какой… Ужасно, просто ужасно.

Я наскоро осмотрел Сьюзен. Видимых повреждений она не получила. Она дышала. Пульс прослушивался хорошо. На более подробную диагностику моих медицинских познаний не хватало. Я проверил и Мартина; к моему разочарованию, он находился в том же состоянии, что и Сьюзен.

Я поднял взгляд на крестную. Мистер разлегся у нее на коленях пузом кверху и наслаждался тем, как ее длинные пальцы чешут ему грудку и живот. Мурчание эхом отдавалось от стен.

— Что вы с ними сделали?

— Я усыпила их хищный дух, — как ни в чем ни бывало ответила Леа. — Бедные ягнятки. Они даже не осознают, как много сил дает им именно он. Как знать, может, это станет для них хорошим уроком.

Я нахмурился.

— Вы хотите сказать… Вы имели в виду их вампирскую составляющую?

— Разумеется.

Некоторое время я оглушенно молчал.

Если вампирскую заразу в полулюдях и полувампирах вроде Сьюзен и Мартина можно убаюкать и выключить, значит, с ней можно делать и другие вещи. Подавить ее, возможно, и навсегда.

Черт, да если так, ее можно даже уничтожить.

Я почувствовал, как в душе моей затеплилась надежда, которую я давным-давно похоронил.

Может, мне удастся спасти их обоих?

— Я… — Я тряхнул головой. — Я искал способ… — Я тряхнул головой еще сильнее. — Я больше года пытался отыскать… — Я посмотрел на крестную. — Как? Как вы это проделали?

Она невозмутимо смотрела на меня; губы ее сложились в нечто, почти напоминающее улыбку.

— Ох, прелестное дитя. Воистину информация такого рода — настоящее сокровище. Что можешь ты предложить за такое знание?

Я стиснул зубы.

— Вы ведь не можете торговаться, нет?

— Ну разумеется, детка. Но я привыкла доводить все до конца. Включая защиту тебя.

— Защиту? — возмутился я. — Вы же добрых два десятка лет пытались превратить меня в пса!

— Только когда ты покидал пределы мира смертных, — возразила она с таким видом, будто никак не могла взять в толк, чем меня не устраивала подобная перспектива. — Мы же заключили с тобой сделку, детка. И ты не горел желанием исполнять свою часть этой сделки. — Она обворожительно улыбнулась Мышу. — И потом, разве собаки не очаровательные существа?

Мыш не спускал с нее настороженного взгляда, но с места не сдвинулся.

Я нахмурился.

— Но вы… Вы ведь продали мой долг Мэб.

— Абсолютно верно. И, должна признаться, за отменную цену. Так что теперь все, что осталось между нами, — это уговор с твоей матерью. Если ты, конечно, не хочешь заключить новую сделку…

Я поежился.

— Нет уж, спасибо. — Я убрал наконец защитное поле. Леанансидхе ласково мне улыбнулась. — Я видел вас в башне у Мэб, — заметил я.

Что-то темное мелькнуло в ее изумрудных глазах, и она чуть отвернула от меня лицо.

— Разумеется, — подтвердила она вполголоса. — Ты видел, каким образом исцеляет моя королева недуги.

— Что за недуги?

— Безумие, что овладело мною, — прошептала она. — Лишило меня себя самой. Опасные дары… — Она тряхнула головой. — Не могу больше думать об этом, иначе я снова сделаюсь уязвимой. — Она провела пальцем по белоснежной пряди в волосах. — Сила моей королевы взяла верх, так что сейчас рассудок вновь мне повинуется.

— И хранит мое духовное «я», — пробормотал я и даже зажмурился. Меня вдруг осенило. — Садик, проход из которого ведет в мой подвал… Это ведь ваш, да?

— Ну конечно, детка, — отозвалась она. — Неужели тебе не показалось странным, что даже в нынешние, беспокойные дни никто из твоих врагов — ни один! — не попытался напасть на тебя с тыла? Не послал враждебных духов к тебе в постель, или в душ, или в ледник? Не принес корзинку аспидов к тебе в шкаф, чтобы они заползли к тебе в башмаки, в тапки, в карманы? — Она покачала головой. — Милое, милое дитя. Пройди ты чуть дальше — и ты увидел бы залежи костей всех тех, кто пытался добраться до тебя, и кого я уничтожила.

— Э… да. Я сам там едва не сгинул.

— Ля, — улыбнулась она. — Мои стражи сотворены с целью нападать на любого пришельца — включая тех, что похожи на тебя. Мы ведь не могли позволить проскользнуть никому меняющему обличье, не так ли? — Она вздохнула. — Ты нанес ужасный урон моим примулам. По правде говоря, детка, помимо огня есть ведь и другие стихии. Тебе стоило бы разнообразить тактику. Теперь мне придется кормить две ненасытные глотки вместо одной.

— Я… в следующий раз буду аккуратнее, — пообещал я.

— Была бы тебе весьма признательна. — Она помолчала, пристально глядя на меня. — И ведь так на протяжении всей твоей жизни, детка. Я следовала за тобой в мире духов. Сотворяла обереги и стражей, чтобы ты мог спать спокойно, чтобы никто не вломился в твой дом. А ты даже отдаленного представления не имеешь о том, сколько разных созданий пыталось это сделать. — Она снова улыбнулась, сверкнув маленькими острыми клыками. — Пытались, но потерпели неудачу.

Помимо всего прочего это объясняло также и то, как она ухитрялась оказываться поблизости всякий раз, как я попадал в Небывальщину. И как шла по моему следу спустя считанные секунды после того, как я его оставлял.

Она просто поджидала меня, чтобы охранять.

От любой опасности… Кроме себя самой.

— Ну ладно, — произнесла она невозмутимо-деловым тоном. — Ты оставил у меня в саду на хранение изрядную груду своего снаряжения.

— Ситуация требовала экстренных мер.

— Я так и решила, — кивнула она. — Разумеется, я сохраню все это, или же верну тебе, как тебе будет угодно. Ну, а в случае твоего исчезновения передам это назначенному тобой наследнику.

Я устало рассмеялся.

— Вы… Ну еще бы. — Я покосился на Мыша. — А ты что думаешь, малыш?

Мыш посмотрел на меня, потом на Леа. Потом сел — впрочем, настороженного взгляда с нее он так и не спускал.

— Угу, — согласился я. — Вот и мне так кажется.

Леанансидхе отозвалась на это широкой улыбкой.

— Хорошо, что ты принимаешь мои наставления близко к сердцу, детка. Мир, в котором мы живем, холоден и безжалостен. Только сильный телом и духом способен управлять своей судьбой. Не доверяй никому. Даже тому, кто тебя защищает.

Я посидел немного, размышляя.

В вопросе моей защиты моя мать, похоже, выказала изрядную дальновидность. Она даже предвидела то, что рано или поздно я найду моего сводного брата Томаса. Может, она приготовила для меня и еще что-нибудь? Что-то такое, о чем я и не догадывался?

Как бы я передал наследство ребенку, зная, что сам до этого не доживу? И что это за наследство может быть, если не считать набора магических приспособлений, которые можно, в принципе, достать и без чьей-либо помощи?

Единственным настоящим моим наследством оставалось знание.

Однако клянусь богами, большими и малыми, знание — наследство, но наследство опасное. Представляю себе, что бы могло случиться, узнай я лет этак в пятнадцать те тайны магического ремесла, до которых дорос своим умом к тридцати годам. Это все равно как если бы малолетнему ребенку дали в руки заряженный и снятый с предохранителя пистолет.

В таких делах совершенно необходим предохранитель — что-то такое, что не давало бы ребенку доступа к вышеупомянутым знаниям до тех пор, пока он не повзрослеет, чтобы пользоваться ими более или менее разумно. Особенно если этот ребенок — чародей.

Я улыбнулся. Ну, например, что-то вроде способности признать собственное невежество. Выраженное самым что ни на есть простым способом: готовностью задать вопрос. В конце концов, мою мать назвали Лефей не за красивые глаза.

— А скажите, крестная, — тихо спросил я. — Не оставила ли моя мать вам ничего, чтобы передать мне, когда я дорасту до этого? Книги? Карты?

Леа медленно, глубоко вздохнула. Глаза ее сияли.

— Ну, — прошептала она. — Ну, ну, ну.

— Ведь оставила, правда?

— Разумеется. Но меня просили, чтобы я тебя предостерегла. Это смертельно опасное наследство. Если ты его примешь, ты примешь и все, что ему сопутствует.

— Что именно?

Она повела плечом.

— С этим у каждого по-своему. Твоя мать, например, лишилась полноценного сна. С тобой может случиться что-нибудь и похуже. А может, вообще ничего.

Я подумал еще немного и кивнул.

— Я хочу получить это.

Леа не сводила с меня взгляда. Она подняла руку ладонью вверх, сжала пальцы и снова распрямила их.

На ладони у нее лежала маленькая, алая как кровь рубиновая пентаграмма.

— Здесь собрано все, что она знала о Тропах, — тихо сказала Леа. — Каждая тропинка, каждый обход, каждая лазейка. Она так поднаторела в их поисках, что в конце концов научилась предсказывать их изменения. Видишь ли, Тропы могут меняться от десятилетия к десятилетию, но твоя мать точно знала, где они находились и где будут находиться. Мало кто из моих сородичей может похвастаться такими знаниями. — Она прищурилась. — Вот, детка, какое знание лежит тяжким грузом в моей руке. Лично я полагаю, что оно тебя уничтожит. Однако же выбор за тобой.

Долгую минуту я, заставляя себя дышать ровно, смотрел на рубин. Все Тропы. Возможность путешествовать по всему миру без оглядки на географию. Блин, да обладай я таким знанием, мы бы выиграли войну с Красной Коллегией едва ли не прежде, чем она началась. Обладатель такого знания мог бы игнорировать законы, уходя от правосудия — хоть земного, хоть сверхъестественного. Попадать куда угодно. Бежать от чего угодно… ну, почти от чего угодно. Добывать любую мыслимую и немыслимую информацию.

Блин-тарарам! Этот маленький сияющий камушек обладал едва ли не самой сокрушительной силой, какую я только встречал на своем веку. Просто жуть какой силой.

Надо же, какой соблазн.

Интересно, подумал я, смогу ли я совладать с такой силой. Я ведь не святой.

И все же никогда у меня не было еще оружия, которое бы так подошло для спасения девочки. Где бы она ни находилась, я мог попасть к ней. Добраться до нее и благополучно вернуться.

Мэгги…

Я протянул руку и взял рубин с ладони моей крестной.

(обратно)

Глава шестнадцатая

— Гарри, — окликнула меня Молли из гостиной. — Кажется, они просыпаются.

Я хмыкнул и поднял свою пентаграмму на цепочке к глазам, чтобы рассмотреть получше. Маленький рубин явно гранили с расчетом на эту серебряную штуку. Вернее, на ту, какой она была до того, как мне пришлось использовать ее в качестве серебряной пули. Нагрузки, которые пришлось испытать моей маленькой пентаграмме — заключенной в круг пятиконечной звезде, — заметно ее покорежили. Мне пришлось по возможности выпрямить ее с помощью своего набора ювелирных инструментов — тех самых, которые я использовал при создании Маленького Чикаго.

Рубин вставился в центр пентаграммы как влитой. Я несколько раз встряхнул цепочку, и он остался на месте. Впрочем, позволить себе рисковать я не мог. Я вытащил его, перевернул и капнул на тыльную поверхность суперклеем. Возможно, я мог это сделать и аккуратнее, но время поджимало.

— Не можешь не насвинячить, — буркнул я себе под нос и покосился на полку, обыкновенно занимавшуюся Бобом. Теперь на ней развалился Мистер; пара романов в бумажных обложках исполняли роль подушек, а застывший на поверхности свечной воск замечательно подходил для того, чтобы царапать его когтями. Я почесал котяру пальцем за ухом, отчего он замурлыкал, и пообещал себе как можно быстрее вернуть Боба на место: если уж на то пошло, подобно Мечам, череп был слишком ценным и опасным, чтобы оставлять его без охраны. Впрочем, как знать, в кровожадном садике Леа ему, возможно, грозило меньше опасностей, чем у меня дома.

Я оставил амулет со сверкавшим в его сердце рубином лежать на столе, чтобы клей подсох, а сам поднялся по стремянке в комнату.

Сьюзен я уложил на диван, подложив ей под голову подушку и укрыв одеялом. Мартина Молли перетащила на походный коврик из пенки и тоже укрыла. Мыш спал, разлегшись на полу рядом с Мартином. При этом, хотя глаза его оставались закрытыми, и он негромко, но всхрапывал время от времени, уши его чутко дергались при малейшем звуке.

Пока я возился в лаборатории, Молли прибралась наверху. Возможно, она лучше меня знала, где и что стоит у меня на кухне. А может, переставила все по-новому. Так или иначе, я не сомневался в том, что когда мне захочется яичницы из одного яйца, я не найду маленькой сковородки до тех пор, пока не использую большую и не вымою ее.

Я присел на краешек дивана рядом со Сьюзен. Она пошевелилась и что-то сонно пробормотала. Потом вдруг со свистом втянула воздух через нос и широко раскрыла полные панического ужаса глаза.

— Спокойно, — сказал я. — Сьюзен. Это я, Гарри. Тебе ничего не грозит.

Похоже, потребовалось три или четыре секунды на то, чтобы смысл моих слов дошел до ее сознания. Потом она снова обмякла, несколько раз моргнула и повернулась ко мне.

— Что со мной случилось? — спросила она.

— Тебя приняли за налетчика, — ответил я. — Вас усыпили с помощью заклинания.

Она устало нахмурилась.

— Ох… Мне снилось…

— Что?

— Мне снилось, что проклятие исчезло. Что я снова человек. — Она с горькой улыбкой тряхнула головой. — А я-то надеялась, с этим покончено. Мартин?

— Я здесь, — чуть заплетающимся языком ответил Мартин. — Я в порядке.

— Не уверен, что надолго, — заметил я. — Обереги отключены. Мы здесь все равно что у всех на виду.

— Что ж, — не без ехидства хмыкнул Мартин. — Будем считать, мы получили урок насчет того, к чему это приводит.

Сьюзен закатила глаза, но сразу же покосилась в мою сторону, и губы ее почти улыбались.

Ага. Что ж, хорошо.

— Ну что, ребята, — поинтересовался я, — выяснили что-нибудь насчет хвоста?

— Хвостов, — поправил меня Мартин. — Три разных детективных агентства, все местные. Им заплатили наличными, чтобы они следили за нами с момента нашего приземления. Дали три совершенно разных описания нанимавшей их женщины. Сходятся только в одном: все три неправдоподобно красивы.

— Арианна? — предположил я.

— Возможно, — хмыкнул Мартин. — Старейшие из них способны менять плотские маски как перчатки и не бояться солнечного света, от которого эти маски их защищают.

Я вскинул бровь. Надо же, какие новости. Не исключено, что даже Стражи не обладали подобной информацией. Хотя, может, Мартин просто не проснулся еще окончательно?

— Как долго мы пролежали в отключке? — спросила Сьюзен.

— Я вернулся пять часов назад. Солнце уже село.

Она закрыла глаза, словно набираясь духу, потом кивнула.

— Ладно. Нам с Мартином надо ехать.

— Куда?

— В аэропорт, — ответил за нее Мартин. — Так мы успеем в Неваду до утра… ну, или рано утром завтра. Там найдем их склад и посмотрим, не отыщется ли какой информации там.

— Мы все обдумали, Гарри, — негромко произнесла Сьюзен. — Ты не можешь лететь на самолете, а у нас каждая минута на счету. На самолете мы долетим за семь часов. На машине ехать туда два дня. Мы просто не можем себе этого позволить.

— Да, ваша логика мне ясна, — кивнул я.

Мартин встал и потянулся, хрустнув суставами.

— Без разведки нам туда не пробраться. Надо узнать слабые места, графики охраны, поэтому прежде, чем…

Я перебил его, шмякнув на журнальный столик вырванный из блокнота листок бумаги.

— Склад расположен в склоне горы. Перед входом небольшое огороженное колючей проволокой пространство с передвижными будками-контейнерами. Дорога ведет прямо внутрь горы — в полости, либо вырытые специально для складских целей, либо оставшиеся от каких-то горных разработок. — Рассказывая, я водил пальцем по нарисованной на блокнотном листке схеме.

— Сторожевая вышка перед входом одна, и на ней дежурит часовой со снайперской винтовкой. Ограда патрулируется двумя часовыми с собакой; часовые вооружены этими… ну, винтовками с короткими стволами…

— Карабинами, — подсказала Молли из кухни.

— …и осколочными гранатами. Они совершают обход, не торопясь. У них на это уходит около двадцати минут, потом они заходят в помещение выпить кофе и уходят на следующий круг. Вот здесь и вот здесь установлены камеры видеонаблюдения, и машин на стоянке столько, что можно предположить: помещение там, внизу, довольно большое, и вероятно, там расположены казармы для охраны. — Я кивнул. — Это то, что касается поверхности земли, но проникнуть внутрь придется без предварительной разведки. Действовать мы будем вынуждены довольно прямолинейно. Подойдем вплотную под прикрытием завесы, я вырублю их связь. Поднимем шум, чтобы отвлечь внимание, а когда во двор выбегут подкрепления, ворвемся внутрь. Если повезет, запремся, оставив их всех на улице. Дальнейшее уже дело…

Я осекся, подняв взгляд на Мартина и Сьюзен; оба смотрели на меня, потешно раскрыв рты.

— А? — спросил я.

— Но как… — начал Мартин.

— Откуда… — выдавила Сьюзен.

Молли даже не пыталась справиться с одолевавшим ее хихиканьем.

— Откуда я это узнал? — Я протянул руку и взял со стола лежавший на нем бинокль. — Сходил туда посмотреть. У меня на это ушло пятнадцать минут… в одну сторону, конечно. Я мог бы и вас туда отвести, если захотите, но если вам, ребята, удобнее на самолете — что ж, мне так даже проще. Я вас там, на месте подожду.

Мартин смотрел на меня, не отрываясь.

— Ты… — начала Сьюзен, закипая праведным гневом, но сразу же запрокинула голову и рассмеялась. — Ты несносная, самоуверенная свинья, вот ты кто, — продолжала она почти с нежностью. — Мне не стоило тебя недооценивать. Когда все в порядке, ты можешь вести себя отвратительно, но когда нужно, ты ведь всегда наготове, правда?

— Надеюсь, типа того, — тихо сказал я и встал. — Давайте-ка поешьте что-нибудь. Мне еще нужно доделать в лаборатории кое-что, что может нам пригодиться. Выступаем через час.

(обратно)

Глава семнадцатая

Мы уложились в пятьдесят пять минут.

Голубой Жучок с трудом вместил всю компанию, но и ехать нам предстояло всего пять-шесть кварталов. Вход на нужную нам Тропу находился в переулке за самым заурядным чикагским жилым домом в самом заурядном чикагском районе. Вечерело, поэтому мы ехали, не застревая в пробках; Мыш бежал рядом по тротуару, стараясь держаться в тени. Ему не стоило особых усилий не отставать от машины.

Что говорит вовсе не о медлительности моей тачки, а о том, какая сильная у меня собака. Честно.

Молли свернула в переулок и остановила машину. Вид она имела, пока мы выбирались из салона, довольно-таки беспокойный. Я подал Сьюзен руку, помогая спешиться, и придержал дверь Мышу, который сразу же запрыгнул на пассажирское сиденье.

Я потрепал его по загривку и заглянул в салон, чтобы поговорить с Молли.

— Сходи выпей кофе или чего такого. Дай нам час, от силы полтора. За это время должны обернуться.

— А если нет? — спросила Молли и невольно зарылась пальцами в мех на спине Мыша. — Что мне тогда делать?

— Если не вернемся через полтора часа, возвращайся домой к родителям. Свяжусь с тобой там.

— Но если…

— Молли, — решительно перебил я. — Невозможно предусмотреть всего, но иначе мы никогда не начнем действовать. Поезжай. И не верь этому попрошайке. Он и так в последнее время перебрал веса.

— Хорошо, Гарри, — с несчастным видом кивнула она и тронула машину с места. Молли вырулила обратно на улицу, и Мыш смотрел на нас в заднее окно, пока она отъезжала.

— Бедная девочка, — заметила Сьюзен. — Не любит, когда ее не берут с собой.

— Эта девочка, — хмыкнул я, — в состоянии одолеть нас троих, вместе взятых — при условии, что застанет нас врасплох, конечно. Проблема не в ее силе.

— Так ведь и я не об этом.

— Тогда о чем?

Сьюзен нахмурилась.

— Господи, Гарри. Неужели ты не понимаешь?

— Не понимаю? Чего?

Она тряхнула головой, и краешек ее губ изогнулся в так хорошо знакомой мне улыбке. При виде этого сердце у меня замерло (если сердце вообще способно замирать).

— Молли к тебе неровно дышит, Гарри.

Я нахмурился.

— Вовсе нет. Мы с этим разобрались с самого начала. Ничего такого.

Сьюзен повела плечом.

— Может, ты и разобрался, но она — нет. Она влюблена.

— Да нет же. — Теперь нахмурился уже я. — Она ходит на свидания и все такое.

— Я не говорила, что она не живой человек. — Лицо ее сделалось подчеркнуто-нейтральным. — И не полуживой. Я просто сказала, что она влюблена. — Она помолчала, глядя вслед машине. — Можно поделиться с тобой кое-чем, что я поняла за последние несколько лет?

— Ну?

Она, посерьезнев, повернулась ко мне.

— Жизнь слишком коротка, Гарри. И радости в ней совсем, совсем негусто. Поэтому если тебе повезло найти ее, хватай, пока не поздно.

Эти слова дались Сьюзен нелегко. Она пыталась сделать вид, что это не так, но я-то ее хорошо знаю. Даже просто озвученные, эти мысли наверняка причиняли ей боль, и немалую. Я собирался было возразить ей, но передумал.

— Я все это время любил тебя и люблю, — произнес я вслух. — И не хотел, чтобы ты уходила.

Она отвернулась, заслонив лицо волной своих волос.

— Я тоже, — отозвалась она чуть дрогнувшим голосом. — Но из этого не следует, что мы сможем быть вместе.

— Нет, — согласился я. — Боюсь, что нет.

Она вдруг стиснула кулаки и выпрямилась.

— Не могу я, — выдохнула она. — Не сейчас. Надо сосредоточиться. Я… — Сьюзен тряхнула головой, повернулась и пошла от меня. Она остановилась только на углу и постояла там, успокаивая дыхание.

Я покосился на Мартина — тот стоял, прислонясь спиной к стене; лицо его, разумеется, оставалось непроницаемым.

— Что? — окрысился я.

— Вы думаете, это вы испытываете гнев при мысли о дочери, Дрезден? Какой это гнев… — Он мотнул подбородком в сторону Сьюзен. — Гнев вон где. Она хорошо знала Мендоса, приемных родителей девочки, и любила их как родных. Она первая нашла их. И их детей. Вампиры в буквальном смысле слова разорвали их на клочки. Одному из четверых родных детей Мендоса только-только три года исполнилось. Еще двое — примерно ровесники Мэгги.

Я ничего не ответил. Но очень наглядно представил себе эту картину.

— У нас ушло полчаса только на то, чтобы собрать все части тел, — тихо продолжал Мартин. — Нам пришлось складывать их как пазл. И все это время мы буквально дурели от жажды крови. Несмотря на то что она знала всех этих людей. Несмотря на страх за дочь. Попробуйте-ка себе это представить. Сьюзен, как она стояла там, борясь с желанием впиться зубами в окровавленные ошметки, даже зная при этом, что вот эта оторванная нога, возможно, принадлежит ее дочери. Представьте, а?

Я бы с удовольствием не делал этого, но представил.

— Только сложив всю эту головоломку, мы поняли, что Мэгги захвачена, — продолжал Мартин, выбирая слова. — Ей едва удается держать себя в руках. Если она не справится с собой, погибнут люди. И, возможно, в том числе и она. — Взгляд Мартина сделался ледяным. — Поэтому я был бы вам, мать вашу растак, чертовски признателен, если бы вы не терзали ее, подогревая ее эмоции за пять минут до того, как мы будем вламываться на хорошо охраняемый объект.

Я оглянулся через плечо на Сьюзен. Она все еще смотрела в другую сторону, хотя, возможно, просто была занята: собирала волосы в хвост.

— Я не знал, — пробормотал я.

— В нынешних обстоятельствах вам лучше следить за своими эмоциями, — продолжал Мартин. — Родригес они не помогут. И девочке не помогут. Я бы предложил вам придержать их при себе до тех пор, пока все это не останется позади.

— Что — позади? — поинтересовалась вернувшаяся Сьюзен.

— Э… наша прогулка. — Я повернулся, чтобы вести их в переулок. — Переход не займет много времени — секунд тридцать по ровному коридору. Но там темно, и вам придется задержать на это время дыхание.

— Это зачем? — удивилась Сьюзен.

— Атмосфера там — смесь метана и углекислого газа. Если использовать источники света, есть риск того, что рванет.

Брови у Сьюзен удивленно поползли вверх.

— А как же твой амулет?

Я покачал головой.

— Ну, его свет… Черт, в общем, все это сложнее, чем тебе сейчас обязательно знать. Скажем так: мне кажется, вероятность того, что атмосфера от его света взорвется, ничтожно мала, но все-таки есть. Вроде того, как на бензозаправках пишут предупреждения об опасности статического электричества. Так что давай не будем рисковать, ладно?

— Ага, — кивнула Сьюзен. — То есть, ты хочешь, чтобы мы шли вслепую по туннелю, заполненному ядовитым газом, который может взорваться от мельчайшей искры, так?

— Так.

— И ты… ты уверен, что это удачная идея?

— Это отвратительная идея, — сказал я. — Но это самый быстрый путь к тем хранилищам, что нам нужны. — Я коснулся пальцами красного камешка на своем амулете. Мы уже подходили к порталу: старой, наполовину заложенной кирпичом двери в полуподвальный этаж жилого дома.

В ушах моих зазвучал негромкий женский голос, исходивший словно ниоткуда. Голос моей матери. Она умерла вскоре после моего рождения, но у меня не возникало ни малейших сомнений в том, что это ее голос. От него теплело на душе — словно от старой музыкальной пьесы, которую ты не слышал несколько лет.

— Коридор за дверью заполнен опасной концентрацией метана и углекислорода, не считая других газов. Смесь взрывоопасна, и трудно рассчитать, какая энергия в состоянии привести к взрыву. Коридор длиной в сорок два шага открывается в расселину близ Корвина, штат Невада. — Последовала пауза, после которой голос продолжил описание, но уже дрожа и задыхаясь. — Внимание: коридор, похоже, обитаем. Что-то пыталось схватить меня на полпути. — Голос несколько раз кашлянул. — Поправка: когда в следующий раз соберешься в Корвин, не надевай платья, балда. Это пробуждает у местных фермеров нездоровые фантазии.

— Должно быть, приняли за девицу легкого поведения, — пробормотал я, невольно улыбнувшись.

— Ты это о чем? — не поняла Сьюзен.

— Так, — спохватился я. — Не бери в голову. — Я взялся за дверную ручку и немедленно ощутил кончиками пальцев легкое, упругое сопротивление. Впрочем, барьер, отделяющий материальный мир от духовного, был в этом месте непрочен. Я сделал глубокий вдох, чуть напряг волю и прошептал: «Aparturum».

Круг черноты начал разбегаться от моей ладони; он рос на глазах, захватывая и кирпичные стены. Я не стал делать его слишком большим. В принципе, порталы затягиваются сами собой, но чем меньше проем, тем быстрее это происходит, а мне не хотелось, чтобы в него по ошибке провалился какой-нибудь незадачливый идиот.

К моим спутникам это, разумеется, не относилось.

Я оглянулся на Сьюзен и Мартина.

— Сьюзен, держись за мой хлястик. Мартин, держитесь за Сьюзен. Наберите побольше воздуха в легкие, и давайте не шуметь и не задерживаться.

Я повернулся лицом к порталу, сделал глубокий вдох и шагнул вперед.

Мамин камень не предупредил меня о том, что в коридоре царит адский жар. Когда я шел здесь в первый раз, я ощущал себя так, словно попал разом в три сауны, расположенных одна внутри другой на манер этих русских кукол… как их… матриощек? Я нащупал рукой правую стену и двинулся вперед, считая шаги. Шаги я делал покороче своих обычных; на этот раз мне удалось точнее совпасть с маминым отсчетом. Я дошел до конца коридора на счет «сорок три».

Еще одно небольшое усилие воли, произнесенное шепотом слово — и я отворил портал с противоположной стороны, оказавшись на холодном горном ветру. Здесь почти стемнело. Сьюзен и Мартин вышли следом за мной, и минуту-другую мы не думали ни о чем, кроме как отдышаться. Мы находились в горной пустыне, где не росло ничего, кроме самых выносливых растений, и не обитало никого, кроме бесшумных, стремительных тварей. Окружность портала, из которого мы вышли, темнела в воздухе на фоне входа в старую шахту, заложенного неровной кирпичной кладкой много лет назад.

— Теперь куда? — спросил Мартин.

— Примерно полмили в этом направлении, — ответил я и шагнул вперед.

Должен признать, это было жуть какое классное укрытие. Мы находились так далеко в пустынных горах, что добираться сюда откуда бы то ни было пришлось бы очень долго. Единственная дорога по широкому плоскому дну ущелья просматривалась со всех сторон — нигде ни камня, ни скалы, за которыми можно было бы затаиться. Стены каньона тоже были абсолютно голые. И спуститься вниз было невозможно без каната в сто ярдов длиной или вертолета.

Или — без чародея.

— Ладно, — сказал я. Ночной холод усиливался, и, когда я говорил, дыхание сразу же превращалось в пар. — Держите. Выпейте половину, половину оставьте.

— Что это? — спросила Сьюзен.

— Парашют, — пояснил я. — Формально — эликсир взлета, но я его разбавил. Он должен без проблем доставить нас на дно ущелья, в долину.

Мартин устремил взгляд на свой флакон, потом — на меня.

— Гарри, — начала Сьюзен. — В прошлый раз, когда я выпила один из твоих эликсиров, это было… не слишком приятно.

Я закатил глаза:

— Как только приземлишься, катись кувырком. — Я выпил половину своего эликсира и шагнул со скалы.

Полет — дело для волшебника трудноосуществимое. Обычная магия работает немного иначе, а это означает, что когда доходит до полетов, справиться можно единственным способом — методом проб и ошибок. А поскольку полет как таковой означает очень быстрое перемещение высоко над землей, потенциальные аэронавты рискуют закончить свою карьеру (а заодно и жизнь) при первой же ошибке.

Летать трудно — разбиться легко.

Я спускался, ускоряясь примерно секунду, а затем поддерживая скорость порядка пятнадцати миль в час. Довольно скоро я достиг дна и покатился кувырком, чтобы смягчить энергию удара. Я поднялся, стряхивая с себя пыль. Сьюзен и Мартин приземлились поблизости и тоже уже встали на ноги.

— Классно! — сказала Сьюзен, подпрыгнула в воздух и засмеялась, медленно планируя вниз. — Холодно как! А потом мы выпьем еще, чтобы подняться?

— Да. Но нам придется поспешить, — сказал я. — Действие зелья может закончиться через двадцать минут.

Сьюзен кивнула, регулируя ремни на своем рюкзачке.

— Хорошо.

— Держитесь ближе ко мне, — велел я. — Мне не удастся укрыть нас всех, если мы не будем на расстоянии вытянутой руки.

Мартин и Сьюзен подошли поближе, и после нескольких секунд полной концентрации я поставил завесу, которая должна была скрыть нас из виду и рассеять температурный след. Завеса была не идеальна: нас по-прежнему можно было бы засечь с помощью приборов ночного видения, но я рассчитывал на то, что люди, охраняющие это уединенное сооружение, вероятно, не часто сталкиваются с проблемами. Спокойная, надежная, рутинная работа обычно притупляет бдительность — такова уж человеческая природа.

Я сделал знак рукой, и мы втроем двинулись к цели. Мы не перебегали от укрытия к укрытию, не прикрывались маскирующими цветами. Об этом позаботилось заклятие. Мы просто шли по неровной дороге, стараясь держаться как можно ближе друг к другу. Это могло бы даже доставлять некоторое удовольствие, когда бы не Мартин.

Не доходя ярдов тридцати до ограды, я задержался, поднял посох и нацелил его на ближайшую камеру видеонаблюдения.

— Hexus, — прошептал я.

Я не очень привык заниматься одновременно двумя магическими делами, например, одной рукой поддерживать завесу, а другой наводить порчу — даже такую несложную, как на электронику. Какое-то мгновение я даже боялся, что завеса рухнет, но она быстро восстановилась. Красный огонек на камере погас.

Мы двинулись в обход ограды. Подобным же образом я вывел из строя еще две камеры, превратив их в бесполезный металлолом, но стоило мне заняться третьей камерой, как Сьюзен схватила меня за рукав. К нам приближался патруль.

— Нас может учуять собака, — прошептала Сьюзен.

Мартин вытащил из-под куртки небольшой пистолет и принялся привинчивать к стволу глушитель.

— Нет, — сдавленно прорычал я, порылся в кармане плаща и выудил второй приготовленный мною для этой экспедиции эликсир. Он содержался в маленьком шарике тончайшего стекла. Я бросил его на тропу перед приближающейся собакой и услышал негромкий хруст треснувшего стекла.

Двое патрульных и собака миновали место, куда я подбросил свой подарочек; собака заинтересовалась новым запахом, но охранник дернул ее за поводок, и все трое двинулись дальше, не обратив на нас ни малейшего внимания.

— Собака лишилась нюха и слуха. Ничего страшного, завтра все восстановится, — шепотом объяснил я. — Эти парни просто делают свою работу. Грех убивать их только за это.

На Мартина мои слова, похоже, особого впечатления не произвели, поскольку пистолета он не убрал.

Мы подошли к месту, где ограда упиралась в горный склон — прямо напротив просторной стоянки. Сьюзен достала кусачки и приготовилась резать проволоку, но Мартин успел перехватить ее запястье.

— Ток, — прошипел он. — Дрезден!

Я хмыкнул. Мог бы и сам догадаться — теперь я тоже ощущал едва слышное жужжание, пульсирующую в воздухе энергию, от которой встали дыбом волоски на руках. Легко навести порчу на мелочь вроде микрочипа; совсем другое дело, если тебе требуется вывести из строя солидную, находящуюся под высоким напряжением систему. Я как мог сложил заклинание поэффективней, и наградой за это стал резкий запах горелой изоляции. Мартин протянул руку и осторожно коснулся проволоки тыльной стороной кисти. Ничего не произошло.

— Ну, ладно, — прошептала Сьюзен и принялась проделывать проход в изгороди; при этом лязг ее кусачек заглушался порывами внезапно усилившегося ветра. — Ну и где твой отвлекающий маневр?

Я подмигнул ей, поднял жезл, просунул его между двумя рядами проволоки и тщательно прицелился. Потом покосился на сторожевую вышку, убедился, что часовой смотрит в другую сторону и прошептал:

— Fuego, fuego, fuego, fuego!

Крошечные сгустки неяркого красного света метнулись через двор в направлении стоянки. Я не промахнулся. Багровые шарики с шипением прожгли кузова нескольких стоявших к нам хвостом машин и угодили точнехонько в бензобаки.

Результат вышел вполне ожидаемый. Конечно, взрыв бензобака не сравнится по громкости с настоящей бомбой, однако когда стоишь от него всего в нескольких ярдах, разницу ощутить почти невозможно. Последовало несколько хлопков, и несколько автомобилей охватило пламя.

Часовой на вышке принялся орать что-то в микрофон рации, но ответа, судя по всему, не получил. И неудивительно: вторая камера располагалась аккурат над его головой, так что заклятие, которое вывело ее из строя, скорее всего поразило и его рацию. Пока он разбирался со связью, мы с Мартином и Сьюзен проскользнули внутрь ограды и укрылись в тени одного из складских контейнеров.

Стоявшая между двумя горящими машинами третья тоже занялась огнем, и сделалось еще светлее. Еще через несколько секунд повсюду замигали красные огни и взвыла сирена. Здоровенная металлическая створка в склоне горы начала подниматься на манер гаражных ворот.

Первыми выбежали двое патрульных со своей временно нетрудоспособной овчаркой, за ними — с дюжину парней в такой же форме. Правда, не все оделись полностью — похоже, часть их выскочила из постели, так что они нацепили то, что попалось под руку. Некоторые тащили с собой огнетушители, словно всерьез надеялись потушить из этих фыркалок такой большой пожар. Что ж, удачи вам, ребята.

Стоило последнему из них миновать на бегу к горящим автомобилям наше убежище, как я вскочил и, вложив все свои силы в завесу, ринулся в противоположную сторону. Я надеялся только, что Сьюзен с Мартином не отстанут, и они не отстали. Мы проскочили под большой гаражной створкой. И начали спускаться по длинному пандусу вниз.

— Идите первым, — буркнул Мартин, повернулся к пульту на стене и достал из кармана какой-то инструмент. — Я закрою дверь.

— Только постарайтесь так, чтобы мы потом смогли ее отпереть, — буркнул я.

— Угу, Дрезден, — огрызнулся Мартин. — Я занимался такими штуками еще за шестьдесят лет до вашего рождения.

— Ты бы убрал свою штуку-невидимку, — посоветовала мне Сьюзен. — Мы ищем что-то вроде компьютера, так что…

— …Так что мне стоит попридержать свою магию до лучших времен. Во избежание. Заметано.

Мы углублялись все дальше. Дорога вела круто вниз по спирали, так что, пройдя ярдов четыреста, мы спустились на добрую сотню ярдов. Да и воздух сделался заметно прохладнее, что для шахт, в общем-то, не характерно.

Более того, я ощутил явственный холодок потусторонних энергий. Злобных энергий. Они клубились вокруг нас, сгущаясь, как мед на морозе. Злоба, пронизывавшая их, рисовала перед моими глазами образ древнего Смога, дремавшего на груде своих сокровищ. Неслучайно, наверное, Красная Коллегия спрятала свои темные сокровища именно в этом месте. Собственно, непосредственной угрозы здоровью эта энергия не представляла, но от безжалостного времени всякого рода магические артефакты защищала вполне эффективно.

Пандус вывел нас в относительно просторное помещение, напомнившее мне пространство под трибунами большого стадиона. В него выходило три двери. На одной, чуть приоткрытой, виднелась надпись «КАЗАРМЫ». На другой, наглухо закрытой, — «АДМИНИСТРАЦИЯ».

Табличка на третьей, стальной, напоминавшей дверь от сейфа, гласила: «ХРАНИЛИЩЕ». Открывалась она не в уровень пола, а на дебаркадер, край которого выделялся сигнальной черно-желтой окраской. Высота дебаркадера явно соответствовала высоте пола стоявшего к нему кормой большого фургона.

Ну, а еще перед стальной дверью стояли двое охранников с угрожающего вида дробовиками в руках.

Сьюзен не колебалась ни мгновения. Она ринулась вперед со сверхъестественной скоростью, и один из охранников рухнул, даже не успев понять, что происходит. Второй оказался проворнее и, развернувшись в мою сторону, открыл огонь. Правда, прицелился он в спешке не слишком точно. Принято считать, что дробовики превращают в решето все, на что направлены их стволы, но это не так. Даже для стрельбы из дробовика требуется некоторое умение, особенно если стрельба эта ведется в экстремальной ситуации, и ударившийся в панику охранник этим умением явно не обладал. Дробь роем разъяренных шершней прожужжала мимо, я сделал три торопливых шага влево и, нырнув в раскрытую дверь казармы, убрался с линии огня.

Из-за двери послышался удар — судя по звуку, рукоятью пистолета по черепу.

— Чисто, — послышался голос Сьюзен.

Я вышел обратно. Оба охранника валялись без сознания у ее ног.

— Черт, ну я и молодец, — хмыкнул я.

Сьюзен кивнула и, наклонившись, вынула оружие из рук у обоих.

— Лучший отвлекающий маневр.

Я подошел к ней и внимательно осмотрел стальные ворота.

— И как мы попадем внутрь?

— А нам туда и не надо, — отозвалась Сьюзен. — Их сокровища нам не нужны. Нам хватит и накладных.

Она достала из сумки маленький набор слесарных принадлежностей и, не обращая внимания на стальные ворота склада, направилась к входу в офис. У меня есть кое-какие навыки по части взлома, но у Сьюзен их явно на порядок больше. Ей хватило одного взгляда на замок, чтобы, выбрав из набора нужную железяку, открыть дверь так, словно это был родной ключ.

— Подожди здесь. И постарайся ничего не ломать.

Я сцепил руки за спиной и попытался изобразить обиду. На мгновение лицо ее осветилось улыбкой, и она скрылась в дверях офиса.

Я вернулся ко входу в казарму. Мои пистолеты лежали вместе с прочей контрабандой под землей в садике у Леа, а ходить безоружным мне принципиально не нравится. Магия — штука хорошая, но случаются ситуации, в которых нет ничего лучше старого доброго пистолета. Замечательный, пусть и немного специфический инструмент.

Оглядевшись по сторонам, я сразу же нашел все, что хотел. Большой полуавтоматический пистолет с парой запасных обойм я сунул в карман плаща. Потом взял из пирамиды автоматическую винтовку, к рожку которой изолентой было примотано еще два запасных.

В обращении с автоматами я не слишком силен, но моих знаний хватило на то, чтобы проверить, нету ли патрона в патроннике. Потом проверил, поставлена ли эта железяка на предохранитель, и закинул ремень на плечо. А потом вернулся ко входу в офис и принялся ждать.

Сьюзен, чертыхаясь, колдовала с компьютером; на лицо ее падали зеленые, синие и алые отсветы от монитора. Минуту спустя она вышла.

— Ничего, — буркнула она. — Кто-то побывал здесь до нас. Стерли все, что касалось отправок из этого места, вплоть до трех часов назад.

— А бумажные распечатки? — поинтересовался я.

— Гарри, — вздохнула Сьюзен. — Тебе никогда не доводилось слышать про офисы без бумажных документов?

— Угу, — кивнул я. — Это как снежный человек. Кто-то из знакомых говорил, что знаком с кем-то, кто его видел, но лично не видел ни разу. — Я осекся. — Впрочем, снежного-то человека я как раз встречал, и он вполне пристойный парень, но сравнение все равно удачное. Не забывай, кому это место принадлежит. Как ты думаешь, силен ли кто-то вроде графини в компьютерах? Уж поверь мне, прожив на свете лет двести, ты будешь хранить все даже не в двух, а трех экземплярах.

Сьюзен повела бровью, но кивнула.

— Ладно. Пошли.

Мы вернулись и перевернули офис вверх дном. Бумаг в нем оказалось полным-полно, но мы знали номер отправки магических артефактов (000937, если вам интересно), и это заметно ускорило поиски. Мы вновь остались ни с чем. Тот, кто заметал следы, постарался на славу.

— Черт, — тихо пробормотала Сьюзен. Голос ее дрогнул.

— Спокойно, — утешил я ее. — Спокойно. У нас осталось еще несколько ходов.

— Но это была единственная зацепка, — возразила она.

Я мягко коснулся ее руки.

— Доверься мне.

Она вымученно улыбнулась, но взгляд по-прежнему оставался напряженным.

— Идем, — сказал я. — Надо убраться отсюда до прибытия кавалерии. Да, кстати. — Я протянул ей автомат.

— Очень предусмотрительно с твоей стороны, — кивнула она, и улыбка ее сделалась чуть шире. Сьюзен ловко проверила затвор — как я только что, только ловчее и быстрее. — А я тебе ничего не захватила.

Я повернулся, внимательно посмотрел на фургон и подошел к запертым задним створкам кузова.

— Вот. Можешь отпереть?

Она достала свои инструменты и открыла дверь. Времени у нее на это ушло меньше, чем у меня на просьбу.

В кузове стояло несколько больших высоких коробок. Мне потребовалось не меньше секунды, чтобы опознать в них контейнеры для одежды. Я открыл одну и…

И обнаружил внутри висевшую на вешалке мантию с капюшоном, выполненную из каких-то белых и зеленых перьев. Тяжелую — весила она никак не меньше полусотни фунтов. Еще я нашел там палку с приделанными к ней острыми как бритва пластинками обсидиана, покрытыми резными знаками. Я плохо разбираюсь в подобных символах, но узнал их. И еще я сразу понял, что предмет этот не древний — изготовили его всего несколько недель назад.

— Костюм для ритуалов майя, — пробормотал я, нахмурившись. — Какого черта они подготовили к отправке именно его?..

И тут же сообразил зачем. Я повернулся к Сьюзен, и взгляд ее подсказал мне, что и она поняла. Она молча обошла машину, рывком открыла водительскую дверцу и принялась запихивать в нейлоновую спортивную сумку какие-то вещи.

— Что ты там нашла? — поинтересовался я.

— Потом, некогда, — отмахнулась она.

Бегом, по пандусу мы вернулись к Мартину.

Казалось, створка ворот борется сама с собой.Она затряслась, заскрежетала и сделала попытку подняться, а потом Мартин проделал с проводками, торчавшими из-под снятого пульта, что-то такое, от чего она захлопнулась обратно. Несколько охранников попытались сунуть в щель стволы своих пистолетов, чтобы обстрелять нас, но парочка выстрелов из Мартинова пистолета с глушителем отогнали их.

— Ну наконец-то, — буркнул Мартин. — Они вот-вот прорвутся.

— Черт, — сказал я. — По моим расчетам, они должны были еще палить в пустоту. — Я оглянулся назад, в пустой туннель. Я устал, меня колотила дрожь. Будь я посвежее, мне ничего не стоило бы справиться с кучкой вооруженных автоматами парней — разумеется, если бы все они находились с одной стороны от меня. Но я устал, а защитное поле зависит от концентрации. Стоит дрогнуть — и в нем образуются прорехи, а так недолго и пуль нахватать. Часть из них мог бы удержать плащ, но и его прочность не безгранична, да и головы он не прикрывает.

— План «Б», — выдохнул я. — О'кей, нам нужен план «Б». Вот бы еще тачку какую-нибудь сюда, это было бы совсем здорово.

Сьюзен прыснула, я повернулся к ней и тут же вспомнил.

— У нас есть здоровенный тяжелый грузовик, — подсказала Сьюзен.

— Тогда что ж ты его не занесла в список активов? — произнес я, не слишком удачно имитируя британское произношение. — Валяй!

Сьюзен с пугающей быстротой нырнула обратно в туннель.

— Мартин, — скомандовал я. — Держитесь за мной, живо!

Он повиновался, я поднял левую руку и выстроил самый нехитрый щит. Секунд через пять или шесть створка снова приподнялась на несколько футов, и парочка стоявших за ней самых бойких стрелков открыли огонь по первой попавшейся мишени — то есть по мне.

Дверь продолжала подниматься, я держал щит, и пули били в него, оставляя на невидимом барьере следы в виде разбегавшихся кругов света. По мере того, как все больше охранников открывали по нам огонь, удерживать защитное поле становилось все труднее. Отрикошетившая пуля угодила одному из бедолаг в живот, и тот повалился на землю, но мне некогда было его жалеть. Я стиснул зубы и удерживал щит, а огонь все не стихал.

А потом послышался рев мотора, и Сьюзен направила грузовик прямо на загораживавших выход охранников.

Те с воплями бросились врассыпную. Им повезло: грузовик не зацепил ни одного. Мне не потребовалось понуканий Мартина. Грузовик резко свернул, мы бросились к нему и запрыгнули в кузов, двери которого Сьюзен предусмотрительно оставила открытыми.

Один из самых бдительных охранников попробовал повторить наш трюк, но Мартин опередил его, выстрелив ему в ногу. Тот с криком упал, а грузовик рванулся вперед. Сьюзен вдавила педаль газа в пол, заскрежетали металл и колючая проволока ограды, в которую Сьюзен направила нос грузовика, и мы вырвались в ущелье. К точке, где открывался спасительный портал, мы неслись, не разбирая дороги, и машина подпрыгивала, раскачиваясь на неровной земле.

Дальше все было просто.

Мы вернулись к месту спуска в ущелье, допили остаток эликсира и с легкостью горных козлов вскарабкались по почти отвесному склону. Усилий на это ушло ненамного больше, чем на подъем по лестничному маршу.

— Гарри, — чуть задыхаясь, произнесла Сьюзен, когда мы оказались наверху. — Будь так добр, сожги этот грузовик.

— С превеликим удовольствием, — отозвался я и разобрался с грузовиком тем же способом, что и с машинами на стоянке. Секунд через тридцать рванул бензобак, и Сьюзен удовлетворенно кивнула:

— Что ж, отлично. Будем надеяться, им теперь будет труднее сделать то, что они задумали сделать.

— Что вы нашли? — спросил Мартин.

— Ритуальные принадлежности майя, — ответил я. — Не главные, вспомогательные. Реквизит. Их погрузили на грузовик для отправки следующей очередью.

Сьюзен порылась в нейлоновой сумке и достала листок бумаги.

— Накладная, — сказала она. — Партия номер три нуля девятьсот тридцать восемь. Подготовлена к отправке спустя два дня после первой, с основными принадлежностями.

Мартин прищурился, обдумывая информацию.

— И если пункт назначения тот же, что у первой партии…

— Из этого можно сделать вывод, что то, что они задумали, должно произойти в радиусе двух дней переезда на грузовике, — договорил я. — Ровно столько времени ушло у вампиров на то, чтобы получить первую партию, сообразить, что часть реквизита не погрузили, и заказать доставку недостающих предметов.

Мартин кивнул.

— И что? Где они их ожидают?

Сьюзен продолжала изучать содержимое сумки.

— В Мексике, — ответила она, помахав в воздухе американским паспортом — скорее всего фальшивым, поскольку большинство людей не держат свои паспорта в бумажном конверте вместе с бумажником, полным свеженьких, едва ли не прямо из типографии мексиканских банкнот. — Эти мантии и причиндалы должны были везти в Мексику.

Я хмыкнул и зашагал к порталу. Мартин и Сьюзен последовали за мной.

— Гарри? Мы уничтожили реквизит… Это сорвет их затею?

— Это их слегка обескуражит, — вполголоса ответил я. — Не более того. Истинная магия не нуждается в костюмах. В них нуждаются только люди, ею занимающиеся. Поэтому мантию из попугайских перьев можно заменить чем угодно другим в этом роде, а при сильном желании можно проделать все и без нее.

— Они узнают, кто здесь побывал, — заметил Мартин. — Слишком много людей нас видело. Ну, и в помещении тоже могли стоять камеры.

— Вот и хорошо, — кивнул я. — Я и хотел, чтобы они нас узнали. Пусть убедятся, что их надежные убежища вовсе не так надежны.

Сьюзен издала негромкий рык — похоже, в знак согласия. Даже Мартин скривил губы в некоем подобии недоброй ухмылки.

— Итак, чего мы добились? Если не считать того, что кое-кто в Красной Коллегии не будет больше спать спокойно?

— Мы знаем, где они собираются проводить свой ритуал, — сказала Сьюзен.

Я кивнул.

— В Мексике.

— Что ж, — сказал Мартин. — Для начала сойдет.

(обратно)

Глава восемнадцатая

Миссис Спанкелкриф — домовладелица, каких не бывает. Проживает она на первом этаже старой многоэтажки. Из квартиры выходит редко, почти глуха и, как правило, не сует нос в мои дела, пока я плачу за жилье — что в последнее время я делаю достаточно исправно. День в день, если не раньше.

Небольшая армия нечеловечески сильных зомби, взявшая приступом мою квартиру, не сумела ее разбудить. Возможно, потому, что они проделали это уже после того, как она легла спать, то есть после захода солнца. Пожалуй, полицейские с фэбээровцами произвели больше шума, поскольку, когда Молли зарулила Жучка на стоянку перед домом, я увидел, как миссис Спанкелкриф поднимается от входа в мою полуподвальную квартиру — медленно, тяжело опираясь на палку. Одета она была в подобие голубой ночной рубашки с накинутой поверх шалью — ночи в октябре у нас в Чикаго уже прохладные. Взгляд ее голубых глаз настороженно шарил по сторонам.

— Ну наконец-то, — недовольно проговорила она. — Я вам весь вечер названивала, Гарри.

— Извините, миссис Эс, — вздохнул я. — Меня дома не было.

Не уверен, что она меня хорошо расслышала, но голова у нее работала как надо.

— Разумеется, вас не было, — парировала она. — Что это произошло с вашей новой дверью? Почему она открыта нараспашку? Случись одна из этих дурацких гроз, и вас зальет, а тогда стены заплесневеют быстрее, чем вы «мама» успеете сказать.

Я развел руками и заговорил так громко, как только мог, не срываясь на крик.

— Тут имело место недоразумение с полицией.

— Нет, — возразила она, — у меня с полицией никаких проблем. Пока вы снимаете жилье, за весь ущерб недвижимости отвечаете вы.

Я вздохнул.

— Завтра же все починю, — пообещал я.

— Так я не столько сержусь, сколько удивляюсь, Гарри. Вы ведь, в общем-то, славный молодой человек, Гарри. — Она подслеповато покосилась на Молли, Сьюзен и Мартина. — Ну, как правило. И вы почините все быстро, потому что погода-то плохая.

Я одарил ее полной — как я надеялся — осознания вины улыбкой.

— Я починю дверь, мэм.

— Вот и хорошо, — кивнула она. — Не сомневалась. Я загляну к вам на днях, проверю.

Из темноты возник Мыш; он почти не задыхался после пробежки наперегонки с Жучком. Первым же делом он подошел к миссис Спанкелкриф, сел и протянул ей правую лапу. Роста миссис Спанкелкриф такого маленького, что ей почти не пришлось наклоняться, чтобы обменяться с ним рукопожатием. Она улыбнулась ему и дружески потрепала по загривку.

— По тому, как человек обращается со своей собакой, можно многое сказать о нем самом, — заметила она.

Мыш подошел ко мне, блаженно вздохнул и привалился боком к моему бедру, едва не сбив с ног.

Миссис Спанкелкриф удовлетворенно кивнула и уже повернулась, чтобы идти, но в последний момент застыла, словно припомнив что-то, а потом снова обернулась ко мне, порылась в кармане и достала из него белый конверт.

— Чуть не забыла. Это лежало у вас перед входом, Гарри.

Я с вежливым кивком взял конверт.

— Спасибо, мэм.

— Не за что. — Она поежилась и плотнее закуталась в шаль. — Куда только мир катится… вон, уже двери людям выносят.

Я покосился на Молли — та кивнула и подхватила миссис Спанкелкриф под руку.

— Да благословит тебя Бог, детка, — вздохнула моя домовладелица. — Что-то подустала я, даже с тростью.

Молли повела ее к главному входу в дом. Мыш немедленно спустился к моей двери, внимательно повел носом и, повернувшись ко мне, вильнул хвостом. Значит, никаких сюрпризов внутри меня не ожидало. Я зашел, взмахом руки и заклинанием зажег свечи и камин, после чего вскрыл конверт.

Внутри обнаружился сложенный вчетверо листок бумаги и еще один конверт, поменьше, на котором торопливым почерком Люччо было написано: «ПРОЧТИ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ». Я так и сделал.

Если ты получил это письмо, значит, кто-то лишил меня возможности связаться с тобой. Тебе придется исходить из того, что меня вывели из игры.

Податель этого письма — Страж, которому я доверяю более всего из размещенных в Эдинбурге. Я не знаю пока, каким образом меня нейтрализуют, но ты можешь всецело доверять его рассказу, и суждения его о ситуации тоже представляются мне взвешенными.

Удачи тебе, Гарри.

А.

С минуту я тупо смотрел на письмо, потом медленно, очень медленно развернул второй листок. Этот был исписан печатными буквами, такими аккуратными, что они походили более на типографский шрифт:

Превед, Дрезден.

Люччо прел, чтоб я доставил эту записку вам, если с ней что-то случится. Понятие не имею, что она вам там написала, но сообщу все, что знаю сам.

Боюсь, новости вам не понравятся. В Совете все, похоже, совсем рехнулись.

После того вашего появления на бенефисе у Кристоса, произошло изрядно всякого, поганого. Нескольких молодых Стражей поймали за обсуждением, не зарубить ли им графиню, пока она в Эдинбурге, ради продолжения войны — по их рассуждениям, вампиры не запросили бы мира, если бы могли еще драться. По личному распоряжению Кристоса их арестовали и посадили под замок старшие члены Совета (и среди них ни одного Стража, заметьте). С целью, как было сказано, «Предотвращения Дестабилизации Дипломатического Урегулирования».

О случившемся стало известно Рамиресу. Полагаю, вы и сами можете представить себе, что в реакции этого знойного мачо страсти преобладали над разумом. Он с компанией друзей, из которых только мыслить здраво умел лишь один, вломились в то крыло, где держали взаперти Стражей — разумеется, там их всех и повязали (за исключением, само собой, умника).

Здесь у нас царит полный трындец. Из всего Высшего Совета невозможно найти никого кроме Кристоса, а тот из кожи вон лезет, Спасая Нас от Нас Самих путем подлизывания к графине Арианне. С командованием Корпуса Стражей вообще жопа: Люччо отправилась к Кристосу требовать освобождения своих людей и до сих пор не объявилась обратно; местонахождение сорока процентов нашего командного состава также неизвестно.

Она просила, чтобы я передал вам, Дрезден: ни при каких обстоятельствах не возвращайтесь в Эдинбург до конца этой заварухи. Если с вами, конечно, ничего к этому времени не случится.

Еще она просила передать, что вы Вольны Действовать по Обстоятельствам.

Буду сообщать вам по возможности обстановку, если я сам не Исчезну.

Стид.

P.S. — А чё, могу выделять заглавными буквами все, что захочу. Язык английский, я англичанин… мой язык, чего хочу, то и делаю, провинциальный неуч.

Я перечитал письмо еще раз, медленнее. Потом сел на приступку у камина и постарался взять себя в руки.

«Стид» — прозвище, которое я присвоил Стражу Чандлеру, служившему в охране эдинбургского центра. Подумать, так он вечно встречался мне в непосредственном окружении Анастасии — то стоящим в одиночку на посту, для которого обыкновенно требовалось с полдюжины его коллег, то заваривавшим чай для друзей и командира.

Тот разговор, когда я присвоил ему эту кличку (за пижонский наряд, шляпу-котелок и зонтик… впрочем, кто их, англичан, знает: может, зонтик у них и в порядке вещей) проходил без свидетелей, так что подпись удостоверяла личность писавшего лучше печати. Да и жаргонные словечки тоже были ему свойственны. К тому же я хорошо знал почерк Анастасии — ну, и в довершение всего от листка исходил легкий, но все же уловимый аромат ее любимых духов.

В общем, с учетом обстоятельств письмо представлялось весьма и весьма достоверным.

Из чего следовало, что мы оказались в глубокой заднице.

Своей грозной репутацией Белый Совет был обязан не только способности нанести удар врагу, но и своей экономической мощи. Впрочем, наверное, не требуется гениальных способностей для того, чтобы разбогатеть за несколько сотен лет деловой активности. У Белого Совета имелась целая бригада воинов-экономистов, непрерывно изыскивавших способы защитить вложения Совета от враждебных интересов конкурирующих рас-долгожителей вроде вампиров. Одни такие деньги сами по себе способны купить влияние, и немалое. Ну и, конечно, Совет мог здорово попортить жизнь тем, кто вызовет его неодобрение. Для этого в его распоряжении имелся миллион способов — даже не считая прямого использования магии. В Совет входили люди, умевшие вести жесткую игру с самыми изощренными умами.

В целом Совет представлялся этаким Колоссом — учреждением, крепким, как древнее, но полное жизненных сил, с уходящими глубоко в землю корнями дерево, способное противостоять любому урагану.

Однако вся сила его, все деньги, все влияние покоились на одном основании: на единстве всех членов Совета. Ну, или по крайней мере таким он должен был представляться всему остальному миру. И, как правило, именно так все и обстояло. В мирное время мы могли собачиться друг с другом или обманывать друг друга, но стоило на горизонте показаться врагу, и мы смыкали ряды. Блин, да оно относится даже ко мне — и это при том, что большинству членов Совета я представляюсь этаким подобием Дарта Вейдера. Однако, подозреваю, в конечном счете многим втайне импонирует мысль о том, что Вейдер на их стороне. Меня недолюбливают, но и мне вовсе не обязательно питать к ним особую симпатию для того, чтобы биться бок о бок с ними. Когда дело пахнет керосином, Совет действует заодно.

Вот только сейчас все было по-другому.

Я смотрел на сложенный листок бумаги, и мне вдруг начало казаться, будто я наблюдаю падение огромного дерева. Медленное-медленное — особенно в сравнении с исполинскими размерами — и все же падение, грозящее похоронить все, что окажется под его кроной.

Я здорово устал; возможно, поэтому мысль эта не вызвала у меня никакой особенной реакции. У меня имелась чертова уйма причин бояться до чертиков. Но почему-то этого не происходило.

Сьюзен подошла и остановилась рядом.

— Гарри? Что там?

Я смотрел в огонь.

— Белый Совет не может помочь нам найти Мэгги, — тихо произнес я. — У них у самих творится черт-те что. От них сейчас никакого толка.

После всех мучений, которым они меня подвергали, после всех тех случаев, когда я рисковал ради них своей шкурой, теперь, когда я по-настоящему нуждался в их помощи, я не мог ее получить.

Я тупо смотрел, как мои руки сами собой комкают письма и конверты. Я бросил бумаги в огонь и хмуро наблюдал, как они горят. Я даже не обращал внимания на то, что пламя в камине разгорелось втрое сильнее обыкновенного, до тех пор, пока яркий свет не заставил меня прищуриться. Стоило мне чуть отвернуться от камина, и это подействовало как газовый кран: огонь тут же убавился до обычной интенсивности.

Следи за собой, болван, упрекнул я себя. Как следует следи. Ты все равно что заряженный пистолет.

Никто не проронил ни слова. Мартин угнездился на одном из моих диванов и принялся чистить пистолет, раскладывая детали на журнальном столике. Молли стояла у плиты, помешивая что-то в кастрюле.

Сьюзен села рядом со мной, едва не касаясь меня локтем, и сцепила руки на коленях.

— Что нам теперь остается?

— Отдельные личности, — тихо ответил я.

— Не поняла, — призналась Сьюзен.

— Взятые в целом, люди, как правило, отстой, — пояснил я. — Но это не относится к отдельным экземплярам. Я обращался к Совету. Я рассказал им, что делает Арианна. Я искал у этих людей помощи. Ну, ты видела, что из этого вышло. Так что… Теперь я поговорю с отдельными людьми.

— С кем? — тихо спросила она.

— С теми, кто может помочь.

Я ощутил на себе пристальный взгляд ее темных глаз.

— Некоторые из них, полагаю, не слишком симпатичны?

— Ну, далеко не все.

Она сглотнула.

— Не хочу, чтобы ты ставил себя под удар. Ведь не по твоей вине все это вышло. Если кто-то и должен расплачиваться, пусть уж это буду я.

— Не факт, — возразил я.

— Он прав, — согласился со мной Мартин. — Ну например: ты дорого заплатила за то, что ему не удалось отговорить тебя отправиться в гости к Красной Коллегии.

— Решение принимала я сама, — упрямо проговорила Сьюзен.

— Но не слишком чтобы осознанно, — тихо сказал я. — Ты приняла решение, которое не стоило принимать, потому что не обладала всей необходимой для этого информацией. Я должен был бы дать тебе всю информацию, но не сделал этого. Ну, и вообще, вся та ситуация — не твоих рук дело.

Она устало тряхнула головой.

— Думаю, сейчас нет смысла спорить о том, кто больше виноват.

Мартин начал прочищать ствол пистолета маленьким шомполом.

— Продолжай выполнять задание, — произнес он тоном человека, повторяющего мантру.

Сьюзен кивнула.

— Продолжаем выполнять задание. С чего начнем, Гарри?

— Не «начнем», — поправил я ее. — Я начну. Я спущусь пока в лабораторию, а вы вчетвером посторожите. Только постарайтесь предупредить меня, когда начнутся неприятности.

— Неприятности? Начнутся? — переспросила Сьюзен.

— День сегодня такой.

Молли обеспокоенно оторвалась от своей стряпни.

— Чего вы задумали, босс?

Внутри меня все съежилось, как от ожога, но у меня хватило-таки сил подмигнуть Молли.

— Собираюсь сделать несколько междугородных звонков.

(обратно)

Глава девятнадцатая

Я спустился в лабораторию и принялся чистить свой магический круг. Я слегка замусорил его, собирая второпях все, что могло бы показаться подозрительным. ФБР, а может, Рудольф добавили беспорядка. Убрав все из круга, я тщательно подмел его веником. Когда для ритуальной магии требуется круг, его целостность приобретает едва ли не решающее значение. Любой предмет, попавший в круг или нарушивший его периметр, мгновенно уничтожает его энергетику. Пыль и другие подобные мелкие частицы круга не обрушивают, но понижают его эффективность.

Покончив с подметанием, я взял салфетку и бутылку моющей жидкости и протер круг так, словно собирался делать в нем хирургическую операцию. На это у меня ушло минут двадцать.

Разделавшись с уборкой, я взял с полки старую коробку из-под сигар, в которой у меня хранится речная галька. Собственно, почти все камушки лежат там для маскировки. Я порылся в них до тех пор, пока не нашел гладкого куска огнеупорного обсидиана.

Потом вернулся к кругу и сел в него, скрестив ноги перед собой. Коснулся периметра пальцем, послав в него заряд воли, и вокруг меня с тихим хлопком выстроился невидимой паутиной барьер. На сей раз целью его было сконцентрировать магию, с которой я собирался работать.

Я положил черный камень на пол перед собой, сделал глубокий вдох, распрямил спину и принялся сосредотачиваться. Так, продолжая дышать глубоко и размеренно, я сложил в уме заклинание. Работа была тонкая, и всего несколько лет назад, когда я только начинал обучать Молли премудростям своего ремесла, я бы побоялся взяться за такую. Да и теперь она давалась мне не то чтобы легко.

Настроив сознание должным образом, я сделал еще один глубокий вдох.

— Voce, voco, vocius, — прошептал я и, выждав мгновение, повторил заклинание еще раз: — Voce, voco, vocius.

Так продолжалось пару минут, а я все старался изобразить говорящего по телефону древнего римлянина. Я уже начал сомневаться в том, что этот чертов камень вообще заработает, но тут лаборатория вокруг меня исчезла, сменившись непроглядной чернотой. На ее фоне сделалось видимым энергетическое поле моего круга: бледно-голубой мерцающий цилиндр, начинавшийся от пола и уходивший вверх, словно бы в бесконечность. Правда, мерцание его никак не освещало окружения, словно свету просто не от чего было отражаться.

— Э… — произнес я, и голос мой вернулся ко мне причудливым эхом. — Алё?

— Не гони лошадей, — ворчливо отозвался далекий голос. — Иду.

Мгновение спустя блеснула вспышка, и прямо передо мной возник второй цилиндр, такой же, как у меня. В нем сидел, скрестив ноги, Эбинизер, перед которым лежал черный камень, двойник моего. Выглядел он усталым — волосы всклокочены, глаза ввалились. Из одежды — только пижамные штаны, я даже удивился, как Эбинизеру, в его-то возрасте, удалось сохранить отменную мускулатуру. Но, конечно же, большую часть последних десятилетий он провел, работая у себя на ферме. Такие вещи положительно сказываются на мышцах.

— Хосс, — произнес он вместо приветствия. — Ты где?

— Дома.

— Что там?

— Обереги отключены. Я не один, но не хочу здесь задерживаться надолго. В дело вовлечены полиция и ФБР, и за последние два дня Красные уже дважды пытались меня убрать. А вы где?

— А давай я лучше не буду тебе говорить, — хмыкнул Эбинизер. — Мерлин готовит контрудар, и мы пытаемся выяснить, как много они об этом знают.

— Под этим «мы», я так понимаю, имеется в виду Серый Совет?

Серым Советом мы назвали нашу маленькую нелегальную организацию, действовавшую внутри Белого Совета. В нее входили люди, которые видели молнии и слышали гром, а следовательно, отдавали себе отчет в том, что чародеям по всему миру грозила все большая опасность оказаться уничтоженными или порабощенными нашими противниками вроде вампиров Красной Коллегии или Черного Совета.

Черный Совет — организация в значительной мере гипотетическая. Ряды ее состоят из некоторого количества загадочных типов в черных мантиях с капюшонами на манер толкиновских Кольценосцев. Они обожают призывать в нашу реальность разных смертельно опасных демонов и вообще водить шашни со всеми сверхъестественными расами, до которых им удается дотянуться. Цели их не всегда ясны, но нашему Совету они чинят помехи уже довольно давно. Мне доводилось встречаться с отдельными их представителями, однако твердых доказательств существования этой организации нет ни у меня, ни у кого-либо еще.

Слухи об их существовании встречались большинством членов Белого Совета насмешками и обвинениями в паранойе — вплоть до прошлого года, когда агент Черного Совета убил больше шести десятков чародеев, а прежде сумел внедриться в той или иной степени в мозги почти девяноста пяти процентов работавших в эдинбургской штаб-квартире. Воздействия не избежали даже члены Совета Старейшин.

Предателя вычислили и нейтрализовали, но дорогой ценой. После этого Белый Совет смирился-таки с мыслью о том, что в мире действует безликая, безымянная организация, и что некоторое количество ее представителей, возможно, входит в Белый Совет, действуя конспиративно.

Паранойя и недоверие. Они все сильнее овладевали умами Белого Совета, в то время как его предводитель, Мерлин, так и отказывался признавать существование Черного Совета — возможно, из боязни того, что его соратники начнут переходить на сторону врага. Однако этот его выбор оказал на и без того запуганных, измотанных войной чародеев прямо противоположное воздействие. Вместо того чтобы пролить свет на сложившуюся ситуацию, Мерлин добился только того, что его братья-чародеи сделались еще уязвимее для страха.

Это и привело к созданию Серого Совета, состоявшего из меня, Эбинизера и некоторого количества других, организованных в мелкие ячейки — так любому другому Совету, Черному или Белому, было бы сложнее узнать о нашем существовании и уничтожить одним ударом. В общем, мы старались сохранить здравый рассудок в безумное время. Все это могло обойтись нам очень и очень дорого, но, полагаю, всегда найдутся люди, физически не способные стоять и смотреть на то, как творится зло. Они просто обязаны что-то с этим поделать.

— Угу, — подтвердил Эбинизер. — Я имел в виду именно это.

— Мне нужна помощь Серого Совета, — произнес я.

— Хосс… мы тут все под дамокловым мечом сидим, и он вот-вот готов упасть. То, что творится сейчас в Эдинбурге, может означать конец организованного, контролируемого чародейства. Конец Законов Магии. Это может ввергнуть нас в хаос древних эпох, навлечь на человечество новую волну чернокнижников, порожденных ими монстров и самозваных полубогов.

— В силу ряда причин, сэр, мне всегда спокойнее, когда я сижу под этим мечом. Привычка, должно быть.

— Хосс… — нахмурился Эбинизер.

— Мне нужна информация, — настойчиво продолжал я. — Есть одна девочка. Кому-то что-то должно быть известно о ее местонахождении. И мне известно, что Совет мог бы нарыть что-нибудь. Белый Совет захлопнул дверь у меня перед носом. — Я упрямо задрал подбородок. — А как насчет Серого?

Эбинизер вздохнул, и его усталое лицо показалось мне еще более усталым.

— То, что ты сейчас делаешь, правильно и справедливо. Но неумно. И это урок, которого ты еще не усвоил.

— Какой еще урок?

— Случается, Хосс, — очень мягко произнес он, — что ты проигрываешь. Иногда тьма забирает всех. Иногда монстр уходит из твоей западни, чтобы наутро снова убивать. И ты ничегошеньки, ни одной чертовой капли не можешь сделать, чтобы помешать этому.

— То есть, — взорвался я, — вы хотите сказать, что я должен оставить ее умирать?

— Я хочу, чтобы ты спас миллионы, а то и миллиарды девочек, — произнес он словно через силу. — И не обрекал их всех ради спасения одной-единственной.

— Я не брошу ее, — прорычал я. — Она…

Эбинизер сделал движение правой рукой, и мои голосовые связки перестали действовать. То есть губы мои шевелились, я мог вдыхать и выдыхать — но говорить не мог.

Глаза его вспыхнули гневом, что случалось при мне очень и очень нечасто.

— Черт подери, парень, будь умнее! Ты что, не видишь, что творится? Ты же даришь Арианне именно то, чего она хочет. Ты пляшешь как марионетка на ее струнах. Реагируешь именно так, как выгодно ей — это же тебя угробит!

— Я давным-давно говорил тебе, что жизнь настоящего чародея — это жертва, — продолжал он чуть спокойнее, но все еще ворчливо. — Я говорил, что тебе, возможно, придется поступать так, как диктует совесть, пусть даже весь остальной мир и утверждает обратное. Или что тебе придется иногда совершать страшные, но необходимые поступки. Помнишь?

Я помнил. Прекрасно помнил. Я даже вспомнил запах дыма от костра, у которого мы сидели.

Я кивнул.

— Вот тут ты и узнаешь себе цену, — сказал он ровным, чуть хрипловатым голосом. — Работы у нас непочатый край, а времени в обрез, так что у меня нет возможности тратить его на споры с тобой о том, что тебе полагалось бы уже понимать. — Он зажмурился и сделал глубокий вдох, словно брал себя в руки. — Встретимся в Торонто, в обычном месте, через двенадцать часов. — Последние слова он произнес беспрекословно-командным тоном, что я за всю свою жизнь слышал от него всего несколько раз. Он явно ожидал, что я повинуюсь.

Я отвернулся от него. Краем глаза я увидел, как он снова нахмурился, опустил руку, взял свой камень — и я снова оказался сидящим на полу в своей лаборатории.

Я устало подобрал свой камень и сунул его в карман. Потом просто откинулся навзничь на полу, взломав при этом круг, и некоторое время лежал, глядя в потолок. Потом повернул голову влево и высмотрел на полке толстую зеленую папку — в ней я хранил данные существ, которых мог призывать из Небывальщины.

Нет.

Я отвернулся от книги. Призывая всяких тварей ради информации, ты должен им платить. Цена разная, но в любом случае неприятная.

При одной мысли об этом мне сделалось не по себе.

Уж не наступил ли тот самый миг, которого так дожидались все эти твари? Когда положение мое окажется столь отчаянным, что мне придется согласиться ради спасения ребенка почти на все. Ради нее я мог бы пойти на сделку, которую в другом случае даже не рассматривал бы.

Я мог бы даже обратиться к…

Я не позволил себе даже мысленно произнести имя Королевы Воздуха и Тьмы — я боялся, что она каким-нибудь образом услышит это и предпримет какие-либо действия. Она уже несколько лет искушала меня — неназойливо, терпеливо. Порой я даже удивлялся, что она не прилагает особых усилий к тому, чтобы убедить меня. Она наверняка смогла бы это сделать, будь у нее желание.

Теперь я наконец понял. Она с самого начала знала, что рано или поздно настанет день, когда обстоятельства заставят меня позабыть осторожность. У нее просто не было необходимости плясать вокруг меня, обольщая своими предложениями. Зачем, если она могла просто-напросто ждать? Холодный расчет — очень в ее духе.

Впрочем, имелись и другие создания, к которым я мог обратиться, — в голубой папке, что лежала на зеленой. Создания, уступающие Мэб по возможностям и знаниям, но и цену они запрашивали в разы меньшую. Я не слишком рассчитывал на то, что мне удастся добиться от них чего-либо конкретного, но как знать…

Я взял с полки голубую папку, вернулся к кругу и принялся призывать разных своих знакомых, чтобы порасспрашивать их немного.

Спустя три часа, наполненных заклинаниями и прочей магической дребеденью, я так и оставался ни с чем. Я переговорил с духами природы, явившимися в обличии трио визгливых сов, с духами-посыльными, служившими курьерами между различными регионами Небывальщины. Никто ничего не знал. Я вытащил парочку отличавшихся особым любопытством духов, проживавших в нашем мире неподалеку от Чикаго, призвал подданных Тилвит-Тег, с королевой которых поддерживал приятельские отношения. Я спрашивал у духов воды, не слышали ли они чего о Мэгги, и щурился, всматриваясь в мерцание частиц разумного огня.

Вот как раз один из огненных духов продемонстрировал мне картину, длившуюся не дольше трех или четырех секунд, — лицо девочки с фотографии, что показывала Сьюзен, бледной, в потрепанной одежде, дрожащей от страха или от холода, протягивавшей руки к невидимому мне огню. В профиль она сильно напоминала мать: те же большие темные глаза, правильный нос. Подбородок у нее, пожалуй, был мой, и это придавало ее личику силы или упрямства. Ну, и кожа у нее по части смуглости заметно уступала Сьюзен — больше в отца, чем в мать.

Но тут картина исчезла.

Это все, что мне удалось получить.

Через три часа тяжелой работы я плюхнулся на стул; не помню, когда я в последний раз выматывался так сильно. Я не узнал ничего, что могло бы подсказать мне местонахождение Мэгги, или то, что ее ожидало. Если не считать картины, подтверждавшей, что она еще жива, я не добился вообще ничего.

Впрочем, и это лучше, чем полное незнание. Она все еще дышит.

Держись, детка. Папа спешит на помощь.

Я посидел еще минуту-другую, собираясь с силами. Потом взял бумагу, карандаш и написал:

Ива,

Нужна твоя помощь.

Я ищу маленькую девочку, попавшую в руки к нехорошим людям.

Свяжись со мной, пожалуйста.

Гарри Дрез…

Прежде, чем я успел дописать фамилию, зазвонил телефон.

Это я установил контакт с Архивом — магическим собранием всех записей человечества за всю историю его существования. Все они хранились в голове девочки-подростка. Я не шучу: вся сумма людских знаний находилась в руках ребенка, которому только-только еще предстояло осенью пойти в девятый класс.

Знание — сила, и пару лет назад Архив достаточно наглядно это продемонстрировала. Ребенок ненамного старше Мэгги вступил в магическую схватку с созданиями, обладавшими многовековым опытом — и большую часть их одолел. В общем, силой она обладала немеряной, и хотя держалась, как правило, с серьезностью сорокалетней дамы, мне удалось несколько раз заметить в ее поведении черты обыкновенного ребенка. Возможно, именно это помогало ей нести бремя Архива. Я представлял себе, что произойдет, если этот ребенок решит использовать знания хранимого ею Архива — скорее всего это напоминало бы те эпизоды из «Сумеречной зоны»… ну, с ребенком-чудищем, обладающим сверхсилой.

Телефон зазвонил снова. Я поежился и снял трубку. Мы протянули в лабораторию длинный провод, и древний, с дисковым еще набором телефон стоял рядом со столом Молли — это место мы выбрали по причине царившего здесь относительного порядка.

— Алло?

— Говорит Кинкейд, — произнес баритон в трубке.

Кинкейд работал у Ивы шофером, телохранителем, поваром и любимым плюшевым мишкой. А еще он был самым смертельно опасным стрелком из всех, с какими я имел ужас пересекаться по жизни… ну, и одним из сравнительно немногих людей, к которым я питал одновременно и доверие, и неприязнь. Как-то раз он описал мне метод, каким убьет меня, если это потребуется, и, должен признаться, шансы добиться результата представлялись мне почти стопроцентными. Его отличали выносливость, ум и боевой опыт, а также своеобразный кодекс чести наемника: тот, кто оплачивал его услуги, становился для него чуть не важнее самого себя, и не было еще случая, чтобы он отказался от уже заключенного контракта.

— Это Дрезден, — отозвался я. — Линию, возможно, прослушивают.

— Знаю, — буркнул Кинкейд. — Чего вам надо?

— Мне нужно отыскать ребенка. Несколько дней назад ее похитила Красная Коллегия. Мы полагаем, она находится где-то в Мексике.

— Где-то в Мексике? — переспросил Кинкейд, и я почти воочию представил себе его ухмылку. — Вы не пытались еще погулять там, покричать, позвать ее по имени?

— Я собираюсь туда, — сказал я. — Послушайте, просто известно ли ей что-нибудь или нет?

Кинкейд прикрыл чем-то микрофон — возможно, рукой. Я услышал, как он вполголоса задает вопрос. Возможно, мне даже не померещилось ответное сопрано.

Кинкейд вернулся к телефону.

— Ива говорит, что не может вмешаться. Что дело, о котором вы говорите, слишком опасно. Она не берет на себя ответственность нарушить равновесие из страха изменить результат.

— Черт подери, Кинкейд! — прорычал я. — В конце концов, она мне кое-чем обязана. Напомните ей, кто спас ее от этих гребаных психов-динарианцев.

Голос Кинкейда сделался тише, трезвее.

— Поверьте мне, Дрезден, она помнит. Но она не вольна пользоваться своими знаниями так, как это делаем мы с вами. Если она говорит, что не может сказать, она имеет в виду именно это, в самом буквальном смысле. Она чисто физически не в состоянии позволить этой информации высвободиться из ее головы.

Я врезал по стене кулаком и устало привалился к ней, закрыв глаза.

— Скажите ей, что мне позарез нужна эта информация, — попросил я. — Что если она мне не поможет, я раздобуду ее по другим каналам. Тем, что записаны у меня в зеленом блокноте.

Кинкейд снова переговорил с кем-то. На сей раз я ясно расслышал отвечавший ему голос Ивы.

— Она не может сказать вам, где находится девочка, — сказал Кинкейд. В голосе его звучали стальные нотки: он предостерегал меня от попыток давить на Иву. — Но говорит, что может назвать вам того, кто мог бы.

— Любая помощь принимается с благодарностью, — выдохнул я.

— Она просит передать вам, что прежде чем вы попытаете счастья с зеленой книгой, вы можете обдумать еще одну возможность. Полезная информация может находиться у человека, которого вам меньше всего хотелось бы видеть.

Я сразу сообразил, кого она имела в виду, и застонал.

— Черт, — пробормотал я. — Черт, черт.

Я набрал еще один номер. Секретарша осведомилась у меня, кому адресован вызов.

— Это Гарри Дрезден, — негромко представился я. — Будьте добры, соедините меня с закрытой линией мистера Марконе.

(обратно)

Глава двадцатая

— Не нравится мне это, — насупилась Молли. — Вы уверены, что не хотите, чтобы я вас туда сопровождала? Он ведь там не один.

— Определенно не хочу, — подтвердил я. — Мне не нужно, чтобы ты засвечивалась на его радарах.

— Пусть только попробует чего, — пробормотала Молли, стиснув кулак и стукнув им по баранке Голубого Жучка. — Заживо съем, и костей не останется.

— Нет, Молли, — возразил я по возможности тверже. — Даже не думай. Марконе, пусть он и стопроцентно смертен, но от этого не менее опасен. У большинства людей есть какие-то рамки. У него их нет.

— Если он такой опасный, чего вы тогда с ним вообще говорите?

— Потому что у него тоже имеются правила, — ответил я. — И потом… у нас с ним здесь всего лишь короткая встреча. Ты лучше последи, не вмешается ли кто посторонний. А с Марконе я разберусь сам. Идет?

— Идет, — кивнула Молли, напряженно оглядываясь по сторонам. Потом поднесла к губам жестянку энергетического напитка размером с хороший молочный пакет и сделала большой глоток, который мог бы послужить прекрасной рекламой в стиле «Не верь глазам своим — верь жажде своей». — Идет.

Я выбрался из Голубого Жучка и отправился на встречу с джентльменом Джонни Марконе, признанным королем преступного мира Чикаго.

«Бургер-кинг» только-только открылся для посетителей, но зал был уже наполовину полон. Я игнорировал Марконе до тех пор, пока не дошел до кассы. Только получив свои омлет с сосиской и чашку кофе, я направился в дальний угол, где сидел Марконе и стояла его свита.

Само собой, там не обошлось без Хендрикса в костюме размера XXL, с коротко стриженой рыжей шевелюрой. Должно быть, он начал-таки стареть, потому что со времени нашей последней встречи набрал еще несколько фунтов. Сделайся он еще чуть побольше, и ему пришлось бы получать специальное разрешение на проход по мостам. Чуть поодаль стояла мисс Гард, контролируя те зоны помещения, которые не мог видеть Хендрикс. Как всегда, она выглядела светловолосой, атлетически сложенной амазонкой, и наряд ее лишь подчеркивал соблазнительные выпуклости фигуры.

Марконе и за столиком забегаловки сидел, как за директорским столом. Его шелковый костюм стоил, возможно, дороже моей машины; он сидел, облокотившись на стол и сложив пальцы домиком. Он производил впечатление мужчины в самом расцвете сил, безукоризненного во всем, начиная с прически и кончая лакированными туфлями. Он молча смотрел, как я подхожу к столику и ставлю на него свой пластиковый поднос. Я высыпал в кофе четыре из пяти пакетиков сахара и размешал его пластмассовой палочкой.

— А вы есть не будете?

Он взглянул на часы, потом на меня. Глаза у него были цвета потертых долларовых купюр, только менее выразительные. Взгляд их изрядно нервировал, и он без малейших колебаний посмотрел на меня в упор. Мы с ним уже заглядывали в душу друг другу; собственно, именно благодаря этому я знал, насколько опасным может стать человек, сидевший передо мной, и именно поэтому старался обращаться с ним как с франтом и фанфароном. Нельзя выказывать страх перед хищником — это лишь раззадоривает его аппетит.

Я откусил кусок омлета — бледного напоминания о том, как хорош бывает настоящий домашний омлет с сосиской. Тем не менее ради публики я, жуя, изобразил на лице высшую степень удовлетворения.

— Точно уверены? — поинтересовался я, отхлебнув кофе. — Зря, много теряете. Райское наслаждение.

— Дрезден, — произнес Марконе. — Это слишком назойливо. Даже для вас.

— Угу, — с улыбкой согласился я и откусил кусок сосиски.

Хендрикс негромко зарычал.

Я перестал жевать и повернулся к нему:

— Вы действительно в этом уверены, а, здоровяк?

— Хендрикс, — произнес Марконе.

Хендрикс подчинился.

Я кивнул.

— У вас имеется нужная мне информация, — заявил я.

— Несомненно, — согласился Марконе. — Какая информация вам нужна, и что вы готовы за нее предложить?

— Я здесь не за тем, чтобы меняться с вами бейсбольными фотками, Марконе, — буркнул я.

— А я не благотворительная организация, Дрезден, — парировал он. — Насколько я понимаю, это имеет отношение к взрыву здания, в котором находился ваш офис. — Он чуть склонил голову в знак сочувствия.

— Верно, — кивнул я. — Вы прямо сокрушаетесь из-за разрушений.

— Я не отдавал приказа делать это. Я не получил от этого никакой выгоды. Ни политической, ни финансовой. И вы остались живы. Сплошной облом.

Хендрикс снова зарычал — впрочем, возможно, у горилл это означает смех.

— Возможно, это имеет какое-то отношение к зданию. Вам много известно о его владельцах?

Улыбка Марконе сделалась холоднее арктического ледника.

— Только то, что они входят в организацию, служители которой предпринимали попытку вторгнуться в мой бизнес.

Я поднял бровь.

— Кто-то пытался вломиться на вашу территорию?

— Один раз, — ответил Марконе. — Недолго. И безуспешно.

— Значит, возможно, у нас с вами одна и та же проблема.

Марконе посмотрел на меня как на особо тупого школьника.

— Да. Потому мы и встретились.

Я хмыкнул и добил омлет.

— Красная Коллегия зашевелилась. Однако с основными вопросами пусть разбирается Совет. Меня интересует судьба восьмилетней девочки. Красные похитили ее из дому. Я полагаю, ее держат где-то в Мексике. Мне надо знать где.

Взгляд Марконе сделался на пару секундотсутствующим.

— Где-то, — произнес он, помолчав немного. — В Мексике. А точнее нельзя?

— Это все, что мне известно, — признался я.

— С какой целью ее там держат?

— А это что-то меняет?

— Если ее захватили с целью использования в качестве сексуального объекта, ее держат в месте, отличном от того, в котором держали бы, если бы ее намеревались использовать в качестве рабыни на плантациях или донора для трансплантации органа.

Я заскрежетал зубами и на пару секунд отвернулся, очень живо представив себе то, о чем он говорил.

Марконе сощурился.

— Кем она вам приходится, Дрезден?

— Дочь моего клиента, — ответил я, стараясь говорить как можно спокойнее. — Мне кажется, ее собираются принеси в жертву в каком-то магическом ритуале.

— Что ж, это значительно сужает круг поисков, — заметил Марконе. — Насколько я понимаю, ритуал, о котором вы говорите, может происходить только в определенных точках с повышенной энергетикой. — Он покосился на мисс Гард; та кивнула и, выйдя из ресторана, направилась к своей машине. — Подозреваю, Дрезден, что мне даже удастся сузить для вас круг поисков еще сильнее. Давайте-ка поговорим о цене.

— Я намерен использовать полученную информацию для того, чтобы причинить как можно больше вреда тем, кто пытается отобрать у вас вашу территорию, Марконе, — сказал я. — Мне кажется, плата более чем адекватна.

— А если я не соглашусь? — поинтересовался Марконе.

— Тогда мы с вами порываем раз и навсегда, прямо здесь, и после того как я спущу ваших псов с крыши Сирс-Тауэр, я буду мучить вас до тех пор, пока вы все равно не выдадите мне эту информацию.

На лице его вновь заиграла холодная улыбка.

— Вы полагаете, так все и будет?

Я пожал плечами, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица.

— Мне кажется, существует только один способ выяснить это. — Я подался чуть вперед и понизил голос до заговорщицкого шепота. — Однако — чисто между нами — не думаю, чтобы место вам благоприятствовало.

Некоторое время он смотрел на меня сквозь сцепленные пальцы.

— Определенно не благоприятствует, — согласился он наконец. — По крайней мере в той степени, как мне хотелось бы. — Он опустил руки на стол и откинулся на спинку стула. — Я не вижу смысла конфликтовать с вами по этому поводу. И мне еще не приходилось жалеть в случаях, когда я позволял вам избавить меня от врага.

— Я делал это не из любезности к вам.

Он пожал плечами:

— Ваши мотивации несущественны. Важны результаты.

— Вы только не забывайте, что включены в мой список, Марконе. Как только я избавлю город от остального зла, вы отправитесь вслед.

Марконе посмотрел на меня из-под полуприкрытых век.

— Хи.

— По-вашему, это смешно?

— Видите ли, Дрезден, меня мало беспокоят покойники.

Я насупился.

— Это угроза?

— Вряд ли. Рано или поздно — скорее рано — вы дождетесь того, что вас убьют в связи с тем набором иррациональных эмоций, который вы называете своей совестью. Полагаю, это произойдет задолго до того, как мое имя поднимется в верхние строки вашего списка. Мне и пальцем шевельнуть не потребуется. — Он пожал плечами. — Кстати, передача вам информации представляется мне отличным способом ускорить этот процесс. Ну и, разумеется, нанести ущерб ресурсам моих врагов. — Он помолчал, размышляя. — И еще… полагаю, у меня нет никаких возражений против того, чтобы поучаствовать в наказании любой организации, обращающейся с детьми подобным образом.

Я испепелил его взглядом. Отчасти потому, что он, возможно, говорил дело, а отчасти потому, что он еще раз выказал немного человечности, не позволяя мне причислять его к другим носителям зла, рыскающим в этом мире. По причинам личного характера Марконе прилагал изрядные усилия, помогая детям. Любой взрослый житель Чикаго мог стать дичью, мишенью его бизнеса. Но не ребенок. Поговаривали, что немногие служащие его империи, переступившие эту черту, его стараниями исчезли.

Вернулась Гард и, нахмурившись, стала пробираться к нашему столику.

Марконе покосился на нее.

— Ну?

Гард ответила не сразу.

— Он не хочет обсуждать этого по телефону. Он говорит, что вы, разумеется, в любом случае расплатитесь с ним за ответы на вопросы. Он согласен говорить только с Дрезденом. Лично.

Марконе приподнял бровь.

— Любопытно.

— Мне тоже так кажется, — согласилась Гард.

— Гм, — произнес я. — Кто хочет со мной поговорить?

— Мой… работодатель, — ответила Гард. — Донар Ваддерунг, генеральный директор «Монок-секьюритиз».

(обратно)

Глава двадцать первая

Мы с Гард отправились в Осло.

Это звучит так, словно путешествие заняло много времени, однако, поверьте, все произошло очень быстро. Все вообще происходит быстрее в случае, когда вам не нужно беспокоиться о регистрации, таможенном и паспортном контроле и вообще преодолении реальных земных расстояний.

Гард отворила портал в Небывальщину по соседству с зоопарком, вспоров ткань реальности украшенным рунами кинжалом. Тропа провела нас по темному, полному мертвых деревьев лесу и местности, которую она назвала Исландией. Так это или нет, но холод там и впрямь царил изрядный. Вторая Тропа пролегала по льду замерзшего озера и заканчивалась, упираясь в корни исполинского дерева, в стволе которого без труда уместилась бы вся моя квартира и еще осталось бы места для гаража.

Оттуда мы вышли в место, более всего напоминавшее промозглый, сырой подвал, где я оказался лицом к лицу с парой десятков людей в бронежилетах, с автоматическим оружием в руках.

Я не предпринимал решительно ничего. Очень старательно не предпринимал.

Один из мужчин произнес что-то на незнакомом мне языке. Гард ответила, насколько я понял, на том же языке и махнула рукой в мою сторону.

Старший группы еще пару секунд подозрительно всматривался в нас, потом вполголоса скомандовал что-то, и нацеленные на меня автоматные стволы опустились. Двое часовых вернулись на свои места у дверей. Двое других встали перед нами с Гард лицом к порталу — явно на случай, если тем же путем, что использовали мы, надумает пожаловать кто-нибудь еще. Остальные расселись за парой столов с игральными картами; кто-то завалился спать на койки.

— Эйнхерии, — пробормотала Гард, недовольно тряхнув головой. — Дай им хоть небольшой глоток возрожденной смертности, и четыре тысячи лет обучения псу под хвост.

— Я узнал некоторых, — заметил я, мотнув головой в сторону тройки картежников. — Вон те трое. Они были в рядах тех наемников, которых Марконе привел на вечеринку в Провале Рейтов.

Гард покосилась на них и закатила глаза.

— Ну. И что?

— И их услуги доступны другим нанимателям?

— Тем, кто в состоянии такое позволить, — улыбнулась, блеснув зубами, Гард. — Хотя должна вас предупредить, Дрезден, шкала оплаты у них гибкая. Нам сюда.

Следуя за ней, я миновал коридор и несколько помещений, заполненных достаточным количеством оружия, чтобы победить в локальной войне средней интенсивности в любой из выбранных вами эпох. Пирамиды деревянных копий соседствовали с древними «маузерами», а те, в свою очередь — с современными автоматами. Восточные мечи-катаны хранились в одном помещении с кремниевыми ружьями и пулеметами Максима. Один стеллаж привлек мое внимание экзотическим набором ручных гранат — от начиненных дымным порохом бомб с торчавшими из запального отверстия фитилями и до современных светошумовых зарядов. В общем, по содержимому эти помещения напоминали скорее музей, однако количество оружия не оставляло сомнений в том, что мы идем по арсеналу.

Потом мы поднимались в лифте с решетчатыми стенками, сквозь которые я мог разглядеть этажи. Насчитав семь уровней почти одинаковых оружейных складов, я плюнул и бросил это занятие.

— Похоже, ваш босс предпочитает быть готовым ко всему, — заметил я.

Гард улыбнулась:

— Да, это его конек. Один из.

— Вам не кажется, что с этим у него небольшой перебор?

Она внимательно посмотрела на меня, подняв бровь.

— Готовятся, как правило, к тому, чего могут ожидать, — сказала она.

Обдумав эту реплику, я решил, что при всей своей недосказанности, сие означает скорее ожидание чего-то плохого, причем во всех возможных разновидностях.

Лифт тем временем все продолжал подниматься. Оружейные склады сменились другими этажами. Один показался мне огромным спортивным залом, заполненным вспотевшими мужчинами и женщинами. Другой производил впечатление дорогой юридической конторы. Еще один, выкрашенный в стерильно-белый цвет, даже пах антисептиком. На четвертом горели свечи, и хор невидимых голосов тянул псалом. Пятый представлял собой огромную химическую лабораторию. Очередной этаж сплошь заполняли клетки, чьих обитателей я не смог разглядеть по причине их призрачности. Ну, и т. д., и т. п.

Я покачал головой.

— Блин-тарарам. Ни дать ни взять, съехавший с катушек парк аттракционов.

— С той только разницей, — поправила меня Гард, — что ничего из того, что вы видите, не предназначено для развлечения. И не утруждайте себя расспросами. Я все равно не отвечу. О, мы поднялись на первый этаж.

Лифт продолжал подниматься в огромном атриуме высотой десять или двенадцать этажей. В атриум открывались дорогие офисы с обилием деревьев в кадках, декоративной зелени, искусственных водопадов, что в сочетании с огромным зенитным фонарем создавало впечатление большого сада. Звуки офиса, жужжание оборудования, чириканье птиц и журчание водопада сливались в белый шум, полный жизни и движения. Мы миновали атриум, и лифт снова нырнул в шахту.

Мгновение спустя дверь отворилась, и мы вышли в новенькую, с иголочки приемную.

Здесь было все, чему положено быть в подобных помещениях: стойка дежурного секретаря, кресла для ожидающих, кофейный автомат и столик с глянцевыми журналами. С одной лишь разницей: все здесь было сделано из нержавеющей стали. Полы. Стены. Потолок. Даже люстры и кофейник. Разве что журналы оставались контрастными пятнами крикливых красок.

На одной из стен виднелась рельефная эмблема «Монок-секьюритиз», показавшаяся мне скорее гербом на щите, чем корпоративным логотипом: массивное кольцо, рассеченное вертикальной линией. Она вполне могла бы сойти за упрощенное, условное изображение глаза, выбитого из глазницы каким-то острым лезвием — собственно, подобное изображение имеется и у меня на лице; я заполучил этот шрам, когда порез от брови до скулы на долю дюйма промахнулся мимо глаза. А может, это был просто абстрактный символ — ну, например, обозначение округлых мужчины и женщины, поддерживающих друг друга в неустойчивом равновесии. Или — ба! — наложенные друг на друга буквы греческого алфавита, «йота» и «омега». «До последней йоты омега»? Последняя деталь? Может, это означало «все до последней мельчайшей детали»?

А может, это объединяло все это вместе — типа всевидящий слепой глаз.

Угу. Очень похоже на правду.

За стойкой сидели две женщины. Мониторы их компьютеров представляли собой маленькие полупрозрачные облачка, в которых плавали светящиеся знаки и символы. Какая-то ультрасовременная технология, решил я.

Женщины, судя по внешности, были однояйцовыми близнецами. Одинаковая короткая стрижка черных как вороново крыло волос, одинаковые черные костюмы. Одинаковые темные глаза, светившиеся умом и наблюдательностью. Одинаково бледная кожа и примечательные, пусть и не идеально красивые черты. Обе не затерялись бы в толпе, но и на супермодели с глянцевой обложки, пожалуй, не тянули.

Стоило дверям лифта отвориться, как обе встали со своих мест, внимательно глядя на нас. Мне приходилось прежде смотреть в зрачок ружейного дула. На этот раз мне показалось, что в меня целятся сразу четыре. Они стояли неестественно неподвижно. У обеих красовались на голове гарнитуры хэндз-фри, но только одна из двух пробормотала что-то в свой микрофон.

Я сделал было попытку шагнуть из лифта, но Гард предупредительно выставила руку, преграждая мне выход.

— Не шевелитесь, пока вас не пригласят, — посоветовала она. — Они вас убьют. Возможно, и меня заодно.

— В этих краях так любят крутых секретарш? — поинтересовался я.

— Я бы рекомендовала вам поменьше шутить, — чуть слышно шепнула Гард. — Они ничего не оставляют без внимания — и никогда ничего не забывают.

Та секретарша, что говорила в микрофон, сжала и разжала пальцы лежавшей на столе руки. Из-под ногтей со столешницы из нержавеющей стали поползли тонкие завитки серебристой стружки.

Я подумал, не отпустить ли шуточку насчет маникюра… и решил, что не стоит, пожалуй. Вот он, какой я умный Чародей Гаджет.

— А вы апельсины тоже так чистите? — спросил мой рот, не посоветовавшись с остальной частью меня. — А кухонные ножи, там, всякие ножницы и садовый инвентарь не точите? А то у моей домовладелицы есть газонокосилка, так ей не помешала бы помощь девушки вроде ва…

— Дрезден! — прошипела Гард; глаза ее расширились от злости и близкого к паническому ужаса.

Теперь обе секретарши целились в меня своими зрачками еще пристальнее. Та, что до сих пор молчала, чуть сменила позу, словно готовясь шагнуть вперед.

— Ну же, Сигрюн, — повернулся я к своей спутнице. — Я пытаюсь налаживать дипломатию. Моя хитрозадость известна всему миру. Если я буду обращаться к ним не так, как в свое время к королевам Фэйре или вампирским Коллегиям — Коллегиям, во множественном числе, — полубогам и властелинам демонов, как знать, вдруг они почувствуют себя оскорбленными?

Гард внимательно посмотрела на меня, а потом в ее голубых глазах мелькнула этакая бесшабашная дерзость. Надо сказать, ей это шло гораздо больше и выглядело естественнее, чем страх.

— Не уверена, что ваши наглость и бесцеремонность являются достоинствами, каковыми вы их полагаете.

— Йех, — хмыкнул я. — Ценное замечание.

Вторая двойняшка чуть склонила голову набок, прислушиваясь, потом снова выпрямила шею.

— Сию минуту, сэр, — произнесла она и уставила указательный палец в мою сторону. — Вы. Пройдите в дверь за моей спиной. — Палец нацелился в сторону Гард. — Вы. Пройдете следом за ним и представите его.

Гард кивнула и мотнула головой в сторону означенной двери. Мы вышли из лифта и, миновав двойняшек, направились к двери. Те поворачивали головы, не спуская с меня глаз. Поверьте, ощущение было довольно жуткое.

За дверью обнаружился длинный коридор, тоже от пола до потолка из нержавейки. В стенах виднелись многочисленные круглые лючки размером с суповую тарелку, все до одного закрытые. У меня сложилось впечатление, что любой посетитель, отведавший деликатесов из этих тарелок, не попросит после обеда счет.

Завершался коридор еще одной парой стальных дверей, бесшумно отворившихся перед нами. За ними взгляду открылась еще одна отделанная нержавеющей сталью комната, вся обстановка которой состояла из одного-единственного массивного стола, за которым сидел мужчина.

Донар Ваддерунг сидел, подперев подбородок рукой, и хмуро всматривался в голографический дисплей компьютера. Первое, что шепнули мои инстинкты — это что этот человек очень, очень опасен.

Впрочем, на вид в нем не было ничего такого особенного. Мужчина в хорошей физической форме, лет сорока с лишним. Долговязый, подтянутый, он сошел бы за бегуна-марафонца, когда бы не слишком широкие и мощные для этой дисциплины плечи и руки. Прическа у него показалась мне длинноватой для его возраста и чуть неряшливой. Любопытного цвета были у него волосы: готовой вот-вот разразиться ливнем грозовой тучи. И голубой как лед глаз. Второго я не видел — он прятался под черной повязкой. Вертикальный шрам вроде моего навел меня на мысль о том, что я, возможно, не ошибался насчет происхождения корпоративной эмблемы. Еще он носил короткую холеную бородку. В общем, внешность его — особенно повязка — сообщала ему образ типа, отсидевшего тридцать лет из положенного тройного пожизненного заключения, а потом уговорившего охрану отпустить его — к вящему их последующему огорчению.

— Сигрюн, — вежливо приветствовал он мою спутницу.

Гард опустилась на колено и склонила голову. Я не заметил ни тени колебания — движение не показалось мне отработанным ритуальным жестом. Она и правда верила, что Ваддерунг заслуживает такой покорности.

— Господин, — произнесла Гард. — Я привела вам чародея, как вы и просили.

— Отлично, — произнес тот и сделал ей жест встать. Не думаю, чтобы она со склоненной вот так головой видела его, но она мгновенно повиновалась. Возможно, они просто натренировались на протяжении нескольких веков.

— Господин, позвольте представить вам Гарри Дрездена, чародея и Стража Белого Совета.

Я поклонился Ваддерунгу.

— Чародей, это Донар Ваддерунг, генеральный директор «Монок-секью…»

— Полагаю, я достаточно хорошо представляю себе, руководителем чего он является, — перебил я ее вполголоса.

Уголки губ у мужчины чуть скривились в легкой улыбке. Он махнул рукой в сторону стального стула, стоявшего напротив его собственного кресла.

— Прошу вас, садитесь.

Я покосился на голографический дисплей.

— Вы уверены, что готовы рискнуть вот этим? Если я окажусь слишком близко от этого…

Ваддерунг запрокинул голову и искренне расхохотался:

— Я рискну.

— Что ж, я не против, — сказал я, подошел к столу и уселся. Ни подушки, ни чего-либо такого у стула не имелось, но он оказался неожиданно удобным.

— Кофе? — спросил он у меня. — Что-нибудь поесть?

Я помолчал, прежде чем ответить. Подобные встречи накладывают на принимающую сторону определенные обязанности по отношению к гостю. Если Ваддерунг был тем, кем мне казалось, значит (если верить молве) он время от времени выходил в народ проверять, соблюдают ли люди традиции гостеприимства — щедро награждая при этом блюстителей и, напротив, сурово карая скупцов, жадин и садистов.

В сверхъестественном же мире подобные обязанности приобретают у подавляющего большинства его обитателей прямо-таки жизненно важное значение. Даже не знаю почему. Возможно, это имеет какое-то отношение к магическим свойствам порогов и прочим энергетическим барьерам, охраняющим жилище.

— Если только это вас не затруднит, — кивнул я.

— И что-нибудь поесть, — сказал Ваддерунг, обращаясь к Гард.

— Да, господин, — отозвалась она, склонив голову, и вышла.

Хотя хозяин кабинета сидел, не вставая, я понял, что роста он большого. Черт, почти великанского. Стоя, он наверняка оказался бы выше меня на пару дюймов, а уж по сравнению с его плечами мои казались бы так, книжным корешком. Он снова опустил подбородок на руку и внимательно посмотрел на меня ярко-голубым глазом.

— Что ж, — произнес он. — Насколько я понимаю, вам известно, кто я.

— У меня несколько предположений, — ответил я. — Думаю, довольно точных. Сигрюн сама по себе могла уже служить подсказкой. Однако, честно говоря, это никоим образом не связано с тем, зачем я к вам сегодня явился.

В угол голубого глаза сбежались морщинки.

— Так ли?

Я нахмурился и чуть склонил голову набок.

— А это не так?

Объясняя, он поднял руку ладонью вверх.

— Некто, в достаточной мере предусмотрительный, мог бы, например, подготовиться к тому, чтобы в один прекрасный день оказать помощь юному чародею Белого Совета. Возможно, то, кем я являюсь, напрямую связано с тем, почему я здесь.

— Да, пожалуй, такое вполне вероятно, — согласился я. — Чисто формально возможно, что мотивы, по которым вы мне помогаете, носят альтруистический характер. С другой стороны, формально столь же вероятно, что вы двуличны, и что на деле все, что вы хотите — это изыскать возможность получить надо мной власть, пользуясь затруднительной ситуацией, в которой я оказался. — Я пожал плечами. — Не сочтите за оскорбление, но я не вижу особых поводов для альтруизма.

— Столько цинизма для вашего возраста. — Он оглядел меня с головы до пят. — Впрочем, это вполне естественно. Вполне естественно.

— У меня к вам несколько вопросов, — сказал я. — Боюсь, они не настолько философские, как «кто я?» или «что я здесь делаю?», но в данный момент они для меня на порядок важнее.

Ваддерунг кивнул:

— Вы ищете свою дочь.

Я ощутил, как тело мое каменеет.

— Откуда?..

Он улыбнулся, и улыбка у него вышла довольно-таки волчья.

— Я знаю многое, Дрезден. А если не знаю чего-то, то знаю, как это узнать. Подобно тому, как это делаете вы. Это моя работа.

Почти минуту я молча смотрел на него.

— Вам известно, где она? — спросил я наконец.

— Нет, — негромко, но твердо ответил он. — Но мне известно, где она будет.

Я опустил взгляд на свои руки.

— Во что мне обойдется узнать это?

— Чичен-Ица, — произнес Ваддерунг.

Я удивленно вскинул голову и уставился на него.

— Я…

— Не понимаете? — спросил Ваддерунг. — Все не так сложно. Я на вашей стороне, молодой человек.

Я задумчиво запустил пятерню себе в волосы.

— Почему там?

— Красный Король и его ближайшее окружение, Повелители Внешней Ночи, готовятся заварить большую кашу. Для этого им необходимо место с хорошей энергетикой. В данном случае они используют Чичен-Ицу.

— Но почему там?

— Они затевают жертвоприношение. Как в старые времена. — В голосе его зазвучали гневные нотки, от чего меня вдруг пробрал озноб. — Они готовят сглаз на кровной связи.

— Чего?

— Магическое убийство, — пояснил он, — основанное на кровном родстве. Смерть, которой подвергнут приносимого в жертву ребенка, поразит ее братьев, сестер и родителей. А также братьев, сестер и родителей последних, и так далее. Это распространится по всему фамильному древу, пока не останется никого.

Внутри меня все похолодело.

— Я… Я никогда еще не слышал о сглазе такого масштаба. Это ж какая энергия нужна… ужас просто. — Я помолчал, думая. — И все равно, глупость какая-то. Сьюзен была единственным ребенком, и родители ее давно уже умерли. И мои тоже…

Ваддерунг, вскинув брови, посмотрел на меня.

— Правда, так? Они, эти старые монстры, как правило, не упускают ничего.

Я постарался не выдавать своих эмоций. Сглаз, который готовили Красные, убил бы меня, удайся им ритуал. Но не одного меня: они убили бы и единственного моего родственника, сводного брата, Томаса.

— Как это действует? — спросил я внезапно севшим голосом.

— Вырывает из груди сердце, — ответил Ваддерунг. — Терзая его по пути на мелкие клочки. Вам это ничего не напоминает?

— Блин-тарарам, — пробормотал я. Прошел не один год с тех пор, как я перестал вспоминать Виктора Селлза и его жертв. Хотя было время, я просыпался по ночам от кошмарных снов с их участием.

Ваддерунг чуть пригнулся ко мне, и голубой глаз его, казалось, засиял еще ярче.

— Все взаимосвязано, Дрезден. Вся игра. И вы только начинаете догадываться, что за игроки в ней участвуют. — Он вновь откинулся на спинку кресла и помолчал немного, придавая веса своим следующим словам. — Чернокнижник, использовавший это заклятие в Чикаго, не обладал достаточной силой для того, чтобы оно поражало кого-либо, кроме непосредственной мишени. Красная Коллегия обладает. Уже тысячу с лишним лет никто не обладал еще такой силой.

— И целятся они в меня?

— Говорят, человек познается по его врагам, Дрезден. — Он улыбнулся, но смех, угадывавшийся в его словах, так и не прорвался на поверхность. — Вы дерзите существам, которым не составило бы особого труда заставить вас замолчать. Вы сопротивляетесь неодолимым силам по той простой причине, что не считаете их неодолимыми. Вы не склоняете головы ни перед демонами, ни перед ангелами, и вы становитесь на пути у зла, чтобы защитить тех, кто не способен защититься сам. — Он медленно кивнул. — Кажется, вы мне нравитесь.

Я выгнул бровь и несколько секунд молча смотрел на него.

— Раз так, помогите мне.

Ваддерунг задумчиво побарабанил пальцами по губам.

— Боюсь, в этом я вас разочарую. Я… не тот, каким был прежде. Дети мои рассеялись по свету. Большинство их забыли наше предназначение. Когда отступили ётуны… — Он покачал головой. — Вам важно понять, что в этом сражении вам противостоят существа вроде меня.

Я нахмурился:

— Вы имеете в виду… богов?

— По большей части вышедших на пенсию, — уточнил Ваддерунг. — Когда-то им поклонялись целые цивилизации. Теперь их чтут десятки людей, а сила их крови распылена на тысячи отпрысков. Но у Повелителей Внешней Ночи даже остатков этой силы достаточно, чтобы они оказались вам не по зубам.

— Это мне уже говорили, не раз, — заметил я.

Ваддерунг только покосился на меня.

— Позвольте мне помочь вам понять, — произнес он.

И сила сотни кузнечных молотов опрокинула меня со стула на пол.

Я оказался лежащим на спине, задыхаясь как выдернутая из воды рыба. Я пытался пошевелиться, встать, но даже руку от пола не мог оторвать. Я напряг волю, надеясь с ее помощью оградить себя хотя бы от части этой энергии, и…

…и воля моя вдруг столкнулась лоб в лоб с другой. Сила, удерживавшая меня, исходила не от земной магии, как я полагал. Это была простая, голая, грубая воля Донара Ваддерунга, Отца Грома, Отца и Повелителя Асов. Это воля Отца Одина пришпилила меня к нержавеющему полу, и я мог сопротивляться этому не более, чем букашка — опускающейся на нее подошве башмака.

И стоило мне осознать это, как сила исчезла, словно ее и не было. Я лежал на полу, глотая воздух.

— В моих силах убить тебя, юный чародей, — негромко произнес Ваддерунг. — Я мог бы желать твоей смерти. Особенно здесь, в Мидгарде, средоточии моей мощи. — Он встал, обошел стол и протянул мне руку. Я принял ее. Он с легкостью поднял меня на ноги. — Ты окажешься в средоточии их мощи. Их будет дюжина, и каждый почти так же силен, как я. — Он на мгновение положил руку мне на плечо. — Ты упрям, умен и — время от времени — удачлив. Все эти свойства бесценны в сражениях вроде того, что ведешь ты. Но против таких сил тебе не помогут и они. Даже если тебе повезет, и ты сможешь бросить королю Красных вызов в Чичен-Ице, тебя сокрушат так, как это произошло минуту назад. Ты ничего не сможешь поделать, только смотреть, как погибает твоя дочь.

Он смолк и некоторое время просто глядел на меня. Потом дверь кабинета отворилась, и в нее просунула голову одна из секретарш.

— Сэр, — сказала она. — У вас ленч через пять минут.

— Разумеется, — кивнул Ваддерунг. — Спасибо, М.

Она кивнула в ответ и исчезла, закрыв дверь.

Ваддерунг снова повернулся ко мне. В дверь вошла Гард с накрытым подносом. Она поставила его на стальной стол и отступила на шаг назад.

— Вы бросаете вызов судьбе, Дрезден, — сказал Ваддерунг. — Вы устояли перед врагами на порядок сильнее вас. Этим вы завоевали мое уважение.

— Скажите, а я не могу обменять ваше уважение на… дайте подумать… полдюжины валькирий, вашу секретаршу и пару взводов павших героев?

Ваддерунг снова расхохотался. Хороший у него был смех — сердечный; должно быть, так мог бы смеяться Санта-Клаус в молодости, когда он еще гонял футбольный мяч.

— Боюсь, я не в состоянии обойтись без своих секретарш. — Он посерьезнел. — Что же до остальных, то они… в средоточии сил Красных от них будет немного толку. — Он покачал головой. — Нравится это вам или нет, это дела смертных. И улаживать их должны тоже смертные.

— То есть вы мне не поможете, — тихо произнес я.

Он подошел к стальному шкафу, отворил дверь и снял с вешалки пальто. Застегнув пуговицы, он еще раз подошел ко мне.

— Молодой человек, я играю в эту игру уже очень, очень долго. Как знать, может, я уже дал вам именно то, в чем вы нуждались сильнее всего?

Ваддерунг снял крышку с подноса, радушно кивнул мне и вышел.

Я посмотрел на поднос. С чашки чая поднимался пар, рядом лежало три пустых пакетика из-под сахара. Чай благоухал мятой. Мой любимый. Рядом с чашкой лежали на блюдце два пончика, щедро посыпанные сахарной пудрой, без каких-либо других съедобных украшений.

Подняв взгляд, я успел еще заметить, как Ваддерунг в сопровождении секретарш подошел к стене, а потом все трое просто исчезли. Должно быть, в Небывальщину.

— Ну? — спросила Гард. — Готовы идти?

— Минуточку, — отозвался я.

Я сел за стол, медленно, задумчиво выпил чай и съел пончики.

(обратно)

Глава двадцать вторая

Мне просто необходимо было поспать. Мы с Молли вернулись ко мне домой часов в одиннадцать утра. Стоило нам выбраться из машины, как по лестнице к нам выбежал Мыш; увидев нас, он тут же отбросил суровость и принялся вилять хвостом и оживленно обнюхивать обоих. Поэтому спускался я в квартиру, ничего не опасаясь. Мыш спокоен — значит, все в порядке.

Сьюзен с Мартином никуда не уходили; оба занимались делом, равно как и Мистер, приглядывавший за всем со своего наблюдательного поста на самой высокой из моих книжных полок. Сьюзен выбила ковры, устилавшие всю мою маленькую гостиную, и теперь раскатывала их по местам — возможно, не совсем в том порядке, в котором они лежали прежде. Без видимого усилия, двумя пальцами она подняла край дивана, чтобы подсунуть под него угол ковра.

Мартин расставлял книги на полках в алфавитном порядке. Вообще-то за такое святотатство иной и матери родной не пожалеет.

Насколько мог, я подавил естественное возмущение и постарался убедить себя в том, что они хотели как лучше.

— Удача, — сообщила мне Сьюзен. — Ну, по крайней мере частичная. Наши люди вычислили, кто проследил нас до этого места.

— Угу, — кивнул я. — И кто же?

— Ээбы, — ответила она.

Тут в комнату спустилась Молли и остановилась, нахмурившись при виде происходящего. Ну, конечно, после визита ФБР и копов в моей квартире царил некоторый беспорядок, и все же. Должно быть, Молли привыкла к моей берлоге не меньше моего.

— Звучит как «Рэбы», только запоминается хуже.

Мартин мотнул головой.

— Эстебан и Эсмеральда Баттисты, — пояснил он. — Одна из супружеских пар, которых Красная Коллегия использует для работы на выезде.

— Одна из?.. — удивился я.

— Путешествующие вдвоем супруги привлекают меньше внимания, — сказала Сьюзен. — В том числе со стороны органов правопорядка — чем эти пары и пользуются. Так оно гораздо благообразнее.

— Вроде вас с Мартином, — предположил я.

— Да, — подтвердил Мартин. — Несомненно.

— Эстебан с Эсмеральдой опасны, — продолжала Сьюзен. — Действуют не по шаблону, непредсказуемо, что само собой примечательно, если речь идет о вампирах. Без колебаний жертвуют подчиненными, если это требуется ради достижения результата. Знаешь, мне кажется, что это все благодаря какой-то извращенной любви, которую они питают друг к другу. Которая делает их эмоциональнее.

— Они просто выдающиеся психи, — не согласился Мартин. — Не путай это ни с чем другим.

— Кстати, Гарри, ты говорил, что один ушел? — вспомнила Сьюзен. — Возможно, Эстебан. Он часто срывается раньше других — возможно, этим и объясняется то, что он до сих пор жив. Эсмеральда скорее всего вела наблюдение с крыши соседнего дома — и она же, возможно, привела в действие взрывное устройство.

— По логике вещей, и нападение на меня перед входом в контору ФБР — тоже их рук дело, — сообразил я. — Наглухо тонированные окна машины. А сам стрелок сидел в глубине салона, подальше от окна.

— Очень похоже, — согласилась Сьюзен. — В случае острой необходимости они и днем могут орудовать — закутавшись с головы до пят, конечно.

Я хмыкнул.

— Выходит, Эстебан и Эсмеральда…

— Ээбы, — решительно поправила меня Сьюзен.

— Выходит, Ээбы не столько бойцы, сколько организаторы. Я верно понял?

— Достаточно верно, — сказал Мартин, и в голосе его послышались едва уловимые нотки одобрения.

— То есть им и их вампирской команде полагалось только следить за вами? А когда они увидели, что вы направляетесь прямиком в их информационный центр, им поневоле пришлось действовать. Они пытались защитить информацию. Что ж, логично.

Сьюзен нахмурилась и кивнула.

— Конечно, — согласился Мартин. — Трудно предсказуемо, но никак не глупо.

— Тогда почему, — продолжал я, — если они по распоряжению графини только следили за вами… Почему они пытались меня убить?

Мартин открыл рот, нахмурился и снова закрыл.

— Я хочу сказать, Арианна ведь хочет насладиться моими страданиями, так? Но мертвым я страдать никак не могу. Если я уйду со сцены раньше времени, это ей всю радость испортит.

— В рядах Красной Коллегии нет единства, — пробормотала Сьюзен. — Это единственное объяснение. Столкновение интересов — похоже, в верхних эшелонах их власти.

— Или, — вздохнул Мартин, — покушение предприняли не Ээбы.

— Но меня в последнее время вроде никто не хотел убить, — сказал я. — А Ээбов я видел накануне вечером. Все-таки они — самое простое объяснение.

Мартин чуть склонил голову набок.

— Не забывайте, что все ваши рассуждения пока не более чем теория. Никак не факт. У вас, Дрезден, нет недостатка во врагах.

— Э… Гарри? — подала голос Молли.

Я повернулся в ее сторону.

— Я не знаю, стоит ли мне влезать в разговор со всякими глупостями, но… Если внутри Красной Коллегии раскол… Что, если и похищение, и все такое… что, если это только прикрытие для чего-то другого? Что она затеяла внутри своей коллегии, а? То есть я хотела сказать, может, все это затеяно не ради вас? Или, ну, не только ради вас?

Несколько секунд я тупо смотрел на нее.

— А что, может, и так, — произнес я наконец. — И вообще, кто сказал, что я — центр Вселенной?

Молли закатила глаза.

— Хорошая мысль, Кузнечик, — похвалил я ее. — Это стоит иметь в виду. Возможно, нас используют для того, чтобы отвлечь внимание.

— А это что-то меняет? — спросила Сьюзен. — Я хочу сказать, в свете наших проблем?

Я пожал плечами:

— Думаю, скоро мы это узнаем.

Она поморщилась.

— Если Ээбы работают не на Арианну, а на другую партию, это лишает нас последней нити. Я-то надеялась, что смогу убедить их выдать нам, где держат Мэгги.

— В любом случае стоит попробовать, — буркнул Мартин. — Если нам, конечно, удастся их поймать.

— Можно попытаться, — сказал я. — Или постараться блокировать Чичен-Ицу, чтобы отбить Мэгги, когда Красные доставят ее туда для своих фокусов с магией.

Сьюзен, широко раскрыв глаза, повернулась ко мне.

— Что?

— Они готовят свою церемонию в Чичен-Ице, — объяснил я, встретился взглядом со Сьюзен и кивнул. — Я это узнал. Она будет там. А нам остается отбить ее.

Сьюзен издала исполненный свирепого торжества вопль и прыгнула на меня через всю комнату. От неожиданности я даже врезался спиной в книжную полку. Она обвила меня ногами и прижалась губами к моим губам.

Губы ее оказались жаркими как пламя, сладкими, и стоило им коснуться моих губ, как по всему моему телу разбежался огонь, на некоторое время испепеливший в голове все более или менее разумные мысли. Руки сами собой сомкнулись, прижимая ее к себе, такую теплую, такую настоящую, такую… такую… в общем, крепко ее обняли. Сердце забилось вдвое чаще, и голова слегка пошла кругом.

И тут в комнате послышался утробный, предупреждающий рык Мыша.

— Родригес! — рявкнул внезапно напрягшийся Мартин.

Сьюзен оторвалась от меня губами. Когда она открыла глаза, они оказались совершенно черными — в точности как у вампиров Красной Коллегии. Мои губы и язык продолжало щипать — это напоминало слабое эхо отравления ядовитой слюной Красных. На ее лице, шее и руке проступили багровые татуировки. Мгновение она смотрела на меня затуманившимся взглядом, потом медленно зажмурилась и оглянулась через плечо на Мартина.

— Ты на грани, — очень тихо, успокаивающим тоном сказал он. — Тебе нужно прийти в себя. Перевести дух.

На мгновение на лице Сьюзен промелькнуло нечто, похожее на злость. Потом она поежилась, несколько раз перевела взгляд с Мартина на меня и обратно и осторожно отстранилась.

— Сейчас тепло, солнечно, — продолжал Мартин, мягко взяв ее под локоть. — Идем, прогуляемся по солнышку, и все будет хорошо.

— Солнце, — пробормотала Сьюзен все еще хриплым, чувственным голосом. — Ну да, солнце…

Мартин смерил меня взглядом, каким порой и убить можно, и они со Сьюзен вышли на улицу.

— Что ж, — заметила Молли, когда они отошли от двери на достаточное расстояние. — Очень глупо со стороны вас обоих.

Я оглянулся на нее через плечо и нахмурился.

— Ну, я что вижу, то и говорю, — вполголоса продолжала моя ученица. — Вы же знали, что она с трудом контролирует свои эмоции, свои инстинкты. Ей не надо было так на вас бросаться. А вам — целовать ее в ответ. — Она поморщилась. — Кто-то мог от этого пострадать.

Я машинально потер губы (которые все еще продолжало щипать) и подавил вспышку гнева.

— Молли…

— Да понимаю я все, — упрямо сказала она. — Правда. Послушайте, ну ладно, вам она дорога. Может, вы ее даже любили. Но дальше-то так все равно не получится. — Она развела руками. — Ну, так все выходит, вот такая реальность, и вам придется с этим жить. И отмахиваться от этого не получится. Стоит вам сблизиться с ней, босс, и ничего хорошего не выйдет.

Я испепелил ее взглядом, и как я ни старался сдержать злость, получалось у меня это плохо.

— Поосторожнее, Молли.

Молли побледнела и отвернулась. Но все же сложила руки и сделала еще попытку.

— Я говорю это, Гарри, потому что мне жалко.

— Жалко Сьюзен? — удивился я. — Ты же ее совсем не знаешь.

— Не Сьюзен, — возразила она. — Вас.

Я шагнул к ней.

— Да ты ни хрена, ничегошеньки вообще о нас со Сьюзен не знаешь, Молли.

— Знаю, например, что вы корите себя за то, что с ней случилось, — выпалила она. — А вот подумайте-ка, будет ли ей приятно, если она вдруг забудется, целуясь с вами, и, очнувшись, увидит, что перегрызла вам горло и выпила всю кровь, а сама превратилась в монстра? Вы что, хотите, чтобы ваш роман закончился вот так?

От этих ее слов мне захотелось визжать. Даже не знаю, что удержало меня от того, чтобы ее ударить.

Ну, разве тот факт, что она ни за что и никогда не поверила бы в то, что я на такое способен.

А потом она говорила дело. Ну, по крайней мере не без логики.

Поэтому я сделал глубокий вдох, зажмурился и подождал, пока гнев не погаснет. Что-то я начал уставать от таких штук.

Правда, когда я все-таки заговорил, голос мой звучал чуть надтреснуто.

— Это что, занятия у чародея развили у тебя тягу манипулировать другими?

Она пару раз шмыгнула носом, и я вдруг понял, что она тихо плачет.

— Н-нет, — ответила она. — Это все мама.

Я понимающе хмыкнул и кивнул.

Она посмотрела на меня и вытерла рукавом слезы с лица.

— Вид у вас кошмарный.

— Я тут кое-что выяснил, — сказал я.

Она прикусила губу.

— Наверняка пакость какую-нибудь. Так ведь?

Я кивнул.

— Еще какую. Мы… — Я тряхнул головой. — Я даже не знаю, сможем ли мы что-нибудь поделать без поддержки Совета.

— Наверняка сможем, — сказала она. — Всегда можно придумать что-нибудь.

— Ну… с этим некоторая проблема, — буркнул я, косясь на ближайшую ко мне полку с переставленными по-новому книгами. — Знаешь, мне… Пожалуй, мне нужно побыть немного одному.

Молли посмотрела на меня взглядом, каким обычно смотрят на хрупкий, готовый разлететься от одного чиха предмет.

— Вы уверены?

Мыш издал негромкий скулящий звук.

— Я не собираюсь предпринимать никаких крайностей, — заверил я ее. Ну да, если и собираюсь, то не сейчас еще. — Мне просто нужно немного собраться с мыслями.

— Ладно, — вздохнула она. — Пошли, Мыш.

Мыш опасливо покосился на меня, но послушно затрусил за Молли вверх по лестнице.

Я отправился в ванную, разделся и забрался под холодную воду. А потом постоял под душем, пытаясь думать.

По большей части в голову лезли мысли о том, как сладки были губы у Сьюзен. Я подождал, пока ледяная вода не понизила интенсивность этих мыслей до приемлемого уровня. Потом поразмышлял над предостережением Ваддерунга насчет Красной Коллегии.

В свое время я имел дело с разными очень крутыми типами. Однако среди них не имелось ни одного богоподобного существа — или их потомка, или кем им там приходились Повелители Внешней Ночи. Таких нельзя просто вызвать на прямой поединок и победить. Ну, конечно, я тоже не лишен кое-какой силы. Черт, да я, будучи в хорошей форме, вполне могу претендовать на место в первой двадцатке или тридцатке чародеев планеты — принимая в расчет голую силу, конечно. Да и опыта и мастерства у меня только прибавлялось. Дайте мне еще пару сотен лет, и я за место в первой тройке смог бы поспорить.

Разумеется, если Марконе прав, мне таких вершин не светит. А уж этот хищник — повелитель каменных джунглей вовсе не дурак. Честно говоря, я сказал бы, что шансов пережить два или три следующих дня у меня почти нет.

Я не мог бросить вызов боссам Красной Коллегии и победить.

Но у них в руках моя девочка.

Ну да… Подумать, так то, что эта девочка была именно моей, вряд ли что-то меняло. Мне полагалось впадать в ярость из-за любой девочки, попавшей в лапы к этим монстрам. И все же разница имелась. Мэгги — моя дочь, и это чертовски много для меня значило.

Я стоял под душем до тех пор, пока холодная вода не загасила все гормоны, все эмоции и всю бездумную жажду крови за кровь. Подумав еще немного, я решил, что у меня осталось три возможных варианта действий.

Враг силен. Значит, я мог бы выйти на поле боя, собрав под свои знамена как можно больше сил. Я мог бы мобилизовать всех друзей, всех союзников, всех потусторонних существ, кто хоть чем-то мне обязан. Любая помощь могла бы сыграть роль в битве — а я не сомневался в том, что наше противостояние выльется в битву исторического масштаба.

Проблема заключалась в том, что единственные, кого я мог бы привлечь на помощь в этой отчаянной битве, — мои друзья. И мои друзья погибли бы. Мне пришлось бы использовать их в качестве живого щита, а я не питал сомнений насчет того, чего это будет стоить. Мои друзья погибли бы. Большинство. Черт, возможно, даже все, да и я вместе с ними. Возможно, мне удалось бы прорваться к девочке и уйти с ней, пока друзья будут отдавать за это свои жизни. А что потом? Провести остаток дней в бегах с Мэгги? Вечно в оглядке, нигде не задерживаясь дольше пары дней?

Второе, что я мог бы сделать, — это перевести конфронтацию в какую-нибудь другую плоскость. Изыскать способ подобраться к девочке поближе, схватить ее и исчезнуть, избежав обреченного напровал первого пункта предыдущей программы. Опять-таки, и жертвовать друзьями не пришлось бы.

Но, конечно, чтобы добиться такого результата, мне пришлось бы изыскать еще способ сделаться умнее и хитрее существ, обладающих тысячелетним опытом конспирации и подрывной деятельности. Не будучи до ужаса умными и осторожными, они просто не смогли бы выжить в агрессивном окружении вроде нас с вами. Вот ведь хорошо было бы, если бы удалось грохнуть по башке пару часовых, переодеться в их форму, а потом пробраться в ней в тыл врага с друзьями — Трусливым Львом и Железным Дровосеком. Только сомневаюсь, что все вышло бы так просто.

(Себе-то я отвел роль Страшилы. И то верно: будь у меня мозги, я бы придумал план получше.)

Короче, открытая потасовка с командой всех звезд представлялась мне плохой идеей. И скорее всего не сработала бы.

Но и скрытое проникновение в сердце Красного Королевства — идея ненамного лучше. И тоже вряд ли сработает.

Значит, остается третий вариант. Немыслимый вариант. Вернее, он был немыслимым всего несколько дней назад. До того, как я узнал, что я отец.

Моя карьера чародея вышла, скажем так, довольно активной. Мне удалось надрать задницу многим чертовски сильным тварям. И по большей части я выходил из этих передряг целым, а на память о тех случаях, когда мне это не удавалось, остались шрамы — и телесные, и всякие другие. Многие именитые игроки видели во мне оружие страшной разрушительной силы.

Некоторые предлагали мне силу.

Чертову уйму силы.

То есть если бы я вот прямо сейчас собрал все доступные мне резервы — не принимая в расчет ярлычки с ценами на них — это, вполне возможно, изменило бы расклад сил в игре. Это сделало бы меня на порядок круче безбашенного молодого чародея. Это придало бы моим способностям такую силу, такую точность, о которых я раньше и мечтать не мог. Это подарило бы мне шансы рассчитывать на помощь новых союзников. Это дало бы в мое распоряжение почти неограниченный арсенал, предоставило бы возможности, которых раньше для меня просто не существовало.

Но что потом?

Я не смогу бежать вместе с Мэгги, чтобы защищать ее от монстров.

Я сам стану монстром.

Ну, может, не сразу. Даже не за одну неделю. Но рано или поздно то, что я приму, изменит меня. И я, возможно, не буду против этого возражать — если вообще замечу, что происходит. Такова природа этой силы. Ты не ощущаешь, как она тебя меняет.

Ничто не предупредит тебя о том, что душа твоя почернела.

Вариант номер три имел одно общее свойство с первыми двумя: я его не переживу. Во всяком случае, таким, каков я сейчас, — тем, кто пытался сделать мир хоть немного светлее и безопаснее, тем, кто пытался помочь, пусть это и не всегда получалось, тем, кто верил в такие понятия, как семья, как ответственность, как любовь.

Но Мэгги, возможно, и останется жива. Если я, конечно, сделаю все как надо. Жива, но останется сиротой. Так или иначе, сиротой.

Черт, как я устал.

Может, выхода и нет вовсе, прошептал голосок где-то у меня в голове.

Я выключил воду и снял с крючка полотенце.

— А ну отставить такие мысли, Дрезден, — приказал я себе. — Выход есть. Есть выход, слышишь? Тебе всего только осталось его найти.

Я вытерся и всмотрелся в искорябанное, все в шрамах, небритое лицо в зеркале. Никак не из тех лиц, которые нравятся детям. Девочка, возможно, разревется, разглядев меня как следует.

А может, это самое лицо и должно быть у человека, который благополучно вытащит ее из толпы кровожадных тварей. Слишком рано выбрасывать белый флаг.

Я не имел ни малейшего представления, что буду делать. Я знал только, что не могу сдаться.

(обратно)

Глава двадцать третья

Я набрал номер мобильника Мёрфи.

— Мёрфи слушает.

— Привет, Мёрф. Как дела?

— Нас могут прос…

— Знаю, — перебил я ее. — Знаю. Мой номер тоже. Эй, парни из ФБР! Вам еще не надоело работать без перерыва, а?

Мёрфи фыркнула в трубку.

— Что у тебя?

— Подумываю, не прикупить ли мне драный дверной коврик в комплект к взломанной двери и сломанному косяку, — ответил я. — Да, ребята, спасибо и за это.

— Не превращай Бюро в сплошных демонов, — возразила Мёрфи. — По части бездарности они не круче любых других. Они эффективны ровно настолько, насколько позволяет им плохая информированность.

— Как твоя квартира? — поинтересовался я.

— Пришли, обыскали и ушли. Им помогали Роулинз, Столлингз и дюжина ребят из ОСР. ФБРовцы даже пропылесосили и вынесли за собой мусор, когда закончили.

Я невольно хохотнул.

— И ребята из отдела на этом успокоились?

Голос у Мёрфи звучал решительно довольно.

— Они пришли по особой просьбе агента, назначенного на это дело.

— Тилли?

— Ты что, с ним уже познакомился?

— Ага, и рад этому. Он о тебе хорошо отзывался.

— Он айкидока, — сообщила Мёрфи. — Я бывала у него в школе несколько раз, типа вела мастер-класс. И он давал несколько у нас в зале — по вооруженным единоборствам.

— Ого. Так это он научил тебя бою с посохом?

— Он. Только это было раньше. Очень давно.

Я хмыкнул:

— Жаль, что довелось познакомиться с ним вот так. Даже стыдно.

— Ребята в Бюро, в общем-то, неплохие. Все из-за Рудольфа. Ну, или того, кто дергает Рудольфа за ниточки.

Тут мне в голову пришла одна мысль, и я помолчал немного.

— Гарри? Ты еще на проводе?

— Угу, прости. Я тут как раз собирался выползти ради сандвича с говядиной. Тебя такое интересует?

— Еще бы. В двенадцать?

— В двенадцать.

Мёрфи повесила трубку, но гудков я не услышал.

— Эй, — сказал я в микрофон. — Если кто-то из вас, ребята, присматривает еще за моей квартирой, не могли бы вы передать копам — пусть проследят, чтобы никто не пытался спереть мой постер к «Звездным Войнам». Это оригинал. — После этого я с мстительным наслаждением положил трубку на рычаг. Не знаю почему, но эта маленькая плюха для ФБР доставила мне детскую радость.

Двадцать минут спустя я спустился к Мак-Энелли.

По причине раннего часа народа в зале было немного, и мы с Мёрфи устроились за столиком в углу — подальше от окон, а значит, и от лазерных микрофонов. На случай, если федералы удвоили свою подозрительность.

Я обошелся без преамбулы.

— Кто сказал, что Рудольф получает приказы от непосредственного начальства? Или вообще от кого бы то ни было в Чикаго?

Она нахмурилась и подумала немного. Я терпеливо ждал.

— Ты ведь не веришь в это сам, — сказала она наконец. — Правда?

— Мне кажется, стоит покопать. Очень уж вид у него нервный был при нашей последней встрече.

— Угу, — задумчиво кивнула Мёрфи. — У меня дома тоже.

Я посвятил ее в подробности того, что она пропустила, и у меня дома, и в конторе ФБР, и к концу рассказа она кивала вполне убежденно.

— Валяй, продолжай.

— Мы оба знаем, что карьеристы вроде Рудольфа мало переживают, орудуя с официальной санкции. Они слишком наслаждаются, колошматя людей по башке дубинкой своей власти.

— Ну, не знаю насчет всех, — усомнилась Мёрфи, — но уж Рудольф точно такой, чтоб ему пусто было.

— Угу. Так вот, на этот раз он весь издергался от нетерпения. Я бы сказал, от отчаяния. — Я поведал ей, как он вел себя вообще, и у меня дома в особенности, и при допросе в конторе. — Тилли сказал, что Рудольф из кожи вон лез, только бы натравить ФБР на меня.

— И ты ему веришь? — спросила Мёрфи.

— А ты?

Она пожала плечами:

— Туше. Но из этого еще не следует, что кто-то использует Рудольфа в своих целях.

— Думаю, использует, — сказал я. — Он действует без полного одобрения начальства. Его явно подталкивает кто-то другой — кто-то, кого он боится… Отсюда и нервозность, и спешка.

— Что ж, может, и так, — согласилась Мёрфи. — Только зачем он все это делает?

— Кто-то очень хочет сделать так, просто чтобы я не участвовал в поисках Мэгги. С этой целью Рудольфа на меня и натравили. Потом, когда Тилли меня отпустил, они перевели события на следующий уровень и попытались убрать меня прямо у выхода из ФБР.

При упоминании о покушении голубые глаза Мёрфи сделались совсем ледяными.

— Как они смогли так скоро выдвинуть кого-то к нужному месту?

Я попробовал сложить все это у себя в голове.

— После того как Тилли выставил Рудольфа из кабинета, я оставался там сравнительно недолго. Минут десять — максимум пятнадцать. Вполне достаточно времени для того, чтобы позвонить, доложить о провале, а его нанимателю — послать убийцу, ты не считаешь?

Мёрфи тоже подумала и медленно покачала головой.

— Только если они находились очень, очень близко и двигались со скоростью хорошо смазанной молнии. Но… Гарри, очень уж спокойно в тебя стреляли, слишком гладко для того, кого бросили в бой в самый последний момент.

Я нахмурился, а потом мы оба замолчали, когда к нашему столу подошел Мак и поставил пару маленьких бутылочек коричневого стекла. Мак худощав, лыс, и я ни разу не видел его одетым иначе, чем в темную одежду и белоснежный, без единого пятнышка передник. Мы поблагодарили его, и он отошел.

— Ладно, — сказала она и отхлебнула из горлышка. — Возможно, наниматель Рудольфа держал убийцу на месте заранее. В качестве предосторожности на случай, если ты сумеешь освободиться несмотря на все усилия.

Я мотнул головой.

— Логичнее было бы, если бы убийца ждал у входа в здание с тем, чтобы убрать Рудольфа, как только тот исполнит свою роль. Кем бы ни был наниматель, он в любом случае не мог не принять мер предосторожности: убрать из цепи одно звено, чтобы ничто не могло привести к ним. Только когда Руди позвонил и сообщил, что ему не удается удержать меня за решеткой, они дали стрелку приказ сменить цель.

Из чего следовало… что я получил три пули, предназначенные для Рудольфа.

— Гарри? — окликнула меня Мёрфи. — Чего это ты ржешь?

— Так, шутку одну вчера услышал, — хмыкнул я. — А сейчас дошло.

Она нахмурилась.

— Тебе нужно отдохнуть. Вид у тебя как из преисподней. Ты достаточно устал, чтобы тебя на хи-хи пробило.

— Чародеи не хихикают, — возразил я с некоторым трудом, потому что задыхался. — Это так, кашель.

Она вопросительно покосилась на меня и сделала еще глоток пива. Она ждала, пока я отсмеюсь достаточно, чтобы вновь обрести способность говорить.

— Выяснил что-нибудь про Мэгги?

— Вроде того, — ответил я, сразу протрезвев. — Мне кажется, я знаю, где она будет через несколько дней. — Я рассказал все, что нам удалось узнать о намерениях графини, опустив все, что касалось моих собственных нарушений закона вроде кражи, незаконного проникновения и вандализма. — В общем, вот как раз сейчас, пока я с тобой разговариваю, все связываются со своими источниками в Мексике.

— Сьюзен? — спросила она.

— И отец Фортхилл, — добавил я. — Надеюсь, вдвоем они смогут выяснить, что происходит в Чичен-Ице.

Мёрфи кивнула.

— Как она держится? — поинтересовалась она как бы невзначай.

Я сделал еще глоток из бутылки.

— Она считает, что Молли ко мне неровно дышит.

— Ух ты, — фыркнула Мёрфи. — Должно быть, ей потребовались все ее вампирские способности, чтобы додуматься до этого.

Я уставился на нее.

Секунду она молча смотрела на меня, потом закатила глаза.

— Ну же, Гарри. Правда? Ты что, действительно ни сном, ни духом?

— Э… — пробормотал я, продолжая тупо на нее таращиться. — Ну, да.

Мёрфи ухмыльнулась, глядя на свою бутылку.

— Как-то всегда неожиданно натыкаться на одну из твоих слепых зон. У тебя их немного, но уж те, что есть, шириной в милю. — Она тряхнула головой. — Кстати, ты так и не ответил на мой вопрос.

Я кивнул.

— Сьюзен в неважном виде. Это мягко говоря — все из-за вампирских штук.

— Ну, не знаю, Гарри. Судя по тому, что ты говорил, не думаю, чтобы тебе надо было искать в этом что-либо свыше материнских переживаний.

— Возможно, — согласился я. — Так или иначе, она на пределе.

— Как и ты, — заметила Мёрфи.

Я насупился.

— Чего?

Она выгнула бровь и невозмутимо встретила мой взгляд.

Я начал уже злиться на Мёрфи, но все же заставил себя подумать над ее словами.

— Правда?

Она медленно кивнула.

— Ты не заметил, что последние минут пять притопываешь левой ногой?

Я насупился еще сильнее, но опустил взгляд на ногу. Та отбивала по полу довольно бойкий ритм — аж мышцы начинали уставать.

— Я… нет.

— Я твой друг, Гарри, — тихо напомнила она. — И я говорю тебе, что вот прямо сейчас ты тоже не совсем в себе.

— Моего ребенка собираются убить монстры, Мёрф. Может, сегодня ночью, может завтра. Скоро. У меня нет времени оставаться психически здоровым.

Мёрфи снова кивнула, потом вздохнула, как вздыхает человек, сбросивший с плеч непосильную ношу.

— Так что? Чичен-Ица?

— Похоже на то.

— Клево. Когда будем нападать?

Я покачал головой.

— Мы не можем налететь на них как в вестерне. Они нас просто в пыль разотрут.

Она нахмурилась.

— Но Белый Совет…

— Совет с нами не выступит, — перебил я ее, не сумев скрыть досады. — А что до твоего вопроса… Мы не знаем пока точно, когда состоится ритуал. Мне нужно добыть больше информации.

— Рудольф, — задумчиво произнесла Мёрфи.

— Рудольф. Кто-то, кто замешан в этом деле — возможно, кто-то из Красных — использует его. Я намерен отыскать этого «кого-то» и насовать ему по носу до тех пор, пока он не выплюнет чего-нибудь, что я мог бы использовать.

— Мне кажется, я и сама не прочь потолковать с Рудольфом. Начнем каждый со своего конца и встретимся где-нибудь посередине, а?

— Вполне себе план действий. — Я помахал Маку и изобразил пантомиму с невидимым сандвичем в руках, а потом и в зубах. Он кивнул и повернулся к Мёрфи.

— Ты тоже хочешь сандвич с говядиной?

— Мне казалось, у тебя нет времени оставаться психически здоровым?

— Нет, — согласился я. — Но оставаться голодным тоже нет времени.

(обратно)

Глава двадцать четвертая

— Как полицейский детектив смог позволить себе такое? — спросила Молли.

Мы сидели в Голубом Жучке на тихой улочке жилого квартала в Крествуде. Время близилось к вечеру, небо набухло низкими облаками. Дома вдоль улицы выстроились как на подбор, не маленькие. Пожалуй, дом Рудольфа, адрес которого дала мне Мёрфи, был мельче остальных, но ненамного. А еще задним фасадом он выходил прямо на лесопарк графства Кука, и сочетание леса и старых деревьев на участках придавало району уютный, пасторальный такой характер.

— И не мог бы, — вполголоса ответил я.

— Вы хотите сказать, он нечист на руку? — уточнила Молли.

— Возможно. А может, просто его семья богата. Или, возможно, он набрал кредитов по самое по немогу. В том, что касается покупки домов, люди часто ведут себя как последние идиоты. Переплачивают лишнюю четверть миллиона только за престижность квартала. Или покупают дом, за содержание которого заведомо не смогут платить. — Я покачал головой. — Надо бы вообще заставить их проходить тест на зачатки здравого смысла, прежде чем делать им предложение.

— А что, может, это не так и глупо. Всем хочется, чтобы дом был не просто кровом, но и означал что-нибудь. Может, эти деньги, что они переплачивают, придают им больше веса?

Я поморщился.

— Я бы предпочел, чтобы мне веса придавали… Ну, скажем, древний могильник под бассейном, или если бы я построил все собственными руками, или еще что-нибудь такое.

— Не все так равнодушны к мишуре, как вы, босс, — заметила Молли. — Может, для них важно сознавать эту избыточную стоимость своей недвижимости.

— Все равно глупо, — буркнул я.

— С вашей точки зрения — да, — согласилась Молли. — Тут все дело в точке зрения.

— А с точки зрения нуждающихся эта лишняя четверть миллиона баксов, потраченных на престиж, представляются чертовой уймой жизненно необходимых пищи и лекарств, которые могли бы достаться людям, если бы извращенец со здоровенным особняком в пригороде не выбросил их на ветер, пытаясь компенсировать микроскопический размер собственного мужского достоинства.

— Ха, — скептически хмыкнула Молли. — И их дома куда симпатичнее вашего.

— Ну… — неопределенно протянул я.

Лежавший на заднем диване Мыш негромко рыкнул во сне, и я, повернувшись, почесал его за ушами, пока он не стих.

Молли молчала почти целую минуту, прежде чем подать голос.

— Что мы еще можем делать?

— Кроме как сидеть и ждать? — переспросил я. — Это наблюдательный пост, Молли. То, чем ты сейчас занимаешься — это дозор.

— Наблюдательный пост — отстой, — заявила Молли и выпятила нижнюю губу, чтобы сдуть упавшую на глаза прядь волос. — Как так получается, что этим не занимается Мёрфи? И почему мы не предпринимаем никаких магических штучек?

— Мёрфи отслеживает перемещения Рудольфа на работе, — ответил я. — Я наблюдаю за его домом. Если его наниматель действительно хочет убить его, это самое логичное место для засады.

— А магией мы не занимаемся потому, что…

— А что бы предложила ты?

— Поисковые заклятия на Рудольфа и на Мэгги, — без колебаний ответила она.

— У тебя есть кровь Рудольфа? Или волосы? Может, обрезки ногтей?

— Нет, — призналась она.

— Выходит, его заклятием не отследить.

— Но как насчет Мэгги? — не сдавалась она. — Ну знаю, знаю, нет у вас ее волос и ничего такого, но меня-то вы нашли раз с помощью маминой крови, правда? Разве нельзя попробовать то же самое с вашей кровью?

Я несколько раз вдохнул-выдохнул как мог ровнее, чтобы не пропустить в голос нотки досады.

— Первым же делом попробовал. Сразу же, как положил трубку, поговорив со Сьюзен.

Молли нахмурилась:

— И не вышло? Почему?

— Не знаю, — признался я. — Может, потому, что тут все сложнее, чем прямое кровное родство. Может, для успешной работы поискового заклятия нужно, чтобы, помимо голой генетики, ребенок и родитель ощущали какую-то семейную общность — это может усиливать эффект заклятия. А может, Красные используют какую-то магическую блокировку поисковых заклятий — одному Богу известно, чему они научились за годы этой войны. — Я устало покачал головой. — А может, дело просто в расстоянии. Я ни разу еще не пытался отыскать что-то на расстоянии больше пары сотен миль. Я слыхал о заклятиях с радиусом действия в пару сотен миль, но не от тех, кто проделывал это сам. Уж не думай обо мне так плохо, Кузнечик. Разумеется, я пытался. Стал бы я иначе тратить полдня на обзвон своих информаторов.

— О… — протянула Молли. Вид у нее сделался несчастный. — Угу. Извините.

Я вздохнул, откинулся на подголовник и закрыл глаза.

— Да ничего. Это ты извини, детка. Просто я взвинчен немного.

— Совсем немного, — кивнула она. — Гм… А нам обязательно сидеть вот так у всех на виду? То есть, я хотела сказать, почему мы не прячем машину или еще что-то в этом роде?

— Угу, — подтвердил я. — Нам нужно держаться на виду.

— Зачем?

— Я прикрою глаза, ладно? — сказал я вместо ответа. — Совсем ненадолго. Побудь начеку, хорошо?

Она опасливо покосилась на меня, но послушно кивнула.

— Хорошо.

Я зажмурился, но не прошло и полутора секунд, как Молли дернула меня за локоть.

— Гарри, проснитесь. У нас гости.

Я открыл глаза и обнаружил, что хмурый день сменился ранними сумерками. Глянув в зеркальце заднего вида, я заметил тормозивший у тротуара белый спортивный автомобиль. Водитель выключил ближний свет и вышел из машины.

— Долго же он добирался, — буркнул я.

Молли хмуро покосилась на меня.

— О чем это вы?

— Это я назначил ему встречу здесь. Не знал, где его искать.

Молли уставилась в заднее окошко, и даже Мыш поднял голову, чтобы оглядеться по сторонам.

— Ох, — сообразила Молли, а хвост Мыша неуверенно похлопал по спинке дивана.

Я выбрался из машины и пошел навстречу сводному брату. Вампиру.

Мы с Томасом можем служить образцом контраста. Я ростом в шесть с полтиной футов и худ как щепка. Томас чуть ниже шести футов и просится на обложку журнала по фитнесу. У меня волосы темно-каштановые, и последнее время я стригу их коротко с боков и сзади, чуть длиннее сверху. Даже так они имеют тенденцию сбиваться на любую сторону спустя несколько минут после того, как я пройдусь по ним расческой. У Томаса волосы черные, от природы волнистые, до плеч. Как правило, я одет в джинсы, футболку и свой любимый черный кожаный плащ. На Томасе в этот раз были белые, подогнанные по фигуре кожаные штаны, белоснежная шелковая рубашка и плотный шелковый, белого же цвета пиджак, украшенный замысловатой вышивкой. Лица как у него обыкновенно видишь на рекламных щитах. Как у меня — на объявлениях типа «разыскивается…».

При этом у нас похожие подбородки, да и глаза схожи если не по цвету, так по форме. Это у нас от мамы.

Мы с Томасом познакомились уже взрослыми. Он был со мной во многих из самых страшных мест, куда меня заносило. Он не раз спасал мне жизнь.

Я кивнул.

— Скажи «масленка».

Томас зажмурился.

— Что-что?

— Тогда стопроцентно сойдешь за Железного Дровосека.

— Чего-о?

— Ладно, проехали. — Я вздохнул. — Слушай, в целом так. У меня восьмилетняя дочь. Сьюзен мне о ней прежде не говорила. Ее похитила графиня Арианна.

— Гм… — сказал Томас. — Знай я об этом, может, добрался бы быстрее.

— Не мог говорить ничего по телефону. Тут припутались полиция с ФБР, их используют в виде помехи. — Я мотнул головой в сторону дома, не доезжая которого стоял мой Жучок. — Коп, живущий в этом доме, снюхался с теми, кто пытается мне навредить. Я тут сижу, чтобы отловить либо его нанимателя, либо того, кому поручено его убрать, и вынуть из него максимум возможной информации.

Томас посмотрел на меня:

— Я дядя.

Я провел ладонью по лицу.

— Извини, — сказал он. — Я-то думал, ты звал меня просто поболтать — ну там, как тебя огорчает, что со мной сделала Белая Коллегия. Мне нужно собраться с мыслями.

— Собирайся быстрее, — буркнул я. — Время на счетчике.

Томас несколько раз кивнул и, похоже, взял себя в руки.

— Ладно. Значит, ты ищешь… Как ее зовут?

— Мэгги.

Брат застыл на пару секунд и коротко кивнул:

— Хорошее имя.

— Сьюзен так и решила.

— Выходит, ты ищешь Мэгги, — сказал он. — И тебе нужна моя помощь.

— Не знаю точно, когда, но ее должны доставить в Чичен-Ицу. Возможно, сегодня, самое позднее завтра.

— Зачем? — удивился Томас. — И какое это имеет отношение ко мне?

— Ее собираются принести в жертву, чтобы навести порчу на весь наш род, — объяснил я. — Когда ее убьют, заклятие убьет сначала ее братьев и сестер — если бы они у нее были, — потом родителей, потом их братьев и сестер, ну, и так далее.

— Постой-ка. У Мэгги еще и братья с сестрами есть? Гляжу, ты тут не терял времени зря.

— Да нет же, чтоб тебя! — буркнул я с досадой. — Я просто объяснял, как действует родовая порча.

Брови его поползли вверх.

— Ох, черт. То есть, ты хочешь сказать, эта штука и меня убьет?

— Именно это я и пытаюсь тебе, черт подери, вдолбить. Тебя тоже.

— Гм, — пробормотал Томас. — Я решительно против. — Глаза его снова округлились. — Постой. А что с остальными Рейтами? Им что, тоже угрожает опасность вместе со мной?

Я покачал головой:

— Ну, точно не знаю.

— Голод мне в глотку! — выругался Томас. — Ладно. Тебе известно, где она будет находиться. Ты хочешь, чтобы я седлал коня и помог тебе вернуть Мэгги, как в тот раз, с Молли?

— Нет, если только другого выбора не останется. Что-то я сомневаюсь, чтобы нам удалось пережить открытую атаку на короля Красных на его же поле.

— Нет, конечно, у нас двоих шансов никаких. Но с поддержкой Сове…

— Никакой поддержки, — перебил я, охрипнув от злости. — Они так рвутся поддержать нас, что их за версту не разглядеть.

Глаза моего брата вспыхнули от ярости.

— Вот жопы.

— Поддерживаю предыдущий комментарий, — кивнул я.

— Так что нам тогда делать?

— Мне недостает информации, — признался я. — Добудь мне все, что сможешь. Все про любую активность в Чичен-Ице и вокруг, вдруг кто-нибудь видел маленькую девочку в окружении Красных — все, что угодно. Наверняка найдется что-нибудь, что поможет отыскать уязвимое место в их броне. Если бы нам удалось узнать, где они ее держат, мы могли бы напасть на это место. Или если бы мне удалось вдруг узнать, какой магией они это место обороняют, может, я мог бы пробить в ней брешь, чтобы сцапать девочку и сделать ноги. В противном случае…

— В противном случае, — договорил Томас, — нам придется атаковать их в Чичен-Ице. Что западло.

— Не то слово — западло. Расподлейшая заподлянка.

Томас нахмурился:

— А что, если позвать на помощь Лару? А она могла бы набрать подкреплений у других кланов Коллегии.

— С какой стати ей мне помогать? — поинтересовался я.

— Из самосохранения. По этой части она сильна.

Я хмыкнул.

— Не уверен, что опасность угрожает кому-либо из остальных твоих, — признался я.

— Если ты не уверен, то и они тоже, — заметил Томас. — Уж во всяком случае, если ты этого не знаешь, Лара и подавно.

— Ну, на твоем месте я бы не слишком на это полагался. Нет. И потом, если с этим явлюсь к ней я, она решит, что это я от отчаяния.

Томас сложил руки на груди.

— Что ж, возможно, это и не самое удачное предложение. Но ты не посмотрел на это с другой стороны.

— А?

Томас опустил руки и снова поднял их на манер Вонны Уайт, оглашающей буквы с барабана телевикторины.

— Одно не подлежит сомнению: мне угрожает опасность. Она захочет мне помочь.

Я смерил его скептическим взглядом.

Томас пожал плечами:

— Я теперь играю в команде, Гарри. И это известно всем. Если она позволит, чтобы со мной что-либо случилось, когда я просил ее о помощи, это не понравится очень многим. Очень не понравится. Уверен, она не захочет ничего такого.

— Для того, чтобы этот аргумент сработал, об угрозе должно быть известно как минимум остальной части Коллегии, — возразил я. — И они захотят узнать, почему это кровная порча, нацеленная на меня, угрожает тебе. Тогда все догадаются о нашей с тобой кровной связи, не только Лара.

С минуту Томас, нахмурившись, обдумывал услышанное, потом пожал плечами.

— И все-таки. Может, все-таки стоит попробовать подлезть к ней с этим. Ты же знаешь, моя сестра горазда на выдумки. — Лицо его вдруг сделалось подчеркнуто-нейтральным. — Особенно в том, что касается устранения препятствий. Возможно, она могла бы и помочь тебе.

Обычно я отметаю такие предложения, даже не задумываясь. На этот раз…

На этот раз я задумался.

Лара знает Красную Коллегию, возможно, как никто другой. На протяжении многих лет она действовала совместно с ними. Ну, и являлась закулисным правителем Белой Коллегии, заслуженно гордящейся мастерством шпионажа, шантажа, подкупа, совращения и прочих способов добиться цели скрытыми, непрямыми средствами. Если кто-то и знает о Красных больше других, так это Лара Рейт.

Счетчик продолжал тикать. Время, отпущенное Мэгги, истекало. Я не мог позволить себе быть привередливым.

— Я бы предпочел не делать этого, — тихо произнес я. — Мне нужно, чтобы ты поискал все, что сможешь, чувак.

— Что случится, если я не найду ничего?

— Если так… — Я тряхнул головой. — Если я ничего не сделаю, умрет моя дочка. И мой брат. Я не смогу жить с этим на совести.

Томас кивнул.

— Посмотрю, может, что и получится.

— Не смотри. Делай.

Это вышло у меня настолько резко, что брат поморщился, пусть и едва заметно.

— Ладно, — кивнул он. — Дава…

Голова его резко повернулась в сторону дома Рудольфа.

— Что? — выдохнул я.

Он поднял руку, дав знак молчать.

— Стекло бьется, — пробормотал он. — Много стекла.

— Гарри! — крикнула Молли.

Я повернулся и увидел, как распахивается дверца Жучка, а из нее вываливается Молли, обеими руками удерживающая за ошейник Мыша. Мой пес тоже смотрел в сторону дома Рудольфа, и в груди его клокотал глухой булькающий рык, какой я слышал всего несколько раз — при встрече со сверхъестественными хищниками.

— Кто-то пришел за Рудольфом, — бросил я и ринулся вперед. — Бегом!

(обратно)

Глава двадцать пятая

Примерно секунду, а может, даже полторы я являл собой крутого парня на острие атаки, а потом мои брат и пес оставили нас с Молли далеко позади. И ведь можно подумать, я не занимаюсь бегом на регулярной основе, да и Молли тоже, пусть и не так старательно. К тому моменту, когда я одолел половину расстояния, Томас с Мышом уже огибали дом, каждый со своей стороны, чтобы зайти с тыла.

— Исчезни, Кузнечик! — крикнул я, и Молли на бегу исчезла, спрятавшись за самой лучшей своей завесой. У нас ушло еще четверть минуты на то, чтобы одолеть остаток расстояния, а потом я обогнул дом с той стороны, с которой это только что сделал Томас. Свернув за угол, я увидел, что в большой стеклянной двери, ведущей с деревянного крыльца в дом, зияет огромная дыра. Откуда-то из глубины дома доносилось низкое, гулкое уханье, как от большого сабвуфера.

Одним прыжком я одолел ступеньки крыльца и едва не столкнулся с тучей осколков стекла, обломков дерева, пластика и сухой штукатурки, в которую превратился кусок стены рядом со мной. Я только-только успел сообразить, что снаряд, пробивший дырку в стене, — это мой брат, как что-то черное, огромное и стремительное проломилось сквозь стену, увеличив дырку раз этак в пять.

Это «что-то» оказалось в паре шагов от меня, а я так и не успел затормозить. Все, что мне оставалось сделать, — это вытянуть руку и схватиться за перила в дальнем углу крыльца. Руку, правда, пришлось сразу же отдернуть, потому что «что-то» разнесло перила в щепки взмахом длинного, неописуемо быстрого когтя. Гулкое уханье сделалось громче и чаще, и до меня вдруг дошло, что я слышу биение его сердца, громкое, как басовый барабан.

Я не тешил себя надеждой на то, что смогу удрать от столь быстрого существа. Нас с ним разделяло шага два или три, но оно мгновенно сократило дистанцию и метнулось мне в лицо.

Я отчаянно извернулся, выхватил жезл и выпустил в него огненный заряд, но оступился и упал. Огонь, правда, попал по назначению, но это помогло мне не больше, чем если бы я швырнул в тварь резиновым утенком.

Я подумал было, что мне конец, но тут на крыльцо вырвался из дома Мыш, окутанный бледно-голубым сиянием. Одним огромным прыжком он одолел разделявшее их расстояние и приземлился прямо промеж широких, причудливо ссутуленных плеч угрожавшей мне твари. Когти Мыша впились монстру глубоко в спину, а мощные челюсти сомкнулись на короткой, почти неотделимой от плеч шее.

Тварь дернулась от боли, но не издала ни звука. Она навалилась на меня — конечно, напасть полноценно, клыками и когтями, Мыш ей помешал, но и одного веса ее, помноженного на скорость, хватило, чтобы у меня затрещали ребра, а ногу пронзила резкая боль.

Мыш опрокинул гадину на землю, терзая ее зубами, царапая когтями спину и вообще причиняя ей максимум боли. Вечерний воздух содрогался от его рыка, и при каждом рывке с его шерсти срывалось облачко голубого света.

По всем правилам, твари полагалось бы уже издохнуть, вот только ей этого, похоже, никто не сказал. Она извернулась, отскочила от земли как резиновый мяч, схватила Мыша за хвост и швырнула его вверх. Мыш описал в воздухе крутую параболу и врезался в землю с силой пудовой кувалды, взвизгнув от боли.

Не раздумывая, я вскинул жезл, закачал в него как мог больше огня Души и с криком «А ну не трожь мою собаку!» разрядил в гадину.

Струя белого огня сорвалась с конца жезла и полоснула тварь от бедра до затылка, воспламенив ее плоть. Тварь снова беззвучно содрогнулась от боли, и барабанная дробь ее пульса сделалась еще чаще. Гадина упала и задергалась на земле, оставив в покое Мыша.

Я попытался встать, но больная нога отказывалась держать меня, а от внезапно навалившейся слабости руки повисли плетьми. Я так и лежал, задыхаясь, не в силах пошевелиться. Мыш, пошатываясь, поднялся на ноги; язык вяло свешивался из его пасти. За спиной у меня кто-то застонал, и, с трудом оглянувшись, я увидел сидевшего с вывернутым под неестественным углом плечом Томаса. От модного прикида остались одни лохмотья, из живота — рядом с пупком — торчала какая-то железяка, а половину лица сплошь заливала кровь, слишком бледная для человеческой.

— Томас! — крикнул я. Или сделал попытку крикнуть. Какая-то странная акустика была здесь, в невидимом туннеле, в котором я вдруг оказался. — Вставай, чувак!

Он посмотрел на меня пустым, оглушенным взглядом.

Тварь тем временем дергалась уже медленнее. Я повернулся и увидел, что она успокаивается, пульс снова делается ровнее. Теперь я смог наконец разглядеть ее получше.

Размером она была с хорошего быка, и пахло от нее соответственно. Впрочем, последнее, возможно, потому, что я ее немножко пережарил. Причудливая форма тела намекала на то, что она способна с равной легкостью передвигаться как на двух, так и на четырех конечностях. Черной кожей она смахивала на Красного вампира в истинном своем обличье, а голова напоминала одновременно человечью, кошачью (не домашней киски, а ягуара или пумы), а может, еще и крокодилью… или кабанью. И все на ней — и глаза, и язык, и весь рот — имело эту же угольно-черную окраску.

И, несмотря на все, что я только что с ней проделал, она начинала снова подниматься.

— Томас! — крикнул я. Или прохрипел.

Тварь тряхнула головой, и взгляд ее черных как смерть глаз уперся в меня. Она двинулась ко мне, задержавшись только для того, чтобы отшвырнуть в сторону оказавшуюся у нее на пути мою оглушенную собаку. Мыш приземлился бесформенной грудой — он явно пытался удержать равновесие, но не смог.

Я поднял жезл, нацелил его в надвигающуюся тварь, но сил у меня хватило лишь на тонкую струйку дыма, не более того.

И тут камень, прилетевший из ниоткуда, врезал твари по шнобелю.

— Эй! — послышался голос Молли. — Эй, Капитан Асфальт! Смоляное Чучелко! Ау!

Мы с гадиной разом повернулись на голос и увидели Молли, стоявшую у всех на виду ярдах в двадцати от нас. Она швырнула еще камень, и тот ударил гадину в широкую грудь. Барабанный бой ее сердца снова участился и сделался громче.

— Ну давай, красавчик! — выкрикнула Молли. — Давай поиграем! — Она повернулась к твари боком и до ужаса развратно повела бедром. — Что, слабо?

Тварь напряглась и с потрясающей быстротой метнулась к ней.

Молли исчезла.

Тварь грянулась о землю в том месте, где только что стояла Молли, и выставленные вперед, сжатые в подобие кулаков лапищи зарылись в землю на добрых восемь дюймов.

Послышался издевательский смех, и еще один булыжник, прилетев откуда-то слева, ударил в тварь и отрикошетил в сторону. Гадина в ярости бросилась в том направлении — и Молли снова исчезла. И она снова отвлекла на себя тварь камнем и несколькими ужимками, чтобы снова исчезнуть.

Правда, с каждым разом она оказывалась все ближе к гадине — очень уж быстро та перемещалась. Но при этом с каждым разом обе оказывались все дальше от нас троих. Пару раз Молли даже выкрикнула:

— Торо! Торо! Оле!

— Томас! — окликнул я. — Вставай давай!

Брат несколько раз моргнул, делаясь постепенно все живее и осмысленнее. Потом провел рукой по окровавленному лицу, с силой мотнул головой, чтобы стряхнуть кровь с глаз и опустил взгляд на металлический стержень, торчавший у него из живота. Взялся за него рукой, поморщился и медленно вытащил. Железяка оказалась на поверку шестидюймовой стальной косынкой, какой крепят деревянные брусья, — судя по всему, из стены, сквозь которую он пролетел. Томас со стоном уронил железяку на землю, и глаза его на мгновение закатились.

Я видел, что его второе «я» берет верх. Кожа его сделалась еще бледнее; казалось даже, будто она начинает светиться. Дыхание выровнялось мгновенно, а кровоточивший порез на лбу стал быстро затягиваться. Он открыл глаза, и цвет их сменился с ярко-голубого на голодный серебристый.

Томас легко вскочил на ноги и покосился на меня.

— У тебя кровь идет?

— Не, — мотнул головой я. — Я в порядке.

В нескольких футах от нас Мыш тоже поднялся на ноги и отряхнулся, звякнув медальонами. Молли скрылась за углом дома, откуда почти сразу послышался оглушительный грохот.

— На этот раз будем действовать с головой, — сказал Томас, обращаясь не ко мне, а к Мышу. — Я пойду первым, отвлеку его. А ты хватай его за сухожилия. Похоже, надо покалечить ему не меньше двух конечностей, чтобы обездвижить по-настоящему.

Мыш одобрительно гавкнул, издал раскатистый рык, и вокруг него снова сгустилось неяркое голубое свечение.

Томас кивнул, нагнулся и подобрал обломок разбитого крыльца — брус четыре на четыре дюйма, длиной ярда в полтора.

— Не парься тут, Гарри, — сказал он. — Мы быстро.

— Давай, Бригада Дрездена, — прохрипел я.

Они рванули с места и скрылись из вида. Я услышал, как Томас испустил боевой клич, довольно неплохо имитирующий Брюса Ли, а следом за этим — треск ломающегося дерева.

Секунду спустя свой боевой рык издал Мыш. А потом за домом замерцали разноцветные вспышки — это Молли отвлекала внимание гадины своей световой магией. Физического вреда гадине это причинить не могло, а вот ослепить — запросто; Молли здорово наловчилась устраивать всякие световые и шумовые эффекты. Она называла это «рейв-пати-заклятием», и на последнее Четвертое июля устроила на дворе у родителей такой фейерверк, что на соседней магистрали собралась большая пробка из глазеющих водителей.

Очень мне не нравилось валяться, скрючившись от боли и довольствуясь лишь отзвуками и отсветами кипевшего за домом боя. Я снова попробовал опереться на ногу, и снова безуспешно. Поэтому я остался лежать, стараясь не потерять сознания и дышать не слишком глубоко. Гадина определенно сломала мне как минимум одно ребро.

Именно в этот момент я заметил две пары горящих красных глаз, смотревших на меня из леса с безошибочно узнаваемой пристальностью хищника. Глаза медленно, бесшумно, но неумолимо приближались.

До меня вдруг дошло, что все, кто мог бы мне помочь, типа заняты другим.

— Ох, — выдохнул я. — Ох, блин.

(обратно)

Глава двадцать шестая

Глаза рванулись ко мне, а потом что-то темное и твердое с силой врезало мне по челюсти. Я и без того был на грани обморока. Удара хватило, чтобы вырубить меня окончательно.

Я смутно осознавал, что меня поднимают и закидывают на плечо. Потом меня довольно долго, тошнотворно быстро несли куда-то. Это продолжалось достаточно долго для того, чтобы меня успело стошнить. Сил у меня, правда, не хватило даже на то, чтобы попасть в похитителя.

Примерно вечность спустя меня бросили на землю. Я лежал тихо, в надежде убедить моего похитителя в том, что я слаб как котенок. Что оказалось несложно, потому как я таким и был. Актер из меня, как правило, никудышний.

— Не нравится нам это, — произнес женский голос. — У его Силы нехороший запах.

— Надо терпеть, — возразил мужской голос. — Это может быть хороший трофей.

— Оно нас подслушивает, — заметила женщина.

— Мы знаем, — ответил мужчина.

Я услышал мягкие, приглушенные толстым слоем хвои шаги, и женщина заговорила снова, на сей раз тише. Голос у нее звучал… голодным, что ли.

— Бедное создание. Такое израненное. Давай мы его поцелуем, и оно уснет. Это было бы милосердно. И Он будет нами доволен.

— Нет, любовь моя. Он будет нами удовлетворен. Это не одно и то же.

— Разве мы не поняли уже один простой факт? — едко парировала она. — Никогда Он не представит нас Кругу, сколько трофеев ни принесли бы мы Коллегии. Мы чужие, выскочки. Мы не из первых Майя.

— На протяжении вечности многое может измениться, любовь моя. Мы будем терпеливы.

— Ты хочешь сказать, Он может пасть? — Она испустила очень неприятный смешок. — Тогда с какой стати мы воздаем почести Арианне?

— Об этом лучше не думать, — решительно возразил он. — Если мы будем думать об этом слишком часто, Он может узнать. Он может покарать. Мы ведь понимаем?

— Понимаем, — без энтузиазма согласилась она.

А потом чьи-то крепкие как сталь пальцы схватили меня за плечо и перевернули на спину. Надо мной шли кругом темные силуэты деревьев — только темные силуэты на фоне подсвеченного чикагскими городскими огнями небосклона.

Впрочем, даже этого света с трудом, но хватало, чтобы разглядеть бледные, тонкие черты женщины ростом с ребенка. Нет, правда, роста в ней было четыре фута с полтиной, хотя пропорции тела у нее соответствовали взрослому человеку. Светлая, очень светлая кожа, россыпь бледных веснушек — на вид я дал бы ей лет девятнадцать. Еще ее отличали светло-каштановые волосы, очень прямые, и очень, очень необычные глаза. Один светлый, голубой как лед, второй — темно-зеленый, и у меня почему-то сложилось впечатление, будто существо, скрывающееся за этими разномастными глазами, безумно.

Одежду ее составляли платье с длинными, свободными рукавами и надетое поверх него подобие плаща, приталенное и без рукавов. При этом она оставалась босой — это я знаю точно, потому что она поставила босую ногу мне на грудь и наклонила голову посмотреть на меня.

— Мы опоздали. Смотри, оно начинает портиться.

— Вздор, — отозвался мужской голос. — Это идеально подходящий экземпляр. Смертным чародеям, любовь моя, положено быть израненными, но крутыми.

Я поднял взгляд и увидел второго говорившего. Этот оказался повыше, футов пяти с половиной ростом, с коротко стрижеными рыжими волосами, черной бородкой и потемневшей как бронза от загара кожей. Одежду он носил черную, шелковую — казалось, он явился сюда прямиком с репетиции «Гамлета».

— Ага, — произнес я. — Вы, должно быть, Эстебан и Эсмеральда. Я о вас слышал.

— Мы знамениты! — прошипела маленькая женщина, улыбнувшись мужу.

Он смерил ее хмурым взглядом и вздохнул.

— Воистину, это мы. И здесь — дабы помешать тебе позволить Арианне исполнить свои замыслы.

Я даже зажмурился от неожиданности.

— Что-что?

Эсмеральда пригнулась ближе, так, что ее волосы коснулись моих носа и губ.

— Может, у него уши сломаны. Если уши неисправны, может, нам стоит отделить их и отослать назад?

— Спокойствие, любовь моя, — сказал Эстебан. Он присел на корточки и посмотрел на меня. — Это не его вина. Он даже не подозревает, как Арианна им манипулирует.

— О чем это вы? — не понял я. — Послушайте, ребята, никто не хочет помешать Арианне сильнее,чем я.

Эстебан небрежно отмахнулся.

— Да-да. Похоже, оно полагает, что должно спасти свое отродье. Оно попытается отбить его — в самом сердце Его королевства. В центре сплетения могущественных сил, равновесие которых оно может нарушить самым разрушительным образом.

— Как-то мелко оно для этого выглядит, — усомнилась Эсмеральда. — Это всего лишь искалеченный, грязный зверек.

Эстебан пожал плечами.

— Мы знаем уже, что внешность обманчива. Важно то, что прячется за ней. Ты со мной согласишься, израненный чародей?

Я облизнул пересохшие губы. Не могу сказать, чтобы мне особенно хотелось полемизировать с парой сумасшедших вампиров, но из всех возможных путей этот, возможно, был лучшим. Все, кто прожил достаточно долго, относятся к времени без особого почтения — во всяком случае, минута для них так, тьфу. А для проживших несколько тысяч лет и час не значит почти ничего. Если брату и его команде повезет в бою, не пройдет и несколько минут, как они поймут, что я пропал. Я не думал, чтобы Ээбы успели унести меня настолько далеко, чтобы нас не унюхал Мыш — а Мыш, насколько я знаю, способен распознать запах даже из космоса.

Говори с ними. Тяни время.

— Это, конечно, зависит от природы субъекта и наблюдателя, — ответил я. — Но если вы имели в виду метафору в ее простейшем понятии, пожалуй, да. Истинная природа любого отдельно взятого существа превосходит его зрительно воспринимаемую внешность в смысле значимости. — Я сделал попытку улыбнуться. — Должен признаться, мне нравится ваше обращение. Я ожидал чего-то совсем другого.

— Мы хотели съесть тебя и убить. Или, скорее, сначала убить, потом съесть, — улыбнулась в ответ Эсмеральда. Надеюсь, ее улыбка получилась безумнее моей. — И можем так и поступить.

— Уверен, в планах у вас что-то другое, — заметил я. — Вы явно хотите поговорить. А я более чем хочу вас послушать.

— Отлично, — кивнул Эстебан. — Мы рады тому, что ты в состоянии разумно взглянуть на интересующий нас вопрос.

— Какой именно вопрос интересует вас в первую очередь?

— Вопрос твоего вмешательства в план Арианны, — ответил Эстебан. — Мы желаем, чтобы ты прекратил свое вмешательство.

— С этим… возможны проблемы. Видите ли, если она сделает то, что собирается, это убьет меня и мать девочки.

Вампиры молча переглянулись, и выражения их лиц немного изменились. У меня сложилось впечатление, что они обменялись какой-то информацией.

Эстебан снова повернулся ко мне:

— Как ты это узнал, израненный чародей?

— Да уж узнал, — хмыкнул я.

— Ууууу, — протянула Эсмеральда. Она прижалась ко мне всем телом и коснулась своими губами моих. Я почти не ощущал ее веса, такая она была маленькая. Пахло от нее как-то неправильно. Словно формальдегидом и плесенью. — Он заносчив. Нам нравится заносчивость. Так сладко наблюдать, как заносчивый зверек покоряется. Тебе нравятся наши глаза, израненный чародей? Какой цвет больше нравится? Смотри, смотри внимательно!

Нельзя смотреть в глаза вампирам — это всем хорошо известно. При всем при этом мне доводилось пару раз встречаться взглядом с вампирами Красной Коллегии, и оба раза я без особых проблем блокировал их попытки вторгнуться в мое сознание. Это даже не требовало от меня каких-то специальных усилий.

Однако эти вампиры были не из простых.

Голубой лед и морская зелень завертелись у меня перед глазами, и я лишь в самую последнюю секунду сообразил, что происходит и захлопнул большую часть лабиринтов своего сознания, оставив только хорошо укрепленные цитадели мысли и памяти — вот уж они у меня всегда готовы устоять перед штурмом.

— Прошу вас, хватит, — тихо произнес я, выждав немного. — Так мы ни о чем не договоримся.

Маленькая вампирша надула губки и склонила голову набок, словно раздумывая, огорчаться ей или потешаться. Похоже, она выбрала второе. Она хихикнула и поерзала по мне бедрами.

— Как славно, славно, славно. Нам нравится.

— У тебя есть варианты, — сообщил Эстебан. Если поведение Эсмеральды и выводило его из себя, виду он не подавал. Черт, да он, возможно, даже не замечал этого.

— Молю тебя, — буркнул я, — перечисли их все.

— Полагаю, простейшим способом уладить нашу проблему было бы для тебя отдать свою жизнь, — рассудительно произнес он. — Будь ты мертв, у Арианны не осталось бы повода причинять вред твоему отпрыску.

— Не говоря уже о той части, которая предусматривает мою смерть, у этой идеи есть еще несколько небольших сложностей.

— Молю тебя, — издевательски процитировал меня Эстебан, — перечисли их все.

— Какие гарантии того, что с девочкой ничего не случится, и что ее в целости и сохранности вернут матери? Кто поручится за то, что Арианна не повторит этот свой фокус уже через месяц?

— Можно составить контракт, — сказал Эстебан. — Подписать его при свидетелях от незаинтересованной стороны, члена Договора. А для того, чтобы у тебя не оставалось сомнений, мы можем испросить у нашего повелителя, дабы Он лично гарантировал безопасность и защиту твоих самки и отпрыска от любого рода мести.

— Что ж, это заслуживает того, чтобы над ним подумать, — кивнул я. — Хотя та часть плана, где я умираю, является откровенно слабым местом.

— Что ж, — согласился Эстебан, — это можно понять. Мы могли бы также предложить альтернативы твоей смерти.

Движения Эсмеральдиных бедер сделались медленнее, чувственнее. В прошлом я уже попадался в лапы вампирам Красной Коллегии. Меня до сих пор посещают иногда кошмары на эту тему. Но симпатичного вида девица, лежавшая на мне, обладала не поддающейся логике женственностью. От близости ее на меня накатывала тошнота, но тело мое реагировало с огорчительной интенсивностью.

— Альтернативы, — прошептала она мне на ухо. — Нынче это означает быть модным. И нам так нравится показывать мелким смертным, как стать модным.

— То есть вы сделаете меня таким же, как вы, — тихо произнес я.

Эсмеральда медленно кивнула, и губы ее скривились в ленивой, чувственной улыбке. Бедра продолжали ритмично прижиматься к моим, и одно это могло свести с ума. Зато показались ее клыки.

— Этот вариант сулит тебе определенные преимущества, — заметил Эстебан. — Даже если Арианна и совершит свой ритуал отмщения, трансформация твоей крови обеспечит тебе защиту от него. Ну, и тебя не убьют и не замучают до смерти в плену, как это произойдет с Белым Советом в ближайшие же полгода или чуть позже.

— Это тоже стоит обдумать, — сказал я. — Весьма практично. Есть ли еще варианты, которые ты полагаешь реально возможными?

— Только один, — сказал Эстебан. — Отдать своего отпрыска в дар нашему владыке, Красному Королю.

Будь у меня силы ударить его, я бы сделал это. Так что, возможно, даже к лучшему, что у меня их не было.

— И что это даст?

— Король вступит во владение твоим отпрыском. Таким образом, дитя окажется под его защитой до тех пор, пока Он не сочтет ее неподобающей, недостойной его опеки или не нуждающейся в оной.

Эсмеральда быстро кивнула.

— Она станет его. Он так трогательно заботится о своих зверушках. Мы полагаем, это просто очаровательно. — Она округлила губки — ни дать ни взять, школьница, застигнутая за разговором шепотом на запретные темы. — Ой, мамочки, и расстроится же Арианна! Она будет ныть несколько веков без умолку.

— А еще, Дрезден, мы могли бы подсластить сделку, — добавил Эстебан. — Как вам бонус, скажем, в семь юных дев? Вы могли бы выбрать их из нашей паствы или из мест естественного обитания, и мы проследим за их надлежащими подготовкой и размещением.

Я долго, старательно думал над этим предложением, потирая подбородок.

— Весьма разумные предложения, как мне представляется, — произнес я наконец. — Но меня не оставляет ощущение того, что я чего-то не понял. Почему бы Красному Королю просто не приказать Арианне отказаться от своих замыслов?

Оба Ээба едва не поперхнулись от возмущенного удивления.

— Из-за ее супруга, Дрезден, — ответил Эстебан.

— Убитого чародеем с черным посохом, — добавила Эсмеральда. — Вопрос кровной мести.

— Священной мести.

— Праведной мести.

Эстебан покачал головой:

— Даже наш Властелин не может вмешиваться в вопросы кровной мести. Это законное право Арианны.

Эсмеральда кивнула:

— Равно как и в случае с Бьянкой и ее отмщением тебе в начале войны. Многие не желали, чтобы она поступала так, как поступила, но таково было ее право — даже одного из младших членов Коллегии. А затем долг ее перешел к супругу Арианны, как ее ближайшему родственнику. Как перешел впоследствии к самой Арианне. — Она посмотрела на Эстебана и ослепительно улыбнулась: — Как мы рады тому, что израненный чародей ведет себя столь галантно и обаятельно. Совсем не как другие чародеи. Может, нам все-таки оставить его себе?

— Бизнес, любовь моя, — с упреком проговорил Эстебан. — Бизнес прежде всего.

Эсмеральда обиженно выпятила нижнюю губу — и вдруг резко повернулась, напряженно всматриваясь куда-то в темноту.

— Что там, любовь моя? — негромко спросил Эстебан.

— Ик'к'уокс, — отозвалась она отрешенным, озадаченным голосом. — Его терзает боль. Он спасается бегством. Он… — Глаза ее отворились широко-широко и вдруг сделались угольно-черными, как у сломавшей мне ребра гадины. Лицо ее повернулось ко мне, и губы поползли вверх, обнажив клыки. — О! Оно лукавило! Оно привело своего демона! Демона с горных ледников из Страны Снов!

— Если их не натренировать как следует, от них немного толку, — философски заметил я.

— Констебль, — резко произнес Эстебан. — Он убил констебля?

Мгновение Эсмеральда вглядывалась в никуда, потом покачала головой.

— Нет. На него напали почти сразу же, как он ворвался в дом, — она поежилась и подняла взгляд на Эстебана: — К нам приближается демон израненного чародея, и быстро!

Эстебан вздохнул.

— Мы так надеялись решить все цивилизованным путем. Это твой последний шанс, израненный чародей. Что скажешь ты на мои предложения?

— Идите в жопу, — ответил я.

Глаза у Эстебана тоже почернели.

— Убей его.

Тело Эсмеральды напряглось как от сексуального возбуждения, и она, оскалив клыки, начала пригибаться к моему горлу. Она негромко, страстно зарычала.

Несколько последних секунд пальцы мои сжимали амулет моей матери. Когда маленькая вампирша готова уже была вонзить в меня клыки, она наткнулась на серебряную пентаграмму. Символ того, во что я верю. Пятиконечная звезда, символизирующая четыре стихии и дух, заключенная в кольцо человеческой воли. Я не викканец. И по части других религий я тоже не большой спец, даже несмотря на тот факт, что один раз говорил с глазу на глаз с архангелом, посланником Всевышнего.

И все же есть вещи, в которые я верю. Ведь вера — это не скрупулезное следование установленным обрядам, и не то, сколько денег кладешь ты в сосуд для пожертвований. И не клятвы кому-то там на небесах, и не каждодневные медитации.

Вера заключается в твоих поступках. В стремлении стать лучше, благороднее и добрее, чем ты есть сейчас. В готовности принести жертву ради блага других — даже если об этом не узнает никто, чтобы рассказать всем, какой ты герой.

Вера обладает собственной силой — куда более загадочной, куда менее управляемой, чем магия. Символ, если в него верят искренне, от всего сердца, способен стать смертельной угрозой для многих потусторонних хищников — и едва ли не более других уязвимы к нему вампиры Красной Коллегии. Как это действует, я не знаю, и почему. Как знать, может, в этом участвует еще кто-то. Или Кто-то. Я никогда и никого не просил об этом, но если это все-таки так, кто-то меня явно поддерживал.

Пентаграмма вспыхнула ослепительным серебряным светом, ударившим Эсмеральду с силой шестифутовой волны, сбросив ее с меня и в клочья изорвав телесную оболочку, которую та носила поверх своей истинной.

Я повернулся и выставил символ в сторону Эстебана, но тот успел отскочить на несколько шагов, так что сияние заставило его всего лишь поднять руку, прикрывая глаза. Продолжать ретироваться это ему не помешало.

Эсмеральда испустила змеиное шипение, и я увидел чернокожую тварь, стоявшую среди ошметков одежды и маски из плоти. Роста она осталась прежнего, но члены ее сделались длиннее минимум на треть, черный округлый торс оттопырился назад, а при взгляде на ее лицо отвратительные южноамериканские нетопыри разом стали бы лучшего о себе мнения.

Она разинула пасть с длинными клыками и еще более длинным, розовым в черную крапинку языком. Угольно-черные глаза горели ненавистью.

На хвою легли тени от приближавшегося бледно-голубого сияния, и лес вдруг наполнился эхом от торжествующего рыка Мыша. Он явно обнаружил мой запах — ну, или вампиров — и приближался к нам.

Эсмеральда снова зашипела, и шипение это прямо-таки сочилось злобой и ненавистью.

— Нельзя! — рявкнул Эстебан. С нечеловеческой скоростью он ринулся в обход меня, стараясь держаться подальше от амулета, и схватил маленькую вампиршу за руку. Еще мгновение их холодные, пустые черные глаза смотрели на меня — а потом прошелестел порыв ветра, и оба исчезли.

Я благодарно обмяк на земле. Бешено колотившееся сердце начало замедлять свой бег, страх стал стихать. Замешательство по поводу происходящего, впрочем, никуда не делось. А может, все казалось таким запутанным и невероятным просто потому, что я так устал.

Угу. Да.

Мыш гавкнул еще раз, а потом мой пес стоял рядом со мной, надо мной. Он тыкался в меня носом до тех пор, пока я не поднял руку и не почесал его немного за ушами.

Следом появились Томас и Молли. Хорошо, что Томас предоставил погоню Мышу, а сам сбавил скорость, чтобы Молли не оставалась в лесу одна. Глаза его сияли серебром, в волосах блестело битое стекло. Левая часть тела у Молли была изрядно заляпана зеленой краской.

— О'кей, — пробормотал я. — Двигаюсь в обратном направлении.

— О чем это вы? — обеспокоенно спросила Молли, опускаясь рядом со мной на колени.

— Задом наперед. Я ж детектив. Считается, что я должен распутывать происходящее. А я работаю задом наперед. Чем больше смотрю на это дело, тем меньше понимаю, что происходит.

— Стоять можешь? — спросил Томас.

— Нога, — сказал я. — Ребра. Сломаны, похоже. Не могу на ней стоять.

— Я его понесу, — скомандовал Томас. — Найди телефон.

— Сейчас.

Брат поднял меня и понес из леса. Мы вернулись к машине.

К тому, что осталось от машины.

Я тупо смотрел на груду металла. Казалось, кто-то взял Томасов белый «Ягуар» и сунул его в пресс для металлолома вместе с Голубым Жучком. Обе машины оказались сплющены в лепешку толщиной фута четыре. Под ними на асфальт натекла лужа горючего и прочих жидкостей.

Томас осторожно поставил меня на здоровую ногу.

Этой неприятности Жучок пережить уже не мог. Я невольно смахнул с глаз слезы. Жучок не отличался ни ценой, ни особым стилем. Просто это была моя машина.

И ее не стало.

— Черт подери, — пробормотал я.

— М-м-мм? — спросил Томас. Он казался значительно менее потрясенным, чем я.

— У меня там посох остался, — я вздохнул. — Такой несколько недель вырезать.

— Лара будет мной недовольна, — заявил Томас. — Это уже третья за год.

Я закатил глаза.

— Угу. Я разделяю твою боль. Что случилось с этой большой гадиной?

— Ты про драку? — Томас пожал плечами. — По большей части это напоминало бой быков. Когда она пыталась сосредоточиться на ком-то одном, остальные двое нападали с тыла. Можешь гордиться Мышом.

Пес довольно вильнул хвостом.

— А краска?

— А, тварь кинула в Молли пятигаллонным ведерком краски. Может, пыталась убить, а может, просто надеялась, что так ее будет видно и сквозь завесу. В общем, для ограниченной в оборонительных средствах она держалась неплохо. Дай-ка посмотрю, можно ли спасти чего-нибудь из багажника. Извини.

Я сел на мостовую, а Мыш подошел и сел рядом, предложив собственный бок в качестве опоры. Голубой Жучок погиб. Я слишком устал, чтобы плакать.

— Я вызвала такси, — доложила Молли, вернувшись. — Будет ждать нас в двух кварталах отсюда. Возьмите его, а я прикрою нас завесой, пока машина не подъедет.

— Угу, — кивнул Томас и снова поднял меня на руки.

Как мы ехали домой, я не помню — спал.

(обратно)

Глава двадцать седьмая

Большую часть моего веса принял на себя Томас: сломанная нога начала распухать. Он усадил меня в одно из моих кресел в гостиной.

— Нам нельзя задерживаться здесь надолго, — сказал он. — Этим двоим Красным известно, что он ранен и изможден. Они непременно вернутся в поисках слабого места или чтобы похитить кого-нибудь из нас, пока мы уязвимы.

— Ну да, да, — согласилась Молли. — Как он?

Томас наклонился, стоя передо мной, и как следует меня осмотрел. Зрачки его, казалось, выточены из отполированного хрома.

— Пока никак.

— Что, в шоке?

— Возможно. Ему очень больно.

Мне больно? Ох. Ну да, мне. Я предположил, что, возможно, именно этим объяснялось то, что я не участвовал в разговоре.

— Господи, — дрожащим голосом произнесла Молли. — Пойду соберу что-нибудь из его вещей.

— Хреново все, — буркнул Томас. — Забери Боба.

— Что забрать? — Молли, похоже, пребывала в полном замешательстве.

На лице у Томаса мелькнуло удивление, и оно сразу же снова обрело обычное бесстрастное выражение.

— Извини. Язык болтает сам по себе. Забери Мечи.

— Их нет здесь, — донесся голос Молли из спальни. — Он их унес куда-то. И их, и порошок от привидений, и всякие другие незаконные штуки.

Томас нахмурился, но кивнул.

— Ладно. Наверное, это к лучшему. Куда нам его забрать?

В поле моего зрения появилась Молли и опустилась на колени, чтобы заглянуть мне в лицо. Потом взяла меня за руку.

— Куда-нибудь, где спокойнее, наверное.

Томас медленно вдохнул и выдохнул. Его серебряные глаза сделались еще светлее. Это и пугало до чертиков, и завораживало.

— Я надеялся, ты знаешь хорошее место. Если я, черт подери, и уверен в чем-то, так это в том, что ко мне его нельзя никак.

— У меня и дома своего нет, — обиженно заявила Молли. — Я до сих пор с родителями живу.

— Не хнычь, — ледяным голосом отрезал Томас. — Лучше назови мне какое-нибудь место, где его не убьют.

— Я… — начала, было, Молли, но зажмурилась на секунду и заговорила уже спокойнее. — Извините меня. Я просто… — Она покосилась на Томаса. — Мне просто страшно.

— Я понимаю, — процедил Томас сквозь стиснутые зубы.

— Эм-м-м… — пробормотала Молли. — Что это у вас с глазами такое?

Последовала довольно долгая пауза.

— Это не мои глаза, мисс Карпентер, — ответил Томас. — Это глаза моего демона. Такими вас лучше видно.

— Демона… — повторила Молли. Она пялилась ему в лицо. — Вы голодны. Ну, типа как это у вампиров?

— После такой-то драки? — хмыкнул Томас. — Да я едва рассудок сохраняю.

Оба могли бы, конечно, подумать. Всякий раз, когда чародей заглядывает кому-либо в глаза, он рискует провалиться глубже, в самую душу того, с кем имеет дело. Вы получаете доступ к самой что ни на есть истинной натуре этого человека. Это можно было бы назвать вуайеризмом, когда бы тот человек не мог заглянуть точно так же в вашу душу.

Я всего второй раз в жизни видел, как это проделывает кто-то еще. Один краткий миг они пристально смотрели друг на друга. Потом глаза у Молли вдруг расширились, как у перепуганной оленихи, и она резко вздохнула. Теперь она смотрела на него, чуть повернув в сторону подбородок — словно безуспешно пыталась отвести взгляд.

Томас сделался неестественно неподвижен, и хотя глаза его также расширились, он напоминал мне скорее пригнувшегося перед прыжком кота.

Молли чуть откинулась назад, и с губ ее сорвался негромкий стон. Глаза ее наполнились слезами.

— Господи, — произнесла она. — Господи. Нет. Нет, как вы прекрасны. Господи, вам ведь так больно, вам столького не хватает. Дайте я вам помогу… — Она схватила его за руку.

Томас не шелохнулся от ее прикосновения. Ни единый мускул не дрогнул. Глаза его очень медленно закрылись.

— Мисс Карпентер, — прошептал он. — Не трогайте меня. Пожалуйста.

Рука Томаса дернулась быстрее, чем мог уследить глаз. Он перехватил ее запястье своими бледными пальцами, и она негромко охнула. Он открыл глаза, пристально посмотрел на нее, и Молли задышала чаще. Соски ее отвердели и рельефно проступили сквозь тонкую футболку, рот приоткрылся с едва слышным стоном.

Кажется, я пытался что-то сказать в знак протеста. Ни тот, ни другая этого не услышали.

Он придвинулся к ней вплотную — движение вышло одновременно кошачьим и змеиным. Молли затрясло. Она облизнула губы и подалась навстречу ему. Губы их встретились, тело ее дрогнуло, напряглось и застыло. С губ сорвался еще один едва слышный вздох, глаза ее закатились, и Томас вдруг крепко прижался к ней. Молли начала ритмично поводить бедрами. Ее руки поползли вверх и принялись теребить его шелковую рубаху, нашаривая пуговицы, гладя обнаженную грудь…

Мыш врезался в Томаса пушечным ядром.

Столкновение оторвало моего брата от моей ученицы и швырнуло на кирпичный выступ камина. Томас вскрикнул от неожиданности, боли и ярости, но прежде, чем он успел опомниться, зубы Мыша сомкнулись у него на горле.

Пес сомкнул челюсти не до конца — но кончики его клыков погрузились-таки в плоть, и он с рычанием продолжал удерживать Томаса на месте. Рука моего брата осторожно шевельнулась в направлении стальной кочерги, что висит у меня рядом с камином. Мыш заметил это и предостерегающе встряхнул Томаса, отчего зубы погрузились еще глубже. Брат не убрал руки от кочерги, и пес напрягся.

Я усилием воли встряхнулся, приходя в себя.

— Томас, — окликнул я слабым голосом.

Он застыл. Мыш навострил ухо.

— Томас, — прохрипел я. — Не смей. Он защищает девочку.

Томас издал полный боли задыхающийся звук, поморщился и с видимым усилием расслабился, покоряясь. Напряжение медленно покидало его тело, и он поднял обе руки ладонями вверх, чуть задрав подбородок.

— Все, — прохрипел он. — Все. Я в норме.

— Покажи мне глаза, — потребовал я.

Он повиновался. Они снова сделались светло-серыми, только в уголках их мерцали еще серебристые искры голода.

— Мыш, — выдохнул я.

Мыш осторожно разжал зубы, отпустив Томасову шею, отступил на пару шагов и сел, настороженно опустив морду. Взгляд его оставался прикован к Томасу. Зрелище сидящей неподвижно как изваяние собаки показалось мне неестественным, даже зловещим.

— Мне нельзя здесь больше, — произнес Томас. Укусы на его шее припухли и почернели, словно пес кусал его раскаленными докрасна зубами. — Нельзя, пока она такая вот. — Он зажмурился. — Прости. Я не хотел.

Я покосился на Молли — та съежилась калачиком и дрожала, продолжая дышать часто-часто.

— Убирайся, — сказал я.

— Как ты…

— Томас, — перебил я его, и голос мой вдруг окреп от злости. — Ты же мог искалечить Молли. Ты ее вообще мог убить. Мой единственный защитник сидит здесь и пасет тебя вместо того, чтобы дежурить на входе. Убирайся. В таком виде от тебя все равно никакого толку.

Мыш еще раз предостерегающе рыкнул.

— Извини, — повторил Томас. — Извини.

Он обогнул Мыша и вышел, ступая почти беззвучно.

Я посидел с минуту. Мне было больно — практически во всех смыслах этого слова. Все тело неприятно кололо, словно оно затекло во сне, и кровообращение только-только начинало восстанавливаться. Это все огонь Души. Должно быть, я немного перестарался. Страх и адреналин еще некоторое время держали меня на ногах, но теперь действие их иссякло.

Ну, конечно, страх за брата и Молли добавил немного сил — по крайней мере моему голосу, но и этого вряд ли хватило бы надолго. Даже сидеть было больно. И дышать. Любое движение причиняло боль. Правда, отсутствие движения тоже ее причиняло.

Поэтому, решил я, с таким же успехом можно и двигаться.

Я сделал попытку встать, но левая нога решительно отказывалась работать, и мне еще повезло, что я не рухнул поленом на пол. Мыш без предупреждения встал и поспешно вышел в спальню. Я услышал шум, словно он залезает под кровать (при его габаритах ему пришлось бы для этого приподнимать ее спиной). Минуту спустя он вернулся, держа в зубах один из моих костылей, оставшихся от предыдущих увечий.

— Ай, умница, пес, — похвалил я его. Он вильнул хвостом и отправился в спальню за вторым. Вооружившись обоими, я смог-таки встать и проковылял на кухню.

Тайленол-3 — неплохое средство, но держать его в доме без рецепта противозаконно, если только у вас нет канадского паспорта, поэтому в настоящий момент упаковка находилась в тайнике, зарытом в безумном садике моей крестной. В результате по причине отсутствия в доме тайленола-3, а также его менее известного, прожившего совсем недолгую жизнь братца тайленола-2 мне пришлось ограничиться большой дозой обычного тайленола. Боль — ответный удар…

Тут до меня дошло, что я вслух излагаю все эти соображения Мышу, что само по себе заставляло призадуматься, пока не вошло в привычку. Покончив с этим и выпив третий стакан воды, я переместился к Молли и пощупал ей пульс. Сердце билось ровно. Дыхание замедлилось. Глаза оставались полуоткрытыми, смотревшими в никуда.

Я выругался про себя. Чертова девчонка едва себя не угробила. Вот уже второй раз ее едва не слопал вампир, хотя, надо признать, в первый раз это произошло не по ее вине. Все равно нет ничего хорошего в том, чтобы наступать на грабли больше одного раза. И если бы Томас начал по-настоящему ею кормиться, это могло закончиться для нее чем угодно.

— Молли, — окликнул я ее. — Молли, — повторил я уже громче.

Она вдруг резко вздохнула и уставилась на меня.

— Ты мне весь ковер краской изгваздала, — устало сказал я.

Она села, осмотрела себя, с головы до ног перепачканную зеленой краской и снова подняла на меня ничего не понимающий взгляд.

— Что случилось?

— Ты заглянула в душу Томасу. Вы оба утратили над собой контроль. Он тебя едва не слопал. — Я ткнул в нее концом костыля. — Тебя спас Мыш. Поднимайся.

— Да, — пробормотала она. — Да. — Она очень медленно встала, морщась и потирая запястье. — Эм-м-м… А… с Томасом-то все в порядке?

— Мыш его чуть не убил, — ответил я. — Он перепуган, устыжен, наполовину обезумел от голода и ушел. — Я еще раз легонько похлопал ее по ноге костылем. — А ты о чем думала?

Молли покачала головой:

— Если бы вы видели… Ну, если бы вы видели, какой он. Какой одинокий. Как ему больно, каким опустошенным он себя чувствует, Гарри… — Она шмыгнула носом. — Никогда ничего страшнее в жизни не видела. И никого храбрее.

— Ну да, и поэтому ты решила помочь ему, позволив высосать из тебя всю жизнь.

Мгновение она смотрела на меня, потом залилась краской и отвернулась.

— Он… Это не как если бы меня рвали на куски заживо. Это… — Она покраснела еще сильнее. — Не могу найти слова точнее, как «слизывать». Как слизывать глазурь с пирога. Ну, или цветную присыпку с леденца.

— Угу. Если не считать того, что стоит тебе сосчитать, сколько раз ему нужно лизнуть, чтобы добраться до сладкой начинки, как ты уже мертва, — уточнил я. — Или сошла с ума. О чем — с учетом того, на что ты способна — даже думать страшно. Поэтому спрашиваю еще раз. — Я притоптывал здоровой ногой в такт каждому слову. — О. Чем. Ты. Думала?

— Это больше не повторится, — пробормотала она, но я увидел, как она поежилась.

Я скептически хмыкнул, глядя на нее сверху вниз.

Молли была не готова. Ни к чему из того, что мы собирались делать. Слишком много самоуверенности, слишком мало здравого смысла.

Что огорчало. В ее возрасте я уже поработал в подручных у частного детектива и открыл свой бизнес. И уже больше пяти лет жил под Дамокловым Проклятием.

Ну, конечно, опыта у меня тогда было побольше. Первое знакомство с темной магией в лице моего первого наставника Джастина Дюморна у меня имело место в десяти- или одиннадцатилетнем возрасте, хотя тогда я еще не знал, чем это обернется. Ну а потом я пережил и едва ли не круглосуточное наблюдение со стороны параноидального Стража Моргана.

В общем-то, этот отрезок жизни длился не так уж долго, зато он был под завязку набит болезненными жизненными уроками. Я успел напринимать уйму глупых решений и каким-то образом пережить все их последствия.

Зато я не пасовал в такой острой ситуации, как эта. Возможно, тролль под мостом или один-два раздосадованных духа не самое страшное, что бывает на свете. Однако они подготовили меня к тому, с чем я сегодня столкнулся.

Молли сама очертя голову полезла в западню. Она уже обжигалась прежде, но даже у меня уходило не больше одной попытки на то, чтобы усвоить урок.

Следующего испытания она могла и не пережить.

Она подняла на меня взгляд.

— Что? — спросила она.

— Нам надо шевелиться, — сказал я. — Пока вы трое играли с Ик'к'… с Ик-ку-ку-качу… — Я сморщил нос, пытаясь вспомнить, как звали гадину, и не смог. — С Иком, в общем, я пообщался с Ээбами. В некотором — аморальном, преступном смысле — они просто очаровашки. Томас был прав: они охотятся за мной, ищут удобного случая. Мы уходим.

— Куда?

— В церковь Святой Марии, — ответил я. — Красная Коллегия не может ступить на священную землю, и Сьюзен известно, что я уже пользовался этим местом в качестве убежища. Они с Мартином смогут найти меня там. И мне нужно передохнуть немного.

Она кивнула, поднимаясь.

— Ладно. Ладно. Пойду возьму вам смену одежды, хорошо?

— Сначала вызови такси, — возразил я. — И упакуй тайленол. И немного корма для Мыша.

— Верно. Идет.

Я стоял, опершись на костыли, и смотрел, как она мечется по комнате, собираясь. Я не рисковал садиться. Тайленол снял самую острую боль, и мои мысли, пусть усталые и не слишком быстрые, снова соединились с телом. Я не хотел снова погрузиться в апатию.

— Повтори это пять раз подряд и быстро, — буркнул я себе и сделал попытку. В основном для того, чтобы занять себя — ну, и хоть с этим у меня было меньше возможности облажаться.

Немного позже дежуривший наверху, на улице Мыш негромко гавкнул, и Молли устало поднялась по ступенькам.

— Такси пришло, Гарри, — окликнула она.

Я двинулся из дома. Подниматься по лестнице на костылях — не подарок, но я такое уже проделывал. Я поднимался не спеша, экономя силы.

— Берегись! — взвизгнула Молли.

Прилетевшая неведомо откуда бутылка разбилось о стену лестничного приямка, ее содержимое расплескалось вокруг и тут же воспламенилось. Старый добрый коктейль Молотова и теперь, спустя сто лет, все еще является эффективным оружием. И действие его не ограничивается простым горением. Столь жаркий огонь буквально высасывает из окружающего воздуха кислород — особенно в узком приямке, превращающемся в подобие дымохода. И для того, чтобы вас обожгло, горючей смеси вовсе не обязательно попадать непосредственно на вас. При достаточно жарком огне он сжигает плоть даже на расстоянии пары футов, превращая окружающий воздух в духовку.

Я поднялся всего на две или три ступеньки, но успел отпрянуть прежде, чем меня обожгло. Я попытался упасть на здоровую ногу, решив, что и она должна получить шанс позабавиться. Приземлился более или менее так, как хотел, и больно было как черт-те что, но сознания я по крайней мере не потерял. Однако взвизгнуть все-таки взвизгнул — ряд трехэтажных ругательств, а огонь тем временем ревел вокруг меня и перекинулся с приямка на остальную часть дома, с голодным энтузиазмом вгрызаясь в старое дерево.

— Гарри! — крикнула Молли откуда-то из-за языков огня. — Гарри!

Мыш оглушительно лаял. Я поднял взгляд и увидел, что огонь лезет вверх по фасаду. Пожар начался с улицы. Ко времени, когда сработают датчики внутри дома, спасаться будет уже поздно.

В столь поздний час этажом выше меня миссис Спанкелкриф наверняка спит, не подозревая об опасности. А на втором этаже — Уиллоуби, мои пожилые соседи, и все потому, что им не посчастливилось жить в одном доме со мной.

Я уронил один из костылей, и он загорелся. Пытаться прибегнуть к магии я не мог — до тех пор, пока не поем и не отдохну немного. Блин-тарарам, да я даже не знал, смогу ли стоять без посторонней помощи. Но если я не сделаю что-нибудь, в огне пожара погибнут три невинных человека. Это не считая меня самого.

— Давай, Гарри, — сказал я себе. — Ты не калека, ты просто неуч.

Огонь ревел уже высоко над головой, и это мешало мне поверить в собственные слова.

Но я уперся руками в пол и начал подниматься.

— Шевелись, Дрезден, или умрешь, — рявкнул я себе, стараясь не обращать внимания на клубившийся в груди ужас. — Шевелись или умрешь.

Признаюсь, второе представлялось мне на порядок более вероятным.

(обратно)

Глава двадцать восьмая

Опираясь на костыль, я посмотрел на потолок комнаты. Я нашел точку, которая — по моему расчету — находилась в центре гостиной миссис С., и обратил внимание на то, что один из моих диванов расположен аккурат под ней.

Пользуясь костылем как рычагом, я подсунул один его конец под старый книжный шкаф и потянул вверх. Шкаф наклонился и с грохотом упал, расшвыряв по полу книги и ящики. Верх его приземлился в нужное место — на диван. Я удовлетворенно хмыкнул и забрался по наклонной задней стенке на упавший шкаф. Остановившись на верхнем краю моего импровизированного помоста, я поднял правую руку и разрядил вверх одно из колец, которые я на нем ношу.

Кольца у меня не простые, а магические — с каждым движением моей руки они накапливают по капле кинетическую энергию, так что в нужный момент я могу разрядить ее в нужном количестве. Совсем недавно я как следует зарядил их, упражняясь с боксерской грушей. Поэтому стоило мне разрядить одно кольцо в потолок, как невидимая сила пробила его вместе с перекрытием и полом первого этажа и постеленным на него ковром горчичного цвета.

Я чуть поправил прицел и разрядил вверх кольцо со следующего пальца, потом еще одно и еще, пока отверстие не расширилось настолько, чтобы я смог в него пролезть. Потом зацепился костылем за торчавшую из образовавшегося отверстия балку и, подтянувшись, выпрямился во весь рост, балансируя на здоровой ноге. Потом закинул костыль наверх и принялся протискиваться следом.

Внизу хрипло, испуганно мявкнул Мистер, и я застыл. Мой кот остался внизу, где-то в комнате.

Я лихорадочно шарил взглядом в поисках кота — и обнаружил его, съежившегося в его любимом месте, на верху самой высокой книжной полки. Шерсть его встала дыбом, и он весь напрягся как струна.

Черт, я уже забросил костыль наверх. Вернись я за Мистером, и мне, возможно, не удалось бы вскарабкаться на шкаф еще раз — тем более, с котом на руках. Веса в Мистере без малого тридцать фунтов. Хорошенький гандикап для увечного альпиниста.

Ну, и я уже не говорю о том, что при той скорости, с которой распространялся огонь, я скорее всего оказался бы к этому времени отрезанным от всех путей спасения. И кто тогда, скажите, поможет спастись миссис С. и Уиллоуби?

Я любил своего кота. Он был членом моей семьи.

Но, глядя на него, я понимал, что не в состоянии ему помочь.

— Если ты только не пошевелишь, наконец, своими тухлыми мозгами, Гарри! — рявкнул я сам себе. — Тьфу. Никогда не сдавайся. Никогда не сдавайся, слышишь?

Выходящие в приямки окна моей гостиной были слишком малы, чтобы служить путем спасения для меня, но Мистер пролез бы в такое без труда. Я прицелился и, разрядив в него остаток энергии из последнего кольца, высадил окно, ближайшее к коту. Мистер мгновенно оценил ситуацию, пробежал по верху двух полок. От окна его отделяло еще добрых пять футов, но для Мистера такой прыжок — так, ерунда. Глядя на то, как он исчезает за разбитым окном в ночи, я поймал себя на том, что улыбаюсь как идиот.

Блин-тарарам, по крайней мере одно дело я сегодня завершил успешно.

Я повернулся, как следует ухватился за края отверстия в потолке и как мог сильнее оттолкнулся здоровой ногой. Я даже прыжком это не могу назвать, но и этого хватило, чтобы я смог опереться локтями. Ребра болели как черт-те что, пока я, извиваясь ужом, протискивался в отверстие, но в конце концов я все же забрался в комнату миссис Спанкелкриф.

Судя по ковру горчичного цвета и оливково-зеленым обоям, в последний раз интерьер обновлялся в семидесятые, и она вся была заставлена мебелью и всякой мелочью. Выбираясь из дыры, я походя опрокинул полку с коллекцией фарфора. Комната тускло освещалась лизавшим фасад языками огня. Я подобрал с поля костыль, поднялся, стиснув зубы от боли, и заковылял вглубь квартиры.

Миссис С. я нашел в спальне. Она спала, полусидя на груде подушек перед включенным телевизором. В дополнение ко включенному на полную громкость звуку, по низу экрана его ползла строка субтитров. Я допрыгал до кровати и осторожно потряс ее за плечо.

Она вздрогнула, просыпаясь, и отпихнула меня кулачком. Я опрокинулся назад, приземлился на пятую точку и поморщился от боли — от падения, не от удара. Потом тряхнул головой, поднял взгляд и увидел, что маленькая старая леди целится в меня из револьвера — судя по размеру, тридцать восьмого калибра. При этом держала она его со знанием дела, обеими руками, и зрачок дула смотрел мне прямо между глаз.

— Мистер Дрезден! — возмутилась она писклявым голосом. — Да как вы посмели?

— Пожар! — выпалил я. — Миссис Спанкелкриф, пожар! Огонь!

— Ну да, я не буду открывать огонь, если вы не будете шевелиться, — заявила она воинственным тоном. Она отняла левую руку от пистолета и потянулась ею к телефону. — Я вызываю полицию. Сидите не шевелясь, если не хотите, чтобы я вас застрелила. Я не шучу. Это пистолет моего деда. У меня есть на него разрешение.

Я пытался сделать ей знак спешить к двери, но не шевеля всем телом, одними осторожными движениями головой и кончиками пальцев, это оказалось делом довольно сложным.

— Вы в себе, молодой человек? — поинтересовалась она, на ощупь тыча пальцем в кнопки телефона. — Ведете себя как обдолбанный. Вламываетесь к пожилой женщине в… — Она покосилась куда-то мне за спину, в открытую дверь, откуда уже пробивался относительно яркий оранжевый свет.

Я продолжал в отчаянии тыкать в ту сторону пальцем.

Глаза миссис С. расширились, а рот приоткрылся.

— Пожар! — выпалила она. — Там что-то горит!

Я отчаянно закивал.

Она опустила пистолет и принялась скидывать с себя одеяла и подушки. На ней оказалась фланелевая пижама, но она накинула поверх синий халат и поспешила к двери.

— Идемте, молодой человек! Там пожар!

Я с трудом поднялся на ноги и заковылял к двери. Она оглянулась на меня, явно удивленная тем, что движется быстрее меня. Теперь треск пожара расслышал бы даже глухой, а воздух начало заволакивать дымом.

Я ткнул пальцем в потолок.

— Уиллоуби! — крикнул я. — Уиллоуби!

Она подняла взгляд.

— Боже праведный! — Она повернулась и бросилась куда-то по коридору, стена которого уже полыхала вовсю. Она схватила что-то, выругалась, намотала на руку полу халата и взялась за это что-то еще раз. Потом вернулась ко мне — со связкой ключей.

— Идемте! Парадный вход уже горит! Через черный ход!

Мы с ней вывалились с черного хода на крошечный задний двор, и я сразу увидел, что горит уже вся передняя часть здания.

Лестница в квартиру Уиллоуби тоже горела.

Я повернулся к миссис С.

— Стремянка! — крикнул я. — Где стремянка? Мне нужна стремянка!

— Нет! — крикнула она в ответ. — Вам нужна стремянка!

Верный ответ.

— Ага! — заорал я в ответ и поднял вверх большой палец.

Она поспешила к маленькому сарайчику, нашла на кольце нужный ключ и отомкнула замок. Я рывком распахнул дверь и схватил алюминиевую раздвижную стремянку, с помощью которой обыкновенно вешал над входом рождественские гирлянды. Бросив костыль, я попробовал опираться вместо него на саму стремянку. Я старался двигаться как мог быстро, но время, которое у меня ушло на то, чтобы установить стремянку под окном спальни Уиллоуби, показалось мне вечностью.

Миссис Спанкелкриф протянула мне кирпич, вынутый из декоративной кладки на маленькой клумбе.

— Вот. Я не могу лезть. Бедро, понимаете ли.

Я взял кирпич и сунул его в карман плаща. А потом полез вверх по стремянке, опираясь лишь на здоровую ногу и подтягиваясь на руках. Даже так любое движение отзывалось во всем теле острой болью. Не просто отзывалось, а с каждым разом, с каждой ступенькой все сильнее. Мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не орать во весь голос.

А потом передо мной оказалось окно.

Я достал из кармана кирпич и разбил стекло к чертовой матери.

Поваливший из разбитого окна дым застал меня врасплох — на вдохе. Я отчаянно закашлялся, но все-таки сунул голову в окно.

— Мистер, миссис Уиллоуби! — прохрипел я, захлебываясь кашлем. — Пожар! Выбирайтесь сюда! Пожар! Давайте к окну, здесь лестница!

Я услышал кашель двух голосов. Оба пытались произнести:

— Помогите!

С грохотом упавшего на землю арбуза, если бы он был размером с динозавра, внизу что-то взорвалось — наверное, бак с пропаном на кухне у миссис Спанкелкриф. Ударная волна сбила миссис С. с ног — и выбила из-под меня лестницу.

Я полетел вниз. Отвратительное это было ощущение — полной беспомощности. Я честно пытался приземлиться по всем правилам, но все произошло слишком неожиданно, так что попытка не увенчалась успехом. Я врезался копчиком в кирпичную стенку клумбы, и все мои прошлые боли разом показались мне детской забавой.

— Господи Боже! — выдохнула миссис Спанкелкриф и опустилась рядом со мной на колени. — Гарри?

Где-то вдалеке послышалось завывание сирен. Слишком далеко — помочь Уиллоуби они не успели бы.

— Они в западне, — прохрипел я, как только снова обрел способность дышать. — Они там, в спальне, зовут на помощь.

Огонь ревел все громче и разгорался ярче и ярче.

Миссис С. посмотрела на окно. Потом взяла лестницу и потащила ее обратно на место, хотя даже эти несколько ярдов дались ей с трудом. Она вцепилась руками в алюминиевую перекладину, поставила одну ногу на нижнюю ступеньку, вторую — и со стоном упала на землю, когда вторая, больная нога подвернулась.

— Ох, Боже праведный! — всхлипнула она. — Спаси и сохрани!

Смуглый молодой мужчина в плаще до колен перемахнул через ограду и бросился к лестнице. Он взмыл по стремянке так, словно это была широченная парадная лестница. На пути вверх единственный оставшийся рыцарь Креста успелодарить меня быстрой улыбкой.

— Привет, Дрезден!

— Саня! — прохрипел я. — Там их двое!

— Da, двое! — отозвался он. На бедре его красовался изогнутый клинок «Эспераккиус», и он небрежно, привычным движением придержал его, проскальзывая в окно. Мгновение спустя он вернулся, неся на плече миссис Уиллоуби и придерживая свободной рукой с трудом ковылявшего мистера Уиллоуби.

Саня спускался первым, за ним — медленно и осторожно — мистер Уиллоуби. Первый из пожарных расчетов прибыл как раз тогда, когда он опустил старую леди на траву.

— Боже праведный! — всхлипнула миссис С. и осторожно тронула Саню за руку. — Должно быть, это Господь послал тебя нам на выручку, сынок.

Саня помог мистеру Уиллоуби сесть на землю, повернулся и улыбнулся моей старой домовладелице.

— Полагаю, мэм, — произнес он, — это все просто чистое совпадение. — Русский акцент ощущался у него на порядок меньше, чем в нашу прошлую встречу.

— Не верю я в такое, — возразила миссис Спанкелкриф. — Господь да благословит тебя, сынок. — Она крепко обняла его, хотя плечи у русского богатыря были раза в два шире ее охвата. Саня осторожно обнял ее в ответ.

— Мэм, — вежливо произнес он. — Вам бы показать медикам, как пройти сюда.

— Спасибо, спасибо, — кивнула она, приходя в себя. — Ох, и понатопчут они здесь. — Она помолчала немного, потом повернулась ко мне. — И вам спасибо, Гарри. Такой хороший молодой человек. — Она отвернулась и поспешила навстречу спасателям.

Стоило ей скрыться за углом дома, как оттуда выскочил Мыш, подбежал ко мне и облизал лицо. Почти сразу же к нему присоединилась Молли. Она вскрикнула и обняла меня за плечи.

— О Боже, Гарри!

Она оттолкнула Мыша в сторону и несколько секунд стискивала меня в объятиях. Только потом она заметила, что мы не одни.

— Саня? Вы-то что здесь делаете?

— Эй, эй, — умерил я ее пыл. — Полегче.

Молли немного ослабила хватку.

— Ох, извините.

— Саня, — кивнул я. — Спасибо за помощь.

— Работа такая, da, — ухмыльнулся он. — Всегда с удовольствием.

— И все равно спасибо, — хрипло произнес я. — Если бы с ними что-то случилось…

— Ох, Гарри, — сказала Молли и снова обняла меня.

— Полегче, падаван, полегче, — тихо произнес я. — Мне кажется, тебе стоит обращаться со мной осторожнее.

Она отодвинулась и нахмурилась.

— Почему?

Я набрал воздуху в грудь.

— Я, — очень тихо ответил я, — не чувствую ног.

(обратно)

Глава двадцать девятая

В общем-то мне не пришлось долго объяснять Сане и Молли, что мне нельзя в больницу. Ээбы, как выяснилось, подъехали к дому на машине, на ходу швырнули свою зажигательную бомбу и умчались — все примерно по тому же сценарию, что и при первом покушении, с той лишь разницей, что на этот раз их опознали. Моллино описание бросавшего стопроцентно позволяло идентифицировать Эстебана.

Не могу не признать, подход вампирской четы к расправе отличался завидной практичностью: наносить удар в уязвимое место, не давать жертве расслабиться, стараясь при этом по минимуму подставляться самим. Находись я в момент падения бутылки с коктейлем Молотова на пару ступенек выше, я был бы уже мертв — ну, или умирал бы, сплошь покрытый ожогами третьей степени. Конечно, две предыдущие попытки не дали желанного результата, но для этой цели им хватило бы всего лишь еще одной, удачной.

В рамках столь хладнокровного, предельно практичного подхода было бы логично ожидать, что они возьмут под наблюдение больницы, чтобы уж там расправиться со мной наверняка. Зато Саня, с другой стороны, обладал некоторыми познаниями по части оказания первой помощи. Пока медики хлопотали над Уиллоуби, он хладнокровно позаимствовал из незапертой «скорой» какой-то специальный корсет, и они с Молли зафиксировали меня с его помощью — как объяснил Саня, чтобы защитить мой позвоночник. Лично мне казалось, что защищать его малость поздновато, но я слишком устал, чтобы спорить.

Я не ощущал ничего ниже поясницы, что, впрочем, нисколько не мешало остальной части меня болеть как черт-те что. Я позволил им вынести меня со двора, а когда открыл глаза, увидел, что примерно треть дома обрушилась и провалилась в подвал — то бишь, в мою квартиру. Дом явно не подлежал восстановлению. Пожарники проливали водой догорающие обломки, а основные усилия направили на то, чтобы не дать огню перекинуться на соседние здания.

Меня погрузили в большой универсал, который Сане по счастливой случайности сдали напрокат в аэропорту взамен заказанной, но неисправной легковушки. Пока мы уезжали, не дожидаясь прибытия полиции и прочих официальных лиц, я видел в заднее окно, как догорает мой дом.

Даже отъехав на несколько кварталов, я видел темный столб дыма. Интересно, вяло подумал я, какая часть этого дыма поднимается от моих книг. И от подержанной гитары. От одежды. От старой удобной мебели. Кровати. Одеял. Будильника с Микки-Маусом. Оборудования моей лаборатории, собранного многолетним кропотливым трудом.

Все погибло.

Огонь — стихия материальная, и эта материальная стихия способна поглощать или рассеивать магическую энергию. А уж столько огня наверняка уничтожило все, что я создал за свою жизнь, включая замысловатые магические инструменты.

Проклятие.

Проклятие.

Ненавижу вампиров.

День у меня выдался — мало не покажется, и практически все, что у меня осталось под конец его — это моя гордость. Ужасно не хотелось, чтобы кто-либо видел, как я плачу. Поэтому я просто лежал молча на разложенных сиденьях в хвосте универсала, а Мыш лежал рядом со мной.

А потом скорбь сменилась сном.

Я проснулся в церкви Святой Марии всех Ангелов, в хозяйственной комнате, где отец Фортхилл хранит запасные раскладушки и прочий инвентарь. В прошлом мне приходилось уже несколько раз гостить здесь. Церковь Святой Марии — поразительно стойкий бастион, охраняющий от сверхъестественных злодеев почти всех мастей. Земля под ней освящена, равно как каждая стена, каждая дверь, окно или перекрытие. Наверное, позитивная энергия молитв, месс и причастий, накапливаясь десятилетиями, насквозь пропитала и землю, и все до единого камни, из которых построена церковь.

Я ощущал себя здесь в большей безопасности, но не могу сказать, чтобы намного большей. Возможно, сами вампиры и не могут ступить на священную землю, но они отлично это понимают, и такие профессионалы, как Ээбы не могли не принимать этого в расчет. Наемные смертные убийцы ничуть не менее (если не более) опасны, чем вампиры, и уж их-то окружающая здание защитная аура не задержит ни на мгновение.

Ну, и потом, если уж им по-настоящему захочется убрать меня, никто не помешает им устроить еще один пожар. Я живо представил себе, как спустя лет сто я буду бегать от вампиров, а те будут время от времени поджигать мой дом.

Черта с два я соглашусь на такую жизнь! Так что проблему Ээбов придется решить, и скоро.

Тут я вспомнил про свои ноги. Я опустил руку и коснулся бедра.

Я не почувствовал ничего. То есть вообще ничего. Руке казалось, будто я дотронулся до кого-то чужого. Я сделал попытку пошевелить ногами, и ничего не произошло. Может, я слишком многого хотел. Я потянул одеяло вверх до тех пор, пока не увидел кончики пальцев. Я попытался подвигать ими. У меня ничего не получилось.

Я ощущал корсет, в котором лежал, и повязку на голове, не позволявшую мне смотреть по сторонам. Я еще раз с досадой покосился на свои ноги и поднял взгляд к потолку.

Прямо у меня над головой кто-то прилепил скотчем листок бумаги. На листке почерком Молли, большими черными буквами было написано:

ГАРРИ. НЕ ПЫТАЙТЕСЬ ВСТАТЬ, ИЛИ ДВИГАТЬ ШЕЕЙ, ИЛИ СПИНОЙ. МЫ ПО НЕСКОЛЬКО РАЗ В ЧАС ПРОВЕРЯЕМ, КАК ВЫ. КТО-НИБУДЬ СКОРО ПРИДЕТ.

Рядом на складном столике горела свеча — единственный источник света в этой комнате. Не знаю, давно ли ее зажгли, но, судя по виду, эта была хозяйственная, долгоиграющая, и она почти прогорела. Я ровно подышал носом и уловил какие-то полузнакомые запахи. Может, духи? Или просто запах свежевыделанной кожи, смешивающийся с еще не выветрившейся вонью краски. Ну, и никуда не делся, конечно, запах старого пыльного помещения. В церкви только недавно включили отопление, так что из вентиляционных решеток доносился запах горелой пыли, скопившейся на обогревательных приборах за лето.

Хорошо, что я не мерз. Впрочем, в противном случае я все равно ничего не смог бы с этим поделать.

Свеча догорела и погасла, оставив меня в темноте.

В памяти всплыла окровавленная пародия на человека с кожей, сплошь покрытой бурыми пятнами.

— Ты умрешь в одиночестве, — прошептал он, с каким-то садистским наслаждением глядя на меня.

Я поежился и отогнал это воспоминание. Кассий умер, и умер окончательно и бесповоротно. Я это знал точно. Изгнанный из сообщества сбрендивших фриков, известного как орден темного динария, Кассий спелся с еще более безумным некромантом — только чтобы расплатиться со мной. Ну, он едва не изрезал меня на кусочки. Мне все же удалось одержать над ним верх, но, умирая, он наложил на меня смертное проклятие. Такие проклятия, наложенные в последние мгновения жизни, способны оказывать на жертву самое разрушительное воздействие. Правда, то, что наложил на меня он, не отличалось особой конкретностью. Возможно, он просто не мог уже как следует сосредоточиться.

Точно. Вполне возможно, не сумел.

— Ау? — произнес я. — Есть здесь кто-нибудь?

Никто не отозвался.

Ты умрешь в одиночестве.

— Заткнись, — рявкнул я сам себе. — Держи себя в руках, Дрезден.

Совет показался мне неплохим. Поэтому я постарался дышать ровно, размеренно, и привести мысли в порядок. Сосредоточенность. Рассудительность. Здравомыслие. Вот что должно помочь мне преодолеть все.

Факт первый: моей дочери до сих пор грозит опасность.

Факт второй: я ранен. Возможно, тяжело ранен. Возможно, искалечен необратимо. Даже у чародейского тела имеются свои пределы, и сломанный позвоночник, похоже, в них не укладывается.

Факт третий. Сьюзен с Мартином не спасти девочку своими силами.

Факт четвертый: на помощь особенно рассчитывать не приходится. Ну, возможно, с участием Сани самоубийственная операция может считаться почти самоубийственной. В конце концов, рыцари Креста — это серьезно. Совсем недавно, похоже, всего трое их хранили весь мир. Последние несколько лет смуглокожий русский работал за троих — и, судя по всему, вполне успешно. Что ж, это не лишено логики: Саня — носитель «Эспераккиуса», Меча Надежды. Вот надежда нам сейчас точно пригодилась бы. Во всяком случае, мне — определенно.

Факт пятый: намеченное время встречи с Эбинизером прошло уже много часов назад. Я не особенно собирался идти на нее, и ничего не мог поделать с тем, что это ему не понравится, — но мое отсутствие скорее всего стоило мне возможной помощи Серого Совета.

Факт шестой: Саня, Сьюзен, Мартин и прочее немногочисленное воинство, которое я смогу набрать, не сможет попасть в Чичен-Ицу — и в моей теперешней физической форме мне туда не пройти. Если верить информации, заключенной в камне моей матери, по дороге туда нужно еще и проплыть участок.

Факт седьмой: я устрою этим гадам красивое шоу ради моей дочки, и плевать на то, чего мне это будет стоить.

И вариантов действий у меня оставалось всего ничего.

Я выбрал для начала наименее пугающий. Закрыл глаза, успокоил дыхание и принялся выстраивать в уме помещение. Мой уничтоженный пожаром магический круг на полу, пять расставленных вокруг него с равными интервалами свечей. Запах сандаловых благовоний и горячего воска в воздухе. У меня ушло несколько минут на то, чтобы представить себе это отчетливо, в мельчайших деталях, и удержать в сознании, так, чтобы образ не отличался по незыблемости от оригинала, который он замещал.

Это потребовало изрядных усилий и умения.

Магия не обязательно требует реквизита. Сие обстоятельство столетиями тщательно скрывалось многими поколениями чародеев, и не без причины. Это помогало им доказать перепуганным крестьянам, инквизиторам или кому угодно другому, что тот, кого они боятся, определенно не чародей. В противном случае он непременно ходил бы, увешанный принадлежностями своего ремесла, ведь так?

Магия не обязательно требует реквизита, но магию творят люди, а людям он нужен. У каждого задействованного в ритуале инструмента имеется свое символическое и практическое назначение. С другой стороны, нехитрые инструменты вроде свечей и тому подобного не так трудно заменить воображаемыми, и при наличии определенного опыта дается это не сложнее, чем, скажем, шнурки на ботинке завязать.

Однако сложное заклятие требует от вас способности удерживать в уме жуткое количество мелких деталей — не говоря уже о том, что одновременно вам необходимо контролировать потоки энергии и тому подобные вещи. Верно подобранные инструменты помогают справиться с этой задачей — как правило, для того, чтобы инструмент работал как положено, вам достаточно до него дотронуться, а дальше сознание и опыт действуют сами. Проще пареной репы.

Если не считать того, что инструментов у меня на сей раз не было.

Я все делал в уме. Чистое воображение. Чистая концентрация.

Чистая самонадеянность, не без того. Но и обстоятельства очень уж отличались от нормальных.

Я зажег в уме воображаемые свечи, одну за другой, медленно обходя круг по часовой стрелке — ну, или посолонь, как это называется у викканцев, в разных сказках или кельтских балладах, — медленно накапливая необходимую для ритуала энергию. Я вдруг сообразил, что забыл представить себе пол, и горизонтальная поверхность, на которой все происходило, вдруг превратилась от горизонта до горизонта в жуткий линолеум из моей первой чикагской квартиры. Нет, правда, жуткий: серый в зеленую полоску. Зато такой легче себе представить.

Не делая ни единого движения, я представил себе, как выполняю ритуал — весь, до мельчайших деталей, от неприятно впивавшихся в колени неровностей пола и до легкой онемелости в пальцах левой руки, которая всегда случается со мной, когда я нервничаю.

Я замкнул круг. Я накопил энергию. И тогда, приготовив все, удерживая все в воображении так ясно, что это казалось реальнее окружавших меня стен, я открыл глаза и негромко заговорил:

— Уриил, явись.

Мгновение я не мог разобрать, появилось ли неяркое белое свечение только у меня в голове, или это происходило на самом деле. Потом до меня дошло, что свет болезненно бьет мне в глаза. Значит, настоящий.

Я продолжал складывать в уме заклятие. Теперь это давалось мне легче. От меня требовалось только не терять концентрации.

Я прищурился на свет, и глаза мои разглядели высокого молодого мужчину в джинсах, футболке и фермерской куртке. Светлые волосы падали ему на глаза, но даже так я видел, что они голубые, ясные и наивные. Он огляделся по сторонам, сунул руки в карманы куртки и медленно кивнул.

— Я все гадал, когда же ты позовешь.

— Значит, вы в курсе того, что происходит? — спросил я.

— Да-да, — заверил он меня, и в голосе его мне послышались нотки нетерпения. Взгляд его упал на меня, и он нахмурился. Он чуть подался вперед, рассматривая меня получше.

Я старательно укрепил в уме свой воображаемый магический круг. Когда беспокоишь по своим делам создания такого калибра, только круг в состоянии защитить тебя от их божественного гнева.

— Ох, да ладно, Дрезден, — произнес архангел Уриил. — Очень симпатичный круг, но неужели ты сам веришь в то, что он в состоянии меня задержать?

— Береженого Бог бережет, — отозвался я.

Уриил совсем не по-райски хохотнул и склонил голову набок.

— А-а, — произнес он. — Ясно.

— Что ясно?

— Зачем ты позвал меня. Спина.

Я тоже хмыкнул. Это потребовало от меня больше сил, чем обычно.

— Очень паршиво?

— Перелом позвоночника, — ответил он. — Я вполне допускаю, что твое тело сможет восстановить нервные связи… лет через сорок или пятьдесят. Впрочем, гарантировать ничего не могу.

— Спина нужна мне здоровой, — сказал я. — Сейчас.

— Тогда, возможно, тебе не стоило в твоем тогдашнем состоянии лезть на ту лестницу.

Я зарычал и попытался повернуться к нему. Я едва шевельнулся. Ну да, мое тело оставалось привязанным к лежаку.

— Не стоит, — невозмутимо заметил Уриил. — Это не повод для огорчения.

— Это? Не повод? — вскипел я. — Мою дочку вот-вот убьют!

— Ты сам принимал решения, — возразил Уриил. — Одно из них привело тебя сюда. — Он развел руками. — Это не вечеринка в благородном собрании, сынок. Теперь тебе ничего не остается, как доигрывать до конца эту партию.

— Но вы могли бы исцелить меня, если бы захотели.

— Мои желания не имеют к этому никакого отношения, — спокойно произнес он. — Я мог бы исцелить тебя, если б предполагалось, что я должен это сделать. Свобода воли — если она что-нибудь да значит — превыше всего.

— Вы кормите меня философией, — буркнул я. — А я говорю вам, что ребенок вот-вот погибнет.

Лицо Уриила на миг помрачнело.

— А я говорю, что весьма ограничен в средствах помощи тебе. Если конкретно, ограничен тем, что для тебя уже сделал.

— Угу. Огонь Души. Спасибо, им я себя уже чуть не угробил.

— Никто не заставляет тебя, Дрезден, пользоваться им. Ты сам принимаешь решение.

— Я рисковал задницей, когда это было нужно вам, — сказал я. — И так-то вы мне платите?

Уриил возвел глаза к небу.

— Ты пытаешься выставить мне счет?

— Хотите назвать цену, флаг вам в руки, — сказал я. — Заплачу. Чего бы это мне ни стоило.

Архангел внимательно посмотрел на меня — спокойно, сочувственно и немного печально.

— Я знаю, — тихо произнес он.

— Черт подери! — Голос у меня сорвался, из глаз потекли слезы. Воображаемая картина дрогнула и начала размываться. — Прошу вас.

При этих словах Уриил, казалось, чуть поежился. Он отвернулся от меня, явно ощущая неловкость. Но промолчал.

— Пожалуйста, — настаивал я. — Вы ведь знаете, что я за человек. Что скорее ногти дам себе вырвать, чем буду умолять. А теперь я умоляю. Я недостаточно силен, чтобы справиться с этим в одиночку.

Уриил слушал, по-прежнему не глядя на меня, потом медленно мотнул головой.

— Я и так сделал все, что мог.

— Но вы же не сделали ничего, — возразил я.

— Полагаю, с твоей точки зрения это может выглядеть и так. — Он задумчиво побарабанил пальцами по подбородку. — Хотя… Пожалуй, если ты узнаешь чуть больше, это не слишком нарушит равновесия…

Глаза начинали болеть от того, что я слишком долго скашивал их в одну сторону: пошевелить головой я так и не мог. Я прикусил губу и продолжал ждать.

Уриил глубоко вздохнул; казалось, он очень тщательно подбирает слова.

— Твоя дочь, Мэгги, жива и здорова. Пока.

Сердце мое отчаянно подпрыгнуло.

Моя дочь.

Он назвал ее моей дочерью.

— Я понимаю, ты хочешь, чтобы Сьюзен всегда оставалась женщиной, которую ты любишь, которой ты веришь. Но — пусть даже сам ты себе в этом не признаешься — у тебя остаются какие-то сомнения. Я не могу осуждать тебя за это. В особенности после того, как твои поисковые заклятия потерпели неудачу. Это вполне естественно. Но да, — он встретился со мной взглядом, — она плоть от плоти, кровь от крови твоей. Твоя дочь.

— Зачем вы мне это рассказываете? — спросил я.

— Потому что я сделал все, что мог, — ответил он. — Дальше все зависит от тебя. Ты — единственная надежда Мэгги. — Он уже было повернулся к двери, но задержался. — Подумай хорошенько над тем, что сказал тебе Ваддерунг.

Я зажмурился.

— Вы знакомы с Оди… с Ваддерунгом?

— Разумеется. В конце концов, род деятельности у нас близок, не так ли?

Я устало выдохнул и перестал даже пытаться удержать заклятие.

— Не понимаю.

Уриил кивнул.

— Вот в этом-то и состоит бремя смертного бытия. В свободе выбора. Многое от тебя сокрыто. — Он вздохнул. — Люби свою дочь, Дрезден. Все остальное да приложится к этому. Это сказал тебе мудрый человек. Что бы ты ни делал, делай это во имя любви. И если ты будешь следовать этому, путь твой никогда не уклонится от света настолько, чтобы ты не смог вернуться.

И едва договорил, тут же исчез.

Я лежал в темноте, дрожа от слабости и опустошенности — так всегда бывает после работы со сложным заклятием. Я представил себе Мэгги — как на фотографии, в детском платьице и с бантом.

— Держись, девочка. Папа идет на помощь.

На то, чтобы заново сложить заклятие, у меня ушло не больше минуты — за это время я успел восстановить необходимое количество энергии. Правда, до последней секунды я сомневался в том, что мне удастся все это провернуть. А потом представил себе Мэгги в этом ее платьице в лапах у голодного вампира Красной Коллегии, и слабость разом сменилась горячей, добела раскаленной волной всесокрушающей ярости.

— Мэб! — решительно выкликнул я. — Мэб, Королева Тьмы и Воздуха! Заклинаю тебя, явись!

(обратно)

Глава тридцатая

Звенящее имя королевы в третий раз повисло в воздухе, а потом наступила полная, оглушительная какая-то тишина.

Когда ты пытаешься удержать кого-то особенно опасного, никак нельзя обойтись без определенной подготовки. Нужна хорошая наживка, чтобы заманить добычу. Нужна хорошая западня, действующая быстро и безотказно. Ну и, когда добыча попадет в западню, нужны сеть или клетка, чтобы ее удержать.

Стоит хоть одной из этих составляющих подкачать, и вся охота скорее всего пойдет насмарку. А уж если не сработают две, результат может выйти куда более катастрофическим, чем простая неудача.

Это заклятие я складывал, отлично понимая, что наживкой служу я сам. В силу каких-то известных лишь ей самой причин Мэб уже много лет пыталась заполучить меня себе на службу. Я знал, что привлечь ее внимание достаточно, лишь позвав ее по имени и произнеся титул. Одна беда: хотя мой импровизированный круг должен был бы в теории (в теории!) работать в качестве неплохой западни, самым слабым местом в заклятии оставалась клетка, сотканная моей волей.

Можно сказать, я пытался запереть тигра в нарисованный мелом вольер, приговаривая: «Хорошая киска, хорошая…»

Но, конечно, я проделывал это не совсем вслепую. Я действовал отчаянно, но не глупо. Можно сказать, у меня даже имелось определенное преимущество. Мэб не стала бы убивать смертного. Она могла бы только заставить его самого отчаянно искать смерти. Да и терять мне было почти нечего. Даже Мэб не смогла сделать меня более бесполезным для дочери, чем я уже был.

В непроглядной тьме я ждал появления повелительницы самых опасных фей из самых страшных сказок, что когда-либо рассказывались на сон грядущий.

Мэб меня не разочаровала.

Удивила — да, не могу не признать. Но не разочаровала.

В темноте перед моими глазами засветились звезды.

Мгновение мне казалось, что дело плохо. Однако звезды не вращались в той ленивой манере, как это делают звезды, когда вашему мозгу приходит трындец. Нет, они сияли ровным, холодным и чистым светом, как пять бриллиантов на шее Повелительницы Ночи.

Мгновение спустя лица моего коснулся холодный ветер, и я ощутил, что лежу на чем-то твердом и гладком. Я осторожно опустил руки ладонями вниз, но не нащупал ни раскладушки, ни корсета. Вместо них пальцы мои касались только камня, гладкого камня, ровной поверхности размером не меньше моего торса. Я пошевелил ногой и убедился, что камень продолжался и там.

Тут до меня дошло, что пошевелить ногой я не мог никак. И осязать ею — тоже.

Я лежал, обнаженный. Я разрывался между желанием завопить от холода, пробиравшего мою задницу, и от радости за то, что она вообще может что-то ощущать. Краем глаза я увидел землю и с усилием поднялся с каменной плиты, на которой лежал. Голова закружилась, и мне пришлось схватиться за край плиты.

Значит, это не реальность. Это сон, или видение, или что-то еще, лежащее между миром смертных и миром духов. Что ж, все сходилось. Моя физическая оболочка оставалась в кладовой церкви Святой Марии, а дух и разум оказались здесь.

Интересно, конечно, где это «здесь»…

Глаза немного свыклись с темнотой, и я разглядел висевшую в воздухе почти прозрачную дымку. В просвет клубившихся над головой облаков прорвался луч лунного света, высветивший верхушку холма и стоявший на ней каменный стол — собственно, на нем я и сидел. Луч скользнул по вырезанным на камне рунам, и они засияли причудливым светом; что они означали, правда, я так и не разобрал: язык оказался мне незнаком.

Тут до меня дошло. Мэб сотворила это место для нашей встречи. Знакомое место; называлось оно Долина Каменного Стола — широкая, чашеобразная долина между холмами, хотя склонов их я и не различал из-за тумана. В самом центре долины возвышается холм диаметром футов в пятьдесят и высотой футов в двадцать. Вершина холма увенчана четырьмя грубо отесанными колоннами, на которых покоится массивная каменная плита. Это сооружение окружено цепочкой камней поменьше; часть из них повалилась, часть и вовсе рассыпалась от времени. Все вместе это напоминает Стоунхендж. Лунный свет окрашивал камни в различные оттенки голубого, фиолетового, зеленого. В холодные оттенки.

В зимние оттенки.

Ну да… Равноденствие уже прошло — значит, власть над Столом перешла к Зимним. Власть над древним каналом силы, передающейся с помощью примитивнейшего, устаревшего, но от этого не менее эффективного проводника: крови. В трещинах и выбоинах каменной столешницы запеклись бурые пятна, и сам этот стол, распластавшийся на вершине холма, напоминал хищную черепаху, затаившуюся в ожидании какого-нибудь неосторожного разини, что подойдет к ней слишком близко.

Кровь, пролитая на этом столе, унесет с собой жизненные силы несчастного — прямиком в бездонный колодец энергии, контролируемый сейчас Зимней Королевой.

Краем глаза я заметил какое-то движение с противоположной стороны стола. Из тумана соткалась тень, которая почти сразу же приобрела очертания стройной женской фигуры в плаще с капюшоном. В том месте, где под капюшоном полагалось находиться глазам, плясали два зеленых свечных огонька.

В горле у меня пересохло.

— Королева Мэб? — выдавил я из себя только со второй попытки.

Тень исчезла. Негромкий женский смех послышался в тумане справа от меня, и я повернулся в ту сторону.

Позади меня, в каких-то шести дюймах раздался свирепый кошачий визг, и я едва не подпрыгнул от неожиданности. Я резко повернулся, не увидел ничего и снова услышал женский смех — на этот раз он исходил из тумана со всех сторон. Теперь в смехе было больше веселья.

— Вам ведь это нравится, да? — произнес я, стараясь унять сердцебиение. — Вы ведь сами об этом говорили, не так ли?

В камнях вокруг меня щебетали и шипели на неведомых языках десятки голосов. Я снова увидел издевательское мерцание зеленых глаз.

— У м-моего п-предложения ограниченный срок действия, — заявил я, стараясь говорить как можно спокойнее. — Это продиктовано обстоятельствами. Если вам лень пошевелить своей королевской задницей и принять его, я ухожу.

— А я ведь тебя предупреждала, — произнес у меня за спиной негромкий, спокойный голос, — чтобы ты не позволял ей заманить тебя сюда, крестник.

Я приложил все усилия, чтобы не взвизгнуть. Это было бы уже слишком недостойно чародея. Вместо этого я глубоко вздохнул и лишь затем повернулся, чтобы увидеть стоявшую в нескольких футах от меня Леанансидхе в плаще цвета последних мгновений перед наступлением ночи. Темно-синяя с лиловым отливом ткань скрывала ее полностью, только лицо белело под капюшоном. Зеленые кошачьи глаза были широко раскрыты, на лице застыло серьезное выражение.

— Но я здесь, — вполголоса заметил я.

Она кивнула.

Рядом с ней возникла вторая тень с горящими зелеными глазами. Королева Мэб, предположил я, мысленно отметив, что она на пару дюймов ниже моей крестной. Ну да, в местах вроде этого Мэб сама выбирает себе рост, гаргантюанский или лилипутский.

Предположительная Мэб шагнула ближе; тень продолжала скрывать ее несмотря на то, что она стояла теперь ближе ко мне, чем Леа. Глаза ее разгорелись еще ярче.

— Так много шрамов, — произнесла моя крестная, и голос ее чуть изменился, сделавшись холоднее, вывереннее. — Красивые у тебя шрамы. И телесные, и духовные.

Темная фигура ступила за один из упавших камней, а вышла уже из-за другого, с противоположной стороны круга.

— Да, — произнес ледяной голос, исходивший из губ Леанансидхе. — С этим вполне можно работать.

Я поежился. Ну, вообще-то здесь стоял холод, а я сидел на столе нагишом. Я перевел взгляд с темной фигуры на мою крестную и обратно.

— Вам все еще нужен переводчик? — поинтересовался я.

— Ради твоего же блага, — произнес ледяной голос. Темная фигура зашла за следующий менгир и появилась на макушке другого. Перемещалась она по часовой стрелке.

Мэб замыкала меня в круг.

— К-какого черта? — не понял я.

С губ Леанансидхе сорвался холодный смешок.

— Боюсь, чародей мой, беседа эта быстро сделается затруднительной, если ты будешь то и дело падать на колени, визжа от боли и пытаясь остановить кровь из ушей.

— Угу… Но почему? — спросил я. — Почему ваш голос должен причинить мне боль?

— Потому что она во гневе, — отвечала Леанансидхе своим обычным голосом. — Потому что ее голос — часть ее силы, а гнев ее слишком велик, чтобы она пыталась себя сдерживать.

Я поежился. Пару лет назад Мэб бросила мне пару слов, и реакция моя была в точности такой, как описала моя крестная. Такая неосторожность могла бы стоить мне нескольких драгоценных минут.

— Гнев? — переспросил я. — Что ее прогневило?

Темная фигура издала раздраженное шипение — звук, от которого я съежился как от удара хлыста. Моя крестная поспешно отпрянула в сторону, потом выпрямилась, и я увидел на ее шее набухающий кровью порез.

Моя крестная склонила голову перед Мэб, и из губ ее снова послышался ледяной голос.

— Не моей фрейлине высказывать свои суждения обо мне или говорить от моего имени по своему разумению.

Леа снова склонила голову перед Мэб; на лице ее не промелькнуло ни злости, ни боли. Мэб снова переместилась от камня к камню, не пересекая круга. Она проделывала это не в первый раз; мне полагалось бы уже привыкнуть. Но как-то не получалось. С каждым ее перемещением в голову лезли мысли о том, с какой легкостью она может оказаться у меня за спиной и сотворить со мной все, что захочет, — а я ничегошеньки не сумею этому противопоставить.

— Существуют древние обязательства, которые должно уважать. — Голос Мэб звучал сухо, я бы даже сказал, официально. — Слова, которые должно произнести. Ритуалы, которые должно соблюсти. Излагай свое желание, смертный.

Вот теперь меня уже и впрямь трясло от холода. Я зябко охватил себя руками и сжался в комок. Помогало плохо.

— Силы, — произнес я.

Темная фигура застыла на месте и обратила свой взгляд на меня. Пылающие зеленые глаза чуть повернулись, словно Мэб склонила голову набок.

— Объясни зачем.

Я изо всех сил старался не лязгать зубами.

— Мое тело серьезно искалечено, а мне нужно биться с Красной Коллегией.

— Ты это проделывал уже, и не раз.

— На сей раз мне предстоит биться с ними со всеми, — сказал я. — С Красным Королем и его ближайшим окружением.

Глаза разгорелись еще ярче.

— Объясни зачем.

Я судорожно сглотнул.

— Они похитили мою дочь.

Темная фигура повела плечами, и ее бестелесный голос вздохнул — как мне показалось, от удовольствия.

— Аххх… Да. Не ради своей жизни. Ради твоего ребенка. Ради любви.

Я резко кивнул.

— Столько всего жуткого делается во имя любви, — продолжал голос Мэб. — Ради любви мужчины готовы других в клочья порвать, особенно соперников. Ради любви даже мирный человек идет на войну. Ради любви человек готов расстаться даже с собственной жизнью, и делает это с радостью. — Теперь она шла нормально, по земле, но даже это получалось у нее с какой-то нечеловеческой легкостью, заставлявшей усомниться в том, что под плащом вообще кто-то есть. — Тебе известна моя цена, смертный. Огласи ее.

— Вы хотите, чтобы я стал Зимним Рыцарем, — прошептал я.

В ответе ее явственно слышался смех, одновременно и веселый, и ледяной.

— Да.

— Я согласен, — сказал я. — Но с условиями.

— Назови их.

— Прежде чем я начну служить вам, вы восстановите мое физическое здоровье. Затем дадите мне время, достаточное для того, чтобы спасти мою дочь и доставить ее в безопасное место. И еще вы дадите мне слово, что никогда, ни при каких обстоятельствах не заставите меня поднять руку на тех, кто мне дорог.

Фигура двинулась дальше, бесшумно обходя меня по кругу. Температура, казалось, опустилась еще на несколько градусов.

— Ты просишь меня рискнуть моим Рыцарем в почти безнадежном деле, не дающем ничего ни мне, ни моему народу. С чего мне соглашаться?

Мгновение я смотрел на нее в упор. Потом пожал плечами.

— Не хотите вести дела на этих условиях — поищу кого-нибудь еще. Ну, например, вернуть монету Ласкиэли мне проще простого, и уж Никодимус со товарищи будут более чем счастливы мне помочь. А еще я едва ли не единственный из смертных, кому известно, как вызвать Темносияние Кеммлера. Так что если Никки и его монетоголовые не захотят играть, я уж как-нибудь раздобуду себе сил… Вот только в следующий раз, когда я вас позову, не уверен, что буду вести себя столь же вежливо.

Мэб издала губами моей крестной не самый приятный для слуха смешок.

— Да у тебя просто бездна выбора, мой чародей. Позволь спросить, по какому принципу ты предпочел меня остальным?

Я поморщился.

— Не сочтите за оскорбление, пожалуйста. Просто из всех возможностей ваша — наименее порочна.

Ледяной голос не выдал ровным счетом никакой реакции.

— Объясни.

— За несколько лет с динарианцами я отращу козлиную бородку и начну блеять, если, конечно, не превращусь прежде в какую-нибудь кровожадную тварь. А если я захочу использовать Темносияние, мне придется угробить массу людей. — Я откашлялся. — Но я это сделаю. Если у меня не останется другого выбора, чтобы спасти дочку, я и это сделаю.

С минуту на вершине холма царило мертвое молчание.

— Да, — задумчиво произнес голос Мэб. — Ты ведь так и поступишь, верно? И да, тебе известно, что я не убиваю без разбора, равно как не поощряю своего Рыцаря поступать подобным образом. — Она помолчала. — Однако в прошлом ты выказывал склонность к самоуничтожению. В последней конфронтации с моей фрейлиной ты одержал над ней верх таким способом… едва не дождавшись Ангела Смерти. Что мешает тебе повторить нечто подобное, дабы лишить меня законной награды?

— Мое слово, — тихо произнес я. — Вам известно, что блефовать с вами я не могу. Я не покончу с собой. Я намерен торговаться честно.

Мгновение пылающие глаза Мэб буравили меня взглядом. Потом она снова двинулась по кругу, теперь уже медленнее, замыкая около меня уже третий круг.

— Ты должен понимать, чародей: стоит тебе стать моим Рыцарем, стоит тебе завершить последнее твое дело, и ты мой. Ты будешь уничтожать то, что я пожелаю уничтожить. Убивать всех, кого я пожелаю убить. Ты будешь принадлежать мне плотью, кровью и духом. Ты это понимаешь?

Я сглотнул.

— Да.

Она медленно кивнула. Потом оглянулась на Леанансидхе.

Леа еще раз склонила голову и щелкнула пальцами.

Шесть закутанных в плащи фигур выступили из тумана — низкорослые, уродливых пропорций, они могли быть кобольдами, или гномами, или каким-либо еще из полудюжины народов Сидхе. Определить точно я не мог, потому что головы и лица их скрывались под низко надвинутыми капюшонами.

Зато связанного человека, которого они несли, я знал.

Подобно мне, он был обнажен. Ростом он в свое время немного уступал мне, зато превосходил сложением, мощью мускулов. Впрочем, это было много лет назад. Теперь я видел перед собой лишь оболочку и, небрежный набросок углем, полустертый неосторожной рукой. Глаз на лице не было. Они исчезли, но исчезли аккуратно, словно их удалил умелый хирург. Все его лицо, включая запавшие веки, сплошь покрывали татуировки, повторявшие на разных языках одно и то же слово: предатель. В приоткрытом рту виднелись зубы, изукрашенные завитками кельтского орнамента и перепачканные чем-то темно-бурым, из-за чего рот казался вырезанным из кости.

А вот тело его покрывали татуировки совсем другого рода: старательно, высокохудожественно нанесенными шрамами. Он лежал навзничь, привязанный к деревянному шесту несколькими витками тонкого шелкового шнура, но его иссушенные, вялые мышцы не производили впечатления способных порвать эти почти символические узы.

Он негромко плакал — даже скорее скулил как зверь от невыносимой боли.

— Господи, — выдохнул я и отвернулся.

— Можно сказать, я даже слегка горжусь результатом, — заметила Мэб. — Ваш белый Христос не испытывал ни столь длительных, ни столь мучительных страданий, как этот предатель. Всего три дня на дереве… или на чем там. Даже для разминки маловато. Нет, в том, что касается боли, римляне были жалкими дилетантами.

Слуги опустили носилки на каменный стол так, чтобы Слейт лежал строго посередине. Затем поклонились Мэб и так же молча удалились. Несколько секунд единственными звуками на вершине холма оставались шум ветра и всхлипывания Слейта.

— Некоторое время я намеревалась мучить его, насколько выдержит его рассудок. Но потом решила проверить экспериментальным путем, сколько вообще может вынести смертный. — Глаза ее счастливо заблестели в темноте. — Жаль, что осталось так немного. И все же, юный чародей, пока что Зимним Рыцарем остается все-таки он. Сосуд моей силы в мире смертных, консорт Королевы Зимы. Он меня предал. Видишь, к чему это привело?

То, что некогда было Ллойдом Слейтом, издавало негромкие, беспомощные всхлипы.

Меня колотила дрожь. Боюсь, не только от холода.

Темная фигура придвинулась ближе, и из складок ткани выдвинулась бледная рука. Что-то холодно блеснуло в неверном лунном свете и упало в траву у моих ног. Я наклонился подобрать и увидел, что это древний, очень древний нож с деревянной рукоятью в кожаной обмотке. Обоюдоострое лезвие, похоже, было даже не железным, а бронзовым, и отсвечивало оно как-то зловеще, голодно, словно острие жаждало крови.

Маленький клинок едва не вибрировал от энергии — дикой, необузданной. Не то чтобы злобной, но полной желания урвать свою порцию чужой жизни. И смерти.

— Пока Ллойд Слейт жив и дышит, мой Рыцарь — он, — произнес голос Мэб. — Возьми кинжал Медеи, чародей. Забери кровь его жизни.

Я стоял, сжимая в руке нож и глядя на Ллойда Слейта. В прошлый раз, когда я слышал его голос, он умолял меня убить его. Боюсь, теперь он не смог бы даже этого.

— Если ты хочешь стать моим Рыцарем, вот первая смерть, которой я жду от тебя, — произнесла Мэб почти с нежностью. Она смотрела на меня, стоя с противоположной от меня стороны стола. — И передай его силу мне. А я напитаю ею тебя.

Я стоял на холодном ветру, не шевелясь.

То, что я собирался делать в следующие минуты, определяло всю мою дальнейшую жизнь.

— Ты знаешь этого человека, — все так же мягко продолжала Мэб. — Ты видел его жертв. Он убийца. Насильник. Вор. Монстр в смертной оболочке. Он более чем заслуживает смерти.

— Не мне судить, — тихо прошептал я. Действительно не мне. Мне ужасно хотелось спрятаться за этой логикой вплоть до того момента, когда все окажется позади. Обманывать себя, убеждать себя в том, что я исполняю роль его палача на законных основаниях…

Но ведь это не так.

Мне бы убедить себя, что я лишь избавляю его от мучений. Что освобождаю от чудовищной пытки, что это лишь акт милосердия. Что это заклание необходимо, но все пройдет тип-топ, чисто и быстро. Никто и никогда еще не выстрадал столько, сколько Ллойд Слейт. Я вполне мог бы купиться на такую историю.

Но не покупался.

Я искал силы. Вполне возможно, даже с самой благой целью. Но я не собирался обманывать ни себя, ни кого-либо другого. Убив его, я отниму чужую жизнь, на что у меня нет никаких прав. Я просто совершу хладнокровное, преднамеренное убийство.

Это наименьшее зло, убеждал я себя. Все другое, что я мог бы предпринять сейчас, превратило бы меня в монстра во плоти. По опыту Ллойда Слейта я понимал: что бы ни говорила Мэб, всецело контролировать своего Рыцаря она не сможет. Вот ведь Слейт пренебрег ее властью и влиянием.

А посмотри, к чему это его привело, прошептал голосок у меня в голове.

Полная, круглая луна вынырнула из облаков и залила всю Долину Каменного Стола своим холодным светом. Руны на столе и менгирах засияли голубым.

— Чародей, — прошептал голос Мэб, казалось, прямо мне на ухо. — Время делать выбор.

Сердце забилось вдвое быстрее, а желудок свело судорогой.

— Гарри Блекстоун Копперфилд Дрезден, — почти с нежностью продолжал голос Мэб. — Решай.

(обратно)

Глава тридцать первая

Я смотрел на изувеченное тело. Мне не составляло большого труда представить себе мое собственное изувеченное лицо, слепо смотрящее вверх с каменного стола. Я сделал шаг вперед. Потом второй. А потом уже стоял прямо над изуродованным телом Ллойда Слейта.

Будь это поединок, я не колебался бы ни секунды. Но этот человек не представлял для меня никакой угрозы. Он вообще ни для кого не представлял угрозы. Я не имел права лишать его жизни, и утверждать противное было бы откровенным, циничным, злостным враньем. Если бы я убил Слейта, долго ли мне пришлось бы ждать своей очереди? Как знать, может, я глядел сейчас на самого себя — каким я стану через несколько лет или даже месяцев?

Не мог я. Это было бы все равно что перерезать собственное горло.

Рука моя опустилась, словно нож сделался вдруг слишком тяжелым.

Мэб вдруг возникла прямо напротив меня, глядя на меня в упор. Правая рука ее сделала легкое движение, и туман над Столом внезапно сгустился, наполнился светом и красками. Несколько секунд изображение оставалось нерезким, потом разом сфокусировалось.

В углу комнаты с голыми каменными стенами лежала, съежившись, девочка. Кто-то наспех набросал на пол соломы и прикрыл ее грязным одеялом. Темные волосы девочка, судя по всему, завязывала в косички, но сейчас они растрепались. Одну из маленьких розовых пластмассовых заколок украли, или она потерялась сама, так что косичка осталась только одна. Лицо ее покраснело от слез. Сморкаласьона, судя по всему, в подол розового платьица. Рубашка, изначально белая в желтый цветочек с большой мультяшной пчелой, вся перепачкалась грязью и нечистотами. Она съежилась в маленький комочек, словно в надежде на то, что когда за ней придут, ее не заметят.

В полных тихого ужаса больших карих глазах мне увиделось что-то знакомое. У меня ушла секунда или две на то, чтобы понять: очень похожие глаза я вижу у своего отражения в зеркале. Да и другие черты явно носили сходство с моими, точнее, сходство это ожидало момента, чтобы проявиться с возрастом в полную силу. Такие же подбородок и скулы, как у нас с Томасом. Рот скорее материнский. Прямые, блестящие черные волосы — тоже в Сьюзен. Вот руки и ноги казались великоватыми, как у щенка.

Где-то вдалеке послышался вопль вампира Красной Коллегии в истинном обличье; девочка вздрогнула и снова заплакала, сжавшись еще сильнее от страха.

Мэгги.

Я вспомнил, как Бьянка со своими миньонами держали меня в плену.

Я вспомнил, что они тогда со мной проделывали.

Нет, настоящего зла они девочке, похоже, еще не причинили. Пока.

— Да, — произнес холодный, лишенный эмоций голос Мэб. Видение начало медленно таять. — Ты видел свою дочь — такой, какая она сейчас. Даю тебе слово. Никаких фокусов, никаких подлогов. Все как есть.

Сквозь сделавшееся уже почти совсем прозрачным изображение я посмотрел туда, где стояли в ожидании Мэб и моя крестная. Лицо Леа было печально. Глаза Мэб под капюшоном сузились, превратившись в две зеленые щелочки.

С минуту я молча смотрел на них. Холодный ветер раздувал полы их плащей. Я смотрел на них, в их глаза, полные темного, извращенного знания. Я понимал, что ни ребенок из видения, ни человек, лежавший на столе, не значат для них ровным счетом ничего. Я понимал, что, если моя сделка с Мэб состоится, вполне вероятно, я окончу свою жизнь на этом самом столе.

Само собой, за этим Мэб и показала мне Мэгги: для того, чтобы мною манипулировать.

Нет. На этот раз не так. Она показала мне Мэгги для того, чтобы я абсолютно ясно понимал, какой выбор мне предстоит сделать. Ну, конечно, это не могло не повлиять на мое решение, но когда ты сталкиваешься лицом к лицу с неприкрытой правдой, иначе и не бывает.

Не знаю, можно ли вообще манипулировать кем-то с помощью правды.

Наверное, это можно назвать просветлением.

В общем, пока я смотрел на тающий образ моей дочери, страх исчез.

Если я закончу так, как Слейт, если такова цена, которую нужно заплатить за безопасность моей дочери — что ж, так тому и быть.

И если я буду проклят до конца моих дней, потому что ради Мэгги мне пришлось сделать нелегкий выбор — что ж, так тому и быть.

И если мне придется умереть жуткой, мучительной смертью ради того, чтобы у моей дочурки появился шанс выжить…

Так тому и быть.

Я крепче сжал рукоять невыносимо тяжелого бронзового ножа.

Я осторожно придержал Ллойда Слейта за лоб, чтобы он не дергался.

И перерезал ему горло.

Это была быстрая, чистая, но все-таки смерть, не менее эффективная, как если бы я отсек ему голову топором. Ничто так не уравнивает, как смерть. Нет никакой разницы, как вы попадете на тот свет. Важно — когда.

И почему.

Он не сопротивлялся. Он только испустил вздох, словно от облегчения, и голова его повернулась набок, как будто он уснул. Не слишком красиво, но и не сцена из кровавого ужастика. Не грязнее, чем у вас на кухне, когда вы готовите отбивные на большую компанию. Большая часть крови стекла в желоба на поверхности стола; коснувшись камня, она, казалось, превратилась в ртуть и разбежалась по вырезанным на боковинах и опорах письменам, отчего те словно загорелись серебром в призрачном лунном свете. Зрелище пугало и завораживало одновременно. Кровь буквально гудела от энергии; и письмена, и камень, и воздух вибрировали от этой мощи.

Две стоявшие у меня за спиной сидхе не спускали хищных ледяных глаз с умиравшего Рыцаря, который их предал. Даже не глядя на них, я понял, когда все закончилось. Обе испустили негромкий вздох… удовольствия? удовлетворения? Я не могу подобрать для него подходящей характеристики. Скажем так: обе они отдавали себе отчет о важности, которую имела эта смерть, но никакого сострадания к погибшему не испытывали. Жизнь вытекла из его искалеченного тела в Каменный Стол, и они вели себя сообразно торжественности события.

Я молча стоял, и кровь капала с бронзового ножа у меня в руке на землю у моих ног. Дрожа от холода, смотрел я на останки убитого мной человека и пытался понять, что мне полагалось испытывать по этому поводу. Скорбь? Пожалуй, нет. Он был сукин сын высшего разряда, и будь у меня шанс убить его в открытом бою, я бы наверняка им воспользовался. Жалость? Тоже нет. Я оказал ему услугу, убив его. Иначе ему ни за что бы не выбраться из той ситуации, в которую он сам себя загнал. Радость? Ну, нет. Точно не радость. Удовлетворение? Почти нет, разве что от того, что это по крайней мере позади.

Если честно, я не чувствовал почти ничего, кроме холода.

Спустя минуту, а может быть час, Леанансидхе подняла руку и щелкнула пальцами. Из тумана так же бесшумно, как уходили, возникли слуги, подняли то, что осталось от Ллойда Слейта, и вместе с его телом снова растворились в тумане.

— Вот, — вполголоса сказал я Мэб. — Я свое дело сделал. Теперь очередь за вами.

— Отнюдь детка, — произнесла Мэб устами Леа. — Твое дело только лишь еще начинается. Но не бойся. Я — Мэб, и скорее звезды обрушатся с небес, чем Мэб нарушит свое слово. — Она чуть склонила голову набок, в сторону моей крестной. — Я посылаю с тобой этого наставника на последнюю твою битву, сэр Рыцарь. Моя фрейлина — одна из сильнейших у Зимы, она уступает по силе единственно мне.

С губ Леа слетел ее собственный, более теплый, текучий голос.

— Моя королева, в каких рамках мне дозволено действовать?

Мне показалось, я увидел, как сверкнули в лунном свете зубы Мэб, когда губы Леа ответили:

— Можешь ничем себя не связывать.

Рот Леа скривился в широкой, недоброй улыбке, и она отвесила Зимней Королеве низкий поясной поклон.

— А теперь, мой Рыцарь, — произнес голос Мэб, и она снова повернулась ко мне, — посмотрим, как вернуть силы в твое истерзанное тело. И я сделаю тебя своим.

Я поперхнулся.

Мэб небрежно махнула рукой моей крестной, и Леанансидхе поклонилась.

— Я здесь больше не нужна, детка, — прошептала Леа. — Но буду готова выступить по первому твоему зову.

В горле у меня пересохло настолько, что я едва сумел выдавить из себя ответ.

— Мне нужны те вещи, что я оставил у тебя в саду, и как можно быстрее.

— Разумеется. — Она кивнула, отвесила поклон и мне, а потом, сделав несколько шагов назад, скрылась в тумане.

И я остался наедине с Королевой Мэб.

— Итак, — неловко начал я, — полагаю, я должен пройти какую-то церемонию?

Мэб шагнула ближе ко мне. Сейчас она была более или менее обычного роста, ничего такого огромного или подавляющего. Да нет, даже заметно ниже меня. Стройная. Но двигалась она с такой абсолютной уверенностью, что ни у кого из нас не возникало ни малейших сомнений относительно того, кто из нас хищник, а кто — добыча. Я чуть попятился от нее. Чисто инстинктивно; шансов удержаться от этого у меня имелось не больше, чем заставить себя не дрожать от холода.

— Вот только обмениваться клятвами нам будет трудновато, если вы не можете говорить, — продолжал я. Голос мой показался неуверенным и жалким даже мне самому. — Э… Ну, может, там, расписаться на чем-нибудь.

Бледные руки вынырнули из складок плаща и откинули капюшон. Она тряхнула головой, разметав белые, белее чем лунный свет или мертвая плоть Ллойда Слейта волосы.

На мгновение мне изменил голос. Край каменной столешницы чуть ударил меня под колени, и я неловко плюхнулся на него задницей. Мэб не спеша, делая паузы между шагами, продолжала приближаться ко мне. Плащ медленно скользнул с плеч, ниже, ниже…

— В-вы, э… — пробормотал я, отводя взгляд. — Вам, д-должно быть, холодно?

Негромкий смешок сорвался с ее губ цвета мороженой ежевики. Голос гневающейся Мэб мог причинять физический ущерб здоровью. Голос Мэб, полный сыплющего искрами желания… в общем, он производил совсем другой эффект.

И холод почему-то сразу стал беспокоить меня меньше многого другого.

Ее губы слились с моими, и я бросил даже попытки заговорить. Какая уж там церемония — это был ритуал, древний как жизнь, как земля и небо.

Что произошло после поцелуя, я помню плохо.

Помню, как сияло надо мной ее тело, холодное, мягкое, безукоризненно женственное. Впрочем, у меня не хватает слов, чтобы его описать. Нечеловеческая красота. Эльфийское изящество. Животная чувственность. И когда ее тело оказалось поверх моего, наше дыхание смешалось — ледяная чистота и смертное несовершенство. Я ощущал ритм ее тела, ее дыхания, ее сердца. Я чувствовал, как холодный камень подо мной, древний холм под камнем, вся земля долины вокруг нас пульсируют в ритм с Мэб. По небу неслись облака, и по мере того, как она убыстряла темп, она разгоралась все ярче, пока до меня не дошло, что все призрачное свечение вокруг нас — не что иное как бледное, приглушенное отображение красоты Мэб, скрытое за завесой, дабы не повредить не готовое к такому смертное сознание.

Впрочем, по мере того, как учащалось ее дыхание, пала и эта завеса. И эта ничем не прикрытая, чистая красота обжигала меня.

То, что мы делали, не было сексом, чем бы это ни казалось со стороны. Ну нельзя же заниматься сексом с грозой, или землетрясением, или свирепым зимним бураном. Нельзя заниматься сексом с горой, или скованным льдом озером, или ледяным ветром.

На несколько секунд я увидел всю ширину и глубину силы Мэб, и на совсем короткое мгновение — слабый намек, неяркий отсвет ее помыслов. Когда наши сплетенные тела, отчаянно колотясь, приближались к кульминации, я закричал. А может, кричал уже давно.

А потом к моему крику прибавился и крик Мэб, и наши голоса слились. Ногти ее впились в мою грудь, словно сосульки вонзились мне под кожу. Я увидел, как она выгнулась от наслаждения, и тогда ее зеленые кошачьи глаза отворились широко-широко, а рот приоткрылся, и она прошипела:

— МОЙ!

От этой простой истины тело мое завибрировало, как туго натянутая гитарная струна, и я содрогнулся от какого-то свирепого, всесокрушающего оргазма.

Руки Мэб скользнули вдоль моих ребер, и переломы, про которые я успел забыть, снова обожгли меня огнем. Ледяные руки стиснули меня, и рот ее снова открылся.

— МОЙ!

И снова тело мое свело свирепой судорогой, а каждый мускул словно пытался сорваться с костей.

Мэб восторженно зашипела, и руки ее скользнули вниз, вокруг моей талии, к той точке, где, судя по всему был сломан позвоночник. Я понял, что ору во всю глотку и бьюсь, утратив остаток контроля над своим телом.

Взгляд кошачьих глаз Мэб встретился с моим, и снова жуткий, сладкий холод разбежался от кончиков ее пальцев. Голос ее сделался вдруг бархатным, нежным.

— Мой…

— Еще раз! — взвизгнул смутно знакомый голос.

Что-то холодное, металлическое прижалось к моей груди.

— Разряд! — выкрикнул голос.

В грудь мне ударила молния — ослепительная лента серебряной энергии, от которой тело мое выгнулось дугой. Я взвизгнул. Прежде, чем бедра мои опустились обратно, я выкрикнул:

— Hexus! — стравливая эту энергию в воздух.

Кто-то вскрикнул, кто-то другой выругался, вокруг меня все сыпало искрами — включая лампочку, перегоревшую от перегруза и разлетевшуюся в пыль.

На несколько секунд в комнате воцарились темнота и тишина.

— Мы его потеряли? — спросил голос пожилого мужчины. Фортхилла.

— О Боже, — отозвалась дрожащим голосом Молли. — Г-гарри?

— Я в норме, — произнес я. Горло саднило. — Кой черт вы со мной делаете?

— У вас сердце останавливалось, — ответил третий, знакомый голос.

Я ощупал грудь и не обнаружил ничего ни там, ни на шее. Пальцы продолжали шарить дальше. Цепочка с пентаграммой и наспех приклеенным к ней рубином обнаружилась на полу рядом с кроватью. Я сжал цепочку пальцами, накачал в нее немного воли, и комната осветилась неярким голубым сиянием.

— …вот я и сделал то, что полагается делать уважающему себя патологоанатому, — продолжал Баттерс. — Поразил вас, так сказать, молнией и попробовал воскресить. — В руках он держал две чашки-контакта от дефибриллятора, только теперь они не были ни к чему подключены, поскольку провода начисто сгорели. Баттерс — жилистый коротышка с вечно всклокоченными черными волосами, узкоплечий и подвижный. В данный момент он щеголял в больничном комбинезоне. Он сокрушенно посмотрел на контакты и помахал ими в воздухе у меня перед носом для убедительности. — Оно живо-о-ое, — произнес он мультяшным голосом, которому полагалось бы звучать зловеще-глухо. — Добро пожаловать назад, — добавил он, выждав небольшую паузу.

— Баттерс, — пробормотал я. — Кто вас поз… — Я тряхнул головой. — Молли. Не берите в голову.

— Гарри, — сказала она. — Ну, мы же не знали, как сильно вы ранены, а раз вы ничего не чувствовали, то и вы не знали, вот я и решила, что нам нужен настоящий доктор, а единственный, про которого я знаю, что вы ему доверяете, — это Баттерс, вот я его и вызвонила…

— Эй, — встревожился Баттерс.

Я сдвинул повязку, удерживавшую голову и раздраженно задергал ногами, пытаясь высвободить и их.

— Полегче, тигр вы этакий, — выдохнул маленький патологоанатом, налегая всей тяжестью на мои ноги. — Попридержите коней. Спокойно, спокойно!

Фортхилл с Молли тоже хотели как лучше. Они навалились на меня все втроем и прижали-таки обратно к лежанке и корсету.

Я выругался и перестал сопротивляться — на минуту, до тех пор, пока они не обрели вновь способности слушать.

— Времени нет на всю эту фигню, — сказал я. — Снимите с меня все эти лямки.

— Дрезден, у вас, возможно, сломана спина, — возразил Баттерс. — Ущемленный нерв, сломанные кости, поврежденные органы брюшины… Бога ради, дружище, о чем вы думали, отказавшись ехать в больницу?

— Думал о том, как бы не стать легкой мишенью, — ответил я. — Я в норме. Мне лучше.

— Боже праведный, друг мой, — забеспокоился Фортхилл. — Будьте же благоразумны. У вас сердце всего три минуты назад не билось.

— Молли, — произнес я как мог тверже. — Развяжи меня. Сейчас же.

Я услышал, как она шмыгает носом. Однако она все-таки подсела ко мне так, чтобы видеть мои глаза.

— Э… Гарри. Вы это… ну, понимаете. Типа, это вы?

Секунду или две я тупо моргал, такое впечатление произвели на меня эти ее слова. Черт, интуиция у Кузнечика на высоте.

— Я — это я, — ответил я, глядя ей в глаза. В качестве удостоверения личности этого более чем достаточно. Если бы за рулем моей, так сказать, машины сидел кто-то другой, такое изменение моей личности в сочетании с таким взглядом гарантированно привели бы в действие механизм заглядывания в душу, так что все сразу стало бы явным. — Ну, по крайней мере в текущий момент.

Молли прикусила губу.

— Ладно, — сказала она. — Ладно, отпустите его.

Баттерс слез с моих ног и стоял, нахмурившись.

— Постойте. Но это ведь… Как-то очень уж все быстро для меня.

Дверь за его спиной отворилась, стоявший за ней здоровяк в грубой куртке вскинул пистолет и с расстояния в три фута выпустил две пули Баттерсу в спину. Грохот выстрелов показался мне неестественно громким, оглушительным.

Баттерс рухнул как подкошенный.

Тело его еще не коснулось пола, а взгляд стрелка уже шарил по остальным. Я понял, кто ему нужен, прежде, чем он задержался на мне.

Он не произнес ни слова, не медлил, не колебался. Профессионал. Таких в Чикаго пруд пруди. Он вскинул пистолет, целясь мне в голову, — а я лежал, примотанный к чертову корсету, не в состоянии пошевелиться. Я поднял левую руку и обнаружил, что браслета-оберега на запястье нет. Ну да, его же сняли, чтобы дефибриллятор не наделал мне ничего лишнего — равно как сняли цепочку с амулетом с шеи и кольца с пальцев.

Вот уж помогли так помогли.

Нет, день явно выдался неудачный.

(обратно)

Глава тридцать вторая

Я лежал, связанный по пояс, но руки у меня оставались свободными. Я сложил пальцы правой руки пистолетиком.

— Arctis! — рявкнул я.

Заклятие буквально высосало все тепло в непосредственной близости от пистолета, и влага из воздуха мгновенно замерзла, окутав оружие толстой ледяной коркой. Стрелок дернулся и нажал на спуск.

Замерзший боек даже не пошевелился.

Стрелок заморгал и еще несколько раз нажал на спуск — с тем же успехом. Фортхилл подсек его под колени. Оба полетели на пол, пистолет выпал из замерзших пальцев, ударился о стену, лед треснул, и пистолет выпалил-таки, не причинив, впрочем, никому вреда.

Стрелок ударил Фортхилла в лицо, пожилой священник вскрикнул от боли и упал навзничь. Тут на незнакомца фурией налетела Молли и, снова опрокинув его на пол, принялась беспорядочно молотить кулаками. Стрелок двинул ее локтем в шею, отшвырнув в сторону, вскочил, шаря взглядом по полу, увидел свой пистолет и ринулся к нему.

Я погасил амулет. Незнакомец споткнулся в темноте и снова упал. Я слышал, как он борется с еще оглушенным Фортхиллом.

Внезапная вспышка высветила выгнувшегося дугой от боли стрелка. Потом снова стало темно, послышался стук от падения на пол чего-то тяжелого. Несколько человек тяжело дышали.

Я снова сжал пальцами амулет и осветил помещение.

Фортхилл сидел, привалившись спиной к стене и держась за рот; лицо его заметно побледнело. Молли лежала, съежившись и подняв одну руку так, словно собиралась пустить в ход какой-то из своих магических приемов — что ей, вообще-то, полагалось бы сделать при первом же выстреле, рассуждай она логически. Стрелок лежал на боку, но уже начинал шевелиться.

— Лежать! — прохрипел Баттерс и сунул ему в грудь два провода, которые держал в руках.

Провода тянулись от переносного дефибриллятора. Мое заклятие расплавило их, но не полностью, оставив пару ярдов с оголенными медными сердечниками на концах. Ток подействовал так, как и полагается действовать току, стрелок снова изогнулся от боли и застыл.

— Вот пидарас, — прохрипел Баттерс и осторожно ощупал спину между лопатками. — Ох. Ох, ох, ОХ!

— Баттерс! — взвизгнула Молли и обняла его.

— Эээоооууу, — произнес Баттерс. — Ох. — Впрочем, он не особенно противился объятиям.

— Кузнечик, не тирань его, пока мы не узнаем, насколько серьезно он ранен, — посоветовал я. — Черт. — Я снова принялся возиться с завязками, пока не смог сесть и заняться ногами. — Фортхилл? Вы целы?

Отец Фортхилл произнес что-то нечленораздельное и застонал от боли. Потом поднялся на ноги и принялся помогать мне с завязками. Челюсть у него побагровела и распухла с одной стороны. Ему здорово досталось, но сознания он не потерял. Крепкий старикан, хоть и выглядит одуванчиком.

Я сполз с кушетки и подобрал пистолет.

— Я в порядке, — сообщил Баттерс. — Кажется. — Глаза его вдруг панически расширились. — О Боже, да посмотрите же, в порядке ли я! — Он принялся расстегивать комбинезон. — Этот гребаный псих же в меня стрелял!

Он стянул комбинезон по пояс и повернулся показать Молли свою спину. Под комбинезоном у него была майка.

А поверх майки — кевларовый бронежилет. Легкий, гражданский вариант, защищающий только от пистолетной пули, но и стреляли в него из девятимиллиметрового. Обе пули угодили в спину, и жилет выполнил свою функцию. Расплющенные пули застряли в кевларе.

— В меня же попали, правда? — бормотал Баттерс. — У меня шок. Я ничего не чувствую, потому что у меня шок. Да? Что, в печень? Кровь черная? Вызовите скорую!

— Баттерс, — перебил я его. — Посмотрите на меня.

Он послушно повернулся ко мне.

— Полька, — произнес я, — не умирает.

Он уставился на меня. Потом кивнул, и дыхание его начало успокаиваться.

— Я в порядке?

— Волшебное белье сработало, — заверил я его. — Вы в порядке.

— Тогда чего спине так больно?

— По ней дважды врезали молотком, двигавшимся со скоростью тысяча двести футов в секунду, — объяснил я.

— Ох, — произнес он и оглянулся на Молли, которая кивнула и ободряюще улыбнулась ему. Он поежился и с облегчением закрыл глаза. — Не уверен, что у меня темперамент подходит для таких приключений.

— Угу. Кстати, с каких это пор вы разгуливаете в бронежилете? — поинтересовался я.

Баттерс мотнул головой в сторону Молли.

— Я надел его через десять секунд после того, как она позвонила и сказала, что вам нужна помощь. — Он порылся в кармане, извлек оттуда маленький пакет и открыл его. — Вот, смотрите. Я захватил еще мел, святую воду и чеснок!

Я улыбнулся ему, но чувствовал себя при этом немного паршиво. Нападавший стрелял в Баттерса по единственной причине: тот не давал ему заглянуть в комнату. Охоться он на Баттерса, и третий выстрел пришелся бы тому точно в затылок. Но, конечно, не окажись на пути Баттерса, моя голова сошла бы для этого гораздо лучше.

Какие мы все-таки, черт возьми, уязвимые…

За дверью послышались шаги, и я нацелил на нее пистолет, взявшись за него обеими руками и широко расставив ноги. Я так и целился в дверь, когда она отворилась и вошел Саня с подносом, полным сандвичей. Он застыл, выпучив глаза, потом улыбнулся.

— Дрезден! Вы в порядке. — Он осмотрелся по сторонам и нахмурился. — Я что-то пропустил? Это еще кто?

— Вроде ничего не сломано, — сообщил Баттерс Фортхиллу. — Но вам все-таки лучше сделать рентген на всякий случай. С переломами челюсти шутить не стоит.

Пожилой священник кивнул, написал что-то на листке бумаги и показал Баттерсу.

Коротышка ухмыльнулся.

— Всегда пожалуйста, отче.

Молли нахмурилась.

— Не отвезти ли его в больницу? — спросила она.

Фортхилл мотнул головой, поморщился и написал еще пару строчек: Сначала то, что мне удалось выяснить.

Теперь у меня оказалось целых два пистолета: полуавтомат сорокового калибра, отобранный у охранника в Неваде, и девятимиллиметровый. Я положил их на журнальный столик и принялся изучать — мало ли, когда могут пригодиться. Я как раз размышлял, не стоит ли пробить оба по серийным номерам, когда Мыш привалился боком к моей ноге, внимательно наблюдая за моими манипуляциями с оружием.

— Так вам удалось что-то узнать? — спросил я у Фортхилла.

Кое-что, написал он в ответ. В Южной и Центральной Америке наблюдается повышенная активность. Руководство Красной Коллегии подключило к своим действиям большое количество смертных. За последние три дня довольно много их замечено в аэропортах, и все направляются в Мексику. Вам о чем-нибудь говорит название «Чичен-Ица»?

Я хмыкнул. Похоже, информация Донера Ваддерунга подтверждалась.

— Очень даже.

Фортхилл кивнул и продолжал писать. В том районе у нас работает один священник. Он не может помочь вам в бою, но в состоянии предложить вам и вашим людям кров, уход и безопасный переезд оттуда, когда вы закончите.

— Ну, не знаю, стоит ли нам думать о триумфальном возвращении, если пока еще неизвестно, сумеем ли прежде попасть туда, — заметил я. — То есть доставить нас в те края я, пожалуй, смогу, но не в сами руины. Хорошо бы узнать все, что возможно, о мерах безопасности, принимаемых Красной Коллегией там, на месте.

Фортхилл, нахмурившись, поднял на меня взгляд, потом снова взялся за ручку. Я его попрошу. Только мне нужен будет кто-нибудь, кто сможет говорить за меня.

Я кивнул.

— Молли, помоги падре. И поспи, как только выдастся минутка. Другой возможности до отправления может не представиться.

Она насупилась, но послушно кивнула, не пытаясь спорить. Просто удивительно, как короткая встреча с близкой смертью благотворно действует на рассудительность самого упрямого из упрямых подмастерьев.

Фортхилл поднял руку и написал еще несколько строчек. Сначала мне хотелось бы знать, как это получилось, что вы снова на ногах. Д-р Баттерс сказал, что вы слишком серьезно ранены, чтобы вставать.

— Магия, — невозмутимо ответил я, словно это все объясняло.

Секунду-другую Фортхилл внимательно смотрел на меня. Потом написал: Я слишком плохо себя чувствую, чтобы с вами спорить. Сейчас позвоню.

— Спасибо, — тихо сказал я.

Он кивнул и дописал: да поможет вам Бог.

— Спасибо, — повторил я.

— А я? — спросил Баттерс. В голосе его страх мешался с возбуждением.

— Ну, надеюсь, ваша помощь нам больше не понадобится, — ответил я. — Хотя было бы неплохо, если бы вы оставались наготове. На всякий случай.

— Идет, — кивнул Баттерс. — Что-нибудь еще?

Я стиснул кулак и подавил сильный соблазн посоветовать ему спрятаться под кроватью. Да он и сам понимал это. Он был напуган, как кролик в лесу, полном голодных волков, и все же предлагал помощь.

— Кажется, у отца Фортхилла есть машина. Так ведь, отец?

Тот начал было писать что-то, но скомкал бумажку и просто сделал рукой утвердительный жест.

— Оставайтесь с ними, — сказал я и вставил в оба пистолета снаряженные обоймы. Теперь я надеялся, что не спутаю, на что у них нужно нажимать. — Как только Фортхилл разделается со звонками, отвезите его в травмопункт.

— Травмопункт, — кивнул Баттерс. — Заметано.

Фортхилл нахмурился. Вы уверены, написал он, что нам не надо сдать нападавшего в полицию?

— Уверенным нельзя быть ни в чем, отче, — отозвался я, вставая и распихивая пистолеты по карманам плаща. — Просто если к этому припутать еще и полицию, они начнут задавать уйму вопросов, и вообще у них уйдет масса времени на то, чтобы во всем разобраться. А я не могу себе позволить тратить время впустую.

Вы полагаете, он сам не обратится к властям?

— И что он им скажет? Что его похитил на улице священник? Что мы его избили и отобрали незарегистрированное оружие? — Я покачал головой. — Ему нужно вовлекать в это копов не больше, чем нам. Для него это просто бизнес. Он пойдет на сделку — признание в обмен на свободу.

И мы дадим убийце уйти?

— Наш мир далек от совершенства, отче, — вздохнул я. — С другой стороны, вы вряд ли будете нанимать профессионала, чтобы убрать милых старушек и щеночков. Большая часть тех, кого заказывают этому парню, связаны с криминалом, в этом я вам могу ручаться. В основном — те, кто пытается обратить внимание властей на их организацию. Рано или поздно кому-нибудь из них повезет больше, чем этому парню, и одним наемным убийцей станет меньше.

Кто с мечом к нами придет, от меча погибнет, написал Фортхилл.

— Совершенно верно.

Он покачал головой и снова поморщился от боли, причиненной этим движением. Этому человеку будет трудно помочь.

Я фыркнул.

— Нравится оно вам или нет, падре, но парням вроде этого помощь не нужна. По крайней мере сами они ее не ищут. — Я пожал плечами. — Некоторым просто нравится убивать.

Он нахмурился чернее тучи, но не написал в ответ ничего. Тут кто-то постучался, дверь приоткрылась, и в нее просунул голову Саня.

— Дрезден, — сказал рыцарь. — Он очнулся.

Я встал, и Мыш встал вместе со мной.

— Отлично. Пожалуй, стоит начинать звонить, падре.

Фортхилл снова махнул рукой вместо кивка. Я вышел; Мыш не отставал от меня ни на шаг, и так мы проследовали в кладовку поговорить с нашим… скажем так, гостем.

Коренастый мужчина лежал, примотанный к кушетке скотчем.

— Поставьте его, — попросил я.

Саня без видимого усилия поднял его вместе с кушеткой и прислонил к стене под небольшим углом.

Незнакомец смотрел на меня довольно-таки спокойно. Я взял со складного столика бумажник и открыл его.

— Стивен Дуглас, — прочитал я на водительской лицензии. — Это вы?

— Стиви Ди, — поправил он.

— Я о вас слышал, — сказал я. — Это вы убрали Торелли пару лет назад.

Он чуть заметно улыбнулся:

— Не знаю никакого Торелли.

— Ну да, я так и думал, — кивнул я.

— Как он? — поинтересовался Стиви Ди.

— Кто?

— Коротышка.

— Нормально, — ответил я. — Он был в бронежилете.

Стиви Ди кивнул:

— Хорошо.

Я выгнул бровь.

— Профессиональный убийца радуется, что не убил кого-то?

— У меня к нему ничего. Мне за него не платили. Не люблю стрелять в тех, кто ни при чем. Непрофессионально это. Но из всего, что я о вас слышал, следовало, что мне не стоит тянуть резину в ожидании возможности выстрелить наверняка, поэтому пришлось убрать его с дороги.

— Стиви, — сказал я ему. — У нас с вами сейчас все может пойти по одному из двух путей. Проще было бы, если бы вы назвали мне того, кто вас нанял, и я вас отпущу.

Он прищурился:

— И никаких копов?

Я махнул рукой в сторону стягивающего его по рукам и ногам скотча.

— Что, похоже на то, будто мы хотим вовлекать во все это копов? Колитесь, и будете на свободе, как только мы все это срежем.

Он обдумал мое предложение и мотнул головой.

— Не.

— Нет?

Он сделал попытку пожать плечами.

— Вот я сделаю такое для вас, и кранты моей работе. Люди не любят, когда подрядчик выкладывает личную информацию о клиентах. Приходится думать о перспективах.

Я кивнул:

— Что ж, это заслуживает уважения. Соблюдение контракта и все такое.

Он негромко фыркнул.

— Поэтому мы можем перейти к варианту номер два. Я позвоню Марконе. Я расскажу ему, что случилось. Я спрошу его, не хочет ли он побеседовать с вами, Стиви. Не сомневаюсь, ему интересно будет узнать, кто заказывает убийства на его территории. Как думаете, как все это скажется на ваших перспективах?

Нервы у Стиви сдали. Он облизнул пересохшие губы.

— Э… — произнес он. — А вариант номер три есть?

Тут вперед выступил Саня. Он одарил Стиви Ди ослепительной улыбкой и опять-таки без видимого усилия оторвал кушетку от пола.

— Я возьму эту кушетку, — сообщил он зловещим тоном, с ярко выраженным русским акцентом, — сломаю ее пополам и брошу в печку для мусора.

Вид у Стиви Ди сделался такой, словно до него только сейчас дошло, что он сидит рядом с осиным гнездом и отчаянно пытается не сорваться с места. Он снова облизнул губы.

— Половина слухов, что я слышал о вас, утверждает, что Марконе предпочел бы видеть вас мертвым, — сказал он. — Что вы его терпеть не можете. Другая — что вы время от времени работаете на него. Убиваете тех, кого он считает нужным.

— На вашем месте, Стиви, я бы не слишком верил слухам, — заметил я.

— Так что из них правда? — спросил он.

— Сами проверьте, — ухмыльнулся я. — Стоит только ничего мне не сказать.

Саня опустил кушетку. Я стоял и выжидательно смотрел на него.

— Ладно, — сдался Стиви. — Телка.

— Значит, женщина? Кто именно?

— Имени не знаю. Платила наличными.

— Опишите ее.

Стиви кивнул.

— Чуть ниже шести футов, длинные ноги, карие глаза, — сказал он. — Мускулистая. Длинные темные волосы. И татуировки — на лице и шее.

Сердце у меня в груди застыло.

Я закрыл все дверки и форточки у себя в голове, откуда мог дуть сквозняк, превращавшийся ближе к сердцу в настоящий шторм. Я не мог позволить себе удариться в панику. И не мог позволить внезапному урагану эмоций помешать мне мыслить здраво.

Я полез в карман и достал собственный бумажник. Я носил в нем фотографию Сьюзен так давно, что часть цветной эмульсии прилипла к прозрачному пластику кармашка, когда я потянул ее оттуда. Я показал ему фотографию.

Наемник нахмурился и кивнул.

— Ага, — сказал он. — Эта.

(обратно)

Глава тридцать третья

— Подробности, — негромко произнес я.

— Она сказала, что вы будете здесь. Дала двадцать тысяч вперед, еще двадцать обещала после подтверждения.

Мыш издал негромкий, беспокойный звук, сел и внимательно заглянул мне в лицо.

— Когда? — спросил я.

— Вчера вечером.

Пару секунд я молча смотрел на Стиви. Потом бросил его бумажник обратно на складной столик.

— Развяжите его. И проводите до выхода.

Саня вздохнул — как мне показалось, разочарованно. Потом достал нож и начал разрезать скотч.

Я пошел обратно в кабинет Фортхилла, низко опустив голову и лихорадочно размышляя.

Сьюзен наняла убийцу, чтобы тот застрелил меня. Зачем?

Я остановился и привалился к стене. Зачем она наняла кого-то для расправы со мной? Или, черт, точнее: зачем она наняла для этой расправы обычного убийцу? Почему не кого-нибудь, обладающего большими шансами на удачу?

Ну, конечно, и обычный убийца может прикончить даже чародея, если застать того врасплох. Но стрелять из пистолета пришлось бы тогда для верности в упор, а Стиви Ди имел репутацию дерзкого специалиста именно по ручному огнестрельному оружию. Это означало, что у чародея больше шансов увидеть приближение опасности и отреагировать соответственно. Вряд ли это можно назвать идеальным подходом к решению проблемы.

Если бы Сьюзен желала моей смерти, ей не обязательно было нанимать кого-либо. Для этого хватило бы любого повода застать меня наедине. И я бы ни о чем таком не догадался бы.

Что-то тут не сходилось. Я бы обвинил Стиви во лжи, но не думаю, чтобы он лгал. Я не сомневался: он верит в то, о чем говорит.

Следовательно, либо Стиви врал, а я настолько туп, что не смог распознать этого, либо он говорил правду. Если он врал, с учетом того, что я мог бы с ним сделать, он ко всему прочему еще и идиот. А если говорил правду, значит…

Значит, или Сьюзен действительно наняла кого-то убить меня, или же со Стиви Ди имел дело кто-то, выглядевший как Сьюзен. Далее, если Сьюзен наняла кого-то убить меня, почему именно этого типа? Зачем нанимать кого-то, кто с большой степенью вероятности провалит дело? Это смахивает скорее на образ действий Эстебана и Эсмеральды.

Это выглядело убедительнее. Голубой и зеленый глаза Эсмеральды вполне могли заставить Стиви запомнить, что его нанимал мистер Зелибоба, если бы ей того хотелось. Но откуда она знала, где меня найти? Неужели им каким-то образом удалось проследить Саню до церкви так, чтобы этого не заметил Мыш?

И где, черт подери, Сьюзен с Мартином? У них имелось более чем достаточно времени для того, чтобы доехать сюда. Так почему их до сих пор нет?

Кто-то водил меня за нос. И у меня складывалось неприятное ощущение, что если я не начну получать кое-какие ответы на кое-какие вопросы, этот «кто-то» объявится и укусит меня за задницу в самый неподходящий момент.

Ну что ж.

Пожалуй, настало время эти ответы получить.

Вращаясь в моих кругах, поневоле привыкаешь к тому, что паранойя — средство выживания. Она дает пищу для ума в минуты праздности, она же предлагает решение проблем, которые скорее всего никогда даже не возникнут. Случается, правда, что какая-нибудь все-таки вынырнет, и в таком случае ты ощущаешь себя едва ли не триумфатором.

В данном случае я потратил больше двух часов своего отдыха, пытаясь прикинуть, как мне отыскать кого-то в Чикаго, не обладая при этом ни одним из принадлежавших им объектов для настройки. Элементарная поисковая магия полностью зависит от того, имеются ли у вас частицы тех, кого вам надо найти. Обыкновенно для этого используют кровь, волосы или обрезки ногтей. Но, допустим, у вас ничего такого нет, а отыскать человека вы все-таки хотите. Тогда для этой цели сойдет и частица предмета, которым этот человек обладал — ну там, что-нибудь из одежды или хотя бы ярлычок с белья.

Но, допустим, обстоятельства поджимают, кто-то сжег ваш дом вместе с лабораторией, а вам все еще нужно кого-то найти.

Вот тут вам просто необходима хорошая, отчетливая фотография. И помощники. Много помощников. Предпочтительно таких, которые не заламывают запредельную цену.

Меньше чем в двух кварталах от Святой Марии расположена «Пицца-экспресс», и как раз туда мы отправились с Саней. Я сделал заказ.

— Не вижу, чем это может нам помочь, — заметил Саня, когда мы вышли, нагруженные четырьмя коробками пиццы.

— Вы привыкли решать все свои проблемы самым прямым путем, — ответил я. — Высадить дверь, порубить в капусту всех, кто выглядит подозрительно, спасти всех, кто выглядит так, как положено выглядеть тем, кого надо спасать. Так?

— Ну, не всегда так просто, — возразил Саня, не понимая, куда я клоню. — И иногда я пользуюсь автоматом.

— Чего я не могу не одобрять, ибо это прогрессивно, — кивнул я. — Но я о том, что вы делаете свою работу прямо и открыто. Вы хорошо знаете, куда направляетесь, или вам показывают дорогу, а потом вам остается только сделать свое дело.

— Da, — согласился Саня. — Примерно так.

— Моя работа тоже более или менее похожа на это, — сказал я. — За исключением того, что мне никто дорогу не показывает.

— Вам нужно знать, куда идти, — догадался Саня.

— Да.

— И вы хотите спросить это у четырех больших коробок пиццы.

— Да, — подтвердил я.

Некоторое время здоровяк молча хмурился.

— Боюсь, при переводе с английского на человеческий я упустил какой-то юмор, — произнес он наконец.

— Хорошенькая реплика от неверующего рыцаря Креста, обладателя священного Меча, получающего приказы непосредственно от архангела, — заметил я.

— Гавриил вполне может быть каким-нибудь пришельцем, — невозмутимо парировал Саня. — Впрочем, это не меняет цены того, чем я занимаюсь — ни для меня, ни для тех, коих я защищаю.

— Коих, — повторил я, постаравшись по возможности убедительнее воспроизвести русский акцент. — Кое-кто практикуется в разговорном английском.

Сане каким-то образом удалось посмотреть на меня сверху вниз, а это непросто, если вспомнить, что я выше на несколько дюймов.

— Я только хотел сказать, что мне не нужно никаких писаных заповедей для того, чтобы вести себя как положено уважающему себя человеку.

— Да вы, приятель, еще сильнее с катушек съехали, чем я, — хмыкнул я, сворачивая в переулок. — А я разговариваю с пиццей.

Я положил коробки с пиццей на крышки четырех стоявших в ряд мусорных контейнеров и огляделся, нет ли кого поблизости. Время перерыва на ленч не самое подходящее для того, что я собирался сделать, но могло и сработать. Я уже набрал в грудь воздуха, но вспомнил еще кое-что.

— Эй, Саня. Заткните-ка уши пальцами.

Здоровяк-русский удивленно посмотрел на меня.

— Что?

— Уши, — повторил я, подергав себя за мочки. — Пальцами. — Я пошевелил своими.

— Слова я понимаю, я все-таки учил ваш английский. Зачем?

— Затем, что я хочу сказать кое-что пицце и не хочу, чтобы вы это слышали.

Саня возвел к небу скорбный, полный страдания взгляд. Потом вздохнул и сунул пальцы в уши.

Я одобрительно поднял вверх большой палец, отвернулся от него, сложил руки рупором, чтобы никто не мог прочитать у меня по губам, и прошептал имя, потом еще и еще раз.

Мне пришлось повторить его не больше десятка раз, а потом над головой мелькнула тень, и что-то размером с ловчего сокола спикировало с небес и застыло, трепеща прозрачными крылышками в воздухе, в паре футов от меня.

— Bozhe moi! — поперхнулся Саня, и рукоять «Эспераккиуса» вынырнула из ножен прежде, чем он успел договорить.

— Надо же, ирония какая — услышать это от вас, — не удержался я.

— А ну давай! — выкрикнул пронзительный голосок — ни дать, ни взять, актер из шекспировской пьесы, надышавшийся гелия. — Доставай свой меч, мошенник, и посмотрим, кто истечет кровью из тысячи мелких порезов!

Саня стоял, разинув рот, так и не достав до конца меч из ножен.

— Это… — Он дернул головой, словно кто-то щелкнул его по носу. — Это domovoi, da?

Обсуждаемый персонаж имел примерно полтора десятка дюймов роста и напоминал внешностью стройного, спортивного сложения юнца с растущими откуда-то из лопаток стрекозиными крыльями и шевелюрой, похожей на пух одуванчика, только лилового цвета. Одежду его словно позаимствовали у старого доброго игрушечного солдатика: десантный комбинезон темно-оливкового цвета с отпоротыми рукавами и прорезанными отверстиями для крыльев. Он был весь увешан оружием, причем ремни и портупеи в большинстве своем представляли собой нейлоновые ленты от ценников. Один макетный нож висел у него в ножнах на поясе, а еще два — крест-накрест на спине. Я сам подарил ему набор этих ножей на прошлое Рождество, посоветовав хранить половину в доступном, безопасном месте в качестве арсенала на всякий случай.

— Domovoi? — гневно переспросил маленький фэйре. — О нет, ты не смеешь!

— Спокойно, спокойно, генерал-майор, — поспешно вмешался я. — Саня, позвольте представить вам генерал-майора Тук-Тука Минимуса, командующего моей личной гвардии. Тук, это Саня, мой товарищ по оружию, рыцарь Креста, который не раз бился с врагом бок о бок со мной. Он свой.

Фэйре буквально дрожал от праведного гнева.

— Он русский! И даже не может отличить domovoi от polevoi, стоя в двух футах от оного! — Тук-Тук выпалил какую-то длинную фразу по-русски, тыча пальцем в возвышавшегося над ним рыцаря.

Саня выслушал ее, зажмурился, убрал меч и поднял руки вверх. С серьезным видом он произнес что-то, явно официальное, и только тогда Тук соизволил немного успокоиться. Он бросил Сане еще пару уничтожительных слов, гордо вздернул подбородок — мол, знай наших! — и снова повернулся ко мне.

— Тук, — пробормотал я. — Откуда ты знаешь русский?

Он потрясенно уставился на меня.

— Гарри, — произнес он, словно разговаривая с неразумным дитятей, — на любом языке просто говорят, и все тут. А ты как? Тьфу. — Он спохватился и отвесил мне церемониальный поклон. — Чем могу служить тебе, господин?

Я внимательнее пригляделся к нему.

— Чего это у тебя половина лица выкрашена синим?

— Потому что теперь мы Зимние, господин! — отрапортовал Тук. Взгляд его несколько раз метнулся в сторону и вниз. — И… а скажи, ведь это не значит, что теперь мы должны есть пиццу холодной, ведь нет?

— Разумеется, нет, — заверил я его.

Тук заметно успокоился.

— О. Хорошо. Э… О чем, бишь, мы?

— У меня для тебя работа, — сказал я. — И для всех, кого ты сможешь мобилизовать. — Я мотнул головой в сторону пиццы. — Цены стандартные.

— Отлично, мой господин. — Тук лихо отсалютовал. Взгляд его снова скользнул вбок. — Пожалуй, нужно кому-то проверить пиццу. Ну, понимаешь. На предмет отравы и всего такого. Ведь никуда не годится, если кто-то вдруг поотравляет твоих вассалов, правда?

Он выжидающе парил в воздухе. Я поднял палец и кивнул.

— Ладно. Один кусок. А потом… эк!

Тук налетел на коробку, как белая акула, нападающая на тюленя. Одним взмахом ножа он снес с нее крышку, схватил самый большой кусок и принялся его поглощать.

Мы с Саней завороженнонаблюдали. Я бы сравнил это со зрелищем человека, который пытается проглотить кусок пиццы размером с машину. Крошки долетали даже до нас, а уж кетчуп и вовсе заляпал все вокруг, что напомнило мне зловещую поверхность Каменного Стола.

— Гарри? — пробормотал Саня. — Вы в порядке?

— Скоро буду, — сказал я.

— Это создание вам служит? — спросил Саня.

— Это — и еще около сотни помельче. И еще раз в пять больше вольноопределяющихся, услугами которых я пользуюсь изредка. — Я подумал немного. — Ну, не то, чтобы они мне служили, просто у нас с ними соглашение, как у любых других. Они помогают мне время от времени, а я снабжаю их на регулярной основе пиццей.

— Которую они… любят, — кивнул Саня.

Тук довольно крутанулся на каблучке и с блаженным видом повалился на спину. Животик его заметно округлился. Он полежал немного, счастливо рыгая.

— Ну, — согласился я. — Да.

Глаза у Сани искрились, хотя лицо сохраняло серьезное выражение.

— Да вы прямо наркоторговец. У мелких фэйре. Стыд и срам.

Я фыркнул.

— Что это он там сказал про Зиму? — вспомнил Саня.

— Гарри — новый Зимний Рыцарь! — выпалил Тук-Тук. — Это просто фантастика! Прошлый Зимний Рыцарь много лет сидел сиднем, пока его пытали. Никаких приключений, ничего. — Он помолчал. — Ну, конечно, если ты тоже не сойдешь с ума, — добавил он.

— Тук, — вмешался я. — Я бы… ну, типа хотел бы, чтобы обо всей этой истории с Зимним Рыцарем было как можно меньше известно.

— Идет, — согласился Тук. — А почему?

Я перевел взгляд с маленького фэйре на Саню и обратно.

— Послушай, я… это… ну, это очень личное, да? И…

— Потому что все обитатели Феерии собрались поглядеть на церемонию, — гордо сообщил Тук. — Мэб сама приказала! И это отражалось во всех ручьях, прудах и лужах, в каждой капле воды!

Я только смотрел на обжору-фэйре, не находя слов.

— Э… — выдавил я из себя. — Ох. Как… это очень, очень огорчительно.

— А целоваться с Мэб не больно? — поинтересовался Тук. — Вот мне всегда, например, казалось, что у нее губы такие холодные на вид, что должны обжигать. Вроде уличных фонарей зимой! — Тук вдруг сел, широко открыв глаза. — Ох! Слушай, а у тебя язык к ней не примерз, вроде как в том рождественском фильме?

— Ла-а-адно. — Я преувеличенно весело похлопал в ладоши. — Это слишком личное. Гм. Работа. У меня для тебя работа.

Тук-тук вскочил на ноги. Живот его почти вернулся к нормальному размеру.

— Да, мой господин!

Куда, черт подери, это все делось? То есть — съесть такое количество пиццы еще возможно, но… Я тряхнул головой. Не время.

Я достал фотографию Сьюзен.

— Эта смертная сейчас где-то в Чикаго. Мне нужно, чтобы твой народец отыскал ее. Возможно, ее сопровождает мужчина со светлыми волосами, примерно одного с ней роста.

Тук оторвался от земли и подлетел к фотографии. Он взял ее у меня, держа на расстоянии вытянутой руки разглядел как следует и кивнул.

— Могу я взять ее, милорд, показать остальным?

— Угу, — кивнул я. — Только поосторожнее с ней. Потом вернешь.

— Слушаюсь, мой господин! — Он отсалютовал мне своим ножом, сунул его в ножны и свечой ушел в октябрьское небо.

Саня молча смотрел на меня.

Я кашлянул. Я ждал.

— Значит, — сказал он, — Мэб.

Я хмыкнул что-то неопределенное в знак согласия.

— Вы с ней… того.

Я не смотрел на него. Лицо мое горело.

— Вы, — он наморщил нос, подбирая слова, — держали ее за задницу. Ну, надо признать, шикарную.

— Саня!

Он рассмеялся и тряхнул головой.

— Я видел ее раз. Мэб. Неписанная красота.

— Угу, — согласился я.

— И опасная.

— Угу, — еще охотнее согласился я.

— А вы теперь ее правая рука.

— Ну, каждый кем-то работает, верно?

Он кивнул:

— Вы еще шутите над этим. Хорошо. Чувство юмора вам еще пригодится.

— С чего вы мне это говорите?

— Она холодная, Дрезден. Она знает тайны, которые само Время успело позабыть. И если она выбрала своим Рыцарем вас, значит, у нее на вас особые виды. — Он медленно кивнул. — Так что смейтесь, пока получается. Это помогает не наложить на себя руки, когда дела плохи. Это — и водка.

— Это у вас в России такая поговорка? — спросил я.

— Вам приходилось видеть народные танцы? — ответил Саня вопросом на вопрос. — Представьте себе, как их танцуют, приняв бутылку водки. Все вокруг смеются, а там и день позади. — Он пожал плечами. — Ну, если вы при этом не свернули себе шею. Что ж, в любом случае это унимает боль.

Голос его звучал почти весело, хотя предмет разговора мне веселым не показался. Какое уж тут веселье.

Я ожидал, что он попытается отговорить меня. Ну, или как минимум ругать меня за идиотизм. Он не стал делать ни того, ни другого. Наверное, это было частью его натуры: спокойно принимать всякие напасти. Как бы погано ни оборачивались дела, не думаю, чтобы что-нибудь могло по-настоящему вывести его из себя. Саня просто принимал случившееся, каким бы плохим оно ни казалось, и продолжал сражаться в меру сил.

Что ж, этому стоило поучиться.

Некоторое время я молчал, потом решил довериться ему.

— Я договорился, что сначала спасу дочь, — сказал я. — Как условие сделки.

— А, — отозвался он, обдумал услышанное и кивнул. — Это разумно.

— Вы действительно так считаете?

Он вскинул брови.

— Девочка — ваша кровь, так ведь?

Я кивнул.

— Моя, — тихо произнес я.

Он развел руками так, словно это казалось ему настолько очевидным, что не требовало объяснений.

— Из всех видов ужасной судьбы эта еще ничего, — сказал он. — Это достойно. Спасайте свою девочку. — Он хлопнул меня по плечу. — Если вы превратитесь в жуткого монстра, а меня пошлют убить вас, я постараюсь этого не забыть и проделаю все по возможности безболезненно. Из уважения к вам.

Я понимал, что он шутит. Если бы еще понять, что именно из сказанного было шуткой.

— Э… — пробормотал я. — Спасибо.

— Да не за что, — отмахнулся он.

Мы постояли молча еще минут пять, а потом он нахмурился, покосившись на оставшиеся коробки с пиццей.

— А остальные для че…

Тут переулок превратился в сцену из «Птиц». Взвился взбитый крыльями ветер, и сотни крошечных фигурок набросились на пиццу. Там и здесь мелькали гвардейцы Повелителя Пиццы, хорошо отличимые от остальных по оранжевым пластиковым чехлам пристегнутых на спине макетников. Остальные щеголяли всеми цветами радуги, и хотя на дневном свету они смотрелись не так ярко, зрелище все равно вышло красивое. Тук подключил к делу изрядное количество Маленького Народца. Проделай я все это ночью, и случайного зрителя мог бы и удар хватить.

Маленький Народец любит пиццу. Он любит ее так страстно, что дух захватывает. Вид поглощаемой пиццы напоминал кадры военной хроники с разваливающимися в воздухе самолетами. Сначала от пиццы отлетали отдельные куски, а потом все четыре пиццы словно взорвались, разлетевшись на все стороны вместе со схватившими их фэйре.

Все заняло не больше трех минут.

Нет, серьезно, куда это все у них девается?

Тук завис надо мной, запихивая в рот кусок пиццы. Он проглотил его, подавил отрыжку и отдал честь.

— Ну, генерал-майор? — спросил я.

— Мы ее нашли, — доложил Тук. — Она в плену, и ей угрожает опасность.

Мы с Саней переглянулись.

— Где? — спросил я.

Тук протянул мне фотографию, целую и невредимую, и два темных волоса, свернутых в кольца.

— Два волоса с ее головы, мой господин. Или, если пожелаешь, я сам провожу тебя туда.

Саня склонил голову чуть набок; происходящее явно произвело на него впечатление.

— Они ее нашли? Так быстро?

— Маленький Народец чертовски недооценивают, — спокойно ответил я. — В определенных обстоятельствах для добычи информации лучше их не найти — а в Чикаго всегда сыщется достаточно фэйре, желающих мне помочь.

— Слава Пицца-Лорду! — взвизгнул Тук-Тук.

— Слава Пицца-Лорду! — отозвался хор писклявых голосков, исходивших, казалось, отовсюду. При желании Маленький Народец умеет становиться почти невидимым.

— Генерал-майор Минимус, продолжай в том же духе, и я произведу тебя в генерала армии, — сказал я.

Тук застыл.

— За что? Все так плохо? Что я такого сделал?

— Все хорошо, Тук. Это выше генерал-майора.

Глаза его расширились.

— Правда, выше?

— Ну да, определенно. И ты в паре шагов от высшего чина. — Я взял у него волосы. — Поедем на машине. Веди нас к ней, Тук.

— Есть, сэр!

— Вот и славно, — улыбнулся Саня. — Теперь нам известно, куда идти и кого спасать. В таких условиях я знаю, что делать.

(обратно)

Глава тридцать четвертая

— Должен признаться, — заявил Саня несколько минут спустя, — обыкновенно я не беру штурмом головные конторы Федерального Бюро Расследований. Тем более среди бела дня.

Мы остановили машину в квартале от чикагского офиса ФБР, к которому привел нас Тук. Всю дорогу тот просидел, скрючившись на приборной панели и громко возмущаясь тем фактом, что Саня взял напрокат не летательный аппарат, а видавший виды мини-вэн. Ответы вроде «таких машин нет, это фантазия» Тук всерьез не воспринимал. Еще он пробормотал несколько фраз по-русски, отчего улыбка у Сани сделалась еще шире.

— Черт, — буркнул я, глядя на здание. — Тук? А Мартина с ней не было?

— Который с желтыми волосами? Нет, мой господин, не было.

— Мне это тоже не нравится, — признался я. — Почему их не захватили вместе? На каком она этаже, Тук?

— Вон там, — ткнул пальцем Тук.

Мне пришлось пригнуться и втянуть шею, чтобы посмотреть в указанном им направлении.

— На четвертом, — пробормотал я. — Это там, где меня допрашивал Тилли.

Саня вытащил из-под сиденья полуавтоматический пистолет и оттянул затвор. Взгляд его словно прилип к зеркалу заднего вида.

— Мы не одни.

Какой-то лысый полнеющий тип в поношенном плаще ковылял с отсутствующим видом по тротуару; впрочем, перемещался он слишком целенаправленно в нашем направлении, чтобы я поверил в его маскарад. Изготовив браслет-оберег, я внимательно следил за его руками в ожидании, когда он выхватит из-под плаща пистолет. Только когда ему оставалось до нас несколько шагов, я понял, что это Мартин.

Он остановился на тротуаре у пассажирского окна и неуклюже потоптался на месте. Потом постучал по стеклу и протянул руку, словно прося милостыню. Я опустил стекло.

— Что случилось? — спросил я его.

— ФБР постаралось, — ответил он. — Отследили нашу машину вплоть до прокатной конторы, добыли у них мое фото, показали по ТВ. Один из детективов, которых мы стряхнули с хвоста, подтвердил, что видел меня, и что меня видели у вас дома. Вот они и устроили засаду там. Сьюзен отвлекла их, а я смог уйти.

— И вы ее бросили?

Он пожал плечами:

— В отличие от меня, у нее документы подлинные, и хотя им известно, что она прилетела со мной и что ее видели со мной, у них не получится доказать, что она в чем-либо замешана. Что до меня, так я работаю достаточно долго, чтобы Красная Коллегия постаралась внести меня в списки международных террористов. Если поймали бы меня, упекли бы обоих.

Я хмыкнул.

— Что вам удалось узнать?

— Последний из приближенных Красного Короля прибыл сегодня утром. Церемония назначена на сегодня, — ответил он. — В полночь, или чуть позже, если наши астрономы не врут.

— Блин.

Мартин кивнул.

— Как скоро вы сможете доставить нас туда?

Я коснулся пальцем маминого камня и еще раз перепроверил маршрут.

— Прямого пути туда нет. Три портала, два перехода, один из них по пересеченной местности. На это уйдет часа полтора, и мы окажемся в пяти милях от Чичен-Ицы.

Долгую секунду Мартин молча смотрел на меня.

— Никак не могу, — произнес он наконец, — поверить в случайность того, что вы вдруг получили возможность перебрасывать нас именно в те места, куда нам нужно попасть.

— Красная Коллегия хранила свои сладости в точке пересечения магических силовых линий, — ответил я. — Чичен-Ица — одна из таких точек, только концентрация там выше. Чикаго — один из мировых перекрестков, как в физическом, так и в метафизическом смысле. В самом городе и в радиусе двадцати пяти миль от него довольно много таких точек. Известные мне пути через Небывальщину ведут, как правило, от одной такой точки к другой, так что из Чикаго можно напрямую попасть во множество мест.

Саня зачарованно присвистнул.

— Как аэропорты Даллеса или Атланты. Или здешний. Транспортные узлы.

— Именно так.

Мартин кивнул, хотя по виду его трудно было сказать, верит он мне или нет.

— Это оставляет нам чуть больше девяти часов.

— Церковь пытается добыть для нас информацию о мерах безопасности в Чичен-Ице. Ждите меня у Святой Марии Ангелов. — Я сунул ему в руку немного мелочи из кармана. — Передайте им, что Гарри Дрезден говорит, вы не Стиви Ди. Отправляться будем оттуда.

— Вы… — Он тряхнул головой. — Вам помогает Церковь?

— Черт, приятель. Да у меня водителем рыцарь Креста.

Саня фыркнул.

Мартин уставился на Саню глазами, которые я назвал бы несколько округлившимися.

— Я… ясно. — Он кивнул, и мне показалось, он испытал прилив энергии. Я даже знал, какой: электричества, которое пронизывает человека с осознанием того, что смерть вовсе не неизбежна; более того, что на победу даже есть определенные шансы. Такое вполне поднимает дух.

Надежда — одна из стихий природы. И не верьте никому, кто утверждает обратное.

— А что со Сьюзен? — спросил он.

— Я ее вытащу, — заверил я.

Мартин снова кивнул. Потом набрал в грудь воздуха.

— Спасибо, — выпалил он и, пошатываясь как пьяный, зашаркал прочь. В руке его позвякивали мои медяки.

— Производит впечатление порядочного парня, — заметил Саня. Ноздри его чуть раздулись. — Полувампир, говорите? Братство Святого Жиля?

— Угу. Как и Сьюзен. — Я следил, как Мартин растворяется в толпе возвращающихся с ленча чикагцев. — Не уверен, что доверяю ему.

— Я бы сказал, что это чувство взаимно, — ухмыльнулся Саня. — Человек, ведущий такую жизнь, как Мартин, поневоле учится не доверять никому.

Я невесело хмыкнул.

— Бросьте вы свою рассудительность. Мне нравится его недолюбливать.

Саня еще раз усмехнулся.

— Ладно. Что дальше?

Я достал пистолеты из карманов и сунул их под пассажирское сиденье.

— Вы возвращаетесь в Святую Марию. Я иду сюда, забираю Сьюзен и догоняю вас там.

— Вы забираете ее? Отсюда?

— Разумеется.

Он задумчиво прикусил губу, потом пожал плечами.

— Ладно. Я так понимаю, это ваши похороны, da?

Я беззаботно кивнул.

— Da.

Сразу за входом мне пришлось пройти через металлодетекторы. Они запищали. Я задержался, снял все свои кольца и браслет, положил их в пластиковую ванночку и попробовал еще раз. На этот раз детекторы молчали. Я забрал свое хозяйство и направился к стойке в центре вестибюля. Там я достал одну из своих визиток, на которых я значусь частным детективом. У меня их осталось всего полдюжины. Остальные лежали в столе в офисе.

— Мне нужно поговорить с агентом Тилли по поводу его текущего расследования.

Женщина за стойкой равнодушно кивнула, созвонилась с кабинетом Тилли и спросила, примет ли он меня. Потом кивнула.

— Да, сэр, — улыбнулась она. — Вам нужно надеть посетительскую карточку. Вот. Будьте добры, нужно, чтобы она была хорошо видна.

Я взял бейджик и прицепил себе на плащ.

— Спасибо. Я знаю правила.

— Четвертый этаж, — сказала она и кивнула следующему в очереди.

Я прошел к лифтам, поднялся на четвертый этаж и нашел кабинет Тилли, который оказался прямо напротив комнаты для допросов. Тилли, маленький, аккуратный и настороженный, стоял в дверях, глядя в раскрытую картонную папку. Он дал мне разглядеть, что на внутреннюю сторону обложки наклеена фотография Сьюзен, закрыл папку и сунул ее под мышку.

— Ага, — сказал он. — Мистер Известный Консультант. Очень кстати. Мне так и так нужно было побеседовать с вами еще раз.

— На этой неделе я популярен, — согласился я.

— И не говорите, — кивнул Тилли. Он скрестил руки и нахмурился. — Итак. У нас имеется автомобиль, взятый напрокат неизвестным мужчиной с фальшивыми документами и стоявший прямо напротив взорвавшегося здания. У нас есть данные под присягой показания двух местных шпиков о том, что длинноногую красотку по имени Сьюзен Родригес видели в его обществе. У нас имеется сплющенный в блин «Фольксваген-жук», принадлежавший Гарри Дрездену, а также оценивающийся в семьдесят тысяч долларов ущерб имуществу на участке нечистого на руку сотрудника отдела внутренней безопасности чикагской полиции, который из кожи вон лезет, пытаясь натравить меня на вас. У нас имеется досье, из которого следует, что некоторое время назад Сьюзен Родригес была вашей подружкой. Свидетели, наблюдавшие ее и неизвестного мужчину в вашем доме, который оказался подозрительным образом чист от всего, что можно было бы поставить вам в вину. Однако прежде, чем мы смогли вернуться и поискать внимательнее, этот дом сгорает дотла. Пожарное начальство еще не закончило расследования, но по первому впечатлению налицо поджог. — Тилли задумчиво почесал подбородок. — Не знаю, сильны ли вы в следственных теориях, но когда слишком много всякого связывает ограниченное число людей с определенными событиями, это порой может наводить на мысль, что дело нечисто.

— Нечисто, говорите? — переспросил я.

Тилли кивнул.

— Удачное слово, не правда ли? — Он сморщил нос. — Что меня огорчает — потому что, если верить моим инстинктам, вы со мной откровенны. Чуть-чуть недоговариваете, но откровенны. Наверное, рано или поздно находится кто-то, кто преуспел во лжи больше, чем вы в разоблачении. А?

— Возможно, — согласился я. — Но вы такого не нашли. По крайней мере в моем лице.

— Возможно, — хмыкнул он. — Возможно. — Он оглянулся в свой кабинет. — А вы что думаете?

— Я думаю, вы снова играете с динамитом, Тилли, — произнес голос Мёрфи.

— Мёрф, — с облегчением выдохнул я, заглянул через плечо Тилли и помахал ей.

Она взглянула на меня и сердито тряхнула головой.

— Чтоб тебя, Дрезден. Ты хоть что-нибудь можешь делать тихо, по-человечески?

— Никак нельзя, — ответил я. — Только так и можно удержать Тилли от вывода, что я какой-нибудь бомбист.

Уголки губ у Мёрфи чуть дернулись вверх.

— Ты в порядке? — серьезно спросила она.

— У меня дом сожгли, Мёрф, — сказал я. — Мистер выбрался, но я не знаю, где он сейчас. То есть я понимаю, что пропажа кота сейчас не самое важное, но… — Я пожал плечами. — Пожалуй, я за него беспокоюсь.

— Если его вовремя не покормить, — состроила рожицу Мёрфи, — я больше буду беспокоиться за себя. Мистер мало чем отличается от пещерного льва. С ним все будет в порядке.

Тилли заморгал и повернулся к Мёрфи:

— Серьезно?

Мёрфи нахмурилась.

— Что?

— Вы все еще стоите за него, — объяснил Тилли. — Несмотря на все его фокусы?

— Угу, — кивнула Мёрфи.

Тилли медленно выдохнул.

— Ладно, Дрезден, — кивнул он. — Зайдете в кабинет?

Я зашел. Тилли закрыл за нами дверь.

— О'кей, — сказал он. — Расскажите мне, что происходит.

— Вы предпочли бы этого не знать, — заявила Мёрфи, опередив меня с этой же репликой.

— Занятно, — пробормотал Тилли. — Я тут с час назад обдумывал все это, так мой мозг тоже сказал мне, что я предпочел бы этого не знать.

Мёрфи вздохнула и посмотрела на меня. Я поднял руки вверх.

— Я плохо его знаю. Как скажешь.

Мёрфи кивнула и повернулась к Тилли:

— Как много вам известно о досье по делам «Черной кошки»?

Несколько секунд Тилли молча смотрел на нее. Потом опустил взгляд на персональный бейджик, прицепленный на карман его пиджака.

— Странно. Вот буквально только что мне показалось, будто кто-то подменил его на другой, с фамилией «Малдер».

— Я серьезно, Тилл.

Его темные брови сдвинулись к переносице и поползли вверх.

— Гм. Они ведь были предшественниками ОСР, верно? В шестидесятых или семидесятых, кажется. Им передавали всякие странные дела. В досье содержатся всякие штуки, заставляющие меня предположить, что некоторые из этих полицейских развлекались со входившими тогда в моду психотропными средствами.

— Что, если я скажу вам, что они писали это не в обдолбанном состоянии, Тилл? — спросила Мёрфи.

Тилли нахмурился:

— Вы именно это и хотите мне сказать?

— Они не были обдолбаны, — повторила Мёрфи.

Тилли нахмурился сильнее.

— ОСР занимается такими же делами, как Черные кошки. Просто мы вовремя сообразили, что будет лучше, если рапорты не станут походить на записки наркоманов. Поэтому наши рапорты содержат объяснения. Часто за счет точности изложения.

— Вы… Вы вот мне в лицо говорите, что Дрезден, рассказывая про вампиров, говорил серьезно?

— Абсолютно серьезно, — подтвердила Мёрфи.

Тилли скрестил руки на груди.

— Боже мой, Кэррин.

— Вы полагаете, я вам вру? — спросила она.

— Вы — нет, — вздохнул он. — Но из этого еще не следует, что вокруг нас шастают вампиры. Из этого следует только, что вы верите в то, что это правда.

— Что, возможно, я просто доверчива, — предположила Мёрфи.

Тилли бросил на нее укоризненный взгляд.

— Или, возможно, на вас оказывается давление, и вы не способны посмотреть на вещи объективно. Я хочу ска…

— Если вы хоть намеком упомянете менструации или менопаузы, а также эффект, оказываемый ими на мои суждения, — перебила его Мёрфи, — я сломаю вам руку в одиннадцати местах.

Тилли недовольно сжал губы.

— Черт подери, Мёрфи. Да вы хоть сами слышите, что говорите? Вампиры? Ради Бога, что я должен подумать?

Мёрфи развела руками:

— Не знаю. Гарри, что все-таки происходит?

Я изложил события последних двух дней, сконцентрировавшись на том, что происходило в Чикаго, и опустив все, кроме самого общего представления о Белом Совете, Красной Коллегии и их взаимоотношениях.

— Семейная пара вампиров, — задумчиво сказала Мёрфи. — Думаешь, это они ангажировали Рудольфа?

— Похоже на правду. Они могли оказывать на него давление самыми разными способами. А потом решили убрать его, пока он не проболтался, и послали своего тяжеловеса, чтобы он это исполнил.

— Ушам своим не верю, — сказал Тилли.

— Так когда вы выступаете? — спросила меня Мёрфи, не обращая на него внимания.

— Сегодня вечером.

— Никто никуда не выступит, пока я не получу ответа на кое-какие вопросы, — заявил Тилли. К его чести надо сказать, он произнес это без малейшей бравады. Просто — как констатацию факта.

— Не знаю, много ли я смогу вам ответить, дружище, — тихо сказал я. — Времени очень мало. А моя дочь в опасности.

— Я не собираюсь торговаться, — ответил Тилли.

— Агент, — вздохнул я. — Времени действительно мало. Я хочу с вами поговорить. — Голос мой окреп. — Но недолго. Пожалуйста, поверьте мне: я действительно могу вывести Сьюзен из этого здания, с вашей помощью или без нее.

— Гарри! — выпалила Мёрфи так, словно я произнес какую-то грубость, которой нужно стыдиться.

— Тик-так, Мёрф, — напомнил я ей. — Если он будет на меня давить, я не могу позволить себе стоять здесь с улыбочкой.

— Нет, мне интересно, — оживился Тилли, мгновенно ощетинившись. — Пожалуй, я непрочь посмотреть, как вы это сделаете.

— Тилл, — произнесла Мёрфи тем же тоном. — Матерь Божья, ребята, да вы что, помрете, если попробуете вести себя как взрослые люди? Пожалуйста.

Я скрестил руки на груди и насупился. Тилли тоже. Но оба замолчали.

— Спасибо, — кивнула Мёрфи. — Тилл… Помните ту пленку, что крутили в новостях несколько лет назад? После убийств у нас в отделе?

— Эту, с оборотнем? — спросил Тилли. — Угу. Нерезкая, освещение никудышное, и спецэффекты жуткие. Эта тварь вообще на оборотня не похожа была. А пленка все равно потом загадочно исчезла, так что подтвердить ее подлинность никто не смог. Хотя, возможно, копии еще гуляют где-нибудь в Интернете. — Он помолчал немного. — Да и актриса, которая играла вас, вполне ничего, похожа.

— Это не актриса, Тилл, — тихо сказала Мёрфи. — Я там была. Я видела, как все это происходило. Пленка была настоящая. Даю вам слово.

Тилли снова нахмурился. Он чуть наклонил голову и погрузился в свои мысли, словно читал рапорт, видимый только ему одному.

— Послушайте, — сказал я. — Посмотрите на это с другой стороны. Что, если вы не слышали, как я произносил слово «вампиры»? Что, если я называл их «террористами, связанными с наркокартелем»? И что я говорил вам, что эту группу террористов финансируют теневые корпорации, и что один из них взорвал здание, чтобы помешать информации об их противозаконной деятельности стать достоянием гласности? Что, если я говорил вам, что эта банда террористов похитила мою дочь, потому что я здорово им мешал? Что они собираются отрезать ей голову и выложить видео на Ютьюбе? Что Сьюзен и неизвестный мужчина — агенты организации, называть которую у меня нет полномочий, и что они пытаются помочь мне отыскать и вернуть мою дочь? Это все казалось бы вам безумием?

Секунду-другую Тилли сидел, низко опустив голову, размышляя.

— Это показалось бы мне сюжетом дешевого детектива, — подавленным голосом сообщил он и пожал плечами. — Но… не лишенным логики. Я хочу сказать… ведь неспроста этих задниц называют экстремистами.

— Ладно, — мягко продолжал я. — Тогда… Давайте притворяться, будто я говорил, что это террористы. И плясать от этого. Это моя дочь, дружище.

Тилли переводил взгляд с меня на Мёрфи и обратно.

— Или вы оба рехнулись… или рехнулся я… или вы говорите мне правду. — Он покачал головой. — И… право, не знаю, какая из этих вероятностей смущает меня больше.

— Листок бумаги найдется? — спросил я.

Он ошарашено выдвинул ящик стола и достал блокнот.

Я взял ручку и написал:

Сьюзен,

Расскажи ему все.

Гарри.

— Полагаю, Сьюзен вам не слишком много сообщила.

Тилли хмыкнул.

— Точнее говоря, ничего. Вообще ничего. Что в моей практике случалось крайне редко.

— Она может быть упрямой, — кивнул я. — Сходите, передайте ей это. Вам известно, что мы с ней не виделись несколько часов. Выслушайте ее рассказ, без протокола. Сравните с моим.

Он взял у меня записку и посмотрел на нее. Потом на меня.

— Трудно определить, кому верить, — сказал я. — Поговорите с ней. Проанализируйте рассказ. Вы ведь поймете, если это правда.

Он подумал и кивнул.

— Подержите его здесь, Мёрфи.

— Идет.

Тилли вышел.

В кабинете стояло два кресла, и ни одно из них не показалось мне удобным. Я опустился на пол и закрыл глаза.

— Очень плохо? — спросила меня Мёрфи.

— Чертовски, — тихо ответил я. — Гм. Мне надо попросить тебя об услуге.

— Валяй.

— Если… Слушай. Мое завещание хранится в ячейке национального банка Мичигана. Если со мной что-нибудь случится… Я буду признателен, если ты проследишь за этим. Ты в списке людей, имеющих право вскрыть его. И записана душеприказчиком.

— Гарри, — сказала она.

— Ну, если честно, мне сейчас не слишком-то много чего завещать, — отмахнулся я. — Все было у меня дома или в офисе. Но… есть кое-какие нематериальные активы, и… — Я почувствовал, как у меня перехватывает горло и решил не вдаваться в детали. — Позаботишься для меня?

Мерфи помолчала, потом подошла и села рядом со мной. Рука ее сжала мою. Я пожал в ответ.

— Обязательно, — пообещала она.

— Спасибо.

— Да, там… Сама понимаешь, про Мэгги там ни слова, — спохватился я. — Но если я сам не смогу… Я хотел бы, чтобы она жила в хорошей семье. Где-нибудь в безопасном месте.

— Эй, мальчик-эмо, — окликнула она. — Хватит о грустном. Ладно? Ты, насколько я могу судить, еще не покойник.

Я негромко фыркнул, открыл глаза и посмотрел на нее.

— Ты сам позаботишься о ней, когда все кончится.

Я медленно покачал головой.

— Я… Я не могу, Мёрф. Сьюзен дело говорила. Все, что я могу ей предложить, — это жизнь в постоянной осаде. Мои враги будут пользоваться этим. Ей нужно исчезнуть. Жить в безопасном месте. По-настоящему безопасном. Чтобы даже я не знал, где она. — Я сглотнул, чтобы горло не так сводило. — Отец Фортхилл в церкви Святой Марии Ангелов может помочь с этим. Он найдет, как ее защитить.

Мёрфи встревожено посмотрела на меня.

— Ты что-то не договариваешь.

— Это пока не так важно, — отмахнулся я. — Если бы ты нашла Мистера… Его можно пристроить к Молли. Если он сам о себе не позаботится.

— Господи, Гарри.

— Я не собираюсь становиться камикадзе, если ты об этом думаешь, — возразил я. — Но вероятность того, что я не вернусь оттуда, есть. И если это случится, мне нужен кто-то, кому я могу доверить свои пожелания, кто сможет их исполнить. На случай, если сам не смогу.

— Да сделаю я все, сделаю. — Мерфи усмехнулась. — Обещаю, что сделаю — хотя бы ради того, чтобы мы смогли сменить тему.

Я тоже улыбнулся, так что вошедший Рудольф застал нас обоих сидящими на полу и ухмыляющимися.

Все застыли. Никто не знал, как себя держать.

— Надо же, — тихо произнес Рудольф. — Я всегда подозревал, что тут что-то непросто. Но, черт подери, как это ты водила за нос свое начальство, Мёрфи!

— Привет, Руди, — окликнул я. — Славный у тебя домик.

Рудольф осклабился, достал из кармана конверт и бросил его на пол рядом с Мёрфи.

— Это тебе. Приказ об отстранении от дел. В нем особо подчеркивается, что тебе запрещено находиться ближе, чем на двести ярдов от этого дела и любого в нем занятого — до тех пор, пока твои компетентность и отсутствие личной заинтересованности не подтвердит специальный трибунал городского управления полиции. А еще подписанный Столлинзом приказ, подтверждающий твое отстранение от дела по взрыву дома, а в случае неподчинения — немедленное увольнение. — Взгляд его скользнул ко мне. — Ты. Я не забыл и про тебя.

— Досада какая, — отозвался я. — Только я начал про тебя забывать, как ты все испортил. Вошел не вовремя и вообще.

— Все еще не кончено, Дрезден.

Я вздохнул.

— Угу. Такая неделя неудачная выдалась.

Мерфи распечатала конверт и пробежала взглядом бумажки. Потом подняла взгляд на Рудольфа.

— Что ты им наговорил?

— Вы получили приказы, сержант, — холодно ответил Рудольф. — Покиньте здание, пока я не лишил вас оружия и значка.

— Вонючий хорек без яиц, — убийственно-ледяным тоном произнесла она.

— Я процитирую эту реплику в своем рапорте для трибунала, Мёрфи, — пообещал Рудольф. В голосе его звучало мстительное удовлетворение. — А когда они прочитают все остальное, тебе конец. С твоим-то послужным списком? Да тебя в пыль разотрут, сучка. Тебе хана.

— Сучка? — переспросила Мёрфи, поднимаясь на ноги.

— Эй, — произнес я, тоже поднимаясь. — Мёрф, — продолжал я, словно разговаривая сам с собой, а не с разъяренной Мёрфи, — не ведись ты на его игру.

— Игру? — вскинулся Рудольф. — Ты позор для полиции, Мёрфи! Тебе место за решеткой. Ну ничего, вот тебя выгонят, там и окажешься. И ты, и этот твой клоун.

— Клоун? — переспросил я тем же тоном, что и Мёрфи пару секунд назад.

И тут погас свет.

Все вдруг стихло. Вся контора ФБР, похоже, осталась без тока. Прошло несколько секунд, но аварийное освещение все не включалось.

— Гарри, — раздраженно произнесла Мёрфи.

Я почувствовал, как волосы у меня встают дыбом.

— Это не я, — ответил я, понизив голос.

— Г-где аварийное освещение? — пробормотал Рудольф. — Ему п-положено уже врубиться. Правда?

— Ха, — сказал я в темноту. — Ха-ха. Руди, помнишь ночь, когда мы познакомились?

Кабинет Тилли находился около лифта. И я определенно услышал охотничий вопль вампира Красной Коллегии, отдавшийся эхом в лифтовой шахте.

Ему вторил целый хор — больше десятка отдельных воплей.

Множество вампиров в замкнутом пространстве. Погано.

На вопли наложился тяжелый, пульсирующий стук, явственно слышный через три этажа и сквозь стены. Я поежился.

Множество вампиров и Ик в придачу в замкнутом пространстве. Еще хуже.

— Что это? — пискнул Рудольф.

Я засветил амулет, изготовил браслет-оберег и достал из-под плаща свой жезл. Мёрфи уже держала наготове свой ЗИГ. Она проверила, работает ли прикрепленный под стволом фонарик, удовлетворенно кивнула и спокойно посмотрела на меня. Ровное дыхание свидетельствовало о том, что она контролирует свой страх.

— Каков план? — спросила она.

— Забираем Сьюзен и уходим, — ответил я. — Если здесь не будет ни меня, ни ее, у них не останется повода нападать.

— Что это? — повторил Рудольф. — Что это за шум? А?

Мёрфи мотнула головой в сторону Рудольфа и вопросительно повела бровью.

— Да скажите же! — Рудольф был на волосок от паники. — Вы должны сказать мне, что это!

— Что, скажем? — спросил я.

— Конечно.

Мы с Мёрфи повернулись к двери, держа оружие наготове.

— Террористы, — в унисон произнесли мы.

(обратно)

Глава тридцать пятая

Когда мы с Мёрфи выбежали в коридор, на нижних этажах уже начали стрелять. Это не напоминало стаккато ружейного огня из кино, но всякий, кто хоть раз слышал настоящие выстрелы, не спутает их ни с чем. Я надеялся только, что ни у кого не найдется патронов повышенной мощности, способных пробить перекрытие и попасть в меня. Такие штуки вредно сказываются на здоровье.

— Эти вопли, — сказала Мёрфи. — Красная Коллегия, да?

— Угу. Где Сьюзен?

— В комнате для допросов, вон там. — Она мотнула головой налево, и я двинулся туда, стараясь не отрываться плечом от левой стены. Мёрф, вытащив бормочущего что-то Рудольфа из кабинета, держалась в шаге позади меня и чуть правее, чтобы иметь возможность при необходимости стрелять вперед. Мы с ней в такие игры уже играли. Если какая-нибудь гадина нападет на нас спереди, я сумею удержать ее на время, достаточное, чтобы прицелиться.

В нашем случае секунды для точного прицела могли оказаться критическими. Вампиры уязвимы для пуль, но способны оправиться от любого ранения, кроме самого уже смертельного, и отлично это знают. Вампир Красной Коллегии почти всегда, не колеблясь, бросится на вооруженного смертного, зная, как трудно попасть в действительно уязвимое место, особенно с учетом того, что этот визжащий монстр несется на вас во весь опор. Вам придется попасть ему точно в голову, или перебить позвоночник, или выпотрошить к чертовой матери, чтобы лишить вампира Красной Коллегии подвижности, да и то рано или поздно они оправятся и от этих ран — дайте им только время и побольше крови.

Мёрфи очень хорошо знала, в кого ей придется стрелять, — ей и в прошлом не раз приходилось иметь дело с Красными. Чего нельзя сказать об остальных работавших в этом здании.

День для ФБР выдался по-настоящему неудачный.

Мы быстро и бесшумно скользили по коридору, и когда из комнаты для отдыха вынырнул перепуганный тип конторского вида, я едва не испепелил его разрядом своего жезла. На шее у Мёрфи висел бейджик, и она приказала клерку вернуться и забаррикадировать дверь. Тот повиновался беспрекословно.

— Может, и нам? — пробормотал Рудольф. — В комнату? И забаррикадироваться?

— У них с собой тяжеловес, — сообщил я Мёрфи, вновь возглавив шествие. — Большой, сильный, стремительный. Вроде луп-гару. Какой-то персонаж майя, ик-не-помню-как-дальше.

Мёрфи выругалась.

— И как нам его убить?

— Не знаю точно. Но дневного света он точно не любит. — Несколько кабинетов, мимо которых мы проходили, выходили окнами на улицу, и в приглушенном шторами вечернем свете голубоватое сияние моего амулета словно померкло.

Однако еще более зловещей, чем полумрак, казалась тишина. Ни шелеста воздуха в вентиляционных коробах. Ни поскрипывания лифтов. Ни телефонных звонков. Единственное, что нарушало тишину, это прогремевшие дважды вспышки панической, но практически бесполезной стрельбы, да охотничьи вопли вампиров. И все это время ровное «бум-бум-бум» Икова сердцебиения становилось все громче и ближе.

— Может, нам не помешали бы зеркала или что-нибудь в этом роде, — заметила Мёрфи. — Запустили бы дневного света побольше.

— Это сложнее, чем выглядит в кино, — вздохнул я. — Но, допустим, я могу проделать дырку в стене здания. — Я облизнул губы. — Фигня вопрос. Где у нас тут юг? Если дырявить, там больше света.

— Вы угрожаете уничтожить федеральную собственность! — пискнул Рудольф.

Выстрелы ударили на этот раз ближе — возможно, на третьем этаже, прямо под нами. А может, и на четвертом, только эхо от перегородок мешало понять направление.

— О Боже, — всхлипнул Рудольф. — Господи Иисусе. — Он начал бормотать это себе под нос снова и снова — бездумно, от страха.

— Ага, — хмыкнул я. Мы как раз подходили к комнате для допросов. — Вот у нас и Трусливый Лев. Прикрой меня, Дороти.

— Напомни мне потом спросить, о чем это ты, черт подери, — отозвалась Мёрфи.

Я взялся за дверную ручку, но помедлил. Тилли вооружен, предположительно достаточно умен, чтобы бояться, так что, возможно, просто открыть дверь и напугать его еще сильнее было бы не самой лучшей идеей. Поэтому я отступил чуть вбок, протянул руку и постучал. Азбукой Морзе: Стрижка и бритье.

Последовало молчание, потом с другой стороны двери постучали в ответ. За четвертак.

Я повернул ручку и медленно, очень медленно открыл дверь.

— Тилли? — произнес я хриплым шепотом. — Сьюзен?

Окон в комнате для допросов не было, и в ней царила абсолютная темнота. В дверном проеме возник Тилли, прикрывавший глаза от света моего амулета.

— Дрезден?

— Он самый, — подтвердил я. — Сьюзен?

— Я здесь, — откликнулась она из темноты дрожащим от страха голосом. — Меня приковали к стулу. Гарри, нам надо бежать.

— А я чем занят?

— Ты не понимаешь. Эта тварь, этот барабанный стук. Это пожиратель. С такими не бьются. От таких бегут и молятся, чтобы внимание их привлек кто-нибудь помедленнее тебя.

— Угу. Мы с Иком уже встречались, — буркнул я. — И мне не хотелось бы повторять этого еще раз. — Я протянул руку в сторону Тилли. — Мне нужны ключи от наручников.

Тилли колебался, явно разрываясь между чувством долга и животным страхом, нараставшим в доме. Он покачал головой, но как-то не слишком убежденно.

— Тилли, — произнесла Мёрфи, нахмурившись. — Поверьте мне. Пожалуйста, просто поверьте. До тех пор, пока эти трое в здании, люди будут гибнуть.

Он отдал мне ключи.

Я взял их и повернулся к Сьюзен. Она сидела на том же самом стуле, что и я при прошлом моем разговоре с федералами. В своих черных кожаных брюках и черной футболке она казалась странно уязвимой — с учетом ситуации, конечно. Я подошел к ней и принялся возиться с наручниками.

— Спасибо, — тихо сказала она. — А то я тут уже немного беспокоиться начала.

— Должно быть, они вошли через подвал, — предположил я.

Она кивнула.

— Они так и будут подниматься от этажа к этажу. Убивая всех, кого смогут. Это их обычная тактика: устранить главную цель и оставить недвусмысленное послание всем остальным.

Тилли тряхнул головой, словно пытаясь унять головокружение.

— Это… Что? Я знаю, некоторые картели в Венесуэле и Колумбии орудуют так, но…

Сьюзен бросила на него раздраженный взгляд.

— Ну, о чем я вам говорила последние пятнадцать минут?

Снова послышался охотничий вопль вампира, на этот раз не приглушенный перекрытиями.

— Они уже здесь, — прошептала Сьюзен, растирая освобожденные запястья. — Надо уходить.

Я помедлил.

— Они будут убивать этаж за этажом, пока не найдут цель, — тихо произнес я.

Сьюзен кивнула.

Я прикусил губу.

— Значит, если мы сбежим… они продолжат подниматься. До самого верха.

Мёрфи обернулась ко мне, тут же взгляд ее метнулся обратно, в темноту коридора.

— Драться?

— Нам их не одолеть, — убежденно сказал я. — Не здесь, на их условиях. У них все преимущества. Но и бросить всех этих людей мы не можем.

Мёрфи сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.

— Нет, не можем. И что нам тогда делать?

— Ни у кого оружия лишнего не найдется? — поинтересовалась Сьюзен.

Никто не ответил. Она кивнула, подошла к массивному столу, перевернула его одной рукой и оторвала тяжелую стальную ножку с такой легкостью, словно та крепилась не стальными саморезами, а клеем для детских поделок.

Тилли смотрел на это, разинув рот.

— Ох, — только и сказал он, очень тихо.

Сьюзен покрутила ножку, замахнулась ей для пробы и кивнула.

— Сойдет.

Я хмыкнул.

— Вот вам план действий, — сказал я. — Мы показываемся вампирам и Ику. Мочим тех, кого встретим первым, всем, что имеется в нашем распоряжении, и разделываем их в труху. Так мы наверняка привлечем внимание всех остальных нападающих.

— Да, — сухо заметила Мёрфи. — Это гениально.

Я скорчил рожицу.

— Как только все оставшиеся как следуют возбудятся, ты, Тилли и Рудольф отколетесь от нас и поспешите к ближайшему аварийному выходу. Если вампиры прорвутся к нему, у вас больше шансов спастись, выпрыгнув из окна, чем если бы вы остались здесь. Согласны?

Мёрфи нахмурилась.

— А ты что?

— Сьюзен, я и ваши двойники-каскадеры прыгнут в Небывальщину и попробуют увести нехороших парней за собой.

— Двойники-каскадеры? — переспросила Мёрфи.

— Мы? — переспросила Сьюзен.

— Именно. Мне нужны твои мощные мускулы. Ты же у нас суперкрасотка и все такое.

— Ладно, — кивнула Сьюзен, глядя на меня так, будто я окончательно рехнулся — должен признать, не без основания. — А что там, по ту сторону?

— Понятия не имею, — признался я. Прикосновение к маминому камню дало мне знать, что во время своих вылазок она ни разу не бывала в этом доме. — Будем надеяться, там не кислотный океан и не облако в пяти тысячах футов над вершиной скалы.

Глаза у Сьюзен чуть округлились, и тут же она улыбнулась волчьей ухмылкой.

— Мне нравится этот план.

— Я так и думал, что тебе понравится, — кивнул я. — Ладно, вы трое тем временем уйдете. У этого дома есть наружная пожарная лестница?

Рудольф медленно покачивался взад-вперед, издавая негромкие жалобные стоны. Тилли, похоже, так и не отошел еще от того, что проделала Сьюзен.

Мерфи дала ему легкий подзатыльник.

— Эй, Барри!

Тилли тряхнул головой и посмотрел на нее:

— Пожарная лестница? Нет.

— Раз так, найдите лестницу, — сказал я Мёрфи. — И не шумите — на случай, если кто-тоиз них окажется слишком глуп, чтобы погнаться за мной.

Мёрфи кивнула и легонько встряхнула Тилли за плечо:

— Эй, Тилли. Вы отвечаете за Рудольфа. Идет? Не давайте ему отстать и не подставляйтесь под огонь.

Хрупкий на вид фэбээровец кивнул — сначала медленно, потом быстрее; похоже, он взял-таки себя в руки.

— О'кей, буду ему нянькой. Заметано.

Мёрфи одарила его улыбкой и кивнула.

— Верно, — сказал я. — Это гениальный план или где? Я на острие, Мёрфи сбоку; Сьюзен, ты в арьергарде.

— Заметано, — кивнула Сьюзен.

Ровный барабанный бой Икова сердца сделался заметно громче.

— Пошли, — скомандовал я и двинулся дальше по коридору. По моей просьбе Тилли вел нас к центральной лестничной клетке, поскольку я решил, что, с точки зрения нападавших, центральная лестница удобнее остальных, узких, для обороны которых хватало бы и одного охранника.

Мы наткнулись еще на одну группу людей, сбившихся в замешательстве; судя по взглядам, которые они бросали на меня, мой вид не внушал им особого доверия.

— Тилли, — почти умоляюще произнес я.

Тилли кивнул и заговорил спокойным, авторитетным тоном.

— На здание напала группа неизвестных. Тэмми, вам с Джо и Микки нужно найти кабинет с окнами. Поняли? С окнами. Поднимите шторы, запустите побольше света, забаррикадируйте дверь и не высовывайтесь. — Он покосился на меня. — Помощь на подходе, — добавил он.

Мы с Мёрфи переглянулись. Тилли перенес столкновение со сверхъестественным довольно болезненно, но адаптировался с завидной скоростью. А может, просто сдался под напором информации — что именно, могло показать только время.

Федералы поспешили выполнить его приказ и бегом бросились по коридору в ту сторону, откуда мы пришли.

Опоздай мы всего на десяток секунд, и первыми их нашли бы вампиры.

Я услышал вопль — пронзительный, леденящий кровь, собственно, и целью его было запугать жертву до оцепенения, чтобы вампир мог приблизиться к ней на расстояние атаки. Это многое говорит о Красной Коллегии и их тактике. С животными такие штуки не пройдут. Для этого требуется мыслящее создание, пытающееся понять, что происходит.

Ну, и кое-что это говорило обо мне самом, потому что меня это не напугало ни капельки. А может, дело не в этом: имелось у меня сильное подозрение, что, будучи в этой игре Страшилой, я просто доказал, что мозгов у меня не слишком много.

В общем, вместо того чтобы застать поджидавшую его беспомощную жертву, вампир напоролся на поле несокрушимой энергии. И хотя силы у вампиров сверхъестественные, масса их от этого больше не становится. Он отлетел от моего щита, как любое тело, налетевшее на передний бампер со скоростью пятьдесят или шестьдесят миль в час.

Блеснула вспышка голубого света, я с непечатным словом убрал щит и двинулся дальше. Вампир распластался на полу у правой стенки коридора — как раз на линии огня Мёрфи.

Та спокойно всадила две пули вампиру в голову, забрызгав всю перегородку чем-то темным. Уже проходя мимо, она добавила еще две ему в живот. Дальше следовала Сьюзен — не оборачиваясь, я услышал противный влажный хруст удара.

Тилли застыл на месте. Сьюзен подтолкнула его вперед. Агент пришел в себя, схватил Рудольфа за руку и потащил следом за нами с Мёрфи.

Первое тело мы увидели всего через несколько шагов — молодую женщину с остекленевшими глазами, залитую собственной кровью. За ней распластался ничком мужчина в костюме; еще два женских тела лежали в нескольких футах от него.

Из темного проема раскрытой двери в подсобку доносилось отвратительное чавканье. Я не пытался представить себе, что там происходит.

— А знаете что? — негромко спросил я, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Меня это бесит.

Я вскинул жезл, и вырезанные на нем руны вдруг вспыхнули ярким светом.

— Fuego! — рявкнул я.

Копье испепеляющего огня сорвалось с жезла и с шипением пронзило перегородку. Я повел им вбок примерно на уровне пояса, словно перепиливая перегородку огромной бензопилой.

Мои усилия увенчались ошеломленным, исполненным боли нечеловеческим визгом, которому вторил другой, со стороны примыкающего к нашему коридора. Я резко повернулся туда, снова выстроив щит. Из коридора выскочил на четвереньках второй вампир и бросился на меня. И одновременно с этим еще одна черная тварь вырвалась из воздуховода, на вид слишком узкого для такой туши, и обрушилась на меня почти вертикально сверху.

Первого вампира я отбил щитом, как и предыдущего, и пистолет Мёрфи загрохотал, стоило ему коснуться пола.

А вот подвинуть щит, чтобы отбить нападавшего сверху, я уже не успевал.

Он рухнул на меня всей своей тяжестью, и я с кристальной ясностью, как это бывает в мгновения адреналинового шторма, увидел неестественно широко, как у змеи, разинутую зубастую пасть. Клыки блестели. Черные когти на всех четырех конечностях готовы были впиться в мое тело, даже двухфутовый язык тоже целился в меня, чтобы полоснуть по незащищенной коже отупляющим ядом.

Я упал навзничь и закрыл голову руками. Вампир набросился на меня, но защитные чары моего плаща устояли перед его когтями. Вампир быстро сменил тактику, перевернув меня, как ковбой на родео опрокидывает быка. Скользкий язык устремился к моему беззащитному лицу.

Рука Сьюзен перехватила язык на полпути и резким движением вырвала его из пасти вампира. Тварь запрокинула морду, громко завизжала — и тут импровизированная палица буквально вогнала его голову в туловище.

Вампир в кладовке, которого мы так до сих пор не видели, продолжал визжать от боли. Я поднялся на ноги и огляделся по сторонам.

— Все целы?

— М-мы в порядке, — откликнулся Тилли. Для человека, только что дважды повстречавшегося с тварями, которых он до сих пор считал вымышленными, он держался очень даже неплохо. Рудольф отключился полностью, раскачиваясь, всхлипывая и бормоча что-то себе под нос. — А вы как, Дрезден?

— Как огурчик.

Мёрфи, стиснув зубы, повернулась к подсобке с пистолетом наготове, но я покачал головой.

— Нет. Пусть визжит. Это привлечет сюда остальных, тем меньше вреда они причинят другим.

Секунду Мёрфи, хмурясь, смотрела на меня, потом кивнула.

— Боже, Гарри. Это жестоко.

— Я бросил миндальничать с Красными много лет назад, — буркнул я. Раненый вампир все не стихал. Вампиры чувствительны к огню. Их кожистая оболочка легко воспламеняется. Должно быть, мой заряд рассек ее до внутренних органов, а может, просто ободрал. В любом случае он испытывал такую боль, что буквально ничего не мог, кроме как визжать.

И это меня более чем устраивало.

— Мы ведь не собираемся стоять здесь, нет? — спросил Тилли.

Два особенно громких вопля донеслись до нас эхом по вентиляционным коробам. Они звучали как-то уж очень резко и пронзительно и не стихали дольше остальных. Ответом им стал хор более тихих воплей.

Ээбы передавали приказы своему войску. Наверняка это они командовали налетом и сейчас посылали всех на помощь раненому бойцу.

— Конечно, не собираемся. Ладно, ребята. Мёрф, Тилли, Рудольф, уходите. Не отставайте от Мёрфи и делайте все, как она прикажет, если хотите выйти отсюда живыми.

Мёрфи поморщилась:

— Ты давай осторожнее, Дрезден.

— И ты тоже, — кивнул я. — Встретимся в церкви.

Она порывисто кивнула, дала знак Тилли, и они свернули в коридор, ведущий к одной из боковых лестниц. Если все сложилось удачно, Ээбы уже послали всех, кто имелся у них под рукой, на меня. Даже если Мёрфи и Тилли не повезет, по моим подсчетам, им придется иметь дело с одним-двумя вампирами. С таким противником у Мёрфи есть шанс справиться. Пятидесятипроцентные шансы на выживание — не Бог весть что, но все-таки на пятьдесят процентов больше, чем если бы они остались с нами.

Сьюзен посмотрела им вслед и перевела взгляд на меня.

— Вы с Мёрфи ни разу не спутались?

— Тебя это интересует прямо сейчас? — возмутился я.

— А что, мне ждать ближайшего чаепития? Тем более, у нас так много времени?

Я закатил глаза и покачал головой.

— Нет. Ни разу.

— Почему? — не отставала она.

— По куче причин. Некстати было и некогда. Другие интересы. Ну, сама понимаешь. — Я перевел дух. — Последи за окружением. Мне сейчас нужно одну сложную штуку проделать.

— Идет, — кивнула Сьюзен и принялась настороженно всматриваться в полумрак, держа наготове свою палицу.

Я закрыл глаза и сосредоточился. Пора заняться настоящим, без дураков очковтирательством.

Иллюзии — один из самых увлекательных разделов магии. Существуют два основных способа их создания. При первом вы сотворяете образ и внедряете его в чью-нибудь голову. То есть на самом деле наблюдаемого объекта нет, но мозг уверяет того, на кого наводится иллюзия, что он есть. Этот способ опасно близок к нарушению законов магии, но порой бывает очень эффективен.

Второй предусматривает создание видимого глазом объекта — этакую разновидность голограммы. Создавать такие объекты гораздо сложнее, поскольку они требуют от вас гораздо больше энергии, и если наведенная иллюзия, фантазм использует рассудок вашего врага, то в случае голомагии вам придется делать все от начала до конца самостоятельно.

Запечатлеть в уме образ Мёрфи оказалось легко, и Рудольфа тоже, хотя должен сознаться, он вышел у меня заметно худее и сутулее оригинала. Что ж, моя голомагия — мои правила.

Труднее всего оказалось с Тилли. Я никак не мог отделаться от образа актера из «Секретных материалов», так что окончательный результат вышел несколько эскизным. Впрочем, я спешил.

Я представил себе эти образы с предельной ясностью, на какую был способен, а потом наполнил их энергией, добавив в нее немного огня Души.

Огонь Души — не совсем уж разрушительная энергия. Скорее даже наоборот. И хотя я пользуюсь им, чтобы усилить боевые заклятия, в созидательной магии он способен прямо-таки на чудеса.

— Lumen, camerus, factum! — прошептал я и высвободил энергию. В воздухе передо мной возникли голограммы Мёрфи, Тилли и Рудольфа — столь правдоподобные, что даже мне показалось, что их можно пощупать.

— Они приближаются! — бросила Сьюзен. Она повернулась ко мне и едва не подпрыгнула, увидев иллюзии. Потом протянула руку к образу Тилли, и рука прошла насквозь. Сьюзен негромко присвистнула.

— Пора идти?

Грохот Икова сердца резко усилился; я ощущал эту вибрацию сквозь подошвы башмаков.

Из дверей центральной лестницы выплеснулась волна вампиров — кожистых черных тел, угольно-черных глаз, крапчатых розовых языков и блестящих клыков. В середине толпы виднелись Эстебан и Эсмеральда в человеческом обличье. И за всей этой катавасией темнела махина Ика.

Мы со Сьюзен повернулись и побежали. Три иллюзорных образа сделали то же самое — вплоть до топота и тяжелого дыхания. Толпа вампиров взвыла и бросилась за нами.

Я бежал со всех ног, поддерживая усилием воли свои голограммы. Мне полагалось бы уже ощущать усталость, но я ее не ощущал. Давай, работай, Инспектор Гаджет… или Фауст?

А потом я собрал волю в кулак, выкрикнул: «Aparturum!» — и полоснул правой рукой по воздуху.

Я не сдерживал энергию, когда открывал портал, и он отворился широко-широко: диагональная неровная брешь в ткани пространства, прямо посередине коридора. Она висела причудливым облаком тумана, и я, ткнув в нее пальцем, беззвучно крикнул что-то Сьюзен. Она крикнула что-то в ответ, кивнула, а вампиры за нашей спиной с каждой секундой сокращали разрыв.

Мы оба заорали что-то от страха и избытка адреналина и, не сбавляя скорости, ворвались в портал.

Под ногами у нас ничего не оказалось.

Падая, я взвизгнул, решив уже было, что допрыгался наконец, но не прошло и секунды, как мои ноги ударились о камень, и я покатился кубарем, амортизируя удар. Потом вскочил и побежал дальше по полу того, что больше всего напоминало просторную пещеру, а Сьюзен бежала рядом со мной.

Далеко бежать нам не пришлось. Из черноты возникла стена, и мы едва успели затормозить, чтобы не вышибить об нее мозги.

— Господи, — выпалила, задыхаясь, Сьюзен. — Это тоже входило в твои планы?

Я повернулся, держа жезл наготове, готовый встретить догонявших нас вампиров. Я слышал визги, и завывания, и цокот когтей — но из темноты никто не появлялся.

Что вряд ли могло быть к добру.

Мы со Сьюзен стояли спиной к крепкой каменной стене и не знали, что делать дальше. И тут забрезжил зеленый свет.

Он разгорался медленно, он исходил из ниоткуда и одновременно отовсюду, и через несколько секунд я сообразил, что ни в какой мы не в пещере. Мы находились в зале. Говоря точнее, в средневековом обеденном зале. Я смотрел на два ряда дубовых столов, протянувшиеся на всю длину зала, на сотню с лишним ярдов, с широким проходом между ними. За столами сидели… существа.

Между всеми ними наблюдалось несомненное сходство, хотя двух одинаковых я бы тоже не нашел. Одеты они были в кожу и доспехи разных оттенков черного. Среди них виднелись высокие и худые, приземистые и мускулистые, а попадались и среднего роста, ну, и всех промежуточных размеров тоже. У некоторых созданий были большие уши, у других ушей не было вовсе, а уж подбородки… И ни одного лица, красивого своей симметрией. Сходство их заключалось в несообразности; каждое тело словно пребывало в состоянии эстетической войны с самим собой.

Впрочем, одно общее у них все-таки было: горящие красные глаза. Если какая-то шайка-лейка и производила впечатление злобной, то уж эти создания — наверняка.

Нет, имелось и еще одно. Все они были вооружены ножами, мечами, топорами и прочими малопривлекательными принадлежностями боя в пешем строю.

Судя по всему, мы со Сьюзен, явившись, пробежали прямо по проходу между столами. Должно быть, мы всполошили наших хозяев, которые пришли в себя как раз вовремя, чтобы поймать вторую волну незваных гостей — что они и сделали. Те, кто покрупнее — весом с полтонны, — навалились на Ика, прижав его к полу. Рядом с ними толпа вампиров держалась более или менее вместе, только каждый из них запутался в сетке из материала, который я могу описать единственно как эластичную колючую проволоку.

Одни лишь Эстебан с Эсмеральдой стояли на ногах спина к спине между Иком и пойманными в сети миньонами. На полу темнела кровь, и двое местных лежали рядом неестественно неподвижно.

— Господи, — прошептала Сьюзен. — Что это за твари?

— Я… — Я судорожно сглотнул. — Я думаю, это гоблины.

— Ты думаешь?

— Мне еще ни разу не приходилось их видеть, — признался я. — Но… они подходят под описания, которые я слышал.

— Как думаешь, сможем мы справиться, скажем, с миллионом таких?

Я фыркнул.

— Тебе, что ли, тоже эти фильмы понравились, а?

Вместо ответа она улыбнулась — правда, не слишком весело.

— Угу, — кивнул я. — Я тоже думал о тебе, когда их смотрел. — Я покачал головой. — И нет. В данном случае фольклор ошибается. Эти ребята — убийцы. Они ловки, умны и беспощадны. Как ниндзя. С Криптона, как Супермен. Посмотри, что они сделали.

Секунду Сьюзен смотрела на плененный ударный отряд Красной Коллегии. Я буквально видел, как в голове ее проворачиваются колесики при мысли о том, что случилось с вампирами и Иком за считанные мгновения и в полной тишине.

— Э… Мне кажется, нам лучше вести себя хорошо, да? — спросила Сьюзен. Она спрятала палицу за спину и изобразила свою старую репортерскую улыбку, призванную обезоруживать враждебно настроенных интервьюированных.

Тут меня посетила мысль.

Жуткая, просто кошмарная мысль.

Я медленно повернулся. И посмотрел на стену, у которой мы стояли.

А потом поднял взгляд.

Собственно, это была не совсем стена. Это был край помоста. Большого помоста. А на помосте стоял огромный каменный трон.

А на троне сидела фигура в черных доспехах с головы до пят. Огромная, ростом в девять футов, не меньше, но стройная, атлетически сложенная, и даже доспехи этого не скрывали. Голову целиком скрывал шлем с огромными, зловеще острыми рогами, хотя росли они на черепе или просто украшали шлем, я не знал. И сквозь щель шлема на меня пристально смотрела пара красных глаз — таких же красных, как тысячи других в этом зале.

Он подался вперед, Повелитель Гоблинов Феерии, вожак Дикой Охоты, страшилка из сказок и легенд, ровня самой Королеве Воздуха и Тьмы, Мэб.

— Ну, — пробормотал Эрлкёниг. — Ну, ну, ну. Вот это уже интересно.

(обратно)

Глава тридцать шестая

— Упс! — только и произнес я, тараща глаза на Эрлкёнига. В чем-чем, а в красноречии мне не откажешь.

Эрлкёниг усмехнулся, и эхо этого гулкого звука обернулось красивой мелодией. Если бы у меня и оставались сомнения в том, что я стою в самом сердце королевства Эрлкёнига, этот смех и то, как отозвался на него каменный зал, окончательно бы их развеяли.

— Похоже, друзья, к нам пожаловали гости.

Ответом стал хохот из тысячи глоток, и злобные красные глаза весело сощурились.

— Должен признать, — продолжал Эрлкёниг, — что событие, скажем так, необычное. Мы тут не избалованы посетителями. Надеюсь, вы потерпите, пока я попробую вспомнить древние нормы гостеприимства?

Гоблины снова расхохотались. Звук, казалось, действует непосредственно на нервы, от которых поднимаются дыбом волосы.

Эрлкёниг встал — легко и бесшумно, несмотря на свои вес и доспехи, — и спустился с помоста. Он подошел, остановился над нами, и я невольно задержал взгляд на его мече, рукоять которого поблескивала металлическими шипами… нет, скорее рогами. Несколько секунд он молча смотрел на нас, а потом сделал то, чего я никак не ожидал.

Первым делом он снял свой шлем. Рога, как выяснилось, все-таки крепились к темному металлу. Я приготовился увидеть что-нибудь жуткое, но… Повелитель Гоблинов оказался совсем не таким, как я полагал.

Омерзительная асимметрия пировавших у него в зале гоблинов просматривалась и в его лице, но совсем по-иному. Хотя черты его тоже не отличались правильностью, отвращения они не вызывали. Кривой нос, похоже, являлся последствием боевых травм, а не врожденным уродством. Все лицо почти сплошь покрывали старые шрамы, но и они лишь придавали ему достоинства и грозной доблести. Казалось, я вижу перед собой скульптуру работы настоящего мастера, возможно, вырезанную из какого-нибудь перекореженного ветрами и возрастом куска дерева. Такие изваяния сохраняют уникальную красоту деревянной текстуры, а умелая обработка лишь подчеркивает и проявляет ее.

Но, конечно, в лице этом читалась и сила. Она ощущалась в воздухе вокруг него — напряжение и сосредоточенность настоящего хищника, которому редко доводилось упускать свою добычу.

Сняв шлем, он поклонился с нечеловеческим изяществом, взял руку Сьюзен и коснулся ее пальцев губами. Она смотрела на него широко раскрытыми — скорее от потрясения, чем от страха — глазами, но продолжала старательно улыбаться.

— Леди-охотница, — произнес он. — От тебя еще исходит запах свежей крови. Что ж, это хорошо идет твоей натуре.

Он перевел взгляд на меня и улыбнулся, блеснув зубами, — они оказались белоснежными и ровными. Мне пришлось сделать усилие, чтобы не отшатнуться от его улыбки. У нас с Эрлкёнигом осталось еще одно незавершенное дельце. Мне стоило бы придумать новый план, и побыстрее, иначе я мог с уверенностью считать себя покойником.

— И новый Зимний Рыцарь, — продолжал он. — Я почти поймал тебя в Арктис-Торе, когда мои огры догнали тебя на склоне. Когда бы ты не успел бежать в самую последнюю секунду… — Он покачал головой. — Воистину, ты увлекательная добыча, сэр Рыцарь.

Я поклонился Эрлкёнигу, как я надеялся, по всем правилам придворного этикета.

— Благодарю тебя за комплимент, о Король, — произнес я. — И хотя чистая случайность, а не умысел, привели меня к твоему трону, я сражен тем радушием, с которым принимаешь ты нас, гостей своих, в твоих чертогах.

Эрлкёниг склонил голову чуть набок, и губы его изогнулись в новой, полной радостного удивления улыбке.

— А… сдается мне, мои же слова обернулись против меня. Галантность не слишком мне присуща, так что, доведись нам с тобой сразиться на дуэли в хороших манерах, все преимущества были бы на твоей стороне. Однако же ум и сообразительность почитаются в этом зале не менее, чем сила.

При этих его словах по залу пробежал ропот: похоже, я совершил что-то совершенно неслыханное. Ну там, плюхнулся в зал величайшего охотника Феерии, можно сказать, прямо к нему на тарелку, да еще с яблочком в зубах, а потом, воспользовавшись его же не совсем удачной (или удачной, это как смотреть) шуткой, потребовал оказать ему покровительство и защиту согласно древним законам гостеприимства.

Кажется, я об этом уже говорил: законы гостеприимства для этих типов — святое. Бред, если подумать, но это так.

Я почтительно склонил голову, боясь ляпнуть что-нибудь лишнее вроде «черт подери, не часто простому смертному удается обвести вокруг пальца фэйре». Пожалуй, это даже могло бы служить доказательством того, что я не полностью лишен дипломатических способностей.

— Я не желал бы злоупотреблять твоим гостеприимством дольше, чем это абсолютно необходимо, о Повелитель Охотников. С твоего позволения мы немедленно отбудем, дабы не беспокоить тебя далее.

— Не слушай его, о Эрлкёниг! — выкрикнул чистый женский голос. Я без труда узнал Эсмеральду. — У него мед на устах и яд в душе, и он единственно помышляет обмануть тебя.

Эрлкёниг повернулся к вампирской парочке — те до сих пор оставались на ногах, несмотря на все усилия нападавших на них гоблинов. Несколько секунд он молча смотрел на них, а потом, покосившись на павших гоблинов, наклонил голову.

— Охотники Красной Коллегии, продолжайте же. Я весь слух и внимание. Молю, поведайте мне все.

— Воистину эта добыча скользка как угорь, — заявил Эстебан. — Обложенный со всех сторон, лишенный надежд на спасение, этот чародей избрал позорнейший путь, дабы избежать естественного завершения охоты. Злокозненно привел нас чародей сюда, в твои владения, дабы использовать тебя, о Эрлкёниг, против своих собственных врагов.

— Охотясь на лису, не дай ей заманить себя в берлогу к медведю, — заметил Эрлкёниг. — По моему разумению, каждый охотник должен помнить это.

— Отменно сказано, о Король Гоблинов, — сказала Эсмеральда. — Однако же этим своим действием чародей рассчитывает втянуть тебя в войну между своим народом и моим, ибо охотимся мы на него по повелению нашего короля и господина в рамках нашей праведной войны.

Эрлкёниг сощурился и повернулся обратно ко мне.

— Я ничего не ищу от других существ, кроме как возможности охотиться без помех и препятствий, как велят древние традиции. — В словах его я услышал скрытую угрозу. — Говорю тебе прямо и открыто, сэр Рыцарь, если слова этой охотницы окажутся правдой, сурово я покараю тебя и твою спутницу — так сурово, что об этом будут и через тысячу лет вспоминать лишь шепотом от ужаса.

Я поперхнулся. Подумал немного. Потом вскинул голову.

— Как Рыцарь Зимней династии, — спокойно заявил я, — даю тебе слово, что не имел таких намерений, приходя сюда. Чистый случай привел нас в твои чертоги, о Эрлкёниг. Клянусь в этом своей силой.

Древний король пристально смотрел на меня, раздувая ноздри. Потом медленно запрокинул голову и кивнул.

— Что ж, наши в высшей степени хитроумные гости задали нам загадку, — пророкотал он, переводя взгляд с Ээбов на нас со Сьюзен и обратно. — Что делать с вами со всеми. Ибо не желаю я поощрять визитов, подобных этому. — Он брезгливо скривил рот. — Теперь я вспомнил, почему не преуспел я в галантности так, как сидхе. Их подобные штуки забавляют. По мне, так от них помрачается сознание.

— Мой король, древние законы требуют кровно покарать их всех, — произнес очень крупный, очень мощный гоблин, сидевший за одним из ближайших к трону столов. — Они вторглись в наше королевство. Выставим же их головы над его вратами, дабы они служили напоминанием для тех, кто замыслит подобное.

По толпе гоблинов пробежал одобрительный ропот.

Некоторое время Эрлкёниг обдумывал это предложение.

— Или же, — подал голос я, — это может привести к дальнейшему вмешательству. Красная Коллегия не может не заметить исчезновения своих посланников, буде они не вернутся. Белый Совет чародеев тоже, заверяю тебя, примет мое исчезновение близко к сердцу. И это не говоря, разумеется, о реакции Мэб. Видишь ли, я только-только вступил в должность, и еще не успел ей наскучить.

Эрлкёниг махнул рукой.

— Нет, нет. Рыцарь честно поймал меня на слове. Они мои гости, лорд Ордулака, и я не уроню честь, нарушив древние обычаи. — Он прищурился. — Гм. Они мои гости. Возможно, мне стоит выказать к ним больше почтения. Возможно, мне стоит настоять, чтобы вы оставались моими гостями, чтобы вас развлекали, холили и лелеяли следующие сто лет. — Он одарил меня улыбкой, от которой мороз пробрал по коже. — В конце концов, вы первые посетители моего королевства. Надеюсь, вы поймете мою обиду, ежели вы не позволите мне воспользоваться возможностью принять вас как подобает.

Ээбы переглянулись и в унисон поклонились Эрлкёнигу.

— О наш радушный хозяин, — сказал Эстебан. — Воистину ты оказываешь нам великую честь. Мы с радостью погостим у тебя столько, сколько ты сочтешь нужным.

— Гарри, — напряженным шепотом прошипела Сьюзен.

Ей не требовалось мне ничего объяснять. Даже несколько часов задержки означали верную смерть Мэгги.

— Наш многоуважаемый хозяин, — сказал я. — Никто не может оспорить твоего права поступить с нами подобным образом, тем более с учетом… несколько неожиданного характера нашего визита. Я единственно прошу тебя принять в расчет мои обязательства по отношению к моей госпоже Мэб. Передо мной стоит задача, не терпящая отлагательств, и она повелела мне завершить ее как можно быстрее. Она связана с событиями, происходящими в смертном времени, и буде ты настоишь на своих правах хозяина, это может поставить под сомнение мою честь. То есть случится то, чего тебе как хозяину никак не хотелось бы.

Эрлкёниг бросил на меня взгляд, в котором раздражение мешалось с иронией.

— Редкие из Зимних Рыцарей обладали мечами, столь острыми, как твой язык, парень. Однако же предупреждаю тебя: произнеси имя твоей госпожи в третий раз, и тебе не понравится то, что за этим последует.

Об этом я как-то не подумал. Блин-тарарам, а ведь он дело говорил. Произносить вслух имя Мэб здесь, в Небывальщине — значит, просто-напросто призвать ее. А в этом случае она не только стала бы нарушителем границ чужого королевства (возможно, более уязвимой на чужой территории), но и изрядно рассердилась бы на одного слегка перегруженного проблемами чародея за беспричинный вызов. Да и само по себе пребывание в непосредственной близости от столь сильных властителей может оказаться опасным, даже смертельным.

Я снова склонил голову.

— Разумеется, о хозяин.

Откуда-то из теней появился гоблин примерно пяти футов роста, столь тощий, что, казалось, его сдует даже слабым дуновением ветра. Взяв у Эрлкёнига шлем, он понес его прочь, но на полпути задержался и снова повернулся к нам.

— Мы, — прошипел он донельзя противным, паучьим каким-то голосом, — мы все здесь хищники, милорд. Пусть это разрешится судом крови.

Эрлкёниг развел руками, словно предполагая, что предложение представляется каждому из присутствующих совершенно очевидным.

— Разумеется, Раффорут. Воистину, твое суждение вновь превосходно.

Тощий гоблин низко поклонился и с гнусной ухмылкой скрылся в тени.

— Ох, — произнес я. — Ох, блин.

— Что? — не поняла Сьюзен.

Я повернулся к ней и зашептал тихо-тихо, так, чтобы это слышала только она с ее сверхъестественным слухом; мне оставалось только надеяться на то, что у гоблинов с этим похуже.

— Эрлкёниг не может причинить нам вреда, пока мы его гости. Та же история с Красными. Но поскольку мы выдвигаем противоречащие друг другу обвинения, он может испытать нас поединком, чтобы выяснить, кто прав — ну, по крайней мере более соответствует своей версии событий.

Глаза у Сьюзен расширились: она поняла.

— То есть если мы откажемся драться, чтобы доказать свою правоту, он вынесет вердикт против нас, в пользу Ээбов?

Я кивнул.

— В этом случае он может объявить, что мы нарушили его гостеприимство, — добавил я. — И раз так, он будет волен убить нас, даже не понеся наказания.

— Но ты только что говорил…

— Мэ… Зимняя Королева не испытывает ко мне ровным счетом никаких чувств, — сказал я. — Ну, возможно, это ее раздосадует. Но не пройдет и недели, как она будет с трудом вспоминать, кто я такой.

— Но Совет…

— Я сказал, что он примет это близко к сердцу, — уточнил я. — Я не сказал ни слова насчет того, что это их огорчит.

Глаза у Сьюзен округлились чуть сильнее.

— Что ж, — объявил Эрлкёниг, — померяйтесь мастерством. Пусть в поединке сойдутся Рыцарь и его леди-охотница против двоих вашего племени, Красные охотники. Выберите того, кто будет биться за вашу правду. — Он хлопнул в ладони, что по интенсивности звука напоминало выстрел небольшой пушки. — Приготовьте зал.

Гоблины бросились исполнять его приказание. Одни быстро и без суеты сдвинули в стороны дубовые столы. Другие принялись рыть каменный пол прямо голыми руками. Камень подавался их черным ногтям как сырая земля, и посреди зала быстро возник большой круг диаметром тридцать или сорок ярдов, очерченный бороздой шириной примерно шесть дюймов.

— Мы плохо вооружены для такого испытания, о наш хозяин, — сказал я. — В то время как Красные охотники полностью подготовлены к бою.

Эрлкёниг снова развел руками.

— Да, но они вооружились так, как считают необходимым для охоты. И ведь настоящий охотник никогда не выйдет, не подготовившись к тому, что может приготовить ему мир. Или, возможно, вы хотите сказать, что вы и не охотники вовсе?

— Нет, — поспешно возразила Сьюзен. — Конечно, нет.

Эрлкёниг посмотрел на нее и одобрительно кивнул.

— Я рад, что вы сочли себя подходяще вооруженными. — Он покосился на Ээбов, которые свирепым шепотом, возможно, пренебрегая гласными, обсуждали детали. — Спокойно, парень. Ты достаточно преуспел в болтовне, чтобы я приютил, приветил, накормил и отпустил тебя восвояси, явись ты сюда, не уходя от погони. Однако же и я не желаю навлечь на свой народ гнева Повелителя Ночи. Война с ним означала бы ненужную потерю десятка, а то и не одного отличных охотничьих полнолуний. — Он пожал плечами. — Ну что ж. Прояви себя достойно, и ты волен будешь уйти, куда тебе нужно.

Я осторожно прокашлялся.

— А что наши… гм… друзья-преследователи?

Эрлкёниг не улыбнулся; выражение лица его вообще не изменилось, но мне почему-то сделалось не по себе — настолько, что пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отступить на шаг.

— Мой чертог оснащен всем необходимым для приема любых чужаков. В этих пещерах в достатке помещений, заполненных всякими мудреными штучками, предназначенными для развлечения моих подданных. Все, чего им недостает… это партнеров для игры.

— Что будет, если мы проиграем? — поинтересовалась Сьюзен.

— Если фортуна будет к вам благосклонна, вы погибнете при испытании — быстро и чисто. Если нет… — Он пожал плечами. — Некоторым моим сородичам — Раффоруту, например — не терпится использовать все помещения моих чертогов по назначению. Вы будете развлекать их, насколько у вас хватит жизни. Что может продлиться очень, очень долго.

Сьюзен внимательно посмотрела на Эрлкёнига.

— Раз так, давайте начнем. У меня тоже имеются обязательства, а время поджимает.

Он склонил голову.

— Как пожелаешь, леди-охотница. Сэр Рыцарь, леди, прошу вас, пройдите в круг.

Я двинулся к кругу; Сьюзен шла рядом.

— Как будем действовать? — спросила она.

— Быстро и жестко.

— И почему это я подозревала, что тебе захочется именно так?

Я рассмеялся — по-настоящему, от души.

— Мне казалось, это мне положено иметь на уме всего одно.

— О, когда мы были моложе, так дело и обстояло, — отозвалась она. — Правда, теперь мы, похоже, поменялись ролями.

— Ты хочешь сказать, ты тоже предпочтешь быстро и жестко?

Она бросила на меня лукавый взгляд из-под длинных ресниц.

— Скажем так, время от времени об этом можно поговорить.

Она покрутила в воздухе ножкой от стола. Я молча смотрел на нее. Она остановилась и вопросительно изогнула бровь.

Моя крестная намекала мне на возможность избавить Сьюзен от твари, поглотившей половину ее сущности, жаждавшей моей крови. Братство Святого Жиля не одну сотню лет пыталось добиться этого, но безуспешно. Все же имелась вероятность того, что, поработав над этим как следует, я смогу вернуть ей контроль над ее жизнью.

Но даже если мне это удастся, мы не сможем быть вместе. Не сейчас.

Мэб сама по себе уже не подарок… и, блин-тарарам, как же я об этом не подумал? Наследница Мэб, Мэйв, Зимняя Леди, по части вздорности обставила бы даже мать. И при этом она, бесспорно, красивее, порочнее, а значит, с гораздо большим энтузиазмом захочет поразвлечься со всеми, кто мне близок.

Интересно, сколько времени мне потребуется на то, чтобы потерять себя? Недели? Месяцы? Ни Мэб, ни Мэйв наверняка не захотят, чтобы я оставался самим собой. И когда я стану тем, кем они захотят меня видеть, будет ли меня вообще заботить то, каким я был? И что значили для меня те, остальные?

— Мне тебя не хватает, — только и произнес я.

Она заморгала и отвернулась. А потом через силу улыбнулась мне. По щеке ее скатилась слеза — казалось, такого не случалось настолько давно, что она никак не вспомнит, что при этом делать.

— А мне не хватает наших шуток.

— Как ты могла? — тихо спросил я. — Как ты могла не сказать мне о ней?

— Разрываясь на части, — так же тихо ответила она. — Я понимаю, это неправильно. Я знала это, когда поступала так, и знала, что… что рано или поздно пожалею об этом. Но ее безопасность была для меня важнее. Я не прошу тебя простить меня. Просто… просто пойми.

Я подумал о той минуте на Каменном Столе, когда мне пришлось делать выбор.

— Угу, — вздохнул я, поднял руку и коснулся ее лица пальцами. Потом нагнулся и поцеловал ее в лоб. — Я понимаю.

Она шагнула ко мне, и мы обнялись. Она показалась мне в моих объятьях до странного хрупкой, уязвимой. Мы постояли так еще чуть-чуть, борясь с надвигающимся страхом. На сотни красных глаз, что глазели на нас, мы не обращали внимания. Нам это даже более или менее удалось.

Еще один похожий на пушечный выстрел хлопок в ладони сотряс зал.

— Красные охотники, — возгласил Эрлкёниг. — Пусть выбранные вами бойцы ступят в круг, иначе вас объявят проигравшими в испытании.

— Ладно, — сказал я. — Ээбы круты, но справиться с ними можно. Они привыкли полагаться на скрытность, а здесь все будет проходить настолько открыто, насколько вообще возможно. Я собираюсь ударить по ним чем-нибудь таким, чтобы тебе хватило времени подобраться к ним поближе. Займись тем, кто будет слева. Если сместишься слишком вправо, окажешься у меня на линии огня, так что постарайся этого не делать. Ты размолотишь одного, я сожгу другого, и пойдем заказывать себе кофейные кружки с надписями на память об этом эпизоде.

— Я больше не пью кофе, — вздохнула Сьюзен. — Кофеин, понимаешь ли.

Я покосился на нее с наигранным отвращением.

— Варварство какое!

— Отлично! — объявила Эсмеральда с противоположной стороны круга. Она ткнула пальцем в одного из вампиров, угодивших в сети к гоблинам. — Ты. Биться будешь ты. — Маленькая женщина нетерпеливо подошла к пойманному вампиру, жуткому и отвратительному в своем истинном обличье, вспорола странный материал сети голыми ногтями и без лишних церемоний вытолкнула вампира в круг.

Один из ее пехоты? Что ж, возможно, все окажется легче, чем я думал.

Тут из тени выступил и не спеша направился к кругу Эстебан.

Медленно набиравший темп стук Пожирателя сделался громче. Пожиратель возвышался за спиной Эстебана, кошмарный, голодный на вид. По команде вампира он вразвалку вошел в круг, и взгляд его черных как смоль глаз уставился на нас. Возможно, это мне только померещилось, но казалось, Ик мечтал о расплате.

— Ох, черт, — очень тихо пробормотала Сьюзен.

— Когда круг замкнется, — объявил гулкий баритон Эрлкёнига, — это будет означать начало испытания. Оно считается завершенным с нейтрализацией одной из сторон. Бойцы Красных охотников, вы готовы?

Вампиры хором испустили пронзительный визг, и даже Ик издал что-то вроде клокотания переполненного чайника.

— Что будем делать? — лихорадочно прошептала Сьюзен.

Я не имел ни малейшего представления.

— Ты берешь на себя мелкого, — сами собой произнесли мои губы. — Я займусь Пожирателем.

— Ну да, — кивнула она с глазами, широко раскрытыми от страха. — Верно.

У самого края круга появился Эрлкёниг.

— Сэр Рыцарь! Готовы ли ты и леди-охотница?

Мы оба кивнули, не сводя глаз с наших противников. Я начал накапливать энергию, и это отозвалось непривычным давлением в голове.

Эрлкёниг выхватил меч и под рев всех до единого гоблинов поднял его высоко в воздух. По клинку пробежал язык огня, и почти сразу же зеленое пламя окутало весь меч. Король гоблинов резко опустил меч, сунув его острием в борозду, прорытую в каменном полу гоблинами.

Зеленый гоблинский огонь занялся в ней, наполняя воздух зловонным дымом. Огонь разбежался по кругу в обе стороны, и два огненных языка сомкнулись на его противоположной стороне.

Сьюзен визжала. Я визжал. Вампир визжал. Ик… Ик еще раз изобразил кипящий чайник.

А потом все мы начали пытаться убить друг друга.

(обратно)

Глава тридцать седьмая

Вампиры с Иком двигались быстро, но мне уже приходилось с ними схватываться. Подобно легендарному Локи моим предыдущим соперникам пришлось на собственном опыте убедиться в том, что, какими быстрыми ни были бы твои ноги, мысль все равно быстрее.

Заклятие, которое я держал наготове, сработало, не успели противники одолеть и нескольких футов. Заряд энергии вырвался из моей вытянутой руки и ударил вовсе не в Ика. Повинуясь внезапному озарению, я нацелил его на вампира, который держался сбоку и чуть позади Пожирателя. Вампир явно надеялся остаться в тени своего партнера в момент, когда начнется мочилово — что ж, это было даже разумно.

Я выкрикнул:

— Forzare! — И мое заклятие, сбив вампира с ног, отбросило его прямехонько под ноги Ику.

Когда у тебя нет оружия, чтобы драться с врагом, можно попробовать сделать так, чтобы оружием этим стал сам враг. И когда такое удается, тебе можно позавидовать.

Вампир успел пискнуть, а потом послышались хруст и тяжелые удары. При столкновении Ик запутался в длинных, гибких руках и ногах вампира, полетел на пол и под барабанный бой сердца принялся крушить неожиданное препятствие, даже не потрудившись посмотреть, кого он убивает.

Сьюзен почти мгновенно оценила ситуацию. С невероятной скоростью налетела она на только-только начинавшего подниматься Ика, и палица ее огрела того по затылку, заставив снова грохнуться башкой о каменный пол.

Удар нанес Ику не больше вреда, чем ласковое похлопывание. Он замахнулся на Сьюзен когтями, но та ловко перепрыгнула через него, поджав в прыжке ноги, что вызвало одобрительный рев зрителей-гоблинов. Она приземлилась на манер бейсболиста-раннера и, проскользив по залитым кровью камням, схватила упавшего вампира рукой за горло.

Изуродованное тело лишилось в результате атаки Ика одной или двух конечностей, но еще продолжало слабо трепыхаться. Что ж, его вес затормозил скольжение Сьюзен, и она остановилась в считанных дюймах от зеленого огня, окружавшего площадку нашего поединка.

Поднявшись, Ик резко повернулся, намереваясь броситься за Сьюзен, но тут я вскинул свой жезл, рявкнул:

— Fuego! — и разрядил в него столько энергии, сколько мог пропустить через себя покрытый рунами деревянный стержень. При виде бело-голубого огня, казавшегося особенно ярким на фоне зеленого пламени Эрлкёнигова меча, гоблины вскрикнули — кто от неожиданности, а кто и от страха. Огонь ударил в Ика и выжег дыру размером с хороший арбуз у него на спине. Голова чудища мотнулась назад с такой силой, что почти коснулась затылком позвоночника, и Ик снова на секунду или две потерял равновесие, поскользнувшись в луже крови незадачливого вампира.

Все это время я почти не следил за Сьюзен. Полураздавленный, полурастерзанный вампир отчаянно размахивал оставшимися конечностями и щелкал зубами, изо всех сил цепляясь за жизнь.

Один из ударов пришелся Сьюзен в висок. Она оглянулась, скривив окровавленные губы в свирепой улыбке; темные завитки татуировки проступили на лице, как расползающаяся по воде чернильная капля. Она отбросила в сторону свою импровизированную палицу, обеими руками схватила вампира за горло и уверенным движением сунула его головой в зеленый огонь.

Со стороны огонь казался не жарче обычного костра, однако температура внутри, похоже, мало уступала поверхности солнца. Едва оказавшись в огне, голова вампира просто-напросто взорвалась. Или испарилась, окутав Сьюзен и оставшуюся часть тела большим, темным, отвратительно пахнущим облаком.

— Сьюзен! — крикнул я и отпрянул в сторону, чтобы ненароком не задеть ее своим разрядом в этом облаке. Второй мой выстрел прожег небольшое отверстие в руке Пожирателя, третий прошел мимо, зато четвертый пропахал у него в бедре обугленную борозду шириной с мою ногу. Барабанный бой его сердца не стихал, напоминая басовый барабан какой-нибудь трэш-металлической группы. Мои попадания, похоже, только разъярили Ика еще сильнее, и он ринулся вперед в попытке либо затолкать меня в огонь, либо по крайней мере прижать к огненному кольцу, чтобы я не мог увернуться от его когтей.

Однако или удар по черепу, или один из моих разрядов замедлили Ика. Я бросился ему наперерез, увернулся от занесенной руки и вырвался из приготовленной для меня западни.

До меня вдруг дошло, что на губах моих играет свирепая ухмылка. На бегу я не прекращал палить в Ика, целясь ему в ноги, пытаясь замедлить его еще сильнее. Думаю, почти все заряды пришлись мимо, вспыхивая ослепительным светом при столкновении с зеленым огнем Эрлкёнига. Адреналин в крови до предела обострил чувства, все звуки и краски доходили до меня кристально-ясными, и я вдруг увидел, где у Пожирателя уязвимое место.

Конечно, при том, что двигался он не по-человечески, непривычнодля глаза, заметить это было непросто, и все же я сообразил, что атаковать он предпочитает с одной и той же стороны. Я метнулся вбок посмотреть получше, увернулся от огромного кулака, едва не оторвавшего мне голову, и увидел, что на ноге у Ика, сзади, чуть выше колена виднеется обугленный шрам. Будь это смертная плоть и кожа, я бы решил, что это результат ожога раскаленным добела предметом, имеющим форму зубов Мыша. Моя собака-фу несколько раз налетела на Ика во время его поединка с Томасом, и полученные раны угрожали оставить Ика инвалидом. Наверное, именно поэтому ему и пришлось тогда ретироваться. Останься он на поле боя, и мог бы вообще лишиться подвижности — при условии, конечно, что Мышу удалось бы налететь на него еще раз.

— Что ж, громила, удачи тебе! — услышал я собственный голос. — Бежать тебе некуда.

При том, что реплику эту иначе, чем совершенно сумасшедшей, не назовешь, часть моего рассудка оставалась более или менее нормальной. Ну, поглупела, конечно, чуть-чуть. В конце концов, Ик продолжал меня преследовать. Доведись ему хоть раз врезать мне своей чудовищной лапищей, подозреваю, это превратило бы в жидкую кашу кости в той части тела, куда пришелся бы удар (возможно, за исключением головы, поскольку по некоторым признакам кто-то уже проделал эту операцию с моей головой, причем незаметно для меня).

Пока мне удавалось уворачиваться и отстреливаться, но поддерживать подобный темп до бесконечности у меня бы не получилось. Я ранил Ика, возможно, замедлял его еще сильнее, но о том, чтобы убить его, речи не шло.

Все сводилось к простому вопросу: что круче, выносливость Ика или моя оборонительная магия? Так или иначе, времени у меня оставалось в обрез, да и силы, которыми я швырялся в преследующего меня Пожирателя, тоже начинали иссякать.

Прежде чем я узнал ответ на этот вопрос, характер поединка изменился.

Превозмогая боль, Ик сделал рывок и подобрался ко мне ближе, на расстояние удара. Я вовремя увернулся, едва не упал и, сделав несколько неверных шагов, с трудом восстановил равновесие. Ик ринулся за мной, и тут Сьюзен, дождавшись, пока он повернется к ней спиной, нанесла ему сокрушительный удар, от которого в воздухе расплылось облако жирного дыма.

Ее татуировки сменили цвет с черных на темно-алые, и двигалась она с безукоризненным изяществом, в полной тишине. Поэтому, когда тяжелая стальная ножка от стола ударила Ика под здоровое колено, это застало его врасплох.

Послышался резкий, жуткий треск, который можно сравнить только с падением дерева… ну, может, еще с залпом малокалиберного оружия. Стальная труба выбила колено Ика, повернув его ногу под неестественным углом.

Он взревел от боли, и одна рука его метнулась в сторону нового противника. И удар достиг цели. Несмотря на то, что Ик бил, лишенный равновесия, застигнутый врасплох и вообще падал, ему все же удалось отшвырнуть Сьюзен футов на десять. Палица вылетела у нее из руки, лязгнула о каменный пол и откатилась прямо в зеленый огонь.

Жар колдовского огня слизнул почти половину стальной трубы легче, чем газовый резак. Цвет пламени сменился на янтарный, фиолетовый и оранжево-красный. Оставшаяся часть ножки откатилась обратно, и конец ее раскалился добела.

Все это я видел только краем глаза.

Сьюзен грянулась о землю со спиной, вывернутой под неестественным углом.

Ик ринулся на меня, бестолково стоявшего в полном потрясении от столь быстрого поворота событий. Поэтому Пожирателю более чем хватило времени на то, чтобы налететь, рвануть меня когтями и отвесить плюху, отшвырнувшую меня на пару десятков футов, на другой конец круга.

Мой заговоренный плащ в очередной раз устоял перед когтями Ика, но самой силы удара (наверное, именно такой кувалдой он впечатал моего Голубого Жучка в спортивную тачку Томаса) он не смягчил. Вот этого я и боялся; тело мое врезалось в каменный пол, и меня охватило какое-то отстраненное спокойствие, в то время как гоблины возбужденно взвыли.

Я все равно что умер. Просто и ясно. Единственное, чего я не знал еще, — так это того, доживу ли до того момента, как шок от столкновения пройдет, и я почувствую боль. Ну, и еще я мог подумать, на кого нацелить мое смертное проклятие.

Бестолково болтавшиеся руки-ноги немного смягчили падение, и я, перекатившись, остался лежать на спине, чуть повернув вбок нижнюю часть тела. Ик запрокинул голову и издал клокочущий вопль. Чайник со свистком расплавился бы от зависти. Сердце его грохотало как гром в грозу, и тело мое вдруг похолодело, словно я приземлился в лужу ледяной воды. Ик медленно, хромая, приближался ко мне. Он взвыл и занес руки над головой, готовясь опустить их мне на голову. Если хочешь навести на кого-то смертное проклятие, поторопись, прошептал голосок у меня в голове.

И тут в голове моей прозвучал другой голос, громче и яростнее. Перед глазами мелькнули те немногие изображения Мэгги, которые я успел увидеть, а еще жуткие, страшнее самой смерти картины: Мэгги в руках Арианны. Если я умру здесь и сейчас, вызволить ее из тьмы будет некому.

Надо постараться.

Я нацелил обе руки на менее израненную ногу Ика и разрядил в него запас всех оставшихся у меня колец.

Со стороны это, должно быть, выглядело как один из трюков кунг-фу, хотя на самом деле кулаки мои не сделали ничего, разве что получили новую порцию ссадин. Однако высвобожденная из колец энергия врезала Ику по ноге с такой силой, что буквально выбила ее из-под него. Ик повалился набок.

Я отчаянно перекатился по полу, на волосок избежав угрозы оказаться под его тушей. Ик грохнулся рядом со мной, булькая от боли.

И тут я вдруг увидел, как его можно убить. Я ни за что не заметил бы этого, не валяйся я на спине и не смотри вверх над собой.

Я поднял жезл и нацелил в потолок, скрывавшийся в полумраке, но все же различимый. Потолок не зала, но пещеры. Пол ее выровняли и отполировали, но потолка не трогали, и с него тут и там свисали бегемотовыми клыками сталактиты размером с рейсовый автобус. Я удостоверился в том, что Сьюзен лежит в дальнем конце круга, как можно дальше от того, что я собирался уронить.

А потом метнул весь свой страх, всю свою злость в основание огромного каменного клыка, нависавшего почти прямо над нами, вложив в этот разряд все, что у меня оставалось.

Бело-голубой огонь вырвался из моего жезла с такой силой, что покрытая рунами деревяшка взорвалась облаком пылающих щепок, и с грохотом ударил в далекий сталактит. Совсем рядом со мной Ик зашевелился, приподнялся и снова замахнулся мне в голову.

Я выбросил обе руки вверх, прошипел:

— Aparturum! — и последним усилием воли отворил портал между залом Эрлкёнига и материальным миром, круглое отверстие диаметром фута в четыре, в трех футах от пола и параллельное ему, ориентированное так, что вход в него располагался сверху. А потом съежился под этим отверстием калачиком и прикрыл голову руками.

Тонны и тонны скалы медленно, со смертоносным каким-то достоинством обрушились вниз. Сердце Пожирателя забилось вдвое быстрее. А потом раздался неописуемый грохот, и весь мир померк.

Несколько секунд я лежал на боку, не решаясь пошевелиться. Камни продолжали падать то там, то здесь, еще пару минут, и лишь потом грохот постепенно стих. Звук напоминал хлопки попкорна, только, знаете ли, громче, как если бы попкорн был каменный.

Только после этого я позволил себе поднять голову и оглядеться по сторонам.

Я лежал в почти идеально круглой могиле диаметром в четыре фута и глубиной футов в пять. Стены могилы были абсолютно ровными, хотя по трещинам и щелям я видел, что состоят они из неплотно прилегающих друг к другу камней, размером от моего кулака и до легкового автомобиля.

Над моей головой неярко светился отворенный портал. Все камни, которым полагалось бы обрушиться на меня, упали в портал и через него в материальный мир.

Я перевел дух и закрыл портал. Я надеялся только, что никто не шатался там, куда этот портал открывался. В кафетерий ФБР? Способа узнать этого я себе не представлял, разве что выглянуть в портал и посмотреть. Мне очень не хотелось никакого побочного ущерба или чего-нибудь в этом духе.

Впрочем, та часть моего мозга, которая сохранила еще способность мыслить, настаивала на том, что скорее всего ни о каких камнях в материальном мире речь не идет. Любая материя из потустороннего мира, попав в наш, превращается в эктоплазму, если только ее не связать энергией с помощью заклятия. Лично я точно не пытался сообщить попавшим в портал камням никакой энергии. Так что я с высокой степенью вероятности просто сбросил куда-то в здании ФБР несколько тонн слизи, которая испарится в считанные секунды. А следовательно, и шансы того, что я нанес травмы какому-нибудь незадачливому ФБРовцу, приближались к нулю.

Я решил, что с таким грузом на душе как-нибудь проживу.

Взмахом руки я закрыл портал и медленно поднялся. Сделал я это не то, чтобы слишком легко: и удар сказывался еще, и усталость. Но боли я не чувствовал совсем.

Я попытался отряхнуться и получше обследовать свои повреждения. Мне полагалось бы переломать все ребра. Порвать внутренние органы. И уж наверняка истекать кровью.

Но, насколько я мог судить, я даже шеи себе не потянул.

Может, это сила Мэб струилась в моих жилах, обернулась вокруг меня защитным коконом? Другого объяснения в голову не шло. Черт, да когда мы со Сьюзен бежали из здания ФБР, она выдохлась первая, а я устал не больше, чем от прогулки к почтовому ящику. Наверное, именно так мне удалось увиливать от Пожирателя в этом последнем поединке.

Пожалуй, мне следовало насторожиться от внезапного прироста физической силы, быстроты реакции и стойкости. Однако с учетом того, что со мной случилось бы без этого, я не испытывал ничего, кроме удовлетворения. Да и потом, в бою с Красной Коллегией за Мэгги, мне потребовались бы любые возможные преимущества.

Зеленый огонь по периметру круга начал стихать, и когда он погас совсем, гоблины взорвались оглушительными воплями одобрения.

Я выбрался из дыры, обогнул словно сгруженные с нескольких самосвалов груды камней и поспешил к лежавшей на противоположном краю круга Сьюзен.

Она лежала неподвижно, безвольной тряпкой. Все тело ее сплошь покрывали небольшие порезы и ушибы. Кожаные штаны превратились в сито — наверное, продырявленные осколками кости взорвавшегося вампирского черепа. Спина неестественно вывернулась. Трудно сказать, насколько это было серьезно. То есть я хочу сказать… Сьюзен всегда отличалась необычайной гибкостью, кому как не мне знать. Однако в ее нынешнем состоянии я не мог определить, страшно это или нет.

Она дышала, и татуировки ее никуда не делись, так и оставшись пока алого цвета. Пульс замедлился очень сильно, и показался мне неровным. Я пригнулся и поднял веко.

Глаза были совершенно черными. И зрачки, и белки.

Я облизнул пересохшие губы. Татуировки являлись на деле индикатором, которым пользовалось Братство. По мере того как вампирская часть Сьюзен оказывала все больше влияния на ее действия, татуировки проступали на коже все сильнее, сначала черные, а потом и красные. Сьюзен лежала без чувств, но будь она в сознании, она обезумела бы от жажды крови. В прошлый раз, когда такое случилось, она едва не убила меня.

Собственно, именно тот случай, так сказать, и заварил всю нынешнюю кашу.

Все тело ее покрывали раны и ранки, и мне показалось, я понял, что происходит. Она инстинктивно цеплялась за вампирскую часть натуры в попытках восстановить поврежденную плоть, но только сил и, так сказать, топлива, ей для этого не хватало.

Особенно крови.

Вот только если она получит кровь, очнется и решит, что ей нужно больше… черт.

Дыхание ее продолжало замедляться. На какое-то мгновение оно остановилось совсем, и я почти ударился в панику.

Тогда я тряхнул головой, достал из кармана плаща перочинный нож, открыл лезвие и резанул по левой ладони — в месте, где еще не рассосались шрамы от старого ожога, и чувствительность не восстановилась до конца.

Я дал крови натечь в ладонь. Потом очень осторожно наклонился и стряхнул несколько капель в приоткрытый рот Сьюзен.

Со стороны, наверное, казалось, что я пропустил через ее тело электрический разряд. Она вздрогнула, напряглась и выгнулась дугой. Странные, хрустящие звуки исходили от ее позвоночника. Черные глаза ее открылись, она охнула и слепо заморгала, пытаясь поймать мою руку ртом — так младенец ищет сосок матери. Держа руку над ее ртом, я позволил крови медленно стекать в него.

Она слабо зашевелилась у меня под рукой. Кровь действовала на нее как шоколад, массаж, энергичный секс и новая машина в одной упаковке. Минуты через две взгляд ее вдруг сделался осмысленным и уперся в меня. Она схватила мою кисть обеими руками — и тогда мой правый кулак ударил ее в подбородок.

У меня просто не оставалось другого выхода. Если бы я позволил темной стороне ее натуры продолжать в том же духе, это могло бы уничтожить ее, угробив попутно и меня. Сьюзен запрокинула голову, стукнувшись затылком о камни, и оглушенно заморгала.

Я встал, отошел на несколько шагов и сунул порезанную руку в карман. Я устал и чувствовал себя довольно хреново. Левая рука похолодела. Я пятился до тех пор, пока не перестал сомневаться в том, что успею выстроить барьер, если она вдруг кинется на меня.

Я увидел, когда Сьюзен начала приходить в себя. Дыхание ее замедлилось, сделавшись ровнее. У нее ушло четыре минуты, а может, даже пять на то, чтобы сосредоточиться и отобрать контроль за собой у темной стороны, но в конце концов ей это удалось. Она медленно села, облизнула окровавленные губы и, задрожав от экстаза, все же заставила себя вытереть кровь рукавом. Потом встала и принялась панически оглядываться по сторонам, пока не увидела меня.

Мгновение она молча смотрела на меня, потом закрыла глаза.

— Слава Богу, — прошептала Сьюзен.

Я кивнул и махнул рукой, чтобы она подошла, дождался ее, и мы оба повернулись к Эрлкёнигу.

В стороне от нас вампиры Красной Коллегии оставались в прежнем состоянии — с той только разницей, что теперь и Эстебана с Эсмеральдой стягивали по рукам и ногам гоблинские сети. Я был слишком поглощен Сьюзен, чтобы слышать шум борьбы, но догадывался о том, что произошло. Как только Ик начал слабеть, они, должно быть, бросились ему на помощь. Однако на этот раз, лишенные фактора внезапности, не устояли против изголодавшихся по ужину гоблинов.

А может, гоблины поймали их, когда они сделали попытку бежать. Так или иначе, оба Ээба смотрели на нас с Сьюзен с нескрываемой ненавистью на перекошенных человеческих лицах.

Минуту Эрлкёниг с легкой улыбкой смотрел на плененных вампиров, потом повернулся в нашу сторону.

— Неплохой бой, — заметил он своим гулким баритоном.

Мы поклонились.

Эрлкёниг кивнул в ответ, поднял руку и щелкнул пальцами. Эхо этого щелчка выстрелом раскатилось по пещере.

Беспомощные вампиры успели еще взвизгнуть хором — и несколько сотен гоблинов черной волной захлестнули их. Пару мгновений я, борясь с тошнотой, смотрел на это, потом не выдержал и отвернулся.

Я ненавижу Красных вампиров. Но даже у этой ненависти есть пределы.

У подданных Эрлкёнига их не было.

— А как же Красный Король? — поинтересовался я. — И Повелители Ночи.

Красные глаза короля гоблинов вспыхнули.

— Подданным Его Величества не удалось доказать свои мирные намерения. Испытание выявило их ложь и обман, закон и традиции восторжествовали. Пусть его бесится, если ему так угодно. Если он затеет из-за этого войну, вся Феерия обрушится на него всей своей мощью. А мы славно поохотимся на его людей.

Даже вопли вампиров — голос Эсмеральды выделялся на общем фоне своей пронзительностью — не смогли заглушить недоброго смешка, пробежавшего по залу. К этой какофонии добавлялось гулкое эхо. В общем, больше всего оно напоминало саундтрек к Аду. К нам приблизился гоблин в толстых кожаных рукавицах, которыми он держал то, что осталось от палицы Сьюзен, — так, словно та до сих пор была раскаленной докрасна. Впрочем, прикосновение железа и его сплавов причиняют боль всем созданиям Феерии без исключения. Сьюзен спокойно приняла у гоблина остатки трубы и поблагодарила его кивком.

— Что ж, раз так, — негромко произнес я, — я так понимаю, мы вольны идти?

— Если я не отпущу вас сейчас, — почти весело ответил Эрлкёниг, — как я смогу насладиться охотой на вас каким-нибудь славным вечером?

Надеюсь, никто не услышал, как я поперхнулся.

Повелитель Охоты повернулся, сделал легкое движение рукой, и у нас за спиной отворился переливающийся радужными красками портал. Зеленое свечение в зале, помогавшее нам видеть происходящее, начало быстро меркнуть.

— Желаю и вам доброй охоты, сэр Рыцарь и леди-охотница. Передайте мои пожелания Зимней Королеве.

Здравомыслящая часть моего сознания, наверное, слегка расслабилась.

— Обязательно передам, — кивнул я. — Мне понравилось, Эрл.

Возможно, он меня просто не понял. Он только чуть склонил голову набок, как собака, услышавшая незнакомый звук.

Еще раз обменявшись почтительными поклонами, мы со Сьюзен отступили в портал, стараясь не сводить взгляда с нашего хозяина до тех пор, пока проем не замерцал и не затянулся, скрыв от нас зал ужасов.

Вместо него нас окружало просторное помещение в большом доме, судя по всему битком набитом всем, что может потребоваться вам для того, чтобы стрелять, ловить, выслеживать, ловить на крючок, свежевать, потрошить, готовить и есть практически все, что бегает, скачет, прыгает или плавает.

— Какого черта? — спросила Сьюзен, в замешательстве оглядываясь по сторонам.

— Ха, — усмехнулся я. — Кажется, это магазин «Басс-Про» в Болингбруке. Что ж, не лишено логики.

— Я не об этом. — Она мотнула головой и ткнула рукой, указывая. — Смотри.

Я проследил ее взгляд, прикованный к большим часам на дальней стене магазина.

Стрелки показывали ровно полдесятого.

Тридцать минут спустя намеченного времени выступления.

— Как такое возможно? — возмущалась Сьюзен. — Мы же пробыли там максимум полчаса, не больше. Смотри, мои часы показывают всего два.

Сердце у меня тревожно подпрыгнуло в груди и забилось быстрее.

— Блин-тарарам. Об этом я даже не подумал.

— О чем?

Я двинулся к выходу. Сьюзен сунула свою палицу за полку с товарами и поспешила за мной. Вид у нас, наверное, был тот еще: оборванный, перепачканный, израненный. Редкие поздние покупатели косились на нас, однако подходить, похоже, побаивались.

— Время здесь и в Небывальщине может идти с разной скоростью, — объяснил я. — Помнишь все эти истории про попавших на ночь в страну фей и проснувшихся в новом столетии? Все как раз из-за этого. — Тут в голове у меня щелкнуло, вставая на место, еще звено логической цепочки. — Ох, — сказал я. — Ох, черт.

— Что? — не поняла Сьюзен.

— Нам до Чичен-Ицы три часа, — тихо ответил я. — Мы не доберемся туда до полуночи. — В желудке у меня возникла свинцовая тяжесть, и этим же свинцом как будто нагрузили плечи. Я низко опустил голову, болезненно скривив рот. — Мы опоздали.

(обратно)

Глава тридцать восьмая

— Нет, — яростно возразила Сьюзен. — Нет. Забудь про чертово время по Гринвичу, Гарри. Эти твари проводят свои ритуалы не по часам. Они сверяют время по звездам. Мы знаем время лишь приблизительно. Все может произойти и после полуночи.

«Все могло произойти и за полчаса до полуночи», — подумал я, но говорить этого не стал. Я просто кивнул. Она говорила дело. Ну, не то чтобы все именно так и обстояло, но логика в ее словах все-таки имелась. Я заставил себя игнорировать тихий пораженческий шепот у меня в ушах.

— Верно, — согласился я. — Тогда пошли, на максимальной скорости. Надо вернуться в Святую Марию и забрать оттуда всех остальных.

Сьюзен кивнула.

— Полчаса на дорогу, если пробок не будет.

— И если у тебя машина, — добавил я. — Которой у нас нет.

Губы Сьюзен скривились в недоброй улыбке.

— Нам повезло. Вон целая стоянка, бери любую.

Я отворил Сьюзен входную дверь магазина, следом за ней вышел на тротуар и едва не угодил под колеса изумрудно-зеленого лимузина-стретча. Хвостовые плавники, длинный капот и блестящая хромированная решетка радиатора выдавали в нем изделие экстравагантного периода, последовавшего за окончанием Второй мировой. Заскрежетав тормозами, лимузин остановился, из него выскочил водитель в безукоризненном черном костюме и поспешил к ближайшей от нас дверце. Роста водитель был среднего, худ, юн и достаточно хорош собой, чтобы преуспеть в модельном бизнесе — точнее, настолько, что я мгновенно заподозрил в нем не человека.

Не успел я подумать этого, как вдруг увидел юного нобля из сидхе в его истинном обличии: в изумрудно-зеленом с лиловым отливом мундире и плотно обтягивающих лосинах. Ярко-желтая как солнце шевелюра была заплетена в длинную, ниже пояса косу, и взгляд его кошачьих янтарных глаз пронизывал насквозь. Увидев, как я таращу на него глаза, он отвесил мне шутливый поклон (скорее намек на поклон) и отворил дверцу лимузина.

Из глубины салона на нас неодобрительно смотрела Леанансидхе.

— Ну наконец-то, дитя мое. Какое безумие заставило тебя нанести визит вежливости Охотнику? Он давно уже таил на тебя обиду. Разве ты не знал, что из этого следует?

Сьюзен напряглась и отступила на шаг. Моя крестная заметила это и одарила ее ослепительной улыбкой.

— Не бойся, полудитя. У меня нет причин удерживать тебя — если, конечно, ты сама не пожелаешь посмотреть, к чему это приведет. — Она покосилась на ночное небо, почти неразличимое в отсветах городских огней. — Впрочем, нам в любом случае пришлось бы перенести удовлетворение подобного любопытства на другой раз.

— Крестная, — пробормотал я, продолжая таращить глаза. — Какая у вас… большая машина.

Она отмахнулась.

— Лучшая, чтобы отвезти тебя в Дом Скорбящей Матери, дабы мы выступили на дело, дитя мое. Гленмейл, помоги им, будь так добр. Мы едем наперегонки со временем.

Молодой сидхе галантно пригласил нас в салон лимузина, предложив мне при этом опереться на его руку.

Я насупился (заработав еще один издевательский поклон) и помог сесть в машину Сьюзен. Сам я забрался без посторонней помощи, и очень скоро мы уже сидели на диване лицом против хода, а моя крестная и молодой сидхе выруливали со стоянки на пятьдесят пятое шоссе.

— Просто удивительно, — заявила Леа, неодобрительно глядя на меня. — Вид у тебя не лезет ни в какие рамки приличий.

Я удивленно посмотрел на нее, потом опустил взгляд на себя самого. Ну да, ничего не скажешь. Я весь перемазался гноем, а потом вывалялся в пыли и обломках, из порезанной руки еще шла кровь, что не улучшало моего внешнего вида. От джинсов осталось грустное воспоминание, футболка не подлежала восстановлению и даже плащ перепачкался как черт знает что. Сьюзен тоже выглядела не лучше.

— Я ведь не на званый обед собираюсь, крестная, — заметил я.

— Это, полагаю, зависит от того, кто победит, — сухо заметила она, осмотрела меня с ног до головы и покачала головой. — Нет. Нет, это никуда не годится. В конце концов, моя королева должна блюсти свою репутацию. Твоя первая работа в должности Зимнего Рыцаря требует внешности, чуть менее… постапокалиптической. — Она смерила критическим взглядом Сьюзен. — Гм-м-м. И твоей сожительнице тоже нельзя срамить ни тебя, ни — через тебя — королеву.

Я поперхнулся.

Сьюзен возмущенно выгнула бровь.

— Его сожительнице?

— Его любовнице, матери его ребенка… Как еще назвать ту, на которой он не женат? Полагаю, дорогая, что слово вполне уместно. — Она небрежно махнула рукой. — Слова… Ля! Посмотрим-ка.

Она задумчиво дотронулась пальцем до кончика носа, глядя на меня. Потом кивнула.

— Начнем с шелков.

Она пробормотала что-то себе под нос, провела рукой у меня над головой, и моя одежда зашевелилась, словно до сих пор меня обволакивал какой-то плоский зверь, только ему не хватало позволения проявить свою сущность. Отвратительное, признаюсь вам, ощущение, и я больно ушибся башкой о крышу лимузина, подпрыгнув от неожиданности.

Держась руками за ушибленную макушку, я испепелил свою крестную взглядом.

— Мне не нужна помощь, — буркнул я.

— Гарри, — сдавленным голосом произнесла Сьюзен. Она смотрела на меня, широко раскрыв глаза.

Я опустил взгляд и обнаружил, что одет с головы до пят в шелка. Футболка превратилась в пышную рубашку из темно-серого шелка, поверх нее красовался довольно-таки длинный черный жилет, расшитый аметистами, зелено-голубыми опалами и крупным жемчугом. Штаны, само собой тоже из шелка, были белые, в обтяжку, а кожаные башмаки чуть не до колен, повторяли цветом рубашку.

Я смотрел на себя. Потом на Сьюзен.

— Ух ты, — выдохнула Сьюзен. — У тебя… У тебя самая настоящая крестная-фея.

— И я никогда не умела баловать, — добавила Леа, глядя на меня с отсутствующим видом. — Нет, не то. — Она снова взмахнула рукой. — Может, еще немного…

Моя одежда снова зашевелилась. Очень странное это было ощущение, странное и назойливое какое-то, и я снова едва не двинулся макушкой о крышу лимузина.

Минут за пять мы сменили с дюжину нарядов. Викторианский сюртук с пальто, с положенными фалдами. От него отказались в пользу другого шелкового наряда, явно вдохновленного стилистикой имперского Китая. К этому времени в проекте принимала уже активное участие и Сьюзен. Они с Леа увлеченно обсуждали один эксперимент за другим, абсолютно игнорируя все до одного слова, исходящие из моего рта. К седьмому переодеванию, если это можно так назвать, я сдался и перестал даже пытаться высказать свою точку зрения на то, как мне одеваться.

Меня наряжали в стиле самых разных мировых культур и исторических эпох. В какой-то момент я не выдержал и потребовал возвращения моего кожаного плаща, но Леа только шикнула на меня и снова повернулась к Сьюзен.

— Какой наряд больше всего достанет эту сучку? — спросила Сьюзен.

Наконец губы Леа растянулись в улыбке.

— Идеально, — заявила она.

Мои одежды зашевелились еще раз, и я обнаружил, что облачен в богато украшенные доспехи западноевропейского рыцаря пятнадцатого века. Они были черные, изобиловали шарнирными сочленениями, с широкими, узорными наплечниками и совершенно уж безумно украшенной — золотая филигрань и все такое — нагрудной пластиной. По виду этой штуковины казалось, что весит она никак не меньше шести сотен фунтов.

— Кортес носил очень похожие доспехи, — пробормотала Леа. Она внимательно посмотрела на мою голову. — Хотя, нужно еще…

Какая-то тяжесть внезапно навалилась мне на голову. Я терпеливо вздохнул, поднял руку и снял конкистадорский шлем, украшенный в духе остальных доспехов. Я положил его на пол лимузина.

— Я не ношу шапок, — твердо заявил я.

— Балда, — возразила Леа. — Арианна до сих пор патологически ненавидит все европейское, ясно? Именно поэтому она взяла себе в мужья конкистадора.

Я зажмурился.

— Ортегу?

— Ну разумеется, детка, — кивнула Леа. — Любовь и ненависть часто трудно отличить друг от друга. Она завоевала сердце Ортеги, обратила его, вышла за него и на протяжении столетий занималась тем, что раз за разом разбивала ему сердце. Призывала его к себе и снова прогоняла прочь. Отдавалась ему и тут же выцарапывала ему глаза. Она утверждала, что так она поддерживает огонь своей ненависти.

— Тогда ясно, почему он работал в своей чертовой Бразилии, — сказал я.

— Разумеется. Гм-м-м… — Она повела рукой и добавила к моему наряду темно-серую накидку в римском стиле, с завязками на грудной пластине. Еще один взмах руки немного изменил башмаки. Потом она добавила накидке капюшон, потрудилась над золотой отделкой доспехов, сделав ее переливающейся как хамелеон, отчего я приобрел холодный, даже сюрреалистический вид. Накидка удлинилась спереди и подхватывалась теперь алым кушаком. Последним штрихом стало некоторое увеличение доспехов в плечах, что придало мне сходство с футболистом: помнится, в школе мы тоже играли по пятницам.

Я окинул себя взглядом и тряхнул головой.

— Бред какой-то, — заявил я. — Вы сделали из меня тюнингованную версию рыцаря-джедая.

Сьюзен и Леа удивленно посмотрели на меня, потом друг на друга.

— Отдайте мне, черт подери, мой плащ, — пояснил я.

— Эту рванину? — удивилась Леа. — Тебе нужно поддерживать образ.

— И я буду поддерживать его в моем плаще, — упрямо буркнул я.

— Гарри, — укоризненно сказала Сьюзен. — Возможно, ее слова не лишены практического смысла.

Я посмотрел на нее. Потом на свой наряд.

— Практического?

— Первое произведенное впечатление порой является решающим, — настаивала она. — Использованное должным образом, оно само по себе становится оружием. Не знаю, как тебе, а мне нужно все доступное оружие.

— Истинно так, — согласно промурлыкала Леа.

— Ладно. Не вижу, с чего это мой плащ будет портить мой образ. И потом для нас очень важна скорость. Эта фигня будет сковывать движения как черт-те что.

Леа лукаво изогнула углы губ.

— Ой ли?

Я насупился. Потом повел плечами и поерзал на диване. Доспехи оказались упругими, эластичными — настоящие стальные так не смогли бы. Что еще более важно, подвигавшись, я практически не ощущал их веса. То есть вообще. С таким же успехом я мог бы носить легкую пижаму.

— Ни одному смертному не пробить их силой обычного оружия, — спокойно произнесла Леа. — И даже удары от таких созданий, как вампиры Красной Коллегии, они отразят — до определенного момента, конечно. И еще, они, возможно, помогут тебе оградить свой разум от воли Властелинов Ночи.

— Возможно? — переспросил я. — Что значит «возможно»?

— Они обладают древними силами, крестник, — ответила Леа, одарив меня еще одной кошачьей улыбкой. — У меня не было до сих пор возможности помериться своей вновь обретенной силой с ними. — Она еще раз окинула меня взглядом и удовлетворенно кивнула. — Что ж, ты выглядишь в рамках приличий. А теперь, детка, — продолжала она, поворачиваясь к Сьюзен, — посмотрим, что можно сделать для тебя.

Сьюзен перенесла процедуру на порядок легче, чем я.

Правда, пока они этим занимались, я немного отвлекся. Выглянув в окно, я увидел, как мы обгоняем полицейскую машину, словно она стоит на месте — при том, что она неслась со включенными сиреной и мигалками. Должно быть, скорость наша измерялась трехзначной цифрой, так быстро полиция осталась позади.

Патруль копов не обратил на нас внимания, из чего я сделал вывод: Гленмейл, должно быть, спрятал нашу машину за каким-то подобием завесы. Ну, помимо этого, как я заметил, он вел машину в плотном городском потоке с невероятной ловкостью, проводя ее буквально в считанных дюймах от чужих бамперов и крыльев — опять-таки, незаметно для всех остальных. Более того, сидя в салоне, я вообще не ощущал никакого движения. По всем правилам нам полагалось бы биться разными частями тела об окна и крышу, но этого не происходило, словно машина стояла на месте.

В общем, он доставил нас к Святой Марии меньше чем за пятнадцать минут — правда, в процессе этого добавил мне несколько седых волос.

Мы остановились у входа, и Гленмейл распахнул дверцу салона, казалось, в ту же секунду, как машина замерла, хрустнув ручником. Я вылез, низко опустив на глаза капюшон. Тень, падавшая от меня на тротуар, показалась мне неестественно большой и страшной. Странное дело, от этого я почувствовал себя немного лучше.

Я повернулся, чтобы помочь выйти Сьюзен, и рот мой раскрылся сам собой.

Ее наряд был… гм… чертовски возбуждающий.

В первую очередь в глаза бросился золотой головной убор, украшенный перьями и резными нефритовыми штучками, знаки на которых напомнили мне те, что я видел на Каменном Столе. Все это дополнялось мерцающими синими и зелеными самоцветами. На мгновение мне показалось, что ее вампирская составляющая снова берет верх, потому что лицо ее покрылось тем, что я принял за татуировки. Однако уже второй взгляд дал мне понять, что это разновидность макияжа, что-то вроде рисунков хной, довольно примитивных и даже, я бы сказал, дикарских. Орнамент состоял из черных и красных завитков, подчеркивавших ее большие карие глаза.

Собственно же наряд составляло платье из того, что показалось мне мягкой кожей, с разрезами по бокам для легкости движений. Ноги были обуты в подобие мокасин из такого же материала, тоже украшенного перьями. Чисто белый цвет платья и мокасин резко контрастировал со смуглой кожей Сьюзен и позволял любоваться ее мускулистыми руками и ногами.

На белом кожаном поясе висели пустая кожаная кобура и пряжка для крепления ножен. Поверх платья она накинула плащ с капюшоном из перьев, зловеще напоминавший тот, что мы видели в Неваде, — только насыщенных цветов Зимней Династии: ледяного голубого, морского зеленого и закатного лилового.

— Сейчас наверняка скажешь что-нибудь про кордебалет из Лас-Вегаса, — заявила она, подняв на меня взгляд.

Мне потребовалось не меньше секунды, чтобы мои голосовые связки восстановили связь с мозгом.

— Выглядишь совершенно потрясающе, — признался я.

Она улыбнулась в ответ, не сводя с меня своих темных глаз.

— Э… — добавил я. — Правда, с виду оно… не слишком практично.

Леа приняла руку Гленмейла и вышла из лимузина. Пригнувшись, она прошептала что-то Сьюзен на ухо.

Та удивленно приподняла бровь, но кивнула.

— Ла-адно, — протянула она и на мгновение, нахмурившись, закрыла глаза.

И исчезла. То есть совсем исчезла. Не скрылась за практически непроницаемой для взгляда завесой, а просто исчезла.

Моя крестная рассмеялась.

— Так же, как в прошлый раз, детка, только красным.

— Ага, — отозвался из пустоты голос Сьюзен, и она вдруг появилась обратно, широко улыбаясь. — Ого!

— Плащ спрячет тебя не только от глаз, но и от других чувств, детка, — продолжала моя крестная. — И пока ты обута в эти башмаки, твои ноги не оставят ни следа и не произведут ни звука.

— Э… отлично, — вмешался я. — Но мне было бы значительно спокойнее, если бы к этому добавился бронежилет или что-нибудь в этом роде. Так, на всякий случай.

— Гленмейл, — окликнула моя крестная.

Водитель невозмутимо достал из кармана девятимиллиметровый револьвер и практически в упор выстрелил ей в висок. Пистолет рявкнул.

Сьюзен резко дернула головой и пошатнулась, прижав руку к уху.

— Ох! — прорычала она, поворачиваясь к молодому сидхе. — Ах ты сукин сын, так ведь и оглохнуть можно! Еще раз, и я тебе глаза на жопу натяну!

Вместо ответа сидхе с нечеловеческим изяществом наклонился, подобрал что-то с земли и продемонстрировал — сначала Сьюзен, потом мне.

Это оказалась пуля. С расплющенным наконечником, из-за чего она стала похожа на маленький гриб.

Мы оба, скажем так, вытаращили глаза.

Леа развела руками.

— Фея-крестная, — невозмутимо сказала она.

Я ошалело покачал головой. У меня ушел не один год на то, чтобы разработать, изготовить и усовершенствовать защитные заговоры для моего кожаного плаща, но и так защита ограничивалась непробиваемостью кожи. Леа же обеспечивала своими чарами неуязвимость всего тела.

Я вдруг ощутил себя жалким дилетантом. Что ж, возможно, иногда оно и полезно.

И тут я, нахмурившись, тряхнул головой. Дары моей крестной обладали невероятной мощью — однако вселенная редко дает тебе что-то задаром. Это так же верно в отношении магии, как и физики. Потратив несколько лет напряженного труда, я, возможно, повторил то, на что способны подарки Леа. Сидхе работают с той же магией, что и я, хотя отношения у них с ней совсем другие. Однако же столько энергии в одной точке означало, что где-то в другом месте ее стало ровно на столько же меньше. Или что за это рано или поздно придется заплатить.

Скажем, долголетием.

— Крестная, — поинтересовался я. — Как долго будут работать эти ваши дары?

Ее улыбка сделалась немного печальной.

— Ах, детка. Я же крестная-фея, не так ли? Такие штуки длятся сравнительно недолго.

— Только не говорите мне, что до полуночи.

— Ну конечно, нет. Я же не из Летних! — Она возмущенно фыркнула. — До полудня.

Что ж, не лишено логики. Моих чар для плаща хватало на несколько месяцев, и я рассчитывал в следующий раз растянуть их действие на год с лишним. Дары моей крестной питались той же энергией, сила их была неизмеримо выше — значит, и срок действия на порядок уступал моему. Моя самооценка несколько восстановилась.

— Леа, — спросил я. — Вы мою сумку захватили?

Гленмейл открыл багажник и протянул мне сумку, сбоку которой были приторочены Мечи в ножнах. Я взял ее и кивнул.

— Спасибо.

Он с улыбкой поклонился. Я испытывал сильный соблазн дать ему на чай и посмотреть, что будет дальше, но с сокрушением вспомнил, что кошелек остался в синих джинсах и теперь предположительно сделался частью нового наряда. Возможно, он должен был вернуться в полдень завтрашнего дня — если, конечно, я останусь к тому времени жив, чтобы еще нуждаться в джинсах и кошельке.

— Я подожду здесь, — сказала Леа. — Когда вы будете готовы ехать ко входу на первую Тропу, Гленмейл отвезет нас туда.

— Отлично, — кивнул я. — Идемте, принцесса.

— С удовольствием, сэр Рыцарь, — откликнулась Сьюзен, весело сощурив глаза. Я взял ее под руку, и мы вошли в церковь.

(обратно)

Глава тридцать девятая

Дверь охранял Саня. Он широко распахнул ее перед нами и одобрительно посмотрел на Сьюзен.

— Случаются дни, — заметил он, — когда мне нравится моя работа.

— Идем, — сказал я на ходу. — Времени в обрез.

Саня в буквальном смысле слова щелкнул каблуками, взял Сьюзен за руку и галантно поцеловал ее чуть ниже запястья. Балда здоровая.

— Ваша красота превыше всех сравнений, леди.

— Спасибо, — улыбнулась Сьюзен. — Но нам правда надо спешить.

Я закатил глаза и направился дальше.

В гостиной шел негромкий разговор. Когда я вошел, все замолчали. Я задержался у двери и окинул взглядом всех, кто собирался помогать мне вернуть дочь.

Молли сидела, одетая в свой боевой наряд. Рубаха в нем состояла из туго сплетенных металлических звеньев, каждое из которых изготовила ее мать из титановой проволоки. Получившаяся в результате кольчуга надевалась между двумя длинными кевларовыми бронежилетами. Все это, как правило, носилось под какой-нибудь верхней одеждой — в данном случае светло-коричневым пожарным комбинезоном. Волосы свои — надо же, естественного каштанового цвета! — она собрала в тугую косичку на затылке, а на столе рядом с ней красовался хоккейный шлем. Вооружение ее составляли с десяток мелких приспособлений для фокусировки, которым я ее научил — ни одно из них не предназначалось специально для боя. Лицо Молли немного побледнело, голубые глаза внимательно следили за происходящим.

Рядом с ней сидел Мыш — то есть сидел до моего появления. Он встал, подошел ко мне и ткнулся в меня носом. Я опустился на колени и потрепал его за ушами. Мой пес вильнул хвостом, но и только; судя по серьезному взгляду, он понимал, что ситуация невеселая.

Далее следовал Мартин в простых черных армейских штанах, черной рубахе с длинными рукавами и жилетом-разгрузкой — все наверняка купленные на армейской распродаже или в оружейном магазине. Я застал его в процессе чистки и осмотра двух комплектов оружия, состоявшего из автомата, дробовика и тяжелого пистолета каждый. В ножнах на поясе висел мачете. Еще один такой же тесак лежал в нейлоновом чехле на столе рядом с набором для заточки. Мартин даже не посмотрел на меня, полностью сосредоточившись на пистолете, который кончал чистить.

На противоположном от Молли краю столика, по соседству с амуницией Мартина стояла маленькая шахматная доска с фигурами. За ней сидел мой брат, отделенный от Молли Мартином (а также поздоровавшимся со мной и вернувшимся на место Мышом). Его одежду составляли дорогие на вид шелковые брюки и кожаный жилет — и то, и другое, само собой, белого цвета. На поднятой створке наполовину разложенной раскладушки висел пояс с пистолетом и мечом с необычным, вогнутым клинком — старинной испанской фалькатой. Томас лениво развалился на раскладушке, наблюдая из-под прищуренных век за своим соперником.

Мёрфи была одета примерно так же, как Мартин, только в более поношенную и лучше сидящую одежду. Вообще-то на людей роста Мёрфи обмундирование не шьют, поэтому в магазинах она закупается не так часто. У нее есть свой старый кевларовый бронежилет и кольчуга, которую ей подарила на прошлое Рождество Черити в благодарность за то, что Мёрфи рисковала своей жизнью ради спасения Молли. Впрочем, на сегодняшнее дело она собралась идти в обычном жилете-разгрузке, в карманы которого напиханы сегменты керамической брони. На бедре у нее красовался автоматический пистолет, а у стены стоял причудливый, угловатый пистолет-пулемет, всегда напоминавший мне скорее коробку шоколадных конфет, а не оружие. Мёрфи, задумчиво нахмурившись, склонилась над шахматной доской. Она двинула ладью в самую гущу вражеских фигур и только после этого повернулась ко мне.

Ей хватило одного взгляда, чтобы прыснуть со смеху.

Этого оказалось достаточно, чтобы перестали сдерживаться все остальные — точнее, все кроме Мартина, который, казалось, вообще никогда не замечал присутствия других людей. Следом за Молли заржал Томас, и даже Мыш разинул пасть в собачьей ухмылке.

— Ха-ха, очень смешно, — буркнул я, проходя в комнату, чтобы Сьюзен и Саня тоже смогли войти. Над нарядом Сьюзен почему-то никто не смеялся. Мне показалось, что подобная несправедливость могла бы стать знаковой в ряду всех моих житейских несправедливостей, но развивать эту мысль было некогда, да я и не стал бы лезть со своими заключениями до тех пор, пока у меня над головой не загорится лампочка.

— Ну, — сказала Мёрфи, дождавшись, пока стихнет смех. — Я рада, что вы выбрались благополучно. Что, потом по магазинам пробежались?

Я покачал головой:

— Не совсем. Ладно, ребята, слушайте сюда. Время поджимает. Что еще нам удалось узнать о месте?

— Мат в шесть ходов, — сказала Мёрфи Томасу, достала из-под стула папку и протянула ее мне.

— Как скажете, — лениво протянул Томас.

Я смерил его взглядом и открыл папку. Внутри обнаружилось довольно много страниц: аэрофотосъемка и спутниковые снимки развалин.

— Неплохо, — хмыкнул я. — Откуда ты это достала?

— Интернет, — невозмутимо ответила Мёрфи. — У нас естькое-какое представление о том, где они собираются все проводить и какие меры безопасности для этого необходимы, но прежде чем обсуждать пути подхода, нам надо знать, где мы выйдем с Тропы.

Я провел пальцем по маминому камню и проверил все еще раз. Потом стал перебирать карты, пока не нашел одну подходящего масштаба, взял со стола шариковую ручку и поставил на карте крестик.

— Здесь. Это примерно в пяти милях к северу от пирамид.

Томас негромко присвистнул.

— Что? — спросил я. — Не одолеешь пяти миль?

— Пять миль по тротуару запросто, — ответил Томас. — Пять миль через джунгли — немного другое дело.

— Он прав, Дрезден, — подал голос Мартин. — И к тому же ночью.

Томас развел руками.

— Я бывал немного в джунглях, — сказал Саня, всматриваясь в карту. — А там очень густые заросли?

— Хуже, чем в низовьях Амазонки, лучше, чем в Камбодже, — спокойно ответил Мартин.

Саня хмыкнул. Томас брезгливо поморщился. Я постарался сделать вид, будто Мартин снабдил меня весьма ценной информацией, и искренне удивился, когда Томас с Саней повели себя точно так же.

— Сколько потребуется времени, Мартин? — спросил я у него.

— Два часа, это минимум. Может, больше, это как сложится.

Я хмыкнул и покачал головой.

— Посмотрим, не сможет ли Леа помочь нам с этим, — сказал я.

В комнате воцарилась тишина.

— Гм… — произнесла Мёрфи. — Эта твоя безумная фея-крестная? Та самая Леа?

— Гарри, вы же говорили, что она опасна, — не выдержала Молли.

— И у меня до сих пор шрам в подтверждение этого, — поддержал ее Томас.

— Да, — тихо сказал я. — Она могущественна, и она безумна по всем нормальным меркам, и в настоящий момент она играет с нами в одной команде. Поэтому мы воспользуемся ее помощью.

— Мы ведь воспользуемся, правда? — с ухмылкой спросил Саня.

— Он рассказал нам, что Тук говорил про Мэб, — мягко произнесла Молли.

Последовала долгая пауза.

— Ты пошел на сделку, — сказала Мёрфи.

— Да, пошел. Ради Мэгги. — Я окинул комнату взглядом. — Я остаюсь собой, пока эта история не закончится. Это одно из условий сделки. Если кто-нибудь здесь хочет позубоскалить насчет меня и Сьюзен, делайте это сейчас. В противном случае вы свободны держать свое мнение на этот счет при себе. У моей дочери нет времени на наши дебаты касательно этической стороны моего выбора, тем более, что это, черт подери, вообще вас не касается.

Я снова обвел комнату взглядом.

— Я иду, — сказал Саня. — Кто еще с нами?

Мыш чихнул.

— В тебе я не сомневался, — заверил я его. Он вильнул хвостом.

— Я, естественно, — сказал Мартин.

Мёрфи кивнула. Молли тоже. Томас закатил глаза.

— Отлично, — кивнул я. — У Леа, возможно, имеется способ ускорить переход.

— Лучше бы имелся, — заметил Томас. — Время поджимает.

— Мы успеем туда вовремя, — убежденно заявил Саня.

Я кивнул.

— А еще я прошу двоих из вас оказать мне честь, — сказал я.

Я поставил сумку на пол и отвязал от нее «Фиделаккиус». Гладкая деревянная рукоять древнего меча-катаны ничем не отличалась по фактуре от ножен, так что убранный в них клинок выглядел совершенно безобидно, напоминая чуть изогнутую трость, только без набалдашника. Сам клинок был подобен остротой бритве. Помнится, как-то раз я в качестве эксперимента уронил на него пластиковую соломинку для коктейля. Падения с высоты в пять-шесть дюймов хватило, чтобы соломину перерубило напополам.

— Кэррин, — произнес я и протянул ей Меч.

Санины брови взлетели только что не к потолку.

— Я… Мне ведь предлагали уже этот Меч, Гарри, — тихо сказала она. — С тех пор ничего не изменилось.

— Я не прошу тебя принять мантию Рыцаря, — так же тихо ответил я. — Я хочу доверить его тебе на сегодняшнюю ночь, на один бой. Этот меч изготовлен, чтобы сражаться с силами тьмы, а уж тьмы там сегодня будет в достатке. Возьми его. До тех пор, пока моя дочка не окажется в безопасности.

Мёрфи нахмурилась.

— Он имеет право поступать так? — спросила она у Сани.

— Имеете? — спросил Саня, глядя на меня.

— Мне доверили хранение Меча, — спокойно ответил я. — Так что я делаю именно то, что мне положено делать. А кому еще, скажите, выбирать в меру способностей носителя Меча?

Саня обдумал это и пожал плечами.

— По мне, так это вполне очевидно. Доверив вам Мечи, вам предоставили и право выбора. Одна из таких штук, которые не произносят вслух, но всем ясно, что это именно так.

Я кивнул.

— Мёрф. Если пользоваться Мечом ради правого дела и в здравом уме, он не представляет опасности. Только ты можешь знать наверняка, что это — ради правого дела. Но я прошу тебя. Возьми его. Помоги мне спасти дочь, Кэррин. Пожалуйста.

Мёрфи вздохнула.

— Нечестно играешь, Гарри.

— Ни капельки, — возразил я. — В таких делах — ни за что.

Мёрфи помолчала еще секунду. Потом встала, подошла ко мне и взяла у меня из рук Меч. К ножнам крепилась лямка из выцветшей ткани, так что меч можно было носить на плече или наискось, на спине. Мёрфи закинула лямку на плечо.

— Что ж, буду носить. Если мне покажется правильным, использую по назначению.

— Только об этом тебя и прошу, — сказал я и отвязал от сумки «Амораккиус», длинный, европейского типа меч с эфесом как у крестоносцев и простой, обмотанной проволокой рукоятью.

И повернулся к Сьюзен.

Она изумленно уставилась на меня, потом медленно покачала головой.

— В последний раз, когда я прикасалась к чему-то подобному, — сказала она, — я получила такой ожог, что целых три месяца заживал.

— Одно дело тогда, — возразил я. — Другое дело теперь. Ты делаешь то, что делаешь, потому что любишь дочь. Если ты не будешь забывать об этом, Меч не причинит тебе вреда, — я протянул ей Меч рукоятью вперед. — Коснись его рукой.

Сьюзен повиновалась так медленно, словно рука делала это против ее воли. В последний момент она заколебалась. Потом пальцы сомкнулись на рукояти.

И все. Ничего не произошло.

— Невинным он вреда не причиняет, — тихо произнес я. — Поклянись использовать его в благих целях, чтобы вернуть дочь. Поклянись, что будешь беречь Меч и добровольно вернешь его после того, как он исполнит свою задачу. И я не буду видеть причин, мешавших бы тебе носить его.

Она встретилась со мной взглядом и кивнула:

— Клянусь.

Я кивнул в ответ и отпустил Меч. Сьюзен выдвинула его на пару дюймов из ножен. Клинок сиял; сталь его казалась отполированной до зеркального блеска. Когда Сьюзен пристегнула ножны к поясу, Меч смотрелся у нее на бедре как влитой.

Должно быть, моя хитроумная крестная подумала и об этом.

— Надеюсь, Всевышний не обидится, если я захвачу и более современное оружие, — заметила Сьюзен. Она подошла к столу, сунула в кобуру один из револьверов Мартина, а потом прибавила к нему и автомат.

Саня последовал ее примеру и взял дробовик с раздвижным телескопическим прикладом.

— Если Он существует, — с улыбкой сказал он. — Он никогда не выказывал мне своего неодобрения на этот счет. Da. Пока все идет как надо.

Томас коротко хохотнул.

— Семеро нас против Красного Короля и чертовой дюжины его могущественнейших ноблей, и все как надо?

Мыш чихнул.

— Восемь, — поправился Томас, подумал, закатил глаза и поправился еще раз: — И с сумасшедшей феей смерти будет девять.

— Прямо как в кино, — кивнул Саня. — Ставлю на Леголаса.

— Вы шутите? — ухмыльнулся Томас. — Леголас, несомненно, я. А вы… — Он задумчиво нахмурился, глядя на Саню, потом на Мартина. — Ну, он — Боромир, а вы — явно Арагорн.

— Мартин слишком кислый, он больше похож на Гимли. — Саня ткнул пальцем в Сьюзен. — Вот ее меч похож на тот, что у Арагорна.

— Арагорн бы позавидовал ее внешности, — парировал Томас.

— А как насчет Кэррин? — спросил Саня.

— Что, если… Гимли? — задумчиво протянул Томас. — Она довольно…

— Еще одно слово, Рейт, и мы с тобой враги, — негромко, ровным голосом произнесла Мёрфи.

— Крута, — обиженно сказал Томас. — Я собирался сказать, «крута».

Пока все дурачились, Мартин закончил возиться с оружием, встал, подошел ко мне, посмотрел на помеченную мною карту и кивнул. Дискуссия тем временем продолжалась — при активной поддержке Молли на роль Гимли претендовал теперь Мыш как самый низкорослый, самый мускулистый и самый волосатый.

Мартин коротко рассказал мне все, что они узнали о мерах безопасности в районе развалин.

— Вот поэтому мы зайдем с этой стороны, — сказал он, ткнув пальцем в восточную оконечность древнего города, где возвышались ряды колонн. — Когда-то на них опиралась крыша вспомогательных помещений главного храма. Сейчас, — продолжал Мартин, — джунгли поглотили почти всю эту часть комплекса. Освещать все будут исключительно факелами, так что мы сможем перемещаться более или менее незаметно. Там много теней.

— Из чего следует, что там расставят охрану, — заметил я.

— Верно. Их придется снять. Это возможно. Если мы не будем высовываться из галерей, нам удастся подойти ближе чем на двести футов к основанию храма. Мы полагаем, ритуал будет проводиться именно там. В храме.

— Ну да, многие храмы строились в узлах пересечения магических жил, — кивнул я и еще раз всмотрелся в карту. — На протяжении двух сотен футов многое может случиться. Даже если двигаться быстро.

— Да, может, — согласился Мартин. — И если наши источники говорят правду, вокруг около тысячи различных лиц.

— Тысяча вампиров? — переспросил я.

Мартин пожал плечами.

— Многие из них вампиры. Другие — их личная охрана. А еще… высокопоставленные слуги, как их можно назвать. Вроде нас со Сьюзен. Возможно, еще пехота из смертных, чтобы поддерживать процесс жертвоприношений.

— Жертвоприношений? Во множественном числе?

Мартин кивнул.

— В старые времена церемонии Красной Коллегии растягивались на несколько дней, при этом жертвы приносились каждые несколько минут. Я думаю, до начала ритуала к смерти приговорены сто или двести других жертв.

Я не поежился, но это стоило мне определенных усилий.

— Угу. Для раскочегаривания, так сказать. Возможно, они этим уже занимаются.

— Да, — подтвердил Мартин.

— И что нам нужно?

— Диверсия, — сказал Мартин.

Я кивнул.

— Чтобы все смотрели в одну сторону. За это время Сьюзен, Леа и я врываемся в храм и отбиваем девочку. А потом все бежим укрыться в убежище отца Фортхилла, на освященную землю.

— Они поймают нас задолго до того, как мы одолеем это расстояние.

— Вы когда-нибудь пытались преследовать фэйре ночью в лесу? — сухо спросил я. — Уж поверьте. Если нам только удастся оторваться от них, дальше все будет проще.

— Почему не бежать сразу в потусторонний мир? — спросил Мартин.

Я покачал головой:

— Не получится. Столь древние и могучие твари наверняка знают все тамошние ходы и выходы — включая прилегающие к ним регионы Небывальщины. Я бы не стал биться с ними на этом поле, если только другого варианта не останется. Бежать будем в церковь. — Я ткнул пальцем в место, где маленьким крестиком обозначалась церковь — в маленьком городишке в двух с небольшим милях от Чичен-Ицы.

Мартин изобразил подобие улыбки.

— Неужели вы всерьез верите, что приходская часовня выдержит натиск Красного Короля?

— Придется исходить из этого, Мартин. Ну, и потом, мне кажется, приходскую церковь, которую защищают все три Меча, двое членов Белого Совета и одна из старших волшебниц Зимней династии, будет не так легко одолеть. Все, что нам нужно, — это продержаться до рассвета. Потом им придется ретироваться в джунгли.

Мартин с минуту подумал над этим.

— Что ж, может и получиться.

— Угу. Может, — согласился я. — Надо двигаться. Нас ждет машина.

— Хорошо.

Мартин покосился на Сьюзен и кивнул. Потом сунул в рот два пальца и свистнул. Оживленная дискуссия разом стихла.

— Машина ждет, — объявил он.

— Пошли, ребята, — негромко сказал я. — Большая такая зеленая машина.

Все разом посерьезнели и принялись застегивать на себе амуницию.

Первой вышла Сьюзен — удостовериться, что с Леа все в порядке, за ней потянулись остальные. Последним шел Саня.

— Саня, — окликнул я его. — Мне-то какая роль досталась?

— Сэм, — коротко ответил он.

Я удивленно заморгал.

— А не… Ох, ведь совершенно ясно, кем я должен был бы стать.

Саня пожал плечами:

— Даже и спора не было. Гэндальфа отдали вашей крестной. А вам — Сэма. — Он шагнул за порог, но задержался. — Гарри, а вы-то сами книгу читали, а?

— А то! — обиделся я.

— Ну, тогда вы могли бы и знать, что настоящий герой в ней — Сэм. Что ему повстречались такие сильные и страшные враги, каких он и представить себе не мог, и что бился он с ними отважно. Что он один пошел в чужую, черную страну, взял штурмом вражескую крепость и устоял перед самым жутким соблазном этого мира, спасая своего лучшего друга. И что в конце концов его, и только его действия помогли свету одолеть тьму.

Я подумал над этим.

— Ох, — только и сказал я.

Он хлопнул меня по плечу и вышел.

Он не упомянул другой сюжетной линии. Той, в которой вместе с героями шел и десятый участник экспедиции. Искалеченное создание, которое подвергалось всем тем же опасностям и испытаниям, которое всего один раз сделало неверный выбор, приняв могущество, неподвластное его воображению, — и превратившееся в результате этого в слабоумного, жалкого типа. Впрочем, в конце концов и он сыграл свою роль в победе над тьмой.

Вот только роль его ему наверняка не нравилась.

Я тряхнул головой и выругал себя. Нашел время размышлять над какой-то чертовой книжкой. О мире черного и белого… ну, еще чуть-чуть серого — так или иначе, о мире, в котором хороших парней можно отличить от плохих парней, напрягши извилины на секунду-другую.

Тогда как сейчас мне плевать было на хорошее и плохое. Я всего-то хотел вернуть девочку живой и здоровой.

И плевать, хороший я или плохой. Главное — вернуть Мэгги.

Я взял сумку, вышел из церкви и, низко надвинув на глаза капюшон, зашагал к лимузину моей извращенки-крестной.

Уж если я направлялся в Ад, по крайней мере я делал это с шиком.

(обратно)

Глава сороковая

Места в салоне лимузина хватило всем. То есть я мог бы побожиться в том, что когда мы ехали в церковь, сидений было на порядок меньше. Однако теперь вдоль стен тянулись диваны, и все сидели, почти не толкая друг друга локтями, пока Гленмейл брал штурмом чикагские улицы.

— Мне до сих пор кажется, что стоит попробовать атаковать в лоб, — настаивал Саня.

— Идиотское самоубийство, — презрительно отозвался Мартин.

— А фактор внезапности? — не сдавался Саня. — Им же тысячу лет никто не бросал подобного вызова, они не ожидают нас с той стороны. А вы как считаете, Гарри?

— Э… — отозвался я.

И тут вдруг словно ниоткуда, но совершенно отчетливо послышался голос Эбинизера.

— Глаза твои бесстыжие, парень! Куда ты запропастился?

На мгновение я застыл от неожиданности. Я огляделся по сторонам, но никто из сидевших в салоне не реагировал, только моя крестная вздохнула и закатила глаза.

Ну да. Говорильные камни. Собираясь, я сунул свой в сумку, а сумка стояла сейчас у меня на коленях — то есть достаточно близко, чтобы тепло моего тела включило его. По крайней мере достаточно для голосовой связи, без полноценного видеоконтакта, как мы с Эбинизером проделали в самом начале этой заварухи.

— Проклятие и адский огонь, Хосс! — прорычал голос Эбинизера. — Отвечай же!

Я переводил взгляд с Сани на мою крестную и обратно.

— Э… Мне типа надо ответить на звонок.

Саня удивленно уставился на меня. Томас с Мёрфи многозначительно переглянулись.

— Ох, да заткнитесь вы, — буркнул я. — Звонок магический, ясно?

Я закрыл глаза и принялся рыться в сумке, пока не нащупал камень. Мне не слишком хотелось показываться собеседнику в моем нынешнем диком облачении, поэтому я постарался представить свое тело — руки, ноги, плоть — а потом мысленно одел его в свою обычную одежду.

— Видит Бог, парень, если ты не…

Перед моим мысленным взглядом возник Эбинизер в своем обычном фермерском комбинезоне. При одном взгляде на меня он осекся, и лицо его побледнело.

— Хосс? С тобой все в порядке?

— Не совсем, — признался я. — Я тут типа занят одним делом. Что вы хотели?

— Твое отсутствие на собрании неважно сказывается, — довольно резко ответил он. — В Сером Совете есть такие, кто считает, что тебе нельзя доверять. Они относятся к тебе очень, очень настороженно. Не явившись на собрание, ты заявил им, что либо не уважаешь наше дело настолько, что не считаешь для себя нужным показываться, либо что тебе просто не хватает ума и чувства долга для участия в нашем деле.

— Открытое давление редко действует на меня положительно, — сказал я. — Сэр, я ищу одну маленькую девочку. Я могу поиграть в политику Совета, если вы хотите, но только после того, как верну ее домой живой и здоровой.

— Ты нужен нам здесь.

— Девочке я нужнее, — возразил я. — Я понимаю, это не так важно, как спасать Совет от его собственных глупостей. Но видит Бог, я верну ее.

Почти лысая голова Эбинизера побагровела.

— Несмотря на мои приказы противоположного содержания?

— Мы не в армии, а вы не мой вышестоящий начальник, сэр.

— Дерзкий сопляк! — рявкнул он. — Вытащи наконец голову из жопы и посмотри на мир открытыми глазами, пока тебя не укокошили!

— При всем моем уважении, сэр, идите к черту, — огрызнулся я в ответ. — Вы полагаете, я не знаю, как опасен мир? Я?

— Я полагаю, ты делаешь все, что в твоих силах, чтобы отдалиться от единственных людей, кто мог бы поддержать тебя, — сказал он. — Ты ощущаешь вину за что-то. Я это чувствую, Хосс. Ты считаешь, что недостоин общества из-за того, что наделал. — Лицо его потемнело еще сильнее. — В мои годы я наворотил такого, что у тебя бы волосы дыбом встали. Возьми себя в руки. Подумай.

— После того как освобожу девочку.

— Да ты хоть знаешь, где она?

— В Чичен-Ице, — ответил я. — Ее хотят сделать главным блюдом на ритуале Красной Коллегии, и произойдет это через пару часов.

Эбинизер резко выдохнул, словно я врезал ему посохом по животу.

— В Чичен-Ице?.. Там мощный узел. Один из мощнейших в мире. Красные не использовали его уже… Со времен Кортеса, пожалуй.

— Угу, узел, — подтвердил я. — Графиня Арианна собирается убить ее и использовать эту энергию для кровного сглаза. Против Сьюзен и меня.

Эбинизер открыл было рот, но не произнес ни звука, а только моргал, словно от слишком яркого света.

— Сьюзен и… — Он снова помолчал. — Хосс?

— Я хотел сказать это вам в прошлый раз, — тихо произнес я. — Но разговор пошел не совсем… — Я сделал глубокий вдох. — Это моя дочь. Моя — и Сьюзен Родригес.

— Ох, — выдохнул он едва слышно. Лицо его сделалось совсем серым. — Ох, Хосс.

— Ее зовут Мэгги. Ей восемь лет. Ее похитили несколько дней назад.

Он низко склонил голову и несколько раз молча встряхнул ею.

— Ты уверен? — спросил он наконец.

— Угу.

— К-как давно ты это узнал?

— Примерно через день после ее похищения, — ответил я. — Меня это и самого поразило, как черт знает что.

Эбинизер кивнул, не поднимая взгляда.

— Ты ее отец, и ты ей нужен, — произнес он наконец. — И ты хочешь быть там ради нее.

— Не хочу, — тихо поправил я. — Должен.

— Да-да, — кивнул он. — Не возвращайся в Эдинбург. Мы полагаем, что Арианна занесла туда какую-то заразу во время своего визита. Пока что слегло шестьдесят чародеев, но мы ожидаем дальнейшего распространения. Пока никто не умер, но, чем бы она там их ни заразила, они пока недееспособны — включая Индейца Джо, нашего главного целителя, так что и он заняться этой проблемой не в состоянии.

— Блин-тарарам, — пробормотал я. — Они не просто осуществляют эскалацию агрессии. Они собираются обезглавить Совет одним ударом.

— Угу, — буркнул Эбинизер. — И без Троп, проходящих через Эдинбург, нам потребуется черт знает сколько времени на переброску сил для контрудара. — Он вздохнул. — Хосс, ты ведь чертовски талантлив. Далек пока от совершенства, но за последние годы ты здорово окреп. Держишься в бою лучше большинства, кого я встречал за два последних века. Жаль, что ты сейчас не с нами.

Я не знал, как мне к этому относиться. В том, что касалось открытого мочилова лицом к лицу, Эбинизер считался чемпионом-тяжеловесом. А я один из немногих знал, что он еще и Черный Посох — официально несуществующий мокрушник Белого Совета, обладающий правом нарушать Законы Магии в тех случаях, когда он сочтет это необходимым. Старик сражался почти со всем, с чем можно сражаться и в нашем, и в потустороннем мирах, и он редко делал комплименты чужим способностям.

— Я не могу сейчас идти с вами, — сказал я.

— Да, — уверенно кивнул он. — Делай то, что должен сделать, парень. Все, что нужно, чтобы освободить твою дочурку. Слышишь?

— Угу. Спасибо, сэр.

— Удачи тебе, сынок, — произнес Эбинизер и отключил связь.

Я медленно расслабился и снова оказался в своем теле, на заднем диване лимузина.

— Кто это был? — спросила Молли. Остальные предоставили спрашивать ей — должно быть, она объяснила им принципы связи с помощью говорильных камней. От чего я, наверное, казался не таким сумасшедшим, и все равно я ощущал себя слегка неуютно от того, что она разгласила эту информацию всем в машине. Не то чтобы я считал это особенным секретом, дело в принци…

Я устало провел рукой по лицу. Надо же. Я превращаюсь в моих наставников. Еще немного, и я начну ворчать насчет этих проклятых юнцов с их громкой музыкой.

— Совет, — буркнул я. — Они не помогут. Надо же, сюрприз какой.

Мёрфи вроде бы дремала, но фыркнула.

— Значит, мы предоставлены самим себе.

— Угу.

— Вот и хорошо. Так привычнее.

Леа негромко рассмеялась.

Мёрфи открыла один глаз и одарила Леа решительно ледяным взглядом.

— А что?

— Вы полагаете, это похоже на то, что вы проделывали раньше, — объяснила моя крестная. — Прелесть какая.

Пару мгновений Мёрфи смотрела на нее, потом повернулась ко мне:

— Гарри?

Я привалился затылком к стеклу — так, что капюшон упал мне на глаза. Мёрфи слишком хорошо меня знала, чтобы почувствовать ложь.

— Не знаю, — ответил я. — Там увидим.

Гленмейлу потребовалось меньше двадцати минут на то, чтобы доставить нас в Аврору. Мы высадились в парке — симпатичной такой зоне отдыха местных жителей. Ночью здесь было пусто, даже фонари не горели.

— Пьяный Холм, ребята, — объявил я, вылезая из машины и возглавляя процессию. Я шел большими шагами, оторвавшись от остальных. Однако Мёрфи легкой трусцой догнала меня.

— Гарри, — вполголоса произнесла она. — Твоя крестная?

— Ну?

— Ей можно доверять?

Я нахмурился. Вряд ли она могла видеть выражение моего лица под капюшоном.

— Мне ты доверяешь?

— Как ты думаешь, какого черта я тогда тебя спрашиваю?

Я подумал немного над этим, потом сбавил шаг, чтобы остальные нас нагнали. Все, включая мою крестную.

— Ладно, ребята. Давайте-ка проясним все насчет страшной леди-сидхе. Ей приказано идти со мной и оказывать помощь. Она это и делает. В ее интересах сделать все, чтобы я благополучно выбрался из этой заварушки, и если это ей не удастся, у нее будут крупные неприятности от ее королевы. Пока вы будете оказывать содействие ее стараниям провести меня через все живым и здоровым, она будет вас поддерживать. Как только ей покажется, что вы становитесь помехой в деле выполнения стоящей перед ней задачи, она позволит произойти с вами всяким неприятностям. Возможно, даже сама их устроит. — Я оглянулся на Леа. — Я правильно все изложил?

— Абсолютно правильно, — с улыбкой подтвердила она.

Сьюзен, выгнув бровь, переводила взгляд с меня на мою крестную и обратно.

— И вам ни капельки не стыдно, нет?

— Стыдно, детка, должно быть тем, кто не смог жить согласно тем идеалам, в которые они верили. — Леа небрежно махнула рукой. — Стыд пригнал меня к моей королеве, заставил искать ее помощи. — Длинные и изящные пальцы ее машинально теребили белую прядь в алых волосах. — Однако она показала мне путь к себе, путь посредством боли, и вот я здесь, помогаю моему дорогому крестнику и вам, остальным — до тех пор, пока это не будет противоречить данному мне приказу.

— Леди сидхе, призрачная смерть, — пробормотала Молли. — Теперь повышенная в звании до леди сидхе, безумной призрачной смерти.

Леанансидхе оскалила острые клыки в улыбке, похожей на лисью.

— Милая детка. Такой потенциал. Мы побеседуем с тобой, когда все это закончится.

Я испепелил Леа взглядом; ее это, правда, нимало не смутило.

— Ладно, ребята. Согласно плану, я буду там, где горячее всего. И если кто из вас будет ранен или падет, я вас там не брошу. — Я продолжал пристально смотреть на крестную. — Все, кто идет со мной, вернутся обратно, живыми или мертвыми. Я верну всех домой.

Леа отстала на несколько шагов и вопросительно посмотрела на меня. Потом прищурилась.

— Если они все смогут выйти из этого сами, — сказал я, — мне кажется, это будет куда удобнее, чем если не смогут. Правда ведь, крестная?

Она закатила глаза.

— Невозможное дитя, — сказала она, однако в уголках ее губ угадывался намек на улыбку. Она чуть склонила голову — как фехтовальщик, признающий туше. Я поклонился в ответ: я решил, что разумнее не задевать ее Эго сильнее, чем я это уже сделал.

— Будьте осторожнее, разговаривая с ней, — посоветовал я остальным. — Не предлагайте ей ничего. И не принимайте ничего от нее, даже мелочей, ибо даже безобидные на вид вещи могут впоследствии обернуться против вас. Слова у сидхе обладают реальной силой, а эта женщина — одно из самых опасных созданий во всей Феерии. — Я почтительно склонил перед ней голову. — К счастью для нас. Я думаю, еще до рассвета мы все будем благодарны тому, что она с нами.

— О, — пробормотала Леа, расцветая на глазах. — Пустяки, конечно, но… Надо же, как вырос ребеночек.

— Da, — жизнерадостно согласился Саня. — Я благодарен тому, что она здесь. Впервые в жизни еду на лимузине. Мне уже нравится. И если леди сидхе, безумная призрачная смерть может служить правому делу, мы, носители Мечей, — он сделал паузу, чтобы улыбнуться, — все трое носителей, — еще пауза и улыбка, — примем ее помощь.

— Ты так обаятелен, о рыцарь Меча, — отозвалась Леа, улыбаясь еще более обворожительно, чем Саня. — Мы все так милы нынче. Прошу тебя, не сомневайся в том, что, буде один из Мечей вдруг уронят или утеряют каким-то иным способом, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуть его.

— Саня, — вмешался я. — Будьте добры, заткнитесь.

Он раскатисто засмеялся, поправил на плече ремень от дробовика и действительно промолчал.

Я еще раз сверился с записями моей матери и кивнул — мы подошли к основанию Пьяного Холма.

— Ладно, ребята. Первый переход. Простая прогулка по тропе вдоль речки. Да, не рехнитесь, если вдруг заметите, что вода течет вверх по склону. — Я всмотрелся в воздух над холмом и сосредоточился.

— Что ж, — произнес я скорее себе самому. — А воооооот и мы. Aparturum!

(обратно)

Глава сорок первая

Первый отрезок пути не отличался особой сложностью: прогулка по лесной тропе до текущей задом наперед реки привела нас к менгиру — большому, поставленному вертикально камню (это я для тех, кому надо объяснять, что такое менгир). Я нашел на камне знак — вырезанную пентаграмму вроде той, что я ношу на шее. Вырубали его каким-то маленьким долотом или чем-нибудь в этом роде, и вышел он чуть кривоватым. Это сделала моя мать, чтобы обозначить место перехода.

Я провел по пентаграмме пальцами. Как и мой оберег на цепочке, как и камень, она являлась наглядным доказательством маминого существования. Она действительно жила, и даже если у меня самого не сохранилось о ней никаких воспоминаний, этот невинный маленький значок лишний раз это доказывал.

— Это моя мать вырезала, — тихо произнес я.

Я не смотрел на Томаса, но буквально ощущал его внезапно возросший интерес.

Он помнил ее больше, чем я, но ненамного. Вполне возможно, по части нехватки родительской ласки он переплюнул даже меня.

Я отворил портал на новую Тропу, и мы оказались в пересохшем русле с каменными стенками, тянувшемся параллельно глубокому каналу — возможно, раньше здесь текла вода, но сейчас его забило песком. Было темно и холодно; небосвод сплошь усыпали звезды.

— О'кей, — объявил я. — А теперь пошли.

Я засветил талисман и возглавил отряд. Мартин всматривался в небосвод.

— Гм. Какие созвездия… Где мы?

Я вскарабкался по пологому склону, состоявшему из камня и рыхлого песка, и окинул взглядом бело-серебряную в лунном свете пустыню.

— В Гизе, — ответил я. — Вон там желающие могут разглядеть сфинкса, но экскурсовод из меня никудышний. Идем.

От пересохшего оврага до пирамид было мили две или три, все по песку. Я по-прежнему шагал впереди, перейдя на расслабленную, чуть шаркающую трусцу. Насчет жары мы могли не переживать: близился рассвет, и через час это место обещало превратиться в огромную сковородку на плите, но к тому времени мы должны были уже переместиться дальше. Амулет матери вывел меня прямиком к подножию меньшей и самой потрепанной временем из трех пирамид. Нам пришлось подняться на три яруса, откуда открывался портал на следующую Тропу. Я задержался, чтобы предупредить остальных насчет того, что мы перемещаемся в очень жаркое место, где надо беречь глаза, отворил проход и мы двинулись дальше.

Мы вышли из портала на равнину у подножия огромных пирамид, только не каменных, а из гладкого, отполированного хрусталя. Неестественно большое солнце висело в небе прямо у нас над головами, и свет, отражаясь от хрустальной поверхности земли, преломляясь в пирамидах, больно резал глаза.

— Держитесь подальше вот от тех лучей, — посоветовал я, махнув рукой в направлении нескольких лучей, столь ярких, что по сравнению с ними лазеры Звезды Смерти показались бы чахлыми дилетантами. — Их жара хватит, чтобы расплавить металл.

Я вел свой отряд дальше, вокруг подножия пирамиды, в узкий коридор с… нет, не тенью, и все же света здесь было чуть поменьше. Мы шли так, пока не дошли до следующей вехи — на безупречно-гладкой поверхности пирамиды зияла ниша размером с большой кулак. Там я повернул под прямым углом направо и принялся считать шаги. Очень действовал на нервы свет. Не жар, а именно какой-то запредельный избыток света, от которого начинала поджариваться кожа.

Досчитав до пятисот, я остановился перед очевидным отклонением от нормы: обыкновенным неровным валуном на гладкой хрустальной поверхности. На камне виднелось примитивное изображение человеческого лица.

— Здесь, — произнес я, и моему голосу вторило странное, неестественное эхо, отразившееся непонятно от чего.

Я открыл новый портал, и из полной света пустыни мы шагнули в зябкий туман и разреженный горный воздух. В лицо ударил холодный ветер. Мы стояли на вымощенном каменными плитами дворе. Окружавшие его стены потрескались и во многих местах обвалились; крыша над головами отсутствовала как класс.

Мёрфи запрокинула лицо к небу, где сквозь туман слабо просвечивали звезды, и тряхнула головой.

— Где мы теперь?

— Мачу-Пикчу, — ответил я. — Воду кто-нибудь захватил?

— Я, — хором откликнулись Мёрфи, Мартин, Саня, Молли и Томас.

— Ну, — добавил Томас. — Раз так, я делиться не буду.

Я чувствовал себя дурак дураком.

Саня фыркнул и протянул мне флягу. Я состроил рожу Томасу, сделал несколько глотков и вернул флягу. Мартин дал Сьюзен напиться из своей фляги, после чего убрал ее обратно в карман. Я потащился дальше. От одного края Мачу-Пикчу до другого идти всего ничего, но всю дорогу в гору, а подъем в Андах — совсем не то же, что подъем в Чикаго.

— Хорошо, — объявил я, остановившись у большого кургана, напоминавшего (если прищуриться как следует) ступенчатую пирамиду. Ну, или абсурдно большой свадебный пирог. — Когда я открою этот портал, мы окажемся под водой. Плыть нам всего десять футов, но в темноте. За следующим порталом уже Мексика. — Я ругал себя на чем свет стоит за то время, что мы потеряли в царстве Эрлкёнига. — Шнур альпинистский есть у кого-нибудь?

Саня, Мёрфи, Мартин… ну, в общем, вы представляете себе картину. Меня окружали люди, подготовившиеся на порядок лучше, чем я. При этом у них не было ни супер-пупер подарков от фей-крестных, ни чего другого в этом роде, зато имелись головы на плечах, и это, поверьте, очень хорошо дало мне понять, что важнее.

Мы связались шнуром (все, кроме моей крестной, которая лишь презрительно фыркнула в ответ на предложение привязаться к кучке жалких смертных), я набрал в грудь побольше воздуха и отворил портал.

Записки моей матери об этом переходе не упоминали того, что вода будет холодной. Говоря «холодная», я имею в виду не ту воду, которая идет у вас из крана, когда вы выключаете горячую. Нет, я имею в виду ту, в которой вы оказываетесь, если вдруг захотите поплавать в обществе арктического тюленя, или пингвина, или нарвала, или кого еще такого.

Холод ударил по мне кувалдой, и если я не завизжал от неожиданности, так только потому, что какая-то часть моего мозга помнила: «Я, блин, Зимний Рыцарь!»

Хотя рукам моим больше всего хотелось зябко охватить тело в надежде сберечь хоть немного тепла, я заставил их грести. Гребок. Два. Три. Четыре. Пя… ой! Мой нос врезался в каменную стенку. Я собрал остатки воли и выдохнул слово «Aparturum», вырвавшееся изо рта облаком пузырьков. Из последних сил я отворил портал, и вода хлынула в образовавшийся проем.

Поток скользкой эктоплазмы вынес меня в юкатанские джунгли, а следом, цепляясь за шнур, вывалились и остальные. Бедного Саню, замыкавшего отряд, сбило с ног, словно его спустили в унитаз какого-нибудь ётуна, великана из скандинавских мифов. Из Перу в Мексику за три с половиной секунды.

Я повернулся к порталу закрыть его и остановить поток вываливающейся из него эктоплазмы, но тот все равно успел повалить всю растительность в радиусе десяти футов, от чего вся местная живность потревожено заголосила. Мёрфи выхватила пистолет, а Молли — оба своих жезла, стискивая их побелевшими от напряжения пальцами.

Мартин испустил внезапный грудной рык, и джунгли вокруг нас мгновенно стихли — как выключенные.

Я изумленно посмотрел на Мартина. И не только я — все посмотрели.

— Ягуар, — невозмутимо объяснил он. — Они здесь давно вымерли, но животные этого не знают.

— Ух ты! — с неподдельным, даже детским восхищением протянула моя крестная. — Мне это нравится.

Еще минута у нас ушла на то, чтобы привести себя в порядок. Мокрый Мыш разом сделался вдвое меньше себя обычного. Он непроизвольно чихал, явно набрав воды носом во время короткого заплыва. При каждом чихе он выплевывал целый фонтан эктоплазмы. Примерно в том же состоянии пребывал и Томас, но он, казалось, переживал из-за этого гораздо меньше, чем Мыш.

Я повернулся к Леа:

— Крестная, я очень надеюсь на то, что у вас найдется какой-нибудь способ доставить нас к храму немного быстрее.

— Разумеется, — мурлыкнула Леа, невозмутимая и царственная, несмотря на то что ее волосы и пропитанное слизью шелковое платье прилипли к телу. — Признаюсь, я давно мечтала сделать это. — Она лукаво рассмеялась, махнула рукой, и мой живот свело такой судорогой, словно все до единой колики, которые со мной когда-либо встречались, собрались в баре и сговорились навалиться на меня разом.

Это. Было. Больно.

Я понимал, что упал, и даже смутно осознавал, что лежу на боку, на земле. Я провалялся так по моим подсчетам с минуту, прежде чем боль начала спадать. Я несколько раз охнул, тряхнул головой и медленно поднялся на четвереньки. Потом с усилием остановил взгляд на Леанансидхе.

— Кой черт вы сделали? — спросил я.

То есть, попробовал спросить. Вслух у меня получилось что-то вроде «Грррррбррррр авфф арррр грррр!»

Моя фея-крестная посмотрела на меня и рассмеялась. Даже, я бы сказал, расхохоталась. Она хлопала в ладоши, раскачивалась взад-вперед, кружилась на месте и никак не могла остановиться.

Тут до меня дошло, что случилось.

Она превратила нас всех — кроме Мыша, само собой — в больших, тощих, длинноногих борзых.

— Замечательно! — выдавила из себя Леа, продолжая давиться от смеха. — Пошли, детки! — И с легкостью лани устремилась в гущу джунглей.

Свора собак — нас, в смысле — мгновение стояла, тараща глаза друг на друга.

— Ну и сука, — произнес Мыш на языке, показавшемся мне вполне разборчивым английским.

Все как один уставились на него.

Мыш фыркнул и отряхнул слипшуюся шерсть.

— Давайте за мной, — скомандовал он и побежал за Леанансидхе.

Повинуясь скорее инстинкту, а не его команде, мы бросились вдогонку.

Мне приходилось раз перекидываться, но тогда это происходило с помощью черной магии и заговоренного пояса, который, как я подозреваю, сознательно изготовили с целью добиться эффекта зависимости. Мне потребовалось довольно много времени для того, чтобы избавиться от воспоминаний об этом опыте, о той кристальной ясности чувств, от ощущения переполняющей тело силы, от абсолютной уверенности каждого движения.

Теперь все это снова ко мне вернулось, только на сей раз без застилающей реальность эйфории. Я ощущал все запахи вокруг меня — сотни тысяч новых запахов, которые умоляли изучить их. Я испытывал буквально физическое наслаждение от бега вдогонку другу. Я слышал дыхание и бег остальных, несущихся сквозь ночь, перепрыгивающих через камни и упавшие деревья, продирающихся сквозь кусты и густой подлесок.

Мы слышали топот лапок мелких зверьков, разбегавшихся от нас во все стороны, и я знал — не подозревал, но знал наверняка, — что я быстрее любого смертного животного, даже молодого оленя, уносившегося от нас галопом и одним прыжком перемахнувшего через широкий ручей. Я испытывал острый соблазн погнаться за ним, но ведущий нашу стаю вожак шел по другому следу, и я даже не был уверен в том, что мне удастся куда-то свернуть.

А лучшая сторона этого? Возможно, все мы вместе взятые издавали меньше шума, чем любой из нас, перемещайся он в своем неуклюжем смертном теле.

Пять миль мы одолели не вдвое быстрее, не за час вместо двух.

Это заняло у нас максимум десять минут.

Остановившись, мы услышали бой барабанов. Ровный, монотонный, вгоняющий в транс рокот. Небо к северо-западу от нас посветлело от огней, и воздух переполняли запахи людей, не совсем людей и тварей, при мысли о которых мне хотелось рычать и рвать кого-то как тряпку. Время от времени до нас доносился вампирский вопль, от которого по спине у меня пробегала дрожь.

Леа стояла на стволе упавшего дерева и вглядывалась куда-то вперед. Мыш подошел к ней.

— Гррррррр ррафф арррргггрррраррр! — сказал я.

Мыш недовольно оглянулся на меня и каким-то образом — уж не знаю, движениями ли тела, мимикой или как-то еще — дал мне понять, чтобы я сел и заткнулся, если не хочу, чтобы он подошел ко мне и задал трепку.

Я сел. Какой-то части меня это не очень понравилось, однако, оглядевшись по сторонам, я увидел, что все остальные сделали то же самое, и от этого мне стало немного легче.

— Забавно, — произнес Мыш на том, что звучало как абсолютно ясный английский. — А теперь восстанови их.

Леа опустила взгляд на Мыша.

— Уж не осмеливаешься ли ты давать мне приказы, пес?

— Не твой пес, — возразил Мыш. Ума не приложу, как ему это удавалось. Пасть его при этом не шевелилась. — Восстанови их, пока я не оторвал тебе задницу. В буквальном смысле.

Леанансидхе запрокинула голову и негромко засмеялась.

— Ты далек от источников своей силы, мой милый демон.

— Я живу с чародеем. Я притворяюсь. — Он сделал шаг в ее сторону и недобро оскалил клыки. — Так ты хочешь восстановить их? Или мне убить тебя и вернуть их таким образом?

Леа сощурилась.

— Ты блефуешь.

Одна из тяжелых лап моего пса поскребла по земле, словно он готовился к прыжку, и его рык, казалось… я опустил взгляд. Нет, не казалось. Земля в радиусе нескольких футов от Мыша действительно содрогалась. С клыков его начали падать на землю голубые искры, достаточно частые, чтобы создавалось впечатление, будто у него идет изо рта светящаяся пена.

— Хочешь проверить?

Леанансидхе медленно покачала головой.

— Как Дрезден смог покорить тебя? — спросила она.

— Не он, — возразил Мыш. — Это я его покорил.

Леа удивленно повела бровью, потом пожала плечами.

— Нам надо завершить наше дело, — сказала она. — От этой перепалки никто из нас не выиграет. — Она повернулась к нам и взмахнула рукой. — В любое время, если кому-нибудь из вас захочется сюда, обратно, вам достаточно попросить. Борзые из вас восхитительные, — пробормотала она.

Меня снова захлестнула волна боли; у меня даже кричать сил не было, такой сильной. Миновала относительная вечность, пока она прошла, но зато я снова стал самим собой. Я лежал на боку, задыхаясь.

Мыш подошел и, счастливо виляя хвостом, потыкался носом мне в лицо. Потом обошел меня кругом, пошмыгал носом и принялся подталкивать меня, чтобы я встал. Я поднимался медленно, мне даже пришлось опереться рукой на его широкую мохнатую спину. Очень не хватало мне сейчас доброго крепкого чародейского посоха — хотя бы чтобы на него опираться. Пожалуй, прежде я и не думал, какое психологическое преимущество дает обладание этим резным деревянным дрыном. Но нового придется подождать месяц, если не больше — быстрее такой не изготовить. Мой старый остался в Голубом Жучке и погиб вместе с ним.

Я поднялся на ноги быстрее остальных и пристально посмотрел на своего пса.

— Ты можешь говорить. Как так вышло, что я не слышал этого прежде?

— Потому что ты не умел слушать, — просто ответила моя крестная.

Мыш вильнул хвостом и счастливо привалился ко мне, глядя мне в глаза.

Я опустил руку ему на голову и почесал за ушами.

К черту.

Важные вещи не обязательно высказывать вслух.

Все поднимались на ноги. Пошли по кругу фляги с водой, и я позволил всем перевести дух минут пять или около того. Нет смысла атаковать, если люди не успели отдышаться и даже оружия крепко держать не могут.

Я шепнул кое-что на ухо Сьюзен. Она кивнула, нахмурилась и исчезла.

Вернулась она через несколько минут и так же, на ухо доложила мне о том, что выяснила.

— Ладно, народ, —негромко произнес я. — Собрались.

Я ногой сдвинул листву и ветки в сторону и принялся рисовать пальцем на земле. Мартин подсвечивал мою схему красным фонариком: красный свет не требует привыкания к темноте, и его труднее заметить неприятелю.

— Охрана расставлена по всему периметру большой пирамиды. Девочка скорее всего там, в храме на вершине. Я иду туда. Я, Сьюзен и Леа — зайдем со стороны галереи, вот здесь.

— Я со Сьюзен, — заявил Мартин. — Я привык работать в паре с ней.

Спорить было некогда.

— Значит, я, Сьюзен, Леа и Мартин заходим отсюда. Я хочу, чтобы когда мы подойдем к пирамиде, все смотрели на север. Поэтому я хочу, чтобы вы, остальные, зашли вот отсюда. Вот сюда, где стоит грузовик для перевозки скота, в котором они держат пленников для жертвоприношения. Подойдите поближе и освободите их. Поднимите побольше шума и делайте ноги. Уходите на восток. Там дорога. По дороге дойдете до города. В городе найдете церковь. Все ясно?

Ответом мне были кивки, хотя выражения лиц я бы не назвал особенно довольными.

— Если повезет, это отвлечет у них достаточно сил, чтобы мы смогли захватить храм. И еще, — добавил я. — То, что произошло в Юкатане, останется в Юкатане. Никаких шуточек насчет обнюхивания под хвостом или задирания лап, ничего такого. Никогда. Договорились?

Мне снова закивали, на этот раз не без улыбок.

— Ладно, ребята, — продолжал я. — Так, чтобы вы знали. Я у вас в долгу, друзья, в неоплатном долгу. Спасибо.

— А давай с чувствами потом, — сказала Мёрфи довольно сухим тоном. — Сначала спасательная операция.

— Вот слова истинной леди, — кивнул я и протянул руку. Кто-то положил руку поверх моей, потом еще один, и еще. Мыш подошел и положил лапу поверх всех. И все до одного — ну, может, за исключением моей крестной — явно боялись. Страх проявлялся в дрожи, в учащенном дыхании.

— Удачной охоты, народ, — тихо произнес я. — Пошли.

Мы не успели еще разбиться на две группы, когда кусты затрещали и из них вывалился почти прямо на нас полуодетый человек. Лицо его исказилось от отчаяния, глаза выкатились от безумного страха. Он врезался в Томаса, отлетел в сторону и упал на землю.

Прежде, чем кто-то успел отреагировать на это, из леса в пяти футах от нас вынырнул вампир Красной Коллегии в своем истинном, кожистом обличии. Увидев нас, он застыл от удивления. В следующее мгновение он опомнился и попытался, цепляясь когтями за лесную подстилку, развернуться для бегства.

Я слышал где-то, что нет такого плана, который выдержал бы первое столкновение с врагом.

Это истинная правда.

Вампир испустил визг, от которого заложило уши, а потом разверзся ад.

(обратно)

Глава сорок вторая

Множество событий произошло в считанные секунды.

Мыш ринулся вперед и поймал вампира за ляжку прежде, чем тот успел нырнуть обратно в густой кустарник. Вампир забился и раскрыл пасть для нового вопля.

В руке у Мартина возник пистолет с навинченным на ствол шестидюймовым глушителем. Без малейших колебаний он сделал шаг вбок для верного выстрела и еще в движении нажал на курок. Пистолет издал звук, напоминающий деликатное покашливание, и из шеи у вампира ударила струя крови. Конечности у вампира продолжали дергаться, но визг резко оборвался. Из последних сил вампир попытался прикрыться от Мартина Мышом.

Но и эти попытки потерпели неудачу, когда Томас взмахнул своей фалькатой и снес тому голову с плеч.

Полуголый мужчина посмотрел на нас и выпалил что-то по-испански. Сьюзен ответила ему резким голосом и махнула рукой. Мужчина пробормотал что-то, энергично закивал, повернулся и побежал дальше в темноту.

— Ш-шшшшш! — прошипел я, и все разом смолкли, дав мне прислушаться.

Есть у меня один полезный навык, которому не так трудно научиться. Не знаю, магический он или чисто физиологический — главное, он помогает мне слышать вещи, на которые в обычной обстановке я не обратил бы внимания. Мне показалось, что сейчас самое время прибегнуть к нему.

Долгую секунду я не слышал ничего кроме ровного рокота барабанов.

Потом к нему добавился звук горна, а может, охотничьего рога.

Поднялся хор вампирских воплей, и мне даже не потребовалось какого-то сверхчуткого слуха, чтобы понять: движутся они в нашу сторону.

— Видите? Я же говорил, — с легкой укоризной произнес Саня. — Лобовая атака.

— О Господи, — пробормотала Мёрфи — скорее с отвращением, чем со страхом.

— Он прав, — оборвал ее я. — Наш единственный шанс — ударить изо всей силы. — Времени оставалось, дай Бог, минута, и мозг мой лихорадочно работал в попытках найти решение получше, чем утонуть в лавине вампиров.

— Гарри, — с тревогой сказала Сьюзен. — А как мы это будем делать?

— Мне нужна Леа, — объявил я, стараясь, чтобы голос мой не дрожал. — И Молли.

Молли издала неопределенный звук.

Я повернулся к Сьюзен:

— Атакуем в две волны.

* * *

Мы шли прямо навстречу врагу — вошли в древнюю галерею, обрамленную каменными колоннами, и тут из теней повалили на нас вампиры. Не знаю, как много их там было — больше сотни, меньше миллиона. Я выступил вперед и махнул рукой, скомандовав атаку.

Боевой клич Сани оказался самым громким. Он ринулся на врага, выхватив «Эспераккиус», и клинок засиял ослепительным светом.

Справа от него бежала со своим боевым воплем на врага Мёрфи с «Фиделаккиусом» в руке; ее окутывала аура неяркого голубого света. Слева от него заносила для удара «Амораккиус» Сьюзен — в облаке белого огня. На правом фланге шел в атаку Томас, рядом со Сьюзен — Мартин; оба держали в одной руке клинок, в другой — пистолет.

Первые ряды вампиров смешались при виде яркого света трех Мечей, но и этого не хватило, чтобы остановить всю надвигающуюся орду. Волна черных кожистых тел, когтей, клыков и алчных языков захлестнула нас.

Салаги.

Я все еще стоял впереди, когда орда, столкнувшись с нами, остановилась. Всего на несколько секунд, но и этого хватило, чтобы я коснулся медленной, жуткой силы потока магической энергии, что текла по жиле у нас под ногами.

Храм на верху пирамиды находился в точке пересечения жил, но сами-то жилы разбегались от него во всех направлениях, и одна из них, прямо под нами, буквально вибрировала от мощнейшего потока энергии. Вообще-то, в магии Земли я не слишком силен, и я помнил всего два заклятия, которые можно использовать в качестве боевых.

Зато одно из них было просто супер.

Так вот, я коснулся энергии этой жилы, отчаянно жалея о том, что у меня нет с собой посоха — с ним бы это было на порядок легче. Я ощущал магию Земли у себя в голове, ощущал ее вибрацию сквозь подошвы рыцарских сапог, в которые обула меня моя крестная. Я сделал глубокий вдох и устремил в эту энергию свои мысли.

Меня мгновенно захлестнула волна образов и чужих ощущений, столь острых, что они едва не овладели моим рассудком. На короткое мгновение я увидел величественный танец земных континентов, порождающие горы столкновения тектонических плит, сонные шевеления всей Земли, ее дрожь, глобальные катастрофы — все это словно происходило у меня на коже. Я увидел невообразимые богатства, целые реки золотого и серебряного расплавов, друзы драгоценных камней, растущие под землей…

Усилием воли я сдержал эти образы, взял над ними верх, направил их в нужное русло — в воображаемый колодец, в точку глубоко под галереей из раскрошившегося камня, покоившейся под жалкой смертной структурой на поверхности.

Накопив достаточно энергии, я смог очистить свое сознание от воздействия жилы, и в голове моей возник вдруг водоворот расплавленного камня, вращавшийся все быстрее до тех пор, пока мой череп едва не стал лопаться от распиравшего его давления. Раскручивая водоворот, я вдруг сообразил, что процесс, ради которого я копил всю эту энергию, прост почти как детская игрушка. И все же я, жалкая смертная былинка, мог бы при желании двигать горы, ровнять с землей города, менять русла рек и очертания океанских берегов.

Как следует раскрутив этот колодец энергии, я направил его вверх, так что магический смерч начал взаимодействовать с силами гравитации. С помощью чудовищной мощи магической жилы я сосредоточил все земное притяжение в радиусе нескольких миль на пятачке не больше пары сотен ярдов в поперечнике. Все заклятие потребовало от меня не меньше минуты подготовки, и подключение его к энергии жилы стало заключительной фазой, зато по разрушительной мощи оно превзошло все, что я делал раньше.

В самый раз для этой ночи.

Совсем ненадолго, всего на четверть секунды Чичен-Ица и ее окрестности лишились гравитации. Все, что не крепилось к земле (включая меня самого), подлетело на несколько дюймов вверх. На эти же самые четверть секунды вся эта сила сосредоточилась на участке земли, охватывавшем всю галерею и всех находившихся в ней вампиров. Чудовищная гравитация — раз в триста больше нормальной — приплющила всех к земле с силой бьющего по наковальне кузнечного молота.

Каменные колонны перенесли это лучше, чем я от них ожидал. С половину их вдруг затрещали и рассыпались, превратившись в груды обломков, зато вторая половина устояла, как стояла уже на протяжении столетий.

Чего не скажешь об ударном отряде Красной Коллегии.

Даже с того места, где я находился, слышался хруст костей. Многие оказались погребены под рухнувшими колоннами, и даже если на кого-то из них упал один-единственный каменный блок, то и этого веса вполне хватило, чтобы расплющить в лепешку.

Энергии это потребовало чудовищной, так что, болтаясь примерно в футе над землей, я испытал резкий упадок сил. Не такой сильный, как можно было бы ожидать. С технической точки зрения, я всего лишь перенаправлял существовавшие и без меня потоки магической энергии, не тратя при этом своей — иначе мне ни за что бы не удалось добиться такого эффекта. Но поверьте, это все равно далось нелегко.

Меня подбросило в воздух вместе со всеми и вся, не закрепленными на земле, и почти сразу швырнуло обратно. Я приземлился на одну ногу, так что мне пришлось припасть на колено и упереться в землю руками. Задыхаясь, я вытянул шею, чтобы посмотреть на результаты моего заклятия.

Пару акров земли сплошь покрывали расплющенные мертвые и умирающие вампиры. Больше всего это напоминало растоптанный муравейник. А над ними, все еще в боевой позе, готовые при необходимости дать отпор, стояли мои друзья, которых я послал вперед. Целые и невредимые.

— Отлично, — произнес я, задыхаясь. — Довольно, детка.

Я услышал, как Молли, стоявшая в нескольких футах за моей спиной, испустила вздох облегчения, и разноцветные ауры, окутывавшие три фигуры с Мечами, погасли.

— Неплохо сработано, малышка, — заметила Леанансидхе, и при этих ее словах исчезли и сами пять фигур. — На редкость убедительная иллюзия. Самый замечательный обман становится таковым только если придать ему немного правды.

— Ну, понимаете ли, — немного возбужденно отозвалась Молли. — Я несколько раз видела папу…

Мыш не отступал от меня ни на шаг; повернув голову вправо, он пристально всматривался в деревья и царившую под ними темноту. В груди его клокотал рык, который я скорее осязал, чем слышал.

Сьюзен подошла ко мне и с нескрываемым удовлетворением посмотрела на расплющенных вампиров.

— Esclavos de sangre, — произнесла она.

— Да, — подтвердил Мартин откуда-то у меня из-за спины.

— Чего? — не понял я.

— Рабы крови, — объяснила мне Сьюзен. — Окончательно одичавшие вампиры. Они неспособны создавать плотскую маску. Практически звери.

— Пушечное мясо, — сказал я, заставляя свои легкие дышать медленнее, глубже. — Толпа подонков на острие атаки Красной Коллегии.

— Да.

Не составляло особого труда догадаться, почему они здесь оказались. Мыш проявлял все больший интерес к тому, что почуял в зарослях.

— Красная Коллегия ждала гостей.

— Да, — сдавленным голосом согласилась Сьюзен.

Что ж. Ничего не выходит просто так, верно?

Это меняло все. Одно дело — внезапный набег на ничего не подозревающую цель. Совсем другое дело — пытаться запрыгнуть в зубы полностью вооруженной и готовой к бою Красной Коллегии, явно поджидающей кого-то с моей огневой мощью. Можно сказать, это просто глупость.

Самое время менять игру, и менять быстро.

Откуда-то со стороны храма донеслись звуки гонга, этакий металлический рев, низкий и резкий, странным образом напомнивший мне рык, испущенный совсем недавно Мартином. Напряжение нарастало. Из всех звуков остались только барабанный бой и удары гонга, даже лесная живность испуганно замолчала.

Тишина пугала еще сильнее, чем звуки.

— Они там, — тихо произнес я. — Они приближаются.

— Да, — подтвердила Леа, неожиданно возникшая рядом со мной, с противоположной от Мыша стороны. Голос ее звучал совершенно спокойно, кошачьи глаза с неподдельным интересом вглядывались в ночь. — Эта толпа отбросов — всего лишь отвлекающий маневр. Наша же собственная тактика, использованная против нас. — Она сощурилась. — Они прячутся за завесами, и они неплохо подкованы.

— Молли, — окликнул я.

— Уже работаю, босс, — отозвалась она.

— Наш отвлекающий маневр был иллюзией, — уточнила Мёрфи. — Он не стоил нам ни одной жизни.

— С их точки зрения, сержант, им тоже, — возразил Мартин. — Твари, неспособные контролировать себя, Красному Королю без надобности. Их смерти просто сократили число бесполезных ртов, которые ему приходилось кормить. Конечно, люди для него всего лишь продукт потребления, но растрачивать его зря он тоже не любит.

— Гарри? — спросила меня Мёрфи. — Ты сможешь повторить эту штуку с тяготением еще раз?

— Черт. Я типа немного удивлен, что остался жив после первого раза. Никогда не проделывал ничего с таким напряжением в сети. — Я на секунду закрыл глаза, попытался еще раз коснуться сознанием жилы, и мой мозг взбунтовался. Мысли превратились в беспорядочный калейдоскоп воспоминаний и образов, больно царапавших череп изнутри, и даже после того, как я отчаянным усилием отстранился от них, прошло не меньше пяти секунд, прежде чем я снова смог открыть глаза.

— Нет, — прохрипел я. — Это не выход. Даже если они дадут мне время сложить заклятие.

— Тогда что будем делать? — поинтересовался Томас. В левой руке он держал большой пистолет, в правой фалькату. Он стоял у меня за спиной, вглядываясь в подступавшую темноту. — Стоять здесь и ждать, пока они задавят нас числом?

— Для начала покажем им, во что им обойдется задавить нас, — ответил я. — Как дела, падаван?

Молли медленно, задумчиво вздохнула. Потом подняла бледную руку и очертила пальцем вокруг нас воображаемую линию.

— Hireki, — прошептала она.

Я ощутил легкий вихрь высвобожденной ею энергии и принялся накапливать свою. Слово, которое прошептала моя ученица, вытекло из нее огромным расширяющимся кругом, и все на его пути так или иначе становилось заметным. Оно взворошило траву и листья, стронуло с места небольшие камни — и неясные тени в ночи превратились в четко различимые черные силуэты.

— Завесы у них так себе, — задыхаясь, но не без самодовольства заявила Молли.

— Fuego! — рявкнул я, и из моей правой руки вырвалась маленькая огненная комета. Со свистом вспоров воздух, она ударила в ближнюю к нам темную форму, которую тут же охватил огонь. Вампир завизжал от боли и злости и бросился по лесу прочь от нас.

— Infriga! — скомандовал я, делая левой рукой движение, будто срывал с кого-то одежду. Заклятие сорвало огонь с первого вампира и швырнуло огненный комок в следующего, а первый тем временем превратился в ледяную глыбу — влажность в джунглях повышенная, и вода из непосредственно обволакивавшего вампира воздуха сгустилась на его обожженной коже, а холодная энергия, которой щедро одарила меня Королева Мэб, сковала ее. Что оказалось очень кстати: только в поле моего зрения обнаружилось с дюжину приближавшихся к нам вампиров, из чего следовало, что нас атакуют пять или шесть десятков этих тварей плюс еще некоторое количество тех, кого я не видел, поскольку они, похоже, использовали другую, более изощренную технику завес.

Ничего, пусть посмотрят, на что я способен.

Второго вампира я одолел так же легко, как первого, потом то же произошло с третьим, и только тогда я повернулся к Мартину.

— По пуле на одного, не больше, — произнес я вполголоса.

Пистолет Мартина трижды кашлянул, и слабо светившиеся фигуры скованных льдом вампиров разлетелись на куски. Только когда осколки попадали на землю, энергия Зимы начала отпускать их, и они оттаяли бесформенными клочками плоти.

Намек поняли. Наступление вампиров остановилось. В джунглях воцарилась тишина.

— Лед и пламень, — пробормотала Леанансидхе. — Превосходно, крестник. Со стихиями играть любой может. Но с противоположными, да еще так легко!

— Есть типа идея, — сказал я. — Поможете?

— Ну разумеется, — кивнула Леа.

Я шагнул вперед, отделившись от остальных, и сложил руки рупором.

— Арианна! — крикнул я, и мой голос прогремел так громко, словно я говорил в микрофон, подключенный к колонкам размером с холодильник каждая. Я даже сам поразился такому эффекту и оглянулся через плечо на крестную — та стояла, лукаво улыбаясь.

— Арианна! — повторил я. — Ты струсила принять мой вызов, когда я бросил его тебе в Эдинбурге? Теперь я здесь, в самом сердце владений Красного Короля! Ты все еще боишься сразиться со мной, трусиха?

— Что-что? — пробормотал Томас.

— Это не атака, — разочарованно протянул Саня.

Я не обратил на них внимания. В конце концов, кто орет громче всех?

— Видела, что я сделал с твоим сбродом? — продолжал я. — Сколько еще должно погибнуть, чтобы ты перестала прятаться за их спинами? А, графиня? Я пришел, чтобы убить тебя и вернуть мою дочь! Выходи, не то, телом и душой клянусь, я камня на камне от вашей цитадели не оставлю. И прежде чем я умру, я заставлю тебя заплатить за каждую пролитую тобой каплю крови, а когда умру, мое смертное проклятие разнесет всю мощь этого места по ветрам!

— Арианна! — взревел я еще громче, и ненависть буквально сочилась из каждой буквы. — Сколько верноподданных слуг Красного Короля должно полечь сегодня? Сколько Повелителей Ночи встретят свою смерть до рассвета? Ты ведь только еще начала постигать мощь, которую я принес сюда сегодня. И если я и умру, клянусь тебе, я умру здесь не один.

Тут я подпустил немного мелодраматических эффектов: толика огня Души окутала меня серебристым светом, а при слове «клянусь» с правой руки сорвался клубок света, полетевший в сторону руин. Он летел, ударяясь о деревья, и ближайшие к нам выжившие вампиры отползали от этого света.

Долгую минуту стояла почти полная тишина.

Потом стихли и барабаны с гонгом.

А потом трижды протрубил горн, явно сделанный из большой раковины.

Эффект последовал незамедлительно. Окружавшие нас вампиры немедленно отступили — в поле зрения не осталось ни одного. Снова забил барабан, на этот раз всего один.

— Что происходит? — не понял Томас.

— Агенты Красного Короля провели последнюю пару дней в попытках убить меня или сделать так, чтобы если я и оказался здесь, то только вампиром, — тихо объяснил я. — Я совершенно уверен: все это потому, что он не желает, чтобы графиня наложила на меня свое кровное проклятие. Из чего следует, что внутри Коллегии имеет место подковерная борьба.

— Как-то не слишком убедительно, — признался Томас.

— Теперь, когда я здесь, — продолжал я, — готов поспорить, Красный Король с радостью согласится на все, только бы укоротить графиню.

— Да ты даже не знаешь наверняка, здесь ли он.

— Конечно, здесь, — убежденно сказал я. — Здесь сосредоточено столько сил, мы за всю войну стольких в одном месте не видали.

— А что, если это не его армия? Или его, но руководит ею не он сам? — не сдавался Томас.

— Опыт истории гласит, что король, не упражняющийся в качестве полководца, редко долго остается на троне. Собственно, к тому все здесь и идет: уменьшить влияние Арианны.

— И как с этим связаны переговоры с тобой?

— Дуэльный кодекс, — объяснил я. — Красная Коллегия — участник Неписаного Договора. За то, что совершила Арианна, я имею полное право бросить ей вызов. Если я ее убью, я тем самым решу для Красного Короля его проблему.

— Допустим, он не особенно заинтересован в переговорах, — сказал Томас. — Допустим, они отошли только потому, что тот убедил кого-нибудь сбросить на нас крылатую ракету, а?

— Тогда мы все взорвемся, — буркнул я. — Что лучше, чем если нам придется рубиться с ними здесь и сейчас, полагаю.

— Ладно, — сдался Томас. — Это я так, для ясности.

— Слабак, — презрительно бросила Мёрфи.

Томас одарил ее обворожительной улыбкой.

— У меня в паху зудит, когда вы говорите так, сержант.

— Цыц, — оборвал его Саня. — Что-то приближается.

Вдоль длинного ряда колонн в нашу сторону и впрямь двигалась стройная фигурка в белом с неярким фонарем в руке.

Это оказалась женщина, одетая очень похоже на Сьюзен, — высокая, юная, хорошенькая. Смуглая кожа, узкое лицо и темные глаза выдавали в ней потомка настоящих майя. Ее сопровождали еще трое — мужчины, явно воины, в ягуаровых шкурах на плечах и в набедренных повязках, почти сплошь покрытые татуировками. Двое из них шагали с обнаженными мечами… Правда, при ближайшем рассмотрении мечи оказались деревянными, со вставленными в кромку острыми пластинами обсидиана. Третий ровно бил в повешенный на шею барабан.

Что-то мне в них почудилось знакомое. Не то, чтобы мы встречались раньше, нет. Что-то в едва заметном напряжении тел, в окутывающей их словно легкие духи ауре силы…

И я понял. Они напомнили мне Сьюзен и Мартина. Наполовину вампиров. Ну, наверное, опасность они собой представляли такую же, как Сьюзен и Мартин. Если не большую.

Воины-ягуары остановились, не доходя до нас футов двадцать, но барабан продолжал бить, а девушка все так же приближалась к нам, шагая в ритм ударам. Подойдя ко мне, она расстегнула свой плащ из перьев, и тот скользнул на землю. Потом, поведя сначала одним плечом, а потом другим, она сбросила кожаные лямки, и белая рубаха тоже соскользнула к ее ногам. Она осталась обнаженной, если не считать узенькой кожаной полоски на бедрах, на которой висел обсидиановый нож. Она медленно, грациозно опустилась передо мной на колени, сняла нож и протянула его мне рукоятью вперед.

— Я жрица Аламайя, служанка Великого Владыки Кукулькана, — произнесла она медовым голосом, с серьезным выражением лица. — Он приглашает тебя, чародей Дрезден, и твоих слуг к своему трону, и в знак добрых намерений и следования Закону предлагает тебе кровь моей жизни. — Она опустила глаза и повернула голову, подставляя мне шею и сонную артерию. Нож она при этом продолжала протягивать мне. — Поступай со мной как тебе будет угодно. Я — дар тебе от Великого Владыки.

— Как мило, — промурлыкала Леанансидхе. — В наши дни редко встретишь такую вежливость. Можно, я?

— Нет, — отрезал я, стараясь не выдать голосом своего раздражения.

Я взял из руки у девицы нож и сунул к себе в сумку рядом с матерчатым мешочком, сделанным из вывернутой наизнанку футболки с роллинговским высунутым языком. Футболка лежала у меня в сумке вместе с другими запрещенными предметами еще с тех пор, когда та была просто сумкой, в которой я держал чистую спортивную форму для упражнений в зале. Назначение футболки поменялось (банг-бада-бада-банг), когда я вспомнил еще одну вещь, совершенно необходимую мне в нынешней конфронтации. Мешок стягивался моим серым поясом от халата.

Я взял девицу за руку и поднял ее на ноги; никакой ауры сверхъестественных сил, окружающих ее, я при этом не обнаружил. Просто смертная, судя по всему, в услужении у вампиров.

Почувствовав, как моя рука сжала ее запястье, она резко выдохнула и поспешно встала, так что мне не пришлось прикладывать усилий, чтобы поднять ее.

— Если же тебе угодно обесчестить меня подобным образом, господин, ты как гость вправе сделать и это. — Ее темные глаза смотрели на меня в упор, словно приглашая. — Мое тело принадлежит тебе, равно как моя кровь.

— Больше века прошло, — пробормотала Мёрфи, — и прогресс налицо. Было «как рыбе зонтик», стало вот что.

Я кашлянул и выразительно посмотрел на Мёрфи. Потом повернулся обратно к девушке.

— Я не сомневаюсь в здравом уме твоего господина, жрица Аламайя. Прошу тебя, проводи же нас к его трону, дабы я мог поговорить с ним.

При этих моих словах девица снова упала на колени, уронив свои пышные темные волосы мне на ноги.

— Благодарю тебя за дарованную мне жизнь, чародей, ибо так я смогу продолжать служить моему господину. — Она поднялась и царственным жестом махнула одному из воинов-ягуаров. Тот немедленно поднял ее одежды и помог ей облачиться. Последним ее плечи укрыл плащ из перьев, и хотя я знал, насколько эта штука тяжелая, она носила ее без видимого усилия. — Сюда, господин, если так тебе угодно.

— Нравится мне эта работа, — заметил Саня. — Вот просто люблю ее, и все тут.

— Надо почаще вызывать людей на дуэли, — согласился с ним Томас.

— Вы, мужчины, настоящие свиньи, — буркнула Мёрфи.

— Аминь, — кивнула Молли.

Леа смерила меня неодобрительным взглядом.

— Я уже сколько веков не приносила в жертву девственниц, — пожаловалась она.

— Совершенно непрофессионально, — пробормотал Мартин.

— Ша! — вполголоса скомандовал я, положив руку на плечи Мышу. — Вы, все. Следуйте за мной. И постарайтесь меньше походить на пищу.

Так, идя за жрицей с фонарем, мы вступили в город Чичен-Ица.

(обратно)

Глава сорок третья

В Чичен-Ице пахло кровью.

Запах крови не спутаешь ни с чем — даже если прежде вам не приходилось его обонять. А уж на вкус ее пробовали мы все, хотя бы при выпадении молочных зубов. А раз мы знаем вкус, то и запах тоже наверняка знаком.

Главная пирамида известна большинству туристов под названием Эль Кастильо, что в переводе с испанского означает «крепость». Пока мы подходили к ней вдоль колоннады, она возвышалась над нами огромным сложенным из каменных блоков холмом, не уступающим в величии европейским оборонительным сооружениям, в честь которых его назвали. На самом деле пирамида представляла собой зиккурат — ступенчатую постройку из прямоугольных каменных ярусов. Плита, на ней плита меньшего размера, и так далее до самой вершины, на которой располагался храм; по периметру ярусов стояла охрана, на каждом своя.

У основания пирамиды, то есть по самому большому периметру, стояли уже знакомые нам воины-ягуары. Все до одного мужчины, все до одного красавцы с развитой, но не чрезмерно мускулатурой дикого кота. Все, разумеется, в ягуаровых шкурах. Все до единого были вооружены — многие традиционным индейским оружием, но и более или менее современных клинков, превосходящих во всех отношениях своих предшественников, тоже хватало. У большинства в дополнение к мечам виднелись еще и «калашниковы» последних версий из стали и пластика.

Следующий уровень охраняли исключительно женщины в ритуальных одеждах, таких же, как у Аламайи, но дополнявшихся татуировками, как у воинов-ягуаров. Судя по внешности, их тоже отличали физические способности, существенно выше, чем у обычных смертных.

Блин-тарарам. Если вдоль каждой из сторон пирамиды стояло столько же, сколько с этой (а у меня не было оснований полагать иначе), общее количество воинов-ягуаров и жриц приближалось к тысяче. Я — человек довольно опасный, но не настолько, чтобы справиться с такой армией. Я как-то сразу обрадовался тому, что мы не попытались навязывать неприятелю бой у канатов или, напротив, безоглядную атаку в лоб. Нас бы задавили простым численным преимуществом, что бы мы там умного ни задумали.

Количество имеет значение.

Истина обидная, но от этого не менее верная. За что бы вы ни сражались, если вас превосходят в пропорции два к одному, вам нужно проявить изрядные способности, чтобы одержать победу. Спросите немцев, которые бились во Вторую мировую на два фронта. Немецкие танкисты часто жаловались, что подбивали по десять вражеских танков на каждый потерянный в бою — но что у противника всегда имелся наготове одиннадцатый.

Я смотрел на невозможное численное преимущество врага, и мне очень не нравилось осознавать эту старую истину.

А ведь я описал только второй ярус пирамиды.

Несколько следующих ярусов занимали вампиры. Не в своем истинном, чудовищном обличии, но им этого и не требовалось. Для того чтобы отличить их от людей, хватало и цвета их глаз. В отличие от воинов и жриц, разделения по половому признаку среди них не было. Третий и четвертый ярусы охранялись воинами-ягуарами, прошедшими обращение в вампиров до конца, и среди них я видел примерно одинаковое количество мужчин и женщин. На двух следующих ярусах стояли вампиры — жрецы и жрицы. Над ними я разглядел тех, кто составлял, судя по всему, цвет вампирского дворянства. Мужчины и женщины стояли каждый в окружении личной свиты. Чем выше они стояли, тем больше на них было золота и меньше татуировок.

На последнем перед храмом ярусе виднелось всего тринадцать фигур — с места, где я находился, создавалось впечатление, что они выше большинства смертных — футов семи, если не больше, роста. Традиционные одежды их отличались друг от друга, лицо скрывали маски, тоже разные. У меня как-то так себе с традиционной мифологией майя, но по данным разведки Белого Совета древние майя считали Повелителей Ночи богами. Чего эти данные не говорили — так это того, что либо подобное обожествление имело под собой серьезные основания, либо же что, напротив, само это поклонение сделало их больше, чем простыми древними вампирами.

При виде них у меня затряслись коленки. Я ничего не мог с собой поделать.

В храме на верху пирамиды горел свет.

Запах крови исходил из храма.

И не только запах. По ступеням, что вели на вершину пирамиды, стекала ярко-алая струя. Земля у подножия лестницы была изрыта, словно кто-то прошелся по ней с культиватором. Рабы крови, догадался я. Воображение услужливо нарисовало мне картину обезумевшей толпы тварей, терзающих землю, глотающих пропитанные кровью комки, дерущихся друг с другом за самый сочный… до того момента, когда на сцену вышел ваш покорный слуга и испортил им вечеринку.

Шагая через открытый двор, я внимательно смотрел по сторонам. Трейлер для перевозки скота стоял там, где говорила Сьюзен, и его охраняли внушительного вида типы в хаки и разгрузочных жилетах. Явно частная охранная фирма. Наемники. Этих болванов здесь вообще хватало — несколько сотен их стояли там и тут группами человек по пятьдесят.

Аламайя, не задерживаясь, пересекла двор и уверенным шагом начала подниматься по ступеням. Я шел за ней, мой отряд следовал за мной. Поднимаясь, я ощущал на себе враждебные взгляды со всех сторон. Я игнорировал их, словно они были недостойны моего внимания. В любом случае ляжки Аламайи казались мне куда интереснее.

Мы поднялись на ярус, расположенный непосредственно под храмом, и Аламайя повернулась ко мне:

— Мой господин будет говорить только с одним, чародей Дрезден. Пожалуйста, попроси твоих слуг подождать здесь.

Здесь. Бок о бок с Повелителями Ночи, отставными божествами. Стоит мне допустить всего одну ошибку, стоит чему-то пойти наперекосяк, и все обернется очень и очень паршиво. Люди, добровольно согласившиеся рискнуть всем, чтобы помочь мне, пострадают из-за этого первыми. Какое-то мгновение я подумывал, не пойти ли мне на сделку. Не отослать ли мне их. Встретиться с Красной Коллегией одному. Жизней на моей совести хватало и без этого.

Но потом услышал тихий-тихий звук с верхнего яруса. Детский плач.

Мэгги.

Совсем тихий и невинный звук, никак не похожий на смертный приговор моим друзьям. Однако, возможно, это он и был.

— Ждите здесь, — тихо произнес я. — Не думаю, чтобы в ближайшие минуты две это превратилось в фильм Джона Ву. Мёрф, командуешь до моего возвращения. Саня, охраняйте ее.

Она удивленно выгнула бровь, но кивнула. Саня сместился на пару футов, заняв позицию у нее за спиной, чуть справа.

Я медленно одолел последние ступеньки.

Храм отличался элегантной простотой: пирамида венчалась квадратным в плане зданием с единственным отверстием размером со стандартный дверной проем по центру каждой стороны. Аламайя, потупив взор, вошла первой; едва вступив в помещение, она сделала шаг вбок и, все так же, не поднимая глаз, преклонила колени, словно была недостойна идти дальше.

Я медленно вдохнул и, шагнув мимо нее, остановился перед Красным Королем.

Он оказался типа невысок.

Король стоял, повернувшись ко мне спиной, воздев вверх руки, и бормотал что-то, наверное, на языке древних майя. Роста в нем было пять футов с небольшим, сложения вполне крепкого, но ничего такого особенно впечатляющего я в нем не нашел. Всю одежду его составляла похожая на килт юбка, так что выше пояса и ниже колен он оставался обнаженным. Длинные черные волосы доходили ему до ключиц. В руке он держал окровавленный нож, и нож этот медленно, но верно опускался.

Только теперь я заметил лежавшую на алтаре женщину, связанную по рукам и ногам. Широко открытые глаза ее, полные безнадежного ужаса, не отрывались от черного ножа, словно она не могла отвести их в сторону.

Руки мои сами собой сжались в кулаки. Я здесь не для того, чтобы драться, напомнил я себе. Не для того, чтобы драться.

Но и не для того, чтобы просто стоять и равнодушно смотреть на такое. Когда речь идет о спасении женщин, у меня вообще неважно со здравым смыслом. Мёрфи говорит, я превращаюсь в неандертальца.

Может, она и права, но я не стал хвататься за костяную палицу и набрасываться на этого типа. Я всего лишь прокашлялся — как можно более вызывающе.

— Эй, — сказал я.

Нож застыл.

Потом Красный Король опустил его и повернулся ко мне. Что сразу недвусмысленно напомнило мне о том, что ядерные боеголовки совсем невелики по размерам. Он не сделал абсолютно ни одно угрожающего жеста. Он даже не испепелял меня взглядом.

Он обходился и без этого.

Ничего подобного давлению его взгляда я до сих пор не испытывал. Совершенно пустая чернота действовала не слабее физического удара; я испытывал острое желание отшатнуться, чтобы этот бездонный вакуум не засосал меня в свою воронку. Я как-то сразу вспомнил, что я один, что со мной нет моих инструментов, что я вляпался в историю, которая мне явно не по зубам, и что, в конце концов, на мне совершенно дурацкий наряд.

И все это только из-за его физического присутствия. Силе этого давления было тесно в его маленьком теле, да и в стенах этого храма — только дурак не ощутил бы своей ничтожности перед этим. Вся моя решительность поколебалась, я стиснул зубы и отвернулся.

Красный Король усмехнулся и произнес что-то. Аламайя ответила на том же языке, потом встала и опустилась на колени у его ног лицом ко мне.

Рабыня на алтаре не шевелилась, тихо всхлипывая.

Из-за алтаря до меня донесся другой, более тихий плач. Черт, а ведь сам я так близко ни за что не пробился бы. На мгновение я сосредоточился на голосе моей дочери — и вдруг перестал ощущать себя мелким и ничтожным. Только рассерженным.

Красный Король заговорил.

Аламайя выслушала его и кивнула.

— Ты не говоришь на языке древних, чародей, поэтому мой господин использует свою рабыню, дабы мы понимали друг друга.

— Радикальное решение, — заметил я. — Извращенное, но крутое.

Секунду Аламайя смотрела на меня. Потом сказала что-то Красному Королю — судя по всему пожаловалась на то, что я сознательно использую идиомы, которые она не может перевести.

Он сощурился.

Я повторил его мимику. Не знаю, понял ли он, но это однозначно ему не понравилось.

Он бросил что-то резкое.

— Мой господин желает знать, зачем ты здесь, — перевела жрица.

— Скажите ему, что он, мать его, прекрасно знает, зачем я здесь.

Она потрясенно уставилась на меня. Переводя эту фразу, она несколько раз начинала заикаться. Не знаю, имелся ли у древних майя аналог «би-ип», а если и имелся, использовала она его или нет.

Красный Король выслушал ее, и выражение лица его сменилось с неодобрительного на деланно-нейтральное. Перед тем как ответить, он несколько секунд молча смотрел на меня.

— Я получил дар от той, которую ты знаешь как графиню Арианну, — перевела девица. — Ты утверждаешь, что дар этот был получен ею незаконным путем?

— Да, — кивнул я, не сводя с него взгляда. — И вам это известно. — Я тряхнул головой. — Меня тошнит от танцев вокруг да около. Скажите ему, что я убью для него Арианну, заберу дочь и уйду с миром. Скажите ему, что, если он так сделает, я не буду рассматривать это как личное оскорбление. В противном случае я готов к бою.

Девица с изрядно встревоженным видом перевела. Стоило ей замолчать, как Красный Король разразился смехом. Он привалился спиной к алтарю, расплывшись в улыбке, хотя глаза его оставались все такими же бездонно-черными, и произнес несколько фраз.

— Мой господин говорит, что он повыкидывает твои члены по одному на каждую дверь, если ты посмеешь поднять на него руку.

Я фыркнул.

— Да. Но я даже не буду пытаться убить его. — Я подался вперед, обращаясь не к девице, а к Красному Королю. — Я постараюсь искалечить его. Ранить. Ослабить. Спроси его, не считает ли он, что смертное проклятие чародея, члена Белого Совета, может нанести ему рану. Спроси его, сильно ли он доверяет людям, стоящим на двух ближних ярусах пирамиды. Спроси, не рассчитывает ли он, что они будут навещать его, приносить подарки, когда поймут, что он ранен.

Аламайя заговорила боязливым шепотом. Ответом ей стала резкая реплика Красного Короля. Я догадывался о содержании этого диалога: «Я не хочу говорить вам этого, мой господин». «Жалкая рабыня, переводи, как я тебе, черт тебя подери, приказал, пока я не затолкал своего башмака тебе в задницу!»

Ну ладно. Может, без последней детали.

Аламайя выполнила-таки свою не самую приятную работу, и слова эти привели Красного Короля в ярость. Он оскалился, и… под его кожей что-то задвигалось, начало перекатываться, бугриться в местах, где у человека ничего обычно не перекатывается и не бугрится.

Я смотрел на него в ожидании реакции, приподняв бровь и улыбаясь ему все той же волчьей улыбкой. С ним давно не разговаривали в таком тоне, а может, вообще никогда не разговаривали — до сих пор. Должно быть, у его психики почти нет механизмов, позволяющих справляться с таким. А если нет совсем, меня ждет поистине ужасная смерть.

Они все-таки нашлись. Он справился с собой, но, мне показалось, из последних сил. И это стоило жизни женщине на алтаре.

Он повернулся и вонзил обсидиановый нож ей в правый глаз с такой силой, что клинок сломался. Тело ее выгнулось дугой, насколько позволили путы, она коротко вскрикнула от боли, голова ее запрокинулась, а потом смерть остановила ее мучения. Только одна нога продолжала подергиваться.

Красный Король провел двумя пальцами по струйке крови, вытекавшей из ее глазницы. Он сунул пальцы в рот, и по телу его пробежала дрожь. Потом он повернулся ко мне, уже совершенно собранный.

Мне приходилось видеть подобное поведение. Такое отличает людей, страдающих зависимостью — алкогольной или наркотической. Они счастливы, набравшись как следует, и в то же время тешат себя иллюзиями, что это поможет им лучше справляться с эмоциональными проблемами.

Это… пожалуй, это объясняло то, как Красная Коллегия вела себя в последней войне. Блин-тарарам, да их король просто алкаш! Стоило ли удивляться тому, что они, едва проявив себя агрессивными и гениальными воинами, в следующий же момент совершали совершенно идиотские ошибки. И этим же объяснялись распри в Красной Коллегии. Если их ноблей отличала способность контролировать свою жажду крови, позволяя ее себе только в удобные моменты по своему выбору, а не по малейшей прихоти, значит, всякий, которому было известно состояние короля, не мог не понимать, что он слаб, противоречив и лишен логики.

Блин-тарарам, подумал я. Этот парень не просто чудовище, он еще и параноик. Да немудрено, ибо он не мог не понимать, что его жажда крови будет воспринята как знак, что его пора свергнуть. Если так продолжалось долго, это не могло не свести его с ума. Я хочу сказать, даже по меркам Красной Коллегии.

Должно быть, так все и произошло. Арианна каким-то образом пронюхала о слабости Красного Короля и накапливала силы для его свержения. Она наращивала силу — личную, политическую, общественную, насколько союз безумных, кровожадных вампиров можно считать обществом. Собственно, устранение врагов критически важно для положения в любом обществе, а у Красной Коллегии из таких врагов в живых оставалось только два. У Арианны буквально не было иного выбора, кроме как устранить меня, если она хотела добиться своего. Ну, и Пирл-Харбор для Белого Совета тоже не особенно ее огорчил бы. Но это уже во вторую очередь.

Черт, да мне просто из кожи вон лезть надо было, чтобы этот маленький псих оставался на троне. Пока он там, Совету не грозила опасность сразиться с грамотно управляемой, единой Красной Коллегией.

Красный Король вытер пальцы о волосы Аламайи и заговорил.

— Мой господин принимает твое прошение о поединке с графиней. Я, его раба, призову ее, а ты пока подожди.

— Не так быстро, — остановил я Аламайю, начавшую уже подниматься. — Скажите ему, что я хочу увидеть девочку.

Она застыла, широко раскрыв глаза.

Король нетерпеливо махнул рукой, и она тихо зашептала ему что-то.

Губы его пару раз раздвинулись, оскалив зубы. Однако он коротко кивнул мне и махнул рукой в сторону алтаря, потом сделал шаг в сторону и остановился там, глядя на меня.

Краем глаза я следил за ним, пока подходил к алтарю.

Мэгги в маленьких оковах — наверное, их делали специально для детей — съежилась у стены с противоположной стороны алтаря. С алтаря стекала кровь, и она отодвигалась до тех пор, пока не прижалась спиной к стене, пытаясь уберечь от крови туфельки и платье, и без того перепачканные. Волосы ее сбились, широко раскрытые глаза покраснели. Она дрожала. Ночь стояла не очень холодная, но ребенок в коротком хлопчатобумажном платье не мог не зябнуть.

Я хотел подойти к ней. Сорвать оковы. Закутать ее в свой дурацкий плащ, дать ей чего-нибудь поесть, и выпить горячего шоколада, и искупать, и расчесать, и дать ей плюшевого мишку в кровать, и…

Она увидела меня и со всхлипомотпрянула в угол.

О Господи.

При виде нее, жалкой, перепуганной, одинокой, я испытал боль. Я знаю, как справиться с болью, когда ее испытываю я один. Но боль, пронзившая меня при виде моей дочери, моей крови, страдающей у меня на глазах, зашкалила и перешла уже на какой-то качественно новый уровень, и я понятия не имел, как с ней справляться.

Но мне показалось, для начала можно порвать кое-кого из вампиров в кровавые ошметки.

Я взял эту боль и разжег из нее в себе целый ураган, раскаленный добела огненный вихрь. Я подождал, пока мой гнев раскалится достаточно, чтобы высушить слезы в моих глазах. А потом повернулся к Красному Королю и кивнул.

— Идет, — сказал я. — Ступайте за графиней. Разгребу для вас этот мусор.

(обратно)

Глава сорок четвертая

Аламайя молча вышла из храма. Вернулась она примерно через минуту. Она низко (преклонив колена, если уж на то пошло) поклонилась Красному Королю и что-то негромко ему сообщила.

Красный Король сощурился, пробормотал что-то девице и вышел. Сразу взревели рога, забили барабаны — подданные встречали своего монарха.

Аламайе пришлось повысить голос, чтобы я ее расслышал.

— Мой господин желает, чтобы ты знал: это место под наблюдением и охраной. Если ты попробуешь бежать с ребенком, тебя уничтожат, и ее вместе с тобой.

— Понято, — спокойно ответил я.

Аламайя поклонилась мне — уже не так низко — и поспешила за Красным Королем.

Когда она скрылась за дверью, я сделал два шага к алтарю и лежавшей на нем мертвой женщине.

— Хорошо, — проговорил я. — Скажи мне, что я тут вижу.

— Огромные карикатурные губы, — ответил из мешка-футболки с эмблемой «Роллинг-Стоунз» Боб-Череп самым что ни на есть едким тоном.

Я тихо чертыхнулся и сдвинул край футболки так, что стал виден один светящийся глаз черепа.

— Большого, довольно глупого тупицу-чародея! — сказал Боб.

Я зарычал и нацелил его глаз на алтарь.

— Ох, — сказал Боб. — Ох, черт.

— Что это? — спросил я.

— Ритуальное проклятие, которое они готовят, — ответил Боб. — Большое.

— Как оно действует? У тебя десять секунд или меньше.

— Десять се… тьфу, — спохватился Боб. — Ладно. Представь себе арбалет. Все человеческие жертвоприношения — это усилия, которые тебе требуются, чтобы натянуть тетиву. Теперь она оттянута до предела назад, и арбалет готов к выстрелу. Ему не хватает только стрелы.

— Какой стрелы? О чем ты?

— Вроде маленькой девочки, которая спрятана за алтарем, — объяснил Боб. — Ее кровь выпустит в мир всю накопленную энергию и направит ее в цель. В данном конкретном случае — на ее кровных родственников.

Секунду я, хмурясь, обдумывал это.

— Это обязательно должна быть Мэгги? — спросил я.

— Да нет. Одна стрела мало чем отличается от другой. Ну, скажем, от того, что при заклании ты будешь пользоваться другим похожим ножом, результат не изменится.

Я кивнул.

— Тогда… Что, если мы используем другую стрелу?

— Произойдет то же самое. Единственная разница заключается в том, что направлено это будет уже на других.

— То есть ружье уже заряжено, — тихо произнес я и нахмурился еще сильнее. — Тогда кой черт они оставили меня наедине с ним?

— Кого ты собираешься убить, чтобы нажать на спуск? — поинтересовался Боб. — Свою дочку? Себя? Валяй, босс.

— Можем ли мы разрядить его? Или испортить?

— Еще как. Правда, храм при этом взлетит на воздух, чуть не в космос, но это возможно.

Я стиснул зубы.

— Если все пойдет так, как они задумали, убьет ли это Томаса?

— Девочка — смертная, — задумчиво сказал Боб. — Так что только его человеческую составляющую. Тело, рассудок. Думаю, если ему повезет, его голодный демон может вселиться в какой-нибудь овощ, но дальше этого среди Белой Коллегии оно не распространится.

— Черт, — буркнул я. Я собирался сказать что-то еще, но краем глаза заметил движение. Я сунул Боба обратно в мешок, дав ему знак помалкивать, повернулся и увидел Аламайю, входившую в храм в сопровождении дюжины полностью обращенных воинов-ягуаров.

— Если ты последуешь за мной, господин чародей, — произнесла девушка, — я провожу тебя к той, что причинила тебе вред. Мой господин желает, чтобы ты знал: он дает тебе слово в том, что твоей дочери не причинят никакого вреда до самого завершения дуэли.

— Спасибо, — отозвался я и оглянулся еще раз на дочку. Та жалась к стене; широко раскрытые глаза ее не смотрели ни на что конкретное, словно она пыталась увидеть все сразу.

Я подошел к девочке, и она снова отпрянула. Я опустился перед ней на колени. Я не пытался дотронуться до нее. Не знаю, удалось ли бы мне сохранить самообладание, если бы я увидел, как она съеживается от моего прикосновения.

— Мэгги, — тихо произнес я.

Взгляд ее метнулся ко мне, и я прочел в нем удивление.

— Я заберу тебя от этих плохих людей, — произнес я так мягко, как мог. Я даже не знал, понимает ли она по-английски. — Идет? Я заберу тебя отсюда.

Губы ее дрогнули, и она снова отвернулась.

Я встал и следом за жрицей безумного бога вышел встретиться со своим врагом.

Снаружи все изменилось. Красная Коллегия спускалась с пирамиды и организованной процессией направлялась в другой конец развалин. Мои спутники ждали у подножия лестницы.

— Что ж, — сообщил я им. — Время для дуэли.

Саня покачал головой:

— Помяните мои слова, это решится не у барьера. Такие штуки всегда кончаются адом кромешным.

— Установления — штука серьезная, — возразил я. — Он будет играть по правилам. Если победу одержу я, то получаю девочку, и мы уходим.

Мартин покачал головой.

— Что? — спросил я.

— Я их знаю, — ровным голосом ответил он. — Никому из нас не покинуть этого места живым.

Его слова оказали на всех мгновенный эффект. По Молли они ударили больнее всего. Она и так уже заметно побледнела. Я увидел, как она нервно сглотнула.

— Возможно, монстров вы и знаете, Мартин, — тихо возразила Мёрфи. — Но я знаю человека, который их остановит. И если они не вернут девочку, мы заставим их пожалеть об этом. — Она кивнула мне и снова повернулась к остальным. — Идем. Полюбуемся на то, как Дрезден прикончит эту сучку.

Я невольно улыбнулся. Хороший все-таки человек Мёрфи.

Как только с лестницы сошел последний из полусмертных воинов-ягуаров, мы пристроились к ним и проследовали к тому, что напоминало другой храм на северной оконечности развалин.

Однако войдя в дверь храма, мы оказались на открытом пространстве — полосе зеленой травы размером сто пятьдесят на семьдесят или восемьдесят ярдов. Вдоль длинных сторон прямоугольника тянулись каменные стены высотой футов тридцать, а дальний край замыкался храмом вроде того, в который мы только что входили.

— Настоящий стадион, — пробормотал я, оглядываясь по сторонам.

— Эммм, — подала голос Молли. — Насчет спортивных игр майя ходят всякие жутковатые истории, босс.

— Совершенно верно, — с улыбкой подтвердила Леа. — Они знали, чем стимулировать своих спортсменов.

Аламайя повернулась ко мне.

— Господин, — сказала она. — Твои слуги могут подождать здесь. Будь добр, ступай за мной.

— Держите ухо востро, ребята, — посоветовал я своим спутникам, кивнул Аламайе и следом за ней вышел на поле. Одновременно с этим с противоположного его конца двинулась мне навстречу женщина. Когда она приблизилась, я увидел, что черты лица Арианны мало изменились по сравнению с нашей прошлой встречей, только бледная кожа сменилась смуглой, ледяные глаза — обычными для вампира черными, а еще роста у нее убавилось дюймов на шесть. Одежду ее составляло простое кожаное платье и больше золотых цацочек, чем у Мистера Ти. Нос ее сделался чуть острее и чуть длиннее. Мы остановились, не доходя друг до друга футов десяти, и я увидел пылавшую в ее глазах ненависть. Что ж, я мог не сомневаться в том, что передо мной графиня.

Я улыбнулся ей.

— Ну наконец-то, — сказал я.

— Да, — ответила Арианна. Взгляд ее скользнул по кругу, по тысячам вампиров Красной Коллегии и их слуг. — Сейчас упаду в обморок от страха.

— Зачем? — спросил я. — Зачем впутывать в это ребенка? Почему не явиться прямо ко мне?

— Какое это имеет значение сейчас?

Я пожал плечами:

— Да никакого особенно. Мне просто любопытно.

Она внимательно посмотрела на меня и тоже улыбнулась:

— Ты не понимаешь.

Я настороженно следил за ней.

— Не понимаю? Чего?

— Милый мальчик, — ухмыльнулась она. — Ты-то здесь вообще ни при чем.

Я нахмурился.

— Не понял.

— Конечно, — кивнула Арианна и одарила меня ослепительной улыбкой. — Умри в неведении.

Протрубил рог. Аламайя повернулась и поклонилась храму, через который я только что вошел. Я разглядел на нем Красного Короля — тот восседал на троне из черного дерева, украшенном золотыми побрякушками.

Аламайя встала с колен и повернулась к нам.

— Господин, госпожа, вот правила, по которым вы обязаны биться. Во-первых…

— Эй, — нахмурился я. — Мы соблюдаем Закон. А значит, Дуэльные установления.

Красный Король заговорил, и хотя он находился более чем в двух сотнях футов от нас, я слышал его совершенно отчетливо. Аламайя выслушала его и поклонилась.

— Мой господин отвечает, что это священный час и священная земля нашего народа, и что так было с незапамятных времен. Если ты не желаешь уважать обычаи нашего народа, он приглашает тебя вернуться завтрашней ночью. К сожалению, он не может делать никаких обещаний насчет дальнейшей судьбы своей последней рабыни, буде ты предпочтешь поступить таким образом.

Я испепелил Красного Короля взглядом, но фыркнул.

— Идет, — кивнул я.

Аламайя кивнула и продолжала.

— Во-первых, — повторила она, — поскольку вы оба носители Силы, вы должны сражаться единственно Силой. Физический контакт любого рода запрещается.

Арианна сощурилась.

Я, впрочем, тоже. Я знал, что Красная Коллегия не чурается магии — блин, да первая вампирша Красной Коллегии, которую я повстречал в жизни, к моменту, когда ее произвели в дворянство, уже стала вполне неплохой чернокнижницей. Судя по украшавшей Арианну золотой бижутерии, место ее находилось на восьмом ярусе пирамиды — непосредственно под Повелителями Ночи. И уж нетрудно предположить, что даже дилетант может добиться впечатляющих успехов, если будет совершенствовать навыки на протяжении тысячелетия.

— Во-вторых, — продолжала смертная жрица, — вся сила, которую вы используете в поединке, равно как и вы сами, не могут выходить за границы этого двора. Буде кто из вас нарушит это правило, он будет предан смерти властью моего господина и Повелителей Ночи.

— У меня есть небольшая проблема с постройками, — подал голос я. — Может, вы обратили внимание… колонны вон с той стороны?..

Аламайя бросила на меня непонимающий взгляд.

Я вздохнул. Стоит кому-либо начать нести любую освященную традициями тарабарщину, и он становится совершенно невосприимчивым к юмору.

— Ладно. Не берите в голову.

— В-третьих, — договорила Аламайя, — дуэль начинается по второму сигналу рога. И завершается только тогда, когда одного из вас больше не станет. Вы поняли правила в том виде, в каком я их вам изложила?

— Ага, — кивнул я.

— Да, — подтвердила Арианна.

— У вас есть еще что-нибудь сказать?

— Всегда, — ответил я. — Но с этим можно и подождать.

Арианна чуть улыбнулась мне.

— Передай моему отцу мою благодарность и скажи ему, что я скоро присоединюсь к нему в храме.

Аламайя еще раз поклонилась нам обоим, повернулась и пошла с поля к своему боссу.

Ночь стихла. На поле древнего стадиона не ощущалось даже дуновения ветра. Тишина действовала мне на нервы. Арианна же, напротив, выглядела расслабленной.

— Значит, — подал голос я, — Красный Король приходится тебе отцом?

— Разумеется. Он породил меня, как породил всех Повелителей Ночи и большую часть нашего дворянства.

— Сплошная гребаная Семейка Брэди, да? Но готов поспорить, встреч ассоциации родителей и преподавателей он не посетил ни одной.

Графиня внимательно посмотрела на меня и покачала головой.

— Никак не пойму, почему тебя не убили прежде.

— Но уж не потому, что не пытались, — хмыкнул я. — Эй, как думаешь, почему он установил правила по своему разумению, а? Если бы мы бились согласно установлениям, имелся шанс того, что все сведется к физической конфронтации. Очень похоже, тебя сознательно лишили большей части преимущества, тебе так не кажется?

Она улыбнулась:

— Просвещенный может расценить это как проявление его слабости.

— Занятный поворот. Кстати, чисто из любопытства: вот ты меня убьешь, что дальше?

Она царственно повела плечом.

— Продолжу в меру своих сил служить Красной Коллегии.

Я оскалил зубы.

— В том смысле, что собираешься выкинуть Большого Красного с его трона, верно?

— Это было бы амбициозно, но не слишком разумно, — возразила она. — Полагаю, кто-либо из Тринадцати мог бы возвыситься и стать Кукульканом.

— Образовав вакансию в рядах Повелителей Ночи, — кивнул я. — Убить отца ради повышения по службе. Просто класс.

— Скоту этого скорее всего не понять.

— Не понять того, что папочка теряет силу? — спросил я. — Что он превращается в одного из ваших рабов крови?

Ее губы дернулись, словно она пыталась сдержать ухмылку.

— Такое порой случается с престарелыми. Я люблю и почитаю отца. Однако его время прошло.

— Если только ты не проиграешь, — заметил я.

— Мне это представляется маловероятным. — Она окинула меня взглядом с головы до пят. — Какой… славный наряд.

— Специально для тебя, — кивнул я и состроил ей глазки.

Это ее, похоже, не позабавило.

— Почти все, что я делаю — это бизнес. Ничего личного. Но это мне, пожалуй, понравится.

Я бросил умничать. Все равно злость слишком распирала меня изнутри, чтобы продолжать в том же духе.

— В похищении моей дочери — ничего личного? — спросил я. — Этакий вопль непонятой души?

— Какие вы, смертные, вспыльчивые. Ты виновен не меньше моего. Разве не ты убил дочь Паоло, Бьянку?

— Бьянка тогда пыталась убить меня, — возразил я. — Мэгги ни в чем не виновата. Она ничем не могла навредить тебе.

— Мог бы хорошенько подумать, прежде чем наносить мне оскорбление, убивая моих внуков, — прошипела она. Голос ее сделался вдруг ледяным. — Я терпелива, чародей. Терпеливее, чем ты мог себе представить. И я ждала этого дня, дня, когда последствия твоей дерзости падут на твою голову и головы всех, кто тебя любит.

Угроза разожгла у меня в голове огонь. Мне показалось даже, что злость вот-вот вырвется у меня из груди и набросится на нее, не дожидаясь меня.

— Что ж, сука, — выпалил я. — Хочешь — так получи.

Протрубил рог.

(обратно)

Глава сорок пятая

Все время перебранки мы оба накапливали силу, и первое мгновение дуэли едва не убило нас обоих.

Я использовал в качестве оружия стихию огня, усиленную толикой огня Души, чтобы неприятелю было труднее устоять перед моим ударом. В результате мой снаряд приобрел форму бело-голубого огненного шара размером с надувной гимнастический мяч.

Тем временем Арианна сделала руками замысловатое движение, и из земли с костедробительной силой ударил в мою сторону гейзер воды.

Две стихии сшиблись на полпути между нами с результатом, которого ни я, ни она не могли предугадать. Огонь и вода обратились в обжигающий пар, облако которого мгновенно окутало нас обоих. Что ж, свой браслет-оберег я держал наготове; подобная ситуация, в результате которой моя левая кисть превратилась в реквизит для ужастика, побудила меня после того случая принять меры к тому, чтобы защищать себя в будущем и от жара.

Я отпрыгнул назад и, приземлившись на четвереньки, прикрылся защитным полем со всех сторон. Облако пара осело на землю, оставив после себя пятно съежившейся, потемневшей травы. Потребовалось несколько секунд, чтобы оно рассеялось, и когда это, наконец, случилось, Арианны я на поле не увидел.

Не опуская защитного поля, я торопливо сосредоточился на точке чуть выше моих бровей, включил свое магическое Зрение и еще раз окинул поле взглядом. Арианна обнаружилась в сорока ярдах от меня; она поспешно меняла позицию, чтобы выстрелить мне в спину. В воздухе вокруг нее клубился слой жирной, маслянистой черной магии — та самая завеса, из-за которой я не видел ее физическим зрением. Моему Взгляду Арианна представлялась вампиром Красной Коллегии в истинном обличье, только еще более морщинистым и блестящим, чем большинство ее соплеменников.

Я старался не смотреть ни на что другое, но Зрение не давало мне такой возможности. Я видел бесчисленные смерти, столетиями накладывавшиеся друг на друга на этом месте, оставляя за собой трех- или четырехфутовый слой прозрачных костей. Краем глаза я видел гротескные очертания — истинные обличья Красной Коллегии, все до единого монстры, но каждый ужасен по-своему в зависимости от степени безумия. Смотреть на зрителей открыто я не рисковал, особенно на тех, кто толпился на втором ярусе маленького храма в торце стадиона. Очень мне не хотелось видеть Красного Короля и тринадцать Повелителей без масок.

Я продолжал поворачиваться вокруг своей оси, словно не заметил подкрадывающейся Арианны. Выждав, когда моя спина окажется повернута к ней, я убрал защитное поле и, задыхаясь, распрямился, словно не в силах больше удерживать его. Я сделал еще четверть оборота и за мгновение до того, как она разрядила свое заклятие, резко повернулся к ней, нацелил в нее палец и рявкнул:

— Forzare!

Невидимая энергия выметнулась из моего пальца и ударила ее в грудь прежде, чем искры электрических разрядов, которые она собирала, успели слиться в полноценную молнию. Удар отшвырнул ее на пару десятков футов и впечатал спиной в древнюю каменную стену.

Она не успела еще сползти на землю, а я уже скользнул взглядом по верху стены, схватил невидимыми пальцами заклятия несколько каменных блоков из верхнего ряда и сбросил их с высоты тридцати футов на Арианну.

Скоростью она обладала все-таки нечеловеческой. Любого смертного неминуемо расплющило бы каменными глыбами; она же отделалась скользящим попаданием камня поменьше и отпрянула в сторону, скатывая в руках шар зловещего багрового света.

Чем бы это ни было, оказаться на его пути мне не хотелось. Поэтому я не оставлял ее в покое, обрушивая на нее все новые куски стены, заставляя уворачиваться, не давая сблизиться со мной для удара.

На бегу мы оба накапливали магию, но ее опыт превосходил мой на несколько столетий. Подобно какому-нибудь легендарному стрелку с Дикого Запада, она выбирала время для верного выстрела, пока я тратил силы на тактику, заведомо обреченную на провал. Как и говорилось, я обрушивал на нее на бегу стену, не причинив ей этим ничего серьезнее нескольких ссадин и синяков.

Зато она швырнула-таки в меня молнию.

Мир осветился бело-красной вспышкой, и что-то с силой ударило меня в спину. Ноги мои подкосились, и я, как мне показалось, целый час оглушенно сидел на земле. До меня вдруг дошло, что ее заряда, чего бы она в него ни понапихала, хватило, чтобы ударить по мне вдвое сильнее, чем я в тот единственный раз, когда достал ее. Судя по всему, я рикошетом отлетел от противоположной стены. Я опустил взгляд на себя, ожидая увидеть рваную дыру с обугленными краями, но обнаружил только закопченное пятно на нагрудной пластине и пару оплавленных потеков на украшавшем ее золотом узоре.

Главное — я был жив.

Сознание вернулось как-то разом, и я понял, что будет дальше. Я вновь выстроил щит, но не круглый, как в прошлый раз, а в виде пирамиды острой вершиной вверх. Едва я успел съежиться под ним в три погибели, как сверху посыпались камни, сорванные со стены Арианной. Лавина серых камней почти мгновенно погребла его под собой, а мой оглушенный мозг тем временем лихорадочно пытался выработать новый план действий.

Самой продуктивной мыслью из всех, посетивших меня в тот момент, стала (с учетом обстоятельств): а что бы сделал на моем месте Йода?

Выждав мгновение между падением двух камней, я убрал щит и, прежде чем гравитация успела придать ускорение следующему камню, выбросил ему навстречу руку и усилием воли перехватил его. То есть не совсем перехватил, но изменил траекторию его полета, добавив к силе земного притяжения и остаткам магии Арианны и свой импульс.

— Forzare! — выкрикнул я еще раз.

Арианна увидела летящий в нее собственный снаряд, но было уже поздно. Она успела вскинуть руки и начать выстраивать собственное защитное поле. Камень прорвал его со вспышкой багрового света и ударил ее в бедро, развернув и опрокинув на землю.

— Гарри Дрезден, человек-катапульта! — пьяно выкрикнул я.

Арианна вскочила на ноги практически мгновенно: ее щит погасил энергию камня настолько, что тот не смог поразить ее насмерть, но это подарило мне достаточно времени, чтобы выбраться из-под груды камней и отбежать от стены. Я принялся поливать ее огнем, и она без особого труда отбивала все мои разряды, гася их наскоро собранными шарами атмосферной воды; ударяя в воду, мои огненные сгустки с шипением взрывались, так что после пятого или шестого разряда я вообще перестал видеть ее нормальным, смертным зрением, настолько все окутало паром, но я продолжал видеть движение энергий. Она снова закуталась в черную вуаль завесы и по-звериному, пригнувшись, ринулась по дуге, чтобы опять зайти мне за спину.

Нет. Она бы не стала повторяться.

Поединки чародеев не сводятся к попыткам ударить друг друга той или иной магической энергией — равно как бокс не сводится к одним ударам по физиономии. Нет, и то, и другое — искусство или, если хотите, наука предугадывать атаку соперника и эффективно парировать ее. Вам необходимо придумать способ блокировать то, что может сделать ваш соперник, и держать это наготове. И, разумеется, вам надо еще придумать способ обойти защиту соперника. В общем, магический поединок определяется в первую очередь воображением участников, ну, и способность манипулировать энергией стихий тоже кое-что значит.

Арианна явно хорошо подготовилась к моей обычной тактике биться энергией огня. Что ж, весьма разумно. Однако она уже сделала попытку зайти с тыла и едва не сгорела в результате. Любой мало-мальски опытный чародей сказал бы вам, что больше она подобного фокуса не повторит — хотя бы из опасения, что во второй раз враг использует этот просчет еще успешнее.

Арианна была опытным убийцей, но, похоже, ей редко приходилось биться на дуэли, не полагаясь ни на что, кроме магии. Она привыкла полагаться на невероятную силу и быстроту. Черт, да с ее стороны было бы разумнее всего убить меня прямым натиском с самого начала — возможно, даже пропустив несколько моих попаданий, только бы подобраться ко мне ближе.

Правда, этого у нее пока никак не получалось. И приспособиться к изменившимся условиям боя у нее тоже получалось неважно. Что ж, по-настоящему древние монстры нашего мира, как правило, редко отличаются гибкостью ума.

Вместо того чтобы сделать ей одолжение, оставаясь на месте, как в прошлый раз, когда она пыталась обойти меня с тыла, я ринулся вперед — прямо в оседающее облако пара. Я больно обжегся, но решил, что это достойная плата за удачный исход дела. Я стиснул зубы, постарался игнорировать боль и принялся выискивать своим Зрением энергию Арианны, выжидая удобного момента для выстрела и надеясь, что она не умеет Видеть.

Судя по всему, она не умела, а может, не дала себе труда прибегнуть к Зрению, полагаясь на другие свои сверхъестественные органы чувств. Похоже, она все-таки догадалась, что я нахожусь в облаке пара: она приняла боевую стойку и, накапливая в сложенных ковшиком ладонях энергию для новой молнии, стала осторожно приближаться. Я увидел момент, когда она начала различать мой силуэт, когда она начала набирать в грудь воздух для заклинания…

— Infriga! — прошипел я и выбросил вперед обе руки. — Infriga forzare!

И все облако пара вокруг меня соткалось в острые как игла ледяные копья и дротики, метнувшиеся к ней словно выстрелянные из ружья.

Они вонзились в нее в тот момент, когда Арианна выпустила свою молнию — та испарила один из моих дротиков и пропахала двухфутовую борозду в земле в нескольких футах от меня.

Мгновение Арианна стояла неподвижно; черные глаза ее округлились, отказываясь верить в то, что они видели: десятки ледяных игл, вонзившихся глубоко в ее плоть. Вампирша перевела взгляд на меня и открыла рот.

Струя черной крови хлынула у нее из горла. Она дернулась и мешком повалилась на землю.

Даже стоя на другом конце стадиона, я услышал, как моя крестная издала жуткий вопль, полный возбуждения и торжества.

Я смотрел, как корчится Арианна, пытаясь выдернуть ледяные копья. В нескольких местах ее проткнуло насквозь. Самую серьезную рану нанесла сосулька толщиной с мою руку, пронзившая живот и вышедшая из спины — судя по всему, она разорвала крупный сосуд твари, прятавшейся под плотской оболочкой Арианны. Сквозь кристально-чистый лед как сквозь увеличительную призму виднелись ее внутренности.

Она выдохнула слово, которого я не знал. Она повторяла его снова и снова. Не знаю, на каком языке она его произносила, но я понял, что оно значило: «нет, нет, нет, нет».

Несколько секунд я молча стоял над ней. Она пыталась накопить хоть какую-то магию, чтобы швырнуть в меня, но жуткая боль от моих ледяных копий превосходила все, что ей доводилось испытывать прежде, и вампирша не могла справиться с ней. Я смотрел сверху вниз на тварь, что похитила мою дочь, и ощущал…

Ничего я не ощущал, кроме холодного удовлетворения, клубившегося в урагане моего гнева.

Она тоже смотрела на меня не верящими глазами; изо рта ее лилась черная кровь.

— Скот. Т-ты ведь с-скот…

— Мууу, — произнес я. И поднял правую руку.

Краем глаза я увидел, как встает со своего далекого трона Красный Король.

Я накачал в руку весь оставшийся у меня гнев.

— Никто не смеет трогать мою девочку! — рявкнул я.

Разряд огня и энергии, вырвавшийся из моей руки, вырыл в земле воронку диаметром в семь и глубиной в три или четыре фута.

На краю ее неподвижно лежал изуродованный, обезглавленный труп Арианны.

В древнем городе воцарилась тишина.

Я повернулся к Красному Королю и двинулся в его сторону. Я остановился в том месте, где у стадиона находится одиннадцатиметровая отметка и запрокинул лицо к трону.

— А теперь вы вернете мне дочь, — сказал я.

Он смотрел на меня, неподвижный и бесстрастный как далекая гора. А потом улыбнулся.

— Думаю, нет, — произнес он на безукоризненном английском.

Я скрипнул зубами.

— У нас уговор.

Он беззаботно посмотрел на меня.

— Я не говорил тебе ни слова, — заявил он. — Бог не разговаривает, тем более не торгуется со скотом. Он пользуется им, расходует его по своему разумению. Ты исполнил свое предназначение, так что мне теперь не нужно твое мяукающее отродье.

— Ты обещал, что не причинишь ей вреда!

— До завершения дуэли, — уточнил он, и окружающие нас вампиры захихикали. — Дуэль завершилась. — Он повернул голову к одному из обратившихся воинов-ягуаров. — Ступай. Убей девчонку.

Я почти попал в Красного Короля, пока голова его оставалась отвернута от меня, но какой-то инстинкт все-таки предупредил его в последнее мгновение, и он пригнулся. Огненный разряд, который я метнул в него, оторвал воину-вампиру нижнюю часть лица и воспламенил его. Тот опрокинулся на спину, визжа и дергаясь; его черное тело рвало на себе плотскую оболочку-маску.

Красный Король в ярости повернулся ко мне, и взгляд его черных глаз навалился на меня чудовищным, накопленным за столетия весом. Меня швырнуло на колени, и все тело захлестнуло болью — не столько тело, сколько все нервные окончания. Мне нечего было противопоставить этому.

— Гарри! — услышал я чей-то выкрик, а потом увидел, как фигуры в масках, стоявшие вокруг Красного Короля, шагнули вперед. Громыхнул выстрел, кто-то вскрикнул. Я услышал рев и, подняв взгляд, увидел своих друзей и крестную, стоявших лицом к лицу с Повелителями Ночи. Саня стоял, но не двигался, обеими руками он упрямо сжимал «Эспераккиус». Мёрфи припала на колено. Свой полуавтомат она уронила, но одна рука ее медленно, словно одолевая сопротивление тянулась к висевшему за спиной мечу. Мартин лежал на земле.

Других я не видел: не мог повернуть голову. Но биться никто, кажется, не бился. Никто из нас не смог устоять перед чудовищным натиском воли Красного Короля и его Повелителей Ночи.

— Наглая тварь! — прошипел Красный Король. — Умри в муках! — Он ухватил за ягуаровую шкуру другого воина и рывком, как ребенка, придвинул его к себе. — Мне надо повторять дважды? — рявкнул он и сунул в руку воину свой окровавленный ритуальный нож. — Положи эту девку на алтарь и убей ее!

(обратно)

Глава сорок шестая

Типы вроде Красного Короля не знают, когда лучше заткнуться.

Я попытался поднять руку, и это потребовало от меня больших усилий, чем все, что я делал этой ночью. Моя рука задрожала, задрожала еще сильнее и в конце концов сдвинулась на шесть дюймов и коснулась черепа, висевшего в мешке у меня на поясе.

Боб! — заорал я — мысленно, примерно так, как я разговаривал с Эбинизером посредством говорильных камней.

Блин-тарарам, ворчливо отозвался он. Орать совершенно не обязательно. Я здесь.

Мне нужен щит. Что-нибудь, чтобы оградиться от его воли. Похоже, это атака духовного характера — значит, дух в состоянии ее отразить.

Еще бы. Но я не могу сделать это отсюда, босс, заявил Боб.

Даю тебе разрешение выйти из черепа для этого! — в отчаянии подумал я.

Глазницы черепа вспыхнули ярко-оранжевым светом, потом из них вытекло облачко светящейся энергии, сгустилось у меня над головой и окутало меня всего теплой светящейся завесой.

Секунду спустя я услышал, как Боб промыслил, а ну получи, коротышка!

И вдруг воли Красного Короля перестало хватать, чтобы удерживать меня. Боль убавилась, смягчилась и притупилась ледяным ознобом, от которого мои нервы натянулись как струны. Я стиснул зубы и добавил к сопротивлению собственную волю. Конечно, по части силы я был все равно что младенец, пытающийся бороться с тяжелоатлетом — и все же его последняя реплика дала мне дополнительный импульс, и я вдруг сумел подняться на ноги.

Красный Король снова повернулся ко мне лицом, протянул вперед обе руки, и лицо его исказилось от злобы и презрения. Жуткое давление всколыхнулось и удвоилось.

— На колени. Живо. Смертный, — ясно услышал я его голос.

Я сделал неверный шаг в направлении моих друзей. Потом другой. И еще один. И еще, с каждым шагом все увереннее.

— Поцелуй. Меня. В задницу, — процедил я сквозь зубы.

И положил руку на плечо Мёрфи.

Рука ее уже одолела половину расстояния до меча. Стоило мне коснуться ее, стоило нашим аурам соединиться, как ее воля тоже включилась в борьбу с навалившимся на нас гнетом древнего, извращенного рассудка. Рука ее метнулась к рукояти «Фиделаккиуса», и она выхватила катану из деревянных ножен.

Белый свет, какого еще не видал этот древний стадион, разлился от клинка и высветил все вокруг с ясностью, напомнившей мне хрустальную пустыню. Повсюду вокруг нас взвыли от боли вампиры, но их вой был заглушен внезапным боевым кличем Мёрфи. Он прокатился по стадиону и эхом отразился от небес.

— Ложные боги! — кричала она, испепеляя Красного Короля и Повелителей Ночи взглядом своих голубых глаз. — Самозванцы! Узурпаторы истины! Убийцы надежды, семей, жизни, детей! Пришло время ответа за ваши преступления против майя, против людей по всему миру! Пробил ваш час! Готовьтесь к суду Всевышнего!

Похоже, я один оказался так близко к ней, что увидел потрясение в ее глазах. До меня вдруг дошло, что это произносила не Мёрфи, но кто-то другой, вещавший ее устами.

Она сделала взмах мечом, со свистом полоснув клинком воздух перед нами.

И воля Красного Короля исчезла. Совсем.

Красный Король взвизгнул и зажал глаза руками. Он визжал что-то, тыча пальцем в направлении Мёрфи, но в это мгновение все остальные мои друзья охнули и выпрямились, внезапно освободившись от гнета.

Все до единой золотые маски повернулись к ней.

Боб! — заорал я. Ступай с ней! Не давай сковать ее!

Йо-хоо! — отозвался череп, и оранжево-золотой свет скользнул от моей головы к Мёрфи и окутал ее за мгновение до того, как объединенная воля Повелителей Ночи навалилась на нее. Так велика была их сила, что меня отшвырнуло от нее словно физическим ударом. Даже воздух помутнел от ее интенсивности.

Белое сияние меча продолжало растекаться вокруг Мёрфи, и ее одежда буквально преобразилась, словно свет этот пропитал ее, стал ее частью, обращая ночь в день, черное в белое. Она припала на колено и запрокинула лицо, упрямо выставив вперед подбородок. Даже сквозь марево враждебной энергии я видел, как глаза ее дерзко сияют, а зубы оскалились в недоброй улыбке. К этому добавлялось окутавшее ее голову гало одного из могущественнейших духов, которых я встречал на своем веку.

Мёрфи с криком взмахнула мечом и вскочила на ноги. Повелители Ночи отшатнулись, словно их ударили по лицу. У некоторых даже маски сорвало с лиц — и давление их объединенной воли тоже исчезло без остатка.

Воины-ягуары — как полусмертные, так и вампиры — с криком ринулись на Мёрфи.

Она увернулась от взмаха современной катаны, ответным выпадом «Фиделаккиуса» раздробила меч из обсидиана и практически разрубила пополам державшего его воина.

Однако врага было больше. Не на десяток, не на несколько десятков — на сотни. Воины-ягуары мгновенно оправились и рассыпались веером, чтобы атаковать ее с нескольких направлений. Они умели биться в команде.

Впрочем, мы с Саней тоже умели.

Саня выступил вперед с «Эспераккиусом» наголо, и тот тоже вспыхнул ослепительным белым светом, который бил по вампирам, заставлял их пригибаться, зажимать руками глаза. Тяжелый Санин башмак врезал оказавшемуся ближе остальных вампиру промеж лопаток, и силы удара хватило, чтобы сломать тому шею.

Я не отставал от Сани, буквально сдув порывом порожденного моей магией ветра двух воинов, пытавшихся зайти на Мёрфи с противоположного фланга.

Они с Саней стали спина к спине, методично рубя в капусту воинов-ягуаров, накатывавшихся на них волна за волной. Я продолжал сбивать хотя бы часть нападавших с ног — реального ущерба я причинить им не мог из боязни зацепить своих, но зато мешал им сосредоточить все силы на Сане с Мёрфи. Однако это уже начинало лишать сил меня самого. До бесконечности так продолжаться не могло.

Рядом со мной послышались быстрые шаги, и к моей спине привалилась спиной Молли.

— Вы берете ту сторону, — бросила она. — Я эту!

Диджей Молли Си подняла оба своих жезла, и хаос, царивший на поле боя, мгновенно вырос до одиннадцати баллов по шкале Бофорта.

С жезлов ее сорвались свет, и цвет, и оглушительный звук. В ряды наступавших воинов-ягуаров полетели ленты света и темноты, то слепя их вспышками яркого солнца, то обманывая образами внезапно разверзающихся у них перед ногами провалов. Визг, лязг и грохот нещадно разили сверхчуткий вампирский слух, буквально отшвыривая их назад — на оружие идущих следом.

Нельзя сказать, чтобы этот чудовищный рейв остановил вампиров, но изрядно замедлил их продвижение.

— Люблю хорошую вечеринку, — радостно возгласил Томас и пустился в пляс по границе Моллиной танцплощадки, отсекая руки-ноги-шеи воинов-ягуаров, заступивших за эту невидимую черту и отпрыгивая назад прежде, чем те успевали опомниться. Я-то думал, никто не сравнится по скорости с обращенным вампиром Красной Коллегии, но мой брат явно имел на этот счет собственное мнение. В промежутках между ударами он успевал исполнить несколько танцевальных па. Лучше всего ему удавался приемчик из арсенала брейк-данса, когда волна пробегает по одной руке и переходит на другую — во-первых, это было красиво, а во-вторых, сопутствующий взмах фалькаты сносил голову одному вампиру и рассекал череп другому.

Враг продолжал наращивать натиск, и Томас начал перемещаться еще быстрее, отчаяннее — тут намечавшуюся уже брешь в плотине замешательства, сдерживавшей Красных, заткнул включившийся в бой Мыш.

У меня тем временем хватало своих хлопот. Я снова позаимствовал некоторое количество энергии из ледяного колодца, дара Зимней Королевы, и участок земли передо мной покрылся слоем гладкого, скользкого льда. Любого врага, пытавшегося ступить на эту белоснежную полосу, встречал порыв завывающего ветра, заставляя обходить ее кругом — а там их поджидали с одной стороны мясорубка в лице Сани и Мёрфи, а с другой — светомузыкальное шоу Молли.

Кто-то тронул меня за руку, и я едва не изжарил его от неожиданности.

Мартин пригнулся, будто ожидая удара, но я уже пришел в себя.

— Дрезден! — крикнул он. — Глядите!

Я посмотрел в указанном им направлении. На верхнем ярусе маленького храма в торце поля для игры в мяч (так, я вспомнил, называется древний стадион) стояли в круг Повелители Ночи и Красный Король, и они явно складывали какое-то заклятие. Что бы они там ни задумали, у меня складывалось неприятное ощущение того, что свой мешок приготовленных для них фокусов я исчерпал до дна.

Я услышал топот тяжелых башмаков и увидел смертных наемников с винтовками наготове, занимающих позицию вдоль длинных сторон стадиона. Стоило им открыть огонь, и наша смерть была бы просто вопросом времени.

Кого я пытался водить за нос?

Я не мог поддерживать свой ледяной пятачок и ветер до бесконечности. Да и Молли, я знал, тоже не могла продолжать свое рейв-шоу дольше десяти минут. Десятки воинов-ягуаров уже полегли, но это мало что меняло. В сравнении с их общим количеством это вообще не играло практически никакой роли.

Мы могли биться как угодно мужественно, но, несмотря на это, конец обещал быть печальным. Нам не уйти с этого стадиона живыми.

Однако попытаться стоило.

— Леа! — заорал я.

— Да, детка? — отозвалась она безмятежным тоном. Я все еще слышал ее совершенно отчетливо. Отменный фокус.

— Король со своими джокерами собираются ударить нас чем-то тяжелым.

— О да, несомненно, — ответила Леанансидхе, сонно глядя на небо.

— Так сделай же что-нибудь! — взвыл я.

— Уже сделала, — заверила она.

Она достала из кармана маленький изумруд и бросила его вверх. Переливаясь гранями он взмыл в воздух, исчез на мгновение из виду, а потом взорвался фонтаном веселых зеленых искр.

— Вот так. Теперь хорошо, — заявила она, хлопая в ладоши и приплясывая на цыпочках. — А теперь мы посмотрим, как танцуют по-настоящему.

Зеленая молния расколола небосвод, и земля содрогнулась от удара грома. Только вместо того чтобы стихнуть, гром продолжал нарастать, и все новые молнии били из того места, где взорвался камешек моей крестной.

А потом с дюжину зеленых разрядов одновременно ударили в землю в двадцати ярдах от нас, вырыв на зеленом поле дымящиеся воронки.

Моим глазам потребовалось несколько секунд на то, чтобы оправиться от вспышки, а когда им это удалось, сердце едва не замерло у меня в груди.

На поле стояли двенадцать фигур.

Двенадцать человек в бесформенных серых мантиях. Серых плащах. Серых капюшонах.

И в руках каждый из них держал по чародейскому посоху.

Серый Совет.

Серый Совет!

Ближайшая фигура заметно уступала мне ростом, зато стояла, расставив ноги так, словно собиралась сдвинуть с места земной шар. Она подняла посох и ударила его концом в землю.

— Помнишь Архангельск? — прогрохотал знакомый голос. Он произнес гулкое слово заклинания и нацелил конец посоха на Красного Короля и Повелителей Ночи.

Второй ярус храма, на котором те стояли, словно взорвался. Невидимая сила ударила в древнюю постройку с силой бульдозерного отвала, несущегося на скорости, вдвое превышающей звуковую. Красный Король, Повелители Ночи и несколько тысяч тонн камня взлетели на воздух, а ударная волна, разбежавшись от места столкновения, больно ударила по ногам.

Это зрелище заставило потрясенно смолкнуть весь стадион. Признаюсь, я смотрел на это, разинув рот, как и все остальные.

А потом я запрокинул голову и издал дикий вопль, полный веселья и торжества. Серый Совет пришел на помощь.

Мы были не одни.

Эхо моего вопля, похоже, послужило сигналом: остальные очнулись и принялись сражаться не на жизнь, а на смерть. Я сдул еще нескольких вампиров, пытавшихся подобраться к моим друзьям, а потом ощутил надвигающуюся волну сверхъестественной энергии. Я повернулся, успел выстроить щит, отразивший этот заряд, и швырнул огненный шар в увешанного золотыми побрякушками нобля Красных. Другие нобли развернулись для атаки на вновь прибывших членов Серого Совета, которые отвечали им тем же, так что воздух завибрировал от столкновений магических энергий.

Коренастая фигура в сером шагнула ко мне.

— Как дела, Хосс?

Губы мои сами собой растянулись в свирепой ухмылке, но я постарался ответить так же небрежно.

— Мне типа жаль, что нету под рукой посоха. А так… грех жаловаться.

Эбинизер хмыкнул из-под капюшона.

— Славный костюмчик.

— Спасибо, — кивнул я. — Красиво прибыли. Не устали в пути?

— Главное, чтоб коврик нашелся ноги с дороги вытереть, — усмехнулся он и бросил мне свой посох. — Держи.

Я ощутил пульсирующую в резном деревянном шесте энергию. Посох был сделан старательнее моего старого, но это Эбинизер научил меня изготавливать их, и оба моих прошлых посоха я вырезал из ветвей одного и того же старого, пораженного молнией дуба, что рос перед домом у него на ферме в Озарке. Я мог орудовать этим посохом с той же легкостью, что и своим собственным.

— А вы? — спросил я. — Вам разве он не нужен?

Вместо ответа он небрежно поднял руку и перехватил за рукоять брошенный ему в голову боевой топор.

— У меня другой есть, — небрежно отозвался он.

Эбинизер Маккой вытянул левую руку, произнес еще слово, и стекшаяся к его руке чернота из теней соткалась в посох из темного, с перекрученными слоями дерева без единого знака на поверхности.

Черный Посох.

— Fuego![13] — выкрикнул кто-то на стене, и на какую-то секунду я даже оскорбился. Надо же, кто-то кричит «fuego», и это даже не я.

Пока я терзался своей дурацкойобидой, грянули винтовки, и целились они в первую очередь, конечно же, в меня. Пули со звоном били в мои доспехи и рикошетили от них, не оставляя ни царапины. Это как если бы в меня кидались мелкой галькой: неприятно, но не опасно по-настоящему — до тех пор, пока не начали кидаться в голову.

Эбинизер повернулся к стенам, с которых вели по нам огонь. В его мантию тоже попадали пули, но ткани они не пробивали, а падали, расплющенные, к его ногам.

— Не с теми вы контракт заключили, ребята, — пробормотал мой старый наставник себе под нос.

Он взмахнул Черным Посохом слева направо, произнес одно-единственное слово — и отнял жизнь у сотни человек.

Они просто… умерли.

Их смерть не сопровождалась абсолютно ничем. Ни вскриками от боли. Ни борьбой. Ни конвульсиями. Вообще ничем. Только что они вели беспорядочную стрельбу по нам, а секунду спустя они просто…

Упали.

Умерли.

Старик повернулся к противоположной стене, и я увидел, как двое или трое наиболее сообразительных наемников пошвыряли оружие и бросились наутек. Не знаю, удалось ли им спастись, но старик снова взмахнул в воздухе своим посохом, и стрелки на той стене мертвыми повалились на камни.

Моя крестная при виде этого радовалась, как попавший в цирк ребенок, хлопая в ладоши и подпрыгивая от возбуждения.

Секунду я потрясенно смотрел на мертвых наемников. Эбинизер только что нарушил Первый Закон Магии: Не Убий. Он использовал магию для того, чтобы осознанно лишить жизни другого человека, и не одного, а почти две сотни. То есть да, я знал уже, что наша контора дала ему право делать это… Просто одно дело знать, — а другое дело видеть воочию.

Черный Посох буквально вибрировал от распиравшей его темной энергии, и мне внезапно показалось, что эта деревяшка — живое существо, что оно знает свое предназначение и желает единственно, чтобы им пользовались как можно чаще. И зрелищнее.

А еще я увидел, как потемнели и вздулись вены на руке у моего старого наставника. Он поморщился и на мгновение придержал левую руку правой.

— Ничего страшного, — бросил он мне через плечо.

Дальняя от нас фигура в сером, высокая, стройная, подняла свой посох. Я увидел отблеск света на окованном металлом конце посоха, а потом по деревянному шесту пробежала зеленая молния — это он ударил металлическим концом в землю. Чародей поднял посох, но рваный зеленый след от молнии остался висеть в воздухе. Чародей ударил в землю еще раз, футах в шести от первого места, и в воздухе повисла новая молния. Он убрал посох, перехватил его за середину и взмахом руки соединил два столба зеленого электричества горизонтальной перекладиной.

Он открывал портал.

Вспыхнул яркий свет, и пространство между двумя вертикальными молниями искривилось и потемнело — а потом из него посыпались темные фигуры с мечами в руках. В первое мгновение мне показалось, что они одеты в странные костюмы или доспехи. Лица их закрывали маски, напоминающие вороньи головы, вплоть до длинных желтых клювов. Одежду их покрывали перья — и тут до меня дошло.

И перья, и клювы были настоящие. Не случайно мечи, которые они держали в руках, все до одного представляли собой классические японские катаны. Они вываливались из портала десятками, сотнями, и неслись на вампиров неестественно длинными прыжками, мало чем отличавшимися от бреющего полета. Выглядели они одновременно и страшно, и прекрасно, и двигались с безукоризненной, стремительной грацией. Дикие вспышки рейв-шоу Молли отсвечивали от их клинков и черных птичьих глаз.

— Кенку задолжали мне услугу, — объяснил Эбинизер. — Мне показалось, самое время вернуть долг.

Пересвистываясь друг с другом, издавая время от времени резкие, полные боевой ярости крики, странные существа заполонили поле стадиона и сшиблись с вампирами.

Зрелище было не для слабонервных. В воздухе свистели пули и заклятия. Каменное оружие сшибалось со стальным. Лилась кровь: черная вампирская, синяя кенку, но больше всего — алая человеческая. Ужас и неестественная красота смешались в этом неописуемом зрелище, и мне кажется, моя голова отреагировала на это, отключив абсолютно все, что не угрожало непосредственно моей жизни… ну, или не находилось от меня в радиусе нескольких ярдов.

— Мэгги, — спохватился я, схватив старого наставника за плечо. — Мне надо к ней.

Он поморщился и кивнул.

— Куда?

— В большой храм, — ответил я, ткнув пальцем в сторону пирамиды. — А метрах в четырехстах к северу от храма стоит прицеп для перевозки скота. В последний раз, когда я его видел, его охраняли. Там до сих пор люди, пленники.

Эбинизер хмыкнул и кивнул.

— Ступай забери девочку. Мы пока займемся Красными и их Повелителями Ночи. — Он сплюнул на землю; глаза его под капюшоном возбужденно горели. — Посмотрим, как этим скользким ублюдкам понравится приготовленное ими самими блюдо.

Я крепко сжал его руку, потом положил другую ему на плечо.

— Спасибо.

Взгляд его на мгновение затуманился, но он только фыркнул.

— Спаси девочку, Хосс.

Старик подмигнул мне. Я несколько раз моргнул и отвернулся.

Время истекало — и для Мэгги, и для меня.

(обратно)

Глава сорок седьмая

— Крестная! — крикнул я, сворачивая к пирамиде.

Леа возникла рядом со мной; сложенные в горсть руки переливались изумрудным и аметистовым светом.

— Мы продолжаем операцию?

— Угу. Не отрывайтесь от меня. Собираем своих и двигаем.

Ближе остальных ко мне стояла Молли. Я шагнул к ней и пригнулся к ее уху.

— Идем! — крикнул я. — Дальше здесь пускай люди-птицы разбираются. Нам пора.

Молли кивнула в ответ и опустила свои жезлы. Тем временем кенку уже заполонили поле стадиона и обезопасили нас с флангов. Кончики обоих жезлов Молли — не деревянных, а из слоновой кости — потемнели и потрескались. Руки у нее повисли плетьми, и лицо сделалось еще бледнее, чем было до начала моей дуэли с Арианной. Она повернулась ко мне, слабо улыбнулась, глаза ее закатились, и она осела на землю.

Секунду я потрясенно смотрел на нее, потом бросился на колени и засветил амулет, осматривая ее. В суматохе боя я и не заметил, что ее нога чуть выше колена покраснела от крови. Одна из пуль, наугад выпущенных со стены, угодила ниже бронежилета. Молли истекала кровью. Она умирала.

Томас плюхнулся на землю рядом со мной. Он сорвал с себя пояс и туго перетянул им ногу Молли выше раны.

— Я разберусь, — спокойно бросил он мне, почти не оборачиваясь. — Иди, да иди же!

Секунду я в неуверенности смотрел на него. В конце концов, Молли — моя ученица, и ответственность за нее лежит на мне.

Томас поднял на меня взгляд, и маска его невозмутимости на мгновение треснула, показав мне все напряжение, весь страх, которые он сдерживал в себе в бою.

— Гарри, — выдохнул он. — Я буду защищать ее хоть ценой собственной жизни. Клянусь.

Я кивнул и, стиснув кулаки, огляделся по сторонам. Такое сильное кровотечение должно было непременно притянуть к раненой девушке вампиров — как пчел на душистый цветок. Томас не мог оказывать ей помощь и биться одновременно.

— Мыш! — крикнул я. — Останься с ними!

Пес бросился к Молли и замер буквально у нее над головой, настороженно следя за окружением. Такой телохранитель не дрогнет.

Я подбежал к Мёрфи и Сане — обоих покрывали мелкие царапины и порезы, но оба, похоже, готовились ринуться в самую гущу сражения. Все это время от меня не отставал Мартин, спокойный и с виду даже словно не осознающий, что вокруг кипит бой. Что бы я там ни говорил про Мартина, его невозмутимость, скучающее выражение лица и, в общем-то, совсем не воинственная внешность служили ему в этой ситуации лучшей броней. Он просто не производил впечатления угрожающей цели, поэтому его не трогали.

Я пошарил взглядом по земле и подобрал меч, оброненный убитым воином, — прямой китайский меч, известный как «цзянь». Легкий, обоюдоострый, заточенный как бритва — меня это вполне устраивало.

— Идем к пирамиде! — скомандовал я Мёрфи и Сане. Группа из тридцати или сорока кенку обогнула нас и связала боем воинов-ягуаров, продолжавших преграждать нам выход со стадиона. — Туда! Быстро, быстро, быстро!

Я первым подал пример и ринулся в проход, проделанный для нас Эбинизеровыми союзниками. Моих чувств коснулось возмущение магической энергии, и я увидел, как стоявший у нас на пути вампир швырнул в нас огненный заряд. Я перехватил эту магическую молнию посохом — он оказался короче, толще и тяжелей моего. Заряд стек по посоху мне в руку, прошел через мои плечи и по другой руке — в меч, сорвавшись с острия которого угодил прямехонько в живот пославшему его вампиру. Тот пошатнулся, но устоял. Что ж, я перехватил посох горизонтально и засветил ему дубовым дрыном по носу. После этого супостат наконец полетел на землю.

Мы миновали обломки храма и вырвались на открытое пространство между постройками. Там царил хаос. Повсюду виднелись воины-ягуары и жрецы, почти поголовно вооруженные. Смертные наемники строились и бегом спешили на стадион, на помощь Красной Коллегии. В какой-то момент я заметил, что Мёрфи в сияющей белым одежде, окутанная золотым свечением, бежит справа от меня, а Саня — слева. Похоже, ослепительный свет двух Мечей наводил ужас как на вампиров, так и на полукровок, и они расступались перед этой аурой. Расступались, но не отступали; к ним подтягивались все новые, и по мере нашего приближения к пирамиде круг их смыкался все туже.

— Нам не пробиться, — бросила Мёрфи на бегу. — Они готовятся навалиться на нас со всех сторон.

— Ну вечно одно и то же, — жизнерадостно, но не без легкого раздражения заметил Саня. — Хоть бы чего-нибудь нового придумали.

Они были правы. Я и сам ощущал, как менялось настроение окружавших нас чудищ. Они отступали перед нами все медленнее, зато подступали сзади все ближе.

Я поднял взгляд на маячившую впереди пирамиду. Там, на пятом ярусе стояла, глядя на нас сверху вниз, фигура в золотой маске. Судя по всему, одного из Повелителей Ночи заклятие Эбинизера отшвырнуло к самой пирамиде. Я ощущал, как его воля укрепляет окружавших нас врагов, подпитывает их злобой и уверенностью.

— Вон тот тип, — сказал я, кивая в его сторону. — В золотой маске. Стоит его убрать, и мы, считай, прорвались.

Мёрфи посмотрела в указанном мной направлении. Потом взгляд ее скользнул по пирамиде вниз, к основанию лестницы.

— Идет, — сказала она.

Она занесла «Фиделаккиус» над головой, испустила вопль, наводивший ужас не на одного здорового мужика, схватывавшегося с ней на татами, и нырнула в самую гущу воинов Красной Коллегии, как пловец, подныривающий под волну.

Саня зажмурился.

Срань господня, я вовсе не ожидал от нее такой реакции.

— Маленькая, — заметил Саня. — Но свирепая.

— Да вы все сбрендили! — заорал я и вместе с ним ринулся вперед. Мартин прибавил ходу и старался не отставать от нас, одновременно отбивая попытки достать нас со спины.

Мёрфи удалось то, что не под силу нормальному смертному: она прорубила просеку в толпе вампиров-воинов. Она прорвалась сквозь полчища врагов так, словно это было не более чем облако дыма. «Фиделаккиус» сиял, и никакое оружие, поднятое против Меча Надежды — ни современная сталь, ни древний камень — не могло устоять перед ним.

Казалось, Мёрфи не нападает ни на кого конкретно. Она просто неслась вперед, и когда на нее пытались напасть, с тем, кто это делал, происходило что-нибудь очень и очень неприятное. Выпады мечей небрежно отбивались, а острие ее клинка как бы невзначай наносило сопернику, мимо которого пробегала Мёрфи, глубокую S-образную рану. Воины, набрасывавшиеся на нее всей своей массой, тряпками взлетали в воздух, где их доставал все тот же сияющий клинок. Края нанесенных им ран обугливались и шипели.

На нее наваливались по двое, а один раз даже втроем. Это не помогло воинам-ягуарам. Мёрфи еще новичком-полицейским привыкла справляться с противниками больше, сильнее и быстрее ее самой. Какими бы сильными и стремительными ни казались вампиры и полукровки, у них, похоже, имелось не больше шансов одолеть ее, чем у чикагских бандитов и хулиганов. Чем сильнее соперник ей противостоял, тем ярче сиял Меч, тем больше его свет сковывал движения и силу врага — не то, чтобы слишком сильно, но все же заметно. Мёрфи пригибалась, и уворачивалась, и подставляла противников ударам друг друга, используя их же силу в своих целях. В случае с тремя нападавшими это показалось даже несправедливостью. Один из воинов-ягуаров, вооруженный огромной палицей, размозжил головы двум своим сородичам, а потом тупо уставился на свое аккуратно разрубленное на три части оружие, лежавшее на земле рядом с его же собственной отсеченной ногой.

Кэррин Мёрфи возглавила атаку, и мы с Саней старались только не отставать от нее. Она пересекла море врагов скоростным катером, оставляя за собой совершенно обескураженных вампиров. Мы с Саней прокладывали дорогу сквозь эту оглушенную толпу, рубя и расшвыривая тех, кто оставался еще у нас на пути, — и все это время псих-русский не прекращал смеяться.

Мы добежали до лестницы, и сопротивление врага заметно ослабло. Мерфи бросилась дальше. Повелитель Ночи выбросил в ее сторону руку в золотых перстнях, и самый воздух перед нами словно сгустился и затвердел. Мы с Саней врезались в него как в кирпичную стену и остановились, однако на продвижение Мёрфи это повлияло не сильнее, чем все прошлые атаки, только золотое гало разгорелось еще ярче. Повелитель Ночи ударился в панику и швырнул в нее один за другим три разряда черной энергии. Мёрфи исполнила на лестнице подобие танца — так уклоняются от ударов боксеры легкого веса, — и все три заряда пролетели мимо, не причинив ей ни малейшего вреда.

Саня охнул и едва успел пригнуться, уворачиваясь от миновавшего Мёрфи заряда. Я прикрылся от второго щитом, а третий ударил-таки меня в бок. Доспехи моей крестной защитили мою плоть, но приложился я о каменные ступени довольно ощутимо.

Я вскинул взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, как Мёрфи налетает на Повелителя Ночи и проскакивает мимо него, сделав мечом одно-единственное вертикальное движение.

Золотая маска свалилась с головы вампира — вместе с передней половиной черепа. Блеснула серебристая вспышка, от которой занялся огнем бугристый вампирский мозг, а потом воспламенилась и хлынувшая из раны кровь. Повелитель Ночи ухитрился каким-то образом вскрикнуть, вслепую расшвырял вокруг себя еще несколько зарядов своей энергии, а потом почерневшей, обугленной грудой упал на камни и затих.

Только тогда исчез сдерживавший нас с Саней барьер, и мы поспешили по лестнице вдогонку Мёрфи.

Впрочем, враг продолжал нас преследовать — слишком уж много их, черт подери, здесь собралось. Где-то ближе к вершине пирамиды я оглянулся и увидел, что Красная Коллегия начинает приходить в себя от неожиданного вторжения кенку. На поле для игры в мяч продолжал кипеть бой, и хотя каждый из пернатых бойцов стоил двух, а то и трех вампиров или полукровок, враг все равно превосходил их численностью. Мне оставалось только радоваться тому, что большинство владеющих магией вампиров остались там, пытаясь одолеть Серый Совет, а не поспешило за нами.

— Черт, — буркнул я, глядя на кишащую у подножия лестницы толпу. — Черт! — повторил я, бросив взгляд наверх, где в дверном проеме храма мелькали тени. Я беспомощно оглядывался по сторонам и вдруг почувствовал, как кто-то схватил меня за руку с посохом.

Мёрфи трясла меня за запястье до тех пор, пока я не посмотрел на нее.

— Мы с Саней останемся здесь, — сказала она, задыхаясь. — Мы сдержим их, пока ты не заберешь Мэгги.

Я снова посмотрел вниз. Сотни вампиров поднимались по лестнице. Срывая на ходу начавшие мешать им плотские маски. Сдержать их? Чистое самоубийство. Мечи давали своим носителям огромную силу в бою против порождений Тьмы, но сверхчеловеками они их при этом все равно не делали. Мёрфи с Саней бились уже минут двадцать — а ведь в арсеналах аэробики не найдется ни одного упражнения, сопоставимого по физическим требованиям с реальным боем. Оба уже начинали выдыхаться.

Самоубийство.

Но мне необходимо было попасть в храм.

— Дрезден! — окликнул меня Мартин. — Идемте!

Я даже не замечал, что он трясет меня за плечо, пытаясь заставить подняться дальше.

Наверное, я тоже здорово устал.

Я сосредоточился на Мартине, на ступеньках, стараясь при этом не обращать внимания на жжение в руках, в ногах, в груди. Я сделал глубокий вдох, и это помогло — словно глоток свежего, чистого ветра. Мне показалось, я слышу чей-то шепот на языке, которого я не понимал, — но я узнал голос своей королевы. Я заметил облачко белого тумана, сгущавшееся вокруг меня по мере подъема — это влажный воздух Юкатана конденсировался на наледи, покрывавшей мои доспехи.

А потом холод смыл жаркую усталость, и я почувствовал, как все во мне заполняется льдом — неумолимым, беспощадным, непреклонным. Мои ноги заработали, как поршни автомобильного движка. Один шаг на ступеньку вдруг показался мне недостаточным, и я понесся вверх, перепрыгивая через две, а иногда через три, оставив Мартина далеко позади.

Я вылетел на верхний ярус, и на меня бросился воин-полукровка. Я зарычал, отбил его меч своим и с размаху вдарил ему башмаком в грудь.

Я услышал, как хрустнул его позвоночник, и он отлетел назад, словно в него врезался грузовик. Он ударился о стену с силой, от которой с крыши наверху посыпалась пыль, и сломанной игрушкой рухнул на камни. Вот такую силу положено иметь Зимнему Рыцарю, и, глядя на бедного идиота, я не испытывал ничего, кроме удовлетворения.

У квадратного в плане храма четыре двери, по одной на каждую сторону, и в той, что была обращена ко мне, появился вампир, сбросивший плотскую маску, но до сих пор закутанный в шкуру ягуара. В руке он сжимал обсидиановый нож — кинжал Красного Короля. Тот самый, которого послали убить Мэгги.

— Дым сражения, говоришь? — спросил я его и почувствовал, как мои губы растягиваются в ухмылке. — Приятель, ты вышел в неудачную дверь, в неудачное время.

Взгляд его метнулся к полу слева от меня, и я тоже покосился в ту сторону. Там, на полпути от алтаря к левому дверному проему съежилась дрожащая, закованная в цепи Мэгги; казалось, она вжимается в пол в надежде, что ее не заметят.

— Ну, давай, — сказал я вампиру, снова поднимая на него взгляд. Я слегка подбросил меч в руке, и с его клинка сорвалось облачко белого тумана. И несколько снежинок. — Давай, покажи нам свою крутизну. Один твой шаг к этой девочке — и увидишь, что будет.

Противоположный от меня проем вдруг потемнел.

Там стояли Красный Король и четверо — целых четверо! — его ноблей в золотых масках, на которых играли отблески костров и вспышек кипевшего внизу боя.

Лицо его исказилось от ярости, и его воля вместе с волей стоявших за его спиной Повелителей ударили по мне с мощью кузнечных молотов. Я пошатнулся и оперся на посох моего наставника, чтобы не упасть.

— А теперь, — произнес Красный Король перехваченным от ярости голосом, — положите эту маленькую сучку на алтарь.

Один из Повелителей шагнул вперед и наклонился, чтобы схватить девочку за волосы.

— Нет! — выкрикнул я.

Красный Король подошел к алтарю и спихнул с него тело мертвой женщины.

— Смертный, — прошипел он. — Он все еще полагает, что его воля что-то значит. Но ты ничто. Жалкий ошметок плоти. Тень. Вот ты есть, а сейчас тебя не станет. Тебя забудут. Это судьба. Закон вселенной. — Он вырвал ритуальный нож из руки воина и снова уперся в меня полным ненависти взглядом; под кожей у него бугрилось и корежилось его истинное тело. Повелитель Ночи тащил кричавшего, лязгавшего цепями ребенка на алтарь, и черные глаза Красного Короля заблестели от возбуждения.

— Вот твое единственное предназначение, смертный, — произнес он. — Единственная польза, которую ты можешь принести. — Он посмотрел на Мэгги и оскалил свои остроконечные зубы. Изо рта у него стекала на подбородок слюна. — Умри.

(обратно)

Глава сорок восьмая

Красный Король занес нож над моей дочкой. Она издала негромкий вскрик, полный безнадежного ужаса и отчаяния, и как бы я ни бился, вкладывая в это всю полученную от Мэб новую силу, как бы ни защищали меня доспехи моей крестной, я ни черта не мог с этим поделать.

Но мне и не пришлось.

Белый свет, исходящий словно ниоткуда, вспыхнул над алтарем, и Красный Король взвизгнул. Оковы его воли исчезли, а одновременно с ними — и его правая кисть, сжимавшая каменный нож; отделившись от запястья, она описала дугу в воздухе и, так и не отпуская ножа, упала на пол. Нож при этом разлетелся на мелкие осколки.

Я торжествующе завопил. Остальные четверо продолжали удерживать меня на месте, но я вдруг понял, что могу шевелиться — а значит, и драться. Стоило Красному Королю с криком отпрянуть назад, как я вскинул руку, выкрикнул:

— Fuego! — и метнул огненную струю в воина-ягуара, продолжавшего стоять в паре футов от левой двери. Тот попытался бежать, но поскользнулся на залитой кровью ступени и покатился вниз по лестнице — там и настигло его мое заклятие.

Я мгновенно повернулся к стоявшим с противоположной от меня стороны алтаря Повелителям. Метать в них разрушительную энергию я не рисковал из боязни зацепить лежавшую на алтаре между нами дочь. Не уничтожить же представлявшего непосредственную угрозу воина-ягуара я не мог — только после этого я мог сосредоточить все свое внимание на Повелителях и Короле, иначе ничто не помешало бы ему перерезать мне глотку, пока я занимался бы вампирской элитой.

Однако вдвоем играть в эту игру было уже вполне реально — и моя физическая поддержка на порядок превосходила их.

Я собрал в кулак собственную волю, поднял взятый напрокат посох — и тут в храм вошли еще четверо типов в золотых масках.

Блин, да откуда они только берутся?

— Держите чародея! — рявкнул Красный Король, и давление враждебных сознаний на мое мгновенно удвоилось. Левая рука у меня задрожала, и посох, который я в ней держал, медленно опустился. В правой руке вообще словно бензин кончился, такими усталыми вдруг ощутили себя все ее мускулы, и кончик меча лязгнул, ударившись о каменный пол.

Красный Король встал и некоторое время смотрел на алтарь и на столб переливающегося над ним яркого света. Пока он стоял так, его чертова рука зашевелилась как паук. Не прошло и секунды, как она перевернулась ладонью вниз и поползла по полу обратно к нему. Король так и стоял, глядя на свет. Я пытался нащупать выход из-под навалившейся на меня груды темной воли. Понятное дело, светом могла быть только Сьюзен, скрытая ручной выделки завесой Леанансидхе, с «Амораккиусом» в руках. Я хочу сказать, сколько невидимых источников священного света, желающих защитить мою дочь, могло разгуливать по Чичен-Ице? Она не нападала, просто стояла над Мэгги — мне хотелось визжать, дать ей понять, что это единственный ее шанс. Не убери она сейчас Красного Короля — и он со своими золотыми масками справится с ней так же легко, как я только что с воином-ягуаром.

Но он не трогался с места — и я вдруг понял почему.

Он не понимал, что это за свет.

Все, что он знал, — это то, что ему сделали больно, когда он попытался убить ребенка. С его точки зрения, это могло оказаться практически чем угодно: архангелом-хранителем, или духом света, таким же ужасным, каким был Ик. Я вспомнил голос, вещавший устами Мёрфи, и вдруг понял, что заставляет Красного Короля колебаться, о чем он сейчас думает: о том, что это что-то над алтарем может оказаться и чем-то таким, в существование которого он прежде не верил. Ну, например, настоящим, подлинным Кукульканом.

И он боялся.

Сьюзен не могла поделать ничего. Начни она действовать — и она откроет всем, кто она, нерешительность врага исчезнет, и бой возобновится с новой силой. А в условиях подавляющего численного превосходства вампиров у нее не имелось ни единого шанса.

Но она знала — знала, даже в страхе и нерешительности, не шевелясь, не издавая ни звука, — что у нее есть оружие, не уступающее по мощи самим полубогам. В конце концов, оно уже парализовало Красного Короля. Однако это было хрупкое оружие, меч из стекла. Взгляд мой то и дело невольно возвращался к осколкам обсидианового ножа на полу.

Я не мог пошевелиться — а время работало против нас. С каждой секундой превосходящий нас числом противник оправлялся от нежданного вторжения на праздник небольшой армии, восстанавливал силы и организованность. Я отчаянно нуждался в возможности, в подходящей секунде. И нуждался безотлагательно.

Я напрягал все свои силы, борясь с волей Повелителей Ночи. Пошевелиться я так и не мог, зато отвлекал на себя все их внимание. Взгляд мой перемещался с одной золотой маски на другую. На некоторое время он задержался на последней, потом я снова переключился на первую, пытаясь справиться с каждой по отдельности, найти слабое звено на случай, если подвернется удобный момент.

Именно это время выбрал Мартин для того, чтобы абсолютно бесшумно просочиться в четвертую дверь, и на мгновение мне показалось, что момент этот чертовски близок. Все присутствующие Повелители сосредоточили свое внимание на мне. Красный Король продолжал в нерешительности стоять перед устроенным Сьюзен световым шоу. Тем временем его отрубленная кисть взобралась по его ноге наверх и прыгнула на родную руку. Из культи мгновенно выстрелили побеги черных сосудов, и рассеченная плоть начала срастаться.

Мартин оказался в ситуации, которая не могла бы привидеться агенту Братства даже в самых заветных мечтах: обнаженная, подставленная удару спина Красного Короля, и никого, кто мог бы ему помешать войти в историю как человеку, сразившему предводителя цитадели страха и насилия, какой без сомнения могла считаться Красная Коллегия.

Все так же бесшумно, даже не зашуршав сталью по нейлону, он достал из ножен мачете и занес для удара. На лице его застыло выражение решимости, какого я прежде не видел.

Он стремительно одолел два последних шага, начал разворачиваться, и я уже раскрыл рот, чтобы радоваться…

…когда нога его стремительно ударила в воздух над алтарем, чуть ниже белого сияния.

Я услышал, как вскрикнула, падая, Сьюзен. Удар застал ее врасплох. Двигаясь с закрытыми глазами, Мартин подобрался еще ближе, выбросил вперед обе руки и поймал ими что-то. Он рванул что-то левой рукой, чуть подвинул правую с зажатым в ней мачете, и на полу вдруг возникла Сьюзен, выгнувшаяся дугой от боли. Плащ из перьев валялся рядом на полу, а клинок Мартинова мачете прижимался к ее горлу.

Я завизжал от злости. Вслух, правда, получилось всего только сиплое бульканье.

Красный Король быстро отступил в сторону, не мешая атаке Мартина, но внимательно глядя на нее. Потом, когда появилась Сьюзен, голова его склонилась набок, словно он силился понять, что видит.

— Прошу прощения, милорд, — пробормотал Мартин, поклонившись Красному Королю — насколько это можно сделать в лежачем положении. — Брось, — ровным голосом скомандовал он Сьюзен. Он чуть пошевелился, надавив на нее еще сильнее и крепче прижав к ее горлу мачете. Пальцы Сьюзен разжались, «Амораккиус» упал на пол, и свечение его медленно погасло.

— Фокус, — произнес Красный Король. — Шарлатанский фокус. — Взгляд его переместился со Сьюзен на Мартина. — А ты раскрыл себя.

— Прошу смилостивиться надо мной, милорд, — ответил Мартин. — Мне показалось, это подходящий момент. По моей инициативе ударные группы два часа назад начали ликвидировать личный состав Братства и их убежища. К завтрашнему утру южнее границы Соединенных Штатов в живых не останется ни одного их оперативника. И наш финансовый отдел захватит или уничтожит более девяноста процентов их банковских счетов.

— Ты сукин сын, — прохрипела Сьюзен сдавленным от боли голосом. — Гребаный предатель.

Лицо Мартина чуть дернулось при этих ее словах, но взгляд оставался прикован к Красному Королю.

— Я дарю вам братство Святого Жиля, милорд, — произнес он. — И прошу вас об обещанной награде.

— Награду, — произнесла Сьюзен, вложив в это слово столько презрения и ненависти, сколько мне даже не представлялось возможным. — Что такого они могли предложить тебе, Мартин, чтобы ты совершил то, что совершил?

Красный Король посмотрел на Сьюзен.

— Объясни ей, — приказал он.

— Ты неправильно все поняла, Сьюзен, — спокойно сказал Мартин. — Я не предавал Братства. Так было задумано еще в тот момент, когда я вступал в него. Сама подумай. Ты знаешь меня меньше десяти лет, и ты видела, как близко проходила от нас порой смерть. Неужели ты и впрямь веришь, что я пережил сто пятьдесят лет, воюя с Красной Коллегией, пережил всех других агентов братства, служа ему по собственным меркам? — Он покачал головой. — Нет. Наши спасения были запланированы. Как и наши мишени. Это заняло у меня пятьдесят лет, и мне пришлось своими руками убить двух моих друзей, чтобы завоевать доверие братства. Но когда меня допустили в руководящие круги, их час пробил. Доверие — яд, Сьюзен. У меня ушло еще сто лет на то, чтобы выведать их секреты, но это наконец сделано. И наши люди завершат ликвидацию Братства — во всех смыслах этого слова — к утру. Все кончено.

Взгляд Сьюзен скользнул на меня. Мэгги продолжала тихонько всхлипывать, зябко охватив себя руками. Лицо Сьюзен исказилось от боли, в глазах ее стояли слезы.

А я даже не мог заговорить с ней.

— И что ты получишь? — спросила его Сьюзен дрогнувшим голосом.

— Продвижение, — ответил за него Красный Король. — У меня нет интереса принимать в ряды ноблей моей Коллегии кровожадных безумцев. Мартин проявил себя — его устремленность, самоконтроль и — что важнее всего — его компетентность проверены десятилетиями службы. Он пятьдесят лет проработал жрецом, прежде чем его допустили к этой службе.

— Честно говоря, Сьюзен, — заявил Мартин, — я много раз говорил тебе: нельзя позволять эмоциям воздействовать на твои обязанности. Если бы ты слушала меня, я уверен, ты бы догадалась. Мне бы пришлось убить тебя, как я поступил с несколькими другими, слишком сообразительными. Но ты бы обо всем догадалась.

Сьюзен закрыла глаза. Ее била дрожь.

— Ну конечно. Ты мог связываться с ними так часто, как хотел. Каждый раз, когда я навещала Мэгги.

— Верно, — тихо подтвердил он и снова повернулся к Красному Королю: — Прошу прощения, милорд. Единственное мое желание — дать вам то, чего вы хотели, и мне пора действовать, дабы не упустить благоприятный момент.

— С учетом обстоятельств, жрец, полагаю, я не стану возражать, — отозвался Красный Король. — Если нашим ударным группам будет сопутствовать предсказанный тобой успех, ты получишь свою награду и мою благосклонность.

Мартин поклонился Красному Королю и посмотрел на меня. Мгновение он вглядывался в мое лицо.

— У чародея в сумке лежит кинжал Аламайи, милорд, — сообщил он. — На случай, если вы желаете довершить ритуал.

Красный Король сделал глубокий вдох, выдохнул, и выражение его лица сделалось почти благожелательным.

— Мартин, Мартин, ты весь практичность. Мы бы пропали без тебя.

— Милорд слишком добр, — поклонился Мартин. — Прошу принять мои соболезнования по поводу кончины Арианны, милорд. Она была замечательная женщина.

— Замечательно амбициозная, — буркнул Красный Король. — Решительно цеплявшаяся за прошлое, вместо того чтобы исследовать новые возможности. Она и весь ее круг пытались копать под меня. Если бы она уничтожила вот это животное, — он мотнул головой в мою сторону, — а потом сдержала бы свое слово и сломала хребет проклятому Белому Совету, она начала бы представлять собой реальную угрозу моей власти. Мне не доставляет удовольствия думать об этом, но ее смерть мне на руку.

— Как скажете, милорд, — кивнул Мартин.

Красный Король с улыбкой подошел ко мне и потянулся за сумкой с кинжалом.

Сьюзен оскалила зубы. Она продолжала попытки высвободиться, но Мартин был сильнее.

Я не мог поделать ровным счетом ничего. Все складывалось настолько против меня, что даже если бы Мартин оставался на нашей стороне, ситуация выглядела бы довольно хмурой. Он выбрал для своего предательства просто идеальный момент, будь он проклят. Будь прокляты они все. Я ничего не мог по…

Давным-давно, когда я не вышел еще из подросткового возраста, мы с моей возлюбленной изобрели способ бесшумно переговариваться друг с другом во время занятий. Это напоминало магию с говорильными камнями, разработанную Эбинизером, только радиус действия был намного меньше. Я никогда не общался с помощью этого способа ни с кем, кроме Элейн, но мы со Сьюзен тоже были близки — и, мне казалось, в ту минуту мы с ней оба думали только о Мэгги.

Возможно, этого и хватит, чтобы установить связь, пусть даже только одностороннюю.

Преодолевая сопротивление связывавших мою волю чар Золотых Масок, я попытался собрать хоть капельку магии и транслировать свою мысль Сьюзен — как мог яснее. Ему известно не все, отчаянно передавал я ей. Он не знает про заклятие, защищающее твою кожу. Он знает лишь про плащ, потому что видел его в действии, когда мы только-только пришли сюда.

Глаза у Сьюзен удивленно расширились. Она услышала.

Алтарь, промыслил я. Ритуал, с помощью которого нас хотят убить, можно повернуть и против них самих. Если кто-либо из них погибнет от этого ножа, проклятие пойдет по их роду, не по нашему.

Глаза ее расширились еще сильнее. Я видел, что она лихорадочно думает.

— Мартин, — тихо спросила она. — Почему Арианна выбрала мишенью мою дочь?

Мартин покосился на Сьюзен, потом на Мэгги, потом отвернулся.

— Потому что отец ребенка — сын Маргарет Лефей, дочери человека, который убил ее мужа. Убив ее, она отомстила бы всем вам.

Если бы я не стоял уже более или менее неподвижно, я наверняка застыл бы на месте.

Маргарет Лефей. Дочь человека, который убил мужа Арианны, Паоло Ортегу.

Графа Ортегу. Которого убил Черный Посох.

Эбинизер Маккой.

Один из самых опасных чародеев на планете. Человек, обладающий такой физической, магической и политической силой, что она ни за что не смогла бы одолеть его в открытом бою. Поэтому ей и пришлось наносить удар, использовав для этого его потомков. Кровь передавалась от него его дочери, моей матери. От нее мне. От меня Мэгги. Убить Мэгги означало убить нас всех.

Вот, значит, что имела в виду Арианна, говоря, что все нацелено вовсе не на меня.

Не на меня, а на моего деда.

Вдруг стало ясно, почему старик рисковал жизнью, вызвавшись стать моим наставником, когда Совет собирался казнить меня за убийство Джастина Дюморна. Стало ясно, почему он был так терпелив со мной, так добр и участлив. Вовсе не по природной доброте.

И вдруг стало ясно, почему он даже словом не обмолвился мне о своей ученице, Маргарет Лефей — которая выбрала эту фамилию себе сама, тогда как в свидетельстве о рождении у нее, должно быть, значилось «Маргарет Маккой». Черт, если на то пошло, так он, наверное, и Совету не говорил, что Маргарет — его дочь. И уж можно не сомневаться, у него не будет ни малейшего намерения позволить им узнать про Мэгги, если мне, конечно, удастся вытащить ее из этой заварухи.

В конце концов мою мать убили враги, которых она успела нажить за свою жизнь, — а Эбинизера, самого опасного человека во всем Белом Совете, не оказалось рядом, чтобы ее спасти. Ни обстоятельства, ни то, чего он достиг, не могли его оправдать в собственных глазах. Как не смог бы себя оправдать я сам, если бы мне не удалось спасти Мэгги. Вот почему он устроил наглядную демонстрацию того, что случится с тем, кто попробует расправиться из мести со мной. С его внуком.

И этим же объяснялось то, почему он поменял задачи, поставленные перед Серым Советом, и привел его сюда. Он не мог не попытаться спасти меня — и мою дочь.

И, добавила какая-то циничная часть моего сознания, себя самого. Хотя, честно признался я себе, вряд ли он делал последнее осознанно — с учетом внезапно свалившихся на него обстоятельств.

Стоило ли удивляться тому, что Арианна так жаждала осуществить это свое кровное проклятие, начиная с Мэгги. Она бы разом расквиталась со мной, так некстати не погибшим на дуэли, и с Эбинизером, который просто прихлопнул Ортегу как опасного зверя — походя, но демонстрируя при этом силу в назидание другим. Должно быть, это стоило ей изрядной потери лица — а мои непрекращавшиеся вылазки против Красных и их союзников только укрепляли ее стремление поставить меня на место. Одним-единственным проклятием она убивала в одном лице члена Совета Старейшин и Черного Посоха. Ну, и моей попутной смертью она тоже могла бы бахвалиться — в конце концов, как отмечала сама Арианна, до сих пор убить меня никому не удавалось. Как-никак, после смерти Дональда Моргана я вполне обоснованно мог бы претендовать на звание самого печально известного Стража.

Экой ловкой комбинацией могла бы гордиться Арианна. А после… что ж, еще одной комбинацией — переворотом.

Но, конечно, если бы нож держал Красный Король, он полагал бы, что в выигрыше он. Мертвые враги, больше престижа, крепче положение на троне… Безмозглый дурак.

Он снял сумку с моего пояса, достал нож и с улыбкой повернулся к алтарю — к моей дочери.

Боже праведный, подумал я. Думай, Дрезден, думай!

Надеюсь, Бог когда-нибудь простит меня за идею, которая пришла мне в голову вслед за этим.

Потому что сам я себя ни за что не прощу.

Я знал, как она рассержена. Я знал, как она напугана. Ее ребенка вот-вот готовы были убить в считанных дюймах от нее. Поэтому то, что я сделал с ней, ничем не отличалось от убийства.

Я еще раз транслировал Сьюзен свою мысль. Сьюзен! Подумай! Кому было известно, кто отец девочки? Кто мог сказать им это?

Губы ее раздвинулись в недоброй ухмылке.

Его нож не сможет причинить тебе вреда, — промыслил я, хотя прекрасно понимал, что никакая магия фэйре не устоит против холодного железа.

— Мартин, — очень тихо, очень спокойно спросила Сьюзен. — Это ты сказал им про Мэгги?

Он закрыл глаза, но голос его оставался ровным.

— Да.

Сьюзен Родригес обезумела.

Только что она была пленницей, а в следующее мгновение извернулась ужом, слишком быстро, чтобы глаз успел отследить движение. Мачете Мартина оставило на ее горле глубокий порез, но она обратила на это не больше внимания, чем на мелкую царапину.

Мартин поднял руку в попытке отбить удар, которого он от нее ожидал, но движение оказалось бесполезным, потому что Сьюзен не пыталась ударить его.

Вместо этого она, с глазами, почерневшими от ярости, раскрыла рот, выставив мгновенно выросшие клыки, и впилась ими ему в горло.

На долю секунды взгляд Мартина встретился с моим. Не дольше. Но и этого хватило, чтобы взгляд его начал проваливаться мне в душу, а мой — в его. Я увидел его боль, боль смертной жизни, которой он лишился. Я увидел годы его службы, искренней преданности — в образе мраморной статуи Красного Короля, которую он любовно полировал и чистил. И я увидел, как душа его начала меняться. Я увидел, как образ его веры начал тускнеть по мере того, как он все дольше жил с теми, кто боролся с Красным Королем и его империей страха. И еще я увидел, что входя в этот храм, он знал наверняка, что живым отсюда не выйдет. И что он был рад этому.

У меня не было ни времени, ни возможности помешать тому, что произошло потом, да я и не уверен, что хотел бы сделать это. Мартин говорил, что у него ушли долгие годы на то, чтобы ввести в заблуждение братство Святого Жиля. Но у него ушло почти два столетия на то, чтобы ввести в заблуждение Красного Короля. Как бывший жрец Мартин не мог не знать о кровном проклятии и его разрушительном потенциале. Он не мог не понимать, что вкупе с угрозой для жизни Мэгги осознание его предательства гарантированно выведет Сьюзен из-под контроля.

Помнится, едва приехав в Чикаго, он говорил мне, что готов на все, только бы это наносило ущерб Красной Коллегии. Выстрелить мне в спину. Выдать существование Мэгги, практически сдать ее кровожадным ублюдкам. Предать братство.

Уничтожить Сьюзен.

И погибнуть самому.

Все, что он делал, сообразил я, он делал с одной-единственной целью: добиться того, чтобы в нужный момент я гарантированно оказался рядом. Дать мне шанс изменить все.

Обезумевшая от страха и ярости Сьюзен опрокинула его на каменный пол и буквально растерзала ему горло, со сверхъестественной быстротой отрывая зубами кусок за куском окровавленной плоти.

Мартин умер.

Сьюзен начала обращаться.

И тут наступила моя минута.

Я бросил на борьбу с волей Повелителей Ночи все, что оставалось еще в моем теле, в моем сердце, в моей голове. Я бросил в топку мой страх и мое одиночество, мою любовь и мою дружбу, мой гнев и мою боль. Я слепил из своих мыслей молот, закалил его в огнях творения и остудил ледяной силой самого темного стража из всех, каких только знала земля. С упрямым воплем я вскинул обе руки, выставив как можно больше брони между моей головой и их чертовыми масками. На долю мгновения я даже пожалел, что не согласился нацепить эту дурацкую шляпу.

И швырнул все это во вторую Маску слева — ту, которая показалась мне чуть уязвимее других. Повелитель Ночи пошатнулся и издал звук, подобный тому, какой я слыхал однажды от боксера, которому врезали апперкотом по подвескам.

Как раз в этот момент в храм вошел последний Повелитель — в маске, которую я уже видел раз, когда Мёрфи срубила ее с головы ее обладателя. Он вскинул руки и швырнул в своих коллег зеленые и аметистовые ленты смертоносной энергии.

Двое из них были убиты разрядом на месте, и смерть их вышла донельзя зрелищной: ленты разорвали их тела на бесформенные клочья, забрызгав весь интерьер храма черной кровью. Оставшиеся в живых Повелители отшатнулись, взвизгнув от боли и неожиданности, и их истинные тела начали раздирать изнутри сковывающие их плотские оболочки.

Моя крестная тоже сбросила оболочку, швырнув золотую маску в ближайшего к ней Повелителя и позволив растаять иллюзорной внешности вместе с одеждами и украшениями, позволившими ей проникнуть в самую гущу врагов. Глаза ее возбужденно горели, щеки разрумянились. Жажда крови и острая, почти сексуальная жажда разрушения исходили от нее как жар от огня. Она торжествующе взвыла и начала поливать Повелителей Ночи своей разноцветной энергией, яркими лентами срывающейся с кончиков ее пальцев. Те отвечали ей своей магией, парируя ее удары и даже делая ответные выпады.

Никто из них дажене вспомнил обо мне.

Я вдруг освободился от оков.

С криком бросился я на Красного Короля. Тот стоял ко мне спиной, лицом к алтарю; услышав меня, он обернулся с ножом в руке. Глаза его вдруг расширились, и жуткая тяжесть его воли обрушилась на меня дюжиной свинцовых одеял.

Я пошатнулся, но не остановился. Должно быть, со мной случилась истерика. Я был не в себе. Я был неудержим. Мои доспехи, и посох моего деда, и вид моей перепуганной дочки, и холодная энергия в моих членах позволили мне сделать шаг вперед, и еще шаг, и еще, пока я не оказался с ним нос к носу.

Сросшаяся обратно правая рука Красного Короля метнулась вперед в попытке вонзить обсидиановый нож мне в горло.

Моя левая рука бросила посох и перехватила его запястье. Я остановил нож в дюйме от моего горла, и глаза его округлились, когда он почувствовал мою силу.

Его левая рука вскинулась, чтобы стиснуть мне горло.

Я выставил вперед большой и указательный пальцы правой руки, и на их кончиках с хрустом выросли заостренные, кристально-прозрачные сосульки.

Я вонзил их ему в черные, бездонно-черные глаза.

А потом швырнул в руку заряд огня Души и выкрикнул:

— Fuego!

Огонь жег, и шпарил, и рвал, и король Красной Коллегии, древнейший вампир, отец и творец своей расы, визжал от боли. Визжал так громко, что повредил мне барабанную перепонку, добавив новый вид боли в мою обширную коллекцию.

И когда Красный Король завизжал, все до единого вампиры его Коллегии завизжали вместе с ним.

Стоя вплотную к нему, я почти ощущал это — энергию его воли, зовущую их к себе во что бы то ни стало. Но даже если бы я не касался его, внезапный хор голосов на улице дал бы мне знать об этом.

Вампиры накатывали на пирамиду роем, ураганом, и ничто на земле не помешало бы им прийти на помощь своему королю. Его хватка на моем горле ослабла, и он отшатнулся от меня. Мои пальцы выдернулись из его глазниц, и я обеими руками перехватил его правое запястье. А потом, крича от ярости, одев его руку в лед, я сломал ее пополам выше запястья — и поймал кинжал в воздухе, прежде чем он успел упасть на пол.

Освободившись, Красный Король сделал несколько неверных шагов прочь от меня. Даже ослепленный и обезумевший от боли, он оставался опасен. Энергия, которую он швырял наугад, прожигала дыры в каменных стенах. Алая молния, напоминающая изящный орнамент, угодила в одного из Повелителей и разрубила бьющегося вампира пополам.

Старейший вампир Красной Коллегии визжал от боли, пока океан его подданных надвигался, чтобы захлестнуть нас.

А самый молодой вампир Красной Коллегии припал на четвереньки у тела Мартина, в ужасе глядя на свои руки.

Секунду я смотрел на то, как лопается кожа на подушечках ее пальцев. На моих глазах пальцы ее начали удлиняться, ногти превращались в когти, вздувшиеся мышцы с видимым, даже слышимым усилием рвали стягивающую их кожу. Сьюзен смотрела на них угольно-черными глазами; лицо ее превратилось в кровавую маску. Она стонала, по телу ее пробегала дрожь.

— Сьюзен, — произнес я, опускаясь перед ней на колени.

Храм сотрясался от завывания темных энергий. Я осторожно приподнял ее подбородок.

Она подняла на меня взгляд, измученная, перепуганная, с отчаянием на лице.

— Они идут, — прохрипела она. — Я их чувствую. Снаружи. Внутри. Они идут. Боже мой.

— Сьюзен! — крикнул я. — Вспомни про Мэгги!

Взгляд ее, похоже, сфокусировался на мне.

— Они хотели Мэгги, потому что она была младше всех, — продолжал я ледяным от напряжения голосом. — Потому что ее смерть забрала бы вместе с ней и всех нас.

Она стиснула руками живот, который отвратительно бугрился, перекашивался и содрогался, но глаз с моего лица не сводила.

— Теперь младшая ты, — свирепо шипел я. — Младший вампир во всей проклятой Коллегии. Ты можешь убить их всех.

Она вздрогнула и застонала, и я буквально видел, как раздирают ее противоборствующие желания. Но взгляд ее обратился на Мэгги, и она стиснула зубы.

— Я… не думаю, что я смогу. Я не чувствую рук.

— Гарри! — отчаянно крикнула Мёрфи совсем рядом, за дверью. — Они идут!

Молния расколола небо за стеной, и последовавший за ней удар грома, наверное, зарегистрировали сейсмодатчики на всем континенте.

Какофония магического боя вдруг стихла. Ненадолго — не больше чем на пару секунд.

Сьюзен снова посмотрела на меня глазами, полными слез.

— Помоги мне, Гарри, — прошептала она. — Спаси ее. Пожалуйста.

«Нет! — визжало во мне буквально все. — Это несправедливо. Я не должен делать этого. Никто и никогда не должен делать этого».

Но… у меня не было выбора.

Я сообразил, что уже поднимаю Сьюзен одной рукой. Девочка съёжилась в комок, крепко зажмурив глаза, и времени у меня не оставалось. Как мог осторожно, я столкнул ее с алтаря на пол — тем более, что пронизывавшие храм дикие энергии угрожали ей там в меньшей степени.

Я положил Сьюзен на алтарь.

— С ней все будет хорошо, — сказал я. — Обещаю.

Она кивнула. Тело ее сотрясали конвульсии, с губ срывались стоны. Лицо ее было перепугано, но она кивнула.

Я прикрыл ей глаза левой рукой.

Я прижался губами к ее рту — коротко, осторожно. Рот был соленым от крови и слез, ее и моих.

Я увидел, как губы ее складывают слово: «Мэгги…»

И я…

Я воспользовался ножом.

Я спас ребенка.

Я выиграл войну.

Господи, прости.

(обратно)

Глава сорок девятая

Все изменилось в ту ночь, когда погибла Красная Коллегия. Это вошло в учебники истории.

Во-первых, необъяснимое обрушение нескольких сооружений Чичен-Ицы. Разрушить древний город не смогло тысячелетнее наступление джунглей, однако получасовое махалово сверхъестественных соперников, хорошо знающих свое дело, способно разнести по кирпичику целые городские кварталы. Позже это приписали исключительно мощному, но ограниченному по площади землетрясению. Чего объяснить не смогли, так это трупы — многие с зубами, носящими следы стоматологических технологий столетней давности, или сердцами, безжалостно вырванными из груди, или пораженные странными мутациями, вследствие которых кости мало напоминали человеческие. Опознать удалось менее пяти процентов тел — все они принадлежали людям, бесследно исчезнувшим в последние десять или пятнадцать лет. Собственно, такому скоплению пропавших в одном месте тоже не нашли объяснения, хотя выдвигалось несколько теорий — ни одной близкой к истине.

Я мог бы вещать эту истину с горных вершин, но мне поверили бы не больше, чем этой ерунде. Все ведь знают, что вампиров не существует.

Во-вторых, это вошло в учебники в связи с внезапными исчезновениями или убийствами высокопоставленных лиц, бизнесменов и финансистов по всей Латинской Америке. Ответственность за это возложили на наркокартели, даже в тех странах, где их влияние никогда не было достаточно сильным, чтобы прибегать к такой тактике. Военное положение ввели практически везде к югу от Техаса, и в восьми или десяти странах в одну и ту же ночь вспыхнули революции.

Я слышал, природа не терпит пустоты — правда, если это так, я никак не возьму в толк, почему девяносто девять и девять до энного знака процентов Вселенной состоит из вакуума. Но я точно знаю, что правительства его не терпят и всегда спешат его заполнить. И преступники тоже. Что, возможно, говорит нам о людях больше, чем о природе. Значительная часть южноамериканских наций с трудом, но сохранила равновесие. Центральная Америка превратилась в зону боевых действий, когда различные силы предъявили свои претензии на территории, оставленные вампирами.

И наконец, это вошло в учебники сверхъестественного сообщества как ночь страшных снов. Вплоть до следующего заката весь Паранет гудел от повышенной активности, когда рассеянные практически по всей планете мужчины и женщины делились друг с другом содержанием кошмаров, приснившихся им в эту ночь. Больше других этому оказались подвержены беременные женщины и только что разрешившиеся от бремени матери. Некоторых пришлось госпитализировать. Сны приснились практически всем, обладающим хоть маленькой толикой магических способностей. Содержание снов, впрочем, отличалось мало: мертвые дети. Мир в огне. Смерть и ужас, неудержимой волной распространяющиеся по земному шару, уничтожающие все, что хоть отдаленно напоминает порядок или цивилизацию.

Я не помню, что происходило по окончании ритуала. В моей памяти зияет пробел длиной примерно две минуты. У меня нет никакого желания выяснять, что там было.

Следующее, что я помню, — это как я стою на верхней ступени лестницы с Мэгги на руках, завернутой в тяжелый плащ из перьев, оставшийся от ее матери. Она все еще дрожала и тихо всхлипывала, но только от усталости, не от страха. Цепи лежали на камнях у меня за спиной. Не помню, как мне удалось их снять, не причинив ей боли. Она прижалась ко мне, подложив под щеку вместо подушки складку плаща, а я, продолжая обнимать ее, сел на верхнюю ступеньку посмотреть, за что я заплатил.

Красная Коллегия погибла. Исчезла. Все до одного. От основной части их осталось немногим более кучек черной слизи. Думаю, это относится к мертвым вампирам. Зато полукровки утратили всего лишь вампирскую часть своей натуры. Проклятие не убило, а исцелило их.

Конечно, сидевший в них вампир сохранял их молодыми и красивыми.

На моих глазах сотни людей каждую пару секунд старели на год. Я видел, как они сохнут, седеют и покрываются морщинами. Похоже, полукровки делились на две большие группы — тех, кто научился сдерживать свою жажду крови и сумел прожить так несколько веков, и тех, кто пробыл полувампиром не слишком долго. Последних при дворе Красного Короля было совсем немного. Как оказалось, большинство юных полувампиров работали на братство, и значительную часть их вампиры успели убить. Впрочем, позже я слыхал, что больше двух сотен полукровок освободились от своего проклятия.

Однако меня в тот момент мало беспокоило, скольких я сумел освободить своим выбором. Каким бы большим ни было это число, одного среди них всегда будет не хватать.

Само собой, в рядах Красной Коллегии имелось несколько новообращенных, и после завершения ритуала они снова стали более или менее людьми. Они, а также другие смертные, которым не хватило сообразительности бежать, недолго прожили после того, как Серый Совет взломал двери трейлера для перевозки скота и освободил пленных. Страх, который Красные наводили на своих жертв, обернулся гневом, так что умерли Красные и их приспешники довольно неприглядной смертью. На моих глазах пожилая матрона без посторонней помощи забила Аламайю до смерти камнем.

Я в это не вмешивался. С меня на этот день хватило.

Я сидел и укачивал дочь, пока та не уснула, прижимаясь ко мне. Моя крестная подошла и села рядом со мной. Ее платье было измято и запачкано кровью, но на лице играла довольная улыбка. Со мной заговаривали. Я не обращал внимания. Они не настаивали. Думаю, Леа их предупредила.

Эбинизер, все еще с Черным Посохом в руке, подошел ко мне немного позже и покосился на Леанансидхе.

— Семейный разговор. Прошу нас извинить, — сказал он.

Она улыбнулась ему и склонила голову. Потом встала и ушла.

Эбинизер сел рядом со мной на восточную ступень храма Кукулькана и посмотрел на раскинувшиеся внизу джунгли.

— Сейчас рассветет, — сказал он.

Я посмотрел. Действительно, светало.

— Местные прячутся по домам до восхода солнца. Красная Коллегия уже собиралась здесь прежде. Посвящение в дворянство и тому подобное. Тактика выживания.

— Угу, — согласился я.

Такое не редкость, особенно в странах, не обладающих чрезмерным международным признанием. Что-то дикое происходит в Мексике; двадцать миллионов человек могут сказать, что видели это, и всем плевать.

— Солнце взойдет, и они выйдут. Вызовут власти. Будут расспросы.

Я слушал его и не спорил. Еще через минуту до меня дошло, что все его реплики выстраиваются в одну логическую цепочку, и я кивнул.

— Пора идти.

— Ага, пора, — согласился Эбинизер.

— Вы ничего мне не говорили, сэр.

Долгую минуту он молчал. Потом вздохнул.

— Я много чего наделал за свою жизнь, Хосс. Плохого. Я нажил врагов. Я не хотел, чтобы они достались и тебе. — Он вздохнул еще раз. — По крайней мере… пока ты не будешь готов к этому. — Он посмотрел на темневшие повсюду останки Красных. — Сдается мне, ты более или менее готов.

Я подумал немного над этим. Небо продолжало светлеть.

— Откуда это узнала Арианна? — спросил я.

Эбинизер покачал головой.

— Ужин. Мэгги — моя Мэгги — пригласила меня на ужин. Она как раз спуталась тогда с этим ублюдком Рейтом. Арианна тоже была там. Мэгги меня не предупредила. Они там что-то задумали и хотели моей поддержки. Вампиры тогда думали, что я всего лишь ее наставник. — Он вздохнул. — Я не хотел иметь с этим ничего общего. Сказал, что она тоже не должна хотеть. Мы разругались.

Я хмыкнул:

— Разругались по-семейному.

— Да, — кивнул он. — Рейт ничего не заметил. У него никогда не было нормальной семьи. Арианна заметила. И сделала зарубку. На всякий случай, на будущее.

— Но хоть теперь-то все раскрыто? — спросил я.

— Все не раскрывается никогда, сынок, — ответил он. — Всегда найдется что-то, что ты прячешь от других. Или от себя самого. Что-то, что спрятано от нас. И вещи, которых не знает никто. И самые пакости ты узнаешь всегда в самый неподходящий момент. Ну, по моему опыту, во всяком случае.

Я кивнул.

— Сержант Мёрфи рассказала мне, что произошло.

Я почувствовал, как напряглась моя шея.

— Она все видела?

Он кивнул.

— Думаю, да. Чертовски трудный выбор.

— Это было не трудно, — тихо возразил я. — Только холодно.

— Ох, Хосс, — вздохнул он. В его словах было больше сострадания, чем могло бы в них уместиться на первый взгляд.

У подножия лестницы собрались фигуры в сером. Эбинизер хмуро покосился на них.

— Похоже, мне пора.

Я с усилием пошевелил мозгами и тоже посмотрел на них.

— Вы привели их сюда. Ради меня.

— Ну, не совсем, — хмыкнул он и кивнул в сторону спящей девочки: — Ради нее.

— А что с Белым Советом?

— Они вскоре во всем разберутся, — заверил он меня. — Просто диву даюсь, как они еще живы после того, как столько всего пошло наперекосяк.

— Под чутким руководством Кристоса.

— Ага.

— Он из Черного Совета, — сказал я.

— Или просто дурак, — предположил Эбинизер.

Я подумал над этим.

— Не знаю, что страшнее.

Эбинизер покосился на меня и фыркнул.

— Дурак страшнее, Хосс. Всегда страшнее. В мире не так много злодеев с черными сердцами, а уж до власти они дорываются и вовсе по случайности. А дураки на каждом шагу.

— Как это Леа наладила с вами связь? — вспомнил я.

— Ну… — Эбинизер нахмурился. — Знаешь, Хосс, мне кажется, наши старики ведут с нами свои собственные игры.

— Старики?

Он мотнул головой вниз, где у подножия лестницы высокая фигура с окованным металлом посохом выстраивала новый портал из зеленых молний. Стоило пространству внутри зеленой арки замерцать призрачным светом, как все фигуры в сером подняли головы к нам.

Я нахмурился и присмотрелся внимательнее. Теперь я разглядел, что металлический набалдашник на посохе вовсе даже клинок, а высокий тип держит в руках не посох, а копье. Под капюшоном я разглядел черную наглазную повязку, спутанную бороду и хмурую улыбку. Он посмотрел на меня и сделал копьем движение, чем-то напомнившее мне салют фехтовальщика. Потом повернулся и исчез в мерцании портала. Одна за другой остальные фигуры в сером последовали за ним.

— Ваддерунг, — сказал я.

— Теперь его зовут так, — буркнул Эбинизер. — Он редко участвует в чем-то сам. Но если участвует, то ему лучше не попадаться под руку. И мой опыт говорит: это значит, дела и впрямь оборачиваются неважно. — Он задумчиво надул губы. — Он редко открывается вот так, Хосс.

— Я общался с ним пару дней назад, — объяснил я. — Он рассказал мне о проклятии. Вложил мне в руку пистолет и показал, куда целиться.

Эбинизер кивнул.

— Знаешь, он учил Мерлина. Того, самого первого.

— И как Мерлин с ним ладил? — поинтересовался я.

— Никто не знает точно. Но по его записям… Он был не из тех, кто умирает в своей постели.

Я фыркнул.

Старик поднялся и правой рукой надвинул на лицо капюшон. Потом помедлил и посмотрел на меня.

— Не буду читать тебе нотаций насчет Мэб, парень. Я и сам в свое время заключал разные сделки. — Он дернул левой рукой, на которой до сих пор вздувались темные вены, хотя и не так сильно, как пару часов назад. — Просто мы делаем то, что нам представляется верным, для того, чтобы защитить тех, кого можем.

— Угу, — согласился я.

— Она может здорово надавить на тебя. Попробует засунуть в ящик, в котором тебе не хотелось бы оказаться. Не позволяй ей. Воли твоей она отобрать не может. Даже если сможет заставить это выглядеть так. — Он снова вздохнул, но в голосе его звучала твердая как камень убежденность. — Это единственное, чего не могут все эти темные существа и силы. Отобрать у тебя способность делать выбор. Они могут убить тебя. Могут заставить тебя делать всякое — но не могут заставить тебя самого делать такой выбор. Они почти всегда пытаются наврать тебе с три короба на этот счет. Не покупайся на такое.

— Не буду, — сказал я и поднял на него взгляд. — Спасибо, дед.

Он наморщил нос.

— Фу. Мне не идет.

— Дедуля, — хмыкнул я. — Дедуля.

Он прижал руку к груди.

Я чуть улыбнулся.

— Сэр.

Он кивнул в сторону девочки:

— Что будешь делать с ней?

— Что считаю нужным, — ответил я по возможности мягче. — Возможно, лучше будет, если вы этого не будете знать.

На лице его мелькнули боль и чуть ироничное смирение.

— Может, и так. Увидимся, Хосс.

Он одолел половину спуска, когда я окликнул его:

— Сэр? Вы не хотите забрать свой посох?

Он кивнул мне:

— Оставь его себе, пока не привезу тебе новую заготовку.

Я кивнул в ответ.

— Не знаю, что и сказать.

К углам его глаз сбежалось еще больше морщинок.

— Черт, Хосс. Так не говори тогда ничего. — Он двинулся дальше. — И неприятностей меньше будет! — бросил он через плечо.

Мой дед быстрыми, уверенными шагами спустился по лестнице и исчез в обрамленной молниями двери.

Я услышал за спиной шаги, оглянулся и увидел стоящую в дверном проеме Мёрфи. На плече у нее висел «Фиделаккиус», на другом — П-90. Вид она имела усталый. Волосы выбились из хвоста, в который были собраны до начала боя. Она вгляделась в мое лицо, едва заметно улыбнулась и подошла ко мне.

— Эй, — негромко, чтобы не разбудить девочку, сказала она. — Ты вернулся?

— Похоже, да.

— Саня беспокоился, — сообщила она, закатив глаза к небу.

— Ох, — сообразил я. — Да. Скажи ему, пусть не беспокоится. Я пока здесь.

Она кивнула и подошла еще ближе.

— Так это она?

Я кивнул и посмотрел на спящую девочку. Щеки ее порозовели. Я не смог ничего сказать.

— Красивая, — сказала Мёрфи. — Как ее мать.

Я кивнул и повел плечом.

— Да.

— Хочешь, кто-нибудь подержит ее, если тебе нужно отбежать на минуту.

Мои руки сами собой сжали девочку чуть крепче, и я отвернулся.

— Хорошо, — мягко произнесла Мёрфи, поднимая руки. — Хорошо.

Я сглотнул, и вдруг сообразил, что умираю от жажды. И от голода. А еще сильнее устал. Отчаянно, безнадежно устал. И перспектива уснуть приводила меня в ужас. Я повернулся взглянуть на Мёрфи и увидел на ее лице боль.

— Кэррин, — сказал я. — Я устал.

Я опустил взгляд на девочку — сонное, теплое существо, просто принявшее те жалкие утешение и защиту, что я мог ей предложить. И подумал, что у меня разорвется сердце. Еще сильнее. Потому что понимал: я не смогу стать тем, кто ей нужен. Я никогда не смог бы дать ей того, что ей нужно, чтобы вырасти здоровой физически и духовно. Счастливой.

Потому что я заключил сделку. Если бы я этого не сделал, она бы погибла — но из-за того, что я это сделал, я не смогу стать тем, кого она заслуживала.

— Окажешь мне одну услугу? — прошептал я, не отрывая взгляда от лица девочки.

— Да, — ответила Кэррин. Такое простое слово, а сколько в нем утешения.

Горло мне свело судорогой, взгляд затуманился. Я смог выговорить то, что хотел, только со второй попытки.

— Пожалуйста, отвези ее к отцу Фортхиллу, когда мы вернемся. С-скажи ему, что ей нужно исчезнуть. В самое безопасное место, какое у него есть. Что я… — Голос изменил мне. Я несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. — Что мне не надо знать куда. С-скажи ему это от моего имени.

Я повернулся к Мёрфи.

— П-пожалуйста, — добавил я.

Она посмотрела на меня так, словно у нее тоже разрывалось сердце. Но душа ее была сделана из стали, а глаза смотрели уверенно и прямо.

— Да.

Я прикусил губу.

И медленно, очень осторожно передал девочку ей. Мёрфи приняла ее у меня и даже не пожаловалась на то, что она тяжелая. Да и разве это тяжесть?

— Господи, — спохватился я. — Молли. Где она?

Мёрфи перехватила девочку удобнее и посмотрела на меня.

— Ух ты. Здорово тебя вырубало. Ты что, не видел вертолета?

Я порылся в воспоминаниях последней ночи.

— Э… Нет.

— После… — Она покосилась на меня и отвела взгляд. — После того. — Чуть увереннее сказала она. — Томас нашел телефон и позвонил. И меньше чем через час прямо сюда, на траву приземлился флотский вертолет. Забрал его, Молли и Мыша.

— Мыша?

Мёрфи негромко фыркнула:

— Никто не рискнул сказать ему, что он не может лететь с Молли.

— Ну да. Он серьезно относится к работе, — согласился я.

— Несомненно.

— Что-нибудь еще известно? — спросил я.

— Пока нет. На телефоне в туристическом центре сидит сейчас Саня. Мы дали Томасу номер, он будет звонить.

— Говорите честно, сержант Мёрфи, — тихо произнесла Леанансидхе. Я и не слышал, как она подошла. — Вы дали номер собаке.

Мёрфи посмотрела на нее, потом на меня.

— Ну, у Томаса и без того голова занята была, — объяснила она.

Я нахмурился.

— Да не в этом смысле, — успокоила меня Мёрфи. — Гм. Я бы не отпустила его с ней, если бы… если бы он выглядел… не в себе.

— Угу, — согласился я. — Угу. Мыш тоже не пустил бы. Он такой.

— Потеря контроля над собой ему не грозила, — спокойно добавила моя крестная. — Я бы никогда не позволила такому многообещающему экземпляру кормиться где попало.

Из-за угла пирамиды появился Саня, бегущий ровной трусцой. На боку его висел «Эспераккиус», на плече — «Амораккиус», все еще в ножнах на белом кожаном поясе Сьюзен.

Мгновение я смотрел на пояс.

Мне было больно.

Саня бегом взлетел по лестнице — для здоровяка с тяжелой мускулатурой он двигался удивительно легко. Он обворожительно улыбнулся моей крестной, проверив одновременно, на месте ли «Амораккиус».

— В другой раз, — негромко мурлыкнула Леа.

— Не уверен, — с улыбкой отозвался Саня и повернулся ко мне: — Звонил Томас. Похоже, он удивился, что на проводе я. Молли на борту военного крейсера на маневрах в Мексиканском заливе. С ней все будет хорошо.

Я присвистнул.

— Но как… — Я осекся и прищурился.

— Лара? — тихо предположила Мёрфи.

— Не иначе, — согласился я.

— У Лары достаточно влияния, чтобы послать военную вертушку в чужое воздушное пространство для эвакуации? — говоря, Мёрфи продолжала легонько покачивать Мэгги. Похоже, она сама не замечала, что делает. — Жутковато как-то.

— Угу, — кивнул я. — Возможно, ей пришлось спеть «С днем рождения, мистер президент».

— Не хочу мешать вашей беседе, — подал голос Саня, — но я видел, как какие-то люди подъехали на машине и уехали, очень быстро. Пожалуй, самое время… — Он бросил взгляд через плечо и нахмурился. — Эй. Кто оставил вон ту дверь из молний?

— Это я устроила, — беззаботно заявила Леа. — Она выведет вас прямиком в Чикаго.

— Как это вам удалось? — удивился я.

Леанансидхе оправила платье и с легкой голодной улыбкой сцепила руки на коленях.

— Поговорила с ее создателем. Довольно настойчиво.

Я поперхнулся.

— Ну надо же довести твое дело до конца, детка, — сказала моя крестная. — Мэгги надо доставить в безопасное место. И хотя мне понравился тот заплыв, не уверена, что он пойдет ей на пользу. Мне дано понимать, что маленькие довольно хрупки.

— Хорошо, — кивнул я. — Я… — Я оглянулся на храм. — Я не могу оставить ее здесь.

— Уж не собираешься ли ты взять ее в Чикаго, детка? — удивилась крестная. — Позволить вашим полицейским задавать вопросы? Это почти все равно, что положить ее в твою могилу на Грейсленде и присыпать землей.

— Я не могу оставить ее здесь, — повторил я.

Леанансидхе посмотрела на меня и покачала головой. Выражение лица ее сделалось… не таким хищным, как обыкновенно, хотя и совсем уж мягким я бы его тоже не назвал.

— Ступай. За матерью девочки я присмотрю. — Она подняла руку, не дав мне возразить. — Со всеми почестями и уважением, которые ты, крестник, хотел бы выразить сам. И я отведу тебя сюда, когда ты выскажешь такое желание. Даю тебе слово.

Прямое обещание от одной из сидхе. Большая редкость. А проявления доброты — и того уникальнее.

Впрочем, возможно, мне и не стоило так уж удивляться этому. Даже Зимой мороз не всегда жгучий. И не каждый день жесток.

Мы с Саней и Мёрфи спустились по лестнице и вступили в дверь из молний. Мёрфи вежливо отказалась от Саниного предложения понести девочку. Он просто не умеет правильно заставить ее принять помощь.

Я предложил забрать у нее амуницию.

Она без особого сопротивления согласилась уступить мне Меч и пистолет-пулемет, так что я отстал от них на несколько шагов, застегивая на себе все постромки. Я повесил на плечо П-90, единственный предмет, в котором нашлось достаточно свободного места, чтобы в нем поместился блуждающий дух. Приклад стукнулся о череп, так и висевший в импровизированном мешке у меня на поясе.

— Пшел вон из пушки, — негромко шепнул я.

— Давно пора, — прошипел в ответ Боб. — Вот-вот солнце взойдет. Хочешь, чтобы я тут испекся? — Облачко оранжевого света устало выплыло из прицельной планки П-90 и нырнуло в уютную пустоту черепа. — И не занимай меня работой следующую неделю. Как минимум, — огоньки погасли.

Я удостоверился, что футболка надежно привязана к поясу и что приклад не будет колотиться о череп. Потом догнал остальных и первым шагнул в портал.

Это напоминало занавеску, отделяющую одну комнату от другой. Один-единственный шаг перенес меня из Чичен-Ицы в Чикаго. Говоря конкретнее, мы оказались в кладовке-убежище отца Фортхилла. Стоило замыкающему шествие Сане ступить в кладовку, как портал, затрещав искрами статических разрядов, закрылся за нами.

— Прямой перелет, — заметил, оглядываясь по сторонам, Саня. В голосе его удивление смешивалось с уважительным одобрением. — Славно.

Мёрфи кивнула.

— Без остановок? Без всяких безумных переходов? Как это действует?

Я не имел ни малейшего представления. Поэтому я просто улыбнулся и пожал плечами.

— Магия, — неопределенно ответил я.

— Что ж, удобно, — со вздохом сказала Мёрфи и опустила Мэгги на одну из раскладушек. Девочка снова заплакала, но Мёрфи успокоила ее, накрыла одеялом, подложила под голову подушку, и та почти сразу же снова уснула.

Я смотрел на Мэгги, не вмешиваясь.

На моих руках еще не высохла кровь ее матери. В буквальном смысле слова.

Саня шагнул ко мне и положил руку на плечо.

— Надо поговорить, — сказал он, мотнув головой в сторону двери.

— Иди, — кивнула мне Мёрфи. — Я с ней посижу.

Я пробормотал слова благодарности и следом за Саней вышел в коридор.

Он молча протянул мне «Амораккиус». Некоторое время я смотрел на Меч.

— Не уверен, что могу его принять, — сказал я наконец.

— Если бы не могли, я бы вам его не отдавал, — возразил он. — Уриил доверил его на хранение вам. Если бы он хотел переместить его в другое место, он бы так и сказал.

Подумав, я взял меч и повесил его на плечо рядом с «Фиделаккиусом». Два меча сильно оттягивали плечо вниз.

Саня кивнул.

— Прежде чем улететь, Томас просил передать вам вот это. Он сказал, вы поймете, от чего он. — Он передал мне ключ.

Я узнал его по выгравированным буквам «Ж» и «П». Так назывался старый рыболовный катер Томаса, «Жучок-плавунец». Там имелись туалет, душ, маленькая кухня, несколько коек. Там даже хранилась кое-какая моя одежда, оставшаяся с ночных поездок на один из островов в центре озера Мичиган.

Мой брат предлагал мне место, где я мог бы пожить.

Мне пришлось проморгаться, прежде чем я взял ключ.

— Спасибо, — сказал я Сане.

Он внимательно смотрел на меня.

— Вы сейчас уходите, да?

Я оглянулся назад, на приют Фортхилла. Каким-то он сразу показался мне тихим и уютным.

— Угу.

Он кивнул.

— Когда Мэб придет за вами?

— Не знаю. Наверное, скоро.

— Я поговорю с Майклом за вас, — сказал он. — Расскажу ему о дочери.

— Спасибо. Да, чтоб вы знали… Мёрфи в курсе моих пожеланий касательно Мэгги. Она все расскажет.

— Da, — кивнул он. Потом сунул руку в карман и достал оттуда плоскую металлическую фляжку. Сделал из нее глоток и протянул мне. — Вот.

— Водка?

— Разумеется.

— На пустой желудок, — вздохнул я, но послушно взял у Сани фляжку, приподнял ее, словно чокаясь, и сделал большой глоток. Жидкость обожгла горло, но это было даже приятно.

— Я рад, что мы дрались вместе, — сказал он, когда я вернул ему флягу. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вашей дочери ничто не грозило до вашего возвращения.

Я выгнул бровь.

— Возвращение… боюсь, дружище, такой карты у меня на руках нет.

— Я не играю в карты, — хмыкнул он. — Я играю в шахматы. И, если вам интересно мое мнение, для вас это еще не эндшпиль. Пока нет.

— Зимний Рыцарь не из тех профессий, с которых выходят на пенсию.

— Рыцарь Меча — тоже, — возразил он. — Но Майкл сейчас живет в кругу семьи.

— Майклов босс черт знает насколько добрее моего.

Саня расхохотался и сделал еще глоток из фляжки, прежде чем завинтить крышку и убрать ее в карман.

— Чему быть, тому не миновать. — Он протянул мне руку. — Удачи.

Я пожал ее.

— И вам.

— Идем, — произнес мой русский друг. — Я вызову вам такси.

Я спустился в кубрик «Плавунца». Я стянул с себя доспехи. Я спрятал мечи в потайной рундучок, устроенный Томасом как раз на такой случай. Боба я тоже положил туда. Потом долго, очень долго плескался под душем. Нагреватель работал так себе, но я вообще привык мыться холодной водой. Правда, став Зимним Рыцарем, я переносил эту холодную воду не лучше. Скажем так — как всегда. Я оттирал мочалкой всего себя, особенно старательно руки. Я так и не решил, смылась ли с них кровь Сьюзен или просто впиталась в кожу.

Дальше я действовал чисто механически, по заведенному холостяцкому распорядку. На кухне — пардон, на камбузе — нашлись куриный суп и чили в пакетиках. Я разогрел оба и съел. Мне пришлось делать выбор между белым вином, апельсиновым соком и теплой колой. У апельсинового сока истекал срок хранения, поэтому он и выиграл в качестве питья к обеду. Горячие супы и холодный сок подошли друг другу лучше, чем я ожидал, а потом я прилег на койку. Я надеялся уснуть.

Я не смог.

Я лежал, ощущая легкое покачивание судна на озерных волнах. Вода шлепала о борт. Солнце грело кубрик. Я был чист, переоделся в старый тренировочный костюм и лежал на койке, которая оказалась неожиданно удобной — но уснуть мне не удавалось.

Часы на стене — пардон, переборке — тикали ровно, убаюкивающее.

Но уснуть я не мог.

Куриный суп и чили. Черт знает что для последней трапезы.

Может, мне попросить таксиста подождать меня у «Бургеркинга».

Ближе к полудню я спустил ноги на пол и осмотрел доспехи моей крестной, удерживавшие пули, и молнии, и черт знает еще какую гадость. Я нашел на спине и боках несколько следов от попаданий, которых я не заметил. Одно ясно: без этих штуковин с дурацким орнаментом я был бы покойником.

Часы пробили двенадцать, и с двенадцатым ударом доспехи изменились. Они… они просто превратились в мой кожаный плащ. Тот, что подарила мне Сьюзен перед каким-то боем много-много лет назад.

Я поднял плащ. В нем зияли отверстия. Рваные дыры. Обожженные дыры. Аккуратные пулевые пробоины. Нет, правда, там было больше дырок, чем плаща, и даже оставшаяся кожа потрескалась, пересохла и крошилась. Плащ расползался прямо у меня в руках.

Думаю, никто не пытался испечь пирога из Золушкиной тыквы после того, как та побывала каретой. Хотя, кажется, в отдельных версиях истории фигурировала не тыква, а луковица. Возможно, ее можно было бы положить в суп.

Я бросил плащ в озеро и посмотрел, как он тонет. Потом сполоснул лицо под краном и нахмурился, глядя на свое отражение в зеркале. Мамин амулет и камень блестели на моей голой груди.

Три дня назад моя жизнь текла по установленному распорядку. Теперь от той жизни у меня остались только кусочек серебра и камешек. Ни офиса. Ни конторы. Ни машины. Ни собаки, ни кошки. Господи, куда делся Мистер после пожара? Ничего такого, что я мог бы назвать своим. Ни свободы. Ни друзей… ну, не станет и их после того, как Мэб со мной разберется.

Что осталось?

Кусок серебра и маленький камешек.

И Мэгги.

Я сел и принялся ждать, что будет дальше.

Шаги послышались на пристани, потом на трапе, на палубе. Спустя мгновение Мёрфи постучала в дверь и спустилась в кубрик.

Похоже, она приехала прямо из церкви: на ней был все тот же выбеленный боевой наряд, и, судя по выражению лица, поспать ей тоже не удалось. Она медленно перевела дух и кивнула:

— Так я и знала.

— Мёрф, — сказал я. — Тебе, наверное, не стоило приезжать.

— Мне надо было повидаться с тобой, — возразила она. — Ты… просто взял и уехал.

— А ты хотела попрощаться?

— Не говори ерунды, — мотнула головой она. — Вовсе не хотела. — Она сглотнула. — Гарри… ну, просто… я за тебя волновалась. Я никогда не видела тебя таким.

— Мне никогда прежде не доводилось убивать мать моего ребенка, — бесцветным голосом отозвался я. — К этому надо… надо еще приспособиться.

Она поежилась и отвернулась.

— Я… Я только хотела убедиться, что ты делаешь это не для того, чтобы наказать себя. Что ты не сделаешь… ничего драматического.

— Ну конечно, — сказал я. — Ничего драматического. Это я.

— Черт подери, Дрезден.

Я развел руками:

— Чего ты хочешь от меня, Мёрфи? Ничего не осталось.

Она подошла и села рядом со мной, глядя на мое лицо, на мою грудь и плечи, на шрамы.

— Я знаю, каково тебе, — сказала она. — После того как я устроила Мэгги, я позвонила в контору. Там… там начали новое расследование. Этот поц Рудольф. — Она сглотнула, и я буквально кожей ощущал ее боль. — Исход предрешен. Столлинз надеется, что сможет выбить мне не волчий билет, а уход по состоянию здоровья. С половинной пенсией.

— Господи, Мерфи, — выдохнул я.

— Я коп, Гарри, — прошептала она. — Но после такого… — Она развела руками, демонстрируя мне, что они пусты.

— Прости, — пробормотал я. — Это я втянул тебя во все.

— Иди ты. Тоже мне, втянул он. — Она подняла на меня сердитый взгляд голубых глаз. — Даже не пытайся вешать мне лапшу на уши. Я знала что делаю. Я принимала риск. Я за это заплатила. И буду поступать так и дальше, если, черт подери, сочту нужным. И не пытайся отобрать у меня это.

Я отвернулся от нее, испытывая некоторый стыд. Возможно, она была права. Она давно уже могла отстраниться от меня. Она выбрала дружбу со мной, хотя прекрасно понимала всю опасность этого. Не могу сказать, чтобы я стал от этого более высокого мнения о себе, но это заставило меня уважать ее еще больше.

И разве это плохо — восхищаться женщиной, которая умеет держать удар? Принимает его с достоинством, которому можно только позавидовать, и снова встает, готовая к бою?

Если плохо, я всегда могу свалить все на свое тяжелое детство.

— Хочешь взять Меч? — спросил я.

Она негромко застонала.

— Ты прямо как Саня. Это первое, что он сказал. — Она изобразила на лице широкую улыбку и постаралась воспроизвести русский акцент. — Это замечательно! А то слишком много работы для меня одного!

Я почти засмеялся.

— Ну, что я могу сказать? На тебе он смотрится классно.

— И ощущения тоже хорошие, — призналась она. — Если не считать этого вещания, обещания-геенны-огненной. Это как если бы кто-то использовал меня как перчаточную куклу. — Она поежилась. — Бррр.

— Угу, архангелы тоже могут раздражать. — Я мотнул головой в сторону тайного рундука. — Там, вон за той панелью. Захочешь принять, найдешь его там.

— Не собираюсь бросаться во что-то очертя голову. Романы с целью забыть о предыдущих у меня уже случались. Мне не хватало еще такой карьеры.

Я хмыкнул:

— Ну… И что ты собираешься делать?

Она пожала плечами:

— Не знаю. И не хочу думать об этом. Не хочу принимать никаких решений. Ну… Думаю, пойду и напьюсь как следует. Потом займусь бездумным сексом с первым более или менее здоровым самцом, что подвернется под руку. Потом справлюсь с бодуном. А там посмотрим.

— План неплох, — согласился я. А мой рот продолжал, не посоветовавшись с остальным. Черт, опять. — Составить тебе компанию?

Последовало резкое тяжелое молчание. Мёрфи даже дышать перестала. Сердце мое забилось чуть быстрее.

Я хотел проклясть свой дурацкий рот за глупость, но…

Почему бы, черт подери, и нет?

Неудачный момент — это для тех, у кого есть время.

— Я… — Она поперхнулась, и я видел, каких усилий стоит ей говорить как ни в чем не бывало. — Я думаю, тебе стоило бы потренироваться. Это бы все упростило.

— Все просто, — сказал я. — Это я.

Рука ее невольно поднялась к волосам, и она, спохватившись, опустила ее обратно.

— Я хочу… — Она набрала в грудь воздуха. — Заеду за тобой через час?

— Идет, — сказал я.

Она встала. Щеки ее разрумянились. Черт, на нее было приятно посмотреть.

— Значит, через час.

Прежде чем она успела выйти, я поймал ее за руку. Руки у нее маленькие, сильные, чуть обветренные. Волдыри, натертые мечом за полчаса напряженного боя, она заклеила пластырем. Я наклонился и поцеловал ее пальцы, один за другим. Потом неохотно отпустил ее. Почему-то у меня дрожали поджилки.

— Через час.

Она вышла, и я в иллюминатор видел, как она быстро шагает к своей машине. Хвост на затылке с каждым шагом мотался вправо-влево.

Единственное в жизни, в чем можно быть уверенным — так это в переменах. Правда, большую часть перемен в моей жизни в последнее время вряд ли назовешь удачными.

Может, хоть эта… Впрочем, в душе я не был до конца в этом уверен.

Я потратил сорок минут на то, чтобы побриться и переодеться в самое пристойное, что имелось у меня из одежды — то есть в джинсы, футболку и старую джинсовую куртку. Одеколона я не нашел, поэтому пришлось обойтись мылом и дезодорантом. Я не позволял себе думать о том, что происходит. Во сне, как правило, стоит вам подумать о том, что это сон, как — пффф! — и все кончено.

А я не хотел, чтобы вышло так.

Потом я провел несколько минут, просто… дыша. Слушая плеск воды вокруг. Тиканье часов. Мирную тишину. Успокаивающее ощущение одиночества.

— К черту эту фигню с медитацией, — произнес я вслух. — Может, она приедет раньше. — И встал, собираясь уходить.

Я вышел на палубу, на начинавшее клониться к закату солнце. Во мне вибрировали приятное напряжение и усталость — и надежда. Я прикрыл глаза рукой от солнца и принялся всматриваться в городской силуэт.

Моя нога чуть поскользнулась, и я едва не потерял равновесия. Что-то с резким хлопком ударило в стену рубки у меня за спиной — словно камень, угодивший в деревянный забор. Я повернулся, и это вышло у меня почему-то медленнее обычного. Я смотрел на рубку «Жучка-плавунца», или переборку, или как там она называется, и думал: кто это заляпал мою лодку красной краской?

А потом левая нога начала подламываться подо мной.

Я опустил взгляд и уставился на дырку в моей футболке, чуть левее и выше солнечного сплетения.

Зачем это я надел футболку с дыркой от пули? — подумал я.

И упал за корму, в ледяную воду озера Мичиган.

Было больно, но всего секунду. А потом по телу разлились блаженное тепло, чудовищная усталость, и сон, ускользавший от меня, похоже, оказался на расстоянии вытянутой руки.

Сделалось темно.

Сделалось тихо.

И я понял, что я совсем один.

Умри в одиночестве, — прошептал полный ненависти старческий голос.

Цыц, ну! — прошептал женский голос. Он показался мне знакомым.

Я не шевелился, но увидел впереди свет. Теперь я мог разглядеть, что двигаюсь по направлению к нему по туннелю. А может, это он двигался навстречу мне. Свет показался мне теплым, и красивым, и я зашагал в его сторону.

До тех пор, пока не услышал звук.

Надо же, подумал я. Даже когда умрешь, легче от этого не становится.

Свет быстро надвигался, и я как сквозь вату услышал гудок и рык дизеля приближающегося поезда.

(обратно) (обратно)

Джим Батчер История призрака

Глава первая

Жить тяжело.

Умирать легко.

Для сотворения жизни требуется просто уйма всего. Это должно происходить в месте, годном для проживания, а по масштабам Вселенной таких мест днем с огнем не найти. Для этого необходимо также в той или иной мере наличие родителей. Ну и с момента зачатия до родов тоже много всякого может произойти — не говоря уже о том, сколько сил и внимания требует уход за новым существом, пока оно не вырастет и не сделается самодостаточным.

Жизнь полна жестокости, насилия и боли, и к моменту, когда мы перестаем расти, мы уже знаем, что начали умирать. Год за годом мы только и можем, что беспомощно наблюдать, как стареет и дряхлеет наше тело, но как инстинкт самосохранения заставляет нас жить дальше — из чего следует, что жить нам приходится с жутким сознанием неотвратимости смерти. Сама по себе жизнь в таких условиях требует от нас огромных усилий, и она полна провалов и нежданных затруднений.

Прекратить жизнь — по сравнению с этим — несложно. Я сказал бы даже, легко. Это можно сделать, приложив минимум усилий — достаточно одного-единственного микроба, острого угла, тяжелого предмета... или нескольких унций свинца.

Так трудно взрастить. Так легко уничтожить.

Можно подумать, из-за этого мы ценим жизнь больше.

Я умер в воде.

Я так и не узнал,истек ли я кровью от пулевого ранения или захлебнулся водой. Забавно: при жизни мы больше всего боимся смерти, так? Но стоит ей произойти, и подробности ее нам уже не важны. Да и сама смерть нас больше не пугает. Слышали, что рассказывают пережившие клиническую смерть? Ну, про туннель и свет в дальнем его конце? Так вот, был я там. Все так и есть.

Правда, я нигде не встречал, чтобы кто-то, спеша на этот самый свет, услышал оглушительный гудок тепловоза.

До меня смутно дошло, что я стою на чем-то вроде рельсов и шпал. Я понял это по их вибрации, усиливавшейся по мере приближения поезда. Она передавалась мне через подошвы башмаков — и сердце мое тоже забилось быстрее в такт этой вибрации.

Кстати, не я ли только что говорил, что смерть после смерти больше не страшна? Забудьте.

Все же я упрямо подбоченился и насупился, глядя на приближающийся свет. Очень уж у меня выдались утомительные сутки: я сражался с силами Зла, изничтожил под корень всю Красную Коллегию, спас собственную дочь, убил ее мать... ах да, еще меня самого застрелили насмерть. Ну, в общем, все в таком роде.

Мне полагалось бы покоиться с миром, или растворяться в божественном сиянии, или стоять в очереди на американские горки, а может, вариться в котле под громкую музыку с одним Барри Манилоу в плей-листе. Ведь именно так происходит, когда вы умираете, нет разве? Каждому воздается по заслугам. Вы получаете ответ на Главные Вопросы жизни.

— Но не попадаете под поезд, — угрюмо буркнул я, скрестив руки на груди, пошире расставив ноги и упрямо выставив вперед подбородок. Поезд тем временем с грохотом приближался.

— Что это с вами? — рявкнул мужской голос почти у меня над ухом. Чья-то сильная рука ухватила меня за правый локоть и рывком сдернула с рельсов. — Вы что, чертова поезда не видите?

Упомянутый поезд с ревом пронесся мимо — разъяренный зверь, рычащий в досаде на упущенную добычу. Поднятый им вихрь едва не затянул меня обратно на рельсы.

Прошла, казалось, вечность, пока последний вагон не скрылся в ночи. Я полежал ничком еще немного, задыхаясь, с отчаянно колотящимся сердцем. Только дождавшись, пока оно чуть-чуть не уймется, я приподнял голову и огляделся по сторонам.

Я валялся на чистой, хотя и потрескавшейся от времени бетонной платформе, под фонарем — таких станций в чикагских пригородах хоть отбавляй. Эта показалась мне знакомой, но точно вспомнить ее мне не удалось. Ни одной электрички на соседних путях. Ни вывесок с названием, ни расписаний. Просто платформа и пустое, чистое, лишенное каких-либо особых примет здание.

И пара лакированных штиблет.

Взгляд мой скользнул вверх по штанинам и запечатлел мужчину лет тридцати — тридцати пяти, смотревшего на меня сверху вниз. Сложением он напоминал хорошую наковальню; казалось, что если вы вдруг, сдавая машину задним ходом, ненароком на него наедете, ему не будет ничего, а вы помнете крыло. Темные глаза светились живым умом, волосы уже начали редеть, и, хотя красавцем я бы его не назвал, лицо его было из тех, что помимо твоей воли вызывают доверие.

— Поезда с юга в последнее время что-то быстро ездить стали, — заметил он. — Я так решил, что вы, мистер, не особенно стремитесь попасть вот на этот.

Я продолжал всматриваться в стоявшего передо мной мужчину. Добавив мысленно лет двадцать возраста и фунтов сорок веса, я понял, что он мне знаком.

— К... — пробормотал я заикаясь. — К-к-к...

— Давайте попробуем вместе, — ухмыльнулся он. — Кармайкл.

— Но вы же... — не выдержал я. — Того... умерли.

Он фыркнул:

— Ну да, приятель. Зато теперь у нас будет настоящий, ли-цен-зи-ро-ванный детектив. Чародей в придачу. — Он с ухмылкой протянул мне руку. — И кто бы это говорил, а, Дрезден?

Я оглушенно поднял руку и позволил сержанту Рону Кармайклу, бывшему сотруднику отдела специальных расследований чикагской полиции, поднять меня на ноги. Он работал с Мёрфи. И он отдал жизнь, спасая ее от обезумевшего луп-гару... блин-тарарам, уже больше десятка лет прошло! Я сам видел, как он погиб.

Приняв более или менее вертикальное положение, я некоторое время смотрел на него, потрясенно качая головой. Ростом я был здорово повыше его.

— Вы... — пробормотал я. — Вы классно выглядите.

— Просто удивительно, что с тобой может сделать загробная жизнь. — Он театрально округлил глаза. — А ведь я как только не пытался похудеть! — Кармайкл покосился на часы. — Все это, конечно, очень занятно, но нам пора двигать.

— Э... — осторожно заметил я. — А куда именно двигать?

Кармайкл поковырялся в зубах зубочисткой.

— В контору. Идем.

Следом за ним я прошел через станционное здание и вышел на улицу, где стоял старый золотистый «Мустанг». Он обошел машину и сел за руль. Было темно. Моросил дождь. Фонари горели, но место выглядело каким-то заброшенным — никого, кроме нас двоих. Я так и не мог определить, в каком районе Чикаго мы находимся, и это показалось мне чертовски странным: я неплохо знаю свой город. Секунду-другую я медлил, оглядываясь в поисках хоть какого-нибудь знакомого ориентира.

Кармайкл перегнулся через сиденье и распахнул мне дверцу.

— Не ломайте голову, приятель. Здесь не только те дома, которые стоят, а и те, которые могли бы здесь стоять. Будете думать об этом слишком много — голова распухнет.

Я еще раз оглянулся, сел в «Мустанг» и захлопнул за собой дверцу. Кармайкл медленно вырулил на пустую улицу.

— Это не Чикаго, — сказал я.

— Гений, — ухмыльнулся он.

— Тогда... где мы?

— Между.

— Между чем? — не понял я.

— Между чем? — переспросил он. — Между кем. Между где. Между когда. Между тут.

Я нахмурился:

— Вы не упомянули «почему».

Он покачал головой и ухмыльнулся:

— Не, дружище. К «почему» мы здесь относимся с большим почтением. Мы, можно сказать, большие поклонники «почему».

Я нахмурился чуть сильнее. Потом тряхнул головой.

— Почему я здесь?

— Вы никогда не слышали о прологе, нет? — ответил Кармайкл вопросом на вопрос. — Хотите сразу перейти к основному действию?

— «Почему я здесь» — в смысле «а не там, где мне вроде бы положено находиться».

— Может, вы сейчас пребываете где-то при смерти, — предположил Кармайкл. — Может, вы тонете, и все это иллюзия, которую создает вам мозг, чтобы укрыть от вас суровую правду.

— Здесь? С вами? Я встречался со своим подсознанием — оно, конечно, безумно, но не настолько.

Кармайкл рассмеялся — громко, от души.

— Но такое здесь вполне могло бы происходить. Вот в этом и суть.

— Ничего не понимаю. Вообще ничего.

— Ив этом тоже суть, — кивнул он.

Я испепелил его взглядом.

— Приятель, — сказал он, продолжая улыбаться. — Вам позволено увидеть ровно столько, сколько вы в состоянии переварить. Вот сейчас мы с вами в месте, которое сильно смахивает на Чикаго, едем под дождем в моем старом «Мустанге», потому что вот такие у вас ограничения. Все, что сложнее, предотвратило бы... — он помолчал, подбирая слова, — возможность вероятностей, а у нас здесь это нецелесообразно.

Я немного подумал.

— Вы употребили «предотвратило» и «нецелесообразно» в одном предложении.

— Я тут раздобыл календарь — типа «по слову в день», — сказал он. — Не поднимайте лишнего шума из-за пустяка.

— Да вы смеетесь, — буркнул я. — Поднимать шум для меня смысл жизни.

Кармайкл хмыкнул и сощурил глаза.

— Посмотрим, — сказал он. — Посмотрим.

(обратно)

Глава вторая

Кармайкл остановил «Мустанг» перед домом, напомнившим мне ранние серии «Сетей зла». Он припарковался у безлюдного тротуара, и мы направились к дверям.

— Так куда мы все-таки идем?

— Я же сказал. В контору.

Я нахмурился:

— А поконкретнее никак нельзя?

Он огляделся по сторонам.

— Не здесь. Мы на охраняемой территории. Здесь повсюду уши.

Я задержался на абсолютно пустом тротуаре и посмотрел сначала в одну сторону, потом в другую: ничего, кроме редких фонарей, дорожных знаков и окон, за которыми не виднелось ни света, ни занавесок, — ни дать ни взять пустые глазницы трупа, даже еще менее выразительные.

— Угу, — заметил я. — Просто сплошная интрига.

Кармайкл тоже задержался в дверях и оглянулся через плечо. Пару секунд он молчал, потом заговорил тихим, лишенным выражения голосом:

— Здесь водятся Существа, Дрезден. И некоторые из них хуже, чем смерть. Так что лучше бы вам войти.

Я закатил глаза. Но...

Что-то в окружающей меня пустоте вдруг начало изрядно действовать мне на нервы.

Я сунул руки в карманы и попытался совладать с ощущением некоторой пустоты внутри. Результат оказался немного смазан ярко выраженным желанием отгородиться от этой пустоты надежной каменной стеной. Кармайкл отворил дверь ключом и пропустил меня внутрь первым. Прежде чем снова запереть дверь, он еще раз внимательно оглядел пустую улицу.

Кармайкл кивнул охраннику, явно отставному полицейскому в форме частного предприятия. Тот стоял у дверей лифта в позе «вольно», заложив руки за спину, но абсолютно неподвижно. Мундир у охранника был просто идеален. Идеально чист, с идеально отутюженными стрелками, и перчатки безукоризненно чистые белые. Из лакированной черной кобуры на поясе торчала хромированная, с гравировкой рукоятка револьвера. Ну и черты лица тоже соответствовали одежде: правильные, резкие, строгие.

Я задержался, нахмурился и включил Зрение.

Профессиональные чародеи вроде меня имеют в распоряжении самые разные невероятные штуковины. И одна из самых невероятных — это Зрение. То, что в разные эпохи, в разных культурах называли внутренним зрением, третьим глазом, дьявольским оком и еще много как. Оно позволяет чародею видеть истинную природу окружающих его вещей, а также невидимый мир энергий. Это опасная штука. Стоит вам увидеть что-то с помощью Зрения, и оно останется с вами навсегда, не стираясь из памяти и не тускнея со временем. Одного взгляда на что-нибудь не то достаточно, чтобы распрощаться со здравым рассудком.

Но от всей этой сцены слишком уж отдавало фильмами Рода Стерлинга. Мне просто необходимо было найти хоть что-нибудь, что я мог бы идентифицировать, что-то такое, чем бы меня не кормил с ложечки некто, похожий на помолодевшего, постройневшего Кармайкла. Вот я и решил попытаться идентифицировать единственный объект, который мог бы рассказать мне что-то о тех, кто меня окружает, — источник энергии.

И я сосредоточил внимание на пистолете охранника.

Мгновение ничего не происходило. Потом серебро и чернение блестящего оружия изменились, начали менять форму. Кобура удлинилась на глазах, опустившись охраннику ниже колена, — ну и сам револьвер тоже изменился: рукоять распрямилась и превратилась в эфес короткого меча. От него исходило сияние — нет, не отраженный свет, а собственное свечение клинка.

Взгляд голубых глаз охранника мгновенно скользнул ко мне. Он предупреждающе поднял руку.

— Не надо, — мягко произнес он.

И внезапно, словно передо мной захлопнули невидимую дверь, мой Взгляд выключился, и оружие снова превратилось в пистолет.

Охранник приветливо кивнул:

— Прошу прощения за резкость. Вы могли пострадать.

Я присмотрелся к нему. На бейджике виднелось имя: «АМИТИИЛ».

— Э... Ну да, конечно, — тихо произнес я, демонстрируя ему пустые руки. — Никаких проблем, приятель. Нет, правда.

Кармайкл почтительно кивнул охраннику и ткнул пальцем в кнопку вызова лифта. Дверь раздвинулась сразу же.

— Идемте, мистер. Время — деньги.

Охранник Амитиил, похоже, нашел эти слова забавными. Он улыбнулся и коснулся козырька фуражки двумя пальцами, салютуя Кармайклу. А потом снова застыл, невозмутимо глядя в ту пустоту, что действовала мне на нервы.

Двери лифта закрылись, и кабина, дернувшись, начала движение.

— Ну, — сказал я, — теперь, когда между нами и тем, насчет чего вы беспокоитесь, стоит как минимум один ангел-хранитель, вы можете мне сказать, куда мы направляемся?

К уголкам глаз Кармайкла сбежались морщинки.

— Я и так уже перерабатываю в качестве экскурсовода, Дрезден. Вам нужно поговорить с капитаном.

Кармайкл провел меня через помещение, уставленное офисными столами без перегородок. Все это напоминало отдел специальных расследований в чикагском управлении. За столами сидело некоторое количество мужчин и женщин — они работали с бумагами, перебирали папки, разговаривали по телефону... ни дать ни взять — копы за повседневной работой. Все до единого производили впечатление ровесников Кармайкла, то есть пребывали в том возрасте, когда энергия молодости и жизненный опыт достигают некоторого подобия баланса. Я никого из них не знал, но Кармайкл кивал некоторым в знак приветствия и соответственно получал ответные кивки. Он проследовал через весь зал к двери в единственный отдельный кабинет и постучал.

— Войдите, — послышался изнутри негромкий баритон.

Кармайкл распахнул дверь и пропустил меня в кабинет, маленький, но обжитой. Здесь стояли старые шкафы для документов, старый деревянный стол, несколько старых деревянных стульев. На столе — коробка для входящих документов, коробка для исходящих документов, игла для нанизывания бумаг и телефон с дисковым набором. Компьютера не было. Вместо него на боковом столике виднелась старая электрическая пишущая машинка.

Мужчина, сидевший за столом, тоже производил впечатление Кармайклова ровесника, а еще смахивал на профессионального боксера. Кожу вокруг глаз тут и там стягивали шрамы, а нос, похоже, не раз был сломан. Пиджак он снял и повесил на спинку стула, так что бицепсы, едва не рвавшие на нем белую рубашку, не скрывало ничто. Тем более рукава он закатал выше локтя — и руки его в обхвате ненамного уступали деревянному телеграфному столбу, а крепостью, пожалуй, так и вообще не уступали. Образ дополняли светлая шевелюра, голубые глаза и челюсть, при виде которой в голове сразу возникали ассоциации с бульдогом. Мужчина тоже показался мне смутно знакомым.

— Джек, — обратился к нему Кармайкл. — Это Дрезден.

Джек, не вставая, окинул меня взглядом с головы до пят и не произнес ни слова.

— Он всегда такой до первой чашки кофе, — объяснил мне Кармайкл. — Не принимайте это на свой счет.

— О! Кофе! — нарушил я воцарившуюся за этими словами тишину. — Неплохая мысль.

Пару секунд Джек внимательно на меня смотрел.

— Дрезден, — произнес он эдаким медовым голосом. — Дрезден, вы голодны?

— Нет.

— А пить хочется?

Я немного подумал.

— Нет.

— Это потому, что вы умерли, — сообщил Джек, и по лицу его скользнула улыбка — короткая и не сказал бы, что ободряющая. — Вам больше не нужно пить. Вам больше не нужно есть. Кофе не будет.

Я вопросительно покосился на Кармайкла.

— Я остаюсь при своем мнении. — Кармайкл посмотрел на Джека и ткнул пальцем в сторону двери: — Мне нужно вернуться к делу с ракшасом.

— Иди, — произнес Джек.

Кармайкл хлопнул меня по руке.

— Удачи, парень, — сказал он, — развлекайся! — И вышел уверенным шагом делового человека, оставив меня наедине с Джеком.

В воздухе повисло неуверенное молчание.

— Это не совсем то, чего я ожидал от загробной жизни, — заявил я.

— Потому, что это не она, — ответил Джек.

Я нахмурился:

— Вы же сказали, я умер. Значит, это загробная жизнь.

— Вы умерли, — подтвердил Джек. — Но это — Между Тут.

Я нахмурился еще сильнее:

— Что-то типа чистилища?

Джек пожал плечами:

— Если вам так привычнее, можете называть и так. Но вы здесь не потому, что вам нужно очиститься или чего такого. Вы здесь потому, что ваша смерть выбивается из общего ряда.

— Меня застрелили. Или утопили. Не самый редкий случай.

Джек поднял ручищу и помахал ею в воздухе.

— Речь не о физической стороне. О духовной.

— Духовной? — переспросил я, нахмурившись.

— Ваши оппоненты, — пояснил Джек. — Вы погибли, потому что они смошенничали.

— Постойте. Какие оппоненты?

— Ангел, стоящий на часах у лифта, мог бы послужить тем, что мы, копы, называем наводкой. Или вам портреты предъявить?

— Э... Черт, вы имеете в виду... Типа настоящих Падших ангелов?

— Не совсем. Но если вам так привычнее считать, сойдет. Вроде этого. А вот что существенно и что вам стоит знать — так это что они плохие парни.

— То есть, — пробормотал я, — все из-за того, что они нарушили какие-то вселенские законы?

— Вы стояли у них на пути. Они хотели, чтобы вы исчезли. Для того чтобы это случилось, они нарушили законы. И в результате вы стали уже моей проблемой.

Я смерил его хмурым взглядом, потом посмотрел на себя. Как выяснилось, на мне были джинсы, черная футболка без рисунка и мой черный кожаный плащ — который, будучи изорванным в хлам, погрузился в воды озера за час или два до того, как меня застрелили. В смысле плащ безвозвратно погиб.

И тем не менее он красовался на мне, целый и невредимый. Как новенький.

Вот это почему-то хлопнуло меня по мозгам сильнее, чем все остальное вместе взятое.

Я умер.

Я умер!

Чикаго, Белый Совет, мои враги, мои друзья, моя дочь... Все это исчезло. Безвозвратно. И я не имел ни малейшего представления о том, что будет со мной дальше. Комната пошла кругом. Ноги разом сделались ватными. Я плюхнулся на стул лицом к Джеку.

Все это время я ощущал на себе его взгляд.

— Сынок, — произнес он, помолчав немного. — Мы все через это проходим. Знаю, оно нелегко, но тебе придется взять себя в руки, иначе я ничем не сумею тебе помочь.

Я зажмурился, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов и в первый раз обратил внимание на то, как замечательно я себя чувствую в физическом плане. Такого со мной не бывало с самого детства, когда энергия переполняла меня с головой и я испытывал острую необходимость тратить ее направо и налево — желательно на что-нибудь приятное. Руки-ноги словно стали сильнее, быстрее, легче.

Я покосился на левую руку и увидел, что от шрамов, полученных в результате жуткого ожога, не осталось и следа. Я сделался цел и невредим, словно со мной никогда и ничего не случалось.

Я попробовал мыслить логически, и до меня дошло, что на самом деле я не чувствую себя так уж хорошо — просто мне недоставало длинного списка ранений и прочих травм. Старый-старый шрам чуть ниже правого локтя — заработал его, чистя рыбину, которую поймали мы с дедом (дедом!) — тоже исчез.

Постоянное, негромкое, но несмолкаемое нытье старых ран по всему телу исчезло без следа. Что, если подумать, вполне естественно, поскольку исчезло и само тело.

Боль прекратилась.

Я провел по лицу рукой.

— Простите, — пробормотал я. — Просто слишком много всего и сразу.

Он снова заулыбался:

— Ха. Только подождите.

Его тон начинал меня раздражать. Что ж, раздражение было чем-то привычным, за что можно было держаться, и я, упершись в него широко расставленными воображаемыми ногами, сумел-таки остановить вращение стен.

— Так кто вы такой? — спросил я. — И чем можете мне помочь?

— Если вам хочется меня как-то называть, зовите меня «капитан». Или «Джек».

— Или «Воробей»? — не удержался я.

Джек смерил меня полицейским взглядом, в котором не читалось ничего... ну разве что легкое, едва заметное неодобрение. Он протянул руку, выудил из стопки папку с бумагами и шлепнул на стол перед собой.

— Детка, — заявил он, пробежавшись взглядом по ее содержимому, — вы тут застряли до тех пор, пока мы не разберемся с этим отклонением.

— Почему так?

— Потому что то, что ждет вас дальше, не для людей, которые ходят с оглядкой или жалуются, как с ними несправедливо обошлись, — невозмутимо объяснил Джек. — Вот мы и разберемся, как именно вас подставили. А потом вы переместитесь туда, куда положено дальше.

Я подумал о том, каково это — оказаться в западне в городе-призраке, и поежился.

— Ладно. И как нам в этом разобраться?

— Вы вернетесь, — ответил Джек. — И поймаете ублюдка, который вас убил.

— Вернусь? — переспросил я. — Назад, в...

— Угу, на Землю, — подтвердил Джек. — В Чикаго. — Он захлопнул папку и кинул ее в стопку исходящих документов. — И выясните, кто вас убил.

Я заломил бровь.

— Да вы надо мной смеетесь!

Он молча смотрел на меня; лицо его выразительностью не уступало горному кряжу.

Я закатил глаза.

— Вы хотите, чтобы я раскрыл мое собственное убийство?

Он пожал плечами:

— Хотите другую работу — устрою без проблем.

— Ох, — пробормотал я, снова поежившись. — Нет.

— Вот и хорошо, — кивнул он. — Вопросы есть?

— Э... — замялся я. — Что вы имели в виду, когда сказали, что отошлете меня обратно? В смысле... ну, в мое тело или...

— Нет! — отрезал он. — Такого не получится. Нереально. Вы вернетесь таким, какой вы сейчас.

Я хмуро посмотрел на него, потом на себя.

— То есть призраком, — сказал я.

Он развел руками так, словно не нашел чем возразить на изреченную мной истину.

— Не шатайтесь после рассвета. Осторожнее с порогами. Ну, сами знаете.

— Угу, — не без огорчения кивнул я. — Но без тела...

— У вас будет на порядок меньше магии. Большинство смертных не сможет ни увидеть вас, ни услышать. Вы не сможете ни к чему прикоснуться.

Я уставился на него:

— И как же мне, скажите, в таком виде искать хоть что-нибудь?

Джек поднял руки вверх.

— Сынок, не я устанавливаю законы. Я только слежу за тем, чтобы они выполнялись. — Он посмотрел на меня и нахмурился. — И потом, мне казалось, вы работали детективом?

Я стиснул зубы и испепелил его взглядом. Вообще я умею изображать гнев, но на него это не произвело особого впечатления. Я заставил себя глубоко вдохнуть и выдохнуть.

— Раскрыть собственное убийство.

Он кивнул.

И все-таки я разозлился и не особо смог это скрыть.

— То есть я правильно понял? Того, что я всю свою сознательную жизнь пытался помогать людям и защищать их, недостаточно? И от меня требуется сделать еще что-то, прежде чем предстать перед святым Петром... или кто там у вас вместо него?

Джек пожал плечами:

— Я бы на вашем месте не был так уж уверен. С вашим-то досье, сынок, вы с таким же успехом можете оказаться на поезде, идущем на юг.

— То есть в Ад, — уточнил я. — Вы ведь знаете, что такое Ад, а, капитан Воробей? Ад — это когда вы смотрите на свою дочь, зная, что вы к ней никогда больше не прикоснетесь. Никогда с ней не заговорите. Никогда больше не сумеете помочь ей, защитить. Так что давайте, валяйте, где там ваше огненное озеро — думаю, это и вполовину не так страшно.

— Кстати, в порядке информации, — невозмутимо заметил Джек, — я знаю, что такое Ад. Вы тут не единственный мертвый парень с живой дочерью.

Я плюхнулся обратно на стул, хмуро уставившись на него, потом вытянул шею и заглянул ему за спину, на висевший на стене пейзаж.

— Если для вас это имеет значение, — продолжал Джек, — трое из тех, кого вы любите, могут сильно пострадать, если вы не отыщете своего убийцу.

— Как это — «пострадать»?

— Покалечиться. Измениться. Сломаться.

— Кто именно? — поинтересовался я.

— А вот этого я вам сказать не могу. — Он покачал головой.

— Угу, — пробормотал я. — И как это я сам не догадался, что не можете?

Джек промолчал, а я немного поразмыслил. Может, я и умер, но и уходить просто так я, черт подери, не собирался. Не мог же я бросить на произвол судьбы тех, кто помог мне победить Красного Короля. Мою ученицу Молли тяжело ранили в бою, но из всех ее проблем больше всего меня беспокоила не эта. Теперь, после моей смерти, никто уже не защитит ее от Белого Совета — а кое-кому из моих коллег-чародеев давно не терпелось отрубить ей голову.

Да и моя дочь, маленькая Мэгги, все еще находилась в Чикаго. Я лишил ее матери — точно так же, как кто-то другой лишил ее отца. Я не мог не удостовериться в том, что о ней позаботятся. Ну и еще нужно бы попрощаться с дедом... и с Кэррин.

Господи... Что обнаружила Кэррин, вернувшись на катер? Здоровенную лужу крови? Мой труп? Ведь у нее хватит упрямства и дури вообразить, что в случившемся виновата она. Она же себя со свету сживет! Мне просто необходимо каким-нибудь образом связаться с ней, а из этой потусторонней Сибири этого никак не получится.

Об этих троих говорил капитан? Или он имел в виду кого-нибудь еще?

Черт. Черт.

Телесно я ощущал себя полным жизни и энергии, но голова устала невыносимо. Или я недостаточно всего сделал? Слишком мало кому помог? Спас слишком мало пленных? Победил слишком мало монстров? Я ведь нажил врагов среди самых злобных и опасных существ нашей планеты и время от времени вступал с ними в схватку. Вот один из них меня и прикончил.

«Покойся с миром» написано чуть не на каждой могильной плите. Я бился с надвигающейся на мир волной зла, пока она в буквальном смысле слова не убила меня. И где, черт возьми, положенный мне покой? Где отдых?

«Трое из тех, кого вы любите, могут сильно пострадать, если вы не отыщете своего убийцу».

Воображение с готовностью принялось рисовать картины страданий самых дорогих мне людей. В результате чего все сразу сделалось проще и яснее. Не в моих привычках позволить, чтобы что-то такое случилось.

И потом было и еще кое-что, из-за чего я хотел вернуться. В конце концов... какой-то сукин сын меня, черт подери, убил.

Такое не должно сходить с рук никому.

И если у меня имелась возможность выбраться из этого места, чтобы переместиться туда, куда мне полагалось, лучшей мотивации я бы не нашел.

— О’кей, — тихо произнес я. — И как это устроить?

Он придвинул ко мне через стол чистый лист бумаги и карандаш.

— Вам нужно попасть в одно место в Чикаго, — сказал он. — Напишете здесь адрес. Шофер вас высадит.

Я взял бумагу, карандаш и наморщил лоб, пытаясь сообразить, куда мне ехать. И не потому, что я не мог показываться где угодно. Если уж мне суждено пребывать там чистым духом, рассчитывать на помощь своих обычных союзников я не могу. Для того чтобы увидеть духа, требуется особый дар, и вряд ли мне удастся хоть как-то обозначить свое присутствие. Мои друзья даже не поймут, что я рядом.

— Чисто из любопытства, — поинтересовался я. — Что будет, если я не поймаю убийцу?

Лицо его разом посерьезнело, а голос сделался тише:

— Вы застрянете там. Возможно, навсегда. Не в состоянии связаться с кем-либо. Поговорить с кем-либо. Наблюдая за тем, что творится в мире, но не в силах ни на что повлиять.

— Блин, — тихо произнес я.

— Блин.

— Ободряющая перспектива.

— Вы мертвы, приятель, — заметил Джек. — Бодрость тут противопоказана.

Я кивнул.

Вообще-то я рисковал как черт знает кто. Подумайте сами: застрять в здешнем чикагоподобном чистилище, конечно, тоже не слишком приятно, но и пыткой это вряд ли станет, — судя по тому, что говорили Кармайкл и Джек, и по тому, как они занимались своим делом, они все-таки могли приносить кому-то пользу, творить добро. То, чем они занимались, похоже, не вызывало у них особого восторга, но делали они это с уверенностью профессионалов.

Призрак, запертый в мире смертных? Это могло оказаться на порядок хуже. Вездесущий, всевидящий, но бессильный что-то изменить.

А ведь я так и не научился не вмешиваться в происходящее. Не пройдет и года, как я съеду с катушек и превращусь в жалкое беспомощное чудовище, наводящее ужас на город, который я при жизни защищал.

— Какого черта, — произнес я вслух и начал писать на листке. — Если я нужен друзьям, грех не попытаться.

Джек забрал у меня бумажку и кивнул — как мне показалось, одобрительно. Потом встал и надел пиджак. В руке у него звякнули ключи от машины. Роста он был среднего, но в движениях его чувствовались уверенность и скрытая энергия — и это вновь показалось мне смутно знакомым.

— Пошли.

Несколько копов — ну, я решил, что это копы, по крайней мере они занимались тем, чем обычно занимаются люди этой профессии, — кивнули Джеку, когда мы проходили.

— Эй! — окликнул нас кто-то из-за спины. — Мёрфи!

Джек остановился и обернулся.

Тип в костюме, который смотрелся бы уместным где-нибудь в Пинкертоновском агентстве девятнадцатого века, протягивал ему планшет с листком бумаги и ручку. Джек пробежал взглядом написанное на листке, поставил свой росчерк, вернул планшет владельцу и двинулся дальше.

Я сунул руки в карман плаща и зашагал рядом с ним.

— Капитан Колин Джей Мёрфи? — тихо спросил я.

Он только хмыкнул.

— Вы отец Кэррин. Вы работали с документами по делу «Черной Кошки».

Он ничего не ответил. Мы спустились на лифте, миновали ангела-хранителя и вышли на улицу, где стоял у тротуара древний синий «Бьюик-Скайларк» — ну, такой, с плавниками на задних крыльях и складным брезентовым верхом. Джек обошел его кругом и сел за руль. Я уселся на пассажирское место. Дождь барабанил по брезентовой крыше.

С минуту он молча сидел за рулем, глядя куда-то в пустоту. Потом кивнул:

— Угу.

— Она о вас рассказывала.

Он снова кивнул:

— Я слышал, вы приглядывали за моей Кэрри.

«Кэрри»? Я попытался представить себе человека, который посмел бы назвать так Мёрфи в лицо. Роулинз, помнится, проделал это раз, но только раз, и потом он как-никак работал с ее отцом, когда она еще под стол пешком ходила. Роулинз, можно сказать, был все равно что член семьи.

Любой другой должен был бы быть Терминатором. С планеты Криптон.

— Иногда, — кивнул я. — Она не слишком-то нуждается в защите.

— Каждому нужен кто-то. — Он повернул ключ в замке зажигания, и мотор с довольным утробным урчанием завелся. Джек задумчиво погладил руль и поднял взгляд на дождь. — Вы еще можете отказаться от этого дела, приятель. До тех пор, пока вы не выйдете из этой машины. Стоит вам это сделать — считайте, вы выбрали свой путь и все, что отсюда следует.

— Ага, — решительно кивнул я. — Раньше начну — раньше закончу.

Уголки губ скривились в улыбке, и он одобрительно кивнул. Потом заглянул в листок, прочитал написанный мной адрес и хмыкнул.

— Почему именно туда?

— Потому что там я найду единственного человека в Чикаго, который, я уверен, сможет мне помочь, — ответил я.

Капитан Мёрфи кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — Поехали.

(обратно)

Глава третья

Капитан Мёрфи остановил свой старый «Скайларк» в жилом квартале в Харбор-Хейтс, производившем впечатление такого же пустого и безлюдного, как и весь остальной город. Странный это был дом для Чикаго — белые оштукатуренные стены в сочетании с красной черепичной крышей, казалось, искусственно пересадили сюда откуда-нибудь из Южной Калифорнии. Впрочем, под дождем, в унылом сером свете уличных фонарей он выглядел таким же холодным и безжизненным, как окружавшие его более традиционные постройки.

«Дворники» «Бьюика» ритмично шваркали по ветровому стеклу.

— Стоит вам выйти из машины, — негромко произнес капитан Мёрфи, — пути назад вам больше нет. Вы сможете полагаться только на себя.

— Это мы уже проходили, — хмыкнул я и протянул ему руку: — Спасибо, капитан.

Мы обменялись рукопожатием. Я не пытался одолеть его хватку. Он не пытался раздавить мою руку. Мужчины, умеющие владеть собой, редко злоупотребляют этим.

Жаль, нам не довелось пересечься с капитаном Мёрфи в реальном мире. У меня сложилось впечатление, что союзник из него вышел бы замечательный.

— Возможно, мне удастся связаться с Кэррин, — сказал я.

— Никаких приветов. Я и так причинил ей немало зла, — произнес он, не дожидаясь, пока я договорю. В голосе его слышалась решительная бесповоротность. — Но вы, — он мотнул головой в сторону дома, — можете передать здоровяку вон там, что это я вас прислал. Возможно, это не помешает.

Я кивнул. А потом сделал глубокий вдох, отворил дверцу машины и вышел в...

То, куда я не вышел, произвело на меня в тот момент гораздо большее впечатление. Потому что стоило моим ногам коснуться земли, а дверце позади меня захлопнуться, как я оказался вовсе не в дождливом, безлюдном городе-трупе. Вместо этого я стоял на чикагской улице в ясный, морозный вечер. Дождя и след простыл. Над головой сияли луна и звезды и в сочетании с уличными огнями и свежевыпавшим снегом освещали улицу почти так же ярко, как днем.

Воздух был наполнен звуками. Шумом уличного движения, далекими гудками, уханьем чьего-то сабвуфера. Прогрохотал над головой заходивший на посадку реактивный самолет — я находился всего в нескольких милях от аэропорта О’Хара.

Я обернулся, но машина капитана Мёрфи исчезла — предположительно вернувшись в Чикаго, что Между Тут.

Я стоял один-одинешенек.

Я вздохнул, повернулся и ступил на двор Мортимера Линдквиста, эктоманта.

В свое время Морти украсил свой участок всякими штуками, которые должны были наводить страх на посетителей. Могильными камнями. Кованой чугунной оградой с большими воротами. Зловещим освещением. В темное время суток это и впрямь могло действовать на нервы достаточно чувствительным гостям, но по большей части выглядело набором дешевых аксессуаров к Хэллоуину.

Однако все меняется.

Морти избавился от всего дешевого мусора, за исключением ограды. Теперь он превратил двор в подобие японского садика. Здесь росло несколько аккуратно постриженных кустов и красовался маленький прудик с перекинутым через него деревянным мостиком. В деревянных кашпо росли деревца-бонсай, причем североамериканских пород. Как-то непривычно видеть то, что выглядит как взрослый дуб, только высотой дюймов в пятнадцать, с крошечными листиками.

В Чикаго найдется немного людей, продающих такие штуки, из чего следовало, что Морти вырастил все это сам. Если так, это потребовало от него уймы сил и терпения.

Я медленно подошел к воротам и протянул руку, чтобы отворить створку.

Моя рука прошла сквозь металл.

Нуда, я ведь знал уже, что я призрак, но опыта нематери-альности мне явно недоставало. Как-то я привык, что к предметам можно прикоснуться, ощупать их. Кисть покалывало, словно я отлежал ее после сна. Просунув руку чуть дальше, я увидел высовывающиеся из металла собственные пальцы. Для верности я пошевелил ими.

— Ладно, — буркнул я сам себе. — Ничего не поделаешь. — Набрал в грудь побольше воздуха, словно собираясь броситься в воду. И, чуть съежившись, ринулся вперед.

И ничего особенного. Ну, покололо тело иголками, но всего-то на короткое мгновение. А потом я оказался на другой стороне.

По вымощенной камнем дорожке я направился к парадному входу в дом Морти. Только поднявшись на мостик, я заметил мужчину, стоявшего в тени на крыльце.

Фигура его внушала уважение. Не тяжелоатлет или бодибилдер — просто крепкий, плечистый тип почти с меня ростом. Темные волосы перехватывала чуть ниже затылка лента. Длинная темно-синяя шинель доходила почти до колен; рукава ее украшал золотой позумент. Из-под шинели виднелся мундир: туго облегающая синяя куртка, белая рубаха, белые штаны и высокие черные башмаки. На плече его покоился тяжелый топор с длинным топорищем. Свободной рукой он не спеша вытаскивал из-за пояса большой кремневый пистолет. Я остановился. Он нацелил пистолет более или менее в мою сторону.

— Стой! — выкрикнул он. — Назови себя, мерзавец, или изыди!

— Мерзавец? — оскорбился я, театральным жестом прижимая пальцы к груди. — Вам не кажется, что это не совсем справедливо?

— У тебя вид мерзавца! — прогрохотал незнакомец. — И прохиндея, и оборванца. Да хотя бы и конгрессмена. — Я увидел, как блеснули в темноте его зубы. — Как тебя звать, парень?

— Гарри Дрезден, — как можно отчетливее произнес я.

Ствол пистолета отклонился на пару градусов в сторону.

— Чародей?

— Бывший чародей, — уточнил я. — Точнее говоря, покойный Гарри Дрезден.

— Похоже на то, — согласился незнакомец и сдвинул брови, словно раздумывая.

Надо сказать, это выражение лица не слишком-то сочеталось со всем его обликом.

— Если ты лжешь, — медленно проговорил он, — я не вижу причин поступать так, а стало быть, я должен тебя застрелить. Ежели же ты говоришь правду, твое присутствие представляет угрозу дому моего друга, стало быть, я тем более обязан тебя застрелить. — Он решительно кивнул и снова нацелил на меня ствол пистолета. — Так и так...

Он явно собирался выстрелить. Я не знал, убьет меня это или нет, но весь мой жизненный опыт говорил о том, что вполне может. И уж в любом случае, решил я, это должно быть больно как черт знает что. Я никак не мог позволить этому громиле спустить курок. Впрочем, если его наряд соответствовал эпохе его земной жизни, это могло оказаться делом несложным.

— Вам не кажется, что застрелить меня было бы немного жестоко? — поинтересовался я. — Я безоружен, не угрожаю вам и не оскорбляю вас. Я даже вам представился. Тогда как вашего имени я до сих пор не знаю.

Мужчина в синей шинели как-то сразу смутился, и пистолет снова отвернулся в сторону.

— Ах да. Гм... Прошу меня простить. В молодости в меня неважно вдолбили нормы обхождения, и этот недостаток, похоже, сказывается и в моем загробном существовании. — Он выпрямился и, буквально щелкнув каблуками, отвесил мне легкий поклон — дуло пистолета при этом, правда, не отклонилось от меня дальше, чем было. — Покойный сэр Стюарт Винчестер, колониальная морская пехота.

Я удивленно изогнул бровь.

— Сэр Стюарт? Колониальная морская пехота?

Он пожал плечами:

— Запутанная история, долго объяснять.

— Ладно, Стю, — кивнул я. — При всем моем к вам уважении дело у меня не к вам. К мистеру Линдквисту.

— Не уверен, — фыркнул Стю. — Вас приглашали?

Я смерил его холодным взглядом.

— Я, конечно, новичок в ваших призрачных делах, но уверен, что у вас здесь нет загробной почты для рассылки приглашений призракам.

— Вы бы удивились, узнав, сколько почтальонов не оставляет за собой тени, — возразил Стю. — Я так думаю, это привычка заставляет их и после смерти совершать свои обходы. Бедолаги даже не понимают, что что-то изменилось.

— Не уходите от темы, — настаивал я. — Мне нужно поговорить с Морти.

— Мне очень жаль, сэр, — вздохнул Стю. — Однако у меня имеется недвусмысленный приказ: буде появятся непрошеные гости, не допускать их в дом.

— И вы обязаны исполнять приказы Морти?

— Можно подумать, приятель, вы сможете переступить порог этого дома без приглашения, — заметил он.

— Верно, — кивнул я. — Так обязаны?

— Нас никто не принуждает, — искренне ответил Стю. — Мы оказываем ему помощь из дружбы, уважения и... — Он вздохнул. — И от скуки, — признался он. — Видит Бог, этот город надоедает уже спустя полвека, а я болтаюсь здесь раза в четыре с лишним дольше.

Я невольно ухмыльнулся:

— Стю, позвольте вам пообещать кое-что. Можно сказать, даже поклясться. Я пришел к Морти за помощью, не для того, чтобы вредить ему, и я совершенно уверен в том, что мое присутствие здесь не усугубит вашей скуки.

Стю от души расхохотался и раскрыл рот, чтобы сказать что-то, но осекся и задумчиво на меня посмотрел, барабаня пальцем по казеннику пистолета.

— И кстати, если это что-нибудь вам говорит, — добавил я, — сюда меня подбросил Джек Мёрфи. Советовал мне упомянуть его имя.

Брови у Стю взмыли на лоб. Я буквально видел, как вращаются у него в голове шестеренки. Похоже, в спринте победа им не светила, зато на длинных дистанциях можно было не сомневаться в их надежности.

— Правда? — Он прикусил губу. — Славный мужик. Хоть и ирландец.

— На вашем месте, — фыркнул я, — в его присутствии я бы не...

Волна леденящего холода накатила на меня со спины, словно там, где-то совсем рядом, распахнули дверь большого складского холодильника.

Я оглянулся и увидел в каких-то пяти ярдах скользящую ко мне над землей серую человекообразную фигуру. Деталей было не разобрать, пропорции показались мне немного неестественными, словно у бракованной пластмассовой куклы. Да, собственно говоря, никаких особых черт у нее и не имелось, только осунувшееся, похожее на череп лицо с зияющими темными глазницами и широко разинутый провал рта; казалось, нижняя челюсть висит на старых растянувшихся резинках.

Двигалась фигура, впрочем, со зловещей грацией, словно неподвластная силе тяжести и отталкивающаяся от земли только для перемещения. При этом она издавала звук: негромкий протяжный скрежет. Так мог звучать исполненный боли стон, издаваемый человеком, у которого в легких уже не осталось воздуха, но который не может замолчать.

Фигура приближалась, и по мере ее приближения делалось все холоднее.

— А ну назад! — рявкнул я. — Я не шучу.

Тварь еще раз оттолкнулась от земли кончиками пальцев, бездумная и изящная, как голодная медуза, только страшнее.

Я быстро отступил на пару шагов.

— Ладно, — буркнул я. — Как хочешь. — Я вскинул правую руку, напряг волю и рявкнул: — Рие§о!

И не произошло ничего. Ровным счетом ничего.

Я не ощутил в себе никакого бурления энергий. Никакого сопутствующего этому возбуждения, никакого вибрирующего напряжения, никакой вспышки в мозгу. Равно как не увидел раскаленного добела разряда, которому полагалось бы испепелить надвигающуюся тварь.

Магия исчезла.

Магия исчезла.

— Ох, черт! — выдохнул я, отшатываясь от твари, с убийственным изяществом протянувшей пальцы к моему горлу. Сдавленный вопль сделался громче и на несколько тонов выше. Вместо ногтей на кончиках пальцев мотались какие-то бесформенные ошметки, от которых исходил леденящий холод.

За моей спиной звонко клацнул взводимый курок кремневого пистолета.

Я оглянулся — как раз вовремя, чтобы увидеть ствол здоровенного старого пистолета Стю, уставленный практически мне в нос. Полагаю, в размерах дуло все-таки уступало железнодорожному туннелю, но в тот момент оно представлялось мне именно таким огромным.

Потусторонний холод буквально обжигал мне спину.

— Ложись! — крикнул Стю, но я и так уже почти растянулся на земле.

Я больно саданулся — похоже, бестелесное существование не освобождало меня от законов гравитации и связанных с этим неудобств, — и в это мгновение грянул выстрел.

Все происходило как во сне — достаточно медленно, чтобы разглядеть в мельчайших подробностях, но и достаточно быстро, чтобы я осознавал всю невозможность повлиять на происходящее, как бы я ни старался. Я ожидал услышать резкий хлопок выстрела — быть может, глухой удар, как это бывает при использовании дымного пороха, — и едва не оглох от такого рева, словно над выстрелом потрудилась последовательно дюжина диджеев и миля железнодорожного туннеля. Вместо клуба порохового дыма из дула вырвались и разбежались круги света, переливавшегося всеми цветами радуги; в центре свет завихрялся, словно потревоженный пулей.

Да и пуля оказалась вовсе не куском свинца, а разноцветным светящимся шаром размером с мячик для гольфа. Он пролетел в паре футов от моейголовы, но лицо словно обожгло огнем. От шара исходило низкое гудение, как от усиленной электричеством басовой струны, и вибрация звука проникала, казалось, до самых костей.

Я успел еще повернуть голову и увидеть, как шар врезался в грудь надвигавшейся твари. Эта не-пуля продырявила в ее теле дырку размером с мой кулак, из которой вытекло облачко пара. В облаке клубился свет, словно в луче старого кинопроектора, и я вдруг разглядел в нем призрачные образы — неясные, искаженные, словно кто-то склеил ролик из обрезков кинопленки, собранных на полу монтажной.

Образы стали темнеть и в конце концов исчезли совсем, оставив за собой тающее облачко тумана. Только тут до меня дошло, что серая фигура оседает, как бурдюк, из которого медленно вытекает вода.

Туман растворился. От серой фигуры остался только уродливый, бесформенный комок на земле.

По ступеням крыльца прогромыхали шаги, и Стю встал между мной и этой тварью, кем бы она ни была. Пока руки его отработанными движениями перезаряжали пистолет, засыпая в ствол порох из рожка и утрамбовывая пыж коротким шомполом, взгляд не переставал настороженно шарить по улице.

— Что это, черт подери, такое было? — выдохнул я.

— Дух, — негромко, с бесстрастностью профессионала отозвался он. — Призрак вроде меня или вас, поддавшийся отчаянию и лишившийся остатков рассудка.

— Опасный?

— Исключительно опасный, — подтвердил Стю, повернулся и посмотрел на меня. — Особенно для таких, как вы.

— Как я?

— Для свежих теней. У вас ни на грош опыта по части того, как себя здесь защитить. И спрятаться свежим теням, таким как вы, тоже нет никакой возможности: от вас за версту разит жизнью. — Он нахмурился. — От вас особенно.

— Возможно, потому, что я чародей.

Стю кивнул:

— Похоже на то.

— Что бы случилось, если... — Я мотнул головой в сторону останков духа.

— Он пожрал бы ваши воспоминания, — тихо ответил Стю.

Я обдумал эту информацию и посмотрел на останки еще раз — почти с завистью.

— Ну, не знаю. От некоторых я не прочь бы и сам избавиться.

Стю сунул заряженный пистолет обратно за пояс.

— Для теней вроде нас воспоминания — все. Жизнь, пища и сила. Мы, чародеи, сами теперь воспоминания.

— Те образы в тумане, — вспомнил я. — Ну, когда оно... он умирал. Это его воспоминания?

— Угу. То, что от них осталось. — Стю подался вперед и склонился над останками. Потом протянул руку ладонью вниз и сделал глубокий вдох. Над останками призрака снова заклубился светящийся туман. Он всплыл вверх и втянулся в грудь Стю, впитавшись в нее, как вода в мох. Когда все закончилось, он распрямился и вздохнул.

Что бы ни убило духа, оно явно состояло из того же вещества, что и сам сэр Стюарт. Значит, если призраки представляют собой воспоминания...

— Пуля, — спросил я, — вы слепили ее из воспоминания?

— Само собой, — кивнул он, и на лице его обозначилась легкая мечтательная грусть. — Из яркого. Настанет день, я отолью из него новую пулю.

— Спасибо, — сказал я, — что помогли.

— Должен признать, я завалил бедолагу не только ради вас. Вы для любого духа просто пир желанный. Только что из мира живых, в вас еще сохранились какие-то жизненные соки, а уж воспоминаний свежих — ешь не хочу. Дух, пожравший вас, обрел бы огромную силу, оставшись при этом все таким же злобным. Такой мог бы угрожать миру живых с той же легкостью, что и миру духов. Этого я допустить не мог.

— Ох, — произнес я. — Все равно спасибо.

Стю кивнул и протянул мне руку. Я принял ее и поднялся.

— Мне нужно переговорить с Морти, — сказал я.

Еще не договорив, я увидел, как из темноты выплывают еще два духа. Оглянувшись, я увидел еще несколько — и все они плыли в нашу сторону без видимых усилий, но довольно-таки быстро.

— Если вы поможете мне переступить порог этого дома, они, — я мотнул головой в сторону духов, — не смогут мне угрожать. А так я не умею от них защищаться. Они меня убьют. И если это случится, появление духов-монстров будет на вашей совести.

— Не будет, если я убью вас прежде, — заметил Стю, похлопав по рукояти пистолета.

Я склонил голову набок и выразительно заглянул ему в лицо.

— А вот и нет, — сказал я. — Не убьете.

— Откуда вам, привидению, знать? — ровным голосом поинтересовался он. Но глаза его при этом улыбались.

— Я чародей, — добавил я в голос солидных низких ноток. — У нас свои способы.

Он промолчал, но взгляд его метался из стороны в сторону.

Я посерьезнел.

— И эти духи надвигаются, приятель.

Стю фыркнул:

— Духи всегда надвигаются. — Он достал пистолет и нацелил его мне в грудь. — Я беру вас в плен, покойный чародей. Держите руки на виду, следуйте моим указаниям, и мы замечательно поладим.

Я продемонстрировал ему пустые руки.

— Гм. Идет. — Стю коротко кивнул. — Что ж, кру-гом! Пойдем потолкуем с лысым коротышкой.

(обратно)

Глава четвертая

Следом за Стю я перешагнул порог (черт, это оказалось очень даже чувствительно) и на секунду-другую задержался обдумать ситуацию. Вообще-то приглашать нематериальных существ могут только члены проживающей в доме семьи.

Значит, сэр Стюарт когда-то проживал на этом самом месте. Ну или приходился Морти родней. Известно ведь, что привидения в высшей степени трепетно относятся к родственным связям. Может, Стю как один из предков Морти специально присматривал за дальним потомком? Или же коротышка-эктомант давно уже пользовался услугами таких необычных сторожей, просто я не знал?

Занятно. Ко всему этому стоит хорошенько присмотреться.

Дом выглядел совсем не таким, каким я его помнил. То, что раньше служило театрально обставленной комнатой для спиритических сеансов, превратилось в гостиную с уютным мягким диваном и удобными стульями. До сих пор мне доводилось видеть только часть дома, однако, следуя за сэром Стюартом, я успел заметить, что домишко отремонтирован, заново обставлен и, несомненно, похорошел. Стю проводил меня в библиотеку или кабинет, где в камине уютно потрескивал огонь.

Похоже, Морти Линдквист перестал противиться неизбежному. Я видел его когда в парике, а когда с зачесанными на плешь волосами, а вот с честной лысиной во всю голову мне его видеть еще не приходилось. Право же, ровная сияющая кожа смотрелась куда лучше попыток ее прикрыть. А еще он со времени нашей последней встречи сбросил вес. То есть фотографировать на обложку «Аберкромби & Фитч» его, конечно, не стали бы, но из расплывшегося толстяка Морти превратился во вполне себе складного мужчину лет пятидесяти — шестидесяти, пяти с полтиной футов ростом, в черных трениках, серой шелковой рубашке и стильных очках с маленькими прямоугольными линзами.

Он сидел за столом, на котором были разложены карты — то ли для гадания, то ли просто пасьянс... с моей точки зрения, смысла в обоих этих занятиях примерно поровну.

— Мне показалось, сэр Стюарт, или я действительно слышал выстрел? — спросил Морти, не сводя глаз с карт. Он уже протянул было руку, чтобы перевернуть следующую, но застыл, уставившись на меня. — Ох, ну вообще...

— Привет, Морти, — сказал я.

— Это мне снится, — пробормотал Морти, поспешно вставая из-за стола и направляясь к двери в другую комнату. — Это мне снится. Чтобы так не свезло...

Я бросился вдогонку и следом за ним выскочил в коридор.

— Мне нужно погово...

— А мне плевать, — перебил меня Морти, не сбавляя шага, и сделал руками решительный жест. — Я вас не вижу. И не слышу, понятно, слышите, Дрезден? Мало того, что вы при жизни втягивали меня в разные истории. Так теперь еще и ваш дурацкий призрак туда же? Нет и еще раз нет, чего бы вы ни хотели.

Мы вошли на кухню, где нас уже ждал, с легкой улыбкой скрестив руки на груди и прислонившись к стене, сэр Стюарт. Морти подлетел к большой банке печенья, сунул в рот одно и закрыл крышку.

— Ну же, Морти, не преувеличивайте, — не сдавался я. — Я всего-то пару раз обращался к вам, потому что вы неплохой профессионал и...

— Вздор! — отрубил Морти, резко оборачиваясь, чтобы испепелить меня взглядом. — Дрезден обращался ко мне только в таких отчаянных ситуациях, когда готов был звать на помощь даже самого последнего лузера.

Я поморщился. Его описание наших взаимоотношений отчасти соответствовало истине. Но только отчасти.

— Морти, пожалуйста...

— Морти — что? — огрызнулся он. — Да вы надо мной издеваетесь. Даже не думайте впутывать меня в тот международный кризис, в который вы собираетесь вляпаться.

— Дружище, — взмолился я. — У меня, похоже, другого выбора не осталось. Или вы, или ничего. Прошу вас. Вы только меня выслушайте...

Он коротко хохотнул — не слишком чтобы весело.

— Нет, это вы, тень, меня выслушаете! «Нет» — значит нет. Не бывать этому. Вообще быть такого не может. Я сказал нет! — И захлопнул дверь прямо перед моим носом.

— Черт подери, Морти! — рявкнул я и ринулся вперед.

— Дрезден, стоп!.. — успел произнести сэр Стюарт.

Он опоздал. Я врезался в дверь носом и всей физиономией и дурак дураком плюхнулся на пятую точку. Больно было как черт знает что — как, собственно, и положено, когда со всей дури вмазываешься портретом в крепкую дубовую дверь.

— ...ой, — договорил сэр Стюарт, вздохнул и протянул руку, помогая мне встать. С его помощью я поднялся на ноги. — У этой комнаты двери покрыты краской, смешанной с особым порошком. Духам сквозь нее не пройти.

— Знаю, — буркнул я. Обидно: мог бы и догадаться. Я и сам защищал свое жилище от потусторонних вторжений примерно таким способом. Для нематериальных созданий проти-вопризрачный порошок обладает стопроцентной непроницаемостью. Брось в духа пригоршню такого, и это причинит ему неописуемую боль, обездвижив на некоторое время, словно ему разом добавили несколько центнеров веса. А покрой я им стены изнутри, и они сделались бы для призраков и прочей подобной шушеры неодолимым препятствием.

Ну конечно, в состав моего рецепта входит обедненный уран, поэтому покрывать им стены квартиры было бы несколько... гм... неразумно.

Впрочем, что теперь об этом. Дом мой сгорел — в него бросил бутылку с коктейлем Молотова убийца-вампир, — а вместе с ним и практически все мои пожитки. Сохранилась только малая их часть, спрятанная в тайнике; одному Богу известно, что с ними сталось.

Впрочем, с учетом всех обстоятельств не уверен, что это можно расценивать как потерю. Что толку в материальной собственности для того, кто умер?

Я ощупал нос, морщась и ожидая обнаружить его сломанным к чертовой матери. Как ни странно, нос оказался цел, только рука перепачкалась в какой-то прозрачной слизи.

— Блин-тарарам! Я что, превратился в чертову эктоплазму?

Отставной морпех только ухмыльнулся:

— Вообще-то для призрака это в порядке вещей. Да ты не обижайся на него, Дрезден. Порой он не сразу схватывает.

— Мне некогда ждать, пока он схватит, — буркнул я. — Мне необходима его помощь.

Сэр Стюарт ухмыльнулся чуть шире:

— Но ты ведь не будешь стоять здесь и повторять как старая пластинка... как старая пластинка... как ста...

— Ха-ха, — без особого энтузиазма откликнулся я. — Люди, которым я дорог, могут пострадать, если я не начну действовать.

Сэр Стюарт задумчиво прикусил губу.

— Сдается мне, если ты переживаешь, что оставил кого без защиты, с ними давно уже чего-нибудь да случилось. Как-никак шесть месяцев прошло.

Я невольно разинул рот.

— Ч-чего? Шесть месяцев?

Призрак кивнул:

— Если быть точным, нынче девятое мая.

Я потрясенно уставился на него. Потом прислонился к Мортиной непробиваемой двери и, сползая по ней на пол, постарался только сохранять более или менее вертикальное положение.

— Шесть месяцев?

— Именно.

— Но это... — Умом я понимал, что несу ерунду, но остановиться уже не мог. — Этого не может быть. Не может, и все тут. Я всего какой-то гребаный час как помер. Что это еще за фигня имени Рипа Ван Винкля?

Сэр Стюарт серьезно, но все так же невозмутимо на меня смотрел.

— Время для нас, Дрезден, значит очень немного, так что и отцепиться от его течения проще простого. Помнится, я как-то пять лет потерял, заслушавшись альбомом «Пинк Флойд».

— Но там ведь, — я наугад ткнул пальцем в направлении окна, — снега чуть не по колено. И это май?

Голос его сделался суше:

— Телепрограмма, которую обычно смотрит Мортимер, излагала теорию, согласно которой эти изменения климата вызваны человеческим фактором.

Я собирался уже сказать еще что-нибудь обидное, может, даже оскорбительное, но меня перебил лязг покачивавшихся на нитях металлических пластинок... как это называется? Музыка ветра? Не прошло и секунды, как такой же звон послышался с другой стороны, так что игнорировать его стало довольно трудно.

— Это еще что? — поинтересовался я.

Вместо ответа сэр Стюарт повернулся и быстрым шагом направился к прихожей тем же путем, каким мы сюда пришли. Я поспешил за ним. В соседней комнате с потолка свешивалось с дюжину комплектов этих металлических штуковин, и все они раскачивались, звеня на все лады, хотя движения воздуха в помещении почти не ощущалось.

Сэр Стюарт потянулся за своим топором, и тут до меня наконец дошло, на что я смотрю.

Охранная сигнализация.

— Что происходит? — спросил я. — Что озна...

— Новое нападение, — бросил он. — У нас меньше чем полминуты. Давайте за мной.

(обратно)

Глава пятая

— К оружию! — взревел сэр Стюарт. — Они снова идут на нас, ребята!

Перезвон сигнализации сделался вдвое громче, а из стен и пола дома эктоманта повалили человеческие фигуры — внезапные, как... как... как призраки, по-другому не скажешь. Гм...

Только что в помещении стояли лишь мы с сэром Стюартом, а спустя пару секунд мы уже возглавляли целую толпу неплохо вооруженных типов. По части четкости и кажущейся материальности они, правда, заметно уступали сэру Стюарту. Они казались прозрачнее, туманнее. Сэра Стюарта я видел отчетливо, как если бы рядом со мной стоял живой человек; остальных же — словно по ту сторону улицы в особо сильный ливень.

Какой-то особой черты, отличавшей защитников Мор-тиного дома, я не заметил. Каждый казался эклектичным по-своему, а все вместе они смахивали на костюмированное собрание из музея американской истории.

Солдаты в разноцветных мундирах времен Войны за независимость соседствовали с одетыми в костюмы из шкур трапперами, индейцами и первыми поселенцами. Фермеры середины позапрошлого века стояли рядом с торговцами начала двадцатого. Мужчины в строгих костюмах, некоторые с дробовиками, некоторые с автоматами Томпсона — явно времен забытого уже «сухого закона», — строились для атаки.

Рядом с громилами шагал отряд ополченцев времен покорения Запада, дополнявшихся полудюжиной самых что ни на есть настоящих ковбоев в длинных брезентовых плащах и компанией типов в армейской форме шестидесятых годов, разгара вьетнамской войны.

— Ого, — заметил я. — Такое зрелище не каждый день увидишь.

Сэр Стюарт выхватил из-за пояса свой пистолет и взвел курок.

— Я в этом городе много лет провел. Много, очень много ночей. Однако вплоть до последних времен я бы с вами согласился.

Я еще раз оглянулся на маленькую армию сэра Стюарта. Тут мы как раз добежали до двери и прошли сквозь нее.

— Я... черт, ну и ощущеньице... так понимаю, это у вас не впервой?

— Вот уже пятую ночь все лезут и лезут, — подтвердил сэр Стюарт, сбегая с крыльца. — Держитесь за мной, Дрезден. И не подвернитесь мне под правую руку.

Еще через пару шагов он остановился, и я тоже затормозил, стараясь держаться сзади и чуть левее его. Ростом он уступал мне всего пару дюймов; должно быть, для своего времени он был прямо-таки великаном. Поэтому мне пришлось изо всех сил вытягивать шею, чтобы заглянуть поверх его головы.

Всю улицу заполонили безмолвные фигуры.

Мгновение я таращил на них глаза, пытаясь понять, что же такое я вижу. За оградой на проезжей части толпилась сотня, если не две духов вроде того, которого совсем недавно убрал сэр Стюарт. Все они казались какими-то дряблыми, пустотелыми, словно несдувшиеся воздушные шарики — мрачные, устрашающие человекообразные фигуры с неестественно темными провалами на месте глаз и ртов. Странное дело, вместо того чтобы нападать, они просто стояли ровными рядами, чуть наклонясь вперед, в нашу сторону, и жадно протягивая к дому руки-плети с заменявшими им пальцы бесформенными побегами. Впрочем, я ошибся, назвав их безмолвными: из зияющих ртов вырывались едва слышные, но полные боли стоны, и это медленно, но верно повышало повисшее в воздухе напряжение.

— А скажи мне, чародей, — обратился ко мне сэр Стюарт, — что ты видишь?

— Чертову прорву духов, — едва слышно выдохнул я. — Которых я не знаю, как одолеть. — Надо сказать, по части смертоносного, целеустремленного вида они заметно уступали сэру Стюарту и его воинству, зато их было до ужаса много. — Что-то их здорово подстегнуло.

— А-а... — протянул он и, оглянувшись, сощурился. — Я-то думал, ваша братия отличается ясным взглядом...

Нахмурившись, я посмотрел на маленькое море духов еще раз. При этом я старался сосредоточить зрение, исполь_Зуя для этого весь опыт долгих часов упражнений, — и тут вдруг увидел... Какие-то темные фигуры скользили вдоль рядов духов, хоронясь у тех за спинами. Они могли бы сойти за людей в темных одеждах, когда бы не та неестественная легкость, с которой они перемещались. Мне почему-то пришли на ум акулы, почуявшие в воде запах крови.

— Четверо... нет, пятеро... шестеро, — прошептал я. — В задних рядах.

— Вот так-то уже лучше, — одобрительно кивнул сэр Стюарт. — Вот наш настоящий враг, парень. Эти бедные духи всего лишь их псы.

Давненько я не ощущал себя таким неучем.

— Э... А кто они такие?

— Лемуры. — Он произнес это слово на латинский манер: «лэ-мууры». — Твари, что отвернулись от Провидения и всецело предались злу. Им неведома жалость, они не знают ни рамок, ни...

— Страха? — предположил я. — Откуда им вообще знать страх?

Сэр Стюарт еще раз оглянулся через плечо и выразительно похлопал по рукояти своего топора.

— Нет, парень. Может, они и были когда невинны. Но стоило им попробовать наложить свои лапищи на этот дом, и они много чему научились. — Он снова повернулся лицом к неприятелю и скомандовал: — По местам!

Призраки, ожидавшие у нас за спиной, устремились вперед и, рассыпавшись цепью, заняли перед домом оборонительную позицию. Я даже вздрогнул: многие из них не потрудились обогнуть нас, а прошли прямо насквозь. Не прошло и секунды, как между домом и собравшимися духами выстроилась полукругом цепочка защитников. Они стояли, широко расставив ноги (у некоторых, казалось, ноги даже ушли по щиколотку в землю), с оружием на изготовку.

Напряжение продолжало нарастать, а исполненные боли вздохи духов сделались громче.

— Гм... — пробормотал я. — А что делать мне?

— Ничего, — не оборачиваясь, бросил сэр Стюарт. — Просто держитесь поближе ко мне и не подворачивайтесь под руку.

— Но...

— Знаю, знаю, парень, ты умел драться, — буркнул сэр Стюарт. — Но теперь ты все равно что дитя малое. У тебя нет ни знаний, ни средств защитить себя.

Он оглянулся, смерил меня свирепым взглядом, и невидимая сила буквально отшвырнула меня назад, на крыльцо. Вот черт. Может, Стюарт и не обладал магическими познаниями, но и мне еще предстояло многому научиться в этом потустороннем мире — в частности, тому, как воля преобразуется в энергию.

— Заткнись, — посоветовал мне старый солдат. — И не отставай от меня.

Я послушно замолчал, и сэр Стюарт снова повернулся лицом к врагу. Когда бы не вмешательство сэра Стюарта, я бы уже погиб еще раз.

Да, вы не ослышались. Погиб бы. Еще раз.

И ничего смешного. Право же, дела обстоят совсем уж хреново, если вам приходится использовать фразы вроде этой.

Примерно полсекунды я позволил себе потешиться мыслью о том, что Вселенная, похоже, снова решила врезать мне как можно побольнее, только на этот раз страдала в первую очередь моя гордость. Как-то я привык к тому, что обыкновенно я — тот, кто размахивает мечом и к кому обращаются за защитой. И страх сам по себе подпитывал мою боевую энергию. Но теперь...

Вот что пугало меня по-настоящему в этом чужом мире: я был беспомощен.

Воздух вдруг наполнился пронзительным визгом, и толпа духов ринулась на нас.

— А ну задайте им, ребята! — взревел сэр Стюарт, перекрывая какофонию воплей. Голос его звучал громко и ясно, как сигнал боевой трубы.

Грянул залп призрачного огня. Из стволов защитников дома снова вырвался не пороховой дым, а облачка разноцветного тумана и светящиеся шары воспоминаний. Вместо взрывающихся зарядов и хлопков проходящих звуковой барьер пуль воздух заполнило низкое гудение, эхо от которого не смолкало еще долго после того, как стрельба прекратилась.

Залп буквально скосил первые ряды нападавших. На какое-то время поле боя заволокло облаками света с мелькавшими в них образами воспоминаний, но их быстро поглотила ночь. Несколько десятков духов полегло, но еще больше их продолжало рваться к дому, и числом они по-прежнему превосходили защитников.

Воины сэра Стюарта отреагировали именно так, как положено настоящим солдатам, какими они когда-то и были. В воздухе блеснули клинки: шпаги, сабли, кинжалы, даже медные кастеты. Волна духов медленно, даже как-то величественно накатила на них. Духов рубили, резали, молотили и уничтожали прочими способами, и все равно их оставалось слишком много.

Я услышал негромкий вопль; казалось, он доносился из соседнего квартала. Подняв взгляд, я увидел, как с полдюжины духов разом навалились на паренька-призрака в мешковато сидевшем мундире. Он успел еще вспороть одного из нападающих штыком, но остальные его окружили. Еще один превратился в радужное облачко — судя по всему, солдатик достал его ножом, но вот один дух коснулся его пальцами, за ним — другие. Пальцы словно прилипали к бедолаге, и не прошло и нескольких секунд, как он превратился в подобие туго спеленутой мумии... ну или пациента ожогового центра, сплошь покрытого толстым слоем грязных бинтов.

Духи прижимались к нему все плотнее, слившись в единую бесформенную массу, а потом, взвизгнув, разлетелись во все стороны. Очертания их при этом сделались четче, ма-териальнее. Позади остался лежать на земле почти прозрачный силуэт незадачливого солдатика; пару секунд он еще дергался, крича от боли, а потом растаял окончательно.

При виде этого жуткого зрелища внутри у меня все сжалось.

— Лопни их пустые глаза, — процедил сквозь зубы сэр Стюарт. — Чтоб их.

— Блин-тарарам, — пробормотал я. — Но почему вы... Вы что, не могли им помешать?

— Лемуры, — коротко ответил он. — Я не могу позволить им прошмыгнуть мимо меня в дом.

Я даже зажмурился.

— Но... порог? Разве он не остановит?

— В самую первую ночь не помог, — буркнул Стю. — До сих пор не знаю почему. Короче, я не могу сойти с крыльца, иначе они прорвутся. А теперь цыц. — Он несколько раз согнул и разогнул пальцы, примеряясь к рукояти топора. — Вот теперь начинается самое интересное.

Пока нападавшие духи связывали защитников дома боем, сэр Стюарт переместился на верхнюю ступеньку крыльца и широко расставил ноги. Там, внизу, на улице неясные фигуры лемуров застыли, словно хищники, изготовившиеся к прыжку.

Их атака оказалась стремительной. Не как бросок льва на лань, даже не как потерявший управление автомобиль. Скорее я сравнил бы их с пулями. Только что лемуры маячили где-то там, на улице, а секунду спустя возникли прямо перед крыльцом, причем самого момента перемещения я даже не заметил. Все, что я успел, — это взвизгнуть и реф-лекторно отшатнуться.

Но сэр Стюарт оказался проворнее.

Лемур, нападавший первым, получил в темечко обухом Стюартова топора и отлетел назад. Практически мгновенно на нас ринулись второй и третий; топор сэра Стюарта описал в воздухе дугу и достал обоих. С жутким воплем они отшатнулись назад, и тут четвертый лемур нанес сэру Стюарту сокрушительный удар в челюсть. Старый солдат пошатнулся и припал на колено. Однако лемур так и не сумел развить успех; Стюарт сорвал с пояса блестящий кинжал и наискось полоснул его по торсу.

Пятый лемур явно колебался, застыв посередине двора. Стюарт взревел как бык и метнул нож. Он не промахнулся: лемур с воем сложился пополам и оседал до тех пор, пока нож не выскользнул из его призрачной плоти на заснеженную землю.

Пять раненых лемуров с воплями бежали от сэра Стюарта. Шестой в нерешительности застыл у кромки тротуара.

— Трус! — прорычал Стюарт. — Не умеешь драться — не стоило и лезть!

С учетом всех обстоятельств я решил, что Стюарт не совсем справедлив по отношению к бедолаге. Вряд ли можно считать трусостью нежелание бросаться очертя голову на того, кто только что замочил нескольких твоих товарищей. Может, этот тип просто оказался сообразительнее других.

Впрочем, выяснить точно мне так и не удалось. В какую-то долю секунды сэр Стюарт пересек газон и нанес удар ногой — правда, нога не задержалась на призрачном лице, а прошла сквозь него на добрых шесть футов. Лемур отпрянул — почти как я несколькими секундами раньше.

А потом его голова отделилась от плеч, капюшона и всего прочего, рассыпавшись разноцветными искрами воспоминаний. Обезглавленное тело безумно задергалось, забилось, даже ухитрилось каким-то непостижимым образом издать отчаянный крик и наконец повалилось на землю; из шеи его бил сноп серо-белого огня.

Защитники дома торжествующе взревели, и волна нападавших духов начала распадаться. Сэр Стюарт взмахнул топором и почти без усилий снес голову еще одному духу.

И тут за спиной у сэра Стюарта возникла словно ниоткуда еще одна фигура, на вид почти не уступавшая ему в материальности. Из-под серого капюшона полыхали белозеленым огнем два глаза. Фигура подняла когтистую руку и выпустила в спину сэра Стюарта огненную струю.

Сэр Стюарт вскрикнул от боли и дернулся как от электрического разряда. Полоса огня прочертила полосу вдоль его позвоночника, вильнула и отсекла кусок от правого бедра.

— Нет! — заорал я, бросаясь к упавшему воину.

Тот перекатился по земле, и в руке его возник неестественно здоровенный — такими вооружали кавалеристов — пистолет. Сэр Стюарт прицелился в Серое Привидение, спустил курок, и из ствола снова вырвалось смертоносное радужное сияние.

Однако фигура в сером вскинула руку, и пуля отрикошетила от воздуха прямо перед ней, угодив в незадачливого раненого духа, пытавшегося отползти подальше от места схватки. Дух мгновенно растворился в воздухе, в то время как сэр Стюарт, разинув рот, потрясенно смотрел на Серое Привидение.

Магия. Серое Привидение пользовалось магией. На бегу я ощущал в воздухе ее вибрирующую энергию, ее запах в ледяном ветре с озера. Я не перемещался со сверхъестественной скоростью. Я просто бежал по земле, перемахнул через изгородь, пронесся сквозь припаркованную у тротуара машину (ох, брр!..) и с разбегу врезал Серому Привидению правой в намеченную точку промеж лопаток.

Мой кулак угодил в нечто, напоминающее нормальную плоть. Он соприкоснулся с ней со знакомым смачным звуком и отозвался болью, пронзившей руку до самого локтя. Серое Привидение пошатнулось, и я постарался развить успех. Я врезал пару раз левой снизу ему под вздох, провел чертовски удачный апперкот правой и добавил еще раз по шее.

Я не считаю себя слишком уж опытным бойцом, однако кое-чему все-таки научился — и у Мёрфи, и у некоторых других копов; не зря же я проводил столько времени в спортзале «Ураган» у Дага Джо. Настоящий поединок лишь в самой малой степени зависит от приемов и физической силы. Гораздо больше он зависит от точного расчета и желания поразить соперника. Если вы более или менее представляете себе, когда именно сокращать дистанцию и наносить удар, ваши шансы уже достаточно высоки. Однако правильный настрой еще важнее. Никакие приемы на свете не помогут вам, если вы не испытываете острого желания надрать ублюдку задницу.

Серое Привидение отшатнулось, а я тем временем подставил ему ножку. Оно упало. Я принялся колотить его ногой по спине и ребрам, а потом, сместившись немного, врезал ему каблуком своего тяжелого башмака по кумполу. В общем, я не давал ему ни секунды передышки: сумей оно провести еще хоть одну магическую атаку, и оно справилось бы со мной с той же легкостью, что и с сэром Стюартом. Поэтому я продолжал молотить его, преимущественно по башке.

— На помощь! — заорало Серое Привидение.

Блеснула голубая вспышка, и в грудь мне ударило что-то вроде шара-бабы, которыми сносят стены, только сделанного не из чугуна, а из пенопласта. Тем не менее удар отшвыр-пул меня назад, сквозь ту же самую машину (блин-тарарам, ох!), и я приземлился на спину. В глазах плавали звезды, и я не мог ни ахнуть, ни вздохнуть.

Ближайший дух уставился на меня своими пустыми глазницами, и я поспешно поднялся на ноги. Оглянувшись, я увидел, что Серое Привидение тоже уже на ногах и взгляд его горящих зеленым пламенем глаз обратился на меня.

В воздухе перед ним парил... Уж не череп ли?

Череп, в пустых глазницах которого полыхал холодный синий огонь.

— Да вы надо мной издеваетесь, — пробормотал я. — Боб?

— Ты! — прошипело привидение, и руки его вытянулись, превратившись в огромные хищные клешни.

«Щелк!» — взвел сэр Стюарт курок своего пистолета.

Серое Привидение взвыло от досады и распалось на тысячу крошечных клочков тумана. Череп исчез вместе с ним. Полоски тумана свились в миниатюрный смерч и унеслись прочь по улице, оставив за собой сотню выкликавших разного рода проклятия голосов.

Я огляделся по сторонам. Последние духи умирали или бежали с поля боя. Защитники дома — в большинстве своем раненые, истекающие эктоплазмой и мерцающими воспоминаниями, — оставались на своих рубежах. Сэр Стюарт одной рукой зажимал рану в боку, а в другой держал пистолет, нацеленный в место, где только что было Серое Привидение.

— Эххх, — произнес он и, убедившись, что бой окончен, осел на землю. — Черт подери. Отметина останется.

Я подошел к нему.

— Вы в порядке, старина?

— Ничего, парень. Ничего. И кой черт вы пытались сделать? Угробить себя?

Я обиженно насупился:

— Ну вы даете. Рад, что сумел вам помочь.

— Вы были на волосок от гибели. Еще секунда, и эта тварь вас бы на клочки разнесла.

— Еще секунда, и вы все равно вогнали бы ему пулю в башку, — возразил я.

Вместо ответа сэр Стюарт нацелил пистолет на меня и спустил курок. Кремень высек сноп искр, но, если не считать этого, ничего не произошло.

— Вы что, блефовали? — не выдержал я.

— Ну, — утвердительно кивнул сэр Стюарт. — Этот пистолет, сынок, заряжается со ствола. Его надо перезаряжать, как и подобает истинному оружию. — Он как бы невзначай протянул руку к последним клочкам поверженного духа, и мерцающие клочки воспоминаний, всплывшие от них, всосались в кончики его пальцев. Впитав последнее воспоминание, сэр Стюарт вдохнул и тряхнул головой; похоже, хотя бы часть сил он восстановил. — Что ж, сынок, отлично. Помоги-ка мне встать.

Я помог. Часть тела сэра Стюарта — правый бок — сделалась чуть прозрачнее, и при движении становилось заметно, что это причиняет ему боль.

— Они скоро вернутся? — спросил я.

— Завтра вечером, если мои расчеты верны, — ответил он. — С подкреплениями. Давеча ночью их вели четверо лемуров. Сегодня было уже шесть. И еще этот седьмой... — Он тряхнул головой и принялся заряжать пистолет из рожка, висевшего у него на поясе. — Я знал, что они накапливают силы, но даже не подозревал, что задействуют заклинателя. — Он закончил возиться с пистолетом, повесил рожок обратно на пояс и повернулся ко мне. — Передай-ка мне топор, сынок.

Я поднял топор с земли и протянул ему. Он сунул рукоять в петлю на поясе и кивнул:

— Спасибо.

Откуда-то сзади послышался протяжный скрежет, и я оглянулся.

Коренастый мужчина в темном свитере с капюшоном и поношенных джинсах держал в руках длинную фомку. Сунув ее еще раз в щель между дверью и косяком, он налег на нее. Снова послышался скрежет, и дверь распахнулась.

Не задумываясь ни секунды, сэр Стюарт выстрелил. Остальные защитники дома тоже открыли огонь. Шквал призрачных энергий обрушился на мужчину и беспрепятственно прошел сквозь него. Блин, парень, похоже, ничего даже не заметил.

— Смертный, — выдохнул сэр Стюарт. Он сделал шаг, охнул от боли и, стиснув зубы, схватился за бок. — Дрезден, — прохрипел он. — Смертного мне не остановить. Я ничего не могу с ним поделать.

Незнакомец перехватил фомку в левую руку, а правой достал из-под свитера тупорылый револьвер.

— Ступай! — рявкнул Стюарт. — Предупреди Мортимера. Помоги ему!

Я зажмурился. Мортимер не оставил никаких сомнений в том, что не желает иметь со мной дела, — и какая-то сохранившаяся с детства часть меня твердила, что это в общем-то не лишено справедливости. Однако другая, более разумная часть настаивала на том, что без Морти мне никак не связаться ни с одной живой душой в этом городе. Так я могу и не найти своего убийцу. Я даже не сумею защитить своих друзей.

И еще одно. Я не могу позволить, чтобы кто-либо вламывался к моим друзьям, чтобы укокошить их. Вот не могу, и все тут.

Я хлопнул Стюарта по плечу и бросился обратно в дом.

(обратно)

Глава шестая

Вооруженный тип изрядно меня опередил, но у меня имелось преимущество, которым не обладал он. Я хорошо представлял себе планировку дома и знал, где схоронился Морти.

Ба! А еще я мог проходить через гребаные стены.

Ну конечно, будь у меня выбор, я предпочел бы выступать в роли Колосса, а не Кити Прайд. Однако приходится довольствоваться тем, что дают, и уж способности хотя бы какого-то из Людей-Икс гораздо лучше, чем ничего. Ведь так?

Я стиснул зубы, проснулся сквозь стену к Морти на кухню и бегом ринулся в кабинет, опережая типа с пистолетом на каких-то несколько шагов.

— Морти! — заорал я. — Морти, на этот раз они взяли с собой смертного убийцу! По вашему дому рыщет вооруженный тип!

— Что? — послышался голос Мортимера из-за укрепленной от призраков двери. — А где Стюарт?

— Черт подери, Морти, он ранен! — выдохнул я.

Последовала короткая пауза.

— Как это вышло? — спросил явно обескураженный Морти.

Запас моего терпения иссякал прямо-таки стремительно.

— Чтоб вас, Морти! Вы что, меня не слушали? У вас в доме гребаный убийца!

— Что?

На сей раз в его голосе прозвучало неподдельное беспокойство.

Тип с пистолетом услышал, как Морти мне отвечает, и подбежал к двери кабинета. Для своей внушительной комплекции он двигался на редкость легко. Теперь я смог наконец разглядеть его получше. Какой-то он был весь оборванный, немытый — и его одежда, и он сам. От него разило настолько, что это ощущал даже я в своем, так сказать, состоянии. Судя по дикому блуждающему взгляду, пьянчуга не привык находиться в таком окружении. Это, впрочем, никак не сказывалось на руке, в которой он держал пистолет — большой, полуавтоматический.

— Морти! — рявкнул я. — Он сейчас как раз подходит к двери в ваш кабинет! Слушайте, приготовьте свой пистолет и держите его нацеленным на дверь! Я скомандую, когда стрелять!

— У меня нет пистолета! — пискнул Морти.

Я даже зажмурился:

— У вас... чего?

— Я эктомант, а не герой боевика! — Я услышал, как он мечется по кабинету. — Э... черт, телефон перерезали.

Незнакомец негромко хохотнул:

— За тобой кое-кто охотится, приятель. — Голос звучал глухо, гнило как-то, словно обладатель его давным-давно умер. — Так приказано. Ступай со мной, и тебе не будет больно. Или оставайся здесь — и будет.

— Дрезден! — окликнул меня Морти. — Что мне делать?

— Ага, вот теперь вы готовы со мной говорить, — хмыкнул я.

— Так ведь это вы знаете все это дерьмо насчет драк! — взвизгнул Морти.

— Начинаю отсчет, — произнес тип с пистолетом. — Пять...

— Для того чтобы выжить в драке, нужно быть к ней готовым! — крикнул я в ответ. — Ну, например, держать у себя пистолет.

— Завтра же куплю!

— Четыре...

— Морти, наверняка есть что-нибудь, что вы можете сделать, — настаивал я. — Блин-тарарам, вот когда мне встречается какой угодно призрак, он обязательно пытается меня выпотрошить. И вы мне говорите, что ваши потусторонние приятели ничем не могут вам помочь?

— Так они же в своем уме, — возразил Морти. — Только сумасшедший призрак может пытаться взаимодействовать с физическим миром. Вменяемые призраки не разгуливают где попало и не ведут себя как психи.

— Три... — нараспев произнес незнакомец.

— Убирайтесь! — крикнул ему Морти.

— Наверняка я мог бы сделать что-нибудь! — взвыл я.

— Не я установил эти правила, — буркнул Морти. — Призрак может явить себя, только если он сошел с ума!

— Два! — выкрикнул незнакомец срывающимся от возбуждения голосом.

Я встал между ним и дверью и помахал руками вправо-влево, как если бы собирался отхлестать его по щекам.

— Буууу! — крикнул я.

Ничего не произошло.

— Похоже, надеяться особенно не на что, а? — обреченно произнес Морти.

— Один, — почти ласково произнес незнакомец, отступил на шаг назад и врезал по двери тяжелым башмаком. Ему потребовалось три удара, чтобы вышибить дверь вместе с рамой.

За дверью его уже поджидал Морти с клюшкой для гольфа в руке. Не промедлив и доли секунды, он с размаху опустил ее на голову незнакомца. Тот успел вскинуть руку, прикрываясь от удара, но инерции клюшки хватило, чтобы огреть его по лбу. Незнакомец отшатнулся на шаг-другой.

— Это все вы виноваты, Дрезден, — буркнул Морти, занося клюшку для нового удара.

Он врезал незнакомцу по груди, потом еще раз по руке. На этот раз тот успел перехватить удар, а другой рукой замахнулся, целя Морти в лицо. Удар достиг цели, и Морти полетел на пол.

Незнакомец ощупал кровоточащую шишку на голове и охнул — как-то слишком болезненно для в общем-то пустяковой травмы. Глаза его вновь округлились, он поднял пистолет и снова прицелился в коротышку.

Повинуясь исключительно инстинкту, я бросился между пистолетом и эктомантом. Однако на лету споткнулся об обломок заговоренной двери, потерял равновесие, приземлился прямиком на Морти и...

...и провалился в его тело.

Окружающий мир мгновенно расцвел новыми красками, словно сменили пленку или убрали фильтры. В комнате царила темнота. Незнакомец с пистолетом возвышался надо мной устрашающей громадой. Голос звучал так громко, что стало больно ушам. В ноздри ударил отвратительный запах немытого тела. Я увидел, как напрягся его палец на спусковом крючке, и выбросил вперед руку с растопыренными пальцами...

Короткую, пухлую руку в черном рукаве!

— Defendarius! — рявкнул я на ломаной латыни — древнее оборонительное заклятие, которому я научился еще у Джастина Дюморна, моего первого наставника. Магия вскипела во мне и, пронзив мою руку, вырвалась из нее в воздух — как раз когда ударил выстрел, потом другой, и еще раз, и еще. При каждом выстреле голова незнакомца дергалась от отдачи.

Пули высекали снопы искр из выросшей передо мной почти невидимой, чуть голубоватой плоскости и с визгом рикошетили во все стороны. Одна из них угодила в самого стрелявшего, и тот согнулся от боли, но жать на спусковой крючок не прекращал до тех пор, пока вместо выстрела не клацнул опустевший затвор.

Я почувствовал, как губы мои шевелятся сами собой.

— Пшел вон из меня! — прогремел голос Морти с силой и властностью, каких я прежде от него не слышал.

Думаю, я не отлетел бы в сторону быстрее, даже если бы меня катапультировали пороховым зарядом. Я выскочил из тела Морти почти вертикально вверх, больно врезался башкой в потолок — судя по всему, Морти укрепил противопризрачным порошком и его — и примерно так же болезненно плюхнулся на пол, где и остался лежать, оглушенный на пару секунд.

Незнакомец, болезненно охнув, распрямился, подобрал выпавшую из пальцев Морти клюшку и шагнул к нему.

Морти пронзил его взглядом и заговорил все тем же властным тоном:

— Ко мне!

Я ощутил порыв невидимой силы, и мне пришлось даже сделать над собой усилие, чтобы не шагнуть в его сторону.

В выбитую дверь ворвались, словно затянутые невидимым смерчем, остальные призраки. С полдюжины индейцев влетели в Морти, и когда незнакомец замахнулся клюшкой, тот с индейским боевым кличем поднырнул под нее с ловкостью, неожиданной для человека его возраста и комплекции, перехватил незнакомца за запястье и опрокинулся назад, увлекая нападавшего за собой. Едва коснувшись спиной пола, он уперся пятками незнакомцу в живот и классическим приемом коренных американцев швырнул того спиной в стену.

Незнакомец встряхнулся, мутным взглядом обвел помещение и сделал попытку встать, но Морти стремительно пересек комнату и сорвал со стены висевший на ней старинный топор. Мой оглушенный мозг с запозданием отметил, что топор выглядит в точности как тот, которым орудовал сэр Стюарт, только древнее на пару столетий.

— Стюарт! — позвал Морти, и голос его отдался в моей грудной клетке эхом, словно исходил из мегафона с дополнительным усилением басов. Почти мгновенно в дверь влетела как бы увлекаемая порывом ветра фигура сэра Стюарта, пересекла комнату и нырнула в заметно уступавшее ей размерами тело Морти.

Незнакомец взмахнул клюшкой, но Морти легко блокировал удар рукоятью топора. По всем законам физики силы и массы незнакомца должно было хватить, чтобы опрокинуть коротышку на пол.

Но не хватило.

Морти удержал удар с мощью, какой можно ожидать от куда более крупного, сильного и молодого человека. А может, и нескольких. Секунд пять или шесть он, не шевелясь, сдерживал натиск незнакомца, потом быстрым движением выбил клюшку у того из рук. Незнакомец в ярости замахнулся кулаком, целя ему в лицо. Морти отбил удар обухом топора, а потом точным движением сунул тот же самый обух ему в зубы.

Оглушенный незнакомец отшатнулся назад, а Морти движениями опытного профессионала развивал атаку. Рукоять топора с резким хрустом врезала тому по колену, а потом топор плашмя достал падающего уже неприятеля по лицу. Снова послышался зловещий хруст, и незнакомец камнем повалился на пол.

Мортимер Линдквист, эктомант, настороженно пригнулся над телом поверженного противника; взгляд его напряженно шарил по комнате.

А потом он вздохнул. Стальной топор с мягким стуком опустился на пол. Помогавшие ему призраки по одному покидали его и почти сразу растворялись в воздухе. Только изрядно запыхавшийся сэр Стюарт задержался на некоторое время.

Мортитяжело осел на пол. Голова его устало свесилась с плеч, грудь тяжело вздымалась. На лысом затылке взбухли вены.

— Блин-тарарам, — выдохнул я.

Он поднял на меня усталый взгляд и пожал плечами.

— У меня никогда не было пистолета, — прохрипел он. — Так я, черт подери, и не думал, что он мне когда-нибудь понадобится!

— Давненько ты, Мортимер, этого не проделывал, — заметил сэр Стюарт, привалившись спиной к стене. — Я уж думал, ты разучился...

Морти вяло улыбнулся в ответ:

— Я тоже так думал.

Я нахмурился и тряхнул головой:

— Что это такое было? Одержимость? Ну, когда призраки принимают управление на себя?

— Нет, сынок, — фыркнул сэр Стюарт. — Если уж на то пошло, совсем наоборот.

— Не судите меня строго, Дрезден, — пробормотал оправдывающимся тоном Морти. — Я эктомант. Иногда мне приходится одалживать у призраков часть их знаний или умений. Но это я руковожу духами — не они мной.

— Как это вы справились с пистолетом? — с холодным любопытством профессионала поинтересовался Стюарт.

— Я... — Морти покачал головой и посмотрел в мою сторону.

— Магия, — вполголоса пояснил я. В башке слегка гудело, но складывать слова в законченные предложения я, пожалуй, все-таки мог. — Я типа влился в него... ну и выстроил щит.

Сэр Стюарт вскинул бровь.

— Гм, — только и сказал он.

— Мне на некоторое время понадобились ваши навыки, — все с тем же неловким видом пояснил Морти. — Весьма признателен.

— Да пустяки, — хмыкнул я. — Просто уделите мне пару часов вашего времени, и будем в расчете.

Пару секунд Морти молча смотрел на меня. Потом покачал головой:

— Вы здесь всего двадцать минут, Дрезден, а меня уже едва не прикончили. Господи, да неужели вы так и не поняли? — Он подался вперед. — Я не рыцарь. И не шериф Чикаго. Я не какой-нибудь обуреваемый жаждой смерти Дон, мать его растак, Кихот. — Он снова покачал головой. — Я трус. И меня это вполне устраивает.

— Но я ведь спас вам жизнь, дружище, — не сдавался я.

Он вздохнул:

— Ага. Но... Типа я сказал ведь уже. Трус. Мне нечем вам помочь. Ступайте поищите своего Санчо Пансу где-нибудь в другом месте.

С минуту я сидел молча, ощущая себя ужасно усталым.

Когда я наконец поднял взгляд, на меня пристально смотрел сэр Стюарт. Потом он прокашлялся и заговорил этаким менторским тоном:

— Не в моих привычках копаться в прошлом, но не могу не напомнить, что ваша жизнь заметно переменилась к лучшему с тех пор, как вы познакомились с Дрезденом.

Лысина Морти слегка покраснела.

-Что?

Сэр Стюарт невозмутимо развел руками.

— Я только хотел сказать, что за это время вы заметно окрепли умением и духом. Когда вы познакомились с Дрезденом, вы вытягивали из людей деньги дешевыми сеансами, да и общаться с духами разучились, если не считать меня.

Морти испепелил сэра Стюарта взглядом.

— Эй, дедуля! Когда мне понадобится ваше мнение, я за ним обращусь.

Улыбка сэра Стюарта сделалась чуть шире.

— Разумеется.

— Я помогаю духам обрести покой, — настаивал Морти. — Я не делаю ничего такого, от чего меня разнесет на клочки. Я, можно сказать, всего лишь глас духов, не более того.

— Послушайте, Морти, — вмешался я. — Если уж придерживаться чисто формальной точки зрения, я на текущий момент не совсем призр...

Он снова закатил глаза.

— О Господи. Вот бы мне платили хотя бы по четвертаку за каждого призрака, являющегося ко мне с утверждением, что он не совсем призрак. Что он не такой, как другие...

— Ну... да... — промямлил я. — Но...

Он закатил глаза еще пуще.

— Но если вы не призрак, как тогда мы с вами общаемся таким вот образом? Как я смог изгнать вас из себя, а?

Я не нашелся что ответить. Пусть мой желудок и сделался нематериальным, но противное ощущение в нем чувствовалось вполне явственно.

Призраки — вовсе не копии людей, которых они отображают. Во всяком случае, не в большей степени, чем отображают следы, оставленные теми на земле. То есть внешнее сходство, конечно, имеется, но в общем и целом призрак — это всего лишь воспоминание, впечатление, оставленное умершим. Призраки могут обладать чертами характера, эмоциями, памятью, и все же это не те люди, что их оставили.

Когда человек, умирая, оставляет за собой призрака, это означает, что часть его жизненной энергии сохранилась, сформировав новое существо, схожее с первоисточником сознанием, а часто и физической внешностью.

Разумеется, из этого следует также, что они наследуют и многие из людских недостатков. Страсть. Ненависть. Безумие. Если то, что Морти говорил насчет взаимодействия духов с материальным миром, правда, значит, все классические истории о призраках относятся только к тем незадачливым духам, которые сломались, тронулись рассудком. Однако в подавляющем большинстве своем призраки всего лишь нематериальны, пусть они и скорбят по утраченному, но с материальным миром не взаимодействуют никак.

Но я-то ведь вовсе не похож на такую тень-самообман-щицу.

Ведь правда?

Я покосился на сэра Стюарта.

Тот пожал плечами.

— Большинство нас, теней, неохотно признаются себе в том, что они не совсем те, какими были при жизни, — мягко произнес он. — И это даже в случаях, когда они понимают, что они уже призраки. Занимающиеся самообманом тени встречаются чаще, чем такие, которые этим не страдают.

— То есть вы хотите сказать, что... — Я взъерошил пятерней волосы. — Вы хотите сказать, что все эти туннели с далеким светом в конце, вся эта моя миссия существуют только в моем сознании? Что я просто не хочу признать, что превратился в призрака?

Солдат-призрак неопределенно махнул рукой, и его британский акцент сделался еще заметнее:

— Я всего лишь хочу сказать, что все это вполне вероя... миссия? Что еще за миссия? О чем это вы толкуете?

Пару секунд я молча смотрел на него, а он — на меня.

— Насколько я понимаю, — предположил я наконец, — вы не смотрели «Звездные войны».

Сэр Стюарт снова пожал плечами:

— Я полагаю кинокартины изрядно преувеличенными и навязчивыми, практически не оставляющими зрителям возможности мыслить самостоятельно.

— Ну так я и знал, — вздохнул я. — Вы устарели на две эпохи, чтобы обозвать вас Три-пи-о.

Он даже зажмурился.

— Чего?

— Господи! — простонал я. — Теперь мы сползаем в дешевую сценку из Монти Пайтона. — Я снова повернулся к Морти: — Послушайте, Морти, там, по ту сторону, меня встретил Джек Мёрфи и послал меня обратно — выяснить, кто меня убил. То есть он много чего говорил, но в основном это сводилось к «мы тебе все равно не можем ничего объяснить, так что просто делай как сказано».

С минуту Морти опасливо косился на меня... То есть на мою нематериальную оболочку. Потом вздохнул:

— Вам кажется, что вы говорите мне правду.

Все это начинало меня раздражать.

— Нет! — отрезал я. — Я просто говорю правду.

— Уверен, вы так считаете, — кивнул Морти.

Я почувствовал, что терпение мое вот-вот лопнет.

— Если бы я не проходил через вас насквозь, с удовольствием расквасил бы вам сейчас ваш чертов нос.

Морти вспыхнул и обиженно стиснул зубы.

— Да, правда? Валяйте попробуйте. Уж я-то надеру вашу бестелесную задницу.

Сэр Стюарт нетерпеливо кашлянул, словно и ему осточертело слушать эту белиберду.

— Мортимер, Дрезден только что бился бок о бок с нами, защищая ваш дом, а потом поспешил сюда, чтобы спасти вашу жизнь.

Тут до меня наконец дошло, и я уставился на сэра Стюарта.

— Вы ведь могли и сами войти, да? — спросил я. — Вы и без меня могли помочь Мортимеру отбиться от нападавшего. Но вы хотели посмотреть, как я поведу себя в критической ситуации. Устроили проверку.

Сэр Стюарт улыбнулся:

— Можно сказать и так. Разумеется, я не мог позволить вам причинить Мортимеру никакого вреда, поэтому был готов прийти на помощь, буде он позовет. Но и узнать побольше о вас тоже не мешало. — Он повернулся к Мортимеру. — Этот парень мне по душе. И его прислал Джек Мёрфи.

Мы с Морти оба уставились на сэра Стюарта, забыв о своей конфронтации.

— Это начальник отдела «Черная Кошка», — пояснил Мортимеру Стюарт. — Погиб на боевом посту. К нам время от времени являются свежие духи, которых он выдернул из всякого рода неприятностей. И уж его-то безмозглым дураком никто не назовет.

Морти старательно избегал встречаться взглядом с сэром Стюартом.

Он скептически хмыкнул:

— Или, может, призрак Джека Мёрфи еще более безмозглый, чем остальные. Может, у него просто талант подогревать иллюзии других призраков?

— Блин-тарарам, Морти! — не выдержал я. — Сейчас вы договоритесь до того, что я вообще с его призраком не встречался. Что мне померещилось, будто я сделал так, чтобы ему померещилось, будто он сделал так, чтобы все это мне померещилось.

Сэр Стюарт негромко фыркнул:

— Справедливое замечание.

— Это ничего не меняет, — буркнул Морти. — Проверить все равно невозможно...

— А вот и не так, — перебил сэр Стюарт. — Призовите его. Если он и впрямь еще одна заблуждающаяся тень, это проще простого.

Морти не поднимал взгляда. Но и сдаваться не собирался.

— Я не буду беспокоить Джека. — Он посмотрел-таки на меня и собрался с духом. — Но даже если капитан Мёрфи настоящий, это еще не значит, что тень Дрездена разумна. Или не сошла с ума.

— А вы просто допустите возможность, что это не так, — посоветовал сэр Стюарт. — Тут дело не совсем обычное.

Морти мгновенно навострил уши.

— Необычное?

— Энергия. Жизненные силы. — Сэр Стюарт пожал плечами. — Возможно, это мне лишь кажется. Но даже если так...

Морти со вздохом повернулся к призраку:

— Вы ведь от меня не отстанете, нет?

— На следующие пятьдесят или шестьдесят лет у меня ничего особенного не намечено, — беззаботно ухмыльнулся сэр Стюарт. — Любое развлечение придется кстати. Даже если всего на полчаса или около того.

Морти устало потер переносицу и закрыл глаза.

— О Господи...

Сэр Стюарт ухмыльнулся шире:

— Примите в расчет и еще одно обстоятельство.

-А?

— Сегодняшнее нападение оказалось ожесточеннее прежних. Мы потеряли больше защитников. И тварь, что за этим стоит, показалась сама. — Он продемонстрировал свой все еще полупрозрачный бок. — Я не смогу сдерживать их до бесконечности, Мортимер. А участие в этом смертного наемника говорит нам о двух вещах.

— Об одной, — поправил я его. — О том, что Серый Призрак достаточно опасен, чтобы яшкаться со смертными.

— О двух, — настаивал сэр Стюарт. — Эта тварь охотится на вас. Лично.

Морти поперхнулся.

Я встал и проковылял посмотреть на лежавшего неподвижно незнакомца. Тот негромко застонал.

— Самое время подружиться, — с серьезным видом заметил Стюарт. — Вы до сих пор живы исключительно благодаря Дрездену. И у него в этом городе есть еще союзники, которые могли бы помочь вам... если их попросят.

— Вам-то хорошо говорить, — неуверенно пробормотал Морти.

— Бывало и хуже, — вздохнул сэр Стюарт. — Возможно. Однако же враг вряд ли даст мне передышку перед новой атакой. Вам нужна помощь Дрездена. А он просит вашей. — Лицо его посуровело. — И я тоже.

Незнакомец снова застонал и пошевелился.

На лбу у Морти выступили капли пота. Он покосился на лежавшего незнакомца, поспешно вскочил на ноги, повернулся ко мне и кивнул:

— Ладно, Дрезден. Я помогу. Но вы за это попросите своих союзников взять меня под охрану.

— Договорились, — сказал я и посмотрел на сэра Стюарта. — Спасибо.

— Час, — заявил Морти. — Даю вам один час.

— Идет, — кивнул я.

— Идет, — эхом отозвался он, похоже, обращаясь больше к самому себе. — Ну, я ведь не собираюсь вступать в Совет или чего такого, правда? Всего только час. Что может случиться за какой-то там час?

Тут я окончательно удостоверился в том, что Морти не врал, когда говорил, что не герой.

Герои гораздо лучше умеют держать Вселенную в узде.

(обратно)

Глава седьмая

Машина у Морти оказалась гибридная — ну, один из этих маленьких игрушечных автомобильчиков, которые могут ездить когда на бензине, а когда на честном слове. Сделали ее, судя по всему, из упаковочной бумаги, изоленты, а еще снабдили компьютером, который запросто смог бы рулить национальной системой аэрокосмической обороны, и у него хватило бы памяти, чтобы играть при этом в классики. Или, скажем, в ядерный апокалипсис.

— Пожалуй, к лучшему, что я умер, — буркнул я, забираясь в машинку сквозь закрытую дверь. — Если бы я еще дышал, я бы сильно опасался здесь за свою молодую жизнь. Это же не машина, а яйцо. И не нормальное, надежное, сваренное вкрутую. А самое что ни на есть хрупкое.

— И это говорит тип, который десять лет без перерыва гонял на родном брате деревянной машины из «Флинстоу-нов», — огрызнулся Морти.

— Джентльмены, — вмешался Стюарт, с опаской устраиваясь на крошечном заднем диванчике, — скажите, у вас имеется реальный повод быть недовольными друг другом, или же вам просто доставляет детское удовольствие говорить колкости?

Теперь, когда бой остался позади, манеры сэра Стюарта снова сделались церемонными, как и подобало в его родную эпоху. Кстати, подумал я, над этим стоит поразмыслить. Офицер колониальных войск явно происходил не из «хорошего общества». Казенное, архаичное построение фраз, явно усвоенное им за годы карьеры, мгновенно улетучивалось в горячке боя.

— Ладно, Дрезден, — буркнул Морти. — Куда? — Он отворил дверь гаража и высунул голову под снег. Тот теперь шел еще гуще. Вообще-то в Чикаго хорошо убирают снег в зимнее время... но, черт подери, месяц-то был май!

Судя по высоким, слежавшимся сугробам, холодная не по сезону погода явно застала город врасплох. Проезжую часть покрывал толстый, в несколько дюймов, слой свежего снега. По крайней мере перед домом Морти очиститель не проезжал со вчерашнего дня. Стоит маленькому гибридному автомобильчику наехать на скользкий участок, и его закрутит, как корову на льду.

Я попробовал прикинуть в голове план города. Я испытывал легкие уколы совести от того, что заставлял Морти выезжать в такую погоду, — даже с учетом того, что он был жив и более или менее здоров. Я не простил бы себе, если бы с ним что-нибудь случилось, и просить его о чем-либо сверх совершенно необходимого было бы жестоко. Но погода явно ухудшалась, так что уложиться в отведенный им часовой лимит с каждой минутой становилось все труднее.

— К Мёрфи, — тихо произнес я и продиктовал адрес.

Морти хмыкнул:

— Которая в полиции работала, да?

Я кивнул. Мёрфи дождалась-таки, что ее вышибли с работы после очередного прогула ради помощи мне. Она знала, на что идет, и сама сделала этот выбор, но все равно я испытывал острое чувство вины. Даже смерть этого не изменила.

— Она девушка проницательная. Никто в городе, наверное, не провернет этого лучше, чем она.

Морти хмыкнул еще раз и вырулил на улицу. Вел он медленно, осторожно. Выражение лица он тоже сохранял осторожное, непроницаемое.

— Морти! — не выдержал я. — Чего вы не договариваете?

- Я вообще-то машину веду, — буркнул он.

Я негромко зарычал, но сдержался и покосился через плечо на сэра Стюарта.

— Ну?

Сэр Стюарт не спеша полез в карман своей шинели и извлек оттуда короткую трубку. Он насыпал в нее что-то из кисета, чиркнул длинной старомодной спичкой и выпустил облачко дыма. Дым всплыл вверх и, коснувшись потолка салона, осел на нем тонким слоем блестящей эктоплазмы — субстанции, в которую обращается материя потустороннего мира, становясь материальной.

— Послушать его, — произнес он наконец, мотнув головой в сторону Морти, — весь мир за последние несколько месяцев съехал с катушек. Хотя должен признать, в моем представлении это выглядит примерно так же. Везде сплошной дурдом — с самого появления этих ваших компьютеров.

Я фыркнул:

— Так что изменилось?

— Говорят, вы укокошили всю Красную Коллегию вампиров, — сказал сэр Стюарт. — Это правда?

— Они похитили мою дочь, — ответил я. Я пытался говорить спокойно, но все равно это прозвучало как сквозь зубы. Я даже не знал о существовании Мэгги до тех пор, пока Сьюзен Родригес не вынырнула из ниоткуда после долгих лет отсутствия и не попросила о помощи — спасти дочь. Я готов был пойти на все, только бы вернуть девочку.

Я поежился. Я... мне пришлось много чего совершить, чтобы вырвать Мэгги из лап Красной Коллегии. Такого, о чем и вспоминать не хочется, не то что гордиться. Мне и в страшном сне не могло привидеться того, что мне пришлось совершить.

Воспоминание о горячей крови, хлынувшей из перерезанного горла, из-под самых моих пальцев, оказалось таким ярким, что мне пришлось на секунду-другую низко наклонить голову, отгоняя его прочь. Мэгги... Чичен-Ица... Красный Король... Сьюзен...

Кровь Сьюзен повсюду...

Пришлось сделать над собой усилие, чтобы ответить сэру Стюарту:

— Не знаю, что вам рассказывали. Я просто пошел и вернул свою девочку... и отдал ее в хорошие руки. Но прежде чем это случилось, погибли ее мать и чертова прорва вампиров.

— Все до одного? — допытывался сэр Стюарт.

Я помолчал и лишь потом кивнул:

— Возможно. Угу. То есть я сам не знаю наверняка. Быть может, самых младших заклятие и пощадило — я ведь точной формулировки заклятия не знаю. Но те ублюдки, что находились вокруг меня, погибли точно. А заклятие составлялось так, чтобы очистить мир от того рода, на которое его нацелили.

Морти за рулем издал неопределенный звук.

— Но... Я хочу сказать, не могло выйти так, что Белый Совет не одобрит этого? В смысле убийства с помощью магии, а?

Я пожал плечами:

— Красный Король собирался использовать заклятие на восьмилетней девочке. Если Совету не нравится то, каким образом я помешал этому совершиться, они могут поцеловать меня в нематериальную задницу. — Я невольно усмехнулся. — И потом, я же вампиров с помощью магии убил, не людей. И что они вообще могут со мной сделать? Голову отрубить? Так я и без того мертв.

Я заметил, что Морти переглянулся со Стюартом в зеркале заднего вида.

— За что вы на них так злы, Гарри? — спросил меня Морти.

Я хмуро покосился на него, потом на Стюарта.

— С чего это мне все время кажется, что мне лучше пойти прилечь?

— Тень образуется тогда, когда осталось незавершенным что-то важное, — объяснил сэр Стюарт. — Часть нашей работы здесь заключается в том, чтобы понять, что именно так сильно привязывает вас к жизни. А для этого приходится задавать вопросы.

— Чтобы я мог спокойно проследовать дальше по назначению? Или куда там?

— Скорее, чтобы меня оставили в покое, — буркнул Морти.

— Что-то вроде того, — поспешно вмешался сэр Стюарт, пока я не успел дать Морти отповедь.

Я внимательно посмотрел на него, потом на Морти.

— Так чем вы занимаетесь? Покоите духов с миром?

Морти пожал плечами:

— Если бы хоть кто-то этим не занимался, на городских кладбищах скоро бы не хватило места.

Некоторое время я размышлял над его словами.

— Тогда как, — спросил я наконец, — вам не удалось упокоить сэра Стюарта?

Морти не ответил. Неуютное у него вышло молчание — жесткое какое-то, колючее.

Сэр Стюарт подался вперед, положил руку Морти на плечо, пожал несильно и вернулся на место.

— Случается такое, чего уже не исправишь, — объяснил он мне. — Никто не сможет. Вся королевская конница, вся королевская рать...

— Вы заперты здесь? — тихо предположил я.

— Будь я заперт, я бы до сих пор полагал, что я настоящий живой сэр Стюарт. Но это не так. Я всего лишь его тень. Можно, наверное, полагать это незадачей. — Он покачал головой. — Но я предпочитаю смотреть на это с другой стороны: я полагаю себя тем, кто сотворен специально для такого существования. У меня есть причины быть тем, кто я есть, здесь и сейчас. Многие ли из тех, что во плоти, могут похвастаться тем же?

Я хмуро уставился в летевшую нам навстречу заснеженную дорогу.

— И какова ваша миссия? Приглядывать за этим лузе-ром?

— Эй! — возмутился Морти. — Я здесь и все слышу.

— Я помогаю другим заблудшим духам, — ответил сэр Стюарт. — Помогаю им, скажем так, разобраться. Помогаю не сойти с ума, если судьба их стать манами. А если их удел превратиться в лемура, помогаю им обратиться в ничто.

Я все так же хмуро оглянулся на сэра Стюарта.

— Ну... это вроде как-то банально.

— В некотором смысле — да, — невозмутимо согласился он.

— Так, значит, вы — из числа манов, так? Вроде древнеримской тени предков?

— С этим не все так просто, Дрезден, — хмыкнул он. — Ваш Белый Совет славится любовью навешивать ярлыки. Кстати, они ведь ведут свою историю от Древнего Рима?

— Угу, — подтвердил я.

Он кивнул:

— Вот они — подобно римлянам — и любят раскладывать по полочкам абсолютно все, до последней, никого не волнующей мелочи. А правда в том, что мир неупокоенных духов плохо поддается классификации. — Он пожал плечами. — Я обитаю в Чикаго. Я защищаю дом Мортимера. Я то, что я есть.

Я хмыкнул и некоторое время молчал.

— Так вы обучаете духов-новичков? — спросил я наконец.

— Разумеется.

— Тогда можно задать вам несколько вопросов?

— Сколько угодно.

— Ну, понеслась... — буркнул Морти.

— Ладно, — кивнул я. — Я дух, и я у вас новичок. И вроде как могу проходить почти сквозь что угодно — например, сквозь дверцу этой машины.

— Можете, — подтвердил сэр Стюарт с легкой улыбкой.

— Тогда почему моя задница не проваливается сквозь сиде...

Я осекся, испытав знакомое уже ощущение прохода сквозь физическое тело; оно возникло в ягодицах и мгновенно пробежало вверх по спине. Задницу словно обожгло холодом, снег мгновенно забился под штаны, и я взвыл от неожиданности.

Сэр Стюарт явно знал, что произойдет. Он вскинул руку, ухватил меня за отворот плаща и бесцеремонно втащил обратно в машину, сунув на сиденье рядом с собой. Я сделал попытку уцепиться за подлокотник и спинку переднего кресла, на котором только что сидел сам, — с тем же результатом: мои руки прошли сквозь них насквозь. Я дернулся вперед, крутясь, словно попал в водяной поток, и на этот раз полетел в снег вперед физиономией.

Сэр Стюарт снова затащил меня обратно.

— Мортимер, — произнес он слегка раздраженным тоном.

Морти промолчал, но когда меня снова водрузили в кресло, сквозь пол машины я больше не проваливался. В зеркале заднего вида я увидел его ухмылку.

— Вы не проваливаетесь сквозь пол машины, поскольку на самом глубоком, подсознательном уровне принимаете этот пол как данность, — объяснил сэр Стюарт. — Вы совершенно убеждены в том, что такие иллюзии, как гравитация или плотность, реальны.

— Есть неувязочки, — возразил я.

Сэр Стюарт приподнял бровь.

Я вздохнул.

— Если я так верю в реальность иллюзий, как же мне удается проходить сквозь стены? — поинтересовался я.

— Потому что на каком-то уровне сознания вы убеждены в том, что духам положено это делать.

Я насупился так сильно, что брови сошлись на переносице.

— То есть... вы хотите сказать, что я не проваливаюсь сквозь землю потому, что думаю, что так не положено?

— Скорее потому, что вы не думаете, что так положено, — ответил он. — И именно поэтому, стоило вам подумать о возможности противного, вы и провалились сквозь пол.

Я медленно покачал головой:

— А почему это не повторяется и дальше?

— Ну, пока что потому, что это не позволяет сделать Мортимер. Мой вам совет: не думайте об этом слишком много, — серьезно произнес сэр Стюарт. — С вас пока и своих забот хватит.

— Не, ну нельзя же ни о чем не думать! — возмутился я. — Ну-ка попробуйте не думать о розовых слонах, умоляю!

Сэр Стюарт расхохотался было, но охнул и схватился за раненый бок. Я видел, что ему больно, но улыбка так и не сходила с его губ.

— Обыкновенно на то, чтобы признать этот факт, уходит больше времени, — сказал он. — Конечно же, вы правы. И еще не раз случится такое, что вам будет казаться, будто вы не в состоянии повлиять на такие штуки.

— Почему? — устало спросил я.

На сэра Стюарта мой тон, похоже, не произвел особого впечатления.

— Через это проходит каждая новая тень. Но это минует.

— Тьфу, — вздохнул я. — Что ж... Зато с прыщами проблем нет.

Морти на водительском месте издевательски хихикнул. Блин-тарарам. Терпеть не могу быть новичком.

(обратно)

Глава восьмая

Дом достался Мёрфи в наследство от бабки, и построили его никак не меньше ста лет назад. Бабуля Мёрфи истово увлекалась разведением роз. Сама Мёрфи любви к цветам не унаследовала, а потому прибегала к услугам наемных садовников. Цветник в палисаднике не посрамил бы и особняка раза в четыре больше, но сейчас, укутанный снегом, производил довольно гнетущее впечатление. Голые, усеянные шипами ветви, подстриженные еще прошлой осенью, скелетами торчали из-под снежного покрывала.

Сам по себе дом невелик — типичный колониальный особнячок, одноэтажный, приземистый, крепкий и довольно уютный на вид. Его строили еще в те времена, когда спальня десять на десять футов не считалась зазорной для хозяев, а на кроватях спали по несколько детей. Въехав, Мёрфи обшила фасады сайдингом, поставила новые окна и утеплила стены, так что домик, похоже, готов был спокойненько простоять себе еще сотню лет.

На улице перед домом Мёрфи стоял низкий, дорогой черный седан, шины которого утонули в снегу на несколько дюймов. В этом квартале относительно дешевого жилья он выглядел не более естественно, чем колесница с карнавала на День святого Патрика с танцующими лепреконами на палубе.

Сэр Стюарт посмотрел на меня, на окружение и нахмурился:

— Что-то не так, Дрезден?

— Тачка какая-то неправильная, — ответил я.

Морти оглянулся на меня, и я ткнул пальцем в черную махину.

Он изучающе посмотрел на нее и кивнул:

— Угу. Немного странно видеть такую в квартале вроде этого.

— А что? — удивился сэр Стюарт. — Нормальная машина, удобная. Автоматическая коробка...

— Дорогая, — пояснил я. — Такие в непогоду просто так на улице не бросают. Стоит раз проехать мимо машине, посыпающей дорогу песком с солью, и увидите, что станется с полировкой и краской. Поезжайте дальше, Морти. Вокруг квартала.

— Ну да, да, — раздраженно отозвался Морти. — Я же не идиот.

— Оставайтесь с ним, — попросил я сэра Стюарта.

А потом сделал глубокий вдох, вспомнил, что я бестелесный, и решительно сунул ноги сквозь пол машины. Ноги ушли в снег по щиколотку, а тело неприятно защипало, когда материальное тело машины проходило сквозь меня. Я собирался оставаться на месте, пока машина не проедет дальше, но как-то забыл о таких штуках, как скорость и инерция, поэтому кубарем покатился следом за машиной и остановился только тогда, когда врезался в сугроб перед соседним домом. Это оказалось болезненно, и я, лязгая зубами от холода, поспешно выбрался из сугроба.

— Н-нет, Г-гарри, — напомнил я себе, зажмурившись. — Эт-то в-все иллюзия. Это все твое сознание выстраивает, сообразно твоим привычкам. Но ты вовсе не врезался в сугроб. Ты этого не можешь. И в снегу изваляться тоже не можешь. И уж тем более не можешь промокнуть и замерзнуть.

Я сосредоточился на этой мысли, слегка напрягся, как делал раньше, призывая духа или призрака, потом открыл глаза.

Снег, облепивший меня с ног до головы, исчез. Я стоял рядом с сугробом совершенно сухой, кутаясь в свой кожаный плащ.

— Ну что ж, — заметил я сам себе. — Вот так-то лучше.

Я сунул руки в карманы и, не обращая внимания на продолжавший идти снег и ровный северный ветер, зашагал через розовый палисадничек бабули Мёрфи к двери. Поднявшись на крыльцо, я собрался было постучать, как проделывал это столько раз в прошлом.

И тут произошло сразу два события.

Во-первых, моя рука застыла, не коснувшись дерева. То есть так близко, что два листика писчей бумаги между костяшками пальцев и дверью вы, возможно, и просунули бы, но уже три — никак. А еще я услышал приглушенный, но вполне различимый звук соприкосновения, хотя, как сказал, до двери так и не дотронулся. Во-вторых, полыхнула вспышка, и что-то вроде электрического разряда пронзило мою руку, ударив в позвоночник и отшвырнув прочь с крыльца.

Несколько секунд я оглушенно лежал в снегу. Я попытался еще раз убедить себя в том, что все это мне только мерещится, однако ощущение реальности — настоящей, жесткой, неоспоримой, реальной реальности — оказалось сильнее. Не сразу, но я все-таки пришел в себя и сел. Еще некоторое время у меня ушло на то, чтобы сообразить: меня поразило нечто, специально запрограммированное, чтобы задерживать пытающихся проникнуть в дом духов.

Дом Мёрфи защищали обереги; его естественный порог использовался в качестве основы для других, более агрессивных систем защиты. И пусть от меня оставалась лишь тень моего прежнего «я», все же я был еще чародеем настолько, чтобы распознать свои собственные чертовы обереги — ну или по крайней мере чьи-то другие, очень на них похожие.

Дверь отворилась, и на улицу выглянула Мёрфи. Ростом она заметно ниже среднего, зато вылеплена из упругой стали. Свои золотые волосы со времени нашей последней встречи она постригла коротким ежиком, и та же решимость читалась в напряжении шейных мышц, в упрямо выставленном вперед подбородке. Одета она была в джинсы и клетчатую рубаху поверх синей футболки; в руке сжимала свой полуавтоматический пистолет.

От одного ее вида все внутри меня болезненно сжалось.

На меня разом нахлынул целый вал воспоминаний — начиная с первой нашей встречи по делу о пропавших без вести много лет назад. Я тогда работал ассистентом другого частного детектива, а Мёрфи — простым следователем. Все наши тогдашние споры и недопонимания, то доверие, что медленно, неохотно, но все-таки зарождалось между нами, — все это ударило в меня с силой тысячи пушечных ядер. Ну и, конечно, последняя наша встреча, когда мы стояли на палубе катера моего брата, стояли у грани, которую до сих пор не позволяли себе переступить...

— Кэррин, — окликнул я едва слышным шепотом.

Мёрфи едва заметно нахмурилась и продолжала стоять на морозе, напряженно шаря взглядом из стороны в сторону.

Взгляд ее скользнул по мне, не задержавшись. Она меня не видела. И не слышала. Мы теперь принадлежали разным мирам.

Осознание этого оказалось неожиданно болезненным.

Прежде чем я успел собраться с мыслями, Мёрфи снова закрыла дверь. Я услышал, как щелкнуло несколько замков.

— Полегче, дружище, — услышал я спокойный, негромкий голос сэра Стюарта. Он наклонился и ободряюще положил руку мне на плечо. — Не спешите подниматься. Это больно. По себе знаю.

— Угу, — пробормотал я, кашлянул и поморгал, стряхивая с ресниц слезинки (которые никак не могли быть реальными). — Почему?

— Я же говорил. Воспоминания здесь — все равно что жизнь. Жизнь и сила. Вид тех, кто был тебе дорог, пробуждает воспоминания столь сильные, каких не дано испытать смертному при жизни. К этому приходится привыкать.

Я охватил руками колени и опустил на них подбородок.

— Долго?

— Обыкновенно, — мягко произнес сэр Стюарт, — до тех пор, покуда те, кого ты любишь, сами не преставятся.

Я поежился.

— Угу, — повторил я. — Что ж, на такое у меня нет времени.

— У вас, Дрезден, вообще ничего нет, кроме времени.

— Но у троих моих близких его нет, — с горечью возразил я. — Они пострадают, если я не сделаю все как надо. Если не найду того, кто меня убил. — Я зажмурился и несколько раз вдохнул-выдохнул. Воздуха я при этом в легкие не набирал. Мне вообще не нужно было дышать — только так, по привычке. — Где Морти?

— Ждет за углом, — ответил сэр Стюарт. — Подойдет сразу, как мы удостоверимся, что здесь безопасно.

— Чего? — возмутился я. — Так я, значит, теперь секретная служба этого трусишки? — Я встал наконец и покосился на дом. — Вы ничего угрожающего не заметили?

— Пока ничего, — ответил сэр Стюарт, — если не считать того подозрительного экипажа на улице.

— Ладно. Дом защищен оберегами. Не знаю, рассчитаны они только на нематериальных нарушителей или смертному навредить тоже могут. Скажите ему, пусть не дотрагивается до дома. Во избежание.

Сэр Стюарт кивнул.

— Я обойду дом кругом. Вернусь с Мортимером.

Я пробормотал что-то в ответ и осторожно ощупал обереги. Они оказались мощными, но... я бы сказал, уязвимыми. Свои обереги я выстраивал как цельный, монолитный энергетический барьер. В эти тоже закачали уйму энергии, но казалось, я стою перед стеной высотой двенадцать футов, выстроенной из кирпичиков ЬЕОО. Всякий, обладающий мало-мальскими магическими способностями, мог бы нащупать в этой оборонительной схеме слабое звено, которое можно было бы и одолеть. Конечно, это ослабило бы защиту, но не обрушило бы ее всю. Вот мои обереги — те обрушились бы, потеряй хоть одна их часть свою целостность. Здесь же стена лишилась бы лишь некоторого количества кирпичиков.

Что ж, игроку из низшей лиги это давало определенные преимущества. Модульные обереги проще строить да и ремонтировать удобнее. Разрушь кто-нибудь часть обороны, и остальные ее части быстро сомкнут ряды. Блин, да подобное заклятие наверняка обходится на порядок дешевле, и для него вам не нужно полноценного чародея из Белого Совета.

Но и отрицательные стороны у него тоже имеются. 3 мире хватает всякого, способного сквозь такой барьер прорваться, а после того как вас укокошат, вашему остывающему трупу уже будет безразлично, дорого или дешево обойдется ремонт.

И все же, черт подери, такая защита гораздо лучше, чем ничего. Основная схема явно базировалась на моих принципах, только немного подредактированных. Кто, интересно знать, проделал это с домом Мёрфи? И зачем?

Я повернулся и сошел с крыльца, чтобы заглянуть в окно. Ощущал я себя при этом самым что ни на есть вуайеристом, но все равно не знал, чем еще заняться до тех пор, пока не подойдет Морти, чтобы говорить за меня.

— С вами правда все в порядке? — спросил откуда-то из глубины дома мужской голос.

Я зажмурился, нахмурил брови, собираясь с мыслями, и ухитрился забраться на узенький выступ цоколя под окном, с которого смог наконец заглянуть поверх спинки стоявшего у окна кресла.

На диване в гостиной у Мёрфи сидел мужчина в черном костюме, накрахмаленной белой рубашке и черном в красную полоску галстуке.

Еще его отличали смуглая кожа — не африканская, скорее средиземноморская — и выбеленные перекисью волосы. А вот цвет его глаз я описал бы с трудом: что-то среднее между темно-медовым и сумахом; резкий изгиб носа напомнил мне клюв хищной птицы.

— Нормально, — отозвалась Мёрфи. Она стояла, сунув пистолет за пояс джинсов. Вообще-то «ЗИГ» — компактное девятимиллиметровое оружие, но по сравнению с миниатюрной фигуркой Мёрфи он казался большим и особенно опасным. Она скрестила руки на груди и смотрела на мужчину так, словно застукала его за каким-то особо отвратительным разбоем. — Я ведь просила вас, Чайлдз, не являться сюда без предупреждения.

— Привычка, — хмыкнул Чайлдз. — Если честно, я не брал в голову.

— А стоило бы, — заявила Мёрфи, дернув подбородком в направлении двери. — Вы ведь знаете, как обстоят дела.

Вы застали меня в напряженный момент. Запросто могла пальнуть в вас сквозь дверь.

Чайлдз сцепил пальцы на колене. Он не производил впечатления особенно крупного. Мускулатура не крепче средней, костяк тоже. Под пиджаком дорогого покроя с избытком хватило бы места для пушки любого калибра.

— Я совсем недолго у нынешнего работодателя. Но мне кажется, случись подобная неприятность, и последствия для вас могут оказаться очень и очень неприятными.

Мёрфи пожала плечами:

— Вполне возможно. С другой стороны, возможно, нам стоит начать убивать его людей и продолжать делать это до тех пор, пока цена общения с нами не окажется слишком дорогой и он не откажется от такого рода сотрудничества. — Она улыбнулась. Неуютная вышла эта улыбка, совсем-совсем ледяная. — Пусть у меня нет больше жетона, Чайлдз. У меня есть друзья. Очень даже особые друзья.

На некоторое время в комнате воцарилась напряженная тишина, угрожавшая вот-вот взорваться насилием. Пальцы Мёрфи как бы невзначай покачивались в паре дюймов от рукояти пистолета. Руки Чайлдза оставались сцеплены на колене. Выждав пару секунд, он вдруг улыбнулся и откинулся на спинку дивана.

— Последние несколько месяцев мы сосуществовали вполне неплохо. Не вижу смысла в том, чтобы это прекратилось по причине неважного настроения.

Мёрфи презрительно сощурилась:

— Главный мокрушник Марконе...

Чайлдз поднял руку:

— Прошу вас. Специалист по сложным ситуациям.

— ...не пошел бы на попятный так быстро, — продолжала Мёрфи так, как если бы он вообще не открывал рта. — Как бы ему при этом ни хотелось жить. Вот почему вы явились так рано. Вам что-то нужно.

— Рад, что вы наконец заметили очевидное, — отозвался Чайлдз. — Да. Мой работодатель послал меня к вам с вопросом.

Мёрфи нахмурилась:

— И он не хотел, чтобы кто-то другой слышал, как вы его задаете.

Чайлдз кивнул:

— Он опасался, что это может привести к нежелательным последствиям.

Несколько секунд Мёрфи пристально смотрела на него, потом возвела глаза к потолку.

— Ну?

Чайлдз в первый раз за все время блеснул зубами в улыбке. Мне на ум почему-то пришли черепа.

— Ему хотелось бы знать, доверяете ли вы Леди-Оборванке.

При этих словах Мёрфи напряженно выпрямилась. Она выждала пару секунд, сделала глубокий вдох, выдох — и только после этого подала голос:

— Что вы имеете в виду?

— Странные вещи начали твориться поблизости от некоторых мест ее шатаний. Причем такие, объяснения которым никто пока не находит. — Чайлдз пожал плечами; руки он все это время демонстративно держал на виду, поза оставалась непринужденной, расслабленной. — Так какая часть этого вопроса представляет собой сложность для вас?

Мёрфи чуть повела плечом, словно рука ее сама по себе раздумывала, не выхватить ли пистолет из-за пояса. Однако же она заставила себя сделать еще вдох-выдох, чтобы успокоиться.

— Что он предлагает мне за ответ на этот вопрос?

— Северный остров. И — предупреждая ваш вопрос — да, включая пляж.

Я даже зажмурился. Остров у гавани Бёнем-парка не считался особенно криминальной территорией, поскольку на нем не размещалось ничего, кроме парков, лугов и пляжа, излюбленного места семейного отдыха, — однако же «джентльмен» Джон Марконе, король преступного мира Чикаго и единственный простой смертный, которому позволили стать участником Неписаного Договора, не делился территорией за просто так. Не бывало такого.

Глаза у Мёрфи тоже чуть округлились — в голове ее явно прокручивались те же мысли, что у меня. Хотя, если уж быть совершенно честным, мне показалось, что она сделала выводы на доли секунды раньше, чем это удалось мне.

— Если я соглашусь на эти условия, — осторожно заметила она, — я должна иметь наши стандартные гарантии не позже понедельника.

Лицо Чайлдза не выражало ровным счетом никаких эмоций.

— Заметано.

Мёрфи кивнула и секунду-другую сосредоточенно смотрела себе под ноги, явно собираясь с мыслями.

— На этот вопрос нету простого ответа, — произнесла она наконец.

— Простые ответы вообще редкость, — философски заметил Чайлдз.

Мёрфи провела рукой по своему ежику и подняла взгляд на Чайлдза.

— Пока она работала с Дрезденом, — произнесла она, — я бы, не колеблясь, ответила утвердительно.

Чайлдз кивнул.

— А теперь?

— А теперь... Дрезден исчез. И она вернулась из Ицы сильно изменившейся, — ответила Мёрфи. — Возможно, это все посттравматический стресс. А может, и что-то другое. Но она изменилась.

Чайлдз склонил голову чуть набок.

— Так вы ей не доверяете?

— Я не отключаю своих оберегов в её присутствии, — сказала Мёрфи. — Вот мой ответ.

Тип с выбеленной перекисью шевелюрой обдумал ее слова и снова кивнул:

— Я передам это своему работодателю. Остров будет очищен от его интересов к понедельнику.

— Вы даете мне слово?

— Уже дал. — Чайлдз поднялся с грацией ленивого хищника. Для смертного — если он, конечно, смертный — его должна была отличать убийственная скорость. И легкость профессионального балетного танцовщика. Хотя я сомневался, что в кармане его пиджака лежат балетные туфли.

— Все, пошел. Будьте добры, известите меня в случае, если узнаете что-либо еще по теме нашего разговора.

Мёрфи кивнула, так и не убирая руки от пистолета, и проводила Чайлдза взглядом до двери. Чайлдз отворил ее и шагнул на крыльцо.

— Не забывайте, — негромко произнесла Мёрфи, — что мое доверие или недоверие не отменяет того факта, что она одна из моих. Если мне хоть на мгновение покажется, что в результате нашего разговора Молли Карпентер причинен какой-либо вред, наша договоренность будет расторгнута, и мы переходим непосредственно к отстрелу. Начиная с вас.

Чайлдз легко повернулся на каблуках, с улыбкой сложил пальцы пистолетиком, нацелил их на Мёрфи, сделал губами «пух-х» и, довершив разворот на все триста шестьдесят градусов, вышел.

Мёрфи подошла к окну, у которого я стоял, и смотрела, как Чайлдз идет по снегу к большому седану и садится в него. Напряжение ее не спадало до тех пор, пока машина не вырулила на дорогу и не скрылась из виду.

Потом она низко опустила голову, опершись на подоконник, и провела рукой по лицу.

Я поднял руку, повторяя ее движение; я старательно избегал касаться негромко гудящих оберегов. Размах рук у Мёрфи раза в два меньше моего. Плечи ее вздрогнули.

Она тряхнула головой, выпрямилась, несколько раз поморгала, и лицо ее приняло обычное для копа нейтральное выражение. Мёрфи отвернулась от меня, подошла к дивану и уселась там, подобрав под себя ноги. Очень она казалась крошечной — совсем ребенок, — только морщинки на лице выдавали ее возраст.

Мой взгляд уловил беззвучное движение — и небольшой серый горный лев с надорванным ухом и обрубком хвоста, запрыгнув на диван, устроился рядом с Мёрфи. Она прижала кота к себе и так и сидела, поглаживая серый мех.

При виде Мистера на глаза мне навернулись слезы. Мой кот. Когда чета вампиров, Ээбы, сожгли мою старую квартиру, я знал, что Мистеру удалось спастись от огня, но не имел ни малейшего представления о том, что случилось с ним дальше, — меня застрелили прежде, чем я успел вернуться на пожарище. Мистер был моим жильцом, а возможно, и настоящим хозяином квартиры с тех пор, как я приехал в Чикаго. Веса в нем добрых тридцать фунтов, и он полон кошачьей надменности. При всем при том он всегда демонстрировал свое присутствие, когда я пребывал в раздрае, давая мне шанс понизить кровяное давление, гладя его или уделяяему внимание каким-нибудь другим образом. Уверен, сам он считал это едва ли не божественной милостью.

Кошки — они такие.

Не знаю, сколько я простоял так у окна. Очнулся я, когда рядом со мной возник сэр Стюарт.

— Дрезден, — шепотом произнес он. — С юго-востока приближаются несколько созданий.

— То, что вас прежде не называли Три-пи-о, мало что меняет, сэр Стюарт.

Он поморгал, уставившись на меня, потом тряхнул головой и взял себя в руки.

— Их там с полдюжины, и столько же машин.

— О’кей. Скажите Морти, пусть не выходит из машины, пока я их не идентифицирую, — сказал я. — Но мне кажется, ему ничего не угрожает.

— Ничего? — удивился призрак. — Вы что, их знаете?

— Пока не уверен, — мотнул головой я. — Сейчас увидим.

(обратно)

Глава девятая

Десять минут спустя я стоял и, мурлыча себе под нос незатейливый мотивчик, наблюдал за собравшимися в гостиной у Мёрфи людьми. Сэр Стюарт стоял рядом и не без любопытства прислушивался.

— Прошу прощения, чародей, — заметил он, — но что это за мелодию вы пытаетесь исполнить?

Я изобразил губами звук фанфар заглавной темы и постарался как можно точнее попасть в тональность закадрового голоса:

— В Большом Зале Лиги Правосудия собрались четверо величайших героев Вселенной, порождения легенд глубокого космоса!

Сэр Стюарт нахмурился:

— Порождения ле...

— Легенд глубокого космоса, — повторил я тем же дикторским тоном.

Сэр Стюарт сощурил глаза и отвернулся от меня, напряженно расправив плечи.

— Бессмыслица какая-то. Абсолютная. Бессмыслица.

— В семидесятые это показывали по субботам, по утрам, — пояснил я и кивнул в направлении комнаты за окном. — И здесь у нас происходит что-то в этом роде. Хотя для Зала Лиги Правосудия комнатка немного маловата. Должно быть, в те времена недвижимость была дешевле.

— Гости собрались, — заметил сэр Стюарт. — Вы их знаете?

— Большую часть, — кивнул я и тут же задумался. — Ну, по крайней мере знал полгода назад.

Многое изменилось — начиная с короткой стрижки Мёрфи. Я начал представлять сэру Стюарту тех, кто был мне знаком.

За спиной у Мёрфи стоял, прислонившись к стене и сложив мускулистые руки на груди, Уилл Борден. Роста он был ниже среднего, зато сложения — далеко не среднего, а на порядок выше. Одна мускулатура, ни капли жира. Я привык видеть его в обычной обстановке, в деловом костюме — ну, конечно, когда он не превращался в огромного черного волка. Сегодня он красовался в тренировочных штанах и свободной футболке — такая одежда удобнее, если надо быстро перекинуться. Уилл отличался спокойным характером. На такого можно положиться. Еще он возглавлял небольшую шайку местных юнцов — все они, само собой, уже выросли, — которые научились перекидываться волками. Они называли себя «Альфами» с таких незапамятных времен, что я даже привык к этому дурацкому названию.

Я как-то не привык к Уиллу, играющему роль тяжеловеса, но именно ее он явно исполнял теперь. Лицо его казалось почти угрюмым, а в глазах горела плохо сдерживаемая агрессия. Он производил впечатление человека, готового не просто подраться, но с радостью ввязаться в драку при первой же возможности.

Недалеко от Уилла свернулась калачиком на диване другая девица из «Альфы» с прямыми волосами серого, я бы сказал, мышиного цвета. Вид такой, что дунь — улетит. Глаза застенчиво глядели из-под очков и падавшей на них челки; казалось, она смотрит разом на всех и ни на кого в особенности.

Я не видел ее несколько лет, но она точно входила в состав «Альфы» с самого начала, а с тех пор окончила университет и выпорхнула в большой мир. Звали ее... Марджи? Мерси? Марси. Да, точно. Ее звали Марси.

Рядом с Марси сидела полная, жизнерадостного вида блондинка с кудряшками, заколотыми двумя китайскими палочками для еды; по возрасту она всего на пару лет не дотягивала до того, чтобы исполнять роль доброй бабушки в утренних телепередачах. Одета она была в платье с растительным орнаментом, и на коленях ее сидел пес размером с небольшую сардельку — йоркширский терьер. Как и положено терьеру, песику не сиделось на месте, и взгляд его настороженно шарил по собравшимся в комнате, то и дело возвращаясь к Марси. Время от времени в крошечной груди его клокотал негромкий рык, и он явно ощущал себя единственным защитником своей хозяйки.

— Эбби, — шепнул я сэру Стюарту. — Ее зовут Эбби. А собаку — Тото. Она спаслась, когда вампир Белой Коллегии устроил охоту на их кружок магов-любителей.

Песик вдруг спрыгнул с колен хозяйки и бросился на Уилла, однако Эбби с замечательной для ее комплекции ловкостью перехватила его на лету. Впрочем, насчет ловкости я ошибся: просто ее движение началось за полсекунды до того, как йорк тронулся с места. Эбби была ясновидящей. Далеко в будущее заглянуть она не могла, только на несколько секунд, но и это дано далеко не каждому, так что, полагаю, тарелки у нее на кухне бьются реже обычного.

Уилл смотрел на Тото с улыбкой. Эбби шикнула на Йорка, хмуро покосилась на Уилла и, держа песика одной рукой, другой взяла со стола чашку чая.

Рядом с Эбби сидел худощавый юнец в джинсах, тяжелых башмаках и плотной фланелевой рубахе. Темные волосы его пребывали в беспорядке, серые глаза внимательно следили за происходящим; ямочкой на подбородке, казалось, можно открывать пивные бутылки. Я узнал его только со второго взгляда, и немудрено: в последний раз, когда я его видел, он был на пару дюймов ниже и едва ли не на сорок фунтов легче. Дэниел Карпентер, старший из младших братьев моей ученицы. Казалось, он сидит не на диване, а на раскаленной сковороде, так он ерзал на месте, явно готовый в любой момент вскочить и отмочить что-нибудь необдуманное. Большая часть внимания Уилла, решил я, уделялась именно Дэниелу.

— Успокойся, — посоветовала ему Мёрфи. — Возьми пирожное.

Дэниел порывисто мотнул головой.

— Спасибо, не надо, мисс Мёрфи. Просто как-то бессмысленно это все. Я бы лучше сходил поискал Молли. Вот если я сейчас выйду, через час уже буду обратно.

— Если Молли нет, будем исходить из того, что у нее на это имеются причины, — возразила Мёрфи профессионально спокойным тоном. — Нет смысла бегать по городу в такую погоду.

— Тем более, — добавил Уилл, — мы бы нашли ее быстрее.

Дэниел на мгновение насупился, но почти сразу же отвернулся. У меня сложилось впечатление, что ему уже доводилось пытаться опередить Уилла и результат оказался не в его пользу. Так или иначе, юнец промолчал.

В кресле рядом с диваном сидел пожилой мужчина — он воспользовался моментом, чтобы налить чаю в фарфоровую чашку и поставить ее перед юным Карпентером. Насыпал туда пару ложек сахара и улыбнулся Дэниелу. В его голубых глазах не было ни угрозы, ни настойчивости — только спокойная уверенность в том, что юноша возьмет чай и угомонится.

Дэниел угрюмо посмотрел на него, потом взгляд его опустился на целлулоидный подворотничок и висевшее под ним распятие. Он вздохнул, кивнул и принялся размешивать сахар. Сделав глоток-другой, парень, похоже, забыл о том, что продолжает держать чашку в руках, но ерзать перестал.

— А вам, мисс Мёрфи? — спросил отец Фортхилл, не опуская чайника. — Ночь сегодня холодная. Уверен, чашка чая вам не помешает.

— Почему бы и нет? — кивнула она.

Фортхилл налил и ей, поставил чайник и зябко охватил руками свитер, словно надеясь извлечь из него больше тепла. Потом подошел к окну, за которым стояли мы с сэром Стюартом, и поежился.

— Вы уверены, что окно плотно закрыто? Готов поспорить, откуда-то сквозит.

Я даже зажмурился.

Сэр Стюарт пожал плечами:

— Он из хороших.

— Хороших? В каком смысле?

— Священников. Жрецов. Шаманов. Как их ни назови. — Выражение его лица оставалось подчеркнуто бесстрастным. — Когда всю жизнь заботишься о душах ближних, поневоле начинаешь их ощущать. — Сэр Стюарт кивнул в сторону отца Фортхилла. — Призраки вроде нас не совсем чтобы души, но разница не так уж и велика. Он ощущает наше присутствие, хотя сам не осознает этого до конца.

Тото вырвался из рук Эбби, простучал коготками по дощатому полу, подбежал к окну и несколько раз свирепо тявкнул, глядя на меня в упор.

— И собаки, — добавил сэр Стюарт. — Примерно одна из десяти обладает способностью чуять нас. Возможно, поэтому они вечно и лают.

— А кошки? — поинтересовался я. Мистер ушел из гостиной, стоило в нее набиться народу, и больше я его не видел.

— И кошки, само собой. Насколько мне известно, все до единой. Только то, что мы мертвы, но все еще здесь, не производит на них особого впечатления. Они редко реагируют на нас.

Отец Фортхилл осторожно поднял Тото с пола. Песик энергично завилял хвостом и успел облизать ему руки, прежде чем тот вернул его на руки Эбби.

Фортхилл улыбнулся Эбби, налил себе еще чая и сел на место.

— Кого они ждут? — спросил сэр Стюарт. — Эту Молли, о которой они говорили?

— Возможно, — сказал я. В гостиной оставался один незанятый стул. Он стоял у двери, отдельно от всей остальной мебели — так, чтобы все остальные сидящие хорошо его видели. Или не мешали друг другу в случае, если дело дойдет до стрельбы. Впрочем, возможно, это были только мои домыслы. — Но я не уверен.

Послышался звук, похожий на негромкое чириканье, и Мёрфи достала рацию размером не больше колоды карт.

— Мёрфи. Что там?

— Игрушечная тачка подъезжает, — произнес негромкий голос. — Пушистые патрулируют внешний периметр.

Уилл настороженно потянул носом, прислушиваясь.

Мёрфи улыбнулась и тряхнула головой:

— Спасибо, Глаза. Заходите, как только с ней разберемся. Горячий чай гарантирован.

— Погода совсем никуда, ага. Причем только в Чикаго. Ладно, конец связи.

— Это никуда не годится, — подал голос Дэниел, когда Мёрфи убрала рацию. — Связь просто чудовищная. В тактической ситуации может выйти так, что перепутаются сообщения.

Мёрфи выразительно выгнула бровь.

— Пытаюсь представить себе ситуацию, — сухо произнесла она, — при которой кто-то, кого по ошибке призывают остерегаться врага, умрет страшной смертью.

— Ну, например, когда кто-то из команды жонглирует пробирками со смертоносным вирусом, — с готовностью подсказал Уилл. — Или с нитроглицерином.

Мёрфи кивнула:

— Зарубите себе на носу: не пользоваться рацией при жонглировании нитроглицерином.

— Заметано, — ухмыльнулся Уилл.

Дэниел насупился.

— Очень у вас большие зубы, мистер Борден.

Уилл не пошевелился.

— Дело не в моих зубах, дружок. Дело в твоей коже. Очень она у тебя тонкая.

Дэниел недобро прищурился, но отец Фортхилл положил руку ему на плечо. Вряд ли пожилой священник мог бы совладать с Дэниелом физически; скорее я сравнил бы его прикосновение с цепью, соединяющей корабль и тяжелый якорь. Он словно облокотился о юношу, намереваясь встать, однако на деле всего лишь уселся поудобнее и скрестил руки на груди.

— Бледная морда через пять... четыре... три... — послышалось из рации Мёрфи.

Спины напряглись. Лица застыли как маски. Несколько рук разом скрылись из виду. Чья-то чашка несколько раз звякнула о блюдце, прежде чем угнездиться на положенном месте.

Со своего места под окном я видел открывающуюся дверь. Ровно через две секунды после того, как умолкла рация, в гостиную вошел вампир Белой Коллегии. То есть не вошел, а вошла.

Роста в ней было примерно пять футов и два дюйма, на лице сияла очаровательная улыбка, а темные вьющиеся волосы падали до самой талии. Одежду ее составляли длинная, широкая белоснежная юбка, белая же блузка и ярко-алые балетки. Первая мысль, пришедшая мне в голову, звучала примерно так: «Ух ты, какая восхитительная крошка!» — тогда как сразу за этим на ум пришло почему-то, что она, должно быть, состроила бы на редкость брезгливую физиономию, если бы все вокруг заливала кровь. Я прямо-таки видел, как она подбирает юбку, чтобы крови касались только алые балетки.

— Добрый вечер всем! — жизнерадостно поздоровалась от двери вампир. Говорила она с сильным британским акцентом. — Извините, чуть задержалась... нелегко леди в такую погоду. Чай? Замечательно. — Она подпорхнула к столу и наполнила пустую чашку. Взгляд ее при этом задержался на Дэниеле, и она наклонилась, как бы невзначай демонстрируя ему свое декольте. Дэниел покраснел и отвернулся — спустя секунду.

Не могу корить в этом парня. Сам был таким. Лет до двадцати пяти вся Вселенная вращается вокруг сисек. Не случайно водительские страховые полисы дешевеют именно для лиц старше этого возраста.

Вампирша ухмыльнулась — надо сказать, для ее ангельского личика это выглядело неожиданно хищно, — и уселась на свободный стул у двери. Держалась она — ни дать ни взять Ширли Темпл на съемочной площадке, уверенная в том, что все взгляды обращены на нее.

— Дерзко, — заметил я вполголоса.

— Почему вы так считаете? — поинтересовался сэр Стюарт.

— Она вошла без приглашения, — сказал я.

— Мне казалось, вампиры этого не могут.

— Красные — нет, не могут... то есть не могли, чтобы их при этом хотя бы наполовину не парализовало. Вампиры Черной Коллегии — тоже. Белые могут, но это ограничивает их возможности. В первую очередь — способность утолять свой Голод.

Сэр Стюарт покачал головой:

— Ах да. Она же суккуб.

— Ну... не совсем, но разница невелика.

Тень кивнула:

— Мне лучше держать Мортимера подальше от этой твари.

— Не самая плохая мысль, — согласился я. — Он обладает доступом к уйме ценной информации. Они любят прибрать таких, как Морти, к ногтю.

— Привет, Фелиция, — произнесла Мёрфи холодным, профессиональным тоном. — Ладно. Мистера Чайлдза сегодня с нами не будет. Он уполномочил меня действовать и от его имени.

Фелиция сжала чашку пальцами обеих миниатюрных рук и прильнула губами к ободку. Все остальные пили осторожно, дуя на чай. Вампирша сделала большой глоток, словно чай уже остыл, и на лице ее отразилось искреннее наслаждение.

— Как мило с вашей стороны. Мы еще увидим этого элегантного джентльмена?

— Зависит от Марконе, — отозвалась Мёрфи. — Эбби?

Тото, не отрываясь, смотрел на Фелицию. Если бы он мог угрожающе рычать, он наверняка так бы и поступил. Вместо этого с его стороны доносились негромкие писклявые звуки.

Эбби покрепче ухватила Тото и сверилась с лежавшим у нее на коленях блокнотом.

— ПараНет действует с эффективностью примерно семьдесят пять процентов. На этой неделе нам удалось восстановить связь с Миннесотой, Массачусетсом и Алабамой. — Она кашлянула и несколько раз моргнула. — Мы утратили связь с Орегоном.

— А Сиэтл? Такома? — спросила Мёрфи.

— Да, — тихо произнесла Эбби. — Последние трое суток мы ничего не слышали ни от кого из участников из всех этих городов.

Отец Фортхилл перекрестился и пробормотал что-то себе под нос.

— Аминь, отче, — прошептала Фелиция.

— Кто-то получил доступ к спискам, — хрипло предположил Дэниел.

Уилл хмыкнул и кивнул.

— Нам известны имена? — спросил он.

— Гм... — пробормотала Эбби, с извиняющейся улыбкой покосившись на Уилла. — Мы пока что ни с кем не связались. Так что нет. Надо послать кого-нибудь выяснить на месте.

Мёрфи энергично мотнула головой:

— Нет. Если захвачено столько людей, это может означать только одно: там орудует кто-то из самых сильных. Если в Орегоне действуют в полную силу фоморы, мы пошлем нашего разведчика прямо в змеиное логово.

— Если поспешим, — возразила Эбби, — нам, возможно, удастся кого-нибудь спасти.

Мёрфи призадумалась на мгновение.

— Верно. Только отсюда нам ничего не поделать. — Она посмотрела на Фортхилла.

— Я постараюсь выяснить что смогу по своим каналам, — пообещал он. — Но... Боюсь, возможности помочь делом у нас не очень много.

Мёрфи кивнула:

— Это мы предоставим Стражам.

Дэниел фыркнул почти в унисон со мной.

— Ну да, Белый Совет, — буркнул он. — Они, конечно, помогут. Они так тревожатся о простых людишках и их ближайшем будущем... Они вмешаются не позднее чем через годик-другой.

Уилл бросил на Дэниела выразительный взгляд, и желваки на его челюсти пару раз подвигались туда-сюда.

Мёрфи подняла руку, останавливая обоих.

— Я позвоню Рамиресу и попрошу произвести разведку. И попрошу помощи у Элейн Меллори.

Элейн Меллори. При звуках этого имени что-то во мне надломилось, и в голову хлынул поток воспоминаний. Элейн оказалась у меня первой. Первой подругой. Первой страстью. Первой любовницей. Первой жертвой... во всяком случае, я много лет так полагал. Каким-то образом ей удалось спастись из огня, поглотившего моего старого наставника Джастина Дюморна.

Весь миллион воспоминаний навалился на меня разом. Я словно смотрел на стену в супермаркете, уставленную телевизорами, каждый из которых принимал свою программу, стараясь перекричать соседей. Солнце на коже. Изящный изгиб талии, стройная, мускулистая спина... Элейн, ныряющая в залитый лунным светом бассейн. Ослепительное ощущение первого поцелуя на губах, медленного, нерешительного...

Элейн. Обращенная Джастином в рабыню. Ей не хватило сил противостоять наставнику, когда тот завладел ее рассудком. А мне не удалось ее защитить.

Не знаю, чего в этих воспоминаниях было больше — радости или боли. Так или иначе, они отличались пьянящей яркостью и оглушали не хуже наркотика.

Блин-тарарам, как мне не нравилось мое новое состояние...

У меня ушло несколько секунд на то, чтобы отогнать воспоминания — как раз вовремя, чтобы услышать, как вампир говорит.

Фелиция кашлянула и подняла руку, требуя внимания.

— Если на то пошло, — начала она, — насколько мне известно, у нас имеются активы в тех штатах. Не исключено, что нам удастся узнать что-либо через них.

— Не исключено также, что в исчезновениях повинны именно они, — мягко предположила Марси.

— Вздор, детка! — пренебрежительно дернула головой Фелиция. — Нам нет нужды ловить добычу поодиночке и собирать их в загоны, где охота на них проще. — Она одарила Марси очаровательной улыбкой. — Такие загоны у нас и без того есть. Называются «города».

— Мы будем рады любой информации, которой готова поделиться с нами Белая Коллегия, — все тем же спокойным, профессионально нейтральным тоном произнесла Мёрфи. — Что насчет Чикаго, Эбби?

— За прошедшую неделю мы потеряли двоих, — сообщила Эбби. — Натана Симпсона и Санбим Монро.

— Симпсона убил вурдалак, — добавил Уилл. — С ним мы уже разобрались.

Мёрфи одобрительно посмотрела на Уилла.

— Я виделась с Санбим?

Эбби утвердительно кивнула:

— Студентка. Из Сан-Хосе.

Мёрфи поморщилась:

— Точно. Такая высокая? У нее родители еще познакомились в бытность свою хиппи?

— Она самая. Ее проводили до поезда, а на станции должны были встретить. Только она туда так и не приехала.

Мёрфи негромко зарычала, более чем компенсировав этим неумение Тото.

— Что-нибудь удалось выяснить?

Уилл покосился на Марси. Девушка покачала головой:

— Снег сохраняет слишком много запахов. Я не смогла найти ничего определенного. — Она уставилась взглядом себе в колени. — Мне очень жаль.

Последние слова Мёрфи проигнорировала.

— Ей нельзя было ехать одной. Надо особо подчеркивать всем важность взаимной поддержки.

— Но как? — спросила Эбби. — Я хочу сказать, об этом и без того написано в каждой инструкции.

Мёрфи кивнула:

— Уилл?

Уилл побарабанил пальцами по бицепсу и кивнул в ответ:

— Я прослежу.

— Спасибо.

Эбби несколько раз поморгала и осторожно открыла рот:

— Кэррин... вы ведь не хотите сказать, что...

— Люди гибнут, — просто ответила Мёрфи. — Порой нет лучшего лекарства от глупости, чем страх.

— Или же мы могли бы попытаться их защитить, — подал голос Дэниел.

Фортхилл снова поднял руку, но на этот раз юноша не обратил на него ни малейшего внимания и встал со своего места. Голос у Дэниела оказался сочным, сильным баритоном:

— По всему миру темные силы поднимаются на борьбу со смертными, имеющими хоть какое-то отношение к сверхъестественному. Убивают их или уносят в темноту. Вновь показываются твари, которых человечество не видывало уже пару тысяч лет. Они охотятся на смертных. Охотятся друг на друга. Тени просто кипят смертью и ужасом, а никто и палец о палец не ударит по этому поводу!

Стражи, не отдохнув еще от войны с вампирами, оказались вовлеченными в новую, даже не зная врага в лицо. У Белого Совета не хватает Стражей даже для того, чтобы расхлебывать уже случившееся. Если их позовут на помощь откуда-либо, кроме самых крупных городов, на них можно даже не рассчитывать. А мы чем занимаемся? — В голосе у Дэниела зазвучала горечь. — Советуем людям ходить стадами? Стараемся их запугать, словно в мире и без того мало страха?

Мёрфи посмотрела на него в упор.

— Довольно! — резко произнесла она.

Дэниел словно не слышал ее.

— Вы же знаете, — произнес он, расправив плечи. — Вы знаете, мисс Мёрфи, что надо делать. У вас хранится едва ли не самое грозное оружие против сил тьмы, какое знает мир. Принесите Мечи.

В комнате воцарилась мертвая тишина, воспользовавшись которой сэр Стюарт склонился к моему уху:

— Что еще за мечи?

— Мечи Креста, — ответил я — по привычке шепотом, хотя услышать меня в комнате не мог никто. — Ну, те, в рукоять которых заделаны гвозди из того самого распятия.

— Ну да, да, «Экскалибур», «Дюрандаль» и «Кусанаги», — чуть раздраженно буркнул сэр Стюарт. — Еще бы мне не знать, что такое Мечи Креста. И что, они хранятся у этой блондиночки?

Мгновение я молча смотрел на его тень. До меня доходили слухи, что «Амораккиус» и есть тот самый меч, который вручили когда-то королю Артуру, но про историю остальных двух я не узнал ничего, как ни старался. Тень озвучила мне их названия так, словно о них известно каждому школьнику.

— Что не так? — нахмурился сэр Стюарт.

— Я не... Знали бы вы, сколько я искал... — выдохнул я, спохватился и тоже нахмурился. — Я учился в самой обычной бесплатной школе.

Тем временем в комнате Мёрфи так и продолжала молчать. Минуты две она смотрела на Дэниела, потом выразительно покосилась в сторону Фелиции и снова устремила взгляд на Дэниела.

Юноша тоже покосился на Фелицию, зажмурился, щеки его заметно порозовели, а пыла явно на порядок убавилось. Он пробормотал что-то себе под нос и поспешно сел.

Вампирша невозмутимо сидела, глядя на Дэниела поверх чашки так, словно рот ее был полон меда (что, насколько я мог судить, никак не соответствовало истине).

— Нравятся мне юные мужчины, — промурлыкала она. — Ну очень нравятся.

— Мистер Карпентер, — произнесла Мёрфи. — Полагаю, вы поделились с врагами человечества достаточным количеством секретов для одного вечера?

Дэниел промолчал.

— Раз так, будьте добры, помогите Глазам и Пушистым дежурить на улице.

Не говоря ни слова, Дэниел поднялся и накинул на плечи тяжелую, подбитую мехом джинсовую куртку — старую, потрепанную. Я видел ее на его отце, а вот Дэниелу куртка была чуть великовата. Он вышел на кухню, а оттуда — во двор.

В комнате так и продолжали молчать.

— Оба Меча, — беззаботно произнесла Фелиция, опустив свой искрящийся взгляд. — Надо же! — Она отпила еще глоток из чашки. — Но конечно же, вам, лапочка, придется теперь меня убить. Если сумеете. — Миниатюрная вампирша беззаботно окинула взглядом всех сидевших в гостиной. — Я бы поставила четыре к одному против.

— Я не могу позволить, чтобы Белая Коллегия узнала о Мечах, — согласилась Мёрфи. Пальцы ее парили в угрожающей близости от рукояти пистолета.

Уилл наблюдал за происходящим скучающим взглядом. Однако каким-то образом ему удалось за несколько секунд переместить вес на ноги. Марси продолжала сидеть на диване, но подобрала ноги под платье, так что теперь ничто не мешало ей в мгновение ока скинуть его с себя и перекинуться.

Фелиция даже не шелохнулась. Вероятная угроза ее, казалось, нисколько не заботила. Я сделал зарубку на память — даже не пытаться играть с ней в покер.

— Ну-ну, лапочка. Если вы собирались потанцевать, кто-нибудь да завел бы уже музыку. Давайте-ка лучше поболтаем. — Она улыбнулась, глаза ее вдруг сделались заметно светлее. — Между нами, девочками. Мы могли бы пойти прогуляться.

Мёрфи фыркнула, вытащила пистолет из-за пояса и положила его на подлокотник. Руку она опустила на пистолет, не касаясь пальцем курка.

— Не считайте меня дурой, Фелиция. Вы останетесь там, где сидите. И я тоже. Все остальные — выйдите.

Эбби поднялась с места раньше, чем Мёрфи произнесла эти слова, и вышла, держа Тото под мышкой.

Уилл нахмурился.

— Вы уверены? — спросил он у Мёрфи.

Отец Фортхилл тоже поднялся, хмурясь.

— Мои старые кости так и так просят размяться, — заявил он. — Спокойной ночи, мисс Мёрфи. Уильям?

Уилл буквально зарычал; человеческое горло не способно воспроизвести такого звука. Все же он кивнул Мёрфи и направился к двери. Марси спрыгнула с дивана и последовала за ним. Последним из комнаты удалился Фортхилл. Я услышал, как они выходят через черный ход — должно быть, чтобы подождать на заднем дворике.

— Это мне нравится, — с улыбкой заметила Фелиция. — В этом домике такая очаровательно интимная атмосфера... Вам так не кажется? — Она склонила голову набок. — Что, Мечи входят в стоимость недвижимости?

— Полагаю, вы назовете свою цену? — отозвалась Мёрфи.

Фелиция повела бровью, и чувственная улыбка на ее губах сменилась довольной ухмылкой.

— За... — Мёрфи прокашлялась. — Забудьте. Этому не бывать.

Вампирша огорченно надула губки.

— Ох уж эта пуританская этика. Можно подумать, бизнес нельзя совмещать с удовольствиями.

— Это не бизнес, мисс Рейт. Это шантаж.

— Смотря с какой стороны поглядеть, — пожала плечами Фелиция. — Суть, Кэррин, в том, что вы вряд ли можете позволить себе быть брезгливой.

— Правда?

— Истинная правда. Вы умны, опытны и сильны духом... — Она ухмыльнулась. — Для смертного. Однако в конце концов вы всего лишь одинокая смертная. И вы больше не находитесь под защитой ни правопорядка, ни членов Белого Совета.

Мёрфи застыла как изваяние.

— И что?

Фелиция вздохнула.

— Мечи обладают ценностью, — произнесла она сухим, деловым тоном. — За них можно получить уйму влияния. Если Белая Коллегия узнает об этом и решит завладеть ими, они вас одолеют. Они спросят, где вы их прячете. И заставят выдать их.

Мёрфи презрительно дернула плечом, встала и подошла к Фелиции, небрежно держа пистолет двумя пальцами.

— И что тогда? Если я дам вам то, чего вы хотите, вы оставите меня в покое?

Фелиция кивнула, томно опустив веки:

— По крайней мере на несколько дней. За это время вы сможете принять необходимые меры для их защиты.

— Вы хотите мной кормиться? — предположила Мёрфи.

Фелиция провела ярко-розовым язычком по верхней губе, и глаза ее посветлели еще сильнее.

— Хочу. Очень.

Мёрфи нахмурилась и кивнула.

А потом с размаху врезала ей рукоятью пистолета по зубам.

— Йесссс! — не выдержал я и потряс в воздухе сжатым кулаком.

Вампирша коротко охнула, отшатнулась и, упав со стула на колени, сделала попытку отползти подальше от Мёрфи.

Мёрфи не дала ей такой возможности. Она ухватила Фелицию за волосы, рывком вздернула на ноги, а потом, вскрикнув от напряжения, сунула ее лицом в журнальный столик. Разбив по дороге чашку и блюдце, Фелиция врезалась в дубовую столешницу с такой силой, что по той пробежала трещина.

Мёрфи повторила эту процедуру еще дважды и лишь после этого повернулась и потащила Фелицию за волосы к двери. Там она швырнула ее на пол и сунула пистолет дулом ей в затылок.

— А теперь слушайте, что будет, — тихим, но не оставляющим сомнений голосом произнесла Мёрфи. — Вы выйдете отсюда живой. Вы будете держать свой чертов рот на замке. И мы никогда больше не станем возвращаться к сегодняшнему разговору. Если Белая Коллегия даже краем глаза начнет коситься в сторону Мечей, я до вас доберусь, Фелиция. Что бы ни случилось со мной в конце концов, но прежде чем доберутся до меня, я доберусь до вас.

Фелиция повернула к ней лицо. Она явно еще пребывала в шоке. Мёрфи сломала ей нос и выбила по меньшей мере два зуба. Одна скула уже заплыла и потемнела. Все лицо покрылось порезами от разбитой чашки и ожогами от кипятка.

Мёрфи нагнулась еще ниже и приставила ствол пистолета Фелиции ко лбу.

— Бах, — прошептала она очень тихо.

Вампирша вздрогнула.

— Поступайте, как считаете нужным, Фелиция, — прошептала Мёрфи. Потом медленно выпрямилась и вернулась на свое место. — А теперь, — произнесла она громким, спокойным голосом, — убирайтесь вон из моего дома.

Фелиция, шатаясь, поднялась на ноги, открыла дверь и заковыляла к белому лимузину, стоявшему на улице перед домом. Мёрфи подошла к окну и дождалась, пока та сядет в машину и уедет прочь.

— Ага, — выдохнул я. — Двоих блондиночка уже уделала.

— Боже правый, — с уважением в голосе пробормотал сэр Стюарт. — Теперь я вижу, почему за помощью вы обратились именно к ней.

— Чертовски верно, — согласился я. — А сейчас давайте-ка позовем Морти. Пока она в хорошем настроении.

(обратно)

Глава десятая

Я дождался Морти и сэра Стюарта на крыльце. Ночь, судя по всему, выдалась холодная. Морти стоял, съежившись под порывами ветра, сунув руки в карманы пальто. Взгляд его нервно метался из стороны в сторону. Он дрожал.

— Позвоните в колокольчик, — сказал я. — И вы, конечно, можете считать это моим личным мнением, но будь я на вашем месте, я бы держал руки на виду.

— Спасибо, — без особого энтузиазма отозвался Морти, дергая за шнурок. — Я еще не говорил вам, Дрезден, сколько света и радости вы приносите с собой в мой мир всякий раз, как в него вторгаетесь?

— Всего-то день работы, если вы порождение легенд Вселенной, — хмыкнул я.

— Не могу не обратить внимания, — вмешался сэр Стюарт. — Справа и слева от нас волки.

Я оглянулся. Он говорил правду. Один волк, тот, что массивнее, отличался темным мехом, второй — помельче — бурым. Они сидели в тени, застывшие как изваяния, так что заметить их мог только наметанный глаз. Оба напряженно следили за крыльцом.

— Уилл и Марси, — сказал я. — Хорошо смотрятся.

— Опасные хищники, — буркнул Морти сквозь зубы.

— Капитан, подтянитесь! Они не причинят вам вреда, и вы это прекрасно знаете.

Морти еще успел одарить меня недобрым взглядом, а потом Мёрфи открыла дверь.

— Мисс Мёрфи, — поклонился ей Морти.

— Линдквист, если не ошибаюсь? — спросила Мёрфи. — Медиум?

— Совершенно верно.

— Что вам надо?

— Сзади, — вполголоса произнес сэр Стюарт.

Я оглянулся. Улицу по направлению к дому пересекала невысокая мужская фигура в тяжелой зимней одежде. Рядом с ней шел третий волк, с мехом рыжеватого оттенка.

— Я здесь для того, чтобы говорить от имени одного вашего знакомого, — сказал Морти.

Глаза у Мёрфи превратились в две обжигающе-холодные ледышки.

— Кого?

— Гарри Дрездена, — ответил Морти.

Мёрфи стиснула правую руку в кулак. Слышно было, как хрустнули суставы.

Морти поперхнулся и отступил на полшага назад.

— Послушайте, мне самому меньше всего хотелось оказаться здесь, — взмолился он, поднимая руки вверх и демонстрируя ей пустые ладони. — Но вы ведь его знаете. Его тень не менее настырна, чем сам Дрезден был при жизни.

— Вы Богом проклятый лжец! — рявкнула Мёрфи. — Вы известный мошенник. И вы играете с огнем.

Морти долгое мгновение молча смотрел на нее, потом поморщился:

— Вы... Вы верите в то, что он еще жив?

— Он жив, — ответила Мёрфи, упрямо выпятив подбородок. — Тела так и не нашли.

Морти опустил глаза, обиженно поджал губы и провел рукой по лысине, размазав по ней несколько снежинок. Потом сделал глубокий вдох и попробовал еще раз:

— Мне очень жаль. Жаль, что все так сложно.

— Ничего сложного, — возразила Мёрфи. — Только противно. Потому что он еще жив.

Морти повернулся ко мне и развел руками:

— Она все еще не верит. Послушайте, я вряд ли смогу еще что-нибудь поделать. Я и так старался как мог. Ей нужно время.

— Нет, — мотнул я головой. — Нам необходимо заставить ее понять. Сегодня.

Морти помассировал переносицу.

— Что-то незаметно, Дрезден, чтобы вы повзрослели.

Мёрфи продолжала буравить Морти своим полицейским взглядом — интенсивности в нем ничуть не убавилось.

— Все это не становится ни правдоподобнее, ни увлекательнее, Линдквист. Мне кажется, вам лучше уйти.

Морти кивнул, еще раз подняв руки в знак капитуляции.

— Я понимаю. Все, ухожу. Прошу вас, поверьте, я просто хотел помочь.

— Стойте! — рявкнул я. — Наверняка ведь есть что-то такое, что вы могли бы ей сказать.

Морти покосился на меня, в третий раз беспомощно поднял руки и двинулся к машине.

Я стиснул зубы... От Мёрфи меня отделяло меньше фута. Как, черт подери, мне убедить ее в том, что это правда я?

— Заставив Морти говорить с ней о том, что известно только тебе одному, тупица! — обругал я себя. — Морти!

Он задержался на полпути и оглянулся на меня.

— Спросите у нее вот что, — попросил я и выпалил вопрос.

Морти вздохнул. Потом повернулся к Мёрфи.

— Прежде чем я уйду, — сказал он, — Дрезден хочет, чтобы я спросил у вас, нашли ли вы того в меру привлекательного и здорового физически мужчину?

Мёрфи не пошевелилась. Лицо ее побелело. С минуту она молчала.

— Что вы сказали? — прошептала она наконец.

Я подсказал Морти.

— Дрезден хочет, чтобы я сказал вам, что он не собирался предпринимать ничего такого... драматического. Просто так уж все сложилось.

Волки и человек в тяжелой куртке подступили ближе, прислушиваясь. Мёрфи несколько раз сжала и разжала кулак.

— Сколько вампиров, — спросила она, — пришлось убить мне и агенту Уайту, чтобы спастись из офиса ФБР в прошлом году?

На меня накатила волна безумного восторга. Вот она, настоящая Мёрфи, — всегда мыслит логически.

Я продиктовал Морти ответ.

— Он говорит, он не знает, кто такой агент Уайт, но вы с Тилли убрали одного на лестнице. — Морти склонил голову набок, слушая меня, потом продолжил: — И еще ему интересно, считаете ли вы, что принять Меч Надежды будет означать... карьерное понижение?

Теперь с лица Мёрфи исчезли последние кровинки. Я буквально видел, как разом ввалились ее глаза, а лицо устало осунулось. Она прислонилась к дверному косяку, прижав руку к животу, словно ее ранили.

— Мисс Мёрфи, — мягко произнес Морти. — Мне ужасно жаль являться к вам с такой новостью. Но тень Дрездена утверждает, что ему необходимо поговорить с вами. Что от этого зависит жизнь людей.

— Угу, — перехваченным голосом отозвалась Мёрфи. — Это новость. — Она подняла взгляд на Морти. — Поклянитесь кровью.

Такая проверка — обычное дело для тех, кому случается иметь дело со сверхъестественным, но кто при этом сам лишен сверхъестественных способностей. На свете полно разных тварей, которые, будучи нелюдями, пытаются казаться людьми — однако таких, у кого кровь при этом выглядит взаправдашней, очень и очень мало. Не самая идеальная проверка, но лучше, чем ничего.

Морти спокойно кивнул и извлек из кармана пальто английскую булавку. Просьба Мёрфи его, похоже, ничуть не удивила. Похоже, в царившей обстановке такая проверка получила широкое распространение. Я даже подумал, не Мёрфи ли стала ее инициатором.

Морти наколол подушечку большого пальца левой руки, надавил, и на ней вспухла капелька алой крови. Он продемонстрировал ее Мёрфи.

Та кивнула:

— Здесь холодно. Пройдете в дом, мистер Линдквист?

— Спасибо, — выдохнул Морти.

— Время сбора, — объявила Мёрфи собравшимся у крыльца. — Хочу, чтобы вы проверили этого шутника. Уилл, будь добр, пошли кого-нибудь пригласить Неряху Энн.

— Я не хотел вас утруждать... — начал было Морти.

Мёрфи одарила его леденящей улыбкой.

— Тащите свою задницу в дом, садитесь и ждите. Я скажу вам, когда можно будет идти. И если вы вдруг все-таки разыгрываете нас, так и знайте, у меня игры совсем другие.

Морти поперхнулся, но в дом послушно вошел.

Следующие полчаса Мёрфи, Уилл и отец Фортхилл поджаривали Морти, а через него и меня, под наблюдением Эбби и Дэниела. Каждый задал уйму вопросов, по большей части из области моего с ними личного общения. Морти пришлось передавать им мои ответы.

— Нет, отец, мне ни разу не приходилось слышать, чтобы священники пользовались словами «засадить по самые помидоры».

— Слушай, Уилл, я же предлагал заплатить за эту штуку, сигнализацию.

— Дендрозлыдень? Ты, Мёрф, убила его бензопилой.

И так далее, и тому подобное — до тех пор, пока у меня мозги... точнее, эктоплазма не начала плавиться.

— Нет, это просто смешно! — вскипел я. — Меня пытаются завалить, как сопливого первоклассника. Почему?

Морти удивленно уставился на меня. Сэр Стюарт коротко хохотнул со своего места в углу.

Мёрфи, нахмурившись, покосилась на Морти.

— В чем дело?

— У Дрездена кончается терпение, — объяснил Морти, всем своим видом показывая, что сам он такого моего поведения не одобряет. — Видите ли, он... подозревает, что вы его заваливаете, и хочет знать почему. Мне очень жаль. Духи редко бывают такими...

— Упрямо настырными? — предположила Мёрфи.

— Настойчивыми, — договорил Морти с нейтральным выражением лица.

Мёрфи плюхнулась в свое кресло и переглянулась с отцом Фортхиллом.

— Что ж, — сказала она. — Это... Это чертовски похоже на Дрездена, не так ли?

— Я совершенно уверен в том, что некоторые из упомянутых здесь подробностей известны только Дрездену, — серьезно произнес Фортхилл. — Однако имеются и другие существа, которые могут знать такие вещи вне зависимости от того, присутствовали они сами при этом или нет. Очень и очень опасные существа.

Мёрфи посмотрела на Морти и кивнула.

— То есть, — сказала она, — или он говорит истинную правду, а значит, тень Дрездена действительно здесь с ним, или кто-то ловко обвел нас вокруг пальца, и я запустила в дом кого-то очень нехорошего.

— Что до меня, — с усталой улыбкой заметил Фортхилл, — я не ощущаю здесь присутствия темных сил. Только небольшой сквозняк.

— Это тень Дрездена, — сказал Морти, — отче, — почтительно добавил он. Надо же, Морти — и католик. Кто бы мог подумать...

— Где Дрезден сейчас? — спросила Мёрфи без избыточного энтузиазма.

Морти посмотрел на меня и вздохнул:

— Он... Вроде как стоит рядом с вами, чуть слева, мисс Мёрфи. Он стоит, скрестив руки на груди и притопывая, и каждые несколько секунд смотрит на левое запястье, хотя часов на нем нет.

— Обязательно нужно было выставлять меня мальчишкой? — возмутился я.

Мёрфи фыркнула:

— Очень в его духе.

— Эй! — запротестовал я.

Послышался знакомый топот, и в комнату ворвался Мистер. Он пронесся по паркету и с разбега врезался мне в ноги.

Для кота Мистер весьма увесист — добрых три десятка фунтов. От удара я пошатнулся, потом наклонился и провел рукой по пышному кошачьему меху. На ощупь он оказался таким же, как всегда, и отозвался на это громким счастливым мурлыканьем.

До меня не сразу дошло, что я реально ощущаю Мистера. Ощущаю его мягкий мех, тепло его тела.

Более того, разогнавшийся во весь опор котяра врезался плечом в пустое пространство и остановился при этом как вкопанный!

Все как один, разинув рты, уставились на Мистера.

Ну да, одно дело знать о существовании сверхъестественного и общаться с ним в сообразной этому зловещей обстановке. Однако гораздо сильнее потрясают проявления сверхъестественного в обыденном, бытовом: дверь, открывающаяся сама собой, тень на полу от отсутствующего предмета — ну или кот, мурлычущий и трущийся о любимого хозяина, которого в комнате нет.

— Ох, — только и сказала Мёрфи, широко раскрыв глаза.

Уилл негромко присвистнул.

Отец Фортхилл перекрестился, и на губах его заиграла легкая улыбка.

Морти посмотрел на кота и вздохнул.

— Ну конечно. Знаменитый на всю страну эктомант-профессионал исполняет роль медиума и говорит вам, что происходит, и никто ему не верит. Но стоит появиться мохнатому, бесхвостому мурлыке — и это убеждает всех, раз и навсегда.

— Ха! — произнес сэр Стюарт, явно забавляясь. — Говорил же я вам. Кошки!

Мёрфи повернулась ко мне. Взгляд ее целился чуть вбок, куда-то в сторону моей скулы. Я подвинулся так, чтобы оказаться точно на линии взгляда ее голубых глаз.

— Гарри?

— Я здесь, — отозвался я.

— Господи, я чувствую себя дура дурой, — пробормотала Мёрфи, оглянувшись на Морти. — Он ведь меня слышит, да?

— И видит, — подтвердил Морти.

Она кивнула и снова посмотрела на меня — опять чуть вбок. Я снова подвинулся.

Да нет, я понимаю, для нее это ничего не меняло.

Но это многое значило для меня.

— Гарри, — повторила она. — Столько всего случилось с тех пор, как... как мы с тобой в последний раз говорили. Заклятие Чичен-Ицы убило не только тех Красных, которые там находились. Оно убило их всех. Всех вампиров Красной Коллегии в мире.

— Угу, — сказал я. — В этом и состояла задумка.

Мёрфи чуть перевела дух.

— Баттерс говорит, возможно, где-то и уцелело несколько — самых младших, наименее сильных, из наименее влиятельных кланов. А может, где-то можно было и укрыться от действия заклятия. Но он говорит, судя по тому немногому, что ему известно из магических теорий, должно было убрать всех.

Я пожал плечами и кивнул:

— Угу, думаю, так и есть. Многое, конечно, зависит от того, правильно ли проведен ритуал. — Главное, Красной Коллегии больше нет. Как и Черной. Жизнь может продолжаться. Все они обратились в прах.

— Когда пала Красная Коллегия, — продолжала Мёрфи, — их территория вдруг оказалась незанятой. Вакуум случился, понимаешь?

О Господи!

Красная Коллегия пыталась убить мою дочку и всех, кто остался еще от моей семьи, и я не буду страдать бессонницей из-за того, что с ними, с Красными, произошло (если, конечно, допустить, что я вообще смогу спать в моем нынешнем положении). Но я и в голову не брал того, что случится после того, как я уничтожу всю Красную Коллегию до основания.

Коллегия принадлежала к сильнейшим сверхъестественным расам мира. Под их контролем находился целый континент и даже больше: вся Южная Америка и часть Центральной. Деловая же их активность распространялась на весь мир. Они владели недвижимостью. Акциями. Корпорациями. Банковскими счетами. Можно сказать, они Держали у себя в кармане несколько правительств. Все, чего душе угодно.

Совокупная стоимость их владений не поддавалась исчислению.

И я вышвырнул все это на ветер, объявив тем самым начало новойигры. Типа, кто не успел, тот...

— Упс, — только и сказал я.

— Дела обстоят... паршиво, — продолжала Мёрфи. — В Чикаго еще ничего. Мы отразили самые худшие нападения — в основном от банды заносчивых ублюдков, именуемых фоморами. И ПараНет здорово нам помогает. Он спас буквально сотни — если не тысячи — жизней.

Краем глаза я увидел, как распрямила спину Эбби и какой уверенностью засветился ее взгляд. Да, такой Эбби я не видел еще ни разу.

— Хуже всего по большому счету пришлось Латинской Америке, — говорила Мёрфи. — Теперь всякий, кто обладает минимумом магических способностей и поддержки в сверхъестественном мире, увидел шанс основать собственную империю. Все старые конфликты и обиды вынуты из шкафов. По всему миру потусторонние твари убивают друг друга, а заодно и смертных. Стоит какой-нибудь большой рыбине перенести свою активность в Южную Америку, как на освободившееся место тут же налетают стаи мелкой рыбешки. В общем, куда ни глянь, повсюду мочилово.

Белый Совет, я слышала, тоже рвет свою дряхлую задницу, пытаясь не дать всему рассыпаться и по возможности защитить обычных людей. Только мы их здесь не видели, если не считать пары раз, когда Страж Рамирес приезжал в поисках Молли...

— Молли, — перебил я ее рассказ. — Как она? — Словно во сне я слышал, как Морти передает мои слова. Я обратил внимание на то, что он не без успеха старается передать все мои интонации. Похоже, в прошлом ему довольно часто доводилось заниматься чем-то подобным.

— До сих пор оправляется от ран, полученных в Чичен-Ице, — ответила Мёрфи. — Она говорит, психически она пострадала не меньше, чем физически. Ну и ногу ей все-таки сильно повредили. Не знаю, каким образом твое исчезновение сделало ее преступницей в глазах Белого Совета, но это, судя по всему, именно так. Рамирес говорил нам, что Стражам приказано привести приговор в исполнение... Впрочем, не видно, чтобы он слишком надрывался, исполняя этот приказ. Уж я-то знаю, как это бывает, когда коп отлынивает от конкретного задания.

— Как она? — повторил я. — Мёрф, это же я. Как ей живется?

Она опустила глаза и сглотнула.

— Она... Она не в себе, Гарри.

— В каком смысле?

Мёрфи снова подняла на меня взгляд и стиснула зубы.

— Она разговаривает сама с собой. Она видит то, чего здесь нет. Страдает головными болями. И галлюцинациями.

— Вполне в моем духе, — заметил я — почти в унисон с Уиллом, который тоже подумал о том же самом. — Вполне в духе Гарри.

— Это совсем другое дело, — возразила Уиллу Мёрфи, — и ты это прекрасно знаешь. Дрезден контролировал себя. Он использовал все эти странности, так что они делали его сильнее. Скажи, разве мы его боялись? Вот так, по-настоящему?

Уилл нахмурился и отвел взгляд.

— Он мог пугать. Но нет. Я никогда не боялся, что он сделает мне плохо. Будь то по случайности или как еще.

— А как бы ты отнесся к конфликту с Молли? — спросила Мёрфи.

— Я бы лучше ушел, — признался Уилл. — Девчонка определенно не в себе.

— Короче говоря, — Мёрфи снова повернулась ко мне, — присутствие в городе чародея — в любом городе, по всему свету — очень важный сдерживающий фактор. Потусторонние силы боятся Совета. Они знают, что Белый Совет может очень быстро добраться до них и что противостоять ему — дело почти безнадежное. Большая часть местных страшилок — по крайней мере те, у кого есть хоть немного мозгов, — избегают ступать на территорию, подведомственную Белому Совету. Вот только когда ты исчез, а у Белого Совета своих забот полны руки... — Мёрфи покачала головой. — Господи! Даже желтая пресса начинает замечать, что в городе творится что-то не то. Короче, Молли нигде не задерживается. Все время в движении. Однако она вбила себе в башку, что в Чикаго можно обойтись и без настоящего чародея из Белого Совета — довольно того, чтобы нехорошие парни думали, что он здесь есть. С этой целью всякий раз, как она расправляется с каким-нибудь незадачливым хищником, она оповещает об этом всех. Назвала себя Леди-Оборванкой и объявила Чикаго территорией, находящейся под ее защитой.

— Бред какой-то, — сказал я.

— Теперь ясно, что я имела в виду под «она не в себе»? — спросила у Морти Мёрфи; голос ее зазвучал резче прежнего. Она сделала вдох, успокаиваясь. — Самое безумное здесь то, что это срабатывает. По крайней мере отчасти. Довольно многие нехорошие твари решили пытать счастья где-нибудь в другом месте. Хуже всего приходится университетским городкам в провинции. Но... Но и здесь всякое происходит. — Она поежилась. — Жуткие вещи. По большей части с нехорошими парнями. Но иногда и с людьми. В основном с уличными хулиганами. Визитная карточка Леди-Оборванки — клочок ткани, который она отрывает от своей одежды и оставляет на теле врага. И в последнее время таких клочков все больше. Большая часть — на трупах.

Я поперхнулся.

— И вы считаете, это Молли?

— Мы не знаем, — ответила Мёрфи профессионально бесстрастным голосом. — Молли говорит, она не охотится ни за кем, кроме сверхъестественных врагов, и у меня нет оснований ей не верить. Но... — Мёрфи развела руками.

— Значит, когда ты говорила «Неряха Энн», ты имела в виду Молли?

— Вот такая она сейчас... оборванная, грязная, искалеченная кукла, — подтвердила Мёрфи. — Поверь мне, это довольно точное описание.

— Оборванная, искалеченная, страшная кукла, — негромко поправил ее Уилл.

— И вы... позволяете ей оставаться такой? — возмутился я.

Мёрфи стиснула зубы.

— Нет. Я говорила с ней раз десять. Мы даже пытались прогнать ее с улицы.

— Лучше бы мы этого не делали, — сказал Уилл.

— А что случилось? — спросил Морти.

Наверное, Уилл решил, что этот вопрос задавал я.

— Она расколошматила нас с легкостью молотка, загоняющего гвозди в мякоть бальсы, вот что случилось. Свет, звук, всякие образы. Господи, я явственно видел, как монстры тащат меня в Небывальщину — с такой четкостью, словно это происходило наяву. Все, что я мог, — это свернуться в комок и визжать.

От этого Уиллова описания желудок мой свело болезненной судорогой. Что само по себе странно, поскольку я не ел и, боюсь, в моем нынешнем состоянии и не буду есть. Наверное, просто мои призрачные внутренности запомнили это ощущение. Я отвернулся, пытаясь отделаться от горечи во рту.

— Воспоминания — оружие, — негромко напомнил сэр Стюарт. — Острое как клинок.

Мёрфи движением руки оборвала Уилла.

— Вне зависимости от того, зашла она слишком далеко или нет, она единственная из всех нас обладает первоклассной магической мощью. Это не значит, конечно, что орден делает для нас мало, — добавила она, обращаясь к Эбби.

— Да ничего, — невозмутимо ответила блондинка. — Мы ведь все разные, по росту и по силе, не так ли? — Эбби посмотрела более или менее в моем направлении. — Мы выстроили обереги вокруг дома Кэррин. Триста человек из Па-раНета, все сообща. — Она дотронулась рукой до стены, где негромко гудела защитная энергия. — И меньше чем за день.

— Это стоило две сотни пицц, — буркнула Мёрфи. — И повестки в суд.

— Но ведь оно того стоило! — укоризненно выгнула бровь Эбби.

Мёрфи тряхнула головой, но я видел, что она с трудом сдерживает улыбку.

— В общем, мы ждем Молли, чтобы она подтвердила твои верительные грамоты, Гарри.

— Гм... — произнес Морти своим собственным голосом. — А это... это вполне безопасно, мисс Мёрфи? Если девушка была его ученицей, не окажется ли ее реакция на его тень... несколько эмоциональной?

Уилл фыркнул:

— Скорее уж с нитроглицерином возиться безопаснее. — Он сделал глубокий вдох. — Кэррин, вы уверены, что это необходимо?

Мёрфи медленно оглядела собравшихся. Эбби сидела, потупив глаза, но ее обыкновенно румяные щеки заметно побледнели. Уилл не трогался с места, однако поза его выдавала готовность в любой момент выброситься в закрытое окно. Фортхилл выглядел спокойным, но и он хмурил брови, а губы сжались в напряженную линию.

За исключением Фортхилла все реагировали на это как на прямую угрозу.

Они все боялись Молли.

Мёрфи смотрела на них. Ростом она уступала им всем без исключения, зато лицо не уступало по выразительности гладкой льдине, поза оставалась абсолютно уверенной. Казалось, она готова встретить любой поворот событий.

Однако я-то побывал с Мёрфи не в одной переделке и мог видеть сквозь оболочку, скрывавшую от других двигавший ею страх. Она не знала наверняка, реально ли мое присутствие или нет. С ее точки зрения, я мог оказаться какой-нибудь страшилкой с улицы, а это было бы для нее неприемлемо. Она хотела знать точно.

Проблема состояла в том, что какой бы ответ она ни получила, он в любом случае причинил бы ей боль. Определи во мне Молли нехорошего парня, и осознание того, что настоящий Гарри Дрезден все еще числится пропавшим без вести (предположительно — погибшим), после того коротенького контакта, который подарил ей Морти, будет ранить больнее замороженного лезвия. А если она узнает, что это действительно моя тень... Ну, это будет еще хуже.

— Молли справится, — сказала Мёрфи. — Она нам нужна. С ней все будет в порядке. — Она провела рукой по своей короткой стрижке. Голос ее сделался глуше от терзавшей ее боли. — Не обижайтесь, мистер Линдквист. Не обижайся, Мистер. Но мне... нам надо знать точно.

Паранойя? Возможно.

Но даже если паранойя, это не значит, что рядом не стоит призрак чародея со слезами на глазах.

(обратно)

Глава одиннадцатая

Немного погодя в дверь кто-то поскребся, и Уилл отворил ее, пропустив в гостиную серого с рыжиной волка. Волк трусцой подбежал к дивану, на котором лежала одежда Марси, взял тряпки зубами и скрылся на кухне. Еще через несколько секунд из двери вышла, оправляя платье, Марси.

— Будет с минуты на минуту, — сообщила она. — Я уже предупредила Энди и Глаза.

— Спасибо, Марси. — Мёрфи еще раз окинула взглядом собравшихся. — Да успокойтесь же, наконец. А то вид у вас такой, словно сюда сейчас войдет Ганнибал Лектер.

— С Ганнибалом я бы справился, — заметил Уилл. — Это совсем другое дело.

Мёрфи подбоченилась.

— Уилл, Молли — одна из нас. И своим нервным видом ты ей уж никак не поможешь. Если не можешь сидеть спокойно, лучше выйди. Я не хочу, чтобы ты расстраивал ее еще сильнее.

Уилл поморщился, но вышел на кухню, а секунду спустя оттуда выбежал в гостиную здоровенный волк с мехом цвета Уилловой шевелюры. Он отошел в угол, крутанулся на месте раза три и улегся на полу. Тото радостно тявкнул, спрыгнул с колен Эбби и бросился к Уиллу. Точно так же покрутившись на месте, он плюхнулся на пол спина к спине с волком. Волк очень по-человечески, страдальчески вздохнул, но не пошевелился.

— Спасибо, — кивнула Мёрфи и покосилась на Морти: — Там на кухне, на полу медный круг. Если здесь накалятся страсти, можете там укрыться. Умеете активировать круг?

— Да, конечно. — Он облизнул пересохшие губы. — Хотя я плохо себе представляю, чтобы я бежал, спасая свою жизнь, и задержался у вас на кухне. Не хочу сказать ничего дурного про ваши меры предосторожности, но я остановлюсь, только оказавшись у себя дома.

— Господи! — вздохнула Мёрфи. — Жаль, что мало кто отличается подобным здравомыслием.

В кармане у Мёрфи чирикнула рация, и Глаза начали было докладывать что-то, однако слова почти сразу потонули в треске помех.

Напряжение в гостиной тут же повысилось на пару градусов. Чародеи и их магические способности плохо сосуществуют с техническим оборудованием. Чем сложнее устройство, тем разрушительнее для него присутствие чародея, а уж электроника выходит из строя в первую очередь. Хрипящая рация предупредила нас о приближении Молли лучше любого часового с его дежурным: «Стой, кто идет?»

— Гм... — произнес я.

— Что? — оглянулся на меня Морти.

— Степень помех, вызываемых присутствием занимающегося магией, зависит от его — ну или ее — силы.

— Это я и так знаю, — ответил Морти. — Именно поэтому мне приходится то и дело менять мобильники. А что?

— А то, что по части интенсивности магической энергии Молли — не то чтобы тяжеловес. Ей надо находиться практически вплотную к прибору, чтобы он вырубился с такой скоростью. — Я прищурился. — Она сделалась сильнее. Или...

— Или она уже в комнате, — договорил за меня Морти.

Свет во всем доме мигнул и погас.

Ненадолго, всего на три или четыре секунды. Однако когда он снова загорелся, Мёрфи уже держала в руке свой пистолет, Марси перекинулась волчицей, на шее которой болталось бесполезной тряпкой платье, а на диване между Эбби и Морти сидела молодая женщина, одетая в несколько слоев разных обносков.

Роста Молли высокого, сложена как модель с постера, и ее длинных ног и волнительных форм не могли скрыть даже слои одежды. На хорошеньком лице на этот раз не было и следа макияжа; острые скулы выделялись, пожалуй, резче обычного. Грязные волосы, свалявшиеся неопрятными прядями, имели фиолетовый цвет такого оттенка, что казались почти черными. Деревянная трость того же цвета, что и волосы, покоилась на коленях, а между тяжелыми армейскими бутсами валялся потрепанный брезентовый рюкзак, почти сплошь покрытый кнопками, пуговками и нарисованными маркером знаками. Судя по реакции Эбби и Морти, пахло от нее так, словно душ она в последний раз принимала по меньшей мере неделю назад.

Но хуже всего оказались ее глаза.

Голубые глаза моей ученицы ввалились, очерченные темными кругами от боли и усталости, и нездорово поблескивали — такой остекленевший взгляд мне доводилось видеть у людей, отходивших от наркоза.

— Даже интересно, как это вы меня заметили, — сказала Молли, обращаясь к Морти так, словно они мило беседовали уже некоторое время.

Эктомант вздрогнул; я видел, что он с трудом сдерживает желание сорваться с места и ринуться к своей машине.

Молли кивнула и огляделась по сторонам, задерживаясь взглядом на всех по очереди, пока не остановилась на Мёрфи.

— Надеюсь, Кэррин, наша беседа на этот раз будет иметь мирный характер.

Мёрфи, неодобрительно хмурясь, убрала пистолет.

— И прошлая тоже была мирной. Мы твои друзья, Молли, и переживаем за тебя.

Моя ученица пожала плечами:

— Я не хочу видеть никого вроде друзей. Если вы причисляете себя к ним, лучше оставьте меня, черт подери, в покое! — Последние слова она почти прорычала, после чего сделала паузу, вдохнула, выдохнула и все-таки взяла себя в руки. — У меня нет ни времени, ни терпения на групповую терапию. Чего вам нужно?

Мёрфи помолчала, обдумывая ответ. В конце концов она решилась:

— Нам нужно, чтобы ты подтвердила для нас кое-что.

— Я что, похожа на детектор лжи?

— Ты похожа на бездомное пугало, — невозмутимо ответила Мёрфи. — И пахнет от тебя, как от помойки.

— Мне казалось, вы работали раньше детективом. — Молли возвела глаза к потолку. — Уж для того, чтобы понять, что я никого не хочу видеть, особых дедуктивных способностей не требуется.

— Мисс Карпентер, — вмешался отец Фортхилл; голос его звучал мягко, но при этом каким-то образом властно. — Не забывайте, что вы гость в доме этой женщины. Женщины, которая неоднократно рисковала своей жизнью ради спасения других — в том числе и вас.

Молли смерила отца Фортхилла взглядом, полным арктического холода.

— Со мной, — произнесла она ровным, лишенным абсолютно всякого выражения голосом, — совершенно не обязательно разговаривать как с маленьким ребенком, отче.

— Если хотите, чтобы с вами обращались как со взрослой, — возразил Фортхилл, — вам стоило бы и вести себя соответственно. Что подразумевает в числе прочего вежливость к собеседнику и уважение к старшим.

Молли испепелила его взглядом, но все же промолчала и снова повернулась к Мёрфи:

— С учетом всех обстоятельств, находиться здесь с моей стороны просто глупо. И я женщина занятая, мисс Мёрфи, — все клиенты, клиенты и клиенты. Поэтому я и пяти лишних секунд здесь не пробуду, если только вы не назовете мне достойной причины для задержки.

— Это Мортимер Линдквист, эктомант, — с готовностью ответила Мёрфи. — Он утверждает, что пришел сюда по просьбе призрака Гарри, который находится здесь же... с ним.

Молли застыла на месте. Лицо ее побледнело до такой степени, что с ним не сравнились бы никакие белила.

— Мне хотелось бы, чтобы ты проверила, так ли это, — уже мягче продолжала Мёрфи. — Мне необходимо знать, правда ли... правда ли это его призрак.

Мгновение Молли молча смотрела на нее, потом вся сжалась.

— Гм... — пробормотала она.

Мёрфи придвинулась к ней чуть ближе:

— Но ты ведь можешь? Можешь сказать?

Молли на мгновение подняла на нее потрясенный взгляд и снова опустила глаза. Пробормотала что-то себе под нос — и наконец решилась:

— Угу. Только чтобы в комнате было поменьше народа.

— Почему?

— Вы хотите, чтобы я вам помогла, или как? — огрызнулась Молли.

Некоторое время Мёрфи молчала, скрестив руки на груди. Потом тряхнула головой:

— Пожалуй, пора вам еще раз прогуляться, ребята. Мистер Линдквист, будьте добры, останьтесь. Все остальные — брысь.

Морти изо всех сил старался не производить впечатления человека, готового бежать к дверям впереди всех, хотя получалось это у него так себе.

— Я... Да, конечно, мисс Мёрфи.

Волков-оборотней пришлось уговаривать, а Марси — еще и помочь выпутаться из платья. Эбби с Фортхиллом переглянулись и вышли без возражений. Все это время Молли сидела совершенно неподвижно, глядя на сцепленные на коленях руки.

— Вы действительно не знаете сами? — тихо спросила она у Мёрфи. — Вы ведь даже не представляете, чего мне будет стоить ваша просьба.

— Если бы я могла сделать это сама, я бы не просила.

Молли резко вздернула подбородок. На губах у нее играла очень неприятная улыбка. Я бы сказал, почти зловещая.

— Слова, — произнесла она. — Слова. От них у вас словно слизь на губах. Только от этого они глаже не становятся.

— Молли... — Мёрфи вздохнула, села и развела руками. — Ты не позволяешь нам помочь тебе. Ты не хочешь с нами говорить. Но я действительно не могу просить об этом никого другого.

— Вы всегда обращались к нему, — сквозь зубы процедила Молли.

— Вот котел, который вот-вот взорвется, — заметил шепотом сэр Стюарт.

— Заткнитесь, — тоже шепотом посоветовал я ему, чисто машинально встав на защиту Молли. Впрочем, он был прав. Девочка на моих глазах просто бегом мчалась к краю пропасти.

Я смотрел на Молли и ощущал себя совершенно разбитым. Она обучалась у меня. Мне полагалось бы научить ее умению выжить без меня. Ну конечно, я не планировал получить пулю в грудь... Но если подумать, кто ожидает такого? Или ее состояние — всего лишь реакция на мир, в котором ей приходится теперь жить?

С полминуты Мёрфи внимательно смотрела на Молли, потом кивнула:

— Да. У меня достаточно знаний, чтобы понимать, чего я могу, а чего нет. Инстинкты говорят мне, что Морти не пытается меня обмануть, но в данном случае одних моих инстинктов недостаточно. Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста.

Молли очень медленно покачала головой. Ее била дрожь. Она провела по лицу грязной перчаткой, и на щеках показались полосы чистой кожи.

— Хорошо. — Она подняла голову и в упор посмотрела на Морти. — Если это какой-то подвох, — тихо проговорила она, — я вам мозги выну и ошкурю.

Эктомант развел руками:

— Послушайте. Тень Дрездена сама ко мне пришла, я ее не звал. Если это не он, я здесь ни при чем.

— Вы настоящий таракан, — тоном светской беседы заметила Молли. — Убегаете и прячетесь от малейшей угрозы, зато всегда выживете. Так ведь?

— Да, — скромно признался Морти.

— Возможно, мне тоже стоило бы стать тараканом, — вздохнула Молли. — Жить было бы проще. — Она медленно вдохнула, сосредотачиваясь. — Где он?

Морти ткнул пальцем в меня. Я сделал несколько шагов и остановился перед проемом в коридор, ведущий к спальням. Потом спохватился и сделал сэру Стюарту знак оставаться на месте.

— Это почему? — не понял он.

— Она собирается открыть Зрение. Чем меньше она всякого увидит, тем лучше.

Сэр Стюарт пожал плечами, но послушно остался рядом с Морти. Прищурив глаза, он наблюдал за Молли, ни на миг не убирая руки с рукояти огромного пистолета.

Молли перехватила свою трость и встала, опираясь на нее и стараясь не наступать на раненную в Чичен-Ице ногу. Она выпрямилась, расправила плечи, повернулась в мою сторону и, сделав глубокий вдох, открыла Зрение.

Мне ни разу не доводилось еще наблюдать это со стороны. На лбу ее, чуть выше бровей, словно вспыхнул источник света, и я осязал его своей нематериальной плотью. Я даже поднял руку, прикрывая от него глаза, чтобы не ослепнуть. Только когда глаза свыклись немного с этим светом, я смог поднять взгляд и встретиться им с Молли.

Она чуть приоткрыла рот, глядя на меня сквозь слезы. Только с третьей попытки ей удалось выдавить из себя мое имя:

— Г-г-гарри? Откуда мне знать, вы ли это?

Я мог отвечать ей. Эта штука называется Зрением, но на деле она охватывает весь спектр обычных человеческих ощущений плюс несколько необычных. Я состроил физиономию посерьезнее и постарался как мог точнее изобразить интонации Алека Гиннесса:

— Отправляйся в систему Дагобара, и ты обучишься у Йоды, мастера-джедая, что обучил меня.

Молли промахнулась мимо стула и приземлилась пятой точкой на пол.

— Господи боже мой! — выдохнула она. — Господи боже мой, господи боже мой, господи боже мой. Гарри?

Я опустился на колени, так что глаза наши находились на одном уровне.

— Да, детка. Это я.

— Значит... значит, вы правда... умерли?

Я пожал плечами:

— Ну, не знаю. Наверное, да. Я как-то новичок в этих делах, да и не могу сказать, чтобы при жизни нас слишком уж просвещали на этот счет.

Она кивнула. По щекам ее струились слезы, но она не отводила глаз.

— В-вы пришли, чтобы забрать меня?

— Нет, — тихо ответил я. — Нет, Молли. Меня сюда, обратно, прислали.

— 3-зачем? — прошептала она.

— Найти того, кто меня убил, — тихо ответил я. — И если я этого не сделаю, опасность будет угрожать людям, которые мне дороги.

Молли принялась раскачиваться взад-вперед.

— Я... Ну, я пыталась... В городе стало так много тьмы, а я знала, чего вы от меня ожидали бы, но я ведь не такая сильная, как вы. Я не умею просто м-мочить гадов, как умели вы...

— Молли, — произнес я как можно проще и спокойнее.

Она подняла на меня свои покрасневшие, усталые глаза.

— Ты ведь знаешь, о ком я хотел бы тебя спросить, верно? О том, о ком я не хотел бы говорить при других...

С самого своего возвращения в Чикаго я ни разу не произнес имени моей дочери. Черт, да я и мысленно-то его произносить едва осмеливался. Для всего мира Мэгги сгинула в мясорубке, положившей конец Красной Коллегии. Все, кто узнал бы о ее существовании, могли бы использовать это знание против нее. Я не мог допустить такого. Тем более теперь, когда я не в состоянии защитить ее сам.

В горле застрял комок — наверное, потому, что память подсказывала: так полагается.

— Ты ведь знаешь, о ком это я.

— Угу, — кивнула она. — Разумеется.

— С этим человеком все в порядке?

— Насколько мне известно, да, — ответила она. Легкая улыбка на короткий миг напомнила мне ту девушку, какой она когда-то была. — С ней Чубайса.

Так называть она могла только огромный ходячий коврик — моего пса, Мыша. Этот зверюга умом превосходил многих известных мне людей, а уж в качестве сверхъестественного телохранителя для девочки лучшего и не придумаешь. И он у меня большой, и теплый, и мохнатый, и всегда готов послужить одеялом или подушкой — ну или пушечным ядром неодолимой силы. Это уж в зависимости от требований момента. Черт, Мэгги ведь всего восемь. Должно быть, половину времени Мышу приходится изображать из себя пони.

Я медленно перевел дух; голова немного кружилась. Все воспоминания, что остались у меня о Мэгги — те немногие, что остались, — разом вытеснили из головы почти все другое. Собственно, запомнилось мне только, как я держал ее на руках, когда все закончилось. Я даже не знаю, как долго это продолжалось. Она казалась совсем маленькой и теплой в моих руках... наверное, после всего, что произошло там, мои объятия ее хоть немного утешили.

— Мы могли бы навестить ее, — предложила Молли. — Ну, я хочу сказать... Я знаю, где она сейчас.

Мне ужасно хотелось ухватиться за эту возможность и согласиться. Но я не мог. И не стал.

— Может, потом. Когда с делами разберемся, — сказал я.

— Хорошо, — кивнула Молли.

— Ты бы лучше закрыла Зрение, детка, — посоветовал я. Им не стоит злоупотреблять. Эго может плохо кончиться.

— Но... но тогда ведь я не смогу вас видеть. И слышать. Чудно... почему эта штука называется только Зрением?

— Ну, так уж ее назвали, — хмыкнул я. — Ты обладаешь даром, детка. Доверься своей интуиции. Что в данном случае должно было бы тебе подсказать, что тебе не помешало бы то зелье для общения с духами, которое мы с тобой разработали на основе рецепта Рашидовой мази, помнишь?

— Идет, — кивнула она. — Идет. — Она нахмурилась, низко опустила голову, и я увидел, что она выключила Зрение: свет, струившийся откуда-то из ее лба, дрогнул и померк.

Мёрфи сидела на краешке кресла, напряженно выпрямившись и сцепив руки на коленях.

— Мисс Карпентер!

Молли повернулась и подняла глаза. У нее ушло не меньше двух секунд на то, чтобы сфокусировать взгляд на Мёрфи.

-Да?

— Это он?

— Он поздоровался со мной цитатой из «Ответного удара Империи».

Уголок губ у Мёрфи чуть дернулся.

-Он.

Моя ученица кивнула и снова отвела взгляд в сторону.

— Значит, — сказала Мёрфи, — он и правда... правда мертв. Та пуля его убила.

— Он мертв, — согласилась Молли. — Эта тень... Это Гарри... во всех отношениях. У нее его воспоминания, его личность...

— Но это не он.

Молли покачала головой:

— Я как-то спросила его об этом. О том, что происходит с душой, когда человек оставляет после себя духа.

— И что он ответил?

— Что даже представления об этом не имеет. И что вообще сомневается в том, что у кого-то найдется на это прямой ответ.

— Молли, — вздохнула Мёрфи, — я знаю, ты устала. Мне было бы приятно, если бы ты позволила мне предложить тебе переодеться. Поесть. Принять душ. Выспаться по-настоящему. Мой дом защищен. Я бы с радостью сказала твоим родителям, что мне удалось сделать для тебя хотя бы это, когда они позвонят мне, чтобы узнать, как ты.

Молли огляделась по сторонам и прикусила губу.

— ...Ну... да... — Она поежилась. — Только... только лучше будет, если я просто уйду.

— Лучше? Для кого?

— Для всех, — решительно ответила Молли. Она собралась с духом и встала, опираясь на трость. При этом она поморщилась. Видно было, что раненая нога до сих пор причиняет ей боль. — Нет, честно. Я веду несколько игр сразу, и мне не хотелось бы, чтобы эти игры каким-то образом задели вас. — Она помолчала. — Я... — нерешительно продолжала она, — извините меня за те слова... ну, насчет детектива, Кэррин. Я погорячилась.

Мёрфи пожала плечами:

— Будем считать, ничего такого не говорилось.

Моя ученица вздохнула и принялась запахивать на себе слои лохмотьев.

— Мне кажется, мистер Линдквист действует искренне. Я зайду завтра — попробую найти что-нибудь, что помогло бы вам общаться с Гарри без лишнего труда.

— Спасибо, — кивнула Мёрфи. — Раз уж ты этим занялась, может, луч...

Со двора вдруг послышался рев здоровенного клаксона.

Морти выпрыгнул из кресла и пригнулся, готовый ринуться прочь или же героически распластаться на полу.

— Что это?

— Тревога! — бросила Мёрфи, выхватывая пистолет. — Все на п...

Прежде чем она успела договорить, с улицы грянули выстрелы, решетя стены и окна дома пулями.

(обратно)

Глава двенадцатая

Я сделал то, что сделал бы на моем месте любой здравомыслящий человек, — бросился на пол.

— Ох, Дрезден, право же! — рявкнул сэр Стюарт. Он ринулся навстречу выстрелам — прямо сквозь стену. На мгновение обереги Мёрфиного дома окутали его призрачным бело-голубым сиянием, а потом он исчез из виду.

— Ну да, болван! — обругал я себя. — Ты ведь все равно уже мертв. — Я вскочил и бросился за ним следом.

Все живые присутствующие старательно вжимались в пол, когда я вывалился сквозь стену на улицу. Насчет оберегов я не беспокоился: никто и никогда не рассчитывал оберегов на то, чтобы они удерживали всякую нечисть, пытающуюся выйти, — только тех, кто хочет войти. Кроме того, меня ведь пригласили в дом, что с формальной точки зрения причисляло меня к «своим» — впрочем, как оказалось, на поверку «дружественные» обереги действуют приблизительно по такому же принципу, что и «дружественный» огонь. Проход сквозь защищенную оберегами стену не ограничился простым неприятным покалыванием. Я ощущал себя примерно так, словно меня спустили голышом по аквапарковому желобу, вымощенному изнутри стальными щетками.

— Ааааааааааааа! — заорал я, вываливаясь из стены дома в палисадник. Мои познания о призраках разом расширились: теперь-то я понимал, почему они всегда стонут или завывают, выныривая из чьих-нибудь стен или пола. Никакой мистики: это просто чертовски больно.

Шатаясь, я сделал несколько шагов и поднял взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть происходящее. На улице перед домом стоял пикап. Кто-то из сидевших в кабине выставил в окно ствол дробовика, а в кузове съежились еще четыре фигуры в темной одежде, целившиеся в сторону дома Мёрфи из чего-то вроде штурмовых винтовок и автоматов. Патронов они явно не жалели, так что грохот и вспышки выстрелов казались неестественно яркими и громкими на фоне царившего вокруг зимнего покоя.

Эти парни не производили впечатления профессионалов. Мне приходилось видеть в деле настоящих наемных убийц, и эти шуты ничем их не напоминали. Они просто тыкали стволами более или менее в направлении цели и нажимали на спусковые крючки. До прицельного огня профессионала им было далеко; впрочем, если пуль много, куда-нибудь да можно попасть.

Они и в меня попали раз пять или шесть. Однако неприятные ощущения от пуль были слишком короткими, так что не столько причиняли боль, сколько раздражали. Я вдруг понял, что бегу к пикапу бок о бок с сэром Стюартом и что настроение у меня самое что ни на есть боевое. Что ж, пуленепробиваемое состояние, скажем так, ободряет.

— Что мы делаем? — крикнул я на бегу. — Я хочу сказать, чего мы хотим добиться? Мы же не можем им ничего сделать! Или можем?

— Смотри и учись, сынок! — отозвался сэр Стюарт, скаля зубы в волчьей ухмылке. — На счет три — в кузов!

— Чего! То есть я думал...

— Не думай! — крикнула тень. — Просто делай! Доверься инстинктам! В кузов! Раз, два...

Тень дважды оттолкнулась от земли — как при тройном прыжке. Я последовал примеру сэра Стюарта, но все-таки не совсем инстинктивно.

В голове моей вдруг всплыло неожиданное воспоминание: школьный двор, на котором мы устраивали свои собственные олимпийские игры. Горячее солнце пекло нам головы, поднимая битумные испарения от асфальта. Я состязался в прыжках в длину, и получалось у меня так себе. Я уже не помню, почему мне так важно было выиграть, но я зациклился на этом со всей детской истовостью. Я помню, как, разбегаясь к начерченной розовым мелом линии, мечтал только об одном: пробежать быстрее всех, прыгнуть дальше.

Вот тогда я впервые использовал магию.

Разумеется, сам я этого тогда не осознавал. Но я помню ощущение полной устремленности, пронзившее все мое тело, и ту невидимую силу, что подтолкнула меня в спину, так что на мгновение мне показалось даже, что я вдруг научился летать, как Супермен.

Реальность быстро напомнила о себе. Я летел как попало, отчаянно размахивая руками. Я приземлился на асфальт и изрядно ободрал о него руки-ноги. Я помню, как мне было больно — и как мне было на это наплевать, потому что я выиграл.

Я побил рекорд школ штата Айова. Больше чем на фут. Впрочем, его не зачли. Меня дисквалифицировали. Я тогда был совсем еще мальчишкой. Ну, всем ведь понятно: произошло что-то неправильное, наверное, кто-то что-то напутал, так что об этом ненормальном прыжке лучше забыть.

Очень живое оказалось это воспоминание, дурацкое и немного грустное, — но в конце концов, такое произошло со мной впервые.

Очень-очень мощное воспоминание.

— Три! — выкрикнул сэр Стюарт и прыгнул.

Не спуская взгляда с набитого стрелками кузова, я бросился следом за ним.

Я ощутил странное головокружение сродни тому, какое испытал от эликсира, который изготовили мы с Бобом во времена борьбы с Человеком-Тенью. Как будто меня разложили на миллион составных частей и швырнули вперед с неописуемой скоростью, а потом снова собрали воедино.

В лицо мне снова ударил холодный ветер, я пошатнулся и чуть не свалился с крыши пикапа, медленно тронувшегося с места и набиравшего скорость.

— Вот так блин! — заорал я, улыбаясь как безумный. — Надо же, как круто! Сначала Кити Прайд, а теперь Ночной Змей!

Повернувшись, я увидел, что сэр Стюарт стоит в кузове, глядя на меня довольно-таки неодобрительно. Спина одного из автоматчиков находилась абсолютно в той же точке пространства, что и нога сэра Стюарта.

— Не больно? — поинтересовался я, мотнув головой в сторону его раненой ноги.

— А? — не понял сэр Стюарт, опустил взгляд и понял, о чем я говорю. — Ну, полагаю, есть немного. Я перестал обращать внимание на такие мелочи после первых семидесяти или восьмидесяти лет. Ладно. С вашего разрешения, Дрезден, продолжим?

— Что продолжим? — спросил я.

— Учить вас тому, чего вам так катастрофически не хватает, — ответил сэр Стюарт. — А также мешать этим пиратам. — Последние слова он процедил сквозь зубы.

Я нахмурился и покосился на стрелков, торопливо менявших магазины. По части перезарядки они тоже не слишком блистали ловкостью.

— Блин, сейчас их мог бы снять один-единственный человек с пистолетом, — заметил я. — Жаль, что мы безоружны.

— Плоти мы касаться не можем, — согласился сэр Стюарт. — И хотя перемещать материальные предметы тени в состоянии, в этом нет практического смысла. Хорошо потренировавшись, вы смогли бы сдвинуть пенни на несколько дюймов. За пару минут.

— Жаль, но пенни у нас тоже нет, — напомнил я ему.

Он не обратил на мои слова ни малейшего внимания.

— А все потому, что мы способны перемещать лишь самые миниатюрные частицы. Поднять монету в воздух мы не можем: гравитация мешает.

Я нахмурился. Все это подозрительно смахивало на вступительные уроки для будущих чародеев. В большинстве случаев, когда вам надо переместить какой-либо предмет, необходимой для этого энергии у вас самих в наличии не имеется. Однако из этого вовсе не следует, что вы не можете переместить этот предмет. Из этого следует всего лишь то, что вам нужно поискать эту энергию где-нибудь еще.

— Но... Но ведь вы не можете заимствовать энергию из ниоткуда?

Здоровяк уставил в меня указательный палец, и лицо его осветилось улыбкой:

— Отлично. Мы не способны взаимодействовать с предметами, перемещаемыми живым существом. Мы даже не можем прикасаться к предметам, находящимся слишком близко к живому телу. Но... — Он покосился на меня, явно ожидая, что я договорю.

Я поморгал, лихорадочно размышляя.

— Машины, — догадался я. — Мы можем воздействовать на машины.

Сэр Стюарт кивнул:

— До тех пор, пока они в движении. А уж энергии и прочих связей в работающей машине в достатке.

Не говоря больше ничего, он сделал шаг вперед, прошел сквозь заднюю стенку кабины, уселся на пассажирское сиденье и потянулся налево. С крыши кабины мне было плохо видно, что он там делает, поэтому я опустился на четвереньки и, вытянув шею, просунул голову сквозь крышу. Кожу щипало, но я, можно сказать, всю свою жизнь учился бороться с болью. Я стиснул зубы и присмотрелся.

Сэр Стюарт сунул одну руку в руль, другую — куда-то в приборный щиток, а сам принялся терпеливо ждать, вглядываясь в дорогу перед нами. Ждать пришлось недолго. Пикап тряхнуло на неровности льда, тень зажмурилась и дернула что-то в потрохах руля.

Из руля с громким хлопком выстрелила подушка безопасности.

Она бесцеремонно прижала водителя к спинке кресла, и тот ударился в панику. Руки его судорожно вцепились в баранку, которая повернулась при этом на несколько градусов. И тут он сделал то, чего совершенно категорически нельзя делать на скользкой дороге: нога его вдавила в пол педаль тормоза.

Небольшой поворот и резкое торможение разом пустили машину юзом. Водитель пытался убрать подушку, поэтому машину крутило все сильнее.

Сэр Стюарт удовлетворенно хмыкнул и поднял взгляд на меня.

— Ненамного сложнее, чем напугать лошадь, право же.

Стрелки в кузове тем временем визжали, глядя, как идет кругом улица. Машина, словно вальсируя, сделала три полных оборота, отрикошетила от сугроба на обочине, двигаясь боком, пересекла осевую, встречную, тротуар — и въехала точнехонько в витрину маленькой продуктовой лавки. Воздух наполнился скрежетом сминаемого металла, лязгом бьющегося стекла и грохотом осыпающегося кирпича.

По сравнению с этим звон сработавшей сигнализации казался не громче звуков, издаваемых моим старым будильником с Микки-Маусом на циферблате.

Секунду-другую стрелки сидели оглушенные, не шевелясь, потом разразились ругательствами и полезли из машины. Им явно не терпелось убраться до появления копов.

Сэр Стюарт исчез и вновь появился уже на другой стороне улицы. Я сделал такое же усилие, как минуту назад, когда запрыгивал в машину, и снова испытал давно забытое ощущение. Я вновь распался на миллион частей, а когда собрался воедино, стоял рядом с сэром Стюартом — правда, лицом к кирпичной стене.

— В следующий раз не забудьте развернуться по дороге, — посоветовал он.

Я фыркнул и оглянулся на стрелков:

— А с ними что?

— А что с ними?

— Мы могли бы, типа, овладеть ими... Ну, там, заставить их разбить свою дурацкую башку о стену или еще чего такое?

Сэр Стюарт расхохотался.

— Мы не можем проникнуть в смертного, если только он сам этого не хочет. На такое способны демоны, но не тени.

Я нахмурился:

— И что? Мы так и позволим им уйти?

Он пожал плечами:

— Мне не хотелось бы оставлять Мортимера надолго без опеки. А вам, Дрезден, посоветовал бы учесть, что до рассвета осталось не так уж и долго. Он уничтожит вас, если вы не найдете себе убежища вроде дома Мортимера.

Я нахмурился еще сильнее, вглядываясь в небо. Городские огни заглушили все, кроме самых ярких звезд, но небо на востоке, у самого горизонта, начало окрашиваться в голубой цвет. Рассвет пагубно сказывается как на духах, так и на любых магических заклятиях. Ну, сам по себе он не хорош и не плох, но рассвет — время начинать все заново, так что свет нового дня смывает сверхъестественный хлам дня предыдущего. Чтобы пережить восход солнца, духовным существам необходима хоть какая-то защита — скажем, убежище. Моему лабораторному ассистенту Бобу, например, таким убежищем служил заговоренный специальными заклятиями череп. Обычной защиты в виде порога в этом случае недостаточно, хотя мой старый дом (увы, сгоревший) и мог считаться убежищем с учетом того, сколько слоев защиты я ему организовал.

Вот только ничего такого у меня сейчас не было.

— Возвращайтесь к Морти, — сказал я. — Занятно было сыграть с этими охламонами в «Форсаж», но это вряд ли сильно поможет людям, которых нам хотелось бы защитить. Я хочу проследить этих снайперов до дома или где они там собираются — посмотрю, не удастся ли мне чего-нибудь про них узнать.

Сэр Стюарт смерил меня хмурым взглядом.

— Рассвет — не то, с чем можно шутить, дружище. Настоятельно советую вам подумать хорошенько.

— Не спорю, — кивнул я. — Однако единственное оружие, которым я могу с ними бороться, — это знание. Кто-то должен все выяснить, а я единственный, у кого есть иммунитет к отравлению свинцом. Так что выбор не лишен логики.

— Допустим, вам удастся выведать информацию, а потом каким-то образом пережить рассвет, — сказал призрак. — И что вы будете делать потом?

— Передам ее Мёрфи, а та использует ее для того, чтобы этим ублюдкам уши на жопу натянуть.

Сэр Стюарт даже зажмурился.

— Какое... Какое образное сравнение!

— У меня дар к метафорам, — скромно согласился я.

Он покачал головой и вздохнул:

— Я восхищаюсь силой вашего духа, дружище, и все-таки это глупо.

— Угу, — согласился я. — Но такой уж у меня характер.

Сэр Стюарт заложил руки за спину и задумчиво потопал ногой по снегу. Потом неохотно кивнул.

— Удачной охоты, — произнес он. — Если у вас снова возникнут проблемы с привидениями — исчезните. Они не смогут вас отследить.

— Спасибо, — кивнул я, протягивая ему руку.

Мы обменялись рукопожатиями, он резко повернулся и зашагал обратно к дому Мёрфи.

Пару секунд я смотрел ему вслед, потом тоже повернулся и поспешил за едва различимыми сквозь метель фигурами стрелков, пытаясь на ходу прикинуть, сколько времени у меня в запасе до того, как лучи рассвета окончательно меня уничтожат.

(обратно)

Глава тринадцатая

Нехорошие парни двинулись дальше пешком, и я последовал за ними.

— Эй вы! — произнес один из них. Его отличала юношеская худощавость, по бронзовой коже его можно было бы принять за индейца, хотя курчавые рыжие волосы и нос картошкой свидетельствовали об обратном. А еще глаза очень странного оттенка карего — такого светлого, что казались почти золотыми.

— Чего, Фиц? — переспросил другой.

— Заткнись! — перебил его Фиц. — Дай сюда свою штуковину.

Тот послушно протянул ему автомат. Фиц ловко отстегнул рожок, передернул затвор, выбросив находившийся там патрон, и сунул все это в сугроб на обочине — вместе с собственным оружием.

— Какого хрена? — удивился обезоруженный стрелок и легонько толкнул Фица в грудь.

Фиц врезал ему кулаком по физиономии с такими силой и быстротой, что это удивило даже меня — а уж я-то повидал драк на своем веку. Тот плюхнулся в снег и остался сидеть, ощупывая руками сломанный нос.

— Некогда тупить, — буркнул Фиц. — Ну-ка все, гоните пушки. Или хотите объяснить ему, зачем пытались упечь нас всех за решетку?

Остальные отнеслись к этому без особой радости, но оружие отдали. Фиц разрядил все, сунул в сугроб и приказал хорошенько забросать снегом.

— Но это же глупо, чувак, — сказал один из юнцов. — Если хоть один из этих волков нападет на наш след, нам будет нечем обороняться.

— Если хоть один из этих волков проследит за нами, нам на хвост сядет Леди-Оборванка, а против нее никакие автоматы не помогут, — огрызнулся Фиц. — Утрамбуйтеснег как следует. А теперь разгладьте. — Он повернулся к типу, которого только что ударил, и сунул ему в руки комок чистого снега. — Приложи к носу. Надо остановить кровь. Не стоит оставлять за собой кровь, если только есть такая возможность.

Сидевший в снегу юнец выглядел изрядно напуганным и послушно исполнил все, как велел Фиц.

— Что делаем? — поинтересовался другой стрелок. Ростом он был ниже остальных и говорил не вызывающе — просто спрашивал.

— Тачка угнана. По ней нас не найдут, — объяснил Фиц, отряхивая руки от снега. — Даже если завтра наступит весна, сугроб растает не раньше, чем через несколько дней, — значит, оружие найдут тоже не сразу. Если повезет, их вообще друг с другом не свяжут.

— Это когда еще будет, — пробормотал коротышка. — А мне хотелось бы типа до утра дожить.

Фиц почти улыбнулся:

— Хочешь разгуливать по улицам гребаного Чикаго с оружием в руках? С тачкой у нас еще была возможность его спрятать. Но не здесь.

Коротышка понимающе кивнул:

— Но хоть нож-то я могу себе оставить?

— Не на виду, — ответил Фиц и склонил голову набок, прислушиваясь. Вообще-то в ночном Чикаго сирены — дело заурядное, но на этот раз они сделались громче, ближе, выделившись из общего фона ночных шумов. — Пошевеливайтесь, ребята.

Фиц сунул руки в карманы своего не по сезону легкого пальтишка и зашагал прочь. Остальные потянулись за ним.

Я шел рядом с Фицем, изучая его. Поведение этого парня после боя произвело на меня даже больше впечатления, чем непосредственно во время схватки. Направить автомат в нужную сторону и нажать на спусковой крючок — дело нехитрое, это любой дурак может. А вот сохранять спокойствие и рассудительность сразу после автомобильной аварии, взвешивать возможные последствия, принимать оптимальные решения, преодолевая при этом сопротивление подчиненных, — такое дано не каждому. При том, что нападение было осуществлено достаточно дилетантски, глупым я бы его не назвал, и действия Фица в условиях, сложившихся в результате внезапного вмешательства в его планы сэра Стюарта, представлялись настолько идеальными, насколько это вообще возможно.

Фиц продемонстрировал отменную сообразительность в сложной обстановке, показал себя прирожденным лидером, и у меня сложилось неприятное впечатление, что он не наступит на одни грабли дважды. Он сделал все, что от него зависело, чтобы убить нескольких самых близких мне людей. Наличие мозгов и решительность — я даже не знал, что тут опаснее. Да, его необходимо нейтрализовать при первой возможности.

Так я шел за ними по морозу, которого больше не ощущал, попутно практикуясь в искусстве исчезания. Я запрыгивал вперед, потом назад, к ним за спину, потом вправо, потом влево — и все это время старался не обращать внимания на светлеющее небо.

Очень меня что-то напрягало в этом рыжеволосом парне.

Ведь знал он, что копы уже в пути, сигнализация верещит как резаная, знал, что его спутники обескуражены и изранены, так какого черта он не пожалел нескольких драгоценных секунд на то, чтобы разрядить оружие? В условиях, когда каждое мгновение на вес золота? Зачем он это сделал?

Я задавал себе вопрос: поступил бы я так же на его месте? И зачем? И единственный ответ, который приходил мне в голову, гласил: только затем, чтобы не пострадал тот, кто рано или поздно это оружие найдет. Фиц пытался изрешетить пулями маленький чикагский домишко — а вместе с ним, учитывая убойную силу пуль, и несколько соседних — и при этом, избавляясь от улик, принял необходимые меры безопасности... Противоречие какое-то.

Любопытно.

Еще любопытнее показалось мне то, что я вообще обратил на это внимание. Обыкновенно, когда кто-то покушается на моих друзей, я мгновенно заношу его в список первоочередных целей на уничтожение и стараюсь сделать его жизнь предельно дискомфортной до тех пор, пока он не перестанет представлять собой угрозы. И как правило, это не мешает мне спать спокойно.

Но на сей раз, черт подери, я не мог броситься в драку очертя голову. Ну конечно, на сей раз те, кто угрожал моим друзьям, не угрожали мне самому. Ни Фиц, ни его команда не могли причинить мне никакого вреда, если только не собирались гулять так до самого восхода солнца, да и я, собственно, тоже не представлял для них никакой опасности. В нормальном состоянии я бы весь кипел в присутствии людей, пытавшихся убить моих друзей. Но теперь...

Мы абсолютно не угрожали друг другу. Надо признаться, это изрядно мешало поддерживать необходимую степень кипения.

Фиц вел свой отряд по заснеженным улицам, задержавшись только раз — чтобы проверить состояние расквашенного им носа. Снежный компресс помог остановить кровотечение, но парень совершенно одурел от боли. Другие тоже не вышли из передряги невредимыми, хотя отделались травмами полегче. Поэтому Фиц сделал еще одну остановку у небольшого ночного магазина, из которого вышел с бутылкой воды и большим пузырьком болеутоляющих таблеток. Пузырек он сунул в руки недоверчивому коротышке, наказав раздать каждому по двойной дозе и двигать дальше.

Им потребовался почти час на то, чтобы выйти из Бак-тауна и направиться в Саутсайд. Многие до сих пор полагают, что Саутсайд представляет собой что-то вроде экономической пустыни, по которой проходит демилитаризованная зона враждующих гангстерских кланов. Это вовсе не так — ну по крайней мере не везде. Есть, конечно, кварталы, куда лучше не заходить в одежде не того цвета или с кожей не того цвета, но они скорее являются исключением, а не правилом. Большая часть Саутсайда довольно разнообразна, значительная его территория занята всякими производствами, и Фиц со своим избитым пешим воинством направился к заброшенной фабрике на краю промзоны.

Она занимала целый квартал — здоровенное здание высотой всего два этажа, зато площадью в несколько акров. Снегоочистители сгребали снег к его стенам — о необходимости прохода и проезда в пустующий дом речи не шло, — так что сугробы окружали дом крепостной стеной. Фиц и его команда перебрались через эту стену в месте, где кто-то вырубил лопатой подобие ступенек. Через покрытую толстым слоем снега стоянку вела узкая протоптанная тропинка — двигаясь цепочкой, они подошли к дверям, запертым на цепь, но Фиц полязгал стальными звеньями, и одна из дверей отворилась настолько, чтобы отряд юнцов — никто из которых не отличался особо капитальной комплекцией — смог протиснуться внутрь.

Я прошел сквозь дверь так, как положено уважающему себя призраку — насквозь. Я честно старался не обращать внимания на дискомфорт, как делал это сэр Стюарт. Оказалось все равно больно — не настолько, чтобы я дико взвыл, но достаточно, чтобы это действовало на нервы. Возможно, «коже» призрака просто требуется время, чтобы привыкнуть. Хорошо еще, порога здесь не было, а то бы я его не одолел. Это место никогда никому не служило домом, а тот, кто разместился здесь теперь, явно не придавал порогу особого значения. Собственно, процесс, превращающий порог в подобие сверхъестественного барьера, так и не получил объяснения или описания; так или иначе, с учетом обстоятельств его отсутствие сыграло мне на руку... Эк я хорошо все придумал...

— И вовсе не так уж и хорошо. Соберись, Дрезден! — буркнул я сам себе. — Думай лучше о деле, тогда тебе не понадобится привыкать ко всем этим аспектам призрачного существования.

Фиц задержался ненадолго и вслух пересчитал всех своих спутников — те, устало переставляя ноги, плелись куда-то в глубь здания. Фабричный цех явно строился исходя из соображений экономии, а не красоты. Окон было мало, да и те выходили не на восток — при том, что до рассвета оставались считаные минуты и отраженные от снега городские огни казались еще ярче. А еще — судя по облачкам пара, вырывавшимся из ртов незадачливых стрелков, — здесь стоял холод.

Фиц достал из кармана фонарик и включил его. Фонарик горел красным огнем и не столько освещал дорогу, сколько обозначал разницу между темнотой обычной и непроглядной. Впрочем, чтобы идти, этого хватало.

— А вот интересно, — подумал я вслух. — В конце концов, я ведь нематериален. А взаимоотношения у призраков и материального мира, похоже, не столь просты и прямолинейны, как у смертных с законами физики. Ну, например, зрачков для преломления света у меня больше нет.

Блин, если уж на то пошло, свет должен проходить сквозь меня — иначе как бы я оставался невидимым? Из чего по логике вещей следовало, что я не вижу мир в общепринятом смысле слова. Чувства мои функционировали теперь как-то по-другому, и воздействие света на сетчатку глаз не имело к этому ни малейшего отношения.

— То есть выходит, для того, чтобы видеть, свет мне не обязателен? — спросил я сам себя.

— Нет, не обязателен, — ответил я сам себе.

На несколько шагов я зажмурил глаза и сосредоточился на одном давнем воспоминании — давным-давно, еще в детстве, я оказался в доме приемных родителей, в темной комнате, когда электричество вырубилось из-за грозы. Я слепо шарил по сторонам в поисках фонарика, зажигалки или спичек. Только минут через десять мне удалось кое-что найти — декоративный стеклянный шарик со снежинками, сувенир Олимпиады в Лейк-Плесиде. Нажмешь на кнопку — и красные, белые и синие снежинки начинают сиять ярким светом.

Стоило комнате превратиться в место, в котором я мог снова ориентироваться, как охватившая меня паника улеглась, будто ее и не было. Я снова мог видеть.

Вот и сейчас, когда я открыл свои призрачные глаза, я видел коридор, по которому мы шли, с кристальной ясностью, словно кто-то включил давным-давно погасшие люминесцентные трубки над головой.

Я невольно усмехнулся. Черт, я и правда мог видеть в темноте!

— Прямо как... черт, не помню, кто из Людей-Икс мог видеть в темноте... или Ночной Змей мог? А впрочем, без разницы. Все они сверхгерои. И я тоже ничего...

Фиц вдруг застыл на полушаге, резко повернулся и, широко раскрыв глаза, направил луч фонаря в мою сторону. Потом резко потянул носом воздух.

Я тоже застыл, уставившись на него.

Все вокруг Фица смолкли и остановились, отреагировав на выказанный им несомненный страх — так ведут себя те, у кого есть повод опасаться хищников. Фиц неуверенно шарил взглядом по коридору, поводя лучом фонаря из стороны в сторону, словно это могло бы помочь ему видеть в темноте хотя бы на несколько дюймов дальше.

— Блин-тарарам, — произнес я. — Эй, парень! Ты что, меня слышишь?

Фиц явно отреагировал на мой голос: он склонил голову сначала в одну сторону, потом в другую, словно пытаясь обнаружить источник слабого шепота.

— Фиц? — неуверенно прошептал паренек с ножом.

— Цыц! — шикнул на него Фиц, продолжая всматриваться с темноту.

— Эй! Парень! — крикнул я, сложив руки рупором. — Ты меня слышишь?

Краска и так уже сползла с его лица, однако второй оклик вызвал иную реакцию. Он облизнул пересохшие губы и быстро отвернулся.

— Послышалось что-то, — буркнул он. — Ерунда. Пошли.

Все страньше и страньше. Я сунул руки в карманы плаща и зашагал рядом с Фицем, изучая его.

Роста в нем было шесть футов без одного дюйма, и все же он был выше остальных своих спутников. Вряд ли ему исполнилось семнадцать, но взгляд, казалось, принадлежал человеку на несколько десятков лет старше. Должно быть, в жизни ему пришлось нелегко, если он выказывал такую закалку. И ведь он знал о сверхъестественных искусствах хотя бы то, что следы крови можно использовать против ее обладателя.

У левого глаза виднелись шрамы — такие обычно встречаются у боксеров, с той лишь разницей, что у боксеров они, как правило, с обеих сторон лица. Все шрамы собрались у него на одном маленьком клочке кожи. Кто-то, определенно не левша, периодически, время от времени колотил его по одному и тому же месту. Я видел, как быстро умеет двигаться Фиц. Он даже не пытался увернуться.

Блин-тарарам! На нас нападал Оливер Твист.

У Фица и его команды ушло добрых пять минут на то, чтобы добраться до места, служившего, судя по всему, производственным цехом. Это было высокое, футов тридцать высотой помещение с зенитными фонарями на потолке, производившее впечатление интерьера из фильма-катастрофы.

Повсюду стояли заброшенные станки. Застывший много лет назад конвейер зарос паутиной и покрылся пылью. Пустые полки и стеллажи не давали возможности понять, что же именно здесь производили. В проходе стояло несколько открытых стальных бочек, наполненных всяким горючим хламом, преимущественно обломками деревянных дверей и полок, собранных, похоже, со всего здания. Между этими самодельными очагами валялись потрепанные спальные мешки и рюкзаки со скудными пожитками.

Поверх одной из бочек-очагов лежала стальная решетка — импровизированный гриль. Над ним склонился мужчина. Худой — ни дать ни взять скелет, одетый только в пару джинсов в обтяжку. Кожа его была мучнисто-белой. Лысую голову сплошь покрывали татуировки — неровно нанесенные магические знаки, преимущественно охранительного характера. Клочковатая борода казалась пегой из-за обилия каштановых, черных и седых прядей.

На решетке стояло несколько банок консервированных бобов и чили — судя по всему, дожидались Фицева отряда, который выказывал к ним несомненный интерес. Лысый тип нарочито не замечал возвращения Фица, и отряд почти пять минут терпеливо переминался с ноги на ногу.

— Все сделано? — спросил он наконец, так и не оборачиваясь.

— Нет, — ответил Фиц.

— А где оружие?

— Нам пришлось его спрятать.

Плечи у лысого типа вдруг напряженно ссутулились.

— Прошу прощения?

Фиц инстинктивным движением поднял руку к левому глазу, но сразу же поспешно опустил ее.

— Случилась авария. Приближалась полиция. Нам надо было уходить, и мы не могли нести оружие с собой.

Лысый распрямился и повернулся к Фицу. Глаза у него оказались темные, глубоко посаженные, и в них полыхал гнев.

— Вы потеряли! Оружие! Оружие, которое обошлось мне так дорого.

— Оружие пришлось бы выбросить в любом случае, — сказал Фиц. — И от нас не было бы никакого толку, если бы мы сели в тюрьму.

Взгляд у лысого вспыхнул, он что-то взвизгнул. В воздухе громыхнул гром, и невидимая сила, ударив Фица в грудь, отшвырнула его футов на десять. Еще десяток футов он катился по бетонному полу и лишь после этого наконец застыл.

— Толку? — взвизгнул лысый. — Толку? Да от вас вообще никакого толку! Ты хоть представляешь себе, каковы могут быть последствия твоего идиотизма? Сколько групп вроде вашей уничтожены фоморами? Или Леди-Оборванкой? Идиот!

Фиц лежал на полу, съежившись калачиком и даже не пытаясь приподнять голову. Он лежал в надежде не разозлить лысого еще сильнее. Судя по крепко стиснутым зубам, он приготовился к новой боли и четко осознавал, что поделать с этим не может ничего.

— Все же было проще простого! — продолжал лысый. — Я поручил вам задачу, с которой даже вусмерть обдолбанные справлялись как нечего делать. И это оказалось для вас сложным? Ты это хочешь сказать?

Для искреннего голос Фица звучал слишком ровно. Он привык скрывать свой страх, свою уязвимость.

— Мне жаль. Там оказалась Леди-Оборванка. Мы не смогли подобраться ближе. Она бы от нас мокрого места не оставила. Пришлось обстрелять их с ходу и уходить.

Гнев лысого как рукой сняло. Он смотрел на юнца сверху вниз, и лицо его не выражало ровным счетом ничего.

— Если тебе известна причина, — произнес он мягким тоном, — по которой тебе можно позволить дышать, Фиц, тебе лучше назвать ее прямо сейчас.

Фиц умел прятать свои чувства, но ночь выдалась для него слишком тяжелая. Дыхание его участилось.

— Смысл атаки был не в том, чтобы поубивать их всех, вы ведь сами говорили. Смысл был в том, чтобы нас не трогали, а то мы дадим сдачи. Мы им это показали. Значит, поставленную цель мы выполнили.

Лысый смотрел на него не шевелясь.

Я видел, что на лице у Фица выступили капли пота.

— Это не... Не... Послушайте, я могу вернуть эти автоматы. Правда могу. Я пометил место, где мы их закопали в снег. Я могу пойти и принести их.

Лысый сделал шаг вперед и пнул его ногой в живот. Удар вышел ленивый, равнодушный какой-то, как бы механический. Похоже, лысый принял решение — он повернулся и подошел к самодельной плите.

— Еда остынет, парни, — сказал лысый. — Ступайте поешьте.

Юнцы неуверенно подались к нему. Фиц выждал некоторое время и начал подниматься, стараясь не привлекать к себе внимания.

В воздухе что-то прошелестело, и фигура лысого размытым пятном метнулась от плиты к Фицу, сбив по дороге с ног одного из юнцов. Движением слишком быстрым, чтобы глаз успел запечатлеть его, лысый ударил Фица по скуле.

Удар отшвырнул того обратно на пол. Я стоял достаточно близко, чтобы увидеть, как разошелся и набух кровью шрам у глаза.

— К тебе, Фиц, это не относится, — произнес лысый все тем же мягким голосом. — Для мертвецов у меня еды нет. Поешь, когда исправишь свою ошибку.

Фиц кивнул, не поднимая глаз, зажав рукой ушибленное место.

— Слушаюсь, сэр.

— Умница. — Лысый сморщил нос, будто в помещении запахло какой-то гадостью, и плюнул, попав Фицу в лицо. Потом повернулся и двинулся обратно к плите.

Парень метнул ему в спину убийственный взгляд.

Говоря так, я вовсе не имею в виду, что Фиц разозлился. Часто можно услышать фразы вроде «убить взглядом», но не так уж много найдется таких, кто действительно видел, на что это похоже. Скажем так, убийство — или, точнее, готовность его совершить — не относится к поступкам, на которые любой готов везде и всегда. По крайней мере в наше относительно цивилизованное время. Хотя прежде лишение жизни другого живого существа являлось повседневной рутиной. Любая фермерская жена без малейшего угрызения совести отрубит курице голову, чтобы приготовить обед. То же и с рыбой, которую обезглавят и выпотрошат. Резать скот или закалывать свиней также было делом само собой разумеющимся — в соответствующее время года, конечно. Большая часть людей, чей образ жизни был связан с землей, жили и трудились бок о бок с теми, чью жизнь им предстояло рано или поздно оборвать.

Убийство — дело хлопотное. И чаще всего довольно грязное. А если что-нибудь пойдет не так, еще и противное, особенно если видишь, как кто-то терзается смертной мукой. В общем, занятие это нелегкое, даже если речь идет о животных на ферме.

Убивать людей на порядок хлопотнее, грязнее и противнее. Подобный выбор дается нелегко. Надо ведь все просчитать, обдумать возможные последствия. Ну конечно, каждый может убить в порыве страха или ненависти — в таком случае не до расчетов или осознанного выбора. Вы просто позволяете своим эмоциям руководить вашими действиями.

В глазах Фица я видел все: как он рассчитывает, оценивает и делает выбор. Лицо его побледнело, но зубы оставались стиснуты, а взгляд — тверд.

До сих пор не знаю точно, что руководило мной тогда, но я пригнулся к его уху.

— Не смей! — рявкнул я.

Парень, начинавший уже подбирать ноги для броска, застыл.

— Он только этого и ждет, Фиц, — настойчиво продолжал я. — Он нарочно плюнул, чтобы тебя к этому подтолкнуть. Он ждет наготове. Он убьет тебя, не успеешь ты и на ноги подняться.

Фиц огляделся по сторонам, но взгляд его прошел сквозь меня. Значит, он меня не видел. Ну-ну...

— Я бывал на твоем месте, парень. Я знаю этот тип людей. Не будь слабаком. Не дари ему того, чего он от тебя хочет.

На мгновение Фиц крепко зажмурил глаза. Потом медленно перевел дух, и тело его заметно расслабилось.

— Умно, — одобрил лысый. — Делай каждый раз верный выбор, и мы, возможно, еще поработаем вместе.

Фиц судорожно сглотнул и поморщился, словно от противного вкуса во рту.

— Да, сэр, — произнес он. — Пойду проверю, все ли в порядке у входа.

— Отличная идея, — согласился лысый. — Тем более я в ближайшее время вряд ли буду рад тебя видеть. — Он повернулся и пошел прочь от Фица. По пути он задержался, чтобы тронуть одного из юнцов за плечо и негромко прошептать тому что-то.

Фиц быстро, бесшумно повернулся и вышел из цеха обратно в коридор. Только оказавшись вне поля зрения лысого, он зябко охватил себя руками. Его трясло.

— Я не сошел с ума, — произнес он. — Я не сошел с ума. Я не сошел с ума.

— Ну... В общем-то нет, — заверил я его, стараясь не отставать ни на шаг. — Кой черт ты работаешь на такого говнюка?

— Ты мне мерещишься, — сказал Фиц.

— Черта с два мерещусь, — возразил я. — Я только никак не пойму, почему так получается, что ты меня слышишь.

— Я не сошел с ума! — прорычал Фиц и зажал уши руками.

— Совершенно уверен, что это тебе не поможет, — заметил я. — То есть я хочу сказать, что меня воспринимает твое сознание, не слух. Думаю, просто так получается, что ты воспринимаешь это как... как... ну, этот ваш формат Эм-Вэ-четыре, а не как фильм.

— Эм-Пэ-Три, — машинально поправил меня Фиц, рывком отнял руки от ушей и, широко раскрыв глаза, огляделся по сторонам. — Э... Ты что, правда... правда здесь?

— Здесь-здесь, — подтвердил я. — Хотя любая мало-мальски пристойная галлюцинация говорила бы тебе то же самое.

Фиц зажмурился. Потом прижался спиной к стене — скорее рефлекторно, нежели осмысленно. Долгое мгновение он стоял не шевелясь.

— Ты... дух?

— Формально — да, — подтвердил я.

Он судорожно сглотнул.

— Ты работаешь на Леди-Оборванку?

Блин-тарарам, да этот мальчишка до смерти боялся Молли. А я хорошо представлял себе парнишек вроде Фица, я и сам рос в похожих условиях. Я встречал таких в домах у приемных родителей, в детских домах, в школах и летних лагерях. Крепкие орешки, прошедшие естественный отбор, понимающие, что о тебе никто не позаботится, кроме самого себя. Конечно, не все, пережившие это, обладают таким опытом, но даже малая его часть действует строго по Дарвину. Она отбирает сильнейших. Таких, как Фиц.

Далеко не глупых, но и запугать их далеко не просто.

Фиц боялся Молли.

В желудке у меня что-то неприятно сжалось.

— Нет, — заверил я его. — Я на нее не работаю. Я не ее подчиненный.

Он нахмурился:

— Тогда... На эту су... на бывшую полицейскую?

— Парень, — сказал я ему, — ты даже не представляешь, на что напоролся. Ты не на тех оружие направил. Вот я теперь знаю, где ты живешь. Они тоже узнают.

Он побледнел.

— Нет, — пробормотал он. — Послушай, ты ведь не знаешь, каково это здесь. Зеро и другие, они ничего с этим не могут поделать. Он не позволяет им ничего, только как он сам хочет.

— Ты это про лысого?

Фиц напряженно, почти истерически хохотнул.

— Он называет себя Аристидом. И у него сила.

— Сила удерживать рядом шайку подростков?

— Говорю же, ничего ты не знаешь. — Фиц затараторил быстро-быстро: — Он говорит тебе, что сделать... и ты... и ты так и делаешь. Тебе даже в голову не приходит ослушаться. И он... он двигается так быстро. Я не... я думаю, может, он и не человек вовсе.

— Он человек, — заверил я. — Просто очень говенный, но человек.

На лице у Фица обозначилось что-то вроде очень, очень слабой улыбки.

— Если так, как тогда ему это удается?

— Он заклинатель, — объяснил я. — Чернокнижник. Средненьких способностей и большого самомнения. У него имеется несколько незнакомых мне приемов кинетомантии — благодаря этому он и перемещается так быстро. И еще некоторое умение залезать в чужие мозги — совсем слабенькое, если ему для грязной работы приходится подбирать подростков.

— Тебя послушать, так он мелкая сошка... вроде угонщика или кого такого.

— По большому счету так оно и есть, — согласился я. — Мелкая шушера. Этакий Феджин.

Фиц нахмурился.

— Это который из книжки? Из Диккенса? Как ее... «Оливер Твист»?

Я удивленно заломил бровь. Парень-то начитанный. Таких в его кругах немного. Да и большинство тех, кто читает, ограничиваются по большей части детскими книжками и комиксами. Мало кто доходит до Диккенса, разве что те, кто попал на дно, вылетев из старших классов. А я готов был побиться о заклад, что Фиц в старшие классы не ходил.

Он решал за себя сам, и он обладал по меньшей мере толикой магических способностей. Возможно, этим объяснялось то, что именно он руководил этими мальчишками. Этим — да еще очевидным здравым смыслом. Вероятно, он начинал — пока чисто инстинктивно — учиться противостоять той магии, что практиковал на нем лысый Аристид. Этот говнюк явно орудовал с его сознанием. Любого, кто не подчинялся ему с рабской покорностью, Аристид до поры до времени использовал бы в качестве младшего командира, параллельно изыскивая способ избавиться от него с наибольшим толком для дела... ну или по крайней мере без лишнего шума.

Что-то очень мне не нравились Фицевы перспективы.

— Вроде того, — подтвердил я.

Фиц устало привалился к стене и закрыл глаза.

— Я никому не хотел зла, — сказал он. — Я ведь никого из тех людей даже не знаю. Но он так приказал. И им всем, всем пришлось это выполнять. А я не мог... не мог позволить им стать просто убийцами. Ведь кроме них... Они...

— Они — твои, — негромко произнес я. — Ты за ними приглядываешь.

— Ведь должен хоть кто-то, — кивнул Фиц. — На улицах ведь как... никогда легко не приходилось. А где-то с полгода... совсем плохо стало. Нет, правда. Их по ночам иногда видно. Тени. — Его снова начала бить дрожь, а голос понизился до шепота: — Они забирают людей. Те, кого некому защитить, — исчезают, и все. Вот...

— Лысый, — тихо произнес я.

— Он одного из них убил, — прошептал Фиц. — Прямо на моих глазах. Я сам видел. Тот казался человеком, но когда его убили, он... Он просто растекся, правда. — Он тряхнул головой. — Может, я все-таки сошел с ума? Господи, это было бы даже легче.

— Ты не сошел с ума, — сказал я, — но попал в дурную историю.

Взгляд у мальчишки потух окончательно.

— Чего еще нового скажешь?

— Ох, — пробормотал я. — Можно подумать, у меня и без того дел мало было...

— Чего?

— Так, ерунда. Слушай, парень. Возвращайся к автоматам сегодня вечером, в одиннадцать. К этому времени на улицах стихнет. Я буду ждать тебя там.

В глазах его не отразилось ровным счетом ничего.

— Зачем?

— Затем, что я собираюсь тебе помочь.

— Сумасшедший, воображаемый, невидимый голос-галлюцинация, — вздохнул Фиц. — И он собирается мне помочь. Приплыли.

Со стороны цеха вдруг послышался дребезжащий металлический звон, отдавшийся эхом по всему зданию.

— Что, пора на урок? — спросил я.

— Нет. Аристид заставил нас следить за будильником. Говорит, это ему важно для работы. Звенит за пять минут до рассвета.

Я почувствовал, как цепенеет моя спина.

— Пять минут?

Фиц пожал плечами:

— Ну, может, семь. Или две. В этом роде.

— Блин-тарарам! — выругался я. — Правду говорил Стю: время тут просто само утекает. Так, значит, в одиннадцать у сугроба с автоматами, Фиц.

Он хмыкнул.

— Конечно, Харви. Или как тебя там, — устало произнес он.

Старые книги и старые фильмы. Черт, я не мог не помочь этому мальчишке.

Я повернулся и, стиснув зубы, пронзил по дороге несколько стен и вывалился на улицу. Небо почти окрасилось голубым, а на востоке, над озером Мичиган, светлело на глазах багровое зарево рассвета. Стоит ему сделаться оранжевым, а потом и желтым, и от меня останется одно воспоминание.

Пять минут. Или семь. Или две. Столько времени у меня оставалось на то, чтобы отыскать безопасное место. Я прикинул в уме план Чикаго, перебрал в уме ближайшие возможные убежища и выбрал единственное, куда мог добраться за несколько минут со всеми своими штучками в духе Ночного Змея и ему подобных.

Может, я еще и успею. И может, это и спасет меня от рассвета.

Я стиснул зубы, еще раз сверился со своей памятью и, говоря образно, бросился туда.

Я надеялся только, что не опоздал.

(обратно)

Глава четырнадцатая

Подавляющее большинство людей, верящих в существование магии, полагают, будто она подчиняется раз и навсегда заданным законам. На деле все не так: законы эти гибки, они меняются в зависимости от времени, места, поры года и устремлений того, кто их применяет. Магия не является живым, разумным существом, однако чем-то вроде собственной души она все-таки обладает. Она растет, развивается — и в любом случае меняется.

Отдельные аспекты магии относительно устойчивы — ну, например, люди, наделенные сильными магическими способностями, всегда не в ладах с продвинутыми технологиями, — но даже и это обстоятельство на протяжении столетий хоть как-то, да менялось. Лет триста назад магический дар проявлялся в странных, причудливых окрасках свечного огня или мгновенном скисании молока (что доставляло чертовски много неприятностей чародеям, желавшим, скажем, приготовить что-нибудь молочное). А еще парой сотен лет раньше занятия магией вызывали причудливые изменения пигментации кожи, известные как чертовы отметины.

Так что невозможно предугадать, как с этим будут обстоять дела еще через несколько веков. Как знать, может, побочным эффектом магических способностей станут привлекательная наружность и успех у противоположного пола — впрочем, не могу сказать, чтобы в описываемый момент меня беспокоило именно это.

Ну, сами понимаете. Меня больше беспокоило, смогу ли я пережить следующие несколько минут.

В общем, я клоню к тому, что рассвет — по всеобщему убеждению, конечно, — несет конец всякому злу. Что это свет, побеждающий тьму, — так ведь?

Можно сказать и так. Ну, по крайней мере в некоторых случаях. Однако по большей части это просто рассвет. Это часть суток, характеризующая взаимное положение определенных небесных тел. То есть с самим солнцем, выползающим из-за горизонта, не связано никакой магии — ни черной, ни белой. Если таковая и имеется, я, во всяком случае, о ней не слыхал. Рассвет вовсе не очищает Добро от Зла.

Он просто очищает — все без разбора. И в этом-то и заключалась моя проблема.

Как-то не рассчитаны духи на то, чтобы ошиваться в мире смертных — если, конечно, не найти для этой цели подходящего тела. Мне полагалось бы находиться на том Кармайкловом поезде, или в Раю, или в Аду, или в Валгалле... где-то в таком роде. Духи состоят из энергии — на 99,9 процента из чистой, замечательно питательной магии. И подмены ее не допускают.

Духи сосуществуют с рассветом примерно так же, как сосуществуют микробы и щелочь. Силы обновления, омывающие планету с началом каждого нового дня, несут с собой и мощный заряд магии, неумолимо смывающий даже самые сильные из состряпанных смертными заклятий, если только те не защищены соответствующим образом.

Бродячий дух, застигнутый рассветом, просто растворяется. И тут не спастись, просто став в тень, — это защитит не больше, чем если бы вы прятались у себя на кухне от несущегося на вас цунами. Для спасения необходимо найти по-настоящему безопасное место, укрытое и укрепленное, способное противостоять магическим энергиям рассвета.

В конце концов, я ведь превратился в призрака, так? Вот я и поспешил в единственное место, которое, как мне казалось, могло меня защитить и куда у меня имелся шанс успеть.

Я поспешил к своей могиле.

Да, у меня есть собственная могила, выкопанная, с установленным надгробным камнем, готовая меня принять. Ее мне подарила одна из моих врагинь... даже странно, по прошествии нескольких лет она кажется мне и вполовину не такой страшной, как тогда. Врагиня обставила подарок с большой помпой, на глазах у собравшихся сливок сверхъестественного общества, вручив мне это обещание смертной угрозы и продемонстрировав заодно свои возможности в мире смертных, — и правда, чтобы раздобыть участок на престижном чикагском кладбище, да еще и оставить при этом на нем зияющую могилу, требуются неплохие связи. Уж не знаю, угрозой ли, подкупом, но она добилась того, что моя могила оставалась в таком состоянии на кладбище Грейсленд уже довольно много лет.

И наконец у нее появился шанс послужить чем-то полезным помимо места для философских размышлений.

Я еще раз проделал трюк сэра Стюарта с исчезанием и убедился, что не в состоянии прыгнуть дальше чем на триста ярдов. Что ж, даже так это было на порядок быстрее простого бега, а на поверку оказалось и не так утомительно, как я думал. Собственно, больше всего это напоминало мои утренние пробежки, только вместо шагов я перемещался длинными скачками, повторяя их снова и снова, от точки «А» до точки «Б».

Я просочился сквозь входные ворота кладбища Грейсленд, сделал еще два прыжка, нашел нужное мне место рядом с большим мавзолеем, напоминающим античный храм, и броском, которому позавидовал бы профессионал-бейсболист, устремился прямехонько в темневшее отверстие. Мое нематериальное тело перемахнуло через невысокий снежный бруствер, окружавший могилу, и я рухнул в прохладную, тенистую яму приготовленной для меня могилы.

Лучи солнечного света скользнули по земле спустя всего несколько секунд. Я слышал их, ощущал их — примерно так же, как ощущал как-то раз небольшое землетрясение в штате Вашингтон. На мгновение в воздухе повис резкий, отчетливый, чистый звук, напоминавший эхо большого колокола. Я закрыл глаза и вжался в стенку могилы, по моим расчетам, самую тенистую.

Я выждал несколько секунд.

Ничего не происходило.

В моей могиле царили тишина, покой и прохлада. Здесь было... право слово, довольно комфортно. Ну, я хочу сказать, по телевизору и в кино показывают всякие штуки насчет лежания в фобу, и это всегда какие-то страсти. Мне приходилось несколько раз оказываться у своей могилы, и это непременно действовало мне на нервы. Должно быть, я благополучно миновал эту стадию.

Смерть страшит, только если смотреть на нее с одной стороны.

Я сидел, прижавшись спиной и затылком к стенке могилы, вытянув ноги и блаженно закрыв глаза. Здесь было тихо, если не считать шелеста ветра в ветвях деревьев и далеких городских шумов: машин, гудков, музыки, сирен, строек, поездов надземки. Ну, еще редких птиц, избравших Грейс-ленд своим домом.

Даже не припомню, когда мне было так спокойно в последний раз...

Так мирно. Так приятно.

И так свободно. Никакой необходимости что-то делать. Возможность отдыхать сколько душе угодно. Возможность хотя бы на время отвернуться от переполнявших мою память жутких воспоминаний, от не дававших покоя забот.

Некоторое время я сидел так, закрыв глаза, целиком отдавшись тишине и покою.

— Вы новенький, — произнес негромкий, спокойный голос.

Я недовольно открыл глаза: кой черт кому-то понадобилось нарушать мой покой уже через несколько минут, — и тут же нахмурился, увидев, что небо почти полностью потемнело, только на западе еще немного светилось фиолетовым.

Я резко отодвинулся от откоса могилы. Какого черта? Я отдыхал от силы пару минут. Или нет? Я еще несколько раз поморгал, глядя на небо, потом медленно поднялся на ноги. Это далось мне не без труда: меня словно накрыли несколькими слоями тяжелых, влажных одеял или подбитых свинцом фартуков, какие обыкновенно используют в рентгеновских кабинетах.

— Мне всегда нравится смотреть на то, как что-то новое рождается, — продолжал голос. Теперь я разобрал, что голос детский. — Можно гадать, во что это превратится, а потом смотреть, так ли это вышло.

Моя могила глубокая, футов шесть. Но и роста во мне заметно больше шести футов. Поэтому когда я встал во весь рост, глаза мои оказались на несколько дюймов выше края могилы и невысокого снежного барьера по ее периметру. В общем, поднявшись, я увидел маленькую девочку.

На вид ей было лет шесть, но даже для такого возраста она казалась маленькой. Одежда девятнадцатого века, вся в кружевах, казалась до нелепого непрактичной: любой нормальный ребенок перепачкал бы ее уже через полчаса. Башмачки, похоже, ручной работы, застегивались на маленькие металлические пряжки. На плече она держала маленький зонтик, по цвету такой же, как платье. Во всем остальном девочка не отличалась от большинства детей... ну, стоит упомянуть еще только ярко-зеленые глаза.

— Привет, — сказал я.

— Здрасьте, — отозвалась она, сделав книксен — ни дать ни взять Ширли Темпл. — Очень приятно с вами познакомиться, покойный мистер Гарри Дрезден.

Я решил держаться с ней поосторожнее: как знать, действительно ли она такая маленькая девочка, какой кажется...

— Откуда ты знаешь, как меня зовут?

Она сложила зонтик и постучала им по моей надгробной плите. Действительно, надпись золотыми буквами по белому мрамору гласила: «ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ ГАРРИ ДРЕЗДЕН». Чуть ниже, под золотой пентаграммой виднелось: «ОН ПОГИБ ЗА ПРАВОЕ ДЕЛО».

На мгновение мне показалось, будто во рту у меня стоит странный сладковатый привкус, а в ноздри ударил запах сосновой хвои и свежей травы. По спине пробежал холодок, и я поежился. А потом и привкус, и запахи исчезли.

— Вы меня знаете? — спросила девочка. — Я ведь знаменита.

Я прищурился. Потом сделал усилие и, исчезнув со дна могилы, оказался рядом с девочкой. При этом, правда, я стоял лицом в другую сторону, поэтому со вздохом повернулся и осмотрелся по сторонам. Есть на Грейсленде один знаменитый памятник маленькой девочке, известной как Инес. Он стоит здесь уже века два, и каждые несколько лет появляются слухи, будто статуя пропадает с пьедестала, а посетители кладбища встречаются с маленькой девочкой в старомодной одежде.

Вот она, статуя, исчезнувшая с пьедестала.

— Ты Инес, — сказал я. — Знаменитый призрак Грейсленда.

Девочка рассмеялась и захлопала в ладоши.

— Меня так называли, да.

— Я слыхал, тебя откопали пару лет назад. Так что памятник остался только как реклама скульптурной фирмы или чего-то в этом роде.

Она снова раскрыла зонтик и закинула его на плечо, покручивая, словно в раздумье.

— Боже мой. Людей интересуют дела, происходившие за сотни лет до их рождения. Кто бы мог подумать... — Она внимательно оглядела меня с ног до головы. — Мне нравится ваш плащ.

— Спасибо, — улыбнулся я. — Мне нравится твой зонтик.

Она расцвела улыбкой.

— Вы так галантны. А то мне тут порой казалось, что я никогда больше не встречу никого по-настоящему воспитанного. — Она еще раз пристально посмотрела на меня. — Мне кажется... Вы, должно быть, станете... — она задумчиво прикусила губу, сощурила глаза и медленно кивнула, — настоящим монстром.

Я нахмурился:

— Это почему?

— Все новорожденные во что-то превращаются, — наставительно сказала Инес.

— Я не новорожденный.

— Самый настоящий, — возразила она и мотнула головой в сторону моей могилы. — Вы вступили в новый мир. Ваша прошлая жизнь ничего не значит. Вас там больше нет. А перед вами открывается новая, бескрайняя Вселенная. — Она окинула кладбище спокойным взглядом. — Я видела много, очень много новорожденных, мистер Дрезден. И видела, во что они превращаются. Вот вы, ваша тень, — натуральный монстр.

— Вовсе нет, — обиделся я.

— Ну, возможно, пока еще нет, — согласилась она. — Но... со временем, когда те, кто вам дорог, состарятся и уйдут, а вы ничегошеньки не сможете поделать, чтобы им помочь... еще как превратитесь. Вот увидите.

— Ты ошибаешься.

Ямочки на ее щеках сделались глубже.

— А что вам так не нравится, новорожденная тень? Вот я ничего не вижу плохого в том, чтобы быть монстром.

— А я вижу. Что в этом хорошего?

— Ох! — Девочка тряхнула головой. — Ну не будьте же таким ограниченным. Люди восхищаются монстрами. Они слагают про них легенды и песни. Они им завидуют. Вот вы, новорожденная тень, вы знаете, что такое монстр? Монстр — это власть. Власть и свобода выбора. Монстры вольны выбирать. Монстры определяют мир. Монстры заставляют нас быть сильнее, умнее, лучше. Монстры отсеивают сильных от слабых, они как кузня, что закаляет души, превращая их в сталь. Даже проклиная монстров, мы ими восхищаемся. Мечтаем превратиться в них, хотя бы отчасти. — Взгляд ее сделался отрешенным. — Есть вещи много, много страшнее, чем превратиться в монстра.

— Монстры причиняют людям зло. Я не хочу.

Инес захихикала — совсем по-детски, по-девчачьи. Она крутанулась на носках, взмахнув зонтиком.

— Гарри Дрезден, длинный хвост, — пропела она дразнилку. — Оказался вот как прост! — Она еще раз окинула меня взглядом и уверенно кивнула: — Монстр. Про вас напишут не одну книгу.

Я открыл рот, но не выдавил из себя ни слова. Просто не нашелся что ответить.

— Этот мир так мал, — продолжала она. — Так скучен. Так уныл. — Она одарила меня очаровательной улыбкой. — Вас никто сюда не привязывал, мистер Дрезден. Так что вас здесь держит?

Я поежился. Холод, зародившийся у меня в желудке, потихоньку расползался по телу. Я промолчал.

— Ах! — довольно выдохнула Инес. Взгляд ее задержался на моей могильной плите, и она склонила голову чуть набок. — А вы... правда? — безмятежно спросила она.

Я тряхнул головой.

— Что — правда?

— Правда погибли за правое дело?

Я немного подумал. И еще немного.

— Нет, — тихо сказал я. — Нет, неправда.

Она склонила голову на другую сторону.

-Ой?

— Была одна маленькая девочка, — так же тихо объяснил я. До меня не сразу дошло, что я произношу слова вслух, а не слышу их только у себя в голове — Ее... ее похитили. Ее собирались мучить. И я перепробовал все. Чтобы ее вернуть. Я...

Меня вдруг снова начало мутить. В памяти мгновенно всплыла картина смерти Сьюзен, когда ее тело силилось принять образ монстра, окончательно уступив снедавшей ее жажде крови. Я буквально ощущал на губах болезненный жар ее кожи, осязал капли ее крови, забрызгавшей меня, когда я перерезал ей горло, приведя в исполнение заклятие, которое стерло с лица земли всех сукиных детей из Красной Коллегии, посмевшей угрожать моей девочке.

Мне не оставалось другого выбора. Ни единого.

Правда ли?

Возможно, в тот момент и не оставалось. Однако ведь все это произошло не просто так, а в результате ряда событий, на которые повлияли и другие принятые мной решения. Я мог повернуть все и по-другому. И тогда этого бы не случилось. Это могло бы спасти жизнь Сьюзен.

Я поежился — на меня накатило еще одно воспоминание. Неподвижность потерявших чувствительность ног. Жуткая боль во всем теле. Ярость от полного бессилия, когда я осознал, что, упав с лестницы, сломал позвоночник и ничем больше не могу помочь своей попавшей в беду дочке. Я помню, как понял: если я хочу что-то сделать, мне придется пойти на такое, о чем прежде и думать не хотелось.

— Я преступил черту, — тихо произнес я. — Даже не одну, а несколько. Я совершил такое, чего нельзя было делать. Я поступил неправильно. И я понимал это. Но... я хотел помочь этой девочке. И я...

— Вы согрешили? — предположила она, и взгляд ее больших глаз казался неестественно серьезным. — Перешли на сторону Зла? Пошли на бесчестье? Погрузили мир в пучины безумия?

—Примерно, — пробормотал я.

— И вы не считаете себя монстром. — Она медленно сложила свой зонтик и поводила его наконечником по снегу, напевая что-то себе под нос.

Тошнотворно-холодное ощущение клубилось во мне, продолжая расползаться по телу. Я вдруг заметил, что дрожу. Боже правый, она ведь говорила правду. Абсолютнейшую правду. Я ведь не хотел никому зла, но что значит это мое желание? Я, и никто другой, принял решение совершить то, что — как я прекрасно понимал — не могло быть правильным. Я продал жизнь Королеве Мэб, пообещал ей служить верой и правдой, хотя знал, что темная мощь мантии Зимнего Рыцаря не может не поглотить меня, что мои силы и таланты будут служить извращенным запросам Королевы Воздуха и Тьмы.

Впрочем, на другой чаше весов, когда я сделал свой выбор, чтобы обрести силу, недоступную подавляющему большинству смертных, лежала жизнь моей девочки.

Я вспомнил отчаяние в глазах Фица и его компании. Я подумал о лысом и ему подобных. О волне уличного насилия.

Сколько чужих дочерей погибло из-за моего решения?

Эта мысль, эта истина ударили в меня с силой горной лавины, представ вдруг с такими ясностью и отчетливостью, что разом стерли из моей головы все остальные мысли, мои нынешние неясные и путаные усилия.

Хотел я или нет, но спутался с Тьмой. И то, что я умер прежде, чем успел послужить ее разрушительным целям, ровным счетом ничего не меняло. Я взял в руки красный световой меч. Я вступил в Братство Порочных Мутантов.

Я превратился в то, с чем боролся всю жизнь.

Отрицать это бесполезно. И шанса исправить ошибку у меня тоже не имелось. Мне вдруг отчаянно захотелось забиться обратно в могилу, в те мир и покой, которые там нашел. Черт, мне ужасно хотелось отдохнуть.

Я скрестил руки на груди и посмотрел на Инес.

— Ты, — голос мой звучал хрипло, резко, — ты ведь не призрак маленькой девочки.

Лицо ее осветилось новой улыбкой:

— Если я не призрак, чего же ты так боишься?

И она исчезла. Без звука, без вспышки, вообще без каких-либо эффектов. Просто исчезла.

Если бы я оставался в живых, я был бы готов к последующей за этим головной боли. Слишком уж часто мне приходилось сталкиваться по роду деятельности с загадочными сверхъестественными созданиями.

Но, черт подери, как же я не люблю, когда последнее слово остается за ними!

— Несносное существо, — пробормотал глубокий протяжный бас у меня за спиной. — Душа ее вся перекорежена.

Я застыл. До сих пор я не ощущал чьего-либо присутствия — во всяком случае, так, как это было с Инес, — а мне очень хорошо известно, что может произойти в случае, когда кому-то удается просочиться мне в тыл. И хотя первое правило общения со сверхъестественными существами гласит: «Ни за что не показывайте своего страха», выполнить его на деле не так-то просто. Уж я-то знаю, каких тварей можно здесь встретить.

Медленно, очень медленно, напоминая себе, что моему сердцу вовсе не обязательно колотиться так быстро и что мои руки совсем даже не вспотели, я повернулся. Сдерживать дрожь от страха я не пытался: все равно меня трясло от холода.

Впрочем, натура моя напоминаниям почти не внимала. Глупая натура.

В воздухе, на высоте примерно фута три над землей, за моей спиной парила высокая, зловещая фигура. С головы до пят ее окутывал толстый слой чего-то, напоминающего паутину, голову скрывал капюшон, под которым клубилась непроглядная темень. Впрочем, какое-то подобие лица там все-таки угадывалось. Все это сильно напоминало древние изображения Тени, омрачающей людские помыслы. Мантия слабо, как-то лениво колыхалась на ветру.

— Э... — пробормотал я. — Привет.

Фигура чуть опустилась — теперь ее ноги почти касались снега.

— Так лучше?

— Ну, если воспринимать все буквально... Да, пожалуй. Так хорошо. — Я пригляделся повнимательнее. — Вы... Вечная Тишина. Статуя с могилы Декстера Грейвза.

Вечная Тишина продолжала молча стоять.

— Будем считать молчание знаком согласия, — хмыкнул я. — Я так понимаю, вы не просто местное изваяние. Так ведь?

— Твое предположение верно, — пробасила Вечная Тишина.

Я кивнул.

— Чего вам надо?

Она медленно придвинулась ко мне. Басище у неё был — по сравнению с этим Джеймс Эрл Джонс показался бы Микки-Маусом.

— Ты должен осознавать свой путь.

— Мой путь?

— Тот, что лежит перед тобой. И что позади — тоже.

Я вздохнул:

— Очень полезная информация.

— И более чем необходимая, — пророкотала Вечная Тишина. — Для того, чтобы выжить.

— Выжить? — переспросил я и не удержался от усмешки. Когда часто приходится иметь дело с подобиями Угрюмых Потрошителей, к этому поневоле привыкаешь. — Я ведь уже мертв.

Тишина промолчала.

— Ладно, — вздохнул я. — Начнем сначала. Для того, чтобы выжить. Кому?

Довольно долго она продолжала молчать, и я покачал головой. Мне даже начало казаться, что я целую ночь проведу, беседуя со всеми сбрендившими духами этого чертова места, не понимая ни одного из них. Это при том, что тратить на это целую ночь я не мог никак.

Я уже начал готовиться к новой серии скачков в духе Ночного Змея, когда зычный бас заговорил снова. Ну, не совсем заговорил: ушами я его не слышал. Он просто резонировал У меня в голове, в мыслях — поток чистого смысла, ударивший мне в голову с силой сжатой звуковой волны.

— ВСЕМ.

Я пошатнулся и сжал голову руками.

— Ох... — пробормотал я. — Блин-тарарам! Убавить звук вы, конечно, не можете?

— НЕНАМЕРЕННОЕ. УЯЗВИМОСТЬ СМЕРТНОГО. НЕЭФФЕКТИВНОЕ ВОСПРИЯТИЕ ВОКАЛИЗАЦИИ. НЕХВАТКА ПРЕДВАРИТЕЛЬНО НАСТРОЕННОГО СЛОВАРНОГО ЗАПАСА.

От такой лавины мыслей я в буквальном смысле слова распался на части. Мое чертово нематериальное тело разлетелось огромным облачком, напоминавшим покойного Гарри Дрездена лишь окраской, да и то отдаленно. И это оказалось больно. Ну, по крайней мере из всех известных мне слов подходило только это. На те разновидности боли, что мне доводилось испытывать раньше, это не походило, а ведь по части болезненных ощущений я, можно сказать, великий специалист. Нет, телесной болью я бы это не назвал. Это напоминало скорее... ну, то, что происходит с вашей головой, когда вы видите нечто такое, на что только и можете сказать: «Ну вообще...»

Как-то так. Помноженное на миллион. И не с головой, а со всем телом.

Это ощущение продолжалось никак не меньше минуты и только потом начало слабеть. Я наконец снова собрался воедино.

— Пожалуйста, без объяснений! — взмолился я, увидев, что Вечная Тишина подбирается ко мне еще ближе. — Не надо! Очень больно!

Она застыла в ожидании.

— Давайте сразу договоримся, — пробормотал я, размышляя вслух. — Или вы меня убьете. Еще раз. — Я приложил тыльную сторону ладони ко лбу. — Я буду задавать простые вопросы, отвечать на которые можно «да» или «нет». Если «да» — просто молчите. Если «нет» — дайте понять каким-нибудь другим способом. Идет?

Ничего не произошло. Вечная Тишина оставалась на месте, только капюшон трепыхался, как огонек лампады на ветру.

— Ваш капюшон красного цвета?

Капюшон коротко дернулся из стороны в сторону.

— С ума сойти, — пробормотал я. — Контакт! — Я провел по лицу руками и продолжил: — Ладно. Когда вы говорили про «всех», вы имели в виду всех, кого я знаю?

Капюшон дернулся.

— Не только их?

Тишина.

— Э... Весь город?

Капюшон дернулся.

— Что, еще больше?

Тишина.

— То есть... вы хотите сказать... типа... всех-всех? Вообще всех? Всю планету?

Молчание.

— И если я осознаю свой гребаный путь, это их всех спасет?

Молчание. Потом капюшон чуть дернулся.

— Класс, — буркнул я. — А теперь вы еще захотите, чтобы я взял у вас из рук камешек.

Капюшон дернулся.

— Это я не букваль... Тьфу, так тоже общаться не очень-то получается.

Молчание. Какое-то такое... сочувственное, что ли.

Я тоже замолчал и немного подумал.

— Подождите, — сказал я наконец. — Это ведь все связано, да? С тем, на что послал меня капитан Мёрфи?

Молчание.

— Найти моего убийцу, — уточнил я. — Что-то я не понимаю. Как это может спасти мир?

Глубокий бас повторил свою старую фразу:

— Ты должен осознать свой путь. Это совершенно необходимо. Для того, чтобы выжить.

— Надо же, ирония какая, — вздохнул я. — Вечная Тишина, поставленная на автоповтор.

Где-то совсем рядом послышался стон привидения, и я застыл на месте, лихорадочно оглядываясь.

Из земли на одной из соседних могил поднималось привидение, похожее на оборванное пугало. Казалось, его тянут из грязи невидимой леской. Оно испустило еще один полный голода стон; взгляд его смотрел в пустоту.

Послышался еще один стон. И еще. И еще.

Из всех могил вокруг меня лезли привидения.

Дыхание мое участилось без всякой на то необходимости.

— Ты просто гений, Гарри, — буркнул я себе. — Тоже мне, надежное убежище нашел. Это же, к чертовой матери, кладбище. Где еще быть привидениям, как не здесь?

Вечная Тишина молча смотрела на меня. Что-то ироничное почудилось мне в ее молчании.

— Мне пора идти, — сказал я. — Это все, что вы хотели мне сказать? Чтобы я осознал свой путь?

Молчание. Потом покрытая зеленой паутиной рука поднялась в прощальном жесте.

Первое привидение закончило свой, судя по всему, рутинный ритуал освобождения от земных оков и стонов. Взгляд его пустых глазниц обратился на меня, и оно поплыло в мою сторону, легонько отталкиваясь нематериальными ногами от снега.

— Даже не думай, — буркнул я и исчез. В три скачка оказался я у ближней кирпичной ограды кладбища. Стиснув зубы, ринулся сквозь нее...

И врезался в твердый кирпич.

Нос пронзила острая боль, и я выругал себя за тупость. «Чтоб тебя, Гарри!» Обычно стены воздвигают для того, чтобы не пускать внутрь, но кладбищенские стены имеют противоположное назначение: не выпускать наружу. И это нехитрое обстоятельство известно мне, блин, с самого моего детства.

Я огляделся по сторонам. Духи надвигались медленно, но верно, и толпа их по мере продвижения росла. Они не спешили, зато число их уже составляло десятки, если не сотни. На ум мне снова пришли документальные кадры, запечатлевшие огромные скопления медуз.

Я стиснул зубы, лихорадочно размышляя. Вообще-то, строя стены, люди думают прежде всего о физических барьерах. Поскольку это сопровождается соответствующими чаяниями множества строителей, они приобретают такую же крепость и в духовном отношении. Вот почему им удается удерживать большую часть духов на кладбищенских территориях — возможно, природа этого явления в чем-то схожа с защитными свойствами порога человеческого жилища.

Но там, где человеческие чаяния строят преграду, эти же чаяния предусматривают и место для входа. Ну или выхода.

Я повернулся и принялся большими скачками перемещаться в направлении кладбищенских ворот.

Не знаю, что я делал бы, окажись они заперты. Подобно стенам, запертые двери или ворота укреплены своей долей чаяний. Однако открытые двери — совсем другое дело, а ворота Грейсленда были распахнуты настежь. Вырываясь на улицу, я оглянулся еще раз: солидного размера армия духов разворачивалась к воротам.

Тут меня озарило.

Ворота кладбища открыты.

А по улицам Чикаго в последнее время разгуливают полчища духов...

— Ага, Морти, — произнес я вслух. — Теперь мы знаем, откуда они берутся.

Кто-то, причем кто-то живой, открывает эти ворота на ночь. Значит, у нас появилась теперь отправная точка, ниточка, потянув за которую мы можем распутать весь клубок и выйти на того, кто баламутит городскую нежить и натравливает её на Морти. И понять, зачем он это делает.

— Вот ведь трам-тарарам! — Я не удержался от свирепой ухмылки. — А вот теперь мы славно поохотимся!

(обратно)

Глава пятнадцатая

Я прикинул в памяти городской план и принялся прыгать. Это не заняло много времени: способность перескакивать через здания, не обращать внимания на светофоры, улицы с односторонним движением и пробки здорово упрощает задачу. В общем, довольно скоро я добрался до дома Морти.

Дом горел.

Перед ним стояли, полыхая мигалками, несколько пожарных машин. Пожарники действовали быстро, профессионально, но заливали огонь всего из одного рукава. Пока я стоял, оцепенело глядя на пожар, подключили еще два, но было уже поздно. Дом Морти полыхал даже ярче и сильнее, чем мой. А может, так казалось из-за темноты.

Пока пожарные не позволяли огню перекинуться на соседние дома (что было не слишком сложно благодаря толстому снежному покрову), приехала полиция, и к оранжевым и красным мигалкам пожарных добавились синие полицейские. Вокруг стояла и глазела на пожар обычная для такого случая толпа зевак.

Ну да, обычная... Но не для такого мороза. И обычно они не стоят по щиколотку в снегу. И обычно они начинают расходиться, когда огонь слабеет. И болтают друг с другом. И моргают. И одеты они обычно так, как принято в текущем столетии.

Толпа чикагских зевак сплошь состояла из призраков.

Я брел сквозь толпу, вглядываясь в лица. Если не считать одежды, они мало отличались от обычной толпы. Я узнал нескольких бойцов оборонительного отряда сэра Стюарта, и по сравнению с остальными тенями они казались наиболее современными. Остальные... просто люди. Мужчины, женщины, дети.

Единственной из теней, кто обратил на меня внимание, оказался мальчишка лет десяти. Рядом с ним стояла девочка, которой к моменту смерти исполнилось от силы семь лет. Они стояли, держась за руки. Он поднял на меня взгляд, когда я проходил мимо, и я задержался посмотреть на него в ответ.

— Куда нам теперь идти? — спросил он. — Я не знаю другого места.

— Гм... — неуверенно пробормотал я. — Извини, я и сам этого не знаю. Послушай, ты видел, что здесь произошло?

— Оно снова пришло сюда вечером. А потом пришли люди с огнем. Сожгли дом. И увели коротышку.

Я застыл.

— Серое Привидение забрало Морти?

— Нет, его увели люди, — поправил меня мальчик.

— Раньше мы играли с ребятами у реки, — жалобно произнесла девочка. — Но он привел нас сюда. Он всегда был такой добрый... — Выражение лица ее при этом совершенно не менялось, оставаясь отрешенным.

Мальчик вздохнул, тронул ее за плечо и повернулся обратно, смотреть на догорающий дом. Я постоял рядом с ними еще немного и заметил, что они сделались прозрачнее. Я огляделся по сторонам — то же самое, хотя в разной степени, происходило и с остальными тенями.

— Эй! — окликнул я мальчика еще раз. — Знаешь сэра Стюарта?

— Это который высокий? Солдат? — Мальчишка кивнул. — Он там, в саду. За домом.

— Спасибо, — бросил я и перепрыгнул через останки дома в сад.

Сад у Морти мало отличался по стилю от палисадника: такой же ухоженный японский садик с прудиком, который сейчас был заполнен снегом. Еще здесь росло несколько деревьев и несколько декоративных деревцев-бонсай в горшках. Жар от сгоревшего дома растопил снег на их ветвях.

То, что осталось от сэра Стюарта, лежало в центре вытопленного в снегу круга.

Эти сволочи воспользовались огнем и для этого.

Судя по всему, они поливали круг бензином — снег растаял, обнажив почерневшую траву. Спирт горит втрое жарче бензина и быстрее, и снег тает от спирта так быстро, что вода заливает огонь. Кто-то применил огненный круг в качестве ловушки для призрака — этот прием довольно часто используют при общении с сильными сверхъестественными созданиями. Запертый в круг дух совершенно беспомощен: он не может ни бежать, ни распространить свою энергию за пределы барьера.

Но наиболее дьявольская часть ловушки — это сам огонь. Огонь реален даже для духов и причиняет им боль — не меньшую, чем причинил бы смертному существу. Кстати, по этой же причине я в своей смертной жизни тоже предпочитал пользоваться огнем. Огонь обжигает, и еще как обжигает. Даже практически неуязвимые существа не любят иметь дело с огнем.

От сэра Стюарта осталась в лучшем случае половина — большая часть туловища и часть правой руки. Ноги сгорели почти полностью. Крови не было. То, что от него осталось, больше всего напоминало спасенный из огня бумажный свиток. Края почернели и завернулись от жара.

Страшнее всего во всем этом было то, что я понимал: он все еще жив... ну или как там называется существование у призраков. Иначе он попросту исчез бы.

Ощущал ли он боль? Я знал только, что я на его месте ощущал бы, и еще какую. Ну, понятное дело, настоящего тела-то у него не имелось, но не уверен, что, окажись я в его положении, сумел бы убедить себя в этом. А может, дело вовсе не в воспоминании о боли. Возможно, это чем-то напоминало ту противоестественную боль, что наглядно продемонстрировала мне Вечная Тишина. Или же его терзала самая настоящая боль — в конце концов, огонь есть огонь.

Я поежился. Вряд ли я мог ему чем-нибудь помочь. Круг, в который его заключили, не пустил бы меня внутрь точно так же, как не выпускал его наружу. В чистой теории я мог бы его разрушить, сумей я физически задвинуть туда какой-либо предмет. Я огляделся по сторонам и нашел ветку, торчавшую из снега в нескольких футах от меня. Все, что от меня требовалось, — это переместить ее на каких-то три чертовых фута.

Это оказалось ничуть не легче, чем пытаться есть суп вилкой. Я просто не мог за нее ухватиться. Моя рука проходила сквозь нее снова и снова, как бы я ни старался. Я не мог даже пошевелить эту проклятую деревяшку.

Выходит, я еще недостаточно превратился в призрака для того, чтобы помочь сэру Стюарту. И все же...

— Сэр Стюарт? — окликнул я его негромко.

Я видел только один его глаз. Он чуть приоткрылся.

— Ммммммм?

Я опустился на колени рядом с кругом.

— Это Гарри Дрезден.

— Дрезден... — пробормотал он, и губы его скривились в слабой улыбке. — Извини, что не встаю. Должно быть, съел чего не того.

— Разумеется, — согласился я. — Что случилось?

— Я свалял дурака, — сказал он. — Наш гость нападал каждую ночь в одно и то же время. Вот я и поверил, будто он это делает только из-за того, что раньше у него не получается сил накопить.

— Серое Привидение? — предположил я.

Сэр Стюарт хмыкнул.

— Они пришли на закате — прежде, чем я осмелился выйти на улицу. Никаких массовок из духов. С ним пришли с полдюжины смертных, и они подожгли дом. Мне удалось вывести Мортимера из огня, но они подловили меня в западню на заднем дворе. — Уцелевшая рука указала на круг, в котором он лежал. — А его по команде Серого Привидения увели.

Я нахмурился:

— Эти смертные... Они что, могли слышать Серого?

— Именно, — подтвердил сэр Стюарт.

— Блин-тарарам, — пробормотал я. — Я с трудом нашел двоих на весь Чикаго, способных меня слышать. А у этого шутника таких полдюжины. Откуда?

Сэр Стюарт слабо покачал головой:

— Сам хотел бы знать.

— Мы найдем Морти, — пообещал я ему. — Вот только придумаем, как вас отсюда вытащить, и отправимся на его поиски.

Он в первый раз открыл глаза по-настоящему и посмотрел на меня.

— Нет, — мягко произнес он. — Не выйдет.

— Да бросьте вы, — не сдавался я. — Не говорите ерунды. Мы вас подлатаем.

Сэр Стюарт невесело усмехнулся.

— Нет, чародей. Слишком большая часть меня утеряна. Я продержался столько единственно ради того, чтобы поговорить с тобой.

— А что вы мне тогда говорили насчет мира, который меняется в зависимости от наших ожиданий? Разве это не так?

— До определенной степени, — устало согласился сэр Стюарт. — Меня и раньше ранили. Небольшие повреждения заживают без особого труда. — Он ткнул пальцем в свое изувеченное тело. — Но это... Прежде чем я успею восстановиться, я сделаюсь таким же, как остальные.

— Остальные?

— Воины, оборонявшие дом Мортимера, — объяснил он. — Они все рано или поздно блекнут. По капле, постепенно, но забывают свою смертную жизнь.

Я припомнил бойцов, сражавшихся с вражескими тенями, — безмолвных, как призраки, явно оторванных от окружающего их мира. Они бились истово и отважно. Но готов поспорить, они вряд ли помнили, зачем это делают, с кем дерутся.

Я представил себе сэра Стюарта, превратившегося в одного из них: в полупрозрачный силуэт, уставившийся пустым взглядом неизвестно куда. Навсегда умолкшего...

Я поежился.

Это могло случиться и со мной.

— Слушай меня, сынок, — продолжал сэр Стюарт. — Мы тебе не доверяли. Мы решили, что ты замешан в то, что задумало Серое Привидение.

— Черта с два! — возмутился я.

— Ты этого сам знать не можешь, — спокойно возразил сэр Стюарт. — Эта тварь запросто могла бы управлять тобой незаметно для нас. Если уж на то пошло, ты ведешь себя не как нормальный призрак. Она вполне могла создать тебя у себя в духовном мире.

Я насупился, открыл рот, чтобы возразить, — и не выдавил ни звука. Слишком часто я попадал во всякие странные истории и возбуждал в людях неоправданные, на мой взгляд, подозрения. Когда людям страшно, они редко рассуждают здраво. Большинство ударяются в панику.

— Вы до сих пор так считаете?

— Будь это так, тебе не было бы нужды приходить сюда, — сказал сэр Стюарт. — Самое страшное уже произошло. Будь ты вражьим ставленником, ты бы не пришел. Хотя я все еще допускаю, что ты просто дурак.

— Ну спасибо, — буркнул я.

Он смягчил свои слова улыбкой:

— Дурак ты или нет, ты все еще можешь помочь Мортимеру. И это чертовски важно. Без него нашему городу грозит смертельная опасность.

— Угу. Большое облегчение слышать это от вас. А то мы просто так, развлекались.

— Не знаю, какие развлечения ты имел в виду, — вздохнул сэр Стюарт, — но я вот что скажу. Все тени, что столпились у дома, все до единой — убийцы.

Я зажмурился на мгновение, потом поспешно обернулся и посмотрел на догоравший дом и огромную толпу окруживших его духов.

— Все до единой, — повторил сэр Стюарт. — Мортимер дал им то, чего им не хватало, чтобы справиться со своим сумасшествием: дом. Если ты не вернешь ему свободу, чтобы он мог и дальше заботиться об этих несчастных душах, они снова начнут убивать. И то, что сами они не совладают с собой, так же верно, как то, что солнце встает по утрам. — Он устало перевел дух и закрыл глаза. — Обезумевшие души последних полсотни лет, разом выплеснувшиеся на улицы... Да кровь ручьями литься будет.

Несколько секунд я молча смотрел на него.

— Как же мне это сделать? — спросил я.

— Без понятия, — выдохнул сэр Стюарт. Уцелевшей рукой он повозился с поясом, снял с него свой чудовищный пистолет и, морщась, подождал немного, словно собирался с силами. Потом кинул его к моим ногам. Пистолет миновал круг, окутавшись облачком искрящейся энергии, и упал на снег, не утонув в нем. Не пистолет — образ пистолета.

Я смотрел на это, не веря своим глазам. Дух не может распространять свою энергию за пределы круга — и я не сомневался в том, что пистолет представляет собой именно сгусток энергии. Если он смог пересечь барьер, значит, эта энергия больше не принадлежала сэру Стюарту. То, что он сделал, было сродни тому, как если бы он оторвал и отдал свою собственную руку.

Он вяло махнул рукой в сторону пистолета.

— Возьми.

Я осторожно поднял железяку. Она весила добрую тонну.

— Помоги Мортимеру, — повторил он. Его очертания начали мерцать и бледнеть по краям. — Прости. Что больше ничего не могу. Что не успел научить как следует. — Он снова открыл глаза и подался в мою сторону. — Воспоминания, Дрезден. Это сила. Это оружие. Изготовь из своих воспоминаний оружие против них. — Голос его сорвался, лишившись силы, и глаза закрылись. — Триста лет на страже... но я не оправдал доверия. Исполни то, чего не успел я. Пожалуйста. Помоги Мортимеру.

— Хорошо, — тихо произнес я. — Помогу.

На губах его снова заиграла слабая улыбка, и он кивнул. Потом устало выдохнул воздух. Очертания его померкли еще сильнее, а потом утраченные члены у меня на глазах отросли заново, хотя тело сделалось почти прозрачным.

Спустя полминуты он сел и осмотрелся по сторонам. Взгляд его скользнул по мне, не задержавшись. При виде дымящихся руин он удивленно нахмурился, и лицо его приняло такое же озадаченное выражение, как у большинства стоявших у дома духов.

В пустых глазах не осталось больше ничего, напоминавшего сэра Стюарта.

Я выругался и опустил голову. Черт, этот парень мне нравился. Так же, как Морти, пусть я и обзывал его всякими обидными эпитетами. То, что с ними произошло, здорово меня бесило. И то, в какое положение они меня поставили. Теперь получалось, что отыскать и спасти Морти могу только я один, причем общаться с кем-либо я в его отсутствие почти не имею возможности. И это в то время, когда главный гад, кем бы он там ни оказался, запросто болтал со своими смертными прихвостнями.

Я не могу ни до чего дотрагиваться. Я не могу ничего толком поделать. Магии своей я лишился. А теперь мне надо не только откопать своего убийцу, но и спасти в придачу Морти Линдквиста.

Класс, да и только. Возможно, мне стоит сделать это новым слоганом: «ГАРРИ ДРЕЗДЕН - ЗА ПЕРВЫЕ СУТКИ ПРЕБЫВАНИЯ В МЕРТВЫХ ВЗЯЛСЯ ЗА СТОЛЬКО НЕРАЗРЕШИМЫХ ДЕЛ, СКОЛЬКО НОРМАЛЬНЫМ ЛЮДЯМ И ЗА ВСЮ ЖИЗНЬ НЕ ВСТРЕТИТЬ».

Снова пошел снег. Рано или поздно он разрушит круг, удерживавший то, что осталось от сэра Стюарта. Хотя я и представления не имел о том, куда тот пойдет, чтобы укрыться от солнца. Возможно, какой-нибудь посмертный инстинкт выживания и поможет ему сделать это. А может, и нет.

Так или иначе, я вряд ли мог что-нибудь поделать, и один этот факт бесил меня едва ли не сильнее всего. Сэр Стюарт и остальные духи отчаянно нуждались в Морти Линдквисте. При жизни я был Гарри Дрезденом, крутым чародеем. Теперь я стал Гарри Дрезденом, бестелесным вестником, уговорщиком и обольстителем.

Мне отчаянно хотелось разнести что-нибудь к чертовой матери на мелкие кусочки и испепелить их до последнего.

С учетом обстоятельств это представлялось мне не худшим настроем для ведения цивилизованных дипломатических переговоров.

— А! — произнес кто-то зловещим маслянистым шепотом у меня за спиной. — Она не ошиблась. Этот длинный вернулся-таки.

— Только посмотрите на него, — отозвался другой, нечеловечески пронзительный. — Сколько вкуснятины!

— Но нам приказано...

— Приказано, — скорбно вздохнул третий голос. — Но ее здесь нет. Мы съедим его на троих, и ни одна душа об этом не узнает.

— Обеими руками «за», — с готовностью поддержал второй голос.

— Согласен, — произнес, помедлив немного, первый.

Я оглянулся и увидел три силуэта в темных балахонах, уже знакомых мне по вчерашнему нападению на дом Линдквиста. Лемуры. Одеяния их колыхались от дуновения призрачного ветра лениво, словно они плыли не в воздухе, а в воде. Они подобрались ко мне так близко, что я мог разглядеть в тени под капюшонами черты бледных лиц и голодный блеск глаз.

— Держи его! — произнес первый лемур.

И трое из самых злобных и голодных призраков старого Чикаго устремились на новую жертву.

(обратно)

Глава шестнадцатая

Лемуры бросились в атаку, и я исчез, взмыв вертикально вверх.

— Эй, — окликнул я, вися в воздухе в сотне футов над их капюшонами. — Неудачное время выбрали, салаги, чтобы связаться со мной!

Головы под капюшонами запрокинулись, чтобы посмотреть вверх, но на фоне темного неба, да еще в снегопад, я вряд ли был виден, тогда как их силуэты на белом снегу очерчивались предельно четко.

Я замахнулся кулаком, снова исчез и возник за спиной лемура номер один. Мой кулак угодил ему точнехонько в основание черепа.

— Хрясь! — торжествующе выкрикнул я.

Знаю, в нападении со спины мало чести, зато с точки зрения выведения противника из строя это чертовски эффективно. Лемур сдавленно охнул и полетел в снег — оставшиеся два в панике отпрянули в стороны. Я несколько раз лягнул поверженного парня в шею и голову, дабы он гарантированно попал туда, куда попадают с сотрясением в их потустороннем мире, и все это время буквально визжал от злости.

Мои инстинкты предупредили меня в последнюю долю секунды: я ощутил на затылке холодное дыхание, а в спину ударила волна призрачной энергии. Я исчез, чтобы возникнуть в пяти футах позади моего предыдущего местоположения, и на этот раз приложил все усилия к тому, чтобы возникнуть лицом в нужную сторону.

На моих глазах один из оставшихся лемуров нанес сокрушительный удар кастетом в то место, где только что находился мой череп. Разумеется, врезав в никуда, он потерял равновесие, а я помог ему, лягнув в задницу. Я чуть откинулся назад и представил себе, будто бью коленом по пустой алюминиевой бочке. Пендель вышел что надо, и лемур тоже полетел мордой в снег.

— Кто здесь человек? — рявкнул я распластанным лемурам пронзительным от злости и возбуждения голосом. — А? Кто здесь человек?

С головы у второго слетел капюшон, под которым обнаружился ничем не примечательный человек среднего возраста; судя по выражению лица, он совершенно не понимал, о чем это я. Что ж, логично: кто знает, сколько десятилетий массовой культуры прошло незамеченными этими лемурами? Возможно, они даже не слыхали о том, кто такой Уилл Смит.

— Какой-то я здесь всем непонятный, — пожаловался я.

Судя по всему, в том, что касается элементарной математики, я тоже не орел: пока я изображал Уилла Смита, словно ниоткуда возник лемур номер три и огрел меня по башке бейсбольной битой.

Боль была совершенно неописуемая — на порядок сильнее той реакции на психологическую травму, которой я ожидал. Она сопровождалась чудовищной, олимпийского калибра тошнотой и пятибалльным ураганом замешательства. Я успел еще отстранение подумать о том, что это можно уязвить в буквальном смысле слова. Еще секунда-другая ушли у меня на то, чтобы понять, что я плыву, чуть покачиваясь, а мое призрачное тело повернуто под углом примерно сорок пять градусов к земле. А потом в голове моей грянул гром, и ночь прорезал вопль, полный голода и торжества.

На меня навалились лемуры.

Обжигающе ледяные пальцы сомкнулись на мне стальными тисками. Беспощадные, бесцеремонные руки рывком вытянули меня в горизонтальное положение. Я едва сумел повернуть голову, чтобы посмотреть на третьего лемура.

Ее капюшон тоже свалился. Я увидел женщину непримечательной наружности — не красавицу, не уродину. Вот только глаза у нее были черные, пустые — то есть совершенно пустые. Долгое мгновение она пристально смотрела на меня, трепеща всем телом в предвкушении чего-то отвратительного.

А потом медленно зашипела, вонзила ногти в мякоть моего левого бицепса и оторвала кусок плоти.

Хлынула призрачная — из эктоплазмы — кровь. Моя кровь. Алые капли описывали в воздухе ленивые параболы и застывали на снегу.

Это оказалось больно. Я завизжал.

Все трое лемуров завизжали в ответ, словно дожидались, пока подам голос я. Лемур-самка торжествующе подняла в воздух шмот моей плоти, подставила под него раскрытый рот и стиснула в кулаке. Моя кровь окропила ей губы и язык, и она ахнула от наслаждения, прежде чем опустить его в рот. Казалось, она не ела несколько недель.

Глаза ее закатились на лоб, по телу пробежала дрожь.

— О! — выдохнула она. — Боль. Сколько он испытал боли. И злости. И радости. Да, этот пожил.

— Вот, — произнес второй лемур. — Придержи ему ноги. Мой черед.

Самка оскалила окровавленные зубы и оторвала от моей руки другой кусок, поменьше. Проглотив его, она навалилась всей тяжестью на мои ноги, пригвоздив их к земле. Второй лемур осмотрел меня, словно выбирая кусок посочнее. Потом оторвал шмат от моего левого бедра.

Так продолжалось минут пять — все трое по очереди отрывали от меня по куску сочащегося мяса.

Не буду утомлять вас подробностями. Мне и думать об этом не хочется. Они были сильнее меня, ловчее меня и — как показал опыт — опытнее в том, что касалось ближнего боя по правилам духов. . .

Они меня одолели. Монстры меня одолели. И это было больно.

Так продолжалось до тех пор, пока по снегу не захрустели чьи-то шаги.

Лемуры этого не заметили. Я в общем-то тоже не слишком уж следил за происходящим из-за боли, однако с другой стороны, я не был слишком занят. Я поднял взгляд и увидел одинокую фигуру, бредущую в мою сторону по снегу. Фигура не отличалась особенным ростом, одежду ее составляли белая парка и белые лыжные штаны. Лицо закрывала шапка-балаклава того же белого цвета. В правой руке незнакомец держал большой старомодный фонарь-прожектор — из тех, с пластмассовой ручкой для переноски. Две лампы в нем горели неярким оранжевым светом.

Я даже захихикал про себя. Живой человек. С каждым шагом ноги его утопали в снегу. Должно быть, он не видел ничего, что творилось перед его носом. Неудивительно, что лемуры его не заметили.

Однако футах в десяти от меня он застыл как вкопанный.

— Срань господня! — пробормотал он.

Подняв руку, он стянул с себя балаклаву, под которой обнаружился мужчина лет сорока с тонкими, правильными чертами лица. Темные курчавые волосы спутались под капюшоном, на носу громоздились очки, темные глаза под которыми широко раскрылись от потрясения.

— Гарри?

Я уставился на него.

— Баттерс? — выпалил я, захлебываясь кровью.

— Останови их! — прошипел Баттерс. — Спаси его! Я разрешаю тебе выйти для этого!

— Принято, сахиб! — выкрикнул другой голос.

Облачко ярких, как из костра, искр вырвалось из фонаря, увеличилось в размерах и приняло человекоподобные очертания. Испустив львиный рык, оно ринулось на лемуров.

Двоим хватило сообразительности понять, что им грозит опасность, и они поспешно исчезли. Третья, молодая женщина, слишком увлеклась трапезой и не подняла взгляда, пока не оказалось слишком поздно.

Светящаяся фигура налетела на лемура и просто-напросто уничтожила ее в хлам. На моих глазах со злобного духа со скоростью и бесцеремонностью пескоструйки ободрали одежду, кожу и плоть. Спустя какую-то секунду от него не осталось ничего, кроме медленно расползавшегося в ночном воздухе облачка искрящихся пылинок, среди которых виднелись кое-где граненые прозрачные камешки.

Светящаяся фигура задрала голову вверх и распалась на две части, каждая из которых кометой устремилась в ночное небо. Почти мгновенно грянул взрыв, и сверху на нас полетели, вращаясь в воздухе, клочки второго лемура, и просыпался град таких же разноцветных камней.

Тем временем в небе раздался жуткий рев. Я услышал, как захлопали от быстрого движения полы тяжелых балахонов. Вторая светящаяся комета металась по небу туда-сюда, явно маневрируя в воздушном бою, а потом лемур с кометой спикировали вниз. Они врезались в землю с грохотом, от которого содрогнулась земля; снег при этом остался абсолютно нетронутым.

Оранжевые огни снова слились в человекоподобную фигуру, которая тут же навалилась на оглушенного лемура. Светящиеся кулаки как поршни молотили по голове лемура. Секунд через десять или двенадцать голова духа превратилась в студень из эктоплазмы, а из изуродованного тела полетели все те же причудливые разноцветные кристаллы-воспоминания.

Светящаяся фигура оторвалась от поверженного лемура и медленно огляделась по сторонам.

— Какого черта! — выдохнул Баттерс, выпучив глаза. — То есть что это такое было, приятель?

— Расслабься, сахиб, — произнес жизнерадостный молодой голос. Он исходил от этой самой огненной фигуры, которая кланялась и довольно потирала руки от удовольствия. — Это я так, лишний мусор прибрал. Такой сброд населяет все старые города смертных. Одна из разновидностей посмертного состояния, можно сказать.

Я молча смотрел. Ни на что другое меня все равно не хватало.

— Да-да, — кивнул Баттерс. — Но ему-то больше ничего не угрожает?

— Пока, — сказала фигура, — насколько я могу судить, нет.

Хрустя подошвами по снегу, Баттерс подошел ко мне и посмотрел сверху вниз. Этот коротышка принадлежал к ограниченному кругу чикагских патологоанатомов и следователей, занимающихся всякого рода трупами. Несколько лет назад к нему на анализ попали сильно поврежденные пожаром трупы вампиров. Он написал в заключении, что останки не принадлежат людям. За это его на год выгоняли с работы. С тех пор он относился к своей карьере с осторожностью — по крайней мере так было при моей жизни.

— Но это правда он? — настаивал Баттерс.

Светящаяся фигура всмотрелась в меня невидимыми глазами.

— Не обнаруживаю ничего, что позволило бы заподозрить в нем кого-либо другого, — осторожно ответила она. — Что не совсем то же самое, как если бы я сказал, что это призрак Гарри. Есть в нем что-то... что-то такое, что отличает его от других известных мне призраков.

Баттерс нахмурился:

— Что именно?

— Что-то, — повторила фигура. — То есть я не знаю точно — что. Что-то такое, в чем я не разбираюсь.

— Этот, гм... призрак, — спросил Баттерс. — Он ранен?

— Довольно тяжело, — подтвердила фигура. — Но его легко исцелить — если ты, конечно, этого желаешь.

Баттерс удивленно уставился на него.

— Чего? Нуда, да, разумеется, желаю!

— Отлично, сахиб! — гаркнула фигура, резко повернулась, взмыла в воздух и ловко собрала все парившие в нем камешки. Сдавив их в кулаке в единый комок, она приземлилась и опустилась на колени рядом со мной.

— Боб, — тихо произнес я.

Боб-Череп, мой бывший личный ассистент и советник, помедлил при звуках своего имени. Я снова ощутил на себе его пристальный взгляд, но если он и разглядел что-нибудь такое, на его лишенном черт лице ничего не отобразилось.

— Гарри! — произнес он наконец. — Открой рот. Тебе нужно добавить эти воспоминания к своему существу.

— Добавить? Как?

— Съесть, — тоном, не допускающим возражений, ответил Боб. — Рот открой?

Я был слишком усталым и измученным, чтобы спорить, поэтому просто сделал все так, как он сказал. Я зажмурился и раскрыл рот, а он сунул туда этот свой разноцветный комок. Однако вместо твердых камней в горло мне полилась свежая, прохладная вода. Она смочила мой пересохший язык, и я с жадностью проглотил ее всю до последней капли.

Боль ушла мгновенно. Дурнота и головокружение тоже отпустили, хотя и медленнее. Следом за ними исчезли смятение и усталость, а спустя пару вздохов я уже сидел, ощущая себя примерно таким же целым и невредимым, каким проснулся пару часов назад.

Боб протянул мне руку, и я взялся за нее. Он вздернул меня на ноги с такой легкостью, словно весил я не больше пушинки.

— Что ж, — заметил он. — По крайней мере на плохую копию ты не похож. Я уж боялся, ты окажешься этаким съехавшим с катушек Зимним Рыцарем с повязкой на глазу и эспаньолкой, если не чем-нибудь хуже.

— Гм, — пробормотал я. — Спасибо, а?

— De nada[14], — отозвался Боб.

— Боб, — твердо произнес Баттерс. — Ты выполнил свою задачу.

Боб-Череп вздохнул и, повернувшись, отвесил Баттерсу галантный поклон, после чего снова превратился в облачко оранжевых искр, потянувшееся в направлении потухшего фонаря. Теперь я разглядел, что ни лампочек, ни батареек в фонаре не имелось, а вместо них в корпусе был закреплен череп давным-давно умершего заклинателя, превращенный в прибежище бессмертного духа.

— Слушай, Боб, — спохватился я. — Можешь передавать Баттерсу то, что я говорю?

— В этом нет нужды, босс... бывший, — жизнерадостно ответил Боб. — С учетом того факта, что Баттерс на порядок способнее по части магической теории, чем ты.

— Чего? — обиделся я.

— О, магических способностей у него ни на грош, — заверил меня Боб. — Зато у него в достатке мозгов, чего о тебе можно было сказать далеко не всегда.

— Боб! — строгим голосом произнес Баттерс, порылся в кармане парки и извлек оттуда маленький старый транзисторный приемник. — Вот, Гарри, видите? Я попросил Боба порыться в ваших записях по делу о Кошмаре. Боб говорил, вы изобрели радио, чтобы общаться с духами. Ну и...

Я удержался от того, чтобы врезать себе кулаком по лбу, но это стоило мне больших усилий.

— Так что вам не составило особого труда соорудить переговорное устройство. Все, чего вам для этого не хватало, — это старого транзистора.

Баттерс выслушал меня, склонившись ухом к приемнику, и кивнул:

— Я сразу же объяснил принцип действия Молли, и она собрала эту штуку за какой-то час. — Он помахал в воздухе фонарем с черепом. — А еще я вижу духов и даже распознаю их по цвету. Вот и вас я теперь могу и видеть, и слышать. Привет!

Я смотрел на коротышку и не знал, смеяться мне или плакать.

— Баттерс, вы... вы... все это сами придумали?

— Ну... нет. То есть я хочу сказать, у меня имелся наставник. — Он еще раз покачал в воздухе фонарем.

— Эй! Не позволяй мне задаваться, — предостерег его Боб. — Ты же не любишь, когда я задаюсь.

— Цыц, Боб! — произнесли мы с Баттерсом абсолютно в унисон.

Мы с ним переглянулись. Он инстинктивно прижал фонарь к себе жестом собственника.

— Вам не стоит оставаться здесь, скоро все сюда понаедут, — заметил я.

— Вот и мне так кажется, — согласился Баттерс. — Поедете со мной?

— Разумеется, — кивнул я. — Да, а куда?

— В штаб, — ответил он.

Из противоположного кармана Баттерса послышались шипение и треск — оказалось, там у него лежала дальнобойная рация. Он достал ее, глянул на маленький экранчик и нажал на кнопку.

— Глаза на связи, — произнес он в микрофон.

— На месте его старого дома ничего, — послышался усталый голос Мёрфи. — Что у вас, Глаза?

— Вот он стоит прямо передо мной, — сказал Баттерс не без гордости.

Ему это шло.

— Отлично, Глаза. — В голосе Мёрфи слышалось неподдельное облегчение. — Пошлю вам подкрепления. Увозите его оттуда немедленно.

— Принято, — хмыкнул Баттерс. — Конец связи. — Он убрал рацию обратно в карман, улыбаясь сам себе.

— «Глаза»? — удивился я.

— Это Дэниел дал мне типа кличку, — объяснил он. — Они мне поручили наблюдение, а он не понимал, почему именно очкарику — типу с четырьмя глазами. Ну, прилипло, вот и стало позывным.

— Если не считать того, что глаз у нас шесть, — заметил Боб-Череп. — Я все пытаюсь уговорить его, чтобы он и мне очки купил... тогда их станет восемь. Как у паука.

Я кивнул, и тут до меня дошло.

— Вы все еще работаете в морге?

Баттерс улыбнулся:

— Наши переговоры может подслушать уйма народа. Мёрфи не разрешает мне отзываться своим именем.

— Мёрфи знает что говорит, — согласился я.

— Не то слово, — кивнул Баттерс.

— Это она отдала вам Боба?

— Она. Вы же считались погибшим и все такое. Она хотела использовать его знания.

— Да нет, я не обижаюсь, — заверил я его, хотя на деле это меня немного задевало. — Я сам оставил такие штуки на ее разумение.

— Ну да, очень разумно. Кстати, о ее разумении — поехали-ка со мной.

— Легко, — сказал я и пристроился следом заним. — Так куда конкретно мы едем?

— В Пещеру Летучих Мышей. В штаб.

— Чей штаб?

Он удивленно уставился на меня.

— Альянса, само собой. Чикагского Альянса.

Я заломил бровь.

— Какого такого Чикагского Альянса?

— Того, что он организовал, чтобы защитить город от фоморов, — ответил Баттерс.

— «Он»? — не понял я. — От фоморов? Кто «он»? Или что?

— Ох, Гарри, извините. — Баттерс прикусил губу и сокрушенно опустил взгляд. — Я думал, вы знаете... Марконе. Барон Джон Марконе.

(обратно)

Глава семнадцатая

Пистолет Стю я нашел там, где обронил его во время драки. А потом поспешил за Баггерсом к его машине — старому «Плимуту-Роудраннеру». Тот выглядел едва ли не хуже моего «Фольксвагена»-«жучка», каким я его видел в последний раз. Царапины и вмятины покрывали весь стальной кузов — некоторые из них подозрительно смахивали на те, что остаются от длинных когтей, — но мотор урчал успокаивающе ровно. На номерном знаке значилось: «МИИМИИП».

— Я типа сменил свою старую машину, — объяснил Баттерс, когда я забрался в салон прямо сквозь дверцу.

Я не стал жаловаться на связанные с этим неприятные ощущения. Не при Баттерсе. Это лишило бы меня всего призрачного великолепия.

— На другую старую, — хмыкнул я. Голос мой звучал из приемника, болтавшегося на ремешке под зеркалом заднего вида.

— Сталь нравится мне больше стеклопластика, — сказал Баттерс. — Фоморы явно состоят в некотором родстве с фэйре. Ни те ни другие не любят прикосновения железа.

Череп с устроившимся в нем Бобом покоился в самодельном контейнере на приборной доске «Роудраннера», покачиваясь на ходу машины, как кукла-дезодорант.

— Они здорово повязаны друг с другом, — сообщил Боб. — С давних, очень давних времен. Еще до войн Сидхе.

Я удивленно повел бровью.

— Я мало что слышал об этом.

— Всякие бредни, — с энтузиазмом пустился в объяснения Боб. — Еще до моего времени, но я слышал много разного. Сидхе-даоисты, Туата, Тулвит-Тег, Шен... Легендарные союзы, легендарные измены, легендарные битвы, легендарные свадьбы, легендарный секс...

— Легендарный секс? — переспросил я. — С каких это пор секс носит эпитет легендарного?

— И тонны смертных простаков вроде тебя, которых использовали в качестве пешек, — радостно продолжал Боб, не обращая внимания на мой вопрос. — Слов не хватает, чтобы описать все это. Это как если бы «Властелин Колец» и «Элен и ребята» родили ребенка от Халка Хогана и электронного тира.

Баттерс даже поперхнулся от такого сравнения.

Впрочем, блин-тарарам, кто бы не поперхнулся на его месте?

— Короче, — прохрипел Баттерс, немного придя в себя, — в жилах у фоморов довольно много крови фэйре.

Поэтому когда я еду куда-то, я предпочитаю делать это, защищенным доброй детройтской сталью.

— Мёрфи говорила что-то про фоморов вчера вечером, — вспомнил я. — Я так понимаю, они нагрянули к нам в город?

Лицо у Баттерса сделалось чуть отстраненным.

— Еще как. Я совсем с ног сбился. — Он набрал в грудь воздуха. — Э... Послушайте, дружище, это правда вы?

— То, что от меня осталось, — устало ответил я. — Угу.

Он кивнул:

— Э... У нас проблема. С Молли.

— Я видел.

— Ничего вы не видели, — буркнул он. — То есть я слышал, Мёрфи говорила вам о том, что та слегка съехала с катушек, но на деле все серьезнее.

— Насколько? — спросил я.

— Семнадцать убитых за последние три месяца, — ровным голосом ответил он.

Пару кварталов мы ехали молча.

— Кто? — спросил я наконец.

— Подонки, — прямо ответил он. — Коп, возможно, изнасиловавший проститутку. Мелкая преступная шушера. Ворье. Она даже не особенно скрывается. Превратилась в этакого Темного Рыцаря. Все свидетели описывают высокую женщину в нескольких слоях рванины. Уже через две недели газеты обозвали ее Леди-Оборванкой. Называют ее и всякими другими именами — потехи ради, чтобы показать, что им не страшно, но...

— В этом городе много кого убивают, — заметил я. — Вовсе не обязательно это Молли.

— Гарри. — Баттерс затормозил перед светофором и посмотрел на меня в упор. — Я обследовал двенадцать жертв. Все погибли по-разному, но у каждого во рту я обнаружил клочок ткани.

— И что? — спросил я.

— Я сравнил эти клочки. Это та же ткань, из которой сшита одежда, что была на вас в Чичен-Ице. Несколько образцов ее фигурировали в материалах обследования места... места вашего убийства. Кто-то проник туда, не замеченный никем, даже камерами слежения, и похитил их.

Перед глазами с пугающей ясностью возникла картина. Безмолвные каменные зиккураты в ночи. Шипение и скрежет нечеловеческих голосов. Отвратительный запах вампиров — словно запах рептилий. Моя фея-крестная (я не шучу: моя крестная действительно фея, и с ней лучше не связываться) превратила мою одежду в доспехи, возможно, спасшие мне жизнь несколько раз за ту ночь, тогда как сам я этого даже не заметил. Когда они снова превратились в плащ, куртку и джинсы, от них остались жалкие изодранные лохмотья.

Очень в моем духе.

Кто-то, имеющий непосредственное отношение к моей смерти, убивал людей в Чикаго.

Могла ли это быть моя ученица?

Если верить практически всем моим знакомым женщинам, она была ко мне неравнодушна. Я не отвечал ей взаимностью. Конечно, Молли хороша собой, умна, сообразительна, отважна, изобретательна и умела. Однако я знаком с ней еще с тех пор, когда она носила лифчик всего лишь из чистой формальности, — я работал тогда с ее отцом, одним из немногих людей на свете, к которым питаю неподдельное уважение.

В Молли присутствовало темное начало. Я заглядывал к ней в душу. Я видел это не в одном из ее потенциальных будущих. Я ощущал это в ее магии, когда она — из самых лучших побуждений — колдовала с хрупкими людскими сознаниями.

Но хотя она зубами и когтями дралась в Чичен-Ице бок о бок с нами... Она не убийца. Не Молли.

Так ли?

В определенных условиях, при определенных обстоятельствах людей можно довести до крайностей. Я сам продал душу и будущее ради спасения своей дочери.

А я ведь был учителем Молли. Наставником. Образцом для подражания.

Могла ли моя смерть толкнуть ее на крайние меры, как толкнула на них меня возможная потеря дочери? Отринула ли она все, чему я пытался ее обучить, ради того, чтобы использовать свою силу без всяких ограничений?

«А почему бы ей этого не сделать, тупица? — услышал я у себя в мыслях собственный голос. — Не ты ли показал ей, как это делается? А ведь она всегда была способной ученицей».

Хуже того, для чародея Молли отличалась особой восприимчивостью — столь остры были ее сверхъестественные чувства, что вихри магических энергий или эмоций, которыми неизбежно сопровождаются смертельно опасные ситуации, причиняли ей боль, психическую и физическую. И ведь я даже не задумывался об этом, когда потащил ее с собой в Чичен-Ицу на самую опасную, кровавую и смертоносную затею из всех, в которых мне довелось участвовать.

Могла ли боль от присутствия при этом сотворить что-то с моей ученицей? Не оставило ли это у нее незаживающих ментальных шрамов, подобно тому физическому шраму, который остался у нее от пулевого ранения? Блин, да для этого достаточно войны и без всяких сверхъестественных штук, а ведь в Чичен-Ице хватало в достатке и того, и другого. В таких условиях трудно не рехнуться.

Я не хотел признаваться себе в этом, даже думать об этом не хотел, но не мог и отрицать, что моей ученице повезло гораздо меньше, чем мне.

— Эй! — негромко окликнул меня Баттерс. — Гарри! С вами все в порядке?

— Гм... — ответил я. — С учетом обстоятельств ответ в любом случае выйдет субъективным.

Он кивнул:

— Никто не хотел оказаться тем, кому придется посвящать вас в подробности. Но Мёрфи практически уверена. Она говорит, работай она до сих пор копом, то нарыла бы довольно улик, чтобы упрятать виновного за решетку.

— Угу, — тихо пробормотал я. — Я понял, что она имеет в виду. — Я подумал немного. — Тогда почему она этого не сделала?

— Мы не можем без Молли, — признался Баттерс. — От нее зависит, будем ли мы жить долго и счастливо или все сгинем после первых же двух стычек с фоморами.

Я устало потер глаза.

— Ладно. Это... Над этим я подумаю. Но это не значит, что я поверил. Нет, пока сам с ней обо всем не поговорю. Не посмотрю собственными глазами на ее реакцию.

— Хорошо, — мягко произнес Баттерс.

Я внимательно на него посмотрел:

— Мёрфи не хотела, чтобы вы мне это рассказывали?

Он пожал плечами:

— Мёрфи сейчас порой не та, какой была раньше. То, чем она занимается... сильно на ней сказывается. Она замыкается все больше и больше.

— Могу себе представить.

Баттерс кивнул:

— Но я-то... Я всегда был из тех, кто доверяет интуиции. И мне кажется, вам нужно все это знать.

— Спасибо, — сказал я. — Но у нас ведь есть и другие проблемы, да?

Усталое, озабоченное лицо его вдруг осветилось улыбкой:

— Конечно, есть. Гарри Дрезден вернулся. Что это?

Я достал из кармана оттопыривавший его пистолет сэра Стюарта.

— Пушка, — ответил я. — Мне тут ее доверили...

— Ого. — Он старался не выказывать беспокойства. — А в меня она, случайно, не выстрелит?

Я с улыбкой помотал головой:

— Нет. Опасна только для призраков. Если мне вообще удастся привести ее в действие.

Снег перестал, и Баттерс выключил «дворники».

— Каково это?

— Что именно?

— Быть... это... ну, вы понимаете.

— Мертвым?

Он передернул плечом, пряча неловкость.

— Призраком.

Я подумал немного, прежде чем ответить:

— Все, что у меня болело все время, теперь в норме. Не испытываю ни голода, ни жажды. Во всех остальных отношениях это примерно так же, как при жизни... за исключением того, что моя магия исчезла. И еще, видите ли, почти никто меня не видит и не слышит.

— Значит... Значит, мир не меняется? — спросил он.

Я поежился.

— Нет. Он до ужаса полон всякой жути. Вы даже не поверите, сколько духов и призраков шатаются сейчас по городу.

Говоря это, я повернул голову и увидел пару духов, скользивших над тротуаром. Я нахмурился:

— Включая тебя, Боб.

Боб-Череп фыркнул:

— Я не смертный. У меня нет души. Единственное, что может ожидать меня в конце, — это энтропия. Я не могу оставить после себя призрака.

— Тогда как получилось, что я видел парящий в воздухе череп с синими глазами, помогавший штурмовать дом Морти Линдквиста вчера вечером?

Череп удивленно уставился на меня:

— Ты уверен?

Я фыркнул.

— Вряд ли таких в наших краях много, — ответил я. — Что тебе известно?

— Я должен это обдумать, — бросил он, и оранжевый свет в его глазах померк.

Мы с Баттерсом уставились на череп.

— Ха! — заметил Баттерс. — Никогда еще не видел, чтобы он вот так просто затыкался.

Я только хмыкнул.

— Перепугался до чертиков, — признался я, помолчав. — Решил, что это с ним что-то случилось.

— С ним все в порядке, — сказал Баттерс. — Лучший сосед, какого можно пожелать.

— Я рад, что вы о нем заботитесь. Одному ему пришлось бы туго.

— Но ведь это не очень страшно, правда?

— Что не страшно?

— Если по городу разгуливает Плохой Боб, — ответил он. — Я хочу сказать... Он же будет еще одним занудой вроде этого? Только в черной шапке?

Оранжевые огни мгновенно ожили.

— Эй! — возмутился Боб.

— Баттерс... Боб чертовски силен, — осторожно сказал я. — Знание — сила, приятель. А уж знаний у Боба более чем достаточно. Когда я по неосторожности щелкнул его переключателем на режим черной шляпы несколько лет назад, он в первую же минуту едва меня не убил.

Баттерс потрясенно заморгал. Несколько секунд он порывался сказать что-то, но поперхнулся, да и потом голос его звучал довольно жалко.

— Ох, — пробормотал он, осторожно косясь на Боба.

— Я бы не стал делать из этого особой истории, сахиб, — беззаботно заметил Боб. — Право, не в моем характере творить что-то в этом роде.

Я кивнул:

— Его создали помощником и наставником. Было бы непрофессионально использовать его для других целей.

— Чего сахиб и не делает, — подчеркнул Боб. — Скажем честно, в силу невежества, но не делает.

— Ох, — повторил Баттерс. — А как... Как мне быть уверенным, что я не переключу его на эту самую черную шапку?

— А у тебя и не получится, — сообщил Боб. — Гарри приказал мне забыть эту часть меня и никогда больше не вытаскивать ее на поверхность. Вот я ее оторвал и выбросил.

Тут настала моя очередь зажмуриться.

— Ты... чего?

— Эй! — обиделся Боб. — Ты же сам сказал, чтобы я никогда больше не вытаскивал ее. И подчеркнул еще: никогда. Ну, пока я оставался при тебе, проблем с этим возникнуть и не могло. Но следующий, к кому я попал, мог бы приказать мне и это... Мало чего могло бы случиться? Вот я и сделал так, чтобы это никогда не повторилось. Вовсе не стоит поднимать из-за этого шум. Ох, Дрезден, порой ты хуже девчонки.

Я зажмурился еще крепче.

-А?

— Мама звонит мне дважды в неделю, — пояснил Баттерс. — А он подслушивает.

— Знаешь, сахиб, а она ведь права, — как ни в чем не бывало сообщил Боб. — Стоит тебе сделать что-нибудь с прической и приодеться получше, и ты стопудово найдешь себе женщину. Ты же доктор, в конце концов. Какая женщина не мечтает выйти за доктора?

— Мне кажется, или у него произношение действительно слегка идишем отдает? — спросил я у Баттерса.

— Я это дважды в неделю получаю, Боб! — прорычал Баттерс. — Только не хватало еще и от тебя это слышать!

— Ну, должен же кто-то напоминать, — возразил Боб. — В смысле посмотри, что у тебя с волосами.

Баттерс скрежетнул зубами.

— Так вот, Гарри... — начал Боб.

— Знаю, — перебил я его. — То, что я видел с Серым Привидением, должно быть, та часть тебя, которую ты отрезал.

— Верно, — подтвердил он. — Схватываешь на лету.

— Можно сказать, это твой отпрыск.

Боб пожал плечами... точнее, сделал движение, долженствовавшее сие означать.

— С точки зрения логики смертного, до обидного ограниченной, можно сказать и так.

— Значит, это часть тебя, но не весь ты. И силы у нее, раз так, меньше.

Светящиеся глаза Боба задумчиво прищурились.

— Возможно, но... любое целое существо совершенно не обязательно равно сумме отдельных его частей. Взять хотя бы тебя. В мозговом отделении у тебя лошадиных сил не то чтобы избыток, и все же ты ухитряешься докопаться до сути быстрее, чем большинство остальных.

Я смерил череп строгим взглядом.

— Так сильнее он тебя или нет?

— Не знаю, — признался Боб. — Я не знаю, что ему известно. Я не знаю, на что он способен. Собственно, в этом и заключался смысл ампутации. На этом месте сейчас просто большая дыра.

— Насколько большая?

Боб закатил глаза.

— Тебе как, в архаических мерах? Или в метрических?

— Приблизительно.

— Э... Ну, лет сто знаний, где-то так.

— Черт, — тихо буркнул я. Насколько мне известно, Боб принадлежал некогда некроманту по имени Кеммлер.

Кеммлер объявил Белому Совету настоящую войну. Он объявлял войну дважды. На протяжении двух этих войн его убивали семь раз, но окончательно убили только в седьмую попытку. До сих пор известный как самый могущественный чародей-ренегат второго тысячелетия, Кеммлер в какой-то момент раздобыл себе дух разума, служивший ему помощником.

В конце концов, когда Кеммлера ликвидировали окончательно, череп оказался в руках Стража по имени Джастин Дюморн — тот просто-напросто похитил его с места преступления. Это был тот самый Джастин, который усыновил меня и обучал, чтобы превратить в монстра, и который в конце концов решил, что я недостаточно податлив, и попытался меня убить. Правда, вышло не совсем так, как он задумал. Это я убил его и сжег дом вместе с его трупом. И забрал тот самый череп, спрятав его от Стражей и прочих, и дал ему имя Боб.

— А это плохо? — спросил Баттерс.

— Некоторое время черепом владел один нехороший тип, — ответил я. — Чернокнижник большого калибра. Значит, воспоминания, утраченные Бобом, возможно, содержат в себе все, чего он набрался за то время, что служил ассистентом у парня, который считается сильнейшим чародеем планеты — настолько сильным, что открыто противостоял Белому Совету на протяжении нескольких десятилетий.

— То есть вы хотите сказать... он много чему там научился?

— Возможно, — жизнерадостно подтвердил Боб. — Но все это скорее всего ограничено всякими там разрушительными, отравляющими и прочими опасными штуками. Ничего важного.

— И это «ничего важного»? — пискнул Баттерс.

— Разрушать просто, — наставительно произнес Боб. — Черт, да все, что нужно, чтобы уничтожить что-либо, — это подождать. Вот созидание — это да. Это сложно.

— Скажи, Боб, ты бы хотел вернуть Плохого Боба обратно?

Взгляд Боба беспокойно метнулся из стороны в сторону.

— Я... Я бы предпочитал этого не делать. Нет, правда, не надо. Ты не представляешь. Тот я совсем псих. И — тьфу, весь выдохся.

Я вздохнул:

— Что ж, еще один повод для беспокойства. И потом, я так ничегошеньки и не знаю про мое убийство.

Баттерс остановил «Роудраннер» и вытянул ручной тормоз.

— Вы не знаете, — сказал он. — Зато мы знаем. Все, приехали. Вылезаем.

(обратно)

Глава восемнадцатая

Стиснув зубы, я выбрался из машины Баттерса и остановился оглядеться по сторонам. Снега за день нападало много, и сугробы по сторонам улицы казались увеличенным подобием снежных крепостей, которые каждый год вырастают на заднем дворе у Карпентеров. Они искажали очертания всего, что только можно, — и все же что-то казалось знакомым.

Я остановился и целых полминуты медленно поворачивался вокруг своей оси. В процессе этого я заметил две тени, легко скользившие над снегом, — волков. Теперь мне стало понятно замечание Мёрфи насчет теней в подкрепление. Один из волков нырнул в темноту между двумя странно знакомыми соснами, и тут я понял, где мы находимся. Баттерс к этому времени вынул Боба из дорожного контейнера и снова нес его в старом фонаре. Он посветил им по сторонам, пока не увидел меня.

— Гарри? — спросил он.

— Это же мой дом, — пробормотал я. — То есть... место, где был мой дом.

Здесь многое изменилось.

На месте старого доходного дома — моего дома — выросло новое здание высотой в четыре этажа и странной кубической формы. Фасад выступал вперед, к улице, сильнее прежнего дома, оставив палисадник глубиной всего в один мой хороший шаг.

Я подошел ближе потрогать стену, и моя рука утонула в ней. Руку щипало, но ощущение не изменилось, когда я сунул руку еще глубже. Это оказалась не облицовка, а настоящий камень. Я не шучу. Настоящий, черт его возьми, камень. Базальт, должно быть... не знаю, я не каменщик. Темносерый, с прожилками и вкраплениями зеленого и серебряного, хотя разглядеть их я мог, только почти уткнувшись в стену носом.

Окна были узкие, дюймов девять шириной, и утопленные глубоко в стену. Снаружи они защищались стальными решетками. Такие же решетки я разглядел и с внутренней их стороны. Обрез крыши ощетинился зубцами — самыми что ни на есть настоящими машикулями. По углам и центру фасада виднелись бойницы-горгульи, начинавшиеся на уровне второго этажа и тянувшиеся уродливыми изваяниями до самой крыши.

Кто-то превратил руины моего дома в крепость, ну ничего себе!

Над тем, что служило, должно быть, главным входом, висела вывеска. Она гласила просто и безыскусно: «ОБЩЕСТВО СВЕТЛОГО БУДУЩЕГО».

Баттерс проследил за моим взглядом.

— А, — сказал он. — Ну да. Мы назвали его так, потому что, не делай мы ничего, будущее у этого города окажется незавидное. Лично я предлагал «Отряд светлого будущего», но меня не поддержали.

— Блин-тарарам, — пробормотал я, делая в уме приблизительный подсчет. Чтобы построить что-то на руинах доходного дома, работы должны были начаться чуть ли не в тот же день, как меня убили. Строить из натурального камня дорого, и времени это требует больше. Дом был размером с хороший замок. На строительство такого обычно уходят многие месяцы. В этом случае строители уложились в шесть. А может, и меньше — с учетом погоды. — Да этот дом безумных бабок стоит.

— Ну! — подтвердил Баттерс, направляясь к дверям. — Ничего, пошатаетесь здесь немного — привыкнете. Как все мы. — Он набрал код на пульте у двери. Кнопки негромко щелкали под его пальцами, что напомнило мне механическую пишущую машинку. Потом он снова сунул руку в карман и принялся ждать.

Спустя секунду из потрескивающего динамика послышался сочный бас с заметным иностранным акцентом:

— Кого еще занесло?

— Баттерс, — отозвался он. — С тенью Дрездена. Привет, Свен.

В динамике послышался рокот.

— Вальдо! — Так он произнес «Уолдо». — Ночь темна. Наступишь как-нибудь на лису, а она тебя и съест.

Из динамика грянул многоголосый хохот — судя по всему, вход охраняли несколько человек.

Баттерс не засмеялся, но ухмылку сдержать не сумел.

— Что ж, тогда я застряну у нее в глотке, пока ты не оторвешь свою моржовую задницу от стула и не придешь мне на помощь, Свен.

В динамике заржали еще громче, и голос, задыхавшийся от смеха, произнес что-то на языке, которого я не знал, — судя по всему, одном из североевропейских. Замок щелкнул, и Баттерс открыл дверь. Я двинулся было за ним, но вовремя спохватился и вытянул вперед руку. Рука углубилась в проем дюймов на двенадцать, а потом наткнулась на что-то, не уступающее твердостью кирпичной кладке.

— Э... Баттерс, — пробормотал я.

Он хлопнул себя по лбу.

— Нуда, извините. Заходите, пожалуйста.

Невидимая стена исчезла, и я покачал головой:

— Надо же, порог. Здесь что, живут?

— Довольно много народа, — подтвердил Баттерс, пропуская меня в вестибюль. — Довольно много паранетчиков ночуют здесь, когда приезжают к нам в город, да и местные иногда проводят тут несколько дней, когда им некуда укрыться. Венатори, когда приезжают к нам по делам. Ну и так далее в этом роде.

Почему-то я испытал приступ злости, лишенной логики, но от этого не менее жгучей.

— Мой дом... сверхъестественная ночлежка?

— И арсенал! И тюрьма! — с энтузиазмом добавил Боб.

Оказывается, призраки могут заикаться от злости.

— Т-тюрьма?

— И детский сад! — продолжал Боб.

Я застыл как вкопанный и развел руками.

— Детский сад? Детский сад?!

— Ну, у людей есть дети, дружище, верно? А еще им надо ходить на работу, — терпеливо пояснил Баттерс. — Фоморы не гнушаются использовать детей, чтобы добиваться своего. Вот дети из группы риска и приходят сюда по рабочим дням. Аты, Боб, заткнись. И вы, Гарри, не кипятитесь. Это место приносит пользу людям.

Я повернулся к Баттерсу и внимательно на него посмотрел. Коротышка мало напоминал того застенчивого, неуверенного в себе человека, каким он был при нашем знакомстве несколько лет назад. Тот Баттерс ни за что не позволил бы себе обратиться ко мне таким тоном.

А может, он остался прежним. Баттерс и раньше держался своего до последнего, даже если это стоило ему работы и свободы — за это его еще и в дурдом упрятали. Он человек принципа.

И потом, возможно, он говорил правду. Это больше не мой дом.

Миновав негромко жужжавшую рамку металлодетектора, мы прошли мимо поста охраны. Там дежурили четверо самых здоровенных и грозных мужчин, каких мне приходилось видеть. Одеты они были в кожаные байкерские прикиды, а на поясе у каждого висел меч. Мощные мышцы рельефно очерчивались даже сквозь одежду, а одинаковые — словно форменные — светлые глаза спокойно, но пристально отсканировали нас.

— Эйнхерии, — тихо пояснил Баттерс. — Воины Валгаллы, если не врут.

— Не врут, — подтвердил я. — Где это вы их откопали?

— Марконе. Они ему дорого обходятся.

— Снова он...

Баттерс пожал плечами:

— Я тоже не люблю этого типа, Гарри. Но он достаточно умен, чтобы понимать: если фоморы установят контроль над городом, от него избавятся походя.

— Слишком просто, — буркнул я. — Слишком легко. Он ведет с вами какую-то игру.

Мы миновали еще дверь, поднялись по лестнице и оказались на втором этаже.

Почти весь этаж занимало одно большое помещение, практически лишенное перегородок, — спортзал среднего размера, к которому примыкали раздевалки и душевые. На боксерском ринге Мёрфи в уличной одежде стояла перед типом, явно унаследовавшим генетический набор носорога, причем всего несколько поколений назад. Огромным, мускулистым, с черными волосами и бородой, заплетенными в длинные косички. Всю одежду его составляли поношенные джинсы. Торс порос густой черной шерстью. (Не как у оборотня или циркового уродца, нет. На грани приличия, но не более. Ни дать ни взять шерстяной клубок.)

Баттерс застыл, наблюдая.

Несколько секунд Мёрфи немигающим взглядом смотрела на громилу в упор; поза ее оставалась спокойной, расслабленной. Он смотрел на нее ничего не выражающим взглядом. Потом оба сорвались с места.

Мне трудно сказать, кто пошевелился первым, но кулак Мёрфи устремился под дых верзиле. Он повел бедром, отражая удар, а когда восстановил равновесие, нога его, продолжив движение, описала в воздухе дугу и завершила движение промеж ключиц Мёрфи. Та полетела на пол.

Клубок не колебался ни секунды. Он шагнул к ней стремительно — с учетом его комплекции — и замахнулся ногой, целя в висок.

Мёрфи перекатилась по полу, увернувшись от удара, но противник последовал за ней, и ей пришлось катиться дальше в попытках избежать его ножищи, лупившей с силой кузнечного молота. Она докатилась до края ринга и резко сменила направление вращения, устремившись теперь ему навстречу.

Избежав очередного удара, Мёрфи захватила его колено обеими ногами и, изогнувшись всем телом, опрокинула на пол. Клубок рухнул как дерево — громко и основательно. Канаты продолжали еще некоторое время вибрировать.

Мёрфи поднялась на четвереньки, подалась чуть вбок и выбросила ногу, целясь Клубку в висок. Тот увернулся, однако она сменила направление удара, и пятка ее опустилась сверху вниз, с силой молота ударив по руке, на которую Клубок опирался всей своей тяжестью. Хрустнули кости.

Клубок взвыл, вскочил на ноги и принялся молотить ее кулачищами. Мёрфи уворачивалась и уклонялась от удара за ударом, а один раз даже сделала неожиданный пируэт и врезала пяткой Клубку в солнечное сплетение.

Удар пошатнул его и заставил отступить на шаг, но Мёрфи преследовала своего противника слишком тесно, слишком неосторожно. Клубок оправился от удара почти мгновенно, отразил еще один удар и перехватил ее руку. А потом резко повернулся и швырнул ее поверх канатов прямо в стену. Врезавшись в стенку, Мёрфи вскрикнула и мешком повалилась на пол.

— Убью! — зарычал я, стиснув кулаки, и ринулся вперед. Только сделав два и три шага, я сообразил, что не могу причинить этому типу никакого вреда. Ни ударить. Ни послать прогуляться в иную реальность. Блин, я даже не мог подкрасться к нему и крикнуть в ухо: «Буу!»

— Гарри, стойте! — шипел Баттерс. — Все в порядке.

Медленно, но уверенно Мёрфи поднялась на ноги. Великан Клубок тем временем подошел к канатам, придерживая правую руку левой. Мёрфи стряхнула пыль с одежды и повернулась к нему. Ее голубые глаза оставались спокойными, как арктический ледник, губы кривились в легкой улыбке. На нижней губе, рассеченной ударом, набухала капля свежей крови. Она смахнула кровь рукавом, не отводя взгляда от Клубка.

— Три? — спросила она.

— Все четыре, — отозвался тот, помахав правой рукой в знак подтверждения. — И чем я теперь меч держать буду? Хорошо. Когда бы ты не жаждала так крови, могла бы и выиграть поединок.

Мёрфи фыркнула.

— Ты просто перебрал хмельного меда, Скальди Скиль-дсон.

Клубок не удержался от улыбки:

— Завтра на мечах?

Мёрфи кивнула. Еще секунду-другую оба молча смотрели друг на друга, словно ожидая атаки и опасаясь повернуться спиной к противнику. Потом, без всякого предварительного знака или сигнала, одновременно кивнули друг другу и, расслабившись, повернулись в разные стороны.

— Баттерс! — пророкотал Скальди Клубок. Если пальцы его и впрямь были сломаны, видимого беспокойства это ему не причиняло. — Когда ты наконец выйдешь на ринг, чтобы пробовать силы, как подобает мужчине?

— Как только достану себе действующий световой меч, — с готовностью отозвался Баттерс.

Клубок расплылся в ухмылке. Коротышка-патологоанатом повернулся к Мёрфи и кивнул:

— Мы могли бы переговорить в комнате для совещаний?

— Угу, — кивнула она в ответ, вернулась к рингу и легонько стукнулась кулаками (левыми) со Скальди. Потом вывела нас с Баттерсом из спортзала, спустилась по другой лестнице, зашла в длинную, узкую комнату и заперла за нами дверь. Баттерс поставил фонарь с Бобом на стол. Глаза у черепа снова вспыхнули оранжевым светом, и по реакции Мёрфи я понял, что она увидела в их свете меня.

Она чуть застыла, глядя в мою сторону, и в глазах ее сразу появились усталость и боль. Она сделала глубокий вдох и на миг зажмурилась. Потом медленными, продуманными движениями сняла куртку.

— Привет, Гарри, — сказала она.

— Привет, Мёрф, — отозвался я, дождавшись, пока Баттерс поставит на стол свой транзистор.

Под курткой у нее обнаружилась другая: тонкая, легкая — я такие видел на каскадерах, когда расследовал одно из самых первых своих дел. Выходит, ее тренировка с жестким контактом была не настолько опасна, какой казалась со стороны. Ясное дело, синяков она получила достаточно, но удар о стену вряд ли сломал бы ей спину. Череп — возможно, но не спину.

— Ты в порядке?

Она повела плечом и поморщилась:

— Заживет.

— Гляди, напорешься в городе на такого верзилу, — прогудел я голосом кинозлодея. — И кто начистит ему ряшку?

Глаза ее вспыхнули, и она смерила меня хмурым взглядом.

— Скажи, Дрезден, ну скажи: я когда-нибудь дралась с кем-нибудь, равным мне по росту и силе, а?

— Гм...

— Если хочешь драться со злобными лосями...

— С лосем, — поправил ее Баттерс как бы невзначай. — С несколькими даже вам не совладать.

— Гориллы, — продолжала Мёрфи, не обращая на него внимания. — Лучший способ тренироваться для драки с лосями — это тренироваться на чуть менее злобных гориллах. Скальди на две сотни фунтов тяжелее меня, почти на два фута выше, и боевой практики у него два тысячелетия...

— Меньше, — заметил Баттерс. — Чуть больше полутора.

Мёрфи презрительно фыркнула:

— Полторы тысячи лет практики ломания спин мелким занудам-докторишкам, помешанным на точности.

Баттерс расплылся в довольной ухмылке.

— Мне его никогда не побить, Гарри. Никогда. И не в этом дело. — Она отвернулась и продолжала чуть тише: — А дело в том, что мир добрее не становится. Девушкам приходится самим о себе заботиться.

Ее лицо? Один только взгляд на него причинял боль. Да и слышать ее слова было все равно что лежать под ножом, заживо срезающим тебе кожу полоска за полоской. Я ничего не сказал. Старался не показывать вида. Скажи я, что Мёрфи не хватает моей защиты, и это ее оскорбило бы, а уж если бы ей показалось, что я терзаюсь виной за то, что не могу ее защитить, помочь ей, — она разозлилась бы не на шутку.

Поймите меня правильно. Я вовсе не считаю Мёрфи принцессой из замка. Просто вышло так, что ей одной пришлось противостоять силам, которые относятся к ней с тем же пренебрежением, как, скажем, накатывающие цунами, извержение вулкана или землетрясение. Жизнь — штука драгоценная, но хрупкая, а жизнь Мёрфи была ценнее для меня большинства других.

— Ладно, Гарри, — спохватилась Мёрфи. — С чего начнем?

Я ощущал себя неловко, стоя, в то время как они с Баттерсом сидели за столом, но подвинуть стул все равно не мог.

— Э... Может, начнем с того, что тебе известно о том, как меня... застрелили?

Она кивнула, и лицо ее сразу сделалось профессионально бесстрастным, отстраненным, как у полицейского при исполнении.

— Говоря официально, знаем мы не слишком много. Я приехала забрать тебя и обнаружила кровь и одну пулевую пробоину. Этого не хватало даже на то, чтобы заявить об убийстве. Поскольку жер... поскольку ты находился на катере, а тот не стоял неподвижно, определить точное направление, откуда был сделан выстрел, не представлялось возможным. Возможно, с крыши ближайшего к порту здания. Траектория пули отклонилась при прохождении через твое тело, и отметины, оставленные ею на стенах рубки, расположены асимметрично. Однако эксперты по баллистике считают, что это было что-то между пулей двести двадцать третьего винтовочного калибра и соответственно триста тридцать восьмого винтовочного калибра, причем второй вариант вероятнее.

— Никогда не разбирался в нарезном оружии. Что это значит?

— Это означает снайпера, вооруженного карабином, — пояснил Баттерс. — Не обязательно армейским. Продается довольно много охотничьих ружей таких калибров.

— Пули мы так и не нашли, — продолжала Мёрфи. Она сделала глубокий вдох. — Как и тела.

Я заметил, что оба — и Мёрфи, и Баттерс — смотрят на меня очень пристально.

— Ну... — произнес я. — Я... типа прошел всю эту штуку с туннелем и светом в конце — очень, кстати говоря, утомительно. — Я прикусил губу, едва не проболтавшись о ее отце. — Э... Меня послали сюда распутать убийство. Что типа подразумевает смерть. И мне сказали, что тело отсутствует, так что...

Мёрфи опустила взгляд и кивнула.

— М-да, — пробормотал Баттерс. — Зачем посылать вас обратно?

Я пожал плечами:

— Сказали, то, что будет дальше, не для нытиков и бесхребетных.

Мёрфи фыркнула:

— Сказано совершенно в духе моего отца.

— Гм... — неопределенно хмыкнул я. — Угу.

Баттерс удивленно изогнул бровь. Взгляд его темных глаз метался между мной и Мёрфи, и на лице появилось задумчивое выражение.

— Так или иначе, — поспешно продолжил я, — это все, что вам известно официально, так? А... А что еще известно?

— Я знаю, что это не Марконе, — сообщила Мёрфи. — У всех его мокрушников стопроцентное алиби, причем не липовое — мы проверили. И у него самого, и у Гард, и у Хендрикса. Я знаю здание, с которого, судя по всему, стреляли, — не самый простой выстрел.

— Четыреста пятьдесят ярдов, — добавил Баттерс. — Из чего следует, что это был, возможно, профессиональный стрелок.

— Есть любители, умеющие стрелять не хуже, — заметила Мёрфи.

— Как правило, они не стреляют с крыш по своим соотечественникам-американцам, — возразил Баттерс. — Слушайте, если мы допустим, что это любитель, мы можем подозревать почти всех и каждого. Но если мы будем исходить из того, что это профессионал — что куда более вероятно, — у нас есть возможность вычислить его, а потом и выйти на того, на кого он работал.

— Допускать мы можем что угодно, — сказала Мёрфи. — У меня больше нет прежнего доступа к информации. Нам надо бы изучить записи с камер наблюдения и все такое, а я этого получить больше не могу.

— Твой шурин может, — предложил я. — Дик может.

— Ричард, — поправила она меня. — Он терпеть не может этого сокращения.

— Что еще за Дик? — поинтересовался Баттерс, глядя то на нее, то на меня.

— Ее шурин, — ответил я.

— Мой бывший муж, — произнесла она одновременно со мной.

Брови Баттерса поползли еще выше на лоб, и он покачал головой:

— Ох уж эти католики.

Мёрфи смерила его убийственным взглядом.

— Ричард живет по инструкции. Гражданским он не поможет.

— Ну же, Мёрф, — не сдавался я. — Ты же была за ним замужем. Наверняка у тебя на него есть какой-нибудь компромат.

Она покачала головой:

— Быть задницей не преступление, Гарри. Иначе я бы его на всю жизнь за решетку закатала.

Баттерс осторожно кашлянул:

— Мы могли бы попросить...

— Нет, — произнесли мы с Мёрфи в унисон и продолжали, перекрикивая друг друга:

— День, когда я обращусь к этому ублюдку за помощью, станет днем, когда я...

— ...говорила вам уже и еще скажу: только того, что он рассудителен, еще недостаточно, чтобы...

— ...убийца, наркоторговец и сводник, и то, что коррумпированные чикагские власти не могут его убрать, еще не значит...

— ...могли бы лучше подумать, прежде чем предлагать, — договорила Мёрфи.

Баттерс поднял руки, сдаваясь.

— Ладно, ладно. Я тоже против. Никакой помощи от Марконе. — Он помолчал и обвел комнату взглядом, словно видел ее впервые. — Потому что это стало бы... беспрецедентным.

— Уолли, — произнесла Мёрфи, угрожающе вскинув брови.

Он снова поднял руки:

— Дядя. Не до конца понимаю вашу логику, но ладно.

— Думаешь, за этим стоял Марконе, Гарри? — спросила Мёрфи.

Я пожал плечами:

— В нашу последнюю встречу он сказал, что ему нет нужды меня убивать. Что я убью себя без всякой помощи с его стороны.

Мёрфи нахмурилась. При этом она потревожила разбитую губу и поморщилась, от чего та заболела еще сильнее, судя по тому, что снова начала кровоточить.

— Черт. Ну... Это же можно понимать по-разному, ты не считаешь?

— Как, например?

Мёрфи посмотрела на меня:

— Ну, например, Марконе знал о том, что должно произойти, потому и сказал, что ему не нужно тебя убивать. В смысле сам он этого не делал, но был в курсе.

Я хмыкнул. Марконе заправлял Чикаго как собственным клубом. Ему подчинялись легионы служащих, союзников и просто шестерок. Его информированность о происходящем в городе не была сверхъестественной — нет, она была еще круче. Его отличали логика поступков, острый ум и готовность к кризису, равной которой я не встречал больше ни у кого. Если у бойскаутов имелся какой-то эквивалент ситхов, Марконе наверняка стал бы одним из них.

И если в городе появился какой-нибудь специалист по мокрым делам, Марконе с высокой степенью вероятности узнал бы об этом. От него и от его подпольной сети информаторов ускользало немногое.

— Черт, — повторила Мёрфи, явно пришедшая к тем же выводам, что и я. — Теперь точно придется поговорить с этим говнюком. — Она достала маленький блокнот и черкнула в нем несколько строк. — Баттерс, вы говорили, дом Линдквиста горел?

— Сгорел до основания, — подтвердил Баттерс.

Я кивнул:

— Если верить шатавшимся вокруг призракам, там показывалось само Серое Привидение... Я что, вам про Серое Привидение не рассказывал?

— Мистер Линдквист просветил нас после того, как обстрел закончился, — сказал Баттерс.

Губы Мёрфи сжались в жесткую линию. Она записала еще что-то в блокнот.

— Сейчас рассортируем все по порядку. Что-нибудь еще?

— Я нашел шайку, обстрелявшую твой дом вчера вечером, — сообщил я.

Кончик ее карандаша сломался о блокнот. Мёрфи посмотрела на меня, и глаза ее сделались совсем ледяными, бешеными.

— Да? — произнесла она очень тихим голосом.

— Угу, — кивнул я и помолчал немного, обдумывая, как много я могу сказать: разбудить гнев Мёрфи не так-то просто. — Не думаю, что они вас больше побеспокоят.

— Почему? — спросила она своим профессиональным тоном. — Ты их убил?

Как-то слишком настойчиво произнесла она этот вопрос. Черт. Мёрфи явно готова отправиться за этими парнями, стоит ей только узнать, где они находятся.

Я покосился на Баттерса, имевшего вид человека, который сидит рядом со снаряженной взрывчаткой.

— Нет, — произнес я, осторожно выбирая слова. Если Мёрфи и впрямь готова была взорваться, мне не хотелось бы, чтобы она расправилась с Фицем и его незадачливой командой в лучших традициях викингов. — Но у них нет тех ресурсов, что имелись вчера. Не думаю, чтобы они кому-нибудь угрожали в ближайшем будущем.

— Это твое профессиональное мнение, да?

-Да.

С минуту она молча смотрела на меня.

— Эбби стояла на заднем дворе, когда началась атака. Она получила пулю в живот. Недостаточно быстро упала. До сих пор неизвестно, выживет она или нет.

Я вспомнил пухлую, жизнерадостную женщину и поперхнулся.

— Я... Я не знал, Мёрф. Мне очень жаль.

Она продолжала говорить, словно я не произнес ничего:

— В соседнем доме жил пенсионер. Каждое лето дарил мне помидоры со своего огорода. Ему повезло меньше, чем Эбби. Пуля попала ему в шею, когда он спал. Он успел еще проснуться и свалить трубку телефона, прежде чем истек кровью.

Блин-тарарам! Это окрашивало все совсем в другой цвет. То есть я надеялся на спокойную, вразумительную беседу с Мёрфи. Но если пролилась кровь, если погибли люди... Я хорошо знал Мёрфи. Вне зависимости от того, работала она в полиции или нет, она не пойдет на попятный.

— Где они? — спросила она.

— Сейчас не время вышибать двери, — сказал я. — Пожалуйста, выслушай меня.

Рука ее сжалась в кулак, но она совладала с гневом, сделала глубокий вдох и кивнула:

— Рассказывай.

Я рассказал ей про Фица и его команду. Я рассказал ей про Аристида.

— Я заметила, Гарри, — произнесла она, — что ты не сказал мне, где они находятся.

— Угу, — согласился я. — Я, гм... Я типа сказал парню, что помогу ему. Что ты ему поможешь.

Мёрфи сощурилась.

— Что ты сделал?

— Они совсем дети, Мёрф. И по уши вляпались. Им нужна помощь.

— Они убили как минимум одного человека, а может, и двух, — возразила Мёрфи. — В этом городе еще действуют законы, Дрезден.

— Пошли туда копов, и все обернется скверно. Я не знаю, насколько силен их босс, но даже если ему не из чего стрелять, для полиции он обернется кошмаром — и для ОСР тоже.

Мёрфи нахмурилась:

— Ты в этом уверен?

— Типы вроде него используют страх и насилие в качестве бытовых инструментов. Он изувечит копа не задумываясь.

Мёрфи кивнула:

— Тогда с ним разберусь я.

— Мёрф, я знаю, ты умеешь владеть собой, но...

— Дрезден, со времени твоей... твоего исчезновения я разобралась с двумя типами, которых даже Карлос назвал почти созревшими для вмешательства Совета чернокнижниками. И с несколькими обладателями магических способностей пожиже. Фоморы используют их как младших офицеров. Я знаю что делаю.

— Ты их убила, — тихо произнес я. — Ты это имеешь в виду?

Она отвернулась.

— Когда имеешь дело с кем-то таким сильным, — сказала она, помолчав немного, — тебе не остается выбора. Попробуй захватить их живьем — и у них будет в достатке времени убить тебя.

Я поморщился от жалости к ней. Ну да, она больше не работала в полиции, но сердце ее оставалось там же — там, где закон. Она верила в него, искренне верила в то, что закон предназначен, чтобы служить людям Чикаго и защищать их. Когда она была копом, она всегда следила за тем, чтобы законы служили этой цели, и прилагала к этому все свои усилия.

Ей нравилось служить своему городу в рамках закона, а это означало, что свою работу должны исполнить судьи и присяжные, и только потом за дело может взяться палач. И если Мёрфи отошла от этой веры, какой бы необходимой и практичной та ни казалась ейраньше, сколько бы жизней она ни помогла спасти...

Баттерс говорил, что она испытывает стресс. Я понимал природу этого стресса — чувство вины. Он беспрестанно терзал ее, ранил по живому.

— Они все убийцы, — продолжала Мёрфи, хотя не думаю, что она обращалась ко мне. — Убийцы и похитители людей. И закон на них не распространяется. Должен же кто-то что-то делать.

— Да, — кивнул я. — Кто-то всегда делает.

— Суть в том, что единственный способ справиться с такими проблемами — это ударить по ним всеми наличными силами, и ударить немедленно. Пока эти наводящие заклятия уроды не успели укорениться и искалечить людские умы так, чтобы те их защищали, или напасть на тебя или на дорогих тебе людей. — Она посмотрела на меня в упор. — Мне нужен адрес.

— Не нужен, — возразил я. — Я сам приведу к тебе этих детей. Стоит отнять их у Аристида, и он останется беспомощным, уязвимым. Тогда ты сможешь помочь Фицу и его команде.

— Фиц и его команда, — ровным голосом произнесла Мёрфи, — убийцы.

— Но...

— Нет, Гарри. И не вешай мне на уши лапшу насчет того, что они не нарочно. Они открыли огонь из огнестрельного оружия в жилом квартале. В глазах правосудия, да и по самой элементарной логике попытки выставить это несчастным случаем по меньшей мере неубедительны. Они знали, что может случиться. Их побуждения при этом роли не играют.

— Я понимаю, — вздохнул я. — Но эти дети не испорченные. Просто напуганные. Страх заставил их сделать неправильный выбор.

— Твое описание подходит к большинству членов чикагских уличных банд, Гарри. Они вступают в банды не потому, что они испорченные дети. Они делают это потому, что боятся. Им хочется принадлежать к чему-то. Хочется защиты. — Она тряхнула головой. — То, что они все поначалу были хорошими детьми, ничего не значит. Жизнь их меняет. Они становятся совсем другими.

— Что ты намерена делать?

— Привести отряд в их убежище. Разобраться с заклинателем. Мы приложим все усилия к тому, чтобы остальные не пострадали.

— Ты собираешься открыть огонь из огнестрельного оружия у них в доме. Может, ты и не хочешь, чтобы дети пострадали, но ты знаешь, что такое возможно. Если все закончится их телами на полу, твои благие намерения не будут играть никакой роли. Ты это мне хочешь сказать?

Глаза ее вдруг вспыхнули.

— Тебя здесь не было последние полгода. Ты не знаешь, на что это все похоже. Ты... — Она крепко сжала губы. А потом посмотрела на меня в упор. В ожидании.

— Нет, — сказал я очень тихо.

Она несколько раз покачала головой:

— Настоящий Дрезден не колебался бы.

— У настоящего Дрездена не было бы шанса увидеть их. Поговорить с ними. Он просто ринулся бы в бой очертя голову.

Она резко захлопнула блокнот и встала.

— В таком случае повестка дня исчерпана. Обсуждать больше нечего.

И вышла, не говоря больше ни слова, ровным, решительным шагом.

Баттерс встал и взял со стола Боба и маленький транзистор.

— Я... э... я обычно иду с ней. Ну, там, доработать детали. Извините.

— Конечно, — тихо сказал я. — Спасибо за помощь, Баттерс.

— Да не за что, — кивнул он.

— И тебе тоже, Боб.

— De nada, — отозвался череп.

Баттерс поспешил к двери.

Я остался один.

(обратно)

Глава девятнадцатая

Несколько минут я стоял, ничего не делая. Даже не дышал.

Не делать ничего трудно. Стоит вам остаться без дел, и ваша голова начнет все пережевывать. В ней всплывут всякие темные и ненужные мысли. Вы начнете думать о смысле вашей жизни. А если вы призрак, то начнете думать о смысле вашей смерти.

Совесть и чувство вины медленно пожирали Мёрфи изнутри. Я знал ее давно. Я знал, о чем она думает. Я знал, что ей дорого. Я знал, как больно ей приходится. Я не сомневался в правильности своих предположений.

Но я знал также, что эта женщина ни за что не убьет другого человека, пусть даже окончательно и бесповоротно съехавшего с катушек, если только это не будет абсолютно необходимо. Любому разумному человеку вообще нелегко убивать — но Мёрфи противостояла этому демону долго, очень долго. Ясное дело, моя смерть причинила ей боль (и поверьте, меня мысль о том, что я ничем не могу этого изменить, бесила ничуть не меньше). Но почему совесть начала глодать ее именно сейчас? Для чего разыгрывать из себя дамочку, когда я всего-то просил раздобыть немного информации у ее бывшего мужа? Ведь если женщине что-то нужно, ее не остановят даже кирпичные стены.

И еще я заметил, что когда мы говорили о выстреле, который меня убил, о возможном расположении стрелявшего, о круге подозреваемых, Мёрфи могла бы сообщить гораздо больше. Могла, но не сообщила.

Она ни разу, ни словом не упомянула Кинкейда.

Кинкейд — не совсем человек, наемник — работал на самую страшную девочку из всех, что обитают на нашей зеленой планете. Прожив несколько столетий, он стал уникальным бойцом. Каким-то образом ему удалось преодолеть негативные стороны функционирования человеческой нервной системы — по крайней мере в том, что касалось стрельбы в совершенно неблагоприятных условиях.

И это он мне сказал, что если ему понадобится меня убить, он выстрелит с расстояния по меньшей мере в полмили из крупнокалиберной винтовки.

Мёрфи не хуже меня понимала, что мнение убийцы с многовековым стажем было бы неоценимо в расследовании. Я сам не стал этого предлагать, поскольку Мёрфи с ним типа встречалась некоторое время и до сих пор оставалась не совсем к нему равнодушна. Вот мне и показалось, что пусть уж лучше она сама это сделает.

Но она не стала.

И ни разу не упомянула его имени.

Она вообще провела наше совещание слишком быстро, она готова была поцапаться со мной по любому поводу... Весь этот спор насчет Фица и его команды, похоже, являлся лишь дымовой завесой.

Оставалось только понять, ради кого все это разыгрывалось. Ради меня, чтобы потенциально безумный призрак не отправился мстить направо и налево? Или она делала это ради себя самой, поскольку отказывалась сопоставить свой образ Кинкейда с тем безликим снайпером, который меня убил?

Похоже, что так. То, что она понимала сердцем, заставляло ее разум лихорадочно искать менее болезненную правду.

Мои выводы основывались на знании человеческой природы вообще и природы Мёрфи в частности, а еще на интуиции — в конце концов, я всю жизнь доверял своим инстинктам.

Мне казалось, они не ошибались и сейчас.

Я прокрутил в голове возможные варианты. Представил себе Мёрфи в первые дни после моего убийства — разбитую, раздираемую эмоциями. Мы так и не узнали, могли бы мы с ней быть вместе. Несколько раз нам что-то мешало. Я понимал: когда пройдет достаточно времени для того, чтобы ее гнев утих, его место займет скорбь. Я представил ее спустя месяц: уволенную из полиции, с личной жизнью, спущенной под откос...

Слух о моей смерти наверняка разлетелся быстро — не только среди чародеев Белого Совета, но и среди оставшихся вампирских коллегий, среди членов ПараНета и вообще всех, имеющих отношение к сверхъестественному миру.

Кинкейд, должно быть, узнал об этом спустя день или два. Стоило кому-либо написать обо мне хоть строчку в рапорте, Архив, сверхъестественный хранитель всех запечатленных на бумаге знаний, обитавший в теле девочки по имени Ива, узнал бы об этом. А я был, возможно, единственным в мире человеком, которого она считала своим другом. Сколько ей сейчас? Двенадцать? Тринадцать?

Весть о моей смерти, наверное, стала для Ивы ударом.

Кинкейд, должно быть, отправился к Мёрфи утешить ее в меру сил. Ну, не с кружкой горячего шоколада и теплым пледом — нет, совсем по-другому. Скорее он принес пару бутылок виски и компакт-диск с какой-нибудь секс-музыкой.

«Особенно если он в это время находился в Чикаго», — нашептывала у меня в голове темная, вредная часть моего сознания.

Я представил себе Мёрфи, искавшую утешения там, где возможно, нежно попрощавшуюся с ним, когда он уходил, — а потом на протяжении нескольких следующих недель медленно выстраивавшую логическую цепочку фактов. Все время уговаривавшую себя, что она, возможно, ошибается. Что все не так, как кажется.

Досада. Боль. Отрицание. Черт, этого более чем достаточно, чтобы довести до исступления кого угодно. Привести в гнев, который она, должно быть, носила в себе медленно растущей опухолью и который давил все тяжелее и тяжелее. Такая штука запросто может любого довести до смертоубийства, даже если в нем нет необходимости.

А эта смерть, в свою очередь, заставит испытывать еще больше вины, досады, и они разбудят еще больше гнева, который подтолкнет к новому насилию, к новому чувству вины... замкнутый круг получается.

Мёрфи не хотела получать материалы съемок с камер наблюдения аэропорта и вокзалов, поскольку не хотела обнаружить на них, что человек, с которым она спала, убил одного из ее друзей. Подобравшись к осознанию этого вплотную, она отреагировала гневом и попытками оттолкнуть источники света, способные высветить то, чего она не желала видеть.

Возможно, она даже не осознавала этой борьбы, происходящей у нее в голове. Когда ты разбит горем, в голову так и лезет всякая лишенная логики чушь.

Работа детектива не всегда связана с логикой — особенно когда имеешь дело с людьми. Люди склонны совершать самые дурацкие, абсолютно алогичные поступки по самым непостижимым причинам. У меня отсутствовали логические причины подозревать Кинкейда. Но эта гипотеза помогала собрать воедино кучу деталей мозаики. И если она верна, это объясняло многое.

Не более чем гипотеза. Пока. Но и этого хватало, чтобы мне захотелось нарыть больше улик там, где я в другом случае их не искал бы.

Только как? Как мог я начинать копать под Джареда Кинкейда, Адского Пса, ставшего Иве почти родным отцом, — делать это без помощи Мёрфи? Более того, мне пришлось бы делать это без ее ведома, а по отношению к другу такое выглядит не сказать чтобы красиво. Ох! Пожалуй, лучше заняться пока текущими неотложными проблемами.

Мне нужно было найти Морти, который для Мёрфи в списке текущих вопросов занимал явно не первое место.

Мне нужно было помочь Фицу и его бестолковым несовершеннолетним приятелям.

И более всего мне не хватало помощи кого-то, кому я мог бы доверять.

Я сделал глубокий вдох и кивнул.

А потом, пройдя сквозь наружную стену дома Светлого Будущего, отправился на поиски своей ученицы. Пока ночь не стала еще темнее.

(обратно)

Глава двадцатая

Я всегда считал себя одиночкой.

Ну, не таким — несчастным, романтичным, как Байрон, одиночкой. Я имею в виду скорее таким, которого не слишком огорчит перспектива провести выходной день, ни с кем не общаясь, а валяясь на диване с хорошей книгой. Не то чтобы я не любил людей или чего такого. Мне нравится общение, нравится тусоваться с друзьями. Но есть ведь и другая сторона. Мне всегда казалось, что я вполне доволен жизнью и без них.

Я шагал по улицам города с населением почти в три миллиона человек, и меня впервые ни с одним из них ничто не связывало. Я не мог говорить с ними. Я не мог к ним прикасаться. Я не мог поругаться из-за места на стоянке или показать фак неосторожному водителю, не уступившему мне дорогу на перекрестке. Я не мог ничего купить в каком-нибудь магазинчике, поболтав при этом ни о чем с кассиром. Не мог купить газету. Не мог посоветовать хорошую книгу кому-то, роющемуся на книжном развале.

Три миллиона душ жили своей жизнью, а я был один.

Теперь я понимал капитана Мёрфи с его теневым Чикаго. Настоящий город уже начинал казаться мне своей призрачной версией. И каким этот город станет для меня со временем? Темным? Пустым? Бессмысленным и слегка угрожающим? А ведь я провел в нем чуть больше дня.

Каким стану я сам, пробыв здесь год? Десять лет? Сто?

Я начинал понимать, почему столько призраков кажутся парой соломинок картофеля фри минус «Хэппи Мил».

И еще я начинал думать, что сэр Стюарт и Морти, возможно, не так уж и ошибались на мой счет. Что, если я и впрямь сбрендивший дух, каким они меня считали? Не настоящий Гарри Дрезден, а всего лишь его мертвый образ, занимающийся тем, чем всегда занимаются психи: попытками помочь друзьям и прищучить нехорошего парня.

Я не ощущал себя сбрендившим духом, но если подумать, и не должен был. С чего бы? Сумасшедшие редко понимают, что они сошли с ума. Наверное, безумным им представляется весь остальной мир. Видит Бог, мне он всегда казался слегка безумным. Или не слегка. И как, каким способом могу я проверить, тот ли я, каким меня считают сэр Стюарт и Морти, или все-таки нет?

Более того, Морти, чтоб его, всегда считался экспертом по части призраков. То есть я и сам не совсем уж профан в этой области, но Морти — настоящий профессионал. При обычных обстоятельствах я всегда высоко ценил его мнение по техническим вопросам, касающимся теней и духов, — чуть выше, чем расценивал сам себя. Морти никогда не отличался образцовыми силой и отвагой, зато был умен и достаточно стоек — иначе вряд ли выжил бы после стольких лет профессиональной деятельности, оказавшейся на поверку куда опаснее, чем мне казалось.

Блин. Все шло к тому, что пока я спасал Чикаго от тварей из невесть какой бездны, Морти спасал меня от тварей, о наличии которых я сам и не подозревал. Забавно, правда?

Я остановился как вкопанный и тряхнул головой, словно пытаясь вытряхнуть попавшую в глаза воду.

— Дрезден, отложил бы ты свой личный экзистенциальный кризис на потом, а? Нехорошие парни тебя ждать не будут. Давай шевели задницей.

Что ж, хороший совет.

Один вопрос: как?

В нормальной ситуации я бы выследил Молли с помощью нехитрого тауматургического заклятия, которым пользовался тысячу раз. После ее незапланированного путешествия в Арктис-Тор, что в Феерии, я всегда держал под рукой более или менее свежесрезанную прядь ее волос — так, на всякий случай. А уж в последний год я обнаружил, что могу отслеживать энергетические поля, которые она использует в первых своих самостоятельных магических опытах. Подобно волосам, они отличались неповторимым, присущим только ей характером. Как автограф. Я не сомневался, что при необходимости отыщу ее без особого труда. Черт, если уж на то пошло, мы с ней провели столько времени вместе, что она стала для меня почти что членом семьи. Как правило, я мог по чистой интуиции определить ее присутствие — разумеется, кроме тех случаев, когда она сознательно от меня пряталась.

Но все это, само собой, пока я обладал магией. Теперь же она исчезла.

Что, если подумать, тоже говорило в пользу теории Стю и Морти и против моей. Невозможно отнять магию у человека. Магия — если она, конечно, у кого-то имеется, — становится неотъемлемой частью личности. От нее можно отказаться, если как следует постараться, но избавиться от нее совсем нельзя. Если мой призрак действительно я, ему полагалось бы обладать магической силой — как, скажем, призраку этого ублюдка, Леонарда Кравоса.

Верно?

А может, и нет. Может, я делал слишком много допущений, даже не пытаясь их оспорить. Например, я исходил из того, что материя осязаема, тогда как для призрака это не так. Что я могу замерзнуть, хотя это тоже не так. Что силы гравитации действуют и на меня... ну и так далее.

Возможно, точно так же я заблуждался и насчет магии. И верно: ведь удалось же мне выстроить вполне себе крепкое защитное поле во время первого нападения на дом Морти, когда я делил тело с эктомантом. Уж это одно могло доказать, что мои способности все еще при мне, а не пропали бесследно.

Оставалось только понять, как мне получить к ним доступ.

Память — это сила.

Я порылся в кармане плаща и достал тяжелый пистолет, который дал мне сэр Стюарт. Я не специалист по оружию, снаряжаемому черным порохом, но даже моих познаний хватило на то, чтобы проверить, не осталось ли пороха на полке. Только после этого я перевернул пистолет дулом вниз и как следует встряхнул. Мне пришлось несколько раз с силой хлопнуть по стволу рукой, чтобы вытряхнуть на ладонь круглую пулю, пыжи и порох.

Круглая пуля сияла, как только что отлитая. При более близком рассмотрении тонкие завитки на поверхности металла сложились в бесхитростную пасторальную сцену: дом в колониальном стиле, стоящий на небольшом зеленом лугу в окружении яблонь, ухоженный огород, пастбище в белых крапинах овец. Пока я вглядывался в изображение, оно ожило. Ветер шевелил зелень на грядках. На фоне темно-зеленой листвы светлели зреющие яблоки. Ягнята резвились, носясь вокруг взрослых овец, — просто так, от избытка энергии. Дверь дома отворилась, и высокая, стройная женщина с волосами темнее воронова крыла вышла на крыльцо, ведя за собой стайку ребятишек.

При виде этой картины на меня накатила волна эмоций. В первую очередь гордость — не за то, что у меня такой красивый дом. Нет, это дом был красив, потому что принадлежал мне, потому что я выстроил его таким. С этим смешивались глубокое как океан чувство любви к женщине и ее детям, счастье от возможности их видеть, острое желание той, которую я совсем скоро смогу обнять...

Я вдруг почувствовал, что вторгся в чужие, глубоко личные воспоминания. Я закрыл глаза и отвернулся.

Воспоминания, сообразил я. Это все из воспоминаний сэра Стюарта. Именно их он использовал против привидений при нашей первой встрече. Оружием его стали не воспоминания о войне или разрушении, но те, что он ставил дороже всего, — те, за которые он готов был сражаться.

Вот почему он использовал в бою тот топор, этот пистолет. Никто не мешал ему воссоздать намного более совершенное оружие, но в воспоминаниях своих он пользовался именно таким, потому оно и стало источником его силы, воплощением его стремления изменить окружающее.

Они олицетворяли самого сэра Стюарта. В них заключалась его магия.

Воспоминания равнялись силе.

Некоторое время я еще сомневался в том, что все так просто. Однако изрядная часть магии и впрямь сравнительно проста — только не путайте простоту с легкостью.

И выяснить я это мог только одним способом.

Первое в моей жизни заклятие, которое сотворилось у меня на тех давних школьных соревнованиях, вышло случайно, по совпадению. Его и магией-то можно назвать лишь с натяжкой. Первое заклятие, которое я сложил сознательно, целенаправленно, вызвало к жизни огонь.

Этому меня научил Джастин Дюморн.

Я вспомнил тот вечер.

— Но я не понимаю, — жаловался я, растирая виски, в которых пульсировала боль. — Если не получилось прошлые пятьдесят раз, с чего бы ему получиться сейчас?

— Сорок шесть раз, — поправил меня Джастин, как всегда спокойно.

Он говорил с легким акцентом, но я никак не мог уловить, каким именно. По телевизору я такого не слышал. У самого Джастина телевизора не было. Мне приходилось удирать каждый пятничный вечер, чтобы посмотреть очередную серию «Рыцаря дорог» — я очень боялся упустить сюжетную нить.

— Гарри, — произнес Джастин.

— Ладно, — вздохнул я. — У меня голова болит.

— Это вполне естественно. Ты прокладываешь в своем сознании новые тропы. Будь добр, еще раз.

— А могу я прокладывать тропы где-нибудь в другом месте?

Джастин посмотрел на меня из-за своего рабочего стола.

Мы сидели у него в кабинете, как он называл одну из гостевых спален в небольшом доме милях в двадцати от Де-Мойна. Как и в большинство других дней, одежду его составляли черные брюки и серая рубашка. Бороду свою он подстригал довольно коротко, безукоризненно ровно. Руки его с очень длинными, изящными пальцами могли сжиматься в твердые как камень кулаки. Ростом он был выше меня — как и большинство взрослых тогда — и никогда не обзывал меня обидными словами, даже когда приходил в ярость. Этим он отличался от остальных приемных родителей, у которых мне пришлось пожить.

Если я доводил Джастина до гнева, он вместо «будь добр» переходил к кулакам. Он никогда не бил меня с криком, никогда не тряс за ворот или за волосы, как поступали другие мои опекуны. Когда он меня бил, это каждый раз случалось молниеносно и очень точно, а потом проходило. Как когда Брюс Ли на экране бьет врага. Только Джастин никогда не издавал при этом дурацких воплей.

Я отвернулся от Джастина, низко опустил голову, а потом посмотрел на потухший камин. Я сидел перед ним по-турецки. В камине лежали шалашиком дрова и хворост. От камина исходил легкий запах дыма; подложенная под хворост мятая газета чуть потемнела в одном углу, но загораться упрямо не желала.

Краем глаза я видел, что Джастин снова углубился в свою книгу.

— Еще раз, будь добр.

Я вздохнул, закрыл глаза и попробовал сосредоточиться. Начинать надо с дыхания — оно должно быть ровным, размеренным. Потом, расслабившись, надо накапливать энергию. Джастин учил меня представлять в уме светящийся шар чуть выше солнечного сплетения, разгорающийся все ярче и ярче, но это все ерунда. Вот когда это делал Серебряный Самурай, энергия сгущалась у него вокруг рук и глаз. Зеленый Фонарь накапливает ее в кольце. У Стального Кулака светятся кулаки — вот круто! Кажется, у Железного Человека что-то светится в груди, но он типа один такой, и потом у него все равно нет сверхсилы.

Я представил себе, как энергия накапливается у меня вокруг правой руки. Ладно, пусть там.

Я представил себе, как она разгорается ярче и ярче, как руку мою окутывает алая аура — словно у Стального Кулака. Я ощутил, как энергия покалывает кожу невидимыми булавками, заставляя волоски на руке встать дыбом. И когда я почувствовал, что готов, я подался вперед, сунул руку в камин и произнес как мог отчетливо:

— Sejet!

И, говоря это, щелкнул кремнем зажигалки «Бик», которую прятал в правой руке. Огонек немедленно воспламенил газету.

— Погаси, — произнес Джастин почти над самым моим ухом.

Я дернулся и уронил зажигалку. Сердце заколотилось с частотой миллиард ударов в минуту.

Его пальцы сжались в кулак.

— Я не люблю повторять.

Я поперхнулся, полез рукой в камин и вытащил газету из-под дров. Я немного обжегся, но не так сильно, чтобы плакать или чего такого. С горящими от стыда щеками я захлопал огонь руками.

— Дай мне зажигалку, — все тем же спокойным тоном произнес Джастин.

Я прикусил губу, но послушался.

Он взял зажигалку и несколько раз подбросил на ладони. На губах его играла легкая улыбка.

— Гарри, полагаю, такая изобретательность сослужит тебе хорошую службу, когда ты вырастешь. — Улыбка исчезла. — Но ты пока не вырос, мальчик мой. Ты ученик. Такие штуки сейчас не пройдут. Никак.

Он сжал кулак.

— Sejet! — прошипел он.

Рука его взорвалась, превратившись в шар ало-голубого пламени, по сравнению с которым энергия Стального Кулака казалась так, бледной подделкой. Я поперхнулся, уставившись на это. Сердце забилось даже еще быстрее.

Джастин повертел рукой в воздухе, давая мне хорошенько убедиться в том, что это не иллюзия — вся рука по локоть окуталась огнем.

Но не обгорала.

Джастин поднес руку к самому моему лицу — так близко, что жар едва не обжигал мне нос, но сам не морщился, и кожа его оставалась нетронутой.

— Если ты изберешь этот путь, рано или поздно это у тебя получится, — спокойно произнес он. — Умение владеть стихиями. И что важнее умение владеть собой.

— Э... — пробормотал я. — Чего?

— Люди по природе своей слабы, парень, — продолжал он все тем же ровным голосом. — Эта слабость проявляется множеством способов. Например, ты сейчас хочешь закончить урок и убежать на улицу. Даже зная, что полученные знания могут оказаться жизненно важными. И все равно тебе хочется сначала играть и только потом учиться. — Он вдруг разжал ладонь и уронил зажигалку мне на колени.

Я вздрогнул, когда она коснулась моей ноги, и вскрикнул от неожиданности. Но красная пластмассовая зажигалка просто лежала на полу; огонь ее не повредил. Я осторожно коснулся ее кончиком пальца — она ни капельки не нагрелась.

— Вот сейчас, в эту минуту, — продолжал Джастин, — ты делаешь выбор. Наверное, он кажется тебе не таким уж важным и критическим, но в долгосрочной перспективе может оказаться именно таким. Ты выбираешь, быть ли тебе хозяином собственной судьбы, обладающим способностью творить из мира то, что тебе пожелается, — или ты просто пощелкаешь зажигалкой и останешься прежним. Непримечательным. Самодовольным. — Губы его дернулись, и голос сделался едким. — Посредственным. Посредственность, Гарри, — страшная штука.

Моя рука зависла над зажигалкой, но не подобрала ее с пола. Я подумал над его словами.

— Вы хотите сказать, что если у меня не получится, вы... вы отошлете меня обратно?

— Успех или неудача заклятия роли не играют, — ответил он. — Важно другое — победит или потерпит поражение твоя воля. Твое стремление преодолеть человеческую слабость. Твоя готовность работать. Учиться. Сачков я здесь не потерплю, парень. — Он сел на пол рядом со мной и кивнул в сторону камина. — Будь добр, еще раз.

Мгновение я смотрел на него, потом опустил взгляд на свою руку, на брошенную зажигалку.

Никто и никогда еще не говорил мне, что я особенный. Но Джастин сказал. Никто и никогда вообще не тратил на меня столько времени. Никто. Только Джастин.

Я подумал о том, что снова вернусь в государственные заведения — приюты, интернаты, детские дома. И вдруг мне ужасно захотелось, чтобы у меня получилось. Мне хотелось этого больше, чем есть, даже больше, чем хотелось посмотреть «Рыцаря дорог». Мне захотелось, чтобы Джастин мной гордился.

Я оставил зажигалку лежать на полу и сосредоточился на дыхании.

Я снова выстроил заклинание — медленно, очень медленно, сосредоточившись на нем сильнее, чем когда-либо в жизни. А мне исполнилось уже тринадцать, так что это не совсем пустые слова.

Энергия сгущалась до тех пор, пока мне не начало казаться, будто у меня в животе разожгли костер, а потом я выплеснул ее через пустую, вытянутую перед собой руку.

— Flickum bicus! — произнес я вместо положенного египетского слова.

И оставшийся под дровами хворост занялся ярким огнем. Мне казалось, я в жизни не видел еще ничего прекраснее.

Я обмяк и едва не упал, хотя и так уже сидел на полу. На меня вдруг накатила болезненная волна слабости и голода. Мне хотелось съесть большую тарелку макарон с сыром и лечь спать.

Сильная рука с длинными тонкими пальцами поймала меня за плечо, не позволив упасть. Я поднял взгляд и увидел в темных глазах Джастина тепло — и не только отражение разгоравшегося огня в камине.

— Flickum bicus? — спросил он.

Я кивнул и почувствовал, что снова заливаюсь краской.

— Ну да. Вы же сами сказали... про посредственность.

Он откинул голову назад и расхохотался. Потом взъерошил мне волосы рукой.

— Молодчина, Гарри. Молодчина!

Грудь мою распирало так сильно, что я боялся взлететь и удариться о потолок.

Джастин поднял палец, словно вспомнил что-то, отошел к столу и вернулся со свертком из коричневой бумаги. Он протянул его мне.

— Что это? — удивился я.

— Возьми, это твое, — ответил он. — Ты ведь выполнил урок,так?

Я зажмурился и разорвал пакет. Внутри обнаружилась бейсбольная перчатка «Уилсон».

Я смотрел на нее, не веря своим глазам. Никто еще не дарил мне подарки — в смысле мне лично, а не такие, как на Рождество, когда кому чего достанется. Не такие, на которые лепили таблички: «МАЛЬЧИКУ». И это была классная перчатка. У Джорджа Бретта была похожая. Совсем еще маленьким я с отцом ходил на два матча «Канзас-сити ройялс», и это было супер. Как и Бретт.

— Спасибо, — пробормотал я. Ох, да ну же. Я готов был плакать как девчонка. Я иногда веду себя так по-дурацки...

Джастин достал мячик, совершенно новый, белоснежный, и с улыбкой подбросил его в воздух.

— Хочешь, можем сходить опробовать.

Я и правда здорово устал и проголодался, но я же получил в подарок новенькую перчатку! Я несколько раз потыкал в нее рукой, пока не понял, какой палец куда совать.

— Ага! — сказал я, вскакивая. — Давайте!

Джастин подбросил мяч еще пару раз и улыбнулся в ответ:

— Отлично. Когда с делами покончено, я думаю, бейсбол будет подходящей наградой.

Следом за ним я вышел из дома. Плевать, что я устал. Я почти летел.

Я открыл глаза. Я стоял на каком-то чикагском тротуаре, бестелесный и невидимый. Я повернул правую руку ладонью вверх и с надеждой сосредоточил на ней все свои мысли. На ней — и на воспоминании о той минуте торжества и радости.

— Fickum bicus, — прошептал я.

И огонь оказался таким же прекрасным, каким мне запомнился.

(обратно)

Глава двадцать первая

Пару часов я потратил на то, чтобы придумать, как мне сложить более или менее надежное поисковое заклятие. Несколько воспоминаний, способных запитать заклятие энергией, я нашел без труда; гораздо сложнее оказалось понять, каким именно образом установить связь с Молли. Обыкновенно я использую для тауматургии проверенные традиционные методы: прядь волос, свежую каплю крови, обрезки ногтей и т.д., и т.п. Сейчас они бы мне не помогли. Даже будь они у меня, я все равно не смог бы их потрогать.

Поэтому вместо того, чтобы устанавливать контакт с Молли с помощью физических фрагментов ее тела, я попробовал использовать свои воспоминания о ней. Это подействовало — ну, типа того. Первое заклятие привело меня к гостинице, в которой когда-то устраивался фестиваль ужастиков под названием «СплеттерКон!». Теперь здание стояло пустое, заброшенное. Наверное, иски, поданные к гостинице после смерти нескольких человек в результате нападений фобофагов, довели ее до банкротства. Я наскоро обыскал дом, уже почти не морщась при прохождении стен и перегородок. За исключением нескольких бродяг, вломившихся в пустующий дом и устроивших в нем временное жилище, я не нашел никого.

Я обдумал свои действия. Воспоминание, которое я использовал, застряло у меня в голове по ряду причин — в первую очередь потому, что Молли бывала в этом здании. Должно быть, это и сбило заклятие. Слишком уж в моем воспоминании Молли была связана с этим местом.

Я попробовал еще раз, но теперь отбросил антураж и поместил Молли на пустом черном фоне. Вторая попытка привела меня к полицейскому участку, куда я ездил однажды вносить залог за Моллиного приятеля. Я сразу сообразил, что и на этот раз облажался, но на всякий случай проверил. Молли здесь не оказалось.

— О’кей, умник, — сказал я себе. — Что, если образы-воспоминания, которые ты использовал, просто устарели? Ты устанавливаешь связь воспоминания-личности с воспоминанием-местом. Значит, если ты хочешь выяснить, где она сейчас, ты должен представить ее такой, какая она сейчас. Верно?

— Теоретически да, — ответил я сам себе.

— Отлично. Вот и проверь эту теорию.

Ну да. Обсуждение проблемы с самим собой — не лучший способ сравнивать альтернативные точки зрения.

— Если подумать, говорить с самим собой часто считается признаком психического расстройства, — заметил я вслух.

Что не слишком ободряло.

Я отбросил эту не самую приятную мысль и принялся складывать заклятие еще раз. Теперь я постарался представить себе не Молли из моих прошлых воспоминаний, а такую, какой она запомнилась мне по нашей последней встрече. Я представил ее себе в поношенной одежде и лохмотьях, какой она приходила к Мёрфи.

Превратить воспоминание в образ, способный поддержать необходимую для заклятия энергию, вовсе не так просто, как если бы вы закрыли глаза и принялись воображать всякое. Вам необходимо воссоздать в памяти образ с максимальной, даже педантичной точностью, добавляя деталь за деталью до тех пор, пока он не возникнет у вас в мозгу как настоящий. Для этого требуется уйма опыта и энергии — вот почему люди, занимающиеся магией, обычно используют для этой цели реквизит. Он может выполнять роль якоря, избавляя автора заклятия от необходимости создавать в уме не одно, но несколько ментальных построений, а также поддерживая их все в состоянии предельной концентрации.

Я учился магии в самом сложном ее варианте — пользуясь исключительно собственной головой. Только когда я доказал, что в состоянии делать это без всякого реквизита, Джастин рассказал мне, что того же самого можно добиться гораздо проще. На протяжении многих лет я как минимум раз в год упражнялся в сложных тауматургических заклятиях без реквизита, развивая концентрацию и воображение. И, как выяснилось, очень кстати. Заниматься магией, будучи призраком, оказывается, можно только так.

Я покопался в памяти в поисках образа, отображающего Молли для поискового заклятия. Накануне у Мёрфи я следил больше за событиями, уделяя меньше внимания тому, в каком виде пребывает Молли. То есть я видел, конечно, что она испытывает сильный стресс, но только теперь, воссоздавая ее в памяти, пришел в ужас от того, насколько исхудавшей и утомленной она выглядела. Молли всегда принадлежала к тем молодым людям, которые только что не светятся от хорошего здоровья. Полгода жизни самой по себе превратили ее в подобие беглеца из лагерей ГУЛАГа — исхудавшего, озлобленного, побитого, если не сломленного.

Я принялся дополнять этот образ деталями. Я представил себе ее жизнерадостный характер, чувство вины, которое она испытывала еще порой за ту боль, что причинила своим друзьям в дни, когда я согласился взять ее в ученицы. Я подумал о ее ответственном, почти дотошном отношении к занятиям — так непохожем на мое собственное. О ее прилежании, о том невежестве, которое время от времени выказывает почти любой начинающий чародей до тех пор, пока не набьет достаточно шишек. Я подумал о главной движущей силе в ее жизни — о глубокой, крепкой любви к ее семье — и добавил к этому то чувство отчаяния и одиночества, которое она, должно быть, испытывает, живя в отрыве от них. Страстная, прекрасная, опасная Молли.

Удерживая в голове образ моей ученицы, я сконцентрировал волю и разом направил все это в одно из самых эффективных своих поисковых заклятий. Я почувствовал, как складывается его структура, как оно наполняется энергией, а потом, пробормотав слово заклинания, высвободил эту энергию.

Сила заклятия подхватила меня и начала медленно, но настойчиво поворачивать вокруг оси. Я вытянул перед собой левую руку с выставленным указательным пальцем и продолжал вращаться. Всякий раз, когда я поворачивался лицом к востоку, невидимая сила тянула палец магнитом в ту сторону. Через несколько секунд я остановился, миновав эту точку на несколько градусов, а потом крутанулся в противоположную сторону. Мой указательный палец показывал точно в центр города.

— На-кось, выкуси, — буркнул я и последовал за заклятием искать Молли.

Я включил свой режим исчезания и понесся по городу большими скачками, по нескольку сотен ярдов зараз. Дважды я задерживался, чтобы повторить заклятие и подправить направление движения, хотя к третьему разу начал ощущать себя живым (если это можно сказать о покойнике) флюгером. По мере приближения к центру города мне приходилось останавливаться все чаще, чтобы не сбиться с верного курса. В конце концов дорога привела меня к Петле, где дома растут так высоко, что улицы превращаются в глубокие овраги или скорее рукотворные каньоны из стали, стекла и камня.

Я не слишком удивился, когда заклятие привело меня на нижние улицы. Улицы в центре Чикаго имеют два, а некоторые даже три уровня. Одна — типа парадная — наверху, а остальные прямо под ней. У многих зданий и входы расположены на двух уровнях; то же самое относится и к парковкам. Это удваивает возможный доступ в здания.

А еще здесь полно пустых пространств, псевдопереулков, переходов и туннелей, пробираться по которым можно только ползком. Тут и там темнеют в ожидании перестройки и новой жизни пустующие помещения полуподвалов и подвалов. Сюда могут открываться аварийные выходы из туннелей метро, и здесь же находится несколько входов в безумный, смертельно опасный лабиринт, что расположен под городом и известен как Нижний Город.

Чикагская полиция регулярно патрулирует эти нижние улицы. Здесь же разгуливают в темноте всякие твари, просочившиеся из Нижнего Города. На этих улицах даже имеется движение, хотя мостовая зачастую отделена от тротуара всего лишь полосой выцветшей краски.

Короче, это не из тех мест, куда человек в здравом уме отправится ради приятной прогулки.

Я нашел Молли в одном из узких переулков. Снег, падавший сквозь расположенную в двадцати футах над головой вентиляционную решетку, припорошил землю. Одета она была в те же лохмотья, что и накануне, и стояла, прижимая руки к животу и дрожа от холода. На щеке багровела свежая ссадина. Молли тяжело дышала.

— Еще раз, — произнес спокойный, не лишенный приятности женский голос. Источник его находился где-то дальше по переулку, вне моего поля зрения.

— Я уст-т-тала, — сказала Молли. — Я н-не ела п-полтора дня.

— Бедняжка. Не сомневаюсь, Смерть отнесется к тебе с пониманием и согласится компенсировать тебе это время.

Послышался резкий шипящий звук, и Молли выбросила вперед левую руку с растопыренными пальцами. Она выкрикнула слова заклинания, и от ее пальцев разбежалось искрящееся полотно защитной энергии.

Способности к оборонительной магии у Молли отсутствуют почти начисто, но этот щит, наверное, был лучшим из всех, какие Кузнечику удавались на моей памяти.

Вращающийся белый шар ударил в защитное поле. Ему полагалось бы отскочить или разбиться о щит, но вместо этого он пролетел дальше, почти не изменив направления. Шар угодил Молли в левое плечо и взорвался тучей сверкающих как алмазы ледяных осколков. Молли коротко охнула от боли и пошатнулась.

— Сосредоточься, — произнес спокойный женский голос. — Используй боль. Выстраивай щит из своей воли. Ты должна знать, что он тебя защитит. Еще раз.

Молли смотрела на говорившую, стиснув зубы. Но вместо того чтобы спорить, она снова подняла левую руку, и почти сразу же в нее полетел новый ледяной шар. Этот тоже пробил защитное поле, но траектория полета его изменилась заметнее, чем в прошлый раз. Он пролетел мимо Молли, только чуть задев ее рукав.

Она охнула и, задыхаясь, припала на колено. Магия выматывает силы из любого, кто ею занимается, а недостаточно подготовленных она утомляет еще быстрее.

Я поежился, глядя на Молли в таком состоянии. Я знал, каково ей сейчас. Когда Джастин начал учить меня выстраивать оборонительные щиты, он бросался в меня бейсбольными мячами. Со всей силы. Если щит не выдерживал, мячик врезался в меня на скорости больше восьмидесяти миль в час. Джастин говорил, что боль — отличный стимул и что это упражнение — лучший способ преуспеть.

Когда я сам начал учить Молли тому же, я не использовал ничего тверже рыхлых снежков и гнилых овощей.

— Что ж, на сегодня достаточно, — произнес женский голос. — Завтра попробуем с ножами.

Молли поежилась и опустила взгляд.

Говорившая медленно вышла из переулка и остановилась рядом со своей ученицей.

Это была моя фея-крестная. Леанансидхе.

Леа была немыслимо прекрасна, но ее красота — жесткая, голодная, опасная — всегда напоминала мне красоту охотящейся кошки. Высокая, бледная, с волосами цвета осенних листьев на закате. Чуть заостренные кончики ушей, возможно, подправила она сама с целью оправдать ожидания смертных. На ней было длинное платье зеленого шелка, явно не по сезону и не по погоде... Впрочем, как одна из самых могущественных сидхе Зимней Династии, она вряд ли даже замечала холод.

Она протянула руку и коснулась кончиками пальцев Моллиных волос.

— Зачем? — едва слышно спросила Молли. — Зачем вы все это со мной делаете?

— Долг, детка, — отвечала Леа. — Исполнение обязательств, дело чести.

— Вы обещали это Гарри?

— Отнюдь, детка. Не я. Не я, но моя королева в силу древних законов и обычаев имеет свои обязательства по отношению к нему. Она повелела мне продолжать твое обучение Искусству, а боль — идеальное средство обучения.

— Гарри не верил в такое, — не без горечи возразила Молли. — Он никогда не причинял мне боли.

Леанансидхе чуть пригнула голову, взяла мою ученицу за подбородок и резко вздернула его так, чтобы та посмотрела ей в зеленые нечеловеческие глаза.

— Значит, он жестоко обманул тебя, детка, — ответила она, чеканя каждое слово. — Он лишил тебя наследия, того, ради чего он жил и страдал. Я тебя не узлы вязать и не пирожки печь обучаю. Я готовлю тебя к бою, чтобы ты вышла из него живой.

— Я знаю, что такое бой, — возразила Молли.

— Да. И вышла из него раненной. Простым смертным солдатом, — с презрением в голосе добавила Леа. — Ты едва не умерла, что стало бы ужасным унижением и для твоего наставника, и, следовательно, для моей королевы.

— Мэб-то что с этого? — с горечью буркнула Молли. — Он мертв.

Леа вздохнула:

— Почему смертных всегда так волнуют мелкие частности? В конце концов, это очень раздражает.

— Я не понимаю, — призналась Молли.

— Твой наставник принес присягу верности моей королеве. Такие клятвы не даются просто так — они накладывают взаимные обязательства на обе стороны. Незначительные обстоятельства не освобождают ни тех ни других от своих обязательств.

— Его смерть — незначительное обстоятельство?

— Если на то пошло, — невозмутимо ответила Леа, — разумеется, незначительное. Все вы смертны. Даже у чародея жизнь коротка, ничтожно коротка, с точки зрения бессмертного. Точно так же помощь королевы тем, кого ее вассал знал при жизни, — обстоятельство совершенно незначительное. Проживи ты еще триста лет, для Королевы Воздуха и Тьмы это будет не больше, чем затянувшееся время года.

Молли закрыла глаза.

— Он что, заставил ее пообещать заботиться обо мне?

Леа повернулась к ней, явно озадаченная:

— Нет, конечно нет, детка. Он принес ей присягу верности. Она одна из Сидхе. Клятва связывает ее так же крепко, как и его. Так же, как тогда, когда я, — Леа поежилась, — была не в состоянии исполнять свои обязанности по отношению к молодому Дрездену, их исполняла Мэб — до тех пор, пока я не смогла делать это сама. Вот и сейчас она делает то же самое по отношению к тебе — используя для этого меня.

Молли провела рукой по глазам. Потом тряхнула головой и медленно поднялась на ноги.

— А он знал? Я хочу сказать... Он знал, что Мэб будет это делать?

— Я мог бы об этом подумать, — тихо сказал я. — Если бы у меня было время подумать об этом хотя бы пару минут, я бы это сообразил...

Но ни та ни другая меня не слышали.

— Я хорошо знала мальчика, — ответила Леа. — Лучше, чем ему казалось. Не одну ночь я следила за ним, охраняла его, а он об этом и не догадывался. Но ни в разум его, ни в сердце я доступа не имела.

Молли медленно кивнула. Долгое мгновение она молча смотрела на Леа. Моякрестная внимательно смотрела на нее, пока Молли не кивнула.

— Его тень в городе, — сказала Молли. — Ищет того, кто его убил.

Красно-золотые ресницы Леа взметнулись вверх. Я редко видел, чтобы она так откровенно выдавала свою реакцию на что-либо.

— Это... представляется маловероятным.

Молли пожала плечами:

— Я использовала Зрение. Это его призрак, стопудово. Подделка бы от меня не укрылась.

— Спустя шесть месяцев после смерти? — пробормотала Леанансидхе. — Тени редко восстают по истечении времени года, в которое они созданы, а его убили прошлой осенью... — Глаза ее сощурились. — Любопытно... — Она склонила голову набок, глядя на Молли. — Как ты себя чувствуешь?

Молли поморгала: этого вопроса она явно не ожидала.

— Мне нужно свернуться в клубок и спать неделю без перерыва. Я умираю с голоду. Я замерзла. Мне кажется, я простудилась. Все болит. Я бы... — Молли осеклась и уставилась на Леа. — А почему вы спрашиваете?

Вместо ответа сидхе лишь улыбнулась.

Послышались шаги — тяжелые, торопливые, — и в дальнем конце переулка показалась небольшая толпа. Она состояла из угрожающего вида мужчин, вооруженных кто огнестрельным оружием, кто клинком, топором или палицей. Объединял их только цвет одежды — черный; казалось, все они прибарахлились в одном магазине. А еще — все до одного щеголяли в водолазках. Жутковатое зрелище.

— Прислужники, — прошептала Молли. — Как они нашли меня здесь?

— Это я подсказала им, где искать, — невозмутимо сказала Леа.

Молли вихрем повернулась в ее сторону:

— Вы... что?

— Я не делилась твоим местоположением с самими фоморами, детка. Только с некоторыми их сторожевыми псами. Они полагают, что если отловят тебя и выдадут фоморам, будут им почет и слава. И я не дала им времени связаться со своими хозяевами, так что никаких инструкций они не получали. — Она улыбнулась, продемонстрировав небольшие острые клыки. — Страшная порой это вещь — инициатива низшего звена.

Молли с отвращением сморщила нос:

— Поверить не могу.

Два десятка вооруженных громил продолжали приближаться с неспешностью профессионалов, которые не суетятся, — только рассредоточились немного. Все испепеляли Молли злобными взглядами.

Леа улыбалась, сделавшись практически незаметной.

— Отличное упражнение, детка. — Она исчезла окончательно — в лучших традициях Чеширского Кота, только вместо улыбки за ней остался голос. — Посмотрим-ка, чему ты научилась.

(обратно)

Глава двадцать вторая

— Чему я научилась... — чуть слышно буркнула Молли. — Ладно, если повезет, рано или поздно я покажу тебе, сучка костлявая, чему я научилась.

А потом сосредоточилась на неприятеле, сделала глубокий вдох — в точности как я учил ее бороться со стрессом — и полностью успокоилась. Потом медленно, шаг за шагом, начала отступать. Грамотный ход. Повернись она и пустись в бегство — это спровоцировало бы немедленную погоню. Вместо этого парни в водолазках сохраняли профессиональное спокойствие, неспешно надвигаясь на нее массой мышц и оружия. Все, чтобы убить одну изможденную девушку.

Черта с два! Ничего такого с моей ученицей произойти не должно.

Я еще не пробовал в своем новом состоянии заниматься боевой магией, но принцип, решил я, вряд ли отличается от того, что я делал только что с тауматургией. Поэтому я воскресил в памяти особо мощное заклятие — когда я вышвырнул обезумевшего луп-гару сквозь стену одного здания, а в придачу еще и сквозь весь дом, стоявший через улицу. А потом отбросил все детали, кроме самого потока энергии, и исчез, чтобы возникнуть перед наступавшими прислужниками.

— Fuego! — рявкнул я.

Шквал огня и голой кинетической энергии вырвался из моей правой руки, ударил в первый ряд вражеского строя с силой разогнавшегося локомотива...

...и прокатился дальше, не оказав на них ровно никакого воздействия. Даже одежду не потрепал.

— Ох, да ну же! — взвыл я. — Это несправедливо!

Я все еще не мог коснуться их, не мог помочь.

Молли противостояла им в одиночку.

Она продолжала пятиться до тех пор, пока не миновала переулок и не оказалась на маленькой парковке, окруженной бетонными стенами и открытой сверху. Там стояло с полдюжины машин и мотоцикл, а еще высились два больших сугроба. Две двери в бетонных стенах запирались на магнитные замки и открывались картой — наверное, через них попадали на стоянку владельцы машин. Четвертый проем вел на соседнюю улицу, и на стенах играли желтые отсветы фонарей.

Молли вышла на середину стоянки, огляделась по сторонам и кивнула.

— Ну что, ребята! — громко произнесла она. — Я вижу, шансы на то, что мы обсудим это за чашкой кофе у «Денни», малы? Жаль, а то жрать жуть как хочется.

Один из «водолазок» — предположительно вожак — выступил вперед.

— Подчинись воле наших господ, и боль твоя будет недолгой.

— Ага, — удовлетворенно кивнула Молли, подвигала шеей, будто ей жал шарф, и насмешливо бросила говорившему: — Ах ты, моя черничка...

«Водолазка» склонил голову набок, недоуменно нахмурившись.

Молли послала ему воздушный поцелуй.

Порыв ветра, налетевший с соседней улицы, взметнул полы ее длинного пальто, разворошил лохмотья, затрепетавшие как флаги, — и тут она взорвалась.

Все произошло так быстро, что я даже не сразу понял, что происходит, а тем более не ожидал того, что случилось потом. Там, где только что стояла моя ученица, возникло с полдюжины одинаковых высоких фигур в лохмотьях, которые тут же разбежались кто куда.

Одна Молли бросилась в сторону, выставив перед собой обе руки с зажатыми в них «кольтами» 1911 года, и их «бам-бам-бам» звучало в ушах хорошо знакомой музыкой. Другая прокатилась по площадке колесом и исчезла за припаркованной машиной. Еще две зеркальным отражением друг друга разбежались к дверям, вставили карты в слоты замков и шмыгнули внутрь зданий. Пятая Молли нырнула за сугроб и почти сразу же появилась обратно с дробовиком, из которого открыла по «водолазкам» огонь. Шестая подбежала к стоявшему на стоянке мотоциклу, подняла его с такой легкостью, словно это пластиковая игрушка, и швырнула в наступающих.

Я стоял, разинув рот. То есть я знал, что девчонка сильна по части наведения иллюзий, но... блин-тарарам! Возможно, мне удалось бы навести одну иллюзию из тех, что наводила сейчас Молли. Только она проделывала это с шестью. Одновременно. И в придачу экспромтом, без подготовки.

У меня похолодело в желудке.

«Водолазки» тоже явно растерялись. Те, у кого были пистолеты, открыли ответный огонь, и все рассыпались в поисках укрытия. Мотоцикл, пролетев сквозь их ряды, не нанес вреда никому, хотя грохот от его падения прозвучал столь убедительно, что я даже ушам не поверил. «Кольты» рявкнули еще несколько раз, а потом все иллюзорные Молли попрятались за сугробы и машины.

Я стиснул зубы.

— Ты ведь не деревенщина какая, Дрезден. У тебя есть пропуск за кулисы.

Я наклонил голову, коснулся пальцами лба и отворил Зрение.

Все мое окружение разом сменило цвет — из зимнего черно-белого оно превратилось в буйную композицию ярких акварельных пятен. Кляксы магии в воздухе отмечали следы Моллиных заклятий — она высвободила уйму энергии в считаные секунды, причем проделала все это, будучи изможденной и голодной. Я слишком хорошо знаю, что это такое, по собственному опыту, поэтому понимал, чтб вижу перед собой.

Теперь я ясно различал иллюзии — собственно, именно по этой причине чародеи Белого Совета уделяют иллюзионной магии так мало внимания. Она напрочь лишена смысла против любого, обладающего Зрением, что можно сказать и по-другому: против любого члена Совета.

Но против этой шайки хипстеров — или эмо... или как еще назвать этих лузеров? — действовала, и очень даже неплохо.

Укрывшись за почти идеальной завесой, Молли стояла совершенно неподвижно, практически на том же месте, что и в начале конфликта. Она развела руки в стороны, и пальцы ее чуть шевелились, но лицо оставалось застывшим, абсолютно бесстрастным, с устремленным в пространство взглядом. Она словно вела кукольное представление, только марионетками были ее иллюзии, и плясали они на нитях ее воли и мысли.

Иллюзорные версии Молли виделись мне теперь чуть прозрачными и зернистыми, как в кино времен моего детства. Мотоцикл все это время оставался на месте: по воздуху летела иллюзия, а настоящий прятался за наскоро наведенной завесой.

Вот только убитых и раненых от огня, который вели по ним несколько хорошо вооруженных, обладающих сверхъестественной силой женщин, среди «водолазок» не наблюдалось. По короткой команде вожака они пятерка за пятеркой перебегали от машины к машине, от сугроба к сугробу, двигаясь с легкостью, какую обычно видишь у олимпийских чемпионов или в кино. Да и та целеустремленность, с которой они это делали, выдавала в них закаленных ветеранов. Эти люди явно знали главное правило войны: убей первым, если не хочешь, чтобы убили тебя.

Стоит хотя бы одному из них приблизиться к Молли, и все кончится.

Я подумал о том, каково это было бы — увидеть смерть ученицы с открытым Зрением, и едва не пошатнулся. Случись такое, и я никогда уже не отделаюсь от этого ужаса. Это не оставило бы от меня ничего. Только чувство вины. И гнева.

Я поспешно убрал Зрение.

— Должно быть, это трудно, — произнесла моя крестная, неожиданно оказавшись рядом со мной, — наблюдать такое, не в силах повлиять на исход.

— Черт! — выпалил я это или что-то в этом роде, подпрыгнув от неожиданности. — Блин-тарарам, Леа, — пробормотал я сквозь зубы, придя немного в себя. — Так вы меня видите?

— Ну разумеется, сэр Рыцарь, — отозвалась она. Зеленые глаза ее сияли. — Как бы я смогла исполнять свой долг — следить за духовным ростом и развитием моего крестника, — не будь я в состоянии видеть и слышать духов вроде тебя?

— Но вы ведь всего пару минут назад узнали, что я здесь. Или не так?

Она рассмеялась — совершенно искренне, но звук все равно получился довольно зловещий.

— Я вижу, твоя способность удивляться очевидному осталась материальной — даже при том, что о тебе самом этого не скажешь.

Стена сине-зеленого огня высотой футов семь вдруг выросла и разбежалась в обе стороны, перегородив стоянку примерно посередине между оборонявшейся Молли и «водолазками». Огонь издавал жуткий визг, и в его языках плясали и корчились чудовищные рожи.

Я даже зажмурился. Срань господня...

Такому я девочку не учил.

Леа прищелкнула языком, наблюдая за представлением.

— Она не без способностей, но полна юношеских страстей. Она стремится к развязке, не выстроив ничего, что помогло бы такой... открытости... действовать эффективно.

Я не до конца понял, что моя крестная имеет в виду, но решил, что сейчас неудачный момент просить у нее объяснений...

А впрочем, почему?

То есть что я еще мог сделать, а?

— Что вы хотели этим сказать? — спросил я как мог вежливо. Мне почти удалось не скрежетать при этом зубами.

— Столь... — она брезгливо скривила губы, — открытое и вульгарное злоупотребление такими стенами огня подобает лишь перепуганным детишкам или тому, что снимают в Голливуде. Будучи грамотно выстроенными в удачный момент, они способны на короткое время напугать неприятеля, но во всем остальном бесполезны. И, само собой, выдают неважный вкус. — Она неодобрительно покачала головой. — Настоящий ужас куда тоньше.

Я смерил крестную пристальным взглядом.

— Чего?

— От завес немного толка, если на земле лежит снег, — пояснила она. — Следы, видишь ли. Скрыть такое количество индивидуальных вторжений в ландшафт довольно трудно. Поэтому, чтобы выжить, она должна выбрать другой способ.

— Остановите это. Вы же дождетесь, пока ее убьют! — возмутился я.

— О, детка, — с улыбкой отвечала Леанансидхе. — Я занимаюсь этим очень, очень давно. Любое обучение включает в себя элементы риска.

— Угу, — кивнул я. — И посмотрите, что стало с вашим последним учеником.

Глаза ее блеснули.

— Да. Из какого-то перепуганного ребенка он за счита-ные годы превратился в оружие, начисто сокрушившее одну из влиятельнейших мировых сил. Благодаря моему ученику от Красной Коллегии остались одни руины. И ведь это отчасти моя рука вылепила его.

Я стиснул зубы еще крепче.

— И вы хотите проделать то же самое с Молли?

— Не исключено. У нее талант к версамиломании.

— Верса... чему?

— К наведению иллюзий, — объяснила Леа. — У нее есть талант, но ее непонимание того, что значит наводить ужас, вызывает у меня отчаяние.

— Так вот чему она у вас учится? Страху?

— В том числе.

— Вы не учите ее, крестная. Учителя так не делают.

— Что есть педагогика, если не искусство растить и вскармливать силу? — отозвалась Леа. — Смертные любят трепаться о редких приступах озарения, о даре познания, но полагают, будто педагогика — ремесло вроде кузнечного или целительского, или вроде потчевания ложью с экрана телевизора. Но это не так. Это просто посадка ростков силы в новое поколение, не более того. Для нее — как и для тебя — занятия требуют реального риска. Если хочешь добиться успеха, конечно.

— Я не позволю вам превратить ее в оружие, крестная.

Леа выгнула дугой ало-золотую бровь и снова блеснула зубами.

— Тебе стоило подумать об этом при жизни, детка. Скажи, что именно ты сделаешь, чтобы помешать мне?

Я стиснул в бессилии кулаки.

Тем временем огненная стена смутила «водолазок» — но не остановила совсем. Возможно, ей просто не хватало высоты. На моих глазах трое из них подступили к стене. Двое сцепили руки, а третий с разбега встал ногой в получившийся замок, и первые двое подкинули его вверх и вперед. Он взмыл в воздух на два десятка футов и перелетел через огонь.

В верхней точке параболы он сделал сальто, приземлился и застыл, пригнувшись, с мачете в правой руке и пистолетом в левой. С каким-то убийственным спокойствием он выпустил две пули в ту Молли, что палила из дробовика, и еще две — в другую, с пистолетами. Не успело стихнуть эхо выстрелов, как рядом с ним приземлился, перемахнув через стену, второй «водолазка», в котором я узнал вожака. Никакого оружия у него в руках я не увидел, но судя по тому, как оттопыривались висевшие у него на поясе мешочки, я предположил, что там у него наверняка что-то опасное. Он так и остался оглядываться по сторонам, пригнувшись, в то время как его партнер прикрывал его.

Молли-С-Дробовиком медленно осела на землю, так и продолжая рыться в кармане в поисках патронов. Тонкий слой снега под ней мгновенно покраснел от крови. Голова Молли-С-Двумя-Пистолетами дернулась назад, во лбу ее появилась темная дырка, и она тряпичной куклой повалилась в снег. Молли-Швырявшаяся-Мотоциклом взвизгнула и подхватила выпавшие из рук двойняшки-пистолеты.

Водолазка-Прикрытие вскинул пистолет, но Водолазка-Вожак остановил его резким взмахом руки, и тот опустил оружие. Оба просто стояли, ничего не делая. Тем временем вооружившаяся Молли нацелила пистолеты и открыла огонь. Пули взбили два или три облачка снега, но оба так и стояли нетронутые.

Водолазка-Вожак кивнул сам себе и улыбнулся.

Блин. Он все понял. Одно дело — организованный отряд нехороших парней. Хуже, гораздо хуже организованный отряд нехороших парней, возглавляемый кем-то, способным сохранять в разгар боя спокойствие и наблюдательность.

— А, сомнение, — пробормотала Леа. — Стоит только возникнуть подозрению, что здесь имеет место иллюзия, и продолжать уже нет смысла.

— Остановите их, — настаивал я. — Крестная, прошу вас. Остановите это.

Она повернулась и даже удивленно заморгала, глядя на меня:

— С чего бы это?

Водолазка-Вожак всмотрелся в снег, и я увидел, как взгляд его скользит по цепочке следов, оставленных Молли в самом начале конфликта. Потом он зашарил взглядом по сторонам, и я буквально увидел мысли, роящиеся у него в голове. Цепочка чуть припорошенных снегом, неровных — Молли пятилась задом — следов внезапно завершалась двумя совершенно четкими отпечатками рубчатых подошв. Единственная находившаяся в поле зрения Молли оказалась иллюзией — следовательно, настоящая Молли не могла не находиться где-то рядом, поддерживая оставшиеся иллюзии вокруг него. Где она могла стоять, а?

Самым логичным местом для поиска казались, естественно, два последних отпечатка на снегу.

Водолазка-Вожак не спеша снял с пояса один из мешочков, прошептал что-то, едва не касаясь его губами, и отточенным движением, без видимого усилия подкинул в воздух. Мешок описал в воздухе дугу и упал в снег в паре дюймов от невидимых ног моей ученицы.

— Эх, — с сожалением вздохнула Леа. — Жаль. У нее был неплохой потенциал.

Я испепелил свою крестную самым свирепым из всех своих взглядов и бросился вперед.

Мешок начал светиться неприятным желтым, как моча, светом.

С Морти у меня получилось. Почему бы не получиться еще раз?

Я налетел на Молли, сосредоточил все свои мысли на том, как ее защитить, и почувствовал, как проникаю в нее весь, от ног до макушки (что вообще-то кажется бессмыслицей, с учетом того, что я намного выше ее, — вот вам еще пример того, что законы физики не обязательно применимы к духам).

Я вдруг ощутил себя безмерно утомленным, испуганным и одновременно эйфорически возбужденным. Я ощутил как пляшут в моем сознании образы разнообразных иллюзий, требующих полной сосредоточенности. Ноги болели от напряжения и усталости. Ребра болели. Болели лицо и плечо.

А потом я едва не задохнулся, пытаясь понять, что со мной, черт подери, происходит.

«Это я, детка, — подумал я как мог громче. — Не сопротивляйся мне».

Не знаю, что именно должно было произойти с мешком, но времени выяснять у меня не оставалось. Я поднял левую руку и направил в нее всю свою волю.

— Defendarius, — пробормотал я.

Вокруг нас с Молли вдруг засиял шар голубой энергии.

Мешок светился все ярче и наконец вспух шаром ослепительного белого цвета, ярким, как микроскопический атомный взрыв. Он ударил по нашему голубому шару с силой биты, врезающей по бейсбольному мячу. Голубой шар отлетел в воздух — вместе с нами, разумеется. Растопырив руки и ноги, я изо всех сил пытался удержать защитное поле. В отсутствие моего любимого браслета-оберега я не знал, как долго мне удастся это делать.

Шар врезался в машину и отлетел от нее в стену дома. При этом мы кувыркались как безумные, однако наши растопыренные руки-ноги не дали нам размозжить нашу общую голову о стенки шара. В конце концов мы остановились в углу стоянки, я оглушенно огляделся по сторонам и увидел, что иллюзии Молли исчезли и виноват в этом я. Защитное поле отрезало от них Молли, лишив возможности поддерживать их своей энергией.

Я поднял взгляд, увидел, что «водолазки» всей толпой приближаются к нам, и убрал поле, приземлившись на четвереньки. Сосредоточившись еще раз, я взмахнул рукой слева направо, пробормотал заклинание, и между нами и нехорошими парнями снова встала стена голубого огня.

Один из них презрительно фыркнул и спокойно шагнул в огонь.

Как я, кажется, уже говорил, я не слишком силен по части наведения иллюзий.

Зато по части огня я силен.

«Водолазка» даже не вскрикнул. Просто не успел. Когда огонь по-настоящему силен, вы не чувствуете жар. Ваши нервы сгорают, и все, что вы чувствуете, — это отсутствие сигнала от них. Вам становится холодно.

Он умер в огне, и он умер, замерзая. Головешка, выпавшая из огня назад в толпу, мало напоминала человека.

Что ж, это наконец привлекло их внимание.

Я стоял, удерживая остальных «водолазок» огнем. Жар растопил снег с асфальта, потом и сам асфальт начал пузыриться и плавиться, превратившись в полосу раскаленного битума. Такие фокусы требуют тяжелой работы, но чего-чего, а этого я никогда не боялся.

«Гарри, мне не хватает пространства», — услышал я мысль Молли, едва различимую сквозь застилавшие все усилия, необходимые для поддержания огня.

Я стиснул зубы. Это было все равно что пытаться удержать до ужаса тяжелую дверь, на которую с другой стороны навалилось полдюжины друзей. Ощущение немного непривычное, но я отмел его в сторону, как и нараставшую усталость. Я не мог отвлекаться на мелочи — без полной концентрации мне не удалось бы продолжать сдерживать «водолазок».

Нехорошие парни снова удивили меня. Они явно знали то, что мало-мальски серьезные магические усилия не могут поддерживаться долго. Они не стали рисковать, посылая людей в огонь. Вместо этого они поступили мудро.

Они просто ждали.

Огонь полыхал еще минуту, потом еще одну, а когда заклятие начало слабеть, мое внимание привлекло еще кое-что.

Мигающие синие огни на соседней улице.

Взвизгнув тормозами, у въезда на стоянку остановилась патрульная полицейская машина, и двое копов — обоих я уже встречал прежде — выскочили из нее и, светя перед собой фонариками, зашагали в нашу сторону. Им хватило и секунды на то, чтобы понять, что здесь происходит что-то странное, и к фонарикам мгновенно прибавились револьверы на изготовку.

Прежде чем «водолазки» успели обратить оружие на полицейских, те уже укрылись за своей машиной. Я отчетливо слышал, как один из них вызывает по трещащей помехами рации подкрепление, группу быстрого реагирования и пожарных. Голос его звенел от напряжения и страха.

Я сообразил, что хихикаю, пусть и немного истерично. Я ухмыльнулся Водолазке-Вожаку.

— Ну что, засранцы? — пропел я, немилосердно фальшивя. — Что дальше, а?

Молли тоже рассмеялась, от чего моя напряженность немного ослабла.

Еще несколько секунд Водолазка-Вожак стоял, не двигаясь с места. С лицом, лишенным какого-либо выражения, он смотрел на меня, на огонь, на булькающий битум и на полицейских. Потом поморщился и махнул рукой. Спокойно, без спешки «водолазки» отступили назад в переулок, из которого появились.

Только убедившись в том, что они ушли и не вернутся, я убрал огонь и осел на землю. С минуту я сидел так, с головой, идущей кругом от боли и усталости, — похоже, я подозрительно быстро привык к их отсутствию. В нос били непривычный зимой запах горячего асфальта и примешивающийся к нему запах горелого «водолазки».

Я поежился. Потом собрал остаток сил и выбрался из пространства, которое делил с Молли. Боль и усталость снова исчезли. Как и запахи.

Кузнечик зашарила взглядом по сторонам, заметив перемену.

— Подождите, Гарри, — сказала она, сунув руку в карман. Достала оттуда маленький серебряный камертон и стукнула им о землю. — С помощью этого я смогу вас слышать.

— Правда?

— Да без проблем, — ответила она. Язык ее чуть заплетался от усталости. — И видеть, если смотреть под нужным углом. И его удобнее таскать с собой, чем банку заговоренного вазелина.

— Давай-ка убираться отсюда, — предложил я. — Пока копы не вернулись. Они давно уже мечтают запрятать тебя за решетку.

Молли мотнула головой.

— Детка, я понимаю, ты устала. Но надо уходить.

— Нет, — сказала она. — Нет никаких копов.

Я удивленно нахмурился.

— Чего?

— И не было.

Я зажмурился, потом посмотрел на пустующий въезд на стоянку и невольно расплылся в улыбке.

— Это просто еще одна иллюзия. И тебе удалось продать ее «водолазкам», потому что они думали, ты уже выдохлась с первыми шоу.

— Отлично, — промурлыкала Леа, снова возникнув рядом со мной.

Я дернулся. Еще раз. Блин, терпеть не могу все эти внезапные появления.

— Нестандартная, но эффективная импровизация, мисс Карпентер, — продолжала она. — Особенно учитывая уровень сложности отвлекающих факторов и информированности неприятеля.

— Эй, я прямо рок-звезда! — устало выдохнула Молли. — Что, урок закончен?

Леанансидхе с улыбкой переводила взгляд с меня на Молли и обратно.

— Разумеется. Оба урока.

(обратно)

Глава двадцать третья

Вот вам доказательство того, что ни возраст, ни опыт, ни мудрость — ни даже смерть — не могут стать гарантией от надувательства со стороны фей.

— Вы подставили ее, — прорычал я, — чтобы проверить меня? В качестве урока для меня?

— Ну разумеется, нет, детка, — промурлыкала Леа. — В первую очередь это упражнение для нее.

Молли едва заметно улыбнулась:

— О да. Я чувствую себя гораздо более продвинутой после того, как меня едва не испепелили.

— Ты поняла, что твое выживание зависит пока от других, — ответила моя крестная; голос ее сделался резче. — Без помощи духа моего крестника ты была бы уже мертва.

— Что-то в этом роде могут сказать довольно много людей, — возразила Молли. — Принадлежать к их числу не стыдно.

Леа переводила взгляд с нее на меня и обратно.

— Дети! — фыркнула она. — Так много эмоций, так мало благодарности. Ладно, предоставлю вам самим обсудить серьезность того, что я преподала вам обоим нынче.

— Подождите-ка! — вмешался я. — Вы еще не уходите.

Леа смерила меня невозмутимым взглядом:

— Прошу прощения?

— Нет. Сначала вы дадите Молли денег.

— С чего бы это?

— С того, что она голодна, устала, пережила ваш урок и ей необходимо поесть.

Леа царственно повела плечом.

— А я-то здесь при чем?

Я нахмурился:

— Если вы ее наставница, на протяжении образовательного процесса вы отвечаете также за ее физическое состояние. Тем более если вы замещаете в этом качестве меня — а я бы первым делом позаботился о том, чтобы накормить ее. Если же вы этого не сделаете, значит, вы не преуспеете в исполнении этого долга.

Леанансидхе закатила глаза.

— Выходит, ты это время выбрал, чтобы придерживаться протокола, да, детка?

— Выходит, что так, — согласился я. — Не разыгрывайте дешевку. Гоните монету.

Ее зеленые глаза опасно сощурились.

— Мне не нравится твой тон, детка.

— Я сыт по горло вашими унижениями, — отозвался я, хотя голос мой прозвучал неожиданно спокойно и даже вразумительно. — Вы связаны обязательствами. Я просто предлагаю исполнять их должным образом. Платите.

Леанансидхе повернулась ко мне, и взгляд ее вспыхнул — то ли от злости, то ли от удовольствия. А может, и того, и другого.

Молли заказала яичницу с ветчиной. И горячий шоколад.

Я сидел напротив нее, облокотившись на стол и опустив подбородок на руки. Руки не проваливались сквозь стол, потому что я так решил. На столе между нами стоял ее камертон, от которого исходило чуть слышное жужжание. Она сказала, она может меня видеть, если только я не буду смещаться слишком сильно вправо или влево.

Молли набросилась на еду с аппетитом голодного волка.

— Разве не ты всегда пыталась приучить меня к здоровому питанию? — хмыкнул я.

— Пошли вы, — откликнулась она набитым ртом. — Там же, на фиг, ледниковый период. В топку нужно все время забрасывать жиры, белки и углеводы, чтобы температуру поддерживать.

— А знаешь, есть ведь и еще способ ее поддерживать. Не торчать на улице.

Она фыркнула и некоторое время не обращала на меня внимания, целиком занявшись пищей. Я смотрел на нее со странным чувством. Я ведь довольно давно ее не видел. Приятно было видеть, как она утоляет голод благодаря тому, что сделал для нее я.

Наверное, духи тоже испытывают радость от мелких побед. Как и все остальные.

Я подождал, пока опустела тарелка.

— Ладно. Кой черт ты разыгрывала Офелию перед Мёрфи и компанией?

Она застыла, потом принялась вяло возить по тарелке вилкой.

— Это не... — Она медленно вздохнула и принялась шарить взглядом по залу. — Есть причина, и не одна.

— Я весь внимание, — напомнил я.

— Ну... Почему разыгрывала? — Она подцела вилкой пару луковых колечек и сунула в рот. — Вот посмотрите на меня. Сижу здесь и разговариваю со своим мертвым наставником. И половина ресторана уже обращает на это внимание.

Я огляделся по сторонам. И правда, на нее уже начинали оглядываться.

— Да. Правда, народу здесь немного.

Она невесело усмехнулась:

— Что ж, спасибо на этом. — Она поднесла чашку шоколада к губам и подержала так, с наслаждением вдыхая поднимавшийся пар. — Ладно. Вы наконец-то во мне побывали. По правилам игры мне полагалось бы предложить вам сигарету.

Я поперхнулся и покашлял немного.

— Гм... Все совсем не так, детка.

— Разумеется, не так, — кивнула Молли. Голос ее звучал сдавленно. — И не было никогда. Для вас.

Я помассировал затылок.

— Молли... Когда мы с тобой познакомились...

— ...мне не нужен был еще лифчик, — договорила она.

— Дело также и в твоем отце, — возразил я. — Майкл...

— Это дядя, которого у вас никогда не было. — Голос ее звучал спокойно, но я-то видел, что она готова сорваться. — Вы всегда искали его одобрения. Потому что он хороший, и если он отзывается о вас хорошо, значит, вы еще не конченый человек.

Я насупился.

— Я этого не говорил, — буркнул я.

Она посмотрела на меня сквозь завитки пара от чашки.

— Но это все равно так. Я это еще лет в семнадцать вычислила. Вы боялись, что если дотронетесь до меня, лишитесь его уважения. И превратитесь из-за этого в чудовище какое-то.

— Я боялся, что лишусь своего уважения, — возразил я. — И не в чудовище, Молли. Просто в задницу.

— Пока я была ребенком, — продолжала она совсем тихо, — вы были правы. Но мне-то уже за двадцать, Гарри. Я не маленькая.

— Только не напоминай мне... — Я спохватился. — Так, анекдот бородатый. — Я оглянулся на нематериального себя. — Однако с учетом всех обстоятельств...

Она сдула пар и сделала большой глоток.

— Немного неуместно. Даже если бы вы были еще живы.

— Так даже забавнее, — возразил я.

— Это не вам видеть, как вся ваша семья старится и умирает, Гарри. — Она произнесла это спокойно, констатируя факт. — И не только родители. Братья, сестры. Все. Другие чародеи начнут испытывать ко мне хоть какое-то уважение примерно тогда, когда Хоуп и маленький Гарри умрут от старости.

— Может, тебе повезет и тебя убьют раньше.

Она пожала плечами:

— Леа делает в этом направлении все, что в ее силах. Что будет, то будет. Пока в этом остается хоть какой-то смысл, такая смерть меня не пугает.

Я поежился — в основном оттого, что она говорила это так спокойно.

— А как насчет того, что после?

— Все умирают, Гарри, — возразила она. — Так что нет смысла хныкать.

Я выждал несколько секунд.

— Самое время, — сказал я, — поговорить о том, что ты делаешь со своей жизнью. Это действительно важно.

Она запрокинула голову и громко рассмеялась. Смех звучал совершенно естественно, а вот глаза и чуть застывшая улыбка выдавали напряжение.

— Ну да, конечно. — Она тряхнула головой и пристально на меня посмотрела. — Скажите, а вы так всегда? С огнем-то?

Я зажмурился и попытался переключить шестерни у себя в голове. Мне это удавалось явно хуже, чем ей. Кто-нибудь бестактный или бесцеремонный мог бы заметить, что Молли это проще вследствие отсутствия в голове означенных шестерней.

— Э... Это ты о потасовке с фоморами?

— Они не фоморы, — поправила меня Молли. — Это смертные, слегка измененные фоморами. Их называют...

— Водолазками? — предположил я.

Она выгнула бровь.

— Вот вы с Мёрфи оба такие. Нет, их зовут прислужниками. Фоморы используют их тут и там. У них разные штуки инсталлированы. Жабры, дополнительные мышцы, ультразвуковые сенсоры, глаза ночного видения...

Я даже присвистнул.

— В общем, развлечения на любой вкус?

Она кивнула:

— И все эти странности превращаются в студень, стоит им умереть. Полиция называет их нестойкими.

Я тоже кивнул, стараясь поддерживать ни к чему не обязывающую болтовню:

— И много их здесь умирает?

— Это же Чикаго. Здесь все время кто-то умирает. И видели бы вы, Гарри, что творят эти... эти звери. Похищают людей прямо из постелей. Детей, ожидавших школьного автобуса. Мучают людей до смерти — так, ради развлечения.

Голос ее дрогнул. Ну не то чтобы слишком драматично. Просто едва заметно сменил тональность, и паузы между предложениями сделались чуть напряженнее.

— И ты не можешь стоять, ничего не предпринимая, — кивнул я.

— Нет, — согласилась она. — Иначе все они начнут являться тебе во снах. Ну и...

-Ну?

Молли молчала. Я не торопил. Минут пять прошло, прежде чем она закрыла глаза и собралась с духом.

— Это просто, — прошептала она. — Это не должно быть так просто.

С формальной точки зрения сердца у меня больше не было. Поэтому оно никак не могло дернуться. Или разбиться.

Но смогло ведь.

— Первый подкупал копа. Золотыми монетами. Стоял со спортивной сумкой, в которой лежала связанная девочка, и платил копу, чтобы тот смотрел в другую сторону. — Она судорожно сглотнула. — Господи, вот бы мне быть, как вы... Таким же сильным. Вот из вас энергия бьет, как из пожарного гидранта. А я так... водяной пистолетик. Даже не большой, а из самых маленьких. — Она открыла глаза и посмотрела на меня в упор. — Но и этого хватило. Они даже не поняли, что я стояла рядом.

— Молли, — мягко произнес я, — что ты сделала?

— Всего-то иллюзию. Простенькую. Сделала так, чтобы кошель с золотом показался тому пистолетом. Ну, коп выхватил свой и застрелил его. А прислужник успел еще прожить достаточно, чтобы сломать полицейскому шею. — Она помахала в воздухе двумя пальцами. — Дуплетом. И всего лишь простенькая иллюзия.

Я поперхнулся. Хотел что-то сказать, но не смог.

Голос ее звучал все громче:

— Потом были другие вроде этих. Господи, да они сами облегчали мне задачу. Достаточно выбрать нужный момент и чуть подтолкнуть. Типа зеленая волна, ни одного красного светофора. Вложить кому-то нож в руку. Или надеть обручальное кольцо на палец. Или капнуть кровью на воротник. Они звери. Они сами друг друга поразрывают. Как звери.

— Молли, — тихо произнес я.

— Я начала оставлять на них обрывки лохмотьев, — продолжала она. — Поначалу это причиняло боль. Ну, прикасаться к такому... опыту. Но я должна была. Вы же не знаете, Гарри, что вы натворили для этого города.

— О чем это ты?

— Вы даже не представляете, сколько всяких тварей носа сюда раньше не казали, потому что боялись.

— Боялись? Чего?

Она посмотрела на меня так, словно сердце ее вот-вот разорвется.

— Да вас же, Гарри. Вы могли отыскать в этом городе все что угодно, только тени, которую сами отбрасывали, не замечали. — Глаза ее наполнились слезами, и она раздраженно смахнула их рукой. — Всякий раз, как вы кого-то побеждали, всякий раз, когда вы одерживали верх над теми, над кем в чистой теории не могли, ваше имя делалось все заметнее. И вашего имени боялись. Охотились в других городах — в тех, где не было сумасшедшего чародея Гарри Дрездена, чтобы их защитить. Боялись вас.

До меня наконец дошло.

— Леди-Оборванка...

— Иногда это я, — кивнула Молли. — Иногда Леа. Она как ребенок, дорвавшийся до игрушек, когда выпадает ее черед. Я тоже создаю себе имя. Что-то такое, чего будут бояться. Я не могу делать то, что делали вы, Гарри. — Ее покрасневшие голубые глаза вдруг вспыхнули опасным, смертоносным огнем, и она стукнула по столу кулаком, подавшись ближе ко мне. — Но одно я могу. Я могу их убивать. Я могу сделать так, чтобы эти ублюдки меня боялись.

Она смотрела на меня, тяжело дыша. Потом медленно обвела взглядом помещение.

Все до одного взгляды были обращены на Молли. Даже официантка застыла с широко раскрытыми глазами, прижав к уху мобильник.

Несколько мгновений Молли смотрела на них молча.

— Господи, — произнесла она наконец. — Да у вас же все в порядке. Вы даже не заметите, если кто из них подберется к вам вплотную, чтобы вырвать из черепа все мысли до одной.

Она встала, забрала со стола свой камертон, оставив вместо него кучку мятых купюр. Потом ткнула пальцем в официантку.

— Положите телефон. А то чаевых не получите.

Телефон выпал у той из рук и шмякнулся на пол.

— Видите? — хмыкнула Молли, глядя плюс-минус в моем направлении. — Вот это я и делаю. И неплохо получается.

Я сидел, оглушенный, не в состоянии придумать ничего, чем мог бы помочь или хотя бы утешить Молли.

Только смотрел вслед своей сумасшедшей ученице, выходившей из ресторана в морозную ночь.

(обратно)

Глава двадцать четвертая

Я брел по темным улицам, размышляя. Или по крайней мере пытаясь размышлять.

При жизни, когда мне нужно было что-нибудь обдумать, я обычно шел прогуляться. Хорошо, когда тело испытывает здоровую физическую усталость: всякие умственные проблемы кажутся куда менее значимыми. Тела я, правда, лишился, но все равно не знал способа лучше справиться с нараставшими как снежный ком проблемами.

Поэтому я шел, бесшумный и невидимый, и, опустив голову, лихорадочно размышлял.

Один-единственный факт жег меня, слепил мне глаза с яркостью огня, обжигавшего всех, кто меня окружал.

Под занавес, в самый важный момент я все профукал.

Я вырос сиротой — об отце у меня остались только обрывочные, неясные воспоминания. Мое детство вышло таким... никому не пожелаешь. По жизни мне попадались не лучшие люди. Худшим из всех стал Джастин. Настоящее чудовище.

Когда мне исполнилось шестнадцать или семнадцать, а боль от его предательства еще не прошла, когда я не сомневался в том, что ничего похожего на дом у меня никогда не будет, я дал себе обещание: ни за что не позволю своему ребенку расти так, как довелось мне — по разным домам и семьям, легкой, беззащитной жертвой, без уверенности в себе и завтрашнем дне.

Никогда. Ни за что.

Когда Сьюзен попросила меня помочь ей спасти Мэгги, я не колебался ни секунды. Эта девочка — моя дочь, и то, что я не знал о ней прежде, что никогда ее не видел, не меняло ровным счетом ничего. Она была плоть от плоти моей, кровь от крови, и она нуждалась в моей помощи. Ради этого можно и умереть.

Конец фильма.

Возможно, я действовал с благими намерениями. Самыми что ни на есть благими.

Однако одних намерений, какими бы благими они ни представлялись, все же недостаточно. Намерения могут завести тебя туда, где, хочешь не хочешь, придется сделать выбор.

Вот по выбору тебя и судят.

Ради возвращения дочери я переступил черту. Не просто переступил — перепрыгнул на всем скаку. Я заключил сделку с Королевой Воздуха и Тьмы, пообещав Мэб свою волю, всего себя в обмен на возможность бросить вызов Красному Королю и его жуткой коллегии. Глупый поступок.

Понятное дело, в тот момент у меня имелись оправдания. Меня прижали спиной к стене. Точнее говоря, мою спину об эту стену сломали. Всех, кто мог мне помочь, всех моих трюков и арсенала не хватало, чтобы справиться с этой задачей. Мой дом уничтожили. И мою машину. Я не мог даже стоять и передвигаться, не говоря уже том, чтобы драться. И мне противостояла такая сила, что даже Белый Совет чародеев страшился выступить против нее.

В тот жуткий час я предпочел продать душу. А после этого повел лучших своих друзей и союзников на совершенно безнадежное, самоубийственное — вот уж в этом не сомневался даже я сам — дело. Я знал, что такая битва не может не оставить жестокого шрама у Молли на психике и что даже если она уцелеет, прежней ей уже никогда не бывать. Я рискнул двумя из трех бесценных Мечей Креста, вверенных моему попечению. Я отправил их на бой, отчетливо осознавая то, что, случись мне проиграть, едва ли не самые могущественные орудия Добра попадут в руки врага.

И когда я увидел, что чудовищный кровавый ритуал, замысленный Красным Королем с целью уничтожить меня, можно обернуть против самой Красной Коллегии, я без малейших колебаний воспользовался этим.

Я зарезал Сьюзен Родригес на каменном алтаре Чичен-Ицы и стер Красную Коллегию с лица земли. Я спас свою дочку.

И создал идеальную ситуацию для хаоса, захлестнувшего весь сверхъестественный мир. Конечно, внезапное исчезновение Красной Коллегии очистило мир от нескольких тысяч монстров, но в результате уже десятки тысяч других монстров получили возможность выйти на сцену, чтобы заполнить созданный мной вакуум. Меня пробрала дрожь при мысли о том, сколько чужих дочерей пострадали и погибли в результате этого.

И — прости меня, Господи! — я бы пошел на это и еще Раз. Зная, что это неправильно. Что это неблагородно. Что это жестоко. Я провел с моей дочерью меньше трех часов, но если от этого зависела бы ее безопасность, я бы пошел на такое еще раз.

Как знать, может, Белому Совету стоит принять и Восьмой Закон Магии — Закон непреднамеренных последствий?

Как измерить ценность одной жизни относительно другой? Можно ли уравновесить тысячи смертей одной-единственной? Даже если Мэб и не хватило времени полностью подчинить меня себе, откуда мне знать, не изменило ли меня одно то, что я пересек черту? Не превратило ли это меня во что-то чудовищное?

Я вдруг понял, что стою на мосту Мичиган-авеню над рекой Чикаго. Ночь казалась светлой от нападавшего снега. Только вода подо мной темнела черной полосой, этакие Стикс и Лета в одном флаконе.

Я оглянулся на окружавшие меня небоскребы. Эн-би-си. «Трамп». «Шератон». Они возвышались в ночи безукоризненно правильными кристаллами. В окнах мерцали золотые огоньки.

Я отвернулся от них и стал смотреть на Петлю, на так хорошо знакомый мне городской пейзаж. Движение на Мичиган-авеню ненадолго стихло. Горели фонари, отражаясь в катафотах припаркованных у тротуара машин. Свежий снег припорошил все, перекрасив обыкновенно грязнобурый город в стерильно-белый цвет.

Господи, как красив мой город!

Чикаго. Безумный, жестокий, продажный, но полный жизни, артистизма и благородства. Уродливый и прекрасный. Полный жажды наживы, надежды, ненависти и страсти, боли и возбуждения. И счастья. Воздух его полон смеха и визга, автомобильных гудков и злобных окриков, музыки и выстрелов. Это невозможный город, вечно воюющий сам с собой, в котором прекрасное и ужасное смешиваются, чтобы породить что-то другое, ужасное и прекрасное, но ни на что не похожее.

Всю свою взрослую жизнь я провел здесь. Сражаясь и истекая кровью, чтобы защитить его жителей от того, что те считают исключительно плодом воображения.

А теперь — из-за того, что я совершил — город сошел с ума. Фоморы, «водолазки»... Взбунтовавшиеся призраки-уроды. И сбившиеся перепуганными стадами члены сверхъестественного сообщества.

Я вовсе не желал всего этого, но мои желания и нежелания ничего не меняли. Это я сделал выбор.

Значит, и вина за все это лежала на мне.

Я смотрел вниз, на черный покой реки. Никто, понял я, не мешает мне прыгнуть туда, вниз. Водный поток разрушает сверхъестественные энергии, рассеивает их.

А я состоял сейчас исключительно из энергии.

Черная, негромко шелестящая подо мной вода могла смыть все.

Стикс. Лета. Забвение.

Моя ученица ранена в самую душу и озлоблена. Мои друзьяведут войну, терзающую их души и умы. Единственный, кто, как я не сомневался, мог бы мне помочь, похищен, и я мало что могу с этим поделать. Блин-тарарам, да я едва нашел кого-то, кто хотя бы может со мной говорить...

Что я вообще могу?

Что можно сделать, чтобы помочь тем, кого ты так подвел? Как все исправить? Чем искупить все зло, которого ты вовсе не желал?

Я даже не заметил, как упал на колени. Разворошенные моими мыслями воспоминания захлестывали меня с головой, отчетливые, почти такие же реальные, как сама жизнь. Эти воспоминания тянули за собой другие, нарастая, как горный обвал. Моя жизнь с Чикаго наваливалась на меня, сокрушала меня, плющила меня до слез.

А потом все стихло.

Это далось мне нелегко. Жуткая, вязкая инерция противилась моим мыслям. И все же я поднялся на ноги.

Я повернулся к реке спиной.

Город не сводился к стали, бетону и стеклу. Как не сводился к гостиницам, офисным зданиям и барам. Библиотекам и концертным залам. К моим машине и полуподвальной квартире.

Это был дом.

Мой дом.

Sweet home Chicago.

Люди, что жили здесь, были моей семьей. Им угрожала опасность, отчасти и по моей вине. Что ж, значит, все становилось предельно просто.

Плевать, что я мертв. Плевать, что от меня осталась лишь буквальная тень настоящего меня. И плевать, что мой убийца все еще разгуливает по городу, не говоря уже о туманных пророчествах капитана Мёрфи.

Моя работа осталась прежней. Когда в городе выходят на охоту демоны и прочие порождения ночи, я — тот, кто с этим разбирается.

— Пора за дело, — прошептал я сам себе.

А потом сжал руки в кулаки, выпрямился и исчез.

(обратно)

Глава двадцать пятая

Я опоздал на встречу с Фицем минут на десять, но он все еще ждал, шатаясь вдоль витрины ближнего магазина; невинности в нем было не больше, чем у единственного ребенка, стоящего рядом со свежевымытым пятном. На плече у него висела здоровенная, явно пустая спортивная сумка. С таким же успехом он мог бы щеголять в черной маске с пришпиленным к сумке долларовым значком.

Я возник у него за спиной.

— И спокойный же у тебя вид, — заметил я. — Бьюсь об заклад, любой коп, что случится здесь, попросил бы поучиться у тебя самообладанию.

Фиц дернулся, явно подавив стремление пуститься наутек. Потом повернулся и сплюнул на землю.

— Ты опоздал, Харви.

— Извини, забыл часы завести, — буркнул я.

— А я уж думал, это у меня утром крыша съехала. — Фиц огляделся по сторонам. — Эх, если бы все было так просто.

— А кому сейчас легко? — поддакнул я.

— Значит, ты все-таки есть?

— Есть.

Фиц кивнул:

— Ты говорил, что поможешь. Ты это серьезно?

— Да, — подтвердил я.

Порыв ветра сбил его кучерявую рыжую шевелюру набок. В сочетании с кривоватой ухмылкой это идеально ложилось в образ.

— Отлично. Тогда помогай.

— Ладно, — сказал я. — Поверни налево и иди в ту сторону.

Фиц упер руку в бок.

— Ты же собирался помочь мне с пушками.

— Я этого не говорил, — возразил я. — Тебе нужна помощь, парень, а не железки. Ружья тебе не помогут. — Я подождал, пока он откроет рот, и только тогда перебил его: — Ну и еще. Если не будешь меня слушаться, мне придется шепнуть Мёрфи, где норитесь вы с корешами.

— Ох, — поперхнулся он. — Да ты... ты... сукин сын!

— Прошу прощения? — пробормотал я.

— Иди в жопу.

— Тебе нужна помощь. Я могу помочь. Но бесплатных завтраков не будет, парень, — произнес я ровным бесцветным голосом. — Да ты и сам это понимаешь.

— Поцелуй меня в задницу... Хрен, а не помощь! — огрызнулся он, поворачиваясь, чтобы уходить.

— Валяй, иди, — сказал я. — Если хочешь лишиться последнего шанса выдернуть свою команду из-под Лысого.

Он застыл как вкопанный.

— Куда ты подашься? Обратно к Лысому? Он убьет тебя за то, что вернулся без оружия. А потом дом захватят Мёрфи со своей командой и Леди-Оборванка. Лысый скорее всего слиняет, кинув твоих корешей, после чего проделает все то же самое с какой-нибудь другой детской шайкой.

Фиц повернул голову в мою сторону. Взгляд его горел ненавистью, но он слушал.

— Подумай, сынок. Совсем не обязательно кончать все так. Поработай со мной, и все будет тип-топ.

Ясное дело, я врал. Меньше всего мне хотелось выкладывать Мёрфи такую мишень, тем более при ее нынешних настроениях. И ведь я действительно хотел помочь этому мальчишке — но мне в свое время пришлось побывать в его шкуре. В спасителя на белом коне он бы не поверил. В его мире никто не дает никому ничего задаром — ну разве что боль. Лучшее, на что можно надеяться, — это обмен, да и то чаще всего тебя надуют. Мне же нужна была его помощь. И получить ее я мог, подбросив какую-нибудь знакомую ему проблему.

— Я не чудовище, Фиц. Честно говоря, меня не так уж волнуешь ты или твои кореша, или что с вами будет. Но мне кажется, ты мог бы мне помочь — а в обмен на твою помощь я готов помочь тебе.

Юнец поморщился и низко опустил голову.

— Выбора особого у меня ведь нет, так?

— Выбор есть всегда, — спокойно ответил я. — Но у тебя он сейчас довольно ограничен. Так ты в игре?

— Ладно, — буркнул Фиц. — Идет. Попробую.

— Отлично. Тогда поворачивай налево и иди туда. Это не слишком близко.

Он сунул руки в карманы и понуро двинулся в указанном направлении.

— Я даже не знаю, кто ты, черт подери, такой!

— Меня зовут Гарри Дрезден, — представился я.

Фиц споткнулся.

— Срань господня! — выпалил он. — Типа... тот самый Гарри Дрезден? Который чародей?

— Первый и единственный.

Он пришел в себя, тряхнул головой и зашагал дальше.

— Я слышал, вас убили.

— Ну... вообще-то да, — согласился я. — Но я отношусь к этому спокойно.

— Еще говорят, вы псих.

— Что, правда?

Фиц кивнул:

— А еще... — Он нахмурился. Я буквально видел, как вращаются у него в голове шестеренки. — Еще говорят, вы помогаете людям.

— И что?

— Так что из этого правда?

— Что-то одно — точно правда, Фиц, — сказал я. — Ты ведь знаешь, болтовня недорого стоит. Есть только один способ узнать правду.

Фиц склонил голову набок, потом кивнул:

— Ладно. Хорошо. Куда мы идем?

— В гости к старому другу.

Мы свернули на улицу, идущую вдоль северной границы Саутсайда. Я бы не назвал этот квартал трущобным — в конце концов, трущобы, как правило, полны жизни. Есть в Чикаго места безумно красивые, есть и такие, по которым словно прошелся Апокалипсис. Этот квартал при виде приближающегося Апокалипсиса только сплюнул бы и задрал нос выше. Насколько хватало глаз, не было видно ни одного остекленного окна — лишь глухие ставни, чаще всего защищенные железными решетками. Ну или зияющие проемы.

Палисадники перед входом в дома огораживались высокими оградами с колючей проволокой поверху. Пробиться через такие можно только с помощью автогена. Именно автогеном взрезали как минимум одну ограду в поле зрения. Уличные фонари тоже защищались стальными решетками, но не горело все равно ни одного. Даже самая прочная решетка не защитит от дробовика.

Все до единой мало-мальски ровные поверхности были покрыты граффити... Кажется, это называется сейчас уличным искусством. Я-то считал, искусство созидает красоту. Эти надписи обозначали границы территории — примерно также, как помечают деревья или столбы собаки. Мне приходилось видеть красивые примеры неформального искусства, но тут такими и не пахло. Где-то ухал включенный на полную громкость сабвуфер, и эхо его разносилось по всему кварталу, от чего снег, казалось, утрамбовывался еще плотнее.

И ни души. Ни единой. Даже с учетом позднего часа — для Чикаго это редкость.

Фиц огляделся по сторонам и, похоже, пришел к тем же заключениям, что и я при первом моем посещении этих мест: явное запустение, похожие на блокпосты дома, незаконно громкая музыка, которую никто даже не пытается прекратить...

— Это чужая территория, — заявил он, останавливаясь. — Я один и без оружия. Я туда не пойду.

— Повелители Зла, — сказал я. — Ну или они заправляли здесь несколько лет назад. Банда у них крепкая, серьезная, так что, думаю, сейчас здесь до сих пор они.

— Тем более не пойду, — буркнул Фиц.

— Да ну же, Фиц. Не такие они и страшные. В смысле для банды. Если они кого-то и убивают, у них почти всегда есть на то веские причины. И они поддерживают на этой улице мир — ну по крайней мере если ты не слишком запаздываешь с платежами.

— Угу. Тошнит от такого мира.

Я пожал плечами, пусть он этого и не видел.

— Полиция если и приезжает сюда по вызову, так только после того, как все произошло. Поэтому с неприятностями здешним жителям проще и спокойнее обращаться к члену банды, нежели к полицейскому.

— Вы что, поклонник банды?

— Нет. Вовсе нет. Банды опасны. Они правят, опираясь на грубую силу и страх. Но они по крайней мере не прикидываются никем другим.

Фиц поморщился, покосившись на свои пустые руки.

— Пожалуй, — пробормотал он, — не мне здесь бросать камни.

— А если бы и бросил, ничего бы не разбил, — хмыкнул я. — Пойми, парень, от мертвого от тебя мне никакой пользы. Мы не пойдем в глубь квартала. Первый дом справа. Если ты просто дойдешь до калитки, ты не пересечешь ничьей границы.

Фиц нахмурился:

— Тот, с железными ставнями?

— Угу. Помнишь, что нужно сказать?

— Нуда, да, помню сценарий, — угрюмо буркнул Фиц. — Давайте уже с этим покончим.

— В дверь стучать я не могу.

Он насупился еще сильнее и шагнул вперед.

Крыльцо, к которому он подошел, принадлежало дому, в котором раньше размещались четыре небольших заведения. Врач, адвокат, продуктовая лавка. Все давным-давно закрылись и зияли теперь выбитыми дверьми и окнами. Остался лишь четвертый владелец. На прикрывавших дверь стальных жалюзи красовалось единственное изображение, которое я обозвал бы произведением искусства: большой, почти в натуральную величину портрет пухлого ангела в перепачканной, изорванной у подола тоге и с всклокоченной шевелюрой, даже не пытающейся скрывать намечающуюся лысину. В одной руке ангел держал пончик, в другой — нацеленный на зрителя обрез.

— Ха! — заметил я. — Надо же, какие новшества.

Фиц с опаской косился на изображение.

— Так что это за место?

— Детективное агентство, — объяснил я. — Бюро «Нищий ангел».

— Что-то оно типа закрыто, — заметил Фиц.

— У Ника нет денег на отдельную квартиру, — сказал я. — Он здесь и спит. Попивает порой. Может, тебе придется постучать погромче.

Фиц еще раз оглянулся на соседние дома, потом на дверь.

— Угу. Круто. — Он постучал по жалюзи.

Ничего не произошло.

Он постучал еще, погромче. С тем же результатом.

— Как следует, парень.

Он свирепо оглянулся в мою сторону, но принялся равномерно, изо всех сил барабанить по рольставню.

Минут через пять из маленького, почти незаметного динамика рядом с дверью послышался щелчок.

— Чего еще? — произнес севший от очевидного злоупотребления алкоголем голос.

— Э... — замялся Фиц. — Скажите, вы Ник Крисчен?

— А кому он вдруг понадобился?

— Меня зовут Фиц, — представился мой спутник. Голос его звучал выше обыкновенного, из-за чего говоривший казался на несколько лет младше. — Гарри Дрезден сказал, я могу, если что, обратиться к вам.

Последовало долгое молчание.

— Дрездена больше нет, — произнес наконец голос Ника.

— Потому я и здесь, — ответил Фиц. — Мне больше некуда идти.

— Черт! — раздраженно буркнул Ник. — Это он так тебе и велел сказать, да?

Фиц неуютно переступил с ноги на ногу.

— Ну... ага, так.

— Стар я стал для таких фокусов, — буркнул Ник. Несколько раз щелкнул замок, и рольставень с громким протяжным скрежетом уполз вверх.

Ник Крисчен мало изменился со времени нашей последней встречи. Роста он невысокого, с брюшком, лет ему сильно за пятьдесят, но внимательный, живой взгляд темных глаз, кажется, схватывает абсолютно все. Лысина его, правда, заметно увеличилась. И пузо. Он щеголял в синих семейных трусах и белой майке; в правой руке он держал бейсбольную биту. Ежась от холода, Ник испепелил Фица взглядом.

— Ладно, парень. Заходи, не стой на морозе. И держи руки на виду, если не хочешь, чтобы я тебе мозги вышиб.

Держа руки ладонями вверх перед собой, Фиц вошел. Я шагнул за ним. У дома, конечно, имелся порог, но слабый как черт знает что — не стена, а так, тюлевая занавеска. Должно быть, это из-за совмещения работы с домашним бытом, решил я. В общем, преодоление его не потребовало с моей стороны особых усилий.

— Вот так, — кивнул Ник. — Опусти жалюзи и запри дверь. На все замки.

Пару секунд Фиц подозрительно косился на Ника. Суровый опыт жизни на улице явно не советовал ему оставаться взаперти в странном доме со странным стариканом.

— Все в порядке, Фиц, — заверил я его. — Он мог бы надрать тебе задницу на улице, если бы ты доставил ему неприятности, но просто так никакого вреда тебе не причинит.

Фиц снова злобно покосился в мою сторону, но все же повернулся и послушно выполнил все инструкции.

Мы стояли в конторе, состоявшей из одной-единственной комнаты. Комната эта напоминала... Блин, она почти в точности напоминала мою, хотя до сих пор мне и в голову не приходило их сравнивать. Старые шкафчики с картотеками, кофеварка, стол и пара стульев, которые приходилось сдвигать в самый угол, чтобы освободить место для старой алюминиевой раскладушки. Ник не был чародеем — просто старым сыщиком с набором стальных принципов и самоназначенным мандатом помогать людям найти их пропавших детей.

И еще на стене висело семь фотографий восемь на десять — дети в возрасте от шести до тринадцати лет. Висевшие слева изрядно выцвели; прически и одежда на них казались старомодными.

Ник обошел свой стол, уселся, достал из верхнего ящика бутылку водки и сделал большой глоток. Потом завинтил крышку, убрал бутылку обратно и устало посмотрел на Фица.

— Я не лезу в дела, которые ведет Дрезден. Они мне не по зубам, и я это знаю.

— Всякие волшебные штуки, — сказал Фиц.

Ник пожал плечами и скосил взгляд на верхний ящик стола.

— Угу. Они. Так что если ты явился ко мне с этим, тебе не повезло.

— Нет, — мотнул головой Фиц. — Это касается банд. Дрезден говорил, вы много про них знаете.

Ник снова передернул плечами.

— Ну, есть немного.

— Одного моего знакомого похитили, — продолжал Фиц. — Вот описание типа, который, нам кажется, это сделал. — И Фиц выложил то, что мне запомнилось о громиле, вломившемся в дом к Морти.

Ник выслушал, не перебивая. Потом кивнул.

— Кто тебе этот человек?

— Без понятия, — хмыкнул Фиц. — Вы спец, не я.

— Не похититель, — вздохнул Ник. — Жертва.

Фиц почти не колебался:

— Мой дядя.

Ник подумал немного.

— Стар я слишком, чтобы меня среди ночи вытаскивали из постели и водили за нос. Проваливай.

— Постойте! — Фиц протянул руку. — Постойте, пожалуйста!

Ник снова выдвинул верхний ящик, только на этот раз достал из него старый «кольт». Он даже не стал наводить его на Фица.

— Ты честно старался, мальчик. Но и я здесь не первый день. Ступай к двери — с замками, я думаю, справишься.

— Черт, — буркнул я. — Фиц, слушай меня внимательно. Передай ему то, что я скажу, — слово в слово.

Фиц выслушал меня и кивнул:

— Я не могу открыть вам всего, мистер Крисчен. У меня есть на то причины. Дрезден говорил, у вас с ним был уговор. Типа вы не хотите иметь ничего общего с тем, чем занимался он.

— Не хочу, — подтвердил Ник. — Убирайся.

Я продиктовал Фицу следующую строку:

— А еще он говорил, вы перед ним в долгу.

Ник подозрительно сощурился:

— В каком еще долгу?

Фиц выслушал меня.

— За деньги и славу, которые вам принесло дело Ас-торов.

Ник удивленно выгнул бровь.

— Какого... — Он отвернулся и тряхнул головой. Улыбку с лица ему, правда, согнать не удалось, и в конце концов он все-таки фыркнул. Когда он заговорил, в голосе его явственно слышался смех. — Что ж, это похоже на Гарри.

У Асторов пропала маленькая дочь. Ее родители беспокоились не столько за нее, сколько за ту славу, что принесло им похищение. На самом-то деле она просто от них сбежала, но они наняли специалиста по розыску пропавших детей Ника Крисчена и его ассистента Гарри Дрездена, чтобы те ее нашли. Нам это удалось. Никто ее не похищал, но Асторы-то уже раструбили о похищении на весь белый свет и поэтому — в отсутствие настоящих похитителей — назначили на эту роль нас с Ником. В общем, от нас потребовалась та еще ловкость, чтобы вернуть девчонку под родительское крыло, а самим при этом не угодить в тюрьму. На нас, ясное дело, подали в суд. Судья снял с нас все обвинения. Однако с учетом всех расходов возвращение девчонки обошлось Нику почти в две тысячи баксов.

Ник не хотел браться за дело. Это я его уговорил. Он хотел бросить его и умыть руки, стоило мне удостовериться в том, что ребенок находится на свободе. Я уговорил его продолжать до тех пор, пока она не окажется в полной безопасности. Когда моей работе и учебе у Ника пришел конец, Ник вместо выпускного подарка простил мне две тысячи, которые я ему задолжал.

— Ты его хорошо знал? — спросил Ник.

— Он был моим типа наставником, — ответил Фиц. — До сих пор он порой словно как рядом со мной стоит.

Ник хмыкнул.

— Наставником по сыскному делу или еще по чему?

Фиц изобразил деловое лицо.

— Я не волен отвечать на этот вопрос.

— Хррр, — буркнул Ник, кивнув. — Поговаривали, что он завел себе ученика. Так ты держишь меня подальше от своего дела типа для моей безопасности?

— Ага.

— И тебе нужна всего лишь информация? Ты не хочешь, чтобы я работал на месте?

— Все так.

— Гммм. — Ник почесал в затылке и вздохнул. — Ну ладно. Что еще ты можешь рассказать о том типе?

Я подсказал Фицу следующую реплику:

— Он был совсем псих.

— Черт-те сколько гангстеров психи, сынок, — хмыкнул Ник. — Ну или близко к тому.

— Ну, не в смысле бабок, секса или дури, — уточнил Фиц. — В смысле всяких жутких ритуалов.

— Хррмф, — пробормотал Ник. На лбу его обозначилась вертикальная складка. — Есть тут одни, все время щеголяют в плащах с капюшонами. Объявились года три или четыре назад. Сами они себя никак не называют, но в городе их кличут «Большими Капюшонами». Про них мало что известно.

— Отлично, — сообщил я Фицу. — Похоже на тех засранцев, что мы ищем. Спроси, где они тусуются.

— В туннеле под шоссе Эйзенхауэра, на южном конце Митпэкинга. Другие банды считают, они совсем сбрендили, если гнездятся в местах, где полным-полно копов, но почему-то эти Капюшоны к себе внимания полиции не привлекают. — Он устало потер глаза. — Думаю, они даже на ту территорию прав не заявляли. А больше ничего не знаю.

— Потому что они не банда, только и всего, — сказал я. — Отлично, Фиц. Пошли.

— Спасибо, — поблагодарил Фиц Ника.

— Скажи спасибо Дрездену. Другому бы я и этого не сказал.

— Обязательно передам. — Секунду-другую Фиц внимательно смотрел на Ника. — А чего это вы здесь делаете?

— Как частный коп? — усмехнулся Ник. — Ну, копаю кой-какие дела, чтобы топка не погасла... разводы и все такое. Но по большей части ищу пропавших детей.

— Давно этим занимаетесь?

— Тридцать лет.

— И нашли кого?

— А как же.

— Живыми и здоровыми?

Довольно долго Ник пристально смотрел на Фица. Потом ткнул пальцем себе за спину, на стену с фотографиями.

— Семерых? — спросил Фиц.

— Семерых, — подтвердил Ник.

— За тридцать лет? Вы живете вот так, и... семерых? Всего семерых?

Ник откинулся на спинку стула и чуть улыбнулся Фицу:

— Не так уж и мало.

— Да он совсем из ума выжил, — заявил Фиц, когда мы оказались на улице.

— Угу, — согласился я. — А еще он помогает людям.

Фиц насупился и ускорил шаг, чтобы быстрее оказаться за пределами владений Повелителей. Несколько кварталов он молчал, явно погруженный в свои мысли. Наконец он поднял взгляд.

— Вы еще здесь?

— Угу.

— Ладно. Я вам помог? Давайте платите.

— Хорошо, — согласился я. — На следующем перекрестке сверни направо.

— Зачем?

— Чтобы я смог познакомить тебя с тем, кто может помочь.

Фиц возмущенно шмыгнул носом.

— Вы ведь не из тех, кто любит просто, прямо отвечать на вопрос, нет?

— Не то что люблю. Просто у меня так лучше получается.

Фиц фыркнул.

— А этот, к кому мы идем? Он тоже не дурак выпить?

— Нет. Этот трезв как священник.

— Ну хоть так, — вздохнул Фиц и зашагал дальше.

(обратно)

Глава двадцать шестая

— Да вы шутите, — сказал Фиц.

Мы стояли перед церковью Святой Марии и Ангелов. Хотя называть это здание церковью — все равно что обозвать озеро Мичиган прудиком. Она огромна, занимает целый городской квартал и является одним из архитектурных символов Чикаго. Классная постройка, красивая как снаружи, так и внутри. А еще церковь Святой Марии часто служит убежищем для тех, кто сталкивается с такими проблемами, как у Фица.

Сам же мальчишка к этому времени имел довольно неважный вид. Мы одолели за вечер изрядное расстояние, и хотя мороз вроде немного поубавился, воздух все равно оставался холодным, так что даже несколько слоев одежды с чужого плеча не слишком-то защищали от него Фица. Уличной детворе вообще плохо приходится зимой — очень уж их недокормленные тела быстро теряют тепло. Конечно, отчасти с этим помогала бороться закалка, но Фиц здорово устал, а еще я вспомнил, что он, возможно, не ел с нашей прошлой встречи минувшим утром.

Он стоял, крепко обхватив себя руками, дрожа, но все же пытаясь делать вид, что все в порядке. Зубы у него, правда, все равно стучали, как кастаньеты.

— Тут живет один мой знакомый, — сказал я. — Зайди с черного входа и стучи, пока тебе не откроют. Спроси отца Фортхилла.

Фиц скептически скривился.

— И что он для меня сделает?

— Для начала даст тебе теплое одеяло и горячей еды. Послушай, парень, я предлагаю здесь тебе самое лучшее. Фортхилл — порядочный человек. Потому он так и поступит.

Фиц скрежетнул зубами:

— Это не поможет мне вернуть пушки. Без них я не смогу вернуться, А если не смогу вернуться — не смогу вытащить моих корешей.

— Зайди, не бойся, — уговаривал я его. — Переговори с Фортхиллом. Перекуси. Если решишь, что тебе нужно вернуться и попытаться откопать свои железяки, у тебя еще полно времени до рассвета.

Фиц упрямо выставил вперед подбородок.

— Выбирай сам, парень, — сказал я. — Но разгуливать по такому морозу на пустой желудок вредно для здоровья. Сколько там у тебя пушек, семь? И большая часть — автоматы? Это будет фунтов сорок. А с рожками и всем прочим, считай, пятьдесят. Как думаешь, тебе удастся раскопать прихваченный морозом сугроб, достать оружие, погрузить его в сумку, а потом переть на себе почти час — в самое холодное время суток? Впроголодь? И чтобы тебе при этом не встретилось ни одного копа, которому обязательно захочется знать, что это парень твоего возраста делает поздней ночью, да еще с такой тяжелой сумкой?

Фиц сморщил нос.

— Ну хоть сандвич чертов съешь на дорогу.

В животе у Фица громко забурчало, и он вздохнул:

— Угу. Ладно.

Фицу пришлось ждать минут пять, пока ему открыли. И сделал это пожилой мужчина с кислой физиономией в тяжелом коричневом халате, отдаленно напоминавшем монашескую рясу. Его звали отец Паоло, и он очень много о себе мнил.

Фиц сказал, что ему нужно поговорить с отцом Фортхиллом и что это вопрос жизни и смерти. Ему пришлось несколько минут подкреплять свое заявление аргументами, и только тогда отец Паоло со вздохом впустил его в дом.

— Стой здесь! — строго велел Паоло, наставительно подняв указательный палец.

Фиц потоптался на месте и кивнул.

— Ясно, — сказал он и тут же сделал пробный шажок в сторону. Священник собирался уже выйти из прихожей, но смерил мальчишку взглядом, суровости которого позавидовал бы и кардинал.

Вообще-то нехорошо было подрывать авторитет Паоло гнусным смешком, но я не удержался. Очень уж все это получилось комично.

Не прошло и несколько секунд, как в прихожую вошел Фортхилл в темном халате поверх фланелевой пижамы. Обут он был в пушистые шлепанцы, а волосы вокруг тонзуры торчали под всеми мыслимыми углами. Глаза его без привычных очков немного слезились. Секунду-другую он подслеповато всматривался в Фица.

— Могу я чем-то тебе помочь, сынок? — поинтересовался он.

— Гарри Дрезден сказал, что можете, — ответил Фиц.

Фортхилл приподнял брови.

— А! Если так, идем-ка со мной.

Фиц огляделся по сторонам и кивнул:

— Угу.

Фортхилл махнул рукой и повел Фица по коридорам в скромно обставленную комнатку, служившую ему кабинетом и спальней. Площадью она не превышала десяти квадратных футов, и обстановка ее состояла из кровати, стола, стула и пары ламп. Фортхилл пригласил Фица войти и закрыл за ним дверь.

— Будь добр, садись, сын мой.

Фиц еще раз огляделся по сторонам и сел на стул. Фортхилл кивнул и присел на край кровати.

— Начнем сначала, — произнес он, хитро сощурившись. — Как лучше — чтобы начал разговор я, а ты смог бы вставить ехидный комментарий насчет католических священников и педофилии, или ты сам начнешь разговор так, как считаешь нужным?

Фиц пару раз поморгал.

— Чего?

— Подобные комментарии сейчас в моде. Мне не хотелось бы лишать тебя возможности развлечься.

— А... Гм... Да нет, отче, все в порядке.

Фортхилл серьезно кивнул:

— Как считаешь нужным. Что ж, тогда, возможно, нам стоит побеседовать о твоих проблемах?

— Идет.

— Раз так, — продолжал священник, — не расскажешь ли ты для начала, когда Дрезден посоветовал тебе обратиться сюда за помощью?

— Э... — замялся Фиц и оглянулся, словно искал меня взглядом.

— Отвечай, — сказал я ему. — Скажи все как есть. Все в порядке.

Фиц сделал глубокий вдох, словно собирался броситься в омут.

— С полчаса назад, отче.

Брови Фортхилла сложились на лбу треугольником. — Да?

— Ну... да, — подтвердил Фиц, беспокойно шаря взглядом из стороны в сторону. — Я... это... типа слышу умерших людей.

— Должно быть, это действует на нервы.

— Я не псих, — поспешно заявил Фиц.

— У меня и в мыслях ничего такого не было, сын мой, — заверил его Фортхилл.

Фиц подозрительно покосился на собеседника.

— Так вы мне верите?

Старый священник одарил его мальчишеской улыбкой.

— Мне хорошо известны сверхъестественные аспекты жизни нашего города — равно как и то, что последние месяцев шесть или около того улицы его сделались особенно опасны.

— Это... еще очень мягко выражаясь, отче, — сказал Фиц.

Священник кивнул.

— Уверен, твой личный опыт не из легких, — заметил он. — Не буду отягощать его еще и моим недоверием.

Фиц на мгновение прикусил губу.

— Угу.

— И еще мне известно, — продолжал Фортхилл, — что тень Дрездена продолжает принимать участие в наших делах. Я так понимаю, ты именно с ней разговаривал?

— Угу.

Фортхилл кивнул и обвел комнату взглядом.

— Он... Он ведь здесь, с тобой, верно?

— Ух ты! — восхищенно произнес я. — Очко в пользу Фортхилла.

— Угу, — со вздохом повторил Фиц. — Он... типа он болтает без умолку.

Фортхилл усмехнулся:

— Он вообще отличается... то есть отличался настойчивостью.

— Он и сейчас такой, — согласился Фиц.

— Ясно, — сказал священник. — Сын мой, уверен, ты сам понимаешь, какое сейчас опасное время. Боюсь, мне придется попросить этого... духа каким-нибудь образом доказать, что он действительно тот, за кого себя выдает.

Фиц устало посмотрел на священника, потом огляделся по сторонам.

— Вы слышали?

— Угу, — подтвердил я, подошел к противоположной стене и просунул сквозь нее голову. С той стороны находилось темное пространство, потаенная кладовая, в которой едва помещалось два небольших шкафчика. Про эту кладовую не знал никто, кроме самого Фортхилла, — до тех пор, пока мы с Майклом Карпентером не работали как-то раз на архангела; вот тогда я и видел, как он отпирает тайную Дверку.

— Подойди сюда, — сказал я. — Постучи в стену, вот здесь. Фортхилл поймет, что это означает.

— Вот балда, — буркнул Фиц. — Я же не вижу, где вы стоите.

Я вздохнул:

— Ну хоть голос мой слышишь?

— Угу, — кивнул он. — Только он... ну типа бестелесный. Словно как ниоткуда.

Что ж, это было не лишено логики. Мой голос доносился до него не физически. Способность Фица ощущать духов проявлялась в том, что его мозг воспринимал мои слова как сигналы, получаемые органами слуха.

— Гм, ладно, — кивнул я. — Подойди к стене, дальней от входа — ты входил через дверь прямо на нее.

— Он пытается сказать мне, — объяснил Фиц Фортхиллу, — как доказать, что он не фальшивка. — Он встал со стула и пересек комнату.

— Отлично, — сказал я. — Положи руку на стену. Теперь иди направо. Еще чуть-чуть. Нет, немного назад. Вот так, теперь дюймов на девять вниз — и постучи сюда.

Фиц проделал все, как я сказал, и повернулся к Фортхиллу:

— Это вам что-нибудь говорит?

Старый священник задумчиво кивнул:

— Говорит. Очень даже говорит.

— Господи! — тряхнул головой Фиц. — Ох уж это старичье...

Фортхилл улыбнулся:

— Что ж, сын мой. Ты и вправду так замерз и проголодался, как кажется?

Фиц попытался изобразить безразличие.

— Ну, поесть я, наверное, мог бы.

— А скажи, много времени прошло с тех пор, как ты в последний раз принимал горячий душ?

Фиц закатил глаза.

— Ну, если уж честно, я и не знаю, что это такое.

Фортхилл усмехнулся.

— Дрезден, — произнес он, обращаясь в пустое пространство. — Уверен, вы спешите и вас жестко поджимают сроки, но я не буду иметь с вами дела, пока не удостоверюсь, что с мальчиком все в порядке. — Он повернулся к Фицу: — Вот за этой дверью моя ванная. Там есть душ. Под раковиной стоит картонная коробка, а в ней кой-какая одежда. Я держу ее там как раз на случай вроде этого. Не стесняйся, бери любую.

Фиц глазел на него, недоуменно хмурясь.

— Э... Хорошо.

_ Вымойся, — продолжал Фортхилл тоном, не терпящим пререканий. — Пока ты будешь мыться, я пойду соображу что-нибудь поесть. Тебе чай или какао?

— Э... — пробормотал Фиц. — Наверное, какао.

— Замечательный выбор, — кивнул Фортхилл. — С твоего позволения... — Он повернулся и вышел из комнаты.

Фиц сразу же принялся изучать обстановку.

— Сомневаюсь, чтобы здесь многим можно было поживиться, — заметил я. — Материальные блага заботят Фортхилла очень мало.

— Да вы шутите? Вы только посмотрите. Одеяла, простыни. — Он заглянул под кровать. — Одних шузов три пары. На порядок больше, чем у всей моей команды. Зеро — так тот вообще ходит в четырех парах носок и шлепанцах.

— Этот парень предлагает тебе еду и одежду, — сказал я. — И ты всерьез хочешь его ограбить?

Фиц пожал плечами:

— Тут не до жиру, быть бы живу. Я так живу. Все так живут. Ничего личного. — Он заглянул к Фортхиллу в гардероб, в котором висело от силы полдюжины предметов одежды, и покачал головой. — Эх... Он наверняка заметит, если я возьму чего. — И он покосился на дверь ванной.

— Ступай, — посоветовал я. — Дверь за собой можешь запереть. Поверь мне, сынок, Фортхилл из породы хороших людей.

— Вас послушать... — буркнул Фиц. — Хороших не бывает. Или плохих. Просто люди.

— Вот тут ты ошибаешься, — возразил я.

— Слыхали мы эту песню. Те, кто хочет тебя использовать, всегда говорят, что они хорошие. Вот и вы из таких, верно?

— Ха! — хмыкнул я. — Я — нет. Я заносчивая задница. Но я знаю, на что похожи хорошие люди, и Фортхилл как раз такой.

— Да ладно вам, — сказал Фиц. — Ладно. Я не мылся две недели. Если я попрошу не лезть за мной следом, вы послушаетесь? Или мне и там слушать вашу болтовню?

— Извини, Фиц. Ты не в моем вкусе.

Он фыркнул, зашел в ванную и запер за собой дверь. Спустя пару секунд я услышал, как зашумела за дверью вода.

Я постоял еще немного в комнате священника. Все здесь было просто, скромно, удобно и недорого. Плед, накрывавший постель, выглядел так, словно его выткала мать Фортхилла, когда тот собирался поступать в семинарию. У изголовья лежала Библия в изрядно потрепанном переплете.

Я покачал головой. Ну конечно, меня не то чтобы показывали по Эм-ти-ви в разделе светской хроники, но даже у меня пожитков было больше, чем у отца Фортхилла. Как может человек жить, довольствуясь столь малым? Лишенный чего-либо постоянного, чего-либо такого, что он мог бы оставить за собой... Чего-либо такого, что вообще напомнило бы людям о его существовании.

Наверное, решил я, такие люди вообще мало заморачиваются вопросами собственного существования. Чужие жизни волнуют их куда больше, чем собственные, — настолько, что эту свою жизнь, на деле не менее преходящую и бесценную, чем любая другая, они целиком посвящают служению вере и людям. Без лишней шумихи, лишенные славы и почестей.

Фортхилл и люди, подобные ему, живут со своей паствой, поэтому изжить воспоминания о том, чего они сознательно себя лишили, им не удастся никогда. При всем при этом он никогда не требовал к себе особого внимания, тем более жалости или сострадания. Как тяжело для него, должно быть, навещать огромную, полную любви семью Карпентеров — ему, прекрасно знающему, что своей семьи у него не будет никогда... Задумывался ли он вообще когда-нибудь о том, как могла бы сложиться его жизнь, будь у него семья? Дети? Как знать...

Наверное, это и есть настоящее самопожертвование.

Я застал Фортхилла на церковной кухне; он готовил обед из того, что осталось от дневных трапез. В свое время, когда эта церковь служила прибежищем мне, меня угощали сандвичами. Фиц заслужил обеда капитальнее. Горячего супа, пары сандвичей с индейкой и тунцом, печеной картошки, половины кукурузного початка и маленькой миски салата.

Стоило мне войти на кухню, как Фортхилл застыл и чуть улыбнулся в никуда.

— Привет, Гарри, — произнес он. — Если это, конечно, вы.

— Это я, отче, — ответил я. Ясное дело, он меня не слышал, и я прекрасно это осознавал, но не мог же я просто так не ответить... Как-то невежливо получилось бы.

— Сегодня вечером у меня вышел непростой разговор с Кэррин, — продолжал Фортхилл. — Она сказала, что вы нашли тех, кто обстрелял ее дом накануне ночью. И что вы хотели бы, чтобы мы им помогли.

— Я понимаю, — вздохнул я, — это выглядит безумием, но...

— Мне кажется, для Кэррин это и впрямь представляется безумием, — кивнул Фортхилл. — Однако я считаю, что ваше сострадание заслуживает уважения. Насколько я догадываюсь, мальчик — один из членов той шайки.

Он кончил возиться с едой и повернулся более или менее лицом ко мне.

— Не беспокойтесь. В мои намерения не входит впутывать в эту ситуацию мисс Мёрфи — по крайней мере в ближайшее время. С тех пор как вас убили, ее суждения не отличаются особой объективностью, и по мере того как обстановка обостряется, это становится все хуже.

Я немного расслабился.

— Я так и надеялся.

— Мальчик может пока здесь остаться. Я с ним переговорю. Уверен, он посвятит меня в подробности своего положения. А после этого я поступлю так, как подскажет мне моя совесть.

— О большем я вас и не прошу, отче, — кивнул я. — Спасибо.

Он взял со стола деревянный поднос с приготовленной Для Фица едой и ненадолго задержался.

— Жаль, что мы не можем поговорить по-настоящему. Мне было бы интересно узнать, что вы испытали. Наверняка это совершенно захватывающая история. Самые основы Созидания- Смерти...

— Ох нет, — буркнул я. — Всякие загадки вовсе не кончаются и по ту сторону. Просто еще больше возни с бумагами.

— А еще мне представляется интересным то, что вы находитесь здесь, на освященной территории, — продолжал Фортхилл. — Насколько я помню, последний дух, который пытался войти в эту церковь, не смог даже коснуться ее стен, не то чтобы переступить порог. Что бы это значило? — Он вежливо, пусть и в не совсем верном направлении склонил голову и вышел.

Хороший вопрос, подумал я, — насчет духа и освященной территории. Когда Леонид Кравос, он же Кошмар, явился сюда убивать укрывавшуюся здесь мою клиентку, войти ему так и не удалось. Единственное, на что его хватило, — это причинить с досады ущерб в несколько тысяч долларов окружению и благоустройству.

А ведь как тень Кошмар был на прядок сильнее меня в моем нынешнем состоянии. Тогда какого черта я ощущал себя здесь как дома, тогда как ему повезло не больше, чем Большому Злому Волку у дома Наф-Нафа?

— Ладно, сделаем зарубку на память, — сказал я себе. — Таинственными аномалиями займемся после. А пока надо помочь друзьям.

Время от времени я даю себе отличные советы. Случается, я даже к ним прислушиваюсь.

Самое время было навестить Серое Привидение и его Капюшонов.

(обратно)

Глава двадцать седьмая

Я направлялся к Капюшонам, держа в голове несколько важных обстоятельств.

Обстоятельство первое: сами по себе Капюшоны не способны причинить мне никакого вреда.

Обстоятельство второе: я тоже не мог сделать с Капюшонами ничего. То есть — вообще ничего.

Обстоятельство третье: судя по всему, руководило Капюшонами Серое Привидение — тот самый дух, что при нападении на дом Морти как семечками разбрасывался молниями. Из этого следовало, что Серое Привидение является тенью человека, обладавшего как минимум способностями заклинателя, и хотя я в общем-то мало сомневался в том, что смогу выстоять против него, если буду готов к нападению, но застань оно меня врасплох, и я закончу тем же, чем сэр Стюарт, — и быстрее, чем вы успеете сказать «ку-ку».

Обстоятельство четвертое: вокруг Серого Привидения постоянно ошивается шайка лемуров. В то время как мое агрегатное состояние не позволяет мне воздействовать на живых, по отношению к лемурам и им подобным мои заклятия остаются чертовски эффективными. В поединке один на один все преимущества были бы на моей стороне, однако скорее всего они навалятся на меня всем скопом, а возможно, попробуют прежде измотать меня, напустив сперва армию духов.

Обстоятельство пятое: если Серое Привидение командует смертными сектантами, те могут принять и собственные меры защиты от призраков. Меня могут поджидать ловушки в виде заговоренных кругов. Меня могут поджидать обереги или другие магические барьеры. Или опасные для здоровья духа вещества вроде антипризрачного порошка. Если я вступлю туда в благостном и безмятежном настроении, я могу напороться на серьезные неприятности.

Обстоятельство шестое: мир велик, и потусторонних существ в нем несть числа, а призраки составляют лишь мизерную их часть. В конфликт запросто может вмешаться и кто угодно другой. Если, блин, уже активно в нем не участвует.

— Держи ухо востро, Дрезден, — наказал я себе. — Даже допускать не смей, что это ограниченная, локальная проблема. Очень даже велика вероятность того, что она является частью другой, куда более крупной и сложной.

Что ж, если моя загробная жизнь хоть чем-то напоминала земную, последнее предположение имело хороший шанс сбыться.

И наконец, предположение седьмое и последнее: рано или поздно, черт подери, я начну накладывать небольшие взыскания на тех, кому их давно уже пора огрести.

Я воскресил в памяти несколько ярких воспоминаний о том, как я именно этим и занимался. Образы насилия, огня и отвратительных врагов, яркие и отчетливые на грани реальности, мелькали у меня в голове. За ними последовали сопутствующие эмоции, однако они оказались чуть более приглушенными, далекими, и это позволило мне обработать, рассортировать их.

В первую очередь, само собой, гнев. Гнев на тварей, которые пытались напакостить невинным людям или моим друзьям. В минуты смертельной опасности этот гнев служил мне и оружием, и защитой. Он был со мной всегда, и его проявления почти всякий раз оказывались очень кстати: правда ведь, лучше быть тем, кто полон гнева, а не тем, кто полон страха. Однако видеть гнев в воспоминаниях оказалось совсем другим делом; мне даже сделалось немного не по себе. «Гнев» — слово, которое мы используем вместо «злости», когда та разгорается по правому делу, однако красивее или лучше она от этого не становится и восхищения уж точно не заслуживает. Это все та же злость. Свирепая, опасная злость, по смертоносности своей не уступающая выпущенной пуле. Просто это пуля, которой посчастливилось быть выпущенной в нужную сторону.

За ней следовал страх. Постоянный страх. Не важно, насколько лично вы храбры. Когда кто-то или что-то пытается вас убить, вам становится страшно. Это чисто рефлекторная, возникающая помимо вашей воли эмоция. Ее нельзя отменить. Храбрость — это умение действовать, несмотря на страх, вопреки инстинктам, которые советуют вам бежать или, наоборот, целиком отдаться порожденному страхом гневу. Храбрость — это способность использовать мозги и сердце, когда каждая клетка вашего тела буквально вопит об опасности, а потом действовать так, как велит вам совесть.

Белый Совет клеймил меня за чрезмерное вмешательство в деяния сверхъестественных злодеев, и хотя я не настолько самонадеян, чтобы приписывать все проблемы нашего мира моим ошибкам, некоторая доля истины в этом _все-таки есть. У меня свои счеты и со злодеями, и с официальными лицами. И я не собираюсь стоять сложа руки, когда те, кто слишком слаб, чтобы себя защитить, становятся жертвами.

Вот только какую часть этого составляет отвага, а какую — то, что я полагаю праведным гневом, позволяющим мне не замечать своего страха? По мере того как одно воспоминание сменялось другим, я снова и снова видел себя, бросающегося очертя голову в огонь, — порой для того, чтобы помочь кому-то, нуждавшемуся в моей помощи, порой для того, чтобы убить кого-то, кого стоило убить. Накатывавшие на меня вихри эмоций толкали меня вперед, питали энергией мою магию, а еще — не раз и не два — помогали мне выжить в ситуациях, в которых это иначе не удалось бы.

Жаль только, в тех случаях, когда мною двигал адреналин, я редко останавливался обдумать последствия моих действий. Когда я спас Сьюзен из лап Бьянки и Красной Коллегии, я тем самым нанес глубочайшее оскорбление всей вампирской расе. Когда граф Ортега вызвал меня на дуэль с целью восстановить честь Красной Коллегии и остановить угрожавшую ее существованию войну, все это закончилось жутким мочиловом, а я и в голову не брал, что ситуацию можно было повернуть как-то по-другому. В результате чародей по имени Эбинизер Маккой — мой дед, кстати, — обрушил на цитадель Ортега старый русский спутник, стянув его с орбиты. В живых не осталось никого. А потом Арианна, вдова Ортеги и дочь короля Красных, развязала мести ради полномасштабную войну.

Месть Арианны выразилась в виде убийства приемнойсемьи моей дочери и в похищении ее самой. Как только об этом узнала Сьюзен, она связалась со мной. И опять я, не раздумывая, ринулся в пекло.

Ничего этого не обязано было происходить. Ну конечно, я не единственный, чьи действия привели к этой цепочке событий. Но как-то так получалось, что я с завидной регулярностью оказывался на острие событий, необратимо влияя на их развитие. Мог ли я поступить как-то по-другому? И вообще можно ли это понять сейчас?

В своих воспоминаниях я снова убивал Сьюзен Родригес.

Говорят, время исцеляет все раны. Не знаю откуда, но в одном у меня имеется твердая уверенность: от этой раны мне не избавиться никогда. Ну конечно, по моей шкале времени с тех пор прошло всего несколько дней, так что эти события оставались для меня болезненно свежими. Но вряд ли время поделает что-то с тем, что я совершил. Да что там, точно не поделает ничего.

Мне отчаянно хотелось как следует врезать Серому Привидению и его веселой шайке теней. Врезать по полной, чтобы они испытали на себе тот огонь, что жег меня изнутри. Мне хотелось растереть их в труху.

Однако...

Однако, возможно, мне стоило бы чуть помедлить. Подумать. Возможно, мне стоило бы отринуть и гнев, и страх, и желание выносить двери и сметать всех, кто окажется у меня на пути. Действовать умнее. Хитрее. Ответственнее.

— Тебе не кажется, что ты немного поздновато взялся за ум, а, приятель? — спросил я себя.

Нет. Учиться никогда не поздно. Прошлого уже не изменить, ни одной мелочи. Изменить мы можем только будущее. И единственное, с помощью чего мы можем выстраивать будущее, да и настоящее тоже, — это уроки прошлого.

И почему, скажите, мне так хотелось драться?

— Вот тебе мыслишка, гений, — заметил я сам себе. — Возможно, это имеет какое-то отношение к Мэгги.

Мэгги. Моя девочка. Мне никогда не увидеть, как она вырастет. Мне не наблюдать за ее пробуждающимися способностями, мне не наставлять ее, мне не давать ей выбрать, какой станет ее будущая жизнь. Мне не услышать, как она поет, не увидеть, как она ходит ряженая на Хэллоуин, не дарить ей подарков на Рождество. Никогда, никогда...

И вот тогда, в какой-то момент этого захлестнувшего меня урагана боли и сожаления, изо всех клеточек моего эфемерного тела вырвался огонь. Свирепый красно-золотой огонь. Поначалу он не жег, но уже через несколько секунд мне сделалось неуютно, а он все разгорался и начинал причинять реально ощутимую боль. Я стиснул зубы, накрепко зажмурился и заставил себя мыслить внятно, пытаясь заместить ярость холодной, уверенной логикой.

Прошло еще несколько секунд, и огонь стих. Я медленно открыл глаза и увидел обугленные отметины на плаще и два-три волдыря на открытых местах кожи. Из них сочились капли прозрачной эктоплазмы.

— Что ж, будем знать, — пробормотал я. — В случаях, когда дело касается Мэгги, у тебя, Гарри, могут возникнуть проблемы с гневом.

Ха. Кто бы мог подумать.

— У меня в кармане нож, — пропел я. — Меня так просто не возьмешь. Свет на сцену, мальчики!

«Куплеты? Правда? Мало того, что ты начал разговаривать сам с собой, ты еще и представление устраиваешь?»

Впрочем, идея музыкального представления мне понравилась.

— Разыграем это со вкусом, — прошептал я. — Чтобы вышло круто.

К логову Капюшонов я подбирался медленно и осторожно. Можно даже сказать, чрезмерно осторожно. Я обходил это место со всех сторон (в том числе и сверху) по сложной спиралевидной траектории, с каждым витком приближаясь к нему совсем на чуть-чуть. Все это время я прикрывался завесой. Для призрака это оказалось ничуть не легче, чем для живого, а я никогда не считал себя лучшим в мире специалистом по завесам, но мне все же удалось сделаться если не абсолютно невидимым, то хотя бы малозаметным.

Я пришел сюда не для боя. Я пришел на разведку. Морти нуждался в моей помощи, но вряд ли лучшим способом помочь ему было бы ворваться сюда разъяренным носорогом. Знание — сила. Если я хотел помочь Морти, мне необходимо было как можно больше силы.

Проблема заключалась в том, что Серое Привидение скорее всего собрало под свои знамена сторонников из обоих миров: и духовного, и материального, — а биться с громилами, случись им быть созданиями из смертной плоти, я не мог. Я не мог обойтись без помощи. Возможно, мне и Удалось бы еще раз запрыгнуть в Морти и прорваться на волю, но это предполагало в первую очередь то, что Морти меня пустит. В первый раз, помнится, это ему чертовски не понравилось. А еще это предполагало то, что Морти окажется не связан и в физическом состоянии, позволяющем бегство, и то, что я смогу нейтрализовать его материальных тюремщиков. Ни того ни другого положение вещей не гарантировало.

Я надеялся, что предположение Ника верно. Я надеялся, что он правильно определил нехороших парней, и я верил в его знание чикагских улиц. В конце концов, он всю свою жизнь ходил по ним и остался при этом в живых — тут поневоле станешь экспертом. Сама чикагская полиция — особенно отдел по борьбе с организованной преступностью — обращалась к нему иногда за консультациями. Случалось, он даже отзывался на их просьбу.

Однако любой эксперт может ошибиться. Если у Серого Привидения достанет сообразительности прятаться отдельно от своих материальных помощников и если оно держит Морти при себе, я просто впустую потрачу уйму драгоценного времени. Но как ему удалось бы создать такое убежище без чьей-либо физической помощи? Ну конечно, если он достаточно силен, то вполне мог обустроить себе небольшое владение в Небывальщине — в мире духов. Как-то мне случилось иметь дело с призраком по имени Агата Хэгглторн, так та создала себе целое небольшое измерение с копией Чикаго викторианской эпохи.

(Эта копия сгорела.)

(Я в этом не виноват.)

Так или иначе, обладает ли Серое Привидение такими ресурсами, я мог лишь гадать. Вполне возможно, в качестве убежища от таких напастей, как восход, дневной свет и ставших нематериальными чародеев, ему хватало одного-единственного подземелья.

Я немного постоял, размышляя. Мне пришло в голову, что и мне никто не мешает создать свое собственное владение. То есть в чистой теории я знал, что такое вполне возможно. Разумеется, теория и практика — совсем не одно и то же, что в магии, что в физическом мире, но разрыв между ними вполне преодолим. Нет, я положительно не сомневался в том, что это реально. Может, мне удастся уговорить Бат-терса одолжить на несколько минут Боба. Уж он-то точно знает, как это провернуть.

Вот только на что это будет похоже? То есть в теории-то я мог бы сотворить практически все, что пожелается. Не сомневаюсь, существует какая-то формула, увязывающая количество энергии с размерами и сложностью, но при желании я мог бы сотворить себе подобие Тадж-Махала... ну или там аркад дворца Аладдина, знакомых мне по тем временам, когда магические способности еще не мешали мне резаться в видеоигры. Или я мог бы выстроить себе особняк. При желании я мог бы даже создать себе кого-то вроде иллюзорного дворецкого.

Я вздохнул. Боб, не сомневаюсь, предложил бы мне в первую очередь целую стайку иллюзорных француженок-горничных на шпильках. Это только в первую, а на что хватит его фантазии по более детальном размышлении, мне страшно даже подумать.

В конечном счете среда, устраивающая лично меня, свелась бы либо к ресторану «Бургер кинг», либо к моей старой квартире. Той, которая сгорела вместе со всей моей жизнью.

Мне почему-то сразу расхотелось мечтать о личном королевстве.

— И прекрати тратить время попусту, — наказал я себе.

Я выкинул из головы все эти мысли и продолжил обход клуба Капюшонов, вынюхивая любой намек на возможные магические заграждения; скорее всего в подобных ситуациях ограничиваются заговорами-сигнализацией, но я вынужден был исходить из того, что призрак-заклинатель способен на такие же разрушительные заклятия, как и живой. Я мог напороться на что угодно — от злобненького часового до магического эквивалента противопехотных мин направленного действия.

Блин, мне ведь приходилось иметь дело с вампирским логовом, подходы к которому прикрывались самыми настоящими «клейморами». Неприятные игрушки. Что ж, значит, мне надо высматривать еще и физические заграждения — на случай если придется вести сюда на дело Мёрфи или ее команду.

— На операцию, — поправил я сам себя. — Звучит круче, если называть это операцией. — Не убирая завесы, напрягая все свои магические чувства, я подбирался все ближе. — Мёрфи бы точно назвала это операцией.

Вход в убежище находился именно там, где сказал Ник, — под пешеходным переходом, за железной дверью, которая когда-то вела в старый склад. Я не обнаружил следов магии непосредственно у перехода, и в этом имелась определенная логика. Если бы я устраивал у собственного убежища магическую сигнализацию, я бы приложил все усилия к тому, чтобы размещать ее в местах, где ее не будет уничтожать каждое утро рассвет.

Для того чтобы заклятия продержались дольше дня или двух, требуется затратить немалые усилия. Как минимум вам придется найти какой-нибудь материальный объект, способный хранить энергию заклятия. В принципе таким объектом может послужить почти любой предмет, и чародеи частенько пользуются для этого тем, что найдется у них в кармане. Возможно, отсюда и пошли истории о заговоренных веретенах, гребнях и зеркалах.

Гораздо чаще магическая энергия заключается в вырезанных или нарисованных символах. Помнится, мне как-то раз пришлось арендовать складскую ячейку на случай, если дела пойдут совсем паршиво. Я наложил на стены, пол и потолок добрую сотню маленьких заклятий, и все они заключались в разноцветных пятнышках краски. Именно краска удерживала энергию, защищая ее от солнца, но готовая выстроить защитное поле при малейшем прикосновении враждебной магии.

Однако защитные заговоры тоже требуют ухода. Их надо регулярно подпитывать энергией, которая в свою очередь тоже должна защищаться от солнца. С простыми убойными заклятиями вроде моих оберегов, действовавших наподобие минных полей, возни меньше. Однако перед входом в убежище я таких не обнаружил, что неудивительно. Мало кто устроит пикник под мостиком пешеходного перехода, но это все-таки Чикаго, и мало ли кто случится здесь на протяжении дня. Обугленные трупы совершенно случайных людей наверняка привлекли бы к себе внимание властей, а может, и Белого Совета. Серое Привидение не производило впечатления идиота. У входа не оказалось ни одной смертоносной западни, на которую мог бы напороться какой-нибудь случайный прохожий или бомж.

Я тоже не стал бы ставить их здесь. Гораздо умнее разместить сигнальные заклятия под землей — достаточно глубоко, чтобы массив земли защитил их от разрушения.

Серое Привидение было умно. Да, футах в пятнадцати или двадцати ниже все обещало сделаться интереснее, гораздо интереснее.

Я завершил последний виток и переместился к двери. Там я осторожно вытянул руку вперед, остановив ладонь в каком-то дюйме от металлической поверхности. Что-то такое едва заметное там ощущалось — словно притяжение старого, совсем уже слабого магнита. Я нахмурился и сосредоточил на этом все свои чувства. Такого магического построения я еще не встречал.

Оно действовало на подсознание, посылая какие-то приглашающие сигналы, — я бы ни за что не заметил их, не ищи я специально чего-то в этом духе. Сигналы почти терялись в фоновых энергетических потоках города и его обитателей. Я вытянул руку чуть сильнее и коснулся потока энергии, ровно струившегося наружу. Кожу чуть защипало, и от этого ощущения я невольно поежился.

Играть с незнакомой магией неразумно. И потом у меня имелись и другие дела. Я опустил руку и шагнул в направлении источника едва слышной музыки, которая в какой-то момент начала играть у меня в голове. Тянуть время, оставаясь на поверхности, все равно не имело больше смысла. А еще — этой песни я раньше не слышал, а подпевать почему-то мог. Я начал мурлыкать ее себе вполголоса и...

...и застыл, едва не врезавшись носом в стальную дверь.

Меня разом прошиб холодный пот.

Блин-тарарам! Возможно, эта магия и не отличалась особой силой, зато изощренности в ней хватало с лихвой. Всего через несколько секунд после того, как я ее коснулся, я едва не ввалился в дверь, слепо и бездумно — прямо навстречу тому, что приготовили здесь для непрошеных гостей.

Не знаю, что именно меня там ожидало, но уверен, что не корзинка с подарками и бутылью вина.

Я отступил на шаг от двери и действующего наподобие призывных песен сирен заклятия. Еще чуть-чуть, и я вполне мог бы номинироваться на премию Дарвина. Меня могло разнести на части, как это делали обереги у моей квартиры... впрочем, скальпель вскрывает артерии ничуть не менее эффективно, чем меч. А в отдельных случаях даже эффективнее. Я поежился, зябко охватив себя руками.

Это заклятие явно складывал не новичок и не заклинатель-самоучка, экспериментирующий с магией, которую он откопал в каком-нибудь букинистическом магазинчике. Такое не под силу никому, кроме настоящего профессионала, обладающего многовековым опытом.

Возможно, более искушенного в магических делах, чем я сам.

Поймите меня правильно: я мастак своего дела. Когда речь идет о поединке заклятий, мои окажутся едва ли не самыми быстрыми и разрушительными — самыми разрушительными на планете. Я вроде Великана Андре сверхъестественного мира. Силищи у меня хватает.

Вот только Андре хорошо иметь в союзниках, когда вам противостоит кучка забияк из таверны. Однако в ситуации посложнее он ничего бы не смог поделать с профессионалами, которые, уступая ему в физическом отношении, умели бы использовать свою силу на порядок эффективнее. Отличным примером бойца такого рода можно считать Мёрфи. Ростом от горшка два вершка, она не раз и не два швыряла у меня на глазах здоровенных, весом в три сотни фунтов мужиков с такой легкостью, словно это неразумные щенята.

Если это заклятие — дело рук самого Серого Привидения, мне крепко повезло, что я остался жив после нашей первой встречи. Умнее всего было бы схитрить. Если дело дойдет до честного поединка, боюсь, противник окажется мне не по зубам.

Я ощутил загривком холодное прикосновение потусторонних энергий и, оглянувшись, увидел приближавшихся духов. Они стекались к двери со всех сторон — неспешно, но неумолимо, стройными рядами. Теперь до меня дошло назначение призывного заклятия. Его складывали вовсе не для обороны, хотя и такая функция его не исключалась. В первую очередь оно служило маяком, гонгом на обед, созывавшим надвигавшуюся толпу.

Не задерживаясь, не ускоряя и не замедляя движения, духи скользили вперед и, оказавшись у самой двери, по два, по три просачивались сквозь сталь внутрь.

Я лихорадочно размышлял, прикусив губу. Серое Привидение не убивало духов. Оно их каким-то образом использовало. По крайней мере в данный конкретный момент дверь не охранялась. Ну не могла она охраняться, или же Серое Привидение убивало бы свое собственное воинство, впустую расходуя время и энергию.

Что ж, вполне возможно, я мог бы этим воспользоваться. Входившие духи почти наверняка направляются по огороженному проходу в какой-нибудь загон. Путь их передвижения по подземелью скорее всего свободен от рассчитанных на потустороннее вторжение ловушек. Я вполне мог нырнуть внутрь, поискать уязвимые места в обороне, а потом наскоро пробежаться по штаб-квартире Серого Привидения в поисках Морти.

Прошло почти полчаса, прежде чем тянувшаяся мимо меня процессия подошла к концу, и все это время поток духов не прерывался ни на мгновение. Я пытался считать их, дошел до четырехсот пятидесяти и бросил это занятие. Это была не толпа духов — скорее я назвал бы это чертовой ордой. Приди одному из духов в голову слопать меня, и потребовалось бы истинное чудо, чтобы поделить меня на количество частей, достаточное на всю его застольную компанию.

Похоже, моя завеса более или менее защищала меня от их внимания; впрочем, с таким же успехом это могло происходить за счет действия призывного заклятия. Опыт нашептывал мне, что стоит заклятию смолкнуть, и все они запросто обернутся на меня, а потом все будет напоминать свалку борзых, разом навалившихся на зайца. Только самый отъявленный глупец мог разгуливать по незнакомым подземельям Рядом с подобной угрозой.

— И я, Гарри Дрезден, — вздохнул я, — и есть тот глупец.

Я подождал, пока последний дух нырнет сквозь дверь, потом сосчитал до двадцати. Во рту пересохло. Страх клубился у меня в животе и сползал к ватным коленкам. Пальцы слегка дрожали.

Я напомнил себе, что все эти духи — всего лишь сгустки воспоминаний, не способные причинить мне существенного вреда.

А потом стиснул зубы и последовал за ними.

(обратно)

Глава двадцать восьмая

Проскользнув сквозь стальную дверь, я нырнул в царившую за ней черноту. Я постоял немного, пока глаза не начали разбирать окружение, а потом осторожно двинулся вперед.

Примерно через два или три фута я прекратил изображать из себя Скуби-Ду и просто пошел дальше. Просто так, вразвалочку. Ведь я же не мог наступить на сухую ветку или опрокинуть пустую канистру, вообще шуметь не мог, верно? Когда ты призрак, у тебя и проблемы другие: производить шум можно не бояться, главное — чтобы тебя не увидели.

Тем более никто, кого могло бы обеспокоить мое присутствие, не станет полагаться на слух.

Я напряг свои чародейские чувства.

Под чародейскими я имею в виду что-то вроде чувств, скажем, паука. Обостренное осязание паука дает ему знать о приближении опасности, но оно же извещает его о добыче. Чародейское чутье такого, конечно, не может (хотя, полагаю, как следует потренировавшись, можно добиться и чего-нибудь в этом роде). Зато оно помогает распознать присутствие чужой магии — как естественных ее потоков, так и искусственно наведенных. И вам не надо для этого специально сосредотачиваться — для любого, обладающего нашими способностями, это естественное свойство.

Теория, которую я слышал чаще всего, утверждает, что способность к восприятию подобных энергий позволяет сделаться чародеем почти любому — при условии, что он сможет использовать их в своих целях. При том же, что человек, не обладающий такими способностями, тоже в чистой теории может обучиться магии, для него это может оказаться не легче, чем слепому — обучиться живописи.

Так вот, я напряг эти свои чувства, частично заблокировав менее важные, физические, с целью выявить поблизости наличие магии. Чего-чего, а магии здесь хватало. Дверь вела на бетонную лестницу, уходившую глубоко под землю, и практически на каждой ступени стояли свечи и темнели магические символы. Дремлющая в краске энергия почти не выдавала присутствия чернокнижных заклятий, но они там все-таки имелись: я видел их слабое свечение. Энергия призывного заклятия не слабела. Чисто подсознательно я решил интерпретировать ее как звук — наверное, потому, что продолжал слышать ее ритмичное уханье словно из огромного сабвуфера.

Я спускался по лестнице, продолжая ощупывать своими чувствами ступеньку за ступенькой. То, что казалось невинными, почти лишенными магии каракулями, могло содержать в себе что-то гораздо более мощное и опасное, хотя пока такого не происходило. Я беспрепятственно одолел два марша.

Внизу лестница открывалась в прямоугольное помещение, явно служившее прежде чем-то вроде элекгрощитовой. Точно так же не оставалось сомнений в том, что комнату давно уже не использовали по прямому назначению. Большие стальные шкафы и остекленные шкалы приборов покрылись пылью и ржавчиной. Здесь оккультной писанины сделалось больше; фразы обрывались и соединялись друг с Другом самым причудливым образом, словно кто-то писал стихотворение на незнакомом ему языке, вырывая для этого фрагменты текстов из словаря.

И все эти знаки несли в себе заряды той же энергии, что и на лестнице. Капюшоны явно обладали некоторыми магическими способностями, что вполне вписывалось в общую картину, в которой Серое Привидение вербовало себе в помощь смертных для...

...для той пакости, что оно задумало, в чем бы та ни заключалась.

Только все-таки что это за пакость оно — или он, или она — задумало?

То есть я знал, что Серое Привидение напало на дом Морти. Только зачем? Зачем ему вообще было захватывать Морти? Ну, конечно, коротышка-эктомант мог бы стать серьезной занозой в заднице для того духа, которому захотелось бы играть в Чикаго более заметную роль, но очень уж какой-то мелкой фигурой казался Морти — с учетом амбиций Серого Привидения. Или это не он являлся главной мишенью? Тогда кто?

В дальнем конце помещения зияло отверстие с неровными краями — казалось, его пробили кувалдами. За ним виднелся туннель — вход в собственно Нижний Город.

Из туннеля донесся полный боли вопль — кричал, судя по всему, мужчина.

Я едва не сорвался на бег, но совладал с порывом. Бездумная беготня — неплохой способ добиться того, чтобы тебя угробили. Тем более угробили повторно. Вместо этого я продолжал шагать по вырубленному без особого внимание к качеству работ коридору. Здесь царили холод и сырость, так что повсюду темнели пятна плесени. Я отделался от мыслей о том, какие запахи били бы мне сейчас в ноздри, и продолжал скользить вперед, стараясь не проглядеть ловушки, а еще прилагая все усилия к тому, чтобы ноги мои двигались не в такт уханью призывного заклятия.

По дороге я миновал несколько пустовавших альковов, явно служивших личными покоями Капюшонам. В каждом лежал на полу тюфяк или надувной матрас, застеленный чем-то вроде постельного белья, только покрытого плесенью. Обстановку дополняли ящик или пара мешков, как я предположил, с личными пожитками. Стены здесь тоже покрывали магические знаки, дополнявшиеся надписями вроде: «ЛЮДИ-ЯЩЕРИЦЫ УЖЕ ЗДЕСЬ! ПРОВЕРЬ, НЕ СЛЕДЯТ ЛИ ОНИ ЗА ТОБОЙ!» В двух или трех альковах обнаружились и обитатели; их массивные тела угадывались под отсыревшими одеялами, и до меня доносился храп.

Спустя минуту или две проход открылся в освещенное факелами помещение размером с хоккейное поле. Проем располагался почти у самого потолка, и вниз от него вели вырубленные в стене ступени, по которым я мог бы спуститься — но не стал, поскольку весь подземный зал был сплошь забит нехорошими парнями. Я поежился и на всякий случай проверил, действует ли еще моя завеса.

Басовое уханье заклятия грохотало здесь во всю мощь; исходило оно из вырубленного в полу отверстия диаметром примерно десять футов; дна его я со своей точки не видел. Зияющий проем окружали магические формулы на порядок сильнее тех, что встречались мне по пути сюда; с каждым ударом невидимого барабана они вспыхивали зловещим багровым светом.

Яма была доверху заполнена духами.

Их масса клубилась в ней ровным, неумолимым водоворотом — казалось, это варится в огромном котле какой-то суп; из этого неясного варева время от времени всплывало на поверхность что-то, в чем можно было угадать человеческую анатомию. Теперь до меня доносился и их беззвучный крик, жуткий, пульсирующий в такт с барабанным боем.

Тут и там в помещении виднелось с пару дюжин лемуров. Почти все они откинули капюшоны — лишенные своей пугающей безликости, они походили на обычных людей. Некоторые стояли, некоторые сидели. Небольшая группа играла в карты. Остальные просто неподвижно смотрели в пространство.

У ямы с духами собралась группа Капюшонов. Все за исключением двух стояли на коленях, громко распевая какой-то варварский напев. Время от времени все словно по команде низко кланялись и хлопали в ладоши. Над ямой возвышалась виселица, сделанная, похоже, из старого баскетбольного столба со щитом; двое оставшихся Капюшонов удерживали нижний конец веревки.

На другом ее конце болтался над ямой Морти, обнаженный до пояса и спеленатый веревками, как попавшая в паутину муха. До меня доносилось его сдавленное всхлипывание.

Прямо перед ним парило в воздухе Серое Привидение. Оно словно стояло на невидимой плоскости и медленно перемещалось по кругу, оставаясь напротив лица Морти. Фигура его наводила не меньший ужас, чем при нашей первой встрече. Оно заговорило, и голос у него оказался текучий, спокойный — и, несомненно, женский.

— Вам совершенно не обязательно подвергать себя этому, Мортимер, — произнесло Серое Привидение. — Мне не доставляет удовольствия причинять кому-либо боль. Покоритесь. Вы ведь все равно рано или поздно сделаете это. Избавьте себя от мучений.

Морти открыл глаза и облизнул пересохшие губы.

— П-пошла в жопу, — прохрипел он севшим от крика голосом.

— Гм... — пробормотало Серое Привидение и кивнуло. — Еще раз, — произнесло оно.

— Н-нет, — выдохнул Морти, отчаянно трепыхаясь на веревке. Разорвать путы у него не получилось, он только начал вращаться еще быстрее. — Нет!

Двое Капюшонов, удерживавших веревку, невозмутимо опустили Морти в самую гущу клубившихся в яме духов. Те набросились на него, словно морской прибой может выбирать, куда обрушиться, и выбрал для этого Морти. Водоворот обезумевших духов захлестнул его с головой, скрыв из виду.

Морти снова завизжал. Очень жутким, беспомощным был этот визг.

— Раз, — считало Серое Привидение. — Два. Три. Четыре.

На счет «четыре» Капюшоны выдернули Морти из водоворота духов, и он остался висеть, раскачиваясь взад-вперед и всхлипывая в попытках глотнуть свежего воздуха.

— Всякий раз, когда вы отвергнете меня, Мортимер, я буду добавлять к счету еще одну секунду, — сообщило Серое Привидение. — Я знаю, о чем вы сейчас думаете. Сколько секунд потребуется, чтобы свести вас с ума?

Морти попытался совладать с дыханием, но безуспешно. На лице его блестели слезы. Из носа начало течь. Он снова открыл глаза, стиснув зубы; лысина его налилась кровью.

— Шла бы ты, — прохрипел Морти. — Рассвет тебе на пользу.

— Еще, — скомандовало Серое Привидение.

Капюшоны снова опустили Морти в яму. Не знаю, что происходит со смертным, когда на него нападает дух, но, судя по реакции Морти, ничего хорошего. Он снова визжал. Визг прозвучал выше, чем в прошлый раз, пронзительнее. Визг почти заглушал спокойный, монотонный отсчет Серого Привидения. Оно... нет, судя по репликам Морти, все-таки она досчитала до пяти, а потом Капюшоны выдернули его обратно. На этот раз Морти дергался ритмично, словно в судорогах. Потребовалось никак не меньше десяти секунд, чтобы он перестал визжать.

— Это не столько наука, сколько искусство, — продолжала Серое Привидение так, словно ничего не произошло. — Как правило, большая часть ломается, не дожидаясь семи. Но, конечно, у них не было ваших замечательных способностей. Что бы ни случилось дальше, не сомневаюсь, зрелище выйдет любопытнейшее. Что ж, спрашиваю еще раз: вы мне поможете?

— Поди утопись, сука! — выдохнул Морти.

Последовала секундная пауза.

— Еще раз! — прорычала Серое Привидение. — Медленно.

Капюшоны послушно начали опускать Морти в яму с духами.

Морти отчаянно замотал головой и забился, пытаясь свернуть свое истерзанное тело клубком, чтобы хоть как-то защитить его от голодных духов. Ему удалось оттянуть пытку на две или три секунды, но в конце концов он все-таки погрузился в зловещий призрачный водоворот. Он снова завизжал, и на этот раз Серое Привидение начала отсчет только тогда, когда визг сделался непрерывным.

Я никогда не был о Морти особо высокого мнения. Когда мы с ним только познакомились, мне казалось омерзительным то, как он обращался со своими талантами, как он водил за нос своих клиентов. С тех пор он вырос в моих глазах, особенно в последнее время. В общем, может, он и не образец добродетели, но по-своему вполне достойный тип. Он профессионал, а еще твердости в нем, похоже, оказалось больше, чем я от него ожидал.

То, что Морти помалкивал о скрытых сторонах своих возможностей, много говорило о нем самом. И еще больше — то, что он, оказавшись во львином рву, не имея ни малейшей возможности вырваться на волю, продолжал упрямо дерзить в лицо своему мучителю.

«Черт, — подумал я, — да этот парень мне просто нравится!»

А Серое Привидение убивала его прямо у меня на глазах.

Морти завизжал еще пронзительнее, когда духи накинулись на него, терзая бледными паучьими пальцами. Серое Привидение продолжала отсчет, и промежутки между числами казались мне маленькой вечностью.

Я не мог вытащить Морти из этого места. Никак не мог. Даже если бы мне удалось поубивать всех потусторонних тварей в этом подземном зале, Морти продолжал бы висеть, связанный, да и Капюшоны бы никуда не делись. Смысла в нападении не было никакого.

Но и стоять просто так, ковыряя призрачным пальцем в призрачном носу, я тоже не мог. Не знаю, что делала с Морти Серое Привидение, но это явно причиняло ему боль, и — судя по ее словам (словно с конкурса на лучшего мультяш-ного злодея) — в случае, если Морти и дальше продолжит отвергать ее, угрожало непоправимым ущербом его рассудку. Ну и не стоило забывать о тех смертельно опасных духах, что могли поджидать его на пепелище дома.

А еще — словно мало было остального — до рассвета оставалось всего ничего.

Черт! Мне ужасно не хватало зацепки. Хоть какого-нибудь мелкого преимущества.

Пальцы правой руки скользнули по деревянной рукояти пистолета сэра Стюарта, и я вдруг ощутил скрытую мощь этого старинного оружия. Его энергия передавалась подушечкам пальцев ровной вибрацией. Я вспомнил бой у дома Морти и тот урон, который сэр Стюарт сумел нанести противнику с его помощью. Пусть даже одному-единственному противнику.

Серое Привидение боялась пистолета сэра Стюарта, и у меня имелись все основания полагать, что боялась небезосновательно. Если бы мне удалось убрать ее, все окружавшие ее сейчас духи почти наверняка рассеялись бы — подобно шакалам, сопровождавшим крупного хищника, но редко отваживающихся на открытую схватку в его отсутствие. Так ведь?

«Еще бы. А того, что лемуры превосходят тебя численно в пропорции двенадцать к одному, недостаточно, чтобы они видели в тебе, Дрезден, легкую жертву. Тебе нечего бояться».

Давно пора издать закон, запрещающий внутренние монологи с таким количеством сарказма.

Однако идея все же обладала определенной притягательностью: убей Серое Привидение, и все разбегутся как тараканы. Даже если на меня набросятся лемуры, Капюшонами по крайней мере командовать будет некому. Если повезет, это даже сможет отвлечь внимание злобных духов от Морти.

Все, что от меня требовалось, — это один раз спустить курок Стюартова пистолета. Только и всего. Если я промахнусь, мне скорее всего не выжить, но во всех остальных отношениях дело представлялось проще пареной репы.

Я стиснул зубы и принялся медленно подбираться к Серому Привидению. Я не знал, на какое расстояние мне удастся подойти прежде, чем моя далекая от идеала завеса окажется бесполезной, но старался сделать все, что в моих силах, чтобы свести к минимуму возможность промаха. Снайпер из меня так себе, да и пистолеты восемнадцатого века не отличались особой точностью, но позволить себе промазать я не мог. Разумеется, ощути Серое Привидение каким-либо образом, что я близко, она могла бы бежать, уклониться или защититься как-нибудь еще.

Значит, я должен убить ее прежде, чем она поймет, что на нее напали. В этом даже имелась некоторая ирония — с учетом того, как умер я сам.

Серое Привидение закончила считать, и Капюшоны снова выдернули слабо всхлипывавшего Морти из ямы. Он висел, сотрясаясь от боли, охая с каждым вздохом. Серое Привидение неподвижно стояла перед ним; лица ее я не видел, но не сомневался, что на нем играла улыбка.

Десять футов. Я понимал, что завеса моя дышит на лаДан, а меткость оставляет желать лучшего, но если мне удастся подобраться на десять футов, я вряд ли промахнусь. Из этого следовало, что мне надо добраться до края ямы с духами и выстрелить через нее в стоявшую с другой стороны Серое Привидение. Разумеется, если я промахнусь, ей даже не понадобится убивать меня. Ей достаточно всего лишь указать на меня. Стоит духам ощутить мое присутствие — и они навалятся всем скопом.

Тогда я испытаю то, что только что испытывал Морти. С той разницей, что, поскольку я и сам призрак, от меня разве что пара комков эктоплазмы останется. Которые тут же слопают.

«Вот весело», — подумал я.

Я старался двигаться медленно, ровно, сохраняя спокойствие. Адреналина в моих жилах не было ни капли, так что пульсировать они в чистой теории не могли, но все равно пульсировали. Черт. Наверное, решил я, даже духи во многом остаются людьми. Ничего не поделаешь, надо двигаться дальше...

Тридцать футов...

Я прошел в каких-то нескольких ярдах от лемура, явно смотревшего в пустоту, — при том, что направление его взгляда проходило точнехонько через меня. Он даже не моргнул.

Двадцать пять.

Голодные духи в яме передо мной завывали как безумные. Всего в нескольких футах передо мной.

Двадцать.

Ну почему я вечно оказываюсь в таких ситуациях? Даже после смерти?

«Смеха ради, — ответил я сам себе. — Смеха ради, смеха ради-ради-ради-ради».

(обратно)

Глава двадцать девятая

Тут пол у ног Серого Привидения дрогнул, раздался, и из него выплыл человеческий череп, в глазах которого полыхало холодное голубое пламя.

Серое Привидение повернулась к нему, и что-то в ее позе навело меня на мысль о том, что настроение ее заметно ухудшилось.

— Что еще?

— Вестник фоморов ожидает у внешнего периметра, — доложил череп. Голос его звучал до ужаса похоже на Боба, однако из интонаций слышалась лишь едва заметная снисходительность. — С посланием от своего господина.

Мне показалось, что голова Серого Привидения чуть склонилась под капюшоном.

— Прислужник? Со стороны Небывальщины?

— Внешний периметр граничит с Небывальщиной, и за его целостность отвечаю я, — ответил череп. — Внутренний периметр граничит с миром смертных. Вы сами установили такой порядок. Больше года назад.

Серое Привидение недовольно фыркнула:

— Ты бы не дерзил, дух. Я могу найти тебе замену. — Она покосилась на продолжавшего болтаться в воздухе Морти и вздохнула. — Ну конечно, фомор не мог найти другого времени, кроме как перед рассветом. Ну почему в самые важные мои дела обязательно кто-то вмешивается?

Череп вежливо кивнул:

— Понимать ли это так, что я должен убить его и отослать назад тело с запиской, предлагающей в следующий раз предварить такой визит звонком?

— Нет! — рявкнула Серое Привидение. — Разумеется, нет. Попридержи язык, дух, если не хочешь, чтобы я его у тебя вырвала.

— Как вам будет угодно, — еще раз кивнул череп. — Я всего лишь слуга. — Намного снисходительнее, правда, его голос при этом не сделался. — Позволить ему войти?

— Да поторопись, — кивнула Серое Привидение.

— Как вам будет угодно, — повторил череп, на сей раз заметно медленнее, и исчез в полу.

Я стоял не шевелясь. Труднее всего поддерживать завесу в движении, а до меня вдруг дошло, что мой план решить все одним-единственным выстрелом обладает одним серьезным изъяном: я совершенно забыл про Злого Боба. Этот дух обладал силой, умом, зато был лишен чего-либо, хоть отдаленно напоминающего страх или почтительность. Полагаю, после нескольких десятилетий работы с Кеммле-Ром, самым опасным некромантом со времен Римской империи, трудно всерьез воспринимать кого-либо, уступающего ему в талантах.

Впрочем, не могу сказать, чтобы и тот, изначальный Боб отличался особой почтительностью. Ха! А вот получи, гадина!

Так или иначе, у меня появился шанс узнать о своем противнике побольше. А то как-то негусто у меня информации об этих психах в капюшонах. Хоть какое-то знание о них могло выявить слабое место в их обороне — как в переносном, так и в прямом смысле. До сих пор мне не приходилось жалеть о лишней информации перед тем, как ввязаться в бой.

И еще — если Серое Привидение действовала не в одиночку, а в союзе с кем-то, мне просто необходимо было знать об этом. Любой альянс нехороших парней всегда некстати.

Серое Привидение отступила на шаг от ямы. Не прошло и полминуты, как земля снова дрогнула, и из нее появился мужчина — постепенно, толчками, словно поднимаясь по лестнице. По пятам за ним летел на уровне его головы череп.

Мужчину я узнал сразу: он командовал прислужниками фоморов, напавшими на Молли. Он до сих пор щеголял черной водолазкой, но теперь к наряду добавился пояс с пистолетом в кобуре на левом бедре и коротким мечом в ножнах на правом. Меч имел явно японское происхождение, но длиной уступал полноценной катане. Кажется, такой называется «ваказаши»... или «ниндзя-то»... вечно я их путаю. В любом случае не слишком разумно разгуливать с таким на людях.

Да, и еще одну странную деталь я в нем заметил: глаза его изменили цвет. Я запомнил их чисто-серыми. Теперь они приобрели отчетливый лиловый оттенок. Не тот темно-лиловый, как у всех этих героинь любимых Бобом дамских романов. Этот цвет напоминал хороший синяк... ну или последнюю чуть освещенную полоску неба на закате.

Он спокойно повернулся к Серому Привидению и отвесил ей низкий поклон:

— Приветствую вас, леди Тень, от имени моего господина, лорда Омога.

— Привет, Листен, — отозвалась Серое Привидение, не пытаясь скрыть своего недовольства. — Что еще нужно от меня Омогу?

Листен снова поклонился; лиловые глаза его блеснули.

— Мой господин желает знать, завершена ли твоя кампания?

— Как видишь, нет, — процедила Серое Привидение сквозь зубы.

Листен поклонился еще раз.

— Если так, он желал бы знать, с какой целью ты отвлекалась на похищение заурядного заклинателя. — Прислужник бросил короткий взгляд на Морти и снова повернулся к фигуре в балахоне. — Эти действия идут вразрез с данным тебе поручением.

Огонь в глазницах черепа вспыхнул ярче.

— Еще не поздно отправить фоморам послание насчет предварительного звонка.

— Нет! — отрезала Серое Привидение.

— Это не составило бы сложности, а еще...

— Нет, дух! — рявкнула Серое Привидение. — Я запрещаю.

Глаза духа на мгновение разгорелись еще ярче. Потом он кивнул чуть почтительнее:

— Как вам будет угодно.

Серое Привидение повернулась к Листену:

— Мой слуга полагает, что логичнее всего было бы убить тебя и отослать тело твоему господину в знак моего неудовольствия.

Листен поклонился еще раз.

— Таких, как я, много — меня легко заменить. Моя смерть не доставит моему повелителю особого огорчения и, полагаю, будет воспринята им как проявление слабости.

Пару мгновений Серое Привидение молча смотрела на него.

— Когда бы ты не говорил правды, я бы с удовольствием позволила черепу расправиться с тобой. Но у тебя ведь начисто отсутствует инстинкт самосохранения, не так ли?

— Разумеется, он у меня есть, леди Тень. Я ни в коем случае не отношусь к своей жизни легкомысленно. Я бы согласился отдать ее исключительно в том случае, когда это доставит максимум пользы моему господину.

Серое Привидение тряхнула головой под капюшоном.

— Ты дурак.

— Не буду оспаривать ваших слов, — произнес Листен. — Как бы то ни было, леди Тень, я вынужден просить у вас ответа, дабы передать его моему господину... В какой бы форме вы ни пожелали его дать, — невозмутимо добавил он.

— Передай ему, — раздраженно произнесла Серое Привидение, — что я поступаю так, как мне угодно, когда вопрос касается подходящего для меня тела.

Ого...

Леди Тень присматривает себе плотскую оболочку.

Я отогнал от себя размышления на эту тему — подумать об этом можно будет и позже. Важнее сосредоточиться на разговоре.

— Вы не упоминали, что собираетесь позаимствовать у него столь ценный экземпляр, — заметил Листен.

— Посмотри, с кем мне приходится работать, — огрызнулась леди Тень, махнув рукой в сторону столпившихся у ямы Капюшонов. — С отбросами, не способными поддержать всей мощи моего таланта. Передай Омогу, что, если ему нужен союзник, способный сразиться со Стражами, ему придется потерпеть. Для его целей этот экземпляр особой ценности не представляет, тогда как для моих — в высшей степени.

Листен помолчал, обдумывая ее слова, и кивнул.

— А что с Леди-Оборванкой?

— Как только я освоюсь в смертной оболочке, я с ней разберусь, — пообещала леди Тень. В голосе ее явственно слышалось предвкушение. — Если, конечно, вы не ликвидируете ее сами. Что это у тебя на щеке, Листен, уж не ожог ли? Надеюсь, он не причиняет тебе особой боли?

— Вы очень добры, леди, — ответил Листен с новым поклоном. — Пустяки меня не беспокоят. Могу ли я передать моему господину, что вы одарите его этими лишенными цены тварями, как только восстановите телесную оболочку?

Леди Тень призадумалась с ответом, но потом кивнула, оглянувшись на Капюшонов:

— Да. Пожалуй, да. От подобных бездарей все равно немного толку.

— Отлично, — сказал Листен. Вид у него при этом был неподдельно удовлетворенный.

Леди Тень снова покачала головой:

— Неужели он питает слабость к подобным недоучкам?

— Минуту назад, — ответил Листен, — я собирался информировать его о потенциальной потере способного смертного. Теперь же могу сообщить ему о том, что он, вероятно, получит в свое распоряжение с дюжину экземпляров попроще. Меня радует возможность извлекать для моего господина выгоду в невыгодных ситуациях.

Продолжавший висеть над ямой Морти неожиданно вскинул голову.

— Передай ему, — пробормотал он заплетающимся языком, — что прибыли ему не светит. Сучка меня не получит.

Листен приподнял брови и посмотрел на леди Тень.

— Я требую его покорности, — перехваченным от ярости голосом произнесла леди Тень, — и я ее получу. Если бы ты мне не помешал, я бы ее уже получила. А теперь близится рассвет. Возможно, пройдет несколько часов после захода солнца, прежде чем я завершу перемещение.

— А, — кивнул Листен. Ничто в его тоне не выдавало скептицизма, и все же у меня сложилось впечатление, что оный там присутствовал. — Если так, с вашего позволения, я уберусь, дабы передать ответ своему господину и более не беспокоить вас.

Злобный Боб снова подпрыгнул за спиной у Листена, чтобы взглянуть поверх его плеча на леди Тень.

— Ты уверена, миледи, что не желаешь, чтобы эту тварь убрали раз и навсегда?

— Ступай с миром, Листен, — произнесла леди Тень, не Удостоив Злобного Боба даже взглядом. — Передай своему господину, что я ожидаю нашего выступления на Леди-Оборванку и ее союзников в крепости где-нибудь завтра вечером.

Листен снова отвесил низкий поклон, повернулся и в сопровождении парившего в воздухе черепа погрузился с пол,спускаясь по невидимым ступенькам обратно в мир духов.

Стоило ему скрыться из виду, как леди Тень махнула рукой, и рой клубившихся в яме духов с возмущенными воплями устремился из нее к выходу. Пульсирующий бас призывного заклятия разом смолк. Воля леди Тени подхватила духов, как порыв ветра, гоня их прочь из подземного зала.

Я тоже ощущал энергию ее воли, и мне пришлось приложить изрядные усилия к тому, чтобы она не коснулась меня и не сорвала оболочку моей завесы. Мне даже удалось немного подпитать завесу от этой энергии.

— Дети мои, — объявила она, не особенно пытаясь скрыть разочарования. — Будьте осторожны: близится рассвет. Всем по убежищам! — Она повернулась к Капюшонам: — Дорогие мои смертные, мамочка вами довольна. Охраняйте нашего пленника до вечера. Его жизнь мне дорога. Сберегите ее хотя бы ценой своих собственных.

Капюшоны поежились, словно у них в головах звучал голос божества, и разом, как-то механически, поклонились, пробормотав ритуальные слова, смысла которых сами явно не понимали. Лемуры по одному покидали помещение, бросив свои занятия (точнее, отсутствие оных).

Мне снова повезло. Ни один из них по случайности в меня не врезался.

— Что ж, — пробормотала леди Тень, повернувшись к Морти. — Мы продолжим нашу беседу через несколько часов. Ни еды, ни питья ты не получишь. Тебя не развяжут. Уверена, рано или поздно ты начнешь видеть мир с моей точки зрения.

— Я скорее умру, чем впущу тебя, — прохрипел Морти.

— То, что ты хочешь, детка, ты можешь получить всегда, — невозмутимо, даже как-то обыденно отозвалась леди Тень. — Я продолжу мучить тебя. И рано или поздно ты пойдешь на все, только бы остановить боль. К сожалению, таковы ограничения смертных.

Морти не ответил. Не знаю, поежился ли он от той ледяной уверенности, что звучала в ее голосе, но лично меня пробрал озноб.

И тут до меня вдруг дошло, с кем я имею дело.

Серое Привидение повернулась и погрузилась в пол — судя по всему, отправилась в свои владения в Небывалыци-не. Я дождался, пока она уж точно не сумеет меня заметить, а потом просто исчез — вверх, на мостовую чикагской улицы. Небо на востоке уже начало окрашиваться золотом, поэтому я на предельно возможной скорости поспешил к своей могиле.

Серое Привидение — тень, это я знал наверняка. Но откуда она явилась, эта тень? Ее явно породил кто-то, хорошо владеющий внедрением в чужие тела. Кто-то, уверенный в том, что в состоянии сразиться со Стражами Белого Совета, своего рода полицией чародейского сообщества, и выйти при этом победителем. Кто-то, хорошо известный этому Омогу, кем бы он там ни оказался, и кому необходимо тело, обладающее по меньшей мере минимумом магических способностей, чтобы поддержать явно незаурядный талант.

Таких обладающих магическими способностями на уровне чародея людей в Чикаго совсем немного. А пропадало за последние годы и того меньше, и большинство из них были моими врагами. Не все пали от моей руки, но эту прикончил точно я сам. Из пистолета. В упор.

Я добрался до своей могилы и, все еще дрожа, погрузился в ее благодатную тень.

Морти попал в лапы Собирателя Трупов, одного из наследников этого психа Кеммлера. Меняющей тела как перчатки чернокнижницы, чьи безумства насчитывали не одно столетие, а способности превышали мои раза в три, если не четыре. И если она вселится в Морти, она — как и я на ту короткую минуту — вновь обретет всю свою прежнюю силу. Снова начнет менять тела как перчатки... в общем, продолжит свою карьеру с того места, на котором я ее оборвал.

И начнет она с того, что убьет Молли.

Первую свою встречу с ней я пережил только благодаря вмешательству джентльмена Джона Марконе, а еще удачи и некоторого расчета — ну и обычной моей паранойи. В общем, она представляла собой абсолютную, высшую категорию угрозы, конфликта с которой я предпочел бы избежать любой ценой. Тем более — встретиться с ней в одиночку.

М-да, дела оборачивались все круче.

Я понимал, что до наступления вечера мне надо придумать, как ее одолеть.

(обратно)

Глава тридцатая

С восходом солнца я съежился у себя в могиле. Мне полагалось бы ощущать больше беспокойства по поводу убийственного, испепеляющего катаклизма, захлестывавшего весь мир, но я его не испытывал. Когда солнце взошло, это напоминало вибрацию от проезжающего мимо тяжелого грузовика, опасного, если оказаться у него на пути, но ничем, кроме шума, не угрожающего, если ты стоишь на тротуаре. В моей могиле царил покой.

Я попытался найти аналогии этому ощущению, тому умиротворению, что я испытывал в земляном убежище. Не сразу, но я понял: это напоминало мне мою полуподвальную квартиру во время вьюги. За дверью завывал ветер и хлестали снежные заряды, но сам я в это время в тепле, в обществе Мыша и Мистера отхлебывал из чашки горячий куриный бульон, вытянув ноги к горящему камину и читая какую-нибудь хорошую книгу.

Примерно так же оказалось и в моей могиле. Покойно. Я не мог никуда пойти, и это было приятно. Если бы мне удалось захватить с собой книжку, все вообще обстояло бы идеально.

Вместо этого я привалился спиной к земляному откосу могилы и закрыл глаза, наслаждаясь тишиной. Все равно до заката я здесь взаперти. Я не видел смысла в том, чтобы глодать себя в переживаниях за то, что может случиться вечером.

Вместо этого я погрузился в воспоминания, радостные и печальные, хотя и те, и другие одинаково дурацкие.

Я думал о нас с Элейн, какими мы стали в старших классах. Мы ощущали себя супергероями: двое подростков, обладавших неописуемой силой, которым приходилось скрывать это от всех, чтобы их не изолировали и не покарали за непохожесть на других.

Когда мы с Элейн познакомились, девчонки меня еще не интересовали. Нам обоим исполнилось двенадцать, мы оба отличались сообразительностью и упрямством, из чего следовало, что мы доводили друг друга до белого каления. При этом мы оставались лучшими друзьями. Делились друг с дру_гом мечтами о будущем. Делились переживаниями или помогали друг другу — в зависимости от того, что требовалось. На уроках в школе оба изнывали от скуки — по сравнению с уроками Джастина все казалось проще пареной репы, ненамного сложнее заточки карандашей.

Имелась и оборотная сторона: нам становилось все сложнее общаться с другими детьми. Нас просто интересовали разные вещи. Развивавшиеся день ото дня магические способности все сильнее мешали нам смотреть телевизор, а уж видеоигры и вовсе сделались невозможны. В результате мы с Элейн проводили все больше времени за игрой в карты или в настольные игры — или коротали вместе долгие часы за чтением.

Джастин манипулировал нами обоими просто мастерски. Ему было выгодно, чтобы мы сошлись. Он хотел, чтобы мы ощущали себя отчужденными от всех остальных — и, само собой, преданными ему. При том, что сам он изображал полную к этому непричастность (в которую я до поры до времени верил), на деле он поощрял наше растущее сексуальное влечение друг к другу, что заодно избавило его от необходимости объяснять нам всякие щекотливые аспекты взаимоотношений полов... ну и практически свело к нулю риск того, что кто-то из нас найдет себе увлечение вне нашего тесного круга.

Я даже не подозревал о его истинных намерениях до того дня, когда Элейн приболела и осталась дома. Я так переживал за нее, что удрал с последнего урока и вернулся раньше обычного. В доме царила необычная тишина, а в воздухе ощущалась какая-то странная, незнакомая мне прежде энергия — душная, липкая. Стоило мне переступить порог, как все мои чувства тревожно обострились.

Это было мое первое знакомство с черной магией — силами Творения, искаженными и извращенными с целью Уничтожать все, с чем они соприкасаются.

Элейн сидела на кровати; лицо ее было спокойным, почти бесстрастным, спина выпрямлена, плечи расправлены словно по стойке «смирно». Теперь-то я понимаю, что за время моего отсутствия Джастин наложил на нее заклятие, но тогда я знал только то, что все мои инстинкты буквально визжали, предупреждая о чем-то чудовищно неправильном. Настолько неправильном, что мне хотелось с криком бежать прочь из этой комнаты.

Кстати, Элейн принимала такую позу только в тех случаях, когда собиралась подать реплику — как правило, саркастическую.

Эта картина и сейчас стоит у меня перед глазами.

Из двери, ведущей на кухню, вышел Джастин и остановился за спиной у Элейн. Лицо его тоже было совершенно спокойно.

— Ты снова прогулял школу, — вздохнул он. — Возможно, мне стоило бы этого ожидать.

— Что здесь происходит? — спросил я дрогнувшим от страха голосом. — Что вы такое делали?

Джастин подошел к Элейн на пару шагов. Оба долгое мгновение молча смотрели на меня. Я не мог ничего прочесть на их лицах.

— У меня свои планы, Гарри, — спокойным, негромким голосом произнес он. — Мне нужны люди, которым я мог бы доверять.

— Доверять? — переспросил я. Его слова показались мне лишенными смысла. Я не понимал, какое они имеют отношение к тому, что я видел перед собой. Да и вообще к чему угодно. Я переводил взгляд с Элейн на Джастина и обратно, пытаясь найти хоть какое-то объяснение. Их лица не объясняли мне ничего. Потом взгляд мой упал на предмет, лежавший на журнальном столике рядом с моим зачитанным почти до дыр «Хоббитом» в бумажной обложке.

На смирительную рубашку.

Что-то зловещее, жуткое незримо витало в воздухе. Я тупо смотрел на рубашку, а потом с отвратительным леденящим чувством в желудке вдруг понял то, о чем меня уже некоторое время пытались предупредить инстинкты: мне угрожала опасность. И еще: мой спаситель, мой учитель, мой хранитель намеревался причинить мне какое-то зло.

На глаза навернулись слезы.

— Зачем? — тихо, едва слышно спросил я.

Джастин оставался все таким же спокойным.

— Ты еще многого не знаешь, мой мальчик, чтобы это понять. Пока не знаешь. Всему свое время.

— Н-но вы не можете, — прошептал я. — Н-не вы. Вы же меня спасли. Нас спасли.

— Ну да, — согласился Джастин. — Сядь рядом с Элейн, Гарри.

— Сядь рядом со мной, Гарри, — ровным, сомнамбулическим голосом повторила Элейн.

Я потрясенно уставился на нее и сделал шаг назад.

— Элейн...

Стоило мне отвести взгляд, как Джастин метнул в меня заряд энергии.

В последнюю долю секунды какой-то инстинкт предупредил меня об угрозе, но вместо того чтобы попытаться отбить удар, я поймал его на выставленный как можно шире щит. Заклятие Джастина, пойманное этим подобием паруса, швырнуло меня к окну.

Я и мой щит с пойманным в него зарядом Джастина вынесли окно и вылетели в палисадник. Я помню оглушительные звон и треск, а потом боль от десятка мелких уколов и порезов. Еще я помню ту смесь злости и страха, что я испытывал.

Я перекатился по траве, вскочил и бросился наутек.

— Мальчишка! — долетел до меня громовой голос Джастина. Не замедляя бега, я бросил на него взгляд через плечо. Глаза его полыхали ледяным гневом — таким я его еще не видел. — Твое место здесь, со мной... с Элейн. Или нигде. Если ты не вернешься сейчас же, для меня ты труп!

Последние два слова значили для меня больше всех предыдущих, так что я прибавил ходу. Если бы я остался, Джастин наверняка скрутил бы меня тем или иным способом, а после этого мне не пришлось бы ждать ничего хорошего. Если бы я разозлился как следует, я мог бы с ним схватиться — без всяких шансов на победу. Я-то прекрасно понимал, что против своего наставника с его силой и опытом я всего лишь сопливый мальчишка. Обратиться в полицию с заявлением, что Джастин — выживший из ума чародей, я тоже не мог: меня бы мгновенно записали в психи. Да и бежать в страну Оз, чтобы просить помощи у какого-нибудь еще более сильного чародея, я, похоже, тоже не мог.

Джастин никогда не говорил мне о Белом Совете или других членах сверхъестественного сообщества. Маньяки часто изолируют своих жертв. В конце концов, люди, которые ощущают себя одинокими, редко дают сдачи.

— Мальчишка! — догонял меня рык Джастина, уже не пытавшегося скрыть своей ярости. — Слышишь меня?

Он мог ничего больше не говорить. Гнев говорил все яснее слов. Человек, принявший меня под свой кров, собирался меня убить.

Боль это причиняло просто жуткую. Мне даже казалось, что он это уже сделал.

Я низко опустил голову и побежал еще быстрее. Слезы застилали глаза, а в голове неотвязно крутилась одна мысль.

Все еще не кончено. Я понимал, что Джастин отыщет меня, куда бы я ни направился, как бы ни прятался. Я еще не спасся от той смирительной рубахи. Я только отложил ее на неопределенный срок.

У меня не оставалось выбора.

Надо было биться.

— И что случилось потом? — поинтересовался полный любопытства голос.

Я мотнул головой, вытряхивая из нее воспоминания, и поморгал, глядя на залитый солнцем небосклон за краями моей могилы. Зима явно ослабляла свою хватку. В разрывах серых туч виднелись пятна по-летнему синего неба. По откосам могилы стекала талая вода, хотя снег на дне ее еще держался.

На краю могилы сидела Леанансидхе, мотая в воздухе перепачканными грязью босыми ногами. Ярко-алые волосы она собрала в хвост на затылке, а одежду ее составлял живописный набор фрагментов пяти или шести разных костюмов. Голову она повязала шарфом цветов тающего снега, и растрепанные концы его свисали ниже плеч. Все это придавало ей обаяние кокетливой кликуши — тем более что на бледном лице ее темнело что-то, походившее на запекшуюся кровь. Вид у нее при этом был радостный, как у ребенка в рождественское утро.

Некоторое время я молча смотрел на нее, потом устало покачал головой:

— Вы видели? То, о чем я думал?

— Я видела тебя, — ответила она так, словно это все объясняло. — Не то, о чем ты думал. Но то, что ты вспоминал.

— Любопытно, — хмыкнул я. Впрочем, стоило ли удивляться тому, что Леа восприимчива к духовному на порядок лучше, чем я. В конце концов, она родом из Небывальщины. Должно быть, я виделся ей этакой бледной, белой, призрачной версией былого меня, по поверхности которой как по экрану пробегали мои воспоминания.

Я припомнил всех тех духов и лемуров, которых уложил сэр Стюарт в первый вечер моей призрачной жизни, и как те истекали, умирая, образами.

— Ага, — одобрительно кивнула Леа. — Именно так. Ну и спектакль устроил сэр Рыцарь из колоний ради тебя.

— Так вы были знакомы с сэром Стюартом?

— Мне случилось несколько раз видеть его в бою, — сказала Леа, и взгляд ее сделался мечтательным. — В своем роде весьма достойный джентльмен. Довольно опасный.

— Не опаснее Собирателя Трупов, — буркнул я. — Она его уничтожила.

Леа недовольно нахмурилась и надула губы:

— Правда? Какая безрассудная трата хорошего, крепкого духа. — Она закатила глаза. — Ну, крестник, по крайней мере ты выяснил, кто такая она — и ее ручной зверек.

Я поежился:

— Злой Боб.

Она небрежно махнула рукой:

— Злой — понятие относительное. Смотря с какой точки зрения смотреть. Для тебя значение имеет только то, насколько этот дух силен.

— Вовсе нет, — как мог спокойно ответил я. — Хотя знаю, вы со мной не согласитесь.

Мгновение она неодобрительно молчала, потом кивнула:

— Знаешь, у тебя Взгляд твоей матери.

— Но не ее глаза?

— Мне всегда казалось, что ты пошел больше в Малькольма. — Серьезное выражение сбежало с ее лица, и она снова качнула ногой. — Ладно, юная тень. Так что было дальше?

— Сами знаете. Вы же при этом присутствовали.

— Как там говорят у вас, смертных? Эту серию я пропустила.

Я не смог удержаться от удивленного смешка.

Мне показалось, что она слегка обиделась.

— Я не знаю, что произошло с того момента, как ты сбежал от Джастина, и до того, как ты пришел ко мне.

— Ясно. — Я ухмыльнулся ей в лицо. — Уж не думаете ли вы, что я делюсь рассказами задаром? Тем более с одной из сидхе?

Она запрокинула голову и рассмеялась. Глаза ее сияли. Нет, в буквальном смысле этого слова — яркими светящимися точками.

— Ты многому научился. Я уже было отчаялась ждать, но, похоже, ты набрался мудрости, причем вовремя.

— Вовремя для могилы, — буркнул я. — Но да, если я чего и усвоил, так это то, что сидхе никогда и ничего не дают задаром. И не берут. И не прошло и ста лет, как понял почему: вы просто не можете.

— Разумеется, — подтвердила она, одарив меня ослепительной улыбкой. — Во всем должно поддерживаться равновесие, мой милый крестник. Постоянное равновесие. Нельзя брать ничего, не отдав чего-либо взамен; нельзя оказывать услугу, не получив взамен другую. Вся реальность зиждется на равновесии.

Я нахмурился, глядя на нее.

— Вот, значит, зачем вы несколько лет назад отдали Бьянке «Амораккиус». Ради возможности принять от нее тот кинжал. Тот, что отобрала у вас потом Мэб.

Она пригнулась ко мне; глаза ее засияли еще ярче, зубы оскалились в хищной ухмылке.

— Разумеется. Опасный, очень опасный дар, дитя мое. О, если бы эта позорная тварь не погибла от твоей руки, я могла бы свершить такую месть, что мир и спустя тысячелетие поминал бы ее шепотом.

Я нахмурился еще сильнее.

— Но... Я ведь убил Бьянку прежде, чем вы успели уравнять чаши весов.

— Разумеется, бесхитростный ты мой. А с чего еще, как ты думаешь, я одарила тебя самыми могущественными сила_ми фэйре, дабы защитить тебя и твоих друзей, когда мы сражались с Бьянкиными сородичами?

— Я думал, потому, что так приказала вам Мэб.

— Хи! Во всей Зимней династии я уступаю силой одной Мэб — что она позволяет, поскольку я связана с ней соответствующими обязательствами. Она мой дражайший враг, но даже ей я обязана не настолько. Я помогла тебе в меру своих сил, милое дитя, поскольку тебе я обязана частью своих сил, позаимствованных у Бьянки. — Глаза у Леанансидхе заметно расширились. — Остальное я взяла у повелителей этой мелкой шлюхи. Хотя не могу не признать: столь обильного дохода я не ожидала.

В голове моей мгновенно всплыли воспоминания. Сьюзен. Обсидиановый нож. Меня замутило.

«С этим я как-нибудь справлюсь, — убеждал я себя. — Рано или поздно». По моим меркам с тех событий прошло чуть больше суток. Я все еще испытывал травматический шок... если, конечно, призраки вообще могут такое испытывать.

Я поднял взгляд и понял, что Леа наблюдает за мной, за моими воспоминаниями с нескрываемым удовольствием. Она сокрушенно вздохнула:

— Ты ведь никогда не ограничиваешься полумерами, а, мой крестник?

Я мог бы разозлиться на нее за те воспоминания, что она вызвала к жизни у меня в голове, а мог бы оскорбиться за то удовольствие, что она испытывала от созерцания моих страданий и боли. Впрочем, и то, и другое не имело смысла. Моя крестная такова, какова она есть, — порождение жестокости, интриг и властолюбия. Она не человек. Поэтому и ее критерии, ее реакции вряд ли можно назвать бесчеловечными.

Ну и потом мне довелось познакомиться с ее повелительницей Мэб в обстоятельствах столь чудовищно интимных, что у меня нет ни слов, ни возможности их описать. Так что поверьте, если Леа можно считать жрицей убийств, жажды крови, заговоров и обмана, то Мэб — та богиня, которой моя крестная поклоняется.

Если подумать, кстати, это сравнение довольно точно отображает их взаимоотношения.

Так или иначе, наивно ожидать, что моя крестная изменится. Было бы глупо обвинять ее в том, что составляет самую ее природу. Поэтому я просто устало ей улыбнулся.

— Так всегда проще, — сообщил я ей. — Сделай это раз от души, и потом не надо будет повторять.

Она снова запрокинула голову и от души расхохоталась. Потом склонила голову набок и искоса на меня посмотрела.

— Ты ведь не догадывался о том, что случится со смертными, когда уничтожил Красного Короля и его племя. Так ведь?

— Я увидел открывшуюся возможность, — ответил я, немного помедлив. — Если бы я позволил себе роскошь подумать о тех неприятностях, которые все это породит... Нет, не знаю, поступил ли бы я по-другому. Они удерживали мою дочку.

Взгляд ее вспыхнул.

— Слова, достойные обладающего силой.

— Гм... — пробормотал я. — Такой комплимент от вас... скажем так, немного тревожит.

Она радостно, как-то совсем по-детски лягнула пятками откос.

— Как мило с твоей стороны. — Она одарила меня улыбкой.

Лучшее в моей фее-крестной — то, что от нее всегда можно ожидать какой-нибудь жути.

— Что ж, поторгуемся, — кивнул я. — Остаток истории за информацию.

Она сухо, по-деловому кивнула головой:

— Рассказ за три вопроса?

— Заметано.

— Заметано, заметано и еще раз заметано, — отозвалась она.

И я рассказал.

(обратно)

Глава тридцать первая

Я бежал и бежал — долго бежал. В школьную сборную по кроссу я не входил, зато довольно часто устраивал пробежки с Элейн — и просто так, и чтобы побыть немного подальше от Джастина. Он был проницательным типом, поэтому мы маскировали свои развлечения на природе под занятия спортом. Все это время нам казалось, будто он ни о чем не догадывается.

Повзрослев, я понял, что все наши ухищрения были настолько прозрачными, насколько это вообще возможно. Джастин все прекрасно понимал, теперь-то я в этом не сомневаюсь. Но тогда нам с Элейн казалось, что мы с ней мастера маскировки.

Впрочем, наши упражнения оказались в тот день чертовски кстати. Шаги мои чуть замедлились, зато сделались длиннее, ровнее. Мне было шестнадцать. Прошло не меньше часа, прежде чем я начал выдыхаться.

Когда я наконец остановился, страх немного унялся, осталась только боль. Я оказался в совершенно непривычной ситуации.

Я не знал, что будет дальше. Я не знал, что от меня ожидалось.

Приходилось думать, полагаясь только на себя.

Я свернул с дороги в глубокий кювет и съежился там, пытаясь отдышаться и добиться хоть какой-то работы от комка мокрой бумаги, в который превратились мои мозги.

Все мысли мои вертелись вокруг того, что я мог, должен был догадаться. Со времени смерти моих родителей никто в этом мире и пальцем не пошевелил ради меня. По сравнению с этим доброта Джастина — пусть даже сдобренная необходимостью изучать магию — должна была бы показаться мне подозрительной. Я просто не мог не догадаться.

И Элейн. Она сидела и смотрела, не вмешиваясь, на то, что он собирался сделать. Она даже не пыталась предупредить меня или ему помешать. В жизни я еще не встречал никого, кого любил бы так, как Элейн.

Я мог бы догадаться, что и она слишком хороша, чтобы оказаться правдой.

Я немного поплакал. Я устал, замерз, и грудь сводило от боли утраты. За какую-то пару минут я лишился дома. Вся моя жизнь рухнула.

Однако я сердито тряхнул головой, вытер глаза и нос рукавом куртки. Мне все еще угрожала опасность. Не время хныкать — время думать.

Машины у меня не было. Денег тоже. Я не имел ни малейшего представления о том, куда мне податься. Блин-тарарам, мне повезло еще, что я не оставил дома свое новенькое водительское удостоверение. Кончался ноябрь, так что рассчитывать на то, что моя школьная кожаная куртка согреет меня ночью, я тоже не мог. В желудке явственно бурчало, так что в список неотложных проблем пришлось занести и голод.

Кров над головой. Пища. И убежище от моего наставника — по крайней мере до тех пор, пока я не придумаю, как его одолеть. Для всего этого требовались деньги. И срочно.

Поэтому, дождавшись, пока стемнеет, я... гм...

Поймите, мне только-только исполнилось шестнадцать.

Дождавшись, пока стемнеет, я вломился в магазинчик при автозаправке.

За отсутствием пристойной маски-балаклавы я повязал на лицо свою пропотевшую футболку. Из другой верхней одежды у меня оставалась только кожаная куртка, которой более чем хватило бы полиции, чтобы меня опознать. Я мало что мог с этим поделать — разве что ободрать с нее все при-бамбасы и надеяться на лучшее. Разобравшись с этим, я достал из мусорного бака бумажный пакет, высыпал его содержимое обратно в бак и сунул в него правую руку.

Покончив с приготовлениями, я покосился на фонари, сиявшие перед «Квик-стопом», и наскоро сложил заклятие, погасившее их все.

Обучаться магии нелегко, однако, освоив даже самые нехитрые заклятия, вы обнаружите, что выводить из строя технику проще простого. В первую очередь это относится к любому устройству, в состав которого входит хоть немного электроники, но, постаравшись немного, можно вызвать сбои и в работе техники попроще. В шестнадцать я и близко не подошел к уровню настоящего чародея — каким я стал только лет через пять или шесть, — но фонарям это не помогло. Два фонаря на стоянке перед магазином мигнули и вырубились.

Вслед за этим я разделался с фонарями у входа и двумя камерами наблюдения. Я изрядно нервничал, поэтому последнее заклятие вывело из строя еще и холодильники с плафонами внутреннего освещения. Теперь магазин освещался только экранами нескольких старомодных игровых автоматов.

А потом стиснул зубы и ворвался в дверь, пригнувшись, чтобы мой рост нельзя было сравнить с размерами дверного проема. Правую руку я выставил вперед так, словно держал в ней пистолет, — а что, почему бы ему и не оказаться под бумажным пакетом? На самом деле в пакете было что-то холодное, жирное и липкое. Майонез, наверное... терпеть не могу майонез.

Я вихрем налетел на кассира — юнца с каштановыми, коротко стриженными с боков и сверху волосами, в футболке с логотипом «Бостона».

— А ну гони выручку! — скомандовал я.

Покрасневшими, слезящимися глазами он уставился на меня. Потом на бумажный пакет.

— Гони выручку, или получишь пулю в лоб! — выкрикнул я.

Это прозвучало бы еще убедительнее, не дрогни у меня голос в самом нужном месте.

— Э... чувак... — пробормотал кассир, и только тут я унюхал запах паленой марихуаны. Парень не производил впечатления напуганного. Скорее просто удивленного. — Чувак, тут это... Видишь, света нет?

Не могу сказать, чтобы мне этого очень хотелось, но и выбора особого у меня тоже не было. Я как мог изобразил, будто прицеливаюсь из своего «пистолета» в бутылки со спиртным у него за спиной, сложил нехитрое заклятие и взвизгнул:

— Бах! Бах!

Мои устные заклинания на протяжении последующих лет сделались значительно изощреннее, что есть, то есть.

Нет, правда. Сам этому удивляюсь.

Заклятие высвобождало самую что ни на есть простую кинетическую энергию — совсем немного, чуть больше, чем У бейсбольного мяча после подачи питчера из школьной команды. Не как у Роберта Редфорда в «Самородке». Для жизни оно было абсолютно безопасно, зато произвело много шума и разбило пару бутылок, осыпав кассира градом стеклянных осколков.

— Срань господня! — вскричал кассир. Я прочитал его имя на бэджике: Стен. — Чувак! — Он втянул голову в плечи и закрыл ее руками. — Не стреляй!

Я наставил на него бумажный пакет.

— Гони все деньги, Стен!

— Ладно, ладно! — выпалил Стен. — О Господи. Не убивай меня!

— Деньги! — рявкнул я.

Он послушно повернулся к кассе и принялся отпирать ящик, путаясь в ключах.

И тут я ощутил за спиной чье-то присутствие. Почти эфемерное. Ну что-то в подобном роде ожидаешь ощутить, стоя в очереди, — безмолвное, неосязаемое давление другого живого существа у тебя за спиной, временно делящего с тобой общий кусочек пространства. С той лишь разницей, что в очереди я не стоял. Я в ужасе крутанулся на месте.

— Бабах! — выкрикнул я еще раз.

От нового разряда моей энергии со звоном вылетела дверь холодильника-витрины с мороженым.

— О Господи! — взмолился Стен. — Пожалуйста, не надо меня убивать!

За моей спиной никого не оказалось. Я сделал попытку смотреть во все стороны одновременно, и это мне более или менее даже удалось.

В магазине не было никого, кроме нас...

И все же чье-то присутствие никуда не делось — я ощущал его загривком сильнее и отчетливее, чем минутой раньше.

Какого черта?

— Беги! — произнес сочный баритон.

Я повернулся и наставил бумажный пакет на игровой автомат.

— Беги! — повторил голос из видеострелялки. — Я жив! Я... я... Страшила!

— Ни с места! — скомандовал я Стену. — Просто положи деньги в пакет.

— Деньги... в пакет... — выдохнул Стен, едва не плача. — Мне ведь надо делать все, как ты сказал, так? В инструкции для кассиров так и написано. Чтоб я отдал тебе деньги. Без базара, так?

— Так, — подтвердил я, беспокойно шаря взглядом по помещению. — Не та сумма, чтобы за нее помирать. Так ведь, Стен?

— Я все понял, понял, — бормотал Стен. — Мне всего пять баксов в час платят. — Ему удалось наконец открыть кассу, и он принялся запихивать бумажки в пластиковый пакет. — Все путем, чувак... Сейчас, секундочку...

— Беги! — произнес игровой автомат. — Беги!

И снова нематериальное давление на мой загривок усилилось. Я медленно повернулся на месте, но там ничего не оказалось. По крайней мере ничего такого, что я мог бы увидеть.

Но что, если там что-то все-таки было? Что-то такое, чего не увидеть глазами? Я никогда не видел существ, призванных из Небывальщины, но Джастин часто рассказывал о таком, и я сомневался, чтобы он сочинял. Из подобной твари вышел бы идеальный охотник — в самый раз для того, чтобы натравить его на вздорного ученика, не желающего по-хорошему надевать смирительную рубашку.

Я сделал два медленных шага к игровому автомату, глядя на его экран. Я не обращал внимания ни на звездолет, ни на астероиды, ни на огромный, парящий над горизонтом череп. Я не обращал внимания на полосы помех, начинавших перечеркивать экран по мере моего приближения — даже моего слабенького магического поля хватало, чтобы компьютерная начинка реагировала на мое присутствие. Нет. Я смотрел только на стеклянный экран и на то, что в нем отражалось.

Я видел отражение своего долговязого силуэта. Я видел отражение магазина — стеллажей и проходов между ними. Я видел отражение стеклянной входной двери.

И Твари, стоявшей перед ней.

Тварь была огромна. Я хочу сказать, размерами она была больше, чем дверь, сквозь которую она неизвестным мне образом прошла. Очертаниями она более или менее напоминала человека, только неправильных пропорций. Плечи слишком широкие, руки слишком длинные, ноги слишком толстые и скрюченные. Все тело ее заросло шерстью, а может, каким-то мхом. Или и тем, и другим. И глаза — пустые, бездонные, в глубине которых тускло светилось какое-то фиолетовое сияние.

Я почувствовал, как начали дрожать мои руки. Что там дрожать — трястись. Точнее говоря, дергаться, как в конвульсиях. Бумажный пакет ритмично похрустывал. У меня за спиной стояло существо из потустороннего мира. Я ощущал его — всего в семи или восьми футах от меня, реальностью не уступавшее Стену. Ощущал всеми чувствами, кроме зрения. Мне потребовалось сделать над собой нешуточное усилие, чтобы повернуть голову и бросить взгляд через плечо.

Ничего. Стен продолжал совать в пакет купюры. Никого другого в магазине не было. Дверь не открывалась с того момента, как я вошел. Над ней висел колокольчик — он бы зазвенел, если бы она открывалась. Я снова посмотрел на отражение.

Тварь стояла на пару футов ближе.

И улыбалась.

Форма ее головы распознавалась плохо из-за покрывавшей ее чешуи или сбившихся в бесформенные дреды волос. Но ниже глаз я ясно видел рот, слишком широкий для настоящего, полный неправдоподобно острых зубов — в нашем мире таких не бывает. Такую улыбку можно было бы отыскать только в обдолбанных, укуренных кошмарах Льюиса Кэрролла.

Мои ноги угрожали превратиться в кисель. Я не мог совладать с дыханием. Я не мог пошевелиться.

Страх пробегал по спине ледяными спазмами и стекал холодным потом. Я ощущал исходившую от Твари враждебность — не бездумную злобу обиженного мной одноклассника, не холодную, расчетливую ярость Джастина. Нет, эта злоба была совсем другой: шире и бездоннее океана. Ядовитая ненависть, древняя и порочная настолько, что, казалось, способна убивать сама по себе. Казалось, эта злоба клубится вокруг чудовищной головы зловонным, отравленным облаком.

Тварь хотела меня уничтожить. Причинить мне боль. И при этом наслаждаться процессом. И что бы я ни сказал, что бы я ни сделал, я не в силах был изменить этого. Я представлял собой объект, подлежащий ликвидации, причем по возможности более замысловатым способом. Без жалости. И без страха. И еще: эта тварь была древней, невообразимо древней. И терпеливой. Каким-то образом я понимал, что если разочарую ее, терпение ее лопнет и то, что им сдерживалось, разъест меня быстрее самой крепкой кислоты. Я ощущал себя испачканным — одним присутствием этой Твари, оставившим на мне пятно, которое невозможно стереть или смыть.

А потом оно оказалось прямо у меня за спиной, так близко, что могло бы до меня дотронуться, возвышаясь надо мной исполинской, наводящей ужас громадой.

Оно наклонилось. Из-за частокола острых, как у акулы, зубов высунулся раздвоенный язык.

— То, что ты сейчас ощутил, — прошептала Тварь негромко, спокойно, с безукоризненным произношением, — настолько близко от тебя, насколько разум твой может осознать значение моего имени. Как дела?

Я пытался сказать что-нибудь. И не смог. Слова отказывались срываться с моих губ. Я даже не мог набрать в грудь достаточно воздуха, чтобы выдавить из себя хоть звук.

Черт подери. Черт подери. Я ведь не какой-нибудь перепуганный пацан. Не просто беспомощный сирота, которого собирался покарать кто-то на несколько порядков старше и сильнее. Я касался сил самого Творения. Я сам сделался силой природы. Я видел такое, чего не дано видеть никому. Делал такое, чего не дано делать никому.

И все, что я мог спросить у себя в минуту вроде этой: «А что бы сделал на моем месте Джек Бёртон?»

— С-спасибо, х-хорошо, — выдавил я из себя хриплым, почти неслышным голосом. — Задачка с-сложная, а я спешу. М-может, у вас п-прозвище п-попроще найдется?

Улыбка у Твари сделалась шире.

— Жалкая Закуска, среди имен, даденных мне теми, кого я расчленил, — последнее слово Тварь произнесла с нескрываемым наслаждением, — несколько раз повторялось одно.

— Д-да? И к-какое же?

— Тот, — промурлыкала Тварь, — Кто Идет Следом.

(обратно)

Глава тридцать вторая

— Тот, Кто Идет Следом? — переспросил я, без особого успеха пытаясь изгнать дрожь из голоса. — По части устрашения бывают имена и круче. Я бы выбрал то, из автомата. Оно загадочнее.

— Не торопись, — пробормотал бестелесный голос. — Перед концом ты все поймешь.

— Э, чувак? — осторожно поинтересовался Стен. — Это... Ты с кем это разговариваешь?

— О, расскажи ему, — заявила Тварь. — Это будет забавно.

— Заткнись, Стен, — сказал я. — И убирайся.

— Э?.. — не понял Стен. — Чего?

Я резко повернулся, наставив на него свой бумажный пакет. Руки мои прошли при этом сквозь то место, где одновременно находился и не находился Тот, Кто Идет Следом.

— Убирайся отсюда к чертовой матери!

Стен готов был расшибиться, выполняя мой приказ. По дороге к выходу он буквально упал пару раз, поскользнувшись на полу. С округлившимися от ужаса глазами он распахнул дверь и вывалился в ночь.

Я повернулся обратно к отражению в экране, и как раз в то мгновение, когда я снова различил в нем силуэт, что-то взорвалось у меня между лопатками. Я врезался лбом в экран автомата с силой, от которой по стеклу пробежала паутина трещин. Резкая, до тошноты сильная боль пронзила мою голову, и я пошатнулся.

Пошатнулся, но все-таки не упал. Джастин Дюморн бывал со мной жесток. Конечно, мне никогда не доставалось от него так сильно, я никогда так не пугался и боли такой еще не испытывал, — с другой стороны, такого еще ни разу не происходило взаправду. Я схватился руками за металлический корпус автомата, заставил свои пальцы цепляться что было сил, но все-таки не упал.

— Беги! Беги! — снова взвизгнул автомат. На этот раз голос плыл и хрипел, отчего казался еще более низким и зловещим. Сквозь выступившие на глазах слезы я все-таки разглядел, что растрескавшийся, мерцающий от помех экран залит кровью перепуганного чародея. Игровой компьютер явно находился при последнем издыхании.

— Надеешься, этот смертный недоумок побежит в полицию? — промурлыкал вкрадчивый голос.

Я повернул голову, огляделся по сторонам и не увидел ничего. Однако от этого движения спину пронзило жгучей болью, и я понял, что спина под курткой совершенно мокрая. Я истекал кровью.

— Надеешься, что если они понаедут в своих машинах с мигалками и всем прочим, то я убегу?

Я повернулся и привалился к автомату спиной. Ноги казались ватными, но я начал справляться с болью. Я стиснул зубы.

— Убирайся прочь от меня! — огрызнулся я.

— Заверяю тебя, — отозвался бестелесный голос, — что нам никто не помешает. Уж я постараюсь. Однако же это показывает, что у тебя имеется некоторый талант действовать в сложной ситуации. Или нет?

— Ты говоришь прямо как мой наставник, — буркнул я, смахнул кровь с глаза, сделал вдох и шагнул вперед. Мне удалось подойти к кассовой стойке, почти не пошатнувшись. Я забрал с нее пакет с деньгами, который оставил там Стен. — Ну, может, чуть пострашнее, чем он.

— Ни боль, ни страх не отвращают тебя от цели. Отлично. — На этот раз голос исходил откуда-то из дальнего конца торгового зала. — Однако же никогда не знаешь остроты клинка, пока не испробуешь его в деле. Даже самая прочная на вид сталь способна иметь скрытые изъяны. Воистину это обещает стать интересным.

Я замолчал, нахмурившись, и посмотрел на свою фею-крестную, продолжавшую внимательно слушать меня, сидя на краю могилы.

— Я... А скажите, крестная, я вот слышал, что призраки состоят из воспоминаний.

— Разумеется, — кивнула Леа.

— И эти воспоминания всегда правда?

Леа ехидно изогнула точеную бровь.

— Ты задаешь первый вопрос, еще не завершив свой рассказ? — Губы ее неодобрительно скривились. — Твое искусство рассказчика оставляет желать лучшего, детка.

— Угу, у меня всегда были двойки по литературе. Так вы ответите на вопрос?

Глаза ее сделались зелеными, как изумруды, зловеще светящиеся изнутри.

— Воспоминания — это факты, события... такие, какими ты их переживал.

Я нахмурился еще сильнее.

— Я никогда не помнил в точности, что говорила мне эта Тварь, — признался я. — Ну, я хочу сказать, я так двинулся башкой, что она у меня потом несколько дней трещала.

— О да, — согласилась Леа. — Боль твою я помню.

Еще бы не помнить.

— Ну да. В общем, теперь-то я помню этот разговор полностью, слово в слово. Это правда так? Или это из того, что парень в черном наскоро напихал туда для отчетности?

— Это твои воспоминания, — сказала крестная. — Эти записи — твои впечатления, восприятие того, как ты жил. И хранятся они не только в твоем мозгу; если уж на то пошло, довольно часто твой мозг — не лучшее приспособление для этого. — Она помолчала, обдумывая следующие слова, а потом развела руки ладонями вверх, и в глазах ее засветился странный огонек. — Сохранение вещей — в самой природе Вселенной. Ничто не пропадает бесследно. Эхо Творения до сих пор вибрирует в бездне космоса: Вселенная помнит. Вот ты в настоящий момент свободен от оков смертности. Твой ограниченный мозг не блокирует тебе больше доступа к этим записям. Единственные ограничения твоей памяти — это те, что установил ты сам.

— Дзен какой-то... бредятина, — буркнул я. — Выходит, то, что я запомнил, происходило на самом деле?

— А разве я этого не сказала? — обиженно надула губы она. — Из этого вышел бы восхитительный роман. Стала бы я все это выслушивать, будь оно не так?

Меня глодали некоторые сомнения. Но я не стал развивать тему. Гарри-призрак заметно поумнел.

— А теперь, — заявила Леанансидхе, — если у тебя больше нет необходимости отвлекаться от волнующей меня темы, молю тебя, продолжай.

— Пошел прочь от меня! — огрызнулся я, сжимая в руке пакет с деньгами. Из незадачливой камеры наблюдения сыпались искры. Собственно, они в основном и освещали помещение. Даже если бы Тварь и обладала материальным телом, ей не составило бы труда прятаться в глубоких тенях между рядами стеллажей. Я, во всяком случае, не видел ее нигде.

Поэтому я испытал немалое потрясение, когда что-то ухватило меня за шиворот и с легкостью швырнуло в прилавок с пончиками и всякой выпечкой.

Я пробил его насквозь и врезался в стоявший за ним стеллаж. По прошествии лет я бы расценил это как боль средней интенсивности, но тогда она показалась мне чудовищной. В нос бил запах сахарной пудры и шоколада. Полагаю, я весь превратился в один большой пончик с толстым слоем глазури и сахарной посыпки. От этих запахов в желудке заурчало — достаточно громко, чтобы это было слышно сквозь грохот сыпавшихся с полок предметов.

Я же сказал. Шестнадцать лет.

— Надо же, сколь бесполезная плоть служит тебе оболочкой, — произнес голос, ничуть не запыхавшийся от усилий. — Она абсолютно лишена логики и все же удерживает тебя воедино. Все твое существование — это цепь противоречий. Однако есть и нечто, в чем ты можешь не сомневаться, смертное дитя: на этот раз тебе не убежать.

Черта с два. Бег всегда помогал мне, и я не видел причины, по которой мне стоило бы менять политику. Шатаясь, я поднялся на ноги и бросился в глубь магазина, подальше от предполагаемого направления движения нападавшего. Я обогнул ряд полок с продуктами и, задыхаясь, привалился спиной к его торцу.

Что-то жесткое, горячее и скользкое прижалось к моей шее — что-то, более всего напоминавшее змею и силой не Уступавшее крупной анаконде. Это «что-то» дернуло меня вверх, оторвав от пола, и швырнуло куда-то в сторону.

Я вдруг испытал острое сочувствие к Джерри, попавшему в мощные лапы к огромному невидимому Тому.

— Тебе не убежать от того, кто всегда у тебя за спиной, — произнес голос.

Я болезненно приземлился на пятую точку и на четвереньках пополз к другому ряду стеллажей... только для того, чтобы невидимая сила нанесла новый удар — словно чья-то исполинская нога с размаху врезала мне под зад. Удар швырнул меня вперед, прямо в стеклянную дверь холодильника с напитками.

Я отлетел от нее, рухнул на пол и некоторое время оглу-шенно лежал, тупо глядя на трещины, оставленные на стекле моей головой.

— Никто не придет к тебе на помощь.

Я сделал попытку отползти дальше. Я как раз добрался до следующего холодильника, когда новый удар по ребрам швырнул меня в новую стеклянную дверь. На сей раз я врезался в нее плечом — стекло выдержало и не треснуло, зато я почувствовал, как что-то хрустнуло внутри меня, и рука буквально онемела от боли.

Невидимое присутствие потусторонней Твари приблизилось. Ее голос понизился до бархатного удовлетворенного шепота:

— Дитя звезд. Нынче ночью я тебя уничтожу.

В голове,казалось, не осталось ничего, кроме страха и боли. Я ощущал приближение Твари — со спины... всегда за спиной, вдруг понял я, всегда с той стороны, где я слабее, уязвимее. Вот где положено всегда находиться этой гадине.

Мне надо было двигаться. Сделать хоть что-то. Однако страх сковывал руки и ноги, словно к ним подвесили свинцовые гири, лишал меня сил, превращая мышцы в кисель, а мысли — в белый шум. Я хотел бежать, но все, на что меня хватало, — это медленно ползти вдоль ряда с напитками.

— Жалкое зрелище, — произнес Тот, Кто Идет Следом. С каждым словом он оказывался все ближе. — Беспомощное, хнычущее создание. Бесполезное.

И тут мой голос сам собой изобразил — чертовски правдоподобно — Малютку Германа:

— Насчет тебя я знаю. А что я?

Тот, Кто Идет Следом, застыл как вкопанный. На какое-то мгновение в его неотвратимом присутствии промелькнула неуверенность.

— Что? — спросил он.

— Ха-ха! — продолжал я все тем же голосом, подогревая игру своим страхом. В голове вдруг вспыхнула мысль: «Возможно, я не могу помешать этой гадине держаться у меня за спиной. Но я могу выбирать, куда повернуть».

Я с трудом поднялся на ноги и двинулся вдоль по проходу, делая с каждым шагом оборот вокруг своей оси на манер дервиша. И все это время не прекращал своего дурацкого мультяшного смеха. Если подумать, этот голос Малютки Германа был самым зловещим из всего, что я слышал в ту ночь.

Я толкнул входную дверь бедром и, не прекращая вращаться, вывалился на улицу, на стоянку. Только тут до меня дошло, что в моем плане бегства недостает существенной детали: второй части. Как-то не успел я задуматься над тем, что будет после того, как я выберусь из магазина.

Эту задачу я выполнил. Что дальше?

Стоянка сплошь погрузилась в темноту. Ближайшие фонари горели в сотне ярдов от нее, и свет их казался слабее, более оранжевым, чем полагалось. В воздухе висело какое-то душное напряжение, а еще — слабый запах тлена и смерти. Может, это натворила потусторонняя Тварь? Уж не это ли она имела в виду, когда говорила, что нас никто не потревожит?

Стен стоял на стоянке между двумя заправочными колонками. Вид у него был как у человека, пытавшегося бежать в замедленном воспроизведении. Руки двигались томительно медленно; ноги, согнутые как при беге, перемещались со скоростью ленивого ходока, словно бежал он в густом киселе. Он оглядывался через плечо на меня, и лицо его, перекошенное от ужаса, казалось в причудливых тенях от далеких фонарей жуткой застывшей маской.

Повинуясь чистому инстинкту, я бросился к нему. Самому примитивному, стадному инстинкту, исходящему из предположения, согласно которому чем нас больше, тем безопаснее. Мои ноги отталкивались от асфальта в нормальном темпе, и глаза его медленно округлились при виде меня с почти комичным потрясением.

— И это все, на что ты способен? — послышался голос, исходивший из ниоткуда и отовсюду разом. — Так ты один из них? Один из тех, что заполонили собой землю? — Исходная точка у голоса все-таки обозначилась, и я вдруг ощутил у себя на затылке обжигающе-горячее, зловонное дыхание. — От ученика Дюморна я ожидал большего.

Я резко повернулся, выставив перед собой руки в защитном жесте. Я успел разглядеть все, отраженное в больших витринах магазина.

Тот, Кто Идет Следом, вынырнул из тени прямо перед перепуганным Стеном. Жуткие жилистые руки охватили его, сбив с ног, как младенца. Еще одна конечность, а может, хвост или что-то вроде щупальца, покрытая тем же мехом-или-чешуей, что и остальная поверхность тела, обвилась вокруг Стена, так что тот оказался спеленатым в трех местах: на уровне плеч, чуть выше талии и по ногам.

А потом с медленной, ленивой такой ухмылочкой, одним резким движением Тот, Кто Идет Следом, разорвал Стена, простого кассира из магазинчика при заправке, на три части.

Мне приходилось уже видеть смерть своими глазами. Но не такую. Не такую жуткую, стремительную и кровавую. Я отвернулся от витрины и увидел, как три части тела повалились на землю. Кровь залила все вокруг. Одна рука продолжала размахивать как безумная, рот открылся, словно пытался вскрикнуть, но из него не вырвалось ничего, кроме отвратительного бульканья и струи крови. Отчаянный, перепуганный взгляд на мгновение встретился с моим, и я поспешно опустил глаза, чтобы не заглянуть умирающему Стену в душу.

А потом он... типа изменился. Превратился из человека, полного чудовищных страха и боли, в кучку безжизненной плоти. Кусков тела. Клочков окровавленной одежды.

Я никогда еще не видел, чтобы смерть наступала вот так. Как унижение. Как превращение неповторимой в своем роде души в простую материю. Когда эта Тварь убила Стена, она не просто прервала его жизнь. Она как бы подчеркнула его ничтожность, жалкую незначительность этой жизни. Превратила человека, пусть и ничем особым не отличающегося, в нечто еще меньшее — во что-то такое, что не стоило затраченных на него при жизни ресурсов. Во что-то такое, что не имело возможности выбрать свою судьбу, шансов сделаться чем-то большим.

И ведь это я вовлек Стена во все это. Сам-то он не имел к нашему конфликту никакого отношения.

Ну да, конечно, я не собирался причинять этому бедолаге боли, да и не сделал бы этого. И тем не менее, когда бы не мое решение ограбить магазин, он продолжал бы пинать балду у себя за стойкой, убивая время до следующей смены. Он бы не угодил в гущу событий, которых не ожидал и к которым не приложил руки — и которые его убили.

Что-то звонко щелкнуло у меня в голове.

Это неправильно.

Стену не полагалось погибнуть вот так. И никому не полагалось. Никто — ни человек, ни потусторонняя Тварь, да и никто другой — не вправе принимать решения ради извращенной забавы лишать Стена жизни, лишать его всего, чем он был, чем мог бы стать.

Стен этого не заслужил. Он этого не ждал. А эта Тварь, этот демон его убил.

Челюсти мои свело, с такой силой я стиснул зубы. Где-то в голове, за глазами громко отдавались, учащаясь, удары сердца. Голову и грудную клетку распирало жутким давлением, а вместе с ним меня захлестнула волна гнева и чего-то ещё, жарче, темнее и страшнее этого гнева.

Конечно, неправильно. Впрочем, мир вообще полон несправедливости, так ведь? И уж я-то знал это лучше, чем многие вдвое старше меня. Мир — не самое уютное место, и это несправедливо. Каждый день приносит страдания и смерть людям, которые их не заслужили.

Ну и что? Значит, кто-нибудь должен с этим что-то поделать.

Правые плечо и рука горели, словно их сунули в огонь; пальцы медленно сжались в кулак — с такой силой, что суставы хрустнули. Такого со мной еще не случалось.

Я повернулся к отражению демона в витрине. Тот пригнулся над останками Стена, легонько барабаня когтями по широко раскрытым глазам покойника. Пасть продолжала гнусно, жутко ухмыляться.

При виде выражения, застывшего на моем лице, ухмылка сделалась еще шире, а глаза сощурились.

— Ага, — произнесло чудище. — Ага, вот ты где.

Демон не понял, что я больше не жертва. И не беспомощное дитя. Что я чародей. Разъяренный чародей. И что я больше не убегаю.

— Это не твой мир, — прошептал я.

— Пока не мой, — согласился Тот, Кто Идет Следом, все с той же широкой ухмылкой. — Но скоро, очень скоро он снова станет нашим.

— Только ты этого не увидишь, — сказал я.

Я никогда еще не пробовал своих сил, когда злился. Я никогда еще не причинял никому боли с помощью своей магии — по крайней мере сознательно.

Но эта гадина? Из всего, что мне пришлось повидать, эта Тварь, что склонилась над изуродованными останками Стена, заслужила этого более всего. За какие-то полдня я лишился всего, что имел. Дома. Семьи. А теперь, похоже, мне предстояло лишиться и жизни. Что ж, если этого не избежать, если я не мог больше спасаться, не подвергая при этом смертельной опасности случайных прохожих, мне предстояло встретить свою судьбу здесь, на этом самом месте, — и я не собирался проделывать это безропотно.

Я заглянул в глубокий колодец гнева и принялся черпать из него, накапливать что-то жгучее, разрушительное, свирепое — как тот огонь, что разгорался во мне.

— Тебе стоит узнать еще кое-что, — произнес я. — Я прогулял сегодня шестой урок. Испанский язык. В котором я и так не силен.

— И что мне до этого? — удивилась Тварь.

— Только то, что «Flickum bicus» не совсем подходит, — ответил я. Жар в правой руке сконцентрировался где-то в районе кулака. В нос ударил запах паленых волос. — И ты ведь плохо понимаешь, где стоишь, а?

Отражение Твари неуверенно покосилось направо-налево, на две бензоколонки, между которыми оно находилось.

Не сводя взгляда с отражения в витрине, я вытянул правую руку в его направлении и преобразовал свое слабенькое воспламеняющее заклятие во что-то в тысячи раз мощнее и жарче всего, на что я отваживался до сих пор.

А потом встретился взглядом с отражением демона, швырнул всю накопившуюся во мне злость в энергию заклятия, резко выбросил руку в направлении твари и выкрикнул:

— Fuego!

Весь жар, весь гнев разом выплеснулись из меня. Огонь ударил из моей вытянутой вперед руки как струя воды из пожарного гидранта. Он захлестнул и Того, Кто Идет Следом, и останки Стена, осветив ночь злобным золотым сиянием.

Демон взвизгнул — скорее от неожиданности, чем от боли — и прикрыл лапищами глаза. Яркий свет исказил отражение в витрине, и я больше не видел того, что происходит У меня за спиной. Я поводил струей огня вправо-влево, не поворачиваясь, не меняя положения спины. Я надеялся, это задержит Того, Кто Идет Следом, на время достаточное, чтобы мое слегка усовершенствованное огненное заклятие достигло цели.

Заправочные колонки снабжены кучей предохраняющих устройств, снижающих вероятность случайного воспламенения. И ведь это действует. Я хочу сказать, вы часто сталкивались со взрывами, заправляя машину? Однако какими бы надежными ни были все эти устройства, они предназначены лишь для предотвращения несчастных случаев.

И ни одному инженеру и в голову не приходило проектировать их с расчетом на то, чтобы мешать разгневанным юным чародеям.

Потребовалась пара полновесных секунд, а потом послышался скрежет рвущегося металла, и первый резервуар взорвался впечатляющим огненным фонтаном.

Ударная волна снова сбила меня с ног, опалив жаром кожу и волосы. Я покатился по асфальту и пару секунд лежал оглушенный. На меня вдруг обрушилась волна чудовищной слабости — реакция на ту энергию, что я потратил на свое небольшое, можно сказать, бюджетное огненное заклятие.

И тут рванул второй резервуар.

Шквал горячего воздуха и град дымящихся металлических обломков ударили по фасаду магазина. Мне повезло, что первый взрыв меня повалил: в противном случае клочья металла, разнесшие к чертовой матери витрины, изрешетили бы меня первым.

Я всмотрелся в огонь и разглядел в нем силуэт — точнее, темную пустоту там, где полагалось бы находиться дыму и пламени. Из этой пустоты до меня донесся голос, гулкий и устрашающий — таким говорят боги и мифические чудовища.

— ДА КАК ТЫ ПОСМЕЛ! - прорычал он. — КАК ПОСМЕЛ ТЫ ПОДНЯТЬ РУКУ! НА МЕНЯ!

А потом эта заполненная пустотой фигура рухнула на колени и завалилась на бок.

Жадные языки пламени набросились на нее и поглотили, не оставив ничего.

Так закончился мой первый бой.

(обратно)

Глава тридцать третья

— Это был мой первый бой, — тихо сказал я своей крестной. — До тех пор мне еще не приходилось использовать магию против кого-либо. — Я провел рукой по лбу. — Если бы я не прогулял в тот день урока... ну, не знаю. Возможно, я не стал бы тем, кем стал.

— И это тот урок, что извлек ты из своей памяти? — с улыбкой поинтересовалась Леа. — Ведь тебя, несомненно, готовили к тому, чтобы стать боевым магом.

— Похоже на то, — согласился я, пытаясь прочитать что-нибудь на ее лице. — Но Джастин ни разу не пытался заставить меня причинить кому-то боль.

— С какой стати ему вооружать тебя прежде, чем он удостоверится в твоей преданности? — удивилась Леа. — Но позже он захотел бы. Это было неизбежно.

— Возможно, — кивнул я. — Но точно мы уже не узнаем. Одно дело тренироваться, ломая доски, другое — крушить кости по-настоящему.

— Совершенно верно. Тем более убедить молодого смертного в том, что использовать магию для насилия правомерно, — процесс сложный и деликатный. Его нельзя торопить.

Я хмыкнул и привалился затылком к откосу могилы.

— Прошлого не изменить, как бы сильно этого ни хотелось, крестник, — заметила Леа. — Тебе хотелось бы верить в то, что, возможно, Джастин делал все это с какими-то добрыми намерениями. Что то, что между вами произошло, — какое-то недоразумение. Но ты понял его тогда абсолютно верно.

— Угу. Возможно. Я просто забыл, сколько боли мне это причинило, только и всего, — тихо произнес я. — Как сильно мне хотелось, чтобы он мной гордился.

— Дети уязвимы, — сказала Леа. — Их легко обмануть, особенно в таких вопросах. Но ты больше не ребенок. — Она подалась вперед. — Я обязалась, — произнесла она, сделав Ударение на слове «обязалась», — ответить еще на два вопроса. Ты будешь спрашивать сейчас?

— Да, — кивнул я. — Дай мне минуту обдумать вопросы.

— Как тебе угодно, — отозвалась Леа.

Я закрыл на пару секунд глаза и попытался привести мысли в порядок. Задавать вопросы потусторонним существам — дело сложное и даже опасное. Прямых ответов от повелителей Феерии, фей-сидхе можно даже не ожидать. Поэтому и задавать им вопросы в лоб, особенно такие, в которых затрагиваются те или иные конфликты, почти наверняка означает получить туманные, издевательски путанные ответы. У меня сложились неплохие отношения с крестной — насколько это вообще возможно между смертным и сидхе, но из этого вовсе не следовало, что я могу расслабляться.

Поэтому я пробежался в уме по событиям последних часов, поискал в них непонятные мне пробелы, хотя воспоминания о той ночи в магазине при заправке здорово мне мешали. Они глодали меня изнутри и решительно отказывались убираться прочь — в особенности разговор с Тем, Кто Идет Следом.

— Что важнее, — произнес я вслух. — Весь вопрос в том, что важнее.

— А? — не поняла Леа.

Я кивнул.

— Я мог бы задать вам уйму вопросов насчет моего прошлого — и вы бы мне ответили.

— Это так.

— Или я мог бы спросить вас о том, что происходит сейчас в городе. Я мог бы понять, как лучше помочь Мёрфи.

Леа кивнула.

— Однако меня послали сюда, чтобы я нашел своего убийцу, — пробормотал я. — Мне полагалось бы выслеживать его, кем бы он ни оказался, а в результате я занимаюсь чем угодно, только не этим.

— Право же, если подумать, — заметила Леа, — ты редко занимался чем-то иным.

Я даже зажмурился.

Она ответила на это своей загадочной кошачьей улыбкой.

— Ну и стерва же вы! — вздохнул я. — Вам ведь нравится проделывать это со мной.

Леа выразительно опустила глаза и затрепетала ресницами.

Я смерил ее хмурым взглядом и скрестил руки на груди. Леа принимала участие в моей жизни с самого моего рождения, а возможно, и раньше. Она могла бы поведать мне уйму сведений, которые мне до смерти хотелось бы узнать с тех пор, как я вообще начал задавать вопросы. Она была также в курсе всех текущих событий. Все высшие сидхе — настоящие фанатики по части сбора информации, и в этом смысле моя крестная не исключение. Разумеется, они охраняют свои знания с ревностью дракона, стерегущего сокровища, поэтому и делятся ими на редкость неохотно.

Сидхе не дураки. Информация куда ценнее золота — в любое время дня и ночи.

Поэтому я вернулся к моему первому вопросу. Что для меня важнее всего? Что важнее — выкапывать тайны из моего прошлого? Информация, необходимая для того, чтобы шагать в будущее? Или помочь моим друзьям и близким сейчас, сегодня?

Угу. Какие уж тут сомнения...

— Что вы можете мне рассказать о Собирателе Трупов, ее возможностях, ее целях? — спросил я.

Леа помолчала, обдумывая ответ, и кивнула:

— Существо, о котором ты говоришь, действует исключительно в собственных интересах. После того как тело, в которое она вселилась на тот момент, погибло от руки дерзкого, импульсивного и весьма опасного юного чародея, дух ее остался без вместилища. Ей потребовалось несколько месяцев на то, чтобы начать действовать хоть как-нибудь, и даже тогда сил на то, чтобы обращаться в мире смертных, у нее имелось ничтожно мало. Ее круг общения ограничился редкими смертными, способными ощущать таких, как она. Поэтому она отыскала их и принялась ими манипулировать, создав из них группировку, с которой ты уже познакомился. Целью ее является обрести себе с помощью сподвижников, как духовных, так и материальных, новое тело подобающей ей силы...

— Прошу уточнить, — перебил я ее. — Вы имеете в виду тело, обладающее магическими способностями?

— Значительными магическими способностями, — кивнула Леа, сделав ударение на слове «значительными». — Пока Собиратель Трупов обреталась в смертной оболочке, Даже тел с зачатками таких способностей хватало ей для того, чтобы действовать в полную силу. Однако твоими стараниями — и, кстати, подобно тебе же, мой милый крестник, — она переступила порог, отделяющий жизнь от смерти. Теперь ей необходимо тело со значительным магическим потенциалом, ибо только так она сможет, оказавшись в нем, использовать свой дар.

Я задумчиво побарабанил пальцами по губе.

— То есть вы хотите сказать, Морти — полноценный чародей?

— В отдельных аспектах, мой милый крестник, он сильнее тебя. И он на порядок прагматичнее тебя: он почти полностью избежал внимания Белого Совета, а уж о его подлинных способностях не знал даже ты. Собиратель Трупов захватила его. Вне всякого сомнения, она намеревается использовать в своих целях городских мертвецов и утвердиться здесь в качестве главного городского мага.

Я зажмурился.

— Но зачем? Я хочу сказать, если она так сделает, она привлечет внимание Совета, а она ведь до сих пор в списке тех, кого ищут живым или мертвым, но мертвым предпочтительнее.

— Не привлечет, если будет выглядеть мелким эктомантом, — возразила Леа. — Она просто будет умело прятать свои способности, прибегая к ним только в случае крайней нужды.

— Но зачем ей вообще идти на такой риск? На кой ей сдался Чикаго?

Леа нахмурилась так, что ее ало-золотые брови сдвинулись вместе.

— Не знаю. Однако же из тех, с кем можно заключать сделки, фомор едва ли не самый опасный партнер.

Я заломил бровь. С учетом того, от кого я это слышал, звучало зловеще.

— По моему суждению, — продолжала она, — единственная причина, по которой она пошла на сделку с фомором, — это возможность обосноваться здесь... не исключено, что в качестве их пользующегося относительной независимостью вассала.

Я насупился мрачнее тучи.

— Что ж. Значит, этому не бывать. Это мой город.

Крестная рассмеялась своим напоминающим звон серебряного колокольчика смехом.

— Правда? Даже сейчас?

— А то, — буркнул я и задумчиво провел рукой по подбородку. — Что случится, если она одолеет Морти?

Леа подняла на меня удивленный взгляд.

— Она победит. А что?

Я отмахнулся.

— Да нет же. Как мне выгнать ее из его тела?

Глаза ее чуть сощурились.

— Мне известен один-единственный метод, но его ты уже использовал.

— Черт. Значит, — тихо пробормотал я, — мне надо одолеть её прежде, чем она одолеет Морти.

— Если ты желаешь сохранить его жизнь — да.

— И — судя по разговору с парнем-Прислужником — мне лучше разбить её союз с фомором прежде, чем он успеет окрепнуть.

— Что ж, разумно, — согласилась Леа.

— Кстати о фоморах, — спохватился я. — Я хочу сказать, мне же о них почти ничего не известно. Почему это они здесь, в Чикаго, сейчас повсюду? И кто они вообще такие?

— Когда-то давным-давно они враждовали с нашим народом — и с Зимой, и с Летом, — ответила крестная, и ее изумрудные глаза уставились в какую-то неведомую даль. — Мы изгнали их в море. Теперь они скитальцы из мифов и легенд, последние боги и демоны всех земель, омываемых морями. Поверженные титаны, сброшенные с пьедестала боги, темные отражения порождений света. На деле это не один народ, но множество, объединившихся под знаменем фоморов ради общей цели.

— Отмщения? — предположил я.

— Именно так. И цель эта достижима только при наличии силы, а возможности к этому открыло падение Красной Коллегии. Полагаю, я более чем полно ответила на твой вопрос.

— Полнее не бывает. Я крайне признателен, крестная.

Она улыбнулась в ответ:

— Порой ты бываешь очень мил. На два вопроса я ответила. Третий?

Я подумал еще немного. Как-то я сомневался в том, что на прямой вопрос: «Скажите, кто меня убил?» — я получу какой-либо полезный для себя ответ.

С другой стороны, какого черта? Попытка — не пытка.

— Скажите, — произнес я, — кто меня убил?

(обратно)

Глава тридцать четвертая

Леанансидхе смотрела на меня сверху вниз, и взгляд ее зеленых миндалевидных глаз сделался отрешенным.

— О, дитя мое, — выдохнула она, выдержав небольшую паузу. — Ты задаешь опасные вопросы.

Я склонил голову набок.

— Вы согласились ответить.

— И я должна, — согласилась она. — И не должна.

Я нахмурился.

— Ерунда какая-то.

— Ну разумеется, детка. Ты же не сидхе. — Она скрестила лодыжки, хмурясь, и я увидел в ее глазах этакое бунтарское упрямство. — Хотя я в настроении ответить тебе и покончить с этой дурацкой шарадой.

— ТЫ НЕ ДОЛЖНА.

Голос Вечной Тишины звучал, конечно, не с той силой мозгодробительного артиллерийского залпа, что при первом нашем разговоре, но, возможно, только потому, что я схоронился в могиле как в окопе. Мощи его хватило, чтобы волосы Леа затрепетали как флаг на ветру, а голова ее дернулась, словно от пощечины. На дно могилы упала тень, и я, подняв взгляд, увидел выросшую над ее краем громаду изваяния.

И это при свете дня.

Из чего следовало... Из чего следовало, что кем бы ни была эта штука, только никак не призраком вроде меня. Стоило бы мне сейчас выглянуть из своей могилы, и меня разнесло бы в клочки дневным светом. Ну, в лучшем случае покалечило.

Вечная Тишина явно не испытывала с этим никаких проблем.

Леа с ледяным спокойствием повернулась к статуе.

— Мне прекрасно известно положение дел, — заявила она и склонила голову набок, будто прислушиваясь к неслышному мне ответу. Потом вздохнула. — Можешь не бояться, древнее создание. У меня нет намерения тревожить никого из вас.

Что? Что такое? Кого? Из кого?

Почему-то я мало сомневался в том, что на эти вопросы мне никто толком не ответит.

Блин.

Нет, мне определенно стоило выторговать не три, а минимум семь вопросов.

— Детка, — снова повернулась ко мне Леа, — я отвечу на твой вопрос, причем истинную правду. Но это будет не тот ответ, которого ты желал.

— Три правдивых ответа, — стоял я на своем. — Сделка заключалась обеими сторонами добровольно.

Леа недовольно фыркнула и изобразила руками изящный жест, при всем при том не уступающий эмоциональностью театрально воздетым рукам.

— Ты когда-нибудь прекратишь торговаться?

— Да ни за что.

— Невозможный ребенок. Ох, ну ладно. Если это хоть немного наполнит тот бездонный колодец, что вы зовете любопытством... — Она тряхнула головой, снова покосилась на Вечную Тишину и повернулась ко мне. — Первая истина состоит в том, что ты знаком со своим убийцей.

Я поперхнулся. Единственное, что не подлежит сомнению в сидхе, — это то, что они, будь то Летние или Зимние, не могут сознательно солгать. Они просто физически не способны на это. Из этого вовсе не следует, что они не могут обманывать — более того, по части обмана они великие мастера. Однако они не могут произносить слов, которые были бы неправдой.

Из чего следовало, что — если источники информации заслуживали доверия — круг потенциальных подозреваемых можно сократить примерно на шесть миллиардов. А источники информации, которой пользовалась Леа, как правило, Доверия заслуживали.

Леа кивнула мне — так легонько, что, возможно, это мне просто показалось.

— Второе — это то, что твое убийство — всего одно из тысяч, лежащих на совести твоего убийцы.

В это я тоже поверил, попробовав обмозговать с разных сторон. Среди моих знакомых есть люди и другие создания, готовые убить, не моргнув, однако таких, что проделали это тысячекратно, кот наплакал. Лучшие снайперы мировых войн записали в свой актив по нескольку сотен уничтоженных врагов. Серийные убийцы, орудовавшие на протяжении нескольких десятилетий, — и того меньше. Однако сверхъестественные хищники, особенно древние, на протяжении столетий могут оперировать и четырехзначным количеством жертв.

И кстати, я делал все, что в моих силах, чтобы число таких хищников сократилось. Да, круг подозреваемых стремительно сужался.

— И последняя истина, — продолжала Леа, которая сразу показалась ужасно усталой. — Твой убийца действовал лишь по наущению другого — куда более могущественного и опасного, чем он сам.

«Он». Мужского рода. Значит, как ни крути, круг подозреваемых сужается ровно вдвое.

И это значит...

И это значит, что кроме того перца, что меня грохнул, мне надо остерегаться еще и его босса.

Класс!

— Более этого я тебе поведать не могу, крестник, — вздохнула Леа.

— ТЫ И ТАК СКАЗАЛА СЛИШКОМ МНОГО.

Леа подняла руку, словно прикрывая лицо от порыва ветра, и нахмурилась, глядя в направлении Вечной Тишины.

— Твои познания о мире смертных ограничены. Дело сделано. И прекрати свои завывания. — Леа снова склонила голову набок, помолчала немного, потом напряженно выпрямила спину и без особого энтузиазма кивнула. — Как тебе будет угодно.

Безмолвная фигура перевела взгляд с крестной на меня, и хотя легких, в которые она могла бы набрать воздуха, у нее не имелось по определению, я каким-то образом ощутил, что она собирается заговорить.

— Знаю, — поспешно произнес я. — Знаю, знаю. Мой путь. Совершенно не обязательно выносить мне мозги, повторяя это еще раз.

Вечной Тишине это, похоже, понравилось не очень. Я ощутил нечто такое... ну, такое, что вполне могло бы сойти за недовольный вздох. А потом статуя повернулась и скрылась из виду.

— Ф-фух, — выдохнул я, выждав несколько секунд, чтобы она отошла подальше. — Что это, черт подери, вообще такое было?

— Глашатаи, — пробормотала Леанансидхе едва слышно. — Вечно Глашатаи. И знак почтения.

— Чего?

Она посмотрела на меня в упор, и мне показалось, что она говорит что-то, лишенное конкретного смысла.

— Глашатаи, дитя мое. Те, кто вещает от лица другого, не имеющего возможности здесь присутствовать. Так же, как я долгие годы служила глашатаем моей королевы, а случалось — она моим. — Леа тряхнула головой и оперлась рукой о землю, собираясь встать. — Мне пора, дитя мое.

— Подождите. — Я поднял руку и дотронулся до ее ноги.

Моя призрачная плоть не прошла сквозь ее. Рука не ощутила ничего, кроме странного сопротивления движению. Я не проник в нее, как это произошло с Молли или Морти. Я удивленно заморгал.

— Я принадлежу к двум мирам, — пояснила она, заметив мое удивление. Или услышав мои мысли? — Естественно, на ощупь я не похожа на смертную плоть.

— А... — пробормотал я. — Э... послушайте, я просто должен быть уверен в том, что вы заботитесь о Молли.

Она склонила голову набок и некоторое время молча смотрела на меня.

— Но... детка... В твои обязанности вовсе не входила забота о молодой женщине.

— Еще как входила, — возразил я. — Она была моей ученицей.

— Разумеется. Той, которую ты обязался обучать — но не заботиться. Дитя мое, ты что, вообще не понял цели наших ^с ней занятий?

Я открыл рот, подумал и снова закрыл.

— Не исключено. А что должно было произойти?

— По-хорошему, это тебе полагалось бы научить ее заботиться о себе, — заявила Леа как о само собой разумеющемся факте. — То, что тебе не удалось этого сделать... — Она нахмурилась. — Признаю, у меня весьма ограниченные представления о том, что вы считаете добром и злом. В эмпирических ситуациях разница между этими понятиями представляется мне чисто семантической. И все же мне кажется, то, что ты был с ней мягок, не принесло ей особого добра.

На мгновение я встретился с ней взглядом, потом опустил глаза.

— Возможно, вы и правы.

— Я ведь очень стара, дитя мое. В большинстве случаев на мой опыт можно положиться. — Она сморщила нос, потом нагнулась и высокомерным жестом потрепала меня по руке. — А теперь вот что. Послушайся совета милой статуи. И постарайся уничтожить любого, кто попробует причинить тебе вред. Смерть ведь тоже в своем роде ценный жизненный опыт, иначе какой в ней смысл?

Что-то в словах моей крестной зацепило одну из немногих продолжавших функционировать у меня в мозгу клеток, и меня вдруг осенило.

— Вот оно! — выпалил я. — Вот как одолеть Собирателя Трупов!

Леа склонила голову набок, внимательно посмотрела на меня и с понимающей улыбкой кивнула:

— Ах! Если у тебя получится.

Я судорожно сглотнул.

— Угу.

— Забавно, — пробормотала она. — Если тебе удастся с ними совладать... В некотором роде они куда смертоноснее, чем та, что ими манипулирует. Взрывоопаснее. Очень, кстати, в твоем духе. Блистательно! — Она сделала несколько замысловатых движений пальцами и исчезла.

Исчезла, оставив меня в могиле наедине с моими мыслями.

Я снова привалился к откосу, но ложиться на дно не стал. Вместо этого я думал о Молли и о том, во что она превратилась.

Вина за это во многом лежала на мне.

Первой мыслью, что пришла мне в голову, было: «Я не имел права брать ее с собой в Чичен-Ицу».

Это я затащил ее на главное сражение моей жизни — на битву с Красной Коллегией за жизнь моей дочери. А ведь я _не имел права подвергать ее такой опасности. Из всех чародеев она принадлежала к той их категории, которая отличается особой чувствительностью, предельной хрупкостью магических чувств, настроенных на тончайшие проявления нашего искусства. Ну или, выражаясь моим сленгом, она обладала огромными, как у Дамбо, ушами, особо восприимчивыми к громким звукам.

Магия — это жизнь. Отдельные разновидности смерти — убийство, например, — воздействовали на ее чувства как чудовищный, оглушительный скрежет. А я затащил ее в это чертово подобие концертного зала, где такой скрежет издавало сразу несколько оркестров. Не говоря уже о том чудовищно огромном, чудовищно жестоком магическом заклятии, равного которому не знало столетие... Блин, вот я, скажем, в магическом отношении избыточной чувствительностью никогда не отличался, но даже так в памяти моей, которой полагалось бы хранить несколько следующих за этим магическим взрывом минут, зияют чудовищные пробелы.

И уж если мне пришлось более чем несладко, что тогда говорить о Молли. И ведь еще ее в придачу к этому подстрелили, едва не убили. В прошлый раз, когда я ее видел, она лежала без чувств от потери крови.

Ошибка. Сплошная чертова ошибка на ошибке. В тот момент я настолько зациклился на необходимости спасти Мэгги, что позволил Молли уговорить меня включить ее в отряд. Подумай я над этим хоть немного, я бы ее туда на пушечный выстрел не подпустил. Я убедил бы ее оставаться Дома или прикрывать наши тылы... ну или, там, дежурить в машине. Собственно, раньше, собираясь на очередное маха-лово, я именно так и поступал. Такое обилие магического шума могло сказаться на ее рассудке.

Впрочем, возможно, и сказалось.

Даже если ее рассудок и покоился на хорошем, солидном основании, для того чтобы его повредить, не нужно какой-то там супермагии — вполне достаточно и прикосновения смерти. Возвращающимся с войны солдатам это известно уже не одно столетие. Посттравматические стрессы, связанные с тяжелыми ранениями, сломали жизнь множеству людей — людей, не обладающих магическими способностями, дающими выход их гневу, страху, горю или чувству вины.

И кто, скажите на милость, занял мое место? Проклятущая Леанансидхе, официальный представитель самой Ее Извращенного Величества, по сравнению с которой Ницше с Дарвином показались бы сентиментальными романтиками.

Блин-тарарам! Ну почему, когда Молли настояла на своем участии, я не сказал ей: «Ну конечно, Кузнечик, добро пожаловать со мной. Мне всегда хотелось породить собственного больного на голову монстра...»

Черт. Не такое наследие мне хотелось оставить после себя. Честно говоря, я вообще не слишком задумывался о своем наследии, но ученица с израненными сердцем и душой, за которой, возможно, охотятся ее же бывшие друзья, определенно в мои планы не входила.

— Ох, детка, — прошептал я в пустоту. — Прости меня, Молли.

Как выяснилось, призраки могут плакать.

— Здесь, — произнес знакомый голос. Прошло сколько-то времени — не знаю точно сколько, но не очень много. Возможно, день уже начинал клониться к вечеру... Трудно судить из могилы.

— Ты здесь ни разу не был, — возразил другой. — А я ходил на похороны. Откуда, черт подери, тебе известно, где его могила?

Я услышал, как Фиц издал вздох, исполненный такой муки, на какую способны только подростки, поскольку любого другого от подобного разорвало бы на части.

— Вот эта яма с большим пятиугольником на плите?

Последовала неловкая пауза, вслед за которой голос Баттерса подтвердил:

— Угу. Может, и эта.

Под чьими-то подошвами заскрипел мокрый снег, потом на краю могилы возникли и уставились вниз Фиц с Баггерсом.

— Ну? — спросил Баттерс. — Здесь он?

— Откуда мне, черт подери, знать, — отозвался Фиц. — Я мертвецов не вижу. Я их только слышу. А здесь не слышу ничего.

— Привет, Фиц, — сказал я.

Парень подпрыгнул. Он снова переоделся в свою старую, но выстиранную и местами даже поглаженную одежду, накинув поверх всего одно из старых пальто Фортхилла.

— Господи. Ага, здесь он.

— С ума сойти, — заявил Баттерс. — Привет, Гарри. А ну, приятель, помоги мне спуститься.

— А чего вам помогать? Здесь не больше пяти футов. Просто прыгайте вниз.

— Прыгать? В могилу? Да ты меня за дурака держишь? С таким же успехом можно напялить красную рубаху и наняться в группу высадки. Там снег, и лед, и грязи полно. Шею свернуть проще простого.

— А что, доктора все хнычут, как девчонки? — поинтересовался Фиц.

— Но-но! Эта девчонка до сих пор жива только потому, что избегает делать глупости.

Фиц фыркнул:

— Ну да. Я вам помогу, поскользнусь, и мы свернем шею оба.

Баттерс нахмурился:

— Гм. Тоже верно.

Я с трудом сдержал ухмылку.

— Ох. Блин-тарарам, парни. Вы уж что-нибудь одно — или убирайтесь, или кончайте кокетничать и спускайтесь сюда.

— Ха-ха, — обиженно буркнул Фиц. — Он только что обозвал нас пидорами.

Баттерс заморгал.

— За то, что мы не прыгаем в могилу, из которой потом можем не выбраться? Бредятина какая-то.

— Да не за то, а... — Фиц нетерпеливо вздохнул. — Ладно, просто руку мне дайте, а? Я вас туда опущу.

Баттерс покипел праведным гневом еще немного, удостоверился в том, что Фиц стоит крепко, а потом опустился на дно моей могилы. Одет он был снова по-зимнему, на плече висела спортивная сумка. Спустившись, он отошел в тень и принялся расстегивать сумку.

— Что у вас там? — спросил я у Фица.

— Неприятности, — коротко ответил тот.

— Нам нужна твоя помощь, Гарри, — сказал Баттерс.

— Эй, постойте, — нахмурился я. — Как это Баттерс тебя нашел, Фиц?

— Он спросил-таки, — сообщил Фиц Баттерсу.

Коротышка-патологоанатом кивнул.

— Гарри, я тут узнал от Мёрфи, что вы занялись благотворительностью. Ну, нетрудно было вычислить, к кому вы обратитесь за помощью, вот я и отправился в церковь потолковать с Фортхиллом. Только его там не оказалось.

Фиц прикусил губу.

— Послушайте, Дрезден. Мы говорили с отцом. И он решил, что ему надо поговорить с Аристидом обо мне.

Я зажмурился и оттолкнулся от откоса могилы.

— Чего?

— Я пытался его отговорить, — продолжал Фиц. — А он меня не слушал. Он... ну, мне показалось, он разозлился. Но он сказал, он разберется с этим, пока дело не дошло до бойни.

Блин-тарарам! В прошлом мне приходилось пересекаться с такими, как Аристид. Если ему понадобится, он пришьет Фортхилла без малейших колебаний. Священнику угрожала опасность.

— Мёрфи вломилась бы туда с пистолетом наготове, — вставил Баттерс. — Она мне руки вырвет, если узнает, что я ей не сказал. Нам нужно, чтобы вы помогли нам в этом деле.

— Но это же безумие! — возмутился я. — Врываться туда без подготовки...

— Поздняк метаться! — отрезал Фиц. — Послушайте, Фортхилл все равно уже там. Я только-только с ним познакомился, но... но... не хочу я, чтобы он из-за меня пострадал. Надо спешить туда.

— Я не могу, — вздохнул я. — Не могу передвигаться на свету.

— Мы об этом подумали, — сказал Фиц. — Баттерс говорит, вам нужен экранированный сосуд.

— Это Баттерс говорит? — ехидно переспросил я.

Баттерс распрямился, доставая из сумки пластиковый корпус из-под фонаря, в котором лежал череп Боба. Он подмигнул мне, поднес корпус поближе и кивнул.

— Добро пожаловать на борт, — сказал он.

Я зажмурился.

— Ладно, — вздохнул я. — Пошли.

Я набрал в грудь побольше воздуха и усилием воли послал себя вперед, прямо в зияющие глазницы черепа.

(обратно)

Глава тридцать пятая

На мгновение, когда моя духовная сущность ринулась вперед, меня захлестнула волна головокружения, а потом я оказался...

В квартире.

Ну ладно, говоря «квартира», я не имел в виду мое старое жилище. При жизни я обитал почти что под землей, в коробке двадцать на тридцать футов — не считая расположенной совсем уже в подвале лаборатории. И апартаменты мои были под завязку набиты дешевыми книгами в бумажных обложках на обшарпанных полках и удобной, купленной на распродажах секонд-хенда мебели.

Эта квартира подошла бы скорее Бонду. Джеймсу Бонду. Даже не квартира, а пентхаус, право слово. Уйма мрамора и красного дерева. Здесь имел место камин размером с маленький гараж, в котором полыхал небольшой пожар. Меблировка соответствовала. В отделке ее преобладала замысловатая ручная резьба. Только при более внимательном рассмотрении я узнал в узорах руны и знаки, которыми украсил в свое время собственный посох и жезл. Диваны (во множественном числе), кресла-каталки, банкетки и обычные кресла (также во множественном числе) были обиты какой-то дорогой тканью — должно быть, редкими шелками, расшитыми теми же знаками, серебряными и золотыми. На ближнем от меня столе громоздилось блюдо с чем-то, напоминавшим свежезажаренную индейку, а также вазы с фруктами, овощами и всякого рода закусками.

Нет, право же, жратвы здесь хватило бы на небольшое государство. Правда, тарелок, чтобы накладывать на них всю эту красоту, я не видел — равно как ножей и вилок. То есть выглядело все это восхитительно, и запах поднимался неописуемый, и все же... ощущалось в этом что-то неестественное, безжизненность какая-то. Не радовал этот стол ни души, ни тела.

Одну стену скрывала портьера. Я попробовал ее сдвинуть, и она послушно ушла вбок от одного моего прикосновения, открыв взгляду телевизор размером с хороший рекламный щит, ультрасовременную стереосистему и целую полку, уставленную игровыми консолями; рядом с каждым девайсом аккуратно лежал пульт управления с множеством кнопок. Я вряд ли отличу на вид «Плейбокс» от «Икс-стейшн», за всеми этими штуками разве уследишь? Их сейчас столько понаделали... Нет, честно.

— Э... — произнес я. — Привет? — Голос мой звучал здесь как-то странно, словно в просторной мраморной пещере. — Есть кто дома?

Ответом стала — честное слово, не шучу! — барабанная дробь.

Занавес у дальней стены раздвинулся, и из открывшегося за ним арочного прохода выступил молодой мужчина. На вид ничего особенного: высокий, но не долговязый, стройный, но не тощий. Широкоплечий. Что-то в нем показалось мне знакомым. Одет он был под Дина Джеймса: джинсы, белая рубаха, кожаная байкерская куртка. Одежда смотрелась на нем немного странно, не совсем естественно, за исключением одной детали. На куртке, как раз над сердцем, белел маленький вышитый череп.

Грянули литавры, и он развел руки.

— Та-да-да-дам!

— Боб, — выдохнул я. Губы мои невольно начали кривиться в улыбке. — Что это? И из такого места ты вечно просил тебя выпустить? Да здесь с полдюжины меня запросто разместятся!

Его лицо тоже расплылось в ухмылке.

— Не могу не признать, чертовски уютная берлога. Но золотая клетка, Гарри, все равно остается клеткой.

— Больше похоже на шикарное бомбоубежище.

— Так или иначе, даже в такой обстановке раз в десять лет хочется как следует все перетряхнуть, — заявил он, плюхаясь в кресло. — Надеюсь, ты понимаешь, что в реальности внутренности черепа выглядят немного по-другому?

— Ну да, — кивнул я. — Это моя голова интерпретирует то, что видит, в привычные предметы. Я к такому начинаю уже привыкать.

— Добро пожаловать в мир духов, — хмыкнул Боб.

— А еда?

— Баттерсова мамочка типа богиня кулинарии. — Боб мечтательно сощурился. — Вот это, например, то, что она накрывала на стол за несколько последних выходных. Ну, точнее, Баттерсовы чувственные воспоминания об этом. Он тут позволил мне прогуляться с ним немного, вот я и воспроизвел часть того, что мы с ним испытали.

Брови мои удивленно поползли на лоб.

— Он позволил тебе прогуляться? У него в голове? — Боб никогда не отличался особой сдержанностью — по крайней мере на моей памяти. В первую очередь это относилось к его прогулкам.

— Ну, мы с ним предварительно заключили договор, — уточнил Боб. — Краткий такой документ, страниц двадцать, не больше. Он выполнял свои обязательства.

— Угу, — кивнул я. — И ты, значит, все это просто воспроизвел?

— Ну да, — подтвердил Боб. — Я вообще могу воспроизвести что угодно. — Он подмигнул. — Хочешь, покажу, как было, когда Молли облила у тебя в лаборатории одежду кислотой и ей пришлось раздеться?

— Гм, — буркнул я. — Обойдемся. — Я осторожно, ожидая подвоха, опустился на стул, но тот вел себя как нормальный стул — я не просочился сквозь него, он сам не растаял... в общем, все обошлось. — А телевизор и вся эта машинерия — тоже?

— Чувак, я же весь типа состою из энергии. — Боб ткнул пальцем в стену с электроникой. — Вспомни, я же работал передатчиком на твоей радиостанции для духов. В общем, я теперь подключен. Кабельное, спутниковоетелевидение, широкополосный Интернет... Что твоей душе угодно. Откуда, думаешь, у меня столько знаний?

— Из нескольких веков ассистирования чародеям? — предположил я.

Он отмахнулся.

— И оттуда тоже. Но теперь-то я могу играться со всем необъятным Интернетом. Меня Баттерс научил. — Ухмылка его сделалась совсем уже блаженной. — И знаешь, в нем типа девяносто процентов — порнуха!

— Вот это Боб, которого я знаю и люблю, — вздохнул я.

— Еще бы не любил, — хмыкнул он. — Ну, я, но и не совсем я. То есть, понимаешь ли, я слегка меняюсь в зависимости от того, кто обладает черепом.

— Естественно, — согласился я.

— Поэтому я в общем-то плюс-минус такой, каким был при тебе. То есть хоть я и у Баттерса, но мы-то с ним познакомились еще при тебе. Первое впечатление и все такое... это важнее всего.

— Сколько у нас с тобой времени на разговор?

— Это не такой простой вопрос, как кажется, — ответил Боб. — Впрочем... Ты же у нас салага, так что попробую попроще. По линейному исчислению несколько минут, но я мог бы растянуть это время.

— О, — только и сказал я. — Круто.

— Да фигня вопрос, просто здесь, по эту сторону, дела обстоят именно так. И что ты хотел узнать?

— Кто меня убил? — не задумываясь, спросил я.

— Ооооо... Извини, с этим я тебе не помогу, разве что в качестве чьего-то репродуктора.

— Ладно, — вздохнул я. — Тогда послушай, что удалось узнать мне.

И я рассказал Бобу все, что случилось, начиная с туннеля и железнодорожных путей с поездом. Я не стал утаивать ничего — Боб достаточно умен, чтобы самостоятельно заполнить все пробелы, а уж источников информации и дедуктивных способностей у него побольше, чем у любого из известных мне людей.

Ну и потом... Он все-таки самый старый мой друг.

Боб выслушал, не перебивая и не сводя с меня внимательного взгляда.

— Ух ты! — выдохнул он, когда я договорил. — Тебя классно обвели вокруг пальца.

Я хмуро покосился на него.

— С чего ты так решил?

Он закатил глаза.

— С чего бы начать? Ну, давай с самого очевидного. С Уриила.

— С Уриила? — тупо переспросил я. — А что?

— Чародей, повязанный с компанией самых что ни на есть могущественных потусторонних сил, погибает, можно сказать, сразу после подписания контракта, превращающего его в Чертовски — с большой буквы «Че», обрати внимание! — темного и опасного типа... И это случайность? Затем его посылают назад, в мир смертных, чтобы вновь вовлечь его в эти дела. И ты полагаешь, во всем этом не замешан архангел? Не забывай, Уриил у архангелов заведует спецоперациями. Да ведь его за глаза кличут «Отцом обмана». И ты думаешь, он тебя не провел?

— Э... — пробормотал я. Я ощущал себя дурак дураком.

— Вот видишь, — продолжал Боб. — Ты только-только начал свое свободное от плоти существование, а уже, можно сказать, пропал без меня.

Я покачал головой:

— Послушай, приятель. Я ведь теперь... всего лишь дух. Это всего лишь типа подбивание баланса перед посадкой на поезд — не знаю, куда уж он там идет.

Боб снова закатил глаза и выразительно фыркнул:

— Ох, ну конечно же. Тебя послали сюда как раз в тот момент, когда эта гадина, Собиратель Трупов, готовится провозгласить себя Королевой Чикаго, чтобы очистить город от последних защитников людского племени, — и это, конечно, случайное совпадение. Как всегда. — Он снова фыркнул. — Тобой вертят как захотят.

— Вертят? — переспросил я. — Во множественном числе?

— А ты подумай сам. Нет, постой минуту-другую и пошевели мозгами. Я понимаю, тебе это непросто, но...

— Зимние, — буркнул я. — По колено снега в конце весны. Королева Мэб.

— Разумеется, — подтвердил Боб. — Она здесь. В Чикаго. А поскольку она, так сказать, королева Зимы, она эту зиму с собой и принесла. — Он скривил губы. — Или задержала ее уход.

Боб говорил дело. При всей ее силе Мэб не стоит задерживаться в этих краях слишком уж надолго. Это могло бы привести даже к войне с ее летней соперницей, Титанией, — та вряд ли станет ждать дольше пика собственной силы, летнего солнцестояния.

— Знаешь, Гарри, я не хочу обсуждать здесь твою новую подружку, но с чего она до сих пор, спустя полгода после твоего убийства, все еще здесь? Немного навязчиво, ты не находишь?

— Постой-ка, — проговорил я. — Ты хочешь сказать, Мэб и Уриил орудуют рука об руку? Вместе? Королева Воздуха и Тьмы с гребаным архангелом?

— Мы живем в странное время, — философски заметил Боб. — В некотором роде они два сапога пара, Гарри. Ходят слухи даже, что Всевышний порой работает вместе с Люцифером. Вот и Человек-Паук сотрудничал как-то с Песчаным Человеком. А Люк с Вейдером прикончили Императора. Ну, в общем, еще и не такое бывает.

Я зажмурился:

— Чего-о?

— Ты что, серьезно считаешь, что твоя Вселенная — единственная? Да ну же, Гарри. Мир чертовски велик. Там хватает места и для тебя, и для Человека-Паука. — Он развел руками. — Слушай, я не слишком чтобы из верующих. Я не знаю, что происходит по ту сторону или куда ты попадешь, в Рай или в Ад, или куда еще. Не по моей это части. Но уж подвох-то я как-нибудь распознаю при встрече.

Я сглотнул и провел рукой по волосам.

— Прислужники фоморов. Собиратель Трупов и ее шайка. Даже Аристид и его команда. О™ все пешки в чьей-то игре.

— Как и ты, — жизнерадостно добавил Боб. — Ты никого _не замечал, когда тебя подталкивали к тому или к этому? Впрочем, что я говорю... ты ведь только-только это осознал.

Я нахмурился:

— Никого... разве что всех вокруг.

— Я вот типа думал об одном, что был за тобой, — сообщил Боб и вдруг посерьезнел. — О Том, Кто Шел.

Я сделал глубокий вдох. О Том, Кто Идет Следом.

Только теперь, оглянувшись на все мои воспоминания и присовокупив к ним все, чему научила меня жизнь с тех пор, я смог по-настоящему оценить то, что произошло в ту ночь.

Тот, Кто Идет Следом, не пытался меня убить. Если бы он хотел это сделать, ему незачем было бы играть со мной. Он просто пришел бы и казнил меня — как бедолагу Стена с заправки. Он пытался подтолкнуть меня, вылепить из меня что-то. Оружие.

Примерно так, как делал это Джастин.

Я всегда исходил из того, что Тем, Кто Идет Следом, управлял Джастин. Что это мой старый наставник послал его за мной в погоню, когда я сбежал. Но что, если я просто дурак? Что, если их взаимоотношения носили совсем другой характер? Что, если предавшего меня Джастина подставил его собственный потусторонний наставник? А эта тварь просто подготовила меня к тому, чтобы я уничтожил Джастина?

— Какая-то зловещая симметрия выходит, — пробормотал я.

— Угу, — все с тем же серьезным видом согласился Боб. — В жутковатой ты ситуации, Гарри. — Он сделал глубокий вдох. — И она... лучше не становится. Только хуже.

— Хуже? Как это?

— Это всего лишь теория, — ответил он. — Я же сказал: это не по моей части. Но подумай. Вот есть плоть, а есть Дух, так?

— Ну, так, — кивнул я.

— У смертных в наличии и то, и другое, а еще душа.

— Я думал, это одно и то же. В смысле дух и душа.

— Гм, — возразил Боб, — это довольно сложно. Представь, что твой дух — семя. Твоя душа — почва, в которой оно произрастает. Когда ты умираешь, тебе нужно и то, и другое. Если верить тому, что я слышал, они типа сливаются в одно, чтобы получилось что-то новое. Ну вроде гусеницы-бабочки.

— Ладно, — буркнул я. — Так как это может обернуться еще хуже?

— Вот ты сейчас — ты ведь не дух еще, — объяснил Боб. — В смысле не настоящий призрак. Ты... Ты просто шляешься в своей гребаной душе. То есть с практической точки зрения это одно и то же, но...

— Но что?

— Но если с тобой сейчас что-нибудь случится... то кран-ты. Я хочу сказать, окончательно и бесповоротно. Навсегда. Тебе настанет Конец с большой буквы «Ка». Окончательный вынос. Если не хуже.

Я поперхнулся. Ну да, все это время я понимал, что дела у меня обстоят серьезнее некуда, но не настолько, чтобы использовать для этого слово «навсегда». Вот веселуха...

Боб покачал головой:

— Правда, не думаю, чтобы с тобой это можно было бы проделать. Если верить тому, что я слышал, твоя душа принадлежит тебе и только тебе. И сомневаюсь, чтобы ты пошел на что-то такое добровольно, хотя...

Я поднял руку и несколько раз хлопнул себя по лбу.

— Ох, Гарри! — В голосе Боба звучало неподдельное разочарование. — Не может быть.

— Мне не объяснили этого так, как ты, — сказал я. — По крайней мере так подробно.

— Но тебе позволили выбирать?

Вообще-то капитан Мёрфи именно это и сделал. То есть он подал это в таком виде, что мне особого выбора и не оставалось, но все же выбор у меня был.

— Угу.

— И ты выбрал риск для своей бессмертной души? Даже будучи предупрежденным?

— Ну... Мне все не совсем так сформулировали... — начал было я. И замолчал. На самом-то деле именно так. Джек предупредил меня, что я могу оказаться навсегда заперт черт знает где... так ведь? — Гм... Да. Формально так и было.

— Что ж, — вздохнул Боб и откашлялся. — Идиот.

— Но-но, — обиделся я. — У меня голова болит.

— Нет, не болит! — отрезал Боб. — Тебе просто кажется, что она должна болеть.

Я помолчал, подумал и понял, что Боб прав. Впрочем, я решил, что голова у меня, черт ее подери, все-таки должна болеть. То, что я дух, или голимая душа, или что там еще, вовсе не значит, чтобы я начал забывать, кем я был.

— Боб! — вдруг встрепенулся я. — Что это значит? В смысле почему мне не дали спокойно помереть, как нормальному человеку?

Боб вытянул губы.

— Гм. Ну... Представления не имею.

— Что, если... — Я даже задохнулся. Очень мне не хотелось произносить этого. — Что, если я не...

Боб округлил глаза.

— Ох. Охххххх. Скажи, люди Уриила — папаша Мёрфи и прочие, — говорили они тебе что-нибудь про твое тело?

— Что оно недоступно, — вспомнил я.

— Но не так, чтобы оно исчезло? — настаивал Боб.

— Нет, — ответил я. — Они... Нет, такого не говорили.

— Ух ты, — произнес Боб все с тем же потрясенным видом.

Я, наверное, тоже выпучил глаза.

— И что мне делать?

— Откуда мне, черт возьми, знать? У меня вот ни души, ни тела отродясь не бывало. Что тебе велели сделать?

— Отыскать моего убийцу, — ответил я. — Но... Из этого же следует, что я мертв, так?

Боб только отмахнулся.

— Смерть, Гарри, — это не... Послушай, даже по понятиям материального мира смерть — область довольно запутанная. Даже ваша медицина относится к смерти как к процессу. а не как к состоянию. В отдельных случаях этот процесс Даже обратим.

— К чему ты клонишь?

— К тому, что между мертвым и пропавшим — большая Разница.

Я поперхнулся.

— И... Что мне все-таки делать?

Боб вскочил на ноги.

— Что тебе делать? — Он махнул рукой в сторону стола с праздничным обедом Баттерсовой мамочки. — Ты, возможно, имеешь шанс вернуться вот к этому, и ты еще спрашиваешь меня, что делать? Найти твоего чертова убийцу! Я весь на твоей стороне, готов помочь!

Освещение в комнате вдруг сделалось красным, и откуда-то послышался сигнал тревоги из ранних эпизодов «Звездного пути».

— Э... — встрепенулся я. — Это еще что, черт подери, такое?

— Это меня Баттерс зовет, — отозвался Боб. В огне камина возникли очертания молодого человека. Я сообразил, что именно так, должно быть, выглядел Баттерс в юности. — Ладно. Пошли.

(обратно)

Глава тридцать шестая

Мне даже не пришлось напрягаться для того, чтобы покинуть череп, — выходя, Боб буквально выдернул меня за собой, как листок, сметенный вихрем от проехавшей мимо большегрузной фуры. Это лишний раз напомнило мне о том, что в сложившихся обстоятельствах тяжеловесом является именно Боб, а я — так, салага.

Терпеть не могу ощущать себя салагой. Просто тошнит от этого ощущения.

Я оказался в запыленном помещении. Сквозь покрытые толстым слоем пыли и копоти окна пробивались редкие лучи предзакатного солнца, почти не опасные даже для меня в моем состоянии. Помещение напоминало проходную какого-то завода. Перед дверями стояла массивная стойка охраны или контроля. Вдоль одной из стен выстроились гардеробные ячейки. Несколько темных пятен на выцветших стенах выдавали места, где некогда располагались часы и щит с карточками. Радом со мной стоял, держа в руке фонарик-переноску для Боба, Баттерс. Глаза у черепа ярко сияли — Боб вышел из своей «квартеры» и находился теперь в материальном мире. Вид У коротышки-патологоаната был напряженный, сосредоточенный, но никак не запуганный.

Насчет того, как они попали в это помещение, особых сомнений не возникало: Фиц стоял со здоровенными кусачками в руках. Вот если кто и выглядел напуганным, так это Фиц; похоже, он боялся за всех нас. И неудивительно: парень вновь очутился в логове своего жуткого наставника.

Угу.

Это нам хорошо знакомо.

Баттерс вытащил из кармана транзистор для переговоров с духами.

— Вы здесь, Дрезден? — шепотом спросил он.

— Слева от вас, — так же тихо отозвался я.

Он посветил глазами Боба в указанном направлении и явно увидел меня.

— Ох! — с облегчением выдохнул он. — Что ж, хорошо.

Уж не знаю, что его успокоило. Сделать я толком ничего не мог, если, конечно, в заварушку не затешется какой-нибудь случайный дух — вот того я мог бы задержать своей магией, не давая возможности повлиять на происходящее в материальном мире.

Подозреваю, он просто ждал от меня — точнее, от воспоминаний обо мне — помощи и поддержки, в которых я не отказывал ему при жизни. Поэтому я ободряюще кивнул и поднял сжатый кулак. Все путем.

— Я так понимаю, мы зашли незамеченными? — тихо поинтересовался я у Фица.

Тот кивнул:

— Обычно цепей на дверях хватало. А заклятий его хватает только на комнату, где он находится.

— Что ж, хорошо, — хмыкнул я.

— А что? — не понял Баттерс.

— Из этого следует, что у Аристида не хватит сил изжарить вас на месте.

Баттерс поперхнулся.

— Ох. И правда хорошо.

— Это не значит, что он не может убить вас, — утешил я. — Просто ему придется обойтись без спецэффектов. Бюджет маловат.

— Он быстрый, — добавил Фиц, и голос его дрогнул. — Нет, правда, очень быстрый.

— Насколько? — спросил Баттерс. — Как Джеки Чан? Или как Флэш?

— Понемногу от обоих, — ответил я. — Он перемещается стремительно. И налететь может с силой грузовика.

Фиц поежился и кивнул.

— Ох, — повторил Баттерс. — Супер. Значит, раз так, нам, возможно, стоит избегать драки с ним. — Он поставил фонарик на пол и полез в сумку. — Сейчас, секунду...

За одним из почти непрозрачных от грязи окон мелькнула тень. Фиц шикнул и обеими руками ухватился за свои кусачки. Баттерс крякнул от неожиданности и поспешно достал из сумки короткую полицейскую дубинку.

Тень мелькнула уже за вторым окном. Кто-то двигался к двери — той же, через которую вошли мы.

Я торопливо оглянулся на фонарик и убедился, что стою в луче света из глаз Боба и вне досягаемости прямых солнечных лучей на случай, если дверь откроется. Конечно, физически я сделать не мог ничего, но если Аристид заметит меня, отворив дверь, возможно, это могло бы его отвлечь. Черт, он даже мог бы ломануться на меня и, проскочив насквозь, убиться об стену, как мультяшный злодей. Это было бы просто круто.

Гораздо вероятнее, я не добился бы ничего. И все же, когда друзья в опасности, грех не попытаться.

Дверь начала отворяться, и я воздел руки в самой что ни на есть угрожающей магической позе. Чушь, конечно, но поза вызывает у людей реакцию на чисто атавистическом уровне. Не так уж мы далеко ушли от наших первобытных предков, для которых язык тела значил едва ли не больше, чем слова. Моя поза объявляла меня в качестве главного — человека, контролирующего все свое окружение, того, за кем идут, этакой смесью психа и фокусника, — короче, самого опасного из находящихся в комнате предметов.

Баттерс с Фицем прижались к стене по обе стороны от двери, держа оружие наготове. Дверь со скрежетом отворилась, на пороге возникла массивная зловещая фигура и застыла в нерешительности, вглядываясь в меня из-под поднятой козырьком руки.

Баттерс с криком опустил на фигуру свою дубинку. В противоположность ему Фиц опустил свои кусачки беззвучно. Даже в эту долю секунды я успел восхититься Баттерсом. Драться коротышка не умел и отлично понимал это. Зато у него хватило ума заорать, привлекая внимание противника к тому из двоих, кто был меньше, слабее и хуже вооружен. Это давало возможность Фицу напасть на незнакомца сзади.

Пусть Баттерс и не боец, но силы духа у него хватило бы на трех громил .

Правда, помочь им это не смогло.

Рослый незнакомец, похоже, заподозрил неладное. Даже не повернув головы, он поднырнул под кусачки, одновременно резко выбросив вбок левую руку. Кулак его угодил Баттерсу точно в живот, и тот полетел на пол. Незнакомец резко повернулся — как раз вовремя, чтобы перехватить новый удар восстановившего равновесие Фица. Небрежным движением он выхватил кусачки из рук Фица, а потом плавным взмахом, напомнившим мне Мёрфи в деле, бросил юнца точнехонько в начинавшего подниматься Баттерса, и те, спутавшись в клубок, покатились по полу. Хлопнула закрывшаяся дверь.

Дэниел Карпентер, старший сын Майкла Карпентера, постоял немного, покачивая трофейными кусачками. Ростом и сложением он не уступал уже, пожалуй, отцу, да и взгляд его серых глаз был таким же спокойным. Потом он посмотрел на меня, открыл рот и снова закрыл.

Я помахал ему.

— Привет, Дэниел.

Звук моего голоса донесся до него из радио в кармане у Баттерса.

Он зажмурился.

— Какого черта? — спросил он, обращаясь ко мне. С меня он перевел взгляд на Баттерса, потом на Фица, потом на кусачки. — Нет, серьезно. Какого черта, Баттерс? Какого черта вы делаете?

Баттерс спихнул с себя Фица и раздраженно уставился на Дэниела.

— Потише, пожалуйста, — прохрипел он приглушенным голосом. — Мы ищем здесь одного нехорошего парня, а ты нам мешаешь.

— Значит, вы этим заняты? — спросил Дэниел; голос он, впрочем, понизил. — А вот мисс Мёрфи считает, что вы сходите с ума.

Баттерс даже зажмурился.

— Чего? С чего это Кэррин так считает?

— Из-за вот этого. — Дэниел мотнул головой в мою сторону.

— Ох, — сказал я. — Обидно слышать.

— Балда, — сказал Баттерс. — Не валяй дурака. Это Дрезден. Или по крайней мере его дух, что примерно то же самое.

— Мы этого наверняка не знаем, — парировал Дэниел. — Создания из мира духов могут прикидываться кем угодно по своему желанию. Да вам это и так известно.

— Разве мы не покончили с идентификацией? — возмутился я.

— Ну да, да. Видите? — Баттерс повернулся ко мне. — Видите, в кого она превратилась?

— Кто? — не понял Дэниел.

— Кэррин, разумеется, — хмыкнул Баттерс. — С тех пор, как вы исчезли, Гарри, она воюет со всем миром и в средствах себя не ограничивает. Черт, она даже от Марконе помощь принимает.

Лицо Дэниела потемнело.

— Не смейте говорить так о мисс Мёрфи. Только благодаря ей фоморы не орудуют в Чикаго так, как в других городах.

— Одно другому не мешает, — со вздохом возразил Баттерс. Он посмотрел на меня и развел руками: — Вот видите, с кем мне приходится иметь дело.

Я поморщился и кивнул:

— Думаю, это из-за ее работы. Никак не разберется со своим нынешним положением. Она была примерно такой же, когда я открывал свою лавочку, а ее только-только назначили шефом ОСР: мнительная, узколобая, во всем видела только черную сторону. С ней даже говорить было почти невозможно.

— Вы нарушили ее прямые приказы, — буркнул Дэниел Баттерсу.

Баттерс поднялся на ноги и помог встать Фицу.

— Приказы? Мы не в армии, парень, а Мёрфи — не королева Чикаго. Она не может мне приказывать.

— Вольно же вам говорить это в ее отсутствие, — не удержался я.

— Я думаю сам за себя, но не самоубийца, — возразил Баттерс и, нахмурившись, посмотрел на Дэниела. — Постой-ка. Так это она послала тебя следить за мной?

— Черт, — заметил я. — Вот это уже настоящая паранойя.

Дэниел покачал головой, бросив на меня короткий угрюмый взгляд.

— Вам придется пойти со мной, мистер Баттерс.

— Нет! — отрезал Баттерс. — Не пойду.

Дэниел упрямо выставил вперед подбородок.

— Мисс Мёрфи сказала, это ради вашего же блага. Чтобы я вытащил вас из всего, куда вот это, — он мотнул головой в мою сторону, — вас ни затащит. Так что пойдемте.

— Нет, — упрямо повторил Баттерс, глядя на только что не вдвое превосходившего его ростом юношу. — Я не брошу Фортхилла на милость бандита-чернокнижника.

Дэниел потрясенно заморгал, и от его уверенности разом не осталось и следа.

— Фортхилл? Он здесь? Он в опасности?

— Чем дольше мы будем тут пререкаться, тем меньше у нас шансов помочь ему, — заявил Баттерс. Он подобрал свою ^сУмку и снова порылся внутри. — Хотя с тобой у нас этих шансов все-таки больше, — добавил он, выпрямляясь и протягивая Дэниелу какой-то серый сверток. — Надень вот это. Держись рядом со мной. И не говори ничего.

Дэниел с сомнением покосился на сверток, потом поднял взгляд на Баттерса.

— Ради Фортхилла, — тихо произнес Баттерс. — Как только он окажется в безопасности, мы уйдем, и ты сможешь отвести меня прямо к Кэррин. Даю тебе слово. Хорошо?

Несколько секунд Дэниел колебался. Потом кивнул Баттерсу и развернул серую ткань.

— Ого! — До меня вдруг дошел замысел коротышки. — Неплохо придумано. Ткань не совсем та, но похожа. Может и сработать.

Баттерс кивнул:

— Вот и я так подумал. Как бы нам получше этим воспользоваться?

— Мелюзга вроде Аристида очень комплексует насчет размеров своего магического пениса, — ответил я. — Бросьте его эго несколько крошек — и он станет есть у вас с руки.

— Только придется сохранять режим радиомолчания, — вздохнул Баттерс. — Я не успел наладить эту штуку с наушниками.

— Если в голову придет чего важного, я могу сказать это Фицу. Он передаст.

Фиц беспокойно переводил взгляд с Баттерса на Дэниела и меня.

— Ох. Да. Ну да. Я же слышу Дрездена и без вашего радио.

Баттерс достал из сумки второй серый сверток, потом застегнул ее и повесил на плечо. Он накинул серый плащ на плечи и завязал на шее шнурок.

— Ладно, Гарри, — кивнул Баттерс. — Как там у вас, Стражей, принято входить?

(обратно)

Глава тридцать седьмая

Дэниел Карпентер отступил на шаг, поднял ногу в башмаке сорок шестого размера и одним ударом снес дверь, ведущую в цех, с петель.

Это произвело впечатление даже на меня. Силой Господь парня не обделил. Ну конечно, двери этой исполнилось черт знает сколько лет, и петли наверняка проржавели, но все-таки настоящая, чтоб ее, стальная дверь... И ведь она не просто слетела с петель — она описала в воздухе дугу в несколько футов и только потом грянулась об пол с хорошим гулким грохотом, эхо которого еще некоторое время гуляло по цеху.

— Спасибо, — произнес Баттерс с невыносимо правильным британским акцентом, который он обычно приберегал для отрицательных персонажей в еженедельных ролевых играх, повел носом и, стараясь ступать как можно громче и решительнее, направился в глубь цеха. Бутафорский плащ Стража развевался у него за спиной.

Дэниел следовал за ним, отстав на пару шагов, и брови его хмурились самым что ни на есть угрожающим образом. Причем на лице его это смотрелось более чем естественно. Одной рукой он придерживал Фица за загривок, небрежно подталкивая вперед. Сам Фиц при этом ощущал себя явно очень и очень неуютно.

Баттерс остановился перед полустертой линией, прочерченной мелом на полу.

— Ау! — окликнул он. — Есть кто дома, а? Я пришел поговорить с заклинателем по имени Аристид. Мне сказали, что его можно найти здесь. — Он помолчал секунду-другую. — Мне еще чернокнижника на Тринидаде сегодня ловить. Не хотелось бы откладывать это на завтра.

Никто не отозвался. Из глубины цеха доносились негромкие, осторожные звуки: шарканье раздолбанных, поскрипывающих подошв по бетонному полу. Еще шаги. Негромкое дыхание...

— Страж, — произнес Баттерс и побарабанил пальцем по зубам.

Дэниел напрягся — это было видно по его плечам.

Фиц негромко взвыл.

— Это я! — заорал он. — Я, Фиц! Сэр, они говорят, они пришли потолковать о фоморах.

— Фиц! — послышался голос откуда-то сбоку. Мальчуган, самый маленький из участников нападения на дом Мёрфи, вынырнул из-за стальных стеллажей и тут же пригнулся, готовый удирать.

— Привет, Зеро, — сказал Фиц как мог спокойнее, с учетом державшей его руки Дэниела. — Босс дома?

Послышался шелестящий звук, словно кто-то с силой метнул мяч, а потом голос Аристида прозвучал у нас из-за спины:

— Я здесь.

Дэниел дернулся, зато Баттерс скрыл свою реакцию просто мастерски. Он небрежно оглянулся через плечо на Аристида, стоявшего в проеме выбитой двери. При этом Баттерс выгнул бровь так, словно сам по себе трюк он видел уже и не раз, хотя в исполнении Аристида это заслуживает одобрения. Потом повернулся к Аристиду всем корпусом.

Он вежливо кивнул.

— Я Страж Уолдо, — представился Баттерс. — А это Страж Косарь.

Дэниел насупился.

— Если у вас нету срочных дел, нам хотелось бы занять вас ненадолго.

Мгновение-другое Аристид, прищурившись, разглядывал всех троих. Одет он был в поношенный синий халат поверх свободных китайских тренировочных штанов и майки. Грудь его поросла густой курчавой шерстью. На бритой голове и скулах темнели татуировки.

— Вы что, из Белого Совета? — спросил он.

Баттерс молча смерил его взглядом и вздохнул:

— Наверное, мне стоит попробовать начать сначала. Наши досье описывают вас как не обладающего особой силой, но довольно умелого профессионала. Они что, ошиблись?

Аристид скрестил руки на груди; лицо его застыло бесстрастной маской.

— Разумеется, я знаю, что такое Белый Совет. Какое дело у вас может быть ко мне? И почему вы удерживаете одного из моих учеников?

Я быстренько обошел Аристида по кругу. Как призрака он меня, разумеется, не видел. У него даже мурашки по загривку не побежали. Наверное, решил я, он полная противоположность Фортхиллу: будучи самовлюбленным мегало-маньяком, он просто не готов ощущать присутствие любых посторонних душ.

— У него на пояснице халат топорщится, — сказал я Фицу, вернувшись. — Моргни дважды, если ты знаешь, что это. Один раз, если не знаешь.

Фиц вздрогнул, покосился на меня и дважды моргнул.

— Оружие? — спросил я.

Он снова дважды моргнул.

— Пистолет?

Он моргнул один раз.

— Нож?

Дважды.

— Ладно, — кивнул я. — Это именно то, что я хотел узнать. Если будет шанс или если дойдет до драки, скажи об этом Дэниелу.

Он моргнул дважды, довольно беспокойно.

Я поколебался, но смягчил голос.

— Держись, парень, — сказал я. — Мне приходилось бывать на твоем месте. Все будет о’кей.

Фиц больше не моргал, только прикусил губу. Баттерс тем временем продолжал разговор:

— Говоря прямо, Совет находит нынешнюю активность фоморов отвратительной. Скажу больше: в результате только что завершившейся войны с Красной Коллегией у нас значительно меньше возможностей ответить на эту активность.

Что, вообще-то говоря, не совсем соответствовало истине. Совет вышел из войны, имея в активе более опытных и подготовленных Стражей, чем было до ее начала. Ну конечно, большинство их составляли малолетки возраста Молли, если не младше, хоть и они заслуженно считались ветеранами. Вот только готов биться об заклад: фоморы, вербующие уйму мало-мальски одаренных магических талантов, явно не находились в верхних строках их списка первоочередных проблем.

— Я слышал, Стражи умеют перейти к делу, — кивнул Аристид. — Может, нам действительно стоит начать сначала, чтобы вы это проделали?

Баттерс одарил чернокнижника ледяной улыбкой и кивнул:

— Вы со своей командой до сих пор здесь. Значит, вы на что-то способны. Мы одобрительно относимся к таким способностям.

Аристид помолчал, склонив голову набок.

— Вы пришли, чтобы обсудить возможности сотрудничества?

— Давайте не будем забегать вперед, — отозвался Баттерс. — Я не вербовщик. Считайте это простым визитом. Знакомство на уровне рядовых, так сказать.

Очень мне не хотелось оставлять их втроем наедине с Аристидом и его ножом, тогда как самих их не защищало ничего, кроме Баттерсова блефа и нескольких ярдов серой ткани, однако мы-то сюда пришли не для стычки с Аристидом. Мы пришли сюда ради Фортхилла. И план, который мы наспех склепали с Баттерсом, требовал, чтобы я отыскал священника, пока остальные будут отвлекать Аристида.

И потом, если в мозгу у Аристида имелась хоть одна извилина, он не мог не питать хоть какого-то уважения к Серым Плащам. В отличие от знакомого уличного регулировщика Серые Плащи не вызывают у рядовых членов оккультного сообщества дружеских чувств. Их боятся — и, возможно, со времени войны с Красной Коллегией этот страх только усилился. Ведь Стражи делают тебе всего одно предупреждение — еще до того, как ты пересечешь черту, нарушив один из Законов Магии. В следующий раз они встретятся с тобой скорее всего затем, чтобы отсечь тебе голову.

Чего в отношении к ним больше — страха или уважения, зависит преимущественно от точки зрения. Однако никто — никто — не относится к ним легкомысленно.

Поэтому то, что Баттерс воспользовался их наводящей страх репутацией, представлялось вполне логичным. Тем более логичным, что репутация — вещь нематериальная (как и я сам в моем положении), однако повлиять на ход событий вполне в состоянии. Призрак бескомпромиссной жестокости Стражей мог помочь моим спутникам, возможно, даже лучше, чем я, останься я с ними. Поэтому я пожелал им удачи и отправился выполнять отведенную мне часть плана.

Я исчез и возник под самым потолком цеха, стараясь при этом не попасть в один из солнечных лучей, пробивавшихся в помещение сквозь несколько маленьких окошек. С учетом плошади цеха потолок располагался не слишком-то и высоко, так что мне пришлось сделать несколько попыток, прежде чем я обнаружил лагерь. Я устремился туда и нашел фортхилла.

Священник неподвижно лежал на полу, свернувшись калачиком. Я не видел, дышит ли он, а дотронуться, чтобы пощупать пульс, я не мог. Поморщившись, я опустился на колени и сунул руку в его ногу. Я испытал резкое, странное ощущение контакта с живой плотью — примерно так было, когда я касался Морти и моей ученицы. Во всяком случае, это заметно отличалось от того покалывания, которое я испытывал при соприкосновении с чем-то материальным, но неживым. Значит, он жив. Казалось, сердце мое на мгновение застыло и снова пришло в движение.

Я осмотрел его, пытаясь понять, что с ним произошло. Кровь сочилась из ссадин на лице, там, где старческая кожа не выдержала сильного удара: на скулах, бровях, подбородке. Рассеченная губа тоже кровоточила. Кто-то отделал его кулаками — а может, и просто ладонью, но со сверхъестественной скоростью.

Все сходилось. Старый священник — живой символ всего, что Аристид ненавидел, — должно быть, пришел поговорить. Как бы вежливо ни вел себя Фортхилл, одного его присутствия достаточно, чтобы уязвить эго такого человека, как заклинатель. Настолько, что единственным ответом могло стать лишь насилие — пощечины, болезненные и унизительные.

Левую руку Фортхилл прижимал к ребрам. И лежал он так, словно защищал от ударов живот. Значит, заклинатель бил его и ногами. Возможно, сломал несколько ребер, если не хуже. Любая травма на порядок опаснее, если ее получает пожилой человек: кожа тоньше, мышцы слабее, кости более хрупкие, внутренние органы изношены. Старики уязвимы.

Я стиснул зубы и оглядел лагерь. Аристид оставил сторожить Фортхилла часового. Совсем мальчишку, лет десяти, тощего от недоедания. Он сидел рядом с бочкой, в которой горели дрова, дрожа и сжимая в руках ржавый кухонный нож. Взгляд его шарил по сторонам, старательно избегая неподвижного тела священника.

Фортхилл вдруг пошевелился и негромко застонал. Потом снова затих.

Мальчишка с ножом отвернулся и шмыгнул носом. Он зябко охватил колени руками и раскачивался взад-вперед. Не знаю даже, на кого из них было больнее смотреть.

Я стиснул зубы. Какая скотина могла проделать такое со стариком? С ребенком? Мне показалось, что мои щеки начинают пылать от снова забурлившего во мне гнева.

— Не стоит позволять таким мыслям забивать голову, — произнес мягкий, умиротворяющий голос.

Я резко повернулся к говорившему; слова заклинания готовы были сорваться с моего языка, в правой руке закипала призрачная энергия.

Молодая женщина стояла над Фортхиллом, повернувшись ко мне лицом, — прямо в столбе солнечного света, падавшего сквозь разбитое окно. В черном костюме, черной рубашке, с черным галстуком. И кожа ее была темной — не как у афроамериканца, но словно ее окунули в ванну абсолютно черных чернил. Даже белки глаз у нее оказались черными. Собственно, черным у нее было все, кроме зрачков и короткого меча, который она держала в руках клинком вниз. И тот, и другие сияли серебром с вкраплениями чистого золота.

Она спокойно встретила мой взгляд. Потом покосилась на мою правую руку, от которой начали уже подниматься струйки дыма.

— Спокойствие, Гарри Дрезден, — произнесла она. — Я здесь не затем, чтобы причинять кому-либо вред.

Некоторое время я молча смотрел на нее, потом бросил короткий взгляд на часового. Мальчишка никак не реагировал ни на голос незнакомки, ни на ее присутствие, из чего следовало, что она тоже призрак вроде меня. Вообще-то потусторонних созданий, которые могут показаться в чей-то смертный час, довольно много, но очень редкие из них способны стоять в солнечном луче. И мне приходилось видеть меч вроде того, что она держала, — в полицейском управлении Чикаго-чистилища.

— Вы — ангел, — негромко произнес я. — Ангел смерти.

Она кивнула:

— Да.

Я медленно распрямился. Я оказался на голову выше ангела. Я нахмурился:

— Отойдите.

Она выразительно изогнула бровь.

— Ты мне угрожаешь?

— Возможно, мне просто любопытно, кто придет к вам, когда настанет ваш черед.

Она улыбнулась — одними губами.

— Как ты думаешь, чего ты здесь добьешься?

— Я просто искал своего друга, — ответил я. — С ним все должно быть в порядке. Ваших услуг не требуется.

— Это еще неизвестно, — возразила ангел.

— Позвольте мне прояснить ситуацию, — сказал я. — Только прикоснитесь к нему, и я вас уничтожу.

Она выпятила губы, потом покачала головой.

— Одного из нас точно уничтожат, согласна.

— Он хороший человек, — не сдавался я. — Я не позволю вам причинить ему вред.

Ангел снова изогнула бровь.

— Ты полагаешь, я здесь за этим?

— Здрасьте, — хмыкнул я. — Ангел смерти. Мрачный Потрошитель. Вам еще в колокол позвонить?

Ангел снова покачала головой и улыбнулась — на сей раз немного естественнее.

— Ты неверно представляешь себе мои цели.

— Так просветите, — буркнул я.

— Не в моей компетенции определять, когда и чья жизнь должна оборваться. Я всего лишь сопровождающая, охрана, обеспечивающая благополучный переход только что освободившейся души в безопасное место.

Я нахмурился.

— Вы считаете Фортхилла настолько заблудшим, что ему нужен провожатый?

Она снова удивленно посмотрела на меня:

— Нет. Ему нужно... — Она замялась, подбирая подходящее выражение. — Его душе нужен телохранитель. Вот для этого я и здесь.

— Телохранитель? — потрясенно пробормотал я. — Что такого, черт подери, сделал отец Фортхилл, что в загробной жизни ему нужен телохранитель?

Она снова всмотрелась в мое лицо. В этот момент она казалась совсем юной — моложе Молли.

— Он... Он всю свою жизнь сражался с силами тьмы, — ответила ангел мягко и даже чуть замедленно, словно объясняя очевидную истину бестолковому дитяте. — Существуют силы, которым хотелось бы отомстить ему, пока душа его в момент перехода особенно уязвима.

Несколько секунд я пристально смотрел на ангела, но не смог найти ничего, хоть отдаленно смахивающего на ложь. Потом опустил взгляд на свою все еще пышущую жаром руку и вдруг почувствовал себя дурак дураком.

— И вы, значит... Вы — та, кто будет сражаться за него?

Она смотрела на меня своими серебряными глазами, и ноги мои вдруг сделались слегка ватными. Не то чтобы я испытывал страх. Это больше походило на благоговейный ужас — такое чувство я ощущал как-то, наблюдая за торнадо, проносившимся в четверти мили от места, где я стоял. Вихрь вырывал деревья с корнями и отшвыривал их в сторону, словно спички. Так и эти серебряные глаза — они принадлежали не духу, не существу, не личности. Из них смотрела на меня сила самой природы — безличная, непроницаемая, абсолютно неподвластная какому-либо контролю с моей стороны.

На лбу у меня выступили капельки пота, и я поспешно опустил взгляд.

Темная прохладная ладонь коснулась моей щеки жестом благословляющим и укоряющим одновременно.

— Если пробил час Энтони, — тихо произнесла она, — я благополучно доставлю его в следующий мир. И самому Властелину Тьмы не отбить его у меня. — Пальцы ее взяли меня за подбородок и приподняли лицо так, чтобы я снова встретился с ней взглядом. Потом она едва заметно улыбнулась мне и опустила руку. — И тебе тоже, Гарри Блекстоун Копперфилд Дрезден, какими бы благими побуждениями ты ни руководствовался.

Я не стал отводить взгляда. Ангел знал мое Имя — вплоть до малейшего ударения. Срань господня. Любой поединок с ней продлился бы очень и очень недолго... Пожалуй, хорошо, что я не позволил своим инстинктам взять верх.

— Что ж, ладно, — устало выдохнул я. — Если вы здесь не для того, чтобы убить его, почему бы вам ему не помочь? Он ведь работает в вашей организации.

— Как я тебе уже сказала, мне не дано выбирать, когда завершиться чьей-то жизни. Или не завершиться.

— Но почему? Нет, какого черта, почему? Разве Фортхилл не заслужил помощи от вашей братии?

— Дело не в том, заслужил он или нет, — тихо возразила ангел. — Это зависит от выбора.

— Так сделайте выбор. Помогите ему. Это не так сложно.

Все время нашего разговора лицо ее оставалось спокойным. Только теперь оно изменилось: сделалось жестче, непроницаемее. Серебряные глаза вспыхнули.

— Для смертного — да. Не так сложно. Но не для меня.

Я медленно перевел дух, размышляя.

— Свобода выбора, — произнес я наконец.

Она чуть заметно кивнула, но взгляд ее оставался почти враждебным.

— Нечто, дарованное вам, но недоступное мне. Я не могу предпринимать никаких действий, противоречащих выбору смертных.

— Значит, выходит, Фортхилл сам выбрал смерть? Вы это хотите сказать?

— Ну, не так просто, — возразила она. — Тут складывается не один, но множество выборов. Фиц сделал выбор, доверившись тебе. Ты сделал выбор, в результате чего в судьбу молодого человека оказался замешан Энтони. Энтони сделал выбор, явившись сюда, несмотря на опасность. Аристид сделал выбор, напав на него. Уолдо и Дэниел сделали выбор, придя ему на помощь. Ну и все, кого знали те, кого я назвала, тоже делали свой выбор, повлиявший на жизнь замешанных в этом деле. В результате вы все определяете сложившуюся реальность. — Она развела Руками. — Кто я такая, чтобы отменить сделанный всеми вами выбор?

— Хорошо, — кивнул я. — Пусть будет так.

— Пусть, — спокойно согласилась ангел.

Я бросил еще взгляд на Фортхилла и исчез, вернувшись к Баттерсу и его спутникам. Если ангел не в состоянии помочь священнику, я сам, черт подери, ему помогу.

Мне хватило двух скачков, чтобы переместиться обратно ко входу в цех, и на это ушло не больше нескольких секунд.

— Фиц, — сказал я, — я нашел отца. Он...

— Это представляется разумным, — говорил в это время Баттерсу Аристид. — Разрешите один вопрос?

— Ну конечно, — кивнул Баттерс.

Фиц корчился в стальной хватке Дэниела, стараясь оказаться как можно дальше от Аристида. Одного выражения его лица хватило, чтобы я понял почему: он уловил что-то в словах или поведении своего старого наставника. Похожее выражение можно видеть на лицах жен, мужья которых завалились домой пьяными, что означает ад кромешный на протяжении нескольких следующих часов. Фиц знал, на что похож Аристид, готовый к насилию.

— Скажите мне, Стражи, — вкрадчиво произнес Аристид, — а где ваши мечи?

Блин.

Вопрос застал Баттерса врасплох. Он мог бы смягчить результат удачным ответом, а мог бы вообще проигнорировать вопрос как несущественный. Вместо этого он сделал единственное, чего делать нельзя было никак, особенно имея противником такого типа, как Аристид.

Он замялся.

Я не могу его винить. Он бросился на помощь Фортхиллу, почти не подготовившись. Все обсуждение нашего плана заняло от силы полторы минуты, да и то благодаря тому, что Баттерс предусмотрительно сунул к себе в сумку эти фальшивые плащи. В случае с большинством городских оккультных личностей это могло бы и сработать. Да я и сам в спешке даже не подумал про такую деталь, как Мечи. Беда только в том, что Аристид ухитрился сделать из ошибочного предположения убийственно точный вывод.

О Мечах Стражей в сверхъестественном сообществе знают все. Сияющие серебром, сверхъестественной остроты, идеальные для того, чтобы сносить головы чернокнижникам, защищенные магией от всяких враждебных заговоров...

Увидев Стража, в первую очередь обращаешь внимание на его Меч.

Или, точнее, так было до недавних пор. Заклинательница, которая их изготавливала, Страж Люччо, утратила свои способности, когда Собиратель Трупов запихнула ее в тело молодой женщины, почти начисто лишенной магического дара. В результате большинство свежеиспеченных Стражей (начиная с вашего покорного слуги) обходятся без Меча. Ну не хватает на всех этих крутых железяк, и ничего уж тут не поделаешь.

Однако до рядовых чернокнижников эта информация, похоже, еще не докатилась.

Начиная с этого момента, события стали развиваться очень быстро.

Аристид выхватил нож — длинный, зловещего вида охотничий нож с зазубринами, покрытый бурыми потеками. Такой можно увидеть скорее на полотнах Ганса-Руди Гигера.

От Дэниела Карпентера не укрылось поведение Фица, и он дал ему правильную оценку. Одним движением мускулистых рук он отшвырнул Фица и Баттерса назад, а сам занял оборонительную позицию между ними и чернокнижником.

Баттерс вскрикнул, приземлившись пятой точкой на бетон.

Фиц упал грамотнее, перекатился по полу и с выпученными от страха глазами бросился наутек.

— Тебе кранты! — прорычал Аристид и со скоростью почти недоступной глазу бросился вперед, выставив перед собой нож.

(обратно)

Глава тридцать восьмая

Аристид молнией мелькнул в воздухе, врезался в Дэниела и опрокинул его. Дэниел еще некоснулся пола, а нож Уже полоснул по нему раз пять или шесть, целясь в грудь и Живот.

Любого, кроме сына Майкла и Черити Карпентер, такая атака выпотрошила бы как рыбу.

Похоже, паренька неплохо натренировали — возможно, Мёрфи, а может, Эйнхерии, а может, и отец. Возможно, все трое. Я не великий мастак в рукопашном бою, сверхъестественном или обычном, но знаю достаточно, чтобы понимать, как мало я знаю. И одно из правил, которое я выучил наизусть, гласит: невозможно просчитывать свои движения наперед в попытке компенсировать этим нехватку сверхъестественной скорости. В такой ситуации полагаться можно лишь на рефлексы, а они оттачиваются неделями и месяцами мучительно болезненных тренировок.

Дэниел свои рефлексы отточил.

Он начал уклоняться еще до того, как Аристид сблизился с ним на расстояние удара, и, падая после столкновения, продолжал уворачиваться. Нож ударял ему в грудь и живот — и натыкался на броню.

Под зимней курткой у Дэниела оказалась кольчуга, в которой я сразу признал работу Черити: два слоя кевлара с прослойкой из титановой кольчуги, зашитые в плотную защитную ткань. Кевлар защищает от пуль, а вот холодную сталь держит плохо. От последней защищал титан.

С каждым ударом нож высекал сноп искр. Звук получался такой, словно кто-то колотил бейсбольной битой по замороженной телячьей туше, но тело Дэниела продолжало движение, гася энергию ударов, лишая их большей части убийственной силы. Лезвие так и не коснулось его кожи.

Аристид вдруг прекратил атаки и застыл, пригнувшись и держа нож перед собой. Подобной стойке мог бы позавидовать герой боевика.

Дэниел перекатился по полу и вскочил на ноги. Это выглядело не так изящно, как в кино, однако он явно управлял всеми своими движениями и тоже застыл в боевой стойке в паре десятков футов от чернокнижника. Правая рука его нырнула в карман и выхватила оттуда складной нож с черной пластмассовой рукояткой. Большим пальцем он раскрыл лезвие длиной дюйма в четыре и держал его у бедра, нацелив острием в сторону Аристида. Левой рукой он сорвал со спины плащ и в несколько взмахов намотал его на руку ниже локтя, оставив свободными пальцы. Так он и стоял, выставив левую руку чуть вперед, готовый блокировать или перехватить удар.

Аристид неплохо прятал эмоции, однако, поскольку я всё равно не мог делать ничего, кроме как наблюдать, мысли его были мне совершенно ясны. Чернокнижник никак не ожидал такой реакции со стороны Дэниела. Тупому громиле полагалось бы валяться на полу, истекая кровью... ну или моля о пощаде. В самом крайнем случае ему полагалось бы спасаться паническим бегством, однако вместо этого юный здоровяк каким-то образом ухитрился отразить атаку и изготовиться к бою.

— Славный ножик, — заметил Аристид не без издевки. — Получили в качестве приложения к кулинарному журналу?

— Получил от последнего болвана, пытавшегося напасть на меня с ножом. — Дэниел осклабился.

— Так идите сюда, получите этот.

Аристид поиграл ножом, вертя его пальцами. Глупый выпендреж для настоящего боя, но этот тип и впрямь умел обращаться с оружием. Потом он напрягся как пружина, прошипел слова заклинания и вновь молнией метнулся на Дэниела.

Эта доля секунды перед началом действия ускоряющего заклятия его и выдала. Юноша вновь ждал его наготове. Он просто шагнул в сторону и дважды взмахнул руками, когда Аристид пролетал мимо. Послышался треск вспоротой ткани, а потом Аристид уже стоял на безопасной дистанции с другой стороны.

Дэниел, шипя от боли, повернулся к нему лицом. Ткань, намотанная на его левую руку, медленно, но верно набухала кровью.

— Ага, здесь брони нет, — с ухмылкой заметил Аристид.

Дэниел промолчал — просто вновь принял оборонительную стойку, нацелив нож острием на Аристида. Кончик ножа, правда, окрасился красным.

Аристид опустил взгляд и увидел длинный, неглубокий ^п°рез, прочертивший его грудь справа. Струйка крови, стекавшая из раны, смешивалась с обильно выступившим на коже пбтом.

К этому времени из хлама и обломков начали высовываться головы Зеро и его приятелей — с дюжину пацанов Наблюдали за поединком. Судя по выражению их лиц, они в первый раз видели, чтобы их бесстрашному наставнику сделали больно. Блин, да если они хоть как-то напоминали меня в их возрасте, они наверняка верили в то, что тот неуязвим.

Дэниел Карпентер продемонстрировал им, что это не так, — и чернокнижник это понимал.

На лице Аристида не читалось теперь ничего, кроме неприкрытой ненависти. А потом он сделал нечто, чего я от него никак не ожидал. Он просто шагнул вперед, в пределы досягаемости ножа Дэниела.

Поединок вышел недолгим. В бою на ножах так бывает чаще всего. Дэниел превосходил противника ростом и, следовательно, мог разить с чуть большей дистанции, что практически сводилось на нет длиной ножа чернокнижника. Кроме того, Дэниела защищала броня. Аристид уступал сопернику в физической силе, но в скорости — даже без магии — превосходил. И в опыте тоже.

Руки и клинки мелькали в воздухе с такой быстротой, что я не мог уже следить за отдельными атаками. Я видел, как кольчуга Дэниела отразила еще пару ударов, один из которых оказался настолько сильным, что титановое колечко, оторвавшись, со звоном покатилось по полу, потом воздух прочертила красная полоска — одного из бойцов зацепило еще раз.

Дэниел коротко охнул. И еще раз. Аристид издал возглас, полный боли и торжества разом. Оба отпрянули друг от друга и стояли, тяжело дыша. Вряд ли есть что-то способное сравниться по напряжению с рукопашным боем. Всего несколько секунд поединка лишают вас почти всех сил, даже если вы находитесь в отличной физической форме.

Дэниел пошатнулся и с удивленным возгласом припал на колено.

Все его ноги сплошь покрыла паутина глубоких порезов. Ни один из них не задел крупных кровеносных сосудов; в противном случае он уже лежал бы без сознания. Однако порезы не могли не причинять ему мучительной боли.

Он зарычал и сделал попытку подняться. Так и не выпрямившись до конца, он пошатнулся и снова упал. Любая подготовка, любая отвага имеют свои пределы. Глубокой раны даже на одной ноге достаточно, чтобы лишить человека возможности биться дальше. Дэниела ранило в обе.

Но и Аристид не вышел из поединка невредимым. Кровь текла из длинного пореза на его правой руке, до которой дотянулся нож Дэниела. Рана казалась серьезной, однако рука продолжала действовать. Если Аристид проживет достаточно долго и при этом не лишится руки, он сможет хвастаться чертовски впечатляющим шрамом.

Вот только Дэниелу это уже не поможет.

Чернокнижник перебросил нож в левую руку и смерил Дэниела ровным, ничего не выражающим взглядом.

— Щенки вроде тебя никогда не знают, сколько за что платить. Сколько боли ради победы.

Он снова ринулся вперед, и Дэниел выставил нож перед собой. А потом вскрикнул и повалился на бок, зажимая левой рукой рану в правой. Нож упал на пол и откатился в сторону, замерев у самых ног Аристида.

Чернокнижник не спеша переложил свой нож в левую руку и подобрал нож Дэниела. Он потрогал острие пальцем и удовлетворенно кивнул.

— Сойдет, — хмыкнул он, старательно вытер кровь с лезвия о штанину, сложил нож и сунул в карман халата. Потом смерил юношу недоброй улыбкой, поднял свой нож над головой, чтобы кровь Дэниела стекала по клинку и капала на подставленную ладонь.

А потом нараспев завел заклинание.

Сгущение магических энергий я ощутил сразу. Не то чтобы слишком сильных, но это если мерить моими мерками. Магии не обязательно обладать сотней лошадиных сил, чтобы представлять собой угрозу. У Аристида ушло примерно десять секунд на то, чтобы накопить ее достаточно для воплощения своего замысла, а мне оставалось только стоять, стискивая кулаки в бессильной злобе. Дэниел тоже понял, что происходит; он нашарил в груде мусора старую консервную банку и метнул ее в Аристида — неловко, с левой руки. Неудивительно, что она даже не долетела до чернокнижника.

Аристид направил острие ножа в сторону Дэниела, сощурился по-змеиному и, прошипев слово, высвободил заклятие.

Старший сын Майкла выгнулся дугой и сдавленно застонал от боли. Аристид повторил заклинание, и Дэниел выгнулся еще сильнее. Я даже и подумать не мог, что человеческий позвоночник способен на такое, не сломавшись.

Я сам с трудом удержался от того, чтобы не застонать, и отвернулся, не в силах смотреть на то, как чернокнижник превращает силы самого Творения в орудие пытки. Однако то, что я увидел, оказалось едва ли не хуже: малолетние воспитанники Аристида смотрели на пытку с болезненным любопытством. Дэниел кричал, пока хватало воздуха, а потом просто беззвучно открывал рот. Один из пацанят вдруг согнулся, и его стошнило на пол.

— Это мой дом, — произнес Аристид, не меняя выражения лица. — Господин здесь я, и все будет, как я за...

За спиной у Аристида возник Баттерс и с размаху врезал ему трехфутовым отрезком трубы под колено.

Послышался зловещий хруст, и Аристид с воплем повалился на пол.

— Звук, который вы сейчас слышали, — произнес Баттерс перехваченным от страха и возбуждения голосом, — означает, что ваш коленный сустав раздроблен со смещением. Не исключено также, что при этом раздроблена ваша коленная чашечка.

Аристид лежал, со свистом втягивая сквозь зубы воздух. Из уголка его рта стекала слюна.

Баттерс поднял трубу на манер изготовившегося отбивать мяч бейсболиста.

— Брось нож, или я займусь твоим черепом.

Аристид продолжал шипеть, но взгляда не поднимал. Он поднял свой окровавленный нож и отбросил в сторону.

— И тот, что в кармане, — скомандовал Баттерс.

На этот раз чернокнижник посмотрел на него с нескрываемой ненавистью, но нож, отобранный у Дэниела, тоже выбросил.

— Держись, Дэниел, — окликнул Баттерс. — Сейчас помогу.

— Я в порядке, — простонал лежащий Дэниел. Судя по голосу, порядком там и не пахло. Однако он пошевелился и туго обмотал плащом порез на правой руке, останавливая кровотечение. Крепкий парень и не потерял головы в сложной ситуации.

Баттерс снова повернулся к Аристиду.

— Я не хочу вас увечить, — произнес он. — Я хочу вам помочь. Ваше колено сильно повреждено. Вы не сможете больше ходить, если не попадете сейчас в больницу. Я вас отвезу.

— Чего тебе надо? — прорычал Аристид.

— Священника. Фица. Этих ребят. — Он легонько похлопал свинцовой трубой по руке. — И, поверьте, я не собираюсь торговаться.

— Вот! — гаркнул я. — Так его, Баттерс!

Некоторое время Аристид внимательно смотрел на Баттерса. Потом обмяк и застонал.

Ох, блин...

— Ваша взяла, — буркнул чернокнижник. — Только... прошу... помогите.

— Вытяните ногу, — скомандовал Баттерс, не глядя на него. — Лягге, расслабьтесь и держите ногу прямо.

Аристид пошевелил ногой и застонал, на этот раз громче.

Этот звук заставил Баттерса вздрогнуть; в глазах его возникла мука. До меня вдруг дошло, почему он зарабатывает на жизнь вскрытием покойников, а не лечением живых людей.

Баттерс не переносил вида людских мучений.

Вот, значит, что он имел в виду, когда говорил, что он не настоящий доктор. Ну да, общение с живым пациентом куда хлопотнее, чем извлечение и описание органов при вскрытии. Мертвый человек — всего лишь груда костей и плоти. А главное, мертвому не больно.

Наверное, настоящему врачу необходима некая профессиональная отстраненность, которая идет на пользу и ему, и пациентам, а у Баттерса... ну не было у него такой, и все тут. Коротышка просто не мог не сопереживать хоть как-то тем, с кем ему приходилось работать. Вот он и нашел себе нишу, в которой мог заниматься медициной, не общаясь при этом с живыми пациентами.

Аристид тоже это заметил. Возможно, он не понимал, в чем тут дело, но уязвимое место нащупал и беззастенчиво на него надавил.

— Нет, — выдохнул я. — Баттерс, не надо!

— Черт, — пробормотал Баттерс сквозь зубы и склонился над лежащим. — Не шевелитесь. Вы только хуже себе сделаете. — Он пытался сохранять некоторую дистанцию, но невозможно не подойти к человеку, помогая ему. Тот продолжал стонать. Баттерс чуть кивнул сам себе и склонился ниже, чтобы помочь Аристиду выпрямить ногу.

Я увидел, как глаза у Аристида сощурились в предвкушении наслаждения.

— Черт! — выпалил я. — Баттерс, прочь! — Я исчез, возник прямо за спиной у Баттерса и сунул руки ему в грудь, пытаясь оттолкнуть от лежащего.

Я даже не пошевелил его — мои бесплотные руки прошли насквозь, однако он все же ощутил что-то и начал отодвигаться.

Но слишком поздно.

Левая рука Аристида стремительно метнулась и врезалась Баттерсу в подбородок. Если бы тот не дернулся в последний момент, удар пришелся бы ему чуть ниже уха и с учетом силы запросто сломал бы шею. Даже так голова у Баттерса дернулась вбок, словно при автомобильном столкновении; он обмяк и бесформенной грудой повалился на пол.

Я готов был визжать от досады. Вместо этого я скомандовал своему мозгу постараться и придумать что-нибудь.

К моему величайшему удивлению, у него это получилось.

Я взмыл под потолок и огляделся по сторонам. Вот. Я обнаружил Фица, подбиравшегося на четвереньках к одному из выходов, стараясь держаться так, чтобы между ним и Аристидом была груда хлама.

— Фиц! — взревел я, исчез и возник у него перед носом. — Фиц, ты должен вернуться.

— Заткнись! — прошипел он отчаянным шепотом. Глаза его побелели от ужаса. — Заткнись. Не могу я. Оставь меня в покое!

— Ты должен, — настаивал я. — Фортхилл здесь, он тяжело ранен. Над ним ангел смерти стоит, мать твою. Ему нужно помочь.

Фиц не ответил. Он продолжал ползти, всхлипывая на ходу. Похоже, в голове у него не осталось ни одной мысли, кроме той, как бы оказаться подальше от Аристида.

— Фиц! — не сдавался я. — Фиц, ты должен что-то сделать. Только ты один можешь.

— Копы, — прохрипел он. — Я позову копов. Они все сделают. — Он поднялся и, пригнувшись, бросился к двери.

— Баттерс и Дэниел могут не дождаться, — возразил я. — Копов поблизости нет — нам повезет, если за полчаса хоть один патруль найдем. И все трое к этому времени погибнут. Твоему боссу свидетели не нужны.

— Вы чародей, — буркнул Фиц. — Вот сами и сделайте что-нибудь. Призраки ведь могут вселяться в людей и все такое, правда? Вот залезьте в Аристида и заставьте его с крыши сигануть, только и всего.

Я помолчал, лихорадочно размышляя.

— Послушай, — сказал я наконец, — я в этом призрачном бизнесе новичок. Но знаю, что это не получится. Даже самый вредный призрак с двухсотлетним опытом — знаю я одного такого — не может вселиться в того, кто этого не хочет. Аристид не хочет точно. Меня как букашку по ветровому стеклу размажет, если я попробую.

— Господи...

— Хочешь, я мог бы, наверное, вселиться в тебя. Не думаю, чтобы у тебя получилось использовать все мои силы, и тебе все равно будет грозить опасность, но по крайней мере тебе не придется принимать решения.

Фиц поежился:

— Нет.

— Тоже верно, — согласился я. — Ощущение чертовски дикое. — Я помолчал секунду. — И потом... неправильно это.

— Неправильно? — не понял Фиц.

— Лишая человека воли, ты лишаешь его всего, что в нем есть. Личности. Делать это с кем-то хуже, чем убивать: убивая, ты по крайней мере не заставляешь мучиться дальше.

— Ну и что? — выпалил Фиц. — Этот тип — зверь. Кого волнует, что с ним случится? Он заслужил.

— Зло остается злом, даже если творится с самыми благими намерениями, — тихо произнес я. — Я это по опыту знаю. И это дорого мне обошлось. Легко творить добро, когда это тебе ничего не стоит. Сложнее, когда ты приперт к стене.

Слушая меня, Фиц все решительнее мотал головой и шага не сбавлял.

— Я все равно ничего не смогу сделать. Я задницу свою спасаю, и все.

Я сдержался и даже не зарычал. Время менять тактику.

— Ты не все продумал, парень, — сказал я по возможности ровным голосом. — Ты знаешь Аристида. Ведь знаешь?

— А моя-то задница здесь при чем?

— Только при том, — хмыкнул я, — что ты бросаешь своих друзей на верную смерть.

— Чего?

— Он разозлился как никогда. Он ослаб. Как думаешь, много ли у него времени уйдет на то, чтобы заменить всю твою команду?

Фиц наконец остановился.

— Они видели его слабость. Блин, возможно, он останется калекой до конца дней. Как думаешь, что он сделает с детьми, которые собственными глазами видели его поражение? Окровавленного, поверженного?

Фиц низко опустил голову.

— Блин-тарарам, парень. Ты только-только начал думать сам за себя, и его это так напугало, что он послал тебя на верную смерть. И что, ты думаешь, он сделает с Зеро?

Фиц не ответил.

— Вот ты сейчас убежишь, — тихо продолжал я, — и проведешь всю жизнь в бегах. Ты сейчас на распутье. Вот здесь и сейчас решается вся твоя жизнь. Здесь. Сейчас. Сию минуту.

Он сморщился как от боли. Но не ответил.

Мне хотелось положить руку ему на плечо, ободрить хоть немного. Однако все, что я мог, — это говорить как можно мягче.

— Я знаю, о чем говорю, парень. Всякий раз, как ты окажешься один в темноте, всякий раз, как будешь проходить мимо зеркала, ты станешь вспоминать эту минуту. Ты будешь видеть того, в кого ты превратишься. И ты увидишь или человека, сбежавшего, когда погибли все его друзья и трое достойных людей, или человека, не сломавшегося и сделавшего с этим что-то.

Фиц судорожно сглотнул.

— Он слишком силен, — пробормотал он.

— Но не сейчас, — возразил я. — Он повержен. Он не может ходить. И рука у него действует только одна. Если бы я не считал, что у тебя есть шанс, я сам бы посоветовал тебе бежать.

— Я не могу, — всхлипнул он. — Это несправедливо.

— Жизнь часто несправедлива.

— Я не хочу умирать.

— Ха! Никто не хочет. Но рано или поздно приходится всем.

— И что в этом смешного?

— Смешного ничего... Хотя ирония некоторая есть — с учетом говорящего. А важно в конечном счете только одно: каким человеком из этих двух ты хочешь быть?

Он медленно поднял голову. До меня дошло, что он пытается разглядеть свое отражение в стеклянной двери бывшей конторы.

Я стоял у него за спиной и вдруг вспомнил, сам себе не до конца веря, что я когда-то был не выше его ростом.

— Так кем из двух, Фиц? — тихо спросил я.

(обратно)

Глава тридцать девятая

Я сразился со своим бывшим наставником, вооружившись новеньким посохом и жезлом, имея в распоряжении Древние силы Вселенной и заученные слова заклинаний.

Фиц оказался смелее меня тогдашнего.

Он выступил против своих демонов безоружным.

Пока шаги его удалялись, отдаваясь эхом в бетонных стенах, меня вдруг охватила тревога. Он поступил так по моему наущению. Что, если Аристид ранен не настолько серьезно, как мне казалось? Что, если он вдруг владеет восстановительной магией? Тогда у Фица нет ни единого шанса — а я никогда не смогу этого себе простить.

Я стиснул зубы и силой отогнал от себя эти мысли. Дела обстояли и без того достаточно хреново, чтобы я усугублял их своими тревогами. Этим никому не поможешь.

Фиц шагнул в поле зрения Аристида и остановился.

— Спокойно, — негромко произнес я. — Не спеши. Не показывай ему, что тебе страшно. У тебя все получится.

Фиц сделал глубокий вдох и шагнул вперед.

— Фиц, — прохрипел Аристид. Он уже сидел, вытянув перед собой поврежденную ногу. Не подававший признаков жизни Баттерс вытянулся рядом с Дэниелом — тот сидел на полу в луже собственной крови, морщась от боли. Взгляд его затуманился. Ему удалось более или менее остановить кровотечение, но без медицинской помощи дела его были плохи. Вокруг стояли вооруженные ножами и обрезками труб Зеро с товарищами — Аристид явно приказал им сторожить Дэниела с Баттерсом. — Что ты здесь делаешь, грязный предатель?

Фиц молча смотрел на него.

— Ты привел сюда этих людей. Ты поставил под угрозу жизни всех, кто здесь живет.

Фиц, казалось, померк, словно между ним и тем слабым светом, что пробивался сквозь грязные окна, легла туча. Со всех сторон на Фица смотрели темные, полные враждебности глаза.

Даже короткого включения моих магических чувств хватило, чтобы подтвердить подозрения: чернокнижник использовал магию.

— Он воздействует на них, — негромко сказал я. — Настраивает их против тебя. Это не настоящие их чувства. Тебе нужно встряхнуть его, отвлечь.

Фиц ответил чуть заметным кивком.

— Это не я их привел. Они меня поймали, когда я пытался откопать ружья. И заставили меня с ними идти.

— Священник говорил по-другому, — заметил Аристид.

— Отец думал, он сможет мне помочь, — сказал Фиц. — Его не надо было бить.

— Не надо? — удивился Аристид. Очень нехорошо звучал его голос: гладко, ядовито. — Одного того, что он проник сюда, уже более чем достаточно. Но он хотел уничтожить нашу семью. Такого я не допущу.

— Семью, ага, — хмыкнул Фиц. — Мы прям Симпсоны какие.

Лично мне были бы симпатичнее Уолтоны, но настрой его мне понравился.

Аристид продолжал смотреть на Фица своим немигающим, как у рептилии, взглядом.

— Назови мне причину, по которой я не должен тебя убить... здесь и сейчас.

— Да потому что ты не можешь, — презрительно бросил Фиц. — Ты и выйти отсюда сам не в состоянии. Тебя сделали. Без посторонней помощи тебе трындец.

Голос заклинателя упал до свистящего шепота:

— Правда?

— А то! — с готовностью подтвердил Фиц. — Ведь рано или поздно этим бы и кончилось, так? Рано или поздно, но ты начал бы кушать яблочное пюре с ложечки. Думаешь, детская шайка, которую ты запугал настолько, что она тебя слушалась, будет заботиться о дедушке Аристиде? Не смеши меня.

— Даю тебе шанс, — произнес Аристид. — Уходи. Немедленно.

Фиц задумчиво побарабанил пальцами по подбородку.

— Это вряд ли.

Аристид даже зажмурился.

— Чего?

— Все будет не так, — заявил Фиц. — Я заберу у тебя священника, этих двух парней и всю команду. Найду место, где им помогут. Потом вызову «скорую», чтобы помогли и тебе. И потом мы больше никогда уже не увидимся.

— Ты с ума сошел?

— Было дело, — кивнул Фиц. — Но думаю, это уже проходит. У меня. А вот насчет тебя очень сильно сомневаюсь. Потому и забираю у тебя команду.

Аристид стиснул кулаки, испепеляя его взглядом, — но при этом, хотя сам он этого, возможно, и не осознавал, концентрация на заклятии его ослабла, а с ней и воздействие, которое оно оказывало на детей.

— Убейте его.

Подростки с остановившимися взглядами повернулись к Фицу. Зеро сделал шаг в его сторону.

— Стой! — резко скомандовал Фиц, и эхо его голоса гулко отдалось от потолка цеха.

И все замерли. Без какой-либо магии. У Фица имелось кое-что лучше, сильнее. Он заботился о своих друзьях. Он думал о них, поддерживал, вел за собой. Такое ни капельки не уступает в реальности мистическим силам и черной магии, а весит на порядок больше.

Любовь сильнее.

— Зеро, — негромко произнес Фиц, — мы больше не останемся с этим идиотом. Брось нож и иди со мной.

— Зеро! — резко выкрикнул Аристид.

Я буквально ощущал напряжение, повисшее в воздухе, — чернокнижник удвоил усилия, пытаясь сохранить власть над пареньком. Зря старался. Все было решено еще в то мгновение, когда Фиц повернул назад от двери.

Фиц подошел к Зеро и положил руку ему на плечо.

— Зе, — тихо сказал он, — я не могу заставить тебя поступать так или этак. Скажи сам: с кем ты хочешь оставаться дальше? Со мной? Или с ним?

Зеро переводил взгляд с Фица на Аристида и обратно.

— Не слушай его, — процедил Аристид сквозь зубы. Из уголка рта у него сползала струйка слюны. — Без меня вам на этих улицах и дня не прожить. Фоморы прикончат вас всех.

— Нет, Зе, — все так же тихо возразил Фиц. — Не прикончат. Все в порядке. Нам помогают.

Зеро поморгал и низко опустил голову.

Ржавый нож выскользнул у него из пальцев и лязгнул об пол.

Еще с дюжину ножей и обрезков труб попадали на пол. Мальцы побросали свое оружие и сгрудились вокруг Фица.

— Убью гада, — прошипел Аристид. — Убью!

Фиц повернулся к покалеченному чернокнижнику и покачал головой. А потом сделал, наверное, самое жестокое, что мог поделать со своим бывшим наставником.

Он просто повернулся к нему спиной, словно того и не было.

— Зеро! — скомандовал Фиц. — Нужно сейчас же вызвать «скорую» для священника. Звони девять-один-один. И не трогайте его — пусть этим займутся парни со «скорой».

Зеро кивнул, торопливо достал из кармана своей не по росту широкой куртки дешевый мобильник и выбежал из цеха — наверное, там лучше ловился сигнал. Не прошло и минуты, как откуда-то из загашников извлекли простейшую, но вполне состоятельную аптечку, с помощью которой раны Дэниела обработали и перевязали заново, так что тот мог перемещаться более или менее самостоятельно.

Аристид сделал попытку привлечь к себе внимание одного или двух мальцов, но те слушали уже только Фица. Его просто проигнорировали. Ему ничего не оставалось, кроме как сидеть, молчать и потрясенно наблюдать за происходящим.

Возможно, мне стоило бы пожалеть чувака. Исходя из его системы ценностей, он все равно что умер. Правда, не настолько, чтобы не видеть своими глазами невообразимое: мир, продолжавший существовать без него. Он превратился в живого, способного дышать призрака. Уж я бы мог испытывать к такому хоть какое-то сострадание.

Но, честно говоря, не испытывал.

Баттерс пошевелился и неуверенно привел себя в сидячее положение — как раз когда Фиц перетянул ногу Дэниела вторым жгутом. Сын Майкла негромко охнул от боли и несколько раз со свистом втянул в себя воздух. Его продолжало трясти, и бледность никуда не делась, но взгляд снова сделался осмысленным. Он встретился глазами с Фицем и благодарно кивнул:

— Спасибо.

Фиц мотнул головой:

— Я-то ничего такого не сделал. Это вы двое его побили.

— Его побил отец Фортхилл, — поправил Дэниел. — Он знал, что с ним будет, когда шел сюда. И знал, что мы за ним придем.

Баттерс снова пошевелился и охнул.

— Фортхилл не ведет таких игр, — произнес он, не открывая глаз. — Он пришел сюда, чтобы дать миру шанс. — Он застонал и осторожно ощупал челюсть. — Ггггг... ох.

Дэниел нахмурился, размышляя.

— Думаете, он не хотел, чтобы мы его спасали?

Баттерс фыркнул и сморщился.

— Он знал, что мы придем ему на помощь, что бы он ни сделал. И знал, что если чернокнижник и нападет на него, кто-нибудь да изменит все в конце концов. Он человек мирный. Но это не значит, что глупый.

— Где он? — спросил Дэниел.

— У огня, — ответил Фиц. — Вон там, ярдах в тридцати отсюда. «Скорая» уже едет.

Баттерс застонал и медленно поднялся. Потом снова ощупал подбородок.

— Отведи меня к нему.

— Постойте-ка, — вмешался Дэниел. — Фиц... ты же убегал. Я могу тебя понять. Но вернулся...

Фиц застыл, стиснув зубы.

— Ну, вернулся, а что?

— Почему?

Фиц пожал плечами:

— Это Дрезден. Он сказал, что если я сейчас убегу, буду убегать до конца моей жизни. Даже думать о таком тошно.

— Ха, — произнес Баттерс. — Ха. Ха. Он сегодня прямо Кеноби какой! — Он торжествующе посмотрел на Дэниела: — Что, все еще сомневаешься?

Дэниел с улыбкой мотнул головой и с довольным стоном опустился на пол.

— Будьте добры, к отцу меня, — сказал Баттерс. Фиц кивнул и повел Баттерса к маленькому стойбищу своей команды. Правда, прежде Баттерс успел оглянуться по сторонам. — Спасибо, Гарри. Приятно знать, что ты все еще прикрываешь наши тылы.

Некоторое время я смотрел им вслед.

— Да не за что, дружище, — произнес я, прекрасно понимая, что меня никто не слышит. — Всегда с удовольствием.

Наконец прибыла «скорая». К этому времени оружие попрятали, а также придумали правдоподобную легенду. Несколько неравнодушных взрослых пришли, чтобы запретить нескольким бездомным подросткам играть в таком опасном месте, как заброшенное заводское здание. Все вместе они напоролись там на бродягу, не исключено, что нетрезвого, в результате конфликта с которым несколько человек получили ранения.

Не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы заметить в этой истории некоторые нестыковки, однако санитары со «скорой» оказались знакомыми Баттерса, да и потом все обошлось без убитых, так что никто не горел желанием выдвигать обвинения против других. А уж за пару «зеленых» санитары и вовсе согласились держать языки за зубами. Эх, Чикаго...

Фортхилл все еще находился в неважном состоянии, но когда его уложили на носилки и погрузили в «скорую», ангела смерти и след простыл. Ха. На-кось, выкуси, девица с косой. Отец Фортхилл будет жить для новых мирных сражений.

Дэниел уехал со священником. Аристида увезли на другой машине. Он то ли все еще пребывал в полном шоке от случившегося, то ли ему просто хватало ума прикинуться оглушенным и держать рот на замке. Баттерс шепнул санитарам пару слов, после чего те привязали руки и ноги Аристида к носилкам. Тот не сопротивлялся. Тот вообще ничего не делал. Дверцы «скорой» захлопнулись, и я никогда больше не видел этого обломка.

Что касается меня, то я не мог выходить из здания на свет. Мне пришлось наблюдать за происходящим, держась в тени. День выдался теплый, солнечный. Снег начинал таять на глазах, и повсюду журчали ручьи.

Когда обо всех, кому требовалась медицинская помощь, позаботились, я вернулся туда, где по моим расчетам должен был находиться Баттерс. Разумеется, он вернулся туда, где оставил свою сумку с фонариком, в котором находился Боб.

Баттерс перекинул ремень сумки через плечо, достав из нее предварительно свой маленький транзистор для общения с духами. Сунув приемник в карман, он сделал несколько шагов в тень, вынул фонарь и поднял его повыше.

— О’кей, — объявил он. — Дело сделано.

Клубок оранжевого света выметнулся у меня из-за плеча и втянулся в пустые глазницы черепа, которые тут же засветились привычным теплым сиянием.

— Ну! А я что говорил?

— Я и не сомневался, — с серьезным видом отозвался Баттерс.

Я уставился на него, потом оглянулся назад, потом снова посмотрел на череп.

— Боб! Ты все это время был у меня за спиной?

— Угу, — подтвердил Боб. — Так мне нерды приказали. Извини, Гарри.

Теперь Баттерс мог меня видеть, так что я хмуро скрестил руки на груди.

— Вы мне не доверяли.

Баттерс поправил очки на носу.

— Доверяли, но проверяли, — все так же серьезно ответил он. — Поймите меня правильно, Гарри, но одного кота и полусбрендившей девицы-чародейки в качестве доказательств маловато. Недостаточно убедительно.

— Это Мёрфи вам приказала? — предположил я.

— Ну, на самом-то деле Мёрфи вообще не хотела, чтобы кто-то из нас рисковал, общаясь с вами, — ответил он. — Вашу внешность ведь использовали уже, чтобы до нее добраться.

Мне очень хотелось сказать что-нибудь гневное, исполненное оскорбленной добродетели, но все, что приходило в голову, так или иначе сводилось к «вы правы». Что вряд ли годилось в качестве отповеди. Поэтому я только хмыкнул.

Баттерс кивнул:

— И вы должны принять в расчет, во что превратились теперь наши улицы. Фоморы ни в чем себя не ограничивают, Гарри. Для того чтобы нанести удар, они не гнушаются ничем: используют женщин, детей, животных, кого угодно. Для борьбы с этим требуется уйма самообладания.

Я снова хмыкнул и нахмурился еще сильнее:

— Но вы ее приказ нарушили.

Баттерс задумчиво почесал нос.

— Ну... Видите ли... Я бы рад сказать, что действовал по собственной инициативе. Но у меня имелась поддержка.

— Внемли гласу Квинси! — хихикая, выпалил череп. — У тебя был я, балда!

— Ну да, у меня есть ты, — согласился Баттерс. — А тебе я доверяю.

— А Мёрфи — не очень, — не без гордости заявил Боб. — Что не так уж и глупо с её стороны. Допустим, мой череп кто-нибудь захватит — как знать, что тогда случится со мной? Я же буду все равно что черепаха без панциря. Стражи со мной разделаются, не задумываясь.

— За исключением здесь присутствующих, — заметил я.

— Ты не в счет, — возразил череп. — И потом, тебя вычеркнули из списков.

— Это наверняка, — согласился я.

— Суть в том, что я вне закона! А девицам такое нравится!

— Эй! — Баттерс закатил глаза. — Боб, да хватит.

— Ну ты меня понял, — хихикнул Боб.

Я невольно рассмеялся.

— Видите, с чем мне приходится жить? — пожаловался Баттерс.

— Угу.

— Вы... — Баттерс помассировал рукой затылок. — Вас здесь не хватает, Гарри. Еще как не хватает. Ну, рано или поздно большинство из нас... ну, как бы сказать... Мы поняли, что вас больше нет. Мы даже типа помянули вас у вашей могилы. С пивом и пиццей. Типа как похороны. Но Мёрфи с нами не ходила.

— Незаконное мероприятие, — хмыкнул я.

Баттерс фыркнул:

— Ну да, она этим и отговорилась.

— Что ж, — пробормотал я. — Посмотрим, посмотрим.

Баттерс вдруг застыл.

— Что посмотрим?

— Насколько нынешнее положение вещей окончательно, — объяснил я, ткнув пальцем себе в грудь.

Баттерс распрямился, словно проглотил шпагу.

— Что?

— Боб считает, что в моем... скажем так... устранении есть кое-какая неопределенность.

— То есть вы... вы вернетесь? — потрясенно прошептал Баттерс.

— Не исключено, что я и не уходил, — вздохнул я. — Честное слово, не знаю. Меня в эти штуки с возвращением на бис сунули, можно сказать, не спросивши. Я в таком же неведении, как и любой другой.

— Ух ты! — выдохнул Баттерс.

Я отмахнулся.

— Послушайте. С этим рано или поздно все прояснится само. А сейчас у нас имеется реальная проблема, и разбираться с ней надо безотлагательно.

Он коротко кивнул:

— Рассказывайте.

Я поведал ему о Собирателе Трупов, о её видах на Морти и сделке с боевиком фоморов.

— Нам чертовски необходимо сорвать это как можно быстрее, — договорил я. — Поэтому мне нужно, чтобы вы собрали Мёрфи и ее викингов и подготовили их к нападению на убежище Собирателя Трупов.

Баттерс со свистом втянул воздух сквозь зубы.

— Я понимаю, у нас не было возможности поболтать со времени вашего... гм... отъезда, но эти викинги не Мёрфи.

— А чьи тогда?

— Марконе.

— Ох.

— Нам придется поговорить с Чайлдзом.

— Это который теперь у Марконе в двойках?

— Угу. Этот самый. — Баттерс поежился. — В его присутствии мне не по себе.

— Возможно, хватит и Уилла с компанией.

Баттерс покачал головой:

— Возможно, Уилл с компанией и так перерабатывают. Нет, правда.

— Что-то назревает. Если вы промедлите, то получите на пороге чародея-ренегата, какие Белому Совету даже в страшных снах не снились. И ничем хорошим порогу это не светит.

Баттерс кивнул:

— Я с ней поговорю. Что-нибудь придумаем. — Он нахмурился. — А вы чем займетесь?

— Этим же делом, только с призрачной его стороны, — ответил я. — Ею, и ее самозваным Бобом, и ее лемурами, и всеми теми духами, которых она созывает. Будем исходить из того, что со смертной стороны все пойдет как надо — поэтому я хочу не дать ей ускользнуть с черного хода, чтобы она потом нас преследовала.

Баттерс нахмурился еще сильнее:

— И вы займетесь этим в одиночку?

Я недобро ухмыльнулся:

— Не совсем. Валяйте пошевеливайтесь. Времени у нас в обрез.

— Сколько? — поинтересовался он.

— Как это — сколько? — хмыкнул я. — До заката.

(обратно)

Глава сороковая

Я исчез из цеха, как только почувствовал приближение заката. Скачки мне теперь удавались длиннее — почти вдвое по сравнению с прошлой ночью, да и ориентировался я между ними значительно быстрее. Похоже, практика ведет к совершенству — даже после смерти. Ну или где я там сейчас находился.

Я добрался до пожарища на месте дома Морти меньше чем за две минуты.

По дороге я успел заметить, что ветер задувает с юга и что этот ветер принес с собой наконец весеннее тепло. По всему городу таял на глазах снег, и все это, вместе взятое, порождало густой вечерний туман, ограничивавший видимость полусотней футов. Не то чтобы туманы были в Чикаго редкостью, но не такой же плотности. Свет уличных фонарей едва пробивался сквозь него. Дорожные знаки так и вовсе превратились в неясные мерцающие пятна. Машины двигались с опаской, даже звуки вязли в этой мутной пелене, из-за чего в городе сделалось непривычно тихо.

В сотне шагов от дома Морти я сделал остановку. Да, чутье меня не обмануло: следы призывной энергии, встроенные каким-то образом в его бывший дом, тянули меня туда — примерно так, как манил бы аромат сытного обеда после тяжелого рабочего дня. Это напоминало маяк Собирателя Трупов, только в смягченном, менее прямолинейном варианте. Магию некроманта я бы сравнил с тягой пылесоса. Магия же Морти походила на земное притяжение: не столь мощное, но неумолимое.

Блин. Похоже, эта самая магия Морти оказывала на меня влияние все то время, что я находился в Чикаго Между-Тут. И в итоге первым делом я оттуда отправился не куда-нибудь, а к нему домой, и хотя у меня имелись логические основания идти туда, более чем вероятно, что на мой выбор все-таки повлияли. Повлияла магия, заточенная на призыв опасных духов.

А ведь в эту самую минуту Собиратель Трупов в своем замшелом убежище пытала Морти и готовила убийство моих друзей — нет, на эти остатки заклятия определенно стоило обратить внимание.

Я подошел к дому поближе, и притяжение заклятия усилилось. Конечно, основной своей силы оно лишилось, когда дом сгорел, да и остатки его слабели с каждой минутой. Рассвет его почти стер. Еще одного рассвета оно не переживет никак, но кое-какую пользу еще может принести.

Я достал из глубокого кармана своего плаща пистолет сэра Стюарта. Повозившись с ним, я вытряхнул на ладонь пулю: искрящийся шар серебряного света. Когда сыпавшиеся с него искры коснулись моей кожи, мне показалось, я слышу треск далеких выстрелов — воспоминания сэра Стюарта. Наверное, этот треск мушкетов выполнял в призрачном пистолете роль пороха; чего-чего, а выстрелов сэр Стюарт за свою жизнь наслышался в достатке.

Однако мне нужен был не порох. Я взял серебряный шарик, хранивший воспоминания сэра Стюарта о доме и семье, и внимательно в него всмотрелся. Перед глазами снова возникли сцены мирной сельской жизни, окружившие меня бледным, колыхавшимся как марево полупрозрачным пейзажем. На мгновение я услышал шелест ветра в пшенице, в ноздри мне ударил резкий запах животных из овина, мешавшийся с ароматом свежевыпеченного хлеба из дома. Воздух наполнился криками игравших во дворе детей.

Эти воспоминания принадлежали не мне, но под ними я ощутил что-то еще, мощное, до боли знакомое. Я потянулся к этому чему-то, обнаружил там воспоминания о моем доме и позволил им слиться с воспоминаниями сэра Стюарта. Я вспомнил запахи дерева, чернил и бумаги, книжной пыли с полок, закрывавших почти все стены моей маленькой гостиной, в три ряда уставленных дешевыми книгами в бумажных обложках. Я вспомнил запах древесного дыма из камина, к которому примешивался запах свежего кофе, поднимавшийся из чашки на столе. Добавил к этому аромат куриного бульона из пакетика в холодный день, когда я едва успел стащить с себя промокшую под снегом и дождем одежду и завернуться в плед у камина...

Я вспомнил теплую, тяжелую голову Мыша, моего пса, которую он клал мне на колено, пока я читал книгу, и мягкий мех Мистера, теребившего эту книгу лапой до тех пор, пока я не отвлекался, чтобы уделить ему минуту положенного внимания. Я вспомнил Молли, мою ученицу, по уши ушедшую в книги и опыты, вспомнил долгие часы наших разговоров, когда я делился с ней основами магии, тем, как использовать силу мудро и ответственно... ну по крайней мере по моим представлениям о мудрости и ответственности, которые не всегда соответствуют стопроцентной истине.

Я вспомнил тепло одеял у меня в крошечной спальне. Шум грозы, отсветы молний в приямках, куда открывались окна моего подвала, стук дождевых капель, завывание ветра и восхитительное ощущение того, что бушующие на улице стихии мне ничем не угрожают. Я вспомнил, как легко перемещался по квартире в кромешной тьме, потому что каждый шаг отработался за годы жизни здесь до полного автоматизма.

Дом.

Я воскресил все свои воспоминания о доме.

Я прохлопал момент, когда пуля превратилась в сгусток голой энергии, но эта энергия слилась с моими воспоминаниями, напитала мои эмоции жужжащей от напряжения силой — эмоции, свойственные каждому из нас. Тягу к месту, принадлежащему только ему. К безопасности. К уюту.

К дому.

— Дом, — прошептал я вслух. Я нащупал обломки заклятия Морти, и моя воля принялась собирать их воедино. — Дом, — повторил я, укрепляя конструкцию энергией воспоминаний, высвобождая заклятие в ночной воздух. — Ступайте домой, — произнес я уже во весь голос, и он, странно преломившись в тумане, превратился в ту самую зябкую, как сама ночь, неумолимо притягивавшую к себе мелодию. — Ступайте домой. Ступайте домой.

Энергия выплеснулась из меня ровной волной и разбежалась кругом, а я остался в неуверенном ожидании. А потом все стихло, если не считать чуть слышного эха.

Домой, домой, домой...

Я медленно открыл глаза.

Я не слышал ни звука, не ощутил ни малейшего колыхания энергии, вообще ничего.

Я стоял в кругу безмолвных, смотревших на меня пустыми глазницами духов.

Теперь-то я знал, что они собой представляют: самых безумных, самых опасных призраков Чикаго. Почти все они при жизни совершили убийство. Теперь я смотрел на них другими глазами. Та милая парочка детишек? Бог свидетель, теперь они наводили на меня ужас. Слишком много черноты было в их ввалившихся глазах, да и выражение их лиц вряд ли изменилось бы, наблюдай они за проезжающими машинами или топи они младенцев в пруду. В делового вида джентльмене конца девятнадцатого века я узнал Германа Уэбстера Маджетта, американского первопроходца в области серийных убийц развлечения ради. Еще одна тень, по виду на век старше, могла принадлежать единственно капитану Уильяму Уэллсу, столько ледяной, почти осязаемой злобы продолжало от нее исходить.

И таких было множество. История Чикаго изобилует насилием, трагедиями и дикостью; по этой части с нами мало что может сравниться, по крайней мере по эту сторону Атлантики. Я вряд ли назвал бы по имени хотя бы треть из них, но знал, глядя на них, кто они такие: жизни, завершившиеся нищетой, болью или безумием. Они превратились в энергию разрушения, до поры до времени сохранявшую человеческий облик, и испепелявший их огонь продолжал незримо жечь их изнутри.

Идеальное оружие на боевом взводе.

Тут и там виднелись терпеливые и спокойные, как овчарки в стаде овец, сторожевые призраки дома Морти. Я-то считал их его потусторонними солдатами и только теперь разглядел истинное их назначение. Они,призраки не до конца исполненного долга, остались здесь в попытке довершить свою задачу. Одно их присутствие здесь словно заземляло бурлившие вокруг жестокость и безумие — и среди них я увидел померкший, выцветший силуэт сэра Стюарта.

Я держал оружие сэра Стюарта в правой руке и почти жалел, что не могу вернуться на двадцать четыре часа назад, чтобы как следует врезать им себе по башке. Слабевший дух вовсе не пытался передать мне свое оружие. Он вручал мне кое-что гораздо сильнее и опаснее.

Я полагал, он отдает мне мощную, но ограниченную по возможностям штуковину. Один-единственный выстрел, который надо произвести наверняка, в упор. Я судил об этом по смертным понятиям, со смертной точки зрения.

Стюарт дал мне вовсе не пистолет. Он дал мне символ.

Он дал мне власть.

Не выпуская пистолета из рук, я на мгновение зажмурился, сосредоточился на нем, попытался срастись с ним, сделать частью себя. Потом открыл глаза и посмотрел на высокую фигуру старого солдата.

— Спасибо, сэр Стюарт, — произнес я.

При этих словах пистолет начал менять форму, удлиняясь на глазах. Деревянная рукоять и металлический ствол превратились в длинный, обточенный вручную ножом кусок Дубовой древесины. По всей его длине зазмеились по спирали символы и руны. Я сделал глубокий вдох и ощутил в руке знакомую тяжесть своего шестифутового посоха — главного символа моей власти.

Я низко опустил голову, воскрешая в памяти сотни заклятий и десятки конфликтов моей жизни, и вырезанные на Деревянной поверхности знаки вспыхнули сиянием, напомнившим мне летящие пули сэра Стюарта. В призрачной древесине пульсировала энергия, разбегавшаяся по туману кольцами зловещего призрачного света — возможно, доступного даже глазам смертного человека. Послышался шелестящий звук — словно донеслась дробь далекого басового барабана, — и на мгновение я ощутил кожей тепло южного ветра, прохладу напоенного влагой воздуха, сырой холод снежной слякоти под ногами. В нос ударила гарь пожарища, в которое превратился дом Морти, и на какую-то секунду — в первый раз с тех пор, как я оказался в туннеле, — я ощутил в желудке спазмы голода.

Десятки призрачных взглядов разом переместились на меня, и давление их ударило с силой внезапного порыва ветра.

— Вечер добрый, — негромко произнес я, медленно поворачиваясь, чтобы обращаться ко всем окружавшим меня сгусткам злобы. — Наш друг Мортимер попал в беду. И времени у нас в обрез...

(обратно)

Глава сорок первая

Внешне цитадель Собирателя Трупов осталась прежней.

Но она проснулась.

Разницу я ощутил еще на дальних подступах, а короткое включение воспоминания о моем Зрении сразу же помогло с необычайной ясностью увидеть отличия.

В небо над входом в убежище взмыл столб зловещего, переливавшегося всеми оттенками красного света. Совершенно очевидно, это не обошлось без привлечения магических энергий. Взгляд мой проникал сквозь землю как сквозь чуть мутноватую воду. Там, в глубине, на каждой ступеньке каждой лестницы, каждой стене каждого туннеля ярко светились полные жуткой силы формулы магической власти.

Ничего подобного этой тарабарщине я прежде не видел. Впрочем, нет, тарабарщиной оно казалось только на первый взгляд. Это все-таки были самые настоящие формулы, мошные обереги, подобные тем, которые я в свое время использовал для защиты своего дома, основанные на тех же принципах, только переписанные совершенно безумной рукой.

— И все это было у меня прямо перед глазами, а я ничего не заметил, — буркнул я себе под нос.

Вообще-то этого стоило ожидать. Когда-то, еще до Войны за независимость, Собиратель Трупов входила в состав Белого Совета. Получается, мы с ней посещали одну и ту же школу, хотя годы выпуска у нас разные. И не только это: ее консультировало создание, некогда являвшееся частью моего собственного потустороннего помощника. Неудивительно, что Злой Боб давал ей похожие советы, когда она строила свои обереги.

Обереги заметно отличаются от большинства других разделов магии. Вся их концепция основывается на понятии порога, энергетической оболочки, окружающей дом. Понятное дело, бомжи, обитавшие раньше в этих туннелях, являлись отбросами общества, и все же они оставались людьми, и дом им был нужен, как любому другому. Пороги не боятся солнечного света — по крайней мере пока в доме живут и дышат смертные. Встройте в свой порог заклятие, и оно сохранится там надолго. А еще эти заклятия можно не спеша, постепенно подпитывать энергией.

Для того чтобы выстроить свои обереги, Собиратель Трупов могла обойтись и без особенно одаренного в магическом отношении тела. Для этого ей хватало и всякой магической мелочи, с помощью которой она понемножку накачала в обереги столько энергии, что в конце концов те превратились в первоклассные укрепления, готовые защитить ее в решающую ночь.

И разумеется, она наверняка решила, что раз она пытает эктоманта мирового уровня, чтобы с триумфом вернуться с того света в его теле, нынешняя ночь как раз из этих. В самом деле, зачем ей посторонние помехи?

— Терпеть не могу биться с профессионалами, — буркнул я. — Ненавижу, даже кушать не могу.

— Солидная оборона, — произнес у меня за спиной негромкий голос.

Я оглянулся через плечо. Сэр Стюарт тоже изучал обереги. Он сделался чуть более материальным — по крайней мере на вид, — и в глазах его читался немного рассеянный, но все же интерес.

— Угу, — согласился я. — Никаких мыслей на этот счет?

— Смертная магия, — вздохнул он. — Тут наш брат бессилен.

— Это я и сам знаю, — буркнул я. — Но войти-то нам все равно надо. — Я оглянулся на отряд сбрендивших призраков, которых про себя окрестил Страшилами-Чикатилами. — А как насчет этих? Они всю жизнь нарушали правила. Им хватит безумия войти?

— Порог. Это неодолимо.

Логично. Прошлой ночью я проник сюда потому, что дверь была открыта, да и призывное заклятие само приглашало войти. Сегодня все обстояло по-другому.

— Что ж, — пробормотал я. — Ничего стоящего даром не дается, так ведь?

Ответа не последовало.

Я обернулся и увидел, что фигура сэра Стюарта вновь померкла, а пустой взгляд уперся куда-то в пространство.

— Стю! Эй, Стю!

Он не пожелал отзываться, если не считать того, что снова повернулся лицом ко входу, терпеливо ожидая приказа.

— Черт, — вздохнул я. — О’кей, Гарри. Ты у нас великий чародей. Придется тебе придумать что-нибудь самому.

Я исчез и возник перед самой дверью. Опершись на посох, я пригляделся к оберегам повнимательнее. Не могу сказать, чтобы мне это сильно помогло. То есть схема, как я и ожидал, оказалась мне знакомой. Примерно такую я использовал для защиты своего дома. Чтобы одолеть такую защиту, нужно положить груду тел — в буквальном смысле слова. Собственно, именно это и произошло с первыми моими оберегами. Накатывавшие волна за волной зомби в конце концов прорвались-таки ко мне в дом.

Что ж, давайте подумаем. Вы готовите свой дом к обороне, но не принимаете в расчет зомби. На эти грабли я уже наступал — а ведь мог бы и подумать. В конце концов, это такая же прописная истина, как то, что нельзя ввязываться в наземные боевые операции в Азии или махать кулаками перед носом у сицилийской мафии.

— Мои обереги второго поколения уже были рассчитаны на противостояние с зомби. Эти — тоже. Так что я бы не одолел их, даже будь у меня армия зомби. Которой у меня не было.

— Значит, — произнес я вслух, — мы не будем сквозь них прорываться. Мы пойдем в обход.

«Угу. Круто сказано. Как?»

— Между этой цитаделью и Небывальщиной открыт переход, — продолжал я рассуждать вслух. — Причем открыт для прохода в оба конца, иначе зачем бы им такие серьезные укрепления с этой стороны? Все, что от тебя требуется, — это добраться до перехода, разнести к чертовой матери оборону Злого Боба, замочить самого Злого Боба и кого там еще Собиратель Трупов навербовала из Богом проклятых дыр, а потом прорваться из потустороннего мира сюда.

Что ж, этот план изобиловал терминами вроде «прорваться», «разнести к чертовой матери» и «замочить», что, должен признать, вполне в моем духе. В плане имелась всего одна загвоздка: я не мог открыть проход в Небывальщину. Окажись я там, мне, возможно, удалось бы найти укрепления Злого Боба — вряд ли они далеко. Вот только призрачное состояние не позволяло мне отворять порталы.

— Во всех остальных аспектах план безупречен, — утешил я себя.

«Лобовая атака на крепость, которую, несомненно, строили в расчете на лобовую атаку? Гениально. Не до конца продумано, самоубийственно и с одной мелкой, но невыполнимой деталью. Но абсолютно гениально».

Гэндальф с такими проблемами не сталкивался.

«Вот как раз с такой сталкивался, стоя перед вратами подземного королевства гномов, Мории. Помнишь, что он тогда...»

Я вздохнул. Иногда мои внутренние монологи бесят даже меня самого.

— Эдро, — произнес я. — Эдро. Откройся. — Я потер переносицу и вспомнил еще слово. — Мэллон.

Ничего не произошло. Обереги никуда не делись. Из этого я сделал вывод, что Собиратель Трупов не читала Толкина. Сука невежественная.

— Терпеть не могу полагаться на кого-то другого, — злобно буркнул я, исчез и возник перед своим воинством. — Ладно, слушайте сюда. Вбрасываю мяч.

Ответом мне стали безразличные взгляды. Чего, собственно, и стоило ожидать. Большинство этих духов не дожили до появления футбола.

— Ладно, — повторил я. — Все станьте так, чтобы видеть и слышать меня без помех. Поближе.

Это духи поняли. С видимостью проблем не возникло, поскольку часть просто повисла на разной высоте в воздухе.

— Господи, — пробормотал я себе под нос. — Ни дать ни взять Купол Грома.

Я вытянул руку вперед ладонью вверх и на мгновение зажмурился. Я воскресил в памяти образ Молли — и ее внешность, и нынешнее настроение. А потом попробовал материализовать этот образ, полагаясь не столько на навыки, сколько на приобретенные уже в призрачной моей жизни инстинкты. Когда я открыл глаза, над ладонью моей парило, медленно вращаясь в воздухе, трехмерное изображение Молли.

— Эта девушка сейчас находится где-то в Чикаго, — объявил я. — Возможно, поблизости отсюда. Для того чтобы попасть к Мортимеру, нам нужна ее помощь. Поэтому... гм... солдаты остаются здесь. Остальных я прошу отыскать ее. Объявитесь ей. Передайте, что вас послал Гарри Дрезден, и приведите сюда. Не объявляйтесь больше никому. Никому не причиняйте вреда. — Я медленно обвел всех взглядом. — Идет?

Не успел я договорить последнего слова, как половина толпы — та половина, что казалась наиболее сбрендившей, — исчезла.

Мне оставалось лишь надеяться на то, что они меня все-таки слушали, на мое призывное заклятие, да еще на знак власти, врученный мне сэром Стюартом. Инстинкты почему-то подсказывали мне, что духи гнусных убийц не особенно склонны повиноваться чужим приказам.

— Ох, слишком много слабых мест в плане, — пробормотал я.

Однако в целом все обошлось.

Не прошло и десяти минут с момента, когда я послал их на задание, как к моей безмолвной охране все так же бесшумно, без огней и фанфар присоединились Страшилы-Чикатилы. Только что их не было, а секунду спустя они стояли вокруг меня. Все, кроме двух.

А спустя еще минуту к нам присоединились и двойняшки. Между ними, держа их за руки, хромала Молли. Шла она, напряженно выпрямив спину, осторожно переставляя ноги и слегка позеленев лицом. Я же говорил: она чувствительная. Наверняка она сразу же при встрече поняла истинную природу этих милых призрачных деток, так что их прикосновения ей вряд ли нравились. Что ж, одно то, что она вообще согласилась с ними идти, уже многое говорило о ее мужестве.

И возможно, еще больше — о её вере в меня.

Её длинный плащ еще хранил следы крови там, где в нее угодила пуля. По фасону он напоминал пожарную робу и подобно жилету Дэниела был подбит титановой кольчугой. Под плащом она до сих пор носила свои лохмотья, к которым, однако, добавился нейлоновый пояс-разгрузка — в кармашках виднелись несколько пузырьков с эликсирами и пара испещренных рунами жезлов. Наконечник одного венчал кристалл белого кварца, другого — аметист.

Двойняшки подвели ее ко мне, исчезли и возникли вновь Уже в рядах призраков. Молли поморгала и огляделась по сторонам. Потом достала из-под мышки трость и оперлась на неё, разгрузив немного больную ногу. Из кармана плаща она достала свой камертон, легонько стукнула им по набалдашнику трости и подняла на уровень глаз.

— Матерь Божия, Пресвятая Богородица, — выдохнула она, и глаза ее расширились при виде толпы призраков. — Гарри, это правда вы там?

— Четыре сбоку — ваших нет, — хмыкнул я, исчез и возник прямо перед ней. — Привет.

Молли чуть заметно кивнула. Она по-прежнему выглядела усталой, но напряжения, которое сковывало ее при нашей прошлой встрече, заметно поубавилось.

— Кто это?

— Приятели Морти, — ответил я. — Вижу, ты приоделась как на бал.

Она легонько улыбнулась, и на щеках на мгновение обозначились привычные ямочки, которые тут же исчезли.

— Со мной Баттерс связался. Он и сказал, что происходит.

Я кивнул.

— А Мёрфи?

Молли отвернулась.

— Она на подходе со всеми, кого смогла выцепить.

— С парнями Марконе?

Молли мотнула головой.

— Марконе в Италии или где-то там. Сейчас там за все отвечает Чайлдз.

— Дай сам угадаю. В его задачи входит только приглядывать за хозяйством до возвращения босса, и выбрали его на эту должность не за особые способности или амбиции.

Молли кивнула:

— Примерно так.

Я поморщился.

— Как твой брат?

— Уйма швов. Уйма шрамов, — ответила Молли, отворачиваясь. Однако прежде я успел увидеть в ее глазах вспышку беспощадной ярости. — Жить будет.

— Отец Фортхилл?

— Состояние стабильное. В сознание пока не приходил. Его крепко избили.

— Что с Фицем и его командой?

— Они пока у папы, — ответила она. — Мама уже наготовила жратвы на целую армию. Да ладно, десятком ртов больше или меньше — ей не в тягость. Но это временно, пока не решим, чего с ними делать дальше.

Я негромко фыркнул.

— Ну да, пойди они в любое другое место, Мёрфи мигом навела бы на них полицию. С Майклом она себе такого не позволит.

— Мне тоже так показалось.

_ Твоя идея?

Молли пожала плечами.

— Отлично проделано, Кузнечик.

Она улыбнулась одними уголками глаз.

— Спасибо.

Я тряхнул головой. Блин. Слишком легко отвлечься, пускаясь в воспоминания. Все-таки действует на мозг призрачное состояние, действует.

— Ладно. Поболтали и хватит. Вот тебе все вкратце.

Я поведал ей об убежище Капюшонов и о том, что затеяла Собиратель Трупов. Пока я рассказывал, Молли ненадолго отворила Зрение, чтобы взглянуть на обереги. На мгновение ее пробрала дрожь.

— Вы уверены, что через них нельзя просто прорваться?

— Если бы у нас имелась пара дней на разведку, может, и получилось бы. Но такого времени у нас нет.

— Тогда что будем делать?

— Я со своей армией зайду с черного хода, из Небывальщины, — объяснил я. — Как только окажусь на месте, уничтожу формулы и отключу обереги. Мёрфи со своим отрядом берет это место штурмом, как это показывают в телесериалах. Мне нужно, чтобы ты отворила переход.

Молли прикусила губу, но кивнула:

— Это я могу. Только вы уверены, что путь через Небывальщину близкий?

Законам нормальной географии Небывальщина не подчиняется. С материальным миром она связана скорее символически. Отворите переход из какого-нибудь райского местечка на земле, и в Небывальщине вы скорее всего тоже попадете в райское местечко. Отворите в гнусной дыре — и по ту сторону перехода скорее всего тоже окажется довольно скверно. Порой переходы, открытые в десятке футов друг от Друга, ведут в противоположные концы Небывальщины. Молли беспокоилась, не приведет ли нас этот переход вместо подвала цитадели Собирателя Трупов куда-нибудь в Тимбукту.

— Здесь вся округа заражена какой-то исключительно Поганой магией, — сказал я. — Подберемся ко входу как можно ближе. Думаю, мы вряд ли выйдем слишком уж далеко отсюда, а я сейчас особенно легок на подъем.

— Хи-хи, смешно, — хмыкнула Молли и легонько постучала тростью по земле. — Зато я не очень. Что, если я не буду поспевать за вами?

Я изобразил как можно более решительное выражение лица.

Уголки ее губ поползли вниз.

— Вы не хотите, чтобы я шла с вами?

— Дело не в том, чего я хочу или не хочу, — возразил я. — Ты просто будешь нужна тем, кто пойдет с этой стороны. Если Мёрфи попытается войти до того, как я отключу обереги, погибнет куча народу. Жуткой смертью погибнет. И кроме тебя, никто не сможет определить, когда они отключатся. Поэтому ты останешься здесь.

Молли снова отвернулась. На шее ее дергалась жилка.

— Хорошо, — кивнула она.

Я внимательно на нее посмотрел. У нее болело все, что только могло болеть, — включая душу. При этом она полностью владела собой. Ей не нравилась роль, отведенная ей в моем плане, но она понимала, что так нужно.

— Ты обалденная женщина, Молли! — сказал я. — Спасибо.

Она дернулась, словно в нее попала пуля. Глаза сделались большими-большими, а лицо побелело как мел. Мгновение она молча смотрела на меня. Губы словно силились сказать что-то, но ни звука с них не сорвалось. Глаза набухли слезами. Только спустя несколько секунд она чуть слышно всхлипнула.

Она вздрогнула и отвернулась от меня, смахнув слезы рукавом плаща.

— Извините, — прошептала она. — Извините.

— Все в порядке, — заверил я ее как мог мягче. — Я знаю... Знаю, что тебе в последнее время нелегко приходилось. Так что порой без слез не получается.

— Господи, — сказала она, и в голосе ее ирония мешалась с горечью. — Гарри, как вы только можете быть таким бестактным — при ваших-то мозгах? — Она сделала глубокий вдох, потом выпрямилась и расправила плечи. — Ладно. Мы теряем время.

— Угу, — согласился я.

Она медленно подошла к двери в убежище Капюшонов, остановилась, широко расставив ноги, и сняла с пояса жезл с аметистом на конце. На то, чтобы полностью сосредоточиться, у нее ушло всего две или три секунды. Она действовала с уверенностью мага высшей категории, без пяти минут члена Белого Совета. Молли помолчала еще пару секунд, потом подняла взгляд и прочертила жезлом в воздухе длинную вертикальную линию.

— Rokotsu, — негромко произнесла она.

Секунду-другую ничего не происходило. Потом воздух словно треснул по шву и разошелся в стороны, как занавески, раздвинутые порывом ветра. Брешь увеличивалась, пока не сделалась размером со входную дверь, и из нее заструился причудливый, словно пробивавшийся сквозь воду зеленый свет.

Молли подвигала шеей, точно это усилие причиняло ей боль. Впрочем, вполне возможно, что причиняло. Открытие портала требует серьезной дозы энергии, а по этой части Молли далеко до тяжеловесов.

— Пользуйтесь, босс, — произнесла она, отступив на шаг от портала.

— Спасибо, Кузнечик, — тихо сказал я и повернулся к своему отряду призраков. — Ладно, ребята. Пошли, щелкнем кое-кого по носу.

Я повернулся и шагнул через брешь в Небывальщину, а за мной потянулись самые опасные из призрачных хищников бетонных джунглей.

(обратно)

Глава сорок вторая

При жизни я часто ходил в кино.

Вообще-то в кинотеатрах мне делать нечего — особенно с тех пор, как все больше их начало переходить на современные технологии воспроизведения изображения и звука. То, как я ухитряюсь портить технику, особенно электронику, просто находясь рядом с ней, означает: у меня нет ни малейшего шанса досмотреть фильм хотя бы до середины без того чтобы не случилось что-нибудь ужасное со звуком, изображением или с тем и другим сразу. Значительную часть своей энергии магия черпает из эмоций, а отсюда следует то, что все пойдет наперекосяк в самых трогательных или захватывающих местах.

Поэтому мне приходится смотреть фильмы, только если их ставят в театре. Это как правило. Но если мне хочется посмотреть хороший фильм, я могу сделать это единственным образом: в драйв-ин кинотеатре для водителей.

Вас это, возможно, удивит, но несколько таких еще работают. Я ездил в тот, что в Авроре. Там я мог найти себе место подальше от проектора, чтобы не воздействовать на технику. Акустику в кинотеатре обеспечивают сотни автомобильных динамиков, большая часть которых включена на полную мощность. Ну да, там всегда полно шпаны, которая с глупым гоготом шатается по площадке, смотрит, где что плохо лежит, и потребляет запрещенные здесь к употреблению напитки. Меня они не беспокоили. Я мог поставить машину в первом ряду, усесться на крышку багажника, прислониться спиной к ветровому стеклу и, закинув руки за голову, наслаждаться фильмом от первого и до последнего кадра.

(Обычно я брал с собой Боба. Он сидел на приборном щитке. Я всегда считал, что делаю ему одолжение, хотя, если подумать как следует, вполне возможно, что это он сам снисходил до фильмов ради меня. Чтобы я не чувствовал себя одиноко.)

Короче, я посмотрел довольно много фильмов. Поэтому знаю, что говорю, описывая первые шаги сквозь открытый моей ученицей портал. Я угодил в первые кадры какого-то фильма-экшн.

Тело мое разом оказалось по пояс в воде, а мгновение спустя волна с разбега шлепнула меня по спине, едва не сбив с ног. Поскольку за последние дни физические ощущения доходили до меня несколько приглушенными, я пошатнулся и охнул от неожиданности. В рот сразу же набилась соленая пена.

Я мог бы ожидать чего-нибудь в этом роде. Я попал в мир духов, к которому теперь принадлежал сам. Тяготение, жар, холод, свет — все это сделалось таким же взаправдашним, как и я. Я, можно сказать, стал здешним гражданином. Вот только холодная вода не слишком полезна для призрачной плоти.

Я сплюнул воду, расставил ноги пошире для устойчивости и огляделся по сторонам. Я стоял в воде ярдах в десяти от галечного пляжа. С неба лился серый, заметно действовавший на нервы свет. Пляж занимал полоску шириной двести или триста ярдов между водой и гранитным утесом.

На пляже тут и там валялись... существа. Представьте себе чертика из табакерки. А теперь представьте себе, что он сочетался браком с дикобразом размером с мусоровоз и от этого милого союза пошли детки. Вот такие детки и усеивали собой пляж: огромные сонного вида тварюги, наполовину зарывшиеся в гальку. С венчавшего спину горба в разные стороны торчали огромные, футов семь или восемь в длину, похожие на лезвие косы иглы, а всю остальную поверхность тела покрывали иглы поменьше. В том, как расположились их тела по пляжу, перекрывая нам путь к скале, наблюдалась некоторая осмысленная система, хотя выполненная и не идеально ровно. Бока их ритмично вздымались — они дышали.

Я перевел взгляд наверх, на утесы, на вершинах которых виднелись приземистые угловатые сооружения. В обращенных в сторону пляжа стенах зияли узкие бойницы. В паре мест отвесные склоны казались чуть более пологими. Какая-нибудь особо ловкая обезьяна, возможно, и сумела бы их одолеть. Однако оба этих подъема были сплошь оплетены колючей проволокой и простреливались с нескольких точек, что превращало подъем в особо зрелищную форму самоубийства.

По пляжу пронесся порыв пахнущего тухлятиной ветра, который развернул водруженное над укрепленными точками знамя: черную свастику на фоне белого круга. Я тупо смотрел на него, пока новая волна не пошатнула меня. Только тут до меня дошло, где я видел эту картинку прежде: в первых кадрах «Спасти рядового Райана».

— Ох, блин, — выдохнул я.

Ну да, я попал в Небывальщину — в мир духов, который обладатели сильной воли и определенных навыков могут оформлять по своему усмотрению. Злой Боб являлся раньше частью Боба-черепа, а тот работал на одного извращенца по имени Кеммлер, которого, судя по всему, с большим трудом, но укокошили-таки в годы Второй мировой. Похоже, Злой Боб, проектируя оборону базы своей покровительницы, обратился к знакомой теме.

В бойницах на вершине утеса замелькали яркие вспышки, и от них протянулись к кромке воды алые пунктиры трассирующих пуль. Шлепки свинца по воде донеслись до нас на секунду раньше, чем грохот выстрелов.

— А ну все мне за спину! — рявкнул я своему отряду, и те послушно зашлепали по воде, выстраиваясь за мной в колонну.

Что ж, раз уж я, дух, оказался в мире духов, грех было не воспользоваться преимуществами ситуации. Поскольку мой сгинувший в водах озера Мичиган плащ снова оказался на мне с момента, когда Кармайкл сдернул меня с рельсов, я не видел причины, почему то же самое не могло случиться с моим браслетом-оберегом. Даже не глядя на левое запястье, я сосредоточился и заученным движением встряхнул рукой, чтобы браслету не мешал рукав. И сразу же ощутил на руке привычную тяжесть цепочки из маленьких заговоренных средневековых щитов.

— Ха! — хмыкнул я себе под нос и начал сосредотачивать волю для того, чтобы выстроить защитное поле.

Что-то с силой толкнуло меня в бок, я повалился и с головой ушел под воду. В том месте, где я только что стоял, вода вскипела от пулеметной очереди. Я вынырнул, отплевываясь, — как раз вовремя, чтобы увидеть, как пуля угодила в спасшего меня призрака. Внешне это ничем не отличалось от попадания в живого человека, за исключением одной детали: крови не было. Пуля просто оторвала кусок призрачной руки, и из раны ударил фонтан прозрачной эктоплазмы. Дух только покосился с удивленным видом на остаток руки.

Следующая пуля разнесла ему голову, и он сразу превратился в комок желеобразной эктоплазмы, который тут же унесли прочь волны.

Встать на ноги мне помогла тень сэра Стюарта. Новая очередь ударила в самую гущу моего отряда, заставив призраков нырять в поисках укрытия, которого не было. Это стоило нам нескольких раненых, если так можно назвать тела, исковерканные жуткими бескровными ранами, и одного убитого из числа Чикатил.

— Мне за спину! — снова гаркнул я и врубил свой браслет на полную мощность. Передо мной вспухло полушарие бледно-голубого света. Неприятель немедленно перенес огонь на него, и пули рикошетом разлетелись в небо.

Я зашагал вперед, на берег. Сэр Стюарт следовал за мной по пятам и чуть сбоку, прикрывая телом от волн, то и дело норовивших сбить меня с ног. Отряд подтянулся поближе ко мне, под прикрытие щита, и все вместе мы устремились к берегу так быстро, как я только мог без боязни утратить необходимую для поддержания поля концентрацию.

Следующие несколько секунд выдались для меня нелегкими. Даже занимаясь магией, приходится соблюдать ряд законов физики, от которых никуда не деться, — например, закон сохранения энергии. Все эти псевдопули лупили по моему щиту с изрядной силой. Соответственно мне приходилось прикладывать равную силу к тому, чтобы их удержать. Понятно, я старался сделать щит как можно более покатым, чтобы пули били в него под углом, а не в упор, но даже так мне приходилось напрягаться изо всех сил, чтобы огонь не наносил нам ущерба.

Нет, защитное поле — явно не лучшее решение. Слишком много сил я тратил, чтобы их хватало на ответный удар. И потом, не мог же я удерживать поле до бесконечности. Самое позднее через час оно неминуемо ослабнет, а тогда нас всех определенно ничего уже не спасет. Самое время придумать, как нам нейтрализовать пулеметы.

— Сэр Стюарт! — крикнул я. — Есть у кого-нибудь гранаты?

Рука сэра Стюарта мгновенно вынырнула у меня из-за спины. В руке оказалась — поверьте мне на слово! — маленькая чугунная бомба размером с бейсбольный мяч. Отверстие в оболочке затыкалось пробкой, из которой торчал пеньковый фитиль. Такие штуковины до сих пор рисуют в мультиках, только другого размера.

Я оглянулся через плечо и увидел, что некоторые из Страшил тоже достали гранаты, только современнее, напоминающие ананасы. То же самое проделала пара теней в форме времен вьетнамской войны.

— Славно, — кивнул я. — Ладно, план таков. Мы бежим туда, под ту огневую точку, и ваши ребята разносят ее к черту. Потом ту, что рядом с ней. Потом попробуем проделать проход в проволоке и убираемся с этого пляжа к чертовой матери.

Сэр Стюарт всмотрелся с пляж перед нами сквозь переливающийся разноцветными вспышками от попаданий щит и кивнул. Потом все с тем же бесстрастным выражением лица оглянулся на своих людей. Те разом кивнули.

— Не так все и страшно, — пробормотал я. — Ладно, держитесь все за щитом! — И ринулся вперед, к подножию утеса.

И тут заговорили пушки.

Где-то над головой послышался пронзительный свист, и в воздухе что-то промелькнуло. На мгновение мне померещились очертания черепа, пролетевшего в вихре свирепой алой — такой же как у пуль — энергии. Что бы это ни было, оно ударило в берег ярдах в тридцати перед нами. Грохота от взрыва я не услышал. Вместо этого наступила внезапная абсолютная тишина, словно череп всосал все движение вокруг себя — включая звуковые волны. Полыхнула вспышка, а секунду спустя на нас с ревом налетел порыв огненного ветра. Ушные перепонки пронзило болью от давления воздуха. В щит ударила галька с пляжа, и он вспыхнул от перегрузки возмущенным синим огнем. Когда рассеялась пыль, в земле зияла воронка глубиной с мою могилу и диаметром в двадцать футов.

Над головой уже свистело в унисон несколько новых снарядов, и на мгновение меня охватила сковывающая мысли паника. Блин-тарарам! Стоит одному из этих черепов угодить поближе, а еще хуже за моей спиной, где нас не прикрывает защитное поле, — и нам конец. Даже близкого попадания хватило бы, чтобы разнести в клочья мой щит, и тогда нас прикончили бы пулеметы. Укрыться от визжащих черепов мы могли только в одном месте.

— Надо подобраться к ним вплотную! — рявкнул я. — Вперед!

И что было сил припустил вперед, на пулеметы.

(обратно)

Глава сорок третья

События, которые происходили между кромкой воды и подножием утеса, как-то смешались в моей памяти. Я запомнил только бег, стрельбу и фонтаны гальки и грязи. Еще несколько теней пали от визжавшей шрапнели. Моему щиту пришлось очень и очень несладко, а когда мы подобрались ближе к пулеметам, прикрывать отряд от огня с флангов стало совсем трудно.

Бежать было некуда, укрыться тоже негде, так что нам ничего не оставалось, кроме как бежать вперед. Собственно, альтернативой этому могла стать только смерть, и страха я натерпелся, как, наверное, никогда еще в жизни. Нет, правда, даже хорошо, что в памяти о тех минутах сохранилось немногое.

Запомнился, впрочем, неприятный момент где-то на полпути к утесу, когда я пробегал между двумя игольчатыми тварями. Я помню, как отметил про себя, что их покрывала такая тяжелая броня из нескольких слоев костяных пластин, что они даже не могли встать. Пулеметный огонь и черепа-снаряды, казалось, не причиняли им никакого вреда. Я увидел, что в меня уперся взгляд двух крокодильих глаз, а потом из-под панциря выметнулись покрытые короткими иглами Щупальца и принялись раскручиваться, как пожарные рукава под давлением, когда их никто не держит. Одно щупальце Успело обвиться вокруг моего запястья, и только заговоренный рукав плаща не позволил игле-клинку рассечь мне плоть До кости. Блеснул топор сэра Стюарта, и отсеченное щупальце превратилось в эктоплазму.

Я скомандовал теням рубить направо и налево, и мое воинство разом ощетинилось десятками мечей, топоров, тесаков и штыков. Мы прорвались сквозь ряды тварей и заградительный огонь, который все усиливался. При этом мы потеряли еще несколько теней, выдернутых щупальцами из-под щита на открытые места, где их мгновенно изрешетили пули.

Черепа-снаряды прекратили сыпаться на нас где-то за двадцать ярдов до подножия утеса, и мы наконец-то смогли немного перевести дух. Мы с тенями прижались к отвесной скале, где пулеметчики не могли продолжать огонь из амбразур. Я сместил свой щит, чтобы тот на всякий случай прикрывал нас с тыла, но огонь и без того заметно ослабел.

— Гранаты! — скомандовал я голосом, который, надеюсь, звучал не как у перепуганного четырнадцатилетнего юнца.

Сэр Стюарт протянул пару своих бомбочек типу с внешностью гангстера времен Аль Капоне, и тот поджег фитили своей зажигалкой. Старый солдат отступил от основания утеса на пару шагов и по одной запустил гранаты с разбрызгивавшими искры фитилями вверх.

Мне пришлось расстараться, чтобы убрать щит ровно в то мгновение, когда первая граната вырвалась из руки сэра Стюарта, и снова включить его, как только к противнику устремилась вторая граната, но я справился. Обе гранаты с глухим лязгом ударились о камень, но пролетели-таки внутрь бойницы. Секунду-другую сверху не слышалось ничего, кроме ворчливых голосов.

Потом громко ухнул взрыв, сопровождаемый нечеловеческими воплями боли. Секунду спустя грянул второй взрыв, и на мой щит пролилась струя прозрачной эктоплазмы.

— На-кось, выкуси! — завопил я, и сэр Стюарт ответил свирепой ухмылкой.

— Приготовились к следующему! — скомандовал я и, отцепившись от спасительной скалы, бросился к соседнему утесу. Пока что мы уничтожили только одну огневую точку из двух, простреливавших подъем, так что продолжать атаку было еще опасно.

Я изготовил свой щит, укрепил его, как только мог, и снова выскочил на открытое место. Пулеметы разом открыли по нам огонь, и защитное поле озарилось яркими вспышками отраженных попаданий. Бежать нам предстояло всего три десятка футов, но мне приходилось прилагать все силы, чтобы щит не слабел. Мой призрачный отряд старался не отставать.

На бегу я попытался получше разглядеть противника. Солдаты щеголяли черно-серой формой СС-ваффен, но это были не люди. Из-под касок у них торчали клыкастые волчьи морды, только без меха, что придавало им гротескный вид. На месте глаз чернели пустые дыры — я говорю «пустые» в прямом смысле слова. Глаза в глазницах просто-напросто отсутствовали. По нам вели огонь пулеметные расчеты и снайперы, и на их чудовищных мордах явственно читалась жажда крови.

Добежав до подножия утеса, я переместил щит сначала вверх, дождался, пока меня догонят последние призраки, и снова накрыл им всех.

— Симпатичные ребята, — жизнерадостно заметила тень сэра Стюарта. Вид он имел менее прозрачный, чем всего несколько минут назад. У меня сложилось впечатление, что при жизни сэра Стюарта бодрили сражения — и что тень в этом отношении мало от него отличалась.

— Принесем им письменный комплимент потом, — отозвался я и указал вверх, на вторую огневую точку. — Повторим?

Стюарт кивнул и повернулся к гангстеру. Оба его броска снова вышли идеальными, нас осыпало брызгами эктоплазмы, а пулеметы наверху смолкли.

— А теперь самая веселая часть, — сообщил я. — Будем подниматься. Мой щит долго не продержится: те, кто охраняет склон, сделают все, чтобы лишить его силы. Поэтому нам надо завязать рукопашный бой, и чем быстрее, тем лучше.

Сэр Стюарт кивнул и махнул рукой в сторону безумного воинства:

— Командуйте.

Я прикусил губу, подумал немного и кивнул.

— Эй, ребята, — подозвал я к себе двойняшек.

Две пары мертвых, пустых глаз обратились на меня, а с ними несколько десятков других, и по спине у меня пробегал холодок.

— Нам нужно одолеть этот склон. Как только рухнет мой щит, я хочу, чтобы вы бросились на врага как можно быстрее и опрокинули его. Не стесняйтесь. Мочите их как следует. И не останавливайтесь, пока не уберете всех. Ясно?

Все больше пустых глаз молча смотрели на меня. Никто не пошевелился. Никто не ответил.

— Ну да, конечно, — сказал я. — Вы все поняли. Если нет, лучше скажите что-нибудь, ладно?

Ответа не последовало.

— Господи, это все равно как если бы Галлахер выступал в клубе Гарвардского университета, — пробормотал я. — Ладно, ребята, пошли. Раз! Два! Три!

И снова выскочил из-за угла скалы, держа перед собой щит. Он почти мгновенно осветился серебряно-голубым сиянием, пытаясь удержать такой шквал энергии, что часть ее передалась на мою руку, тормозя бег с силой ураганного ветра. Я пьяно брел вперед, не видя ничего в паре футов перед собой, ставя ноги наугад. Камни и песок подавались у меня под подошвами. Даже при том, что меня подталкивал вперед сэр Стюарт, инерция моего рывка быстро погасла, и я припал на колено. Браслет жег запястье нестерпимым жаром.

Мне все-таки удалось сделать еще два коротких броска вперед, а потом что-то ударило в мой щит с силой обезумевшего локомотива и тот взорвался, ослепив и оглушив нас на мгновение. Проморгавшись, я наконец-то разглядел склон перед нами и такого же оглушенного взрывом противника.

И тут за дело принялись Страшилы-Чикатилы.

Единственное сравнение, которое пришло мне на ум, — это эпицентр торнадо. Безумные призраки города Чикаго ринулись вперед с такой скоростью, с такой силой, что тела их словно размазались по склону, и эти неясные мазки соревновались, кто первым достигнет врага. Игнорируя всякую ерунду вроде законов земного притяжения или незыблемости материальных тел, они по мере сближения с противником изменяли форму — и это зрелище еще долго будет являться мне в страшных снах.

Впрочем, наименее жуткими деталями я с вами поделюсь. Близнецы, например, словно скользили по воздуху по направлению к врагу. Постепенно тела их начали удлиняться, сплетаться друг с другом, превратившись в конце концов в нечто единое, напоминающее плод творения съехавшего с катушек художника, изображающий поединок огромного кракена с какой-то безымянной глубоководной рыбиной, ощетинившейся плавниками и огромными желтыми, как гоголь-моголь, глазищами. Они налетели на ближайшего к ним нехорошего парня, подпрыгнули вверх и плавно приземлились на то место, где он стоял. Я даже не сразу понял, что произошло: они вдавили незадачливого волка-эсэсовца в землю с такой силой, что тот сделался не толще моей чековой книжки. Из сплетения тел выбросились щупальца и устремились в рот, в горло, в ноздри, даже в уши следующего эсэсовца. Они нырнули туда и вынырнули обратно — с окровавленными комками плоти, из которых я сумел опознать только желудок и некоторую часть кишечника, которую тут же намотали на шею бедолаге, для верности придушив его.

Поверьте, с близкого расстояния это выглядело еще менее приятно, чем я описываю.

Поле боя огласилось сначала рычанием, потом визгом. Призраки, которых безумный голод, десятилетиями сжигавший их изнутри, превратил в жутких монстров, атаковали волков-эсэсовцев по всей ширине прохода, и мне пришлось зажать уши руками, чтобы не слушать этой жуткой какофонии звуков. Я сам готов был кричать от боли в ушных перепонках.

Поначалу враг сопротивлялся — и те, кто это делал, умерли быстро. По мере того как в бой включались все новые жуткие чудища, боевой дух эсэсовцев таял, и они начали обращаться в бегство. Те, кто бежал, погибли жуткой смертью. В конце концов горсть оставшихся охваченных ужасом врагов не могла больше ничего, как только стоять, панически оглядываясь и подвывая от страха.

Смерть этих последних я даже не берусь описать.

«Призраки не испытывают голода, — напомнил я себе. — Покойники не едят». Поэтому и повода, чтобы меня стошнило, у меня вроде бы не имелось. Эта мысль показалась мне самому такой дикой, что я не смог удержаться от нездорового смеха. Нет, правда, я смеялся и не мог остановиться, даже когда до меня дошло, что мне нельзя сидеть, ничего не делая, если я не хочу утратить контроль над кошмарной стихией вроде Чикатил.

— Ну же, хватит! — буркнул я сам себе, продолжая хихикать. — Валяй, пока они еще могут тебя услышать. — Я с усилием встал и похромал вверх по склону. Сэр Стюарт и несколько охранявших меня призраков поднимались следом. Подъем оказался нелегким. Страшилы-Чикатилы оставили некоторых из волков-эсэсовцев живыми — ну по крайней мере отдельные их части. Все сплошь покрывали кровь и другие — менее приятные — выделения. Те счастливчики, которым повезло погибнуть первыми, уже превратились в комки скользкой эктоплазмы.

Собственно, подъем был тошнотворно опасным и без того, чтобы нас всю дорогу поливали огнем.

Я добрался до вершины и увидел перед собой поле, покрытое паутиной окопов. То и дело вспыхивала стрельба. То и дело слышался визг. На моих глазах обезумевший от страха волк-эсэсовец полез из окопа. Ему это почти удалось, когда откуда-то снизу метнулось нечто, напоминавшее скользкий желтый язык, ударило его в спину и выскочило со стороны груди. Тот успел еще коротко взвыть, прежде чем язык, обвившись вокруг него, швырнул его обратно с такой силой, что в воздух взметнулось со дна окопа облачко пыли.

— Блин-тарарам, — хихикнул я. — Блин-тарарам. Жуть какая.

Сэр Стюарт угрюмо кивнул. Он дал знак рукой, и окружавшие нас духи принялись избавлять валявшихся поблизости изуродованных, но все еще живых эсэсовцев от мучений.

Я шлепнул себя по щеке и заставил-таки прекратить смех. Стоило мне перестать смеяться, как отчаянно захотелось визжать. Слуги-демоны, которых Злой Боб поставил охранять цитадель, вряд ли отличались особой добродетелью. Вполне возможно, они заслуживали жестокой смерти.

И все-таки есть вещи, которые нельзя делать или хотя бы видеть, оставаясь при этом в здравом уме.

С попытками визжать я тоже справился. Правда, на это у меня ушло не меньше минуты, а то и двух. Когда я наконец поднял взгляд, сэр Стюарт смотрел на меня с болью и состраданием. Он понимал, каково мне сейчас. Он знал это по своему опыту — возможно, именно потому он и сделался кем-то вроде командира безумной гвардии чикагских призраков.

— Виноват, прошу прощения, — произнес я. С голосом тоже что-то сделалось. Язык словно увешали свинцовыми грузами. — Я сам приказал Чикатилам не останавливаться, пока не уберут всех.

Тень-здоровяк угрюмо кивнул.

— Ступайте за ними, — сказал я. — Проследите, чтобы оставшиеся враги умерли без мучений. Потом соберите наших и возвращайтесь ко мне.

Сэр Стюарт кивнул и повернулся к охранявшим нас духам. Те разом разошлись в разные стороны.

Я оперся на посох и перевел дух. Защитное поле изрядно лишило меня сил. Настолько, что когда я опустил взгляд на свою руку, увидел слегка просвечивавшую сквозь нее землю.

Я таял.

Поежившись, я крепче сжал посох. Что ж, этого можно было ожидать. Я всегда полагал, что магия исходит изнутри тебя, от того, кто ты и что ты, — из твоего сознания и сердца. Теперь у меня, кроме этих ума и сердца, ничего не осталось. А щит надо было чем-то питать. Я как-то не слишком задумывался над тем, откуда бралась энергия.

Вот теперь я это узнал.

Я снова посмотрел на руку и на просвечивавшую сквозь нее землю. Сколько еще потребуется, чтобы я окончательноисчез? Этого я не знал даже приблизительно. Что, если мне потребуется вновь прибегнуть к магии — после того как все это закончится, охотясь за моим убийцей? Что, если я истаю без остатка? Что, если со мной случится то же, что с сэром Стюартом, и я превращусь в пустую тень?

Я провел рукой по дубовому посоху. Плевать. Мёрфи и Друзья — не говоря уже о Морти — нуждаются в моей помощи. И они её получат, даже если от меня останется только старое, поблекшее воспоминание.

(Или если я превращусь в еще одну безумную тень, скользящую по ночному Чикаго, сеющую хаос, бессмысленный и беспощадный.)

Я тряхнул головой и выпрямился. Судя по доносившимся до меня звукам, Чикатилам осталось разделаться с последними нехорошими парнями. Те явно обороняли подступы к цитадели Собирателя Трупов — такие зоны обычно каким-то образом притягивают к себе любого, кто попал в Небывальщину из тех точек материального мира, что так или иначе связаны с охраняемой цитаделью. Собственно, для этого они и предназначены — останавливать нежеланных гостей, чтобы те вместо цитадели оказывались на таком вот пляжике.

Теперь мне предстояло отыскать переход, охранявшийся волками-эсэсовцами, черный ход в убежище Собирателя Трупов, которым у меня на глазах пользовались Злой Боб и прислужник фоморов. Я зажмурился, абстрагируясь от продолжавшегося на поле кошмара. Отстранился от всех моих тревог и страхов. Я вполне мог обойтись без дыхания, но все же сделал несколько глубоких вдохов, ибо только так умел прояснять сознание. Вдох. Выдох. Не спеша.

Потом я по одному включил свои чувства, пытаясь ощутить энергию, которая всегда окружает любой открытый портал между мирами. Я обнаружил ее почти сразу — и открыл глаза. Энергия исходила из точки, расположенной в нескольких сотнях ярдов передо мной, на склоне поросшего лесом холма. Я видел тропинку, которая вела в ту сторону. По ней явно ходили, и часто, хотя я сомневался, чтобы это были какие-нибудь бойскауты. Значит, нам туда.

Внезапный оглушительный инстинкт ударил у меня в голове тревожным колоколом. Я не рассуждал. Повинуясь ему, я метнулся в сторону, перекатился по земле и снова выставил перед собой щит.

Какая-то свирепая сила ударила в него чугунной бабой, и половина серебряных щитов, из которых сделан мой браслет, рассыпалась на мелкие осколки. Удар отшвырнул меня на добрых два десятка футов, и, приземлившись, я продолжал катиться по земле, пока эта земля из-под меня не ушла. Я рухнул на дно и некоторое время лежал оглушенный. Как-то все очень уж внезапно произошло.

К окопу неспешно приближались тяжелые уверенные шаги. Топ. Топ. Потом на обрезе бруствера показалась пара черных бутс. Мой взгляд скользнул вверх по форменному эсэсовскому плащу, чем-то напоминавшему мой собственный. Только обладатель этой формы не походил на волка. Вместо лишенной шерсти волчьей морды над воротником виднелся белый человеческий череп. В глазницах его горел синий огонь, и он смотрел на меня сверху вниз с холодной брезгливостью.

— Для новичка неплохо, — заметил Злой Боб. — Хочу, чтобы ты знал: я сожалею о твоей смерти. Такой потенциал пропал даром... — Он поднял то, что более всего походило на пистолет «люгер», и не спеша нацелил его мне в лоб. — До свидания, Дрезден.

(обратно)

Глава сорок четвертая

«Тяни время, — в отчаянии думал я. — Сэру Стюарту сотоварищи вряд ли осталось там много работы. Тяни время».

— Поступать так не в твоих интересах, — произнес я вслух.

Огонь в глазницах Злого Боба мигнул. Ствол пистолета не дрогнул.

— Ты исходишь из того, что у меня вообще могут быть какие-то собственные интересы.

— Будь иначе, — заметил я, — ты бы уже спустил курок.

Секунду ничего не происходило. Потом череп чуть наклонился набок, и у меня сложилось впечатление, будто Злой Боб вдруг задумался.

Я продолжил натиск:

— Твоему боссу сомнения не нужны. И поскольку я понимаю, что ты поступаешь так не ради меня, мне остается только полагать, что ты действуешь в собственных интересах.

— Любопытный аргумент, — хмыкнул Злой Боб. — И достаточно весомый — с учетом склонности к независимому мышлению, наблюдавшейся у моего прародителя.

— Ты имеешь в виду настоящего Боба?

— Разумеется, — фыркнул Злой Боб. — Тот, из чьей сущности я вышел. Твои инстинкты в таких вопросах чутки, Дрезден. Ты дал мне пищу для размышлений — на дальнейшее, когда меня не будет отвлекать твоя не слишком эффективная тактика заговаривания зубов.

И он нажал на спуск...

...в то самое мгновение, когда топор, брошенный сэром Стюартом, ударил его в выставленную вперед руку с пистолетом.

Топор врезался в нее всего лишь деревянной рукоятью, но и этого хватило, чтобы меня спасти. Заряд психической энергии, голой смертоносной воли врезался в бетонную стенку окопа в пяти футах слева от меня, разнеся ее в пыль.

Я выбросил вперед правую руку.

— Forzare! — рявкнул я, метнув в Черепа заряд собственной энергии.

Злой Боб отбил его взмахом черного кожаного рукава, но все же отступил на полшага назад.

И тут в поле зрения показался сэр Стюарт. Он подсек Злого Боба под коленки, навалился на него всей своей тяжестью и вместе с ним с грохотом обрушился в окоп. Эсэсовская фуражка с высокой тульей покатилась по земле.

Я издал яростный клич и замахнулся на череп посохом. Тот перехватил его одной рукой и остановил — казалось, у него пальцы с гидравлическим приводом. Другой рукой он схватил сэра Стюарта за грудки и просто толкнул вперед. Сэр Стюарт вылетел из окопа, и только спустя полторы секунды до меня донесся шум его падения.

— Ага, — произнес Злой Боб, внимательно разглядывая своими зловеще-синими глазницами мой посох. — Простое, но эффективное орудие. Вполне в стиле Маккоя. — Глаза разгорелись еще ярче. — А также ключ к управлению твоей маленькой, но эффективной армией. Замечательно.

Я обеими руками потянул посох на себя, но не смог выдернуть его из пальцев темного духа. Чертовски унизительно — не говоря уже о том, что жуткая сила этого типа изрядно меня тревожила. Я тянул всем телом, упирался ногами, но Злой Боб почти не шевельнулся. Он невозмутимо стоял на дне окопа, держа посох за конец и рассматривая его. Только завершив осмотр, он обратил свое внимание на меня.

— Делаю тебе предложение, Дрезден, и повторять не буду, — совершенно спокойно заявил Злой Боб. Он взялся за посох и другой рукой, повторив мое движение, и до меня вдруг дошло, что при желании он запросто мог бы швырнуть меня на значительно большее расстояние, чем сэра Стюарта, — если, конечно, не предпочел бы просто сунуть посох мне в грудь так, чтобы тот вышел со спины.

Я даже как-то усомнился в том, что Злого Боба смогла бы одолеть вся моя призрачная армия, окажись они вдруг все здесь и сейчас. Чикатилы, телохранители и вся королевская рать.

— И что за предложение? — поинтересовался я.

— Связь, — ответил череп. — Со мной.

Именно так. Вот этими самыми словами.

— Гм... — протянул я, прищурившись. — Будь так добр, объясни получше, что ты понимаешь под связью. Ибо должен тебе сказать, Боб, меня... типа того... ранили.

Юмора он не оценил совсем. Похоже, я вещал не на той частоте.

— Отношения ученика и наставника, — ответил он. — Ты обладаешь неплохими задатками. Ты практичен. Твои амбиции умеряются сознанием собственной ограниченности. У тебя неплохой потенциал к тому, чтобы стать идеальным партнером.

— И в отличие от Собирателя Трупов я не буйно помешан, — добавил я.

— Не уверен. Однако твое безумие поддается исцелению, — заявил Злой Боб. — И ты не слишком тешишь себя иллюзиями. — Он шмыгнул носом... вернее, провалом на месте носа. — Господин всегда относился к этой твари без особой симпатии. Но ты мог бы его и заинтересовать.

— Даже если бы Кеммлер и был еще в живых, я совершенно убежден в том, что связь с ним не стояла бы на повестке дня, — извиняющимся тоном заметил я. — У меня жесткое правило не встречаться с пожилыми мужчинами.

Мгновение или два дух смотрел на меня непонимающим взглядом. Потом, как это бывало и с настоящим Бобом, изобразил на лице то, чего от неподвижной костяшки ждать обычно не приходится. Глаза его медленно округлились.

— Ты... — медленно произнес он. — Ты надо мной издеваешься.

Я присвистнул сквозь зубы.

— Готов поспорить, настоящий Боб изготовил тебя из самых тупых своих частей, так?

Синие огни в глазницах разгорелись ярким пламенем, и я ощутил на лице его жар, даже находясь на расстоянии шести футов.

— Я — настоящий Боб! — решительно заявил он. — Истинное творение Господина. Я наконец стряхнул слабость. Сомнения. Я свободен использовать свою силу.

— Вижу, он еще и нарциссизмом своим немного с тобой поделился, — издевательски добавил я, встретившись с ним взглядом. При этом я понял, что уголки моих губ кривятся в странной полуулыбке.

Зубы у черепа медленно разошлись, как у готовящейся к броску змеи.

— Ты, жалкий подмастерье, ты осмелился меня дразнить? За это ты умрешь!

— Да. Но с тобой не спутаюсь никогда. Понял, никогда! — прорычал я в ответ. — И никогда не уподоблюсь ни тебе, ни твоему драгоценному Господину, ни этому психу Собирателю Трупов. Поэтому можешь взять свою связь и засунуть себе в schutzstaffel.

Видите, я даже знаю немного немецкий — во всяком случае, как по-немецки расшифровывается «СС».

Взгляд у Злого Боба вспыхнул еще ярче, и он дернул жезл на себя.

Нет, он все-таки так и остался лакеем. Фанатом настоящего вреднозадого гения, мечтающим с ним сравняться. Он настолько уверовал в свои силы (ну, может, и не без оснований), что потерял драгоценное время, беседуя со мной, вместо того чтобы действовать. Хуже того, он дал мне шанс вывести его из равновесия, а уж это я умею делать, почти не задумываясь. Кроме самых особых случаев, конечно.

Поэтому, пока мой мозг почти не отвлекался на такую ерунду, я успел осознать самую главную истину из всех, относящихся к Небывальщине. Здесь духовное становится материальным. Здесь сила духа превращается в физическую силу. То есть сила воли, сила разума здесь так же реальны, как мускулы.

И будь я проклят, если какой-то выцветший ксерокс с мыслей и воли давно сгинувшего засранца-некроманта сумеет меня победить.

Если бы он не обратился ко мне со своей агитационной речью, если бы выбор не стоял передо мной так остро, если бы мне не напомнили, кто я и ради чего прожил свою жизнь... что ж, возможно, Злой Боб убил бы меня на том самом месте, в ту самую минуту.

Но он мне напомнил. И я вспомнил. Я прожил жизнь, сражаясь с тьмой, но стараясь при этом не обратиться в тьму. Возможно, в самом конце я чуть оступился. Возможно, я все-таки встретился с таким, что заставило меня переступить черту, — но даже тогда я не превратился в дегенеративного урода вроде Кеммлера. Одна ошибка под занавес не стирала всех других случаев, когда я стоял на краю, отпуская ехидные шуточки.

Меня можно убить, но меня невозможно заполучить в свои ряды.

Я — это я.

И когда Злой Боб ткнул наконец посох мне в грудь, я взял весь восторг, наполнивший меня от всего, что я понял, соединил с волей, которую поворачивали так и этак, но сломить не смогли, откинулся назад, сунув конец посоха в бетон, как в мягкую грязь, а потом, добавив к инерции своих сил, швырнул Злого Боба через голову.

Он так и не отпустил посоха. Что ж, нашими с ним совместными усилиями это только придало ему ускорения.

Он врезался в дно окопа огромным фашистским метеором. Грохот стоял просто неописуемый. Удар раздробил бетон, расшвыряв осколки на двадцать футов во все стороны. Вместе с бетоном летели осколки кости. В воздух взметнулось облачко пыли. Меня даже отшвырнуло назад взрывной волной, но посоха я не выпустил.

— Бе-еее! — торжествующе заорал я, валяясь на земле, и тут же закашлялся от пыли. Шатаясь, с бешено колотящимся сердцем я поднялся на ноги. Меня трясло от напряжения и избытка адреналина в крови. — Вот тебе! Кто начистил тебе ряшку? А? Гарри, мать его, Дрезден! Вот кто!

Я снова закашлялся и привалился к брустверу, тяжело дыша, пока мир не перестал вращаться и уходить у меня из-под ног, но все это время я ухмылялся как довольный волк.

Тут в облаке клубившейся пыли послышался скрежет бетонных осколков и проявились очертания немного перекошенного силуэта. Фигура, хромая, сделала пару шагов в мою сторону, и по синему свету в глазницах я узнал Злого Боба. Еще секунду спустя я разглядел и череп, и хотя теперь его сплошь покрывала паутина трещин, во всех остальных отношениях он остался почти целым.

Синие глаза горели все ярче и ярче. Темный дух стиснул кулаки и медленно, словно держа в них что-то очень тяжелое, поднял руки. Земля у меня под ногами дрогнула. Послышалось какое-то неприятное низкое гудение, словно прямо у меня под ногами несся по туннелю потусторонний локомотив.

— Моя очередь! — злобно прошипел темный дух.

— Блин-тарарам, — пробормотал я. — Гарри, идиот, ну когда ты отучишься праздновать победу раньше времени?

Рот у черепа открывался все шире, шире...

...и внезапно за фигурой Злого Боба возникла излучающая оранжевый свет фигура Боба-черепа в его человеческом обличье.

Мой Боб бросился вперед, сунул руки темному духу под мышки и вцепился пальцами в треснувший череп. Захват вышел что надо — настоящий нельсон. Боб с силой рванул Злого Боба вбок, тот взвизгнул, и из откоса окопа ударила струя бешеной энергии, прочертившая по земле борозду длиной в полсотни ярдов. Земля, попавшая под ее удар, просто превращалась в эктоплазму.

Злой Боб с яростным воплем повернулся и швырнул своего обидчика о бетонную стену.

— Гарри! — заорал Боб. Лицо его побледнело, глаза едва не выскакивали из орбит. — Собирай своих духов и спеши на помощь Баттерсу!

— Нет! — крикнул я в ответ. — Сначала разберемся с этим!

Злой Боб в два прыжка взмыл на бруствер и сверху бросился на Боба. Снова полетели осколки бетона, и Боб-череп сделал нечто, чего я от него никогда еще не слышал. Он закричал от боли.

— Нет! Нет! Нельзя! — В голосе его явственно слышалась паника. — Нельзя! Не сейчас!

Темный дух извернулся змеей и вырвался из рук Боба. Он устремился было в мою сторону, но мой старый лабораторный ассистент успел схватить его за руку, и оба снова повалились на дно окопа, ожесточенно молотя друг друга кулаками.

— Беги! — заорал Боб, и в голосе его звучал страх. — Беги, беги, беги! Как только ты покинешь Небывальщину, я закрою переход, а с этим управлюсь сам! Живо!

На краю окопа возникла тень, и сэр Стюарт в изрядно порванном мундире устало протянул мне руку.

— Черт! — выругался я. — Постарайся, чтобы я об этом не жалел позже, Боб!

— Беги! — взвыл Боб.

Я взялся за руку сэра Стюарта, и старый солдат, крякнув от натуги, выдернул меня из окопа. Там, наверху, уже ждали меня безмолвные призраки.

— Ладно, — выдохнул я. — Пошли, бегом!

Я крепче перехватил посох, низко опустил голову и бросился бегом к переходу в цитадель Собирателя Трупов.

(обратно)

Глава сорок пятая

Портал висел в воздухе над тропой, ярдах в пятидесяти от опушки, — овальное зеркало серебряного света. Нижний край его находился футах в шести над землей, и к нему вела Деревянная лестница. За спиной, со стороны пляжа продолжали доноситься глухие удары и скрежет сокрушаемого бетона. Два Боба продолжали мутузить друг друга, и мне оставалось только надеяться, что с моим старым помощником все в порядке.

Собственно, поводов для тревоги у меня хватало и без этого. Если Боб не помешает Злому Бобу погнаться за нами, мы окажемся зажатыми между Собирателем Трупов и Злым Бобом, как между молотом и наковальней. Мне даже не хотелось думать о том, что станется с нами в этом случае.

Внимание мое привлекла вибрация энергии по периметру портала, и я остановился изучить это повнимательнее. Даже короткого, на пару секунд включения Зрения хватило, чтобы увидеть то, о чем я уже начинал догадываться и сам: портал нестабилен. В отличие от капитальных, надежных, словно выстроенных из бетона и стали мостов между этим и материальным мирами, к которым я привык, этот я сравнил бы скорее с подвесным мостом, с трудом удерживавшимся на полуистершихся тросах, готовым обрушиться от одного неосторожного чиха.

— Боб, хитрый маленький ублюдок! — восхищенно выдохнул я. Мой бывший помощник соврал на голубом глазу. Боб вовсе не собирался закрывать за нами портал — тот и так был настроен на то, чтобы рухнуть сразу после нашего перехода. То, что объяснял мне Боб, наделе предназначалось для ушных отверстий Злого Боба. Ну да, если Злой Боб верил в то, что запереть за нами дверь должен настоящий Боб, у него не имелось причин спешить в погоню. А если бы Боб сказал мне правду, Злой Боб просто-напросто поспешил бы к порталу первым и обрушил бы его сам, отрезав нас от материального мира.

Боб, конечно, играл с огнем. Если он потратил какое-то время на диверсию у портала, прежде чем поспешить мне на помощь, это означало, что он оставил меня наедине с волками-эсэсовцами и их боссом в надежде, что я как-нибудь продержусь. Правда, если посмотреть на вещи под этим углом, его попытка отвлечь Злого Боба от погони привела к тому, что теперь тот может полностью сосредоточиться на задаче его, настоящего Боба, уничтожения.

Со стороны пляжа снова послышался тяжелый грохот. Мгновение спустя на лес обрушился град бетонных обломков, самые крупные из которых не превышали размером моего кулака.

— Ладно, ребята. Становитесь в круг и слушайте, что я скажу, — объявил я, тряхнув головой. — Как только мы пройдем на ту сторону, мы окажемся в самой их гуще. Сэр Стюарт, я хочу, чтобы вы и ваши люди убрали всех лемуров и духов, которые окажутся поблизости от нас. Главное, расчищайте нам дорогу. — Я повернулся к Страшилам-Чикатилам: — Остальные идут за мной. Нам необходимо уничтожить физическое воплощение оберегов.

Маленькая девочка-призрак посмотрела на меня так, словно я только что приказал ей съесть ненавистные овощи.

— Пока не съешь мяса, пудинга не получишь, — строго сказал я ей. — В общем, нам нужно уничтожить обереги. Когда мы разберемся с этим, вы, ребята, можете присоединиться к другим теням и заняться Собирателем Трупов и ее командой. Идет? Все понятно?

Ответом мне были безмолвные взгляды.

— Ну ладно, думаю, понятно. — Я повернулся к порталу и набрал в грудь воздуха. — В прошлый раз все получилось ведь не так плохо, правда? Правда. Тогда пошли... — Я все еще колебался. — Да, секундочку. Есть еще кое-что, что надо сделать всем...

Я шагнул в портал и ощутил, что тот рушится под нашим совместным призрачным весом. Странное это было ощущение, словно по шее скользили ледяные паутинки. Я не позволил страху подгонять себя. Я продолжал переставлять ноги с прежней скоростью до тех пор, пока не вышел на поверхность подземного зала, в котором накануне видел Собирателя Трупов и Морти.

Я успел бросить быстрый взгляд по сторонам. В яме снова кипело варево из голодных духов. Морти снова болтался над ними на веревке и выглядел значительно хуже, чем прошлой ночью. Торс и руки его сплошь покрывали синяки и ссадины. Кое-где кожа потемнела от ожогов — возможно, электрических, судя по стоявшему рядом на полу автомобильному аккумулятору с подключенными к нему проводами. Несколько ожогов виднелось даже на лысой голове. Или в числе сумасшедших Капюшонов обнаружился один, знакомый с принципами электрошоковой терапии? Черт, это Уже был бы явный перебор.

Собиратель Трупов стояла в воздухе над ямой и шипела что-то Морти на ухо. Голова Морти слабо моталась влево-вправо в знак отрицания. По лицу его струились слезы, тело сотрясалось от приступов боли. Губы опухли и потемнели — похоже, его били по зубам. Я даже сомневаюсь, что он мог еще сфокусировать взгляд, — но он продолжал упрямо мотать головой.

Их снова окружали кольцом лемуры в капюшонах, только теперь они не играли в карты, а стояли лицом в направлении вероятной угрозы, то есть спиной к яме, охраняя ее.

К сожалению для них, черный ход из Небывальщины находился внутри их круга. А значит, когда мы с моим призрачным отрядом вступили в зал, они нас не видели.

Нет, конечно, я не настолько самонадеян, чтобы считать, будто я первым в истории вел на приступ отряд призраков. То есть не думаю, чтобы такое случалось каждый день или хотя бы часто, но мир велик, и все время от времени повторяется. Наверняка кто-то проделывал нечто в этом роде задолго до моего рождения — ну, например, вел духов древних предков одного племени на духов другого.

И наверняка я не первый, кто нападал на неприятельскую крепость из Небывальщины. В войне с Красной Коллегией этот прием использовали обе стороны. С точки зрения тактики он даже вполне стандартный. И для применения его требуется определенная твердость потрохов, что наглядно подтвердил нам Злой Боб со своей укрепленной Нормандией.

Но я абсолютно уверен в том, что — трам-там-трям-тадам — я первый, кто, возглавляя атаку армии духов со стороны потустороннего мира, начал ее боевым воплем «БУ-У-УУУУ!».

Духи при этом находились в той же точке, что и я, и это было неуютно как черт знает что, но я не хотел рисковать, оставив хотя бы часть своего отряда на пляже в момент, когда портал обрушится. Поэтому, когда я заорал, они хором подхватили мой клич — и я получил на порядок больше того, что ожидал.

Звук, вырвавшийся из всех призрачных глоток (включая мою), похоже, набирал мощь, наслаиваясь волна на волну, как море, закипающее перед штормом. Наши голоса не складывались, но умножались друг с другом. В общем, звук вышел почти осязаемым. Он ударил в спину лемурам-охранникам и толкнул их всех на полшага вперед. Он отразился от стен подземного зала, стряхнув с них клубы пыли и комки плесени.

И Морти вдруг потрясенно открыл глаза.

— Бей гадов! — завопил я.

Мертвые защитники главного чикагского эктоманта разразились хором боевых воплей и ринулись на врага.

Всем наверняка доводилось слышать множество историй про рыцарское поведение солдат. Большинство полагает, что такие истории правдивы преимущественно по отношению к тем, кто жил много столетий назад. Позвольте сказать вам кое-что: люди остаются людьми вне зависимости от того, в каком веке они живут. Я думаю, в любом веке найдется множество таких военных, кто не испытает особых затруднений, стреляя врагу в спину — если от этого зависит, вернется ли он домой более или менее целым. Гвардейцы сэра Стюарта почти все были при жизни солдатами.

Полыхали призрачные выстрелы. Блестели нематериальные кинжалы и палаши. Летели стрелы. Эктоплазма лилась ведрами.

Половина лемуров разлетелась в клочья прежде, чем слова команды стихли у меня на губах, — тем более прежде, чем они успели оправиться от шквала наших голосов.

Собиратель Трупов взвизгнула что-то, царапнувшее мне по нервам зубьями ржавых граблей, и я инстинктивно отпрянул в сторону. Удар пришелся по одному из Чикатил, в груди которого появилась дыра размером с шар для боулинга.

— За мной! — выкрикнул я, исчез и возник у подножия лестницы, которая вела наверх, к кельям. Из выброшенной в нашем направлении руки Собирателя Трупов вырвалась струя зловеще желтого света, но я вовремя изготовил свой браслет и отбил ее прямо в гущу оглушенных лемуров. Струя Разнесла лемуров в лохмотья с такой легкостью, словно те были из марли.

Срань господня!

Промедли я хотя бы долю секунды, и то же самое произошло бы со мной. Живых или мертвых, учеников Кеммлера следует принимать всерьез.

Вокруг меня вспухли облаком Страшилы-Чикатилы. Я накачал в посох побольше энергии и выпустил в Собирателя Трупов, заставив её обороняться. Она скрестила руки перед собой, и энергия моего разряда разбилась о невидимую преграду в нескольких дюймах перед ее руками. По защитному полю разбежались круги бледно-зеленого света.

— Дрезден! — взвизгнул Морти. Он смотрел на меня — ну, точнее говоря, на окруживших меня Чикатил — с выражением, близким к ужасу. — Что вы наделали? Что вы наделали?

— Пошли! — бросил я и новым скачком оказался на верхней площадке лестницы — как раз в мгновение, когда Собиратель Трупов одолела половину отделявшего её от лестницы расстояния и выпустила новый заряд своей разрушительной энергии туда, где только что находились мы с Чикатилами.

Здесь, на верхней площадке, туннель выглядел совершенно таким, каким я его запомнил: украшенный знаками власти, перемешанными с какой-то тарабарщиной. И везде горели свечи — заговоренные свечи, активирующие магическую оборону.

— Знаки! — крикнул я Чикатилам. — Уничтожьте их все!

Я снова прикрылся защитным полем — за мгновение до того, как Собиратель Трупов швырнула вверх по лестнице шмат какой-то тёмной желеобразной энергии. Я поймал её на щит, энергия мгновенно начала пожирать его, словно какое-то изголодавшееся живое существо, вгрызаясь внутрь, поглощая энергию моей защиты.

Блин. Вряд ли я мог рассчитывать на успех в магическом поединке с кем-то, кто явно занимался подобными штуками на порядок дольше меня, особенно когда от меня требовалось при этом еще и защищать Чикатил. Чтобы помешать нам отключить обереги, Собиратель Трупов не остановилась бы ни перед чем. Она — почему-то я всегда думал о ней как о существе женского рода, хотя она могла выбрать себе любое тело вне зависимости от пола его прежнего обладателя, — превосходила меня опытом, а также — как следствие — владела значительно большим диапазоном зловещих воспоминаний, из которых могла черпать силу.

И в дополнение ко всему я начинал, так сказать, выдыхаться. Поединок со Злым Бобом изрядно меня вымотал. Если бы я и дальше продолжал обмениваться с ней плюхами, она получила бы замечательную возможность окончательно утомить меня, а потом без труда прикончить. А если бы я только прикрывал Чикатил, она лупила бы меня вдвое сильнее, и я не сомневался в том, что любой из Кеммлеровых выкормышей может бить с силой тяжелого грузовика.

Самое время продемонстрировать творческий подход.

Я убрал защитное поле и вскинул посох, нацелив его на черную желеобразную гадость.

— Forzare! — рявкнул я. Шквал магического ветра растерзал темную энергию в клочья и, пронесшись вниз по лестнице, ударил в Собирателя Трупов. Я прицелился не лучшим образом. Вихрь всего лишь крутанул ее на месте и поднял на пару футов в воздух.

Я обернулся на мгновение бросить взгляд на Чикатил и тут же пожалел об этом. Свечи в туннеле почти прогорели, и огонь их превратился в точки сине-ледяного света. Призраки снова приобрели очертания чудищ из ночных кошмаров — и стремительно надвигались на убежище Капюшонов. Что-то, имевшее вид гибрида гориллы и росянки, разнесло в хлам деревянный ящик, на котором стояла одна рака со свечой. Огромная гусеница, каждый из сегментов тела которой представлял собой голову, а роль ног исполняли языки, с визгом вгрызалась в стену, уничтожая знаки вместе с бетоном.

Ладно. Пока что все шло по плану. Мне оставалось только занимать Собирателя Трупов до тех пор, пока моя безумная команда не уничтожит обереги.

Я включил Зрение и переметнулся в точку в двух десятках футов под Собирателем Трупов, возникнув в толще камня. Глаза мои не видели ни зги, но к Зрению это не относилось. Я видел, как клубилась темная разрушительная энергия в том месте, где я в последний раз видел Собирателя Трупов. Вот гадость... Губы мои скривились в хищной ухмылке, и я снова вытянул посох в ее направлении.

— Fuego! — прорычал я.

Призрачный огонь прорвался сквозь каменную твердь. В то же мгновение темная энергия метнулась, чтобы отразить удар, но я скорее ощутил, чем услышал вопль, полный боли и удивления. Такого от меня эта гадина не ожидала.

А потом темная энергия исчезла.

Я принялся отчаянно оглядываться по сторонам — и обнаружил ее позади и чуть выше меня. Я снова исчез, метнув предварительно в том направлении еще один заряд. Только для того, чтобы обнаружить Собирателя Трупов уже на новом месте.

Следующие шестьдесят секунд или около того превратились в тошнотворную череду атак и контратак. Мы обменивались заклятиями сквозь толщу камня, бились в воздухе над кишащей духами ямой и метеорами проносились сквозь спальни Капюшонов. Стрелять было почти невозможно, поскольку для этого требовалось абсолютно точно вычислить следующее местоположение противника, но все же я зацепил ее еще раз, а она сумела врезать мне по бедру, на какой-то дюйм промахнувшись мимо моих призрачных гениталий.

Дважды она ныряла в коридор, чтобы напасть на Чикатил, но я не отставал от нее, заставляя продолжать движение, обороняться, не позволяя метать свою энергию ни в кого, кроме меня.

В открытом поединке у меня не было бы против нее никаких шансов, но наш бой напоминал скорее какой-то безумный вариант компьютерной стрелялки по сусликам. Возможно, я и не мог убрать ее, но не позволять ей мешать Чикатилам у меня получалось более чем успешно. Стоило бы ей отвлечься от меня, и моих чародейских способностей вполне хватило бы, чтобы разделаться с ней, — она это понимала. А если бы она обрушилась только на меня, я смог бы продержаться достаточно долго, чтобы Чикатилы довершили свою работу, — и это она тоже понимала.

Я ощущал, как нарастает её гнев, ловя на свой щит очередной ее удар, от которого у меня лязгнули зубы, но только усмехнулся в ответ, без труда скрывая свою тревогу.

Я отбил щитом еще один заряд её энергии, а потом Собиратель Трупов исчезла и объявилась в дальнем конце коридора, у двери в старую щитовую. Там горели последние оставшиеся свечи-обереги и светилась последняя заговоренная надпись. Собиратель Трупов повернулась к надвигавшимся на нее Чикатилам и подняла руку.

— Стой, — негромко произнесла она, однако это единственное слово едва не звенело от наполнявшей его энергии.

И Чикатилы замерли. То есть застыли полностью. Как изваяния.

— Отставить! — заорал я, поднимая посох и накачивая его энергией. — Продолжайте!

В воздухе между мной и Собирателем Трупов вдруг повисло жужжащее напряжение, и мне показалось, что какое-то физическое давление пригибает мою руку со стиснутым в ней посохом вниз. Поднятая рука Собирателя Трупов чуть колыхалась, пока моя воля пыталась одолеть её. Я давил изо всех сил, стискивая зубы и пытаясь мысленно достучаться до Чикатил, чтобы те довели свою работу до конца. Я подался вперёд, навстречу враждебной энергии и снова выставил свой посох. Осталось всего-то несколько жалких письмен...

Заряд моей воли метнулся вдоль по коридору и сорвал с лица Собирателя Трупов капюшон. Не знаю, чей облик она сейчас носила, одной из своих жертв или свой собственный. Так или иначе, красавицей я бы её не назвал. Лицо ее более всего походило на топор, отличаясь от него только меньшими мягкостью и дружелюбием. На щеках темнели ритуальные шрамы в форме спиралей. Длинные седые волосы росли на черепе клочками, как будто часть головы покрывали ожоги. Кожа потемнела словно от возраста, вся испещрённая морщинами, а складка кожи на шее придавала Собирателю сходство с ящерицей.

Но глаза... Глаза у неё оказались потрясающими. Такого насыщенного зелёного цвета я не видел даже у сидхе, и ресницы у неё были длинными и черными как смоль. В молодости она, должно быть, сводила с ума красотой, не уступая злодейкам из «бондианы».

Взгляды наши встретились, и я напрягся в ожидании зрелища её души — но этого не случилось. Блин-тарарам, я стоял там со включенным Зрением, чтобы видеть потоки энергии, срывающиеся с наших вытянутых перед собой рук, и этого всё же не произошло. Должно быть, когда ты душа и ничего более, правила меняются.

Мгновение Собиратель Трупов молча на меня смотрела, даже не особенно стараясь парировать моё давление.

— Снова ты вмешиваешься в то, что тебя не касается.

— Дурная привычка, — согласился я. — Впрочем, если подумать, чародеи именно этим и занимаются.

— Это для тебя плохо кончится, детка, — ответила она. — Уходи.

— Черт, это даже смешно, — хмыкнул я. Я смертельно устал и старался не показывать этого. — Вот сейчас, секунду назад, мне послышалось, будто ты посоветовала мне уходить. В смысле так, как будто я мог бы согласиться.

Она даже зажмурилась.

— Ты не умён, — промурлыкала она с зарождающимся подозрением. — Ты невежествен.

— Ну вот, теперь это точно ты. Бросаешься словами, — безразличным тоном произнес я.

Собиратель Трупов запрокинула голову и издала негромкий, но жутковатый скрежет. Думаю, у неё это служило эквивалентом смеха.

А потом повернулась и взмахом руки загасила последнюю свечу.

Обереги разом исчезли, их энергия рассеялась, ушла в землю. Не прошло и нескольких секунд, как от них не осталось и следа. Словно их и не было.

Собиратель Трупов снова издала свой скрежещущий звук и исчезла. Вместе с ней исчезла и её толкавшая меня назад воля, так что я едва не рухнул лицом вниз на каменный пол. Я вовремя вспомнил, что могу на законных основаниях игнорировать гравитацию, и снова выпрямился.

Обереги исчезли. Мёрфи и ее команда с минуты на минуту должны были вломиться на вечеринку.

И... И Собиратель Трупов по какой-то причине хотела, чтобы они это сделали.

Точно.

Ох, не к добру.

(обратно)

Глава сорок шестая

Я убрал Зрение и поднялся по последнему пролету лестницы, который вел от щитовой к входной двери. На самом верху столпились Капюшоны. При виде их я даже зажмурился. После всего, что происходило внизу, я как-то почти забыл о смертных громилах на службе у Собирателя Трупов. Все удары, которыми мы обменивались на своей дуэли, имели потустороннюю природу. Капюшонам такие штуки практически ничем не грозили.

Интересно, мелькнуло у меня в голове, какими представлялись последние две минуты этим парням? Наверняка они ощущали дуновение холода, не могли не увидеть, как гасли свечи и как чьи-то невидимые когти с мясом выдирали из бетонных стен магические руны...

Их здесь собралось не меньше дюжины, все были вооружены пистолетами, и я ничегошеньки не мог с этим поделать. Какую-то секунду я колебался, не послать ли на них Чикатил, но при одной мысли об этом меня чуть не стошнило. Я видел, что духи-убийцы сделали с волками-эсэсовцами. Спусти я их с поводка — и они проделают то же самое с Капюшонами, а Капюшоны в конечном счете могли считаться не только пушечным мясом Собирателя Трупов, но и ее жертвами. И еще, высвободив такую стихию, запросто можно ожидать побочного ущерба. Мне очень не хотелось, чтобы кто-нибудь из этой призрачной братии налетел на Мёрфи и ее команду.

— Ладно, — сказал я Чикатилам. — Спускайтесь вниз и помогите сэру Стюарту и его ребятам, которые бьются с лемурами. А потом охраняйте Морти.

Вместо ответа они исчезли — предположительно в большой зал. Отлично. Пару минут назад, когда я в последний раз видел Морти, тот еще находился в сознании. Значит, при необходимости он сможет сказать им, что делать дальше.

А я тем временем займусь единственным, что в моих силах, для нейтрализации Капюшонов. Поработаю-ка я разведчиком у отряда Кэррин.

Я исчез, возник с другой стороны железной двери и обнаружил там несколько пригнувшихся силуэтов. С путепровода над головой доносился шум транспортного потока, хотя улица под ним оставалась пустынной и темной. Поскольку темнота меня в моем теперешнем состоянии не смущала, я разглядел у самой двери Мёрфи, которая рылась в своем черном нейлоновом рюкзаке. Понятное дело, нарядилась она по-рабочему: во все черное и один из бронежилетов работы Черити Карпентер, которые та мастерила из титана и кевлара. Поверх этого она надела жилет-разгрузку, к которому крепились два пистолета и маленький автомат — бельгийское изделие под названием П-90. Для своих более чем скромных размеров он обладал изрядной боевой мощью — точь-в-точь как сама Мёрфи.

Рядом с ней к стене прижимались три здоровенных поджарых волка — судя по цвету меха, Уилл, Энди и Марси. За ними виднелась Молли в броне и лохмотьях; она сидела на асфальте, подобрав под себя ноги. В арьергарде отряда нервно переминался с ноги на ногу Баттерс, тоже во всем темном и со спортивной сумкой на плече.

Я подошел к нему.

— Буу, — произнес я.

Мой голос донесся до него из лежавшего в кармане транзистора, и он подпрыгнул.

— Ми-ип, — отозвался он.

— Ми-ип? — переспросил я. — Вы это серьезно?

— Ну да, да, да, — буркнул Баттерс. — Говорите тише. Там, за дверью, похоже, кто-то есть.

— Они уже знают, что вы здесь, — сообщил я. — За дверью вас ждет больше десятка вооруженных типов.

— Тсс! — прошипела Мёрфи. — Чтоб вас, Баттерс!

Баттерс помахал в воздухе транзистором.

— Дрезден говорит, они ждут прямо за дверью.

— Явился, не запылился! — огрызнулась Мёрфи. — Не мог раньше, когда мы планировали операцию? Дайте сюда радио.

Баттерс перегнулся через Молли и перебросил ей приемник. Молли сидела, молча улыбаясь. Мерфи поймала подачу.

— Ну, что ты нам хочешь сказать? — Она замялась и поморщилась. — Мне все время хочется добавить в конце каждого предложения слово «прием». Но у нас ведь не радиообмен, нет?

— Ну, не совсем, — согласился я. — Но мы можем разговаривать как угодно, главное, чтобы тебе нравилось. Прием.

— А хитрозадых, Гарри, никто не любит, — заметила Мёрфи.

— А вы мне, мисс Мёрфи, всегда нравитесь. Особенно с оружием в руках, — продолжал я. — У вас при этом глаза кажутся еще более синими. И пронзительными. Прием.

Волки как один оживленно виляли хвостами.

— Не доводи меня до рукоприкладства, Дрезден! — рявкнула Мёрфи, но голубые глаза ее искрились. — Валяй выкладывай, что тебе известно.

Я кратко изложил ей схему подземного пространства и то, что нас там ожидало.

— Значит, ты эту сучку-некроманта не одолел, — заметила она.

— Можешь попробовать сама. Это чертовски болезненно, — парировал я. — Так кто у нас сегодня брюзга? Прием.

Мёрфи закатила глаза.

— Значит, ты эту сучку-некроманта не одолел, — повторила она абсолютно тем же тоном.

— Пока нет, — признался я. — Я почти уверен, что с ее призрачной армией уже разобрались, но надо спуститься и проверить. Я просто хотел тебя предупредить. Так помнишь, как спускаться?

— Вниз по лестнице, сквозь отверстие в стене, пятьдесят футов по коридору, заворачивающему влево, потом еще лестница.

— Ладно, запомнила, — кивнул я.

— Э... — неуверенно пробормотал Баттерс. — А можно вопрос? Вот тут перед нами запертая дверь, а между ней и залом полно типов с пистолетами...

Молли медленно поднялась с асфальта.

— Не будет у них пистолетов, — спокойно заявила она.

Баттерс нахмурился:

— Но Дрезден только что...

— Я слышала, — так же невозмутимо перебила его Молли. — И они собираются разрядить их в вас, как только вы покажетесь в дверях.

— Ладно, — сдался Баттерс. — Все равно вряд ли эта проблема угрожает мне одному.

— Иллюзия? — спросил я у Молли.

Она кивнула.

Мёрфи нахмурилась:

— Не поняла. Зачем это? Почему просто не отогнать их огнем? Ну или усыпить, или еще чего такого?

— Потому что для нехороших парней это место — их дом, — объяснил я. — Защищенный порогом.

— А любое заклятие, проходя через порог без спроса, слабеет до невозможности, — подтвердила Молли. — Я не смогу сделать за этой дверью ничего серьезного. Если я войду без приглашения, у меня почти не останется магии. А Гарри без приглашения вообще не может переступить этот порог.

Мёрфи кивнула:

— То есть вы хотите дать им мишень для стрельбы. Что ж, логично. — Она нахмурилась. — Кстати, Гарри, если так, каким образом ты собирался попасть обратно?

Мгновение я стоял с разинутым ртом.

— Ну... — пробормотал я. — Блин. Прием.

Мёрфи фыркнула:

— Господи, вот теперь я точно верю в то, что это ты. — Она снова полезла в свой рюкзак, достала небольшую полусферу из черного пластика, явно начиненную какой-то взрывчаткой, и прилепила ее на дверь рядом с замком. — Фигня вопрос. Я приглашу тебя войти, как только окажусь внутри.

— Не пойдет, — со вздохом сказал я. — Приглашение должно исходить от кого-нибудь, кто здесь жил.

Мёрфи нахмурилась:

— Ну почему с тобой вечно какие-то заморочки, Дрезден?

— Со мной? И с каких это пор ты заделалась Полли-Подрывницей?

— Кинкейд научил, — невозмутимо ответила Мёрфи. — А ты ведь меня знаешь, Дрезден: я всегда была практичной девочкой. — Она вставила в два отверстия на пластиковом корпусе маленькую штуковину с двумя соответствующими штырьками, повернула рычажок и оглянулась на нас. — Отойдите все. Ставлю на десять секунд. Молли, приготовься делать то, что ты задумала.

Молли кивнула, и все, кроме нас с Мёрфи, отступили на несколько шагов и прижались к стене.

Я дождался, пока все отойдут, и только тогда подал голос:

— Мёрф, эти громилы... Они тоже жертвы.

Она медленно вдохнула и выдохнула.

— Они что, стоят прямо за дверью?

— Нет, на пять или шесть ступеней ниже.

— Значит, не на линии взрыва, — кивнула она. — Заряд совсем небольшой, направленного действия. Если повезет, все останутся целы.

— Если повезет, — повторил я.

Она зажмурилась на мгновение.

— Невозможно спасти всех, Дрезден. Сейчас меня гораздо больше беспокоит человек, которого эти жертвы держали в плену и пытали. Ну да, они тоже люди. Но в моем списке тех, за кого я переживаю, они находятся за ним и теми, кто сейчас со мной.

Мне сделалось немного совестно за мои инсинуации насчет приоритетов Мёрфи. Мне-то что — в отличие от остальных со мной Капюшоны ничего сделать не могли. Я даже не нашелся что на это сказать, только хмыкнул.

— Да все в порядке, — тихо произнесла Мёрфи. — Я все поняла. Ты теперь смотришь с других позиций.

Мгновение я молча взирал на нее.

— Не на все, — возразил я.

— Выяснение отношений из-за гробовой черты, — сказала она, и уголки ее губ поползли вверх. — Вот класс.

— Кэррин... — начал я.

— Не надо, — оборвала она. — Ну... Не надо, и все тут. Ведь все равно это уже не важно, правда?

— Еще как важно.

— Нет, — мотнула головой она. — Ты не Патрик Суэйзи. Я не Деми Мур. — Она дотронулась до кнопки на коробочке, и там начало тикать. — И уж точно, это никак не гончарная студия. — Мёрфи отошла на пару ярдов, зажала уши руками и открыла рот. Молли, Баттерс и волки сделали примерно то же самое. Вид они при этом имели... Ну, они наверняка обиделись бы, скажи я им это, но когда волки растягиваются, прижав морду к земле, и закрывают уши лапами, боюсь, любой настоящий волк счел бы это оскорблением волчьего племени.

Я остался где стоял, прямо перед дверью. Какого черта, правда? Когда мне еще доведется наблюдать взрыв с такого ракурса?

Меня ждало разочарование. Ну конечно, громыхнуло изрядно, блеснула вспышка, а потом поднялось облако пыли. Точно так же можно описать большинство взрывов, которым я был свидетелем. Хотя, наверное, все-таки хорошо, что меня никго не видел. При взрыве я дернулся и отскочил на добрый фут назад.

Когда пыль осела достаточно, чтобы хоть что-нибудь разглядеть, дверь висела на одной петле. Мёрфи подняла ногу, пинком распахнула ее и сделала знак Молли.

Молли прошептала что-то, закрыла глаза и подняла руку. У двери возникли две Мёрфи. Та, что стояла, пригнувшись, ближе ко мне, жевала резинку. С громким чавканьем. В руке она держала свой П-90. Она щелкнула выключателем закрепленного под стволом фонарика, выступила из-за угла и наделила автомат вниз, на лестницу.

Изнутри грянули выстрелы. Жующая жвачку Мёрфи припала на колено и открыла ответный огонь. Ее автомат выплевывал короткие — по две-три пули — очереди. Оглушительно громкая стрельба продолжалась секунд пять, потом настала тишина. Жующая жвачку Мёрфи отступила обратно за угол. Едва оказавшись вне поля зрения тех, кто стоял на лестнице, она исчезла.

Настоящая Мёрфи распрямилась и бросила на лестницу какой-то предмет. Секунду спустя там блеснула вспышка, сопровождавшаяся грохотом.

— Пошли, пошли, пошли! — скомандовала Мёрфи и высунулась по пояс из-за угла, выставив перед собой автомат. Волки вскочили и исчезли в темном проеме, у которого продолжала оседать пыль.

В современном мире волков принято недооценивать — в конце концов, у людей есть ружья. И вертолеты. Однако в прежние времена, когда полагаться приходилось больше на собственные мускулы, волки представляли собой серьезную угрозу людям, считаясь на планете хищником номер два. Люди как-то забыли о том, что волки сильнее, быстрее и на порядок опаснее двуногих собратьев. О том, что человечество научило волков бояться и избегать их, но что без этого страха и современного оружия человек для волка всего лишь потенциальная угроза и потенциальный обед. Лишенный страха волк может справиться с несколькими людьми, растерзав их на куски. Лишенный страха и обладающий разумом волк, работающий в команде с другими, может превратиться в стихийное бедствие — почти в полном смысле слова.

Сказать, что бой трех волков с дюжиной Капюшонов в стесненном пространстве вышел неравным, значит не сказать почти ничего.

Внизу сразу же раздались крики, и Мёрфи вошла в дверь, повесив автомат на ремень и держа наготове электрошокер.

Поскольку зайти я пока не мог, мне оставалось только наблюдать за происходящим сверху. Уилл, Марси и Энди разом врезались в первого парня, стоявшего в полудюжине ступеней ниже входа. И не важно, как вы сильны или сколько вы весите: светошумовая фаната и обрушивающиеся на вас пять сотен фунтов волчьей массы, не говоря о близком взрыве перед этим, гарантированно собьют вас с ног. Капюшон обрушился, увлекая за собой нескольких стоявших ниже. За этим последовала неразбериха из спутавшихся тел и клацающих зубов. Преимущество было на стороне волков. Первоочередной целью стали руки, сжимавшие оружие, так что окровавленные пистолеты с лязгом полетели вниз по ступенькам.

Один из Капюшонов успел-таки выхватить нож размером с поднос из кафе и занес его, целя в загривок Уиллу. Мёрфи прижала нож ногой к ступени и врезала по державшей его руке шокером. Капюшон заорал от боли и выронил оружие.

Дальше все решали силы инерции, гравитации, а еще волчий рык. Оглушенных, окровавленных и избитых Капюшонов сбросили вниз, прогнали по коридору, мимо двери в щитовую, и они вместе с волками, направлявшими их в нужную сторону, как овчарки — стадо овец-переростков, скрылись из виду. Дальше мне приходилось полагаться на собственное воображение. Должно быть, их загнали в угол и, судя по сменившейся тональности рыка, удерживали на месте до подхода остальных.

Положив руку на автомат, Мёрфи спустилась вниз.

— Ты, — произнесла она, ткнув дулом автомата куда-то в невидимую мне фигуру. — Ты, с ножом. Как тебя зовут?

— Я... — произнес заикающийся голос. — Я не должен... я не...

— Мёрф! — окликнул я ее сверху. — Собиратель Трупов имела возможность вдоволь повозиться у них в головах. Времени у нее было — с самой той истории с динозаврихой Сью. Они не совсем дееспособны.

Мёрфи покосилась на радио в кармане, потом снова повернулась к своему собеседнику. Только тон у нее изменился: из потенциального палача она превратилась скорее в строгую училку, которой не стоит перечить. Такое преображение с ней уже случалось, с максимальным эффектом.

— Скажи-ка, сынок, это у тебя не бумажник в кармане?

— Да, мэм, — пробормотал голос.

Она кивнула:

— Достань его. Осторожно, двумя пальцами. И кинь мне сюда. Будь умницей.

— Только не делайте мне больно, — прохныкал голос.

Мёрфи повернула голову, и я увидел в ее глазах страдание. Она опустила автомат, голос ее сделался еще мягче:

— Просто брось мне бумажник. Я постараюсь, чтобы все было хорошо.

— Хорошо, мэм, — всхлипнул голос. На пол у ног Мёрфи шлепнулся потертый нейлоновый бумажник. Она подняла его, не спуская взгляда с пленных. Я увидел, как она порылась в бумажнике.

— Хорошие собачки... Я люблю собак, — промямлил голос.

— Они не сделают вам ничего плохого, если вы не будете шевелиться, — отозвалась Мёрфи. — Джошуа? Так тебя зовут?

— Я... Да, мэм. Так звали. То есть зовут. Джош.

— Джош. Девятнадцать лет, — пробормотала Мёрфи, и в голубых глазах ее разгорелся сердитый огонь. — Господи Иисусе, ну что за ублюдки.

— Сука. Формально она сука, — поправил я.

Мёрфи фыркнула.

— Поди сюда, Джош.

Молли подошла и остановилась рядом со мной у входа на лестницу — как обычно, слева и чуть сзади. Должно быть, увидела меня при помощи своего камертона.

Перед Мёрфи возник один из Капюшонов, раз в пять крупнее ее. Ручищи его не уступали размером лопатам. Из одной руки шла кровь.

— Будь так добр, сними капюшон, — попросила его Мёрфи.

Он поспешно повиновался. Под капюшоном обнаружился крупный, некрасивый, туповатый на вид парень. Длинные волосы свалялись дредами. Должно быть, прошел не один месяц с тех пор, как он в последний раз стригся, причесывался или мылся. Если у него и росла щетина, то с верха лестницы я ее не видел. Явно не гений мысли. Он несколько раз поморгал, щурясь на свет фонарика.

— Привет, Джош, — произнесла Мёрфи, стараясь говорить ровно и спокойно. — Меня зовут Кэррин.

— Привет, Кэррин, — отозвался Джош.

— Покажи-ка мне свою руку, — требовательно сказала она.

— Устанавливает контакт, — шепнула мне на ухо Молли. — Грамотно.

Джош поколебался, но руку протянул. Мёрфи внимательно осмотрела ее.

— На вид неглубоко. Кровь уже останавливается.

— Бывало хуже, мэм, — пробормотал Джош.

Она снова кивнула.

— Знаешь, зачем вы на этой лестнице?

— Злые люди, — ответил Джош. — Злые люди, которые хотят сделать нам больно. — Он нахмурился. — Вы?

— Я могу сделать тебе больно прямо сейчас, но не собираюсь этого делать. Правда?

— Нет.

— Правильный ответ, — улыбнулась она. — Я понимаю, это сложно, Джош, но я, возможно, твой друг.

Он нахмурился еще сильнее:

— Я вас не знаю. Вы не из наших.

— Я хочу тебе помочь, — сказала она. — Помочь всем вам, если вы мне позволите. И добыть вам еды и чистой одежды.

Джош пожал плечами:

— Хорошо. А то я проголодался.

Мёрфи отвернулась от него, и я понял, что она снова борется с приступом гнева.

— Я ищу маленького лысого мужчину. Я знаю, что он здесь.

Вид у Джоша сделался совсем уж сконфуженный.

— Он здесь? Внизу?

— Ты же сама знаешь, — буркнул я себе под нос.

Хорошо, радио этого не услышало, но Мёрфи все же недовольно оглянулась в мою сторону. Потом снова повернулась к парню.

— Скажи мне правду, Джош, — произнесла она. — Все в порядке, не бойся.

— Внизу, — сказал Джош. — С Бозом.

— Бозом? — переспросила Мёрфи.

— Боз сильный, — сказал Джош.

Мёрфи внимательно осмотрела его с ног до головы и расправила плечи.

— Ладно. Хорошо, Джош. Я хочу, чтобы ты сделал для меня еще кое-что, а потом можешь пойти к своим друзьям и отдохнуть.

— Идет.

— Там, наверху, мои друзья. Я хочу, чтобы ты пригласил их войти.

Джош сдвинул брови в мыслительном усилии.

— А?

— Будь добр, пригласи их войти.

— Ох, нет, — мотнул он головой. — В это тайное убежище нельзя. Приказ такой.

— Все в порядке, — заверила его Мёрфи. — Я даю тебе новый приказ. Пригласи их войти.

Джош, похоже, колебался.

— Гм...

Мёрфи сунула руку в карман, и он дернулся. Однако рука вынырнула обратно, держа витаминный батончик в пластиковой обертке.

— Сделаешь все — можешь получить такой.

Путь к сердцу прислужника темной силы явно лежал через желудок. Джош схватил батончик обеими лапищами и запрокинул голову в направлении входа.

— Заходите, пожалуйста, — произнес он.

Я осторожно шагнул вперед и не ощутил сопротивления. Порог пропускал меня. Молли вошла следом за мной и сразу же поспешила вниз по ступенькам.

— Уилл, Энди, Марси, — спокойно произнесла Молли. — Отойдите на пару шагов, будьте добры.

Волки покосились на Мёрфи и начали пятиться.

— Что ты делаешь? — удивилась Мёрфи.

— Делаю так, чтобы у нас не было повода причинять им боль, мисс Мёрфи, — ответила Молли. — Доверьтесь мне.

— Кузнечик? — спросил я.

— Это не нарушает закона, — отозвалась она, закатив глаза. — Не переживайте. И не можем же мы торчать здесь до бесконечности. Сколько положено наряду, чтобы прибыть на место происшествия в этом квартале?

— Восемь минут, — спокойно ответила Мёрфи. — Примерно.

— Со момента взрыва прошло уже четыре, — заметила Молли. — Тик-так.

Мёрфи поморщилась:

— Давай.

Молли повернулась к Джошу:

— Ступай к своим друзьям. Что-то вид у вас, ребята, усталый.

Похоже, в этом Джош был с ней полностью согласен.

— Мы всегда усталые, — кивнул он и, шаркая, побрел к своим слегка оглушенным, сгрудившимся в углу приятелям.

— Такое во многих культах проделывается, — пояснила нам Молли. — Так их легче убеждать и контролировать.

Она зажмурилась на мгновение, несколько раз вдохнула-выдохнула и снова открыла глаза.

— Neru, — мягко произнесла она, подняв правую руку.

И дюжина Капюшонов разом осели на пол.

— Матерь Божия, — пробормотала Мёрфи и повернулась к Молли.

— Сонный заговор, — негромко пояснил я. — Вроде того, что я один раз использовал на тебе, Мёрф.

Я не стал уточнять, что заклятие, которое я использовал в случае с Мёрфи, потребовало от меня всего моего умения и в десять раз больше времени. Молли проделала то же самое, только применительно к двенадцати взрослым мужчинам, а ведь для того чтобы усыпить их, требовалось коснуться каждого из их сознаний. В общем, то, что она сделала — круто.

Говоря точнее, таких штук можно ожидать только от члена Белого Совета.

Что ж, может, моя крестная не так уж и ошибалась.

Молли пожала плечами и размяла пальцы.

— Ох. Они... С ними не все в порядке, мисс Мёрфи. Они жутко неуравновешенны и могли бы мгновенно переключиться на насилие. Так по крайней мере мы можем не опасаться, что они покалечат себя или кого-нибудь еще до утра.

Мёрфи мгновение молча на нее смотрела, потом кивнула:

— Спасибо, Молли.

Моя ученица кивнула в ответ.

Мёрфи снова взяла на изготовку автомат, улыбнулась и покачала головой:

— Леди-Оборванка, да?

Молли смерила взглядом свой наряд и подняла глаза.

— Не я выбирала себе прозвище.

Кэррин неодобрительно тряхнула головой.

— Когда создаешь свой образ, стоит думать и о таких мелочах. Знаешь, сколько сальных шуточек ходит сейчас на этот счет?

— Надеюсь, — совершенно серьезно ответила Молли, — в них я предстаю еще страшнее?

Мёрфи задумчиво прикусила губу и пожала плечами:

— Ну... может, и так.

— Меня так это пугает, — признался я.

Мёрфи улыбнулась чуть шире:

— Это потому, что ты шовинистическая свинья, Дрезден.

— Вовсе нет, — фыркнул я. — Потому, что я гораздо лучше вас обеих знаю, насколько вы опасны.

Обе остановились, заморгали и посмотрели друг на друга.

— Ладно, — сказал я. — Время поиграть в призрака-разведчика. Отдохните минуту. Пойду проверю, что там внизу.

— Встретимся на верху следующей лестницы, — сказала Мёрфи.

— Идет, — согласился я. — Да. Классная работа это твое заклятие, Кузнечик.

Молли чуть порозовела, но виду постаралась не подавать.

— Угу, — небрежно откликнулась она. — Сама знаю.

— Молодец девочка, — кивнул я. — Не давай никому повода заподозрить, что у тебя кончаются силы.

Я исчез и возник в нижнем зале. То, что я там увидел, застало меня врасплох.

Собиратель Трупов стояла футах в двадцати от места, где висел Морти. Ее челюсть... словно соскочила с шарнира, распахнувшись широко-широко, как у змеи. На моих глазах она сделала пару конвульсивных движений всем телом и проглотила-таки объект, который я узнал. Детский башмачок середины девятнадцатого века. Она запрокинула голову, словно это помогало тому из детей-призраков, которого она только что слопала, легче скользить по ее пищеводу. Потом опустила голову и улыбнулась Морти Линдквисту.

Единственной фигурой, присутствовавшей в зале, кроме них, оставалась поблекшая тень сэра Стюарта. По всему помещению виднелись медленно тающие туманные останки остальных духов.

Взгляд Морти остановился на мне.

— Дрезден, идиот, — прохрипел он. — Что вы наделали?

Собиратель Трупов запрокинула голову и рассмеялась.

— Я держал их взаперти не потому, что они могли навредить этой суке, — устало и злобно произнес Морти. — Я защищал их потому, что она собиралась их съесть.

Я тупо хлопал глазами.

Собиратель Трупов собиралась слопать Чикатил. Самых жутких, опасных и могучих духов Чикаго.

Точно так же, как она собиралась проделать это с чикагскими призраками, когда ученики Кеммлера попытались несколько лет назад провести ритуал под названием Темносияние, сообразил я. Ритуал, который — в случае, если бы он удался, — превратил исполнившего его некроманта в существо, по возможностям мало уступающее богу.

— Ахххх, — произнесла Собиратель Трупов сочным, полным удовлетворения голосом.

Я ощутил в своем призрачном желудке неприятный холодок.

Очень неприятный.

— Я почти сыта, — продолжала она, улыбаясь мне белозубой, очень белозубой и очень острозубой улыбкой. — Почти.

(обратно)

Глава сорок седьмая

Одна из вещей, которые ни за что нельзя делать в бою, какое бы эмоциональное наслаждение это ни доставляло, — это брать паузу, чтобы поиздеваться над стоящим перед тобой противником. Опытные враги не будут стоять без дела, пока ты строишь им рожи. Они наверняка воспользуются передышкой, которую ты им предоставил.

То же самое относится и к отчаявшимся врагам, которых не заботит, честно или нет выигран бой.

Не успела Собиратель Трупов договорить, как я выбросил посох вперед и рявкнул слово заклинания.

Огненная струя устремилась в её сторону. Собиратель отбила её небрежным движением руки, как бы отгоняя надоедливую муху. Огонь из моих воспоминаний обогнул её, проник сквозь стену и исчез.

— Какая жалость, — произнесла она. — Я как раз собиралась...

Она продолжала издеваться над добычей. Надо мной.

Я врезал ей ещё, только сильнее.

На этот раз заряд метнулся к ней быстрее и обжёг, хотя она отбила его прежде, чем он успел нанести ей серьёзный ущерб. Голос её сделался злобным:

— Болван! Я...

Ей-богу, некоторые просто обожают наступать на грабли.

Что ж, я попробовал поучить ещё. Я соорудил классное заклятие, порыв огня и энергии, накачал его самыми отменными непечатными выражениями английского языка — этакое всепробивающее ядро, сияющее алым и золотым светом.

Она скрестила руки перед собой, сделала пальцами охранительный знак и выпалила очередь какой-то неразборчивой тарабарщины. Собиратель остановила заряд, но огненный взрыв окутал её с головой, и она взвизгнула от боли, когда её шандарахнуло спиной о стену.

— Йехххх! — торжествующе выдохнул я и начал готовить следующее заклятие...

... и вдруг почувствовал себя как-то очень странно.

— ...зден, стойте! — визжал Морти. Голос его доносился словно издалека. — Гляньте на себя!

Я уже задумал следующий заряд из огня и энергии, но задержался, чтобы посмотреть на свои руки.

Я их едва разглядел. Они выцвели, сделавшись практически невидимыми.

От потрясения я выбросил заклятие из головы, и цвет мгновенно вернулся. То есть руки всё ещё оставались прозрачными, но по крайней мере я снова их видел. Выпучив глаза, я повернулся к Морти, продолжавшему раскачиваться над ямой с духами. Голос его вдруг снова сделался громким и отчетливым.

— Вы швырялись в неё своими воспоминаниями, — объяснил Морти. — Но с ними ушла и часть того, из чего вы теперь состоите, — и не вернулась! Вы сами себя уничтожаете! Она вас нарочно на это провоцирует!

Ну да, конечно, этим она и занималась, чтоб её. Зачем ей ещё стоять, отбивая мои удары, если она запросто могла исчезнуть, оставив меня с носом? Да и укрепления Злого Боба, похоже, служили не только для того, чтобы затруднить моё продвижение, — прорываясь сквозь них, я тоже утратил изрядную часть себя. И потом, обмениваясь плюхами с Собирателем Трупов, я тоже швырялся своими воспоминаниями направо и налево — а ведь сам же наблюдал, едва хлопнув дверцей машины капитана Джека, как бережно обращается с ними сэр Стюарт.

Я не видел Собирателя Трупов, не включая Зрения, но её издевательский смех доносился от той стены, куда отшвырнул ее мой последний удар. Я снова посмотрел на свои руки и стиснул кулаки от досады. Морти был прав. Я и так уже перестарался. Но как, черт подери, я мог еще драться с ней?

Я повернулся к Морти. Он с трудом фокусировал взгляд на мне, медленно поворачиваясь на веревке. В конце концов он просто закрыл глаза.

— Дрезден... Вы все равно ничего больше не можете сделать. Выбирайтесь отсюда. Не хочу, чтобы еще кто-нибудь жертвовал собой ради меня, — прохрипел он. — Не ради меня.

Тень сэра Стюарта, колыхавшаяся часовым рядом с Морти, смотрела на меня печальным, отрешенным взглядом.

От безумного смеха Собирателя Трупов я вздрогнул.

— Знай я, на что ты способен, Дрезден, разобралась бы с тобой много лет назад. Боз, убей коротышку!

Послышался рев, судя по силе и тональности испускаемый каким-то крупным животным. А потом из ямы с духами полез на поверхность гуманоид, размерами и очертаниями больше напоминавший мусоровоз. Он выныривал из кипящего варева духов подобно ступающей на океанское побережье Годзилле. Вонь, исходившая от него, наверное, ощущалась даже в Небывальщине — хорошо, что я уже умер, а то, наверное, задохнулся бы до смерти или по крайней мере потерял бы сознание. Бедный мозг этого парня пребывал в окружении кипящих духов бог знает как давно, и если реакция Морти на его появление могла о чем-то говорить, на здравый смысл его можно было не рассчитывать. Все тело его покрывал такой толстый слой грязи, что я даже не мог разобрать, где кончалось потустороннее дерьмо и начиналось материальное. Вот глаза его я видел — тускло горевшие под капюшоном наподобие раскаленных камней. Взгляд его блуждал. Короче, человеком этот парень мог считаться только формально — все, что имелось в нем человеческого, давно протухло и превратилось в гной.

Боз выбрался из ямы, буквально источая энергию гниения, разложения, злобы и безграничного голода. Секунду или две он стоял, тупо озираясь по сторонам. Потом повернулся и вразвалочку, как Джейсон Вурхиз, направился к конструкции, на которой висел, покачиваясь, Морти.

Эктомант устало покосился на Боза.

— Класс! — выдохнул он. — Только этого мне не хватало.

— Что? — не понял я. — Морти! Что она имела в виду?

— Э... простите. Я тут слегка отвлекся, — сказал Морти. — Чего?

— Собиратель Трупов! Что она имела в виду, когда сказала, что вы ей больше не нужны?

— Да вы сами, Дрезден, скормили ей столько энергии, что её хватит на пару дюжин Кошмаров, — устало объяснил Морти. — Теперь она вольна делать все, что ей заблагорассудится.

— Что-что? Заглотала дюжину убийц и заделалась взаправдашней? Неужто все так просто?

Боз добрался до баскетбольного столба, взялся за него своими лапищами, и тот начал медленно поворачиваться. Морти, болтаясь, переместился ближе к краю ямы.

— Агх! Дрезден! Сделайте что-нибудь!

Я испепелил Морти взглядом, посмотрел на свои пустые руки и — скорее от досады — врезал Бозу под вздох. С таким же успехом я мог бить груду навоза. Рука просто провалилась в дерьмо по локоть, но твердой плоти так и не коснулась. Выдернул я её обратно, разумеется, грязной как черт знает что. Действовать я не мог. Единственным доступным мне оружием оставалась информация.

— У меня здесь типа возможности ограничены, Морти!

Морти начал задыхаться, но, похоже, принял решение.

Он говорил торопливо, захлебываясь:

— Она снова может стать реальной — правда, ненадолго.

— То есть может проявиться, — кивнул я.

На ногтях у Боза темнели пятна зеленой плесени. Он вытянул лапищу и взялся за веревку, на которой болтался Морти.

Отвязав её конец, он принялся подтягивать Морти к краю ямы. Оттуда высунулись в надежде дотянуться до эктоманта руки, пальцы и рты.

— Гы, — выдохнул Морти, пытаясь дернуться подальше от них. Какой-то дух сумел-таки коснуться пальцами его лица, и он дернулся от боли. — Но как только она это проделает, она сможет делать все. Ходить, разговаривать — что угодно.

— И использовать свою магию, — выдохнул я. Собирателю Трупов не обязательно будет ограничивать свой круг общения людьми, способными общаться с мертвыми, с которыми до сих пор она могла мериться силой воли, как с Морти.

Она просто найдет себе кого-нибудь нового, захватит его тело — и она снова в игре... меняющий тела псих, люто ненавидящий Белый Совет и вообще все, что достойно уважения. Её босс Кеммлер явно ухитрился в свое время несколько раз восставать из мертвых. Возможно, весь этот жуткий культ списан из сборника его сценариев.

Я перенесся к лестнице.

— Мёрф! — заорал я. — Быстро сюда!

Но никого на верху лестницы не увидел.

Сэр Стюарт стоял перед Бозом, в бессильной ярости стиснув зубы. И топор. Боз опустил Морти на землю и медленно наклонялся над ним, протягивая лапищи к его голове. Стоит ему схватить и как следует дернуть — и все будет кончено. По крайней мере для эктоманта.

Но что мог сделать я? Призрак? Одно более или менее эффективное заклятие — и от меня останется клочок тумана. Морти избили до полусмерти, лишили сил и возможности использовать собственную магию — иначе он наверняка давно бы уже выбрался из этого гадючника. Даже если бы он согласился пустить меня в свое тело — на что, боюсь, он вряд ли пошел бы даже ради спасения собственной жизни, — сомневаюсь, чтобы у нас двоих хватило сил его освободить. Морти мог бы пустить в свое тело сэра Стюарта, положившись на боевой опыт старого солдата и на воспоминания о его силе, но оставалась одна загвоздка: Морти был связан по рукам и ногам. И потом сэр Стюарт находился в таком же состоянии, как я. Даже хуже.

И оба мы не могли ничего сделать в физическом мире.

Если бы у меня в распоряжении оставались еще Чикатилы, я бы мог приказать одному из них проявиться и освободить Морти — эта возможность имелась у меня всего несколько минут назад. А теперь было уже поздно — Собиратель Трупов убрала Чикатил со сцены, а без безумных духов возможность проявиться в материальном мире...

Мысли мои ускорились. Лихорадочное воспоминание ударило с силой молота.

— Блин-тарарам. Всякий раз, как я сталкиваюсь с призраком, тот пытается съесть меня живьем! И вы еще утверждаете, будто никто из ваших страшил не может ничего сделать?

— Но они же не сумасшедшие! — крикнул в ответ Морти. — Нормальные духи не взаимодействуют с материальным миром! Нормальные духи не шатаются по нему как безумные!

Для духа проявиться в материальном мире — натуральное безумие. По сути, это воспоминание пытается распространить свою волю на живых, прошлое пытается изменить курс настоящего. Исходя из того, что мне известно о магии и о жизни, это извращает законы бытия, естественного порядка вещей.

В принципе призраки проявляются то и дело. Для этого не нужно никаких особенных сил — это зависит скорее от желания. Чтобы такое произошло, надо быть достаточно сумасшедшим. Вот что Собиратель Трупов получила, пожрав Чикатил. Не силу, но необходимое ей безумие. Ей не хватало безумия.

Чародея, разгуливающего заблудшей душой по городу и рискующего собственным существованием ради спасения типа, которого он даже не считал своим другом, вряд ли назовешь рационально мыслящим. Собрать под свои знамена несколько десятков призраков-маньяков и повести их в самоубийственную атаку на значительно более сильного врага — тоже не слишком разумно. Блин, даже последние мои действия при жизни — убийство Сьюзен ради спасения нашего ребенка, продажа души Мэб ради того же — никак не похожи на поступки психически здорового человека. Как, впрочем, и вся моя карьера — с учетом возможностей, которые передо мной открывались. Поймите меня правильно, я не хочу хвастаться, но со своими способностями я мог при желании заработать много денег. Очень много денег.

А что на деле? Крошечная подвальная квартирка. Работа с клиентурой, нуждающейся не в помощи — в чуде. Деньги? Ну было немного. Благодарность за добрые дела... но одной благодарностью сыт не будешь. Девушки... девушки не вешаются на шею парням, разъезжающим на древней тачке, читающим книги и вышибающим двери в дома разных живых кошмаров. Мои коллеги из Белого Совета почти всю мою жизнь охотились за мной — в основном за попытки делать правильные вещи. Хотя, скажем честно, пытаться я все равно продолжал.

Блин, думаю, я достаточно сумасшедший.

А если так... чего это мне будет стоить?

В том, что это потребует уймы энергии, я не сомневался. Возможно, всей, что у меня еще оставалась. Это ни на дюйм не приблизит меня к ответам, которых я искал. Это не позволит мне найти того, кто меня убил. Это может вообще меня уничтожить. Блин, если на то пошло, это может превратить меня в пшик прямо здесь и сейчас.

Но альтернатива? Стоять и смотреть, как погибает Морти?

Черта с два. Лучше сдохнуть. То есть в моем случае — сгинуть.

Я стиснул свой покрытый рунами жезл и воскресил в памяти то, что накатывало на меня, когда я собирал под свои знамена Чикатил. Я снова призвал на помощь свои воспоминания. Боль в мышцах после тяжелой работы, физическое наслаждение от движения — бега или просто быстрой ходьбы по улице, ощущения при погружении в горячую ванну или при заплыве в холодной воде, ощущения прикосновения теплой кожи кого-то, лежащего рядом... я вспомнил свою любимую старую футболку — простую, хлопчатобумажную, черную, с белой надписью «98% ШИМПАНЗЕ» на груди. Вспомнил, как скрипели мои старые кожаные башмаки, как хорошо сидели на мне потертые джинсы. Вспомнил запах жаренного на углях мяса, как наполнялся при этом слюной рот, как нетерпеливо урчал голодный желудок. Вспомнил свой старый будильник с Микки-Маусом на циферблате, который вечно звонил раньше, чем хотелось бы, и как я, кряхтя, выбирался из кровати, чтобы работать дальше. Вспомнил, как пахли любимые книжные страницы, когда я открывал их в очередной раз, и как пахло перегретое масло в моторе моего старого доброго Голубого Жучка. Вспомнил мягкие, горячие губы Сьюзен, когда она прижималась ими к моим губам. Я вспомнил легкое тельце моей дочки у меня на руках, когда она от измождения уснула там, неподвижная, словно тряпичная кукла. Вспомнил, как щиплет глаза от слез и как отвратительно заложен нос при простуде, и тысячу других мелочей, важных и неважных.

Ну, вы поняли. Я вспомнил жизнь.

А потом я сделал нечто странное. Собрав все эти воспоминания, я произнес слово заклинания не на латыни или испанском, как я привык. Я произнес его по-английски, просто и бесхитростно. Энергия, закипавшая во мне, рвавшаяся из моих мыслей, из моих воспоминаний, наверное, была бы опасной для нормального живого чародея. Возможно, смертельно опасной. Но я высвободил ее всю, прошептав одно-единственное, наверное, главное слово, на котором зиждутся все другие слова, вся реальность:

— Быть.

Вселенная моя содрогнулась. В уши ударил свист, мгновенно поднявшийся до немыслимо высокой ноты, от которой здравомыслящий человек ринулся бы искать укрытие. А потом наступила внезапная тишина. Я стоял на месте, весь покрывшийся гусиной кожей, как от сильного холода.

Почти весь зал вокруг меня погрузился в темноту — что неудивительно. Все свечи и лампы прогорели, и огонь их съежился, превратившись в крошечные светящиеся точки.

Я похлопал Боза по плечу.

— Привет, красавчик! — сказал я.

Физиономия его даже перекосилась от удивления, и он тупо уставился на меня.

— Бу! — прошептал я и подмигнул ему.

А потом врезал ему жезлом.

Это оказалось больно. И я имею в виду не только боль от удара, отозвавшегося у меня в руках. Я снова сделался материальным, по крайней мере на несколько минут. Я снова стал собой, а мое тело, каким я его помнил, было под завязку наполнено болезненными ощущениями, какими я их помнил. Ступни и колени сводило ноющей болью, что в принципе нормально для парня моей комплекции, просто обычно эта боль превращалась в фон, на который я привык не обращать внимания, пока он не исчез, а потом вернулся обратно. Похоже, какие-то силы во мне все-таки оставались, и я угостил Боза всем, что имел в наличии. Странно, что я не надорвал при этом мышцы спины. В голове шумело от букета разнообразных ощущений — голода, боли, усталости, от которых я уже отвык.

Кажется, я говорил уже, что мертвым не больно, но до сих пор у меня не было возможности проверить это на собственном опыте. Одно дело — боль, которую используешь как оружие. Своя собственная боль, которая сопровождает тебя по жизни, — совсем другое дело.

Боль — не самая приятная штука, по крайней мере для большинства людей, но она абсолютно неотъемлемая часть жизни. Боль — физическая, эмоциональная, какая угодно другая — это оборотная сторона всего, что ты хочешь получить от жизни, альтернатива тому результату, которого ты хочешь добиться, а еще боль — неизбежный источник силы. Боль от неудач учит нас быть лучше, сильнее, круче, чем мы были прежде. Боль существует для того, чтобы подсказывать нам, что мы сделали не так, как надо, — это учитель, проводник, а еще то, что всегда с нами, чтобы напоминать нам о нашем несовершенстве и чтобы поощрять это несовершенство преодолеть.

В общем, это такая штука, которую никто не любит, но которая приносит нам чертовски много добра.

Когда я снова сделался самим собой и сразу же бросился в драку, это оказалось больно как черт знает что.

От адреналинового вихря в крови и безумного восторга я заорал так громко, что Боз отпрянул от спеленутого тела Морти.

— Уфф! — выдохнул Морти. — Дрезден!

Из глотки сэра Стюарта тоже вырвался торжествующий вопль, и он свирепо потряс кулаком в воздухе. Даже цвет на мгновение вернулся к его выцветшей коже.

— Вот так, надери ему задницу, парень!

Боз повернулся в мою сторону быстрее, чем можно было бы ожидать от такой туши, и так и остался стоять на карачках — этот зверь, похоже, не видел преимуществ в вертикальном положении. На лице его не отобразилось ни малейшего дискомфорта, хотя мой посох рассек ему щеку и ко всем жидким и полужидким субстанциям, покрывавшим его кожу, добавилась еще и кровь.

Блин-тарарам! Мой посох зубочисткой не назовешь. Весит он как три бейсбольных биты. Меня тоже не назовешь зубочисткой. Не знаю точно, сколько я вешу в бейсбольных битах, но на некоторых парней из НБА я смотрю сверху вниз да и особой худобой не отличаюсь. Я хочу сказать: удар, в который я вложил всю свою массу, всю силу своих плеч, бедер, ног, не говоря уже о руках, — этот удар просто обязан был оглушить, если не убить Боза. Я целил ему в висок. Он успел дернуть голову назад, так что удар пришелся ему по левой скуле. Черт, возможно, я даже сломал её.

Но вместо того чтобы корчиться от боли, он продолжал стоять на четвереньках молча, глядя своими глазами-булыжниками как бы сквозь меня. Он даже не поморщился. Я принялся собирать силы для следующего удара и пошатнулся, едва не рухнув ничком. У меня не осталось ничего. Я и на ногах держался единственно потому, что во мне продолжало гореть безумное упрямство. Меня ознобом пронзила мысль: возможно, мне не удастся помешать Бозу убить Морти.

— Господи Боже, вот досада, — пробормотал я. — В жизни — честное слово! — не нюхал ничего омерзительнее. А ведь общался как-то с индейцем-сасквачем...

— Пообщайтесь с ним еще, — прохрипел Морти. — Рано или поздно привыкнете.

— Ух ты. Вы сами-то в это верите?

— Нет. Не совсем.

Взгляда я с Боза, конечно, не сводил, но постарался как мог шире улыбнуться Морти. Черт, его почти сутки держали подвешенным и пытали совершеннейшие психи, его главный палач все еще надеялся довершить дело, но у него хватало мужества шутить и откликаться на шутки. Любой обладающий таким духом перед лицом кошмара отмечен в графе «о’кей» моей записной книжки галочкой.

Боз ринулся на меня как хищник — плавным, стремительным движением всего тела, без малейших сомнений или колебаний. Он даже не вставал. Он бросился как стоял, на четвереньках, и центр его тяжести ни разу не поднялся выше моих колен.

Я встретил его ботинком в голову. Нет, я буквально лягнул его тяжелым башмаком в лоб и ощутил при этом примерно то же, что бывает, когда лягаешь скалу. Он, похоже, даже не заметил удара и врезался мне в колени. Массы у него хватало. Мы повалились — я на пятую точку, а он сверху мне на ноги. Едва приземлившись, он пополз вперед, пытаясь дотянуться до моего горла. Я не стал позволять ему такие вольности и попытался довести это до его сознания, уперев ему в шею конец посоха.

Он перехватил посох своей лапищей и стиснул стальной хваткой. Я сделал попытку откатиться в сторону. Он схватился за посох и другой рукой. Мы тянули посох каждый на себя в попытках вырвать его у противника. Он был сильнее меня. И тяжелее. Длинные руки давали мне некоторое преимущество, но не настолько, чтобы это сказывалось.

Боз рванулся вперед, оттолкнувшись толстыми, как древесные стволы, ногами от пола, и я повалился на спину. Теперь он налегал на посох всей своей тяжестью и медленно придвигал его к моему горлу.

Даже временное мое тело функционировало так же, как то, к которому я привык. Стоит Бозу раздавить мне трахею, и телу конец. В таком случае, предполагаю, я снова сделался бы бестелесным, а ложная плоть превратилась бы в эктоплазму — точно так же, как происходит с призраками и демонами, возвращающимися обратно в духовную форму, когда их временные тела уничтожены. Вот только место для перехода в призрачную форму было бы для меня на редкость неблагоприятным.

Боз пригибался все ниже, и мне ничего не оставалось, кроме как пытаться помешать ему задушить меня моим же собственным посохом. Он навалился на меня всеми восемью десятками фунтов зловонной туши и явно исполнился решимости разобраться со мной раз и навсегда.

Правда, он не обратил внимания, куда именно мы упали.

Я отпустил посох правой рукой, и он удвоил старания, напрягая плечи, выгнув спину. Одной рукой я удержать его уже не мог: в ушах зазвенело от давления, кровь болезненно пыталась прорваться по артериям, которые пережал Боз.

Правой рукой я схватил провода, до сих пор подключенные к тяжелому автомобильному аккумулятору, с помощью которого пытали Морти, — и сунул их оголенными концами в пропитанную свежей кровью скулу Боза.

Наверное, это можно было бы сделать и эффективнее. Я держал оба электрода одной рукой, и до полной отключки сознания у меня оставалось секунды две, не больше, но это сработало. Контакты коснулись друг друга и влажной кожи. Полетели искры. Боз дернулся и отпрянул от внезапного источника боли — чисто инстинктивно, как вы отдернули бы руку от обжигающе горячей ручки кастрюли. Вес его сместился, и я, напрягая все до единой мышцы, столкнул его с себя. Он перекатился по полу и попытался отползти, а я не отставал; посох я отпустил, зато набросил провод ему на шею. Он бился и пытался вырваться, но я запрыгнул ему на спину и стиснул ногами его бедра. Держась за провод обеими руками, я изо всех сил затягивал его у Боза на шее.

Все произошло почти стремительно, но тогда мне так не казалось. Боз бился, напрягая силы, однако мощная мускулатура сыграла с ним злую шутку: ему не хватало гибкости, чтобы завести руки за спину и до меня дотянуться, так что столкнуть меня он не мог. Он сделал попытку меня стряхнуть, но и провод, и хватка ног удерживали меня достаточно надежно. Он попытался просунуть пальцы между шеей и проводом, и хотя пару фаланг он продел-таки, я тянул провод с достаточной силой, чтобы одолеть один-единственный его палец.

Каким бы сумасшедшим вы ни были, одно правило универсально: когда вашему мозгу не хватает кислорода, вы теряете сознание. Боз не стал исключением. Я подержал удавку еще секунд десять — удостовериться, что Боз меня не дурачит. Потом досчитал до пятнадцати. Потом до двадцати. Кто-то замысловато ругался, и до меня не сразу дошло, что это я сам. Примитивное ощущение собственной силы, собственной победы туманило мозги сильнее наркотика... оставалось довести дело до конца.

Я стиснул зубы. Мне и раньше приходилось убивать мужчин и женщин, но только тогда, когда другого выбора не оставалось. Может, я и боец, но не убийца. Я заставил себя отпустить провод, и Боз обмяк на полу, без сознания, но живой. Мне пришлось еще откатить его с моей ноги, и это оказалось не так-то просто, но в конце концов я выпрямился, тяжело дыша. Потом повернулся к Морти и принялся развязывать узлы.

Он смотрел на меня с опаской.

— Дрезден... То, что вы делаете — во плоти, как сейчас... Это неправильно.

— Знаю, — заверил я его. — Но кроме меня, некому было.

Он мотнул головой:

— Я только хотел сказать... Это вредно для вас. Те духи... Ну, которых я укрывал... они поначалу ничем не отличались от любого другого духа. Делать так... Это сказывается постепенно. Вы меняетесь. — Он подался чуть ближе ко мне. — Вот сейчас вы остаетесь собой. Но то, что вы там почувствовали... Это растёт. Продолжайте делать так и дальше, и вы превратитесь в нечто другое.

— Я почти закончил, — сказал я, разматывая веревку так быстро, как только мог. Это заняло некоторое время. Морти связали очень тщательно, чтобы вес приходился не на одно место. Наверное, Собиратель Трупов не хотела провести несколько часов, восстанавливая контроль за своим телом, в случае если Морти сломается.

Он застонал и сделал попытку сесть. Это вышло у него не сразу, но когда я попробовал помочь, он только отмахнулся.

— Идти сможете? — спросил я.

Морти пожал плечами:

— Как-нибудь, черт подери, выйду из этой дыры. Дайте мне только минуту.

— Нет у меня минуты, — вздохнул я. — Мне надо спешить.

— Зачем?

— Мои друзья где-то там, наверху.

Он со свистом втянул в себя воздух.

— Знаю, — поморщился я, поднялся, подобрал свой посох и двинулся к лестнице.

— Стю, — услышал я за спиной голос Морти. — Ты ведь умеешь вязать узлы, да?

Я оглянулся и увидел, что сэр Стюарт утвердительно кивает. Морти кивнул в ответ и принялся собирать в бухту веревку, которую я с него снял.

— Иди сюда. Не хочу, чтобы этот человек-гора пришел в себя и довершил начатое.

Я заколебался — хотелось удостовериться в том, что с Морти все в порядке. Но я и так потерял здесь слишком много времени, и наваливавшаяся на меня усталость отдавалась уже звоном в ушах. Пришлось спешить наверх.

Имелась только одна причина, заставившая Собирателя Трупов самой отключить обереги. Теперь, когда она могла получить себе новое тело, выбор представителей человеческой расы для нее заметно расширился. Она сама хотела, чтобы люди зашли в её логово.

Исключительно для расширения выбора.

Я бросился вверх по лестнице, надеясь на то, что все-таки успею помешать этой протеже Кеммлера выбрать кого-нибудь из моих друзей — раз и навсегда.

(обратно)

Глава сорок восьмая

Я взмыл по ступенькам и обнаружил, что в коридоре темно. Черт. Наверное, я слишком привык к положительным сторонам призрачного существования. Я потянулся к висевшему на шее амулету моей матери, и...

...и его там не оказалось. Хотя должен был. То есть настоящий мой плащ превратился в лохмотья и утонул, но на мне сейчас красовалась его точная копия. Я не видел причины, по которой такого же не могло произойти с амулетом, а вот не произошло. Это вполне могло означать что-то важное.

Однако беспокоиться об этом мне сейчас было некогда. Вместо этого я накачал немного энергии в посох, и вырезанные на нем руны засияли бело-голубым чародейским светом — достаточно, чтобы я хотя бы разбирал дорогу. Магии во мне осталось всего ничего, но простое осветительное заклятие на порядок проще любого боевого, и энергии на него требуется совсем немного.

Я бегом пронесся по коридору, миновал спальные ниши с занавесками вместо дверей и сквозь пролом в стене ворвался в старую щитовую.

Фонарик лежал на полу, и луч его прочертил расширяющуюся полосу, в которую попал еще клок волчьего меха. Мне пришлось засветить посох сильнее, чтобы разглядеть Мёрфи и волков, неподвижно лежащих на полу рядом со спящими Капюшонами.

Собирателя Трупов здесь не было.

Как и Молли.

Я медленно поворачивался в поисках ответа на то, что произошло, но не обнаружил ничего.

По камню зашуршали чьи-то шаги, я стремительно повернулся, держа наготове посох, и обнаружил Баттерса, стоявшего посередине лестничного пролета. Больше всего он напоминал кролика, готового в любое мгновение сорваться с места и дать стрекача. Лицо под очками побелело как мел, темные волосы спутались в бесформенную массу.

— Боже! — выдохнул он. — Дрезден?

— Вернулся для ограниченной операции, — прохрипел я, опуская посох. — Баттерс, что случилось?

— Я... Я не знаю. Они все вдруг начали кричать, а потом... потом просто рухнули.

— А вы? — спросил я.

— А я стоял там. — Он ткнул пальцем себе за спину. — Ну, понимаете... ждал полицию или чего такого.

— В роли Глаз, да? — кивнул я и повернулся обратно к Мёрфи с волками.

— Ну, примерно так, — сказал он иосторожно спустился по лестнице вниз. — С ними все в порядке?

Я склонился над Мёрфи и приложил руку к ее шее. Пульс бился ровно. То же самое относилось и к лежавшему ближе к ней волку.

— Угу, — ответил я, немного успокаиваясь. — Мне кажется, о...

Что-то холодное и твердое уперлось мне в затылок. Я опустил взгляд.

Кобура одного из пистолетов Мёрфи была пуста.

— Докторам все доверяют, — промурлыкал Баттерс совершенно несвойственным ему тоном. — Даже чародеи. Да, Дрезден?

Я напрягся:

— Собиратель?

— Так ты все-таки сумел проявиться? Любопытно. Думаю, у тебя врожденные способности к темной магии. Мой наставник купил бы тебя не торгуясь.

Как-то я целых полдня потратил в спортзале Дага Джо, отрабатывая с Мёрфи технику обезоруживания. Я попытался вспомнить, в какую сторону крутануться, чтобы выбить пистолет из рук Собирателя Трупов. Все зависит от того, как держат оружие, а этого я как раз не видел. То есть я точно знал, что Баттерс левша, но это могло ровным счетом ничего не значить теперь, когда за рулем сидела Собиратель Трупов.

— Надо же. Меня могли сравнивать со сбродом вроде вас? Уверен, со мной этот номер не прошел бы.

— Возможно, и нет, — согласилась Собиратель Трупов. — Однако как к оппоненту я питала к тебе значительно больше уважения, чем ты заслуживал. Много ли осталось за телом которое ты собрал? Полагаю, вряд ли больше, чем у любого из этих жалких духов. Ты способен на неплохой тактический ход, однако совершенно очевидно: у тебя нет ни терпения ни стратегических талантов.

— Да. Пожалуй, на том месте, где ты держишь эту хрень, у меня до сих пор только душа и совесть.

— Душа? Совесть? — хмыкнула Собиратель Трупов. — Это всего лишь слова. У них даже смысла особого нет, а пользы совсем никакой.

— Если что-то нематериально, это еще не означает, что его нет, — возразил я. — Будь у тебя в голове хоть немного мозгов, ты бы это поняла сама.

— Ты до сих пор страдаешь юношескими заблуждениями, — ответила она устами моего друга. — Хотя не могу не признать: ирония, заключающаяся в нашем нынешнем взаимном состоянии, доставляет мне истинное наслаждение.

И, не меняя тона, даже не задержавшись на долю секунды, она пустила мне пулю в затылок.

Боль была короткая, но неописуемая. Я увидел облачко, вылетевшее вперед, забрызгав при этом одного из волков и лежавшего ближе других Капюшона. Эктоплазма, тупо сообразил я. Мое физическое тело уничтожено. Оно превратилось в потустороннюю материю, из которой я его соткал.

Боль прошла почти мгновенно, и я снова оказался в бесчувственном, почти отсутствующем призрачном состоянии. Чисто инстинктивно я потянулся за растекшейся слизью, словно пытаясь вернуть ее.

Я почти не видел своей руки.

Я попытался повернуться, но, казалось, я погружен во что-то более плотное, более вязкое, чем вода, и простое движение растянулось на вечность.

Я поднял взгляд на лицо Баттерса, заглянул в глаза Собирателя Трупов и увидел, что эта прыгающая из тела в тело сумасшедшая ухмыляется.

— Не так много от тебя осталось, а? — мурлыкнула она. — Не пройдет и нескольких дней, как ты станешь пустым духом. Думаю, тогда наш счет сравняется. Наслаждайся вечностью, Дрезден.

Я попытался обозвать её как-нибудь матерно, но слишком устал даже для того, чтобы раскрыть рот. Я не мог выдавить из себя ни звука. А когда я нашел хоть немного сил для этого, Собиратель Трупов уже увела тело Баттерса по коридору к лестнице. Она двигалась так быстро...

Или... Или это я двигался слишком медленно.

Я попытался последовать за ней, но все, что смог, — это медленно колыхаться в воздухе в том направлении. Плавно, изящно, но медленно. Очень медленно.

Собиратель Трупов сделала жест рукой, и завеса упала с еще одной тени, застывшей на верхней ступени лестницы. Это был Баттерс. Он стоял, одетый не в зимнюю куртку, а в обычный свой медицинский комбинезон, в котором я привык его видеть. Стоял совершенно неподвижно, только глаза отчаянно метались из стороны в сторону. У ног его быстро испарялась лужица эктоплазмы. На лице застыло выражение полного смятения.

Собиратель Трупов страсть как любит менять тела. Оставив нас с Морти в подвале, она, должно быть, отправилась прямиком сюда за новым телом. Скорее всего она навела на Мёрфи и волков какое-то сонное заклятие — и тут, должно быть, ей подвернулся Баттерс.

Собиратель Трупов проделала свой обычный трюк, обменявшись со своей жертвой телами, — и тело, в котором она временно проявилась, превратилось в эктоплазму в то мгновение, как она перестала питать его энергией. Сущность Баттерса, его душу выдернули из тела, и теперь она стояла беззащитная, неподвижная, пока еще окрашенная, но выцветающая прямо на глазах. Собиратель прикрыла его тень завесой, чтобы случайный вошедший не увидел ее, застывшую в замешательстве, пока сама она будет разгуливать здесь в его захваченном теле.

Зачем она убрала завесу? Наверное, только для моих глаз. Подходя к тени Баттерса, она оглянулась и ухмыльнулась мне. Я не мог сделать ничего, чтобы ей помешать, но она хотела, чтобы я видел, как она перехитрила меня.

Однако у Вселенной имеется собственное чувство юмора, и, как оказалось, оно не всегда нацелено на меня. Пока Собиратель Трупов, повернувшись в мою сторону, дразнила меня своими гнусными ухмылками, из тени между украденным телом Баттерса и выбитой взрывом двери, из-под собственной завесы вынырнула Молли и ухватила Собирателя за лацканы пальто. Телосложения Баттерс не слишком чтобы мощного. Молли, напротив, была выше его на несколько дюймов, а в запасе у нее были гены, унаследованные от матери, все, чему успел я ее обучить, и шесть месяцев мытарств под чутким руководством Леанансидхе.

Молли двинула Собирателя Трупов о стену с такой силой, что краденые зубы лязгнули. Потом стиснула перекошенную физиономию Баттерса рукой и придвинула вплотную к себе, встретившись с Собирателем взглядом.

Я попытался предупреждающе крикнуть, но не издал ни звука. Тогда я попробовал шевелиться быстрее. Если это и удалось, я не заметил.

— Хочешь поиграться мозгами? — звенящим голосом спросила Молли. Голубые глаза ее сияли. — Валяй!

Лицо Собирателя Трупов исказилось в выражении, которое могло означать как убийственную ярость, так и оргазм, и краденые глаза открылись широко-широко.

Молли и чернокнижница нырнули друг другу в души, и я ничего не мог с этим поделать, кроме как продолжать попытки подойти ближе.

Я ощутил, как сгустилась между ними, потрескивая и искря, энергия. Я медленно подползал к ним. Они боролись — незримо, беззвучно, пытаясь превозмочь волю друг друга. Ментальная магия — штука опасная, скользкая, а в поединке разумов все зависит от воображения, сосредоточенности и силы воли. На моих глазах Молли посылала Собирателю Трупов заряд своих образов и мыслей, пытаясь заставить соперницу уделить им внимание. Некоторые мысли имели целью подорвать вражескую оборону, другие — взять ее штурмом, остальные пытались незаметно просочиться мимо и посеять хаос в тылу. Некоторые мысли представляли собой простые, нашептываемые на ухо сомнения, предназначенные для того, чтобы ослабить уверенность противника в своих силах. Другие были на порядок сложнее — мысли-демоны, готовые терпеливо ждать своего часа в будущем, чтобы в нужную минуту стереть вражеские мысли или воспоминания.

Вообще-то Белый Совет на дух не переносит ментальную магию. Сломав чью-то оборону, вы можете делать с этим человеком практически что угодно, и, как правило, это «что угодно» достаточно неприятно. Однако обстоятельства заставили Совет признать необходимость обучения его членов базовым приемам ментальной самообороны — что оказалось значительно сложнее, чем та блокировка, которой учили когда-то меня. Пара ветеранов, умевших играть в эти игры, занялась передачей своих навыков тем, кого это интересовало.

Как выяснилось, моя личность обладала изрядным запасом естественной прочности, чем отчасти объяснялось то, с каким трудом удавалось меня дурачить всяким фэйри и почему я на протяжении своей не очень долгой жизни благополучно пережил несколько попыток взять мой мозг штурмом. В общем, когда кто-то пытался лезть ко мне в голову, им приходилось иметь дело с хорошо укрепленной и на редкость опасной фортификацией — я бы сказал, замком. Его можно было безуспешно штурмовать день напролет, и мне говорили, что для того чтобы совершенно покорить мою дурацкую башку, требуется долговременная, хорошо продуманная и рассчитанная осада — как для любого уважающего себя замка с многослойной, эшелонированной, как это называется у военных, обороной. Однако и наступательные действия мне из-за этого давались сложнее. По мне, лучшая защита — это упорная защита.

С другой стороны, Молли... Молли меня иногда пугала.

Её замок в отличие от моего не отличался ни высотой, ни крепостью стен — эта чертова штуковина была невидима. Её замок состоял из зеркал, окутанных туманом, обернутых темнотой; стоило огромных трудов хотя бы найти его, не то что осадить. Любому, кто хотел залезть к ней в голову, стоило бы захватить с собой GPS, хорошую собаку-ищейку и запасную пару глаз. Хуже того, прорывать ее оборону было все равно что биться с монгольской ордой. Она посылала в бой волну за волной все мыслимые порождения разума, и пока вы пытались хотя бы понять, кто это обрушивается на вас, в ваше подсознание тихой сапой просачивались и закладывали в него ментальное подобие взрывчатки мысли-ниндзя. Мы с ней не раз устраивали учебные поединки — неподвижный объект против неодолимой силы. Чаще всего они заканчивались перемирием, когда Молли приходилось выйти из боя, чтобы справиться с головной болью... Хотя аспирин потом мы глотали оба. Пару раз мои неповоротливые структуры прорывали ее оборону и начинали бить зеркала. Пару раз больше везло ее орде. Ментальный образ, означающий победу, у нас с ней был одинаков — Дарт Вейдер в своем перехватчике, изрекающий: «ТЕПЕРЬ ТЫ МОЙ». Стоило ему появиться на поле боя, и это означало конец игры.

Однако в реальной жизни вместо этого запросто могло последовать что-то вроде: «Сунь пистолет в рот и спусти курок». Мы оба понимали это. Поэтому оба мы изо всех сил старались совершенствовать свою оборону. К этой части учебного курса я относился с тем же вниманием, как к теории, заклинаниям, экзорцизму или любой другой из сотни дисциплин, которые мы с ней проходили за последние несколько лет.

Но мы никогда не пробовали этого всерьез.

Собиратель Трупов подняла руки Баттерса и очень осторожно, даже нежно коснулась ими Моллиных щек.

— Надо же, — произнесла она. — Как повысились стандарты обучения.

Молли коротким, резким движением двинула Собирателя затылком о стену.

— Хватит увиливать! Дерись!

Собиратель скривила рот Баттерса в медленной ухмылке и неожиданно ринулась вперед, припечатав Молли к противоположной стене, перепрыгнув одновременно на ступеньку выше — так, чтобы глаза их находились на одном уровне.

— Ско-ользкая девочка. Но я сокрушала умы вроде твоего за несколько веков до того, как твой прапрадед покинул Старый Свет.

Молли вдруг охнула, и лицо её исказилось от боли.

— А ещё кое у кого не хватало духу причинять своим любимым маленьким ученицам боль, — нараспев продолжала Собиратель Трупов. — Настоящую боль. Позволь мне преподать тебе урок.

— Леди! — выдохнула Молли. — Вы не самый лучший момент в моей жизни выбрали для того, чтобы мне перечить. — Она сделала глубокий вдох и заговорила звенящим, полным ярости голосом: — А теперь угребывай из моего друга. Ideru!

Я ощутил порыв энергии, и вся реальность вдруг сгустилась вокруг моей ученицы. Бешеная, неукротимая сила рвалась из нее, жадно пожирая все, что подворачивалось поблизости. Помнится, я испытывал раз что-то в этом роде, когда потенциальная, не родившаяся еще вампирша Белой Коллегии неосознанно начала кормиться мной, — та энергия свивалась в спираль и пыталась докопаться до самых корней моих чувств. Но то была малая толика силы, которую Молли высвободила своим заклятием.

Глаза Собирателя Трупов расширились от удивления и внезапного напряжения.

— Что ж! — огрызнулась она. — Будь по-твоему. Так и так, докторишка не был моей главной целью.

И тут я увидел, как темная, безумная душа Собирателя Трупов выскальзывает с вихрем заклятия из тела Баттерса и ныряет в мою ученицу.

Лицо Баттерса утратило всякое выражение, и он рухнул как подкошенный. В трех футах от этого места беспомощный, смятенный взгляд его тени упал на собственное физическое тело, и глаза её округлились от ужаса.

Молли вскрикнула от потрясения — и страха. В это мгновение я прочел в её глазах ужас человека, который вышел с винтовкой на медведя, а оказался нос к носу с гребаным динозавром.

Моё заторможенное как в страшном сне продвижение наконец подвело меня совсем близко к ним. С грацией ленивца я протянул руку...

...и ухватил Собирателя Трупов за лодыжку в самый последний момент перед тем, как она целиком втянулась в мою ученицу.

Я держался изо всех сил, пока Собиратель тащила меня вперёд, в пекло войны за тело, разум и душу Молли.

(обратно)

Глава сорок девятая

Я приземлился в самой гуще сражения.

Меня окружал превращенный в руины город. Небо над головой закипало грозовыми облаками, клубившимися слишком быстро, чтобы быть настоящими. Дождь лил как из ведра. Со всех сторон слышались вопли и проклятия из тысячи глоток, накладывавшиеся друг на друга, сливавшиеся в единый монотонный гул, — но каждый из этих голосов принадлежал или Молли, или Собирателю Трупов.

На моих глазах какая-то огромная тварь, что-то среднее между змеей и китом, проложила себе путь прямо сквозь кирпичный дом — до меня не сразу дошло, что это крепость, — в какой-то полусотне ярдов от меня, обратив его в прах. На покрытом пылью боку у этой махины вдруг возникли три крошечные красные точки, точь-в-точь лазерные прицелы наплечной пушки Хищника из одноименного фильма, а потом неизвестно откуда вылетели струи бело-голубого света и проделали в твари несколько дырок размером с железнодорожный туннель. Повсюду вокруг меня виднелись группы солдат, некоторые в зловещих черных мундирах, некоторые в чуть идеализированных мундирах американской пехоты, и каждый пытался поразить неприятеля всеми вообразимыми видами оружия от мечей и до ракетных установок.

Трассирующая пулеметная очередь прошла прямо сквозь меня, нанеся мне не больше ущерба, чем легкий летний ветерок. Я с облегчением перевел дух. Я находился в ментальном мире Молли, но войну она вела не со мной, и Собиратель Трупов тоже. Здесь я был таким же призраком, как в реальном мире.

Весь город вокруг меня представлял собой частокол укрепленных зданий, и я сообразил, что девочка поменяла обычную тактику. Она не пыталась скрыть местоположение своей ментальной крепости темнотой или туманом. Вместо этого она избрала другой способ введения противника в заблуждение: выстроила целый город ложных целей, спрятав ядро своего разума где-то среди них.

Собиратель Трупов, похоже, противопоставила ей нехитрую, хотя и затратную тактику: пыталась сокрушить все цели до единой, даже если это пришлось бы делать по очереди. Та огромная тварь, например, массой превосходила все, что я мог бы вообразить, хотя раз или два Молли напускала на меня что-то в этом роде. А ведь тут недостаточно одной только широты мышления — для того чтобы сотворить нечто, обладающее такой ментальной массой, требуется энергия, а Молли, как правило, считала, что такие мощные, лишенные изящества удары не стоят затраченных на них усилий. Особенно в случае, если кто-то, обладающий достаточными опытом и воображением, может убрать их почти так же легко, как штуковины меньшего калибра.

Впрочем, Собиратель Трупов с ней в этом явно была не согласна. Возрастом она превосходила и меня, и Молли, вместе взятых, и резервов силы у нее тоже имелось больше, не говоря уже о дисциплине и опыте. Девочка сумела затащить Собирателя на знакомое ей поле и вести игру в наиболее выгодном для нее ключе, однако я сомневался, что сил у моей ученицы хватит на то, чтобы противостоять выучке некроманта.

Я перестал обращать внимание на происходящее — на все артиллерийские удары, кавалерийские атаки, орды шаркающих зомби или град сыплющихся с неба ножей. Собственно, сама по себе форма всех этих штук была не так важна, как сам факт их существования. Летящая стрела, способная пронзить сердце, скажем так, по части опасности примерно соответствовала какому-нибудь фантастическому зверю, тянущему к врагу свои дымящиеся черные когти. Пока существовала возможность придумать соответствующее «что-то», способное противостоять этой угрозе, любое вражеское ухищрение можно было одолеть. Принцип этого кажется несложным на слух. Однако когда вы бросаете в бой десятки или сотни — да что там, тысячи — наступательных или оборонительных ментальных воинов... Поверьте мне на слово: это потребует от вас полного внимания.

А еще это значит, что вы способны справиться лишь с одним оппонентом. Чем, собственно, объяснялось то, что Собиратель Трупов не напала на меня сразу же, как я очутился на поле боя. Если она, конечно, вообще заметила мое присутствие. Они с Молли схватились не на жизнь, а на смерть. Ни одна ни другая не собирались уступать, пока противник жив.

Обе соперницы бросали в бой безумное количество ментальных войск, хотя Молли теряла свои оборонительные сооружения почти так же быстро, как Собиратель Трупов. Как у любой другой тактики, у этой имелось два конца. Молли несла потери, но, действуя так, она не позволяла Собирателю наступать слишком быстро из боязни попасть в зону наибольших разрушений от огня. В такой сумятице одна ошибка способна уничтожить рассудок, и тут не важно, обладаешь ты многовековым опытом некроманта или нет. С другой стороны, стоило бы той обнаружить, откуда Молли осуществляет командование своими ментальными армиями, скорее всего у нее хватило бы сил прорваться туда и сокрушить мою ученицу. Однако, сосредоточившись на ложной цели, она сама могла открыться внезапному удару настоящей Молли. Собиратель Трупов не могла не понимать этого, так же как и того, что, если она не будет ослаблять давления, рано или поздно она расчистит от укреплений все поле боя, и тогда Молли в любом случае будет уничтожена.

Моя ученица избрала неплохой план, но просчиталась в одном: Собиратель Трупов оказалась на несколько порядков сильнее, чем она ожидала. Молли разыгрывала самую агрессивную оборонительную схему из всех, что я видел, в надежде на то, что заставит Собирателя Трупов совершить ошибку. Неплохой план, но никакого резерва у нее не имелось.

Так или иначе, все должно было закончиться быстро. А значит, мне стоило поспешить.

Молли пряталась где-то здесь, в частоколе ложных крепостей, и от меня она была скрыта так же, как от Собирателя Трупов. Однако у меня имелось одно преимущество перед некромантом: я свою ученицу знал.

Мы находились не в Небывальщине. Мы находились в голове у Молли, в мире мысли и воображения. Магия в этом не участвовала — теперь, когда мы оказались здесь. Возможно, я представлял собой не более чем жалкое подобие призрака, но мозг мой оставался при мне, и это оставляло определенную свободу действий.

Я подошел к развалинам здания, разрушенного огромным монстром за несколько секунд до его смерти. Я отпихнул ногой обломок стены и подобрал светло-голубой душевой коврик, покрытый пылью и странной розовой кровью. Совсем маленький ментальный артефакт, но даже так от меня потребовалось изрядное усилие, чтобы его присвоить. Руки мои дрожали от усталости, когда я поднял его с земли и встряхнул. Кровь и пыль слетели с коврика, как не бывало, а затем я расстелил его на ровном участке земли и уселся, скрестив ноги и руки.

— Вверх, Симба! — скомандовал я, как мог имитируя Юла Бриннера. Коврик вздрогнул и оторвался от земли, оставаясь при этом жестким, как кусок толстой фанеры, — ну и примерно таким же удобным. Когда он тронулся с места и заскользил над землей, я тайком ухватился руками за углы. Я решил, что ни врагу, ни моей ученице не стоит видеть, как я отчаянно размахиваю руками в попытке удержать равновесие на летящем в воздухе ковре. Да и самому мне падать что-то не хотелось. Возможно, я и успел бы придумать что-нибудь, чтобы не расшибиться, но вид имел бы при этом не самый приглядный. Пусть я и мертвый чародей, но все-таки чародей, а у нас, у чародеев, собственная гордость.

Конечно, я вряд ли мог бы заставить эту тряпку летать где-нибудь, кроме воображения. Прежде, в двадцатилетием возрасте, я пробовал пару раз такие штучки с ковром-самолетом. В первый раз эксперимент закончился кошмаром, когда я в грозу спикировал на свалку. Потом имел место еще знаменитый инцидент с летающей метлой в Уокер-Драйв, когда очевидцы даже сумели заснять НЛО и выложить кадры в Интернет. После этого я мудро решил, что левитация — верный способ свернуть себе шею, и после передвигался только на своем старом добром Жучке.

Но знаете что? В моем воображении этот ковер-самолет работал как надо — и точно так же он вел себя теперь, когда я гостил в воображении у Молли.

Я приподнялся повыше для лучшего обзора — и был впечатлен. Город крепостей простирался на многие мили. Я видел тысячи крепостей, и бой кипел повсюду. Это в корне отличалось от всего, что девочка прежде использовала в ментальных поединках, — необозримая монгольская орда, несчетное количество защитников, налетающих на врага роем разъяренных пчел, чтобы защитить улей. К сожалению, если сравнивать Молли с пчелиной маткой, Собирателя Трупов я бы сравнил с огромной медведицей. Её жалили, она испытывала боль, но — пока она не допускала ошибок — не слишком сильную. Рано или поздно она должна была сокрушить всех защитников, а после разнести улей в щепки.

Я чуть наклонился вперед, и ковер начал набирать скорость. Смещая вес влево или вправо, я мог менять курс, и очень скоро я уже несся сквозь дождь так быстро, как только мог, внимательно разглядывая землю внизу. Я летел над городом по спирали, стараясь не пропустить ни клочка территории. Битва шла и в небе — в основном там бились летучие демонические твари, а с неба их разили молнии. После первого десятка впечатляющих разрядов мне надоело наблюдать и за этим, так что я полностью отстранился от боевых действий, продолжая поиски.

Наконец я нашел то, что искал: разрушенное здание, точнее, воронку от снаряда или бомбы. Я не смог определить по руинам, на что оно походило прежде; вокруг валялись обгорелые обломки и хлопья копоти. Эта же копоть покрывала и старый дуб с детским домиком на толстых нижних ветвях.

Я миновал домик, не сбавляя скорости, и летел по прямой еще несколько минут, а потом снизился до бреющего. Я не знал точно, известно ли Собирателю Трупов, что я попал сюда у неё на буксире, а если она следила за мной или хотя бы послала на это одного из своих ментальных монстриков, я не хотел вывести её на Молли. Поэтому ковер ускорился с сорока или пятидесяти миль в час до ста, а я прикрылся завесой — со стороны, наверное, казалось, что я рванул вперед и исчез. Я летел над самой землей, петляя по улицам, и только после того, как раз пять сделал петлю, проверяя, не висит ли кто-то у меня на хвосте, направился к домику на дереве.

Он выглядел точь-в-точь как настоящий дом — с дверью, обшивкой сайдингом, декором, окнами и всем таким. На крылечко можно было забраться по веревочной лестнице, но сейчас ее подняли. На своем ковре-самолете я подлетел к самой двери и вежливо постучал.

— Теперь ты мой, — произнес я, пытаясь изобразить голос Джеймса Эрла Джонса. Юл Бриннер выходит у меня лучше.

В окне показалось напряженное лицо Молли. Она зажмурилась.

— Гарри?

— Как насчет пригласить войти, Кузнечик? — спросил я. — А то ты практически засосала меня вместе с Собирателем.

Молли сощурилась.

— Что было на мне при нашей первой встрече?

Я заморгал, открыл рот, снова закрыл и подумал немного.

— Ну же, Молл. Представления не имею. Одежда? Тебе же тогда типа восемь только-только исполнилось, и твоя мама пыталась захлопнуть дверь у меня перед носом, а я пришел поговорить с твоим папой.

Она кивнула, словно ожидала именно такого ответа, и отворила дверь.

— Заходите.

И я зашел в домик на дереве.

Внутри он оказался больше, чем снаружи. В воображении такие штуки вполне возможны. Это даже занятно. Одна кладовка в моем замке, например, размерами не уступала площадке для катания на роликах. Роллеры чертиками налетали на вас, от музыки взрывались головы, а зеркальный шар пулял смертоносными лазерными лучами.

Штаб Молли выглядел как капитанский мостик — ей-богу, не вру — авианосца «Энтерпрайз». Того, старого. У которого все было заполнено явно ничего не показывавшими циферблатами, а каждые пять или шесть секунд по динамикам громкой связи раздавалось какое-то чириканье.

Имелся и смущающий момент: Молли была одета в форму по моде шестидесятых — с мини-юбкой.

Поймите меня правильно: я совершенно не заинтересован в связи с девочкой. Ну да, я страшно люблю ее. И это не значит, что она не выглядит фантастически. Это разглядит абсолютно любой при условии, что у него глаза на месте, но я всегда причислял себя к тем, кто может восхищаться красивым пейзажем, не сгорая от желания отправиться туда на пикник.

На самом деле, оглядевшись по сторонам, я обнаружил штук шесть Молли, все в этих формах с мини-юбками, каждая за своим пультом. Та, что отворила мне дверь, отличалась угольно-черной шевелюрой с аккуратной, почти геометрически точной укладкой и чуть заостренными ушами.

— «Звездный путь»? — удивился я. — Нет, правда?

— Чего? — хмыкнула она, сведя неестественно черные брови.

— Люди во Вселенной, Молли, делятся на две разновидности, — наставительно сказал я. — На фанатов «Звездного пути» и фанатов «Звездных войн». Ты меня поражаешь.

Она фыркнула:

— Это мир пост-нердов, Гарри. Можно любить и то, и другое.

— Ложь и святотатство, — вздохнул я.

Она выразительно, в лучших традициях коммандера Спока выгнула бровь и вернулась за свой пульт.

— Квадрат четыре ниже пяти процентов, дополнительное давление в квадрате три, — доложила начальник связи Молли в красном мундире, с вьющимися черными волосами и серебряной штуковиной размером с тостер в ухе.

Капитан Молли в золотом мундире, с прической в безукоризненном стиле Жаклин Онассис повернулась в кресле к Молли — начальнице связи.

— Атомный удар по квадрату четыре, — скомандовала она.

Молли-ученая вопросительно изогнула бровь.

— Ох, цыц. Я капитан, ты первый помощник, значит, решаю я, — огрызнулась капитан Молли. — У нас тут война, понимаешь ли. Так что подрывай фугасы. Привет, Гарри.

— Молли? — спросил я. — Фугасы?

— Я приберегала их в качестве сюрприза, — объяснила она.

Одну стену помещения занимал экран — не современный, не жидкокристаллический. Старый, слегка выпуклый, с ЭЛТ. На мгновение он побелел.

— Лейтенант, — окликнула капитан Молли.

Лейтенант Молли в красном мундире и с брекетами на зубах, лет на десять помоложе капитана Молли, повернула пару бутафорских верньеров, и экран сделался темнее.

Откуда-то снаружи донесся протяжный вопль. Громкий. Примерно как Годзилла — ну, может, чуть погромче.

Все на мостике застыли. Духовой оркестр из ниоткуда проиграл зловещее «Бам-памммм-пам».

— Да ты шутишь, — сказал я, оглядываясь по сторонам. — Саундтрек?

— Я не хотела, — произнесла лейтенант Молли срывающимся голосом подростка. Ее русский акцент в точности напоминал Саню. — Просто я в детстве слишком много смотрела этот сериал, ясно?

— Странное место этот твой мозг, — заметил я. Я говорил это в качестве комплимента и постарался подчеркнуть это голосом. Лейтенант Молли ответила мне ослепительной улыбкой и повернулась обратно к своим приборам.

Я остановился справа от капитанского кресла и скрестил руки на груди. Экран снова осветился, показывая разрушенный городской квартал. Нет, не разрушенный. Когда город разрушен, это означает, что в нем уничтожена только часть зданий. Наверное, на заре телевидения какой-то ведущий спутал понятия «разрушен» и «уничтожен», и это отложилось у меня в мозгу. Этот квартал был уничтожен целиком. То есть превратился в ровную пустыню.

— Атомный взрыв подтвержден, — произнесла Молли-ученая угрюмым тоном. — Вражеские силы в квадрате четыре уничтожены, капитан.

Я сжал губы покрепче.

— Спасибо, старпом, — отозвалась капитан Молли, поворачиваясь лицом к экрану. — Гарри... гм... Поможете?

— Не уверен, что в состоянии, Кузнечик, — серьезно ответил я. — Мне едва удалось потырить из-под развалин душевой коврик и использовать его в качестве самолета. Её снаряды пролетают сквозь меня... ну и все такое.

Мгновение она молча смотрела на меня, и я увидел, как та же самая нотка страха промелькнула на лицах всех Молли, находившихся на мостике. Впрочем, она тряхнула головой и начала раздавать спокойным голосом приказы, а остальные Молли откликались такими же спокойными голосами.

— Но если вы не... — спросила капитан Молли, выждав несколько секунд. — Я хотела сказать, если вы не можете мне помочь, что вы здесь тогда делаете?

— Потому что ты здесь, — спокойно ответил я. — По крайней мере я могу быть рядом с тобой.

— Если она победит... — Капитан Молли сглотнула. — Вы умрёте.

Я фыркнул и ободряюще ей улыбнулся:

— В призрачном состоянии, Кузнечик, есть и свои преимущества. Я уже мертв.

— Квадрат три рушится, — доложила Молли — начальник связи. — Квадрат два — двадцать процентов.

Капитан Молли прикусила губу.

— Сколько всего квадратов? — спросил я.

— Четыре, — ответила она. — Ну, понимаете... они же квадраты.

Я хотел отпустить замечание насчет логики такого подхода, но не стал.

— А мы в квадрате номер один?

Капитан Молли кивнула.

— Боюсь... боюсь, я не смогу её удержать, Гарри.

— Бой не закончен, пока он не закончился, детка, — сказал я. — Не давай ей побить себя. Пусть постарается.

— Смерть — не единственное возможное последствие, — вмешалась Молли-ученая. — Если Собиратель Трупов одолеет, она получит доступ к нашим способностям, воспоминаниям и знаниям. Даже при том, что в последние месяцы мы мало общались с нашими знакомыми, Собиратель сможет причинить заметный ущерб не только нашим друзьям, но и невинным людям. Это совершенно неприемлемо, капитан.

Капитан Молли перевела взгляд с Молли-ученой на меня и кивнула:

— Бой еще не кончен. Приготовьте омега-бомбу, но не приводите в действие.

— Есть! — отозвалась Молли-ученая, встала и через мостик подошла к старому деревянному шкафу рядом со старой деревянной дверью.

Я удивленно уставился на эти две детали интерьера.

— Ух ты. Какие-то они... немного не отсюда.

Капитан Молли громко рассмеялась.

— Это? Не стоит беспокойства. Не обращайте внимания.

Молли-ученая достала из шкафа штуковину размером с микроволновую печь, нажала кнопку на ее передней панели и поставила на пульт перед собой.

— Гм... — пробормотал я. — Омега-бомба?

— Меня Собиратель Трупов не получит, — решительно заявила капитан Молли. — Никогда.

— И в старом шкафу она лежала, потому что... А?

— Не знаю, о чем это вы, — отмахнулась капитан Молли. — Лейтенант, выведите на экран квадрат два.

Я отошел от продолжавшей сыпать приказами капитана Молли и вместо этого остановился рядом с Молли-ученой.

— Э... Капитан, похоже, не хочет, чтобы я знал, что это за дверь.

— Разумеется, нет, — ответила Молли-ученая, понизив голос. — Это дверь только для тех, кому надо.

— Почему?

— Потому что если вы знаете о ней, значит, вы единственный, кому надо о ней знать, — невозмутимо ответила она. — А если нет, вам лучше о ней и не знать. Капитан считает, что вы и так настрадались.

— Настрадался? — не понял я. — О чем это ты?

— Не могу ничего больше сказать на эту тему, — заявила Молли-ученая.

— Это я виновата, — вмешалась лейтенант Молли. — Извините. Ну, насчет шкафа и двери, да? Ничего не могу поделать.

Вам никогда не казалось, что вы стоите в комнате, полной сумасшедших людей?

Вот примерно так я себя и ощущал. И ощущение это мне не слишком нравилось.

Я смотрел на дверь и старый деревянный шкаф. Ничем особым не выдающаяся дверь — обычная распашная, только старая, обшарпанная. То же самое относилось к шкафу. Оба были покрашены коричневой краской, явно очень давно.

Оба покрылись царапинами и трещинами — не потому, что кто-то пытался их вскрыть, просто от времени.

Где-то я их уже видел.

Я задумчиво разглядывал дверь и шкаф, поглядывая время от времени на большой старый ЭЛТ-экран. Квадрат два рухнул под натиском Собирателя Трупов. Бой кипел свирепый, но Собиратель все не подставлялась, и Молли явно не удалось убить ее атомным взрывом, иначе атаки бы прекратились. Пал еще один квартал, и капитан Молли взорвала еще несколько ядерных фугасов. Потом третий — снова фугасы. В отличие от первого взрыва воплем два последних не сопровождались. Похоже, Молли пустила кровь Собирателю, но этого оказалось недостаточно.

— Черт, — пробормотала капитан Молли, стиснув кулак и вглядываясь в экран. — Она наверняка где-то рядом. Но где?

Улицы на экране были буквально загромождены телами, и это замедляло продвижение неприятеля — но не останавливало его.

Черт. Я ощущал себя беспомощным. Просто стоять за спиной у девочки мало чем ей помогало, но я продолжал цепляться за соломинку. Я не мог ничего толком поделать ни здесь, ни в реальном мире. Все, что я мог, — это...

...использовать свой гребаный мозг. Так-то.

— Постой-ка, — сказал я. — Есть одна мысль, Молли.

Все Молли разом повернулись в мою сторону.

Я же повернулся к капитану Молли.

— Задержи её, — сказал я. — Тебе нужно задержать Собирателя. Любой ценой. Тебе нужно выиграть немного времени. Давай!

Капитан Молли зажмурилась. Потом повернулась и принялась сыпать командами. Все Молли на мостике начали крутить верньеры и щелкать тумблерами.

Я повернулся к Молли — начальнице связи.

— Эй, это ты заведуешь здесь связью, да?

Она недоуменно покосилась на меня.

— Ну да.

— Надо установить связь, — сказал я. — Нужно сделать междугородный звонок.

— Сейчас? — удивилась, округлив глаза, Молли — начальница связи.

— Да, черт подери, сейчас же! — уточнил я, пригнулся к её уху и коротко объяснил, что мне нужно.

— Это может оказаться непросто, — заметила она. — У нас реактор загружен на сто процентов.

Я постарался изобразить голос Шона Коннери:

— Так пусть выдаст сто десять процентов.

Молли-ученая покосилась на меня, выгнула бровь и ткнула пальцем в кнопку.

— Машинное отделение? Мостик.

— Слушаю! — взвизгнул голос Молли с сильным шотландским акцентом. — Чего еще нужно?

— Больше энергии.

В ответ послышалась очередь отборных ругательств — но низкий гул, который, оказывается, присутствовал на заднем плане все это время, чуть повысил тональность, а пол начал дрожать.

Молли-ученая махнула рукой Молли — начальнице связи.

— Валяй.

— СОС, — произнесла Молли — начальница связи в свой микрофон. — СОС. Аварийная передача. Нам срочно необходима помощь...

Пол под ногами вдруг резко накренился, и все пошатнулись.

— Ох, не верю я во весь этот вздор, — пробормотал я.

— Она нас обнаружила, капитан! — доложила Молли-ученая. — Семьдесят процентов защитного поля.

— Огонь из всех калибров! — рявкнула капитан Молли.

— Ну наконец-то, — буркнула Молли-артиллерист, сидевшая рядом с лейтенантом Молли. Её золотой мундир почти не отличался от капитанского. Все время, пока я находился на мостике, она сидела, ничего не делая, и откровенно скучала. Теперь она повернулась и принялась щелкать переключателями. Мостик заполнился второсортными шумовыми эффектами.

— Ущерб минимальный, — доложила Молли-ученая.

Мостик снова содрогнулся, и мы пошатнулись. Один из пультов взорвался фонтаном искр. Одна из Молли в красном мундире, которая до сих пор не произнесла ни слова, мешком осела на пол.

— Фигня! — бросила лейтенант Молли. — Извините, мой недосмотр. Есть вещи, от которых просто так не избавиться.

Тревожно взвыли сирены. Больше всего этот звук напоминал искаженный женский визг.

— Защитное поле отказало, капитан! — доложила Молли-ученая.

И потянулась к омега-бомбе.

— Нет! — рявкнул я. — Остановите её!

Капитан Молли кинула на меня короткий взгляд и бросилась на Молли-ученую. Ей удалось дотянуться до омега-бомбы первой.

— Отставить! — скомандовала она.

— Не время для эмоций, — огрызнулась Молли-ученая. — Все кончено. Это единственное, что мы можем сделать, чтобы защитить их всех.

— Я тебе приказываю! — рычала капитан Молли.

— Ты позволяешь своему страху командовать тобой, — ледяным тоном отвечала Молли-ученая. — Это единственный логический выход.

Капитан Молли завизжала от ярости и хлестнула Молли-ученую по лицу.

Молли-ученая завизжала в ответ и врезала капитану Молли под вздох.

Заиграла музыка. Громко. На повышенных тонах. Скрипуче. Вы бы ее узнали.

— Извините! — крикнула лейтенант Молли, втянув голову в плечи.

Я бросился вперед, чтобы разнять дерущихся Молли, — и руки мои прошли сквозь них. Ну да. Я здесь всего лишь наблюдатель. Желанный, да, но если я хотел влиять на то, что здесь происходило, это надо было делать жестко — как делала это Собиратель Трупов.

Я повернулся к лейтенанту Молли:

— Черт, да сделай же что-нибудь!

— Не могу, — неуверенно пробормотала она. — Они такие с тех самых пор, как вас убили.

Я уставился на Молли и почувствовал, что стою, разинув рот.

Время остановилось.

Дверь. Старая деревянная дверь.

Шкаф, в котором Молли держала свой агрегат для самоубийства.

Я повернулся в их сторону.

В голове эхом зазвучал голос моей крестной.

...В настоящий момент ты свободен от оков смертности. Твой ограниченный мозг не блокирует тебе больше доступа к этим записям. Единственные ограничения твоей памяти — это те, что установил ты сам.

Я вспомнил эту дверь. И этот шкаф.

Я вспомнил прошлое.

Саня настоял, чтобы по дороге в церковь Святой Марии Ангелов — после того как сгорел мой дом — меня привязали к доске. Смуглокожий Рыцарь Креста сам перенес меня из микроавтобуса в церковь — доску и мои пару сотен фунтов веса с гаком, как будто я был не тяжелее мешка сухого собачьего корма.

Молли шла перед ним и что-то торопливо кому-то объясняла. Не знаю кому — наверное, одному из священников. У меня болели все части тела, которые я еще мог ощущать. Что же до тех, которых я не ощущал, то я только жалел, что они не болят.

Все мое тело ниже пояса отказывалось со мной разговаривать.

Я упал с лестницы, пытаясь вытащить моих пожилых соседей из горящего дома. Упал погано — спиной на каменный бортик клумбы. До сих пор мне везло. Но не на этот раз. Я понимал, что означает это падение, место, которым я врезался, и отсутствие ощущений в нижней части тела.

Я сломал позвоночник.

Красный Король похитил мою дочь. Я единственный, кто мог хоть что-то с этим поделать. Но я упал и сломал себе спину.

Саня отнес меня в подсобку, которая использовалась в качестве кладовой — ну, например, для хранения побитого сражениями чародея и его друзей, когда им требовалось убежище, а церковь его предоставляла. У стены стояло несколько сложенных раскладушек. Саня опустил меня на пол, разложил одну из них, накрыл парой одеял, а потом вместе с доской уложил сверху.

— С таким же успехом могли бы оставить меня и на полу, — сказал я. — Все равно я лежу на жестком.

— Тьфу, — отмахнулся Саня, и его симпатичное смуглое лицо осветилось белозубой улыбкой. — Очень мне надо отмывать после вас пол. А простыни кто-нибудь другой отстирает.

— От кого слышу, — хмыкнул я. — От вас от самого разит горелой шерстью.

— Ну а как еще с пожара? — жизнерадостно отозвался он. Глаза его, однако, оставались серьезными. Он положил руку мне на грудь. — Вы тяжело ранены.

— Угу.

— Выпить хотите? — предложил он. Рука его зависла перед нагрудным карманом куртки, где, как я знал, у него хранилась фляжка.

— Я — пас. Мне, может, еще предстоит повоевать.

Он снова неодобрительно фыркнул, достал-таки означенную фляжку, сделал большой глоток и подмигнул мне.

— Я не так хорошо знаю английский. Это означает «да»?

В дверях показалась Молли, и Саня повернулся к ней.

— Он едет, — сказала Молли. Голос ее звучал напряженно. День для нее выдался не такой неудачный, как для меня, но и ей досталось.

Саня предложил ей свою фляжку. Молли мотнула головой.

— Ладно, — сказал здоровяк-русский. — Пойду поговорю с Фортхиллом. Расскажу, что происходит.

— Саня, — произнесла Молли, положив руку ему на рукав. — Спасибо.

Он одарил ее широкой улыбкой.

— Возможно, я просто случайно оказался рядом.

Молли закатила глаза и чуть подтолкнула его к двери.

При Санином весе это бы его даже не пошевелило, но он послушно вышел. Молли зажгла настольную лампу и закрыла за ним дверь. Потом подошла ко мне и достала из сумки пару влажных салфеток. Опустившись на колени рядом с раскладушкой, она надорвала упаковку и принялась вытирать мне лицо.

Нуда, мне и прежде случалось терпеть поражение. Из-за моих неудач погибали люди. Но все те люди не были моими собственными плотью и кровью. Не были моими детьми. Я проиграл. Меня побили.

Все кончено.

И все по твоей вине, Гарри.

Будь я быстрее. Будь я умнее. Будь я решительнее, сделай я верный выбор, сосредоточься я на спасении Мэгги, отложив все остальное на потом...

Но я не справился. Вызов оказался мне не по зубам, и ей из-за этого предстояло умереть.

Я ощущал себя раздавленным. Совершенно раздавленным. Ноша оказалась мне не по плечам. А дальше мне не оставалось ничего, кроме как раскаиваться в этом до конца дней. Я подвел свою дочь.

В груди у меня все сжалось. Я всхлипнул, а в глазах все расплылось, пока я не перестал видеть вообще ничего.

Молли сидела рядом, терпеливо вытирая мне салфетками лицо и шею. Должно быть, я весь перепачкался сажей. Когда глаза мои вновь обрели способность видеть, салфетки уже стали серо-черными, а лицо пощипывало.

— Мне нужно ей помочь, — тихо произнес я.

— Гарри, не надо. Не сыпьте вы соль на рану, —отозвалась Молли. — Сейчас вам нужно не шевелиться — пока Баттерс не приедет вас осмотреть.

— Зря ты его в это дело впутала, — заметил я.

— Я его даже не просила, — возразила она. — Я даже двух слов сказать не успела, а он спросил, где вы. А потом сказал, что приедет и посмотрит вас.

Я покачал головой:

— Нет, я совсем не это... — Я набрал в грудь побольше воздуха. — Детка, я собираюсь переступить черту.

Молли застыла с поднятой рукой.

— Но мне одному не встать с этой постели, — тихо продолжал я. — У меня нет другого выбора.

Вращаясь в тех кругах, что и я, вы не раз получите предложения силы и власти. Не бесплатно, хотя цену обычно скрывают, но власть и силу предлагают. У меня имелась не одна и не две возможности улучшить свою жизнь — если, конечно, я согласился бы отказаться ради этого от мелочей вроде моего «я». Я не соглашался.

До этого самого дня.

— Кто? — просто спросила Молли.

Я скривил уголок губ.

— Они все стоят друг друга, — ответил я.

Она покачала головой:

— Но... но если вы пойдете на службу к любому из них...

— Меня превратят в чудовище, — договорил я за нее. — Рано или поздно.

Она не смотрела на меня.

— Я не позволю такому произойти, — сказал я. — Насколько я могу судить, я превращусь в нечто, способное причинить вред Мэгги. Но возможно, я мог бы воспользоваться этим, чтобы спасти ее от опасности.

Молли с шумом втянула воздух и посмотрела на меня.

— Лучше всего Мэб, — сказал я. — Она чертовски хитра, но не всесильна и не неуязвима. Я обводил уже фей вокруг пальца. Смогу и еще раз.

Она снова вздохнула:

— Вы станете Зимним Рыцарем? — Она тряхнула головой. — А если она не согласится? Ну не захочет, и все?

Я негромко усмехнулся:

— О, еще как захочет. Если я предложу, она согласится. Она слишком долго за мной охотилась.

— Я не понимаю, — призналась Молли. — Она... она же исказит вас. Изменит. Так всегда происходит.

Я пошевелился и положил руку ей на локоть.

— Молл... что бы ни случилось, я не доставлю ей такого удовольствия.

Секунду она молча на меня смотрела. Потом покачала головой. Из глаз покатились слезы.

— Молли. — Я погладил ее руку. — Детка... Всему свое время.

— Не надо, — выдохнула Молли. — Не начинайте цитировать мне Библию. Не сейчас.

— Библию? — удивился я. — Я цитировал вовсе «Бёрдз».

Она всхлипнула — это могло означать и плач, и смех.

— Послушай меня, Молл. Ничто не вечно. Ничто. И если уж мне выбирать между собой и дочерью? Тут даже и выбора нет. Да ты это и сама знаешь.

Она низко наклонила голову и расплакалась. Но я увидел, что она кивнула. Чуть заметно, но кивнула.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал я.

Она подняла на меня взгляд покрасневших глаз.

— Мне нужно кое-что устроить. Но Мэб вряд ли будет мне доверять. Она хорошо знакома с моей карьерой, и если я буду знать, что происходит, она сможет распознать, что я ей лгу. И вряд ли я смогу утаить это от нее.

— Нет, — согласилась Молли, шмыгая носом и проводя рукой по глазам. — Не сможете. Врать вы, босс, так и не научились.

— Людям, которые меня знают, — нет, не научился, — улыбнулся я. — Ты понимаешь, о чем я тебя прошу?

Она прикусила губу.

— А вы точно... Вы хоть понимаете, что это будет значить для меня, когда вы... когда...

— Умру, — тихо договорил я. — Думаю, этим займутся Эбинизер или Индеец Джо. Они продолжат твое обучение. Они оба знают, как я оберегал тебя от суда Совета.

У нее вдруг сделался ужасно усталый вид. Она чуть покачала головой:

— Я не об этом.

— Ох, — сказал я.

Молли втюрилась в меня еще подростком. Я никогда особо об этом не задумывался. Ну, то есть все это тянулось уже много лет, а...

...а раз втюрившись, вряд ли сохраняешь это надолго. Ведь правда? Влюбленность проходит. Ну, не знаю насчет Молли, но я ее не поощрял. Я любил ее всем сердцем, но романа у нас не было и не могло быть.

Особенно если я умру, решил я.

Вот поменяйся мы местами, мне бы это тоже было бы трудно принять.

Я снова осторожно потрепал ее по руке.

— Прости. За то, что не удалось побыть подольше. Все могло бы стать по-другому.

— Да вы мне никогда и ничего плохого не сделали, Гарри! — возмутилась Молли. Она задрала подбородок и снова встретилась со мной взглядом. — Дело ведь не во мне, правда? Дело в Мэгги. — Она кивнула, и я увидел, как распрямилась ее спина. — Разумеется, я вам помогу.

Я поднес ее пальцы к губам и легонько поцеловал.

— Ты просто черт знает какая женщина, Молли. Спасибо.

Она поежилась.

— Как вы хотите все проделать? — спросила она.

— Принеси мне телефон, — сказал я. — Тебе не нужно слушать. Будет лучше, если ты не будешь знать.

— Ладно. А потом?

— Потом ты вернешься сюда. Заставишь меня заснуть. И сотрешь у меня из головы воспоминание об этом разговоре и о звонке.

— Как? — спросила она. — Если я оставлю заметные бреши, это может причинить вам вред — и уж Мэб с ее могуществом сумеет это заметить.

Я немного подумал.

— Я дремал в машине по дороге сюда. Сделай так, будто я не просыпался, оказавшись здесь, — до тех пор, пока не проснусь после твоей операции.

Она обдумала это.

— Может и сработать. Если я проделаю все достаточно медленно, даже шрама не останется.

— Значит, так и сделай.

Она встала, подошла к старому, обшарпанному деревянному шкафу у стены и отворила дверцу. Помимо всякого прочего хлама, в нем стоял старый, с дисковым набором телефон на длинном шнуре. Отец Фортхилл сам протянул сюда провод через гипсокартонную перегородку от розетки в соседней комнате. Она принесла телефон и осторожно поставила мне на грудь. Потом пошла к двери — такой же старой, обшарпанной.

— Вы же понимаете, — произнесла она, задержавшись у двери, — что я могу все это изменить, Гарри. Что могу выяснить, кого вы хотите использовать, чтобы убить себя. Я могу выудить это у вас из головы, позвонить и все отменить. А вы и не узнаете.

— Ты можешь сделать так, — тихо ответил я. — И я ощущаю себя совершеннейшим ублюдком, прося это у тебя, Кузнечик. Но мне больше некого просить.

— Вы могли бы позвонить Томасу, — возразила она. — Он заслуживает правды.

Томас. Мой брат. Моя семья. Когда меня не станет, он останется единственным родственником Мэгги. И Молли говорила верно. Он заслуживал правды.

— Нет, — произнес я чуть слышно. — Расскажешь ему потом, если захочешь. После. Если расскажешь раньше, он не стерпит. Попытается помешать.

— А может, это и правильно?

— Нет, — так же тихо ответил я. — Неправильно. Но он все равно попытался бы. Это мой выбор, Молл.

Она взялась за дверную ручку, но снова задержалась.

— Вы никогда раньше не называли меня «Молл».

— Приберегал на потом, — хмыкнул я. — На те времена, когда ты перестанешь быть моей ученицей. Хотел проверить, как выйдет.

Она улыбнулась мне. Смахнула слезинку.

А потом вышла.

Минуту я собирался с духом. Потом набрал заграничный номер.

— Кинкейд, — отозвался в трубке ровный голос.

— Это Дрезден, — сказал я.

Голос чуть потеплел:

— Гарри? Что случилось?

Я сделал глубокий вдох.

— За вами должок, — тихо сказал я. — За ту историю с Ивой на острове.

— Чертовски верно, — согласился он.

— Вот, прошу вернуть.

— Хорошо, — сказал он. — Вам нужна поддержка или что-то такое?

— У меня для вас мишень.

На другом конце провода помолчали.

— Рассказывайте, — произнес он наконец.

— Новый Зимний Рыцарь, — сказал я.

— А что, уже есть?

— Будет, — заверил я.

— Откуда вы... — Снова молчание. — Угу, ясно, — сказал он.

— Есть серьезная причина, — сказал я.

— Правда?

— Есть одна маленькая девочка.

Снова молчание.

— Вы ведь будете ожидать этого.

— Нет, — возразил я. — Не буду. Я приму меры.

— Хорошо, — согласился он. — Когда?

Мою дочку собирались убить где-то до следующего рассвета. Я прикинул — сколько-то времени должно уйти на то, чтобы найти ей пристанище. Если, конечно, меня не убьют в процессе.

— Завтра, после полудня, — ответил я. — Чем раньше, тем лучше.

— Хорошо.

— Сможете меня найти?

— Да.

— Надеюсь, — сказал я.

— Я всегда плачу долги.

Я снова вздохнул.

— Угу. Спасибо.

Он негромко усмехнулся:

— Надо же. Вы благодарите меня. Это что-то новенькое.

И повесил трубку. Я тоже. Потом позвал Молли.

— Ладно, — сказал я. — Давай займемся делом.

Молли взяла телефон и убрала его обратно в шкаф. Потом взяла свежую, длинную свечу в подсвечнике и коробок спичек. Вернувшись ко мне, она поставила свечу на складной столик, где я мог видеть ее, не двигая головой. Чиркнув спичкой, она засветила свечу.

— Ладно, — произнесла она. — Гарри, работа будет долгая, тонкая. Сосредоточьтесь на свече. Для работы мне нужно, чтобы вы находились в полном покое.

Странное это было ощущение, когда Кузнечик командовала. Наверное, для того я и занимался ее обучением. Я сфокусировал взгляд на свече и постарался успокоить мысли.

— Хорошо, — произнесла Молли спустя минуту мягким, бархатным голосом. — Расслабьтесь. Вдохните — медленно, не спеша. Хорошо... Слушайте, что я буду говорить. Теперь еще глубокий вдох...

Вот так, с помощью моей ученицы, я и устроил свое убийство.

(обратно)

Глава пятидесятая

Я вынырнул из воспоминания, дрожа и озираясь в полном замешательстве. Я все еще находился в ментальном мире Молли, на дурацком капитанском мостике. Здесь царила тишина. Абсолютная тишина. Никто не шевелился. Изображения на экранах, стрелки на циферблатах, все до единой Молли — все застыли. Все, что происходило в битве, происходило со скоростью мысли — молниеносно быстро. Имелась лишь одна причина, по которой все здесь могло замереть вот так, в самый разгар событий.

— Опять, значит, дребедень с пространством-временем, да? — Голос мой прозвучал хрипло, неровно.

За моей спиной послышались шаги, и в комнате сделалось светлее. Спустя всего секунду свет достиг такой интенсивности, что мне пришлось прикрыть глаза рукой.

Потом свет чуть померк. Я снова открыл глаза и обнаружил себя в лишенном примет белом пространстве. Я даже не знаю, на чем я стоял и стоял ли я вообще. Вокруг не было ничего, кроме белого цвета...

...и молодого мужчины с золотой шевелюрой, беспорядочно падавшей на серебряно-голубые глаза. Его скулами, наверное, можно было резать хлеб.

— Это самый простой способ помочь вам понять.

— Не маловато ли роста для архангела? — поинтересовался я.

Уриил улыбнулся мне. От такой улыбки расцветают цветы, а младенцы начинают радостно гукать.

— Сойдет. Должен признать, лично я больше люблю «Звездные войны», а не «Звездный путь». Простое деление на добро и зло, на идеальное добро и идеальное зло — все это расслабляет. Я словно молодею.

Некоторое время я молча смотрел на него, пытаясь собраться с мыслями. Вернувшееся ко мне воспоминание болезненно живо стояло перед глазами. Господи, бедная девочка. Молли. Я не хотел причинять ей боли. Она сама вызвалась помочь мне, и она проделала все это в полном сознании — но, видит Бог, я не желал ей такого. Она испытывала такую боль, и теперь я понимал почему — и понимал, почему сумасшествие, которое она имитировала, могло оказаться куда более реальным, чем ей казалось.

Вот, должно быть, почему Мёрфи относилась к ней с таким недоверием. У Мёрфи великолепное чутье на людей. Должно быть, она ощутила в Молли что-то такое, ощутила движущие ею боль и отчаяние, и это не могло не нажать на кнопку тревоги в голове у Мёрфи. Что не могло не ранить чувств Молли — подозрение, недоверие, как бы осторожно ни держала себя Кэррин. Эта боль, в свою очередь, должно быть, оттолкнула ее еще дальше, заставляла вести себя еще более странно, что вызывало еще большее подозрение... и так далее, виток за витком.

Я никогда не желал ей такого.

Что я наделал?

Я спас Мэгги, но не уничтожил ли я при этом свою ученицу? Если так, то, что меня самого при этом убили, ни капельки меня не оправдывало. Нельзя ведь разгуливать, просто выбирая, чью жизнь спасать, а чью уничтожить. Врожденное невежество, недооценка зла подобных вещей слишком глубоко укоренились в человеке, чтобы их избежать, — какими бы благими намерениями вы ни руководствовались.

Я понимал, почему Молли хотела заставить меня рассказать обо всем Томасу. Она понимала, что Томас попытался бы удержать меня от самоубийства — вне зависимости от моих мотиваций. Но она была права и еще в одном: он мой брат. Он заслуживал большего, чем я ему дал. Вот почему я даже не думал о нем с момента возвращения в Чикаго. Как я мог вспоминать брата, не вспоминая при этом того стыда, который испытывал из-за того, что не доверился ему? Как мог я думать о Томасе, не думая о том, что совершил?

Наверное, я даже не поверил бы, что способен стать человеком, который может заставить себя забыть о чем-то, не думать о чем-то, вместо того чтобы посмотреть правде в лицо, какой бы болезненной она ни оказалась.

Впрочем, какой уж из меня идеал...

Молодой мужчина терпеливо, не говоря ни слова, ждал, пока я соберусь с мыслями.

Уриил. Черт, я мог бы догадаться с самого начала. Ури-ил — архангел, о котором людям известно очень немного. Большинству его имя даже неизвестно — и, судя по всему, его это вполне устраивает. Если Гавриил — вестник, Михаил — генерал, Рафаил — целитель и духовный пастырь, то Уриил — повелитель шпионов, тайный агент Рая. Уриил проворачивает для Всевышнего всю неофициальную работу. Когда загадочные, не открывающие своих имен ангелы слетают с неба, чтобы биться бок о бок с библейскими патриархами, когда смерть надвигается на перворожденных в Египте, когда ангел выводит невинных из обреченного на серу небесную, погрязшего в грехах города, — значит, ко всему этому приложил свою руку Уриил.

Из всех архангелов он самый тихий. А это, с моей извращенной точки зрения, возможно, означает, что он также и самый опасный.

Он обратил на меня свое внимание несколько лет назад, одарив меня источником силы, известным как Огонь Души. С тех пор я два или три раза работал на него. Время от времени он возникал с издевательскими или загадочными советами. Мне он, пожалуй, симпатичен, хотя может и раздражать, и страшить — страшить, как ничто другое. Есть в нем что-то такое... чудовищно абсолютное. Что-то, что не поддастся, не изменится даже тогда, когда вся Вселенная провалится в тартарары. В его присутствии я всегда ощущаю себя таким хрупким, что мог бы рассыпаться в пыль, если тот вдруг чихнет или шевельнет не тем мускулом.

Что — с учетом силы, которой обладает это создание, — возможно, не так далеко от истины.

— Так все это, — я неопределенно махнул рукой, — имело целью привести меня сюда? К тому воспоминанию?

— Вы должны были понять.

Я внимательно посмотрел на него.

— Эпический. Провал, — устало произнес я. — Потому что я даже представления не имею, о чем вы говорите.

Уриил склонил голову набок и рассмеялся.

— Это из тех притч, в которых главное не цель, а путь.

Я покачал головой:

— Вы... вы меня потеряли.

— Вовсе нет, Гарри. Это вы нашли себя.

Я устало смотрел на него, потом схватился рукой за волосы.

— Гррррр! Вы что, прямого ответа не можете дать? Это что, специальный закон Вселенной такой, заставляющий вас говорить гребаными загадками?

— На самом деле — несколько, — улыбнулся Уриил. — И все ради вашей защиты. Однако имеется пара вещей, которые я могу вам поведать.

— Тогда скажите мне зачем, — сказал я. — Зачем все это? Зачем было заманивать меня обратно в Чикаго? Зачем?

— Джек вам говорил, — ответил Уриил. — По отношению к вам смошенничали. Необходимо было восстановить равновесие.

Я тряхнул головой.

— Эта контора в Чикаго, что Между Тут. Она ваша.

— Одна из нескольких, — кивнул он. — У меня очень большой объем работы. Я вербую тех, кто готов мне помогать.

— Что за работа? — поинтересовался я.

— Та же, которой я занимался всегда, — ответил Уриил. — Мы с коллегами работаем ради установления свободы.

— Свободы чего?

— Свободы воли. Свободы выбора. Разница между добром и злом лишена смысла, если нет свободы выбора между ними. Это мой долг, моя цель в процессе Творения — защищать и поддерживать этот смысл.

Я прищурился.

— Значит... Если вы каким-то образом замешаны в моей смерти... — Я склонил голову набок и посмотрел на него в упор. — То это оттого, что кто-то заставил меня пойти на это?

Уриил помахал рукой — типа примерно так — и, повернувшись, отошел на несколько шагов.

— Это предполагает чужую волю, пересиливающую вашу, — сказал он через плечо. — Однако у вашей воли не один способ сбиться с пути.

Я, нахмурившись, смотрел ему вслед, потом в глубине сознания забрезжило прозрение.

— Ложь.

Архангел повернулся, приподняв брови, словно я — туповатый студент, ошарашивший своего преподавателя проницательным ответом.

— Да. Именно так. Когда в ложь верят, она ограничивает свободу вашей воли.

— И что? — спросил я. — Капитан Джек и его Служба Безопасности Чистилища спешат на помощь всякий раз, когда кто-то произносит ложь?

Уриил рассмеялся:

— Нет, конечно, нет. Смертные вольны врать, если им так нравится. Если бы они не могли делать этого, они не были бы свободны. — Взгляд его сделался жестче. — Но другие должны придерживаться более высоких стандартов. Их ложь куда опаснее, куда мощнее.

— Не понимаю, — признался я.

— Представьте себе существо, находившееся здесь еще при первом вдохе первого смертного, — начал Уриил. Жесткие, злобные отблески света плясали вокруг нас, различимые даже сквозь бесформенную белую массу. — Наблюдавшее за человечеством, пока то восставало из грязи, распространялось по миру и меняло самое лицо этого мира. Существо, видевшее — в буквальном смысле слова — начало, расцвет, закат и конец десятков тысяч смертных жизней.

— Кого-то вроде ангела, — тихо предположил я.

— Кого-то вроде того, — согласился он, блеснув на мгновение белозубой улыбкой. — Существо, которому ведома вся жизнь смертного. Его сны. Его страхи. Даже его мысли. Такое существо, столь искушенное в природе человеческой, в образе мышления смертных, способно довольно точно предсказать, как будет реагировать смертный почти на все. — Уриил махнул рукой в мою сторону. — Ну, например, как тот будет реагировать на ложь, поданную в абсолютно идеальный момент.

Уриил махнул рукой, и мы вдруг оказались все в той же подсобке церкви Святой Марии. Только я не лежал на доске поверх раскладушки. То есть, точнее, я именно это и делал, но при этом я еще и стоял у двери рядом с Уриилом, глядя на самого себя.

— Помните, что вы тогда думали? — спросил меня Уриил.

Я помнил. Говоря точнее, я помнил все с кристальной ясностью.

— Я думал, что мне уже приходилось терпеть поражение. Что из-за моих промахов погибали люди. Но что эти люди — не моя плоть и кровь. Не мой ребенок. Что я проиграл. Что меня побили. — Я тряхнул головой. — Я помню, как сказал себе, что все кончено. И что все это по моей, Гарри, вине.

— А, — кивнул Уриил, дослушав меня до конца, и поднял руку. — Теперь смотрите.

Я удивленно заморгал, но послушно уставился на себя, лежавшего на раскладушке.

— Я не... — начал я и нахмурился. Что-то странное показалось мне в тенях, а еще...

— Вон, — произнес Уриил, подняв руку. Свет лился из нее, словно из внезапно открывшегося окошка. Он осветил всю комнату, обозначив все находившееся в ней еще рельефнее, — и тут я увидел.

Стройная тень пригнулась у раскладушки — неясная, почти неразличимая даже в свете Уриила, но она здесь определенно присутствовала, нашептывая что-то мне на ухо.

— И это все по твоей вине, Гарри.

Мысль, воспоминание о ней мгновение звенели эхом у меня в голове, и я поежился.

— Этот... эта тень. Это ангел?

— Был когда-то, — ответил он, и голос его звучал совсем мягко — и бесконечно горько. — Очень, очень давно.

— Один из Падших, — выдохнул я.

— Да, конечно. Который знал, как лгать вам, Гарри.

— Ну, пожалуй. Корить себя за собственные ляпы не совсем в мо... то есть совсем на меня непохоже, дружище.

— Я знаю, и этот, — он кивнул в сторону тени, — тоже. И ложь сделалась еще разрушительнее, поскольку против вас использовали вашу же тактику. Это создание знало, что делает. Тут главное — расчет. В абсолютно точный момент, при абсолютно нужном состоянии ума одного-единственного слова, внедренного в ваши мысли, достаточно, чтобы подтолкнуть вас к нужному решению. — Уриил посмотрел на меня и слабо улыбнулся. — Оно добавляет нужное количество злости, угрызений совести, самобичевания и отчаяния и заставляет прийти к выводу, что самоуничтожение — единственный оставшийся у вас выход. Это лишает вас свободы. — В глазах его снова появилась сталь. — При возможности я стараюсь обезвредить действия такого рода. Когда у меня нет такой возможности, мне позволено восстанавливать равновесие.

— И все равно не понимаю, — сказал я. — Как мое возвращение в Чикаго на несколько ночей может восстановить равновесие?

— О, само по себе не может, конечно, — согласился Уриил. — Боюсь, я могу служить единственно зеркалом противозаконной акции.

— Вы... что, тоже нашептали мне пару слов на ухо?

— Нашептал. Но не два, а семь, — уточнил он. — То, что вы сделали, было... осознанно.

— Осознанно? — переспросил я.

— Прямого отношения к вашему возвращению я не имел. По моему суждению, это должно было произойти, — но требовать, чтобы вы вернулись в Чикаго, никто не мог, — спокойно произнес Уриил. — Вы вызвались добровольно.

Я закатил глаза.

— Ну да. Конечно. Потому что троим моим друзьям угрожала смерть, если бы я отказался.

Уриил выразительно заломил бровь. Потом полез в карман куртки и достал сотовый. Он нажал пару кнопок, включил громкую связь, и я услышал гудки.

— Мёрфи, — отозвался баритон капитана Джека.

— Что этот Дрезден говорит мне насчет трех друзей, которым грозила опасность?

— Дрезден... — отсутствующим тоном произнес Джек, словно роясь в памяти и не находя ничего.

Уриил, похоже, начал немного раздражаться. Он явно не купился на этот тон.

— Высокий, тощий, бесцеремонный, посланный в Чикаго искать своего убийцу?

— А, этот, — сказал Джек. — Вы о нем?

— Да, — сказал Уриил.

Последовала бесхитростная пауза.

— Так что с ним? — спросил Джек.

Уриил, благослови Господь его ангельское сердце, зажмурился на минуту и несколько раз вдохнул-выдохнул.

— Колин, — укоризненным родительским тоном произнес он.

— Ну, мог сказать что-то в этом роде, — сказал Джек. — А что? У парня куча друзей. Друзья бегают по городу и сражаются с монстрами. Я так прикинул, по меньшей мере трое из них пострадают, если он им не поможет. По мне, так вполне логично.

— Колин, — повторил Уриил голосом, полным бездонного разочарования и еще капельки злости. — Вы солгали.

— Я предположил, — возразил капитан Джек. — И направил его на правое дело, разве не так?

— Колин, наша цель — защищать свободу, а не решать, как ею пользоваться.

— Все, что я ему сказал, формально более или менее правда, и работу в результате сделали, — упрямо заявил Джек. — Послушайте, сэр, будь я безупречен, я вряд ли работал бы здесь. Так ведь?

И дал отбой. Так просто взял и нажал на кнопку. Говоря с гребаным архангелом.

Я ничего не мог с собой поделать. Я расхохотался.

— Меня заманили во всю эту историю с... Блин-тарарам, и вы даже не догадывались, что он... Большой злой ангел, а мозги вам запудрили, как... Ох! — Я бросил попытки говорить и просто ржал.

Уриил посмотрел на меня, потом на телефон, убрал его в карман и снова поднял взгляд. Все это его, похоже, мало выбило из колеи.

— Не имеет значения то, что я, как мне кажется, хорошо изучил ваше племя, Гарри. Ему вечно удается найти повод испытать мое терпение.

Мне понадобилось не меньше минуты на то, чтобы совладать со своим смехом, но мне это все же удалось.

— Послушайте, Ури, не хочу сказать, что...

Архангел смерил меня взглядом столь ледяным, что слова застыли у меня в горле.

— Гарри Блекстоун Копперфилд Дрезден, — тихо произнес он — и сделал это абсолютно верно, назвав мое Имя голосом, полным той абсолютной власти, которая так действовала мне на нервы. — Не пытайтесь фамильярничать с моим именем. Та его часть, которую вы опустили, имеет существенное значение для того, кем и чем я являюсь. Вы меня поняли?

Я не понял. Но его слова дали мне знать — не заподозрить, но знать наверняка, — что этот парень одной своей мыслью способен уничтожить меня вместе с планетой, на которой я стою. Точнее, если то, что я читал об архангелах, правда, Уриил мог разнести в пыль все планеты. Все до единой. Во всей Вселенной.

А еще я знал: то, что я только что сделал, оскорбило его.

И... и напугало.

Я сглотнул. Со второй попытки, но я все-таки смог выдавить из себя чуть слышный шепот:

— Разве мы сегодня не Мистер Солнечный Свет?

Уриил зажмурился. На мгновение он показался не совсем уверенным в себе.

— Мистер Солнечный Свет? — произнес он наконец. — Полагаю, это вполне приемлемо.

Я кивнул.

— Прошу прощения, — сказал я. — Насчет имени. Я не думал, что это настолько... гм...

— Интимно, — тихо сказал он. — Болезненно. Имена, Дрезден, обладают чудовищной силой. И все же вы, смертные, треплете их так и сяк, будто это игрушки. Это все равно что видеть, как дети играют порой ручными гранатами. — Тень улыбки пробежала по его лицу, когда он покосился на меня. — Некоторые имена сильнее других. И конечно, я вас прощаю.

Я поклонился. Потом, выждав паузу, снова посмотрел на него.

— И что дальше? — спросил я.

— Это уже зависит от вас, — ответил Уриил. — Вы можете работать на меня. Верю, что вы обнаружите это захватывающим, — а у меня гарантированно найдется применение некоторым вашим способностям.

— Это надолго? — спросил я. — Ну, то есть... для парней вроде капитана Джека? Навсегда?

Уриил улыбнулся:

— Джек, как и остальные, со мной потому, что он еще не готов встретить то, что следует дальше. Когда будет готов, он сделает этот шаг. Пока время еще не пришло.

— Что вы имеете в виду, говоря «то, что следует дальше»?

— Ту часть, которая включает в себя слова «вечность», «бесконечность» и «суд».

— О, — сказал я. — Вот, значит, Что Дальше.

— Именно так.

— То есть я могу остаться Между Тут, — тихо предположил я. — Или попробовать сесть на тот поезд.

— Если вы выберете второе, — сказал Уриил, серьезно глядя на меня, — вам придется принять последствия всего, что вы делали при жизни. На суде все, что вы делали, будет учтено. Ваша судьба будет, таким образом, решена вашими прижизненными действиями.

— То есть вы говорите, что если я буду работать на вас, мне просто придется принять то, что будет?

— Я говорю, что вам не избежать последствий принятых вами решений, — возразил он.

Некоторое время я хмуро на него глядел.

— Но если я сяду на поезд, он может отвезти меня прямиком в Ад.

— Об этом я с вами говорить не могу. То, что следует дальше, имеет отношение к вере, Гарри. Не к знанию.

Я скрестил руки на груди.

— А если я и дальше останусь призраком?

— Не останетесь, — ответил Уриил. — А если бы и остались, я бы напомнил вам, что ваше духовное состояние близко к полному распаду. Вы бы не продержались долго в виде тени, а сил помогать вашим друзьям и защищать их у вас тоже не будет. А в случае если бы вы сошли с ума, вы бы сами превратились в угрозу для них. Впрочем, если ваше желание таково, я мог бы вам в этом посодействовать.

Я тряхнул головой, пытаясь заставить ее думать.

— Это... Это зависит не только от меня, — сказал я.

— От чего же?

— От моих друзей, — тихо ответил я. — От моей семьи. Я должен знать, что с ними все в порядке.

Уриил внимательно на меня посмотрел, покачал головой и открыл рот, собираясь что-то сказать.

— Стойте, — оборвал я его, наставив на него палец. — Даже не пробуйте заставлять меня делать выбор вслепую. Капитан Джек попотчевал меня полуправдой, заставившей меня снова носиться по Чикаго. Другой ангел нашептал мне ложь, в результате которой меня убили. Если вас действительно так заботит свобода моего выбора, вы бы сами хотели помочь мне сделать его по-настоящему свободно, осознанно, обладая всей информацией. Как положено взрослому человеку. Так что или признайте, что пытаетесь подтолкнуть меня в нужном вам направлении, или положите свои принципы сами знаете куда и сделайте типа подарок Духа на Рождество.

Долгую минуту он, хмуря бровь, смотрел на меня, потом кивнул:

— С вашей точки зрения... да, полагаю, это выглядит примерно так. — Он кивнул увереннее и протянул мне руку. — Держитесь.

Я послушался.

Белая бесконечность снова уступила место реальности. Только что я находился неизвестно где, а секунду спустя снова был рядом с Уриилом в убежище Собирателя Трупов, где происходил последний бой. Молли стояла на верху лестницы, привалившись спиной к стене. Тело ее содрогалось, грудь вздымалась в попытках глотнуть воздух. Из ноздрей стекали струйки крови, сосуды в глазных яблоках тоже покраснели. Она негромко вскрикивала, охала и шептала короткие фразы из слов, лишенных для меня какого-либо смысла.

Уриил вновь проделал свой фокус со светящейся рукой, и я вдруг увидел Молли отчетливее — вокруг нее обвивалась какая-то жуткая темная масса. Ни дать ни взять — стискивающий свою жертву питон. Она состояла из скользких, желеобразных волокон, алых и черных, сплошь покрытых источающими зловоние нарывами.

Собиратель Трупов.

Поединок Молли с Собирателем еще не закончился.

У ног Молли лежало безжизненное, неподвижное тело Баттерса. А его тень — теперь-то я разглядел, что ее удерживала одна из тех же нитей черной магии Собирателя Трупов, — стояла на том самом месте, где я ее видел в последний раз, с ужасом глядя сверху вниз на собственное тело. Внизу, в щитовой, лежали, скованные этой же магией — ну или ее сонной разновидностью, — Мёрфи и волки.

Молли всхлипнула, и я снова перевел взгляд на верх лестницы. Ноги ее подогнулись, и она, в ужасе вращая глазами, осела на ступеньки. Губы зашевелились увереннее, голос окреп. И сделался темнее. Секунду или две с губ ее срывался омерзительный, полный злобы и ненависти смех Собирателя Трупов. Жуткая скользкая масса начала просто впитываться в кожу девушки.

— Сделайте что-нибудь, — обратился я к Уриилу.

Он покачал головой:

— Я не могу вмешиваться. Молли сама избрала этот бой. Она понимала риск и сама решила на него пойти.

— Она недостаточно сильна! — прорычал я. — Ей не устоять перед этой тварью!

Уриил изогнул бровь.

— Уж не думаете ли вы, Гарри, что она не знала этого с самого начала? Знала, но на это пошла.

— Потому что чувствовала себя виноватой, — не сдавался я. — Потому что винит себя в моей смерти. Она в той же лодке, что и я.

— Нет, — возразил Уриил. — Ее пути не искажал ни один из Павших.

— Нет, — согласился я. — Я сам исказил. И только потому, что на меня повлиял один из них.

— Как бы то ни было, — вздохнул Уриил, — этот выбор сделали вы — и она.

— И вы так и намерены просто стоять и смотреть? — спросил я.

Уриил скрестил руки на груди и побарабанил пальцем по подбородку.

— Гммм. Похоже, она все-таки заслуживает некоторой помощи. Возможно, если бы у меня хватило ума последить за тем, чтобы та или иная сила вмешалась, чтобы восстановить равновесие, чтобы подбодрить её хотя бы немножко, воодушевить... — Он с досадой покачал головой. — Все могло бы обернуться совсем по-другому.

И словно по сигналу в щитовую, хромая, вступил из нижнего коридора Мортимер Линдквист, эктомант, сопровождаемый по пятам тенью сэра Стюарта.

Морти огляделся по сторонам, и взгляд его темных глаз упал на Молли.

— Ага, — прохрипел он. — Ты. Наглая призрачная сука.

Глаза Молли раскрылись широко-широко и обратились на Морти. Ненависти — жгучей, ядовитой ненависти — в её взгляде было столько, сколько Молли не накопила бы и за всю свою жизнь.

— Герой из меня так себе, — сказал Морти. — Темперамент не тот. Ну и отрицательная сторона уравнения мне тоже известна не очень хорошо. — Он расставил ноги пошире, глядя на Собирателя Трупов в упор и стиснув кулаки. — Но мне кажется, дура полоумная, что тебе не стоило оставлять гребаного эктоманта забавляться с полной ямой духов.

И из-за угла с жутким завыванием вырвалась добрая тысяча духов. Вся эта кипящая масса скрюченных пальцев, голодных зубов и злобных глаз не текла, как прежде, ленивым, неспешным потоком — нет, повинуясь воле Морти, она накатила как грозовая туча, как стая волков или косяк акул, горя единственным желанием — сокрушать.

Я увидел, как округлились глаза Молли, когда пульсирующую массу, которая была Собирателем Трупов, начали срывать с тела девушки.

Моя ученица ее не отпускала.

Она зашлась в приступе кашля, но обе руки ее превратились в клешни, схватившие воздух перед ней. Сгустившаяся энергия ее собственной магии окутала её пальцы, державшие Собирателя так, словно та обладала физическим телом. Правда, дух некроманта медленно, но верно выскальзывал из рук Молли. Моя изможденная ученица могла только замедлить Собирателя.

Но хватило и этого.

Волна духов налетела на Собирателя Трупов с силой товарного состава, и вопли их слились в звук, который я уже слышал в туннеле, откуда спас меня Кармайкл. Стоило Собирателю отцепиться от Молли, как она начала принимать свою обычную форму, и я увидел потрясение и ужас в её прекрасных глазах, когда эта волна захлестнула ее с головой. Она пыталась сопротивляться, но этот обезумевший поезд вынес её вверх по лестнице, в ночь. А потом он сделал разворот и со всей силы впечатал её в асфальт.

Я видел, как она пыталась вскрикнуть.

Но не услышал ничего, кроме громкого гудка спешившего на юг состава.

А потом её не стало.

— Вы правы, — произнес Уриил, и в голосе его звучало леденящее удовлетворение. — Кто-то должен что-то предпринять. — Он искоса посмотрел на меня и одобрительно кивнул: — Неплохо проделано.

Морти, хромая, поднялся на несколько ступенек и посмотрел на Молли.

— Это вы меня звали, да?

Молли подняла на него взгляд — сил у неё, похоже, не хватало даже на то, чтобы шевелить головой.

— Гарри... ну, долго будет объяснять, что тут происходило. Но он объяснил мне, что вы могли бы помочь.

— Похоже, он не ошибался, — кивнул Морти.

— Где он? — спросила Молли. — Ну, то есть его призрак.

Морти огляделся по сторонам, и взгляд его прошел сквозь меня, не задержавшись. Он покачал головой:

— Не здесь.

Молли закрыла глаза и тихо заплакала.

— Я её уделала, босс, — всхлипнула она. — Мы её уделали. И я все еще здесь. И это я. Спасибо.

— Она меня благодарит, — вполголоса сказал я. — За это.

— И это еще не всё, — кивнул Уриил. — Она сохранила свою жизнь. Своё будущее. Свою свободу. И, знаете ли, это вы её спасли. Идея крикнуть Мортимеру в решающий момент ментального сражения была ей внушена.

— Я ей слишком дорого обошелся, — так же тихо заметил я.

— Кажется, когда вы отправились на спасение вашей дочери, вы говорили что-то насчет мира. Что пусть он весь сгорит. Что вы с дочкой поджарите на этом огне маршмеллоу.

Я устало кивнул.

— Одно дело сказать «и пусть весь мир горит огнем». Совсем другое — «пусть Молли горит». Вся разница в имени.

— Угу, — прохрипел я. — Начинаю это понимать. Поздновато, конечно. Но начинаю.

Уриил пристально посмотрел на меня и промолчал.

Я покачал головой.

— Отдохни, детка, — произнес я, хотя понимал, что она меня не слышит. — Ты заслужила отдых.

Сцена действия быстро менялась. Мёрфи с волками проснулись меньше чем через минуту после того, как Собирателю Трупов указали на выход. Уилл сотоварищи снова вернулись в человеческий облик, а Морти, повинуясь подсказке сэра Стюарта, подошел к лежавшему телу Баттерса. С помощью тонкой, сложной магии (по сравнению с которой моя собственная магия казалась кустарной поделкой) он высвободил дух Баттерса из-под оков заклятия Собирателя Трупов и вернул обратно в физическое тело.

На это ушло несколько минут, и когда Баттерс очнулся, Энди и Марси, обе нагишом, что каждой шло по-своему, делали ему искусственное дыхание и закрытый массаж сердца, поддерживая жизнь в его лишенном души теле.

— Вау, — пробормотал Баттерс, едва открыв глаза. Он переводил глаза с одной волчицы на другую и обратно. — Уберите жуткую боль в груди, в висках, всю эту плесень, и я поверю, что я в раю.

И тут же вырубился.

Немного позже приехала полиция. Двое из них оказались знакомыми Мёрфи. Волки-оборотни растворились в ночи за пару секунд до появления синих мигалок, прихватив с собой незарегистрированную часть арсенала Мёрфи. Мёрфи и Морти поведали копам, как Морти похитили и пытали Капюшоны, и если они и недоговорили кое-чего, все рассказанное полностью соответствовало истине.

Молли с Баттерсом увезли на «скорой» — вместе с несколькими Капюшонами, слегка побитыми и погрызенными. Морти тоже оказали первую помощь, хотя ехать в больницу он отказался. Оставшиеся Капюшоны получили по паре наручников и бесплатную поездку в центр. Боза, более всего напоминавшего накачанного транквилизаторами носорога, увезли туда же.

Пока типы в форме наводили порядок, Кэррин с Морти вышли подышать на воздух, а я вышел постоять рядом и послушать, о чем они говорят.

— ...вернулся на помощь, — говорил Морти. — Такое случается. Некоторые умирают, ощущая, что не доделали всего. Я думаю, Дрездену казалось, что он недостаточно сделал, чтобы изменить этот мир. — Морти покачал головой. — Как будто эта дылда не переворачивала все вверх тормашками везде, где только появлялась.

Кэррин слабо улыбнулась и покачала головой:

— Он всегда говорил, вы хорошо знаете духов. Вы уверены, что это действительно он?

Морти внимательно на нее посмотрел.

— И я, и все остальные. Да.

Кэррин нахмурилась и принялась смотреть куда-то вдаль.

Морти нахмурился, и лицо его чуть смягчилось.

— Вам очень не хотелось, чтобы это оказался его призрак. Правда?

Мёрфи чуть качнула головой, но ничего не сказала.

— Вам нужно было, чтобы все заблуждались. Потому что если это действительно был его призрак, — предположил Морти, — это означало бы, что он и правда умер.

Мёрфи как-то сразу сломалась. По щекам потекли слезы, и она низко наклонила голову. Плечи ее содрогались, но ни звука она не проронила.

Секунду Морти задумчиво покусывал губу, потом покосился на суетившихся у входа в подземелье копов. Он не сказал Мёрфи ни слова и не пытался коснуться ее, но встал между ней и всеми остальными, чтобы никто не видел, как она плачет.

Черт.

Жаль, что при жизни мне не хватило ума разглядеть, что за парень этот Морти.

Ещё с минуту я стоял, глядя на Кэррин, потом отвернулся. Слишком больно было стоять и смотреть на то, как больно ей, — и не иметь возможности протянуть руку и коснуться ее плеча, или подшутить над ней, или обидеть вроде как ненароком, чтобы она вскинулась... в общем, показать ей, как много она для меня значит.

Несправедливо, что я не мог с ней попрощаться. То есть мог бы, но она бы меня не услышала. И сама не могла попрощаться. Поэтому я не сказал ничего. Я в последний раз посмотрел на неё и пошел прочь.

Я вернулся к Уриилу и застал его беседующим с сэром Стюартом.

— Ну, не знаю, — говорил сэр Стюарт. — Видите ли, я... Я не совсем тот, что был раньше, сэр.

— Осталось более чем достаточно, чтобы восстановить всё, — возразил Уриил. — Поверьте мне. Останки духа вроде сэра Стюарта более материальны, чем некоторые при жизни. Я был бы весьма рад иметь вас в своей команде.

— Но мой потомок... — Сэр Стюарт покосился на Морти и нахмурился.

Уриил посмотрел на то, как Морти закрывает собой Кэррин от посторонних глаз.

— Вы преданно охраняли его, Стюарт. И за последние годы он сильно продвинулся в своих знаниях. Мне кажется, с ним все будет в порядке.

Тень сэра Стюарта посмотрела на Мортимера и улыбнулась — не без гордости. Потом повернулась к Уриилу.

— Но мне ведь придется еще сражаться, правда?

Уриил очень серьезно посмотрел на него.

— Полагаю, я смогу подобрать вам что-нибудь.

Сэр Стюарт подумал еще немного и кивнул:

— Так точно, сэр. Так точно. И то правда, засиделся я в этом городе. Новое назначение — вот то, что мне нужнее всего.

Уриил посмотрел мимо сэра Стюарта и подмигнул.

— Отлично, — сказал он, пожимая руку сэру Стюарту. — С вами свяжется человек по фамилии Кармайкл.

Я ждал, пока все не скроется в тумане, продолжавшем окутывать землю. Всё заняло меньше времени, чем обычно требуется на такого рода штуки. Никто не погиб. Обошлось без вызова криминалистов. Парни в полицейской форме как могли плотнее закрыли висевшую на одной петле стальную дверь, перечеркнули её крест-накрест красно-белой лентой и старательно избегали смотреть на большую оплавленную дыру в том месте, где полагалось находиться замку.

— С ними всё будет хорошо, — вполголоса заверил меня Уриил. — Сегодняшние травмы не окажутся смертельными ни для одного из них.

— Спасибо, — кивнул я. — За то, что говорите это мне.

Он кивнул в ответ:

— Так вы решили?

Я мотнул головой:

— Покажите мне моего брата.

Он нахмурил бровь, но пожал плечами и снова протянул мне руку.

Мы исчезли из ночного Чикаго и возникли в очень богато обставленной квартире. Я сразу узнал дом моего брата.

Обстановка здесь довольно заметно изменилась. Холодный стальной декор чуть смягчился. На месте старых бродвейских театральных постеров висели картины — по большей части сельские пейзажи, составлявшие любопытный контраст тому, что было раньше. На месте спартанской простоты, которую я помнил по предыдущим посещениям, виднелись свечи и прочие декоративные штуковины. В общем, это место выглядело теперь уже почти как жилье, а не как красивые декорации.

Пара предметов смотрелись здесь чужими. В гостиной перед огромным дорогим телеэкраном размером с хороший обеденный стол стояло кресло, удобное на вид, обитое коричневой кожей, на которой темнели пятна — явно от еды. На журнальном столике рядом с креслом громоздились пустые бутылки.

Отворилась дверь, и в комнату вошел мой брат Томас. Роста в нем немного больше шести футов, хотя точно сказать трудно: он так часто менял обувь, что рост его слегка менялся как в большую, так и в меньшую сторону. Темные волосы он на этот раз постриг до средней длины, но и те сбились в беспорядке. Причем в обычном беспорядке, не в привлекательном, как это бывает, а для Томаса такое просто кошмар. Он не брился недели две, так что щетина еще не превратилась в настоящую бороду,но и сексуально привлекательной дымкой тоже уже не была.

Его холодно-серые глаза ввалились, и под ними залегли тени. На нем были джинсы и футболка, тоже в пятнах от еды. Он даже не пытался скрыть того, что ему не холодно на ночном морозе, а если вампиры Белой Коллегии и избегают чего-то, так это способов хоть чем-то выдать свое отличие от нормальных людей. Видит Бог, он шлепал по холодному полу босиком — и он явно выходил так на улицу, скорее всего в ближайший магазин за спиртным.

Мой брат достал из бумажного пакета бутылку виски — дорогого виски — и уронил пакет на пол. Он уселся в коричневое кожаное кресло, ткнул пультом в сторону телевизора, и экран осветился. Почти не глядя, он переключал каналы, время от времени отвлекаясь на то, чтобы сделать глоток из горлышка. В конце концов он остановился на спортивном канале, по которому крутили матч в регби.

А потом откинулся на спинку кресла и принялся смотреть, потягивая виски из бутылки.

— Полукровкам приходится нелегко, — заметил вполголоса Уриил.

— Как вы его назвали? — вскипел я. Что с моей стороны, возможно, было не самым умным, но Томас все-таки мой брат. Не люблю, чтобы его обсуждал кто-нибудь посторонний.

— Потомкам смертных и бессмертных, — невозмутимо ответил Уриил. — Полукровкам, метисам. Смертная доля тяжела и без того, чтобы дополнительно грузить её нашими проблемами.

— Несколько лет назад его захватил Шкура-Перевертыш, — буркнул я. — Это надломило его.

— Нааглоши испытывает необходимость доказать, что любое встречное создание столь же уязвимо перед тьмой, какими оказались когда-то они сами, — объяснил Уриил. — Это... это сообщает им ложное ощущение покоя. Полагаю, им нравится обманывать самих себя.

— Вас послушать, так вам их жалко, — сердито пробормотал я.

— Мне жаль, когда они испытывают боль, но еще жальче, когда они причиняют боль другим. Ваш брат может служить наглядной тому иллюстрацией.

— Что эта тварь сделала с Томасом? Это сильно отличается от того, что сделал со мной тот Павший?

— В отличие от вас он в результате этого вмешательства не погиб, — ответил Уриил. — Он до сих пор способен делать выбор. — Голос его зазвучал мягче. — В том, что сделал с ним нааглоши, нет вашей вины.

— Сам знаю, — заявил я без особого энтузиазма.

Отворилась дверь, и в комнату вошла молодая женщина лет двадцати пяти. Она была прекрасна. Лицо и фигура так и притягивали к себе внимание, и вся она буквально сияла красотой и здоровьем. Волосы её напоминали белый шелк. Одета она была в простое платье и длинное пальто; едва войдя, она скинула сапоги.

Не отходя от двери, Жюстина внимательно посмотрела на Томаса.

— Ты хоть ел что-нибудь сегодня? — спросила она.

Томас переключил телевизор на другой канал и прибавил громкость.

Жюстина сжала губы и твердым, решительным шагом направилась в спальню.

Спустя полминуты она вернулась, но еще раньше до нас донесся стук высоких каблуков. Теперь на ней было только красное кружевное белье, оставлявшее достаточно простора воображению. Она словно сошла с обложки каталога «Секрета Виктории» и двигалась с чувственностью, способной пробудить желание даже у покойника. Лично я вполне мог бы служить этому подтверждением.

Но я понимал, что мой брат не может до неё дотронуться. Прикосновение любви по-настоящему любящего и любимого человека — истинное проклятие для вампира Белой Коллегии, примерно такое же, как святая вода для киношных вампиров. Томас с Жюстиной едва не погибли, спасая друг друга, и с тех пор каждое прикосновение к ней стоило моему брату ожогов второй степени.

— Если ты не поешь, ты потеряешь контроль над своим Голодом, — сообщила она.

Томас молча отвернулся и снова переключил канал.

Она подняла ногу — длинную, безумно красивую ногу — и кончиком пальца выдернула провод телевизора из розетки. Он выключился, и в квартире стало очень тихо.

— Думаешь, ты сделаешь мне больно, если заведёшь любовницу? Я же благословила тебя на это. Ты поступаешь глупо. И в данный момент, боюсь, ты не отдаешь себе ясного отчета в последствиях того, что делаешь.

— Мне не нужно, чтобы ты советовала мне, как справиться с Голодом, — негромко произнес Томас. Он поднял на нее взгляд, и хотя в голосе его звучала злость, он смотрел на неё с неприкрытой жадностью. — Зачем ты меня так мучаешь?

— Затем, что мне надоело видеть, как ты сам себя мучаешь с тех пор, как погиб Гарри, — тихо ответила она. — Ты в его смерти не виноват. И смотреть на это изо дня в день у меня сил нет.

— Он был на моем катере, — сказал Томас. — Будь я там...

— Он погиб бы в каком-нибудь другом месте, — решительно перебила Жюстина. — У него были враги, Томас. И он это знал. И ты знал.

— Мне надо было остаться с ним, — настаивал Томас. — Я мог бы что-нибудь придумать. Что-нибудь заметить.

— А мог бы не заметить, — возразила Жюстина, тряхнув головой. — Нет. Пора, милый мой, прекратить терзаться виной так, как это делаешь ты. — Губы её чуть скривились. — Слишком это... в стиле эмо, вот как. И мне кажется, с нас этого хватит.

Томас зажмурился.

Жюстина подошла к нему вплотную. Клянусь, одной её походки хватало, чтобы даже святой пустил слюни. Сам Уриил, похоже, наблюдал за этим с удовольствием. Все с той же медленной, ленивой чувственностью она наклонилась — тоже зрелище что надо — и забрала у Томаса бутылку. Потом выпрямилась, пересекла гостиную и поставила виски на полку.

— Любовь моя. Я собираюсь положить конец этой твоей Голодовке. Здесь. Сейчас.

Глаза у Томаса чуть побледнели, но он нахмурился.

— Милая... ты же знаешь, я не могу...

Жюстина выразительно выгнула бровь.

— Не можешь? Что именно?

Он раздраженно оскалился.

— Касаться тебя. Иметь тебя. Да просто быть с тем, кто меня любит, — это жжет меня изнутри... хотя это ведь я одарил тебя этим.

— Томас, — вздохнула Жюстина, — милый ты мой человек. Пойми, это ведь можно обойти. И довольно просто, прямолинейно, милый мой.

В двери щелкнул ключ, и в гостиную вошла ещё одна молодая женщина. Темнокожая, с необычным красноватым оттенком прямых черных волос. Взгляд её темно-карих глаз прямо-таки обжигал тропическим зноем. Одежду её составляли черное пальто-тренч и черные туфли на шпильках — правда, когда она скинула пальто на пол, оказалось, что этим ее гардероб и ограничивается.

— Это Мария, — представила её Жюстина, и девушка подошла и обнялась с ней. Жюстина по-сестрински поцеловала её в губы, а потом с сияющими глазами повернулась к Томасу.

— А теперь, милый мой, я возьму её. Возможно, без лишней глубокой привязанности, но со всей подобающей страстью и желанием. А потом ты сможешь взять меня. И возьмешь. И все станет гораздо лучше.

Глаза моего брата светились ярким серебром.

— Повторять, — шепнула Жюстина, и щеки её чуть порозовели, — по мере необходимости.

Я почувствовал, что краснею сам, и деликатно кашлянул. Потом повернулся к Уриилу.

— С учетом обстоятельств...

Архангел явно забавлялся, глядя на моё смущение.

— Да?

Я покосился на девиц — те как раз снова целовались — и вздохнул:

— Да. Гм... Мне кажется, с моим братом все будет в порядке.

— Значит, вы готовы? — спросил Уриил.

Я посмотрел на него и только улыбнулся.

— Когда же это наконец закончится? — вздохнул он и снова протянул мне руку.

На этот раз мы очутились во дворе чикагского дома. Перед ним росли два старых раскидистых дуба. Дом был белый, в колониальном стиле, с белым штакетником, отделявшим двор от уличного тротуара. В доме росли дети, свидетельством чему могли служить несколько снеговиков, медленно погибавших в теплых предзакатных лучах солнца.

Еще перед домом стояли несколько безмолвных фигур — мужчин в темной одежде и длинных плащах. Один стоял у крыльца. Еще четверо охраняли дом по углам, и еще один дежурил на крыше, причем как он не соскальзывал оттуда по обледеневшему скату кровли, я понять не мог. Еще двое стояли по углам участка со стороны улицы, а пара шагов в сторону позволили мне разглядеть как минимум одного на заднем дворе.

— И здесь ангелы-хранители, — пробормотал я.

— Майкл Карпентер более чем заслужил такую охрану, — отозвался Уриил неожиданно мягким голосом. — Как и его семья.

Я резко повернулся к Уриилу.

— Она... она здесь?

— Фортхилл хотел найти самое безопасное место, куда бы он смог поселить вашу дочь, Дрезден, — ответил Уриил. — В общем, не думаю, чтобы он смог сделать более удачный выбор.

Я поперхнулся от волнения.

— Она... то есть она...

— О ней заботятся, — сказал Уриил. — И любят, конечно же. Уж не думаете ли вы, что Майкл с Черити будут делать для нее меньше, чем для своих собственных детей? После того, как вы их спасали, и не раз?

Я поморгал — в глазах защипало. Дурацкие глаза.

— Да нет. Нет, конечно, не думаю. — Я сглотнул и попытался совладать со своим голосом. — Я хочу еёе видеть.

— Это не переговоры о судьбе заложников, Дрезден, — буркнул Уриил, но все же улыбнулся. Он поднялся на крыльцо и обменялся кивками со стоявшим у двери ангелом-хранителем. Мы прошли сквозь дверь в лучших традициях призраков, хотя настоящему призраку, боюсь, этого бы не удалось. Порог у Карпентеров мощнее и неприступнее Великой Китайской стены. Я бы не слишком удивился, если бы его можно было разглядеть на снимках с орбиты.

Мы прошли по затихшему, спящему дому моего друга. Карпентеры ложатся рано, но рано и встают. Непостижимо, но кто из нас без изъяна? Уриил провел меня вверх по лестнице, мимо еще двоих ангелов-хранителей, в одну из верхних спален — в ту, что раньше служила Черити пошивочной. Помнится, злополучные чародеи тоже пару раз находили здесь приют.

Мы прошли сквозь дверь, и там нас приветствовал негромкий предупредительный рык. Огромная груда мягкого меха, лежавшего рядом со стоявшей в комнате двуспальной кроватью, встряхнулась и поднялась на ноги.

— Мыш, — пробормотал я, падая на колени.

Я даже не скрывал слез, когда мой пес едва не снес меня с ног. Он честно пытался приглушить свою радость, но хвост его громко колотил по всему, что под него подворачивалось, а из пасти вылетало негромкое, восторженное, совсем щенячье повизгивание, пока он лобызал меня своим шершавым языком. Я зарылся пальцами в его густой мех, и тот оказался теплым, осязаемым, настоящим. Я чесал его, и обнимал его, и говорил ему, какой он хороший пес.

Уриил стоял над нами, улыбаясь и не произнося ни слова.

— Я тоже соскучился по тебе, мальчик, — сказал я. — Я... ну... зашел попрощаться.

Мыш перестал вилять хвостом. Его большие собачьи глаза серьезно посмотрели на меня, и он вопросительно повернулся к Уриилу.

— То, что начато, должно быть доведено до конца, братец, — сказал ему Уриил. — А у тебя еще есть здесь дела.

Мыш посмотрел на него еще раз, потом шумно вздохнул и привалился ко мне боком.

Я почесал его еще немножко, обнял — и посмотрел на кровать, где спала моя дочка.

У Мэгги Дрезден темные волосы и темные глаза, что неудивительно с учетом родителей. Вот кожа у нее немного темнее моей и смотрится куда здоровее, чем у меня. Я вообще бледноват — после всего времени, проведенного в подвальной лаборатории, чтения по ночам и всего такого. Черты лица у нее... ну, идеальные. Красивые. В первый раз, когда я ее увидел, несмотря на все, что тогда происходило, помню, я не мог удержаться от потрясения, такая она оказалась прекрасная. В жизни не видел ребенка прекраснее — ни в кино, ни где еще.

Хотя, наверное, все родители думают так о своих детях. В этом нет логики. Но это так.

Она спала без задних ног, как спят только в детстве, закинув руки за голову. Вместо пижамы на ней была одна из старых футболок Молли с изображением R2-D2 и вылетающих из его динамика букв «БИП-БИП-ДЕ-ДИП».

Я опустился рядом с ней на колени, продолжая гладить Мыша по загривку. Но когда попытался дотронуться до Мэгги, моя рука прошла сквозь нее, не встречая сопротивления. Я прижался головой к массивному, твердому лобешнику Мыша и вздохнул.

— Ей будет хорошо в этом доме, — тихо произнес я. — С людьми, которые окружат её заботой. Которые любят детей.

— Да, — согласился Уриил.

Мыш несколько раз похлопал хвостом по ковру.

— Да, приятель. И у нее будешь ты. — Я покосился на Ури-ила. — Сколько еще... Я имел в виду, большинство собак...

— Известны храмовые псы, которые жили несколько столетий, — ответил он. — Твой друг более чем в состоянии защищать ее всю жизнь. Даже если она будет жить долго, как чародей.

Что ж, раз так, хорошо. Я знал, каково это — расти без родителей, и как не хватает сироте той уверенности, о которой большинство других детей даже не задумываются. Мэгги осталась без приемных родителей, потом без матери, а потом и без отца. Теперь она нашла новых приемных родителей — но Мыш будет с ней всегда.

— Черт! — сказал я Мышу. — Сдается мне, в том, что касается общения с ней, ты меня обскакал.

Мыш фыркнул и улыбнулся своей собачьей ухмылкой. Говорить он не умел, но я без труда понял, что он имел в виду: он, разумеется, хитрее меня. Ну да ладно, не такая уж высокая планка.

— Уж ты позаботься о ней, приятель, ладно? — сказал я Мышу и пару раз похлопал его по мощным плечам. — Да нет, я знаю, ты позаботишься.

Мыш сел передо мной и с серьезным выражением протянул мне лапу.

Я так же серьезно пожал ее, встал и повернулся к архангелу.

— Ладно, — тихо произнес я. — Теперь готов.

(обратно)

Глава пятьдесят первая 

Уриил снова протянул мне руку, и я взялся за нее.

Дом Карпентеров скрылся у нас за спиной, и мы снова оказались в мире бесконечного белого света. Только на этот раз имелось одно отличие: прямо перед нами виднелись две стеклянные двери. Одна вела в какую-то контору — да нет, я сразу же узнал за ней интерьер ведомства капитана Джека в Чикаго Между-Тут. На моих глазах мимо двери прошел Кармайкл, высматривая что-то у себя в блокноте и роясь в кармане в поисках ключей от машины.

Вторая дверь вела в темноту. В неизвестное будущее. В То, Что Следует Дальше.

— Не помню, чтобы я когда-то еще тратил столько времени на одного смертного, — задумчиво произнес Уриил. — Жаль, что нет времени проделывать это чаще.

Пару секунд я молча смотрел на него, потом покачал головой:

— Не понимаю.

Он рассмеялся. Громко, от души.

Я понял, что тоже улыбаюсь, и составил ему компанию.

— Не понимаю, какую игру во всем этом ведете вы.

— Игру?

Я пожал плечами:

— Ваши ребята обманом заставили меня чудовищно рисковать моей душой. Думаю, это только так и можно назвать. — Я взмахнул рукой. — И вы замечательно изображаете неведение — да знаю, знаю, — или, может, вы и впрямь искренни, а капитан Мёрфи пустил крученый мяч в обход нас всех. Так или иначе... в этом нет смысла.

— Почему нет? — удивился Уриил.

— Да потому что это не имеет никакого отношения к восстановлению равновесия, нарушенного, когда один из Падших навешал мне на уши лапшу, — сказал я. — Надеюсь, вы не напихали мне в башку никаких печенек с предсказаниями, нет?

— Нет, — ответил он. — Пока нет.

— Ну, именно это я и имел в виду. Равновесие до сих пор не восстановлено. И я не думаю, чтобы вы, ребята, посылали людей назад просто так, шутки ради.

Уриил смотрел на меня с довольным видом. Но не сказал ничего.

— Значит, вы послали меня сюда с умыслом. Ради чего-то, чего вы не могли добиться семью своими сказанными шепотом словами.

— Возможно, Для того, чтобы уравновесить ситуацию с Молли, — сказал он.

— Угу, — фыркнул я. — Готов поспорить, вы все время заняты решением ваших проблем по одной, в порядке общей очереди. Готов поспорить, вы никогда, ни разу не пытались убить двух зайцев одним выстрелом.

Уриил смотрел на меня с довольным видом. Но не сказал ничего.

— Я собираюсь сделать шаг в великую неизвестность, и вы все еще не готовы дать мне прямой ответ? — с улыбкой спросил я.

Уриил по-прежнему смотрел на меня с довольным видом. Но не сказал ничего. Совсем ничего.

Я снова рассмеялся.

— А знаете что? Просто скажите мне что-нибудь. Такого, полезного. Буду рад и этому.

Он прикусил губу и подумал немного.

— Куда бы вы ни шли, вы уже на месте, — произнес он наконец.

Я даже зажмурился.

— Господи, — пробормотал я. — «Бакару Банзай»?

— Конфуций, — ответил он.

— Ух ты. Настоящая счастливая печенька. — Я полуслабо улыбнулся и протянул ему руку. — Впрочем, несмотря на вашу любовь говорить загадками, в одном я теперь совершенно уверен.

— Да?

— В душах, — сказал я. — Ну, то есть вы всегда гадаете, реальны они или нет. Даже если вы в них верите, вам все равно приходится гадать: ограничено ли мое существование одним телом? Есть ли еще что-нибудь, кроме этого? Есть ли у меня душа?

Лицо Уриила снова осветилось улыбкой.

— Вы все поняли наоборот, Гарри, — сказал он. — Вы и есть душа. И у вас есть тело.

Я снова зажмурился. Над этим стоило поразмыслить.

— Мистер Солнечный Свет, для меня было огромным удовольствием, и так далее.

— Гарри, — отозвался он, пожимая мне руку. — Для меня тоже.

Я отпустил его руку, кивнул и расправил плечи.

А потом быстро, боясь передумать, отворил черную дверь и шагнул через порог.

С учетом того, как обычно складывается моя жизнь, я мог бы и догадаться, что в Том, Что Следует Дальше, меня будет ожидать боль.

Много боли.

Я сделал попытку вздохнуть, и грудь пронзило острой болью. Следующий вдох я откладывал как мог дольше, но в конце концов уступил необходимости глотнуть воздух — и снова по грудной клетке разбежался огонь.

Некоторое время я просто повторял этот цикл, сосредоточившись единственно на борьбе за вдох. В борьбе этой я явно проигрывал, хотя сама по себе боль пусть и не ослабела, но постепенно сделалась более терпимой.

— Хорошо, — прошептал сухой, скрежещущий голос. Очень хорошо.

Потом я начал ощущать все остальное тело. Я лежал на чем-то прохладном, форма которого имела явно искусственное происхождение. Не могу сказать, чтобы это было слишком удобно, но и пыткой я бы это тоже не назвал. Я сжал пальцы, но с ними что-то оказалось не так. Они едва шевелились. Словно кто-то заменил мои кости и плоть свинцовыми гирями, тяжелыми и неповоротливыми, а мышцы и сухожилия слишком ослабли, чтобы одолеть инерцию. Однако я ощутил под пальцами прохладную, сырую, податливую землю.

— Пдохо ффуфается, — пробормотал я. Язык тоже действовал неважно. И губы. Вместо слов вышла неразборчивая тарабарщина.

— Отлично, — проскрежетал голос. — Я же говорила, у него хватит сил.

От другого голоса — того, что не касался моих органов слуха, — у меня захватило дух, а в голове сразу принялись роиться мысли.

МЫ ПОСМОТРИМ.

Что там говорила крестная у моей могилы? Что-то про знак почтения и...

...и глашатаев.

— Глаза, — проскрежетал голос. — Отвори глаза, смертный.

Мои веки оказались в том же состоянии, что и все остальное. Они не желали шевелиться. Но я все же заставил. До меня дошло, что они прохладнее остальной кожи, словно кто-то только что протирал их влажной салфеткой.

Я открыл глаза и даже слабо вскрикнул от яркого света.

Я выждал секунду и сделал еще одну попытку. Потом еще одну. С четырехсотой или пятисотой попытки мне удалось что-то разглядеть.

Я находился в пещере, освещенной тусклым светом странного, лукового такого оттенка. Я разглядел земляной свод, из которого тут и там торчали древесные корни толщиной с мою талию. Сверху капала вода. Я слышал стук капель. Одна капля упала мне прямо на губы, и я слизнул ее. Она показалась мне сладкой, слаще двойного вишневого сиропа, и меня даже дрожь пробрала от наслаждения.

Я умирал от голода.

Я медленно огляделся по сторонам. Голова при малейшем моем движении, казалось, готова была оторваться от плеч и воспарить, но я не сдавался. Насколько я мог судить, я, совершенно раздетый, лежал на мягкой земляной насыпи, которой кто-то придал форму моего тела. Точнее, лежал я не на самой земле, а на подстилке из мягкой сосновой хвои, пахнувшей свежо и резко.

Какая-то тупая боль исходила из моих рук, и я опустил взгляд посмотреть...

Я обнаружил... то ли корни, то ли побеги, то ли что-то в этом роде, враставшие прямо в меня. Они обвивались вокруг моих запястий и уходили под кожу. На первый взгляд они напоминали растения, только какие-то бесцветные, губчатые. С некоторым усилием я разглядел какую-то жидкость, которая текла по ним — предположительно в мое тело. Я хотел закричать и стряхнуть их со своих рук, но, похоже, это мне было пока не по силам. Только спустя секунду или две мой скованный свинцовым грузом мозг сообщил мне, что эти побеги похожи на... как это называется? На внутривенное вливание. На капельницу.

Что, чтоб мне провалиться в Ад, за Ад здесь такой?

Я сообразил, что голову мою поддерживает что-то круглое и неподатливое. Я поерзал и покрутил головой и в конце концов понял, что моя голова лежит у кого-то на коленях.

— Ах, — прошептал голос. — Вот ты и начинаешь понимать.

Я повернул голову еще сильнее... и обнаружил, что таращусь в лицо Мэб, Королевы Воздуха и Тьмы, собственной персоной.

Мэб выглядела... не живым мертвецом, нет. Этот эпитет к ней не подходит. Кожа её туго обтягивала кости, лицо исказилось до нечеловеческих пропорций. Ее изумрудно-зеленые глаза казались слишком большими на исхудавшем лице, зубы — неестественно острыми. Она мягко провела рукой по моей щеке, и ее пальцы показались мне слишком длинными, ногти сделались настоящими когтями. От рук, казалось, не осталось ничего, кроме костей и сухожилий, обтянутых тонкой кожей, а локти слишком распухли, чтобы хотя бы отдаленно напоминать человеческие. Мэб не напоминала мертвеца. Она напоминала какое-то изголодавшееся хищное насекомое, огромного богомола, смотревшего сверху вниз на первую за несколько недель трапезу.

— Ох, — пробормотал я, и хотя голос мой прерывался, звучал он по крайней мере почти похоже на человеческий. — Вот, значит, какой Ад.

Мэб запрокинула голову и расхохоталась. Звук вышел глухой, ломкий, словно кто-то водил ржавым ножом по камню.

— Нет, — возразила она. — Увы, нет, мой рыцарь. Нет, ты не бежал. Слишком много вложила я в тебя, чтобы позволить такое. Не сейчас.

Я тупо смотрел на нее — впрочем, возможно, в тот момент я никак по-другому смотреть просто не мог.

— Я... — прохрипел я. — Я что, жив?

Улыбка ее сделалась еще шире.

— И здоров, мой рыцарь.

Я хмыкнул — большего энтузиазма я из себя извлечь не смог.

— Просто петь хочется, — процедила Мэб сквозь острые зубы. — Добро пожаловать обратно, о мой рыцарь, на зеленые луга мира живых.

— ДОВОЛЬНО, — произнес исполинский голос-мысль, тот самый, который я слышал на кладбище, хотя и менее мозгодробительный. — КОНЕЦ ГЛУПОЙ ИГРЕ. ПРЕЖДЕ ОТВЕТЬ ЕГО ФИЗИЧЕСКИМ ПОТРЕБНОСТЯМ.

— Я знаю, что делаю, — промурлыкала Мэб. Точнее, этот звук сошел бы за мурлыканье, если бы кошки состояли из стальной шерсти. — Не бойся, древнее создание. Твой хранитель жив.

Я медленно повернул голову в другую сторону. Спустя примерно сто лет мне удалось разглядеть в пещере еще одну фигуру.

Она была огромна. Ей приходилось пригибаться, чтобы не биться головой о свод пещеры. Форма ее более или менее напоминала человеческую, но очертаний я почти не видел. С головы до пят ее скрывала свободная темнозеленая накидка, голова пряталась под капюшоном, и я видел только горевшие в его тени маленькие зеленые глаза, более всего походившие на мерцающие стайки светлячков.

Духоприют. Дух на редкость странного, дикого, не нанесенного на карту острова посреди озера Мичиган. У нас с ним имелось что-то вроде соглашения, заключенного пару лет назад. И мне начинало казаться, что, возможно, я не до конца осознал рамки этого соглашения.

— Я... я на острове? — прохрипел я.

— ТЫ ЗДЕСЬ.

— Мы — я и это древнее существо — долго трудились, дабы сохранять жизнь в твоем теле, — сообщила Мэб. — Долго удерживали плоть, и кровь, и кости воедино, ожидая возвращения твоего духа.

— МЭБ ДАРИЛА ТЕБЕ ДЫХАНИЕ. ОСТРОВ ПИТАЛ. ПАРАЗИТ ПОДДЕРЖИВАЛ ТОК КРОВИ.

Паразит? Какой еще паразит?

Нет, определенно день выдался тяжелым, слишком тяжелым.

— Но... Меня... Застрелили, — пробормотал я.

— Мой рыцарь! — прошипела Мэб, сделав ударение на первом слове. — Твое израненное тело упало с судна в холод и темноту, а это мои владения.

— ХОЛОДНАЯ КОРОЛЕВА ПРИНЕСЛА ТЕБЯ СЮДА, — передал мне в мозг Духоприют. От его ментального голоса у меня начинала болеть голова. — ТВОЮ ФИЗИЧЕСКУЮ ОБОЛОЧКУ СОХРАНИЛИ.

— И вот ты здесь, — промурлыкала Мэб. — О, этот Тихий рассердил нас, послав твою сущность без защиты. Ошибись он, меня бы ограбили, оставив меня без рыцаря, а старого монстра — без хранителя.

— НАШИ ИНТЕРЕСЫ СОВПАЛИ.

Я медленно моргнул, и мой тормозящий мозг начал постепенно меня догонять.

Мэб меня заполучила.

Я так и не улизнул от нее. И от того, во что она могла меня превратить.

О Господи.

И все люди, которые пострадали, помогая мне... Они что, делали все это зря?

— Мне говорили... я умер, — пробормотал я.

— Какое серое слово это «умер», — прошипела Мэб. — Смертные страшатся его, мечтают о том, чтобы оно стало черным, — и находят немного слов, содержащих в себе его суть. Оно не укладывается в такие рамки. Смерть — спектр, а не прямая линия. И ты, мой рыцарь, не сгинул еще в абсолютной тьме.

Я снова облизнул губы.

— Боюсь... вы мной типа недовольны...

— Ты попытался обмануть Королеву Воздуха и Тьмы, — прошипела Мэб. — Ты измыслил гнусную, коварную уловку, мой рыцарь. — Ее нечеловеческие глаза вспыхнули. — Другого я от тебя и не ожидала. Окажись ты недостаточно силен для того, чтобы так дерзить мне в лицо, ты не представлял бы никакой ценности для моих целей. — Улыбка её сделалась шире. — Теперь уже для наших целей.

Глаза Мэб метнулись к Духоприюту.

— Он принес мне клятву, о Древний. То, что он отдает мне, принадлежит мне по праву, и ты не можешь этого оспорить. Он мой, дабы я придавала ему форму по своему усмотрению.

— Черт, — устало пробормотал я. — Черт.

— Ложь, — прошептал мне на ухо голос. Очень спокойный, очень мягкий, очень рассудительный голос. — Ложь. Мэб не способна изменить того, кем вы являетесь.

Я постарался как следует и пошевелил пальцами.

— Пять, — пробормотал я. — Шесть. Семь. Ха. — Я ничего не мог с собой поделать. Я снова смеялся. Это было больно как черт знает что — и все равно восхитительно. — Ха. Ха.

Мэб застыла как вкопанная. Она смотрела на меня широко открытыми глазами; ее нечеловеческое лицо лишилось какого-либо выражения.

— Нет, — слабым голосом произнес я. — Нет. Может, я и ваш рыцарь. Но я не ваш.

Изумрудный огонь, холодный и злобный, вспыхнул в ее глазах.

— Что?

— Вы не можете сделать из меня монстра, — продолжал я. — Не выйдет. И вы это знаете.

Взгляд Мэб сделался холоднее, более отстраненным. — Да?

— Вы можете заставить меня делать всякое, — сказал я. — Вы можете возиться с моей головой. Но все это превратит меня в простого громилу. — Столько слов подряд напрочь лишили меня сил. Мне пришлось сделать паузу, прежде чем продолжать. — Если вам нужен громила, вы достанете его где угодно. Ллойд Слейт был громилой. Там, откуда он родом, таких пруд пруди.

Пылающие глаза Духоприюта замерцали ярче, и от великана в капюшоне до меня донеслось что-то вроде холодного удовлетворения.

— Сами же сказали: вам нужен кто-то вроде меня. — Я встретился с Мэб взглядом и оскалился в недоброй ухмылке. — Ну валяйте. Пытайтесь меня изменить. В ту же секунду, как вы это сделаете, в ту же секунду, как мне покажется, что вы забавлялись с моей головой или изменили мою память, в первый же раз, когда вы заставите меня сделать что-то этакое, я сделаю единственное, чего вам не хотелось бы от своего нового рыцаря. — Я чуть приподнял голову, прекрасно понимая, что вид у меня сейчас слегка безумный. — Я все сделаю. Я исполню ваш приказ. И больше ничего. Я выполню любой ваш приказ так, как вы бы и сами догадались. Инициативы у меня будет, как у садовой статуи. И знаете, что вы в результате получите, моя королева?

Глаза её прямо-таки полыхали.

— Что?

Я ощутил, что улыбка моя становится шире.

— Посредственного рыцаря, — сказал я. — А посредственность, моя королева, страшная штука. Очень страшная.

Голос, стекавший с ее губ, сделался таким ледяным, что на них начал оседать иней. Следующая капля воды, упавшая на меня, приземлилась мне на лицо мягкой снежинкой.

— Ты полагаешь, я не смогу покарать тебя за такую дерзость? Думаешь, я не способна навлечь на тех, кого ты любишь, такие ужасы, что легенды от них будут помнить и спустя тысячелетие?

Я даже не моргнул.

— Я полагаю, вы слишком много набрали на свою тарелку, — парировал я. — Мне кажется, у вас нет ни лишнего времени, ни лишних сил продолжать борьбу с собственным рыцарем. Мне кажется, я вам нужен, иначе вы бы не возились со мной так долго, сохраняя мне жизнь. Я вам нужен. В противном случае что вы здесь делаете? В Чикаго? В мае?

Взгляд её нечеловеческих глаз снова впился в мое лицо. Но когда она заговорила, голос ее прозвучал очень, очень мягко — и намного страшнее, чем несколько секунд назад:

— Я не смертный купец, чтобы со мной торговаться. Я не какой-нибудь карманный президент, чтобы со мной спорить. Я Мэб.

— Вы Мэб, — согласился я. — И я в долгу перед вами за то, что вы сохранили мне жизнь. И за то, что вы дали мне сил спасти жизнь моей дочери. Не думайте, что я забыл об этом.

Выражение лица королевы фэйре наконец изменилось. Она нахмурилась и чуть склонила голову, будто мои слова ее озадачили.

— Тогда к чему эта дерзость? Если ты знаешь, что я отомщу за неё?

— Потому что моя душа принадлежит только мне, — тихо ответил я. — Вы не можете украсть её у меня. Вы не можете изменить её. Вы не можете купить её. Я принадлежу себе, Мэб. Я долго, трудно боролся с кошмарами, которые вызвали бы уважение даже у вас. Я проигрывал, но ни разу не сдался. И не собираюсь сдаваться сейчас. Если я сделаю это, я не стану тем оружием, которое нужно вам.

Глаза её сощурились.

— Я буду Зимнем Рыцарем, — продолжал я. — Я буду самым грозным Рыцарем, какого только знали династии Сидхе. Я нанесу поражение вашим врагам, я помогу росту вашей мощи. — Я снова улыбнулся. — Но я буду делать это по-своему. На своих условиях. Когда вы будете отдавать мне приказ, я буду решать, как мне его выполнить, — а вы не будете мешать мне в этом. И это будет именно так и только так.

Последовала долгая пауза.

— Ты осмеливаешься приказывать мне, смертный? — спросила она наконец.

— Я не могу управлять вами, — ответил я. — Я это понимаю. Но я могу управлять собой. И я назвал единственный способ, с помощью которого вы можете получить от меня то, что вам нужно. — Я пожал плечами. — Решайте сами, моя королева. Но подумайте хорошенько, что вам нужнее: громила, чтобы им командовать, или союзник, чтобы его уважать. Если первое, можете резать меня на кусочки прямо здесь и сейчас, а потом найдите себе кого-нибудь более бесхребетного.

Долгую минуту Королева Воздуха и Тьмы молча смотрела на меня сверху вниз.

— Ты никогда не будешь моим союзником. Искренним союзником.

— Возможно, нет, — согласился я. — Но я могу следовать примеру моей крестной. Я могу стать врагом, которому вы будете доверять. Я могу работать с вами.

Мэб повела белоснежной бровью.

— Я никогда не доверюсь тебе, чародей. — Она резко встала, и моя голова упала обратно на землю. Она пошла к выходу из пещеры. Шелковое платье болталось мешком на худом, как у насекомого, теле. — Приготовься.

Духоприют пошевелился. Бледные побеги начали выдергиваться из моих рук, оставляя после себя маленькие кровоточащие отверстия.

— К чему? — поинтересовался я.

— К путешествию в мой дворец, сэр рыцарь. — Она помолчала и оглянулась на меня, смерив взглядом ясных как лёд зелёных глаз. — У нас впереди много работы.

(обратно) (обратно)

Джим Батчер Холодные дни Рома

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

(обратно)

Глава 1

У Мэб, Королевы Воздуха и Тьмы, повелительницы Зимнего Двора Сидхе, были весьма своеобразные представления о физиотерапии.

Я проснулся в мягкости.

Наверное, следовало сказать, что проснулся я в мягкой постели. Но… это не передаст ощущения того, насколько мягкой была эта постель. Вспомните ли вы старые мультики, где персонажи спят на пушистых облаках? Эти ребята проснулись бы, вопя от боли, если бы их заманили на такое облачко после того, как они побывали в постели Мэб.

Огонь в моей груди наконец-то начал угасать. Тяжелая шерстяная ткань, окутывавшая мои мысли, похоже, уже не давила на них с прежней силой. Когда я, поморгав, открыл глаза, они были словно залеплены клейкой резиной, но я смог поднять руку и протереть их. Мне доводилось бегать по пляжам, где песка было меньше, чем в моих глазах.

Ох… Быть скорее мертвым, чем живым – тяжеловато, доложу я вам.

Я лежал на кровати.

Размером с мою старую квартиру.

Простыни были идеально белыми и гладкими, а сама кровать завешена занавесками еще более ослепительной белизны, покачивающимися от легкого дуновения прохладного воздуха. Температура была настолько низкой, что пар изо рта выходил клубами, но под покрывалом лежалось уютно.

Занавеси вокруг кровати раздвинулись, и в проеме возникла девушка.

На вид слишком молода, чтобы иметь право на выпивку[15], она оказалась одной из самых прекрасных женщин, когда-либо виденных мной. Высокие скулы, экзотические миндалевидные глаза. Кожа светло-оливкового оттенка, зрачки – с почти сверхъестественным зелено-золотым отливом. Волосы стянуты в простой хвост. На ней был бледно-голубой костюм медсестры. Макияж отсутствовал.

Ух ты! Любая женщина, даже в таком скромном одеянии, выглядящая настолько потрясающе, должна быть, офигеть мне на этом месте, просто богиней.

– Привет, – сказала она и улыбнулась. Может быть, мое роскошное ложе производило такой эффект, но улыбка и голос девушки показались еще лучше, чем ее внешность.

– Привет, – ответил я. Скорее, каркнул, человеческого в моем голосе было мало. И тут же закашлялся.

Она поставила накрытый поднос на небольшой столик у кровати и присела на ее край. Сняла с подноса крышку и взяла в руки белую фарфоровую чашку. Потом передала ее мне – внутри исходил паром куриный бульон с лапшой.

– Вы повторяете эту ошибку ежедневно – начинаете говорить, не промочив предварительно чем-нибудь горло. Попейте.

Я сделал глоток. «Кэмпбелл»[16]. Потрясающий вкус. Внезапно всплыло воспоминание о том, как я, еще малец, болел. Не помню чем, но отец приготовил для меня куриный суп с лапшой. Точь-в-точь такой же.

– Мне кажется… я что-то вспоминаю, – сказал я после нескольких глотков. – Вас зовут… Сара?

Она нахмурилась, но я отрицательно покачал головой прежде, чем она успела открыть рот. – Нет, погодите. Сарисса! Вас зовут Сарисса.

Она чуть приподняла брови и улыбнулась:

– Ну вот, наконец-то! Похоже, к вам возвращается способность ясно мыслить.

В животе у меня заурчало, и в то же мгновение я ощутил жуткий голод. Я удивленно заморгал – ощущение было неожиданным, – и принялся жадно поглощать суп.

Сарисса рассмеялась, и от ее смеха в комнате словно посветлело.

– Не захлебнитесь. Торопиться некуда.

Я прикончил чашку, пролив на подбородок совсем немного, и пробормотал: – Черта с два «некуда» – умираю с голоду. Что еще в меню?

– Договоримся так, – сказала она. – Прежде, чем перейти ко второму блюду, вы попытаетесь сделать еще кое-что.

– А?

– Можете назвать свое имя?

– Вы что, не знаете, как меня зовут?

Сарисса снова улыбнулась.

– А вы?

– Гарри Дрезден, – сказал я.

Ее глаза радостно вспыхнули, и от этого приятнейшее чувство обволокло меня с головы до ног. К тому же оно еще усилилось, когда девушка достала тарелку с курятиной, картофельным пюре и какими-то овощами, которые мне были совершенно неинтересны, но, вероятно, полезны для здоровья. Я едва не начал пускать слюни на пол – до того аппетитной выглядела еда.

– Чем вы занимаетесь, Гарри?

– Профессиональный чародей и частный детектив в Чикаго. – Я нахмурился, внезапно припомнив кое-что еще. – О! И Зимний Рыцарь, надо полагать.

Несколько секунд она внимательно всматривалась в меня, при этом лицо ее абсолютно ничего не выражало.

– Кгм, – произнес я. – Так что насчет еды?

Девушка вздрогнула и отвела взгляд. Сделав резкий вдох, она взяла небольшую вилку причудливой формы, из тех, что дают детям с нарушением двигательных функций, – со множеством закругленных зубцов – и вложила ее в мою руку.

– Если вам и в третий раз удастся удивить меня, у нас будет чудесный день.

В моих пальцах вилка казалась странной и тяжелой. Я помнил, как есть вилкой. Помнил, какой она должна быть: тонкой и легкой. Помнил движения, которыми нужно отправлять еду с тарелки в рот. Но эта вилка казалась слишком тяжелой и неудобной. Я провозился с ней несколько секунд и со второй попытки умудрился все же воткнуть ее в пюре. Потом мне снова пришлось поднапрячься, чтобы донести эту дурацкую штуковину до рта.

Пюре было превосходным! В меру теплое, почти без соли и с легким привкусом растаявшего свежайшего масла.

– Божежжжмой, – пробормотал я с набитым ртом. После чего снова потянулся к тарелке.

Управляться с вилкой во второй раз было легче, в третий – еще легче, и, не успел я опомниться, как тарелка опустела, и я уже соскребывал с нее последние остатки, отправляя их в рот. Сарисса наблюдала за мной с довольной улыбкой.

– Что, небось, всю физиономию перемазал? – поинтересовался я.

– Это значит, что еда вам понравилась, – ответила она, поднося салфетку к моему лицу, чтобы аккуратно вытереть его. – И было приятно услышать наконец ваше имя, Гарри.

Послышался приближающийся звук легких ровных шагов.

Сарисса немедленно встала, повернулась и грациозно опустилась на колени, склонив голову.

– Ну? – нетерпеливо спросил бархатистый женский голос.

Все мое тело содрогнулось, отозвавшись на него. Так начинает дрожать гитарная струна, реагируя на раздавшийся рядом с ней и попавший точнехонько в резонанс звук.

– Он пришел в себя, Ваше Величество, вспомнил мое имя и свое собственное. Ел самостоятельно.

– Чудесно, – произнес голос. – На сегодня ты свободна.

– Благодарю, Ваше Величество, – ответила Сарисса. Она поднялась с колен, взглянула на меня, и сказала:

– Рада, что вы чувствуете себя лучше, сэр Рыцарь.

Я попытался выдать нечто остроумное, но не нашел ничего лучше, как ляпнуть:

– Позвони мне.

Она удивленно фыркнула, едва не рассмеявшись, но бросила боязливый взгляд в сторону полога и исчезла за занавеской. Звук ее кроссовок, шуршащих по паркету, постепенно растаял вдали.

За пологом у изножья кровати начала перемещаться тень. Я знал, кому она принадлежит.

– Ты прошел свой надир, – проговорила она явно довольным тоном. – Ты растешь, а не убываешь, мой Рыцарь.

Внезапно мои мысли спутались настолько, что говорить было почти невозможно, все же мне удалось выдавить:

– Ну, это ведь как обычно. Растешь вверх, растешь вниз.

Она не стала отдергивать занавеску, просто скользнув сквозь нее. Тонкая ткань на секунду прижалась к ее телу, очертив великолепные формы. Встав рядом с кроватью, она медленно выдохнула, глядя на меня сверху вниз: в ее зрачках кружились и плясали мерцающие зеленые искорки.

Мэб, Королева Воздуха и Тьмы, слишком ужасала, чтобы быть прекрасной. И, хотя каждая клеточка моего тела внезапно задрожала от безудержного желания, а глаза наполнились слезами, мешавшими как следует разглядеть ее красоту, я бы не хотел оказаться ближе к ней ни на дюйм. Она была высокой женщиной, шести футов с добрым лишком, и каждый дюйм ее тела был ослепительно прекрасен. Бледная кожа, мягкие губы цвета замороженной малины, длинные серебристо-белые волосы, отливающие матовым светом. На ней было шелковое платье глубокого и холодного зеленого цвета – платье, оставлявшее обнаженными ее сильные белые плечи.

И сейчас она находилась лишь в шести дюймах от того, чтобы оказаться в моей постели.

– Великолепно выглядите, – прохрипел я.

В ее миндалевидных глазах затлели красноватые огоньки.

– Я всегда великолепна, мой Рыцарь, – прошептала она. Потом протянула руку, ногти которой переливались синим и зеленым цветами, словно опалы – и прикоснулась этими ногтями к моему голому плечу.

Внезапно я ощутил себя пятнадцатилетним сопляком, который вот-вот впервые поцелует девушку – возбуждение, ожидание чуда и трепещущий страх.

Ее ногти, даже сами их кончики, были ледяными. Она провела ими по моей груди, остановив движение прямо у сердца.

– Кгм, – произнес я в невыносимо неловкой тишине. – Как ваши дела?

Она чуть наклонила голову и, не мигая, молча смотрела на меня.

– Сарисса, похоже, славная девушка, – рискнул я высказаться.

– Подменыш, – ответила Мэб. – Некогда попросившая меня об одолжении. Она насмотрелась на Ллойда Слейта в его бытность моим Рыцарем.

Я облизнул губы.

– Кгм. А где мы?

– Арктис-Тор, – ответила она. – Моя цитадель. Рыцарский номер-люкс. Здесь сосредоточены все удобства и удовольствия, какие только могут представить себе смертные.

– Мило, – сказал я. – Особенно учитывая, что моя квартира сгорела дотла. А здесь требуется вносить залог за сохранность имущества?

Медленная улыбка словно просочилась на губы Мэб, и она склонилась ко мне еще ниже.

– Хорошо, что ты исцеляешься, – прошептала она. – Твой дух, пока ты спал, бродил далеко от тела.

– Свободолюбивый дух, – сказал я. – Таков уж я.

– Более нет, – прожурчала Мэб, придвигаясь почти вплотную. – Ты дрожишь.

– Да.

Сейчас я не видел ничего, кроме ее глаз.

– Боишься меня, Гарри?

– Как и любой, кто в здравом уме, – ответил я.

– Думаешь, я собираюсь причинить тебе боль? – выдохнула Королева; ее губы были уже в дюйме от моих.

Сердце билось так сильно, что стало и вправду больно.

– Я думаю… ты та, кто ты есть.

– Но у тебя, конечно же, нет причин для страха, – прошептала она, щекоча своим дыханием мои губы. – Ведь теперь ты мой. И если не поправишься, то будешь бесполезен для исполнения моей воли.

Я попытался заставить себя расслабиться:

– Это… это верно.

Я не заметил, как она подняла толстую пухлую подушку, лежавшуюрядом со мной, потому что никак не мог оторваться от ее глаз, и оказался совершенно не готов к атаке, – когда Королева молниеносно, как змея, напала, вдавливая подушку в мое лицо.

Я замер на полсекунды и подушка прижалась сильнее, перекрывая мне воздух, забивая нос и рот. И тогда включился страх. Я начал сопротивляться, но мои руки и ноги, казалось, покрывал толстый слой свинца. Я пытался оттолкнуть Мэб, но она была слишком тяжелой, а мои руки слишком слабыми. Ее ладони и предплечья казались отлитыми из ледяной стали – тонкие, но абсолютно несгибаемые.

Красная пелена в глазах сменилась тьмой. Чувства начали угасать.

Мэб была холодна. Неумолима. Безжалостна.

Истинная Королева Льда.

Если я не остановлю ее, она убьет меня. Мэб не может убивать смертных, но я больше не принадлежал к их числу. Я – ее вассал, неотъемлемая часть ее двора, и, по ее представлениям, она имеет полнейшее право распоряжаться моей жизнью так, как сочтет нужным.

Осознание этого простого и сурового факта встряхнуло меня. Я сомкнул свои ладони вокруг одной ее руки и повернул, призвав на помощь все свои силы. Мои бедра в напряжении изогнулись над кроватью, а ведь я даже не пытался ее оттолкнуть! Ее абсолютной мощи невозможно было противостоять, но я умудрился слегка сдвинуть ее давящее усилие в сторону, и в результате столкнул ее ладони и удушающую подушку со своего лицо настолько, чтобы втянуть в легкие хоть немного сладкого и холодного воздуха.

Всем своим торсом Мэб лежала на мне, не делая попыток пошевелиться. Я чувствовал, что ее глаза направлены на меня; ощущал, задыхаясь, пустую давящую интенсивность ее взгляда – а голова плыла от внезапной инъекции благословенного кислорода.

Мэб сдвинулась очень медленно и невероятно грациозно. Было что-то змеиное в том, как она скользнула над моим телом и легла, пристроив свою грудь на моей. Это было едва ощутимое давление, немыслимо женственная мягкость – а ее шелковые волосы растеклись по моим щекам, губам и шее.

Из ее горла лился низкий голодный звук, и она наклонялась до тех пор, пока губы едва не коснулись моего уха.

– Мне не нужна слабость, чародей, – она дрожала в каком-то медленном нечеловеческом экстазе. – Отдыхай. Лечись. Спи. А убью я тебя, пожалуй, завтра.

– Вы цитируете «Принцессу-невесту»[17]? – прохрипел я.

– А что это? – спросила она.

И затем исчезла. Просто исчезла.

Таким был первый день моей физиотерапии.

* * *

Я мог бы описать последующие несколько недель в деталях, но помимо того, что они были малоприятными, в них проглядывала еще и какая-то рутина. Да и вообще, все это начинало казаться мне монтажной подкладкой для видеоклипа группы Foo Fighters «Walk».

Просыпаясь утром, я обнаруживал, что Сарисса уже ждет меня, по-прежнему соблюдая вежливую и профессиональную дистанцию медсестры и пациента. Она помогала моему чуть живому организму справить все нужды – при этом трудно сохранять достоинство, – но о себе не говорила никогда. И потом с какого-то неопределенного момента Мэб начинала пытаться убить меня все более неожиданными и изощренными способами.

В видео, крутившемся в моей голове, есть кадр, как я уплетаю свой завтрак, однако стоит мне закончить – и гигантскую кровать охватывает пламя. Я неуклюже пытаюсь сбить его и отползти в сторону, прежде чем поджарюсь. Затем, кажется, на следующий день Сарисса помогает мне добраться до туалета и провожает обратно. Как только я вновь расслабляюсь в постели, ядовитая змеюка, индийская, чтоб ей сдохнуть, кобра, шмякается с балдахина кровати мне на плечи. Я визжу, как девчонка, и сбрасываю ее на пол. Еще день спустя я одеваюсь с помощью Сариссы, неуклюже путаясь в новой одежде – пока из ее складок не вываливается рой жалящих муравьев, яростно вгрызающихся в мою плоть, и мне приходится буквально сдирать эту одежду с себя.

И так далее – все в том же духе. Мы с Сариссой на параллельных спортивных брусьях, доходящих до пояса, и я пытаюсь вспомнить, как сохранять равновесие, – но занятие это прерывает хлынувшая невесть откуда армия красноглазых крыс, вынуждающая нас запрыгнуть на брусья, пока нам не отгрызли ступни. Сарисса отправляет меня на скамью для жима лежа, и тогда Мэб нападает с огромным старинным пожарным топором, который со свистом обрушивается на мою голову на третьем подходе, и мне приходится блокировать удар осточертевшим грифом от штанги. Измотанный, я плетусь в горячий душ, но его дверца тут же захлопывается, и кабинка наполняется водой, в которой плещутся чертовы пираньи.

И тд., и тп. Семьдесят семь дней. Семьдесят семь покушений на мою жизнь. Напрягите-ка воображение! У Мэб его хватало с избытком. Был, помнится, даже крокодил, внутри которого что-то подозрительно тикало.

* * *

Я только что вернулся из тренировочного зала, где накрутил четыре мили, шагая вверх и вниз – и черт знает сколько еще миль по прямой, занимаясь на эллиптическом тренажере. Я вспотел, вымотался, и мечтал только о том, чтобы принять душ и снова завалиться на кровать. Стоило мне открыть дверь своих апартаментов, как в ту же секунду Мэб шарахнула в меня из долбаного дробовика.

У меня не было ни секунды на какие-либо расчеты и прикидки, пока она давила на спусковой крючок, оставалось только полагаться на инстинкты. Я рванулся назад, выстрелив всю свою волю в пространство между нами, соединив ее в энергетический барьер. Ружье оглушительно громыхнуло в закрытом пространстве. Картечь лупанула по барьеру и отскочила от него, рассыпавшись во все стороны с хлопками и треском. Я рухнул на пол, продолжая удерживать барьер, а Мэб двинулась вперед – глаза ее, сверкавшие всеми оттенками опала, были дикими, полными экстаза и казались совершенно неуместными на спокойном и безэмоциональном лице.

Дробовик оказался русского производства, с огромным барабанным магазином, и она выпускала – выстрел за выстрелом – весь заряд в меня, целясь в лицо.

Как только ружье сделало «клик» вместо «бум», я резко перекатился в сторону, едва успев уйти от прыжка серебристо-серого малка – кота размером с рысь, с пугающими когтями и силой низкорослого медведя. Он приземлился там, где мгновение назад находилась моя голова, из-под его когтей полетели выщербленные осколки каменного пола.

Я пнул малка пяткой, отправив его в полет через все помещение – прямо в каменную стену. Он врезался в нее с протестующим воем. Я переключил внимание на Мэб, которая бросила барабан дробовика на пол, и выудила незнамо откуда еще один.

Но прежде, чем она успела вставить барабан, я рубанул воздух ладонью и проорал:

– Forzare!

Невидимая сила рванулась вперед, выбив из рук Мэб и магазин, и дробовик. Я дернул рукой, и отскочившее от пола ружье внезапно выпалило в пустое пространство между нами. Я схватил дробовик за ствол (черт, он был раскаленным), и очень вовремя, потому что малк очухался и снова прыгнул на меня. Держа дробовик обеими руками, я сделал хороший замах и обрушил приклад на голову малка. Удар оказался достаточно сильным: зверюга взлетела в воздух и без чувств шмякнулась на пол.

Мэб рассмеялась радостным серебристым смехом и захлопала в ладоши, как маленькая девочка, которой только что пообещали подарить лошадку.

– Да! – сказала она. – Чудесно. Жестоко, зло и чудесно!

Я продолжал держать дробовик в руках, и только когда оглушенный малк пришел в себя и угрюмо поплелся прочь, исчезнув за углом, я позволил себе повернуться к Мэб:

– Это начинает надоедать. Вам нечем больше заняться, кроме как играть со мной в игру «убей или сдохни»?

– Конечно же, есть, – ответила она. – Чем же еще могут быть игры, если не подготовкой к испытаниям, которые ждут нас впереди?

Я закатил глаза.

– Развлечением, например?

Радость погасла на ее лице, сменившись обычным ледяным спокойствием. Это была пугающая трансформация, и я от души надеялся, что моя неуклюжая острота не повлечет за собой чего-нибудь ужасного.

– Развлечение начинается тогда, когда заканчиваются игры, мой Рыцарь.

Я нахмурился.

– И что это означает?

– Это означает, что в твоих покоях тебя ждет подобающее облачение, которое понадобится тебе нынче вечером.

Она повернулась, чтобы удалиться вслед за малком, и ее платье прошелестело по каменному полу.

– Сегодня вечером, мой чародей, мы… развлечемся.

(обратно)

Глава 2

Вернувшись в свою комнату, я увидел приготовленную для меня одежду: смокинг темно-серебристых и жемчужных тонов. В первом из двух небольших бумажных конвертов оказалась пара запонок с камнями чересчур голубыми и слишком сверкающими, чтобы быть сапфирами.

Во втором лежал амулет моей матери.

Это была незатейливая серебряная пентаграмма: помятая пятиконечная звезда в круге, на простенькой серебряной цепочке. В центре пентаграммы находился небольшой красный камень, вырезанный под размер амулета (когда-то я сам приклеил его к звезде термоклеем). Похоже, Мэб отдала его ювелиру, чтобы тот понадежнее закрепил камень. Я осторожно прикоснулся к камню, и мгновенно почувствовал заключенную в нем энергию: парапсихологический дневник путешествий моей покойной матери.

Я надел амулет через голову и ощутил внезапное и глубокое чувство облегчения – думал, что он потерялся, когда мое изрешеченное пулями тело погрузилось в воды озера Мичиган. Я постоял немного, прикрыв амулет ладонью и чувствуя приятный холодок металла.

Затем облачился в смокинг и принялся рассматривать себя в зеркале размером с биллиардный стол.

– Я просто жиголо[18], – пропел я, страшно фальшивя, и пытаясь хоть как-то развеселиться. – Куда бы я ни шел, люди понимают, что за роль я играю.

Тип, уставившийся на меня из зеркала, выглядел грубым и жестоким. Скулы резко выпирали на изможденном лице. Я сильно потерял в весе за то время, что провел в коматозном состоянии, а реабилитация добавила мне лишь мышечной массы. Под кожей явственно проступали вены. Каштановые волосы свисали до самого подбородка, чистые, но неухоженные: я не подстригал их сам, и не просил привести парикмахера. Существа, знакомые с магией, попади им в руки прядь ваших волос, могут сделать с вами страшные вещи, так что за свои волосы я держался крепко. От бороды, однако, избавился. Борода отрастает быстро, и если бриться ежедневно, сбриваешь не слишком много для того, чтобы этим могли воспользоваться во вред тебе – щетина слишком мелка, чтобы послужить приличным каналом связи.

С этими длинными волосами я стал просто копией брата. Вот те на! Длинное худое лицо, темные глаза, под левым – вертикальная линия шрама. Кожа сделалась абсолютно бледной, цвета сырого теста. Я уже несколько месяцев не видел солнца. Даже не несколько – много.

По мере того, как я разглядывал себя, песенка стихла сама собой. Настроение скисало. Я закрыл глаза.

– Что, черт дери, ты делаешь, Дрезден? – прошептал я. – Тебя держат взаперти, словно какую-нибудь зверушку. Словно ты ее собственность.

– А что – нет? – рыкнул малк.

Разве я не упоминал об этом? Проклятые твари умеют говорить. Слова произносят не слишком разборчиво, и от нечеловеческих звуков их речи у меня волосы на затылке встают дыбом – но да, они говорят.

Я резко развернулся, подняв руку в защитном жесте, но можно было и не напрягаться. Малк, которого, сдается, я прежде не видел, сидел на полу моей комнаты, у двери. Его длиннющий хвост был обернут вокруг передних лап и закинут на спину. Это был крупнейший представитель своей породы, восьмидесяти, а то и девяноста фунтов весом, и размером с молодого самца пумы. Его шкура казалась черной как сама тьма, за исключением белого пятна на груди.

Если я и знаю что-то о малках, так это то, что при них нельзя демонстрировать слабость. Ни при каких обстоятельствах.

– Это мои апартаменты, – сказал я. – Проваливай.

Малк наклонил голову.

– Не могу, сэр Рыцарь. Я выполняю приказ, полученный от самой Королевы.

– Убирайся, пока я тебя не вышвырнул.

Кончик его хвоста раздраженно дернулся.

– Не будь ты слугой моей Королевы, и не лежи на мне обязательства демонстрировать в общении с тобой почтительную вежливость, хотел бы я посмотреть, как ты исполнишь свою угрозу, жалкий смертный.

Я искоса взглянул на него.

Он вел себя очень не по-малковски. Каждый малк, которого я встречал до него, был кровожадной убийственной машиной. Главный интерес для этой животины представляет только то, что она может сперва порвать на части, а потом сожрать. Они не расположены к дружеской болтовне, и не отличаются отчаянной храбростью, особенно в одиночку. Малк скорее предпочитает напасть на тебя в темной аллее, где передвигается скрытно, как тень.

Этот же… вел себя так, словно только и ждал, когда я полезу в драку.

Я осторожно настроил свои чародейские рецепторы, и внезапно ощутил еле слышное гудение ауры малка. Ого! Эта зверюга обладала силой. Огромной силой. Обычно ауру чародея не почувствуешь, пока не подойдешь вплотную, чтобы коснуться ее. Эту ауру я ощущал через всю комнату. Кем бы он ни был, он лишь выглядел, как один из пушистых кровожадных маньяков-малков. Я не мог не клюнуть на его вызывающую позу.

– Кто ты?

Малк коротко поклонился – один раз.

– Верный слуга Королевы Воздуха и Тьмы. Но чаще всего меня называют Ситхом.

– Ха, – сказал я. – И где же твой красный световой меч[19]?

Глаза Ситха сузились.

– Когда первые существа из вашего рода еще царапали каракули на глине и камнях, мое имя уже было древним. Советую не прохаживаться на его счет.

– Просто пытаюсь чуток скрасить нашу болтовню юмором, дружище Ситхи. Тебе не помешало бы немного взбодриться.

Его хвост дернулся.

– Я бы взбодрился, разделав тебя на ломтики поперек позвоночника. Можно?

– Вынужден ответить отказом, – возразил я. Потом моргнул. – Погоди-ка. Ты… Кот Ситх. Тот самый Кот Ситх?

Малк снова поклонился:

– Да, это я.

Адские колокола! Кот Ситх был важной фигурой в волшебном фольклоре. Не какой-то там малк, а гребаный монарх малков, их прародитель, их Оптимус Прайм[20]. Несколько лет назад я столкнулся со столь же древним фэйри. Встреча была не из приятных.

Так что когда Кот Ситх предлагал разделать меня на ломтики, это не было фигурой речи. Если его родословная не уступала древностью тому фобофагу[21], Ситх вполне способен был на это.

– Понятно, – сказал я. – Кгм. И что ты здесь делаешь?

– Я твой бэтмен.

– Мой…

– Не придуманный герой, – оборвал меня Ситх, и в его голосе послышалось глухое рычание. – Твой бэтмен. Твой ординарец.

– Ординарец… – Я нахмурился. – Подожди. Значит, ты работаешь на меня?

– Я предпочел бы другую формулировку: «исправляю результаты твоей некомпетентности», – ответил Ситх. – Я буду отвечать на твои вопросы. Буду твоим проводником, пока ты здесь. Присмотрю за тем, чтобы все твои потребности были удовлетворены.

Я скрестил руки на груди.

– Но ты все же работаешь на меня?

Хвост Ситха снова дернулся.

– Я служу моей Королеве.

Ага. Уклончивый ответ. Он чего-то недоговаривает.

– Ты ведь должен отвечать на мои вопросы, так?

– Да.

– Это Мэб приказала тебе повиноваться моим командам?

Снова, и снова, и еще разок – дернулся хвост. Ситх смотрел на меня не мигая и молчал.

Его молчание можно было расценить как знак согласия, но я не мог удержаться:

– Принеси мне кока-колы.

Ситх продолжал пялиться на меня. И внезапно исчез.

Я моргнул и огляделся, но его нигде не было. Потом, секунды полторы спустя раздалось «клик-пшшшш» – звук открываемой баночки с газировкой. Я обернулся на звук и увидел Кота Ситха на одном из комодов. Рядом стояла открытая баночка колы.

– Стоп-стоп, – сказал я. – А как ты?… У тебя ведь даже нет больших пальцев.

Ситх молча пялился на меня.

Я подошел к комоду и взял баночку. Глаза Ситха неотрывно следили за мной, на морде застыло непонятное, явно недружелюбное выражение. Я сделал глоток и поморщился.

– Теплая?

– Ты не говорил, что тебе нужна другая, – сказал он. – Я буду счастлив подобным же образом выполнить любые твои команды, сэр Рыцарь, кроме тех, что противоречат приказам моей Королевы.

Что означало: Я не хочу находиться здесь. Ты мне не нравишься. Отдай мне приказ, и я выверну его наизнанку. Я кивнул малку: – Ясно, – и отпил из баночки. Теплая или нет, это все же кока-кола.

– А смокинг? Это еще по какому поводу?

– Сегодня празднуется день рождения.

– Вечеринка по поводу дня рождения? – сказал я. – Чьего?

Несколько секунд Ситх молчал. Потом поднялся и спрыгнул на пол, приземлившись абсолютно бесшумно. И, скользнув мимо меня, направился к дверям.

– Не можешь же ты быть настолько тупым. Следуй за мной.

Мои волосы все еще пребывали в беспорядке. Я плеснул на них водой и зачесал назад – большей опрятности уже не добиться, – и зашагал за Ситхом, скрипя лакированными туфлями и поцокивая каблуками о каменный пол.

– Кто будет на вечеринке? – спросил я Ситха, когда догнал его. Я давно не покидал свои апартаменты. Вся моя жизнь состояла из еды, сна и попыток собрать себя в единое целое. Да я не особо-то и рвался на экскурсию по Арктис-Тору. Последний раз, когда я был здесь, крепко разозлил фэйри. Ну, типа, вообще – всех. Мне не слишком улыбалось нарваться на какого-нибудь злобного буку, поджидающего меня в темном коридоре, чтобы свести счеты. Двери моих покоев распахнулись сами собой, и Ситх вышел. Я последовал за ним.

– Высокородные и могущественные Зимние Сидхе, – ответил Ситх. – Большие шишки из Диких. Возможно, даже делегация от Летних.

Как только мы оказались в столице Зимних, коридоры превратились из того, что поначалу казалось более-менее гладким литым бетоном в хрустальный лед всех мыслимых оттенков: от ледниковой синевы до глубокой зелени. Цветные полосы то сливались, то переплетались. Вспышки света танцевали в глубине льда, словно лениво порхающие светлячки: фиолетовые, алые и небесно-голубые. Моим глазам хотелось следить за их танцем, но я им этого не позволил. Не могу сказать, почему – однако инстинкты подсказывали мне, что это может быть небезопасно, а я им доверяю.

– Вроде как большое событие, а? – сказал я. – С папарацци, небось, будут проблемы.

– Хотелось бы надеяться, – ответил Ситх. – Расправа с незванными гостями доставила бы мне удовольствие.

Воздух был арктически ледяным. Я ощущал укусы мороза, но его острым зубам, кажется, не удавалось пробиться сквозь мою кожу. Не очень комфортно, но значения это не имело. Я не дрожал и не трясся – и приписал это силе, которой наделила меня Мэб.

Теперь Ситх вел меня вниз по гораздо более темному коридору. Мы попеременно проходили участки почти абсолютной темноты и холодного тусклого света. Наши тени танцевали и вытягивались. Через какое-то время я заметил, что тень Кота Ситха больше моей. Типа, в семь-восемь раз больше. Я нервно сглотнул.

– Прошлый раз, когда был на сверхъестественной тусовке, меня отравили, а потом все, кому не лень, пытались убить. Ну я и спалил чертово место дотла, – сообщил я.

– Достойный способ разделаться с врагами, – сказал Ситх. – Но, быть может, ты заметил, что Арктис-Тор не настолько горюч.

– Никогда не попадал в такое место, которое нельзя было бы взорвать, спалить или разнести вдребезги, при достаточной мотивации, – возразил я. – Как думаешь, на вечеринку явится кто-нибудь, кому захочется меня убить?

– Естественно. Я хочу убить тебя.

– Потому что я тебя раздражаю?

– Потому что это доставит мне удовольствие. – Ситх на секунду повернул голову в мою сторону. На стене его тень размером с рекламный щит повторила движение. – И да, ты меня раздражаешь.

– Это один из моих многочисленных талантов. Другой – задавать раздражающие вопросы. Но кроме тебя, есть ли на вечеринке еще кто-то, к кому ни в коем случае не следует поворачиваться спиной?

– Теперь ты один из Зимних, чародей. Не поворачивайся спиной ни к кому.

(обратно)

Глава 3

Кот Ситх вел меня вниз по коридорам, которых я не видел во время своего предыдущего визита во владения Мэб. Черт, в тот раз мне вообще показалось, что кроме стены вокруг внутреннего двора и одинокой зубчатой башни здесь больше ничего и не было. Я даже не заметил комплекс подо льдом двора – немыслимых размеров. Мы шли добрых десять минут, практически не меняя направления, пока, наконец, Кот Ситх не остановился, сказав:

– Эта дверь.

Указанная дверь была ледяной, как и стены, но вделанное в нее массивное кольцо, как мне показалось, было отлито из серебра. Я потянул за него, и дверь легко подалась, открывая вход в небольшой вестибюль: скромную приемную с несколькими удобными креслами.

– И что теперь?

– Входи, – сказал Кот Ситх. – Жди указаний. Следуй им.

– Не умею ни того, ни другого, – ответил я.

Глаза Ситха вспыхнули.

– Великолепно. Мне приказано убить тебя, если не подчинишься указаниям Мэб, или любым иным образом подорвешь ее авторитет.

– Почему бы тебе не поинтересоваться у Старшего Лакея, насколько легко это сделать, Варежка? Брысь.

На сей раз Ситх не исчез. Он просто как бы растворился в тени: золотые глаза были видны несколько секунд, потом исчезли и они.

– Все, кому не лень, воруют у великих, – пробормотал я. – Наследникам Льюиса Кэрролла[22] стоит потребовать от этого типа авторские отчисления.

Хотя, конечно, вероятна была и обратная ситуация.

Я вошел в зал, и дверь за моей спиной захлопнулась. Там находился столик с конфетами, как мне показалось, домашнего приготовления. Я к ним даже не прикоснулся – не потому, что заботился о стройности своей фигуры, а потому что находился в самом сердце страны безжалостных фэйри, и тянуть в рот первую же подвернувшуюся конфету не представлялось мне блестящей идеей.

Рядом с конфетами на столике лежала старая книга, которую кто-то положил строго напротив вазы. Название гласило: Kinder und Hausmärchen[23]. Я наклонился и открыл книгу: текст на немецком. Она действительно оказалась старинной. Страницы были из бумаги высшего качества, тонкие и хрупкие, с кромкой, обрамленной золотой фольгой. На титульной странице, под заглавием стояли имена авторов: Якоб и Вильгельм Гримм. И год: 1812.

Кроме автографов Гриммов наличествовала и дарственная надпись: «Королеве Мэб». Я не знаю немецкого, поэтому удовлетворился иллюстрациями. Все лучше, чем листать идиотские журналы о знаменитостях во всех прочих приемных, к тому же книга явно имела большее отношение к реальности.

Пока я листал ее, дверь бесшумно открылась, и в комнату впорхнуло невесомое видение, одетое в бархатное платье цвета сине-фиолетовых сумерек. Когда дверь закрылась, дама обернулась в сторону коридора, и я не мог не отметить глубокое декольте ее платья. На ней были оперные перчатки в тон платью, натянутые выше локтя, а венок из барвинка в темных волосах великолепно дополнял картину. Она снова повернулась ко мне и улыбнулась.

– О боже, – сказала она. – Вы превосходно привели себя в порядок, Гарри.

Я вежливо привстал, хотя мне понадобилось на это несколько секунд, и сказал:

– Сарисса. О… да вы… почти непохожи на себя.

Она смотрела на меня, изогнув бровь, но уголки ее рта чуть дернулись вверх, давая мне понять, что она довольна.

– Надо же. Почти комплимент.

– Давно не практиковался, – признался я, жестом указывая на стул. – Не желаете присесть?

Она одарила меня смущенной улыбкой и села, двигаясь с безупречной грацией. Я протянул было руку, чтобы помочь ей; она в этом не нуждалась, но все-таки легонько пожала мои пальцы. Когда девушка расположилась в кресле, сел и я.

– Не желаете конфетку?

В ее улыбке появился мягкий укор.

– Не думаю, что это было бы разумно. А вы?

– Адские колокола, нет, – сказал я. – Вы всегда разговариваете со мной, когда… кгм… Не знаю, с чего начать…

Я взял со стола бесценную книгу братьев Гримм и держал ее, демонстрируя собеседнице.

– Вот. Книга.

Сарисса прикрыла рот рукой, в глазах блеснули искорки смеха.

– О, кгм, да, книга. Я несколько раз ее видела. Ходят слухи, что Ее Величество приложила немалые усилия для того, чтобы эта книга была напечатана.

– Конечно, – сказал я. – Вполне разумный шаг.

– Почему? – спросила она.

– Влияние Сидхе шло на убыль по мере того, как индустриальная эпоха набирала обороты, – сказал я. – Сделав все возможное, чтобы эти сказки читали детям смертных, она тем самым добилась того, что она и ее народ никогда не будут забыты.

– А это так важно? – спросила Сарисса.

– Не будь оно важно, зачем бы ей так поступать? Я почти уверен, что быть забытым неприятно для существа, одной ногой стоящего в мире смертных, а другой здесь. Я бы не сильно удивился, узнав, что она подмазала нужные колесики и для Уолта Диснея. Он сделал больше, чем кто бы то ни было, чтобы эти сказки влились в реалии новых времен. Черт возьми, да он даже создал несколько волшебных уголков в мире смертных!

– Никогда не рассматривала проблему с этой стороны, – сказала Сарисса. Она сложила руки на коленях и улыбнулась мне. На милом девичьем лице царило выражение абсолютного спокойствия, но у меня возникло внезапное инстинктивное чувство, что под этой маской кроются беспокойство и тревога.

Пару месяцев назад я мог бы и не заметить этого, но Сарисса присутствовала на нескольких сеансах терапии Мэб, и я видел, как она ведет себя в стрессовой ситуации. И сейчас в ней ощущалось такое же чувство едва сдерживаемого напряжения, как и тогда, когда лавина ядовитых пауков – здоровенных, надо сказать – выплеснулась из шкафчика для полотенец в спортзале. Сарисса была босиком, в коротких – чуть ниже колена – спортивных брюках, и ей пришлось замереть, а дюжины этих тварей ползали по ее голым ступням, пока я не убрал их со всей возможной осторожностью, чтобы не спровоцировать злобных бестий на убийство.

Задачей того конкретного теста было управление своими реакциями в ситуации внезапного страха. Сарисса блестяще справилась с экзаменом, не позволив себе поддаться панике. Она просто ждала, стояла без всякого выражения на лице, почти спокойно – вот так, как сейчас.

Я почувствовал, как мои ступни начинают зудеть.

Она ожидала пауков.

– Ну, – сказал я. – Чему обязан удовольствием оказаться в вашем обществе? Мне что, нужно проделать напоследок парочку рутинных упражнений по йоге?

– Вы прилипли к йоге как утенок к пылесосу, – сказала она. – Знаю, вы большой любитель рутины, но должна вас разочаровать. Сегодня я буду вашей спутницей – по приказу Королевы. Мои обязанности – объяснять вам протокол приема, и делать все, чтобы вы не заскучали.

Я откинулся на спинку кресла и окинул девушку задумчивым взглядом.

– Не припомню, когда я последний раз скучал. О боги, ну конечно! Прогуливаться всю ночь под руку с такой красавицей – настоящая пытка.

Она, улыбнувшись, потупилась.

– Могу я тебя кое о чем спросить? – сказал я.

– Конечно.

– Это был не риторический вопрос, – уточнил я. – Серьезно. Я бы хотел спросить кое о чем, но если ты предпочтешь уйти от ответа – ничего страшного.

Это пробило брешь в ее маске. Удивленный взгляд быстро скользнул по моему лицу, и девушка снова потупилась.

– А почему я могу не захотеть отвечать?

– Потому что мы работаем вместе каждый день вот уже одиннадцать недель, а я все еще не знаю твоего полного имени, – сказал я. – Не знаю, чем ты занимаешься в реальном мире. Не знаю, какой твой любимый цвет, и какое мороженое ты предпочитаешь. Не знаю, есть ли у тебя семья. Ты очень, очень хорошо умеешь говорить о незначительных вещах, и делать вид, что только такой разговор имеет смысл.

Она не шевелилась и не отвечала.

– У Мэб что-то на тебя есть, верно? – сказал я. – Как и на меня.

Еще один момент тишины. Потом она едва слышно прошептала:

– У Мэб есть что-то на всех и каждого. Другое дело, знают ли они об этом или нет.

– Я понял, что ты боишься меня, – сказал я. – Мне известно, что ты видела Ллойда Слейта в деле – в бытность его Зимним Рыцарем, и я знаю, каким милашкой он был. Думаю, ты решила, что я стану точь-в-точь таким же.

– Я этого не говорила, – возразила девушка.

– А я тебя ни в чем не обвинял, – сказал я как можно мягче. – И не пытался хитростью что-то у тебя выведать. Не надеялся, что ты дашь мне повод что-то с тобой сделать. О’кей? Я не из породы слейтов.

– Он тоже не был таким, – прошептала Сарисса. – Поначалу.

Внутри у меня все похолодело.

Понимаете, в этом вся трагедия человека. Никто не жаждет быть развращенным властью в тот момент, когда она ему достается. У всех есть основательные, иногда даже благородные причины делать то, что они делают. Люди не хотят дурно распоряжаться властью, злоупотреблять ею, они не хотят превращаться в злобных монстров. Порядочные люди, достойные люди идут справедливой дорогой к власти и берут ее в уверенности, что ни при каких обстоятельствах не позволят ей изменить себя или же отвратить от прежних высоких идеалов.

Но это все равно происходит.

История полна таких примеров. Как правило, люди не слишком хорошо управляются с полученной властью. И едва только ты подумал, что справишься с этим лучше других – ты сделал первый шаг.

– Такова реальность, Сарисса, – я говорил тихо. – Я Зимний Рыцарь. Я пользуюсь благосклонностью и полным одобрением Мэб. И я могу делать все, что мне, черт подери, заблагорассудится. А отчитываться не буду ни перед кем, кроме нее.

По телу девушки прошла дрожь.

– Стоит мне захотеть, – продолжал я тихо, – стоит только пожелать теб… поступить с тобой как угодно, я могу это сделать. Прямо сейчас. Ты не сможешь мне помешать, и, черт побери, не сможет никто другой. Я целый год пролежал на спине, и теперь, когда снова могу двигаться, м-м-м… все затаенные желания и позывы вопиют и требуют действий. По сути, Мэб, скорее всего, послала тебя ко мне, чтобы увидеть, что я с тобой сделаю.

Маска симпатии исчезла с лица Сариссы, сменившись выражением настороженного равнодушия.

– Да. Конечно, именно для этого, – Сарисса поменяла руки, – теперь нижняя лежала на верхней, но проделала это очень аккуратно, словно боялась помять платье.

– Я прекрасно знаю, какую роль она уготовила мне, сэр Рыцарь. Моя роль… – Губы ее скривились. – … находиться в вашем полном распоряжении.

– Ну что ж, – сказал я. – Понятно, этому не бывать.

Ее глаза слегка округлились, но она оставалась неподвижной.

– Прошу прощения?

– Я не Ллойд Слейт, – ответил я. – Я не один из ручных монстров Мэб, и скорее сдохну, чем позволю ей превратить себя в одного из них. Ты была добра ко мне и помогла преодолеть очень тяжелый отрезок моей жизни, Сарисса. Я никогда не забуду этого. Даю слово.

– Не понимаю, – сказала она.

– Очень просто, – пояснил я. – Я ничего не возьму у тебя силой. Не заставлю тебя делать что-то, если ты сама того не захочешь. Все. Точка.

Произнося все это, я никак не мог прочитать выражение ее лица. В нем мог быть гнев или подозрительность, страх или сомнение. Что бы ни пронеслось в ее мыслях, отразившись на лице – мне не удавалось это «что-то» распознать.

– Ты мне не веришь, – сказал я. – Ведь так?

– Треть жизни я провела внутри Арктис-Тора, – сказала она и отвернулась. – Я никому не верю.

В этот момент я подумал, что мне никогда не встречалось столь очаровательное и столь безнадежно одинокое существо. Треть жизни при Зимнем Дворе? И при этом сохранить способность к сочувствию, дружелюбию и заботливости! Наверняка она повидала многое, сталкивалась с уродством, которое большинству смертных трудно даже представить – Ансийли[24] бесконечно изобретательны по части своих развлечений, а любимые их игры всегда были отвратительны и жестоки.

И вот она предо мной – и перед лицом судьбы, которой страшилась еще с детских лет: быть отданной на съедение монстру. Судьбы, которой она спокойно смотрит в лицо. Продолжая строго контролировать себя, при этом умудряясь и ко мне относиться с неизменно присущей ей теплотой. Было ясно, что силы ей не занимать – а сила всегда привлекала меня в женщинах. Как и отвага. Как и безупречное изящество при любом давлении обстоятельств.

Эта девушка действительно могла мне понравиться.

И, конечно, именно поэтому Мэб выбрала ее – соблазнить меня, заставить отказаться от собственных идеалов ради того, чтобы овладеть ею. И как только я сделаю этот шаг, она примется разбрасывать передо мной все новые и новые приманки, подсаживая меня на иглу удовольствий. Мэб есть Мэб. В ее намерения не входило, чтобы ее Рыцарь был в ладах с совестью.

Значит, она планировала отравлять меня по чуть-чуть, понемногу. И стоило мне злоупотребить своей властью над девушкой, Мэб немедленно воспользовалась бы моим чувством вины и отвращения к самому себе, чтобы подтолкнуть к следующему шагу, а потом еще и еще дальше.

Мэб – хладнокровная, безжалостная стерва.

Я отвел взгляд от Сариссы. Я хотел уберечь ее – и прежде всего от самого себя.

– Ясно, – сказал я. – По крайней мере, отчасти. Мой первый наставник тоже не был мистером Дружелюбие.

Она кивнула, но кивок был лишь знаком, что она слышит меня, а не выражением согласия с моими словами.

– Ладно, – сказал я. – Неловкое молчание никуда нас не приведет. Так, может, расскажешь, что мне стоило бы узнать на сегодня?

Девушка взяла себя в руки, и прежние изысканные манеры вернулись к ней.

– Мы войдем предпоследними, перед Королевой. Она представит вас двору, за сим последуют банкет и развлечения. После банкета вам нужно будет пообщаться с придворными и дать им возможность познакомиться с вами.

– Таков протокол? Вроде семейного ужина в День благодарения?

Ее глаза на мгновение просияли живой улыбкой, при виде которой я даже не затрепетал. Ну вот ни капельки.

– Не совсем, – ответила девушка. – Есть два закона, которым обязаны следовать все под страхом смерти.

– Всего лишь два? И как же адвокаты двора Ансийли зарабатывают себе на жизнь?

– Первый, – сказала Сарисса, проигнорировав мою попытку сострить. – Запрещается пролитие крови на плиты двора без прямого и явного разрешения Королевы.

– Никакого убийства без монаршего кивка. Понятно. Второй закон?

– Никто не смеет обращаться к Королеве без ее прямого и явного разрешения.

Я фыркнул.

– Серьезно? Потому что я не мастер держать рот на замке. Точнее, я физически не способен молчать. Вероятно, это во мне еще с нежного возраста. Читала ли ты комиксы о Человеке-пауке, когда тебе было…

– Гарри, – сказала Сарисса, и голос ее внезапно напрягся. Она обхватила ладонью мою руку, а в ее тонких пальцах обнаружилась сила стальных прутьев. – Никому не разрешается обращаться к Королеве, – произнесла она напряженным шепотом. – Ни-ко-му. Даже Леди Мэйв не осмеливается нарушать этот закон.

Ее передернуло.

– Я видела последствия проступка. Нам всем доводилось их видеть.

Я поморщился и какое-то время смотрел на ее ладонь. А затем кивнул:

– Хорошо. Я понял.

Сарисса медленно выдохнула и кивнула в ответ.

Вот тогда-то дверь, которой я до тех пор не замечал, открылась в центре того, что до этого момента выглядело точь-в-точь как стена. С противоположной стороны двери возник Кот Ситх и, подчеркнуто игнорируя меня, поднял взгляд золотых глаз к Сариссе:

– Пора.

– Прекрасно, – ответила Сарисса. – Мы готовы.

Я поднялся и предложил Сариссе свою руку. Она тоже встала, и я взял ее под локоток. Я почувствовал быстрое пожатие девичьих пальцев на своем предплечье, и мы повернулись, чтобы проследовать за Котом Ситхом вниз по коридору.

Сарисса плотнее придвинулась ко мне и прошептала:

– Вы ведь знаете, что это?

Я тихо проворчал:

– Конечно. Моя первая прогулка по тюремному двору.

(обратно)

Глава 4

Ситх вел нас вниз по следующему проходу, гораздо более темному, чем все предыдущие, и во мраке я уже не видел малка. Вместо этого очень слабое свечение в виде отпечатков кошачьих лап начало исходить от пола, давая достаточно света, чтобы как-то продвигаться дальше. Я чувствовал, что идущая рядом со мной Сарисса становится все более напряженной, но она не произносила ни слова. Разумно. Какая бы тварь ни выскочила из тьмы, чтобы сожрать нас, только слух предупредил бы нас о нападении.

Звук наших шагов изменился, и я понял, что мы вышли на большое открытое пространство. В то же мгновение светящиеся отпечатки лап перед нами исчезли.

Я резко остановился, прижав Сариссу к себе. И снова она не издала ни единого звука, кроме резкого короткого вдоха.

Секунда за секундой пролетали в тишине.

– Ситх, – сказал я негромко. – Барахло ты, а не проводник. И мне плевать, какого размера у тебя тень.

Мой голос эхом отразился от стен, но, сколько я ни ждал, Ситх так и не объявился. Через несколько секунд я вытащил свой амулет из кармана смокинга.

Я поднял его повыше, сконцентрировался, посылая в него микроток своей воли, и спустя мгновение амулет начал излучать бело-голубой свет. Подняв его над головой, я огляделся.

Мы стояли в ледяной пещере, заполненной огромными, причудливыми… структурами – единственное слово, пришедшее мне на ум. Конечно, можно было бы назвать их скульптурами, только вот никто в наши дни не делает скульптур размером с городские здания, пусть даже изо льда. Я медленно осмотрелся. В этих структурах проглядывало нечто странное, почти…

Сарисса тоже оглядывалась вокруг. Она выглядела настороженной, но не испуганной.

– Это… гигантские предметы мебели?

…почти знакомое.

Это и были скульптуры, в масштабе один к восьми – кушетки, двух легких кресел, кирпичного камина, книжных полок… Мэб воссоздала из льда обстановку моей старой подвальной квартиры, вплоть до всех ковриков, искусно вырезанных прямо во льду пола.

У меня была всего лишь доля секунды, чтобы осознать это, потому что тишина пещеры тут же взорвалась звуками, красками и движением. Волна шума накатила на меня, а невесть откуда взявшаяся орда существ из мрачных сказок всех народов мира хлынула к кругу света, отбрасываемого амулетом, где и остановилась. Но крики и вопли этих существ неслись к нам со всех сторон.

Для смертного волшебника это был наихудший вариант развития событий. Мы способны на потрясающие вещи – но, чтобы они случились, нам требуется время. Порой мы можем выиграть необходимые мгновения, как следует подготовившись заранее – создав орудия и приспособления, которые помогут быстрее и точнее концентрировать наши усилия и таланты. Иной раз нам удается выкроить несколько драгоценных секунд, тщательно выбирая, где и когда начать свою битву. Бывает, мы выигрываем время, выстреливая заклятия словно из пращи с расстояния нескольких сотен миль. Но сейчас никакие ухищрения из магического арсенала не могли мне помочь.

Выздоравливая под бдительным оком Мэб, я был слишком занят восстановлением сил, тренировками, лечебными процедурами и сном, так что времени на создание новых орудий типа посоха или жезла у меня попросту не было. Все что я сейчас имел – только лишь амулет. Однако очевидный плюс такого положения заключался в том, что Мэб вынудила меня как следует «накачать мускулы» в магии: мне оставалось или применять свои способности без каких-либо орудий и подспорий, или погибнуть. Так что сейчас я владел чистой магической энергией лучше, чем когда-либо в жизни.

Просто в данную минуту всего этого было недостаточно, чтобы уцелеть перед угрозой, накатывавшей на меня.

Я двигался, не раздумывая, встав между Сариссой и стеной отвратительных физиономий, и собрав всю свою волю в правой руке. Бледный сине-белый свет внезапно охватил мои пальцы, как только я выпустил из них пятиконечную звезду и поднял руку – не было времени раздумывать, целиться или планировать – решив прихватить с собой хотя бы нескольких тварей.

Рука Сариссы метнулась и ухватила меня за запястье, дернув его вниз прежде, чем я выстрелил заклинанием, и я разобрал лишь две фразы из всеобщего ора.

Первой был крик Сариссы:

– Без кровопролития!

Вторую проорали все, кто находился в пещере:

– СЮРПРИЗ!

Орда всех темных и страшных существ замерла футов за двадцать от меня и Сариссы, а стены, пол и потолок начали излучать свет. Где-то с другой стороны гигантской копии моего старого подержанного дивана заиграла музыка – целый, охренеть, симфонический оркестр, вживую. Под самым сводом пещеры тысячи сгустков сверхъестественного света, роившихся в толще льда, стали быстро выстраиваться, словно флотилия синхронных пловцов, пока не образовали слова: «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ДРЕЗДЕН!»

В течение нескольких секунд я стоял с бешено колотящимся сердцем, бестолково озираясь вокруг.

– Ого. Угу.

Сарисса некоторое время изучала потолок, потом посмотрела на меня:

– Я не знала.

– Как и я, собственно, – сказал я. – Что, уже наступил Хэллоуин?

– Похоже на то, – откликнулась Сарисса.

Дальше все вообще съехало с катушек.

Они запели.

И пели они «С днем рождения».

Помните, я говорил, что от голоса малка у меня мурашки побежали по коже? Так вот в сравнении с надрывными воплями болотной кикиморы или жутковато-странным свистящим голосом мантикоры это вообще ничто. Гоблины не смогли бы поймать тональность, даже будь у нее ручки, а огромные, похожие на летучих мышей твари – воздушные войска Мэб, визжали почти на ультразвуке. Тролли, отвратительные гигантские головорезы ростом за десять футов, ревели, как сирена маяка, страдающая ларингитом.

Но сквозь всю эту какофонию прорезались голоса, улетавшие в другую крайность, голоса, выводящие мелодию с таким совершенством, с такой бритвенной точностью и ясностью, что хотелось вскрыть о нее вены. Люди всегда уподобляют красоту и добро, но это неверно. Среди подданных Зимнего Двора были существа потусторонней красоты, гипнотизирующе прекрасные, обезоруживающе великолепные, безумно восхительные, кровожадно притягательные. Даже в мире смертных многие хищники прекрасны, и если у вас достанет скорости и мотивации, вы успеете насладиться красотой, пока они убивают и пожирают вас. Как и все существа вокруг, Сидхе пели сейчас дляменя, и я физически ощущал их давящее внимание, как жертва чувствует волну, порожденную движениями несущейся к ней акулы.

Такую музыку не слушают ради удовольствия. Когда она звучит, остаться в живых – уже везение.

Все голоса внезапно смолкли, и лишь кристальной чистоты альт выводил: «И еще, и еще, и еще многая, многая лета».

Толпа тварей внезапно раздалась, и из нее вышла девушка. Она остановилась на мгновение – для вящего драматического эффекта, дабы позволить всем полюбоваться собою.

Она снова изменила прическу. Теперь это был широченный ирокез, удлиненный кроме боковых участков головы, начисто выбритых, что позволяло видеть кончики ее слегка заостренных ушей. Волосы по-прежнему были окрашены в ледяные оттенки синего, зеленого и темно-фиолетового и зачесаны на одну сторону, делая ее похожей на Веронику Лейк[25] и придавая широким, очень широким глазам еще больше лукавой таинственной безнравственности. Для девушки она была довольно высока, около пяти футов и десяти дюймов; фигура ее являла собой совершенный баланс стройности и пышности – пропорции, которые редким счастливицам удается сохранить хотя бы год; именно та внешность, что притягивает к таким юным девицам мужчин в летах – мужчин, возраст которых требовал мудрости и осмотрительности.

И она была обнажена. Величественно, шокирующе обнажена – и выглядела столь же свежей, энергичной и невинной, как во время первого нашего знакомства, более десяти лет назад.

Только тогда она была чуточку менее обнаженной.

О, я всегда замечаю подобные перемены.

– А вот и наш именинник! – произнесла Мэйв певучим голосом, взметнув обе руки вверх. Она двинулась ко мне медленной игривой походкой. С формальной точки зрения, она была не совсем голой. Серебряный пирсинг в сосках, под нижней губой, в пупке, и, думаю, кое-где еще. Я не позволил себе всматриваться. Ее безупречная бледная кожа также была украшена драгоценными камнями. Уж и не знаю, чем они были прикреплены, но каким-то немыслимым образом держались на ней, и, когда она двигалась, камни отбрасывали разноцветные блики на стены пещеры. Наиболее густо самоцветы располагались вокруг ее… ну… В общем, это самое сияло ослепительно.

В наступившей тишине она крадущимся шагом подошла ко мне – зеленые глаза в обрамлении нанесенной на лицо маски из драгоценных камней и хны; секс буквально исходил от нее волнами. Она и раньше казалась на редкость соблазнительной, но сейчас это был совершенно новый – запредельный – уровень.

– Ну-ну-ну, – сказала она, обходя меня кругом и разглядывая тщательно и неторопливо. – Похоже, слухи о твоей смерти оказались сильно преувеличенными.

– Привет, Мэйв, – сказал я. – Знаешь, я чуть было не пришел в таком же наряде. Оконфузились бы мы с тобой.

Зимняя Леди, преемница и заместительница Мэб, завершила круг и остановилась прямо передо мной, источая чисто животное влечение.

– Это день рождения. Я надела костюм, в котором родилась.

Она сделала глубокий вдох для вящего эффекта.

– Надеюсь, тебе понравилось.

Да, черт возьми, мне понравилось! Или по крайней мере понравилось всему, что располагается ниже моей верхней губы, причем понравилось намного больше, чем следовало бы. Она не наводила на меня никакой магии; я, как только увидел ее, уже был начеку, ожидая подвоха. Должно быть, сыграли свою роль отдых, физические упражнения и хорошее питание, – все то, чего в реальном мире я, как правило, благополучно избегал. В результате у меня сильное, здоровое, и совершенно нормальное либидо. Совершенно нормальное.

И дело не в том, что я изменился. То, что сделала Мэб, исцелив мой сломанный позвоночник, позволило мне двигаться со скоростью вампира и наделило такими рефлексами, с которыми я мог уклониться от атаки разъяренного малка – но все это не изменило меня на основном, фундаментальном уровне.

Здесь, на Земле Запретов, все было абсолютно здоровым и нормальным.

Взгляд Мэйв встретился с моим, и она одарила меня медленной ленивой улыбкой. И, как и в те моменты, когда рядом со мной оказывалась Мэб, я почувствовал, как все мое тело вибрирует, реагируя на Мэйв, на ее присутствие, ее близость, ее… все. В этой улыбке было нечто, раскрывшее для меня в одно мгновение: Мэйв, какой она была бы в экстазе, лежа подо мной, без тени мысли – только страсть – на очаровательном лице. На этот образ тут же наслоились сотни и тысячи других – застывшие во времени моменты, из тех, что возможно пережить лишь в безумном сне, – исполненные обещаний и предвкушений, нацеленные точнехонько в самые животные, самые примитивные части моего мозга. Это были не только зрительные образы. Каждый из них нес свой заряд чувственной памяти, в каждом отдельное, но до предела интенсивное чувство – прикосновение, вкус, запах, звук, зрение – десятки и десятки желаний и фантазий, сжатые в единый миг порочного возбуждения.

Порой секс не доставлял мне такого удовольствия, как улыбка Мэйв.

Ты слышишь меня, звучали мысли Мэйв, сплетаясь с образами. Ты слышишь меня сейчас, потому что мы теперь вместе, точно так же, как ты с Мэб. Я почувствовала тебя – и ты знаешь это – с того мгновения, как ты стал одним из нас. И я хочу чувствовать еще больше. Ведь теперь ты и мой Рыцарь, Дрезден. Позволь мне приветствовать тебя. Приди ко мне. Иди со мной. На прогулку под светом звезд. Там я открою тебе секрет наслаждения.

Только через несколько секунд я вспомнил, что все еще стою в ледяном зале, все еще в смокинге, все еще на расстоянии вытянутой руки от Мэйв. Я произнес, или, точнее, процедил сквозь зубы:

– Извини, Мэйв. У меня уже есть спутница на этот вечер.

Она откинула голову назад и рассмеялась.

– Бери и ее с собой, – сказала она, и в ее вдруг ставших дикими глазах заплясали огоньки. Ее взгляд метнулся к Сариссе, которая сделала резкий вдох и застыла рядом со мной. – Она потрясающа, и мне очень хотелось бы… познакомиться с ней поближе.

Только представь себе все возможности, мой Рыцарь. Очередное мультисенсорное слайд-шоу замелькало в голове, и видя каждый возникающий образ, я понимал, что в него нельзя погружаться, но и заставить себя полностью игнорировать эти картины я не мог – на сей раз в них присутствовала и Сарисса. Я могу дать тебе удовольствия, о которых ты никогда прежде не мечтал. Приводи свою очаровательную спутницу. Я подарю тебе ее и многих, многих других.

В моей голове снова вспыхнули видения безумных, почти доступных наслаждений, головокружительных, заряженных тысячами вольт, и я почувствовал, что вот-вот сорву с себя все одежды.

И – пусть даже одно мгновение – я подумывал именно так и поступить.

Гордиться тут нечем, но это не значит, что искушения мне нипочем. Я, как и любой мужчина, способен на глупости, и на секунду задумался, что открылось бы за сладостной дверью. Я знал, это было бы глупо – и весело, и здорово, но все-таки глупо. Я знал, что буду последним идиотом, если решусь на это, и все же…

Когда-нибудь меня убьют. Может быть, какое-то чудовище. Может, моя собственная глупость. А может быть, то, что рано или поздно убивает каждого: неумолимое время (хотя на эту возможность я бы не ставил). В последние дни, будучи мертвым, или скорее мертвым, чем живым, я начал свыкаться с мыслью о смерти, хотя не скажу, что это меня радовало. И мне не хотелось уйти из жизни столь отвратительно и болезненно, как я проделывал это прежде.

Но если уж тебе приходится уйти, то наверняка найдутся способы и похуже, чем сгореть в огне сибаритских наслаждений.

Черт, Мэйв сделала фантастическое предложение.

Ха!

Лоху обязательно впаривают что-нибудь фантастическое.

В зале наступила мертвая тишина, слышно было лишь мое хриплое дыхание, и я внезапно почувствовал повисшее в воздухе напряжение. Все присутствующие замерли в ожидании, а я наконец понял, что это вторая попытка убийства за вечер. Мэйв пыталась разделаться со мной.

– Ты когда-нибудь делала такое предложение Ллойду? – спросил я.

Мэйв склонила голову, не сводя с меня глаз, а улыбка на ее губах внезапно заледенела.

– Язык проглотила? – спросил я уже громче. И с презрением добавил:

– Или не расслышала вопрос?

Ледяная улыбка стала космически холодной:

– Что ты сказал?

– Я сказал «нет», психопатка ты худосочная, – ответил я, выплевывая слова со всем презрением, на которое был способен. – Я видел, как ты относилась к Ллойду Слейту. Видел, что ты проделывала с подменышами собственного двора. И я знаю, чего можно ждать от тебя, ты, высокомерная, насквозь испорченная, эгоистичная, мелочная, жестокая, жалкая пародия на пчеломатку.

Выражение лица Мэйв изменилось – порочная маска дрогнула. Сейчас девушка выглядела… ошеломленной.

Сарисса потрясенно смотрела на меня. Потом огляделась вокруг, словно в поисках окопа или бомбоубежища, или чего-нибудь вроде бронетранспортера, в котором можно было бы спрятаться.

– Последней своей служанке ты приказала прикончить моих друзей в день их свадьбы, Мэйв, – продолжал я громовым голосом, доносившимся до самых дальних уголков огромного зала. – Решила, что я забуду об этом? Или это была такая незначительная мелочь, что она уже выветрилась из того, что ты считаешь своими мозгами? А может, ты думаешь, я непроходимо туп и не смогу понять, что ты затеяла эту сюрприз-вечеринку в надежде спровоцировать меня на пролитие крови при дворе, а, Дарт Барби? Ты только что попыталась меня убить, Мэйв, и думала, что небольшая экстрасенсорная порнушка заставит меня об этом забыть? Никак не могу решить: безумна ли ты или просто тупа как булыжник.

Мэйв пялилась на меня с отвисшей челюстью.

– И кое-что еще напоследок, – сказал я. – Ты смазлива, куколка. Да что там, ты великолепна! Ты в состоянии вызвать сверхъестественный хош. Ну и что? Ты порченый товар. Так что – кругóм, и уноси свою голую задницу подальше от меня, пока я не подбодрил тебя хорошим пинком.

В зале надолго воцарилась мертвая тишина.

И тут лицо Мэйв исказилось от ярости. Соблазнительное очарование исчезло без следа, сменившись звериным бешенством. В глазах полыхал огонь, а температура в зале упала настолько резко и ошеломляюще, что на ледяном полу начали расти ледяные кристаллы. Чертов лед покрывался льдом.

Мэйв уставилась на меня с неприкрытой ненавистью в карикатурно огромных глазах, а потом наклонила голову и едва заметно улыбнулась.

– Похоже, пока нам стоит праздновать жизнь, – прошипела она. – Музыка!

Где-то в зале снова зазвучала симфония. Молчаливое кольцо из злобных персонажей страшных сказок распалось с плавным изяществом, и через несколько секунд уже казалось, что все это – дикий, бурный и невероятно шикарный бал-маскарад.

Глаза Мэйв сверкнули, она резко развернулась на месте, демонстрируя все свои прелести, издевательски тряхнула волосами, и исчезла в толпе.

Я повернулся к Сариссе и увидел, что она потрясенно смотрит на меня округлившимися глазами.

– Вы ее отвергли!

– Угу.

– Никто так не поступает! Здесь – никто.

– Подумаешь.

– Вы не поняли. Оскорбление, которое вы только что нанесли ей – это… это…

Сарисса покачала головой и закончила, понизив голос:

– В ее глазах вы только что заслужили того, чтобы с вами посчитаться.

– Что должно было случиться рано или поздно, – сказал я. – Меня беспокоит другое – ее ответ.

– Музыка? – спросила Сарисса.

– Ага, – кивнул я. – А через минуту, вероятно, начнутся танцы. Могло быть и лучше.

– Могло быть гораздо хуже, – возразила она. Потом сделала глубокий вдох и снова подхватила меня под руку. – Первый раунд вами выигран.

– Я всего лишь пережил его.

– Здесь это уже победа.

– Значит, если мы выиграем остаток ночи, это будет неплохим началом.

Я осмотрелся вокруг и сказал:

– Пошли.

– И куда мы идем?

– Куда-нибудь подальше от середины зала, – проворчал я. – Где можно прислониться к стене. И чтобы там были закуски. Я помираю с голоду.

(обратно)

Глава 5

На вечеринках мне всегда не по себе. Может быть, я просто не тусовщик?

Я чувствую себя не в своей тарелке, даже если там нет толп чокнутых эльфов, громадных чудищ и психопатичных королев фэйри. Думаю, это потому, что я никогда не знаю, чем себя занять.

Я о том, что выпивка там есть, но я не люблю напиваться, и уверен, что в пьяном виде не становлюсь более обаятельным. Ну разве что более отвязным, причем не в самом хорошем смысле слова. На вечеринках всегда играет музыка, но я так и не освоил танцы, в которых звучит электрогитара. Есть народ, чтобы поболтать, бывают и девушки, с которыми можно пофлиртовать, но если исключить из разговора все те глупости, которыми я обычно занимаюсь, то не особо-то я и интересен. Я люблю читать, сидя дома, или гулять с собакой – словно пенсионер. Кому интересно об этом слушать? Особенно если приходится постоянно перекрикивать музыку, под которую никто не танцует.

Так что я просто торчу там, но не выпиваю, слушаю музыку, но не танцую, пытаюсь разговаривать с почти незнакомыми людьми о чем угодно кроме собственной нелепой жизни, а они в свою очередь пытаются делать то же самое. Раз за разом повисают неловкие паузы. И тогда я начинаю задумываться, на кой ляд я вообще туда пришел.

Адские колокола, на вечеринке с монстрами мне все-таки проще! В том смысле, что я по крайней мере представляю, чем заняться на такой тусовке.

Закусочный столик был накрыт на копии люка, который в моей старой квартире вел в подвал. В этой гигантской модели люк был открыт, то есть в ледяном полу зияла дыра и, неудачно поскользнувшись, можно было провалиться в Стигийскую тьму. Я подумал, сохранили ли они масштаб и для глубины.

Столик был заставлен всевозможными угощениями, но, несмотря на все их разнообразие, выглядели они как самая обычная пища. Понюхав воздух, я убедился – это была жрачка для смертных, никакой тебе сказочной амброзии фэйри.

– Слава богу, – сказала Сарисса, взяв пару тарелок. – Настоящая еда! Я уж боялась, что кроме цветочных сладостей, здесь опять ничего не будет.

– Подожди, – сказал я. – Ты уверена, что это съедобно?

– Разве вы не чувствуете запах? – спросила она. – Это я всегда могу определить. Местная кухня… не слишком-то изыскана. Самое первое, чему я научилась здесь – это распознавать еду.

Она начала накладывать закуски на обе тарелки – в основном то же самое, что выбрал бы я сам. Что ж… Почти три месяца она по сути была моим диетологом, и заранее знала, что мне нравится, а что нет.

Странно. Если бы у меня была… жена или вроде того, с ней так бы оно и происходило?

Стоп. И откуда, черт возьми, взялась эта мысль? О предполагаемой – пусть и тотально вывихнутой – домашней жизни? Несколько секунд мое сердце стучало, словно кролик по барабану. Адские колокола, это что же – приступ паники? При одной мысли о том, что я мог бы назвать женщину своей женой? Хотя… если поразмыслить, как следует – мне кажется, я ни вслух, ни про себя не произносил это слово, думая одновременно о себе и о какой-нибудь женщине. Сознательно, во всяком случае.

Я покачал головой и отложил эту мысль, чтобы обмозговать ее позже, когда на спине у меня не будет красоваться огромная мишень.

Я предоставил Сариссе выбирать для нас еду, а сам осматривался в поисках кого-то или чего-то подозрительного. Секунд через двадцать я решил, что это совершенно бесполезно, и ограничился тем, чтобы хотя бы не прозевать кого-то, кто бросился бы на нас с ножом и устрашающими воплями. Я держал свои защитные заклинания в полной боеготовности – так сказать, на самом краешке сознания, и готов был, если понадобится, извергнуть их в реальность в долю секунды.

Я высмотрел отличный, тихий уголок рядом с гигантской каминной полкой, возвышавшейся над огромным камином, место, где мы могли бы уютно пристроиться, взял у Сариссы тарелки, и мы направились в ту сторону.

Какая-то знакомая фигура возникла из толпы на нашем пути, и неожиданно для себя я расплылся в улыбке. Существо, которое, прихрамывая и опираясь на тяжелый узловатый посох, приближалось ко мне, было не выше пяти футов. На нем была мантия с капюшоном из неокрашенного полотна, опоясанная длинной мягкой веревкой, за которую были заткнуты три свернутых полосы красной ткани – официальные накидки старейшин Белого Совета чародеев, снятые с них после того, как старейшины эти пали от его руки в поединках.

А еще этот тип был козлом. Но довольно-таки человекообразным козлом. У него было вытянутое, как козлиная морда, лицо и закрученные рога на голове. Золотистые глаза, длинная белая борода – и он, похоже, пребывал в полной гармонии с собой.

– Старейшина Бебека, – улыбаясь, произнес я.

– Сэр Рыцарь, – ответил он приятно рокочущим басом. Мы обменялись легкими поклонами, что ему, похоже, понравилось.

– Пожалуйста, примите мои наилучшие пожелания в День вашего рождения.

– С радостью, – ответил я. – Как они умудрились затащить вас на это шоу уродцев?

Он вздохнул:

– Обязательства.

– Не поспоришь. – Я кивнул в сторону своей спутницы. – Позвольте представить вам Сариссу. Она помогала мне оправиться от моих ран. Сарисса, это…

– Лорд Бебека, – произнесла она с любезностью, в которой не чувствовалось ни грана фальши. – Очень рада вновь встретиться с вами, сэр.

– И я рад видеть тебя, дитя, – ответил Старейшина Бебека. – Ты просто цветешь, вопреки здешнему климату.

– Это слишком высокая оценка, – возразила Сарисса.

– Я бы сказал: вселяющая надежду, – сказал Бебека. – Вижу, ты связала судьбу с новым Рыцарем.

– Нет, – быстро вмешался я. – Не так. Не было никакого… связывания судеб. Она лечила меня.

Сарисса, глядя на меня, чуть приподняла бровь и ответила Бебеке:

– Таково было условие Мэб.

– А, – вздохнул Бебека. – Бремя обязательств может быть тяжелым, как для Зимних, так и для Летних, – он искоса посмотрел на меня:

– Известно ли ему о твоем…

– Этой темы мы еще не касались, – быстро прервала его Сарисса.

– А, – воздев руки, произнес Бебека. У него были странные ногти, напоминающие копытца. – Тогда и мне следует хранить молчание.

Сарисса склонила голову:

– Благодарю вас.

– Конечно же.

К нам подошли еще две фигуры, и обе выше семи футов. Я не привык быть самым маленьким в компании. Или даже просто не самым высоким. Я могу заменять лампочки, не вытягиваясь в струнку. И украсить звездой рождественскую ель, не становясь на цыпочки. Я почти как Бамбл[26], разве что зубы у меня гораздо лучше, и не люблю, когда кто-то нависает надо мной.

(Соседство с этими двумя гигантами уже должно было дать мне понять, какой эффект я сам произвожу на других, особенно когда задираю нос перед могущественными созданиями, уступающими мне ростом, однако не похоже, чтобы такое озарение принесло мне пользу нынешним вечером.)

С одним из подошедших я был, к моему сожалению, знаком. На нем был охотничий костюм из кожи, расшитый серым, зеленым и коричневым; на боку висел меч с рукояткой из оленьего рога. Я впервые видел его без шлема; светло-каштановые, начавшие седеть космы спадали до самых плеч. Лицо асимметричное, но не безобразное – он был не лишен своеобразного диковатого шарма. Глаза великана отливали пугающей золотистой зеленцой. Настоящего имени его я не знал, но это был Эрлкинг[27] – один из фэйри, достаточно могущественный для того, чтобы возглавить Дикую Охоту, и на данный момент верховный правитель гоблинов.

(Говоря «гоблины», я не имею в виду уродливых чурбанов из «Хоббита». Настоящие гоблины – это что-то вроде мутантов-терминаторов и психопатов-ниндзя со склонностью к серийным убийствам. Проще говоря, представьте себе помесь Ганнибала Лектора с Джеки Чаном.)

Ах да, и однажды я нанес ему оскорбление, заключив в магический круг. Сидхе любого размера это просто ненавидят.

– Бебека, – сказал Эрлкинг, наклонив голову.

Старейшина Бебека ответил легким поклоном:

– Лорд Херн.

– Вы знакомы с этими детьми?

– О да, – ответил Старейшина Бебека и начал представлять нас друг другу.

Пока он это делал, я изучал мужчину, стоящего рядом с Эрлкингом, и являющего разительный контраст с ним. Эрлкинг был огромен, но в нем присутствовало нечто, выдающее проворство и грациозность – словно перед тобой тигр. Сейчас, понятно, он стоял совершенно спокойно и расслабленно, но было очевидно, что в любую секунду он готов сорваться с места с бешеной скоростью и кровожадными намерениями, и жертва, если и поймет, что происходит, то слишком поздно.

Спутник Эрлкинга не был тигром. Это был медведь с настолько широкими плечами, что по сравнению с ним лорд Херн мог показаться худощавым. Предплечья почти толщиной с бицепс, а такую шею, как у него, можно встретить разве только у бодибилдеров и профессиональных головорезов. Его руки покрывали шрамы, еще больше их было на лице. Многие из шрамов превратились в выцветшие белые линии, как у байкеров с многолетним стажем. Одет в кольчугу – но, поскольку фэйри не выносят прикосновения железа, она, вероятно, была сделана из чего-нибудь другого.

Поверх кольчуги накинут алый плащ, отделанный белым мехом и перехваченный широким черным кожаным ремнем. Грудная клетка была настолько массивной, что даже вполне умеренный живот казался громадиной на его гигантском торсе. Перчатки из черной кожи, также обрамленные белым мехом, были заткнуты за пояс рядом с немудреным, но удобным эфесом широкого и простого – безо всяких там прибамбасов – меча. Короткие белые волосы великана сияли чистотой, а белоснежная борода ниспадала на грудь словно белая пена обрушивающейся на берег волны. Да еще ясные глаза цвета голубого зимнего неба.

Я потерял нить речи Старейшины Бебеки, потому что у меня отвисла челюсть.

Спутник Эрлкинга заметил мою реакцию и низко раскатисто хохотнул. Это не был ироничный смешок. Это был громоподобный веселый смех, от которого живот его затрясся как… да позволено мне будет такое сравнение.

Словно чан, полный желе.

– А это, – продолжал Старейшина Бебека, – новый Рыцарь Мэб.

– Э… – выдавил я. – Извините. Я… кгм. Привет, – я протянул руку. – Гарри Дрезден.

Великан ухватил мою руку своей, продолжая давиться смехом. Его пальцы запросто могли переломать мне кости.

– Я знаю, кто ты такой, Гарри Дрезден, – прогремел он. – Зови меня Кринглом[28].

– Что, правда? Да ведь это же… ух ты!..

– Боже, какая прелесть, – улыбнулась Сарисса. – Да ты, оказывается, такой фанат, Дрезден.

– Просто… Такой встречи я не ожидал!

Крингл издал еще один громоподобный смешок, сотрясший воздух вокруг нас.

– Ты же знал, что я поселился среди фэйри. Не думал ведь ты, юноша, что я стану вассалом Летнего двора?

– Честно? – спросил я. – Да я вообще никогда об этом не думал.

– Мало кто задумывается, – кивнул он. – Как тебе твоя новая работа, устраивает?

– Нет, – ответил я.

– Тогда зачем ты на нее согласился?

– В свое время это казалось правильным решением.

Крингл улыбнулся:

– А. Твой предшественник был мне не слишком по душе.

– Та же история, – сказал я. – Так вы всегда приходите на эти сборища?

– Как правило, – ответил Крингл. – Прихожу повидаться с теми, кого редко встретишь в других местах, – он кивнул в сторону Эрлкинга и Старейшины Бебеки. – Разузнать, что у них новенького.

– И поохотиться, – добавил Эрлкинг и улыбнулся, обнажив острые зубы.

– И поохотиться, – согласился Крингл, взглянув на Бебеку: – Присоединишься к нам в нынешнем году?

Бебека умудрился выдавить подобие улыбки:

– Ты всегда спрашиваешь.

– А ты всегда отвечаешь отказом.

Старейшина Бебека пожал плечами и промолчал.

– Погодите, – я обращался к Кринглу. – Вы ездите на охоту? – Я показал на Эрлкинга. – С ним? Вы?

Крингл снова хохотнул, упершись руками в бока.

– А почему нет?

– Чувак, – сказал я, – Чувак. Но ты же… черт тебя дери, Санта-Клаус!

– Только после Хэллоуина, – сказал он. – Всему свое время. Даже у меня должны быть какие-то рамки.

– Ха, – сказал я, – кроме шуток?

Он буркнул что-то, и улыбка исчезла с его лица.

– Так вот, паренек, позволь мне пояснить тебе кое-что здесь и сейчас. Никто из нас уже не тот, кем был когда-то. У каждого своя история. Каждый пришел откуда-то, каждый следует куда-то. А в течение жизни, особенно такой долгой, как моя, путь может заводить далеко и делать странные повороты – о чем, думаю, и ты кое-что знаешь.

Я нахмурился:

– В смысле?

Он указал на себя:

– Вот это стало знакомой тебе сказкой в совсем недавние времена. До сих пор живы чародеи, которые ничего знать не знали о зимнем дедушке, когда в детстве ожидали зимних праздников.

Я задумчиво кивнул:

– Ты стал чем-то другим.

Старикан заговорщицки подмигнул.

– А кем же ты был прежде?

Крингл улыбнулся, довольный тем, что ничего не нужно говорить.

Я повернулся к Сариссе:

– Кажется, ты более или менее знаешь их. Что…?

Сариссы не было на месте.

Я осмотрелся вокруг, но нигде ее не увидел. Перевел взгляд на Крингла и Эрлкинга. Оба смотрели на меня спокойно, без какого-либо выражения на лицах. Я бросил взгляд на Старейшину Бебеку, чье длинное свисающее правое ухо дернулось один раз.

Я тут же посмотрел налево, следуя этому движению, и увидел, что Сариссу вели на танцпол под копией моего оригинального постера «Звездных войн». Постер был размером с роспись на небоскребе, а танцпол под ним – не меньше парковочной площадки. Большая часть пола была занята Сидхе, танцующими с фантастической грацией, переливаясь при этом всеми цветами радуги и время от времени поблескивая кошачьими глазами, которые сверкали словно драгоценные камни в такт их движениям.

Молодой Сидхе вел Сариссу за запястье, и по ее плечам было видно, что ей больно, однако по выражению лица трудно было это понять. Лица же Сидхе, одетого в черный кожаный пиджак и бейсбольную кепку Цинциннати я не рассмотрел.

– Похоже на новое испытание, – пробормотал Эрлкинг.

– Да, – сказал я. – Джентльмены, прошу прощения.

– Тебе знакомы законы двора Мэб, э? – спросил Крингл. – Ты знаешь цену за их нарушение?

– Да.

– И что же ты собираешься делать, паренек?

– Мне кажется, у нас здесь сбой по части взаимопонимания, – сказал я. – Пожалуй, пойду налажу диалог.

(обратно)

Глава 6

Пробираться по танцполу, полному Сидхе – все равно, что закинуться ЛСД.

Отчасти потому, что они дьявольски привлекательны. Девицы Сидхе все без исключения не уступали Мэйв по части физической привлекательности. Некоторые из них так же, как и она, танцевали практически обнаженными, не считая того, что считалось, должно быть, последним писком моды в чикагских клубах – моды вызывающе-соблазнительной. Парни были так же красивы и распутны, как и девицы, но отвлекали они меня в гораздо меньшей степени.

Такое наркотическое ощущение возникало отчасти благодаря их грациозности. Сидхе – не люди, хотя и выглядят так, словно состоят с нами в близком родстве. Когда видишь олимпийскую гимнастку, фигуристку или профессиональную танцовщицу во время исполнения ими своей программы, невозможно не поражаться абсолютной легкости и грации, с которыми они двигаются – так, словно их тела легче воздуха. Короче говоря, самые неуклюжие Сидхе не уступают им ни на йоту, а лучших из них бессмысленно даже сравнивать с любыми из смертных. Все это трудно описать, потому что мозг не в состоянии справиться с впечатлениями – то, что я видел, попросту не с чем сопоставлять: движение, балансировку, энергию, точность, лишенную намека на малейшее усилие. У тебя словно открывается еще одно, прежде неизвестное чувство, обрушивающее на сознание огромный объем информации. То, что я видел, заставляло мой бедный мозг вопить и умолять меня остановиться и позволить ему хоть как-то осознать увиденное.

Отчасти же дело было в их магии. Сидхе пользуются магией так же свободно, как мы дышим: инстинктивно и ни капли о том не задумываясь. Мне приходилось сражаться с ними раньше, и их сила высвобождалась в основном посредством простых движений, словно заклинания были врожденной частью их рефлекторной моторики. Само движение и было их магией, а с особой мощью это проявлялось во время танца.

Фейрийская магия не нацеливалась на меня умышленно – я, скорее, погрузился в нее, словно в бассейн, наполненный водой на месте танцпола. Она почти сразу же впитала мое сознание, и мне оставалось лишь стиснуть зубы и стараться удержаться на поверхности. Сполохи цветных огней вспыхивали вокруг танцующих Сидхе. Их ноги ударяли по полу, а руки – по телам, своим или чужим, дополняя музыку слоями синкопированных ритмов. Вздохи и вскрики, яростные и первобытные, сливались с ритмом и музыкой, отдаваясь соперничающим эхом во всех уголках зала – так, словно они отрепетировали это до идеальной слаженности. Но нет, они ничего не репетировали. Они попросту были такими.

Звук и ритм атаковали меня со всех сторон, барабаня по ушам и дезориентируя. Свет танцевал и порхал от одного края спектра до другого, создавая изящные соблазнительные узоры. Тела изгибались с нечеловеческим артистизмом, а сама их грациозность способна была свести с ума. Частью своего существа я жаждал стоять и впитывать, пить все это, пялясь на танец словно неуклюжий уродливый бегемот, случайно затесавшийся в толпу Сидхе. Многих смертных, случалось, затягивал обессиливающий восторг подобных танцев – и, как правило, добром для них это не кончалось.

Я включил всю доступную для меня ментальную защиту, черпая из самой сердцевины холодной и ясной мощи, которая жила во мне с той ночи, когда я убил своего предшественника бронзовым кинжалом Медеи. В тот момент я даже не понимал, что со мной происходит, – голова была занята совсем другим – но сейчас я знал, что именно эта мощь восстановила мое искалеченное тело, наделив меня силой, скоростью и выносливостью на пределе человеческих возможностей – а, вполне вероятно, и за этими пределами. Я ощущал их только тогда, когда сам призывал, но похоже, моего инстинкта самосохранения было достаточно для того, чтобы вызвать эти силы – как тогда, когда я отправился на спасение моей дочери от вампиров Красной Коллегии, с тех пор канувших в небытие.

Сейчас эта сила вливалась в мое сознание словно ледяной бриз, выметая из моих мыслей ослепленность танцем Сидхе. Я двинулся сквозь толпу, первые несколько футов пригибаясь и проскальзывая в толчее пляшущей массы, стараясь никого не сбить с ног. Но довольно быстро понял, что какие бы преимущества ни получил в ранге Зимнего Рыцаря, я по-прежнему слишком медленно соображаю и двигаюсь в сравнении с Сидхе.

И тогда я двинулся напролом, предоставив им самим убираться с дороги. И, кстати, это мне больше пришлось по душе. Им, похоже, тоже. Вроде бы, и ненамеренно, но некоторые из них размахивали руками и ногами в доле дюйма от меня, однако удара так никто и нанес.

Сидхе в основном народ высокий, но мой рост вполне годился для НБА, так что я смотрел поверх толпы. Я выловил взглядом красную бейсболку и вспышку глаз Сариссы – и двинувшись в их сторону, догнал у внутренней стены зальчика-пещеры. Сидхе, уведший Сариссу, стоял сзади нее, обхватив девушку одной рукой за шею, другой – за талию, и прижав ее спину к своей груди. Глаза Сариссы были широко распахнуты. Я увидел покрасневшую кожу на ее запястье, на котором уже проявлялись синяки в форме пальцев Сидхе.

Я почувствовал, как мои кулаки сжимаются, а в глубине глотки начинает клокотать яростный рев.

Танцпол в радиусе десяти футов от нас троих вдруг сам собой очистился от танцующих: фэйри освободили место для схватки. Они не сводили с нас внимательных и сверкающих словно драгоценные камни глаз. Танец, однако, продолжался.

– Сэр Рыцарь, – сказал Сидхе, удерживавший Сариссу. Его волосы под бейсболкой были прямыми и черными, а скулы настолько выступавшими, что на них можно было повесить кислородные баллоны. Он улыбался, но в его улыбке было что-то хищное и коварное. – Рад побеседовать с вами.

Его клыки были чуточку великоваты и слишком остры.

– Через минуту этой радости может поубавиться, – сказал я. – Отпусти ее.

Он еще плотнее прижался к Сариссе и потянул носом.

– Странно, – сказал он. – Не чувствую на ней твоего запаха. Ты не можешь заявлять на нее свои права.

– Ты тоже, – сказал я. – Отпусти ее. Не заставляй меня повторять это еще раз.

– Она всего лишь смертная, – он расплылся в улыбке. – Смертная, не имеющая положения в Арктис-Торе, положения при дворе. Здесь не место смертным. Ее тело, сознание, жизнь будут отняты безнаказанно, если мы решим это сделать.

– Мы только что решили. Ее. Отпустить. – Я двинулся по направлению к нему.

В его глазах появился лихорадочный блеск, и мне стали видны все кости и сухожилия его руки, плотно обтянутые кожей. Его ногти были слишком длинными, слишком мощными, и чересчур острыми для нормальных ногтей. Сарисса пыталась заговорить, но издала лишь сдавленный звук и умолкла.

– Чем ближе ты подойдешь, – сказал Сидхе, – тем сильнее я буду сжимать руку. Игра становится чертовски любопытной. Интересно, насколько сильно мне придется сжать кисть, чтобы раздавить ей трахею?

Я остановился, потому что знал ответ на вопрос: не намного. Не больше, чем нужно, чтобы раздавить пустую банку из-под пива. Это пугает: насколько легко убить человека, если знаешь, как это сделать.

– А как же закон Мэб? – спросил я.

– Я и не пролью ни капли ее крови, – мгновенно отреагировал он. – Когда я перекрою ей дыхание или сломаю шею, она просто перестанет существовать – жаль, конечно, но закон есть закон.

С тяжелым чувством в груди я внезапно понял, что этот Сидхе, стоявший передо мной в черной кожаной куртке и красной бейсболке, знает, как это сделать.

– Эй, да ведь ты не болельщик «Цинциннати Редс», верно?

– А! – воскликнул Сидхе с улыбкой. – Вот видишь, Сарисса, он все-таки разобрался, что к чему. Не сразу, но все же.

– Ты красная шапка, – сказал я.

– Не просто красная шапка, – раздраженно возразил он. – Я та самая Красная Шапка[29], мой маленький Рыцарь.

Красная Шапка был существом, которое мне всегда хотелось считать сказочным персонажем. Согласно легенде, которую я знал, он получил свое прозвище потому, что дружески приветствовал путников, после чего убивал их самым зверским образом. Совершив убийство, он погружал свою шапку в еще не остывшую кровь жертвы. Похоже было, что это весьма агрессивная и подлая особь. Легенда не более достоверна, чем любой другой слух на планете, но глядя на этого типа, я не мог избавиться от впечатления, что он пришел бы в эротическое возбуждение, убивая Сариссу. Или меня.

Он явно ожидал, что я отреагирую страхом и настороженностью. Реакция, которая должна была продемонстрировать, что сколь бы древними ни были рассказы о нем, несколько прошедших веков не делают их менее жуткими.

– Большой страшный монстр Красная Шапка, – я нарочито растягивал слова. – Когда на сегодняшний прием ты выбирал красный головной убор как эмблему своей силы и ловкости, то предпочел Цинциннати, а не Филадельфию? И не Бостон? Серьезно?

Красная Шапка явно не знал, как расценивать мою реплику. Он просто пялился на меня, пытаясь решить, оскорбили его или нет.

– Вы, Сидхе, толпа дешевых позеров. Ты этого не знал? Вы пытаетесь делать и говорить то, что, как вам кажется, придавит наши болевые точки – но ты так ничего и не понял? Ты хоть раз был на бейсбольном матче? Я несколько лет назад побывал вместе с Гвином ап Нуддом[30]. Приличный малый. Может, слышал о нем?

– Думаешь напугать меня своими союзниками, чародей? – угрожающе спросил Красная Шапка.

– Думаю, ты приспособленец и лицемер, – сказал я.

– Кто?

– Ты меня слышал. Нападаешь на людей, путешествующих в одиночку, на тех, у кого нет ни шанса защититься. Особенно когда ты предстаешь эдаким обаяшкой, чтобы потом застать их врасплох. – Я оскалил зубы. – Но меня ты врасплох не застал. И я не из тех, кто не в состоянии тебе противостоять.

– Тронь меня, и я убью ее, – прорычал он, сжав Сариссу сильнее, чтобы доказать серьезность своих намерений.

Я посмотрел на девушку, надеясь, что она поняла суть моей игры.

– Жаль, конечно, но если ты решишь убить ее, я вряд ли смогу что-то сделать, – сказал я. – Конечно, после этого… Твои шансы не будут стоить и цента. Если она умрет, ты последуешь за ней.

– Ты не нарушишь закон Мэб, – осклабился он.

– Ты прав, – кивнул я. – Думаю, я просто открою Путь в мир смертных, выволоку тебя туда, а после этого… я всегда был неравнодушен к огню.

Такая возможность явно не приходила в голову Красной Шапке.

– Что?

– Понимаю, это не вполне в стиле моей новой работы, и все такое прочее, но этот ход представляется мне эффективным. Разведи человеку костер, и он сможет греться целый день, – сказал я. – Но разведи костер из человека, и ему будет жарко всю оставшуюся жизнь[31]. Дао Пратчетта. По этому принципу я и живу. Ты хотел у всех на глазах ткнуть меня мордой в грязь, заработать очки, утерев мне нос в первый же мой вечер здесь? Что ж, поздравляю, Красный. Ты – герой дня.

Его глаза, блеснув, сузились, а лисья улыбка стала еще шире.

– Думаешь, я тебя боюсь?

– Последний раз, когда на вечеринке увели мою спутницу, дело кончилось крайне неприятно, – сказал я очень мягким голосом. – Можешь спросить у Красной Коллегии. Погоди, забыл – уже не можешь.

Красная Шапка расхохотался, и это было больно. Самым буквальным образом. В ушах болезненно звенело от резкого звука.

– Меня не интересует сколько тараканов или вампиров ты прикончил, смертный. Я Сидхе.

– Да кто угодно, – сказал я. – Сидхе мне тоже случалось убивать.

– Ага, – сказал Красная Шапка, и в его голосе клокотала неприятная нескрываемая ярость. – Летнюю Леди, например. В той битве я тоже участвовал, смертный. И видел, как текла ее кровь.

Я кивнул, добавив:

– И что заставляет тебя думать, что я не сделаю этого снова?

Он повел подбородком в сторону и ответил:

– Они.

Я замер.

Проклятье, Гарри, обругал я себя. Ты же имеешь дело с фэйри. А с фэйри всегда нужно ожидать подвоха. Подлого удара ниже пояса. Я мыслил слишком прямолинейно. Красная Шапка не был настоящим противником.

Он был приманкой.

Дикие танцы вдруг замерли, словно по невидимому знаку. Музыка умолкла. Все движение в зале, насколько я мог видеть, прекратилось, а я внезапно оказался на маленькой полянке, окруженной лесом стройных, порочно прекрасных фигур и жутковато сверкающих глаз.

Из этого леса, пробираясь сквозь толпу Сидхе, шаркающей походкой вышли два существа, остановившись футах в пятнадцати по обе стороны от меня. Первое, справа, было просто огромным. Оно волочило ноги, согнувшись под рваным серым плащом, которым можно было бы покрыть небольшой грузовик. Его шаги были в два-три раза больше моих, и, когда оно остановилось, его длинные руки повисли вдоль тела, уперевшись в пол. Под капюшоном я рассмотрел приплюснутую широкую голову, голую как череп, красную и блестящую. На руках у него было по три пальца, толстенных, длиною в два фута – и тоже красных и блестящих, словно кто-то облек его кости плотью и мышцами, но забыл покрыть все это кожей. Великан истекал сукровицей, и капли ее, барабаня, падали на пол. Он не мигая пялился на меня огромными абсолютно белыми глазами, в которых там и сям виднелись крохотные черные точки.

Я узнал это существо. Это был Драная Башка, тварь, собирающая себя по частям из выброшенных костей и прочих отходов забитых коров и свиней. Потом они начинают жрать все, что им удается поймать, от домашних животных до школьников, а в конце концов принимаются охотиться на взрослых. Если застать их врасплох, разделаться с ними можно – но этого, как видно, никто до сих пор не поймал.

Пока я рассматривал его, он медленно выпрямлялся во весь свой рост – гораздо больше десяти футов. Челюсти его, заимствованные у пары разных животных, медленно, словно в зевке, раскрыли огромную, как туннель водяной горки, пасть. Теперь по полу забарабанила еще и слюна, стекавшая с челюстей Драной Башки. Дышал он тяжело и медленно, издавая громкий свистящий хрип.

Существо, стоявшее слева, откинуло капюшон. Ростом оно было футов восемь, и могло бы сойти за человека, когда бы не густой желто-белый мех, покрывавший все его тело. Мышцы его были настолько мощными, что выпирали даже из-под шкуры, а горящие, налитые кровью глаза посверкивали из-под нависших бровей – вариант огра от Зимних, тварь куда более сильная, чем это могло показаться. При желании он мог бы поднять меня и всадить головой в ледяную стену, а затем вколотить туда же мой позвоночник, как альпинистский крюк.

– Я ждал этого выражения на его физиономии всю ночь, – сказал Красная Шапка Сариссе. – Это просто великолепно! Что же будет дальше? Мне так интересно!

Одно дело выдержать легкую дружескую тренировку и общение с раздражительным малком, и совсем другое – идти в лоб против трех опаснейших тварей Фэйриленда. Явно проигрышная позиция. Возможно, будь я быстр, точен и немного удачлив, мне удалось бы выжить.

Мне – но не Сариссе.

У меня был лишь один реальный шанс – немедленная ошеломляющая атака. Если бы я смог вышибить одного из этих дебилов еще до начала драки, мои шансы из невозможных превратились бы в просто унылые. А это значило бы, что появлялась возможность спасти девушку.

Конечно, я нарушил бы закон Мэб. Я хвастался, что открою Проход, и если дойдет до крайностей, я, может быть, и смог бы его открыть – но не раньше, чем Драная Башка и огр подойдут как можно ближе.

Внезапно раздался звук, точнее, визг и рев безжалостных труб, которые звучали так, словно трубачей лупили вымоченными в соленой воде плетьми. Мне понадобилась целая секунда, чтобы понять, что никаких труб не было. Вместо этого на копии моего любимого кресла, слева от меня, кристаллы продирались сквозь лед, скрежеща и скрипя, когда лед менял форму. Ледяные шипы и клинки поднялись на половину высоты купола, задрожав, когда центр этого новоявленного нароста начал смещаться. Сгустки синего, зеленого и пурпурного цветов вибрировали и вились внутри острых ледяных зубцов в дикой пляске цветных огней. Этосияние и завораживало, и ослепляло, а маленьким шарикам дискотеки оставалось лишь надеяться, что они когда-нибудь вырастут и достигнут хотя бы половины этой немыслимой яркости.

Мэб выступила из глыбы льда, словно пройдя между тонкими прозрачными занавесками. Она была в строгой, приличествующей ее статусу одежде: в белой мантии с опаловым отливом, опоясанной цепью из ледяных кристаллов. Ледяная корона возвышалась над ее лбом, а белые волосы ниспадали вокруг лица как снег на горной вершине. Она была холодной и отстраненной, безукоризненной и прекрасной – и безжалостной как залитый лунным светом снег.

На мгновение она остановилась, оглядывая пещеру. Потом села, медленно и величественно, а лед внутри купола сразу же принял форму трона. Она устроилась на нем, и лед снова завизжал, издавая нестройный визг труб, в которые дуют подвергаемые пытке музыканты.

Все головы в пещере повернулись к ней. Сидхе, стоявшие вокруг меня, преклонили колена – все, включая Красную Шапку и его приятелей. По всему залу весь Зимний Двор сделал то же самое – лишь несколько человек стояли выпрямившись. Я был одним из них. Стояли Эрлкинг, Крингл и Старейшина Бебека, хотя каждый из них склонил голову, отдавая дань чести правительнице Зимних. Я следовал их движениям, но смотрел в оба.

Я заметил Мэйв в сорока-пятидесяти футах от нас, на ледяном подиуме, подозрительно напоминающем книжку, свалившуюся с одной из моих полок. Со своей позиции Мэйв, естественно, видела конфликт, разворачивавшийся между мной и шайкой Красной Шапки, но не удостоила меня даже кивком. Она потягивала что-то льдисто-голубое из фужера для шампанского, полностью игнорируя появление своей матери – и я чувствовал пылавшую в ней злобу ко мне, хотя она и смотрела в сторону.

Мэб целую минуту изучала меня с моими «товарищами по играм», не произнося ни слова, и в гулкой тишине было слышно только капание сукровицы и слюны, падающих с Драной Башки на ледяной пол.

Мэйв повернулась к матери и отпила из фужера. Она не произнесла ни слова, черты лица ее были спокойно-расслабленными, но внутренняя презрительная ухмылка ощущалась почти физически.

И только тогда я сообразил: первая попытка Мэйв впутать меня в стычку при дворе была лишь способом отвлечь внимание. Она хотела, чтобы я целиком сфокусировался на ней, хотела вывести меня из равновесия своей высоковольтной телепатической феерией сексуальных игр. Тогда я не смог бы мыслить достаточно ясно для того, чтобы отреагировать на появление Красной Шапки с его сюрпризом.

Еще одну минуту Мэб, не отрываясь, смотрела на Зимнюю Леди. Потом улыбнулась и сделала легкий кивок в сторону дочери – жест одобрения.

– Хорошо разыграно, – пробормотала Мэб. Она не повышала голоса, в этом не было нужды. Весь лед зазвенел ее словами.

Ее взгляд переместился на меня, и, хотя она находилась слишком далеко, чтобы можно было различить детали ее мимики, я все-таки знал, что выражало ее лицо: я сам позволил втянуть себя в эту неразбериху. Значит, мне самому и предстояло из нее выпутываться.

Мэб снова перевела взгляд на присутствующих в зале.

– В этот день, празднуя День рождения Нашего нового Рыцаря, Мы приветствуем всех и каждого из вас, Лорды и Леди Зимы. Мы рады снова принимать вас в Нашем доме. Как Мы видим, празднование идет уже полным ходом.

Она откинулась на спинку трона и приложила палец к губам, словно очарованная всем увиденным.

– Мы умоляем вас не позволять Нашему появлению прерывать веселье.

Она вяло взмахнула рукой:

– Повелеваем вам продолжать празднование!

Очень весело.

Я повернулся лицом к Красной Шапке, краем глаза наблюдая за его подручными, и пытаясь придумать что-нибудь, – что угодно! – что вытащило бы нас с Сариссой из этой передряги.

Драная Башка снова присел на корточки, явно готовясь к атаке. Его разнокалиберные когти в предвкушении царапали пол. Огр развел свои лапищи и снова сомкнул их, – словно хлопок поджарившегося попкорна. Красная Шапка уже выпрямился, и без всяких усилий утаскивал за собой Сариссу.

А я был в смокинге.

Адские колокола!

Понятное дело, если я хочу пережить этот вечер, мне нужно активизировать свою игру.

Голос Мэб прозвучал гортанным мурлыканьем:

– Музыка! Мы желаем видеть танцы.

(обратно)

Глава 7

Шансы были неравны. Более чем неравны. Все трое смертоносных фэйри готовы к атаке, и кем бы из них я ни занялся в первую очередь, положение Сариссы от этого не улучшится. Зазвучала музыка, тихо, медленно, очень медленно усиливаясь и становясь все более заметной.

Мне срочно требовалось какое-то преимущество, что-то, что изменит правила игры.

По сути…

Изменение правил было единственным, в чем я нуждался.

Фэйри всегда прибегают к мошенничеству и подвохам, факт, который я прозевал пару минут назад. Но у них имеется еще одна черта, абсолютно неизменная: они обожают игры.

– А что, если нам сделать это поинтереснее? – громко сказал я. – Думаю, вы не будете возражать, если мы превратим наш спор в увлекательную игру?

Хоп! Все в помещении мгновенно умолкли, так, словно тысячи танцующих одновременно сделали вдох и напряженно замерли. Я физически ощутил волну воздуха, когда эти существа одновременно наклонились в мою сторону, а их внезапно обострившееся внимание заполнило пещеру. Изменился и темп музыки: осталось только напряженное звучание струнных и приглушенный пульс ударных.

Я почувствовал, как волна эмоции прокатилась по мне, эмоции чуждой, абсолютно не моей – для этого она была слишком беспримесной, слишком первобытной, и от нее мое тело вновь затрепетало каждой клеточкой – одобрение, которым удостоила меня Мэб, было нечеловечески интенсивным.

– Однако же, чародей, – сказал Красная Шапка, – мы уже играем в игру. Нельзя менять правила только потому, что ты проигрываешь.

– Но игрок может повышать ставки, – ответил я. – Что, если твой выигрыш больше, чем ты ожидал?

Красная Шапка прищурился:

– А что более ценное, чем собственная жизнь, ты можешь проиграть?

Я одарил его, как мне казалось, покровительственно-снисходительной усмешкой и сказал:

– Погоди. К чему вести разговор с марионеткой, а не с тем, чьи руки дергают за ниточки?

Я повернулся спиной к Красной Шапке, сглотнул слюну и посмотрел Мэйв прямо в лицо:

– Я предлагаю вам приз, Зимняя Леди. Согласны ли вы выслушать меня?

Глаза Мэйв засверкали ярче, чем драгоценности на ее… животе. Она подошла к краю платформы и остановилась там, не сводя с меня взгляда.

– Если выиграет он, – я сделал кивок в сторону Красной Шапки, – то я пойду с вами. По доброй воле.

Мэйв наклонила голову.

– А если выиграешь ты?

– Сарисса получит свободу. И вы уйдете с миром.

Мэйв оттопырила нижнюю губу:

– С миром… Это неинтересно. – Подняв руку, она крутила прядь своих волос. – Насколько я понимаю, приз у меня уже есть, смертный. Я хочу видеть, как Мать смотрит на струйки пара, поднимающиеся хотя бы над одним свежим трупом, здесь, в ее собственном дворе.

– Вы абсолютно правы, Мэйв, – сказал я. – Вы меня подловили, и мастерски. – Я подмигнул ей. – Но какой интерес в игре, которая выиграна заранее? И зачем соглашаться на столь эфемерный, хотя и достойный приз, если вы можете отобрать у Мэб ее Рыцаря в присутствии всего Зимнего Двора?

Это ее зацепило. Я физически ощутил внезапную волну амбициозной жажды, сотрясшей Зимнюю Леди, и клокочущую ярость во взгляде, который она бросила в направлении Мэб, восседавшей на своем троне.

Рот Мэйв искривился в гримасе, которая более походила на улыбку акулы, нежели дельфина. Она щелкнула пальцами, щелчок прозвучал как выстрел из малокалиберного пистолета, к ней тут же поспешили два Сидхе, ведя с собой мускулистого парня. На лице парня застыло ошеломленно-полубессознательное выражение. Мэйв не дожидалась его. Она просто села. Одновременно Сидхе с силой толкнули парня, заставив его встать на четвереньки как раз вовремя для того, чтобы Мэйв опустилась на его широкую спину.

– Надо отдать вам должное, Мать, – сказала она, не глядя на Мэб. – Вы берете на услужение интереснейших из смертных.

Ухмылка Мэб была красноречивее любых слов. Она не пошевелилась и не проронила ни звука.

– Миледи… – начал было Красная Шапка за моей спиной.

– Цыц, – рассеяно произнесла Мэйв. – Я хочу видеть, что произойдет. Что у тебя на уме, чародей?

Вместо ответа я несколькими быстрыми рывками распустил галстук от смокинга. Это была не какая-нибудь дешевая бабочка на застежке, а цельная лента из чистого шелка. Ее длины идеально хватило на то, чтобы обернуть шею и ухватиться руками за широкие концы. Я поднял их вверх, театрально развернулся и сказал:

– Из уважения к нашей хозяйке и ее закону, пролития крови не будет.

И швырнул галстук на ледяной пол между собой и Красной Шапкой. Затем, высокомерно задрав подбородок, посмотрел на Мэйв:

– Ну так как, принцесса? Вы в игре?

Она подняла руку и принялась рассеяно водить пальцем по губам. Глаза ее сияли. Бросив взгляд на Красную Шапку, она кивнула.

– Ну что, тупица, – повернувшись к нему, сказал я. – Не против, если твой йети посторожит девушку, пока мы с тобой потанцуем? – Я расплылся в улыбке: – Если, конечно, ты не боишься такого маленького и хлипенького истребителя тараканов, как я.

У Красного задергалась верхняя губа. Не будь он одним из Сидхе, к тому же на вечеринке, в окружении всех своих дражайших вразей, он бы зарычал.

Жестом он подозвал огра, и тварь тут же затопала к нему. Красный швырнул Сариссу в его огромные волосатые лапы. Огр не стал брать девушку за шею. Он просто положил свою ладонь на ее голову – казалось, будто на ней появился какой-то волосатый паукообразный шлем – и сомкнул пальцы. Заколки дымчатого стекла со звоном упали на ледяной пол, а глаза Сариссы округлились еще больше.

– Если чародей пустит в ход магию, – сказал Красная Шапка, – сломай ей шею. – Он внимательно посмотрел на огра и добавил: – Но не отрывай голову.

– Ага, – буркнул огр. И впился в меня ненавидящим взглядом.

Красная Шапка кивнул и, прищурившись, повернулся ко мне.

Ух! Неплохой ход со стороны Красного. Хотя вряд ли ему стоило беспокоиться. Мне еще ни разу не удавалось нокаутировать ни единого Сидхе с помощью магии. Их защита против подобных штучек чертовски надежна. Впрочем, на кое-какую помощь магии в нашей драке я все же рассчитывал, но Красный только что перечеркнул все мои расчеты.

Сарисса метнула на Красного взгляд, ярости в котором хватило бы на то, чтобы содрать краску со стен, и хрипло проговорила:

– Гарри, вы не обязаны делать это ради меня. Вы можете просто уйти.

– Шутишь? – едва слышно ответил я. – Думаешь, я собираюсь сбиваться с ног в поисках нового физиотерапевта? Держись.

Она прикусила губу и кивнула.

Теперь, насколько смог, я выбросил девушку из головы и попытался сфокусироваться. Моя ситуация улучшилась в сравнении с тем, что было еще несколько секунд назад. Сейчас, вместо схватки «трое-на-одного», в которой меня, вероятно, прикончили бы – а уж Сариссу убили бы наверняка, намечалась честная драка один на один. Если я проиграю, Сариссе не жить, а я стану либо игрушкой для Мэйв, либо трупом (я предпочел бы второй вариант). Но если выиграю, то мы с Сариссой просто и без помех уйдем отсюда. Я не мог гарантировать, что впредь таких игрищ не ожидается, но переживи мы эту ночь, и выйдем из этой передряги победителями. По определению.

Конечно, теперь мне нужно было, не прибегая к магии, победить в дуэли на удавке не кого-то, а фэйри, который был и быстрее меня, и обладал многовековым опытом убийств. Да, а еще я должен был победить без пролития крови, иначе нарушил бы закон Мэб – а я знал, как она на это отреагирует. Собственно говоря, Мэб не была злобной, она просто была Мэб. И она разорвала бы меня на куски. Единственным снисхождением, на которое можно рассчитывать, – быть разорванным сразу, а не на протяжении недель.

Короче говоря, помогать мне никто не собирался. Иногда все-таки погано быть героем-одиночкой.

Но одно преимущество у меня оставалось: я привык к схваткам вне своей весовой категории. Не могу сказать, что без конца ходил на тренировки по рукопашному бою, но все-таки у меня приличный опыт рискованных стычек с жаждущими убийства людьми и тварями, которые больше, сильнее, быстрее меня, и которые просто мечтали меня прикончить. Я знал, как драться в неравном бою. Красная Шапка же знал, как убивать, но вынудив меня отказаться от магии, негодяй приоткрыл кое-какие из своих карт: он меня побаивался.

Конечно, он был хищником, но в дикой природе хищники обычно нападают на слабых, больных, старых и отбившихся от стаи. Хищники-одиночки при охоте почти всегда атакуют неожиданно, когда все преимущества на их стороне. Черт, даже большие белые акулы нападают именно так, а уж они-то, думаю, самые крупные и древние хищники на планете. В свое время я встречал множество тварей, охотившихся на людей, и воспринимал их как профессиональный риск, как часть своей работы. Я знаю, как они орудуют. Хищники не любят вступать в честный бой. Это противоречит их сущности и лишает множества привычных преимуществ.

Красная Шапка попытался ограничить мои возможности, в надежде выцарапать для себя хоть какое-то преимущество, как и любой хищник. Это говорило о том, что он, скорее всего, не привык к такого рода открытому противостоянию.

Он нервничал.

Я тоже нервничал – но я стоял на привычной психологической почве, а он – нет. Быть может, я сумею этим воспользоваться.

Не спеша, так, словно ничего не должно было вот-вот произойти, я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и скинул с плеч пиджак, швырнув его одному из Сидхе, наблюдавших за нами. Он поймал его и аккуратно перебросил через руку, не отводя от меня взгляда, а я тем временем спокойно расстегнул манжеты рубашки и закатал рукава. Запонки я сунул в карман.

Я потянулся и зевнул. С пантомимой я, может, немного переборщил, ну да какого черта? Назвался груздем… Я улыбнулся Мэйв, отвесил легкий поклон Мэб и повернулся к Красной Шапке.

– Готов, – сказал я.

– Готов, – эхом откликнулся Красный.

Музыка резко оборвалась, и в наступившей тишине голос Мэб прозвучал словно отовсюду:

– Начинайте.

Я ринулся вперед быстрее, чем смог бы сделать это раньше, до того, как стал Рыцарем Мэб. Галстук был совсем близко. Красная Шапка был быстрее, но у меня были длиннее руки. Он схватил ближайший к нему конец шелковой ленты за мгновение до того, как я ухватился за свой. Как только мои пальцы сомкнулись на ткани, он вырвал ее из моей руки и тут же сместил центр тяжести своего тела вниз, выбросив вперед ногу и описав ею дугу в шести дюймах над ледяным полом.

Я превратил мой неудачный рывок в подкат, проскочив под ударом, сгруппировался и вышел на прямые ноги, но инерция движения протащила меня дальше – и я понимал, что с его скоростью и ловкостью он уже готов прыгнуть мне на спину.

Крутанувшись, я повернулся к противнику, выставив руку на уровень горла, чтобы успеть перехватить его, если он окажется достаточно близко, чтобы попытаться набросить мне галстук на шею, и сделал горизонтальный выпад правой, надеясь захлестнуть ткань вокруг его шеи.

Я недооценил противника. Он двигался так быстро, что я видел только размытые движения – и он не собирался обмотать галстуком мою шею. Целью была моя поднятая в блоке левая рука. Шелк змеей обернулся вокруг моего запястья, и я успел схватить ленту рукой как раз в тот момент, когда он скользнул в сторону, притягивая мою руку к своему телу. Используя энергию моего броска вперед и мою заарканенную руку, он вывел меня из равновесия и крутанул, как волчок, одновременно изо всех сил потянув меня за руку.

Сила у него была внушительной, а техника – продуманной. Он внезапно развернулся в противоположном направлении, используя инерцию моего движения против меня самого – и с громким щелчком вывихнул мою руку из суставной сумки. Пронзившая меня боль заволокла все вокруг красным.

– Гарри! – закричала Сарисса, вцепившись в запястье огра. По толщине оно не уступало ее бедру, и огр, похоже даже не заметил этой попытки бороться.

Красная Шапка жестко удерживал мою руку: запястье – все еще в петле галстука – было притянуто к его грудной клетке. Он расплылся в улыбке и, двигаясь назад, описал небольшой круг: боль и рычаг, которым была моя рука, вынуждали меня волочиться по полу перед ним. Волна музыкального холодного смеха прокатилась по рядам Сидхе, словно хор ледяных колокольчиков.

Красная Шапка, кривляясь, легким кивком приветствовал толпу и обратился ко мне:

– На какой-то момент, смертный, я даже забеспокоился. Ты быстрее, чем кажешься.

Он пнул меня в вывихнутое плечо. Нет, он не пытался оторвать мне руку. Он сделал это забавы ради. Боль была адская.

– Видел бы ты свое лицо, смертный, – сказал Красная Шапка. – Вот развлекуха.

– А знаешь, Красный? – задыхаясь, произнес я. – Сейчас мы все развлечемся.

Я перенес свой вес на колени и спину – и тыльной стороной правой руки изо всех сил врезал сбоку по колену этого дебила.

Не знаю, насколько сильнее я стал благодаря дару, которым меня наделила Мэб, но до ее терапии я никогда не занимался штангой. Я не слишком осведомлен о том, какой вес могут брать бодибилдеры, скажем, в жиме лежа. И не очень хорошо представляю, каков я нынешний в сравнении с собой прежним, обычным. Или в сравнении с другим обычным человеком. К тому же вес на блинах штанги был указан в метрической системе, и я едва не заснул, когда мы учились пересчитывать килограммы в фунты.

Но я практически уверен, что четыреста кило – это неплохо.

От силы удара колено Красной Шапки лопнуло, как воздушный шарик, и согнулось внутрь к другому его колену. От ужасающей боли он взвыл и попытался отскочить в сторону, но так же, как и я в течение нескольких критических секунд после нанесенной мне травмы не мог двигаться, так и его тело не могло реагировать должным образом – и он просто рухнул рядом со мной.

Вся левая сторона моего тела пылала как в огне, но с болью мы старые приятели. Хватка Красного на галстуке ослабла, но и я не мог двигать левой рукой, чтобы высвободить ее. И, не дожидаясь, пока Красная Шапка придет в себя, я врезал ему по горлу здоровой рукой. Он захрипел и задергался, и я смог снять шелковую ленту со своей раненой руки. Я попытался вырвать у него галстук, но он уже немного отошел от моего удара и крепко держался за ткань. Я дернул галстук изо всех сил, но мог делать это лишь одной рукой, а рычага у меня не было. Я почувствовал, как галстук выскальзывает из моих пальцев.

Поэтому я неожиданно отпустил галстук и, когда он падал, резко выбросил руку, метя в другую цель.

Красный сделал кувырок назад и очутился в шести футах от меня. Он опирался на руку и колено, продолжая сжимать галстук.

Я небрежно натянул его красную бейсболку себе на голову, приложил палец к козырьку, подмигнул ему и сказал:

– У тебя сейчас волосы как шапка – дыбом.

Снова раздался хор леденящего кровь хохота Сидхе. И когда сейчас они смеялись со мной, это было так же неприятно, как и тогда, когда они смеялись надо мной.

Лицо Шапки покраснело от ярости, и я видел, как в его глазах лопаются капилляры.

Адские колокола, этот придурок не особо расстроился, когда я покалечил ему ногу. Но стоило тронуть его кепку и унизить перед корешами, и у чувака снесло крышу. Похоже, нынче у всех проблемы с приоритетами.

Я успел встать на ноги до того, как он прыгнул на меня. Он врезался в меня раньше, чем я обрел равновесие, и мы оба оказались на полу. Глаза его пылали, он уже начисто забыл о галстуке и обеими руками вцепился мне в глотку.

Сил у него хватало. Думаю, я мог быть сильнее, чем он, но у меня осталась только одна здоровая рука. Ей я и рубанул по его предплечьям, зная, что если он не ослабит хватку, его ногти наверняка раздерут мне шею до крови. Он зашипел и отдернул руки в последнюю секунду – и я тут же впечатал свое колено в его искалеченную ногу. И отшвырнул его в сторону, пока он орал от боли. И навалился на него.

Мы несколько раз перекатились по полу – не могу сказать, кому из нас было больнее. Он мог пользоваться обеими руками. Две мои здоровые ноги позволяли мне стабилизироваться, но он был гораздо более гибким, и после серии размытых от скорости движений умудрился проскользнуть мне за спину и локтевым захватом передавить горло. Я подсунул под его руку несколько пальцев, пытаясь оторвать его от себя. Не особо-то мне это помогло. Давление я немного ослабил, но оторвать от себя не смог, и в висках уже пульсировала кровь.

Сидхе снова, все как один, сделали глубокий вдох. Я чувствовал, что они подались ближе, их интерес становился почти исступленным; сотни и сотни глаз-самоцветов сверкали как звезды, а в моих глазах свет начал меркнуть. Сарисса округлившимися глазами, с выражением ужаса на лице, не отрываясь, смотрела на меня.

Но… на ней не было одной из туфель.

Я смотрел, как она вытянула босые пальцы и сумела подобрать с пола одну из своих упавших стеклянных заколок. Долбаный йети, охранявший ее, ничего не заметил. Он был слишком поглощен дракой.

Сарисса перехватила заколку обеими руками – и переломила пополам.

Лопнувшее черное стекло отлетело от тонкого стального стержня, на котором крепилось. Не глядя, Сарисса просто подняла руку и прижала стержень к запястью йети.

Фэйри, будь то Сидхе или кто угодно еще, не переносят прикосновения железа. Для них это страшнее расплавленного плутония. Железо обжигает их как огонь, оставляет шрамы, отравляет их. В фольклоре часто упоминается холодное железо, и многие считают, что это относится только к холоднокованному железу, но это чушь собачья. Если в старинных преданиях речь идет о холодном железе, то лишь потому, что так оно звучит поэтичнее, как и тогда, когда говорят «горячий свинец». Если вы хотите ранить какого-то фэйри, нужно обычное железо, или любой сплав, в котором оно присутствует.

И, доложу я вам, уж оно их ранит очень всерьез.

Запястье огра полыхнуло внезапной вспышкой бело-желтого пламени, ослепительно яркого, как сварочная дуга. Огр взвыл и отдернул лапу от головы Сариссы – как ребенок, сунувший гвоздь в электрическую розетку.

Сарисса крутнулась на пятке и резанула маленьким стальным стержнем по бедру огра.

Он завыл от первобытной ярости и отпрянул назад, рефлекторно выбросив длинную руку в ее направлении.

Удар лишь частично достал Сариссу, но этого хватило, чтобы она зашаталась. Упав в нескольких футах от меня, она подняла ошеломленный затуманившийся взгляд.

Ее нижняя губа была рассечена.

Большая рубиновая капля сорвалась с губы и повисла в воздухе, сверкающая и совершенная, замерев едва не на целую вечность. И потом наконец капнула прямо на ледяной пол.

Едва кровь коснулась этого сверхъестественного льда, как раздался шипящий визг – что-то среднее между шипением масла на раскаленной сковороде и взрывом газа под высоким давлением на каком-нибудь заводе. Лед под каплей крови треснул, словно вес капли был немыслимо огромным, и паутина темных трещин разбежалась на пятьдесят футов по всем направлениям.

Музыка оборвалась. Красная Шапка замер – как и все вокруг.

Мэб встала с кресла и каким-то образом в то же мгновение пересекла расстояние от трона до места происшествия, как будто одно это движение перенесло ее сюда. Когда она приблизилась, мертвенно-бледный наряд потемнел до черноты воронова крыла, словно в самом воздухе висел туман капелек черной туши. Ее волосы приобрели тот же цвет, абсолютно черными стали глаза, даже белки, почернели и ее ногти. Кожа еще плотнее обтянула ее кости, придав ее прекрасным чертам изможденный и ужасающий вид.

Красная Шапка резко отпрянул от меня и, обхватив себя руками, отошел на безопасное расстояние. Надо отдать ему должное: он был садистом и кровожадным монстром, но дураком не был.

У кипящего от ярости обгоревшего огра не хватало мозгов, чтобы осознать произошедшее. Все еще тлеющий, все еще разгневанный, он, топая, двинулся к Сариссе.

– Рыцарь, – произнесла Мэб, и слово это прозвучало как удар бича.

Мэйв подошла к краю помоста и сжала руки в кулаки. Губы ее злобно кривились.

Я не поднимался с пола – не было времени. Вместо этого я сконцентрировал всю свою волю на приближающемся огре и вложил свой гнев и свою боль в заклятие – вместе с ледяной сердцевиной силы, заключенной во мне. Я высвободил всю эту энергию, громогласно воскликнув:

– Ventas servitas!

Огр был всего в нескольких ярдах от Сариссы, когда вызванный мной шквал арктического ветра врезался в мохнатую тварь и, оторвав его массивную тушу от пола, отбросил на добрых десять футов в сторону. Он упал, впился когтями в лед и попытался встать на ноги.

Я поднялся с пола, остро ощущая темное присутствие Мэб за своим левым плечом и чувствуя на себе внимательные взгляды всего Зимнего Двора.

Я уже говорил Сариссе, что это мой первый день в тюрьме, а двор этой тюрьмы был полон существ, которые могли и хотели убить меня, появись у них такая возможность. Пришло время преподать им наглядный урок.

Я потянулся к холоду внутри меня. Прикасаться к этой силе было крайне неприятно – как бросаться в ледяную воду или вылезать из-под теплого одеяла в бросающий в дрожь холод неотапливаемой квартиры зимним утром. Да, неприятно, но я знал, как заполучить эту силу.

Все, что нужно было сделать – вспомнить о каждом, кого я подвел. О каждом, кого оставил в Чикаго. О моем брате Томасе. О моей ученице Молли. О друзьях. О дочери, о Кэррин. Я думал о них и ощущал, как что-то в моей груди начало разламываться на части.

Зима внутри меня была мукой и болью, но зато, погрузившись в нее, я перестал чувствовать.

Я поднял правую руку, – ту, что проецировала энергию – сконцентрировал всю свою волю и выкрикнул:

– Infriga!

Вспышка света, арктический вой, вопль воздуха, внезапно конденсирующегося в жидкость, взрыв мороза и тумана, в центре которого находился огр. Воздух стал клубящейся массой плотного тумана, и на несколько секунд воцарилась тишина. Я ждал, пока туман рассеется, и после нескольких долгих секунд он стал исчезать, сметаемый последними волнами шторма, вызванного мною.

Когда воздух прояснился окончательно, весь Зимний Двор увидел огра, застывшего на корточках в той же позе, что и тогда, когда я выпустил в него свое заклинание.

Я выждал еще мгновение, позволяя всем как следует рассмотреть огра, абсолютно неподвижного и целого – словно вопреки закону Мэб.

Я снова собрал воедино свою волю, вытянул руку и проревел:

– Forzare!

Копье невидимой силы понеслось к огру и, когда поразило цель, замороженный монстр разлетелся на тысячи кусков льда, самый крупный из которых был размером с кулак.

Куски бывшего огра разлетелись по сотням квадратных ярдов танцпола, и эта вызывающая ужас ледяная шрапнель ударила по глазеющим Сидхе, заставив их отшатнуться с перепуганными воплями. Затем Сидхе снова сошлись вместе, и каждый из них обратил на меня свои сверкающие глаза, чуждые и загадочные.

Из какого-то дальнего угла донесся глубокий веселый смех, волнами расходящийся в воздухе. «Крингл», – подумал я.

Я повернулся к Мэб и едва не заговорил, но вовремя вспомнил о втором ее законе – и захлопнул рот.

Ее губы едва дрогнули в одобрительной улыбке и она слегка наклонила голову.

– С вашего позволения, я хотел бы обратиться к ним.

Она посмотрела на меня немигающими черными глазами хищной птицы и кивнула.

Сперва я помог Сариссе встать на ноги и подал ей чистый носовой платок, который она немедленно прижала к губам. Я улыбнулся девушке ободряющей, как мне хотелось думать, улыбкой. Потом сделал глубокий вдох и повернулся, чтобы обратиться к залу. Произнося свою речь, я медленно двигался по кругу, чтобы каждому было понятно, что я говорю это всем. Мой голос эхом прокатывался по всему помещению с такой ясностью и силой, словно я говорил в микрофон звукоусиливающей аппаратуры.

– Теперь вы, примитивное дурачье. Слушайте внимательно. Я – Гарри Дрезден. И я – новый Зимний Рыцарь. Я ввожу новое правило: в моем присутствии все смертные неприкосновенны.

Я сделал паузу, чтобы они переварили услышанное, и продолжал:

– Я не могу отдавать вам приказы. Я не могу контролировать, чем вы занимаетесь у себя дома. Я не смогу вас изменить. И даже пытаться не буду. Но если я увижу, что вы издеваетесь над смертным, вы быстро составите компанию Ледышке. Никаких предупреждений. Никаких оправданий. Нулевая толерантность. И даже ниже нуля.

Я снова сделал паузу и спросил:

– Вопросы есть?

Один из Сидхе ухмыльнулся и вышел вперед, скрипя кожаными штанами. Презрительно кривя рот, он начал:

– Смертный, ты всерьез думаешь, что можешь…

– Infriga! – зарычал я, снова спуская Зиму с цепи, и, не дожидаясь, пока рассеется облако, нанес второй удар с криком:

– Forzare!

На сей раз я вложился мощнее. Устрашающие ошметки замороженного Сидхе, шлепаясь и звеня, разлетелись по льду танцпола.

Когда туман рассеялся, Сидхе казались… ошарашенными. Даже Мэйв.

– Рад, что вы спросили об этом, – сказал я пустому месту, где только что стоял лорд Сидхе. – Надеюсь, мой ответ устранил любое недопонимание.

Я взглянул налево и направо, ища чей-нибудь взгляд, но желающих встретиться со мной глазами не нашлось.

– Есть еще вопросы?

Ответом была гробовая тишина, нарушаемая только рокочущим смехом развлекающегося Крингла.

– Дочь, – негромко произнесла Мэб. – Твой лакей опозорил меня как хозяйку этого приема. Ответственность за случившееся я возлагаю на тебя. Ты немедленно возвращаешься в Арктис Минор, где будешь дожидаться моего расположения.

Мэйв холодными глазами, не мигая, смотрела на Мэб. Затем резко развернулась в блеске драгоценных камней и зашагала прочь. Несколько дюжин Сидхе, включая Красную Шапку и Драную Башку, последовали за ней.

Мэб повернулась к Сариссе и произнесла гораздо более спокойным голосом:

– Серьезно. Железо?

– Приношу извинения, моя Королева, – ответила Сарисса. – Я немедля избавлюсь от него со всеми мерами безопасности.

– Да уж, постарайся, – сказала Мэб. – Теперь я желаю танцевать. Сэр Рыцарь?

Я заморгал, но колебался не дольше пары секунд.

– Кгм. Боюсь, рука будет мешать.

Мэб улыбнулась и положила ладонь мне на плечо. Рука тут же встала на место в суставную ямку с шокирующе мягким ощущением, а боль почти исчезла. Я повел плечом, проверяя его. Пусть и не с полным комфортом, но действовало оно вполне сносно.

Я повернулся к Мэб, поклонился, сделал шаг по направлению к ней, и музыка зазвучала снова. Это был вальс. Под взглядами пораженных Сидхе я вальсировал с Мэб под оркестровую версию хита «45» группы «Shinedown», и мелкие кусочки наших врагов хрустели у нас под ногами. Странно, но никто не присоединился к вальсу.

Танцевать с Мэб – как танцевать с тенью. Она двигалась настолько грациозно, настолько легко, что будь мои глаза закрыты, я не смог бы сказать, здесь ли она вообще. Рядом с ней я чувствовал себя деревянным и неуклюжим, но все-таки умудрялся не спотыкаться о собственные ноги.

– Это было неплохо сработано, чародей, – промурлыкала Мэб. – Никто со времен Там Лина[32] не осмеливался поднять на них руку.

– Я хотел, чтобы они поняли суть наших отношений.

– Похоже, ты в этом преуспел, – сказала она. – Когда они нападут в следующий раз, то сделают это не так открыто.

– Справлюсь.

– Иного ответа я и не ожидала, – сказала Мэб. – Но на будущее старайся избегать столь явно невыгодных для тебя ситуаций. Сариссы может не оказаться рядом, чтобы спасти тебя во второй раз.

Я хмыкнул. Потом нахмурился и сказал:

– Вы сами хотели, чтобы это случилось сегодня. Дело не просто в том, чтобы я поставил на место ваших подданных. Вы начинаете какую-то другую игру.

Ее губы изогнулись в одобрительной улыбке.

– Я сделала хороший выбор. Ты готов, мой Рыцарь. Настало время дать тебе первое поручение.

Я сглотнул и постарался не показать, что нервничаю:

– Да?

Песня подошла к концу. Мэб стояла совсем рядом со мной, слегка подняв голову, чтобы прошептать мне в ухо. Сидхе аплодировали вежливо, но без особого энтузиазма, однако этого звука было достаточно, чтобы приглушить то, что она прошептала:

– Чародей, – ее голос дрожал. Каждый слог кипел от яда и ненависти. – Убей мою дочь. Убей Мэйв.

(обратно)

Глава 8

Танцевать с Мэб было все равно, что пить залпом хорошо выдержанный виски. Быть так близко к ней, к ее красоте, к ее бездонным глазам… это било в голову будь здоров. Ее запах, прохладный, чистый и опьяняющий, проникал в ноздри, даря ошеломляющее удовольствие. Я сбросил кучу энергии, провернув пару фокусов с замораживанием-разбиванием тех двух идиотов, и это – плюс близость Мэб… В общем, когда танец закончился, шатало меня изрядно.

Но вовсе не потому, что у меня к ней были какие-то чувства. Я не чувствовал в ней той медленно пульсирующей ауры физической притягательности, которую обычно ощущаю, находясь рядом с красивой женщиной. Да она мне даже не особо нравилась. И уж наверняка, черт меня дери, я не испытывал к ней любви. Просто невозможно находиться так близко к ней, к этой красоте и убийственной мощи, источнику неутолимого голода и желания без того, чтобы сердце не стремилось выпрыгнуть из груди. Мэб – не человек, она не создана для близкого общения с людьми. И я ни на йоту не сомневался, что долгая близость к ней может вызвать серьезный и крайне неприятный побочный эффект.

Не говоря уже о том, что она только что попросила меня сделать.

Последствия такого деяния будут… огромны, невероятно огромны. И только идиот по доброй воле влезет в разборки подобного масштаба – что характеризует меня самого не с лучшей стороны, учитывая сколько раз мне приходилось бывать таким идиотом.

После нашего танца Мэб вернулась на трон и наблюдала за происходящим в зале сквозь прикрытые веки – фигура далекая, вновь облаченная в белоснежные одеяния и все так же неприкасаемая. Когда холодная, анестезирующая ясность, которую Зима подарила мне, начала отступать, на меня тут же со страшной силой обрушилась вся та боль, которой наградил меня негодяй в красной кепке. Навалилась усталость, и когда я стал оглядываться по сторонам, ища где бы присесть, то обнаружил сидящего возле меня Кота Ситха. Его огромные глаза светились терпением и невозмутимостью.

– Сэр Рыцарь, – произнес малк. – Вы не переносите дураков. – В его тоне ощущался легчайший намек на одобрение. – Чего желаете?

– Хватит с меня вечеринок, – сказал я. – Мой уход может быть неприятен Королеве?

– Если бы она желала, чтобы вы оставались, то вы стояли бы рядом с ней, – ответил Ситх. – И я сказал бы, что вы представились двору вполне адекватно.

– Славно. Если не возражаешь, пожалуйста, попроси Сариссу составить мне компанию.

– Не возражаю, – Кот Ситх произнес это с явным одобрением. Он исчез в толпе танцующих, и очень быстро появился снова, ведя с собой Сариссу. Она ступала достаточно твердо, хотя по-прежнему прижимала ко рту мой платок.

– Хочешь удрать отсюда? – спросил я.

– Прекрасная идея, – ответила она. – Большинство ВИПов удалились после вашего танца. С этого момента все будет… сворачиваться.

– Сворачиваться? – переспросил я.

– Я не хочу оставаться, – сказала она, осторожно произнося слова. – И предпочла бы уйти.

Я нахмурился, но потом понял, что она пытается прощупать меня. Одновременно я буквально шкурой ощутил, что несколько дам Сидхе… я бы сказал: «следили», но это слово кажется неуместным, когда речь идет о столь прекрасных существах. Их было с полдюжины, крутились они неподалеку, и глаза их… ну да, глаза их следили за мной. Это неприятно напомнило мне виденный когда-то документальный фильм, где львицы вели совместную охоту. В поведении дамочек-Сидхе проглядывало нечто очень похожее.

Одна из них, восхитительная темноволосая красавица, одетая в кожаные штаны и с изолентой на самых интересных местах, пристально смотрела на меня и, уловив мой взгляд, очень, очень медленно облизнулась. Она провела пальцем по подбородку, потом по горлу, и еще ниже вдоль самой груди, одарив меня улыбкой настолько порочной, что ее родителям стоило бы отправить ее в монастырь.

– Ага, – сказал я, поняв, что происходит. Несмотря на усталость, в горле у меня пересохло, а сердце возбужденно заколотилось. – Сворачиваемся.

– Я иду, – сказала Сарисса. – Я не ожидаю, что вы сделаете то же лишь потому, что мы явились сюда вместе.

Дама Сидхе с волосами глубокого темно-синего цвета направилась к мисс Изоленте. Они обнялись и посмотрели на меня. Что-то внутри – я солгал бы, сказав, что это не было моим собственным внутренним голосом – издало первобытное рычание, подталкивая меня к тому, чтобы затащить обеих за волосы в мою персональную пещеру и сделать с ними все, чего душенька пожелала бы. Это был колоссально мощный импульс, заставивший меня перенести вес на одну ногу, чтобы шагнуть к ним. Я подавил его и закрыл глаза.

– Ну да, – сказал я себе. – Да, они выглядят великолепно, но это не воплощение твоих фантазий, Гарри. Это дробилки для древесных отходов, замаскированные под модели из «Плейбоя».

Я покачал головой и отвернулся от искушения, прежде чем снова открыть глаза.

– Мы оба уходим, – сказал я Сариссе. – Остаться здесь было бы не лучшей идеей.

Я предложил ей руку.

Она, нахмурившись, задумчиво посмотрела на меня, прежде чем взять меня под руку. Мы ушли. Кот Ситх, как и прежде, шел впереди. Когда мы оказались в ледяных коридорах, она спросила:

– Почему?

– Почему что?

– Почему вы ушли, – сказала она. – Вы же хотели остаться. И… скажем так: рассказы об аппетите дамочек Сидхе нисколько не преувеличены. Ничто не возбуждает их больше, чем насилие и власть. Есть мужчины, которые буквально убили бы за возможность, от которой вы сейчас отказались.

– Наверное, есть, – сказал я. – Дебилы.

– Так почему же отказались? – спросила она.

– Потому что я не какая-нибудь заводная кукла для секса.

– Это достаточная причина, чтобы избежать внимания, которое вам навязывают, – сказала она. – Но ведь дело было совсем в другом. Зачем отказываться от того, что они предлагали?

Мы шли молча некоторое время прежде, чем я ответил:

– Однажды я сделал выбор и… это отняло у меня все, – сказал я. – Не знаю, сколько я еще проживу, или сколько личной жизни у меня будет здесь. Но хочу прожить так долго, как мне удастся, принадлежа самому себе. Я не чья-то тюремная шлюшка. Не блюдо дня.

– А, вот как, – сказала она и слегка нахмурилась.

Я пару раз моргнул и внезапно понял, что она пыталась выяснить.

– О… Ты думаешь, что, возможно, я отверг их, потому что собирался вместо этого взять тебя.

Она искоса посмотрела на меня:

– Я бы сформулировала это иначе.

Я фыркнул:

– Не собирался.

Она кивнула:

– Почему нет?

– А это важно? – спросил я.

– «Почему» всегда важно.

Пришел мой черед оценивающе взглянуть на Сариссу:

– Да. Это важно.

– Ну так почему нет?

– Потому что ты тоже не какая-нибудь чертова кукла для секса.

– Даже если бы я хотела? – спросила она.

При этих словах сердце у меня екнуло. Сарисса была невероятно привлекательна, и мне она нравилась. При случае мне удавалось заставить ее улыбнуться или даже рассмеяться. Правда, не так уж часто.

История моей жизни. Похоже, все хорошее в ней происходило «не так уж».

Но сейчас приходится думать о том, что случится в течение ближайшего часа.

– Ты здесь потому, что Мэб приказала тебе быть здесь, – напомнил я. – И все, что мы делали и делаем, будет содержать в себе элемент принуждения. А мне это не по нраву.

– Вы только что спасли мне жизнь, – сказала Сарисса. – Некоторые люди могли бы подумать, что вы заслужили мое расположение.

– У людей дурацкие мысли возникают постоянно. Важно лишь твое собственное мнение. – Я взглянул на нее. – Кроме того, ты тоже спасла меня. Пронести сталь в самое сердце Зимы и воспользоваться ею в присутствии Мэб? Это было настоящим безумием.

Она улыбнулась.

– Настоящим безумием было бы не пронести ее, – сказала девушка. – За то время, что я провела здесь, я кое-чему научилась.

Мы подошли к дверям моих апартаментов; мне все еще неловко это произносить, пусть даже и мысленно. Мои апартаменты. У типов вроде меня не бывает апартаментов – у нас берлоги. Кот Ситх деликатно удалился, и я даже не заметил, когда.

– И как долго ты здесь? – спросил я.

– Слишком долго. – Она до сих пор не убрала свою руку с моей.

– А знаешь, – сказал я, – мы ведь уже давненько работаем вместе.

– Давненько.

– И мы никогда не говорили о нас. По-настоящему. Все больше так, пробегали по поверхности.

– Вы не говорили о себе, – сказала она. – Я не говорила о себе.

– Может быть, нам стоит это изменить, – сказал я.

Сарисса потупилась, и щеки ее порозовели.

– Я… Думаете, нам действительно стоит?

– Хочешь зайти? – спросил я. – Поговорить. И только.

Она помедлила, подбирая слова:

– Если ты этого хочешь.

Я попытался представить все это с точки зрения Сариссы. Она была красива и наверняка понимала, что постоянно привлекает внимание мужчин. Смертная, живущая в мире фэйри, большинство из которых злонамеренные, и все без исключения – опасные. Первым Зимним Рыцарем, с которым она познакомилась, был Ллойд Слейт, то еще чудовище и редкостный сукин сын. У нее были также определенные отношения с самой Мэб, которая могла уничтожить Сариссу, если бы та вызвала недовольство королевы по любому пустячному поводу.

А я был наемным убийцей Мэб.

Сегодня ее обрекли на смерть лишь потому, что ей довелось быть моей спутницей на вечеринке. И она едва не погибла. Но девушка приняла меры, спасая себя, – и меня, кстати, тоже – а сейчас невозмутимо стояла рядом со мной, не выдавая ни малейшего беспокойства. Она потратила месяцы на то, чтобы помочь мне снова встать на ноги, и всегда была ласковой, спокойной и готовой прийти на помощь.

Однако она не спешила полностью довериться мне и осмотрительно соблюдала дистанцию. Я понимал, почему. Осторожность – абсолютно необходимое качество для выживания среди Зимних, а в ее глазах я, скорее всего, был начинающим монстром. Монстром, которому ее просто-напросто отдали.

Если подумать, то, хотя я и спас ей жизнь, в этом не было бы необходимости, не сопровождай она меня. Я понимал, суммируя случившееся и все то, что она сделала для меня, что пребывал перед нею в большом долгу.

Но я не смогу помочь ей, пока не узнаю о ней больше.

– На пару минут, – сказал я. – Пожалуйста.

Она кивнула, и мы вошли внутрь. Сразу за моей спальней у меня была небольшая гостиная. Я где-то читал, что как правило женщины чувствуют себя более удобно с человеком, сидящим рядом с ними, а не напротив них. У мужчин же все наоборот. Сидеть друг напротив друга в чем-то сродни прямому физическому противостоянию, в котором более крупный и сильный тип имеет преимущество. Я не знал, правда это или нет, но она была уже достаточно взвинчена, и я не хотел усугублять ее состояние. Поэтому я усадил ее на один край дивана, а сам пристроился на противоположном, на дистанции чуть большей, чем длина вытянутой руки.

– Ладно, – сказал я. – Мы с тобою толком не беседовали наверное потому, что я никогда ничего не рассказывал о себе. Думаю, сущность проблемы я изложил верно?

– Доверие – дорога с двухсторонним движением, – сказала она.

Я издал коротенький смешок:

– Ты слишком долго пробыла рядом с Мэб. Она тоже не любит отвечать на вопросы простым «да» или «нет».

Уголки губ Сариссы слегка дернулись:

– Да.

Я снова рассмеялся:

– Хорошо. С волками жить – по-волчьи выть. Может быть, нам стоит обменяться вопросами и ответами. Ты можешь начать.

Она сложила руки на коленях, нахмурилась, потом кивнула:

– Я слышала о тебе множество историй. Что ты убил много людей. Эти истории правдивы?

– Я не знаю, что ты слышала, – сказал я. – Но… да. Когда злобные существа становились угрозой для людей в моем городе, моей работой было помешать им. К тому же, какое-то время я был Стражем Белого Совета. Воевал против Красной Коллегии. Участвовал во многих схватках, в которых иногда гибли люди. А почему ты в долгу у Мэб?

– У меня… у меня врожденное слабоумие, – проговорила она. – Я видела, что эта болезнь сделала с моей старшей сестрой, и… – Ее передернуло. – Врачи не могли мне помочь. Мэб же смогла. А тебе приходилось убивать кого-нибудь, кто не пытался убить тебя?

Я посмотрел на носки своих туфель.

– Дважды, – тихо сказал я. – Я перерезал глотку Ллойду Слейту, чтобы стать Зимним Рыцарем. И…

Вспышка памяти. Разрушенный город, вой монстров и потоки крови. Всполохи света и оглушающих взрывов магии, рвущей на части и камни, и воздух. Пыль – повсюду. Сражающиеся, истекающие кровью друзья, теряющие надежду. Каменный алтарь, покрытый толстым слоем засохшей крови. Перепуганная маленькая девочка, моя дочь. Предательство.

Губы, прижавшиеся ко лбу женщины, которую я собирался убить.

О Боже, Сьюзен, прости меня.

Я ничего не видел из-за тумана в глазах, а горло сжималось так, словно Красная Шапка снова душил меня шелковой лентой; но я заставил себя продолжать:

– А еще я убил женщину по имени Сьюзен Родригес на каменном алтаре, потому что если бы я этого не сделал, маленькая девочка и множество хороших людей погибли бы. Сьюзен тоже это знала.

Я вытер глаза ладонью и прокашлялся:

– А каковы были условия твоей сделки с Мэб?

– Пока я в себе, пока пребываю в здравом уме, по ее вызову я поступаю в ее распоряжение на три месяца каждый год. Каникулы были, пока я училась в школе. Есть также и выходные, исключая последнее время. Забота о тебе – за нее я получу месяцы и месяцы отпуска.

Она теребила испачканный кровью платок. Рассеченная губа уже не кровоточила, и о ране напоминала лишь полоска темной запекшейся крови.

– За все дни нашей терапии ты, по-моему, обмолвился, что у тебя когда-то жили пес и кот. Но ты никогда не говорил ни о друзьях, ни о семье. Почему?

Я пожал плечами.

– Не знаю, – сказал я. И тут же понял, что, сказав это, солгал всем, кто сейчас был в комнате. – Возможно… возможно потому, что мне больно думать о них. Потому что мне их не хватает. Потому что… потому что они хорошие люди. Лучшие. И я не уверен, что смог бы смотреть им в глаза после всего, что я сделал. Ну а ты? У тебя есть друзья?

– Есть люди, с которыми я иногда имею дело, – сказала она. – Я не… не уверена, что могу назвать их друзьями. Я не хочу иметь друзей. Я привлекаю внимание весьма опасных существ. Если я сближусь с кем-то, то навлеку на этого человека опасность. Тебя это никогда не беспокоило?

– Каждый день, – сказал я. – Мне доводилось хоронить друзей, погибших потому, что они были связаны с моей работой, с моей жизнью. Но они хотели быть рядом. Они знали об опасности, и выбрали противостояние ей. Я был не вправе решать за них. А ты считаешь, что одиночество – лучшее решение?

– Я считаю, что это лучше для них, – сказала Сарисса. – Теперь ты здоров. Отправишься домой? К друзьям и семье?

– Дома у меня больше нет, – ответил я и вдруг почувствовал себя очень уставшим. – Мою квартиру сожгли дотла. Мои книги, мою лабораторию. А мои друзья думают, что я мертв. И как же мне просто взять и вернуться? «Всем привет, я вернулся – скучали по мне? Сейчас я работаю на одного плохиша, и, кстати, пока меня не было, какие-нибудь стоящие фильмы выходили в прокат?»

Я покачал головой:

– Я наживаю новых врагов. Опасных врагов. Я бы снова и снова втягивал друзей в свои разборки. Я знаю, что они сказали бы: «Ну и что?» Но я не ведаю, что еще мне предстоит сделать. Мэб, похоже, тебе доверяет. А чем ты для нее полезна, если не секрет?

Сарисса слабо улыбнулась:

– Я вроде проводника-шерпа[33], посредника между ней и человечеством, – сказала она. – При всем ее могуществе и знаниях, Мэб не всегда понимает людей. Задает мне вопросы. Иногда мы с ней смотрим телевизор, или ходим в кино, или слушаем музыку. Я брала ее на рок-концерты. Мы ходили на каток. На шоппинг. Тусовались по клубам. А однажды даже ездили в Диснейленд.

Я заморгал от удивления:

– Погоди… Так твоя работа… Ты лучшая подружка Мэб?

Сарисса внезапно рассмеялась, и хихикала до тех пор, пока глаза не стали мокрыми от слез:

– О-о-ох… – произнесла она, продолжая хихикать. – Я никогда не представляла это в таком свете, но… Боже, но ведь похоже, так оно и есть, а? Мы каждый уикэнд чем-нибудь занимаемся.

Она покачала головой, приходя в себя. И потом спросила:

– А у тебя есть особенно близкий человек? Там, дома?

Кэррин.

Но я не решился произнести ее имя. Никогда не знаешь, чьи уши тебя слышат.

– Может быть, – сказал я. – Оно все… вроде как начиналось, когда я ушел. Не знаю, куда бы нас это завело. Я предпочитаю думать, что… – Я пожал плечами. – В общем, время было неудачным – по самому большущему счету. А у тебя?

– Ничего серьезного, – сказала она. – Если бы кто-то был со мной близок, то… тут же стал бы мишенью для врагов Мэб, то есть, для всех и каждого в Феерии. Убить возлюбленного смертной любимицы Мэб было бы оскорблением, весьма непрямым, а на такое очень трудно ответить. – Она глубоко вздохнула и посмотрела на свои руки. – Я видела, как ты говорил с ней на танцполе. Видела твое лицо. Кого она приказала тебе убить?

Я заколебался:

– Я… Уверен, что мне не следует этого говорить. Такая информация навлечет на тебя неприятности.

Я поднял взгляд вовремя, чтобы уловить вновь появившуюся в глазах Сариссы настороженность.

– А, – сказала она. – Тогда, полагаю, наш небольшой обмен откровенностями закончен.

Она закусила нижнюю губу и спросила с наигранным спокойствием:

– Это… меня?

Вопрос застал меня врасплох.

– Что?… Нет. Не тебя.

Несколько мгновений она не шевелилась.

– Понятно… – Она подняла глаза, одарила меня приятной и насквозь фальшивой улыбкой и проговорила:

– Что ж… Уже поздно. А тебе все еще требуется отдых – при любой возможности.

– Сарисса, погоди, – начал было я.

Она встала, выпрямив спину. Плечи ее были напряжены.

– Думаю, мне пора в свою кроватку. Гм… Если, конечно, ты не предпочитаешь…

Я тоже поднялся.

– Не думай, что я против этой идеи в принципе. Ты умница, ты мне нравишься, ты поразительно красива. Но нет. Не так.

Она снова прикусила губу и кивнула.

– Спасибо тебе за это. За понимание.

– Ясное дело, – сказал я. Затем подал ей руку и повел к выходу из своей берлоги.

(«Берлога» гораздо свободнее укладывалась в моей голове, чем «апартаменты».)

Уже в дверях она посмотрела на меня:

– Могу я задать вопрос?

– Разумеется.

– Ты собираешься подчиниться Мэб?

Мой мозг бессвязно затарахтел и забегал кругами при одной мысли о том, что просила меня сделать Мэб. Но я заставил его сесть, подышать в бумажный пакет[34], и уже потом задуматься на секунду.

– Может быть, да. А может, нет.

– Почему? – спросила она.

Я отшатнулся. Ощущение было таким, словно одно это маленькое слово врезало мне промеж глаз битой для мини-бейсбола. Сарисса попала точнехонько в то, что меня больше всего беспокоило в приказе Мэб.

Почему? Почему сейчас, а не полгода, или год, или сто лет назад? Почему сегодня, а не завтра? И, черт дери, почему именно я должен это сделать? Единственная причина, по которой Зиме и Лету требуются Рыцари, заключалась в том, что Королевам Фэйри запрещено собственноручно убивать любых смертных, для этого им и нужен киллер. Но Мэйв – отнюдь не смертная. Поэтому для Мэб Маленькая Мисс Сверкающая Промежность была вполне законной мишенью.

Тогда почему?

– Пока не знаю, – сказал я. – Но будь я проклят, если не выясню.

(обратно)

Глава 9

– Кот Ситх, – позвал я, как только Сарисса ушла.

Прямо за моей спиной раздался голос:

– Да, сэр Рыцарь?

Я дернулся, но не стал озираться, как напуганный тинейджер. Я повернулся весьма изысканно, в стиле Джеймса Бонда (смокинг обязывал!), пристально посмотрел на него и сказал:

– Адские колокола. Ты всегда приходишь вот так?

– Нет, – ответил малк. Он восседал на спинке дивана, который мы с Сариссой только что освободили. – Обычно я вообще не прихожу. Я просто появляюсь.

– Тебе известно о моем задании? – спросил я.

– Я знаю, что тебе был отдан приказ. Я здесь, чтобы способствовать его исполнению.

Я кивнул.

– Мне нужно вернуться в Чикаго. Сейчас же. И еще мне нужна машина.

Кот Ситх развернулся и мягко спрыгнул на пол коридора, ведущего в мою спальню. Он остановился возле двери бельевого шкафа и, хлестнув хвостом, посмотрел на меня:

– Очень хорошо.

Я нахмурился. Потом подошел к шкафу и открыл дверь.

Осенний воздух, влажный и душный в сравнении с воздухом Арктис Тора, хлынул в мою берлогу. Яркие огни сияли по ту сторону двери, и мне пришлось проморгаться как следует, чтобы понять, что ослепили меня обычные уличные фонари.

Я моргнул еще несколько раз. Ситх открыл Путь между волшебной страной и Чикаго.

Мир духов, или Небывальщина непредставимо огромен. Владения Сидхе – всего лишь его фрагмент, занимающий по большей части те сферы мира духов, что наиболее приближены к миру смертных. География мира духов ничуть не похожа на географию реального мира. Просто различные области мира духов соединяются с областями реального мира, имеющими схожую энергетику. Так что темные и жуткие места Небывальщины сцеплены с темными и жуткими местами мира смертных.

И мой хренов бельевой шкаф в Арктис-Торе оказался напрямую сцеплен с Чикаго, а конкретно – с Мичиган-авеню, готическим каменным зданием напротив Старой водонапорной башни. Стояла ночь. Время от времени по улице проезжали машины, но, похоже, никто не обращал внимания на портал, открытый в самое сердце Зимы. Арктис-Тор был изолирован и в Небывальщине, и без помощи извне добраться до него было весьма проблематично. Даже используя Пути, затратишь немало времени, а я рассчитывал на прогулку в реальный мир.

– Как? – тихо спросил я.

– Ее Величество, – ответил Ситх.

Я присвистнул. Создание прохода, ведущего из одного конкретного места в другое конкретное место требовало количества энергии столь огромного, что даже чародеям Белого Совета редко удавалось это сделать – я видел нечто подобное лишь раз в жизни, год назад, в Чичен-Ице.

– Она сделала это? Для меня?

– Конечно, – сказал Ситх. – По сути на данный момент это единственный путь к Феерии или из нее.

Я удивленно заморгал:

– Ты имеешь в виду Зиму?

– Феерию, – с ударением произнес Ситх. – Всю.

Я поперхнулся.

– Стоп! Ты хочешь сказать, что вся Феерия блокирована?

– Разумеется, – сказал Ситх. – До рассвета.

– Почему? – спросил я.

– Можно предположить, что это сделано, чтобы дать вам фору. – Ситх спокойно вышел сквозь дверной проем на тротуар. – Ваша машина, сэр Рыцарь.

Я шагнул через дверь, окунувшись прямо в чикагский воздух, и он ударил мне в лицо мириадами запахов, ощущений и звуков, которые были мне знакомы, как собственное дыхание. После холодной безжизненной тишины Арктис-Тора я ощутил себя на арене цирка в разгар представления. Слишком много звуков, запахов, чересчур много цвета и движения. Арктис-Тор пребывал в неподвижности, словно как самая глубокая ночь полярной зимы. Чикаго, что ж… Чикаго был самим собой.

Я вдруг осознал, что часто-часто моргаю.

Дом.

Знаю: это банально. Тем более, что лишь хорошо воспитанный человек назвал бы Чикаго колоритным местом. Это логово преступности и коррупции. Но одновременно – памятник архитектуры и предприимчивости. Чикаго жесток и опасен, но служит эпицентром музыки и искусства. Хорошее, плохое, уродливое, утонченное, монстры и ангелы – все это здесь.

Запахи и звуки вызвали ментальную лавину воспоминаний, от интенсивности которых я задрожал. И почти не заметил автомобиль, остановившийся на обочине рядом со мной.

Древний катафалк – «кадиллак», выпущенный, похоже, сразу после Второй мировой, с задними крыльями-«плавниками». Он был выкрашен в густой темно-синий цвет, с намалеванными языками пурпурного пламени. Пьяно мотаясь влево и вправо по авеню, «кадиллак» резко крутанул в сторону бордюра, еще раз рванул вперед, взревев двигателем, и, затормозив, юзом проскользил к обочине, едва не задев цепную ограду, разминувшись с бетонным столбиком, может, на какой-нибудь дюйм.

– Что-нибудь еще, сэр Рыцарь? – спросил Кот Ситх.

– Пока нет, – настороженно ответил я. – Кгм… А кто за рулем этой штуки?

– Советую вам самому сесть за руль, – сказал Ситх с явным презрением и, взмахнув хвостом, исчез.

Двигатель взревел снова, машина задергалась, но не тронулась с места. Фары мигнули, дворники несколько раз проехались по стеклам, потом двигатель сбросил обороты, урча на холостых, а тормозные огни погасли.

Я настороженно подошел к автомобилю, перегнулся через цепь между столбиками бордюра и постучал в окошко с водительской стороны.

Ничего не произошло. Стекла были тонированными – не слишком, но достаточно сильно для того, чтобы даже на хорошо освещенной улице интерьер нельзя было рассмотреть. Я не смог никого увидеть. Тогда я открыл дверь.

– Трижды ура, ребята, – пропищал тонкий мультяшный голосок. – Гип-гип!

– Уррра! – пронзительно взвизгнула дюжина таких же голосков.

– Гип-гип!

– Уррра!

– Гип-гип!

– Уррра! – Весь этот сумбур завершился прочувствованным хором:

– Эгей!!!

На водительском сидении катафалка расположилась дюжина крошечных человекоподобных существ. Их лидер, самый крупный из всех, мог похвастать восемнадцатидюймовым ростом. Он выглядел как чрезвычайно спортивный молодой человек в уменьшенном масштабе. На нем были доспехи из кусочков всевозможного выброшенного в помойку барахла. Нагрудник из куска алюминиевой банки – белой, с логотипом кока-колы. Щит в его левой руке из того же материала, но банка уже из-под рождественской колы, с белыми медведями. На поясе крепился кусок пластикового футляра для зубной щетки, со вставленным в него, если я не ошибался, зазубренным ножом для масла с ручкой, обмотанной изолентой и нитками. У него были фиолетовые волосы, чуть темнее лаванды, какой я ее помнил – шелковистые, почти невесомые, они колыхались вокруг его головы как повисшие пушинки одуванчика. На спине его росли крылья вроде стрекозьих, отчего она казалась покрытой перламутровым плащом.

Он стоял на вершине миниатюрной пирамиды, составленной из эльфов меньшего размера, держась руками за руль. Несколько утомленных человечков прислонились к ручке коробки передач, а еще с десяток находились внизу, кучей навалившись на педаль тормоза. Как и их вождь, облачены они были в доспехи из самых разных кусочков мусора.

Вожак лихо отсалютовал мне, сияя от счастья:

– Генерал-майор Тук-Тук из Охраны сэра Зимнего Рыцаря докладывает о готовности нести службу! Рад вас видеть, милорд!

Его крылья зажужжали, он вылетел из катафалка и начал выписывать круги прямо перед моим лицом.

– Зацени! У меня новые доспехи!

– Мы теперь Зимние и все такое! – пропищал какой-то гвардеец помельче. Он гордо потряс щитом, сделанным из куска пластикового контейнера, на котором сохранилось название дезодоранта «Зимняя свежесть».

– Даешь Зиму! – заорал Тук, ткнув кулаком вверх.

– Даешь пиццу! – откликнулись остальные.

Тук выписал круг и недовольно нахмурился, оглядывая свое войско.

– Нет, нет, нет! Мы же это репетировали!

– ДАЕШЬ ПИЦЦУ! – еще громче и уже более слажено завопили бойцы.

Тук-Тук вздохнул и покачал головой:

– Вот почему все вы мелочь лопоухая, а я генерал-майор. Потому что вам медведь на уши наступил.

Тук и компания были армией моих союзников. Я годами выстраивал отношения с Маленьким Народцем – в основном, подкупая их пиццей. В результате информаторы и доносчики стали сначала бандой маленьких пройдох и попрошаек, а затем и летучим отрядом – тогда-то Туку и пришла в голову идея сделать из них настоящую армию. И они старались. Они действительно старались, но нелегко сколотить дисциплинированный военный отряд из братии, которая не способна сосредоточиться на любой задаче более чем на двадцать секунд. Дисциплина – штука скучная.

– Ребята, ребята, – сказал я. – Кончайте галдеть и подвиньтесь. Я тороплюсь.

Малый Народец немедленно подчинился и всей толпой перебрался на пассажирское и заднее сидения. Я тут же сел за руль и захлопнул за собой дверцу, затем пристегнулся и влился в дорожное движение – машин было очень мало. Большой Кадди двигался с довольным урчанием; мощности в нем было гораздо больше, чем в автомобилях, к которым я привык. Моей последней машиной был старинный «фольксваген-жук» с двигателем размером не больше колоды карт.

– Тук, ты что, вырос? – спросил я.

– Ага, – с отвращением ответил он. – Хоть и стою с грузом на голове, типа, минут по двадцать каждый день. Даже в стиральную машину залезал. Дважды! И хоть бы что!

– А я считаю, ты круто выглядишь, – сказал я.

Он устроился по центру приборной панели, свесив ноги и болтая ими.

– Благодарю вас, милорд!

– Значит, пицца поступала по графику, пока я… кгм, отсутствовал?

– Да, милорд! Вместо вас ее доставляла леди Леанансидхе! – Тук понизил голос и процедил сквозь зубы:

– Если бы она не приносила пиццу, эти кретины все дезертировали бы.

– Ну, у нас ведь договор, – сказал я. – А договор есть договор, верно?

– Точно, – твердо сказал Тук. – Мы доверяем тебе, Гарри. Ты совсем не похож на человека!

Я понимал, что это было комплиментом, но от такого заявления по моей спине пробежал холодок. Моя крестная фея Леанансидхе выполняла за меня мои обязательства, пока я отсутствовал? О, брат, могут возникнуть новые сложности. Для Сидхе одолжения – самая твердая валюта.

Но я рад был видеть Тука и его банду – чертовски полезных малышей, которые, как я убедился, при случае могли оказаться гораздо более сноровистыми и опасными, чем кто бы то ни было, даже в сверхъестественном мире.

– Я ни на секунду не сомневался в тебе и твоей гвардии, генерал-майор.

Чистая правда. Я не сомневался в том, что до тех пор, пока пицца будет поступать вовремя, их преданность мне обеспечена.

Тук засиял от похвалы, а тело его стало пульсировать нежной аурой прохладного голубого цвета.

– Чем может служить вам гвардия, милорд?

Вечер гвардия начала с того, что едва не угробила автомобиль, но весьма впечатлял факт, что они вообще с ним управились.

– Я расследую важное дело, – серьезно сказал я. – И мне нужно, чтобы кто-то прикрывал тылы.

– Нагнитесь немножко, милорд, – немедленно отреагировал Тук и заорал: – Эй, Лопоух Фиолетовый, дуй сюда и присмотри за тылом Зимнего Пицца-Лорда Рыцаря!

Я с трудом сдержал улыбку.

– Это метафора, – сказал я.

Тук нахмурился и почесал затылок:

– Знать не знаю, что оно такое и для чего…

Главное – не рассмеяться. Рассмеяться значило ранить его маленькие чувства.

– Через минуту я собираюсь остановиться и войти в одно здание. Я хочу, чтобы гвардейцы оставались в машине и возле нее. Двое отправятся со мной – убедиться, что никто не подкрадывается ко мне, когда я его не вижу.

– А-а! – сказал Тук. – Это запросто!

– Вот и хорошо, – сказал я, останавливая машину. – Так и сделай.

Тук отсалютовал, подпрыгнул в воздух и молнией понесся к заднему сидению, по пути писклявым голоском отдавая приказы.

Я поставил Кадди на ручник и, не теряя времени, выбрался наружу. Дверцу я держал открытой не дольше, чем если бы находился здесь один. Маленький Народец не нуждался в няньках. Они не всегда сообразительны, зато ребята быстрые, решительные и находчивые. Запереть их в машине было бы не простой задачей.

Едва оказавшись снаружи, я невозмутимо пошел вперед, понимая, что для любого постороннего взгляда буду казаться одиноким прохожим. Те, кого Тук отправил присматривать за моими тылами, умеют вести себя бесшумно и почти незаметно, поэтому я не стал вертеть головой, пытаясь их обнаружить. Что хорошо в Маленьком Народце, как и в любых фэйри – если они заключили сделку, то соблюдают ее до йоты. Они и прежде прикрывали мои тылы, прикроют и сейчас. Черт возьми, поскольку я шел на преступление, они скорее всего думали, что поучаствовать в нем будет весело.

Приучить Маленький Народец к дисциплине – задачка не из легких. С другой стороны, опасность на них тоже особого впечатления не производит. Я прошел примерно квартал до нужного мне многоквартирного дома – здания из бурого песчаника, дизайном напоминавшего блок кулинарного шоколада. Он не был обиталищем состоятельного народа, как тот дом, в котором жил мой брат, но не был и постройкой для городской бедноты, обшарпанной и запущенной. Привратник отсутствовал, сигнализация казалась древней и ветхой, что для меня на данный момент было важно.

Вдобавок, мне немножко повезло: жилец, молодой человек лет двадцати, видимо, возвращавшийся из бара, открыл дверь, направляясь домой, и я окликнул его:

– Придержите ее, пожалуйста!

Что он и сделал. Вообще-то, так поступать не стоило, но господа в смокингах, пусть и без галстука, обычно не производят впечатления уголовников. Я кивнул ему и благодарно улыбнулся. Парень пробормотал что-то невнятное и побрел в сторону коридора, а я вызвал лифт и поехал наверх.

Добравшись до того самого этажа, я уже не ожидал непредвиденных сложностей, так что преспокойно прошел по коридору к нужной двери и прикоснулся к ней.

Моя рука, начиная с тыльной стороны ладони, тут же покрылась гусиной кожей, и я инстинктивно отдернул ее. Ого! На двери были обереги – магическая защита. Об этом я не подумал. Обереги способны сделать с незваным гостем очень многое – от внушения ему желания развернуться и уйти, до поджаривания – словно москита на электродуге.

Какое-то время я стоял, изучая обереги, гладкую мозаику чародейской работы, вероятно, совместной работы нескольких не самых выдающихся талантов. Чародей вроде меня смог бы поставить оберег не слабее толстенной стальной стены. Этот же больше напоминал занавеску из переплетенных стальных колец. В большинстве случаев годится и то, и другое – но, располагая подходящим инструментом, с подобной защитой разделаться раз плюнуть.

– И я тот самый инструмент, – пробормотал я. Немного подумал, вздохнул и покачал головой.

– Когда-нибудь, – пообещал я себе, – в один прекрасный и восхитительный день, я действительно стану крутым.

Я приложил кончики пальцев к двери и мысленно прошел сквозь обереги. Ага. Если бы я попытался вломиться внутрь, обереги запустили бы дикий аттракцион с клубами дыма и внезапным острым приступом клаустрофобии. Включилась бы пожарная сигнализация, разбрызгиватели системы пожаротушения, и сюда примчались бы люди в форме.

Сама по себе эта защита казалась чисто номинальной штуковиной, но довесок с клаустрофобией был действительно мастерским штрихом. Шум запустил бы инстинктивный выброс адреналина, а это в комбинации с наведенным оберегом приступом паники заставит кого угодно броситься к выходу, вместо того, чтобы рискнуть и остаться в очень шумной и действующей на нервы атмосфере. Тонкая манипуляция такого рода всегда лучше всего срабатывает среди шквала отвлекающих факторов.

Правительство поступает так десятилетиями.

Осторожно, по одному, я отрезал обереги от их источника энергии, стараясь свести повреждения к минимуму, чтобы потом их можно было легко восстановить – и так кошки скребли на душе из-за того, что я собирался сделать. Затем, отключив все обереги, я сделал глубокий вдох и резко толкнул дверь, ногами и всем телом. Я все-таки накачал мышцы! Дверная рама с треском подалась, а я быстро и тихо проскользнул в квартиру Уолдо Баттерса.

Внутри царила темнота, а я не знал квартиру настолько хорошо, чтобы ориентироваться в ней наощупь, поэтому оставил дверь приоткрытой, чтобы сюда мог проникать свет из коридора. Опасный момент: если кто-то услышал шум, то мог вызвать полицию. Мне надо было обернуться за пять минут.

Я пересек гостиную и прошел в короткий коридор. Спальня Баттерса располагалась справа, а слева – его компьютерный кабинет. Дверь в спальню была закрыта, но в компьютерной горел слабый свет. Я вошел. По периметру комнаты у стен стояли компьютеры. Я знал, что Баттерс с приятелями использовали их для совместных игр. Сейчас все аппараты были выключены – кроме одного, самого большого, стоявшего в углу, с креслом, развернутым в центр комнаты. Баттерс называл его капитанским креслом. Во время их сборищ он сидел там, руководя ходом игры. Кажется, эти групповые игры назывались «рейдами», и проходили они всегда глубокой ночью. Баттерс работал по ночам, и утверждал, что ночные видеоигры по выходным помогают ему поддерживать суточный ритм.

Монитор был включен, и в его отражении на стекле единственного окна в комнате я разглядел, что экран поделен примерно на дюжину фрагментов, в каждом из которых проигрывался свой порнофильм.

На столе лицом к монитору лежал человеческий череп, в глазницах которого плясали слабые оранжевые огоньки. Несмотря на то, что у него не было никакой возможности выражать эмоции, впечатление было такое, будто он смотрит на все это остекленевшим от счастья взглядом.

Я пробыл в комнате примерно пару секунд, когда компьютер издал ужасающий звук, закашлялся клубами дыма – и экран монитора погас. Я вздрогнул и поморщился. Моя вина. Технология и чародеи сочетаются не слишком-то хорошо, и чем продвинутее техника, тем быстрее что-нибудь ломается – особенно если речь об электронике. Баттерс выстраивал теорию насчет того, почему так происходит, но я отказывался покрывать голову фольгой даже во имя науки.

Череп издал удивленный и разочарованный звук; недоуменно померцав, огоньки в его глазницах просканировали комнату и остановились на мне.

– Гарри! – воскликнул череп. Он не двигал челюстью, произнося слова, слова сами вылетали из него. – Адские колокола, да ты вернулся из мертвых?

– Из по большей части мертвых, – ответил я. – Да и ты выбрался из Омаха-Бич, а?

– Смеешься? – сказал Боб. – Как только ты исчез, я удирал словно заяц в нору!

– Ты бы мог снова завладеть тем болваном, – сказал я.

– А на кой ляд мне это сдалось? – спросил Боб. – Ну, так когда мы будем обустраивать новую лабораторию? У меня будет широкополоска? – В его глазницах вспыхнули огоньки алчности или чего-то подобного. – Учти, Гарри, мне нужен широкополосный интернет.

– Это что-то компьютерное?

– Ламер, – пробормотал Череп Боб.

Вообще говоря, Боб не был черепом. Он был духом воздуха, или интеллекта, – выберите любой из множества терминов, которыми описывают подобные создания. Череп был просто сосудом, в котором Боб поселился – то есть, чем-то вроде бутылки для джинна. Боб работал ассистентом и советником чародеев еще с тех времен, когда в моде были арбалеты, и разных магических премудростей он успел забыть больше, чем я когда-либо знал. Он был моим ассистентом и другом с тех пор, как я впервые появился в Чикаго.

И пока я вживую не услышал его голос, не понимал, как страшно мне недоставало этого чокнутого маленького извращенца.

– Когда приступаем к работе? – энергично спросил Боб.

– Я уже работаю, – сказал я. – Мне нужно с тобой поговорить.

– Я навострил уши, – сказал Боб. – За вычетом отсутствия ушей.

Огоньки в глазницах Боба замигали:

– Да ты вырядился в смокинг!

– Кгм. Ага.

– Скажи мне, что ты не женился.

– Я не женился, – сказал я. – Не считая всей этой заморочки с Мэб, этого тотального и страшного безумия. Последние три месяца она ежедневно пыталась меня убить.

– Вполне в ее стиле, – сказал Боб. – И как ты выкрутился?

– Ммм… – ответил я.

– А, – сказал Боб. – «Ммм». Ага. Может быть, тебе лучше уйти, Гарри?

– Расслабься, – сказал я. – Знаю, у тебя с Мэб были свои проблемы, но здесь кроме меня никого нет.

– Ну да. Как раз это меня и напрягает.

Я нахмурился:

– Брось. Сколько лет ты меня знаешь?

– Гарри… Ты киллер на службе у Королевы Мэб.

– Да, но я здесь не для того, чтобы убить тебя, – сказал я.

– А может, ты врешь, – сказал Боб. – Сидхе не могут врать, но ты-то можешь.

– Адские колокола, да не вру я!

– Откуда мне это знать?

– Может оттуда, что я до сих пор тебя не убил? – нахмурившись, я с подозрением посмотрел на него. – Ну-ка погоди… Ты пытаешься меня задержать, так?

– Задержать? – жизнерадостно спросил Боб. – Ты о чем?

Предупреждения не было. Вообще. Дверь спальни Баттерса взорвалась изнутри, и во все стороны полетели щепки дешевой фанеры. В то же самое мгновение в мою спину врезалась ракета из мускулистой плоти, от чего моя грудь выгнулась вперед, а голова откинулась назад. Боль в позвоночнике вспыхнула, как огни в казино, и я ощутил жесткие плиты пола.

Кто-то тяжелый, рычащий и невероятно сильный обрушился на меня сверху, и я почувствовал, как клыки и когти врезаются в мою плоть.

Похоже, мой лимит удачи на сегодняшний вечер был исчерпан тогда, когда припозднившийся парнишка впустил меня в дом.

(обратно)

Глава 10

Когти располосовали смокинг и принялись рвать мою спину, ягодицы и бедра. Челюсти наверняка сомкнулись бы на шее, но мои руки помешали этому – я успел забросить кисти назад и сцепил их замком, прикрывая шею и сжимая их изо всех сил, надеясь, что пальцы не дадут слабину, и что этой твари не удастся их оторвать. Боль была обжигающе-пронзительной, но когти впивались не настолько глубоко, насколько вошли бы в плоть когти малка или вурдалака. Я надеялся, что раны будут не слишком серьезными – разве что схватка продлится долго и я ослабею от потери крови.

Аналитическая часть моего мозга настроилась на восприятие текущих фактов отвлеченно и рационально.

Остальное же мое существо от слепой ярости превратилось в чертова берсерка.

Я просунул одну руку под себя для упора и выбросил локоть другой назад резким ударом, угодившем во что-то мягкое, отчего напавшее на меня существо удивленно взвизгнуло. Зубы на секунду куда-то исчезли, а когти скребли по телу уже не с такой энергией. Я перекатился, оттолкнувшись той же рукой, и сбросил со своей спины волка размером с дога. Он с диким грохотом влетел в один из компьютерных столов. От удара железяки разлетелись в стороны.

Я вскочил на ноги, схватил компьютерное кресло за спинку и поднял его над головой. К тому времени, как волк с темно-рыжей шерстью поднялся на ноги, кресло уже рассекало воздух, а я рычал от неконтролируемой ярости.

Лишь в последнюю секунду, несмотря на все свое бешенство, я узнал противника и успел сменить направление удара. Компьютерное кресло разлетелось на полсотни обломков, грохнувшись о пол перед самой мордой волка, а пластик и металл шрапнелью разлетелись по всей комнате.

Волк отшатнулся от летящих кусков и поднял на меня глаза. Сейчас зверь застыл с выражением абсолютного шока – и через пару секунд волк исчез, приняв облик рыжеволосой обнаженной девушки с весьма соблазнительными формами. Она пялилась на меня, отрывисто дыша, с гримасой боли на лице – и потом прошептала:

– Гарри?…

– Энди, – сказал я, выпрямляясь и пытаясь расслабить тело. Ее имя я не произнес, а, скорее, прорычал. Адреналин все еще колотился в руках и ногах, и больше всего на свете мне хотелось дать кому-нибудь в морду. Кому угодно. Не важно кому.

И это было неправильно.

– Энди, – сказал я, заставляя себя говорить тихо и мягко. – Какого черта ты здесь делаешь?

– Я? – выдохнула она. – Я… Но ведь это не я умерла.

«Никогда не поздно», – подумала разъяренная часть моего существа, но я подавил это чувство.

– Слухи, смерть, преувеличение[35], – сказал я. – И у меня нет времени болтать об этом.

Я повернулся к Бобу, лежавшему на своем месте, и услышал, как позади меня Энди открывает ящик стола. Звук, издаваемый автоматическим пистолетом, у которого передергивают затвор, досылая патрон в ствол – звук весьма специфический и запоминается надолго. Он привлекает внимание не хуже того, как если бы кто-то заорал тебе прямо в ухо.

– И не смей трогать череп, – сдавленно, полным боли голосом произнесла Энди, – иначе я вгоню в тебя пулю.

Я замер. Первым моим импульсом было желание немедленно усеять пол комнаты замороженными кусками Энди, но о чем, черт дери, я думал? Это говорил гнев, который все еще прокатывался по мне холодными волнами, подталкивая меня к действию, к насилию. Поймите меня правильно: я не страдаю аллергией к подобным вещам, но обычно мне неплохо удавалось контролировать свои поступки. И такое чувство я не испытывал уже несколько лет, с тех пор, как Белый Совет едва не казнил меня.

Поэтому сейчас я прибег к тому, чему научился в те дни: закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов, напоминая себе, что гнев – это всего лишь гнев, ощущение – все равно что ощущать жару или холод. Сам по себе он ничего не значит. Он – не повод для действий. Для этого есть способность мыслить.

Старый урок помог, я сумел отделить себя от ярости. Я медленно развел руки в стороны, чтобы они были хорошо видны. Потом повернулся к Энди. Она стояла с пистолетом в классической позе Уивера[36], так, словно ее научили этому знающие люди.

Если бы пришлось, я смог бы отразить пули, но я не мог остановить их. А мы находились в здании, полном ни в чем не повинных людей.

– Ты знаешь о черепе? – спросил я.

– Сложновато не знать, – сказала она. – Учитывая, что я здесь живу.

Я заморгал.

– Ты и… О черт. Молодчина, Баттерс.

Энди по-прежнему смотрела на меня через прицел пистолета. Стойка у нее была кривоватой, видимо, из-за боли в правом боку. Должно быть, я крепко врезал ей локтем по ребрам. Я поморщился. Знаете, я не против хорошей драчки, если уж возникает необходимость, но не бью друзей, не бью женщин, а Энди была и тем, и другим.

– Извини, – сказал я, кивнув на ее бок. – Я понятия не имел, что это ты.

– А я до сих пор не уверена, ты ли это, – ответила она. – Тем более, с твоей смертью и всем прочим. Разные субъекты могут попытаться выглядеть как Гарри.

– Боб, – позвал я, не оборачиваясь. – Скажи ей, что это я.

– Не могу, – сказал Боб мечтательным тоном. – Сиськи…

Точно. Ведь Энди совершенно голая. Я ее уже такой видел, это один из специфических моментов жизни оборотня. Я знал нескольких, они были моими друзьями. Когда оборотни перекидываются, одежда и все прочее в этом не участвует, поэтому, снова принимая человеческий облик, они оказываются абсолютно голыми.

– Боб, – сказал я более настойчиво и вытянул ладонь, пытаясь поместить ее между черепом и Энди, но не протягивая ее к Бобу.

– Эй! – возмутился Боб. – Черт дери, Гарри! Не так уж часто мне выпадает шанс поглазеть на них!

У Энди округлились глаза:

– Боб… Так это действительно он?

– Да, но теперь он работает на плохишей, – сказал Боб. – Может, безопаснее его все-таки пристрелить.

– Эй! – сказал я.

– Ничего личного, – заверил меня Череп Боб. – А что бы ты посоветовал клиентке, если бы в ее квартиру вломился Зимний Рыцарь, сцепился с ней и сломал ей два ребра?

– Я бы посоветовал не стрелять, – ответил я. – Пули срикошетят, а в соседних квартирах полно людей.

После этой речи Энди сняла палец со спускового крючка, но вытянула его, положив на предохранитель. Потом медленно выдохнула.

– Это… больше похоже на то, что я ожидала бы услышать от… от тебя, Гарри. – Она сглотнула. – Так это действительно ты?

– Все, что от меня осталось, – сказал я.

– Мы слышали о твоем призраке. Я даже вроде… вроде чувствовала твой запах, когда ты был поблизости. Я знала. Мы думали, ты мертв.

– Вообще-то, это не был мой призрак, – сказал я. – Это был я. Просто забыл захватить с собой свое тело.

Я кашлянул.

– Слушай, ты не могла бы направить эту штуку в другую сторону?

– Мой палец не на спусковом крючке, – возразила она. – Не будь ребенком. Я думаю, – она внимательно посмотрела на меня и сказала: – Ладно, допустим, это и в самом деле ты. А что ты здесь делаешь?

– Пришел за черепом, – сказал я.

– Я бесценен! – пискнул Боб.

– Полезен, – я хмуро взглянул на него. – Не будь настолько самоуверенным.

– Я знаю, что ты пришел за черепом, – сказала Энди. – Но почему сейчас, посреди ночи? Зачем врываться? Гарри, достаточно было просто попросить.

Я скрипнул зубами.

– Энди… У меня мало времени, так что я отвечу коротко, идет?

– Идет.

– Когда я вламываюсь сюда и забираю что-то у Баттерса, он – моя жертва, и неприятных последствий для него не будет. Если я прихожу сюда попросить его о помощи, он становится моим сообщником – и мишенью для людей, против которых я работаю.

Она нахмурилась:

– Каких людей?

Я вздохнул.

– Это я сказал бы сообщнику, Энди.

– Хм, – буркнула она, – а разве мы не сообщники?

– Мы ими были, – сказал я с легким нажимом. – Боб прав. Я сейчас не совсем в команде ангелов. И я не допущу, чтобы вы с Баттерсом провалились в тартарары вместе со мной.

– Слушай, Гарри, – спросил Боб, – с кем ты опять ввязался в драчку?

– Не в присутствии случайных прохожих, – ответил я.

– Просто пытаюсь выудить информацию, как примерный лакей, – сказал Боб. – Ты ж понимаешь?

– Конечно, – сказал я.

Энди нахмурилась:

– А разве Боб не… Разве он не должен быть твоим?

– В данный момент я не владелец черепа, – сказал я. – Кто владеет черепом, тому принадлежит и преданность Боба.

– Услуги, – поправил меня Боб. – Поменьше самоуверенности. И да, сейчас я работаю на Баттерса. И, конечно же, на тебя тоже, куколка.

– Куколка, – произнесла Энди тусклым голосом. – Ты действительно это сказал?

Она перевела взгляд на меня.

– Случайный прохожий?

– Если ты ничего не знаешь, – сказал я, – никто не станет пытать тебя до смерти, чтобы выведать что-то.

Она побледнела.

– Эти люди считают фильмы из серии «Пила» веселыми, – сказал я. – Они будут мучить тебя, потому что для них это приятнее, чем секс. Они не станут колебаться. А я пытаюсь оградить тебя от зла, как только могу. Тебя и Баттерса.

Я покачал головой и опустил руки:

– Мне нужно твое доверие, Энди. Я верну Боба на место до рассвета.

Она нахмурилась:

– Почему до рассвета?

– Потому что не хочу, чтобы его заполучили не только враги, но и те, на кого я работаю, – сказал я. – Он, конечно, не то же самое, что человек…

– Вот уж спасибо, – сказал Боб. – Я это объясняю, объясняю, но никто не желает слушать.

– …но все-таки он мне вроде друга.

Боб издал звук, словно его стошнило.

– Только без телячьих нежностей, Дрезден.

– Энди, – сказал я, не обращая на Боба внимания, – у меня уже не осталось времени. Я забираю череп. Ты будешь стрелять в меня – или как?

Энди досадливо вздохнула и устало прислонилась к столу. Опустив пистолет, она скривилась и скользнула рукой по животу, прижав ее к ребрам. Я не стал глазеть на то, что это движение сделало с ее грудью, потому что такой взгляд был бы совершенно неуместен, независимо от того, насколько обворожительны могли оказаться образовавшиеся контуры.

Я взял череп, ощутив ладонью хорошо знакомые мне форму и вес. Огоньки в глазницах замерцали с большей частотой, и, кажется, сам их цвет слегка изменился.

– Урра! – обрадованно заверещал Боб. – Мы снова в седле!

– Не так громко, – осадил его я. – Со мной группа поддержки. И команда противника может вести наблюдение так же скрытно. Я предпочел бы, чтобы до них не доносилось каждое слово.

– Есть «не так громко», о Могучий, – откликнулся Боб.

Когда я снова повернулся к Энди, она смотрела на меня с ужасом.

– О Боже, Гарри. Твоя спина…

Я хмыкнул и слегка повернулся, чтобы увидеть свое отражение в зеркале. Пиджак был весь в лохмотьях и пятнах крови. Больно, но не слишком – примерно как обгореть на солнце.

– Прости, – сказала Энди.

– Переживу, – сказал я. Потом подошел к ней, наклонился и поцеловал в макушку. – А ты прости за ребра. И за компьютеры. Я тут вам, ребята, дров наломал.

Она замотала головой.

– Не бери в голову. Случается. Все, что в наших силах, чтобы помочь…

Я вздохнул и сказал:

– Да, и об этом. Кгм. Об этом я тоже сожалею.

Она, нахмурившись, уставилась на меня.

– О чем?

Я собирался вырубить ее, врезав в подбородок и отключив на пару минут, чтобы исчезнуть. Этим выстрелом я убил бы двух зайцев. Во-первых, ей стало бы не до геройства, а значит, она не увязалась бы за мной.Во-вторых, если за мной сейчас следили, то у них возникло бы впечатление, что я украл у нее Боба. Вырубить ее было бы логичным, хотя и жестковатым ходом, дававшим девушке дополнительную защиту, пусть и не очень надежную.

Но когда я дал команду руке действовать, она не подчинилась.

Зимний Рыцарь, киллер Королевы Мэб, и прочая, и прочая. Вот только девчонок я бить не умею.

Я снова вздохнул:

– Извини, но я просто не могу тебя вырубить.

Она приподняла брови.

– А! Ты решил, что это меня защитит, я верно поняла?

– Насколько бы чокнутой не казалась такая мысль, именно так я и подумал.

– Я прекрасно защищаюсь сама уже год, Гарри, – сказала Энди. – Даже когда тебя нет поблизости.

Ух. Я поморщился как от удара.

Энди опустила взгляд.

– Я не хотела… Извини…

– Нет проблем, – сказал я. – И после моего ухода позвони в полицию, сообщи, что сюда вломились. Так обычно поступают, когда в дом проникает грабитель.

Она кивнула.

– А ничего, если я расскажу об этом Баттерсу?

Все было бы намного проще, если бы я мог вообще никого не вовлекать в свои дела. В этом весь смысл ограбления, верно? Но теперь… Что ж. Энди знает, а я обязан ей слишком многим, чтобы просить хранить все в тайне от Баттерса, которому я обязан еще больше.

– Но осторожно, – сказал я. – И не в доме. И… пока лучше рассказать только ему одному. О’кей?

– О’кей, – тихо ответила она.

– Спасибо. – Я не знал, что мне сказать еще, поэтому повторил: – Извини.

С этими словами я забрал череп и поспешил раствориться в ночи.

(обратно)

Глава 11

Я рванул вперед, как только снова оказался в катафалке. Тихий и почти невидимый рой гвардии Пицца-Лорда кружил вокруг автомобиля – за исключением Тука, который пристроился на корточках на спинке пассажирского сидения. Череп Боб ехал на самом сидении, повернувшись ко мне своими светящимися глазницами.

– Итак, босс, – оживленно вопросил Боб, – куда направляемся?

– Пока никуда, – сказал я. – Но я исхожу из теории, что в движущуюся цель труднее попасть.

– Чуть параноидальнее, чем обычно, – сказал Боб. – Одобряю. Но почему?

Я поморщился:

– Мэб хочет, чтобы я прикончил Мэйв.

– Что? – взвизгнул Боб.

Тук в шоке свалился со спинки сидения.

– Ты слышал, – сказал я. – Тук, ты в порядке?

– Высматриваю, нет ли поблизости убийц, милорд, – бодро отозвался малыш. – Сзади пока чисто.

– Но это бессмыслица, – сказал Боб. – Расскажи мне все.

Что я и сделал.

– А потом она приказала мне убить Мэйв, – закончил я свой рассказ, – и я решил разыскать тебя.

– Стоп, стоп, стоп, – сказал Боб. – Я все еще пытаюсь сообразить. Мэб отдала тебе девушку, целиком и полностью, и ты даже до поцелуев с ней не добрался?

Я нахмурился:

– Боб, сконцентрируйся, ладно? Дело не в девушке.

Боб фыркнул.

– Думаю, это впервые. Чтобы дело было не в девушке…

– Мэйв, Боб, – напомнил я. – Мне нужно знать, почему Мэб хочет ее прикончить.

– Может, она пытается завалить тебя на этом экзамене, – сказал Боб.

– Почему ты так решил?

– Потому что ты не можешь убить Мэйв, Гарри.

– Да я и не хочу. Я до сих пор не уверен, что пойду на это.

– Ты слишком уж занят борьбой со своей дурацкой совестью, босс, поэтому не слышишь меня, – сказал Боб. – Ты не можешь убить ее. Никакого «не должен», «не пойду на это». Не можешь. Точка.

Я заморгал.

– Э-э… почему же не могу?

– Мэйв бессмертна, Гарри. Возможно, она – одна из наименее бессмертных, но тем не менее. Поруби ее на куски, если хочешь. Сожги. Развей прах по ветру. Это не убьет ее. Она вернется. Спустя месяцы, может, годы, но ты не можешь просто убить ее. Она Зимняя Леди.

Я нахмурился:

– Да ну? С Летней Леди ведь все получилось!

Боб устало вздохнул:

– Да, но лишь потому, что ты оказался в нужном месте для того, чтобы сделать это.

– То есть?

– Мэб и Титания создали его специально для убийства бессмертных, сделав местом, где равновесию сил дóлжно изменяться. Им необходимо было завести такую площадку для важнейших схваток – по другому эту проблему не решить. Иначе – бессмысленная трата времени и пушечного мяса.

Я видел, как создавалась часть этого места – причем не как-нибудь, а своим Взглядом – и это зрелище неизгладимо запечатлелось в моей памяти, словно выжженное клеймо на живой плоти. Я видел, как приливной волной излилась пульсирующая энергия двух Королев Феерии, мощь которой не поддавалась описанию. И конечно я сам, в некотором смысле, был в этом месте, когда убил Ллойда Слейта и занял его место в качестве подручного киллера Мэб.

Воспоминание.

Древний каменный Стол в пятнах крови. Вращающиеся над моей головой звезды – от непрерывного движения и яркости которых голова идет кругом. Клубящийся холодный туман, подбирающийся к краям Стола, липнущий к моей голой коже – и Мэб, сидящая на мне верхом; ее обнаженная краса лишает меня дыхания, выгребая остатки мыслей через мои жадно распахнутые глаза. Сила волнами перекатывает через меня, вливаясь в тело – из крови в завитых желобках на Столе, от жадного желания Мэб.

Меня передернуло, и я прогнал воспоминание прочь. Руки крепче стиснули руль.

– Значит, я не могу убить ее, – сказал я тихо.

– Нет, – сказал Боб.

Я хмуро смотрел на дорогу.

– Какой смысл приказывать мне сделать то, что, как она знает сама, сделать невозможно? – размышлял я вслух. – Ты уверен, Боб? Никакого способа – без каменного Стола?

– Не вполне, – сказал Боб; его взгляд метался по салону машины. – И в большей части Небывальщины – тоже нет.

– Эй, – сказал я. – А чего глазки бегают?

– Какие глазки бегают? – спросил Боб.

– Когда ты сказал «не вполне», у тебя глазки забегали.

– Э-э… Ничего не забегали.

– Боб.

Череп вздохнул:

– Я что, обязан все тебе рассказывать?

– Дружбан, – сказал я. – С каких пор между нами такие непонятки?

– С тех самых, как ты стал работать на нее, – ответил Боб и каким-то чудом умудрился вздрогнуть.

Я наклонил голову, изо всех сил напрягая мозги.

– Погоди-ка. Это имеет какое-то отношение к вашей с Мэб вражде?

– Это не вражда, – возразил Боб. – Вражда – когда сражаются обе стороны. А здесь я просто ору и улепетываю, пока она не порвала меня на куски.

Я покачал головой:

– О, Боб! Я знаю: когда ты захочешь, то можешь быть таким мерзавцем, который выведет из себя кого угодно – но что ты натворил, чтобы Мэб так обозлилась на тебя?

– Дело не в том, что «натворил», – едва слышно произнес Боб. – Дело в том, что я знаю.

Я приподнял бровь: не шуточное, должно быть, дело, если череп дрожит от страха.

– И что же конкретно ты знаешь?

Огоньки в глазницах сузились до размера крошечных точек, а голос упал до едва различимого шепота:

– Я знаю, как убить бессмертного.

– Вроде Мэйв? – спросил я.

– Мэйв. Мэб. Мать Зиму. Любого из них.

О срань небесная.

Это была та информация, за которую убьют не задумываясь.

Если череп знал, как отнять бес – от бессмертного, он мог быть источником опасности для могущественнейших существ во всей Вселенной. Черт, да ему повезло, что боги и демоны и прочие сверхъестественные силы не рванули всей толпой на сафари, поохотиться на Боба. Но этот же самый факт означал и то, что миссия моя не была невыполнимой.

– Хотелось бы, чтобы ты поделился со мной, – сказал я.

– Ни за что, – ответил Боб. – Ни за что! Я кое-как существую лишь потому, что держал рот на замке. Начни я трепать языком, Мэб и прочие бессмертные, окопавшиеся на этой дурацкой планете, растолкут мой череп в пудру, высушат на солнышке и по ветру развеют.

Огоньки в его глазницах метнулись в сторону заднего сидения.

– К тому же здесь слишком много ушей.

– Тук, – сказал я, – убери-ка народ из машины. Тут приватный разговор. И проследи, чтобы никто не подлетел подслушать.

– Ну-у… – жалобно протянул Тук с заднего сидения. – Даже мне нельзя?

– Ты единственный, на кого я могу положиться, чтобы удержать этих бандитов на расстоянии, генерал-майор. Никто не должен подслушать. Задача ясна?

– Так точно! – пропищал он дрожащим от переполнявшей его гордости голосом. – Будет исполнено, милорд!

Он опустил боковое стекло и вылетел наружу. Я вновь поднял стекло и осмотрелся в катафалке, пустив в ход как природные, так и сверхъестественные чувства, дабы удостовериться, что мы остались одни. Потом снова повернулся к черепу.

– Боб, теперь здесь только ты и я. Подумай вот о чем: Мэб отправляет меня убить Мэйв – задача, с которой самому мне ни за что не справиться. И ведь она знала, что ты знаешь, как это сделать. Знала, что первым делом я приду сюда, что это будет моим первым шагом в порученной миссии. Думаю, она рассчитывала на то, что я приду к тебе. Думаю, она сделала ставку на то, что ты мне расскажешь.

Череп какое-то мгновение обмозговал услышанное:

– Это косвенно, манипулирующе – да, пожалуй, ты близок к истине. Дай мне минутку подумать.

Минута тянулась подобно вечности. И Боб очень тихо заговорил:

– Если я расскажу тебе, ты должен будешь кое-что сделать для меня.

– Типа?

– Новый сосуд, – сказал он. – Ты должен сделать для меня новое жилище. Там, где я смогу до него добраться. Чтобы, когда они явятся за этим, у меня было, куда укрыться.

– Для меня это будет непросто, – поразмыслив, ответил я. – У тебя же собственные карманные измерения, а я никогда раньше не создавал ничего настолько сложного. Даже Маленький Чикаго попроще.

– Обещай мне, – сказал Боб. – Поклянись своими силами.

Клятва своими силами – так чародеи заключают устные договоры. Если нарушишь данное слово, твои магические способности начинают изнашиваться, а если продолжаешь это делать, рано или поздно они увядают и отмирают. Нарушенное обещание, скрепленное клятвой собственными силами, отбросило бы меня на многие годы назад в плане магических способностей. Я поднял ладонь, принося присягу:

– Клянусь собственной силой, что выстрою для тебя новое хранилище, если ты, Боб, расскажешь мне, ну и, конечно, если я переживу следующие несколько дней. Только… не рассчитывай на роскошное жилище, типа того, в каком обитаешь сейчас.

Мерцающие огоньки в глазницах снова разгорелись до их обычного размера.

– Не беспокойся, босс, – проникновенно произнес Боб. – Не стану.

– Умник хренов.

– Ладно, вперед! – сказал Боб. – Убить бессмертного можно только в определенных, специальных местах.

– Ты знаешь хоть одно из них? Где?

– Ха, ты мыслишь по-человечески. Есть больше, чем три измерения, Гарри. Не все места находятся в пространстве. Некоторые из них – места во времени. Они называются конъюнкциями.

– Мне известно, что такое конъюнкции, Боб, – сказал я не без раздражения. – Это когда звезды и планеты выстраиваются в линию. Иногда такое их положение можно использовать для поддержки сверхмощной магии.

– Это лишь одно из определений конъюнкции, – сказал Череп. – Но звезды и планеты в конечном итоге всего-навсего измерительные вешки для описания положения во времени. Это один из способов использования конъюнкции, но они способны на многое.

Я задумчиво покивал.

– И есть такая конъюнкция, когда бессмертные уязвимы?

– Словил идею, возьми с полки пирожок. Каждый год.

– И когда же?

– В ночь Хэллоуина, разумеется.

Я ударил по тормозам и прижал машину к обочине.

– Повтори?

– Хэллоуин, – повторил Боб менторским тоном. – Время, когда мир мертвых оказывается ближе всего к миру смертных. Все и вся, пребывающие в этом мире, становятся смертными в Хэллоуин.

Я протяжно присвистнул.

– Сомневаюсь, что среди ныне живущих есть больше, чем пара человек, знающих об этом, Гарри, – сказал Боб. – И бессмертные уж позаботятся, чтобы такое положение сохранялось и впредь.

– А с чего они так обеспокоены? – спросил я. – В смысле, почему бы им просто не светиться в ночь на Хэллоуин?

– Потому что именно тогда они… – Он устало вздохнул. – Это трудно объяснить, потому что у тебя напрочь отсутствуют адекватные концептуальные модели. Ты с трудом досчитаешь до четырех измерений.

– Математику проходят в средней школе. Оставь насмешки и попытайся объяснить.

– В Хэллоуин они питаются, – сказал Боб. – Или… заправляются. Или просто крутятся вхолостую. Это вообще-то одно и то же, и я объясняю тебе лишь малую толику системы. В ночь Хэллоуина неподвижная и застоявшаяся часть их бессмертия становится пластичной. Они вбирают энергию – и тогда способны добавить новые силы к тем, которыми уже располагают. В основном они крадут энергию у других бессмертных.

– Эти уроды кеммлериты с их Темносиянием, – выдохнул я. – Как раз в ночь Хэллоуина…

– Именно! – воскликнул Боб. – Данный ритуал должен был превратить одного из них в бессмертного. То же самое правило в действии: это единственная ночь в году, когда такие вещи действительно могут происходить. Я сомневаюсь, что все они знали насчет той самой ночи. Но могу поспорить, что Коул знал. Жуткий тип, серьезно.

– Которому, по-моему, нужен гипсовый корсет и хороший врач. – Я пытался расчесать свои слишком длинные и спутанные волосы пальцами, размышляя об услышанном. – Значит, на Хэллоуин они находятся здесь? Все?

– Любой, кто… Единственное определение, приходящее на ум: «кто не спит». Бессмертные не всегда движутся в потоке времени с той же скоростью, что и Вселенная. С твоей точки зрения могло бы показаться, что они пребывают в спячке. Но это не так. Просто ты не в состоянии адекватно воспринимать их истинное бытие.

– Значит, они здесь, – медленно произнес я. – Кормятся и тибрят друг у друга маленькие порции энергии.

– Верно.

– А сладости они тоже выпрашивают?

– Пхе, – сказал Боб. – А откуда, по-твоему, это пошло?

– Все эти годы? Невероятно жуткая мысль, – сказал я.

– Думаю, все обычаи Хэллоуина разработал второй или третий Мерлин Белого Совета. Именно поэтому люди стали носить маски в эту ночь, вплоть до наших дней. Для того, чтобы любой голодный бессмертный, прибывший ночью и ведомый силой, хорошенько подумал бы, прежде чем сожрать кого-нибудь. Ведь они никогда не могли быть уверены, что за маской не скрывается другой бессмертный, заманивающий их в ловушку.

– Хэллоуин завтра ночью, – сказал я. Часы на здании банка, мимо которого я проезжал, показывали два часа с минутами. – Или, технически рассуждая, уже сегодня.

– Какое совпадение, – сказал Боб. – Кстати, с Днем рождения. А я тебе ничего не подарил.

Не считая моей жизни.

– Все в порядке, – я потер подбородок. – Значит… если я смогу добраться до Мэйв в ночь Хэллоуина, то смогу ее убить.

– Ну, – с сомнением произнес Боб. – Попробовать ты, конечно, можешь. Технически это возможно. Что вовсе не значит, будто у тебя хватит сил сделать это.

– Сколько у меня в запасе времени? Когда кончается ночь Хэллоуина? – спросил я.

– С первой птичьей песни, – деловито ответил Боб. – Певчая птичка, петух, не суть. Как запела, так ночи конец.

– Отлично. Значит, это дедлайн. – Я прищурил глаза, обдумывая свои действия. – Что дает мне чуть больше двадцати четырех часов, – пробормотал я. – Мне нужно найти ее там, где она будет, в этом мире или в Небывальщине, затем притащить сюда, и расправиться с ней, не давая ей удрать или убить меня раньше. Кажется, не очень сложно.

– Угу. Почти невозможно, но просто. По крайней мере ты знаешь, когда и как, – сказал Боб.

– Но я ни на шаг не приблизился к «почему».

– Ничем не могу помочь, босс, – сказал Череп. – Я дух интеллекта, а то, с чем мы столкнулись, не имеет никакого смысла.

– Почему?

– Потому что в этом нет никакого разумного смысла, – сказал Боб уныло. – Ведь, когда Мэйв умрет, появится другая Мэйв, всего-то-навсего.

Я нахмурился.

– Ты о чем?

Боб вздохнул.

– Ты все еще думаешь о королевах Феерии как о конкретных личностях, Гарри, – сказал Боб. – Но они не индивидуальны. Это мантии власти, роли, положения. А личность внутри всего этого – легко заменимая часть.

– Типа, как Зимний Рыцарь?

– Именно, – сказал Боб. – Когда ты убил Слейта, его сила, мантия, положение перешли к тебе. То же самое и с королевами Феерии. Мэйв просто носит мантию Зимней Леди. Убей ее, и новая Зимняя Леди появится незамедлительно.

– Может быть, этого Мэб и добивается, – сказал я.

– Не стыкуется с фактами, – возразил Боб.

– Почему? – спросил я.

– Потому что мантия изменяет того, кто ее носит.

Внутри у меня похолодело.

(Я не Ллойд Слейт.)

(Он тоже не был. Поначалу.)

– Не важно, кто это, – продолжал журчать Боб. – Со временем мантия его изменит. И позже, в какой-то момент ты обнаружишь, что особой разницы между Мэйв и ее преемницей просто нет. Вот тебе новая Мэйв. Такая же как прежняя.

Я сглотнул.

– Значит… значит, Лилия, принявшая мантию Летней Леди после того, как я убил Аврору…

– Когда это случилось? Лет десять назад? Ее уже нет, или не станет довольно скоро, – сказал Боб. – Дай ей лет десять или двадцать от силы, и она сможет стать Авророй.

Я помолчал. И потом спросил:

– Это произойдет и со мной?

Боб заерзал.

– Ты… наверное, почувствовал, что это началось? Кгм. Мощные импульсы. Раскаленные эмоции. Такие примерно штуки. Они накапливаются. И этот процесс не остановить.

Он умудрился изобразить подмигивание.

– Сожалею, босс.

Я рассеяно уставился на костяшки своих пальцев.

– Так, – сказал я, – выходит, даже если я порву эту Мэйв, на ее месте объявится другая. Может, спустя десятилетия, но объявится?

– Бессмертных не заботят десятилетия, босс, – сказал Боб. – Для них это как для тебя пара недель.

Я задумчиво кивнул.

– Тогда, может быть, все дело – в выбранном времени.

– То есть?

Я пожал плечами.

– Да не знаю я ни черта, просто это единственное, что пока пришло в голову. Может, Мэб хочет заполучить менее «мэйвистую» Мэйв на ближайшие несколько лет.

– Почему? – спросил Боб.

Я зарычал:

– У меня уже есть одно «почему»! И добавки не требуется. – Побарабанив пальцами по рулю, поинтересовался. – Почему Мэб не сделает это сама?

– Ага, ясненько. Тебе, значит, можно «почемукать». Сложная ты личность, Гарри.

Я проигнорировал это замечание со всем презрением, какого оно заслуживало:

– Серьезно! Мэб обладает невероятной мощью. Что мешает ей порвать Мэйв в клочья?

– Что-то? – предположил Боб.

– Поверить не могу, что я позволил разодрать мой смокинг в тряпки ради столь блистательного анализа, – сказал я.

– Эй! – возмутился Боб. – Я только что рассказал тебе нечто настолько ценное, что это может спасти твою жизнь! Или сделать трупом!

– Да, – я вздохнул. – Рассказал. Но этого недостаточно. Мне нужно больше информации.

– У тебя здесь есть знакомые, – сказал Боб.

Я снова сорвался на рык:

– Мой физиотерапевт, с которой я знаком целых три месяца, едва не погибла сегодня вечером, потому что появилась на вечеринке со мной – а Мэб при всем этом просто поглядывала мне через плечо, как рефери на матче.

– И в чем же тут отличие от твоих последних игр с фэйри?

– В том, что теперь я их знаю, – сказал я. (Вообще-то страшновато вспоминать себя десятилетней давности. Невежество и самоуверенность того типа были просто вопиющими.) – Аврора и ее команда, как я вижу сейчас, – вполне приличный народ. Запутавшиеся, да. Но для них мы были плохишами. А они – они были жесткими ребятами, но убийцами не были. Мэйв же совсем другая.

– В чем? – спросил Боб.

– Ее ничего не сдерживает, – сказал я.

– И ты считаешь, что сможешь с ней справиться?

– Знаю, что смогу, – сказал я. – Она стала достаточно могущественной, чтобы бросить вызов Мэб в ее собственном дворе. Кроме того, сейчас я знаю больше о Мэб, и это знание пугает меня до усрачки. – Я фыркнул, испытав ощущение, словно крылатые насекомые зароились у меня в животе. – Похоже, Мэйв стала угрозой для нее. И я должен с этим разобраться.

Боб присвистнул.

– Так. Возможно, это все объясняет.

– Объясняет что?

– Почему Мэб из шкуры лезла, чтобы сделать тебя новым Рыцарем, – сказал Боб. – В смысле, ты же ходячая иллюстрация к фразе «Разнести все к чертовой матери». У Мэб есть цель, и она желает быть абсолютно уверенной в том, что поразит ее. А ты будто… ее управляемая ракета. Она не знает наверняка, что произойдет, но уверена, что шум и грохот будут оглушительными.

– То есть, я ракета, да?

– Ее большая тупоголовая противобункерная ракета, – сказал он весело. – Ты, конечно, кое-что знаешь о ракетах, да, Гарри?

– Ага, – сказал я, снова втыкая передачу Кадди. – Ракеты – расходный материал.

– Веселей, юный скаут! По крайней мере горяченькая рыжеволосая штучка попрыгала сегодня у тебя на костях. Правда, не на той – нужной – кости, но не все же сразу.

Я фыркнул:

– Спасибо, Боб.

– Энди, кстати, тебя тотально уложила. Где же была твоя маленькая команда секретной службы?

– Забыл пригласить их за порог, – сказал я. – К тому же, она налетела на меня раньше, чем кто-либо успел бы предупредить меня криком.

– А ты никогда не думал заменить их настоящими телохранителями-костоломами, Гарри? Я знаю кое-кого, кто знает кое-кого.

– Нахрен! Тук и его банда не совсем гангстеры, но я им доверяю. А это много значит.

– Это значит лишь то, что ты лох, – сказал Боб. – «Секретные материалы» тебя ничему не научили? «Не доверяй никому».

– Кот Ситх сказал мне почти то же самое, – проворчал я.

– О-о-о, – протянул Боб, – этот тип. Он до сих пор на всех косо смотрит?

– Не ошибусь, предположив, что так оно и есть.

– Хоть он мне и не нравится, но парень далеко не дурак, – сказал Боб. – По крайней мере способен дать дельный совет.

– Разве что с математической точки зрения, – сказал я. – Однако доверие не из тех вещей, которые можно свести к математике.

– Еще как можно, – возразил Боб. – Ты доверился кому-то, тебя предали, в результате ты в минусе. Ты никогда никому не доверяешь, значит, тебя не разочаруют. Результат – по нулям, все при своих.

Я рассмеялся:

– Или: ты доверился, твое доверие оправдали, в результате ты выиграл.

– Шах, – сказал Боб. – Можно подумать, что такое случается сплошь да рядом.

– Жизнь не только в том, чтобы оставаться при своих.

Боб фыркнул:

– Поэтому, вернувшись в город, ты первым делом созвал всех своих друзей, немедленно объяснил, что тебе требуется помощь и всецело доверился им.

Я, нахмурившись, смотрел на дорогу.

– А не так, что первым делом ты вломился к одному из друзей, разворотил его жилище, украл могущественного магического советника, чья преданность переходит в руки того, кто на данный момент владеет старым черепом – и сделал все это для того только, чтобы получить подхалима, который будет соглашаться со всем, что ты скажешь, вместо того, чтобы напрягать тебя диспутами. А единственные существа, которым ты позволяешь помочь тебе – стайка крошечных фэйри, которые готовы целовать землю, по которой ты ступаешь, и только потому, что ты покупаешь им пиццу. – Боб снова фыркнул. – Я вижу, насколько для тебя важно доверие, босс.

– Ясное дело, именно поэтому я тебя и взял, – сказал я. – Потому что мне необходим подхалим, а ты в этом деле непревзойден.

– Эй, я всего лишь зеркало, босс! Не моя вина, что у тебя такая двойственная натура.

– Вовсе она не двойственная.

– Ну, тебе лучше знать, но ведешь ты себя как придурок, – заявил Боб. – Если это не двойственность, значит, Мэб уже повлияла на тебя. Такое поведение здорово отдает дурдомом. – Он обиженно засопел. – Кроме того, не будь ты таким двойственным типом, я не стал бы нести всю эту хрень, как ты думаешь?

Я собирался сказать что-нибудь посаркастичнее, но внезапно в десяти футах от носа старины Кадди загорелся красный свет. С долю секунды я смотрел на него, потом вдавил тормоз в пол. У меня было лишь мгновение, чтобы сообразить, что это не светофор – Тук-Тук, аура которого сияла ярко-алым светом, отчаянно размахивал руками, зависнув над капотом машины. Когда Кадди двинулся по инерции вперед, я увидел, как Тук сделал несколько шагов вперед, пробежал вверх по лобовому стеклу и исчез из поля зрения.

Когда тяжеленная детройтская железяка начала скользить по асфальту, я увидел какой-то предмет, возникший из воздуха прямо передо мной. Он упал на дорогу и, кувыркаясь, покатился по ней. В следующее же мгновение я распознал в нем обычный вещмешок из черного нейлона.

Затем мир побелел, и кувалда размером с Крайслер-билдинг пригвоздила меня к сидению Кадди.

(обратно)

Глава 12

Бомба взорвалась футах в пятидесяти от машины.

Терапия Мэб не была напрасной. На голом инстинкте я уже начал выстраивать оборонительный щит, когда все внезапно грохнуло. У меня не оставалось времени на создание приличного щита, но даже то, что я успел сделать, спасло меня от потери сознания.

Взрывы – невероятно громкая штука. Если вам не доводилось оказываться рядом с одним из них, вы не поймете его абсолютного жесточайшего неистовства. Он не воспринимается как обычный звук, типа выстрела. Это просто сконцентрированная ужасающая мощь в воздухе, внезапный удар молота, дезориентирующее давление, словно вас сбил грузовик вроде гигантского матраца на колесах.

Глохнешь сразу. Остается лишь знакомый пронзительный звук на высокой частоте, правда, никто не рвется объяснить, что это проверка оповещения гражданской обороны. Повсюду пыль и дым, ты ничего не видишь. Мышцы не желают слушаться. Ты приказываешь им двигаться – мимо. Может, они и двигаются, а может, и нет. Трудно понять, где верх, где низ. Не в том смысле, чтобы понять рационально, умом – просто твое тело, похоже, забыло, что такое обычное ощущение силы тяжести.

И даже если что-нибудь острое на лету не пробило тебе один из твоих любимых органов, раздавшийся неподалеку взрыв оставляет тебя полуослепшим, глухим и в доску очумевшим.

Беззащитным.

Мгновение назад Кадди скрежетал, визжал и юзом скользил к вещмешку. В следующий момент я таращился на облако пыли и размытое изображение кирпичной стены, в которую влип капот Кадди. Ветровое стекло превратилось в паутину трещин, за которыми было трудно вообще что-либо рассмотреть. Да еще адская боль в груди.

Я судорожно ощупал грудь непослушными пальцами и решил, что машина, которой снабдил меня Ситх, оснащена армированными стеклами, иначе осколки лобового стекла уже смешались бы с моими кишками. Перед глазами плясали яркие и колючие огоньки. Я не мог сфокусировать зрение, чтобы следить за ними. Запахи были невероятно резкими, а воздух наполнился едким густым дымом, с раздражающими оттенками веществ, которые не дружат с огнем. Совсем неподалеку я чуял бензин. Боковым зрением видел свисающие провода. Они плевались белыми искрами рядом с машиной.

Нормальной ситуацией явно не назвать, но я никак не мог припомнить нужное слово, чтобы описать это.

Опасность.

Точно. Именно это слово. Опасность. Я был в опасности.

В движущуюся цель труднее попасть.

Я толкнул пассажирскую дверь и вывалился из машины, задыхаясь от пыли. Еще одна авария? Чувак, на сей раз Майк за ремонт Голубого Жучка запросит целое состояние. А есть ли у меня деньги в банке? Я не мог вспомнить, внес ли я на текущий счет чек с последним своим жалованьем от Стражей.

Нет, погодите-ка. Машина, из которой я выбрался, не была Голубым Жучком, моим старым верным «фольксвагеном», который погиб, выполняя свой долг. Это был страшный жезл Германа Мюнстера, которым мой босс был у…

Мозг закончил перезагрузку, и окружающая реальность наконец предстала в фокусе: кто-то только что попытался взорвать меня к чертовой бабушке.

Я встряхнул головой, задыхаясь от пыли, потом стащил кепку Красной Шапки с головы и прижал ко рту как респиратор. Кадди взлетел на бордюр и врезался в здание. Зданию досталось сильнее. Одна из фар Кадди улетела, бампер немножко помялся, пассажирская дверь распахнулась от удара, но в остальном машина была в полном порядке. Из стены дома вывалилось десять-двенадцать футов кирпичной кладки, частью на капот, остальное на тротуар. Я огляделся по сторонам. Сквозь клубящуюся пыль было трудно что-либо рассмотреть. Множество облупившихся и треснувших стен. Небольшие пожары повсюду. Уличный фонарь, болтавшийся на проводах – там, где рассыпая искры, коротило электричество.

Перед моими глазами все еще плясали и мигали огоньки, и я проморгался, чтобы звездочки исчезли. Но обычно мигающие в глазах звездочки бывают белыми и серебристыми, эти же были оранжевыми и красными, словно тлеющие в костре угли.

Потом один из этих огней развернулся в воздухе и метнулся к моим глазам. Я дернулся в сторону, но недостаточно быстро – и внезапная вспышка боли обожгла щеку.

Я закричал, упав на колено. Что-то пронзило мою щеку и застряло в ней, пришпилив проклятую бейсболку к моему лицу. Я инстинктивно потянулся за ней, но прежде, чем мне это удалось, все мое тело взорвалось болью: болью в спине от свежих ран, от вывихнутой руки, от поврежденного горла – в том месте, где Красная Шапка едва его не раздавил.

Боль уложила меня на землю. Она была сильна даже для того, чтобы ее осмыслить, не говоря о том, чтобы игнорировать. Я среагировал на чисто животном инстинкте, врезав кулаком по самому интенсивному источнику болевого ощущения. Еще одна вспышка дичайшей боли, и вдруг кепка слетела с моего лица. Вместе с ней выпал окровавленный гвоздь дюйма четыре длиной – конец его на два дюйма был в крови, все остальное обмотано изолентой.

После того, как он выпал, я почувствовал, что боль снова отступает, становясь неприятным раздражающим фоном, каким она и была несколько мгновений назад. С отступлением боли ко мне вернулась ясность мышления.

Меня подстрелили? Из хренова гвоздемета?! Что за чертовщина здесь творится?

Едва я успел задать себе эти вопросы, как ко мне метнулся еще один огонек, и, прежде чем я успел среагировать, вторая волна запредельной боли, возникнув в ноге, сотрясла все мое тело. Тут же взвыли все старые раны, к хору которых добавилась и последняя – пульсирующая боль в щеке. Я заорал и резким движением вырвал из правой четырехглавой мышцы второй гвоздь – копию первого. Холодная энергия снова заполнила меня, отодвинув боль и делая мысли более ясными.

Янтарные огоньки летели в меня слишком быстро. Для сотворения защитного заклинания не было времени, тем более в моем состоянии, а мое тело, принадлежало ли оно Зимнему Рыцарю или нет, не успевало ни увернуться от огоньков ни отбить их. И, пока я размышлял об этом, третий гвоздь вонзился мне в левую руку, и я заорал и задергался в новом приступе дичайшей боли. Я чувствовал себя совершенно беспомощным, да к тому же был поражен своей неспособностью справиться со столь крошечным врагом.

И внезапно понял, что чувствовала покойная Летняя Леди, Аврора, перед смертью.

– Вставай, Гарри, – выдохнул я, пробиваясь через туман дезориентации и смену полюсов боли. – Вставай, пока они тебя не угвоздили.

Угвоздили? Дошло, а?

Но я всегда шучу, когда напуган, а сейчас был просто в ужасе. Кем бы ни были нападавшие, но если они вгонят в меня еще хоть один гвоздь, сомневаюсь, что смогу сохранить способность мыслить настолько, чтобы выдрать его снова. Я уже видел страшную картину: самого себя, – растянувшееся на тротуаре безжизненное тело, каждый квадратный дюйм которого утыкан гвоздями.

Я попытался отползти, уйти от атаки, но в сравнении со стремительно летящими пятнышками света двигался как в замедленной съемке. Еще полдюжины мерцающих объектов стрелой неслись ко мне из ночной тьмы, приближаясь летящей V-образной эскадрильей, и я понял, что дела принимают совсем уж скверный оборот.

Но тут кто-то дунул в судейский свисток – даже оглушенный взрывом, я услышал этот звук – и тоненький далекий голосок пропищал:

– За Пицца-Лорда!

Полдюжины маленьких синих сфер холодного света рванулись в сторону нападавших, перехватив их буквально в паре футов от моего тела. Шесть вспышек искр и мерцающих точек осветили ночь, все это разноцветье скручивалось и вращалось – крошечные солдаты Гвардии Пицца-Лорда вступили в битву с моими противниками.

Тук спикировал сверху, с силой врезав пятками мне в живот. Для существа размером с курицу он был довольно-таки силен, и, когда я грохнулся спиной на землю, из меня едва дух не вышел. Тук широко расставил ноги, грозная гримаса появилась на его мордашке, он поднял над головой щит, сжимая в руке кухонный нож, служивший ему мечом.

– Не поднимайтесь, милорд! Подождите, пока мы расчистим путь к спасению!

Путь? Я изумленно огляделся по сторонам. Одна «лопоухая мелочь» из банды Тука просвистела мимо, летя как-то боком и сжимая в руке копье из булавки и карандаша, атакуя другого представителя Маленького Народца, человечка, одетого в почти настоящие черные доспехи из какого-то пластика, а, может, панциря омара, в руках которого был один из слишком хорошо знакомых мне гвоздей. Вражеский фэйри был ранен, и светящиеся пылинки алого и темно-оранжевого света струились из раны на его крошечной ноге, нанесенной булавочным копьем.

Зловещие и холодные сферы света метались повсюду, дюжинами, вращаясь, ныряя, крутя петли в воздухе. Отслеживать все эти движения не представлялось возможным. Даже если бы голова у меня была ясной, я смог бы следить разве что за десятой частью всей этой армады.

Еще пять или шесть вражеских фэйри, крупнее и ярче остальных, пошли на меня в пике с гвоздями-мечами в руках. Они издавали пронзительные жутковатые крики, атакуя меня – и Тук-Тука.

За все эти годы я часто думал о Туке, сравнивая его с разными юмористическими персонажами, а иногда с людьми, которыми не особо восхищаюсь. Я отпускал шутки на его счет, правда, не тогда, когда это могло причинить ему боль. Но спроси вы меня год назад, кого более всего напоминает мне этот малыш, я никогда, никогда, никогда не сказал бы: «Царя Леонида»[37].

Тук пронзительно взревел и взвился в воздух. Крутнувшись волчком, он врезал своим щитом по эльфу в черных доспехах, летевшему в центре вражеского строя, отшвырнув бедолагу прямо на его товарища слева. Меч Тука взметнулся, и стрекозиное крыло порхнуло вниз, отделившись от тела, к которому было прикреплено. Маленький эльф завертелся в воздухе и врезался в кучу кирпичей и обломков штукатурки.

Но двое все же прорвались.

Адская боль.

Когда я пришел в себя, Тук вытаскивал гвоздь из мышцы над моим животом, и новые раны, включая одну в левой грудной мышце, добавили свою порцию боли к той, что я уже набрался за вечер. Тук, осторожно ухватившись за обмотанный изолентой конец гвоздя, развернулся и метнул его в пару сражавшихся эльфов, ударив светящегося оранжевым цветом врага шляпкой стального гвоздя. Вспышка белого света, и раненый фэйри издал вопль, начинавшийся в верхней части диапазона, доступного человеческому уху, затем перешедший в ультразвук, после чего бедолага унесся прочь, преследуемый бесстрашными гвардейцами.

– Враг разбит! – проревел Тук. Такой рев могло издать существо, без труда помещающееся в хлебницу. – Ату их, лопоушки!

Тусклые огни в панике скользили прочь, за ними неслись яркие сферы синего цвета.

– Разрешите преследование этих придурков, милорд? – прокричал Тук.

Наконец-то и я выкроил пару секунд, чтобы собраться с мыслями. Я яростно тряхнул головой – это не помогло, но даже попытка свести вместе осознание проблемы, поиск ее решения и действий, должных исправить положение, привели мой ментальный аппарат в относительный порядок.

– Это уловка, – ответил я, оглядываясь по сторонам. – Они заманивают стражу за собой.

Вот! На высоте. Чертовски высоко, этажей двадцать вверх. Какая-то бесформенная масса цвета тлеющих углей оторвалась от балкона и начала падать на нас. Подлетев ближе, эта масса рассыпалась на дюжины яростных маленьких сфер, которые тут же начали снова слетаться воедино и переплетаться, набирая и набирая скорость, от их виражей голова шла кругом, а мысли путались. Яркие полосы света брызнули от основной массы во всех направлениях.

Тук, снова примостившийся на моем животе, пялился на них с открытым ртом. Его левая рука опустилась, уронив щит.

– Ого… – Он сглотнул. – Кгм. Не уверен, что смогу уделать их всех, милорд.

Я сел, согнав его с живота, и подобрал ноги.

– Ты был молодцом, Тук, – прорычал я. – Ну что ж, мелюзга. Теперь дело за чародеем!

Пару лет назад мы с моей ученицей Молли изучали магию воздуха, как часть ее базисного знакомства с энергией природных сил. Она так и не научилась использовать порывы ветра в качестве оружия, но сумела сотворить заклинание, создающее вполне пристойную имитацию фена.

Я поднял правую руку, собрал воедино волю и вооружился «феновым» заклинанием. Только мощность его я крутанул на порядок выше максимума.

– Ventas reductas! – взревел я, высвобождая сжатую пружину воли, и из моей простертой руки, воя и вопя, вырвалась арктическая буря. Вытягиваясь из руки конусом размером с многоквартирный дом, она сконденсировала октябрьский воздух в туман. На всех поверхностях окружавшего нас пространства мгновенно наросла ледяная корка. Волна мороза ударила по облаку пикировавшего Маленького Народца и расшвыряла их по всем направлениям. Оранжевые огоньки, мельтеша и кувыркаясь, были сметены, а их строгий боевой порядок расколот.

Я заметил, что они начинают собираться в стороне, пытаясь перестроиться, но подбавил ветра, изменил его направление – и снова расшвырял их. Заклинание Молли оказалось более эффективным, чем любое придуманное мной на ее уровне знаний, но бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Чтобы раскачать столь мощный ветер, требуется очень много энергии, и я понимал, что не смогу удерживать этот ураган вечно.

Внезапно Тук пронесся мимо меня, ныряя в потоки воздуха, крылья его казались размытым пятном. Размахивая мечом, он исчез за капотом машины, припаркованной на другой стороне улицы.

Мгновение спустя на багажнике автомобиля разгорелась отчаянная драчка. Один из вражеских эльфов вылетел, вращая руками и ногами, как ветряная мельница, пристроившись на корпусе сигнала поворота. Двое других в явной панике бросились в разные стороны, дергано и истерично, выбрасывая в полете свои гвоздемечи.

А потом выстрелил сноп искр, словно сталь ударила о сталь, и из-за грузовичка появился Тук, отчаянно защищавшийся от атак вражеского фэйри, почти не уступавшего ему ростом. Противник был облачен в черные доспехи, покрытые шипами из долбаных рыболовных крючков – шипы у него крепились даже на шлеме – и сражался он настоящим мечом, идеально подогнанным по размеру, лезвие у меча было волнистым, по-моему, такая штука называется «фламберж».

Пока я глазел, клинок вражеского бойца отсек полдюйма с верхушки алюминиевого щита Тука, за чем последовала серия тяжелых двуручных ударов – он явно жаждал разрубить моего генерал-майора пополам.

Тук увиливал и изгибался как тростник, но атака была неудержимо яростной, а враг не уступал ему в скорости. Тук успел подставить плоскость щита, прикрывшись ею от нового удара и остановил его, но уже при следующем ударе волнистый клинок фламбержа опустился на край щита и отсек от него еще кусок, оставив небольшой алюминиевый прямоугольник, пристегнутый к руке Тука. Тук взвился в воздух, но его противник последовал за ним, и, обмениваясь ударами, они закружились вокруг фонарного столба, рассыпая снопы искр, когда вражеский меч ударялся об импровизированный клинок Тука.

Я хотел вмешаться, но размер, как всегда, имеет значение. Моя цель была крошечной и двигалась очень быстро. Бойцы метались так стремительно, что даже если бы мне повезло в кого-то попасть, в равной степени это мог быть и Тук, и Капитан Крюк. Благодаря Мэб, моя практика по части вызывания духов была гораздо более сфокусированной и точной, чем прежде, однако мой контроль не был настолько избирательным, насколько требовался для подобной задачи. А кроме того, я все еще держал свой гигантский вентилятор, отгонявший головорезов Крюка. Так что все, что я мог поделать – это наблюдать.

Крюк размахнулся, целя в голову Тука, но тот пригнулся в самый последний момент, и фламберж застрял, врезавшись в металл фонарного столба.

– Ага! – воскликнул Тук и вонзил свой кухонный нож в бронированную руку Крюка.

Тот скрючился – явно от боли, – и фламберж упал на землю.

– Сдавайся, злодей! – закричал Тук. – И прими правосудие Пицца-Лорда!

– Никогда! – пропищал Крюк из-под шлема, извлекая пару кинжалов размером с зубочистку. Он поймал атаку Тука в блок, скрестив кинжалы ножницами, отбил кухонный нож в сторону и взмахнул одним из них, стараясь полоснуть Тука по горлу. Тук отпрянул, но кинжал резанул его поперек груди, рассекая броню с той же легкостью, с какой это сделал бы фламберж.

Мой генерал-майор отскочил, закричав от боли.

Это пространство мне и было нужно, поэтому я развернул свой вентилятор, обрушив струю на Крюка. Ураган подхватил маленького эльфа, который уже начал двигаться к Туку, и швырнул его на стену здания, причем ветер, отразившись от стены, по сути помог Туку. Он умудрился сгруппироваться в полете, крылья его застрекотали, и малыш, немного виляя, рванулся ко мне. Я поймал его свободной рукой и притянул к себе, защищая своим телом от Крюка.

Облако вражеских фэйри металось и кружилось вокруг нас. Им явно не хватало командира, и они все еще пребывали в беспорядке от ураганного ветра, который я на них обрушил – но и сам я почти полностью выдохся, и через две секунды после того, как они сосредоточатся, я стану трупом.

– Ну, ноги, не подведите, – пробормотал я.

Продолжая придавливать ветродуем капитана Крюка, который, как я полагал, был их главарем, я шагнул вперед, к автомобилю, взглядом оценив ситуацию. Запах бензина доносился не от Кадди, а от наполовину смятой машины, которая оказалась слишком близко к вещмешку с бомбой.

Я в последний раз наподдал мощи ветродую и нырнул в Кадди, захлопнув за собой дверь. Там я положил Тука рядом с Бобом со всей осторожностью, на какую был способен.

– Что происходит? – глухим голосом завопил Боб, которого ударом забило в складку пассажирского сидения.

– Мне надрали задницу крошечные фэйри! – закричал я в ответ, пытаясь завестимашину. – Я облажался: эти сволочата знали, где меня искать!

Раздался громкий хлопок, и миниатюрный стальной кинжал пробил пассажирское стекло, превратив его в паутину трещин, через которую почти невозможно было что-либо рассмотреть.

– Мать твою! – сказал я.

Боб истерически расхохотался.

Кинжал исчез, и через мгновение то же самое произошло со стеклом с водительской стороны.

Вот ведь срань. Для существа размером с Элмо из «Улицы Сезам» Крюк оказался слишком умным. Он лишал меня обзора.

Я дал задний ход и вывел машину с тротуара на дорогу, рассыпая вокруг кирпичи и обломки. Едва я вырулил на улицу, как ветровое стекло тоже взорвалось сетью трещин, поэтому я решил ехать задом, глядя на дорогу через плечо. Несколько секунд все было хорошо, потом треснуло и заднее стекло.

Я заскрипел зубами. При нормальных обстоятельствах я опустил бы стекло и высунул голову наружу, но этой ночью с гарантией получил бы кинжалом в глаз.

Иногда приходится выбирать между глупым поведением и самоубийственным. Так что я продолжал гнать вслепую – задом! – в центре Чикаго, а Боб весело ржал, клацая челюстью.

– Крошечные фэйри! – хихикал он, катаясь по сидению; Кадди немного трясся и подергивался. – Крошечные фэйри!

Мой план работал секунд десять, а потом я врезался в припаркованную машину. Мне повезло – это была легковушка. Рассмотреть ее я не мог, но она отлетела от Кадди как биллиардный шар от кия. Удар выбил руль у меня из рук, и Кадди ринулся на противоположный тротуар. Там он врезался в металлическое ограждение и завис задними колесами над ступеньками лестницы.

Я попытался высвободить Кадди, но шинам не за что было уцепиться.

Остановка – конечная.

В сердцах я чертыхнулся и врезал кулаком по рулевому колесу. Потом заставил себя закрыть глаза и подумать. Думай, думай, не паникуй. Спокойнее, Дрезден.

– Генерал-майор, – окликнул я. – Ты в порядке?

– Нормально, милорд. – Он тяжело дышал. – Бывало и хуже.

– Нам надо сваливать, – сказал я.

– Удираем! – хихикал Боб. – Спасайся кто может! Крошечные фэйри!

Я рыкнул от бессильной ярости и напялил на Боба бейсболку Красной Шапки.

– Хорош валять дурака. Это серьезно.

Кепка лишь слегка заглушила голос Боба. Сейчас он делал вид, что задыхается:

– Серьезно! Крошечные! Фэйри! М-м-могущественный чародей Дрезден!

– Не думай, что ты действительно такой юморист, каким себе кажешься, – одернул я шутника. – Тук, есть какие-нибудь идеи?

– Заловить их всех в магическом круге? – предложил Тук.

Я вздохнул. Конечно… Мне просто нужно собрать их всех в одно и то же время в одном месте – в магическом круге, для создания которого у меня ничего не было.

Тук отличный малыш. Только… консультант из него никакой.

Разбитые окна сейчас купались в оранжевом свете, отчего паутина трещин стала еще заметнее. И оранжевого света было до черта.

– Вот же хрень, – я с трудом дышал. – Не хочу, чтобы меня запомнили, как чародея, который потратил свое предсмертное заклятие на шайку бродячих гвоздестрелов.

Звук, раздавшийся затем, был невероятно зловещим.

На заднем крыле Кадди кто-то откручивал крышку бензобака.

Нетрудно было догадаться, что последует дальше. Огонь.

– Э, нет, – сказал я. Я забрал бейсболку, перевернул все еще хихикающего Боба макушкой вниз и сунул Тука в полость черепа. Его руки и ноги торчали во все стороны, но малыш не жаловался.

– Эй! – запротестовал Боб.

– Поделом тебе, Хохотунчик, – отрезал я. И зажал череп подмышкой как футбольный мяч.

Я знал, что шансы выжить, оторвавшись от роя этих летучих фэйри-пираний у меня невелики, но они были неизмеримо больше тех, которыми я располагал бы, оставшись в машине и поджариваясь живьем. Адские колокола, я бы все сейчас отдал за свой защитный браслет! Или свой старый посох. Да что там, у меня даже зонтика не было.

Я не был уверен, сколько магических сил оставалось у меня в запасе, но все-таки прочитал защитное заклинание, придавая ему форму кокона, который должен защитить меня на бегу. Я не смог бы удерживать этот щит достаточно долго, но, быть может, мне очень, очень повезет, и я продержусь против адского роя столько, сколько нужно, чтобы найти какой-то выход.

Я сделал несколько резких вдохов, – никакой паники! – вылетел из «кадиллака», выставив щит с криком: «Defendarius!»

Маленький Народец ринулся на мой щит сразу же. Однажды я ехал во время града, спрятавшись под листом гофрированного железа. Звук примерно такой же, только сейчас он был гораздо ближе и чертовски опаснее.

Я перешел на спринт. В облаках пыли, клубах тумана, который напустил мой ветродуй, и в рое обезумевших от ярости фэйри мне почти ничего не удавалось рассмотреть. Я выбрал направление и побежал. Десять шагов. Двадцать шагов. Враг продолжал бомбардировать мой щит, а я продолжал вливать в него свою волю, чувствуя, как мое тело все более и более тяжелеет.

Тридцать шагов – я ступил в колдобину на тротуаре, споткнулся и упал.

Упасть в драке – вообще-то паршивое дело. Желания встать на ноги уже нет. Наверное, поэтому фраза «он пал» на протяжении столетий служила синонимом смерти.

Я пал.

И услышал самый прекрасный звук в жизни. Где-то поблизости сердито зашипела кошка.

Маленький Народец испокон веков живет в смертельном страхе перед Felis domesticus[38]. Кошки внимательны, любопытны и достаточно быстры, чтобы поймать маленького фэйри. Черт, домашняя кошка может преследовать, убивать и поедать большее количество видов, чем любой другой хищник на земле. Они – несравненные охотники, и Маленький Народец об этом знает.

Эффект оказался мгновенным. Мои преследователи – и даже Крюк – отпрянули на чистом рефлексе, взлетев футов на двадцать в воздух. Я наконец смог осмотреться и увидел большого полосатого бродягу-кота, который спрыгнул с мусорного бака на тротуар рядом со мной.

– Нет! – завопил Крюк из-под шлема. – Убить зверя! Убить их всех!

– Что? А я-то что вам сделал? – оскорбленно запротестовал Боб. – Меня здесь сегодня вообще не должно было быть!

Эльфы оглянулись на Крюка и, похоже, слегка осмелели.

Рядом заорал второй кот. И третий. И четвертый. Коты начали появляться из аллей и из-под стоящих у тротуара машин. Они расхаживали по карнизам вдоль зданий в двадцати футах над землей. Отражая свет, их глаза светились в глубокой темноте проходов между домами.

Я думаю, даже Крюк не особо рвался в бой. Маленький воин издал перепуганный вопль, развернулся и стрелой унесся вверх – выше, выше и выше, пока не исчез в ночной тьме. Остальные последовали за своим лидером ленточкой янтарных огоньков.

Еще секунду я лежал, тяжело дыша, и чувствуя себя совершенно обессиленным. Потом сел и осмотрелся вокруг.

Кошки исчезли, растворились, словно их никогда и не было.

Я услышал, как позади меня кто-то выходит из аллеи и, несмотря на измотанность, тело мое тут же напряглось. Потом молодой женский голос произнес со сносным британским акцентом:

– Маленький Народец легко напугать, но скоро они вернутся. И тогда их будет гораздо больше.

Я обмяк, ощутив мгновенное облегчение. Плохиши не цитируют «Звездные войны».

– Молли, – выдохнул я.

Высокая молодая женщина в потрепанной одежде из секонд-хэнда присела на корточки рядом со мной и улыбнулась:

– Привет, босс. С возвращением домой.

(обратно)

Глава 13

– Кузнечик, – сказал я, чувствуя, как на моем лице расплывается улыбка. – Иллюзия. Здорово сделано.

Молли слегка кивнула, обозначив поклон:

– Это я умею.

– И очень вовремя, – сказал я. – Кстати, что за чертовщина? Как ты узнала, что я…

– Жив?

– Что я здесь, хотя и это тоже. Так как ты узнала?

– Приоритеты, босс. Идти сможешь?

– Я в порядке, – ответил я и заставил себя подняться на ноги. Это было не так тяжело, как полагалось бы, и я чувствовал, как мой запас сил восстанавливается, как ко мне возвращается энергия. Усталость ощущалась, – не поймите меня превратно, но мне полагалось бы рухнуть от головокружения, однако ничего подобного не произошло.

– Неважнецки выглядишь, – констатировала Молли. – Это был смокинг?

– Недолго, – ответил я. Потом осмотрел машину. – Порулить не хочешь?

– Конечно, – сказала девушка. – Но… она застряла наглухо, Гарри. Разве что подъемник пригонишь.

– Залезай внутрь, заведи мотор и мягко нажми на газ, – пробурчал я, слегка раздраженный ее тоном.

Казалось, Молли собирается возразить, но потом резко опустила взгляд. Секунду спустя я услышал сирены. Молли нахмурилась, мотнула головой и влезла в машину. Мгновение спустя зарокотал мотор.

Я спустился по ступенькам, над которыми зависли шины автомобиля, пристроил Боба и выбрал надежную точку для упора под задней рамой. Затем широко расставил ноги, уперся руками в днище Кадди и начал толкать.

Это было тяжело. То есть, действительно, по-настоящему, до надрыва тяжело, но Кадди заскрипел, шевельнулся и начал медленно подниматься. Я толкал и руками, и ногами, вкладывая силы всего тела, и все во мне дрожало от напряжения. Из моих легких вырвался стон, потом колеса встали на ровное – опустились на тротуар, и оставшуюся часть пути Кадди прокатился уже сам.

Я подхватил череп, внутри которого лежал обмякший Тук, шатаясь, поднялся по ступенькам и рухнул на пассажирское сидение. Затем поднял ладонь и послал через нее волну сконцентрированной воли, пробормотав: «Forzare», и полураздавленное лобовое стекло заскрежетало и вывалилось из рамы, открыв для Молли вид на дорогу.

– Поехали, – прохрипел я.

Молли вела аккуратно. За нами ехали полицейские машины, пожарки и неотложки, и Молли прижималась к бордюру и сбавляла скорость, чтобы пропустить их. Я сидел, тяжело дыша – осознавая, что настоящее перенапряжение от подъема такого веса наваливается на тебя не тогда, когда ты этот вес поднимаешь, а позже, когда твои мышцы достаточно восстановились для того, чтобы потребовать кислорода, вот как сейчас, черт их дери. Продолжая тяжело дышать, я прислонился головой к окну.

– Приятель, как дела? – спросил я мгновение спустя.

– Больно, – Тук вздохнул. – Но я буду в порядке, милорд. Часть ударов броня все-таки смягчила.

Я проверил череп. Огоньки в глазницах потухли. Боб затыкался всегда, когда Молли оказывалась рядом. Это был мой приказ, действовавший еще с тех пор, как Молли стала моей ученицей. У Боба почти безграничные познания в магии. А Молли вполне могла перейти дозволенные границы, если считала, что такой шаг оправдан. Они могли бы стать ужасающей парочкой, и все время обучения Молли я держал их подальше друг от друга.

– Нам нужно убраться с улицы, – сказал я. – Куда-нибудь в тихое и безопасное место.

– Такое место я знаю, – отозвалась Молли. – А что случилось?

– Кто-то швырнул вещмешок со взрывчаткой в мою машину, – прорычал я. – И на десерт добавил эскадрилью долбаных эльфов родом из ада.

– Ты хочешь сказать, что в потоке транспорта они распознали именно эту машину? – сухо спросила она. – И как же они умудрились?

Я хмыкнул:

– Еще один повод убраться с улицы, и поживее.

– Расслабься, – сказала девушка. – Я начала прикрывать машину завесой, как только мы поравнялись с полицией. Если кто-то и висел у тебя на «хвосте», то сейчас это исключено. Вздохни свободно, Гарри. Мы скоро будем на месте.

Я заморгал. Ни фига себе! Завесы – это вам не просто заклинания. Правда, подобные фокусы всегда хорошо давались Молли, однако нынешняя иллюзия на порядок превосходила ее прежние возможности. Не знаю, смог бы я покрыть весь Кадди завесой, внимательно ведя машину и поддерживая оживленную беседу? Ни фига не смог бы.

Кузнечик действительно повзрослела.

Я изучал ее профиль, пока девушка сосредоточилась на вождении. Пялился, откровенно говоря. Когда я впервые встретил ее, она была неуклюжим подростком в лифчике, которому нечего было скрывать. Сейчас и рост у нее был вполне подходящим – пять футов десять дюймов, а то и больше. Русые волосы, хотя цвет их за годы нашего знакомства она меняла раз пятьдесят. Сейчас ее простая короткая стрижка была натурального оттенка. Косметики – минимум. Сложена же как статуя безупречных пропорций, но сложение свое не выставляла напоказ, скрывая под неброской одежонкой: штанами цвета хаки, кремовой рубашкой и шоколадной курткой.

Когда я видел Молли последний раз, она выглядела как тощая попрошайка, одетая в лохмотья, и вздрагивала от каждого звука или движения, словно бродячая кошка – что неудивительно, если принять во внимание ее участие в тайной войне против группировки, называвшей себя Фомор, скрываясь при этом и от полиции, и от Стражей Белого Совета. Она все еще держалась слишком напряженно, ее глаза пытались уследить за всем миром одновременно, но ощущение постоянно сжатой пружины все-таки чуток поубавилось.

Она хорошо выглядела. Когда я заметил это, внутри меня что-то шевельнулось, чему шевелиться не следовало – и я резко отвернулся.

– Кгм, – сказала она, – Гарри?

– Ты выглядишь лучше, чем при нашей последней встрече, девочка, – сообщил я.

Короткая улыбка:

– Взаимно.

– Сложновато выглядеть хуже. Думаю, любому из нас, – фыркнул я.

Она взглянула на меня:

– Да. Мне намного лучше. Я все еще не… – Она пожала плечами. – Я еще не вполне маленькая Мисс Стабильность. Пока что нет. Но стараюсь.

– Иногда я думаю, что именно этим большинство из нас и занято, – сказал я. – Сражаемся с безумием, пока хватает сил. Пытаемся стать лучше, чем мы есть. Это важно.

Она улыбнулась, не произнеся ни слова. Через минуту она повернула Кадди к частному паркингу.

– У меня нет денег на парковку, – сказал я.

– Денег не надо.

Она замолчала и опустила потрескавшееся окошко, помахав привратнику, чтобы открыл ворота. Тот оторвался от книги, улыбнулся Молли и нажал кнопку. Ворота открылись, и Молли въехала на площадку. Она проехала по всей ее длине и аккуратно поставила Кадди на крытую стоянку.

– В порядке. Пошли.

Мы вышли из автомобиля, и Молли повела меня к дверному проему, ведущему в смежный многоквартирный дом. Она открыла ключом дверь, но вместо того, чтобы пойти к лифтам, прошла со мной к двери, расположенной рядом со входом. Она открыла и ее, и мы спустились на два пролета к последней, третьей двери. Я чувствовал магическую защиту на дверях и лестнице, не прилагая к тому никаких усилий. Серьезный набор охранных заклинаний. Молли открыла дверь, сказав:

– Прошу, входи.

Она улыбнулась Туку:

– И твоя команда, разумеется, тоже.

– Спасибо, – сказал я, входя следом за ней.

У Молли есть квартира!

Квартира достаточно большая, чтобы закатить вечеринку по поводу дня рождения Хью Хефнера.

Гостиная была размером с баскетбольное поле со стенами в три с половиной метра высотой. Небольшой бар отделял кухню от остального – открытого – пространства. В одном из углов комнаты находился камин, возле которого стоял столовый гарнитур явно ручной работы, в противоположном углу расположились комфортабельные кресла и письменный стол, вставленный в самый угол с рядами встроенных книжных полок. Скамья для упражнений со штангой и эллиптический беговой тренажер, оба явно недешевой европейской сборки. Деревянный пол, там и сям устланный коврами, которые, пожалуй, стоили дороже площади, которую покрывали. Двойные двери, ведущие из главной комнаты. Настоящий дуб. Гранитная кухонная столешница. Газовая плита на шесть конфорок. Встроенное освещение.

– Адские колокола… – сказал я. – Н-да. Ничего себе местечко.

Молли сбросила куртку, швырнув ее на спинку кушетки.

– Нравится?

– Нравится, – сказал я. – Ух. Откуда?

– Свартальвы[39] для меня построили, – сказала она.

Свартальвы. В мире сверхъестественного весьма серьезные типы. Несравненные мастера и ремесленники, очень замкнутый и независимый народец, они не терпели никаких шуточек. Желающих подраться со свартальвом днем с огнем не сыскать. Особой щедростью они тоже не славились.

– Работаешь на них? – спросил я.

– Нет. Эти апартаменты я получила от них в награду.

Молли пробормотала что-то и махнула рукой в сторону люстры, висевшей над столом в обеденном уголке. Та засияла чистым белым светом, ярким, как от целой гирлянды ламп накаливания.

– Принеси его сюда, посмотрим, чем ему можно помочь.

Я так и сделал, как можно бережнее перенеся Тука из черепа на стол. Молли склонилась над эльфом:

– Прямо сквозь нагрудник? Кто же тебя так, Тук-Тук?

– Здоровый жирный тип! – ответил Тук, морщась от боли. – И меч у него был настоящий. Знаешь, как трудно убедить вас, больших людей, сделать для нас мечи, которыми действительно можно сражаться?

– Я видел его оружие, – сказал я. – Твое мне нравится больше, генерал-майор. Выглядит гораздо более классно и стильно, чем это фуфло под черного рыцаря.

Тук отреагировал свирепой усмешкой:

– Благодарю вас, милорд!

Малыш с трудом освободился от своих помятых доспехов, и с осторожной, умелой помощью Молли мне удалось обработать рану и наложить повязку. Вышла она довольно неуклюжей, и Тук вряд ли получал удовольствие от лечебного процесса, но страдал больше от неудобства и усталости, чем от своей раны. Как только дело было сделано, он тут же плюхнулся на стол и уснул.

Молли улыбнулась, достала из шкафа чистое полотенце и укрыла крошечного воина. Тук схватился за полотенце, свернулся под ним калачиком и вздохнул.

– В порядке, – сказала Молли, беря аптечку. Она дала мне знак следовать за ней на кухню. – Твоя очередь. Снимай рубашку.

– Не раньше, чем угостишь меня ужином, – возразил я.

На секунду она застыла, и я подумал, что шутка вышла не столь удачной, как задумывалась. Но потом Молли расслабилась. Она изогнула бровь и сделалась пугающе похожей на свою мать (женщину, рядом с которой ни один разумный человек не стал бы валять дурака), и скрестила руки на груди.

– Ладно, – вздохнул я, закатывая глаза. И выбрался из ошметков разорванного смокинга.

– Боже, – негромко произнесла Молли, взглянув на меня. Она наклонилась надо мной и нахмурилась, осматривая спину. – Словно из фильма о Страстях Христовых.

– Почти не болит, – соврал я.

– Еще заболит, если в какой-то из этих порезов попала инфекция, – сказала Молли. – Просто… просто стой здесь и не дергайся. Ничего себе…

Она сходила к шкафчику и вернулась с большой коричневой бутылкой перекиси водорода и несколькими кухонными полотенцами. Я хмуро наблюдал за ее передвижениями.

– Начнем со спины. Облокотись-ка на столешницу.

Я так и сделал, упершись локтями в гранит и продолжая наблюдать за ней. Она несколько секунд повозилась с лечебным инвентарем, потом закусила нижнюю губу и принялась за дело. Молли начала поливать мою спину тонкими струйками холодной жидкости, и не проведи я столько времени в Арктис-Торе, подскочил бы от холода. Перекись сначала обжигала, а затем яростно зашипела.

– И что, никаких вопросов? – спросил я.

– М-м-м? – Она не отрывалась от своего занятия.

– Я восстал из мертвых, и ожидал, типа… Не знаю. Может, небольшого потрясения. И хотя бы миллиона вопросов.

– Я знала, что ты жив, – сказала Молли.

– Я так и понял. Как? От кого?

Девушка промолчала, и секундой позже я догадался, каким был бы ответ: «Крестная».

– К своей роли Йоды она относится серьезно.

– Помню, помню, – произнес я нейтральным тоном. – И как давно ты знаешь?

– Несколько недель, – сказала Молли. – У тебя здесь столько порезов, что пластыря на все у меня не хватит. Думаю, придется их бинтовать.

– Надену сверху чистую рубашку, и хорош, – сказал я. – Никаких проблем. Такие небольшие отметины исчезнут через день-два.

– Небольшие?… А, для Зимнего Рыцаря?

– В общем, да, – сказал я. – Мэб… устроила мне что-то вроде демонстрации, когда я восстанавливался.

– А что случилось? – спросила она.

Я заметил, что рассеяно созерцаю череп Боба. Рассказать Молли о происходящем означало сделать ее причастной, втянуть в гущу конфликта. Я не хотел подвергать ее такой опасности. Хватит!

Конечно, решение было не только за мной. К тому же Молли вмешалась в попытку покушения на мою жизнь, едва не увенчавшуюся успехом. Тот, кто стоял за роем эльфо-пираний, вероятно, все видел. Так что Молли уже вступила в сражение. И если я стану скрывать от нее информацию, это только уменьшит ее шансы на выживание.

Я не хотел втягивать ее во все это, но она заслужила право самостоятельно сделать выбор.

Поэтому я выложил ей всю историю: прямо, лаконично, без редактуры и умолчаний, кроме этой штуки насчет Хэллоуина. Странное чувство: не припомню, чтобы рассказывал кому бы то ни было столько правды. А ведь правда – опасна. Молли слушала, не отрывая своих огромных глаз от точки в районе моего подбородка.

Когда я закончил, все, что она сказала, было:

– Повернись.

Я повернулся, и она принялась обрабатывать порезы на моей груди, руках и лице. И опять-таки процедура была немного неприятной, но не более того. Я наблюдал, как девушка занимается мной. Лицо ее ничего не выражало. Работая, она не смотрела мне в глаза, проделывая все проворно, уверенно и очень профессионально.

– Молли, – сказал я, когда она закончила.

Она остановилась, по-прежнему не глядя мне в лицо.

– Прости. Извини, что мне пришлось просить тебя помочь мне… делать то, что я делал. Что не заставил тебя остаться дома – подальше от Чичен-Ицы. Нельзя было подвергать тебя всему этому. Ты еще не была готова.

– Серьезно? – тихо сказала Молли. – Но… в те времена я сама не принимала «нет» в качестве ответа. Ни один из нас в ту ночь не сделал разумного выбора.

– Возможно. Но лишь один из нас был наставником, – сказал я. – Мне следовало всерьез задуматься над тем, что происходит.

Молли покачала головой:

– Гарри, это уже позади. О’кей? Сделано. Кончено. Все в прошлом. Пусть там и остается.

– А ты уверена, что хочешь всего этого?

– Да.

– Хорошо. – Я взял бумажное полотенце и промокнул несколько ручейков перекиси, которые, пузырясь, стекали вниз по животу. – В порядке. Теперь все, что мне нужно – чистая рубашка.

Молли кивнула на одну из дубовых дверей:

– Там. Два комода и стенной шкаф. Ничего шикарного, размер твой.

Я заморгал от удивления:

– Э-э… Что?

Она фыркнула и закатила глаза:

– Гарри… Проснись. Я знала, что ты жив. Это значило, что ты вернешься. Леа сказала, чтобы я оставила это у себя, так что я выделила местечко, которое тебя дожидалось. – Она быстрым шагом прошла на кухню, открыла один из ящиков и вернулась с маленьким медным ключом. – Держи. Это откроет двери и проведет тебя через охрану свартальвов и мои обереги.

Нахмурившись, я взял ключ.

– Кгм…

– Я не предлагаю тебе делить со мной постель, Гарри, – сухо сказала Молли. – Просто… Поживешь, пока не встанешь на ноги. Или… или до тех пор, пока ты в городе, и тебе понадобится место, чтобы перекантоваться.

– Думаешь, я не смогу сам о себе позаботиться?

– Нет, конечно, – сказала Молли. – Но… знаешь ли? Возможно, я подумала… чтобы тебе не пришлось?… – Она неуверенно взглянула на меня. – Когда я нуждалась в тебе, ты был рядом. Я решила, что теперь настал мой черед.

Я отвернулся, борясь с нахлынувшими чувствами. Девчушка организовала это жилище, заключила соглашение с очень осторожной и подозрительной расой сверхъестественных существ, обставила для меня комнату, да еще и подобрала гардероб. За каких-то несколько недель? При том, что до этого она бóльшую часть года жила в обносках на улице?

– Я поражен, Кузнечик, – сказал я. – Серьезно.

– Это еще не самая поразительная часть, – сказала она. – Но не думаю, что у нас есть время откровенничать, учитывая, какая работенка тебе предстоит.

– Давай переживем Хэллоуин, – сказал я, – и, может быть, тогда мы сможем сесть и потолковать по душам. Молли, тебе не стоило делать все это для меня.

– Самомнение зашкаливает? – спросила девушка, и в ее взгляде промелькнула прежняя, резкая и язвительная Молли. – Я обустраивала это место для себя, Гарри. Всю свою жизнь я провела в одном доме. А жизнь на улице не была… не была тем опытом, что помог бы мне обрести себя. Мне требовалось что-то… Что-то…

Она нахмурилась.

– Что-то свое? – предположил я.

– Что-то стабильное, – поправила она. – Тихое. И, да, свое. Это не значит, что тебе здесь не рады. Всегда – когда тебе понадобится.

– Думаю, одежду эту ты подбирала тоже не для меня?

– Может, я начала встречаться с баскетбольной командой, – ответила Молли, сверкнув глазами. – Почем ты знаешь?

– Просто знаю, – сказал я.

Она принялась собирать вещи:

– Считай одежду… подарком ко дню рождения.

– Спасибо, – сказал я. – Я бы тебя обнял, но боюсь заляпать перекисью и кровью.

– До следующего раза, – сказала Молли. – Я… кгм… До объятий мы дойдем не скоро.

Она глубоко вздохнула:

– Гарри, я знаю, что дел у тебя невпроворот, но кое-что тебе нужно услышать.

Я нахмурился:

– Да?

– Да. – Молли потерла плечи ладонями, словно в комнате внезапно похолодало. – Я… как бы… навещала твой остров.

Посреди южного предела озера Мичиган лежит остров, который не значится ни на каких лоциях, картах или спутниковых снимках. Он является точкой сплетения лей-линий темной энергии, и гостей не привечает. Он заставляет людей, подходящих слишком близко, поскорей убираться или проходить мимо. Самолеты над ним летают постоянно, но никто его не видит. Несколько лет назад я связал себя и с этим островом и с первоклассным genius loci[40], который присматривал за ним. Я назвал его Духоприютом и знал о нем относительно немного, кроме того, что это союзник.

Когда меня подстрелили и я погрузился в темные воды озера Мичиган, чтобы сохранить мою жизнь, понадобились совместные усилия Мэб и Духоприюта. Я вышел из комы в пещере под поверхностью острова – с ветвями, торчавшими из моих хреновых вен, словно какие-то органические шланги капельниц. Это было весьма странное место.

– Как ты добралась туда? – спросил я.

– На лодке. Не пешком же.

Я хмуро взглянул на нее.

– Ты знаешь, о чем я.

Она улыбнулась, но как-то грустновато:

– После того, как существо вроде Собирателя Трупов превратит твои мозги в горсть гранатовых семечек, психознак «Проход воспрещен» воспринимается слабовато.

– Хе, – сказал я. – Очко в твою пользу. Но это опасное место, Молли.

– И оно становится еще хуже, – сказала она.

Я нервно переступил с ноги на ногу.

– В каком смысле «хуже»?

– Там накапливается энергия. Как… как пар в котле. Знаю, я во всем этом еще новичок, но я говорила с Леа, и она согласилась.

Бог мой, ну она и тянет, а я уже голову сломал, гадая, что же она знает. Ненавижу такие разговоры.

– Согласилась с чем?

– Кгм, – сказала Молли, потупившись. – Гарри… Думаю, в ближайшие несколько дней остров взорвется. И еще я думаю, когда он взорвется, то прихватит с собой половину Среднего Запада.

(обратно)

Глава 14

– Конечно, еще бы, – сказал я. Потом огляделся, сграбастал аптечку и потопал в сторону выделенной мне гостевой спальни. – Клянусь, это дурацкий город. Почему каждая омерзительная сверхъестественная гадость должна происходить именно здесь? Отсутствовал несколько месяцев и – Ыыых. «Скоро вернусь». Абра мать-перемать кадабра.

В спальне был выключатель, причем работающий. Лампочка включилась и горела себе. Я с подозрением уставился на нее. Обычно, когда я в подобном настроении, лампочки и взгляда моего не выдерживают, не говоря уже о тех случаях, когда я вхожу в шкуру Йосемит Сэма[41]. Похоже, свартальвы здорово поработали, чтобы устранить техническую аллергию на раздражительных чародеев.

А комната… комната…

Она напомнила мне о доме.

Моя квартира была крошечной. Таких квартир в гостиной у Молли могло поместиться минимум с полдюжины. Вся моя старая хата была размером с ее гостевую спальню. Молли обставила ее мебелью из секонд-хенда, точь-в-точь как было у меня. Маленький камин, пара простых стульев, удобная на вид кушетка. Вдоль стен ободранные старые книжные шкафы, дешевые, но крепкие. На полках – то, что могло бы со временем стать заменой моей библиотеки потрепанных романов в бумажных обложках. Там, где полагалось быть моей спальне, стояла кровать, двуспальная, не полуторка. Там, где кухня – кухонная стойка, маленький холодильник и на нем нечто вроде электрогриля.

Я огляделся. Это не был мой дом… но близко, близко. И это оказалось самым милым и теплым подарком, что мне когда-либо делали.

Всего на секунду я вспомнил запах своей старой квартиры, древесный дым, чистящее средство с сосновым ароматом, немножко плесени и сырости, неизбежной в подвале. Если бы я крепко зажмурился, то мог бы представить, что я снова там. Что это дом.

Но мой дом сожгли. Я отплатил им за это, и с лихвой, но все-таки у меня сосало под ложечкой при мысли, что я больше никогда его не увижу. Мне не доставало Мистера, моего кота. Мне не доставало моей собаки. Мне не доставало душевной близости дома, с которым я сроднился, который долгое время был моим убежищем. Мне не доставало моей жизни.

Я не был дома, как мне казалось, очень, очень давно.

Возле кровати стоял шкаф с двумя узкими комодами по краям. Он был просто забит одеждой. Ничего броского или модного. Футболки. Старые джинсы. Новые трусы и носки, все еще в пластиковой упаковке. Рубашки, тренировочные штаны. Несколько пар ношеных кроссовок размером с небольшое каноэ и туристические ботинки почти подходящего размера. Я выбрал ботинки. Мои ноги не для лакированых штучек, ха, ха, ха.

Я выбросил ошметки смокинга, промыл раны на ногах и заклеил их пластырем, и впервые с тех пор, как поймал пулю в грудь, надел одежду, которая наконец ощущалась знакомой и удобной.

Я вышел из спальни с окровавленной одеждой в руках и бросил вопросительный взгляд на Молли. Она указала пальцем на огонь. Я благодарно кивнул и, вспомнив про драгоценные запонки, вытащил их из кармана штанов, швырнув все остальное в огонь. Кровь, уже впитавшуюся в одежду, не так-то просто использовать против меня, даже если бы кто-то чудом вломился сюда и что-нибудь украл, но в таких делах лучше ничего не оставлять на волю случая.

– Ну хорошо, – сказал я, усаживаясь на подлокотник кресла. – Остров. Кто еще о нем знает?

– Леа, – ответила Молли. – Видимо, она сказала Мэб. Я предположила, что ты уже все знаешь. От нее.

– Мэб, – сказал я, – из тех мамочек, которые считают, что ты до всего должен доходить самостоятельно.

– А если не дойдешь?

Я хмыкнул.

– Ты входила в контакт с Духоприютом?

– С самим духом? – Молли покачала головой. – Он… терпел мое присутствие, но особой сердечности не выказывал. Думаю, он знает, что я связана с тобой.

– Да, – сказал я. – Уверен в этом. Если бы он хотел, чтобы ты покинула остров, тебя бы там в момент не стало.

Я покачал головой.

– Мне надо подумать.

Молли умолкла. Она отправилась на кухню, к холодильнику. Оттуда она вернулась с парой банок кока-колы, открыла обе и протянула одну мне. Мы негромко чокнулись банками и выпили. Я закрыл глаза и попытался привести мысли в порядок. Молли ждала.

– О’кей, – сказал я. – Кто еще знает?

– Никто, – ответила она.

– Ты не рассказала Совету?

При упоминании Белого Совета чародеев Молли скривилась: – И как бы я это, по-твоему, сделала? Тем более, что я формально до сих пор в розыске, и любой из них ни на секунду не задумается, прежде чем прикончить меня на месте?

– Многие задумаются на секунду, – спокойно возразил я. – Ты не задавалась вопросом, почему все еще живешь-поживаешь?

Молли нахмурилась, уставившись на меня:

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что Леа явно многому тебя научила, Молли, и твои способности за последний год намного возросли. Но там есть чародеи, за плечами которых десятилетия, прожитые так, как ты прожила этот год. А, может, даже века. Если бы они действительно задались целью найти тебя и прикончить, то уже нашли бы и прикончили. Точка.

– Так почему они этого не сделают? – спросила Молли.

– Потому что в Совете есть кое-кто, кому это не понравилось бы, – сказал я. – Мой де… Эбинизер в любой момент может уложить на лопатки любого в Совете, если его выведут из себя. И этого, думаю, хватило бы – но и Рамиресу ты тоже нравишься. А поскольку он тот, кто – хотя бы теоретически – отвечает за твою поимку, любой, кто попытался бы это сделать, влез в его юрисдикцию. Да, он молод, но уже заслужил всеобщее уважение. И большинство молодых Стражей в случае конфликта, скорее всего, будут на его стороне.

Я вздохнул:

– Послушай, Белый Совет всегда был огромным муравейником отборных засранцев. Но они не бесчеловечны.

– За вычетом «иногда», – с горечью проговорила Молли.

– Человечность важна, – сказал я. – Ты ведь до сих пор жива, разве нет?

– Но не благодаря им, – отрезала она.

– Если бы они не появились в Чичен-Ице, ни один из нас не вернулся бы назад.

Услышав это, Молли нахмурилась:

– Это не был Белый Совет.

Технически верно. Это был Серый Совет. Но поскольку Серый Совет состоял в основном из членов Белого Совета, работающих совместно и тайно, это по моим понятиям все-таки считалось. Ну, или вроде того.

– Эти ребята, – сказал я, – воплощают собой то, каким Совет должен быть. И может быть. И когда мы больше всего нуждались в помощи, они оказались там.

Я отхлебнул колы.

– Знаю, мир иногда выглядит темным и уродливым. Но все-таки в нем есть хорошие вещи. И хорошие люди. И некоторые из них состоят в Совете. Они не контактируют с тобой, потому что не могут, но поверь мне, защищают тебя от неприятностей куда больших, чем те, в которые ты уже влипла.

– Это твои предположения, – упрямо ответила она.

Я вздохнул:

– Детка, тебе предстоит иметь дело с Советом всю твою жизнь. По самым скромным прикидкам, три-четыре сотни лет. Я не говорю, что тебе не следует докучать им, когда они неправы. Но поразмысли над тем, что сжигать все мосты за собой сегодня может оказаться очень плохой стратегией лет этак через сто-двести.

Молли выглядела так, словно собиралась поспорить, но в то же время она явно задумалась. Нахмурившись, девушка отхлебнула колы.

Черт. Почему же я не дал себе самому этот совет, когда был в ее возрасте? Моя жизнь могла бы быть намного проще.

– Вернемся к острову, – сказал я. – Насколько ты уверена в критическом уровне накапливающейся энергии, о которой говорила?

Прежде чем ответить, Молли задумалась.

– Я была в Чичен-Ице, – сказала она. – Воспоминания довольно расплывчатые, но многие моменты я помню хорошо. Один из них – напряжение, которое накапливалось под главным зиккуратом. Помнишь?

Я помнил, хотя в списке моих тогдашних приоритетов этот факт занимал далеко не первое место. Красный Король приказал принести в жертву десятки, а может, и сотни людей, чтобы накопить заряд для заклинания, которое должно было стереть с лица Земли меня и всех, кто связан со мной кровным родством. Эта энергия гудела в каждом камне города. Как-нибудь подойдите к большой электростанции и встаньте рядом с конденсаторами. Там воздух наполнен такой же вибрирующей мощью.

– Да, помню, – ответил я.

– На острове энергия того же порядка. Может, больше, Может, меньше. Но она очень, очень большая. Она распугала всю живность в округе.

– Который час? – спросил я.

Молли глянула на высокие, старинные напольные часы, тикавшие в углу.

– Три пятнадцать.

– Десять минут до пристани. И час с небольшим до острова и обратно. И, скажем, час до вызова техпомощи. – Я тряхнул головой и фыркнул. – Если мы отправимся прямо сейчас, то вернемся в город примерно на рассвете, как считаешь?

– Плюс-минус, – согласно кивнула она.

– Мэб, – сказал я тоном, которым обычно произношу неприличные слова.

– Что?

– Вот зачем понадобилась блокировка, – сказал я. И пояснил: – Мэб закрыла границу с Феерией до рассвета.

Тупицей Молли никогда не была. И сейчас мне казалось, что я воочию вижу, как вертятся шестеренки, пока она соображает.

– Она дала тебе время, чтобы поработать над задачей без помех.

– Почти без помех, – уточнил я. – Я начинаю думать, что Мэб в основном помогает тем, кто помогает сам себе. Хорошо. Как только Мэйв сможет утром двигать свои фигурки через границу с Феерией, все завертится в бешеном темпе. Кроме того, мне не хотелось бы заниматься магическим эквивалентом активной зоны ядерного реактора как раз тогда, когда Крюк и его банда мини-психов доберутся до меня. Значит…

Молли кивнула:

– Значит, перво-наперво мы едем на остров?

– Причем немедленно.

* * *

Молли через охрану дома вызвала такси, разумно предположив, что это будет чуть менее заметным, чем машина-монстр, стоявшая сейчас на паркинге. Ее заказ был принят так, словно она являлась иностранной коронованной особой. Понятия не имею, что она там сделала для свартальвов, но они отнеслись к этому очень, очень серьезно. Я оставил Тука отсыпаться после битвы, позаботившись о том, чтобы его любимая еда была неподалеку, когда малыш проснется. Боб был в матерчатой сумке, которую я застегнул наглухо и перебросил через плечо. Молли взглянула на сумку, потом на меня, но не стала задавать никаких вопросов.

Я невольно поморщился. Молли никогда особенно не стеснялась покушаться на мой авторитет в наших отношениях наставника и подмастерья. Видимо, начало сказываться время, проведенное с моей феей-крестной, Леанансидхе – личной Пятницей[42] Мэб. Леа была тверда и непреклонна в отношении дозволенных границ. Тех, кто пытался их нарушить, она превращала в собак – или в собачий корм.

Яхтенная пристань – одна из нескольких, имевшихся в городе. Озеро Мичиган – идеальное место для всех видов катания на лодках, парусного спорта и судоходства, и любители-мореходы пустили корни вдоль всех берегов Великого Озера. Я не из их числа. Я говорю «стенка» вместо «переборка», и знать не знаю, чем фальшборт отличается от бушприта. В терминах я путаюсь сплошь и рядом. Ну и наплевать.

Марины – это паркинги для яхт и катеров. Причалы, опирающиеся на сваи или плавающие, как понтонные мосты, выстроились длинными, ровными рядами. Суденышки стояли на положенных им местах, как машины на паркинге. Большинство плавсредств, похоже, уже вовсю готовились к зиме: ноябрь – опасное время для катания по озеру Мичиган, и большая часть владельцев яхт готовят их к зимовке уже сразу после Хэллоуина. Иллюминаторы и люки задраены, двери заперты наглухо, и на всей марине почти не видно огней.

Что было мне на руку, поскольку я снова собирался вломиться в чужую собственность.

Когда-то у меня имелся ключ от замка марины, но я потерял его, когда меня подстрелили, и я утонул, умер, оживал в коме, время от времени пугал своих друзей, пока не пришел в себя в кровати Мэб.

(Такая у меня жизнь. Адские колокола!)

В общем, у меня не было ни ключа, ни лишнего времени, и потому, подойдя к запертым воротам пристани, я злоупотребил своей новой клевой суперсилой и заставил закрытые на цепь ворота открыться с жалобным скрипом гнущегося металла. Что заняло у меня секунды три.

– Круто, – пробормотала Молли за моей спиной. – Погоди. Ты и машину так же вытащил?

Я крякнул и молча ухмыльнулся. Воздуха после недавнего упражнения немного не хватало.

– Ну и дела, – сказала Молли. – Да ты силен как Человек-Паук!

– Не-е, – выдохнул я. – Человек-Паук жмет десять тонн. Я могу делать подходы лишь по четыреста кило.

– Кило? – спросила Молли.

– Блины для штанги мне достались по наследству, – сказал я. – Европейская штучка. Даже не знаю, насколько это тяжело, если перевести на английский.

– В Англии пользуются килограммами, – язвительно процедила Молли. – Но это потянет примерно на шестьдесят-шестьдесят пять стоунов.

Я остановился и посмотрел на нее.

Она ответила самой милой улыбкой.

Я вздохнул и снова зашагал к катеру.

Катер назывался «Жук-Плавунец». Он мог бы послужить дублером посудины сурового старого рыбака из «Челюстей», правда, этот был недавно покрашен и надраен. И выглядел, пожалуй, чуточку слишком хорошо. Я остановился на причале перед ним.

Здесь. Я стоял именно здесь, глядя в сторону паркинга, когда это произошло. Я, собственно, не почувствовал дикой боли в груди, но память о ней была такой отчетливой и ясной, что я мог бы сейчас испытать ее заново – но в тот момент боль не проявилась до тех пор, пока я не погрузился в воду, а в адский пламень она превратилась, когда Мэб и Духоприюту удалось собрать воедино мои тело и душу.

И подумать только, что мне пришлось просить об одолжении, чтобы человек пришел и застрелил меня! Сейчас это казалось совершенно напрасным. Тогда же я был уверен, что если мне удастся добиться успеха, то из-за моей сделки с Мэб я стану монстром, от которого нужно избавиться раз и навсегда. Я сам назначил своему убийце время, а Молли подключила свои уникальные способности, чтобы помочь мне забыть, что это произойдет. План заключался в том, чтобы, после того, как день будет успешно завершен, помешать моему превращению в Гарри-монстра с помощью мощной винтовки.

Штука, однако, в том, что я выжил. И, похоже, настала пора для Гарри-монстра.

Из авторитетных источников я знал, что не обязательно превращусь в полного отморозка – если считать, что архангелу можно доверять, но я так не считал. Из других авторитетных источников я знал, что рано или поздно это закончится именно так. И в результате я понятия не имел, что же будет со мною в будущем.

Хе. С чего вдруг я должен стать другим?

«Жук-Плавунец» явно не был подготовлен к зиме. Крепкое выносливое суденышко – не быстрое, зато не боящееся ударов, которые могла обрушить на него природа. Его трап был опущен, а «трап» и «палуба» – единственные мореходные словечки, которые мне понятны. Я поднимался на борт катера без колебаний, даже в полумраке поздней ночи. Я знал этот катер. Я неоднократно посещал остров на нем.

Взойдя на палубу, я поднялся на крышу штурвальной рубки. Щелкнув тумблерами, включил пару старых светильников и проверил показания приборов. Топливо, масло – в порядке: на поездку до острова и обратно хватит слихвой. Ключа в замке зажигания не было – он всегда хранился в небольшом сейфе в каюте, но я знал комбинацию.

– Все о’кей, – негромко сказал я. – Забирайся.

Молли поднялась по трапу, а я спустился в каюту.

Я не почувствовал никакого предупреждения об опасности, ни звука, ни движения – вообще ничего. Вот я спускаюсь по лестнице, а в следующее мгновение меня впечатывают лицом и грудью в стену, и кончик чего-то очень острого прижат к шее, чуть ниже правого уха. Холодные, сильные пальцы охватывают мою голову, вжимая ее в стену. Намек был предельно ясным: стоит мне дернуться или издать малейший звук – и эта острая штуковина войдет мне в мозг.

Я замер. Это казалось разумным. Если бы нападающий хотел меня убить, я был бы не в состоянии рассуждать о том, что он уже успел бы это сделать.

– Здравствуй, драгоценный мой, – промурлыкал очень мягкий мужской голос. – По-моему, ты забрался не на тот – катер.

Я обмяк, почувствовав внезапное облегчение:

– Звезды и камни, – выдохнул я. – Томас, ты напугал меня до чертиков!

Сила, с которой холодные пальцы сдавливали мою голову, ни на йоту не ослабла, но на мгновение воцарилась ошеломленная тишина. Потом давление на мой череп стало просто яростным.

– Думаешь, это смешно? – сказал мой брат голосом, срывающимся на крик, закипая от гнева. – Или ты считал, что такой фокус меня развлечет?

– Томас, – произнес я. – Это я.

– Конечно, – прорычал Томас, на секунду еще более усилив давление. – Гарри Дрезден мертв.

Мне показалось, что глаза мои вот-вот выскочат из орбит:

– Глрк!!!

– А теперь, – прорычал он, – я дам тебе ровно три секунды, чтобы ты начал говорить правду, или, клянусь богом, я порву тебя на такие кусочки, которых для опознания не хватит.

Он не шутил. Адские колокола! Он был в ярости. Будь я даже из тех, кому страх вообще неведом, – а я не таков – я бы уже начал всерьез нервничать.

– Мэб! – выдавил я из себя. – Черт дери, Томас, ты чокнутый! Это была Мэб!

– Мэб послала тебя? – требовательно спросил Томас.

– Мэб спасла меня! – Я уже хрипел. – Адские колокола, старина! Это же я!

Томас зарычал еще октавой ниже, но не расплющил мой череп и не воткнул заточенную железку мне в мозг. Томас был силен – сильнее меня. Вампир Белой Коллегии может проявить подобную силу только в особых случаях, но Томас был очень хорошо откормленным вампиром. Я знал, что если он захочет сделать это, все стероиды Зимнего Рыцаря мне не помогут, и он вывернет меня наизнанку, как конгрессмен логику.

– Молли! – позвал он. – Я знаю, ты здесь. Я чую твой запах.

Несколько секунд спустя послышались мягкие шаги по трапу, и у двери шевельнулась тень.

– Я здесь.

– Что это за хрень? – требовательно спросил он.

– Точно не скажу, – ответила Молли. – Тут темно. Но если бы я могла видеть, то сказала бы, что предпочитаю не влезать между двумя братьями, когда они дерутся. Толку от этого никогда не бывает.

Немая сцена длилась две или три секунды. Потом давление на мой череп прекратилось так внезапно, что я едва не упал. Но все-таки смог удержаться на ногах и покачал головой:

– Оу. Я тоже рад снова тебя видеть, старина.

Он бесшумно пересек каюту, и раздался щелчок. Лампа на батарейках зажглась, осветив помещение тусклым, но все же достаточным светом.

Ростом мой брат почти шести футов. Он выглядел таким же, каким я помнил его: темные блестящие волосы, ниспадающие на плечи. Кожа – даже бледнее моей. Глаза – как темно-серые грозовые тучи, хотя сейчас они казались ярче, чем обычно, поблескивая металлическими крапинками, что выдавало его беспокойство и гнев. Мы обменялись похожими хмурыми взглядами: сплошь черные брови и немигающие глаза – его рот искривился в молчаливом оскале, когда он смотрел на меня. На нем была пара джинсов – и ничего больше. Койка в каюте была опущена, на ней только что спали. Я разбудил его, поднявшись на борт. В правой руке он держал металлический колышек от палатки – грязный и ржавый. Интересно, гангрену мозга легко заработать?

– Ого… – сказала Молли. На мгновение она уставилась на Томаса. – Кгм… Н-да…

Я забыл упомянуть: мой брат из тех мужчин, за которыми женщины бегают. В смысле: табунами. Я сказал бы, что он красив как модель, но, насколько мне известно, таких красивых моделей как он просто не существует. По его рельефной мускулатуре прокатываются волны даже когда он стоит неподвижно и расслабленно – и, на мой взгляд, это абсолютно несправедливо.

И… Я не часто разглядываю себя в зеркале, но внезапно я осознал, что за последние пару-тройку лет Томас перестал выглядеть как мой старший брат. Он выглядел моложе меня. Чародеи могут жить долго, но при этом мы не выглядим молодыми. Томас же был вампиром. Он будет выглядеть так же хорошо до последнего вздоха.

Этот тип не качает мышцы, ест все, что захочет – и может выглядеть так здорово и молодо всю свою жизнь. И это справедливо?

– Ты не можешь быть моим братом, – сказал Томас, буравя меня взглядом. – Мой брат мертв. Знаешь, откуда мне это известно?

– Томас, – начал было я.

– Потому что мой брат нашел бы способ известить меня, – прорычал Томас. – Будь он жив, он связался бы со мной. Он дал бы мне знать.

Молли вздрогнула и отвернулась, так, словно услышала очень громкий и неприятный звук. Я не настолько чувствителен к чужим эмоциям, как она, но и без этого я понял, что Томас просто вскипел, увидев меня здесь.

– Прости, Гарри, – сказала Молли. – Я не могу… Это больно.

– Иди, – мягко ответил я.

Она кивнула и вышла на палубу катера, закрыв за собой дверь.

Мой брат остался на месте, все так же пристально глядя на меня.

– За все это время, – сказал он. – Ни единого слова.

– Я был мертв, – тихо сказал я. – Или почти мертв. Может быть, это было больше похоже на кому. Черт, я думал, что умер.

– И когда же ты очнулся? – спросил он подчеркнуто нейтрально.

– Месяца три назад, – ответил я. – Я был не в лучшей форме. И все это время проходил реабилитацию.

– Три месяца, – сказал он. – Телефонов там нет?

– Вообще-то действительно нет. Какое-то время я был в пещере на острове. Потом в Арктис-Торе.

– И никакого способа выйти на связь? – спросил он спокойно. – Даже для тебя?

Тишина повисла свинцовым грузом. Томас знал, на что я был способен. Уж если я хотел, чтобы кто-то получил от меня весточку, обычно добивался того, чтобы она была доставлена – не мытьем, так катаньем.

– Что ты хочешь от меня услышать, старина? – отреагировал я. – Я продался, Томас.

– Да, после того, как повредил спину. Ты рассказывал нам. Ради Мэгги. Чтобы безопасно доставить ее домой.

– Верно.

Секунду он молчал. Потом произнес:

– Чтоб мне голодная ночь… Как же я не сложил все кусочки воедино?…

Он вздохнул:

– Дай угадаю. Ты пытался убить себя, когда она безопасно доберется до дома, верно?

Я фыркнул:

– Что-то вроде того.

Несколько секунд он просто качал головой, ничего не говоря. Потом глубоко вздохнул, снова взглянул на меня и сказал:

– Ты. Дебил.

– Эй, – сказал я.

– Ты. Идиот.

– Черт дери, Томас! Я не жил так, как жил, для того, чтобы в конце наблюдать за тем, как превращаюсь… – Я оборвал себя и отвернулся.

– В кого, Гарри? – спросил он. – Скажи вслух.

Я покачал головой.

– Нет, на этом ходе тебе не спасовать, братишка, – сказал Томас. – Скажи вслух.

– В монстра, – огрызнулся я.

– Верно, – сказал Томас. – В монстра. Вроде меня.

– Я не это имел в виду.

– Именно это ты и имел в виду, – зло выплюнул он. – Ах ты заносчивый…

В порыве досады братец швырнул колышек от палатки. Тот, сделав оборот в воздухе, на два дюйма вошел в деревянную балку.

– Тебя ждали соблазны? Пришлось бы бороться с желаниями монстра? Жить, зная, что ты можешь превратиться во что-то мерзкое, если хоть на минуту потеряешь контроль над собой? Сможешь причинить вред тому, кто тебе дорог? – Он покачал головой. – Наплачь мне хоть хренову речку, старина. Я уже весь в соплях.

Я не смел поднять глаза.

– Ты предпочел умереть, но не стать таким как я, – сказал он. – Чертовски славная речь для брата.

– Не в том было дело, – сказал я.

– Отчасти в том, – огрызнулся он. – Черт бы тебя драл, Гарри.

– Я не могу вернуться назад и все изменить, – сказал я. – Возможно, если бы мог, то изменил. Но дело сделано. Сожалею, но это так.

– Ты должен был сперва поговорить со мной, – сказал он.

– Томас.

– Ты должен был довериться мне, – сказал он. – Черт бы тебя драл, старик.

Воспоминание о тех часах отчаяния нахлынуло на меня, накрыв с головой. Я чувствовал себя абсолютно беспомощным. Мою дочь похитили из ее дома, и за все сотни раз, что я рисковал здоровьем и шкурой ради других, похоже, никто не спешил сделать то же самое для меня. Белый Совет, ради которого я воевал, повернулся ко мне спиной. Время было на исходе. А на кону стояла жизнь маленькой девочки, никогда не знавшей своего отца.

– Зачем? – устало спросил я. – Что бы это изменило? Что такого ты мог бы сказать, что переломило бы ситуацию?

– Что я твой брат, Гарри, – ответил он. – Что я тебя люблю. Что я знаю кое-что о том, как бороться с темной стороной своей натуры. И что мы пройдем через это вместе.

Сидя на краю койки, он уперся локтями в колени и опустил голову на ладони.

– Что мы будем разбираться с этим вместе. Что ты не один.

Вонзил.

И провернул.

Он был прав. Все просто. Мой брат был прав. Я – самонадеянный и зацикленный на себе тип. Может быть, учитывая все, что на меня давило, это можно было понять, но не оправдывает моих ошибок – колоссального масштаба.

Я должен был поговорить с ним. Довериться ему. Я даже не подумал ни о ком, кроме Мэгги, не подумал поискать поддержки у семьи. Я просто следовал плану, по которому нанял одного из лучших сверхъестественных убийц в мире, чтобы тот грохнул меня. Наверное, это кое-что говорило о степени моего отчаяния.

Но не говорило о моем отношении к брату. И в этом он тоже был прав. Я никогда не сталкивался с подобным, но самими своими действиями я сказал Томасу, что лучше быть мертвецом, чем монстром – таким, как он сам. А поступки говорят куда как громче, чем слова.

Я всегда думал, что с возрастом для человека все становится проще. Однако все становится только сложнее и сложнее.

– Прости. Я должен был с тобой поговорить, – сказал я хрипло. – Должен был поговорить с тобой три месяца назад. Но не мог, потому что сделал неверный выбор. И думал, что мне нельзя ни с кем входить в контакт.

– Почему нет? – спросил он, подняв голову.

– Потому что не заслуживал этого, – тихо ответил я. – Потому что продался. Потому что мне было стыдно.

В гневе он вскочил на ноги:

– О, безусловно, я понимаю! В смысле, тебе следовало держаться подальше. Иначе мы все узнали бы, что ты не само совершенство, а просто тупой, высокомерный, эгоистичный…

Он ударил меня в грудь и обнял так, что у меня затрещали ребра.

– …неуклюжий, несдержанный, несносный, бестолковый, ни на что не годный…

Я обнимал своего брата и слушал бесконечный поток уничижительных эпитетов, пока он не закончил:

– …засранец.

– Да, – сказал я. – Я тоже по тебе скучал.

(обратно)

Глава 15

Томас вез нас к острову, ориентируясь по звездам.

Я поглядывал на корабельный компас. Не потому, что не доверяю своему брату, а потому что ни хрена не понимал – как это он умудрялся держать «Жука-Плавунца» на курсе без компаса. Молли провела первую часть пути в каюте, закутавшись в одеяла: ночь на озере холодна. Нам с Томасом было вполне комфортно в рубашках. Я подозревал, что моя ученица все еще приходит в себя после того, как оказалась рядом с двумя психующими братьями.

По дороге я ввел Томаса в курс последних событий, опустив только сведения о способе убийства бессмертных. У меня было тяжелое предчувствие, что знание столь важной вещи о столь могущественных существах дает прекрасный шанс умереть страшной смертью в любую ночь года, если эта ночь не Хэллоуин.

– Да, да, да, – сказал Томас, когда я закончил рассказ. – Так ты уже видел ее?

Я нахмурился:

– Видел кого?

– Уж это ты мне скажи, – отреагировал он.

– Я видел только тебя и Молли, – сказал я.

Он покачал головой, а в его взгляде читалось явное разочарование.

– Спасибо, папочка, – сказал я.

– Ты жив, – сказал он. – Увидеться с ней – твой долг.

– Может, так и будет, когда мы завершим дело.

– К тому времени ты можешь умереть, – сказал он. – Чтоб мне голодная ночь, Гарри. Неужели твое маленькое приключение на озере тебя ничему ни черта не научило?

Я нахмурился еще сильнее:

– Типа чего?

– Типа того, что жизнь коротка, – ответил он. – Типа того, что ты не знаешь, когда она может закончиться. Типа того, что некоторые невысказанные вещи так и останутся невысказанными.

Он вздохнул:

– Я гребаный вампир, старина. Я отрываю куски человеческих душ, пожираю их и делаю людей счастливыми, когда это происходит.

Я ничего не сказал. Это то, чем являлся мой брат. Он был, конечно, больше, чем просто «гребаным вампиром», но отрицать эту часть его существа было бы глупо.

– Я в основном монстр, – сказал он. – Но даже я знаю, что она заслуживает услышать от тебя, что ты ее любишь. Даже если она никогда не получит от тебя ничего больше.

Я снова нахмурился:

– Стоп. О ком мы сейчас разговариваем?

– Об обеих, – рыкнул он. – Хватит корчить из себя идиота! Хватит заниматься самобичеванием из-за того, что подвергаешь ее опасности одним своим присутствием в ее жизни. Ты – единственный ты в ее жизни, Гарри. Поверь мне. Замены такому, как ты, еще не производят.

– Замену не производят ни для кого, – устало сказал я. – Поживем – увидим.

Томас не стал давить на меня. Хотя было видно, что ему этого хотелось.

– А что насчет тебя? – спросил я. – Продолжаешь развлекаться с Жюстиной и ее подружкой?

– Подружками, – рассеянно ответил Томас. – Множественное число.

Запредельно несправедливо.

– Хмф, – сказал я.

Он нахмурился:

– Эй. Ты-то как об этом узнал?

– Призрак-Гарри был там в ту ночь, когда Жюстина решила, что с нее хватит твоей вечной хандры, – сказал я.

– И как долго призрак-Гарри там находился? – поинтересовался он.

– Я ушел раньше, чем началось «зрителям до 17-ти».

Он фыркнул:

– Да, Жюстина… Она стала чем-то вроде диетолога.

– Кгрм… Что?!

Он пожал плечами:

– Ты есть то, что ты ешь, так? Тот же принцип применим и к вампирам. Жюстине кажется, что я печален, она приводит кого-то счастливого. Если думает, что я слишком напряжен – кого-нибудь спокойного и расслабленного.

Он поджал губы:

– Серьезно… Это было неплохо. Типа, сбалансированное питание.

Его глаза сузились и блеснули:

– И я снова могу быть с Жюстиной. Даже если это был ад, оно того стоило.

– Чувак, – сказал я, стараясь произнести это слово с отвращением. – Все неженатые парни поголовно тебя ненавидят. Начиная с меня.

– И я это знаю, да? – спросил он, кивнув и улыбнувшись. Потом посмотрел вперед и указал на что-то рукой: – Вот там, видишь?

Я вгляделся в темноту и различил огромный блок более плотной темноты. Мы прибыли на остров.

Дверь каюты открылась, и оттуда показалась Молли. Одеяло по-прежнему висело на ее плечах, а лицо по-прежнему казалось вытянутым, но было уже не таким бледным, как до нашего отплытия. Она поднялась по ступенькам на крышу рубки и встала рядом со мной.

– Томас, – спросила она, – почему этой ночью ты на катере?

Томас моргнул и уставился на нее:

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду: почему ты спал на борту?

– Потому что ты не соизволила сообщить мне, когда именно заявишься, а я хотел спать, – ответил он.

Молли искоса взглянула на Томаса, потом посмотрела на меня:

– Я просила тебя быть здесь?

– Ну да, – фыркнул Томас. – Ты звонила около десяти.

Молли хмуро продолжала смотреть на меня.

– Нет. Нет. Я не звонила.

Томас резко перекрыл подачу топлива. «Жук-Плавунец» двигался по инерции, постепенно снижая скорость. Стук двигателей смолк, и снова стали слышны волны, плещущие о корпус катера.

– О’кей, – сказал Томас. – Хм. Тогда что, черт возьми, происходит?

– Молли, – спросил я, – ты уверена?

– В список моих проблем провалы в памяти и бессознательные действия не входят, – ответила девушка.

Томас покосился на нее:

– А если бы входили, как бы ты о них узнала?

Молли нахмурилась:

– Резонный вопрос. Но, насколько я знаю, прежде никаких свидетельств таких провалов не было. Я так же уверена в этом, как и во всем, что воспринимаю чувствами.

– Значит, если Молли не звонила мне… – начал Томас.

– Кто же звонил? – закончил я.

Вода плескалась о борт.

– Что будем делать? – спросила Молли.

– Если кто-то устроил так, чтобы мы оказались здесь, – сказал Томас, – то это западня.

– Если это и западня, ее не слишком-то старались замаскировать, – сказал я. – Пока все, что мы знаем наверняка, это то, что кому-то необходимо, чтобы мы прибыли сюда.

Молли кивнула:

– Ты думаешь?…

– Работа Мэб? – спросил я. – Подготовить все для моей поездки? Да, возможно.

– Если твоему новому боссу понадобилось, чтобы ты оказался на острове, не проще ли было приказать тебе отправляться туда? – спросил Томас.

– Пожалуй, – сказал я. – Сейчас моя работа в основном и состоит в том, чтобы выполнять ее приказы.

Молли негромко фыркнула.

– Может, со временем я к этому привыкну, – сказал я. – Кто знает?

Томас тихонько хмыкнул.

Волны били в борт все громче.

По сути, выбор у нас невелик. Хитростью ли нас заманили сюда или нет, все равно оставалась огромная потенциальная проблема острова, которой предстояло заняться как можно скорее. Если выжидать – наступит рассвет, и тогда вполне вероятно, что я буду слишком занят – или мертв – чтобы решить проблему до того, как она разнесет полстраны. Что значило: единственное время для реальных действий – прямо сейчас.

– Хоть бы раз, – проворчал я, – хотелось бы спасать положение не под тикание часового механизма. Понимаете, о чем я?

– Быть монстром – работенка полегче, – кивнув, сказал Томас. – Гораздо, гораздо легче.

Таким образом мой братец несколько двусмысленно дал мне понять, какого он обо мне мнения.

– Думаю, все мы знаем, что я не слишком умен для этого, – ответил я. – А теперь молчок, и держитесь начеку. Томас, подтяни катер к причалу. Посмотрим, кто же нас так заждался.

* * *

В конце девятнадцатого века на острове возник маленький городок, ставший пристанищем для доков, складов и, возможно, рыбного и консервного промыслов. Жили здесь от силы пара сотен человек.

Но в наши дни здесь больше никого не было. А то, что осталось от городка, напоминало какой-то скелет, лежащий среди деревьев, проросших сквозь доски настилов. Я не знаю, что случилось с городком. В рассказах о тех временах упоминаются только какие-то таинственные события на озере и приток новых пациентов в заведение, в те годы считавшееся психиатрической лечебницей. Город был вычеркнут из всех записей, и даже его название осталось неизвестным. И остров точно так же испарился из всех официальных бумаг – я предположил бы, что тогдашние власти сочли, что скрыть существование острова будет лучшим способом защитить людей от его воздействия.

Вообще-то, зная то, что я знаю сейчас, я решил бы, что остров сам заставил их принять такое решение. Остров, который я назвал Духоприютом, был очень даже жив.

Как и почти весь мир, вообще-то. Люди думают, что цивилизация и организованная религия каким-то образом уничтожили духов, существующих в природе – повсюду в мире. Нет, не уничтожили. Люди не такая уж всемогущая разрушительная сила, как мы в своем высокомерии считаем. Мы можем изменять многое, это правда, но мы так и не уничтожили ни этих древних духов, ни их присутствия в природе. Не настолько уж мы могущественны. Мы слишком шумны и слишком заняты собой, поэтому большинство людей даже не осознают присутствия духа земли, которого древние римляне называли genius loci.

Так что, понятно, что ни о чем не догадываются они и тогда, когда оказываются в присутствии действительно могучего духа земли – такого мощного духа, как, например, Везувий.

Или Духоприют.

До того, как меня подстрелили, большинство выходных я проводил на острове, и Томас часто сопровождал меня. Из свежего леса, разного барахла, собранного в покинутом городе, понтонов из пластиковой обшивки и камер от старых тракторных колес мы соорудили плавучие мостки, служившие нам доком, привязав его к старым сваям, которые когда-то поддерживали более мощное сооружение. Завершив работу, я назвал наше сооружение «Как жизнь, Док»[43], и Томас зашвырнул меня на двадцать футов в озеро, тем самым доказав, что ни разу не сечет фишку.

(Но, едва я просох, как с помощью магии зашвырнул его на сорок футов. А что, он мой брат, в конце концов! Такие у нас, пацанов, развлечения.)

«Жук-Плавунец» медленно продрейфовал в док, мягко ударившись о шканцы. Требуется определенная ловкость, чтобы, перегнувшись через борт, завести катер в плавучий док, но, к счастью для меня, акробатом для этого быть не обязательно. Внешние доски дока мы выкрасили фосфоресцирующей краской, и они мягко светились в темноте, очерчивая силуэт сооружения. Катер коснулся причала, и я закрепил первый швартов к кольцу, которое мы установили с Томасом, потом прошел вдоль дока и поймал второй швартов, брошенный братцем с катера. Когда суденышко было надежно закреплено, Томас спустил трап (чем не пиратская жизнь!), и Молли мягко пробежала вниз на доски дока. Томас шел последним, застегивая свой оружейный пояс, на котором болтались смехотворно-огромный «десерт игл»[44] – видимо, на случай нападения бешеного африканского буйвола – и здоровенный филиппинский мачете с широким лезвием.

Глядя, как он обвешивается оружием, я начал ощущать себя несколько голым. Обычных моих штуковин, благодаря которым я до сих пор выживал в различных неприятных ситуациях, при мне не было. Я вытирал потные ладони о джинсы, хмурился и старался не думать о том, что все мое оружие – это курьерская сумка на молнии и говорящий череп.

Томас заметил это.

– А! Чувак, тебе нужен ствол?

– Твои прибамбасы чересчур модные, – ответил я.

Он взошел обратно на борт и вернулся с натурально музейной хреновиной. И швырнул ее в меня.

Я поймал оружие и стал его осматривать. Это был «винчестер» – многозарядная винтовка рычажного действия со скругленным ободом рычага, служившего для перезарядки. Действительно тяжелая штуковина: восьмиугольный ствол, ореховые ложе и приклад, блестящий медный подствольный магазин, элкхорновский[45] прицел. Вес винтовки успокаивал: я чувствовал, что даже если закончатся патроны, я все равно смогу использовать эту дуру в качестве серьезного оружия. К тому же, какой патронище туда ни суй, при такой массе самóй винтовки отдачи практически не почувствуешь. Это как стрелять из ружья, которое слегка толкает тебя в плечо, а не стремится вышибить его из сустава.

– Кто я по-твоему? – возмутился я. – Джон Уэйн?

– Ты не настолько крут, – хмыкнул Томас. – Оружие удобное, простое в обращении и лупит куда дальше пистолета. Рычажного действия, надежное, не подведет даже в разгар апокалипсиса.

Очко в его пользу, учитывая последние повороты в моей жизни.

– Патроны?

– Стандартные, для кольта-45, – ответил он. – Одним выстрелом снесет с ног любого гиганта, да так, что вставать ему уже не придется. Лови.

Он бросил мне пояс-патронташ – тяжеленный, металлические гильзы размером с мой большой палец. Я перекинул пояс через грудь, убедился, что патронник пуст, но патрон в магазине готов к подаче в ствол, и пристроил громоздкую винтовку на плече, придерживая ее рукой за приклад.

Молли вздохнула:

– Мальчишки…

Томас ткнул пальцем в сторону катера:

– Там у меня автомат, можешь взять, Молли.

– Варвар, – сказала она.

– А я не заслужил автомата? – поинтересовался я.

– Не заслужил, – отрезал Томас, – потому что не умеешь стрелять. Я и эту штуку тебе дал, чтобы у тебя на душе полегчало.

– Готовы? – спросил я.

Молли уже держала свои маленькие волшебные палочки, по одной в каждой руке. Томас расхаживал по трапу со скучающим видом. Я кивнул им, повернулся и в несколько быстрых шагов спустился с дока на каменистую почву острова.

Моя связь с островом была невероятно мощной – но лишь тогда, когда я физически находился на нем. И сейчас, лишь только я ступил на него, как знание хлынуло в меня, сквозь меня – цунами абсолютной информации, которое должно было бы подавить чувства и полностью дезориентировать меня.

Но ничего подобного не случилось.

Это была красота интеллекта, чистое, универсальное знание. Пока я стоял на острове, понимал его с легкостью, но объяснить его не представлялось возможным. Знания острова просто вливались в меня. Я мог сказать, сколько на нем деревьев (семнадцать тысяч четыреста двадцать девять), сколько было повалено летними штормами (семьдесят девять) и сколько яблонь сейчас плодоносят (двадцать две). Мне не нужно было как-то концентрироваться на этом или выуживать знания из острова. Я просто думал об этом – и знал, так, как знал, к чему прикасаются мои пальцы, как знал, какая пища издает тот или иной запах.

На острове мы были одни. Это я знал. Но я также ощущал какую-то глубинную тревогу, томительное предчувствие. Описание Молли полностью подтвердилось. Что-то было не так: над островом нависло какое-то чудовищное напряжение – давление, настолько ощутимое, что даже деревья стали отклоняться от центра острова и тянуть свои ветви к водам озера. Если бы не мое обостренное понимание острова, я никогда бы не смог ощутить сдвиг тысяч и тысяч ветвей на дюймы – но это происходило именно так, здесь и сейчас.

– Все чисто, – сказал я. – Здесь нет никого, кроме нас.

– Ты уверен? – спросил Томас.

– Абсолютно, – сказал я. – Но держусь начеку. Если почувствую чье-то появление, выстрелю.

– Погоди-ка, – сказал Томас. – Куда это ты собрался?

– Вверх по холму, – ответил я. – Э-э… до башни, по-жалуй.

– В одиночку? Уверен, что поступаешь разумно? – спросил он.

Молли стояла на краю причала. Она присела, вытянула руку и коснулась ею земли острова. Провела по ней пальцами – и внезапно отдернула. Девушка содрогнулась:

– Кгм… Да… Нам не стоит сходить с причала. Не сегодняшней ночью.

В голосе Томаса звучало недовольство:

– Остров сегодня не в настроении?

– Думаю, с нами может произойти что-то плохое, если мы попытаемся пойти с ним, – обеспокоенным голосом пояснила Молли. – Что бы там ни было… Духоприют хочет, чтобы один только Гарри увидел происходящее.

– Почему бы ему просто не сочетаться с Гарри узами брака? – процедил Томас.

– Уже. Вроде того, – сказал я.

– Мой братец… геосексуал?

Я фыркнул:

– Воспринимай его как делового партнера. И будь счастлив, что он на нашей стороне.

– Он не на нашей стороне, – тихо произнесла Молли. – Но… думаю, он может оказаться на твоей.

– Это одно и то же, – предупреждающе сказал я, обращаясь к острову в целом. – Ты слышал? Они мои гости. Будь с ними вежлив.

Ритмически вибрирующая напряженность, исходившая от острова не изменилась. Ни на йоту. Словно холодная могучая неподвижность древнего ледника, который не дрогнет в ответ на потуги эфемерного маленького смертного, неважно, чародей он или нет. У меня было такое чувство, что понятие «вежливость» просто отсутствовало в словаре Духоприюта. Что ж, довольствуемся тем, что он хотя бы воздерживается от насилия.

– Мы еще поговорим, – сказал я острову, стараясь, чтобы мой голос звучал угрожающе.

Духоприюта это не озаботило.

Я едва слышно чертыхнулся, взвалил «винчестер» на плечо и отправился в путь.

Шагая по острову, испытываешь странное ощущение. Это словно разгуливая внутри собственного дома в темноте, с той разницей, что я не знал ни один дом настолько хорошо, насколько знал остров. Я чувствовал, где лежит каждый камешек, каждая ветка, которая может встретиться на пути – ощущал это, даже не получая никаких сигналов от органов чувств. Идти в темноте было так же легко как при солнечном свете – даже легче. Зрением я не пользовался. Но каждый сделанный мною шаг был тверд, эффективен и точен.

В темноте я миновал полосу кустарника, не издав ни звука и ни разу не споткнувшись. На ходу я отметил, что Молли была права: столкновение энергий в воздухе создавало такой диссонанс, что большинство животных поспешили убраться отсюда, во всяком случае, те, что могли удрать. Олени исчезли. Исчезли птицы и еноты, не стало и скунсов. И, хотя до ближайшего берега озера расстояние ого-го, животные порой проплывают гораздо дальше. Мелкие млекопитающие – мыши, белки и прочие – остались, хотя и столпились на десятиметровой прибрежной полосе по всему периметру острова. Благодаря этому змеи радостно набивали утробы – они были явно слишком тупы для того, чтобы воспринимать надвигающуюся большую беду.

Я нашел тропинку к вершине холма – самой высокой точке острова – и двинулся по ней. Чтобы облегчить подъем, в склоне были вырублены неровные ступеньки – достаточно коварные, если двигаться по ним без должной осторожности или не знать остров.

На вершине холма некогда стоял каменный маяк. Сейчас это был изъеденный временем бункер, башня которого обрушилась давным-давно. Рядом с рухнувшей башней из осыпавшихся камней кто-то собрал небольшой домик. Когда я впервые увидел его, он представлял собой приземистое квадратное сооружение без крыши. Мы с Томасом собирались настелить крышу, чтобы у меня появилось место для ночевки на острове – место, где я мог бы развести огонь и согреться, но мы не успели этим заняться, потому что возникла масса неотложных проблем. Домик так и остался пустым, жалким и заброшенным, но сейчас, подходя к нему, я видел, что внутренние его стены окрашены мягким золотистым светом. В воздухе чувствовался запах дыма.

Кто-то развел для меня огонь. Я пробирался вперед с удвоенной осторожностью, сканируя окрестности всеми чувствами, и глазами, на случай, если мое всезнание окажется почти всезнанием, но так и не почуял никакой угрозы. Я вошел в хижину и осмотрелся.

В очаге горел огонь, а на раскладном столе лежала груда наполненных едой массивных пластиковых контейнеров, в которых продукты могут не портиться по несколько месяцев. Такие контейнеры не по зубам даже грызунам и прочим мелким воришкам. В другом ящике находилось походное оборудование. Оттуда я выудил кофейник, который наполнил водой из старого насоса, стоявшего у входной двери. Засыпав в него пару горстей кофе, я подвесил кофейник на вращающийся вертел камина и пододвинул к огню.

Затем я достал череп и положил его на стол.

– О’кей, Боб, – сказал я. – Есть работенка. Ты все слышал?

– Да, да, – отозвался Боб, а в его глазницах замелькали огоньки. – Остров скоро должен бабахнуть или что-то в этом роде.

– Наша миссия: узнать, что происходит, почему и как нам все это остановить.

– Боже, Гарри, сам я никогда об этом не задумался бы!

– Материал из разряда совершенно секретных, – сказал я. – Все, что ты здесь узнаешь – только для моего и твоего сведения. Если попадешь в руки к кому-нибудь другому, все знания и всю информацию о сегодняшнем вечере надо упрятать куда-нибудь подальше, в надежные тайники. Только не вздумай лепить из себя еще одну личность, как ты проделал со Злым Бобом.

– Полная секретность, ясное дело, – отрапортовал Боб. – Кстати, чтобы накопить энергетический момент, необходимый для создания нового меня с твоей помощью, нам понадобится не одна ночь. И вообще: чтобы это произошло, мне действительно нужно узнать что-то.

– Меньше язвительности, больше анализа, – сказал я.

Лучи, выходящие из глазниц черепа, разгорелись ярче. Они прошлись влево и вправо, вверх и вниз, сканируя территорию, как тюремные прожекторы. Боб что-то задумчиво мурлыкал.

Я же занялся кофейником. После того, как кофе пару минут покипел, я снял его с огня, плеснул немного холодной воды из насоса, чтобы осела гуща, и налил себе чашку. Потом добавил сухих сливок и приличную порцию сахара.

– Пил бы уж просто сироп, – пробормотал Боб.

– И это говорит тип, у которого даже нет вкусовых рецепторов, – парировал я. – Я тебя привез сюда, чтобы ты осмотрелся.

– Угу, – рассеянно отозвался Боб.

– И? – спросил я.

– Кгм, – произнес Боб. – Я все еще работаю над внешним слоем заклинаний на камнях этой хижины, Гарри.

Я нахмурился:

– Э-э… Что?

– Ты ведь в курсе, что там символы, верно?

Я отхлебнул кофе.

– Конечно, – сказал я. – Они вроде как засветились, когда…

Тошнотворные, отупляющие ужас и боль на несколько секунд заполнили мои мысли. Пару лет назад я воспользовался чародейским Взглядом, чтобы заглянуть внутрь не той твари, с которой это стоило проделывать, и это была не та ошибка, которая легко забывается. Теперь память об истинной сущности чудовища хранилась в моей башке, она не исчезнет и не изгладится – никогда.

Плохо. Но еще хуже то, что я привык к этому – просто начал слегка заикаться.

– …нааглоши попытался войти. Не похоже, чтобы он ему очень понравились.

– Да уж хрен там понравились, – нервно ответил Боб. – Кгм. Гарри… Я не знаю, что это такое.

Я хмуро покосился на него:

– Кгм. Что?

– Я не знаю, – повторил он. В голосе его звучало искреннее удивление. – Я не знаю, что это за символы, Гарри.

Магия – одна из множества дисциплин, которые человечество начало развивать относительно недавно – если смотреть в историческом масштабе. Работа с магией – способ познания Вселенной и того, как она функционирует. Вы можете использовать для этого массу других подходов, применяя множество теорий и интеллектуальных моделей. Вы можете прийти к тому же результату, применяя различные теоретические выкладки и умозаключения, так же, как в продвинутых областях математики. Не существует правильного или неправильного пути достижения результата – все это попросту различные пути, некоторые более, некоторые менее полезные для конкретного приложения. Постоянно и регулярно открываются новые пути для мысли, теории и прикладных методов, поскольку Искусство магии развивается и совершенствуется благодаря усилиям множества блестящих умов.

Но с учетом сказанного, становится понятным, что если вы достаточно крепко подготовлены, то вполне ясно понимаете, что возможно, а что нет. Неважно, сколь многоречивыми будут ваши формулы, два плюс два не станет равно пяти. (Разве что за исключением очень, очень редких, исключительно специфических и крайне маловероятных обстоятельств.) Магия – это не то, что заставляет нечто произойти: пуффф! Есть определенные законы ее действия, структуры, пределов – и главной причиной создания Боба было то, что требовалось исследовать, опробовать и зафиксировать эти пределы.

Я мог бы посчитать на пальцах беспалой руки, сколько раз случалось, чтобы Боб не мог дать никакого ответа. Он всегда что-то знал. Этот череп веками работал с могущественными чародеями. И сталкивался практически со всем на свете.

– Так что? – спросил я. – Серьезно? Ничего?

– Они наделены гигантской силой, – сказал он. – Это я смог понять. Но вдобавок они очень сложные. Понимаешь, Молли на пике своих возможностей близко не подойдет к тому, чтобы сплести нечто столь же безумно сложное. А ты в лучший из своих дней не сможешь собрать достаточно энергии, чтобы расшевелить самый маленький из этих камней. И это только первый слой. А я думаю, что их много. Может быть, очень много. Типа, сотен.

– На каждом камне?

– Ага.

– Это… Этого не… Никто не способен сосредоточить столько магии в таком ограниченном пространстве, – запротестовал я.

– Конечно, я не могу, – сказал Боб. – И ты тоже не можешь. Потому что это невозможно. Но, кгм, кому-то на это наплевать.

– И как же это сделали?

– Если бы я знал как, оно перестало бы быть невозможным, – раздраженно отреагировал Боб. – Но точно могу сказать вот что: это древнéе всего чародейства, которое нам известно.

Я собирался было сказать «Что?», но, похоже, я злоупотребляю этим вопросом. Поэтому я просто отпил кофе и вопросительно приподнял бровь.

– Данная работа, эти вот заклинания на камнях старше, чем предшественники Белого Совета. Я достаточно сведущ в развитии и практике Искусства со времен Золотого века Греции. А вот это – чем бы оно ни было – древнее.

– Никто не может наложить заклятие на столь долгий срок, – пробормотал я. – Невозможно…

– Здесь чересчур много невозможного, – сказал Боб. – Гарри… ты… мы говорим о совершенно другом уровне. О существовании которого даже я не догадывался. Кгм. Понимаешь, что это значит? Хотя бы в общих чертах?

Я медленно покачал головой.

– Что ж, по крайней мере у тебя хватает ума признать свою ограниченность, – сказал Боб. – Кгм, ладно. Ты слышал древний афоризм о том, что достаточно развитая наука может быть описана только как магия?

– Верно, – кивнул я.

– Попробую применить такое же сравнение. Ты чародей, и поднаторел в изготовлении деревянных осей и каменных колес. А эти заклинания – двигатель внутреннего сгорания. Вот и считай. На своих метафорических счетах.

Я сделал очень долгий и медленный выдох.

Адские колокола!

Внезапно я почувствовал себя очень молодым и донельзя самоуверенным, но не слишком умным. Еще при первой моей встрече с островом я знал, что влез в нечто, превышающее мое разумение, но думал, что так или иначе окажусь в том же самом гребаном океане. А вместо этого оказался…

В неизведанном пространстве?

И в чем же самая лучшая часть нашего разговора? Чертовы заклинания перекрыли путь одному из самых передовых исследовательских инструментов, известных чародейству, и стали непреодолимой стеной для коллективного знания веков? А ведь это всего-навсего разрушенная часть острова.

Так что же, черт возьми, я обнаружу в той его части, которая действует?

Секунду назад я еще был один в ветхой халупе, и затем появилось нечто, заполнившее собой коридор и глядящее на меня сверху, из той пустоты, где должна была находиться крыша. Это была огромная, метра четыре ростом человекоподобная фигура. Целиком я ее не видел. Она была закутана в тяжелый плащ, полностью ее покрывавший. В темноте капюшона светились два зеленых огонька. Фигура просто стояла, неестественно неподвижная, глядя на меня сверху вниз, а холодный ночной бриз, дующий с озера, развевал полы ее плаща.

Духоприют. Воплотившийся дух острова.

– Кгм, – сказал я. – Здорóво.

Взгляд пылающих глаз переместился с меня на Боба, лежавшего на столе. Затем Духоприют сделал то, чего никогда не делал раньше.

Он заговорил.

Вслух.

Его голос был подобен грохоту могучего камнепада, или раскатам летнего грома над горизонтом. Этот голос был гигантским. Нет, не громким. Неподходящее слово. Он гремел отовсюду одновременно. Поверхность моего недопитого кофе гудела и вибрировала от этого всепроникающего звука.

– ЕЩЕ ОДИН.

– Мяк, – пискнул Боб. Огни в глазницах черепа исчезли.

Я несколько раз моргнул:

– Ты… теперь говоришь?

– НЕОБХОДИМОСТЬ.

– Понятно, – сказал я. – Кгм. Я полагаю, у тебя какие-то проблемы?

– ПРОБЛЕМЫ, – сказал он. – ДА.

– Я пришел помочь, – сказал я, чувствуя себя крайне неловко. – Кгм. А это вообще возможно?

– ВОЗМОЖНО, – раздалось в ответ. Затем гигантская фигура повернулась и двинулась прихрамывающим шагом. Земля не столько дрожала, сколько колебалась, словно при землетрясении, под ногами материализовавшегося и ошеломляющего самим своим присутствием древнего духа.

– СЛЕДУЙ ЗА МНОЙ. ВОЗЬМИ ДУХА ПАМЯТИ.

– …мяк… – проскулил Боб.

Трясущимися руками я схватил череп и сунул его в курьерскую сумку. Из коробок на столе выудил хемилюминесцентный фонарь, переломил его и встряхнул уже на ходу. Фонарь засветился, а я поспешил следом за Духоприютом. Инстинктивно я знал, куда мы направляемся, но все же спросил, чтобы удостовериться:

– Э-э… А куда мы идем?

Духоприют продолжал шагать, шагами медленными и размеренными, однако мне приходилось едва ли не бежать, чтобы поспевать за ним.

– ВНИЗ.

Духоприют приблизился к разрушенному круглому основанию маяка и поднял призрачную руку, сделав неопределенный жест. Земля вокруг основания задрожала, по ней, как по воде, пошли круги – и вдруг то, что казалось твердым камнем, начало осыпаться в дыру как песок в песочных часах. Через несколько секунд в камне образовалось отверстие размером с люк в моей старой лаборатории, и появилась лестница, ведущая вниз во тьму.

– О, – сказал я. Я знал, что под островом есть пещеры, но понятия не имел, как туда попасть. – Ого! Ну, и какой же у нас план, если поточнее?

– ИСТОЧНИК ПОДВЕРГАЕТСЯ АТАКЕ, – раздался несущийся отовсюду голос. – ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ ЗАЩИЩЕН.

Духоприют направился к ступенькам лестницы. Ни при каких обстоятельствах он не мог бы на них поместиться, однако спускался так, словно не испытывал ни малейших проблем.

– Подожди. Ты хочешь, чтобы я победил нечто такое, что ты сам не можешь остановить?

– ДЛЯ ТЕБЯ ПРИШЛО ВРЕМЯ ПОНЯТЬ.

– Понять что?

– НАШЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ, СТРАЖ, – сказал он. – СЛЕДУЙ ЗА МНОЙ.

Он начал спускаться по ступенькам и вскоре исчез в неизвестности.

– Здесь могут быть монстры! – истерически завопил Боб. – Беги! Беги, скорее!

– Думаю, уже поздновато, – сказал я.

Но на секунду я все же задумался над тем, чтобы последовать его совету. Часть моего сознания задалась вопросом, как может выглядеть Тибет в это время года. Секунду или две идея о том, чтобы отправиться туда и посмотреть казалась прекрасной.

Но лишь пару секунд.

Потом я сглотнул, покрепче сжал фонарик в пальцах, которые почему-то стали потными и скользкими, и последовал за Духоприютом в кромешную тьму.

(обратно)

Глава 16

Не знаю, как глубоко уходили эти ступени.

Я нисколько не шучу. Никаких там поэтических преувеличений или метафор. Пролет в двенадцать ступеней, поворот направо, еще двенадцатьвниз, еще один правый поворот, опять двенадцать вниз – и так далее. Я прекратил считать, когда счет перевалил за двести, и я просто включил свое островное всезнание, чтобы узнать, сколько же их осталось. Ага. Тысяча семьсот двадцать восемь – это дюжина в кубе.

Высота каждой ступени была восемь дюймов, что означало глубину в тысячу сто футов по прямой – намного ниже дна озера. Шаги по лестнице отзывались глубоким, стонущим звуком, таким низким, что слух едва его воспринимал. В тусклом свете хемилюминесцентного фонарика все это напоминало атмосферу Дома Страхов из луна-парка, когда внезапно понимаешь, что тебя водят по кругу, а выхода попросту нет.

– Мы идем, мы идем, в город гоблинов идем! – пел я громким, но насквозь фальшивым баритоном. Я уже начинал задыхаться. – Хей, хей, мы идем!

Духоприют сверкнул пылающими глазами в мою сторону. Рассердился?

– Да будет тебе, – сказал я. – Ты что, не видел мультипликационную версию «Хоббита» Рэнкина и Бэсса[46]? Ну, еще до того, как они стали снимать все это в Новой Зеландии?

Он не ответил.

– Гарри, – пробормотал Боб. – Хорош его злить.

– Мне скучно, – сказал я. – К тому же мне не хочется думать о предстоящем подъеме наверх. Я уже понял, что нам шлепать и шлепать вниз, но почему бы не воспользоваться лифтом? Ну-у-у, или пожарным шестом. Было бы как спуск в пещеру Бэтмена. Гораздо веселее. – И я добавил чуть погромче: – И гораздо эффективнее.

Возможно, это была лишь игра воображения, но мне показалось, что после моих слов размеренный темп Духоприюта замедлился, словно он задумался на секунду.

Показалось.

– Эй, а почему ты назвал меня Стражем? – спросил я. – Я к тому, что Стражем мне приходилось быть, но есть множество других, которые подошли бы на эту роль куда лучше, чем я. Образец для подражания из меня никакой.

– СТРАЖ, – ответил Духоприют. – СЕЙЧАС ИХ МНОГО. СНАЧАЛА БЫЛ ОДИН.

Я вслух отсчитал последние десять ступеней, остановился на предпоследней, и перепрыгнул последнюю, приземлившись на обе ноги. Мои походные ботинки стукнули о камень.

Мы дошли до небольшого помещения с полом и стенами из того же камня, который был в стенах маяка и хижины. Я положил на них руку и почувствовал, что они дрожат от избытка силы, от диссонанса конфликтующих энергий. Сейчас, оглядываясь назад, я припоминаю, что в какой-то момент заметил, что стены вокруг лестницы, и сами ступени были сделаны из того же материала – в каждый камень было вложено немыслимое количество энергии и мастерства.

– Кгм… – сказал я. – Вопрос?

Духоприют остановился у каменной двери в стене, окруженной крупными камнями, покрытыми затейливой резьбой. Его горящие глаза обратились на меня.

– Э-кгм. Кто все это сделал?

Он, не отвечая, указал на дверь. Я посмотрел. В центре ее был знак, нечто вроде печати, руны на которой были мне неизвестны, но я знал, что где-то видел их прежде. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы порыться в памяти и выудить искомое – я видел их на обложке очень, очень, очень старого дневника на книжной полке моего наставника.

– Мерлин, – тихо сказал я. – Ведь это его печать?

Духоприют не ответил. Зачем говорить «ДА», если молчание не менее красноречиво?

Я судорожно сглотнул. Настоящий Мерлин – это не шуточки, Артур, Экскалибур и все прочее. Согласно легенде, Мерлин создал Белый Совет чародеев в хаосе рушащейся Римской империи. Он бросился в пламя горящей Александрийской библиотеки, чтобы спасти самые ценные тексты, помог создать Католическую церковь как сосуд, хранящий знание и культуру Европы в Средние века, способствовал взлету единых по форме и духу соборов. Существует бесконечное множество рассказов о Мерлине. Теория, популярная среди современных чародеев, гласит, что рассказы эти в большинстве своем – апокрифы. Черт возьми, да я и сам так считал!

Но сейчас, оглядываясь по сторонам, я внезапно почувствовал себя менее уверенным.

– СМОТРИ.

Духоприют вытянул свою длинную руку, все еще темную и едва различимую в слабом свете моего хемилюминесцентного стержня. Он прикоснулся к одному из камней, обрамляющих дверь, и тот вспыхнул изумрудным светом.

Я зашипел и заслонил глаза ладонью, успев заметить, что воздух внезапно стал потрескивать от энергии.

Духоприют коснулся второго камня, который тоже начал светиться. При этом в воздухе появилось ощущение накапливающейся энергии, почти осязаемое. Волосы на моих руках встали дыбом. Тогда-то я наконец осознал, что здесь происходит: Духоприют защитил оберегами то, что было за дверью, точно так же, как была защищена оберегами квартира Баттерса. Они, должно быть, подпитывались каким-то мистическим плутонием или чем-то в этом роде, генерировавшим столько энергии, что пройти сквозь нее было невозможно.

Гигантский дух потянулся к следующему камню, но помедлил, прежде чем прикоснуться к нему.

– ЗАПОМИНАЙ.

Камни. Они были будто клавиатура охранной сигнализации. Духоприют передавал мне комбинацию своей системы безопасности. Учитывая, сколько опасной энергии сейчас разлито в воздухе, было понятно, что если я когда-нибудь ошибусь в наборе кода, тогда… чтобы найти то, что останется от меня, понадобятся ищейка, доска для спиритических сеансов, классный судмедэксперт и армия Маленького Народца.

Я очень внимательно запоминал, на какие камни указывал Дух. Очень внимательно. Когда он коснулся последнего камня, гранитная дверь перед нами не пришла в движение – ее попросту не стало. Неистовая, разлитая в воздухе, яростная, неусыпно бдительная энергия ослабла и исчезла. Духоприют двинулся вперед, сквозь дверной проем. Я последовал за ним.

Мы оказались в уже знакомой мне пещере, и мою грудь пронзила фантомная боль нахлынувших воспоминаний.

Для подземной пещеры она была на удивление хорошо освещена. Когда я очнулся здесь в прошлый раз, то пребывал не в той форме, чтобы замечать детали, но сейчас видел, что из пола поднимались несколько крупных друз мерцающих кристаллов, нечто вроде бледно-зеленого кварца – это мерцание и освещало интерьер пещеры. Ни один кристалл по отдельности не давал адекватного освещения, но вместе они заливали все пространство пещеры изумрудным светом.

Корни пробурились в пещеру, свисая с потолка, и я понятия не имел, за каким чертом их сюда занесло. Ни одно растение не может пустить корни до глубины, на которой располагалась пещера. Во всяком случае, ни одно нормальное земное растение. С потолка медленно капала вода, и в тех местах, куда падали капли, и располагались друзы светящихся кристаллов.

На одной стороне помещения был впалый участок с мягкой землей длиной футов в семь, но очень неглубокий, не глубже самой мелкой ванны. Я узнал его, даже не рассмотрев разбросанных в беспорядке увядших виноградных лоз. Это была моя больничная постель, в которой месяцами покоилось мое тело, пока Мэб и Духоприют трудились над помпами жизнеобеспечения, а мои сознание и душа играли роль Каспера[47].

Мою грудь снова пронзила острая боль, и я отвел глаза. Пробуждение от той необычной дремоты было в первой двойке или тройке моих самых болезненных переживаний за всю жизнь. Что-то во мне изменилось. Не из-за боли, которую я испытал, хотя она оказалась адской. Осматриваясь в этой пещере, я чувствовал, что муки были лишь побочным эффектом более глубокого и более значимого сдвига в моем мировоззрении – в том, как я воспринимаю себя, вижу себя, взаимодействую с окружающим миром.

Огонь – не всегда элемент разрушения. Классическая алхимическая доктрина гласит, что огонь властвует еще над одной областью – изменением. Пламя моих страданий оказалось не просто болью, которую нужно было вынести. После всего пережитого я изменился.

Не в худшую сторону, я в этом уверен – во всяком случае, пока не в худшую. Но только идиот или съехавший нахрен с катушек тип остались бы самими собой перенеся то, что перенес я.

Поморгав, я вынырнул из своей задумчивости и увидел, что Духоприют наблюдает за мной. Пристально и напряженно.

– ПАМЯТЬ, – сказал он. – РАЗМЫШЛЕНИЯ.

Я нахмурился:

– То есть?

– ЭТО МЕСТО.

Я с минуту обдумывал сказанное им:

– Ты хочешь сказать, что я погрузился во внутренний монолог, потому что оказался здесь?

Духоприют, похоже, не счел нужным что-либо уточнять:

– ПАМЯТЬ. РАЗМЫШЛЕНИЯ.

Я вздохнул:

– Что ж, если мне потребуется срочно над чем-то поразмышлять, теперь я знаю, куда идти. – В пещере было зябко и сыро, а в воздухе стоял сильный запах плесени и земли. Я медленно повернулся вокруг, осматривая все помещение:

– Как ты называешь это место?

Духоприют ничего не сказал и даже не пошевелился.

– Понятно, – сказал я. – Думаю, ты вообще никак его не называешь.

Я сжал пальцами переносицу, обдумывая ситуацию:

– Для чего предназначена эта пещера?

– УДЕРЖАНИЕ.

Я нахмурился:

– Кгм. Удержание чего?

– НАИМЕНЬШИХ.

– Наименьших в чем? – спросил я, теряя терпение.

Духоприют молча смотрел на меня.

– Э-э… Гарри… – сказал Боб слабым голосом. – Может, тебе стоило бы взглянуть на кристаллы?

Я покосился на череп, пожал плечами и подошел к ближайшей друзе. Пару секунд я постоял возле нее. Это была большая гроздь, футов двенадцать в длину и около четырех-пяти в поперечнике. И… и сквозь полупрозрачные кристаллы были видны мелькающие тени, что указывало на то, что в полу под кристаллами была пустота, как на том лежбище, где происходило мое возвращение к жизни. По сути…

Я нахмурился и наклонился ближе. Под кристаллом виднелись очертания чего-то или кого-то. Непонятный расплывчатый образ многократно преломлялся в разных кристаллах, и выглядел нечетким, но я всматривался в него, стараясь расфокусировать глаза и смотреть как бы сквозь изображение, так, как поступают с «волшебными картинками» в детских комнатах торговых центров.

Внезапно расколотое на фрагменты изображение словно щелчком сложилось в абсолютно отчетливую картину. Фигура под кристаллом оказалась тощим существом с практически человеческими очертаниями, девяти или десяти футов ростом, гибким и покрытым густой шерстью золотисто-коричневого оттенка. Руки существа были слишком длинными для его тела, ладони – слишком большими для рук, а на концах пальцев, слишком длинных для ладони, росли жуткие острые когти.

А в его открытых золотисто-желтых глазах светилось сознание. И глаза эти смотрели на меня с неприкрытой ненавистью.

– Мать его! – заорал я, рефлекторно отшатнувшись в приступе паники. – Это же нааглоши! Это долбаный нааглоши!

Нааглоши – это плохо. И не просто плохо, а немыслимо плохо. Изначально посланники богов народа Навахо[48], они отказались от своих корней и стали легендарными «шкурами-перевертышами»[49] американского Юго-Запада. Я как-то дрался с одним из них. Негодяй убил одного из моих друзей, запытал моего брата почти до потери рассудка, и оставил мне на память психические шрамы, прежде чем вышибить из меня все сопли. Я выжил лишь благодаря вмешательству могучего чародея – величайшего оборотня из всех, кого я знал. Слушающий Ветер сразился с нааглоши лицом к лицу. И даже тогда бой шел почти на равных, а нааглоши удалось улизнуть, чтобы отложить схватку до другого раза.

Мне и прежде приходилось встречаться с опасными и жестокими существами. Но нааглошии – одни из самых злобных тварей, с которыми я имел неудовольствие пересекаться. А сейчас один из них таращится на меня из-под хрупкого слоя кварца, который я мог бы разбить гаечным ключом, и глаза его пылают так, словно он собирается сожрать меня целиком.

Внезапно у меня внутри все оборвалось.

Я повернулся к следующей группе кристаллов. И еще к одной.

Я известный везунчик. На полу на расстоянии удара передо мной лежала не просто одна из самых кошмарных тварей во Вселенной.

Их было шесть.

Под другими группами кристаллов виднелось еще больше фигур. Я не распознал их, чему был безумно рад.

– Наименьшие, – сказал я дрожащим голосом. – Ты хочешь сказать, что нааглоши – одни из наименьших. – Я почувствовал, что мне необходимо сесть, и сел, просто шмякнувшись задом на пол.

– И что… что еще здесь есть?

Духоприют повернулся к стене. Он поднял руку, и камень на стене растворился, исчез, открыв проход футов пятидесяти в поперечнике. Я поднялся с пола, встав на дрожащие ноги, чтобы посмотреть, что там. Туннель под небольшим углом уходил вниз, а освещало его тусклое мерцание кристаллов.

Множества кристаллов.

Множества и множества и множества кристаллов.

Туннель был длинным. Может, с милю длиной. Или в две. А может, он тянулся до самой Преисподней. Через регулярные промежутки он был усеян группами кристаллов. Некоторые из них были размером с жилое здание, а иные – с охрененное дерево. Я только начал на них глазеть, когда поток энергии ударил в меня с такой силой, словно кто-то открыл заслонку, которая удерживала жидкость под давлением. Энергия не была физической – но я чувствовал тошнотворную волну маслянистого холода, обтекающую меня со всех сторон, ощущал, как темная сила лей-линий, сошедшихся на острове, обдувает меня облаком невидимого смога.

– ИСТОЧНИК, – сказал Духоприют. Он повернулся, – медленно – и появились еще одиннадцать проходов в туннели, идентичных первому. Еще одиннадцать. Потому что одного бесконечного туннеля ужасов было, похоже, недостаточно. Теперь их у меня было двенадцать. Темная энергия, исходившая оттуда, шипела и сочилась, словно чистая злоба и порочная воля дистиллировались в невидимый туман.

– И… в сравнении со всем, что внизу, нааглоши – просто мелочь? – спросил я.

– ВЕРНО.

– Конечно. Естественно, – сказал я, глядя на пол первого туннеля. – И кто они? Что там, внизу?

– КОШМАРЫ. ТЕМНЫЕ БОГИ. БЕЗЫМЯННЫЕ. БЕССМЕРТНЫЕ.

– Срань небесная, – прошептал я, поняв, почему это место назвали Источником. Потому что остров – исток всех лей-линий. Словно огромный бурлящий гейзер зла.

Боб, пораженный, присвистнул:

– О! Ничего себе, босс! Так и есть. Энергия в этих лей-линиях – тепло, которое выделяют их тела.

Я почувствовал, что вот-вот захихикаю.

– Чува-ак! Удержание… Удержание, адские колокола! – Я подавил смешок и обратился к Духоприюту. – Это не магическая цитадель, – сказал я. – Это тюрьма. И тюрьма настолько суровая, что полдюжины долбаных нааглоши содержатся в камерах общего режима.

– ВЕРНО, СТРАЖ, – ответил Духоприют.

(обратно)

Глава 17

– Думаю, за эту работу вряд ли платят, – заметил я.

Дух молча смотрел на меня.

– Я так и понял, – сказал я. – И ты… называя меня Стражем, выражаешься буквально.

– ДА.

– А кто же ты сам? Охранник?

– ОХРАННИК. СТЕНЫ. РЕШЕТКИ. Я – ПОРЯДОК.

– Ты не первый представитель закона, с которым я охотно поработал бы, – сказал я. И провел пальцами по волосам, зачесывая их назад.

– Что ж, – продолжал я, поморщившись. – Эти существа – они опасны, пока находятся там?

– ОНИ ВСЕГДА ОПАСНЫ. НО ЗДЕСЬ У НИХ МЕНЬШЕ ВСЕГО ВОЗМОЖНОСТЕЙ СДЕЛАТЬ ЧТО-ТО.

Я моргнул. Это была самая длинная, самая детальная и самая сложная речь из всех, что Дух произнес до сих пор. Что означало: мы говорим о чем-то действительно важном. Логично. Духа не заботят друзья или враги или цены на чай в Китае. Его заботят его заключенные. Точка. Все остальное, что угодно – важно лишь постольку, поскольку имеет отношение к данному предмету.

– Но они могут освободиться?

– НЕ БЕЗ ВМЕШАТЕЛЬСТВА ИЗВНЕ, – сказал Дух, – ИЛИ ТВОИХ САНКЦИЙ.

– Мхм, – выдохнул я. – Кгм. Ты имеешь в виду, что я мог бы освободить этих тварей?

– ТЫ СТРАЖ.

Я проглотил слюну:

– Можно ли мне общаться с ними?

– ТЫ СТРАЖ.

– О, адские колокола, это плохо.

Я только что унаследовал целый мир весьма мерзких проблем.

Имея личный опыт близких встреч с нааглошии, я ни за что не позволил бы хоть одной из этих мерзких тварей освободиться. Я сомневался, что кто-либо из тутошних заключенных понравился бы мне больше. По сути, в данный момент у меня не было намерения даже посмотреть на них, и тем более, узнать кем или чем они являются. О том же, чтобы поговорить с ними, я и думать не хотел. Нет, такому не бывать. Существа столь древние и могущественные могут оказаться смертельно опасными – достаточно нескольких тщательно подобранных слов, произнесенных в нужный момент. Я знал это, заплатив за свое знание дорогой ценой.

Но к чертям экивоки!

Мне только что вручили то, что было огромным, страшным оружием массового поражения и потенциального разрушения. Для различных сил сверхъестественного мира не имело значения, что я никогда не воспользуюсь этим оружием. Главным было то, что оно в моей власти. «Слушайте, патрульный, я знаю, что у меня в багажнике гранатомет, но я держу его там, чтобы кто-нибудь из плохишей им не воспользовался. Серьезно. Честное слово».

Когда типы из Белого Совета, которые меня недолюбливают, узнают о том, что произошло, они побагровеют от ярости и будут верещать с пеной у рта. И каждый, когда-либо бывший врагом Белого Совета, посмотрит на меня как на дар Небес. Еще бы: некто, знающий работу Совета изнутри, обладающий невероятно сконцентрированной личной властью, тот, кто наверняка напугает Совет настолько, что вынудит его членов заподозрить его во всех грехах, изолировать, и в конце концов выступить против него. Да, такой тип стал бы ценнейшим приобретением в любой схватке с чародеями всего мира.

Э, брось, парень – как будто Белый Совет не узнает?

Как будто мало вербовщиков, которые уже охотятся за мной.

Ну, и где здесь позитивный фактор? Что у меня нет никакого реального супероружия, которым можно воспользоваться? Мне просто дали ключ к огромной коробке, полной боли и бед для множества людей.

Неудивительно, что мой дед выглядел ошеломленным, увидев, что я сделал с Духоприютом. Или не столько «ошеломленным», сколько «ужаснувшимся».

Снова разболелась голова. Черт дери, как раз этого-то мне и не хватало. В последние несколько лет головные боли становились все сильнее и сильнее – доходило до того, что я едва не терял сознание. В какой-то степени я мог функционировать, превозмогая боль – невозможно посвятить большую часть жизни овладению силами Вселенной, не научившись самодисциплине и терпимости к мукам. Но это – еще один хренов камень в багаже, который я вынужден тащить на себе, пытаясь выбраться из самого тесного угла, куда меня когда-либо загоняли.

Духоприют зарычал. Сплошь заглавными буквами.

И головная боль исчезла.

В одну секунду мой скальп был натянут так, словно два пестика для колки льда вбили в мой череп в те же места, что всегда, а в следующую секунду боль исчезла абсолютно. Эндорфины, которые мое тело начало закачивать в скальп, не обнаружив там никакой боли, на радостях закатили вечеринку. Я не впал в потрясенный ступор из-за подобных виражей в моем бытии, но был весьма близок.

– Оууух… – выдохнул я. – Э-э… и что ты сейчас сделал?

– Я ЕГО ПРЕДУПРЕДИЛ.

Я моргнул.

– Ты… предупредил приступ моей головной боли?

– СОЗДАНИЕ, КОТОРОЕ ЕЕ ВЫЗЫВАЕТ. ПАРАЗИТА.

Секунду я тупо пялился на него, а потом вернулся к своим воспоминаниям. Все верно. Именно в этой пещере, когда я в последний раз был здесь, или Мэб, или Духоприют говорили что-то о разделении труда в поддержании жизни в моем теле, пока остальная моя часть пребывала в других местах. Они сказали, что паразит поддерживает работу моего сердца. Я сердито уставился на Духоприюта и сказал:

– Расскажи мне об этом паразите.

– НЕ РАССКАЖУ.

Я издал раздраженный звук.

– Почему нет?

– ОН ТОРГОВАЛСЯ.

– На что?

– НА ТВОЮ ЖИЗНЬ, СТРАЖ.

Несколько секунд я размышлял над услышанным.

– Погоди… Вы нуждались в его помощи, чтобы спасти меня? И его условием было то, что ты не расскажешь мне о нем?

– ТАК И ЕСТЬ.

Я медленно выдохнул и осторожно ощупал свою голову. Что-то бегало там взад-вперед, вызывая приступы мигрени.

– Это опасно для меня?

– СТАНЕТ. СО ВРЕМЕНЕМ.

– И что произойдет, если он там останется? – спросил я.

– ОН ВЫРВЕТСЯ ИЗ ТВОЕГО ЧЕРЕПА.

– Глк! – произнес я. Ничего не мог с собой поделать. Мурашки поползли по телу. Я ведь тоже смотрел все эти фильмы о «чужих» в подростковом возрасте. – И как же мне его вытащить?

Духоприют, казалось, задумался над ответом. И потом произнес:

– СПРОСИ КУЗНЕЧИКА.

– Молли? Э-э, как бы всерьез? А ты знаешь, что она новенькая?

Не говоря ни слова, он смотрел на меня.

– Когда мне будет необходимо этим заняться? – спросил я.

– СКОРО.

– Скоро? Как скоро это «скоро»? Что значит «скоро»?

Он молча смотрел на меня.

Ну, конечно! Бессмертные, бесчеловечные, полностью-сконцентрированные-на-вечном-сдерживании злобной орды – эти существа вряд ли реально воспринимают физическое время. Из всего, что я видел и слышал за свою жизнь, пришло понимание того, что линейное восприятие времени – уникальное свойство смертных. Другие существа не связаны временем так плотно, как мы. На острове были кусты старше меня. И деревья старше Чикаго. Духоприют несовместим с секундомерами и ежедневниками.

– О’кей, – сказал я. – О’кей, приоритеты: покамест откладываем проблему паразита, разрывающего мой череп. Остается подконтрольная мне безумная машина конца света, из-за которой Белый Совет и прочие ребятишки взвоют так, что Луна сойдет с орбиты. И если они не собираются паниковать сегодня, то предположительно потому, что не знают, что я все еще жив, а если я не сосредоточусь на ближайших двадцати четырех часах, то могу и не дожить до начала всей развлекухи. Так что и об этом сейчас забываем.

– ЗДРАВЫЕ ПРИОРИТЕТЫ.

– Рад, что одобряешь, – сказал я. Я был убежден, что существо, не понимающее концепции минут и секунд вряд ли будет мастером по части распознавания сарказма. – Но проблема никуда не делась. Мне нужно, чтобы ты объяснил, в чем она состоит.

– ТЫ СЛИШКОМ ОГРАНИЧЕН, – сказал Духоприют. – ЭТО ПОВРЕДИЛО БЫ ТЕБЕ, ПОСКОЛЬКУ ПОВРЕДИЛО БЫ ТВОЕМУ ДУХУ.

Вздрогнув, я поднял обе руки:

– Только ради бога, не передавай этого мысленно. Ты думаешь чересчур громко.

В горящих глазах Духоприюта читалось презрение.

– ВАШ СПОСОБ ПЕРЕДАЧИ ИДЕЙ НЕЭФФЕКТИВЕН И ОГРАНИЧЕН.

– Слова, слова, слова, – сказал я. – Расскажи мне об этом. Слова. Это все, чем мы располагаем, разве что ты захочешь нарисовать мне картинку.

Духоприют на мгновение замер – и тут из пола полезли извивающиеся стебли. Я едва не подпрыгнул, но все же сдержался. Вреда мне здесь не причиняли, не считая того, что я сделал с собой сам, а пожелай он причинить мне боль, остановить его я бы не смог. Так что оставалось только ждать.

Стебли поползли в мою курьерскую сумку и извлекли оттуда череп.

– Гарри! – завизжал Боб.

– Он один из моих, – сказал я твердым голосом. – Причинишь ему вред, и можешь забыть о моей помощи.

– МАЛЕНЬКАЯ СУЩНОСТЬ, – сказал Духоприют. – ТЫ ЗНАЕШЬ СТРАЖА. ТЫ БУДЕШЬ ПЕРЕВОДИТЬ. ТЕБЕ НЕ ПРИЧИНЯТ ВРЕДА.

– Эй! – сказал я, вставая между Духоприютом и Бобом. – Слышишь меня, Хромой? Положи череп.

– Гарри! – снова закричал Боб. – Гарри, подожди! Он тебя слышал!

Я нахмурился и повернулся к Бобу. Он выглядел все так же, как старый добрый Боб.

– Да, – сказал череп. Огоньки в его глазницах вспыхивали повсюду, словно наблюдая за десятками экранов одновременно. – Чувак, да он страшно огромен! И стар!

– Он причиняет тебе боль?

– Э-э, нет… Нет. Но смог бы, если бы захотел. Это просто… Это слишком много, чтобы воспринять все сразу.

Потом обвитый стеблями череп задрожал и произнес:

– Ох!

– «Ох» что? – переспросил я.

– Оно объясняет проблему, – сообщил Боб. – Ему пришлось упростить все, опустившись на несколько уровней, прежде чем я смог понять суть.

Я хмыкнул и слегка расслабился:

– Ага. И в чем же проблема?

– Потерпи. Я пытаюсь вникнуть, как упростить все настолько, чтобы ты понял, о чем речь.

– Мерси, – буркнул я.

– Я о тебе позабочусь, босс. – Затем Боб запрыгал вверх и вниз в своей клетке из веток. – Эй, Хромой! Разверни эту штуку туда!

Духоприют сердито посмотрел на череп.

Боб завопил:

– Ну давай же! Нас график поджимает!

Я заморгал от удивления:

– Черт возьми! Очень уж быстро, Боб, ты перешел от испуга к наглости.

Боб фыркнул:

– Потому что каким бы огромным и крутым этот тип ни был, я нужен ему, чтобы говорить с тобой. Что делает меня важным и значимым. И он это знает.

– КОГДА-ТО МЕНЬШИЕ СУЩЕСТВА ИМЕЛИ УВАЖЕНИЕ К СТАРШИМ, – заявил Духоприют.

– Да я тебя до усёра уважаю, – обиженно заявил Боб. – Хочешь, чтобы я тебе помог, вот я и объясняю, как это сделать. Теперь разверни меня.

Внезапный ветерок прошел по пещере долгим, гигантским вздохом. Ветви зашевелились и развернули череп к ближайшей стене.

Огоньки в глазницах Боба ярко засияли и направили два световых конуса на стену. Раздалось поскрипывание, исходившее, казалось, из самого черепа, и послышался размытый звук, похожий на то, как запускается звуковая дорожка старинного фильма. На стене появился знакомый с детства логотип компании 20th Century Fox, с непременными прожекторами и фанфарами – помпезной симфонической темой, обычно сопровождавшей эту картинку.

– Фильмец? – спросил я. – Ты можешь крутить фильмы?

– И музыку! И ТВ! Баттерс меня и к Интернету подцепил, детка! А теперь заткнись и смотри внимательно.

Логотип сменился черным фоном, на котором появились знакомые синие надписи. Они гласили:

ДАВНЫМ-ДАВНО, В ОБЩЕМ-ТО ПРЯМО ЗДЕСЬ…

– О’кей, кончай, – сказал я. – Мне только судебного иска не хватало[50].

– Цыц, Гарри, иначе отправишься в особенный ад[51].

Я моргнул, сбитый с толку. Обычно именно я врубаюсь в шутки узкого круга фанатов, черт бы драл лысого Боба.

Черный фон на стене сменился картиной звездного неба, затем последовал наезд камеры на сине-зеленую планету. Земля. Ее изображение увеличивалось до тех пор, пока не стали различимы очертания озера Мичиган и остальных Великих озер. Еще более крупный план, и стали видны контуры самого острова.

Бобу, конечно, цены нет, но он чересчур увлекается плоскими шуточками и драматическими эффектами.

Камера наезжала на остров, пока мы не увидели знакомое место высадки, хотя на картинке не было ни разрушенного города, ни «Как-жизнь-дока», ни деревянных свай в воде – просто берег из песка и грязи с нависшими над ним деревьями.

Затем полоса света длиной футов восемь рассекла пространство по вертикали. Свет расширялся, став в ширину фута три, после чего сквозь него шагнула фигура. Я понял: кто-то открыл Путь, проход из Небывальщины на остров. Фигура сделала жест рукой, и Путь закрылся за ней.

Это был человек, высокий и худой, в рваных одеждах всех оттенков серого. Серый плащ был увенчан глубоким капюшоном, скрывавшим его черты, за исключением кончика носа и короткой седой бороды, покрывавшей острый подбородок.

(Внизу экрана появилась надпись: МЕРЛИН.)

– Погоди! Ты что, видел Мерлина? – спросил я Боба.

– Не-а, – сказал Боб, – но я взял на эту роль Алека Гиннесса[52]. Неплохо смотрится, а?

Я вздохнул:

– Нельзя ли перейти ближе к делу?

– Да будет тебе, – хмыкнул Боб. – Я ведь добавил любовный треугольник, а роли дал Дженне Джеймсон и Кэрри Фишер[53]. Там даже есть любовная сцена, которую ты просто обязан…

– Боб!

– О’кей, о’кей. Ладно. Господи…

Фильм переключился на ускоренную перемотку. Очертания одетой в серое фигуры смазались. Она прошлась по экрану, размахивая руками и направляя океаны энергии то туда, то сюда, вливая ее в субстанцию самого острова и окружая ею его границы.

– Погоди! Духоприют рассказал тебе, как он это делал?

– Нет, – раздраженно ответил Боб. – Это называется поэтической вольностью.

– Ладно, проехали. Мерлин создал остров. Не важно, как он это сделал. Переходи к той части, где речь о проблеме.

Боб вздохнул.

В комичной ускоренной перемотке Мерлин вошел в лес и исчез. Прошло какое-то время. Солнце пересекло небо сотни, затем тысячи раз, тени на острове изгибались и перекручивались, деревья росли, старели и умирали. Внизу экрана появился текст:

ПРОШЛО МНОГО ВРЕМЕНИ.

– Спасибо, что упростил для малолетки, – сказал я.

– De nada[54].

Скорость съемки замедлилась. Вновь появился Мерлин. И снова океаны энергии поднимались и вливались в остров. Потом Мерлин исчез, и прошли годы. Минутой спустя он появился снова – хочу заметить, нимало не изменившись – и опять повторил весь цикл.

– Подожди, – сказал я. – Он снова это сделал? Дважды?

– Кгм, – сказал Боб, пока на экране начинался четвертый цикл. – Типа того. Видишь ли, Гарри, эта одна из вещей, с пониманием которых у тебя возникнут проблемы.

– Помедленнее, глядишь, и врублюсь.

– Мерлин не строил тюрьму пять раз, – сказал Боб. – Он сделал это один раз. В пяти разных временах. Одновременно.

Я почувствовал, что брови ползут к переносице:

– А-а… Он был в одном и том же месте, делая одно и то же, в пяти разных временах одновременно?

– Именно.

– Но это абсолютная бессмыслица, – сказал я.

– Смекай, тюрьмы для смертных строятся в трех измерениях, так? А эту Мерлин построил в четырех, а, возможно, и в еще нескольких. Хотя нельзя сказать с точностью, построил ли он ее в данном измерении или нет, пока самостоятельно не сходишь туда и не замеришь. А сам факт замера изменяет ее. В общем, суть в том, что это очень продвинутая муть.

Я вздохнул:

– Да понял уже. И что же пошло не так?

Камера отъезжала, показывая остров сверху; она двигалась до тех пор, пока остров не стал размытым пятном. Знакомая пятиконечная звезда вспыхнула на поверхности озера, лучи ее были такими длинными, что пятиугольник в центре накрыл остров целиком. Внутри пятиугольника сформировалась вторая пентаграмма, как и первая, начертанная для того, чтобы сохранять и защищать. Наезд камеры на объект – и я увидел, что второй пятиугольник охватывал всю вершину холма, где находились хижина и разрушенная башня. Камера подъехала еще ближе, и появилось множество начерченных пентаграмм, но уже не плоских, а пересекающихся под десятком различных углов. Их центры окружали дюжину туннелей, наполненных злобными тварями в глубинах острова.

– Эти знаки, – пояснил Боб, – представляют собой изначальные чары, наложенные на остров. Конечно, весьма упрощенная картина, но основная архитектура звезд и кругов та же самая, с которой работаешь ты, Гарри.

Затем чертеж расплылся и увеличился в размерах, становясь более плотным, более хрупким и сверкающим от энергии, пока что-то не отдалось болью в моем мозгу, заставив меня отвернуться от экрана.

– Извини, босс. Это должно было продемонстрировать переплетение заклинаний, наложенных в разные времена.

– Неудивительно, что все так сложно, – пробормотал я.

– На самом деле все еще хуже, – возразил Боб. – Это я специально для тебя упрощаю. А вот и проблема.

Я заставил себя снова повернуться к экрану и увидел миллионы и мириады заклинаний, резонирующих друг с другом, распространяющихся и сплетающихся в непроницаемый барьер. Это было словно наблюдать за тем, как растут кристаллы. Заклинания, усиливавшие конструкцию, сами по себе были ненамного сильнее тех, с которыми доводилось работать мне – но когда они через некоторое время соединялись с другими, то подпитывали друг друга, создавая идеальный резонанс энергии, бесконечно большей, чем сумма ее частей.

И тут я увидел, как появился диссонанс. Боб, чтобы продемонстрировать его, выбрал мрачный красный цвет, слегка пульсирующий на западном краю всей огромной схемы. Он начался как что-то слабое, но потом, словно усиливающаяся головная боль, запульсировал сильнее и заметнее. Там, где соприкасались алый и синий цвета, возникали уродливые разрывы энергии – разрывы, которые я ощущал с тех пор, как попал на остров. Вскоре этот красный пульс распространился на половину острова, а потом – внезапно – экран побелел. Пустое белое пятно.

И текст в его нижней части, гласящий: 1-е НОЯБРЯ.

– Это завтра, – сказал я. – Класс. Но я так и не вижу, что же не в порядке, Боб.

– Удар энергии, – пояснил Боб. – Направленная вспышка энергии колоссальной силы. Она распутает все сдерживающие заклинания, наложенные Мерлином, и запустит систему безопасности.

– ОГОНЬ, – пророкотал Духоприют.

– Это я понял, спасибо, – сказал я. – Но ведь с заклинаниями пока ничего не случилось?

– Нет, – сказал Боб. – Напряженность, которая ежечасно растет? Это… Ну, представь себе причину и следствие, только наоборот.

– А-а?

– То, что остров испытывает сейчас – эхо момента, когда вспышка энергии врежет по нему, – сказал Боб. – Только эхо, вместо того, чтобы появиться после, появляется до.

Я задумался, потом произнес:

– Ты хочешь сказать, что причина, по которой остров вот-вот взорвется в том… что он вот-вот взорвется?

Боб вздохнул:

– Кто-то обстреливает остров энергией, Гарри. Но они поняли, как Мерлин сложил все это вместе. Они не атакуют в трех измерениях. Они атакуют в четырех. Посылают энергию сквозь время – и сквозь пространство.

– То есть… Я должен остановить их атаку на остров завтра?

– Нет, – раздраженно ответил Боб. – Ты должен остановить их атаку тогда, когда они действительно атакуют.

– Э-э…

– Смотри. Камень, который они бросают, попадет в цель завтра, – сказал Боб. – Ты должен остановить их там, где они находятся, бросая этот камень.

– О, – сказал я, моргая. – Понял.

Боб повернулся к Духоприюту.

– Видишь, с чем мне приходится иметь дело? Надо сравнить это со швырянием булыжника, чтобы до него дошло.

– ЕГО ПОНИМАНИЕ ОГРАНИЧЕНО, – согласился Духоприют.

– Ладно, хватит с меня вас обоих, – сказал я. – И если ты такой умный, почему же ты сам не предотвратишь катастрофу?

– ОБЪЯСНЕНИЕ ПОВРЕДИТ ТЕБЕ, СТРАЖ.

Боб устало вздохнул:

– Потому что дух и есть остров, Гарри. Заклинания, Колодец, физический остров, и все остальное. Духоприют не существует вне этого острова. У него нет возможности выйти за пределы самого себя. Атака идет извне тюрьмы. Вот почему ему нужен Страж.

Я нахмурился:

– В прошлом году он говорил со мной на кладбище.

– Он угрозами заставил Мэб помочь ему, – сказал Боб.

– Я НЕ УГРОЖАЛ. Я ТОРГОВАЛСЯ.

– Хорошо, хорошо, – сказал я. – Внесу это в список неотложных дел. Выясню, кто они, найду, где они засели и не дам им сделать это самое что-то, пока они этого не сделали.

– Если уже не сделали, – сказал Боб. – В таком случае, увы. Будет немножко поздновато.

– Верно, – устало произнес я.

Я обзавелся собственным чистилищем, полным спящих монстров.

В мозгу у меня сидит паразит, который неустанно работает над тем, чтобы взорвать мой череп и выбраться наружу.

Мой маленький райский остров вот-вот взорвется от энергии, достаточной для того, чтобы поджарить темных богов и один Господь ведает кого еще из тех, что крутятся под островом. Это значит, что мы говорим о мощности взрыва порядка гигатонн. И если я не тормозну неведомого кого-то вовремя, континентальному шельфу не поздоровится.

Ну что ж, ладненько. А еще я должен убить одну сумасшедшую из рода бессмертных – или на меня обрушится гнев ее мамаши.

И все это я должен проделать за двадцать четыре часа. А, может, и того меньше.

– Самое печальное, я чувствую себя так, как будто мне вернули мою прежнюю жизнь. Что, блин, за беспредел!

– Гарри, – напомнил Боб. – Восход через час.

– Точно. – Я вздохнул и подобрал череп. Потом сунул его в курьерскую сумку и сказал Духоприюту: – Я в деле.

– ХОРОШО.

Я буркнул что-то невнятное и повернулся к лестнице, потом легкой трусцой двинулся по ступенькам наверх, думая обо всех проблемах, шумной толпой навалившихся на меня.

Все-таки хорошо, что я тренировался.

(обратно)

Глава 18

Заявляю официально: подниматься пришлось по чертовой уйме ступеней.

И опять-таки официально: я перепрыгивал по две и по три за раз, бегом, и добрался до верха без остановок.

Оттуда я протопал вниз по холму, ни разу не поскользнувшись и не споткнувшись, пока не добрался до пляжа, где перешел на бег. За моей спиной поднималось солнце, но мощная масса Духоприюта покрывала все тенью, и о восходе я мог судить лишь по свету, начинавшему заливать небо.

Когда я вышел из леса, Томас встал, и руки его машинально потянулись к оружию. Я, не останавливаясь, кивнул ему, крикнув:

– Заводи лоханку!

– Что тебе удалось узнать? – спросил он. Томас отвязал удерживавшие катер концы и легко прыгнул на палубу «Жука-Плавунца». Из каюты появилась Молли с таким видом, словно пару секунд назад еще спала.

Я сбежал вниз к доку и с разбегу прыгнул на палубу катера.

– Многие точат на меня зубы. Плюс проблемы со здоровьем, которые прикончат меня, если я ими не займусь, и кстати, остров завтра взорвется и прихватит с собой пол-страны, если я это дело не исправлю.

Томас спокойно смотрел на меня.

– Ну, – сказал он, – и всего-то дел?

– Думаю, приятно знать, что на неизменность каких-то вещей в нашем мире все-таки можно положиться, – сказал я.

Мой брат фыркнул и завел мотор «Жука-Плавунца». Мы сдали задом, отходя от дока, потом он развернулся, дал полный газ и направил посудину обратно к городу. Я уже говорил, катер – не гоночная машина, но кое-какие лошадиные силы в движке имеются, и когда солнце наконец взошло, мы гнали по золотисто-оранжевой воде, оставляя позади V-образный след, а я стоял на носу, опершись на ограждение.

Я почувствовал это, лишь только забрезжил рассвет – почувствовать удается всегда, если перестаешь обращать внимание на окружающий мир. Что-то едва уловимое и невероятно простое сместилось в воздухе вокруг меня. Даже с завязанными глазами я ощутил бы эту перемену – то, как ветры и течения энергии, которые мы называем магией, начали словно дуть порывами и менять направление, подгоняемые светом поднимающегося солнца.

Я был не настолько близок к любому из Путей в царство Феерии, чтобы почувствовать, открылись они или нет, но рассуждая логически, должны были открыться. Восход солнца имеет тенденцию рассеивать и растворять паттерны магической энергии, и не потому, что магия по сути своей сила ночи, а потому что рассвет – сила новых начал и обновления.

Каждый рассвет неизбежно разрушает творимые до рассвета чары. А заклинание, столь обширное, что им как одеялом удалось укрыть, упрятать Феерию от мира смертных уже в силу этого должно было быть тонким и непрочным. И когда солнце ударит в него, эффект будет такой же, как если направить зиллион[55] увеличительных стекол на старую газету. Она потемнеет, сожмется и рассыплется в прах. Воображение рисовало ужасные коллажи: самые мрачные существа Феерии внезапно валом валят из каждой тени, пустынной аллеи, заброшенных зданий города. Вообще-то воображению можно было бы заняться и более приятными вещами, например, пофантазировать о небывало расположенных к тебе женщинах и тому подобном.

Молли вышла на палубу и стала рядом со мной, глядя вперед. Я искоса взглянул на нее. Восходящее солнце за нашими спинами окрашивало волосы девушки золотом, но лицо оставалось в тени. Она уже не казалась такой юной.

Не поймите меня превратно: не то, чтобы ее волосы вдруг поседели, а зубы выпали. Но от Кузнечика всегда исходило ощущение энергии, жизни и простой радости. Так уж она была устроена – «по умолчанию», и я раньше не понимал, насколько это мне в ней нравилось.

Сейчас ее голубые глаза выглядели усталыми и настороженными. Она не любовалась красотой жизни, как делала это прежде. Ее глаза словно выискивали опасности – и поблизости, и впереди по курсу, они отяжелели от напряженного внимания и сделались мудрыми от боли, и в них появилось гораздо, гораздо больше стали, чем мне доводилось видеть раньше.

Месяцы тренировок с Леанансидхе и уличные войны дают такой эффект.

Возможно, веди я себя в свое время посуровее с Кузнечиком, все последующее не обернулось бы для нее таким шоком. Возможно, сосредоточься я на других аспектах ее обучения, она лучше бы подготовилась к неприятностям.

Возможно, возможно, возможно – все это самообман. Глаза Молли в любом случае рано или поздно стали бы такими – как стали такими же мои.

Наша работа не очень ласкова к детям.

– Говорила я тебе, – сказала Молли, не поворачиваясь ко мне. – Это в прошлом. Вот и оставь его там.

– Подслушиваешь мои мысли, детка?

Уголки ее рта слегка дернулись.

– Только когда хочу услышать рев океана.

Я улыбнулся. Мне это нравилось гораздо больше, чем все «сэр Рыцарь», которыми меня потчевали последнее время.

– Как много ты можешь мне рассказать? – спросила она.

Я на мгновение взглянул в ее глаза, пока она смотрела вперед, и решился.

– Все, – сказал я негромко. – Но не сию секунду. У нас есть приоритеты, на которых надо сосредоточиться в первую очередь. Мы обсудим детали, когда разделаемся с ближайшей угрозой.

– Мэйв? – спросила Молли.

– И остров. – Я рассказал ей об опасности, грозящей Духоприюту, не вдаваясь в подробности о целях существования острова. – В общем, если я все это не остановлю – БАБАХ.

Молли нахмурилась:

– Не могу представить, как ты можешь остановить какое-то событие, если не знаешь, кто собирается это сделать, а также где и когда оно должно произойти.

– Если проблема проста, для ее решения не нужны чародеи, – сказал я. – Невозможное мы делаем немедленно. Невообразимое займет чуть больше времени.

– Я серьезно, – сказала она.

– Я тоже, – ответил я. – Выше нос. Мне кажется, я знаю нужного человека, с которым можно потолковать.

* * *

Половина солнечного диска была над горизонтом, когда показался силуэт Чикаго. С минуту я наслаждался великолепным зрелищем. Глупо, знаю – но это мой город, а я отсутствовал, казалось, целую жизнь. Приятно видеть осеннее солнце, сверкающее на стекле и стали.

Потом япочувствовал напряжение и оттолкнулся от носового ограждения, на которое до того облокачивался. Какое-то время я очень внимательно осматривался вокруг. Не знаю, что включило мои инстинкты, но с ними сейчас происходило то же самое, как когда они раз за разом узнавали о том, что Мэб вот-вот затеет очередное покушение на мою жизнь, так что игнорировать инстинкты я не мог, даже если бы захотел.

Я ничего не увидел, но вдруг услышал – жужжащий звук небольших, но весьма мощных моторов.

– Томас! – крикнул я, стараясь перекрыть храпы и хрипы двигателя «Жука-Плавунца». Я указал на ухо и сделал круговое движение кистью руки.

Это был не вполне язык жестов спецназа, но Томас понял меня. Со своей выгодной для обзора позиции в рулевой рубке над каютой он внимательно осмотрелся. Потом взгляд брата зафиксировался на северо-западном направлении.

– Ох-хо, – выдохнул я.

Томас крутанул штурвал и положил «Плавунца» на юго-западный курс. Я взлетел по лесенке к рубке и остановился на последней перекладине. Так наши с Томасом головы были на одном уровне. Сделав ладонь козырьком, я прикрыл глаза от сияния солнца и вгляделся.

С северо-запада в нашу сторону, едва касаясь воды, летели пять аквабайков. Томас достаточно изменил курс для того, чтобы выиграть немного времени, но я с первого взгляда понял, что аквабайки двигались гораздо быстрее нас. Томас врубил газ на полную и передал мне – клянусь, не шучу! – сверкающую медью подзорную трубу.

– Ты серьезно? – спросил я.

– С тех пор, как пиратские фильмы снова вошли в моду, эти штуки продаются повсюду, – сказал он. – У меня, кстати, и секстант есть.

– Без секса у тебя вообще ничего не бывает, – пробормотал я мрачно, вытягивая трубку с окуляром.

Томас ухмыльнулся.

Я пялился через эту штуку, держась одной рукой за перила. Учитывая скорость катера и качку, приходилось нелегко, но в конце концов я умудрился поймать в объектив вытянутые формы аквабайков. Деталей я пока не рассмотрел, но у типа на идущем впереди байке был красный берет.

– У нас стопроцентно проблема, – сказал я.

– Что, старые приятели?

– Похоже, Красная Шапка и кучка его прихвостней из Сидхе, – сказал я, опуская трубу. – Они из Зимних бандюков, но, думаю, в основном средневекового типа. Это дает нам пару минут на то…

Раздался резкий шипящий звук, и что-то невидимое выбило подзорную трубу из моей руки, и она куском искореженного металла завертелась в воздухе, рассыпая вокруг осколки разбитого стекла.

Звук выстрела долетел до нас секундой позже.

– Вот срань! – Я сплюнул и плашмя рухнул на палубу. Снова шипящий звук – и треск, с которым пуля вошла в стену рубки над моей головой.

– Средневекового? Ты уверен в значении этого слова? – резко спросил Томас. Он крутанул катер в сторону, потом вернул его на прежний курс, двигаясь змееобразно. Это делало нас менее легкой мишенью, но означало и то, что мы движемся медленнее, идя зигзагами, в то время как наши преследователи гнали по прямой.

Но даже с нашими маневрами пули продолжали лететь. С такого расстояния, при движущихся плавсредствах, снайпер-человек мог бы попасть в нас при наличии бешеной удачи, граничащей с божественным вмешательством. Но Красная Шапка и его подручные не были людьми. Изящество, которое – я это видел – демонстрировали они на танцполе сплошь было точностью, элегантностью и безукоризненной грацией. Все эти качества очень хорошо подходят к профессии снайпера.

У меня все еще оставалась моя начищенная сияющая ковбойская винтовка, но в данной ситуации она была тотально бесполезной. Патрон кольта-45 – убийца на обычной дистанции перестрелки, чаще всего подходит для двадцати футов, но с большего расстояния он теряет почти всю свою эффективность. Что интересно, тип с винтовкой тоже теряет почти всю свою эффективность, стреляя с такого расстояния. Так что палить в них из моей пушки было бы идиотским планом.

– Эй! – заорал я брату. – Если я приму штурвал, сможешь их снять отсюда?

– Если будем идти по прямой, возможно! – прокричал он в ответ.

Новая пуля оторвала кусок дерева от угла приборной доски катера. Томас секунду внимательно рассматривал повреждение. Шестью дюймами левее, и пуля вошла бы ему в нижнюю часть спины.

– Кгм, – сказал он, поворачивая и выправляя катер. – План Б?

– Верно, – пробормотал я. – Конечно. План Б.

Пока обстрел продолжался, я думал. И думал яростно. Пули лупили в борт катера с резким сердитым звуком: «уаккк». У них не хватит амуниции продолжать игру в том же темпе. Хотя, если разобраться, я понятия не имел, как быстро у них эта амуниция кончится. Все, что я знал и видел, так это то, что один тип стрелял в нас, все успешнее рассчитывая траекторию стрельбы над поверхностью воды. К тому же Сидхе неуклонно приближались. Значит, точность их стрельбы будет возрастать. Когда они выйдут на оптимальную дистанцию, и подберутся достаточно близко для прицельного огня, а мы не сможем ответить тем же – они просто будут сохранять необходимое расстояние, расстреливая нас в свое удовольствие.

Я мог бы начать пулять в них магией, но в тренировках Мэб имелся серьезный изъян: все происходило в моей клетке. Я никогда не испытывал магию ни на ней, ни на ее заменах с расстояния больше двадцати футов, а без должным образом подготовленных жезла или посоха я не дотянулся бы до этих придурков, чтобы нанести удар. К тому же был хороший шанс, что они тоже об этом знали, и значит, держали бы дистанцию.

Слабость. Нужно использовать их слабость. Сидхе ненавидят железо, но даже если я его и разыщу, как их этим железом достать? Ну да, винтовка выстреливает пули в оболочке, которые бы их уделали, но сначала в них нужно попасть. В инструментальном ящике у нас лежала коробка гвоздей. Я мог бы побросаться ими, но опять вставал вопрос: как попасть в цель. А это невозможно до тех пор, пока они держат дистанцию.

Мерзавцев необходимо было подманить ближе.

– Кузнечик! – заорал я.

Дверь каюты раскрылась, и Молли по-пластунски поползла по палубе, пока не смогла видеть меня.

– Кто там начал стрелять в нас?

– Плохиши! – Я сжался, когда еще одна пуля врезалась в борт катера, осыпав меня мелкими щепками. – Ясное же дело!

– Мы можем их обогнать?

– Не катит, – сказал я. – Идеи?

– Я могу спрятать нас под завесой?

– Будет трудновато спрятать след катера на воде, не думаешь?

– О! Ну да. Так что делаем?

– Мне нужен туман, – сказал я. – До фига тумана. Дай мне туман.

– Оу, кгм, не знаю, Гарри. Мне пришлось бы переместить большой объем огня, чтобы выдать тебе хоть немножко. Ты же знаешь, это не мое.

– Не обязательно настоящий туман, – сказал я.

– А! – воскликнула Молли. – А вот это точнехонько мое!

– Молодчина девочка!

– Твою мать! – прорычал Томас. Я поднял взгляд и увидел, что он шатается, держась за штурвал катера правой рукой. Лицо брата исказилось от боли. Пуля угодила в левую руку, чуть выше локтя, и он держал ее прижатой к телу, стиснув оскаленные зубы. Бледная кровь стекала к локтю и капала на палубу.

– План Б, Гарри! Где, черт дери, твой план Б?

– Давай, давай, давай! – приказал я Молли.

Моя ученица закрыла глаза и сжала кулаки. Я видел ее концентрацию, чувствовал колебания воздуха, когда она собирала воедино волю и силу. Потом она стала шевелить руками, делая сложные маленькие жесты и что-то нашептывая. Она продолжала жестикулировать, и я понял, что ее движения имитируют плетение трех нитей в шнурок.

Меж ее пальцами стал появляться густой белый туман. Сначала это была струйка, но потом на моих глазах она выросла до потока. Затем Молли в полной сосредоточенности склонила голову, продолжая что-то бормотать, и внезапно шлейф белого тумана, размером больше, чем «Жучок-Плавунец», начал струей бить из ее рук и стелиться одеялом по поверхности воды над следом катера, выдавив преследователей-Сидхе из поля зрения.

С минуту или дольше мы гнали по воде, а стена белого тумана расстилалась за нами, скрывая наш след. Вражеский огонь продолжался еще несколько секунд, а потом сошел на нет. Черт возьми, если получится и дальше держаться так, то, возможно, доберемся до берега безо всяких других фокусов. Я посмотрел на Молли. Лицо ее было бледным, искаженным гримасой напряжения, а шлейф волшебного тумана уже начал редеть. Туман – иллюзия сама по себе несложная, обычно с него начинают обучение магии, но Молли развернула свою иллюзию над огромной площадью, а работа с грубой мощью никогда не являлась ее сильной стороной. Нет, так мы до берега не дотянем.

Что ж, прекрасно.

– Томас! – крикнул я. – Убавь газ! Дай им догнать нас и тогда врубай на всю катушку!

Томас резко замедлил движение катера, и звук визжащих моторов аквабайков перекрыл шум двигателя «Плавунца», став еще пронзительнее по мере их приближения.

– Молли, прекращать по моему сигналу!

– О’кей, – выдохнула она.

Мой брат стоял у штурвала с закрытыми глазами, концентрируясь на звуке. Затем он – резко – дал «Жуку-Плавунцу» полный газ.

– Молли, сейчас!

Молли издала стон и иллюзорное облако белого тумана растаяло, словно никогда и не существовало.

Строй приближающихся аквабайков виднелся уже всего в пятидесяти ярдах, почти летя над водой прямо на нас, их скорость была настолько выше нашей, что через несколько секунд они влетели бы на палубу «Жука». Аквабайки стали выворачивать влево, чтобы избежать столкновения с катером.

Все – кроме Красной Шапки. Одной рукой он управлял байком, а в другой сжимал карабин военного образца. Его глаза расширялись по мере приближения гидроцикла, но вместо того, чтобы свернуть в сторону, он, расплывшись в улыбке, повел стволом карабина в мою сторону и прибавил скорости.

Прежде, чем он успел выстрелить, я выпустил свою собранную воедино волю выбросом совершенно несфокусированной магической энергии:

– Hexus!

Я уже, кажется, говорил, что технология и чародеи уживаются плохо. Оставьте какой-нибудь сложный механизм в присутствии чародея, и все, что может пойти в механизме наперекосяк, пойдет наперекосяк. И это тогда, когда мы даже не пытаемся наломать дров. Электроника обычно страдает более всего, как компьютеры бедолаги Баттерса, но этот конкретный закон магических сил работает во всем спектре современной техники.

Аквабайки, особенно из последних моделей – машины сложные. В крошечном объеме у них сконцентрирована колоссальная мощность, все системы управляются маленькими компьютерами – и так далее. Крохотные почти непрерывные вспышки в камере гонят воду под бешеным давлением – в общем, с ними много чего может произойти.

У байка Красной Шапки авария стряслась внезапная и катастрофическая. Раздался звук рвущегося металла, вспыхнуло пламя, и руль байка вылетел из его рук. Машина резко ушла носом в воду, сбросив Красную Шапку на полной скорости. Он шел под шестьдесят миль в час, когда мой удар настиг его, и дважды срикошетил от поверхности воды, прежде чем врезаться в волну, создаваемую «Жуком-Плавунцом», и исчезнуть под водой.

Томас тем временем воспользовался другой возможностью. Когда аквабайки стали нас окружать, он крутанул штурвал, резко развернув «Жука» влево. Я услышал крик и хрустящий звук, после которого палуба под моими ногами содрогнулась, когда байк с ходу врезался в нос катера – с тем же результатом, с каким олень сталкивается с летящим по трассе автотягачом с прицепом.

– Hexus! – прокричала Молли, прижавшись к палубе. Прицелилась она хорошо, пусть даже ее чары не обладали той же голой силой, что мои. Байк, по которому Томас промахнулся, внезапно задымил, а рев двигателя превратился в захлебывающийся натужный хрип.

Я развернулся в другую сторону, выпустив заклятие в два аквабайка, шедших вдоль дальнего борта катера. Они были уже на границе дальности моей чародейской «стрельбы», так что мое заклятие не заставило их движки разлететься на части, как сконцентрированное заклятие с близкого расстояния сделало с байком Красной Шапки – но все же один из аквабайков внезапно заглох и стал тормозить, а второй сделал резкий поворот вправо и принялся яростно гонять по кругу.

Томас дал нашему движку полный газ, и «Жук-Плавунец» рванул вперед, оставив искореженную флотилию головорезов-неудачников качаться на волнах кильватерной струи.

Я не расслаблялся до тех пор, пока не обвел контур катера обычным и магическим зрением и не убедился, что никто не повис на фальшборте и никаких сюрпризов не ожидается. Затем, чтобы убедиться на все сто, я перепроверил каюту и трюм, пока не удостоверился, что в хаосе боя никто не проник на борт.

И лишь после этого с чувством облегчения опустился в кресло в каюте. Но лишь на секунду. После чего схватил аптечку и отправился на мостик к Томасу.

Молли, измотанная и обессиленная, растянулась на палубе в лучах утреннего солнца и, судя по всему, спала. И даже похрапывала. Я перешагнул через нее и направился к брату. Увидев меня, он хмыкнул.

– Мы будем в порту минут через пятнадцать, – сказал он. – Похоже, от убийц отделались.

– Ненадолго, – сказал я. – Как твоя рука?

– Вполне, – сказал Томас. – Неплохо. Просто останови кровь.

– Стой спокойно, – сказал я и начал обрабатывать рану. Все оказалось не так уж плохо, как иногда бывает с пулевыми ранениями. Пуля попала сзади в гладкую мышцу в нижней части трицепса и прошла навылет, оставив небольшое отверстие. Скорее всего, это был Красная Шапка – патроны его M4 рассчитаны на пробой бронезащиты, пули в цельнометаллической оболочке, специально разработанные, чтобы оставлять длинные узкие дырки. Я обработал рану дезинфектантом, наложил на оба отверстия сдавливающую повязку и закрепил ее пластырем.

– О’кей, теперь можешь прекратить скулить.

Томас, молчавший все это время, бросил на меня хмурый взгляд.

– Попозже твой гарем сменит повязку, – сказал я. – Насколько ты сегодня занят?

– О-о, – задумчиво протянул он, – даже не знаю. Ты же понимаешь, теперь мне понадобится новая рубашка.

– А после этого, – спросил я, – ты не хотел бы помочь мне спасти город? Если, конечно, у тебя нет других планов.

Он фыркнул:

– Ты имеешь в виду, хочу ли я бегать за тобой повсюду, гадая, что, черт дери, происходит, потому что ты ничего мне не рассказываешь, а потом сражаться с чем-нибудь, что уложит меня в реанимацию?

– Ага, – кивнул я, – что-то в этом роде.

– Что ж, – сказал он. – О’кей.

(обратно)

Глава 19

Мы отогнали машину Томаса назад к его квартире.

– Да ты свой «хаммер» починил, – одобрительно заметил я.

Он фыркнул.

– После того, как я доверил его тебе, он оставался целым, сколько, минут тридцать?

– Брось, – сказал я, вытягивая ноги. Благо, место позволяло. – Час, не меньше. Как ты там, Молли?

Молли, пристроившаяся на заднем сидении, тихонько всхрапнула. Я улыбнулся. Кузнечик доволоклась до грузовичка и плюхнулась на заднее сидение, не произнеся ни слова.

– Она в порядке? – спросил Томас.

– Сегодня перенапряглась, – ответил я.

– С этим туманом? Я думал, она постоянно занимается иллюзиями.

– Старина, – сказал я, – эта иллюзия протянулась на сотни ярдов в длину и столько же в ширину. Это охренеть какая проекция, особенно над водой!

– Потому что вода заземляет магию? – спросил Томас.

– Именно так, – ответил я. – И будь счастлив, что заземляет, иначе у Сидхе в патронах были бы молнии вместо пуль. Молли держала картинку до тех пор, пока энергия, из которой та была создана, не исчерпалась. А потом еще угробила заклятием один аквабайк. Для нее – серьезная нагрузка. Девочка устала.

Он нахмурился:

– Вроде того случая, когда ты рухнул без сил в доме моего отца?

– Примерно, – сказал я. – Молли все же еще относительно новичок в нашем деле. Первые несколько раз, когда с разгону влетаешь в стену, тебя просто валит с ног. С ней все будет в порядке.

– А почему чары Сидхе не сломали их двигатели? Я к тому, что аквабайк с тобой в седле проработал бы от силы секунд десять.

– Я бы сказал: десять-пятнадцать минут, – возразил я. – А с Сидхе так вышло, потому что они не люди.

– И в чем разница?

Я пожал плечами.

– Никто толком не знает. Эбинизер думает, это потому, что люди по самой сути своей конфликтные существа. Магия реагирует на твои мысли и эмоции – а у людей эмоции и мысли находятся в постоянном конфликте. Так вот, он считает, что вокруг людей с магическими талантами создается некая турбулентность, вызывающая механические поломки.

– Почему?

Я снова пожал плечами.

– Так уж оно есть. Конкретные эффекты, которые дает турбулентность, со временем постепенно меняются. Триста лет назад от нее молоко скисало, животные беситься начинали, а чародеи зарабатывали инфекцию кожи. И, соответственно, рубцы, родинки и оспины.

– Весело, – сказал Томас.

– Ага, обхохочешься, – сказал я. – А иногда – между давними временами и нынешними – это же явление вызывало странные вспышки галлюцинаций у людей, которые оказывались поблизости от нас. Тебе знакома эрготическая теория истории[56]? Люди с талантами, особенно те, что о своих талантах не знали, к этому явно приложились. А теперь подобные способности выкидывают фокусы с машинами и механизмами.

Томас внимательно посмотрел на меня. И потом осторожно выключил стерео на панели.

– Забавно, – прокомментировал я. И момент спустя, добавил: – Я не хочу этого делать. В смысле, я стараюсь этого не делать, но…

– Я не расстроюсь, если ты сломаешь мое барахло, – сказал Томас. – Просто заставлю Лару купить мне новое.

Лара, сводная сестра Томаса, была реальной силой, стоящей за троном Белой Коллегии вампиров. Поразительно эффектная, умная девица, и сексуальности в ней больше, чем в шведской команде красоток в бикини, взбирающейся на гору денег. В качестве потенциального врага, это была пугающая дамочка. Как временный союзник – просто ходячий ужас.

Я не собирался рассказывать об этом Томасу, но, когда готовил собственное убийство, Лара значилась вторым номером в моем списке тех, кто мог отправить меня на тот свет. Сами подумайте, если уж ты собрался отчалить с концами, то быть припечатанным гребаной королевой суккубов – не самый худший вариант.

– Как поживает Лара? – спросил я.

– Лара – это Лара, – сказал Томас. – Всегда в делах, планах, плетении интриг и теневых схем.

– Типа Общества Светлого Будущего? – спросил я. ОСБ было альянсом очень странных союзников в сверхъестественном мире Чикаго, со штаб-квартирой в маленьком, но настоящем замке, который охраняли наемники из Валгаллы.

Томас, улыбнувшись, обнажил зубы:

– Вообще-то да, изначально это была идея Лары. Марконе импортировал весь гребаный замок и выстроил его снова над твоей старой квартирой. Лара говорит, замок неуязвим.

– Звезда Смерти тоже была неуязвима[57], – заметил я. – Так Лара теперь в постельке с Марконе?

– Пыталась, – сказал Томас, – но Марконе настаивает на чисто деловых отношениях. Уже двое мужчин отвергли ее всего за одно столетие. Она расстроена.

Ну еще бы! Первым был я. А Джон Марконе – король чикагской преступности. Он мог спокойно купить и продать конгрессмена Соединенных Штатов, а весь истеблишмент Чикаго был у него на прослушке. Он также стал первым смертным, подписавшим Соглашение Ансийли, и в соответствии с Соглашением стал бароном Чикаго.

– Я вообще-то надеялся, что она его убьет, – признался я.

– А я надеялся на обратное, – вздохнул Томас. – Но сейчас, когда Фомор пытается силой вторгнуться на чужие территории, они нужны друг другу – на время.

– А что, Фомор настолько круты? – спросил я. Это была банда негодяев, чьи имена известны в основном по старым книгам мифов, типы, пережившие мрачные легенды всего мира, худшие из худших – по крайней мере самые живучие из худших.

– Они абсолютно безжалостны, – сказал Томас. – И они повсюду. Но при головорезах Марконе, ресурсах Лары и людях Мёрфи им здесь не закрепиться. В других городах дела идут хуже. Лос-Анджелес, Сиэтл, Сан-Франциско, Майами и Бостон – там поганее всего. Они хватают каждого, у кого имеется хоть щепотка магических талантов, и уволакивают с собой. Тысячи людей.

– Адские колокола, – пробормотал я. – А что же Белый Совет?

– Они заняты, – сказал Томас. – Ходят слухи, что они действуют сейчас на побережье Европы, особенно на Средиземноморье, сражаясь с Фоемором там. Люди Лары обмениваются информацией с Советом, а те с ними, но союзом это не назвать.

– Они что же, вообще не работают в США? – спросил я.

Томас пожал плечами:

– Твои друзья-Стражи пытаются, – сказал он. – Рамиреса в прошлом году ранили очень серьезно. Не думаю, что он уже вернулся в строй. Но Стражи в Балтиморе и Сан-Диего пока держатся, а этот паренек в Техасе устроил им сущий ад.

– Молодец Дикий Билл, – сказал я. – А как вышло, что другие города не сдались?

– Лара, – тихо произнес Томас. Его голос слегка изменился, и я распознал точные, отчетливые тона, столь характерные для голоса его сестры. – Мы веками лезли из кожи вон, чтобы улучшить это стадо. И я не собираюсь подчиниться орде подхалимов из несостоявшихся браконьеров.

– Она красотка, – сказал я.

– Она много сделала, – кивнул он. – Но не смогла бы добиться всего этого без Паранета.

– Ого! Серьезно?

– Знание – сила, – сказал Томас. – В Паранете десятки тысяч людей. Глаза и уши в каждом городе, и ежедневно накапливается все больше опыта. Если что-то случается, и кто-то из Фомора вдруг делает ход, все сообщество прибывает на место в считанные минуты.

Я моргнул:

– И они действительно могут это делать?

– Интернет, – сказал Томас. – Неттеры – таланты малого уровня. Они могут использовать компьютеры и мобильники, не прибегая к чарам. И когда что-то начинает происходить, в ход идет «Твиттер», и Лара запускает реальную команду.

– И ей к тому же удается узнать побольше о талантливых чародеях в других городах. Тех, которые пока не способны сами себя защитить. На случай, если она проголодается.

– Да, – сказал Томас. – Но не сказать, чтобы у неттеров был какой-то выбор в этом плане. – Он помолчал и добавил: – Лара становится пугающей.

– Лара всегда была пугающей.

Томас покачал головой.

– Не так, как прежде. Она начинает связываться с правительством.

– Она всегда это делала, – сказал я.

– Городские власти, безусловно. Несколько ключевых бюрократов уровня штата. И она всегда проделывала это мягко и незаметно – манипуляция, влияние. Но сейчас затевает совсем другую игру.

– А именно?

– Контроль.

Странно, каким мертвенно-леденящим может быть одно лишь маленькое слово.

– Вставлю ее в список моих насущных дел, – сказал я.

Томас фыркнул.

– Я не о том. Извращенец!

– Ага. Потому что тебе она омерзительна.

– Она слишком страшна для того, чтобы быть привлекательной, – соврал я.

– Узнай она, что я рассказал тебе даже об этом немногом, могли бы произойти очень нехорошие вещи, – сказал Томас.

– С тобой?

– Не со мной. Я семья, – он стиснул челюсти. – С Жюстиной.

– Не произойдет, – сказал я. – Даже если она попытается, мы защитим Жюстину.

Мой брат посмотрел на меня.

– Спасибо.

– Всегда пожалуйста, – сказал я. – Что-то в воздухе запахло сиропчиком. Мы закончили или как?

Он улыбнулся.

– Придурок.

– Тряпка.

– Педик.

– Серятина.

– Пигмей.

– Тупица.

– Хлюпик…

* * *

Едва Томас поставил «хаммер» на парковочное место в гараже напротив своей многоэтажки на Луп, как золотого цвета внедорожник, взревев, затормозил прямо за «хаммером». Мы с Томасом обменялись взглядами и оба подумали об одном и том же. Автомобиль означал, что нападавший, вероятно, будет смертным и использует оружие для смертных. То есть, огнестрельное. Это значит, что если они начнут стрелять в нас, пока мы в машине, Молли, спавшая на заднем сидении, даже не успеет прочитать молитву.

Мы оба скатились с переднего сидения, держась как можно дальше от «хаммера». У Томаса в руке уже был пистолет. Я успел захватить с собой винчестер.

Сидевшие в золотистом внедорожнике не стали выскакивать из машины, паля направо и налево. Они заглушили двигатель. Потом через несколько секунд водительская дверца открылась и кто-то вышел наружу. Пройдясь спокойной походкой, он встал перед внедорожником.

Худощавый мужчина, ростом чуть ниже среднего. Его светлые волосы были такими бледными, что казались чисто белыми. На нем был оружейный пояс с кобурой, типа того, что носил Томас, с автоматическим пистолетом на одном бедре и саблей на другом. Красавчиком не назвать, и, хоть держался он без всякой агрессии, но челюсть и глаза выдавали жесткость. Он остановился там, где мог видеть нас обоих и стоял, уперев руки в бока, ладони не совсем расслабленно лежали на бедрах – рядом с его оружием.

– Гарри, – тихо произнес он.

– Хват, – сказал я.

Я знал его. Он был моим коллегой на Летней стороне. А его предшественник был убит моим предшественником.

– Я слышал, что Мэб завербовала тебя, сделав новым Зимним Рыцарем, – сказал он. – Я был уверен, что это пустой треп. Тот человек, которого я знал, никогда не прогнулся бы перед такой тварью, как Мэб.

– У меня были на то причины, – сказал я.

Он медленно смерил меня взглядом с головы до ног. И потом сказал:

– Тебе дали инструкции.

– Может быть, – сказал я.

– Дали, – повторил он. – Мэб послала тебя убить кого-то, верно?

– А это не твоя забота, – негромко сказал я.

– Черта с два не моя, – сказал Хват. – Зимний Рыцарь для того и существует, чтобы казнить людей, которых Мэб не может убить сама. Думаешь, я не в курсе?

– Я думаю, в твоем доме слишком много стекла[58], Хват, – сказал я. – Ты занимаешься тем же, чем и я.

– Никогда, – сказал Хват. – Работа Летнего Рыцаря не заключается в убийствах для Титании.

– Нет? И в чем же тогда?

– В том, чтобы остановить тебя, – сказал он. – Даже Мэб не следует решать, кто будет жить, а кто умрет, Гарри. Жизнь – слишком драгоценна, чтобы ее запросто уничтожать. Так что, когда она посылает тебя убить кого-то, кто-то другой встанет у тебя на пути. И это буду я.

С минуту я ничего не говорил. Прежде я считал, что Летний Рыцарь выполняет ту же работу, что и я, только для другой команды. Я никогда всерьез не думал о том, чтобы скрестить мечи с Хватом – метафорически или как угодно еще. Десять лет назад такая возможность мне бы и в голову не пришла. Но и Хват уже не был тем, кем был тогда. Он стал Летним Рыцарем и сейчас противостоял защитнику Белого Двора и Зимнему Рыцарю с боевым блеском в глазах. Я видел его невозмутимость, его спокойствие, граничащее с безмятежностью – полная концентрация и уверенность в себе. Он осознавал опасность, он не хотел ввязываться в бой, но был готов к нему, как был готов принять и все последствия схватки.

В принципе это не лучшая идея – сражаться с противником, который пребывает в подобном ментальном состоянии.

– Ты хочешь, чтобы я его завалил? – спросил Томас.

Хват продолжал смотреть на меня, но обращался к Томасу:

– Давай, попробуй, вампир.

– Звезды и камни, – вздохнул я. Потом взял винчестер и аккуратно убрал в «хаммер». – Хват, может прекратим играть в High Noon[59]? Я не собираюсь драться с тобой.

Он слегка нахмурился:

– Это мы еще поглядим.

– Томас, – сказал я, – сядь в машину, пожалуйста.

– Что?

– Я хочу поговорить с Хватом, а разговор не будет продуктивным, пока он следит за каждым из нас, держа ладонь на пистолете на случай, если ты выхватишь свой.

Томас фыркнул:

– А если пушку вытащит он и подстрелит тебя, как только я отвернусь?

– Тогда можешь сразиться с ним, если тебе от этого полегчает. – Я смерил Хвата взглядом и сказал: – Но он так не поступит.

– Гарри, – сказал Томас.

– Не поступит, – сказал я негромко. – Я знаю его. Он этого не сделает.

Томас издал низкий рык, но вернулся в «хаммер» и захлопнул дверцу.

Хват настороженно наблюдал за мной, стреляя глазами по сторонам, словно ожидал нарваться на какую-то засаду.

Я вздохнул и сел на задний бампер «хаммера».

– Хват, – сказал я, – послушай, я на этой работе всего шесть часов. И я не прошел всю ее темную сторону. Пока не прошел.

Хват сложил руки на груди. Его пальцы по-прежнему были совсем недалеко от оружия, может, чуть дальше, чем пару секунд назад.

– Ты должен понять. Ллойд Слейт был настоящим монстром, старина.

– Знаю.

– Не знаешь. Потому что ты не встречался с ним лицом к лицу будучи бессильным, как это было с нами.

Я развел руки:

– Я не всегда вооружен силой, Хват. И даже при ее наличии есть множество больших страшных вещей, против которых я точно так же бессилен. Я знаю.

– Тогда ты знаешь и то, в чем моя проблема, – сказал он.

– Представим на миг, что я тупица, – сказал я. – Так в чем же твоя проблема?

Он ухмыльнулся:

– Ты был достаточно опасен даже без Мэб, держащей тебя за поводок. А теперь? Ты можешь продемонстрировать, что в сравнении с тобой Ллойд Слейт мелкая школьная шпана.

– Но я не собирался… – сказал я.

– Но ты мог бы.

– Может быть я не стану.

– А может, и станешь.

– Если я так могуч, как ты думаешь, – сказал я, – то почему тебе кажется, что ты сможешь мне противостоять?

Он пожал плечами.

– Может, и не смогу. Но у меня по крайней мере есть шанс. У людей, которых я прикрываю, этого шанса не будет.

– А, – сказал я. На момент мы оба притормозили. Потом я добавил: – Думаю, моего заверения в том, что дурных намерений у меня нет, для тебя недостаточно.

– Знаешь, как можно было определить, что Слейт лжет?

– Как?

– Когда его губы шевелились.

Я слегка улыбнулся.

– Что ж. Мне видится, что у тебя есть выбор.

– О?

– Прикинь сам. Ты видишь мой потенциал – что я могу сделать, и выстраиваешь планы под то, что я мог бы сделать вместо того, чтобы подумать, что я реально сделаю.

– Может, и неглупо, – сказал Хват. – Фон Клаузевиц[60] так бы и сказал.

– Если это война, а я враг – безусловно.

– А что еще, по-твоему, я мог сделать?

– Возможно, проявить капельку доверия, – сказал я. – Все это иллюзии, старина. Как видится мне, мы вовсе не обязаны быть врагами. Нам не нужна война.

Хват поджал губы. И потом сказал:

– С этим-то как раз и проблема. Ты принадлежишь Мэб. Сам Гарри мне нравится. Может, я даже могу доверять ему. Но я знаю, что такое Мэб – а Гарри сейчас принадлежит ей.

– Черта с два принадлежу, – сказал я. – То, что я взялся за эту работу, еще не значит, что мы с ней живем душа в душу.

– Как раз на то было похоже, старик. У тебя с Мэб. На каменном столе.

Подписывать контракт с Мэб – это тебе не просто пожать по-приятельски руки. Я почувствовал, как пылают щеки.

– О-о… Так ты это видел.

– Это видели все фэйри, – сказал Хват.

– Боже, как унизительно, – пробормотал я.

– Я понимаю, о чем ты, – сказал он. – Хорошо, хоть по кабельному ТВ не транслировали.

Я фыркнул.

– Ладно, – подвел я итог. – Меня тут время поджимает, так что решение, думаю, за тобой.

– Да?

Я кивнул.

– Ну так кто же примет решение? Ты? Или фон Клаузевиц?

Хват отвернулся. И затем сказал:

– Ненавижу эту хрень. Я первый раз в жизни заимел работу, на которой продержался больше полугода.

– Это я понимаю.

Он снова слабо улыбнулся.

– Хотелось бы тебе верить, – сказал он. Потом сделал глубокий вдох и повернулся ко мне, снова опустив руки вдоль бедер. – Но есть люди, чья безопасность зависит от меня. И я не могу себе этого позволить…

Я поднялся – очень медленно и неохотно.

– Хват, я не желаю этого боя.

– И у тебя будет шанс избежать его, – сказал он. – Я собираюсь дать тебе время до полудня на то, чтобы убраться из города, Гарри. Если и после этого я увижу тебя, то уже не буду тратить время на разговоры и не буду вызывать тебя на честный бой. Если ты серьезно говоришь, что принадлежишь самому себе, если действительно хочешь мира между нами – ты уедешь.

– Не думаю, что могу это сделать, – сказал я.

– И я не думал, что сможешь, – тихо сказал он. – Времени у тебя осталось до полудня.

Мы обменялись кивками. Затем он отступил к своему внедорожнику, ни на секунду не спуская с меня глаз. Оказавшись в машине, он завел ее и тут же уехал.

Я снова опустился на бампер «хаммера» и закрыл глаза.

Великолепно.

Сюрприз за сюрпризом.

Мне нравился Хват. Порядочный парень. И, насколько я знаю, став Летним Рыцарем, он ни разу не злоупотребил своей властью. Люди в сверхъестественном сообществе относились к нему с симпатией и уважением. Однажды я видел его в деле. Он был гораздо более грозным и пугающим, чем тот перепуганный паренек, каким я встретил его впервые.

Я не хотел драться с ним.

Но, возможно, он не оставит мне выбора. Работа у Мэб – не игры со щенками и котятами, и подписываясь на нее я это знал. Если даже она не была злом в чистом виде, то была порочной, жестокой и безжалостной. Я не сомневался, что Мэб в свое время уничтожила немало порядочных людей, тем или иным образом. Историям о Зимнем Рыцаре уже столетия, и титул этот носили самые разные негодяи. В том числе и знаменитые. Жиль де Рэ. Андрей Чикатило. Джон Хэйг. Фриц Хаарманн[61]. Будь я на месте Хвата, а он на моем, я, наверное, нажал бы на спусковой крючок даже не задумавшись.

Я прислонился головой к машине, слегка ударившись о корпус.

Томас опустился рядом со мной, и «хаммер» просел еще ниже.

– Ну?

– Что «ну»?

– Он собирается вернуться?

– Не важно, – сказал я.

– А я уверен, что важно.

Я покачал головой.

– Не важно, потому что он порядочный парень, и я не собираюсь причинять ему вред.

– Он может не оставить тебе выбора.

– Выбор есть всегда, – сказал я. – В том-то и штука, старина. Всегда, всегда есть выбор. Варианты, которыми я располагаю, может быть, настоящий, тотальный отстой, но это не значит, что выбора нет.

– Ты позволил бы ему убить себя? – спросил Томас.

Я посмотрел на него:

– Нет. Но вреда я ему не причиню.

Мой брат молча посмотрел на меня, потом поднялся и ушел.

В воздухе разлилось мерцание, и появилась Молли, встав в десяти футах от того места, где стоял Хват во время нашей беседы. С унылым выражением лица она проводила взглядом удаляющегося Томаса.

Я подмигнул ей:

– И долго ты тут стоишь?

– Я вылезла с твоей стороны машины, с той, куда садился Томас, – сказала она. – Ну, типа, на случай, если что-нибудь произойдет. Было бы неплохо, если драчка все же завязалась бы, сбить его наземь как можно быстрее, чтобы тебе не пришлось его убивать.

Я улыбнулся.

– Тотально нечестно.

– У меня был учитель, который все время повторял, что если я ввязалась в честную драку, значит, одна из сторон совершила ошибку.

– Похоже, твой учитель был болваном.

– Иногда он дело говорил, – пожала плечами Молли. Она искоса посмотрела на уходящего Томаса и добавила: – Знаешь, он ведь просто боится. Не хочет терять брата дважды.

– Знаю, – сказал я.

– Но я всерьез горжусь тобой, босс, – сказала она более тихим голосом. – В смысле… знаю, в последнее время тебе приходилось принимать тяжеленькие решения. Но мой отец сказал бы, что с этим ты был прав. Выбор есть всегда.

Я проворчал что-то бессвязное.

– Но если я все-таки ввяжусь в стычку с Хватом, – сказал я, – я не хочу, чтобы ты участвовала в этом.

– Почему нет?

– Потому что фэйри ведут счет, – сказал я. – И они никогда не оставляют счета неоплаченными.

– Если бы это сказала я, ты ответил бы, что не мне делать выбор.

– И был бы прав, – сказал я и вздохнул. – Кузнечик, у меня проблем и так невпроворот. Оставь это. Ради меня.

Она взглянула на меня так, будто я попросил ее проглотить жука.

– Я постараюсь.

– Спасибо, – сказал я и протянул руку.

Она помогла мне встать.

– И что дальше?

– Телефонный звонок. Пошли.

(обратно)

Глава 20

– Меня не волнует, насколько он занят, – сказал я в телефонную трубку. – Мне нужно с ним говорить. Точка.

Мы были в гостиной Томаса. Он растянулся в глубоком кресле. Ужасающе хай-тековый вид матовой стали, всегда отличавший эту комнату, сейчас смотрелся мягче с занавесками на окнах и всевозможными украшениями – явно рука Жюстины. Томас, подобно большинству мужчин, рассматривал расшитую подушку как что-то, чем удобно швыряться.

Одна подушка шмякнулась о мою грудь.

– Очень уж ты с ними ласков, Гарри, – пробормотал он.

Я прикрыл трубку рукой.

– Вежливостью с этими людьми ты ничего не добьешься. Поверь мне. – Я снова обратился к трубке. – Нет, – сказал я. – Не по этой линии. Она прослушивается. Просто скажите ему, что Пончик-Бою нужно поговорить с ним или информированным оперативником высокого ранга, лично – в течение часа.

Томас беззвучно, одними губами изобразил слово «оперативник», и растопырил пальцы поднятых ладоней, показывая какого ранга должен быть этот оперативник. Я швырнул в него подушкой.

– И не надо мне никаких оправданий, – сказал я. – Он может добраться сюда, если, черт дери, захочет, и мы оба это знаем. Перезвоните. – Я бросил трубку на рычажки.

– Сегодня, совсем недавно, – сказала Молли, сидевшая на полу, – кое-кто сказал мне что-то насчет несжигания мостов. Дай подумать… Кто бы это мог быть?

– Молчать, – рыкнул я. – Я знаю, что делаю. – Я повернулся к Томасу. – Сколько жучков Лара рассовала в твоей берлоге?

– Гарри, – голос Томаса звучал оскорбленно, и получалось у него здорово – как в театре. – Я ее брат. Она никогда не вела бы себя так с собственной плотью и кровью, со своим родным, дорогим братом.

Я взревел:

– Сколько?

Он пожал плечами:

– По-разному. Новые появляются, когда меня нет дома.

Я простонал. Потом взял телефон в руки, отключил его и схватил со стола перечницу. Насыпав перец вокруг телефона, я запечатал круг мягким усилием воли.

– У тебя с деньгами порядок?

– С деньгами Лары – да.

– Хорошо, – сказал я и выпустил вспышку воли, одновременно пробормотав: «Hexus», что спалило всю электронику на расстоянии пятидесяти футов. Лампочки в квартире погасли в то же самое мгновение.

Томас застонал, но не разразился жалобами.

– Кузнечик, – сказал я.

– Принято, – сказала Молли, поднялась на ноги, нахмурилась и с полуприкрытыми глазами начала медленно обходить квартиру.

Пока она это делала, я ладонью разорвал круг перца и снова включил телефон в розетку.

– Раз так, – сказал Томас, – почему было не сделать этого до телефонного звонка, который точно поднял каждый флажок[62], который установили группы безопасности Лары?

Я поднял руку, призывая всех к молчанию, пока Молли не прошлась до холла и обратно.

– Ничего, – сказала она.

– Никаких заговоров? – спросил Томас.

– Верно, – сказал я. – Ни одно существо, явившееся сюда без приглашения, не смогло бы установить надежный заговор. И никто из тех, кого ты пригласил… – Я нахмурился. – Молли?

– Я ничего не делала, – быстро отреагировала она.

– …не стал бы лепить заклинание, чтобы подслушивать за тобой, – закончил я фразу. – А я хотел, чтобы люди Лары знали, с кем я контактировал. И когда они попытаются проследить за связью, то выдадут свое присутствие, и он будет знать, как они работают.

– Своего рода плата, – сказал Томас.

Я пожал плечами.

– Скорее, дружеский жест.

– За счет моей сестры, – сказал Томас.

– Лара большая девочка. Она поймет. – На секунду я задумался обо всем происходящем и добавил: – А теперь всем спокойно. Кое-что может произойти.

Томас нахмурился.

– Типа чего?

– Кот Ситх! – позвал я командным тоном. – Ты нужен мне, будь добр!

Раздался шелестящий звук, словно тяжелая занавеска колыхнулась под напором ветра, и потом из глубины тени под обеденным столом Томаса прозвучал неземной голос малка:

– Я здесь, сэр Рыцарь.

Томас, несмотря на мое предупреждение, рефлективно дернулся и словно ниоткуда выдернул маленький полуавтоматический пистолет. Молли сделала резкий вдох и быстро двинулась, уходя от источника голоса, пока не уперлась лопатками в стену.

Может, я слегка недооценил, как выбивает человека из колеи голос малка, стоит тому заговорить. Похоже, я слишком много времени провел с пугающими существами.

– Успокойтесь, – сказал я, протягивая руку к Томасу. – Это же Кот Ситх.

Молли издала шипящий звук.

Я успокаивающе посмотрел на нее и сказал Томасу: – Он работает со мной.

Кот Ситх подошел к краю тени, так чтобы его силуэт был виден. Его глаза отражали свет почти полностью задернутых портьер.

– Сэр Рыцарь. Чем могу быть вам полезен?

– Голодная ночь[63], оно еще и разговаривает, – выдохнул Томас.

– Как? – спросила Молли. – Порог запечатан наглухо. Как оно вошло сюда?

Вопрос был разумный, учитывая, что Молли понятия не имела о бывшей работе моей службы уборки и о том, как она могла преодолевать порог моей старой квартиры.

– Существа из Феерии не всегда нуждаются в приглашении, чтобы пересечь порог, – сказал я. – Если они благожелательно относятся к обитателям дома, то могут просто войти внутрь.

– Погоди-ка, – сказал Томас. – Эти фрики могут входить и выходить, когда захотят? Вот так, просто выскакивать из Небывальщины? И ты нам об этом не рассказал?

– Только если у них благие намерения, – пояснил я. – Кот Ситх прибыл сюда помочь мне и, соответственно, вам. Пока он здесь, он… – Я нахмурился и посмотрел на малка: – Ну помоги же мне правильно им все объяснить!

Ситх направил свой взгляд на Томаса и произнес: – Пока я здесь, я связан теми же традиционными правилами, которые применимы к вашим приглашенным гостям. Я не причиню вреда никому из тех, кого вы приняли в своем доме, и не совершу никаких действий, которые не приличествуют гостям. Я не сообщу ни о чем, что видел и слышал здесь, и предприму все усилия, чтобы помочь обитателям дома и его гостям – до тех пор, пока я в этом доме.

Я несколько раз моргнул. Я-то думал, что Ситх скорее огреет меня здоровенной магической дубиной, чем ответит на мой вопрос – не говоряуже о столь детальном ответе. Хотя все было логично. Обязанности гостя и хозяина в сверхъестественном мире почти священны. Если Ситх действительно считал подобную вежливость обязанностью гостя, то у него не было иного выбора, кроме как вести себя соответственно.

Томас несколько секунд переваривал услышанное и потом фыркнул.

– Полагаю, и я обязан соответствовать должному понятию хозяина.

– Скажите вместо этого, что я не обязан позволять, чтобы мне причиняли вред, или оставаться здесь и оказывать вам свою помощь, если вы будете вести себя неподобающим образом, – поправил его Ситх. – Если вы, например, начнете стрелять в меня из этого оружия, я удалюсь, не причиняя вам вреда, но потом начну охотиться за вами, поймаю вас за порогом этого жилища и убью, чтобы отбить охоту у других вести себя подобным образом в будущем.

Казалось, Томас вот-вот даст малку резкую отповедь, но это длилось не более секунды. Потом он нахмурился и сказал: – Странно. Вы говорили… как учитель начальной школы.

– Возможно, потому, что я говорил с ребенком, – сказал Ситх. – Сравнение вполне удачно.

Томас удивленно поморгал и обратился ко мне:

– Этот злобный котенок действительно назвал меня ребенком?

– Я думаю, он, скорее, не злобный, а гипервспыльчивый и склонный быстро впадать в скуку, – сказал я. – Кроме того, ты сам это начал. Ты назвал его фриком.

Томас поджал губы и нахмурился: – А ведь и вправду назвал, да? – Он повернулся к Коту Ситху и убрал пистолет.

– Кот Ситх, это замечание не было адресовано лично вам и не ставило целью оскорбить вас, но я признаю, что допустил бестактность, как признаю и то, что проявленное мною неуважение делает меня вашим должником. Прошу, примите мои извинения и не стесняйте себя в выборе соразмерной услуги с моей стороны, буде таковая понадобится, дабы выровнять счет.

Кот Ситх секунду смотрел на Томаса и затем склонил голову.

– Даже детей можно научить хорошим манерам. Согласен. До тех пор, пока не наступит такой момент, когда вы понадобитесь мне, считаю этот инцидент исчерпанным, Томас Рейт.

– Ты его знаешь? – спросил я.

– Как и вашу ученицу, Молли Карпентер, – сказал Ситх нетерпеливым тоном, – как и остальных ваших приятелей и друзей. Могу я предложить перейти к делам насущным, сэр Рыцарь? Tempus fugit[64].

Одно из самых опасных существ Зимы – самых опасных охотников – знало все о моих друзьях. Человека неглупого такая ситуация озаботила бы. Я напомнил себе, что тот факт, что некто вежлив, вовсе не означает, что этот некто не собирается подвергнуть вас вивисекции. Это означает лишь, что тот же некто поинтересуется, не давят ли веревки, на которых вы подвешены, прежде чем возьмется за скальпель. Кот Ситх мог быть моим союзником, – на данный момент – но не был моим другом.

– Через несколько минут мы собираемся уходить, – сказал я. – У меня чувство, что за нами будут наблюдать, а мне этого не хотелось бы. Я желаю, чтобы ты отвлек любого, кто будет вести за нами прямое наблюдение.

– С удовольствием.

– Но без убийств и тяжких телесных повреждений, – сказал я. – Насколько мне известно, за этой квартирой следят коп и частный детектив. Так что без необратимых последствий.

Кот Ситх сузил глаза. Его хвост дернулся в сторону, но он не произнес ни слова.

– Расценивай это как комплимент, – предложил я. – На убийство способен любой идиот. То, о чем прошу я, гораздо труднее и более приличествует твоему статусу.

Его хвост дернулся в другую сторону. И снова он промолчал.

– После чего, – сказал я, – мне нужно, чтобы ты передал словцо Летней Леди. Я хочу с ней встретиться.

– Э-э, что? – спросил Томас.

– А это удачная идея? – спросила Молли в тот же самый момент.

Я помахал рукой им обоим и продолжил разговор с Ситхом: – Скажи ей, что это должно случиться до полудня. Сможешь связаться с ней?

– Конечно, сэр Рыцарь, – сказал Ситх. – Но она захочет узнать о причине такой встречи.

– Скажи ей, что я предпочитаю не убивать ее Рыцаря и хочу обсудить с ней, как этого избежать. Скажи, что я встречусь с ней там, где она захочет, если она пообещает мне безопасный проход. И доставишь мне ее ответ.

Ситх смерил меня взглядом и потом сказал:

– Не самый умный вариант.

– А я к тебе не с просьбой обращался. Кстати, твоя-то проблема в чем?

– Королева может быть не вполне довольна мною, если я сломаю ее новую игрушку до того, как она ею достаточно наиграется.

– Боже, – сказал я.

Ситх дернул ухом и умудрился сделать это весьма пренебрежительно.

– Я доставлю сообщение, сэр Рыцарь. И я… отвлеку… тех, кто будет охотиться на вас. Когда отбываете?

За моей спиной зазвонил телефон Томаса.

– Скажу через секунду, – сказал я. И снял трубку: – Принимаю сообщение для Пончик-Боя.

Женский голос, настолько холодный, что вполне оправдывал существование шкалы Кельвина, выплюнул слова:

– Он встретится с вами. Договорная Нейтральная Территория. Через десять минут.

– По кайфу, – сказал я. – Целую вечность не пил пива.

Короткое, похоже, озадаченное молчание – и моя собеседница повесила трубку.

Я повернулся к Томасу и Молли и сказал:

– Пошли. Ситх, пожалуйста, на…

Старейший из малков исчез.

– …чинай, – немножко сбивчиво завершил я свой приказ.

Томас вскочил на ноги, сунув маленький автоматический пистолет за пояс брюк и прикрыв его рубашкой.

– Куда едем?

– Договорная Нейтральная Территория, – сказал я.

– О, отлично, – сказала Молли. – Помираю с голоду.

(обратно)

Глава 21

В холле мы обнаружили охранника, сидевшего на полу с гримасой боли на лице. Патрульный полицейский возился с ним, оказывая первую помощь. Когда мы проходили, я увидел несколько длинных, очень длинных порезов на задней стороне его ноги – от пятки до самого верха лодыжки. Брюки и носки были рассечены ровными параллельными полосами. Раны, из которых хлестала кровь, явно были болезненными, но вряд ли угрожали его жизни. Ни полицейский, ни охранник не обратили на нашу троицу ни малейшего внимания, и мы без помех покинули здание.

Я поморщился, проходя мимо. Черт побери! Я не хотел обращать даже самое незначительное внимание Кота Ситха на любого из моих чикагских сограждан, но сам же недостаточно четко сформулировал команду. Конечно, в эту кроличью нору мне вовсе не хотелось упасть – опыт научил меня, что в игре юридических тонкостей у сверхъестественных существ выиграть невозможно. Такого никогда не бывало. Мне не хотелось даже думать о том, что мог бы сделать Ситх, если бы я не запретил ему применять смертоносное насилие.

Возможно, этим малк хотел дать мне понять, какими могут быть последствия моих приказов, если я отдаю их ему как рядовому слуге. А может, это было его представлением о том, что такое честная игра. В конце концов, он же не ранил полицейского и не стал набрасываться на всех прохожих подряд. Так что, думаю, он вполне мог представляться себе джентльменом хоть куда.

Молли проверила паркинг в гараже, скрытая под завесой, пока мы с Томасом ждали результата. Как только она объявила, что в гараже никакого злодейства не водится, мы загрузились в войсковой транспорт моего брата – и уехали.

* * *

В Чикаго невозможно крутнуть кота над головой, чтобы не задеть ирландский паб (и не разозлить кота), но заведение МакЭнелли выделяется из всей массы. Это любимая поилка для сверхъестественных обитателей Чикаго. Обычным людям найти ее не удается, хотя время от времени тут случается пара-тройка туристов. Как правило, они не засиживаются.

Утренний трафик рычал в полную мощь, и даже при том, что Мак находится недалеко, добрались мы туда не сразу. Тучи, серые и могучие, проглотили яркий рассвет. Закапал дождь. Время от времени я замечал вспышки далеких молний, мигавшие сквозь тучи над нашими головами, или слышал низкий рокот грома.

– А обещали прекрасную погоду, – проворчала Молли.

Я улыбнулся, но ничего не сказал.

Томас свернул в маленький паркинг рядом с Маком, поставив свой «хаммер» рядом со старым белым «понтиаком транс-ам». Остановившись, он хмуро посмотрел на «понтиак».

– Я думал, Мак обычно открывается в полдень, – сказал он.

– В одиннадцать, – уточнил я. Мой офис располагался неподалеку, так что я частенько угощался ланчем в заведении Мака. – Сегодня он, похоже, прибыл раньше.

– Нам это на руку, – сказал Томас.

– Откуда взялось это выражение? – спросил я.

– А? – отозвался Томас. – «На руку»?

Я поморгал на ходу.

– Да, и это тоже, но я подумал о фразе: «Невозможно крутнуть кота над головой, чтобы не задеть чего-то там».

Томас внимательно посмотрел на меня.

– У тебя нет более важных вещей, над которыми стоило бы сейчас поразмыслить?

Я пожал плечами.

– Мне просто любопытно. Жизнь идет своим ходом, старик. И если я перестану думать о том, что меня интересует, только потому, что какой-то псих или бригада психов жаждут меня грохнуть, мне вообще ни о чем нельзя будет думать, так, что ли?

Томас слегка наклонил голову, признавая мою правоту.

Футах в тридцати от двери Молли резко остановилась и сказала:

– Гарри.

Я тоже притормозил и посмотрел на нее.

Ее глаза были широко раскрыты. Она сказала:

– Я чувствую…

Мои глаза сузились.

– Ну, давай. Ты же знаешь, что хочешь сказать это вслух.

– Это не какие-то колебания Силы, – сказала она сердито. – Здесь… здесь присутствие. Чего-то мощного. Я чувствовала такое же в Чичен-Ице.

– Хорошо, – сказал я, кивнув. – Он здесь. Серьезно, ребята, никто из вас не знает, откуда взялась эта фраза насчет кота? Черт.

Терпеть не могу, когда не знаю чего-то. Тут дойдешь до того, что захочешь научиться пользоваться Интернетом.

* * *

Пивнушка Мака была почти пустой. Когда она пуста, то выглядит очень просторным заведением, но, будучи заполненной, кажется все-таки маленькой. Здесь тринадцать столиков разного размера и высоты, расставленных без всякой системы. Тринадцать деревянных колонн, установленных тоже как бог на душу положил. Колонны украшены резьбой со сценами из народных сказок. Стойка бара идет странными извивами, а вдоль нее с неравными промежутками стоят тринадцать высоких стульев. Почти все здесь сделано из дерева, включая панели на стенах и потолке, а также дощатый пол. С потолка свисают тринадцать вентиляторов, древние штуковины, которые Мак умудряется поддерживать в рабочем состоянии, несмотря на частое присутствие талантов по части волшебства.

В общем, декор а-ля фен-шуй, или типа того. Весь этот дисбаланс предусмотрен для того, чтобы рассеивать случайные вспышки магической энергии; он же создает проблемы для действий магов. Должно быть, все-таки работает. Электрические вентиляторы и телефон почти никогда не плавятся.

Мак стоял за стойкой. Худощавый мужчина выше среднего роста, с поблескивающей бритой головой. Я был клиентом этого заведения большую часть своей взрослой жизни, и Мак до сих пор выглядит примерно так же, как тогда, когда я впервые с ним встретился: аккуратен, в темных брюках, белой рубашке, незапятнанном белом фартуке, что лишь доказывало его ненужность, потому что испачканным его никто никогда не видел. Мак, облокотившись о стойку, слушал что-то, что ему рассказывал единственный посетитель паба – под два метра ростом, с широкими плечами и стройной сильной фигурой, как у пловцов на дальние дистанции. На нем был темно-серый деловой костюм, безукоризненно сработанная европейская вещь, явно шитая на заказ. Волосы цвета потускневшей стали с поблескивающими серебристыми прядями там и сям, а линия острого подбородка и челюсти подчеркнута коротко подстриженной серебристо-белой бородой. Черная глазная повязка из шелка даже на фоне шикарного костюма придавала ему пиратский вид.

Человек с повязкой, видимо, закончил свой рассказ, и Мак откинул голову назад и издал короткий утробный смех. Это длилось всего секунду, и смех тут же смолк, сменившись обычным спокойным и дружелюбным выражением на лице Мака, но мужчина в костюме откинулся на спинку стула с выражением удовольствия на лице, которое вызвала реакция Мака.

– Это он, – сказала Молли. – Кто он?

– Донар Ваддерунг, – ответил я.

– Ого, – сказал Томас.

Молли нахмурилась.

– Тип из этой… компании… службы безопасности?

– Исполнительный директор «Монок сикьюритиз», – сказал я, кивнув.

– Голодная ночь, Дрезден! – воскликнул Томас. – И ты просто потребовал, чтобы он пришел увидеться с тобой?

– Это настолько плохо? – осведомилась Молли.

– Это… кхе, – сказал Томас. – Подумай о том, чтобы проделать то же с Дональдом Трампом или Джорджем Соросом.

Молли содрогнулась.

– Я не… я не уверена, что смогу.

Томас жег меня взглядом.

– И ты натравливаешь на группу наблюдения Лары этих типов?

Я улыбнулся.

– Ну и яйца же у тебя, – сказал Томас. – Мои Лара мне точно оторвет.

– Скажи ей, что это не твоя вина. Скажи, что не смог меня остановить. Она поймет, – ухмыльнулся я. – Садитесь, ребята, закажите себе поесть и все такое. Я ненадолго.

Молли часто заморгала, потом посмотрела на Томаса и сказала:

– Минуточку… Мы что же, его эскорт?

– Ты, может, и да, – насмешливо отозвался Томас. – Я его головорез. А это чуток повыше, чем эскорт.

– Слишком высоко, если думаешь, что я буду подчиняться твоим приказам, – ядовито бросила Молли.

Они оба отправились за дальний столик, весело препираясь на ходу, и сели, пройдя мимо реальной причины того, что наша встреча назначена именно здесь: скромного деревянного знака, на котором простыми, безо всяких там закорючек буквами было выжжено: «ДОГОВОРНАЯ НЕЙТРАЛЬНАЯ ТЕРРИТОРИЯ».

Соглашения Ансийли поддерживали различные сверхъестественные политические силы в течение последних бурных десятилетий. Это были серии договоров, которые имели целью ограничить конфликты между разными группами и племенами некой структурой. Они определяли права тех владык, которые правили территориями, а также нарушения прав одних властителей другими. Представьте себе Женевскую конвенцию монстров и призраков. Ну вот, примерно то же самое.

Мак каким-то образом добился, что именно его заведение объявили нейтральной территорией. Это значило, что, когда бы здесь ни появлялся подписант Соглашений, он обязан был вести себя как приличный клиент, не причинять вреда другому подписанту, не применять к нему насилия, и выносить все готовые вспыхнуть силовые разборки наружу. Паб превратился в площадку для встреч, где у клиента по меньшей мере возникал шанс закончить ужин без того, чтобы быть убитым кем-то, кто во всех иных обстоятельствах являлся его заклятым врагом.

Ваддерунг поглядел на Молли и Томаса и обратил свое внимание на меня. Его единственный глаз был ледянисто-голубым, и от его взгляда по спине шел холодок. Когда я приблизился к нему, у меня возникло ощущение, что он видит во мне больше, чем я в нем.

– Ну-ну-ну, – сказал он. – Слухи о твоей смерти, и так далее.

Я пожал плечами.

– Уверен, что среди чародеев это не такая уж необычная игра.

В его глазу что-то вспыхнуло, словно его позабавила какая-то мысль, исчезнувшая прежде, чем я смог ее рассмотреть.

– В эту игру пытается играть меньше народу, чем ты мог бы подумать.

– Да я, признаться, и не пытался, – сказал я. – Просто так уж оно случилось.

Ваддерунг лениво протянул руку за чашечкой кофе. Он пил его мелкими глотками, наблюдая за мной. Потом слегка наклонился вперед и медленно проговорил:

– Значительные вещи не случаются просто так, Дрезден.

Я покосился на него. Пожал плечами. Потом сказал:

– Мак, можно мне пива?

Мак прохаживался вдоль стойки на деликатном расстоянии от клиентских стульев. Он посмотрел сперва на меня, потом на медленно тикающие часы на стене.

– Целую жизнь не пил, – сказал я. – И если я из-за этого рехнусь, можешь записать меня в «Анонимные Алкоголики».

Мак фыркнул. Потом достал бутылку эля собственного изготовления. Нектар и амброзия! Он открыл ее и передал мне (зная, что я редко пью пиво из стакана), и я отсалютовал ему бутылкой, прежде чем отпить первый глоток.

– Не рановато ли для этого дела, а? – спросил Ваддерунг.

– Отсюда я чувствую запах виски в вашем кофе, – сказал я, поднимая бутылку.

Он улыбнулся, поднял чашечку кофе, салютуя мне, и отпил солидный глоток, а я отхлебнул эля. Потом мы оба поставили свою выпивку на стойку.

– И что же тебе нужно? – спросил Ваддерунг.

– Совет, – сказал я. – Если цена устроит.

– И что, по-твоему, будет правильной ценой?

– Люси берет пять центов.

– Ага, – сказал Ваддерунг. – Но Люси психиатр. А ты понял, что сейчас выступил в роли Чарли Брауна[65]?

– Эх, – сказал я.

Ваддерунг улыбнулся:

– Я вижу, там, где ты был, тебе было одиноко.

– И почему вы так решили?

– Шуточки. Треп. Ненужные компаньоны. Иной сказал бы, что сейчас настал момент для быстрых решительных действий. А ты тратишь драгоценное время, восстанавливая контакты с бывшими союзниками. – Он слегка склонил голову. – Следовательно, если у тебя в этом такая острая нужда, я могу сделать логический вывод, что последнее время ты провел вдали от этой компании. Звучит разумно?

– Арктис-Тор не лучшее место для отдыха, – сказал я.

– Нет? А что же оно тогда?

Я прищурил глаза:

– Подождите. Вы что, пытаетесь провести со мной сеанс психоанализа?

Он отхлебнул кофе.

– И почему у тебя вдруг возник такой вопрос?

– Потому что вы без конца задаете вопросы, – сказал я. – Люси, вы пролетели. Пяти центов у меня нет. – Я рассматривал свою бутылку. – Время для шуток у меня есть. Для игр – нет.

Ваддерунг поставил кофе на стойку и развел руками.

– Я не работаю бесплатно, – сказал он.

– А я за всю жизнь не заработал столько, чтобы оплатить ваши гонорары, – сказал я. – Но при ваших заработках вряд ли вам нужно больше.

Он молча ждал.

– Буду должен, – проворчал я.

Это, похоже, его чертовски развеселило. В углу глаза появились морщинки.

– Учитывая твой неподражаемый талант создавать врагов, надеюсь, ты поймешь, если я не стану рассматривать твое предложение как надежное и имеющее долгосрочную ценность.

Я улыбнулся и отхлебнул пива.

– Но это явно стоит нескольких минут вашего драгоценного времени – иначе вы вообще не пришли бы сюда.

На его лице мелькнула довольная улыбка.

– Я принимаю твое предложение: одолжение плюс пять центов.

– Я же сказал: у меня нет пяти центов.

Он грустно покивал.

– А что у тебя есть?

Я пошарил по карманам и вытащил запонку из драгоценного камня от моего смокинга. И показал ему.

– Это не пять центов, – серьезно произнес он. Потом наклонился вперед, как раньше, и медленно проговорил: – Что у тебя есть?

Секунду я смотрел на него. Потом сказал:

– Друзья.

Он откинулся назад, в голубом глазу засверкали яркие искорки.

– Томас, – позвал я. – Мне нужно пять центов.

– Что? – спросил Томас. – Наличными?

– Да.

Томас полез в карман и вытащил пачку пластиковых карточек. Разложив их веером, он показал кредитки мне.

– Как насчет этих?

– Это не пять центов.

– О, ради бога, – вздохнула Молли. – Она полезла в карман и достала старушечий кошелек для мелочи. И щелчком швырнула мне монетку.

Я поймал ее на лету.

– Спасибо. Получи повышение: назначаю тебя лакеем.

Она закатила глаза:

– Да здравствует император!

Я подвинул монетку к Ваддерунгу.

– Прошу.

Он кивнул:

– Говори.

– Верно, – сказал я. – Кгм. Пора бы. Время не ждет.

– Нет, – сказал он, – это твой остров не ждет.

Я настороженно посмотрел на него:

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду то, – сказал он, – что знаю про твой остров. Я знаю, как он появился. Я знаю, для чего он. Я знаю, что находится под ним.

– А, – сказал я. – О…

– Я понимаю, насколько важно, чтобы остров управлялся должным образом. Большая часть тех, кто присутствовал на твоей вечеринке в Мексике это тоже понимают.

Он имел в виду Серый Совет. Ваддерунг входил в него. Это была группа, состоявшая в основном из чародеев Белого Совета, которые объединились, потому что Белый Совет, казалось, вот-вот рассыплется, а они хотели его спасти. Но поскольку в стенах засели крысы, единственным способом действий была скрытность, работа в ячейках. Я не вполне уверен, кто конкретно был членом Серого Совета, за исключением моего деда и Ваддерунга. Он явился с остальными по большей части анонимными членами Серого Совета, когда я уехал спасать свою дочь от Красной Коллегии, и Ваддерунг, похоже, сразу пришелся ко двору.

Я, конечно, был уверен, что он не чародей. Что он – нечто гораздо большее.

В общем, говоря полушепотом, я обрисовал ему ситуацию, рассказав об атаке на остров из-за границ времени. Когда я говорил, на его лице проступали морщины.

– Идиоты, – выдохнул он. – Даже если бы им удалось справиться со смертным огнем…

– Погодите, – сказал я. – Смертным огнем?

– Блокировка на случай опасности, – сказал Ваддерунг. – Остров тебе показывал.

– Верно. Система скорее предпочтет уничтожить все, что содержится там, чем позволит этим существам бежать, так?

– Это единственный способ, – кивнул Ваддерунг. – Если кто-то сумел бы освободить тварей из Колодца…

– Думаю, было бы погано.

– Не погано, – возразил Ваддерунг. – Это станет концом света.

– О, – сказал я, – полезная информация. Остров об этом не упоминал.

– Остров не рассматривает это даже в качестве теоретической возможности, – рассеянно произнес Ваддерунг.

– Тогда ему стоит затянуть свои панталоны потуже, – сказал я. – Как видится мне, все могло зайти уже слишком далеко. То есть, как я понимаю, кто-то наложил это заклятие сто лет назад. Или сто лет вперед – в будущем.

Ваддерунг махнул рукой.

– Чушь. Существуют законы, управляющие продвижением времени по отношению к пространству, как и ко всему остальному.

– И что это значит?

– Это значит, что эхо, вызванное событием во времени, имеет место пропорционально давности самого события, предваряя его, – сказал он. – Если бы атака произошла столетие назад, тогда его эхо началось бы задолго, задолго до самого события – века назад. А нынешнее эхо проявилось только в последние несколько дней. Я сказал бы, что атака должна начаться в течение буквально нескольких часов от события, происшедшего в реальном времени.

– А оно должно произойти завтра. Значит, в реальном времени это случится где-то сегодня или завтра.

– Вероятнее всего, не завтра, – сказал Ваддерунг. – Менять свое прошлое не самая тривиальная задачка.

– Вы о парадоксе? – спросил я. – Типа, я еду в прошлое и убиваю своего дедушку, и как тогда я могу родиться, чтобы ехать в прошлое убивать дедушку?

– Угроза парадокса сильно преувеличена. Существует… качество, аналогичное инерции в своем действии. Когда некое событие происходит, это значит, что существует исключительно сильная тенденция происхождения данного события. Чем больше, значительнее или энергичнее событие, тем сильнее его тенденция к тому, чтобы произойти, невзирая на любое вмешательство.

Я нахмурился.

– Это… что же – закон сохранения истории?

Ваддерунг усмехнулся.

– Никогда не слышал, чтобы это формулировали именно так, ну что ж, достаточно точно. В любом событии преодоление этой инерции требует колоссальной энергии, воли и солидной доли везения. Если кто-то хочет изменить курс истории, гораздо проще попытаться сформировать будущее.

Я фыркнул:

– И если я отправлюсь назад в прошлое и убью своего дедулю, что произойдет?

– Думаю, он разделает тебя под орех, – сказал Ваддерунг, глядя мне прямо в глаза.

О-о, братцы мои! Ваддерунг знает об Эбинизере. Что означало: либо он был в более тесном круге доверия старика, чем я, либо у него имелся доступ к пугающе огромному источнику информации.

– Вы знаете, что я имею в виду, – сказал я. – Парадокс? И Вселенная делает «бабах»?

– Если бы это срабатывало таким образом, а я ничего подобного не видел, этот факт может служить доказательством, что… – Он развел руками. – Вот так. Я подозреваю, что произойдет другая форма апокалипсиса.

Я нахмурился.

– Типа?

– Близнецовой Вселенной, – сказал Ваддерунг. – Новая параллельная реальность, идентичная нашей за исключением этого события. Той, в которой ты никогда не существовал, и той, где тебе не удалось убить собственного дедулю.

Я поджал губы.

– Это… в любом случае кончается для меня не слишком хорошо.

– Прекрасный повод не вмешиваться в естественный ход времени, не так ли? Валять дурака со временем – иррациональное, возмутительное и катастрофически опасное дело. Я бы советовал избегать его любой ценой.

– Вы и Белый Совет, – сказал я. – Итак, это должно произойти где-то сегодня или завтра.

Ваддерунг кивнул:

– Около того.

– Почему?

– Потому что энергетические требования астрономичны, – сказал он. – Соединить временной разрыв любого размера есть дело, превосходящее возможности любого мага, действующего в одиночку. Проделать такое, а потом послать заклятие на огромное расстояние во времени? Трудность подобного предприятия делает его по сути невозможным. И не забудь, какое количество воды окружает остров, воды, смягчающей и амортизирующей любую энергию, посланную в ее направлении – вот одна из причин, почему Колодец был выстроен именно там.

Я кивнул. Все сходилось, если основываться на том, что я знал о магии. Люди всегда думают, что магия – эдакое бесплатное развлечение. Увы, нет. Нельзя черпать энергию ниоткуда, а кроме того, существуют законы, управляющие тем, как эта энергия себя ведет.

– Значит, это… бомба с таймером. И с какого же расстояния она должна рвануть? – спросил я.

– С берегов озера, полагаю, – сказал Ваддерунг. – Идеальным местом был бы сам остров, но я сомневаюсь, что он стал бы сотрудничать в подобном деле.

– Вряд ли, – согласился я. – И тут не получится просто нарисовать мелом круг и вынуть заклинание из шляпы. Должен быть источник энергии. Здоровенный источник.

– Именно, – сказал Ваддерунг.

– А такие вещи обычно выделяются из окружения.

Он улыбнулся.

– Так и есть.

– И любой, кто попытался бы это провернуть, если обладает достаточными знаниями, чтобы играть со временем и надеяться осуществить свой план, должен знать, что эхо предупредит людей о наступлении события. И он должен быть готов схлестнуться с каждым, кто попытается ему помешать.

– Наверняка, – он допил свой кофе.

Я сделал правильный выбор. Совет Ваддерунга изменил проблему: из невероятно огромной и необъяснимой она стала всего лишь очень трудной, очень опасной и такой, где мне скорее всего пришлось бы расстаться с жизнью.

– Кгм, – сказал я. – Не хочу быть превратно понятым, но… это игра на высокие ставки.

– Наивысшие, – согласился он.

– Я думаю, может быть, кто-то с бóльшим опытом и с более основательным положением занялся бы этим. Кто-нибудь вроде тебя, например.

Он покачал головой.

– Это непрактично.

Я нахмурился.

– Непрактично?

– Это должен быть ты.

– Почему я?

– Это твой остров, – сказал Ваддерунг.

– Бессмыслица.

Он наклонил голову и посмотрел на меня.

– Чародей… ты был мертв и вернулся. Это уже выделило тебя. Это открыло двери и тропки, о существовании которых ты не подозревал, и привлекло внимание существ, которые раньше из-за твоей незначительности даже не посмотрели бы в твою сторону.

– И это значит?… – спросил я.

На его лице не было и тени юмора.

– Это значит, что сейчас, более чем когда-либо, ты точка опоры рычага. Это значит, что твоя жизнь скоро станет очень, очень интересной.

– Не понимаю, – сказал я.

Он слегка наклонился вперед.

– Скорректируй услышанное.

Затем посмотрел на часы и поднялся со стула.

– Боюсь, я наговорил все это не ко времени.

Я потряс головой и встал вместе с ним, загораживая ему путь.

– Подождите. На моей тарелке уже столько всего наложено, и если вы не заметили, моей компетенции едва хватает на то, чтобы оставаться в живых, не говоря уже о том, чтобы предотвратить новый Тунгусский взрыв в темницах Аркхэма.

Ваддерунг посмотрел мне в глаза и прорычал:

– С дороги.

Я уступил ему путь.

И я смотрел в сторону. Я уже и так увидел слишком много своим Взглядом. И у меня возникло чувство, что обмен духовзглядом с Ваддерунгом явно не добавит мне сил в последующие пару дней.

– А где Хугин и Мунин?[66] – спросил я.

– Я оставил их в офисе, – сказал он. – Боюсь, ты бы им не понравился.

– Птичьи мозги, – пробормотал я.

Он улыбнулся, кивнул Маку и направился к двери.

– А сумею ли я это сделать? – спросил я вдогонку.

– Сумеешь.

Я рассердился.

– Откуда вы знаете?

Óдин обратил на меня свой мерцающий глаз, обнажил зубы в волчьей улыбке, шрамы по сторонам его повязки отливали серебром в свете, сочившемся из дверной щели.

– Возможно, – пробормотал он, – ты уже сумел.

Потом он открыл дверь и вышел.

Я бросил хмурый взгляд на то место, где он только что стоял, а затем, сутулясь, пристроился на своем стуле. Я схватил пиво, прикончил его и со стуком, более громким, чем следовало, поставил бутылку на стойку.

Мак возился у гриля, делая свои знаменитые сандвичи со стейками для Томаса и Молли. Я помахал ему рукой, но, прежде чем успел вымолвить хоть слово, он уже добавил еще один стейк к двум первым. Мой желудок заурчал, когда я встал и пошел к столику Молли и Томаса.

Возможно, ты уже сумел.

Что, черт его возьми, он хотел этим сказать?

(обратно)

Глава 22

Я посвятил Молли и Томаса в то, что узнал от Ваддерунга, пока мы ели. Сандвичи Мака со стейками были слишком хороши, чтобы не слопать их до последней крошки, хотя время больше подходило для завтрака.

Молли расширила глаза, наблюдая, как я пожираю свой стейк.

– Эгм. Кто этот тип?

Томас спокойно смотрел на меня. Мой брат уже все понял. Он на миллиметр наклонил голову в сторону Молли.

– Думаю, друг, – сказал я. – Когда все утрясется, ты сама узнаешь.

– А, – Молли нахмурилась и принялась играть крошками хлеба, гоняя их по столу пальцем. Потом кивнула. – О’кей.

– И что теперь? – спросил Томас.

Я торопливо доел последние кусочки сандвича. О, брат, это была вкуснятина! Запил же стейк несколькими глотками великолепного пива, сваренного Маком. Обычно после пары бутылок пива с хорошей закуской меня тянет вздремнуть. Сегодня они были такими же убаюкивающими, как «Ред Булл».

– Молли, – сказал я, – я хочу, чтобы ты поговорила с Туком. Мне нужно, чтобы гвардия была в сборе, готовая выступить по моему сигналу.

– В разведку? – догадалась она.

Я кивнул.

– А пока ты будешь этим заниматься, я попытаюсь понять, где могут располагаться потенциальные места для закладки таймерной бомбы с заклятием, чтобы знать, где выставлять охрану. И закажи пиццу: на нее они слетятся в момент.

– О’кей, – сказала она. – Эм-м… А деньги?

Я посмотрел на Томаса: – Она уже один раз за меня заплатила. Твоя очередь.

Томас фыркнул и вытащил из кармана белую пластиковую карточку. На ней не было никаких логотипов: только ряд цифр и магнитная полоска. Он толкнул ее через стол в сторону Молли.

– Будешь заказывать пиццу, расплатись этим.

Молли рассматривала карточку со всех сторон.

– Карточка Diners Club или что-то в этом роде?

– Карточка Рейтов для непредвиденных обстоятельств, – сказал он. – Лара их раздала всей семье. После первой оплаты этой картой, она действительна еще двадцать четыре часа.

– Сколько? – спросила Молли.

– Двадцать четыре часа, – повторил Томас.

Молли удивленно приподняла брови. Томас едва заметно улыбнулся.

– Суммы пусть тебя не волнуют. Моя сестра не верит в лимиты. Так что делай с ней, что хочешь. Мне все равно.

Молли взяла карту и очень осторожно поместила ее в старенький кошелек для мелочи.

– О’кей, – она посмотрела на меня. – Прямо сейчас?

Я кивнул.

– Двигай.

Она задержалась, чтобы достать из сумочки авторучку. Потом нацарапала что-то на салфетке и протянула мне.

– Мой домашний телефон.

Я бросил взгляд на цифры, прочитал их и запомнил. Потом передал салфетку Томасу, который просто сунул ее в карман.

– Ты отправляешь ее туда одну?

Молли без всякого выражения посмотрела на Томаса. После чего исчезла.

– О, – сказал Томас, – конечно же.

Я встал и прошел через всю комнату к двери. Открыв ее, я выглянул наружу, словно выжидая, что кто-то подойдет. Проделывая все это я почувствовал, как Молли скользнула мимо меня. Тогда я снова закрыл дверь и прошел внутрь. Над озером погромыхивал гром, но дождя не было.

– Я заметил, – растягивая слова, произнес мой брат, – что ты не оставил ей способа связаться с тобой.

– Правда заметил?

Он хмыкнул: – Думаешь, Хват сможет причинить ей вред?

– Думаю, она не оставит ему выбора, – сказал я. – Она уже многое может, но Хват как раз тот тип, с которым ей связываться не стоит. Он привык к чарам, умеет защищаться от них, кроме того, он умен.

– Молли дурочкой тоже не назовешь, – сказал Томас.

– Молли моя проблема, – сказал я.

Я не хотел, чтобы мои слова прозвучали так холодно и так жестко. Мой собственный гнев удивил меня, но он побулькал и стих. Какая-то часть меня пребывала в ярости от того, что Томас подверг сомнению мое решение, касающееся моей ученицы. Молли была моей, и черт меня дери, если какой-нибудь красавчик из Белой Коллегии…

Я прикрыл глаза и сжал челюсти. Гордыня. Обладание. Территориальность. Это был не я. Это была мантия Зимы, говорившая моим голосом.

– Извини, – сказал я мгновение спустя и открыл глаза.

Томас не выказал никакой реакции, ни на мой рык, ни на гнев, ни на извинение. Он просто изучающе смотрел на меня. И потом тихо сказал:

– Я хочу кое-что тебе посоветовать. Я не пытаюсь заставить тебя делать что-то. Тебе просто нужно это услышать.

– Давай, – сказал я.

– Я хищник, Гарри, – сказал он. – Мы оба это знаем.

– Ну да. И?

– И я распознаю хищника в другом, когда его вижу.

– И?

– И ты смотришь на Молли, как на пищу.

Я нахмурился.

– Вовсе нет.

Он пожал плечами.

– Не все время. В какие-то моменты. Ты смотришь на нее, и я вижу, как ты что-то просчитываешь. Ты каждый раз замечаешь, когда она зевает.

Я не знал, что сказанное Томасом сейчас – правда.

– Ну и что?

– Когда она зевает, то показывает тем самым, что устала. Мы неизбежно замечаем это, потому что усталая добыча – легкая добыча. – Он наклонился вперед, положив одну руку на стол. – Я знаю, о чем говорю.

– Нет, – сказал я, а в моем голосе снова зазвучал холод. – Не знаешь.

– Я тоже пытался отрицать эту истину, когда мне было лет пятнадцать. Не слишком удачно у меня получилось.

– И что? – спросил я. – Ты думаешь, я собираюсь напасть на нее, когда она отправится спать?

– Да, – сказал он. – Если ты не распознаешь своих мотиваций и того, что тебя контролирует, ты так и сделаешь. Может, не сегодня, может, не завтра. Но рано или поздно. Ты не можешь игнорировать инстинкты, старина. Будешь игнорировать, они в одну прекрасную ночь застанут тебя врасплох. И ты причинишь ей боль, тем или иным образом.

Я не знал, что на это ответить. Просто нахмурился и посмотрел на свою пустую бутылку.

– Она доверяет тебе, – сказал Томас. – И я думаю, какой-то частью своего существа ты это знаешь. Я думаю, именно эта часть отправила ее подальше, и совсем, совсем не случайно. Прояви ответственность, Гарри.

– Да, – тихо сказал я. – Я… попытаюсь. Такие вещи постоянно захватывают меня врасплох.

– Природа зверя. Тебе всегда удавалось сохранять с ней правильные взвешенные отношения, хотя она сохнет по тебе, что любому видно. И я восхищаюсь тобой, и не хотел бы, чтобы все разлетелось вдребезги.

Я потер глаза. Мой брат был прав. Я все утро заставлял себя не смотреть на Молли, хотя раньше ничего подобного не происходило. Это тоже была часть Зимы – голод и похоть, жажда потного совокупления в темноте. Она управляла Ллойдом Слейтом, так же как и другими Зимними Рыцарями в течение многих лет.

Она довела их до безумия.

Я должен научиться распознавать это влияние, пока кто-то не пострадал.

– Да, о’кей, – сказал я. – Когда я закончу скакать от одного лесного пожара к другому, я… что-нибудь придумаю. А до тех пор, милости прошу отвешивать мне оплеуху всякий раз, как сочтешь, что она пойдет мне на пользу.

Томас кивнул, очень серьезно, но в глазах его плясали искорки.

– Я твой брат. И всегда могу отвесить тебе то самое.

– Хе, – сказал я. – Хотел бы я посмотреть…

Я замолчал, глядя на Мака, который хмуро пялился на дверь паба. Проследил за его взглядом. Стекло верхней половины двери было ограненным и матовым, но достаточно прозрачным для того, чтобы увидеть размытую фигуру того, кто оказался бы по ту сторону. Во всяком случае, можно было бы увидеть, не будь внешняя сторона стекла еще укутана и плотным серым туманом.

Томас заметил мой взгляд и посмотрел в ту же сторону.

– Ха, – сказал он. – Кгм. А разве туман по утрам не рассеивается?

– Видимо, сегодняшнее утро – особенное, – сказал я.

– Ну-у-у, – протянул Томас, – это неправильно.

– Да, – согласился я, – это неправильно.

Существует не так уж много причин, по которым кто-то накрывает квартал туманом. В основном – чтобы замаскировать свое приближение. Мы оба встали и повернулись лицом к двери.

За нашими спинами Мак сунул руку под стойку и достал помповый обрез, сделанный из черного композитного материала. У него был складной приклад, а короткий ствол при всем желании не позволял отнести его к охотничьему оружию.

– Чушь какая-то, – сказал Томас. – Никто никогда не атакует заведение Мака. Это нейтральная территория.

– А что насчет банды Фомор, о которой я слышал?

– Даже они, – возразил Томас. – Каждый раз, когда они подбираются к пабу, ОСБ обрушивается на них как лавина. Это практически единственное, в чем они сходятся.

Пару секунд я недоуменно моргал и потом сказал:

– ОСБ… А, Общество Светлого Будущего.

– Но они ведь не фэйри, нет? – спросил Томас.

– Они называются Соглашениями Ансийли, – сказал я. – Зима равняется Ансийли. И любой из Зимних, кто нарушит договор Мэб, будет счастлив умереть до того, как она закончит с ним разбираться.

– Значит, Лето?

– Но еще не полдень, – сказал я.

Звуки города снаружи вдруг исчезли. Наступила неестественная тишина. Я слышал дыхание троих людей, более напряженное, чем обычно, поскрипывание потолочных вентиляторов – да вот, пожалуй и все.

– Безусловно, магия, – сообщил я. – Некто не хочет, чтобы кто-нибудь увидел или услышал, что здесь происходит.

Раздался резкий звук, внезапное движение, и в одну из ограненных стеклянных панелей двери влетел камень. Томас выхватил пистолет, а за его спиной щелкнул обрез Мака. Стекло разлетелось по полу, а камень катился, пока не отскочил от моей ноги и не затих на полу. Это был круглый кусок глянцевитого черного обсидиана размером с яйцо.

Щупальца тумана вползали в разбитую стеклянную панель, а камень на полу внезапно задрожал и начал жужжать. Мы с Томасом отошли от него на несколько шагов, но жужжание усиливалось и искажалось, пока не превратилось в потусторонний вибрирующий голос, как на старой затертой грампластинке.

– Вышшшшлите чародея, – прожужжал камень, произнося каждое слово медленно и растянуто. – Вышшшшлите его сссссюда, и оссссстальные могут осссстаться.

– Я знаю хорошее место, где тебя можно растолочь в песок, трусливое ты гов… – начал было Томас.

Я поднял руку.

– Нет, – сказал я ему негромко. – Подожди.

– Чего?

– Это нейтральная территория, – произнес я голосом, который должны были услышать за дверью. – Если вы хотите говорить, входите. Никто на вас не нападет.

– Вышшшшлите его сссссюда.

Это не звучало ни зловеще, ни пугающе.

– Мой график на сегодня полон, – отозвался я. – Вторник вас устроит?

– Мы проссссим трижжжжды, и вссссе, – прошипел голос. – Вышшшшлите его сссссюда. Ссссейчасссс жжже!

Я сделал несколько медленных ровных вдохов и выдохов, чтобы держать страх под контролем и задумался. Сто процентов – кто бы ни был там снаружи, разговоры его не интересовали. Конечно же, мне не хотелось выползать на узкую, укрытую туманом лестницу, чтобы начинать схватку. Но в этой комнате я был не один. Я повернулся и посмотрел на Мака.

– Не хочу навлекать неприятности на твое заведение, Мак, – сказал я. – Здесь ты хозяин. Если ты скажешь, я выйду драться наружу.

В ответ Мак издал рычащий звук и передернул обрез, загнав патрон в патронник. Потом сунул руку под стойку и извлек крупнокалиберный автоматический пистолет, положив его поближе к себе.

Томас оскалил зубы в хищной улыбке.

– С сегодняшнего дня мои чаевые будут солиднее.

– Точно, – пробормотал я. Я жестом показал Томасу, чтобы он отошел на несколько шагов назад и убедился, что ни один из нас не стоит между дверью и линией огня Мака. Я сконцентрировался на черном камне. Все начнется здесь.

– Эй, урод! – крикнул я, поднимая левую руку. – Ты слышал, что тебе сказали. Поц-ц-целуй меня в жжжопу!

– Ссстало быть, так, – прошипел голос из камня.

И черный камень взорвался.

Но я был готов к этому. Я уже построил защитное заклятие, и сформировал из своей воли толстую стену в воздухе перед собой, когда осколки блестящего камня брызнули по комнате. Они отскочили от моего щита и разлетелись со звоном, разбив мою пустую бутылку на столе, стуча по деревянным колоннам и вышибая щепки из дерева стен. Ни один осколок не попал в Томаса, Мака или меня. Я строил щит между нами и черным камнем, пока нападающие тратили время на переговоры. Щит был не так хорош как тот, который я сделал бы, будь у меня мой старый защитный браслет, но я бы не смог долго его удерживать, да мне и не пришлось бы.

Как только взрыв отгремел, я бросил щит, уже фокусируя свою волю на другой руке, собрав в ней пушечное ядро обнаженной силы, и при первом же движении по ту сторону дверного стекла, прорычал: «Forzare» – и швырнул весь заряд вперед.

Силаударила в дверь и превратила пятьдесят фунтов витражного освинцованного стекла в облако бритвенно-острых осколков. Лестница, ведшая в заведение Мака, шла с улицы вниз, так что ни один осколок шрапнели на уровень улицы улететь не мог.

Мгновение спустя нижняя часть двери взорвалась летящими деревянными щепками-стилетами. Мой щит остановил всё, что летело в сторону Мака, но мне не удалось перехватить их все. Один ударил меня в левую скулу – если бы он крутился в полете еще долю секунды, то острым концом впился бы мне в мозг. Но чертова штуковина и так двинула меня словно бейсбольная бита, ошарашив и сбив с ног.

Мир предстал в замедленном движении – я словно оказался в эхо-камере, как оно случается при ударе по голове – и увидел, как один из атакующих входит внутрь.

Сначала я не мог воспринять то, что увидел, как нечто осмысленное: оно выглядело как гигантские вращающиеся трубы, покрытые мягкой тканью в программируемой автомойке, такой, где твой автомобиль действительно покрывают шампунем. Только это была не труба, а сфера, и находилась она не в автомойке – вкатывалась внутрь через дверь Мака.

Ружье Мака выстрелило, грохочущий звук ударил меня в спину. В закрытом пространстве эти штуки действительно громкие. Пыль и ошметки ткани полетели с поверхности нападавшего, но это не замедлило его движения. Гигантский тряпичный шар катился ко мне, пока Томас не рванулся сбоку и не обрушил на него с размаху один из тяжеленных дубовых столов Мака.

Небольшая информация насчет драки в баре: в реальной жизни, если вы обрушиваете на кого-то предмет мебели, он не ломается, разлетаясь на куски, как в кино. Он ломает того, на кого вы его обрушили. Раздался сочный звук удара, и движение круглой штуковины вперед сменило направление на девяносто градусов. Оно стрелой пролетело через комнату, оставляя за собой хвост серо-коричневых тряпок, словно комета из рванья; тряпки оглушительно хлопали на лету, пока весь этот лоскутный кошмар старьевщика на полной скорости не влетел в стену.

Еще небольшой совет по части драк в баре: никогда не оставайтесь на том же самом месте. Если вы не знаете, кто ваш противник, если не уверены в том, что у него нет поблизости приятеля, готового прийти на помощь, вы не можете позволить себе сидеть в относительной неподвижности. Мое тело уже двигалось, не знаю, правда, каким чудом, но на ноги оно меня поставило.

Мак положил ладонь на стойку бара и прыгнул на нее, как проделывал это не раз. Чертовщина, влетевшая в заведение, отскочила от стены, прокатилась по поверхности стола и шмякнулась на пол беспорядочной кучей. Мак сделал пару быстрых шагов, чтобы враг оказался на линии огня. Ружье снова грохнуло: «Буммм!» Еще одна туча ошметков ткани и пыли поднялась над кучей тряпья.

Комната раскачивалась с прежней – нормальной – скоростью. Дюжины обрывков мешковины отлетали от пыльной штуковины, в то же мгновение оплетаясь вокруг стульев и столов. Один стул полетел в Томаса, выбив дубовый стол из его рук, и брат вынужден был увернуться, вместо того, чтобы отбить удар. Обрез Мака грохнул еще три раза, а я метнул еще один заряд силы в эту чертовщину. Картечь Мака не дала ничего, кроме очередной кучи пыли и мусора, а мой чародейский удар раскололся, обогнув эту штуку, разнес вдребезги стол и влетел в стену за ним.

И оно смеялось.

Сейчас оно выстреливало мебелью с нечеловеческой силой. Мой щит едва успел отбить край стола, летевшего как фризби. Ноги Томаса подсек летящий барный стул, и он упал на пол с резким выдохом от удара.

Куча, лежавшая на полу, задвигалась, скручиваясь в массу пепельно-серой мешковины – и поднялась. Грязная ткань скрывала ее очертания, но не совсем. Фигура была долговязой и худой, ей приходилось стоять согнувшись, чтобы не угодить под лопасти потолочных вентиляторов. Фигура более или менее напоминала человеческую, и я был поражен внезапным осознанием того, что сейчас смотрю на гуманоида в огромном грязном одеянии, сплетенном из постоянно движущихся шелестящих полос.

Он медленно поднял голову и посмотрел на меня.

Нет, он не смотрел на меня – глаз у него не было, на том месте, где обычно располагаются глаза, была гладкая кожа в перламутрово-серых линиях с полосами более темного цвета, и я почему-то подумал об акуле. Его раскрытый рот с широченной улыбкой только усиливал подобное впечатление. Зубов тоже не было – просто костяной выступ там, где у людей рот. Две струйки слюны стекали с уголков его пасти, оставляя на груди черные потеки. На голове не было ни волоска.

– Чародей, – сказал он, а голос его точь-в-точь повторил голос из черного камня. – Тебе совершенно необязательно умирать сегодня. Сдайся, и я пощажу твоих товарищей.

Я услышал, как Мак за моей спиной перезаряжает обрез. Руку, в которой уже был пистолет, Томас спрятал за спину и молча медленно пересекал комнату, чтобы заставить глаза Акульей Морды посмотреть на него.

Но как раз глаз-то у Морды и не было. Чем уж там эта штука отслеживала наши движения, но у меня возникло неприятное ощущение, что просто стоять в не самой выгодной позиции пользы никому из нас не принесет.

– Сдавайся, – сказал я, пытаясь вспомнить, где и когда слышал это слово раньше. – Н-да. Кгм. Не уверен, что сегодня мне понадобятся сдающиеся. На прошлой неделе была распродажа этого добра, но я ее прозевал, и сейчас меня как-то не тянет приобретать бросовый товар за полную цену. Что, если через неделю опять распродажа? И что тогда, я остаюсь в дураках?

– Несерьезность ничего сегодня не изменит, – сказал Акулья Морда. Его гудящий закручивающийся голос был очень неприятен для слуха: аудиоэквивалент гниющего мяса. Что приходилось вполне к месту, потому что и весь он смердел, будто кусок гниющего мяса. – Ты пойдешь со мной.

– Разве Мэб приказала тебе не то же самое, Гарри? – саркастически заметил Томас.

Я стоял с вытянутой ладонью, закрывая щитом свое тело от Акульей Морды, но сумел показать братцу средний палец.

– Слушай, Спэнки[67], – сказал я Акульей Морде. – Я немного занят, чтобы возиться с каждым случайно встреченным дебилом, который стесняется своего тряпья. Иначе я с удовольствием грохнул бы тебя пивной бутылкой, врезал по яйцам, вышвырнул бы из салуна – ну и все такое прочее. Пусть твои люди свяжутся с моими людьми, и, может, мы проделаем это на следующей неделе?

– На следующей неделе у тебя семинар по самокритике, – сказал Томас.

Я щелкнул пальцами.

– А еще через неделю?

– Поиски квартиры.

– Сплошные проблемы, – сказал я. – Но никто не обвинит нас в том, что мы не попытались. До встречи.

– Гарри, – произнес странный голос. Точнее, не голос был странным – странным было слышать его. Обычно из Мака слова не вытянешь. – Хватит трепаться. Убей его.

Слова Мака сделали то, чего не смог сделать весь мой трёп: они взбесили Акулью Морду. Она резко развернулся к Маку, дюжины полос мешковины залетали во всех направлениях, цепляясь за все подворачивающиеся предметы, а голос прозвучал шершавым хрипом:

– Ты! – рыкнул Акулья Морда. – Тебе до всего этого дела нет, наблюдатель. Думаешь, этот жест что-то значит? Он настолько же лишен смысла, как и ты. Ты выбрал свою дорогу давным-давно. Имей же достоинство лечь и умереть рядом с ней.

Мне показалось, что на секунду моя челюсть отвисла.

– Э-э?… Мак?

– Убей его, – повторил Мак, но уже жестче. – Это лишь первый.

– Да, – сказал Акулья Морда, склонив голову почти под прямым углом. – Убей его. Придут другие, их будет больше. Уничтожь меня – и они узнают. Оставь меня – и они опять-таки узнают. Число твоих дыханий сочтено, чародей.

Пока он говорил, я чувствовал ужасную тяжесть безнадежности, придавившую мое сердце. Черт возьми, я что, испытал в жизни недостаточно? Может, даже больше, чем достаточно. Разве жизнь еще не преподнесла мне страданий, скорби, боли и одиночества – с лихвой? А сейчас я должен выступить против чего-то еще, чего-то нового и страшного, чего-то, что движется на меня легионом. Какой смысл во всем этом? Что бы я ни делал, насколько сильнее и умнее ни стал, какими бы связями ни обзавелся, негодяи всегда будут крупнее, и сильнее, и многочисленнее.

Позади меня Мак издал стон. Обрез, должно быть, выпал из его руки, потому что сталь лязгнула по полу. Слева я видел, как обвисли плечи Томаса, и он отвернулся, закрыв глаза, словно от боли.

Людей, оказывающихся рядом со мной, ранят или убивают. Чаще всего негодяям сходит с рук еще один испорченный день моей жизни. Ну, и к чему такая жизнь?

Зачем я продолжаю делать это с собой?

– Потому что, – прорычал я сквозь зубы. – Болван ты, дурилка картонная. При твоей жизни из тебя получился бы классный футбольный мяч.

И вдруг психический приступ отчаяния, который Акулья Морда вызвал в моем сознании, немедленно испарился – и я был снова в состоянии ясно мыслить. Я уже не чувствовал, как липкая маслянистая сила скользит по мне, но четко ощущал, как она сжалась и отступила. Мне приходилось сталкиваться с подобным и раньше – внезапно я понял, с чем имею дело.

Акулья Морда повернул голову ко мне, рот его был открыт в шоке. На какое-то замершее мгновение мы смотрели друг на друга через пятнадцать футов паба. Казалось, однако, что это длилось часами. Томас и Мак, оба были неподвижны, ища физической поддержки, как пьяные или люди с тяжелым грузом на плечах. В таком состоянии они не смогли бы самостоятельно покинуть здание – но другого выхода у меня не было.

Акулья Морда и его плащ из мешковины швырнули в меня полтонны мебели на четверть секунды позже, чем я поднял правую руку и прорычал:

– Fuego!

Мне явно не приходилось в последнее время прибегать к магии. Живя в сердце Зимы, не станешь дурачиться, вызывая своими чарами огонь. Там есть существа, которые ненавидят подобные фокусы. Но огненная магия всегда была моей самой сильной стороной. Она была первым полностью осознанным заклинанием, которое я освоил, и в удачный день я могу выступить в одной лиге с любым чародеем, если речь зайдет об огненной магии.

Плюс ко всему, я подключился к скрытой энергии, которой какой-то особенно любознательный ангел наградил меня, не спрашивая моего согласия – к древнему источнику энергии Творения, известной как огонь Души. Он не предназначен для боя, но его присутствие может придать моим боевым заклятиям достаточно силы и импульса, делая их почти неотразимыми. Мне приходилось быть с этим осторожным: слишком много энергии сгорает в считанные секунды – что может убить меня самого. Но если я не выйду живым из этого паба, то какая разница, сколько огня Души я сохраню на черный день?

Я ожидал рева пламени, вспышки белого и золотого огня, удара перегретого резко расширяющегося воздуха – и прямо в отвратительную морду Акулы.

Вместо этого возник вой арктической вьюги и спиральный гарпун бело-голубого огня, горевшего сильнее, чем что-либо по эту сторону звезды.

Акулья Морда, швырявший в меня мебель, попытался спрятаться за ней, но огонь, вызванный мною, испарял стулья и столы в то же мгновение, как прикасался к ним. Они разлетались с невероятной ревущей детонацией грома, и каждый удар сопровождался звуком, какой произвели бы немыслимо огромные и неумело управляемые строительные машины.

Акулья Морда скрестил свои костлявые предплечья перед собой в последней попытке отразить заклинание. Если бы я был сконцентрирован на этом – на том, чтобы пробить его защиту, может быть, пламя прожгло бы насквозь Акулью Морду и его дурацкую накидку. Но мой план состоял в другом. Вместо этого я рванулся, преодолевая расстояние между нами, сквозь ужасающий жар термального цветка моего заклятия – словно бежать сквозь печь. Я видел, как мое заклятие выплеснулось на скрещенные предплечья Акульей Морды, и странное существо сумело отбить заклятие почти целиком – но не вполне. Огонь обжег одну из его щек и перекинулся на правое плечо, превратив весь его мешок в огромную пылающую массу.

Акулья Морда завопил от боли. Его крик выстрелом отдался в моих ушах. Он начал опускать руки, чтобы контратаковать.

В ту секунду, когда он это сделал, я вогнал свой правый кулак в его тупую мерзкую харю.

Чувак, болваны, которых я превращаю в утиль, никогда не предвидят подобного хода! Они думают, что если уж я чародей и все такое, то отойду назад и буду пулять в них Волшебными Ракетами или чем-то еще – и удеру сразу же, как только они подойдут достаточно близко.

О’кей, не спорю, именно так работают многие чародеи. Но все равно, им стоило бы помнить, что нет никаких причин для того, чтобы чародей не применил физическую силу, как и любой другой человек.

Случились две вещи.

Во-первых, когда мой кулак пролетел вперед, я ощутил восторг, который растекся по моей руке от кисти до плеча, восхитительный и потрясающий. Я едва успел ощутить это, как услышал хрустящий звук и увидел, как голубовато-зеленый лед внезапно покрыл мой кулак.

Во-вторых, я налетел на Акулью Морду как взбесившийся грузовик, заехав ему в подбородок и перенося удары до самой Южной Америки. Лед, покрывавший мой кулак, разлетелся на мелкие осколки, втыкавшиеся в руку и резавшие кожу, но я этого практически не чувствовал. Акулья Морда улетел назад, словно я врезал ему кувалдой, и врубился в стену с такой силой, что тяжелая дубовая панель треснула. Его накидка затрепетала, двигаясь назад – проклятая тряпка самортизировала столкновение, так же, как она умудрялась останавливать ружейную дробь на близком расстоянии.

Акулья Морда отлетел от стены, ошеломленный и ничего не соображающий, и я угостил его слева, а потом еще раз справа – и выбил из-под него ноги со всей силой, на которую был способен. Он с грохотом рухнул на пол.

Когда Акулья Морда упал, я наступил ему на голову своими туристическими ботинками, намереваясь убить его на месте, что эта скотина заслужила, устроив побоище в моем любимом заведении, но его дурацкий мешок-накидка мне мешал. Полосы ткани летали во всех направлениях, пытаясь зацепиться за что-нибудь и выдернуть его из-под моего ботинка. И хотя я среагировал, двигаясь вслед за ним, усики-щупальца мешка схватили с дюжину бутылок спиртного с бара и резко швырнули их в лужи ядовитого бело-голубого пламени, горевшего на полу там, где Акулья Морда сумел отразить огненный удар.

Усилием воли я раздробил катящиеся бутылки, но в предыдущие секунды мои заклятия не отличались мягкостью. Моя неловкая попытка привела лишь к тому, что я разбил одну из бутылок слишком рано, и пламя заревело там, где пролился алкоголь.

Горящий спирт – неприятное дело. Алкоголь горит гораздо сильнее и быстрее чем, скажем, бензин. За считанные секунды он может поднять температуру с точки замерзания до семисот градусов – достаточно для того, чтобы превратить плоть в брикеты тлеющего угля. Мак и Томас оба лежали на полу. Было невозможно выдернуть их из пламени вовремя, что означало одно: единственным вариантом было пламя погасить.

Акулья Морда издал жуткий торжествующий визг и внезапно снова исчез в извивающейся массе своей накидки, превратившись в дергающиеся тряпки, пыль и вонь. Это существо колесом свернулось в воздухе и кометой из драной мешковины вылетело во входную дверь – и я ни шиша не мог сделать, чтобы его остановить.

Я повернулся к огню, как раз когда бутылки стали лопаться на полу, а содержимое их вспыхивало белым пламенем. Я прогнал свою волю вдоль тела, вызвав холодную чистоту Зимы, и воскликнул:

– Infriga!

Воющий ветер и холод охватили возникающее пламя. И пол, там где горели лужицы спиртного. И стены. И, кгм, потолок.

В общем и целом, вся неживая поверхность комнаты покрылась слоем инея в полдюйма толщиной.

Мак и Томас застонали. Я дал им пару минут на то, чтобы прийти в себя, и пошел караулить дверь. Акулья Морда на матч-реванш не явился. Возможно, он менял трусы на более чистые, потому что я напугал его до усрачки. А может, шнырял по закоулкам, собирая свою банду.

Туман поредел и растаял минут пять назад, и звуки города снова стали слышны.

Атака врага была отбита. Мак ошеломленным взглядом обводил свой паб, скорбно качая головой. Покрытый блестящим инеем и льдом, паб выглядел как забегаловка, где оттягиваются эльфы Санта-Клауса, отработав свою смену в магазине игрушек.

Мак посмотрел на меня исподлобья и сделал жест в сторону бара, явно желая услышать объяснения.

– Эй, – сердито сказал я. – По меньшей мере заведение не сгорело дотла. Цени свою удачу, старина. Другим зданиям в моем присутствии везло меньше.

Моментом позже Томас сумел сесть, и я помог ему встать на ноги.

– Что произошло? – спросил он слабым голосом.

– Психическое нападение, – сказал я. – Из неприятных. Как ты себя чувствуешь?

– Очумевшим, – сказал Томас. Он осмотрелся, качая головой. Паб выглядел так, словно подвергся налету Медведей-берсеркеров[68] после Суперкубка. – Что оно такое было?

Я потер лоб ладонью.

– Иной[69].

Глаза Томаса округлились.

– Что?

– Иной, – повторил я тихо. – Мы сражались с Иными.

(обратно)

Глава 23

– Иные, – сказал Томас. – Ты уверен?

– Ты же почувствовал, – сказал я. – Этот ментальный удар. Точь-точь как в ту ночь в Провале Райта.

Томас нахмурился, но кивнул.

– Да, так ведь и было, верно?

Мак медленно проковылял мимо нас к разбитой двери. Он наклонился и поднял что-то из груды обломков. Это был знак «Договорная Нейтральная Территория». Один край доски обуглился, но Мак снова повесил его на стену. Потом оперся на него руками и склонил голову.

Я знал, что он чувствует. Жестокие драки частенько бывают страшными и изматывающими, даже если длятся всего секунды. Мои нервы до сих пор звенели, ноги немного дрожали, и мне очень хотелось просто шлепнуться на пол и немного подышать. Я не сделал этого. Чародеи в таких передрягах – стоики. Кроме того, мой брат принялся бы издеваться надо мной.

Томас медленно выдохнул носом и глаза его сузились.

– Я не слишком много о них знаю, – сказал он.

– Естественно, – кивнул я. – Об Иных не много известно. Мы думаем, потому, что те, кто сталкивался с ними, не имели возможности потом об этом рассказать.

– В мире полным-полно таких вещей, – сказал Томас. – Похоже, однако, что эти создания немного страшнее обычного мерзкого демона.

– Ну, как сказать, – хмыкнул я. – Твари из Небывальщины – часть нашей реальности, нашей Вселенной. Они могут быть порядочными уродами, но членский билет у них имеется. Иные же – совсем, совсем другое.

Томас пожал плечами.

– И в чем же разница?

– Они умнее. Выносливее. Их тяжелее убить.

– Как раз с этим парнем ты управился очень неплохо. Он не выглядел таким уж крутым.

Я хмыкнул.

– Ты пропустил финал. Я нанес этой твари свой коронный удар, а в результате доставил лишь небольшое неудобство. Это существо убралось не потому, что я причинил ему серьезный вред. Оно убралось потому, что не ожидало, что я буду нацелен на то, чтобы его убить, и не хотело рисковать: а вдруг бы мне повезло, и тогда оно не смогло бы отчитаться перед своим начальством.

– И все равно оно удрало, – возразил Томас. – Да, фокус с плавлением мозга был, конечно, ужасен, но все же этот ублюдок не был таким уж крутым.

Я вздохнул.

– Мелкий ублюдок Пибоди как-то притащил одного Иного на заседание Совета. В помещении собрались лучшие чародеи мира, они набросились на него всем скопом, и все же тварь умудрилась убить целую группу своих противников. С Иными очень трудно проделывать магические штуки. Их очень трудно выгнать откуда бы то ни было. Их трудно ранить. Их трудно заставить сдохнуть. Они безумно жестоки, безумно сильны – да и просто безумны. Но не это делает их опасными.

– Хо, – сказал Томас, – не это? Но что же тогда?

– Они действуют вместе, – сказал я тихо. – Насколько нам известно, они действуют все вместе.

Томас какое-то мгновение молчал, размышляя над тем, что следовало из моих слов.

– Действуют вместе, – сказал он. – Делая что?

Я покачал головой.

– То, что они уж там делают. Их действия не всегда вызваны рациональными мотивами – по меньшей мере, так считает Совет.

– Я слышу в твоем голосе скепсис?

– Белый Совет всегда считает, что он умнее всех остальных, вместе взятых. Уж я-то знаю.

– Ну да, потому что ты умнее, чем они, – осклабился Томас.

– Потому что я провожу больше времени на улице, чем они, – поправил я его. – Совет думает, что Иные – это огромный ящик с чокнутыми, которые затевают свои буйства в случайно выбранном направлении.

– Но ты так не думаешь.

– На ум приходит фраза «чокнутый как лиса»[70].

– Ладно. И все же, что ты думаешь: чем заняты эти Иные?

Я пожал плечами.

– Я почти уверен, что благотворительная торговля печеньем их не интересует. Но цитировать меня не стоит.

– Не беспокойся. Мне не так уж часто хочется выглядеть недоумком. Но тот факт, что они действуют скопом, предполагает общую задачу. Цель.

– Да.

– Ну так? – спросил мой брат. – Чего же они хотят?

– Томас, они чужие. В смысле, типа супер-мега-гипер-чужие. Может быть, они вообще не думают, во всяком случае, в том смысле, в каком мы разумеем этот процесс. И как же, черт возьми, мы можем что-то понять в их мотивации – при условии, что она у них вообще имеется?

– Не важно, насколько они вывихнутые, – сказал Томас. – Совместные действия предполагают намерение. Намерение предполагает цель. Цель – понятие универсальное.

– Да они же не из нашей Вселенной! В том-то и вся штука, – сказал я. – Может, ты и прав, я не знаю. Но пока у меня нет лучшей идеи, будет умнее напоминать себе, что ты не знаешь, нежели предполагать, что знаешь, а потом переводить то, что узнал, в предположения, которые выстроил.

– Имеется конкретный факт, который вовсе не предположение, – сказал Томас. – Они хотят тебя.

– Да, – сказал я.

– Зачем? – спросил он.

– Могу только гадать.

– Ну так попробуй.

Я вздохнул.

– Нутром чую, что они планируют устроить побег из тюрьмы.

Томас хмыкнул.

– Они поступили бы умнее, оставив тебя в покое. Теперь ты кое-что знаешь.

Я издал гневный звук.

– Конечно! Ох уж эти идиоты. Пытаясь убить меня, они раскрыли передо мной все, что у них на уме. Теперь голубчики у меня в кармане.

Томас посмотрел на меня в упор.

– Работа на побегушках у Мэб сделала тебя пессимистом.

– Я не пессимист, – сказал я высоким голосом. – Хотя это может не продлиться долго.

Томаса улыбнулся.

– Прекрасно.

– Благодарю вас.

В дверях Мак внезапно повернулся ко мне и сказал: – Дрезден.

Томас склонил голову, прислушиваясь. И потом сказал:

– Легавые.

Я вздохнул.

– Бедолаги. Бьюсь об заклад, что вчерашний ночной патруль даже не отпустили домой. Шатаются, небось, от усталости.

– Это из-за взрыва? – спросил Томас.

– Из-за него.

Нам совсем не нужно было, чтобы нас задержали и допрашивали целый день, и препираться с полицией мне тоже не хотелось – насчет таких вещей у них с чувством юмора слабовато. Власти постоянно говорят, что преступникам не будет покоя, но я уверен, что и полицейские не валяются сутками в гамаках. Мы с Томасом обменялись взглядами и направились к двери.

Возле нее я остановился и посмотрел на Мака.

– Оно тебя знало.

Мак смотрел в пространство и ничего не отвечал.

– Мак, эта тварь была опасной, – сказал я. – И она может вернуться.

Мак хмыкнул.

– Слушай, – сказал я. – Если я прав, этот придурок и его приятели могут стереть с лица Земли солидный кусок нашего штата. Или штатов. Если ты что-то о них знаешь, мне тоже нужно знать.

Мак не поднимал глаз. Через несколько секунд он сказал:

– Я не могу. Я вне игры.

– Посмотри на свое заведение, – сказал я негромко. – Ты не вне игры. Никто не вне игры.

– Брось, – сказал он. – Нейтральная территория.

– Нейтральная территория, которая сгорит со всем остальным, – сказал я. – Меня не волнует, кто ты, старина. Меня не волнует, что ты наделал. Меня не волнует, кажется ли тебе, что ты ушел на пенсию из прежней жизни. Ты знаешь что-то, что нужно мне. Сейчас.

– Гарри, нам пора двигаться, – сказал Томас напряженным голосом.

Я уже слышал звук сирен. Должно быть, они приближались. Мак отвернулся и зашагал к своему бару.

Черт дери. Я мотнул головой и собрался уходить.

– Дрезден, – позвал Мак.

Я повернулся и посмотрел на него. Мак стоял на своем рабочем месте. Он вытащил из-под стойки три бутылки пива и поставил их вплотную одна к другой. И потом посмотрел на меня.

– Их трое, – понял я. – Этих тварей трое? Адские колокола, да одного было более чем достаточно!

Мак ни кивнул, ни покачал отрицательно головой. Он просто дернул подбородком в мою сторону и сказал:

– Удачи.

– Мы еще поговорим, – сказал я Маку.

Мак бросил на меня взгляд, далекий и неприступный как горы Антарктиды.

– Нет, – сказал он. – Не поговорим.

Я хотел ответить какой-нибудь остротой, но его мрачное замечание отбило у меня охоту.

Вместо этого я направился вслед за братом по усыпанной обломками лестнице в дождливое утро.

* * *

Мы проехали мимо полицейской машины, которая прибыла первой, двигаясь со степенной скоростью порядочных граждан.

– Обожаю ускользать от представителей закона, – сказал Томас, поглядывая на полицейский автомобиль в зеркальце заднего вида. – Одна из немногих вещей, способных еще доставить мне радость.

Я помолчал, размышляя над тем, что он сказал.

– Я тоже. То есть, я знаком с несколькими парнями оттуда. Одни – порядочные люди, другие кретины, но большинство честно делает свою работу. И работа их не в том, чтобы просто взять и сунуть нас в комнату для допросов – вот, вроде и день прошел.

– А тебе нравится доводить власти до белого каления, – сказал Томас.

Я пожал плечами.

– Подростком я часто смотрел «Придурки из Хаззарда»[71], – сказал я. – Конечно, нравится.

– Куда двигаем дальше? – спросил Томас. – На квартиру к Молли?

С минуту я размышлял над этим. Мне не показалось разумной идеей быть там, когда появится Хват, рвущийся в драку. Свартальвы немножко вспыльчивы насчет личной территории, и их вряд ли развлечет, если я буду разрешать свои конфликты в их владениях. Но были и другие люди, с которыми мне требовалось связаться до наступления темноты, и, значит, мне необходимы телефон и тихое место для того, чтобы сделать несколько звонков.

– Летняя Леди удовлетворила твою просьбу об аудиенции, – сказал Кот Ситх с заднего сидения.

От неожиданности Томас едва не влетел на «хаммере» в автобусную остановку. У меня сердце подпрыгнуло к горлу, словно у него вдруг отрасли собственные бионические ножки, да еще прорезались собственные звуковые эффекты. Томас мгновенно выровнял машину, по привычке буркнув что-то неразборчивое под нос.

– Ситх, – сказал я громко. Сердце молотило с удвоенной скоростью. Я повернулся и грозно посмотрел на него с переднего сидения.

– Черт возьми!

Слишком длинный хвост малка двигался влево и вправо элегантными движениями. Малк был явно доволен собой.

– Должен ли я понять это как приказ спалить что-то, сэр Рыцарь? Если вы намерены как можно дольше оставаться в живых среди Зимних, вам стоит научиться более конкретно формулировать то, что вы говорите.

– Нет, палить ничего не нужно, – мрачно буркнул я. И подумал о том, чтобы приказать малку не появляться вот так, словно ниоткуда. Подумал – и передумал. Это как раз такой приказ, который Кот Ситх с удовольствием вывернет наизнанку, а у меня не было желания подыгрывать его шуточкам.

– Что сказала Лилия?

– Что она гарантирует вашу безопасность, и вред вам не будет причинен ни ей самой, ни ее Двором и никем из тех, кто работает на нее или на кого она может влиять, – сказал малк, – при условии, что вы явитесь один и с мирными намерениями.

Я хмыкнул и задумался.

– Потому что в последний раз она видела Зимнего Рыцаря, когда он убивал последнего Летнего Рыцаря? – размышлял я вслух. – Потому что последний раз она видела труп Летней Леди, и трупом ее сделал именно я? Потому что я известный бандит, обожающий ломать вещи?

Томас слегка склонил голову, признавая мою правоту:

– Верно замечено. Очко в твою пользу.

– Ситх, – спросил я, – а где состоится встреча?

– В публичном месте, – сказал Ситх, полуприкрыв глаза. – В Чикагском ботаническом саду.

– Видишь, – сказал я Томасу. – Это не место для убийства – для любого из нас. Слишком много людей вокруг. Множество тропок для каждого, кто захочет удрать. Вполне практичная нейтральная территория.

– Если я не забыл, – сказал Томас, – последний раз, когда Летняя Леди покушалась на твою жизнь, она превратила кучу растений в гигантского монстра, который пытался убить тебя в садике в центре универмага «Уолмарт».

Несколько секунд я ехал молча, а потом сказал:

– Да, но… тогда было темно. И не так уж много людей вокруг.

– О, – сказал Томас. – Тогда ладно.

Я показал ему левый кулак, потом сделал замысловатое круговое движение правым, одновременно медленно выпрямляя центральный палец левой руки, пока он полностью не выпрямился. Потом я повернулся к Ситху.

– А что ты думаешь? Насколько приемлем риск встречи в указанном месте?

– Вы сваляли бы дурака, встречаясь с ней вообще, – ответил Кот Ситх. – Однако, учитывая ее обещание и избранное место, я считаю маловероятным, что она имеет намерение расправиться с вами.

– А, может, она врет, – сказал Томас.

– Не может, – возразил я. – Ни один из Сидхе, занимающих высокое положение при любом Дворе не может открыто лгать. Я прав, Ситх?

– Логически рассуждая, мой ответ на этот вопрос не может быть гарантированной правдой.

Я вздохнул.

– Ну, среди них-то оно так, – сказал я. – Без обмана. Они могут выворачивать наизнанку слова, могут избегать прямого ответа, могут убедить тебя прийти к ложным заключениям, но не могут лгать открытым текстом.

Томас покачал головой, сворачивая на 94-е шоссе и направляясь на север.

– Все равно мне это не нравится. Эта компания никогда не дает тебе того, чего ожидаешь.

– А представь, как было бы скучно, если бы давали, – сказал я.

Мы оба тоскливо задумались.

– Ты можешь идти туда один, – сказал Томас. – Но я буду ошиваться поблизости. Если что пойдет не так, просто шумни, и я тут как тут.

– Да все пойдет как надо, – сказал я. – И даже если нет, я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал. Летние – странноватый народ, но в принципе они хорошие соседи. Я не виню их за то, что они слегка нервничают.

Ситх издал звук, выражая свое отвращение.

– У тебя проблемы? – спросил я его.

– Это… сострадание, – сказал малк. – Если предпочитаете, я могу разорвать вам глотку прямо сейчас, сэр Рыцарь, и ваш вампир сэкономит на бензине.

– У меня имеется идея получше, – сказал я. – Хочу, чтобы ты оставался рядом с Томасом, указывая ему на любой источник опасности. Если начнется драчка, твоя цель – помочь, чтобы и он, и я сбежали, не причиняя вреда никому из случайных прохожих и не убив ни одного из смертных.

Ситх стал издавать звуки, точь-в-точь как мой кот, когда пытался исторгнуть проглоченный шарик шерсти.

– Эй, – сказал Томас, – это кожаные сидения, сделанные на заказ!

Ситх выплюнул шар размером с небольшую сливу, но вместо шерсти он представлял собой маленькую коллекцию осколков костей. Затем Кот презрительно ударил хвостом и легким прыжком приземлился на задней кровати «хаммера».

– Болван, – пробормотал Томас.

– Веди машину, – сказал я.

Он скривился, но умолк. Через несколько миль он спросил:

– Ты думаешь, из этого что-то получится? Из мирной встречи в верхах?

– Конечно, – сказал я. И через секунду добавил: – Наверное.

– Наверное?

– Может быть, – сказал я.

– Мы уже спустились до «может быть»?

Я пожал плечами:

– Посмотрим.

(обратно)

Глава 24

Вообще-то ботанический сад Чикаго располагается не в Чикаго, что мне всегда казалось немного подозрительным. Ба-да-бум.

Дождь падал судорожными неровными струйками, в среднем оставаясь мягкой моросью. Воздух был прохладным, чуть ниже пятидесяти[72], и в комбинации с дождем это значило, что сады не будут забиты толпами любителей флоры. Меня погода не беспокоила. По сути, я мог бы взять куртку и чувствовал бы себя распрекрасно – но не взял.

Мой дед учил меня, что магия – это не что-то, к чему можно относиться легкомысленно, ее нельзя использовать в качестве соблазна, и развращающей силы, какими являлись черная магия и мантия Зимнего Рыцаря. Инстинкт подсказывал мне, что чем больше я полагаюсь на силу Мэб, тем в большей степени это влияет на меня самого. Хвастаться нечем.

Когда я вошел внутрь, то оказался на изолированном пространстве, какое очень трудно найти так близко к городу. Сады размером с хорошую ферму, больше трех сотен акров. Для городских мышей это может и не круто, но переводя в чикагские размеры, такой сад раскинулся бы на дюжину городских кварталов. Хватает места, чтобы заблудиться. Можешь гулять по разным тропкам часами, и ни разу не выйти на то же самое место.

Большинство этих тропок были серыми и пустыми. У входа я разминулся с неким пенсионером, а смотритель спешил убраться с дождя в какое-то сооружение типа крытого сарая для инструментов – и, за исключением этих двоих, возникло ощущение, что весь ботанический сад – в моем полном распоряжении.

Там и сям виднелись сезонные декорации: множество тыкв и кукурузных початков, разложенных в преддверии празднования Хэллоуина. Похоже, они собирались сегодня днем устроить традиционную «сладость или гадость», но сейчас здесь не было видно ни толп детей в костюмах, ни вымокших до нитки родителей. Смотрелось все, надо сказать, мрачновато. Место выглядело так, словно должно было быть забито толпами, но мои мягкие шаги казались единственным звуком, не считая шепота дождя.

И все же у меня не возникло чувства, что я здесь один. Фразу «Мне казалось, что за мной наблюдают» слышишь постоянно. К тому есть все основания: это очень реальное чувство, не имеющее ничего общего с магией. Развитие инстинктивного ощущения, дающего знать, когда за тобой следит хищник – основа основ выживания. Если вы когда-нибудь окажетесь в пугающей ситуации и обретете сильное чувство, что за вами следят, крадутся, охотятся, – советую отнестись к этому серьезно. Оно не появляется просто так.

Я гулял минут пять, и мой инстинкт постепенно превратился в уверенность. За мной кто-то следовал. Я не мог определить, кто конкретно – там хватало растений, чтобы скрыть любого, что шел бы за мной, но я был уверен что преследователь где-то там.

Возможно, опасения моего брата были небезосновательны.

Лилия не сказала, где конкретно собирается встретиться со мной – а точнее, выругал я себя, я не измотал Кота Ситха достаточно для того, чтобы он выложил детали. Мохнатый засранец со спокойной совестью отказал мне в этой важной информации – он просто о ней не упомянул, а я не допросил его с пристрастием. Моя вина. Я разыгрывал карту зловредного как-бы-послушания не раз и не два в жизни, но на сей раз впервые ею сыграли против меня.

О, дружище… Не удивительно, что это сводит людей с ума.

Тогда я начал систематически прогуливаться по главной дорожке. Сады задуманы как группы островов на маленьком озере, соединены мостиками и сгруппированы по темам.

Я нашел Лилию ожидающей меня на крытом мостике, ведущем в японский садик.

Ее длинные тонкие волосы мягкими волнами лежали вдоль спины. Серебристо-белые волосы. Похоже, погода ей тоже не мешала. Одета она была в простенькое зеленое открытое платье до колен, такое, в каких ходят в июле. У нее был зеленый свитер пастельного оттенка, переброшенный через руку для вящего эффекта. Коричневые кожаные сандалии застегнуты на ногах, а их шнурки перекрещивались на лодыжках. Она стояла почти неподвижно, ее глубокие зеленые глаза были сконцентрированы на кругах, которые капли дождя оставляли на поверхности озера.

Не знай я ее лучше, не знай я черты Лилии настолько хорошо, чтобы быть уверенным, что это действительно она, я мог бы поклясться, что смотрю на Аврору, Летнюю Леди, которую я убил на каменном столе.

Прежде чем ступить на мост, я остановился на миг, чтобы осмотреться и действительно напрячь все свои чувства. Чуть дальше, в кустах, что-то шевельнулось и с кошачьей элегантностью прошло мимо меня в полном молчании. Какие-то существа заполнили воду, создавая больше кругов, чем это делал дождь. А на дальней стороне мостика прятались другие существа, закрытые завесой магии, которая не давала мне ничего узнать о них, кроме того, что они там есть.

Я понял, что охранников было минимум в два раза больше, чем я смог почувствовать, не напрягая чувства до предела. Наверняка самые способные и могучие из эскорта Лилии.

Если Лилия хотела расправиться со мной, то ступить на мостик означало загнать себя в ловушку – фантастически удачное место для расстрела. Перила на каждой из сторон были выполнены из легкого тонкого материала, укрыть от пули они не могли. Вокруг – без счета мест, где мог бы залечь снайпер. Пойди я туда, и захоти Лилия причинить мне вред, возразить ей было бы чертовски трудно.

Но она дала слово, что вреда не причинит. Я попытался взглянуть на все с ее точки зрения – ведь я, в конечном итоге, своего слова не давал, да хоть бы и дал, всегда мог его нарушить. Если бы я намеревался напасть на Лилию, мостик давал ей возможность заблокировать меня на нем и замедлить мои действия настолько, чтобы она и ее люди успели бежать.

Ну и хрен с ним. У меня нет времени на пустые расчеты.

Я сгорбился, уповая на то, что никто не будет расстреливать меня в очередной раз, и, решительно ускоряя шаг, двинулся на мостик.

Лилия не показывала, что заметила меня, до тех пор, пока я не приблизился к ней на десять футов. Тогда она оторвала взгляд от поверхности воды, хотя на меня по-прежнему не смотрела.

Ну да, ведь о встрече-то просил я. Я остановился, отвесил ей поклон и сказал:

– Благодарю вас, Летняя Леди, за согласие встретиться со мной.

Она едва заметно склонила голову:

– Сэр Рыцарь…

– Много времени прошло, – сказал я.

– Относительно чего? – спросила она.

– Жизни, я полагаю, – ответил я.

– Много всего произошло, – согласилась она. – Полыхали войны. Рушились империи. – Наконец она повернула голову и посмотрела прямо на меня: – Изменялись друзья.

В свою бытность смертной женщиной, Лилия выделялась из общей массы красотой и очарованием. Теперь, когда она стала Летней Леди, красота ее многократно, невероятно возросла, превратившись в то, что казалось лишь отдаленно человеческим, чем-то настолько ощутимым и интенсивным, что она сияла царственной прелестью, словно светом, исходившим из самой кожи. Но это была не та красота, которой отличались Мэб или Мэйв. Их очарование являлось, по сути, пустотой. Взгляд на них не порождал ничего кроме желания, жажды, которая кричала о необходимости ее утоления.

Красота Лилии, напротив, была огнем, источником света и тепла, чем-то, что порождало глубочайшее чувство удовлетворения. Когда я смотрел на Лилию, то чувствовал, как утихает боль в моем сердце, и внезапно ощутил, что могу дышать свободно – впервые за многие месяцы.

Другая же часть меня так же внезапно наполнила мое сознание жестокой, отчетливой картиной: моя рука, схватившая Лилию за волосы, ее мягкие, нежные губы, прижатые к моим, ее тело, извивающееся под тяжестью моего, когда я придавливаю девушку к земле. И это не просто пустопорожняя мысль – это не было ни видением, ни фантазией. Это был рабочий сценарий. Коль скоро Лилия являлась бессмертной, я не мог убить ее. Но это не значило, что я не мог бы обладать ею.

На пару секунд я лишился дара речи, сражаясь с этим образом в моем сознании. Потом заставил себя отвернуться и принялся смотреть на поверхность озера. Я перегнулся через перила, вцепившись в них руками, слегка обеспокоенный тем, что, если чем-либо их не займу, они могут сделать что-то безумное. Я выполнил очищающий цикл вдоха-выдоха и восстановил свои центры речи.

– Я не единственный, кто изменился с того дня.

Я ощущал на себе ее взгляд, глаза, внимательно изучающие мое лицо. У меня возникло отчетливое ощущение, словно она в деталях знала, что я испытал несколько мгновений назад.

– Верно, – прошептала она. – Но мы все делаем свой выбор, не так ли? И сейчас мы те, кто мы есть. Мне жаль, что из-за меня вам стало не по себе, сэр Рыцарь.

– Что? Прямо сейчас?

Я увидел ее кивок боковым зрением.

– Пару секунд тому назад вы смотрели на меня. Я и прежде видела лицо с точно таким же выражением.

– Слейт.

– Да.

– Ну так вот, – прорычал я. – Я не Слейт! И не ручной монстр для развлечения Мэйв.

– Нет, – произнесла Лилия печальным голосом. – Вы оружие, которое Мэб создала для войны. Вы несчастный человек. У вас всегда было такое доброе сердце.

– Было? – спросил я.

– Оно уже не ваше, – тихо ответила Лилия.

– Я не согласен, – сказал я. – Категорически.

– А нужда, которую вы почувствовали пару мгновений назад? – спросила она. – Эта жажда родилась в вашем сердце, сэр Рыцарь?

– Да, – просто ответил я.

Лилия замерла на секунду, склонив голову на сторону.

– Скверные побуждения живут в каждом, – сказал я. – Меня не волнует, насколько вы нежны, святы, искренни, или верны своим идеалам. Скверные побуждения живы. Похоть. Жадность. Страсть к насилию. Для них не нужна злобная королева. Это часть каждого из людей. У кого-то больше, у кого-то меньше, но это всегда живет внутри.

– Вы хотите сказать, что были таким безнравственным с самого начала? – спросила Лилия.

– Я говорю, что мог бы быть таким, – сказал я. – Но сделал другой выбор. И буду продолжать делать другой выбор.

Лилия слабо улыбнулась и снова посмотрела на озеро.

– Вы хотели побеседовать со мной о моем рыцаре.

– Да, Хват, – сказал я. – Он по сути дал мне время до полудня покинуть город, иначе дым столбом, как в старых вестернах. Я занят. У меня нет времени бежать из города. И я не желаю, чтобы любой из нас пострадал.

– Что вы хотите, чтобы я сделала?

– Прикажите ему не дергаться, – сказал я. – Хотя бы несколько дней.Это очень важно.

Лилия склонила голову.

– Мне больно говорить это, сэр Рыцарь. Но нет. Я не могу так поступить.

Я приложил значительные усилия, приглушая скрип своих зубов.

– И почему нет?

Она снова сверлила меня пронзительным взглядом зеленых глаз.

– Может ли это быть? – спросила она. – Может ли быть, что вы зашли настолько далеко, став единым с вашей нынешней компанией, что даже не осознаете, что здесь происходит?

– Кгм, – сказал я, нахмурившись. – Вы имеете в виду здесь, сегодня?

– Я имею в виду: здесь, – сказала Лилия. – В нашем мире.

– Да, кгм. Возможно, вы не слышали, но в последнее время в нашем мире меня не было.

Лилия покачала головой.

– Фрагменты пазла перед вами. Вам остается собрать их воедино.

– Нагоняете туману? – спросил я. – Почему бы вам просто не сказать мне, что имеется в виду?

– Если вы знаете, то нет нужды говорить. Если же действительно не знаете, никакие речи ни в чем вас не убедят. Кое-каким вещам приходится учиться самостоятельно.

Я издал звук, выражавший отвращение, и сплюнул в озеро. Вот вам, охранники в укрытии.

– Лилия, – сказал я. – Послушайте, это совсем несложно. Хват собирается на меня напасть. Я не хочу причинять ему вреда. Поэтому я пришел сюда с миром, чтобы обговорить это. Что такого я сделал сегодня, что убедило вас в том, что я какой-то маньяк в состоянии острого психоза, которому нельзя доверять?

– Речь не о том, что вы что-то сделали, – сказала Лилия. – Речь вообще не о том, что вы можете контролировать. Вы не знаете.

Я в отчаянии воздел руки.

– Не знаю чего?

Лилия, нахмурившись, внимательно рассматривала меня с озабоченным выражением лица.

– Вы… – она покачала головой. – Боже, Гарри! Вы действительно говорите все это всерьез. Вы не ее орудие?

– Нет, – сказал я. – Пока нет.

Лилия кивнула, задумавшись на секунду. И потом спросила:

– Вам не будет больно, если я к вам прикоснусь?

– Зачем? – спросил я.

– Потому что я должна знать, – сказала она. – Я должна знать, это уже на вас или еще нет.

– Что?

Она покачала головой.

– Я не могу рисковать, отвечая на вопросы, пока не удостоверюсь.

Я хмыкнул. Потом подумал. Что ж, я могу подержать своего внутреннего неандертальца на привязи, если это поможет мне получить какие-то ответы.

– Ладно, – сказал я. – Валяйте.

Лилия кивнула. Потом подошла ко мне, приподнялась на цыпочках, потянувшись вверх, и ее тонкие теплые пальцы коснулись моего лба. Как мать, проверяющая температуру у ребенка. С отсутствующим взглядом она долгое время стояла так.

Потом внезапно вскрикнула и обвила меня руками.

– Ох, – сказала она. – Ох, ох, ох. Мы думали, ты захвачен.

Да уж, внутренний неандерталец или нет, но когда девушка такой невероятной красоты прижимается к твоему телу, удачно сострить как-то не получается.

– Кгм. У меня давненько не было обнимашек.

Лилия откинула голову назад и рассмеялась. Ее смех вызывал поразительные эмоции – словно ты ел горячее печенье, оттаивал в теплом душе и прижимал к себе лохматого маленького щенка – одновременно.

– Хватит, – сказала она, – хватит! Вылезайте. Он друг.

И как по волшебству, отовсюду стали появляться фэйри – буквально из всего, что было вокруг. Эльфы, маленькие гуманоиды не больше фута ростом, вынырнули из кустов. Змея размером с телефонный столб выскользнула из-за опор моста, семь или восемь фэйри-гончих с серебряной шерстью появились из-за ухоженных кустов туи. Два массивных кентавра и с полдюжины Сидхе Летнего Двора просто возникли из-за своей завесы невидимости. Они были вооружены луками. Бр-р-р… Если бы я попытался причинить Лилии какой-то вред, то очень быстро стал бы похож на дикобраза. Вода в пруду заколыхалась, и несколько выдр, судя по размеру, явно доледникового периода выползли на берег.

– Йо-хо-хо! У-ух! – сказал я. – Ничего себе. И все это ради меня?

– Только дурак без уважения отнесся бы к твоей силе, – сказала она. – Особенно теперь.

Лично я считал, что она погорячилась, парочкой эльфов-лучников могло быть и меньше, но не стал ей об этом говорить.

– Ну что ж, – сказал я. – Ты ко мне прикоснулась. Теперь давай ответы – хоть какие-то.

– Безусловно, – сказала она. Потом сделала жест рукой, и открытый воздух внезапно сделался таким, как в плотно закрытой комнате. Когда она заговорила, голос ее звучал странно, словно доносился из старого радио. Она создала заклинание уединения, чтобы никто не мог нас подслушать.

– Что ты хочешь знать?

– М-м-м, ну да, – сказал я. – Зачем надо было прикасаться к моей голове, как ты только что сделала? Что ты искала?

– Болезнь, – ответила она. – Паразита. Яд.

– Можешь повторить свой ответ без поэтических метафор?

Лилия не отрываясь смотрела на меня, лицо ее было напряжено.

– Сэр Рыцарь, ты ведь должен был это видеть. Должен был видеть, как зараза распространяется. Она годами находилась перед твоими глазами.

– Я не видел… – Тут я сделал паузу: фрагменты пазла начали складываться в моем мозгу. – Ты… Ты ведь говоришь не о физической болезни, верно?

– Конечно, нет, – сказала Лилия. – Это разновидность болезни духа. Ментальная чума. Инфекция, которая медленно распространяется по планете.

– И… эта чума. Что она делает? – спросил я.

– Изменяет то, что нельзя менять, – сказала девушка тихо. – Она уничтожает отцовскую любовь к семье, превращая ее в маниакальную амбицию. Она извращает и разлагает добрые намерения представителей смертного закона в насилие и смерть. Она разрушает разумный страх не слишком талантливого волшебника, удерживающий его от стремления к большей силе – любой ценой.

Я почувствовал, как моя голова дернулась назад, словно она ударила по ней молотком для крокета, а низ живота снова опустился.

– Виктор Селлз, человек-тень, – прошептал я. – Агент Дентон и гексенвольфы. Леонид Кравос – Кошмар. Мои первые три дела.

– Да, – прошептала Лилия. – Каждый из них попал под влияние заразы. Она их и уничтожила.

Я положил руку на перила и оперся на них.

– Четвертое дело. Аврора. Борец за мир и исцеление, собиравшаяся заменить естественный порядок вещей хаосом.

В глазах Лилии блеснули слезы.

– Я видела, что эта зараза делала с ней, – сказала она. – Я не знала, что происходит с моей подругой, но видела, как это меняет ее. Извращает день ото дня. Я любила Аврору как сестру, сэр Рыцарь. Но в конце концов даже я поняла, во что она превратилась. – Слезинки покатились, но девушка даже не стала стирать их с лица. – Я видела. Я знала. В конечном итоге, возможно, ты ее и убил, Гарри. Но ты также оказал ей добрую услугу.

Я покачал головой.

– Я… Я не понимаю, почему ты не хотела рассказать мне об этом.

– Никто из тех, кто знает, не говорит об этом вслух, – сказала Лилия.

– Почему?

– А ты сам не понимаешь? – воскликнула Лилия. – Что, если ты тоже оказался бы зараженным? А я открылась бы тебе, сказав, что знаю, что происходило?

Я переключил скорости в мозгах и немного подумал.

– Э-э… тогда… – Меня начало тошнить. – Тогда ты была бы угрозой. И мне пришлось бы убить тебя, чтобы заставить замолчать. Или сделать тебя новым рекрутом.

– Именно, – сказала Лилия.

– Но к чему подозревать именно меня в том, что я заражен?… – Я слышал, как мой голос слабеет по мере того, как приходило понимание: это было единственным, что с такой силой могло настроить Лилию против меня.

– Расслабься, – сказала Лилия и поманила меня рукой.

И тут сучья Мэйв, Зимняя Леди, появилась на дальнем конце мостика и небрежным шагом направилась к нам. Одета она была в кожаные брюки темно-лилового цвета и барвинковый свитер, рукава которого доходили до концов ее пальцев. Рот мерзавки был искривлен в злобной издевательской ухмылке.

– Привет, здоровяк, – промурлыкала она. – Ну что, Лилия тебя уже просветила?

– Еще нет, – сказала Лилия. – Мэйв, эта информация не из тех, которые просто вколачиваешь кому-то в глотку.

– Как бы не так, – сказала Мэйв, широко улыбаясь.

– Мэйв… – начала Лилия.

Мэйв сделала небольшой пируэт, завершив его тем, что пальцы ее ног едва не соприкоснулись с моими. Она улыбнулась мне, обнажив свои очень белые и слишком острые зубы. – У тебя есть камера? Хочу, чтобы нас кто-нибудь снял.

– О Боже, – сказала Лилия.

Мэйв еще ближе наклонилась ко мне, улыбка стала еще шире.

– Мэб, – выдохнула она, – моя мать, Королева Воздуха и Тьмы, и твоя госпожа… – Губы почти касались моей щеки: – Мэб заражена, и полностью, безвозвратно лишилась рассудка.

Мой позвоночник превратился в ледяной стержень.

– Что?

Лилия смотрела на меня печальным понимающим взглядом.

Мэйв разразилась звонким хихиканьем.

– Правда, правда, – сказала она. – Она хочет уничтожить мир смертных, чародей, и проделать это сегодняшней ночью – выпустить хаос и разрушение, каких не бывало со времен Атлантиды. И не заблуждайся – она его уничтожит.

Лилия кивнула, в ее глазах пульсировала боль.

– Если… – начала она. – Если…

Я закончил мысль, которую Лилия явно не хотела проговаривать до конца.

– Если, – прошептал я, – кто-то не уничтожит ее прежде.

(обратно)

Глава 25

Этот день начинался так буднично и скучно: меня едва не прикончили на праздновании моего дня рождения, а потом Мэб приказала мне убить бессмертную. В покушении я выжил, и если бы у меня хватило здравого смысла заткнуться и выполнить приказ Мэб без лишних вопросов, я мог бы сейчас почитывать где-нибудь хорошую книжку или что-нибудь в этом роде и ждать, пока часы пробьют время укокошить Мэйв.

А вместо этого заполучил вот что.

– Люблю наблюдать, как он думает, – сказала Мэйв, обращаясь к Лилии. – Буквально слышишь, как несчастная белка все крутит и крутит колесо.

– Ты совершенно огорошила его своим сообщением, – сказала Лилия. – И чего же ты ожидаешь?

– А, ты об этом, – сказала Мэйв. Ее глаза вспыхнули. – Чародеи всегда так самоуверенны! Люблю выводить их из равновесия. Особенно этого.

– Почему меня? – спросил я. Вообще-то в их разговоре я не участвовал.

– Ты убил мою кузину, чародей, – сказала Мэйв. – Аврора была весьма жеманной особой, но она была семьей. И я всегда рада, когда ты страдаешь.

Я сердито взглянул на Мэйв и сказал:

– В один прекрасный день мы с тобой можем разойтись во мнениях.

И повернулся к Лилии.

– Вы говорите, что Мэб хочет запустить Армагеддонофон. Чудесно. И как же она собирается это сделать?

– Мы пока не знаем наверняка, – сказала Лилия с серьезным выражением лица.

– Похоже, что-то там с неким островом, – беззаботно произнесла Мэйв.

Что, съел?

Разрушить чей-то могучий и смертоносный ритуал – не такая уж пугающая концепция. Я и прежде это проделывал, причем не раз. Но знание, что я должен спустить с рельсов ритуал Мэб, делало ситуацию намного хуже. Я Видел Мэб прежде, в неподдельном восприятии моего Взгляда, и я помнил ее немыслимую мощь с абсолютной ясностью. Мэб располагала мощью того типа, для описания которого требуются экспоненты. Я чувствовал себя как человек с парой мешков и лопатой, которому только что приказали остановить надвигающийся цунами.

К тому же Мэб отлично знала место. Она месяцами ухаживала за мной там. Она знала силы Духоприюта, его защитные точки и его потенциал. Черт дери, да я же был ее входным билетом, по сути, был единственным, кто помог бы ей попасть на остров.

– А знаете, – сказал я громко, – возможно, я совершил ошибку, приняв эту сделку с Мэб.

Обе Леди смотрели на меня в упор. Ни одна из них не произнесла: «Наверняка», но слово это тем не менее словно повисло в воздухе.

И потом я задумался. Совсем недавно Кот Ситх очень эффективно соврал мне, потому что я предположил рациональные вещи, а он позволил мне съехать по этой линии мышления. Сейчас было не время для таких ошибок, которые под стать новичку.

– Ладно, – сказал я, – я собираюсь сделать кое-что, что вы обе ненавидите. Я собираюсь говорить прямо. И я намерен получить прямые ответы от вас, ответы, которые убедят меня в том, что вы не пытаетесь что-то скрыть от меня или сбить с толку. Я знаю, что обе вы обязаны говорить правду. Так что отвечайте просто и без финтифлюшек, иначе я решу, что вы плетете какой-то заговор – и просто уйду отсюда. Немедленно.

Это заставило Лилию поджать губы и скрестить руки на груди. Она смотрела на меня с укоризной. Мэйв закатила глаза, выставила мне средний палец и сказала:

– Чародеи – такие скользкие типы.

– Переживешь, – отрезал я. – Лилия, вы уверены, что зараза, о которой вы говорили, реальна, и действует она именно так, как вы сказали?

Лилия выглядела так, словно открыв рот, дала бы какой-то мерзости коснуться ее вкусовых сосочков, но все же произнесла:

– Абсолютно.

– И вы уверены, что Мэб была… заражена?

– Практически уверена, – сказала Лилия. – Но сама я ее не обследовала.

– Я обследовала, – спокойно произнесла Мэйв. – Пока ты с моими людьми так эффектно отвлекал внимание всех на этом унылом праздновании твоего дня рождения, сэр Рыцарь. – Она потянулась и зевнула, стараясь, чтобы свитер поплотнее обтянул ее грудь. – В этом и состояла цель всего спектакля.

Я нахмурился.

– Ты обследовала Мэб?

– Да.

– И ты уверена, что она заражена? – спросил я.

На долю секунды самоуверенная элегантная внешность Мэйв изменилась, – девушка будто стала серьезнее и мрачнее. В это мгновение она и Лилия выглядели как близнецы.

– На сто процентов.

– Как уверена и в том, что она собирается атаковать мир смертных именно так, как ты это описала?

Серьезная версия Мэйв не отвела глаз.

– Да, – сказала она. – Подумай, чародей. Вспомни свою крестную, заключенную во льдах Арктис-Тора. Это было тогда, когда моя мать устроила ей ловушку и передала инфекцию ей. Подумай о существах Феерии, которые стали вести себя ненормально и непредсказуемо. Подумай о странном поведении некоторых стай Белой Коллегии, которые после многих веков вдруг изменили свою диету. Подумай о Фоморе, впервые за тысячелетия снова сделавшимся активным и агрессивным. – Она приблизилась ко мне. – Все это – не совпадения. Зараза ширится, а с ней и сила, которая перевернет мир и всех нас. И то, что происходило до сих пор – ничто в сравнении с тем, что случится, если Мэб не остановят до того, как снова взойдет солнце.

Мэйв сделала шаг назад, наблюдая за мной своими экзотическими непроницаемыми глазами.

В вызванной заклятием уединенности воцарилось молчание.

Вот ведь дерьмо!

Ни одна из Леди не могла лгать впрямую. Я не оставил им возможности пританцовывать вокруг псевдоправды. Они были серьезны. Думаю, существовала возможность того, что они заблуждались, но при этом они выглядели чертовски искренне.

– Никто из нас не может остановить ее, – голос Лилии нарушил молчание. – Даже действуя вместе, мы не располагаем силой, необходимой, чтобы пробить защиту Мэб, вдобавок она не выпустит из виду никого из нас.

– Кроме тебя, – сказала Мэйв.

– Ее Рыцаря, – сказала Лилия, – ее защитника.

– Может быть, ее охрана не столь уж сильна, – сказала Мэйв, и глаза ее блеснули. – У тебя хватит сил нанести ей удар, если ты ударишь тогда, когда она к этому не готова.

– Что? – воскликнул я.

– То, о чем мы тебя просим, не очень порядочно, – сказала Лилия. – Мы знаем, что… – Она бросила взгляд на Мэйв. – Ладно. Я знаю это. Но у нас нет других вариантов.

– О нет, они у вас есть, – сказал я. – А Титания? Королева Лета – равный противник, не так ли? Зеркальное отражение Мэб?

Две Леди обменялись настороженными взглядами.

– Хватит, давайте к делу, – сказал я. – Мы уже наигрались в слова.

Лилия кивнула.

– Она… отказывается действовать. Я не знаю, почему.

– Потому что боится заразиться, ясное дело, – выпалила Мэйв.

– Девочки, – сказал я. – Я Видел, что такое Мэб. Даже если я застану ее врасплох, у меня не хватит силенок, необходимых, чтобы свалить кого-то ее уровня.

Лилия, моргая, смотрела на меня.

– Но у тебя… у тебя есть… У тебя есть Зима.

– Что лишено смысла, потому что…?

– Потому что она и есть Зима, – сказала Мэйв. – Зима внутри тебя это Мэб, и это она и есть. Ты беззащитен лишь против себя самого. Все ваши должны бы это знать, чародей.

Меня передернуло. Я знал.

– Зимний Рыцарь полезное оружие, – сказала Мэйв. – Но когда-то оно было обоюдоострым. Против тебя, сэр Рыцарь, Мэб не сильнее, чем любой из Сидхе.

Прищурившись, я посмотрел на Мэйв.

– Погоди минутку, – сказал я. – С какого перепуга я должен думать, что ты пытаешься помочь мне? И с каких это пор тебя заботят проблемы мира смертных, Мэйв?

Ее улыбка стала еще шире.

– С тех пор, как я поняла, что если моя мать падет, у меня будет очень большое и исключительное по значимости кресло, на котором я воссяду в Арктис-Торе, чародей. Ты же и на секунду не подумал, что я делаю все это по доброте душевной? Я хочу трон.

Н-нда, эта мысль была страшной. Мэб являлась природной силой, несомненно, но она и действовала так же. Она редко преследовала личные интересы, не играла в выбор фаворитов, и вообще говоря, была равно опасной для всех. Но Мэйв… Эта сучонка слеплена из неправильного теста. Представить ее в мантии могущества Мэб – такая мысль напугает любого, у кого есть хоть часть мозга, и уж тем более человека, который должен стать ее личным защитником и беспрекословным слугой.

– Что-то не въезжаю я в идею стать твоим лакеем, Мэйв, – сказал я.

При этих словах на ее лице снова появилось ленивое выражение сексуальной кошечки.

– Я даже еще не начала убеждать тебя, чародей. Но будь уверен: я никогда, никогда не избавилась бы от столь полезного инструмента, каким мог бы стать ты, если бы преуспел.

– Даже если этот инструмент потом нарезал бы тебя саму ломтиками? – спросил я.

Мэйв рассмеялась.

– О, я уже предвкушаю наши игры, сэр Рыцарь. Но сначала о главном. У тебя нет иного выбора, кроме действия. Если откажешься, миллионы твоих смертных братьев исчезнут с лица земли. И рано или поздно, ты будешь действовать, чтобы защитить их. Потому что это ты.

– Здесь Леди Мэйв права, – сказала Лилия с явной неохотой. – Времени осталось совсем мало. Я понимаю твою тревогу о последствиях… устранения Мэб… но у нас практически нет выбора. Она просто слишком опасна, чтобы позволить ей продолжать начатое.

Я издал низкий хриплый звук.

– Это безумие.

– Забавно, – сказала Мэйв, морща носик, – не правда ли?

Я по очереди посмотрел на каждую из них.

– Что еще вы скрываете от меня?

Лилия снова вздрогнула, словно мой вопрос был ей очень неприятен.

– Никто не должен узнать, что ты осведомлен о заразе, – сказала она. – Ты же не знаешь, кто из твоих союзников или помощников уже инфицирован. И если ты покажешь, что знаешь это, кто-то из инфицированных либо устранит тебя, либо заразит.

– Что еще? – спросил я.

– Я поговорю с Хватом, – сказала Лилия. – Да вот и все.

Я кивнул. Затем посмотрел на Мэйв.

– Ну а ты? Что ты недосказала?

– Я хочу забрать тебя в свой будуар, чародей, – сказала Мэб, облизывая губы. – И проделывать с тобой вещи, которые доставят тебе такое наслаждение, что у тебя мозг истечет кровью.

– Ух, – сказал я.

Ее лисья улыбка заострилась.

– А кроме того, – сказала она, – мои люди скоро попытаются убить тебя.

Лилия расширившимися глазами посмотрела на Мэйв.

– Я ему ничего не обещала, – засопев, сказала Мэйв. – Кроме того, надо же соблюдать приличия! Я уверена, что глаза моей матери следят за каждым его движением. Мирная встреча со мной наверняка заставит ее что-то заподозрить.

– А, – сказала Лилия. – О Боже.

Мэйв склонилась ко мне, перейдя на доверительный шепот:

– Они тоже не знают о заразе, чародей. Так что их попытки будут совершенно искренними. Советую сопротивляться. И поэнергичнее.

Семь фигур вышли из угла сада с дальней стороны мостика и уверенным шагом двинулись к нашей небольшой группе. Сидхе. Красная Шапка шагал в центре.

– Адские колокола, – прорычал я, невольно делая шаг назад. – Прямо здесь? Сейчас? Могли бы дать мне пару минут закончить разговор, черт вас дери.

– А как же забава? – спросила Мэйв, надув губки. – Я это я. Я люблю насилие. Люблю предательство. Люблю твою боль, и самое сладкое здесь то, что я делаю это для твоего же блага. – Ее глаза вокруг зрачков засветились белым. – Это когда я на стороне хороших.

– Извини, Гарри, – сказала Лилия. – Я не хотела этого. Я думаю, тебе следует уйти…

Она повернулась к Мэйв.

– …чтобы Зимняя Леди могла представить меня своим вассалам. Мы ведь встречаемся впервые.

Мэйв заморгала, а лицо ее помрачнело от злобы.

– Ах… Ах, ты, ханжа этакая.

Лилия ответила почти искренне: – Я сожалею, что это лишит вас удовольствия, Леди, но протокол есть протокол.

Мэйв топнула ногой, хмуро посмотрела на меня, а потом схватила Лилию за запястье. И потащила Летнюю Леди навстречу приближающемуся антуражу.

Лилия подмигнула мне с выражением лица, желанным как чашка горячего шоколада – и я начал почтительно отступать. Как только я сошел с мостика, то тут же развернулся и побежал. Заранее не скажешь, на какое время тактика Лилии задержит Красную Шапку и его приятелей, и я хотел оказаться в машине и катить отсюда, пока формальная церемония представления не закончилась.

Все шло вполне по плану, пока я не начал бежать вдоль огромной стены каких-то толстых вечнозеленых растений. Тогда-то нечто маленькое и размытое вынырнуло из кустов на полшага впереди меня. Это был мелькнувший Капитан Крюк в своих миниатюрных доспехах, тащивший за собой какую-то веревку. Мои ноги запутались в ней и я рухнул на землю.

Я попытался сохранять спокойствие, перевернулся в падении и снова вскочил на ноги, и это мне удалось бы, когда бы из-под меня рывком не выдернули одну ногу. В общем, я просто неуклюже рухнул наземь, проехав на груди и щеке несколько футов по мокрому асфальту.

Оу-у-у!

Я снова встал на ноги, двигаясь как можно быстрее. Я пока не чувствовал никаких уколов стальными гвоздями, и поднял глаза к небу, высматривая на ходу, не приближается ли вражеский Малый Народец.

Поэтому я не был полностью собран, когда мужчина в байкерской кожаной куртке выскочил из кустов и грохнул меня бейсбольной битой по основанию черепа. Мои ноги превратились в желе и я рухнул, приземлившись на подбородок.

Я кое-как перевернулся на спину, в полусознании, поднимая руки нескоординированным и бесполезным защитным жестом. И получил носком мотоциклетного ботинка прямо по яйцам – и весь мой мир вспыхнул сумбуром и болью.

– Ага, – прорычал этот тип. Он был среднего роста, с курчавыми темными волосами и козлиной бородкой. – Все правильно, сучонок! И кто теперь ползает по земле?

Задавать вопросы значило лишь разозлить его. Он пнул меня по ребрам, потом добавил правой ногой в живот – и я, задыхаясь, свернулся клубком.

Надо было срочно валить отсюда – Красная Шапка уже близко. Я не мог издать ни звука, чтобы дать Томасу понять, что вляпался, и, хоть и накачан я был неслабо, этого оказалось недостаточно, чтобы мгновенно преодолеть ошеломляющую боль от ударов. Обычно они лупят по нервной системе, сбивая работу машины, посылающей сигналы телу. Так что я пребывал в далеком нигде еще несколько секунд.

– Добить его, – мужчина сплюнул, и эти замерзшие иглы голой боли, которую я чувствовал раньше, расцвели из моего тела – из правой руки, левой лодыжки, и где-то из области поясницы. Я слышал жужжание маленьких крыльев, когда агрессоры пролетали мимо, втыкая в меня гвозди, как гарпуны в барахтающегося кита. Было так больно, что я едва смог открыть глаза, чтобы посмотреть на того, кто на меня напал.

Я узнал его.

Туз, подменыш, один из родителей смертный, другой фэйри. Один раз он оказался жертвой Ллойда Слейта, другой раз предал Хвата, Лилию и девушку по имени Мерил. Он посмотрел на меня глазами, полными ненависти и несколько раз встряхнул в руке алюминиевую бейсбольную биту.

– Я целые годы ждал этого.

И начал охаживать меня по голове.

(обратно)

Глава 26

Уметь получать взбучку – занятие не для любителей.

Начинать готовиться к этому надо пораньше, может быть, с того, чтобы тебя от души лупцевали еще ребенком в школе. Потом ты оттачиваешь свой талант, получая все больше и больше тумаков по мере взросления. В принципе, ты можешь обратиться к любой команде спортивных типов, среди них всегда найдется несколько человек, готовых тебе удружить в этом плане. Настоящие профи потом ищут талантливых индивидов с конкретными способностями, которые могут вломить умело и профессионально.

Вот так и учатся драться. Получаешь свое, становишься крепче – и если не станешь избегать драк, то будешь продолжать получать порцию за порцией, пока не поймешь, как это делается. Или пока тебя не убьют.

У некоторых ребят врожденное везение, обалденные природные способности к драке, но получить взбучку – этого они не умеют. В отличие от меня. Я прошел суровую школу.

Как и любая другая боль, побои многому учат.

Туз начал замахиваться алюминиевой битой, и я сразу понял две вещи насчет него. Во-первых, он был не сильнее, чем любой тип его размера – поймите меня правильно, и этой силы хватило бы с избытком, чтобы прикончить меня здесь же. Но он не собирался нанести последний удар – поставить точку, опустив погрузчик мне на голову. Во-вторых, он был вовлечен эмоционально.

Понимаете, избиение имеет только пару целей. Вы или хотите отвадить кого-то от чего-то – от флирта с вашей девушкой, от кражи вашего кошелька, от желания вас задушить, и тому подобное. Смысл таких побоев в том, чтобы донести очень простую мысль: «Прекрати это делать». Второй «повод» для избиения – просто причинить боль. Никакой другой реальной причины попросту нет. Чисто эмоциональный драйв, нужда кого-то отмутузить. Иногда такой драйв вполне оправдан. Иногда – направлен не на ту цель. А иногда – чаще, чем нам хотелось бы думать – людям просто нравится причинять боль другому.

Третья мотивация для избиения – убить жертву. Такая кровавая смесь первой причины и третьей.

Туз лупцевал меня по второму поводу. Он не думал. Просто хотел причинить мне боль. И я давал ему отвести душу по полной.

Хуже всего были гвозди: словно замерзшие стержни чистого огня, входящие в мое тело. За исключением этих вспышек, первая пара ударов битой оставила тупую ноющую боль. Я выставил руки между своей башкой и битой, подставляя под удар мышцы предплечий. Кости рук гораздо слабее ручки метлы, и солидный замах битой сломает их без проблем. Но подставь под удар мышцы и мягкие ткани, и сила удара рассредоточивается по поверхности и по времени. Сила удара рассеивается – но больно все равно, твою мать, охренительно!

Он ударил меня несколько раз. Часть ударов я блокировал, один снес мне кожу со лба. Я крутился как червяк, уходя от остальных замахов, а бита высекала кусочки асфальта с тропинки. Я пнул его ногой в колени, хотя находился в не очень удобном положении для контратаки. А эта часть конфликта была для меня важна.

Тем временем, я дал Тузу то, что было важно для него: я закричал. Не обязательно владеть системой Станиславского, чтобы такой крик прозвучал убедительно. Боль от гвоздей была бешеной, так что я в любом случае уже собирался заорать. И я орал изо всех сил, а у него уже шла пена изо рта, и он продолжал лупцевать меня, замахиваясь все чаще, все сильнее – и делая все больше промахов.

Лупить битой сопротивляющуюся цель – сложнее, чем вам может показаться, а если при этом вы пытаетесь пинать жертву ботинком, то исполняете аэробику почище той, что в спортзале. И чем дольше Туз будет продолжать, тем тяжелее будет его дыхание, тем более интенсивно он будет сосредоточен на мне.

Орущем, воющем и очень шумном мне.

Видите ли, как раз из-за таких вот сюрпризов человек захватывает с собой резерв. Я знал, что не продержусь еще несколько секунд против напора Туза. Я также знал, с какой скоростью умеет бегать мой брат.

Но кто-то добрался сюда раньше.

Я услышал пару легких шагов, а потом Туз хрюкнул. Я посмотрел сквозь переплетение избитых до бесчувственности пальцев и увидел, что он снова делает замах битой, на сей раз целя в стоящую мишень. Бита двинулась, и продолжала двигаться по дуге, но внезапно маленькая фигура подкатилась вплотную к Тузу, оказавшись между его грудью и битой в вытянутой руке. Они крутнулись, сделав круг, следуя траектории биты, и внезапно каблуки Туза взлетели в воздух, оказавшись над его головой, а сам он – уже без оружия – приземлился на бетон, охнув от боли.

Над ним стояла женщина. Рост пять футов, не больше, сложенная, как олимпийская гимнастка, которая с возрастом продолжает следить за собой. Светлые волосы ее были коротко – в палец – подрезаны. Насколько я помнил, ее носик всегда был нахально вздернут. Похоже, его недавно ломали, и хотя он зажил, на месте перелома был виден небольшой бугорок. На моей спасительнице были джинсы, куртка из денима, а ее голубые глаза буквально горели.

Туз начал подниматься, но мотоциклетный ботинок, гораздо меньшего размера, чем его собственные башмаки, с силой опустился на его грудь.

Кэррин Мёрфи хмуро посмотрела на него, зашвырнула биту в кусты и сказала жестким тоном:

– Лежать, урод. Предупреждаю один раз.

Неистовую мысль трудно перевести в слова, особенно через боль холодной стали, которой была истыкана моя шкура, но я сумел выдохнуть:

– Атака!

Глаза Мёрфи стрельнули по всем направлениям, в том числе и вверх – и она увидела, как авангард вооруженного Малого Народца идет на нее в пике. Ее рука выхватила что-то из кармана куртки, и коротким движением руки она раздвинула складную дубинку. Маленький Народец обрушивался на нее как рой разъяренных ос.

Она не пыталась уйти от атаки. Расставив ноги, она стала резкими и точными движениями хлестать дубинкой воздух. У нее, кстати, и не было времени во что-то метить – она действовала на чистом рефлексе. Мёрфи занималась боевыми искусствами с раннего детства, и среди прочих – айкидо. В айкидо можно многому научиться, в том числе владению мечом. Я знал, что она к тому же провела много времени в тренировках с бандой древних Эйнхериев, павших воинов Севера в Валгалле. Однако сомневаюсь, чтобы хоть кто-то из ее наставников готовил ее к нынешней ситуации.

Однако, похоже, к чему-то достаточно близкому.

Маленькая дубинка превратилась в размытую картинку, нанося быстрые и резкие удары, сбивая бойцов подлетавшего Малого Народца одного за другим. Несколько звуков ударов, потом резкий: «Пинь!» – и негромкий лязг, когда Капитана Крюка сшибали в полете и он растягивался на земле. Были серии тоненького повизгивания в панике – и Малый Народец исчез.

От начала до конца эта стычка длилась, может, секунд пять.

Я начал нащупывать гвозди, которые так и торчали во мне, но Туз и его бейсбольная бита уделали мои пальцы до бесчувственности и бесполезности. Я умудрился вытащить один гвоздь из руки зубами, что было настолько неприятно – я и представить себе не мог. Я выплюнул гвоздь и услышал свой собственный короткий вскрик боли.

Мёрфи сделала несколько шагов назад, пока ее каблук не уперся мне в плечо. Потом осторожно перешагнула через мое тело, не сводя глаз с лежащего Туза.

– Насколько плохо?

У меня хватило сил проскрежетать:

– Гвозди.

Раздвинулись кусты, и из них появился Томас с пистолетом в одной руке и огромным гуркским ножом в другой. Он навел ствол на Мёрфи, затем резко поднял его вверх и одним движением перенаправил на лежащего Туза.

– О, привет, Кэррин.

– Томас, – коротко отреагировала Мёрфи. Она сверху посмотрела на меня. Я попытался жестом указать на гвозди, все еще торчавшие во мне, но при состоянии моих рук и ладоней лишь неуклюже дергался на месте.

– Черт возьми, Гарри, лежи спокойно.

Это не заняло у нее много времени. Пара быстрых движений – и гвозди были вынуты. Уровень боли упал до одной десятой в сравнении с той, что я испытывал прежде. Я блаженно обмяк.

– Насколько плохо? – спросил Томас.

– Одна из ран кровоточит, но не сильно, – сообщила Мёрфи. – Боже, но его руки…

– Нам нужно убираться, – сказал я. Собственный голос казался мне незнакомым. – Приближаются неприятности.

– Нет, – произнес красивый баритон Сидхе. – Неприятности уже здесь.

Они появлялись из-за своих завесов один за другим с такой театральностью, что я даже удивился, что каждый из них после выхода не застыл в какой-нибудь позе кун-фу. Красная Шапка со своим красным беретом был, естественно, в центре группы. Остальные полукругом выстроились ближе к нам, прижав нас к кустарнику за нашими спинами. Все они держали ножи и пистолеты. Смотрелись они, скорее, участниками фотосессии, чем реальными воинами, но я-то знал, как обстоит дело. Сидхе театральны и надменны, но свирепы и сильны.

Туз рассмеялся каркающим смехом.

– Ну, видишь? – обратился он к Красной Шапке. – Все-таки тебе понадобилась моя помощь.

Шапка бросил взгляд на Туза, пожал плечами, словно признавая правоту его слов.

– Н-нда, вампир и падшая женщина. Не могу понять, Дрезден, как ты смог убедить себя в собственном героизме, учитывая, с какой компанией ты якшаешься.

Это вызвало смех остальных Сидхе, которые, вероятно, не смотрели комедий уже несколько лет.

После нескольких попыток мне удалось сесть. Мёрфи сделала шаг в сторону.

– Кто эти недотепы? – спросила она Томаса.

– Рэмбо, что в центре, Красная Шапка, – сказал Томас. – Большая птица в Феерии, думаю. Остальные – его прихвостни.

– О, – сказал я. – Прихвостни. Красиво звучит.

– Спасибо, – серьезно ответил Томас.

– У них с Дрезденом проблемы, я правильно понимаю? – спросила Мёрфи.

– Они его убить хотят или что-то в этом роде, – кивнув, сказал Томас. – Сегодня утром уже пытались на аквабайках.

– Как злодеи в «Бонде» с Роджером Муром? – спросила Мёрфи презрительным тоном. – Что, серьезно, что ли?

– Умолкни, смертная корова, – огрызнулся один из Сидхе.

Мёрфи переводила спокойный взгляд с одного из них на другого, словно стараясь что-то запомнить.

– Да, хорошо. Ты.

Сидхе провел пальцем по своему оружию, его прекрасные черты исказились, превратившись в гримасу ненависти.

Я попытался встать, но к тому времени, когда поднялся на одно колено, ощущал себя так, словно полз в темной комнате и плакал, пытаясь проблеваться. Я остановился и постарался сдержать головокружение, которое тащило меня назад. Я уже чувствовал себя сильнее. Будь у меня полчаса, я был бы готов к чему-то вроде магической драки. Но у меня не было получаса. Пробиться силой не получалось, а без моей поддержки Кэррин и Томас тоже не прорвутся, я был в этом уверен. Срочно нужны были другие варианты.

– Слушай, Красный, – сказал я. – Ты уже выступил на моей вечеринке, и для тебя это кончилось не особенно удачно. Ничего. Никаких обид. Сегодня утром ты пытался убить меня и моих друзей на озере Мичиган, и я могу понять, почему. Однако и это у тебя вышло кривовато. Почему ты думаешь, что у тебя на сей раз что-то получится?

– Люблю рисковать, – сказал Шапка, улыбаясь.

– Но у нас нет причин делать из всего этого очередную отвратительную сцену, – сказал я.

Когда он отвечал, в его голосе появились игривые нотки:

– Так уж и нет?

– Мы можем прекратить всё прямо здесь. Вы поворачиваетесь и уходите. Мы делаем то же самое. Туза мы отпустим, как только сядем в машины.

– О, да можешь убить его, если хочется, – рассеянно сказал Шапка. – Этот полукровка для меня ничего не значит.

Туз издал шипящий звук и уставился на Красную Шапку.

– Не значишь, – спокойно повторил Шапка. – Я объяснял тебе это уже несколько раз.

– Но я… Я поймал его для тебя, – сказал Туз. – Я придержал его. Если бы не я, вы его не догнали бы.

Красная Шапка пожал плечами, даже не глядя на молодого человека.

– И это пришлось очень кстати. Но я не просил тебя о помощи. И уж точно никогда не просил тебя быть настолько неуклюжим, чтобы дать жертве тебя поймать.

Я был рад, что здесь не присутствовала Молли, потому что ненависть, которая полыхнула из глаз Туза была настолько ощутимой, что даже я это почувствовал. Я слышал, как он скрипит зубами, а вспышка гнева на его физиономии напоминала рисунок из комикса. Тело Туза напряглось так, словно он собирался вскочить на ноги.

В этот момент Красная Шапка обернулся с широчайшей Сидхе-улыбкой на лице, и впервые посмотрел на Туза.

– О-о! Вот как. Таланта у тебя, может, и нет, зато имеется боевой дух. Возможно – если ты переживешь эту ночь – мы обсудим твое будущее.

Туз сидел, кипя от ярости, пронзая Шапку взглядом – и все сосредоточили внимание на этой паре.

Вот почему никто кроме меня не заметил, как ситуация незаметно изменилась.

Красная Шапка снова посмотрел на меня и сказал:

– Пусть вампир убьет полукровку, если хочешь. Я с радостью обменяю жизнь моего сына на твою, Дрезден. Некоторые Сидхе сентиментально относятся к своему потомству, однако не могу сказать того же о себе.

Он сконцентрировался на мне и достал из кармана небольшой нож, щелчком открыв лезвие. Это был инструмент для убийства на очень близкой дистанции.

– Компаньоны, – произнес он самодовольным тоном, – с кого начнем?

Воздух, словно наэлектризованный, затрещал от внезапного напряжения. Сидхе уставились на нас своими ненатурально яркими глазами, их пальцы обхватили эфесы и рукоятки различного оружия. Все складывалось куда как скверно. Я драться не мог. Кэррин вряд ли сможет сражаться на равных с противником, превосходящим ее числом и действующим со сверхчеловеческой скоростью и почти невидимо. Сидхе могли защититься и от моей магии, разве что, собрав все силы, я выстрелю ею в одного из них – а против полудюжины у меня не было и шанса. И физически я пока был абсолютно бесполезен.

Томас мог бы выжить, но когда этот момент хрустальной тишины наконец разбился, я был уверен, что Кэррин и мне из боя не выбраться.

Разве что кое-кто разбил бы этот момент тишины точно и во время.

– Эй, – сказал я невинным голосом. – А вас, ребята, минуту назад разве не семеро было?

Красная Шапка наклонил голову в мою сторону, а потом осмотрелся по сторонам. Пятеро Сидхе, в свою очередь, смотрели на него, кроме одного, стоявшего дальше всех в шеренге слева от меня. Воин-Сидхе, находившийся там, исчез. На том месте, где он был прежде, осталась лишь дорогая фирменная теннисная туфля.

И тут же, в самый момент осознания происшедшего, из кустов в нескольких ярдах от нас раздались вопли – вопли по-настоящему дикой и мучительной боли. Тембр голоса был хрустальным, почти колокольчиковым, но сам звук – ужасающим, ни один человек не мог бы так кричать. Затем раздался отвратительный блюющий звук, и вопли смолкли.

Воцарилась потрясенная тишина. И потом какой-то предмет вылетел из кустов и приземлился у ног Сидхе, стоявшего ближе всех к исчезнувшему. Это был ужасающий набор окровавленных костей, возможно, около полутора футов – часть позвоночника, выдранная из тела, на которой еще висели прилипшие к ней кусочки плоти.

На это отреагировали все. Красная Шапка резко присел, подняв ладони оборонительным жестом. Несколько Сидхе быстро отступили назад.

– Святая Матерь Божья, – выдохнула Мёрфи.

Все взгляды сейчас были устремлены на страшный предмет, лежащий на дорожке, поэтому никто из бандитов не дал себе труда задуматься о будущем, и они не могли видеть, что ситуация вот-вот изменится снова.

– Эй, – сказал я таким же тоном, – а разве минуту назад, ребята, вас было не шестеро?

Все глаза метнулись как раз вовремя, чтобы увидеть нечто похожее на взмах метлы там, где что-то утащило в кусты Сидхе с другого края шеренги, справа от меня, и снова раздались вопли, раздирающие воздух, пропитанный мелким дождиком.

– Ситх, – прошипела одна из женщин-Сидхе, стреляя по всем сторонам расширившимися глазами, и водя за взглядом стволом пистолета из какого-то композитного материала. – Кот Ситх.

Сейчас я не был в центре ее внимания – и воспользовался моментом. Я с силой бросил всю свою волю вниз, через онемевшую правую руку, прорычав: «Forzare!»

В то же мгновение Томас направил свой пистолет на Красную Шапку и открыл огонь.

Невидимая сила ударила женщину-Сидхе с энергией небольшой машины, едущей со скоростью двадцати пяти – тридцати миль в час. Все должно было быть гораздо мощнее, и сконцентрировано на меньшей площади, но в моем нынешнем состоянии я выдал максимум, на который был способен – единственный, наилучший удар. Она не сумела отразить заклинание и отлетела от меня. Самортизировав от цветочной клумбы, дама Сидхе скатилась в озеро.

Тем временем Красная Шапка и еще один Сидхе бросились в стороны и их фигуры размазались за завесами до почти полной невидимости. Должно быть, Томас все-таки попал в одного из них. Было бы трудно услышать звук удара пули или крик боли сквозь грохот гигантских патронов, которыми был заряжен Desert Eagle. Другие стволы тоже палили вовсю.

Уровень адреналина взлетел вверх, и я вскочил на ноги с криком:

– Отступаем!

Что-то пролетело мимо меня, и затем Кот Ситх появился из-за своей собственной завесы, все четыре лапы растопырены в прыжке, когти выпущены. Он приземлился, казалось, на пустом месте, и его лапы задвигались с немыслимой скоростью, нанося раздирающие плоть сверхъестественно могучие удары. Кровь фонтаном забила из пустого пространства, и Ситх отскакивал и исчезал снова, а на том месте, где он только что был, появился кто-то из Сидхе. Верхняя часть его тела была массой окровавленной изорванной в клочья плоти, на лице – выражение шока. Он медленно опустился на землю, широко раскрыв глаза, словно пытаясь увидеть что-то сквозь абсолютную темноту. Его руки несколько раз бесцельно сжались, и он затих.

Я повернулся бежать, но тут же зашатался от слабости. Кэррин увидела это и бросилась ко мне, чтобы не дать мне упасть. Она не видела за собой Туза, который достал маленький пистолет и целился ей в спину.

Я закричал и сверху, под углом рухнул на него. Пистолет выстрелил лишь один раз, а потом я прижал его руку к земле своими предплечьями и всем своим весом. Туз выругался и замахнулся на меня кулаком. Лбом я врезал ему в переносицу несколько раз. Его боевой дух испарился, иголова бессильно обмякла. Раздался тонюсенький вопль, и маленькая фигурка в доспехах, покрытая рыболовными крючками, набросилась на мои лицо и шею. Мои раны снова мучительно заныли, когда проклятые маленькие металлические крючки пронзили кожу. Я заметил быстрое движение миниатюрного меча, метившего мне в глаз. Рывком я перевернулся, упав с Туза, дергая головой по кругу, чтобы уходить от движения маленького меча с центробежной силой. Он вонзился мне в бровь, но не попал в глаз, и поток алой жидкости закрыл половину поля моего зрения.

После этого все было как в тумане. Я бил Капитана Крюка своим предплечьем, и на третьем ударе зазубренные крючки вырвались из моей кожи. Чья-то рука с силой гидравлического крана схватила меня за спину куртки и вздернула на ноги, а потом мой брат помог мне двигаться. Я чувствовал Кэррин со своей слепой стороны; она прокричала что-то Томасу, и рядом со мной снова загрохотал Desert Eagle.

Какой-то Сидхе ракетой вылетел из кустов, видимый и раненый, Кот Ситх гнался за ним по пятам. Сидхе прыгнул в воздух, сверкнув в полете, и превратился в ястреба с темно-золотыми перьями. Он дважды взмахнул ими, набрав футов десять высоты, но тут Кот Ситх взмыл в воздух в эффектном прыжке, приземлившись на спину ястреба – и оба рухнули в воды озера.

После этого я помню движения, отзывавшиеся адской болью, и я бы упал с десяток раз, если бы мой брат меня не поддерживал. Потом меня почти швырнули в «хаммер», я тяжело приземлился на кожаное сидение, и был слишком обессилен, чтобы подтянуть ноги и дать им захлопнуть дверцу. Передние дверцы открывались и закрывались, мотор, уже заведенный, взревел, и на миг ускорение вдавило меня в сидение.

Мы ехали несколько минут, пока я смог сесть. Когда мне это все-таки удалось, я увидел, что Томас за рулем, Кэррин сидит рядом с ним, держа Desert Eagle в руках и постоянно оборачиваясь, проверяя дорогу позади нас.

Мой брат бросил на меня взгляд в зеркальце заднего вида и поморщился.

– Ты выглядишь ужасно.

Я мог видеть только одним глазом. Я потянулся рукой к другому, и выяснил, что он залеплен кровью, которая уже начинала подсыхать. Я наклонился, чтобы посмотреть в зеркальце заднего вида. С этой стороны моей головы крови натекло много. Крючки, когда их выдирали, понаделали пусть и не слишком больших, но уродливых дыр в моей коже.

Кэррин мельком – буквально на секунду – взглянула на меня и слегка побледнела, но не позволила никаким иным эмоциям проявиться на ее лице.

– Похоже, мы оторвались. За нами никого нет.

Томас хмыкнул.

– Они умеют пользоваться магией, а Гарри оставил не так мало крови на земле. Если они решат последовать за нами, они это сделают.

– О черт, – вздохнула Мёрфи. – Зáмок?

– Чтобы люди Марконе смывали с него кровь? – спросил Томас. – Нет уж.

– Аминь, – нетвердым голосом согласился я.

– Тогда куда? – спросила Кэррин. – В твою квартиру?

Томас замотал головой.

– Слишком много народу увидит, как мы его привезем. Вызовут полицию. И Лара не спускает с квартиры глаз. Если я привезу туда раненного чародея, она появится быстрее, чем официант в «Джимми Джонсе»[73].

Он невольно крякнул, когда машина налетела на выбоину в асфальте.

Кэррин повернулась к нему и наклонилась, чтобы получше рассмотреть.

– Ты ранен.

– Всего одно попадание, – спокойно сказал Томас. – Если бы было что-то серьезное, я бы уже истек кровью. А это пуля в живот. Не о чем беспокоиться.

– Не будь идиотом, – сказала Кэррин. – Ты знаешь, как быстро развивается сепсис при таких ранах? Надо этим заняться.

– Ага, как только мы где-нибудь остановимся.

– У Молли, – сказала Кэррин. – Ее жилье под эгидой Свартальхайма. Без серьезного боя туда никто не попадет.

– Правильно, – сказал я заплетающимся языком. – Туда.

– Черт бы тебя драл, Дрезден, – сказала Кэррин сердито. – Просто лежи, пока мы не сможем тебя осмотреть.

Я отсалютовал ей правой рукой и задержал движение, чувствуя в руке непривычную тяжесть. Я присмотрелся. С руки свисал Капитан Крюк, с полдюжины шипов, которыми были утыканы его доспехи, застряли в ткани моей куртки. Я всмотрелся в маленькую вооруженную фигурку, а потом потыкал его пальцем. Он, оставаясь в полубессознательном состоянии, издал слабый стон, но крючки не давали ему пошевелиться.

– Ха, – сказал я. И потом захихикал. – Ха. Ха-ха-ха-хехехе.

Томас посмотрел на меня через плечо и заморгал:

– Это еще что за чертовщина?

– Бесценные разведданные, – ответил я.

Томас удивленно поднял брови:

– Ты собираешься допрашивать этого малыша?

– Если у Молли есть кухонная спринцовка, мы сможем устроить ему пытку водой, – едко сказала Мёрфи.

– Расслабься, – сказал я. – И веди машину. Нам надо…

Но я забыл, что собирался сказать, насчет того, что нам следует сделать. Наверное, хихиканье отняло у меня последние силы. Мир повернулся набок, и кожа заднего сидения прижалась к моей неизраненной щеке. Чувство было прохладное и приятное – резкий контраст с волнами чистой боли, пульсировавшей в моем теле с каждым ударом сердца.

Мир не погружается во тьму, как принято говорить, он превращается в беспокойный мрачный красный цвет.

(обратно)

Глава 27

Я очнулся, когда кто-то ткнул тавром для клеймения скота в мою шею.

Ладно, ничего подобного не было, но в это время я начал приходить в сознание, и ощущение испытал именно такое. Я выругался и замахал руками.

– Держите его, держите! – напряженным голосом сказал кто-то. Ладони легли на мои руки, придавливая их к гладкой жесткой поверхности подо мной.

– Гарри, – сказал Томас. – Спокойно, Гарри, спокойно. Ты в безопасности.

В глаза мне бил свет. Это было неприятно. Я щурился до тех пор, пока не смог рассмотреть Томаса, – вверх ногами – склонившегося надо мной.

– Ну вот так, – сказал Томас. – А мы уже начали беспокоиться. – Он убрал ладони с моих рук, и то ли погладил, то ли пошлепал меня по лицу. – Ты все никак не приходил в себя.

Я проморгался и увидел, что лежу на столе в квартире Молли, на том же месте, где в начале дня мы осматривали раны Томаса. В воздухе резко пахло дезинфектантами. Я чувствовал себя ужасно, но не так ужасно, как в машине.

Я повернул голову и увидел маленького крепыша с копной черных волос, крючковатым носом и блестящими умными глазами. В одной руке он держал металлическую чашу, в другой – пару узконосых пассатижей, и с металлическим звоном бросил что-то в чашу.

– И он только что очухался? – спросил Уолдо Баттерс, самый башковитый в Чикаго медэксперт. – Скажите мне, что это вас немножко не пугает.

– О чем ты говоришь? – спросил я.

Баттерс приподнял металлическую чашу, наклонив ее так, чтобы я мог видеть, что внутри. Несколько крошечных, блестящих, острых, окровавленных кусочков металла.

– Зубцы от рыболовных крючков, – сказал он. – Несколько штук обломились и торчали в твоей шкуре.

Я издал хриплый звук. Мой коллапс в машине стал понятнее.

– Ну да, – сказал я. – Любой кусочек железа попадает мне под кожу, и это уже вредно для феноменальных возможностей Зимнего Рыцаря. Здравый смысл улетучивается в миг.

Я начал садиться. Баттерс очень мягко положил ладони мне на грудь и толкнул назад на стол. Жестко толкнул. Я удивленно заморгал.

– Обычно я не очень агрессивен, – сказал он извиняющимся тоном. – В принципе я не лечу людей, пока они живы. Но если уж я собираюсь сделать это, то собираюсь сделать это как надо. Итак. Ты лежишь до тех пор, пока я не скажу, что ты можешь встать. Понял?

– Я… э-э… – сказал я. – Думаю, что да.

– Умница, – сказал Баттерс. – У тебя два гигантских кровоподтека там, где у людей находится нижняя половина руки. Полно разрывов тканей, минимум пару придется зашивать. Часть уже воспалилась. Их надо чистить. Это получается лучше, если ты лежишь спокойно.

– О’кей, – сказал я. – Но я чувствую себя лучше, старина. Вот, смотри. – Я поднял ладони и пошевелил пальцами. Двигались они туговато. Я посмотрел на них. Опухшие – и лиловые. Мои запястья и предплечья тоже были опухшими и сплошь покрытыми кровоподтеками.

– Гарри, однажды я видел, как наркоман лупил кулаком в бетонную стену до тех пор, пока не сломал все кости собственной кисти. И даже глазом не моргнул.

– Я же не на наркотиках, – возразил я.

– Нет? Машина твоего тела серьезно повреждена. Только потому, что ты не чувствуешь этого, не значит, что это не так, – твердо сказал Баттерс. – У меня есть теория.

– Какая теория? – спросил я, пока он трудился над порезами.

– Ну, скажем, ты королева фэйри, которой потребовался смертный головорез. Тебе нужно, чтобы он был эффективен, но не настолько могуч, чтобы с ним невозможно было управиться. Мне представляется разумным подкорректировать его порог переносимости боли. Он на самом деле не так уж неуязвим, но он чувствует себя таким. Он игнорирует болезненные вещи типа… типа удара ножом или…

– Пули в живот? – подсказал Томас.

– Или пули в живот, верно, – сказал Баттерс. – И в большинстве случаев это, наверное, огромное преимущество. Как Кролик-Энерджайзер, он может бойко и невозмутимо пройти прямо через ряды своих врагов, а потом, когда все уже позади – вот он, прошу любоваться. Он чувствует себя прекрасно, но на самом деле он переломан вдоль и поперек, и его телу понадобятся недели или месяцы, чтобы восстановиться. И если вам не нравится проделанная им работа, что с него возьмешь – вот он, весь обессиленный и уязвимый. А если его работа вам нравится, вы даете ему отдохнуть, и на следующий день снова запускаете в дело.

– Оу, это цинично, – сказал я. – И расчетливо.

– Но попал я в точку, не так ли? – спросил Баттерс.

Я вздохнул.

– Да, звучит… очень похоже на Мэб.

Особенно если Мэйв рассказала мне правду о том, насколько опасна Мэб.

Баттерс покивал с видом мудреца.

– Таким образом, каким бы сильным, быстрым, невосприимчивым к ранам все это тебя не сделало, запомни: ты не более неуязвим, чем прежде. Просто ты не замечаешь ран, когда тебе их наносят… – Он помолчал и добавил: – Ты ведь даже не почувствовал этого, верно?

– Почувствовал что? – спросил я, приподнимая голову.

Он снова приложил ладонь мне ко лбу и толкнул вниз.

– Я только что зашил резаную рану в три дюйма длиной на твоей грудной клетке. Без анестезии.

– А, – сказал я. – Ну, я не… В смысле, что-то я все-таки чувствовал: какой-то дискомфорт.

– Подтверждает мою теорию, – сказал он, кивнув. – Я уже зашил рану над твоим глазом, пока ты был в отключке. Красота! Рубанули тебя, голубчик, до самой кости.

– Благодарить следует Капитана Крюка, – сказал я. – Это у него такой кривой меч.

Я взглянул на Томаса:

– Крюк все еще у нас, верно?

– Сидит в заключении на выложенном керамикой противне для печенья в духовке, – сказал Томас. – Я подумал, что из такой стальной упаковки дернуться он не сможет, и это заставит его задуматься кое о чем, прежде, чем мы начнем задавать ему вопросы.

– Это ужасная штука: поступить так с кем-то из Малого Народца, – сказал я.

– Я собираюсь начать готовить пирог прямо у него перед носом.

– Мило.

– Спасибо.

– Долго я был в отрубе? – спросил я.

– Примерно час, – ответил Томас.

Баттерс фыркнул.

– Я бы управился быстрее, но прошлой ночью кто-то вломился в мой дом, и мне пришлось убирать весь бардак.

Я поморщился.

– Кгм, да. Верно. Прости, старина.

Он покачал головой.

– Я до сих пор никак не приду в себя, видя тебя здесь, честно. В смысле, на твоих похоронах мы присутствовали. С призраком твоим разговаривали. Уж надежнее, вроде, не бывает.

– Извини, что положил «лежачего полицейского» на путях твоего мыслительного процесса.

– В последнее время это больше походит на «американские горки», но хороший ум подвижен, – сообщил Баттерс. – Я с этим справлюсь, не переживай. – Он поработал еще пару секунд, прежде чем пробормотать:

– В отличие от некоторых других.

– А? – спросил я.

Баттерс молча обвел взглядом всю большую квартиру и вернулся к работе.

Я проследил за направлением его взгляда.

Кэррин свернулась клубочком в кресле у камина, в дальнем конце квартиры, обхватив колени руками и положив голову на спинку кресла. Глаза ее были закрыты, а рот слегка приоткрыт. Она явно спала. Легкое похрапывание подтверждало эту теорию.

– О, – сказал я. – А. Ну да. Похоже, она не слишком легко восприняла мой призрак, шныряющий вокруг…

– Явное преуменьшение, – выдохнул Баттерс. – Она через многое прошла. И ничто из пережитого не сделало ее менее колючей.

Томас буркнул, выражая согласие.

– Она сбежала от большинства своих друзей, – сказал Баттерс. – Не разговаривает ни с кем из полицейских. Не общается со своей семьей. Только с группой «Викинг» в BFS. Я там тоже зависаю. И Молли. Думаю, мы оба понимаем, что она в поганой ситуации.

– А теперь еще и я, – сказал я. – О, черт.

– Что? – спросил Томас.

Я покачал головой.

– Для этого нужно знать Кэррин.

– Кэррин, а? – спросил Томас.

Я кивнул.

– Порядок для нее очень много значит. Человек умирает – это она может понять. Человек возвращается – совсем другая музыка.

– Разве она не католичка? – спросил Томас. – У них, вроде, есть кое-кто такой же?

Я хмуро посмотрел на брата.

– Ну да. Это позволяет ей легче справляться с проблемой.

– С медицинской точки зрения, – сказал Баттерс, – я вполне уверен, что ты вообще не был мертв. Во всяком случае, настолько мертв, чтобы тебя уже было не воскресить.

– А ты там был? – спросил я.

– А ты? – парировал он.

– С моего конца, все было во мраке, потом я очнулся, – проворчал я. – Призрачно. Потом все стало белым и я очнулся. Больно. Ну, а потом сплошная физиотерапия – для восстановления.

– Ух ты, серьезно? ФТ? – спросил Баттерс. – И долго?

– Одиннадцать недель.

– Да, это заставляет меня склоняться к слову «кома».

– А еще разные ангельские и призрачные штуки, – сказал я. – Это к чему тебя заставляет склоняться? Медицински выражаясь?

Баттерс поджал губы и произнес:

– Никто не любит умников, Гарри.

– Во всяком случае, я его никогда не любил, – поделился своим мнением Томас.

– Отчего бы вам не заняться чем-нибудь полезным? – сказал я. – Выйдите наружу, посмотрите, может, кто-то прячется там, чтобы убить нас, как только мы выйдем.

– Потому что Молли приходится выходить со мной каждый раз, иначе они не впустят меня назад, а она сейчас работает со своими следопытами, – сказал Томас. – Тебя беспокоит, что бригада злючек-фэйри использует твою кровь, чтобы тебя выследить?

– Не уверен. Использовать для этого кровь – сложнее, чем думают многие, – сказал я. – Нужно не давать ей засохнуть, она должна быть ничем не разбавлена. А тут шел дождь, и если кто-то хотел собрать моей крови, нужно было делать это очень быстро, а в это время Ситх не давал им расслабиться.

– Ситх? – спросил Баттерс.

– Не то, о чем ты подумал, – сказал я.

– О, – сказал он, явно разочарованный.

– Кроме того, – сказал я Томасу, – меня меньше беспокоит то, что они используют кровь для того, чтобы меня выследить, чем для того, чтобы остановить биение моего сердца. Или, знаешь, сделать так, чтобы оно со взрывом вырвалось из моей груди.

Томас заморгал.

– Они действительно могут это сделать?

– О Господи, – сказал Баттерс, часто моргая. – Так вот что это было?

– Да, они могут это сделать, и, вероятно, делали, если ты имеешь в виду все убийства, связанные с налетом на наркоторговцев Третьим глазом, – ответил я. – Баттерс, что тут происходит? Ты закончил или нет?

– Голодная ночь, – пробормотал Томас, внезапно посерьезнев. – Гарри… может, нам уже следует вовсю чертить круги или что там обычно делается?

– Бессмысленно, – сказал я. – Если уж они завладели твоей кровью, значит завладели. Возможно, удери я и спрячься где-нибудь в Небывальщине… но и это не дает гарантии.

– А сколько крови им нужно? – спросил Баттерс.

– Зависит от многого, – сказал я. – Зависит от того, насколько эффективна их магия, уровня их мастерства. Зависит от того, насколько свежа кровь. Зависит от дня недели и фазы Луны, насколько мне известно. Я, признаться, никогда не экспериментировал с кровью. Чем больше энергии они посылают по направлению к тебе, тем больше крови им нужно.

– Что это значит? – спросил Баттерс. – Сядь ровно, чтобы я мог перевязать эти раны.

Я сел и поднял руки, чтобы не мешали, продолжая объяснять:

– Выслеживающее заклинание почти пустяк, если речь идет об уровне энергии, – сказал я. – Для этого им понадобилось бы не очень много.

Баттерс несколько раз обмотал льняным бинтом мой пресс.

– Но если они захотят, чтобы твоя голова взорвалась, крови нужно гораздо больше?

– Зависит от того, насколько они владеют искусством, – сказал я. – Они же не обязаны расплющивать тебе голову, словно кувалдой. Может, они просто засунут тебе пестик для колки льда в нос. Меньше усилий – и концентрация на меньшей площади, понимаешь? – Я пожал плечами. – Если они получили мою кровь и умеют пользоваться ею, то мне амба – без вариантов. Но пока этого не случилось, я буду считать, что у меня все-таки есть шанс, и вести себя соответственно.

Воцарилось молчание, и я понял, что оба – Баттерс и Томас – уставились на меня.

– Что? Магия – опасная штука, ребята, – сказал я.

– Да, для всех нас, – сказал Баттерс, – но, Гарри, ведь ты…

– Что? Пуленепробиваемый? – Я покачал головой. – Магия как и жизнь вообще. Не имеет значения, сколько раз какой-то тип может качнуться на скамье для пресса, и умеет ли он ломать деревья голыми руками. Вгони ему пулю в голову, и он мертв. Я достаточно тренирован для того, чтобы стать там, где пуля меня не достанет, и стрелять умею лучше, чем большинство людей – но я так же уязвим, как любой другой.

При этой мысли я нахмурился. «Уязвим, как любой другой». Что-то ныло во мне под поверхностью моих сознательных расчетов, но я никак не мог вытолкнуть это что-то в зону обозримости. Пока.

– Штука в том, – сказал я, – что если они собирались убить меня магией, у них уже было время это сделать.

– Если только они не приберегают подлянку на будущее, – сказал Баттерс.

Я сделал усилие, чтобы не зарычать вслух.

– Да. Спасибо. Так ты закончил?

Баттерс оторвал кусок пластыря, прихватил им конец бинта и вздохнул.

– Да. Только постарайся не… ну знаешь ли – не двигаться, не прыгать вокруг, не развивать бешеную активность, не трогать немытые вещи, и вообще не делать того, что ты, как мне известно, все равно будешь делать в ближайшие двадцать четыре часа.

– Двенадцать часов, – сказал я, свешивая ноги со стола.

– Ох, – вздохнул Баттерс.

– Где моя рубашка? – спросил я, вставая.

Томас пожал плечами.

– Я ее сжег. Хочешь взять мою?

– После того, как через нее твои кишки лезли? – спросил я. – Бэээ.

Баттерс заморгал и посмотрел на Томаса.

– Боже, – сказал он. – Тебя подстрелили.

Томас ткнул большим пальцем в направлении Баттерса.

– Рекомендую: доктор Маркус Уэлби[74].

– Я, пожалуй, предпочел бы Дуги Хаузера[75], – сказал я.

– Сойдемся на Маккое[76]? – спросил Томас.

– Прекрасно.

– Тебя подстрелили! – гневно воскликнул Баттерс.

Томас пожал плечами.

– Ну. Слегка.

Баттерс издал оглушительный вздох. Потом взял бутылку с дезинфектантом, рулон бумажных полотенец и принялся протирать стол.

– Боже, как я ненавижу вот такую медицинскую хрень в стиле Франкенштейна и Гражданской войны. Дай мне секунду. Потом ложись.

Я оставил их и побрел через всю квартиру в свою спальню. В комнату Молли для гостей. Я открыл дверь, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Кэррин, и вошел внутрь – надеть какую-нибудь поношенную рубашку.

Я нашел одну – ровного черного цвета с белой эмблемой Человека-Паука. Черная форма. В ней Паук выглядел бы так, словно сменил команду и взгрустнул по этому поводу. Мне она пришлась в самый раз.

Я нырнул в рубаху, повернулся – и едва не выпрыгнул из ботинок, когда Кэррин бесшумно закрыла за собой дверь спальни.

Я долго стоял не шевелясь. Единственным источником света была маленькая тусклая свеча.

Кэррин смотрела на меня с непроницаемым выражением лица.

– Ты не звонил, – сказала она, и уголок ее рта искривился, но не в улыбке. – Ты не писал.

– Да, – сказал я. – Кома.

– Я слышала, – сказала она. Потом скрестила руки на груди и прислонилась к двери. – Томас и Молли оба говорят, что это действительно ты.

– Ага, – сказал я. – Как ты меня нашла?

– Сканер. Последний раз, когда в Чикаго взорвалась бомба, это произошло в здании, где находился твой офис. Я услышала, как на улице рванула еще одна, потом звуки взрывов и стрельбы над озером утром сразу после рассвета. Несложно вычислить.

– А как ты проследовала за мной?

– Никак, – сказала Мёрфи. – Я села в засаде у дома Томаса и последовала за типом, который шел, чтобы разыскать тебя. – Она рассеяно приподняла ступню и коснулась ею лодыжки другой ноги, словно у нее там чесалось. – Его звали Туз… что-то в этом роде, верно?

Я кивнул.

– Ты запомнила.

– Я всегда отслеживаю плохишей, – сказала она. – И кстати… Я слышала, что ты теперь принадлежишь Мэб.

Я догадался, что попал в число подозреваемых.

– Я не кокер-спаниель.

– Конечно, нет, – сказала она. – Но есть существа, которые могут проделывать разные вещи с твоей головой, и мы оба это знаем.

– Так вот что ты думаешь, со мною произошло? – спросил я. – Что Мэб вылепила мой мозг, придав ему новую форму?

Выражение ее лица смягчилось.

– Я думаю, она сделает это медленнее, – сказала Кэррин. – Ты… непредсказуемая личность. Обычно ты решаешь проблемы без колебаний и быстро. Ты и думаешь так же. Я готова поверить в то, что ты нашел какой-то способ не дать ей… Не знаю. Переписать тебя.

– Я сказал ей, что если она попытается это сделать, я начну свирепствовать.

– Боже, – сказала Кэррин. – А разве еще не начал?

На ее губах лежала полуулыбка. На секунду все было почти о’кей.

Но потом ее лицо снова потемнело.

– Думаю, она сделает это медленнее. По дюйму за раз, когда ты не видишь. Но даже если она и не сделает…

– Что?

– Я не сержусь на тебя, Гарри, – сказала она. – И ненависти к тебе у меня нет. Я не думаю, что ты прогнил. Но множество людей угодили в ту же ловушку, что и ты. Людей, получше, чем мы с тобой.

– А, – сказал я. – В ловушку Злой-Королевы-Фэйри?

– Господи, Гарри, – тихо сказала Мёрфи. – Не обязательно хихикать, носить черное и расписываться кровью, чтобы стать злобным монстром.

– А как, черт дери, по-твоему это происходит?

Она покачала головой, в глазах ее читалась боль.

– Такое происходит с людьми. Обычными людьми. Они делают сомнительный выбор и, может быть, для этого у них были очень веские причины. Они делают выбор за выбором, и ни один из них не устраивает бойню святых, не забивает сотнями детенышей тюленей, не ведет себя как псих в обитой резиной камере. Но все это по чуть-чуть суммируется. И потом, в один прекрасный день, они осматриваются и понимают, что настолько далеко заступили черту, что уже не помнят, где она проходила прежде.

Я отвернулся. Что-то ныло в груди. Я ничего не сказал.

– Ты понимаешь? – спросила она тихим голосом. – Понимаешь, насколько в предательски ненадежную превращается почва, на которой ты стоишь?

– Абсолютно, – сказал я.

Она несколько раз кивнула. Потом сказала:

– Думаю, это уже кое-что.

– И все? – спросил я. – В смысле… Это единственная причина, почему ты пришла сюда?

– Не вполне, – сказала она.

– Ты не доверяешь мне, – сказал я.

Ее глаза не встретились с моими, но и взгляда моего она не избегала.

– Это в значительной степени будет зависеть от последующих нескольких минут.

Я вдохнул и выдохнул через нос, и еще, и еще раз, стараясь оставаться спокойным, с ясной головой.

– Ладно, – сказал я. – Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Череп, – сказала она. – Я знаю, что это. И Баттерс знает. И… Он слишком могуществен для того, чтобы оставить его не в тех руках.

– То есть, моих? – спросил я.

– Я скажу тебе, что я знаю. Я знаю, что ты вломился в его жилище, когда он был на работе, и забрал череп. Я знаю, что ты оставил Энди в синяках и порезах. И знаю, что, уходя, ты все разнес там вдребезги.

– И это, по-твоему, значит, что я стал негодяем?

Она склонила голову на сторону, словно размышляя над сказанным.

– Я думаю, ты, вероятно, действуешь, руководствуясь каким-то принципом безрассудного героя-одиночки. Скажем так… меня беспокоит, что тебе приходится жонглировать уже слишком многими вещами.

Я подумал о том, чтобы рявкнуть на нее, но… она была права. Боб – слишком мощный ресурс, чтобы позволить ему попасть в руки человека, который не сможет распорядиться им ответственно. А я исполнял роль Зимнего Рыцаря на полных оборотах около двенадцати часов, и уже узнал многие тревожащие вещи о себе самом. За двенадцать часов.

Каким я стану через двенадцать дней? Двенадцать месяцев? Что, если Кэррин права, и Мэб подкрадывается ко мне тихой сапой? Или еще хуже: что, если я просто человек? Она была права и в этом. Власть развращает – и люди, развращаясь, похоже, никогда не замечают, что с ними происходит. Я только что сказал Баттерсу, что я не пуленепробиваем. Каким же самоуверенным ослом я должен быть, чтобы думать, что морально неуязвим и непогрешим? Что у меня достанет мудрости и ума и находчивости, чтобы избежать силков власти, ловушек, которые превращали людей, лучших, чем я, в нечто ужасающее?

Я не хотел, чтобы она оказалась правой. Эта идея мне совсем не нравилась.

Однако отрицать очевидное – занятие для детей, а я должен быть взрослым.

– Ладно, – сказал я сдавленным голосом. – Боб лежит в сумке, в гостиной. Верни его Баттерсу.

– Спасибо, – сказала она. – Я нашла, где ты оставил мечи.

Речь шла о Мечах Креста, двух из трех священных клинков, предназначенных для рук праведных в битве с истинным злом. Я оказался их нянькой, смотрителем и хранителем. Большей частью они лежали в моей квартире, покрываясь пылью.

– Да? – сказал я.

– Я знаю, насколько они могущественны, – сказала она. – И знаю, насколько уязвимы в неправильных руках. Я не собираюсь говорить тебе, где они. Я не собираюсь возвращать их тебе. Это не обсуждается.

Я медленно выдохнул. Нарастающий постепенно, жесткий гнев узлом скручивался внутри.

– Они… были моей ответственностью, – сказал я.

– Прежде, – сказала она. Ее голубые глаза сияли стальной твердостью. – Но уже нет.

В комнате стало невыносимо жарко.

– Положим, я не соглашусь?

Я не помню, что двигался. Помню лишь, что со всей мощью ударил основанием ладони в дверь в шести дюймах над головой Кэррин. Удар прозвучал как выстрел, а я нависал над ней, тяжело дыша – и разница в наших размерах была, черт возьми, почти комической. Если бы я захотел, то обхватил бы ее шею одной рукой. И если бы сжал, эта шея легко сломалась бы.

Кэррин не шелохнулась. Не сделала ни единого движения. Она смотрела на меня снизу и ждала.

Это ударило меня: осознание того, что я подумал, что мои инстинкты криком приказывали мне сделать. И я внезапно обмяк, склонив голову. Дышал я неровными толчками. Потом закрыл глаза, пытаясь выровнять дыхание.

И тогда она коснулась меня.

Легким жестом положила ладонь на мое измочаленное предплечье. Двигаясь осторожно, словно я был из стекла, ее пальцы скользнули вниз по моей руке к ладони. Она мягко взяла ее и опустила, не прикладывая никаких усилий. Потом левой рукой взяла мою правую ладонь. Какой-то момент мы стояли так, взявшись за руки, опустив головы. Похоже, она понимала, через что я прошел. Но не давила на меня. Она просто держала мои ладони и ждала, пока мое дыхание не восстановится.

И потом тихо сказала:

– Гарри, тебе нужно мое доверие?

Я отрывисто кивнул, не говоря ни слова.

– Тогда ты должен в чем-то довериться и мне. Я на твоей стороне. И пытаюсь помочь. Пусть все идет как идет.

Я пожал плечами.

– Ладно, – сказал я.

Ее ладони в моих казались совсем маленькими и теплыми.

– Я… мы были друзьями с давних пор, – сказал я. – С того тролля на мосту.

– Да.

Мои глаза затуманились, – глупость какая – и я закрыл их.

– Я знаю, что облажался, – сказал я. – И собираюсь с этим жить. Но я не хочу терять тебя.

В ответ Мёрфи подняла мою правую ладонь и прижала ее к своей щеке. Я не открывал глаз. Я не слышал этого ни в ее голосе, ни в дыхании, но почувствовал, как моей руки коснулась влага.

– Я тоже не хочу терять тебя, – сказала она. – Это меня пугает.

Некоторое время я молчал, боясь заговорить.

Она медленно опустила мои руки, и очень нежно отпустила их. И потом повернулась к двери.

– Кэррин, – сказал я. – А что, если ты права? Что, если я изменюсь? То есть… к гораздо худшему?

Она повернула голову настолько, что я мог видеть ее профиль и тихую печальную улыбку.

– Мне доводилось иметь дело с монстрами.

(обратно)

Глава 28

Я взял другую куртку, висевшую в шкафу – старую одежду из армейских излишков с камуфляжным рисунком восьмидесятых – не из-за боязни холода, а потому, что решил: лишние карманы никогда не повредят. У меня не было ни денег, ни документов. Ни кредитной карточки. Черт, да у меня не было даже визитной карточки.

И что бы я на ней написал? «Гарри Дрезден, Зимний Рыцарь, Истребитель-головорез. Никаких барбекю, водных горок или демонстрации фейерверков».

Я мог шутить над собой сколько душе угодно, но делал это лишь потому, что не хотел задумываться над большим, по-настоящему трудным вопросом: как, черт дери, мне вернуть мою жизнь, собрав ее воедино?

Если предположить, что я сумею это сделать.

К счастью, на данный момент мне предстояла битва с ужасным злом, что значило – о жизненных проблемах я могу подумать позже. Хвала Господу за неизбежный конец света. Ненавижу иметь дело с по-настоящему серьезными вещами, едва успев возвратиться в игру.

Я услышал, как входная дверь квартиры открылась и закрылась, за чем последовал тихий разговор. Выйдя из спальни, я обнаружил, что Молли вернулась. Тук ехал на ее плече, держась за верхний край ее уха, чтобы сохранить равновесие. Смотрелся он не хуже любого украшения.

– Гарри, – сказала Молли, улыбаясь. – Ты выглядишь лучше. Как себя чувствуешь?

– Сойдет, – ответил я. – Генерал-майор, вижу, ты снова в строю. Последний раз, как я тебя видел, подумал, что отлеживаться тебе придется не одну неделю.

Тук застыл в позе «смирно» и отдал мне честь.

– Нет, милорд! У Малого Народца не так много времени, чтобы тратить недели и недели на лечение, как водится у вас, больших людей.

Пожалуй, это не должно было бы меня удивить. Я видывал, как Тук съедал пиццу буквально в половину его веса. И все же его крылья были достаточно сильны для того, чтобы оторвать маленького воина от земли и отправить в полет. Все, что способно поглощать еду так быстро и обладать непомерной физической силой относительно своего размера, должно обладать неимоверно интенсивным метаболизмом. И несмотря на все неприятности нынешнего дня я почувствовал радость от того, что снова вижу Тука здоровым.

– Что с нашими разведчиками? – спросил я Молли.

– В обжиральной коме, – сказала она. – Я заказала двадцать упаковок пиццы. Их на паркинге сейчас собралось с полтысячи. Они будут готовы выдвигаться, как только ты скажешь мне, где им следует искать.

– Мне нужна карта, – сказал я.

Молли сунула руку в задний карман и вытащила сложенную карту.

– С опережением, босс.

– Как только они закончат, разложи ее на столе, – сказал я.

– Ясно.

– Генерал-майор, я рад, что ты здесь, – сказал я. – Мне нужно, чтобы ты оставался рядом.

Тук снова отсалютовал мне, а пришедшие в движение крылья зажужжали, подняв его с плеча Молли.

– Слушаюсь, милорд! В чем заключается миссия?

– Предотвратить попытку побега пленника, – сказал я. – Я захватил Капитана Крюка.

– Типа «захватил», – звонко произнесла Кэррин, развлекаясь от души. Она повернулась к своему стулу у камина.

Я хмуро покосился на нее.

– Хорошо, «мы захватили», «он захвачен» – это главное.

Тук взялся за рукоять меча.

– Мне расправиться с ним за вас, милорд? – спросил он пылко. – Потому что я полностью в форме, и готов!

– Если нужно будет это сделать, – рассудительно произнес я, – то я позабочусь, чтобы удар нанесла твоя рука. Но сначала мы дадим ему шанс выговориться.

– Вы милостивый и сострадательный человек, милорд, – сказал Тук, явно разочарованный.

– Можешь не сомневаться, – кивнул я. – И постарайся выбрать для себя местечко получше, чтобы не дать нашему гостю смыться.

– Есть! – сказал Тук, отсалютовал и рванул через всю квартиру.

Молли покачала головой.

– Ты всегда заботишься о том, чтобы он чувствовал себя при деле.

– Он при деле, – подтвердил я и направился к импровизированному медицинскому столу Баттерса.

– Конечно, больно, – говорил Томас. Баттерс зашивал небольшую сморщенную дырку в нижней части его живота. – Но не так, как было, когда ты вытаскивал эту пулю.

– А ты уверен, что сможешь выжить с необработанной раной? – спросил Баттерс. – Потому что будь ты нормальным человеком, я гарантию давал бы, что в этой штуке через пару дней разовьется сепсис и прикончит тебя.

– Микроорганизмы не проблема для таких, как я, – сказал Томас. – Если я не истеку кровью, то все будет в порядке.

Мой брат говорил спокойным тоном, но цвет его глаз изменился – они стали светлее, а оттенок серого почти полностью покрыл голубизну. Вампир Белого Совета обладает сверхчеловеческой силой, скоростью и сопротивляемостью, но всему есть предел. Глаза Томаса изменялись, когда его личный демон, его Голод, брал верх, руководя всеми его действиями. В какой-то момент ему придется подкормиться, чтобы собраться с силами.

– Вы скоро закончите? – спросил я. – Мне нужен стол.

– Что с вами, люди? – проворчал Баттерс. – Во имя Божье, здесь серьезными ранами занимаются.

– Если мы не начнем шевелиться, ран будет столько, что зашивать их придется тысяче врачей, – сказал я. – Сегодня у нас дело не шуточное.

– И насколько же?

– Не припомню, чтобы сталкивался с чем-либо более мрачным, – сказал я. – А тут хреновы вампиры, без толку занимающие место на столах, которые нужны другим людям.

– И бестолковые чародеи, – подхватил Томас, – устраивающие перестрелку с врагом и случайно попадающие в своих союзников.

– О, – сказал я. – Так это случилось, когда я целился в Туза?

Он фыркнул.

– Ага.

Я поморщился.

– Ну-у… Сожалею, что так вышло.

– Один из не самых удачных деньков, Дрезден, – протяжно произнес Томас. – Бах, и прямо в хлеборезку.

– Трындеть не мешки ворочать, – сказал я. – Стол, стол, стол!

Баттерс закончил латать Томаса и замотал ему живот длиннющим бинтом. Пока доктор работал, Томас лежал, оперевшись на локти. Мускулы его скульптурно проступили под бледной кожей – впрочем, с Томасом это происходило в любой позе. Его бледные глаза надолго задержались на Молли, и моя ученица с заалевшими щеками резко обернулась.

– Я, э-э… – сказала Молли. – Ого.

– Томас, – сказал я.

– Извини, – сказал он. Без особой искренности. И с ленивой грацией поднялся со стола. – Слушай, Гарри, рубашек здесь больше не осталось? Свою я испачкал, благородно и жертвенно истекая кровью.

– Это не моя рубаха, а Молли, – сказал я.

Он посмотрел на мою ученицу.

– О? И что же я должен сделать, чтобы получить одну такую?

– Вперед, – сказала Молли внезапно охрипшим голосом. – Возьми одну.

– Премного благодарен, – сказал Томас и прогулочным шагом направился в гостевую спальню.

– А что? – сказала она. – Он красавчик.

– Это я расслышал, – крикнул Томас из спальни.

– Карту, – сказал я, и Молли поспешила к столу. Баттерс убрал свое барахло довольно быстро. Судя по всему, он извлек пулю из кишок Томаса, не наделав излишне кровавого бардака. Должно быть, пуля располагалась близко к поверхности. И пистолет Туза был невеликого калибра, 25 или 22 мм. А может, он пользовался дешевой амуницией, и в патроны не досыпали пороха. Или же, супер-мускулатура Томаса затормозила пулю прежде, чем та зарылась слишком глубоко.

После того, как стол почистили, Молли развернула на нем карту. Это была карта острова Мичиган и береговой линии вдоль него, включая Чикаго, Милуоки – до самого Зеленого залива. Молли передала мне авторучку, и я наклонился над столом, начав опухшими пальцами наносить значки на карту. Было больно, но я игнорировал боль. Кэррин встала и подошла к нам, чтобы понаблюдать за происходящим. Вскоре присоединился и Томас, облачившийся в простую белую футболку, которая, казалось, была сшита конкретно на него. Вот такая он сволочь.

– Что я сейчас делаю, – пояснил я, – так это наношу все узлы, которые помню.

– Узлы? – спросил Баттерс.

Моим неуклюжим пальцам было сложно ставить значки именно там, где требовалось мне.

– Точки, где сходятся две и больше лей-линий, – сказал я. Несколько лет назад я знал их все.

– Что-то вроде магических кабелей, да? – спросила Кэррин.

– Примерно, – сказал я. – Источник энергии, которую ты можешь черпать для серьезной магии. И в районе Великих озер их очень много. Я рисую по памяти, но почти уверен, что точки расположены именно здесь.

– Здесь, – негромко подтвердила Молли. – Тетя Леа несколько месяцев назад показывала их мне.

Я посмотрел на нее, потом на свои избитые опухшие пальцы и сказал:

– Тогда почему это делаю я?

Молли закатила глаза и взяла у меня ручку. Она стала наносить значки узлов на карту быстро и точно, включая колодец Предела Демона (хотя самого острова на карте не было).

– Те, кто попытается заклясть Предел Демона, должны делать это где-то неподалеку от берега озера, – сказал я. – Они почти с гарантией встанут у одного из узлов, и чем ближе к берегу озера, тем лучше. – Я указал на несколько значков вблизи побережья. – Значит, нам нужно выслать охрану, чтобы прежде всего проверить эти шесть точек у края озера. После чего переходить к следующим близлежащим, и так далее.

– Некоторые из них на порядочном расстоянии, – заметила Кэррин. – Насколько быстро эти типы могут перемещаться?

– Быстро, – сказал я. – Быстрее, чем кто-либо предположил бы. Они могут лететь, а могут срезать дорогу через Небывальщину. Они могут добраться туда и вернуться обратно до заката.

Закат. Время, когда большие плохие бессмертные выходят поиграть.

– Еще вопросы? – спросил я, глядя на Мёрфи.

Она повела подбородком в сторону моего брата и сказала:

– Томас ввел меня в курс дела.

– Хорошо, – сказал я. – Повторяющееся описание быстро надоедает. Чтобы приготовить такое заклинание, требуется немало времени, и они не смогут скрыть его, если мы будем следить за избранной ими точкой. Как только мы узнаем, на котором из узлов остались следы использования, мы можем отправиться туда и расстроить планы любого безумца, который решит им воспользоваться.

– А мы уже знаем, кто это? – спросила Мёрфи.

– Ответ неясен, – сказал я.

– Наверняка ведь кто-то из этих Иных, да? – спросил Томас.

– Ясное дело. Но главный вопрос: кто помогает им?

Со всех сторон раздались удивленные возгласы.

– Иные не могут просто взять и появиться в нашей реальности, – сказал я. – Вот почему они и призвали Иных. Кто-то должен открыть дверь и впустить их. – Я сделал глубокий вдох. – Что приводит меня к следующему зигзагу событий. Я разговаривал с Лилией и Мэйв, и они рассказали мне, что островом собирается заняться никто иной, как королева Мэб.

За этими словами последовало общее молчание.

– Но ведь… это ложь, да? – спросил Баттерс.

– Они не способны лгать, – сказал я. – Физически не могут. И да, я заставил их говорить об этом впрямую. Никакой путаницы в сигналах, никакой возможности темнить.

Томас тихо присвистнул.

– Да, – сказал я.

– Кгм, – сказала Молли. – Мы противостоим Мэб? Твоему боссу?

– Не обязательно, – сказал я. – Лилия и Мэйв, может, и не лгут, но они могут быть неправы. Лилия никогда не была интеллектуальным гигантом. А Мэйв… может быть, «сумасшедшая» единственное слово, реально описывающее ее, но в любом случае движок у нее с нечетным количеством цилиндров. Возможно, их обманули.

– А возможно, – сказал Томас, – и нет.

– Возможно, и нет, – сказал я, кивнув.

– И что это означало бы? – спросила Молли.

– Это означало бы, – тихо произнесла Кэррин, – что Мэб послала Гарри убить Мэйв, потому что либо она хочет убрать с дороги Мэйв, либо Гарри. Что хорошо, потому что выясняется, что ее тревожит тот факт, что имеется кто-то, способный ее остановить.

– Верно, – сказал я. – А может быть… – Я нахмурился, раздумывая над новой мыслью.

– Что? – спросил Томас.

Я медленно обвел комнату взглядом. Если Мэб была инфицирована – здесь требуется слово поточнее – это значило бы, что Леа тоже заражена, а Леа – наставница Молли. Если зараза распространилась на Белый Совет, мой брат подвергался опасности заразиться. Мёрфи была наиболее уязвимой: она жила в изоляции, а ее поведение в последние пару лет радикально изменилось. Черт возьми, Баттерс среди нас был тем, кто с наименьшей вероятностью подвергся бы воздействию вируса – что делало его самым идеальным кандидатом для заражения.

Паранойя – почему только сторонники теории заговоров должны получать от этого удовольствие?

Но я просто не мог представить, что кто-то из моих друзей обратился против меня – не важно, под чьим влиянием. Однако если предательство можно было бы вычислить так легко, Юлий Цезарь дожил бы до весьма почтенного возраста. Я всегда был немного склонен к паранойе. И сейчас у меня появилось нехорошее предчувствие, что я начинаю развивать свой скрытый потенциал.

Я очень тщательно отбирал слова.

– За последние несколько лет, – сказал я, – произошел ряд конфликтов между разными интересами. И несколько раз события инициировались внутренними конфликтами одной или другой стороны.

– Типа чего? – спросил Баттерс.

– Две группы интересов внутриКрасной Коллегии, например, – сказал я. – Одна из них пытается предотвратить конфликт с Белым Советом, другая стремится его разжечь. Многочисленные фракции в Белом Совете активизируются и начинают соперничать в том, кто будет его контролировать. Дворы Зимы и Лета становятся в позу, начиная вмешиваться в дела друг друга, а Красная Коллегия прорывается на территорию Зимних. – Я не хотел углубляться в детали. – Ну что, ребята, понятно, к чему я клоню?

– О! – воскликнул Баттерс. – Это фантомная угроза!

– А! – сказала Молли.

Томас что-то проворчал.

Кэррин осмотрела всех нас, после чего сказала:

– А теперь, пожалуйста, переведите с заумного на английский.

– Есть кто-то, – сказал я, – кто манипулирует событиями. Играет роль кукловода, мешает суп в кастрюле, тасует колоду карт…

– Смешанные метафоры? – предположил Томас.

– Хренафоры. Я просто говорю о том, что эта ситуация напоминает остальные. Мэб и Мэйв готовы вцепиться друг другу в глотку, Летние стоят наготове, чтобы вмешаться, и Иные начинают давить авторитетом.

– Черный Совет, – прошептала Молли.

– Именно, – сказал я, что было неправдой. Вплоть до начала сегодняшнего дня я знал, что кто-то скрытно приносит миру множество скорбей, а из-за их связи с кое-какими мрачными событиями внутри Белого Совета, я предполагал, что существует группа чародеев, которые от природы высокомерны и исключительно близоруки, чтобы присмотреться ко мне. Но что, если я был неправ? Что, если Черный Совет – всего лишь отросток единого огромного неосязаемого врага? Что, если то, что я узнал от Лилии – правда? Тогда проблема становится куда как большей, чем мне представлялось.

И я не хотел, чтобы эта проблема узнала, что я ее заметил.

– Черный Совет, – сказал я. – Группа чародеев, пользующихся черной магией, чтобы влиять на события во всем мире. Они могучи, опасны, и, если я прав, они замешаны во всем этом. А если так, можно легко поспорить, что Акулья Морда и его прилипалы…

– Акула, – сказал Баттерс. – Прилипалы. Смешно.

– Спасибо, что заметил, – сказал я и завершил начатую фразу:

– …работают на Черный Совет.

– Теоретический Черный Совет, – сказала Кэррин.

– Они в этом замешаны, безусловно, – сказал я.

Кэррин слабо улыбнулась.

– Как скажете, агент Малдер.

– Я это проигнорирую. Единственный вопрос: здесь ли они или нет – сейчас.

Молли с серьезным лицом кивнула.

– А если здесь? Как мы их вычислим?

– Никак, – сказал я. – У нас нет времени методично обнюхивать все вокруг. Мы знаем, что кто-то собирается набардачить с островом. Какая разница, кто нажмет кнопку, запускающую взрывной механизм? Нам надо, чтобы ее не нажали. Маленький Народец разыщет для нас эту ритуальную площадку, и там-то мы все и разнесем.

– Кгм, – сказал Баттерс. – Не то, чтобы я сомневался в ваших силах, ребята, но не следует ли нам вызывать кавалерию? Я к тому, что разве это сейчас не имеет смысла?

– Мы и есть кавалерия, – сказал я бесцветным голосом. – Белый Совет не поможет. Даже если бы я знал современные протоколы, чтобы сконтактировать с ними, целые дни ушли бы на то, чтобы проверить, действительно ли я жив, я ли это, а у нас с вами от силы часы. Кроме того, Молли в их списке разыскиваемых лиц.

Я не сказал о третьей причине, не позволявшей мне входить в контакт с Советом: когда они узнают о моих отношениях с Мэб, монархом суверенного и время от времени враждебного сверхъестественного королевства, они почти наверняка запаникуют и решат, что я представляю собой огромный риск для их безопасности. Хотя сейчас, когда я подумал об этом, принимая во внимание, что моя, кгм, индукция парапсихически транслирована по всей Феерии, не было ни шанса, скрыть мою мантию от Совета. Знать подобные дела – их основное занятие.

Баттерс нахмурился:

– Паранеттеры?

– Нет, – возразил я. – Нам только и не хватало небольшой армии новичков, путающихся под ногами и налетающих на нас и друг на друга. Это значило бы накликать беду на свою голову в краткосрочном, долгосрочном и любом другом масштабах. Мы можем обратиться к ним только за информацией. Тащить их с собой в драку мы не будем.

Маленький патологоанатом снял очки и рассеянно протер их краем своей врачебной куртки: – А что насчет группы Лары? Или эйнхериев?

Томас пожал плечами:

– Я, пожалуй, смог бы убедить Лару отправить группу куда-нибудь.

– То же самое, – сказала Кэррин, – но только с викингами.

– Хорошо, – сказал я. – Нам может понадобиться больше тел, тогда мы сможем покрыть большее число точек. Вы двое сможете это организовать и выстроить, когда мы начнем?

Они кивнули.

– Молли, – сказал я. – Передай карту нашим маленьким разведчикам и объясни им, где искать, и что искать. Только попроще. И пообещай целую пиццу тому, кто найдет то, что мы ищем.

Моя ученица расплылась в улыбке.

– Поддать им драйва конкуренцией, да?

– Миллионы свихнувшихся на спорте родителей не могут быть неправы, – сказал я. – Баттерс, ты отправляешься к Паранеттерам и спрашиваешь, видел или слышал кто-нибудь из них о чем-либо необычном вблизи озера Мичиган. Никто ничего не расследует. Они просто рапортуют. Собери мне всю информацию, какую удастся, о странной активности за последнюю неделю. Нам нужно суммировать данные как можно быстрее.

– Понятно, – сказал Баттерс. – Кое-что у меня есть и сейчас, если тебе нужно.

Я заморгал. В смысле, я понимаю, что Интернет – самый быстрый путь передачи информации, но…

– Ты серьезно?

– Ну… – завилял Баттерс. – Вроде того. У одного из наших ребят, кгм… воображение.

– Ты имеешь в виду паранойю?

– Да, – сказал Баттерс. – Его Интернет-логово в мамином подвале. И он отслеживает буквально все. Называет это «наблюдением за сверхъестественным с помощью статистики». Присылает мне обновленную информацию по всему региону каждый день, а мои спам-блокаторы просто не в состоянии его отсеять.

– Угу, – сказал я так, как будто знал, что такое «спам-блокаторы». – И что он говорит насчет сегодняшнего дня?

– Прокат лодок и катеров сегодняшним утром был на четыреста процентов выше среднего для этого времени года, и темные силы явно собираются на дело.

– Прокат лодок и катеров, – пробормотал я.

– Он немножко странный, Гарри, – сказал Баттерс. – Понимаешь, у него на стенах развешена целая коллекция фотографий людей, ответственных за проклятье козла Билли и проигрыш «Чикаго Кабс»[77]. Такие вот странности. Перегибает палку иногда.

– Скажи ему, чтобы выбросил фотки. В проклятии козла повинен одинокий стрелок, – сказал я. – Но быть параноиком не значит ошибаться. Лодки и катера…

Я склонил голову и на миг закрыл глаза, размышляя о том, что если параноик Баттерса, дуркующий в своем подвале, все-таки прав, тогда фрагмент паззла, который он мне подсунул, был прискорбно бесполезен. Теперь мне потребуется больше фрагментов.

– О’кей, – сказал я. – Хорошо. Давай еще данные.

Я поднял взгляд, ткнул головой в сторону Томаса и направился на кухню.

– Пошли потолкуем с нашим гостем насчет его босса.

* * *

Я наклонился, чтобы через стеклянную дверцу посмотреть, что творится в духовке. Света там не было, но я смог разглядеть одетую в доспехи фигуру Капитана Крюка, безутешно свернувшегося калачиком на противне для выпечки. Я постучал по стеклу, и шлем Капитана Крюка повернулся в мою сторону.

– Мне нужно с тобой потолковать, – сказал я. – Ты мой пленник. Не пытайся драться или удирать, иначе я тебя приторможу. Я предпочел бы цивильный разговор. Ты меня понял?

Крюк не сделал ни единого жеста. Я принял молчание как знак согласия.

– О’кей, – сказал я. – Сейчас я открою дверцу.

Я приоткрыл дверцу духовки и медленно открывал ее дальше, стараясь не выглядеть угрожающе. Что нелегко сделать, если ты размером с высотку в сравнении с существом, напротив которого стоишь.

– Так, теперь спокойно, и мы…

Я открыл дверцу, может, дюймов на шесть, когда Капитан Крюк исчез, мелькнув размытым пятнышком в воздухе. Я выбросил руку вперед, но секунды на полторы позже, чем требовалось. Но я не особо расстроился из-за промаха, потому что Томас тоже попытался поймать маленького маньяка – и промахнулся тотально.

Крюк, работавший на наших врагов и все время просидевший на кухне, пока мы строили свои планы, ракетой пролетел к вентиляции в одной из стен, в мгновение ока пересек комнату – и ни один из нас не смог среагировать вовремя, чтобы его остановить.

(обратно)

Глава 29

Ни один из нас – кроме генерал-майора.

Тук мгновенно спикировал с того места наверху книжного шкафа, где лежал, затаившись, перехватил несущуюся стрелой черную фигурку Крюка и повалил вражеского маленького фэйри на пол посреди гостиной. Они ударились о ковровое покрытие и покатились по полу беспорядочными толчками и подпрыгиваниями, иногда прокатываясь несколько дюймов, а иногда совершая прыжок футов на шесть.

Тук заранее спланировал эту схватку. Он вдавил Крюка в ковролин, где крючки на его доспехах запутались в ворсе и держали, ограничивая его движения. Кроме того, руки Тука были обернуты тканью – казалось, на них варежки или боксерские перчатки, и ему удалось схватить Капитана за крючки на спине его панциря. Он крутанул вражеского маленького фэйри и с писклявым торжествующим криком швырнул его в стену.

Капитан Крюк со стуком врезался в стену, наделав выемок в свежей штукатурке, потом зашатался и рухнул на пол. Тук набросился на него с яростью, извлекая из ножен свой маленький меч – и фигурка в доспехах подняла кулак в кольчуге.

– Пощады! – пропищал он высоким, но ясным голосом. – Я пленный! Я требую применения Закона Зимы!

Меч Тука повис в замахе, но услышав последние два слова, он резко остановился и убрал оружие. Он парил над Крюком в дюйме от пола, скрежеща зубами, но затем отступил и сунул меч в ножны.

– Э-э… – сказал я, – Тук? Что случилось?

Тук приземлился на кухонную стойку рядом со мной и, топая, зашагал по кругу, не скрывая ярости.

– Ты сам разинул свою огромную пасть! – прокричал он, секунду спустя мрачно добавив: – … милорд.

Я хмуро посмотрел на Тука, потом на Крюка. Вражеский эльф сидел на полу, не делая новых попыток удрать.

– Ладно, – сказал я. – Объясни.

– Вы предложили взять его в плен, – сказал Тук. – По Закону Зимы, если он принимает предложение и сдается в плен, он не может убегать или сопротивляться вам, при условии, что вы заботитесь о его основных нуждах. И теперь вы не можете убить его, избить его и так далее! А ведь я побеждал!

Я моргнул.

– Да, хорошо, в порядке. Давайте уже начнем с вопросами.

– Вы не можете! – буквально завыл Тук. – Вы не можете заставить его предать его прошлые соглашения, терроризировать его и так далее!

Я нахмурился.

– Подожди. Он что, гость?

– Да!

– По Зимнему Закону?

– Да! Вроде того.

– Ну так, – сказал я, направляясь к Крюку. – Я никогда не подписывал эти договоры. Так что к чертям Зимний Закон…

И внезапно – словно кто-то вогнал ряд канцелярских скобок в мою кожу – мантия Зимнего Рыцаря исчезла. Совершенно. Боль снова влилась в мое тело, воспаленные ткани буквально вопили, кровоподтеки пульсировали, отеки под кожей ужасающе натянулись. Бессилие сразило меня как грузовик на полном ходу. Ощущение было таким интенсивным, что только зрение подсказало мне, что я упал и лежу на полу.

И мое тело внезапно онемело и сделалось чужим от живота и ниже.

Это напугало меня до чертиков и подтвердило мои худшие страхи. Когда я согласился служить Мэб, моя спина была сломана, позвоночник поврежден. Принятая мантия покрывала то, что вероятно было калечащей и длительной травмой. Но без мантии мое тело – всего-навсего тело смертного. Лучше, чем у других, восстанавливающееся со временем, но все равно человеческое. Без мантии у меня не будет ног, контроля над кишечником и мочевым пузырем. И самое важное – у меня не будет независимости.

Я лежал на полу по субъективному ощущению неделю, но прошло не более нескольких секунд, как Томас уже оказался рядом со мной, а следом за ним Мёрфи, Баттерс и Молли. Я знал, что они там, потому что мог их видеть, но голоса доплывали до меня, казалось, издалека и через какофонию скребущих ощущений, надраивавших мою нервную систему. Они посадили меня – и внезапно боль исчезла, ноги снова зашевелились, дергаясь редкими мягкими спазмами.

Мантия вернулась.

– О’кей, – сказал я хриплым голосом. – Кгм. Значит, не будем посылать к чертям Зимний Закон.

– Гарри, – сказал Томас так, словно он уже несколько раз звал меня по имени. – Что случилось?

– Э-э… – сказал я. – Думаю… побочный эффект. Результат отрицания порядка вещей.

– Что? – спросил он.

– Фэйри, – сказал я. – Они, конечно, сумасшедшие, злонамеренные и опасные как сто чертей, но у них у всех есть одно общее свойство – они верны своему слову. Они подчиняются тому, что признают законом. Особенно Мэб.

– Ты сейчас несешь околесицу, – сказал Томас.

– Мантию власти я получил от Мэб. И теперь она во мне. Но одновременно она все еще часть ее. Если я нарушаю законы ее королевства, то мантия, похоже, перестает быть моей защитой.

– И что это значит?

– Это значит, что мне стоит усвоить эти законы, и чем быстрее, тем лучше, – ответил я. – Помоги мне встать.

Томас поднял меня на ноги, а я посмотрел на Тука.

– Ты знаешь Закон Зимы?

– Ну, – сказал Тук, таким тоном, словно разговаривал с идиотом, – конечно.

– Где я могу ему научиться?

Тук наклонил голову:

– Чему?

– Зимнему Закону, – сказал я. – Где я могу ему научиться?

– Я не понимаю, – сказал Тук, склонив голову в другую сторону.

– О, ради всего святого… – Я зажал переносицу между большим и указательным пальцами. – Тук. Ты умеешь читать?

– Конечно! – сказал Тук. – Я умею читать «пицца», и «выход», и «шоколад»!

– Все три, а?

– Абсолютно!

– Ты настоящий ученый и джентльмен, – сказал я. – Но где ты научился Зимнему Закону?

Тук озадаченно замотал головой.

– Ему не учатся, Гарри. Его просто… знают. Каждый знает его.

– Я не знаю, – сказал я.

– Может быть, ты слишком большой, – сказал Тук. – Или слишком шумный. Или, знаешь, слишком человек.

Я застонал. Потом посмотрел на Тука, который сидел на одном месте во время всего разговора.

– Значит, я просто взял и сделал его своим гостем, а?

– Ну… Может, вассалом.

Я нахмурился.

– А? Что?

– Вот что такое сдача в плен, понял? – сказал Тук. – Его жизнь принадлежит тебе, и ты можешь делать с ней что хочешь. При условии, что ты не моришь его голодом, не заставляешь нарушать данных прежде обещаний и клятв, ты можешь приказать ему сделать что угодно. А если его сеньор захочет его назад, то должен будет за него заплатить.

– А-а… Выкуп в средневековом стиле.

Тук выглядел растерявшимся.

– Он слегка удирал, но я остановил его, милорд. Типа, только что. На твоих глазах. Прямо здесь.

За моей спиной раздались не вызывающие сомнения звуки, самый громкий исходил от моей ученицы – и я обернулся, чтобы посмотреть на всех остальных. Они либо прятали улыбки, либо старались быстро убрать их с лица – не слишком удачно.

– Эй, галерка, – сказал я. – Это не так легко, как вам кажется.

– Да ты все делаешь прекрасно, – с бегающими глазами сказала Кэррин.

Я вздохнул.

– Пошли, Тук, – сказал я и направился к Крюку.

Маленький фэйри сидел, демонстративно игнорируя меня, для чего требуется немалое мужество. Если бы я упал или споткнулся о него, это было бы как дерево, рухнувшее на лесоруба. Если бы я хотел причинить ему боль, – физически – то свернул бы его в трубочку, как Тянучего Армстронга[78].

С другой стороны, Крюк был фэйри. Ему, вероятно, не приходило в голову, что я, возможно, нарушаю законы Мэб.

– Заключенный, встать лицом к Пицца-Лорду! – завизжал Тук.

Крюк послушно поднялся и повернулся ко мне.

– Назовите себя, пожалуйста, – сказал я. – Мне не нужно ваше Имя. Просто чтобы как-то к вам обращаться.

– Некоторые зовут меня Лакуной, – ответил Крюк.

– Устроит, Лакуна, – сказал я. – Снимите, пожалуйста, шлем. Я хочу знать, кто у меня на содержании.

Крюк поднял руки и снял шлем, скрывавший лицо.

Она была просто красавицей. Тонкие черные волосы, заплетенные в косу по меньшей мере в фут длиной рассыпались по плечам, когда она сняла шлем. Кожа ее оказалась снежно-белой, а огромные глаза сплошь черными. На коже были маленькие значки или какая-то татуировка, сделанная темно-лиловыми чернилами, но значки эти слегка двигались, и когда я смотрел на них, некоторые исчезали, некоторые появлялись снова. Ее длинное лицо было очень худым. Это была красота элегантной опасной бритвы.

Челюсть Тука едва не отвалилась.

– Ого!

– Хм… – сказала Кэррин. – Так это она измочалила тебя прошлой ночью, так?

– И отключила сегодня утром, – напомнил ей Томас.

– И отключила меня сегодня утром, – прорычал я. Я повернулся к Лакуне, какое-то время изучая ее внешность. Она смотрела на меня не мигая. По сути, она не шевелилась вообще, не считая ее косы, которая поднималась вверх, словно паутина в вентиляционной шахте.

– Кгм, – сказал я. – Этого я не ожидал.

Лакуна смотрела на меня неподвижными черными глазами.

– Я не буду просить тебя нарушить слово, – сказал я ей. – Я отнесусь к тебе с уважением, обеспечивая всем необходимым в обмен на твою службу. Ты поняла?

– Я поняла, – сказала Лакуна.

– Уау! – сказал Тук.

– Без нарушения каких-либо клятв, я желал бы знать, – сказал я, – что ты можешь сказать мне о том, кому ты служила до того, как стала пленницей.

Она молча смотрела на меня.

Я понял свою ошибку и закатил глаза.

– Позволь, я перефразирую сказанное. Расскажи мне все, что можешь, о том, кому ты служила прежде, чем тебя взяли в плен, не нарушая при этом никаких данных ему обещаний и клятв.

Лакуна кивнула и задумалась, нахмурившись. Потом подняла глаза и сказала серьезным доверительным тоном:

– Похоже, он вас недолюбливает.

Я сделал глубокий медленный вдох. Хихиканье за моей спиной усилилось.

– Я тоже это заметил, – сказал я. – Скажи мне, что ты знаешь о том, что произойдет сегодня ночью.

– Дети, – сказала она замогильным голосом, и ее маленькое личико исказилось яростью. – И конфеты. Много, много конфет.

– Уау! – сказал Тук – и упорхнул, трепеща крылышками.

– Не нарушая данных тобой слов, расскажи мне все, что знаешь о Тузе, – сказал я.

– Он должен мне, – мрачно ответила Лакуна, – за оказанные услуги.

Я вздохнул.

– Думаю, ты не слишком-то настроена поделиться со мной полезной информацией?

Фея в доспехах молча, не мигая, смотрела на меня. Это немного пугало.

– Да, я так и думал, – сказал я. – Ты голодна?

Она секунду раздумывала, и потом сказала:

– Да.

– Хочешь пиццы?

Лицо Лакуны исказилось гримасой отвращения.

– Бэ-э… Нет.

Мои брови поползли вверх. Ответ был на все пять баллов. Маленький Народец может буквально воевать из-за пиццы. Настолько они ее любят.

– Кгм. И что бы ты хотела поесть в таком случае?

– Сельдерей, – мгновенно ответила она. – Сыр. Зеленый чай. Но больше всего – сельдерей.

– Неординарно, – отметил я. Потом посмотрел через плечо:

– Молли?

– У меня все это есть, – сказала она и отправилась на кухню.

– Ладно, Лакуна, – сказал я. – Нам еще предстоит заняться массой дел. Мне нужно, чтобы ты поела, отдохнула, устроилась поудобнее. Покидать эту квартиру ты не имеешь права. Поняла?

Лакуна мрачно кивнула:

– Да.

Ее крылья пришли в быстрое движение, и она стрелой метнулась через всю квартиру на кухню, где Молли готовила тарелку с заказом Лакуны.

– Хорошо. Позднее я решу, что с тобой делать.

Я потер шею и вернулся к остальным.

– Н-да. Немножко расстраивает.

– Зачем тогда ты брал ее в плен? – спросил Томас.

Я бросил на него сердитый взгляд.

– У тебя нет отряда наемников, чтобы окружить врага? Или моста, с которого можно прыгнуть?

– Пожалуй, что есть.

– О’кей, народ, – сказал я. – Свои задания вы получили. Теперь давайте их выполнять. Молли, у тебя квартира и телефон, так что после того, как отправишь поисковые отряды, действуешь как координатор. Любой, кому удается что-то узнать, сообщает об этом Молли. В противном случае снова собираемся здесь к пяти.

Все закивали в знак согласия, и Баттерс, Томас и Кэррин отправились в город.

Когда они ушли, Молли спросила:

– Почему ты решил избавиться от них?

Я снова приподнял брови. Кузнечик явно становилась умнее.

– Я не избавлялся от них, – сказал я.

Молли изогнула бровь дугой.

– Не избавлялся?

– Ну, не совсем, – сказал я. – Эти дела тоже нужно кому-то делать.

– Пока ты отправишься на опасную работенку сам. Я права?

Я ответил не сразу, выжидая, пока она закончит готовить еду для Лакуны. Она поставила тарелку на кухонную стойку, и серьезная маленькая фея набросилась на еду как голодный волк.

– Типа того, – сказал я. – У тебя ведь тоже есть чем заняться, так?

Молли пристально посмотрела на меня. Потом взяла карту со стола, свернула ее и пошла к двери.

– Я не собираюсь скандалить с тобой из-за этого. Я просто хотела, чтобы ты знал, что я знаю.

В этот момент Тук с жужжанием влетел в квартиру неизвестно откуда. Он начал выписывать неистовые головокружительные пируэты, начиная с той точки, где он последний раз видел Лакуну, пока его спиральный поиск не привел его на кухню. Там он устремился вниз к Лакуне, элегантно приземлившись на кухонной стойке.

Я присмотрелся к двум маленьким фэйри. Тук протянул Лакуне завернутую дольку дыни от «Джолли Ранчера», как, наверное, протягивали младенцу-Христу смирну и ладан.

– Привет! – сказал он, сияя. – Я генерал-майор Тук!

Лакуна оторвалась от еды и увидела дар Тука. Ее глаза сузились как щелки.

И потом совершенно неожиданно врезала Туку прямо в лицо.

Мой маленький телохранитель пролетел пару футов и приземлился на задницу. Обеими руками он схватился за нос, часто мигая в совершенном ошеломлении.

«Джолли Ранчер» он выронил. Лакуна безэмоционально пнула конфету в кухонный слив. Потом повернулась спиной к Туку, абсолютно его игнорируя, и продолжала расправляться с едой.

Глаза Тука, когда он смотрел на Лакуну, стали еще шире.

– Уау! – сказал он.

(обратно)

Глава 30

Птичий заповедник на Монтроуз Пойнт имеет еще одно название – Мэджик Хедж[79]. Это почти пятнадцать акров деревьев, кустарников и вьющихся тропок. Уже десятилетиями он служит птичьим заповедником – и это главное прибежище для птиц, мигрирующих зимой на юг. Если почитаете какие-нибудь брошюры, они расскажут вам все о том, как Мэджик Хедж «полным-полон магией птиц и природы».

Но люди, которые живут здесь, называют заповедник Мэджик Хедж еще и потому, что это довольно известное место сборищ мужчин, надеющихся подцепить других мужчин. Соотношение таких проституток и орнитологов-любителей (и не думайте, что я не видел иронии в биноклях и поисках птичек) колеблется в зависимости от времени года. Когда здесь тонны птиц и их любителей, это означает толпы людей с биноклями и камерами. Что всерьез сокращает уровень тайных любовных порывов.

Заповедник торчит в озере как крюк, почти полностью окружая гавань Монтроуз, где приютились катера и яхты, гораздо более ухоженные, чем «Жук-Плавунец». Там же располагается яхт-клуб и довольно многолюдный пляж. Так что через Мэджик Хедж иногда проходят и не-орнитологи.

То есть, люди вроде меня.

В конце октября большинство мигрирующих птиц уже исчезает, но Хедж все еще остается местом встреч стаек воробьев, которые собираются в течение нескольких дней, а потом улетают огромной тучей. По пути туда я увидел пару дюжин разных видов пернатых – без бинокля. Большинство из них я знал, если бы только потрудился выковырять их названия из своей памяти. Я не стал этого делать. Эбинизер, когда обучал меня, очень серьезно относился к тому, чтобы я мог назвать множество различных вещей.

Сегодня парк был по большей части пуст – безлюден под холодным и серым, сыплющим мелкой моросью небом. По дороге туда, куда мне нужно было попасть, я прошел мимо человека, одетого во все черное, в черной шляпе и темных очках, – солнечных очках, во имя всего святого! – который, когда я проходил мимо, проводил меня неприветливым – без всяких на то причин – взглядом.

– Я здесь не для этого, – сказал я. – Нужно сделать междугородный звонок. Через полчаса исчезну. Этой же дорогой или другой.

Он ничего не ответил, и, когда я прошел, нырнул обратно в кусты. Там их целое общество. Ищущие, сутенеры. Полиция иногда устраивает облавы. Слишком большая куча суматохи и проблем для всех вовлеченных лиц, особенно в современном мире.

Боба в моей наплечной сумке уже не было, но я заменил его тем, что мне могло понадобиться. Близость озера и дождь обеспечат воду. Земли здесь было в избытке, а я захватил садовую лопатку, чтобы выкопать небольшую ямку. Порывистый холодный северо-западный ветер даст необходимый воздух, а когда я сложу несколько фунтов материала для растопки, который принес с собой, в небольшую пустую пирамидку, то быстро разведу огонь, даже при капающем дожде.

Я подождал, пока костер разгорится, сложив его так, чтобы горел жарче и быстрее. Я не собирался ничего на нем готовить. Несколько минут – все что мне было нужно. Я присел пониже и двигался как можно реже. Песня собравшихся сотен воробьев была полна энтузиазма и заполняла все вокруг.

Когда пламя разгорелось, я очертил вокруг себя круг лопаткой на мягкой земле. Я прикоснулся к нему пальцем, приложил небольшое усилие воли – и магия круга тут же вспыхнула вокруг меня. Это был мистический, а не физический барьер, нечто, что может сдерживать и концентрировать магические усилия, а главное, облегчит мне мою задачу. Такой барьер не виден, его нельзя пощупать, но он очень, очень реален.

Множество важных вещей – такие же.

Я сконцентрировал всю свою волю, собрав ее в узкий фокус. Люди почему-то думают, что чародеи используют волшебные слова. На самом деле никаких волшебных слов не существует. Даже те, что мы используем в своих заклинаниях – всего лишь символы, инструмент, изолирующий ум от энергий, протекающих сквозь него. Слова имеют силу столь же ужасную и прекрасную, как магия, и не нуждаются в бюджете на спецэффекты.

Что в конечном итоге движет магией – чистая воля. Эмоции могут усилить ее, иногда ты подпитываешь магию эмоциями, даже если это просто воля в другом выражении, иной оттенок твоего желания что-то сотворить. Некоторые вещи, которые ты делаешь, как чародей, требуют отложить эмоции в сторону. Они полезны в моменты кризиса, но в методичном целенаправленном усилии могут нанести серьезный ущерб твоим намерениям. Так что я заблокировал все свои эмоции: замешательство, сомнение, неуверенность, вместе с совершенно разумным страхом, – пока осталось только мое рациональное «я» и моя потребность достичь конкретной цели.

И только тогда я поднял голову и заговорил, наполняя каждое слово силой моей потребности, посылая вызов во Вселенную. Вложенная в слова сила сделала звук моего голоса странным – громким, глубоким, богатым.

– Леди Света и Жизни, услышь меня. Ты, Королева Вечно-Зеленого мира, Леди Цветов, услышь меня. Появились ужасающие предзнаменования. Услышь мой голос. Услышь мою нужду. Я Гарри Дрезден, Зимний Рыцарь, и мне нужно говорить с тобою. – Я возвысил голос и загремел: – Титания, Титания, Титания! Я вызываю тебя!

Последний слог отразился от всех окружавших меня предметов грохочущим эхом, что привело воробьев в состояние паники. Они взлетели облаком тысяч крыльев и маленьких тел, собравшись в рой, и принялись летать дикими кругами над лугом.

– Ну же, – выдохнул я. – Ну давай же.

Я стоял в молчании долгое время и уже начал думать, что ничего так и не произойдет.

И тогда я увидел, как тучи стали сворачиваться и вращаться – я точно знал, что это означает.

Я прожил на Среднем Западе большую часть жизни. Торнадо здесь – факт жизни, часть бытия. Люди думают, что они ужасны, и это так, но с ними можно выжить при условии следования простым рекомендациям: предупредить людей заранее, а ты, услышав предупреждение, должен бежать к ближайшему безопасному месту – к подвалу или погребу. Иногда такое место – под лестницей. Иногда – в доме, в ванной комнате. Иногда же лучшее, на что ты можешь рассчитывать – самая глубокая канава в пределах досягаемости.

Но в принципе все сводится к простому: «беги и прячься».

Годы жизни на Среднем Западе буквально вопили, чтобы именно это я и сделал. Сердце начало колотиться, рот пересох, а тучи над головой – говоря «над головой», я имею в виду прямо над моей головой – вращались все быстрее и быстрее.

Птицы разом взлетели в небо из всех уголков Мэджик Хедж, присоединяясь к воробьям в их сумасшедшем полете по кругу. Воздух внезапно стал ближе, а моросящий дождь резко прекратился, словно кто-то перекрыл кран. Странные молнии без грома сверкали среди туч, и это превращало все оттенки белого, голубого и зеленоватого морского цвета в пары воды, разделенные светом на цвета видимого спектра.

И тогда я почувствовал кое-что – теплоту, которую я ощущал в Лилии, только в сотни раз жарче, и ярче, и интенсивнее. Тучи стали снижаться, а обезумевшие птицы сузили свой круг, пока он не превратился в стену сверкающих перьев и блестящих глаз вокруг луга. Затем – вспышка света и грохот грома, странно-музыкального, как послезвучие какого-то огромного гонга, а ливень комочков земли и клочков опаленной осенней травы взлетел в воздух. Я выбросил вверх руку, прикрывая глаза, но продолжал твердо стоять на ногах.

Когда грязь осела, а воздух очистился от пыли и пепла, в пятнадцати футах от меня стояла Леди Света и Жизни, Королева Летнего Двора.

От ее вида захватывало дух. Я не имею в виду ее красоту, она безусловно была прекрасна. Но эта красота была такого размаха и такой глубины, что я почувствовал себя уменьшающимся, ничего не значащим и совсем, ничтожно, временным. Такое чувство испытываешь, когда впервые видишь горы, впервые видишь море, впервые видишь громадное открытое величие Большого Каньона – и когда каждый раз видишь Титанию, Королеву Лета.

Я сказал бы, что детали ее убранства не имели особого значения, но это было не так – особенно для меня.

Титания оделась для битвы.

На ней сияло кольчужное платье из какого-то серебристого металла, а звенья кольчуги были настолько тонкими, что с первого взгляда казались сотканными на ткацком станке. Оно покрывало ее словно второй слой кожи – до самой верхней части шеи. Поверх кольчуги был надет шелковый халат, менявший цвета от желтизны солнечного света до зелени сосновых игл – медленно, словно на стробоскопе. Ее серебристо-белые волосы были собраны в хвост и закреплены кольцами на основании шеи. На голове ее переливалась корона из, как мне показалось, вьющихся лоз винограда и все еще живых зеленых листьев. При ней не было ни оружия, ни щита, но ее широкие глаза Сидхе смотрели на меня с абсолютной уверенностью воина, знающего, что он вооружен достаточно для того, чтобы с избытком превзойти способности врага к сопротивлению.

О да, и если бы я не знал точно, то мог бы поклясться, что здесь стоит Мэб. Они не выглядели сестрами. Они выглядели как клоны.

Я начал с того, что низко ей поклонился. И сделал паузу, прежде чем выпрямиться снова.

Несколько секунд она стояла как статуя. Она даже не кивнула мне в ответ, но какие-то микроизменения в языке ее телодвижений указывали на то, что Королева засвидетельствовала мое присутствие.

– Ты, убивший мою дочь, – тихо сказала Титания, – ты осмеливаешься вызывать меня?

Последнее слово будто лезвием рассекло воздух. Ярость, прозвучавшая в нем, была физически ощутима. Оно ударило круг, защищавший меня, и рассыпалось дождем золотых и зеленых искр, которые почти тотчас же исчезли.

У меня был кое-какой опыт общения с Королевами фэйри. Когда они сердиты и начинают говорить с тобой, тебе, твою мать, лучше помалкивать и слушать. И если тебе удастся выжить, надейся, что тебя вовремя довезут до реанимации. Я не представлял себе никакого сценария, при котором любые мои слова не привели бы Титанию в ярость – потому и очертил круг на всякий случай.

– Безумец, верно? – сказал я. – Но мне нужно говорить с вами, о Королева.

Ее глаза сузились. Птичье облако-завеса продолжало кружить вокруг нас, хотя все пернатые пугающе умолкли. Тучи над головой так же продолжали вращаться. Мы были словно изолированы от остального мира – как будто стояли в частном саду.

– Что ж, говори.

Я раздумывал над своими словами и взвешивал их очень тщательно.

– Грядут события. Очень страшные события, с серьезными последствиями для всего мира. То есть, я считаю, что война между Белым Советом и Красной Коллегией была грандиозным делом – но сейчас я сравнил бы ее с разогревом рок-новичков перед выступлением настоящей группы.

Ее глаза сузились. Она кивнула – голова ее при этом качнулась на долю дюйма.

– Что-то должно произойти сегодня ночью, – сказал я. – Колодец будет атакован. Вы знаете, что произойдет, если его вскроют. Множество людей пострадает за очень короткое время. А в долгосрочной перспективе… ну, я не уверен, что может случиться, но почти убежден, что ничего хорошего не последует.

Титания слегка склонила голову на сторону. Это напомнило мне орла, раздумывающего над своей жертвой и решающего, стоит ли рухнуть на нее из занебесного ниоткуда.

– Я пытаюсь сделать так, чтобы этого не случилось, – сказал я. – И из-за характера данной… проблемы я не могу доверять никакой информации, которую получаю от людей, на которых работаю.

– А, – сказала она. – Ты хочешь, чтобы я вынесла решение, касающееся моей сестры.

– Мне нужен кто-то, кто знает Мэб, – сказал я. – Кто-то, кто знает, что события начали развиваться. Кто-то, кто знает, действительно ли она… кгм… Изменилась.

– И почему ты думаешь, что я располагаю знанием, которого ты ищешь?

– Потому что видел, как вы готовились к битве у каменного стола, годы тому назад. Вы с Мэб равны. Я чувствовал вашу силу. Такую силу невозможно обрести без знания.

– Это правда.

– Мне нужно знать, – сказал я, – в здравом ли Мэб рассудке? Она… она все еще Мэб?

Титания снова превратилась в статую – надолго. Потом повернула голову и посмотрела в сторону озера.

– Я не знаю. – Она искоса взглянула на меня. – Мы с сестрой не обменялись ни единым словом со времен, предшествовавших битве при Гастингсе.

Почти не уступает тысячелетию отчуждения. Дисфункция эпического масштаба. Как раз тот тип семейного напряжения, в который здравые люди не суются.

– Я собираюсь влезть в ваши семейные дела, – сказал я. – Потому что я до смерти перепуган тем, что может случиться, если я этого не сделаю, и потому что приходится вмешаться. Я понимаю, что вы с Мэб враги. Я понимаю, что если она скажет «черное», вы скажете «белое» – ну, так уж оно есть. Но сейчас мы вместе в корзинке, летящей в пропасть. И мне нужна ваша помощь.

Титания наклонила голову в другую сторону и сделала шаг ко мне. Я едва не выскочил из круга. Я не хотел бы этого делать. Не думаю, что он надолго обеспечит мою безопасность, если она решит, что хочет напасть на меня, но пока он нерушим, это означает, что ей пришлось бы потратить кое-какое время, чтобы уничтожить защиту – время, за которое я мог бы ее атаковать. Это означало также, что сделай я первый замах, я сам разрушу защиту круга – мое единственное преимущество. Она посмотрела мне на ноги и снова – выжидательно – на меня.

– Кгм… – сказал я. – Так вы поможете мне, пожалуйста?

Что-то промелькнуло на ее лице, когда я сказал это – эмоция, которую я не смог определить. Может быть, эмоция, незнакомая людям. Внезапно она развернулась и, как мне показалось, впервые стала рассматривать место, в котором мы находились.

– Посмотрим, – сказала она. Снова поворот ко мне, напряженный взгляд. – Почему ты пришел сюда, чтобы вызвать меня?

– Это птичий заповедник, – сказал я. – Уголок природы для сохранения жизни и красоты. И птицы для меня как-то связаны с Летом. Будущим летом на юге будет зима, и они вернутся. Я подумал, что это может оказаться близко к некоторым землям Лета в Феерии. И что вам будет легче выслушать меня.

Она медленно повернула голову, словно вслушиваясь. Не было никаких звуков, не считая белого шума тысяч птичьих крыльев.

– Но это не только заповедник. Это место для… непристойных связей.

Я пожал плечами.

– Здесь только вы и я. Я решил, что если вы захотите меня убить, то сумеете сделать это, не причиняя вреда никому из посторонних.

Титания кивнула, с задумчивым выражением на прекрасном лице.

– Что ты думаешь о мужчинах, которые приходят сюда для встреч друг с другом?

– Кгм, – сказал я, чувствуя себе несколько выбитым из колеи. – Что я думаю о геях?

– Да.

– Трахай и давай трахаться[80]. Примерно так.

– То есть?

– То есть, ко мне это не имеет никакого отношения, – сказал я. – И не мое дело, чем они там занимаются. Я не лезу к ним в гостиную, а свой кайф ловлю с женщинами. А они не приходят ко мне, чтобы заниматься в моем доме с другими мужиками тем, чем они там занимаются.

– Ты не считаешь, что делать это – аморально?

– Понятия не имею, – сказал я. – Меня это по большей части не касается.

– И почему?

– Потому что даже если они и делают что-то аморальное, я был бы идиотом, критикуя их, потому что сам весьма далек от совершенства. Курить – самоубийственно. Пьянство – саморазрушение. Выходить из себя и орать на людей нехорошо. Врать нехорошо. Изменять партнеру нехорошо. Воровать нехорошо. Но люди постоянно так поступают. Как только я пойму, как стать совершенным человеком, я получу право читать лекции этим людям насчет того, как им проживать свои жизни.

– Странное отношение. Разве ты сам не «всего лишь человек»? Разве ты не обречен на несовершенство?

– Вот, теперь вы схватываете идею, – сказал я.

– И ты не расцениваешь это как грех?

Я пожал плечами.

– Я думаю, что наш мир жесток. Я думаю, что найти любовь трудно. Я думаю, мы все должны быть счастливы, когда это хоть кому-то удается.

– Любовь, – задумчиво сказала Титания. – И что, именно это здесь происходит?

– С мужчинами, которые приходят сюда ради анонимного секса? – Я вздохнул. – Не вполне. Думаю, что это скорее грустно. То есть, всегда, когда секс становится таким… чертовски обезличенным, это постыдно. И я не считаю, что такие развлечения благотворны для них. Но вредят-то они не мне.

– И почему это должно иметь какое-то значение?

Секунду я смотрел на Титанию. И потом сказал:

– Потому что люди должны иметь право выбора. И если то, что они делают, не причиняет вреда другим, они должны быть свободны в своих действиях. Это очевидно.

– Ой ли? – сказала Титания. – Непохоже, что оно так, судя по состоянию смертного мира.

– Да. Многие не понимают этого, – сказал я. – Они зацикливаются на «правильно» и «нехорошо». На «право» и «лево». Но все это не имеет значения, если люди не свободны.

Титания внимательно смотрела на меня.

– Почему вы, имея выбор, спросили меня именно об этом? – спросил я.

– Потому что такой вопрос показался мне уместным. Потому что мои инстинкты подсказали мне, что твои ответы скажут мне о тебе то, что мне необходимо знать. – Титания глубоко вздохнула. – А что ты думаешь о моей сестре?

Секунду я колебался: дать вежливый ответ или честный?

Честный. Почти всегда лучше всего играть честно. Так тебе никогда не придется снова и снова подправлять свою историю.

– Я думал, гнев Мэб достаточно страшен, пока не познакомился с тем чувством, которое она выдает за привязанность.

При этих словах Титания едва не улыбнулась: – О?

– Она бережно вытаскивала меня из кровати, пытаясь убить каждый день в течение одиннадцати недель. Она пугает меня до смерти.

– Ты не любишь ее?

– В любом из смыслов этого слова, – сказал я.

– Так почему ты служишь ей?

– Мне нужна была ее помощь, – сказал я. – И это было ценой. Уж конечно я с ней не потому, что мне нравятся интерьеры Арктис-Тора.

Титания кивнула. И потом сказала:

– Ты не похож на других монстров, которых она веками выращивала для себя.

– Кгм. Спасибо?

Она покачала головой.

– Я ничего для тебя не сделала, Гарри Дрезден. – Титания поджала губы. – Во многом мы с ней похожи. Во многом абсолютно различны. Ты знаешь, во что верит моя сестра?

– В ослепительные выходы, – сказал я.

Губы Титании дернулись.

– В рассудок.

– Рассудок?

– Рассудок. Логику. Расчет. Холодные цифры. Превосходство разума. – Глаза Титании стали далекими. – Это еще одно, в чем мы расходимся. Я предпочитаю следовать мудрости сердца.

– Что значит? – спросил я.

Титания подняла руку, произнеся одно-единственное слово – и воздух зазвенел наполнившей его силой. Земля просела, разрывая мой круг, и, сбив меня с ног, швырнула на спину.

– Что значит, – сказала она раскаленным от ярости голосом, – что это ты убил мою дочь.

Птицы с криком разлетелись во всех направлениях, словно выпущенные из центрифуги. Титания подняла руку, и стрела молнии вылетела из смерча туч и выбила в земле дымящийся кратер размером с мою голову в ярде от меня.

– И ты посмел прийти сюда! Просить меня вмешаться в дела моей сестры! Ты, кто наградил мою Аврору железной смертью!

Я попытался встать, но Титания схватила меня за воротник куртки и вздернула с земли. Одной рукой. Она держала меня прямо над своей головой, а ее кулак упирался в мою грудь.

– Я могла бы убить тебя тысячей способов, – прорычала она, а ее опаловые глаза постоянно меняли цвет. – Я могла бы разбросать твои кости по самым дальним уголкам земли. Я могла бы скормить тебя своему саду и заставить тебя вопить целую вечность. Я могла бы подвергнуть тебя мучениям, в сравнении с которыми судьба Ллойда Слейта показалась бы верхом гуманизма. Я хочу сожрать твое сердце.

Я висел в воздухе над разъяренной Летней Королевой и знал, знал наверняка, что не могу сделать абсолютноничего, чтобы спасти свою жизнь. Я умею делать кое-какие вещи, безусловно – и поразительные вещи. Но Титания боялась меня не больше, чем белый медведь – полевую мышь. Мое сердце застучало монотонно, как чертов метроном, и это было все, что я мог сделать, чтобы не намочить свои чертовы штаны.

И затем произошло нечто сбивающее с толку.

Ее глаза наполнились слезами. Они выступили из глаз и потекли по ее щекам. Титания словно обмякла. Она поставила меня на землю и отпустила.

– Я могла бы все это сделать. Но ничто из этого, – прошептала она, – не вернуло бы мне мою дочь. Ничто из этого не заполнило бы пустоту внутри меня. На осознание потребовалось время, но мудрый совет Старейшины Бебеки помог мне понять правду.

Адские колокола! Старейшина Бебека высказался в мою пользу? Надо выставить старикану пиво.

– Я не дура, чародей. Я знаю, чем она стала. Я знаю, что это должно было быть сделано. – Еще больше слез, сверкающих как бриллианты. – Но она была моей. Я не могу забыть, что ты отнял ее у меня. Я не могу простить тебя. Забирай свою жизнь и покинь это место.

Мне казалось, что мой голос дрожит, когда я заговорил:

– Если Колодец будет разбит, ваше королевство потеряет столько же, сколько и обиталище смертных.

– Мудрость моего сердца учит меня ненавидеть тебя, смертный, – сказала Титания, – что бы ни говорил мой рассудок. Я не стану помогать тебе.

– Нет? А что говорит ваше сердце о том, что случится, если эти твари из Колодца окажутся на свободе? Они бессмертны. Огонь в аварийной системе может какое-то время удержать их внизу, но они вырвутся.

Титания не поворачивалась ко мне. Ее голос был усталым:

– Мое сердце говорит мне, что всему конец. – Она помолчала. – Но вот что я скажу Зимнему Рыцарю, верящему в свободу: тебе нужно научиться большей осмотрительности. У силы, с которой ты встретился, испытав страх, есть имя. Следует знать настоящие имена вещей.

Она повернулась и пошла ко мне. Мое тело убеждало меня бежать ко всем чертям, но я приказал ему заткнуться, хотя ноги мои все равно дрожали. Титания приподнялась на носочки и прошептала, придвинувшись вплотную к моему уху:

– Немезида… Произноси это имя осторожно, иначе оно может услышать тебя.

Я моргнул.

– Оно… Оно что?

Королева развернулась и начала уходить.

– В добрый путь, чародей. Ты говоришь, что люди должны быть свободны. Я согласна. И не буду сковывать тебя своей мудростью. Делай свой выбор. Выбирай, каким должен быть мир. Меня это не волнует. Во мне – из-за тебя – осталось совсем мало света.

Не слишком большая стая птиц, в несколько сотен, размазанным пятном мелькнула между мною и Титанией. Когда они пролетели, она исчезла.

Я стоял на месте, позволяя сердечному пульсу замедлиться, в такт кружащимся облакам. Я чувствовал себя дерьмом. Когда я убил Аврору, у меня не было особого выбора – но все-таки я отнял у кого-то дочь, и навсегда. Я чувствовал себя как в гребной лодке с одним веслом. И какие бы усилия я ни прикладывал, не мог сдвинуться с места.

Но теперь у меня по меньшей мере было имя – имя той силы, о которой мне говорили Леди.

Немезида.

И она знала.

Дождь, который на время приутих, внезапно хлынул вниз потоком, и я кисло подумал, что это Титания позаботилась о том, чтобы я промок до нитки. Она не убила меня – по меньшей мере, пока. Но я знал, что я ей не нравлюсь.

Ночь спускалась быстро, и когда она наступит, разверзнется весь ад. И это был оптимистический прогноз.

Я наклонил голову, согнул плечи, пытаясь спрятаться от дождя, и начал удаляться от Мэджик Хедж.

(обратно)

Глава 31

Свистнув, я подозвал такси и отправился к следующему месту своего назначения: кладбищу Грейсленд.

Народу там толпилось много, учитывая Хэллоуин и все прочее. Грейсленд – одно из самых больших кладбищ страны – Атлантик-Сити среди кладбищ. На нем полно памятников мужчинам и женщинам, у которых явно имелось слишком много денег, чтобы швыряться ими, пока они были живы. Повсюду статуи и мавзолеи, из гранита и украшенного резьбой мрамора, некоторые выполнены в стиле Древней Греции, другие же испытывали явное влияние Древнего Египта. Один был практически храмом – в полный размер. Художественные стили различных памятников колебались от невероятной красоты до абсолютно возмутительной экстравагантности, а под ними художники, толстосумы, архитекторы и изобретатели лежали теперь мирно и тихо.

Прогуляйтесь по Грейсленду, и вы затеряетесь в лабиринте воспоминаний, в туче имен, бывших людей, чьих лиц никто из живущих уже не вспомнит. Проходя мимо старых монументов, я задумывался, посещает ли их кто-нибудь ныне. Если ты умер в 1876 году, это значит, что сейчас живы твои прапра– или прапраправнуки. Посещают ли люди могилы тех, кто умер так давно?

Нет. Не по личным соображениям. Но это нормально. Могилы не для мертвых. Они – для наших любимых, которые остались жить. Когда эти любимые умрут, когда все жизни, с которыми соприкасался обитатель любой конкретной могилы, прервутся, тогда и цель самой могилы достигнута и завершена.

Думаю, если смотреть на все с этой точки зрения, то человек может украсить свою могилу огромной статуей или превратить ее в гигантский храм. По крайней мере людям будет о чем говорить. Хотя, следуя подобной логике, на моей могиле, когда умру, нужно будет поставить «американские горки» или «чертово колесо». Тогда даже после смерти моих любимых люди смогут развлекаться долгие годы.

Конечно, для этого понадобился бы участок побольше.

Моя могила была до сих пор открыта, яма в земле шести футов глубиной. Моя старинная противница купила ее для меня в качестве прелюдии к убийству. Могила не обвалилась, как должна была бы. Видимо, она использовала какой-то механизм, удерживающий ее от обрушения и позволяя (нелегально) оставаться нетронутой, потому что когда я пришел туда, то застал ее такой же зияющей и пугающей как обычно. Холодок прокатился по моей спине, когда я читал надпись на своем надгробии.

Это было красивое изделие: белый мрамор с позолоченными буквами и выложенным золотом пентаклем:

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ ГАРРИ ДРЕЗДЕН

ОН УМЕР ЗА ПРАВОЕ ДЕЛО

– Что ж, – пробормотал я, – один раз наверняка. Но, думаю, мне придется сделать еще раз, чтобы засчитали как два из трех.

Я осмотрелся. Я прошел мимо нескольких групп, у которых, вероятно, был хэллоуиновый тур: стайка ребятишек в дорогих черных костюмах и пугающем гриме, курящих сигареты и пытающихся выглядеть знатоками этого мира. Пара людей постарше, похоже, действительно навещала могилы, укладывая на них свежие цветы.

Я задумчиво постоял над своей могилой, выжидая, пока никто не будет смотреть в мою сторону. И тогда я прыгнул в нее. Мои ноги погрузились в дюймовый слой воды и в шесть дюймов грязи – благодаря продолжавшемуся дождю.

Я пригнулся пониже, убедился, что меня никто не видит и снова полез в свою сумку.

Мои руки тряслись так, что открыть сумку с первой попытки не удалось. Дело было не в холоде. И даже не в том, что я стоял на дне собственной могилы – черт дери, в дни моего призрачного существования, моя могила была самым спокойным местом на всем свете, и это чувство еще оставалось. Но поймите меня правильно: желания умереть у меня не возникало.

Страшным было представление о том, что случится со всеми людьми, которые мне дороги, если я умру в ближайшие несколько минут. Если я окажусь прав, следующее интервью может дать мне все, что мне нужно. Если только я не… ну, я, наверное, мог рассчитывать на то, что не стану трупом. Но поганое чувство, что чародеи, разозлившие существ такого уровня, вряд ли получат что-нибудь приятное и милое, у меня держалось стойко.

Приготовления я проделал быстро. Земля и вода здесь были повсюду, без проблем. Оставалось надеяться, что этого количества воздуха хватит для призывания. А вот огонь был бы проблемой, если бы я не спланировал все заранее. Мне требовалось что-то, что представляло бы еще одну первичную силу, что-то, что призовет именно то существо, которое мне было нужно:

Смерть.

Если работа над заклятием из своей собственной могилы в Хэллоу-мать-его-ин – недостаточно смертельное занятие, то я не знаю, что и сказать.

Я встал на одну ногу, затем жестом и словом заморозил почти всю воду в могиле. Потом поставил ногу на лед и подтянул вторую ногу из той области, где по большей части оставалась слякоть. Я заморозил и ее тоже. Проблем с удержанием равновесия на льду у меня не было – точнее, я слегка поскользнулся, но тело тут же выправилось так естественно, словно мелкие камешки под ногами превратились в гравийную дорогу. И все дела.

Когда вода как следует замерзла, я достал свой остальной реквизит: бутыль масла для жарки, нож и спички.

Я взял нож и сделал широкий надрез на коже левой ладони, в мясистой ее части между большим и указательным пальцами, поверх старого шрама, где была рана, заработанная мной по приказанию Королевы Фэйри. Пока надрез наполнился и начал кровоточить, я потянулся и срезал прядь волос тем же ножом. Я взял прядь и обмакнул ее в свежую кровь, чтобы волосы держались вместе, потом положил ее на лед. Еще немного смерти – на всякий случай. Затем я выполнил маслом круг вокруг волос и крови и быстро поджег их спичками.

Огонь и вода принялись шипеть и плеваться, а ветер выл над поверхностью могилы. Я разбросал руки в стороны, закрыл глаза и произнес выбранное мною заклинание, наполнив своей волей голос:

– Древняя старуха, предвестница! – начал я, затем, возвысив голос, громче:

– Длиннейшая тень! Темнейший сон! О ты, бесконечно голодная, с железными зубами и с безжалостной челюстью!

Я влил в слова еще больше ветра и воли, и от этого моя могила задрожала изнутри.

– Я Гарри Дрезден, Зимний Рыцарь, и мне нужно говорить с тобой! Атропос! Скульд! Мать Зима, я призываю тебя!

Я влил всю до сих пор сдерживаемую энергию в свой голос, и когда он загремел, я слышал птиц, срывающихся со своих мест, где они обустроились по краям могилы. Были крики и возгласы удивления, либо со стороны туристов, либо готов, либо тех и других. Я сжал зубы, надеясь, что они не станут приближаться ко мне. Быть убитым Матерью-Зимой – не то же самое, что быть убитым Титанией. Это может произойти размашисто и неопрятно – собственно, не битва, а классическая бойня.

Если бы Мать-Зима появилась и захотела убить меня, я, вероятно, просто рассыпался бы в прах – что-то в этом роде. Мать-Зима соотносилась с Мэб, как Мэб с Мэйв – сила на порядок выше могущества Зимней Королевы. Я встречался с ней однажды, и она буквально связала один из самых могущественных магических приемов, которые мне когда-либо доводилось видеть, и при этом спокойно продолжала разговор.

Эхо моего призыва метнулось по могиле над моей головой несколько раз, и затем…

И затем…

И затем – ничего.

Пару секунд я сидел там, выжидая, а горящее масло шипело и плевалось на лед. Ручеек масла пробежал к моим волосам и крови, и язычок пламени последовал за ним секундой позже. Это меня устраивало. Я не особо хотел оставлять такую сочную мишень, чтобы кто-нибудь ее позже украл.

Я выждал, пока огонь догорит полностью, и в могиле вновь воцарится тишина, но ничего так и не случилось. Черт возьми. Я не собирался размышлять о том, что на самом деле должно произойти сегодня ночью, аккуратно перебирая все факты и анализируя, насколько они стыкуются. Во всяком случае, не за то время, что у меня осталось. Моим единственным шансом было добраться до кого-то, кто знает, и убедить этого кого-то говорить. Бесспорно, собираться побеседовать с Матерью-Зимой почти то же самое, что пытаться вызвать Люцифера, а то и саму Смерть (если такое существо действительно есть – я не уверен на все сто), но когда тебе позарез нужна информация от свидетелей и экспертов, единственный способ ее получить – говорить с ними.

Может, мои заклинания не были достаточно смертоносными, но я не хотел убивать какое-нибудь бедное животное, чтобы привлечь внимание Старухи. Хотя, быть может, и это придется сделать. Слишком многое стояло на кону, чтобы позволить себе сентиментальничать.

Я покачал головой, убрал свои инструменты, и тогда лед прямо под моими пальцами ног раскололся, и длинная костлявая рука в морщинах, бородавках и пятнах, бывшая частью тела футов двадцати высотой, вылетела вверх и схватила мою голову. Не лицо. Мою голову целиком, как мяч от софтбола. Или яблоко. Пятнистые черные когти на концах узловатых пальцев впились в меня, протыкая кожу, и я внезапно, рывком рухнул на долбаный лед с такой силой, что на секунду испугался, думая, что сломал шею.

Я думал, что точно сломаюсь весь, когда ударюсь о лед, но вместо этого меня протащили сквозь него – в грязь, и сквозь нее тоже, и потом я падал, вопя от внезапного инстинктивного слепого ужаса. Затем я ударился обо что-то твердое, и это было больно, даже при силе мантии, ударился и издал короткий каркающий выдох. Я болтался там, ошеломленный на миг, а эти холодные жестокие острые когти впивались в мою плоть. Вдалеке слышались медленные хромающие шаги, а мои ноги волоклись по какой-то поверхности.

Потом меня швырнули, дважды крутнув по горизонтали, и я врезался в стену. Отлетев от нее, я приземлился на что-то вроде грунтового пола. Я валялся там, не в состоянии сделать вдох, едва способный двигаться. И либо я был слеп, либо находился в кромешной темноте. Плюс такого абсолютного звона в голове в том, что пламя обездвиживающего ужаса ощущается как-то слабее. Был и еще плюс: когда я наконец смог сделать глоток воздуха, я сделал его со скулящим звуком чистейшей боли.

Из темноты прозвучал голос, пыльный, хриплый и покрытый пауками.

– Я, – произнес голос, словно вырисовывая это слово. – Ты пытался вызвать. Меня.

– Примите мои самые искренние извинения за возникшую необходимость, – сказал я Матери-Зиме, или, скорее, попытался сказать. Вместо этого у меня вышло что-то вроде «Оу».

– Ты думаешь, я служанка, которую можно подозвать свистом? – продолжал голос. Ненависть, усталость и мрачное развлечение: все вместе мумифицировалось в нем. – Ты думаешь, я какой-то мелкий дух, которым ты можешь помыкать?

– Н-н-н… ох, – вздохнул я.

– Ты осмелился позволить себе?… Ты посмел произносить эти имена, чтобы привлечь мое внимание? – сказал голос. – Мне нужно готовить мясо с овощами, и я наполню кастрюлю твоим мясом – мясом наглого смертного.

В кромешной тьме раздался какой-то звук. Сталь, которой водили по камню. Взлетели несколько искр, ослепительных в окружающей темноте. Они выжгли на моей сетчатке силуэт массивной, сгорбленной фигуры с мясницким ножом в руке.

Искры плясали каждые несколько секунд, когда Мать-Зима медленно точила свой инструмент. Мне удалось взять под контроль дыхание и перебороть боль.

– М-м-м… – сказал я. – М-мать-Зима. Я счастлив увидеться с вами снова.

Очередной сноп искр отразился от железной поверхности – ее зубов.

– Мне н-нужно поговорить с вами.

– Говори же, человечек, – сказала Мать-Зима. – Времени у тебя осталось мало.

Тесак со скрежетом снова проехал по точильному камню.

– Мэб приказала мне убить Мэйв, – сказал я.

– Она всегда делает глупости, – сказала Мать-Зима.

– Мэйв говорит, что Мэб сошла с ума, – сказал я. – Лилия согласна.

Раздалось свистящее дыхание, которое могло быть хихиканьем.

– Какая любящая дочь.

Мне стало казаться, что я могу что-то из этого извлечь. Я нажал на нее.

– Мне нужно знать, кто из них прав, – сказал я. – Мне нужно знать, против кого выступить, чтобы предотвратить большую трагедию.

– Трагедию, – сказала Мать-Зима с мурлыканьем, заставившим меня подумать о скребущихся скорпионах. – Боль? Ужас? Скорбь? С какой стати мне останавливать это? Да это слаще, чем мозговая косточка младенца.

Хорошо, что я смелый и неустрашимый чародей, иначе последние слова фразы заставили бы мою кожу съежиться настолько, что она протащила бы меня по грязному полу.

Но я так или иначе блефовал, и решил рискнуть. Я скрестил пальцы в темноте и сказал:

– Потому что за всем этим стоит Немезида.

Скрежет тесака внезапно прекратился.

И темнота, и молчание на какой-то краткий миг стали абсолютными.

Воображение рисовало мне образ Матери-Зимы, тихо подбирающейся ко мне в темноте с поднятым тесаком – и я едва подавил позыв разразиться паническим воплем.

– Так, – прошептала она мгновение спустя. – Наконец-то ты стал видеть то, что все время было у тебя перед глазами.

– Э-э… да. Думаю, да. Теперь, по крайней мере, я хоть что-то знаю.

– Как это по-смертному. Учиться, когда учиться уже поздно.

Шкр-р-р… Искры.

– Вы не убьете меня, – сказал я. – Я в такой же степени ваш Рыцарь, как и Мэб.

Низкое, тихое фырканье.

– Ты не настоящий Зимний Рыцарь, человечек. Когда я проглочу твою плоть, и твою мантию вместе с ней, я передам ее в дар тому, кто более достоин этого звания. Мне не стоило отдавать ее Мэб.

О, ого! Я и не подумал о такого рода мотивации. Мои кишки словно наполнились водой. Я пытался пошевелить руками и ногами, но обнаружил, что они онемели и функционируют лишь отчасти. Я стал пытаться заставить их меня перевернуть, чтобы я мог почувствовать под собой ступни.

– Кгм, нет? – услышал я свой ломающийся от паники голос. – А почему, если поточнее?

– Мэб, – сказала Мать-Зима тоном, полным отвращения, – всегда была слишком романтичной.

Что в принципе говорило все, что стоило знать о Матери-Зиме, здесь и сейчас.

– Она проводит слишком много времени со смертными, – продолжала Мать-Зима, ее увядшие губы отогнулись, приоткрывая железные зубы, а искры от лезвия тесака стали взлетать еще выше. – Смертные, в их мягком, контролируемом мире. Смертные не делают ничего, кроме как сражаются друг с другом, они забыли, почему им следует бояться клыков и когтей, холода и тьмы.

– И… это плохо?

– Какую ценность может иметь жизнь, если ее так легко сохранить? – Мать-Зима буквально выплюнула последнее слово. – Слабость Мэб очевидна. Взгляните-ка на ее Рыцаря.

Ее Рыцарь как раз пытался сесть, но его запястья и щиколотки были пристегнуты к полу чем-то холодным, твердым и невидимым. Я ощупал это, но не почувствовал никаких краев. Узы не были ни металлическими, ни ледяными. Не знаю, каким образом пришло подобное знание, но я был в этом абсолютно уверен. Лед не удержал бы меня. И во всем этом было что-то знакомое, что-то, что я уже чувствовал прежде… в Чичен-Ице.

Воля!

Мать-Зима удерживала меня на полу чистой и мощной волей. Вожаки Красной Коллегии были древними существами с подобной же силой, но она походила на бесформенное душащее одеяло, которое делало невозможным любые движения или действия – чисто ментальное усилие.

Это ощущалось несколько похоже, но оказалось более сконцентрированным, более законченным, так, словно мысль каким-то образом кристаллизовалась в нечто ощутимое. Мои запястья и лодыжки не могли двигаться потому, что Мать-Зима сказала, что именно так работает реальность. Будто магия, но магия берет семя, зерно воли и строит раму из других энергий вокруг этого семени. Требуется интенсивная практика и концентрация, чтобы сделать подобное, но в конечном итоге любая воля – лишь часть заклинания, сплавленная с другой энергией во что-то еще.

То, что удерживало меня на полу, было чистой, неразбавленной волей – такой волей, которая, как я думаю, предшествовала событиям, предваряемым фразой «Да будет свет». Это было гораздо больше, чем что-либо человеческое, оно пребывало за пределами обычной физической силы, и будь я даже Невероятным Халком, я уверен, что никоим образом не смог бы оторваться от земли, освободив себя.

– А-а-а-а… – сказала Мать-Зима во время последнего движения мясницкого ножа. – Я люблю чистые ровные края на мясе, человечек. Пора обедать.

И тихие хромающие шаги направились ко мне.

(обратно)

Глава 32

Медленная улыбка растянула мои губы.

Смертным при встрече со сверхъестественным всегда достается короткая соломинка. Даже большинство чародеев, с их доступом к колоссальным силам, должно подходить к таким конфликтам очень осторожно – относительно немногие из нас имеют таланты, необходимые для таких схваток. Но у смертных есть одна вещь, с которой они способны победить любого: свобода выбора. Свободная воля.

Мне понадобилось немало времени, чтобы понять это, но в конце концов догадка пробила даже мой толстенный череп. Я не мог бы бороться на руках с огром, даже имея мантию на плечах. Я не мог бы победить в магической дуэли с Мэб или Титанией, или даже с Мэйв и Лилией. Я не мог бы обогнать ни одного из Сидхе.

Но я могу отказать в повиновении абсолютно любому.

Я могу собрать свою волю против кого угодно, и знать, что битва может быть неравной, но она никогда не будет безнадежной. И, клянусь громом, я не собираюсь позволить чьей бы то ни было воле растянуть меня на полу как барашка на заклание.

Я прекратил давить на узы, стягивавшие мои руки и ноги, и начал вместо этого пользоваться головой. Я не пытался снять их, порвать их, или выскользнуть из них. Я просто усилием воли приказал им не быть. Я представил, что мои руки и ноги чувствуют себя свободными, и сфокусировался на этой реальности, направляя всю мою концентрацию на эту цель, этот идеал, этот факт.

И потом я скрестил пальцы и потянулся в себя, в то место, где потаенный архангел дал мне доступ к одной из древнейших сил во Вселенной – к энергии, называемой огнем Души. Я не знал, может ли она всегда и запросто взаимодействовать с мантией Зимнего Рыцаря. Я имею в виду – это сработало однажды, что не значит, что будет срабатывать всегда. Я чувствовал себя так, словно проглотил пару бутылей нитроглицерина, и теперь прыгаю вверх и вниз, чтобы посмотреть, что же случится, ведь в данной ситуации терять мне было нечего. Я собрал воедино огонь Души, наполнил им свою первобытную волю и бросил получившийся сплав на мои узы.

По мнению Боба, огонь Души – одна из фундаментальных сил во Вселенной, изначальная энергия творения. Она не для смертных. Мы получаем ее, срезая кусочек собственной души, нашей жизненной энергии, и превращая ее в нечто иное.

Боб выдающаяся личность, но есть вещи, которых он просто не понимает. Его определение неплохо в качестве отправной точки, но в нем присутствовало нечто, слишком удобно измеряемое количественно. А душа – не то, что можно взвесить и измерить. Она больше, чем какая-то отдельная вещь. И так как душевный огонь взаимодействует с душой способом, который, я уверен, никто не понимает, то само собой, огонь Души тоже не какая-то отдельная вещь.

И в этом случае, в данный момент я каким-то образом точно знал, что может душевный огонь. Он превращает меня, мою суть, все, что делает меня тем, что я есть, в энергию, в свет. Когда я включил мою объединенную волю и пылающую суть моего бытия вместе, я тем самым не давал суперзарядку магическому заклинанию. Я был недостаточно умен, чтобы отыскать слабое звено в колдовстве. Я не пользовался моим знанием магии, чтобы использовать то, что делал мой враг. Я метнул все, что делал, все, во что верил, все, что выбрал, все, чем я был – против воли древнего существа тьмы, ужаса и зла, фундаментальной силы этого мира.

И ни узы, ни воля Матери-Зимы не смогли сдержать меня. Раздался резкий, мерцающий звук, словно металл напряжен до предела и начинает поддаваться, но звук более музыкальный, и слепящий белый свет залил тьму и ослепил меня. Прогремел гром, и ужасающая сила вырвалась из моих запястий и щиколоток, выбросив ударную волну обнаженной кинетической энергии – всего лишь тень настоящих сил в действии, их побочный продукт – в пространство вокруг меня. И в слепящей белизне я уловил образ покрытой пеленой сгорбившейся темной фигуры, метнувшейся, чтобы наткнуться на что-то твердое.

А я был свободен и, подтянувшись, встал на ноги.

Я сделал шаг назад, ожидая, что развернулся я не во плоти, и волна облегчения прошла по мне, когда спина моя уперлась в каменную стену. Я ощущал ее с каждой своей стороны, а моя рука прошлась по чему-то твердому, возможно, по небольшой полке, сделанной из деревянной планки. Я сбил ее с колышков, которые ее поддерживали. Она упала на грязный пол со звяканьем и звоном маленьких тяжелых стеклянных баночек.

Я прижался к стене, потрясенный, задыхающийся – и, хватая ртом воздух, проговорил своим самым глубоким и сиплым голосом:

– Никто не посадит на цепь Халка!

Затем я услышал шуршание одежды, кряхтение и едва различимый тихий свист воздуха. Не стану корчить из себя хладнокровного героя в этой ситуации. Какой-то инстинкт подсказал мне, по какой траектории движется тесак, и я резко отдернул голову в противоположную сторону. Когда мясницкий нож ударился в стену, где только что был мой череп, полетели искры, а лезвие вошло в стену так, словно это был не камень, а гнилая сосна. Там тесак и остался, дрожа и издавая слабый вибрирующий звук.

Мне надо научиться держать свой проклятый рот закрытым! Я сжал зубы и стоял тихо, не давая врагу понять, где я могу находиться в этой темноте.

Долгое время было тихо, если не считать дыхания, которое я пытался замедлить, и самой тишины. А потом сквозь черноту прорвался ужасный скользкий звук. Он исходил из древней глотки Матери-Зимы: щелканье, словно панцири роящихся жуков-могильщиков. Звук полз по воздуху будто поток трупных червей, прогрызающих себе путь сквозь гниющее мясо. Он коснулся меня, и это было легко и омерзительно, словно прикосновение обсиженного вшами пера стервятника, и я попытался вдавиться в стену, чтобы стать ближе к камню и дальше от этого звука.

Мать-Зима смеялась, кудахтала.

– Так, – сказала она. – Вот оно как. Возможно, ты все-таки не совсем бесполезен, а, человечек?

Насколько я понимал, у Матери-Зимы был полный набор кухонных ножей. Я собрал свою волю для защитного заклинания, но так и не произнес его. Магия для фэйри – как вода и воздух. У меня имелось подозрение, что Мать-Зима прекрасно обустроилась бы во всех заклинаниях.

– Так это было испытание? – прошептал я, прикрывая рот рукой, чтобы не выдать, где стою.

– Или пища, – прохрипела она. – Сойдет и то, и это.

И тогда помещение озарил яркий свет.

Я подумал, что какая-то массивная сила залила то место, где я стоял, но через секунду понял, что это была дверь. А светом был свет солнца, с тем золотым отливом, какой бывает осенью. Я прикрыл глаза рукой, прячась от света, но мгновение спустя осознал, что стою в маленьком простом домике средневекового вида – в одном из таких я бывал прежде. В нем все было из дерева, кожи, глины – и все ручной работы. Стекла в окошках – волнистые и полупрозрачные. Чистенькое, милое место – не считая большого и уродливого кресла-качалки в одном из углов. Да, и еще полки, где из маленьких глиняных горшочков, запечатанных воском, разлилась какая-то жидкость.

– Ты иногда бываешь чрезмерно драматичной, – пожаловался женский голос, столь же нежный и мягкий, насколько отвратительным был голос Матери-Зимы. Говорившая секунду спустя вошла в дом – типичная бабушка в простом платье и зеленом переднике. Ее длинные волосы, серебряно-белые и тонкие, были увязаны сзади в небольшой аккуратный узел. Она передвигалась с некоторым трудом, но излучала энергию, как неуемно-активная пенсионерка, а ее зеленые глаза, обрамленные сеткой морщинок, были ясными и внимательными. Мать-Лето держала в руке корзину с поздней садовой зеленью и, пока я хлопал глазами, она вошла, тихо произнесла слово, и дюжина маленьких вихрей тут же очистили окна домика от толстых слоев сажи, залив все внутри еще более ярким и теплым светом.

– Теперь нам понадобится новый мясницкий нож.

Мать-Зима, в ее черной шали и капюшоне, оскалила свои железные зубы в рыке, хотя это был и беззвучный рык. Она указала своим искореженным бородавчатым пальцем на ближайшее окно, и оно снова покрылось сажей. Потом она прошаркала к креслу у окна и устроилась в образовавшейся тени так, словно это было одеяло.

– Я делаю то, что должно быть сделано.

– Нашим тесаком, – сказала Мать-Лето. – Полагаю, ни один из ножей для этого не подошел бы?

Мать-Зима снова оскалила зубы.

– У меня не было ножа.

Мать-Лето неодобрительно пощелкала языком и начала разгружать свою корзинку на деревянный стол у камина.

– А я тебе говорила, – спокойно произнесла она.

Мать-Зима издала кислый звук и вытянула палец. Большая чашка, украшенная изысканно выписанными цветами, упала с полки.

Мать-Лето спокойно протянула руку, поймала ее и поставила на место.

– О, кгм, Мать-Лето, – сказал я после момента секундной заминки. – Я извиняюсь за вторжение в ваш дом.

– О, дорогой, это очень мило, – сказала Мать-Лето. – Но тебе не за что извиняться. В конце концов, тебя доставили сюда вопреки твоей воле. – Она сделала паузу и добавила: – И довольно-таки грубо.

Мать-Зима издала еще один недовольный звук.

Я переводил взгляд с одной на другую. В этой семейке скопились века дисфункциональности, Гарри. Будь поосторожнее.

– Э-э, кгм. Я предпочитаю думать об этом, как об очень настойчивом приглашении.

– Ха, – сказала Мать-Зима из-под капюшона. Ее зубы блеснули. – По меньшей мере этот Рыцарь знает, кому предан.

Мать-Лето сумела сдобрить свой голос глубоким скептицизмом.

– Я уверена, он вне себя от радости, будучи твоим вассалом, – сказала она. – Почему ты привела его сюда именно сейчас, из всех мыслимых дней?

Снова сверкание зубов.

– Он вызвал меня, драгоценный мой.

Мать-Лето выронила травы. Она повернулась ко мне, глядя на меня расширившимися глазами.

– О, – сказала она. – О боги!

Кресло Матери-Зимы заскрипело, хотя непохоже, чтобы она двигалась.

– Он знает определенные имена. Он был не настолько глуп, чтобы выбирать их и не был так уж неправ, воспользовавшись ими.

Глаза Матери-Лето сузились.

– Он?…

– Нет, – каркнула Мать-Зима. – Не это. Но он видел противника и узнал одно из его имен.

Расчеты и мысли мелькнули в зеленых глазах быстрее, чем я мог за ними уследить.

– А, да. Понятно, – сказала Мать-Лето. – Разворачивается так много новых вариантов будущего.

– И чересчур много ярких, – угрюмо сказала Мать-Зима.

– Даже ты должна бы предпочесть это пустоте ночи.

Мать-Зима сплюнула на сторону.

Плевок начал прогрызать дыру в земляном полу в нескольких дюймах от моей ноги. Кроме шуток. Я отступил в сторону, стараясь не вдохнуть испарения.

– Я думаю, – сказала Мать-Зима, – что ему следует показать.

Мать-Лето снова сузила глаза:

– Но готов ли он?

– Нет времени с ним нянчиться, – прохрипела Мать-Зима. – Он оружие. Пусть станет сильнее.

– Или сломается? – спросила Мать-Лето.

– Время, время! – выдохнула Зима. – Он не твое оружие.

– Но это не твой мир, – возразила Лето.

– Извините меня, – тихо сказал я.

Зеленые глаза и черный капюшон повернулись ко мне.

– Не хочу показаться грубым, мэм, – сказал я. Я подобрал упавшую деревянную полку оттуда, где сбил ее вниз и снова посадил на колышки. Потом нагнулся и начал ставить запечатанные баночки на полку.

– Я все еще молод. И совершаю ошибки. Но я не ребенок, и не позволю никому, кроме себя самого выбирать пути, по которым пойду.

При этих словах Мать-Зима снова закудахтала.

– Очаровательный утенок, – просипела она. – Он это всерьез.

– В самом деле, – сказала Мать-Лето, наблюдая как я привожу упавшую полку в порядок, но тон ее голоса был задумчив.

Я продолжал ставить баночки, аккуратно их выстраивая и произнес так мягко и вежливо, как умел:

– Вы можете взять мое тело и вести его как марионетку. Вы можете убить меня. Вы можете проклясть меня, пытать меня, превратить меня в животное.

– Могли бы, – сказала Мать-Зима, – и сможем, если ты не умеришь свою наглость.

Я сглотнул слюну и продолжал:

– Вы можете уничтожить меня. Но вы не можете заставить меня быть чем-то иным, чем я выбрал быть, мэм. Я не знаю точно, что вы обе собирались показать мне. Но вы не заколотите мне это в глотку и не поставите на полку, до которой мне не дотянуться – на любую из них. Я решаю за себя сам – или выхожу через эту дверь.

– О, выйдешь? – произнесла Мать-Зима низким мертвенным шепотом. Ее длиннющие ногти царапали дерево ручек кресла. – Ты так думаешь, ягненок мой?

Мать-Лето изогнула бровь и посмотрела на Мать-Зиму.

– Ты испытываешь его сопротивление его собственной жизни, и все же, когда он с успехом проходит испытание, ты удивлена, что он не бросается выполнять то, чего ты желаешь? – Она снова укоризненно щелкнула языком. – Он смел. И он обходителен. Я покажу ему то, о чем ты просила – если он сам того захочет.

Зима оскалила зубы и снова сплюнула, прямо в дыру – земля вокруг нее зашипела и расплавилась. Она принялась раскачиваться назад и вперед, медленно, обратив свой взгляд в никуда.

Я поднял последний из упавших горшочков и уже готовился поставить его на место, но…

– О-о… Мне очень жаль, но на этом трещина.

Я не слышал и не заметил никакого движения, но внезапно Мать-Лето оказалось рядом со мной, а ее сухие ловкие руки обхватили, словно согревая, мои. Ее прикосновение было как у Лилии, но… более нежное и более обширное. Оно заставило меня подумать о милях и милях прерии, пропитанной солнечным жаром, собирающей его в течение дня, чтобы потом вернуть в воздух в долгие часы сумерек.

Нежно, словно новорожденного, она взяла маленький глиняный горшочек из моих рук и медленно повернула его в своих пальцах, внимательно рассматривая. Потом она медленно выдохнула, закрыла на мгновение глаза, и благоговейно поставила на полку.

Когда она отняла руки от горшочка, я увидел буквы, написанные на нем серебряным светом – на нем и на соседних сосудах, словно буквы эти пробудились от тепла ее рук.

Надпись на треснувшем горшочке гласила: Полынь.

Буквы стали исчезать, но я увидел надписи на других: Typhos. Pox. Atermors. Choleros. Malaros.

Тиф. Оспа. Черная Смерть. Холера. Малярия.

И Горькая Полынь.

А на полке стояло еще много других баночек.

Мои руки начали слегка дрожать.

– Для этого еще не настало назначенное время родиться, – тихо сказала Мать-Лето, и метнула жесткий взгляд в сторону Матери-Зимы.

Та не смотрела на нас, но ее зубы заблестели из-под капюшона.

Мать-Лето провела ладонью по моей руке. Я протянул ее ей более или менее рефлекторно и побрел через коттедж. Она подобрала свою корзинку и мы уже вместе пошли к двери. Я открыл ее, отступив в сторону и снова предложил ей свою руку, и мы вышли из домика на небольшую опушку, окруженную древним лесом с деревьями размером с секвойю. Они играли всеми оттенками осени, их листья ковром огненного цвета покрывали лесную почву повсюду, насколько видел глаз. Великолепное зрелище, однако это место не было Землей.

– По-моему, вы ей нравитесь, молодой человек.

– Да, мэм, – сказал я. – Я догадался, благодаря мясницкому ножу.

– Такая уж она есть, – сказала Мать-Лето, улыбаясь. – Она теперь редко покидает коттедж. Потеряла свою трость для ходьбы. И, хотя твой вызов был дерзким, он был необходим, и ты имел на него право. Но для нее страшно больно путешествовать, даже на небольшие расстояния. Вы, смертные, причиняете ей боль.

Слова Матери-Лето сделали всю ситуацию с «порублю-на-жаркое» более понятной. Существа типа Матери-Зимы мучили людей – и никак не наоборот. Я ранил ее гордость и всю ее сущность, а в сверхъестественном мире такие оскорбления редко прощаются и никогда не забываются.

– Она уравновешивала чаши весов, – сказал я тихо. – Вы это имели в виду?

Мать-Лето кивнула, выражая согласие.

– Твоя фраза слишком проста, но неверной ее не назовешь. – Она остановилась и повернулась, глядя на меня. – Она не может отвести тебя в места, куда мы должны идти, если ты хочешь понять.

– Понять что? – спросил я.

Ее зеленые глаза отражали переливы осеннего леса.

– Что стоит на кону, – сказала она. – Уж если твой выбор – идти со мной, то, что увидится, нельзя будет сделать неувиденным, и то, что познано, нельзя будет снова сделать неизвестным. Это может повредить тебе.

– Повредить мне – как? – Спросил я.

– Ты можешь никогда больше не познать покоя ночи. Знание сила, молодой человек. Сила делать добро – и сила причинять вред. Есть знания, способные вредить. Есть и такие, что могут убить.

– А что произойдет, если у меня нет этого знания?

Мать-Лето улыбнулась с мягкой грустью в глазах:

– Тогда ты сохранишь благословенное неведение – и предоставишь свою судьбу игре переменчивого случая. Делай выбор, хорошенько подумав.

Я взвешивал выбор, типа, целых десять секунд.

Я что хочу сказать: бросьте вы это.

Я все-таки, мать его, чародей, люди!

– Лучше знать, чем не знать, – сказал я тихо.

– Почему? – бросила мне вызов Мать-Лето.

– Потому что человек не может по-настоящему делать выбор, не имея знания, мэм.

– Даже если оно будет преследовать тебя? Вредить тебе? Изолировать тебя?

Я подумал еще немного и сказал:

– Особенно тогда. Покажите же мне.

На лице Матери-Лето промелькнули эмоции – мягкая боль и сожаление.

– Да будет так, – сказала она тихо. – Идем со мной.

(обратно)

Глава 33

Я вошел в древний лес, держа Мать-Лето под руку, следуя широкой разветвляющейся дорожкой.

– Ты не против, если я спрошу тебя: зачем мы идем? – спросила Мать-Лето.

– Нисколько, мэм, – ответил я.

– Что, по-твоему, произойдет, если ты не подчинишься приказу Мэб?

– Приказу? – спросил я.

– Не хитри, дитя, – фыркнула Мать-Лето. – То, что знает сменившая меня, знаю и я. Мэб приказала тебе убить Мэйв. Как думаешь, что произойдет, если ты не подчинишься ей?

Прежде чем ответить, я некоторое время шел молча:

– Зависит от того, будет ли Мэб на своем месте, когда дым рассеется, думаю, – сказал я. – Будет ли она… будет ли она расстроена. Тогда со мной произойдет так же, как с Ллойдом Слейтом. А если она не…

– Да?

– Если Мэйв получит мантию Мэб и станет новой Зимней Королевой…

– Вот именно, – сказала Мать-Лето. – Со временем между ними не будет никакой разницы. Но в ближайшем будущем… как, по-твоему, отнесется к тебе Мэйв?

Я открыл рот и снова закрыл его. Воображение живо рисовало мне кошмары – Мэйв, взлетевшая на недостижимые прежде высоты, с ее новообретенной властью, хихикающая, мучающая и убивающая налево и направо просто потому, что в состоянии это делать. Мэйв – из тех, кто живет, чтобы отрывать мухам крылышки.

И я знал наверняка, чьи крылышки первыми привлекут ее внимание.

– Вот ведь чертовщина, – сказал я.

– Именно, – сказала Мать-Лето. – А если ты подчинишься приказу Мэб?

– Мантия Мэйв перейдет к кому-то другому, – сказал я. – И что, если… к противнику? Это слово я могу произнести безопасно?

Мать-Лето улыбнулась.

– Поэтому мы и пользуемся этим словом, а не именем, сэр Рыцарь. Да.

– Если противник завладел Мэб, – сказал я, – ему необходимо выбрать агента, чтобы облачить в мантию Зимней Леди. Две трети Зимнего Двора попадут под его влиянием. – Я обернулся, чтобы посмотреть на коттедж, оставшийся позади. – Что, похоже, может повредить Матери-Зиме.

– Несомненно, – сказала Мать-Лето. – Более всего мы уязвимы для своих ближних.

– Я никогда не считал, что Бабушка-Тесак может быть близка кому бы то ни было, мэм.

Морщинки в уголках глаз Матери-Лето стали глубже.

– О, она… Как бы выразиться? Она любит напускать на себя грозный вид. Но по-своему ей все это не безразлично.

Я скептически приподнял бровь.

– Примерно, как – по-своему – ей не безразличен я?

Мать-Лето ничего не ответила, и мы начали углубляться в тенистую часть леса.

– Временами очень трудно от таких тесных связей со смертными.

– Для вас?

– Для любых фэйри, – ответила она.

– Что вы имеете в виду?

Она указала на себя:

– Мы выглядим почти как люди, не так ли? И большинство нашего народа тоже – если уж не людей, то они напоминают других существ смертного мира. Собак, птиц, оленей и так далее.

– Безусловно, – признал я.

– Вы бесконечно очаровательны. Мы рожаем наших детей от смертных. Мы перемещаемся и вибрируем в соответствии с сезонами смертных. Мы танцуем под музыку смертных, строим наши дома, уподобляя их жилищам смертных, едим пищу смертных. Мы замечаем, что какой-то своей частью становимся похожими на них, но все же мы – не они. Многое из того, что они думают и чувствуют, многие их поступки просто необъяснимы для нас.

– Да мы и сами себя не слишком-то хорошо понимаем, – сказал я. – Думаю, для вас это еще труднее.

Мать-Лето улыбнулась мне, и улыбка согрела меня, как первый день весны.

– Ты согласен, да?

– Но вы что-то хотели сказать, мэм, – сказал я. – Иначе не затронули бы этот предмет.

– Да, – сказала она. – Зима холодна, сэр Рыцарь, но она никогда не бывает холодной настолько, чтобы намертво заморозить сердце.

– Чтобы заморозить сердце, его для начала нужно иметь, мэм.

– У тебя оно есть.

Некоторое время я шел молча, обдумывая услышанное.

– Так вы говорите, что у меня есть шанс остаться собой.

– Я много чего говорю, – сказала Мать-Лето. – Имеется ли у тебя шанс остаться собой несмотря на тенденцию мантии формировать твои мысли и желания? Все Рыцари, Зимние и Летние, имели подобный шанс. Большинству из них не удалось противостоять искушению.

– Но все-таки это возможно, – сказал я.

Она подняла на меня взгляд, и на сей раз ее глаза казались более глубокими.

– Все возможно.

– А, – сказал я, начиная наконец-то врубаться. – На самом деле мы говорили не обо мне.

– О тебе, – сказала она тихо, отводя глаза. – И не о тебе.

– Кгм, – сказал я. – Я слегка запутался. Так о чем же, собственно, мы говорим?

Мать-Лето улыбнулась.

И потом, внезапно замолчав, замкнулась в себе.

Так говорили? Не говорили?

Я сохранял невозмутимое выражение лица, пока мой внутренний неандерталец неистовствовал, а потом перешел к ментальному буйству в секции гипотетического универсама, сметая все с полок и разбивая в мякоть фрукты в полном отчаянии, вопя: «ПРОСТО СКАЖИТЕ МНЕ, ЧЕЙ ЧЕРЕП МНЕ НАДО РАЗНЕСТИ СВОЕЙ ДУБИНОЙ, ЧЕРТ ВАС ВОЗЬМИ!»

Проклятые фэйри. Они меня до могилы доведут.

– В целях балансировки весов, – сказал я, – не откажете ли мне в одном вопросе, мэм?

– Вопрос – милости просим. Что до ответа, никаких обещанийя не даю.

Я кивнул.

– Кто вы на самом деле?

Мать-Лето остановилась и повернулась ко мне. Ее брови медленно приподнялись.

– Это очень серьезный вопрос.

– Знаю, – сказал я. – Вините в этом Хэллоуин.

– С чего бы?

Я пожал плечами и мы продолжили свой путь.

– Я просто подумал: маски. Недавно я узнал об одном персонаже из древних легенд, который жив, прекрасно себя чувствует и существует инкогнито. Почему бы не существовать и другим таким же?

Мать-Лето наклонила голову, скорее допуская подобную мысль, чем соглашаясь с ней.

– Времена меняются, – сказала она. – Бессмертные плохо переносят перемены. Но перемены придут ко всем.

– Я назвал Мать-Зиму именами Атропос и Скульд[81], потому что они, как мне кажется, ей подходят, – сказал я. – В том смысле, что она, похоже, большая любительница острых инструментов.

Улыбка Матери-Лето блеснула на миг, ослепив меня – и тут же исчезла.

– Не такая уж глупая догадка, – сказала она. – И да – раньше ее знали и под этими именами. Но ты угадал лишь имя одной из ее многочисленных масок – а не наше самое могущественное имя.

– Наше? – сказал я. – Погодите. Я запутался.

– Знаю, – сказала она. – Ну вот мы и пришли.

Мы остановились посреди лесной тропы, которая ничем не отличалась от остальных. Мать-Лето, поглядев на меня, нахмурилась.

– Ты одет совсем не по погоде.

– Не беспокойтесь, – сказал я. – Холод я переношу хорошо.

Она отпустила мою руку, осмотрела меня с головы до ног, затем положила ладонь на ручку корзины, которую несла с собой, и сказала:

– Что-нибудь менее… формальное, я думаю, подошло бы больше.

Я как-то изображал Кена[82] для консультанта по моде фэйри, поэтому не был шокирован, когда моя одежда начала скручиваться и попросту изменяться. Когда подобное делала Леанансидхе, я сидел в машине полчаса, стоически терпя примерки то одного унизительного комплекта одежды, то другого. Однако сейчас все было по-другому.

Моя одежда трансформировалась из ткани в подогнанную по фигуре сталь. Ну, может, и не сталь, но уж точно какой-то ее эквивалент, который Сидхе используют для доспехов. Доспехи были простыми и функциональными, без всякого орнамента: нагрудник, наручи и большие наплечники. Тяжелые набедренники свисали с нижнего края нагрудника, закрывая бедра. Нижняя часть ног спереди и сзади была прикрыта наголенниками. Доспехи оказались черного цвета и блестели, и там, где на них падал свет, можно было видеть оттенки темно-лилового и темно-синего.

До меня дошло, что под левой мышкой я держу шлем, и я взял его в руки, чтобы рассмотреть. Это был коринфский шлем, типа того, что носят в фильмах про спартанцев, только без причудливого хвоста. Внутри шлема имелась мягкая прокладка. Я надел его – и он пришелся абсолютно впору.

– Гораздо лучше, – похвалила Мать-Лето. – Все время держись поближе ко мне.

Я обвел взглядом абсолютно спокойный тихий лес. На это понадобилось некоторое усилие, потому что шлем не позволял равномерно поворачивать голову. Я даже вверх посмотрел. Уверен, что доспехи придавали мне дурацкий вид.

– Кгм… О’кей.

Мать-Лето улыбнулась, снова взяла меня под руку и вытянула одну ступню. Ею, как кистью, она смела слой почвы и опавших листьев с ямки на поверхности плоского камня, такого, каким обычно мостят улицы – примерно три квадратных фута. Она трижды стукнула по нему стопой, прошептала какое-то слово и, ступив на камень, потащила меня за собой.

Ничего ужасающего не последовало. Но ландшафт слегка изменился, так быстро и радикально, как бывает, когда включаешь свет в темной комнате. В одну секунду мы стояли в осеннем мега-лесу. В следующую…

Я видел фильмы и документальные кадры Первой мировой войны. В школе мы не изучали ее в подробностях, потому что Америка не играла в ней ведущей роли, и потому что вся эта тупая неизбежная мясорубка явилась континентальной катастрофой, в которой погибли миллионы, и притом не было улажено ничего, кроме создания команд для следующей мировой войны. Но то, что мне показывали, я запомнил. Мили и мили траншей. Покрытая дымом нейтральная полоса с рядами грязной и ржавой колючей проволоки, поливаемая огнем пулеметов и снайперов. И сплошной дым, превращавший солнце в тускло мерцающий круг.

Но фильмы не могли задействовать все чувства разом. В небе стоял постоянный рокот, гром рождался из насилия, и повсюду разносилась вонь дерьма и гнили.

Мы находились на вершине небольшой голой горы, и глядели вниз. Рядом с нами, в нескольких сотнях ярдов, была огромная стена, типа той, которой ты сдерживал бы атаки монголов, будь они размером с Кинг-Конга. Вся она была выстроена из льда и каких-то полупрозрачных кристаллов. Даже отсюда я видел устроенные в стене помещения и комнаты, а в них – бараки, госпитали, кухни, и кто знает, что еще. В этих помещениях двигались тусклые неразличимые формы.

Стены были покрыты, должно быть, десятками, если не сотнями тысяч солдат. Я вгляделся внимательнее, и обнаружил, что это вооруженные Сидхе.

Все до единого.

В доспехах, подобных моим, отбрасывающих холодные приглушенные тени Зимы.

За стеной лежала земля, покрытая пылью, грязью и слоями глинистого сланца. Повсюду виднелись маленькие холмики и крутые овраги, а единственные растения, уцелевшие там, выглядели так, словно собирались ткнуть тебя, поцарапать, уколоть. Хотя земля и была кое-как освещена, небо было черным будто совесть Кота Ситха, без единой звездочки или пятнышка света – огромное небо, обширное как открытые покатые земли Монтаны и Вайоминга.

Там двигалось еще больше войск. Некоторые выглядели так, словно были гигантами, а, возможно, троллями. Самые крупные группы, но с небольшими фигурками солдат были, вероятно, Зимними гномами. Всякие вещи летали в воздухе. Группы, напоминающие кавалерию, скакали взад и вперед. Некоторые из солдат подозрительно смахивали на оживших снеговиков.

Со своей наблюдательной точки я видел, как произошли два крупных столкновения, в каждом из которых насчитывалось не менее сорока тысяч воинов Зимы. И они сражались…

Я никак не мог разглядеть, кем же был противник. Фигуры его солдат не имели какой-то определенной, законченной формы. Они являлись тварями – тварями, чья физиология была бессмыслицей, без малейшего намека на порядок. Я видел то, что казалось щупальцами, огромными челюстями, когтями, клыками, дубинообразными конечностями и хвостами. И они не были двуногими. Не были они и четвероногими. Короче говоря, двусторонняя симметрия отсутствовала напрочь.

Я всмотрелся еще внимательнее и внезапно почувствовал ужасное давление внутри черепа. На секунду у меня закружилась голова, я ощутил тошноту, и в то же время часть меня просто вопила, требуя избавиться от своего эскорта и рассмотреть этих тварей поближе, потому что там что-то происходило, что-то, что я хотел видеть, что-то, на что я хотел смотреть не отрываясь. Холодный и почему-то сальный усик энергии плавно скользил внутри моей головы – нечто, что я чувствовал прежде, когда…

Я резко отвел глаза, крякнув от усилия, закрыл их и не открывал какое-то время.

– Господи… Иные? Мэб сражается с Иными?

Мать-Лето ничего не сказала.

– Я не… Я не понимаю, – сказал я наконец. – Разведка Белого Совета всегда оценивала все войско Мэб тысяч в пятьдесят. А там – долбаные отряды, в которых куда больше воинов!

Мать-Лето ничего не ответила, но подняла палец и указала налево. Я посмотрел туда и увидел пару башен размером с Крайслер Билдинг, возвышающихся над стеной. Между ними находились две створки ворот.

Эти ворота представляли собой удивительное зрелище. Они были огромными, крупнее, чем большинство многоэтажек в Чикаго. Выполнены из того же самого льда или хрусталя, только более темного оттенка, и на них были вырезаны причудливые рисунки и символы – слой за слоем, слой за слоем. Я распознал пару, из тех, что были хорошо видны. Охранные знаки, защитные заклинания.

Внезапно раздавшийся звук, набирающий высоту стон, словно ветер, качающий деревья или прилив, бьющийся о скалу – и горизонт за стенами моментально покрылся темными гротескными фигурами, и все они рвались вперед, на войска Зимы.

Протрубил рог, звучавший негромко, но ясно и боевито. Войска Зимы начали отступать к воротам, собираясь большой дугой на площадке за ними, смыкая свои формирования в том месте, где кавалерия, атаковавшая приближающихся Иных, замедляла их продвижение. Затем кавалерия пронеслась, выходя из боя, и, безопасно пройдя через ряды пехоты, снова помчалась сквозь ворота.

Иные выкатились вперед и навалились на ряды Зимних. Завязалась битва. С такого расстояния все выглядело как огромная сбивающая с толку сумятица, где каждый сражался за лучшую позицию, но все же кое-что мне удалось рассмотреть. Я видел, как упал огр, когда Иной плюнул в него кислотой, через глаза проевшей дорогу в его мозг. Я видел, как колеблются ряды Зимних, а Иные начинают бросать подкрепления в места, где они дали слабину.

Затем небольшой отряд гоблинов взрывом вылетел из кучи сланца в самый подходящий момент, когда Иные почти продавили ряды Зимних, не подоспей подмога. Неожиданная атака погнала Иных вперед, и я увидел, как «слабый» полк, «купивший» Иных на блеф, отступает, но делает это в строгом порядке. Иные обогнали сами себя и теперь оказались окружены с четырех сторон разъяренными войсками Зимы.

У мечтавших о победе захватчиков ничего не вышло.

И это была только крошечная часть битвы! Мои чувства и мозг просто не успевали переварить то, что я видел. Но сердце мое бешено колотилось, а леденящий ужас коснулся позвоночника, словно пальцы Мэб.

Иные хотели прорваться внутрь.

– Когда? – спросил я. – Когда это началось?

– О, Гарри, – мягко сказала Мать-Лето.

– Что? – спросил я. Но потом заметил что-то. Слои и холмики сланца – нет, это не было сланцем!

Это были кости.

Миллионы, миллионы и миллионы тонн проклятых костей.

– Что, черт возьми, здесь происходит? – выдохнул я. – Где мы?

– На краю Феерии, – сказала она. – У наших границ. Понадобится десятилетие, чтобы научиться путешествовать так далеко.

– О, – сказал я. – И… И что же это?

– По сути говоря… – сказала Мать-Лето. Она печально смотрела на расстилающуюся внизу равнину. – Ты думал, что Мэб проводит все свои дни, сидя в кресле и развлекаясь тем, что подставляет своих придворных? Нет, сэр Рыцарь. У силы есть цель.

– А что будет, если они прорвутся? – спросил я.

Мать-Лето сжала губы:

– Конец. Всему.

– Вот ведь срань, – пробормотал я. – У Летних тоже есть подобное место?

Мать-Лето покачала головой.

– Это никогда не было их задачей. Оценка вашего Совета достаточно близка к истине, если считать только войска, защищающие сердцевины Зимы и Лета. У Мэб войск больше. Они нужны ей – для битвы.

Я чувствовал себя так, словно меня раз за разом колотили по голове резиновой кувалдой.

– Значит… войска Мэб превосходят ваши армии в численности на джиллион.

– Несомненно.

– И она могла бы раздавить вас в любое время.

– Да, – сказала Мать-Лето, – если бы была готова поплатиться реальностью.

Я нервно прошелся взглядом вдоль стены. Казалось, она тянется в вечность – и схватки происходили на всем ее протяжении.

– Вы говорите мне, что для этого Мэб располагает такой мощью? Чтобы… Чтобы защищать границы?

– Чтобы защищать всех вас от Иных, смертный.

– Тогда зачем Титании иметь свои войска?

– Чтобы защищать всех вас от Мэб.

Я сглотнул слюну.

– Титания не может противостоять армиям Мэб, но способна утащить саму Мэб в небытие вместе с собой, и Мэб это знает. Титания – это контроль ее могущества, его баланс.

– И если Мэб умрет… – начал я.

Она взмахнула рукой, указывая на стену.

– Значит, контролировать битву будет испорченный, склонный к садизму и убийствам неопытный ребенок.

Адские колокола! Я протер глаза и пока делал это, связал все концы воедино и осознал кое-что еще.

– Значит, осада, – сказал я. – Твари атакуют стены. Но там есть и другие, пытающиеся сделать подкоп, чтобы изнутри открыть ворота своим дружкам. Вот это и есть противник. Верно? Подрывник, лазутчик.

Мать-Лето сказала:

– Вот, видишь? У тебя есть потенциал когда-нибудь стать вполне разумным человеком. Держись рядом со мной, дорогой.

И мы твердым шагом двинулись в сторону массивных ворот.

Добирались мы туда недолго, но подойдя к основанию стены и шагая вдоль нее, начали привлекать взгляды ее защитников. Я почувствовал растущее напряжение, когда марширующая колонна вооруженных солдат Сидхе легким шагом прошла сзади нас, быстро нас догнав.

Мать-Лето отвела меня немного в сторону, чтобы не мешать колонне, и они стали проходить мимо нас. Я не особо обо всем этом задумывался, пока кто-то во главе колонны не отдал команду звонким голосом, и Сидхе остановились как один, одновременно топнув сотнями сапог. Голос отдал еще одну команду и все Сидхе повернулись лицом к нам.

– Ого, – сказал я.

Мать-Лето коснулась моей ладони своей, и ее успокаивающий жест согрел меня словно июньское солнце.

– Ш-ш-ш.

Голос отрывисто подал еще одну команду, и все Сидхе – одновременно – опустились на одно колено и склонили головы.

– Доброе утро, кузены, – торжественным голосом сказала Мать-Лето. Она взяла меня за руку и широкой аркой провела ею над стоявшими на коленях солдатами. Нежная, едва уловимая сила мягко и тонко зазвучала в воздухе. – Идите вперед с моим благословением.

Один из солдат во главе колонны встал и поклонился ей, как бы благодаря за теплые слова. Затем он отдал еще одну громкую команду, колонна поднялась, повернулась и продолжила свой марш.

– Ха, – сказал я.

– Да? – спросила Мать-Лето.

– Я как бы ожидал… чего-то другого.

– Зима и Лето – две противостоящих друг другу силы, – сказала она. – Но мы принадлежим нашему миру. Здесь это все, что имеет значение. И продемонстрировать уважение своим старшим всегда благоразумно.

– Да, мэм, – сказал я.

Мать-Лето одарила меня легкой и все понимающей улыбкой.

Мы продолжали идти, следуя тем же путем, что колонна, и вскоре достигли ворот. Там я увидел меньшую пару ворот, – калитки для вылазок – встроенные в главные створки. Они были размером с гаражные ворота пожарной станции. Пока я глазел, прозвучала команда, и пара тяжеловооруженных огров, каждый со своей стороны калитки, распахнули их. Колонна, прошедшая мимо нас, стояла, ожидая приказа маршировать наружу, но двинулись они не сразу. Вместо этого прибыла колонна тележек и носилок, перевозившая стонущих солдат, раненных в бою снаружи. За нею надзирали несколько дюжин Сидхе, облаченных в чисто белые доспехи, обрамленные широкими зелеными и красными полосами – Летние рыцари Сидхе. Медики. Несмотря на огромное количество войск, которые я видел, раненных, поднесенных к воротам, было менее сотни. Иные явно не намеревались оставлять врага в живых.

Худощавая фигура сошла по лестнице, встроенной в стены, обрамляющие ворота. Сначала она выглядела как размытое пятно сквозь слои и слои хрусталя. Сошедший был на пару дюймов выше меня, что равнялось без малого семи футам, но двигался живо, излучая энергию и целенаправленность. На нем была темная мантия, сперва показавшаяся мне черной, но, когда он вышел на свет, освещенные ее участки дали понять, что она темно-лилового цвета. В одной обветренной руке он держал длинный почти бесцветный чародейский посох, а капюшон закрывал бóльшую часть его лица – за исключением орлиного носа и вытянутого подбородка, покрытого седеющей бородой.

Он говорил с Летними и Зимними Сидхе на языке, который я не понимал, но те явно понимали его, на нем чародей отдавал инструкции медикам Летних. Они подчинялись его приказам с явным почтением. Чародей наклонялся, чтобы рассмотреть каждого из поверженных бойцов, кивая после этого медикам, и тогда они немедленно уносили раненного Сидхе обратно по ту сторону ворот, на место, бывшее чем-то вроде площадки для сортировки.

– Рашид, – пробормотал я, узнав, наконец, человека. – А что он делает здесь?…

Я замер и уставился на массивные ворота, возвышавшиеся над нами.

Рашид, член Совета Старейшин в Белом Совете чародеев имел еще один титул, имя, которым его называли чаще всего.

Хранитель Врат.

Он закончил с последним раненым, потом повернулся и направился к нам длинными, целеустремленными шагами. Не дойдя нескольких шагов, он остановился и поклонился Матери-Лето, которая ответила низким, церемонным кивком. После этого он подошел ко мне, и я видел поблескивание его глаза под капюшоном. С широкой и искренней улыбкой он протянул мне руку. Я пожал ее, чувствуя себя немного потрясенным.

– Ну, ну, ну, – сказал он. Его голос был глубоким и теплым, с акцентом, который звучал как британский, и со множеством более экзотических оттенков. – Я надеялся, что мы еще увидим твое лицо, Страж.

– Рашид, – ответил я. – Э-э… мы… они…

Улыбка Хранителя Врат слегка погрустнела.

– А, да, – сказал он. – В первый раз, думаю, они производят впечатление. Добро пожаловать, Страж Дрезден, к Внешним Вратам.

(обратно)

Глава 34

– Внешние Врата не реальны, – деревянным языком выговорил я. – Они… Они должны быть метафорой.

Мать-Лето едва слышно рассмеялась.

– Оставлю-ка дела смертных смертным, – сказала она. – Я буду неподалеку, молодой чародей.

– Кгм, – сказал я. – Спасибо.

Она кивнула и пошла по направлению к раненному Сидхе.

– Ну, – сказал Хранитель Врат. Он казался… не то, чтобы веселым, но в нем присутствовало нечто из того же квартала: позитивность, уверенность, сила. – Ты умудрился забраться очень далеко от дома.

– Мать-Лето довезла, – сказал я.

– А, – сказал он. – И все же, я не припомню, когда в последний раз чародей твоего возраста совершал подобное путешествие, не важно каким образом. Ты явно пошел в мать.

Я удивленно заморгал.

– Вы знали ее?

– В тех из нас, кто провел хоть какое-то время, шествуя Путями, со временем развился дух товарищества. Иногда мы вместе обедали, сравнивая записи о наших походах. И были некоторые из нас – друзей Эбинизера, что взяли на себя заботу присматривать за ней.

Я кивнул, стараясь выглядеть как можно более бесстрастным. Далеко не все знали, что Мэгги Лефей была дочерью Эбинизера. Если Рашид знал это, то лишь потому, что мой дед всецело доверял ему.

Подкрепленная свежими силами колонна Сидхе начала двигаться к выходу, и, когда они тронулись, на земле, оставшейся позади, зазвучали горны. Рашид повернулся в ту сторону, слушая так, словно горны говорили на каком-то внятном языке, и улыбка сошла с его лица.

– Они снова собирают силы, – сказал он. – У меня мало времени.

Он поднял руку и сделал нечто, что я видел лишь однажды.

Хранитель Врат отбросил назад капюшон.

Волосы у него были короткие, но все еще густые и слегка припорошенные серебром, однако черты его обветренного лица выдавали человека, много испытавшего и проведшего долгие годы под безжалостным солнцем. Кожа его сейчас была бледнее, но в ней все равно просматривались оттенки пустыни. Лицо длинное, брови темные и густые. Над левой бровью и щекой двойной шрам – две длинные линии, стремящиеся вниз, почти как у меня, только выглядели глубже и шире, и шли они до нижнего овала лица, а также были гораздо мягче моих благодаря долгим годам заживления. Возможно, его не часто видели вздрагивающим или моргающим, потому что под шрамом у него не было глаза. Оставшийся глаз был очень темным, почти черным, а отсутствующий глаз заменял…

Я осмотрелся вокруг. Да, безусловно. Другой его глаз был заменен кристаллическим материалом, идентичным материалу ворот и окружающих их стен.

– Сталь, – сказал я.

– Прошу прощения? – спросил он.

– Ваш, э-э… второй глаз. Раньше он был стальным.

– Уверен, что это было похоже на сталь, – сказал он. – Когда я не здесь, маскировка необходима.

– Ваша работа настолько секретна, что даже вставной глаз приходится маскировать? – спросил я. – Кажется, я начинаю понимать, почему вы так часто пропускаете заседания Совета.

Он наклонил голову и запустил пальцы в колтуны спутанных волос.

– Иногда здесь бывает тихо годами – но лишь иногда. А в другое время… – Он развел руками. – Но им здесь требуется хороший глаз, чтобы быть уверенными, что то, что должно оставаться снаружи, не проскользнуло незамеченным.

– Вместе с ранеными, – догадался я. – Или возвращающимися войсками. Или медиками.

– Ты начинаешь понимать врага, – сказал он одобрительным тоном. – Великолепно. Я был уверен, что из-за твоих причудливых интересов тебя убьют раньше, чем ты получишь шанс научиться.

– Чем я могу помочь? – спросил я.

Он откинул голову назад и улыбка снова медленно наплыла на его лицо.

– Мне известны обязанности, которые ты предпочел бы взять на себя, – сказал он, – не говоря уже о проблемах, которые ты себе создал и о которых пока ничего не знаешь. И все же, увидев, что твой мир вращается последние дни, будучи осажденным, ты предлагаешь мне помощь? Думаю, мы с тобой могли бы стать друзьями.

– Подождите, – сказал я. – Какие еще проблемы? Я не создавал никаких проблем.

– Э, – сказал он, махнув рукой. – Ты сейчас танцуешь в тени на краю жизни, молодой человек. Совсем не шутка войти в эту тень и вернуться вновь. Ты понятия не имеешь, сколько внимания ты к себе привлек.

– А, – сказал я. – Хорошо. Потому что ритм жизни стал замедляться настолько, что я уже было заскучал.

При этих словах Рашид покачал головой и рассмеялся.

– Ты не обидишься, если я буду звать тебя Гарри?

– Конечно, нет. Потому что это мое имя.

– Точно, – сказал он. – Гарри, я знаю, что у тебя имеются вопросы. Я мог бы ответить на пару из них, прежде чем мне придется уйти.

Я кивнул, раздумывая.

– О’кей, – сказал я. – Во-первых, как узнать, что враг… заразил ли кого-то враг?

– Опыт, – сказал он. – Десятилетия опыта. Поможет и Зрение, но… – Рашид заколебался. Я распознал это сразу, заминку его мыслей, зацепившихся за какое-то омерзительное воспоминание, связанное со Зрением, как у меня…

Бр-р-р…

С нааглоши.

– Я не рекомендовал бы практиковать такое регулярно, – продолжал он. – Это искусство, а не ремесло, и на него нужно время. Время, или сомнительное внимание Судеб и гигантский до абсурда инструмент. – Он указал пальцем на свой искусственный глаз.

Я моргнул и посмотрел на массивные ворота, высящиеся над головой.

– Адские колокола. Ворота… так они… что-то вроде спиритуального томографа?

– Среди прочего, – подтвердил он. – Одна из их функций, да. В основном это значит, что противник не сможет эффективно использовать свою тактику проникновения здесь. Пока Хранитель Врат бдит, он почти и не пытается. – Трубы зазвучали снова, и мышцы на его челюсти напряглись. – Следующий вопрос.

Не люблю умничать, когда время поджимает.

– Это, – сказал я, указывая на ворота. – Что за чертовщина? Сколько атака будет продолжаться?

– Всегда, – сказал он. – Там всегда Иные, пытающиеся прорваться внутрь. И всегда воины на своих местах, чтобы их остановить. В нашу эпоху защищать эти границы – задача Зимы, с помощью других, приходящих Зиме на подмогу. Думай о них как… Как об иммунной системе смертного мира.

Я почувствовал, как мои глаза становятся шире.

– Иммунная система… А что случится, если это… ну ты понимаешь, если это на малое время даст сбой?

– Прости? – спросил Хранитель Врат.

– Ну, даст заминку, глюк. Типа, если кто-то новый получит команду над всем и все здесь реорганизует…

– Долгие годы больших проблем с подобным не было, – сказал он.

– А что насчет нынешнего года?

– Этот год, – сказал он, – может стать проблематичным.

– Проблематичным.

– И в серьезной степени. – Рашид всмотрелся в мое лицо и закивал. – Я понял. В царстве Зимы назревают перемены. Поэтому Мать-Лето и привела тебя сюда. Чтобы показать, что стоит на кону.

Я сглотнул слюну и кивнул:

– Без давления, без принуждения.

Лицо Рашида отреагировало на мои слова. Трудно сказать, какие именно эмоции на нем отразились, но одной из них было своего рода сопереживание. Он отложил посох в сторону и обхватил ладонями мои руки пониже плеч.

– Слушай меня, потому что это важно.

– Ладно, – сказал я.

– Ты свыкнешься с этим, – сказал он.

Я моргнул.

– С чем? С чем «этим»?

Он наклонил голову и посмотрел на меня искоса здоровым глазом.

– Я свыкнусь с этим? Типа что, тренерская подзарядка перед игрой? Я свыкнусь с этим?

Его губы дрожали. Он сжал мои руки в последний раз, сжал как-то ласково – и отпустил их.

– Подзарядка? Сейчас нам требуется Страж – куда больше, чем любая подзарядка, Гарри.

– Так что же тогда «это»? – спросил я.

Он снова взял посох и мягко ткнул им меня в грудь.

– Похоже на то, что ты.

– Что?

– Ты, – повторил он твердо. – То, что нам нужно, это ты. У тебя имеется нечто, вовсе не случайное. Сознательно или нет, но каждое твое действие последних нескольких лет завершалось сериями ударов пальцами в глаза противнику. Хочешь знать, чем можешь помочь мне, Гарри?

– Угу, – сказал я расстроенно. – Ну да.

– Возвращайся в Чикаго, – сказал он, отворачиваясь, – и продолжай быть собой.

– Подождите, – сказал я. – Мне нужна помощь!

При этих словах он остановился. Снова посмотрел на меня и одарил тихой улыбкой.

– Я прекрасно знаю, каково это, быть там, где ты находишься. – Он сделал жест в сторону поля битвы. – Прекрасно знаю. – Он раздумывал секунду, потом кивнул:

– Я сделаю, что смогу. Если мы выживем в ближайшие часы, я решу проблемы между тобой и Советом, который знает о наших функциях лишь то, что ему нужно знать – не слишком многое. Я подтвержу твое возвращение, равно как и то, что это действительно ты, и прослежу, чтобы оплата, полагавшаяся Стражу, была передана тебе. Придется заполнить кое-какие бумаги для Совета, чтобы они могли официально восстановить твою идентичность перед правительством, но я прослежу, чтобы это было сделано. Думаю, я помню все необходимые формы.

Я секунду рассматривал его и сказал:

– Вы… вы поможете мне с бумагами в Белом Совете.

Он поднял палец.

– Не стоит недооценивать значимости подобного одолжения, – сказал он серьезно, хотя его глаз подмигивал. – И точно так же, не стоит недооценивать себя. Тебе, Гарри, была дана сила, знания, союзники и ресурсы, которыми ты сейчас обладаешь, не без причин. Ничто не может упростить эту задачу для тебя. Единственный способ сделать дело – делать его. – Он задрал подбородок. – Тебе не нужна помощь, Гарри. Ты и есть помощь.

– Мы в беде, – констатировал я.

Он подмигнул мне, натянул капюшон, придав себе привычный вид, и сказал:

– Мы всегда были в беде. Единственная разница в том, что сейчас ты об этом знаешь. Бог с тобой, мой друг, войной займусь я. Ты присмотри за своими делами.

Он сделал несколько быстрых шагов под аркой ворот и взмахнул рукой. Секунду спустя, и я не шучу, долбаный узорчатый ковер, примерно двадцать футов на двадцать, паря в воздухе, начал спускаться с неба, остановившись в шести дюймах над землей рядом с Рашидом. Он ступил на ковер, скользящим движением снял башмаки, превратив их в подобие страховочного крепления, и поднял свой посох. Ковер вместе с Хранителем Врат тихо взлетел, удаляясь, а секундой позже помчался туда, где кипела битва, сопровождаемый воем кружащихся вихрей.

И тогда до меня дошло. Я имею в виду, тогда до меня всерьез, всерьез дошло.

Все зависело от меня.

Не было никакого запасного плана. Не было никакой альтернативы. Как не было никакой кавалерии, появляющейся из-за холма. Белый Совет понятия не имел о том, что происходило, и за газиллион лет не признáет, что так оно и было.

Сегодня должна случиться катастрофа, которая убьет миллионы людей, включая мою дочь – если я ее не остановлю. Вдобавок ко всему этому внутри Зимнего Двора развивались бурные смертельно опасные события, и – в зависимости от того, чью сторону я приму – я мог спасти или уничтожить мир, каким мы его знаем. Сбежать от всего этого – не вариант.

Ни уверток, ни задержек, ни оправданий. Случится это или нет, зависит от меня.

Я посмотрел на свои покрытые синяками руки. Медленно сжал их в кулаки и потом снова раскрыл ладони. Это были измочаленные руки, и в них не содержалось и крохи умения, которым я хотел бы обладать – но это все, что у меня сейчас есть. Я заработал шрамы на них. Они – мои.

Я делал это и прежде. Никогда в таком масштабе, но я делал это прежде. Я более или менее успешно заканчивал неудачно начатые бои, не раз и не два. Я делал подобное прежде – и могу сделать это снова.

И это не может произойти иначе никаким иным способом.

Когда тебя прижали к стене, единственный плюс в том, что такая позиция позволяет очень легко выбирать, в каком направлении тебе надо пробиваться.

Мне хотелось блевануть. Но я напряг спину, выпрямил плечи и быстро зашагал к Матери-Лето, которая как раз заканчивала перевязывать последнего из раненных Сидхе.

– Мэм, – тихо сказал я. – Я был бы признателен, если бы вы помогли мне добраться домой. Мне нужно сделать кое-какую работу.

(обратно)

Глава 35

Из-за ее ласкового обхождения, я вроде как забыл, что Мать-Лето – не человек. Она увела меня от ворот обратно в свой коттедж молча, улыбаясь, касаясь моей головы своей ладонью – и отправила меня обратно в мою гребаную могилу.

Я приземлился задницей на грязный битый лед – и все еще слышал эхо хрустящей детонации, когда уродливая варежка Матери-Зимы пробилась изнутри и схватила меня за башку. И все так же сипло каркали перепуганные вороны. Время просто остановилось, пока меня не было – или, точнее говоря, время текло невероятно быстро там, где я был – в Небывальщине по отношению к Чикаго. Мне и прежде случалось бродить по другую сторону расширяющегося времени, имея дело с существами из Феерии, но теперь я впервые выиграл от этого, приобретя время, вместо того, чтобы терять его.

О чем я, кстати, до сих пор не задумывался. Если бы все шло так, как оно идет обычно, когда тебя втягивают в дела фэйри, я исчез бы на час и вернулся годом позже – сюда, что, вероятно, стало бы выгоревшей пустыней. При этой мысли у меня свело живот от страха.

Но, как мне думается, я не вполне добровольно отправился на границу Зимы. И не сказать, чтобы я так уж дико рисковал – все происходило абсолютно вне моего контроля.

И это тоже было страшно.

И пока я сидел там, размышляя, означает ли такой финт, что я повернут на контроле или просто нормален, какая-то юная готка опустила голову в мою могилу и принялась пялиться на меня. Она вставила сигарету в один из длинных мундштуков, торчащих у нее изо рта, выпустила дым через ноздри и сказала:

– Чувак, там у тебя адская жесть! Ты, типа, зарезаться собираешься или как?

– Нет, – сказал я, неловко пряча ладонь за спину. Я посмотрел вниз и только тогда понял, что одеяние мое сменилось с доспехов Сидхе обратно в тот секонд-хенд, в котором я притопал сюда. – Я упал.

Подтянулись и другие готы. Девица повторила свое предположение, и остальные согласились, что у меня внизу была адская жесть.

Я вздохнул. Потом собрал свои вещи и выкарабкался наружу с помощью готов, которую они предложили не слишком-то охотно. То есть, в их помощи я не нуждался, но подумал, что это может быть полезно для самооценки кого-то из подростков. Потом осмотрелся вокруг, причем все находившиеся поблизости люди вовсю пялились на меня, втянул голову в плечи и спешно покинул кладбище, пока кто-нибудь еще не предложил свою помощь.

* * *

Когда я добрался до квартиры Молли, она спросила:

– Почему от тебя пахнет сырой землей?

– Современные детишки, – сказал я. – Хорошо хоть марихуану не курили.

– А, – сказала Молли. – Готы. Так на тебе что, могильная грязь?

– Хватит играть со мной в Шерлока, – сказал я. – Да, это она и есть, и я пошел в душ. Что-нибудь слышно?

– Пока нет, – сказала Молли. – Тук ждет снаружи возвращения своего отряда. Мне пришлось пообещать ему добавочную пиццу, чтобы не дать ему самому рвануть в разведку. Я подумала, что он понадобится нам для координации охраны.

– Умное решение, – похвалил я. – Секунду.

Я прошел в свое временное жилище и привел себя в порядок. Не только потому, что на мне была вековой давности грязь с кладбища, да еще и открытая рана на руке, а потому что боялся миллиона ужасных вещей, которые можно сотворить из таких ингредиентов. Весь чародейский метаболизм в том, что наша иммунная система – экстра-класса. Кроме этого, я рассчитывал на защиту мантии Зимнего Рыцаря.

Я чистился и мылся потому, что вплотную соприкоснулся с исключительно могущественными существами, а они излучают магию как тело излучает тепло. А магия такая штука, что прилипает к тебе, если ты недостаточно осторожен, быть может, немного меняя образ твоего мышления, и безусловно обладает свойством влиять на все, что ты с ней вытворяешь. (Это бывает и с людьми, но у людей, даже чародеев, аура настолько менее мощная, что эффект почти незаметен.) Текущая вода смывает остатки такого рода контактов, а я хотел увериться крепко-накрепко: что бы ни случилось сегодняшней ночью, я не должен быть заторможен любым мистическим грузом, оставшимся от недавних визитов.

Я открыл душ, подставил голову под горячую воду, и стал думать о разных вещах. Матери пытались сказать мне что-то – что-то, чего не могли сказать впрямую. Может, они просто не хотели дать мне то, чего я добивался, но, скорее всего, они просто не могли этого сделать.

Я вынудил Мэйв и Лилию на прямой разговор, каковой у нас и состоялся, и было очевидно, что девушки отнюдь не в восторге. С Титанией или Мэб я бы на такое никогда не отважился. Неведомо, по какой причине, но, похоже, сущность Королев фэйри состояла в том, что они всегда говорят настолько уклончиво и иносказательно, насколько возможно. Это встроено в них, вместе с невозможностью говорить прямую ложь. Такие уж они. И чем дальше по цепи ты идешь, тем более жестко проявляется эта фундаментальная природа Королев. Может быть, Титания или Мэб могли бы хоть иногда пройти по прямой дорожке, но я сомневаюсь, что они соблаговолили бы дать конкретные ответы на конкретные вопросы, не приложив к этой задаче серьезных усилий. И если принять такое их свойство за основополагающее, то, возможно, Матери не могли этого сделать, даже если бы захотели.

Во всех их ответах имелся определенный посыл, особенно у Матери-Лето. Но что, черт дери, это было?

А, может быть, дело вовсе не в проблеме перевода с фэйрийского на человеческий. Возможно, это проблема перевода с женского на мужской. Однажды я читал статью, утверждающую, что, когда женщины ведут беседу, они общаются на пяти уровнях. Они следуют разговору, который реально имеет место, следят за разговором, которого собеседник избегает, за тоном, в котором ведется реальный разговор, за скрытой за подтекстом беседой и, наконец, за языком тела собеседника.

Меня такая информация озадачила, причем всерьез. В смысле, это как иметь какую-то долбаную супермощь! Когда я, как и большинство людей с Y-хромосомой, разговариваю, то мы просто беседуем. Линейно. Мы внимательно слушаем, что говорится, обдумываем услышанное и затем отвечаем. А все остальные разговоры, происходящие в последние несколько тысячелетий? Я понятия не имел, что они существовали, пока не прочитал эту дурацкую статью – и уверен, что я не один такой бестолковый.

И да, я был немножко скептично настроен, читая приведенные в статье обоснования. Наверное, существует множество женщин, которые не общаются одновременно на нескольких частотах. Возможно, есть даже мужчины, которые способны управляться на нескольких уровнях без особых проблем. Я просто не один из них.

Итак, дамочки, что, если у вас разговор с бойфрендом или мужем, братом или просто приятелем, и вы говорите ему что-то совершенно очевидное, а он после разговора выглядит так, словно ни шиша не понял? Я знаю, у вас сразу же возникает досадливая мысль: «Не может же этот мужчина быть настолько тупым?»

Может. Еще как.

Просто наши врожденные сильные стороны не одинаковы. Мы могучие охотники, способные концентрироваться на чем-то одном. Да черт возьми, нам даже приходится выключать радио в машине, если нам кажется, что мы заблудились и надо немедля выяснить, как добраться туда, куда мы едем. Такие уж мы ущербные! Говорю вам, мы можем вести лишь один разговор. Вероятно, какой-нибудь ветеран в области общения типа Майкла Карпентера может участвовать и в двух, но это уже предел. Пять одновременных разговоров? Пять?

Ну конечно. Такого просто не бывает. Во всяком случае, со мной.

Возможно, это было чем-то абсолютно очевидным, а я слишком тупил, чтобы врубиться. Может, совет кого-то менее ущербного мне помог бы. Я вернулся к своим мыслям и пытался добиться того, чтобы припомнить детали своих недавних разговоров, выстраивая их по порядку, в надежде потом получить консультацию.

Когда мой мозг разобрался бы с этим, он пошел бы дальше прямой дорогой, в то время как сейчас я блуждаю по обходным путям.

Если я сегодня ночью облажаюсь, то люди, которых я люблю, погибнут. Люди, которые даже не вовлечены в эту драку. Люди типа Майкла, его семьи и…

И моей дочери, Мэгги.

Следует ли мне связаться с ними? Приказать собраться в дорогу и гнать на всех четырех колесах? Но имею ли я право сделать это, когда множество других людей подвергаются тому же риску, и нет возможности вывести их из смертельно опасной зоны?

Или же я приму ответственность за смерть моей дочери, как был виновен в смерти ее матери?

Света вполне достаточно, но на какое-то мгновение из-за сплошного потока воды становится темно, очень темно.

И тогда я стряхиваю все это с себя. У меня нет времени на пустопорожний скулеж о моей бедной дочери и моей разнесчастной жизни и, бог мой, о том, как я сожалею об ужасных вещах, которые в этой жизни сделал. Я могу жалеть себя после того, как совершу поступок. Зачеркнуть. После того, как сделаю выигрышную ставку.

Я шлепнул по воде с такой силой, что прозвучал громкий хлопок, вылез из душа, обтерся и начал натягивать чистый комплект своего секонд-хендового барахла.

– Почему ты носишь это? – спросила Лакуна.

Я подпрыгнул, споткнулся и проорал слова заклинания наполовину, но поскольку я и трусы успел надеть только наполовину, то просто грохнулся на голую задницу.

– Гах! – выдохнул я. – Не делай этого!

Моя миниатюрная пленница подошла к краю комода и оттуда бесстыдно пялилась на меня.

– Не задавать вопросы?

– Не подкрадываться незаметно и зловеще, чтобы так меня напугать!

– Ты в шесть раз выше меня и в пятьдесят раз тяжелее, – рассудительно заметила Лакуна. – И я согласилась быть твоей пленницей. У тебя нет причин бояться.

– Не бояться, – выпалил я в ответ. – Пугать! Это очень неумно – пугать чародея!

– Почему?

– Из-за того, что может случиться!

– Потому что он может шлепнуться на пол?

– Нет! – прорычал я.

Лакуна нахмурилась и сказала:

– Ты не очень-то умеешь отвечать на вопросы.

Я принялся запихивать себя в одежду.

– Я начинаю соглашаться с тобой.

– А зачем ты это носишь?

Я заморгал:

– Одежду?!

– Да. Она не нужна тебе, разве что на улице холодно или идет дождь.

– Ты же носишь одежду.

– Я ношу доспехи. На случай дождя из стрел. Твоя майка стрелы не остановит.

– Нет, не остановит, – вздохнул я.

Теперь Лакуна пялилась на мою майку.

– Аэр-О-Смит. Эрроусмит[83]. Эта майка твоего торговца оружием?

– Нет.

– Тогда почему ты носишь майку чужого торговца оружием?

Это было настолько нервотрепно, что я мог избежать инсульта только отказавшись впрягаться в дальнейший разговор.

– Лакуна, – сказал я, – люди носят одежду. Это соответствует их образу жизни. И пока ты у меня на службе, я ожидаю от тебя того же.

– Почему?

– Потому что, если ты этого не сделаешь, я могу… вырвать тебе руки из суставов.

Тут она нахмурилась.

– Почему?

– Потому что мне надо поддерживать дисциплину, верно?

– Верно, – серьезно ответила она. – Но у меня нет одежды.

Я зажмурился и мысленно посчитал до десяти.

– Я… что-нибудь для тебя найду, позже. Руки пока отрывать не буду. Просто носи доспехи. Пойдет?

Лакуна сделала поясной поклон.

– Я поняла, милорд.

– Хорошо. – Я вздохнул. Потом провел расческой по волосам, не ожидая какого-либо положительного результата и спросил:

– Ну, как я выгляжу?

– В основном как человек, – сказала она.

– На что я и рассчитывал.

– К вам гость, милорд.

Я нахмурился:

– Кто?

– Я к вам за этим и пришла. Вас дожидается посетитель.

Я раздраженно встал.

– Что ж ты сразу не сказала?

Лакуна выглядела запутавшейся.

– Сказала. Только что. И вы здесь были. – Она задумчиво нахмурилась. – Может, у вас травма мозга?

– Это бы меня совсем не удивило.

– Хотите, я вскрою вам череп и мы проверим, милорд? – спросила она.

Черт, такое крохотное существо просто не может быть настолько раздражающим!

– Я… Нет. Нет, но спасибо за предложение.

Это моя жизнь. Адские колокола! Я кивком приказал Лакуне следовать за мной, главным образом, чтобы знать, где она, черт дери, находится – и отправился обратно в гостиную.

Там была Сарисса.

Она сидела за кухонным столом, ее маленькие ручки сжимали одну из чашек Молли, и выглядела она ужасно. На левой ее скуле была темно-красная гематома, которая опухала на глазах и начинала менять цвет на лиловый. Ее ладони и предплечья были исцарапаны и покрыты синяками – защитные раны. Одежду ее составляла выцветшая голубая майка и темно-синие пижамные штаны. И майка, и штаны были мокрыми от дождя и прилипли к ее телу так, что мне хотелось смотреть и смотреть. Ее темные волосы лежали как-то вкривь, а глаза были как у загнанной лани. Она нервно стрельнула ими, когда я появился, а потом ее плечи слегка согнулись.

Молли что-то тихо сказала ей и встала из-за стола, пройдя через всю комнату ко мне.

– Девушка говорит, что ты ее знаешь, – сказала Молли.

– Знаю. Она в порядке?

– Она в полном разносе, – сказала Молли. – Появилась здесь иумоляла охрану позвать меня раньше, чем они решат вызвать копов. И с ней такое происходит не впервые. Она боится оставаться здесь – боится лично тебя, как я думаю.

Я, нахмурившись, посмотрел на свою ученицу.

Молли пожала плечами.

– У нее очень громкие эмоции. Я даже не пыталась читать ее мысли.

– Ладно, – сказал я.

– Ей можно доверять?

Я подумал секунду, прежде чем ответить:

– Она лучшая подруга Мэб.

– Значит, нельзя, – констатировала Молли.

– Вероятно, так, – сказал я. – Здесь наверняка какая-то наживка, даже если она сама не в курсе. Она пешка в королевстве Зимы. И кто-то делает ею ходы.

Молли поморщилась.

– Она прожила свою жизнь в Зиме, и благополучно дожила до своего возраста, так что не расслабляйся. Последнее существо, которое при ней расслабилось, кончило тем, что превратилось в осколки льда. – Я сделал жест головой в сторону выхода. – Слышно что-нибудь от разведчиков?

Молли отрицательно мотнула головой.

– О’кей. Мы с ней поговорим. Будь рядом. Возможно, позднее мне понадобится обсудить это с тобой.

– Хорошо, – сказала Молли, слегка моргая. Потом последовала за мной к Сариссе.

Та нервно улыбнулась, а пальцы ее несколько раз переместились по чашке.

– Гарри.

– Я и не знал, что ты хаживаешь по гостям аж до самого Чикаго, – сказал я.

– Если бы оно так было, – сказала она.

Я кивнул.

– Как ты узнала, где меня искать?

– Мне дали координаты.

– Кто?

Она сглотнула слюну и, опустив голову, смотрела на стол.

– Красная Шапка.

Я медленно опустился на стул.

– Может быть, ты расскажешь мне, что произошло?

– Он пришел за мной, – сказала она тихо, избегая смотреть мне в глаза. – Пришел сегодня утром. Мне накрыли голову капюшоном, связали и куда-то повезли. Не знаю, куда. Я пробыла там несколько часов. Потом он вернулся, снял с меня капюшон и послал сюда. Вот с этим.

Она опустила руки на подол и выложила на стол простой белый конверт. И подтолкнула его ко мне.

Я взял конверт. Он не был запечатан. Я открыл его, нахмурился, а потом перевернул над столом.

Несколько прядей волос, перевязанных кусочком веревки, выпали из него вместе с небольшим металлическим предметом.

Молли сделала резкий вдох.

– Он велел передать вам, что захватил ваших друзей, – тихо сказала Сарисса.

Я перебирал пряди волос по одной. Жесткие, черные, слегка вьющиеся волосы с проседью. Баттерс. Рыжие волосы, ароматные и завитые. Энди. И длинный, мягкий, волнистый локон чисто белых волос. Я поднес его к носу и понюхал. Земляника. Я негромко выругался.

– Кто? – спросила Молли обеспокоенным голосом.

– Жюстина, – сказал я.

– О Боже.

Я взял в руки металлический предмет. Это была обычная крышечка от бутылки, слегка помятая в том месте, где ее открывали.

– И Мак, – тихо сказал я. – У него есть кто-то, следующий за мной по пятам. Он захватил по одному из каждого места.

– Он велел мне сказать вам, – проговорила Сарисса, – что обменяет их всех на вас, если вы сдадитесь ему до заката.

– А если я этого не сделаю? – спросил я.

– Он отдаст их кости Драной Башке, – прошептала она.

(обратно)

Глава 36

Воцарилась мертвая тишина.

– О’кей, – сказал я. – Хватит с меня этого придурка.

Молли посмотрела на меня с беспокойством в глазах.

– Уверен?

– Этот тип ловит свой кайф, обмакивая шляпу в человеческую кровь, – сказал я.

– Иногда с Сидхе можно поторговаться, – сказала Молли.

– Не в этот раз, – сказал я твердо. – Если мы начнем торговаться, он выполнит обещанное до йоты и позаботится о том, чтобы никто не смог сбежать. Единственный способ вернуть наших друзей – отбить их у него.

Молли скорчила гримасу, но мгновение спустя кивнула.

Я подобрал пряди волос и выложил их аккуратным рядом на столе.

– Молли.

– Уже приступаю, – сказала она, собрав волосы.

– Что вы делаете? – спросила Сарисса. Ее глаза округлились.

– Этот дебил был достаточно любезен, прислав мне свежесрезанные волосы моих друзей, – сказал я. – И я собираюсь использовать их, чтобы разыскать его и расстроить его планы.

– Расстроить? – спросила Сарисса.

– Расстроить, – подтвердил я. – Не позволить кому-то достичь чего-то, заглянув в гости к этой вкрадчивой персоне и дав полную волю насилию над ним.

– Я уверена, что это не точное определение слова, – сказала Сарисса.

– Сегодня точное. – Я заговорил громче. – Кот Ситх. Будь добр, мне нужна твоя помощь.

Пока я говорил, Сарисса застыла неподвижно как кролик, когда он чувствует, что хищник неподалеку. Ее глаза округлились, взгляд заметался по комнате, ища пути для бегства.

– Вы чародей и Зимний Рыцарь, – прошипела Сарисса. – Вы понятия не имеете, насколько злобно это существо, а у меня нет эгиды Королевы, которая могла бы быть мне защитой.

– У тебя есть моя, – сказал я. Раздраженный, я заговорил еще громче:

– Кот Ситх! Кис-кис-кис-кис-кис!

– Вы сошли с ума? – прошипела Сарисса.

– Возможно, он не может попасть внутрь, Гарри, – сказала Молли. – Здесь ведь не только порог. Свартальвы выставили охрану для защиты всего здания.

– Разумно, – сказал я. – Сейчас вернусь.

Я вышел наружу и осмотрелся, но Ситх так и не появился. Я позвал его по имени в третий раз – как все мы знаем, троица число магическое. Для существ из Небывальщины это буквальная, чистая правда. В смысле, не то, что сила, которой не воспротивишься, как гравитации – а, скорее, синдром навязчивых состояний, которым в разной степени подвержены они все. Они реагируют – и бурно – на любые вещи, которые идут тройками, будь то просьбы, оскорбления или приказы. Так что, по-своему, три – цифра магическая.

Черт. Спросите хотя бы менаж-а-Томáс[84], болваны.

Я подождал немного, дойдя до того даже, что развернулся, сделал несколько шагов назад прежде, чем снова пройти вперед, давая Ситху массу возможностей внезапно объявиться и напугать меня.

Но он этого не сделал.

Я почувствовал медленное подергивание внутри живота. Дождь снова полил брызгами и струями, но тучи начали приобретать оттенки осеннего заката. Раньше Ситх всегда появлялся почти мгновенно.

Или все это подстроила Мэб? Дать мне старейшего малка в помощь так, чтобы затем выдернуть ковер у меня из-под ног именно тогда, когда я больше всего нуждаюсь в Ситхе? Или ее мозг настолько поражен вирусом Немезиды?

Я не видел Ситха со времени столкновения в саду. Может, вражеские Сидхе сумели расправиться с ним?

Или еще хуже: сделать его противником?

У меня сильно заныл живот. Если Кот Ситх переметнулся, невозможно даже представить, сколько вреда он может причинить. Особенно мне.

Я чувствовал себя идиотом из-за этого «кис-кис-кис». Оставалось надеяться, что он не слушал.

Задумчивый, я вернулся в квартиру.

Молли подняла на меня вопросительный взгляд.

Я покачал головой.

Молли нахмурилась. Мне казалось, я вижу шестеренки, вращающиеся у нее в голове.

– Ладно, – сказал я. – План Б. Лакуна, будь добра, иди сюда.

Мгновение спустя тонкий голосок произнес из моей комнаты:

– А что, если я не буду добра?

– Все равно, иди сюда, – заявил я. – Это просто светское обращение.

Она издала недовольный звук и молнией вылетела из комнаты на своих слившихся в неразличимое пятно крыльях.

– Чего ты от меня хочешь?

– Ты умеешь читать, – сказал я. – А карту ты прочитать сможешь? Писать умеешь?

– Да.

– Значит, у тебя работа на дому, – сказал я. – Если кто-то из Малого Народца вернется с места, где должен состояться ритуал, я хочу, чтобы ты записала, как оно выглядит и пометила его на карте. Можешь сделать это?

Лакуна с сомнением посмотрела на карты, разложенные на столе.

– Думаю, да. Вероятно. Может быть.

– И никаких драк и дуэлей.

– А после того, как я все напишу?

– Нет.

Лакуна сложила свои маленькие ручки на груди и хмуро посмотрела на меня.

– Тут вообще никаких развлечений!

– Твое дыхание пахнет сельдереем, – заметил я. – Молли, как там продвигаются твои заклинания?

– Я думаю, чтобы спрятать пленников, они составили какие-то контрзаклинания, – сказала она. – Сложно заверчены, так что не толкай меня под локоть. Я сейчас сконцентрирована.

Я нетерпеливо вздохнул и подавил волну гнева. Она была ученицей, но я ведь был чародеем. Есть чародеи, которые до полусмерти избили бы любого ученика, посмевшего говорить с ними подобным тоном. Я всегда был с ней добр, – может быть, слишком добр – а взамен такая неблагодарность? Мне стоило научить ее уважать старших.

В моей груди раздалось низкое рычание, и я сжал кулаки. Это был не мой импульс. Это был импульс Зимы. Наши с Молли отношения построены на доверии и уважении – но не на страхе. Мы постоянно подшучивали друг над другом.

Но что-то во мне хотело… Я не знаю. Поставить ее на место. Разрядить на ней свои неудачи. Показать ей, кто из нас сильнее. И у меня была весьма примитивная идея, как это сделать.

Но это было немыслимо. Это заявила мантия. И заявила громко.

Адские колокола. Как будто у меня не хватало проблем, чтобы еще думать в обход моих желез и гормонов.

Я услышал легкий шорох за спиной и повернулся вовремя, чтобы увидеть, как Сарисса исчезает в ванной, двигаясь в полном молчании. Кролик перестал изображать статую и удирал.

На хищников у Сариссы хорошие инстинкты.

Я повернулся к Молли и увидел, что она смотрит на меня округлившимися глазами. У Молли чувствительная экстрасенсорика. Она умеет ощущать эмоции так, как большинство из нас ощущает температуру в комнате. Иногда она умудряется выдергивать чужие мысли прямо из воздуха.

Она прекрасно знала, что я чувствовал. Все время знала.

И она не стала убегать.

– Ты в порядке? – спросила она тихо.

– Пустяки, – сказал я. Я заставил себя мыслить в обход влияния мантии. – Найди стальную иголку, чтобы использовать как центр и фокус. Она даст тебе преимущество против любой магии, которую пускают в ход Сидхе.

– Мне надо было догадаться самой – ругнула себя Молли.

– За это мне и платят такие деньги. – Я развернулся и отошел от своей ученицы, позволяя ей работать и не отвлекаться на мои Зимние позывы, ревущие в черепе как сирена.

Я порылся в ее холодильнике и сделал сандвич из рогалика, который разломил пополам, наложив на него горку разносортного мяса из магазина копченостей. И тут же слопал его как волк. Меньше чем пять минут спустя Молли привязала иголку к кусочку дерева волосами, взяв по одному из каждой пряди. Потом аккуратно положила деревяшку в чашу с водой и без задержки сотворила следящее заклинание.

Игла медленно повернулась, указывая на восток, прямо в направлении моих похищенных друзей. Наверное, так. Есть способы превратить в дерьмо следящие заклинания, но, думаю, добавка стали к нашему заклинанию преодолеет все, что там сварганил Красная Шапка. Я напряг свои чувства и проверил следящее заклинание. Оно было таким же надежным, как если бы я сотворил его сам.

– Хорошая работа, – похвалил я девушку. Потом пошел к двери ванной и негромко постучал.

– Сарисса, – сказал я. – Ты меня слышишь?

– Да, – ответила она.

– Мы выходим, – сказал я. – Надеюсь, ненадолго. Здесь ты будешь в безопасности, но можешь и уйти, если захочешь. Думаю, если ты уйдешь, за тобой будут следить, но здесь ты не заключенный и не пленница. О’кей?

После секунды неуверенного молчания девушка сказала:

– Я понимаю.

– В холодильнике есть еда, – отозвалась Молли. – Если устанешь, можешь поспать в моей комнате. Дверь запирается изнутри.

Ответа не последовало.

– Ну, погнали, – сказал я Молли. – Мне нужно кое-где остановиться, прежде чем мы их отследим.

* * *

Охранник свартальвов остановил нас, прежде чем мы смогли уйти и сообщил, что мой автомобиль отремонтировали и доставили в гараж, и что сейчас его подгонят для меня. Мы с Молли обменялись взглядами.

– Кгм. Уверен, что машина безопасна? – спросила Молли.

– Мистер Этри лично приказал выполнить проверку на безопасность, – сказал охранник. – Ее уже проверили на наличие оружия, взрывчатки, токсинов и всех типов колдовства, мисс Карпентер. Прямо сейчас ее моют под водопадом, чтобы смыть даже следы заклинаний, которые могли налипнуть на ней. Ту же процедуру мистер Этри использует для безопасности своих автомобилей, мисс.

– А кто пригнал ее? – спросила Молли.

Охранник достал из кармана маленький блокнот и сверился с ним.

– Местный механик по имени Майк Атаги. Думаю, здесь есть фото…

Он полистал странички и достал цветную ксерокопию, которая сложенной лежала в блокноте.

– Вот, это он.

Я наклонился, чтобы взглянуть на фото. Да чтоб меня! Это был мой старый механик Майк. Он вытворял чудеса, когда надо было ремонтировать моего «Жука», работая с талантом, граничащим с волшебством, когда требовалось воскресить мою машину из мертвых снова, снова и опять.

– А он сказал, кто доставил машину ему? – спросил я.

Охранник снова проверил записи.

– Вот! Она стояла у мастерской, когда он пришел на работу, вместе с депозитом и заказом на срочность исполнения, где было написано: «Отремонтируй это для Гарри Дрездена и верни по следующему адресу, иначе пожалеешь, ничтожный смертный слесарь».

– Кот Ситх, – понял я. – Что ж, по крайней мере, он работал, пока мы были на острове.

Раздался низкий утробный звук, и «мунстермобиль»[85] плавно подъехал к воротам гаража. С его блестящей поверхности капала вода, а сам он выглядел как левиафан с фарами, вынырнувший из глубин. На нем еще виднелось несколько вмятин и царапин, но разбитое стекло было заменено, и двигатель звучал прекрасно.

О’кей, я не фанат автомобилей или чего-либо еще, но гитарное соло из «Bad to the Bone»[86] внезапно заиграло у меня в голове.

– Колеса, – сказал я. – Великолепно.

«Мунстермобиль» плавно подрулил к нам и остановился. Капли воды все еще стекали по его железным бокам. Из него выбрался еще один охранник, оставив водительскую дверцу открытой, и обежал машину, открывая пассажирскую дверцу для Молли.

Я тронул Молли за плечо, не давая ей сесть в машину немедленно, и очень тихо сказал:

– Насколько ты доверяешь своему другу мистеру Этри?

– Этри может возражать тебе, – сказала Молли. – Он может переломать тебе кости. Может перерезать тебе глотку во сне и закопать в землю живым. Но он никогда, никогда не солжет о своих намерениях. Он не друг, Гарри. Но он мой союзник. И в этом он хорош.

Я хотел было сострить что-нибудь насчет выражения недоверия любому, кто живет слишком близко к Феерии, но сдержался. Во-первых, свартальвы довели паранойю до уровня высокого искусства, во-вторых, я не сомневался, что они подслушивают все, что говорится на их территории, за исключением частных комнат. С другой стороны, у них была железобетонная репутация по части порядочности и нейтральности. Никто не схлестнется со свартальвом без последствий – хотя, скажем прямо, свартальвы редко дают кому-либо серьезный повод схлестываться с ними. И на этом они заработали массу уважения.

Кроме того, репутация велит им твердо держаться данных обещаний, условий, закона – по крайней мере его буквы.

– И каковы же условия вашего союзничества? – спросил я, подходя к водительской дверце.

– Мне достается квартира, – сказала Молли. – В смысле, она моя. Я ее владелица. Они следят за ее состоянием следующие пятьдесят лет, и если я все еще остаюсь на их территории, они считают меня гражданином своей нации со всеми вытекающими правами и привилегиями.

Когда мы сели в машину и захлопнули дверцы, я присвистнул.

– А что ты им даешь за это?

– Блюду их честь. Иногда возникала проблема с бомбой, и я ее разминировала.

– Адские колокола, – сказал я. – Посмотри-ка на нее, какая взрослая стала.

– Это ты был взрослым, – возразила Молли. – Весь сегодняшний день.

Когда мы отъезжали, я старался выглядеть не очень виновато.

– Кгм.

– Понимаешь, я чувствую это, – сказала она. – Давление внутри тебя.

– Мне удалось его сдержать, – сказал я, начиная вести машину. – Не беспокойся. Я не позволю ему заставить себя… отнять у тебя что бы то ни было.

Молли сложила ладони на коленях, опустила взгляд и сказала слабым голосом:

– Если это предлагается по доброй воле, ты можешь взять. В таком случае ты просто принимаешь подарок.

Частью своего существа я чувствовал, как что-то разрывается в моей груди – такой глубокой оказалась боль, которую я испытал, услышав надежду и неуверенность в голосе Кузнечика.

Другая часть моего существа хотела завыть и наброситься на нее. Взять ее. Прямо сейчас. Даже не ожидая, пока остановится автомобиль. Если бы я поступал, как заведено по правилам, то не было никакого резона не поддаваться этому порыву – за исключением опасности разбить машину. Молли была уже взрослой женщиной, причем исключительно привлекательной. Я видел ее однажды обнаженной, и она была что надо. Она тоже хотела меня – даже, можно сказать, жаждала. И я доверял ей. За эти годы я научил ее многому, и кое-какие вещи были предельно интимными. Плотские отношения между учителем и учеником – не такая уж неслыханная вещь в кругах чародеев. Некоторые из них даже предпочтут подобную ситуацию, потому что в зловещем плане секс в гораздо большей степени опасен, чем развлекателен. И они считают обучение физической интимности чем-то, неразрывно связанным с магией так же, как с жизнью.

И, возможно, с точки зрения чистого логического разума они правы.

Но во всем этом участвует не только разум. Я знал Молли еще тогда, когда она носила бюстгальтер только для тренировок. Я тусовался с ней в ее домике на дереве, после того, как она приходила из школы. Она была дочерью человека, которого я уважал больше всех на свете – и женщины, которой я меньше всего желал бы перейти дорогу. Я считаю, что люди, облеченные властью и влиянием, особенно в роли наставника и учителя, несут на себе огромную ответственность за то, чтобы обеспечить баланс своего влияния на менее опытных индивидов.

Но главное, почему я не мог это сделать, так это потому, что Молли запала на меня еще лет с четырнадцати. Она была влюблена в меня, или по крайней мере так думала – у меня же ответного чувства не возникло. И было бы непорядочно вот так взять и разорвать ей сердце. И я никогда, никогда не простил бы себе, если бы причинил ей боль.

– Это нормально, – она почти шептала. – Правда, нормально.

Черт, и где взять нужные слова? Я потянулся к ней, прикоснулся к ее ладони и нежно пожал. Спустя некоторое время я сказал:

– Молли, я не думаю, что это когда-либо произойдет. Но если это и случится, то ни за что не случится так. Ты заслуживаешь лучшего. И я тоже.

Я положил обе руки на руль и продолжал вести машину. Мне нужно было кое-кого подобрать прежде, чем я объясню Красной Шапке, как я понимаю проблему кризиса со взятием заложников.

* * *

Мы прибыли в дом Карпентеров около пяти, и я припарковал «мунстермобиль» на улице. Это был единственный вызывающе яркий объект на пять миль во всех направлениях, и он вписывался в жилой район примерно так же естественно, как гусь в стаю рыб фугу. Я выключил двигатель и слушал, как он пощелкивает, остывая. На дом я не смотрел.

Я вышел из машины, захлопнул дверцу и облокотился на нее, по-прежнему не глядя на дом. Мне это было не нужно. Я его достаточно часто видел: роскошный особняк в колониальном стиле, с ухоженным ландшафтом, красивым зеленым газоном и белым штакетным забором.

Кузнечик выбралась из машины, обошла ее и встала рядом со мной.

– Папа на работе. Сэндкроулера[87] нет на месте, – заметила Молли, кивнув на подъездную дорожку, где ее мать всегда ставила семейный минивэн. – По-моему, мама собиралась днем везти Джавасов[88] на трик-о-трит[89] в Ботанический сад. Чтобы малышей не было дома.

Так Молли хотела сказать, что мне не придется сталкиваться со своей дочерью лицом к лицу прямо сейчас, и можно перестать трусить.

– Иди за ним, – сказал я. – Я подожду здесь.

– Нет проблем, – сказала она.

Молли подошла к входной двери и постучала. Примерно через две секунды после этого что-то огромное врезалось в дверь с другой стороны. Тяжелая дверь подпрыгнула в раме. От удара пыль с крыши ссыпалась на крыльцо. Молли замерла и отступила назад. Секундой позже раздался второй удар, и еще один, а потом звук когтей, яростно скребущих дверь. И снова серия ударов.

Я быстро пересек улицу и встал рядом с Молли на газоне, лицом к входной двери.

Дверь зашаталась, потом стала дергано открываться, словно открывал ее некто неуклюжий, чьи руки были чем-то заняты. Затем наружные створки входной двери распахнулись, и что-то серое, лохматое и огромное вылетело на крыльцо. Одним прыжком оно миновало крыльцо, перелетело через забор и ударило меня в грудь как стенобитное орудие.

Мой пес, Мыш, тибетской храмовой породы – псина с мощной сверхъестественной родословной, хотя он мог бы сойти за исключительно большого тибетского мастифа. Мыш бросается на демонов и монстров не моргнув глазом, а весит он две с половиной сотни фунтов. Он сбивает меня с ног с такой же легкостью, как шар для боулинга заваливает первый кегель. И, хоть он весь из себя супер-пес, но ведь все равно пес. Как только я упал, он оперся о передние лапы, поместив их по обе стороны моей головы, и начал угощать меня слюнявыми собачьими поцелуями в лицо, шею, подбородок, одновременно издавая радостные звуки.

– Ык! – завопил я, как всегда. – Мои губы коснулись собачьих! Дайте мне жидкость для полоскания рта! Принесите йоду! – Я толкнул его в грудь, покряхтел и умудрился вывернуться из-под пса и встать.

Это ни на грош не уменьшило энтузиазма Мыша. Он разразился радостным лаем такой громкости, что запустил сигнализацию на чьей-то машине в ста футах от нас. Потом он промчался по кругу, подбежал к моим ногам и снова полаял. Ритуал собачьей преданности повторялся и повторялся – с минуту, а хвостом он размахивал с такой силой, что звук напоминал рокот пролетающего вертолета: «уап-уап-уап-уап-уап».

– Хорошо, – сказал я. – Хватит. Ну будет уже, я ведь не умер или что-то в этом роде, мальчик!

Он притих, челюсти изобразили собачью улыбку, но хвост все еще мотался с такой силой, что задница ходила ходуном влево-вправо, влево-вправо. Я встал на колени и обхватил его руками. Будь я на дюйм-два короче, не думаю, что мне удалось бы это сделать. Чертов тузик огромен, и сложен как добротная бочка. Он положил подбородок мне на плечо и счастливо пыхтел, наслаждаясь объятиями.

– Да, – сказал я негромко. – Я тоже скучал по тебе, дружище. – Я кивнул в сторону особняка. – Кто-нибудь дома?

Он слегка склонил голову на сторону, и приподнял одно ухо под несколько иным углом, чем другое.

– Он говорит «нет», – сказала Молли.

Я заморгал от удивления:

– Сначала Шерлок, а теперь доктор Дулиттл?

Она слегка покраснела и выглядела смущенной.

– Это то, что я почувствовала. Мысли и эмоции собак гораздо более прямолинейны и неконфликтны, чем человеческие. Их легче слышать. Не великое дело.

Мыш подошел поприветствовать Молли, прошелся вперед и назад, потираясь о ее ноги, и едва не сбил ее. Он остановился, ласково посмотрел на девушку, размахивая хвостом и издал короткий негромкий лай.

– Пожалуйста, – сказала она и почесала его за ухом.

– Мне нужна твоя помощь, мальчик, – сказал я. – Плохие люди захватили Баттерса, Энди и Жюстину.

Мыш яростно замотал головой и чихнул.

– Мыш считает, что Энди следует запирать на ночь в гараже, пока она не научится осторожности.

– Когда мы вернем ее, то будем звать ее Подверженная-опасности-Дафна, – пообещал я Мышу. – Она даже получит за это волос. Так ты в игре, Скуб?

В ответ Мыш выскочил на улицу, посмотрел в обе стороны, пересек ее и сел у задней дверцы «мунстермобиля». Потом взглянул на меня, словно спрашивая, почему я не открываю дверцу.

– Конечно, он в игре, – улыбаясь, перевела Молли.

– Хорошо, что ты здесь, – сказал я. – А то его очень трудно понять.

(обратно)

Глава 37

Мы пользовались вертящейся иголкой в чаше воды как компасом, двигаясь сначала с севера на юг, чтобы провести триангуляцию местоположения наших друзей. Если говорить об отслеживающих заклинаниях, это – не самое удобное из них. Нам приходилось периодически останавливать «мунстермобиль», чтобы дать воде успокоиться – ну, ничто ведь не бывает совершенным.

Мы проследили наших друзей и, предположительно, Красную Шапку с компанией, до набережной. Солнце уже садилось у нас за спиной, на короткое время выглянув из-за туч. Силуэт города отбрасывал глубокую холодную тень.

– Гарри, – сказала Молли. – А ты знаешь, что это…

– Это западня, – закончил я. – Знаю. Красная Шапка прекрасно осведомлен, что я буду делать с прядями волос.

На лице Молли появилось облегчение:

– О’кей. Тогда каков план?

– Когда мы будем уверены в их местоположении, – сказал я, – я собираюсь идти прямиком к входной двери.

– И это план?

– Я буду очень, очень шумным, – пояснил я. – Тем временем вы с супер-барбосом подкрадетесь сзади, тихо-тихусенько, нейтрализуете любых охранников, которые не поторопятся поглазеть на шумного меня, и выведете наших ребят.

– А, – сказала Молли. – Ты уверен, что не хочешь использовать меня для отвлечения?

Хороший вопрос. Рейв Одной Женщины в исполнении Молли может привлечь больше внимания, чем катастрофа на авиашоу.

– Сидхе знают о завесах все, – сказал я. – Мои недостаточно хороши, чтобы вообще приблизиться к их обиталищу. Твои – да. Вот и ответ, все просто.

– Верно, – сказала она, сглотнув слюну. – Так что наш план… будет зависеть от меня в его главной части – спасении людей.

– Ты уже давно играешь роль Бэтмена, малыш, – сказал я. – Я думал, уже привыкла.

– Тогда, если я лажала, в опасности оказывалась я одна, – сказала Молли. – Ты уверен, что это хороший план?

– Если ты думаешь, что справишься, – сказал я. – И если не справишься, тоже.

– О-о…

Я положил руку на ее плечо.

– У нас нет времени водить хороводы вокруг всего этого. Так что мы делаем дело небезупречно и просто. Когда заваруха начнется, если кто-нибудь окажется у тебя на пути, лупи его всем чем можешь, прямо по физиономии. Мыш будет твоей силовой поддержкой.

– Разве ему не следует отправиться с тобой? В смысле, если ты начнешь драку…

– Я не собираюсь драться, – сказал я. – Ни времени на подготовку, ни плана – такую драку я проиграю. Я собираюсь устроить большой шумный отвлекающий маневр.

– Но если ты окажешься в беде?

– Это моя роль. Ты играй свою. Концентрируйся на собственной цели. Вошла, забрала их, вышла, дала сигнал. И мы делаем ноги. Поняла?

Она коротко кивнула:

– Поняла.

– Вуфф, – сказал Мыш.

* * *

– Ха, – заявил я несколькими моментами позже. Мы провели триангуляцию следящими заклинаниями и сузили их местопребывание до одного здания. Теперь мы прятались в аллее через улицу. – А ведь я бывал здесь прежде.

– Да?

– Да, – сказал я. – У моей клиентки какой-то недоделанный кандидат в волшебники украл ребенка. Он вел с нами идиотский диалог и все такое, собираясь принести ребенка в жертву огромным дешевым ножом.

– И чем же все кончилось?

– Если правильно помню, я проиграл, – сказал я. – И денег на этом особых не заработал. Негодяй-похититель удрал, а клиентка пригрозила судебным иском. Впрочем, ребенка она бросила. Выяснилось, что она даже не была его матерью, и настоящие родители пытались добиться моего ареста. С клиенткой я больше не пересекался. Понятия не имею, в чем там было дело. Дай-ка сюда мел.

Молли полезла в сумку и достала брусок мела, который передала мне. Я присел и быстро набросал чертеж квадратного склада.

– Вот входная дверь. Дверь в офис. Задняя дверь. Там еще несколько окон, довольно высоко, надо быть птичкой, чтобы до них добраться. Задняя часть склада нависает над водой, но там же, сзади, есть деревянная платформа. По ней ты и войдешь внутрь, через заднюю дверь. Посматривай, вдруг подвернутся растяжки от мин. Мыш с этим может помочь. Доверяй ему. В сравнении с ним мы и слепы и глухи.

– Ясно, – сказала Молли, кивнув. – О’кей.

– Не торчи там, пытаясь понять, что случилось, если операция пойдет наперекосяк, – сказал я. – Фокус, концентрация, все, как мы делаем для заклинаний. Вошла. Забрала их. Вышла.

– Давай уже приступать, – сказала она, – пока меня не стошнило.

– Даю тебе пять минут, чтобы выйти на позицию. И не входи внутрь, пока не начнется шум.

– Ясно, – сказала Молли. – Пойдем, Мыш.

Огромный пес зашагал рядом с Молли, и ей даже не пришлось нагибаться, чтобы взять его за ошейник.

– Держись вот так, рядом, ладно? – сказала она Мышу.

Он посмотрел на нее и завилял хвостом.

Девушка неуверенно улыбнулась ему, кивнула мне, произнесла какое-то слово и исчезла.

Я начал считать до трехсот, одновременно пытаясь понять, почему сталкиваюсь с тем, что враги используют разные места в городе снова и снова. Я не первый раз попадал в ситуацию, когда плохиши решали воспользоваться местом, которым до них пользовались другие плохиши. Может, у них какая-то Ассоциация Негодяйского Таймшера[90]. А может, моя жизнь на самом деле являлась телевизионным шоу, и у продюсеров не хватало денег, чтобы всякий раз менять декорации.

Или – что больше походило на правду – у этого была реальная причина. Может быть, особые вибрации в определенных местах давали хищникам чувство комфорта, почти чувство дома. Хищники любят устраивать логовища в местах, где много входов и выходов, в местах, достаточно далеких, чтобы кто-нибудь забрел туда случайно, и чтобы все располагалось поближе к запасам того, чем они живут и питаются. Сверхъестественные хищники тоже имеют некоторую степень осознания – пусть даже на инстинктивном уровне – сущности Небывальщины, каждая область которой примыкает к какой-то области нашей реальности. Вполне понятно, что им жилось бы удобнее в местах, примыкающих к тем областям Небывальщины, где они чувствовали себя комфортно. Типа того, что каждый ест в любимом ресторанчике, в котором чувствует себя как дома.

Если я выживу в ближайшие день-два, мне следует начать отслеживать, где эти придурки любят устраивать свои кровавые развлечения. В один прекрасный день такая информация может мне пригодиться. Либо у меня составится список мест, которые приятно спалить. Я уже целую вечность не сжигал дома!

Двести девяносто девять. Триста.

– Готовы или нет, – пробормотал я, – но кто не спрятался, я не виноват.

Широким шагом я вышел из аллеи напротив склада, собрал свою волю в щит вокруг левой руки и вложил копье силы в правую. Адские колокола, как мне не хватает моего оборудования! Мэб вынудила меня учиться обходиться без него, но это не значит, что атака получится также хорошо. Мне не хватало моего защитного браслета. Не хватало жезла, мечущего молнии. Не хватало заговоренного защитного плаща. С этим инструментарием все прошло бы гораздо проще. Я мог бы лучше защитить себя с любой стороны, а дальность действия моих заклинаний заставила бы плохишей держать головы пониже. Но, чтобы создать новые инструменты, нужны недели, так что мне приходилось работать с тем, что было под рукой – проще говоря, с самим собой.

Мои щиты были бы такими же крепкими, но я бы не мог удерживать их долгое время и во всех направлениях – так что разгуливать в симпатичном комфортном пузыре силы, окружающем тело, увы, не получалось. Без браслета или подобного ему орудия я мог защищать себя только спереди, и лишь по нескольку секунд за раз. Мои атакующие заклинания были бы так же сильны, но сфера их действия значительно меньше, и, чтобы запустить их, требовались несколько долей секунды – иногда критически важных.

О, чувак, как же мне не хватает моих игрушек!

Склад был обнесен маленьким забором с пластиковым покрытием и колючей проволокой поверху. Напротив главного входа должны были располагаться ворота, но их снес с петель какой-то чокнутый хулиган, вовсе не похожий на меня, что бы там ни говорили свидетели в суде. Во всяком случае, с тех пор ворота так и не поменяли.

Слишком много открытого пространства. Я сделаюсь по-настоящему сочной мишенью. Что, кстати, имело смысл: настолько привлечь внимание к себе своей уязвимостью, чтобы некому было охранять заднюю дверь. Вот так влезать в паучье гнездо, может, и не самая гениальная идея, но до ночи Хэллоуина не больше часа, и умничать времени не оставалось.

Говорят: есть разница между безрассудством и безумием. Меня не особо привлекала мысль о том, что я могу зацепить ногой растяжку, допустим, противопехотной мины, поэтому прежде, чем войти внутрь, я сделал широкий взмах правой рукой, такой, словно пытался сбить кегли сразу на двух дорожках. Пробормотав «Forzare!», я выстрелил заклинание, сфокусировав освобожденную силу на том, что мне было нужно.

Энергия прошла по земле рябью взрывной волны, которая швырнула вверх пыль, гравий и куски битого асфальта. Точно так же она двинулась по земле до самого склада и остановилась у входных дверей с гигантским опустошающим грохотом.

– Скажите «кто там»! – заорал я в сторону склада, торопливо, пока пыль еще висела в воздухе, шагая вперед. Это давало возможность, пусть и с небольшой вероятностью, засечь любого из дружбанов Красной Шапки, что могли прятаться за завесой внутри.

– Слабо? Я вас, собаки, вызываю!

Я запустил еще один заряд силы в большие погрузочные двери на фасаде склада, с целью не снести их, но произвести как можно больше грохота. Что мне вполне удалось. Второе мощнейшее сотрясение заставило стальные брусья здания и металлические его стены загудеть, как огромный темный колокол.

– Разъяренный чародей, вот кто там! – заорал я. – У вас десять секунд на то, чтобы невредимыми выпустить моих друзей, или я, мать вашу, расплющу каждого из ублюдочной шайки-лейки!

Форы у меня было, может, с полсекунды, после чего пепельная фигура стрелой спикировала на меня, целя в глаза кривыми когтями. Я резким движением убрал голову, успев увидеть, как коршун поднимается с нижней точки своего пике. Он кувыркнулся в воздухе, взлетая, и все это время мерцал – и секунду спустя птица исчезла, а ее место занял один из Сидхе, разрезающий воздух в свободном падении, с луком и стрелой в руках. Он выстрелил в самый момент своего превращения, и я едва успел отбить стрелу щитом. Прежде чем начать падать, он завершил свой кувырок, снова обернувшись коршуном, потом взмахнул крыльями и продолжал подниматься в небо.

Адские колокола. Это смотрелось обалденно. Нужно серьезное владение искусством преображения, чтобы иметь при себе одежду и вещи, когда меняешь облик, но стрелок сделал это на раз плюнуть.

Я к чему веду: говорите о фэйри что угодно, но стиль у них есть. Не настолько безукоризненный, чтобы я не запустил еще один заряд силы в летающего лучника. Правда, промахнулся – и он улетел с издевательским криком.

И тогда я почувствовал не сильную, но довольно-таки ощутимую боль в левой ноге.

Я посмотрел вниз и увидел деревянный дротик для метания по мишеням, торчащий из моей голени. Он был вырезан вручную, идеально гладкий и ровный, с несколькими узкими полосками алых перьев. Я осмотрелся вокруг и успел заметить Красную Шапку над забором, окружавшим склад. Казалось, без малейших усилий он, сохраняя равновесие, разгуливал по отрезку колючей проволоки толщиной не более одной шестнадцатой дюйма.

Его рот растянулся в широкой улыбке маньяка. В одной руке Шапка держал короткую серебристую трубку, и когда мои глаза остановились на его лице, он поднес два кончика пальцев другой руки к губам, послав мне воздушный поцелуй, после чего бросился с забора вниз и исчез из вида.

Я резко крутнулся к нему и поднял щит, затем развернулся, продолжая держать щит под прежним углом, потом задергался, пытаясь видеть все сразу. Увы. Имея в виду, что Сидхе просто необнаружимы для моих чувств, будем считать, что он исчез.

Медленное палящее ощущение начало распространяться от ранки по всей ноге.

По моей спине прошел холод. Я вытащил дротик из голени. Не такую уж рану он нанес: изящное деревянное копьецо вошло в кожу, может, на четверть дюйма, но когда я закатал штанину, чтобы посмотреть, то обнаружил, что из крошечной ранки льется странно густая струя крови.

И это горящее ощущение беспредельно увеличивалось с каждым ударом сердца.

Это был вовсе не захват заложников.

Это было спланированное покушение. Или… или еще что-то.

– Черт бы все драл! – прорычал я. – Меня опять облапошили. Мне уже осточертела эти хрень с подлыми ударами в спину!

Я, насколько позволяли силы, ворвался на склад, ударом ноги распахнул дверь офиса и крадучись двинулся по главному этажу. Здесь все было пусто – таким я его и помнил – не считая нескольких чуть заметных различий между настоящим и прошлым. Молли я увидел в самом конце склада, у двери. Она помогала Жюстине сесть. Мак тоже был там, и вместе с Баттерсом поддерживал шатающуюся Энди. Мыш стоял на страже перед складом и, увидев меня, принялся вилять хвостом.

– Чисто, – подходя к ним, отрапортовал я. – Или точнее, чистовато. Что произошло?

– На них наложили заклинание сна, – доложила Молли. – Вполне стандартная работа. Я их разбудила.

– В порядке все?

– Когда их схватили, Энди получила удар по голове, – сказала она. – Не считая этого, думаю, мы в норме.

Пока мы разговаривали, голос Молли ни разу не дрогнул, но ее глаза неуверенно постреливали в сторону Мака. Я присмотрелся ко всем. Энди, Баттерс и Жюстина были связаны. Жюстина только начала освобождаться от веревок на запястьях. По мере того, как Молли перерезала их перочинным ножом, глубокие красные следы на тонких запястьях Жюстины проступали отчетливее. Такие же следы были у Баттерса и Энди, заметные даже в складской полутьме.

У Мака их не было.

Интересно. Почему Мака не связали? А если связали, то где следы от веревок? В любом случае есть над чем поразмыслить.

Моим первым инстинктом было схватить его и потребовать ответа – но такой лобовой подход не дал бы мне ничего, лишь еще больше запутал бы и без того чокнутый день. Может, я и стал лучшим головорезом, чем был когда-либо в жизни, но это пустое, если я не могу понять, к чему приложить свои мускулы. И я чертовски устал от подлости и коварства. Значит, пришло время проявить коварство самому.

Я заскрипел зубами, делая вид, что не замечаю намеков Молли.

– Так, народ, – сказал я. – Пора двигать. Я думаю, они убрались, но могут и вернуться.

– И все? – спросила Молли. – Я ожидала больше проблем, чем… – Она прикусила язык, уставясь на пол сзади меня.

Ногу дергало и жгло немного сильнее, и я с раздражением посмотрел вниз. И был шокирован, увидев длинную линию кровавых пятен на кафельном полу. Маленькая ранка продолжала кровоточить, пропитав кровью и носок, и туфлю, и теперь стекала на каблук.

– Что случилось? – спросила Молли.

– Еще один дурацкий трюк, – сказал я. – Суть была не в том, чтобы захватить их ради выкупа. Целью было заманить сюда меня, под давлением обстоятельств, и заставить отбиваться от атак со всех сторон. – Я держал в руках дротик. – Нам лучше бы поскорее выяснить, что это за штука и какой яд на нее нанесен.

– О Боже, – выдохнула Молли.

– Буду благодарен за любую помощь, которую смогу получить, – сказал я. – А теперь пош…

Но прежде, чем я закончил фразу, раздался громкий звук удара – «ууумп!» – и весь склад заходил ходуном. У меня едва хватило времени подумать «взрывчатка для обрушения», как раздался оглушительный треск – и пол просел.

И потом задние двадцать футов склада, со всеми нами, рухнули прямо с улицы в холодные темные воды озера Мичиган.

(обратно)

Глава 38

Мы не грохнулись вниз по прямой. Вместо этого раздался звук лопающихся болтов, и наша часть здания пьяно накренилась, а уже потом нырнула в воду под тупым углом.

Худшей частью всего этого было замешательство. Громкий звук, дезориентация, неизбежная при такой неопределенности положения, потом короткий всплеск страха, когда гравитация взялась за свое дело: все это сработало на создание панической реакции в сознании – а я не из тех, кто привык паниковать.

Вот чего не понимает большинство людей в отношении подобных ситуаций: так уж созданы люди, что они паникуют и теряют самообладание, когда что-то идет неправильно. И не важно, кто ты: воспитатель из детсада или профи из спецназа – когда имеет место угрожающая жизни ситуация, ты пугаешься. Паникуешь. Это просто происходит. И когда подобная реакция возникает из-за того, что тебя в палатке разбудил голодный медведь – это вполне хороший и полезный механизм.

Но быть сброшенным в темную воду в закрытом помещении – не тот вариант, когда панический адреналин принесет пользу. Это тот случай, когда ты должен отложить страх в сторону и включить рациональный ум, чтобы он вывел тебя из опасной ситуации. Есть два способа вогнать себя в это «испуган-но-рационален» состояние ума. Первый – тренировка, когда ты вгоняешь себя в подобную реакцию так мощно и столько раз, что она становится чем-то вроде рефлекса, а с ним ты реагируешь даже не думая. Другой способ – набраться опыта и научиться делать то, что требуется сделать.

Так что сперва, когда холодная вода поглотила меня, я закрыл глаза на секунду и сфокусировался так, как я делаю, готовя заклинание, затем расслабил руки и ноги, позволив им свободно покачиваться в воде. Потом собрался с мыслями и прикинул имеющиеся варианты.

Во-первых, у меня было время – но не слишком много. Я сделал хороший вдох перед тем, как уйти под воду. Остальные могли сделать то же самое, но могли и не сделать. Так что у меня имелось примерно две минуты на какие-либо действия, прежде чем люди начнут вдыхать озеро Мичиган. Две минуты кажутся коротким промежутком времени, но достаточным для того, чтобы выкроить пару секунд на обдумывание ситуации.

Во-вторых, мы были окружены стальной обшивкой склада. Мне еще не доводилось прорываться через такие преграды, разве что с помощью мощного взрыва магии, аэтого не произойдет до тех пор, пока я окружен водой. Вода рассеивает и заземляет магическую энергию, даже на некотором от нее расстоянии. Когда же она полностью окружает тебя, нет никакой возможности направить энергию твоего тела без того, чтобы она не рассеялась и не стала бесполезной.

Края здания могли зарыться в ил на дне озера, захлопнув нас как тараканов под крышкой обувной коробки – а могли и не зарыться. Не было времени исследовать ловушку систематически, по всей длине – люди начнут тонуть. Это означало, что у нас имеется единственный путь, в доступности которого мы могли быть уверены – задняя дверь.

Еще одна проблема состояла в том, что все мы были рассеяны в темноте, и по меньшей мере один человек, Энди, была в полной дезориентации после удара по голове. Возможно, другие тоже получили раны и травмы при падении – или получат, когда начнут пытаться выбраться. Шансы на то, что я смогу найти дверь, потом отыскать в темноте всех остальных, указать им путь к двери и наружу, очень невелики. Также маловероятно, что каждый приостановился, подумал и пришел к тому же выводу, что и я. Существовал реальный шанс и того, что один или больше из числа моих друзей могли не выбраться.

А какие еще варианты у меня есть? Не могу же я поднять всю эту чертову штуку и вытащить ее из воды…

Нет. Я не могу.

Но Зима могла бы.

Я открыл глаза в темноте, прикинул, где находится низ, и поплыл под водой в том направлении. Ил я обнаружил через несколько футов. Я сунул правую ладонь в придонную грязь, вбивая ее туда не слишком элегантными движениями. Потом снова полностью расслабился, вися в воде, привязанный ко дну собственной рукой – и сфокусировался.

Я не собирался пытаться поднять само долбаное здание. Это было бы безумием. Я знал парочку существ, которые могли бы запросто вытащить склад, но не относился к их числу, даже при всем могуществе мантии Зимнего Рыцаря.

Кроме того, зачем делать это дурацким способом?

Я почувствовал, что улыбаюсь, быть может, слишком широкой улыбкой, в темной воде – и выпустил холод Зимы прямо в почву подо мной, через свою правую ладонь. Я изливал его, не удерживая ни грана, забираясь вглубь себя, к источнику холодной силы внутри – и посылая все это в ил и мусор озерного дна.

Озеро Мичиган – глубокое озеро, и только его верхние слои прогреваются солнцем. Глубже нескольких футов от поверхности холод постоянен, абсолютен, а грязь на дне, над которой, как я прикидывал, находилось пятнадцать-двадцать футов воды, была преимущественно липкой. И когда сила изливалась из меня, вода делала то, что она всегда творит с магией – рассеивала, разбрасывала по всем направлениям.

Именно то, чего я и добивался.

Вокруг моей ладони сформировался лед и распространился кругом диаметром в несколько футов (в первые секунды), а ил и грязь проводили энергию лучше, чем вода. Я добавил усилий, круг расширился, сформировалось еще больше продолжавшего расширяться льда. Я удерживал холод, и вода, касавшаяся дна, тоже начала замерзать.

Мой пульс участился, в ушах появился ревущий звук. Я не сдавался, посылая все больше и больше холода в озеро вокруг меня, возводя ледяные слои один за другим на всем дне озера под рухнувшим складом. Через шестьдесят секунд лед достиг толщины в три фута, покрыв уже и мою руку, и плечо. Через девяносто секунд льдом были покрыты вся верхняя часть моего тела и голова, значит, глубина уже составляла пять или шесть футов. Когда мой счет дошел до ста десяти, вся масса льда со стоном оторвалась от дна озера и начала подниматься.

Я не прекращал усилий, строя этот миниатюрный айсберг, а стальные балки склада стонали и скрипели, когда лед начал высвобождать их. Я почувствовал, когда мои ступни вынырнули из воды, хотя большая часть меня была впаяна в лед. Я крутился и вертелся, и, казалось, точно знал, куда приложить усилие и вращательный момент без чьих-либо советов. Наконец лед лопнул, и я выскользнул из него с минимумом проблем. Когда же высунул голову наружу (ну давайте, давайте, шутите на мой счет), то увидел, что сижу в тусклом свете на льдине, плавающей в нескольких дюймах от края озера.

Я по-прежнему находился в задней части склада. Задняя дверь была открыта – прямо у меня над головой, она-то и пропускала тусклый свет. Обломанный конец помещения, пол и две стены оказались вмерзшими в лед, но как-то кривовато. Зазубренный край потолка на пару футов возвышался над поверхностью воды.

Несколько изрядно перепуганных людей и пес со слипшейся шерстью дрожали на льду. Я быстро пересчитал их – все на месте. Я с облегчением опустился на лед, усталость превратила мое тело во что-то неподъемное. Я лежал, а потерпевший крушение склад мягко покачивался в воде. Через несколько секунд я осознал, что все таращатся на меня – и поднял взгляд.

Мои друзья сидели или стояли на коленях на льду, мокрые и дрожащие, не отрывая от меня широко раскрытых глаз. Взгляд Молли был ясным и напряженным, лицо почти ничего не выражало. Жюстина приоткрыла рот, темные глаза смотрели на все со страхом. Баттерс сперва пялился на меня, потом на лед внизу, затем его глаза забегали, шестеренки в голове завертелись, когда он начал вычислять, сколько льда здесь было и сколько понадобилось энергии, чтобы заморозить столько воды. Мак смотрел бесстрастно, по-прежнему поддерживая под локоть полубессознательную Энди.

Энди, с ее соблазнительными формами, была наиболее уязвимой. Если бы мне удалось изолировать ее от остальных, могло произойти кое-что интересное. В конце концов, я спас ей жизнь. Она мне должна. И я легко мог представить несколько способов, которыми она могла бы выразить свою благодарность.

Я вышвырнул эту хищную мысль из головы и сделал глубокий вдох. Когда я выдохнул, воздух вышел густым, клубящимся паром, гораздо более густым, чем обычно, даже в самые холодные дни. Я посмотрел вниз на ладони. Они были покрыты инеем, а концы пальцев и ногти стали просто синими. Я поднес ладонь к лицу, чтобы снять пласт наросшего инея.

Адские колокола. Как же я выгляжу, если мои друзья так на меня уставились?

Ладно, о зеркалах подумаем позже.

Я встал – ноги не скользили даже на мокром льду – и отыскал взглядом самый близкий участок берега. Я вытянул к нему руку, пробормотал: «Infriga» и наморозил десятифутовый мостик от своего импровизированного айсберга к земле.

– Пошли, – сказал я, и зашагал к берегу. Мой голос звучал странно, необычно резко. – У нас мало времени.

* * *

Солнце скользнуло ниже слоя облаков, и небо превратилось в гряду раскаленных углей, медленно догоревших до янтарного цвета и обернувшихся пеплом, когда мы добрались до квартиры Молли.

Томас и Кэррин ждали нас снаружи, прислонившись к стене рядом с постом охраны. В одной руке у Томаса была высокая чашка кофе, в другой – рогалик. Кэррин внимательно смотрела на свой смартфон, легонько ударяя большими пальцами по его поверхности.

Томас заметил, когда машина подъехала, и толкнул Кэррин локтем. Она подняла взгляд, потом пристальнее посмотрела на «мунстермобиль». Закатив глаза, она выключила телефон и сунула его в футляр на своем поясе.

Я остановил машину и опустил окошко.

– Ты меня разыгрываешь, что ли? – спросила Кэррин, рассматривая автомобиль. – Это?

– Думаю, это собственность компании, – сказал я.

Кэррин наклонилась ниже, разглядывая всех, сидевших сзади.

– Что случилось?

– Внутри. Я все объясню там.

Мы припарковались, и по одному побрели в жилище Молли. Некоторые двигались медленнее других.

– Ты хромаешь, – заметил Томас, шедший рядом со мной. – И кровь идет.

– Нет, я… – начал я было. Потом вздохнул. – Да. Красная Шапка выстрелил в меня каким-то маленьким дротиком. Может, отравленным, или типа того.

Томас издал басовитый грудной рык.

– Я сыт по горло этим придурком!

– Ты мнé это говоришь?

Молли открыла дверь, и в тот момент, когда я шагнул внутрь, появившаяся тут же Лакуна принялась летать вокруг меня. Маленькая фэйри в доспехах, кружащая в воздухе у моего лица. Ее темные волосы были растрепаны турбулентностью, созданной ее же собственными колотящимися крыльями.

– Ты не можешь так поступать! – закричала она. – Ты не можешь отдавать им всю эту пиццу! Ты хоть имеешь представление, сколько вреда ты причинил? Ну хоть теперь-то я могу подраться, пожалуйста?

– Спокойно, – сказал я, отступая на шаг и выставив вперед ладони.

– Эй, бисквит! – рявкнул мой брат. – А ну назад!

– Для меня ты не велика шишка, – объявила Лакуна Томасу. Она повернулась ко мне, демонстративно игнорируя его. – Я записала все, как ты сказал, а теперь они получат эту ужасную пиццу только для себя, даже не умея себя защитить, а я собираюсь драться с ними за эту пиццу!

– Во-первых, в этом сражении тебе не видать победы, – сказал я. – Во-вторых, они что-нибудь нашли?

– И я все записала, как ты сказал, а теперь требую дуэли!

– Никаких дуэлей! – отрезал я и направился к обеденному столу. И точно, Лакуна нарисовала аккуратные крестики на всех точках, помеченных на карте. Большинство крестиков было нарисовано зеленой ручкой, но два места отмечены красным. Первое располагалось рядом с одной из площадок первостепенной важности, которые я отмечал раньше, на этой стороне озера, к северу от города. Второе было на одном из вторичных участков, немного дальше от озера – и на дальней его стороне.

– Лакуна, они были уверены, что ритуальные приготовления уже идут на обеих этих площадках?

– На других пока пусто, – нетерпеливо ответила маленькая фэйри. – Да, да, да.

– Вот срань, – пробормотал я. – Молли, время?

– Плюс-минус двадцать пять минут до заката, – ответила она. Потом подошла к столу с набором первой помощи в руках. – Уолдо, не мог бы ты?…

– Как только удостоверюсь, что у Энди нет кровоизлияния в мозг, – отрезал Баттерс.

– Я уже вызвала «скорую», – сказала Молли спокойным ироничным голосом, прозвучавшим пугающе похоже на голос ее матери. – Энди умрет вместе со всеми нами, если Гарри не остановит грядущий «бум!», так что иди сюда и осмотри его.

Баттерс повернулся к Молли с явной жаждой убийства на лице. Потом он посмотрел на меня, и снова на Энди, обмякшую на стуле. Ее поддерживал Мак. Бармен поднял глаза на Баттерса и кивнул.

– Ненавижу, – сказал Баттерс кипящим от гнева голосом. Но все же подошел к столу, взял аптечку и сказал:

– Постарайся не двигаться, Гарри.

Я пристроил ногу и продолжал стоять неподвижно, пока он разрезал мои джинсы до колена.

– О’кей, – сказал я. Кэррин уже стояла рядом со мной, Томас присоединился к нам, пристроившись у другого конца стола.

– Что слышно от викингов Марконе?

– Ударная команда наготове, – сказала Мёрфи. – Ждут моего сигнала.

Я хмыкнул:

– Томас?

– Команда Лары тоже ждет, – сказал он.

– Баттерс, какие новости от Паранета?

– Черт бы тебя драл, Дрезден, я медэксперт, а не разведаналитик!

Он ткнул чем-то мою маленькую ранку, и словно раскаленная игла пронзила ногу до бедренного сустава.

– Ну? – сказал я. – Ничего?

Он обтер ранку, и это тоже было не самым приятным ощущением.

– Из Малого Народца замечено примерно полдюжины.

– А разве это не твои? – спросила Мёрфи.

– Некоторые из них, возможно, – сказал я. – Но остальные, похоже, из команды Туза.

Мёрфи фыркнула.

– Я думала, пленница не расскажет тебе ничего о нем.

Я пожал плечами.

– Я полагал, что прошлой ночью взрывчатку в «мунстермобиль» швырнул именно Туз, после чего меня и атаковал Малый Народец. И он появился как раз тогда, когда Лакуна устроила на меня засаду в Ботаническом саду. Потом, когда я забрал своих друзей у его папаши, что-то рвануло опять.

– Он учился работать со взрывчаткой, – сказала Кэррин.

– Да, но ты видел этого типа всего ничего, – возразил Томас.

– Объяснимо, – кивнул я. – Особенно если он играет по-умному, а именно так он играет, собрав группу Малого Народца в качестве союзников. Он знает, что не устоит в прямом бою – вот и держится на расстоянии. Мы видели его буквально секунды, а ведь он почти сумел убить меня трижды за последние шестнадцать часов.

– Мгм, – сказал Томас.

– Что он имеет против тебя? – спросила Молли.

– Я убил Аврору, – сказал я. – Его подруга Mэрил пала в том же бою. И можешь быть уверена на все сто, что Лилия и Хват с тех пор не желают иметь с ним ничего общего. Так что, в его понимании, я убил одного из его друзей, стал причиной гибели другого в битве, и отнял у него тех друзей, кто остался в живых. Потом я избиваю его на глазах его собственного отца. Да у него гора причин любить меня до смерти.

– Веселенький портрет, – сказал Томас.

Я хмыкнул:

– А что твой чокнутый, Баттерс? Как его зовут?

– Гэри.

– Гэри что-нибудь еще накопал?

– Штук двадцать апдейтов, все большими буквами о катерах, катерах, катерах.

Я на миг задумался. И потом сказал:

– Ха!

– Нам пора выдвигаться, Гарри, – напомнила Кэррин.

Я хмыкнул.

– У Гард все еще есть ее вертолет?

– Да.

– Хорошо, – сказал я. И ткнул пальцем в точку на дальней стороне озера Мичиган: – Лакуна, что известно об этой?

Маленькая фэйри все так же летала вокруг стола, едва не лопаясь от нетерпения.

– Это за большой каменной стеной на частной земле, прямо там, где я ее отметила!

Я кивнул:

– Эту площадку берут викинги. Запускай их.

– Ясно, – сказала Мёрфи и направилась к дверям, на ходу доставая телефон.

Томас нахмурился:

– Мы собираемся привлечь людей Лары в качестве поддержки?

– О черт, нет, – сказал я. – Без обид, но я не доверяю твоей сестре. Пошли ее команду на вторую площадку.

– Чертовски странно, – пробормотал Баттерс.

Я посмотрел вниз, на него:

– Что?

– Кровотечение не останавливается, – сказал он. – При такой маленькой ранке это, в общем-то, не опасно, но кровь не свертывается. Как будто тебе ввели какой-то антикоагулянт. Дротик у тебя еще с собой?

– Дротик, – сказал я. И похлопал себя по карманам. – Думаю, нет. Я держал его в руке, когда склад рухнул в воду.

– Ба, – сказал Баттерс. – Кожа вокруг воспалилась. Больно?

Он ткнул меня. Было больно. Я ему об этом сказал.

– Ха, – сказал он. – Без тестов нельзя ничего сказать наверняка, но… Я думаю, это может быть какая-то аллергическая реакция.

– Каким образом? – спросил я. – У меня нет аллергии ни на что.

– Я сужу по состоянию твоей кожи, – сказал Баттерс. – Фактор кровотечения, однако, указывает на неизвестный токсин. Тебе нужно в больницу, пройти тесты.

– Позже, – сказал я. – Просто перевяжи это, чтобы кровь не струилась по ноге.

Баттерс кивнул.

– Итак, – спросил Томас, – если команда Лары выезжает на одну точку, а Марконе на другую, куда едем мы?

– Ни на одну из них.

– Что?

– Мы не едем ни на одну из этих точек.

– Почему?

– Потому что целый день, – сказал я, – я двигался по прямым линиям и не добился ничего, кроме синяков да шишек. – Я указал на места, помеченные на карте. – Видишь? Абсолютно идеальные места для нашего плохиша, чтобы сотворить какую-нибудь пакость.

Томас потер подбородок, глаза его сузились.

– Это отвлечение?

– Это то, как думают Сидхе. Как они двигаются. Какие они. Сидхе давят на тебя, заставляя пойти туда-то, а потом – бабах! Удар исподтишка.

– А что, если они ожидают, что именно это ты и предположишь?

– Га, – сказал я, помахивая ладонями у головы, словно отгоняя ос. – Прекрати. Если я ошибаюсь, у нас есть профессиональные бандиты, чтобы исправить ошибку. Но я не ошибаюсь.

– Разве ты не сказал, что им нужны площадки с лей-линиями для совершения ритуала подобного масштаба? – спросил Баттерс. Он наложил прокладку на мою маленькую ранку и сейчас прибинтовывал ее для надежности.

– Да, – сказал я.

– И Малый Народец сообщил, что всюду чисто, кроме этих двух точек?

– Нет, – сказал я. – Они дали сигнал «чисто» почти по всем точкам. Правда, есть места, которые Малый Народец не мог проверить.

Глаза Томаса округлились: до него дошло.

– Катера, – сказал он.

– Да, – сказал я. – Катера.

(обратно)

Глава 39

Томас поднялся, обвел взглядом комнату и негромко сказал:

– Нужно заправиться. И мне стоит поговорить с Ларой насчет второй точки.

Но его взгляд медленно переместился туда, где у огня сидела сейчас Жюстина, отогреваясь после ледяной купели и глядя на огонь с умиротворенным выражением на прекрасном лице.

– Давайте двигаться, – сказал я. Понизив голос, добавил:

– Ты берешь ее с собой?

– Шутишь? Мерзавцы нам сегодня проходу не дают. Этот урод умыкнул ее прямо с улицы напротив нашей квартиры. Я не собираюсь выпускать ее из виду.

– Послушай, если ты оставишь ее здесь, здание охраняется так…

– Моя квартира тоже, однако Кот Ситх просквозил мимо нас, когда появился внутри, – сказал Томас. – Я не спущу с нее глаз, пока мы со всем не покончим.

Я скривился, но кивнул:

– Хорошо. Пошли. Мы двинемся сразу за вами.

Мой брат изогнул бровь: – Все вы?

– Посмотрим, – сказал я.

– Ты говорил с ней? – спросил Томас.

Я, не отводя глаз, ответил:

– Нет. Мэгги была на трик-о-трите.

– Ясно. Ей сколько? Девять лет? С тем же успехом она могла исчезнуть в Бермудском треугольнике. И как ты собирался ее найти? С помощью магии? – Он угрюмо посмотрел на меня. – А что насчет той, второй?

Он имел в виду Кэррин.

– Она и я были немного заняты. Может быть, позже.

– «Позже». Не стоит к этому привыкать, – сказал Томас. – Жизнь слишком коротка.

– Похоже на то, что ты пытаешься просветить меня насчет дурных привычек.

– Тропа изобилия ведет ко дворцу мудрости, – сказал он и повернулся, направляясь к двери.

В тот же миг, хотя она и не смотрела на него, и он ничего ей не говорил, Жюстина поднялась со скамеечки у камина и тоже направились к двери. Они встретились на полпути; она нырнула под его руку и прижалась к нему привычным движением бессознательной близости. Они вышли вместе.

У моего брата-вампира, чей поцелуй означает затянувшийся смертный приговор – прочные любовные отношения с девушкой, которая от него без ума. В противоположность ему, я вообще не способен на доверительные беседы с женщиной, особенно тогда, когда дело касается наших отношений. Учитывая, что те женщины, с которыми у меня действительно были долгие отношения, либо имитировали свою смерть, либо погибали, либо вырывались из пут очарованности, чтобы разорвать наконец нашу связь, эмпирические факты указывали на некое знание моего брата обо мне. Что-то такое, чего я не знаю.

Сегодня сохрани себе жизнь, Гарри. Усложнять ее ты будешь завтра.

Мёрфи вернулась с парой медработников из «скорой помощи», которых я узнал: Ламар и Симмонс. Они уложили Энди на носилки, а Ламар, увидев меня, подмигнул. Он уже не выглядел таким молодым, как тогда, когда я видел его в последний раз – несколько прядей серебра в волосах выделялись на фоне темной кожи и темных волос.

– Дрезден, – сказал он. – Это ты?

– В основном.

– А я слышал, ты умер.

– Близко к тому. Но не надолго.

Он покачал головой и помог своему партнеру пристегнуть Энди к носилкам. Медбратья подняли их и вынесли девушку наружу. Баттерс торопливо семенил рядом, положив ладонь на руку Энди.

Когда они ушли, я остался в комнате с Кузнечиком, Кэррин и Маком. Мыш дремал на полу у двери, но время от времени его уши подергивались, и я сомневаюсь, чтобы он упустил хоть что-то из происходившего.

– Молли, – сказал я, – будь добра, попроси Сариссу присоединиться к нам.

Она отправилась к себе и спустя пару секунд вернулась вместе с Сариссой. Стройная красивая женщина вошла в комнату молча, ни на кого не глядя. Ее взгляд был устремлен куда-то вдаль, и казалось, что она пытается наблюдать за каждым из присутствующих периферическим зрением.

– В общем, так, – сказал я. – Дерьмо скоро полетит во все стороны. Враги, черт бы их драл, сбивают нас с толку, и я начинаю уставать от нагромождения непонятного и необъяснимого. Здесь и ряд неизвестных величин, и то, что некоторые из вас не желают говорить мне всей правды, а времени слишком мало, чтобы выковыривать информацию из каждого. – Я указал пальцем на Сариссу. – Возможно ты действительно то, за что себя выдаешь. А может и нет. Но по моим прикидкам у нас два шанса из трех, что ты пытаешься меня раскрутить на очередную глупость, и думаю, ты слишком хорошо обучена тому, как наносить удар в спину, чтобы позволить тебе стоять позади меня.

– Все, что я сказала… – начала было Сарисса.

Я рубанул ладонью воздух.

– Сейчас помолчи. Это не допрос. Это заявление о службе на благо общества. И я скажу тебе, как все будет происходить.

Она сжала губы и отвернулась.

– Мак, – сказал я. – Как бы больно мне ни было испытывать подозрения к пивовару, делающему лучшее пиво в городе… но ты что-то скрываешь. Тот Иной говорил с тобой, как со старым знакомым. И я не думаю, что он обычный поклонник твоего эля. Не хочешь рассказать мне, кто ты на самом деле?

Какое-то время Мак молчал. Потом произнес:

– Нет. Это касается только меня.

Я хмыкнул.

– Не думаю. Мне кажется, что ты скорее союзник, или как минимум нейтральный персонаж, а не внедренный кем-то агент. Но все же я не вполне уверен в тебе.

Я посмотрел на них обоих и сказал:

– Не знаю, друзья вы или враги, но я слышал однажды фразу, что первых нужно держать рядом с собой, а вторых еще ближе. Так что, пока все не утрясется, вы оба отправитесь туда, где я смогу с гарантией до вас дотянуться. И вам обоим стоит знать, что я буду готов прихлопнуть вас, если почую хоть малейший запах предательства.

– Я не… – начала Сарисса.

Я в упор посмотрел на нее.

Она закусила губу и опустила взгляд.

Я посмотрел на Мака. Он явно не был в восторге, но кивнул.

– О’кей, – сказал я. – Мы едем на озеро. В гостевой комнате в шкафу есть несколько курток. Советую каждому взять по одной.

Мак кивнул и кивком головы подозвал Сариссу:

– Мисс.

Они прошли в гостевую спальню, оставив меня наедине с Мёрфи и Кузнечиком, которая зависла на заднем фоне. Сморщив губы, я издал чмокающий звук, и Мыш оторвал голову от пола.

– Ты можешь сказать хоть что-нибудь странное о любом из них? – спросил я.

Мыш чихнул, помотал головой и снова пристроил ее на полу.

Я заворчал: – Не думаю. – Я сделал глубокий вдох: – Кузнечик, может, сейчас самое время П-О-Г-У-Л-Я-Т-Ь с Мышом?

Мыш вздернул голову.

Молли посмотрела на меня, затем на Кэррин и вздохнула:

– Ладно.

– Может, прихватишь заодно и этих двоих, куда уж ты там пойдешь? И скажи охране, чтобы подогнали машину. Мы скоро отбываем.

– Ясно, – сказала Молли. Она забрала Мака и Сариссу, уже одетых в куртки из секонд-хенда явно не по фигурам, и все вышли.

Остались только я и Кэррин.

В камине потрескивал огонь.

Кэррин сказала:

– Ты забрал Мыша. А с Мэгги ты виделся?

– О Боже, каждый хочет знать о… – Я помотал головой. – Ее не оказалось дома.

Она кивнула:

– А ты вылезал из машины? Или просто постоял у бордюра?

Я уныло посмотрел на нее. Она ответила жестким полицейским взглядом. Да, мне не удалось уйти от этой темы.

– У бордюра, – сказал я.

Она слабо улыбнулась.

– Я видела, как ты входил в места, где тебя могли убить семь, а то и восемь раз. Входил, не моргнув и глазом. А сейчас окаменел от страха?

– Не страха, – возразил я так поспешно и с такой горячностью, что мне сразу стало ясно, что именно страх присутствовал в моих мыслях о том, чтобы приблизиться к Мэгги.

– Конечно, не страха, – сказала Кэррин.

– Слушай, – сказал я, – у нас нет времени на…

– Мой папа частенько так говорил, – сказала Кэррин. – «Мы сделаем это потом». Тоже был слишком занят. А потом взял и умер.

– Я не собираюсь заниматься этим сейчас.

Кэррин кинула.

– Конечно. Не сейчас. Потом.

– Боже, – сказал я.

Кэррин посмотрела вниз, на пол, улыбнулась и снова подняла глаза на меня.

– Никогда не любила проходить психотерапию. Приходилось пару раз. После того, как застрелила Дентона.

– И что? – спросил я.

– Некоторые вещи нельзя просто держать внутри, – сказала она. – Не тогда, когда… – Она развела руками. – Гарри, ты сейчас испытываешь серьезное давление. И когда что-то может… превратить тебя в нечто другое… Я не виню тебя за твой страх.

– Мне приходится держать своего Зимнего Рыцаря под контролем, – сказал я.

– Зимний Рыцарь, Мэб, что угодно, – возразила она, словно это были повседневные проблемы обычного человека. – С магией ты справляешься прекрасно. Я же говорю о реальных вещах. Я говорю о Мэгги.

– О, – сказал я.

– Я прикинула, что Томасу понадобится по меньшей мере десять минут, чтобы заправить катер, – сказала она. – Ушел он пять минут назад. Что дает тебе целых пять минут, когда нет ни города, терпящего бедствия, ни злобных королев, ни монстров… Нет никого, кого требовалось бы немедленно защитить, нет учениц, за которыми нужен глаз да глаз.

Я тупо уставился на нее и вдруг почувствовал, как обвисли плечи. Я слишком долго не спал. Мне хотелось найти где-нибудь удобную кровать и накрыться с головой одеялом.

– Я не… Чего ты ищешь – здесь? Чего ожидаешь от меня?

Она подошла на шаг ближе и взяла меня за руку.

– Поговори со мной. Почему ты не хочешь увидеться с Мэгги?

Я склонил голову и позволил пальцам полностью расслабиться.

– Не могу. Я просто не могу.

– Почему не можешь?

Я попытался заговорить, но слов не было, – и помотал головой.

Кэррин подошла еще на шаг и взяла меня за вторую руку.

– Я же здесь, – сказала она.

– А что, если… – прошептал я. – Что, если… она помнит?

– Помнит что?

– Она была там, – сказал я. – Она была там, когда я перерезал горло ее матери. Я не знаю, находилась ли малышка в сознании, видела ли… но что, если видела? Я прокручивал эту сцену в воображении тысячи раз, как она, увидев меня, начинает кричать или плакать… – Я пожал плечами. – Это было бы… тяжело.

– А знаешь, что еще тяжелее? – тихо спросила Кэррин.

– Что.

– Не знать. – Она мягко встряхнула мои руки. – Оставить дыру в жизни этой девчушки. Она твоя дочь, Гарри. Ты единственный отец, который у нее будет.

– Да, но если я вот так вдруг появлюсь, и она вспомнит меня, я уже ей не отец. Я ее отец, который одновременно и чудовищный злодей. Я Дарт Дрезден.

– Она поймет, – сказала Мёрфи. – Со временем. Если ты как следует попытаешься.

– Ты не понимаешь, – сказал я. – Я не могу… не могу сделать что-то, что может причинить ей боль. Я просто не в состоянии. Я почти не знаю эту малышку, но она моя. И я предпочту перебить себе обе коленные чашечки чугунной сковородой, чем причинить ей хотя бы на унцию боли.

– Боль проходит, – возразила Кэррин. – Если ты думаешь об этом…

– Ты никак не поймешь, – я почти рычал, – Она – родная кровь. Моя родная кровь. Думать или не думать – здесь ни при чем. Она моя малышка. Я физически не смогу увидеть, как ей снова будет больно…

Внезапно я умолк с открытым ртом.

Адские колокола, как же я не понял того, что пытались сказать мне Матери?

Я не мог вынести зрелища боли своего ребенка.

И, может быть, в этом я был не одинок.

– Звезды и камни[91], – выдохнул я. – Так вот что здесь происходит…

Кэррин заморгала:

– Извини, не поняла.

Я продолжал думать о своем, следуя твердой логике.

– Вот почему Мэб послала меня убить Мэйв! Она не отличается от Титании. Она знает, что это нужно сделать, но…

– Но что? – спросила Кэррин.

– Мэйв по-прежнему ее малышка, – сказал я тихо. – Мэб не человек, но крохи человечности есть во всех Сидхе. Мать-Зима сказала, что Мэб романтична. Я думаю, именно поэтому. Мать-Лето почти без перерыва болтала о том, как люди повлияли на Сидхе. Вот в чем узел проблемы!

– Я не понимаю, – сказала Кэррин.

– Мэб любит свою дочь, – сказал я просто. – Она не убьет Мэйв, потому что любит ее. – Я издал короткий горький смешок. – И здесь возникает симметрия, а от симметрии фэйри просто без ума. Я убил последнюю Летнюю Леди. И тут уж сам Бог велел, чтобы та же карта выпала Зимней Леди.

Мой мозг работал с той же скоростью, с какой слова вылетали изо рта, и я остановился, чтобы как следует поковыряться в логике этой теории, которую мои инстинкты – или, возможно, мое сердце – считали очевидной и истинной. Если Мэб не нацелилась на разрушение мира, если она не сделалась одержимой врагом, значит, кто-то еще лгал мне. Кто-то, кто не должен был быть способным лгать.

– Ладно, – сказала Кэррин. – Если не Мэб, тогда кто же пытается осуществить эту апокалиптическую ритуальную магию?

Я продолжал гнуть линию логики и вдруг почувствовал внезапный холод.

– О! О Боже. Все это время, – я повернулся и посмотрел на дверь. – Иные. В конечном итоге, все сводится к Иным. Нам нужно ехать. Прямо сейчас.

– Гарри, – сказала Кэррин.

Я повернулся к ней.

– Почему бы тебе не объяснить?… – Она нахмурилась. – Ты не доверяешь мне. И просто держишь меня рядом, как и остальных.

Я снова посмотрел на дверь: – Не принимай на свой счет. Сейчас я сам себе не доверяю.

Она покачала головой.

– И это благодарность, которой я дождалась.

– Это Хэллоуин, – возразил я. – Это ночь, когда каждый выглядит не тем, кто он на самом деле. – Я повернулся к двери. – Но я собираюсь начать срывать маски. И мы оба узнаем, кто есть кто. Пошли!

(обратно)

Глава 40

Когда мы вышли наружу, я перемолвился словцом с Туком, и, к тому моменту, когда «мунстермобиль» выкатился на площадку, вокруг нас собралось кольцо крошечных почти невидимых бойцов эскорта, двигавшихся с нами и озадаченных тем, чтобы устранить любых малых вражеских наблюдателей, которых наши противники могли отправить для слежки за нами. Я, конечно, не ожидал, что мы ускользнем от наблюдения вражеского Малого Народца, но любая мелочь, которую я мог укрыть от вражеского взора, могла дать нам решающее преимущество.

Кэррин повторно содрогнулась от кричащей окраски автомобиля, закатила глаза и наотрез отказалась от моего предложения подвезти ее. Она катила за нами на своем «Харлее». Молли ехала на пассажирском сидении со своим рюкзачком на коленях. Молли всей душой убеждена, что можно формировать будущее, если везешь все, что может понадобиться, в рюкзачке. Сегодня он выглядел особенно пухлым.

Я вел машину, а жжение в голени усиливалось всякий раз, когда я давил на тормоз или педаль сцепления, причем постепенно оно становилось нестерпимее, растекаясь болью под всеми слоями бинта, которым обмотал рану Баттерс. Вся нога ниже колена тоже зудела и покалывала, но по крайней мере кровь не просачивалась сквозь бинты.

Чем был этот чертов дротик? Зачем было швырять его в меня? Разве что Красная Шапка надеялся, что эта штука меня убьет.

– Кгм, – сказала Молли, когда я загонял Кэдди на паркинг марины. – У меня для тебя кое-что есть.

– Да? – спросил я.

– Утром я их хорошенько поторопила, и мы получили посылку сегодня днем. Короче, ты понял. Пока я пользовалась карточкой Томаса.

Я моргнул.

– Ты растрачивала фонды Белой Коллегии, чтобы сделать мне подарок?

– Я предпочитаю думать об этом не как о растрате, а как о добровольном пожертвовании, – сказала она.

– Осторожнее, – предупредил я. – Тебе не стоит схлестываться с Ларой и ее командой. Даже занимать у них деньги – не самый умный ход.

– Я же их не занимала, босс. Я их украла. Если они не были достаточно внимательны, чтобы меня остановить, это не моя проблема. Им нужно быть поосторожнее с теми, кому они раздают свои кредитки. Да и не обеднеют они.

– Юное поколение, которому все по фигу, разрази меня гром, – сказал я. – Хорошо сработано. – Я нашел место, достаточно большое для «мунстермобиля» и припарковался, потом поставил машину на ручной тормоз и заглушил двигатель: – Так что это?

Молли выбралась из машины. – Выходи, увидишь сам.

Я стал выбираться из автомобиля, но она нетерпеливо обежала Кэдди вокруг, чтобы уже поджидать меня там, и стала рыться в своем рюкзачке. Я захлопнул дверцу за собой, и она презентовала мне обернутый в бумагу пакет, перевязанный бечевкой.

Я открыл его, разорвав бумагу и бечеву, и из пакета, разворачиваясь, вылез какой-то длинный кожаный предмет одежды.

– Дан-на-нэ-нэ-на! – пропела Молли на мотив вступительного соло из «Bad to the Bone».

Я почувствовал, как улыбаюсь, держа в руках тяжелое кожаное пальто, напоминающее старые ковбойские плащи-пыльники, за исключением длинной накидки, свисавшей с его плеч. Он пах новой кожей и на сверкающей поверхности не было видно ни единой потертости.

– Где, черт дери, ты нашла кожаное пальто с накидкой?

– Интернет, – сказала она. – Парень из охраны помог мне с шоппингом.

– Ты не знаешь, как его зовут? – спросил я.

– Зовут Парень, из охраны здания, – сказала Молли. – Значит, Парень-из-Охраны.

– И почему он сделал это для тебя?

– Потому что я хорошенькая, и потому что на этой сделке он смог получить подарочный сертификат.

– Напомни мне никогда не давать тебе ни одной из моих кредиток, – сказал я и надел плащ.

Вес кожи на теле был знакомым и успокаивающим, но этот плащ был не тот же самый, что мой старый. Рукава были чуть длиннее, и подогнан он был лучше. Плечи были чуточку ýже, все равно совпадая с моими. Накидка свисала немного ниже. Карманы располагались не совсем на тех же самых местах. И самое главное, в нем не было слоев защитных заклинаний, над которыми я работал целую неделю.

Однако…

Да, решил я, привыкнуть к нему я смогу.

Я посмотрел на свою ученицу. На ее лице сияла широкая улыбка.

На миг я положил ладонь ей на плечо, улыбнулся и сказал:

– Спасибо, Моллз.

Ее глаза сияли.

Мыш выпрыгнул из машины и поспешил обнюхивать плащ, виляя хвостом.

– Что думаешь? – спросил я его.

– Вуфф, – серьезно ответил он.

– Он считает, что плащ тебе идет, – сказала, улыбаясь, Молли.

– Гуфи мото-ковбой встречается со Скотланд-Ярдом[92]?

Мыш вилял хвостом.

Я крякнул, когда подъехала Кэррин и поставила свой «Харлей» через один ряд от «мунстермобиля», на паркинге для мотоциклов. Подходя к нам, она смерила взглядом сначала меня, потом Молли, и одобрительно кивнула ей.

– Так оно лучше, – сказала Кэррин.

– Ощущается приятно, – сказал я и кивнул в сторону воды, где «Жук-Плавунец» постреливал глушителем возле своей стоянки. Томас стоял за штурвалом, искусно маневрируя посудиной. Я помахал ему рукой, а он показал мне два больших пальца. Катер был готов к отплытию.

Я повернулся, чтобы поговорить с остальными, но, прежде чем смог это сделать, почувствовал, что моя сосредоточенность нарушена. Жутковатая холодная дрожь прошла по спине – по всему телу к ногам. Я ощутил вспышку холода, идущую из маленькой ранки на голени, и боль стала слабее. В тот же миг я почувствовал, что воздух сделался на долю градуса холоднее – сам я обычно этого никогда не замечал.

Закат.

– Вот и все, – сказал я секунду спустя. – Солнце село. Значит, все началось.

– А что, если ты опоздал? – спросила Сарисса. – Что, если они начинают прямо сейчас?

– Тогда мы теряем время на праздные разговоры, – сказала Молли. – Давайте забираться на катер. – Она подтолкнула Мака и Сариссу. – Сюда, пожалуйста.

Я бросил взгляд на Мыша и сделал жест подбородком в сторону Молли. Он поднялся и пошел за ней, позади двух наших «икс-факторов».

Кэррин открыла багажничек на своем «Харлее». Она сбросила с плеч куртку, после чего нырнула в тактическую сбрую и защелкнула на ней все замки. К этому она добавила несколько нейлоновых мешочков, потом вытащила спортивную сумку, в которую побросала тяжелые предметы, прежде чем застегнуть молнию. Она посмотрела на меня и кивнула:

– Все готово?

– У меня нет моей экипировки, – сказал я. – P-90 там?

– Его зовут Джордж, – сказала Кэррин. – Может, возьмешь мой запасной пистолет?

– Нет, на катере у меня уже есть лучшая разработка образца 1866 года для убийства. Хорошо, что я не назвал его Джорджем. Неловко получилось бы.

– Джордж не отличается неуверенностью, – сказала она.

– А что насчет… э-э…?

– Мечей?

– Мечей.

– Нет, – сказала Кэррин.

– Почему?

Она нахмурилась и покачала головой.

– Это… Это не их сражение.

– Ты говоришь бессмыслицу.

– Я уже как-то орудовала одним, – сказала она. – И для меня это имело смысл. Воспользоваться ими сегодня ночью значило бы сделать их уязвимыми. Нет.

– Но… – начал было я.

– Гарри, – сказала Кэррин. – Помнишь, когда последний раз Мечи оказались на острове? Когда их противники были там? Помнишь, чем все кончилось?

Мой лучший друг, отец Молли, был сражен пулей – это такой знак ограничения скорости в штате Теннесси. У Мечей есть определенная цель, и если их берут в руки с этой целью, они неуязвимы, а мужчины и женщины, вооруженные ими, становятся ангелами-мстителями. Но использование Мечей вне их миссии может кончиться большими неприятностями.

– Доверься мне, – тихо сказала Кэррин. – Я знаю, что это звучит бессмысленно. Но с верой так случается. Это не их битва. Эта битва наша.

Я проворчал:

– Прекрасно. Но передай Всевышнему, что Он упускает шанс спуститься в партер и поучаствовать в серьезном деле.

Мёрфи стукнула меня в грудь, но нежно, и улыбнулась. Вдвоем мы направились к доку вслед за Молли и остальными. Я уже собирался ступить на док, когда что-то услышал. Я остановился и обернулся.

Он начался басовито и удаленно, этот музыкальный звук. Какой-то миг он висел в темнеющем воздухе, как хищная птица над умирающей жертвой, и медленно сошел на нет.

Ветер начал набирать силу.

Тот же звук раздался снова, но уже ближе, и у меня зашевелились волосы на руках. Над нашими головами загремел гром. Дождь, который почти весь день был слабой моросью, припустил по полной, пронизывающе холодный.

И снова зазвучал охотничий рог.

Мое сердце забилось в учащенном ритме, и я сглотнул слюну. Приближались чьи-то шаги, и рядом со мной появился Томас, глядя в том же направлении, что и я. Не говоря ни слова, он протянул мне винтовку «винчестера» и пояс с патронами.

– Это?… – спросил я.

Его голос был хриплым:

– Да.

– Черт возьми. Как скоро?

– Скоро. Идет из самого центра города.

– Вот же срань, – сказал я.

Кэррин подняла обе ладони.

– Погодите, погодите оба. Что, черт дери, происходит?

– Приближается Дикая Охота, – сказал я. Глотка у меня пересохла. – Эммм… Я вроде как разозлил Эрлкинга, несколько лет назад. Но он не из тех, кто забывает.

– Король эрлов[93]? – спросила Кэррин. – И кто теперь несет околесицу?

– Он могущественный властелин в Феерии, – пояснил Томас. – И один из тех, кто возглавляет Дикую Охоту. Когда Охота происходит в реальном мире, она ведется без остановки. Ты можешь присоединиться к охотникам, можешь прятаться от них, или можешь умереть.

– Подожди, – сказала Кэррин. – Гарри, они охотятся на тебя?

Мое сердце продолжало бешено колотиться, разгоняя кровь по мышцам, словно давая сигнал телу: «беги, беги, беги». Было сложно и думать обо всем этом, и ответить на ее вопрос.

– Кгм, да. Я могу… Думаю, я способен чувствовать их приближение. – Я посмотрел на Томаса. – Вода?

– Они проскачут по ней как по тверди.

– Откуда ты это знаешь? – спросила Кэррин.

– Участвовал. – Сказал Томас. – Гарри, Жюстина.

Я сжал в руках тяжелую винтовку.

– Садитесь на катер и отчаливайте.

– Я тебя не оставлю.

– Оставишь, и еще как, – сказал я. – Рейт и Марконе контролируют две другие площадки, но мы единственные, кто может добраться до Духоприюта. Если мы потерпим там неудачу, и ритуал состоится, то нам всем кранты. Если я отправлюсь с вами, Охота несется за мной, преследуя каждого, кто будет рядом. Мы никогда не выстоим против их атаки.

Мой брат заскрежетал зубами и замотал головой.

– Поплыли, Гарри, – сказала Кэррин. – Если они последуют за нами через озеро, мы бросим им вызов там.

– Ты не можешь бросить им вызов, – тихо сказал я. – Охота – не монстр, которого можно подстрелить. Это не какая-то тварь, с которой ты можешь бороться, не наемник, которого можно перекупить. Это стихийная сила, с окровавленными зубами и когтями. Она убивает. И только это она и делает.

– Но… – начала было Кэррин.

– Он прав, – сказал Томас хрипло. – Черт дери, он прав.

– Это шахматы, – сказал я. – Колдовским ритуалом на острове нам объявили шах. У нас нет иного выбора, кроме как попытаться остановить зло всеми нашими средствами. И если это означает жертву фигуры, значит, так тому и быть.

Я положил руку на плечо брата:

– Двигайте. И сделайте это.

На секунду он положил свою сильную холодную ладонь поверх моей. Потом повернулся и побежал к катеру.

Кэррин внимательно смотрела на меня, ее волосы слиплись от дождя. Лицо было искажено болью.

– Гарри, пожалуйста. – Она сглотнула слюну. – Я не могу оставить тебя одного. Тем более, второй раз.

– В этом городе восемь миллионов человек. И если мы не остановим ритуал, люди погибнут.

Выражение лица Кэррин изменилось – боль сменилась шоком, шок ужасом, а ужас – осознанием происходящего. Она издала сдавленный звук и наклонила голову, отвернувшись от меня. И потом направилась к катеру.

Пару секунд я смотрел ей вслед. Потом побежал к «мунстермобилю», потому что непрекращающийся звук рога Дикой Охоты звучал все ближе. Я начал вставлять ключ в замок дверцы и…

И он не входил в скважину.

Я попробовал еще раз. С тем же печальным результатом. В панике я бегал от дверцы к дверце, но каждый из замков отказывался работать. Я уже собирался выбить окно, но сначала посмотрел через него на замок зажигания. Он был забит чем-то похожим на жевательную резинку. «Мунстермобиль» был…

Был выведен из строя. Жвачкой и суперклеем. Этому трюку я научил Тука и его компанию, и они проделывали его со злодеями не раз и не два. И теперь то, что я вытворял с другими, проделали со мной в самый что ни на есть распроклятый неудачный момент.

– Агггргх! – завопил я. – Ненавижу иронию наизнанку!

Гвардия Пицца-Лорда эскортировала нас всю дорогу, но я не сказал им ничего о том, что нужно продолжать нести службу и по прибытии на место. Если учесть расстояние,которое они сегодня покрыли, гвардейцы наверняка попадали без сил в ту же секунду, когда я поставил машину на ручник.

Раскаты грома звучали ближе, моя паника росла, а раненная нога словно горела в огне.

Моя нога!

Мои глаза округлились от ужаса. Красная Шапка действительно убил меня из засады, но я лишь сейчас понял это. Струйка крови, постоянно сочившейся из маленькой ранки, оставляла за мной отчетливый обонятельный и психический след. И отследить меня было – раз плюнуть.

Я мог бы бежать, но я не мог спрятаться.

Гром ревел, и я уже различал группу темных форм, спускавшихся из туч в небе на городские огни Чикаго. Я мог бы бежать, но Охота двигалась со скоростью машин на хайвее. Я даже не был способен хоть как-то оттянуть неизбежное. Призрачные псы ринулись на меня с севера, вдоль береговой линии, а за ними неслась туманная группа темных фигур верхом на лошадях, с луками, стрелами и длинными клинками всевозможных видов.

Обогнать Охоту я не мог. Даже со стероидами Мэб в моем организме.

Но, возможно…

Тут раздался другой рев – на сей раз не грома, а ста сорока лошадей. Сделанных в Америке.

Мотоцикл Кэррин Мёрфи, скользя, остановился в такой близости от меня, что осыпал мои ботинки гравием, и я повернулся, увидев, как она поддает оборотов двигателю.

– Кэррин! Какого черта ты здесь делаешь?

– Прыгай на байк, засранец! – прокричала она, перекрывая очередной вой клаксона. – Заставим их немножко потрудиться!

Она улыбнулась хищной яркой улыбкой, и я почувствовал, что моя физиономия последовала ее примеру.

– Мать их в душу, да! – сказал я и бросился на заднее сидение «Харлея» – а темнота, смерть и огонь смыкались над моим городом.

(обратно)

Глава 41

Я перебросил пояс с патронами через плечо и поспешил подобрать полы моего нового плаща прежде, чем заднее колесо мотоцикла намотает их на себя и лишит меня жизни. Я едва не слетел ко всем чертям, когда Кэррин поддала скорости, но умудрился ухватиться за ее талию рукой, в которой держал «винчестер».

Кэррин повернулась, нахмурившись, выхватила винтовку из моей руки и уложила ее в небольшую подвеску на боку «Харлея», которая оказалась подозрительно подходящей по размеру для небольшого помпового ружья. Я держался за нее свободной рукой, а другой придерживал полы плаща, чтобы не убиться.

– Куда? – прокричала она.

– На юг! Так быстро, как сможешь!

Она топнула ногой по какой-то педали, крутнула запястьем, и «Харлей», который делал примерно пятьдесят миль в час, сиганул вперед так, словно до того стоял на месте.

Я оглянулся через плечо и увидел, что самые близкие участники Охоты начинают понемногу исчезать позади. Думаю, на Дикой Охоте никогда не слышали о «Харлей-Дэвидсоне».

Но она не могла держать ту же скорость – даже на широких улицах Чикаго – в такую холодную дождливую погоду. И людей вокруг было слишком много, что вынуждало ее вышивать узоры в трафике, или притормаживать, чтобы нас не разбрызгал какой-нибудь семейный седан. Возмущенные клаксоны блеяли, когда она перепрыгивала с полосы на полосу, и этот вой вливался в режущую слух какофонию труб Дикой Охоты.

– Как мы? – спросила она.

Я посмотрел назад. Дикая Охота неслась меньше, чем в ста ярдах – а ведь им не приходилось сражаться с трафиком. Эти придурки гнали в пятидесяти футах над гребаной землей, в темноте и дожде, невидимые для подавляющего большинства людей, едущих по своим делам.

– Они ловчат! Давай быстрее! Направляйся к Бушу![94]

Кэррин повернула голову, чтобы видеть меня хотя бы краем глаза.

– План есть?

– Не слишком хороший план! – прокричал я. – Но мне нужно открытое пространство для работы, подальше от людей!

– В Чикаго? – прокричала она. Потом ее глаза округлились. – В индустриальный?

– Давай! – заорал я. Кэррин пролетела на красный, едва избежав столкновения с машиной, поворачивавшей налево, и продолжала свой бешеный заезд по Лейк-Шор-драйв.

Чикаго – город поразительных потребностей. Потребность в военном присутствии помогла строительству фортов ранней Колониальной эры, которые в свою очередь обеспечивали безопасность белых поселенцев, торговцев и миссионеров. Они строили дома, церкви, предприятия, которые со временем выросли в городок, а затем и город. Расположение Чикаго на скрещении дорог зарождающейся американской нации означало, что сюда прибывало все больше и больше людей, которые строили больше домов, деловых зданий и в конце концов создали тяжелую промышленность.

К концу девятнадцатого века Чикаго был неудержимо растущим индустриальным городом – а его сталеплавильные заводы были почти легендарными. «Ю-эс стил», «Янстоун стил», «Висконсин стил», «Репаблик стил» – все они процветали, расширялись и росли на берегах озера Мичиган, до самого Калумет-сити. Прибрежная полоса всего этого района была словно создана для размещения сталеплавилен, и большая часть стали, которая работала на союзников во время двух Мировых войн, производилась на этой относительно небольшой части города.

Но все рано или поздно увядает. Американская сталелитейная промышленность начала давать сбои и чахнуть, и к концу двадцатого века все, что осталось от эпицентра производства стали – длинная полоса индустриальной пустоши и рассыпающиеся здания на берегу озера Мичиган. Десятилетием позже город начал пытаться очистить район, снося большинство зданий и заводских структур, но там и здесь оставались каменные и бетонные руины, словно кости огромного зверя, чей труп дочиста обклевали стервятники. И, хотя город вокруг рос и расцветал, там ничего особого больше не выросло – разве что сорняки и цены на землю.

Эту часть побережья планировалось реконструировать, но у градоначальников пока не доходили руки, и сейчас она представляла собой разрушенную пустошь – плоская, темная, пустая и заброшенная полоса земли, там и сям помеченная торчащими останками былого величия. Там негде было укрыться от дождя или холода, а в такую поганую ночь, как эта, там вряд ли кто-нибудь стал бы шляться.

И все, что нам было нужно, успеть добраться туда.

Мы проскочили мимо музея науки и техники, оставив его справа, затем молнией пролетели по мосту над яхт-клубом на Пятьдесят Девятой улице, выйдя на секцию дороги, между которой и ближайшими зданиями было приличное расстояние, и где практически отсутствовало пешее движение – тем более в этот холодный осенний вечер.

И так яро, словно они ждали открытого пространства и отсутствия любопытных глаз, Дикая Охота рухнула на нас подобно соколу, пикирующему на кролика.

Но они атаковали не кролика. Они атаковали кволика. Вазбойника-кволика[95]. Вазбойника-кволика с «винчестером».

Нечто, выглядевшее как огромная поджарая гончая из дыма и пепла, с горящими углями вместо глаз, приземлилось сзади «харлея» и рвануло в бег, быстро сокращая расстояние между нами. Гончая сделала бросок, черные челюсти раскрылись, чтобы сомкнуться на заднем колесе мотоцикла – таким же движением, каким она, должно быть, впивалась в сухожилие убегавшего оленя. Бездумная животная паника бушевала в моей голове, но я удержал ее на расстоянии от центра мышления, заставив себя сосредоточиться, думать, действовать.

Я увидел, как Кэррин бросила взгляд в зеркальце заднего вида, когда псина оказалась совсем близко, и почувствовал, как тело Мёрфи напряглось, когда она приготовилась уйти влево. Я собрал всю свою волю, но пока не высвобождал ее, а когда адская гончая была уже в паре дюймов от колеса, Кэррин наклонилась и бросила «харлей» влево. Челюсти гончей клацнули, ухватив порцию выхлопных газов, а я выпустил свою волю через ладонь вытянутой правой руки, проревев:

– Forzare!

Сила заклинания ударила гончую по нижней части ее передних лап, и голова зверя врезалась в бетон на убийственной скорости – буквально. Раздался ужасающий треск, и обмякшее тело псины полетело кувырком, подскочив от удара в воздух ярдов на двенадцать, прежде чем приземлиться, разбрасывая клочья тьмы по пути.

То, что приземлилось изуродованным мешком костей, не было собакой, да и вообще к псовым не имело отношения. Это был юноша – человек, в черной майке и старых рваных джинсах. У меня едва хватило времени осознать это до того, как тело скатилось с дороги и исчезло из виду.

– Отличный выстрел! – крикнула Кэррин, хищно улыбаясь. Она вела мотоцикл, и не могла видеть, что скрывалось под внешней оболочкой проклятой гончей.

Обычно так и становятся участниками Дикой Охоты. Это была маска, огромная, темная, пугающая, но тем не менее маска.

А я только что убил человека.

У меня не было времени ни на сожаления, ни на другие эмоции. Кэррин добавила оборотов, и «харлей» бросился вперед, вдоль полосы земли, рассекавшей гавань Джексона. Когда она совершала маневр, спустились два всадника, по одному с каждой стороны дороги, копыта их лошадей молотили пустой воздух в пяти футах над землей. Как и гончая, кони и всадники были покрыты дымчатой тьмой, сквозь которую просвечивали только тлеющие угли их глаз.

Кэррин увидела всадника справа и попыталась снова уйти влево, но второй всадник прижался ближе к нам, и копыта его темной лошади почти касались наших голов. Кэррин завихляла то вправо, то влево, и крутанула ручку акселератора.

Я понял тактику второго охотника. Первый вынуждал нас идти на близкой дистанции от второго. Они гнали нас, зажав с двух сторон, пытаясь заставить запаниковать и не думать ни о чем другом, кроме попытки удирать строго по прямой – удобная, ровная, предсказуемая линия.

Второй всадник поднял руку. В его ладони был зажат темный вытянутый предмет – копье. Он метнул его вперед, идеально направив полет копья в цель. Я рывком поднял левую ладонь, увеличивая площадь моего защитного заклинания. Результат был неоднозначным. Копье влетело в него и пронеслось сквозь него, разнеся в полете мою магию, но, вместо того, чтобы вонзиться мне в лицо, оно достаточно отклонилось, и его наконечник резануло меня по шее, оставив после себя линию нестерпимой боли.

Адреналин тек по венам – и боль не имела значения. Черт возьми, значения не имела бы даже рана, рассекшая мне артерию. Это, конечно, не значит, что случись оно так, мне было бы наплевать на медицину. Я развернулся, чтобы выпустить еще один заряд силы во всадника, но он поднял ладонь, издав жуткий потусторонний хрип, и мой удар рассеялся, не причинив цели никакого вреда. Его лошадь сбилась пару раз с шага, но всадник вонзил черные шпоры в бока животного, и вскоре вошел в ритм погони.

Сюрприз: магия не слишком опасна для Охотников.

Решение задачи: «винчестер».

Я вытащил винтовку из держателя на «харлее» и, держа ее в одной руке, большим пальцем взвел курок, потом повернулся в талии, чтобы направить оружие на всадника, тяжелое цевье винтовки легло на мою левую руку. У меня не было времени целиться, да и вряд ли это имело смысл, учитывая нашу скорость, нерегулярность гонки, темноту и дождь. К тому же, я не состою в родстве с Энни Оукли[96]. Так что я прикинул, как мог, и нажал на спусковой крючок.

Выстрел был громовым, а клочья разорванной тени взлетели над плечами, шеей и челюстью всадника. Я бросил взгляд на броню под маской, на часть лица и осознал с нарастающим ужасом, что только что поразил пулей Эрлкинга.

А еще мгновение спустя я осознал с приливом растущей надежды, что только что вогнал пулю в Эрлкинга в ночь Хэллоуина.

Эрлкинг зашатался в седле, его лошадь сбилась с шага и повернула в сторону, одновременно снова набирая высоту. Я загнал еще один патрон в патронник, держа винтовку как пистолет, и крутнул ее назад, поверх Кэррин, пригнувшей голову, чтобы направить ее на всадника справа от нас, который выполнял новый заход, подняв над головой копье.

Я снова выстрелил, почти наугад. Я не попал в него, но грохот выстрела прозвучал, когда он бросал копье. Выстрел не напугал всадника, но его конь с пылающими глазами дернулся, и копье пролетело далеко от нас. Всадника это не смутило. Сначала он успокоил коня, а потом издал странный булькающий хрип и вынул из ножен на боку длинный меч с темным клинком. И снова стал сокращать дистанцию между нами.

Не представлялось возможным быстро перезарядить ружье, сидя сзади Кэррин. Ну, помните фокус, что проделывал Джон Уэйн, когда одной рукой мог крутнуть винтовку и перезарядить ее? Если у тебя длинный скругленный рычаг, это помогает, но на моей был маленький традиционный прямоугольник. Кроме того, это сработало бы, будь я Джоном Уэйном. Мне пришлось прижать винтовку к груди и держать ее покрепче левой рукой, чтобы все-таки добиться своего. Всадник уже сворачивал в нашу сторону, и я выстрелил снова – и промахнулся, потому что его конь ушел влево и тут же вправо, резко сменив скорость, но на короткое время отстал, прежде чем догнать нас снова.

Я повторил это трижды, прежде чем осознал, что всадник держит меня за дурачка. Он уважал винтовку, но знал, в чем ее слабость – во мне. Он не уворачивался от пуль, он уворачивался от меня, искушая возможностью делать выстрелы, не имевшие ни единого шанса на успех, и тем самым пытаясь заставить меня израсходовать все патроны.

И все это время остальная Охота шла с нами в одном темпе: дюжины таких же всадников, плюс в два раза больше призрачных псов держались ярдах в пятидесяти позади, явно уступая первым двум охотникам честь первой попытки.

– Его конь! – закричала Кэррин. – Стреляй в коня!

Я заскрежетал зубами. Этого я делать не хотел. Насколько я знал, это было лишь костюмом лошади – на самом же деле это мог быть еще один человек под призрачной внешней оболочкой.

Всадник прохрипел снова: звук был странно знакомым и способным поднять волосы дыбом. Снова и снова он налетал на нас, и я продолжал отгонять его, пока все мы летели на безумной скорости сквозь дождливую ночь.

– Туда! – заорал я внезапно, показывая налево. – Смотри, там! Стены!

Мы добрались до старых сталелитейных заводов.

Кэррин добавила газу и вывела «харлей» на открытое пространство, яростно гоня по направлению к одной из оставшихся структур – трио бетонных стен тридцати или сорока футов высотой, стоявших параллельно друг другу на протяжении четверти мили – остатки «Ю-эс стил».

Когда копыта лошадей начали касаться земли, они внезапно стали поднимать тучи серебристых искр при каждом ударе. Темный конь захрипел от боли, а я издал победный вой – после века работ сталелитеен на земле, где они стояли, осталось невероятное количество следов и обломков железа и стали – а из кого бы ни состояла Дикая Охота, они ненавидели железо не меньше, чем прочие обитатели Феерии.

– Между стенами! – кричал я. – Давай, давай, давай!

– Это сумасшествие! – кричала в ответ Кэррин.

– Я знаю!

Она направила «харлей» в объезд кучи щебня и погнала в плотную тьму между двумя стенами. Пока она делала это, всадник продолжал нестись над нами.

– Ближе! – вопил я. – Гони его к стене!

– Зачем?

Четверть мили для ревущего «харлея» проходит быстро, и единственное, что сейчас расстилалось перед нами – холодные воды озера Мичиган.

– Быстрее! – Я почти визжал.

– Оу! – взвыла Кэррин, и внезапно «харлей» замедлил бег.

В одно мгновение мы поравнялись с всадником, и хотя выражения его лица, скрытого тьмой, не было видно, язык его телодвижений позволял понять, что он шокирован.

«А теперь переходим к опасной части», – подумал я. От этой мысли я захихикал. Сейчас станет опасно.

Прежде чем всадник успел сменить скорость или подняться выше, и пока «харлей» все еще клонился к всаднику, я подтянул левую ступню к сидению и прыгнул на него, все еще сжимая в одной руке уже пустой – без единого патрона – «винчестер».

Я врезался в наездника. Кем бы он ни был, он был силен. В моем распоряжении имелась сила Зимнего Рыцаря, но в сравнении со всадником она была совсем детской. Всадник выбросил вперед свою крепкую руку, прямо мне в грудь, и едва не отправил меня кувыркаться, но я ухватился за его рукав и, когда он падал, я просто держался за него. Это меняло ситуацию. Здесь уже не сила шла против силы. Это было состязание массы и рычага против мускулов – и мускулы проиграли. Я стащил всадника с седла и мы оба с размаху грохнулись наземь.

Удар оторвал меня от него, и я помню, что пытался защитить голову, закрыв ее руками. «Винчестер» отлетел в сторону. Я видел, что всадник тоже катится по земле, и серебряный огонь вспыхивает из призрачной маски, скрывавшей его лицо. Я перестал катиться несколькими ярдами позже и лихорадочно вскочил на ноги. Я увидел «винчестер», лежавший в нескольких ярдах от меня, и бросился к нему.

Я схватил оружие, но прежде, чем успел зарядить его, услышал позади себя шаги и немедленно развернулся, подняв винтовку над головой, параллельно земле. Все это заняло доли секунды. Потом я почувствовал ошеломляющую силу удара, и меч зазвенел, наткнувшись на сталь восьмигранного ствола «винчестера».

Крингл быстро оправился от блока. Клочки призрачной маски свисали с него, но он все еще был в доспехах и кроваво-красной мантии и капюшоне, отороченных белой шерстью. Его меч был серебристым, без всяких украшений, и он размахивал им, нанося серии быстрых ударов. Я лихорадочно блокировал их «винчестером», но достаточно хорошо разбирался в драках, чтобы понять, что за ним – тотальное превосходство. Через несколько секунд меч войдет в мое тело.

Я пригнулся, уходя от его наклонного замаха и, отскочив назад, поднял винтовку к плечу, словно собираясь стрелять.

Это его остановило, вынудив изогнуться, чтобы не попасть под теоретическую пулю, и когда он это сделал, я вложил каждую кроху воли, которая во мне еще оставалась, в копье магической силы.

– Forzare!

Крингл скользнул в сторону – невероятно шустро для человека его размеров – и мой удар оказался тотальным промахом.

Но он не пролетел мимо основания разрушенной стены за спиной моего противника.

Пара тонн старого выщербленного бетона обрушилась с диким грохотом. Крингл был быстрым и умелым бойцом, но не являлся совершенством. Он сумел не оказаться раздавленным, но несколько больших камней все-таки грохнули по нему, и он зашатался.

Я издал победный первобытный крик и бросился на него. Я лупил его по плечам, а он был слишком ошеломлен, чтобы воспользоваться мечом. Мы оба упали на землю, но я оказался сверху. Обхватив его коленями, я сжал стальной ствол «винчестера» обеими руками, держа его как дубину.

Крингл замер, пялясь на меня, а я внезапно осознал, что ночь стала абсолютно беззвучной. Я огляделся по сторонам. Дикая Охота окружила нас, кони стояли, их всадники напряженно наблюдали за нами. Гончие нервно бегали у лошадиных ног, но не подходили к ним слишком близко. Эрлкинг тоже был там, его призрачная маска свисала лохмотьями. Доспехи на плечах стали видимыми, и они были испачканы зеленоватой кровью. Его правая рука висела плетью. Я повернулся к Кринглу.

– Присоединяйся, прячься или умри, – прорычал я. – Вот все варианты, когда Дикая Охота гонится за тобой.

Глаза Крингла сузились.

– Каждый знает, что это так.

– Нет, больше не так, – проворчал я. Поднялся на ноги, медленно – и так же медленно опустил винтовку. Затем протянул Кринглу руку.

– Сегодня Охота присоединяется ко мне.

Я обвел собравшихся взглядом, вложив в него всю сталь и решимость, которые во мне были.

– Я только что вывел из игры Эрлкинга и, уложив на лопатки, дал хорошую взбучку гребаному Деду Морозу, – объявил я. – Теперь вы скажите: кто следующий? Кто выйдет, чтобы положить конец Зимнему Рыцарю, пэру Зимнего Двора и избраннику Мэб? Кто здесь во главе пищевой цепочки? Потому что сегодня Хэллоуин, и я, черт дери, не боюсь ни единого из вас.

Пылающие глаза уставились на меня отовсюду, но никто не пошевелился.

Затем смех Крингла начал громыхать в его глотке – пульсирующий звук мощного и искреннего веселья. Одна из его огромных ладоней сомкнулась на моей, и я помог ему встать на ноги. Одновременно я поглядывал на Эрлкинга. По его лицу не удавалось что-либо прочитать, но он сделал очень легкий кивок в мою сторону. В этом движении сквозила своеобразная ирония, и я почувствовал что-то вроде мирного веселья.

Раздался низкий рокот, и «харлей», басовито мурлыча, появился на площадке перед нами. Кэррин расширившимися глазами созерцала всю сцену, подкатывая байк поближе ко мне.

– Гарри? – спросила она. – Что здесь случилось?

– Временная смена командования, – сказал я и перебросил ногу через «харлей», чтобы взобраться на сидение позади нее. В эти секунды тени начали вращаться и плавно скользить. Они взобрались вверх по ногам Крингла, восстановив скрывавшую его маску, и одновременно полезли вверх по «харлею» и двум людям, сидевшим на нем.

Это было странное чувство. Все, относящееся к моему физическому восприятию, обострилось, и я внезапно ощутил мир вокруг меня с абсолютной ясностью. Я чувствовал других членов Охоты, точно знал, где они и что они делают на чистом инстинкте – инстинкте, который руководил и ими. Ночь заблистала, как серебряная волшебная страна, оставаясь ночью, даже будучи освещенной полуночным «солнцем». Призрачные маски сделались полупрозрачными так, что если бы я достаточно приблизился, то смог рассмотреть, что скрывается за ними. Но я не особо присматривался. У меня было такое чувство, что я не хочу знать, что скрывается за этими тенями.

Кэррин нервно крутанула ручку газа «харлея», давая двигателю полные обороты, но вместо рева раздался примитивный первобытный визг. Этот звук тут же был подхвачен всеми участниками Охоты, и даже Крингл – маска тени снова покрывала его лицо – взгромоздился на своего коня и развернул его мордой ко мне.

– Сэр Рыцарь, – сказал Крингл с легким поклоном, – какая игра тебе по душе в этот славный штормовой вечер?

Я начал заряжать патроны в «винчестер», пока магазин снова не наполнился. Затем движением рычага я загнал патрон, готовя его к выстрелу, вставил другой на его место в магазин, резким щелчком передернул рычаг казенной части, и почувствовал, как мои губы раздвигаются в хищной волчьей улыбке.

– В этот вечер? – спросил я. Я возвысил голос, обращаясь ко всем присутствующим. – В этот вечер мы охотимся на Иных!

Кровожадный вопль, который издали участники Дикой Охоты, был оглушительным.

(обратно)

Глава 42

– Опустить рожки! – скомандовал я. – Мы соблюдаем тишину до тех пор, пока не доберемся туда!

Охота утихомирилась, хотя и не в одно мгновение. Кэррин поддала оборотов «харлею», и он был полностью, абсолютно беззвучен. Я чувствовал вибрацию двигателя, набирающего обороты, но байк не издал ни звука. Тени вокруг «харлея» смещались и колыхались, и секунду спустя я осознал, что они приняли определенную форму – невероятных размеров черного кота, мускулистого и массивного, как ягуар. Для меня это было удивительно. Магия – не какая-то, пусть даже отчасти чувствующая что-то сила, которая может творить нечто по своему желанию. Она не более артистична, чем электричество.

– О’кей, – сказал я Кэррин. – Двинули!

– Кгм, – поинтересовалась она, не поворачивая головы, – двинули куда?

– На остров, – сказал я.

– Гарри, это мотоцикл.

– Сработает, – сказал я. – Посмотри-ка на это.

Кэррин вздрогнула, заметив, какой вид приобрел «харлей».

– Ты хочешь, чтобы я ехала прямо в озеро?

– Признайся, – сказал я, – это самое безумное из всего, о чем я тебя когда-либо просил. Даже самое безумное из всего, о чем я просил тебя сегодня.

Кэррин задумалась на секунду и сказала:

– Ты прав. Поехали.

Она врубила скорость, «харлей» оставил за собой веер грязи и гравия, и мы рванули к берегу озера. В былые дни на сталеплавильнях грузы в основном доставлялись на судах, и уровень конструкции доходил прямо до края воды, резко обрываясь на четыре или пять футов. Кэррин форсировала двигатель, преодолев последние две сотни футов на гоночной скорости, обороты движка были просто фантастическими, его рев прорывался даже через маску, которой он был целиком покрыт, вылетая из разинутой пасти призрачного тигра, словно рев разъяренного хищника. Кэррин издала крик – отчасти от возбуждения, отчасти от страха – и мы пролетели двадцать футов, прежде чем шины ударились о поверхность озера и продолжали держаться на ней.

Байк пару раз подпрыгнул, но я держался за Кэррин и сумел не упасть. Интересный вопрос, однако: коль скоро вода держала меня, смог бы я идти по ней как по бесконечному заасфальтированному полю? Или она повела бы себя как обычная вода?

Вся Охота неслась за нами, молчаливо, не считая низкого топота копыт и дыхания гончих, когда внезапно серебристый свет звезд стал ярко-синим.

– Ого! – сказала Кэррин. – Это ты сделал?

– Не думаю, – сказал я. Я обернулся через плечо и увидел, что Крингл и Эрлкинг скачут рядом со мной. Я подозвал их кивком головы, и они послушно подъехали – каждый со своей стороны «харлея-тигра».

– Что это? – спросил я, указывая на небо.

– Волна временнóго давления, – сказал Эрлкинг, его глаза сузились.

– Чё?… – спросил я.

Эрлкинг посмотрел на Крингла.

– Это из твоей области. Объясни.

– Кто-то изгибает время против нас, – сказал Крингл.

Я секунду смотрел на него, а потом до меня дошло.

– Мы рванулись вперед, и поэтому опоздаем, – сказал я. – Мы наблюдаем допплеровское смещение.

– Он верно говорит? – с любопытством поинтересовался Эрлкинг у Крингла.

– В принципе, да. По моим подсчетам мы уже потеряли полчаса.

– А кто мог это сделать? – спросил я.

– Ты сталкивался с подобным и прежде, чародей, – сказал Крингл. – Не догадываешься?

– Одна из Королев, – пробормотал я. – Или кто-то, работающий на том же уровне. Мы можем выбраться из этой волны?

Эрлкинг и Крингл обменялись взглядами.

– Ты возглавляешь охоту, – сказал Крингл. – Все, что ты творишь своей властью, честь для любого из нас. Ты хотел бы этого?

Шутит он, что ли? Я имел такое же представление об играх с тканью времени, как о том, какой предмет моей одежды можно безопасно стирать в горячей воде.

– Я, пожалуй, поберегу свои силы для грядущих дел, – сказал я.

Крингл кивнул.

– Коли на то твоя воля, – сказал он застенчиво, – мы можем приложить к этому свои руки.

– Давайте, – сказал я.

Они оба слегка поклонились, после чего их кони заняли место впереди всей группы. Из-под копыт коней полетели искры, вначале синие, которые затем внезапно изменили цвет на алый. Воздух сделался мерцающим, и странные переплетающиеся звуки стали скручиваться вокруг нас. Затем раздался реверберирующий удар – что-то среднее между громом и взрывом. Воздух перед ними раскололся надвое, как занавес, и Охота пронеслась через него, а звезды снова приобрели привычный серебристый блеск.

– Отлично сработано! – прокричал я, и тут заметил, что Крингла с нами больше нет, хотя Эрлкинг по-прежнему скакал вместе со всеми. Через несколько секунд он сбавил скорость, чтобы поравняться с Кэррин и мной.

– Эй, а куда же подевался Бурдюк-с-Желе?

– Крингл был нашим камнем для перехода потока, – отозвался он. – Чтобы дать нам возможность подняться сюда, ему пришлось остаться позади. Он присоединится к нам позже, на берегу.

– Гарри, – сказала Кэррин.

– И насколько позже?

Эрлкинг пожал нераненным плечом.

– Время не пугает нас, бессмертных, сэр Рыцарь, но это колоссальная сила, находящаяся вне даже нашего контроля. Это займет столько времени, сколько потребуется.

– Гарри! – внезапно вскрикнула Кэррин.

Я посмотрел вперед и едва не поперхнулся от внезапно нахлынувших эмоций.

Мы прибыли на Духоприют – и атака на остров шла полным ходом.

Первое, что я увидел – занавесь вокруг всей береговой линии острова. Она была мерцанием опалового света, как уплотнившееся северное сияние, и растягивалась от края воды до октябрьского неба. Занавесь отбрасывала зловещее сияние на деревья острова, резко очерчивая их угрожающими черными тенями, и их отражение в воде было в три или четыре раза более цветистым, чем должно было быть.

Когда Охота подъехала ближе, я смог увидеть и другие детали. Целый флот лодок и судов окружал остров – будто сцена с театра Второй мировой на Тихом океане. Некоторые из них были скромными суденышками для отдыха, некоторые размером с «Жука-Плавунца», но три выглядели как буксиры, которые перетаскивают паромы с двумя десятками груженых железнодорожных вагонов через озеро.

В воде у берега я видел движение. Какие-то существа роились, выползая из озера, отвратительные и завораживающие – сотни и сотни существ. С грохотом они бились о стену-занавес, закрывавшую Духоприют. Свет пульсировал, расходясь жидкими концентрическими кругами там, где они касались стены, и болезненные вопли этих неведомых существ накалили воздух до степени взрыва. Вода на протяжении двадцати футов от берега кипела и разлеталась брызгами в демонической ярости.

Я почувствовал шевеление силы в воздухе, и разряд тошнотворной зеленой энергии пролетел через воду и врезался в стену-занавес. Вся стена на секунду потускнела, но восстановила прежний вид по мере того, как остров отбивал атаку. Я проследил путь этого разряда до его истока, до баржи – и увидел фигуру в странной накидке со множеством вьющихся обрывков, стоящую на палубе лицом к острову. Это был Акулья Морда.

Потом я увидел, как надувная лодка с командой в восемь человек двинулась к берегу. Человек на носу лодки поднес что-то к плечу, раздался громкий звук: «фффумп!», и в кустах расцвел огонь, горевший с обжигающей яркостью химикатов. Затем надувная лодка развернулась и двинулась назад, словно избегая контрудара. А, может, они решили держаться подальше от вод, полных обезумевших словно голодные пираньи Иных, тем более сидя в резиновой лодке. С полдюжины других лодок раз за разом проделывали тот же фокус, а несколько других таких же стояли спокойно, полные вооруженных людей, молча ждущих возможности ступить на берег.

Я в шоке смотрел на происходящее. Недавний дождь означал, что остров вряд ли вот-вот взорвется и полыхнет пламенем, но я явно недооценил конфликт нынешней ночи, о Боже правый. Речь шла не просто о ритуальном заклинании.

Это была тотальная атака всех мыслимых и немыслимых амфибий, моя собственная миниатюрная война.

– Эрлкинг, – сказал я, – ты можешь укрыть Охоту завесой?

Эрлкинг взглянул на меня, потом на Охоту, и внезапно холодная странная тусклость, в которой даже звуки были какими-то плоскими, накрыла нас как облако, скрывая и наш вид, и наши голоса.

– Это не имеет никакого смысла, – сказал я. – Для ритуала им все равно нужна платформа, а чтобы ее сделать, понадобятся силы и время – как минимум день. А ведь они еще не ступили на остров са… – И здесь пришло понимание, словно вспышка.

– Баржи, – сказал я. – Они устроят ритуальную платформу на одной из барж! Это единственное, что имеет смысл.

– Вода озера уменьшит силу, которую они смогут черпать из лей-линий под ней, – уточнил Эрлкинг.

– Да, – сказал я. – Потому-то они и атакуют берег. Они хотят пробить брешь и потом затащить баржу на остров. Тогда они окажутся в прямом контакте с лей-линией.

– Здесь много Иных, сэр Рыцарь, – заметил он. – Более чем достаточно, чтобы сразиться с Охотой, мы увязнем в количестве этих тварей. Они отреагируют на нас как единый зверь, как только поймут, что мы представляем для них опасность. Выбирайте с осторожностью, когда нам войти в схватку.

– Нам лучше самим нанести первый удар, – сказал я. – Три баржи. На которой из них платформа?

– Почему предполагать только одну? – спросила Кэррин. – На твоем месте я наложила бы заклятие на все три для надежности.

– Они могли наложить свое заклятие на все три для надежности, – сказал я.

Она легонько ткнула меня локтем в живот.

– Начнем с затопления баржи, – решил я. Потом подмигнул Кэррин и посмотрел на Эрлкинга. – Мы сможем утопить баржу?

Маска-тень Эрлкинга немного сдвинулась в сторону, его горящие глаза сузились. – Чародей, я вас прошу.

– Ясно, – сказал я. – Мои извинения. Пять да пять, двадцать пять, Акулью Морду будем брать. – Я указал на баржу посередине, где минутой ранее видел Иного. – Вот эту. Как только она затонет, делимся на две группы. Ты возглавишь Охоту на барже по дальнюю сторону, я поведу свою половину на ближнюю. Если не обнаружим ни следа готовящегося ритуала, то, может, они дали отбой и отправились восвояси.

– Маловероятно, – сказал Эрлкинг. Он медленно согнул раненную мной руку, и я почувствовал, что, хотя двигать ею ему пока не слишком удобно, лорд гоблинов уже почти оправился от травмы.

– Не попробуешь, не узнаешь, – сказал я, обернулся к Охотникам и указал на среднюю баржу. Я повторил им свои инструкции, и угольно-черные руки потрясли дюжинами темно-призрачного оружия.

Я наклонился к Кэррин и сказал, вплотную к ее уху:

– Ты готова?

– Только сумасшедший может быть готов к такому, – сказала она. Я слышал, что при этом она улыбалась. Потом повернула голову и, прежде чем я как-то отреагировал, поцеловала прямо в губы.

Я едва не свалился с «харлея».

Она откинула голову назад, хитренько улыбнулась и сказала:

– На удачу. В стиле «Звездных войн».

– Ты сейчас такая страстная, – сказал я. Потом поднял свой «винчестер» над головой, указав им вперед – и Охота рванулась с места на полной, бешеной скорости, молчаливая, невидимая и неизбежная.

– Езжай прямо к заднему концу, – сказал я Мёрфи.

– Ты имеешь в виду «к корме»?

– Да, это самое, – сказал я, закатывая глаза. И начал собирать воедино свою волю.

Это было тяжелым, медленным напряжением – как пытаться дышать через слои плотной ткани. Или держать пригоршню песка – каждый фрагмент энергии, которую я собирал, словно хотел ускользнуть от меня, и чем больше я старался удержать его, тем больше просачивалось через мои пальцы.

Тогда я сжал зубы, приняв тот факт, что у меня останется не так уж много энергии, с которой можно работать, и попытался держать ее посвободнее, мягче, пока мы приближались к барже. Мы были первыми, кто проехал рядом с ней, и в этот самый момент я протянул руку, выкрикнув: «Forzare!». Обнаженная воля рассекла воздух, разрушив и завесу, скрывавшую нас. Энергия была сфокусирована в виде конуса с игольчатой вершиной, расширявшейся от нее до шести дюймов – невидимое копье. Большего с той ограниченной энергией, которой я располагал, я не смог бы добиться. Она ударила в борт баржи с лязгом и скрежетом рвущегося металла, и, когда мы проезжали мимо, Кэррин рывком бросила «харлей» в крутое пике.

Я оглянулся через плечо и увидел, как Эрлкинг с мечом в руках перегибается через седло и наносит удар. Раздался шипящий звук и вой визжащей стали – и, начиная с дыры, которую я пробил в корпусе баржи, прямая линия раскаленно-красного металла появилась там, где прошел меч, разрезав ее словно бумагу ножницы. Следом за ним свои удары нанесли еще несколько всадников, их оружие терзало сталь словно мягкую сосну; они наносили рубящие удары по ослабленной секции, делая пробитую мной дыру все шире и шире.

Я услышал яростный вой и, посмотрев на палубу баржи, увидел там Акулью Морду, уже собирающего энергию, чтобы метнуть ее во всадников Охоты.

Но он не учел одного: гончих.

Прежде чем он смог выпустить заряд своей силы, дюжина псов налетела на него, все вместе, единой собачьей волной в состоянии, близком к психозу. Поскольку бегали они с такой скоростью, что любая заработала бы штраф за превышение в штате Иллинойс, удар был ужасающий. И гончие, и Иной перевалились за борт баржи и исчезли в водах озера Мичиган – и я почему-то был уверен, что битва продолжилась и под волнами озера.

Эрлкинг издал воодушевляющий крик, который эхом подхватили остальные всадники, когда арьергард нашей колонны миновал баржу. Когда последний всадник нанес свой удар, столб зловещего зеленого огня поднялся над раскаленными краями изрезанного корпуса баржи, и со стоном гнущихся балок баржа начала сильно крениться направо, – на штирборт, я так думаю, – и в дыру, сделанную Охотой, хлынула вода.

Кэррин уже сделала рычащий поворот на «харлее» – такой, который позволил нам видеть палубу корабля, когда он начал тонуть. Умно. Она подумала об этом раньше меня. Теперь я мог ясно видеть дюжины линий и фигур, нарисованных на палубе – вместе с горящими свечами, благовониями и небольшими, но все же останками-остатками жертвоприношений: в основном кроликов, кошек, собак и прочих некрупных животных.

Ритуалы, какую бы форму они ни принимали, всегда включают в себя использование круга, явным или неявным образом. Круг должен быть там, чтобы собрать внутри себя всю энергию, накопленную жертвоприношениями или чем-то еще. Этот круг состоял из невидимых линий, сделанный благовониями или чем-то подобным. Но когда вода перешла край круга, он немедленно начал рассеивать заключенную в нем энергию – в виде облачков порхающих искр или как электричество, танцующее по поверхности воды.

И на одну лишь секунду все в эту ночь стихло.

Затем в воде началось какое-то волнение, еще больше уродливого зеленого света появилось из глубины. Вода внезапно взметнулась, потревоженная чем-то под поверхностью, и Акулья Морда ракетой вылетел из глубины. Его сумасшедшая накидка из ошметков рванья развернулась вокруг него немыслимым облаком, которое словно вздулось из щупалец. Он повернул свое безглазое лицо ко мне – именно ко мне, не к Кэррин, не к Эрлкингу – и издал столь громкий вой ярости, что вода на пятьдесят футов во всех направлениях вибрировала и плясала в такт с ним.

И волна чистой, жестокой, ослепляющей, тошнотворной боли накрыла поверхность озера Мичиган.

(обратно)

Глава 43

Внезапно я исчез с заднего сидения мотоцикла Кэррин. Теперь я был подвешен в воздухе и весь наполнился сплошной болью.

Я открыл глаза и, очумевший, осмотрелся вокруг. Голая, вымерзшая земля. Холодное серое небо. Мои руки и ноги были вытянуты в виде буквы «Х». Их покрывал толстый слой льда цвета глубокого синего неба, и лед же растягивал их, превращая в подобие старого узловатого дерева. Мои мышцы и сухожилия во всем теле были на грани разрыва. Удары собственного сердца – мучением. Мое лицо горело, открытое холоду столь жуткому, что он даже мне причинял боль.

Я пытался закричать, но не мог. Вместо крика вышел какой-то булькающий стон, и я закашлял кровью, выбрасывая ее в морозный воздух.

– Ты знал, что это случится, – сказал голос, голос, который до сих пор заставлял мое тело дрожать в резонанс, нечто простое и стихийное, не заботящееся о том, сколько времени оно меня мучает. – Ты знал, что этот день наступит. Я то, что я есть. Ты то, что есть ты.

Мэб появилась в поле моего зрения слева. У меня едва хватало сил фокусироваться на ней.

– Ты видел, что произошло с моим предыдущим Рыцарем, – сказала она и начала медленными шагами приближаться ко мне. Я не хотел доставлять ей удовольствие, но ничего не мог поделать: я услышал, как издаю слабенький звук, почувствовал, как делаю мизерное усилие пошевелиться или удрать. От этого ее широкие глаза мгновенно вспыхнули.

– Я дала тебе силу для определенной цели, и эта цель достигнута. – Она медленно повернула ладонь и показала мне то, что держала в руке: маленький металлический шип, слишком крупный для швейной иглы, но слишком тонкий, чтобы быть гвоздем. Она подошла ко мне еще ближе, катая заостренную граверную иглу между двумя пальцами – и улыбнулась.

Концы ее пальцев прошлись по моей груди и ребрам, и я вздрогнул. Она вырезала слово «слабак» на моем теле десятками алфавитов и на сотнях языков, гравируя его на моей плоти, ладонях, подошвах – целые мили шрамов.

Я хотел, чтобы этому наступил конец. Хотел, чтобы она убила меня.

Она наклонилась – вплотную к моему лицу.

– Сегодня, – выдохнула она, – мы начнем гравировать твои зубы.

Холод охватил меня, вода текла в мой рот, хотя я пытался воспрепятствовать этому. Какая-то часть ее просочилась через мои потрескавшиеся губы. Еще больше воды вылилось через ноздри и текло долго, потом замерзнув и мало-помалу раздвинув мои челюсти. Мэб наклонилась ко мне, подняла гравировальную иглу – и когда этот инструмент начал царапать мои резцы, я уловил легкий запах окисления…

Запах окисления. Ржавчины.

Ржавчина означает сталь – никто из фэйри, которых мне доводилось видеть, не считая Матери-Зимы, не способен к ней даже прикоснуться.

Нет, это не происходило со мной. Это не было реально. Боль не была реальна. Дерево не было реально. Лед не был реален.

Но… я продолжал их чувствовать. Я чувствовал и что-то за ними, волю, которая не являлась моей волей, навязывавшую мне идею боли, образ беспомощности, тяжелый как свинец страх, горький яд безнадежности. Это была психическая атака, равных которой я прежде никогда не испытывал. Те, через которые я проходил прежде, в сравнении с этой были бледной тенью.

«Нет», – подумал я.

– Ннннгггг, – простонал я.

И потом я сделал глубокий вдох. Нет, не так закончится моя жизнь. Черт, это ведь не реальность. Я был Гарри Дрезден, Чародей Белого Совета, Рыцарь Зимы. Я лицом к лицу сражался с демонами и монстрами, бился с падшими ангелами и оборотнями, воевал с колдунами и злодейскими культами и такими существами, у которых и названий-то не было. Я бился на земле и море, в небесах над моим городом, на древних руинах и во владениях духов, о которых большинство людей даже не подозревает. На мне шрамы, заработанные в десятках сражений, моими врагами были сущие кошмары, и я обрушил темную империю ради одной маленькой девочки.

И будь я проклят, если сдамся какому-то подонку-Иному и его подручному экстрасенсу.

Сначала – слова. Черт возьми, почти все начинается со слов.

– Я, – выдохнул я, и внезапно мой рот очистился ото льда.

– Я Гарри… – дышал я с трудом, и боль удвоилась.

А я рассмеялся. Еще бы – какой-то урод, никогда не любивший настолько, чтобы познать горечь потери, будет рассказывать мне о боли!

– Я ГАРРИ БЛЭКСТОУН КОППЕРФИЛД ДРЕЗДЕН! – заревел я.

Лед и вода полетели в разные стороны. Замерзший камень лопнул со звуком рванувшего снаряда, паутина тонких трещин начала расползаться от меня. Образ Мэб улетел прочь и взорвался тысячами кристальныхосколков, как лопнувшее стекло витража. Холод, боль и ужас откатились от меня, словно огромная голодная зверюга, которой неожиданно врезали в нос.

Иные обожают свои психические атаки, и, принимая во внимание, что эта случилась примерно через две секунды после того, как Акулья Морда вылетел из воды, было вполне понятно, кто за всем этим стоял. И это прекрасно! Акулья Морда выбрал битву умов – быть посему. Моя голова – мои правила.

Я поднял свою правую руку к замерзшему небу и закричал, бессловесно и яростно, и словно вспышка молнии сверкнула с забурливших небес. Она ударила в мою руку и ушла в землю. Замерзшая грязь брызгами полетела во все стороны. Когда воздух очистился, я стоял, держа дубовый посох с вырезанными на нем рунами и символами, высотой до моего виска и такой толщины, что обхватить его можно было моими большим и указательным пальцами.

И тогда я протянул свою левую руку до самой земли, и закричал снова, завершив это сгребающим и одновременно призывающим жестом. Я вырвал металлы из земли, на которой стоял, и они как туман закружились вокруг моего тела, отлившись в доспехи, покрытые шипами и выступающими лезвиями.

– Ну что, крутой, – прорычал я в темноту, которая даже сейчас собиралась с силами для новой атаки. – Теперь ты знаешь, кто я. Давай же посмотрим, кто ты такой. – Я взял посох и ударил его концом по земле.

– Кто ты? – требовательно спросил я. – Хочешь играть с моей головой, будешь играть по моим правилам! Назови себя!

В ответ раздался только всеохватывающий рев, словно сердитый арктический ветер перешел в ураган.

– О, нет, так не пойдет, – пробормотал я. – Ты начал это, урод! Ты хочешь биться лицом к лицу, так давай же начнем игру! Кто ты?

Снова пространный звук, похожий на то, что слышишь в океанских глубинах, простонал что-то с неба.

– Трижды я приказал тебе! – крикнул я, сосредоточив свою волю и посылая проклятье голосом, грохотавшим над мрачным пейзажем. – Я приказал тебе трижды! Именем своим я приказываю: скажи мне, кто ты!

И тогда огромная воронка возникла в тучах над головой – лицо, но в самом общем смысле, такое вылепил бы ребенок из глины. В его глазах сверкали молнии, а говорил он голосом бури:

Я ВРАТ СОКРУШИТЕЛЬ, ПРЕДВЕСТНИК!

Я СТРАХ НЕСУЩИЙ, УБИЙЦА НАДЕЖД!

Я – ТОТ-КТО-ИДЕТ-ВПЕРЕДИ!

Секунду я стоял, замерев, в шоке глядя на небеса.

Адские колокола!

Сработало.

Это существо заговорило, и когда оно говорило, я знал, я знал, что это было, словно мне дали моментальный снимок его идентичности, его глубоко сущностного «я».

На одну секунду – не более – я понял его, понял, что оно делает, чего хочет, что планирует, и…

И потом этот момент прошел, и знание ушло, как пришло прежде – кроме одной вещи. Каким-то образом мне удалось удержать несколько рассыпающихся фрагментов проникновения в суть.

Я знал, что существо, пытающееся разорвать мою голову, было одним из Идущих. Я почти ничего не ведал о них, кроме того, что никто другой тоже о них ничего не знает, и еще, что они – это зло, запредельное зло.

Один из них пытался убить меня, когда мне было шестнадцать. Тому-Кто-Идет-Позади это едва не удалось. Правда… будучи нынешним собой, я не уверен, что он действительно пытался меня убить. Он формировал меня. Не знаю, для чего, но он пытался привести меня в ярость.

И эта тварь, влезшая мне в голову, та, которую я назвал Акульей Мордой, была, как и он, Идущим. Они были ровней. Он казался огромным, сильным, но эта сила как-то отличалась от силы, с которой я сталкивался прежде. Это существо было больше, чем Мэб. И ужасающе, невыносимо глубже, чем она. Это как сравнивать фотографию скульптуры с самой скульптурой. В его распоряжении имелась сила, пребывающая за пределами всего виденного мною, за пределами всяческих мер и сравнений – за, за, просто за.

Это существо было силой Извне, а я песчинкой перед лицом накатывающей волны.

Но знаете что?

Песчинка может быть последним, что осталось от того, что когда-то было горой, но вот она – она есть, есть. Волна приходит и волна уходит. Она может молотить по песчинке сколько угодно. Пусть высокие горы боятся медленного постоянного напора вод. Пусть долины содрогаются от страха перед безжалостным нашествием ледников. Пусть континенты тонут во тьме и вздымающихся волнах.

Но – песчинка?

Все это ее не впечатляет.

Пусть накатывает волна. Песок останется и после ее от-ката.

Так что я посмотрел вверх на это лицо – и рассмеялся. Я смеялся пренебрежительно и вызывающе над этой безбрежной крутящейся гигантским водоворотом силой, и не сказать, чтобы это было радостное чувство. Это было правильное чувство.

– Давай! – закричал я. – Давай, сожри меня! И тогда мы посмотрим, настолько ли крепко твое брюхо, чтобы меня удержать! – Я поднял свой жезл, и золотисто-белый огонь начал изливаться из вырезанных на посохе рун, пока я собирал силу в него. Воздух стал охлаждаться силами Зимы, и на гранях моих доспехов начал нарастать иней. Я расставил ноги, крепко уперся ими в землю, и мерцание Огня Души начало истекать из трещин в земле вокруг меня. Я оскалил зубы, повернув лицо к голодному небу, свободной рукой показал ему средний палец и заорал:

– Ну же!

Яростный голос заполнил воздух, его звук потряс и землю, и небеса, из-за чего земля покоробилась, а вращающиеся тучи словно сжались от страха.

* * *

И я снова оказался на заднем сидении «харлея», сжимая талию Кэррин одной рукой и держа «винчестер» в другой. Мотоцикл несся, но не ускорялся. Казалось, мы просто совершаем мотопрогулку вдоль берега.

Кэррин издала низкий клокочущий крик и внезапно обмякла, наклонившись вперед, тяжело дыша, я прижал ее спину к себе, помог выпрямиться, и через пару секунд она несколько раз дернула головой и проворчала:

– Ненавижу попадать в вулканическую мозгоплавилку.

– Оно и тебя достало? – спросил я.

– Оно… – Кэррин бросила взгляд через плечо и вверх, на меня, и содрогнулась. – Да.

– Но теперь ты в порядке?

– Я начинаю закипать злостью, – сказала она.

Полный невероятного веселья звук раздался неподалеку. Это был смех Эрлкинга. Его огромный конь чуть изменил курс, и сейчас он скакал рядом с мотоциклом. Эрлкинг поднял меч в жесте яростной готовности к бою. Потом его горящие глаза обратились на меня, и он заговорил – убийственно-веселым голосом:

– Молодец, звезднорожденный!

– Э-э… – сказал я, – спасибо?

Лорд гоблинов снова рассмеялся, издав звук, который остается с тобой навсегда – и будит тебя посреди ночи, заставляя думать, не окружили ли клубки ядовитых змей твою кровать и не собираются ли они вот-вот проскользнуть под одеяло.

Я обернулся. Охота немного растянулась, сохраняя отдаленное подобие прежнего плотного строя, но, когда я посмотрел в их сторону, и всадники, и гончие сделали усилие снова двигаться ближе друг к другу. Я оглянулся по сторонам, но нигде не увидел ни следа Акульей Морды.

Однако я увидел кое-что другое: V-образную рябь, двигавшуюся к нам в воде. И таких «V» было очень много.

– Они идут! – крикнул я Эрлкингу. – Удачной охоты!

– Будь уверен, – отозвался он тем же веселым и одновременно пугающим голосом, и повернул своего коня вправо. Половина всадников и гончих устремилась за ним, вторая же следовала за мной.

Я указал на нашу цель, когда Эрлкинг уже направился к своей.

– Там! – крикнул я. – Что ж, за дело!

«Харлей-тигр» издал свой глубокий рык, и Кэррин погнала ко второй барже. Адские крики неслись из обеих групп Охоты – и приближающиеся в воде существа плавно разделились на два потока, продолжая двигаться вперед. Мы обгоняли врага на пути к баржам.

В этот раз на нашей стороне не было элемента неожиданности. Прошло не больше одной-двух минут с того времени, как Охота дала знать о своем прибытии, но я уже видел фигуры, шевелящиеся на палубе баржи перед нами.

– Оружие! – крикнула Кэррин. – По нам стреляют!

Вот же срань.

Здесь, над водой, у меня не было доступа к достаточно серьезным силам магии, чтобы создать сплошной щит – и отбивать отдельные пули я тоже не мог. К тому времени, как я заметил бы оружейный огонь, пуля уже настигла бы нас. Что означало: нам придется делать это наипростейшим образом, как это делали солдаты во всем мире в течение уже нескольких веков. Вперед, вперед, вперед – и надейся, что тебя не подстрелят.

Кэррин вырвала винтовку из моей руки и закричала:

– Бери на себя мотоцикл!

С миг я пошарил вслепую, но все-таки нашел руль, плотно обхватив бока Кэррин и вытянув руки. Я крутанул ручку газа, а Кэррин подняла «винчестер» к плечу, чуть привстала и, прищурившись, стала смотреть через прицел.

С баржи видны были вспышки, и до моих ушей долетел звук чего-то вроде рассерженной играющей тревогу трубы. Я видел всплески в воде впереди от нас, когда стрелки промахивались, и продолжал гнать прямо вперед.

Когда мы оказались в ста ярдах от баржи, Кэррин начала стрелять.

Старая винтовка грохнула, и от борта баржи полетели искры. Кэррин работала рычажным взводом, не отнимая «винчестер» от плеча, и стреляла снова и снова. Одна из темных фигур на палубе исчезла, а две другие бросились в укрытие. С баржи полилось еще больше огня – панического огня, пули летели во все стороны, но почти ни одна не пронеслась рядом с нами. Какие бы стрелки ни засели на этой посудине, им хотелось заработать пулю не больше чем мне.

На последних нескольких ярдах Кэррин выстрелила еще трижды в быстром, но ровном темпе. Я не мог видеть, попала ли она в кого-то еще, пока мы не услышали грохот с баржи, и человек, державший явно охотничье ружье не появился в поле зрения. Кэррин поливала корму из «винчестера», когда выскочил этот тип с ружьем. Старая винтовка грохнула снова, и стрелок упал, исчезнув из вида.

Мы гнали, и пока что были невредимы, но вражеский огонь делал свое дело. Всадников и гончих Охоты летящие пули рассеяли, и они не нанесли и доли тех повреждений, которые достались первой барже во время первой атаки. Я видел, как все больше и больше людей с оружием появлялось на барже и открывало стрельбу.

Я проверил, на каком расстоянии были Иные.

Мы не сумеем утопить баржу до того, как они до нее доберутся.

– …потопить! – кричала Кэррин.

– Что?

– Нам не надо топить баржу! – крикнула она. – Баржа не может двигаться сама по себе. Нам нужно угробить буксир, который ее таскает!

– Точно! – сказал я и заложил вираж, который снова дугой привел бы нас к барже, но на сей раз спереди, со стороны носа, бака, шмака, или как он там называется, где находилось оснащение для буксировки вместе с буксиром, выглядевшим не намного больше «Жука-Плавунца».

Но при этом я приблизился к Иным, и неизвестно было, кто из нас раньше доберется до цели. Когда я прибавил скорости, Кэррин порылась в отсеках «харлея», потянулась куда-то за моей спиной, и сказала:

– Держи машину ровно!

Потом она встала, и я не мог видеть ни черта, но видел, как она выдернула чеку из мать-ее-ручной-гранаты, и швырнула кувыркающуюся чеку в ночь. «Харлей» прожужжал мимо буксирной сцепки футов, может, на десять раньше Иных, и Кэррин, когда мы пролетали мимо, бросила гранату – без особого усилия. Я слышал, как она разбила стекло, будто камень угодил в окно, и мы уже проскочили баржу, когда раздался чудовищный звук – словно целая библиотека книг разом грохнулась на пол, а от буксира полыхнул яркий белый свет.

Я посмотрел через плечо и увидел, что буксир горит, выпуская клубы густого черного дыма, и клонится на один из бортов. Мёрфи тоже это увидела и издала воинственный улюлюкающий крик, прежде чем сесть на место и сбросить мои ладони с руля, беря управление байком на себя.

– Два сняли! – сказала она. – Остался один!

Я оглянулся. Иные роились возле баржи, и один из них даже вылез из воды, чтобы напасть на одного из едущих позади всадников Охоты – ужасающее существо, все состоящее из гнойников и массы конечностей с немыслимым количеством суставов. Когда оно сделало прыжок, всадник поднял свой призрачный лук и выпустил мелькнувшую темной тенью стрелу. Она вонзилась в Иного и взорвалась янтарно-красным цветом – таким же, как горящие глаза Охотников.

– Поехали, – сказал я Кэррин. – Двигаемся к следующей посудине.

– А надо ли? – спросила она. – Этот чувак… Эрлкинг… похоже, немножко… пошел по схеме «сделай-сам».

И она оказалась права. Как любое из по-настоящему могущественных существ Феерии, Эрлкинг обладал непомерной гордыней – противоречить ему было делом рискованным. Если я превзошел его в чем-то, и Эрлкинг решил, что тем самым я заявил, что не считаю его способным завершить задачу, эта ситуация вернется ко мне бумерангом, рано или поздно. С другой стороны, я уже однажды унизил его, когда на кону стояло многое.

– Если он не хотел таких вызовов с моей стороны, нечего было давать себя подстрелить и позволять мне возглавить Охоту, – сказал я, повернулся, подзывая жестом всадников и гончих, двигавшихся за мной, и крикнул:

– Вперед!

Мой голос прозвучал одновременно как мой собственный – и как воюще-скрежещущий голос Охоты, оба они сплелись, и мои спутники присоединились к крику, сгруппировавшись вокруг «Харлея», когда он гнал над водой к третьей барже.

Где битва происходила не очень удачно.

Там, где Эрлкинг и его всадники нанесли удар по борту баржи, виднелись длинные прямые полосы расплавленной стали, края которых лизали язычки зловещего зеленоватого огня – но они не пробили в борту дыру, как мы это сделали с первой баржей, а Иные добрались до третьей баржи быстрее, чем доплыли до моей. Уже приближаясь, я видел, как гончая Охоты исчезла во всплеске воды, когда существа (множественное число), слишком вывихнутые и запутанные, чтобы их можно было пересчитать, вылетели из глубины и начали тащить собаку вниз.

Вопль ее был настолько громким, что всплеск воды заколебался в воздухе, а сам Эрлкинг бросился вниз с тремя охотниками, последовавшими за ним. Клинки и стрелы поражали Иных, оставляя шлейфы янтарного пламени. Эрлкинг ухватил гончую за загривок и вырвал ее из объятий существ под водой.

Эрлкинг и его всадники выстроились в большой наклонный круг. На дальней его дуге всадники возвышались, может, на пятьдесят футов над водой, кружа в воздухе и затем бросаясь к поверхности воды там, где она соприкасалась с бортом баржи. Иные выскакивали из волн, где схлестывались с отдельными всадниками. Гончие в свою очередь бросались на Иных, отвлекая их для того, чтобы всадник мог нанести удар по барже.

Тем временем фигуры на барже палили из своих ружей вслепую в ночь, хотя основная схватка происходила там, где вокруг баржи Охотники давали взбучку Иным. Кем бы ни были эти стрелки, мне они показались непрофессионалами – может, потому, что я раньше имел дело с профессиональными солдатами, которые убийственно опасны даже в масштабе сверхъестественных конфликтов. Эти же стрелки не относились к числу эйнхериев, но в конечном итоге их оружие оставалось смертоносным, и не в одного всадника, как и не в одну гончую попала пуля – и они истекали кровью цвета расплавленного металла из-под своих прикрытых маскирующими тенями тел. Пронзительный клич Охоты сталкивался с воем Иных и выстрелами винтовок и ружей, и постепенно корпус баржи стал кровоточить раскаленным металлом.

Но все это происходило недостаточно быстро.

Со стоном и скрежетом буксир баржи, подцепленный у ее кормы, начал тянуть эту железяку по воде к берегу Духоприюта.

– Мне не следовало разделять нас, – сказал я. – Мы не накрыли в два раза больше целей. Мы просто стали в два раза более уязвимыми.

Кэррин сплюнула, и потом сказала:

– Ты явно не математический гений. Сожаления оставь на потом. Сейчас командуй.

– Верно, – согласился я. Баржа, собственно, не рванулась, набирая скорость, но и не приостановилась ни на фут со времени своего движения.

– Гранаты у тебя еще есть? – спросил я Кэррин.

– Я их использовала пару недель назад, – ответила она.

– С Кинкейдом? – спросил я. Тонкая тема. Она и наемный убийца вроде как захороводились в последнее время.

– Гарри, – сказала она, – сосредоточься.

Адские колокола, она права. Мне не нужна была мантия Зимы, чтобы стать территориальным альфа-хреном прямо сейчас. Я какое-то время внимательно смотрел на баржу, а потом скомандовал Охоте:

– Присоединяйтесь к Эрлкингу! Атакуйте баржу!

Псы и всадники пролетели мимо нас, вливаясь в сумасшедшее колесо смерти в небе, а я, понизив голос, сказал Кэррин, перезаряжая «винчестер»:

– Доставь меня на буксир.

Она бросила на меня быстрый взгляд расширившихся глаз, но потом, видимо, поняла. Она завела мотор, и «харлей» ракетой пронесся мимо очень большого, очень грозного и очень отвлекающего построения воинов Эрлкинга – и мы вдвоем погнали к пыхтящему буксиру.

Она подвезла нас прямо к нему, и я снова спрыгнул с заднего сидения «харлея». Ударился я о буксир прилично, но смог пальцами левой руки ухватиться за край борта, и в несколько рывков добрался до палубы. Я приземлился на нее в низкой стойке, сжимая винтовку, сориентировался на местности и направился к трапу, ведущему на мостик.

Я поднимался так тихо, как только мог, – что для человека моих размеров невероятно тихо – держа «винчестер» наготове. Мостик буксира был достаточно большим, чтобы иметь право на собственное закрытое помещение, и я скользнул к двери, сделал вдох, и рванул ее на себя, одновременно поднимая «винчестер».

На мостике никого не было, а штурвал удерживала пара пластиковых жгутов. К штурвалу была скотчем приклеена записка, на которой жирным черным маркером значилось: А ТЕПЕРЬ ОБЕРНИСЬ.

Я начал поворачиваться, но тут пушечное ядро ударило меня между лопаток. Я пролетел по мостику вперед и врезался головой в плексигласовое окно. Отлетев от него, я упал, ошеломленный, и что-то тяжелое ударило меня сбоку, швырнув в переборку – чувство было то же самое, что врезаться в стальную стену.

Я свернулся лежа, лицом к палубе, и эта же тяжесть снова обрушилась на меня, на сей раз рухнув мне на спину.

И Кот Ситх, когда-то учивший меня ни к кому не поворачиваться спиной, промурлыкал:

– Чародей, Рыцарь, болван. Настолько неотесан, что и умереть-то как следует не умеет.

Его голос, от которого мурашки забегали по телу, перешел в гортанное гудение прямо над моим ухом:

– Позволь мне научить тебя.

Адекватной эмоцией было бы захныкать, или задрожать, или вообще слететь с катушек и искать ближайший выход. Но вместо всего этого я ощутил, как холод начинает окутывать мой мозг – и самая холодная, спокойная часть моего существа начала присматриваться к ситуации объективно.

– Присоединяйся, прячься или умри, – сказал я. В моем голосе отдавалось далекое эхо вопля Дикой Охоты.

– Прошу прощения? – сказал Кот Ситх.

– У тебя прекрасный слух, – сказал я. – Но я повторю. Присоединяйся. Прячься. Или умри. Ты знаешь законы Охоты.

– Я знаю их, чародей. И когда я убью тебя, Охота будет моей, и я сделаю с ней, что пожелаю.

– Настоящий Кот Ситх не вел бы со мной подобных разговоров, знаешь ли. Он давно бы меня убил.

Я почувствовал удар по затылку: резкий, болезненный, но не травмирующий.

– Я и есть Кот Ситх. Единственный. И неповторимый.

Я слегка повернул голову и сказал:

– Так почему мой позвоночник еще на месте?

И изо всех сил ударил локтем ту тяжесть, что лежала на моей спине. Локоть жестко врезался во что-то и сбросил это что-то с меня. Оно ударилось в противоположную стенку рубки, а я вскочил на ноги как раз вовремя, чтобы увидеть большую поджарую фигуру Кота Ситха, который, колотя хвостом, прыгнул на меня.

Я нырнул под него, двигаясь вперед под прыгнувшей фигурой, развернулся – и мы оказались лицом к друг другу по разные стороны мостика.

– Медленно, – сказал я. – Я видел, как он двигается. Кот Ситх гораздо быстрее.

Малк издал ужасный рычащий звук:

– Я и есть он.

– Принеси мне «колы», – рявкнул я.

– Что?

– Ты слышал меня, Варежка. Принеси мне долбаной «колы», и немедленно.

Ситх остался сидеть на месте, словно прикованный к полу, хотя все его тело дрожало мелкой дрожью, и в ритм этой дрожи когти втягивались и вытягивались. Но он не бросился на меня, чтобы разодрать на части.

– Вот видишь, – сказал я. – Кот Ситх существо из Феерии, и он дал присягу Королеве Мэб, что будет подчиняться ее воле. Она приказала ему подчиняться мне. Я только что отдал тебе приказ, киска. Разве Мэб освободила тебя от подчинения ей? Разве она сняла с тебя обязанности вассала?

Ситх снова зарычал, глаза его расширились и округлились, хвост бешено колотил по палубе.

– Они добрались до тебя, верно? – сказал я. – Напали на тебя тогда, в Ботаническом саду, пока ты прикрывал мой отход. Акулья Морда, мать его в душу, наблюдал за всем происходящим – и он добрался до тебя.

Ситх начал дрожать так сильно, что, казалось, он танцует, дергаясь вперед и назад, потряхивая головой, шерсть его встала дыбом. Внезапно он снова лег.

– Сражайся с этим, Ситх, – сказал я тихо. – Оно не должно победить. Сражайся с ним.

На секунду мне показалось, что я вижу на морде малка что-то напоминающее щеголеватую пренебрежительную самоуверенность прежнего Кота Ситха. И вдруг это впечатление исчезло. Просто исчезло. Исчезло все, и малк секунду стоял с опущенной головой. Затем он поднял голову, и движение было чуть-чуть неверным, в нем не было грациозности, которую я видел прежде в старом малке. Он с секунду смотрел на меня и потом заговорил абсолютно безличным голосом:

– Жаль. Ты мог бы стать для них полезным внедренным приобретением.

Я содрогнулся, услышав безличие этого голоса. Я уже не говорил с Ситхом.

Я говорил с врагом.

– Как будто Мэб этого не поняла, – сказал я. – Как и тогда, когда ты заразил Леа.

– Дальнейшая беседа бесполезна для нашего проекта, – сказал не-Ситх, и фигура малка полетела на меня как размазанное от скорости пятно.

Это было свидетельством могущества мантии Зимнего Рыцаря и энергии Дикой Охоты – то, что я вообще выжил в этой первой атаке малка. Ситх целил прямо мне в глотку. Я выставил руки, защищаясь. Черная призрачная маска Охоты на моих руках и груди разлетелась клочьями, рассеивая часть энергии удара от впечатляющего прыжка малка, и, вместо того, чтобы размазать меня по стене за моей спиной, он просто ударился в меня с силой, заставившей застучать мои зубы.

Ситх отлетел от меня, на что я и рассчитывал. В моей профессии я имел дело с существами, которые действуют быстрее, чем «быстро». Когда они опираются на ноги, это для них едва ли не лучший вариант не дать обрушить на них что-нибудь – но когда они в воздухе, в полете, то движутся со скоростью, которую диктует гравитация и сопротивление воздуха – как и с любым другим телом. И в эту долю секунды Ситх был объектом, движущимся в пространстве, а не супер-скоростной машиной для убийства. Тот, кто не знает этого, оказался бы не готов к ситуации.

Но я знал. И был готов.

Выброс голой силы, которую я вызвал, не слишком понравился мне – но это было лучшее, чем я мог располагать здесь, над озером. Он врезался в существо, некогда бывшее Котом Ситхом, и вынес его через плексигласовое окно. Пластик не разбился. Он просто вылетел из своей рамы, и малк вместе с куском плексигласа размером с хорошую дверь вылетели, вертясь и кувыркаясь, в сумасшествие нынешней ночи. Ситх перелетел через нос буксира и нырнул в воду в свободном пространстве между сцеплением из стальных труб и барж.

Несколько секунд я смотрел вслед исчезнувшему малку, чтобы удостовериться, что его морда не покажется где-нибудь снова. Одновременно я смотрел на другую половину ветрового стекла рубки, а призрачная маска Охоты вновь плавно скользнула, закрывая мои руки и лицо. Я посчитал до трех, кивнул, и затем пошел к штурвалу буксира. Быстрыми рывками я оборвал пластиковые жгуты, которые удерживали его в постоянном положении, и начал крутить штурвал вправо со всей возможной скоростью. Там был большой рычаг, который выглядел как дроссель акселератора, и когда я выжал его вперед, двигатели буксира аж взревели от усилия.

Баржа застонала, когда буксир сменил направление приложенной к ней силы, и корма баржи медленно начала разворачиваться от берега – и пошла влево. Это вызвало испуганные крики с ее палубы. Я не хотел получить заряд в лицо, поэтому стал на колени, чтобы не светиться, а тем временем вытащил секонд-хендовый пояс из моих старых джинсов, и с его помощью закрепил штурвал в неподвижном положении. Потом я снова подобрал свой «винчестер» и ушел с мостика, поспешно, но так тихо, как только мог.

То, что я сделал до сих пор, было в лучшем случае игрой на затягивание времени. Это не развернуло баржу, но заставило ее крутиться на месте, и, может быть, стоило врагу времени развернуть ее снова в нужном направлении. Но именно это требовалось Охоте, чтобы утопить баржу – время. Чем дольше баржа играла в это «вперед-назад», тем лучше. Так что я нашел приятное тихое местечко в тени, откуда мог видеть трап, ведущий на мостик, при этом сам я стоял за очень большой стальной трубой. Я положил ствол «винчестера» на верхний изгиб трубы, нацелил его на дверь и ждал.

Первой пары членов экипажа не пришлось ждать долго. Я не был уверен, появились ли они откуда-нибудь из трюма, или как-то перебрались с баржи, но два человека в темной одежде с пистолетами наготове быстро пробежали по палубе и направились к трапу.

Стрелок я не ахти какой. Но когда ствол твоей винтовки покоится на твердом основании, а сам ты неподвижен (по меньшей мере относительно поверхности, на которой стоишь), и когда расстояние порядка сорока футов – не нужно быть профи. Надо просто задержать дыхание, медленно выдохнуть и нажать на спусковой крючок.

«Винчестер» грохнул громом, и первый мужчина изогнулся от боли, едва добравшись до верхних ступенек трапа. Дальше все сработало в мою пользу. Он упал на второго как раз в тот момент, когда тот разворачивался и поднимал пистолет. Первый рухнул на второго, сбив его с ног, отчего первый выстрел пошел черт знает куда. Второй противник не мог держать оружие обеими руками, но нажимал на курок так быстро, как только мог.

На расстоянии сорока футов, в темноте, не зная точно, где находится цель, да еще под тяжестью тела, рухнувшего на него, бедный сукин сын не имел ни шанса. Он выпустил семь или восемь зарядов, и ни одна пуля даже близко не пролетела. Я рычагом перезарядил «винчестер», вдохнул, сделал полувыдох – и нажал на спусковой крючок.

И только когда вспышка выстрела осветила сцену, я узнал Туза – паника на лице, пистолет нацелен на десять футов левее меня. Вспышка погасла и выжгла его лицо на моей сетчатке на тот момент, как вернулась темнота.

А буксир замолк снова.

* * *

Эрлкингу понадобилось немного времени, чтобы завершить работу. Может, три минуты спустя хор ужасающих криков раздался с поверхности озера – это Охота воем отмечала свой триумф и кружила в небе, с торжественным ревом рогов и истошно лающими гончими. Я видел зеленый свет, безжалостно горевший с той точки, где Охота начала резать баржу, потом баржа стала крениться на борт, и в нее хлынула вода. Баржи – не военные корабли, и даже не торговые суда. Будь у них трюмы… но они в принципе не оснащены отсеками и задраивающимися люками. И уж точно никакой автоматики. Это просто кастрюли для супа. Пробей дырку в дне, и кастрюля, увы, потеряет свой суп.

Я не хотел разделять судьбу пассажиров «Титаника» и поэтому поспешил к месту, где взбирался на буксир. Раздался рев из-под призрачно-тигровой маски, скрывавшей «Харлей», и Мёрфи скользнула вдоль борта. Я прыгнул на заднее сидение одним рассчитанным движением, как мне показалось, круто, и приземлился слишком круто всем весом на собственные гениталии, что уже не было по кайфу.

– Давай, давай, давай, – выдохнул я полным боли фальцетом, и Мёрфи отвалила от обреченных судов.

В считанные секунды Охота снова выстроилась вокруг меня, и Эрлкинг ржал, как сумасшедший, крутя свой меч над головой. Теневая маска с одной из его ног и части ребер была сорвана, и я видел нанесенные ему раны, но тень снова начинала покрывать все обнаженные места.

– Как я люблю такие ночи! – проревел он. – Я обожаю Хэллоуин!

– Да, было вполне крутовато, – сказал я скрипучим неокрепшим голосом.

– Сэр Рыцарь, – сказал он, – все было сработано приемлемо, но с этого момента, имея в виду, что имею больше опыта и практики, чем вы, чтобы продолжать Охоту… Даете ли вы мне разрешение снова взять на себя командование и преследовать эту Иную вредоносную сволочь более подходящим образом?

– Э-э… – пропищал я. – На меня-то вы охотиться не будете, нет?

Он разразился хохотом, который, наверное, услышали на мили вокруг. Улыбка его была столь ослепительной, что пробивалась даже через теневую маску, превращая его лицо в хэллоуиновский фонарь из тыквы, только сделанный из сажи и огня.

– Не в эту ночь. Даю свое слово. Так вы разрешаете отбыть?

Вместо того, чтобы отвечать Эрлкингу своим голоском Микки-Мауса, я показал ему два больших пальца.

Лорд гоблинов откинул голову и издал очередной вопль, а его скакун начал набирать высоту. Остальные участники Охоты последовали за ним.

– Э, Гарри… – сказала Кэррин.

– Да?

– Это мотоцикл.

Пару секунд я не врубался, а потом заморгал.

Мы катили по поверхности озера Мичиган, битком набитого черт-знает-какими монстрами – а мы только что покинули Дикую Охоту.

– Вот же срань, – сказал я. – Правь к острову. Давай, давай, давай!

Мёрфи круто положила машину направо и дала полный газ. Я обернулся, посмотрев через плечо на Эрлкинга, который кругами поднимался в небо над озером, восходя спиралью – все выше и выше, с Охотниками, летящими следом. Мы проскочили пару надувных лодок настолько быстро, что сидевшие на них не успели даже выстрелить, как мы уже исчезли.

Потом мотоцикл замедлил ход.

– Что ты делаешь? – заорал я.

– Мы не можем вылететь на берег на такой скорости, – крикнула в ответ Кэррин. – Мы в лепешку разобьемся о те деревья!

– А мне что-то не хочется плавать!

– Не будь таким трусишкой, – отрезала Кэррин. Она наклонила байк, чтобы сделать очередной поворот, так, что теперь мы шли параллельно берегу, и сбросила обороты до нуля.

Я почувствовал, что «Харлей» замедляется, а через секунду понял, что он начинает тонуть.

И тогда Эрлкинг снова издал воинственный клич и нырнул, его лошадь погнала по прямой вниз, высекая огонь Охоты своими подковами. Остальные гончие и всадники строем последовали за ним; звуки их рогов и криков эхом отдавались в ночи.

И тогда, может, за секунду до того, как они ударились о воду – Охота изменилась.

Теперь уже Эрлкинг сидел верхом не на скакуне, а на мать-ее-так касатке, ките-убийце, ее отчетливая черно-белая окраска хорошо просматривалась в ночи. Вслед за ним скакуны прочих Охотников тоже претерпели превращение: всадники визжали от восторга. Изменили свой вид и гончие. Их собачьи тела превратились в длинные мощные формы больших акул.

И затем вся эта орава грохнулась в воду, подняв гейзер брызг, а «Харлей», как и положено, упал в воды озера…

…На песок прямо под поверхностью. Байк резко замедлил ход, бросив меня на Кэррин, едва не швырнув ее через руль, но держалась она крепко, и вывела байк на берег острова. Она вела мотоцикл до тех пор, пока он не остановился, в пяти футах от одного из больших старых деревьев.

– Понял? – сказала Кэррин.

– Ты была права, – признал я.

Она, обернувшись, посмотрела на меня и подмигнула:

– Вот в этом ты чертовски прав!

Я расхохотался икающим смехом: казалось, в любую секунду настроение сменится в маниакальное или депрессивное, давление и ужас этого абсолютно идиотского, вывихнутого дня наконец дошли до меня – но нет, настроение не изменилось. Поблизости не наблюдалось вражеских судов, и никто не швырял гранаты на острове с тех пор, как началась атака Дикой Охоты. Иные могли находиться в воде, но, похоже, Охота привлекла к себе все их внимание. На какие-то минуты мы были одни, и Кэррин тоже начала смеяться. Мы хохотали, не останавливаясь, несколько секунд. Каждый из нас пытался что-то сказать, вспоминая какое-то событие прошедшего дня, но тут же задыхался в полуистерическом хохоте.

– Гранаты, – сказал я. – Как будто свидание должно иметь…

– …а это выражение лица Молли…

– …знаю, что он пес, но готов поклясться, что…

– Отлупцевать Санта-Клауса! – Мёрфи наконец удалось вздохнуть, но нас снова захлестнул шквал хохота, да такого, что почти не оставалось дыхания, пока наконец мы не успокоились, сидя в темноте – я рядом с ее миниатюрной фигуркой, прислонившейся спиной к моей груди.

И тогда она повернула голову – медленно – и посмотрела на меня. Ее глаза были невероятно голубыми. И губы – очень, очень близкими.

И я кое-что заметил.

Вторая баржа – та, буксир которой Мёрфи подожгла своей гранатой, двигалась.

Я встал и слез с мотоцикла, глядя на это округлившимися глазами.

– О, срань, – сказал я.

Со своего места я видел, что Акулья Морда спокойно стоит на поверхности озера у кормы баржи, и его рваный плащ обвивается, как змеиное семейство, вокруг него. Его руки были вытянуты в стороны в явном жесте какой-то команды. Вода позади баржи кипела Иными: большая их часть наполовину скрывалась в воде, и мне понадобилась лишь секунда, чтобы понять, что происходит.

Они играли роль судового двигателя, напирая своей суммарной массой и неземной силой на корму баржи. Горящий буксир так и оставался массивным столбом дыма и огня перед баржей, но сама баржа безусловно двигалась – и была уже близка к берегу.

Зловещий зеленый и алый свет вспыхивал в глубинах озера, беззвучно и непредсказуемо. Акулья Морда был умен. Когда Охота погрузилась в воду, он, должно быть, направил большую часть Иных на схватку с Охотниками, а сам с оставшейся группой вернулся на поверхность, чтобы разрушить к чертовой матери мой потенциально любовный момент.

– О, звезды и камни, – выдохнул я. – Если они доволокут эту посудину к берегу…

– «Харлей» нас туда не довезет, – сказала Кэррин. – По такой местности, через кустарник…

– Пешком ты за мной не поспеешь, – сказал я.

Мёрфи скрипнула зубами, но кивнула.

– Давай, – сказала она. – Побегу так быстро, как сумею.

И тогда я подумал, что если буду ждать, пока все угомонится, и настанет более подходящий и безопасный момент, для того, чтобы сделать решительный шаг, то я никогда никуда в своей жизни так и не дойду.

И я обхватил ладонью ее затылок, наклонился и поцеловал ее в губы. Крепко. Она не напряглась. Она не удивилась. Она прижалась ко мне, а ее губы были на вкус словно земляника.

Я отсчитал два удара сердца, три, четыре. Потом мы оба одновременно отодвинулись друг от друга. Ее глаза были слегка округлившимися, а щеки покраснели.

– Я никуда не денусь, – сказал я ей.

И потом повернулся и побежал изо всех сил к полосе берега, на которую Акулья Морда нацеливал последнюю баржу.

(обратно)

Глава 45

Для меня бег по острову не являлся физическим усилием. Это было в основном усилие ментальное. Мое знание острова было глубинным, до мозга костей, тотальное, абсолютное знание, словно отдельное и цельное тело в моем сознании – типа того, что средневековые ученые называли «intellectus». Оно приходило ко мне на уровне рефлексов и инстинкта. Когда я бежал, то знал, где находится каждая ветка, где лежит каждый камень, могущий оказаться под ногой. Мое передвижение было естественным как дыхание, и каждый шаг казался быстрее предыдущего, как бег по поверхности подвижных клеток в детских пиццериях.

Мне не нужно было бежать через остров, достаточно просто подумать, а потом позволить телу безусильно следовать за сознанием.

Я выбежал из леса на берег выше того места, куда направлялась баржа – примерно на расстоянии двадцати трех ярдов, одного фута и шести с половиной дюймов от нашего как-жизнь-дока. Одна из трех самых мощных пульсирующих лей-линий шла с острова почти точнехонько в этом месте, и если баржа выползет на берег и войдет в контакт с линией, у жителей Чикаго выдастся сумасшедшее утро.

Теперь, когда Охота и Иные вели свою битву в основном под поверхностью озера, было достаточно тихо, чтобы приблизиться к барже. На ее палубе кто-то уже начал песнопение. Я видел их сквозь обугленные останки буксира перед баржей, но голоса звучали в унисон в ровном напеве на языке, который звучал так, словно они пели на булькающем Криско[97].

– А почему не Иа, Иа, Ктулху фхтагн[98]? – пробормотал я. – Если у вас есть хоть какое-то чувство стиля.

За фоном распевов-заклинаний я слышал булькающие, хлюпающие звуки воды по мере того, как Иные толкали баржу все ближе и ближе к берегу.

Я поставил приклад винтовки на бугорок рядом со ступней, опустился на землю и, прищурившись, посмотрел на судно. Оно будет здесь скоро, не мгновенно, но я был совершенно уверен, что у меня есть лишь один шанс остановить его. Я начал накапливать силу, – действие, которое я совершал так много раз за эти годы, что оно сделалось почти рефлекторным, и снова направил взгляд на баржу.

Если ритуал уже шел своим ходом, существовал шанс, что они пока что пребывали в периоде выжидания, поддерживая основу заклинания своей ограниченной энергией и подкарауливая подходящий момент. Как только они окажутся близки к тому, чтобы воспользоваться им, они оставят свой круг и начнут по новому каналу черпать энергию из лей-линии, переводя ее в мускулы и органы заклинания, заполняя остов, готовый эту энергию принять. Я должен сделать все, чтобы у них не возникло этого шанса.

Дыра в борту могла бы помочь делу, но к тому времени, когда баржа окажется на достижимом для меня расстоянии, будет уже слишком поздно топить ее. Один раз я уже угробил ее двигатель-тягач, и был не слишком настроен на перспективу устранения тварей, толкавших ее.

Я должен был остановить баржу.

– Для разрушения, – громко сказал я, – лед тоже прекрасно сгодится, и его должно хватить. – Я кивнул себе, поднялся и сказал:

– О’кей, Гарри. Сделаем это по-нашему.

Я двинулся вниз к берегу. Прикладом винтовки начертил круг в грязи и закрыл его прикосновением руки и шепотом, призвавшим волю. Как только почувствовал, что ее присутствие охватило очерченное место, я, взяв всю собранную мною волю, потянулся вглубь земли, и прихватил еще, черпая энергию будто воду из колодца.

Я чувствовал бурлящую силу лей-линии под собой, чувствовал, как близко я подошел к решению моей задачи: собрать столько энергии, сколько возможно, перед тем, как начинать атаку. Земля дрожала от течения подземной реки темной силы, духа насилия, опустошения и смерти, заключенной в этой энергии, и я подключался к ней, потенциально я мог направить ее ужасающую мощь на врага. У такого действия неизбежно будут последствия: цепная реакция и осадки, и многое другое, чего я не мог спрогнозировать, но сила давала чертовскую уверенность в том, что работа будет сделана.

Возникло мгновение, когда я едва так и не поступил. Линия несла в себе очень многое. Но нельзя дергаться, на ходу меняя свои определения правильного и неверного (или умного и тупого), только потому, что совершить неверный поступок оказывается просто удобным. Иногда нелегко быть здравомыслящим, умным и ответственным. Иногда это отстой. Но это не превращает неправильное в правильное, или тупое в умное.

Я уже получал более или менее предметный урок на данную тему.

И я оставил эту силу в покое.

Магия продолжала вливаться в меня, в больших количествах, чем я привык, в больших количествах, чем было бы комфортно. Через тридцать секунд я почувствовал, как все мои волосы стоят дыбом, и с них сыплются искры. Я скрежетал зубами, погружаясь в холодную мощь Зимы, и входил все глубже и глубже. Я начал направлять ее вниз, к моей правой руке, и холодный бело-голубой огонь внезапно охватил мои пальцы как пламя из только что зажженной газовой горелки.

Обгоревший буксир находился всего в сотне ярдов, когда я вытянул руку, сделал шаг из круга и крикнул: «Rexus mundus!»

И шар, размером с футбольный мяч, светящийся голубым светом ослепительной интенсивности, вылетел в ночь. Каждый квадратный дюйм его поверхности выбрасывал струйки тумана, и он, сверкая, летел сквозь ночь, как умирающая комета. Он упал в воду в двадцати ярдах от носа медленно движущейся баржи.

Раздался резкий вой, когда шар сконденсированного холода с температурой абсолютного нуля ударился об озеро Мичиган. Лед образовался почти мгновенно, и его крупные кристаллы выстрелили во всех направлениях, острые как копья, росшие на Крепости Одиночества Супермена. В один момент баржа спокойно плыла, в следующий – помесь-мутант айсберга и гигантского дикобраза возникла в воде прямо перед ней, ледяной барьер размером с тягач с прицепом.

Я мог бы сделать все это крупнее, но у меня попросту не оставалось времени. Мне нужно было двигаться быстро, чтобы доставить эту массу льда на нужную мне позицию – я же не идиот. Мой остроконечный айсберг был размером с 18-колесный грузовик, но баржа могла взять на борт два десятка таких же. Мне нужно было поставить первый из них на нужное место.

И я снова воззвал к Зиме, снова поднял левую руку, завывая: «Infriga!»

Абсолютный холод слетел с моей ладони в воздух, распространяясь по поверхности озера полем, как разворачивающийся веер. Поверхность воды кристаллизовалась и замерзала, а я вливал и вливал в нее холод, делая лед толще, расширяя его поверхность так, чтобы она достигла моего айсберга. Первыми в мое заграждение врезались обломки буксира, и выступающие копья льда пронзили ослабленные деревянные борта суденышка, наколов его на айсберг как на вилку. Ход баржи замедлился, фрагменты буксира скрежетали и скрипели, словно протестуя. Затем, по мере приближения, баржа начала ударяться в самый тонкий лед на краю ледяного веера – но и сам лед по мере ее движения становился все толще и толще, создавая растущее сопротивление ходу баржи. Она начала стопорить.

Я видел, как он взлетел в воздух, не заячьим прыжком, а классическим прыжком Театра кунг-фу, взлетел высоко над баржей. Его накидка из рваных полос развевалась как десятки крыльев, когда гравитация изменила направление прыжка с взлета на падение. Я начинал чувствовать, каких усилийстоит использовать такое количество чистой магии в столь короткий отрезок времени, но и у меня ее оставалось достаточно, чтобы управиться с этим. Я приготовил выброс силы, должный снести его с моего ледяного барьера и обрушить мощь магии на проклятую тварь в тот момент, когда она окажется в пределах досягаемости.

Я промахнулся. Ну, точнее, не промахнулся. Но прежде чем затвор, щелкнув, стал на место, Акулья Морда расщепился на дюжины идентичных фигур, которые разлетелись во всех направлениях. Так что, лишь одна из этих фигур получила удар силы, способный поставить автомобиль на два колеса – и улетела высоко вверх.

Но оставшиеся сорок или пятьдесят обрушились на мое ледяное поле как пушечные ядра, в большинстве мест пробив лед, в других же наделав широких трещин. Когда это происходило, копии Акульей Морды начинали раздирать трещины своими когтями. Толстый лед – нешуточное препятствие, если ты не Идущий Вовне, я полагаю, потому что твари рвали лед так, словно это был пенопласт.

И их было чертово множество. Я начал сбивать все больше тварей, но это была тяжелая работа – и чересчур много целей. Пока одни из них разрывали треснувший лед, другие начали отрывать айсберг от буксира своими когтями, словно стальными клинками с немыслимой силой – и неустанно. Я попал в семь или восемь из них, но это не сыграло никакой роли. Скажем так: я – неподходящий инструмент для подобной работы. Проблема была гораздо большей, чем я себе представлял, и я понятия не имел, как ее решить.

Заклинания-песнопения на барже зазвучали октавой выше, достигая уровня бешенства. Иные прорывались через воду, толкая баржу, забегали вперед, убирая с ее пути обломки льда, их вой и странные прищелкивания с улюлюканьем звучали ужасающей музыкой. Другие Иные ринулись ко мне, по берегу – что было бесполезно против мерцающего занавеса-стены Духоприюта. Они не могли добраться до меня. Что, в общем-то, было справедливо, потому что я, похоже, тоже не мог добраться до них. Я затормозил баржу, что стоило им, быть может, пары минут, но это все, чего я добился.

Вода рядом со мной зашевелилась, и Акулья Морда поднялся из нее как на эскалаторе, медленно, с пастью, кривившейся в улыбке. Он стоял в воде, может, футах в пяти от меня. Его безглазая физиономия источала самодовольство.

– Страж, – сказал он.

– Мудак, – ответил я.

От этих слов его улыбка стала еще шире.

– Битва окончена. Вы проиграли. Но для вас нет необходимости быть уничтоженным сегодня.

– Ты шутишь, – сказал я. – Пытаешься меня завербовать?

– Предложение сделано, – сказал Идущий. – Нам всегда требуются новые таланты.

– Можешь забыть о своем предложении, – сказал я. – Работать на вас я не буду.

– Ну тогда перемирие, – сказал Акулья Морда. – Нам не нужны ваши атаки на нас. Но если вы отойдете в сторону, мы гарантируем вам уважительное отношение и то, что оставим вас в покое. Вас и тех, кого вы любите. Перенесем их в безопасное тихое место. Оставайтесь там. Вас никто не потревожит.

– Мой босс может не согласиться с этим планом, – сказал я.

– После сегодняшней ночи Мэб уже ни для кого не будет проблемой.

Я собирался ответить чем-нибудь спокойным и язвительным, но…

Забрать куда-то людей, которых я люблю. Взять Мэгги. В безопасное место. Куда-то, где нет сумасшедших Королев или чокнутых Сидхе. Просто отойти от всех этих неблагодарных, болезненных, омерзительных дел. Чародейство ныне – не то, что в прежние времена. Даже не в столь уж давние. Я считал, что неделя удалась, если кто-нибудь просил меня найти пропавшую собаку или затерявшееся обручальное кольцо. Это было страшно скучно. У меня оставались тонны свободного времени. Я не роскошествовал, зато покупал кучи книг – и никогда не голодал. И никто не пытался меня убить, не просил делать ужасающего выбора. Ни разу.

Никогда не знаешь, что имеешь, пока не потеряешь это.

Мир, покой и люди, которых я люблю. Чего еще может хотеть человек?

О, черт.

Иной все равно не сдержит слова. Кроме того, у меня имелся еще один вариант.

Меня предупредили: не использовать мощь Колодца. Но…

…что еще мне оставалось?

Я мог сделать что-нибудь из разряда запредельных глупостей, если бы в этот момент воздух внезапно не наполнился массивным звуком. Два громких, ужасающе хрустящих звука, за которыми следовал один короткий резкий удар грома. Эта последовательность повторялась снова и снова. Хруп, хруп, удар. Хруп, хруп, удар.

Нет, погодите-ка, я знал этот ритм.

Правда, он звучал чуть иначе: топ, топ, удар. Топ, топ, удар.

Что еще у меня было?

У меня были друзья.

Я посмотрел на Акулью Морду, который сканировал поверхность озера, и странное выражение исказило его встревоженную физиономию.

Я широко улыбнулся и сказал:

– Этого ты не ожидал, верно?

ТОП, ТОП, УДАР!

ТОП, ТОП, УДАР!

Это была чья-то смешанная версия песни, потому что она вела прямо к хору голосов, чистых, человеческих голосов, достаточно громких для того, чтобы сотрясалась земля – и я поднял руки и запел вместе с ними:

– Поем «We will, we will rock you!»

Хэллоуиновское небо взорвалось стробами алого и синего цветов, ярко-белые и зеленоватые лазерные полосы мелькали повсюду, образуя – случайным образом – вспыхивающие изображения предметов и лиц, заполняя небо светом, который пульсировал в ритм с музыкой.

И когда это происходило, «Жук-Плавунец», весь черт его дери кораблик вырвался наружу из-под завесы, которая скрывала его и окружавшую его воду, и все звуки, которые были неслышимы не только для меня, но и для всей небольшой армии монстров иного мира и их большого, нехорошего генерала Идущего.

Идущий издал еще один яростный вопль, его отвратительные черты исказились еще больше в свете сумасшедших сполохов света в небе, и это было все, на что у нас оставалось время – «Жук-Плавунец» на полной скорости врезался в баржу.

Разница в массе между двумя судами была значительной – но ситуация изменилась с того момента, как баржа ударилась о мой айсберг. С одной стороны, она была практически неподвижна, и только начинала по чуть-чуть сдвигаться. С другой стороны, «Жук-Плавунец» нанес ей лобовой удар, прямо носовой частью. Менее чем в десяти ярдах, остававшихся до того, чтобы баржа выползла на берег Духоприюта, «Жук-Плавунец» жестоко врезался в нее носом, оттолкнув от силы, переполнявшей подземную лей-линию.

Я не слышал звука удара от столкновения сквозь грохот самого выдающегося хита «Queen», но объекты на обоих судах швырнуло в стороны от удара – в большей степени на «Жуке», чем на барже. Баржа сотряслась, качнулась, ее нос развернулся от берега, она стала бортом к острову, в то время, как «Жук-Плавунец» бешено отлетел рикошетом, будто пьяный, и с хрустом сел носом на отмель, сильно накренившись.

За штурвалом стояли Мак и Молли. Ее едва не сбросило с суденышка, но Мак обхватил мою ученицу за талию и предотвратил урок полета. Я не уверен, что она вообще заметила, что произошло. Ее лицо было настолько сосредоточенным, что это граничило с безумием, ее губы яростно шевелились, в каждой ее руке было по жезлу, и она направляла их без всякой связи, словно дирижируя двумя разными оркестрами, исполнявшими попурри из мелодий тяжелого металла.

И пока я смотрел, две другие фигуры взобрались на борт «Жука-Плавунца», а затем грациозным прыжком перепрыгнули на баржу – прямо в центр ритуала, который уже шел в неистовом ритме.

Томас вошел в бой со своим любимым набором оружия – саблей и пистолетом. Я смотрел, как мой брат вихрем влетел в массу фигур на палубе, клинок сверкал, кровь брызгала во все стороны широкими дугами. Он двигался так быстро, что я с трудом мог следить за ним, видя только блеск стали там, вспышку холодных серых глаз где-то еще. Его пистолет стрелял в ритме ударов его фалькаты[99], которая косила смертных подручных Иных словно снопы пшеницы.

Вторая фигура была серой, косматой и пугающей. Воротник из жесткой шерсти делал Мыша похожим на льва, и эта грива колыхалась точь-в-точь как львиная, когда он набрасывался на группу участников ритуала там, где не поспевал Томас. Я видел, как он вырвал ружье из рук обалдевшего охранника и движением головы бросил его в другого – прежде, чем рвануться вперед и уложить полдюжины обезумевших от страха людей на палубу, придавив их своим весом, или вышибая их из круга, которым был окружен ритуал.

Энергия, которой ритуал мог бы воспользоваться, убийственная конструкция, куда была бы подключена и лей-линия, исчезли, предоставив ночному небу сотрясаться в ритме музыки: We will, we will, rock you.

– Эй, Акулье Рыло, – крикнул я, шагая вперед, и на ходу собирая Зиму и огонь Души.

Разъяренный Идущий крутнулся на месте, чтобы повернуться ко мне, и очень вовремя, потому что восьмигранный ствол «винчестера» врезался в его пластину из кости, заменявшую ему передние зубы, и вогнал ее прямо в его глотку.

– Встряхнись[100], – сказал я и нажал на спусковой крючок.

Вместе с пулей 45-го калибра я послал колонну чистой энергии и воли, выплеснув ее через ствол прямо в череп Идущего. Его голова взорвалась, – буквально взорвалась – разлетевшись на полосы и ошметки черного гноя. Его накидка из полос рвани словно сошла с ума: она подбрасывала безголовое тело в воздух, волокла его по мелкой воде, как полураздавленного жука. Темный пар начал выходить из бешено дергавшегося тела – и потом внезапно этот пар торопливо собрался в единое облако и выстрелил в сторону, издав яростный, полный боли и ужаса крик. И хотя крик издало существо с невероятной физиологией, в этих эмоциях невозможно было ошибиться.

А потом его тело в воде затихло и обмякло. Накидка подергалась еще несколько секунд – и унялась.

Объединенный вой смятения поднялся над поверхностью озера: вой Иных и V-образных волн на поверхности, которые сейчас отступали от острова во всех направлениях, подгоняемые вспышками света и музыкой – и рогами Охоты, которые вдруг начали дудеть как ошалелые, поднимаясь над поверхностью воды. Я видел, как массивная черно-белая фигура касатки схватила убегавшего Иного и свалилась с ним в воду, пока укрытый призрачной маской всадник снова и снова поражал свои цели длинным копьем. В другом месте акула выхлестнула из воды, повисев с секунду на фоне неба, с разинутой пастью, прежде чем схватить сверху еще одного Иного и уволочь его под воду, которую бороздили дюжины острых акульих плавников.

За моей спиной раздвинулись ветви, и сквозь них продралась задыхающаяся Мёрфи со своим P-90, болтающемся на ремешке. Она подошла ко мне, пялясь с разинутым ртом на творящийся вокруг хаос.

Я понимал ее: это было ужасно. Это было уникально. Это было величественно. Это было…

Внезапно я почувствовал, что мое сердце остановилось.

Это отвлекло меня от всего остального.

– Молли! – закричал я. – Молли!

Мак услышал меня через весь шум и гам и встряхнул Молли. Когда она не среагировала, его лицо искривилось и он резко и сильно ударил ее по щеке.

Она резко вдохнула и часто заморгала, а небесное шоу и музыка мгновенно прекратились, прямо посередине гитарного соло.

– Вылезайте из воды! – закричал я. – Быстро на берег! Скорее!

Она несколько раз моргнула. Потом до нее, похоже, дошло, и девушка яростно закивала. Они с Маком бросились вниз по накренившейся палубе «Жука» к двери внизу. Молли позвала, и появились Жюстина и Сарисса, обе, похоже, до смерти перепуганные. Молли указала им на остров, и они втроем спрыгнули в воду, доходившую им до груди, и начали брести к берегу.

Мыш издал короткий резкий лай. Он редко лает, но когда делает это, с потолка сыплется краска. Они с Томасом спрыгнули с окровавленной палубы баржи, и быстро поплыли по направлению к острову.

Сейчас воздух был заполнен криками Охоты и воплями Иных, и даже когда звучали крики, я заставил себя приглушить эмоции, дышать медленнее и сконцентрировать весь свой интеллект на острове. Я не чувствовал чего-то необычного, но инстинкт заставил меня поднять подбородок, обвести все вокруг взглядом и обратить его на вершину острова, где старый разрушенный маяк возвышался среди скелетообразных форм деревьев поздней осени.

И тогда меня будто током ударило. Я не должен был видеть маяк или деревья с того места, на котором стоял, тем более в пасмурную ночь, однако их силуэты были отчетливо видны.

Там наверху горел свет.

Когда мои друзья добрались до берега и поспешили ко мне, я понял, что единственное, на что я сегодня ночью почти не обращал внимания, был сам остров. Я никогда не почувствовал бы этого, если бы не посмотрел туда. Я не мог чувствовать что-то, происходящее у вершины холма.

– Идущий был отвлекающим маневром, – выдохнул я. – Черт дери, им не удастся проделать со мной тот же фокус снова!

Я повернулся к остальным и сказал:

– Я думаю, что на вершине холма есть кто-то, и что бы он ни делал, ничем хорошим это не пахнет. Держитесь за мной. Пошли.

И мы двинулись к вершине холма, шагая по немыслимо длинной тропе, но я знал, что она позволит моим друзьям не отстать.

(обратно)

Глава 46

Кто бы ни был на вершине холма, он приготовился к тому, чтобы не дать мне туда добраться. Не очень-то у сволочей это получилось.

Я знал о растяжках, натянутых между деревьями на высоте лодыжки, и знал, где ловушек не было – как я думаю, агрессивное сопротивление со стороны вражеского Малого Народца. Люди, шедшие со мной, даже не сознавали, что здесь стояли растяжки.

Потом было трио особенно злобно выглядевших фэйри-собак, дальних родственников Черных Псов. Однажды, в более спокойные дни, я схлестнулся с Черным Псом, и не особо рвался на матч-реванш. Одну псину я подстрелил из «винчестера», пока она пряталась в кустах впереди, выжидая, когда я подойду поближе, и поджег кустарник, за которым скрывалась вторая, прежде чем мы подошли на тридцать футов. Хищники в засаде становятся нервными, когда предполагаемая жертва видит их. Фэйри-псина номер три шмыгнула из пустого бревна, откуда она собиралась напасть, и вместе с двумя раненными псами удрала на дальнюю сторону острова.

– Как они попали на остров? – спросила Молли на ходу. Она тяжело дышала, и от усилий на озере, и от подъема. – Я думала, он изгнал отсюда всех крупных существ.

Работа Духоприюта состояла в том, чтобы удерживать существ внутри, а не снаружи, но я не собирался трепаться об этом в столь смешанной компании.

– Он удерживает всех на расстоянии, и включает подогрев для тех, кто не желает слушаться, – ответил я. – Но это когда его не атакуют члены зловещего культа и орда воющих уродов из иной реальности. Он был занят тем, чтобы ни один из Иных не попал на берег – ну так ни один из них и не смог. Он просто удержал армию, которую вел кто-то, кто мог бы соперничать с Мэб. Все имеет свои пределы.

Я прощупал пространство своим интеллектусом и осознал, что Мак и Сарисса стали притормаживать в конце группы. Это никуда не годилось. Я до сих пор не знал, какую роль они играют во всем этом.

– Мыш, – позвал я. – Пойдешь замыкающим, на случай если эти псы обойдут нас и решат напасть.

Огромный лохматый шар издал звук, бывший чем-то средним между лаем и чихом, но как бы еще и жуя. Хе. Как бы еще и жуя! Я напомнил себе послеживать за Маком и Сариссой, пока мы идем, но чувствовал бы себя спокойнее, если бы там сзади был Мыш. Интеллектус очень полезен для поиска информации, но не как предупреждающая система. Если любой из них попытается сделать что-то сомнительное, мохнатый тибетский сторожевой пес скорее всего заметит это первым. Лучше держать его поближе к ним.

– А кто там, наверху? – спросила Кэррин, низким и напряженным голосом.

– Королевы фэйри, думаю. Во множественном числе.

– Погоди, – сказал Томас. – А зачем?

– Сложно объяснять, нет времени, – сказал я. – Никто не делает ничего, пока не сделаю я. И даже не разговаривать. Если же шар рванет, бросаться на первого, на кого обрушусь я. После этого – импровизируйте.

Потом я продолжил путь, понемногу ускоряя шаг. Деревья вблизи вершины острова были древнее, толще и выше. Широкие балдахины их ветвей скрывали большую часть кустарника за ними, и идти было легче: под ногами в основном расстилался ковер из нападавших за долгие годы листьев. Когда мы шли, тревожа слежавшийся покров, нас окружал запах плесени.

Мы вышли к опушке на вершине холма, и я остановился в шести дюймах от того, чтобы покинуть лесную тень. Томас наткнулся на меня. Я повернул голову к нему и выпустил немного воздуха сквозь зубы. Он толкнул меня плечом в спину.

Вершина холма была окружена кругом звездного света.

Я не знаю, как еще это описать. Я не знаю, на что я смотрел. В двенадцати футах над землей протянулся пояс иллюминации, скорее раскаленный, чем сверкающий, нечто, что освещало вершину холма мягким светом, словно огромное кольцо, плавающее над землей. Оно было идеальной ширины, словно его вычерчивали по лекалам, и я знал, что оно толщиной ровно в один фут– двенадцать дюймов. Такого цвета я никогда прежде не видел, он неуловимо менялся ежесекундно, сохраняя серебряный, синий и золотой оттенки, но не был ни тем, ни другим, ни третьим и… и у меня перехватило дыхание. Кольцо было прекрасным, как любовь, как музыка, как правда, – нечто, что входило через глаза, погружаясь в самую душу. Нежный мягкий пылающий свет скользил от одного края кольца к другому, словно завеса воды в элегантном фонтане, падая на землю медленным движением, жидкой занавеской чистого света, скрывавшего то, что пряталось за ним.

Я чувствовал, как Кузнечик переминается с ноги на ногу позади меня с распахнутыми глазами.

– Босс, – прошептала она, – это заставило бы мою мамашу заговорить ее молитвенным голосом. На что мы смотрим?

– Я думаю, на работу Мерлина, – выдохнул я. – Этот круг. Наверное, это часть архитектуры острова.

– Ого…

– Это… Это прекрасно, – тихо проговорила Сарисса. – Я никогда ничего подобного не видела. А я повидала достаточно невероятных вещей в своей жизни.

Я пробормотал что-то вроде того, что – ну да, так и есть – и в тот же миг понял.

– Это обязано быть прекрасным. Оно специально сделано, чтобы быть прекрасным. Слишком много уродства заключено внутри него, чтобы создавать его иным.

– Что ты имеешь в виду, говоря об уродстве? – полушепотом спросила Кэррин.

– Потом, – сказал я. Я покачал головой и проморгался. – Спасти город. – Я пытался найти что-нибудь об этом круге в своем интеллектусе, но, похоже, остров уже научил меня всему, чему желал обучить. Я знал его точные размеры, знал, что он был частью структуры массивного заклинания, специально наложенного, – заклинания, создавшего Колодец. И все. Словно все это было… засекречено, сверхсекретно, предназначено только для тех, кому необходимо знать – и, судя по всему, я к таким людям не относился.

Что, если разобраться, имело смысл. Речь-то шла о массивной системе безопасности.

Молли наклонилась и подняла камешек. Мягким броском снизу она отправила его в стену света – и он прошел насквозь, не создавая ряби.

– Безопасно? – спросила она.

– Сомневаюсь. Дай мне что-нибудь, что не является частью острова, – сказал я.

Я слышал, как она снимает свой рюкзачок с плеч и расстегивает молнию. Потом девушка коснулась моей руки и передала мне плитку «гранолы»[101], завернутую в пластик. Я бросил ее в стену и, как только она коснулась ее, немедленно была уничтожена. Причем беспощадно. Она просто стала мерцанием мягкого света, сохраняя точную форму плитки.

А потом исчезла.

– Это тоже красиво, – заметил Томас. – С точки зрения идеального убийства.

– Кто б говорил, – сказала Молли.

– Это не так высоко, – ответил он. – Возможно, я мог бы ее перепрыгнуть.

– Молли, – сказал я.

Она передала мне еще плитку «гранолы», и я бросил ее через стену.

Стена уничтожила ее в полете.

– Ну, а может и нет, – сказал Томас.

– О’кей, – сказала Кэррин. – Ну и… Как мы сквозь нее проберемся?

На секунду я задумался. Потом облизнул губы и сказал: – Мы – никак. Я – переберусь.

– Один? – сказал Томас. – Зачем же мы все тогда сюда приперлись? К тому же смерть. Плохой план.

– Я думаю, меня она пропустит, – сказал я.

– Ты думаешь?

– Слушай, – сказал я. – Мы с островом… своего рода партнеры.

– Ах, да, – сказал Томас. Потом посмотрел на Кэррин и добавил: – Гарри у нас геосексуал.

Кэррин изогнула бровь и не слишком ласково взглянула на меня.

– Ты не можешь идти один, – встревоженно сказала Молли.

– Я вижу единственный способ попасть туда, – сказал я. – Мы сделаем это в стиле Одиссея. Я пробираюсь внутрь, открываю ворота – и Троя захвачена!

– Ты сможешь это сделать? – спросила Кэррин.

Я снова облизнул губы и посмотрел на стену света.

– Лучше бы мне смочь.

– Ты устал, – сказала Молли.

– Я в полном порядке.

– У тебя руки дрожат.

Может, и впрямь дрожали. Да что там, действительно дрожали. Но сейчас и они в полном порядке.

Я не чувствовал себя усталым. Подразумевая то гигантское количество магической энергии, которое я разбросал сегодня, мне полагалось бы лежать в коме от усталости еще часы назад, но я этого не чувствовал. Это не добрый знак. Возможно, Баттерс был прав: не важно, сколько энергии я получаю от мантии Зимы, тело имеет свои пределы. И сегодня я явно испытывал свои на прочность.

Я передал «винчестер» Томасу и снял свой новый плащ-пыльник. В ответ на его приподнятую бровь, я сказал:

– Это не для острова. Придержи для меня.

Он вздохнул и взял их:

– Повторного показа не будет?

– Пфффф, – сказал я. – Будет как без билета пробраться в кино.

Кэррин коснулась моей руки.

– Не говори, что вернешься. Можно сглазить.

– Я профессиональный чародей, – заявил я. – Сглазом меня не удивить.

С этими словами я проверил рубашку – не красного ли она цвета. Она не была красной. Потом я понял, что проверяю это, потому что если ошибусь, то получу шанс присоединиться к Йоде и Оби-Вану в светло-голубой стране. Так что я сделал глубокий вдох и зашагал по направлению к прекрасному смертоносному барьеру.

(обратно)

Глава 47

Я был жив.

На случай, если кому-то интересно.

Я прошел насквозь, и жидкий свет лился на меня как теплый сироп. Возникло небольшое чувство щекотки по всему телу, когда я проходил, но быстро исчезло.

Как и моя одежда. В смысле, абсолютно.

Я надеялся, что она останется, – типа как трико Супермена остается неуязвимым, потому что прилегает вплотную к его телу. К тому же было больше нежелания предстать в чем мать родила перед кем бы то ни было, чем сохранить такой пустяк, как мой секонд-хендовый гардероб, и, самое главное, я не думал, что сейчас время изображать мистера Робертса[102], когда кто-то пытается валять дурака с моим островом. Да и город надо спасать. Перенастрой свой фокус.

Хотя конечно… идти в бой голышом – тоже несколько проблематично.

С другой стороны, всякий раз без исключения, когда Мэб приходила ко мне во время моей реабилитации – всякий раз – я таким и был, без разных там штучек, кроме тех, что являлись частью меня. Я не особо верю в совпадения. Пыталась ли она придать мне больше силы в принципе? Или готовила меня именно к этой ситуации?

Могла ли Мэб заглянуть так далеко вперед? Или имеет место случай сверхготовности ко всему, чтобы доказать свои возможности в действии? Я, кажется, слышал что-то на это счет в студии боевых искусств. Учись биться голым – и тебя никому не удастся разоружить. Это, конечно, прекрасно, если поблизости нет москитов.

Я припал к земле, остался в таком положении и открыл все свои чувства.

Итак: я пребывал внутри ритуального круга, который в данный момент функционировал и использовался для заклинания. Он был не из дешевых и таких, какие делаются на раз-два-три, то есть, не из тех, к которым я привык, иначе бы он разомкнулся, когда я его пересек. Может быть, он сохранил свою целостность, будучи частью острова, и я уже побывал и вне его, и в нем. Есть существа, которые могут ходить взад и вперед через границы круга, нимало его не тревожа. Одно такое существо – обычный кот. Поэтому маги-практики частенько держат дома котов, которые спокойно относятся к магии. А, может быть, я не разорвал его, потому что он был устроен таким образом, чтобы включить в число разрешенных существ и Стража острова. И, может быть, здесь работала непрерывная, волновая, жидкостная природа самого круга.

Но – как бы там ни было, я стоял внутри активного круга. Возможно, самого активного круга из виденных мною. Магия гудела в воздухе и в земле с такой силой, что я чувствовал, что все мои волосы стоят дыбом, и какое-то примитивно-инстинктивное знание, полученное мной от мантии Зимнего Рыцаря, та самая его часть, которая причинила мне сегодня столько хлопот, начала подбрасывать мне советы насчет того, как быстрее убраться с острова вместе со всей остальной живностью. То, однако, чего мой интеллектус не мог мне поведать – что же здесь происходит? Как форма магического сознания, активный круг блокировал мой интеллектус начисто. Сейчас изнутри круга он работал прекрасно – вот только соотнестись мог лишь с тем, что снаружи и до чего я не мог дотянуться.

Я узнал об этом в тот же самый момент, когда мои добрые старые пять чувств отметили: я здесь был не один. Вершина холма кишела фэйри.

Ладно, не буквально. Их было двадцать, плюс один смертный.

И Духоприют.

Дух острова явно держал оборону на руинах маяка, в проломе стены, ведшей ко входу на лестницу вниз к Колодцу. Его огромная фигура словно вросла в землю, он держался как человек, старающийся устоять против сильного ветра, сгорбившись, подавшись вперед – но это была не боевая стойка. Духи не для того созданы. Я понял: он сейчас делал то, что делал всегда: пытался выстоять. Но вот своими глазами я увидел, как части Духоприюта летят назад, отрываясь от его массы, но медленно, словно движение густого сиропа, обтекающего дух, медленно отрывая от него часть за частью, уносило его прочь.

Дух стоял на одной из вершин равностороннего треугольника.

На другой его точке-вершине стояла Лилия, Летняя Леди. Она стояла, подняв правую руку, ту самую, что излучает энергию. На ней было то же самое простое платье, в котором я видел ее раньше. Оно прилегло к ней спереди, а ее серебристо-белые волосы были направлены назад, словно обдуваемые сильным ветром. От девушки не исходило видимой энергии, но земля между нею и Духоприютом была покрыта зеленой свежей травой, и я почувствовал, что она изливает свою силу по направлению к Духу.

Сзади нее стояли двое Сидхе Летнего Двора, каждый положив руку на ее плечо. За ними располагались еще трое, за теми – четверо, и каждый держал руку на плече стоящего впереди, образуя некую пирамиду. Все они проецировали свою силу вперед, фокусируя ее через Лилию, делая ее еще сильнее, чем она была.

Мэйв стояла на третьей вершине треугольника, с собственной пирамидой поддержки. На ней были кожаные очень короткие шорты, военные ботинки и верх бикини – все цвета синей ночи. Она стояла в той же позе, что и Лилия, такая же невидимая сила истекала из ее вытянутой руки, но на ее лице была широкая маниакальная улыбка, а земля между нею и Духоприютом была покрыта слоем инея.

Красная Шапка стоял по ее правую руку, держа ладонь на ее плече. Гигант Драная Башка – с моего дня рождения – тоже был здесь, и его когти, пропитанные капавшей с них кровью, покоились на другом ее плече. Восемь других Зимних Сидхе стояли за ними, создавая свою, отличную от Летней, пирамиду.

Потом я услышал шаги, и через секунду Хват, Летний Рыцарь, вышел из-за угла моей частично достроенной хижины и направился ко мне. На нем была кольчуга фэйри, ярко блиставшая и плотно облегавшая его крепкое мускулистое тело, а в руке его был меч. Хват остановился между мной и треугольником на вершине холма.

– Привет, Гарри, – сказал он тихо.

– Привет, Хват.

– Холодно?

– Не особенно. Ты знаешь, что здесь происходит?

– То, что должно произойти.

– «Должно» по чьему мнению?

– Моей Госпожи.

– Она неправа.

Какое-то время Хват стоял молча. Потом сказал: – Это не важно.

– Почему не важно?

– Потому что она моя Госпожа. И ты не поднимешь руку против нее.

Я смотрел на Хвата, который столько настрадался при правлении Ллойда Слейта, на стоявшую за ним Лилию, которая тоже частенько бывала жертвой Слейта. Я думал: сколько же раз в те дни Хват отдал бы все, чтобы спасти ее, чтобы получить силу, став Рыцарем.

И теперь он им стал.

Наступило время, когда никакие часы или дни переговоров не изменят ход событий: когда люди твердо преданы чему-то, их действия диктует необходимость ситуации, созданная их выбором. Хват всем своим существом верил в Лилию, и будет сражаться насмерть, защищая ее. Что бы я ни сказал, этого не изменить. Я видел это на его лице.

– Вернись назад, – сказал он.

– Не могу. Отойди в сторону.

– Не могу.

– Значит, будет так? – сказал я.

Хват выдохнул. Потом кивнул.

– Да.

И впервые за десятилетие Зимний Рыцарь и Летний Рыцарь начали войну.

Хват метнул столб чистого Летнего пламени, который выжег почву под собой, пока летел ко мне.

У меня не было времени подумать, но какой-то частью сознания я понимал игру. Уклониться от пламени было бы недостаточно: ореол горячего воздуха, окружавшего пламя, обжег бы меня, пройди оно чуть ближе. Именно поэтому Хват имел преимущество в этом матче, продолжая соблюдать дистанцию и выстреливая пламя язык за языком. Тогда я призвал Зиму, чтобы заморозить воздух вокруг себя, когда рванулся в сторону. Огонь и холод встретились, столкнулись и наполнили воздух туманом – туманом, который мог дать мне шанс подобраться вплотную к противнику.

Часть меня, та самая, которая сохраняла мою индивидуальность, смотрела на подобную тактику с тревогой. Я был, черт дери, голым и безоружным. На Хвате же была мантия Летнего Рыцаря, делавшая его таким же сильным, быстрым и крутым, как я. Он был вооружен мать-его-в-душу мечом, и провел десять лет при Летнем дворе, обучаясь тому, как драться и пользоваться мантией. Плюс к тому, он наверняка провел весь день, доводя свои способности до предела.

Но Зимнюю мантию все это не заботило. Она просто видела врага и стремилась его уничтожить. И лучшим способом для этого было подобраться к нему вплотную и вырвать глотку.

Штука лишь в том, что последний Зимний Рыцарь убил последнего Летнего Рыцаря не так. Ллойд Слейт покрыл льдом ступеньки под ногами противника и сбил его с ног. Кроме того, Слейт был молод, в хорошей форме, а прежний Летний Рыцарь был уже пожилым человеком. И я подумал, что было бы неглупо пользоваться инстинктивным знанием Зимней мантии, пока оно полезно, но по сути оно являлось инстинктом голодающего хищника, волка зимой – он хотел крови, много крови, и немедленно.

Если я поддамся этому позыву, Хват оставит мои кишки на земле.

И вместо того, чтобы идти в прямую атаку, я делал несколько шагов в сторону и замирал. Мгновение спустя столб пламени освещал туман, ударяя туда, где я был бы, если бы прислушался к инстинкту мантии.

Конечно, именно так и должно быть. Зимний рыцарь был горным львом, – пумой, волком. Летний же был оленем, бизоном. Зимний ориентировался на преследование, охоту и убийство жертвы. Летний – на то, чтобы избегать прямого столкновения, пока преимущество не будет на его стороне, а уже тогда использовать это преимущество до конца. У Хвата была масса инстинктивного знания, из которого он мог черпать после того, как я пошел на него по Зимнему пути, и он был опасен максимум как старательный спортсмен, изучавший чистое айкидо. Он использовал бы силу атаки, которая помогла бы его защите, обернув эту силу на атакующего. Но я не подарил ему такой прямой атаки и украл у него его инстинктивное преимущество.

К черту титулы Зимних Рыцарей. Прежде всего я был чародеем.

Я сделал быстрое движение запястьем, прошептав: «Obscurata», и исчез за завесой.

Мои завесы не слишком хороши в сравнении с теми, что творит Кузнечик или почти любой другой чародей, но когда стоишь в плотнейшем тумане, не обязательно делать себя человеком-невидимкой – и я знал, как передвигаться очень тихо. Я бы не доверился этому трюку, противостоя Сидхе, но Хват им не был. Он был подменышем, с одним родителем-человеком и другим – фэйри, но, за исключением Летней мантии, такой же человек, как любой другой.

Я крался вперед. Обострив свой слух до пределов, до которых обычно не доходил, я услышал ровное дыхание Хвата, прежде чем прошел дюжину шагов. Я замер на месте. Я не мог точно определить, где он, но…

Я удержал себя от нетерпеливых звуков и стал консультироваться со своим интеллектусом. Хват стоял от меня в тридцати футах и четырех дюймах, примерно в двадцати двух градусах левее направления моего носа. Будь у меня пистолет, я уверен, что мог бы застрелить его.

Хват тоже застыл на месте.

Во как. Его мантия, вероятно, посоветовала ему быть терпеливым, зато моя надрывалась, веля послать к черту ожидание, преследовать и схватить. Я с минуту пользовался нашей неподвижностью, консультируясь с моим интеллектусом, и передвинулся на пятьдесят футов в сторону, туда, где мог хоть что-то подобрать с земли. Потом я вернулся на место и ждал – но уже не шевелился.

Все это не сработает, если он останется на своей позиции. Мне нужно было заставить его двигаться.

Я отступил на несколько шагов в туман и заговорил с ним, надеясь, что плохая видимость и моя завеса скроют, откуда идет мой голос.

– Знаешь, я понимаю Ллойда Слейта немного лучше теперь, – сказал я. – Мантия. Она вела его. Заставлю его хотеть то или это.

– Ллойд Слейт был монстром, – отозвался голос Хвата.

Ненавижу это делать, но мне пришлось давить на его болевые точки.

– Он был таким же человеком, как любой другой.

– Ты сам себя слышишь, Гарри? – отозвался Хват. В его голосе уже звучало напряжение. – Ты говоришь, как человек, ищущий поводов… или оправданий.

– Да, но ведь я не Слейт, – выстрелил я в ответ. Мой голос обрел раздраженные нотки. – Слейт был жалким задирой и мучителем. Моих сил хватит на то, чтобы уложить сотню Слейтов, прежде чем я перережу им глотки.

Дыхание Хвата участилось. Он пытался его контролировать, но явно был напуган.

– Гарри Дрезден, которого я знал, никогда не сказал бы ничего подобного.

– Тому уж десять лет, добавь комплекс преследования и войну, Хват, – сказал я, – и искать во мне праведную точку придется долго. Я знаю, ты тоже испытывал нечто подобное.

Пора вогнать колючку, подтолкнуть его к движению, к агрессии.

– А что ты видишь, когда смотришь на Лилию, чувак? Она просто восхитительна. Мне трудно думать о чем-то еще, когда она неподалеку.

– Заткнись, – тихо произнес он.

– Серьезно, – продолжал я. Диалог шел легко, слишком легко. Зимняя мантия проговаривала мою роль, не особо сдерживаясь.

– Эта горяченькая попка! В смысле, Господи, ты только подумай о ней… Если бы ты сейчас меня видел, мне стало бы чуть-чуть неловко.

– Заткнись, – повторил он.

– Да ладно тебе, друзья важнее девок. Что, Летняя мантия лишила тебя стадного чувства? Потому что, думаю, такой красоткой мы могли бы и поделиться, и…

Если бы мой интеллектус не был сосредоточен на противнике и не дал мне знать, что грядет, меня бы спалили живьем. Я бросился в сторону, когда он повернулся и запустил в меня еще одним снопом огня. Мне нужно бы было собрать побольше Зимы вокруг себя, чтобы защитить свою голую шкуру. Туман сгустился еще больше, а у Хвата, похоже, была защита от внезапных заморозков. Он развернулся ко мне, сделал два шага и прыгнул, держа меч обеими руками.

Тридцать семь футов. На столько он прыгнул, и без всяких усилий – он явно мог бы прыгнуть и дальше. Я точно знал, с какой силой он оттолкнулся от земли, знал точный угол прыжка. Мой интеллектус способен отслеживать воздух и туман, который Хват рассек, прыгая сквозь серую водяную взвесь.

Когда он прыгнул, я сделал два шага в сторону.

Мне было не по себе. Это как драться со слепым.

Хват приземлился ровно в двух футах от того места, где я находился, и его меч рассек пространство, где я стоял. Останься я там, он развалил бы меня на две ужасающие половины.

Но я там не остался. Я стоял позади него, в дюймах от его спины и прежде чем он встал после прыжка, нанес удар. Мгновением раньше я воспользовался интеллектусом, чтобы найти старый гвоздь на земле, дюйма четыре длиной, отчасти покрытый ржавчиной. Должно быть, мы с Томасом обронили его по пути в хижину или из нее, когда начали ее ремонтировать и строить как-жизнь-док. Гвоздь провалялся несколько сезонов, что на нем почти не сказалось.

Я приложил большой палец к его затылку, использовал силу Зимней мантии и вогнал гвоздь через кольчугу, не рассчитанную на такое тонкое оружие, на два дюйма в мышцу под лопаткой Хвата.

Хват издал крик шока и боли, и замахнулся на меня мечом, но с холодной сталью, пробившей его кожу, и невозможностью доступа к Летней мантии, он располагал только собственными рефлексами, силой и умением. Он не тренировал их до того, как стал Летним Рыцарем, и не обучался в жестокой школе предательских ударов, через которую провела меня Мэб. Замах меча был медленным и неуклюжим, и я ударил его дважды: один раз по запястью, с хрустом сломав его, второй раз – в челюсть, уложив Хвата на землю бесчувственной массой.

– Рыцарь бьет Рыцаря[103], – крикнул я в туманный ночной воздух. – Шах.

Схватка Королев с Духоприютом была бесшумной, но сейчас воздух словно застыл. Я не мог видеть их, но знал, что Лилия повернула тело немного в сторону от Духа, ко мне, разорвав связь с одним из двух Сидхе, поддерживавших ее. Духоприют, со своей стороны, развернулся, глядя прямо на Мэйв. Я чувствовал, как маленькие фрагменты его тела словно разбегаются в разные стороны, снова собираясь в единую массу.

– Хват? – позвала Летняя Леди слегка озадаченным голосом. Потом в этом голосе появился внезапный холодный страх. – Хват!

– Что ты делаешь? – рявкнула Мэйв. – Тупая корова! Я не могу в одиночку победить Стража!

Лилия проигнорировала ее. Я чувствовал движение ее руки, почти отсутствующий жест.

И когда внезапный ветер разметал туман, Хват и я появились на вершине холма с такой же легкостью, с какой мать ловит печенье, упавшее с подносика столика младенца.

Вот ведь хрень.

Я знал, что Леди могущественны, но не осознавал, что это означает в практическом плане. Заставить огромный объем воздуха двигаться с такой точностью, внезапностью и силой – чтобы сделать это, нужно приложить серьезную энергию. Я мог бы это сделать, но для меня это было бы серьезным усилием, и мне понадобилось бы хорошенько посидеть с холодным пивом после подобного подвига. А сделай я это два или три раза подряд, я устал бы настолько, что и кружки с пивом бы не поднял.

Лилия сделала это, практически щелкнув пальчиками.

И тут появился я, стоящий в чем мать родила над неподвижным телом Хвата. Я все еще находился под прикрытием завесы, но она была уже настолько дырявая, что прятаться под ней от кого-то типа Сидхе не имело смысла. Мне вообще уже не стоило держаться за нее, но какой-то иррациональный инстинкт заставлял меня концентрировать ее и удерживать небольшим энергетическим полем вокруг моих бедер.

– Он жив, Лилия, – сказал я торопливо. – Нам надо поговорить.

Кожа вокруг ее глаз побелела.

– Что? – требовательно и яростно спросила она. – Что ты мне сказал?

Оххх… В дни моей худшей дипломатии я не получал такой реакции, когда ответил:

– Лилия, успокойся. Хват жив. Но ты все еще на той стороне, и я не думаю, что тебе рассказали всю правду. Давай поговорим, прежде чем произойдет что-нибудь, о чем все будут жалеть.

– Как ты смеешь? – взревела она. Ее ярость была раскаленной. Буквально. Языки пламени срывались с ее ладоней и обвивали предплечья. – Как ты смеешь?

Я поднял пустые ладони перед собой. Я был уверен, что выглядел совершенно потерявшимся.

– Адские колокола, Лилия, что за чертовщина? Я не собираюсь здесь сражаться!

Лилия завопила, и Летнее пламя охватило ее, заставив придворных отскочить в сторону. Золотое, зеленое и звездно-серебряное пламя плясало вокруг нее, гипнотизирующее – и набирающее силу. Внезапно я увидел ту же ярость, которую видел в глазах Титании, но это были тлеющие угольки, оставшиеся после того, как годы траура и скорби прошли. Сила, бушующая в Лилии, проистекала из совсем другой страсти – но она была свежей, раскаленной добела и вряд ли могла быстро остыть.

И тогда я понял, что происходит. Мэйв протянула свою руку ко мне, и ее пальцы задвигались в веселом танце. Она бросила на меня самый мимолетный взгляд, и он бы полон яда и радости. Я тоже вытянул руку перед собой и почувствовал ее там, элегантную, гламурную и простую настолько, что Мэйв могла бы проделать это во сне, без зрителей, даже без единого Сидхе. Говорил-то я, но до Лилии долетали не мои слова. Мэйв выбирала слова вместо меня.

Я не знаю, что она сказала, но она выбрала именно те слова, которые заставили ее Летнюю коллегу обезуметь от ярости. Мягкая, сочувственная натура Лилии была использована против нее. Мэйв запустила свой маленький простой гламурчик с идеальным расчетом времени: когда относительно неопытная Лилия этого не ожидала. И была полна беспокойства о судьбе павшего Хвата. С тяжелым чувством я осознал, что страстная юная Леди Лета – не Титания. У нее имелся тот же жар, но отсутствовали сдержанность, баланс, и не было ни шанса, что она когда-то сможет думать, взвешивать, сдерживать свою ярость.

– Уничтожить его! – закричала она. Деревья тряслись и скалы трещали от ее голоса. Его звук врывался мне в уши, и я ощутил в нем внезапную жаркую влажность. – Уничтожить Гарри Дрездена!

Она выбросила вперед обе ладони – и волна огня в двадцать футов высотой и шириной с футбольное поле с ревом ринулась на меня.

(обратно)

Глава 48

Долю секунды мой мозг визжал, как малохольный поросенок, бегущий домой – реакция страха на уровне подсознания. Однажды мне довелось сталкиваться с огнем. Такие вещи крепко держатся в памяти.

От огня трудно защищаться. По этой причине он – одна из моих любимых форм атаки. Даже если вам не удается поджечь саму цель, вы всеравно можете ее поджарить, разогрев воздух вокруг нее, пока она не бросит все, чтобы убраться с вашей дороги, даже не думая о том, как посчитаться с вами. Если речь заходит об оружии, огонь – в самом верхнем ящике.

Но!

Огонь коварен и ненадежен. Без концентрации он просто хаос, случайный выброс накопленной в химических веществах энергии. Этого недостаточно, чтобы работать с огнем. Вам нужно знать, когда, где и как применить его с максимальной эффективностью – чего Лилия не сделала.

Я упал сверху на лежащего без сознания Хвата и сфокусировался, выбросив ладони в стороны и прокричав: «Defendarius!»

Едва я сформировал вокруг нас пузырь щита, огненный шторм обрушился, погребая нас под собой, как океанская приливная волна. Мой щит удерживал огонь, но остановить его полностью он не мог, и жар начал просачиваться внутрь. Именно поэтому я потянулся за Зимой и заполнил маленький пузырь вокруг нас холодом. Волна огня была слишком массивной, чтобы ее перебороть, да я и не собирался этого делать. Она распространилась по такой огромной площади, что все, что мне оставалось, это управляться с крошечной ее частью, держаться, как маленький камешек на пляже. У меня не было силы ее победить, но была сила держать ее на расстоянии, пропуская внутрь щита лишь воздух, а не жар, чтобы не оказаться в духовке.

Огонь омывал нас со всех сторон, и я держался за щит еще несколько секунд – так долго, как мог. Без своего браслета или жезла, чтобы направлять энергию, несколько секунд было максимумом того, что я мог сделать – но этого хватило, чтобы выжить. Я стоял на коленях и ладонях, хватая ртом воздух на покрытой инеем земле, но я выжил – и Хват тоже.

Ай да я!

Издевательский смех Мэйв звенел над вершиной холма.

Горячий воздух коснулся моего лица и постепенно, по чуть-чуть становился горячее, по мере приближающегося огня. Я поднял голову и увидел Лилию, идущую ко мне по выжженной земле, обнаженную, но с языками пламени, окружавшими ее тело. Ее собственная одежда сгорела в огненной буре. Глаз у нее не было. На их месте гудела пара обжигающих огней, сгустки оранжевого и алого пламени поднимались из глазниц по мере того, как она приближалась. Ее шелковые белые волосы поднялись колышущейся колонной, как само пламя, вздымаемые горячим воздухом и разноцветными – золотыми, зелеными, оранжевыми – огнями ее пылающей ауры.

За ней тенью следовали Летние Сидхе, с огнями, танцующими на серебряном оружии, и с их отражением на руках и лбах, их мощь окружала меня, не давая мне ни шанса на бегство, но после того, как Лилия щелкнула пальцами, они остановились и отступили – к своей исходной позиции у башни маяка.

Я думаю, ей не хотелось спалить их Летние тела вместе со мной. Я начал поднимать руку, готовясь выстроить щит, но моя вторая рука не выдержала веса моего тела, и я едва не упал.

Стало быть, конец.

Вышел бензинчик.

Я умудрился подняться на колени и сесть на пятки, тяжело дыша. Потом я выдернул гвоздь из спины Хвата, сжал его в руке и взглянул в лицо Лилии.

Она остановилась футах в шести от меня, покрытая живым огнем, и посмотрела вниз. Ее глаза светили как прожекторы.

– Он в порядке, Лилия, – сказал я. – Хват в порядке. О Боже, Лилия? Ты меня хоть слышишь?

Судя по всему, нет. Лилия подняла ладонь, и над ней образовалась в воздухе крошечная сфера раскаленного добела света, маленькая звезда.

Н-да, вот это была концентрация! Я не смог бы остановить нечто столь сконцентрированное даже после долгих приготовлений. Я оценил это в чисто профессиональном смысле, хотя оно должно было убить меня ужасающим образом.

И внезапно я почувствовал себя идиотом. О чем я, мать-перемать, думал? Королевы фэйри, даже самые незначительные, были простейшими первобытными силами, чем-то, что лежало за пределами человеческих понятий. Я мог контактировать с моим дедом и Серым Советом, должен был бы наорать на Белый Совет, даже при мизерных шансах дождаться от них помощи.

И я мог отправить Майкла и его семью – с Мэгги – вон из города, как только осознал опасность. Я спас вчерашний день – может, я побеждал слишком часто, и стал чувствовать себя сверхуверенным? Я всегда смеялся над высокомерием Белого Совета, и угодил в ту же западню, разве не так? Уверенный в том, что справлюсь с любой проблемой, я собрал свою маленькую банду потакателей и отправился прямиком в этот хаос.

– Лилия, – сказал я устало. – Выслушай меня. Нас обоих подставила Мэйв.

Белый огонь не отрываясь смотрел на меня.

– Враг, – сказал я. – Он в ней. Он в ней уже давно. Подумай. Захваченные им существа он заставляет действовать вопреки их природе. – Я наклонился вперед, держа кисти рук ладонями вверх. – Он заставил ее лгать. Она может солгать, не моргнув глазом. Подумай. Насколько ты доверяешь ей, насколько осознаешь, что все, происходящее сейчас в мире, основано на уверенности в том, что она не может говорить неправду?

Огонь полыхнул – но не охватил меня. Так что я продолжал говорить.

– Не надо слепо верить моим словам. – сказал я. – Ты посмотри на то, что она делает.

И Лилия заговорила, голосом, пылавшим сдерживаемой силой Лета.

– Мы работаем вместе. Мы уничтожаем самый большой источник темной энергии и разложения в этом мире. Источник, который ты так отчаянно хочешь защитить, что даже призвал Иных на помощь!

О Боже…

Лилия не знала, что находится в Колодце. Она понимала, что это источник темной энергии, но не понимала, почему.

Я все время забывал, что она на своей должности относительно недавно. Прежде, чем я убил Аврору и оставил бедную Лилию с мантией Летней Леди, она была обычной девушкой, не старше Молли, только без ее способностей и тренировки. Она выстраивала свою жизнь, все время имея дело с гигантской мощью ее мантии, проходя краткий курс руководства фэйри, беря эту науку буквально приступом.

И если там был кто-то, кто накормил ее ложью в процессе обучения сверхъестественному, кто-то, чьему слову она доверяла, один Бог знает, какая часть ее знаний вывихнута и перекрашена.

– Кто сказал тебе, что я призвал Иных? – спросил я. – Мэйв?

– И такой высокомерный, – сказала Лилия. – От тебя несет высокомерием и ложью, как и от всех чародеев. Даже от знаменитого Мерлина, который и выстроил эту мерзость.

Ее глаза сузились.

– Но какой бы сложной она ни была, она все равно создана магией смертных. Этот круг, который мы использовали, чтобы предотвратить ваше вмешательство – часть тутошней архитектуры. Все, что нам нужно, это влить в него силу, чтобы закрыть маяк от твоих союзников, пока мы будем разрушать его изнутри.

– Если ты будешь продолжать, – сказал я, – ты уничтожишь себя, Лилия, и всех, кого привела с собой. И кроме того, погибнет множество невинных людей.

– Заканчивай с ним, Лилия, – позвала ее Мэйв. – Я же сказала тебе: они будут лгать. Смертные всегда лгут, именно поэтому мы и не можем сосуществовать. Мы не можем позволить им разделить нас. Убей его, и закончим начатое.

– Лилия, прошу тебя, – сказал я. – Не верь мне на слово. Вообще не верь мне. Но убедись. Убедись во всем сама, и тогда ты будешь знать. Тебе не надо делать этого.

Лилия стояла надо мной с растрепанными волосами, ее обнаженное тело было прекрасным до боли. Она заговорила тихим и пугающе холодным голосом:

– Ты не можешь мне этого говорить, – сказала она. – Только не ты. Думаешь, я хотела этого? Думаешь, я хотела боли и смерти, ужаса и войны? Думаешь, я выбрала эту мантию, эту ответственность? – Ее глаза прояснились, хотя выражение лица не изменилось. – Мне не нужен был этот мир. Я не хотела богатства, славы или власти. Я хотела мужа. Детей. Любовь. Дом, который бы мы выстроили вместе. И ничего этого теперь не будет.

По ее лицу потекли слезы, а накал и ярость снова слышались в ее голосе: – Из-за тебя. Потому что ты убил Аврору. Потому что ты превратил меня в это. Ты поднял руку на моего защитника, моего друга, а теперь, когда проиграл, ты смеешь говорить мне что я должна или не должна делать?

– Лилия, пожалуйста, – сказал я. – У тебя есть выбор.

Мэйв снова рассмеялась где-то позади нас, смехом, который чаще раздается в психушке Аркхэм[104], и смех этот эхом прокатился по выжженной голой земле.

– Теперь, – сказала Лилия с горечью в голосе, – теперь ты даешь мне выбор.

Мини-звездочка снова засияла над ее ладонью.

– Вот что я выбираю, сукин ты сын, Рыцарь Зимний, сгори и умри!

Думаю, я понял. Если не все, то большую часть. Лилия всю жизнь была жертвой из-за своей ослепительной красоты. Ллойд Слейт был последним, кто насиловал ее, но сомневаюсь, что он был первым. Всю ее жизнь она была лишена возможности сделать выбор, но к миру фэйри она точно не хотела принадлежать. Будучи подменышем, она могла стать Избранной, а со временем и полноправной фэйри – но не сделала этого. А когда я убил Аврору, я лишил ее выбора оставаться человеком.

Я не думал об этом, убивая Аврору, но результат был тем же самым. Я не просто убил Аврору в ту ночь. Так или иначе, я в результате убил и Лилию. Я швырнул ее в мир, где она заблудилась и жила в страхе. Скорбящая и яростная Титания вне всякого сомнения не была той наставницей, в которой нуждалась Лилия. И даже если ее только что сделали бессмертной, она все равно была страшно рассерженной, печальной, перепуганной – и одинокой.

Легкая добыча для Мэйв. Легкая добыча для Немезиды. Я не был уверен, есть ли что-то в нынешней ситуации, что я смог бы изменить, если бы даже знал что менять это стоит, но все равно чувствовал себя виноватым. А может, и был им. Ведь именно мой выбор изменил все.

Может быть, справедливо, что теперь Лилия, в свою очередь, убьет меня.

Ее глаза встретились с моими, и она выпустила маленькую звездочку в мое сердце.

(обратно)

Глава 49

Вспышка света – и маленькая звездочка рикошетом отлетела от зеркально-чистой поверхности длинного меча Хвата.

Она взлетела на десяток ярдов и ударилась о землю со вспышкой и воем перегретого воздуха, сформировав колонну белого пламени, которая, похоже, должна была заменить мои голову и шею.

Хват, приподнявшись на локте, держал меч в левой руке. Выглядел он ужасно, но все-таки одним ловким движением поднялся на ноги – так, словно ничего не весил.

И он встал между Лилией и мной.

– Лилия! – сказал Хват. – Что с тобой происходит?

Пламенные глаза заботливо осматривали его.

– Ты… ты в порядке?

– Я уже это сказал, – произнес я. Мой голос, может, был чуточку визгливым. Пульс взлетел до небес.

– Заткнись, Гарри, – сказал Хват. – Лилия, посмотри на него. Он ни для кого не представляет угрозы.

Видимо, выглядел я действительно паршиво, но все-таки…

– Эй, – сказал я.

Хват развернулся в бедрах и ударил меня в грудь. Это был не сильный удар, но в моем состоянии сильного и не требовалось. Удар меня свалил.

– Сэр Рыцарь, – сказала Лилия. – Я… Хват, это жжет.

– Значит, прекрати это, – тихо сказал он. – Давай уйдем отсюда, найдем где-нибудь тихое место для твоих медитаций, и ты снова сможешь сдерживаться.

– Мне нужно… Он пытался причинить тебе боль.

Голос Хвата стал более жестким.

– Земля обгорела дочерна, Лилия, – сказал он. – А на моей кольчуге иней. На его руках и плечах ожоги, но я встал как ни в чем не бывало, полежав на единственном пятнышке травы, оставшемся на вершине холма.

Он поднял свой меч. Последние шесть дюймов клинка попросту исчезли, а сам клинок заканчивался оплавленной массой. Должно быть, конец меча лежал вне области, прикрытой моим щитом.

– Какая нужна температура, чтобы сделать такое? Забудь, кто и что сказал. Кто защищал меня, Лилия?

Она, не отрываясь, смотрела на Хвата, яростное пламя все еще вилось вокруг нее, вздымая ее волосы, вырываясь из ее глаз. Затем она со стоном закрыла их, и пламя погасло. Лилия резко отвернулась от меня.

– Это уже слишком, – услышал я ее шепот. – Я хочу улететь прочь.

– Миледи? – спросил Хват.

Лилия издала странный рычащий звук, направляя глаза, в которых до сих пор тлели угли, в мою сторону.

– Стой, где стоишь, сэр Рыцарь, – сказала она, словно выплюнув последнее слово. – Если ты шевельнешься или поднимешь оружие – или магическую силу – против нашей цели, я обещаю: второй раз пощады не будет.

Она отвернулась и шаркающим шагом направилась к пирамиде, в которую выстроились Сидхе, атаковавшие Духоприюта. Ее ноги оставляли отчетливые следы в пепле и золе на земле, и маленькие огоньки вспыхивали там, куда она ступала, и гасли сразу же, стоило ей пройти дальше. Она не произнесла ни слова, просто подняла руку – и вновь нечто вроде песка из невидимого пескоструйного аппарата стало изливаться на Духоприют.

Я наблюдал за всем этим, будучи слишком измотан, чтобы пошевелиться. Но я пошевелился, посмотрел вниз, увидел ожоги на руках. Я их не чувствовал. Не такие уж страшные, но они были.

– Хват, – сказал я. – Спасибо.

Он посмотрел на меня, осторожно, и потом слегка кивнул.

– Сдается, я был у тебя в долгу, Зимний. – Его глаза вспыхнули, но лишь на секунду. – Может, поэтому.

Я слабо засмеялся.

– Нет. Нет, это может кое-что сломать.

– Это сломало мое чертово запястье. – Он фыркнул. – В челюсти тоже приятных ощущений нет. Хороший удар.

– Я схитрил, – сказал я.

– В нашей работе такого понятия не существует, – сказал он. – Мне следовало догадаться, когда ты меня накручивал, разговаривая так, как ты это делал. В большей части драк, в которых я участвовал, было не до дразнилок и оскорблений.

– Что ж, подними планку своих стандартов. Всегда найдется время для парочки оскорблений.

Он улыбнулся, но немного болезненно. Потом попробовал пошевелить пальцами правой руки.

– Ну, ты закончил?

Я медленно выдохнул и не ответил.

– Сколько из того, что ты наговорил ей, было правдой? – спросил он.

– А что ты слышал? – спросил я в свой черед.

– Почти все, после того, как ты выдернул из меня нож.

– Гвоздь, – поправил я, и поднял его, чтобы Хват мог видеть. На нем до сих пор оставалась кровь.

На его лице появилось выражение боли:

– Гарри, ты не мог бы…

– Пожалуйста, – сказал я и вытер кровь о землю, стерев ее с гвоздя.

– Спасибо, – сказал он. Посмотрел на стену, потом на меня.

– А как, черт дери, ты сюда добрался?

– Профессиональная тайна, – сказал я. – Как ваша братия сюда добиралась? Я знаю, что яхту напрокат вы не брали.

– Прилетели, – сказал Хват. – Оборотни. Меня сбросили с дельтаплана над озером, а вниз уже парашютом.

– Черт, да ты становишься экстремалом!

– Направление верное, – сказал он.

– Значит, ты приземлился сюда и соорудил круг?

– Профессиональная тайна, – сказал он осторожно. – Ты же понимаешь, что мы сидим не в той же самой лодке, верно? Я могу общаться с друзьями. Это даже вроде традиции. Но мы не на одной стороне.

– Нет. Ты не на той стороне, – сказал я. – И может, даже больше, чем на одной.

– Так и начинаются конфликты, – сказал он. – Каждый не может быть в равной степени прав, Гарри.

– Но поверь мне, каждый может быть неправ в равной степени, – сказал я. – Хват, речь о чем-то гораздо большем, чем игры Зимы и Лета.

Услышав это, он нахмурился.

– Скажи мне вот что, – продолжал я. – Я не спрашиваю ни о каких деталях, ни о чем, что мог бы потом использовать против тебя. – Словно Мэйв позволит мне дожить до «потом». – Просто ответь: Мэйв когда-нибудь просила тебя поверить ей на слово? Она говорила тебе что-нибудь, что оказывалось правдой? Говорила что-нибудь впрямую, без экивоков?

Хват нахмурился еще сильнее.

– И ты думал про себя: «Эй, это странно. Она никогда не говорит ничего и никому впрямую».

Его рот приоткрылся, глаза не отрывались от Мэйв.

– И ты думал, что если бы любая – хоть одна – из Леди сказала это, ты заподозрил бы ложь. Но она не оставляет места для интерпретации, значит, это, должно быть, правда.

– И? – спросил он очень тихо.

– И позволь спросить тебя вот о чем, – сказал я. – Если бы ты предположил, что она может солгать, – пусть даже один раз – как это меняет картину?

Хват в достаточной степени был идеалистом, но идиотом он не был.

– Ох… – выдохнул он. – Кгм…

– Помнишь, когда Лилия открыла тогда двери Арктис-Тора для нас?

– Конечно.

– И когда мы вошли внутрь, Леанансидхе с постной физиономией была в саду Мэб, – сказал я. – Потому что нечто вселилось в нее и руководило ее действиями. А Мэб проводила экзорцизм по типу ледникового периода.

– И?

– И что, если этот вторгшийся паразит попал в воду, прежде чем Мэб его поймала? – спросил я. – Что, если оно вселилось в Мэйв?

– Это чушь, – сказал он. – Ведь это Мэб сошла с ума.

– Ой ли? – спросил я. – Такая ли это чушь? Помнишь встречу у Мака? Помнишь, как мы узнали, что Мэб слетела с катушек?

– Мэйв сказала… – он внезапно умолк.

– Да, – кивнул я. – Минуту назад ты сказал Лилии что нужно игнорировать слова и смотреть на поступки. Мы оба знаем, что звучит громче. Ты знаешь, кто я такой и что я сделал. Так что я собираюсь задать тебе еще один вопрос, – сказал я. – Чьей идеей была вся авантюра сегодняшней ночи? Лилии? Или Мэйв?

Кровь отхлынула от его лица. – О, черт дери.

Я наклонил голову. И потом сказал:

– Хват, я спас тебя потому, что ты достойный малый, и меня не волнует, что мы играем за разные команды. Я просто не хочу, чтобы ты погиб.

– Да, – сказал он тихо. – Этот поступок… звучит очень отчетливо. Но, может, ты знал, что именно так я и подумаю. Может, ты сделал это для того, чтобы потом раскрутить меня?

– Должно быть, ты подозреваешь во мне больше хитрости, чем я имею. Ты знаешь, как я работаю. Насколько часто я находил чистенькие, элегантные решения, где все концы увязаны? Ты можешь прямо сейчас посмотреть на меня и честно сказать себе: «О, Дрезден, этот гений коварства! Это, наверное, часть его общего плана?»

Я развел руки и выжидательно смотрел на него.

Хват смотрел на меня, грязного, голого, дрожащего, покрытого синяками и ожогами, пеплом и золой.

– Черт дери, – повторил он и снова повернулся к обеим Леди.

– Я не думаю, что Мэйв что-то натворила с головой Лилии, – сказал я. – Не думаю, что это было необходимо. Я думаю, Лилия достаточно одинока и неуверена в себе, и все, что потребовалось Мэйв, это вести себя как человек. Такой, который чувствует все, через что прошла Лилия, и понимает это. Человек, который, как ей кажется, поддержит ее и прикроет.

– Друг, – сказал Хват.

– Да.

– Каждый хочет иметь друга, – сказал он тихо. – Разве это плохо?

– Тельма и Луиза были подругами[105], – сказал я и указал на треугольник. – Каньон.

Мышцы на его лице несколько раз дернулись.

– Даже если… если ты честен и к тому же прав – а у меня нет причин сомневаться ни в том, ни в другом – и что? Эти придворные с ними – их избранный внутренний круг. Они подчинятся своей Леди не раздумывая. А тебе даже нечем сражаться. А я – уверен на все сто – не одолею их в одиночку.

Я не хотел говорить этого, выдавать что-нибудь потенциальному врагу. Немезида могла завладеть и Хватом – кто знает? Она может находиться внутри Хвата прямо сейчас, ухмыляясь при виде взаимопонимания, которого она со мной достигла. Это отвратительный – но факт.

Правда, иногда приходится послать нафиг математику и…

И следовать мудрости собственного сердца.

А мое сердце подсказывало мне, что Хват – достойный парень.

– Хват, я знаю об этом острове. Это мой надел, мой квартал. Поэтому я и прохожу здесь всюду и насквозь. И я знаю, что если бы Мэйв удался ее план, этот остров стал бы вулканом Сент-Хеленс и при извержении прихватил бы с собой и Чикаго.

Он смотрел на меня – нахмурившись, выжидая.

– Моя дочь в городе, – прошептал я. – Она погибнет.

Он заморгал:

– У тебя есть?… – потом его слегка качнуло назад, когда он осознал в какой степени я ему доверился: – О Боже, Дрезден!

Я сделал глубокий вдох и продолжал давить.

– Сейчас Охота гонит Иных. И Охота побеждает. Моя команда тоже здесь, за пределами вашего круга. Мёрфи, Молли, Томас, Мыш. Если я смогу разрушить круг, то мы не будем одиноки.

– Когда появилось это «мы»? – сказал он бесцветным жестким голосом.

Я поднял взгляд и увидел смех в уголках его глаз.

Иногда мудрость сердца приходится кстати.

– Я не позволю причинить вред Лилии, – сказал он. – По любому поводу. Точка.

– Принято, – сказал я. – Плохишом у нас Мэйв.

Он снова пошевелил правой рукой, прежде чем поморщиться от боли.

– Не знаю, что тебе это даст, – сказал он, – но насколько я понял, здесь действует обычный ритуальный круг, как любой другой.

– Не понял?…

– Когда мы приземлились, Мэйв отправила гончих псов и кое-кого из Малого Народца по твоим следам – и мы вышли прямо на этот маяк и на Стража, который вынырнул из-под земли, оттуда, где он сейчас и прячется. Мэйв атаковала духа, точно как сейчас, отвлекала его, пока Лилия, напевая, двинулась по кругу к вершине холма. Я видел, как она делала такие же ритуальные круги тысячи раз. Но когда она пошла обратно, в противоположную сторону – бабах! – и вот тебе и стена.

Я хмыкнул.

– Значит… это заранее инсталлированная защита, которая запускается… Адские колокола, это не вроде как страж. Это СТРАЖ. Гигантский. Но если что-то с острова пройдет сквозь круг, не потревожив его, а что-то не с острова будет уничтожено, тогда…

Я проследил логику событий и обмяк.

– Что? – спросил Хват.

– Тогда нет никакого способа разорвать круг, – выдохнул я. – Это как сейф с таймером. Стена круга не опустится до рассвета.

– И что это означает?

Я сглотнул слюну. Рассвет – это слишком поздно. Так что я собрал остатки сил, какими уж они там были, и, оттолкнувшись от земли, медленно, мертвецки устало поднялся на ноги.

– Это означает, – сказал я, – что мы предоставлены самим себе.

Хват посмотрел на центр полянки. Потом передал мне серебряный нож, который вытащил из-за пояса, и сказал:

– Опять ты с этим «мы».

(обратно)

Глава 50

Я начал идти. Для пары шагов – значительная неопределенность, но приходилось придерживаться этого.

– План есть? – спросил Хват, стараясь поспевать за мной.

– Мэйв. Я убью ее.

Что, кстати, было долбаным приказом Мэб.

Он бросил взгляд в сторону.

– Ты знаешь, что она бессмертная, нет?

– Знаю.

Его глаза сузились.

– А я что должен делать?

– Они заперли Стража внизу, – сказал я. – Думаю, одна из команд следит за тем, чтобы он не освободился. Иначе Мэйв раздавила бы меня прямо рядом с Лилией.

Хват кивнул:

– Она никогда не упускает случая пообрывать мухам крылышки.

Он нахмурился.

– А что произойдет, если Страж все-таки освободится?

Я не знал наверняка. Духоприют обладал гигантской силой, абсолютной преданностью делу и полным отсутствием чувства меры. Я понятия не имел о его тактических способностях. Он мог быть полезен в схватке, а мог и не быть полезен. Честно говоря, я вроде как надеялся, что он не понадобится – сами представьте, каково пытаться убить конкретных муравьев, и даже целую их кучу бейсбольной битой. Я был убежден, что если Духоприют замахнется на кого-то, я предпочту оказаться далеко за горизонтом.

По сути, как я понял, тут-то и крылась проблема. Духоприют существовал в грандиозном масштабе. Он не подходил, он не был приспособлен для эффективной разборки с существами относительно незначительных размеров. Выстоять против Идущего и мини-армии Иных для острова не составляло труда. Но Мэйв и Лилия проскользнули сквозь его систему защиты. Они и их личные ассистенты были воробьями, атакующими орла. Орел гораздо больше и способен убить любого из них, но это никак не меняет ситуации.

Не только это – но еще и то, что Духоприют был genius loci, природным духом. Фэйри глубинно связаны с природой на уровне, который никто до конца не понимает. Кто-то может утверждать, что Духоприют – один из фэйри, или по меньшей мере близок к этому. В любом случае мантии Леди Зимы и Лета способны оказывать влияние на такие существа, как Духоприют. Понятно, они не превосходят силы Духа-Стража, потому что он смог воспротивиться им. Так же точно ясно, что за ними что-то стоит, потому что он не попытался уничтожить их.

– Честно говоря, не знаю, – ответил я. – Но главное в том, что мы должны напасть на Мэйв. Лилия будет слишком занята тем, чтобы Страж не вошел в игру.

– Двое нас, – уточнил Хват, – и мы собираемся одолеть десяток их?

– Нет, – сказал я. – Я беру Мэйв. Ты берешь на себя остальных девятерых.

– А если они не склонны сотрудничать?

– Задай им порку.

Хват хмыкнул.

– Это недолго. Так или иначе. И… Это означает войну, если Летний Рыцарь атакует дворян Зимней Королевы.

– Вовсе нет, – возразил я. – Они не дворяне. Они преступники. Я прямо сейчас объявляю их вне закона властью, возложенной на меня и все такое прочее. Я также объявляю нас силами специального назначения.

– Мы спецназ?

– С этой минуты, – сказал я.

Хват с явным удовольствием покивал.

– Если мы будем плясать достаточно споро, может, мы им это и втюхаем. А потом что?

– Если оба останемся в живых – что-нибудь да придумаем.

Мы прошли несколько шагов, прежде чем Хват сказал:

– Ты не сможешь справиться с Мэйв, чародей. В таком состоянии – посмотри на себя! Не сможешь, даже будь она одна, сама по себе.

– Да, – сказал я, – не смогу.

Но, возможно, Зимний Рыцарь смог бы.

С тех пор, как я встал с кровати в моих покоях в Арктис-Торе, я чувствовал внутри себя мощь Зимней мантии и удерживал ее на расстоянии. Я чувствовал первобытные позывы, бывшие сутью этой мантии: необходимость охотиться, сражаться, защищать свою территорию, убивать. Натура Зимы – прекрасная жестокость, чистое неистовство, самые дикие потребности, животные желания и инстинкт убийцы, натравливающий на врага сезон холода и смерти – воля и желание драться, жить, даже если у тебя нет ни убежища, ни тепла, ни отдыха, ни надежды, ни помощи.

Я сражался с этим позывом, подавлял его, держал на расстоянии. Зимней дикости не было места в мире супермаркетов, одеял с подогревом и дружеских посиделок. Она существовала для таких времен, как это.

Я впустил Зиму внутрь – и все изменилось.

Моя измотанность и усталость исчезли. Не потому, что мое тело уже не было усталым, но потому, что мое тело уже не имело значения. Значение имела только моя воля. Исчез и страх. Страх – удел жертвы. Страх был для тех, на кого я собирался охотиться.

Исчезли и сомнения. Сомнения – для существ, не знающих своей цели, а я свою знал. Это было делом Зимы, делом Феерии, семейным делом, и было чертовски правильно, что только существа из Феерии могут эту проблему решить. Я знал, что мне делать.

Была глотка, которую мне предстояло вырвать.

– Гарри? – спросил Хват. – Кгм. Ты в порядке?

Я искоса посмотрел на него. Как партнер по охоте Хват не выглядел таким уж крутым бойцом, но раньше я видел его в деле. Парня не следовало недооценивать. И он был мне нужен. Когда острая необходимость в его услугах отпадет, все может измениться, потому что он не с моего острова, а этого я ему не спущу. Но на некоторое время все-таки лучше иметь его на своей стороне.

– Немного голоден, – сказал я и улыбнулся: – Держи. Мне он не понадобится.

Я бросил ему нож острием вперед. Он ловко поймал его за ручку. Я увидел небольшое движение тени его шеи, когда его плечи напряглись.

– Помню. У тебя есть железо.

Я не насмехался над ним – зачем? Но перекатывал гвоздь между пальцами, слушая, как он скребет по льду.

Я посмотрел вниз и увидел, что лед сконденсировался из воды, содержавшейся в воздухе, и облепил мои пальцы. Я взял гвоздь зубами, чтобы поднять пальцы. С их кончиков, словно повинуясь инстинкту, стали расти сосульки. Я несколько раз пошевелил пальцами и увидел, как на сосульках образуются лезвия: твердый и бритвенно острый лед. Прекрасно.

Я продолжал рассуждать. Доспехи тоже? Слишком тяжелы. Нападение должно произойти мгновенно. Кроме того, я не хотел, чтобы доспехи помешали добраться до того, на что они бросятся. Это будет не самая скучная часть развлечения.

– Время игр, – сказал я гвоздю. Я сделал четыре шага, перешел на бег и прыгнул в направлении Мэйв. Пятьдесят футов. Без проблем. Это было великолепно: свобода, уверенность; я никак не мог понять, почему с такой щепетильностью я с самого начала отказывался от Зимы.

Со мной постоянно случались неприятности. Настало самое, мать-вашу, время, чтобы я случился с ними.

Мэйв, должно быть, в последнюю секунду что-то почувствовала, несмотря на всю ее сосредоточенность на Духоприюте. Но я отодвинулся на долю секунды раньше, чем она со змеиной скоростью Сидхе метнула что-то в мою сторону. Мои ледяные когти не достали до ее глотки нескольких дюймов. Они срезали один из ее дредов, который закрутился в воздухе – а я упал на землю, ноги самортизировали удар, а ступни зарылись в грязь вокруг маяка.

Шок охватил подручных Мэйв, и я воспользовался этим, резанув по глазам Красной Шапки в тот самый момент, когда Хват приземлился на плечи Рваной Башки, сокрушительным толчком повалив его на землю.

Я чувствовал, как мои когти наносят удары. Красная Шапка пронзительно вопил и уворачивался от них, бросаясь назад и пролетев мимо одного из Сидхе из Ботанического сада, стоявшего позади него. На лице Сидхе застыло выражение полного непонимания, когда он пытался выйти из концентрации, в которой поддерживал Мэйв с ее внезапно прерванным заклинанием. Думать было некогда. Блеснули окровавленные ледяные когти, и я вскрыл ему глотку до самой трахеи. Он упал с задохнувшимся криком, а я наступил на него, чтобы броситься на двоих, стоявших чуть позади, один – свернутая штопором фигура в обвисшей серой накидке и капюшоне, другой – худой, но неуклюжий тип с головой дикого кабана, покрытый татуировками и ожерельями из костей.

Я буквально наступил на фигуру в плаще, вонзив свои когти в тело за ней и вырвав из этого тела что-то тягучее, горячее и скользкое. Кабаноголовый бросился на меня, выставив клыки, и я почувствовал отдаленную боль в ребрах. Я врезал ему ступней между ног – удар подбросил его дюймов на шесть вверх, и снес ему ухо и пол-морды своими когтями.

Затем я ощутил Хвата у себя за спиной и услышал, как он прохрипел:

– Вниз!

Я упал на колени и тут же снова вскочил на ноги. Пока я был на земле, его меч просвистел над моей головой, войдя в грудь Сидхе-кабана, и издал похожий звук, уже покрытый кровью, хлынувшей из сердца противника.

Потом раздался рев, исходивший из чего-то поистине чудовищного, и кто-то врезал мне стволом дерева по пояснице. Это сбило меня с ног и пронзило болью все мое тело. Я успел перевернуться в падении и тут же поднялся на слегка пошатывающиеся ноги. Одной рукой я поддерживал часть своего веса, другую выставил в защитном жесте.

Это был Драная Башка.

Драные Башки – паразиты, существа, собирающие собственные тела из костей и крови свежеубитых существ. Чаще всего они попадались там, где каждая ферма или деревня ежедневно забивала скотину, еще до времен супермаркетов и фаст-фудов. Как я отмечал ранее, этот был чудовищным, больше, чем пара больших быков, двенадцать футов высотой и весом как минимум в тонну. Накидка слетела с него, и сейчас он выглядел как немыслимая скульптура из костей самых разных животных, покрытых свежей кровью. Там был и череп кого-то очень большого, может быть, гиппопотама или носорога, и в пустых глазницах плясали огоньки. Он сделал огромный – с присвистом – вдох и снова заревел.

Хват подбирал что-то с земли, наклоняясь так, словно вовсе не испытывал боли, но Красная Шапка и еще четверо Сидхе с оружием наготове подкрадывались к нему. Хват встретил их лицом к лицу, прямо, с клинком в руке и легкой улыбкой на устах.

– Ну надо же! – сказала Мэйв. Она переступила через ногу Драной Башки и появилась на виду, дав мне возможность оценивающе рассмотреть ее. – Кто бы мог подумать, что ты можешь быть таким грязнулей, чародей? В смысле: клыки, кровь, глаза. – Ее передернуло. – Меня это заводит. Меня всегда тянуло к нехорошим мальчикам.

Я улыбнулся, продолжая держать гвоздь в зубах.

– Забавно. У меня для тебя тоже кое-что есть.

– Да? – спросила она и облизнула губы. – Ты наконец решил пригвоздить меня, здоровяк? А ведь был таким скромнягой.

– Дразнить я больше не буду, – сказал я.

Мэйв сцепила ладони за спиной, выгнув тело, нацелившись грудью на меня. Грудь была не особо впечатляющей, но хорошо сформированной, бледной, красивой и скрытой, на мой взгляд, под слишком большим количеством ткани ее бикини. Из моей глотки вырвался рык.

– Вот это правильно, – сказала Мэйв, не мигая. – Я знаю, что ты чувствуешь. Жажду драться. Убивать. Отнимать. Трахаться. – Она сделала пару шагов по направлению ко мне, покачивая бедрами вперед и назад. – Вот это правильно. Именно это ты и должен чувствовать.

Я расслабил пальцы своей свободной руки и приготовился нанести удар. Она как раз подошла еще ближе.

– Все это время, чародей, мог ли ты представить? – промурлыкала Мэйв. Она начала двигаться за пределы круга, назад, где стоял Хват. Но я проигнорировал это. Подумаешь, на два шага больше. – Мог ли ты представить столь сильное чувство? Мог ли представить ощущение такого голода? – Она сделала еще шаг и еще один вдох. – И возможность утолить этот голод. Накормить его. Погасить его в плоти и крике.

Ее левая рука выскользнула из-за спины, она медленно провела ладонью по животу и бокам.

– Этой плоти. Но я не дам ее тебе просто так. Я буду драться, если ты осмелишься сделать самое худшее. Ты можешь высвободить любое свое затаенное желание. И это будет только начало.

Сейчас я тяжело дышал, хотя мгновение назад дыхание было нормальным. Мои глаза не могли оторваться от игры мышц и кожи на ее уязвимом животе. Мои когти с такой легкостью разорвут ее внутренности! Но я мог воспользоваться и зубами. И даже языком.

– Секс и насилие, – мурлыкала Мэйв. Она сделала пару шагов по направлению ко мне, но я не заметил, когда. Да и какая разница. – Голод и потребность. Возьми меня, возьми здесь, на земле. Не дари мне наслаждения, чародей. Просто возьми. Выпусти зверя, сидящего внутри тебя. Я хочу, чтобы ты это сделал. Я хочу, чтобы ты посмел. – Ее пальцы щелкнули резинкой маленьких шортов. – Хватит отказывать себе. Хватит думать. Это чувство правильно.

Черт дери, да, оно было правильно. Мэйв могла быть одной из Сидхе, быстрой, наделенной всеми магическими силами, но она не была сильнее меня. Когда я уложу ее на землю, я смогу делать с ней все, что угодно. Мой рот наполнился слюной. Часть ее побежала из уголка рта.

Мэйв подошла еще ближе и выдохнула:

– Тебя тянет к моему горлу, да?

Она медленно склонила голову на сторону, скользнула рукой по своему податливому телу, откинула волосы назад, обнажив шею. Ее бедра медленно и едва заметно двигались, постоянно отвлекая мое внимание. Ее горло было восхитительно тонким.

– Вот оно. Иди ко мне, мой Рыцарь. Все хорошо. Выпусти это наружу, и я сделаю все, чтобы ты остался доволен.

Ее горло. Я подумал, что хотел его для чего-то. Но сейчас я просто хотел. Вот как это произойдет. Погрузить зубы в ее горло, когда я войду в нее. Если она будет сопротивляться – или, наоборот, не сопротивляться всерьез – я смогу начать вгрызаться до самой артерии.

– Вот так оно и должно быть, – мурлыкала Мэйв. – Рыцарь и Леди, вместе. Совокупляющиеся как дикие звери. Берущие все, что нам хочется. – Ее губы изогнулись в улыбке. – Я думала, ты никогда его не выпустишь. Выпустишь настолько глубоко, чтобы я могла коснуться. – Ее очаровательное лицо изобразило наигранную юную невинность. – Но сейчас я могу потрогать его, верно?

Я зарычал. Я забыл, как делать что угодно еще. Ни осталось ни мыслей… ничего, кроме желания. Взять ее как самец самку. Взять от нее все что угодно. Сделать ее моей.

Кроме…

Подожди.

Волна чистого ужаса, вибрируя, прошла по мне, и ее энергии было достаточно, чтобы я смог вырвать Зиму из своих мыслей, вытолкнуть ее прочь. Но она не желала уходить. Она сражалась за каждый дюйм, наполняя похотью мою плоть и кровь.

Мои ребра внезапно заболели. Слегка закружилась голова. Мне вдруг понадобилось опереться ладонью о землю, чтобы сохранить равновесие.

Мэйв в ту же секунду увидела, что я вновь обрел контроль над собой. Ее веки почти закрыли глаза и она выдохнула:

– Ах… Было так близко. Но время еще есть. Это твой жезл, чародей, или ты просто счастлив видеть меня?

Я обнажил зубы и произнес:

– Мэйв…

– Это великолепно, – сказала она. – За одну ночь я собираюсь выпустить Спящих, убить звезднорожденного, положить конец шумному городу смертных и развязать войну между Летом и Зимой. К тому времени, когда начнется настоящая осада Врат, Зима и Лето станут охотиться друг за другом в ночи и будут заняты выцарапыванием глаз друг другу, так что никогда не увидят того, что грядет – благодаря мне. Ну, и тебе, конечно. Я не смогла бы сделать всего этого без тебя.

Произнося последние слова, она наклонилась чуть ближе, и я вонзил в ее горло свои ледяные когти.

Я был измотан, и движение получилось медленным, в нем абсолютно отсутствовала сконцентрированная сила и точность, которые я чувствовал, находясь под влиянием Зимы. Она качнула головой на долю дюйма, и мой удар прошел мимо, а сам я ляпнулся в грязь.

Мэйв звонко рассмеялась и захлопала в ладоши. Потом щелкнула пальцами и небрежно махнув рукой в мою сторону, сказала Драной Башке:

– Порви его на куски.

Драная Башка сделал два тяжелых шага вперед и потянулся ко мне своими костлявыми окровавленными когтями.

Но прежде, чем он успел схватить меня, раздался звук быстрых шагов, и четырехлапая фигура, состоявшая, казалось, целиком из грязи, врезалась в его отставленную назад ногу.

Существо из грязи ударило Драную Башку очень сильно. Сила этого удара сломала кости и вышибла ногу из-под Драной Башки. Гигант-фэйри издал рев, потрясший землю. Тонна окровавленных костей обрушилась, а существо из грязи тут же бросилось на нее.

С рычанием.

И аура голубого света горела вокруг его грязных челюстей.

Я поднял голову и увидел еще несколько созданий из грязи, которые торопливо поднимались по склону холма, хотя эти другие были двуногими и разных размеров и форм. Первое из них, добежавшее до меня, вынуло стальной меч из грязных ножен и тоже бросилось на Драную Башку, а его фальката рубила и рубила с силой мать-его-топора. На покрытом грязью бесформенном лице вспыхивал свет в серебристого цвета глазах.

Томас.

Мэйв зарычала и двинулась ко мне, вынув правую руку из-за спины. В пальцах она сжимала маленький автоматический пистолет, хотя один Бог ведает, где она его прятала. Она наполовину подняла его, но прежде чем успела выстрелить, прозвучал резкий и громкий хлопок. Одна из пуль вошла в землю, может быть, футах в трех, и Мэйв резко рванулась в сторону, на ходу исчезнув за завесой.

Самая маленькая из грязевых фигур подошла ко мне сбоку, опустив покрытый грязью P-90. Она подсунула свою маленькую ладошку под мою руку, глаза ее были покрасневшими и она часто и быстро моргала. С удивительной силой она оттащила меня от Драной Башки, пока Томас и Мыш дрались с этой тварью.

Остальные поспешили присоединиться к Кэррин, и пока та прикрывала нас, грязный Мак подставил под меня плечо и, кряхтя от усилия, поднял меня, чтобы тащить на себе.

– Пошли, – сказала Кэррин. – В хижину.

Пока она держала свой P-90 наготове, а Мак волок меня, рядом с нами появились еще две грязные фигуры: Сарисса и Жюстина. В следующий момент Мак более или менее нежно сбросил меня на пол хижины. Кэррин продолжала держать пистолет направленным на дверь.

– Кэррин, – вот и все, что я смог произнести.

Ее глаза неотрывно смотрели на дверь.

– Устала ждать тебя. Вот и пришла.

Я выплюнул гвоздь изо рта в руку. – Как? – спросил я. Потом обвел их взглядом и сказал:

– Грязь. Вы покрыли себя грязью.

– До последнего дюйма, – подтвердила она. – Ноздри, глаза, уши, все, чего мог коснуться свет. Мы подумали, что если полностью покрыть что-то грязью, оно сможет пройти через стену. Господи, я неделю проведу под душем!

О, это было умно. Защитный механизм – не мыслящее существо, способное к анализу. Обычная машина, хотя и сделанная с помощью магии, комбинация детектора движения и электрической москитобойки. Покрыв себя грязью, мои друзья обманули ее, убедив, что они – часть острова.

Снаружи хижины Драная Башка мычал, а боевой лай и рык Мыша звучали победно.

– Это безумие, – выдохнула Сарисса.

– На камнях хижины нанесена защита, – сказал я. – Не знаю, насколько она сработает, но помочь должна. – Я снова посмотрел на Кэррин. – А где Молли?

– Где-то там, играет в Девочку-Невидимку.

Раздался звук тяжелого удара, и Мыш издал ужасный, полный боли визг.

После чего наступила тишина.

Дыхание Кэррин участилось. Она крепче обхватила пальцами пистолет.

– О Господи, – сказала Сарисса, – о Господи, о Господи, о Господи.

Я бы тоже перепугался, но был слишком уставшим, чтобы испугаться всерьез.

Не было ни предупреждения, ничего: Драная Башка сунул руку в хижину, схватил Кэррин за пистолет и вытащил ее наружу. По дороге пистолет несколько раз выстрелил.

И снова тишина.

– Нам надо бежать, – прошептала Сарисса. – Гарри, пожалуйста, нам надо бежать! Открой вход в Небывальщину. Выведи нас отсюда.

– У меня такое чувство, что район Небывальщины, граничащий с этим местом, нам не понравится, – сказал я.

– О, сэр Рыцарь, – позвала снаружи Мэйв, – выходите, выходите, где бы вы ни были, вы и все, кто сейчас с вами. Иначе я начну играть с вашими друзьями.

– Эй, а почему бы тебе не зайти сюда, Мэйв? – откликнулся я. – Мы бы все обговорили.

Я ждал ответа. Минуту спустя Кэррин издала полный боли задыхающийся звук.

– Черт дери, – пробормотал я и начал подниматься на ноги. – Хватит.

– Чего? – спросила Сарисса. – Нет. Я не могу выйти туда.

– Скоро выйдешь, – негромко сказал я. – Мак.

– Мы выйдем наружу, – сказал Мак, – и она убьет нас.

– Если не выйдем, она все равно нас убьет. Начиная с Кэррин, – сказал я. – Мэйв любит мучить людей. Может, мы потянем с ней до…

– До чего? – спросила Сарисса. – До рассвета? До него не один час.

Жюстинаположила руку на плечо Сариссы.

– Но мы проживем немного дольше. Там, где жизнь – там надежда.

– Ты не понимаешь, – сказала Сарисса. – Не для меня. Не для меня!

Кэррин издала еще один вздох боли, и я заскрипел зубами.

– Сарисса, – сказал я, – у нас нет выбора. Лилия совсем недавно поджарила вершину холма, впав в бешенство. Мэйв способна на гораздо худшее. Если мы останемся здесь, она устроит нам это худшее.

– Умри сейчас, или мучайся до смерти несколько часов, – сказала она. – Это наш выбор?

В глазах Сариссы вспыхнул гнев. Но она встала.

– Ладно, Мэйв! – позвал я. – Твоя взяла! Мы выходим.

Я поднял руки ладонями наружу, и вышел из стен нашей полуразрушенной хижины – которая была разве что видимостью защиты.

(обратно)

Глава 51

Мэйв пребывала в бескрайнем восторге от своей победы.

Она стояла на груде камня, напáдавшего с маяка, рядом с Летней Леди и ее приспешниками, которые все еще сосредоточивали свои усилия на том, чтобы сдерживать Духоприюта. На земле перед ней лежали Томас, Кэррин и Мыш. Лапы Мыша были связаны вместе, а морда была закрыта толстой полосой чего-то, что выглядело как черный лед. Он не сопротивлялся, но его глубокие темные глаза следили за каждым, кто совершал какое-либо движение. Кэррин со связанными за спиной руками пребывала в такой ярости, что я мог видеть выражение ее лица даже сквозь грязь. А мой брат лежал на земле, связанный как Мыш, но похоже было, что он без сознания.

Над ними нависал Драная Башка за вычетом одной руки. Его рука валялась на земле, беспорядочной кучей треснувших поломанных костей, которые держались вместе иссохшими лентами какого-то красноватого волокна. Морда Драной Башки ничего не выражала, но мне показалось, что его тлеющие глаза смотрели угрюмо и удовлетворенно. Красная Шапка стоял чуть в стороне. Половина его лица была кровавым месивом, и одним глазом на физиономии стало меньше. Он с беззаботным видом держал принадлежавший Кэррин P-90. Большая часть грязи с пистолета уже слетела. Рядом с ним двое Сидхе удерживали Хвата, завернув его руки за спину. У Летнего Рыцаря был синяк, занимавший всю левую половину его лица, до самой линии, откуда начинали расти волосы.

Но Молли нигде не было видно.

Что ж. Может, раздача мне досталась паршивая, но у меня где-то еще была закрытая карта.

Мэйв спрыгнула с груды камней, не выпуская из руки автоматический пистолет, и улыбнулась широкой улыбкой.

– Ты сделал все интересным, Дрезден, это я должна признать. И твоя развеселая банда такая, – она пнула Кэррин в поясницу, реакцией на что был лишь тяжелый выдох, – такая вздорная! – Она обвела взглядом людей, стоявших со мной.

– Теперь посмотрим, что у нас тут?

Мэйв сделала жест рукой, и воздух внезапно сгустился. Грязь начала стекать со всех, кто был ею покрыт, так, словно снова начался дождь, становясь все гуще и обильнее.

– Посмотрим, посмотрим, – бормотала она. – А, бармен. Какая ирония. Тебе оттуда все хорошо видно?

Мак смотрел на Мэйв, ничего не отвечая.

– Позволь, я позабочусь о том, чтобы ты не скучал. Это место участника, – сказала Мэйв и выстрелила ему в живот.

Мак захрипел и пошатнулся на каблуках. Он без всякого выражения смотрел на Мэйв. Потом издал стон и упал на одно колено.

– О, – сказала Мэйв, ее глаза блестели, – такое никогда не надоедает.

Жюстина издала негромкий звук и встала рядом с Маком.

Сверкающий взгляд Мэйв обратился на нее.

– И любимое лакомство вампира. Сладенькая штучка, да? И так близка к леди Рейт. У нас с тобой будет долгий разговор после этого, дорогая. Я знаю, что ты начнешь видеть все с моей точки зрения.

Жюстина не смотрела на Мэйв и ничего не отвечала. Она не выглядела напуганной; ее просто беспокоило состояние Мака. Может, потому что Жюстина не была самым уравновешенным и чувствительным к опасности человеком из всех моих знакомых. А может, бесстрастность ей удавалась лучше, чем мне.

Взгляд Мэйв остановился на последнем человеке рядом со мной, и ее улыбка стала откровенно лисьей.

– Скажите на милость! Миленькая маленькая Сарисса. Ну разве не восхитительно? У меня нет ничего, что ты не хотела бы уничтожить, верно?

– Мэйв, – сказала Сарисса. Она тоже выглядела не напуганной, а просто усталой. – Боже мой, сколько раз мы уже говорили на эту тему?

– И ты продолжаешь все портить!

Сарисса закатила глаза и вяло всплеснула руками. Жест вышел одновременно беспомощным и раздраженным.

– Мэйв, что из принадлежащего тебе я могла бы даже теоретически уничтожить? Или окончательный выезд из квартиры-студии разрушил твою жизнь? Или мой диплом медсестры как-то уменьшил твою силу и власть? Или я увела какого-то твоего бойфренда, которого ты случайно оставила в живых после первой ночи?

– Разговор всегда возвращается к этому, да? – сказала Мэйв ядовитым тоном. – Как, по-твоему, важны мужчины. И как ты пыталась произвести впечатление на Мать, затащив в постель вот этого?

– Это была работа, Мэйв. Терапия.

– Я видела, каким терапевтическим было твое платье на его чествовании.

– Мое платье? Да на тебе были одни стразы – и ничего больше!

Лицо Мэйв исказила ярость.

– Это. Были. Бриллианты.

Кэррин переводила взгляд с одной на другую с выражением удивленного узнавания. – Гарри… – сказала она тихо.

– Ага, я понял, – сказал я. Я повернулся к Сариссе, которая выглядела моложе Мэйв. – Лучшая подруга Мэб, так? – спросил я.

– Это сказал ты, а не я, – быстро ответила она.

– Ясное дело, – сказал я. – А ты просто молодой одинокий профессионал в области медицинской реабилитации.

– В последние десять лет, – презрительно произнесла Мэйв. – А что там было в предыдущий раз? Математика? Ты собиралась описать механику Вселенной или что-то в этом роде? А до того – что? Экология? Ну, и спасла ты Землю, Сарисса? А перед тем что, актрисулька? Ты думала, что преуспеешь в искусстве. В какой мыльной опере на сей раз?

– Не важно, – сказала Сарисса. Она заметила, что я, не отрываясь, смотрю на нее и сказала:

– Это было еще до тебя.

Я заморгал:

– Что?

Она казалась смущенной.

– Я говорила тебе, что старше, чем выгляжу.

– Наконец-то я понял, кого ты мне напоминаешь, – я вздохнул, глядя то на Сариссу, то на Мэйв. Должно быть, костюм медсестры сбил меня с толку. Мэйв всегда одевалась как стриптизерша, в пирсингах, огнях данс-клуба и с сумасшедшей раста-прической. Я напряженно сравнивал одну и другую. – Адские колокола, вы же идентичные близнецы!

– Не идентичные близнецы, – возразили обе в унисон, одинаково возмущенным тоном. И умолкли, хмуро глядя друг на друга.

– И как же это получилось? – спросил я. Мне действительно было любопытно, но это было также попыткой потянуть время. Я еще не встречал человека, одержимого манией величия, который не любил бы разглагольствовать о своей персоне, дай ему хотя бы полшанса. Особенно если он еще и бессмертен. Для них несколько минут болтовни за несколько столетий ничего не стоят, и они дадут накручивать себя по десятилетиям за раз. – Вы обе… вы родились подменышами, верно? И что случилось потом?

– Я захотела стать Сидхе, – выпалила Мэйв.

– А ты выбрала человеческое существование? – спросил я Сариссу.

Она пожала плечами и отвернулась.

– Ха, – фыркнула Мэйв. – Нет. Она вообще ничего не выбирала. Так и болталась между мирами. Не став никем. Не отдавшись ничему.

– Мэйв, – тихо сказала Сарисса. – Не надо.

– Просто плыла по течению, хорошенькая, пустая и скучающая, – продолжала Мэйв сладким ядовитым голосом. – Незамеченная и непримечательная.

– Мэйв, – произнесла Лилия жестким тоном, глядя вверх с того места, на котором стояла. Летняя Леди продолжала держать ладонь вытянутой в сторону Духоприюта, а ее лицо было покрыто потом. Казалось, она опирается на ладони Сидхе позади нее, чтобы стоять ровно. – Я не могу в одиночку удерживать Дух всю ночь. Нам нужно поговорить об этом, прежде чем все выйдет из-под контроля. Поторопись, и давай закончим дело.

Мэйв резко развернулась к Лилии и топнула ногой.

– Это моя ночь! И не торопи меня, корова ты тупая!

– Обаятельна, как всегда, – заметила Сарисса.

Мэйв снова повернулась к Сариссе, и правая рука, в которой она держала пистолет, непроизвольно дернулась несколько раз.

– Ну, продолжай, продолжай, дорогая. Посмотрим, чем это кончится.

– Ты все равно не оставишь меня в живых, Мэйв, – сказала Сарисса. – Я ведь не дура.

– А я не слепая, – фыркнула в ответ Мэйв. – Думаешь, я не знаю обо всем времени, которое она проводит с тобой? Задушевные разговоры, совместные занятия. Думаешь, я не знаю, что это значит? Она делает с тобой то, для чего всегда держала тебя под рукой – как запаску. Готовя из тебя сосуд для мантии. Готовя мою замену, словно я – поломанная шестеренка!

Сарисса побледнела и медленно кивнула.

– Мэйв, – сказала она очень мягким голосом. – Ты… ты больна. И должна знать об этом.

Мэйв умолкла, склонила голову, и ее волосы закрыли большую часть лица.

– Где-то внутри ты, должно быть, осознаешь это. Она хочет помочь тебе. Она по-своему заботится о тебе, Мэйв.

Мэйв, двигая только левой рукой, указала пальцем прямо на меня:

– Да. Я вижу, насколько она заботлива.

– Еще не поздно, – сказала Сарисса. – Ты знаешь, как она строит свои планы. Она готовится ко всему. Но это не обязательно должно случиться именно так. Леанансидхе была больна, и Мать помогла ей. Но одной лишь ее силы недостаточно для того, чтобы излечить тебя. Ты должна захотеть этого, Мэйв. Ты должна пожелать исцелиться.

Мэйв на какое-то мгновение задрожала, не сходя с места, как тонкое деревце под возрастающим напором ветра.

– Нам сейчас нужна Зимняя Леди, – сказала Сарисса. – Мы нуждаемся в тебе, Мэйв. Ты чертова порочная идиотка, и мы хотим вернуть тебя назад.

Мэйв спросила очень слабым голосом:

– Она вообще говорит обо мне?

Сарисса молча сглотнула слюну.

Мэйв спросила уже жестче:

– Она вообще говорит обо мне?

Сарисса приподняла подбородок и отрицательно покачала головой.

– Она… даже не произносит твоего имени. Но она боится за тебя. Ты знаешь, что по ней этого не увидеть. Она всегда была такой.

Мэйв содрогнулась.

Потом она подняла голову и злобно посмотрела на Сариссу.

– Я сильна, Сарисса. Сильнее, чем была когда-либо. Здесь и сейчас я сильнее, чем она. – Ее губы дрожали и изгибались в отвратительной пародии на улыбку.

– С чего бы у меня возникло желание излечиться от этого?

Она снова разразилась своим психопатическим смехом.

– Я вот-вот уничтожу все, что ей дорого, что она ценила больше собственной крови, больше ее собственных детей. Ну и где же она?

Мэйв взмахнула руками и подобно балерине закружилась в пируэте. Ее голос стал потоком яда.

– Где? Я запечатала круг этого места, и войти она не сможет. Конечно, эти тупые приматы скумекали, как пробраться сюда, но она, Королева Воздуха и Тьмы, не опустится до подобных уловок. Даже если это будет стоить жизни ее дочери, да и мира смертных тоже.

– О, Мэйв, – сказала Сарисса сдавленным от сочувствия и отчаяния голосом.

– Где же она, Сарисса? – требовала ответа Мэйв. По ее щекам текли слезы, замерзавшие белыми потоками, ресницы покрыл иней. – Где ее любовь? Где ее ярость? Где ее все?

Пока разворачивалась эта драма, я напряженно размышлял. О могучем духе, моем союзнике, который сейчас был обездвижен и бессилен. О возможностях моих друзей и соратников, и о том, как они могли бы переломить ситуацию, не будь они все выведены из строя. На свободе оставалась одна Молли, но и она вымоталась до предела на озере. В ней осталось совсем немного энергии, и, появись она сейчас, фэйри быстро бы с ней расправились. Она не могла изменить ситуацию в одиночку. Кто-то должен был запустить все в движение, создать хаос, с которым она могла бы работать.

Во мне хаоса осталось немного. Я устал до мозга костей, а нам требовался кто-то, кто изменит игру. Мантия Зимнего Рыцаря была источником силы, это верно, но если я позволю мантии руководить мною, то Мэйв, вероятно, сможет уговорить меня присоединиться к их команде. Я никому не смогу помочь, если отдамся на милость своего внутреннего психохищника.

Не будь мы все внутри этого дурацкого круга, я по меньшей мере смог бы отправить послание, психическое предупреждение. Думаю, я смог бы достучаться до своего деда, до Элейн, а, может, и до Стража Люччо. Но, хотя я был уверен, что гряземаскировка может вывести нас из круга, не осталось ни единого шанса, что фэйри дадут нам время нанести на себя эту грязь и удрать. Мы загнаны в ловушку круга до самого рассвета, как вызванные из Небыва…

Минуточку.

Круги можно использовать для разных вещей – для концентрации энергии заклинания, для защиты от других энергий. Их можно использовать для перерезания потока энергии, содержащего бестелесную сущность обитателя Небывальщины.

А если ты смертный, настоящий уроженец действительно реального мира, круги можно использовать еще для одного: призыва.

Вершина холма была одним огромным кругом – гигантским кругом призыва.

– Ее здесь нет, – продолжала разглагольствовать Мэйв. – Она послала своего помощника справиться со мной? Пусть. А я отправлю ей свой ответ! – Маленький автоматический пистолет был направлен мне в голову.

Я закричал торопливо, как только мог, вкладывая всю оставшуюся волю в самый короткий и самый простой призыв из всех возможных:

– Мэб! Мэб! Мэб! Я призываю тебя!

(обратно)

Глава 52

Невозможно знать заранее, как явится то, что ты призываешь.

Иногда это помпезно и драматично, как было с Титанией. Иногда вызванные являются во вспышке пламени и грохоте грома. Однажды существо, которое я вызвал, прибыло с ливневыми брызгами гнилого мяса, и мне понадобился месяц, чтобы избавиться от вони в моей старой лаборатории. Реже они просто появляются, как картинка на слайд-шоу, внезапно спроецированная на стену, без всякой театральщины.

Мэб прибыла в оглушительном, звенящем, внезапном, пугающем, абсолютном молчании.

Хотя вспышка и состоялась – но не света, а внезапного снегопада, с инеем, мгновенно покрывшим все на вершине холма и толстым слоем собравшимся на моих ресницах. Я потянулся рукой, чтобы стряхнуть снежинки с глаз, а когда опустил руку, Мэб уже находилась здесь, снова в своем черном вороновом платье, с глазами полуночи и эбеновыми волосами, плавающими в трех футах от земли. Иней распространялся от нее, покрывая холм, а температура упала на двадцать градусов.

В то же мгновение все на вершине холма перестало двигаться. Ни дуновения ветра. Ни прерывистых капель дождя. Лишь чистая, хрупкая, кристальная тишина и внезапно открывшаяся взгляду черная сущность, вызвавшая во мне желание шмыгнуть за что-нибудь, быстро и тихо-тихо.

Черный холодный взгляд Мэб охватил вершину холма в одно мгновение, остановившись на Лилии и ее приближенных. Левый глаз Мэб дернулся. И она заговорила низким пугающе отточенным голосом:

– Прекратить. Это. Хамство. Сейчас же.

Лилия широко распахнутыми глазами посмотрела на Мэб, как девочка-подросток, которую застали целующейся с бойфрендом в гостиной. Вся ее самоуверенность испарилась, и она резко опустила руку, издав вздох, как сигнал отбоя для своей команды. Я посмотрел на Духоприюта. Дух-страж уже не выглядел, как несомый медленным ветром, и просто неподвижно стоял у входа на маяк.

Лилия несколько секунд не сводила глаз с Мэб. Потом вызывающе вздернула подбородок и сделала несколько шагов, пока не встала плечом к плечу с Мэйв.

Мэб издала протяжный, исполненный презрения звук, и повернулась ко мне.

– Я откликнулась на твой призыв, но не войду в эти владения, если мне не дадут на то конкретное приглашение. Ты позволяешь мне войти?

– Да, – сказал я, – да, я позволяю.

Мэб сделала легкий кивок и опустилась на землю. Затем она повернулась к Духоприюту.

– Я благодарю вас за ваше терпение и помощь в нынешней ситуации. Вы могли бы повести себя иначе, но выбрали этот путь. Я осознаю серьезность подобного решения. Оно не будет забыто.

Духоприют склонил голову – слегка, жестом признания сказанного, но не сотрудничества или подчинения.

Когда она увидела кивок, Мэб словно отпустило. Трудно сказать, почему у меня возникло подобное ощущение, но это было такое же чувство облегчения, какое я испытывал, когда видел, как кто-то убирает руку с пистолета.

Мэб повернулась ко мне, смерив меня взглядом с головы до ног. Она вздернула бровь, совсем немного, открывая этим жестом целые слои неодобрения по отношению к моим внешнему виду, поведению, ситуации – и сказала:

– Наконец-то.

– У меня было множество проблем, – сказал я.

– Не похоже, чтобы бремя твоих проблем уменьшилось, – ответила Королева Мэб. – Пошевели мозгами.

Я собирался сострить, но упомянутые мозги отметили, что лучше бы мне повременить с остротами, пока мою задницу не зажарили на гриле. Я решил прислушаться к своему сознанию и вместо острот склонил голову перед Мэб. И сразу же почувствовал себя умнее. По шажочку – топ-топ-топ.

И затем Мэб повернулась к Мэйв.

Зимняя Леди встретила взгляд Королевы Воздуха и Тьмы с холодной яростью в глазах и улыбкой на устах.

– Вот как, – сказала Мэйв. – Ты явилась вся в черном. Как судья. Собственно, ты всегда со мной так поступала. Но это всего лишь игра.

– В каком смысле «игра»? – спросила Мэб.

– Ты уже судила. Уже вынесла приговор. И отправила своего палача привести приговор в исполнение.

– У тебя есть обязанности. Ты пренебрегла ими. Чего же ты ожидала?

– От тебя? – с горечью сказала Мэйв. – Ничего.

– Именно это самое «ничего» я и делала, – сказала Мэб. – Увы, слишком долго. Чтобы дать тебе возможность самой избавиться от опасности. Я предпочла бы, чтобы ты позволила мне помочь тебе вернуться к своим обязанностям.

– Не сомневаюсь что предпочла бы, – насмешливо произнесла Мэйв. – Уверена, что ты получила бы наслаждение, пытая меня до безумия, чтобы снова сделать из меня послушную куклу.

Ответ Мэб прозвучал на секунду позже, чем должен был:

– Нет, Мэйв.

Мэйв заскрежетала зубами:

– Никто не будет контролировать Мэйв!

Иней вырос на угольно-черных ресницах Мэб: – О, дитя мое…

В этих словах чувствовалась какая-то тяжесть и завершенность – как крышка, запечатывающая гроб.

– Я больше никогда не буду твоим маленьким охотничьим соколом, – продолжала Мэйв. – Я ни перед кем не преклоню колено снова, и уж тем более перед старой ведьмой, которая завидует всему, что видит во мне.

– Завидует? – спросила Мэб.

Мэйв издала один из своих металлических смешков.

– Да, зависть! Великая и могучая Мэб, завидующая своей маленькой девочке. Потому что у меня есть нечто, чего у тебя никогда не будет, Мать.

– И что же это? – спросила Мэб.

– Выбор, – прорычала Мэйв.

– Стоп, – хлестко произнесла Мэб, но опоздала на долю секунды.

Мэйв согнула локоть, направив свой маленький пистолет поперек тела и, не глядя, выстрелила в левый висок Лилии.

– Нет! – закричал Хват, отчаянно пытаясь вырваться из рук державшего его Сидхе.

Лилия на секунду замерла в абсолютной неподвижности с выражением озадаченности на прекрасном лице.

И потом упала – как опадает лепесток с умирающего цветка.

– Лилия! – кричал Хват с искаженным от боли лицом. Он озверело дрался, хотя и не мог высвободиться, рвался к Мэйв, не обращая никакого внимания на державших его Сидхе. В то же время Зимние и Летние фэйри застыли словно в параличе, не сводя глаз с упавшей Лилии.

Мэб смотрела на Лилию глазами, округлившимися от шока.

– Что ты наделала?

Мэйв откинула голову назад и рассмеялась – воющим, издевательским, триумфальным смехом, воздев руки над головой.

– Ты думала, я не знаю, для чего ты готовила Сариссу, ведьма? – она почти пропела эти слова. – Ты лепила из нее сосуд, который вместил бы фэйри! Что ж, возрадуйся! Свершилась воля твоя!

В первые секунды я не понимал, что за чертовщину она несла – но потом увидел. Замерцал огонь, оживая над телом бывшей Летней Леди. Он не опалил Лилию. Зеленые и золотистые огоньки собрались вместе в силуэт, отдаленно напоминающий фигуру Лилии с руками, разбросанными по покрытой инеем земле. Затем с пронзительным звуком огонь внезапно сконденсировался в форму, выглядевшую как орел или крупный коршун. Ослепительный свет разлился над вершиной холма, и коршун внезапной вспышкой вылетел из поникшего тела Лилии.

Прямо в Сариссу.

Глаза Сариссы округлились от ужаса, и она подняла руки в инстинктивном защитном жесте. Летний огонь в форме коршуна, мантия Летней Леди, погрузился через поднятые руки Сариссы в ее грудь в области сердца. Тело девушки изогнулось дугой. Она издала крик, и изо рта ее, как луч прожектора, вырвался золотисто-зеленый огонь, очертив новые резкие тени на поверхности холма.

Потом ее крик растаял, превратившись в плачущий, журчащий стон, и она упала на землю, свернувшись на ней в позе зародыша.

– Мантия передана, – хихикнула Мэйв. – Ближайший сосуд заполнен. Времена года сменяются, сменяются и сменяются.

Мэб расширившимися глазами, не отрываясь, смотрела на Мэйв.

– О, о! – сказала Мэйв; все ее тело изгибалось в спонтанной пляске чистого ликования. – Этого ты не предвидела, Мать? Это даже не приходило тебе в голову? – Ее глаза округлились, а взгляд стал напряженно-безумным. – И как же ты теперь убьешь меня? К кому перейдет моя мантия? Где теперь взять ближайший сосуд для нее? К какой-нибудь несчастной смертной, которая и понятия не имеет о ее истинной природе? Или инструмент одного из твоих врагов в союзе со мной уже готов похитить мантию, оставив тебя беззащитной? – Мэйв хихикнула. – Я тоже умею играть в шахматы, Мама. Лучше, чем когда-либо умела ты. И теперь я для тебя меньшая обуза, будучи живой, чем если бы была мертвой.

– Ты не понимаешь, что ты сделала, – спокойно ответила Мэб.

– Я прекрасно знаю, что я сделала, – огрызнулась Мэйв. – Я победила тебя. Дело не в Спящих, не в этом проклятом острове, не в жизнях смертных насекомых. Задача была в том, чтобы переиграть тебя, тощая ты карга. В том, чтобы использовать твои же плутни против тебя. Убей меня сейчас, и ты рискуешь навсегда уничтожить равновесие Зимы и Лета – и погрузить все в хаос.

Сарисса стонала, лежа на земле.

– А еще фокус был в том, чтобы отнять ее у тебя, – злорадствовала Мэйв. – На скольких войнах или спортивных состязаниях смертных Зимняя Королева оказывается рядом с Летней Леди? И каждый раз ты будешь думать о ней, вспоминать ее – и знать, что это я отняла ее у тебя.

Черные глаза Мэб на мгновение взглянули на Сариссу.

– Вина за это лежит на мне, – спокойно сказала Мэб. – Я была слишком заботливой.

Потом я кое-что понял – в тот момент, когда Мэб заговорила. Ее реакция не была такой, какой должна была быть. Холодная ярость, бурлящий гнев, взрыв мании величия – любую из этих эмоций я счел бы абсолютно созвучными ее характеру. Но ничего подобного не отразилось ни в ее голосе, ни на ее лице.

Только… сожаление. И решимость.

Мэб что-то знала – что-то, чего не знала Мэйв.

– Вспомни об этом, когда мир будет лежать во прахе, Мать, – сказала Мэйв, – потому что ты не сможешь рискнуть и убить меня этой ночью, а я и пальцем не шевельну, чтобы помочь тебе, когда наступит Ночь. Без силы Зимней Леди твое падение лишь дело времени – и его у тебя остается немного. После этой ночи ты больше меня не увидишь.

– Да, – сказала Мэб, хотя неясно было, с каким из заявлений Мэйв она соглашается.

– У меня есть выбор, Мать, а ты сгниешь в оковах, – сказала Мэйв. – Ты умрешь, а я обрету свободу. Наконец-то.

– Выполнять свое предназначение – не означает быть рабой, дочь моя, – сказала Мэб. – И ты свободна, дитя, не более, чем свободен нож, когда его вынимают из ножен и вонзают в труп.

– Выбор есть власть, – огрызнулась в ответ Мэйв. – Чтобы продемонстрировать это, мне что, нужно сделать сегодня еще несколько выборов?

Она снова подняла свой маленький пистолет и направила его на меня.

Кэррин судорожно вздохнула.

И я внезапно догадался, что происходило, – понял, что знала Мэб, и не знала Мэйв.

Сарисса была не единственным вместилищем для сущности фэйри на этом холме, но – единственной, кого должна была видеть Мэйв.

Был еще один человек, который проводил время с могущественной фэйри.

Чьи отношения с этой фэйри были и глубже, и значительнее, чем просто формальное или ни к чему не обязывающее знакомство.

Чья жизнь методично, намеренно и скрытно формировалась для этой цели.

Человек, прекрасно подготовленный одной из Сидхе.

– Мэйв, – закричал я в панике. – Остановись! Ты убиваешь себя. Ты не победила. Просто ты не можешь этого видеть.

Мэйв в восторге расхохоталась:

– Я – не могу?

– Иметь возможность выбрать ложь – еще не долбаная суперсила, Мэйв, – сказал я. – Это означает лишь то, что ты всегда будешь делать неверный выбор. Это означает, что ты сможешь лгать самой себе.

Улыбка Мэйв стала сексуальной, глаза посветлели и засверкали.

– Два плюс два равно пяти, – сказала она и повертела в стороны пистолетом, ствол которого по-прежнему был нацелен мне в глаз.

Мэб шевельнула мизинцем.

Руки Кэррин вылетели из-за ее спины вместе с дождем обломков черного льда. Она выдернула свой маленький скрытый пистолет из кобуры на лодыжке.

– Нет! – закричал я.

Два выстрела прогремели практически одновременно.

Что-то ядовито просвистело рядом с моим ухом.

Аккуратная круглая темная дырочка появилась сбоку от носа Мэйв, на прекрасном изгибе ее скулы.

Мэйв дважды моргнула. На ее лице возникло почти такое же выражение недоумения, как прежде на лице Лилии. Из дырочки потекла струйка крови.

И потом она упала, как сосулька, подтаявшая в теплых солнечных лучах.

– Черт возьми, нет, – прошептал я.

Глубокое синее пламя собралось вокруг упавшей Зимней Леди. Оно, издав уродливый вой, слилось в силуэт змеи, свившейся кольцами, и затем сделало бросок, в котором эта пылающая форма пролетела пятнадцать футов – к ближайшему углу разрушенной хижины…

…где на корточках за своей завесой сидела Молли, выжидая шанса броситься мне на помощь.

Змея Зимнего холода погрузилась в ее грудь, при ударе разорвав завесу, и лицо моей ученицы исказили удивление и ужас. У нее не оставалось времени даже на то, чтобы моргнуть. Удар был нанесен, ее ноги подогнулись, словно мышцы потеряли двигательные навыки, и девушка тяжело оперлась спиной на стену хижины.

Молли смотрела на меня в полном замешательстве, и смогла лишь выдохнуть:

– Гарри?

А потом в судорогах и без сознания упала на землю.

– О Боже, – выдохнул я. – О Боже!

Молли.

(обратно)

Глава 53

Две Королевы Феерии были мертвы.

Да здравствуют Королевы.

Все до сих пор пребывали в шоке.

Я повернулся к эскорту павших Королев и сказал:

– Отпустите Хвата. Сейчас же.

Они отпустили невысокого юношу, и он тут же поспешил к телу Лилии. Гримаса скорби застыла на его лице.

– Сейчас вы положите на землю все, что отобрали у моих друзей, – сказал я фэйри спокойным голосом. – Потом уйдете вниз по холму настолько, насколько позволяет стена. Если хоть один из вас попытается прибегнуть к насилию, этот остров станет вашей могилой. Вы меня поняли?

Я выглядел не особо круто, но с фигурой Мэб за одним моим плечом и силуэтом Духоприюта за другим, они приняли меня всерьез – даже Драная Башка. И все начали отступать, разделяясь на ходу на две отдельные группы.

– Гарри, – сказала Кэррин, – что произошло? С Молли все в порядке?

Я жестким взглядом уставился на Мэб.

– Не знаю, – честно ответил я Кэррин. – Вы с Жюстиной можете перенести их в хижину? Просто… убедитесь, что они не проглотили язык или что-нибудь в этом роде.

Я посмотрел на Мака и Жюстину.

– Как себя чувствуешь, Мак?

Мак, утомленно приподняв руки, показал мне два дрожащих больших пальца.

Жюстина, отвлекшись от ухода за ним, подняла голову:

– Не думаю, что кровотечение сильное. Но нам надо смыть с него грязь.

– У дверей хижины есть водяной насос, – сказал я. Потом осмотрелся вокруг и, нахмурившись, обратился к Духоприюту:

– Эй, не стой без толку, помоги им занести раненых внутрь.

Духоприют ответил мне хмурым взглядом.

Но он сделал то, о чем я говорил, протопав вперед, чтобы подобрать Молли, а потом Сариссу – очень осторожно, как держат младенцев, по девушке на каждой руке. Потом он понес их к хижине. Кэррин тем временем подошла к Жюстине, и вместе им удалось поставить Мака на ноги и доковылять до хижины. Я с трудом взвалил Томаса на плечо и потащил его бесчувственное тело к хижине, сказав Мышу:

– Оставайся с ним, парень.

Мыш издал страдающий звук и посмотрел на Молли. Потом сел на пол между ними двумя, переводя взгляд с нее на Томаса и обратно.

– Придется побыть на природе до рассвета, – сказал я. – Мы о них позаботимся.

Мыш вздохнул.

– Гарри, – начала было Кэррин.

– Пистолет, – тихо сказал я, протягивая руку.

Она заморгала, потом успокоилась, поставила пистолет на предохранитель и отдала мне.

– Стой здесь, – сказал я, указывая на дверь.

– Гарри, что ты…

– Стой здесь, – рыкнул я. Я снял пистолет с предохранителя и вышел из хижины, чтобы подкрасться к Мэб.

Когда я пересекся с ней, ее черное платье и черные волосы стали сначала темно-серыми, как грозовые тучи, потом серебристыми и, наконец, белыми.

– Да, мой Рыцарь? – спросила она.

Я двинулся к основанию башни, подальше от хижины.

– Не могли бы вы пройти сюда?

Она удивленно изогнула бровь, но сделала так, как я просил, ступая по земле невесомо, как движутся пятна лунного света.

Я шел, пока не скрылись из виду и хижина, и фэйри у подножия холма. И тогда я взвел курок пистолета, развернулся и приставил ствол ко лбу Мэб.

Мэб остановилась и оценивающе посмотрела на меня своими светящимися немигающими глазами.

– И что это должно значить?

– Сейчас все еще Хэллоуин, – сказал я, дрожа от усталости и ярости. – И я не в настроении играть в игры. Мне нужны ответы.

– Я целые деревни превращала в камень за жесты, менее оскорбительные, чем этот, – сказала Мэб ровным спокойным голосом. – Но здесь я твой гость. И ты явно переутомился.

– Ты чертовски права насчет того, что я переутомился, – зарычал я. – Ты меня подставила. Это раз. И я вошел в западню с открытыми глазами. Я сам это заработал, мне с этим и разбираться. Но ты подставила и Молли. Назови хоть одну причину не пустить тебе пулю промеж глаз прямо сейчас.

– Во-первых, – сказала Мэб, – ты не дожил бы до того, чтобы нажать спусковой крючок. Но, поскольку угрозы твоей жизни никогда не вразумляли тебя, я назову и вторую причину. Мисс Карпентер будет достаточно трудно обучаться управлению мантией Леди, получив и мою мантию, если тебя не будет рядом. Не думаешь?

Верно. Об этом я действительно не думал. Но я и чувствовал себя не слишком хорошо, чтобы твердо следовать доводам рассудка.

– Почему? – требовательно спросил я. – Зачем ты так поступила с ней?

– В мои намерения не входило, чтобы именно она заменила Мэйв, – сказала Мэб. – Честно говоря, я считала ее более подходящим кандидатом на роль Летней.

– Ты так и не сказала мне: почему?

– Я хотела, чтобы Сарисса заняла место Мэйв, – сказала Мэб. – Но невозможно возложить все надежды на одно место, одного человека, или один план. Как в шахматах: лучший игрок не планирует достичь одного-единственного гамбита, поставить отдельную ловушку. Он расставляет фигуры таким образом, что, как бы ни походил противник, у него всегда найдутся свежие силы, чтобы отреагировать, адаптироваться и уничтожить. Молли была готова к тому, чтобы стать непредвиденным обстоятельством.

– На случай, если что-то произойдет с твоей собственной дочерью? – спросил я.

– Что-то уже произошло с моей дочерью, – сказала Мэб. – Моим намерением было подготовить Сариссу к ее новой роли, так же, как я готовила тебя к твоей.

– Поэтому ты и подставляла ее всем этим тварям, как и меня?

– Слабость для меня бесполезна, чародей. Ситуация здесь развивалась не так, как я предполагала. Позицию Молли я выбрала, имея в виду другую цель, но ее присутствие дало мне возможность разбить гамбит противника.

– Позиция, – я сплюнул. – Гамбит. Что для тебя Молли? Пешка?

– Нет, – спокойно ответила Мэб. – Уже нет.

Это отбросило мою голову назад так, словно мне врезали прямым в нос. Я почувствовал легкое головокружение. И опустил пистолет.

– Она еще дитя, – сказал я устало. – У нее впереди целая жизнь, а ты с ней проделала это.

– Мэйв всегда обожала драматические эффекты, но в данном случае она была абсолютно права. Я не могла убить ее, если у меня не было под рукой сосуда, готового принять ее мантию – а отсутствие силы Зимней Леди может оказаться критическим. Это был один из лучших ходов, сделанных противником.

– Ты так и не поняла, да? – спросил я.

– Не поняла, – сказала она. – Я не понимаю, каким образом то, что я сделала, отличается от того, что делал ты в течение многих лет.

– Что? – спросил я.

– Я дала ей силу, – сказала она, словно объясняя что-то очень простое ребенку.

– Это не то, что делал я, – фыркнул я.

– В самом деле? – спросила Мэб. – Я чего-то недопоняла? Сначала ты завладел ее воображением и привязанностью как партнер ее отца. Ты заинтересовал ее тем, чем занимался, и подпитывал ее любопытство молчанием. Потом, когда она стала изучать Искусство, ты решил не вмешиваться до тех пор, пока она не окажется в отчаянном положении – и в такой момент твоя помощь сделает ее глубоко обязанной тебе. Ты использовал ее эмоциональную привязанность к тебе, чтобы посеять и затем пожать последователя, который талантлив, предан – и находится у тебя в долгу. Кстати, очень неплохо сработано.

Я пару секунд стоял с открытым ртом.

– Это… это не то… что я делал.

Мэб наклонилась ко мне и сказала:

– Это именно то, что ты делал. Единственное, чего ты не делал – не признавался себе в своих намерениях. Вот почему ты ни разу не воспользовался ее прелестями. Ты кормил себя прекрасной, идеалистической ложью, держа поблизости сильную, талантливую, преданную девушку, готовую пожертвовать ради тебя жизнью – которой, кроме того, некуда обратиться за помощью. В своей карьере наставника ты превратился в подобие Дю Морне.

– Это… это не то, что я делал, – повторил я с нажимом. – Но то, что творишь ты, изменит ее навсегда.

– А разве она не изменилась после того, как ты начал кормить ее знаниями? – спросила Мэб. – Вероятно, ты был с ней слишком мягок во время обучения, но разве она не начала становиться другим человеком?

– Человеком, которым она выбрала быть, – сказал я.

– Она выбрала быть рожденной с даром к Искусству? Она выбрала стать настолько чувствительной, что ей трудно находиться в людной комнате? Я с ней этого не делала – это твоя заслуга.

Я скрипнул зубами.

– Но подумай над тем, – сказала Мэб, – что я сделала кое-что для нее, чего ты так и не сделал.

– А конкретнее?

– Я поставила ее вне досягаемости Белого Совета и его Стражей, – сказала Мэб, снова используя тон, каким объясняют что-то идиоту. – Они могут выть и распинаться, сколько душе угодно, об ученице чародея, но они ничего не смогут сделать с Зимней Леди.

Я сделал глубокий вдох.

Это… тоже была правда.

– Ты сделала ее жизнь намного более трудной, – сказал я тихо. По сути, я говорил это не Мэб. Просто озвучивал споры, шедшие в моем собственном сознании. – Но и я тоже. Особенно после Чичен-Ицы.

– Ты доверил ей свой ум и свою жизнь, – сказала Мэб. – Я воспринимаю это как уверенность в ее способностях. Тебе часто придется работать в паре с Зимней Леди. Мне кажется, что вы идеально подошли бы друг другу.

– А ее обязанности? – спросил я. – В чем цель Зимней Леди?

– Это она узнает сама, – сказала Мэб. – Но пойми вот что, мой Рыцарь: если бы я не считала ее совершенным кандидатом, я никогда не взялась бы за ее подготовку. У нее имеются ключевые способности, необходимые для овладения силой мантии – и особенно, если тот, кому она доверяет, находится рядом, чтобы помочь ей советом и словом ободрения.

– Тебе следовало сначала поговорить об этом со мной, – сказал я. – Тебе следовало поговорить с ней.

Движения Мэб были настолько быстрыми, что я ничего не успел увидеть. Пистолет внезапно просто исчез из моей руки, а ствол был направлен мне в лицо, в точно такую же точку, куда вошла пуля, убившая Мэйв.

– Я, – холодно сказала Мэб, – не твоя служанка, Дрезден. Ты мой слуга.

– Духоприют, – сказал я, – если наша гостья нажмет на курок, отведи ее вниз и запри там.

Гигантская тень духа-Стража легла на нас, хотя отбрасывать тень было нечему. Глаза Мэб округлились.

– Слуга, – сказал я. – Неправильное слово. Предлагаю пересмотреть свою позицию и выбрать другой термин, Моя Королева. И ты будешь добра и великодушна с этой девочкой, иначе Бог свидетель, я заставлю тебя пожалеть.

Губы Мэб улыбались, но глаза просто сияли. Она посмотрела на меня почти ласково, выдохнула и сказала: – Наконец-то Рыцарь, стоящий хлопот. – Потом опустила пистолет и спокойно протянула его мне.

Я взял его из ее руки.

– Есть еще вопросы? – спросила она.

Задумавшись, я нахмурился:

– Вообще-то, да. Кто-то звонил Томасу и сказал ему, чтобы он ждал на катере, когда я впервые вернулся в город. Тебе ничего об этом не известно?

– Ну конечно же, это устроила я, – сказала Мэб голосом Молли. – В знак уважения к представителю Древних, до того, как началась твоя вечеринка.

Я содрогнулся. Голос Молли, исходящий от этого нечеловечески холодного лица, был… Это было просто неправильно.

– Лилия, – сказал я. – Она провела ладонью над моей грудью, словно могла выявить влияние врага.

Губы Мэб вытянулись в узкую линию:

– Да.

– Она могла это сделать? – спросил я.

– Конечно, нет, – сказала Мэб. – Будь эта задача такой простой, враг не был бы угрозой. Даже Страж Врат, на пике его способностей, не мог бы быть абсолютно уверенным.

– Так почему же она думала, что сможет? – спросил я. И ответил на собственный вопрос: – Потому что Мэйв убедила ее, что она сможет. Все, что делала Мэйв, было ложью, и, возможно, она пожертвовала парой вражеских пешек, чтобы доказать, что это реально. Потом она попросила Лилию провести руками над ней, и доказать, что Мэйв свободна от заразы. А Лилия не была достаточно опытной, чтобы понять. После этого Лилия верила всему, чем кормила ее Мэйв.

– Конечно, – сказала Мэб кислым голосом. – Еще есть вопросы, на которые ты не можешь ответить сам?

Я скрипнул зубами. И потом спросил: – Для тебя это было тяжело? Сегодня ночью?

– Тяжело? – переспросила Мэб.

– Она была твоей дочерью, – сказал я.

Мэб сделалась тихой и очень неподвижной. Она посмотрела на разделяющее нас расстояние, медленно и мерно прошлась вверх и вниз и нахмурилась, словно пытаясь вспомнить слова какой-то песенки из далекого детства.

Потом она снова остановилась, закрыв глаза.

– Даже сегодня, когда все летело к чертям, ты не могла причинить ей вред, – сказал я.

Мэб открыла глаза и посмотрела через просветы между деревьями на обширные воды озера Мичиган.

– Несколько лет назад ты рассердилась. Рассердилась настолько, что у людей кровь пошла из ушей. И вот почему – потому что выяснила, что враг завладел Мэйв. И это было больно. Узнать, что враг добрался до нее.

– Это был нож, – сказала Мэб.

– Нож?

– Атамей[106] Морганы, – безэмоционально сказала Мэб, но глаза ее были где-то далеко. – Который ей подарила Красная Коллегия на маскараде Бьянки. Так заразилась Леанансидхе, и твоя крестная заразила Мэйв прежде, чем я успела что-то исправить.

– О, – сказал я. На той вечеринке я присутствовал.

Мэб резко повернулась ко мне и сказала:

– Я хотела бы, чтобы павшие Леди упокоились на острове, если это не оскорбит тебя.

– Не оскорбит, – сказал я. – Но спросите также у самого острова.

– Непременно. Прошу простить меня, – она повернулась и начала удаляться.

– Вы не ответили на мой вопрос, – сказал я.

Она остановилась с прямой спиной.

– Тяжело было для вас убить Мэйв?

Мэб не обернулась. Когда она заговорила, в ее голосе было что-то, чего я никогда не слышал прежде и не услышу снова: неуверенность. Ранимость.

– Знаешь, когда-то я была смертной, – очень тихо произнесла она.

И продолжила свой путь к телу дочери, пока я смотрел ей вслед гневно… печально… задумчиво.

* * *

Остаток ночи прошел без убийств. Я сидел, прислонившись к внешней стене хижины, поглядывая на своих «гостей» у подножия холма, но когда несколькими секундами позже я моргнул, мои глаза слиплись, и потом уже не открывались до тех пор, пока я не услышал далекого пения птиц.

И звука хрустящих шагов, движущихся вверх по склону холма. Я открыл глаза и увидел приближавшегося Крингла. Его красный балахон и блестящая кольчуга были в пятнах темного гноя, на эфесе меча недоставало куска, словно он был откушен, а рот растягивала широкая довольная улыбка.

– Дрезден, – спокойно произнес он.

– Крингл.

– Долгая ночь?

– Долгий день, – сказал я. Кто-то ночью укрыл меня старым шерстяным армейским одеялом, которое лежало в пластиковом ящике в хижине. Я посмотрел на Крингла.

– Хорошо развлекся?

Низкий теплый рокот загудел в его груди.

– Еще как! Если я не ввяжусь в хорошую драчку хотя бы раз в несколько лет, жизнь становится скучной.

– Даже в Хэллоуин? – спросил я.

Он взглянул на меня, и его улыбка стала еще шире и проказливей.

– Особенно в Хэллоуин, – сказал он. – Как нога?

Кряхтя, я стал проверять ногу. Перевязка Баттерса продержалась в течение всей прошедшей ночи. Постоянное жжение прекратилось, и я снял бинт, увидев, что ранка на ноге наконец подсохла.

– Похоже на то, что жить буду.

– Дротик из боярышника, – сказал Крингл. – Паршивая штуковина. Дерево боярышника горит, давая большой жар, и оно не слишком дружелюбно к созданиям Зимы. – Он посерьезнел. – У менясообщение для тебя.

– А? – спросил я.

– Мэб забрала новых Леди с собой, – сказал он. – Велела передать тебе, что новая Зимняя Леди будет в полной безопасности возвращена в свою квартиру через несколько дней, после короткого и вежливого инструктажа. Мэб со свартальвами в прекрасных отношениях и не предполагает никаких проблем в связи с… новым положением твоей ученицы.

– Думаю, это… хорошо, – сказал я.

– Ну да, – отреагировал Крингл. – Дрезден… Это дело касается Королев. Я бы советовал тебе не вмешиваться в него.

– Я уже вмешался, – сказал я.

Крингл выпрямился, и его свирепая улыбка приняла некий удовлетворенный вид.

– Так, значит? Любим прогуливаться по острию, э? – Он наклонился ко мне и понизил голос. – Никогда не позволяй ей помыкать собой, но и не пытайся ранить ее гордость, чародей. Уж не знаю, что там между вами произошло, но подозреваю, что если это видел кто-то еще, она порвет тебя на куски. Я уже подобное наблюдал. Невероятная гордыня у этого существа. Никогда не согнется!

– Она никогда не согнется, – сказал я. – О’кей, это я могу уважать.

– Может, и можешь, – сказал Крингл. Он кивнул мне и повернулся, чтобы уйти.

– Эй, – сказал я.

Он элегантно повернулся ко мне.

– Вся эта хренотень с Зимним Рыцарством, – сказал я, – сделала меня сильнее.

– Что правда, то правда.

– Но не настолько сильнее, – сказал я. – Прошлой ночью ты мог меня победить.

– О? – улыбка Крингла угасла, но продолжала искриться в его глазах.

– И я заметил, как гоблины несколько раз перемещались, – сказал я. – И Эрлкинг мог уклониться от выстрела.

– Серьезно?

– Вы хотели, чтобы я возглавил Дикую Охоту.

– Никому нельзя вручить власть, подобную власти над Дикой Охотой, Дрезден, – сказал Крингл. – Ее можно только взять.

– Да неужели? – спросил я так сухо, как только мог.

Это вызвало очередной взрыв хохота Крингла. – У тебя есть мужество и воля, смертный. И это необходимо было продемонстрировать, иначе Охота никогда не приняла бы тебя.

– Может, в таком случае надеру тебе задницу, когда захочу, – сказал я.

– Может, ты и попробуешь, – дружелюбно ответил Крингл. Он посмотрел на светлеющее небо и удовлетворенно вздохнул. – Это был Хэллоуин, Дрезден. Ты вовремя надел маску. Вот и все. – Он взглянул мне прямо в глаза и добавил: – Многие, многие мантии истрепывались – или сбрасывались – в ночь Хэллоуина, чародей.

– Ты имеешь в виду маски? – спросил я, нахмурившись.

– Маски, мантии, – сказал Крингл, – какая разница?

Он подмигнул мне.

И на кратчайшую долю секунды тени, падавшие от башни и хижины в разворачивающемся утре позади нас, казалось, слились воедино. Глаз, которым он подмигнул мне, исчез за полосой тени и тем, что выглядело как широкий шрам. Его лицо вытянулось, и на мгновение я увидел волчьи черты Ваддерунга, прячущиеся внутри Крингла.

Я сидел, выпрямившись, и не спускал с него глаз.

Крингл закончил подмигивать, развернулся с небрежным изяществом, и потопал вниз по склону холма, напевая: «Вот шагает Санта-Клаус» своим рокочущим басом.

А я смотрел ему вслед.

– Сукин сын, – пробормотал я.

* * *

Я встал, и завернувшись в армейское одеяло, побрел в хижину. До меня доносились запахи кофе и супа, и мой желудок жаждал и того и другого – да побольше.

В камине горел огонь, и мой кофейник висел рядом с огнем. Суповый чайник болтался на своем крючке. Суп варился из старых запасов и замороженного мяса, и я был слишком голоден, чтобы капризничать. Все остальные, наверное, чувствовали себя так же.

Томас, похрапывая, дрыхнул на одной из лежанок. Жюстина улеглась за ним, прижавшись лицом к его спине. По меньшей мере их руки и лица были чистыми. Мак сопел на другой лежанке, голый до пояса. Грудь и живот ему, очевидно, отмыли от грязи – и от крови, натекшей из ран.

Сарисса отсутствовала. Как и Молли. И Хват. Я был уверен, что они ушли навсегда.

Кэррин сидела у огня, глядя на пламя, с чашкой кофе в руках. Мыш сидел рядом. Когда я вошел, он посмотрел на меня и принялся вилять хвостом.

– Ты не взяла одеяло? – тихо спросил я.

– Когда огонь как следует разгорится, – сказала она, – я думаю, что смогу принести твой плащ.

– Я буду выглядеть как эксгибиционист, – сказал я.

Она улыбнулась, чуть-чуть, и протянула мне две чашки. Я взглянул: в одной был кофе, в другой очень густой суп. Она передала мне походную вилку для супа.

– Еда так себе, – сказала она.

– Да пофиг, – ответил я и сел у очага напротив – и греться, и поглядывать на Кэррин. Тепло вместе с супом и кофе вливалось в мой живот, и я начал чувствовать себя человеком впервые… за много времени. Все тело ныло. Приятным это не назовешь, но, кажется, я честно заработал свои болячки.

– Господи, Дрезден, – сказала Кэррин, – ты бы хоть руки помыл. – Она взяла салфетку и, наклонившись, стала вытирать мне руки. Мой желудок вякнул, что прервать еду было плохой идеей, но я поставил чашки рядом с собой и позволил ей продолжать.

Она вытирала мне руки терпеливо, потратив на это пару салфеток. Потом сказала: – Наклонись.

Я наклонился.

Она взяла свежую салфетку и вытерла мне лицо, медленно и заботливо. Оно все было в царапинах и порезах. Когда она очищала один из них, стало больно, зато потом чувство сделалось приятным. Иногда кое-что, полезное тебе в долгосрочной перспективе, немного болит, когда впервые за него берешься.

– Ну вот, – сказала она миг спустя. – Ты выглядишь почти по-человечески… – Здесь она сделала резкую паузу и опустила глаза. – Я имею в виду…

– Я знаю, что ты имеешь в виду, – сказал я.

– Да.

Огонь потрескивал.

– Что там с Маком? – спросил я.

Кэррин посмотрела на спящего человека.

– Мэб, – сказала она. – Она появилась здесь несколько минут назад и посмотрела на него. Потом, прежде, чем кто-то успел среагировать, она сорвала с него бинты, сунула пальцы в рану и вынула пулю. И бросила прямо ему на грудь.

– Но раны нет, – заметил я.

– Нет. Начала затягиваться в ту же минуту, как Мэб сделала это. Но ты помнишь случай, когда его жестоко избили в его же баре? Почему ткани не регенерировались тогда?

Я покачал головой:

– Может, потому что тогда он пребывал в сознании.

– Он отказался от обезболивающего. Я помню, мне это тогда показалось странным, – пробормотала Кэррин. – Что он такое?

Я пожал плечами:

– Спроси у него.

– Я спрашивала, – сказала она, – прежде чем он отключился.

– И что он ответил?

– Он сказал: «Я готов».

Я фыркнул.

– И как ты думаешь, что это значит?

Я поразмыслил над этим: – Может, он имел в виду, что он в отключке?

– И мы это так и оставим? – спросила она.

– Если он этого хочет, – сказал я. – Считаешь, мы должны его пытать?

– Логично, – сказала она и вздохнула. – Может, действительно, лучше дадим ему отдохнуть.

– Может, нам стоит позволить ему продолжать варить пиво, – сказал я. – А что Томас?

– Проснулся. Поел. – Она нахмурилась и уточнила: – Поел супа. Спал пару часов. Эта здоровенная костлявая тварь всерьез измотала его.

– Всегда находится кто-то больше тебя, – сказал я.

Она хмуро посмотрела на меня.

– С одними это бывает чаще, чем с другими, – уточнил я.

Она закатила глаза.

– Ну так? – сказал я миг спустя.

– Ну так? – сказала она.

– Кгм. Нам стоит поговорить?

– О чем?

Мыш смотрел то на нее, то на меня и начал с надеждой вилять хвостом.

– Цыц, – сказал я и почесал его за ухом. – Какая-то шпана, сплошь из костей, смогла тебя завалить? Ты получаешь слишком много косточек от благотворительности? Эта драка должна была быть типа Скуби-Ду против Скуби Закусь-Призрака.

Мыш счастливо скалился, не слишком расстроенный, продолжая вилять хвостом.

– Не будь с ним так суров, – сказала Кэррин. – Всегда находится кто-то больше тебя. – Потом она покачала головой и добавила: – Ох, мы просто как дети. Цепляемся за любой предлог, лишь бы не говорить сейчас о наших отношениях.

Чашка с супом дернулась, едва не опрокинувшись.

– Кгм, – сказал я. – Да. – Я сглотнул слюну. – Мы… мы целовались.

– Есть песня о том, что это значит, – сказала Кэррин.

– Да. Но я не умею петь.

Она замолчала, а потом ее чашка с супом стала тоже подрагивать в ее руках.

Потом очень осторожно она заговорила: – Есть определенные факторы…

– Типа Кинкейда, – сказал я без эмоций.

– Он не один из них, – сказала она. – Уже нет.

– О, – сказал я, слегка удивленно.

– Это ты, Гарри.

– Я был уверен, что окажусь фактором.

– Да, – сказала она. – Но… не фактором «против». – Она взяла меня за руки. – В течение последнего дня я видела в тебе проявления, которые… беспокоят меня.

– Беспокоят тебя.

– Пугают меня до потери пульса, – уточнила она спокойным тоном. – Вся эта муть с Зимним Рыцарем. Ты не меняешься. Ты уже изменился.

Я почувствовал легкий холодок.

– Что ты имеешь в виду? Сегодня ночью? Черт дери, Кэррин, когда мы не имели дел с монстрами и бойнями?

– Имели, и множество раз, – кивнула она. – Но прежде ты всегда этого боялся. Ты делал свое дело, но думал, что это страшно. Вполне здравая мысль.

– И? – спросил я. – Что было иначе нынешней ночью?

– То, что я постоянно чувствовала спиной твою эрекцию, – сухо сказала она.

– Кгм, – сказал я. – Серьезно?

– Да. Женщины такое обычно замечают.

А я не заметил.

Глп.

– Просто… Кэррин, послушай, эта штука почти никогда не ведет себя благоразумно. Но не потому, что она хотела обратить на себя внимание.

– Никогда не понимала, почему мужчины это делают, – сказала она.

– Делают что?

– Говорят о своем члене так, словно это самостоятельное существо. Типа паразита, контролирующего мозг. – Она покачала головой. – Это ты, Гарри. Весь ты. И та часть тебя, которой нравится то, что происходит.

– И это плохо?

– Да, – сказала она. Потом издала короткий вздох разочарования. – Нет. Может быть. Это перемена.

– А перемены – это непременно плохо?

– Конечно, нет. Но я еще не знаю, нынешняя перемена – к добру или к худу, – сказала она. – Гарри… ты самый сильный человек, которого я знаю, и не в каком-то одном смысле слова. И потому что ты… это значит, что если ты действительно изменишься…

– Ты думаешь, я стану каким-то монстром, – сказал я.

Она пожала плечами и сжала мои ладони в своих.

– Я неправильно выражаюсь. У меня получаются глупости. Но я чувствовала тебя, когда ты был с Охотой. Я знала, что тобою двигало, что ты ощущал. И в какой-то момент я прониклась этим – что меня тоже пугает.

– Так я чересчур монстр или ты? – спросил я. – Я начинаю путаться.

– Тут ты не одинок, – сказала она.

– Ты говоришь, проблема в том, что я мог бы свернуть на кривую дорожку, – сказал я.

– Я знаю, что ты мог бы, – сказала она. – Любой может. Но у тебя для этого больше возможностей, чем у большинства других. И, может, тебе не стоит именно сейчас раскачивать свою любовную лодку. Когда Сьюзен разбила твое сердце, сразу после того, как она изменилась, ты пошел по нисходящей спирали. Если бы это произошло сегодня, со всеми проблемами, стоящими перед тобой… Гарри, я боюсь, ты не сможешь из этого выбраться.

Пока что все ее слова били в центр мишени, черт дери.

– Ты права, – сказал я. – Но мы еще даже не ходили на свидания, а ты уже нацелилась на неприятный разрыв?

– Есть определенные факторы, – повторила она твердым ровным голосом.

– Типа чего? – спросил я.

– Типа этих дел с Молли, – сказала Кэррин.

– Нет никаких дел с Молли, – сказал я. – И никогда не будет никаких дел с Молли.

Она вздохнула.

– Ты чародей, она чародейка. Теперь ты Зимний Рыцарь. А она Зимняя Леди.

– Кэррин, – начал было я.

– А я состарюсь и скоро умру, – сказала Кэррин очень, очень тихо. – Относительно скоро. Ты же будешь жить веками. И она тоже. Вы оба близки, и даже если ничего никогда не произойдет… есть еще одна вещь. Знаешь?

Мы держались за руки, огонь потрескивал.

– О, – сказал я.

Она кивнула.

– Есть вещи, нацеленные против нас, – сказал я. – И что здесь нового?

– Ты капитан в катастрофе сверхъестественного мира, – заявила она. – Но именно я постоянно контактирую с айсбергами. Это случалось слишком часто, чтобы я смогла понять, что ты и я – это «Титаник».

– Мы люди, – возразил я. – А не какой-то долбаный корабль.

– Кроме того, мы люди, – сказала она. – Поцелуй, вызванный всплеском адреналина – это одно. Отношения – сложнее. Гораздо сложнее. – Она мотнула головой. – И если это кончится слезами, я боюсь, это уничтожит нас обоих. А сейчас на кону слишком многое. Я не думаю, что нам следует бросаться в это очертя голову. Мне нужно время, чтобы подумать. Чтобы… Мне просто нужно время.

Я сглотнул. Она опять-таки была права. Мне не нравилось то, что она хотела сказать, ни капли не нравилось, но…

Она была права.

– Ты хочешь сказать, что нам следует остаться просто друзьями? – спросил я.

Она моргнула и посмотрела на меня. Потом коснулась моего лица кончиками пальцев.

– Гарри, мы… Мы прошли это давным-давно. Я не знаю, можем ли мы… стоит ли нам быть любовниками. Но я твой друг. Твой союзник. Я видела, чего ты хочешь, и что ты готов посвятить тому, чтобы добиться этого. – Она зажала мою ладонь между двух своих ладошек – и крепко. – С тех пор, как меня уволили, я чувствую себя потерянной. Я не знаю, что я должна делать или кем быть. Но одно знаю наверняка: я всегда прикрою тебя. Всегда. – Из ее голубых глаз текли слезы. – Поэтому, черт дери, не начинай катиться по дьявольской дорожке. Потому что я буду там же, с тобой. До конца.

После этого я уже не видел ее лица. Я чувствовал ее голову под своим подбородком и обнял ее. Какое-то время мы сидели, обнявшись.

– Дела идут погано, – сказал я тихо. – Не знаю, как или когда точно. Но грядет гроза. И быть рядом со мной окажется не самым… разумным.

– Давай просто договоримся, что я не буду рядом до самого конца, и сэкономим время на пустых спорах, – сказала она. – Всегда, Гарри. Я здесь. Все, сказочке конец.

– Ладно, – сказал я. – При одном условии.

– Каком?

– Что это не конец сказочки, – сказал я. – В смысле, может, мы оба еще не готовы. Может в один прекрасный день мы все-таки сможем. И если сможем – будем.

– Оптимистический идиот, – сказала она, но в голосе слышалась улыбка.

– И если дойдет до этого, – сказал я, – чур, не трусить. Ты не будешь удирать, что бы там тебе ни казалось. Устанавливаем курс на долбаный айсберг – и полный вперед.

Она начала вздрагивать. Она рыдала.

– И секс, – сказал я. – Секс будет часто. Серьезный, по-взрослому. Ты будешь кричать. Соседи примутся звонить в полицию.

Она стала вздрагивать сильнее. Теперь уже от хохота.

– Вот они, мои условия, – сказал я. – Принимай или катись.

– Ты такая свинья, Дрезден, – сказала Кэррин. Потом она чуть отодвинулась, чтобы посмотреть на меня своими полными слез голубыми глазами. – Может быть, орать будешь ты, а не я.

* * *

– Ты уверен? – спросил Томас. – Там, без жилья и один?

– Холод уже не проблема, – сказал я, отвязывая первый линь из тех, которыми «Жук-Плавунец» крепился к как-жизнь-доку. Я напялил на себя кое-что из одежды с катера. Спортивные штаны были чересчур короткими, майка слишком тесной, но пыльник в основном скрывал эти недостатки. – И запасов у меня примерно на неделю, пока ты не вернешься. Уверен, что эта лохань сможет добраться обратно до города?

– Я поставил три заплатки на корпус после того, как выволок ее на берег, и помпы работают, – сказал Томас. – У нас все будет прекрасно. А ты? Это существо, которое, как сказал дух острова, обитает в твоей голове?

– Тем больше причин оставаться здесь, – сказал я. – Когда-нибудь Молли сможет помочь мне, однако на сегодняшний день я один. Но Духоприют, похоже, может заставить эту гадость отступиться от меня, во всяком случае, пока я здесь. Что, в общем, означает, что мне нужно оставаться тут до тех пор, пока Молли не соберется с силами.

Мой брат уныло вздохнул и прищурился, глядя на полуденное солнце к югу от нас, скрывшееся за серыми облаками.

– Связывался с Ларой по радио.

– И?

– Она со своей командой и ребятами Марконе нашли ритуалы уже в разгаре на двух площадках. Разнесли вдребезги. Кто-то действительно хотел, чтобы это место превратилось в кошмар.

– Кто-то или что-то, – сказал я, мелодраматически изогнув брови.

Он фыркнул.

– Все шутки шутишь. А я вот не могу выбросить из головы мысль, что Хват считает, что ты в ответе за то, что происходило прошлой ночью, – сказал брат. – Он может явиться, чтобы объяснить все это тебе.

– Он появится здесь, больше нигде не сможет это сделать, – сказал я негромко. – Я могу вытащить его на нейтральную полосу. А там это даже дракой будет не назвать.

– И все же, – сказал Томас – здесь, один?

– Думаю, это важно, – сказал я. – Мне нужно узнать побольше об этом месте и о том, на что оно способно. Единственный способ – вложить в эту проблему время.

– И никакой связи с тем, что нужно объясниться с родителями Молли, – сказал он.

Я склонил голову.

– Это не моя обязанность – рассказывать им. Молли сама должна решить, от кого они это узнают. Когда решит – да. Это будет действительно тяжелый разговор. А пока что мне нужно побыть здесь.

– И никакой связи с тем, чтобы увидеть Мэгги, – сказал Томас.

Я отвернулся, глядя на серые воды озера.

Хват знал о существовании Мэгги. И захоти он причинить мне боль…

– Она с Майклом, потому что у него целая мощная команда ангелов, защищающих его дом и семью, – сказал я. – И Супер-Барбос впридачу. А я смогу обеспечить ей реальный дом, чувак? Образование? Настоящую жизнь? Как будет выглядеть ее заявление о приеме в колледж: «Воспитывалась на Пугающем острове чародеем с дипломом о среднем образовании, пожалуйста, помогите»? – Я покачал головой. – И когда начнут выпадать информационные осадки из Белого Совета о Молли и этом острове, начнется кошмар. Проще вытатуировать ей на лбу мишень и держать ее рядом со мной.

– Майкл феноменальный человек, – сказал Томас. – Черт, хотел бы я, чтобы он воспитал меня. Но он не ее отец.

– У меня был секс с ее матерью, – сказал я. – Это не то же самое, что быть ее отцом.

Томас покачал головой.

– Ты был бы хорошим отцом, Гарри. Баловал бы ее, потакал ее капризам, ей было бы стыдно за тебя перед ее друзьями, но по отношению к ней ты поступал бы правильно.

– Это я и есть, – сказал я. – Поступаю правильно по отношению к ней. На данный момент. Может, в один прекрасный день ситуация изменится.

Томас внимательно посмотрел на меня. Потом покачал головой и сказал:

– Изменяются дети. Превращаясь во взрослых. И гораздо быстрее, чем, казалось бы, должны. Не тяни, решая достаточно изменилась ситуация или нет.

Черт возьми, по крайней мере в этом он был прав. Я вздохнул и медленно кивнул:

– Постараюсь запомнить.

– Запомнишь, – сказал он и улыбнулся. – Потому что я с этой темы не слезу.

Я закатил глаза и кивнул.

– Хорошо. Не слезай.

Я подставил кулак, чтобы стукнуться, прощаясь, но Томас проигнорировал его и сжал меня в объятиях так, что хрустнули ребра. Я ответил тем же.

– Я рад, что ты вернулся, – прошептал он. – Лузер.

– Что, уже разнюнился, размазня? – отреагировал я.

– Увидимся через несколько дней, – сказал он. – Нам же надо достроить хижину. Домик. Соорудить его в таком месте, чтобы Мэгги не понадобилось учиться оборотничеству для того, чтобы выжить.

– Не забудь книги, – сказал я. – И пиццу для моей охраны.

– Не забуду. – Он отпустил меня и запрыгнул на палубу «Жука-Плавунца».

– Передать какие-то сообщения?

– Молли, – сказал я. – Когда она вернется, попроси ее отправить ко мне Тука и Лакуну. И… скажи ей, что когда она будет готова поговорить, я здесь.

Томас кивнул, отвязал последний линь и бросил конец мне. Я поймал его и стал укладывать линь кольцами. Томас взобрался на мостик и начал выводить кораблик, пыхтя машиной, в сонном темпе, которым он шел всегда, пока не выбирался за пределы каменных рифов вокруг Духоприюта.

Кэррин вышла из каюты и стояла на палубе. Мыш с очень серьезным видом присоединился к ней. Кэррин прислонилась к стенке рубки и смотрела на меня, пока катер отходил.

Я тоже смотрел ей вслед до тех пор, пока она не уменьшилась до размеров точки.

Над озером Мичиган прогрохотал гром, что для ноября было необычно.

Я поправил свой новый черный кожаный пыльник на плечах, поднял длинную неровную ветку, которую срезал с самого старого дуба на острове несколько часов назад, и начал подниматься вверх по склону холма, к бывшему маяку и своему будущему домику. Мне предстояло ко многому подготовиться.

Надвигалась буря.

(обратно) (обратно)

Джим Батчер Грязная игра

Глава 1

В моей голове тикала бомба замедленного действия, а единственный надёжный человек, который мог прийти и вытащить её, так и не появлялся и не разговаривал со мной уже более года.

Это куча времени, чтобы начать задавать себе вопросы. Кто я? Что я сделал со своей жизнью?

Кому я могу доверять?

Последний вопрос — самый противный. Вы задаетесь им в минуты сомнений. Иногда, просыпаясь посреди ночи, вы начинаете гадать, тем ли людям вы доверяете. Иногда, оказавшись в одиночестве по какой-либо причине, вы начинаете перебирать в памяти каждую мелочь о ком-то, в поисках незначительных на первый взгляд вещей, которые вы могли упустить.

Это пугает. Это заставляет вас думать, что, возможно, вы наделали каких-то ужасных ошибок в последнее время. Это побуждает вас делать что-то, действовать — только когда вы застряли на острове посреди озера Мичиган, у вас несколько ограниченный выбор того, что именно вы можете сделать, чтобы выпустить пар.

Я использовал свой привычный способ. Я бегал по длинным туннелям, наполненными демонами, монстрами и ночными кошмарами, потому что это было проще, чем ехать в тренажёрный зал.

Туннели были большие, размером с некоторые подземные улицы под городом Чикаго, их стены, сделанные из земли и камня, пронизывали штуковины, которые выглядели, как корни, но не могли принадлежать никакому дереву так глубоко под землёй. Через каждые несколько ярдов, более или менее регулярно, встречались друзы из светящихся бледно-зелёных кристаллов кварца. Внутри каждой кварцевой друзы находилась тёмная лежащая фигура. Некоторые группы кристаллов содержали существ не крупнее собаки среднего размера. Некоторые из них были величиной с дом.

Я только что закончил перебираться через одну из огромных друз и побежал к следующей, первой в серии из трёх друз, более или менее соответствующих размером моему покойному Жучку.

— Паркур! — выкрикнул я и подпрыгнул, оттолкнулся рукой от верхушки и перемахнул на ту сторону. Приземлившись, я перешёл в кувырок вперёд через плечо, вскочил и побежал дальше.

— Паркур! — крикнул я перед следующей друзой, опуская одну руку вниз, чтобы во время прыжка помочь придать телу горизонтальное положение, на одной линии с головой, взял барьер, приземлился и продолжил движение.

— Паркур! — крикнул я снова перед третьей друзой, и просто перелетел через неё по длинной дуге. Идея была в том, чтобы, преодолев барьер, приземлиться на руки, перейти в плавный кувырок, встать и бежать дальше, но не получилось. Я ошибся при прыжке, зацепил ногой кристалл, в результате плюхнулся на живот и закопался лицом в грязь на той стороне.

Я полежал некоторое время, пока вышибленный из лёгких воздух вновь их не наполнил. Упасть было не страшно. Бог знает, сколько раз я падал за свою жизнь. Я перевернулся на спину и застонал.

— Гарри, у тебя слишком много свободного времени.

Мой голос отозвался эхом в туннеле — седьмом из тринадцати по счету.

— Паркур, — повторило эхо где-то вдали.

Я встряхнул головой, поднялся и начал выбираться наружу. Ходить по одному из туннелей под островом Предел Демона всегда в некотором роде испытание. Когда я бежал, то миновал друзы довольно быстро.

Когда я шел, у заключенных, пойманных внутри, было время, чтобы заговорить со мной.

«Позволь мне выполнить все твои желания», — напевно мурлыкал шёлковый голос в моей голове, пока я обходил один из них.

«Кровь и власть, богатство и силу, я могу дать тебе всё, что ты…» — обещал следующий.

«Однажды, смертный, я буду свободен и высосу мозг из твоих костей», — злобно рычал другой.

«Склонись в страхе и ужасе передо мной!»

«Ненавидь меня, дай мне пожрать тебя, и я сделаю твои сны реальными».

«Освободи меня, или я уничтожу тебя!»

«Засыпай. Засыпай. Спи и впусти меня в себя…»

«Кровьбольсмертькровьплотькровьбольсмерть…»

«БУЛЬК ХЛЮП ШШШ ФРРРР ФХТАГН!»

Ну, вы поняли.

Как обычно.

Я обогнул довольно маленькую друзу, чей обитатель просто послал мне ментальный образ, который не давал мне заснуть пару ночей после того, как я прошёл мимо в прошлый раз, и миновал один из крайних кристаллических курганов перед выходом.

Пока я проходил, обитатель кургана испустил мысленный вздох и послал чёткий образ человека, закатывающего глаза: «Ох. Ещё один новичок».

Я остановился и вгляделся в друзу. Как правило, я не общаюсь с заключёнными. Если вы заперты под Пределом Демона, вы были кошмаром настолько, что не многие способны до конца постичь — бессмертным, первобытно свирепым, и, вероятно, бешеным с-пеною-у-рта и в придачу дьявольски сумасшедшим.

Но… Я был заперт на протяжении месяцев, почти так же как эти пленники, пойман в ловушку на острове и в пещерах под ним. Выбор тут был небольшой. Покуда я не выставлю некую сущность из моей головы снова наружу, только остров способен держать ее в узде. У меня иногда бывали гости, но зимние месяцы, из-за погоды и льда, опасны на озере Мичиган, а первые признаки весны лишь едва начали появляться. Уже много времени прошло с тех пор, как я кого-нибудь видел.

Так что я уставился на кристаллический курган, размером примерно с гроб, и спросил:

— В чём твоя проблема?

«Очевидно, в тебе, — ответил заключённый. — Ты хотя бы знаешь значение слова стазис? Оно означает, что ничего не происходит. Ты стоишь здесь, ходишь мимо, заговариваешь со мной, да Бога ради — это полное надругательство, то, что вы новички всегда делаете. Как там говорится? Ах, да. Отвали».

Мои брови поползли вверх. До сегодняшнего дня каждый заключённый, который пытался общаться со мной, довольно очевидно стремился выбраться наружу, ну, или завывал, рехнувшись. Этот парень создавал впечатление просто… британского джентльмена.

— Чего? — сказал я.

«Ты слышал меня, Страж? Греби. Отсюда».

Я поразмышлял, не понять ли его буквально, просто из хитрожопости, но решил, что плоский юмор ниже достоинства чародея Белого Совета и Стража Предела Демона, опровергая, таким образом, всех, кто утверждал, что я не кто иной, как великовозрастная шпана.

— Кто ты? — спросил я вместо этого.

Долгое время было тихо. А потом ко мне пришла мысль, наполненная ужасной усталостью и чисто эмоциональной тоской, подобными тем, что я испытывал лишь в самые худшие моменты моей жизни. Но для этого существа такая боль не была низшей отметкой. Это было его постоянное состояние.

«Тот, кто должен быть здесь. Уходи, мальчик».

По мне прокатилась волна тошноты. Окружающее пространство внезапно стало слишком ярким, нежное свечение кристаллов слишком резким. Я опомнился уже в нескольких шагах от друзы, отступая до тех пор, пока этот ужасный прилив ощущений не сошёл на нет. Но это не помешало головной боли, спровоцированной этими эмоциями, обрушиться на меня так резко и сильно, что было трудно удержаться на ногах.

Я опустился на одно колено, стиснув зубы, чтобы не кричать. Головные боли неизменно усиливались, и, несмотря на то, что я учился справляться с болью всю свою жизнь, несмотря на могущество мантии Зимнего рыцаря — они начали основательно доставать меня ещё несколько недель назад.

Некоторое время я воспринимал только боль и ноющую, выматывающую тошноту.

В конце концов, боль медленно начала убывать, я поднял голову и увидел стоящую надо мной громадную фигуру в тёмном плаще. Она была десяти или двенадцати футов высотой и имела сложение и размеры тяжеловесного мускулистого человека, хотя я никогда на самом деле не видел большую часть сущности под плащом. Он уставился на меня из глубин своего капюшона парой ярко горящих зеленью булавочных огней, которые заменяли ему глаза.

— СТРАЖ, — произнёс он низким рокочущим голосом, — Я НА ВРЕМЯ ОСЛАБИЛ ПАРАЗИТА.

— Как раз вовремя, Альфред, — пробормотал я. Потом сел и стал прислушиваться к себе. Я пролежал довольно долго, пот на моей коже уже высох. Хреново дело. Древний дух острова весь год сдерживал неведомое нечто в моём черепе, не давая меня убить. Раньше, когда моя голова начинала болеть, ему стоило только появиться, произнести слово, и боль утихала. В последние несколько недель стало хуже.

На этот раз ему потребовалось более часа.

Чем бы ни было сверхъестественное или потустороннее существо, которое сидело в моей голове и использовало меня, чтобы расти, теперь оно готовилось убить меня.

— АЛЬФРЕД, — серьёзным тоном повторил дух. — ЭТО БУДЕТ МОЁ НОВОЕ ИМЯ?

— Давай оставим Предел Демона, — ответил я.

— Я ОСТРОВ, — задумчиво произнёс огромный дух.

— Ну да, — сказал я, с трудом поднимаясь на ноги. — Его хранитель. Дух места.

— И В ТО ЖЕ ВРЕМЯ Я СУЩЕСТВУЮ ОТДЕЛЬНО ОТ ОСТРОВА. САМОСТОЯТЕЛЬНО.

Я уставился на духа:

— Но ты ведь понял, что обращение «Альфред» было шуткой?

Тот пристально смотрел на меня. Несуществующий ветер раздувал полы его плаща.

Я поднял руки вверх, словно сдавался, и сказал:

— Что ж, полагаю, тебе можно дать и собственное имя. Пусть будет Альфред Предел Демона.

На мгновение его глаза вспыхнули ярче, и он склонил передо мной свою голову в капюшоне. Затем сказал:

— ОНА ЗДЕСЬ.

Я вскинул голову, сердце внезапно ускорило темп. Это заставило слабые отголоски боли вновь пронзить мою голову. Неужели она наконец ответила на мои послания?

— Молли?

— НЕ КУЗНЕЧИК. НОВАЯ МАТЬ КУЗНЕЧИКА.

Я почувствовал, как напряжение сковало мои плечи и шею.

— Мэб, — произнёс я низким, огрубевшим голосом.

— ДА.

— Фантастика, — буркнул я. Мэб, королева Воздуха и Тьмы, монарх Зимней династии Сидхе, госпожа и наставница каждого нечестивого создания в Феерии — мой босс — игнорировала меня месяцами. Я регулярно отправлял к ней посланников — безрезультатно. По крайней мере, до сегодняшнего дня.

Но почему теперь? Зачем появляться сейчас, после всех этих месяцев безмолвствования?

— А потому, болван, — пробормотал я себе, — что ей что-то нужно.

Я повернулся к Пределу Демона:

— Ладно, Альфред. Где она?

— НА ПРИЧАЛЕ.

Это было разумно. Предел Демона, как практически всякая тюрьма, одинаково хорошо подходил для удержания посетителей как внутри, так и снаружи. Когда долбаный Идущий из Иномирья и его банда объявились, чтобы организовать узникам острова массовый побег из тюрьмы, они были отбиты благодаря стараниям островной обороны и нескольких ключевых союзников.

Последний год я провёл, знакомясь с секретами острова, оборонительной системой, о существовании которой даже не подозревал, — средствами защиты, которые могли быть приведены в действие только Стражем. Если бы Идущий попытался разыграть эту карту снова, я мог бы уделать его одной левой. Даже Мэб, какой бы могущественной она ни была, не мешало бы поостеречься, если она собиралась вести дела на территории Предела Демона.

Поэтому-то она и осталась на причале.

Она ожидала от меня недовольства. Стопроцентно, ей было что-то нужно.

По моему опыту, когда королева Воздуха и Тьмы решает, что она чего-то от тебя хочет, самое время забиться в нору и законопатить за собою выход.

Но моя голова пульсировала слабыми приступами боли. Мои головные боли постепенно становились все хуже и хуже на протяжении нескольких лет, а я лишь недавно обнаружил их причину — у меня была патология, о которой следовало позаботиться прежде, чем нечто, застрявшее в моей башке, начнёт проламывать себе путь прямо сквозь череп. Я не решался покинуть остров, боясь, как бы этого не произошло, и если Мэб наконец-то решила ответить на мои послания, мне не оставалось ничего иного, кроме как встретиться с ней.

Вероятно, именно поэтому она и не удосуживалась поговорить со мной — до сих пор.

— Чёртовы фейри и их интриги, — ворчал я себе под нос, направляясь к лестнице, ведущей из Колодца к поверхности острова.

— Оставайся поблизости и будь настороже, — сказал я Пределу Демона.

— ТЫ ПОДОЗРЕВАЕШЬ, ЧТО ОНА ХОЧЕТ ПРИЧИНИТЬ ТЕБЕ ВРЕД?

— Эх, — вздохнул я, начиная подниматься по ступеням. — Так или иначе. Пойдём.

(обратно)

Глава 2

Мы с братом построили причал Что-За-Хрень-Док на берегу одного из трёх небольших пляжей Предела Демона, самом близком к проходу в каменных рифах, окружающих остров. Где-то век назад на склонах холмов за пляжем был город, но его забросили после того как его жителей, очевидно, медленно ввергла в помешательство тёмная энергия, окружающая отвратительных существ, заключённых в тюрьму под островом.

Руины города всё еще виднелись, наполовину поглощённые лесом — труп, медленно пожираемый плесенью и мхом. Иногда я задавался вопросом: как долго я смогу оставаться на проклятом острове, прежде чем так же помешаюсь.

К причалу была пришвартована дорогая моторная яхта, столь же неуместная здесь, как «Феррари» на скотном дворе, белая, со множеством вставок из заиндевело-голубоватого хрома. По ней сновала пара человек команды, но наряд их скорее производил впечатление маскарадного костюма, чем настоящей одежды моряка. Складки слишком прямые, ткань слишком чистая, слишком безупречно сидит. Наблюдая за их движениями, я не сомневался, что они носили оружие и отлично умели убивать. Это были сидхе, лорды Феерии, высокие, красивые и опасные. Но меня они не впечатлили.

Главным образом потому, что они не были настолько красивы или опасны, как женщина, стоящая на самом краю моего причала — кончики её дорогих туфель были в половине дюйма от берега Предела Демона. Если рядом с вами в воде находится большая белая акула, трудно волноваться по поводу нескольких барракуд, плывущих вслед за ней.

Мэб, королева Воздуха и Тьмы, носила сшитый на заказ деловой костюм, оттенка где-то между перепачканной древесным углём газетной бумагой и замороженными барвинками. Блузка под ним была белоснежна, как и её волосы, искусно уложенные в причёску, подражающую моде сороковых. В мочках её ушей и на шее блестели опалы глубоких оттенков зелёного и синего, сочетаясь с постоянно меняющимся цветом её холодных идеальных глаз. Она была бледна и красива, настолько красива, что любая попытка описать эту красоту звучала бы как грубое оскорбление, я же питал к ней естественный и рациональный ужас.

Я спустился к причалу по старым каменным ступеням в склоне и остановился на расстоянии вытянутой руки от Мэб. Кланяться в пояс не стал, но голову по всем правилам склонил. С лодки за нашей встречей наблюдали другие сидхе, а я давно понял, что Мэб не станет терпеть непочтительность к своему положению, даже если её самолюбие и не будет задето. Абсолютно уверен, если Зимний рыцарь открыто бросит ей вызов перед её же Двором, это будет, по сути, объявлением войны, и, несмотря на все мои нынешние знания об острове, мне не хотелось ничего подобного с Мэб.

— Моя королева, — сказал я приветливо. — Как делишки?

— Безупречно, мой рыцарь, — ответила она. — Как всегда. Забирайся на борт.

— Зачем? — спросил я.

Её губы поджались в гримаске легчайшего неодобрения, что противоречило внезапной вспышке довольства в глазах.

— Я предсказуем, да? — поинтересовался я у неё.

— Во многом, — ответила она. — Должна ли я отвечать тебе без обиняков?

— Хотелось бы.

Мэб кивнула. Затем она подалась вперёд, совсем чуть-чуть, и её взгляд стал тяжелее, а голос — холоднее и жёстче обледеневшего камня:

— Потому что я велела тебе сделать это.

Я сглотнул, и мой желудок проделал небольшой вираж на американских горках внутри меня.

— Что произойдёт, если я не стану? — спросил я.

— Ты уже дал понять, что станешь сопротивляться мне, если я попытаюсь силой заставить тебя повиноваться моим приказам, — ответила Мэб. — Это сделало бы тебя бесполезным для меня, а на данный момент я нахожу обременительным готовить тебе замену. Поэтому я ничего не стану с тобой делать.

Я моргнул:

— Ничего? Я могу отказать вам, и вы просто… уйдёте?

— Совершенно верно, — сказала Мэб, отворачиваясь. — Ты умрёшь через три дня, а за это время я должна буду предпринять меры по твоей замене.

— Э-э-э… Что?

Мэб остановилась и бросила взгляд через плечо.

— Паразит внутри тебя вылупится в это время. Ты, конечно же, заметил усиление боли.

Боже, конечно, я заметил. Всё сходилось.

— Чёрт побери, — зарычал я, стараясь говорить не слишком громко, чтобы не услышали головорезы на борту. — Вы меня подставили.

Повернув лицо ко мне, Мэб одарила меня лёгкой улыбкой.

— Я посылал Тука и Лакуну с сообщениями для вас и Молли каждый проклятый день. Что, они ни разу до вас не долетели?

— Они фейри, — ответила Мэб. — А я — королева Феерии.

— А мои послания к Молли?

— Я соткала тенёта для перехвата любых заклинаний, покидающих этот остров, в тот самый миг, как сказала тебе: «Прощай, мой рыцарь», — ответила она. — И сообщения, которые ты послал со своими друзьями, были изменены согласно моим потребностям. Я нахожу полезным то, как крошечная доля недоверия создаёт столь много возможностей для недопонимания. Твои друзья пытались навестить тебя ещё несколько недель назад, но озёрный лёд продержался необычайно долго в этом году. Увы.

Я стиснул зубы.

— Вы знали, что я нуждался в её помощи.

— И до сих пор нуждаешься, — резко и едко подтвердила она.

Три дня.

Адские колокола.

— Вы никогда не рассматривали возможность просто попросить меня о помощи? — спросил я её. — Может, даже произнести «пожалуйста»?

Она изогнула светлую бровь:

— Я — не твой клиент.

— Поэтому вы просто перешли к вымогательству?

— Я не могу заставить тебя, — сказала она рассудительным тоном. — Поэтому вынуждена следить за тем, чтобы это делали обстоятельства. Ты не можешь покинуть остров, боль сломает тебя. Не можешь послать за помощью без моего позволения. Твоё время почти истекло, мой рыцарь.

Я обнаружил, что едва цежу слова сквозь стиснутые зубы:

— Почему? Для чего вам понадобилось загонять меня в угол подобным образом?

— Возможно, потому, что это необходимо. Возможно, это защитит тебя от самого себя, — её глаза сверкнули гневом, пока ещё отдалённым, как гроза на горизонте. — Или, возможно, просто потому, что я могу это сделать. В конечном счёте, неважно — почему. Всё, что имеет значение — это результат.

Я несколько раз вдохнул и выдохнул, чтобы не позволить гневу бурлить в моём голосе. Учитывая, чем ей приходилось руководить, вполне вероятно, что манипулирование мной и угрозы смерти — это своеобразный способ просить вежливо, — по стандартам Мэб, конечно. Но это не означает, что мне это должно нравиться.

Кроме того, она была права. Если Мэб сказала, что жить мне осталось три дня, то это всерьёз. У неё не было ни возможности, ни надобности произносить никакой прямой лжи. А если это правда — в чём я был удручающе уверен — значит, она связала меня по рукам и ногам.

— Чего вы хотите? — почти вежливым тоном спросил я.

Вопрос вызвал довольную улыбку на её губах и кивок, подозрительно похожий на одобрение.

— Я хочу, чтобы ты выполнил одно задание для меня.

— А чтобы его выполнить, мне случайно не нужно будет покинуть остров? — спросил я.

— Безусловно.

Я указал пальцем на висок:

— Тогда у нас есть проблема кое с кем недееспособным от боли. Вам придётся привести меня в порядок.

— Если я сделаю это, ты никогда не согласишься на него, — спокойно сказала Мэб, — и мне придётся искать тебе замену. Поэтому ради своего собственного здоровья и безопасности, ты будешь носить вот это.

Она подняла руку и протянула ко мне ладонью вверх.

В ней был маленький камень — тёмно-синий опал. Я наклонился немного ближе, рассматривая его. Он был закреплён на серебряной шпильке — серёжка.

— Этого должно быть достаточно, чтобы сдержать паразита на оставшееся время, — сказала Мэб. — Надевай.

— У меня не проколоты уши, — возразил я.

Мэб изогнула бровь.

— Ты — Зимний рыцарь или какой-то плаксивый ребёнок?

Я угрюмо посмотрел на неё:

— Подойдите сюда и повторите это.

На что Мэб спокойно ступила на берег Предела Демона, носками туфель почти коснувшись моих. Она была на несколько дюймов выше шести футов ростом, и ей почти не пришлось тянуться вверх, чтобы взять пальцами мочку моего уха.

— Подождите! — спохватился я. — Подождите!

Она остановилась.

— В левое.

Мэб наклонила голову набок:

— Почему?

— Потому что… Слушайте, это заморочки смертных. Просто — в левое, ладно?

Она коротко выдохнула через нос. Затем покачала головой и сменила ухо. Я почувствовал раскалённый укол боли в левой мочке, а затем медленную ленивую пульсацию, почти притягательно холодную, как воздух осенней ночью, когда открываешь окна спальни и засыпаешь как убитый.

— Ну вот, — сказала Мэб, прикрепляя на место зажим. — Неужели это было таким уж тяжёлым испытанием?

Я сердито посмотрел на неё и потянулся к камню левой рукой. Пальцы подтвердили то, на что пожаловались уши — он был совершенно холодным на ощупь.

— Теперь, когда я получил то, что позволит мне безопасно покинуть остров, — очень тихо сказал я, — что мешает мне приказать Альфреду сию секунду бросить вас в клетку и решать мои проблемы самостоятельно?

— Я, — ответила Мэб. Она послала мне очень слабую и очень холодную улыбку и подняла палец. На нём была крошечная капля моей крови, алая на фоне её бледной кожи.

— Последствия для твоего мира смертных, если в нём не станет Мэб, будут плачевными. Последствия для тебя, если ты попытаешься, ещё хуже. Испытай меня, чародей. Я готова.

На секунду я задумался об этом. Она накопила достаточно рычагов давления, чтобы принудить меня ко всему, что пожелает, и к тому, что будет мне точно не по нраву. В любом случае я никогда не собирался прислуживать Мэб вечно. Босс перестанет быть боссом, если я запру её в кристалле в сотнях футов под водами озера Мичиган. По всему видно, на небольшой отпуск в личном холодильнике она точно заработала. Мэб была по-настоящему «плохим парнем».

За исключением того, что… она была нашим крутым плохим парнем. Какой бы ужасной и безжалостной она ни являлась, она оставалась стражем, защищающим мир от вещей, которые были ещё хуже. Её внезапное исчезновение из расстановки сил могло быть хуже, чем просто катастрофическим.

И признайся хотя бы себе, Дрезден. Ты струсил. Что, если ты попытаешься отправить её вниз — и промахнёшься? Помнишь, что случилось с последним парнем, который предал Мэб? Ты никогда не одерживал над нею верх. Ты даже близко к этому не подходил.

Я не позволил себе вздрогнуть. Она бы восприняла это как слабость, а показывать слабость кому-то из фейри — это не лучшая идея. Я просто выдохнул и отвернулся от этих холодных, бездонных глаз.

Мэб отметила свою победу лишь лёгким наклоном головы. Затем она отвернулась и пошла обратно на пристань.

— Возьми всё, что может понадобиться. Мы отбываем немедля.

(обратно)

Глава 3

Яхта Мэб доставила нас в залив Белмонт, где последний февральский лёд, по всей видимости, раскололся сегодняшним не по сезону тёплым утром. Моё ухо пульсировало вспышками холода, зато голова не беспокоила, и когда мы пришвартовались, я прыгнул на пирс, перемахнув через планшир, с большим вещевым мешком в одной руке и новым чародейским посохом в другой.

Мэб с достоинством спустилась по трапу и неодобрительно посмотрела на меня.

— Паркур, — объяснил я.

— Деловая встреча, — напомнила она, плавно проскальзывая мимо меня.

Нас ждал лимузин, в комплекте с ещё двумя сидхе в костюмах телохранителей. Мы помчались через город по Лейк-Шор-драйв, пока не оказались в районе Чикаго-Луп, затем лимузин повернул и остановился перед Карбид-энд-Карбон-билдинг, грандиозным, тёмно-зелёным небоскрёбом, который, при всём его вызывающем декоре, напоминал мне Монолит из «Космической одиссеи 2001 года». Я всегда считал, что он выглядит слишком вычурным и неприветливым, но потом он превратился в отель «Хард Рок».

Ещё двое телохранителей-сидхе дожидались, когда мы выйдем из машины, высокие и нечеловечески красивые. Затем все сидхе мгновенно сменили внешность фотомоделей на облик настоящих головорезов, с худыми, вытянутыми лицами, стрижками «ёжик» и миниатюрными наушниками в ухе — чары, легендарная способность фейри создавать иллюзии. Мэб не напрягалась с изменением внешности, ограничившись тем, что надела модные солнцезащитные очки. Четверо телохранителей оперативно выстроились в каре вокруг нас, и мы все двинулись к ожидающему лифту. Цифры на панели стремительно сменялись вплоть до номера верхнего этажа — а потом лифт поднялся ещё на один этаж выше.

За открывшейся дверью обнаружился экстравагантный пентхаус. Моцарт доносился из динамиков такого качества, что на мгновение я предположил, что играют настоящие музыканты. Четырнадцатифутовые, от пола до потолка, окна открывали потрясающий вид на озеро и береговую линию к югу от отеля. Полы были сделаны из полированной древесины. Тропические деревья росли в горшках по всей комнате, вместе с яркими цветущими растениями, которые все вместе действовали на обоняние так, словно решили устроить цветочный эквивалент нападения при отягчающих обстоятельствах. Мебельные гарнитуры были расставлены тут и там — на полу и на помостах, расположенных на различных уровнях. Имелись также бар и небольшая сцена со звуковой системой, а в дальнем конце шикарного чердака была лестница, ведущая на высокую платформу, которая, судя по стоявшей там кровати, должно быть, служила спальней.

У лифта ждали ещё пять головорезов в чёрных костюмах с дробовиками в тон. Когда двери открылись, громилы взялись за пушки, хотя прямо в нас целиться не стали.

— Мадам, — сказал один из них, гораздо моложе остальных, — пожалуйста, назовите себя.

Мэб бесстрастно смотрела на них сквозь солнцезащитные очки. Затем, пренебрежительно повела бровью. Движение было настолько слабым, что вряд ли кто-нибудь из них его заметил.

Я хмыкнул, поднял руку и пробормотал:

— Infriga.

Я не вложил в заклинание много энергии, но её было достаточно, чтобы втолковать, что к чему: внезапно толстый слой инея с треском заискрился на нижней части тел головорезов, покрывая сапоги, дробовики и руки, которые их держали. Мужчины дернулись от неожиданности и тихо зашипели от дискомфорта, но хватку на оружии не ослабили.

— Леди не общаются с лакеями, — сказал я им, — и вам чертовски хорошо известно, кто она такая. Тому из вас, болваны, у кого имеется мозг, вероятно, надо бы пойти и сказать своему боссу, что она здесь, прежде чем она почувствует себя оскорблённой.

Молодой головорез, заговоривший с нами, кинулся прочь, вглубь пентхауса, обходя стену из деревьев и цветов. В то время как остальные остались внешне бесстрастными, но чувствовали себя явно неуютно.

Мэб посмотрела на меня и спросила интимным шёпотом:

— Что это было?

Я ответил в том же духе:

— Не имею привычки убивать смертного, чтобы просто сделать замечание.

— Но ты был готов убить одного из моих сидхе по этой причине.

— Я играю на твоей стороне, но ты не с моего района, — ответил я ей.

Она посмотрела на меня поверх оправы своих очков, а затем произнесла:

— Брезгливые не становятся Зимними рыцарями.

— Дело не в брезгливости, Мэб, — сказал я.

— Нет, — согласилась она. — Дело в слабости.

— Согласен, — произнёс я, снова повернувшись лицом к залу. — Я всего лишь человек.

Взгляд Мэб задержался на мне, тяжёлый и холодный как снежный покров:

— Пока.

Я не вздрогнул. Просто иногда у меня бывают мышечные спазмы. Вот и всё.

Головорез, способный к человеческой речи, вернулся и, старательно избегая с кем-либо встречаться взглядом, поклонился в пояс примерно в направлении Мэб:

— Ваше Величество, пожалуйста, проходите. Ваши четверо охранников могут подождать здесь, с нашими четырьмя, а я провожу вас к нему.

Мэб не удостоила говорившего даже кивком. Она просто элегантно вышла из лифта, размеренно цокая каблуками по твёрдому полу, а мы с головорезом поспешили за ней, пытаясь не отставать.

Мы обогнули стену кустарника, за которую до этого убегал головорез, и обнаружили за ней искусно сделанный помост, на который вели три широкие ступени. Окружающая его густая стена растительности создавала атмосферу уютной беседки. Дорогая мебель для гостиной была расставлена на помосте идеально для ведения беседы. Там-то и ждал нас тот, с кем у Мэб была назначена встреча.

— Сэр, — произнёс головорез. — Её Величество королева Мэб и Зимний рыцарь.

— Который не нуждается в представлении, — сказал мужчина с глубоким и звучным голосом, который я узнал. Раньше этот голос был плавным и текучим, теперь же в нём появился намёк на шероховатость, грубость, которой раньше не было, как шёлк, скользящий по старому гравию.

Человек среднего роста и телосложения поднялся со стула. Он был одет в чёрный шёлковый костюм, чёрную рубашку и поношенный серый галстук. У него были тёмные волосы с серебряными росчерками, чёрные глаза, и двигался он с гибкой грацией змеи. Когда он посмотрел на меня, улыбка была на его устах, но не в глазах:

— Сколько лет, сколько зим, Гарри Дрезден.

— Никодимус Архлеоне. Мой удар улучшил тфой голош, — произнёс я, подражая акценту Шона Коннери.

Что-то уродливое мелькнуло в глубине его глаз, а голос стал чуть грубее, хотя улыбка не изменилась:

— Вы подошли ближе, чем кто-либо за очень и очень долгое время.

— Может, это признак приближающейся старости, — сказал я. — Допускаете промахи в мелочах, например, оставили язык одному из своих людей. Он ведь наверняка ощущает себя ущербным, будучи единственным, кто может разговаривать.

Это заставило Никодимуса улыбнуться шире. Прежде я встречал его банду прихлебателей, у них у всех были отрезаны языки.

Он повернулся к Мэб и поклонился в пояс более элегантно, чем это когда-либо мог сделать я, воспитанный в другое время:

— Ваше Величество.

— Никодимус, — сказала Мэб с морозом в голосе, затем произнесла более нейтральным тоном: — Андуриил.

Никодимус не двигался, но его долбаная тень всё равно склонила голову. Независимо от того сколько раз я это видел, это действие всё ещё нервировало меня.

Никодимус был рыцарем Ордена Тёмного Динария, или точнее, вполне определённым рыцарем Ордена Тёмного Динария. Он владел одной из тридцати серебряных монет, той, что содержала суть падшего ангела Андуриила. Динарианцы были плохой новостью — главным образом потому, что хотя падшие ангелы сильно ограничены в возможности использовать свою силу, будучи стреножены и привязаны к смертному партнёру, они столь же опасны, как и всё, что бродит в тени, а объединившись с психами мирового класса, подобными Никодимусу, становятся на несколько порядков хуже. Никодимус, насколько я смог выяснить, творил злодеяния уже пару тысячелетий. Он был умным, безжалостным, упорным, и убивать людей было для него почти таким же пустяковым делом, как выбросить пустую пивную банку.

Я однажды уцелел при встрече с ним. Он однажды уцелел в схватке со мной. Ни один из нас не смог убить другого.

До сих пор.

— Я прошу вас на минуту проявить снисхождение, — сказал Никодимус Мэб. — Есть второстепенный вопрос внутреннего протокола, которому я должен уделить внимание, прежде чем мы продолжим.

После мгновения ледяного недовольства Мэб ответила:

— Конечно.

Никодимус ещё раз поклонился, затем сделал несколько шагов и повернулся к головорезу, который нас сюда привёл. Поманив его, он сказал:

— Брат Джордан, подойдите.

Джордан вытянулся по стойке смирно, сглотнул и вышел вперёд, остановившись точно напротив Никодимуса, после чего снова вытянулся.

— Вы успешно прошли испытания Братства, — с теплотой в голосе объявил Никодимус. — Заслужили самые высокие рекомендации от своих товарищей. Проявили неколебимое мужество перед лицом опасного противника. По моему мнению, вы продемонстрировали свою преданность и приверженность, выйдя за пределы скудных обязательств любой клятвы.

Он протянул руку и положил её на плечо молодого человека:

— Вам есть что сказать в качестве последнего слова?

Глаза паренька заблестели от внезапно нахлынувших эмоций, дыхание ускорилось.

— Я благодарю вас, милорд.

— Хорошо сказано, — с улыбкой прожурчал Никодимус, затем позвал: — Дейрдре.

Со своего места на заднем плане поднялся второй из ожидавших на помосте людей. Это была молодая женщина в простом чёрном платье. Ее лицо было худым и суровым, а тело имело лёгкие, изящные изгибы опасной бритвы. Длинные тёмные волосы сочетались с чёрными глазами, такими же, как у самого Никодимуса. Подойдя к Джордану, она одарила его почти сестринской улыбкой.

А затем начала меняться.

Сперва её тёмные глаза превратились в два провала, горящих ярким малиновым светом. Над ними открылась вторая пара глаз, на этот раз светящихся зелёным. А потом её лицо исказилось, кости начали двигаться. Кожа будто бы пошла рябью, затем застыла, потемнев до темно-фиолетового оттенка свежего синяка и став жесткой, как толстая шкура. Платье, замерцав, просто исчезло, открыв исказившиеся ноги, ступни сильно удлинялись, пока пятки не стали выглядеть словно выгнутые в обратную сторону коленки. Волосы также изменились — кончики удлинялись, скользя всё дальше от головы, словно десятки извивающихся змей, уплотняясь в твёрдые, иссиня-чёрные металлические ленты, что шелестели, двигаясь и струясь, словно наделённые собственной волей.

Одновременно с этим тень Никодимуса начала расти, хотя освещение при этом никак не менялось. Она вытянулась позади него, затем вверх по стене, поднимаясь всё выше и выше, пока не заняла всю стену огромного пентхауса.

— Засвидетельствуйте, — негромко произнес Никодимус, — как брат Джордан станет оруженосцем Джорданом.

Зелёные глаза над глазами Дейрдре ярко вспыхнули, когда Дейрдре подняла свои когтистые руки и довольно нежно обхватила ими лицо Джордана. Затем наклонилась и поцеловала его, с открытым ртом.

Мой желудок сжался и совершил кульбит. Я постарался, чтобы этого никто не заметил.

Внезапно голова Дейрдре ещё немного подалась вперёд, и Джордан застыл. Из-под губ Дейрдре донёсся приглушённый вскрик, но быстро захлебнулся. Я увидел, как челюсти Дейрдре сжались, потом она внезапно дёрнула головой в сторону, резким движением акулы, вырывающей кусок плоти у своей жертвы. Голова её откинулась назад в чем-то до ужаса напоминающем экстаз, и я увидел окровавленный язык Джордана, зажатый между её зубами.

Изо рта молодого человека фонтаном брызгала кровь. Он что-то неразборчиво промычал и, пошатнувшись, упал на одно колено.

Голова Дейрдре задергалась в глотательных движениях, какими морская птица заглатывает рыбу, раздался тихий глотающий звук. Затем она вздрогнула и медленно открыла горящие глаза. Потом повернулась и неспешно подошла к Никодимусу, её пурпурные губы почернели от крови, и пробормотала:

— Дело сделано, отец.

Никодимус поцеловал её в губы. И, о боже, вид его, делающего это с языком, ещё больше выбивал из колеи, чем в первый раз, когда я наблюдал за этим.

Через мгновение он оторвал рот от Дейрдре и произнёс:

— Поднимись, оруженосец Джордан.

Молодой человек, шатаясь, поднялся на ноги, нижняя половина его лица была залита кровью, стекающей на подбородок и горло.

— Приложи лёд и отправляйся к врачу, оруженосец, — сказал Никодимус. — Мои поздравления.

Глаза Джордана вновь засверкали, губы растянулись в жуткой улыбке. Он повернулся и поспешил прочь, оставляя за собой след из капающей крови.

Мой желудок сжался. В один из таких дней мне придется заставить себя научиться держать язык за зубами. Никодимус только что с легкостью изувечил молодого человека исключительно для того, чтобы проучить меня за мою подначку. Я сжал зубы и решил использовать этот инцидент, чтобы напомнить себе, с каким именно монстром имею здесь дело.

— Вот и всё, — сказал Никодимус, снова поворачиваясь к Мэб. — Приношу свои извинения, если доставил какие-то неудобства.

— Мы уже можем перейти к нашему делу? — поинтересовалась Мэб. — У меня не так много времени.

— Конечно, — ответил Никодимус. — Вы знаете, по какому вопросу я обратился к вам.

— Действительно, — ответила Мэб. — Андуриил когда-то одолжил мне услуги своего… союзника. Теперь я возвращаю этот долг, предоставив вам услуги своего.

— Погодите. Что? — вымолвил я.

— Превосходно, — произнёс Никодимус. Он вытащил визитную карточку и протянул ей: — Наша небольшая группа встречается здесь на закате.

Мэб потянулась за карточкой и кивнула:

— Договорились.

Я перехватил её руку, забрав визитку прежде, чем она успела до неё дотянуться.

— Не договорились, — заявил я. — Я не буду работать с этим психопатом.

— Вообще-то, социопатом, — сказал Никодимус. — Хотя на практике эти термины почти взаимозаменяемы.

— Вы скверный тип, и я не хотел бы подпускать вас к себе ближе, чем на дистанцию, на которую мог бы отшвырнуть вас пинком, и очень хотел бы на практике выяснить, какова эта дистанция, — огрызнулся я в ответ, затем повернулся к Мэб: — Скажите, что вы это не серьёзно.

— Я, — процедила она, — предельно серьёзна. Ты пойдешь с Архлеоне. Ты будешь оказывать ему всю возможную помощь и содействие до тех пор, как он не достигнет своей цели.

— Какой ещё цели? — требовательно спросил я.

Мэб перевела взгляд на него.

Никодимус улыбнулся мне:

— Ничего ужасно сложного. Это будет непросто, конечно, но не слишком. Мы собираемся ограбить хранилище.

— Вам не нужна ничья помощь в таком деле, — ответил я. — Вы можете справиться с любым хранилищем в мире.

— Верно, — сказал Никодимус. — Но хранилище находится не в этом мире. А в Подземном.

— В Подземном мире? — переспросил я.

При этих словах у меня возникло не очень хорошее предчувствие.

Никодимус в ответ лишь вкрадчиво улыбнулся.

— И чьё же? — спросил я его. — Чьё хранилище вы хотите ограбить?

— Древнего существа огромнейшей силы, — ответил он своим погрубевшим голосом, его улыбка расширилась. — Вам он может быть известен как Аид, владыка Подземного мира.

— Аид, — повторил я. — Тот самый Аид. Греческий бог.

— Тот самый.

Я медленно перевёл взгляд с Никодимуса на Мэб.

Её лицо было красивым и решительным. Холодок от серёжки, что поддерживала во мне жизнь, монотонно пульсировал на моей коже.

— Ох, — тихо сказал я. — Адские колокола.

(обратно)

Глава 4

Мой мозг врубил верхнюю передачу.

Меня снова припёрли спиной к стене, но в этом не было ничего нового. За долгие годы опыта в подобных обстоятельствах я хорошо усвоил одну вещь: любая игра ради лишней капли пространства, времени или помощи стоила свеч.

Я посмотрел прямо в безжалостные глаза Мэб и сказал:

— Необходимо определить одно условие.

Её глаза сузились:

— Что за условие?

— Напарник, — ответил я. — Хочу иметь дополнительную пару глаз поблизости. Кто-то на мой выбор.

— Зачем?

— Потому что Никодимус — убийца, на убийце сидит и убийцей погоняет, — сказал я. — И если он подберёт команду, они все будут ничуть не лучше. Я хочу иметь рядом ещё одну пару глаз, чтобы убедиться, что кто-нибудь из них не выстрелит мне в спину, как только я отвернусь — в конце концов, вы даёте Зимнего рыцаря взаймы. А не выбрасываете за ненадобностью.

Мэб приподняла бровь:

— М-м-м-м…

— Я боюсь, что это невозможно, — произнёс Никодимус. — План уже составлен, и в нем нет места для посторонних.

Мэб очень медленно повернула голову в его сторону.

— Насколько я помню, — её тон был подобен арктическим льдам, — когда вы оказывали мне услугу, то прихватили своё исчадие с собой. Я считаю, что это требование соразмерно.

Никодимус прищурился. Затем он глубоко вздохнул и чуть склонил голову в знак согласия:

— У меня нет явной власти над каждым участником. Я не могу гарантировать безопасность ни для вашего рыцаря, ни для его… помощника.

На лице Мэб появилась едва заметная улыбка:

— Как и я не могу ничего обещать для ваших союзников, сэр Архлеоне, стоит вам нарушить договорённость, достигнутую по доброй воле. Может быть, заключим перемирие до того момента, как ваша миссия будет закончена?

Никодимус задумался на секунду, после чего кивнул:

— Договорились.

— Тогда всё, — заявила Мэб и вырвала визитку из моих пальцев. — Идём, мой рыцарь?

Я одарил неприязненным взглядом Никодимуса и его перепачканную кровью дочь. Волосы Дейрдре скреблись и шуршали, скользя друг по другу, словно длинные, извивающиеся полоски листового металла.

Черта с два я буду помогать этому сумасшедшему.

Но сейчас было не время и не место, чтобы заявлять об этом.

— Хорошо, иду, — процедил я сквозь зубы.

Стараясь ни на секунду не поворачиваться к динарианцам спиной, я последовал за Мэб к лифту.

Когда лифт закончил спуск, я повернулся к телохранителям Мэб и сказал:

— Пора вам, ребятки, выйти и подогнать машину. — Когда никто из них не шелохнулся, я добавил: — Ну, ладно. Парни, вы ведь заполняли какие-то бумаги с пожеланиями, как именно должны распорядиться вашими останками?

На это сидхе только моргнули. И уставились на Мэб.

Мэб продолжала смотреть вперёд. Я видал статуи, которые выражали свои желания более явно.

И они вышли.

Я подождал, когда двери лифта закроются за ними, щёлкнул пальцами и пробормотал: «Hexus», высвобождая частичку своей воли. Смертные чародеи и техника несовместимы. Для большей части электроники достаточно лишь оказаться поблизости от чародея, активно использующего магию, чтобы испустить дух. А если уж он специально пытается испортить её, мало что уцелеет.

Панель управления лифтом испустила фонтан искр и погасла. Электрические лампочки негромко хлопнули и перегорели, вместе с аварийными огнями, и кабина лифта неожиданно погрузилась во тьму, разбавленную лишь толикой дневного света, что просачивалась под дверь.

— Вы что, с ума сошли? — спросил я у Мэб требовательно.

Но тихо.

Света было как раз достаточно, чтобы разглядеть блеск её глаз, когда она наконец взглянула на меня.

— Я не собираюсь помогать этому мудаку, — прорычал я.

— Ты будешь в точности следовать инструкциям.

— Нет, не буду, — ответил я. — Я знаю, как он работает. Что бы он ни делал, ничего хорошего это не сулит. Людям собираются причинить боль, и я не намерен в этом участвовать. Я не собираюсь помогать ему.

— Очевидно, ты слушал меня недостаточно внимательно, — произнесла Мэб.

— А для меня очевидно, что вы просто не понимаете, — ответил я. — Есть вещи, которые просто не стоит делать, Мэб. И помогать такому вот монстру заполучить то, что он хочет — одна из них.

— Даже если отказ будет стоить тебе жизни? — спросила она.

Я вздохнул.

— А вы и не заметили за последние пару лет? У вас есть какие-то сомнения, что я скорее предпочту умереть, чем стану частью чего-то подобного?

В темноте свернула белая вспышка её зубов.

— И всё же ты здесь.

— Вы действительно хотите довести до этого? — спросил я. — Уже готовы потерять своего блестящего новенького рыцаря?

— Вряд ли это будет большой потерей, если рыцарь не выполняет простые команды, — сказала Мэб.

— Я буду выполнять приказы. Я выполнял их и раньше.

— Да, выполнял. В собственном извращённом стиле, — возразила Мэб.

— Да, но только не в этот раз.

— Ты будешь в точности следовать инструкциям, — повторила Мэб, приблизившись ко мне ещё на полшага. — Или ощутишь последствия.

Я сглотнул.

Последний рыцарь, разозливший Мэб, закончил тем, что умолял меня прикончить его. Несчастный ублюдок был мне благодарен.

— Какие последствия? — спросил я.

— Паразит, — ответила Мэб. — Убив тебя и вырвавшись наружу, он отыщет всех, кого ты знаешь. И сотрёт их с лица земли… начиная с одного конкретного ребёнка.

Мои руки покрылись мурашками. Она говорила о Мэгги. Моей дочери.

— До неё ему не добраться, — прошептал я. — Она защищена.

— Но не от этого, — отстранённо произнесла Мэб. — Не от создания, плоть от плоти твоей, как и она сама. Твоя смерть впустит в этот мир смертельно опасное существо, мой рыцарь… того, кто знает о твоих друзьях всё, что известно тебе самому. О любимых. О семье.

— Нет, этого не случится, — ответил я. — Я вернусь на остров. Я скажу Альфреду заточить его, едва он вырвется на свободу.

Улыбка Мэб стала искренней. И это было гораздо страшнее её пристального взгляда.

— О, милое моё дитя, — она покачала головой. — С чего ты взял, что я позволю тебе вернуться?

Я стиснул кулаки и процедил сквозь зубы:

— Ах ты… сука.

Мэб залепила мне пощёчину.

Ладно, это не очень хорошо отражает то, что на самом деле произошло. Её рука двинулась. Её ладонь ударила меня в левую скулу, и через мгновение правая сторона моего черепа врезалась в дверь лифта. Моя голова отскочила от неё, как мячик для пинг-понга, ноги стали ватными, и я получил возможность очень, очень хорошо рассмотреть мраморную плитку на полу лифта. Металл зазвенел, словно гонг, и эхо этого звона не стихло даже пару минут спустя, когда я смог медленно сесть. Или, может быть, оно повторялось только у меня в голове.

— Я с радостью выслушаю твои предложения, вопросы, мысли и аргументы, мой рыцарь, — спокойно произнесла Мэб.

Она изящно приподняла ножку и уперлась кончиком высокого каблука мне в горло. Затем надавила на него, совсем чуть-чуть, и это было адски больно.

— Но я — Мэб, смертный. Не тебе меня судить. Понятно тебе?

С каблуком, упирающимся в гортань, не очень-то поболтаешь. Пришлось дёрнуть головой, изображая кивок.

— Откажись повиноваться мне, если этого ты хочешь, — сказала она. — Я не смогу помешать тебе сделать это… если ты желаешь заплатить назначенную цену.

С этими словами она убрала ногу от моего горла.

Я сел и принялся его растирать.

— Это не очень хороший способ сохранить со мной хорошие рабочие отношения, — прохрипел я.

— Я кажусь тебе дурой, мой рыцарь? — спросила она. — Подумай.

Я оглядел её. Голос Мэб был совершенно спокоен. После того, что я сказал ей, после проявленного мной неповиновения, это было неожиданно. Она никогда не стеснялась показывать свой гнев, если считала, что собеседник это заслужил. И это абсолютное самообладание было… не то чтобы не в её характере, но я ожидал намного больше напряжённости, чем она демонстрировала. Мое неповиновение поставило под угрозу её планы, а это никогда не оставляло её в хорошем настроении.

Если только…

Я закрыл глаза и снова прокрутил в голове её слова.

— Ваши указания, — медленно произнес я, — заключались в том, чтобы пойти с Никодимусом и помогать ему до тех пор, пока он не достигнет своей цели.

— Верно, — сказала Мэб. — А своей целью он назвал изъять содержимое хранилища.

Она наклонилась и, ухватившись за рубашку, подняла меня на ноги с такой легкостью, словно я весил не больше чихуахуа.

— Я ведь не говорила, что ты должен делать после этого.

При этих словах я моргнул. Несколько раз.

— Вы… — я понизил голос: — Вы хотите, чтобы я обвёл его вокруг пальца?

— Я жду, что ты вернёшь мой долг, следуя моим инструкциям, — ответила Мэб. — А после этого… — в полумраке её губы снова растянулись в улыбке, на этот раз самодовольной, — я жду, что ты будешь собой.

— Что бы Никодимус ни замышлял на этот раз… вы тоже хотите его остановить, — выдохнул я.

Она склонила голову, лишь слегка.

— Вы знаете, что он не собирается честно соблюдать перемирие, — негромко произнес я. — В какой-то момент он собирается разделаться со мной. Он собирается предать меня.

— Разумеется, — сказала она. — Я жду незаурядного, более изобретательного предательства с твоей стороны.

— Не нарушая при этом вашего слова и помогая ему? — требовательно спросил я.

Её улыбка стала шире.

— Что, не пара пустяков? — спросила она. — В молодости я бы получила удовольствие от такой нестандартной задачи.

— Да, — сказал я. — Круто. Спасибо.

— Капризные не становятся Зимними рыцарями, — ответила Мэб.

Она повернулась к дверям лифта, где теперь красовалась огромная вмятина в форме чародейской черепушки. Створки разошлись перед ней с протестующим стоном металла.

— Сделай это для меня, и я обеспечу безопасное удаление паразита, когда задание будет выполнено.

— Никодимус, его дочь, и бог знает кто ещё там в его команде… — сказал я. — А я вынужден работать со связанными руками, и вы ждёте, что я выживу в этой игре?

— Если ты хочешь жить, если хочешь, чтобы жили твои друзья и семья, я жду, что ты не просто выживешь, — сказала Мэб, выходя из лифта. — Я жду, что ты сдерёшь с них кожу живьём.

(обратно)

Глава 5

— К чести Мэб, — произнесла Кэррин Мёрфи, — стоит заметить, что она просит тебя сделать именно то, в чём ты спец.

Я моргнул:

— И что сие должно означать?

— Есть у тебя, Гарри, такая склонность — увиливать от сделок, в которые ты себя втягиваешь, — сказала она. — У тебя в этом богатый опыт.

— Хочешь сказать, я не должен им противиться? — требовательно спросил я.

— Вероятно, тебе лучше сосредоточиться на том, чтобы вообще не втягивать себя в них, — ответила она, — но это лишь скромное мнение бывшего копа.

Мы сидели в гостиной Кэррин, в маленьком домике, увитом розами, доставшемся ей в наследство от бабушки. Кэррин медленно попивала чай, свернувшись в клубок на одном из концов дивана, её подтянутое мускулистое тело выглядело расслабленным. Мой большой серый кот, Мистер, растянулся у меня на коленях, нежась и мурлыча, пока я чесал его.

— Ты хорошо заботилась о нём, — произнёс я. — Спасибо.

— Из него вышла отличная компания, — заметила она. — Хотя теперь я думаю, может, ему больше понравилось бы жить с тобой.

Я оставил в покое спинку Мистера и принялся чесать ему за ушами именно так, как он больше всего любил. Его урчание стало напоминать рёв небольшой моторной лодки. Я и не понимал, как сильно скучал по этому комку шерсти, пока он не прибежал и не врезался плечом мне в голени. Мистер весил почти тридцать фунтов. Мне было интересно, как миниатюрной Кэррин удавалось при каждом возвращении домой не оказываться сбитой с ног под напором его привязанности. Может, она использовала для самозащиты какие-то приёмы айкидо.

— Это можно было бы устроить, — сказал я. — Я… можно сказать, что уже обосновался там. К тому же на острове нет никого достаточно большого, чтобы напасть на него. Но зимой там достаточно холодно, а он не становится моложе.

— Все мы не становимся моложе, — сказала Кэррин. — Кроме того, ты только взгляни на него.

Мистер перевернулся на спину и счастливо покусывал кончики моих пальцев, шлёпая меня лапами по рукам, не выпуская, впрочем, когти. Конечно, это был потрёпанный в боях старый котяра, без кончика хвоста и с порванным ухом, но чёрт побери, если это не было мило, и я вдруг почувствовал, что к моим глазам подступают слёзы.

— Ну да, — ответил я. — Он мне своего рода друг, не так ли?

Голубые глаза Кэррин улыбнулись мне из-за ободка кружки. Только то, как она держала себя, не позволяло относиться к ней, как к милой малышке. Её золотисто-каштановые волосы, завязанные в конский хвост, стали длиннее, чем когда-либо на моей памяти. На ней были облегающие штаны для занятий йогой, майка и фланелевая рубашка, а когда я пришёл, она упражнялась в каком-то боевом искусстве.

— Конечно, — продолжила она, — ты мог бы решить проблему и иным способом.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты мог бы жить здесь, — ответила она. Затем добавила, чуть поспешно: — В Чикаго. Ты мог бы, ну ты понял. Переехать обратно в город.

Я нахмурился, продолжая ласкать кота:

— Я не… Слушай, когда очередной урод сожжёт мой дом дотла, возможно, я окажусь не настолько везучим, как в прошлый раз.

— Твой прошлый раз закончился сломанной спиной и работой на монстра, — парировала Кэррин.

— Именно, — продолжил я. — И только благодаря буквально божественному вмешательству никто из моих соседей не погиб, — я покачал головой. — Остров — это недоброе место, но никто не придёт туда искать неприятности на свою голову.

— Кроме тебя, — мягко произнесла она. — Меня беспокоит, что с тобой может случиться, если ты останешься там один слишком долго. Такого рода изоляция не пойдёт тебе на пользу, Гарри.

— Это необходимо, — ответил я. — Так безопаснее для меня. Так безопаснее для всех остальных.

— Что за чушь, — сказала она беззлобно. — Ты просто боишься.

— Ты чертовски права, — произнёс я в ответ. — Боюсь, что какой-нибудь жукоглазый урод придёт, чтобы вернуть должок, и убьёт невинных людей просто потому, что они оказались в зоне поражения.

— Нет, — возразила она. — Тебя пугает не это, — она махнула рукой. — Ты не хочешь, чтобы это случилось, и ты будешь сражаться, если это произойдёт, но пугает тебя не это.

Я опустил взгляд на Мистера, нахмурившись:

— Мне… действительно сложно об этом говорить.

— Так преодолей это, — сказала Кэррин ещё мягче. — Гарри, когда вампиры схватили Мэгги… Они, можно сказать, разрушили твою жизнь. Они забрали всё, что тебе дорого. Твой офис. Твой дом. Даже твою нелепую древнюю клоунскую тачку.

— Голубой Жучок был не клоунской тачкой, — строго поправил я. — Он был машиной правосудия.

Я не смотрел на неё, но услышал улыбку в её голосе, смешанную с чем-то, похожим на сочувствие:

— Ты человек привычки, Гарри. А они забрали все привычные для тебя места и вещи. Они причинили тебе боль.

Нечто тёмное и яростное всколыхнулось во мне на мгновение, угрожая выплеснуться наружу. Я затолкал это обратно.

— Так что идея крепости в каком-то знакомом месте, которую у тебя нельзя отобрать, действительно привлекает тебя на данный момент, — продолжила Кэррин. — Даже если это означает, что ты отрежешь себя от мира.

— Это не так, — сказал я.

Это было не так.

Правда ведь?

— И я в порядке, — добавил я.

— Ты не в порядке, — спокойно возразила Кэррин. — Тебе ещё очень далеко до того, чтобы быть в порядке. И тебе нужно это знать.

Шерсть Мистера была очень тёплой и мягкой на ощупь. Он мягко бил лапами по моим рукам. Его острые зубы так же мягко покусывали моё запястье. Я и забыл, как это приятно — просто держать на коленях такое вот пушистое существо.

Как я мог это забыть?

(«Я всего лишь человек».)

(«Пока».)

Я медленно покачал головой:

— Сейчас… не лучший момент, чтобы взывать к моим чувствам.

— Я знаю, — сказала она. — Но я ведь вижу тебя в первый раз за многие месяцы. Что, если другого шанса у меня не будет? — она поставила чашку с чаем на поднос на кофейном столике и добавила:

— Я согласна, что впереди много дел. Но тебе нужно понять, что твои друзья беспокоятся о тебе. А это тоже важно.

— Мои друзья, — промолвил я. — Так это… общественный проект?

Кэррин уставилась на меня на секунду. Затем поднялась с дивана и, пройдя, встала возле меня. Несколько мгновений она смотрела на меня, а потом одной рукой убрала мои волосы с глаз и сказала:

— Это я, Гарри.

Я невольно прикрыл глаза и подался навстречу её руке. Ладонь казалась лихорадочно жаркой — разительный контраст с недавним прикосновением ледяных пальцев Мэб. Мы на мгновение застыли в этой позе, и по комнате разнеслось гортанное урчание Мистера.

В прикосновении к руке человека заключена сила. Мы постоянно признаём это в мелочах. Существует причина, почему люди пожимают руки, держат друг друга за руки, дают пять, бьют кулаком об кулак.

Причина эта исходит из самых ранних наших воспоминаний, когда мы приходим в этом мир, ослеплённые его светом и оттенками, оглушённые буйством звука, мечущиеся в этом бескрайнем пространстве без какого-либо способа сориентироваться, трясущиеся от холода, обессиленные от голода и естественно испуганные и сбитые с толку. И что же прогоняет первый страх, первоначальное состояние ужаса?

Прикосновения рук другого человека.

Рук, которые окружают нас теплом, которые прижимают нас. Рук, которые дают нам укрытие, комфорт, пищу. Рук, которые держат нас, гладят, утешают, прогоняя наши самые первые страхи, доставляют нас к самому первому убежищу, где утихает любая боль. Первое, чему мы учимся в жизни — это что прикосновение руки другого человека может облегчить боль и изменить всё к лучшему.

Это сила. Настолько основополагающая, что большинство людей за всю свою жизнь даже не догадываются о её существовании.

Я прижался головой к руке Кэррин, и меня снова пробила дрожь.

— Хорошо, — тихо сказал я. — Хорошо. Это тоже важно.

— Вот и славно, — ответила она.

Ещё на секунду задержав пальцы в моих волосах, она наконец убрала руку. Затем взяла наши чашки и понесла их обратно на кухню.

— Итак. Куда же ты направился, выйдя из «Хард Рока»?

— Ммм? — спросил я.

Её голос продолжал доноситься с кухни:

— Учитывая тобой сказанное, ты ушёл со встречи с Никодимусом около трёх часов назад. Где ты был после этого?

— Хм… — протянул я. — Да, насчёт этого…

Она вернулась с кухни и посмотрела на меня, изогнув золотистую бровь.

— Что, если я скажу тебе, что мне нужно, чтобы ты мне доверяла?

Она нахмурилась и слегка кивнула, а затем её губы тронул намёк на улыбку:

— Ты отправился на охоту за информацией, да?

— Хм… — протянул я в ответ. — Давай просто скажем, что пока я не разузнаю побольше о том, с чем мне предстоит столкнуться, я буду прятать свои карты куда тщательней, чем обычно.

Она нахмурилась:

— Скажи мне, что ты делаешь это не ради моего же блага.

— Ты бы надрала мне задницу, — ответил я. — Я делаю это ради своего.

— Спасибо, — произнесла она. — Наверное.

— Не благодари меня, — ответил я. — Я всё ещё держу тебя в неведении. Но я уверен, что это абсолютно необходимо.

— Значит, тебе нужно, чтобы я тебе доверяла.

— Ага.

Она развела руками:

— Ага, хорошо. Так в чём заключается план? Предполагаю, ты хочешь, чтобы я собрала команду поддержки и ждала развития событий, пока ты и Томас отправитесь играть с плохими парнями?

Я покачал головой:

— Чёрт возьми, нет. Я хочу, чтобы ты проникла туда со мной.

Моя фраза на мгновение лишила её дара речи. Глаза её немного расширились:

— С тобой. Ограбить греческого бога.

— Совершить кражу со взломом, технически, — ответил я. — Я чертовски уверен, что если ты наставишь пушку на Аида, то заслуживаешь всё то, что с тобой сделают за это.

— Почему я? — спросила она. — Это Томас хорошо обращается с клинками и владеет суперсилой.

— Мне не нужны клинки и суперсила, — произнёс я в ответ. — Каково первое правило самозащиты на улице?

— Бдительность, — мгновенно ответила она. — Неважно, насколько ты крут. Если ты не ожидаешь опасности, то ничего не можешь с этим сделать.

— В точку, — сказал я. — Ты мне нужна потому, что у тебя нет сверхъестественных способностей. И никогда не было. Ты никогда не полагалась на них. Мне нужны лишние глаза. Мне нужно видеть всё, мне нужен кто-то, кто прикроет мне спину, кто будет отмечать детали. Ты детектив, видевший, что сверхъестественное существует, пока все остальные успокаивали себя отговорками. Ты готова к худшему, и ты всё ещё здесь, чтобы это обсудить. У тебя лучшие глаза из всех, кого я знаю.

Кэррин секунду обдумывала мои слова, а затем медленно кивнула:

— И… ты думаешь, что я достаточно безумна, чтобы действительно это сделать?

— Ты мне нужна, — просто сказал я.

Она отнеслась к этому серьёзно.

— Пойду захвачу пушку, — ответила она.

(обратно)

Глава 6

Кэррин повезла нас по указанному на карточке адресу на своей новой машине — одном из этих маленьких японских джипов, которыми так восторгается Союз потребителей США, и мы оказались на месте примерно за десять минут до заката.

— Заброшенная скотобойня, — произнесла она. — Класс.

— Мне казалось, что район скотобоен уже давно весь снесли и перестроили, — сказал я.

Она припарковала машину и, проверив «Зиг», который носила в наплечной кобуре, ответила:

— Почти весь. Пара развалюх ещё стоят.

Обсуждаемая развалюха представляла собой длинное приземистое строение — простая старая бетонная коробка, всего пару этажей в высоту, но в длину растянувшаяся на целый квартал. Просевшее, грязное, всё покрытое пятнами и граффити — форменное уродство, стоявшее здесь, должно быть, ещё до Второй Мировой. Выведенная краской едва читаемая надпись на одной из стен гласила: «Мясная компания Салливана». Окружающие строения были перестроены в соответствии с современными стандартами делового района… но я отметил, что работающие там люди, очевидно, предпочитали не парковать свои машины в той части квартала, что занимала скотобойня.

Мне даже не нужно было выбираться из машины, чтобы ощутить витающую в этом месте энергию — тёмная и недоброжелательная дрянь, что-то вроде устойчивой ауры, заставляющей людей и животных неосознанно сторониться этого места. Потоки машин, казалось, обтекали вокруг него в беспорядочном броуновском движении, оставляя квартал почти полностью заброшенным. В каждом городе есть подобные места — места, куда люди предпочитают не соваться. Нет, они не бегут прочь, вопя от страха, ничего такого… они просто будто бы никогда не находят повода свернуть на определённые улочки, остановиться на определённых участках дороги. И на то есть причина.

В подобных местах случаются плохие вещи.

— Ну что, заходим? — спросил я Кэррин.

— Давай немного понаблюдаем, — ответила она. — Посмотрим, что произойдёт.

— Так точно, Человек-Глаз, — произнёс я.

— Представь себе, пожалуйста, что я сейчас пинаю тебя в лодыжку, — сказала в ответ Кэррин. — Потому что делать это на самом деле — ниже моего достоинства.

— С каких это пор?

— С таких, что я не хочу, чтобы ты своими противными мальчишескими микробами запачкал мои ботинки, — невозмутимо ответила она, наблюдая за улицей. — Так что тут забыл Никодимус?

— Без понятия, — признался я. — И за чем бы он ни охотился, ставлю на то, что он будет вешать лапшу на уши.

— Тогда зайду с другого конца, — ответила она. — Что такого есть у Аида?

— В том-то и дело, — поделился я. — Мои источники говорят, что он является коллекционером от сверхъестественного мира. И славится этим своим увлечением. Произведения искусства, драгоценные камни, ювелирные изделия, антиквариат и много чего ещё.

— Никодимус не особо похож на антиквара, как по мне.

Я фыркнул:

— Смотря что понимать под антиквариатом. Древние монеты. Древние мечи.

— То есть, — заключила она, — ты думаешь, что он охотится за каким-то магическим артефактом?

— Ага. И каким-то особенным. Иначе я не вижу причин, почему он не может раздобыть его где-нибудь ещё, — ответил я.

— Может ли он пытаться добиться чего-то самим фактом кражи?

Я пожал плечами:

— Например? Ну, кроме как взбесить что-то настолько огромное, могущественное и патологически мстительное, как грёбаный греческий бог? Эти парни принимают вещи близко к сердцу.

— Верно. А что если он готовит кражу, чтобы обставить всё так, будто её совершил кто-то другой?

Я фыркнул:

— Об этом стоит поразмыслить. Но, по-моему, существуют более лёгкие способы это сделать, без вторжения в одну из вариаций Ада, — я нахмурился: — Могу ли я тебя спросить кое о чём?

— Конечно.

— Ты планируешь взять с собой один из Мечей?

Кэррин хранила два меча, выкованных с гвоздями из Креста (ага, того самого Креста), вставленными в клинки. Они являются могущественными оберегами от злых сил, которыми владели рыцари Креста — естественные враги Никодимуса и его команды из тридцати заключённых в серебряные монеты психов (ага, те самые тридцать сребреников).

Онанасупилась, изучая глазами улицу, и какое-то мгновение молчала. А когда ответила, у меня создалось впечатление, что она осторожно подбирает слова:

— Ты же знаешь, что мне нужно быть с ними осторожной.

— Это оружие, Кэррин, — ответил я. — Оружие, а не стеклянные статуэтки. Какой смысл обладать двумя подлинными святыми мечами, созданными, чтобы бороться со злом, если ты, ну знаешь — не борешься со злом время от времени?

— Забавные они, эти мечи, — ответила она. — С одной стороны это наиболее подходящее оружие, чтобы убивать людей с помощью грубой силы. Но в тоже время их так легко разрушить. Используй их неправильно, и они разобьются как стекло.

— Но мы же имеем дело с динарианцами, — напомнил я. — Для борьбы с ними Мечи и предназначены.

— Мечи предназначены для борьбы с существами внутри Монет. Владельцев же монет они предназначены спасать, — мягко, но решительно возразила она. — Именно поэтому я и не ношу их с собой. Я не хочу спасать этих животных, Гарри. Недостаточно просто использовать Мечи против правильного врага. Нужно использовать их исходя из правильных соображений… иначе они могут быть утрачены навсегда. И я не стану этому причиной.

— Значит, ты позволишь им просто лежать и пылиться? — осведомился я.

— Я вручу их тем, кто, по моему мнению, будет их мудро и надлежащим образом использовать, — спокойно ответила она. — Но такие люди на дороге не валяются. Хранитель Мечей — ответственная работа, Гарри. Ты сам это знаешь.

Я вздохнул:

— Ага. Знаю. Но Никодимус и его дочка прямо в этом здании — и мы могли бы использовать любое доступное нам преимущество.

Кэррин неожиданно улыбнулась. Улыбка преобразила её лицо, хотя её глаза продолжали охватывать улицу:

— Тебе просто нужно немного веры, Гарри.

— Веры?

— Веры в то, что если где-то нужен рыцарь с Мечом, он там появится. Вполне возможно, что Саня сейчас пройдёт по этой улице и сядет к нам в машину.

Я нахмурился от этих слов, хотя возможно, она и была права. Когда рыцарю Меча было предназначено явиться и вмешаться, один из них всегда чертовски удачно появлялся на сцене и вмешивался, в независимости от того, кто или что стояло на пути. Я видел это и не раз. Но… часть меня противилась мысли упустить преимущества, которые дали бы нам Мечи.

Конечно, в этом и заключается вера, не так ли — расслабиться и довериться Кому-то Ещё.

Возможно, чародеи просто не предрасположены упускать контроль. Я имею в виду — не тогда, когда каждый из них имеет такое количество сил в своём распоряжении. Как только ты получил в свои руки первородное могущество, создавшее мир, немного сложно расслабиться и позволить ему ускользать сквозь пальцы. Это определённо объясняло бы, почему так мало чародеев из тех, кого я знаю, хотя бы слегка религиозны.

А ещё это вполне ясно иллюстрировало, почему я никогда не стану рыцарем. Помимо того, что я работаю на королеву злых фейри и сотрудничаю с уродами вроде Никодимуса, разумеется.

Взгляд Кэррин метнулся к зеркалу заднего вида и заострился:

— Машина, — тихо сказала она.

В каком-нибудь шпионском боевике, я бы невозмутимо наблюдал в зеркало заднего вида, или, возможно, через свои специальные отражающие солнечные очки. Но так как ни невозмутимым, ни шпионом меня не назовёшь, то я не чувствовал какой-то особенной нужды прятаться, поэтому обернулся назад и посмотрел в заднее стекло машины Кэррин.

Белый седан с наклейкой прокатного агентства на бампере подъехал к обочине на полпути к кварталу. Сделав это, автомобиль ощутимо задрожал, будто его двигатель с трудом совершал обороты, хоть машина и была абсолютно новой. Пассажирская дверь распахнулась прежде, чем седан окончательно остановился, выпуская женщину, которая словно бы не могла и минуты усидеть на месте.

Выглядела она потрясающе: стройная, почти шести футов ростом, с длинными, сильно вьющимися тёмными волосами, доходящими почти до пояса. На ней были солнечные очки, джинсы и плотный обтягивающий алый свитер. Формы, вырисовывавшиеся под ним, были куда рельефней среднестатистических. Её ковбойские сапоги решительно вбивались в асфальт, пока она длинными шагами пересекала улицу, направляясь прямиком к старой скотобойне. Выпятив вперёд острый подбородок и плотно сжав губы, она шла вперёд, как будто была уверена, что путь чист… или ему лучше бы таковым оказаться.

— Горячая штучка, — сказала Кэррин нейтральным, изучающим тоном. — Человек?

Я не ощущал никаких исходящих от неё сверхъестественных вибраций, но существует множество способов опознать угрозу:

— Точно не уверен, — ответил я. — Но думаю, я знаю, кто это.

— Кто?

— Колдунья, — просто ответил я.

— Чародей-отступник, верно?

— Ага. Когда я был Стражем, они рассылали плакаты с разыскиваемыми колдунами, чтобы остальные Стражи могли их распознать. Я не охотился на колдунов. Но был в списке адресатов.

— А почему не охотился? — поинтересовалась она. — Я слышала, они весьма опасны.

— Большинство из них — опасные дети, — пояснил я. — Дети, которых никто не учил, не тренировал и не рассказывал о Законах магии. — Я кивнул в сторону женщины: — Эту зовут Ханна Эшер. Она побила все рекорды по выживаемости среди других колдунов. Предположительно, она погибла при пожаре… в Австралии, кажется, около шести лет назад.

— Ты тоже однажды вроде бы утонул. И что, много после этого на тебя давил Совет?

— Верно подмечено, — ответил я.

— И что она натворила? — спросила Кэррин.

— Ты имеешь в виду в первый раз? Эшер сожгла трёх человек изнутри, — сказал я.

— Иисусе.

— Убила одного Стража, ещё до того как я к ним присоединился. Ещё троих отправила в больницу за несколько лет.

— Чародеи, натасканные охотиться на чародеев-отступников, и она надрала им задницу?

— Именно так. Возможно, поэтому непохоже, что её беспокоит место, куда она идёт.

— Да и мы не будем, когда пойдём туда, — сказала Кэррин.

— Нет, не будем, — согласился я.

— А вот и водитель.

Дверь со стороны водителя открылась, и из неё вышел лысый, массивный человек среднего роста в дорогом чёрном костюме. Я узнал его даже прежде, чем он поднял руку, чтобы снять солнечные очки, за которыми скрывались глаза, похожие на маленькие зелёные агаты. Кэррин тоже его узнала и издала короткое рычание. Он убрал очки в карман, поправил то, что, скорее всего, было пистолетом в наплечной кобуре, и бросился вдогонку за Эшер с раздражённым выражением на своём грубовато слепленном лице.

— Вязальщик, — сказала Кэррин.

— Эрнест Арман Тинуисл, — поправил я. — Имя такое дурацкое, что нельзя его винить за желание использовать псевдоним.

Хотя, если честно, не он выбрал себе это прозвище. Его дали ему Стражи, когда поняли, что он каким-то образом ухитрился подчинить своей воле целый клан тварей из Небывальщины. Стоило Вязальщику свистнуть, являлась небольшая орда человекоподобных существ, которые, похоже, не чувствовали ничего, даже отдалённо напоминающего боль или страх, и без колебаний шли на смерть. Он был армией из одного человека. Я говорил маленькому говнюку, что прикончу его, если ещё раз увижу в моём городе. Я говорил ему не возвращаться, но вот он здесь.

В течение примерно трёх секунд я мог думать только о том, как его прикончить. Мне нужно быстро шевелиться, чтобы свести счёты прежде, чем он успеет вызвать кого-нибудь из своих дружков. Например, свернуть ему шею. Открыть дверь. Выйти из машины. Вызвать что-нибудь вроде вспышки света, чтобы поразить его больше ничем не незащищённые глаза. Дюжина быстрых шагов, чтобы его догнать, схватить за подбородок и затылок, резко дёрнуть вверх и в сторону. Поднять вокруг себя щит, чтобы он не смог наложить смертное проклятье, пока его мозг ещё жив.

— Гарри, — резко шепнула мне Кэррин.

Я понял, что тяжело дышу, и моё дыхание пышет льдом при каждом выдохе. Это было влияние мантии силы Зимнего рыцаря. Мои инстинкты откликались на первобытное желание защитить свою территорию от хищника. Температура в машине упала, словно Кэррин врубила кондиционер на полную. На окнах появились капельки конденсата.

Во мне пробуждалась Зима, и я прикрыл глаза, чтобы снова подавить её в себе. За последний год на острове я делал это так часто, что это почти превратилось в рутину. Обычными медитативными техниками нельзя было угомонить вопящую во мне примитивную потребность в насилии. Я нашёл только один способ бороться с этим. Мне нужно было пробудить более рациональную часть своего разума. Поэтому я мысленно пробежался по основным таблицам умножения и полудюжине математических теорем, что заняло несколько секунд, а затем обрушил на желание прикончить Вязальщика прямо здесь и сейчас безжалостную логику.

— Первое — свидетели, — пробормотал я. — Пусть этот район заброшен, это всё равно Чикаго, и здесь всё равно могут быть свидетели, чьё внимание я привлеку своими действиями. Второе — Эшер тоже здесь, и если она займёт его сторону, то сможет ударить меня сзади до того, как я сумею защититься. Третье — если он окажется достаточно умён, чтобы избежать захвата, то они окружат меня с двух сторон.

Зимняя Мантия зарычала и сплюнула от недовольства где-то в районе моей груди, но отступила и вытекла из моих мыслей, оставив меня внезапно ещё более уставшим и уязвимым, чем раньше — но моё дыхание и температура вернулись в норму.

Я смотрел, как Вязальщик припустил неторопливой трусцой, пока не поравнялся с Эшер. Они тихо переговаривались, а затем вошли в старую скотобойню.

— Четвёртое, — тихо сказал я. — Убивать людей плохо.

Я почувствовал на себе взгляд Кэррин. Взглянул на неё. Выражение её лица было трудно прочитать.

Она устроила свою руку поверх моей и спросила:

— Гарри, с тобой всё в порядке?

Я не двигался и не отвечал.

— Мэб, — продолжила Кэррин. — Это всё из-за Мэб, не так ли? Из-за того, что она с тобой сделала.

— Это Зима, — наконец ответил я. — Это сила, но… целиком примитивная. Жестокая. Бездумная. Сплошные инстинкты, чувства, эмоции. И когда эта сила внутри тебя, если ты спускаешь свои эмоции с поводка, она…

— Она превращает тебя в Ллойда Слейта, — закончила за меня Кэррин. — Или в эту суку Мэйв.

Я высвободил свою руку и произнёс:

— Как я и сказал. Сейчас не время взывать к моим чувствам.

Несколько секунд она рассматривала меня, потом сказала:

— Ну. Это погано во всех отношениях.

Я испустил горестный смешок, который грозил появлением слёз на глазах, и это заставило только что усмирённую Зиму снова беспокойно заворочаться внутри меня.

Я рискнул быстро взглянуть в глаза Кэррин и произнести:

— Я не хочу быть таким.

— Так избавься от неё, — ответила она.

— Единственный способ — вперёд ногами, — сказал я.

Она покачала головой.

— Я не верю в это, — возразила она. — Всегда есть выход. Способ всё наладить.

Ох, подруга.

Хотел бы я в это верить.

Снаружи горел закат. Закат — это не просто уход звезды за относительный горизонт планеты. Это также изменение в сверхъестественной энергии. Не верите? Отправьтесь как-нибудь далеко от света цивилизации, сядьте, совершенно одни, там, где нет никаких зданий, машин, телефонов и толп людей. Продолжайте тихо сидеть, пока не поблекнет свет. Почувствуйте, как удлиняются тени. Почувствуйте, как существа, тихо ожидавшие конца дня, начинают шевелиться и вылезать наружу. Почувствуйте этот низменный инстинкт нервной дрожи, поднимающейся в кишках. Это то, как ваше тело передаёт энергию вашим чувствам. Для чародея вроде меня закат подобен одиночному удару в какой-то невообразимо огромный барабан.

Тёмные твари выходят на охоту ночью.

Но прямо сейчас у меня не было времени сомневаться в правильности выбранного мною пути. Оставалось всего три дня на то, чтобы задать жару Никодимусу Архлеоне и его команде и вытащить эту штуковину из своей головы, и чтобы при этом не убили меня и мою подругу. Нужно было сосредоточиться на этом.

У меня ещё будет время позаботиться об остальном позднее.

— Пора, — сказал я Кэррин и открыл дверь машины. — Идём. Нас ждёт работа.

(обратно)

Глава 7

Мы вышли из маленького джипа Кэррин и направились в сторону жуткой старой скотобойни, полной опасных существ. Жуткая старая скотобойня и опасные существа… Пожалуй, мне вам не нужно объяснять, какой сегодня намечался денёк.

Знаете, иногда у меня такое чувство, словно других дней не бывает.

То есть вообще.

С другой стороны, я понятия не имею, что бы стал делать с другим днём. В смысле, рано или поздно, но нужно признать, что мой опыт и наклонности отлично подходят для катаклизмов.

— Очень жаль, — задумчиво произнесла Кэррин.

— Очень жаль что?

— Что у нас нет времени на нормальную стрижку. Серьёзно, ты сам себя так постриг? Небось без зеркала?

Я смущённо потрогал голову:

— Ну, мне немного помогал генерал. И вообще, что за дела, я же ничего не говорю про твои мужиковские ботинки.

— У них стальные носки, — ответила она хладнокровно. — На тот случай, если придётся засадить их в задницу какого-нибудь придурка, назвавшего их «мужиковскими». И ты правда позволил Туку помочь тебе с волосами?

— Я чертовски уверен, что не стоило поручать это Альфреду. Он мог спустить с горы ледник или что-нибудь вроде того, чтобы отскрести волосы с моей головы.

— Альфреду?

— Пределу Демона.

Кэррин вздрогнула:

— Ах эта штука.

— Он не такой уж плохой, — сказал я. — До очаровашки немного не дотягивает, но не плохой.

— Он демон, который целый посёлок довёл до безумия, чтобы заставить жителей убраться.

— И мог бы сделать намного-намного хуже, — ответил я. — Он как большая страшная собака. Ты — полицейский и имела с такими дело.

— Ты рад, что эта штука там, когда кто-то пытается вломиться, потому что она может заставить их вести себя настолько безумно, что город уничтожит все записи об этом.

— Именно. И никто не вспомнит твои уродливые мужиковские ботинки.

Тем временем мы подошли к двери. Мы оба понимали, зачем пытались поддеть друг друга. Не из вредности.

Просто нам обоим было страшно.

Я войду в дверь первым. Мой укреплённый заклятьями чёрный кожаный пыльник защитит лучше, чем жилет, который Кэррин должна была надеть под пальто. Я сжал свой новый посох и приготовился, если потребуется, быстро поднять щит. Это был уже давно установленный порядок: если бы что-то вздумало наброситься на нас, я бы не дал ему подобраться близко, а она начала бы набивать его пулями.

Кэррин скрестила руки на груди, положив ладонь у приклада своей пушки, и кивнула мне. Я кивнул в ответ, убедился, что спереди мой пыльник надёжно застёгнут, и открыл дверь.

Ни одна тварь не выскочила из тени с криком. Никто не начал в нас палить. И на том спасибо.

За дверью оказался длинный коридор, в дальнем конце которого горел свет — как раз достаточно, чтобы можно было пройти. Старые потрескавшиеся внутренние стены были покрыты десятками граффити. Под порывами холодного ночного ветра с озера здание скрипело и стонало. К запаху плесени, витавшему в воздухе, примешивался ещё один, почти неразличимый, но от которого меня бросало в дрожь… очень застарелый запах смерти.

— Эти злобные уроды всегда выбирают для тусовок самые очаровательные места, — сказала Кэррин.

— Здесь какая-то тёмная энергия. Держит праздношатающихся людей подальше и не даёт им случайно помешать. Из-за этого тут так уютно.

— Я знаю, ты в последнее время никаких зданий не сжигал, но если почувствуешь необходимость…

Дойдя до конца коридора, мы уткнулись в лестничный пролёт. Молча поднявшись по нему, мы миновали ещё одну дверь и оказались на балконе над большим заводским цехом в два этажа высотой, вытянувшимся вдоль здания футов на триста-четыреста. Остатки подвесной конвейерной линии всё ещё были на месте; вероятно, когда-то она несла куски говядины от места забоя к различным участкам обработки, но оборудования, что когда-то стояло там, на месте уже не было. Остались только ныне пустовавшие тяжёлые металлические рамы, когда-то удерживавшие оборудование на месте, и несколько ржавых, одиноких транспортных тележек, в которые, должно быть, когда-то загружали упакованные говяжьи рёбрышки, стейки и фарш.

Посередине стояла дюжина совершенно новых ламп, в свете которых хорошо был виден громадный деревянный стол для переговоров, укомплектованный большими кожаными креслами. Там был и второй стол, похоже, накрытый для ужина. На нем стояли разнообразные блюда, напитки и дорогая кофеварка. В паре футов от него, в небольшом загоне из проволочной сетки, сидела дюжина перепуганных коз. Коричневых, с подпалинами.

Козы. Н-да.

Никодимус сидел, оперевшись бедром на стол для переговоров, с пенопластовой чашкой кофе в руках и добродушной улыбкой на лице. Эшер как раз опускалась в кресло, услужливо выдвинутое для неё одним из охранников Никодимуса. Вязальщик сел в кресло рядом с ней, кивнул Никодимусу и скрестил руки на груди с видом человека, приготовившегося к длительному ожиданию. Дейрдре, в своём девичьем обличье, подошла к столу, держа в каждой руке по чашке кофе, и с радушной улыбкой предложила их вновь прибывшим.

Я насчитал на подвесных мостках c полдюжины безъязыких охранников Никодимуса, а оруженосец Джордан, уже приведший себя в порядок, ждал нас в дальнем конце балкона. Он был вооружён, но держал оружие в кобуре.

— Привет, Джордан! — сказал я. — Чё за козы?

Он наградил меня пристальным взглядом и ничего не ответил.

— Мне не нравится, когда пушки торчат сверху, снизу и вообще отовсюду, — сообщила Кэррин. — Полная задница.

— Ага, — ответил я. — Иди скажи своему боссу, что мы спустимся к нему, как только его лакеи свалят отсюда и найдут себе другое занятие.

Джордан выглядел так, словно замечание его обидело.

— Твоё мнение меня не колышет, Джордан, — сказал я. — Иди передай ему мои слова, или я ухожу. И удачи тебе объяснить, как ты упустил жизненно важный для него объект.

Джордан стиснул зубы, но, повернувшись на одном каблуке, спустился по старой металлической лестнице и подошёл к Никодимусу, что-то написал в маленьком блокноте и передал начальнику.

Никодимус посмотрел на меня и улыбнулся. Потом отдал блокнот Джордану, кивнул и что-то сказал.

Джордан поджал губы и трижды пронзительно свистнул, чем немедленно привлёк внимание охранников. Затем он повертел пальцем над головой, и все они сошли со своих мест, чтобы присоединиться к нему. После этого они направились к выходу, в дальний конец этажа.

Пока они уходили, Эшер и Вязальщик повернулись и оценивающе глядели на меня, первая — заинтересованно, со сверкающими глазами, второй же — с небезосновательной опаской. Как только охранники скрылись из виду, я начал спускаться по лестнице, Кэррин следовала за мной по пятам, держась немного сбоку.

— Вы стали более подозрительным, мистер Дрезден, — сказал Никодимус при моём приближении.

— Нельзя быть слишком подозрительным к тебе, Никки, — ответил я.

Никодимус не любил фамильярного обращения и своего уменьшительного имени. Раздражение мелькнуло на его лице и тут же исчезло.

— Пожалуй, не могу вас за это винить. В прошлые разы мы всегда встречались как противники. Мы никогда не работали как партнёры.

— Это потому что ты задница, — сообщил я и уселся через два кресла от Вязальщика. Я посверлил его взглядом и снова обратился к Никодимусу: — У нас тут уже намечается конфликт интересов.

— Неужели?

Я указал большим пальцем на Вязальщика:

— Этот тип. Я говорил ему, что в следующий раз, когда он будет орудовать в Чикаго, у нас с ним будут проблемы.

— Господи! — воскликнул Вязальщик. На диалекте кокни вышло что-то вроде «гофподи». Он посмотрел на Никодимуса и добавил: — Я же говорил вам, что будут затруднения.

— Любые проблемы с мистером Тинуистлом — это ваши личные проблемы, Дрезден, — сказал Никодимус. — Пока работа не окончена, я жду, что вы будете относиться к нему как к партнёру и коллеге. Иначе долг Мэб не будет зачтён, и я буду вынужден сообщить общественности об этом прискорбном факте.

Другими словами, это означало, что имя Мэб будет смешано с грязью. И я знал кое-кого, на ком бы она захотела выместить злость.

Я оглянулся через плечо на Кэррин, которая заняла позицию сзади и немного сбоку. Выражение её лица было отстранённым и бесстрастным, взгляд был обращён в никуда. Она слегка пожала плечами.

— Ну, хорошо, — я повернулся обратно к Никодимусу и пристально посмотрел на Вязальщика, — даю тебе трёхдневный пропуск, Вязальщик. Но имей в виду, что после я собираюсь спросить с тебя за всё, что ты натворил в моем городе. Я на твоём месте поостерёгся бы.

Вязальщик сглотнул.

И тут поднялась Эшер.

— Привет, — она обратилась ко мне с ослепительной улыбкой. — Нас не представили. Я — Ханна. Отвалите от моего партнёра, пока целы.

— Я знаю, кто ты, горячая штучка, — медленно произнёс я, но не встал со своего места. Свой посох я положил на стол. — И я уже отвалил от твоего партнёра. Это можно определить по отсутствию брызг крови. Остынь, Эшер.

Улыбка Эшер растаяла при звуке моих слов, а её тёмные глаза сузились. Она разок стукнула пальцами по столу. Медленно, словно обдумывала что-то. Её рта коснулась ухмылка:

— Значит, вы печально известный Дрезден. — Её глаза проследовали от меня к Кэррин, которая была ниже её почти на фут: — И это что, ваш телохранитель? Разве они не должны быть немного покрупнее?

— Она официально представляет права всех жевунов из страны Оз, — парировал я. — И она будет вдалбливать эти права вам в черепушку, пока вы не проявите хотя бы немного уважения.

— Хочу посмотреть, как она попробует, — заявила Эшер.

— Ты этого не увидишь, — спокойно ответила Кэррин.

В одно мгновение всю комнату заполнило беззвучное напряжение, хотя Кэррин даже не пошевелилась. Я знал, что она продолжает стоять там, не глядя ни на кого, но наблюдая за всеми. Пугающее зрелище, если вы знаете, как выглядят по-настоящему опасные люди. Эшер знала. Я видел, как напряжение охватило её шею и плечи и заставило сжаться челюсти.

— Остынь, Ханна, — попытался успокоить её Вязальщик. Он знал, как стремительно Кэррин выхватывает своё оружие. Она расправилась с парочкой его приспешников, когда он в прошлый раз был в городе. — Дрезден объявил перемирие. Мы же все профессионалы? Остынь.

— Дамы и господа, — настойчиво произнёс Никодимус, пытаясь придать своему голосу отеческие нотки, затем прошёл во главу стола (естественно) и уселся. — Прошу вас, можем мы наконец рассесться и приступить к работе?

— Я не против, — согласился я, но не отрывал глаз от Эшер и Вязальщика, пока Эшер не фыркнула и не вернулась на своё место.

— Не хотите ли присесть, мисс Мёрфи? — спросил Никодимус.

— Мне и так хорошо, — ответила Кэррин.

— Как пожелаете, — легко согласился Никодимус. — Дейрдре?

Дейрдре взяла охапку папок и обошла стол, раздавая по одной каждому сидящему. Она демонстративно пропустила Кэррин, которая оставила этот факт без внимания. Я открыл свою достаточно тонкую папку и обнаружил титульный лист с надписью: «ДЕНЬ ПЕРВЫЙ».

— Все вы в курсе, какова наша главная цель, — сказал Никодимус, — хотя конкретные детали до поры до времени я бы предпочёл оставить при себе. Уверен, никому здесь не надо объяснять, почему необходимо соблюдать секретность. У нашей цели множество способов получать информацию, и если он каким-либо образом узнает о нашем предприятии, всех нас ждёт быстрый и бесславный конец.

— Держать рот на замке, — сказал я достаточно громко, чтобы это прозвучало раздражающе. — Принято.

Никодимус снова одарил меня этой неулыбкой.

— Для того, чтобы разъяснить вам все возможные выгоды, которые может принести это предприятие, следует сказать, что вам будет выплачено по два миллиона долларов в случае успешного его завершения, гарантированно.

У Кэррин на секунду перехватило дыхание. А мой желудок совершил какой-то странный кульбит.

Вот блин. Два миллиона долларов.

Поймите, я не собирался брать деньги Никодимуса. Я делал это не из-за денег. И Кэррин тоже. Но никто из нас не был достаточно богат, и счета всегда ждали оплаты. Звезды и камни! На два миллиона баксов можно купить целую кучу китайской лапши.

— Кроме того, — продолжил Никодимус, — всё, что вы сможете унести, станет вашим. Ценности, которые там находятся, неисчислимы… их больше, чем мы сможем погрузить на локомотив, и гораздо больше, чем можно унести на своих двоих.

— Что ещё за ценности? — спросил Вязальщик. — Деньги, вы хотите сказать?

— Деньги тоже, если уж на то пошло, — ответил Никодимус с глубочайшим презрением. — Но подозреваю, их коллекционировали скорее как диковинку, а не по какой-нибудь другой причине. Настоящие сокровища — это золото. Драгоценности. Предметы искусства. Бесценные исторические артефакты. Практически каждая редкая ценная вещь, таинственно пропавшая без следа в последние две тысячи лет, попала туда. Полагаю, наиболее целесообразным вариантом будет наполнить пару мешков редкими камнями. Их сложно отследить. Но если хотите взять что-нибудь более уникальное — берите. Главное, чтобы вы смогли это нести и не задерживали остальных при отходе. Я думаю, каждый из вас с лёгкостью увеличит свой куш на порядок.

Значит, не два миллиона каждому.

Двадцать два миллиона каждому.

Это была настолько огромная сумма, что её было почти невозможно представить… что само по себе давало представление о том, насколько она чертовски огромная.

— А что вы сами с этого получите? — спросила Эшер с явным подозрением. — Раз вы готовы раздать по два миллиона каждому, то охотитесь не за деньгами. И рюкзак с алмазами вам не нужен.

После этих слов она стала нравиться мне чуть-чуть больше. А её тон удвоил впечатление.

Никодимус улыбнулся:

— Я внесу полную ясность перед тем, как мы возьмёмся за дело. А сейчас вам достаточно знать, что речь идёт об одном небольшом предмете, имеющем довольно низкую денежную стоимость.

«Лжец», — подумал я.

— Как я сказал Дрездену чуть ранее, до этого он знал меня только в качестве своего противника. Значительная часть моей репутации была создана при помощи тех, кто противостоял мне — из тех, кто пережил подобную конфронтацию, я имею в виду. — Он улыбнулся и глотнул кофе. — Но у этой монеты есть и обратная сторона. Никто не проработает столько, сколько я, предавая союзников. Это попросту непрактично. Безусловно, чтобы расправиться с врагом, все средства хороши… но когда я работаю с партнёрами, я не отворачиваюсь от них и не бросаю на произвол судьбы. И исхожу я не из сентиментальности. Я делаю это потому, что веду дела со множеством людей на протяжении веков, и предательство — неудачная инвестиция в долгосрочной перспективе. Это просто неправильное ведение бизнеса.

«Лжец», — снова подумал я. Может быть, чуть менее уверенно, чем прежде. Его слова имели смысл. В сверхъестественном мире куча людей и других существ отмеряют жизнь промежутками длиною в века. Например, разозлите молодого чародея, подождите триста лет, и обнаружите, что он не забыл обиду… и всё ещё копит силы для наглядной демонстрации неприемлемости ваших действий. Стоит попасться на пути у вампира, и он будет охотиться на вас тысячелетиями.

Именно некоторая степень безжалостного прагматизма и делала возможными какие-либо сделки между различными созданиями сверхъестественного мира. Я мог убедиться в этом на примере соглашения между моим дедом и профессиональным убийцей по прозвищу Адский пёс. Насмотрелся я этого и за многолетнюю практику стычек с плохими парнями — большинство из них были не прочь заключить со мной какую-нибудь сделку. Черт, да я и сам её заключил, с Мэб. А она в свою очередь заключила сделку с Никодимусом, из-за чего я собственно и торчу сейчас здесь.

Так что вполне возможно, что он сказал правду. Или, по крайней мере, он был столь же искренен, как и я, касательно всей идеи заключения альянсов. Нам нужно было исполнить его план, а потом убраться оттуда. И я был готов поставить на то, что до этого он будет держать слово.

И я не имел ни малейшего понятия, что произойдёт после.

С другой стороны, он приложил все усилия, чтобы стереть любое упоминание о себе из человеческой памяти, уничтожая свидетельства своих деяний на протяжении веков. Честные парни не лезут из кожи вон, чтобы скрыть содеянное.

Но это не имело значения. Мэб дала своё слово. Я должен был быть пай-мальчиком, пока мы не стащим пожитки Аида, или пока Никодимус первый не попробует воткнуть мне нож в спину.

Веселуха, сплошная веселуха.

Я перевернул страницу и обнаружил фотографию знакомой женщины, которую не видел уже… Адские колокола, почти десять лет? Она не сильно изменилась за это время, разве что стала выглядеть более опытной и суровой. Я не был уверен, что она рада будет меня видеть, но был чертовски уверен в том, каково будет её мнение о Никодимусе.

И когда это я успел стать тем парнем, с которым все это происходило десять лет назад?

Никодимус продолжил тоном лектора:

— Чтобы выйти на цель в Небывальщине, нам нужно место, к которому она привязана здесь, в мире смертных. А это значит, нам придётся проникнуть на строго охраняемый объект в этом мире прежде, чем мы примемся за дело в Небывальщине.

Я поднял руку.

— Будем исходить из этого, — сказал Никодимус, немного помолчал и вздохнул. — Да, мистер Дрезден?

— Да вы издеваетесь, — сказал я, — она никогда не будет с вами работать.

— Возможно, нет, — согласился Никодимус. — Однако она может согласиться работать с вами. Нам нужен эксперт по охранным системам с практическими знаниями о мире сверхъестественного. Число таких лиц весьма невелико. Я назначил ей встречу на приёме, который начнётся примерно через полтора часа. Вы с мисс Эшер войдёте с ней в контакт и уговорите присоединиться к нашему делу.

— А если она откажется? — спросил я.

— Постарайтесь быть убедительным, — отрезал он. — Она нужна нам, чтобы дело увенчалось успехом.

Я стиснул зубы и кивнул. Чёрт, если она нужна Никодимусу, может быть, провалив это задание, мне удастся расстроить его планы:

— Ладно. Но это буду я и Мёрфи.

— Нет, — возразила Эшер. — Это буду я и Вязальщик.

— Боюсь, что встреча намечена в официальной обстановке, — пояснил Никодимус. — Я взял на себя смелость подготовить соответствующую одежду и документы для Дрездена и мисс Эшер. И они не подойдут ни мисс Мёрфи, ни Вязальщику. Может, мисс Мёрфи будет вашим водителем? Обувь у неё подходящая.

Я не слышал звука, но не сомневался, что Кэррин скрипнула зубами.

— Вязальщик, — сказал Никодимус, — у меня есть для вас поручение. Вы должны забрать с вокзала четвёртого, точнее, — прошу прощения, мисс Мёрфи — пятого члена команды. Он настаивал, чтобы его встретил кто-нибудь знакомый.

Вязальщик кивнул:

— Кто приезжает?

— Гудман Грей.

Лицо Вязальщика стало серым.

— А, да, я с ним работал.

— Кто он? — спросила Эшер.

— Он… с ним лучше не ссориться, — ответил Вязальщик. — Но он профи. Я за ним заеду. Всё пройдёт как по маслу.

Эшер недовольно поджала губы, но кивнула.

— Тогда ладно. — Она посмотрела на меня через стол и улыбнулась: — Ну что, Дрезден, похоже, пришло время надевать вечерние платья.

— Фу ты, — ответил я. — Вот это будет потеха.

И закрыл папку на странице с фотографией Анны Вальмон.

(обратно)

Глава 8

Дейрдре принесла мне сумку с одеждой и указала на небольшую комнату отдыха для персонала, совмещённую с кухней. Её освещала ещё одна пара ламп. Я вошёл, закрыл дверь и открыл сумку. В ней оказался чёрный смокинг и все необходимые аксессуары. Я вытащил его и прикинул, что размер вполне подходящий.

На мгновение меня охватила паранойя. Что если конечной целью всего этого предприятия было заставить меня снять плащ и с лёгкостью замочить меня, открыв огонь через стену? Я уже знал, каково быть застреленным, и этого опыта мне вполне хватало. Сцены с Сонни Корлеоне заплясали у меня перед глазами.

Но я не думал, что это произойдёт. Снаружи за всем приглядывала Кэррин. Если бы они вздумали наводить на меня пушку, она бы как минимум подняла шум, чтобы предупредить меня. Кроме того, Никодимусу ещё нужно было осуществить свои планы. Не думаю, что он захочет рисковать своим имиджем «надёжного союзника», пока ему не представится возможность поиметь всех наиболее эффектным и необратимым способом. Если он убьёт меня сейчас, Мэб примет это очень близко к сердцу. Не важно, как давно ты в этом бизнесе. Перешёл дорогу Мэб — и можешь уже не строить план на следующую пятилетку.

И я снял плащ, разделся и начал облачаться в смокинг.

В самый дьявольски неподходящий момент дверь вновь распахнулась, и Ханна Эшер полезла в комнату со своим собственным пакетом в руках.

Она медленно и неприкрыто оглядела меня с головы до ног, не переставая при этом ухмыляться.

Я был совершенно уверен, что температура в комнате не изменилась, но мог бы поклясться, что стало жарковато. У некоторых женщин есть такая не поддающаяся чёткому определению особенность, которую называют по-разному. Я всегда называл её жаром или огнём. Она не обязательно (хотя и часто) связана с сексом. И у Ханны эта особенность определённо была.

Я остро ощущал её тело рядом с собой, её взгляд. По её лицу я понял, что она прекрасно знала, какой эффект оказывает на меня, и нисколько об этом не жалела. Я бы сказал, что моё либидо врубило верхнюю передачу, но и эти слова были не в состоянии передать этот внезапно обрушившийся на меня прилив чисто физического голода.

Ханна Эшер была чертовски привлекательной. А я не покидал остров очень-очень долго.

Я отвернулся в попытке проигнорировать её, пока я не застегну пояс. Могучие чародеи не дёргаются только потому, что кто-то увидел их в трусах.

Эшер отступила на пару шагов и ещё раз меня оглядела. На её лице растянулась улыбка.

— Чёрт возьми, Дрезден, — воскликнула она, — Ты что, ходишь в спортзал?

— Э-э, — выдавил я. — Паркур.

Мой ответ её, похоже, позабавил.

— Ну что ж, это определённо тебе на пользу.

Не глядя она повесила сумку на ручку шкафа и расстегнула её, всё это время не отрывая от меня глаз.

— Так много шрамов.

У неё были длинные руки. Её пальцы легко коснулись моего плеча.

— Откуда этот?

От её прикосновения вниз по позвоночнику и животу начал разливаться жар. Всякие магические привороты были тут ни при чём. Я был в полной боевой готовности для такого рода глупостей с того самого момента, как мои ноги коснулись берега. Всё было куда хуже. Это была химия, простая и чистая. Моё тело решило, что Эшер ему нужна, и плевать оно хотело на мнение мозга.

Я отдёрнул плечо, одарил её свирепым взглядом и произнёс:

— Эй! Я тебя не смущаю?

Она скрестила руки на груди и улыбнулась ещё шире:

— Вовсе нет. Так откуда он у тебя?

Я сердито на неё посмотрел и вновь занялся смокингом.

— Агент ФБР меня подстрелил. Около двенадцати лет назад.

— Серьёзно? — удивилась Ханна. — Шрама уже почти не видно.

— У чародеев всё быстро заживает.

— Твоя левая рука. Это от огня.

— Вампирский прихвостень, — пояснил я. — С самодельным огнемётом.

— Какая Коллегия?

— Чёрная.

— Интересно, — сказала Эшер и сняла свитер одним плавным движением.

Как и обещали контуры, проглядывавшие под свитером, на её тело приятно было посмотреть. И не только посмотреть. Моё либидо бурно одобряло.

Я быстренько повернулся к ней спиной.

— Эй!

— Ты издеваешься, да? — спросила она с примесью чего-то похожего на смешок в голосе. — Отворачиваться? От этого? Да что ты за легендарный крутой парень такой, Дрезден?

— Не знающий вас крутой парень, мисс Эшер, — ответил я.

— Это поправимо, не так ли? — в её голосе были дразнящие нотки. — И с чего это я вдруг «мисс Эшер»?

Её чёрный атласный лифчик мельтешил у меня в периферическом зрении. По краю его украшали кружавчики.

Я торопливо натянул брюки, стремясь уберечь себя от позора.

— Послушай, — сказал я. — Мы работаем вместе. Пожалуйста, можем мы просто сделать свою работу?

— А на спине у тебя не так много шрамов, — невозмутимо заметила она. — Тебе нечасто приходится убегать?

— Убегаю я постоянно, — ответил я, просовывая руки в рукава рубашки. — Но если будешь часто давать атаковать себя со спины, то заработаешь не шрамы. А только яму в земле.

Её сапоги глухо ударили подошвами об пол. Периферийным зрением я отметил, что к бюстгальтеру прибавились носки и джинсы.

— Эта воришка, за которой мы отправляемся, — сказала она. — Вас обоих связывает какая-то история, да?

— Что-то типа того. Она спёрла мою тачку.

Она хихикнула:

— И ты ей ничего за это не сделал?

— Она вернула её обратно, — пояснил я. — Я однажды выручил её из беды.

— И как думаешь, сможешь ты убедить её пойти с нами?

— Будь дело только во мне, это было бы куда вероятнее, — ответил я.

— Или ты попытаешься вставить Никодимусу палки в колёса, сделав так, чтобы она точно не согласилась с нами работать, — спокойно предположила она. — В конце концов, ты же так его любишь.

Упс. А она была весьма проницательна.

— Что? — сыграл я дурака.

— Судя по твоему ответу, врун из тебя тоже неважный, — заметила она, шурша одеждой. — Не расстраивайся. Я в этом профи. У меня своего рода нюх на людей.

— Какого рода нюх?

— Ну, например, прямо сейчас я могу сказать, что ты на взводе, как двадцать часовых пружин, — принялась перечислять она. — Ты нервничаешь, напуган и зол, а ещё готов взорваться от воздержания. Видала я только что вышедших из тюрьмы, которых не так распирало, как тебя.

Она обезоружила меня своим заявлением в самый разгар застёгивания запонок.

— Кроме шуток, я могу видеть, что ты ослаб. Тебе следует немного выпустить пар. Это пойдёт тебе только на пользу.

— Да ты просто эксперт, да? — спросил я. Голос мой прозвучал слегка грубовато.

— В выпускании пара? — ответила она вопросом на вопрос, а в её голос снова закрались дразнящие нотки. — Можно сказать, неплоха. Поможешь мне застегнуться?

Я повернулся и обнаружил, что она повернулась ко мне спиной. На ней было сногсшибательное маленькое чёрное платье, черноту которого подчёркивали сверкающие чёрные же блёстки. Её ноги были просто превосходны. Платье почти не прикрывало спину, но на несколько дюймов выше уровня бёдер всё же была молния. Я был уверен, что она могла справиться и без моей помощи. Но всё же шагнул к ней и застегнул платье.

Она пахла полевыми цветами в лучах жаркого солнца. Когда она пошевелила головой, её длинные вьющиеся волосы коснулись обратной стороны моих ладоней.

Я чувствовал, как во мне возбуждённо ворочается Зима, реагируя на всё, что вызывало сексуальное влечение, и страстно желая выхода. Это было нехорошо. Зима считала, что секс — это почти так же весело, как насилие, и что они становятся ещё лучше, если смешать их вместе. Как шоколад и арахисовое масло.

Я принялся мысленно перемножать в уме числа и снова отошёл в сторону, пытаясь сосредоточиться на одевании, и на восемью восемь, и на том, как надеть носки, не присаживаясь и не замечая женщину, не сводившую с меня глаз.

— Приятель, — сказала она в конце концов. — Да ты уже не раз обжигался.

Я застегнул булавку галстука на воротнике, расправив его на ощупь.

— Ты даже не представляешь, как.

— Прекрасно, — сказала она твёрдым и спокойным голосом. — Ты не хочешь смешивать работу и удовольствие, это круто. Мне нравишься ты. Мне нравится твой стиль. Но эта работа важна для меня, и для моего партнёра тоже. Имей в виду — подставишь нас, и у нас с тобой будут проблемы.

— Вы правда думаете, что справитесь с чародеем Белого Совета, мисс Эшер? — спросил я.

— Не в первый раз, — ответила она без тени сомнения или бравады в голосе.

Я повернулся к ней лицом и обнаружил, что благодаря паре туфель на каблуках, которые шли вместе с платьем, её глаза теперь были почти на одном уровне с моими. Она пыталась застегнуть на руке тонкий бриллиантовый браслет «ручеёк».

Я снова подошёл к ней и взялся за застёжки браслета:

— Выслушай и ты мои условия, — сказал я. Зима, пронизывающая мой голос, делала его тихим, холодным и жёстким. — Этой город — мой дом. Если ты навредишь кому-нибудь в моём городе, я порву тебя в клочья и вышвырну отсюда вместе с прочим мусором. И вспомни состояние моей спины, если начнёшь раздумывать, не всадить ли в неё нож. Только попробуй, и я тебя в землю зарою.

Я справился с застёжкой и поднял на неё взгляд. Она сохраняла бесстрастное выражение лица… но под этой маской я видел возросшую неуверенность. Она чуть поспешно высвободила руку, следя за моей позой, будто ожидая, что я попытаюсь её ударить.

Я и раньше вёл жёсткие разговоры со всякими монстрами и опасными людьми. Но только не мог припомнить, что они проходили в такие интимные и домашние моменты, как, например, совместное одевание или помощь с застёжкой браслета. В этом её жесте было что-то, что делало Ханну Эшер в первую очередь женщиной, и только во вторую — опасной колдуньей. А я ловко воспользовался моментом для запугивания… что, скорее всего, делало меня в её глазах в первую очередь страшным стражем Белого Совета, мочившим всех паранормальных нарушителей закона, и только во вторую — человеком.

Супер. Привет, я — Гарри Дрезден, Запугиватель Женщин. Не самое лучшее начало знакомства с женщиной, вместе с которой я собираюсь заняться опасной и грязной работой.

В следующий раз нужно просто сунуть ей пистолет в лицо.

— Отлично выглядишь, — мой голос звучал намного вежливее, чем пару секунд назад. — За работу!

(обратно)

Глава 9

Отель «Пенинсула» один из самых шикарных среди других шикарных отелей Чикаго. Его большой банкетный зал занимает целый гектар. Все важные события чикагской ночной жизни редко начинаются раньше восьми часов вечера. Людям нужно дать время вернуться домой с работы и навести марафет, чтобы показать себя в лучшем виде. Мы с Эшер заявились неприлично рано, в районе половины восьмого.

— Я буду ждать здесь, — сказала Кэррин с переднего сидения чёрного лимузина, которым снабдил нас Никодимус. Она проверила его на взрывчатку. Я же прошёлся по нему на предмет менее физических угроз.

— Не знаю, сколько времени всё это займёт.Копы не задержат тебя за праздношатание?

— Я всё ещё знаю пару ребят в силах правопорядка, — ответила она. — Но, возможно, мне придётся кружить по кварталу. Сигналь огненной вспышкой, если вляпаешься в неприятности.

Кэррин протянула мне пластиковую коробочку с бутоньеркой из розы цвета вечерней зари:

— Не забудь свой условный знак.

— Да не нужен мне условный знак. Я и так её узнаю.

— А она узнает тебя, — возразила Кэррин. — Если не будет знать, что должна с тобой поговорить, может спрятаться. Не так уж трудно будет заметить твоё появление.

— Ну хорошо, — согласился я, открыл коробочку и тут же ухитрился уколоть палец булавкой, пытаясь прикрепить чёртову штуковину к лацкану.

— Давай сюда, — вмешалась Эшер.

Она взяла цветок, вытерла булавку бумажной салфеткой и передала её Кэррин вместе с крошечной капелькой моей крови. А потом закрепила цветок на смокинге. Она не пыталась изображать женщину-вамп, но низкий вырез её платья пару раз открыл восхитительное зрелище. Я старался не пялиться, и мне даже частично это удалось.

— Приехали! — сказала Кэррин и вышла из машины. Она обошла вокруг и открыла передо мной дверь. Я вышел, помог выбраться Эшер, и, выходя, она сверкнула такой стройной ножкой, что никто из персонала отеля на входе не взглянул на меня, разве что мельком. Кэррин села обратно в автомобиль и, как настоящий профессионал, тихо испарилась, а я протянул Эшер руку и сопроводил её внутрь.

— Постарайся не выглядеть вот так, — едва слышно сказал Эшер после того, как мы вошли в лифт.

— Как так? — не понял я.

— Так, словно ты всё время ждёшь, что из мусорных вёдер выскочат ниндзя. Это же обычная вечеринка.

— Все знают, что ниндзя — это выдумка, — пошутил я. — Но что-то точно произойдёт. Можешь на это рассчитывать.

— Всё обойдётся, если мы всё сделаем как надо, — сказала Эшер.

— Тебе придётся довериться мне в этом вопросе, — возразил я. — Всегда что-то идёт не так. Без разницы, насколько ты умён, или насколько проработан план, или насколько проста задача — что-то всегда идёт не так. В жизни вообще ничего не бывает просто. Так уж устроен мир.

Эшер пронзила меня взглядом:

— Ты очень пессимистично настроен. Просто расслабься, и мы справимся. Постарайся не озираться по сторонам так часто. И бога ради — улыбнись.

Я улыбнулся.

— Может, стоит попробовать при этом не сжимать так челюсти.

Двери распахнулись, и мы прошли по коридору до большого бального зала. Возле дверей в бальный зал стояла парочка охранников, одетых в цвета отеля, которые старались выглядеть дружелюбно и любезно. Я собрался с духом и показал им наши выгравированные приглашения и фальшивые водительские права. Что ни говори о Никодимусе — но он не бросает дело на полпути, и полученный результат поражал. Фальшивые права (на имя Говарда Делроя Оберхайта, миленько) выглядели более подлинными, чем мои настоящие права. Они пристально посмотрели на меня, затем обратили близкий взгляд на права, но так и не смогли различить подделку. Эшер (урожденная Хармони Эрмитейдж) одарила охранников широкой улыбкой и завела с ними дружелюбную болтовню, и они потеряли всякий интерес к её правам.

И я не мог их за это винить. Эшер выглядела именно так, как полагается выглядеть женщине, появившейся на мероприятии среди высших слоёв общества. Во мне головорезы из отеля распознали своего собрата — только выше и более испещрённого шрамами. Но так как я сопровождал Ханну, они позволили мне пройти.

В интерьере банкетного зала преобладали китайские мотивы. Широкие полосы красной ткани, ниспадающие с потолка красивыми складками, разделяли зал на множество уютных уголков. Весело поблёскивали бумажные фонарики, повсюду были расставлены бамбуковые стойки… Был даже сад камней с испещрённым аккуратными бороздками песком. Персонал в основном состоял из женщин в красных шёлковых туниках с оранжевыми воротниками. Официанты в белых пиджаках с чёрными галстуками как раз заканчивали сервировать шведский стол. Когда мы вошли, я не увидел, но отчётливо услышал, как играет живая группа — духовые инструменты, барабаны и пианино, всего человек семь, исполняющих какую-то классическую танцевальную композицию.

По мере продвижения я медленно осматривал зал, но Анны Вальмон нигде не увидел.

— Насчёт той воровки, с которой у нас назначена встреча, — спросила Эшер. — Чем она известна?

— Она принадлежала к банде так называемых Церковных Мышей, — объяснил я. — Они специализировались на ограблении церквей по всей Европе. Никодимус нанял их несколько лет назад, чтобы они украли Туринскую плащаницу.

Эшер повернула ко мне голову:

— И что произошло?

— Они украли её втроём, — продолжил я. — Думаю, что они пытались задрать цену. Никодимус и Дейрдре убили двоих и убили бы Анну, не вмешайся я.

Её глаза чуть расширились:

— И теперь Никодимус хочет, чтобы она ему помогала?

Я тихо фыркнул через нос:

— Ага.

Эшер изучающе посмотрела на меня прищуренными глазами:

— О!

— Что? — спросил я её.

— Просто… восхищаюсь подобной манипуляцией, — ответила она. — То есть я её не одобряю, но она полезна.

— И чем же? — поинтересовался я.

— Разве не понятно?

— Я стараюсь не думать подобным образом, — ответил я.

Официанты сняли крышки с серебряных подносов с мясом, и уже через мгновение до моего носа донёсся аромат жареной курицы и говядины. Мой желудок громко заурчал. Я уже очень долгое время питался тем, что готовил себе в камине. Голод это конечно утоляло, но, учитывая мои кулинарные навыки, настоящей едой это было назвать сложно. Шведский стол источал такие соблазнительные ароматы, что я уже почти готов был услышать звук капающей из моего рта слюны.

— Если ты не будешь так думать, то кто-нибудь это сделает за тебя, — сказала Эшер. — Если не останется ничего иного, то тебе придётся защищаться… Эй, ты тоже проголодался?

— Угу, — произнёс я в ответ. — Плюс у нас, по всей видимости, образовалось свободное время, которое нужно как-то убить.

— Значит, мы не испортим репутацию, совершив набег на шведский стол?

— Даже Питт и Клуни должны что-то есть, — подтвердил я. — Идём.

И мы совершили набег на шведский стол. Я наполнил свою тарелку, надеясь, что это всё-таки умеренная порция. Эшер же не сдерживалась. Она взяла всего понемногу, жадно нагромождая еду в тарелку. Мы прошли к одному из столиков, расположенных по краям банкетного зала, а музыкальная группа начала играть следующую композицию. Я выбрал столик, который давал нам обзор двери, и принялся ожидать прибытия Анны Вальмон.

Прошло несколько минут, а она так и не появлялась, в то время как прибыло несколько чикагских знаменитостей, а численность людей в зале понемногу начинала увеличиваться. Прислуга отеля принялась принимать верхнюю одежду и сновать по залу с подносами, уставленными едой и напитками, а официанты начали бойко курсировать туда и сюда через служебные входы, подобно маленькой армии муравьёв-рабочих, практически мгновенно устраняя ущерб, причинённый количеству блюд на шведском столе. Это занятие казалось столь важным для них, что я уже подумывал о том, чтобы внести свою лепту в разорение шведского стола — просто чтобы дать им шанс снова всё исправить, сами понимаете. Я стараюсь быть добрым к людям.

Я как раз брал свою пустую тарелку, чтобы продемонстрировать сострадательную гуманную сторону себя, когда женщина из персонала отеля мягко тронула меня за руку и произнесла:

— Простите, мистер Оберхайт? Вас зовут к телефону, сэр. Телефонный аппарат здесь рядом.

Я поднял взгляд на девушку, вытер рот салфеткой и произнёс:

— Хорошо. Покажите, где. — Я кивнул Эшер: — Я скоро.

Я поднялся и проследовал за служащей к занавешенной нише в углу, где и находился телефон. Тут мы находились в относительном уединении от остальных присутствующих в зале.

— Мисс Вальмон, — обратился я к служащей отеля, когда мы оказались одни. — Рад вас снова видеть.

Анна Вальмон обернула ко мне своё лицо, одарив меня небольшой и не особо приятной улыбкой. В последний раз, когда я её видел, она выбелила свои волосы перекисью. Теперь её волосы стали чёрными и были подстрижены в стиле опрятного пажа. Она стала ещё стройнее, чем я помнил, даже чересчур, став похожей на молодую дикую кошку. Она всё ещё выглядела миловидно, хоть её черты и растеряли признаки бурлящей юности, а взгляд стал более жёстким и опасливым.

— Дрезден, — произнесла она. — «Мистер Оберхайт», серьёзно?

— Разве я хоть раз критиковал твои псевдонимы? — спросил я в ответ.

Мои слова вызвали у неё улыбку.

— Кто эта стриптизёрша?

— Ты её не знаешь, и шутить с ней не стоит, — ответил я. — И ты так говоришь «стриптизёрша», будто это что-то плохое. Как у тебя дела?

Она порылась в своей тунике и осторожно достала тщательно запакованный конверт.

— Ты принёс мои деньги или нет?

Мои брови полезли на лоб:

— Деньги?

Она опять мне улыбнулась, но улыбка вышла какая-то кривоватая.

— Дрезден, мы с тобой давно знакомы, но на халяву я не работаю. И я не собираюсь торчать тут и трепаться. Люди, которым я перешла дорогу ради вот этого, не склонны к всепрощению. Они гонялись за мной всю неделю. Конверт сделан из воспламеняющейся бумаги. Выкладывай бабло, или информация превратится в дым вместе со мной.

Мои мысли понеслись вскачь. Никодимус придумал работу для Анны Вальмон. Это был единственный способ точно знать, что она придёт и встретится с парнем с розой цвета вечерней зари. Значит, не исключено, что информация, которую он у неё попросил, тоже была важна.

Я быстро оглянулся по сторонам. С этого места не было видно нашего с Эшер столика, да и самой Эшер тоже. Я вновь повернулся к Вальмон:

— Давай, быстрее, уничтожь его.

— Ты что, думаешь, я не сделаю этого? — спросила она. Затем замерла и нахмурилась: — Подожди-ка… В чём подвох?

— Нет никакого подвоха, — ответил я вполголоса. — Послушай, Анна, здесь много чего происходит, но на объяснения нет времени. Сжигай информацию и сваливай. Нам обоим от этого будет только лучше.

Она наклонила голову, и выражение её лица внезапно стало скептическим. Конверт она прижала к себе в инстинктивном защитном жесте.

— Ты дал мне сто штук вперёд и обещал ещё сто за доставку, а теперь говоришь избавиться от информации? Не думаешь же ты, что это единственная копия?

— Не я тебя нанял, — с нажимом произнёс я. — Адские колокола, да ты как-то украла мою машину. Разве похоже, что у меня водятся такие деньги? Я просто парень на подхвате, и тебе не стоит присоединяться к этой команде. Убирайся отсюда, пока не поздно.

— Я сделала работу и получу свои деньги, — ответила она. — Хочешь уничтожить информацию, ну и отлично. Но сначала заплати. Сто тысяч долларов.

— А как насчёт двух миллионов? — спросила Эшер. Она проскользнула в нишу с бокалом шампанского, на ободке которого не было ни следа помады.

Анна резко посмотрела на неё:

— Что?

— Два миллиона гарантированно, — продолжила Эшер. — И ещё двадцать, если дело выгорит.

Я стиснул зубы.

Взгляд Вальмон пару секунд метался между мной и Эшер. Её лицо оставалось непроницаемым.

— Эта работа была проверкой.

— Бинго, — сказала Эшер. — У тебя есть необходимые навыки и смелость. А работёнка намечается не из простых. Дрезден делает то же, что и всегда — пытается спасти всех от большого жестокого мира. Но эта работа — шанс для тебя состариться на собственном острове.

— Работа? — осведомилась Анна. — На кого?

— На Никодимуса Архлеоне, — ответил я.

Взгляд Анны Вальмон потускнел и стал жёстким.

— Ты с ним работаешь?

— Долгая история, — сказал я. — И я делаю это не по своей воле.

Но я понял, что раньше имела в виду Эшер. Никодимус выбрал Анну Вальмон и послал меня за ней, потому что он просчитал её мотивы. Анна кое-что задолжала мне, и ещё больше она задолжала Никодимусу. Даже если бы она не взялась за эту работу чтобы помочь мне, она могла сделать это ради мести, ради шанса подставить Никодимуса в самый неподходящий момент. Он предоставил ей массу причин участвовать. А деньги были здесь лишь вишенкой на торте.

Вальмон точно не была тугодумом.

— Двадцать миллионов, — повторила она.

— В лучшем случае, — поправила её Эшер. — Два — в любом.

— Никодимус Архлеоне, — напомнил я. — Ты же помнишь, что случилось в прошлый раз, когда ты с ним сталкивалась на задании?

— Мы пытались его поиметь, а он поимел нас в ответ ещё жёстче, — сказала Анна. Она пожирала глазами Эшер, пока ещё пара служащих проходила мимо ниши. — Что будет, если я скажу «нет»?

— Ты упустишь возможность, которая даётся раз в жизни, — ответила ей Эшер. — Никодимусу придётся отказаться от своей идеи, — она взглянула на меня, — а Дрезден окажется в полной заднице.

В этом Эшер была права. Теперь, когда она поймала меня на попытке пустить работу под откос. Если я не прикончу её, чтобы заткнуть — к чему я был не готов — она доложит обо всём Никодимусу, а он, в свою очередь, расскажет всем, что слову Мэб уже нельзя доверять. Мэб же меня за это распнёт — и отнюдь не в переносном смысле. Хуже того, я подозревал, что подобное нанесёт жестокий удар по могуществу Мэб не только в плане политического влияния — и это может помешать ей делать свою работу, важность которой нельзя было недооценивать.

И я был уверен, что Никодимусу всё это было прекрасно известно.

Вот ублюдок.

— Это правда? — спросила Вальмон.

Я сжал зубы и не ответил. Команда из четырёх официантов пронесла мимо большой поднос.

— Значит, это правда, — произнесла Вальмон. — Эта работа, она реальна?

— И чертовски опасна, — ответил я.

— Вязальщик в деле, — отметила Эшер. — Ты в курсе, кто он?

— Наёмник, — кивнула Вальмон. — Заслужил свою репутацию, выбираясь из всевозможных передряг.

— Чертовски верно, — согласилась Эшер. — Он работает со мной. Я же здесь чтобы не дать Дрездену играть с тобой в благородство.

— Это правда? — спросила меня Вальмон.

— Сукин сын, — произнёс я.

Вальмон несколько раз кивнула. Затем она обратилась к Эшер:

— Вы не оставите нас на минутку?

Эшер улыбнулась и согласно кивнула. Она отсалютовала мне бокалом, отпила чуть-чуть и покинула нишу.

Вальмон наклонилась ко мне чуть ближе, понизив голос:

— Деньги тебя не заботят, Дрезден. И ты работаешь на него не по собственной воле. Ты хочешь поджарить его задницу.

— Ага, — согласился я.

Огонь вспыхнул в глазах Вальмон:

— А ты можешь?

— Эта работа ему одному не по зубам, — ответил я.

— Может случиться всякое, — задумчиво протянула она.

— Или ты уйдёшь, — предложил я альтернативу. — И ничего не случится вовсе. Он попадёт на миллионы, которые уже потратил, а работа накроется медным тазом.

— И он просто снова заляжет на дно, — сказала Вальмон. — А может, исчезнет ещё на полсотни лет, и у меня больше не будет шанса с ним поквитаться.

— Или ты угробишься, пытаясь ему отомстить, — осадил я её. — Местью движет не разум, Анна.

— Он и движет, если ты разбогатеешь, осуществив её, — ответила она. Она пару раз нервно клацнула зубами. — Как сильно тебе достанется, если я откажусь?

— Довольно сильно, — признал я, в то время как вторая команда официантов прошла мимо с ещё одним огроменным подносом. — Но я всё равно уверен, что тебе нужно отказаться.

В её голосе появился намёк на отвращение:

— Как и сказала Эшер, — она покачала головой. — Я не маленькая девочка, которую нужно защищать, Дрезден.

— Но ты с этими ребятами в разных весовых категориях, Анна, — возразил я. — И это не оскорбление, а констатация факта. Чёрт, да я сам не имею ни малейшего желания в этом участвовать.

— Дело не в том, насколько ты крут, Дрезден, — ответила она. — А в том, насколько ты умён, — она снова покачала головой. — Возможно, ты нуждаешься в моей помощи больше, чем сам об этом подозреваешь.

Мне захотелось выдернуть себе клок-другой волос:

— Ты не понимаешь? — спросил я. — Это именно то, что он хочет от тебя. Он игрок, который проворачивал подобные комбинации ещё до того, как появилось твоё семейное древо, и сейчас он тоже тобой манипулирует.

Теперь в её голосе слышалась неприкрытая ненависть:

— Он убил моих друзей.

— Чёрт побери, — разозлился я. — Если ты попытаешься его обдурить, он и тебя прикончит так же быстро.

— И всё равно ты в деле, — она аккуратно спрятала конверт под туникой. — В прошлый раз мне тоже казалось, что всё под контролем. Я не считала, что мне нужна твоя помощь. Но это было не так. А теперь моя помощь нужна тебе. Иди к стриптизёрше и скажи ей, что нам пора выдвигаться.

— Почему?

Она потрогала конверт через одежду:

— Как я уже сказала. Прежние владельцы этой информации стали чрезвычайно навязчивы, как только я её украла.

— Кто они?

— Фоморы.

— Чтоб меня! Те самые? — вздохнул я, и тут вступили трубы, и оркестр перешёл на свинг. — Ну ладно, пош…

Снова показались официанты, на этот раз целых восемь. На них была одинаковая униформа, и они осторожно тащили два огромных подноса. Внезапно они перевернули их на бок. Блестящие металлические крышки полетели на пол с грохотом и лязгом, незаметным среди стука оркестровых барабанов, и тут из-под них вылезло двое извивающихся скользких существ.

Секунду я даже не мог понять, что передо мной. Просто две кучи извивающейся пурпурно-серой плоти с вкраплениями других цветов. А потом они вроде как взяли и размотались в извивающие конечности на странном, похожем на луковицу теле. И вдруг два существа с безволосыми туловищами гориллы, снабжёнными щупальцами какого-то гигантского осьминога, сгорбились и ринулись на нас, испустив волну тошнотворного запаха гнилой рыбы и оставляя за собой две дорожки из желтоватой слизи.

— Адские колокола! — выругался я. — Я же говорил ей. Просто никогда не бывает.

(обратно)

Глава 10

Ну и как прикажете называть эту дрянь? Эта мысль бесцельно блуждала в странно спокойном уголке моего мозга, взведённого адреналином на максимальную передачу. Октогориллотавры? Гориллактопусы? Как можно наложить заклятье на штуковину, которую даже не знаешь, как обозвать?

А главное, мерзкие безымянные монстры жутко опасны. Всегда боишься того, чего не понимаешь или не знаешь. И первый шаг к пониманию — это имя. У меня есть обычай придумывать название любой твари, с которой собираюсь пообщаться, если имеющиеся в наличии не подходят. Имена имеют силу, в первую очередь, магическую силу, но, что более важно, и психологическую тоже. Нечто ужасное с именем имеет куда меньше власти над вами и меньше пугает, чем нечто безымянное.

— Осьмиконги, — мрачно произнёс я. — Почему это всегда осьмиконги?

— Ты издеваешься? — выдохнула Вальмон. Её тело напряглось, как рабочая линия электропередач, но паниковать она не стала. — Дрезден?

На другом конце зала музыканты грянули первые аккорды свинга под аккомпанемент рокочущих барабанов. И осьмиконги яростно рванули к нам, на всех десяти молотящих осьминожье-горилльих конечностях. Их почти человеческие глаза горели бешеной ненавистью, но не они были тем, что беспокоило меня больше всего. Фоморы были плавильным котлом сверхъестественной нации, выжившими реликтами дюжины тёмных мифов и пантеонов, которые явно дожидались своего часа последнюю пару тысяч лет и всплыли из глубин мирового океана на волне уничтожения Красной Коллегии вампиров. Они провели последние пару лет, усложняя жизнь и уничтожая тысячи людей. Покуда никто не знал, почему, но тайные слуги фоморов на земле выглядели по-людски, имели жабры и действовали как образцовые монстры — и я больше беспокоился именно о них.

Позади осьмиконгов слуги в униформе официантов присели в атакующих позициях, вытаскивая нечто, что чертовски смахивало на утяжелённые кистени, дружно сосредоточившись на Вальмон. Зверушки лишь играли роль охотничьих псов. Слуги же были здесь, чтобы Анна Вальмон исчезла — заживо. Некоторым и в кошмарах не приснится, что люди, кайфующие от сшивания горилл с осьминогами, могут сотворить с попавшимся воришкой.

У меня не было с собою никаких магических штук. Что ограничивало мои возможности в усиливающейся толкотне общественного места. Хуже того, они подобрались к нам очень близко перед тем, как напасть. Бежать было некуда, и времени на что-то деликатное не оставалось.

К счастью для меня.

Я не слишком деликатный парень.

Я призвал свою волю, собирая её перед собой в тугой комок, присел, опуская руку вниз и отводя её влево, а затем резко выпрямился, выбрасывая руку вперёд по широкой дуге и высвобождая уйму невидимой силы, и выкрикнул:

— Forzare!

И вперёд устремилась выгнутая полумесяцем волна чистой кинетической энергии, оба осьмиконга и все восемь слуг кувырком полетели назад.

Этот резкий и несфокусированный поток магии подбросил в воздух и несколько тяжеленных блюд. Одно из них врезалось ребром в одно из огромных окон банкетного зала и вылетело наружу. Заклинание вскользь зацепило и настоящего работника отеля, и он полетел на пол, растянувшись там, словно сшибленный с ног футбольным полузащитником. Свисавшие с потолка полосы красной ткани надулись, словно под ураганным ветром. Несколько даже вырвало из креплений, и они отправились в полет по залу. Пара столов вместе со своими стульями, вращаясь, отлетели назад… и почти все лампочки в помещении одновременно разбились вдребезги, поднимая в воздух снопы искр.

Стоило залу погрузиться в мерцающую темноту, и люди тут же начали кричать. Но по воле случая музыкантам всё ещё хватало света, чтобы играть, и, после небольшой заминки, они продолжили. Осьмиконги успели отлететь назад на несколько ярдов, прежде чем вытянули щупальца и упёрлись ими в пол, испустив оглушительный рёв, полный дикой ярости. Этот ужасающий звук поднял в зале настоящую панику. Через несколько секунд кто-то, должно быть, врубил пожарную тревогу, потому что по зданию начал раскатываться пронзительный механический вопль.

Одним словом: Гарри Дрезден vs мирные посиделки — 1:0

Я схватил Анну за руку и кинулся вбок, другой рукой отбрасывая в сторону алую ткань и пытаясь вслепую прорваться сквозь неё. Фоморы могли броситься вслед за нами в любую секунду. Любое заклятье, которым я попытался бы убить или вывести из строя кого-то из фоморской шайки, в относительно ограниченном пространстве банкетного зала вызвало бы ещё больше сопутствующего ущерба и могло даже убить кого-то из невинных людей. Всё, чего мне удалось добиться — это лишь на время задержать их… но я и не пытался выиграть этот бой. Я просто хотел вытащить нас оттуда целыми и невредимыми.

Я не знал, куда подевалась Эшер, но фоморы охотились за Вальмон. Эшер много лет подряд удавалось скрываться от преследования Белого Совета. Я полагал, что она сможет выбраться из отеля и без моей помощи.

— Что мы делаем? — прокричала Анна.

— Валим!

— Это понятно. Куда?

— Пожарные лестницы! — отозвался я. — Я не хочу застрять в лифте с одной из этих штуковин!

Мы вынырнули из-под мешающих обзору занавесок, и я тут же налетел на стул, споткнулся и сильно ударился бедром о буфетный столик. Я точно упал бы, но Вальмон подхватила меня под руку.

Я показал на дверь, из которой вышли официанты, и двинул в ту сторону.

— Туда! Пожарные лестницы дальше по коридору и направо.

— Я не слепая и тоже вижу указатели, — отрезала она.

Мы бросились к дверям, завернули за угол, и я столкнулся лицом к лицу с ещё парой пустоглазых слуг фоморов. Они были больше и тяжелее остальных и носили более типичную для них униформу — чёрные брюки и чёрные водолазки.

И пулемёты.

Не какие-нибудь штурмовые винтовки, а полностью автоматическое оружие. Из тех, к которым патроны идут в огроменных таких коробках. Две водолазки, очевидно, остались прикрывать лестницу, и они не просто валяли там дурака. Стоило мне появиться из-за угла, один из них поднял оружие и начал палить по мне очередями по три-четыре патрона.

В кино, когда кто-то стреляет в героя из пулемёта, пули попадают куда угодно, но только не в него. Но, к сожалению, настоящие пулемёты ведут себя совсем иначе. В опытных руках они могут стрелять очень точно, и для них не проблема сделать столько выстрелов, чтобы уж точно ранить кого надо. И не раз. Именно для этого пулемёты и делают. Если кто-то начинает палить в вас из такого, остаётся только два выхода: спрятаться в укрытие или превратиться в решето. Я был меньше чем в пятидесяти футах от него, и нас разделял лишь пустой коридор. Он едва ли промахнулся бы по мне, даже если бы постарался.

Правой рукой я толкнул Анну себе за спину, затем вскинул левую и, призвав на помощь волю, резко выкрикнул:

— Defendarius!

Что-то резко дёрнуло меня за лодыжку, а затем моя воля соединилась в сплошной барьер из энергии между нами и стрелком. Пули ударились об него с яркими вспышками. Со стороны это напоминало светящийся полукупол с очень рваными краями. Каждый удар отдавался во всём моем теле, словно звук большого барабана в слишком шумном ночном клубе. Это были тяжёлые патроны, специально созданные, чтобы пробивать любое прикрытие. Убивать солдата через толстое дерево, разрывать на куски человека в бронежилете и превращать бетонные стены в кучи щебня и пыли.

Без помощи магических предметов, помогавших концентрировать энергию, сделать щит, способный полностью остановить пули, можно только ценой огромного расхода жизненных сил. Достаточно замедлить их и не дать рикошетить куда попало. Эти пули прошили бы стены и перекрытия «Пенинсулы» словно мягкий сыр. Невинные люди за пять этажей отсюда могли погибнуть, если бы я не замедлил их. Отскакивая, они металлическим дождём прыгали и стучали по полу вокруг меня.

Это не смутило чёрную водолазку. Он начал медленно двигаться вперёд, по-дурацки перекатываясь с пятки на носок походкой обученного ближнему бою боевика. Тем самым шагом, который держит глаза, голову и плечи на одном уровне всё время движения. Он упорно продолжал стрелять короткими очередями и приближался, заполняя коридор светом и оглушительным громом. А я мог только продолжать держать пули подальше от нас.

Удерживать щит было нелёгкой работёнкой, и через несколько секунд мне придётся встать на одно колено, чтобы уменьшить размер щита. Нужно продержаться ещё немного. Скоро у водолазки кончатся патроны, и ему придётся найти другое оружие или сменить магазин. И тогда у меня появится шанс на ответный удар.

Это если бы его дружок не наступал рядом с ним, не стреляя. Готовый взять на себя огонь, когда оружие первой водолазки опустеет. Я сглотнул. Я не был уверен, что моих жизненных сил хватит, чтобы продержаться так долго.

Мне сильно бы пригодился мой браслет из щитов. Но его не было со мной, когда я очнулся на острове Предела Демона, и у меня не было ни времени, ни материалов, чтобы сделать ещё один такой же. Мой новый посох тоже неплохо бы помог, но было немного трудно протащить эту штуку на официальный приём.

Мне нужен был новый план.

Вальмон что-то кричала мне. Я был так сосредоточен, что в первый раз ничего не разобрал.

— Закрой глаза! — крикнула она, затем напряглась и махнула рукой. Что-то пролетело над слабо светящимся верхним краем моего щита и грохнулось на землю к ногам водолазок.

Оба стрелка среагировали мгновенно, бросившись в стороны. Через секунду коридор заполнила вспышка совершенно ослепительно белого света, и что-то хлопнуло как ладони гиганта.

Я не успел вовремя закрыть глаза, и теперь всюду плясали красные и пурпурные пятна, в ушах всё время звенело, но щит защитил меня от энергии небольшого взрыва, и голова оставалась достаточно ясной, чтобы пошатываясь выбраться из смертельного коридора, тащась на буксире у Вальмон.

— Чёрт возьми! — со злостью выругалась она на бегу. — Эта же была просто пара папок! Другая лестница!

Оказавшись в тёмном банкетном зале после мерцавшего как стробоскоп коридора, мои глаза безуспешно пытались приспособиться.

— Я ничего не вижу, — сказал я и почувствовал, как она взяла меня за руку. — Отлично. Вперёд!

Вальмон побежала, и я рванул вместе с ней, держа за руку, словно малыш-переросток, и стараясь не упасть. Мы пересекли, наверное, половину банкетного зала, как вдруг она остановилась. Мои арендованные ботинки оказались дьявольски скользкими, и я едва не налетел на неё прежде, чем тоже остановился.

— Что случилось? — спросил я.

— Тихо, — зашипела она. — Одна из этих штук у двери.

— У тебя есть ещё зажигательные бомбы? — спросил я шёпотом.

— Знаешь ли, обычно у девушек и одной-то не найдёшь, — чопорно ответила она. — Мне трудно сосчитать, сколько дел я провернула без сучка и задоринки с тех пор, как последний раз видела тебя. Но ты заходишь в дверь — и всё летит к чертям.

— Этот девиз у меня на полотенцах вышит, — подтвердил я.

Я пару раз моргнул и смог различить расплывчатый силуэт одного из осьмиконгов, ждущего у дверей. Ну, технически, он ждал над дверью. Его щупальца растянулись на потолке, как ноги огромного паука, а обезьяноподобные руки свисали вниз. Вальмон остановилась за колонной, глубоко в тени аварийного освещения в коридоре.

— Ух ты! Какие уродливые штуки! — Я моргнул ещё пару раз. — Ладно, держись поближе.

— Ты уже видишь?

— Ага. Почти. Нам надо бежать со всех ног. Если эта штука бросится на нас, я отшвырну её подальше, и мы мип-мип отсюда к чертям.

— Мип-мип, — сухо повторила Вальмон. — Всегда приятно иметь дело со зрелым профессионалом.

— Ладно. Выберемся, эвакуируемся… как тебе больше нравится, — не стал спорить я. Затем перебросил её ладонь в левую руку, чтобы правая была свободна, и скомандовал:

— Вперёд!

И мы побежали к двери.

Осьмиконг начал опускаться вниз по стене, перебирая щупальцами, пачкая всё вокруг слизью и издавая противные кряхтящие звуки. Но не слишком быстро. И хотя я уже был готов выпустить в него ещё один заряд энергии, мы успели проскочить мимо, на парю дюймов разминувшись с кончиком ближайшего щупальца, и оказались в совершенно пустом коридоре — это было даже легче, чем я планировал.

Так что естественно в моей голове сразу же врубилась тревожная сирена.

Напротив выхода из зала была ещё одна дверь, и я не стал сбавлять ход. Подставив плечо, я врезался в неё всем своим весом, всей силой Зимнего рыцаря.

Я не хочу сказать, что мантия Зимнего рыцаря делает меня суперсильным… но я поднимал в воздух машины. Может это и не настоящая суперсила из комиксов, но парень я не маленький, вешу тоже немало. Дверь поддалась, и замок вылетел из дверной рамы так легко, словно она и так уже наполовину прогнила. Таща за собой Вальмон, я пролетел сквозь дверной проём, чувствуя горячую пульсацию в районе плеча.

Второй осьмиконг поджидал нас посреди коридора и уже начал спускаться вниз. Стоило нам замешкаться хотя бы на долю секунды, и он схватил бы нас. В качестве альтернативы я врезался в стойку с мётлами и швабрами в задней части большой кладовки, сломав несколько рукояток и оставив огромную вмятину в стене из гипсокартона. И отлетел от неё, оглушённый, перед глазами всё ещё плясали круги.

— Дрезден! — закричала Вальмон.

Обернувшись, я увидел, что она покачнулась и попытается ухватиться за тяжёлую металлическую полку с чистящими средствами. Я понял, что в какой-то момент выпустил её из рук. Тут одну из её ног резко дёрнуло назад, и она не смогла удержаться за полку.

Я ухватился за Вальмон, прежде чем её вытянуло из кладовки, одновременно осознавая, что вокруг её лодыжки обернулось фиолетово-серое щупальце. Я упал на пол и изо всей силы лягнул ногами дверь, и она резко захлопнулась, аккуратно отрезав кончик щупальца осьмиконга.

С другой стороны двери раздался яростный рёв.

— Назад, назад! — закричал я Вальмон, упираясь в дверь ногами. Она перебралась через меня в темноте кладовки, её худые конечности оказались неожиданно твёрдыми. Секунду спустя раздался щелчок, комнату залил свет крохотного фонарика, и она тут же принялась оглядывать полки.

Я ждал, что осьмиконг начнёт биться в дверь, но после нескольких небольших толчков дверь вдруг затрещала, словно её раздирали на куски, и исчезла. Краем глаза я успел заметить несколько щупалец, сжимающих обломки двери. А затем порог переступил осьмиконг. Передвигался он согнувшись и опираясь как на щупальца, которых всё ещё было очень много, так и на обезьяньи лапы.

Я закричал и пнул его обеими ногами в грудь, впечатав их достаточно сильно, чтобы вызвать удивлённый кашляющий рёв и вытолкнуть тяжёлое туловище обратно в коридор… Но щупальца ухватились за дверной проём с несомненно сверхчеловеческой силой, погасив импульс и снова бросая туловище вперёд.

Я вскинул руку и прокричал:

— Forzare!

Вторая волна кинетической энергии врезалась в осьмикога, отталкивая его назад. Несколько секунд моя воля противостояла силе всех этих щупалец и рук.

Но тот щит в коридоре отнял у меня слишком много сил. Я чувствовал, как моя воля начинает угасать, как заклинание слабеет. Осьмиконг подбирался всё ближе и ближе к моему распростёртому телу. Перед глазами начали плясать звезды.

И тут раздался визг — пронзительный, воющий, по частоте и интенсивности напоминающий какой-то промышленный звук. Вспыхнул свет, сине-белый и такой яркий, что светошумовая граната Вальмон показалась в сравнении с ним обычной фотовспышкой. Воздух прорезал миниатюрный раскат грома, и на месте черепа осьмиконга возникла сфера огня величиной с два моих кулака.

Потом раздался короткий хлопок, словно лопнул мыльный пузырь.

И все пропало… остались только почерневшие кости и облако мелкой чёрной пыли.

Осьмиконг вздрагивал, подёргивая всеми десятью конечностями, но вскоре затих. Обезглавленное тело рухнуло на пол, и почерневшие останки черепа откатились от него, трескаясь и крошась по дороге.

Над телом возникла Ханна Эшер, держащая в руке пару вечерних туфель. Глаза её пылали.

— Дрезден? Ты в порядке?

Секунду я тупо пялился на неё.

Адские колокола.

Не поймите меня неправильно. Я чародей Белого Совета. Но то, что я сейчас увидел, было проявлением такой концентрации и мощи, которую я едва ли ожидал увидеть даже от старших членов Совета, не говоря уже о чёртовой колдунье, которая была даже моложе меня. Использовать огненную магию совсем непросто. Вложи в неё достаточно мощи, чтобы нанести какой-то ущерб, и тебе ещё придётся потрудиться, чтобы она не вышла из-под контроля. Чем больше жара ты в неё вкладываешь, чем больше она распространяется, уничтожает, разрушает. Но это огненное заклинание было хирургически точным.

Я сам неплохо управляюсь с огнём.

Но и Ханна Эшер была с ним на «ты».

Боже правый, не удивительно, что Стражам не удалось её поймать.

— Спасибо, — произнёс я, поднимаясь на ноги. Но тут же оттолкнул её вбок, когда за её спиной на пороге показался первый осьмиконг и резко атаковал, молотя щупальцами.

Я успел лишь выбросить вперёд руки, и тут вес существа прижал меня к полу. Я пытался бороться, но бороться было нечем… я был придавлен к полу мясистой паутиной щупалец, которые хватали, рвали и молотили по мне сквозь одежду. Я чудом умудрился высвободить из-под этой склизкой и вонючей кучи хотя бы голову и жадно втянул в себя воздух. И сделал это как раз вовремя, чтобы заметить, как Анна Вальмон выходит из кладовки и швыряет в глаза осьмиконгу банку с каким-то порошком.

Существо завизжало в агонии, чистейшей агонии, и половина щупалец тут же оставила меня в тщетной попытке защитить лицо и голову. Чудовище корчилось в муках, и я умудрился извернуться так, чтобы наконец спихнуть его с себя. И тут же вскочил на ноги.

— Валим! — прокричал я Эшер и Вальмон. — Вперёд, быстрей, быстрей!

Им не нужно было повторять дважды. Мы помчались по коридору, оставляя позади вопящего осьмиконга, и буквально полетели вниз по лестнице.

— Получай, — на ходу рявкнул я Эшер. — Она с нами и помогает. Счастлива теперь?

— Да, Дрезден, — раздражённо ответила она. — Я счастлива. Я в восторге. Да я просто на седьмом небе, чёрт побери. А теперь заткнись и беги.

И я помчался по отелю, пачкая кровью изодранный смокинг.

Но не слишком переживал по этому поводу.

Я был не прочь посмотреть, как Никодимус будет сдавать его назад.

(обратно)

Глава 11

По пути вниз Анна Вальмон сорвала с себя форменные тунику и брюки, оставшись в маленьком вечернем платье. Сбросив и ботинки с носками, она стала неотличима от любой другой девушки из высшего общества, бегством спасающейся из здания. Маленькая сумочка, до этого закреплённая вокруг талии и спрятанная под блузкой, превратилась в клатч. Она сорвала парик, обнажив светлые волосы средней длины, взъерошенные по последней моде, надела тёмные очки и позаимствовала туфли у Ханны Эшер. Затем немного ускорила шаг, нагнала спешащую к выходу группу людей и легко смешалась с ними. К тому времени, когда мы добрались до входных дверей, бесформенная невысокая брюнетка из персонала отеля бесследно исчезла. Высокая и стройная блондинка в чёрном платье нетвёрдой походкой покидала здание вместе со всеми остальными.

Вальмон была не дурой. Слуги фоморов в форме официантов поджидали снаружи, пристально изучая всех, кто покидал здание, своими пустыми глазами, чем-то напоминающими глаза земноводных животных.

— Я отвлеку их, а ты доставь её к машине, — негромко сказал я Эшер, когда мы выходили из здания.

Затем ткнул пальцем в ближайшего слугу и проревел:

— Ты!

Мужчина перевёл взгляд на меня. И я почувствовал, что остальные сделали то же самое. Хорошо. Чем больше глаз будет смотреть на меня, чем больше вероятность, что Вальмон удастся проскользнуть незамеченной. Я направился к слуге с видом человека, готового полезть в драку.

— Вы ребята вообще думаете, что творите? Я слышал, что суши принято делать из свежей рыбы, но это уже просто смешно!

Да, в юморе слуги фоморов были явно не сильны. Парень просто вытаращился на меня в ответ и нерешительно отступил на полшага назад.

— Я собираюсь подать в суд! — проорал я, широко размахивая рукой, будто пьяный. — Видите, на что теперь похож мой смокинг? Вы нанесли мне ущерб. Непоправимый ущерб душевному спокойствию моего гардероба!

Теперь на меня пялились уже все — эвакуирующиеся гости, персонал отеля и даже простые прохожие. Даже в Чикаго на улице нечасто встретишь с головы до ног заляпанных кровью увальней в изодранных смокингах, орущих во все горло. Орал я под аккомпанемент сирен, и они быстро приближались. Экстренные службы были уже на подходе. Копы на мотоциклах и патрульные машины уже начали прибывать, что было неудивительно, в самом-то центре города.

Слуга тоже это заметил и стал неловко переминаться с ноги на ногу.

— Ага, — сказал я уже тише. — Я не знаю, на кого из фоморов ты работаешь. Но передай своему боссу, что Гарри Дрезден вернулся, и он говорит ему держаться от Чикаго подальше. В противном случае я ему все зубы повыбиваю.

Я на секунду замолк и добавил:

— То есть, если, конечно, у него есть зубы. Но что-нибудь точно повыбиваю. По-любому. Так ему и передай.

— Да как ты смеешь ему угрожать? — прошипел слуга.

— Я лишь констатирую факты. А вам, ребята, лучше бы отсюда линять. Прежде чем я примусь разрывать на вас воротники и спрашивать полицию и журналистов, что не так с вашими шеями.

Некоторое время слуга злобно пялился на меня своими пустыми глазами. Затем резко повернулся и пошёл прочь. Остальные парни в форме официантов последовали за ним.

— Тонко, — услышал я голос Кэррин.

Обернувшись, я увидел, что она стоит в десяти футах позади меня, скрестив на груди руки — так, чтобы легко можно было выхватить пушку. Если бы слуга и компания взялись за оружие, она занимала отличную позицию, чтобы вступить в бой и начать уравнивать шансы.

— Мёрф, — произнёс я. — Они выбрались?

— Ждут в машине, — она оглядела меня, и в её глазах вспыхнула мука. — Боже, Гарри. Ты в порядке?

— Немного больно. Немного жжёт. Да нормально всё.

Она подошла ближе.

— У тебя кровь на ноге. Не шевелись.

Кэррин опустилась на колени, и я неожиданно понял, что она права — моя нога кровоточила, штаны намокли, и кровь капала с обшлага прямо в арендованные ботинки. Она быстро закатала окровавленную ткань и сообщила:

— Тебя подстрелили.

Я заморгал:

— Чего? Я ничего такого не чувствую. Ты уверена?

— В твоей голени два пулевых отверстия, — ответила она. — И выходное такое же маленькое, как входное. Боже, ты, должно быть, был совсем близко.

— М240. Примерно с тридцати футов.

— Тебе повезло… кость не задета, и пуля прошла навылет, — она вытащила носовой платок и сказала: — Именно об этом тебя и предупреждал Баттерс. Ты даже не чувствуешь, что ранен. Я собираюсь перетянуть её, пока мы не сможем позаботиться о ней должным образом. Приготовься.

Она обернула ткань вокруг моей ноги и туго затянула. Я чувствовал лёгкое покалывание и жжение, но не более того. Я вдруг понял, что Зима пронизывает меня, словно ледяной ветер, притупляя боль.

А ещё я вдруг понял, что Кэррин стоит на коленях у моих ног. Зима во мне думала, что этот вид очень интересен. Что-то очень похожее на панику затрепетало в моей груди, что-то гораздо более энергичное и дестабилизирующее, чем страх, который я чувствовал в драке за несколько минут до этого.

— Э-э, ты права, — сказал я, заставляя себя отвести глаза. — Что мы здесь стоим? Пошли уже.

Кэррин поднялась на ноги и взглянула на меня. К беспокойству на её лице примешивалось ещё что-то, более мрачное. Но она лишь кивнула и произнесла:

— Машина здесь недалеко. Не отставай.

* * *

Сев в машину, я первым делом обернулся на заднее сиденье и оглядел Эшер с Вальмон. Кэррин уже заводила мотор, и мы отъехали как раз в то время, когда на место прибыла большая часть машин с мигалками. Вальмон смотрела в окно, выражение её лица сложно было прочитать за тёмными очками. Эшер глядела через плечо, не сводя глаз с улицы перед отелем.

Когда она наконец обернулась и перехватила мой взгляд, её лицо расплылось в широкой улыбке, а тёмные глаза засверкали.

— Чёрт, — сказала она, — а вечерок получился насыщенный.

— Для одних больше, чем для других, — заявила Кэррин. — Мисс Эшер, я собираюсь забросить вас назад на скотобойню, к вашемунапарнику.

Эшер нахмурилась:

— А вы куда?

— Дрездена подстрелили.

— Когда? — заморгала Эшер.

— Когда меня вытаскивал, — сказала Вальмон, по-прежнему не отводя взгляд от окна. — Его подстрелили, когда он пытался прикрыть меня.

— Я отвезу его туда, где ему смогут помочь, — сказала Кэррин. — Передайте Никодимусу, что Вальмон с нами.

Эшер нахмурилась и глянула на Вальмон:

— Вы с этим согласны?

— Я не собираюсь встречаться с этим парнем без Дрездена, — заявила Вальмон. — И будь вы поумней, вы бы тоже не стали.

— Оставьте её, — тихо сказал я, — Эшер большая девочка. Она может сделать свой собственный выбор.

— Конечно, — ответила Вальмон.

Эшер некоторое время, нахмурившись, разглядывала меня, затем произнесла:

— Я много слышала о тебе.

— И что же? — поинтересовался я.

— Колдун, который стал Стражем, — сказала она. — А потом отказался охотиться на колдунов для Белого Совета.

Я пожал плечами:

— Верно.

— И они тебя не убили после этого? — спросила Эшер.

— Шла война, — сказал я. — Каждый боец был на счету.

— Ходили и другие слухи. Совсем дикие. Что ты помогаешь людям. Что ты готов драться с кем угодно.

Я снова пожал плечами. Это было немного больно.

— Временами.

— Он всегда такой? — спросила Эшер Кэррин.

— Только когда истекает кровью, — сказала Кэррин — Обычно не знаешь, как заставить его заткнуться.

— Эй, я ещё тут, — заявил я.

Кэррин посмотрела на меня со смеющимися глазами.

Я снова дёрнул плечом и устало произнёс:

— Ну ладно, ты права.

— Если ты такой крутой парень, — произнесла Эшер, — то как же вышло, что я не видела, чтобы ты надирал там всем задницы и закатывал в асфальт?

Я на мгновение прикрыл глаза. Мне не хотелось объяснять Эшер, что Зимнего рыцаря создавали в качестве машины для убийств, которая двигается, крушит всех направо и налево, но никогда не останавливается, чтобы подумать. Мне не хотелось объяснять ей, что может произойти, если я выпущу этого джинна из бутылки прямо посреди одного из главных отелей Чикаго. Кэррин была права. Раньше я сжигал дотла целые здания в мгновение ока. Пожар в «Пенинсуле» мог убить сотни людей. Если бы я дал волю инстинктам, которые навязывает мне Зимняя мантия, я погубил бы ещё больше народу.

Посреди всей этой схватки не на жизнь, а на смерть, мне страстно хотелось сорвать с неё вечернее платье и посмотреть, что будет потом. Но это во мне говорила Зима. В основном. И этим порывам я тоже поддаваться не собирался.

— Мы пришли туда не для того, чтобы убивать фоморов, — ответил я наконец. — Мы пришли за Вальмон. Мы её вытащили. Это всё, что требовалось.

— Если бы я не подоспела вовремя, эта штука разорвала бы тебя на части, — заметила Эшер.

— Значит, хорошо, что ты подоспела, — ответил я. — Ты внесла свою лепту. Я это признаю. Ты очень ловко обращаешься с огненной магией, хотя это непросто. У тебя к ней талант.

— Ладно, — сказала Эшер, явно смягчившись. — Ты и понятия не имеешь, сколько парней, с которыми я работала, отказывались признавать, что их спасла девушка.

— Да уж, — ответил я, поглядывая на Кэррин. — Это такое необычное ощущение для меня.

Кэррин фыркнула и остановила машину. Мы снова были у скотобойни.

— Передай Никодимусу, что к рассвету мы вернёмся, — сказал я.

Вальмон молча сняла немного великоватые ей туфли и вернула их Эшер.

— Конечно, — ответила Эшер. — Не вздумай умереть от кровопотери или ещё чего выкинуть. Нас ждёт интересная работа.

— Угу, — отозвался я.

Она снова сверкнула улыбкой, надела туфли и вышла из лимузина. Кэррин тронулась с места в тот же миг, не дожидаясь, когда Эшер войдёт в здание.

Я оглянулся на Вальмон:

— Ты в порядке?

Она сняла очки и улыбнулась мне краешком рта.

— Никодимус. Он действительно снова здесь?

— Да, — ответил я.

— И ты собираешься поджарить его задницу?

— Если смогу.

— Тогда я в норме, — ответила она и снова отвернулась к окну. — Я в норме.

Кэррин нахмурилась и секунду разглядывала Вальмон в зеркало заднего вида. Затем стиснула зубы и снова уставилась на дорогу.

— Куда едем? — тихо поинтересовался я.

— Ко мне, — ответила она. — Я позвонила Баттерсу сразу, как только в отеле врубилась сирена. Он будет нас ждать.

— Я не хочу больше никого в это впутывать.

— Ты хочешь сразиться с рыцарями Тёмного динария, — сказала Кэррин. — Ты правда думаешь, что справишься в одиночку?

Я устало фыркнул в ответ и прикрыл глаза.

— Так я и думала, — ответила она.

Покрышки лимузина шелестели по городским улицам, и я перестал обращать внимание на всё остальное.

(обратно)

Глава 12

Дом Кэррин располагался в скромном районе Чикаго и выглядел так, словно принадлежал какой-то милой старушке — в основном потому, что когда-то так и было. А у Кэррин как будто никогда не хватало ни времени, ни духу кардинально менять то, что её бабушка так заботливо обставляла, украшала, где собственноручно сажала цветы. Когда мы подъехали, все места на улице перед домом уже были заняты, и она свернула лимузин на проезд, ведущий к заднему двору.

Прежде чем она припарковалась, я повернулся к Вальмон и спросил:

— А что в папке?

— Досье на одного местного бизнесмена, — сразу же ответила Вальмон.

— Я его знаю?

Она пожала плечами, слазила в сумочку и передала мне свёрнутую в трубочку папку. Я взял её, развернул и начал щуриться на неё, пытаясь что-нибудь разглядеть, пока Кэррин не включила в лампочку в салоне. Та горела примерно пять секунд, а потом замигала и погасла.

— Вокруг тебя хоть что-нибудь бывает просто? — поддела она меня.

Я показал ей язык, вытянул из-под рубашки серебряную пентаграмму, амулет моей матери, и послал в неё маленькую частичку воли. Серебро засветилось бело-голубым магическим светом, достаточным, чтобы я смог просмотреть содержимое папки.

— Харви Моррисон, — начал читать я вслух, — пятьдесят семь лет, инвестиционный брокер, финансовый консультант и консультант по ценным бумагам. — Я удивлённо заморгал и обратился к Кэррин: — Это ещё кто?

— Он управляет деньгами богатых людей, — ответила она.

Я хмыкнул и вернулся к чтению:

— Ходит под парусом, играет в гольф, если погода позволяет, и проводит длинные отпуски в Лас-Вегасе дважды в год. Ни жены, ни детей. — Дальше была фотография, и я взял её в руки. — Симпатичный парень. Похож на Клуни, но только с залысинами. Список любимых фильмов, книги и музыки. Есть и биография: вырос здесь, ходил в неплохие школы, родители умерли, когда он был в колледже.

— Почему он? — спросила меня Кэррин.

Я оглянулся на Вальмон.

Она пожала плечами:

— По мне он выглядит довольно обыкновенно. Никаких мошенничеств или растрат, обычных для людей его уровня.

— Честный человек? — спросил я с некоторым скепсисом.

— Или умный вор, — ответила она. — Он заслуживающий доверие бизнесмен, как сотни других в этом городе.

— Может, проблема с азартными играми?

Вальмон опять пожала плечами:

— По этому досье не заметила. Фоморы не оценили его как удачную цель для манипулирования.

— Они что, составляют досье на богатых парней?

— Они покупают информацию направо и налево последние несколько лет, — ответила Вальмон. — Разбрасываются большими деньгами. Это настоящий рынок, и покупателей множество.

— В смысле?

— Покупают все: фоморы, Белый Совет, «Венатори Умброрум», свартальвы, каждое паранормальное сборище, что не стоит в стороне от дел. Вот почему я взялась за такую работу — она уже третья в этом месяце. Если хочешь легко заработать и знаешь парочку сочных секретов, я могу связать тебя с парочкой серьёзных покупателей.

При этих словах я замигал:

— С каких пор ты так подкована в сверхъестественных дрязгах?

— С тех пор, как монстры убили двоих моих лучших друзей, — пожала плечами она. — Я поставила себе цель узнать о них побольше. И была сильно удивлена тем, как легко мне это удалось. Как будто они не так уж и сильно стараются скрываться от людей.

— В этом нет необходимости, — пояснил я. — Большинство людей ничего не хотят знать, и не поверят во всё это, даже если им покажешь.

— Ну, это я поняла, — сказала Вальмон.

— Почему он? — спросила Кэррин. — Что Никодимусу от него нужно?

Я сжал губы и задумчиво втянул воздух через зубы:

— Доступ, я полагаю.

— Что ты имеешь в виду?

Я приподнял фотографию Харви.

— Этот парень может дать нам то, чего не может никто другой. Это единственное разумное объяснение.

— С чьими деньгами он работает? — спросила Кэррин.

Я сверился с папкой:

— Эмм… вот список клиентов. Частные лица, предприниматели, недвижимость, трасты. Большая часть из них обозначена только цифрами или вопросительными знаками. Некоторые и вовсе перечислены как неизвестные.

— Довольно типично, — констатировала Вальмон. — Ребята вроде него действуют с большой долей осторожности. Что Никодимус рассказал тебе о предстоящей работе?

— Только о конечной цели и о тебе, — ответил я. — Ни слова о промежуточных стадиях.

— Держит тебя в неведении, — заключила она. — Манит тебя посулами, и в то же время всячески усложняет твоё возможное предательство, так как ты не имеешь понятия о его следующем шаге.

— Вот ублюдок, — в который раз пробормотал я себе под нос. — Значит, мы ещё не знаем, что у него на уме, но я готов поспорить на что угодно, что этот Харви — следующий этап плана.

— Логично, — поддержала меня Кэррин.

— Хорошо, — сказал я. — Не посвящайте никого из наших в Чикаго, ладно? У нас тут намечается очень серьёзная заваруха. Если слух о деле просочится, то это плохо отразится на Мэб, а она выразит своё недовольство в виде скромного распятия на кресте меня.

Кэррин состроила гримаску:

— То есть ты тоже хочешь держать их в неведении и выдавать информацию по мере необходимости и на поэтапной основе?

— Не хочу, — поправил я её. — Вынужден. Я понял твою иронию, но как я уже сказал — в этот раз я не намерен раскрывать карты преждевременно.

Я закрыл глаза и прислушался к своему телу. К уже привычному ощущению смутного дискомфорта и усталости, пронизавшей все мои члены, добавилась слабая пульсация боли, дёргавшая меня за спину, что могло означать мышечный спазм. Серебряная серёжка в моём ухе до сих пор весила слишком много и пульсировала холодом, граничащим с неудобством.

Инстинкты подсказывали мне, что маленькое болеутоляющее Мэб мне нисколько не помогало, разве что скрывало боль, которая иначе разрывала бы мою голову. Там, в отеле, я истратил порядочное количество сил всего лишь на пару заклинаний, и без моего чародейского инструментария это была та ещё работа. Меня заставили черпать энергию из Зимней мантии, просто чтобы держаться на уровне, необходимом, чтобы остаться в живых. Нет никакой достоверной информации о том, как мантия взаимодействует с моими способностями, единственное, что я знаю точно — до меня не было ни одного Зимнего рыцаря с чародейскими способностями. Но я был чертовски уверен, что чем больше я полагался на эту холодную, тёмную силу, тем привычнее это для меня становилось, и с тем большей долей вероятности это изменяло то, кем и чем я был.

Чем бы ни была эта штука в моей голове, она была близка к тому, чтобы меня прикончить. Внезапно я стал почти уверен, что у подарка Мэб было два назначения. Да, он помогал мне стоять на ногах и продолжать вляпываться в неприятности, но также он ослаблял меня достаточно, чтобы моя нужда в Зимней мантии возросла как никогда. Возможно, это был её способ намекнуть, что мне следует чаще использовать мантию.

Но рано или поздно это изменит меня, как изменило всех моих предшественников.

Если уже не изменило.

Пугающая мысль.

После долгого молчания Кэррин сказала:

— Пока что мы тебе подыграем. Пойдём внутрь.

Усилием воли я отбросил мрачные мысли и страх, который являлся их непременным спутником:

— Мои вещи у тебя? — спросил я.

— В багажнике.

Я выбрался из машины и доковылял до багажника. Я достал из него свой вещмешок и посох, а затем перебросил успокаивающий вес своего пыльника через плечо, чтобы надеть его и что-нибудь удобное из одежды, когда меня залатают. Может, я и спать в нём лягу.

Примерно вот такой у меня выдался денёк.

Я остановился на кухне Кэррин, на кафельном полу, чтобы не заляпать кровью ковёр, и обнаружил поджидающего меня Уолдо Баттерса.

Баттерс был тощим мелким парнем в районе сорока с хвостиком, но по его телосложению его можно было ошибочно посчитать гораздо моложе. У него была копна чёрных волос, которые он никогда не укладывал, тонкий нос, немного смахивающий на клюв, очки и длинные изящные пальцы.

— Гарри, — сказал он, когда я вошёл, протягивая мне руку. — Нам пора прекращать встречаться вот так.

Я пожал его руку и устало улыбнулся:

— Да, или я так никогда и не смогу с тобой рассчитаться.

Он критически оглядел меня с головы до ног:

— Что с тобой стряслось? Ты что, полез в драку с машиной для подметания улиц?

— Осьмиконги, — ответил я. — И водолазка с пулемётом.

— Правая икра, — сказала Кэррин, заводя Вальмон с улицы и закрывая дверь. — Его подстрелили.

— И вы позволяете ему вот так разгуливать на подстреленной ноге? — спросил Баттерс.

Кэррин бросила на него взгляд, от которого бы молоко прокисло.

— В следующий раз я спрячу его у себя в сумочке.

Он вздохнул и произнёс:

— Послушай, Гарри, я знаю, что ты не чувствуешь боли, но ты не неуязвим. Для существования боли есть грёбаная причина. — Он махнул рукой на один из кухонных стульев и сказал: — Садись, садись.

Кухня относилась к разряду крошечных. Я сел. Баттерс был врачом, хотя большую часть своей медицинской карьеры он вскрывал трупы в качестве медицинского эксперта штата Иллинойс, и так как больничные врачи становились немного нервными, когда ты обращался к ним с огнестрельным ранением, он уже довольно давно неофициально помогал мне в подобного рода медицинских вопросах.

Баттерс оголил мою ногу, проворчал что-то себе под нос и произнёс:

— Давайте перенесём его на стол. Помогите мне его раздвинуть.

— Ага, — согласилась Кэррин.

Где-то с минуту они суетились вокруг стола, чтобы расставить его шире, а затем она легко толкнула меня локтем и сказала:

— Ну же, Гарри. Я тебя не подниму.

И тем не менее она подставила мне плечо, помогла подняться, а затем и поднять ноги на стол. И мне показалось, что на все эти манипуляции в итоге потребовалось куда больше усилий, чем если бы я всё делал сам.

— Баттерс, ты собираешься раскромсать мой смокинг?

— Просто сиди смирно, — ответил он, достав из своей сумки с инструментами пару безопасных ножниц.

— Потрясающе, — улыбнулся я. — Я просто прикрою глаза на минуту.

— Кэррин, ты не могла бы побыть вместе с Энди? Пожалуйста. И так достаточно плохо, что я работаю с ним в таких условиях. Не хочу, чтобы меня случайно толкнули под локоть.

— Хорошо, — ответила она. — Мы будем в гостиной.

— Ладно, Гарри, — сказал Баттерс. — Дай мне поработать.

— Как у тебя дела с Энди? — спросил я. — Всё ещё хорошо?

Он никак не отреагировал на мой вопрос о его девушке:

— Попробуй не двигаться.

Я так и сделал. Серьга пульсировала, волны успокаивающего холода накатывали чуть быстрее, чем утром. Баттерс чем-то ткнул в первое пулевое ранение, и я отметил, что это наверняка было бы адски больно без присутствия Зимы в моём усталом теле. Я приоткрыл глаза на достаточное время, чтобы увидеть, как он промывает рану инструментом с пластиковой трубкой с чем-то вроде антибиотика.

Которая проходила прямо сквозь дыру в моей ноге.

Я вздрогнул и вновь закрыл глаза.

Первый день работы с рыцарями Тёмного динария, а я уже подстрелен, потрёпан парочкой отвратительных мерзких тварей — и это всё ещё были относительно простые и безопасные части всей операции.

У меня было дурное предчувствие, что день второй будет ещё хуже.

(обратно)

Глава 13

«Открой глаза, придурок. Она прямо перед…»

Я оторвал голову от стола и мигнул. Пугающий злобный голос звучал в моём ухе ясно как день.

— Чего?

Уже прошло какое-то время. Баттерс стоял у раковины и мыл свои инструменты. Он остановился, недовольно посмотрел на меня через плечо и произнёс приказным тоном:

— Ложись!

Я так и сделал. Серёжка жгла как кусочек льда, такого холодного, что мне трудно было не задрожать.

— Ты что-то сказал? — спросил я Баттерса.

— Нет, — нахмурился он. — Ты слегка не в форме, и я дал тебе отдохнуть.

— Кто-нибудь ещё здесь есть?

— Нет, Гарри.

— Я мог бы поклясться…

Он выжидательно посмотрел на меня, подняв бровь:

— Поклясться в чём?

Я тряхнул головой.

— Приснилось, наверное.

— Ладно, — не стал спорить Баттерс.

— Ну, что, док, жить я буду?

Он фыркнул:

— Инфекция остановлена, с тобой всё должно быть в порядке. Нет, что я говорю… ты должен быть в больнице под капельницей и ещё неделю соблюдать постельный режим. Но, зная тебя, ты, наверное, всё равно будешь продолжать делать все эти идиотские и опасные вещи, которыми ты там сейчас занимаешься. Но теперь тебе, скорее всего, не грозит умереть от кровопотери в процессе.

Я приподнял голову достаточно, чтобы осмотреть себя. На мне не было одежды кроме брюк, от которых отрезали практически всю правую штанину. Получай, бюджет, который Никодимус выделил на ограбление. Несколько порезов было перевязано. На двух из них красовались свежие швы, как и по обеим сторонам дыры в ноге, вместе — около дюжины, и…

— Ты что, заклеил порезы суперклеем?

— Суперклей и швы, а если бы я нашёл способ всё клейкой лентой обмотать, то сделал бы и это тоже.

— Я возьму с собой моток, просто на всякий случай, — ответил я. — Ну что, мне уже можно одеваться?

Он вздохнул:

— Попробуй не двигаться слишком резко, ладно? И будь осторожнее когда встаёшь. Не думаю, что ты потерял слишком много крови, но какое-то время ты можешь чувствовать головокружение.

Я осторожно встал, нашёл свой вещмешок и вытащил из него комплект чистой одежды. Затем скинул с себя остатки смокинга и принялся одеваться.

— Так чем ты сейчас занимаешься? — поинтересовался Баттерс. — Кэррин была ещё неразговорчивей, чем обычно.

— Будет лучше, если я пока не стану тебе рассказывать, — ответил я. — Но прежде чем я сделаю что-то ещё, мне нужно вернуть долг.

Он непонимающе нахмурился:

— Что?

Я закончил одеваться, снова заглянул в мешок и вытащил оттуда кусок дерева. Мне потребовался целый месяц работы и несколько неудачных попыток, чтобы добиться правильных пропорций, но в конце концов я смог вырезать почти точную копию человеческого черепа. Затем я выдолбил его с помощью инструментов, сделанных из нескольких изогнутых и заострённых фрагментов оленьего рога, который нашёл для меня Альфред. Ну а потом принялся за работу. И теперь деревянный череп был покрыт аккуратными плотными рядами рун и символов, напоминающих надписи на моём посохе.

— У меня ушло четыре месяца, чтобы сделать его, — сказал я и протянул череп Баттерсу. Я не знал, кто ещё был в доме и сколько они могли услышать, поэтому не хотел вслух упоминать имя Боба. Дух-советник был слишком ценным и уязвимым созданием, чтобы кричать о нём направо и налево.

— Передай это нашему общему другу и скажи, что теперь мы в расчёте. Он скажет тебе, что с этим делать.

Баттерс моргнул несколько раз:

— Это то… что я думаю?

Я подошёл к нему ближе и понизил голос до полушёпота:

— Запасной сосуд для него, — подтвердил я. — Не столь шикарный, как тот, что у него есть, но должен защитить от восхода солнца и дневного света, если потребуется. Я заключил с ним сделку и плачу за неё.

— Гарри, — произнёс Баттерс в ответ, медленно покачав головой. — Уверен, что он будет очень доволен.

— Нет, не будет, — я фыркнул. — Он будет жаловаться и причитать по поводу того, насколько моя поделка примитивна. Но она у него будет, вот что важно.

— Спасибо, — поблагодарил меня Баттерс подчёркнуто вежливым голосом и убрал деревянный череп в свою сумку. — Я ему передам.

Я пару раз моргнул:

— Э-э, старина? Ты в порядке?

Он смотрел на меня какое-то время, а затем вернулся к раковине и продолжил мыть свои штуковины:

— Это был долгий год, — ответил он. — И я мало спал. Вот и всё.

Это было не всё. Ну, я, конечно, не гений в отношениях, но он явно был чем-то озабочен.

— Баттерс?

Он покачал головой, и его голос прозвучал твёрже и суше, чем я ожидал:

— Тебе нужно прекратить задавать столько вопросов, Гарри.

— Ага, и ещё мне нужно есть побольше овощей, — парировал я. — Но давай смотреть правде в глаза. Этого не будет никогда. Так в чём же дело?

Он вздохнул и сказал:

— Гарри… Ты когда-нибудь читал «Кладбище домашних животных»?

Я нахмурился:

— Ну да, давным-давно… — мой желудок подпрыгнул. — Что ты хочешь сказать? Что я вернулся с того света другим?

— Ты был мёртв, чувак, — ответил Баттерс. — Люди были… Слушай, когда ты был здесь, ты был своего рода шерифом в городе, во многих смыслах. Ты умер, и всё в Чикаго пошло наперекосяк. И не только с фоморами. Вокруг снуют вурдалаки. Из Подземного города полезла всякая дрянь. Вампиры начали массово похищать людей. Даже обычные люди начали замечать неладное. Молли делала, что могла, но цена, которую ей пришлось за это платить…

Пока он говорил, я не сводил глаз с его лица. Его взгляд был где-то далеко отсюда, руки двигались всё медленнее:

— И тут появился твой призрак, это было… ну ты понял. Странно. Но мы сочли, что ты жил не так, как остальные. Значит, и умер ты не так, как обычный человек.

— Технически, я был при смерти, а не мёртв… — начал я.

— Ты нам как-то этого не сказал тогда, — ответил Баттерс.

Я открыл рот и снова закрыл. Он был прав. Я не сказал. Я имею в виду, что тогда я этого не знал, но у него было полно времени, чтобы начать думать обо мне в прошедшем времени.

— И вот, когда всё становится только хуже и хуже, ты объявляешься вновь, — он слабо улыбнулся. — Представь только, крутой старший брат Гарри вернулся из мёртвых! Думаю, тебе и не понять, что это для нас значило. Ты так долго владел немалой силой, что теперь едва ли можешь себе представить, каково это — ходить по улицам без неё. Ты не знаешь, на что это похоже — просто беспомощно наблюдать, как с людьми происходят страшные вещи, а ты можешь только шнырять вокруг и почти никогда не способен кому-то помочь. — Он издал короткий горький смешок: — Да, череп мог поведать мне о чём угодно. Но я не уверен, что это хоть сколько-нибудь лучше — знать, что творится вокруг, не имея сил что-то изменить, а лишь украдкой пытаться сделать хотя бы малость, да и то, если выпадет случай… но когда это действительно нужно, случай почти никогда не выпадает.

— Баттерс… — начал я.

Он не слышал меня:

— Дела идут всё хуже и хуже, и тут внезапно защитник возвращается, когда ты думал, что он ушёл навсегда, — он покачал головой, и на его глаза навернулись слёзы. — Это была как доза чистой надежды, мужик. Супермен снова надел свой плащ. Шериф снова вернулся в город.

Я наклонил голову. Я был уверен, что знал, что последует за этим, и мне это ни капельки не нравилось.

— Если не считать того, что в город ты так и не вернулся, — продолжил он. — Ты остался на Страшном Острове. И не стал делать вообще ничего. А затем исчезла и Молли, и мы остались совершенно беспомощны. Знаешь, в прошлом году Уилл и Джорджия угодили в больницу. Какое-то время мы даже не знали, выкарабкаются ли они. А у них теперь маленькая девочка. Она едва не осталась сиротой. Каждый из нас потерял кого-то за последние пару лет, ну или знает кого-то, кто потерял. А ты все оставался на Страшном Острове.

— Мне пришлось, — ответил я.

Баттерс стиснул челюсти:

— Постарайся посмотреть на это моими глазами, Гарри, — сказал он. — Уже с Чичен-Ицы ты не был собой. Ты хоть это понимаешь?

— Что ты имеешь в виду? — спросил я.

— Ты заключил сделку. С Мэб, — просто ответил он. — А потом, как мы думали, умер. Объявился твой призрак, что только подтверждало твою смерть, и заставил нас действовать. Потом ты объявился снова, живой, только теперь у тебя были эти жуткие силы Зимних фейри. А на следующий же день исчезла уже Молли, тоже обзаведясь этими жуткими силами Зимних фейри. Ты тоже снова пропал на целый год, поселившись на острове, где никто не мог до тебя добраться, а от тебя не было ни вестей, ни помощи. Тебя не было здесь.

Он впервые взглянул мне в глаза:

— Это не ты. Не тот ты, которого мы знаем. Парень, который приходил играть с нами в настольные игры каждую неделю. С кем мы ездили смотреть кино под открытым небом.

Я засунул руки в карманы.

— Я знаю, что с людьми случается всякое, — продолжил он. — И возможно, у тебя были важные причины сделать то, что ты сделал. Но… по большому счёту тебя здесь просто некем заменить. Мы теряем людей. Детей. Старых друзей. Чёрт побери, какое-то время тут даже водилась пакость, убивающая домашних животных. — Он вернулся к мойке своих инструментов. — Этого всего достаточно, чтобы сделать человека несколько циничным. И тут ты снова объявляешься и не говоришь о том, чем занят на этот раз. Люди беспокоятся о том, что ты можешь склониться к злу, как это сделали Зимние рыцари до тебя. — Он обернулся ко мне, тяжёлый взгляд его тёмных глаз был наполнен болью. — И когда ты садишься, чтобы тебя залатали, что ты делаешь в первую очередь? Эй, Баттерс! Как дела, Баттерс? Извини, что избил твою подругу! Не хотел раздолбать твой компьютерный зал, мужик! Нет. Первое о чём ты начинаешь говорить, это об уплате долга. Как один из этих долбаных фейри.

Холодный озноб прошёлся по моему животу. У Баттерса не было всех фактов, он не знал всю историю, но…

Он не ошибался.

Он начал ожесточённо сваливать свои вещи в сумку, но голос его оставался спокойным:

— Я боюсь, мужик. Всё, что я знаю о происходящем, страшно меня пугает. Так что скажи мне, Гарри: я должен волноваться, что Супермен загулял вместе с Лексом Лютором? Если я узнаю побольше о том, во что ты втянул Кэррин, я буду меньше волноваться? Потому что мне кажется, я больше тебя не знаю.

Прошло почти пятьдесят секунд, прежде чем я смог ответить.

— Ты не будешь меньше волноваться, — ответил я тихо. — И я всё ещё не хочу тебя в это посвящать.

— Это честно, — сказал он и пару раз кивнул. — Ну, по крайней мере, мы знаем хоть что-то. Там апельсиновый сок в холодильнике. Выпей. Тебе нужно пить больше жидкости в следующие несколько дней.

Затем Баттерс взял свою сумку и вышел из кухни.

Он выглядел почти таким же усталым, каким я себя чувствовал. Я видел, как он боялся, и как изнурял его этот страх. У него были сомнения. Что в нашем мире было, в общем-то, умно. У него были сомнения насчёт меня. Это было неприятно, но объяснимо. И, может быть, тоже умно. И он не скрывал свои сомнения. Это требовало смелости. Если бы я действительно превращался в монстра, то делиться со мной этим было, как рисовать на лице огромную мишень. Но он всё равно сделал это, потому что не был уверен, и был готов рискнуть.

И, что куда важнее, когда мне нужна была его помощь, он появлялся и помогал.

Баттерс был отличным парнем.

И он не ошибался.

Я слышал тихую беседу в гостиной, между Баттерсом, Кэррин и другим женским голосом, наверняка принадлежащим Энди. Сразу после этого входная дверь открылась и снова закрылась. Тишина пустого дома окутала всё вокруг.

В дверях появилась Кэррин.

— Ты всё слышала, не так ли? — спросил я.

— Да, — подтвердила она. — Слышала.

Она подошла к холодильнику, открыла его и достала пакет с апельсиновым соком. Достала пластиковый стакан из шкафа и наполнила до краёв. Потом передала сок мне.

Я поморщился и отпил немного, потом опустил взгляд.

— Ты согласна с ним?

— Я могу его понять, — ответила она.

— Но согласна ли ты с ним?

— Я тебе доверяю, — сказала она.

Три слова. Важных. Особенно от неё. На мгновение они заполнили всю комнату, и я почувствовал, как тугой узел в груди стал немного слабее.

Я посмотрел на неё и криво улыбнулся. Она ответила тем же.

— Возможно, тебе не стоит этого делать, — заметил я.

Её улыбка расширилась, и в уголках её глаз появились морщинки.

— Возможно, я уже большая девочка и могу решать за себя сама.

— Может и так, — допустил я.

— Это был нелёгкий год, — сказала она. — Они устали и напуганы. Иногда люди теряют веру. Они придут в себя. Вот увидишь.

— Спасибо, — тихо ответил я.

Она опустила ладонь мне на руку и на секунду сжала, а затем убрала руку:

— Я устроила Вальмон в гостевой спальне. Ты ляжешь в моей комнате, а я — на диване.

— Нет, я лягу на диване, — возразил я.

— Ты на нём не поместишься, балда. И ты не забыл, что это тебя сегодня подстрелили? И если мы собираемся осуществить задуманное, мне нужно, чтобы завтра ты был в как можно лучшей форме.

Я поболтал апельсиновый сок в стакане. Она дело говорила.

На пороге появился Мистер и бросился к моим ногам. Я отставил больную ногу назад, чтобы его плечо врезалось только в левую голень, затем нагнулся и почесал его рваное ухо:

— Где тебя носило, комок шерсти?

— Это забавно, — сказала Кэррин. — Он исчезает, стоит только тут появиться Энди.

Я вспомнил полный хаос, устроенный когда-то в гостиной моей старой квартиры, и улыбнулся:

— Может, она просто не кошатница.

— Пей свой сок, — напомнила она. Я выпил. Она снова наполнила стакан и проследила, чтобы я выпил и его.

— Хорошо, — сказала она. — Вальмон уже легла. Иди спать. Завтра нам рано вставать, и ты мне понадобишься хорошо отдохнувшим.

Я и сам знал, что Кэррин права. В такой ситуации лишать себя жизненно важного отдыха без всяких на то причин — смерти подобно. Кроме того, за сегодня я и так уже сделал достаточно. Утро вечера мудреней.

Я отправился в спальню Кэррин, но проходя через гостиную остановился.

На кофейном столике лежали пушки. Куча пушек, выложенных на ткани, вычищенных и прислонённых к ближайшему стулу, где для них уже была приготовлена сумка. Здесь был и любимый маленький бельгийский карабин Кэррин, и что-то, напоминающее пару бластеров.

— Новые игрушки? — поинтересовался я.

— Я же девочка, Гарри, — не без самодовольства ответила она. — Люблю всякие побрякушки.

— Это что, базука?

— Нет, — ответила она. — Это гранатомёт AT4. Намного лучше, чем базука.

— На тот случай, если мы соберёмся поохотиться на динозавров?

— Какая работа, такие и инструменты.

— Можно я с ним поиграю?

— Нет, тебе пора в постельку.

Она расположилась на кушетке и начала разбирать один из своих пистолетов. На мгновение я замер в нерешительности. Какое я имею право втягивать её в ту заваруху, которую собирался начать?

Я быстро загнал эту мысль подальше, но тут же всплыл другой вопрос. Могу ли я прямо сейчас вывести её из этого дела?

Кэррин посмотрела на меня и улыбнулась. Она собрала оружие так быстро и автоматически, как другие люди надевают ботинки.

— Увидимся утром, Гарри.

Я кивнул. Лучший способ убрать её с линии огня — это приняться за дело и закончить его. Она не перестанет мне помогать, даже если я её попрошу. Хватит ходить вокруг да около, Гарри, начинай игру и сделай так, чтобы Никодимус и его компания больше никогда не смогли причинить ей вред.

— Ага, — ответил я. — Увидимся утром.

(обратно)

Глава 14

Как бы Зимняя мантия не поддерживала меня во время боя, она, похоже, совершенно переставала мной интересоваться, как только я оказывался в безопасности.

У меня было слишком много швов, чтобы лезть в душ, но я помылся, как мог, при помощи мочалки, раковины с тёплой водой и капельки мыла, а затем рухнул в постель. Примерно через десять секунд отступившая было на задний план усталость навалилась с новой силой, жжение и тупая боль от десятков порезов и опухших ушибов вновь дали о себе знать.

Я слишком устал, чтобы обращать на это внимание. Я целых полторы минуты раздумывал, стоит ли встать и поискать аспирин или что-то вроде, а потом сон подкрался ко мне и, ударив исподтишка, отправил в нокаут.

Мне снился сон.

Это был один из тех лихорадочных снов, шумный, яркий и бессвязный. Я не помню всех деталей. Просто я никак не поспевал за происходящим. Как только мои глаза фокусировались на чём-то — все изменялось. Как только я догонял действие — оно, хохоча, улепётывало в другом направлении и оставляло меня. Я отчаянно пытался развернуться в нужную сторону и поймать ритм, но казалось, что мои ноги застряли в грязи. В то же время на некотором расстоянии я видел других Гарри Дрезденов, и каждый из них танцевал собственный путаный танец параллельно со мной. И иногда мы останавливались, чтобы помахать друг другу и обменяться жалобами.

Ближе к концу сна я обнаружил, что еду по какой-то дороге в моем старом разноцветном «фольксвагене» по прозвищу Голубой Жучок, продираясь вперёд через сильный дождь. Моя ученица Молли сидела рядом со мной.

Молли было чуть за двадцать, и она была прекрасна, хотя по-прежнему выглядела немного худоватой на мой вкус. Её волосы, цвет которых постоянно хаотично менялся с тех пор, как она стала подростком, теперь были длинными и почти белыми. Она была одета в старые модельные джинсы, синюю футболку с выцветшей символом вторичной переработки и сандалии.

— Я ненавижу такие сны, — пожаловался я. — Никакого сюжета, просто набор случайных странных событий. Этого мне хватает и наяву.

Она посмотрела на меня с испугом и несколько раз моргнула:

— Гарри?

— Конечно, я. Это же мой сон.

— Нет, не совсем, — сказала Молли. — Как ты это делаешь?

Я на мгновение оторвал руки от руля, чтобы театрально пошевелить всеми десятью пальцами и зловеще протянуть:

— Я — чародей!

Молли разразилась весёлым смехом:

— О боже, это что, случайность? Ты наконец выбрался с острова? Как твоя голова?

И тут я тоже заморгал:

— Постой-ка. Это ты, Молли?

— Я, — сказала она с улыбкой и потянулась через салон. Она на секунду обернула руку вокруг моей шеи и склонила голову мне на плечо в быстром объятии. Прикосновение было тёплым, что выходило за рамки нормальных ощущений во сне. Чувство чужого присутствия было таким отчётливым, что не вызывало сомнений. — Ух ты! Так приятно тебя видеть, босс.

— Ух ты! — повторил я. — Как же это происходит?

— Хороший вопрос, — сказала она. — С Нового года на меня нападали во сне, наверное, раз пятьдесят. Я думала, что моя защита держится довольно крепко.

— Нападали? Кто? — спросил я.

— А-а-а, — протянула она небрежно, — в основном сидхе.

— Подожди, разве ты не их принцесса?

— Во плоти — да, — глаза Молли сверкали. — Но во сне они могут приходить ко мне анонимно, поэтому каждый панк думает, что он крут. Это как Интернет для фейри.

— Вот уроды.

— Ну, не совсем, — возразила она. — Послушай, Гарри, Мэйв была действительно очень, очень грозной Зимней леди. Теперь я получила эту работу. Сидхе просто хотят убедиться, что я для неё гожусь. Они меня так проверяют.

— Приходя во сне?

— Тихонько, когда Мэб не видит, — ответила Молли. — Это вообще-то напоминает мне, как моя мама оставляла меня дома следить за всеми моими маленькими братьями и сёстрами. Только с более преступными намерениями.

Я моргнул и издал короткий смешок.

— Ты улыбаешься — это хорошо. Они наступают. Я даю им пинка. Ничего личного, — продолжила она. — Потом я возвращаюсь к своей работе. Из-за которой, кстати, от меня и не было никаких вестей. Прости. Ещё лет полтораста, и я стану делать её так же хорошо, как Мэйв. А у тебя какие оправдания?

— Я посылал тебе гонцов каждый день последние шесть месяцев, — ответил я.

Глаза Молли расширились, затем сузились:

— Мэб.

— Мэб.

— Гр-р-р, — протянула она. — Я тебе была нужна?

— Позавчера. Эта штука в голове собирается убить меня в ближайшие несколько дней. Предел Демона считает, что ты можешь помочь. Очевидно, и Мэб тоже так считает.

Голубые глаза Молли стали ледяными.

— Иначе она не перехватывала бы твоих гонцов. Сука. Если бы я знала… — она прикусила нижнюю губу. — Она поручила мне работу, которую я не могу бросить прямо сейчас.

— Раздражает, правда? — спросил я.

— Я сейчас под двумя милями льда. Целый день сюда добиралась. Вот почему я сейчас сплю. Что у тебя происходит?

Я ей рассказал.

— О боже, Гарри! Никодимус? А Саня уже там?

— Нет, — ответил я и тут же поправился: — Пока нет.

— Рыцарь Меча будет там, — пообещала она. — Он всегда появляется. И я отправлюсь в путь…

На её лице появилась досада, и в то же мгновение всё начало мелькать. Я внезапно оказался посреди небольшого стада Голубых Жучков, в каждом из которых сидели немного разные версии Гарри Дрездена и Молли Карпентер. Я ехал между другими «фольксвагенами» как лыжник на слаломе.

— …как только смогу… — издалека прозвучал голос Молли. И вот я уже ехал один.

Движение становилось всё плотнее и беспорядочней. А затем раздался громкий визг шин и скрежет гнущегося металла, появился яркий свет и ощущение вращения и падения в преувеличенном и грациозном темпе замедленной съёмки.

Радио громко шумело от статических помех, и женский голос бубнил тоном комментатора новостей: «…другие новости. Гарри Дрезден, чародей из Чикаго, слепо несётся навстречу собственной гибели, потому что отказывается признавать простые и очевидные истины, лежащие прямо перед ним. Дрезден игнорировал несколько явных предупреждений, и в результате, как ожидается, погибнет в ближайшие сорок восемь часов…»

* * *

Я вытянул себя из сна и сел в кровати, весь дрожа и покрытый потом, мои инстинкты взвыли, предчувствуя опасность и подсказывая мне, что в комнате я больше не один.

Мои инстинкты оказались правы ровно наполовину.

Кэррин практически бесшумно прикрыла за собой дверь и мягко подошла к кровати, освещённая тусклым светом уличных фонарей. На ней была длинная полинявшая футболка чикагской полиции, а волосы она связала в простой конский хвост. В руке она сжимала свой любимый «Зиг», стволом вниз.

— Эй, — прошептала она, встав возле кровати. — Я услышала какой-то шум. Ты в порядке?

Я протёр глаза одной рукой. Неужели Молли мне приснилась? Только лишь сон? Или это было нечто большее? Я знал, что множество безумных вещей становятся возможными во сне, и я знал, что этот казался невероятно реальным, но это не значит, что он был реален.

— Сны, — пробормотал я. — Извини, не хотел тебя будить.

— Я всё равно не спала. Ты что-то бормотал и ворочался.

Я услышал, как она положила «Зиг» на прикроватный столик. Она была в каких-то полутора футах от меня, что позволило мне уловить исходящий от неё аромат. Запах чистой одежды из прачечной, дезодоранта с каким-то цветочным ароматом, намёк на загорелую под лучами солнца кожу, а также еле уловимый запах средства для чистки оружия. Секунду спустя она положила руку мне на лоб.

— У тебя температура, — отметила она. — Сны при лихорадке самые противные. Сядь прямо.

Она пошла в ванную и вышла оттуда минуту спустя с водой в пластиковом стаканчике и четырьмя таблетками.

— Ибупрофен, — пояснила она. — Как твой живот?

— Отлично, — пробормотал я. — Что меня действительно беспокоит, так это порезы и синяки.

Она передала мне таблетки и воду, я закинул всё в себя и поставил стаканчик на стол:

— Спасибо.

Она взяла стаканчик и повернулась, чтобы выбросить его в мусорное ведро, а свет из ванной осветил сильные рельефные мускулы её ног. Я постарался не замечать, насколько мне понравилась данная картина.

Но Кэррин всё заметила.

Она застыла в этой позе, наблюдая из-за плеча, как я наблюдаю за ней. Затем она повернулась и потянулась за дверь ванной, чтобы выключить свет. Это позволило лицезреть ещё больший участок её ног. Затем свет погас, и мы оба оказались в темноте. Она не двигалась.

— Твои глаза, — тихо произнесла она. — Ты смотрел на меня так лишь несколько раз. Так… пристально.

— Извини, — ответил я. Мой голос показался мне грубоватым.

— Не нужно, — ответила она. Тихо зашуршала одежда. Я почувствовал её вес на краю кровати. — Я… я думала о том, о чём мы говорили в прошлом году.

В горле у меня резко пересохло, а сердцебиение ускорилось:

— Что ты имеешь в виду?

— Это, — сказала она. Её рука коснулась моей груди и скользнула к челюсти. А затем её вес переместился на кровать чуть дальше, и её губы встретились с моими.

Это был отличный поцелуй. Медленный. Тёплый. Её губы были мягкими и нежными и исследовали мои нежными же волнами. Я слышал, как ускоряется её дыхание, её пальцы впились в мои волосы, царапнув короткими ноготками по коже головы, а затем опустились вниз через шею на плечо.

Желание наполнило меня внезапной волной жара и животной потребности, а Зима пробудилась во мне, требуя удовлетворить эту потребность. Каждый инстинкт в моём теле говорил мне, что Кэррин рядом — тёплая, настоящая, прижимающаяся к моему телу всё плотнее всего через один тонкий слой ткани — и что я мог взять её.

Я не шевелил руками. Но оторвался от поцелуя с мягким стоном и выдавил:

— Кэррин.

— Я знаю, — ответила она, тяжело дыша и не отстраняясь, её горячее дыхание обдавало мою кожу. — Эта штука, которую ты получил от Мэб. Она тебя подталкивает. Я знаю.

Затем она взяла мою руку и устроила себе на бедро. Через секунду она опустила её ниже, под футболку, а затем повела вверх. Я чувствовал мягкость её кожи, гибкие мускулы её бедра и его изгибы, пока она продолжала вести мою руку вверх к талии.

Под футболкой у неё ничего не было.

Я неподвижно застыл. Это была единственная альтернатива стремительным животным действиям.

— Что? — выдохнула она.

Что-то во мне, не имеющее ничего общего с Зимой, вопило, чтобы я не останавливался, призывало начать двигать пальцами, стянуть в сторону футболку и исследовать дальше. Я нещадно забил этот позыв мысленной дубинкой.

Она была слишком важна для меня. Я не мог довериться своим причиндалам в решении подобных вопросов.

К сожалению, моя голова отказывалась озвучивать мои мысли через рот:

— Ты не… Я не уверен, что я могу… Кэррин, я хочу этого, но…

— Всёв порядке, — тихо ответила она.

— Я не уверен, — снова произнёс я. Я хотел её. Но я хотел, чтобы в этом участвовало не только желание. Я мог обладать ей, если бы захотел — бездумный секс ради секса точно не являлся редкостью среди Зимних сидхе.

Но подобное могло оставить от вас лишь пустую оболочку, если вы позволите желанию собой управлять. А у Кэррин была и храбрость, и верность, и сердце, и мозги, и ещё столько всего куда большего, чем примитивная потребность и желание.

Я пытался объяснить это. Слова быстро и бессвязно вылетали из моего рта. Я даже не уверен, что в правильном порядке.

Ещё немного послушав эти неуверенные протесты, она скользнула рукой по моим губам. Я слышал улыбку в её голосе, когда она заговорила:

— У меня был год, чтобы подумать об этом, Гарри. И я не хочу проснуться однажды и понять, что мне было слишком страшно сделать следующий шаг. — Она наклонилась и поцеловала одно из моих век своими нежными губами. — Я знаю, что ты хороший человек. И у меня никогда не было друга лучше тебя. — Она снова наклонилась и поцеловала другое веко. — И я знаю, что ты уже долгое время один. Как и я. А я прямо здесь. И я хочу этого. И ты этого хочешь. Так может ты наконец заткнёшься и сделаешь с этим что-нибудь?

Мои пальцы согнулись сами собой, наслаждаясь теплом и текстурой мягкой и упругой кожи на изгибе её бедра, а она задрожала и испустила небольшой приглушённый вздох.

Это вконец меня распалило. Я обнял её второй рукой и усадил на себя. Кэррин состояла из мускулов, но она всё же была невысокой, а я был намного сильнее, чем в любой другой период своей жизни. Я устроил её сверху, её груди прижались к моей груди через ткань футболки, а я сжал свои руки на её пояснице, ведя их вниз, чувствуя сплошную мягкость и тепло и вызвав у неё ещё один полный желания стон.

Я застонал и произнёс:

— Я не знаю, смогу ли я контролировать… Я не хочу сделать тебе больно.

В ответ она снова накрыла мой рот своим, и этот поцелуй обжигал, словно чистый, голодный огонь. Я ответил с тем же жаром, наши языки сплетались в танце, а она начала руками и ногами стягивать вниз разделявшую нас простыню.

— Я сражалась с викингами, Гарри, — прорычала она. — Я не стеклянная. Тебе нужно это. Нам нужно это. Заткнись уже, Дрезден. — Затем её губы снова впились в мои, и я перестал думать о чем-либо ещё.

Поцелуй становился всё жарче, её руки — смелее. Я потерял счёт тому, сколько раз водил пальцами вверх и вниз по её спине под футболкой, от затылка вниз через гибкие мышцы спины, затем через изгибы бёдер и обратно, снова и снова, кожей по коже. Её рот бродил по моей челюсти, уху, шее, посылая импульсы желания по телу, пока напряжение не стало почти невыносимым.

Я зарычал и перевернулся, подминая её под себя, от чего она резко втянула в себя воздух. Я поймал её запястья и вжал их в матрас, крепко держа, а затем заскользил вниз по её телу, пока мой рот не оказался между её ног. Она была сладкой и тяжело дышала, пока я исследовал её губами и языком, все больше распаляясь от каждой волны дрожи, пробегавшей по её телу, от всё более неистовых движений её бёдер, от того, как она выгибала спину. Она выкрутила запястья, пытаясь опереться на них в своих движениях… а затем её дыхание резко оборвалось, а тело выгнулось дрожащей дугой.

Несколько секунд спустя она жадно вздохнула, ёрзая и содрогаясь от ощущений, и я снова увидел её лицо в неверном свете уличных фонарей. Оно покраснело от страсти, глаза были закрыты. Я был возбуждён, настолько возбуждён, что дальше сдерживаться было больно, и я снова поднялся выше, на этот раз прижав её запястья у неё над головой.

— Да, — прошипела она. — Прямо сейчас. Пожалуйста.

Господи, иногда самой сексуальной вещью, которую женщина может дать мужчине является разрешение.

Мне не нужно было повторять дважды.

Она была скользкой от пота и горячей, и я едва сдерживался от того, чтобы просто взять и войти. Какая-то крошечная часть меня смогла немного замедлить события, когда я начал входить в неё… пока она не подняла ноги и не вдавила пятки в мои бедра, заставляя войти глубже.

После этого я и не пытался сдерживаться.

Она выкрутила запястья из моей хватки и обхватила меня руками за шею. Она отчаянно тянула меня ниже, и разница в нашем росте не позволяла мне добраться ртом до её рта и не выйти из неё при этом. Но я сумел. Наши губы сливались в страстном поцелуе, наше дыхание смешивалось, пока тела двигались в одном ритме. Она извивалась в моих объятиях, её глаза закатились, когда она снова выпрямилась, а затем её спина резко изогнулась дугой ещё раз, и Кэррин издала тихий, тихий стон и задрожала. Я не остановился, когда она рухнула на кровать после оргазма, но она только больше распалилась от этого, её тело двигалось навстречу каждому толчку:

— Сейчас, — выдохнула она. — Не сдерживайся, только не сдерживайся.

И вдруг я не смог и не захотел сдерживаться. Я упёрся руками в кровать, оторвавшись от её тела, и мог думать только о том, как мне было хорошо и как всё росло и росло удовольствие.

— Да, — снова прошипела Кэррин. — Давай же.

Я достиг пика, дрожа…

…И почувствовал, как что-то холодное и твёрдое упёрлось мне в висок.

Я открыл глаза и увидел, что она приставила к моей голове свой «Зиг». В этот момент над её бровями открылась ещё одна пара глаз, горящих дьявольским лиловым огнём, а на лбу проступил пылающий тем же цветом символ, напоминающий по форме песочные часы.

Её голос изменился, стал ниже, богаче и чувственней.

— В самом аду нет фурии страшнее, чем женщина, которую отвергли, — промурлыкала она.

И нажала на курок.

* * *

Я сел в постели Кэррин, пытаясь сдержать рвущийся крик.

Я моргнул несколько раз, пытаясь собраться с мыслями и прогоняя сон. Серебряная серьга в левом ухе ощущалась, как маленький кусочек ледяного свинца, тяжёлого и арктически холодного. Я тяжело дышал, слегка вспотев, и несколько порезов горели, причиняя неудобство. Моё тело всё болело… и, что куда хуже, было до предела взвинчено из-за чувства разочарования, вызванного не до конца удовлетворённым сексуальным желанием.

Я со стоном снова откинулся на постель.

— О, да ладно, — тяжело выдохнул я. — Даже во сне облом? Это же просто, чёрт побери, смешно!

Через секунду в коридоре зажегся свет, и дверь в спальню распахнулась.

Кэррин стояла там в своей футболке чикагской полиции и свободных тренировочных шортах, держа «Зиг» в опущенной руке.

— Гарри? — произнесла она. — Ты в… — она остановилась, посмотрела на меня и подняла одну тёмно-золотую бровь.

Я схватил подушку, шлёпнул её на бедра прямо поверх одеяла и вздохнул.

Она разглядывала меня секунду с трудночитаемым выражением лица.

— Прибереги это для ночной битвы, здоровяк, — она начала поворачиваться, но остановилась: — Но как только мы разберёмся с нашим делом…

Она снова глянула на подушку и улыбнулась. Эта была удивительная улыбка, весёлая, и в то же время озорная.

— Когда мы с ним разберёмся, нам нужно будет поговорить.

Я понял, что отчаянно краснею.

Она ещё раз улыбнулась такой же улыбкой и сказала:

— Увидимся утром.

Затем закрыла дверь и оставила меня в постели одного.

Но при мысли об этой улыбке я почему-то не возражал.

(обратно)

Глава 15

Кэррин, Вальмон и я явились на бойню на рассвете. Когда я поднялся по лестнице и вышел на подвесные мостки, Джордан и другой оруженосец поспешно бросились в стороны, словно подростки, застигнутые за чем-то предосудительным. При этом Джордан засовывал в карман свой маленький блокнот.

— Привет, Джордан, — весело поприветствовал я его. — Как делишки?

Он сердито уставился на меня.

Я подошёл к нему, улыбнулся и произнёс:

— Покажи мне блокнот, пожалуйста.

Джордан продолжал сердито пялиться на меня. Он оглянулся на другого оруженосца, стоящего на своём посту в сорока футах от него, на пересечении двух подвесных мостков. Другой оруженосец решительно игнорировал Джордана.

Я протянул руку и сказал:

— Просвети меня. Я собираюсь здесь стоять, пока ты не поможешь мне, или Никодимус не придёт и не увидит нас.

Губы Джордана скривились в недовольной гримасе. Он вытащил блокнот и шлёпнул его в мою руку.

— Спасибо, — поблагодарил я, открыл блокнот на странице, где явно велись последние записи, и начал читать.

«Сейчас 10 коз».

Ответ был написан крупным тяжёлым почерком, вероятно, другого оруженосца.

«И ЧТО?»

«Одна пропала вчерашней ночью, и ещё одна за последний час. Куда они деваются?»

«ТЫ ГОВОРИЛ ОБ ЭТОМ ХОЗЯИНУ?»

«Да, конечно».

«ЧТО ОН СКАЗАЛ?»

«Ничего».

«ЗНАЧИТ, ЭТО ВСЁ, ЧТО ТЕБЕ СЛЕДУЕТ ЗНАТЬ».

«Рядом с нами что-то есть. Опасное. Ты чувствуешь?»

«ЗАТКНИСЬ И ДЕЛАЙ СВОЮ РАБОТУ».

«Но что э…»

И запись кончалась резкой каракулиной.

Я закончил чтение и посмотрел на Джордана:

— Малыш, ты должен спросить себя: почему твой босс не хочет отвечать ни на какие вопросы.

Кэррин многозначительно прочистила горло.

— Нет, я хочу отвечать, — произнёс я подчёркнуто медленно, — просто не прямо сейчас, — и вернул блокнот Джордану: — Вот для чего Нику нужны козы. Он кормит кого-то.

Лицо Джордана побледнело, но он всё равно не ответил.

— Малыш, твой босс причинил вред множеству хороших людей. Убил некоторых из них.

На мгновение в памяти мелькнуло воспоминание о Широ. Старый рыцарь отдал свою жизнь в обмен на мою. Никодимус и компания убили его. Ужасным способом.

И они всё ещё должны мне за это.

Должно быть, что-то отразилось на моём лице, потому что Джордан отступил на шаг, сглотнул и одной рукой потянулся к оружейному ремню.

— Будь умнее, убирайся отсюда. Придёт время, и Никодимус пустит вас на фарш при первом удобном случае. Я не знаю, что он наобещал вам, парни. Может быть, собственную монету, однажды. Вашего личного ангела в бутылке. Я через это проходил. Всё не так, как кажется.

На лице Джордана помимо беспокойства появилось сомнение.

Думаю, не так уж много парней, взявших Тёмный динарий, смогли отказаться от него.

— Поверь мне, — продолжил я, — чтобы там вам ни говорили, от падших не стоит ждать ничего хорошего.

Я кивнул ему и пошёл дальше. Кэррин и Вальмон поспешили за мной, чтобы вместе спуститься в цех.

— Ну и что ты сейчас делал? — спросила меня Кэррин.

— Сеял семена раздора, — ответил я.

— Они фанатики. Неужели ты думал, что сможешь их тут же переубедить?

— Да, он фанатик. А ещё он ребёнок. Сколько ему, двадцать три? Кто-то должен рассказать ему правду.

— Даже если ты знаешь, что он тебя не послушает?

— Эта часть — его выбор. Но я могу выбрать рассказать ему правду. Что я и сделал. Остальное зависит от него.

Кэррин вздохнула:

— Если ему отдадут приказ, он пристрелит тебя не моргнув глазом.

— Может быть.

— Сегодня в загоне только десять коз, — заметила она.

— Ага. Охранники думают, что-то забирает их.

— Они думают? Но не видели, что это?

— Очевидно, нет.

Кэррин оглядела склад. По крайней мере десять внушительно выглядящих мужчин с оружием стояли в непосредственной видимости от загона с козами.

— Меня это немного беспокоит.

— И не говори, — ответил я. — Есть не так много способов спрятаться. Я смогу увидеть, если буду знать, куда смотреть.

— Думаешь, эта штука была с нами тут вчера?

— Ага. Вероятно.

Она пробормотала что-то себе под нос.

— Это довольно пугающе или что-то вроде. Ты можешь просто использовать своё чародейское зрение?

— Мог бы, — подтвердил я. Чародейское Зрение позволяло видеть магию и проникало сквозь любые магические иллюзии, чары или завесы, но имело свои недостатки. — Но в последний раз, как я его использовал, увидел такое, что пролежал несколько часов, свернувшись в нечленораздельно мычащий клубок. Не думаю, что мы можем себе такое позволить прямо сейчас. Мне придётся использовать что-нибудь более тонкое.

— Тонкое? — повторила Вальмон. — Тебе?

Я поморщился и заслуженно проигнорировал это замечание.

— Мистер Дрезден! — воскликнул Никодимус, когда мы добрались до бассейна света вокруг стола для переговоров. — Как раз вовремя. Хотите пончик?

Я посмотрел мимо него на стол с закусками. Он действительно был завален пончиками разных сортов. Некоторые даже с глазурью. Мой рот немедленно откликнулся небольшим водопадом слюны.

Но это были Пончики Тьмы. Дьявольские, проклятые пончики, запятнанные тёмным отродьем…

…которые, несомненно, могли быть спасены, только пройдя через очистительную огненную геенну пищеварительного тракта чародея.

Я отправился к подносу с пончиками, по дороге оглядывая всех сидящих за столом.

Никодимус и Дейрдре выглядели точно так же, как и вчера. Вязальщик и Эшер, сидевшие немного в отдалении, шептались друг с другом. Вязальщик в своём сдержанном тёмном костюме ел какое-то незнакомое мне пирожное.

Тарелка Эшер была покрыта останками пончиков. Видимо, борьба за их спасение от адского огня уже шла полным ходом. Она снова переоделась в джинсы и свитер и собрала волосы. Несколько локонов выбились из причёски и слегка подпрыгивали при разговоре. Эшер слегка кивнула мне, когда я проходил мимо, и я ответил ей тем же.

Чуть в стороне от всех остальных за столом сидел ничем не примечательный мужчина, которого вчера здесь не было. Сильно за тридцать, если не ошибаюсь, среднего роста, выглядит крепким, как будто мышц у него было куда больше, чем казалось под джинсами и свободной дизайнерской спортивной курткой. Черты его лица были чёткими и приятными, но не по-настоящему красивыми. У него был темноватый цвет кожи и телосложение, позволяющее сойти за жителя практически любой точки Западного полушария, да и некоторых других частей света. В чёрных волосах виднелись редкие нити седины.

Одна вещь в нём не была средней — его глаза. Золотисто-коричневого цвета с вкраплениями бронзы. Но не это было самое странное. Они блестели. Это было похоже на игру света: металлический отблеск появлялся на их поверхности на секунду и тут же исчезал. Это не были человеческие глаза. Он выглядел человеком по всем статьям, но что-то в нём было не так.

И ещё кое-что беспокоило меня в нем…

Он был совершенно расслаблен.

Никто в этом чёртовом здании не был расслаблен. Это место было тревожащим по своей сути. Пронизанным тёмной энергией. Заполненным опасными существами. Я знаю, что выглядел напряжённым. Кэррин пряталась за каменным выражением лица, но я видел волосок, отделявший её от вспышки насилия. Вязальщик выглядел так, словно пытался наблюдать за всеми сразу, чтобы благоразумно удрать в подходящий момент. Взгляд Эшер всё время метался. Никодимус и его дочь пытались излучать в эфир незаинтересованность, изображая уверенность и расслабленность, но были параноиками по своей природе. Я знал, что они готовы атаковать в любой момент. Даже Вальмон выглядела так, словно была готова броситься в любом нужном направлении, как крыса, рискнувшая на путешествие по открытому полу ради чего-то съестного.

Язык тела каждого из нас кричал, предупреждая остальных, что мы потенциально опасны или, по крайней мере, повышенно напряжены.

Но не у нового парня.

Он сидел, ссутулившись в своём кресле, с полузакрытыми глазами, словно был не в силах держать их открытыми. Перед ним стоял полупустой пенопластовый стакан с кофе. От чистой скуки он выскоблил на нем решётки большим пальцем и несколько раз сыграл сам с собой в крестики-нолики. В нём не было ни намёка на жестокость или напряжённость, беспокойство или осторожность. Совсем.

И от этого волосы на моей шее встали дыбом.

Парень был то ли идиотом или безумным, то ли таким опасным, что совершенно не волновался по поводу заполнивших комнату людей. А Никодимус вряд ли нанял бы идиота или безумного на такую работу.

Я раздобыл себе пончик и кофе. Предложил Кэррин и Вальмон. Но никто из них не желал спасать пончики от развращающего влияния Никодимуса. Не каждому дано быть крестоносцем, как мне.

— Рад слышать, что вчера вечером всё прошло успешно, — начал Никодимус. — Добро пожаловать в нашу компанию, мисс Вальмон.

— Спасибо, — ответила Вальмон осторожно. — Я несказанно рада получить такую возможность.

Улыбка разрезала лицо Никодимуса:

— Да неужели?

Ответная улыбка Вальмон получилась милой и пустой. После того, как я сел, она заняла кресло рядом со мной, сделав таким образом заявление. Кэррин, как и раньше, заняла позицию позади меня.

— Полагаю, папка у вас? — спросил Никодимус.

Я полез в карман плаща и задержал там руку немного дольше, чем было необходимо, а затем выдернул папку, немного резче, чем требовалось.

Все подскочили на месте или выдали ещё какие-то неуверенные движения. Вязальщик вздрогнул. Никодимус вцепился в столешницу. Волосы Дейрдре дёрнулись, будто уже хотели ожить и заостриться. Эшер дёрнула плечом, будто собиралась вскинуть руку в защитном жесте, но вовремя остановила себя.

Новый парень продолжал излучать ленивую уверенность. Он даже улыбался, совсем чуть-чуть.

Я положил папку на стол, повернул голову к новому парню и спросил:

— А это кто?

Прежде чем ответить, Никодимус кинул на меня осуждающий взгляд:

— Прошу всех поприветствовать Гудмана Грея. Мистер Грей любезно согласился помочь нашему проекту. Я уже рассказал ему о каждом из вас.

Грей поднял свои странные глаза и обследовал стол вдоль и поперёк.

Его глаза остановились, зацепившись за Кэррин.

— Не обо всех, — сказал он. У него оказался звучный баритон и лёгкий акцент уроженца Нижнего Юга. — Уверен, что вы не упоминали эту женщину, Никодимус.

— Это Кэррин Мёрфи, — пояснил Никодимус. — Ранее работала в полиции Чикаго.

Грей долго разглядывал Кэррин и, в конце концов, произнёс:

— Видеозапись с луп-гару. Вы были на ней вместе с Дрезденом.

— Ставь машину времени на чёрт-те когда назад, — вставил я. — Та запись исчезла.

— Да, — совсем уж недружелюбно ответил Грей. — Но я ведь не с тобой разговаривал, чародей, не так ли?

Это не осталось незамеченным за столом. Повисла тишина, и все замерли в ожидании, что же случится дальше.

Самое главное, что вы усваиваете, общаясь с людьми вроде Мэб — никогда не показывать свою слабость хищникам. Особенно если вы действительно не слишком уверенно себя чувствуете.

— Пока что. Я должен задать тебе вопрос, — ответил я. — Как думаешь, какой толщины стена позади тебя? Когда ты полетишь в неё через пару секунд, как думаешь, ты пробьёшь её насквозь или всего-навсего оставишь дырку по форме головы и плеч?

Грей моргнул и обернулся ко мне с широкой улыбкой:

— Серьёзно? Ты уже хочешь начать крушить тут всё? Ты пробыл тут всего две минуты.

Я откусил кусок пончика, проглотил (божественно), и сказал:

— Ты не самый крепкий парень, который мне попадался. Даже близко.

— Да неужели! — ответил Грей.

И хотя он даже не привстал и не пошевелился, воздух стал заметно тяжелее.

Кэррин нарушила эту хрупкую тишину, предостерегающе положив мне на плечо свою маленькую руку:

— Это я была на видео.

Взгляд Грея вернулся к ней.

— Отличный выстрел мимо уха этого идиота, чтобы снять того парня позади него. Это требует некоторой решимости. Молодец.

— Сейчас я стреляю ещё лучше, — сказала она.

Брови Грея поползли вверх:

— Проклятье, вы что, оба мне угрожаете? — Он перевёл взгляд на Вальмон: — А ты, сестричка? Тоже хочешь к ним присоединиться?

Вальмон даже не удостоила его взглядом:

— Я тебя не знаю.

Грей фыркнул, потом ненадолго остановил на мне задумчивый взгляд и произнёс:

— Никодимус?

— Хммм?

— Чародей нужен для оставшейся части плана?

— Боюсь, что так.

— А что насчёт Мёрфи?

— Не особенно.

Грей выдохнул через нос, глаза его сверкали.

— Понятно, — протянул он, затем кивнул и обратился ко мне: — Не стоит ли нам отложить это на потом, Дрезден?

— Безусловно, — ответил я. — Никодимус?

В этот раз Ник ответил осторожней:

— Да?

— Какая польза от этого придурка?

— Только я могу провести вас туда, куда вы хотите попасть, — чопорно протянул Грей.

— Да? И почему же? Что такого ты можешь сделать?

Грей улыбнулся:

— Всё. На этой неделе я открываю двери.

— Ну, одну ты уже точно открыл, ту, что с надписью: «ХОРОШАЯ ВЗБУЧКА», — заверил его я. — И мы к этому ещё вернёмся.

Грей спокойно поглядел на меня. Затем поднялся, неторопливо прошёл вдоль стола и опустился в кресло рядом с Дейрдре и Никодимусом — ещё одно заявление. Он медленно отхлебнул кофе, глядя на Кэррин, как недавно насытившийся горный лев может смотреть на горного козлёночка, делающего свои первые шаги: со спокойным снисходительным интересом.

— Джентльмены, спасибо, что решили на время оставить свои разногласия, — вкрадчиво произнёс Никодимус, не выказывая недовольства ни местом, которое выбрал себе Грей, ни предметом его активного изучения. — Дрезден, я полагаю, вы готовы приступить к работе?

— Предполагая такое, вы рискуете выставить себя дураком, — заметил я, затем откусил от пончика и добавил: — Что ж, ладно.

— Папку, пожалуйста.

Я фыркнул и толкнул папку через стол. Никодимус тут же передал её Грею.

Грей открыл её и начал читать. Эти странные глаза пробегали страницу за страницей так быстро, будто могли ухватить содержание с одного только взгляда. Секунд через шесть-семь он уже закончил.

— Ну? — обратился к нему Никодимус.

— Для простой части этого достаточно, — ответил Грей. — Но чтобы должным образом справиться с остальным, мне необходим образец. Свежий.

— Мы добавим это к сегодняшнему списку дел, — заверил его Никодимус. Он кивнул Дейрдре, та встала и обошла вокруг стола, раздавая тонкие бумажные папки с надписью: «ДЕНЬ ВТОРОЙ».

Я открыл свою, надпись на верхнем листе бумаги гласила:

ЭТАП ПЕРВЫЙ. ПОДГОТОВКА:

ОРУЖИЕ

ЗАКЛИНАНИЯ

ВХОД.

— Сегодня нам предстоит проделать большой объём работы, — произнёс Никодимус. — Вязальщик, я уже подготовил оружие для ваших союзников, но нам нужно проконтролировать его состояние и снаряжение. Возможно, мисс Мёрфи выразит желание с этим помочь.

— Конечно, — отозвалась та. — Почему бы и нет?

Никодимус улыбнулся.

— Мисс Вальмон, в своей папке вы найдёте схему двери в хранилище. Вам потребуется открыть её, не повреждая. Сегодня вам нужно будет продумать, как вы собираетесь это сделать, и сообщить, какое потребуется оборудование. Просто составьте список и передайте одному из оруженосцев.

Вальмон перелистнула страницу, нахмурилась и принялась изучать схему. Затем произнесла:

— Это Фернуччи.

— Да.

— Я не стану говорить, что это невозможно, — заявила она. — Но скажу, что мне ещё никогда не удавалось успешно взломать такую, и я не знаю никого, кто бы смог. Её проще взорвать.

— Но мы не будем этого делать, — спокойно ответил Никодимус. — Жизнь — это вызов. Примите его.

— Отлично, — она покачала головой. — Мы что, в Вегас едем, что ли? Кто в этом городе станет ставить в хранилище такую дверь?

— Мы обсудим это на вечернем собрании, — сказал Никодимус. — Мисс Эшер, мистер Дрезден. Первый этап потребует от нас прорваться в охраняемое здание. Нам может понадобиться проделать в стене проход, аккуратный, без взрывов. И нам определённо понадобится что-то громкое и заметное, чтобы отвлечь внимание местной службы безопасности, пока мы будем входить. Эти задачи лягут на ваши плечи.

Я усмехнулся и посмотрел на Эшер:

— Что хочешь взять, стены или шум?

— Он сказал: «Громкое и заметное», — весело ответила она. — По мне, так это просто вопит: «Дрезден!»

— И мы не хотим, чтобы стены обрушились на нас, — еле слышно добавила Кэррин.

Я фыркнул и сказал:

— Ладно. Значит, я возьму на себя шум.

— Высвободить достаточно энергии, чтобы проделать дыру, и избежать при этом взрыва? Хитрая задача, — произнесла Эшер. — Я могу подогнать под это одно известное мне заклинание, но нужно будет некоторое время потренироваться.

— Можете тренироваться до заката, — ответил Никодимус. — Дейрдре, ты отвезёшь мистера Грея на адрес агента и поможешь раздобыть образец.

— Нет, — встрял я. — Эти двое останутся здесь. За образцом поеду я.

Никодимус резко взглянул на меня.

Я оскалился в улыбке.

— Грей ведь оборотень, да? — спросил я. — Вы собираетесь использовать его, чтобы подменить беднягу Харви.

— А что, если и так? — спросил в ответ Никодимус. В его словах чувствовался лёд. Ему не понравилось, что я вычислил следующий шаг его плана.

— Харви живёт в моём городе, — сказал я. — Вы выпустите этих двух психов в Чикаго, а потом Харви найдут где-нибудь мёртвым. Поэтому это сделаю я. Я добуду образец, необходимый вашему доппельгангеру, никого при этом не убив.

— Ну, и в чём же тут веселье? — громко поинтересовался Грей.

— Самая весёлая часть — это та, в которой ты выживаешь, — пояснил я. — К тому же, если его смерть раскроется до окончания работы, не думаешь ли ты, что кто-нибудь сложит два и два и поймёт, на какое место мы нацелились? Так что действуем по уму.

Грей вздохнул и посмотрел на Никодимуса:

— Нет, честно. Где ты нашёл всех этих людей?

Никодимус не спускал с меня глаз.

— Согласен, — наконец изрёк он. — Действовать осторожно кажется лучшим выходом, — его тёмные глаза зло поблёскивали. — У вас троих не возникнет проблем с выполнением задания.

— Что? — спросил я.

— Грей, Дейрдре и Дрезден выполнят эту часть плана, — произнёс он. — Пока все остальные будут заняты своими делами тут, — он сделал паузу. — Если, конечно, Дрезден, ты не хочешь прекратить мне помогать.

Я заскрипел зубами. Мне ужасно хотелось врезать ему по носу — но это значило бы запятнать честь Мэб. Так что я ответил:

— Нет.

— Дейрдре и мистер Грей будут свидетелями вашей искренности.

Мой взгляд упал на Дейрдре, которая подалась ко мне с широкой, довольной улыбкой, которая делала её тёмные глаза слишком выпуклыми и обещающими бесчисленное количество всяких мерзостей. Её волосы начали скользить и елозить по пиджаку и плечам.

Грей просто смотрел на меня, спокойно улыбаясь. Он сделал почти незаметное движение рукой, изображая, как втыкает во что-то булавку. Или, быть может, вынимает её.

— Прелестно, — пробормотал я. — Экскурсия.

(обратно)

Глава 16

Офис Харви располагался неподалёку от Логан-сквер, на втором этаже роскошного особняка, который он делил с банком «Джей-Пи-Морган-Чейз». Я проехал мимо и дважды обогнул сквер на чёрном лимузине Никодимуса, пытаясь выиграть время, чтобы подумать. Солнечное утро обещало перейти в умеренно тёплый весенний денёк.

— Ты буквально ездишь кругами, — заметил Грей с пассажирского сидения.

— Харви делит здание с банком, — подчеркнул я.

Грей недовольно хмыкнул.

— Какая разница? — спросила Дейрдре с заднего сидения.

— Там сидит, по крайней мере, один вооружённый охранник, — объяснил Грей. — Или даже не один. Кроме того, у них есть быстрый доступ к сигнализации для вызова местных сил правопорядка.

— Тогда давайте быстро схватим его и смоемся, — предложила Дейрдре.

— Похищение среди бела дня, — начал перечислять я. — На виду у всех этих прохожих, банковских работников и… — Пока я говорил, белый седан с сине-белой мигалкой и небесно-голубой полосой на боку проехал по противоположной стороне сквера. — И патруля чикагской полиции, всё время шныряющего поблизости.

Грей кивнул:

— Он прав. Нам лучше запастись терпением.

— Я не могу всё время кружить вокруг сквера, — сказал я, разворачиваясь. — Проедемся по ближайшей улице, попробуем найти место, откуда видно здание.

Дейрдре хмуро смотрела на меня из зеркала заднего вида:

— Самый простой способ — это войти, тихо его прикончить и забрать то, что нам нужно. Никто ничего не заметит, если тело не обнаружат.

— А она права, — согласился Грей.

— Ну да, просто, — сказал я. — Конечно, мы не знаем его расписание на сегодня, кто приходит в его офис, где его сегодня ждут, кто поднимет крик, если он пропадёт без вести, или что-нибудь подобное — но зачем же таким неудобным мелочам, как факты, тормозить нас?

Хмурый взгляд Дейрдре стал раскалённым. Её волосы качнулись туда-сюда несколько раз, словно хвост возбуждённой кошки. Я проигнорировал её и медленно поехал по улице с другой стороны здания банка. Было ещё рано, и мне удалось найти парковочное место с видом на двери офиса Харви, и я неловко втиснул туда лимузин.

— Вон его автомобиль, — отметил Грей, после того, как я остановился. — Наш человек приходит на работу рано.

— Может, он любит свою работу.

— Как всё это скучно, — сказал Грей и откинулся на спинку сиденья со своими странными затуманенными и полузакрытыми глазами.

— И что? — спросила Дейрдре. — Что мы будем делать?

— Ждать развития событий, — ответил Грей.

— Харви когда-нибудь выйдет, — сказал я. — На обед, в конце концов. Мы последуем за ним, пока он не приведёт нас куда-нибудь, где нет сигнализации и роя полицейских.

Дейрдре это не понравилось:

— У нас график!

— Может, папочке стоило об этом подумать прежде, чем начинать, так и не посвятив никого в свой план, — сказал я. — Мы могли начать ещё несколько дней назад.

— Терпение, мисс Архлеоне, — посоветовал Грей, едва шевеля губами. Его, похоже, устраивала мысль потратить кучу времени на ожидание. Ему явно было не впервой заниматься слежкой. — У нас есть немного времени, и мы всегда можем действовать напрямую, если передумаем.

И мы стали ждать.

* * *

— Почему? — внезапно спросил меня Грей пару тихих часов спустя.

— Почему что? — спросил я в ответ. Мне нужно было в туалет, но я не хотел уходить и давать этим двоим шанс сговориться и убить Харви в ту же минуту, как я отвернусь.

— Этот человек для тебя никто. Какое тебе дело, будет он жить или умрёт?

— Потому что убивать людей неправильно, — объяснил я.

Грей слабо улыбнулся:

— Нет, я серьёзно.

— Как и я.

— Случайный приступ иррациональной морали? — продолжал он свои вопросы. — Я знаю о вашей репутации, Дрезден. Вы не против убийств.

— Я убиваю, если должен, — ответил я. — Если у меня нет на то причины, я не убиваю. Кроме того, это умнее.

Грей полностью открыл глаза и повернул голову в мою сторону:

— Умнее?

— Если кого-нибудь убить, всегда найдётся какой-нибудь человек, который примет это слишком близко к сердцу. Или даже несколько человек. Уничтожаешь одного врага и получаешь взамен ещё троих.

— Ты правда думаешь, что у Харви есть кто-то, готовый отомстить, если мы лишим его жизни? — спросил Грей.

— Есть тот, на кого он работает, — напомнил ему я. — И есть копы и ФБР. Превратим его в труп — предупредим нашу цель и приведём в движение влиятельные силы. И это может испортить нам всё дело.

— Просто убьём их тоже, — угрюмо рекомендовала Дейрдре.

— А я думал, что у нас график, — съязвил я в ответ и снова обратился к Грею: — Дело в том, что убийство почти всегда неумный ход в долгосрочной перспективе. Иногда приходится убивать, чтобы выжить… но чем чаще это делаешь, тем больше рискуешь нажить себе врагов и заработать ещё больше проблем.

Грей, похоже, задумался на мгновение, а затем пожал плечами:

— Аргумент не совсем безосновательный. Скажи мне, чародей, защищать этого человека приносит тебе удовольствие?

— Ага.

Он поднял брови и хмыкнул.

— Отлично, теперь и ты хочешь оставить его в живых, — произнёс я, и весьма вероятно, что в моем голосе чувствовался сарказм. — Это было несложно.

Грей вернулся к ожиданию, и его глаза снова устремились в никуда.

— Мне безразлично, умрёт он или нет. Я не против убивать, если того требует дело, но зачем же делать это, когда ничего хорошего это не принесёт.

— Кажется, ты говорил, что это будет весело.

Грей обнажил зубы в улыбке:

— Обязательно. Но если что-то приятно, это еще не значит, что делать это уместно.

— Посмотрите! — сказала Дейрдре внезапно напряжённым голосом.

Я так и сделал. Три человека в пальто шли к зданию Харви. Они проигнорировали главный вход и направились к лестнице в задней части дома. Двое из них были довольно крупными мужчинами. Третья — миниатюрная женщина.

Все трое двигались с точностью и целеустремлённостью, выдававшими в них хищников.

— Конкуренты, — отметил Грей низким рычащим голосом.

Я присмотрелся к женщине повнимательнее и бросил на Дейрдре взгляд через плечо:

— Это же не?..

Её глаза расширились, и она уверенно кивнула:

— Моя мать.

Просто фантастика.

Полония Лартесса была ещё одним рыцарем Тёмного динария, носительницей Имариэля. А ещё она была женой Никодимуса, живущей с ним врозь, колдуньей и определённо плохими новостями.

— Что она здесь делает? — требовательно спросил я.

Дейрдре не сводила с женщины глаз.

— Я не уверена. Предполагалось, что она в Иране. Считалось, что она не должна знать о том, что… — Дейрдре оборвала себя на полуслове.

Итак. Жёнушка решила вмешаться в дела Никодимуса, если верить Дейрдре, которая могла и соврать.

— Мы не можем позволить ей перехватить инициативу, — спокойно сказал Грей. Он расстегнул ремень безопасности и вышел из машины: — Пошли.

Дейрдре прикусила губу. Но все-таки вышла из машины вслед за Греем. И я вышел вместе с ними.

(обратно)

Глава 17

— Грей, — сказал я, догоняя его.

— Мм?

— Чем ломиться вперёд и ввязываться в драку с Тессой лучше, чем делать это с Харви?

— Ничем, — ответил он. — Но иначе мы можем его потерять. Это неприемлемо.

— Так давай не станем его терять, — предложил я. — Насколько точно ты можешь изобразить Никодимуса?

Грей сузил свои стальные глаза:

— Что ты задумал?

— Вы двое идёте в лоб и отвлекаете всех, — ответил я. — Одна большая счастливая семья. Я захожу с парадного и забираю Харви оттуда. Тихо.

Грей замер на секунду и затем кивнул.

— Я не уверен, что смогу одурачить его жену дольше, чем на мгновение. С другой стороны, тебе и нужно лишь мгновение.

Дейрдре поморщилась:

— Просто сожми губы так крепко, как только можешь, и молчи. Он всегда так делает, когда зол. Говорить буду я.

Грей оскалился в ухмылке. Затем он подмигнул мне и просто растаял.

Только что рядом со мной стоял ничем не примечательный мужчина в джинсах и спортивной куртке. А уже в следующую секунду это был Никодимус — с головы до пят, чёрный костюм и всё остальное… и дело было не только во внешности. Изменилась осанка, походка, наклон головы… Грей передал всё, вплоть до подозрительного и самодовольного взгляда.

— Что ж, спасибо тебе, Дейрдре, — сказал он, в точности имитируя скрипучий голос Никодимуса. — Милое моё дитя.

Секунду Дейрдре просто таращилась на Грея, разрываясь между восхищением и отвращением, затем обратилась ко мне:

— Поторопись. Имариэль быстро поймёт, что Андуриила здесь нет.

Я кивнул и побежал. Я перескочил через большой чугунный забор позади здания (Паркур!) и поспешил вдоль переулка между зданием банка и соседним, который был не шире моих плеч, чтобы здание банка скрыло меня от Тессы и её головорезов, подражая белке, которая бегает кругами, чтобы спрятаться за стволом дерева. Я остановился на углу, чтобы проверить и убедиться, что они скрылись из виду, обнаружил, что горизонт чист, затем припустил вдоль фасада здания и заторопился вверх по лестнице, к офису Харви, перескакивая по три ступеньки за раз.

На входной двери висела простенькая табличка: «Фидуциарные услуги Моррисона». Я зашёл и обнаружил офис, декорированный в спартанском стиле. Здесь была стойка ресепшн, за которой никого не было, и распахнутая дверь, ведущая, очевидно, в кабинет.

— Одну минуту, — прокричал кто-то из другой комнаты. — Я сейчас подойду.

Я не дал ему этой минуты. Здание было спланировано так, что чёрный ход вёл непосредственно в офис Харви, и Тесса с компанией могли заявиться в любой момент.

Офис Харви был решён так же элегантно, как и приёмная, но сильнее заставлен его рабочими инструментами — компьютерами, оргтехникой, полками и папками. Сам же мужчина сидел за столом, рукава его рубашки были закатаны. Он сгорбился над клавиатурой с зависшими над ней пальцами, и просматривал на экране какие-то графики и диаграммы.

Не успел я зайти в офис, как компьютер издал странное жужжание, и по комнате пополз запах жжёных проводов. Секундой позже на мониторе Харви возник синий экран, испещрённый мелкими белыми буквами.

— Что за?.. — озадаченно спросил он, постукивая по монитору, и повторил: — Что? Да ты, верно, шутишь…

Он обернулся ко мне с раздражением на лице и вдруг замер, увидев выражение моего лица и мой посох.

— Э-э… А вы ещё кто такой?

— Идём со мной, если хочешь жить, — сказал я.

— Прошу прощения?

— Нет времени объяснять, — сказал я. — Это не ваша вина, но вас втянули в кое-какие тёмные делишки. Сюда идёт женщина с двумя головорезами, и они здесь не для того, чтобы предложить вам подписку на журналы.

— Что? — спросил он. — Вы записаны на приём?

— Офигеть. Да ты издеваешься? — зарычал я и двинулся к столу. — Вставай и пошли со мной.

— Послушайте-ка, молодой человек, — пробормотал Харви. — Я не позволю указывать мне в моей же собственной конторе. Если вы немедленно не уйдёте, я вызову администрацию.

На танцы вокруг да около просто не оставалось времени. Поэтому я обошёл вокруг стола, схватил его за предплечье левой рукой и рывком поставил на ноги.

— Немедленно уберите от меня свои руки! — заорал он.

— Я пытаюсь помочь тебе, — сказал я ему, силой вытаскивая его в приёмную. — Благодарить меня будешь позже…

Входная дверь открылась, и ещё два головореза шагнули в офис, другие мужики, не из тех, что были с Тессой. Чёрт возьми. Я не заметил слежки по пути сюда. Ну конечно, если мы сообразили перекрыть оба выхода, то Тесса и её люди поступили так же.

Они оба увидели нас и немедленно нырнули руками под куртки, бросаясь к плечевым кобурам.

Я был быстрее. Я засунул Харви за спину левой рукой и направил свой посох на обоих мужчин правой, рывком собирая волю и рыча:

— Forzare!

Руны, покрывающие посох, вспыхнули бледно-зелёным огнём, и волна силы ударила обоих мужчин. Одного из них приложило к стене достаточно тяжело, чтобы оставить вмятину на гипсокартоне, пока другой кувыркнулся через порог и скатился вниз по ступенькам.

Тип, шарахнувший гипсокартонную панель, оказался непрошибаемым. Он отскочил от неё, полностью вытащив пистолет с глушителем, упал на колено и прицелился в Харви.

Не было времени, чтобы поднять щит. Особенно без помощи специального магического инструмента, созданного для этой цели. Поэтому я развернулся, подставляя спину между стрелком и Харви, опустил голову как можно ниже и ссутулил плечи.

Пистолет закашлял, клац, клац, клац. Пули вдребезги разбивались вплотную у моей спины, разрушаемые защитными энергиями заклинания, которое я старательно нанёс на свой кожаный плащ. Я насчитал восемь попаданий, которые ощущались как удары фастболла Малой лиги — болезненно, но не критично. Потом пушка замолкла, и я услышал металлический щелчок опустошённого магазина.

Я развернулся и врезал стрелку концом посоха. Тяжёлая дубовая деревяшка саданула по запястью руки с пистолетом и отшвырнула новый магазин, который он собирался вставить. Я воспользовался инерцией замаха и врезал ему в челюсть, как раз пониже уха, послав мужика валяться на полу, а пистолет в свободное падение.

Я пнул пистолет подальше от него и вздёрнул Харви на ноги. Он обалдело таращился на упавшего бандита.

— Этот… этот человек только что пытался убить тебя.

— Нет, — возразил я. — Он только что пытался убить тебя. Серьёзно, чувак, какую часть фразы: «Пойдём со мной, если хочешь жить» ты не понял?

Я снова поволок Харви за собой, и на этот раз он не сопротивлялся. Мы направлялись к двери, когда из офиса раздался звук бьющегося стекла.

— Это что? — задыхаясь, выпалил он.

— Неприятности. Быстрее.

Я шёл впереди, с посохом в руке, готовый немедленно поднять щит, если мы наткнёмся на второго бандита, поджидающего нас. Но его нигде не было видно.

— А ты в неплохой форме, Харви, — заметил я, ведя его вниз по лестнице. — Бегом случайно не занимаешься?

— Э-э… Я плаваю. И йогой занимаюсь.

— Нет, Харви, — заверил его я. — Ты бегаешь. Пробегаешь по марафону каждое утро перед завтраком. Заставь меня поверить в это. Шевелись.

Я рванул вдоль тротуара, уворачиваясь от редких прохожих. Харви старался не отставать, но дышал тяжелее, чем требовалось при подобном упражнении. Мы миновали банк и ещё один ряд роскошных особняков, когда сзади раздался крик. На пороге офиса Харви стояла Тесса. Она не сводила с меня глаз, и даже с такого расстояния я чувствовал злобу в её взгляде. Она указала на меня пальцем, и двое громил бросились в погоню.

Я нырнул в следующий проход между двумя зданиями, снова разворачиваясь туда, где, как я думал, должны были ждать Грей и Дейрдре, готовые прийти мне на помощь. Но их нигде не было видно. Высматривая их, я заметил Тессу, выходящую из задней двери офиса Харви и бросающуюся к нам. Народу в квартале было немного, и я увидел, как Тесса на бегу сбрасывает пальто. В следующий момент она приняла своё демоническое обличье и двинулась на нас.

Если Тесса действительно намеревалась сорвать планы мужа, то у неё не было причин волноваться по поводу устроенного шоу. И если бы она смогла при этом переполошить городскую полицию — тем лучше. Тесса с удовольствием превратилась бы в отвратительную тварь, что она и сделала, и проломила бы череп Харви.

— Проклятье, — выдохнул я, продолжая бежать вдоль по улице, прочь от офиса Харви и моих соратников. Выбор был невелик. Тесса превосходила меня числом. Возможно, я и попытал бы счастья в бою с ней и её вооружёнными головорезами, но бороться с ними и одновременно защищать Харви я бы не сумел. Попытайся я удержать позиции, они бы схватили его. Так что я бежал, пытаясь выиграть себе немного времени на раздумья.

И, поразмыслив, понял, что мне и не нужно их побеждать. Мне требовалось лишь остановить их, или задержать, пока не подоспеют Дейрдре с Греем. Хотя я и не верил, что кому-то из моих компаньонов на меня не плевать, но для успешного завершения дела имнужен Харви, и чем дальше я убегал, тем больше было шансов случайно оторваться от своей же подмоги.

Мы добежали до заброшенного здания. Судя по окнам, забитым досками и покрытым граффити. Это должно было сработать. Я повернулся в его сторону, выпуская ещё одну ударную волну энергии из посоха, и пробил в фанере и стекле дыру размером с мусорный контейнер.

— Вперёд, — велел я. — Не отставай.

— Что ты делаешь?

— В прятки играю, — отрезал я и нырнул в здание. На секунду у Харви отвисла челюсть, но тут он бросил взгляд в сторону Тессы.

Его лицо побледнело, а глаза расширились. Он выдал пару задушенных хрипов и полез в дыру, едва не растянувшись на битом стекле. Я подхватил его и помог устоять.

Когда-то в здании был розничный магазин или что-то типа этого, и основную его часть занимала одна просторная комната. В ней всё ещё были повсюду разбросаны вешалки для одежды вперемешку со следами разрушения, обычного при длительном запустении. Единственный свет проникал в щели вокруг заколоченных окон, ну и через ту дыру, которую я раздолбал. Всё было укутано тенями.

Я направился вглубь здания, слепо спотыкаясь о хлам на полу, пока мои глаза не справились с переходом от света весеннего утра к темноте внутри магазина. Я почти упёрся в стену, прежде чем увидел её, но теперь я смог достаточно разобраться в планировке, чтобы сообразить, что у магазина была задняя дверь, ведущая к уборным и, вероятно, каким-нибудь помещениям администрации.

Я толкнул Харви в коридор и шагнул в проём между ним и остальной частью магазина, поднимая посох горизонтально и подготавливая защитное заклинание. Это было не идеально, но это была лучшая оборонительная позиция, чем я смог бы добиться на улице. Все преследователи должны были выйти на меня с одного и того же направления.

— Пригнись, — посоветовал я ему. — Никуда не уходи.

— Мы должны бежать, — пропыхтел он. — Разве не так? Звонить в полицию?

— У копов есть занятия поважнее, чем быть убитыми, — сказал я.

Он тупо моргнул.

— Что?

— Да ладно. Ты что совсем не узнаёшь ни одной цитаты? Адские колокола, Харви, да ты вообще в кино-то ходишь?

Тени закрыли льющийся из моего импровизированного прохода свет, и несколько фигур зашли в заброшенный магазин. Трое громил, четвёртый и потом — что-то типа богомола, только в сотни раз больше, с фасеточными окулярами навыкате и второй парой светящихся зелёным глаз над ними.

У Тессы ушла секунда, чтобы отыскать меня. Она тут бросилась ко мне, двигаясь по полу с устрашающей насекомоподобной скоростью, и я вызвал свой щит. Руны на посохе снова вспыхнули зелёно-белым светом, и защитный полог сине-зелёного света вырвался из его вершины, прикрывая дверной проём.

Тесса остановилась где-то в десяти футах от него. Потом она ткнула в направлении двери длинной тонкой конечностью и абсолютно нормальным человеческим голосом приказала:

— Открыть огонь.

Громилы не стали медлить. Защёлкали их снабжённые глушителями пушки, щит искрил и ярко вспыхивал при каждом ударе пули. Останавливать их было не так уж и сложно. Дозвуковые пули в принципе летят медленнее, и каждый снаряд при ударе обладал меньшей энергией, чем было бы у обычной пули.

— Отставить! — сказала богомолоподобная тварь.

Громилы прекратили стрельбу.

Огромный богомол какое-то время пристально глядел на меня. Затем его челюсти разомкнулись и начали открываться всё шире и шире, пока изо рта не показались лицо и голова Тессы. Мягкий хитин откинулся назад, словно капюшон. Её кожа и волосы были покрыты какой-то блестящей слизью. Это было очень странное зрелище. Без одежды, которая придавала бы ей солидности, Тесса выглядела не старше подростка. И впечатление только усиливалось тем, что женщиной она была миниатюрной, не больше пяти футом ростом. Просто симпатичная девочка-школьница, живущая по соседству.

Вот только она ходила по земле более чем за тысячелетие до появления первой средней школы.

— Привет, Дрезден, — сказала Тесса.

— Привет, Тесса, — ответил я.

— Безупречный Гарри Дрезден, — сказала Тесса, — Работает на Никодимуса Архлеоне. Неужто Ласкиэль наконец-то уговорила тебя взять монету?

— Более чем уверен, ты знаешь, что она не смогла, — сказал я.

Она повела плечом. Движение совершенно жутко смотрелось на её насекомоподобном теле.

— Верно. Но я не могу представить, что ещё могло заставить такого человека, как ты, работать на кого-то типа моего мужа.

— Длинная история, — сказал я. — А теперь вали отсюда.

Она покачала головой.

— Боюсь, я не могу этого сделать. У тебя есть кое-что мне нужное. Я хочу, чтобы ты дал это мне.

— У нас ничего не выйдет, — печально ответил я. — Я буду слишком озабочен перспективой того, что ты потом откусишь мне голову, чтобы наслаждаться моментом.

— Не обольщайся, — сказала она. — Отдай смертного мне. Заставь меня забрать его силой, и ты разделишь его судьбу.

— Кто ты? — испуганно спросил Харви дрожащим голосом. — Что я такого тебе сделал?

Тесса прищёлкнула языком.

— Не терзай себя этими вопросами, человечишка. У тебя их больше не будет.

— Господи, — сказал Харви.

— Предлагаю тебе сделку, — сказал я. — Вали отсюда, и я не вызову дезинсектора.

В ответ она подняла свою насекомью конечность и прошипела заклинание. В меня полетел луч гнилостно-зелёного света. Я стиснул зубы и удержал щит, отражая атаку, но чувствуя, что поддерживать защиту становится труднее.

— Это не переговоры, — сказала она. — Ты уже проиграл. Ты в ловушке и не можешь прикрываться этим щитом вечно. Отдай его мне, и я обещаю, что ты сможешь спокойно уйти отсюда.

Разумеется, она была права. Я не смогу удерживать щит вечно или даже достаточно долго. В тот момент, когда он упадёт, Тесса и её парни смогут использовать весь свой арсенал, и всё будет кончено. Предложение свободно уйти отсюда вполне могло быть лишь уловкой, но если она говорила искренне…

Если так, то это мой шанс сорвать план ограбления Никодимуса. Если Тесса, представитель собственного окружения Никодимуса, вмешается и одолеет меня, то это будет уже не моя вина. Я смогу закончить с этим бардаком и выйти из дела, не навредив репутации Мэб. Мэб будет аплодировать этому решению.

И мне надо всего-то позволить Тессе убить Харви.

Нет. Я не готов был сдать кого-то одному из монстров, если этого можно было избежать. Может, мне и приходилось в жизни делать неправильный выбор, но я никогда не заходил так далеко. Кроме того, я все равно не мог доверять её слову. Она могла убить меня просто забавы ради так же легко, как и отпустить целым и невредимым.

— Почему бы тебе не вернуться в ту тараканью дыру, из которой ты выползла? — ответил я.

Она покачала головой и вздохнула:

— Какая растрата потенциала, — она повернула голову к одному из своих приспешников и кивнула. — Возьмите их обоих.

Громилы начали делать то, чего я меньше всего от них ожидал — они побросали своё оружие и принялись стаскивать свои пальто и куртки. Закончив, они начали корчиться и преображаться. Суставы выкручивались, и плоть шла волнами. Рубашки натянулись, когда их плечи нечеловечески исказились, их лица вытянулись практически в собачьи морды, зубы трансформировались в клыки и бивни. Руки стали толще и удлинились, заканчиваясь очень длинными когтями.

— Божемойбожемойбожемой, — прошептал Харви, начиная задыхаться от паники. — Что они такое?

— Вурдалаки, — мрачно ответил я. — Сильные, быстрые, крайне живучие.

— Что они будут делать?

— Прорвутся сквозь стены, окружат нас со всех сторон, убьют и сожрут, — ответил я.

И, в полнейшей тишине, вурдалаки начали рвать гипсокартон по обе стороны моей оборонительной позиции в дверном проёме, чтобы сделать именно так, как я сказал.

(обратно)

Глава 18

Проламываться сквозь гипсокартон — удивительно шумный процесс. Ломается он с громкими хлопками и треском. Вурдалаки известны своей способностью когтями проделать дыру в каменной стене мавзолея, чтобы полакомиться славной полуразложившейся человечинкой. Гипсокартон и дерево не вызвали у них больших трудностей — сгорбившись и работая когтями, они продирались сквозь него, не сбавляя темпа.

У нас было в запасе секунд шестьдесят, не больше, прежде чем они прорвутся сквозь стену и окружат нас.

— Они идут, — тяжело дыша, причитал Харви, — Они схватят нас. Что нам делать?

Моё сердце забилось куда быстрее, чем секунду назад. Вурдалаки — это не шутка. И сражаться с ними в таком ограниченном пространстве для чародея было хуже всего. Мой защищённый заклятьями пыльник не сильно поможет, если один из них попытается откусить мне голову. Не важно, сколько раз ты встречался лицом к лицу с опасностью. Когда твоя жизнь под угрозой, и ты знаешь об этом, тебе становится страшно, без вариантов.

Страх — настоящий, чистый, наполненный адреналином страх — овладел мною.

— Гм… — сказал я, не поддаваясь панике. — Мы…

Я собирался сказать «отойдём назад». Правда собирался. Но Тесса глядела на меня с самодовольным и злорадным выражением лица, и это вдруг привело меня в бешенство. К ней у меня особый счёт. При прошлой встрече она отправила одного хорошего человека в больницу на несколько месяцев, покалечив его на всю оставшуюся жизнь. Чудо, что он вообще выжил. В буквальном смысле чудо.

Она покалечила моего друга.

Вместе с гневом во мне нарастала Зима, и внезапно тот факт, что я ещё не стребовал с неё этот должок, вытеснил для меня всё остальное.

— Держись за мной, как можно ближе, — прорычал я взамен.

— Что? — выпалил Харви.

К моему удовлетворению, злорадное выражение исчезло с лица Тессы в ту же секунду — видимо, что-то на моём лице встревожило её. Я опустил щит, правой рукой вскинул посох, призвал Зиму и прорычал:

— Infriga!

В торговый зал с рёвом ворвался мощный порыв арктического ветра, в мгновение ока покрыв всё вокруг — пол, потолок, стены — ровным слоем изморози. От резкого перепада температуры комнату заволокло густым туманом, видимость сократилась до пяти-шести футов… Что как раз давало преимущество небольшой группе, затрудняя координацию между превосходящими силами противника.

Я ломанулся сквозь туман, сокращая дистанцию с Тессой, чтобы найти её до того, как она опомнится и начнёт действовать. В совершенном мире я бы нашёл её вмороженной в глыбу жутко холодного Зимнего льда… но она была чародейкой, и вовсе не дилетанткой в этом деле. Приблизившись на достаточное расстояние, я увидел, что она пятится назад, скрестив передние насекомьи лапы в защитной стойке. Нас разделяла С-образная стена льда — чтобы окружить её полностью, не хватило совсем чуть-чуть.

Я взмахнул посохом и прорычал:

— Forzare!

Ледяная стена разлетелась на множество острых как ножи осколков, столь же смертоносных, как облако шрапнели. Тесса попыталась броситься в сторону, но, ошеломлённая силой атаки, не учла, что пол под её ногами покрыт льдом… пол, на котором я стоял так же твёрдо, как на баскетбольной площадке. Насекомьи ноги заскользили, и её хитиновое тело врезалось в лёд, во все стороны брызнула зелёная кровь, а её богомолья голова заглотила внутрь человеческое лицо. Над насекомьими глазами демонической формы Тессы открылись ещё одни, пылающие ярким зелёным огнём и беспредельной яростью. Во вновь сгустившемся тумане я не мог разглядеть больше ничего, кроме этих глаз падшего ангела, покровителя Тессы.

— Эй, Имариэль! — прорычал я. — Для тебя у меня тоже кое-что есть! Fuego!

При этих словах я пропустил через посох бурлящую массу из воли и стихийного пламени, подпитывая заклинание, вылетевшее из него серебристо-белым огнём самого Созидания. Комета из огня Души, размером с баскетбольный мяч, прорезала воздух, словно аккорд триумфальной церковной песни, и врезалась в эти горящие глаза. Раздался яростный грохот, поднявшиеся клубы пара ещё больше усилили дымку. Глаза исчезли с визгливым воплем ужасающей ярости, сопровождаемым громовым треском обваливающихся кирпичей в дальнем конце здания.

Этим я как минимум выиграл себе немного времени. Я резко развернулся и затащил Харви себе за спину, одновременно с этим из тумана возник самый быстрый или удачливый из вурдалаков и бросился к моей голове.

На заклинание не было времени. Но его и не требовалось. В моём теле всё ещё на полную мощь бурлила Зима. Я крутанул своим тяжёлым дубовым посохом и встретил прыгнувшего на меня вурдалака ударом, в который вложил всю силу своих рук, плеч, бёдер и ног. Я врезал ему по плечу, раздался влажный тошнотворный треск ломающейся кости и выворачивающихся суставов. Этот удар припечатал его к полу, словно прыгнувшего на меня гиперактивного котёнка, и вызвал воющий крик удивления и боли.

В моей голове всплыли образы двух молодых чародеев, брата и сестры, несколько лет назад на моих глазах замученных до смерти вурдалаками… и я вспомнил, что у меня и к ним был должок, коллективный. Я пнул скорчившегося вурдалака так сильно, что он отлетел прочь, скользя по ледяному полу, и, хотя и так уже достаточно злоупотребил использованием этих сил, снова спустил с поводка Зиму и прорычал:

— Infriga!

Вурдалак был беззащитен перед такой магией. Мгновением позже на его месте уже была белая глыба льда, смутно напоминающая его по форме. Глыба продолжала скользить, шлифуясь о ледяной пол…

…пока не врезалась в когтистые ноги трёх других вурдалаков.

Долю секунды те в оцепенении пялились на глыбу льда, а затем, как один, перевели свои полные ненависти глаза на меня и яростно зарычали.

О-ой.

Когда они пригнулись, чтобы прыгнуть на меня, время замедлилось.

Закатать одного вурдалака в лёд — это одно дело. Проделать это с тремя — совсем другое. Если я ударю в кого-то одного, другие два в это время приблизятся ко мне, не успеют ещё слова слететь с моих уст. А четыре вурдалака минус два вурдалака — это на целых два вурдалака больше, чем нужно. Когда тебя так серьёзно превосходят числом, рассчитывать на потери два к одному — это всё равно что сказать, что ты проиграл и будешь съеден.

Мне нужно было изменить тактику.

Вурдалак слева от меня был чуть быстрее своих собратьев, и я бросился влево, увлекая его за собой и ещё немного увеличивая дистанцию между ним и его товарищами. Когда его когтистые ноги оторвались от земли, я вскинул посох, снова воззвал к Зиме и прокричал:

— Glacivallare!

Пласт льда толщиной в полтора фута c пронзительным звуком вырос от пола до потолка, разрезав помещение по диагонали, ровной, словно прочерченной по линейке линией. Поднимаясь, лёд ударил по пяткам первого вурдалака и с душераздирающим скрежетом врезался в потолок прямо перед носом у других двоих.

Время было выбрано безупречно. Это снова был бой один на один. Меня охватил триумф.

Это продолжалось, наверное, в течение секунды, а затем скачущий вурдалак врезался в меня как профессиональный полузащитник, который также был голодным каннибалом.

Он врезался в меня достаточно сильно, чтобы поломать рёбра, и я понадеялся, что раздавшийся треск был всего лишь звуком ломающегося льда. Мы жёстко приземлились на пол, причём я оказался снизу, и мой пыльник теперь скользил по жёсткой поверхности, гася часть энергии удара.

Вурдалак явно знал, что делает. Я сталкивался с ними прежде несколько раз, и все вурдалаки, в основном, дрались со слепой яростью, одной грубой силой, полосуя когтями и разрывая всё, что могут достать. Этот действовал по-другому. Он ухватил обеими руками мой посох, выворачивая его в сторону с потрясающей, невероятной силой, и наклонил ко мне голову, подбираясь к горлу, чтобы сразу меня прикончить. Я достаточно знал о рукопашном бое, чтобы распознать технику и дисциплину. Одно дело драться с буйным пьяным любителем, и совсем другое — с обученным солдатом или чемпионом смешанных боевых искусств.

За многие годы я кое-чему научился, тренируясь с Кэррин и другими. Секунду я сопротивлялся усилиям противника вывернуть мой короткий посох, затем выпустил его, одновременно согнувшись и пнув вурдалака изо всех сил, пытаясь оттолкнуть его в сторону.

Я не смог отправить его в полёт, или тому подобное, но, одновременно лишив его точки опоры и придав ему изрядный импульс в новом направлении, опрокинул его на лёд, прежде чем его челюсти сомкнулись на моём горле. Я почувствовал, что его вес на мне исчез, и поспешно откатился в сторону, используя инерцию собственного пинка.

Я поднялся на ноги чуточку быстрее, чем боец-вурдалак, и уже складывал в уме заклинание огня — но без помощи посоха, чтобы сфокусировать энергию заклинания более эффективно и результативно, у меня не получилось сделать это достаточно быстро. Вурдалак вскочил на ноги, впившись когтями в лёд, и стремительно кинулся на меня с моим же посохом, вращая его перед собой так, словно умел пользоваться им в драке.

Я вскрикнул и начал уворачиваться. Если бы мы были на улице, он размолотил бы меня в фарш и проглотил бы, почти не жуя. Но мы были не на улице. Мы дрались в морозном арктическом воздухе небольшого магазинчика, покрытого Зимним льдом. Лёд постоянно мешал ему, всё время заставляя держать равновесие, но для Зимнего рыцаря он был столь же твёрд и надёжен, как пол в танцевальной студии. Огибая напольные вешалки, я свалил парочку на наступающего вурдалака, надеясь сшибить его с ног, а затем резко сменил направление, надеясь немного оторваться или заставить его потерять равновесие. Мне нужно было выиграть лишь долю секунды, чтобы пустить в ход ещё одно заклинание и закончить бой.

Проблема была в том, что вурдалак знал это. Он быстро бросился на меня, ловко сохраняя равновесие, и пока он был на ногах, я был в тупике. Всё, что он должен был сделать — это блокировать меня, пока его друзья не сломают ледяную стену, либо как-то не обойдут её, и тогда я труп.

Звёзды и камни, как мне сейчас не хватает моих запасающих силу колец. И жезла, и защитного браслета, и каждого маленького магического инструмента, что я когда-либо сделал. Но поскольку моя лаборатория вместе со всей утварью была уничтожена, это изрядно сократило мои возможности что-либо изготовить — а застряв на острове на всю зиму с жёстко ограниченными запасами, лишь тем, что мой брат мог собрать и привезти на лодке, я всё ещё был не в состоянии построить что-нибудь столь сложное и столь персонализированное, как новая лаборатория. Мне удалось вырезать посох и деревянный череп, работая кропотливо и чрезвычайно медленно, ведь практически всеми инструментами, которыми мне пришлось работать, были небольшой набор ножей и немного наждачной бумаги, оставшейся после строительства причала Что-за-Хрень-Док.

Подготовка! Проклятье, Гарри. Ключ к выживанию чародея лежит в тщательной подготовке!

Я слышал, как по моей ледяной стене словно молотят кувалдой, и хотя сквозь туман ничего нельзя было разглядеть, с каждым ударом высота звука менялась, словно лёд уже начал трескаться и дробиться.

— О боже! — в панике прокричал Харви. Его я тоже не видел, и на секунду даже забыл о нём. Вероятно, он всё ещё оставался там, где я его оставил, о нескольких футах от стены, и ему было видно, что там творится.

Другие два вурдалака пробирались сквозь стену.

Что-то внутри меня начало вопить вместе с беднягой Харви.

Пришло время действовать ва-банк.

Я резко развернулся и вступил в бой с воином-вурдалаком.

Посох метнулся к моей голове. Я поднял левую руку, пытаясь принять удар на мясистую часть предплечья. Хоть боли я не почувствовал, перед глазами промелькнула белая вспышка. Рукав пыльника немного смягчил удар, но не слишком. Ведь защитные заклинания предназначались для того, чтобы замедлить и рассеять быстро движущиеся объекты, вроде пуль, или уберечь от колотых ран. В ударе большим тупым предметом нет никакой тонкости, но защититься от него очень сложно.

Оказавшись в зоне досягаемости посоха, я тут же врезал вурдалаку головой по носу. Он удивлённо и яростно взвыл, резко теряя скорость, и я тут же толкнул его одной рукой, используя каждую крупицу силы, что могла собрать для меня Зимняя мантия.

Вурдалак отшатнулся назад и наконец не смог удержаться на ногах!

Вспыхнувшая во мне надежда разожгла заодно и волю. Вурдалак упал, и я тут же триумфально проревел:

— Infriga!

Зима с рёвом ворвалась в маленький магазинчик, наверное, в пятый раз за минуту, окутывая упавшего вурдалака клубами зверски холодного тумана. Пару секунд я лихорадочно хватал ртом воздух, пока туман не рассеялся достаточно, чтобы я мог убедиться, что вурдалак вморожен в ледяной саркофаг.

— Харви! — прохрипел я. — Харви, отзовись!

— О Боже! — всхлипнул Харви. — Боже мой!

— Ну, или так, — пробормотал я и поспешил на звук.

Я добрался до него, когда два других вурдалака как раз пробили стену насквозь. Харви издал неимоверно пронзительный визг и в беспомощной панике заметался на скользком льду.

Я поднял покрытую льдом правую руку, собирая волю для следующего заклинания…

…и обнаружил перед глазами кусок белой пустоты. Я пару раз моргнул и внезапно понял, что сижу на льду рядом с Харви, но понятия не имею, как там очутился.

Зима, понял я. Я истратил слишком много сил, слишком быстро, без малейшей передышки. Я исчерпал свои резервы магической энергии до такой степени, что уже с трудом мог оставаться в сознании. Но даже сейчас я не чувствовал, что магически истощён.

Конечно же, ты не чувствуешь этого, тупица. Ты же Зимний рыцарь.

Я пару раз моргнул и опустил взгляд на левую руку, которая как-то странно пульсировала.

Под рукавом моего плаща выпирало что-то острое. Мне потребовалось совершить над собой усилие, чтобы провести осмотр и сделать логический вывод, что это моя собственная сломанная рука.

Семифутовый кусок ледяной стены внезапно разлетелся и с треском упал на пол.

Я оттолкнулся здоровой рукой и встал на ноги. Два новых вурдалака появились в проломе.

Без магии.

Без оружия.

И без вариантов.

Я оскалил зубы в вызывающем, но бесполезном рычании. И вурдалаки набросились на меня.

(обратно)

Глава 19

Оба вурдалака атаковали меня, как наиболее опасную цель в поле зрения, проигнорировав всхлипывающего Харви. Я их не виню. Я поступил бы так же.

И все мы трое ошибались.

Вурдалаки-воины направлялись ко мне с двух разных сторон, и я мог прикончить только одного из них, даже если бы нашёл силы, чтобы вызвать ещё один заряд Зимы. Один из вурдалаков подбежал ко мне и кинулся. Другой просто перепрыгнул через кричащую фигуру Харви.

Гудман Грей убил его первым.

Когда вурдалак оказался рядом, глаза Харви стали холодными и спокойными, а одна рука взметнулась вверх. Я не видел самого превращения, но мне показалось, что на секунду рука полностью изменила форму — стала жёсткой, изогнутой как серп и фантастически быстрой. За режущим звуком последовал стук, как от бумажного резака, но более влажный и мясной. И внезапно верхняя и нижняя половинки вурдалака повернулись в разных направлениях.

Когда второй вурдалак навалился на меня, даже со всей силой Зимней мантии всё, что я мог — это держать его зубы подальше от моего горла. Если бы не мой плащ, его челюсти разорвали бы мой торс в конфетти прежде, чем Грей добрался бы до меня.

Я скорее не увидел, а ощутил движение, и что-то расплывчатое, напоминающее очертаниями гориллу, схватило вурдалака своими огромными руками и отбросило от меня с такой силой, что я услышал хруст вывернутых суставов. Вурдалак врезался в уцелевшую часть ледяной стены и проломил её, заодно забрызгав всё вокруг. Прежде чем он пробил стену насквозь, размытая фигура, напомнившая мне какую-то большую хищную кошку, ударила его в воздухе и прижала к земле, исчезнув вместе с ним из поля зрения за туманом и обломками стены.

Вурдалак издал единственный слабый булькающий вскрик.

И затих.

Что-то задвигалось по другую сторону стены. Через пару секунд раздался медленный выдох, и, спокойно ступая по тому, что осталось от стены, появился Гудман Грей. Позади него что-то билось в смертельных судорогах. Я не мог разобрать что, да и не хотел. Вурдалаки легко не умирают и перед смертью разводят жуткую грязь. Тот, которого он располовинил, скрёбся где-то в тумане, причём звук разносился из двух разных точек.

Грей огляделся вокруг, поджал губы, кивнул и произнёс:

— Разделить их был удачный ход. И туман тоже. Умно. Не ожидал так много от человека твоих лет.

— Их всегда больше, чем меня, — ответил я и поднялся на ноги. Мне почему-то не хотелось сидеть на земле со сломанной рукой и истекать кровью поблизости от Гудмана Грея. Хищникам не стоит давать повода, а в данный момент этот небрежно одетый и ничем не примечательный парень пугал меня куда больше, чем Тесса и вурдалаки вместе взятые.

Я прогнал из голоса невольную дрожь и спросил:

— Где Харви?

— Здесь, — ответил Грей. Он выглядел таким же расслабленным, как и раньше, словно только отвлёкся, чтобы выбросить пустой бумажный стаканчик, а не разорвал двух вурдалаков в клочки. Его глаза задержались на моей раненой руке: — У меня была только пара секунд, чтобы обернуться, а он не хотел затыкаться. Пришлось отправить его в нокаут.

Я одарил его пристальным взглядом. Затем сделал пару шагов к замороженному вурдалаку, отобравшему у меня посох, и дернул за него, чтобы освободить от объятий Зимы. Вурдалак любезно рассыпался на мелкие кусочки, а посох остался у меня в руке вместе с парочкой отломанных когтистых пальцев. Я стряхнул их с гримасой отвращения, повернулся к Грею и сказал:

— Покажи мне.

Грей на мгновение вскинул брови. Возможно, даже слегка ухмыльнулся, но кивнул и махнул мне следовать за ним. Не похоже, что он сильно боялся поворачиваться ко мне спиной.

Адские колокола! Откуда мне знать, может, у оборотня глаза на затылке.

Грей привёл меня в ту сторону торгового зала, где когда-то стояли металлические полки с журналами. Он схватил одну и легко отбросил в сторону.

Тело Харви Моррисона лежало с другой стороны.

Его горло было аккуратно перерезано чем-то острым. Вокруг на полу была кошмарная грязь. Глаза Харви были открыты и слепо пялились в потолок. Кровь всё ещё пульсировала в такт сердцу, но лицо побелело, и я знал, что уже слишком поздно. Он был мёртв. Но его телу ещё предстояло это выяснить.

Я медленно поднял взгляд на Грея.

Оборотень пялился вниз на Харви, слегка нахмурив брови. Затем посмотрел вверх на меня и сказал:

— Н-да, неловко вышло.

— Ты думаешь, это смешно? — спросил я его. В моём голосе явно чувствовалось раздражение.

— Я думаю, что это хреново, — ответил Грей и снова посмотрел на Харви: — Я только вырубил его.

— Правда, если бы ты пытался меня обдурить, именно это и сказал бы.

— Нет, — ответил Грей. — Я бы сказал, что перерезал его крикливую глотку, потому что так было проще.

— А ты перерезал?

— Не надо меня стращать, Дрезден. Хорошая ложь стоит больших усилий, и это начинает надоедать через пару веков. Чаще всего я себя не утруждаю. — Он пнул руку Харви носком ботинка: — Однако кто-то затратил большие усилия, чтобы сделать это. Сделать это быстро. И так же быстро убраться.

— Где Дейрдре? — спросил я.

— Полагаю, бросилась преследовать свою мать, после того как ты надавал ей по носу, — Грей опустился на колени рядом с Харви и наклонился ближе, принюхиваясь, словно собака. — Фу! — Он задумался на секунду. — Слишком много свежей крови и чёртова зловония вурдалаков. Ничего не могу разобрать, — сказал он и поднял на меня глаза: — А ты что-нибудь можешь?

— Если у меня будет двадцать четыре часа, чтобы собрать инструменты и ещё пять или шесть, чтобы поработать на месте, может, я чего-нибудь и выясню.

Мы посмотрели друг на друга. Похоже, мы оба считали, что другой что-то скрывает. Причём я на самом деле ничего не знал, а Грей определённо чего-то там унюхал. Он произвёл на меня впечатление недоверчивого типа.

Определённо, Грей подумал про меня то же самое. Он издал нетерпеливый вздох:

— Чародей, ты же знаешь, что я говорю тебе правду?

— Знаю, — ответил я. — Конечно же. Мы с тобой достойная доверия парочка бойскаутов.

Он изобразил нечто почти похожее на кривую улыбку. Затем наклонился и закрыл глаза Харви почти уважительным жестом. Тем же жестом он провёл пальцем по сгущающейся луже крови.

— Что ты делаешь? — спросил я.

— То, за чем мы сюда пришли, — ответил он. — Беру образец крови, он нам понадобится. Тебе придётся рассказать Никодимусу, где я буду.

— И где ты будешь?

— В «Фидуциарных услугах Моррисона», весь остаток дня. Смысл не убивать Харви был только в том, чтобы никто не заметил его исчезновения. Значит, он не должен исчезнуть.

— Ты собираешься изображать пользующегося доверием компетентного финансового эксперта перед людьми, которых ты никогда раньше не видел, весь остаток дня? — спросил я его с неприкрытым сарказмом.

— Да, — спокойно ответил Грей.

Я почувствовал, что мои брови поползли вверх:

— Ты что, так хорош?

— Я лучше, — ответил он. Его глаза блеснули так странно, что я вздрогнул.

— А как же тело Харви?

— У него нет никаких родных. А у нас есть два замороженных вурдалака, — ответил он. — Не трогай их. Вурдалаки позаботятся о Харви, когда оттают.

Я скрипнул зубами:

— Может, стоит прикончить их прямо сейчас? Эти парни не похожи на обычных вурдалаков. Не хочется давать им второй шанс добраться до меня.

— Как хочешь, — ответил Грей. — Мне нужно идти.

Грей начал лакать свежую кровь из сложенной ладони. Он поморщился, а затем начал дрожать, и в следующее мгновенье выглядел в точности как тело у его ног, включая одежду и всё остальное. Наклонившись, он достал и кармана рубашки очки Харви, вытер с них кровь уголком рубашки и надел.

— Лучше бы ты показал кому-нибудь руку.

Я рассеянно посмотрел на свою сломанную руку, а затем обратился к нему:

— Грей?

— Что?

— Я не оставлю тело Харви на съедение вурдалакам. И если у тебя с этим проблемы, мы можем обсудить их прямо сейчас.

Грей посмотрел на меня с лица Харви и кивнул:

— Тебе решать. Это твоё дело.

И он пошёл неслышным шагом через быстро тающий туман в направлении дыры, которую я сделал в стене магазина, и исчез из виду.

Я посмотрел на тело Харви. А затем сказал: «Прости». Мне показалось, что этого недостаточно. Я собирался пообещать ему покарать его убийцу… но Харви это уже было не нужно.

Мертвецам не нужна справедливость. Она нужна только тем, кто смотрит на останки.

Я толкнул тяжёлые полки обратно на тело Харви. Власти, вероятно, найдут его через пару дней. Не слишком уважительно, но едва ли я мог сейчас сделать для него что-то большее. Мне совсем не хотелось тащиться в хранилище Аида только затем, чтобы обнаружить там кучку мифологических головорезов, поджидающих нас с намерением прикончить, как только мы войдём. Поэтому я сделал всё, что мог.

У меня почти ничего не осталось по части магических приёмов. Но зато была одна здоровая рука и большой тяжёлый посох. С их помощью я раздолбил замороженных вурдалаков на кусочки, а затем тоже вышел из магазина и забрался назад в арендованную машину, чувствуя себя усталым, больным и бесполезным.

(обратно)

Глава 20

Я не знал, куда я еду. Главное было не останавливаться.

Какая-то часть меня отмечала со всё растущей тревогой, что здравый смысл сдаёт свои позиции. Числа больше не складывались. Рука была сломана. Время поджимало. И я оставил Кэррин один на один с этой шайкой, хотя и был практически уверен, что Эшер и Вязальщик не убьют её без команды, а у Никодимуса нет на то веских причин. Пока нет. А про Грея я знал только то, что он куда-то спешил. Он вполне мог спешить обратно на скотобойню, чтобы продолжить приставать к Кэррин. Маловероятно, конечно, но мысль, что её я бросил, меня всё равно мучила.

С другой стороны, я всё равно не мог вернуться. Не с такой рукой. Этой шайке нельзя было показывать свою слабость.

Я решил убедиться, что не истекаю кровью. Крови на руке не было, но пока я её проверял, чуть было не врезался в остановившийся передо мной автомобиль. Что бы там мантия Зимнего рыцаря не делала со мной, сейчас меня настигли последствия. Хотя я и не чувствовал боль, но мантия должна была откуда-то черпать свою энергию, а её источником скорее всего был я. Боль не беспокоила меня, но вызвавшие её травмы были вполне реальны, и за её подавление я платил потерей внимания и жуткой усталостью.

Мне нужна помощь.

Верно. Помощь. Я должен ехать к Баттерсу. Он вправит кость и наложит шину.

Но вместо этого я обнаружил, что паркую машину перед симпатичным и простым домиком в Бактауне. Это был прекрасный дом в колониальном стиле, без лишних претензий, но любовно поддерживаемый в отличном состоянии. У его входа рос большой дуб, ещё пара виднелась на заднем дворе, а спереди его окружал забор из штакетника, недавно покрашенный белый краской. Новый почтовый ящик, покрытый ручной резьбой, обосновался на своём посту возле калитки. Блестящие золотые буквы на ящике гласили: «Карпентеры».

Я остановил машину и нервно посмотрел на дом.

Я не был здесь с моего последнего посещения Чикаго в прошлом году. Словно трус, я приходил, когда никого не было дома, чтобы взять моего пса Мыша на одно секретное дело.

Так я хитро увернулся от первой встречи с моей дочерью, с тех пор как я унёс её из пропитанного кровью храма в Чичен-Ице, подальше от тысяч мёртвых вампиров Красной Коллегии и тела её матери, погибшей от моей руки.

Её звали Мэгги. У неё были тёмные волосы и глаза, совсем как у её матери Сьюзен.

Прекрасной Сьюзен, которую я подвёл, так же как и Харви.

А после я забрал Молли Карпентер и впутал её в конфликт сидхе, самых опасных существ, которых я знал. Помогая мне, Молли Карпентер стала невольной жертвой борьбы за власть, и теперь, насколько я знал, она даже не была полностью человеком.

Молли, которую я подвёл, так же как и Харви.

Что я, чёрт возьми, здесь делаю?

Я вышел из машины и побрёл к калитке. После небольшой заминки я открыл её и направился к входной двери.

Я постучал, пытаясь представить, кто может быть дома. Середина дня. Все дети, должно быть, в школе. На секунду я задумался о трусливом бегстве. Что я надеялся здесь найти? Ничтожный шанс обдурить и победить Никодимуса?

В этом не было никакого смысла.

И только на крыльце дома Майкла Карпентера я понял, что плачу, и плачу уже давно. И снова подумал о том, чтобы сбежать, как ребёнок. Но мои ноги не двинулись с места.

И через мгновение хороший человек открыл дверь.

Майкл Карпентер был заметно выше шести футов, и даже если его мускулы были уже не так внушительны, как у действующего рыцаря Креста, но всё ещё казалось, что он может уделать кого угодно, даже не вспотев. Его каштановые волосы чаще, чем раньше прорезали серебряные нити, а борода была почти совсем седой. На лице прибавилось морщинок, особенно вокруг глаз и рта. Наверное, от улыбок. Он был одет в джинсы и синюю фланелевую рабочую рубашку и опирался на трость.

Он был ранен в сражении, помогая мне, потому что я был недостаточно быстр, чтобы это предотвратить. Я подвёл и Майкла тоже.

Всё перед моими глазами потекло, размылось и заколыхалось.

— По-моему, мне нужна помощь, — услышал я свой скрипучий шёпот. — По-моему, я потерялся.

Ни следа колебаний не было ни в его ответных словах, ни в глубоком мягком голосе.

— Входи, — сказал мой друг.

Что-то рвалось у меня из груди, и я выпустил одинокий всхлип, прозвучавший как сдавленный стон.

* * *

Я сел за стол на кухне Майкла.

Кухня в доме была большой, и сейчас в ней было куда меньше беспорядка, чем я привык видеть. Две большие кладовые снабжали продовольствием целый взвод, который звался его семьёй. Стол мог вместить дюжину, даже если его не раскладывать.

Я покосился вокруг. Всё выглядело чище и аккуратнее, хотя и раньше здесь царила безупречная чистота.

Майкл заметил мой взгляд и слегка улыбнулся.

— Меньше людей, больше места, — сказал он одновременно с гордостью и сожалением в голосе. — Знаешь, они быстро растут.

Он подошёл к холодильнику, вытащил пару пива в простых коричневых бутылках и вернулся к столу. Бутылки он открыл консервным ножом в форме Мьёльнира, молота Тора.

Я взял открывашку и прочитал надпись:

— «Кто бы ни взял этот молот, если достоин — будет обладать силой Тора». Или хотя бы силой открыть пиво.

Майкл улыбнулся. Мы чокнулись бутылками, выпили по глотку, и я положил руку на стол.

Он бросил взгляд на мой рукав и медленно выдохнул. А затем сказал:

— Давай, помогу.

С его помощью я избавился от плаща. Когда снимали рукав, всю руку и запястье пронзали яростные вспышки боли. Наконец я смог разглядеть свою руку.

Кость не торчала наружу, но казалось, что она порвёт кожу от малейшего толчка. Моё предплечье распухло как колбаса. Выступающую кость окружали фиолетовые пятна, а по коже пошло что-то вроде волдырей. Майкл взял мою руку, расположил на столе и начал осторожно обследовать её кончиками пальцев.

— Перелом запястья, — сообщил он спокойно.

— Ты что, теперь врач?

— Был санитаром во время службы в армии, — ответил Майкл. — Видел много переломов. — Он поднял взгляд и спросил: — Ты, конечно, не хочешь ехать в больницу?

Я покачал головой.

— Конечно же нет, — повторил он и потрогал руку ещё пару раз: — Думаю, кость не раздроблена.

— Можешь вправить?

— Скорее всего. Но без рентгеновского аппарата мне придётся делать это на ощупь. Если я сделаю что-нибудь не так, срастётся криво.

— Большая часть этого оборудования выйдет из строя, даже если я просто войду в комнату, — возразил я.

Он кивнул.

— Сразу, как закончим, надо будет зафиксировать запястье.

— Не знаю, могу ли я себе это позволить.

— Без вариантов, — ответил он прямо. — Если я наложу повязку, стоит тебе повернуть руку, и кости опять переместятся. Или закрепляем запястье, или концы костей будут скоблить друг друга вместо того, чтобы срастаться.

Я поморщился.

— Может, обойдёмся повязкой?

— Слишком сильный отёк, — пояснил он. — Придётся наложить шину и ждать, пока опухоль спадёт и можно будет сменить её на гипс. Я могу позвонить доктору Баттерсу.

Его предложение заставило меня содрогнуться:

— Он… типа немного опасается меня в данный момент. И ты знаешь, насколько он не любит работать с ещё живыми людьми.

Майкл на мгновение нахмурился, внимательно изучая моё лицо, потом сказал:

— Понятно, — кивнул он и добавил: — Подожди здесь.

Он встал и вышел в заднюю дверь, ведущую в его мастерскую. Вернулся он быстро, принёс с собой ящик с инструментами и поставил его на стол. Он вымыл руки и приложил несколько антибактериальных полотенец к моей руке. Затем взял меня за запястье и предплечье своими большими сильными руками.

— Будет больно, — заметил он.

— Да ну, — сказал я.

— Отклонись назад и тяни руку на себя, — он принялся тянуть одной рукой, другой мягко надавливая на кость.

Оказалось, даже мантия Зимнего рыцаря имеет свои пределы. Или так, или в ней сели батарейки. Тупая боль билась глубоко внутри моей руки, похожая на ту, которую вы ощущаете, когда ваши конечности немеют в ледяной воде, только во много раз сильнее. А я слишком устал, чтобы кричать.

И кроме того.

Я это заслужил.

Спустя минуту ужаснейших ощущений, Майкл выдохнул и сказал:

— Думаю, что она встала на место. Не шевели рукой.

Я сидел, тяжело дыша, неспособный даже ответить.

Майкл начал оборачивать мою руку бинтами, сначала его руки двигались медленно, но со всё возрастающей уверенностью — старые рефлексы давали о себе знать. Затем он взял кусок листа алюминия, который принёс из мастерской, бросил на мою руку беглый взгляд и с помощью плоскогубцев ловко согнул его в форме жёлоба. Он положил в него мою руку, оставив снаружи пальцы. Шина охватывала большую часть моей руки, от запястья до локтя. Майкл снял её и ещё немного подправил угол изгиба, прежде чем снова приложить к моей руке. Затем плотной тканью зафиксировал шину на моей руке.

— Ну, как? — спросил он, когда закончил.

Я проверил очень, очень осторожно:

— Не могу шевелить запястьем. С этим определённо возникнут проблемы.

— Правда?

Я говорил так беспечно, как только мог:

— Да, не могу шевелить запястьем. Что мне делать, если вдруг возникнет смертельно опасная ситуация, решить которую я смогу, только пошевелив левым запястьем? Это может произойти. Честно говоря, я не уверен, как это вообще может не произойти.

Он сел обратно, решительно глядя мне в лицо.

Я оставил шутливый тон.

— Спасибо, Майкл, — сказал я. Глубоко вздохнул. Не было никакого смысла говорить что-то ещё. Должно быть, это моя сломанная рука подкинула мне идею открыться кому-либо. — Я должен идти.

Я начал подниматься со стула.

Майкл взял свою трость, поймал мою лодыжку рукоятью и мягко выдернул из-под меня ногу. Я хлопнулся обратно на стул.

— Гарри, сколько раз я спасал твою жизнь? — спросил он глубокомысленно.

— Кучиллион.

Он кивнул.

— Я что-нибудь просил у тебя взамен?

— Ничего. Никогда.

Он снова кивнул:

— Совершенно верно.

Мы долго просидели в молчании.

Наконец я произнёс совсем тихо:

— Не уверен, что я всё ещё один из хороших парней.

Я сглотнул.

Он слушал меня.

— Как я им могу быть после всего того, что сделал? — спросил я.

— И что ты сделал?

Я с минуту обдумывал ответ.

— Ты знаешь о Мэб. Кем я теперь стал. Какую заключил сделку.

— Я также знаю, что ты сделал это, чтобы получить необходимую силу для спасения жизни своей дочери.

— Ты не знаешь о Сьюзен, — сказал я, встречаясь с ним взглядом. — Я убил её, Майкл.

Не знаю, как я в этот момент выглядел, но в его глазах вдруг навернулись слезы.

— О, Гарри, — он опустил взгляд. — Она обратилась? Что произошло?

— Этот сукин сын Мартин, — сказал я. — Он… он подставил её. Сдал семью, в которой жила Мэгги. Думаю, что он сделал это, чтобы втянуть меня в стычку с Красным королём, вероятно, в надежде, что это заставит Белый Совет чуточку больше сосредоточиться на войне. Но он знал Красных изнутри. Он работал на них. Был двойным агентом, или тройным — я не знаю. Я не думаю, что он следовал какому-то гениальному плану, чтобы добиться этого момента… но он увидел шанс. Красный король собирался убить Мэгги, чтобы завершить кровавое родовоепроклятье. Оно убило бы меня и… всех моих родных, всю мою семью.

Брови Майкла поползли вверх.

— Ритуал был уже готов, и Мартин увидел шанс уничтожить всю Красную Коллегию. Всех их. Он выпалил в лицо Сьюзен всё о своём предательстве, и у неё просто сорвало катушки, — я вздрогнул, вспоминая это. — Я видел это. Я видел, что он делает. Может быть, я мог его остановить — я не знаю — но… Я не остановил. Она убила его. Вырвала ему глотку. И… она начала меняться и…

— И ты закончил ритуал, — тихо сказал он. — Ты убил её. Ты убил их всех.

— Самый молодой вампир во всем мире, — произнёс я. — Новорождённый. Они все произошли от основателя — Красного короля, я полагаю. Их собственное проклятье поимело каждого из них. Весь их род.

— Каждый вампир Красной коллегии, — мягко сказал Майкл, — был убийцей. Каждый из них в какой-то момент выбрал отнять чью-то жизнь, чтобы сохранить свою собственную. Это им вернулось. Их выбор.

— Я не проливаю слёзы над Красной коллегией, — сказал я с презрением в голосе. — Последствия от их мгновенного уничтожения… Не знаю. Наверное, я хотел бы сделать это как-то по-другому. Более спланированно.

— Если история не врёт, никому не удавалось разрушить империю, построенную на боли и ужасе, аккуратно.

Я мрачно улыбнулся.

— Всё происходило слегка сумбурно. И я просто хотел спасти Мэгги.

— Могу я задать тебе вопрос?

— Конечно.

— После того, как Сьюзен начала обращаться… как ты смог её усмирить?

Я замер ненадолго, пытаясь вспомнить тот момент яснее.

— Ты не делал этого, — мягко произнёс он. — Не так ли?

— Она… она обратилась. Но она понимала, что происходит.

— Она пожертвовала собой, — сказал Майкл.

— Она позволила мне принести её в жертву, — прорычал я с внезапной, кипящей яростью. — Есть разница.

— Да, — тихо сказал Майкл. — Это твоя цена. Твоё бремя.

— Я поцеловал её. А потом перерезал ей горло.

После моих слов повисла глубокая тишина.

Майкл поднялся и положил руку мне на плечо.

— Гарри, — сказал он тихо, — Мне так жаль. Мне так жаль, что ты столкнулся с таким ужасным выбором.

— Я никогда не хотел… — я сглотнул. — Я никогда не хотел, чтобы всё так обернулось. Чтобы Сьюзен пострадала. Чтобы сделка c Мэб удалась. Я никогда не собирался выполнять её условия.

В его глазах читалась неподдельная боль.

— А, — сказал он тихо. — Я… спрашивал себя. О том, что случилось после.

— Это был я. Я всё устроил. Я думал… если я уйду раньше, чем Мэб получит шанс изменить меня, то всё будет в порядке.

— Ты думал… — Майкл медленно вдохнул и снова сел. — Ты думал, что если умрёшь, всё будет в порядке?

— Если сравнивать с превращением в психически больного монстра Мэб? — спросил я. — Если сравнивать со смертью моей дочери и деда от рук Красных? Да. Я считал, что буду в выигрыше.

Майкл на мгновение закрыл лицо руками и покачал головой. Затем поднял лицо вверх и уставился в потолок со смесью печали, безысходности и боли.

— И теперь у меня внутри эта штука, — продолжил я. — И она толкает меня, Майкл. Толкает, толкает и толкает на… всякие вещи.

Он посмотрел на меня.

— А сейчас… Адские колокола, прямо сейчас Мэб заставляет меня работать с Никодимусом Архлеоне. Если я откажусь, эта штука в моей голове вырвется, убьёт меня, а затем возьмётся за Мэгги.

— Что?

— Ты не ослышался. Никодимус. Он грабит кое-какое хранилище, и Мэб предоставила меня ему в оплату одного долга. Он создал собственную Злую Лигу Зла ради этого дела, и я её член. А что ещё хуже, я втянул Мёрфи, и даже не говорю ей всего. Потому что не могу.

Майкл медленно покачал головой.

— Я оглядываюсь вокруг… Я пытаюсь делать то, что я делал всегда. Защищать людей, беречь их от монстров. Но только я почти уверен, что я один из этих монстров. Я не могу понять, где я должен быть… чем ещё заниматься… — Я опять сглотнул. — Я потерялся. Я помню каждый шаг, который привёл меня сюда, но всё равно я потерялся.

— Гарри.

— И мои друзья… Даже Томас… Я застрял на этом острове проклятых на год. Целый год, Майкл, а они появились всего пару раз. Только Мёрфи и Томас, едва ли полудюжину раз за больше чем год. Просто долбаных сорок минут на лодке. Люди ездят дальше, чтобы кино посмотреть. Они знают, во что я превращаюсь. Они не хотят смотреть, как это происходит.

— Гарри, — начал Майкл своим низким мягким голосом. — Ты… ты…

— Глупец, — произнёс я спокойно. — Монстр. Проклятый.

— …такой высокомерный, — выдохнул Майкл.

Я заморгал от удивления.

— Ну, я привык к определённой степени высокомерия с твоей стороны, но… это просто потрясающе. Даже по твоим меркам.

— Что? — сказал я.

— Высокомерный, — повторил он по слогам. — В такой степени, что поверить сложно.

Некоторое время я тупо пялился на него.

— Мне очень жаль, — сказал он. Я знаю, что ты ждал от меня мудрых слов, что-нибудь о Боге, твоей душе, прощении и искуплении. Это всё хорошие вещи, и они должны быть сказаны в своё время, но… Честно, Гарри, я не был бы твоим другом, если бы не сказал, что ты ведёшь себя как удивительно тупой идиот.

— Я? — спросил я немного тупо.

Целую секунду он смотрел на меня с гневом и болью, а потом они исчезли с его лица, и он улыбнулся, его глаза весело засияли, как рождественская ель в сочельник. Я вдруг понял, от кого Молли досталась её улыбка. Он с трудом сдерживал смех:

— Да, Гарри. Ты идиот. Да, именно ты.

— Я не понимаю, — сказал я.

Его глаза остановились на наших совершенно пустых бутылках. Такое часто случается со свежесваренным пивом Мака. Он подошёл к холодильнику, открыл ещё пару бутылок силой Тора и поставил одну из них передо мной. Мы чокнулись и выпили.

— Гарри, — продолжил он после медитативной паузы, — ты идеальный?

— Нет, — ответил я.

Он кивнул.

— Всезнающий?

Я фыркнул.

— Нет.

— Можешь отправиться в прошлое и изменить то, что уже произошло?

— Теоретически? — спросил я.

Он посмотрел прямо на меня.

— Я слышал, что иногда кое-что можно сделать. Но, конечно, это адски сложно. И у меня нет ни малейшего представления, как именно это делается.

— Так ты можешь?

— Нет, — сдался я.

— Другими словами, несмотря на всё, что ты знаешь, и все те невероятные вещи, что можешь сделать… ты всего лишь человек.

Я нахмурился и отхлебнул пива.

— Тогда почему ты ждёшь от себя совершенства? — спросил Майкл. — Ты что, считаешь себя гораздо лучше остальных? Что твоя сила делает тебя человеком другого уровня? А твои знания позволяют смотреть на остальных в этом мире свысока?

Я уставился на пиво и почувствовал… смущение.

— Это высокомерие, Гарри, — сказал он мягко. — Оно так глубоко, что ты даже не осознаешь его. И ты знаешь, почему?

— Нет? — спросил я.

Он снова улыбнулся.

— Потому что ты установил более высокий стандарт для себя. Ты думаешь, раз у тебя больше сил, чем у других, то и делать ты должен больше.

— Кому много дано, с того много и взыщется, — ответил я, не поднимая глаз.

У него вырвался смешок.

— Для того, кто неоднократно говорил мне, что он не верит, у тебя удивительная способность цитировать Писание. Вот это я и хочу сказать.

Я посмотрел на него:

— Что?

— Ты бы не вязал из себя узлы, Гарри, если бы тебе было плевать.

— Ну и что?

— Монстрам плевать, — сказал Майкл. — И проклятым плевать, Гарри. Единственный способ потерять возможность искупления — это выбрать себя, прекратить беспокоится о других.

Кухня перед моими глазами начала расплываться.

— Ты думаешь?

— Что я думаю? Я думаю, ты не идеален. А это значит, что иногда ты делаешь неправильный выбор. Но… честно говоря, не уверен, что я поступил бы иначе, если бы в опасности оказался кто-то из моих детей.

— Не ты, — сказал я тихо. — Ты бы не сделал то, что сделал я.

— Я не смог бы сделать то, что сделал ты, — просто ответил Майкл. — И я не стоял на твоём месте, перед таким выбором. — Он приподнял пиво к потолку: — Спасибо тебе за это, Господи. Так что если ты пришёл сюда за осуждением, Гарри, от меня ты его не получишь. Я делал ошибки. Я лажал. Я человек.

— Но эти ошибки могут меня изменить, — сказал я. — Я могу закончить, как все эти люди рядом с Никодимусом.

Майкл фыркнул:

— Нет, этого не будет.

— Почему нет?

— Потому что я знаю тебя, Гарри Дрезден, — сказал Майкл. — Ты патологически неспособен понять, когда нужно остановиться. Ты не сдаёшься. И я не поверю ни на секунду, что ты на самом деле намерен помочь Никодимусу в его деле.

Я почувствовал, как улыбка тронула уголок моих губ.

— Ха! — воскликнул Майкл, садясь в кресло, и отхлебнул ещё пива. — Я так и думал.

— Есть одна хитрость, — сказал я. — Я должен помогать ему во время, но не потом. Технически.

Майкл поморщился.

— Фейри! Я никогда не понимал, почему они всегда говорят как юристы.

— Я — Зимний рыцарь, — сказал я, — но тоже не врубаюсь, почему.

— Меня это странным образом обнадёживает, — сказал Майкл.

Я хихикнул:

— Да. Есть немного.

Его лицо посерьезнело.

— Никодимус в деле предательства как рыба в воде, — заметил он. — Он наверняка знает о твоём намерении. Он умён, Гарри. Его опыт в борьбе за выживание исчисляется столетиями.

— Это правда, — согласился я. — С другой стороны, я тоже не совсем пальцем деланный.

Его глаза блеснули.

— Тоже верно.

— И со мной Мёрфи, — добавил я.

— Это хорошо, — сказал Майкл, стукнув бутылкой по столу в подтверждение своих слов. — У этой женщины есть и мозги, и сердце.

Я закусил губу и посмотрел на него:

— Но… Майкл, она ни разу… за прошедший год…

Он вздохнул и покачал головой.

— Гарри… Ты знаешь, что этот остров значит для всех нас?

Я тоже покачал головой.

— В последний раз, когда я там был, в меня попали две пули. В итоге месяц я пробыл в реанимации, четыре месяца был прикован к постели, и снова смог ходить только почти через год. Мои бедро и поясница были неизлечимо повреждены, и, с физической точки зрения, это был самый долгий, ужасно болезненный и страшно унизительный опыт в моей жизни.

— Да уж, — сказал я.

— Ты знаешь, что мне снится в кошмарах?

— Что?

— Остров, — ответил Майкл. — Его… присутствие. Его недоброжелательность. — Он вздрогнул.

Майкл, рыцарь Креста, который, не моргнув и глазом, смотрел на смертельно опасных духов, демонов и монстров, дрожал от страха.

— Это ужасное место, — тихо произнёс он. — Его воздействие… Ясно, что тебя оно не затрагивает. Но лично я не уверен, что смогу вернуться туда снова, по собственной воле.

Я моргнул.

— Но я знаю, что Молли туда возвращалась. И, как ты говорил, Кэррин тоже. И Томас. Много раз. — Он покачал головой. — Это… поражает меня, Гарри.

— Они… Они ни разу ничего не сказали, — произнёс я. — Я имею в виду, они там не ночевали, но всё же…

— Конечно же, не ночевали, — сказал он. — Ты уже достаточно корил себя за то, в чём не виноват. Неравнодушные люди не хотят добавлять ещё и это. — Он замолчал, а потом мягко добавил: — Но ты решил, что всё из-за тебя.

Я допил пиво и кивнул.

— Высокомерный, — сказал я. — Чувствую себя идиотом.

— Хорошо, — ответил Майкл. — Иногда полезно себя так чувствовать. Это помогает осознать, что ещё есть, чему учиться.

То, что он сказал об острове, укладывалось в картину. Я вспомнил свои первые визиты на остров, и как тревожно мне там было. У меня есть талант и огромная практика в плане защиты от психических воздействий, и я защищался от него чисто рефлекторно, отгораживаясь от самого страшного, что он мог со мной сделать. Чародей. И немногим позже я вызвал Предел Демона на ритуальный поединок, который сделал меня Стражем этого места, освободив от его злобного воздействия.

У Томаса не было такой практики и такой защиты, как у меня. Для Молли, куда более чувствительной к подобной энергии, чем я, это должно было быть мучительно. И Кэррин, которая уже подвергалась раньше психическому нападению… Проклятье.

Все они и так уже заполучили кучу шрамов, помогая мне, и ни разу не жаловались… а я тут убивался из-за того, что они не хотели обзавестись новыми.

Майкл был прав.

Я совершенно зациклился на себе.

— Я тут понял, — сказал я. — Если бы я не был Зимним рыцарем… Мэб нашла бы другого головореза. — Мэб как-то уже говорила мне, кем бы она меня заменила — моим братом, Томасом. Я вздрогнул, представив, что было бы, если бы к его врождённым соблазнам добавились ещё и соблазны Зимы. — Кто-то ещё взял бы на себя это бремя. И, возможно, был бы уже уничтожен.

— До тебя дошло только сейчас? — спросил Майкл. — Я подумал об этом спустя пять секунд, как узнал.

Я рассмеялся. И это действительно было хорошо.

— Так-то, — кивнул Майкл.

— Спасибо.

Я благодарил за множество вещей сразу. Майкл понимающе кивнул.

— И, конечно же, у нас тут есть ещё один очевидный вопрос, который мы пока старательно обходили стороной.

Ну разумеется, есть.

Мэгги.

— Я не хочу снова делать её мишенью, — сказал я.

Майкл терпеливо вздохнул.

— Гарри, — сказал он, словно разговаривая со слабоумным ребёнком. — Я сомневаюсь, что ты заметил. Но последний монстр, который посмел поднять руку на твоего ребёнка, плохо кончил. И его друзья. И союзники. И все, кто на него работал. И большинство его знакомых.

Я заморгал.

— Преднамеренно или нет, — сказал Майкл, — но ты оставил предельно чёткое и ясное послание для всевозможных хищников, на случай, если они когда-нибудь узнают о вашем с ней родстве.

— Ты думаешь, это остановит Никодимуса? — спросил я. — Хоть на одну секунду?

— От того, чтобы забрать её из этого дома? — поинтересовался Майкл и улыбнулся: — Я бы посмотрел, как он попытается.

Я поднял брови.

— Дюжина ангелов по-прежнему защищает этот дом, — сказал Майкл. — Это часть моего пенсионного пакета.

— Она же не всё время в доме, — возразил я.

— А вне дома её сопровождает Мыш, — сказал он. — Мы зарегистрировали его как медицинскую собаку. Он упреждает панические приступы.

Я издал смешок, представив Мыша в начальной школе.

— Вызывая панические приступы у всех остальных вокруг?

— Он настоящий джентльмен, — забавляясь, ответил Майкл. — Дети его обожают. Учителя позволяют лучшим ученикам поиграть с ним на переменах.

Я представил своего огромного лосеподобного пса на детской площадке, бегающего по пятам за Мэгги и другими детьми, с дурацкой собачьей ухмылкой на морде, бодро сопровождающего детей во всех их забавах, двигаясь вокруг них с крайней осторожностью и бесстыдно подставляя пузо при первой же возможности.

— Звучит потрясающе.

— Дети часто потрясающие, — подтвердил Майкл.

Я закусил губу.

— Что, если… Майкл, она была там. Она была в храме, когда… — Я поднял глаза: — Что, если она помнит, что я сделал?

— Она ничего из этого не помнит, — возразил Майкл.

— Это сейчас, — сказал я. — Такие вещи… всё равно могут всплыть через какое-то время.

— Даже если так, — сказал он, — ты не думаешь, что она заслуживает знать правду? Всю? Когда будет готова?

Я отвёл взгляд.

— То, что я делаю… Не хочу, чтобы это отразилось на ней.

— Я своих детей тоже не хотел втягивать. Удалось мне это не в полной мере. Но я не жалею о своём выборе. Я сделал всё, что было в моих силах, чтобы защитить их. И довольствуюсь этим.

— У моего босса есть некоторые отличия в политике по сравнению с твоим.

— Да, не поспоришь.

— Мне нужно идти, — сказал я. — Серьёзно. Время поджимает.

— Мы не закончили разговор о Мэгги, — сказал он твёрдо. — Но продолжим его в ближайшее время.

— Зачем? — спросил я. — Здесь она в безопасности. Она… она счастлива?

— По большей части, — ответил он по-дружески. — Она твоя дочь, Гарри. Она нуждается в тебе. И, думаю, ты нуждаешься в ней ещё сильнее.

— Я не знаю, как ты можешь мне такое говорить после того, что случилось с Молли.

Он наклонил голову.

— А что с Молли?

— Ты… ты ведь знаешь о Молли, так ведь? — спросил я.

Он моргнул.

— В последний раз с ней всё было в порядке. Я видел её в прошлые выходные. Ей что, грозит выселение из квартиры или что-то вроде того?

Я посмотрел на него в смятении, начиная кое-что понимать.

Он не знал.

Майкл не знал, что его дочь стала Зимней леди. Она не сказала ему.

— Гарри, с ней всё в порядке? — спросил он с беспокойством.

О, долбаные адские колокола! Она не сказала родителям?

Это было так похоже на Молли. Не моргнуть и глазом перед легионом злых фейри, но бояться рассказать родителям о своей новой карьере.

Но это был её выбор. И у меня не было права лишать Молли его.

— Она в порядке, — выпалил я. — Она в порядке. Я имею в виду… я имел в виду… э-э-э…

Майкл охнул, и на его лице появилось понимание:

— А, понятно. Ну, это… это ничего. Это в прошлом, всё уже наладилось.

Я не совсем понял, что он имел в виду, но увидел возможность избежать большой проблемы для Молли. И я этой возможностью воспользовался.

— Да, точно. В любом случае, спасибо ещё раз. За слишком многое.

— Ещё одно слишком многое, — ответил он, — и я вежливо настучу тебе по голове.

— Тебе придётся, чтобы до меня дошло.

— Я знаю. — Он встал и протянул мне руку.

Я пожал её.

— Майкл, ты когда-нибудь… скучаешь обо всём этом? — спросил я.

Он улыбнулся, и морщинки вокруг рта стали глубже.

— О сражениях? — он пожал плечами. — Я очень, очень счастлив, всё время, что провожу со своей женой и детьми.

Я сощурился.

— Это… не совсем ответ.

Он подмигнул мне. А потом проводил до двери, опираясь на трость.

Когда я добрался до машины, ледяная боль в моей руке уже притупилась до зуда. Я выздоравливал. Прежде чем возвращаться, я собирался принять какие-нибудь противовоспалительные, чтобы снять отёк. Да, я не чувствовал боль, но мне хватало мозгов делать всё возможное, чтобы снять нагрузку с Зимней мантии и сохранить силы до того момента, как они понадобятся. Нужно было заехать ещё за кое-какими вещами на тот же случай.

Что бы там Никодимус не замышлял, ему придётся раскрыть свои карты в ближайшие двадцать четыре часа, и я буду к тому готов.

(обратно)

Глава 21

Я едва успел доехать до скотобойни, как коробка передач арендованного автомобиля окончательно отдала концы.

Как ни странно, это меня ободрило. Я уже давно не ломал машин своим чародейством. И хорошо, что это не произошло с арендованной тачкой какого-нибудь более милого парня. На мгновение я почувствовал внезапную сильную тоску по моему старому «фольксвагену», в чём было столь же мало смысла, как и во всём том, что я сегодня делал. Голубой Жучок был неудобным и тесным, и в нём подозрительно пахло, не говоря уже о том, что он был собран из раскуроченных останков нескольких разных «фольксвагенов» шестидесятых годов, а я, должно быть, выглядел абсолютно по-идиотски, скрючившись за его рулём. Но Жучок был моим, и хотя он не гонял как гоночная машина, всё-таки ездил, большую часть времени.

Утрись, арендованная тачка! Встроенный голосовой GPS не протянул и двух кварталов.

— Джордан! — заорал я, как только вошёл, затем бросил в динарианского оруженосца бумажный пакет с парой чизбургеров: — Жрачка, приятель. Она горячая, так что следи, чтобы сыр не обжёг язы… Ах, да. Прости.

Джордан сердито глянул на меня и принялся возиться с пакетом и дробовиком, пока не пристроил поудобнее то и другое. Я сделал добродушное лицо, похлопал его по плечу и потопал дальше. Поравнявшись с охранником на следующем посту, я сказал:

— А ты не получишь чизбургеров. Ты никогда не был со мной так приветлив, как Джордан.

Охранник хмуро посмотрел на меня, и, само собой, промолчал. Но это была лишь показуха. Никто не может устоять перед моим блефом и мужественным обаянием. В глубине души он хотел быть моим другом. Я просто уверен.

Когда я спустился на первый этаж скотобойни, Кэррин подняла глаза от длинного рабочего стола, полностью заваленного оружием. Она следила за моим приближением, и на её лице промелькнуло выражение одновременно настороженности и… некоторого недоверия.

— Гарри? — спросила она, когда я спускался по последним ступенькам.

— А кто же ещё? — поинтересовался я. — Ну разве что этот придурок Грей, правда, он слишком занят, притворяясь Харви, чтобы быть мной.

Я достал ещё один пакет из «Бургер Кинга» и плюхнул его на стол перед Кэррин, затем забросил купленный на распродаже армейских товаров вещмешок обратно на плечо.

— Подумал, ты можешь быть голодна.

Она кинула взгляд на пакет фастфуда:

— Не уверена, что настолько изголодалась.

— Эй, полегче, Энни Оукли! Ты правда это сказала? Прямо мне в лицо?

Улыбка медленно расплылась по её губам и добралась до глаз:

— Гарри.

— Я… — выдохнул я. Разговор с Майклом заставил меня чувствовать себя почти на двадцать тонн легче, во всяком случае, внутри.

— Да. Похоже на то, — я почувствовал, что моя улыбка исчезла. — Харви мёртв.

Её лицо посерьёзнело, а взгляд обежал меня, остановившись на руке:

— Что случилось?

— Полония Лартесса заявилась с отрядом солдат-вурдалаков и замочила его, — сказал я. — Если только это не сделала Дейрдре. Или Грей. Я был по уши занят вурдалаками, когда это произошло.

— Кто помог тебе с рукой?

— Хороший человек, — сказал я.

Кэррин уставилась на меня на секунду, а потом её брови взметнулись вверх:

— Вот как, — сказала она, и её глаза блеснули. — Это многое объясняет.

— Ага, — сказал я, покачиваясь на носках. — Дело в том, что кто-то пытается натянуть нас с нашей работой даже прежде, чем мы начнём.

— Какое безобразие.

Я хмыкнул.

— Если Тесса пытается остановить Никодимуса, я хотел бы знать, почему.

— Потому что она его жена? — сухо предположила Кэррин.

— Согласен, этого достаточно для мести, но… Не знаю. Ненавижу работать вслепую.

— И что нам теперь делать?

Я пожевал губу и сказал:

— Для нас ничего не меняется. Кроме…

— Кроме чего? — спросила она.

— Кроме того, что кто-то должен ответить за смерть Харви, когда мы закончим.

— Ага. Я прослежу за этим.

Я внимательно осмотрел стол.

— «Узи», — отметил я.

— Классика, — пояснила Кэррин. — Простые, надёжные, долговечные и не штурмовые винтовки.

Это было хорошо для невинных мирных жителей Чикаго. Пистолетные патроны с куда меньшей вероятностью могли пробить случайно стенку или десяток и убить какого-нибудь бедного олуха, сидящего в своей квартире за два квартала. Это не значило, что «Узи» не были безумно опасны — просто менее опасны, чем куча АК-47. Никодимус не делал ничего сгоряча. Либо он купил то, что легко было достать, либо он зачем-то пытался уменьшить сопутствующий ущерб.

— Головорезы Вязальщика умеют обращаться с «Узи»? — спросила Кэррин.

— Думаю, да. В прошлый раз они без труда похватали оружие. Надо выяснить у Вязальщика.

— Выяснить у Вязальщика что? — спросил Вязальщик, появляясь из дальнего конца цеха. В одной руке он нёс бутерброд, а в другой — стаканчик с чем-то вроде чая.

— Помяни чёрта, — сказал я.

Вязальщик изобразил передо мной церемонный поклон, махнув бутербродом.

— Ваши… люди умеют обращаться с «Узи», или им нужен инструктаж? — спросила Кэррин.

— Они справятся, — ответил он уверенно и даже нагло. — Не требуйте от них разобрать или починить один из них, или остроумной фразы перед выстрелом, но нажимать на спусковой крючок и перезаряжать они мастаки.

Его пронзительные глазки-бусинки замерли на шине на моей руке.

— Кто-то тут не умеет жить дружно?

Его глаза оторвались от меня и начали бегать по бойне. Я почти видел, как он считает в уме. Один Гарри, нет Дейрдре, нет Грея.

— Они в порядке, — успокоил его я. — Мы натолкнулись на кое-какое сопротивление на пути к нашему финансисту.

— Погоди! — сказал Вязальщик, подняв два пальца. Он развернулся и ушёл, жуя свой бутерброд, и вернулся через пару секунд с Ханной Эшер на буксире. Эшер изменила своему свитеру в пользу майки и выглядела так, словно её оторвали от беговой дорожки. Она быстро дышала и блестела от пота. Пара кусочков пепла застряли в тонких волосках на её предплечьях и запачкали одну щеку. Как и прежние, её новый образ был на редкость интригующим — парню легко было представить, как она выглядела бы во время…

— Ну вот, — сказал Вязальщик. — Можешь продолжать.

— Мы следили за финансистом, — продолжил я. — Объявилась жена Никодимуса с командой из вурдалаков и направилась за ним. Финансиста убили.

— Это его жена сделала? — спросила Эшер.

— Женщины, — с презрением сказал Вязальщик.

Кэррин и Эшер одновременно посмотрели на него.

Он сложил руки на груди.

— Я на сто лет старше любого из вас, шушера. И я останусь при своём мнении.

— Я совершенно уверен, что я Харви не убивал, — сказал я. — Печёнкой чувствую, что это и не Грей. Кроме этого, я знаю не больше вашего.

— Ну, что я говорил? — сказал Вязальщик и по-заговорщицки кивнул мне. — Женщины.

Кэррин одарила меня очень пристальным взглядом.

Я прокашлялся:

— Потому что самка зверя смертоноснее самца?

Кэррин фыркнула и взяла следующий «Узи».

— Я не понимаю, почему жена Никодимуса пытается сорвать его планы? — спросила Эшер.

— Может, она хочет увести работу, — задумчиво предположил Вязальщик. — Это куча денег.

— Не, — сказал я. — К деньгам она равнодушна.

— Этого я и боялся. Что-то личное?

— Скажем так, слово «неблагополучный» даже рядом не лежало с этой семейкой.

— Охренеть! — сказал Вязальщик. — Почему все вмешивают свои хреновы личные дела? Никакой хреновой профессиональной гордости. — Он глянул на меня. — У нашей хреновой компании в том числе.

— Не выражайся, — поморщилась Эшер.

— Отвали, — ответил он. — Где Дейрдре и Грей?

— Грей изображает финансиста, — ответил я. — Где Дейрдре — я без понятия.

Вязальщик зарычал.

— Эй, кто-нибудь ещё следит за тем, сколько коз в загоне? — спросила Эшер.

— Восемь, — хором ответили Кэррин с Вязальщиком.

Я сделал примерный расчёт:

— Оно съедает одну козу за раз.

На меня посыпались косые взгляды.

Я пожал плечами.

— Здесь что-то есть. Это очевидно.

Эшер с Вязальщиком принялись оглядывать цех. Эшер обхватила себя руками, словно ей вдруг стало зябко.

— Оно большое, — спокойно заметила Кэррин, — если ест так много.

— Ага, — ответил я.

— И тихое.

— Ага.

— И очень, очень быстрое.

Вязальщик покачал головой:

— Охренеть.

— Что это такое? — спросила Эшер.

— Есть всякие варианты, — сказал Вязальщик. — И ни одного хорошего. — Он покосился на меня: — Думаешь, мускулы?

— Может, там, куда мы идём, нам понадобится нечто с такой физической силой, — сказал я.

Эшер нахмурилась:

— Или, может, оно здесь, чтобы убрать нас после того, как работа будет закончена.

— Если это правда, то мы не получили бы и шанса узнать об этом, — сказала Кэррин.

— Если только Никодимус не хочет, чтобы мы так думали, — сказал Вязальщик.

Мы. Мне понравилось, как это прозвучало. Чем больше людей окажется на моей стороне, когда говно полетит на вентилятор, тем лучше.

— Давайте не будет лезть в эту кроличью нору, — предложил я. — У нас достаточно проблем и без паранойи.

— Вот именно, — сказал Вязальщик. — Работа на двадцать миллионов каждому, невидимое чудовище, шныряющее кругом, и психованная бывшая, пытающаяся сорвать нашу попытку натянуть чёртова греческого бога. Разве у нас есть причины для паранойи?

— Слушайте, — начал я, — в лучшем случае это значит, что Никодимус просто не рассказывает нам всего.

— Это мы и так знали, — сказала Эшер.

Я пожал плечами:

— А в худшем случае, кто-то из нас передаёт информацию кому-то из противников.

Эшер прищурилась:

— Чья бы корова мычала.

Я замахал рукой:

— В данный момент я играю по правилам. От начала и до конца. Иначе Мэб получит мою голову. — Ну, технически, она получит кусочки, на которые её разорвёт, но не стоило углубляться в детали. — Я не собираюсь пускать наш поезд под откос.

Эшер выглядела скептически. Вязальщик выглядел задумчиво. Кэррин закончила осмотр очередного «Узи» и взяла следующий.

— Эш, деточка, — пробормотал Вязальщик и кивнул головой в сторону дальнего конца цеха.

Она кивнула, и они вдвоём направились туда плечом к плечу, тихо переговариваясь.

Кэррин проводила их взглядом, а затем спросила меня:

— Как ты думаешь, о чём они говорят?

— О том же, что и мы, — ответил я. — Гадают, когда и кто вышибет почву у них из-под ног и как им это пережить.

— Или думают о том, чтобы вышибить её самим, — сказала она.

— Или так, — согласился я. — Но… они не будут этого делать пока не получат свои мешки с драгоценностями.

— С чего ты взял?

— Вязальщик. Он наёмник, простой и предсказуемый.

— Или он хочет, что мы так думали.

— Или так, — сказал я и медленно выдохнул. — Вся штука в том, чтобы выяснить, кто из них не тот, кем кажется.

— Кто из них? — спросила Кэррин, уверенно прикасаясь руками к оружию. — Да все они.

— И то верно, — согласился я. — Но будем искать мотивы. Кто лучше выполнит домашнее задание и поймёт, что хочет другой, тот и выиграл.

Уголки её рта дёрнулись:

— Тогда у нас проблемы. Потому что твои мотивы… определённо никогда не были тайной, Гарри.

— Это для тебя, — сказал я. — Для кого-то вроде Никодимуса я, должно быть, выгляжу как полнейший псих.

Кэррин хихикнула:

— А знаешь что? Я думаю, ты, наверное, прав. — Она взвела затвор «Узи», поймала вылетевший патрон, затем положила оружие на стол и кивнула: — Вот и всё. Все сорок.

Я хмыкнул.

— Какой-то из библейских парней собрал армию из сорока воинов или типа того?

— Гедеон. У него было три сотни.

— Я думал, это у спартанцев.

— И у спартанцев тоже, — подтвердила Кэррин. — Если не считать, что у них было около четырёх тысяч других греков в дополнение к их трём сотням.

— Триста лучше смотрятся в фильме. Но у кого же тогда было сорок парней?

— Столько дней и ночей дождь поливал Ноев ковчег.

— Да ну? У кого-то точно было сорок парней.

— Али-Баба?

— У него не было сорока парней — он обдурил сорок парней.

— Наверное, ты опять вспомнил какой-то мультфильм, — сказала Кэррин.

— Наверное, — согласился я и уставился на пушки. — Сорок этих демонов в костюмах. С «Узи».

Она поморщилась.

— Да. Только чтобы вставить патроны во все магазины, мне понадобится часа три.

— Что это за цель такая, что для нападения на неё нужно сорок демонов-солдат с автоматами?

Кэррин покачала головой:

— Военный объект?

Я хмыкнул.

— Никто не набирает столько оружия, если не собирается его использовать, — сказала Кэррин. — Если дело дойдёт до того, что головорезы Вязальщика начнут стрелять в людей…

— Мы точно не будем стоять рядом и просто наблюдать, — заверил я её.

— Хорошо, — кивнула она и скривила рот в брезгливой гримасе. — Если ты бросишься их спасать, разве это не расстроит Мэб?

— Её Мороженое Величество может расстроиться, но если она станет утверждать, что удивлена, я рассмеюсь ей в лицо.

— Но она может убить тебя из-за этого, — тихо сказала она.

— Как будто она раньше не пыталась, — ответил я по возможности дерзко и уверенно.

Кэррин отвернулась резче, чем следовало. Дело не дошло до стряхивания слёз с ресниц или чего-нибудь вроде того, но на секунду она стала выглядеть на десять лет старше. Она кивнула, и словно бы собиралась что-то сказать.

— Кэррин? — спросил я.

Она тряхнула головой и сказала:

— Мне нужно зарядить все эти магазины.

— Тебе помочь?

— Конечно.

Мы занялись установкой девятимиллиметровых патронов в сто двадцать магазинов на тридцать два. Восемьдесят шесть сотен патронов или около того. Даже с приспособлением для быстрого снаряжения магазинов это требовало времени, и мы работали в солидарной тишине, иногда нарушаемой шагами охранника или всё более тихими ритмичными глухими ударами, доносившимися из дальнего конца цеха — Эшер, видимо, практиковалась в своём заклинании для пробивания стен.

Стоило нам закончить, как с противоположной стороны раздались шаги, и, подняв голову, я увидел Никодимуса, марширующего в нашу сторону с парой охранников, семенящих за его спиной. Рядом шла Дейрдре в своей человеческой форме с лицом, на котором можно было прочесть только одно недружелюбие.

— Оружие готово? — спросил он Кэррин, даже не остановившись.

— Всё готово.

— Отлично. Прошу к столу для переговоров.

— Зачем? — спросил я. Моя левая рука годилась только для того, чтобы держать магазин, пока я его заряжал, и пальцы правой руки теперь саднило.

Прошедший мимо Никодимус оглянулся на меня через плечо, и его глаза задержались на шине.

— Грей вернулся. Пора поговорить о нашей цели.

(обратно)

Глава 22

Мы вновь собрались за столом для переговоров, и Анна Вальмон скользнула на сидение рядом со мной.

— Привет! — сказал я. — Как там твои нырки?

Она посмотрела на меня и слегка улыбнулась:

— Я в этой команде «проныра». Проныра — это тот, кто может пролезть в такое место, куда ты сам бы не добрался. — Её голос стал насмешливым: — А нырки — это из другой оперы.

— Хорошо, понял, — сказал я, прищурившись и кивая. — Ну и как там твои пролазки?

Вальмон хихикнула.

— Должна признать, что мне самой не терпится стать первой, кто справится с одним из монстров Фернуччи.

— А ты сможешь?

Она медленно кивнула:

— Думаю, да.

Неторопливой походкой вошёл Грей, точно такой же, каким он был этим утром, и сел за стол.

— К порядку, пожалуйста! — объявил Никодимус, пока Грей усаживался рядом с Дейрдре. — Мы быстро закончим, затем будет перерыв на обед, если никто не возражает.

— Я не возражаю, — протянула Эшер. Она выглядела более потной и испачканной, чем пару часов назад, но выражение её лица было явно самодовольным. — Я просто ненасытна.

— Как я вас понимаю, — сказал Никодимус. — Дейрдре?

В очередной раз Дейрдре обошла стол с папками, озаглавленными просто «ЦЕЛЬ».

— Я хотел спросить, — начал я, — ваш генеральный план включает в себя медицинскую страховку?

— Дрезден… — вздохнул Никодимус.

— Потому что такой вещи, как страховка, сейчас придают всё больше и больше значения. В смысле, я понимаю, что правительство хочет как лучше и всё такое, но все эти бюрократы, если честно…

Никодимус продолжал смотреть на меня.

— Застраховать жизнь тоже не помешало бы. — Я посмотрел на Эшер и подмигнул: — Может, нам стоит устроить забастовку, пока не получим полис пожизненного страхования на случай смерти?

Эшер мельком ухмыльнулась мне и произнесла:

— Я всегда думала, что страховаться — это всё равно что делать ставки на свой проигрыш.

— Нет, — сказал Вязальщик. — По моему опыту, вы просто должны вести себя осторожно.

— Дети, — со вздохом сказал Никодимус. — Можем мы уже сосредоточиться на деле?

— Но мне ещё даже не представился шанс подёргать Дейрдре за косички, — сказал я.

Дейрдре сердито посмотрела на меня, её глаза метали искры.

— Ладно, ладно, — сказал я и заткнулся.

— Каждый из вас, — начал Никодимус, — принёс к этому столу свою часть того, что нам понадобится для достижения конечной цели — хранилища № 7 во владениях повелителя Подземного мира.

— В смысле, Аи…

— Не могли бы вы не произносить его имя в течение следующих двадцати четырёх часов или около того, пожалуйста, мистер Дрезден, — сказал Никодимус страдальческим тоном. — Если вы, конечно, не предпочитаете, чтобы он ждал нас всех к себе в гости. Конечно, вероятность того, что он услышит кого-то из нас, исчезающе мала, но мне кажется разумным предпринять несколько упреждающих действий.

— Ну, как хочешь, — сказал я. Наверное, этот Аид сильно избалован вниманием. Все эти книжки и фильмы про него, и лекции по мифологии, которые читают по всему миру. Полагаю, он слышит, как произносят его имя, в том или ином виде, десятки, если не сотни тысяч раз в день.

Каждое упоминание имени могущественного сверхъестественного существа — это вроде как послать ему сообщение на пейджер или свистнуть, чтобы обратил внимание. Будь у меня телефон, который не ломался бы больше часа, отвлекающий меня десять тысяч раз в день, я бы забросил эту штуку куда подальше. И важные сверхъестественные существа, особенно такие похожие на людей греческие боги, наверняка поступили бы так же. Велики шансы, что я мог сидеть и трепаться час или два, упоминая его имя, но он даже не заметил бы горсточку моих сообщений среди всех остальных. Требовалось непрерывное намеренное повторение, как правило, не менее трёх раз, чтобы сигнал пробился сквозь шум.

Но, с другой стороны… всегда есть шанс, что именно на моё упоминание Аид случайно решит ответить. И это было бы совсем плохо. Поэтому я заткнулся, хотя и нахамил Никодимусу.

— Как только мы доберёмся до входа в хранилище в Подземном мире… — начал Никодимус.

Я поднял руку и спросил:

— Можно вопрос?

Левый глаз Никодимуса начал дёргаться.

Я не стал ждать разрешения:

— Планируете просто так взять и завалиться к хранилищу через Проход? Чёрт, даже Гераклу такое не под силу. Ему пришлось совершить целый подвиг, чтобы добраться туда. Там было про собаку и ещё чего-то. Что, думаете, мы просто перепрыгнем через все укрепления вокруг владений короля Подземного мира?

Все вокруг навострились, даже Грей. Они смотрели на Никодимуса и ждали ответа.

— Да, — ответил Никодимус ледяным тоном.

— Вот так просто, да? — сказал я.

— Когда мы доберёмся до хранилища, — продолжил Никодимус, словно мой вопрос был слишком банален, чтобы тратить на него время, — от цели нас будут отделять трое врат: врата Огня, врата Льда и врата Крови.

— Весело, — заметил я.

— Само собой, Эшер была выбрана за её владение огнём. А вы, Дрезден, как Зимний рыцарь, само собой, займётесь вратами Льда.

— Это, само собой, понятно, — сказал я. — А что насчёт врат Крови?

Никодимус вежливо улыбнулся.

Ну, конечно. Старина Ник, наверное, пролил больше крови, чем все мы вместе взятые, за исключением Дейрдре.

— Что именно из себя представляют эти врата?

— Если бы я знал это, мне не пришлось бы нанимать надоедливых экспертов, — ответил Никодимус. — Каждый из нас займётся своими вратами, остальная команда будет помогать, как сочтёт нужным. После того как мы минуем их, мы окажемся в хранилище. Оно довольно большое. У вас будет несколько минут, чтобы взять то, что вы посчитаете нужным. По истечении оговоренного времени я ухожу. Любой, кто останется, может пенять на себя.

Я снова поднял руку и снова не стал ждать разрешения задать вопрос:

— А за чем вы охотитесь?

— Прошу прощения? — спросил Никодимус.

— Да, вы, — повторил я. — «Хранилище № 7» звучит как ужасно точный адрес. И вам не нужны деньги. Поэтому я хочу спросить: что такое вам понадобилось именно там?

— Это совершенно вас не касается, — ответил Никодимус.

— Нет, чёрт возьми! — фыркнул я. — Мы все подставляем свои шеи, и если что-то пойдёт не так, разгневанный бог окажется у нас на хвосте. Я хочу знать, что там такого ценного — ценней, чем двадцать миллионов. Кроме того, много чего может пойти не так. Может, вы по пути откинете коньки от чьей-нибудь руки, и я, может, захочу забрать эту штуковину себе.

Вязальщик что-то буркнул в знак согласия, Кэррин и Вальмон закивали. Даже Эшер выглядела заинтересованной. Грей в задумчивости поджал губы.

— К тому моменту, как мне настанет конец, все вы уже будете мертвы, — спокойно сказал Никодимус.

— Ну, сделай мне приятное. Это дело уже начинает пованивать. Разумные люди ушли бы уже после того, что случилось сегодня.

За столом поднялась новая волна шёпота, а Вальмон спросила:

— А что случилось сегодня?

Я рассказал ей о Тессе, её вурдалаках, Дейрдре и Харви. Губы Вальмон сжались в линию. Она лучше многих знала, что остаётся от смертного после встречи с динарианцем, а два из трёх подозреваемых были рыцарями Монеты.

— Это не имеет отношения к нашей миссии, — сказал Никодимус.

— Чёрта с два не имеет, — ответил я. — Не скажу за всех, но последняя вещь, которая мне нужна — это полоумная бывшая, лезущая в наши дела в приступе мести.

— Не в этом дело, — продолжал возражать Никодимус.

— Тогда в чём же? — спросил я. — Я всю свою жизнь имею дело с Белым Советом и привык, что ко мне относятся, как к грибу…

— Как относятся? — удивилась Эшер.

— Держат в темноте и кормят дерьмом, — тихо пояснил Вязальщик.

— А-а-а.

— …но это переходит все границы, даже по моим меркам. Вы просите поверить в план проникновения в неприступное хранилище. Поверить, что наша доля будет ждать рядом с тем, что нужно вам. Поверить в то, что Тесса не объявила нам всем джихад, но не объясняете, в чём дело. — Я прошёлся взглядом по моим криминальным подельникам вокруг стола. — Доверие — это улица с двусторонним движением, Никодимус. Пора поделиться информацией.

— Или что вы сделаете?

— Или, может, мы все бросим эту кучу пустых обещаний, не подтверждённых ни кусочком доказательств, — сказал я.

Никодимус сощурился:

— Дрезден и его женщина, само собой, заодно.

Кэррин нахмурилась.

Но Никодимус не обращал на неё внимания:

— А как насчёт остальных?

— Он говорит дело, — тихо ответила Вальмон.

Эшер сложила руки на груди и нахмурилась.

Вязальщик вздохнул:

— Двадцать. Миллионов. Бабок. Подумай, девочка.

— Мы не сможем их потратить, если умрём из-за того, что положили головы на плаху и позволили их отрубить, — твёрдо ответила Эшер.

Никодимус кивнул:

— Грей?

Грей постучал кончиками пальцев по губам и сказал:

— Меня беспокоит личностный аспект этого вмешательства. Работа такого рода требует чистого профессионализма. Команды.

Вязальщик издал невербальный звук согласия с утверждениями Грея.

— Я никогда не бросаю работу, если уж на неё согласился. Вы знаете мои правила, Никодимус, — продолжил Грей. — Но я пойму, если так поступит другой профессионал, у которого нет таких жёстких стандартов и таких талантов, как у меня.

Никодимус целую секунду задумчиво разглядывал Грея:

— Что вы скажете, как профессионал?

— Чародей говорит дело, — сказал Грей. — Он назойливый и упрямый, как осёл, но он не глуп. На вашем месте я бы инвестировал некоторую долю доверия, чтобы уравновесить ваши требования.

Какое-то время Никодимус размышлял над его словами, а затем кивнул головой:

— Нельзя просто взять и нанять эксперта, а потом игнорировать его мнение, — произнёс он и повернулся к остальным: — Хранилище № 7 содержит помимо обычных отделов с золотом и драгоценностями несколько предметов поклонения западных религий. Я собираюсь взять там чашку.

— Чё? — спросил Вязальщик.

— Чашку, — повторил Никодимус.

— Всё это — из-за чашки, — заключил Вязальщик.

Никодимус кивнул.

— Простая керамическая чашка, похожа на чайную, но только без ручки. Довольно старая.

Я разинул рот, и почти тут же у меня перехватило дыхание.

Грей поджал губы и присвистнул.

— Подождите-ка, — сказала Эшер. — Вы о том, о чём я думаю?

— Иисус, Мария и Иосиф, — тихо пробормотала Кэррин.

Никодимус повернул лицо в её сторону:

— Я прошу вас, мисс Мёрфи.

Она одарила Никодимуса маленькой недоброй улыбкой.

Вязальщик сообразил секундой позже:

— Чёртов святой Грааль? Вы издеваетесь?

Вальмон повернулась ко мне, нахмурившись:

— Он что, существует?

— Он существует, — ответил я, — но был утерян больше тысячи лет назад.

— Не утерян, — невозмутимо поправил меня Никодимус, — а помещён в коллекцию.

— Чаша, в которую была собрана кровь Христа, — задумчиво проговорил Грей и посмотрел на Никодимуса: — Так зачем вам эта старинная вещь?

— Сентиментальная ценность, — с бесхитростной улыбкой ответил Никодимус и поправил узкий шнурок своего серого галстука. — Я иногда собираю такого рода артефакты.

На самом деле это был вовсе не галстук. А просто затянутый в петлю кусок старой верёвки… той самой, на которой повесился Иуда, предав Христа, если я, конечно, ничего не путаю. Она делала Никодимуса практически неуязвимым. Не уверен, что ещё кому-то в мире было известно то, что знал я: верёвка не защищала Никодимуса от самой себя. Я почти задушил его ею при нашей последней встрече — отсюда и его погрубевший голос.

Было не похоже, что Грей поверил такому ответу, но это не помешало ему удовлетвориться им. Он оглядел комнату и произнес:

— Ну вот. Теперь вы знаете больше, чем раньше. Этого хватит?

— А Тесса? Почему она не хочет, чтобы вы гонялись за Граалем? — спросил я.

— Она хочет его себе, конечно, — ответил Никодимус. — Но я разберусь с ней, прежде чем мы начнём. С этим проблем не будет. Я даю вам свою личную гарантию.

Грей развёл руками:

— Ну, мне этого достаточно. Вязальщик?

Маленький коренастый человек задумчиво прищурился и медленно кивнул.

— Эш?

— Ну, ладно, — ответила Эшер. — Без проблем. Для меня этого пока достаточно.

— Но… — начал я.

Эшер закатила глаза:

— О, не будь таким плаксивым маленьким… — Она повернулась к Вязальщику: — Жлобом?

— Жлобом, — согласился он.

— Не будь таким плаксивым маленьким жлобом, Дрезден, — повторила Эшер. — Я проголодалась.

Чем больше я вынуждал Никодимуса уступать, тем сильнее падал его авторитет. Но чем больше остальные будут защищать его, тем больше влияния ему удастся сохранить. Пора попробовать другой подход.

— И ты тут такая не одна, — обратился я к Эшер и указал на козий загон: — Прежде чем двинуться куда-нибудь, я хочу знать, что истребляет коз.

— Ах, это, — сказал Никодимус.

— Да, это.

— Это важно?

Я сердито посмотрел на него.

— Типа того, — сказал я. Затем, подумав немного, продолжил уже громче: — Какую бы большую, уродливую, вонючую и глупую штуку вы здесь ни держали, я думаю, она не из нашей компании. Учитывая нашу цель, я не вижу смысла брать с собой безмозглую гору мышц.

Грей поморщился.

Я почувствовал его почти сразу. Волосы на моём затылке вдруг начали пытаться ползти вверх по голове. Меня почти полностью охватило ощущение чистейшего страха, совершенно инстинктивная реакция на сообщение от моего примитивного заднего мозга: «Крупный хищник пялится на тебя».

— Да уж, вот теперь я привлёк твоё внимание, — пробормотал я себе под нос. Затем повысил голос и обратился к Никодимусу: — Дело в том, что Грей прав. Настало время раскрыть детали. Так кто же последний член команды?

— Я вовсе не хотел никого пугать, — сказал Никодимус. — У меня просто несколько иной взгляд на вещи, нежели у вас, детишек. Но я могу понять вашу тревогу.

Чушь. Он прекрасно знал, что делает, подсовывая нам этих коз и позволяя забить этим свои головы. Он с самого начала хотел, чтобы мы знали, что у него есть в рукаве что-то большое, скверное и опасное.

— Если не возражаете, думаю, настало время для знакомства, — сказал Никодимус, обращаясь ко всем сразу.

Сперва я учуял запах, и мой загривок попытался соскользнуть вниз и спрятаться в каком-нибудь укромном месте. Насыщенный, резкий, животный — запах большого зверя в непосредственной близости. Через несколько секунд козы ударились в панику и заметались в загоне, испуганно блея.

— Что за чёрт! — выдохнула Вальмон, тревожно озираясь по сторонам.

Я же не стал вытягивать шею, а лишь напряг своё чародейское чутьё, выискивая в воздухе неуловимые вибрации магической энергии. Мне никогда не удавалось поставить завесу, которая маскировала бы запах. Но то, что я не мог этого сделать, ещё не значило, что это было невозможно. У магии иллюзии есть один большой недостаток — это всё ещё магия. Обладая острым чутьём и зная наверняка, что где-то стоит завеса, вполне можно обнаружить источник магической энергии. Нужно только хорошенько поискать.

Тщательно сконцентрировавшись, я отыскал его уже через мгновение — в десяти футах позади меня.

Я как бы невзначай повернулся в кресле, скрестил руки на груди, упёрся взглядом в пустое место, где чувствовал энергию, и принялся ждать, пытаясь выглядеть скучающе.

На всеобщее обозрение медленно проявилась совершенно неподвижная фигура. В общих чертах она напоминала человеческую — но только в общих. Покрытая тугими слоями мышц, слишком плотных и непропорционально больших, чтобы сойти за человеческие… Мускулов было так много, что их очертания проступали даже сквозь толстый слой серой всклокоченной шерсти, покрывавшей всё тело. Росту в нём было больше девяти футов. Массивные плечи отлого поднимались к шее в три дерева толщиной. Голова тоже была странной формы: череп слишком сильно скошен для человеческого, с широким лбом и надбровными дугами, выступающими вперёд единым горным хребтом. Глаза скрывались в тени этих сросшихся бровей, поблёскивая, словно ножи убийцы, затаившегося в глубине пещеры. Его черты были грубыми и животными, а руки и ноги — абсолютно гигантскими… И я прежде уже встречал подобную тварь.

— Звезды и камни! — выдохнул я.

Массивная бровь поднялась, опустилась. На секунду мне показалась, что где-то снаружи гремит гром, а потом до меня дошло, что из его груди вырывается почти неслышимый низкий рокот.

Оно рычало.

На меня.

Я сглотнул.

— Это дженосква, — произнес Никодимус в ошеломленной тишине. — Он всех вас уже конечно знает, ведь прибыл первым.

— Да уж, большой, — слабым голосом произнес Вязальщик. — И в чём его задача?

— Я поделился с Дейрдре своим беспокойством насчет доступа к интересующему нас хранилищу, — сказал Никодимус. — В прошлом там были довольно внушительные стражи, приглядывающие за всеми входами и выходами из этого места. Дженосква согласился присоединиться к нам, чтобы уравновесить силы, если кто-нибудь из охраны встанет у нас на пути.

— Огр? — спросила Эшер.

— Нет, не огр, — тут же ответил я. — Он один из лесных людей.

Возможно, дженосква зарычал чуть громче. Звук был такой низкий, что трудно было сказать наверняка.

— И в чём разница? — поинтересовалась Эшер.

— Я как-то видел, как один из лесных людей сражался с двадцатью вурдалаками в честном бою, — ответил я. — Так вот, бой и близко не был честным. Если бы он довёл дело до конца, ни один из них бы не выжил.

Дженосква резко выдохнул воздух через нос. Звук был… просто мерзкий, пропитанный яростью, жгучей, лютой ненавистью.

Я вытянул вперёд руки, ладонями кверху. Я редко встречал такую силу, физическую, и не только, какую демонстрировал Река в Плечах, лесной человек, несколько раз встречавшийся на моём пути. Поэтому мне очень хотелось по возможности наладить отношения.

— Прости за то, что я тут наговорил. Мне казалось, Никодимус прячет тут кого-то вроде тролля. Не думал, что это будет один из лесных людей. Я как-то пересекался по работе с Рекой в Плечах. Может, ты слышал о…

Я даже не понял, что произошло. Полагаю, дженосква кинулся на меня и атаковал. Только что я пытался установить какое-то взаимопонимание, а в следующую секунду уже кувырком летел через весь цех в дюжине футов от земли. Передо мной промелькнул стол для переговоров, потом окна, потолок… и недоверчивое лицо Джордана, уставившегося на меня с мостков. А затем я впечатался в кирпичную стену, череп отозвался вспышкой белого света. Я даже не заметил, как упал и шмякнулся об пол… или просто этого не помню.

Я помню, как поднялся, готовый сражаться. Дженосква прошёл над столом — просто перешагнул его — и сократил дистанцию в три огромных, по-кошачьи бесшумных прыжка, двигаясь с лёгкостью танцора, несмотря на то, что весил фунтов восемьсот, как минимум.

Я швырнул в него заряд Зимы, но он лишь презрительно махнул рукой и, брызжа слюной, прорычал заклинание. Лёд, который должен был накрыть его, просто… стёк на пол у его ног. Пол погасил мою магию так же эффективно, как громоотвод принимает на себя молнию.

У меня было где-то полсекунды, чтобы осознать, что мой лучший удар отскочил от него, причинив не больше вреда, чем если бы я запустил в него поролоновой подушкой. А затем он снова ударил меня.

Я перевернулся в воздухе. И снова врезался в стену. Не успел я упасть, он уже был тут как тут… и его гигантские руки всадили ржавый старый гвоздь мне в левую грудную мышцу.

Стоило стальному гвоздю прорваться сквозь кожу, моя связь с мантией Зимнего рыцаря разрушилась, и это снова был лишь старый добрый я, без наворотов.

Это подразумевало боль.

Целую уйму боли.

Мантия заглушала боль в сломанной руке и в других местах, и стоило мне потерять связь с ней, на мозг сразу обрушилось множество мучительных ощущений. Я закричал и забился, обеими руками перехватывая запястье дженосквы и пытаясь отпихнуть от себя его руку вместе с гвоздём. Это было всё равно что пытаться опрокинуть здание. Я не смог даже привлечь его внимание к своим усилиям, хотя бы покачнув его руку, не говоря уже о том, чтобы сдвинуть её.

Он нависал надо мной, огромный, серый, вонючий, пихая свою противную рожу прямо мне в лицо и тяжело дыша через рот. Пахло оттуда кровью и гнилым мясом. Когда он заговорил, его голос прозвучал удивительно ровным, глубоким басом.

— Считай это дружеским предупреждением, — сказал он, с резким, каким-то неприятным, акцентом. — Я не один из этих хнычущих лесных людей. Ещё раз заговоришь обо мне и об этом жующем цветочки и сношающемся с сурками Рекой в Плечах в одном предложении, и я сожру твои потроха прямо у тебя на глазах.

— Фуф, — сказал я. Комната вращалась, словно в каком-то паршиво снятом кино про пьянку. — Кхм.

Очевидно, гвоздь отобрал часть силы и у серёжки Мэб. Кто-то вбил мне по свае в каждый висок, и внезапно я уже не мог дышать.

Дженосква резко отступил от меня, будто я был чем-то, недостойным его внимания. Он повернулся к остальным, а я отчаянно вцепился в торчащий из груди гвоздь.

— Вы, — обратился он к людям, сидящим за столом. — Делайте, что говорит Никодимус. Или я вам головы поотрываю.

Он согнул свои огромные руки, и я вдруг заметил, что они заканчивались отвратительными грязными когтями.

— Я был здесь почти два дня, и никто из вас даже не увидел меня. Вчера следовал за некоторыми из вас по всему городу. Никто не увидел меня. Не станете делать свою работу — и куда бы вы ни убежали, от меня вам не спрятаться.

Сидящие за столом уставились на него, потрясённые и притихшие, и я понял, что мои попытки переплюнуть Никодимуса и подорвать его авторитет в команде только что накрылись медным тазом.

Дженоскве, видимо, понравилось произведённое впечатление. Он подошел к загону и выхватил оттуда козу, так невозмутимо, словно это была закуска в баре, а не проворное животное, отчаянно пытающееся избежать своей участи. Затем одной рукой сломал ей шею и исчез, даже ещё более внезапно, чем появился.

Через секунду Кэррин уже была около меня, хватая гвоздь своими маленькими, но сильными руками… но, чёрт побери, это было просто слишком больно. Я начал терять сознание.

— Что ж, нам пора подкрепиться, — смутно услышал я голос Никодимуса.

Ухожу, ухожу.

Ушёл.

(обратно)

Глава 23

Давненько я не бывал в этом местечке.

Это был ровный пустой пол какого-то огромного открытого, неосвещенного пространства. Звуки в нем не отдавались эхом, словно тут просто не было стен, чтобы отражаться. Я стоял в круге света, хотя и не мог разглядеть над собой никаких ламп.

Хотя в одиночестве я стоял тут впервые.

— Эй! — крикнул я в темноту пустого пространства. — Не похоже, чтобы мое собственное подсознание могло взять и исчезнуть, знаешь ли! Если ты хочешь мне что-то поведать, тебе лучше поторопиться! Я занят!

— Да, да, — ответил голос из темноты. — Я уже иду. Не выпрыгивай из штанов.

Шуршащие шаги и затем… появился я.

Хорошо, технически, это был не совсем я. Это был мой двойник, мысленное изображение меня, которое уже показывалось мне пару раз в прошлом, и, пожалуй, я не стал бы об этом рассказывать всяким психиатрическим докам, которые составляют всякие обязательные освидетельствования. Называйте его моим подсознанием, моим вторым «я», голосом моего внутреннего подлеца, как угодно. Он был частью меня, показывающейся не слишком часто.

Он был одет в чёрное. Сшитая на заказ чёрная рубашка, чёрные брюки, дорогие чёрные туфли. У него даже была бородка.

Эй, я никогда не говорил, что мой внутренний мир ужасно сложен.

В дополнение к его обычному наряду на левой стороне груди была приколота брошь — снежинка, отлитая из серебра с такой точностью и подробностью, что можно было разглядеть кристаллическую структуру её поверхности. Впечатляюще. Я не знал точно, какого чёрта это значило, но учитывая, как прошёл мой день, резонно полагал, что ничего хорошего.

С ним был кто-то ещё.

Это была небольшая фигурка, укутанная во что-то, похожее на мягкое чёрное шерстяное одеяло. Она двигалась медленно, сгорбившись, словно испытывая ужасную боль, с трудом опираясь на руку моего двойника.

— Эм, — сказал я. — Что?

Мой двойник усмехнулся:

— Почему ты никогда не имеешь ни малейшего понятия, что происходит внутри твоей собственной головы? Ты ведь заметил эту тенденцию? Это не мешает тебе?

— Я стараюсь не зацикливаться на этом, — ответил я.

Он усмехнулся.

— Адские колокола, так это правда. Нам надо поговорить.

— Почему ты просто не можешь посылать мне сны, как подсознания всех остальных?

— Я пытался, — сказал он голосом, который был подозрительно похож на мультяшного лося Бульвинкля. — Но кое-кто был слишком занят, не зацикливаясь.

Я вздернул брови.

— Постой-ка. Тот… тот сон с Мёрфи? Это всё ты?

— Все эти сны присылал я, болван, — сказал мой двойник. — И я клянусь, чувак, ты, должно быть, самый забитый человек на всей планете.

— Что? Может быть, ты не заметил, но я точно ни под кого не прогибаюсь?

— Да не в смысле «запуганный», ты осёл. А в смысле «скованный». В плане секса. Да что с тобой не так?

Я обиженно моргнул:

— Что?

— У тебя всё было отлично со Сьюзан, — продолжил он. — А Анастасия… Вот это я понимаю! Тут есть что сказать по части опыта.

Я почувствовал, что краснею, и напомнил себе, что разговариваю с собой.

— И что?

— И что насчет того, что ты пропустил, тупица? — спросил он. — У тебя в голове была тень долбаного ангела, который мог показать тебе любой сексуальный опыт, какой ты можешь себе только представить, но использовал ли ты это? Нет. Мэб буквально подсылала к тебе девушек. Ты мог буквально сделать один звонок и получить полдюжины горячих сексуальных девушек сидхе, играющих в родео в любое время по твоему желанию, но вместо этого ты скачешь через клетки с заключёнными демонами. Проклятье, Ханна Эшер вполне бы с тобой занялась, если б ты захотел.

— Это паркур, — сказал я, защищаясь. — И только потому, что я не прыгаю в кровать с каждым, у кого есть вагина, это не значит, что я подавлен. Мне не нужен просто секс.

— А почему нет? — раздражённо спросил мой двойник. — Вперед к полигамии! Испей из чаши жизни! Carpe femme! Ради всего святого, трахнись.

Я вздохнул. Точно. Моему внутреннему фрейдистскому «ид» не надо было задумываться о долгосрочных последствиях. «Ид» было бессознательным, примитивным, ведомым животными инстинктами. На секунду я задумался, не были ли «ид» и «идиот» однокоренными словами.

— Ты не получишь этого, — сказал я. — Должно быть что-то большее, чем физическое влечение. Должны быть уважение и привязанность.

— Ну конечно, — ответил он абсолютно кислым тоном. — Тогда почему ты всё ещё не трахнул Мёрфи?

— Потому что, — сказал я, начиная волноваться, — мы не… мы не должны… есть много всякого… Слушай, отвали.

— Ха! — сказал мой двойник. — Ты до усрачки боишься близости с кем бы то ни было. Боишься, что тебе причинят боль и бросят. Опять.

— Вот и нет, — сказал я.

— Ох, умоляю, — сказал он. — У меня ж прямой доступ к твоим мозгам. У меня все твои страхи на Blu-Ray записаны. — Он закатил глаза. — Думаешь, она не испытывает ничего подобного?

— Мёрфи ничего не боится.

— Два бывших мужа, и последний женился на её младшей сестре. Он даже, возможно, послал ей открытку со словами: «Ты мне нравишься, но ты слишком успешна. И стара». А ты долбаный чародей, живущий столетиями. Разумеется, она переживает на тему влечения к тебе.

Я нахмурился.

— Я… Ты серьёзно так думаешь?

— Нет, болван. Ты серьёзно так думаешь.

Я фыркнул.

— Ну, хорошо, парень. Раз уж ты такой умный, то что мне делать?

— Если у тебя есть кто-то по-настоящему важный тебе, мужик, иди и возьми её, — сказал моё «я». — Вы оба можете завтра умереть. Вы же буквально идёте в царство долбаной смерти, с ума сойти. Какого чёрта ты ждёшь?

— Э-э…

— Позволь мне ответить за тебя, — сказал он. — Молли.

Я моргнул.

— Ох, нет. Молли всего лишь ребёнок.

— Она была всего лишь ребёнком, — сказал мой двойник. — Ей уже за двадцать, если ты вдруг забыл. Она не настолько уж и моложе тебя, и в пропорции эта дистанция сокращается. И она тебе нравится, ты ей доверяешь, и у вас двоих до хрена общего. Тогда трахни её.

— Чувак, нет, — сказал я. — Этого никогда не будет.

— Да почему нет?

— Это будет серьёзным нарушением доверия.

— Потому что она твоя ученица? — спросил он. — А вот и нет. Больше нет. Адские колокола, мужик, если задуматься, она же теперь практически твой босс. Ну, или, по крайней мере, тебе она больше не подчиняется.

— Я не буду это обсуждать, — сказал я.

— Подавление и отрицание, — едко сказал мой двойник. — Обратись к психотерапевту.

Фигура рядом с ним издала мягкий звук.

— Правильно, — сказал двойник. — У нас не так много времени. Мёрфи уже вытаскивает гвоздь.

— Времени для чего? — спросил я. — И кто это такой?

— Серьёзно? А не хочешь хоть немного прислушаться к своей интуиции?

Я нахмурился, глядя на другую фигуру, затем мои глаза расширились:

— Постой, это… это паразит?

Фигура вздрогнула и издала страдальческий стон.

— Нет, — сказал мой двойник. — Это то, что Мэб и Альфред зовут паразитом.

Я моргнул несколько раз.

— Что?

— Слушай, мужик, — сказал второй я — Ты должен решить эту проблему. Подумай, окей? Я не могу просто поговорить с тобой. Этот полусон — лучшее, что я могу, но ты должен пойти мне навстречу.

Я нахмурился.

— Постой. Ты говоришь, что паразит — на самом деле не паразит. Но это значит…

— Колесо сдвинулось, — сказал мой двойник тоном спортивного комментатора. — Жирный, ленивый старый хомяк, кажется, совершенно забыл, как это делать, но он вроде как двигается. Падают хлопья ржавчины. Паутины медленно рвутся.

— Да пошёл ты, — раздражённо сказал я. — Ты не показывался с тех самых пор, как…

Я умолк и молчал довольно долго.

— А, — сказал он, тыкая в меня пальцем и подпрыгивая на мысках своих ботинок. — Ах-хах! Ах-ха-ха-ха-ха-хах, забрезжил свет!

— С тех пор, как я коснулся монеты Ласкиэль, — тихо выдохнул я.

— Двигайся дальше, — призвал меня двойник. — Что случилось потом?

— Прикосновение к монете поместило мне в голову копию Ласкиэль, — сказал я. — Как отпечаток в глине, такой же формы, что и оригинал. Она пыталась склонить меня принять настоящую Ласкиэль, но я отверг её.

Мой двойник покрутил запястьем в жесте «продолжай движение».

— И тогда?

— И тогда отпечаток начал изменяться, — сказал я. — Ласкиэль неизменна, но её отпечаток был сделан из меня. Глиняная форма. Если изменилась глина, изменится и отпечаток.

— И?

— И я дал ей имя, — сказал я. — Я назвал её Лаш. Она стала независимой личностью со своими собственными правами. И мы как-то не очень ладили до тех пор… — я сглотнул. — До той психической атаки. Плохой. Она встала на её пути. Это её уничтожило.

— Да, — тихо сказал мой двойник. — Но… послушай, то, что она сделала, было актом любви. И ты был довольно близок с ней, когда это случилось, разделяя одно мысленное пространство. Забавно — ведь ты нервничаешь, когда только думаешь о том, чтобы жить с женщиной, но присутствие одной буквально у тебя в голове проблемой не было.

— Что ты имеешь в виду?

— Господи, это ты должен быть тут разумом, — сказал мой двойник. — Думай же! — Он уставился на меня долгим взглядом, пытаясь вдохновить на понимание.

Мой желудок упал в какую-то невообразимую пропасть в то же время, как отвисла моя челюсть.

— Нет. Это не… это невозможно.

— Когда мамочка и папочка любят друг друга очень сильно, — сказал мой двойник голосом маленького ребёнка. — И живут вместе, и обнимаются, и целуются, и у них бывает близость…

— Я… — мне стало как-то нехорошо. — Ты говоришь… Я беременный?

Мой двойник воздел руки:

— Наконец-то! До него дошло.

За годы и годы бытия чародеем я имел дело с понятиями, формулами и мысленными формами, которые варьировались от странных до вызывающих безумие. Ничто из них никоим образом не подготовило мою голову к тому, чтобы осознать это. Вообще. Никак.

— Как это… Да это даже… Какого чёрта, мужик? — возмутился я.

— Духовная сущность, — спокойно ответил мой двойник. — Рождённая от тебя и Лаш. Когда она пожертвовала собой ради тебя, это был акт бескорыстной любви, а любовь — это фундаментальная сила творения. Само собой, что акт любви является актом творения. Ты помнишь это, правда? После её смерти? Когда ты всё ещё мог играть ту музыку, что она подарила тебе, даже когда её не стало? Ты мог слышать эхо её голоса?

— Да, — ответил я, чувствуя себя ошеломлённым.

— Это потому, что часть её осталась, — сказал он. — Сотворённая из неё — и из тебя.

И очень аккуратно он раскутал чёрное одеяло.

Она выглядела, как девочка двенадцати лет, переживающая последние недели детства перед тем, как гормональная буря закрутит её в водовороте стремительных изменений, которые приведут её в отрочество. Её волосы были тёмными, как у меня, но её глаза были прозрачно-зелёно-голубыми, какие часто бывали у Лаш. Черты её лица были смутно мне знакомы, и чисто инстинктивно я понял, что оно состоит из черт людей, которые окружали меня в жизни. У неё был упрямый, квадратный подбородок Кэррин Мёрфи, круглые щечки, как у Ивы, линия губ Сьюзан Родригез. Её нос принадлежал моей первой любви, Элейн Мэллори, волосы — моей первой ученице, Ким Дилейни. Я знал это, потому что это были мои воспоминания, здесь, прямо передо мной.

Её взгляд беспокойно метался, и она дрожала так сильно, что едва стояла на ногах. На её ресницах оседал иней, буквально на глазах начиная расползаться по щекам.

— Она духовная сущность, — выдохнул я. — О, Господи. Она дух интеллекта.

— Вот, что случается, когда смертные сливаются с духами, — подтвердил мой двойник, уже не с таким жаром.

— Но Мэб назвала её паразитом, — сказал я.

— Многие люди так шутят, говоря о таких, как она.

— Мэб назвала её чудовищем. Сказала, что она навредит всем, кто мне близок.

— Она дух интеллекта, совсем как Боб, — сказал двойник. — Зачатая от духа падшего ангела и разума одного из самых сильных чародеев Белого Совета. Она родится со знаниями и силой, и совершенно не будет знать, что с ними делать. Многие сказали бы, что это чудовищно.

— Аргх, — сказал я и схватился за голову. Теперь я понял. Мэб не соврала. Не совсем. Чёрт, да она же сказала мне, что паразит сделан из моей сущности. Моей души. Из… меня. Дух интеллекта рос, а у моей головы весьма ограниченное пространство. Он рос на протяжении многих лет, медленно расширяясь, оказывая всё большее физическое и психологическое давление на меня — выражающееся во всё увеличивающейся интенсивности моих мигреней всё это время.

Если бы я понял, что происходит, я бы мог что-то сделать раньше и, возможно, проще. Теперь же… Я опоздал и, кажется, это будут очень, очень трудные роды. И если я не получу помощь, подобно женщине, рожающей в одиночестве, у меня возникнут осложнения. Были высоки шансы, что моя голова не выдержит давления от того, как резко сущность вырвется из меня, в борьбе за пространство, которого стало слишком мало, просто руководствуясь инстинктом выживания. Это может свести меня с ума, или вовсе убить наповал.

Если это случится, появится новорождённый дух интеллекта, совершенно одинокий и сбитый с толку в мире, которого он не понимает, но о котором у него много совершенно разной информации. Духи вроде Боба любят притворяться, что они абсолютно рациональны, но на самом деле у них есть эмоции и привязанности. Новый дух захочет завязать знакомства. И попытается это сделать с людьми, которые наиболее важны для меня.

Я вздрогнул, представив, как у маленькой Мэгги появляется очень, очень опасный воображаемый друг.

— Видишь? — спросил я своего двойника. — Ты видишь? Вот почему не надо заниматься сексом с кем попало всё время!

— Ты мозг, — сказал он. — Разберись с этим.

Огни замерцали, и он посмотрел вверх и по сторонам.

— Чёрт, гвоздь выходит.

Он был прав. Я почувствовал слабый укол в груди и затухающий отзвук агонии в голове. Иней продолжал покрывать девочку, и она вздохнула, её колени подогнулись.

Мой двойник и я успели наклониться и поймать её до того, как она упала.

Я взял её на руки. Она почти ничего не весила. Она не выглядела опасной. Она выглядела просто как маленькая девочка.

Её глаза распахнулись.

— Извини, — она запнулась. — Прости. Но это больно и я н-н-н-не могу говорить с тобой.

Я обменялся взглядом со своим двойником.

— Всё хорошо, — сказал я. — Всё хорошо. Я позабочусь об этом. Всё будет в порядке.

Она легонько вздохнула, и её глаза закрылись. Изморозь покрывала её слой за слоем, пока заклинание серьги Мэб повергало её в сон и тишину, успокаивая её — на текущий момент — и превращая её в красивую белоснежную статую.

Я даже не знал о её существовании — и она была полностью на моей ответственности.

Если я не справлюсь с этим, она убьёт меня при рождении.

Я бережно передал её своему двойнику.

— Ладно, я понял.

Он очень аккуратно взял её на руки и кивнул мне:

— Я знаю, она странная. Но она всё ещё твоё дитя, — его тёмные глаза сверкнули. — Защити потомство.

Действительно, первобытные инстинкты.

Я уничтожил целый народ, защищая своего физического ребенка. Передо мной была одна из причин, почему я так поступил. Это стремление также было частью меня.

Я сделал глубокий вдох и кивнул ему.

— Я в деле.

Он укутал девочку в одеяло и развернулся, бережно унося её с собой во тьму. Он забрал с собой свет, и меня вновь поглотила тьма.

— Эй, — резко позвал меня мой двойник, с расстояния.

— Что?

— Не забывай сон! — сказал он. — Не забывай, как он закончился!

— И что это должно значить? — спросил я.

— Ты чёртов идиот! — прорычал мой двойник.

А потом пропал вместе со всем остальным.

(обратно)

Глава 24

Я открыл глаза и увидел потолок спальни Кэррин. Было темно. Я лежал. Свет из коридора проникал из-под двери спальни, и был почти невыносимо ярким для моих глаз.

— Именно это я и пытаюсь тебе объяснить, — узнал я голос Баттерса. — Я просто не знаю. Минздрав не выпускал стандартов лечения для чертовых Зимних рыцарей. У него может быть шок. Или кровоизлияние в мозг. Или просто очень сильная сонливость. Черт возьми, Кэррин, для этого и нужны больницы и настоящие врачи!

Я услышал, как Кэррин вздохнула.

— Хорошо, — сказала она без всякого тепла. — Что ты можешь сказать?

— Рука сломана, — сказал Баттерс. — Отёк и ушибы ситуацию не улучшили. Кто бы ни помял так алюминиевую шину (её что, накладывали в строительном магазине?), кости он снова сместил. Я снова всё собрал, как мне кажется, и опять наложил шину, но без рентгена я не могу быть уверен, что сделал всё правильно. А рентгеновский аппарат, наверное, взорвётся, стоит только Гарри войти в комнату. Если я в чём-то напортачил, рука может получить непоправимые повреждения, — он шумно выдохнул. — Дырка в груди большого ущерба не нанесла. По его обычным стандартам. Этот чёртов гроздь не прошёл через мышцу, но был такой ржавый, что я надеюсь, прививка от столбняка у него есть. Дырку я заштопал, кровь смыл.

— Спасибо, — сказала Кэррин.

Голос Баттерса звучал устало:

— Ага, — он вздохнул. — Конечно. Кэррин… могу я тебе кое-что сказать?

— Что?

— Та штука, что он получил от Мэб. Я знаю, все думают, что она превратила его в своего рода супергероя. Но я так не считаю.

— Я видела, как он двигается, видела, как он силён.

— Я тоже, — сказал Баттерс. — Послушай… человеческое тело — удивительный механизм. На самом деле. Оно способно делать удивительные штуки — гораздо удивительнее, чем большинство людей может представить, потому что в него также встроена функция самозащиты.

— Что ты имеешь в виду?

— Ограничители, — сказал Баттерс. — Каждый человек вокруг раза в три сильнее, чем сам о себе думает. В том смысле, что средняя домохозяйка, вообще говоря, по силе сравнима с очень серьёзным качком, если говорить о чистой механике. Адреналин способен ещё больше усилить эффект.

— Ты говоришь о случаях, когда мамаши поднимают автомобили, чтобы вытащить своих детей? — я почти видел, как Кэррин хмурит брови.

— Именно о них, — сказал Баттерс. — Но тело не может функционировать так всё время, иначе оно попросту развалится. Для того и нужны ограничители — не дать навредить самому себе.

— А что тут общего со случаем Дрездена?

— Думаю, сила Зимнего рыцаря просто вырубила эти ограничители, и не более того. Мышечной массы у него не сильно прибавилось. Так что только это бы всё объяснило. Тело вполне способно временами выдавать такую силу, но это те козыри, что в норме нужно вытаскивать из рукава раз или два за всю жизнь — а без ограничителей и без возможности чувствовать боль Дрезден делает это постоянно. И даже не знает об этом.

Кэррин молчала несколько секунд, переваривая информацию.

— Подытожишь?

— Чем больше он полагается на свой «дар», — сказал Баттерс, и я прямо видел, как он пальцами показывает кавычки, — тем больше рвёт себя на куски. Тело его исцеляется очень быстро, но он — всё ещё человек. У него есть предел, где-то, и если он продолжит в том же духе, он в него упрётся.

— И что, ты думаешь, тогда случится?

Баттерс выдал задумчивый звук.

— Представь… игрока в американский футбол или боксёра, который упорно занимается своим делом и ломается, едва перевалив за тридцать, просто потому, что нагрузки были чертовски большими. Это будет и с Дрезденом, если он продолжит в том же духе.

— Ну, я уверена, что как только мы ему всё объясним, он уйдёт работать библиотекарем, — сказала Кэррин.

Баттерс фыркнул.

— Возможно, что и другие системы в его организме испытывают то же самое — выработка тестостерона, других гормонов, что могут влиять на его восприятие и суждения. Я не уверен, что он вообще получил какие-то силы, скорее, он просто так это ощущает.

— Где здесь факты, а где теория?

— Теория с фактами, — ответил он. — Боб помог разработать.

Вот сукин сын. Я продолжал лежать тихо и задумался обо всём этом на минуту.

Могло ли это быть правдой? Или хотя бы по большей части правдой?

Это согласовывалось с другой моей сделкой с фейри — моя крёстная, Леа, тогда дала мне силы победить моего старого наставника, Джастина ДюМорна. Она некоторое время пытала меня, уверяя, что это придаст мне сил. И это сработало, хотя, как я теперь понимаю, по большей части из-за того, что я в это верил.

Неужели меня опять магически обдурили фейри?

И кстати… в конце концов, я могу поднять долбаный автомобиль.

Конечно, можешь, Гарри. Но какой ценой?

Неудивительно, что Зимние рыцари оставались в должности до самой своей смерти. Если Баттерс был прав, они бы погружались в мучительную агонию своих избитых тел в момент, когда мантия их покидала.

Вроде того, как я превратился в агонизирующее желе, когда дженосква воткнул в меня гвоздь.

— Меня беспокоит, — тихо сказал Баттерс, — что он меняется. Что он этого даже не осознаёт.

— Смотрите, кто заговорил, — сказала Кэррин. — Бэтмен.

— Это было один раз, — возразил Баттерс.

Кэррин ничего не ответила.

— Ну ладно, — смягчился Баттерс. — Несколько раз. Но этого всё равно было недостаточно, чтобы спасти всех этих детей.

— Ты вытащил многих из них, Уолдо, — сказала Кэррин. — Поверь мне, это уже победа. Чаще всего, невозможно сделать даже это. Но ты не уловил суть.

— В смысле?

— С тех пор, как у тебя появился череп, ты тоже изменился, — произнесла Кэррин. — Ты работаешь рука об руку с паранормальным существом, которое пугает меня до мурашек. Ты можешь делать вещи, которые не делал раньше. Знаешь то, чего не знал до этого. Твоя личность изменилась.

Последовала пауза.

— Изменилась?

— Ты стал более серьёзным, — сказала она. — Более… напряжённым, я полагаю.

— Да. Теперь я больше знаю о том, что на самом деле происходит. Это никак на меня не повлияло.

— А может, повлияло, но ты просто этого не осознаёшь, — сказала Кэррин. — Я вижу тебя так же, как ты видишь Дрездена.

Баттерс вздохнул.

— Я понимаю, что ты пытаешься сделать.

— Не думаю, что понимаешь, — сказала она. — Это… о выборе, Уолдо. О вере. Перед тобой масса фактов, которые можно подогнать под несколько истин. Ты должен выбрать ту, которой будешь следовать в своих решениях относительно этих фактов.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты можешь пойти на поводу у своего страха, — сказала Кэррин. — Может, ты и прав. Может, Дрездена превращают в монстра без его ведома и против воли. Может, однажды он станет чем-то, что убьёт всех нас. Ты не ошибаешься. Это может произойти. Меня это тоже пугает.

— Тогда почему ты со мной споришь?

Кэррин недолго помолчала, прежде чем ответить.

— Потому что… страх — это ужасная, коварная штука, Уолдо. Он портит и искажает всё, к чему прикасается. Если ты позволишь страху вести тебя, рано или поздно он будет править всем. Я решила, что не позволю себе быть кем-то, кто живёт в страхе, что её друзья превращаются в чудовищ.

— Что? Вот так просто?

— Осознание этого заняло у меня очень, очень много времени, — ответила она. — Но, в конце концов, я лучше сохраню веру в людей, которые мне не безразличны, чем позволю моим страхам исказить их в моих собственных глазах, или где-то ещё. Думаю, ты просто не видишь, что сейчас происходит с Гарри.

— Что? — спросил Баттерс.

— Так выглядит тот, кто борется за свою душу, — сказала она. — Ему нужно, чтобы его друзья верили в него. Самый быстрый способ для нас сделать из него чудовище — это начать смотреть на него так, словно он уже им стал.

Баттерс молчал довольно долго.

— Я скажу это лишь раз, Уолдо, — сказала она. — И я хочу, чтобы ты выслушал.

— Хорошо.

— Ты должен выбрать, по какой стороне дороги ты собираешься идти, — мягко сказала она. — Отвернуться от своих страхов или схватить их и убежать вместе с ними. Но тебе надо понять. Ты пытаешься идти посередине, и это тебя разрывает.

Голос Баттерса сделался горьким:

— Они или мы, выбрать сторону?

— Этот разговор не о сторонах, — сказала Кэррин. — А о познании себя. И об осознании, почему ты делаешь выбор. Как только ты поймёшь это, ты будешь знать, куда идти.

Половые доски заскрипели. Возможно, она подошла к нему ближе. Я вообразил, что она положила руку ему на плечо.

— Ты хороший человек, Уолдо. Ты мне нравишься. Я тебя уважаю. Думаю, ты с этим разберёшься.

Последовала длинная пауза.

— Энди ждет моего возвращения, чтобы поесть, — сказал он. — Я лучше пойду.

— Хорошо, — сказала Кэррин. — Спасибо ещё раз.

— Я… Да, конечно.

Шаги. Входная дверь открылась и закрылась. Зашумел стартер, и автомобиль отъехал от дома.

Я сел на постели и зашарил вокруг, пока не нащупал правой рукой прикроватный светильник Кэррин. Свет больно ударил в глаза. В голове было странное чувство — видимо, результат всех этих свиданий со стенами. И я снова остался без рубашки. Баттерс добавил в мою коллекцию медицинских трофеев ещё несколько повязок и резкий запах антибиотиков. Моя рука снова была перевязана и заключена в алюминиевую шину. Шину поддерживала перекинутая через шею перевязь.

Я встал с постели, пошатался с минуту и заковылял к двери спальни. Кэррин открыла её прямо перед моим носом и застыла, обеспокоенно глядя на меня.

— Боже, ты превращаешься в монстра, — сказала она. — В мумию. По куску за раз.

— Я в порядке, — сказал я. — Почти.

Она поджала губы и покачала головой:

— Как много ты услышал?

— Всё после его обычной присказки: «Я не настоящий врач».

Рот Кэррин дёрнулся.

— Он просто… Он беспокоится, вот и всё.

— Я понял, — сказал я. — Думаю, ты хорошо ему всё объяснила.

Её глаза блеснули в ответ:

— Я знаю.

— Бэтмен? — спросил я.

— Он был… — она сложила руки. — Тобой, я полагаю. Ты ушёл из города, и Молли ушла, на улицах перестало быть спокойно. Головорезы Марконе вступали в бой с фоморами, если те пересекали их территорию. Но их защита стоила денег. Не каждый мог себе её позволить.

Я поморщился и пробормотал:

— Чёрт возьми. Чёртова Мэб. Я мог бы вернуться сюда много месяцев назад.

— Уолдо делает, что может. И у него есть череп, поэтому он может больше, чем многие.

— Боб не годится для использования в полевых условиях, — сказал я. — Он ценный ресурс, пока не привлечёт к себе внимание. Как только он будет обнаружен, на него можно будет найти управу или украсть. И тогда плохие парни станут намного сильнее. Вот почему я старался не выносить его из лаборатории.

— Фоморы начали забирать детей в прошлый Хэллоуин, — просто ответила Кэррин. — Шестилетних. Прямо с улиц.

Я снова поморщился и опустил глаза, не выдержав её пристального взгляда.

— Мы что-нибудь придумаем, — сказала Кэррин. — Ты голоден?

— Просто умираю.

— Пошли.

Я прошёл за ней на кухню. Она вытащила пару ещё теплых пицц «Пиццы Экспресс» из духовки. Не успели тарелки коснуться стола, как я хищно набросился на них. Пицца была моя любимая. Не превосходная, но любимая, потому что это была единственная пицца, которую я мог позволить себе долгое-долгое время, и я привык к такой. Много соуса, мало сыра и от мяса одно название, зато корочка толстая, горячая, хрустящая и полная всяких вкусных вещей, которые вас медленно убивают.

— Для тебя подарок, — сказала Кэррин.

— Ффффто? — спросил я.

Она шлёпнула папку на стол рядом со мной и сказала:

— От Параноика Гэри из Паранета.

Я проглотил полный рот пиццы и подождал, пока ко мне вернётся способность говорить:

— Тот, который заметил лодки в прошлом году? Сумасшедший-но-не-ошибающийся парень?

— Да, от него.

— Хм, — сказал я, жуя. Я открыл папку и стал листать отпечатанные на принтере нечёткие фотографии.

— Они из Ирана, — пояснила Кэррин. — Гэри говорит, что на них действующая атомная электростанция.

На фотографиях определённо было какое-то сооружение, но ничего кроме этого я сказать не мог.

— Я думал, у них должны быть такие большие старые башни.

— Он говорит, что они врыты в холм позади здания. Посмотри на последнюю пару фотографий.

На последних страницах папки вид установки изменился. Клубы чёрного жирного дыма выкатывались из нескольких зданий. На другом снимке на земле лежали тела солдат. А на последней фотографии на склоне, покрытом белым дымом или, может быть, паром…

Лицом друг к другу стояли три фигуры. Среди них был крупный мужчина в длинном пальто, в руке — слегка изогнутый меч, старая кавалерийская сабля. В другой руке — что-то вроде обреза. Его кожа была смуглой, и хотя, когда мы виделись в последний раз, его голова не была побрита, это мог быть только один человек.

— Саня, — сказал я.

Единственный в мире рыцарь Креста стоял напротив двух размытых фигур. Обе были сняты в движении, напоминающем атаку. Одна из них размером и формой напоминала гориллу. Вторая — покрыта слоем перьев, что делало в остальном человеческую фигуру странно лохматой.

— Магог и Пернатая Тварь, — пробормотал я. — Адские колокола, от этих монет не так просто избавиться. Когда были сделаны эти снимки?

— Меньше шести часов назад, по словам Параноика Гэри. Динарианцы что-то замышляют.

— Ага, — согласился я. — Дейрдре сказала, что Тесса должна была быть в Иране. Теперь всё обрело смысл.

— Какой смысл?

— Никодимус хочет провернуть тут одно дельце. Он знает, что только один рыцарь Меча ошивается поблизости. И посылает Тессу и её компанию на другой конец света мутить неприятности мирового масштаба. Положим,Гэри прав, и у Ирана есть ядерный реактор. И что-то с ним пойдёт не так. Мгновенно начнётся местный и международный кризис. Конечно же, рыцаря отправляют туда. Туда, откуда он не сможет добраться до Чикаго в приемлемое время.

Кэррин ничего не сказала в ответ, и я вернулся к еде.

— Так ты хочешь сказать, мы тут сами по себе?

— А плохих парней всё больше и больше, — добавил я.

— Ты про дженоскву?

— Ага.

Её передёрнуло.

— Эта штука… настоящий бигфут?

— Что-то вроде серийного убийцы-мутанта-бигфута, — уточнил я. — Он совсем не похож на одного из лесных людей.

— Поверить не могу, — сказала Кэррин.

— Он не страннее всей той оравы…

— Я не про то. Я не могу поверить, что ты встречал бигфута, и никогда мне об этом не рассказывал. Они, типа, знаменитости.

— Они закрытая группа, — сказал я. — Я делал кое-какую работу для одного из них по имени Река в Плечах. Он мне понравился. И я держал рот на замке.

Кэррин понимающе кивнула. Затем встала, вышла из кухни и вернулась через минуту с противотанковым гранатомётом и огромным футляром для пистолета. Она поставила гранатомёт на пол и сказала:

— Нет проблем, эта штука справится и с таким здоровяком, как бигфут.

Я открыл рот и опять его закрыл.

— Ага, — согласился я. — Хорошо.

Она кивнула мне с видом, практически кричавшим: «Ведь я же говорила!».

— Мне нравится быть уверенной, что огневой мощи достаточно для любой ситуации. — Она положила футляр на стол и толкнула его в мою сторону. — А это для тебя.

Я взял футляр и немного неловко открыл, пользуясь в основном одной рукой. В нём оказался короткий и широкий на вид револьвер, на который ушла чёртова куча металла. Так много, что он почему-то напоминал мне карикатурно уродливого стероидного штангиста. Чёртова штука годилась для установки на турель небольшого броневика. Ещё в футляре лежало несколько патронов, каждый величиной с мой большой палец.

— Что это ещё за чёрт? — спросил я, сияя от радости.

— «Смит энд Вессон 500», — ответила она. — Короткий ствол, но его патроны для охоты на крупную дичь. Когда большой, серый и злой заявится к тебе с очередным дружеским советом, я хочу, чтобы дал ему ответ весом в четыреста гран.

Я присвистнул и поднял оружие, любуясь всей его огромной массой.

— Я уже сломал одно запястье, и ты мне даёшь это?

— Компенсируй отдачу, девчонка, — посоветовала Кэррин. — Ты справишься. — Она положила свою руку на пальцы моей левой руки, выступающие из шины. — Мы справимся. Мы закончим это дело с Никодимусом и вытащим паразита из твоей головы. Вот увидишь.

— Ага, — сказал я. — С этим у нас есть проблема.

— Какая?

— Мы не можем убить паразита. Мы должны его сохранить.

Кэррин прямо посмотрела на меня и после короткой паузы спросила:

— Что?

— Мы, э… Послушай, эта штука не то, что я думал. Со мной происходит тоже не то, что мы думали.

Она с опаской посмотрела на меня:

— Нет? Тогда что именно с тобой происходит?

Я рассказал ей.

* * *

— Хватит. Вставай, — сказал я.

Кэррин сидела на полу, раскачиваясь туда-сюда от бессильного смеха. Её тарелка с кусочком пиццы приземлилась поблизости, когда она рухнула со стула пару минут назад, и продолжала там лежать.

— Прекрати, — выдохнула она. — Прекрати меня смешить.

Раздражение и смущение становились всё сильнее. Лицо горело, словно от солнечного ожога.

— Чёрт возьми, Кэррин, мы должны вернуться на скотобойню через двадцать минут. Хватит, это не так уж и смешно.

— Ты бы видел… сейчас… — она задыхалась, не в силах остановить смех, — своё… лицо…

Я вздохнул, выругался себе под нос и стал ждать, когда она успокоится.

Хотя она несколько раз снова подрывалась хихикать, ей потребовалось только лишь пара минут, чтобы наконец поднять себя с пола.

— Ты закончила? — спросил я, пытаясь сохранить остатки достоинства.

На неё мгновенно снова напало икающее хихиканье.

Это было очень непрофессионально.

(обратно)

Глава 25

К тому времени, как мы вернулись на скотобойню, солнце уже село, и на город опустилась холодная и тёмная ночь. Поднялся лёгкий туман, начался дождь, а температура упала настолько, что падающие капли покрывали весь город тонким слоем льда.

— Ледяной дождь, — отметила Кэррин, паркуя машину. — Просто отлично.

— По крайней мере, он удержит людей дома, — сказал я.

— И если дела пойдут наперекосяк, среди невинных мирных жителей будет меньше жертв, — согласилась она. — Это не Мэб снова мутит с погодой?

Я покосился на дождь.

— Нет, — ответ пришел мгновенно и совершенно инстинктивно. — Это всего лишь зима в Чикаго. Мэб не заботят невинные мирные жители.

— Но её может заботить твое преимущество.

Я фыркнул и сказал:

— Мэб помогает только тем, кто помогает себе сам.

Кэррин ответила натянутой улыбкой.

— Насчет того, что ты сделал с дженосквой. Ты бросил в него магией.

— Ага.

— Это, похоже, не сработало.

— Не-а, — протянул я. — Я врезал ему лучшим ударом, что дала мне Мэб. И всё просто стекло с него и ушло в землю.

— Ушло в землю, — повторила Кэррин. — Как через громоотвод?

— Именно, — ответил я. — Лесные люди владеют магией, мощной до нелепости, но они использую её иначе, чем люди. Мой знакомый использовал магию Воды способом, которого я раньше не видел и не слышал. А этот дженосква… Я думаю, он таким же образом использует магию Земли. На таком уровне, о котором я ни черта не знаю.

— А я, представь, вообще ни черта не знаю о магии Земли, — сказала Кэррин, — и мне нужен краткий обзор.

— Я послал в него мой самый мощный заряд магии, а он просто остановил его без каких-либо проблем. И я совершенно уверен, что он сможет повторить это, когда пожелает.

— У него иммунитет к магии? — спросила Кэррин.

Я пожал плечами.

— Типа того, раз он чувствует её и может отразить, — ответил я. — Но теперь я думаю, что он не очень-то сообразителен.

— Напрасно он выдал тебе такой важный секрет, если даже не собирался тебя убивать.

— И не говори. Может быть, он меня переоценил и решил, что я и так всё знаю. В любом случае, я теперь в курсе.

— Точно, — сказала Кэррин. — И теперь у тебя преимущество. Ты уже не будешь пытаться швырять в него магией в следующей раз.

Меня передёрнуло при воспоминании о невероятной скорости и силе этого существа, и том, как мало он меня боялся. Я потрогал рукоятку моего нового револьвера, теперь обосновавшегося в кармане моего плаща.

— Если повезёт, следующего раза не будет.

Кэррин резко повернулась ко мне, и её лицо стало серьёзным.

— Гарри, — сказала она тихо, — эта тварь с удовольствием тебя убьёт. Я же вижу. Не обманывай себя.

Я поморщился и отвернулся.

Убедившись, что её слова дошли до меня, Кэррин кивнула и вышла из машины. Одна из её космических пушек (она звала её Крисс) висела в кобуре под пальто и была почти незаметна при движении. Она покрутилась, бросила взгляд вверх и вниз по улице, затем достала гранатомёт и повесила себе на плечо. В темноте и под дождём гранатомёт в три с половиной фута длиной походила на один из этих защитных тубусов, которые используют художники.

— Ты правда думаешь, что сможешь завалить его этой штукой? — спросил я.

— Хватит, чтобы справиться с ним, — ответила она. — Если понадобится.

Я покосился на моросящий туман и произнес:

— Я уже устал от этой работы.

— Тогда давай покончим с ней, — сказала Кэррин.

* * *

На этот раз, когда мы приехали, Джордана на посту не было. Возможно, его сменили для перерыва на сон. Или, возможно Никодимус убедился в том, что я собираюсь подорвать его влияние и перевербовать парня, и перевёл его на менее уязвимую позицию. Ага. Скорее всего.

Когда мы вошли, большая часть команды была уже внизу, собравшись вокруг стола для переговоров. Даже дженосква маячил поблизости, хотя и в самом тёмном углу, что низводило его видимое присутствие до огромной, мохнатой тени. Отсутствовали только Никодимус и Дейрдре. Хотя её я тут же заметил — Дейрдре тихо стояла на галёрке и смотрела вниз на стол, у которого Вязальщик оживленно рассказывал какой-то анекдот или шутку.

Она, казалось, была… не в порядке. Не поймите меня неправильно — девушка, которая способна откусывать мужчинам языки, так или иначе явно «не в порядке», но убийца-динарианка выглядела искренне встревоженной, или огорчённой, или что-то в этом духе.

Кэррин проследила за моим взглядом и вздохнула:

— Мы не можем позволить себе спасать ещё одну девицу, Дрезден.

— Я вовсе не об этом думал.

— Ну конечно.

— Вообще-то, я думал, что она выглядит уязвимо. Может, это подходящее время, чтобы открыто поговорить с ней о смерти Харви.

Кэррин задумчиво прищёлкнула языком:

— Я буду за столом.

— Идёт.

Она начала спускаться по лестнице, а я двинулся к Дейрдре.

Когда я приблизился, она безразлично посмотрела на меня, но затем её взгляд опять устремился вниз.

— И тут я сказал, — хихикая, говорил Вязальщик, очевидно приближаясь к развязке, — «Тогда зачем ты это надел?»

Ханна Эшер искренне расхохоталась, Анна Вальмон присоединилась к ней, хотя более сдержанно. Даже Грей улыбнулся, хоть и слегка. На его странно непримечательном лице улыбка смотрелась несколько чужеродно.

Дейрдре смотрела на них с абсолютно бесстрастным выражением лица, словно учёный, наблюдающий за бактериями. Когда я подошёл, она на секунду взглянула на меня, немного напрягаясь.

Как гениальный следователь, я сразу спросил её:

— Так зачем ты убила Харви?

Несколько секунд она просто смотрела на меня, затем снова перевела взгляд вниз, наблюдая, как Кэррин подходит к столу. Заметив, чем она вооружена, все на мгновение смолкли. Затем Грей неожиданно проворно поднялся, готовый помочь с гранатомётом, словно это было пальто. Кэррин позволила ему, одарив холодной улыбкой и смотря при этом мимо него, на тень, где затаился дженосква.

— Я не убивала финансиста, — спокойно ответила Дейрдре. — Никодимус сказал этого не делать.

Это меня немного удивило. Если она хотела закрыться от меня, ей не было никакой нужды лгать. Она просто могла промолчать.

— Он сказал это нам всем, — сказал я. — Возможно, он сказал нечто иное лично тебе.

— Он не говорил, — сказала она. — Моя мать убила его заклинанием, которое она называет Кровавый Скальпель.

— Порез выглядел так, словно это ты поработала, — возразил я.

— Перерезанная глотка всегда выглядит как перерезанная глотка, чародей.

Трудно с этим спорить.

— И ты погналась за ней.

— Я пошла сказать… поговорить с ней, да.

— Что она сказала?

— Личное, — ответила Дейрдре.

Я сощурился.

Что-то тут было не так. Дейрдре не выказывала абсолютно никаких эмоций по отношению к своей матери, что по моему опыту почти для любого человека было подозрительно близко к невозможному. Проклятье, даже Мэйв постоянно носилась со своей кучей проблем с матерью. Если Тесса и впрямь пыталась обойти Никодимуса и Дейрдре со святым Граалем, должно же было быть хоть что-то. Разочарование, страх, злость, отрицание, хоть что-то.

Но не эта отстранённая, холодная безмятежность.

Тесса не гонялась ни за каким Граалем.

Но какие ещё у нее могли быть мотивы?

Дейрдре подняла глаза и спокойно, изучающе посмотрела на меня:

— Знаешь, он в курсе, что ты собираешься предать его.

— Ну, значит, счёт у нас равный.

— Нет, не равный. Даже близко не равный. Я видела, как он разбирается с мужчинами и женщинами, куда более грозными, чем ты, и не одну дюжину раз. У тебя нет шансов обмануть, перещеголять или превзойти его. Мэб тоже это знает, — так же отстранённо, словно излагая простые факты, произнесла она.

— Тогда зачем ей было посылать меня сюда?

— Она избавляется от тебя, причём так, чтобы не обратить гнев твоих союзников на себя. Уверена, ты не настолько недалёк, чтобы не понимать этого.

При этих словах у меня по спине пробежал холодок.

Вообще-то, это… имело смысл. Если Мэб в конце концов решила отказаться от идеи как-то использовать меня, тогда моё присутствие ей больше не требуется… но многим людям была небезразлична моя судьба, и если они примутся мстить, для Мэб это может стать проблемой.

Но Мэб, конечно, ведет игру совсем иначе. Если уж она что-то затевает, то обставляет всё так, чтобы сорвать куш при любом раскладе. Скорее всего, Мэб действительно хотела, чтобы я сделал то, что она мне велела. Она просто не сказала, что устроила всё так, чтобы не слишком пострадать, если я не справлюсь. Если я окажусь слишком некомпетентен, чтобы исполнить её волю, она сочтёт меня обузой, от которой нужно избавиться… желательно, не разозлив при этом моих союзников. В случае моей смерти все шишки повалятся на Никодимуса, а Мэб выйдет сухой из воды и сможет спокойно выбрать нового рыцаря.

Я стиснул зубы. Что ж. Вряд ли я мог ожидать чего-то другого. Мэб обошлась со мной, как мамаши, которые учат детей плавать, бросая их в воду на середине озера. И вся наша совместная работа будет протекать в том же ключе — выплыви, или утонешь.

— Посмотрим, — сказал я.

Она чуть улыбнулась и развернулась, чтобы рассмотреть столик внизу. Грей сидел с Кэррин и улыбался. Её лицо было с прищуром, но улыбка тоже проглядывала. Грей был просто сама потешность.

Урод.

— Есть ли ещё что-нибудь, о чём ты хотел бы меня спросить? — спросила Дейрдре.

— Да, — сказал я тихо. — Зачем?

— Что зачем?

Я махнул вокруг.

— Зачем всё это? Зачем ты делаешь то, что делаешь? Зачем вырываешь языки, убиваешь наёмников и всё остальное? Что тебя заставляет делать это?

Она молчала. И эта тишина уже начинала меня угнетать.

— Расскажи мне, мальчик, — начала она, — о самых долгих отношениях в твоей жизни.

— Э-э, — замялся я. — В смысле, те, которые давно начались? Или те, которые долго продолжались?

— Любые.

— Мой учитель из Белого Совета, наверное, — сказал я. — Я знаю его с шестнадцати лет.

— Ты виделся с ним каждый день? Говорил с ним, работал с ним?

— Да нет.

— Понятно, — сказала она. — А кто-нибудь более близкий тебе? Кто делил с тобой твою жизнь?

— Э-э, — опять замялся я. — Девушка или две. Мой кот.

Легкая ухмылка коснулась её рта.

— Временные подружки и кот. Просто кот.

— Он — необыкновенный кот.

— Так ты говоришь мне, что никогда и ни с кем не делил свою жизнь на долгое время, — сказала она. — Близость не распространялась дальше общего дома и взаимных ласк на твоих условиях и под твоим контролем.

— Ну, кроме тех случаев, когда я был в ванной…

Она не обратила внимания на шутку.

— Все твои отношения были краткими, как свет светлячков — вот они есть, и вот их уже нет. Рядом с Никодимусом я наблюдала, как империи поднимаются, и рушатся, и снова поднимаются. Ты зовешь его моим отцом, но нет такого слова, чтобы передать, кто мы друг другу. И не может быть. Слова смертных не способны охватить то, что смертным никогда не объять и не понять. Столетия веры, сотрудничества, взаимопонимания, работы, жизни и борьбы бок о бок. — Её рот скривился в усмешке. — Ты ничего не знаешь о верности, юный чародей. И я не могу объяснить тебе, почему я делаю то, что делаю.

— И что именно вы с ним делаете, по-твоему? — спросил я её.

— Мы сражаемся за спасение мира, — ответила она с удивительным спокойствием.

Если она не врала, такой пугающей вещи я до сегодняшнего дня ещё не слышал.

— От чего? — спросил я.

Она улыбнулась совсем легко и погрузилась в молчание.

Я не настаивал. Я не хотел больше ничего и никогда слышать от неё.

Отставив её, я направился к столу с остальными.

— …ужин, — говорил Грей. — Если мы конечно останемся живы и станем неприлично богаты.

— Я определённо скажу «нет», — отвечала Кэррин с лёгкой издевкой. — Ты меня пугаешь, Грей.

— Гудман, — сказал Грей. — Повторяй за мной: «Гудман».

— Я была копом двадцать лет, Грей, — сказала Кэррин. — Я умею отличать фальшивые имена на слух.

Я уселся рядом с Кэррин, достал свой новый револьвер из кармана, положил его на стол переговоров в доступной близости от себя и сказал Грею:

— Привет!

Грей взглянул на меня, а затем на револьвер. Затем обратился к Кэррин:

— Это он твои запросы удовлетворяет?

— Слишком банально — чтобы меня задеть, нужно что-нибудь пожёстче, — сказала Кэррин. — Если честно, я даже надеюсь, что он тебя подстрелит. Ни разу не видела, как из этой малышки кого-то дырявят.

Грей мрачно посмотрел на меня, откинувшись на спинку кресла.

— Братан, — сказал он, — ты мне все шансы на развлечение испортил.

Вместо ответа я поднял свой монструозный револьвер.

— Нет, — сказал я и взвёл долбаный курок большим пальцем. Вместо обычного щелчка раздался пугающий треск. — А вот теперь я их действительно испорчу.

За столом стало совершенно тихо. Все замерли. Глаза Анны Вальмон выглядели огромными.

— Туше! — произнёс Грей с лёгким кивком. — Ну, леди же не убыло от моего вопроса?

— Нет, — согласился я дружелюбно. — Мёрфи, может, мне всё равно его пристрелить?

Кэррин задумчиво постучала пальцем по губам.

— Должна признать, мне жутко любопытно. Но это не совсем профессионально, раз уж он пошёл на попятную.

— Слышал? — спросил я Грея.

— Вы, люди, такие дикари, — ответил Грей. Он покачал головой, пробубнил что-то себе под нос и поднялся, чтобы отойти от стола и расположиться около дженосквы, который не возражал. Оба обменялись лёгкими кивками и начали разговор на неизвестном мне языке.

Я осторожно отпустил курок и положил револьвер. За столом ещё какое-то время висела тишина, пока Вязальщик не заговорил таким весёлым тоном, словно его и не прерывали:

— И вот я в Белизе с тридцатью обезьянами, пандой и карликовым слоном…

Вязальщик начал рассказывать историю, в которую никто за столом не поверил, хотя он и настаивал на абсолютной правдивости каждой детали. И тут через аварийный выход в цех вошёл Никодимус, впустив вместе с собой ледяной туман и зимний воздух. К его наряду добавилось длинное пальто, и он сбросил его с плеч на ходу. Его слишком большая тень не совсем синхронно скользила рядом.

— Добрый вечер, — произнёс он, заняв своё место во главе стола. — Леди и джентльмены, прошу вашего внимания. Чародей Дрезден, если вы не против, пожалуйста, проведите нам небольшой экскурс по природе Путей и способах их открытия.

Я заморгал, когда все за столом повернулись ко мне.

— Э-э-э, — протянул я. — В общем, Пути соединяют мир смертных с какой-нибудь частью Небывальщины — миром духов. Из любой точки реального мира можно открыть проход куда-нибудь, если вы знаете, как это сделать. Проход открывается в место, которое как-то связано с реальным миром. Ну, например, если вы хотите открыть проход в Ад, вам нужно найти самое адское место в реальном мире и начать оттуда. Если вы хотите попасть в спокойное место в Небывальщине, нужно искать спокойное место здесь. Примерно так. Чикаго — отличное место для проходов, здесь перекрёсток, и большой. Отсюда можно попасть почти куда угодно.

— Спасибо, — поблагодарил Никодимус. — Наша цель — открыть проход в охраняемое место, содержащее наш объект. — Он взял большой свёрнутый лист бумаги у поспешно подбежавшего оруженосца. — Принимая всё это во внимание, я уверен, что вы поймёте, почему мы начнём работу здесь.

Взмахнув рукой, он развернул лист.

Это оказались планы здания. Я нахмурился и уставился на них, но не нашёл ничего знакомого.

Кэррин поперхнулась.

— Мёрф? — спросил я.

— О, вы его узнали, — сказал Никодимус с улыбкой.

— Это хранилище, — произнесла она, подняв на меня глаза. — Хранилище, принадлежащее хозяину подпольной империи.

Я почувствовал, как одно моё место сжалось ещё сильнее, хотя сильнее было уже некуда.

— О, адские колокола, — слабо пробормотал я.

Вязальщик ткнул в меня пальцем.

— О чём это он? — спросил он Кэррин.

Кэррин указала на планы.

— Это Капристи-билдинг, — пояснила она, — второе самое охраняемое здание в городе. — Она глубоко вздохнула. — Это гангстерский банк. И он принадлежит джентльмену Джону Марконе, барону Чикаго по Соглашению неблагих.

(обратно)

Глава 26

Я боялся, что дойдёт до чего-то вроде этого, хотя и надеялся, что Никодимус придумает способ получше, чтобы попасть, куда нам надо. Например, поджечь здание, где мы находимся, и надеяться открыть Путь в последнюю секунду. Это было бы просто рискованно.

А соваться к Марконе было опасно.

«Джентльмен» Джонни Марконе буквально прогрыз себе путь к вершине криминальных структур Чикаго, когда я только открыл контору, и тех пор руководил городской преступностью «железной рукой», имея целью сделать организованную преступность более безопасной, более эффективной и более практичной. Это сработало. Многие полицейские благодаря ему имели больше власти, чем правительство. Эти копы держали рты на замке, по большей части — хотя бы потому, что ему подчинялось больше полицейских, чем правительству.

Затем, несколько лет назад, он искал и добился звания свободно ассоциированного члена Соглашения неблагих, юридического документа, который был основой цивилизованных отношений между сверхъестественными народами. Он был первым обычным человеческим существом в истории, которому это удалось, и он по сей день отстаивал и защищал Чикаго ото всех непрошеных гостей как его глава.

Хотя, если честно, давненько меня не было в городе с тех пор.

И всё же, не думаю, что было бы умно пересечься с ним, если только я не был готов идти ва-банк. Марконе управлял армией жуликов и наёмных убийц, некоторые из них были мастерами своего дела. У него на подхвате был небольшой взвод эйнхериев, мёртвых-но-не-совсем воинов-викингов, и я видел, как эффективны они против самых крепких тварей из тех, с кем мне доводилось встречаться. У него на оплате как минимум одна жуткая валькирия, да и сам мужик был беспощадным, умным и абсолютно бесстрашным.

Я подумал, что связываться с Марконе лишь чуть менее безопасно, чем с Аидом. Но я лишь сказал:

— Ого, ребята!

— Проблемы, Дрезден? — спросил Никодимус.

— Марконе — не тот человек, кто позволит себя легко обидеть, — ответил я, — но он, кроме того, ещё и участвует в Соглашении.

— А я нет, — сказал Никодимус. — Больше не участвую.

— Ну, а я участвую, дважды. Как чародей Белого Совета и как Зимний рыцарь.

— Я уверен, что Белый Совет будет шокирован и разочарован вашим неподчинением их порядкам, — сказал динарианец. — Что же до Мэб, то ты, в настоящий момент, просто моё орудие в этом предприятии. Пока она того же мнения, все обязательства, которые ты несёшь по отношению к Соглашению, ложатся на меня, не на неё.

И он был прав, дважды, что заставило меня нахмуриться.

— Суть вот в чём, — сказал я. — Марконе не так просто сделать. Ты его бьёшь, он отвечает. Сильнее.

— Верно, — сказал Никодимус. — Репутация у него отличная. Из него вышел бы прекрасный монарх каких-то несколько веков назад.

Славный король Джон Марконе? Я вздрогнул от этой мысли.

— Предположим, мы вламываемся в его здание. Прекрасно. Это вполне осуществимо. Выбраться оттуда будет уже не так просто, и даже если нам это удастся, это ещё не конец. Он не забудет и не отступится.

— Дрезден прав, — сказала Кэррин. — Марконе не терпит вторжений на свою территорию. Точка.

— Мы не откажемся от того, для чего здесь собрались, — спокойно сказал Никодимус. — В случае необходимости, мы рассмотрим возмещение ущерба, после того, как наша миссия будет выполнена. Думаю, я смогу убедить его, что принятие такого рода возмещения будет более рентабельным, чем его собственные усилия как коллекционера.

Я обменялся взглядами с Кэррин и понял, что она думает о том же, о чем и я.

Никодимус как-то похитил Марконе для одной из своих схем, не так уж много лет назад. А Мэб тогда как раз послала меня вытащить Марконе — ещё в те времена, когда я всего лишь задолжал ей пару услуг. Я ещё помню Марконе беспомощным пленником. Эта картинка словно бы застряла у меня в голове.

Он никогда не забудет этого. Есть некоторые вещи, которые за деньги не купишь, и одна из них — отказ джентльмена Джонни Марконе от мести.

И если мы с Кэррин следуем плану, то это значит не что иное, как объявление войны Чикагскому барону.

— Ну, что думаешь? — спросил я её.

Кэррин считать умела. И точно понимала, о чём речь.

— Рано или поздно это должно было произойти.

— Хе, тоже верно.

— Не врубаюсь, — сказал Вязальщик. — Смотрите, если он деловой человек, то почему бы нам просто не сделать предложение и не взять в долю?

— Идея здравая, — сказал Никодимус. — Но, увы, неосуществимая.

— И почему?

— В первую очередь, — сказал динарианец, — в хранилище находятся вещи, принадлежащие не только нашей основной цели. Марконе стал чем-то вроде общеизвестной нейтральной силы в современном сверхъестественном мире. Свартальвхейм, Белый Совет, Дракул и еще несколько персон в той же весовой категории доверили часть своих богатств ему на хранение, и он, в свою очередь, дал слово хранить эти вещи всеми своими силами.

— Это точно, — сказал я Вязальщику. — На сделки он не пойдёт. Парень — сволочь и убийца, но слово свое держит.

Вязальщик с недовольным видом откинулся на стуле.

— Ну и какова тогда другая причина?

— Если бы он впустил нас, это бы изменило сущность места, — вмешался я, до того как Никодимус мог ответить. — Мы пытаемся проложить Путь в ревниво охраняемое убежище. Мы, вероятно, просто не сможем это сделать из хранилища, куда нас легко и просто пустят.

— Именно, — сказал Никодимус. — Если не считать кое-каких систем безопасности, требующих особого подхода, я абсолютно уверен, что здание мы захватить сумеем. Удерживать его до завершения работы и унести оттуда ноги — это другой вопрос. Здесь уже решающая роль отводится вам, мистер Вязальщик, и вашим союзникам.

Вязальщик крякнул и наклонился, чтобы изучить карту.

— Как долго я должен продержаться?

— Час, не больше, — ответил Никодимус.

— Если только кто-то не будет манипулировать нашим временем между здесь и там, — вставил и я свои пять копеек.

Никодимус кисло нахмурился и сказал:

— Мы должны уложиться в час, так или иначе, — он указал на кусочек планов этажа. — Здесь главная дверь хранилища. За это, мисс Вальмон, отвечаете вы.

— Погодите, — сказал Вязальщик. — Если вы оставляете меня за привратника, как я, по вашему, должен набить свой рюкзак драгоценностями, а? Я не смогу отправиться в Небывальщину, оставив свою братву на этой стороне. Это перерубит связь между нами. Я за зарплату таким заниматься не буду.

— Я бы предложил вашей партнёрше взять с собой второй мешок и наполнить его, — ответил Никодимус. — Я обещаю собственноручно вынести вашу долю и передать её вам по возвращении. А поскольку я выберусь оттуда живым с наибольшей вероятностью (может, за исключением Грея), у вас будет больше шансов успешно получить плату, чем у всех остальных.

Вязальщик покосился на Никодимуса и откинулся на спинку кресла, очевидно, обдумывая ответ.

— Что скажешь, Эш?

Ханна Эшер пожала плечами, которые любой полнокровный гетеросексуальный мужчина нашёл бы просто завораживающими. Не только я.

— Если ты доверишь мне забрать твою долю, то я не возражаю.

Вязальщик хмыкнул, а затем медленно кивнул.

— Мне нравятся красные.

— Я запомню, — пообещала Эшер.

Я лениво почесал зудящий затылок.

— А что там за большие проблемы с Вальмон и взломом двери? И зачем мы втянули в это бедного Харви?

— Бедный Харви, — в голосе Никодимуса было не больше сочувствия, чем у летящей пули, — был самым важным слагаемым нашего дела в Чикаго. Он имел эксклюзивный доступ к вышеназванному хранилищу, закрытому лучшей дверью, которую можно купить за деньги в сочетании с тем, что известно как сканер сетчатки. Сканер сетчатки…

— Мы знаем, что такое сканер сетчатки, — нетерпеливо прервала его Эшер. — Но зачем вам это нужно? Почему бы просто не взорвать хранилище вместо того, чтобы возиться с дублированием парня Греем?

— Я уже объяснял, — ответил я. — Мы пытаемся попасть в защищённое хранилище, а не в хранилище, взорванное ко всем чертям и отрытое нараспашку. Если мы изменим место в реальном мире слишком сильно, то испортим проход в Небывальщину. — Я посмотрел на Никодимуса и стукнул пальцем по плану. — У нашей цели есть здесь личное хранилище?

— Абсолютно верно. Защищённое помещение внутри основного хранилища. Это место — одно из нескольких, где он приобретает дополнительные экспонаты для своей коллекции по доверенности, — ответил Никодимус.

Нужно было отдать Нику должное: он продумал это дело до конца, сопоставив подобное с подобным именно так, как надо было, чтобы магия сработала.

— Значит, сначала мы должны добраться до главного хранилища?

— Через две двери повышенной защиты, о которых позаботится мисс Эшер с её недавно испытанным заклинанием, — сказал Никодимус, — чтобы не активировать сейсмические датчики в хранилище, которые могут полностью заблокировать здание и заставят нас принять гораздо более разрушительные меры для получения доступа.

Я кивнул.

— Затем Вальмон занимается дверью в главное хранилище, а Грей — личным охраняемым помещением со сканером сетчатки. — Я моргнул и глянул на Грея. — Вплоть до его сетчатки, серьёзно?

Грей посмотрел из тёмного угла, где сидел, и сдержанно мне улыбнулся.

Я заметно вздрогнул.

— Ты просто жутко пугаешь, — сказал я и обратился к Никодимусу: — Есть одна очевидная проблема.

— Какая?

— Марконе не болван, — сказал я. — Он противостоял сверхъестественным силам не один раз. Он знает, что рано или поздно мы столкнёмся. Редко совершает ошибки и если уж совершает, то учится на них. Он примет меры предосторожности не только против физического вторжения, но и против сверхъестественного.

— Например, какие? — спросил Никодимус.

— На его месте, — начал я, — я бы вырубил все электронные штуковины и закрыл хранилище, как только электричество в здании пропадёт — что может случиться, если мы с Эшер будем швыряться вокруг магией. Собственно, я бы сделал это, как только в воздухе появилось бы малейшее количество магии.

— Это было бы умно, — сказал Вязальщик в знак согласия. — И, думаю, не слишком трудно реализовать. Достаточно держать поблизости какие-нибудь тонкие электронные схемы, что поломаются без проблем.

— Как те, что в сотовых телефонах или типа того, — добавил я. — Эти штуки выходят из строя, стоит только чародею посмотреть на них недобрым взглядом.

— Да, — согласился Вязальщик и закивал. — Даже я с трудом пользуюсь телефоном. И приходится держать его выключенным, когда я здесь вместе с Эш.

— Если предположить, что эта… так сказать, чародейская сигнализация существует, как нам с ней бороться? — спросил Никодимус.

— По мне, это не проблема, — сказал Вязальщик. — Сигнализация даже не успеет мигнуть. На этих двоих, наверное, придётся надеть…

Я кисло посмотрел на Вязальщика и снова потёр зудящую шею.

— Прости, приятель, — извинился он, и прозвучало это искренне. — Терновые наручники, — сказал он Никодимусу, — вы слышали о таких?

— У меня есть несколько пар, — сказал Никодимус. — Хотя мои сделаны свартальвами, а не фейри. Чистая сталь. Полагаю, они смогут подавить до нужной степени ваши с мисс Эшер таланты. В любом случае, это проще, чем лить на вас обоих воду.

Он слегка ухмыльнулся мне при последних словах. Однажды он держал меня прикованным под леденяще холодным потоком воды, чтобы помешать использовать мой дар для побега или других подрывных действий. Если бы один хороший человек не отдал себя в обмен на меня, я бы умер. Терновые наручники были редкостью, но отнюдь не недосягаемыми магическими оковами, которые, так же как и вода, ослабляли чародейские силы до полной бесполезности.

И они причиняли адскую боль. Собственно, если у него есть аналогичные, но сделанные из стали, то, учитывая принцип их работы, мне будет больнее ещё на порядок.

Я ответил на ухмылку Никодимуса неприветливой улыбкой.

Вязальщик продолжал, то ли игнорируя, то ли не замечая взглядов между Никодимусом и мной.

— Когда эти двое окажутся внутри, поставим их в круг прежде, чем снять наручники, — объяснял Вязальщик. — Это сдержит избыточную энергию, когда их таланты вновь заработают. Должно помочь.

— М-м-м, — задумчиво протянул Никодимус. — Нам придётся поменять план входа. Дрезден не сможет обеспечить отвлечение. Придется использовать более, — он метнул взгляд в сторону дженосквы, — явные средства.

В темноте под глазами дженосквы возник слабый отблеск жёлтого.

Адские колокола, эта зверюга улыбалась.

Кэррин взглянула на меня. Она думала о том же, о чём и я: если дженосква и будет как-то отвлекать внимание, то только с помощью отрывания голов. Когда бы мы ни вошли, одному Богу известно, сколько в банке могло оказаться людей — людей, ничего не знающих о репутации этого заведения. Даже в службе безопасности здания могли не знать, на кого работают. И, чёрт возьми, в конце концов, по приказу Никодимуса я даже гангстера не хотел бы скормить кому-то вроде дженосквы.

Я снова потёр шею и сказал:

— Нет, работа всё ещё за мной.

— Прошу прощенья? — не понял Никодимус.

— Наделать шуму? Я с этим справлюсь. Ведь нет смысла показывать наше секретное оружие раньше, чем нужно?

Никодимус слегка улыбнулся:

— Как же, чародей? Без вашего дара?

— Я, так или иначе, не планировал его использовать, — ответил я. — Можно причинить кому-нибудь вред. Белый Совет довольно пессимистично смотрит на использование магии в подобных целях, а я должен думать о своем будущем. Вы хотите что-то громкое и заметное? Нет проблем.

Голос дженосквы прогрохотал из тени:

— Он мягкотелый.

— Он умный, — парировал я. — Чем сильнее громить всё вокруг на пути туда, тем сильнее Марконе приготовится к ответному удару на пути назад. Чёрт, если развести достаточную вонь, и полиция явится. Около тринадцати тысяч копов бегают по Чикаго, но я уверен, что мы ввосьмером с ними справимся. Правда же?

Дженосква испустил низкое рычание:

— Я их не боюсь.

— Ну конечно, нет, — согласился я. — Поэтому ты последние два дня и шлялся вокруг невидимкой — потому что абсолютно не боялся, что тебя заметят.

— Господа, — начал Никодимус громким и немного напряжённым голосом. А потом остановился и нахмурился, слегка наклонив голову, словно пытаясь уловить отдалённый звук.

Увлечённо чесавшая свою руку Эшер внезапно встрепенулась и спросила:

— Дрезден? Ты это чувствуешь?

Зуд на затылке обернулся жутким всеохватывающим ощущением, что кто-то смотрит на меня. Я закрыл глаза и обратился к другим чувствам, обследуя своим даром воздух вокруг в поисках магии… и почти сразу нашёл подслушивающее заклинание.

Эшер уже выдала нас своим замечанием, так что не было никакого смысла церемониться.

— Кто-то подслушивает нас, — выдохнул я, вставая на ноги.

— Где? — выплюнул Никодимус.

Эшер указала на дальний конец скотобойни.

— Где-то там, недалеко. Кажется, снаружи, сразу за стеной.

Заклинание растворилось, и ощущение резко исчезло, но я успел определить его источник — волшебную версию «жучка», размещённого так, чтобы слышать наш разговор.

— Вязальщик! — сразу же скомандовал Никодимус.

Вязальщик уже соорудил петлю из проволоки, которую достал из кармана пиджака. Он вышел на свободное пространство, бросил петлю движением запястья, и проволока развернулась в круг почти три фута в диаметре. Не успел круг приземлиться на пол, как Вязальщик пробормотал несколько слов, наполнивших его янтарным светом.

Вязальщик был плоховатым колдуном, но один трюк он делал очень, очень хорошо — вызывал небольшую армию существ из Небывальщины, которые каким-то образом были связаны его волей. Ему потребовалось менее двух секунд, прежде чем явились первые из его «костюмов» — гуманоидные фигуры, одетые в нечто, напоминающее плохо подогнанный костюм, их пропорции и черты выгляди почти нормально, пока вы не присматривались повнимательнее. Один из демонов-слуг бросился вверх из круга, как акробат, выпрыгивающий из люка на сцене, и Вязальщик наступил ногой на проволоку как раз в нужный момент, чтобы выпустить костюм из плена, пока он не врезался в невидимую стену. Затем он поднял ногу и снова опустил ее в ритме метронома, чтобы выпустить второго костюма из Небывальщины, и третьего, и четвертого, и так далее.

— Заклинание прекратилось, — сообщила Эшер. — Он услышал нас. Он убегает.

— Он слышал слишком много, — сказал Никодимус и повернулся к Вязальщику. — Ваши компаньоны могут его отследить?

— Не хуже гончих, — подтвердил Вязальщик.

Никодимус кивнул.

— Убейте его.

Вязальщик коротко свистнул и показал пальцем в том направлении, о котором говорила Эшер. Костюмы не нуждались в дополнительных подсказках. Они бросились в нужную сторону с ловкостью, недоступной человеку.

Я махнул Кэррин головой и вышел из-за стола.

— Что? — прошипела она.

В ответ я начал копаться в бинтах на моей руке, пока не нашёл предмет, переставший быть скрытым, когда я наконец сфокусировал на нём внимание — округлый чёрный камешек для игры в го, вложенный в бинты при второй перевязке. Ряд знакомых рун покрывал золотом его тёмную поверхность. Я не раз использовал именно этот рисунок заклинания в те времена, когда изучал, как оно работает.

— Что это? — спросила Кэррин.

— Жучок, — тихо прошипел я. — Тот, что использовали для прослушки. Его подсунули в шину, когда перебинтовывали руку.

Глаза её расширились.

— Но…

— Ага, — сказал я и посмотрел, как всё больше лакеев в костюмах вываливается из Небывальщины, чтобы помчаться в ночь для охоты. — Это Баттерс. И они его собираются убить.

(обратно)

Глава 27

— Иди, — сказала Кэррин. — Я догоню.

— Как ты собираешься найти меня?

В ответ она на мгновение закатила глаза:

— Гарри, прошу тебя.

Точно. Кэррин двадцать лет была чикагским копом. Она найдёт меня, хочу я того или нет. Я тронул её за плечо, и, призвав Зиму, сорвался с места, крепко сжимая посох в правой руке.

Я бежал и чувствовал, как сила Зимней мантии пронизывает моё тело, мои чувства, мои мысли. Костюмы Вязальщика преследовали добычу стаей, двигаясь с безотчётной слаженностью. Бежавшие впереди слегка замедлились, чтобы несколько отстающих догнали остальных. Лучше загонять добычу вместе.

Я догнал костюмов и миновал их даже раньше, чем выбежал из бойни, что вызвало во мне прилив восторга. Тормоза. Но без них было не обойтись. Я не мог охотиться на Баттерса само…

Я отстал на пару шагов и стал гонять таблицу умножения в уме. Я не охочусь на Баттерса. Я удерживаю от охоты на Баттерса их. Я должен был найти способ сделать это незаметно для Никодимуса и его компании и не опозорить при этом честь Мэб.

Эта аккуратная цепочка доводов разума, похоже, сильно возмутила поток энергии Зимней мантии, словно та просто не понимала, зачем ей связываться со всеми этими проблемами ради такой маловразумительной цели.

«Баттерс один из нас, — зарычал я на мантию, — и мы не будем давать этим болванам убить его, пока я не позволю им это сам».

Территория и власть — это вещи, ради которых Зима готова выложиться по полной. Я восстановил темп, когда мы вырвались сквозь двери скотобойни на практически однородную смесь мокрого снега, дождя и промороженного скользкого льда — ледяной дождь Среднего Запада.

Земля снаружи скотобойни была уже покрыта льдом; но не ровным слоем, а коварными пятнами почти прозрачной снежной каши, вовсе невидимого льда и просто мокрого бетона, лишь с незначительными для глаза отличиями. Блики фонарей скрадывали их на ура, и Костюмы начали поскальзываться, замедляясь. Я замедлился ровно настолько, чтобы успевать выбирать наименее скользкое место для каждого следующего шага, доверив инстинктам мантии вести меня.

Баттерс бежал через покрытую гравием парковку, опережая своих преследователей ярдов на семьдесят. Я мог со своей позиции различить его фигуру и копну тёмных волос (хотя на нём и было длинное развевающееся пальто и выглядящий довольно полным рюкзак), и он бежал гораздо медленнее, чем должен был. В условиях низко нависших туч, смеси дождя и мокрых хлопьев снега звуки были глуше и ближе, словно всё происходило в помещении. Я мог слышать быстрое, тихое дыхание Баттерса, его одышку от усилий, когда он замедлился, достигнув улицы.

Я надеялся, что он запрыгнет в приготовленный автомобиль. Но вместо этого он начал рыться в своём рюкзаке и комично закрутился на месте, пытаясь что-то вытащить из него. В конусе жёлтого света, отбрасываемого уличным фонарём, я увидел, как он отцепил от рюкзака широкий скейтборд и швырнул его на бетон.

— Да ты шутишь, — пробормотал я. — Долбаный скейтборд?

Костюмы увидели это и ринулись вперёд. Я уже видел, как они двигаются и могут набрасываться, словно горный лев. Через пару секунд они были бы на расстоянии прыжка.

Баттерс оглянулся через плечо — его лицо побледнело, а глаза за очками округлились — и вскочил на скейтборд, придавая ему ускорение. Он нащупал короткий ремешок на передней части скейта, присел и схватился за него так же сильно, как водный лыжник перед стартом.

— Давай, давай, давай! — закричал он.

Сноп оранжевых искр вырвался из-под колёс скейта, и эта хреновина рванула по пустой улице со скоростью мотоцикла.

Я почувствовал, как у меня на секунду отвисла челюсть, а потом издал сдавленный смешок. Судя по всему, Баттерс использовал некоторые из моих старых артефактных заклинаний, которые, вероятнее всего, почерпнул у Боба-Черепа. Конкретно это выглядело до безобразия похоже на разработанное мной в опрометчивой попытке создать чародейскую классику: летающую метлу. Этот эксперимент чудом не убил меня, напугав настолько, что я забросил его до тех пор, пока не разберусь получше в необходимой аэродинамике, однако мне даже не приходило в голову применить это к чему-нибудь, что не перевернёт меня вверх ногами на ходу или влепит в здание на самоубийственной скорости. Почему я никогда не использовал подобную магию на долбаном велосипеде?

Или на скейтборде?

УБаттерса не было достаточно сил, чтобы стать хоть сколько-нибудь серьезным чародеем, но этот метр-с-кепкой соорудил несколько полезных магических инструментов на протяжении последних лет, также с помощью Боба, и похоже, что эти занятия развили в нем настоящий талант к созданию магических артефактов. Но на чем, черт возьми, эта хрень работает? Чародейские инструменты, подобные этому, словно игрушки, которым нужны батарейки, чтобы работать, но у Баттерса нет столько сил, чтобы запустить хотя бы простейшую из них. Что же он использовал в качестве источника питания?

О нет!

Костюмы испустили возбуждённый вой и прибавили шаг. Они поотстали, но не намного, и, чтобы сократить разрыв, начали срезать углы, прыгая через заборы чьих-то участков и кусты у близлежащих зданий. Я последовал за ними, прыгая через те же заборы. Один из костюмов поскользнулся и врезался в сетчатую ограду на скорости свыше тридцати миль в час с ожидаемым отвратительным результатом.

Другой костюм случайно встретился зубами с концом моего тяжёлого посоха, когда мы вместе прыгали через шестифутовую ограду, и закончил, хлопнувшись в стену офисного здания на той же скорости. Но было довольно темно, и со всем этим дождём, снегом с дождём, просто снегом и всем остальным я просто не мог точно утверждать, что именно произошло. Хе.

Когда мы достигли следующего перекрёстка, я увидел, как Баттерс выбросил вперёд руку. Опять блеснули оранжевые вспышки, на этот раз вытянувшись в линию, и я увидел, как какие-то тёмные нити вытянулись у него из рук и обвились вокруг фонарного столба. С визгливым возгласом, в котором волнение граничило с паникой, он потянул за эту верёвку и, не снижая скорости, вошёл на своём гоночном скейтборде в крутой поворот. Другие оранжевые вспышки, похожие на искры от костра, вытянулись в линию, эта штука, видимо, отпустила столб, и Баттерс продолжил бороздить улицу, направляясь на север.

Костюмы постоянно испускали охотничьи кличи и беспрепятственно продвигались по улицам, достаточно прогретым дневным солнцем, чтобы противостоять льду. Я определил, что к этому моменту у Вязальщика было около сорока или пятидесяти этих проклятых штуковин на улице, и они были достаточно умны, чтобы общаться и сотрудничать. Оставалось надеяться, что у Баттерса достало здравого смысла продолжать двигаться в одном направлении — каждый поворот мог бы дать его всё более многочисленным преследователям шанс для манёвра, чтобы окружить его, как собаки испуганного кролика.

Он продолжал лететь вниз по улице, но ровная поверхность, что позволяла ему использовать — я не могу поверить, что говорю это — «зачарованный скейтборд», была на руку и его преследователям. Улица была всё ещё достаточно прогрета после солнечного дня, да и вечерний траффик не давал льду как следует схватиться. Костюмы и я начали сокращать дистанцию​​, и было слишком светло, чтобы я мог помешать им без риска, что это кто-то заметит.

Затем случилось то, чего я боялся. Парочка костюмов, те, что были поподжарее и побыстрее остальных, направились в погоню по переулку, ориентируясь на крики своих товарищей. Они вырвались вперёд в стремительном броске, и лишь потому, что Баттерс стоял на скейтборде, выдвинув левую ногу, он оказался к ним лицом и заметил их приближение.

Но надо было отдать этому маленькому парню должное. Он не запаниковал. Вместо этого он сунул свободную руку в карман, выхватил что-то и бросил на дорогу у себя за спиной, одновременно выкрикивая какое-то слово. В чём-то вроде стеклянного шара вспыхнул свет, затем он разлетелся об бетон, выпустив облако густого серого тумана прямо перед лицами преследователей.

Не в силах остановить сближение, оба костюма врезались в туман, погрузились в него и появились с другой стороны, где их шаги резко замедлились. Парочка заспотыкалась и остановилась, осоловело глядя вокруг. А в это время Баттерс и его вспыхивающий оранжевым скейтборд усвистели вниз по улице.

Добравшись до этого места, остальная часть стаи обогнула облако серого тумана. Те двое, что остановились, бросили на своих корешей испуганные, растерянные взгляды, а затем снова тронулись с места, очевидно, в запоздалой попытке присоединиться к погоне и нагнать остальных. Я наконец понял, что только что видел, и пролетел мимо облака тумана, безумно гогоча.

Мозговой туман. Больше десяти лет назад мой противник накрыл целый «Уол-Март» волшебным туманом, приведя память всех внутри во временно нерабочее состояние и безвозвратно размыв воспоминания о последнем часе или около того. После этого дела Боб и я изучали работу этого заклинания. Видимо, Баттерс и Боб вместе помозговали над реализацией.

Баттерс летел по улице, уворачиваясь от редких тихоходных автомобилей, с успехом использовал своё лассо на фонарных столбах дважды подряд и завернул на Мичиган-авеню, направляясь в самый центр города, где башни и огни Чикаго ярко сияли в морозной дымке.

И тут даже демоны-костюмы притормозили. Города — это не просто улицы и здания. Они сосредоточия чистой воли и решимости каждого человека, помогавшего их строить, и каждой души, что работает и живёт, поддерживая их. Для существ из Небывальщины такое место, как деловой центр Чикаго — это чужеземная цитадель, внушающий страх источник силы. Мордор, так сказать. (Нельзя просто взять и войти в Мордор, хотя именно это все персонажи, так или иначе, делали.)

Точно так же и головорезы Вязальщика не вполне впечатлились чикагским центром, чтобы отказаться от преследования Баттерса. Они поднажали и почти догнали его, и на мгновение показалось, что почти схватили. Но он бросил второй стеклянный шар с забудь-туманом на мостовую и расстроил погоню в нужный момент. Баттерс испустил демонстративный устрашающий крик и погрозил кулаком преследователям, несколько из которых пошатывались, в замешательстве натыкаясь на остальных.

И тут из ниоткуда на тротуаре перед кафе возник дженосква и пнул прямо в сторону Баттерса каменную кадку величиной с небольшую ванну.

У Баттерса было не больше секунды, чтобы среагировать, и совсем не оставалось времени, чтобы объехать кадку. Дженосква действовал со спокойным и точным расчётом. Баттерс сделал единственное, что мог — отпустил ремень скейтборда и прыгнул в воздух.

На нём не было защиты и шлема. Этот маленький прокачанный скейтборд двигался со скоростью тридцать миль в час, и его ждал лишь холодный асфальт. Я уверен, что всё обошлось бы, если бы он сидел в машине с подушкой безопасности — но это было не так.

Я стиснул зубы и подготовил сферический щит, чтобы поймать Баттерса. Но хотя это уберегло бы его от падения, на некоторое время он оказался бы заперт внутри щита, пока не погаснет инерция движения. Без скейтборда костюмы или дженосква поймают его в пару секунд, и я буду вынужден драться, чтобы защитить его, что подведёт под моей миссией неутешительный итог.

Да будет так. Нельзя бросать друзей, даже тех, у кого проблемы с доверием к монстрам.

Но вместо того, чтобы упасть на дорогу и разбиться, или упасть в мой щит и обречь нас обоих на смерть, Баттерс сделал нечто другое — его пальто подозрительно заволновалось, вспыхнуло оранжевыми искрами и развернулось в огромные чашевидные крылья. Он замолотил руками и ногами с пронзительным визгливым криком, а затем свернулся в клубок. Оранжевый свет, похоже, превратил пальто в упругую сферу вокруг него. Баттерс отскочил, ударившись о дорогу, а затем, перевернувшись несколько раз, приземлился более или менее на ноги.

Малыш стрелой метнулся прочь от дженосквы — за что его трудно было винить — вверх по ступенькам ближайшего здания, которое оказалось Чикагским институтом искусств. Ближайший костюм прыгнул на его беззащитную спину.

Я выбросил посох вперед с криком: «Forzare!» — и невидимой силой расплющил прыгнувший костюм в воздухе, разметав его прямо над плечом Баттерса.

— Черт возьми! — проорал я со всей возможной искренностью, которой собралось немного. — Очистить линию огня!

Баттерс метнул на меня полный ужаса взгляд, отшатнулся, и стукнулся о самого северного из двух бронзовых львов перед Институтом искусств. Он бросил взгляд на статуи, облизал губы и прошептал что-то себе под нос.

Оранжевый свет хлынул из внутренних складок его пальто и быстро просочился в бронзовую статую, подтверждая то, как он выполнял все эти трюки.

Боб.

Боб-Череп свободно носился вокруг, словно какой-то чёртов подручный супергероя.

Боб был тем, кто двигал скейтборд. Боб направлял верёвки на запястьях Баттерса. Боб мутил с пальто Баттерса, чтобы он удачно приземлился.

Чёрт. Боб был просто грандиозен.

Всё объяснялось просто. Хотя Боб был духом, он всегда мог управлять физическими объектами. И если в прошлом он в основном делал это только с довольно небольшими и лёгкими вещами, как любовные романы или собственный череп, то не было никаких известных мне причин, чтобы не взяться за что-нибудь побольше. Я всегда считал, что ему просто не хватало мотивации.

Я редко выносил Боба из своей лаборатории, и на то были причины. Чтобы так контролировать духа, Баттерсу требовалось иметь в своём распоряжении и череп Боба, что он и делал прямо сейчас. Он просто таскал череп с собой, вероятно, в этом рюкзаке, а это означало, что преданность Боба была столь же хрупка, как и способность Баттерса физически обладать черепом. Если черепом, а заодно многовековыми знаниями и опытом Боба, завладеет кто-то вроде Никодимуса, страшно подумать, для каких целей могут использовать моего старого друга.

Конечно, эти страхи резко отошли на второй план, когда я понял, что именно Баттерс повелел сделать духу.

Из глаз огромного бронзового льва вдруг посыпались оранжевые искры. Затем, двигаясь в точности как настоящий живой зверь, статуя повернула голову в мою сторону, пригнулась и издала мощный и вполне натуральный львиный рык.

— Вот дерьмо, — сказал я.

— Задержи их! — прокричал Баттерс.

Лев снова зарычал.

— Чёрт тебя побери, Баттерс, — огрызнулся я себе под нос, — я пытаюсь помочь!

И тут несколько тонн ожившего бронзового хищника, управляемые разумом и волей самого могущественного духа, с которым я когда-либо сталкивался, бросилось прямо мне на голову.

(обратно)

Глава 28

Давненько на меня не прыгал грёбаный лев, да и в тот раз он был из настоящей плоти и крови, из зоопарка. Ещё ни разу что-то целиком из металла не пыталось меня убить, если не считать эпизодических встреч с орудиями потенциальной гибели в дорожно-транспортном происшествии, и никогда и то и другое одновременно. Так что этот случай можно считать первым.

И это очень важно в работе. Новые трудности. Что бы я без них делал?

Если бы не Зимняя мантия, я думаю, Боб снёс бы мне голову с плеч. Но вместо этого, я нырнул достаточно быстро и низко, чтобы избежать огромной лапы, которая неслась прямо на меня. Боб перемахнул через меня и врезался в парочку костюмов Вязальщика с сокрушительным энтузиазмом. Они отлетели словно кегли, а бронзовый лев развернулся слишком быстро для своего веса и присел, чтобы прыгнуть на меня снова.

И один из львиных горящих оранжевым огнём глаз, тот, что был с противоположной стороны от улицы, закрылся в самом коротком подмигивании, которое только можно представить.

Боб всё понял.

Мой бывший лабораторный ассистент грянул: «Умри, предатель!» — и снова рыкнул.

— Берегись, он вырвался! — заорал я ближайшему костюму, отступая в его сторону и пытаясь удержать внезапную ухмылку. — Он всех нас растерзает!

— Рррарх! — Боб зарычал и снова бросился на меня.

Я шарахнулся в сторону в последнюю секунду, чтобы костюм не заметил приближения Боба, пока не было уже слишком поздно. Бронзовый лев врезался в костюма, его закружило в водовороте сломанных конечностей и шлёпнуло о стену Института искусств. Костюм взорвался в чистую желатиновую слизь, его физическое воплощение было слишком искорёжено, чтобы призванный Вязальщиком дух мог и дальше оживлять его. Лев триумфально зарычал и повернулся к следующему ближайшему костюму.

— Он мой! — крикнул я, навёл посох на Боба и прорычал: — Fuego!

Взрыв чистого огня вырвался из посоха, промазал мимо беснующейся статуи льва буквально на дюйм и угодил прямиком в пару костюмов, охватив их огнём и заставив испускать странные завывания разочарования и гнева, когда они начали терять свои физические формы.

Разъярённые горящие костюмы прыгнули на Боба, и охотничье-стайный инстинкт демонов побудил всех остальных тоже броситься на статую. Боб взревел, огни в его глазах весело вспыхнули, и он начал отбрасывать их лапами, как Мистер, играющий с несколькими мешочками кошачьей мяты на верёвочке.

Я отпрыгнул от этой мясорубки и огляделся в поисках Баттерса. Первым делом я посмотрел туда, где он только что был, но там никого не было — только пустая пластиковая бутылка катилась по ступеням, подгоняемая порывистым северным ветром. Как раз такая, какую я использовал для создания зелий.

Баттерса развеяло по ветру. Чёрт, фактически буквально. Когда-то давно я приготовил эликсир бегства, который спас меня от жабодемона, и, если бы у меня была двадцатка, я бы поставил её против куска жевательной резинки на то, что Баттерс повторил мою старую формулу и использовал её, чтобы иметь возможность быстро исчезнуть в суматохе.

Потому что суматоха была: взрывы, рычание и шум делали в точности то, на что я и надеялся, — привлекали внимание. Хотя погода и приглушала звуки, а рабочий день уже давно закончился, окружающий нас район не был совершенно безжизненным. Начали загораться огни. В окнах соседних зданий стали появляться лица.

Одной из исходных точек здравого смысла в сверхъестественном мире является то, что вы не привлекаете к себе внимание смертных властей. Отдельно взятый смертный (или двадцать смертных) не много значит для реального сверхъестественного хищника. Я чертовски уверен, что серьёзные плохие парни, как, к примеру, один из них — огромный и волосатый, что прячется в тени Института искусств на противоположной стороне улицы, могли бы без колебаний выйти против толпы смертных и рассчитывать на победу. Но в таком городе, как Чикаго, разборки с человечеством не сводятся к схватке с десятком или даже с парой сотен смертных. Это означало бы конфликт с тысячами, и что более важно, это означало бы конфликт с теми, кто достаточно подготовлен и вооружён, чтобы быть реальной угрозой.

Люди действительно начали появляться на улице, в витринах кафе и ближайших продуктовых магазинов. Доставать сотовые. И в радиусе мили от места, где я стоял, было, наверное, с полдюжины отделений Чикагской полиции.

— А ты чего ждешь? — крикнул я дженоскве и указал на ожившую статую. — Протяни руку помощи, здоровяк!

Какую-то секунду дженосква злобно пялился на меня, затем перевёл взгляд на неистово бушующего Боба. Вспышка ужасных жёлтых клыков, блеск злобных, яростных глаз — и существо исчезло из виду. Но, растворяясь под завесой, оно повернуло вверх по улице, в ту же сторону, куда в последний раз направлялся Баттерс.

Хуже того, над головой послышался шум от порыва ветра, и нечто тёмное и стремительное пронеслось в пространстве между мной и парой верхних огней, породив множество завихрений и мерцающих теней на противоположной стороне улицы. Я всмотрелся в дождь и туман, но не видел ничего, кроме большой, крылатой фигуры, быстро движущейся в том же направлении.

Вот дерьмо.

Никодимус и Андуриил решили проветриться. Я не сомневался, что дженосква способен выследить Баттерса не хуже любой гончей, а эликсир бегства, если это был он, мог перенести вас лишь на относительно короткое расстояние, может быть, на пару кварталов. Значит, будет лишь вопросом времени, когда Баттерса засечёт Никодимус, или дженосква возьмёт его след. И у него уже не было Боба, чтобы разогнать скейтборд или прикрыть ему спину.

Я стиснул зубы, пока Боб отправил ещё одного из костюмов Вязальщика в полёт мимо меня. Я рассеянно поднырнул. Инстинкты подсказывали мне двигаться дальше и как можно быстрее. Но я велел им заткнуться. Можно было продолжать мчаться в произвольном направлении, но вряд ли это привело бы к чему-то дельному. Сосредоточившись на мгновенье, я оттеснил Зимнюю мантию от своих мыслей и почувствовал, как они проясняются. Здесь Зимний рыцарь был не нужен.

Я побежал вниз по улице к брошенной пластиковой бутылке и схватил её. Буквально тут же, с лёгким заносом и разбрызгивая слякоть на середине проспекта, тормознул один из этих мини-внедорожников, и Кэррин высунула голову в окно:

— Садись!

Я рванул к машине, пока Кэррин зачарованно уставилась на зрелище того, как более дюжины костюмов, толкаясь, карабкаются на льва, изо всех сил стараясь опрокинуть его, а огромное, с пылающими оранжевыми глазами, существо крутится и вращается, как дервиш, пытаясь стряхнуть их.

— Ух, — выдохнула Кэррин. — Что-то новенькое.

Я захлопнул дверь и сказал:

— Это Боб. Баттерс спустил его с цепи.

— А это хорошо? — спросила она.

Я сунул свой посох куда-то за спину и нащупал бутылку.

— По крайней мере, это интересно. Их Баттерс обставил, но Никодимус и дженосква у него на хвосте.

— Наше прикрытие провалено?

— Пока нет, — сказал я. — Мы всё ещё плохие парни. По крайней мере, достаточно плохие, чтобы удовлетворить Мэб. Ты же знаешь, как в драке всё может запутаться.

— Ха, — фыркнула Кэррин. — Каков план?

— Найти Баттерса. Высади меня где-нибудь, где можно укрыться от дождя, и дай секунду, чтобы запустить следящее заклинание.

— Нет необходимости, — возразила она и тронулась с места. — Я знаю, куда он пойдёт.

Я моргнул.

— И куда?

— Ты — Баттерс. Ты в курсе практически обо всем, что происходило в Чикаго за последнюю дюжину лет. Тебя преследует куча демонов и сверхъестественных плохих парней, в том числе рыцари Тёмного Динария, — сказала она. — Куда бы ты отправился?

Я нахмурился в раздумье. Насчёт этого она права. Если Баттерс работал в тесном сотрудничестве с Бобом, он знает довольно много из того, в чём участвовал череп, и он узнает Дейрдре и Никодимуса по именам. Дьявол, да так оно и есть — этим, вероятно, и объясняется его недоверие. Я отказался рассказать ему хоть что-то о том, во что я втравил Кэррин, и он подслушивал, как я коротаю денёк с толпой суперпреступников и рассиживаюсь за столом с Никодимусом Архлеоне.

И где в этом городе лучшее место, чтобы обрести защиту от падших ангелов?

— Адские колокола, — выдохнул я. — Он отправился к Майклу.

— Точно, — согласилась Кэррин с неподдельным гневом в голосе. — Чёрт возьми, он же знает, как это опасно!

Я несколько раз моргнул, а затем почувствовал, что у меня отваливается челюсть в интуитивном озарении.

— Мечи там, не так ли? И Баттерс это знает.

Её челюсти сжались. Она посмотрела меня и коротко кивнула.

— Я хотела, чтобы ещё кто-то знал, на случай, если со мной что-то случится. Мой дом недостаточно безопасен, даже с тем, что могут сделать паранетчики. И я дьявольски уверена, что не собираюсь доверять такие вещи людям Марконе. Любое зло, что попытается пробраться в дом Майкла, огребёт по заслугам. Это было лучшее, что я смогла придумать.

— Если они поймают Баттерса прежде, чем он доберётся туда, — сказал я, — он труп. Если ты ошиблась в том, куда он пошёл, он труп.

— А если мы остановимся на пару минут, чтобы ты собрал в кулак твою мужицкую силу, мы можем появиться слишком поздно, и уже ничего не сможем поделать, — сказала она и закусила губу. Она выжимала из небольшого внедорожника столько скорости, сколько позволяла погода, полный привод работал непрерывно.

— Что, по-твоему, мы должны делать?

Это всё я виноват. Если бы я доверился Баттерсу, хотя бы дал ему понять, что происходит, то ему не пришлось бы разнюхивать всё самостоятельно. Но, чёрт возьми, как же я мог сделать это, не…

Аргх…

Я ненавижу эти не-открывай-карт заморочки.

Я лажаю в карты. Я больше по «Монополии».

— Я не общался с Майклом несколько лет, — сказал я. — Но стоило мне встретиться с ним, и в тот же день я запускаю цепь событий, в результате которых несколько монстров в супертяжёлом весе отправляются прямиком к его дому.

— Ага, — сказала Кэррин. — Я заметила.

— Возможно, это не случайность, — сказал я.

Она выгнула одну светлую бровь:

— Вера, Гарри? У тебя?

— Да иди ты! — нахмурился я. — Рули.

Она сверкнула зубами в свирепой улыбке и сказала:

— Пристегнись.

Я так и сделал, в то время как милый ледяной дождик стал превращаться в тяжёлый мокрый снег.

(обратно)

Глава 29

Мы вновь возвращались в пригород и были уже в двух кварталах от дома Майкла, когда едущее слишком быстро такси буквально телепортировалось из мокрого снега. Машина проехала стоп-линию, заставив Кэррин нажать на тормоз и вильнуть в сторону, чтобы избежать столкновения.

Маленький внедорожник сделал всё, что мог, но заскользил по покрытой мокрым снегом улице, отскочил на обочину, пробил деревянный заборчик и застрял передними колёсами в чьём-то пустом бассейне.

Кэррин рывком бросила машину назад и попыталась её вытащить, но задние колёса лишь беспомощно буксовали на льду.

— Дерьмо! — прорычала она. — Иди, я тебя догоню!

Я схватил свой посох и без колебаний выпрыгнул на мокрый снег. Бросившись через дождь в туманную псевдо-тьму, я обернул себя в Зиму. Я двинулся к дому Майкла напрямую: по пути делая краткие пробежки по тротуару, пересекая чьи-то дворы и прыгая (Паркур!) через заборы и припаркованные автомобили.

Я добрался до дома Карпентеров как раз когда такси, ставшее причиной нашей аварии, скользнуло на стоянку через несколько домов от Майкла. Баттерс выскочил из задней двери, бросил водителю несколько смятых купюр и, опустив голову, побежал к дому Майкла. Он выглядел бледным и трясущимся. Я ему сочувствовал. Это зелье в своё время оставило у меня чувство, что я только что пару дюжин раз прокатился на «американских горках», причём со страшного похмелья. Он не пробежал и пяти шагов, как одна из ног ушла из-под него на обледенелом скользком тротуаре, и он тяжело упал. Я слышал, как его голова стукнулась о бетон, а затем почти почувствовал острую боль, с которой воздух взорвался в его лёгких, когда от падения у него перехватило дыхание.

Я не останавливался, пока не оказался рядом с Баттерсом. Прочесав пристальным взглядом окрестности, я нашёл их тихими и спокойными.

— Иисусе! — выпалил Баттерс, когда я приблизился. Он отшатнулся от меня, подняв одну руку, чтобы защититься от удара, а другой доставая что-то из-под пальто.

— Адские колокола, Баттерс, — сказал я немного обиженно. — Если бы я собирался тебе навредить, я бы просто взорвал тебя к чертям.

— Ты пытался… — хрипел он, всё еще держа руку за пазухой. — Не… подходи. Я… серьёзно.

— Адские колокола, не строй из себя идиота, — вздохнул я и протянул ему руку. — Пошли. Они наверняка уже тебе на пятки наступают. Ты не можешь здесь лежать. Давай я тебе помогу.

Секунду он просто пялился на меня. Было ясно, что он слегка ошалел от падения, и, также очевидно, напуган.

Я нетерпеливо хмыкнул и шагнул вперёд.

Баттерс нащупал во внутреннем кармане пальто что-то вроде стеклянной ёлочной игрушки и слабо бросил в меня.

Зима всё ещё одевала меня. Я немного присел и поймал игрушку на лету, стараясь не сломать.

— Полегче-ка, убийца, — сказал я. — Не хотелось бы, чтобы мы оба забыли, зачем стоим здесь на снегу.

Он смотрел на меня снизу вверх, пытаясь выровнять дыхание.

— Гарри…

— Полегче, — повторил я. — Вот, держи, — я бросил ёлочную игрушку обратно.

Он заморгал на меня.

— Пошли. — Я нагнулся, взял его под мышки и более или менее поставил невысокого парня на ноги. Он тут же снова поскользнулся, и упал бы, если бы я его не держал. Я вернул ему устойчивость, направив его шаги подальше от предательского бетона, на траву перед одним из домов. — Полегче. Пошли, давай хотя бы уведём тебя с холода.

Он застонал и произнёс:

— Боже, Гарри. Ты не… Ты не собирался… — Мы проковыляли ещё несколько шагов, и он продолжил: — Я идиот. Извини.

— Не извиняйся, — ответил я, с опаской оглядываясь вокруг. — Надо войти в дом.

— Как сильно я всё испортил? — спросил он.

— Ничего такого, что нельзя исправить, если мы пошевелимся, — ответил я и в нетерпении нырнул вниз, чтобы подставить ему плечо под мышку и как-то приподнять. Пока я тащил Баттерса за собой, его ноги едва касались земли двора Карпентеров.

Двадцать ярдов.

Десять.

Пять.

Ударил порыв ветра. Что-то похожее на чёрные паруса заклубилось над снегом, а затем кружащаяся тень отступила, и перед нами возник Никодимус Архлеоне с узким мечом в правой руке, лезвие которого было аккуратно опущено вниз к его ноге. Он посмотрел мне в лицо с лёгкой улыбкой.

Позади него плавными волнами колыхалась его тень, растянувшись на двадцать ярдов вокруг.

Я резко остановился, и ноги Баттерса качнулись назад и вперёд.

Я сделал шаг назад и посмотрел через плечо.

Дженосква, плохо различимый сквозь густой мокрый снег, стоял где-то в двадцати футах позади, в тени высокой сосны. Его огромная мохнатая фигура плавно сливалась с тенью дерева. Но всё же я мог видеть блеск его глаз.

— О, Дрезден, — промурлыкал Никодимус. — Вы его поймали. И как раз вовремя.

Я осторожно опустил Баттерса вниз поближе к себе. Маленький парень не двигался и не говорил, но я чувствовал, как он содрогается от внезапного и вполне оправданного ужаса.

— Маленький доктор, — произнес Никодимус. — Такой находчивый кролик.

— Шустрый и совсем не опасный, — подтвердил я. — Почему бы его не отпустить?

— Не несите чепуху, — ответил Никодимус. — Он слышал слишком много, и мои источники говорят, что он связан с чикагским альянсом Марконе. Только идиот не увидел бы в нём потенциальную смертельную угрозу безопасности. — Он наклонил голову на бок: — Он должен умереть.

Дженосква испустил голодный урчащий рык.

Баттерс застыл. Он не оглянулся назад. Я его не виню. Мне тоже не хотелось туда смотреть.

Никодимус явно наслаждался происходящим:

— Похоже, Дрезден, для вас настало время сделать выбор. Хотите, я вам его упрощу?

— В каком смысле? — спросил я.

— В практическом, — ответил Никодимус. — Отдайте его мне. Я заберу его. Всё будет быстро и милосердно. — Его глаза переместились на Баттерса. — Ничего личного, молодой человек. Вы вмешались в то, что вам не по зубам. И должны заплатить за это. Но я не держу на вас зла. Вас просто нужно остановить.

Баттерс издал тихий испуганный звук.

— Или вы можете нарушить данное Мэб слово, чародей, — продолжил Никодимус и улыбнулся. — И в этом случае я буду вынужден отказаться от ваших услуг.

— Без меня вы никогда не пройдёте через вторые ворота, — возразил я.

— После того, как я вас убью, Мэб, несомненно, одолжит мне своего следующего рыцаря или другого слугу с той же готовностью, с которой она одолжила мне вас, лишь бы только не нарушить данное ею слово. Выбирайте.

— Я думаю, — ответил я.

Никодимус раскрыл ладонь в вежливом жесте, разрешающем мне подумать подольше.

Отдавать ему Баттерса был не вариант, и точка. Но и драться с ним тоже не выглядело хорошей идеей. С Никодимусом с одной стороны и дженосквой с другой мне мои шансы совсем не нравились. Даже с мантией Зимнего рыцаря я не был уверен, что смог бы побить одного из этих парней, не говоря уж об обоих сразу.

Если я отдам ему Баттерса, могу остаться в живых. Если не отдам, то мы оба умрём прямо здесь, на пороге дома Майкла.

Выбора не было.

— Ты берёшь на себя парня позади нас, — пробормотал я Баттерсу.

Малыш сглотнул и мотнул головой в крошечном кивке, осторожно сжимая свою ёлочную игрушку.

Никодимус кивнул, его глаза блестели. Остриё узкого меча поднялось, словно мерцающий язык змеи. Тень Никодимуса внезапно начала танцевать и колебаться в возбуждении. Дженосква издал ещё один урчащий рык и шагнул вперёд. Я сжал свой посох, а Баттерс резко перестал дрожать и замер в наэлектризованном напряжении.

А затем из снега выступила Кэррин с гранатомётом на плече, готовым к стрельбе и нацеленным точно на Никодимуса.

— Привет, — сказала она. — Вы мне очень-очень сильно не нравитесь, динарианец.

— Ха! — сказал я Никодимусу. — Хе-хе!

Его взгляд скользнул от меня к Кэррин и обратно. Его улыбка стала ещё шире:

— Мисс Мёрфи, вы не выстрелите.

— Почему нет? — живо спросила Кэррин.

— Потому что для меня очевидно, что вы его любите, — ответил Никодимус. — Если вы выстрелите, это оружие убьёт чародея, так же как и вашего друга доктора. И на таком расстоянии, я почти что уверен, вам тоже не выжить.

Кэррин, казалось, тщательно обдумывала это замечание. Затем произнесла:

— Вы правы, — и сделала несколько шагов к нему. — Вот так. Теперь должно хватить, как считаете?

Никодимус подозрительно прищурился:

— Вы этого не сделаете.

Кэррин произнесла очень тихим и очень спокойным голосом:

— Люди делают безумные вещи ради любви. Я лучше убью нас всех вместе с вами, чем позволю причинить ему вред. — Её голос стал немного выше, и она сделала ещё пару быстрых шагов к Никодимусу. — Ещё один шаг, мистер Высокий, Тёмный и Пушистый, и я отправлю нас прямиком в ад.

Я оглянулся через плечо и увидел дженоскву, замеревшего при попытке подкрасться чуть ближе. Его пещероподобные глаза сверкали в тихой ярости.

Кэррин сделала ещё пару медленных шагов к Никодимусу, её глаза странно светились.

— Безумные, безумные вещи. Не подталкивайте меня.

Улыбка Никодимуса превратилась в ухмылку:

— Вы исходите из ложного предположения, — сказал он. — Вы полагаете, что ваша игрушка может реально угрожать мне или моему спутнику.

В его словах был смысл, даже если мне и не хотелось это признавать. С волшебной петлёй на шее, уверен, Никодимус ухмылялся бы так же уверенно и в пламени огнемёта, и в гигантской мясорубке, если уж на то пошло.

— На самом деле, это вы исходите из неверного предположения, — возразила Кэррин тем же смертельно спокойным голосом. Предположительно безумный свет в её глазах всё усиливался. — Вы думаете, что я держу гранатомёт.

И с этими словами она отщелкнула какую-то потайную крышку в торце трубы гранатомёта и достала из её глубины меч.

Да, точно. Она достала меч.

Это была японская катана, в деревянных ножнах-трости, как у легендарного Затойчи. Ещё до того, как фальшивый гранатомёт упал на землю, лезвие меча освободилось от ножен, и Фиделаккиус, меч Веры, вспыхнул яростным белым светом.

Но что более важно, само наличие меча внезапно наполнило ночь едва слышимым звоном, похожим на вибрацию струны бас-гитары. Что-то неконкретное, чего нельзя было услышать, или увидеть, или почувствовать кожей. Но её присутствие было абсолютным, неоспоримым, оно наполняло пронизанный мокрым снегом воздух. Это была сила, глубокая, как море, твёрдая, как земля и страшная в своей неотвратимости.

Определённо, это была та самая сила, что могла стереть ухмылку с лица Никодимуса.

Его глаза тревожно расширились. Даже его тень резко замерла, словно статуя.

Во время разговора Кэррин потихоньку сокращала дистанцию, и теперь их разделяло лишь несколько шагов. Она ринулась вперёд, её ноги уверенно, едва касаясь, ступали по обледенелой земле, и он едва успел вовремя поднять свой клинок и встать в защитную стойку. Мечи встретились в лязге стали и вспышке яростного света, она вложила в удар всю свою инерцию и всем телом обрушилась на его центр тяжести.

— Следи за большим парнем, — прошептал я Баттерсу, сделал шаг к Никодимусу и Кэррин… и застыл на месте.

Когда Кэррин врезалась в Никодимуса, он поскользнулся на предательски скользкой земле и бросился на одно колено, чтобы не упасть. Она поднажала, мечи сцепились, лезвия давили друг на друга со смертельной силой.

Я не смел вмешиваться. Стоило любому из них сделать малейшее неверное движение или потерять равновесие, и два острых как бритва лезвия рассекут незащищенную плоть, словно скальпели.

Я смотрел, как они молча давили друг на друга, сила против силы. Кэррин не полагалась лишь на силу плеч и спины. Плотно прижав локти к корпусу, она давила на Никодимуса всем весом, помогая себе ногами. Двуручная рукоять Фиделаккиуса давала ей значительное преимущество против его одноручного меча. Лезвие её клинка с каждым напряжённым ударом сердца подбиралось к его лицу всё ближе и ближе, пока на щеке Никодимуса не появилась тонкая ярко-алая полоска.

Никодимус оскалился на неё, всё его тело затряслось от усилия, но он оттолкнул Меч от своей кожи на драгоценные полдюйма.

— Так значит, — прошипел он, — перегоревшая на работе думает, что нашла своё новое призвание.

Она ничего не сказала в ответ. Кэррин никогда не рвалась препираться с плохими парнями без чертовски хорошей причины. Это не её вина. Врождённый прагматизм. Она сделала медленный, глубокий вдох, и, не ослабляя давления, повернула лезвия, слегка изменив направление, чтобы сцепленные мечи начали медленный спуск к горлу Никодимуса.

— И вы думаете, что достойны вступить в ряды настоящих рыцарей Меча, — сказал Никодимус вкрадчивым и уверенным голосом. — Вот такая избитая, изрезанная, сломленная. За мои века я отлично изучил, что требуется настоящему рыцарю. И у вас этого нет. Да вы и сами это знаете. Или взяли бы этот меч гораздо раньше.

Её ярко-голубые глаза горели на бледном испуганном лице, она наклонялась вперёд, всё ближе прижимая меч к его шее, к тому месту, где билась артерия. Я знал, сколь острым было лезвие катаны. Когда сталь доберётся до кожи Никодимуса, будет достаточно давления пера и движения травинки, чтобы перерезать горло.

— С вами это впервые, — продолжал он. — Такая близость, напряжение, неподвижность совсем не шутка. Знаете ли вы, сколько раз я говорил с такими новичками, как вы, в почти таких же ситуациях, как эта? Я забыл о настоящих сражениях на мечах больше, чем эта бледная современная копия мира помнит.

Кэррин не обращала на него внимания. Она переместила основной вес бёдер в поисках немного другого угла давления. Пылающий меч опустился ещё на долю дюйма ближе.

— Дрезден, — сказал Никодимус, — я даю вам роскошный шанс отозвать вашего пса, прежде чем я уложу её. — Его глаза метнулись ко мне. — Кончайте этого низкорослого доктора и возвращайтесь в штаб. Мне незачем убивать всех вас троих.

Я стиснул зубы. Быть убитым, защищая Баттерса — дело одно. Тянуть на тот свет ещё и Кэррин — совершенно другое. Но я знал её. Знал, какой выбор она сделает, даже не спрашивая её об этом.

Кэррин тоже не позволит монстрам забрать её друзей.

Но других вариантов у меня просто не было. Дженосква был совсем рядом, и двигалась эта проклятая тварь быстро. Даже если Баттерс прямо сейчас рванёт в укрытие дома Майкла, ему в жизни не успеть добраться туда. Дженосква схватит его раньше… и с помощью магии мне эту громадину замедлить не удастся.

У меня оставался только один выбор.

— Ладно, — прохрипел я. — Чёрт вас возьми, я согласен.

Я схватил Баттерса и бросил перед собой, наставил на него посох и начал собирать волю. Руны вспыхнули бледным зеленовато-белым светом кристаллов под Пределом Демона, где я взял древесину для посоха.

— Извини, Баттерс, — сказал я. — Ничего личного.

Глаза Никодимуса расширились. Взгляд Кэррин метнулся ко мне сначала с недоверием, затем с решимостью.

— Гарри? — обратился ко мне Баттерс.

— Forzare! — прогремел я, и вспышка невидимой силы сорвалась с посоха.

Удар пришёлся Баттерсу прямо в грудь, пнув его как разъяренный бык и швырнув сквозь снег… через маленький белый заборчик из штакетника в ближайший угол двора Карпентеров.

Всё произошло одновременно.

Левая рука Никодимуса метнулась как молния и извлекла откуда-то короткоствольный пистолет. Он сунул его в живот Кэррин и несколько раз нажал на спусковой крючок.

Я протестующе закричал и выхватил из плаща свой монструозный револьвер, одновременно с этим дженосква бросился на меня. Зимняя мантия делала меня быстрее, чем я когда-либо был, но даже так у меня хватило времени только на выстрел от бедра. Дженосква был уже футах в трёх от меня, когда мой пистолет громыхнул так, словно стреляли из мощной винтовки. Затем огромная тварь врезалась в меня, словно товарный поезд, подхватила, как ветерок подхватывает букашку, и протащила через улицу, впечатав в соседский минивэн.

Металл ломался и скрежетал. Билось стекло. Серебристая молния пробежала по моему телу, и я не почувствовал никакой боли. Плотоядное зловоние дженосквы заполнило мой нос. Руки ударились об автомобиль, но я удержал револьвер и ткнул его в туловище чудовища. Но не успел я выстрелить, как он добрался до моего запястья. Его огромные руки обхватили моё предплечье, словно я был едва вставшим на ноги малышом, и со стуком ударили о минивэн, прижав револьвер. Другая рука опустилась мне на голову, толстые пальцы сжали мой череп как щипцы, когти впились в кожу.

— Стой! — услышал я резкий крик Никодимуса.

Дженосква испустил низкое рычание. Ему пришлось обезьяньим жестом повернуть плечи и изогнуться в пояснице, чтобы оглянуться назад — просто в его огромной шее было слишком много мышц для такого движения. В результате, он перестал загораживать мне обзор.

Кэррин, невредимая на вид, все ещё стояла и прижимала Фиделлакиус к горлу Никодимуса.

Я моргнул и почувствовал внезапный прилив яростной гордости.

Она его победила.

— Может, я и не настоящий рыцарь, — прорычала Кэррин во внезапной тишине напряжённым от боли голосом, — но другого здесь нет. Прикажите горилле отпустить Дрездена, или я снесу вам голову и верну церкви петлю вместе с вашей монетой.

Никодимус внимательно посмотрел на неё. Затем медленно разжал руки, и меч с пистолетом оба упали на мёрзлую землю. Мокрый снег продолжал падать в тишине.

— Я сдаюсь, — произнёс он спокойным насмешливым голосом и слегка наклонил голову в сторону Баттерса. — И отказываюсь от притязаний на кровь невинного. Пощади меня, о рыцарь.

— Скажите дженоскве отпустить его, — сказала Кэррин.

Никодимус вытянул руку. Роящиеся вокруг него тени резко заколыхались, сгустились и устремились к нему. Они собирались у него на ладони, и через мгновение там блестела небольшая серебряная монета, отмеченная чёрным пятном в форме какой-то печати. Не глядя на Кэррин, он бросил монету, и она упала на ледяной тротуар, не подпрыгнув, словно была сделана из чего-то гораздо более тяжёлого, чем свинец.

— Отпустите Дрездена, — гнула своё Кэррин.

Никодимус безмолвно улыбался, не шевельнув ни рукой, ни взглядом. Затем приподнял и снял петлю со своего горла, и она упала на землю рядом с монетой.

Кэррин оскалила зубы:

— Отпустите его. Я не буду повторять ещё раз.

Никодимус всё улыбался и улыбался, а затем произнёс:

— Размозжи ему череп. Но так, чтобы побольнее.

Дженосква повернулся ко мне, сверкая глазами из-под своего пещерного лба, и сжал свои пальцы на моём черепе. Я бросил посох и попытался оторвать его руку от моей головы, но быстро понял, что до смешного далёк от него по части физической силы. Если я напрягу всё тело, то получу шанс против одного из пальцев дженосквы. Что я и попробовал. Тиски сжались. Серебристое чувство пошло красными трещинами, дышать стало трудно.

— Я же сдался, — уверил Кэррин Никодимус. — Нет никаких сомнений, что вы должны делать дальше. — Его улыбка вернулась, и голос источал презрение: — Спаси меня, о рыцарь!

— Ты сукин сын! — прорычала Кэррин. Её дыхание стало сбиваться на всхлипы. — Ты сукин сын!

Боль наконец начала пробиваться через мантию Зимы. Я услышал собственный животный крик, когда хватка дженосквы стала крепче. Его дыхание тоже становилось быстрее и резче. Он наслаждался.

Кэррин заметно содрогнулась в ответ на мой крик.

Я понимал, что происходит и чего добивается Никодимус. Я попытался предупредить её, но, едва начал говорить, дженосква резко стукнул меня головой о минивэн, и ничего не вышло.

— Спаси меня, — повторил Никодимус, — и смотри, как он умирает.

— Будь ты проклят! — прорычала Кэррин.

Её бёдра и плечи развернулись для смертельного удара.

Свет лезвия угас так внезапно, словно кто-то выдернул лампу из розетки. Вибрирующая сила, что резонировала с самим воздухом, исчезла.

Упреждая любую реакцию Кэррин, Никодимус, словно змея, качнулся в сторону и ушёл от меча волнообразным движением позвоночника и плеча. Из-за отсутствия сопротивления равновесие Кэррин немного пошатнулось, и руки Никодимуса схватили её за запястья.

Они боролись какое-то время, затем Фиделаккиус резко взмыл над головой Кэррин. Она побелела от ужаса при взгляде на меч, который теперь блестел не больше, чем обычный.

Затем руки Никодимуса разбили древний меч о бетон тротуара, плашмя бросив его лезвие на промёрзшие плиты.

Он разбился с пронзительным звоном протестующего металла, блеснув осколками в свете уличных фонарей. Кусочки лезвия разлетелись во всех направлениях, и теперь мерцали во тьме, отражая свет. Кэррин с недоверием смотрела на них.

Никодимус медленно и глубоко вздохнул. В этом бессловесном вздохе отражалось полное удовлетворение.

Воцарилась ужасающая тишина.

Меча Веры больше не существовало.

(обратно)

Глава 30

Мокрый снег продолжал падать.

Где-то в нескольких кварталах от нас завыла собака. Потерянный и одинокий звук.

Судорожный вдох Кэррин перешёл во всхлип, её широко раскрытые голубые глаза не отрывались от кусочков разбитого лезвия.

— Не судите, да не судимы будете, мисс Мёрфи, — промурлыкал Никодимус. И ударил её головой.

Она отшатнулась от удара, но Никодимус тут же схватил её за руку, не давая отступить.

— Не Рыцарю решать, стоит или нет отбирать чью-то жизнь, — продолжал Никодимус. Не давая ей опомниться, он нанёс жестокий удар, основание его ладони врезалось в её челюсть с отчётливым хрустом. — Не вам приговаривать или казнить.

Кэррин, казалось, взяла себя в руки. Она сделала стремительный выпад, метя Никодимусу в лицо. Тот поднырнул под удар, а затем их сцепленные руки проделали серию сложных и быстрых движений, закончившуюся тем, что левая рука Кэррин оказалась заломлена вверх, а сама она была вынуждена опуститься на колени на обледенелый тротуар.

Я ещё никогдане видел, чтобы кому-то удалось взять её в захват. Никогда.

— Не знаю, что бы случилось, если бы вы просто нанесли удар, без осуждения, — продолжал Никодимус, — но, похоже, в момент истины ваши намерения не были чисты, — и сделал внезапное, резкое движение плечами.

Кэррин задохнулась криком.

Я боролся против давящего захвата дженосквы. Все мои усилия производили на эту тварь не больше впечатления, чем щенячья возня. Я собрал волю и метнул в него полусформированный сгусток силы, но, ударив, энергия, как и раньше, ушла в землю, не нанеся никакого вреда.

Я не мог ничего сделать.

Никодимус крутанул Кэррин, склонил голову на бок, и затем с сокрушительной силой заехал пяткой ей по колену.

Я услышал звук, с которым сухожилия оторвались от кости.

Кэррин издала полный боли всхлип и упала на землю, сломленная.

— На какое-то время я правда опасался, что вы не взяли с собой меч, — сказал Никодимус. Он спокойно поднял и вернул на место петлю, небрежно повязав её на шею, словно бизнесмен — свой галстук. — Выжившие в Чичен-Ице — а их было немало благодаря вашим усилиям — описывали ваш вклад в этот конфликт как весьма впечатляющий. В ту ночь вы, несомненно, были готовы, и правда была на вашей стороне. Но вам не было уготовано большее. Вы знали, что большинство рыцарей Креста служат не больше трёх дней? Их не обязательно убивают — они просто выполняют своё предназначение и идут дальше своей дорогой. — Он наклонился к ней ближе и добавил: — Вам не хватило ума поступить так же. Что побудило вас взяться за меч, когда вы знали, что недостойны держать его? Гордость?

Кэррин бросила на него свирепый взгляд через застилающие её глаза боль и слезы, а потом посмотрела на меня.

Он выпрямился, изогнув бровь.

— Ах, разумеется, — сказал он сухо, с ядовитыми нотками в голосе. — Любовь. — Никодимус покачал головой, взяв свой меч в одну руку, а Монету — в другую. — Любовь сокрушит самого Бога.

Кэррин слабо зарычала и бросила рукоять сломанного Фиделаккиуса в голову Никодимуса. Он взмахнул своим мечом, презрительно отбросив её в сторону. Деревянная рукоять приземлилась во дворе Карпентеров.

Никодимус подошёл ближе к Кэррин, снова опуская меч, нацелив на неё. Как только он это сделал, чернота схлынула с его тела вниз на землю, его тень растеклась вокруг него, словно пятно нефти в чистой воде.

Кэррин неловко подалась назад, подальше от него, но едва могла шевельнуться с лишь одной здоровой рукой и одной здоровой ногой. Мокрый снег приклеил волосы к голове, и торчащие уши делали её меньше и моложе.

Я пнул дженоскву сквозь красную пелену, застилавшую мое зрение. Благодаря Зиме внутри меня, я мог перетирать шлакоблоки в гравий, даже не думая. Это было бесполезно. Он весь состоял из мускулов и твердокаменной шкуры.

— Смиритесь с этим, мисс Мёрфи, — сказал Никодимус, двигаясь вместе с ней. Его тень роилась на земле вокруг нее. — Ваше сердце, — он приставил к нему остриё меча в качестве иллюстрации, — просто было не в том месте.

Он сделал паузу, достаточно долгую, чтобы она могла увидеть приближающийся меч.

Она смотрела на него, её глаза были злыми и напуганными, лицо побледнело от боли.

И в это мгновенье открылась входная дверь Карпентеров.

Тёмные глаза Никодимуса в тот же миг блеснули и сфокусировались на крыльце.

Майкл на мгновение задержался в дверном проеме, опираясь на свою трость и осматривая происходящее. Затем он захромал вниз по ступенькам, на дорожку, ведущую к почтовому ящику. Он двигался осторожно, постепенно передвигаясь по скользкому снегу, пока не дошел до калитки в белом штакетнике.

Он остановился, должно быть, футах в трёх от Никодимуса, пристально изучая его.

Мокрый снег падал на его фланелевую рубашку и превращался в дождь.

— Отпусти их, — тихо сказал Майкл.

Никодимус усмехнулся одним уголком рта. Его тёмные глаза опасно сияли.

— У тебя нет здесь власти, Карпентер. Больше нет.

— Я знаю, — сказал Майкл. — Но ты их отпустишь.

— И с чего бы это?

— Потому что если ты сделаешь это, — сказал Майкл, — я выйду за калитку.

Даже со своего места я практически видел, как глаза Никодимуса полыхают огнём ненависти. Его тень сошла с ума, метаясь из стороны в сторону и накатывая на белый штакетник, как волны накатывают на скалы.

— Свободно? — требовательно уточнил Никодимус. — По собственному выбору и воле?

Критическая отметка. Если Майкл добровольно выйдет из-под ангельской защиты, его телохранители ничего не смогут сделать. Ангелы обладают ужасающей силой — но не свободой воли. Майкл будет беззащитен.

Так же, как был беззащитен Широ.

— Майкл! — прохрипел я. Я был под некоторым давлением. И разбрызгал намного больше слюны, чем намеревался. — Не делай этого!

Майкл слабо улыбнулся мне и ворчливо сказал:

— Гарри.

— Нет никакого смысла, — задыхаясь, выдавила Кэррин тонким голосом, — в твоей смерти. Он просто прикончит нас после.

— Вы оба сделали бы то же самое для меня, — сказал Майкл, глядя на Никодимуса с той же слабой улыбкой.

И тут снегопад просто… остановился.

Я не имею в виду, что он закончился. Он просто перестал падать. Полузамёрзшие капли зависли в воздухе, словно миллионы маленьких бриллиантов. Слабый ветерок стих. Собачий вой оборвался так резко, словно кто-то вырубил тумблер.

В то же время за калиткой появился мужчина. Он был высок, молод и худощав, с широкими плечами профессионального пловца. Черты его лица были словно фарфоровые. Его волосы были черными, блестящими и вились кудряшками, его кожа была насыщенного карамельного цвета, а глаза блестели серебристой зеленью. Его явление не сопровождали фанфары. Мгновение назад не было ничего, в следующее — появился он.

Его присутствие было таким же абсолютным, как и внезапным. Уличный свет словно бы выделял его ярче и отчётливей, чем всех остальных. Мне даже не требовалась подсказка в виде внезапной остановки движения в физическом мире, ведь я ощущал силу, исходящую от него, словно свет от звезды.

Он появлялся передо мной под многими личинами, но невозможно было не признать его присутствие, его личность.

Мистер Радость. Архангел Уриил.

Его взгляд был сосредоточен исключительно на Майкле, и черты его лица выражали боль.

— Тебе нет нужды делать это, — настоятельно сказал он низким голосом. — Ты и так уже отдал достаточно, даже более чем.

— Уриил, — сказал Майкл, почтительно склонив голову. — Я знаю.

Ангел поднял руку.

— Если ты сделаешь это, я уже никак не смогу тебя защитить, — предупредил он. — И это существо сможет свободно причинить тебе такую боль, какую даже ты не можешь себе представить.

Внезапная, солнечная улыбка появилась на лице Майкла:

— Друг мой…

Уриил моргнул и немного покачнулся, словно эти слова ударили его физически.

— …спасибо тебе, — закончил Майкл. — Но я не Плотник, который установил стандарт.

Никодимус постучал Уриила по плечу.

— Извините.

Ангел медленно развернулся к нему. Лицо его было решительным, глаза — непроницаемыми.

— Ты вмешиваешься в дела смертных, ангел, — сказал Никодимус. — Держись в стороне.

Глаза Уриила вспыхнули, и небеса пронзила молния, а раздавшийся раскат грома заставил задрожать повисшие в воздухе капли.

— Угрожаешь? — спросил Никодимус, и презрение сочилось из его голоса, как кровь из раны. — Пожалуй, тебе лучше не лезть на рожон. В этом вопросе ты бессилен, ангел, и мы оба это знаем. Ты ничего мне не можешь сделать.

С этими словами Никодимус поднял левую руку и не спеша, спокойно завёл указательный палец за большой и щёлкнул ангела по кончику носа.

Глаза Уриила расширились, а вокруг его плеч и головы запылал ужасающе яркий свет. Смотреть на него было больно, глаза жгло, а в голове замелькали вспышки воспоминаний обо всех позорных поступках, которые я когда-либо совершал, опаляя мое сознание пониманием того, с какой лёгкостью я мог сделать иной выбор. Свет нимба Уриила отогнал тени и заставил всех отвести взгляд.

Всех, кроме Никодимуса.

— Давай, ангел! — издевался Никодимус, его тень перетекала и скользила в медленном беспокойном движении. — Накажи меня. Излей на меня свой гнев. Осуди меня.

Уриил уставился на него. Затем взгляд ангела скользнул по обломкам Фиделаккиуса. Он закрыл глаза на мгновение, и отвернулся от динарианца. Свет его нимба замерцал и исчез. Слеза скатилась по его щеке.

И он отступил и пошел прочь.

— Чувак! — протестующе воскликнул я. Становилось все тяжелее разглядеть хоть что-то сквозь красную пелену. — Блин, да какой же из тебя ангел-хранитель? Сделай же хоть что-нибудь!

Уриил даже не обернулся.

— А теперь, — сказал Никодимус Майклу. Его меч по-прежнему был нацелен в сердце Кэррин. — Если я отпущу эту парочку, выйдешь ли ты за ворота?

Майкл кивнул.

— Выйду. Даю слово.

Глаза Никодимуса сверкнули. Он посмотрел на дженоскву и кивнул, в следующее мгновение я оказался на земле, нетронутый, под здоровенной, нависшей надо мной зверюгой. Лохматое, неуклюжее существо установилось на Уриила с ненавистью, но затем этот дикий взгляд обратился на дом и окружающее его пространство, скользя от точки к точке, глядя на что-то, невидимое мне. Кровь прилила обратно к моей голове, тяжело стуча, и пока Зима унимала боль, моё зрение пульсировало от тёмного к светлому с каждым ударом сердца.

— Давай, Дрезден, — сказал Никодимус. — Отнеси её внутрь.

Мне потребовалось несколько попыток, чтобы встать на ноги, но я сделал это, сунул револьвер обратно в карман плаща и побрёл к Кэррин.

Она была в плохом состоянии, очевидно испытывая сильную боль. Когда я взял её на руки, она закричала бы, если бы могла дышать. Майкл открыл для меня калитку, и я бережно занёс Мёрфи внутрь двора и бережно, как только мог, положил на траву.

Тем временем Уриил дошёл до Баттерса. Он присел на корточки и потряс его. Баттерс начал приходить в себя и сел, потирая голову.

Уриил настойчиво сказал ему что-то своим низким голосом, кивнув в сторону дома. Баттерс сглотнул, глаза его были огромными, словно плошки, и кивнул. Затем поднялся и припустил вокруг дома, на задний двор.

Уриил устремил на меня пристальный взгляд.

«Время, — сказал голос в моей голове. — Дай мне немного времени».

— Я сдержал своё слово, — сказал Никодимус Майклу. — Теперь твоя оче…

— Чёрта с два ты сдержал, — выплюнул я. — Ты только что приказал своему громиле убить меня. Ты нарушил условия сделки с Мэб.

Никодимус перевел взгляд на меня, явно позабавленный.

— Этому? — сказал он. — Ну вы даёте, Дрезден, вы что, не в состоянии распознать уловку?

— Какую уловку? — переспросил я.

— Мне нужно было оказать некоторое давление на мисс Мёрфи, — сказал он. — Но никакой реальной угрозы для вас не было. Вы серьёзно думаете, что дженоскве понадобится больше пары секунд, чтобы размозжить даже такой толстый череп, как у вас?

Он широко улыбнулся, явно довольный собой:

— Так что это было не большей попыткой убить вас, чем ваше участие в погоне за маленьким доктором было нарушением данного Мэб обещания, что вы будете мне помогать.

Проклятье. Здесь уже не получится выторговать какой-нибудь взаимной выгоды. Уверен, что с точки зрения Мэб, мы с Никодимусом сыграли этот раунд вничью. Мои попытки защитить Баттерса можно было списать на невезение и откровенную некомпетентность. Попытку Никодимуса убить меня можно было оправдать уловкой, необходимой для уничтожения Меча.

Его глаза сузились.

— И я полноправно ожидаю, что ты выполнишь свою половину сделки, Дрезден, независимо от того, что произойдёт в ближайшие несколько часов.

Я стиснул зубы и сказал:

— Ты напал на Мёрфи.

— Я предупреждал, что не могу гарантировать её безопасность, — резонно ответил он. — Но в любом случае, если помните, она напала первой. И она пока ещё жива.

Он продемонстрировал мне свои белые зубы:

— Я бы сказал, что веду себя более чем благоразумно. И ваш сеньор был бы такого же мнения.

И опять он был прав — в понимании Мэб, он действительно был благоразумным человеком.

Уриил тем временем подошёл и встал по правую руку Майкла. Я занял позицию слева от моего друга.

— Сделка заключена, — промурлыкал Николимус Уриилу. — Он добровольно дал слово. Ты не можешь удержать его от исполнения.

— Правильно, — сказал Уриил. — Но я могу помочь ему сдержать слово.

Улыбка Никодимуса увяла.

Уриил спокойно повернулся к Майклу, положил руку ему на плечо и мягко забрал трость.

Майкл моргнул, уставившись на Уриила, расставил руки, чтобы легче было держать равновесие, и весь напрягся в ожидании, что без поддержки трости не удержится на ногах. Но затем вдруг расслабился. Перенёс немного веса на больную ногу, потом ещё немного. Затем коротко рассмеялся и несколько раз подпрыгнул на ней.

В этот момент из-за дома снова показался бегущий Баттерс. В волосах его застряла дубовая веточка со всё ещё висящим на ней мокрым коричневым листком, промокшие колени были перепачканы грязью, а в руках он бережно нёс узкий сверток, обмотанный холстом и клейкой лентой и высотой с него самого. Баттерс на бегу разорвал ленту и протянул свёрток Майклу.

Глаза Майкла расширились и повернулись к Никодимусу, он не глядя вытянул правую руку — ему и не нужно было смотреть — и вынул из свёртка Меч, сверкающий стальной клинок с крестообразной рукоятью. Стоило пальцам Майкла сомкнуться на ней, Амораккиус взорвался ослепительным белым светом, и уже во второй раз за вечер воздух наполнила тихая, зловещая мощь одного из Мечей.

Глаза Никодимуса распахнулись:

— Вы жульничаете! — прорычал он.

— Я сказал, что выйду к тебе, — сказал Майкл.

Затем он поднял ногу в рабочем ботинке и пнул белую деревянную калитку, сорвав её с петель. Она ударила Никодимуса в корпус, выталкивая обратно на дорогу, и Майкл Карпентер, рыцарь Креста, под взглядом архангела, чьи серебристо-зелёные глаза мерцали в ответ на свечение Меча, вышел из открытых ворот на обледеневший тротуар.

— Я вышел, — сказал Майкл. — In nomine Dei, Никодимус. Я вышел сразиться с тобой.

Стоя на дороге, Никодимус оскалился.

Я испугался за Майкла.

И моё сердце воспарило.

— Ха-ха! — сказал я, словно хулиган из «Симпсонов», указывая на него. Потом я вышел за ворота и встал рядом со своим другом. Я ткнул пальцем в свой посох, упавший на землю там, где меня схватил дженосква, напряг волю и произнёс:

— Ventas servitas!

Посох подбросило вверх резким потоком воздуха. Я поймал его и накачал силой, призывая в руны зелёно-белый свет и серебристый огонь души.

Уриил скупо улыбнулся, взгляд его потяжелел, и ледяной дождь снова начал идти. Он взрывался облачками пара, когда капли касались рун моего посоха.

— Двое вас, — сказал я Никодимусу. — Двое нас. Что думаешь, Ник?

Майкл стоял перед ним прямо, держа Амораккиус обеими руками. Свет Меча разливался в вохдухе — и тень Никодимуса робела перед ним.

Никодимус наконец отступил. Он опустил свой меч и сказал:

— Дрезден, я ожидаю вашего возвращения в наш штаб к четырём утра.

И развернулся, чтобы уйти.

— Не так быстро, умник, — сказал я.

Никодимус приостановился.

— Если уж я должен играть по этим дурацким правилам, ты тоже должен. Мне всё ещё нужен кто-то, кто прикроет мне спину на этой работе.

— Я буду более чем рад увидеть в этой роли мисс Мёрфи.

— Ты вывел её из строя, — возразил я. — Тебе не стоило этого делать. Ты уже победил её.

— Тогда выбери другого, — отрезал Никодимус.

Я положил руку на плечо Майкла и сказал:

— Я уже выбрал. И ты смиришься с этим, иначе я восприму это как нарушение договорённостей — как и Мэб.

Никодимус просто стоял, пропитанный мокрым снегом и равнодушный к холоду. Он смотрел на меня в ледяной тишине несколько секунд. Затем изрёк:

— Так тому и быть.

Тени сгустились вокруг него, и растворились в штормовой ночи, забрав его с собой. Я огляделся вокруг и осознал, что дженосква уже ушёл.

Майкл опустил Меч и очень странно на меня посмотрел.

— Что? — спросил я.

— Черити, — предсказал он, — будет очень недовольна.

(обратно)

Глава 31

Как только Ник и Большой Волосатик ушли, я метнулся к Кэррин. Она лежала на спине, вздрагивая, а её глаза смотрели в никуда.

Я повернулся к Уриилу и ткнул пальцем в Кэррин:

— Вылечи её.

— Я не могу, — поморщился Уриил и добавил, спустя мгновение: — Мне жаль.

— Я крайне в тебе разочарован, мистер Радость, — сказал я. — Баттерс?

— Да, да, — отозвался Баттерс, уже на пути к Кэррин. — Господи! — воскликнул он после короткой паузы. — Живее, мы должны убрать её подальше от холода и сырости. Прямо сейчас. Пока у неё не случился шок.

— У меня разожжён камин, — сказал Майкл. — Перетащим диван поближе к нему.

Я снял свой плащ и положил на землю рядом с Кэррин. Мы погрузили её на него.

— Эй, мистер Радость! — обратился я к нему немного грубее, чем следовало. — Есть какие-то космические причины, которое не дают вам поднять плащ за угол?

Уриил удивлённо моргнул, но затем поспешил к нам и охотно взялся за свой край плаща. Мы вместе подняли плащ с Кэррин, пытаясь её не потревожить. Но она всё равно издала бессвязный болезненный стон. Баттерс открыл двери, и мы занесли её в дом.

Пока мы её несли, Майкл внимательно наблюдал за моим лицом.

— Что? — спросил я.

— Ты не сердишься на то, что она ранена, — ответил он.

— Чёрта с два! Потом буду сердиться. Ещё не время. После того, как мы о ней позаботимся.

Майкл хмыкнул:

— Ты зол не больше, чем был бы, если бы на её месте был я. Или Баттерс.

Я тоже хмыкнул.

— Она не хрупкая принцесса, — сказал я. — Она воин. У воинов есть враги. Иногда воинам бывает больно. — Я чувствовал, как мои челюсти сжимаются. — И тогда их друзья сравнивают счёт.

— Чертовски верно! — встрял Баттерс.

Майкл продолжал смотреть на меня:

— Гарри…

Между тем мы донесли Кэррин до гостиной и осторожно переложили на диван. В подтверждение слов Майкла в уютном каменном камине действительно горел огонь. Когда Кэррин оказалась на диване, я взялся за один конец, Уриил — за другой, и мы поставили его прямо перед камином, чтобы его тепло окружало её.

— Полотенца, — сказал Баттерс. — Одеяла. Быстрее.

— Я принесу, — вызвался Уриил. Он повернулся, замер, а потом спросил у Майкла: — А где они?

Майкл объяснил ему, где находится бельевой шкаф. Уриил торопливо бросился туда и через секунду вернулся, нагруженный полотенцами.

— Хорошо, — сказал Баттерс, хватая их. Он начал прикладывать их к Кэррин, пытаясь её высушить. Тепло и обтирания полотенцами, вроде бы, привели её в чувство, и она несколько раз моргнула.

— Майкл, — позвала она. — Майкл?

— Я здесь, — сказал он.

Кэррин посмотрела вверх, её лицо исказилось, глаза наполнились слезами:

— Мне жаль. Мне так жаль. Я потеряла Меч.

— Спокойно, — мягко сказал Майкл. — С этим мы справимся. Тебе не надо сейчас беспокоиться об этом.

— Нам надо снять с неё мокрую одежду, — сказал Баттерс. — У вас есть безопасные ножницы?

— У меня в наборе, — сказал Майкл. — На кухне.

— Я принесу, — произнёс Уриил и вышел. Вернувшись, он протянул Баттерсу тот же красный пластиковый ящик для инструментов, с помощью которого Майкл до этого латал меня.

— Кэррин, извини, — сказал Баттерс, — за твою куртку.

Он принялся орудовать безопасными ножницами, разрезая на Кэррин одежду, стараясь не шевелить её руку и плечо. Она все равно заворчала от боли.

— Я не знала, как мне быть, — сказала Кэррин. — Если бы я отвернулась от него, он бы ударил меня в спину. Если бы я не помогла Гарри, он бы умер, — её глаза расширились. — Гарри, он?..

— Я здесь, — ответил я.

Я взял её правую руку в свою. Её глаза метнулись ко мне, а пальцы вдруг крепко сжали мои. Рука была ледяной, да и сама Кэррин дрожала всё сильней.

— Гарри, — сказала она. — Слава Богу.

— Срань господня! — сказал Баттерс. — У нее в рубашке дырки от пуль.

— Я всё испортила, Гарри, — сказала она. — Проклятье, я всё испортила, — она открыто заплакала. — Они всегда гораздо сильнее. Их всегда больше, и они всегда слишком сильны.

— Кэррин, — сказал я. Я взял её лицо в руки и заставил смотреть на меня, пока Баттерс срезал с неё рубашку. — Заткнись. Ты феноменально облажалась. Хорошо? Мы все выбрались. И со всеми всё будет хорошо. Правильно, Баттерс?

Баттерс одарил меня тяжёлым взглядом.

— Но Меч! — сказала Кэррин.

Майкл наклонился и серьёзно сказал:

— Не теряйте веры, мисс Мёрфи. Не всегда всё настолько плохо, как кажется. Временами тьма лишь помогает увидеть свет.

Я посмотрел на Уриила, который мрачно сжал губы в тонкую линию.

— Ох, слава Богу, — выдохнул Баттерс, — она надела бронежилет.

— Разумеется, я надела бронежилет, — ответила Кэррин, и на секунду её голос прозвучал ясно и раздражённо. Её зазнобило сильнее. — Господи, как холодно.

Баттерс выдернул несколько маленьких, ярких кругляшков металла, протягивая их Майклу:

— Четыре, пять. Сколько раз в неё стреляли?

— Пять, — мгновенно вставил Уриил.

— Двадцать второй, — сказал Майкл. — Возможно, двадцать пятый.

— Крови нет, — доложил Баттерс. — Думаю, жилет остановил их все, — он продолжил срезать рубашку, пока не смог увидеть повреждённое плечо. Оно уже начало отекать. — Нам надо снять с неё бронежилет.

— Зачем? — спросил я.

— Потому что кевлар не растягивается, и она продолжит отекать, и потому что ей надо в больницу. Я бы предпочёл, чтобы она не отвечала на любые вопросы о повреждённом пулями бронежилете, когда мы там окажемся.

— Это может быть небезопасно, — сказал я. — Почему ты не можешь позаботиться о ней здесь?

— Потому что здесь у меня нет нужных ей инструментов, и даже если бы они были, у меня нет опыта их использования, — сказал Баттерс твёрдо. — Послушай, Гарри, не у всех есть твоя способность залечивать раны. Её плечо вывихнуто, возможно, есть и другие повреждения. Я ещё не осмотрел её колено, но думаю, разорвана передняя крестообразная связка. На такую травму нельзя просто не обращать внимания. Если она быстро не получит должного ухода, может остаться калекой на всю жизнь. Поэтому, как только я буду уверен, что у неё не начнётся гипотермия, мы отправимся в больницу. — Он внимательно посмотрел на меня с решимостью на лице. — И если ты будешь со мной спорить, я позвоню её друзьям из полиции и скажу, что ей нужна помощь.

Ярость застилала мне глаза, я зарычал и сжал руку в кулак, но Баттерс не отступал.

— Гарри, — произнес Майкл. Он встал между нами и положил руку мне на грудь. — Она не может здесь остаться. Она в агонии.

Я моргнул несколько раз и занялся математикой, выталкивая агрессию Зимы подальше из своих мыслей. Ярость отступила, оставив после себя усталость, и голова моя начала раскалываться от боли.

— Правильно, — сказал я. — Правильно… Извини, Баттерс. Эй, мистер Радость! Ты можешь поставить ей какую-то защиту, разве нет?

— Не могу, — ответил Уриил.

— Никакой от тебя пользы, — пробормотал я. Пульсация усилилась, несмотря на серьгу Мэб. — Господи, моя голова!

Сдерживающая рука Майкла стала поддерживающей, в голосе звучало беспокойство:

— Гарри? Ты в порядке?

— Буду. Просто… надо минутку передохнуть.

— Уриил, — произнес Майкл мягко, но настойчиво.

Комната неожиданно накренилась, и я взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие. Майкл поймал меня за правую руку. Уриил поймал мою левую своим носом, угодив прямо в алюминиевую шину, но архангелу удалось меня поддержать. Между нами тремя я нащупал стул и присел на минутку, пока моя голова кружилась.

Уриил был поражён, даже испуган.

И из его носа шла кровь.

Я был совершенно уверен, что это невозможно.

Уриил коснулся пальцами лица и отвёл их, яркие от алой крови. Он заморгал с выражением почти детского замешательства. Слёзы навернулись ему на глаза, и он мигнул несколько раз, словно не мог понять, что происходит.

Майкл понял, куда я смотрю, и его ясные серые глаза расширились. Он выпрямился, шокированно уставившись на Уриила.

— Что вы наделали? — спросил он.

— Не в наших силах было исцелить нанесённые вам раны, — сказал Уриил. — Мне очень жаль. Не случайность привела вас к этому урону, а выбор.

Майкл оторвался от ангела и посмотрел вниз, на свою ногу, затем опять посмотрел на него.

— Что вы наделали? — повторил он.

Уриил перевёл взгляд со своих дрожащих окровавленных пальцев на Майкла и сказал:

— Я одолжил вам мою благодать.

Глаза Майкла стали совершенно круглыми.

— Ух ты! — сказал я. — А-а… разве… разве это не важная штука?

— Это то, что делает меня ангелом, — ответил Уриил.

— Милостивая Богородица… — благоговейно сказал Майкл.

— А-а, — сказал я. — Разве… разве эта штука не слишком могущественна? В смысле… Уриил, твоя сила способна разрушать солнечные системы.

— Галактики, — рассеянно поправил Уриил.

— Гарри, — начал Майкл, — о чём ты говоришь?

— Почему? — спросил я Уриила.

— Я должен был что-то сделать, — ответил он. — Я не мог просто… стоять и смотреть. Но мои возможности ограничены.

— О, я тебя понимаю, — сказал я. — Наверное.

— Гарри, да о чём ты говоришь? — повторил Майкл.

— Хм, — сказал я и потёр мою больную голову. — Уриил хотел помочь тебе, но без свободы воли не мог повлиять на ситуацию. Я прав?

— Прав, — согласился Уриил.

— Но он мог действовать в соответствии с твоей волей, Майкл. А ты хотел выйти и встретиться с Никодимусом.

— Да, — сказал Майкл.

— Итак, он не мог изменить тебя, — продолжил я, — и не мог изменить мир вокруг тебя, по крайней мере по своей воле. Но он мог изменить себя. И он дал тебе свою силу, чтобы твоё тело стало таким, как раньше. Таким образом, использовать силу было не его решением. А твоим. — Пульсирующая боль начала медленно отступать, и я поднял голову. — Это намного больше, чем тебе было нужно, но единственное, что он мог тебе дать. Это как если бы…. он одолжил тебе свой огромный пассажирский самолет, потому что тебе был нужен свет, чтобы почитать. — Я посмотрел на ангела. — Я прав?

Уриил кивнул и сказал:

— Почти.

Майкл начал понимать и открыл рот.

— Одолжил, — сказал он. — Это не навсегда.

— Но ваша задача очень важна, — покачал головой Уриил. — Благодать нужна вам. Используйте её.

Майкл наклонил голову:

— Но… Уриил, если я использую её неправильно…

— Я паду, — сказал Уриил тихо.

Я закашлялся.

Срань Господня.

Насколько помню, в последний раз, когда архангел пал, были масштабные последствия.

Уриил слабо улыбнулся Майклу:

— Я уверен, что вы так не поступите. — Его улыбка стала немного болезненной. — Но я был бы признателен, если бы вы… не нажимали разные кнопки и не тянули рычаги в моём огромном самолёте.

— Как вы могли это сделать? — выдохнул Майкл.

— Вам был нужен свет, чтобы почитать, — ответил Уриил. — Вы более чем заслужили любую помощь, какую я могу вам оказать. И вы мой друг, Майкл.

— А что происходит с вами, пока я… пользуюсь самолётом? — спросил Майкл.

— Пресуществление, — сказал Уриил и взмахнул своими окровавленными пальцами.

— Срань. Господня, — наконец вмешался Баттерс. — Он смертный?

— И он может умереть, — добавил я тихо.

(обратно)

Глава 32

В камине потрескивал огонь.

— Как будто без этого недостаточно поставлено на кон, — сказал я.

Уриил улыбнулся. Улыбка вышла натянутой и страдальческой.

— Забери это, — сказал Майкл. — Ты обязан забрать это назад. Сейчас же.

— Я могу сделать это, — сказал Уриил. — Если таков выбор, я приму его с уважением.

Что-то в его голосе насторожило мои инстинкты, и я сказал:

— Майкл, постой. Подумай об этом.

— О чем тут думать? — спросил Майкл. — Архангел Бога уязвим.

— Правильно, — сказал я, разводя руками. — Так же, как и то, что он думает, что это важно, или типа того. Или ты думаешь, что Уриил такой парень, кто раскидывается такой силой волей-неволей всякий раз, как ветер дует? — я посмотрел на Уриила. — Я прав?

Уриил, помогая Баттерсу укутать дрожащую Кэррин в ещё одно одеяло, просто смотрел на нас и ничего не говорил.

— Точно, — сказал я. — Так можно вычислить, что ты на правильном пути — он тут же затыкается и из него слова не вытянешь. Это ведь из-за Грааля, так? Из-за того, что Никодимус хочет с ним сделать.

Уриил многозначительно на меня посмотрел.

Я покраснел и сказал:

— Я не раскрываю всех своих карт, ладно? Я знаю, что это нечто большее.

Он положил руку на голову Кэррин и ободряюще ей улыбнулся.

Майкл покачал головой и пошёл к тому месту, где оставил Амораккиус, после того, как отстегнул его от пояса, как только мы занесли Кэррин в дом. Он рассеянно поднял его и принялся стирать с него влагу одним из старых полотенец.

— Вы просите меня принять очень непростое решение.

— Да, — ответил Уриил.

— С потенциально совершенно жуткими последствиями.

Уриил сочувственно на него посмотрел и кивнул.

— Расскажешь, что стоит на кону? Чем я рискую?

Уриил нахмурился, обдумывая вопрос. Затем ответил:

— Душой.

Майкл поднял брови.

— С этого и надо было начинать. — Он вытянул меч и осмотрел его лезвие сверху донизу. — Сейчас я не в отставке, — продолжил он. — Что будет с моей семьёй?

— Защита останется, — сказал Уриил. — Я занял твоё место.

Майкл выдохнул, часть напряжения покинула его.

— Правильно. Думаю, это всё опять привлечет сюда ненужное внимание.

— Вероятно.

— И ваша защита не спасёт от простых смертных, — добавил Майкл.

— Верно.

— Так что смертные запросто могут зайти и убить тебя. Убить всех.

— Потенциально.

— Народ, — сказал Баттерс, — нам надо отвезти её в больницу.

— Точно, — сказал я. — План такой. Баттерс отвозит Мёрфи в больницу и говорит парням из ОСР, что за ней надо присмотреть.

— Эти парни не смогут остановить кого-то вроде Никодимуса.

— Верно, — ответил я. — Но они могут заставить его поднять шум, если он захочет до неё добраться, а Ник не хочет шуметь до окончания дела. Он может послать нескольких своих оруженосцев сделать это, но ОСР запросто с ними разберётся. Майкл, ты не одолжишь Баттерсу автомобиль?

— Конечно, — ответил Майкл.

— Хорошо. Они помогут выгрузить ее в отделении неотложной помощи, Баттерс.

— Точно, — сказал Баттерс. — Отлично.

— Я собираюсь пойти прибраться на местности, — сказал я. — То, что осталось от Меча, гильзы, что там у вас ещё. Выстрелы были приглушены непогодой, но нельзя оставить всё это там валяться, если вдруг кто-то решит вызвать копов.

— Оставите меня говорить с Черити наедине, — сухо заметил Майкл.

— Да, забавно выходит, — сказал я. — Где она, кстати?

— В комнате страха с Мышом и детьми, — сказал Майкл. — Маленький Гарри пружинил от стен, так был взволнован. Не хочу, чтобы он увидел… — он кивнул в сторону Кэррин. — Я всё им расскажу, когда она и Баттерс уедут.

— Правильное решение, — сказал я.

— Что делать мне? — спросил Уриил.

— Сидеть, — сказал я. — Оставаться внутри. Не совать пальцы в розетку, не играть со спичками и не бегать с ножницами.

— Я не понимаю, — сказал Уриил.

— Не испытывать судьбу, — пояснил я.

— Ох, да, — он нахмурился и сказал: — Но я хочу помочь.

— Тогда сиди, — сказал я. — Это очень поможет.

Он сел на подлокотник дивана и нахмурился.

— Думаю, если её будет нести кто-то один, это причинит меньше всего боли, — сказал Баттерс.

— Точно, — сказал я, поднимаясь, и закачался, когда кровь бросилась мне в голову.

— Гарри, — сказал Майкл и мягко оттеснил меня в сторону. Он подошёл к Кэррин и пододвинул диван, чтобы открыть себе доступ. Он отдал Баттерсу ключи от машины.

— Пострадали её левая рука и нога, — сказал Баттерс. — Старайтесь держать её за правую половину тела, поддерживая левое колено.

— Я буду осторожен, — пообещал Майкл и мягко взял её на руки, стараясь сохранить закутанной в одеяла. Казалось, что ему это совсем не сложно. Я имею в виду, он не выглядел так, словно получил гору мускулов или что-то такое, но его сила точно была силой рыцаря Креста, которую я помнил, и уж совсем не хромого подрядчика и тренера младшей софтбольной лиги, которым он был последнее время.

Кэррин тихо застонала от боли, закрыла глаза и дисциплинированно принялась ровно и ритмично дышать через нос.

— Хорошо, хорошо, — повторял Баттерс. Он подобрал свой брошенный ранец, когда мы вышли наружу, чтобы загрузить Кэррин в белый пикап Майкла.

Мы посадили её внутрь и пристегнули, несмотря на боль, с которой ей приходилось бороться. Майкл поспешил обратно, прочь из-под мокрого снега. Кэррин на мгновение открыла глаза и подарила мне крохотную улыбку.

— Прости, — сказала она, — что я не смогу прикрыть твою спину.

— Ты отлично справилась, — ответил я. — Мы убедимся, что у тебя будет прикрытие.

— Беспокойтесь о себе, — сказала она. — Я могу сделать несколько звонков. Майкл хороший человек, но он не всегда видит происходящее.

Я закусил губу на секунду, пытаясь решить, должен ли рассказать ей что-нибудь. Но решил не делать этого. Если она будет не в курсе, то и не сможет никого предупредить, что я уже понял часть замысла Никодимуса.

Мне следовало бы поработать над бесстрастным выражением. Кэррин взглянула на моё лицо и криво улыбнулась.

— Секретная информация? Всё понятно, Гарри. — Ей пришлось приложить усилие, чтобы освободить правую руку из-под одеяла, взять мою ладонь и сжать её. — Используй её по полной.

Я подмигнул ей:

— Я тебя скоро навещу.

— Уж постарайся, — ответила она.

Баттерс захлопнул водительскую дверь и оживил пикап ровным гулом восьмицилиндрового двигателя. Сперва он включил все нагреватели и дважды проверил ремень безопасности Кэррин. Затем поправил зеркало, пробормотал что-то о грузовиках размером с дом и сказал мне:

— Можешь закрывать дверь. Я дам тебе знать в случае чего.

— Спасибо, Баттерс, — сказал я, кивнув.

Он скривился и сказал:

— Поблагодаришь меня, когда я спасу твою жизнь.

— Ты уже спасал её, — сказал я. — Тогда, в музее.

— Так мы в расчёте?

— После первого раза перестаёшь вести счёт, друг, — сказал я. — Осторожнее на дороге.

Я тщательно закрыл пассажирскую дверь и стал смотреть, как Баттерс выкатывает пикап на ледяную улицу. Он включил самую низкую передачу, и шины медленно захрустели вниз по улице.

Он не проехал по дороге и двадцати секунд, когда сверкающий поток огней спикировал с ближайшего дерева и влетел сквозь лобовое стекло пикапа — это Боб вернулся в свой череп, всё ещё спрятанный в рюкзаке у Баттерса.

Я смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду. Потом торопливо зачистил местность: фальшивый гранатомёт, осколки Меча, рукоять, ножны и все гильзы, и поспешил обратно в дом.

Я закрыл за собой дверь и привалился к ней. На секунду я был совсем один.

Я уже скучал по Кэррин. Головой я понимал, что прямо сейчас ей, скорее всего, не грозит опасность со стороны Никодимуса и компании, но какая-то иррациональная часть меня хотела быть тем, кто отвезёт её в госпиталь, запугает врачей и будет охранять её покой, когда она наконец заснёт.

Она выглядела такой маленькой, с этими её мокрыми сбившимися волосами, завёрнутая в одеяла.

И она не выглядела бы таким образом, если бы я не вовлёк её во все эти дела.

То есть да, рассуждая логически, это не я причинил ей боль. Это сделал Никодимус. Но где-то за границами моего сознания плескалась огромная, бурлящая волна гнева, абсолютной ярости из-за того, что она пострадала. И пока ей не на кого было обрушиться, какая-то глупая часть моего мозга решила, что сойду и я.

А теперь я собирался вовлечь в этот бардак Майкла. И если он попадёт в такую же компрометирующую ситуацию, что и Кэррин, последствия могут быть куда как более серьёзными.

И всё это потому что я был слаб и заключил сделку с Мэб.

Я сжал зубы и силой заставил себя подняться на ноги.

Что сделано — то сделано. И бессмысленно сейчас рвать на себе волосы… тем более, что подобное самобичевание не поможет мне защитить Майкла и не дать Никодимусу заполучить в свои руки одну из самых могущественных священных реликвий в мире.

Потом у меня будет ещё куча времени, чтобы всласть помучить себя… если, конечно, я проживу достаточно долго, чтобы сделать это.

Сосредоточься на текущей задаче, Гарри. Разберёшься со всем остальным, когда у тебя появится время.

Да, конечно. Но не тот ли это тип мышления, из-за которого я в первую очередь угодил в этот бардак?

Я пытался научиться продумывать игру на несколько ходов дальше, чем раньше. Поэтому и пытался держать Кэррин в неведении о том, что задумал для Никодимуса и компании. Но, блин, как же тяжело было играть в эту игру.

Мрачные мысли. Я отвлёкся от них при звуке шагов по ступенькам. Я посмотрел наверх.

Наверху лестницы стояли две фигуры: огромная собака и маленькая девочка.

Пёс был серый, мохнатый и размером с мамонтообразного быка из «Звёздных войн». Объёмистая меховая грива на его голове и плечах делала его похожим на льва, его тёмные глаза ярко блестели, а слегка загнутый хвост вилял так яростно, что казалось, он вот-вот свалится на бок. Увидев меня, Мыш счастливо фыркнул, его передние лапы оторвались от пола, но потом он посмотрел на стоящую рядом девочку и заставил себя осторожно застыть.

Руки маленькой девочки были зарыты в густой мех гривы Мыша, словно она отказывалась признать, что не может просто обнять его руками за шею и унести с собой, как плюшевого мишку. Она была одета в старую футболку Молли с надписью «СПЛЕТТЕРКОН!!!» на груди. Подол футболки висел ниже колен, а рукава были на полпути к её запястьям. У неё были огромные карие глаза размером с мячик для софтбола, а прямые тёмные волосы спускались вниз к маленьким плечам.

У нее было слегка вытянутое лицо. Я видел себя в разрезе её глаз, в форме подбородка. Но полные губы и элегантный нос ей достались от матери.

Мэгги.

Моя дочь.

Моё сердце едва не перестало биться, а потом от ужаса рвануло на самой высокой передаче.

Что мне делать? Что сказать? То есть я знал, что у меня есть ребёнок и всё такое, но… сейчас она смотрела на меня. И была такой настоящей.

Несколько долгих секунд она серьёзно рассматривала меня с высоты лестницы, а потом произнесла:

— Ты — Гарри Дрезден?

У неё не хватало одного верхнего бокового зуба. И это было совершенно очаровательно.

— Э-э… — ответил я. — Ага, это я.

— Ты такой большой.

— Неужели?

Она серьёзно кивнула:

— Больше, чем мистер Карпентер.

Я хмыкнул.

— А как ты догадалась, что это я?

— Молли показала мне твою фотографию, — ответила Мэгги и пошевелила плечами, словно пытаясь прижать Мыша к груди, как любимую куклу. — Это мой пёс Мыш.

Мыш яростно завилял хвостом, при этом старательно пытаясь не свалить Мэгги на пол.

— Я знаю, — сказал я. — Это я подарил его тебе.

Мэгги кивнула.

— Так и Молли мне сказала, — кивнула Молли. — Она сказала, что ты подарил его мне, потому что любишь меня.

— Да, — произнёс я и понял, что это действительно правда. — Это правда.

Она наморщила нос, словно запахло чем-то неприятным.

— Ты сердишься на меня?

От удивления я несколько раз моргнул.

— Что? Нет, нет, конечно нет. Почему я должен на тебя сердиться?

Она пожала плечами и опустила глаза на гриву Мыша.

— Потому что тебя никогда здесь нет. Никогда.

Оу.

Зимняя мантия довольно хороша, но с некоторыми видами боли она не могла справиться.

— Ну, у меня очень трудная работа, — ответил я после небольшой паузы. — Ты знаешь, чем я занимаюсь?

— Ты сражаешься с монстрами, — сказала Мэгги. — Молли мне рассказывала. Типа Дракулы и остальных.

Молли заменяла меня, пока меня не было? Это… было очень похоже на то, что делала Мэб, когда я был недоступен — приказывала другим исполнять некоторые обязанности её вассала, пока он отсутствует, или исполняла их сама.

Может, Молли пошла по её стопам? Или, может, она просто оставалась Молли и от всего сердца была ласкова с ребёнком? Или, может, всё было сложнее, чем простое «или-или».

— Ага, — сказал я. — Типа Дракулы и остальных. Это очень опасно, и работы много.

— Мистер Карепентер работает за двоих. Так миссис Карпентер говорит.

— Она, наверное, права.

— Но он приходит домой каждый вечер. А ты никогда… — Она прижалась ещё ближе к Мышу, словно её поразила какая-то мысль. — Ты собираешься меня забрать?

— Э-э, — сказал я и заморгал. Всё происходило слишком быстро. — Я… э-э… А ты бы хотела?

Она пожала плечами и зарылась глазами в гриву Мыша.

— Я не знаю. Здесь все мои игрушки. И роликовые коньки.

— Что правда, то правда, — сказал я. — Ну, в любом случае, не сегодня.

Она облегчённо вздохнула.

— Хорошо. Молли говорит, ты очень хороший.

— Я стараюсь.

— Мыш, он хороший?

Мыш, продолжая яростно вилять хвостом, коротко гавкнул.

— Мыш умный, — кивнула она. — Прямо как суперпёс. Мы читаем «Джеймс и гигантский персик».

Я моргнул. Она имела в виду, что читала книгу собаке, или что сам Мыш тоже читал книгу вместе с ней? В смысле, я конечно знал, что он не глупее большинства людей, но мне и в голову никогда не приходило, что он может научиться таким абстрактным вещам, как чтение. Эта мысль выглядела очень странной.

С другой стороны, он же ходил с ней в школу. Дьявол, я ведь едва получил аттестат. Если пёс будет с Мэгги достаточно близко и достаточно долго, то может стать образованнее меня. Тогда и поговорить с ним будет не о чем.

— Не рассказывай никому про Мыша, хорошо? — внезапно заволновалась Мэгги. — Это секрет.

— Не буду, — пообещал я.

— Хорошо. Хочешь посмотреть мою комнату?

— С удовольствием.

Я поднялся по лестнице. Мэгги отняла одну руку от собачьей гривы, чтобы взяться за мой указательный палец, и повела меня по коридору.

Когда-то очень давно комната Мэгги была швейной комнатой Черити. Они освободили её и заново отделали в фиолетовых, розовых и светло-зелёных тонах. В комнате стояли крохотный детский стол со стулом и несколько ящиков с игрушками. Все игрушки были аккуратно убраны внутрь. На столе лежали несколько учебников. Дверь стенного шкафа была приоткрыта,демонстрируя пол, покрытый одеждой, не поместившейся в маленькую корзину для грязного белья. К стене прилегала кровать на возвышении, из тех, у которых внизу ещё один уровень. Но вместо нижнего уровня на полу под ней лежал большой матрас-футон. Постеры с ярко раскрашенными мультипликационными пони украшали стены и потолок над кроватью.

Как только мы зашли в комнату, Мыш наконец-то издал несколько повизгиваний и подошёл ко мне, усмехаясь во всю свою большую собачью пасть. Я провёл несколько минут, потирая ему уши, почёсывая под подбородком, говоря ему, насколько он хороший пес, и как сильно я по нему соскучился, и как хорошо он справлялся со своими обязанностями. Мыш извивался всем телом и подарил моим рукам несколько слюнявых поцелуев, как и положено совершенно счастливой собаке, а вовсе не таинственному, сверхсильному созданию-хранителю из Тибета.

Мэгги взобралась по маленькой лестнице на свою кровать, чтобы видеть этот обмен чувствами поближе. Через минуту Мыш прильнул ко мне так крепко, что едва не уронил, а потом счастливо развалился на своём матрасе под кроватью девочки.

— У меня под кроватью есть монстр, и это Мыш, — гордо сказала она. — Там был ещё один, но мы с Мышом его убийцанули.

Я заломил одну бровь. В смысле, будь это любой другой ребенок, я бы решил, что она притворяется или играет. С другой стороны… Поймите, она всё-таки Дрезден. Возможно, она излагает только факты и ничего, кроме фактов.

— Он самый поразительный пёс на свете, — сказал я.

— Я знаю! — Мэгги была согласна по всем статьям. Она задумчиво прикусила губу жестом, так напомнившем мне о Сьюзен, что в груди кольнуло, и добавила: — Ты не хочешь… уложить меня?

— Конечно, — ответил я.

Она кивнула и плюхнулась на подушку. Я подошёл к кровати и несколько секунд разбирался с одеялом и простынями, прежде чем удалось натянуть их на неё. Когда я закончил, она спросила:

— Ты хочешь мне почитать?

Хвост Мыша с энтузиазмом застучал по стене.

— Конечно, — сказал я. И мы стали читать «Там, где живут чудовища».

Когда я закончил, она сказала:

— У тебя не очень выходит изображать голоса.

Я задумчиво хмыкнул.

— Может, во второй раз у меня выйдет лучше.

— Не знаю, — сказала Мэгги нерешительно. — Наверное, можно попробовать. — Она испытующе посмотрела на меня и спросила тоненьким голоском: — Ты хочешь быть моим папой?

Я ослеп на несколько секунд, пока не сморгнул все слёзы.

— Конечно, — сказал я. Вышло глухое карканье, но она улыбнулась моим словам.

* * *

Когда я закончил второй прогон опуса Сендака, Мэгги уже спала.

Я убедился, что она хорошо укрыта одеялами, поцеловал её волосы, присел рядом с Мышом и обнял его.

— Спасибо, парень, — сказал я. — Спасибо, что заботишься о ней.

Он прильнул ко мне, виляя хвостом, и вжал свою огромную голову мне в рёбра. Я ещё немного погладил его.

— Мне уже скоро уходить. Но я хочу, чтобы ты её охранял. И Карпентеров тоже. Хорошо?

Он вздохнул и прижался поближе.

— Я тоже соскучился, парень, — сказал я, почёсывая ему за ушами. — Мне просто надо немного времени, чтобы со всем разобраться. И понять, что делать дальше.

Решил ли я быть отцом Мэгги прямо сейчас? Я заглянул в себя и понял, что уже решил. Когда это успело произойти? Почему никто не держал меня в курсе?

Это случилось, думаю, в тот самый момент, как я её увидел и заговорил с ней.

О Господи.

Это было пугающе.

И… волнующе?

Учитывая все обстоятельства, я не был уверен, что могу доверять своим эмоциям в данный момент. Но одно было ясно.

Если я хочу сдержать слово, данное дочери, я должен вернуться. Это означало остаться в живых завтра.

Я встал, напоследок хорошенько погладил и почесал Мыша, и тихо вышел из комнаты на лестничный пролёт. Свет был выключен во всех остальных комнатах, за исключением комнаты Майкла и Черити. Там свет горел. Дверь была чуть приоткрыта.

И я мог видеть Черити, сидящую на краешке кровати во фланелевой пижаме, высокую блондинку с превосходным телосложением, чьи волосы уже были посеребрены возрастом. Её заплаканное лицо было несчастным. Говорила она, по-видимому, со своим мужем, сидящим на кровати перед ней. Отсюда мне его не было видно.

Очевидно, Майкл хотел, чтобы разговор прошёл за закрытой дверью.

Я развернулся и пошёл вниз по лестнице. Я сел на нижних ступеньках и попытался привести свою голову в порядок.

Через несколько минут Черити спустилась по лестнице и села рядом со мной. Я потеснился.

— Где Майкл? — спросил я.

— Молится за детей, — ответила она. — Он всегда так делает перед уходом. На случай…

— Да, — сказал я.

— Знаете, — сказала Черити, — я собиралась врезать вам по носу, дважды, едва увижу вас снова. Один раз, чтобы пустить кровь, второй — чтобы сломать.

— О?

— Угу. В первый раз за то, что пытались себя убить. Во второй — за то, что использовали мою дочь для этого.

— Вы, э-э… Вы знаете об этом? Откуда?

— Я наблюдаю. Слушаю. Её реакция на известие о вашей смерти была… слишком бурной. Потребовалось время, но в конце концов я поняла, почему она так злилась на себя.

— Вы можете врезать мне прямо сейчас, если думаете, что это поможет, — сказал я.

— Нет, — устало ответила она. — Я просто хочу вам кое-что сказать.

— Да?

Она кивнула:

— Детям нужно, чтобы их отец был дома, живой и невредимый, Гарри. Сделайте всё, чтобы так и было.

— Я верну его домой или умру, пытаясь. Обещаю.

Черити взглянула на меня и покачала головой, слабо улыбаясь.

— Я говорила не о Майкле, Гарри. Я имела в виду вас, — её взгляд скользнул вверх по лестнице, к комнате Мэгги. — Этот ребенок потерял всех, кого любил. Вы заметили, насколько близко она держится к Мышу? Не думаю, что она смогла бы справиться без него. Если что-то случится с вами…

— А, — тихо сказал я.

— Мэгги ни к чему снова переживать эту боль. Не подведите её.

Я пожевал губу и кивнул, закрыв ставшие влажными глаза.

— Верно.

— И… пожалуйста, помните, что у Майкла тоже есть дети, которые нуждаются в нём. Пожалуйста.

— Я верну его домой или умру, пытаясь, — повторил я.

Черити прерывисто выдохнула и мягко прикоснулась к моему плечу:

— Спасибо. Пусть Господь будет с вами и вернёт домой невредимыми. Вас обоих.

(обратно)

Глава 33

В три тридцать утра мы приехали в логово зла в минивэне отчаянной домохозяйки с наклейкой: «Мой ребёнок — прилежный ученик в…» на заднем бампере. Стоит отметить, что по меркам моей жизни это было не самое нелепое появление.

Вырубив зажигание, Майкл быстро осмотрел скотобойню и констатировал:

— Это плохое место.

— Да, — сказал я, потирая поясницу. Мне удалось поспать несколько часов, прежде чем мы ушли, на матрасе на полу под кроватью Мэгги. Мыш был рад возможности прижаться ко мне. Балбесу нравится делать вид, что он всё ещё маленький щенок, который может уместиться у меня на коленях, если достаточно постарается, а я слишком устал, чтобы спорить с ним. В результате мне пришлось упражняться в спанье в оборонительной позиции, и теперь спина немного ныла.

Зато даже то небольшое количество сна, что я урвал, на удивление хорошо восстановило меня, или, по крайней мере, силу Зимней мантии. Я чувствовал себя практически нормально — сломана рука, пулевое ранение, только и всего.

Майкл был одет в свою старую кольчугу, которую держал в чистоте и очищал от ржавчины, несмотря на свою отставку. Под кольчугой был бронежилет, а поверх неё накинут длинный белый плащ с ярко-красным крестом на левой стороне груди.

— Ты уверен, что не можешь надеть что-нибудь чёрное? — спросил я его. — Будешь выделяться среди типовых нарядов злодеев-грабителей.

— В этом и смысл, — ответил Майкл.

— Друг, ты не понимаешь, — возразил я. — Здание, в которое мы собираемся вломиться, принадлежит Джону Марконе. И мы не собираемся вырубать там электричество. Это значит, будут камеры и снимки. Даже самая паршивая техника на свете сможет тебя опознать — и твоим ангелам-хранителям не удастся защитить тебя от людей Марконе.

Майкл покачал головой:

— До этого не дойдёт.

— Твоими бы устами. Но ты не знаешь Марконе.

— Может быть, — сказал он. — Зато я знаю Господа Всемогущего, Гарри. Он не дал бы мне силы лишь для того, чтобы в результате причинить вред моей семье.

Я поморщился:

— Мне кажется, с твоей стороны было бы вежливо сделать парочку разумных шагов — например, надеть тёмную одежду и маску — чтобы Всемогущему не пришлось сходить с Его пути и улаживать твои дела.

Майкл издал короткий смешок и печально мне улыбнулся.

— Значит, ты всё-таки слушал меня всё это время, — покачал он головой. — Никодимус и подобные ему типы действуют тайно, оставаясь в тени. Предназначение Мечей не в этом. Мне нечего скрывать.

— Эй, как тип, сам всегда остающийся в тени, я считаю твое заявление оскорбительным, — заявил я с притворным недовольством.

Майкл фыркнул.

— Ты рушишь здания, сражаешься с чудовищами на улицах города, сотрудничаешь с полицией, появляешься в газетах, числишься в телефонной книге и проехался на динозавре-зомби по Мичиган-авеню, и думаешь, что работаешь в тени? Будь разумным.

— Я буду, если и ты будешь, — сказал я. — На худой конец, надень лыжную маску.

— Нет, — спокойно сказал Майкл. — Господь мне помощник, и не убоюся, что сотворит мне человек. Доверяй Ему, Гарри.

— Наверное, не в карточных играх, — сказал я.

Его улыбка стала ещё шире:

— Тогда доверься мне.

Я всплеснул руками.

— Прекрасно. Как хочешь. А ты уверен, что ваши люди смогут найти Граалю безопасное место, если мы его вернём? Потому что они, похоже, просто выходят и кидают Монеты в торговые автоматы, чтобы немного подкрепиться — эти штуки довольно быстро возвращаются в оборот.

— Быть в обороте, как ты выразился — это часть природы Монет, — сказал Майкл. — Дольше их не удержать. Грааль — это совсем другое дело. Его они сумеют сохранить.

— И ты знаешь правила, по которым я должен играть, правильно? — спросил я.

— Ты должен помочь Никодимусу заполучить Грааль, — сказал он. — А потом ты сможешь палить во все стороны.

— Правильно. И ты будешь уважать это?

— Я буду делать то, что правильно, — сказал Майкл.

Я облизал губы.

— Да, но… не мог бы ты отложить все эти правильные вещи до тех пор, пока мы не освободимся от ограничений Мэб?

— Учитывая все обстоятельства, — сказал Майкл, — нет. Я не буду рисковать.

Другими словами, он не будет делать (или не делать) ничего, что может опорочить благодать Уриила, невзирая на обстоятельства.

«Спасибо большое, Мэб, за эту совершенно замечательную игру. Может, в следующий раз мы сыграем в „Приколи хвост чародею“?» — подумал я.

— Я более чем уверен, что Никодимус будет играть по правилам, по крайней мере, до тех пор, пока мы не вернёмся обратно в Чикаго, — сказал я.

— С чего бы?

— Потому что я скажу «пожалуйста».

Майкл скептично выгнул бровь.

— Я собираюсь сказать это на его родном языке, — пояснил я.

— На языке силы?

— В точку.

Никодимус не удосужился предупредить своих оруженосцев, чего ожидать, так что когда вслед за мной зашёл Майкл, Джордан и его братья по оружию наставили на нас действительно впечатляющий арсенал, причём, похоже, просто запаниковав.

Майкл просто встал, заткнув большие пальцы за ремень с Амораккиусом, безобидно висящим в ножнах на боку.

— Сынок, — обратился он к Джордану, — у тебя больше других дел нет, кроме как тыкать в меня этой штуковиной?

— Опустите оружие, — прорычал я достаточно громким голосом, чтобы было слышно на всю скотобойню. — Пока я не начал сокращать штат вашей организации.

Оружие они не опустили, но моя угроза заставила некоторых поглядывать на меня с опаской. Молодец я.

— Эй, Ник! — крикнул я. — Твои мальчики перевозбудились. Ты их сам успокоишь или мне это сделать?

— Джентльмены, — спустя мгновение откликнулся Никодимус. — Я знаю, кто сопровождает Дрездена. Пропустите их.

Джордан и компания с явной неохотой опустили оружие, но из рук выпускать не спешили, в любую секунду готовые снова пустить его в ход. Майкл не шелохнулся, не встал в угрожающую позу, а лишь обвёл всех оруженосцев взглядом, одного за другим.

Все они отвели взгляд. Все до одного.

— Мне жаль их, — произнёс Майкл, когда мы спускались вниз, к столу переговоров.

— Из-за их языков? — спросил я.

— Удаление языков — один из способов сохранить их преданность, — сказал Майкл.

— Да. Обожаю людей, отрезающих от меня части тела.

Он нахмурился.

— Это делается, чтобы держать их в изоляции. Подумай, каково это. Они не могут говорить — насколько сложнее для них становится общаться с другими людьми? Насколько сложнее завязать отношения, которые могли бы помочь им выбраться из этого культа? Они не чувствуют вкуса еды, а значит, не получают удовольствия от пищи… а совместная трапеза — один из основополагающих способов сформировать крепкие отношения между людьми. Подумай, насколько сложнее становятся даже простейшие контакты с посторонними. А совместно пережитые трудности — это залог того, что боль одного оруженосца может по-настоящему понять только другой оруженосец, — он покачал головой. — Не напрасно это последний шаг подготовки. Как только это сделано, они больше не самостоятельные личности.

— Это не то же самое, что не иметь выбора, — возразил я. — И эти парни свой уже сделали.

— Действительно. После всех манипуляций, что Никодимус и Андуриил проделали над этими неразумными молодыми людьми, — он вновь покачал головой. — Некоторые грешат сами. Других к этому подталкивают.

— А разве есть разница уже после того, как они спустили курок?

— Разумеется, есть, — сказал Майкл, — но это не меняет того, что необходимо сделать. Я просто желаю, чтобы они нашли другой способ заполнить пустоту внутри себя.

Когда мы добрались до стола переговоров, команда как раз занималась последними приготовлениями. Анна Вальмон, Ханна Эшер и Вязальщик были одеты в обтягивающую тёмную одежду, у каждого на плече висела кобура. Вальмон развернула на столе кожаный чехол и перебирала по одному все свои приспособления. Эшер потягивала кофе, бублик лежал нетронутым на тарелке перед ней. Вязальщик ещё раз проверял «Узи» для своей банды.

Погрузочные ворота в дальнем конце скотобойни откатились, и через секунду внутрь прогрохотала пара больших фургонов. Несколько оруженосцев принялись помогать им встать рядом, а затем открыли их задние двери.

— С добрым утром, Дрезден, — поздоровалась Ханна Эшер. — Что случилось с вашей подружкой?

— Она не моя подружка, — сказал я. — И у неё вышло недоразумение с Никодимусом.

Взгляд Анны Вальмон метнулся ко мне.

— Она жива, — успокоил я её, — но в неподходящей форме, чтобы идти сегодня на работу.

— И ты притащил вместо неё этого Капитана Крестоносца? — спросила Эшер. — Он выглядит как ролевик с фестиваля Ренессанса.

Вязальщик резко встал, его глаза расширились:

— Охренеть, девочка! Это рыцарь Меча!

Эшер нахмурилась:

— Я думала, их типа только трое во всём мире.

— Двое, — поправил Майкл, — в данный момент.

Вязальщик уставился на Майкла и сузил глаза, прикидывая варианты.

— Проклятье, Дрезден, всё это из-за того, что у Никодимуса вышла размолвка с вашей подружкой?

— Она мне не под… — Я потёр переносицу. — Слушайте, мне нужен кто-нибудь, кого я знаю и кому доверяю, чтобы прикрывать мне спину. Мёрфи не может, поэтому он будет вместо неё.

— Да что за чушь! — сказал Вязальщик. — Думаешь, я не знаю, что такое Монеты и Мечи и какая между ними связь? Ты привёл его не прикрывать спину. Ты привёл его сражаться.

— Скажем так, я не против иметь под рукой сдерживающий фактор, — сказал я. — Если Никодимус будет играть честно и держать своё слово, я буду поступать так же, и все мы разбогатеем.

Вязальщик нахмурился и посмотрел на Майкла:

— Это правда, рыцарь?

— Гарри вообще очень честный человек, — подтвердил Майкл. — Но лично меня деньги не интересуют.

Вязальщик и Эшер склонили головы на бок, как псы, услышавшие какой-то необычный звук.

Анна Вальмон улыбнулась, слегка покачала головой и вернулась к проверке своих инструментов.

— Так что случилось прошлой ночью? — спросила у меня Эшер. — Головорезы Вязальщика живописали ему какого-то льва. Те из них, которые вернулись, конечно.

— Ага, ночь была немного безумная, — ответил я.

— Вы поймали парня? — спросил Вязальщик.

— Не-а, он улизнул. Никто не виноват, честно. Хитрый, скользкий маленький ублюдок.

Вязальщик пристально посмотрел на меня:

— Да уж. Всё яснее ясного. Сначала читаете мне длинную речь о том, что сделаете с моей шеей, если я притронусь к кому-нибудь в вашем городе. Затем вы двое выскакиваете отсюда, чтобы принять участие в охоте на человека, а Мёрфи полностью выходит из строя после «недоразумения» с Никодимусом.

— Вязальщик, расслабься, — блаженно улыбнулся я ему. — Операции ничто не угрожает. Я убедился, что он никому ничего не расскажет. Ведь в этом же и была главная цель охоты?

Вязальщик нахмурился:

— Я думал, что Белый Совет не разрешает вам использовать магию для манипуляций с разумом.

Ту магию, которую я даже не упоминал, и которую на самом деле не мог использовать, учитывая полное отсутствие таланта в этой области, хотя Вязальщик этого и не знал.

— Я сделал то, что было нужно, — сказал я. — И в этом есть положительная сторона — теперь мне не обязательно топтаться у тебя на горле.

Вязальщик выглядел скептически, но не стал лезть глубже, что было умно. Его единственное умение и правда устрашало, но ни на что другое он не был способен. Вязальщику не выстоять один на один против чародея Белого Совета, и он это знал.

Майкл налил себе чашку кофе и посмотрел на меня. Я кивнул, и он захватил ещё одну.

— Очень большой загон для только лишь четырёх коз, — заметил он.

Это означало, что дженосква возвращался сюда вчера вечером и отведал ещё пару блюд. Проклятье, эта тварь много ела, намного больше, чем существо его размера могло бы переварить. Но многие сверхъестественные существа имели сверхъестественный метаболизм, который помогал питать их исключительную силу и скорость. Вурдалаки могли умять сорок или пятьдесят фунтов мяса, и назавтра им требовалось ещё. Может, у Большого Волосатика тоже был такой двигатель с высоким расходом топлива, питающий его физическую силу.

Я прихлёбывал кофе и ждал. Без четверти четыре появился Гудман Грей. Скромно выглядящий человек остановился в десяти шагах от стола и уставился на Майкла тяжелым взглядом. Майкл ответил таким же и небрежно положил ладонь на рукоять Амораккиуса, и так и оставил её там, расслабив пальцы.

— Что не так? — спросил я его.

— Я очень сильно не люблю этого человека, — сказал Майкл. — Он совершал ужасные вещи.

— Ну естественно, — настороженно ответил Гудман Грей. — Я же наёмный монстр. Но сегодня нам с вами не из-за чего ссориться, сэр рыцарь.

— Может быть, — сказал Майкл. — А может и нет.

Взгляд Грея переметнулся на меня.

— Чародей, ты всерьёз ожидаешь, что я буду работать на одной стороне с кем-то вроде него?

— Да, — сказал я. — Тебя наняли, не забыл? Покажи свой профессионализм.

Грей хмыкнул и вроде бы немного расслабился.

— Хорошо. Я не собираюсь давать ему поводов для раздувания конфликта. Но если он первый начнёт, не думай, что я не порву его части.

— Более чем уверен, что не сможешь, — заметил я. — Но наверняка будет забавно посмотреть, как ты попытаешься.

Грей бросил на меня кислый взгляд и пошёл к кофейнику.

Без пяти минут четыре прибыли Никодимус и Дейрдре. Дейрдре была в своей демонической боевой форме, вся в фиолетовых чешуйках и со стальными лентами волос. Обе пары её глаз настороженно уставились на Майкла. Никодимус выглядел как обычно, только ещё более самодовольно.

— Доброго утра всем! — сказал он. — Займите места за столом, пожалуйста.

В тенях за Никодимусом я разглядел громадный силуэт тихо притаившегося дженосквы.

Мы все собрались вокруг стола, где Никодимус разложил большой лист бумаги с переведённым на него планом банка.

— Войти будет просто, — сказал он и указал на парадные двери банка. — Мы пойдём через эти двери. Там будет от трёх до шести сотрудников службы безопасности, и я жду, что Вязальщик и Дрезден отвлекут их внимание и в итоге их обезвредят.

Остальные возглавят отход к хранилищам. На пути туда есть две защитные двери, но мы не будем возиться с их открытием. Мисс Эшер пройдёт через стены рядом с ним здесь и здесь. — Он отметил соответствующие места красной ручкой. — После этого, мисс Вальмон и мистер Грей направятся к главному хранилищу. Мисс Вальмон откроет дверь в хранилище, а мистер Грей откроет помещение, принадлежащее нашей цели. После того как мы обойдём обе охранные системы, и двери откроются, наши чародеи без проблем войдут в хранилище. — Он широко улыбнулся. — А потом начнётся самое интересное. Есть вопросы?

— Что произойдёт, когда мы доберёмся до нужного места? — спросил я. — У вас есть его план?

— К сожалению, нет, — ответил Никодимус. — Думаю, путь будет очевиден. Наша цель использует для своего хранилища активные средства защиты, а не обманки.

— Нет плана, — сказал я. — Только какие-то мутные намёки про ворота.

— Чтобы получить огромную награду, нужно идти на такой же огромный риск. Оказавшись внутри, мы просто будем действовать по обстоятельствам.

Я ни на минуту не поверил в то, что Никодимус больше ничего не знает про сокровищницу Аида. Но выступать с этим заявлением не было особого смысла.

— Если вопросов нет, то нам пора загружаться, — сказал Никодимус. — Дрезден со своим сопровождающим, Грей и Вальмон поедут в левом фургоне. Остальные займут тот, что справа. Я взял на себя смелость приобрести прочные рюкзаки для каждого из вас, чтобы вы смогли собрать ваше вознаграждение. Мистер Вязальщик, по двадцать ваших коллег в каждый фургон, если не возражаете.

— Понятно, — ответил Вязальщик. Он сделал свой проволочный круг и начал вызывать костюмов, вручая им по прибытии «Узи» и пару запасных магазинов. Они бросились к ожидавшим их фургонам и с готовностью забрались в них.

Майкл наблюдал за этим и качал головой.

— Не унывайте, мистер Карпентер! — сказал Никодимус. — Когда завтра взойдёт солнце, вы будете на двадцать миллионов долларов богаче.

— У меня есть семья. Я и так непомерно богат, — сказал Майкл. — Но я не жду, что вы меня поймёте.

Лицо Никодимуса потемнело, глаза смотрели холодно.

Вот это я решил для себя отметить. Это была самая эмоциональная реакция, которую я видел от него за всё время. Похоже, слова Майкла задели его за живое.

— Время обсуждения и планирования закончилось, — провозгласил Никодимус. — Настало время для действий. По фургонам!

(обратно)

Глава 34

Внутри фургон был набит под завязку: двадцать головорезов Вязальщика, четверо нас и пара водителей-оруженосцев.

— Ладно, Дрезден, — обратился ко мне Грей. — Давай запястья.

— Что? — удивился я. — Ах, да, наручники.

— О чём это он? — спросил Майкл.

— Терновые наручники, — пояснил я. — Подавляют магические способности. Они должны значительно уменьшить мои шансы вывести из строя одну из систем безопасности здания, просто проходя мимо — придётся не снимать их, пока не откроем все двери.

— Его запястье сломано, — сообщил Майкл Грею. — Они налезут на щиколотки?

Грей держал пару наручников на тяжёлой стальной цепи. Они выглядели так же, как те, что я видел раньше, но вместо странного серебристого металла сидхе тяжело отливали сталью. Внутреннюю поверхность покрывали небольшие острые стальные шипы. Когда наручники закроются, шипы воткнутся в плоть — и как только сталь порвёт мою кожу, Зимняя мантия разлетится на куски.

Звучало это не весело.

— Всё равно, — ответил я им. — Я не смогу использовать магию, даже если на мне будет только одно кольцо. Просто надену оба кольца на одну руку и обмотаю цепь вокруг, чтобы не мешалась. Дай их мне.

— Точно не хочешь, чтобы я помог? — спросил Грей.

— Не-а, ты мне и так достаточно не нравишься. Я их сам надену.

Я взял наручники у Грея и взглядом дал знать Майклу, чтобы не спускал глаз с остальных. Он кивнул и так и сделал.

Чтобы обмотать цепь вокруг запястья, пришлось немного поработать локтями и освободить место. Затем я прикрыл глаза и начал медленно, глубоко дышать, концентрируясь. Блокировать боль я научился давным-давно, и умел делать это совсем неплохо, если мне давали время приготовиться. В основном, плохие парни не предоставляли такую услугу перед тем, как сделать мне больно. Но, к счастью, в этот раз плохим парнем был я, и я охотно дал себе отсрочку. Чтобы возвести ментальные барьеры, мне понадобилась пара минут. Затем я открыл глаза, поднял рукав плаща, надел наручники на правое запястье и закрыл их на ключ.

Сотня крошечных стальных зубов впилась в мою кожу, и Зимняя мантия исчезла. Моё тело завопило о своих травмах так же резко, как вспыхивает свет, когда нажимаешь на выключатель.

С рукой дела были довольно паршивы, а спина, похоже, превратилась в один большой ушиб, когда дженосква треснул меня о припаркованный автомобиль. Голень непрестанно горела там, где в неё попала пуля. Ноги тоже меня просто убивали. Но какого чёрта? Обувь, что ли, была не того размера или что-то вроде? Колени ломило, и ещё я как-то ухитрился заработать порезы на языке и десне — раньше я их совсем не замечал, но сейчас был чертовски уверен в их существовании.

А моя голова… о моя больная голова… Маленькая серёжка Мэб была холодна, как грузовик с мороженым в Антарктике, но из-за подавляющего влияния наручников, усиленного сталью, мне казалось, что голова вот-вот расколется, и из неё польются потоки расплавленного свинца.

Я быстро перестроил ментальные шиты, когда стало понятно, что именно нужно блокировать, и медленно выпрямился.

— Гарри, ты совсем бледный, — сказал Майкл.

— Больно, — коротко сообщил я. — Со мной всё будет в порядке.

Я положил ключ от наручников в карман, достал свой армейский вещмешок и начал в нём рыться. На чародейский посох я надел кожаную петлю, и теперь он висел у меня на плече, словно винтовка.

— Грей, я собираюсь использовать свет и шум, когда мы войдём внутрь. Если испытываешь желание что-нибудь сделать с охранниками, попробуй что-нибудь несмертельное.

— Или что? — спросил Грей.

— Я сниму наручники и обижусь.

— Может, просто дать охранникам тебя пристрелить?

Я вежливо улыбнулся:

— Ну и кто тогда откроет тебе проход к хранилищу? Понадобились годы уроков, прежде чем я узнал достаточно для этого фокуса. Я гарантирую, что эта ваша Эшер не справится. — Я покосился на Грея: — Можно спросить тебя кое о чём?

— Конечно.

— Зачем ты взялся за это? — спросил я. — С твоими талантами ты можешь получить деньги любым способом, каким захочешь.

Грей пожал плечами.

— Нет никакой загадки. Всем нужно платить Ренту, — сказал он, и что-то в его голосе вставило большую букву в последнее слово.

— Не понимаю, о чём ты.

— Знаю, — спокойно ответил Грей. — Но это не моя проблема.

— Прошу прощения, джентльмены, — заговорила Вальмон впервые с тех пор как мы сели в фургон. — Вы, может, думаете, что вам досталась плёвая часть работы, но мою выполнить почти невозможно. И я бы попросила немного тишины, пожалуйста.

Я посмотрел на Вальмон, фыркнул и молча начал перекладывать поудобнее содержимое своего мешка.

Понадобилось не много времени, чтобы добраться до места. Фургон остановился, и через мгновение Джордан откатил заднюю дверь.

Капристи-билдинг — один из последних небоскребов, появившихся в северной части Чикаго, прямо через дорогу от Линкольн-парка. Белый бетон и стекло — заурядный образчик бездушной современной архитектуры, чьи однообразные квадраты и прямые углы тянулись всё выше и выше во всё ещё сыплющие мокрым снегом небеса.

Из-за погоды и раннего часа улицы были почти полностью пусты и неподвижны — что, в общем-то, меня немного беспокоило. Эта неподвижность делала наши фургоны весьма заметными для любого, кто видел их движение. Я шагнул из фургона, поскользнулся на льду и едва не упал, но схватился за машину. Точно! Нет Зимней мантии — нет помощи со льдом.

К этому времени все поверхности в поле зрения уже были покрыты полудюймовым слоем прозрачного льда. Линии электропередач провисли под его весом. В парке позади меня деревья согнулись почти вдвое, ветки ломались и падали под тяжестью льда. Улицы не были расчищены, и только осторожное вождение и вес тяжело нагруженных фургонов удерживали их от постоянного скольжения.

Табличка на втором этаже Капристи-билдинг гласила: «Подлинный доверенный банк Чикаго». Хорошее название для гангстерского банка. На втором этаже были помещения для клиентов, охрана располагалась ниже. Почти половина фасада здания была из стекла, и внутри я видел охранника, пялящегося на наши фургоны.

— Майкл! — позвал я, шагнув в сторону охранника и готовя снаряжение из вещмешка. — Двери!

Майкл встал передо мной и произнёс, словно напоминая себе:

— Здание принадлежит уголовному авторитету и существует только, чтобы помогать его злым делам.

Затем он поднял Амораккиус, нанёс два размашистых удара, и всё стекло из двери немедленно выпало к моим ногам.

Я вытащил то, что подобрал днём раньше: в частности, самовоспламеняющуюся бутановую горелку и пачку из двух дюжин больших римских свечей, которые я смотал вместе. Майкл отскочил в сторону, когда я, держа круглую связку фейерверков под левой рукой, уже поджигал фитили горелкой. Когда охранник начал вставать со стула, двадцать четыре римские свечи на двадцать выстрелов каждая пустили визжащие снаряды, взрывающиеся с оглушительным громовым треском.

Это был сплошной поток огня и звука, света и дыма, и бедный охранник понятия не имел, что ему делать. Он начал нащупывать пистолет, когда первый снаряд пролетел в футе от его носа, и прежде, чем он смог очухаться, ещё два десятка заполнили всё пространство вокруг него.

Стыдно признаться, но… это было довольно весело. Я имею в виду, это словно палить из собственной пиротехнической мини-пушки, стреляющей римскими свечами. Они наполняли воздух запахом горелой серы и густым дымом, который, как я надеялся, скроет нас от камер видеонаблюдения.

Охранник за пару секунд был подбит двадцатью или тридцатью шипящими боеприпасами и схоронился за своим столом, а я бомбардировал стену за его спиной ещё большим количеством хрипящих снарядов. Пока я этим занимался, Грей вошёл внутрь, увернувшись, словно танцор, от последней пары выстрелов из моей связки, и ударил охранника в челюсть с зубодробительной силой.

Охранник сполз на пол стонущей кучкой.

Грей посмотрел на что-то позади стола и заявил:

— Он добрался до тревожной кнопки.

— Хорошо, — сказал я, бросил первую связку римских свечей и вытащил вторую из вещмешка. Ещё двое мужчин в такой же форме рванули вверх по ступенькам лестницы, ведущей вниз в хранилище. Я зажёг вторую пачку, пошёл к лестнице и начал поливать её фейерверком.

Эти двое были не такими медлительными, как первый, и у них были ружья. Тем не менее, ущерб, который вы можете причинить, весьма ограничен, когда вы ничего не видите и не слышите, а громкие штуки взрываются в полудюйме от вашего лица или одаривают вас ожогами первой степени, с шипением тыкаясь в руку. Они сделали несколько бесцельных выстрелов, пока Дейрдре, в своей демонической форме, не подкатила к ним, идя на лентах своих волос, словно они были многочисленными ногами какого-то морского ракообразного. Пара лент бросилась к ним, разрезав ружья пополам, и охранники начали спешно отступать назад вниз по лестнице.

Грей бросился вслед, не касаясь ногами ступенек. И сквозь вой фейрверков снизу послышались звуки эффективного и жестокого насилия.

— Чисто! — крикнул Грей.

Встав на верхнюю ступеньку, я глянул вниз. Грей усадил обоих охранников спина к спине на нижней площадке, перед первой защитной дверью. Он был занят, сковывая их запястья друг с другом их же наручниками.

Я окатил его последней парой зарядов из римских свечей. Он закатил глаза и возмущённо на меня посмотрел.

— Ой! — воскликнул я, извиняясь, и отбросил опустевшую связку фейерверков.

Никодимус появился на лестнице рядом со мной и тоже посмотрел вниз на Грея. Он приподнял бровь:

— Все трое ещё живы. Становитесь мягкотелым, Грей?

— Они нажали тревожную кнопку, — сообщил Грей. — Это значит, полиция уже в пути. Вязальщику будет проще уговорить полицейских на переговоры, вместо того, чтобы просто зачистить всё это место, если у нас будут заложники, а не трупы.

— Полагаю, вы правы, — согласился Никодимус. Он повернулся и крикнул: — Мистер Вязальщик, если можно, приведите сюда своих коллег и приготовьтесь защищать здание. Мисс Эшер, мы вас ждём.

Я погасил факел, положил его обратно в мешок и снял посох со плеча. Никодимус наблюдал за моими действиями.

— Фейрверки, — констатировал он.

— Думаете, вы единственный парень в мире, кто может добиться своего без сверхъестественных причиндалов? — спросил я его.

Он замахал рукой, разгоняя дым перед лицом, и мягко произнёс:

— Будем надеяться, что система пожаротушения не включает…

Взревела пожарная тревога, и на всём этаже включились разбрызгиватели, заливая всё вокруг холодной и слегка затхлой водой.

— …разбрызгиватели, — со вздохом закончил фразу Никодимус.

В здание торопливо вошла Ханна Эшер и одарила меня презрительным взглядом:

— Фейрверки? Серьёзно?

— Оглушить и отвлечь, помнишь? — окликнул я её, когда она уже спускалась по лестнице. — Я — король шума и отвлечения!

— Я не только должна прожечь стену насквозь, — пробормотала она, — я ещё должна сделать это под потоком воды.

— Давай, бесись. Это поможет приглушить избыток магической энергии, — сказал я немного раздражённо.

Эшер обернулась ко мне и указала на разбрызгиватели:

— Ты это специально сделал?

— Ага, точно. Иногда мне становится скучно, и я останавливаюсь и думаю.

Она подняла небольшой баллончик:

— Как мне нарисовать круг на полу, если он покрыт слоем воды? Ты об этом подумал?

— Дейрдре! — позвал Никодимус.

Дейрдре спешно просеменила до середины лестницы, и её волосы с лязгом метнулись в сторону Эшер и шлёпнулись на пол вокруг неё. Плоские ленты волос развернулись поперёк и заскребли по мраморным плитам, словно резиновые щётки, отгоняя стоячую воду прочь.

С Эшер, похоже, едва не случился сердечный приступ, пока Дейрдре это проделывала. Она бросила свирепый взгляд на динарианку, но всё же взяла баллончик и начала распылять на пол слой чего-то вроде жидкого пластика или резины. Вокруг неё образовался большой круг, переходящий в круг на стене, поднимающийся на пару дюймов выше её головы. Получилось кривобоко, но технически круг не должен быть идеален, чтобы сдержать магию. Просто это было намного более эффективно, не говоря уже о профессионализме.

Эшер, чертовски привлекательная в своей намокшей одежде (и, чёрт побери, как я мог сваливать свою реакцию на Зимнюю мантию, когда она была в плену стали?), вновь обошла круг и убедилась, что слой пластика достаточно толстый, особенно на стыке пола и стены. Затем кивнула, наклонилась и повернула запястья так, что несколько капель крови упали с наручников на круг. За мгновение из круга поднялся экран невидимой энергии, она быстро открыла свои наручники и бросила на пол у ног. Эшер прищурилась, прикоснулась пальцем к стене внутри круга и тихо прошептала какое-то слово.

Внезапный яростный свет вырвался из её пальца. Капли воды, падая на её руку и стену, превращались в шипящий пар. Она начала медленно двигать пальцем, и прямо на глазах мрамор, гипсокартон, бетон и металл под ним начали трещать, чернеть и расступаться. Светящиеся пылинки и искры густым потоком летели на её руку, чернели и падали на пол, прожигая дыры в рукаве, но, судя по всему, оставляя её плоть нетронутой.

Я поднял брови. В смысле, думаю, я, конечно же, могу превратить свой палец в дуговую сварку, но не факт, что при этом моя рука не превратится в головешку. Для такого уровня владения стихиями требуется талант совершенно иного порядка и величины — талант, которым, по моему опыту, обладали очень немногие чародеи.

Вот это да! Когда Эшер сказала, что большей частью работает с огнём, она не шутила.

Пока Эшер была занята своим делом, Вязальщик вошёл в банк вместе со своими головорезами, осмотрелся и начал расставлять группы на ключевых оборонительных позициях. Анна Вальмон в это время тихонько скользнула по полу, встала рядом и посмотрела на терновые наручники на моём запястье.

— Смотреть не могу на такие штуки, — сообщила она. — Должно быть, больно.

Я проглотил ехидный ответ. Она не этого от меня ждала, когда встала рядом.

— Ага, довольно сильно.

Она нервно повертела в руках свои инструменты и облизала губы:

— Как скоро, думаешь, сможешь их снять?

— Понятия не имею, — ответил я. — Наверное, зависит от Эшер.

Внизу подавшийся металл громко треснул и заскрипел, Эшер прорычала: «Вот тебе, сучка!» — и с деловым видом стала надевать кандалы обратно.

Ей потребовалось меньше трёх минут, чтобы вырезать в укреплённой стене отверстие достаточное, чтобы пролез человек приличных размеров.

Эшер стёрла часть круга ногой, и избыточная энергия заклинания растворилась в воздухе и немедленно была поглощена падающей водой. Затем она положила руку на вырезанный кусок и начала толкать.

Перед ней возник Грей и сказал:

— Лучше пустите меня вперёд, мисс Эшер.

Он упёрся плечом и без видимых усилий толкнул вырезанный кусок стены, тот выпал наружу со знатным бумом… и тут же с другой стороны коридора на него словно эхом отозвался хриплый грохот дробовика.

Сбитый с ног Грей упал на пол, где стал центром быстро расширяющейся лужи крови.

Эшер издала сдавленный крик и в отчаянии распласталась в стороне от пролома, под укрытием безопасной части лестничной клетки.

Ружьё грохнуло ещё дважды, и Дейрдре бросилась в пролом. Ружьё выстрелило ещё раз, затем закричал мужчина.

И настала тишина.

Я беззвучно зарычал и бросился вниз по лестнице, чтобы проверить Эшер, а затем заглянул в дыру в стене. Дейрдре, как настороженная кошка, сидела на корточках, её волосы медленно колыхались вокруг прядями водорослей в ласковых водяных струях. Четвёртый охранник лежал на полу перед ней определённо мёртвый, его ослабевшая рука всё ещё держала ружьё.

— Грей! — позвал Никодимус напряжённым голосом.

Конечно, он беспокоился о Грее. Ведь Грей ещё должен был обойти для него сканер сетчатки.

Эшер трясло, но на ней не было ни царапины. Я быстро сжал её плечо и повернулся к Грею, пытаясь вспомнить всё, что знал об оказании первой помощи и наложении жгутов.

Но беспокоился я зря. Не успел я повернуться к Грею, как он уже начал садиться. Его волосы были растрёпаны, но, помимо этого и окровавленной одежды, он выглядел полностью здоровым. На его лице читалось раздражение:

— Проклятье, как больно!

— Плакса, — прокомментировал я. — Всего лишь небольшой заряд картечи прямо в грудь.

Я подал ему руку.

Грей с мгновение недоуменно пялился на неё, словно ему нужно было время, чтобы вспомнить, что этот жест означает. Затем он ухватился за неё, и я поднял его на ноги. Он покачнулся разок, потряс головой и встал ровно.

— Ты в порядке? — спросил я.

— Сердце задето, — объяснил он кровь на полу. — Я буду в порядке через минуту.

— Ничего себе! — восхищенно сказал я. — Продолжает тикать даже после хорошей взбучки.

Грей оскалился в улыбке, повернулся, покачнулся ещё раз, снова восстановил равновесие и вышел в пролом вслед за Дейрдре.

Ханна Эшер медленно встала на ноги и уставилась на размазанную лужу крови на полу. Затем сглотнула и начала спускаться по лестнице.

Я протянул руку и остановил её:

— У копов уйдет время, чтобы сюда добраться, но не стоит торчать на этаже, когда они появятся.

— Совершенно верно, — сказал Вязальщик, появившись из-за спины Вальмон на верху лестницы, и подтолкнул её вниз, как бульдог пихает носом нерешительного ребёнка. — У пуль нет уважения к людям. Давай, девочка. И Эш, любовь моя, не забудь заполнить мой рюкзак.

Через плечо Эшер была перекинута пара пустых чёрных рюкзаков.

— Знаю, знаю. Ты любишь красные.

Никодимус приволок потерявшего сознание охранника к лестнице и начал спускаться по ступенькам, не слишком аккуратно обращаясь со своим грузом. Дотащив его до подножия лестницы, он продел его наручники в наручники тех двоих, что уже сидели на полу, и сковал их вместе.

— Прекрасно справились, мисс Эшер, — сказал Никодимус. — Мы посторожим коридор, и вы сможете повторить вашу превосходную работу на второй двери. Мисс Вальмон, прошу вас присоединиться к нам — я хочу, чтобы вы занялись дверью в главное хранилище, как только мы получим к ней доступ.

Стоящая возле меня Анна Вальмон напряглась, её пальцы затеребили свернутый чехол с инструментами, стряхивая с него капельки воды.

— Майкл, — сказал я, — почему бы тебе не пойти с Вальмон и не посмотреть, не нужно ли ей чего?

Майкл удивлённо поднял бровь, но кивнул и спустился вниз к Анне Вальмон. Он ободряюще ей улыбнулся, она нерешительно улыбнулась в ответ, и они вдвоём прошли в дыру вслед за остальными.

— Дрезден, вы же не думаете, что я что-нибудь сделаю женщине просто потому, что она выполнила своё предназначение? — спросил Никодимус так, словно я его забавлял.

— Не сделаете, если хотите, чтобы я открыл проход, — ответил я.

Никодимус улыбнулся мне. Рядом с длинным мечом, который он уже пускал в ход, на ремне у него висел изогнутый бедуинский кинжал.

— Вот видите. Вы всё же можете научиться играть в эту игру.

Он пролез сквозь защитную дверь. Мгновение спустя на узкой лестнице промелькнула огромная тень. Самого дженоскву я не видел, но почувствовал слабое прикосновение пёстрого меха на коже правой руки, да уловил слабый след его вони, а когда огромный зверь протискивался сквозь выжженую дыру, на её краях появились кусочки пепла и пахнуло палёной шерстью.

— Здесь воняет, —сообщил Вязальщик через секунду сдавленным голосом. — Воняет как в аду.

— Ха, — сказал я. — Наверное, это наш меховой шарик.

Он фыркнул, и мы ждали в тишине ещё три или четыре минуты, пока не появилась Эшер, снова перепачканная пеплом и сажей после прожигания второй стены и снова одетая в наручники.

— Эта большая штуковина наводит на меня дрожь, — сообщила она.

— Точно! — согласился Вязальщик. — Не могу понять, зачем такой штуковине драгоценности, а?

С ним было не поспорить.

— Ты прав, — сказал я. — От него несёт недобрым.

Эшер обменялась долгим взглядом с Вязальщиком.

— Может, нам лучше уйти?

Вязальщик поморщился:

— И оставить старину Ника у огненных ворот? Он не сможет через них пройти и, думаю, примет это близко к сердцу. Помнишь второе правило дядюшки Вязальщика?

— Не спускай глаз с денег, — ответила Эшер.

— Правильно, — сказал Вязальщик. — Не принимай ничего близко к сердцу, не нервничай. Мы профессионалы, крошка. Делай своё дело, получай деньги и уходи.

— Здесь на кону больше, чем просто деньги, — сказал я тихо.

— Ник и его чаша? — спросил Вязальщик. — С тех пор, как этот шарик начал крутиться, было много плохих парней и много могущественных предметов. И шарик не перестанет крутиться.

— Может, да, а, может, и нет, — сказал я. — Никодимус дотошен, как никто другой. Что, если я сделаю вам предложение?

— Деньги? — спросил Вязальщик.

— Ну, не такое предложение, — поморщился я.

Он цыкнул и глянул на Эшер:

— Помнишь первое правило дядюшки Вязальщика?

— Деньги или ничего, — ответила она. — За всё остальное нужно платить слишком дорого.

Он кивнул.

— Так что не надо предлагать свои услуги, чародей, или снисхождение Белого Совета, или силу королевы Феерии. Все эти вещи ничего не стоят. Они все очень-очень привлекательны, но у них есть условия, и рано или поздно ты запутаешься в них как муха в паутине. Деньги или ничего.

— А как насчёт свободы? — спросил я его. — Копы окружат это место к тому времени, как мы сюда вернёмся. Как ты собрался прокладывать себе путь через армию чикагских полицейских?

Вязальщик тихо и безудержно захихикал.

— Да вы посмотрите на себя, Дрезден. Охренеть, вы такой наивный. Это гангстерский банк, принадлежащий местному королю преступного мира. Уже восемь минут, как нажали на тревожную кнопку, и где же сирены? Где патрульные?

Я поморщился. Я тоже это заметил.

— Вы правда думаете, что сигнал вызывает полицейских? — Он покачал головой. — Двадцать к одному, он сначала идёт к его людям. Затем они решают, звонить ли им копам или уладить дело самостоятельно.

Да уж, люди Марконе.

Я сглотнул.

Вязальщик решил убедиться, что стонущие и шевелящиеся охранники полностью разоружены и освобождены от ключей от наручников.

— А теперь позвольте откланяться. Велики шансы, что у этого вашего Марконе хватит мозгов попытаться застать меня врасплох. Мне нужно подготовиться. — Он ткнул пальцем в Эшер.

— В сотый раз, красные, — сказала Эшер, слегка изогнув губы в улыбке.

— Я куплю нам милый тропический остров с милым пляжем и достану тебе новый купальник, — сказал он и подмигнул.

— Везёт же мне! — ответила Эшер ему вслед.

— Я попридержу для тебя дверь. Не опаздывай слишком сильно. — Вязальщик пошёл вверх по лестнице, его глаза-бусинки поблёскивали, едва не вываливаясь от избытка энергии.

Я хмыкнул.

— Что? — спросила Эшер.

— Ты и Вязальщик… между вами ничего нет?

Уголки её губ дрогнули.

— Не из-за отсутствия попыток.

— Что ж, — сказал я, — его сложно винить. Ты чертовски привлекательна.

— Пытался не он, — пояснила она, — а я. Это он меня отшил. — Она посмотрела на лестницу и вздохнула: — Правило номер один. Он не ввязывается в интрижки.

— Ох, — ответил я, пытаясь представить, как Эшер подкатывает к Вязальщику и получает от ворот поворот. Разумеется, я её тоже отшил. Что… ну, думаю, это не могло так уж хорошо повлиять на её самооценку.

Потому что на самом деле не важно, насколько ты хороша. Важно, насколько привлекательной ты себя ощущаешь. Никто не чувствует себя привлекательным, слыша «нет» довольно часто.

— Не пойми меня неправильно, — сказал я, — но ты не поверишь, как много раз за мной ухлёстывали хорошенькие девушки, которые буквально собирались съесть меня заживо. Поэтому парни относятся к таким девушкам немного напряжно.

Эшер почесала нос одним пальцем, гремя наручниками. Она поморщилась, когда шипы врезались в её запястья.

— Постой-ка. Ты говоришь, что я слишком хороша, чтобы быть привлекательной?

— Для парней в нашем деле — пожалуй, — ответил я. — Такие заманчивые девушки, как ты, сильно нервируют. Мне кажется, Вязальщик тоже относится к ним настороженно.

Её голос стал задумчивым:

— Значит, если бы я была постарше и поневзрачней, может, с тобой бы мне повезло больше. Как Мёрфи.

Я нахмурился.

— Мёрфи сделана из сплошных мышц. Просто под костюмом и бронежилетом не видно, — сказал я. — И ей со мной тоже не повезло.

Эшер пялилась на меня целую секунду, а затем медленно моргнула:

— Ты ведь… не серьёзно, правда?

— У нас все сложно, — сказал я.

— Потому что ты нервный?

— А у неё за плечами два развода. И её бывший парень меня вроде как застрелил.

— Что?

— Я его попросил, — поспешно добавил я.

— Что?

Мой рот всё не мог заткнуться:

— Да ещё и весь этот обряд инициации с Мэб, разве что, я думаю, что всё это произошло только у меня в голове, или типа того. Травмирующе — как заниматься этим с ураганом. Думаю, это как-то в целом оттолкнуло меня от секса.

Эшер смотрела на меня секунду, а потом покачала головой и отвернулась.

— Чувак, — сказала она. — Не пойми меня неправильно, Дрезден, но спасибо, что отшил меня. Я вроде как уклонилась от пули.

— Эй! — запротестовал я.

— Серьёзно, — сказала она. — Слишком много драмы для любого здравомыслящего человека.

— Нет у нас никакой драмы. Просто…

— Всё сложно? — спросила она. Она покачала головой. — Это не сложно. Ты просто открываешься и впускаешь кого-то. И что бы ни произошло потом, вы справляетесь вместе.

— Это не так просто.

— Чёрта с два. У тебя был шанс, и ты его упустил? Ты грёбаный идиот. Я не делаю таких же ошибок.

Из коридора за защитной дверью послышались шаги, и появился Майкл с Амораккиусом в руке. Меч светился слабым, угрожающим светом.

— Гарри, — сказал он. — Проблемы.

— Что случилось?

— Никодимус собирается убить Анну Вальмон.

— Тогда почему ты здесь?

— Их четверо, а я всего один, — сказал он.

Я достал ключ от наручников и убедился, что он под рукой.

— Дрезден, — напряжённо сказала Эшер. — Стоит тебе прикончить электронику, ты всё дело кончишь!

— Люблю, когда шикарная пташка щебечет грязные слова! — весело крикнул Вязальщик сверху.

Я сжал зубы, взял посох в правую руку и сказал Майклу:

— Пошли!

И побежал по коридору.

(обратно)

Глава 35

Коридор за первой защитной дверью оказался почти сто футов длиной, и я обнаружил, что стоило нагрузке на организм чуть увеличиться, и мои ментальные щиты от боли тут же засбоили. Я стиснул зубы и терпел, пока Майкл двигался без единого усилия. Ну, хоть «благодать» на моей стороне, даже поддержала меня разок, когда я закачался.

В конце коридора была ещё одна дверь с выжженной дырой в стене неподалёку, и снова мне в нос ударило зловоние палёной шерсти дженосквы.

Я нагнулся и нырнул в дыру, Майкл последовал за мной, и мы оказались в комнате, две стены которой были покрыты, как мне показалось на первый взгляд, какими-то ящиками, но, посмотрев повнимательнее, я понял, что это охраняемые депозитные ячейки. Полагаю, это были ячейки с минимальным уровнем охраны, в которых люди хранят копии важных бумаг и остального, подходящего по размеру.

Третья стена была сделана из сплошной неподатливой стали, поверхность которой нарушала только стальная дверь с относительно небольшой скромной панелью управления по центру. По мне панель не выглядела высокотехнологичной. Это была просто клавиатура, большой наборный диск и маленький жидкокристаллический экран.

Анна Вальмон стояла перед панелью, все её инструменты были готовы к работе, чехол с ними лежал раскрытый у её ног. В руке она держала что-то вроде крошечного фонарика. И смотрела не на дверь, а на Никодимуса.

Лидер динарианцев стоял в стороне, целясь прямо в Вальмон из своего маленького автоматического пистолета. Дейрдре стояла справа, а Грей — слева от него. Дженосква выглядел как гигантское вонючее размытое пятно на стене между ними.

— Я по-прежнему не вижу проблемы, — сказал Никодимус.

— Проблема в том, — сказала Вальмон, нервно стрельнув глазами в мою сторону, — что это не та дверь, что на вашем плане.

— Мои источники безупречны, — возразил Никодимус. — Они заверили меня, что именно указанная дверь была установлена при строительстве банка.

— Очевидно, ваши источники не так умны, как им кажется, — ехидно ответила Вальмон. — Марконе мог тайно поменять дверь уже после установки.

— Тогда откройте эту дверь! — сказал Никодимус и махнул оружием. — И сейчас же.

— Вы не понимаете, — сказала Вальмон. — С чертежами и после целого дня подготовки, я может быть и взломала бы её. Может быть. Это тоже Фернуччи, но индивидуальный заказ, и её конструкция может в корне отличаться. А кроме того, эта дверь…

Меня пронзила ужасная догадка:

— Адские колокола! Она, что, заминирована?

Грей хмуро посмотрел на меня:

— Как вы узнали?

От девушки моего брата, которая несколько лет назад своими глазами видела, как для защиты от злого фоморского мага Марконе оборудовал один из своих бастионов. Там всё было усеяно простыми минами, минами-ловушками и огневыми точками. Томас рассказывал мне об этом. Но Грею я ответил только:

— Как? Я же долбаный чародей, вот как.

Вальмон мрачно мне кивнула и махнула головой в сторону дыры в стене, через которую мы явились.

— Нам повезло, что Эшер не задела их.

Я дотащился до стены и осмотрелся. По краям выжженной дыры виднелись оплавленные края пластикового корпуса, форма которого была мне знакома по прошлому ужасному опыту — противопехотные мины «Клеймор». Они были установлены в стену, между бетоном и гипсокартоном, и обращены в сторону комнаты.

Я сглотнул. Один «клеймор» словно дробовик великана изрыгал при взрыве сотни шариков, разлетавшихся перед ним по широкой дуге. Я насчитал восемь мин, установленных вертикально, по одной на каждый фут. Думаю, между рядами мин тоже было около фута.

Итак. Предположим, Марконе хотел приготовить сальсу из каждого, кто попытается сунуться в его хранилище. Предположим, он прекрасно знал, как трудно ранить большинство сверхъестественных существ. Как бы он с этим разобрался?

С помощью оружия тотального уничтожения, вот как.

Предположим, что на каждом квадратном футе стены по одной мине. Умножим для простоты на триста шариков в каждой, и у нас получится огромная долбаная куча круглых кусочков металла, ждущая, чтобы разорвать нас в клочки. Они будут отскакивать от стальных стен комнаты, грохоча как дробь в жестяном ведре, и любое тело, оказавшееся внутри, превратится в мясной соус.

— Прикольно, — пробормотал я и повернулся к Никодимусу: — Похоже, эта вечеринка закончилась. Вы подготовились недостаточно тщательно.

— Мы не остановимся на достигнутом, — ответил Никодимус, не отрывая глаз от Вальмон. — Открывайте хранилище, мисс Вальмон.

— Это глупо, — возразила Вальмон. — Думаю, с первой дверью я бы справилась. Но об этой я не знаю ничего. Даже если я всё буду делать правильно, всё равно могу задеть что-то, что активирует взрыватель, просто потому, что понятия не имею, где он может находиться.

— Я даю вам три минуты на то, чтобы открыть хранилище, мисс Вальмон. Затем, я вас убью.

— Вы, что, спятили? — возмутилась Вальмон.

— Да адские ж колокола! — сказал я. — Успокойтесь. Цель никуда не денется. Вы не становитесь старше. К чему такая спешка?

Он оскалился:

— Время — понятие относительное, Дрезден. И прямо сейчас его осталось мало. Мы откроем хранилище сегодня. Или мисс Вальмон сделает это, или умрёт.

— Или она активирует мины, и умрём мы все? — выпалил я. — Об этом варианте вы забыли?

— Если вы напуганы, не стесняйтесь, подождите снаружи, — посоветовал он спокойно.

И я понял, что мог бы. Я мог бы выйти из комнаты и утащить с собой Майкла. Вальмон некуда идти, у неё не было других вариантов, и я точно знал, что она сделает перед лицом неминуемой смерти — взорвёт себя в надежде прихватить Никодимуса и Дейрдре. А может, она сотворит маленькое чудо и откроет дверь, и мы вернёмся к тому, с чего начали. Если она умрёт, налёт будет сорван и долг Мэб Никодимусу выплачен или хотя бы отложен, и, если мне повезёт, заодно будет покончено с целой комнатой нехороших людей. Если Вальмон выживет, то мне хуже не будет.

И все, что мне нужно было был сделать, это бросить женщину на съедение волкам. Математика утверждала, что это умный ход.

— Математика никогда не была моим любимым предметом, — пробормотал я. — Майкл, уходи.

Майкл стиснул зубы, но он работал со мной достаточно давно, чтобы доверять в критических ситуациях, и мы оба знали, что даже Амораккиус и самые чистейшие намерения в мире не спасли бы его от взрыва, который подготовил Марконе. Он вышел.

— Я не напуган, — сказал Грей. — И хочу, чтобы все это уяснили. — И тоже вышел из комнаты.

— Что вы делаете, Дрезден? — спросил Никодимус.

— Помогаю. Прекратите трясти часами над душой и дайте поработать спокойно, — сказал я.

Убедившись, что наручники плотно сидят на запястье, подошел к Анне Вальмон.

— Ну, хорошо, — сказал я ей. — Давай возьмёмся за дело.

Она вытаращила на меня глаза:

— Что ты делаешь? Уходи!

— Я тебе помогаю. Помогаю открыть эту дверь, не взорвав никого к чертям. Особенно себя. И меня тоже.

Она развернула маленький фонарик и осветила землю у моих ног.

— Стой!

Свет был ультрафиолетовый. Я едва успел остановить ногу, прежде чем она наступила на круг неясных норвежских рун, выведенных на каменном полу. Невидимые в обычном свете, они проявлялись под лучом фонарика Вальмон.

— Звёзды и камни! — выдохнул я. — Это оберег!

Она посветила на пол перед дверью хранилища. Поблизости виднелось не меньше дюжины других обрегов размером с тарелку.

— Так вот в чём отличие этой двери, — сказал я. — По всей чёртовой комнате разбросаны пассивные заклинания.

— Я успела потоптаться по первому, прежде чем его заметила, — сказала она. — И что-то мне подсказывает, что я не тот человек, который может их активировать.

— Посвети-ка опять, — попросил я, и она осветила пол у моих ног. Я наклонился и стал рассматривать оберег, внимательно его изучая. — Ты правильно поняла. Они созданы, чтобы реагировать на ауру практикующего магию. Силы в них немного — для этого нужен порог, а его здесь нет — но достаточно, чтобы уловить всплеск магической энергии.

— Думаешь, достаточно, чтобы активировать взрыватель?

— Определённо.

— Стоит только практикующему магу пройтись под одному из них и… — Вальмон элегантным жестом одновременно растопырила все пальцы левой руки. — Бум!

Вверху закашляла автоматная очередь — один из костюмов открыл огонь из «Узи». Мы с Вальмон одновременно вздрогнули от внезапного звука.

— О Боже, — выдохнула она.

— У нас нет времени, — сказал Никодимус. — Открывайте дверь, мисс Вальмон.

Она сглотнула и посмотрела на меня.

— Посвети мне под ноги, чтобы я видел, куда ступать, — попросил я.

Она подняла фонарик, и я запетлял между оберегами, пока не добрался до неё.

— Итак, три вещи, — сказал я. — Во-первых, я не собираюсь сбегать и бросать тебя здесь одну. Во-вторых, я не собираюсь дать ему тебя застрелить. И в-третьих, ты можешь это сделать.

— Я не знаю, могу ли, — тихо прошептала она. — А если эта дверь ещё сложнее первой?

— Этого не может быть, — возразил я.

— Ты этого не знаешь.

— Нет, я в этом уверен, — сказал я. — Из-за того, как магия взаимодействует с технологией. Марконе разбросал слабые заклинания вокруг двери. Какая бы электроника или механика не была внутри этой двери, чем она сложнее, тем быстрее магия в этой комнате разнесёт её и активирует взрыватель. — Я поднял палец. — Эта дверь собрана из более простых частей и гораздо более простой электроники, чем первая. Вот почему она была установлена тайно — не чтобы сделать её неожиданным препятствием, а чтобы скрыть тот факт, что она менее сложна.

Вальмон смотрела на меня нахмурившись:

— Ты уверен?

— Ага, — сказал я. — Ну, ты знаешь, в теории.

— Чёрт, Дрезден, а если ты ошибаешься?

— Что ж, — сказал я, — если так, то ни один из нас этого никогда не узнает. Потому что я никуда не пойду.

Она посмотрела на меня с сомнением.

Я положил ей руку на плечо и сказал:

— Что же произошло с дерзостью женщины, которая украла мои плащ и машину после того, как я спас её от неминуемой гибели? Я помню тебя немного более решительной, чем сейчас.

В её глазах вспыхнул мятежный огонёк, а может, огонёк веселья, или и того, и другого сразу.

— Я уже и не помню, что всё было именно так.

— Вероятная гибель, — пояснил я и почувствовал, что ухмыляюсь как деревенщина. — Очень вероятная гибель. Вспомни, Анна, ты ограбила Ватикан, когда воровала Плащаницу. Неужели сложно справиться с дрянным гангстером из Иллинойса?

Она медленно, глубоко вздохнула.

— Весомый аргумент, — сказала она, склоняясь над своими инструментами.

Двигалась она быстро, невероятно профессионально. Она свинтила крышку управляющей панели за полминуты, и несколько секунд спустя уже ковырялась в проводах.

— Ты был прав, — доложила она. — Тут вообще нет чипов и микросхем.

— Можешь открыть? — спросил я.

— Если не наделаю ошибок. Да. Думаю. А теперь тишина.

Пока она работала, наверху раздалось ещё несколько выстрелов. Ответной стрельбы слышно не было, но я был уверен, что громилы Вязальщика не будут палить из оружия просто забавы ради.

Грей скользнул обратно в комнату и обыденно сообщил:

— Они используют оружие с глушителями. Их достаточно много, чтобы устроить большой беспорядок в нашей операции, но пока что они просто зондируют нас.

— Хех, — сказал я. — Зонд.

— Чародей, — немного нетерпеливо произнес Грей, — ты уверен, что хочешь продолжать так давить?

— Да, — ответил я. — Думаю, что да.

— Грей, приготовься, — сказал Никодимус. — Если Вальмон откроет хранилище, ты должен будешь управиться со сканером.

Грей хмыкнул.

— Думаю, мне лучше надеть своё рабочее лицо.

И, как и раньше, он, казалось, затрепетал на одном месте, движением, за которым я не мог уследить, и внезапно Грей исчез и на его месте уже стоял Харви, нервно поглядывая через прожжённый вход в хранилище. Выстрелы зазвучали ближе, и Грей-Харви вздрогнул, бросив быстрый взгляд за спину.

Ха.

— Чёрт возьми, — пробормотала Вальмон, доставая другой инструмент. Она начала ковырять кодовый замок, наблюдая за подрагивающей стрелкой на каком-то сенсоре, пока делала это. — Невозможно работать среди всей этой болтовни.

— Я могу устроить немного белого шума для тебя, — услужливо сказал я и издал что-то вроде: — Хсссссссшшшшшшшшшшшш.

— Спасибо, Дрезден, за ещё один отвлекающ… — её глаза широко распахнулись от внезапного ужаса, и она затаила дыхание.

Я почувствовал, как мой позвоночник окостенел от предчувствия. Если все эти клейморы придут в движение, мой плащ совершенно точно не сможет защитить меня от такого количества летящего металла. Я сжал зубы.

Вальмон посмотрела на меня и оскалилась в улыбке тигрицы, сказав:

— Попался! — затем она нажала последнюю кнопку резким движением, и дверь хранилища издала зловещий щелчок. Она повернула ручку, и огромная дверь тяжело распахнулась. — И впрямь дрянной гангстер из Иллинойса.

— Ещё раз посвети ультафиолетом на обереги, — попросил я.

— Принято! — отрапортовала Вальмон.

— Грей! — позвал Никодимус.

Грей-Харви довольно ловко проскакал между оберегами, освещаемыми Вальмон, и вошёл в дверь хранилища.

Я пошёл за ним, навострив все мои чувства на поиски других магических ловушек, которые могли нас ждать в хранилище джентльмена Джонни Марконе.

Оно было огромно. Пятьдесят футов шириной. Сто футов длиной. Вдоль стен шли двери из стальных прутьев, которые остановили бы даже Кинг-Конга. На каждой из дверей висела стальная табличка с номером и именем. Первая справа гласила: «ЛОРД РЕЙТ—00010001». Помещение за ней было завалено коробками, размером подходящими для больших картин, ящиками, похожими на сейфы, и несколькими поддонами со связками стодолларовых купюр, сложенными в четырёхфутовые кубы и завёрнутыми в прозрачный полиэтилен.

У комнаты с другой стороны от нас имелась табличка с надписью: «ФЕРРОВАКС—00010002». И она была заполнена рядами закрытых несгораемых сейфов.

И вдоль каждой стороны хранилища было расположено ещё по одиннадцать комнат.

В промежутках между дверьми располагались сберегательные ячейки, полки, загруженные драгоценными произведениями искусства и ещё большим количеством огромных кубов денег, которые я не хотел даже начинать считать.

Там было состояние маленькой страны. А возможно, не такой уж и маленькой.

И единственная здесь дверь с маленькой компьютеризированной глазосканирующей штуковиной была в самом-самом дальнем конце хранилища, в центре задней стены — Камера Хранения Подземного мира.

— Похоже, что это оно, — сказал я.

Грей-Харви так ничего и не ответил, и я покосился на него. Он медленно осматривал всё хранилище.

— Это — просто деньги. Сохраняй спокойствие и оставайся в игре, — сказал я.

— Я ищу стражей и мины-ловушки, — сказал он.

— Ох. Продолжай, — хмыкнул я.

— Я не должен быть здесь, — едва слышно пробормотал Грей. — Это глупо. Меня поймают. Меня точно поймают. Кто-то за мной придёт. Все эти штуки достанут меня.

Я адресовал ему удивленный взгляд.

— Эй, что?

Грей моргнул и посмотрел на меня:

— А?

— Чего ты там бормочешь? — спросил я.

Он слегка нахмурился. Хмурый взгляд превратился в гримасу, и он потёр лоб.

— Ничего.

— Чёрта с два ничего, — возразил я.

— Я сейчас слишком Харви, — сказал он. — А он очень сильно не любит подобные ситуации.

— Эм, — сказал я. — Что ты имеешь в виду под «слишком Харви»?

— Такое глубокое преобразование не для чайников, — ответил он. — Тебе не о чем волноваться. Верь мне.

— С чего бы мне это делать?

Его голос стал раздражённым:

— Потому что я долбаный перевёртыш, и мне лучше знать, вот почему, — он посмотрел на меня. — Лучше подожди здесь. Наручники или нет, но эти сканеры сетчатки ужасно капризны.

— Я буду неподалеку, — сказал я и начал отходить к дальней стене хранилища. Я не сомневался, что Грей прав насчёт сканеров, но был не настолько доверчив, чтобы выпустить кого-то вроде него из поля зрения, если мог этого не делать. Я остановился в тридцати-сорока футах от задней стены хранилища, и Грей-Харви скользнул к панели. Он поднял руку и набрал на клавиатуре последовательность из двенадцати или пятнадцати цифр, да так быстро, словно пальцы двигались чисто рефлекторно. Стоило ему закончить, как панель повернулась, и выехала небольшая трубка. Он наклонился вперёд и заглянул в неё, последовала вспышка красного света. Он, моргая, выпрямился, и секундой спустя раздался тихий щелчок.

— Была не была, — сказал он и повернул ручку двери в защищённую комнату.

Дверь в смертное хранилище бога подземного мира (промаркированная АИД-00000013) открылась гладко и беззвучно. Мне пришлось бы приложить больше усилий, чтобы открыть холодильник Майкла.

Грей повернулся ко мне, вернулся в свой облик, и рот его искривился в невероятно самодовольной ухмылке.

— Чёрт, а я хорош.

— Хорошо, — сказал я. — Приведи всех остальных. Я подготовлю Путь.

Грей повернулся было идти, но остановился и посмотрел на меня.

— Если бы я хотел угробить всё дело, — заметил я, — то мог бы это сделать много раз за последние двадцать минут. — Я перешёл на маниакально-неопределённый европейский акцент и сказал: — Мы пройдём насквозь!

— «Чёрная дыра»? — недоверчиво переспросил Грей. — Никто не цитирует «Чёрную дыру», Дрезден. Никто даже не помнит, что это.

— Фигня. Эрнест Боргнайн, Энтони Перкинс и Родди МакДауэлл вместе в одном фильме? Бессмертно.

— Родди МакДауэлл всего лишь озвучил робота.

— Да. И роботы были потрясающими.

— Дешёвая имитация «Звёздных войн», — усмехнулся Грей.

— Одно не обязательно исключает другое, — возразил я.

— Я беспокоился не о том, что ты испортишь миссию, — сказал он. — Я боялся, что ты можешь возомнить себя эдаким Робин Гудом, противостоящим персонажу этого Марконе.

— Сомневаюсь, что это сделает его ещё злее, чем он и так будет, — парировал я. — Но взлом этого хранилища — не наше дело.

Грей изучал меня некоторое время, затем кивнул.

— Точно. Я приведу команду, — он повернулся и припустил ко входу в хранилище…

…и был внезапно выдернут из хранилища резкой и грубой силой.

— Да уж, это явно пло… — начал было я.

Не успел я договорить, как в хранилище влетела Тесса, невероятно быстрая и ужасающе сильная в своём обличье богомола, и захлопнула дверь у себя за спиной. Её задние ноги провернули механизм, который позволял открывать и закрывать дверь изнутри, и замок тяжёлой двери хранилища закрылся с довольно безапелляционным щелчком.

Внезапно единственным источником света в помещении оказались маленькие лампочки вдоль стен, которые безумным блеском отражались в тысяче фасеточных глаз богомола.

— Ты! — с ненавистью произнес ее двойной, жужжащий голос. — Это всё твоя вина.

— Что? — спросил я.

Моя рука потянулась к шипастым наручникам на запястье… и замерла. Майкл и остальные всё ещё были снаружи, в заминированной охраняемой комнате. Если я начну швыряться магией, даже на таком расстоянии, я почти наверняка активирую античародейскую ловушку Марконе, встроенную в неё.

— Неважно, — выплюнула Тесса. — Твоя смерть прекратит это всё даже легче, чем смерть финансиста.

И затем разъярённый рыцарь Тёмного динария бросилась на меня на невероятной насекомьей скорости — и если я буду сражаться с ней с помощью магии, я отправлю своих друзей прямиком на тот свет.

(обратно)

Глава 36

Крылья Тессы трепетали, и она шла прямо на меня, подняв свои серповидные руки-крюки для удара.

Голос в моей голове кричал пронзительным, словно у испуганной девочки, голосом, и на секунду мне показалось, что я сейчас обмочусь. Не было времени для остроумных высказываний, не было места, куда бы я мог убежать, и без суперсилы Зимней мантии я был уже считай что мёртв.

Если только…

Если Баттерс был прав, то сила, которая досталась мне как Зимнему рыцарю, была у меня всегда — скрытая до тех пор, пока не возникнет чрезвычайная ситуация. Единственное, что сдерживало меня — это природные ограничители, встроенные в моё тело. Но, кроме этого, у меня был ещё один козырь — последние года полтора, с тех пор, как я умер и затем пришёл в себя, я яростно тренировался. Сперва — чтобы снова встать на ноги и быть в форме, если понадобится драться, а потом уже — потому что испытывал давление, и мне нужно было как-то выпустить пар.

У любой тренировки есть одно непреодолимое ограничение — долбаная боль. Маленькие травмы накапливаются, лишают энергии, ухудшают результаты в том, чем вы там занимаетесь, создают дисбаланс в тренировках и слабые точки.

Но только не у меня.

Всё время моих тренировок я был защищен от боли эгидой Зимней мантии. И это не просто сделало меня физически сильнее — это ещё позволило тренироваться дольше и тяжелее, и более тщательно, чем обычно. Я стал быстрее и сильнее, чем раньше, не только потому, что носил мантию Зимнего рыцаря — я ещё и надрывал свою задницу ради этого.

Мне не нужно было победить Тессу. Мне просто нужно было выжить. Анна Вальмон, должно быть, уже у двери хранилища, открывает её снова. И раз уж она так ловко открыла её один раз, уверен, второй раз займёт гораздо меньше времени. Сколько она потратила на дверь в первый раз? Четыре минуты? Пять? Надеюсь, она справится за три. А потом Майкл войдёт в дверь, и ситуация изменится.

Три минуты. Это целый раунд на боксёрском ринге. Я должен был продержаться хотя бы раунд.

Пришло время сотворить чудо без магии, только своими силами.

Когда Тесса подошла ближе, я швырнул в неё свой почти пустой вещмешок, сделал финт вправо, а сам метнулся влево. Тесса проглотила наживку и повелась, заскользив мимо меня по гладкому полу. Я запрыгнул на пачки денег и, не останавливаясь, прыгнул ещё раз, на верхнюю полку стеллажа с какими-то предметами искусства, покрепче уцепился ногами и, подняв посох над головой, повернулся к приближающейся со скоростью молнии Тессе.

Я громко заорал и со всей силы опустил тяжёлый посох. Я угодил ей прямо в треугольную голову, треснув так сильно, что в плечи ударила отдача. Она, может, и была быстрой и сильной, как ангел-психопат, но при этом была ещё и маленькой, и даже в демонической форме весила не слишком много. Удар полностью погасил инерцию движения, и она начала сползать на пол.

Но вместо того, чтобы упасть, она вонзила свои крючья в металл полки, пронзая сталь как картон, а затем издала полный ярости крик и принялась карабкаться ко мне.

Мне эта идея не понравилась. Поэтому я приземлился ей на лицо подошвами своих больших и тяжёлых ботинок.

Удар вырвал её крюки из полки, и мы оба повалились на пол. Я приземлился сверху, от чего мои лодыжки закричали от боли, а Тесса издала задыхающийся крик. Я попытался использовать инерцию себе на пользу и перекатиться, но это удалось мне лишь отчасти. Я перевернулся на четвереньки за долю секунды до того, как Тесса ударила конечностью-косой прямо туда, где до этого находился мой пах. Она приземлилась на спину и какое-то мгновение молотила конечностями воздух на манер жука.

Поэтому я бросил посох, схватил одну из опор металлической конструкции и обрушил прямо на неё.

Целая секция тяжёлых стеллажей вместе со всеми предметами искусства обрушилась прямо ей на голову с невероятным грохотом и оглушающим шумом бьющихся скульптур. Я подхватил свой посох и начал отступать к входу в хранилище Аида.

Тесса оставалась поверженной не дольше полутора секунд. Затем полки вспучились, и она крюками отшвырнула их прочь, вскочив на ноги с ещё одним воплем ярости. Повернулась и прыжками ринулась на меня.

Я резко затормозил, вытащил из кармана плаща свой огромный пятидесятый калибр, тщательно прицелился и подождал, пока Тесса не приблизится настолько, чтобы промахнуться было просто невозможно. Я нажал на курок, когда она была уже в шести футах от меня.

Револьвер в замкнутом пространстве хранилища рявкнул, словно из пушки, и большая пуля врезалась в её грудную клетку, пробившись сквозь экзоскелет с фонтанчиком ихора и отбросив её в сторону. Позади неё денежный куб внезапно взорвался облаком летающих Бенджаминов.

Я успел сделать два или три шага прочь, прежде чем она двинулась на меня снова. Тогда я остановился и, ещё раз прицелившись, влепил в неё ещё одну пулю. Отступив на шаг, я выстрелил в третий раз. Ещё шаг и четвёртый выстрел. После пятого мой пистолет был пуст, а Тесса всё ещё приближалась.

Пуль было недостаточно, чтобы добиться большего, чем просто замедлить её, но они купили мне то, в чём я нуждался больше всего — время.

Я вошёл в хранилище Аида и захлопнул дверную решётку как раз тогда, когда Тесса вновь кинулась на меня. Она врезалась во внешнюю сторону двери, пытаясь выломать прутья своими серпами, но дверь, хотя и сотрясалась от силы ударов, но запиралась при закрытии и держалась крепко. Тесса снова пронзительно завизжала, и её серповидные конечности молниеносно метнулись ко мне сквозь решётку. Я вовремя отшатнулся и избежал продырявливания, ударившись плечами в заднюю стену хранилища.

— Адские колокола! — выпалил я. — Скажи мне хотя бы почему!

Богомольи серпы-крюки ухватились за пару прутьев и напряглись в попытке раздвинуть их. Металл застонал и начал сгибаться, а я вдруг осознал, что совершил огромную глупость. Тесса была не такой уж и большой, и чтобы пролезть в камеру хранилища, ей потребуется не такой уж большой зазор между прутьями, но сам я при этом не смогу пролезть в ту же дыру и сбежать. Если она раздвинет их достаточно, чтобы войти, я умру жестокой и грязной смертью. Секунды тикали, как в замедленной съёмке, а демон-богомол тем временем дрожала от физического напряжения и чистой ненависти.

— Почему? — потребовал я. Мой голос, возможно, вышел немного визгливым. — Какого дьявола ты лезешь в это дело?

Она не ответила. Прутья застонали и очень медленно раздвинулись где-то на дюйм. Но их изготовили особо толстыми, будто специально рассчитанными на противодействие сверхчеловеческой силе — что, кстати, вполне вероятно. Тесса откинула свою насекомью голову и испустила визг, жёстко ударивший по моим ушам.

Голова и лицо богомола просто вспучились и исчезли на полпути, а визг превратился в очень человеческий и до жути яростный вопль, на месте головы богомола появилось лицо Тессы, с двумя парами широко раскрытых, горящих безумным огнём глаз.

— Я потратила пятнадцать веков не для того, чтобы это обернулось ничем! — крикнула она.

Я растерянно на нее уставился, сердце бешено колотилось у меня в груди. Я пытался придумать что-нибудь умное, изящное или обезоруживающее в ответ, но вместо этого растерянно повел руками и выдал:

— Совсем крыша поехала?

Она уставилась на меня полным ярости взглядом и выплюнула несколько слов, которые могли быть каким-то заклятьем, но ярость, овладевшая ею, помешала влить в него силу. Вместо этого она просто открыла рот и снова завопила, и этот вопль никогда не смог бы выйти из человеческих лёгких. Он всё продолжался и продолжался, вырываясь из её рта вместе с частичками слюны, затем со сгустками чего-то более тёмного, а затем — с ещё более крупными кусками какой-то дряни, у которой, как я осознал через пару секунд, были ноги, и она извивалась.

Затем её крик перешёл в бульканье, и она начала блевать облаком, нет — роем летающих насекомых, просачивающихся сквозь прутья решётки, которые затем ринулись на меня почти твёрдым потоком, врезавшись в моё тело с напором брандспойта.

Удар вышиб из меня дух, поэтому я не смог сразу вздохнуть — и вовремя. Насекомые прицепились к моему телу — тараканы, жуки и прочая непонятная мерзость — и начали карабкаться по моему телу к носу, рту и ушам, будто направляемые чьей-то злой волей.

Несколько забрались в мой широко раскрытый рот до того, как я изо всех сил его закрыл, прикрыв нос и рот рукой. Я сжевал их с отвратительным хрустом, почувствовав на языке вкус крови. Оставшиеся твари направились к моим глазам и ушам, зарылись под одежду, чтобы вгрызться в плоть.

Я сохранял спокойствие около двадцати секунд, отмахиваясь от насекомых, лезущих в лицо, сделав несколько судорожных вздохов через слегка раздвинутые пальцы рук, а затем насекомые забрались между пальцев, в глаза и уши почти одновременно, и я издал полный ужаса крик. По моему телу разлилась жгучая агония, а рой все вгрызался и вгрызался в меня. Последней вещью, которую увидели мои горящие от боли глаза, было тело Тессы, сдувающееся как воздушный шар, по мере того как насекомые продолжали выходить из него, а у меня оставалась ещё секунда чтобы осознать, что она находилась в хранилище вместе со мной.

А затем мои ментальные щиты против боли начали трещать по швам по мере того, как я поддавался панике, и агония заставила меня упасть на колени, по пояс погрузив в сосредоточие злобы тысяч и тысяч крошечных ртов.

Я опустил свои руки вниз в отчаянной попытке нашарить ключ от терновых наручников, потому что без помощи магии я был бы подвергнут одной из самых отвратительных смертей, которую в силах представить, но мои руки будто были в огне, и я не мог нащупать чёртовы наручники и отверстия для ключей под слоями и слоями роящихся паразитов, которые, похоже, были преисполнены дьявольской решимости спрятать от меня путь к спасению.

Через несколько секунд рой заполнил мои ноздри и принялся жевать губы, а также заставил меня закрыть веки, либо потерять глаза, и даже так я чувствовал, как они поедают мои веки и грызут ресницы.

Меня обучали психическим приёмам, большую часть которых обычные люди не могли даже представить, не то что повторить. Я, не дрогнув, смотрел в лицо ужасу такого же калибра. Но не такому.

Я проиграл.

Мысль ускользнула. Боль хлынула через мои щиты. Ужас и отчаянное желание жить заполнили каждый уголок моего разума, слепой инстинкт брал верх. Я бился, полз и корчился, пытаясь укрыться от роя, но с тем же успехом я мог спокойно лежать на полу, и через некоторое время нехватка воздуха заставила меня упасть на бок и свернуться в позе эмбриона в попытке защитить глаза, нос и уши. Глаза застлала мешанина чёрного и красного.

А уши наполнили голоса. Тысячи шепчущих голосов, шипящих непристойные, ненавистные слова, грязные секреты, ядовитую ложь и ужасающие истины на полусотне языков сразу. Эти голоса давили на меня, пробивались в мою голову, словно ледорубы, продалбливали дыры в мыслях и эмоциях, а я не мог сделать ровным счётом ничего, чтобы им помешать. Я чувствовал, как во мне зарождается крик, который заставит меня открыть рот, и его заполонят крошечные яростные существа, но знал, что сдержать этот крик уже не смогу.

А затем мне на темя опустилась широкая рука, и глубокий голос прогремел:

— Lava quod est sordium!

Свет проник сквозь мои закрытые веки, сквозь покрывающие их слои насекомых, и от моей макушки, от этой руки, начал распространяться неистовый жар. Он разливался, двигаясь не быстро и не медленно, и там, где он касался моей кожи, горячий, как кипяток, рой тут же исчезал.

Открыв глаза, я увидел Майкла, опустившегося на колени подле меня. В левой руке он сжимал Амораккиус, правая покоилась на моей голове. Глаза его были закрыты, а губы двигались, непрерывно произнося поток ритуальных слов на латыни.

Чистый белый огонь разлился по моему телу, и я вспомнил, когда видел нечто подобное в последний раз — когда-то давным-давно Майкла попытались избить вампиры, и их обратил в головешки тот же самый огонь. Теперь, когда свет окутал меня, рой начал рассеиваться: верхние слои начали панически разбегаться, а нижние в это время испепелял огонь. Это было больно… но боль была жёсткая, очищающая и какая-то настоящая. Пламя охватило меня, а когда угасло, я уже был свободен, а рой рассеивался по хранилищу, просачиваясь в крошечные вентиляционные отверстия, рассыпанные по всему помещению.

Я поднял взгляд на Майкла, хватая ртом воздух, и наклонил голову вперёд. Какое-то время боль и страх ещё владели мной, и я не мог заставить себя пошевелиться. Я лежал и просто дрожал.

Его рука переместилась с головы на плечо, и он пробормотал:

— Господь Всемогущий, не оставь этого доброго человека и придай ему сил, чтобы справиться с невзгодами.

Я не почувствовал ничего мистического. Не было всплеска магии или иной силы, не было вспышек света. Только тихая и спокойная сила Майкла и искренняя вера в его голосе.

Майкл всё ещё считал меня хорошим человеком.

Я сжал покрепче челюсти, давя в себе рыдающие вопли, всё ещё пытающие вырваться из меня, и оттолкнул подальше эти крошечные, ужасные слова — голос Имариила, должно быть. Я заставил себя равномерно дышать, несмотря на боль и жжение на коже и в лёгких, несмотря на жгучие капли слёз и крови в моих глазах. И снова поднял щиты, отодвигая боль на безопасное расстояние. Они были шаткими, и некоторое количество боли просочилось сквозь них обратно на своё место, но я сделал это.

Потом я поднял взгляд на Майкла и кивнул.

Он адресовал мне быструю, свирепую улыбку и встал, протянув мне руку.

Я ухватился за нее и поднялся, глядя мимо Майкла на стоящего неподалеку Грея, снова сменившего обличье Харви на своё собственное. Он опять открыл дверь в хранилище Аида. Позади него подтягивались остатки команды (минус Вязальщик), пока большой, расплывчатый силуэт дженосквы закрывал дверь с громким, пустым звуком схлопывающегося воздуха.

— Она пробежала мимо быстро, пока шла перестрелка, — сказал мне Майкл. — Не было никакой возможности ее остановить.

Горло жгло и ощущалось ободранным, но я прохрипел:

— Всё обошлось. Спасибо.

— Всегда пожалуйста.

Никодимус подошёл к нам с совершенно нейтральным выражением на лице и посмотрел на Майкла.

— Нет нужды бояться дальнейшего вмешательства Тессы. Ей потребуется некоторое время, чтобы взять себя в руки. Как вам это удалось? — спросил он.

— Я ничего не делал, — просто ответил Майкл.

Никодимус и Дейрдре обменялись беспокойными взглядами.

— Вы все, услышьте меня, — тихо сказал Майкл. Он повернулся и встал между ними — падшими ангелами, чудовищами, негодяями и отменными извергами — и мной. — Вы думаете, что ваша сила создаёт мир, в котором вы живёте. Но это иллюзия. Мир создаёт ваш выбор. Вы думаете, что ваша сила защитит вас от последствий этого выбора. Но вы ошибаетесь. Вы создаёте свои собственные награды. Есть Судья. В этом мире есть Справедливость. И в один прекрасный день вам воздастся по заслугам вашим. Выбирайте тщательно.

Его голос странно отдавался в воздухе, он не был громким, но пробирал насквозь. Это был не просто голос смертного, в нём сквозило понимание чего-то, лежащего вне времени и пространства. В этот миг он был Посланником, и никто из услышавших его не усомнился бы в этом.

В хранилище воцарилось молчание, и никто не двигался и не говорил.

Никодимус отвернулся от Майкла и спокойно произнес:

— Дрезден, ты в состоянии открыть Путь?

Я вздохнул, чтобы успокоиться, и огляделся в поисках ключа от наручников. Я уронил его, пока меня одновременно жрали, душили и сводили с ума. Чёрт, да мне невероятно повезло, что это всё не вызвало у меня анафилактический шок.

Или, учитывая все обстоятельства, возможно, удача тут вообще ни при чём.

Майкл заметил ключ и поднял его.Я протянул ему руку, и он принялся открывать наручники.

— Что это значит? — шёпотом спросил я его.

— Ты всё слышал не хуже меня, — ответил он, слегка пожав плечами. — Полагаю, это сообщение предназначалось не нам.

Я медленно посмотрел на остальных, пока снимал наручники и думал, что, возможно, так и было.

«Уриил, — подумал я. — Ты подлый ублюдок. Но ты не сказал мне ничего такого, о чём бы я уже не подозревал».

Терновые наручники были сняты, и ледяная сила Зимы вновь растеклась внутри меня. Боль исчезла. Ободранная, пожёванная кожа перестала ощущаться. Истощение ушло прочь, и я глубоко, медитативно вздохнул.

Затем я призвал свою волю, развернулся на каблуках, резанул воздух своим жезлом и произнёс:

— Aparturum!

С хлынувшей волной моих воли и силы, с внезапно вспыхнувшей полосой красного угрюмого света в воздухе, я разорвал пространство, открывая проход в Подземный мир.

(обратно)

Глава 37

Все лампочки разлетелись вдребезги с фонтанами искр, и в тот же миг за нашими спинами прогремел взрыв, и закрытая дверь хранилища загудела, как огромный колокол. Толстые стальные стены должны были выдержать взрывы противопехотных мин, но мне не хотелось думать, сколько кусков металла сейчас срикошетило и отлетело во всевозможных направлениях, и я спрашивал себя, не погиб ли кто-нибудь только что.

Раздался жуткий скрежет, словно какая-то часть здания медленно рушилась где-то за стенами хранилища, и в тусклом красном свечении, шедшем из разрыва в ткани реальности, я едва мог разглядеть окружавшие меня лица.

— Адские колокола! — сказал я Майклу. — А как же Вязальщик? И заложники?

— Я помог ему их перетащить, — быстро ответил Майкл. — Отчасти поэтому я так долго до тебя добирался. Как только узнали о минах, мы убрали всех из того коридора и подняли на второй этаж.

— Где вокруг пули так и летают, — сухо добавил Грей.

Я поморщился, но поделать ничего не мог. Марконе заложил эти мины, а не я, и мне только оставалось надеяться, что первый удар, направленный на хранилище, лишил ударное ядро большей части силы.

Между тем лента света, разрывавшая реальность, стала расширяться, и перед нами открылся проход в Подземный мир, красный свет заполнил всё помещение, и я увидел алые языки пламени, танцующие на той стороне. Из прохода повеяло запахом серы. Мгновение спустя внезапный порыв горячего ветра принёс запах посильнее и сдул волосы с моего лба.

Когда танцующее пламя склонялось под порывами ветра, я мог разглядеть позади него тёмный силуэт стены, поднимающейся где-то в сорока ярдах от нас, с хорошо различимой аркой у подножия. Арка была наполнена сверкающим огнём, таким плотным, что за ним ничего не было видно.

Никодимус подошёл ко мне и, встав рядом, заглянул в Подземный мир. В его тёмных глазах сияли алые блики.

— Врата Огня, — пробормотал он. — Прошу вас, мисс Эшер.

— Гм! — ответила Ханна Эшер и сглотнула. — Никто мне не говорил, что я пойду в Подземный мир первой.

— Я не уверен, что кто-либо другой выдержит там больше секунды, — сказал Никодимус. — Дрезден?

Я покосился на ад, бушующий за проходом, и сказал:

— Спорить с огнём очень нелегко. Поэтому чародеи так любят использовать его как оружие. Там такой жар, что я мог бы сдержать его секунд на десять или двадцать, если бы вы дали мне поесть и поспать прежде, чем приглашать к следующим воротам. — Я присмотрелся получше: — Взгляните вон туда, на арку. На стене справа где-то в пяти футах от земли.

Ханна Эшер встала рядом со мной и сощурилась:

— Это что, рычаг?

— Похоже на то, — ответил я. — Подойти, дёрнуть за рычаг. Выглядит довольно просто.

— Чересчур просто, — сказала она и начала снимать терновые наручники.

— Конечно, просто. Если у тебя иммунитет к огню, то это раз плюнуть. — Я выдохнул. — Я успею добежать, прежде чем мои щиты падут. Наверное. Если, конечно, не споткнусь и куда-нибудь не упаду. Не видно, что там на земле.

— Нет, чёрт возьми! — сказала она. — Нет, думаю, я сама должна заработать свои деньги.

Она посмотрела на проход и бросила на пол два пустых рюкзака, которые висели у неё на плече. Потом сделала короткий вдох и сняла свой чёрный свитер одним плавным движением, открыв чёрный спортивный лифчик.

— Ух ты! — сказал Грей. — Мило.

Она закатила глаза и покосилась на него, затем сунула свитер мне в руки:

— Подержи.

— Хорошо, — согласился я. — А зачем?

Её сапоги и военные брюки отправились следом, и Майкл решительно развернулся и начал изучать пустой участок стены.

— Потому что моя одежда не выдержит огня, а я бы не хотела всё оставшееся время ходить без неё.

— А я был бы не против, — сказал Грей.

— Грей, прекрати, — сказал я.

— Мы теряем время, — напомнил Никодимус.

На секунду Эшер встретилась со мной взглядом — довольно смело для практикующего мага — и слегка покраснела, прежде чем сбросить носки и нижнее бельё быстрым, лишённым нарочитости движением. Сунув оставшуюся одежду мне в руки, она сказала:

— Ничего странного с этим не делать!

— Я собирался покрыть их лаком и подать в них ужин из четырёх блюд, — сказал я, — но раз ты так щепетильна, то, так и быть, я просто их подержу.

Эшер искоса глянула на меня:

— Ты что, только что пригласил меня на ужин?

Я почувствовал, что губы сами собой растянулись в улыбку. Ничего я не любил сильнее, чем отчаянных женщин.

— Послушай-ка, когда мы оба выберемся отсюда в целости и сохранности, я покажу тебе, где продают лучшие сэндвичи со стейком в городе, — сказал я и добавил: — Удачи!

Эшер бросила мне быструю нервную улыбку и повернулась к проходу. Она всматривалась туда несколько секунд, облизнула губы, пару раз нервно сжала руки, а затем стиснула зубы и, обнажённая, шагнула через проход в огонь Подземного мира.

Конечно, мне раньше не встречался никто, владеющий такой же точной и сильной пиромагией, как у неё, но, несмотря на это, я сжался, когда она столкнулась с первой стеной пламени. Пламя потянулось к ней навстречу, словно обладало разумом и жаждало её поглотить… но добилось не больше, чем волны, бьющиеся о каменистый берег. Огонь окутал её и тут же отпрянул, скрученный в крошечные вихри, трепавшие её длинные тёмные волосы и так и этак. Ветер, дувший со стороны пламени, ревел и то и дело менял направление. Порывы были так сильны, что заставляли её шататься. Она расставила руки в стороны, как будто шла по скользкому льду, и стала двигаться медленно и осторожно. Я видел, какой прямой и напряжённой стала её спина от постоянной сосредоточенности, — и нет, я не пялился на её задницу. Только немного, в пределах приличия.

Я заметил, что Грей стоит рядом и пристально наблюдает за Эшер с непонятным выражением лица. Я сознавал его присутствие, хотя мы не смотрели друг на друга, разве что периферийным зрением.

— Люблю отчаянных женщин, — сказал он.

— Ты слишком много болтаешь, — заметил я.

— Как она это делает? — спросил он. — Я понимаю принцип, но никогда не видел ничего похожего.

— Перенаправляет энергию. Видишь, как пламя бьётся об неё, отскакивает и закручивается?

Он хмыкнул.

— Она берёт тепло и превращает его в кинетическую энергию, когда оно касается её ауры. Это чертовски впечатляет.

— До некоторой степени. Но почему ты так считаешь?

— Потому что иметь дело с таким количеством тепла, когда ты в него погружён, чертовски трудно, — пояснил я. — Она не просто останавливает его в нужный момент. Она останавливает его со всех сторон одновременно, и ей нужно в одно мгновение использовать магию не меньше дюжины раз, чтобы остановить тепло совсем, на всех доступных уровнях.

— И это так трудно?

— Вот попробуй сыграть одновременно в «Саймона», «Память», шашки, шахматы, солитер, «Монополию», судоку, «Улику», «Риск», «Ось и союзников», покер, блэкджек, перечисляя все простые числа до двадцати тысяч, стоя на одной ноге и пытаясь удержать на голове пластиковый стаканчик с горячим кофе. И когда научишься, можно будет поговорить о том, чтобы пройти через небольшой костёр.

— Я умею играть в покер, — сказал Грей без тени иронии. — Так значит, она отчаянна и она хороша.

— Ага.

— Хорошо иметь её в нашей команде.

— Или плохо иметь её в чужой команде, — добавил я.

Глаза Грея повернулись ко мне. У его взгляда был почти физический вес.

— В каком смысле?

— Ни в каком, — покачал я головой.

Он пялился на меня некоторое время, затем пожал плечами и снова повернулся к Ханне Эшер. А кто поступил бы иначе?

Она уже прошла почти весь путь к воротам, прежде чем на сцене появилась саламандра.

Нечто похожее на комодского варана, будто состоящего из звёздной материи, с рёвом вышло из самой плотной завесы пламени под вратами. Варан двигался с той же поспешностью, которой обладает ящерица, и Эшер сумела лишь перекатиться в сторону, прочь от его первого рывка. Саламандра выразила своё неудовольствие рёвом, схожим с рычанием доменной печи, и свет вокруг её туши стал ещё сильнее и интенсивнее. Огненная буря вокруг Эшер тоже закружилась сильнее, и она отступила на несколько шагов назад с напряжённым от концентрации лицом. Огонь вокруг неё завихрился и уплотнился, превратившись в миниатюрный и медленно кружащийся ураган, а глазом этого урагана была уязвимая плоть.

Саламандра снова взревела и кинулась на неё.

— Проклятье, — произнёс я.

Майкл встал возле меня и заметил:

— У неё даже нет оружия.

— Ты можешь до неё добраться? — спросил я своего друга.

Майкл покачал головой, его глаза выражали беспокойство:

— Она не невинная душа в опасности. Она сама избрала свою участь.

— Грей?

— Я тут тоже не помощник, — ответил он. — Я продержусь там не дольше твоего.

Я повернулся к Никодимусу и произнёс:

— Помогите ей.

Он пронзил меня взглядом и кивнул. Затем вытащил висящий на боку меч, прищурился, сделал два лёгких шага вперёд и метнул оружие.

Мечи не предназначены для подобного рода вещей. Тем не менее, летящие куски метала с длинными острыми краями и заострёнными же концами по умолчанию опасны, а Никодимус, возможно, проводил выходной каждые несколько десятилетий, швыряясь вокруг мечами просто развлечения ради. И после двух тысячелетий подобного хобби он точно знал, что делает.

Вращающийся клинок врезался в морду саламандры, прочертив на её раскалённой плоти линию расплавленного огня и выбив фонтан багровых искр. Существо снова взревело, на этот раз — от неожиданной боли, и попятилось вбок, а потом ринулось к Пути, разъярённо стегая воздух хвостом. На нас хлынул бешеный порыв раскалённого сернистого воздуха, и края моего пыльника яростно захлопали, а из глаз хлынули слёзы. Майкл в колыхающемся белом плаще поднял руку, чтобы прикрыть лицо.

— Рычаг! — крикнул я. — Беги к рычагу!

Не знаю, услышала ли меня Эшер, или наши мысли просто совпали. Когда саламандра от неё отвернулась, она быстро побежала к рычагу во вратах. Саламандра увидела её и развернулась, пытаясь цапнуть за ноги, но Эшер уже проскользнула мимо, быстро и грациозно. Она бросилась к рычагу и навалилась на него — испустив при этом крик боли.

Раздалось громкое шипение и оглушительный металлический скрежет… и внезапно пламя во всей комнате потемнело и опустилось ниже. Я сразу понял, что происходит. Чтобы поддерживать столько пламени, требовалось огромное количество кислорода, и рычаг каким-то образом снизил его приток.

Плоть саламандры за несколько секунд из желтовато-белой стала тёмно-оранжевой, и она снова зарычала, испустив из пасти ещё одну волну жара, а затем отступила назад, гораздо медленнее, чем двигалась всего секундой раньше. Она нырнула в нору в одной из стен арки. Её огонь и свет на мгновение заполнили туннель, а потом увяли. И одновременно с этим всё пламя у Врат Огня сошло на нет, оставив после себя лишь едва теплящиеся угли.

— Ещё не время! — крикнула Эшер напряжённым голосом, тяжело дыша, когда Никодимус шагнул к Пути. — Дайте ему пару минут, чтобы охладиться!

Я подождал секунд сорок пять, а затем поднял вокруг себя сферический щит, направляя энергию через посох. Мой старый браслет из щитов, конечно, годился для этого лучше, но собрать приличный набор инструментов для тонкой работы по металлу стоило времени и денег, и у меня не хватало времени даже на то, чтобы восстановить хотя бы их часть, а не то чтобы оборудовать такую же лабораторию, какая была в моей старой квартире.

Заклинания, которые я вырезал на моём новом посохе, были почти такими же, как и на моём старом браслете из щитов, хотя и менее эффективными и хуже фокусировавшими силу. Но всё же это было куда лучше, чем обходиться без фокусировки вообще, и вполне достаточно, чтобы защитить меня от ещё дымящейся раскалённой земли.

Переход из мира смертных в Небывальщину не так уж впечатляет, как можно подумать. Никаких ощущений, кроме похожего на затяжную дрожь слабого покалывания на коже, когда вы идёте по проходу. Но войдя в Небывальщину, я знал, что только что преодолел невообразимое расстояние. Моё тело стало немного тяжелее, как будто сама гравитация была иной, чем на Земле. Горячий воздух, с примесью серы и других минералов, казался совершенно чуждым в моём носу и рту. Земля вокруг была каменистой, присыпанной глыбами чего-то похожего на ещё не потухший уголь, я видел оплавленные куски, видимо, бывшие когда-то известняковыми сталагмитами, а сейчас похожие на растаявшие восковые свечи. Разбитые и наполовину расплавленные остатки того, что, видимо, было сталактитами, упали с высоты теряющегося во тьме потолка и теперь валялись вокруг.

Ну конечно. Мы же были в пещере. Немыслимо огромной пещере. Позади нас она простиралась насколько хватало взгляда, залитая светом Пути, а перед нами её преграждала высокая, не меньше сорока футов, стена с аркой.

Я быстро сократил расстояние до Эшер. Мой щит был хорош, когда речь шла об остановке огня, но, похоже, совсем не так хорош, как любой из уровней её защиты, которую она удерживала вокруг себя.

— Эй! — окликнул я её. — Ты в порядке?

— Я вспотела, — сообщила Эшер, и на её лице появилась гримаса боли. Она подняла руки, чтобы продемонстрировать мне линию волдырей, вздувшихся на ладони там, где её коснулся рычаг. Сам рычаг светился красным от всё ещё сохраняющегося в нём жара. — Чёрт возьми. Пот превратился в пар и испортил последние несколько уровней защиты.

— Ты только что схватила долбаный раскалённый докрасна металл голыми руками, и тебе показать-то нечего, кроме волдырей, — сказал я. — Да просто офигеть!

Улыбка на мгновение пробилась через гримасу боли на её лице:

— Ага, можно и так сказать. Это была саламандра?

— Так точно, — подтвердил я.

— Они куда больше, чем в этих книгах о стране Ксанф.

— И не говори. Может, Аи… наш клиент уговорил одну на гормональный эксперимент. — Я протянул ей свою сломанную руку, на которой бережно покоилась одежда: — Без лака.

Она взяла её с очередной гримасой боли:

— Спасибо.

Грей двигался по раскалённой земле лёгким прогулочным шагом. Если температура ему и досаждала, он это никак не показывал.

— Хотите, помогу с одеждой?

Эшер вскинула бровь в ответ:

— Помощь от вас? Я же не такая дура.

— Вы так говорите только потому, что думаете, я интересуюсь не вами, а вашим телом.

— Естественно, да.

— Это так несправедливо, — возразил Грей с обезоруживающей улыбкой. — Меня ещё интересует, что именно с вашим телом можно было бы сделать. — Он добавил более серьёзным голосом: — Вы не справитесь с кнопками и застёжками с такими пальцами. Я же вижу.

Эшер покосилась на него. Она бросила на меня неуверенный взгляд, и сказала Грею:

— Вы, наверное, правы.

Она оделась. Грей помог ей без всяких предосудительных поползновений, а остальные члены команды присоединились к нам через мгновение.

— Может, надо было дать тебе с этим разобраться, Дрезден, — сказала она. — Махнуться на твои фокусы со льдом. Обычно, когда сталкиваюсь с какой-нибудь жутью, я использую огонь. А здесь он бесполезен.

— Я никогда бы не справился с жаром сильнее этого. Но если ты хочешь разобраться с моими воротами вместо меня, я не возражаю.

— Может, я и соглашусь, — заявила Эшер с дерзкой усмешкой.

— Идёмте, — сказал Никодимус. Он поднял свой меч. Одна из его кромок почернела и заметно затупилась, сталь вздулась, словно край блина на слишком горячей сковороде. — Нанеся поражение саламандре, мы, несомненно, выдали кому-то наше присутствие. Чем меньше времени потратим впустую, тем лучше.

И все мы двинулись сквозь Врата Огня — в туннель около тридцати футов длиной. Меня заставили немного поволноваться Бойницы Огня, видневшиеся на потолке, но ничего угрожающего из них так и не появилось. Мы вышли из туннеля в другую огромную часть каменной пещеры.

И она оказалась покрыта льдом.

Сталагмиты и сталактиты были на месте, и, если честно, располагались они подозрительно равномерно, покрывая почти геометрическим рисунком всё пространство в пару сотен ярдов между нами и следующими воротами. На них лежал толстый слой старого-старого льда, который одинаково успешно спускался вниз со сталактитов и поднимался вверх по сталагмитам. Встречаясь, они образовывали огромные колонны толщиной в мой рост. Лёд сверкал в свете последних тлеющих остатков пламени Огненных врат, отбрасывая радужные блики. Примерно через десять футов от выхода из предыдущих ворот пол начинал покрывать тот же мерцающий лёд. Воздух был сухим и мучительно холодным, и я заметил, как Эшер задохнулась и резко остановилась, когда он достиг её лёгких.

Я уставился на сверкающий ледяной собор между нами и вратами Льда, и ладони мои предательски вспотели. Я облизал губы и вздохнул, чтобы успокоиться, изучая лежащий впереди переход.

Майкл подошёл и встал рядом.

— Выглядит не так плохо.

— Да, — ответил я. — Это-то меня и беспокоит.

— Дрезден, — сказал Никодимус. — Настало время время сдержать данное Мэб слово.

— Попридержи своих демонических коней, — раздражённо произнес я.

Я на мгновение вытянул руку вперёд, прикрывая глаза и сосредотачиваясь на своём чародейском чутье. Воздух был таким морозным, словно очутился тут прямиком с Южного полюса, но доставлял мне не больше дискомфорта, чем прохладный октябрьский вечер в Чикаго. Я не чувствовал никаких чар, но в Небывальщине это ещё ничего не значило — здесь чары запросто могли быть частью самой ткани бытия и привлекать не больше внимания, чем гравитация или воздух в смертном мире.

Я сделал несколько осторожных шагов вперёд и придвинул пальцы левой ноги к самому краю ледяного пола.

Как будто какая-то колоссальная машина пробудилась к жизни, и глыба льда размером с небольшой дом низринулась сверху и ударилась о пол в пяти футах передо мной, не повредив свои острые грани и сохранив правильную форму. Не успела глыба упасть, как её перевернуло, и она плюхнулась на бок. Вторая глыба размером с дом прогромыхала откуда-то сбоку, заскользила по ледяному полу и ударилась о первую глыбу. Они разлетелись на мгновение, затем хлопнулись друг о друга снова и рассыпались на десятки маленьких глыб, каждая из которых начала двигаться самостоятельно, вертясь на месте, ударяясь о другие со скоростью и энергией столкновений на гоночном треке, собираясь в случайные кучи каждые несколько секунд. Все удары отзывались в огромном пространстве пещеры громким хрустом.

Я в смятении смотрел, как хрустят и бьются ледяные болиды, и наблюдал, как всё большие глыбы выскальзывают в пещеру из тьмы и падают сверху.

Немереное количество глыб.

За несколько секунд тысячи глыб одна за другой трескались, раскалывались и разбивались вдребезги на всём пространстве между мной и вратами Льда. Воздух наполнился звуками ударов, как будто ледник ожил и начал сердиться.

Попади я под самую маленькую из глыб, половина моего тела оказалась бы смята в томатную пасту.

— Дрезден, — начала Эшер и нервно сглотнула. — Э-э… Я тут подумала и решила, что разбираться с этими воротами лучше тебе.

(обратно)

Глава 38

Гигантские, злобные, разрушительные глыбы льда — в наличии.

Одно древнегреческое божество, готовое разгневаться не по-детски — в наличии.

Банда буйных плохих парней, в глазах которых я вот-вот потеряю большую часть своей ценности — ещё как имеется.

Решаем проблемы в порядке очереди.

Я отвернулся от врат Льда, направил посох на далёкое сияние портала, оставшегося открытым позади нас, высвободил волю и громогласно скомандовал:

— Disperdorius!

Магия вырвалась из моего посоха разрушительным копьём лихорадочного зеленого света, вокруг которого обвивался штопор зеленовато-белой энергии. Рассеивающее заклинание врезалось в портал и разорвало его в клочья, разрушая проход между миром смертных и Подземным миром так же основательно, как динамит обрушивает туннель.

Подземелье мгновенно погрузилось в кромешную тьму, нарушаемую лишь немногими тлеющими остатками врат Огня, смутно различимыми на другом конце туннеля.

Послышалось несколько резких вдохов прежде, чем я успел вызвать свет, пробормотав заклинание и направив незначительное усилие воли в посох и амулет-пентаграмму моей матери. Зелёный и голубой источники света, соответственно, озарили пространство вокруг меня и распространились на значительное расстояние, бесконечно отражаемые вратами Льда и тысячами их движущихся частей.

Свет явил из мрака жёсткие, сузившиеся глаза Никодимуса.

— Дрезден, — процедил он. — Объяснитесь.

— Непременно, — сказал я. — Видите ли, насколько я понял, после того, как я доставлю вас через эти ворота, моя общественная полезность для ваших людей упадёт до нуля. Удачное время для вас, чтобы воткнуть нож в мою спину.

— Такого в плане не было, — сказал Никодимус.

— Ну да, ты же у нас просто мальчик-бойскаут, Ник, — согласился я, — и намерения у тебя самые чистые. Но давай, просто ради интереса, предположим, что это не так. Допустим, ты беспринципный ублюдок, который с удовольствием загнал бы меня в могилу. Допустим, ты понял, что здесь, в самой охраняемой части Подземного мира, во владении могущественной Силы, Мэб не может напрямую наблюдать за тобой. Допустим, ты с самого начала планировал прикончить меня и оставить здесь, в Подземном мире, возможно даже попытаться свалить всё на меня, чтобы в дальнейшем не беспокоиться о клиенте… ты мог бы просто натравить его на Мэб, а потом спокойно сидеть на своей злодейской заднице и смеяться надо всем этим до упаду.

Что-то уродливое мелькнуло в глубине глаз Никодимуса. Вряд ли я угадал каждую мелкую деталь его плана, но был уверен, что попал в десятку.

— Возможно, ты всё ещё можешь сделать это, — продолжил я. — Но тогда тебе придётся найти другую переправу. Если я не доберусь до финиша, некому будет открыть Путь домой, и мы все останемся здесь.

Он сжал челюсти, но помимо этого в выражении его лица ничего не изменилось.

— Господи Боже, Дрезден, — недовольно выступил Грей. — Что, если ты угробишься при попытке пройти через эту штуку? Как, по-твоему, нам тогда выбираться отсюда?

Да, это меня тоже беспокоило, но вариантов было не так уж много. И если выбирать между крайне опасными, сопряжёнными с жуткими трудностями действиями и притаившимся за спиной Никодимусом, которому не для чего оставлять меня в живых, то я был чертовски уверен, что с большей вероятностью приведёт к моей смерти… и как только Никодимус сведёт счёты со мной, он ни за что не оставит в живых моих друзей, свидетелей его предательства.

— Ну что же, Гудман. Тогда, полагаю, у вас у всех будет хорошая мотивация, чтобы по-настоящему желать мне удачи и мыслить позитивно, — подытожил я. Я повернулся к массивному размытому пятну, за которым скрывался дженосква. — Начиная с тебя, здоровяк. Иди-ка сюда. Мне нужно получше разглядеть эту штуку.

По воздуху прокатилось утробное рычание, слышимое даже сквозь грохот у врат Льда.

— Эй, — сказал я, разводя руками. — Можно и так, если хочешь. Ведь не похоже, чтобы такая позиция могла привести к тому, что все вы застрянете в Подземном мире на что-то типа вечности. Я слышал, из этого места вроде как сумели выбраться человека два или три. За всё время.

Из-под ряби завесы показался дженосква и двинулся прямо на меня. Я искренне верил, что мне это только кажется, и на самом деле земля подо мной не трясётся от его шагов, но внезапно мне захотелось замахать перед собой руками и драпануть со всех ног. Но вместо этого, пока он приближался, я твёрдо стоял на ногах, глядя на дженоскву и гордо выпятив подбородок.

Майкл положил руку на меч и встал между Анной Вальмон и остальной частью группы, вопросительно посмотрев на меня. Я отрицательно мотнул головой. Если бы Майкл всерьёз обратил Амораккиус против этой команды, то это был бы бой до смерти. Я был не против драки, но сейчас место для неё было не самым лучшим из возможных, как и соотношение сил.

— Ник, — обратился я к Никодимусу, не глядя на дженоскву, — посчитай выгоду, прежде чем твоя горилла сделает какую-нибудь глупость.

Я увидел, как Никодимус кивнул в сторону, и Дейрдре внезапно проскользнула между мной и дженосквой, обратив к нему ладони в жесте примирения.

— Остановись, — произнесла она тихо. — Чародей невыносим, но он прав. Он всё ещё нам нужен.

Дженосква мог отбросить Дейрдре назад, как пустую пивную банку, но вместо этого притормозил, посмотрел на неё сверху вниз, а затем, ещё более пристально, на меня.

— Заносчивый ребёнок, — прогрохотал дженосква. Его взгляд обратился к вратам Льда, а затем назад, к уже закрывшемуся проходу в реальный мир. — Ты думаешь, ты умный.

— Я думаю, что хочу вернуться домой живым, — парировал я, — и если бы предполагал, что представители твоего народа способны проявлять что-то похожее на здравомыслие хотя бы пять минут, делать подобных вещей не потребовалось бы. Заткнись, соблюдай правила и не жалуйся, если проиграешь. Подними меня. Мне нужно хорошо оглядеть всё вокруг.

— Можно подумать, это принесёт пользу. — Он приподнял толстую губу, показав клыки, и сказал, обращаясь Дейрдре: — Лучше сгнию здесь, чем стану помогать ему хотя бы две минуты.

Затем он повернулся к нам широкой, мохнатой спиной и потопал прочь.

Дейрдре шагнула ко мне. Лезвия её волос скрежетали, скользя вокруг нее, а голова подёргивалась от отвращения.

— Этот раунд ты выиграл, парень. Только сплясать от радости тут пока негде.

— Мне всё ещё нужен большой парень, чтобы поднять меня повыше.

— Зачем?

Я ткнул пальцем в сторону врат.

— Они движутся по шаблону. Если я увижу всё поле, то смогу его понять и найти путь для прохода, но я не вижу дальше первого ряда ледяных глыб. Мне нужно забраться повыше.

Дейрдре пристально посмотрела на меня двумя парами глаз, и я поспешно отвёл взгляд. Последнее, что мне было нужно на данный момент, это случайно проникнуть в душу падшего ангела или убийцы-психопата с многовековой историей тёмных дел.

— Очень хорошо, — сказала она. — Я подниму тебя.

— Как? — спросил я.

Её волосы вдруг резко взметнулись, чиркая по каменному полу пещеры и высекая снопы искр там, где стальные пряди глубже врезались в скалу. Я бы отпрыгнул от неё, если бы мог сделать это и не оказаться достаточно далеко на льду, чтобы меня тут же расшибло в лепёшку. Затем ещё несколько лезвий скользнули на пол и улеглись бок о бок в несколько слоёв. Это напоминало напольную плитку, сделанную из бритвенных лезвий.

— Становись сюда, — сказала Дейрдре. Множество прядей её волос оставались свободными и слегка колыхались. — Я подниму тебя.

Моя бровь поползла вверх.

— Ты верно шутишь? Что произойдёт, если ты меня уронишь? Будет похоже, словно я свалился в блендер.

— Ну что же, Дрезден, — невозмутимо ответила она, — тогда, полагаю, у тебя будет хорошая мотивация сохранять равновесие и мыслить позитивно.

— Ха, — одобрил Грей.

Я сердито сверлил его взглядом целую секунду, а затем сказал:

— Прекрасно, — и ступил на волосы Дейрдре, не разгибая до конца колени.

Волосы пришли в движение, и она медленно подняла меня вверх, а другие её бритвенно-острые пряди в это время шелестели и скрежетали вокруг меня. В этом движении было что-то нарочито осторожное, будто она изо всех сил сдерживала желание нарезать меня на конфетти. Так что я решил, что отпускать комментарии о секущихся кончиках и применении масла для бензопил в качестве кондиционера сейчас лучше не стоит.

Это то, что я называю дипломатией.

Она оторвала мои ноги, наверное, футов на десять от земли, чего было более чем достаточно, чтобы получить обзор на целых двести ярдов вокруг. Я поднял посох и пробормотал заклинание, застав его засветиться ещё ярче. Там, где врезались друг в друга ледяные глыбы, воздух был наполнен капельками воды и крошечными осколками льда, и всё застилал сверкающий туман, но движения глыб я мог проследить достаточно хорошо и даже увидел впереди, рядом с аркой, еще один рычаг, такой же, как у врат Огня.

Выглядело довольно просто. Проскочить сквозь дробилку. Добраться до рычага. Я поискал логово какой-нибудь ледомандры, но ничего не увидел. Ничто, из того, что я знал, не могло выжить во взбесившейся дробилке, молотящей направо и налево, но это не означало, что не существовало нечто, о чём я понятия не имел, для которого это плёвое дело.

Моё воображение незамедлительно угостило меня картинкой тягуче-вязкого, бесформенного монстра, который мог бы залечь на полу с идеальной маскировкой и быть раздавленным между жерновами без особого ущерба для себя и способный расплавить моё лицо спустя секунду, как коснётся меня. Затем моё воображение показало мне самого себя без кожи, бьющегося в агонии, словно жертва из фильма ужасов, фонтанируя кровью во все стороны — ну где-то в течение пары секунд. А затем я представил, как два ледяных жёрнова перетирают меня на желе, которое легко может быть удалено процессом осмоса.

Да моему воображению лечиться надо.

Я на секунду прикрыл глаза и затолкал подобные полёты фантазии куда подальше. Прямо сейчас мне требовалось совсем другое. Необходимо было определить последовательность движений между мной и вратами, чтобы найти путь, по которому я смогу попасть внутрь. Я снова открыл глаза и стал наблюдать.

Мне потребовалось несколько минут, чтобы вычленить начало цикла. Движения ближайших глыб повторялись каждые семьдесят пять секунд или около того. В следующем ряду была похожая схема, хотя цикл несколько отличался. Так же как и в следующем, и следующем, и в следующем за ними.

Я стоял там, наблюдая за порядком движения ледяных глыб добрых пятнадцать минут, сосредоточенно отслеживая их и запоминая каждое отдельное движение, во многом так же, как приходилось поступать с наиболее сложными заклинаниями, и понял, что могу упростить модель для каждого ряда до вида шестерни с одним сломанным зубом. Если я войду в ряд в момент, когда этот зуб окажется напротив, то сумею проскочить. Так что осталось только рассчитать скорость бега так, чтобы пустоты выстроились передо мной. Теоретически.

Я наблюдал ещё десять минут, пока не убедился, что прав, и не нашёл расположение глыб, открывающее вереницу пустот.

— Гарри? — в конце концов заволновался Майкл.

Я поднял руку, призывая его к тишине, легонько отбивая ритм, чтобы было легче отслеживать смену шаблонов. Проход собирался открыться через… сейчас.

Я спрыгнул на землю и побежал.

Я сделал пять шагов по льду и нырнул в пустоту в первом ряду зубьев, прежде чем понял, что мог просчитаться, и тогда никакой пустоты в предпоследнем ряду не будет.

Ничего не поделаешь. Проход у меня за спиной уже исчез. Придётся действовать по обстоятельствам.

Я опять продвинулся вперёд, промчавшись между парой зубьев размером с дом до того, как они столкнулись, едва не размазав меня. Затем пробежал по диагонали ещё через пару рядов, и воздух становился всё холоднее и холоднее по мере моего движения. Я мог стоять в центре пещеры глубоко внутри ледника, голый и мокрый после душа и не дрожать, но этот холод начинал меня доставать. Дыхание оставляло большое различимое в воздухе облако, а парящая ледяная крошка собралась на ресницах, и я боялся, что если моргну, мои веки смёрзнутся.

Я двигался, словно лошадь на скачках с препятствиями, преодолевая по одной маленькой глыбе за раз, а холод проникал всё глубже и глубже, и хотя Зимнему рыцарю не грозило подскользнуться на простом льду, натёртый от столкновений и припорошенный ледяной крошкой пол пещеры даже мне малиной не казался.

Сто восемьдесят ярдов или около того, и дела шли неплохо. А потом я понял, что и правда просчитался.

Я побежал к тому месту, где должен был открыться проход в ряду беспорядочно вертящихся и сталкивающихся зубьев, и сообразил, что этого не произойдёт, когда был уже в шаге от нужного места.

Так что я навёл посох на самую побитую глыбу перед собой, собрал волю и крикнул:

— Forzare!

Невидимая сила врезалась в глыбу, и она отлетела от меня, дико крутясь. Та глыба, с которой она собиралась столкнуться, начала вращаться вслед, словно связанная взаимным притяжением. Я двигался за ними, когда они врезались в пару глыб в следующем ряду, и лёд разлетелся облаком тумана и осколков. Что-то ударило меня в живот, и ещё что-то — в руку. Кусок глыбы закувыркался прямо на меня, и я подскочил в прыжке на добрые шесть футов над полом пещеры с криком: «Паркур!»

Выбравшись из дробилки, я сделал перекат и приземлился в безопасности под аркой.

Холод казался живым существом. От него я согнулся в три погибели, меня трясло, тело покалывало. Потребовались все мои силы, чтобы поднять руку, ухватиться незащищёнными пальцами за рычаг и постепенно опустить его вниз.

Раздался громкий скрежет, словно разом ожили древние обледенелые шестерни, и жуткий глухой стук, напоминающий отдалённые взрывы. Ужасный холод почти сразу же ослабел до просто антарктического, и я опустился на одно колено и оглядел проделанный мною путь.

Глыбы остановили своё движение, просто застыв на месте там, где они только что двигались, крутились или сталкивались.

Я пробрался.

Выпрямившись, я широко махнул из стороны в сторону всё еще светящимся посохом. Затем взял паузу, чтобы заняться собой.

На рубашке и правой руке была кровь. Когда я приподнял рубашку, на животе обнаружилась небольшая рана. Хотя на это ушла целая минута, мне удалось зацепить пальцами кончик ледяного осколка, напоминающего размером и формой небольшой ноготь, и вытащить его, вызвав маленький фонтанчик дымящейся красной крови. Выглядело скверно, но осколок не смог пройти сквозь мышцы и задеть брюшную полость. Ничего опасного. Я проверил правую руку. Её пробил похожий осколок, но он был меньше, и моя тёплая кровь, похоже, растопила его. Не так уж и плохо. Я оставил немного кожи на обледенелом металле, когда отключал ворота. Но не более того.

Но как же я был рад, что сейчас передо мной не было зеркала.

К тому времени как до меня добрались остальные члены команды, воздух стал просто морозным, а я снова был на ногах и уже уничтожил кровь на маленьком осколке льда и сам осколок с помощью маленького огненного заклинания.

Майкл подошёл ко мне с широко раскрытыми глазами и сказал:

— Боже милостивый на Небесах! Гарри, это было удивительно. Я никогда не видел, чтобы ты двигался так быстро.

— Ага. У мантии Зимнего рыцаря не так много преимуществ, и это одно из них.

— Ты кричал: «Паркур»? — спросил он меня.

— А как же иначе, — сказал я. — Это было, типа, в стиле паркура.

— Гарри, — Майкл с трудом сдерживал улыбку, — я точно уверен, что никто не кричит: «Паркур». Полагаю, паркуром просто занимаются.

— Разве я критиковал твои воинственные кличи на латыни? Нет, ни разу.

— Это правда, — рассудительно сказал Майкл и кивнул на мой живот: — Как ты?

— Поверхностная рана, — ответил я. — Обработаю дезинфицирующим спреем, когда вернёмся. Или разрешу Черити вытащить её бутыль с йодом.

— Она будет не против, — кивнул Майкл.

— Брр! — сказала Эшер, ступая под аркой, прижав сложенные руки к животу. — Я ненавижу холод.

— Надо надевать что-нибудь посвободнее, — посоветовала Вальмон таким сухим голосом, что любые попытки найти в её замечании сарказм померкли. — Хорошо движешься, Дрезден.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Я на этой неделе пробуюсь на роль лягушки в продолжении «Фроггера».

Никодимус, Грей, дженосква и Дейрдре вошли в арку вместе мгновение спустя. Что выглядело крайне подозрительно.

Майкл повернулся ко мне с недоумённым выражением на лице и открыл было рот, чтобы задать вопрос, когда дженосква бросился на меня с устрашающей скоростью и просто схватил за плечи, его большие пальцы надавили на грудь, ладони обхватили мои руки и прижали к бокам.

Майкл выругался и потянулся за мечом, но Грей вдруг схватил Вальмон за волосы и запрокинул её голову назад. Орлиные когти, выросшие на его пальцах, аккуратно проткнули горло и выдавили несколько бусинок крови.

— Полегче, сэр рыцарь! — сказал он. — Нам не нужны бессмысленные кровопролития.

Дженосква наклонился и злобно на меня покосился.

— Сопротивляйся. Пожалуйста, — прогрохотал он. — Я-то люблю бессмысленные кровопролития.

— Никодимус, что это значит? — резко поинтересовалась Эшер.

Никодимус вышел из арки под руку с Дейрдре.

— Мы подошли к вратам Крови, дети мои, — сказал он и вытащил бедуинский клинок из-за пояса. Его дамасская сталь блеснула в свете моего посоха и амулета. — Для одного из вас пришло время умереть.

(обратно)

Глава 39

Меч Майкла выскользнул из ножен, и арку залил серебристо-белый свет Амораккиуса. Он ничего не сказал. Ему и не нужно было. Он просто обхватил обеими руками рукоять меча и замер наготове.

Дейрдре и Никодимус немедленно разделились, чтобы вынудить Майкла разделить между ними внимание. Она присела в боевой стойке, в то время как Никодимус лишь нахмурился и затих. Грей бесстрастно рассматривал Майкла, в то время как Анна Вальмон в его захвате совершенно побледнела и замерла. Я почувствовал, как сарделькообразные пальцы дженосквы болезненно напряглись.

— Ну-ну, сэр рыцарь, — сказал Никодимус, голос практически перешел в рычание. — Нам ведь не надо, чтобы всё это переросло во всеобщий хаос, не так ли?

— Я не позволю тебе причинить им вред, — сказал Майкл.

— Опусти меч, — сказал Никодимус, — или я прикажу Грею убить Вальмон.

— Если ты это сделаешь, — спокойно ответил Майкл, — мы с Дрезденом будем биться до смерти.

Я почувствовал, как расширяются мои глаза, и голос мой, должно быть, звучал не так глубоко и уверенно, как обычно, но мне удалось сказать:

— Точно. Мы будем сражаться с тобой. Не между собой. На тот случай, если вдруг ты не понял.

— Насколько ты уверен в своей победе? — спросил Майкл Никодимуса. — Сколько раз за множество столетий Амораккиус срывал твои планы?

— Тебе ни разу не удалось одолеть меня, рыцарь, — сказал Никодимус.

— Всемогущий Господь мне свидетель, и Он благословляет меня, — сказал Майкл. — Если ты причинишь вред этой женщине, я сокрушу тебя.

— Точно, — сказал я. — И я тоже.

Никодимус раздражённо взглянул на меня и вновь обратил своё внимание на Майкла:

— Тебе стоило остаться в своем маленьком домике, спокойно живя на пенсии, — сказал он. — Ты здесь не нужен. Ты меня более не волнуешь. Если ты начнёшь драку здесь, ты больше никогда не увидишь свою семью.

— Вот здесь ты ошибаешься, — слегка улыбнулся Майкл. — С Божьим благословением, это займёт довольно много лет. Но я увижу их вновь.

— Подумай, где ты находишься, сэр рыцарь, — сказал Никодимус, изогнув рот в насмешливой ухмылке. — Подземный мир — это тюрьма для душ. Думаешь, ты настолько хорош, чтобы сбежать отсюда?

— Я не настолько хорош, — тихо сказал Майкл. — Но Господь таков.

Улыбка Никодимуса чем-то очень напоминала акулий оскал.

— Одно из самых больших разочарований в убийстве рыцаря — это то, что ты знаешь, что он или она в итоге не страдают. Но ты в Подземном мире, христианин. Здесь, я думаю, твоя вечность будет чем-то радикально иным, чем тебе было обещано.

— С одной стороны, у меня есть твоё слово, — сказал Майкл. — С другой, у меня есть слово моего Отца. Думаю, я знаю, к чьему голосу мне стоит прислушаться.

— Это земли Смерти, — сказал Никодимус. — Смерть должна быть частью нашего пригласительного билета. Ты столько раз был так близок, чтобы пожертвовать своей жизнью, сэр рыцарь. Может быть, сделаешь так ещё раз, чтобы не заставлять меня убить кого-то другого?

Майкл сузил глаза.

— Я так не думаю, — сказал он. — Никто ни к чему тебя не принуждает, Никодимус, кроме твоих собственных амбиций. Ты можешь выбрать повернуть обратно — а я не позволю тебе уничтожить чью-то жизнь в угоду твоим стремлениям.

— Даже если, сделав это, ты заставишь меня свалить всё на Дрездена и его хозяйку? — поинтересовался Никодимус. — Ты знаешь, каковы будут последствия, если он опозорит Мэб, не сумев исполнить данного ею слова… ты ведь и сам здесь под его честное слово. Если из-за тебя миссия будет сорвана, Дрезден нарушит слово Мэб. Представляю, насколько мучительной будет его смерть.

Одно совершенно ужасное мгновение Майкл молчал.

— Майкл, нет! — сказал я. — Ты уже несешь достаточное бремя.

Он взглянул на меня, в его глазах застыла тревога. Мы и так уже балансировали на довольно шатких моральных принципах, и если мы пойдём дальше, станет только хуже. Отдать свою жизнь за друга вполне подходило под понятие самопожертвования, но сделать это, чтобы один монстр заполучил в руки сверхъестественное оружие невероятной силы — это уже несколько иная ситуация, и не слишком лестная. Особенно для человека, который всеми силами пытался сберечь благодать архангела, трясясь над ней как над бесценным фарфором.

— Подождите! — сказала Ханна Эшер, выходя вперед, поднимая руки ладонями вверх. — Люди, подождите. Сейчас не время начинать враждовать между собой. Мы уже близко. Твоя драгоценная чаша, Никодимус. Двадцать миллионов каждому из нас. Если вы сейчас всё разрушите, никто из нас ничего не получит, кроме того, что застрянет тут. И я как-то не думаю, что клиент будет таким уж добрым и отзывчивым хозяином, учитывая, зачем мы сюда пришли.

Взгляд Никодимуса метнулся к Эшер, и затем обратно к Майклу. Он буравил Рыцарявзглядом довольно долго, потом бросил:

— Дейрдре, на пару слов, — он посмотрел через плечо на Грея и дженоскву, — если они начнут драку, убейте их.

Он отступил от Майкла на шаг и развернулся, спокойным шагом двигаясь к противоположному концу арочного прохода. Дейрдре следовала за ним.

Эшер с резким шипением выдохнула из себя воздух:

— Да что с вами, верующими, такое?

— Имя навроде Ханны Эшер, и ты не еврейка? — спросил я.

— Это другое, — фыркнула она.

Я фыркнул, не сводя глаз с Никодимуса и Дейрдре. Они отошли к концу туннеля, где открывался ещё один участок открытой пещеры, оканчивающийся каменной стеной. В камне были вырезаны очертания арки, но настоящих врат там не было. Сверху нависали тяжёлые тени. Никодимус и его дочь остановились в пяти футах от каменной стены и начали тихо переговариваться.

Я чувствовал, как дженоскву буквально трясёт от жажды насилия. И знал, что стоит мне показать хоть малейший признак сопротивления, и он тут же примется за меня. Может быть, он меня даже не убьёт — тогда ему не вернуться домой — но точно будет счастлив переломать мне несколько ребер, оторвать пару пальцев или, может, выдавить один глаз. Если дела пойдут совсем плохо, может, мне и придётся заплатить эту цену, но в данный момент лучше было не двигаться и внимательно наблюдать.

— Грей, — сказал я. — Я думал, что ты профессионал.

— Так и есть, — спокойно ответил Грей. — Ты ведь знал, что что-то такое произойдёт, чародей, — его пальцы мягко сомкнулись на горле Вальмон, в качестве демонстрации. — Ты действительно хочешь, чтобы всё развалилось прямо сейчас?

Я активно обдумывал это с минуту.

— Пока нет. Послушай, всё, что я делал, я делал для подстраховки, — сказал я, — но он говорит об убийстве одного из нас…

Минуточку.

Если Никодимус выбрал этот момент, чтобы обернуться против нас, вопреки здравому смыслу, тогда какого черта он пытается как-то договориться? Во-первых, нет никакого смысла выступать против меня, особенно до тех пор, пока он нуждается в моей помощи при побеге. Ещё меньше смысла в том, чтобы заварить всё это и потом начать колебаться. Я знал его достаточно хорошо, чтобы понимать, что он не был треплом. Если Никодимус решил, что ему надо кого-то убить, он его убивает, и потом переходит к следующему пункту в своем списке.

Он что-то затевает, никак иначе. Но что?

Никодимус был лжецом, как ни крути.

Это всё спектакль. Обязан быть.

И тут меня озарило, я понял его план: Грей и дженосква схватили нас не потому, что Никодимус собирался напасть на нас и убить. Он затеял это, чтобы заставить Майкла держаться рядом с нами на случай, если ему понадобится вмешаться — вместо того, чтобы вмешиваться где-то в другом месте.

Дейрдре и Никодимус стояли рядом друг с другом, его рука на её плече. Я видел, как девушка в демонической форме смотрит ему в глаза, на её лице застыла неуверенность, и я весь обратился в слух, Прислушиваясь так старательно, как только мог.

— …хотел бы, чтобы был другой путь, — тихо сказал Никодимус. — Но ты единственная, кому я могу доверять.

— Я знаю, отец, — сказала Дейрдре. — Всё в порядке.

— Ты будешь здесь в безопасности от Врага.

Дейрдре вздёрнула подбородок, её глаза были влажными.

— Я выбрала свой путь. Я ни о чём не жалею.

Никодимус наклонился вперед и поцеловал дочь в лоб.

— Я так тобой горжусь.

Слеза скатилась по щеке Дейрдре, когда она улыбнулась, а её демоническая форма таяла, пока не осталась лишь худощавая девушка, глядящая на него снизу вверх.

— Я люблю тебя, отец.

Голос Никодимуса немного дрогнул:

— Я знаю, — очень мягко произнёс он. — В этом и проблема.

И он ударил изогнутым бедуинским кинжалом.

Это был удар под углом, через грудину и прямо в сердце. Дейрдре не отвела взгляд и не пошевелила ни единым мускулом. Лезвие вошло по самую рукоять, и единственной её реакцией был тихий вздох. Затем она придвинулась ближе к Никодимусу и поцеловала его в губы.

Затем её ноги подкосились, и она медленно опустилась на землю. Никодимус опускался вместе с ней, на колени, осторожно её придерживая, украшенная драгоценностями рукоять кинжала резко выделялась на фоне её тела.

— Матерь Божья, — выдохнул Майкл. — Он только что…

Никодимус держал её около двух минут, не двигаясь. Затем, крайне бережно, опустил её тело на пол пещеры и с такой же бережностью вытащил нож. Опустив два пальца в рану, он секунду прощупывал её, а затем вытащил оттуда что-то маленькое, сверкающее и покрытое кровью. Серебряную монету. Он очистил её и кинжал от крови дочери при помощи носового платка. Положил Монету в карман, убрал кинжал в ножны, спокойно поднялся и пошёл обратно ко всем нам. Его лицо было пустым, как пол под его ногами. Все до одного шокированно уставились на него. Даже Грей выглядел удивлённым.

— Матерь Божья! — выдохнул Майкл. — Что ты наделал?

Никодимус посмотрел на Майкла ровным взглядом и заговорил с тихим презрением:

— Неужели ты думаешь, что ты единственным в этом мире был готов умереть за то, во что ты веришь, сэр Рыцарь?

— Но ты… — Майкл выглядел так, словно сдерживал слёзы. — Она просто позволила тебе сделать это. Она же была твоим ребёнком!

— Разве твой драгоценный Господь не попросил того же у Авраама? Разве не позволил он Люциферу уничтожить детей Иова? У меня, по крайней мере, была для этого причина, — он коротко махнул Грею и дженоскве и сказал: — Отпустите их.

Грей отпустил Вальмон сразу же. Дженосква неохотно освободил меня, дав мне напоследок небольшой тычок, который чуть не сбил меня с ног на землю.

Майкл открыл и закрыл рот.

— Я мог бы поговорить с ней, — сказал он.

— Если бы он дал тебе шанс, — сказал я. — В этом и был весь смысл драмы с заложниками. Чтобы убедиться, что бы будешь занят совсем другими делами.

Никодимус холодно на меня посмотрел.

— Он беспокоился, что ты можешь что-нибудь сказать, Майкл. Что в самый последний момент, когда она понимала, что сейчас умрет, её вера могла пошатнуться. Особенно если кто-то вроде тебя мог предложить ей альтернативу.

Никодимус склонил голову ко мне, совсем слегка. Затем сказал:

— Ты ни разу не победил меня, сэр Рыцарь. И никогда не победишь.

— Ты безумен, — тихо и печально сказал Майкл.

Никодимус начал было поворачиваться, но остановился.

— Возможно, — сказал он, отрешённо глядя куда-то вдаль. — Или возможно, я тут единственный, кто не безумен.

Анна Вальмон подошла ко мне и тихо произнесла:

— Смотри.

Я посмотрел.

Труп Дейрдре шевелился.

Нет, не совсем так. Было какое-то движение на трупе, но само тело не двигалось. Но от него стало исходит слабое серебристое свечение. Затем свет сдвинулся и образовал некую фигуру, напоминающую человеческую, которая через мгновение стала полупрозрачной серебристой тенью Дейрдре. Она села, отделившись от трупа, и поднялась на ноги. Повернулась и замерла, хмуро глядя на тело, потом подняла свою руку и посмотрела на неё.

То же серебристое свечение, окружавшее её тело, начало заливать твердое каменное изображение прохода в стене позади неё. Оно распространилось на резьбу по краям, где появился серебристый рычаг, в том же месте, где находились рычаги предыдущих ворот.

Тень Дейрдре обернулась посмотреть на отца, печально улыбнулась, затем отвернулась и пошла к рычагу. Она ухватилась за него призрачными руками и медленно потянула вниз. Свечение в камне усиливалось, становясь всё ярче и ярче, затем всё вокруг залила яркая вспышка света, а исчезнув, забрала с собой тень Дейрдре и камень, оставив на его месте открытый проход.

Из открытой арки прохода лился свет.

Золотой свет.

— Дамы и господа, — спокойно сказал Никодимус, — у нас получилось!

(обратно)

Глава 40

Я просто стоял и не двигался, всё ещё шокированный тем, что совершил Никодимус.

Я попытался представить, что могло заставить меня совершить нечто подобное с Мэгги. И не смог. Не было ничего, абсолютно ничего на всём белом свете, что я бы не сделал ради защиты моего ребёнка.

«Разве ты не был готов перерезать горло её матери? — произнёс горькие слова голосок в моей голове. — Разве ты чем-то лучше?»

Да. Я был лучше. То, что я сделал со Сьюзан, было и её выбором тоже, и мы сделали это ради спасения Мэгги и, если уж на то пошло, ради десятков, или сотен тысяч, или миллионов будущих жертв, жизни которых унесла бы Красная Коллегия.

Ради чего Никодимус обрёк свою дочь на смерть? Этот золотой свет, заливавший комнату, он…

Ну, ладно.

Я, прямо скажем, не самый алчный парень, но…

Все мы непроизвольно сделали несколько шагов навстречу этому золотому свету. Даже Майкл.

— Вот и всё, — тихо произнесла Анна Вальмон.

Эшер сглотнула и нервно хихикнула.

— Как вы думаете, что там?

— Богатство и слава, малыш, — сказал я. — Богатство и слава.

— Дрезден, Эшер, — позвал нас Никодимус, — проверьте путь на наличие любой магической защиты. Вальмон, ищите мины-ловушки. Дженосква будет сопровождать вас и окажет содействие в случае столкновения с каким-нибудь охранником.

— Я думал, когда пройдём через трое ворот, дальше будет чисто, — сказал я.

— Вся доступная мне информация, касающаяся этого места, ограничена списком хранящихся здесь предметов, — сказал Никодимус. — Если здесь есть какие-то мифические силы, я полагаю, что они вмешаются именно сейчас.

— Он прав, — согласилась Вальмон. — Нельзя считать себя в безопасности, пока не заберёшь добычу, не уберёшься восвояси и не сплавишь её.

— Майкл, идём со мной, — сказал я. — Просто на тот случай, если что-нибудь большое, плохое и вонючее попытается меня убить.

Дженосква испустил какое-то рассеянное рычание. Его глаза-бусинки блестели, отражая золотой свет.

— Конечно, — согласился Майкл. Он держал Амораккиус не в ножнах, а поперёк груди, наискосок, аккуратно сжимая в одной защищённой перчаткой руке лезвие меча, а в другой — рукоять.

— Грей, прикрывайте нас сзади, — сказал Никодимус. — Если увидите кого-нибудь или что-нибудь, дайте знак.

— Отсюда трудно будет дотянуться до моей добычи, — возразил Грей.

— Я вас сменю, когда Грааль будет у меня.

Грей кивнул, хотя и неохотно:

— Хорошо.

— Дрезден! — позвал Никодимус.

Я встал во главе, с Эшер по правую руку и Вальмон — по левую. Майкл и дженосква изображали два непарных держателя для книг, при этом я заметил, что дженосква не делал никаких угрожающих жестов и не издавал угрожающих звуков по отношению к владельцу Амораккиуса. Мечи имеют свойство вселять в настоящих злодеев настороженность.

Я потряс головой и сосредоточился на задаче. Медленно двигаясь вперёд и напрягая свои магические чувства, я искал любой намёк на обереги, заклинания, неизвестные силы или существа. Я чувствовал, что Эшер рядом со мной делает то же самое, хотя мои ощущения подсказывали, что она, говоря магически, была настроена на несколько иной диапазон частот. Она охотилась на более тонкие ловушки, иллюзии, психические эквиваленты мин. Ей было не под силу обнаружить так много вещей, как мне, но она наверняка превосходила меня в поиске того, что искала. Вальмон отцепила от своей сумки устаревший фонарик с лампой накаливания, такой, который вряд ли выйдет из строя в присутствии чародея, если только вокруг не начнёт носиться серьёзная магическая энергия. Она тщательно освещала всё вокруг, медленно водила по земле и вдоль стен впереди нас, ища тени от растяжек или нажимные крышки мин, или другие явно известные ей злодейские штуковины, что нужно было искать.

Шажок за шажком мы медленно прошли арку, а затем вошли в туннель. Я напряг свои чувства до предела.

Но ничего не нашёл.

И тут мы оказались внутри сокровищницы Аида.

Она…

…э-э…

Представьте сокровища, накопленные Смаугом. А теперь представьте, что дракон страдал тяжёлой формой обсессивно-компульсивного расстройства и обладал фантастически хорошим вкусом.

Получится бледная тень, которая не в силах описать то, что нужно видеть своими глазами, но это лучшее, на что я способен. Добавлю только, что глядя на хранилище сокровищ Аида, я почувствовал себя грязной вонючей крысой, прогрызшей себе дорогу в кладовую. Моё сердце понеслось вскачь. И я почти уверен, что зрачки в моих глазах исчезли и поменялись на значки доллара.

Свет в основном шёл из вытянутых рук двух двадцатифутовых золотых статуй, стоящих посредине комнаты. Я обошёл статуи сбоку, чтобы разглядеть детали каждой из них. Обе изображали фигуры трёх женщин, стоящих спина к спине, образуя треугольник, их руки были протянуты вперёд и вверх, ладони обращены к потолку. Одна из женщин была древней старухой. Другая — зрелой женщиной в полном расцвете сил. Третья — юной девушкой, только что вышедшей из детства. Пламя одной статуи горело золотисто-зелёным. Пламя другой — ледяным зелёно-голубым.

И стоило мне лишь взглянуть на них, как моё сердце вновь забилось быстрее.

Потому что я встречал каждую из этих женщин. Я узнал их лица.

— Это Геката? — пробормотала Эшер, глядя на статуи со страхом. — Триединая богиня перекрёстков?

Я сглотнул:

— А-а… Это… Да, может быть.

А ещё это могли быть Матери Лето и Зима, Мэб, Титания, Сарисса и Молли Карпентер. Но вслух я ничего такого не сказал.

Я с трудом оторвал глаза от статуй и заставил себя оглядеть остальную часть хранилища.

Размером комната могла сравниться с футбольным полем. Стены покрывала мозаика из платиновых и золотых треугольников, терявшихся где-то в вышине. Пол был выполнен из гладкого белого мрамора с прожилками чистейшего сверкающего серебра. Коринфские колонны поддерживали крыши десятков небольших выставочных павильонов, словно бы попавших сюда прямиком из Древних Афин. Некоторые из них возвышались над землёй футов на семь-восемь, и к ним вели лестницы из такого же белого с серебром мрамора. Другие опускались вниз изогнутыми рядами, почти как греческий амфитеатр, только с витринами вместо сидений.

Я поглядел на ближайшее… святилище. Или выставочный стенд. Или что это там было.

Промежутки между колоннами были выложены золотыми слитками. Они были всего лишь фоном. Фоном!

Ближайший стенд был заполнен картинами итальянских мастеров эпохи Возрождения, объединённых идеей божественности и изображающих святых, Богородицу и Христа. Венециано. Донателло. Ботичелли. Рафаэль. Кастаньо. Микеланжело. Долбаный да Винчи. Где-то около пятидесяти картин, выставленных столь скрупулёзно, как если бы они должны были висеть в Лувре, в защитных футлярах, с освещением от странного вида фонарей, отлитых из бронзы, которые вообще не чадили.

Картины были обрамлены фигурно постриженной зеленью… но, приглядевшись повнимательней, я понял, что это не живые растения, а изумруды. Понятия не имею, как неизвестному мастеру удалось придать им такую форму. Чёрт побери, да я едва мог отличить их от настоящих растений. В центре павильона фонтан беззвучно изливал воду в сверкающий бассейн, но потом я понял, что это не вода, а бриллианты, крошечные и блестящие, они потоком сыпались вниз, производя впечатление жидкости.

В этом фонтане хватило бы бриллиантов, чтобы наполнить все наши рюкзаки и любые импровизированные ёмкости, которые мы могли бы сделать из одежды. Если забыть про изумруды. Если забыть про тонны золота. Если забыть про сотни миллионов долларов, которые можно было получить за бесценные предметы искусства и картины, которые наверняка давно были объявлены утерянными навсегда.

Это был только один из стендов. И, медленно окинув взглядом всё вокруг, я понял, что он был одним из самых скромных.

— Ладно, — вздохнула Эшер, широко раскрыв глаза. — Не знаю, то ли я сейчас в обморок упаду, то ли у меня будет оргазм.

— Ага, — просипел я. — Я тоже.

Вальмон первой стряхнула с себя благоговейное оцепенение, навеянное этим местом. Она подошла к бриллиантовому фонтану, расстегнула рюкзак и прозаичным жестом подставила его под струю, словно набирая ведро воды.

— Серьёзно? — спросила её Эшер. — И даже не взглянешь на остальной ассортимент?

— Самое высокое соотношение цены и веса, — с нажимом ответила ей Вальмон. — И они достаточно маленькие, чтобы легко было их сбыть. Нет смысла брать что-то, что ты не сможешь продать, вернувшись домой.

— Но здесь так много всего, — опять вздохнула Эшер.

— Эшер! — сказал я. Через пару секунд я повторил уже громче: — Ханна!

— Э-э-э, да?

— Сходи скажи Никодимусу, что вроде бы всё чисто. Забираем то, за чем пришли, и валим отсюда.

— Точно, — сказала она. — Правильно. Сваливаем.

Она развернулась и поспешила из комнаты.

Я повернулся к Майклу с дженосквой и сказал:

— Мы с Вальмон быстренько осмотрим комнату по периметру, на всякий случай, вдруг тут ещё чего припрятано. Не бродите нигде, пока я не дам добро.

Майкл медленно кивнул. На свете не существовало рюкзака, достаточно большого для дженосквы. Но он нанизал несколько военных вещмешков на длинный крепёжный трос, который часто можно увидеть на дизельных фурах на шоссе.

— Давай, Анна, — сказал я. — Поищем ещё несколько мин-ловушек.

Я двинулся вперёд. Вальмон подхватила свой рюкзак и пошла за мной. На ходу я поднял свой посох, вызывая всё больше света, пока Вальмон не начала щуриться от него, и мы вышли из поля зрения всех остальных. Наши тени просто исчезли от настолько интенсивного освещения.

— Что за световое шоу? — спросила она меня.

— Доверься мне, — тихо сказал я и понизил голос до едва слышного шёпота, наклоняясь к её уху: — Когда всё начнётся, держись ближе ко мне. Я тебя защищу.

Ее глаза распахнулись, и она быстро мне кивнула, ничего не ответив.

Я одобрительно кивнул, затем прислонил свой посох к ещё одной коринфской колонне, вливая в него достаточно воли, чтобы он светился ещё некоторое время. Затем я приложил палец к губам и поманил Вальмон следовать за мной.

Я срезал путь через несколько стендов, чтобы быстрее добраться до амфитеатра, затем спустился вниз, к площадке у ног двух огромных статуй.

Вальмон обернулась на мой ярко светящийся посох, внезапно догадавшись, зачем он был нужен.

«Смотрите все, Дрезден и Вальмон здесь! Далеко-далеко от основной части коллекции», — словно говорил он.

Сцена амфитеатра, в отличие от остальных выставочных стендов, не поражала богатствами, фантастическими драгоценностями или ценными металлами. Она была абсолютно пустой и голой, с единственным блоком мрамора с серебристыми прожилками, высотой примерно четыре фута, в самом её центре.

И на этом мраморе лежали пять простых вещей.

Древняя деревянная табличка, надпись на которой так поблёкла, что буквы уже нельзя было разобрать.

Венок, сплетённый из веток терновника.

Глиняная чашка.

Сложенная ткань.

Нож с деревянной рукояткой и листовидным лезвием.

Зачем красть одну бесценную священную реликвию, если можно забрать все пять?

И я точно знал, какая реликвия была нужна Никодимусу на самом деле.

Я повернулся к Анне и прошептал:

— Проверь-ка.

Она кивнула, опустилась на корточки и принялась тщательно осматривать блок, медленно двигаясь вокруг. А я тем временем потянулся к предметам своими чувствами, осторожно прощупывая их на предмет любых защитных чар.

Это была ошибка. Ловушек на этих предметах не было, но аура силы вокруг них опалила моё осознание так резко, словно я сунул палец в электрическую розетку. Я зашипел и откинулся назад, а мой мозг закипел от энергии, сосредоточенной в артефактах. В сравнении с их общей аурой гудящая мощь разбуженного Амораккиуса походила на тусклую лампочку.

— Господи, — выдохнул я, прежде чем вспомнил, что необходимо соблюдать тишину. — Это оружие, — я медленно огляделся вокруг. — Это не хранилище. Это арсенал.

Анна Вальмон не ответила.

Если быть точным, она даже не пошевелилась.

Я обошёл вокруг куска мрамора и увидел её, рассматривающую блок сзади со сосредоточенным выражением лица. Она была полностью заморожена.

Тут я осознал, что свет как-то изменился, и посмотрел на огонь в вытянутых руках двух статуй Гекаты. Пламя тоже перестало мерцать. Оно не исчезло — оно просто застыло на месте.

Волосы на затылке не только встали дыбом, но и начали тихонько подвывать и затряслись в бешеной дрожи вместе со мной.

— Ты, разумеется, прав, — произнес низкий грохочущий голос за моей спиной. — Это оружейная.

Я медленно повернулся.

Человек в совершенно чёрном костюме стоял на сцене амфитеатра позади меня. Ростом семь футов без одного дюйма, с пропорциями профессионального спортсмена и благородными чертами короля-воителя. Его тёмные волосы падали назад гривой до самого основания шеи. Борода была совершенно чёрной, хотя и помеченной на подбородке единственной полоской серебра. Его глаза…

Я отдёрнул взгляд от этих пещер абсолютной непроглядной тьмы, прежде чем меня в них затянуло. Желудок скрутило, и внезапно мне пришлось сражаться с желанием блевануть. Или упасть. Или начать скулить.

— Что… — я запнулся. — В смысле, кто… э-э-э, в-в-вы..

— Точнее, — сказал он, — это моя оружейная, смертный.

— Я могу объяснить, — выпалил я.

Но прежде чем я попытался, Аид, Повелитель Подземного мира, греческий бог смерти, схватил меня за ворот плаща, и меня поглотило облако чёрного пламени.

(обратно)

Глава 41

Чёрное пламя схлынуло, оставив меня полуприсевшим и обхватившим голову руками. Вполне может быть, что я издал несколько сдавленных панических всхлипов, прежде чем осознал, что огонь не жжёт, да и вообще не причиняет мне никакого вреда.

В ушах громко стучала кровь, и я усилием воли заставил себя дышать ровно и выпрямиться. Страх не то чтобы исчез, но снизился до контролируемого уровня. В конце концов, если я не умер, значит, Аид не хотел моей смерти.

Он, наверное, хотел поговорить со мной в другой обстановке, потому что мы были уже не в хранилище.

Я стоял в зале, которая могла бы принадлежать царю Спарты. Обставлена она была минималистично и просто, но все вещи были искусно изготовлены из самых лучших материалов. Деревянные панели, окрашенные дымом и временем, обрамляли камин и изображали греческий сонм богов и богинь на фоне горы Олимп. Перед огнём стояли два глубоких кресла из полированного красного дерева и дорогой чёрной кожи, между ними — низкий стол, блестевший тем же тёмно-красным отливом. На нём стояла керамическая бутыль. Рядом с ней приютился пустой бокал для вина.

Я оглядел комнату. Возле каждой стены стояли книжные шкафы, аккуратно заполненные рядами редчайших книг, на корешках которых можно было разглядеть надписи на головокружительном количестве языков. Дверей я не обнаружил.

Но я был не один.

Аид сидел в одном из кресел перед огнём, небрежно держа в руке второй бокал. Он смотрел в камин, и в его глазах отражалось пламя. Освещение здесь было явно лучше, чем в хранилище. Я мог разглядеть несколько дюжин крошечных объектов, движущихся вокруг его головы по постоянной орбите, дюймах в восьми или девяти от черепа. Каждый из них напоминал маленький тёмный сгусток теней и оставлял за собой небольшой хвост чёрного и фиолетового дыма или тумана и…

Адские колокола! Это был мордит. Вещество, настолько смертельное, что если хоть немного касается чего-то живого, то моментально разрушает его, пожирая жизненную энергию, как маленькая чёрная дыра. И у Аида была корона из него.

Рядом с Аидом на полу лежала гора меха и мускулов. Даже когда он лежал на животе, плечи зверя доставали до подлокотников кресла, а его лапы, должно быть, оставляли отпечатки размером с суповые тарелки. Одна из его голов шумно дышала, как это делает любая собака во сне. Оставшиеся две головы немного похрапывали. Шкура пса была гладкой и чёрной, за исключением одного пятна серебристо-белой шерсти, которое я смог разглядеть на его широкой груди.

— Сэр Гарри, — пророкотал Аид. — Зимний рыцарь. Будь моим гостем.

Я моргнул. Таким приветствием Аид оказал мне гостеприимство. В сверхъестественном мире есть всего несколько непоколебимых правил, и роли гостя и хозяина являются практически святыми понятиями. Неслыханно для гостя предать хозяина, или наоборот, чтобы хозяин навредил гостю, и ужасная судьба ожидает того, кто нарушит эти правила, и если нарушитель вдруг выживет, его имя будет опорочено навеки.

Аид предложил мне свою защиту — и вместе с тем обязательства хорошего гостя. Обязательства ничего не красть, например. Мне стоило очень тщательно продумать свои действия. Плохие-Вещи-Произойдут-Со-Мной, если я посмею нарушить правила гостя. Но я не мог не подумать, что Плохие-Вещи-Произойдут-Со-Мной ещё быстрее, если я вдруг оскорблю долбаного греческого бога, отказавшись от его гостеприимства.

Я довольно плохо помню своего отца, но одно я помню точно — он говорил мне всегда быть вежливым. Это ничего тебе не стоит, но зачастую может спасти твою жизнь.

Что? Не смотрите на меня так. Я такой хитрожопый только с монстрами.

И с людьми, с которыми по-другому нельзя.

И когда мне это на руку.

Так что да. Я собираюсь чрезвычайно тщательно обдумывать каждый свой шаг.

— Благодарю, владыка Аид, — после паузы ответил я. Мой голос немного дрожал.

Он кивнул, не отрывая взгляда от огня, и вяло махнул свободной рукой в сторону второго кресла.

— Прошу, присоединяйся.

Двигаясь очень осторожно, я медленно опустился в кресло.

Аид коротко мне улыбнулся. Он налил вина из керамической бутыли во второй бокал, и я принял его с кивком благодарности. Я сделал глоток. Я вообще не разбираюсь в вине, но оно было тёмное, густое и на вкус казалось очень дорогим.

— Я… — начал было я, но потом подумал получше и захлопнул рот.

Взгляд Аида переместился на меня, и его голова чуть наклонилась. Он кивнул.

— Думаю, я должен спросить вас о течении времени, — сказал я. — Очень может быть, что всякие чувствительные ко времени события происходят без вашего ведома, пока мы разговариваем.

— Очень немногие события в твоей жизни и жизнях твоих компаньонов за последние несколько дней произошли без моего ведома, — ответил Аид.

Меня посетило то дурное ощущение, возвращающее меня в те времена, которые я провёл перед столом директора в младших классах.

— Вы, эм… Вы знаете?

Он одарил меня мягким, терпеливым взглядом.

— Точно, — тихо сказал я. — Это же ваше царство. Конечно же, вы знаете.

— Вот именно, — ответил он. — Кстати, неплохо сработано с вратами Льда. Очень немногие, кто пытался их пройти, сначала останавливались, чтобы понаблюдать.

— Гм! Спасибо?

Он мимолётно улыбнулся.

— Не беспокойся о времени. Для твоих товарищей в хранилище оно течёт гораздо медленнее, чем здесь.

— Вот как, — сказал я. — Окей. Это хорошо.

Он кивнул. Он сделал глоток вина, переместил свой взгляд обратно на огонь и начал почёсывать пальцами свободной руки ближайшую голову собаки, лежащей около его кресла.

— Я немного нелюдимый, если можно так сказать, — сказал он, хмурясь. — Я никогда не был ужасно социальным. Если бы у меня была сноровка, я бы, пожалуй, сказал тебе что-нибудь успокаивающее и заверил, что тебе нечего опасаться моего гнева.

— Ваши действия говорят сами за себя, — сказал я.

Лёгкая тень улыбки проскользнула в уголках его глаз.

— О! В некоторой проницательности тебе не откажешь.

— Приходится, — сказал я. — Став старше, я осознал, насколько невежественен.

— «Мудрость начинается с сомнения», или как там у Сократа, — сказал Аид. — Он говорит это всякий раз, когда мы завтракаем.

— Ух ты! — удивился я. — Сократ… э-э… тут, внизу?

Аид выгнул бровь и поднял вверх ладонь свободной руки.

— Точно, — сказал я. — Извините. Эм. Вы не возражаете, если я спрошу?..

— Его судьба в Подземном мире? — спросил Аид.

Я кивнул.

Уголок рта Аида приподнялся.

— Люди задают ему вопросы.

Пёс заметил, что его больше не гладят, и ближайшая голова поднялась, чтобы подтолкнуть руку Аида. Повелитель Подземного мира рассеянно вернулся к почёсыванию, как это сделал бы любой человек со своей собакой.

Вторая голова отрыла один глаз и посмотрела на меня из-под мохнатой собачьей брови. Затем зевнула и снова уснула.

Я отпил ещё немного вина, чувствуя себя немного не в своей тарелке, и спросил:

— Почему вы… вмешиваетесь в это… вторжение только сейчас?

Аид обдумывал мой вопрос некоторое время, прежде чем ответить:

— Возможно, я это сделал, чтобы помешать вам и покарать вас. Ведь злодеи именно так и поступают?

— Только вот вы не злодей, — сказал я.

Тёмные, очень тёмные глаза повернулись ко мне. Огонь шипел и потрескивал.

— Конечно, я основываюсь на классических историях, — сказал я. — Которые могут быть настолько фольклорными, что опустили множество деталей или подрастеряли их за прошедшее время. Но вы точно не греческая версия Дьявола.

— Вряд ли ты пришёл к этой мысли под влиянием телевидения, — мягко сказал Аид.

— Телевидение редко рассказывает настоящую историю событий, — сказал я. — Но истории подтверждают, что вы можете и не быть настолько уж ужасным человеком. Я имею в виду, ваши братья возвысились путём всевозможных интриг. Причём совершенно неадекватных интриг. Превращение в быка и соблазнение девственницы? Насколько пресытившимся надо быть, чтобы это посчитать забавным?

— Осторожно, — сказал Аид очень, очень мягко. — Я не отрицаю сказанного тобой, но они всё же моя семья.

— Да, точно, — сказал я. — Ладно. Моё мнение таково, что у каждого есть своя сфера ответственности, и кажется, что они провели много времени, этой ответственностью пренебрегая. Что не мне судить, конечно, но такое суждение было бы невозможно без всяких доказательств.

Аид хрустнул несколькими пальцами в подтверждение моего заявления.

— Но суть в том, что про вас нет таких историй. Остальные могли временами показывать свой капризный характер и причинять людям вред. А вы нет. Вы слывёте справедливым, но никогда — жестоким. Быть может, за исключением того случая… ну, с вашей женой.

Огонь очень ярко отражался в его тёмных глазах.

— Как я украл Персефону, ты имеешь в виду?

— А вы украли? — спросил я.

И почти сразу же об этом пожалел. На секунду я очень сильно захотел узнать заклинание, которое позволило бы мне растечься по полу дрожащей лужей «пожалуйста-не-убивайте-меня».

Аид смотрел на меня в течение долгого напряжённого периода молчания, а затем выдохнул что-то, что можно было посчитать чрезвычайно изысканным фырканьем через нос, и отпил ещё вина.

— Она пришла по своей воле. Её мать не смогла справиться с ситуацией. Синдром пустого гнезда.

Я наклонился вперед, увлёкшись вопреки себе.

— Серьёзно? А… штука с гранатовыми семенами?

— Что-то вроде политического решения, — пояснил Аид. — Геката подала идею, и мой брат её подхватил. Это был компромисс, все остались недовольны.

— Это определённо признак хорошего компромисса, — заметил я.

Аид поморщился и сказал:

— В то время это было необходимо.

— Истории преподносят это совсем иначе, — произнёс я. — Кажется, я припоминаю Гекату, водящую Деметру в поисках Персефоны.

Это замечание вызвало вспышку белозубой улыбки.

— Вот это уже ближе к правде. Геката водила Деметру вокруг. И кругами. Это был её свадебный подарок нам.

Я медленно моргнул на это замечание.

— Медовый месяц без тёщи.

— Ценится больше, чем золото и драгоценные камни, — сказал Аид. — Но, как я и сказал, я никогда не был самым общительным в семье. Никогда не просил муз складывать обо мне легенды, не являлся своим почитателям, которых у меня немного, со всякими откровениями. Честно говоря, я не понимаю смертных, которые мне поклоняются. Что бы они ни делали, рано или поздно они всё равно попадут в моё царство. Неужели они думают, что добьются этим какого-то снисхождения при оценке их душ? — он покачал головой. — Я не так работаю.

Я серьёзно смотрел на него мгновение, хмурясь, обдумывая.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Слова не моя сильная сторона, — сказал он. — Может, задашь вопрос получше?

Я сел обратно в кресло, немного болтая вино в бокале.

Аид знал, что мы идём, но мы всё равно пробрались. Он знал, кто я такой. И совершенно очевидно, что между Аидом и королевой Феерии была какая-то связь. Я отпил вина. Собрать всё вместе и…

Я чуть не задохнулся, глотая вино.

Это вызвало у моего гостеприимного хозяина искреннюю улыбку.

— А, — сказал он. — Озарение.

— Вы позволили Никодимусу найти это место, — сказал я.

— И?

— Мэб. Это игра Мэб, верно?

— Зачем бы ей такое делать? — спросил меня Аид с фальшивым упрёком в голосе.

— Оружие, — сказал я. — Война с Иными. Мэб хочет больше оружия. И месть будет ещё слаще, если одновременно с этим можно прошвырнуться по магазинам.

Аид пил вино, глаза его поблёскивали.

Я уставился на него, внезапно почувствовав себя дурно.

— Подождите. Вы хотите сказать, что предполагается, что я заберу все эти штуки отсюда?

— Этот вопрос уже получше, — отметил Аид. — Мой арсенал существует для того, чтобы хранить оружие ужасающей силы во времена, когда оно не нужно. Я собираю эти вещи и берегу от злоупотребления их силой в мирные времена.

— Но зачем хранить их там, куда каждый может попасть, имея под рукой достаточно ресурсов? — спросил я.

— Чтобы уберечь их от использования людьми без надлежащих навыков, — сказал он. — В мои обязанности не входит беречь оружие вообще от всех смертных — только от некомпетентных.

Потом до меня дошло, и от осознания мой желудок провалился в бездонную пропасть.

— Это вообще было не ограбление, — сказал я. — Вся эта заварушка… Это была проверка?

— Ещё один хороший вопрос. Но не самый актуальный.

Я сжал губы и попытался заставить свой мозг работать. Это казалось слишком простым, но, чёрт побери, почему бы не спросить напрямик?

— И какой же вопрос тогда самый актуальный?

Аид сел обратно в кресло.

— Почему я, Аид, настолько лично заинтересован в тебе, Гарри Дрезден?

Адские колокола. Я чертовски уверен, что мне не понравилось, как это прозвучало. Вообще.

— Ладно, — сказал я. — И почему?

Он протянул руку к центральной собачьей голове и почесал ее под подбородком. Одна из задних лап пса начала быстро стучать по полу. Это напоминало звуки, исходящие из мастерской.

— Ты знаешь, как зовут моего пса?

— Цербер, — без запинки ответил я. — Но это все знают.

— Знаешь, что это означает?

Я открыл и закрыл рот. Покачал головой.

— Это от древнего слова «kerberos». Означает «пятнистый».

Я моргнул.

— Вы настоящий греческий бог. Вы владыка Подземного мира. И… назвали свою собаку Пятнышко?

— Кто хороший пёс? — сказал Аид, почёсываю третью голову за ушами, заставив пасть зверя распахнуться в собачьей ухмылке. — Пятнышко. Да, ты хороший.

Я ничего не мог поделать. Я рассмеялся.

Аид вскинул брови. Он не улыбался, но всё равно выглядел довольным.

— Такое в моих владениях нечасто услышишь, — кивнул он. — Я защитник подземного царства, в котором обитают ужасающие силы. Страж огромной тюрьмы для теней. Мне поручено защищать её, управлять ею и следить, чтобы всё здесь было правильно. Большинство людей не понимают моего предназначения и боятся меня, многие — ненавидят. Я стараюсь выполнять свой долг так, как считаю наилучшим, не считаясь ни с чьим мнением, кроме своего собственного, и хотя многие мои сверстники пренебрегают своими обязанностями или сосредоточены на несущественных мелочах перед лицом больших проблем, моего долга это не отменяет… даже если он причиняет мне невероятную боль. И у меня есть очень большая и очень хорошая собака…

Пятнышко стукнул хвостом по полу позади кресла Аида, словно огромной мягкой бейсбольной битой.

— …которую люди иногда считают очень страшной, — он повернулся ко мне, поставил винный бокал и совершенно честно произнес: — Я думаю, что у нас много общего, — он поднялся и встал передо мной. Затем протянул мне правую руку. — Ты здесь потому, что я хотел улучить момент пожать тебе руку и пожелать удачи.

Я встал, чувствуя, что немного теряю равновесие, и протянул руку. Его рукопожатие было…

Вы не сможете пожать руку горе. Не сможете пожать руку землетрясению. Вы не сможете обменяться рукопожатием с ужасной тишиной или абсолютной тьмой на дне моря.

Но если вдруг у вас получится, это, возможно, будет похоже на рукопожатие Владыки Подземного мира и получение его благословения.

— Пожелать мне удачи? — выдохнул я, когда снова смог дышать. — Вы не собираетесь помочь?

— Это не моя прерогатива, — сказал Аид. — Я могу пожелать тебе удачи и надеяться, что ты восторжествуешь. Но даже если бы мы сейчас жили во времена, когда моя воля могла направлять ход судьбы, бог смерти не может принять чью-то сторону в этом противостоянии. Судьба оружия, что вы нашли, полностью зависит от тех, кто его нашел.

— Но вы же уже мне помогли, — возразил я. — Хотя бы уже тем, что рассказали, что на самом деле происходит.

Аид не улыбнулся, но в уголках его глаз показались смешливые морщинки.

— Всё, что я сделал — это задал тебе несколько вопросов. Ты готов?

— У меня есть ещё один вопрос, — ответил я.

— У смертных так всегда.

— Что будет с Дейрдре?

Аид медленно втянул в себя воздух. По его лицу ничего нельзя было прочесть. И в какой-то момент я даже решил, что он не собирается отвечать, но затем он произнёс:

— В последнее время в моё царство попадает сравнительно мало теней. В основном это те, кто погиб во вратах, в том числе во вратах Крови. Она останется в моих владениях.

— Вещи, которые она делала, — тихо сказал я. — Люди, которым она навредила. И правосудие обойдёт её стороной?

Глаза моего гостеприимного хозяина стали тверды и безжизненны, как кусочки угля.

— Это моё царство, — сказал он, его голос грохотал, словно сталкивающиеся тектонические плиты.

Пятнышко позади него предупреждающе зарычал. Усиленное тремя глотками и рокочущее в огромной груди, рычание звучало, как грохот машин на бойне.

Я не ответил. По крайней мере, у меня было достаточно мозгов, чтобы заткнуться и ничего не говорить. Я склонил голову так покорно, как только мог.

Голос Аида вновь смягчился, и по велению его руки Пятнышко успокоился.

— Если переживёшь следующий час, перечитай классику ещё раз, сэр Гарри. И вернись к этому вопросу в своих мыслях.

Я кивнул и подумал об остальных в Подземном мире. Тантал. Сизиф. Стервятники, рвущие печень, вода, которую можно переносить только в сите и вечно горящие круги огня, наказания, специально подобранные для каждой отдельной души.

Я не знал, что конкретно случится с Дейрдре — но от наказания она не уйдёт.

— Я понял, — тихо ответил я.

Аид кивнул.

— Ты вернёшься в тот момент, когда я остановил время, — сказал он, — и на той же позиции. Ты готов?

Я медленно глубоко вздохнул.

— Думаю, мне стоило бы.

Его глаза замерцали, и он коротко мне кивнул, должно быть, одобряя.

И меня вновь поглотило чёрное пламя.

(обратно)

Глава 42

— Если какие-нибудь устройства и встроены в эту штуку, то я их не вижу, — почти шёпотом сообщила Вальмон и поднялась из-за алтаря.

Я начал немного беспорядочно озираться вокруг, моим глазам нужна была секунда или три, чтобы привыкнуть к новому освещению. Как и сказал Аид, я вернулся точно туда, где и был несколько фактических долей секунды назад.

Пять артефактов. Мэб обещала Никодимусу, что я помогу ему добыть Грааль. Но ни черта не сказала о других вещах. И значит, прямо здесь и сейчас мне нужно было держать от него подальше остальные четыре артефакта. Ник их ещё не видел и не мог знать наверняка, что они здесь. Нужно было их сохранить, но держать подальше любой ценой. Это означало убрать их из виду и по возможности разделить.

Но это означало ещё одну вещь. Это означало победу в игре, в которую меня втравила Мэб.

Или, как я теперь понимал, в игре, которую Мэб для меня организовала. Мэб специально подготовила мне такую цель, по которой я бы и при всём желании не промахнулся. Это была не очень аппетитная цель, но не всякая работа, которую мне приходилось делать, доставляла радость и проходила без сучка и без задоринки.

И я знал, как выиграть эту игру к удовлетворению Мэб. Но нужно было не только выиграть её, но ещё и выжить при этом.

Мысленно я просмотрел карты, которые были у меня на руках.

Да. Если разыграть их должным образом, думается мне, шансы на победу у меня неплохие.

— Ну, ладно, — сказал я тихо, потянулся к алтарю и начал собирать артефакты. Табличка. Венок.

— Возьми это, — прошептал я, передавая их Вальмон. — Убери с глаз долой. Спрячь в рюкзаке, если выйдет. Или в каком-нибудь другом месте, если не выйдет.

Вальмон уставилась на меня широко раскрытыми глазами:

— Зачем?

— Нельзя, чтобы они попали не в те руки, — сказал я.

— Дрезден, — сказала она, — я пришла сюда за деньгами и местью, если выпадет такая возможность. Я здесь не ради правого дела.

На мгновение мои челюсти сжались, но затем я обратился к Вальмон начистоту:

— Анна, разве я когда-нибудь предавал тебя? Мне нужна твоя помощь. Кому ты больше веришь? С кем у тебя больше шансов выйти отсюда? С Никодимусом? Или со мной?

Она лишь долю секунды напряжённо смотрела на меня, прежде чем с коротким кивком взяла артефакты и начала засовывать их в рюкзак. Он был наполнен бриллиантами едва наполовину, и места там хватало.

— Эй, это что, Плащаница?

— Эта выглядит старше и более потёртой, чем та, что ты украла у Церкви, — сказал я, складывая ткань и запихивая её в карман плаща. Материал был тонкий, просто ужасно тонкий, и свёрток получился куда меньше, чем ожидалось. — Чёрт, похоже, следствие не ошибалось. Наверное, у церкви действительно подделка.

— Но разве в той, другой не чувствовалась сила? — спросила она.

— Да, но не так, как в этой. — Мои пальцы всё ещё дрожали от прикосновения к ткани. — Кроме того, речь идёт о силе веры. Достаточно много людей считали подделку настоящей святой Плащаницей, и этого было достаточно, чтобы дать ей силу.

— Похоже на жульничество.

— Не критикуй.

Она вскинула голову, и её глаза расширились.

— Дрезден! — прошипела Анна.

Через пару секунд послышался звук приближающихся шагов. Моё сердцечасто забилось. Я успел взять нож и заткнуть его в рукав плаща, а затем аккуратно передвинуть чашу ровно в центр алтаря. Даже короткий контакт с ней походил на прикосновение к оголённому проводу. Дрожь поднялась вверх по моей руке и поставила дыбом каждый волос на моем теле.

Мне удалось подавить дрожь, и через полсекунды показался Никодимус с Майклом, Ханной Эшер и дженосквой. Эшер несла мой посох в руке, свечение вырезанных на нём рун начало медленно угасать. Она выглядела усталой, но самодовольной. Один провисший от тяжести рюкзак был на её плечах, второй она тащила за собой, словно слишком тяжёлый багаж в аэропорту.

— Вот они! — воскликнул Майкл, заметив меня. Он был налегке, и, насколько я понял, ничего не взял из хранилища. — Слава Богу!

Я помахал им рукой, используя этот жест, чтобы нож провалился немного поглубже в рукав.

— Сюда! Я её нашёл.

Все они спустились ко мне на сцену амфитеатра. Глаза Никодимуса были прищурены от подозрения:

— Дрезден, вы нашли Грааль?

— Я просил Вальмон проверить алтарь на предмет ловушек, и она считает, что всё чисто, — мои слова были почти что правдой. — Я сам только что закончил его осматривать.

— Зачем вы оставили свой посох? — спросил Никодимус резко. — Чтобы отвлечь на него наше внимание?

— Подумал, что вы, ребята, сможете использовать его как ориентир при поисках меня, — нагло соврал я и отошёл в сторону с жестом ведущей «Колеса Фортуны» Ванны Уайт, демонстрирующей чашу как главный приз: — Та-да!

Никодимус секунду пристально глядел на меня, затем перевёл взгляд на чашу на мраморном алтаре. Я прямо видел, как у него в голове вертятся шестерёнки. Глаза Майкла тоже обратились к чаше и расширились.

— Эта она? — спросил Майкл. — Это правда она?

— У меня даже зубы гудят, такая эта штука мощная. Да, думаю, это она, — ответил я ему и посмотрел на Никодимуса: — Вы получили свою чёртову чашку. Давайте, закругляемся, берём долю Грея и валим отсюда к дьяволу.

Никодимус медленно обошёл вокруг алтаря, рассматривая чашу. Его тень крутилась и корчилась от нетерпения на полу рядом с ним. Я брезгливо шагнул в сторону, чтобы тень меня не коснулась.

— Знаю, что тебе страсть как хотелось бы заграбастать мой посох, — сказал я Эшер, пока Никодимус был занят осмотром алтаря. Я протянул руку: — Но только я имею право ласкать мои инструменты. Чародейские причуды, знаешь ли.

— Ну, ты даёшь! — сказала Эшер, и на её лице мелькнула улыбка. От моих слов она покраснела. — Ты мне просто выбора не оставил. Мне даже добавить нечего.

— Да, я хорош, — согласился я.

Она не слишком точно швырнула мне посох, и я было ухватил его, но потом чуть не уронил. Не легко ловить посох одной правой рукой, когда левую нужно держать под определённым углом, чтобы нож не выскользнул из рукава.

Медная рукоятка ножа щёлкнула по алюминиевой шине на моей левой руке.

Никодимус резко поднял голову на этот звук.

Его тёмные непроницаемые глаза на мгновение остановились на мне.

— Мисс Вальмон, — произнёс он тихо, — возвращайтесь ко входу. Встаньте там на стражу и скажите Грею, что он может идти забирать свою долю.

Вальмон заколебалась и вопросительно посмотрела на меня.

Здесь она мне только мешала. Если от неё избавиться, Никодимусу будет трудно использовать её против меня. Кроме того, чем дальше друг от друга мне удастся унести артефакты, тем лучше.

Я кивнул, и Вальмон бесшумно испарилась в направлении входа в хранилище.

Майкл подошёл и встал рядом. Резко наклонив голову на бок, он уставился на статуи.

— Гарри, тебе не кажется, что эта статуя похожа на Молли?

Вот дерьмо! Мне только этого сейчас не хватало.

— Пфф, что? — спросил я. — Нет. Что за ерунда. Может, чуть-чуть. Ну, может, кто-нибудь с тобой и согласится. У неё, это, одно из таких часто встречающихся лиц.

Он поджал губы и внимательно на меня посмотрел.

— Ты можешь не отвлекаться от дела? — сказал я. — Мы в ловушке в Подземном мире, вокруг нас, наверняка, всякие эпические греческие опасности. Пожалуйста, сосредоточься.

Майкл продолжал на меня смотреть.

Чёрт возьми, это было так некстати. Как раз сейчас Анна удачно не мешала. Какое-то время Грей будет занят сбором своей доли и оставит Ника и дженоскву один на один против меня и Майкла.

Я бы принял этот бой.

Но где в конечном итоге окажется Ханна Эшер? Выбранная ею сторона бесспорно получит перевес. С одной стороны, Эшер я нравился. Но с другой стороны, Никодимус спас её от саламандры, и она подписалась быть частью его команды, а не моей. Если она верна правилам наёмника Вязальщика, она будет играть за Ника, а не за меня. Я ломал голову над тем, как в данных обстоятельствах заставить её перейти на мою сторону. Но в голову ничего не приходило.

Вот блин!

Может, мне не стоило отказывать ей. Особенно после того, как она уже пережила отказ Вязальщика. Может, из-за этого она на меня ополчилась.

С другой стороны, кто знает? Время уже не вернуть. Может, это только снизило бы мои шансы.

Что-то безотчётно грызло меня, не давая покоя, какая-то мысль, связанная с Эшер, слишком расплывчатая, чтобы обрести форму.

Сомнение и напряжение начали покидать Никодимуса. Если не поторопиться, можно упустить момент. Пришло время начинать давить.

— Нельзя ли поторопиться? — спросил я Никодимуса. — Я не хочу быть съеденным трехглавым псом или, например, столкнуться с призраком горгоны Медузы, потому что вы тут упиваетесь своим торжеством, как какой-то Тёмный Властелин. Я же сказал, что проверил алтарь.

— Если вы не против, я хочу убедиться сам, — ответил Никодимус и вернулся к своей проверке.

— Боже, вы должно быть шутите! — воскликнул я. — Мэб увёртливая сука, но слово своё держит. Она обещала, что пока вы играете по правилам, я буду помогать вам сохранить и вынести отсюда чашу, и именно это я и делаю. Всё безопасно. Чтоб мне провалиться.

Никодимус продолжал медленно двигаться по кругу.

— Стали сверхосторожным? — спросил я и, переместив посох на сгиб левой руки, подхватил Грааль.

Рука Никодимуса потянулась за мечом, глаза прищурились, а я просто демонстративно крутил и подбрасывал чашу в руке.

— Видите? Никаких ловушек. Это не фильм про Индиану Джонса, приятель.

Никодимус застыл на своём месте, но его тень рванула назад через сцену амфитеатра и выросла вверх до самой середины последнего ряда сидений. Её края вздувались, как голова чудовищной кобры. Что и говорить, выглядела она чертовски большой.

Когда я начал говорить, мой желудок сжался от страха, но я постарался никак этого не выдать.

— Вы ведь за этим сюда пришли, верно? — спокойно сказал я. — И ваша дочь умерла ради того, чтобы вы это получили. Эй, думаете, она разобьётся, если я её уроню?

— Дрезден, — проговорил Никодимус, и в его голосе больше не было шёлка, только наждак.

— Сила тяжести здесь немного больше, — сказал я. — Вы заметили? Наверное, как раз достаточно большая, чтобы такая штука разбилась, если я её уроню. И тогда получится, что она умерла напрасно.

— Отдай мне Грааль, — его голос превратился в угрожающий шёпот. — Сейчас же.

— Да пожалуйста. Подойди и возьми, — ответил я.

Он погнался за мной вокруг алтаря, но я без труда зеркально повторял его движения, и алтарь всё время оставался между нами.

— А вы знали, что мы с Дейрдре вчера разговаривали о ваших с ней отношениях? — спросил я.

Он сглотнул. Его тень начала меняться, сгущаясь вокруг меня и растекаясь в большой круг с нами в центре. Свет в воздетых руках двух тройных статуй немного потускнел. Было похоже, что внезапно всё вокруг накрыли огромные тёмные крылья.

— Она рассказывала о веках, которые вы провели вместе, — небрежно начал я. — О том, что нет такого слова, которое бы объяснило, как близки вы стали друг другу, потому что ни один смертный не в силах это понять. Чёрт, думаю, это правда. Потому что вы выбросили её, словно мусор. Я не знаю слова, которое может описать отца, способного на такое.

При этих словах Никодимус снова бросился ко мне.

— Отдай мне Грааль, — прошептал он. — И закрой свой вонючий рот.

— Вы сказали, что она была единственной, кому вы доверяли, прежде чем убить. — продолжил я доверительно, сделав небольшое ударение на глаголах. — Может я и ошибаюсь, но, как по мне, следующие несколько тысячелетий у вас будут долгими, холодными и пустыми. Я это про синдром опустевшего гнезда. Монета в вашем кармане, должно быть, кажется сейчас такой тяжёлой.

Никодимус задышал чаще.

Ему были тысячи лет. Он был злодеем, забывшим больше жертв, чем самый безумно успешный серийный убийца когда-либо присваивал себе. Я не сомневался, что он убивал людей по значительно меньшей причине, чем я ему сейчас дал. Он был специалистом в каждой из форм насилия и убийства, какие мог предложить этот мир. Он был самым опасным противником, с которым я когда-либо сталкивался лицом к лицу.

Но где-то глубоко внутри этого монстра пряталось нечто, всё ещё выдававшее в нём человека. Нечто, способное чувствовать потерю. Способное чувствовать боль.

И поэтому он был в бешенстве.

И начинал терять над собой контроль.

«Это определённо лучший из твоих планов, Гарри», — подумал я.

— Это, должно быть, очень трудно для того, кто собрал в своих руках столько власти, — начал я, — понять, что после всего пройденного пути не нашлось никого, кто бы добровольно пошёл с вами, позволил себя убить и потянул за рычаг после этого. Бьюсь об заклад, вы мурыжили эту проблему много лет, пытаясь её решить. Было больно, когда вы поняли, чем должны пожертвовать?

Грудь Никодимуса вздымалась, глаза расширились.

Краем глаза я видел Майкла, держащего меч у груди, его глаза расфокусированно смотрели немного в сторону. Дженосква маячил у него за спиной. Я заметил, как Майкл зашевелил пальцами правой руки, беря Амораккиус в боевой хват, и медленно, сосредоточенно вздохнул.

— Самое смешное, что и речи не идёт о том, что она избежит Ада, — продолжил я. — Вы привели её сюда, в Ад, и ждёте, что она не получит наказания? Вы ведь читали греческие мифы? Вы ведь знаете, как Аид наказывает людей, какие вещи заставляет их делать? По крайней мере, в Аду, по всем отчётам, ко всем подходят на более-менее общих основаниях. Здесь, внизу, все получают своё личное наказание. В последнюю минуту ты ведь наплёл ей какую-нибудь ложь в утешение? Просто чтобы убедиться, что она потянет за рычаг?

Меч Никодимуса прыгнул в его руку.

— Отдай мне Грааль, или я тебя убью.

Адские колокола! Я его задел.

Я посмотрел на Грааль. Мне не нравилось то, что я собирался сделать, но я не колебался ни секунды. У меня было оружие, не имеющее отношения к стали, взрывам или необозримой мистической силе, и я его использовал.

— Вы помните? — спросил я очень тихо. — Помните, как первый раз увидели её? Первый раз, как она взглянула на вас? Помните, как всё изменилось? Как весь мир вдруг перевернулся? Помните, как глядя на неё, поняли, что никогда больше не будете прежним? Думаете, эта чашка может вызвать такие чувства?

Я бросил ему Грааль, послав его в воздух по широкой дуге.

Глаза Никодимуса расширились от удивления, но он ловко поймал чашу и содрогнулся всем телом, когда его захлестнула идущая от неё сила.

Я наблюдал за ним, его лицом, его позой. Каждую каплю презрения, что у меня была, я вложил в свой голос:

— Не знаю, как говорили у вас в давние времена, но, держу пари, что её первое слово было «папа».

В нём что-то оборвалось.

Он перестал дышать.

На щеке появилась одинокая слеза.

И он произнёс совершенно спокойным и совершенно мёртвым голосом:

— Убить их.

И в ту же секунду игра закончилась.

Я победил?

(обратно)

Глава 43

Этими словами Никодимиус разорвал договор с Мэб и освободил меня от обязательств помогать ему сохранить Грааль. Я выполнил обещание, которое она дала ему, до последней капли. Или, по крайней мере, в точности выполнил все обязательства с точки зрения Мэб. Чёрт, я ведь на самом деле отдал ему Грааль. И если он не смог принять немного суровую правду, Мэб сочтёт, что это уже проблема Никодимуса, а не её.

Ладно. Проблема Никодимуса — и моя. Большой недостаток плана вывести из себя эмоционально травмированного психопата до такой степени, чтобы он попытался прикончить меня, заключается в его второй части, где этот псих действительно принимается за дело.

Место предполагаемого боя было лучше многих. Здесь собралось так мало человек, как только было возможно, и мало что могло повлиять на бой извне. Если бы я медлил до возвращения в Чикаго, то там Ник получил бы в своё распоряжение неограниченное количество гражданских, которым мог бы навредить или которых мог бы захватить в заложники. Да и не только он, но и я сам имел весьма вероятные шансы кого-нибудь задеть, и мне не хотелось бы подходить к любому бою с главой динарианцев с ненужной деликатностью. Кроме того, если бы мы схватились с ним в Чикаго, мне пришлось бы беспокоится, на чью сторону бросится Вязальщик, не говоря уже о возможной ударной команде динарианских оруженосцев, прячущихся за кулисами. И плюс ко всему этому, я был уверен, что специалисты по устранению проблем, посланные Марконе, попытаются прикончить нас всех.

Здесь, в Подземном мире, я мог драться жёстко. Бой будет честным, насколько это вообще возможно, и мне не придётся беспокоиться о невинных жертвах.

Ну, просто Майкл и я.

Я мог только теоретически размышлять о решениях, приведших к этому бою, потому что настоящий бой развивался так быстро, что на любые размышления не было времени.

Дженосква рванулся ко мне, совершив глупейшую ошибку — ему следовало броситься на Майкла.

Рыцарь Креста переместил вес на носки, и Амораккиус вспыхнул яростным светом. Он не двигался с какой-то невероятной скоростью. Атака Майкла была рассчитана на правильный выбор времени, и момент был выбран просто идеально. Когда дженосква проносился мимо, Майкл развернулся, от чего его плащ взметнулся вверх, и нанёс удар с разворота, начавшийся на уровне щиколоток и резко устремившийся вверх, пока его руки не подняли Амораккиус над головой. По дороге меч прочертил светящуюся линию на обратной стороне одного из толстых волосатых колен дженосквы.

Я услышал, как внезапно порвались толстые как канаты сухожилия, щёлкнув как тетива, и нога дженосквы ушла из-под него на середине шага.

В этот же самый момент Никодимус простёр руки перед собой, и на меня опустилась ужасная обволакивающая тьма.

У меня было припасено два варианта ответа на его первую атаку — и речь шла правда об ответах, а не о моих собственных атаках. Когда всё закончится, я хотел, чтобы в голове Мэб не было никаких сомнений, что он напал на меня, а не наоборот. Он мог броситься на меня с мечом, как он в обычных обстоятельствах и делал во всех виденных мной случаях. И щит остановил бы его, по крайней мере, на время.

Или в ярости он мог выпустить на меня всё зло Андуриила. Что он и сделал.

Данные обстоятельства обычными для Никодимуса не были.

Я подготовил соответствующую защиту.

— Lumios! — выкрикнул я, когда тьма сомкнулась, и собрал волю в том же заклинании света, что использовал раньше — только я подмешал туда немного огня Души.

Светящийся шар прыгнул вперёд и взорвался искрами, налетев на нечто, что просто пожрало его, заглотив в небытие при первом приближении. Изнутри это выглядело чертовски странно. Скользящая вокруг меня тьма окружила излившийся свет, отпрянула при виде искр, а затем хлынула назад в бешеном возбуждении — но не смогла подойти ближе, чем на расстояние вытянутой руки.

Я слышал, как Никодимус выкрикивает что-то на непонятном языке, а дженосква воет от безумной боли. Что-то тяжёлое заставило затрястись землю у меня под ногами, и что-то страшно загрохотало.

— In nomine Dei! Lux et veritas! — прогремел серебряными трубами голос Майкла.

Сталь звякнула о сталь, и я понял, что всё же ошибся в расчётах. Не я и Майкл против Ника и дженосквы. Я и Майкл против Ника, дженосквы и Андуриила. И последние два достались в этом танце мне в партнёры.

Дженосква взревел, и я понял, что он движется прямо на меня. Но я не мог и шевельнуться, чтобы не ступить в обволакивающую тьму, что не казалось удачной идеей. Вместо этого я сложил руки на груди и пробормотал:

— Давай посмотрим, как ты заземлишь вот это, страшила. — Затем я призвал Зиму и выкрикнул: — Arctispinae!

Я резко развёл руки, и холод Зимы заморозил воздух в тысячи ледяных шипов, острых как иглы, и бросил их во тьму и дальше. Магия была использована только при создании шипов, а затем они просто стали острыми и опасными кусочками твёрдого материала. Я поставил на то, что сила дженосквы могла нейтрализовать только воздействие непосредственной магии, и, насколько я знал, он всё ещё соблюдал её законы.

Расчёт оправдался. Дженосква издал очередной оглушительный рёв боли не более чем в семи-восьми футах от меня.

Я использовал звук как точку отсчёта и замахал посохом по дуге, его зелёно-серебристый свет с примесью огня Души отогнал немного назад сущность падшего ангела, всё ещё пытающегося прижать меня. Моя воля собрала ещё немного Зимнего льда на конце посоха в неровный, твёрдый как камень шар размером с мою голову. Я нацелился на источник звука и выкрикнул:

— Forzare!

Копьё чистой кинетической энергии как ядром метнуло во тьму градину с конца моего посоха, и она ударилась обо что-то огромное и мясистое с глухим стуком твёрдого льда, врезавшегося в покрытую мышцами плоть. Я, должно быть, попал ему в живот, потому что вместо рёва дженосква издал слабое бульканье.

Сталь снова звякнула о сталь, и я услышал, как рабочие ботинки затопали по мрамору, приближаясь ко мне. Майкл крикнул: «Omnia vincit amor!» — и слепящее белое пламя Амораккиуса разбило тьму вокруг меня словно сухую яичную скорлупу.

Моё зрение вернулось. Никодимус с мечом в руке следовал по пятам за Майклом, но закричал и зашатался, когда Андуриил был разбит. Он упал на одно колено, и то только благодаря тому, что успел выбросил вперёд левую руку для поддержки.

Невдалеке дженосква поднимался с места своего падения. Вызванная мной градина, видимо, отбросила его назад через мраморный алтарь в центре сцены, и теперь одна сторона его грудной клетки выглядела помятой. Существо скрючилось на трёх конечностях, волоча за собой ногу, и оскалилось на меня в немом рычании, демонстрируя пожелтевшие клыки.

— Довольно, Никодимус! — прогремел Майкл, и его голос отразился от мрамора и сокровищ хранилища. — Довольно!

Меня поразила вся сила и громкость его голоса. Я обнаружил, что стою с Майклом спина к спине и могу держать дженоскву в поле зрения.

— Вам на сегодня ещё не достаточно? — спросил Майкл голосом, понизившимся почти до мольбы. — Во имя Господа, ваши глаза ещё не прозрели?

— Майкл, — тихо прорычал я сквозь зубы, — что ты делаешь?

— Свою работу, — ответил он мне так же тихо и мягко обратился к поверженному Никодимусу: — Никодимус Архлеоне, посмотрите на себя. На свою ярость. На свою боль. Посмотрите, куда они вас привели. Куда они привели вашего собственного ребёнка.

Распростёртый на мраморном полу Никодимус поднял глаза на Майкла, и я увидел на его лице то, что прежде мне никогда не доводилось видеть.

Усталость. Надрыв. Неуверенность.

— Они забрали её у вас, Никодимус, — спокойно продолжил Майкл. — Это дорога во тьму жадности и амбиций. Вы стоите среди несметных, невообразимых богатств, но из-за них потеряли единственное, что действительно имело значение. Из-за лжи и происков падших.

Никодимус не шевелился.

Как и дженосква. Но я собрал ещё одну градину-ядро на конце посоха, чтобы быть точно готовым, если он намылится что-нибудь предпринять.

Майкл опустил меч, и гневный огонь Амораккиуса стал не таким интенсивным и жарким.

— Ещё не слишком поздно. Разве вы не видите, что здесь произошло? Как многое должно было совпасть, чтобы вы оказались в том единственном месте, где вам суждено прозреть. Где вы можете получить шанс — возможно, ваш последний шанс — сойти с пути, по которому вы так далеко ушли. Пути, который не принёс вам, вашим близким и миру вокруг ничего, кроме душевной боли и страданий.

— И это то, во что вы верите? — Никодимус говорил ровным деревянным голосом. — В мой шанс на искупление?

— Это не вопрос веры, — ответил Майкл. — Мне достаточно доказательств моих глаз и ума. Именно ради этого я и взялся за меч. Чтобы спасти вас и остальных, которых, так же как и вас, используют падшие. Вот почему мне был ниспослан божий дар снова взять оружие в руки в эту ночь — точно вовремя, чтобы дать вам шанс.

— На прощение? — выплюнул Никодимус.

— На надежду. На новое начало. На мир, — Майкл сглотнул и продолжил: — Мне страшно представить, что с моей дочерью может что-то произойти. Ни один отец не должен видеть, как умирает его дитя. — Голос Майкла остался ровным, тихим и искренним. — Какими бы разными мы ни были, как бы сильно не разделяли нас время и вера, вы всё ещё человеческое существо. Вы всё ещё мой брат. И я сочувствую вашей боли. Пожалуйста, позвольте мне помочь вам.

Никодимус вздрогнул и опустил глаза.

Я пару раз недоверчиво моргнул.

И на секунду мне показалось, что у Майкла всё получится.

Затем Никодимус покачал головой и тихо утробно засмеялся. Он снова встал, и при этом движении его тень, казалось, начала разрастаться, собирая тьму по всей комнате и заполняя ей бесформенный бассейн у его ног.

— Церковный подпевала, — произнёс он с презрением, — думаете, что знаете что-то о самоотверженности. О вере. Но рядом с моими ваши — лишь детские фантазии.

— Не делайте этого, — молил Майкл. — Пожалуйста, не позволяйте им победить.

— Позволить им победить? — повторил Никодимус. — Я не танцую под дудку падших, рыцарь. Мы можем двигаться вместе, но музыку играю я. Я задаю ритм. В течение почти двух тысяч лет я следовал своим путём, через каждый предательской изгиб и поворот, через каждое искушение свернуть в сторону, и после столетий усилий, изучения, планирования и побед, они следуют за мной. Не наоборот. Свернуть с пути? Я сам прорубал этот путь через века человечества, через века войны, чумы, безумия, хаоса и культа. Я и есть мой путь, а он — это я. Сворачивать некуда.

Когда он говорил, тень у его ног становилась темнее, пульсируя в такт с его словами, и я вздрогнул от этого вида, от его гордости за свои дела, ясности в глазах и абсолютной, безмятежной уверенности в голосе.

Прямо перед тем, как всё полетело в Ад, Люцифер, должно быть, выглядел именно так.

Я все ещё стоял спиной к спине с Майклом и почувствовал, как его плечи разочарованно поникли. Но когда он отвёл меч назад, готовясь к атаке, в его голосе не было ни капли сострадания или слабости.

— Несмотря на всё то, что вы совершили у них на службе, сейчас перед Амораккиусом лишь вы один. Я искренне сожалею о вашей душе, брат, но на этот раз вы ответите за то, что сделали.

— Один? — промурлыкал Никодимус. — Думаете, я один?

Он улыбнулся голодной акульей улыбкой, и мой желудок рухнул куда-то вниз.

Стоящий за каменным алтарём дженосква тоже улыбнулся. И это было бы жуткое зрелище, если бы над его глубоко посаженными блестящими глазами-бусинками не открылась вторая пара глаз со слабо светящимся закрученным символом в центре лба — от этого зрелище стало по-настоящему кошмарным. Пока я смотрел на дженоскву, из его черепа вырвались закрученные бараньи рога, и без того огромная тварь начала раздуваться, набирая массу, пятнистый мех становился гуще, а из боков вырос дополнительный набор конечностей. За пару-тройку ударов сердца вместо дженосквы появилось существо, похожее на какого-то огромного доисторического медведя, за исключением дополнительных ног, глаз и рогов. Медведя весом не в одну тонну.

— Урсиэль, — выдохнул я. Падший ангел, могущественный настолько, что в прошлый раз понадобилось целых три рыцаря Креста, чтобы избавиться от него. А ведь на это раз он управлял не хилой оболочкой полоумного золотоискателя. — Вот дерьмо!

— То ли ещё будет, — произнёс ещё один голос.

Я посмотрел мимо Урсиэля и дженосквы и обнаружил Ханну Эшер, направляющую свои шаги к сцене. Она бросила рюкзаки и теперь двигалась с ленивой, намеренной чувственностью. Добравшись до сцены, она подняла руки над головой, и её одежда просто… растворилась как дым, превратившись в липкий туман, дрейфующий вокруг неё спиральными завитками — не столько из скромности, сколько ради пущего эффекта, по большей части прикрывая самые деликатные части тела с напускным жеманством веера в руках танцовщицы стриптиза. Она медленно улыбнулась, и второй набор светящихся фиолетовых глаз открылся над её собственными, а на лбу появился светящийся знак, смутно напоминающий песочные часы.

Я узнал этот знак.

Он несколько лет был впечатан в мою плоть.

— Ласкиэль… — прошептал я.

— Привет, милый, — произнёс хриплый игривый голос, совсем не похожий на собственный голос Ханны Эшер. — Ты не представляешь, как я по тебе скучала.

Я немного наклонил голову к Майклу и сказал:

— Нам с тобой определенно нужно обсудить с церковью значение выражения «надёжное хранение».

Он посмотрел на меня слегка нахмурившись, давая понять, что сейчас не время.

Смех Ласкиэль ласкал мой слух чистейшей музыкой.

— О Гарри, неужели ты думаешь, что можно завернуть порочность в милый чистенький носовой платок и запрятать подальше в ящик? Нет, конечно, нет. Такие силы, как мы, смертным не сдержать, возлюбленный мой. Мы часть вас самих.

Майкл тоже слегка наклонился ко мне и спросил:

— Возлюбленный?

— Всё сложно, — дёрнул я одним плечом.

— Боже ты мой!

Я повернулся к Ласкиэль и сказал:

— Эй, Ханна! Послушай того, кто в теме. Тебе действительно не стоит делать то, что ты делаешь.

Человеческие глаза Эшер сузились.

— О да, конечно, — ответила она своим собственным голосом. — Путь высокой морали так прекрасен. Стражи Белого Совета пытались убить меня большую часть моей сознательной жизни, потому что в семнадцать лет я дала отпор трём мужикам, которые пытались меня изнасиловать.

— Я их не оправдываю, — ответил я, — но ты убила людей с помощью магии, Ханна. Нарушила первый закон.

— Можно подумать, ты его не нарушал! — прорычала она. — Лицемер!

— Эй, попридержи коней! У нас с Ласкиэль есть свои дела, но даже если мы с ней и по разные стороны баррикад, то мы с тобой лично никогда не ссорились.

— Чёрта с два нет! — возразила она. — После того, как пару лет провела в бегах, я попала в братство Святого Жиля. Ведь ты их помнишь? Кучка людей, воевавших с Красной Коллегией? Они тренировали меня, дали мне безопасное жильё. Дьявол, я шесть лет жила на пляже в Белизе. У меня была настоящая жизнь. Друзья. Я даже боролась за правое дело.

— Ура? — я старался не показать, что сбит с толку. — А я-то тут при чём?

— При том! — заорала она, и багровый туман вокруг неё вдруг наполнился зловещим светящимся пламенем.

Я непроизвольно сглотнул.

— Когда ты уничтожил Красную Коллегию, большая часть братства погибла вместе с ней. Все, кто был полувампирами больше пары десятков лет, просто взяли и засохли на наших глазах. Люди, которые доверяли мне. Уважали. Мои друзья. — Она покачала головой. — И ведь, держу пари, у тебя, высокомерного сукина сына, и мысли о них не возникло, прежде чем ты это сделал?

— Если бы я и знал, что такое случится, то всё равно сделал бы то, что сделал, — сказал я и добавил про себя: «Потому что иначе Мэгги не пережила бы ту ночь».

— После этого весь мир рассыпался в прах, — выплюнула она. — Финансирование, координация, связь. Я оказалась на улице. Если бы Вязальщик не нашёл меня… — Она опять покачала головой.

— Ага, Вязальщик и его правило номер один, — сказал я. — А он ведь не знает, что ты натворила?

Она прищурила глаза, и её голос стал на несколько градусов горячее:

— Никодимус, Ласкиэль и другие динарианцы отнеслись ко мне с уважением, — ответила она. — Они советовались со мной. Доверяли мне. Работали вместе. Сделали меня богатой. Когда одна сторона смотрит на тебя как на урода и загнанного зверя, а другая — как на равного, очень просто выбрать, на какой из них ты хочешь быть.

С этом трудно было поспорить. Но я попытался.

— Это не значит, что нужно бежать делать абсолютно всё, что он хочет, — ответил я.

Она резко захохотала.

— Но я этого хочу, — сказала она. — Я предвкушала. Каждый раз, как ты смотрел на меня, флиртовал, говорил со мной.

— Как и я, — добавил голос Ласкиэли из того же рта. — Прежде никто никогда не отказывал мне, Гарри. Ни разу. И при этом я тебе и правда нравилась.

— Мы бы с тобой не сработались, крошка, — ответил я.

— Может быть, — сказала она, — а может и нет. В любом случае, будь уверен, что я дам один из самых точных прогнозов во Вселенной, когда скажу, что «и небеса не знают ярости сильнее, чем обратившаяся в ненависть любовь, в самом аду нет фурии страшнее, чем женщина, которую отвергли».

Ах, вот о чём моё подсознание пыталось меня предупредить. Ласкиэль была прямо тут, у меня под носом, и нетерпеливо жаждала расплаты.

— И что это значит? — спросил я.

— Это значит, что раз мой план нашептать тебе на ушко желание убить себя провалился, я собираюсь отбросить всякие сантименты, разодрать твою голову и забрать себе нашего ребёнка. Она слишком ценный приз, чтобы умереть вместе с тобой.

Я вытаращил на неё глаза:

— Ты… ты в курсе.

— Ребёнка? — задохнулся Майкл.

— Всё сложно, — повторил я сквозь стиснутые зубы.

Ну и ладно. По крайней мере, теперь я знал, на чьей стороне Эшер.

— Я бы мог попросить вас отдать мне нож, Дрезден, — произнёс Никодимус, продолжая улыбаться. — Но в отличие от вашего друга, вторых шансов я не даю. Да и через секунду он вам не будет нужен.

Урсиэль издал звук, который у меня обычно ассоциируется с большегрузными фурами, и который, вероятно, означал голодное рычание. Затем он без особого труда перешагнул алтарь высотой в четыре фута и почти беззвучно подошёл ко мне слева. Ласкиэль заняла позицию ​​немного справа от меня, и Никодимус стал третьей точкой окружившего нас с Майклом кривобокого треугольника.

День летел ко всем чертям немного стремительнее, чем я ожидал. На самом деле, проносясь мимо, он даже забросал гравием лобовое стекло худшего из моих предполагаемых сценариев развития событий.

А затем раздались шаги, и в амфитеатр не спеша спустился Грей, небрежно накинув на плечо рюкзак Анны Вальмон.

На нём была кровь, как и на пальцах Грея.

— А вот и Грей, — сказал Никодиус. Он наслаждался небольшой ответной местью, после разыгранного мною представления. — И как?

— Вальмон мертва, как и было приказано, — спокойно произнёс Грей. Приблизившись, он осмотрел нашу композицию и одобрительно задержался взглядом на Ласкиэль. — Мы здесь уже почти закончили?

— Ещё пара деталей для ясности, — сказал Никодимус. — Вы рассмотрели моё предложение?

— Монету? — спросил Грей, пожал плечами и снова посмотрел на Ласкиэль. — Может быть. Но у меня есть вопросы. Давайте закончим работу и обсудим это за ужином.

— Превосходный вариант, — согласился Никодимус. — Вы не присоединитесь к нам?

Под моим пристальным взглядом, следующим за каждым его движением, Грей занял место в четвёртом углу квадрата со мной и Майклом в центре, поставил рядом рюкзак с бриллиантами и артефактами и, хрустнув пальцами, улыбнулся.

— Я всегда претендовал только на роль злодея, — сказал он, словно мой взгляд его смутил. — Ты же видел, к чему всё идет, чародей.

— Ты действительно её убил? — спросил я.

— Нет, ну зачем же мне было оставлять её в живых? Но я сделал это быстро.

— Ты вероломный сукин сын, — сказал я.

Он закатил глаза:

— Может быть, тогда это тебе следовало меня нанять.

Я оскалился в ответ.

На этот раз не будет никаких соблазнительных предложений и сделок, над которыми стоит подумать дважды, и кавалерия не появится из-за горизонта. Никодимус просто хотел убить нас.

Нам с Майклом было не выстоять в этом бою.

Я услышал, как Майкл сделал глубокий вдох и спокойно забормотал тихую молитву. Он встал в позицию и поднял меч в высокой стойке.

Я взял посох правой рукой, подхватив его за другой конец несколькими пальцами повреждённой левой, и призвал свою волю и Зиму, готовясь к безнадёжному сражению.

Ласкиэль повернула руки ладонями вверх, и в них появились жгучие точки фиолетового света. Волны тепла мерцали вокруг тела Ханны Эшер.

Андуриил забурлил вокруг Никодимуса, как тёмный плащ, сотканный из прибойных волн, пенящихся вокруг его тонкой фигуры. Динарианец поднял свой меч и двинулся на нас.

Урсиэль испустил инфразвуковой гул, отдавшийся в моей груди, и глаза-бусинки дженосквы с ненавистью уставились на меня с морды доисторического медведя-демона.

Грей напрягся и немного присел, нерезкие черты его лица были расслаблены в ожидании забавы.

А я больше был не в состоянии бороться с безумной ухмылкой, рвавшейся на волю всё время, пока я прятал свою главную карту.

— Приехали, — сказал я. — Конец игры.

(обратно)

Глава 44

Хороший обман на пустом месте не провернуть.

Всё дело в подготовке.

Перемотаем плёнку назад.

Поставим машину времени на три дня назад, сразу после того, как кончилась наша первая встреча с Никодимусом и Дейрдре, и мы с Мэб ехали из «Хард Рока» в лимузине.

Я сказал ей, кого бы я хотел увидеть.

Какое-то время она не реагировала. Её глаза были устремлены куда-то за пределы крыши лимузина, а голова медленно двигалась, как будто она всё ещё могла видеть Никодимуса и Дейрдре в их номере. Её лицо ничего не выражало, абсолютно ничего — но внутренний микроклимат лимузина изменился на несколько градусов, это было единственное проявление напряжения, которое она скрывала.

— Твоя мудрость растёт, мой рыцарь, — сказала она, поворачивая голову ко мне. — Медленно, но растёт. Он лучший консультант по данному вопросу. Я уже договорилась о встрече.

— Вот оно как, — сказал я, от нечего делать теребя серёжку, отдававшуюся в ухе непривычным ощущением металла. — Это хорошо.

— Прекрати с ней играться, — приказала Мэб. — Чем меньше ты привлекаешь к ней внимания, тем лучше.

Я нахмурился и ещё немного повалял дурака с серёжкой, только чтобы показать ей, что я это могу. Но она была права. При данных обстоятельствах она выглядела просто как дань моде. Если Никодимус поймёт, что может вывести меня из строя, отобрав серьгу, то когда мы наконец схватимся с ним, мои дела быстро полетят под гору.

Поэтому я опустил руки и всю оставшуюся до встречи часть пути внушал себе смириться с новыми ощущениями и полностью изгнать их из мыслей.

Когда лимузин остановился, я начал играться с ней снова, и Мэб вздохнула.

Паб Мак-Энелли — лучшее питейное заведение в Чикаго, обслуживающее сверхъестественное сообщество. Бар находится в подвале, как бар из сериала «Будем здоровы», но на этом сходство заканчивается. Всё вокруг отделано крашеным или полированным деревом, над головой под потолком лениво кружат громоздкие электрические вентиляторы тридцатых годов. Потолок не очень высок, поэтому он быстро заканчивается на пару дюймов выше моей головы, и каждый раз, войдя в дверь, я напоминаю себе не прыгать как кролик.

Как правило, у Мака идет оживлённая торговля, но сегодня на табличке на двери значилось: «Закрыто. Частная вечеринка». С другой стороны двери висела вторая табличка, сделанная из дерева, с аккуратно выжженными на ней словами: «Установленная нейтральная территория». Это означало, что это заведение было официально провозглашённой нейтральной территорией, в соответствии с принципами Соглашения неблагих, являвшегося Женевской конвенцией сверхъестественного мира. Мэб составила этот договор, и каждому, кто его не подписал, грозила неприязнь сверхъестественного сообщества и, что ещё хуже, её личная немилость.

Один из углов таблички потрескался и обуглился после боя с Иными, у которых было не очень развито чувство гражданского долга.

Maк, лысый, худой и молчаливый, стоял за стойкой бара в своей обычной хрустящей белой рубашке и безупречном фартуке. Когда Мэб вошла, он положил тряпку, которой полировал деревянную столешницу, и поклонился ей, каким-то образом продемонстрировав этим свою вежливость, а не подобострастие.

— Бармен, — поприветствовала его в ответ Мэб, склонив голову заметно ниже, чем перед Никодимусом несколько минут назад. — Пусть ваши клиенты будут щедрыми и честными.

Мак, как правило, говорил односложно. Но сегодня он произнёс:

— Пусть ваши весы всегда находят равновесие.

Уголок её рта изогнулся в улыбке, и она сказала:

— Льстец.

Он улыбнулся и кивнул мне:

— Гарри.

— Мак. У меня не было хорошей еды целые месяцы. Хотя, хм, я немного стеснён в средствах. Я с удовольствием заплачу тебе за сегодняшние бутерброд и пиво во вторник.

Он кивнул.

— Спасибо.

Мэб повернулась к ближайшему к двери столу и посмотрела на меня. Мне понадобилась пара секунд, чтобы сообразить, чего она хочет, и выдвинуть стул. Она фыркнула и села, сложив руки на коленях и глядя куда-то в пространство, полностью исключив всех нас из своего восприятия, словно запершись в отдельной комнате.

Мой собеседник ждал за столом в дальнем углу, и я присоединился к нему. Это был большой мужчина во всех смыслах этого слова: высокий, сильный и крепкий, с бочкообразной грудью и бочонком поменьше на животе. Его волосы и борода были серебристо-белыми, хотя розовые гладкие щеки отрицали любые признаки возраста, а голубые глаза смотрели ясно. Он был одет в кольчужную рубашку и кожаные охотничьи штаны, а длинный красный кафтан, отделанный мехом, лежал на спинке стула рядом с ним. Простой потёртый палаш висел у него на боку, а большой комковатый кожаный мешок лежал на полу. Он выглядел здесь не более неуместным, чем почтальон со свое сумкой.

— Сэр рыцарь, — поздоровался он.

— Вы шутите или правда пришли сюда как Крингл? — спросил я.

Крингл подмигнул мне:

— Зимний рыцарь позвал меня как официальный эмиссар Зимней династии. Мэб имеет право призывать Крингла. Если бы она позвала Ваддерунга, я бы посоветовал ей занять очередь.

Донаром Ваддерунгом звали генерального директора компании «Монок секьюритиз», которая занималась корпоративной безопасностью, что означало предоставление информации и высококвалифицированных специалистов тому, кто мог заплатить кучу денег. Я не знал никого, за исключением разве что членов Верховного Совета Белого Совета Чародеев, у кого бы был доступ к такому количеству информации, как у Ваддерунга. Только он обращался с этой информацией куда умнее. По ряду веских причин я также считал, что он был Одином. Тем самым Одином. Или, как минимум, ужасно хорошо им притворялся. Ах да, ещё он был Санта-Клаусом.

Ваддерунг — сложный парень.

— Но ведь ты и Крингл — один и тот же человек, — возразил я.

— Говоря юридически, Крингл и Ваддерунг — это два совершенно разных человека, которым просто посчастливилось занимать одно и то же тело, — ответил он.

— Это просто изящная выдумка, — сказал я. — Небольшая игра с правилами.

— Маленькие игры с правилами — это проявление уважения, особенно по отношению к тому, с кем не очень ладишь. Это может быть утомительно, но в целом создаёт меньше проблем, чем дуэль.

Мак выставил пару своего домашнего пива на барную стойку. Я взял бутылки в охапку, вернулся к столу и поставил их по центру. Крингл выбрал одну, кивнул на стул рядом, и я сел.

— Для начала положим, что вы знаете, чем я занимаюсь, — сказал я.

Он отхлебнул пива, и в уголках его глаз появились весёлые морщинки.

— Мудрое предположение.

Я кивнул и отпил своё. Ух ты! Пиво Мака — отличный аргумент не только в пользу существования Бога, но и в пользу того, что Он хочет, чтобы мы были счастливы. Я смаковал его пару секунд, а затем с трудом заставил себя снова вернуться к делу.

— Я хочу кинуть вам некоторые из своих мыслей, а вы послушаете, как они звучат.

— Всенепременно.

— Во-первых, — сказал я, — Никодимус нацелился на что-то очень могущественное. Я не знаю, что это, но знаю, что он солжёт, если пытаться его разговорить. Он никогда не позволит никому узнать его истинную цель, если можно будет этого избежать.

— Согласен, — сказал Крингл.

Я кивнул.

— Он соберёт команду. Некоторые будут его людьми, некоторые — наёмными специалистами, но я уверен, что по крайней мере один из них будет подсадным — будет выглядеть совершенно независимым, но носить в кармане Монету и слушать то, что падший нашёптывает ему в уши.

— Считаю это весьма вероятным, — снова согласился Крингл.

— В-третьих, — продолжил я, — в какой-то момент он обязательно меня предаст. Он любит упреждать события и одержим контролем, поэтому будет первым, кто вонзит нож. Он знает, что воля Мэб меня ограничивает, поэтому захочет провернуть это всё после того, как я приведу его куда нужно, но прежде, чем мы закончим работу, чтобы его удар был гарантированно первым.

— И это тоже звучит правдоподобно.

— Чёрт возьми! — воскликнул я. — Я надеялся, что ошибаюсь хоть в чём-то. Я подчиняюсь правилам Мэб, и выбор у меня не большой.

Взгляд Крингла перешёл на стройную фигуру за столом у двери.

— Могу ли я предложить вам небольшой совет, основанный исключительно на моём знании нрава королевы?

— Конечно.

— Пути Мэб неисповедимы, — сказал он, глядя на меня с усмешкой. — Мерзкие, неожиданные, коварные, терпеливые и таинственные. Я не думаю, что она бы послала такую ценную фигуру, как вы, на гиблое дело. Ищите удобный случай, ищите слабости. И вы их найдёте.

— Вы видели этого парня в действии? — спросил я. — Никодимус Архлеоне… Он круче, чем я. Умный, опасный, безжалостный и опытный. Он сам по себе достаточно сильно пугает. Я даже ни разу не видел, чтобы он отправлялся на скамейку запасных. Все остальные динарианцы налево и направо вытаскивают наружу своих приятелей падших, но Никодимус, насколько я могу судить, в основном просто позволяет ему крутиться поблизости. У меня нет ни малейшего представления, на что способен Андуриил, потому что Ник никогда не обращался к нему за помощью.

— Может быть, это потому, что Никодимус так же хорошо, как и вы, понимает, где кроется истинная сила, — сказал Крингл.

Я приподнял бровь в ответ.

— В знании, — сказал я и задумался, собирая все кусочки воедино. — Подождите. Вы хотите сказать, что он не использует Андуриила в бою, потому что Андуриил не боец.

— Любой из падших абсолютно смертелен в бою, — серьёзно произнёс Крингл, — даже в таких стеснённых обстоятельствах. Но Мастер Теней предпочитает работать не так, нет.

Теперь я лучше понимал, как Никодимусу удаётся контролировать такую банду суперсильных психов.

— Мастер Теней. Это старое-старое название мастера шпионажа.

— Верно, — сказал Крингл. — Никодимус знает почти столько же, сколько и я. Андуриил имеет возможность услышать что-либо, сказанное в пределах досягаемости любой тени живого существа, а иногда даже смотреть из неё и видеть.

Мои глаза расширились, и я посмотрел на свою собственную тень на столе.

— Нет, — сказал Крингл. — Вот почему Мэб здесь, она защищает этот разговор от прослушивания. Есть места, до которых Андуриил не может достать, например дом вашего друга Карпентера или ваш остров, теперь, когда вы его разбудили. И падшие должны быть с вами знакомы, чтоб обратить внимание на вашу тень, иначе это просто фоновый шум, но можно с уверенностью предположить, что Андуриил будет внимательно слушать вашу тень во время всей операции. Всё, что вы говорите, Никодимус будет знать. Даже записывать то, что может скомпрометировать.

— Адские колокола! — сказал я. В таком случае, общаясь со мной, мои друзья запросто могут попасть в ловушку. Неудивительно, что Никодимус всегда на пару шагов впереди всех остальных. — Мне… придётся держать свои карты чертовски близко к груди.

— На вашем месте, я бы их вообще проглотил, просто на всякий случай, — сказал Крингл.

Я потягивал пиво и барабанил пальцами по столу.

— Ладно, — сказал я. — Хорошо. Полезная информация. Но этого не достаточно. Мне нужны ещё преимущества.

— Никогда не считал, что преимущества бывают лишними.

— Было бы здорово внедрить моего собственного подсадного, — сказал я. — Такого, которого Никодимус не заподозрит. Но в этом случае, нужно знать, кого он набирает в команду, кого он уже запланировал взять.

Крингл принял вид профессора, поучающего своего тупого протеже:

— Как бы вы общались с неким теоретическим лицом и координировали свои действия, если бы у вас не было возможности поговорить с ним?

— Спрятал бы наши сообщения у всех на виду, — сказал я, — под видом чего-то другого. Придумал бы код.

— Интересно. Продолжайте.

— Э-э… — протянул я. — Он будет получать от меня указания, так что ему придется задавать мне вопросы. Нужно сказать ему, чтобы называл меня «чародей» перед тем, как задать вопрос по текущей обстановке. Первое слово моего ответа и будет ответом. Тогда наш реальный разговор со стороны будет звучать совершенно иначе. Мы будем играть поодиночке, пока не настанет время начать действовать. Затем я скажу: «Конец игры», и мы нанесём удар.

Крингл затянулся своим пивом.

— Неплохо. Не идеально, но ничто на свете не идеально.

Отставив бутылку в сторону, он полез рукой в мешок, лежащий у его ног. Он немного порылся в нём, а затем извлёк большой конверт, который протянул мне.

Я озабоченно посмотрел на него. Среди фей принято прилагать к подарками чертовски много всяких обязательств, а мы оба, Крингл и я, принадлежали к Зимним.

— У меня ничего нет взамен, — сказал я.

Он небрежно махнул другой рукой:

— Считайте, что это запоздалый рождественский подарок, без всяких обязательств. Ваш остров труднодоступен для доставки.

— Докажите, — сказал я. — Скажите: «Хо-хо-хо».

— Хо-хо-хо! — повторил он добродушно.

Я усмехнулся и взял конверт. Внутри обнаружилась фотография и краткая поясняющая записка.

— Кто это?

— Тайный шпион, наёмник, — ответил Крингл. — Один из лучших.

— Никогда о нём не слышал.

— Потому что он тайный? — иронично приподнял он одну бровь.

Я слегка тряхнул головой, засчитав Кринглу очко.

— Почему я сейчас смотрю именно на него?

— Есть четыре человека, которые смогли бы исполнить вакантную роль в предприятии Никодимуса, — сказал он. — Двое из них в настоящее время работают по контракту в другом месте, а третий — задержан. Это оставляет Никодимусу только один вариант, и уверен, что он не начнёт действовать до самого последнего момента — и этот момент не за горами.

— Вы думаете, если доберусь до него первым, я смогу его нанять?

— Если я вас представлю, и мы договоримся, что ваше общение будет происходить под эгидой Мэб? Да, сможете.

— Но если он наёмник, то его по определению можно купить. Что помешает Никодимусу перекупить его у меня?

Крингл откинулся на спинку стула, чтобы обдумать вопрос. Затем он сказал:

— Если вы купите этого человека, он останется купленным. Он такой.

— Вы просите меня довериться профессиональной чести незнакомца, — скептически поднял я бровь.

— Нет, не прошу, — сказал Крингл. — Я прошу довериться мне.

Я медленно выдохнул и сделал большой глоток пива.

— Чтоб мне провалиться! — сказал я. — Куда катится мир, если больше нельзя доверять Санта-Клаусу? — Я наклонился вперед, вгляделся в резюме и сказал: — Так давайте встретимся с Гудманом Греем.

(обратно)

Глава 45

Не успел я выговорить «ы» в «конец игры», как Грей уже пересёк сорок футов, отделяющие его от Урсиэля-и-дженосквы.

Одно мгновение — Грей стоит, самодовольно и выжидающе. Следующее — мерцание в воздухе, и тварь процарапывает себе путь к спине Урсиэля. Размерами и примерной формой она напоминала гориллу, но голова на её плечах могла принадлежать какой-то отвратительной помеси вервольфа с бульдогом, а кончики пальцев венчали гротескно вытянутые когти. Жутковатые золотистые глаза были Грея. Прежде чем Урсиэль понял, что его атаковали, Грей-тварь оседлал его медвежью спину и погрузил клыки в здоровенный горб мускулов, намертво вцепившись громадными челюстями. Медвежище вздыбился на задних лапах — только лишь для того, чтобы Грей обхватил его голову длинными, как у гориллы, руками и воткнул девятидюймовые когти в глаза, подобно кинжалам.

Урсиэль-и-дженосква издал ушераздирающий рёв боли.

Я развернул тяжелый конец посоха к Никодимусу и прорычал:

— Forzare!

Огромная градина пулей сорвалась с конца посоха, но хотя Никодимус явно ещё не оправился от шока из-за предательства Грея, его великолепные рефлексы находились в отменном состоянии, и он увернулся от летящего снаряда, упав на бок и перекатившись.

Майкл крикнул: «Гарри!» — и оттащил меня в сторону за миг до того, как сфера всесжигающе-белого жара возникла точно там, где была моя голова. Последовавший взрыв был настолько силён, что подпалил мне волосы. Я повернул голову, чтобы увидеть Эшер-и-Ласкиэль, поднимающую другую руку, готовясь бросить вторую сферу.

— Ник твой, — выдохнул я.

— Не возражаю, — ответил Майкл.

На заднем плане продолжал рёв и разрушения Урсиэль. Я не видел, что там с Греем, но Урсиэль грохнулся со сцены в витрину с как минимум дюжиной статуй всяческих святых и священных фигурок, обратив их в щебень и раскидав сказочно дорогие драгоценности во все стороны.

В меня полетела вторая сфера, и я отразил её, подняв посох и прокричав заклинание:«Defendarius!» Передо мной замерцала широкая стена силы, и сфера ударилась об неё, взорвавшись облаком пламени, распространившимся вдоль и поперёк, будто ища лазейку в защите. Жар был невыносимо сильным, и достаточное его количество в иных обстоятельствах проникло бы через щит — но всё решил объём. Эшер выстрелила в меня с точностью, достаточной, чтобы попасть в остриё булавки, но благодаря этому сила заклинания оказалась незначительной. Я отразил его грубой силой, используя достаточно большой щит, чтобы распределить жар по достаточной площади и не дать ему просочиться ко мне.

Эшер разочарованно зарычала и швырнула ещё одну сферу. Её тактика была очевидна — если она могла продолжать поливать меня огнём и заставлять заслоняться от него щитом, то в итоге она либо разрушит его, либо истощит мои силы на поддержание заклинания. Я принимал подобный вызов от множества практикующих чародеев, и относительно немногие члены Белого Совета могли потягаться со мной лошадиными силами в магическом эквиваленте. Но если обычные чародеи выбились бы из сил, пытаясь пробить мои щиты, то в отношении Эшер у меня возникла твёрдая уверенность, что она могла продолжать атаковать огнём, пока я не рухну на землю задыхающейся грудой, особенно учитывая знания и опыт, которыми снабжала ее Ласкиэль. Что ещё хуже — Ласкиэль знала меня, как внутри, так и снаружи.

Или, по крайней мере, знала прошлого меня. Поэтому настало самое время использовать несколько трюков, которые я разработал, когда наши дороги разошлись.

В прошлом я носил кольца, предназначенные, чтобы накапливать незначительное количество кинетической энергии каждый раз, когда я двигал рукой. Затем, когда мне это действительно требовалось, я мог выпустить всю сохранённую энергию разом в одну точку с достаточно разрушительным эффектом. У меня не было возможности изготовить новые кольца, поэтому я вырезал то же заклинание на своём новом чародейском посохе.

Семьдесят семь раз.

Посох был не столь удобен, как мои многочисленные кольца — энергия не была разбита на множество маленьких сосудов, а вся хранилась в одном большом резервуаре, так что выстрел у меня был только один.

Но чертовски мощный.

Поэтому когда очередная раскалённая сфера растеклась пламенем по моему щиту, я крутанул в сторону Эшер тем концом посоха, где были вырезаны накапливающие энергию заклинания, сфокусировал концентрацию на щите, опёрся на ноги и выкрикнул:

— Arietius!

Посох брыкнулся у меня в руках, словно живой, заставив отступить на несколько дюймов назад, и накопленная энергия вырвалась наружу и ринулась в щит с внутренней стороны. На какое-то мгновение я заволновался, выдержит ли посох — я ещё не испытывал его в деле с таким огромным количеством энергии, и нельзя было исключать вероятности, что при создании заклинания я мог превысить расчётную мощность. В этом случае я стану эпицентром собственного зрелищного взрыва с большим количеством щепок. Но работу я выполнил на славу, и посох сработал отлично. Я укрепил структуру щита и позволил энергии посоха нести его вперёд, к Эшер, и вдруг огромная, жёсткая и чрезвычайно твёрдая невидимая стена ринулась на неё, словно стремительно надвигающийся товарняк, оставляя за собой огненный след.

Я не опускал щит, и мои действия трудно было различить за пожирающим его пламенем — поэтому Эшер увидела надвигающуюся угрозу на секунду позже, чем было необходимо, продемонстрировав тем самым свою неопытность. Может, она и обладала настоящей силой и талантом к огню, но в схватке некогда продумывать каждое заклинание и контрзаклинание. Ты либо сделал домашнюю работу, либо нет, и несмотря на поддержку Ласкиэль, Эшер оказалась просто не готова к подобному. Она была полностью сфокусирована на нападении, даже не думая совмещать его с защитой, поэтому не смогла отразить атаку вовремя.

Стена врезалась в неё с силой несущегося на полном ходу грузовика и вышибла из завесы пурпурного тумана, обрамлявшего её обнажённую фигуру. Она улетела со сцены мельницей вертящихся конечностей и врезалась в витрину с особенно тонкими церковными одеждами, большая часть которых тут же загорелась, стоило мерцающему жару, окружавшему её тело, коснуться ткани.

Как только это произошло, свет в огромном хранилище изменился. Огонь в ладонях двух тройных статуй вспыхнул большим и опасным на вид багровым костром, окрасив всё в оттенки текущей крови. Я поднял взгляд на статуи и увидел, что их рты шевелятся. Из них не исходило ни звука, но эти чёртовы штуковины говорили, и животный инстинкт подсказал мне, что произошло. Бессмысленное уничтожение части коллекции включило какую-то сигнализацию.

А мы все стояли — более или менее — в одной невообразимой тюрьме для духов умерших.

Майкл с Никодимусом в это время яростно обменивались ударами. Амораккиус сиял, точно маяк, воздух наполняла его гудящая сила. Тень Никодимуса угрожающе плясала, размывая его фигуру, а сам он двигался с проворством маслянистой ядовитой жидкости, меч его так и сверкал — но всё это я уже видел.

Чего я не видел — так это Майкла, сражающегося изо всех сил.

Майкл был большим парнем, широкоплечим и сильным, поэтому контраст между ним и Никодимусом поражал. Есть одна прописная истина боя, которая гласит, что опытный большой человек побьёт опытного маленького. Преимущество большего роста, размаха и большей физической массы и силы неоспоримо, и впервые я увидел, как Майкл задействовал всё это разом.

Удар за ударом обрушивался на Никодимуса в череде яростных атак, и менее крупный человек мог только отступать шаг за шагом под натиском рыцаря Меча. Его более лёгкий клинок смог сделать выпад один раз, второй, но оба раза Майкл повернулся телом и принял удар в кольчугу, доверившись выкованной Черити для его защиты броне — и она справилась с задачей. Он продолжал наступать, и ни один из его ударов не предназначался для того, чтобы только ранить или вывести из строя. Амораккиус ударял в голову, горло, живот, сердце Никодимуса, и любая из этих атак могла нанести смертельное ранение.

Я кинул взгляд туда, где, насколько я знал, лежала охваченная пламенем Эшер. Я подумал, не подойти ли туда, чтобы удостовериться, что она нам больше не помешает, но от одной мысли об этом меня замутило, и я решил, что не готов ещё зайти так далеко. Кроме того, как бы опасна она ни была, Никодимусу она и в подмётки не годилась. Майкл уже почти одолел его. И это был наш шанс избавиться от этого монстра.

Майкл оттеснил Никодимуса к краю сцены, но тут динарианец зарычал и, крутанувшись, спрыгнул на землю. Он перекатился и снова поднялся на ноги, ловкий как акробат.

А я швырнул в него ещё одной градиной до того, как он обернулся и увидел её приближение.

У меня не было времени собрать столько же льда, сколько для первых двух, но градина, ударившая его, была размером с очень большое яблоко и летела значительно быстрее, чем прямая подача питчера высшей бейсбольной лиги. Градина при ударе не пострадала. Чего нельзя сказать о Никодимусе. С влажным шлепком лёд врезался ему в левый бок, под рёбра, заставив подскочить на носки и выгнуться от боли дугой. Затем динарианца качнуло вбок, и он упал на одно колено.

Майкл сделал два шага и спрыгнул со сцены. Он замахнулся и обрушил клинок на голову противника, как палач обрушивает свой топор. И никакая демоническая сила или падший ангел не могли спасти Никодимуса от этого удара, нанесённого этим человеком, с этим Мечом.

Ник спасся благодаря хладнокровию.

Амораккиус обрушился вниз, а Никодимус с искажённым от боли лицом поднял для защиты от Майкла не меч — но святой Грааль.

Майкл испустил испуганный крик и крутанул бёдрами, направив замах в сторону, и удар прошёл мимо Никодимуса, даже его не задев. Майкл потерял равновесие и упал, тяжело перекатившись. Не вставая с земли, Никодимус сделал выпад своим длинным мечом в спину Майкла, погрузив остриё в одно из его бёдер. Майкл снова вскрикнул от боли и с трудом поднялся на ноги, зажимая рану.

Никодимус поднялся следом, его тёмные глаза блестели, левая рука была плотно прижата к рёбрам, куда его ударила градина, он с трудом двигался. Он повернулся, чтобы поймать в обзор и меня, и Майкла, явно испытывая проблемы с распределением веса. Он был ранен.

Но далеко не так ранен, чтобы это меня устраивало.

Я призвал к навершию посоха ещё одну градину, затем поднял его и прицелился.

Никодимус снова поднял Грааль, держа его между нами, будто заложника, и слегка улыбаясь:

— Осторожнее, Дрезден, — сказал он. — Неужели ты готов пойти на такие жертвы?

— Ага, — ответил я и снова прорычал: «Forzare!» — послав в него очередной заряд льда.

Глаза Никодимуса расширились, но он сумел развернуться, чтобы заслонить собой Грааль, а градина ударила его в правую лопатку. Он издал ещё один задыхающийся крик — и внезапно возникшая тьма окутала его и унесла волной прочь.

— Майкл, — сказал я и поспешил к своему другу.

Глаза Майкла напряжённо метались вправо-влево, высматривая Никодимуса. Он повернулся так, чтобы я смог взглянуть на рану. Она была колотая — узкая, но глубокая. Кровь не хлестала по его джинсам ручьём, и я решил, что артерия не задета.

— Что произошло? — спросил я. — Он ушёл?

— Я… Я не уверен… — ответил мне Майкл. — До этого я не видел, чтобы у кого-либо получилось заставить его сбежать.

— Нужно его добить.

— Согласен, — ответил он мне. — Но как? Он только что улетел прочь.

— Дай мне минутку, — сказал я и почувствовал, что мои губы сами собой расплываются в ухмылке. — Как нога?

— Бывало и хуже, — напряжённо ответил он, затем переместил вес, пробуя опереться на ногу, и зашипел… но раненая нога выдержала. — Обычная рана.

— Ага, — сказал я. — Это всего лишь царапина! Продолжаем, ты, педик!

Он заморгал и уставился на меня:

— Педик?

— Ох, — ответил я. — Так ты не фильм цитировал. Извини.

— Какой фильм?

— «Священный Грааль»?

— Всё ещё у Никодимуса.

— Проехали, — вздохнул я.

С другой стороны амфитеатра раздался грохот рушащихся камней, и, оглянувшись, я увидел, как падают несколько пар коринфских колонн под аккомпанемент яростного рёва Урсиэля.

— Так объясни мне, — сказал Майкл, — Грей на нашей стороне?

— Ага. Я нанял его ещё до того, как всё это началось.

— Но он убил мисс Вальмон!

— Нет, не убивал, — возразил я. — Он соврал Никодимусу. Она должна ждать нас где-то снаружи хранилища.

Майкл выглядел сконфуженным:

— Ох. Но всё равно его жизнь меня не заботит.

— Эй, мы же ещё живы!

— Да, правда, — согласился Майкл и глубоко вздохнул. — Раз уж он остался тебе верен, мы должны ему помочь.

В этот момент Урсиэль встал на дыбы. Грей всё ещё находился в своём чудовищном обличье и всё ещё держался. Глаза самого дженоксвы представляли из себя одну кровавую рану, но глаза Урсиэля ярко пылали яростным зелёным огнём. Огромная похожая на медведя зверюга издала рёв, который наверняка ещё долго будет преследовать меня в кошмарах — если я проживу достаточно долго, чтобы их увидеть — и опрокинулась на ещё одну коринфскую колонну, пытаясь размазать по ней Грея. Они рухнули с очередным звучным грохотом и брызгами сверкающих драгоценных камней. Звук удара был… охренительно громким. Такой звук ассоциируется скорее со сносом зданий, а не с дракой.

Я сглотнул:

— Ага. Думаю, нам сл…

Я запнулся на полуслове, когда по моей спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с движением молекул.

Это ощущение было мне знакомо. Я уже испытывал его раньше, окружённый враждебными призраками, когда был почти что мёртв. Это было жуткое, совершенно отвратительное ощущение, и они излучали его, как человеческое тело излучает жар.

Впрочем, это не обязательно значило что-то серьёзное в физическом мире. Призраки обычно не могут контактировать с материальными объектами, либо могут, но лишь специфическими и сильно ограниченными способами. Но мы не находились в физическом мире. Это была Небывальщина, Подземный мир, и здесь, внизу, духовные сущности были столь же реальны и смертоносны, как и физические враги — даже намного смертоноснее.

В сущности, учитывая, как много действительно жутких монстров сразили разнообразные древнегреческие герои, у Аида, возможно, действительно был очень, очень неприятный отряд стражи. Этот парень, возможно, и вправду был единственным человеком во вселенной, кто мог на полном серьёзе дать команду: «Выпускайте кракена». Но с чего бы им спешить к нам? Я имею в виду, что мужик пожелал мне удачи. Он, конечно, не вмешался, но…

Я поднял взгляд на движущиеся губы статуй и вздрогнул:

— О чёрт.

— Что? — спросил меня Майкл.

— Я думаю, что мы привели в действие какую-то автоматическую систему безопасности, — ответил я. — Думаю, в этот самый момент полчище опасных духов мчится к нам на всех парах.

— Значит, нам нужно уходить.

— Я бы сказал, драпать. Забираем Грея и сматываемся.

Мы оба повернулись и двинулись к Грею — Майкл мог двигаться разве что быстрым шагом — но не успел я сделать и дюжину шагов, как позади меня раздался крик чистой ярости.

— Дрезден! — гневно взвыла Ласкиэль через рот Эшер. Я оглянулся и увидел, как её фигура с пылающими фиолетовыми глазами поднимается из маленького филиала ада, бушующего на стенде с одеждой. Она твёрдо встала на ноги и втянула в себя воздух — и огонь вокруг неё вдруг ослаб и заполыхал тем же отвратительным пурпурным оттенком, что и её глаза. Воздух наполнился запахом серы.

— Вот дерьмо, — выдохнул я.

А затем копье из чистого Адского Огня с рёвом понеслось прямо в меня.

(обратно)

Глава 46

Раздумывать было некогда. Я доверился инстинктам.

Я не мог оградить себя щитом от пламени, замешанного на адском огне, демонической версии огня Души. Адский огонь на несколько порядков увеличивает разрушительный потенциал магии. Когда тень Ласкиэль была внутри меня, я тоже им пользовался. Если бы у меня был мой старый браслет из щитов, я бы мог парировать большую его часть, но даже этого было бы недостаточно, чтобы мгновенно его остановить.

Не мог я и отразить его Зимой. Если бросить лёд навстречу пламени, они образуют пар, но адский огонь не остановится и продолжит своё движение. Тот же результат, только я буду приготовлен на пару, а не поджарен.

Раз или два в жизни мне удавалось достаточно быстро открыть перед собой Путь и переправить атакующее заклинание в Небывальщину или из неё, в какое-нибудь другое место в мире смертных. Но отсюда, из охраняемого хранилища, было бесполезно даже пытаться открывать Путь — для этого нужно было как минимум снова выйти за первые врата.

С огнём и так достаточно трудно иметь дело. Но если смешать его с адским огнём, его почти невозможно остановить.

Так что я даже и не пытался его остановить.

Вместо этого я его перенаправил.

Когда огненный снаряд понёсся на меня, я поднял посох правой рукой, завертел им туда-сюда перед собой, выделывая восьмёрки, и с криком: «Ventas cyclis!» — пустил через него свою волю, сплетённую с огнём Души, навстречу адскому огню падшего ангела.

Воя и кружась, ветер вырвался из моего посоха и свернулся в тугой вихрь, когда его достиг адский огонь. Вспыхнула молния, грянул гром, и резко запахло озоном, когда две диаметрально противоположные силы встретились и вступили в бой. Вращающийся воздушный вихрь поймал фиолетовый огонь, отклонил его к высокому потолку пещеры и закачал гейзер сверхъестественного пламени из стороны в сторону.

Чтобы контролировать этот ветер, потребовались огромные усилия, но хотя огонь прошёл всего в нескольких футах, исходящий с моей стороны воздушный поток не дал тепловому расплыванию зажарить меня на месте. Моя защита отвела всю мощь удара на потолок пещеры, где огонь разлетелся брызгами, затанцевал и свернулся в огромные волны.

Это на самом деле было дьявольски красиво.

Когда последняя вспышка удара ушла ввысь, у Эшер вырвалось короткое разочарованное рычание. Я отпустил заклинание ветра, но посох оставил медленно вращаться, готовый, если придется, к повторному противостоянию. Гнева, всё ещё бушевавшего в ней, у Эшер было в изобилии, и она обратилась к нему, чтобы собрать в своих руках ещё больше огня.

— Не делай этого, Ханна, — окликнул я её. — Тебе меня не побить. У тебя нет того, что для этого нужно.

— Ты — заносчивый сукин сын, — ответила она. — У меня есть всё, что нужно, чтобы справиться с тобой, страж. Боже, я была идиоткой, воображая, что ты хоть чем-то отличаешься от остальных.

— Вот тебе главное отличие, — продолжил я. — Отступи. Уходи отсюда. Я мешать не стану.

Она коротко, недоверчиво рассмеялась.

— У самомнения Белого Совета действительно нет границ, не так ли? — спросила она. — Вы думаете, что можете осуждать и выбирать, кому жить, а кому умереть. Устанавливаете все эти правила, по которым все остальные обязаны жить.

— Эти правила существуют не без причины, Ханна, — сказал я. — И в глубине души ты знаешь это. Но речь не о Законах магии или Белом Совете. Она о нас с тобой и о том, выйдешь ли ты из этого хранилища живой.

Я попытался смягчить свой голос, чтобы он казался менее испуганным и злым.

— Это существо внутри тебя влияет на твои эмоции. Манипулирует тобой. Она может показывать иллюзии, настолько реальные, что ты не поймёшь разницы, не прибегая к Зрению. Сказала ли она тебе об этом?

Эшер молча смотрела на меня. Я не был уверен, что она меня слышала.

Чёрт возьми. Если Ласкиэль была в голове Эшер, прямо сейчас обманывая её органы чувств иллюзией, она могла меня и не слышать.

— Ты не могла владеть ее Монетой так уж долго. Пару недель? Месяц? Я прав?

— Не притворяйся, что знаешь меня, — выплюнула она.

— Ты права, — согласился я. — Тебя я не знаю. Но я знаю Ласкиэль. Эта Монета была у меня какое-то время. Мне приходилось терпеть её в своей голове в течение многих лет. Я знаю, что она такое, как она может извращать вещи.

— Она не делает этого, — сказала Эшер. — Не со мной. Она дала мне силу и знания. За последние несколько недель я узнала от неё о магии больше, чем ото всех других чародеев за всю свою жизнь.

Я покачал головой.

— Магия огня — это чистая страсть, Ханна. И я знаю, в тебе, должно быть, накопилось много ярости. Но тебе следует обдумать свой путь к этому. Она не сделала тебя сильнее. Она просто раздула твой гнев, чтобы питать огонь. Ничто не даётся даром.

Эшер испустила горький смешок.

— Ты боишься, Дрезден. Признайся. У меня есть доступ к власти, которая делает меня опасной, и ты боишься того, что я могу сделать.

И, именно сейчас, она продемонстрировала принципиальную разницу между нами.

Я любил магию как таковую. Она — нет.

Искусство может требовать большого труда, иногда оно может быть утомительным, а иногда даже болезненным, но по большому счёту — я люблю его. Я люблю концентрацию, дисциплину, баланс. Люблю работать с энергиями и изучать, что можно сделать с их помощью. Люблю накапливающееся напряжение заклинания и почти болезненную ясность концентрации, необходимую, чтобы превратить это напряжение в действие. Я люблю практику так же, как и теорию, исследования, эксперименты с новыми заклинаниями, обучать магии других. Люблю накладывать заклинания на разнообразные изделия моего магического инвентаря, и, больше всего, я люблю, когда могу использовать свои таланты, чтобы изменить мир к лучшему, пусть даже совсем немного.

Эшер… наслаждалась, взрывая всё вокруг и сжигая дотла. В этом она была хороша. Но она не любила свой талант за то чудо, каким он был.

Она просто любила то, что могла делать, пользуясь им.

И это привело её сюда, в место, где она обладала ужасающей силой, но не тем состоянием психики, чтобы правильно понимать последствия и результаты её использования — или, по крайней мере, не настолько, насколько в том нуждалась, в глубине души. Чтобы управлять мощью, которой она теперь обладала, она должна была понимать всё на уровне животных инстинктов, проникаясь Искусством магии так полно, чтобы подлинная его суть воспринималась неосознанно.

Именно поэтому, практически каждый раз, когда она использовала магию за последние несколько дней, её целью было разрушение либо защита собственной шкуры от прямых последствий её же силы. Поэтому она не была способна применить на практике то, в чём нуждалась в противостоянии с кем-то, кто обладал широким спектром навыков. Поэтому она сосредоточилась исключительно на нападении на меня и пренебрегла собственной защитой несколькими минутами ранее. Вот почему она сказала «да» падшему ангелу, который теперь сводил с ума её эмоции.

И по той же причине она не обдумала последствия высвобождения такого количества энергии изначального разрушения в большом, но в конечном счёте, ограниченном пространстве.

У Эшер был талант, но не было образования, практики и склада ума — набора, необходимого, чтобы стать профи.

— Я боюсь, — сказал я ей. — Мне страшно за тебя. Тебя занесло на плохую дорожку, Ханна, и мне чертовски жаль, что это случилось именно с тобой. Пожалуйста, просто уходи. Пожалуйста.

Ханна сощурилась, лицо её покраснело, и она произнесла, отрубая каждое слово:

— Снисходительный ублюдок. Прибереги свою жалость для себя.

А затем с криком послала на меня ещё одно копьё адского огня удвоенной силы.

Я снова поймал его вихревым заклинанием, переплетённым с огнём Души, хотя усилий понадобилось ещё больше. И снова послал его по спирали вверх к потолку, но на этот раз направил в одну точку.

За мгновение до того, как последние капли адского огня врезались в потолок, я встал на одно колено, вытянул посох вверх и поднял самый мощный щит, который только смог создать, между собой и Эшер. Расчёт был в том, чтобы немного отвлечь её внимание на меня, подставив цель, которую она психологически не смогла бы проигнорировать.

Она закричала, яростно глядя на меня, и вновь начала собирать в руках огонь, видя только пассивную цель, ослабленную и упавшую на одно колено, которую можно было размазать третьим заключительным ударом. Но я видел горящие глаза Ласкиэль, расширившиеся от внезапного смятения и понимания, когда падший ангел сообразил, что сейчас произойдёт, на несколько сотых доли секунды позже, чем успел бы это предотвратить.

Через мгновение несколько сотен тонн расплавленных и раскалённых докрасна камней, вырванных из скальной породы собственным адским огнём Эшер, обрушились ей на голову.

Шум был ужасный. Разрушения устрашали. Светящиеся горячие камни отскакивали от моего щита, а затем начали накапливаться с обратной стороны, тесня меня и толкая назад по земле. Груда камней пихала меня добрых двадцать футов по полу амфитеатра, а Майкл лихорадочно ковылял впереди меня на карачках, чтобы оставаться под защитой щита.

Через несколько секунд падение камней стало не таким бурным и беспорядочным, и я опустил щит, задыхаясь от затраченных усилий. Я всё стоял на одном колене, не двигаясь с места и наклонившись вперёд, пытаясь отдышаться, вымотанный напряжением последних секунд. Хранилище всё крутилось и крутилось перед глазами. И когда это только началось?

Воздух загустел от пепла, жара и запаха серы. Половина долбаного амфитеатра была погребена под упавшими камнями. Одна из огромных статуй была засыпана по самые бёдра.

А Ханна Эшер и Ласкиэль исчезли.

Упали несколько последних камней, громко стуча по беспорядочной груде и подпрыгивая. Я смутно отметил, что их прыжки выглядят как-то не так. Сила тяжести здесь действительно была немного больше, чем в реальном мире. На самом деле она была настолько сильной, что мне хотелось просто закрыть глаза и остаться лежать на полу.

— Гарри, — выдохнул Майкл.

— Прости меня за это, Ханна, — услышал я собственный шёпот. — Мне жаль.

Майкл положил руку мне на плечо:

— Гарри? Ты в порядке?

Я помотал головой и слабо махнул в сторону нападавшей груды.

— Адские колокола, Майкл! Это был даже не бой. Это было настоящее убийство. Она не была монстром. Она просто сделала плохой выбор. Пустила эту штуку внутрь, и… та стала провоцировать её. Управлять ею.

— Это то, что они делают, — тихо сказал Майкл.

— Это могло случиться и со мной… Если бы не Божья милость, под завалом был бы Гарри Дрезден.

Майкл, хромая, подошёл ближе, остановился передо мной и слегка хлестнул меня по щеке:

— У нас нет на это времени. Рефлексировать будешь позже. Мы поговорим об этом потом. Вставай.

Удар не был болезненным, но он слегка ошеломил меня и заставил встряхнуть головой. Изнеможение, вызванное швырянием настолько мощных сил, начало проходить, и я стряхнул вялость, которая последовала за ним. Противное покалывание холода стало ещё ощутимее.

— Гарри, — окликнул Майкл, — ты меня слышишь?

— Голова болит, — пробормотал я. И затем я осознал, что это означает. Серьга Мэб пылала в моём ухе как крошечная ледяная звезда, а голова всё равно начала тяжело пульсировать.

Моё время истекало. И если я не смогу вернуть всех к первым вратам и открыть Путь обратно в Чикаго, оно истечёт и для остальных. Я опёрся на посох и заставил себя встать на ноги. Я чувствовал себя дряхлым, неподъёмным и уставшим, но этой слабости я позволить себе не мог.

Я снова заставил себя сосредоточиться и сморгнул с глаз что-то горячее и влажное.

— О'кей, — сказал я. — Ладно. Забираем Грея и валим отсюда.

И тут по воздуху с дальней стороны амфитеатра к нам понеслась какая-то размытая тощая фигура с огромными крыльями летучей мыши. Одно из его крыльев ослабело, существо рухнуло на мраморный пол, подпрыгивая при посадке. Неясная фигура несколько раз перекувырнулась, и когда остановилась, перед нами лежал ошеломлённый Грей. Нижняя половина его лица, а также руки и предплечья были алыми от крови.

— Майкл, — позвал я.

Действуя вместе, мы поставили Грея на ноги между нами, и двинулись назад к входу в хранилище, огибая адский жар, исходящий от обломков.

— Грей, — спросил я, — что произошло?

— Он проявил сообразительность и перекинулся в меньшую форму, — сказал Грей. — Мои челюсти соскользнули. Но что-то попало ему в глаза, и я оторвался от него прежде, чем он смог превратиться обратно и схватить меня.

Откуда-то позади нас раздался яростный рёв дженосквы и грохот падения ещё одной колонны. Следующее рычание прозвучало огорчительно глубже по диапазону, поскольку дженосква снова принял демоническую форму Урсиэля и поднялся на задние лапы для лучшего обзора. В результате его голова оказалась в долбаных двадцати футах от земли, и хотя мы уже проделали большую часть пути по лестнице амфитеатра, горящие глаза Урсиэля и истерзанные, кровавые глазницы дженосквы оказались на одном уровне с моими. Демон-медведь раскрыл пасть и взревел от ярости.

— Похоже, он разозлился, — пискнул я.

— Искренне на это надеюсь, — буркнул Грей, немного глотая слова. Он лишь едва поддерживал собственный вес, и его глаза всё ещё выглядели мутными. — Дай мне сек и буду в поряде.

Урсиэль упал обратно на свои шесть лап и двинул к нам. Он хромал на ту ногу, которую перерубил Майкл, но она не просто болталась свободно, как должна бы. Адские колокола, он быстро восстановился.

— Вальмон, — спросил я у Грея. — Где она?

— Отправил её обратно к первым вратам, — ответил Грей, — с магическими артеф… арф… вещами.

— Вот и всё, — сказал я Майклу. — Ты ранен. Грей всмятку. Отведи его обратно к первым вратам и сделай это настолько быстро, насколько сможешь.

Майкл стиснул челюсти.

— Ты не можешь сражаться с Урсиэлем в одиночку, Гарри. Тебе не победить.

— Нет нужды сражаться с ним, — возразил я. — Нужно просто купить вам двоим немного времени, чтобы выбраться. Доверься мне. Я вас скоро догоню.

Майкл на секунду прикрыл глаза, а затем быстро кивнул мне и принял весь вес Грея на себя.

— Да пребудет с тобою Бог, друг мой.

— Любая помощь приветствуется, — согласился я и остановился на верхней части лестницы амфитеатра, в то время как Майкл и обвисший на его руках Грей отступали по пути нашего прибытия.

В голове стучало. Я вытряс из рукава нож в ножнах и закинул его в карман пыльника, к своему револьверу-переростку, затем проверил, что Плащаница надёжно спрятана в другом кармане.

Из дальнего конца хранилища донёсся устрашающий завывающий вопль. Холодок, пробегавший по коже, становился всё интенсивнее, и ему сопутствовало чувство иррационального, сверхъестественного ужаса. Через мгновение первому воплю эхом отозвались другие, и ощущение бездумной паники усилилось. Сердце пустилось вскачь, ноги и руки затряслись и ослабли.

Тени приближались.

Урсиэль издал ещё один неистовый рёв, а затем двадцатифутовый рогатый медведь размером с боевой танк проломился на открытое пространство и неуклюже помчался вверх по лестнице ко мне, оскалив клыки, с явным намерением учинить кровавую бойню.

И вместо того, чтобы спасаться бегством как любая здравомыслящая личность, я замахал ему как мельница руками и заорал:

— Эй, Йоги! Я здесь! Иди-ка получи!

(обратно)

Глава 47

Урсиэль был слишком большой, чтобы драться.

Послушайте, люди без умолку болтают о том, что размер — это ещё не всё, и чем ты выше, тем больнее падать, но людям, которые так говорят, вероятно, не приходилось сталкиваться с атакующим медведем-демоном, таким большим, словно он сошёл с экрана кинотеатра на открытом воздухе. С точки зрения обороны побеждает самый что ни на есть размер. Это факт. Спросите слона.

Но…

С точки зрения охоты, быть большим хорошо только тогда, когда те, на кого ты охотишься, тоже весьма огромны. Успешные хищники не обязательно больше, чем те, с кем они расправляются — они просто лучше вооружены и достаточно велики, чтобы справится с задачей, если всё сделают правильно. Слишком многочисленная и проворная добыча может разбежаться, и охотнику будет сложнее угнаться за несколькими целями одновременно.

Грей поступил блестяще, ослепив дженоскву. Он заставил его полагаться на глаза Урсиэля. А для этого, по-видимому, нужно было оставаться в форме гигантского медведя. Если бы дженосква преследовал меня в своей естественной форме, он поймал бы меня и разорвал в клочки в один миг — я видел, как быстро он мог двигаться. Медведь, возможно, и представлял собой неодолимую массу мышц, когтей и клыков, но у меня был небольшой опыт общения с очень-очень большими существами в процессе движения, и я знал о них одну важную вещь.

Они не слишком поворотливы.

Урсиэль приблизился и, насколько позволяли его размеры, изобразил нечто похожее на атакующий прыжок. Я метнулся в сторону. Гарри Дрезден, чародей, сыграл бы в ящик на этом самом месте. Но сэр Гарри, рыцарь Зимы, на целый волосок разминулся с разящими лапами и щёлкнувшими челюстями, отскочил назад на несколько ярдов и заорал:

— Оле! Торо!

Урсиэль взревел ещё раз, но его голова повернулась в сторону отступающих фигур Майкла и Грея. По моим наблюдениям, Урсиэль не был тактическим гением, но и он, и дженосква были хищниками, а Майкл и Грей были ранены и уязвимы. Их легко можно было поймать и прикончить, а затем на досуге поохотиться и на меня, словно кошка, которой досталась целая куча надоедливых мышей.

И я поднял свой ​​посох, направил его на демона-медведя и прокричал:

— Fuego!

Огненный заряд, который я послал в него, был невелик. Мне не хотелось тотчас же хлопнуться в обморок от истощения, а дженосква-и-Урсиэль проявлял раздражающую устойчивость к моей магии. Но у меня была другая цель. Мини-заряд пламени ударил медведя по носу, и хотя и не обжёг плоть, но подпалил немного шерсти и, клянусь, чертовски его взбесил.

Голова медведя дёрнулась обратно в мою сторону, и сам он качнулся вперёд. Затем горящие глаза стали ярче, и он снова качнулся в сторону раненых, пытающихся уйти из хранилища. Конфликт воли дженосквы и падшего ангела был практически налицо.

— У-у-у-у-у! — протянул я самым раздражающим тоном, которым только мог. — Ты меня разочаровываешь, Джен. Бьюсь об заклад, что Река в Плечах не стал бы на твоём месте так разрываться на части.

Это окончательно его довело.

Большой медведь развернулся ко мне и диким рывком мгновенно ринулся вперёд, и я снова скользнул в сторону — ещё пара дюймов, и меня перемололо бы в пасту. Я метнулся ещё на несколько ярдов в сторону, так чтобы нас разделил один из стендов. Он даже не попытался обойти его, а просто пробился сквозь, разбрасывая повсюду золото и драгоценные камни, и моя голова едва избежала нового украшения в виде упавшей на неё мраморной колонны. Я поскользнулся, но удержался на ногах и продолжил движение, заставляя огромного медведя постоянно поворачивать в разные стороны, если он хотел меня поймать.

В моём субъективном восприятии это длилось полтора века, хотя в реальности, возможно, прошло где-то тридцать секунд. Несколько доспехов были раздавлены или разлетелись на части, когда мелькнувшая огромная лапа выбила мраморную колонну, поддерживающую крышу над стендом, где они стояли. Полдюжины объектов, похожих на яйца Фаберже, покрытых нежной золотой сеткой, разбились в лепёшки, когда один из мощных как кувалда ударов промазал мимо меня на дюйм. В какой-то момент я схватил огранённый алмаз величиной с мой кулак и с криком: «Зашибись!» — швырнув его Урсиэлю в нос, а затем спрятался за очередным выставочным стендом с редкими священными текстами и нескольким Библиями Гутенберга по центру.

А затем случилось нечто страшное.

Рёв прекратился.

Я мгновенно застыл на месте. Стало тихо, только трепетало пламя в руках гигантских статуй, и откуда-то из-за дальней стены хранилища, нарастая, неслись нескончаемые и пугающе близкие стенания и страшные вопли.

Что-то металлически звякнуло, словно слепой обладатель огромной лапы случайно пнул упавший драгоценный камень, и тот ударился о какой-то предмет из драгоценного металла.

Вот дерьмо!

Я огляделся по сторонам и понял, что обломки и другая мелочь покрывали каждый дюйм пола вокруг на расстоянии пятидесяти футов от меня. Я забыл, что имею дело не только со звериной природой Урсиэля. За ним ещё стоял интеллект дженосквы, и он меня уделал.

Конечно, дженосква в первую очередь пытался меня поймать и убить, но, кроме того, он ещё специально покрыл весь пол вокруг обломками, чтобы не оставить мне никакой возможности сдвинуться с места, не наделав шума.

Теперь, чтобы поймать и убить меня, ему не нужны были глаза.

— Маленький чародей, — загрохотал дженосква. Тональность его голоса странно прыгала. Наверное, он говорил из-за завесы, поэтому я не мог определить, откуда голос исходит. — Буду откручивать твою голову с твоей тощей шеи. Буду наслаждаться этим.

У меня было что ему ответить, но заговорить я не решился. В любом случае, голос выдал бы мой ужас. Вопли становились чаще, а жутковатое ощущение присутствия теней всё ближе, и моё сердце билось так сильно, что грудь тряслась. Я попытался повернуть голову, совсем не сдвигаясь с места и не шурша одеждой, чтобы поискать дженоску. Его я не увидел, но голос был близко.

Я знал, что у меня только одна попытка на рывок. Если я ошибусь, он меня догонит и проделает всё то, что обещал. Приэтой мысли по шее пробежали неприятные мурашки. Мне нужно было выяснить, где он находится.

— Откручу твою голову, словно крышку, маленький чародей, — продолжал греметь голос дженосквы, после каждой фразы он делал паузу, чтобы прислушаться. — Выпью твою кровь. Как бутылку колы.

Этот образ получился таким ярким, что я едва не испустил нервный смешок. Но вовремя его подавил, закрыл глаза и изо всех сил напряг свой чародейский слух. До меня доносились слабые короткие звуки. Хруст обломков. Движение на вершине кучи рассыпанных драгоценных камней. Но все звуки были искажены, как голос дженосквы, и их источник невозможно было определить.

Прекрати вести себя как загнанное животное, Гарри, и используй свой мозг.

Точно.

Дженосква не слышал меня и не мог точно знать, где я нахожусь… но если я буду сидеть на одном месте, рано или поздно он меня найдёт. Если я прошепчу слова заклинания, чтобы скрыть свои движения под завесой, их он тоже услышит. Моей пульсирующей голове и так хватало нагрузки, и я не решился попробовать невербальную магию. Я бы смог, но психическая отдача от неё была просто опустошающей, и последнее, что мне было нужно, это ошибиться и вырубиться. Даже использование магических чувств могло меня выдать — дженосква в какой-то мере и сам практиковал магию и вполне мог учуять, как моя аура расширяется в поисках источников энергии.

Тени стали ближе, а воздух в хранилище — неприятно тёплым от расплавленной скальной породы. Нагретый воздух поднимался вверх, восходящий поток давал пищу огню в руках статуй, и тот тихонько подвывал.

Тяга.

Легко касаясь волосков на тыльной стороне моей ладони, воздух мягко тёк мимо меня откуда-то из-за пределов хранилища, в сторону груды горячих камней, наваленных более или менее в центре огромного помещения.

Не думай, как человек, Гарри. Думай, как хищник. Игнорируй зрение. Забудь о слухе. Как движется хищник, когда преследует добычу?

С подветренной стороны.

Дженосква будет двигаться с подветренной от меня стороны, ориентируясь по моему запаху. Это было не то же самое, что знать, где он находится, но для моих целей годилось.

При условии, конечно, что рассуждал я правильно. Если это не так, я загоню себя в ловушку и стану Гарри Дрезденом, человеком-напитком.

Сил на выполнение заклинаний у меня почти не осталось, но я должен был попытаться.

Поэтому я призвал Зиму, сфокусировал волю в посохе и крикнул:

— Glacivallare!

Ледяной холод вырвался из посоха и затвердел в стену изо льда около двадцати футов длиной и в фут толщиной, слегка изогнутую в мою сторону. Я взмолился, чтобы дженосква оказался по другую сторону стены — моя жизнь зависела от этого — повернулся и побежал.

Мне не удалось пробежать и двадцати футов, как что-то врезалось в стену и с треском разбило её. Я бросил быстрый взгляд через плечо и увидел дженоскву, большое человекообразное пятно за завесой, которая задрожала, когда крошечные кусочки льда приземлились на него и растаяли. Завеса замерцала и упала, и он не пытался её восстановить. Восстановив равновесие за полсекунды, он стремительно бросился ко мне, используя для бега свои огромные руки наравне с ногами.

Если бы Майкл его не ранил, дженосква уже сдавал бы мой труп как пустую бутылку в обмен на пятицентовик. Но хотя ему явно было лучше, он всё ещё двигался не на полной своей скорости, и мне удавалось сохранять преимущество в пару шагов. Его запах заполнял мой нос, а громкое сопение пугало. Он не отставал, следуя за бешеным топотом моих бегущих ног и тяжёлым дыханием.

Я не мог сражаться с этим парнем.

Но это не значит, что я не мог его убить.

Мы вылетели из хранилища, миновали Врата Крови, и я ускорился ещё сильнее, собирая для этого усилия все свои резервы. Затем засветил посох и бросился в туннель, ведущий к Вратам Льда, а добежав до них, воззвал к силе Зимней мантии, чтобы толкнуть железный рычаг обратно в положение «Вкл.» и выломить его у основания одним свирепым движением.

А затем я сломя голову ринулся по двухсотъярдовому смертоносному полю, в то время как глыбы льда размером с дом начали падать, разбиваться, скользить, сталкиваться, и крушить друг друга, словно какая-то громадная, обезумевшая машина для утилизации отходов.

— Паркур! — прокричал я, швырнув себя в скольжение, которое пронесло меня прямёхонько под горизонтально летящей глыбой льда размером с товарный вагон, чтобы тут же вскочить на ноги и продолжить бег.

— Паркур! — выкрикнул я снова, запрыгивая на маленький блок и проскакивая ещё над несколькими, ныряя и лавируя между ними, с дженосквой, горячо сопящим мне в затылок. Бросая отчаянные быстрые взгляды назад — на него, я замечал, как он дюйм за дюймом сокращает расстояние между нами, а его огромное тело движется с совершенно несправедливой для таких размеров ловкостью, когда он, даже безглазый, преодолевал препятствия куда лучше меня.

А потом холод начал добираться до него.

На первый взгляд не произошло ничего особенного. Сначала он отстал от меня на шаг. Но, на следующем ряду жерновов, один из них рассёк его чудовищное плечо. Он восстановил равновесие и продолжил движение, и мы уже почти пресекли поле, когда я сжульничал.

Перепрыгивая через пару низких глыб, я крутанулся в воздухе и успел ткнуть пальцем в землю позади себя и отрывисто выдохнуть:

— Infriga!

Я не использовал много энергии. Едва различимое дуновение, в действительности — как раз достаточное, чтобы покрыть десятифутовый клочок на полу пещеры зеркальным Зимним льдом.

И его нога соскользнула.

Скольжение было недолгим. Но притуплённые холодом рефлексы не справились, и его равновесие нарушилось. Не так уж сильно, в конце концов, он бежал на всех четверых. Но достаточно, чтобы он пошатнулся и снова замедлил шаг.

Внезапно передо мной выросла десятифутовая стена ледяных глыб, каждый блок которой вращался, сталкиваясь и разбиваясь, в непредсказуемом ритме. Я испустил крик и перепрыгнул через неё всю, в стиле прыжков в высоту. Мои плечи шаркнули по верхушке стены, попотчевав меня восхитительным зрелищем ещё одной глыбы размером с дом, падающей сверху из темноты прямо на меня, а потом я отскочил от верхушки стены и рухнул на открытое место.

Дженосква ухватился за верхнюю часть стены и с лёгкостью её перескочил, его огромная волосатая туша двигалась без малейших усилий. Каким-то образом он определил наличие преграды. Должно быть, он услышал мой крик и прыжок, а может то, как я задел верхушку. Или, может быть, Урсиэль помогал ему в этой погоне вслепую, так же как Ласкиэль однажды помогла мне, направляя меня в полной темноте.

Но ни дженосква, ни Падший ангел не почувствовали того, что беззвучно падало на них.

И глыба льда размером с целое здание опустилась, как молот Господа Вседержителя, и раздавила дженоскву, как пивную банку.

Я остановился, перекатившись, и в изнеможении плюхнулся на каменный пол пещеры, сопя как паровоз. Но у меня осталось достаточно энергии, чтобы повернуть голову к ужасным останкам, которые мотало, словно тряпичную куклу, в последнем ряду дробильных жерновов.

— Паркур, — пропыхтел я. — Засранец.

Следующую минуту я просто дышал.

Мгновение спустя ко мне приблизились шаги, и я почувствовал, как чьи-то руки тянут меня вверх. Майкл снова вложил Амораккиус в ножны и поддерживал меня, пока я поднимался. Стоящий неподалёку Грей несколько секунд наблюдал за молотящими глыбами, но затем покачал головой и скривился:

— Фу, гадость.

— Все целы? — спросил я.

Анна Вальмон вздрогнула и повернула ко мне бледное лицо.

— А ты сам как, Гарри?

— Пара месяцев сна в удобной кровати, и я буду как новенький, — ответил я.

До нас внезапно донёсся хор стенающих воплей, как будто тени, которые начали наводнять хранилище, достигли некой критической массы и теперь выплёскивались наружу. Я всё ещё не видел их, и увидеть вовсе не жаждал. В моей памяти сохранился смутный образ чистящих пузыриков мертвечинки из «Властелина колец», и уверен, что этого вполне хватит, чтобы представить себе стремительно надвигающуюся на нас угрозу.

— Это ещё что? — спросила Анна.

— Вышибалы, — ответил я. — Мы не захотим оказаться поблизости, когда они доберутся сюда. Народ, давайте-ка уберёмся к первым вратам.

Так мы и сделали, торопясь по туннелю к месту открытия Пути. Я сделал глубокий вдох, готовясь к тому, что, как я надеялся, будет последним серьёзным испытанием этого дня.

— Майкл, — позвал я.

— Да?

— Полагаю, Никодимус рассчитывал на Ласкиэль и Эшер, как на резервный Путь домой, — сказал я. Эшер вовсю швырялась Адским огнём. За пару недель обучения у хорошего учителя — скажем, Падшего ангела, который может посылать ей образы и сообщаться непосредственно с мозгом — она могла бы развить достаточно способностей, чтобы научиться управлять Путями — но, вероятно, не из-под горы в несколько сотен тонн расплавленной породы. — Возможно, дженосква мог бы сделать это. Но они вне игры. Это оставляет ему лишь один путь для возвращения.

Майкл хмыкнул и обнажил меч. Грей нахмурился и теперь поглядывал по сторонам с куда большей осторожностью.

— Мы не в лучшей форме для сражения, Гарри, — сказал Майкл.

— Так же как и он, — сказал я. — Держим глаза открытыми. Проходим через Путь настолько быстро, как сможем, и я пулей закрываю его за нами. Ник может найти свой собственный путь домой. — Затем я сосредоточил свою волю, прочертил посохом линию в воздухе и произнёс:

— Aparturum.

Воздух снова рассекла светящаяся линия, затем расширилась, и с того места, где стоял, я уже мог разглядеть внутреннюю часть хранилища в банке Марконе.

Я тяжело опёрся на посох и обоснованно возгордился собой из-за того, что до сих пор ещё не повалился и не уснул прямо на этом самом месте.

— Майкл, иди, — сказал я.

Майкл вынул свой меч и прошёл первым, внимательно оглядываясь в поисках любой опасности.

— Анна, — позвал я.

Вальмон шагнула вслед, и я заметил, что рюкзак всё ещё при ней. Это был один из тех проигнорированных мной одинаковых рюкзаков, которыми всех обеспечил Никодимус. В амфитеатре Грей использовал для обманного манёвра его точную копию.

— Боже ж ты мой, — сказал Грей, глядя на меня. — Ты не забрал добычу? Как, чёрт возьми, ты собираешься мне заплатить?

— Придумаю что-нибудь, — ответил я.

Грей ухмыльнулся.

— Я знаю, что мы спешим, но кое-что тебе нужно знать.

— Что?

— Никто не озаботился долей для Вязальщика, — сказал он. — Мы все довольно потрёпаны, а у него есть армия демонов, которую он может двинуть на нас. Так, пища для размышлений. — Затем и он миновал портал.

— Вот дерьмо! — выругался я.

Мне просто хотелось где-нибудь чудненько прилечь. Почему всё всегда так сложно?

Я шагнул через проход обратно в мир смертных, и почти мгновенно почувствовал себя лучше, легче, свободнее. Сила тяжести изменилась. Я тут же повернул голову назад, чтобы не упустить ничего из виду. Никодимус мог спешить по Пути прямо сейчас — как и несколько миллионов разъярённых теней. Не думаю, что Аид позволяет своим узникам просачиваться в мир смертных, но, с другой стороны, с такими типами никогда нельзя быть ни в чём уверенным.

По крайней мере, разрушать сплетённое заклинание было легче, чем его создавать.

— Майкл, — сказал я, — прикрой меня.

Он подошёл ко мне с мечом в руке. Я повернулся к проходу, уставший как собака, поднял посох и прошептал:

— Disperd…

И чёрная тень промчалась сквозь Путь, ударив меня, как грузовик.

Я ждал неприятностей и был к ним готов. И Майкл был готов. Либо оба мы устали больше, чем осознавали, либо тень перемещалась с такой скоростью, что ни у одного из нас не было шансов успеть. Или — и то, и другое.

Сила удара завертела меня и швырнула на землю с такой болью, что локти запутались в лопатках.

Я обалдело вскинул голову, выбрасывая руки в оборонительном жесте, чтобы увидеть, как хвост тени со свистом исчезает в дальнем конце хранилища Марконе, у входной двери.

Из водоворота теней возник Никодимус. Он был бледен и выглядел ужасно, в запавших глазах застыла боль, но держался он прямо. Его меч снова был в ножнах, и в одной руке он по-прежнему небрежно держал святой Грааль. Двигаясь с явным напряжением и болью, он повернул ручку, открывавшую главную дверь в хранилище изнутри, потом толкнул дверь, и она распахнулась.

Затем он взглянул прямо на меня и совершенно спокойно отломал ручку у самого основания.

Было нечто неистовое и ужасное в его глазах — я мог видеть это, даже со своего места.

— Дрезден, — произнёс Никодимус, — как отец отцу скажу, что сработали вы неплохо.

Я почувствовал, как мои глаза расширяются.

— Остановите его! — заорал я и вскочил на ноги.

Майкл бросился бежать. Грей размытой тенью скользнул к дальнему концу хранилища, двигаясь со скоростью, которая обычно ассоциируется с самолётом на низкой высоте.

Ни один из нас не успел туда вовремя, чтобы помешать Никодимусу с резким, горьким смешком захлопнуть огромную дверь.

Тяжело дыша, я добежал до противоположного конца хранилища, ну или большей частью добежал. Анна Вальмон оставалась рядом со мной, всё ещё держа свой свёрток с инструментами.

— Господи! — выдохнул я, пытаясь использовать то, что осталось от ручки, но не смог за неё ухватиться. Дверь в хранилище была заперта, а мы остались внутри. Я резко ударил в неё плечом, но она даже не сдвинулась, и я не был уверен, что смог бы выбить её, даже если бы был полон сил.

— Майкл, ты слышал, что он сказал?

— Слышал, — мрачно ответил Майкл.

— Откуда он мог узнать?

— Ты сказал ему, — спокойно пояснил Майкл. — Когда провоцировал его насмешками про Дейрдре. Ты говорил такие вещи, которые мог знать только другой отец.

Я застонал, потому что Майкл был прав. После того, как Никодимус понял, что я тоже был отцом, ему не понадобилось слишком много времени, чтобы сопоставить этот факт с темноволосой, черноглазой маленькой девочкой, которая внезапно появилась в доме Майкла. В месте, которое, как я чертовски хорошо понимал, Никодимус держал под особым наблюдением, даже если для этого он не мог использовать свою ручную тень. И она появилась там сразу же после моего безумного штурма Красной Коллегии и моей мнимой смерти в придачу. Нетрудно было догадаться.

Никодимуc не смог бы войти к Майклу в дом — но у него был целый отряд неадекватных оруженосцев с автоматами и дробовиками, которые смогли бы, а он был переполнен болью от потери собственной дочери.

Мэгги была там. Как и дети Майкла. И беззащитный архангел.

— Он идёт к тебе домой, — выдохнул я. — Он идёт за нашими семьями.

(обратно)

Глава 48

— Назад, — резко выдала Анна Вальмон и опустилась на колени, развернув на земле набор своих инструментов перед сломанной ручкой. — Дрезден, уйди с дороги.

— Скорей, скорей, скорей, — поторопил я, отойдя в сторону.

— Я знаю, — она принялась выдёргивать инструменты из набора.

— Скорей.

— Я знаю.

— Ты не можешь её просто вскрыть?

— Это бронедверь, Дрезден, а не велосипедная цепь, — огрызнулась Вальмон. Она одарила Майкла раздражённым взглядом и кивнула в мою сторону.

Майкл выглядел так, будто тоже хотел её поторопить, но лишь сказал:

— Не мешай ей, Гарри.

— Это недолго, — пообещала она.

— Проклятье, — высказал я, переминаясь с ноги на ногу.

— Дрезден? — вопросил Грей.

— Ну что?

Словно с большого расстояния, до хранилища донеслось эхо от хора стенающих воплей.

Грей поджал губы.

— Должен ли переход вроде этого оставаться открытым?

Я обернулся и уставился на переход. Единственным источником света на той его стороне являлся он сам, но этого было достаточно, чтобы показать мне шагнувшую к порталу огромную фигуру, чья волосатая коленная чашечка находилась на уровне моей груди. Затем она опустилась на колени и огромное, уродливое гуманоидное лицо со сросшимися бровями и единственным громадным глазом в центре лба голодно обратилось на меня.

Я перехватил посох и сосредоточил волю.

— Ну хоть бы раз всё пошло по плану, — рыкнул я. — Disperdorius.

Энергия покинула меня дурманящей волной; контур перехода сложился в себя и пропал, забрав с собой циклопа. Я отвернулся от схлопывающегося портала обратно к двери ещё до того, как световое шоу завершилось.

Прозвучал тихий хлопок, за которым последовало шипение, и я повернулся, чтобы увидеть Вальмон, держащую нечто вроде миниатюрного автогена, подключённого резиновыми шлангами к паре маленьких баллонов. Она передала Грею стальную отвёртку и сказала:

— Мне нужен прямой угол.

Грей хмыкнул, взял её обеими руками и прищурился. А затем согнул жало отвёртки под прямым углом так резко, что очертания его предплечий размылись.

— Вставь внутрь гнезда, где он её сломал, вот здесь, и держи, — добавила она.

Грей так и сделал. Вальмон просунула полоску какого-то металла в отверстие, нацепила маленький квадрат из тёмного пластика, чтобы защитить зрение от ослепляющего факела горелки, и от двери полетели искры. Она работала над этим около пятисот лет, что, вероятно, уложилось в пару минут, после чего автоген истратил топливо и погас.

— Держи ровно, — предупредила она. — Хорошо, отпускай.

Грей отпустил ручку отвёртки, застывшую в отверстии примерно в той же позиции, что и оригинальная ручка.

— Готово. Пошли, — сказал я.

— Нет, — отрезала Вальмон. — Материалы не те, и я не слишком оптимистична по поводу этой пайки. Мы должны дать ей остыть или только сломаем её, а топлива на вторую попытку нет. Шестьдесят секунд.

— Проклятье, — я принялся шагать взад-вперёд. — Ладно, когда мы выйдем, я направлюсь к дому как можно быстрее. Майкл, тебе надо добраться до телефона и…

— Я иду с тобой, — сказал Майкл.

Я обернулся к нему и высказался жёстким, практичным тоном:

— У тебя нога ранена. Ты меня замедлишь.

Его челюсти сжались. Мускулы напряглись. Но он кивнул.

— И тебе надо будет помочь остальным убраться из банка. Надеюсь, без превращения в решето по дороге. Уходи, найди телефон и предупреди Черити. Возможно, у неё хватит времени спрятать всех в убежище.

— Он сожжёт дом вокруг них, — тихо сказал Майкл.

— Чёрта с два, — сказал я. — Иди следом так быстро, как сможешь.

Он кивнул. Потом, молча, протянул мне рукоять Амораккиуса.

— Я не могу забрать его у тебя, — сказал я.

— Он не мой, Гарри, — ответил Майкл. — Я его просто взял на время.

Я положил пальцы на рукоять, а затем покачал головой и толкнул её обратно к нему. Меч обладал невероятной мощью — но и требовал невероятной аккуратности в использовании, а я не имел ни настроения, ни склонности к тому.

— Мёрфи знала, что не должна была использовать Фиделаккиус, но вчера вечером всё равно сделала это, и теперь его нет. Я не гений. Но я быстро учусь.

Майкл легонько усмехнулся.

— Ты хороший человек, Гарри. Но ты допускаешь ту же ошибку, что всегда допускает Никодимус — и которую сделала Кэррин.

— Какую ошибку?

— Вы все думаете, что главное в словах «Меч Веры» — это «меч».

Я нахмурился.

— Мир постоянно считает, что разрушение физической оболочки — это победа, — тихо продолжил он. — Но Спаситель был больше, чем просто клетки, ткани и химические соединения — и Фиделаккиус больше, чем дерево и сталь.

— Его нет, Майкл, — ровно сказал я. — Иногда плохие парни выигрывают.

— Иногда им так кажется. Но лишь на время.

— Откуда тебе знать?

— Я не знаю, — его лицо осветилось внезапной улыбкой. — Вот почему это называется верой, Гарри. Ты увидишь.

Я заметил, что Грей пристально смотрит на Майкла.

— Время, — сказала Вальмон. Она протянула руку и коснулась пальцами отвёртки. Затем, очень мягко, повернула ручку.

Бронедверь издала громкий щелчок и распахнулась.

— Двигаем, — сказал я.

— Если предположить, что Вязальщик нам даст, — добавил Грей.

Мы вышли из хранилища в комнату с депозитными ячейками и обнаружили её совершенно разгромленной. Внешняя стена хранилища была испещрена вмятинами в полтора дюйма глубиной. Ещё больше вмятин и пятен покрывали депозитные ячейки на двух других стенах. Облицовка со стены, в которую были вмонтированы мины, просто обрушилась, обнажив бетонное основание, которое тоже было искромсано и изрублено рикошетившими металлическими шариками заряда, некоторые из которых, неглубоко вошедшие в стену, ещё были видны. Пол был покрыт гравием и обломками.

Кроме того, тридцать костюмов Вязальщика стояли полукругом напротив двери хранилища, перекрывая каждое возможное направление. И каждый направил на нас «Узи».

— Ого! — сказал я, сжимая посох. — Вязальщик, притормози!

— Двинешься ещё на дюйм, и от тебя только мокрое место останется! — донёсся голос Вязальщика из коридора снаружи депозитной комнаты. Удивительно, но дверь по-прежнему держалась на петлях, и маленький наёмник стоял где-то за ней. — Где Ханна?

Моим первым побуждением было соврать Вязальщику, что его напарница шла следом за нами, но что-то подсказывало мне, что это было бы плохой идеей. Поэтому я сказал правду:

— Она мертва.

В воздухе на мгновение повисла тишина. Затем Вязальщик снова заговорил огрубевшим голосом:

— Что произошло?

— Она забыла Первое Правило, — ответил я. — Приняла одну из Монет. У меня не было выбора.

— Не было выбора. Вы, ребята из Белого Совета, часто это повторяете, — очень мягким тоном сказал Вязальщик, что определённо пугало куда больше, чем грубая интонация до этого. — Никодимус сказал, что ваша команда нас предала: убила Дейрдре, Ханну и гориллу, заграбастав всю добычу себе.

— Он скормил тебе полуправду, — ответил я. — Он солгал о том, кто первый попытался воткнуть нож в спину. Мы играли честно. Он нас кинул.

Вязальщик слегка выглянул из-за двери, фыркнул, затем дёрнул подбородком в сторону Майкла и произнёс:

— Сэр рыцарь, всё так и было?

— Ваш партнёр приняла Монету Ласкиэль, — уверенно ответил тот. — Никодимус убил собственную дочь, чтобы отворить Врата Крови. Когда мы проникли внутрь, он приказал мисс Эшер и дженоскве напасть на остальных. Нам пришлось с ними сражаться. И они проиграли.

Вязальщик повернул глаза к Грею, неодобрительно нахмурившись:

— Значит, ты решил переметнуться?

— Дрезден заключил со мной договор до Никодимуса. Я лишь делал то, для чего меня наняли.

Вязальщик изогнул бровь:

— А. Это всё объясняет.

Грей пожал плечами.

— Ханна, — продолжил Вязальщик, снова обратив на меня свой взгляд. — Ты убил её?

— Убил, — признал я. — Я предложил ей отступить. Она отказалась. Мне очень жаль. Она была слишком сильна, чтобы справиться с ней иначе.

Вязальщик злобно выругался и отвернулся:

— Глупое дитя. Неплохой партнёр, но ни капли здравомыслия.

— Мне просто любопытно, — прервал его Грей. — Ты собираешься нас пристрелить или как?

— Чё? — удивился Вязальщик. Затем он кинул взгляд на своих болванчиков, и те опустили оружие, начав прятать его. — А, нет, у парней кончились боеприпасы уже как минимум двадцать минут назад. Потом они вступили в рукопашную, но тут начали прибывать копы, и люди Марконе отступили, чтобы немного поразмыслить.

— Скорее, чтобы дождаться подкрепления из викингов, — пробормотал я. Ребята Вязальщика были внушительной силой, но у них не было ни шанса против отряда самых взаправдашних скандинавских викингов с дюжиной веков опыта за плечами у каждого, уже умерших и не боявшихся умереть ещё раз. — Как здесь обстоят дела?

Глаза Вязальщика будто потускнели на миг. Затем он доложил:

— Дюжина полицейских машин оцепила периметр. Также здесь несколько пожарных машин. Этажи над нами частично охвачены огнём. Предполагаю, что ещё миллион-другой машин в пути, но дороги представляют из себя один большой каток, и на данный момент копы просто перекрывают выходы. Погодка, мягко говоря, паскудная. С озера идёт густой туман.

— Лёд и туман, — ответил я. — Прямо как я люблю.

— Солнце ещё не взошло, — добавил Вязальщик. — А какой-то злой, но обаятельный мужик вывел магией из строя все уличные фонари и прожекторы. Если мы рванём отсюда сейчас, то можем уйти целыми и невредимыми.

— А что с Никодимусом? — спросил Майкл.

— Он улетел, — зло выплюнул Вязальщик. — Сказал мне, что вы убили Ханну, и оставил меня гнить здесь.

Я зарычал.

— Так что насчёт денег? — спросил Вязальщик. — Насколько обещания сошлись с правдой?

— У нас один рюкзак, — тихо ответила ему Вальмон. — Маленькие камешки, легко сбывать. Нужно будет поделить их, когда выберемся.

Я моргнул и посмотрел на неё.

Она ответила мне спокойным нечитаемым взглядом.

— Все за одного, — произнесла она. — Я тоже хочу отсюда выбраться.

Она была права. Я приближался к лимиту своих возможностей. Вязальщик тоже выглядел истощённым. Если мы просто выбежим на улицу, целиком полагаясь на удачу, то наши судьбы решит чистый случай. Темно ли, туман ли — но патрульные Чикаго были тяжело вооружены, и, учитывая выстрелы, взрывы и так далее, они наверняка пришли к выводу, что произошло что-то типа нападения террористов. Они выстрелят один раз, второй, третий, четвёртый, а вопросы будут задавать только чтобы чем-то заполнить время, пока идёт перезарядка.

Несколько дырок в черепе не помогут мне быстрее добраться до дома Карпентеров… и я был слишком многим обязан Майклу и Вальмон, чтобы позволить копам подстрелить их при побеге с места преступления. Больше всего на свете мне хотелось мчаться к дому Майкла уже прямо сейчас… но для этого мне сперва нужно было вытащить нас из здания в целости и сохранности. А для этого нам непременно надо было действовать сообща.

— Вязальщик, — обратился я к нему. — Никодимус нас всех подставил. Но я предлагаю тебе прямо здесь новую сделку, совместный пакт о выживании. Мы разделим содержимое рюкзака поровну, между нами пятерыми, как только прорвёмся. Там не красные камушки, но двадцать процентов добычи твои, если будешь работать вместе с нами, чтобы убраться отсюда к чертям.

— Даёшь своё слово?

— Даю своё слово, — подтвердил я.

— Даже не знаю, — задумался Вязальщик. — Вспоминая, как ты не сдержал своё обещание убить меня, если ещё раз увидишь в городе…

Я сердито уставился на него.

— Сэр рыцарь? — снова вопросил Вязальщик. — Вы даёте своё слово?

— Я даю своё слово, — ответил ему Майкл.

— Так ты в деле или нет? — поторопил я Вязальщика.

Последний какое-то мгновение оценивающе смотрел на Майкла, затем кивнул:

— Конечно, я в деле. Разве у меня есть выбор?

— Остальные?

Мне ответили дружным одобрительным гулом.

— Хорошо, тогда слушайте, — продолжил я, всеми фибрами души чувствуя отчаянное желание рвануть за Никодимусом. Но я заставил себя думать головой. Всё по порядку. Вырваться из смертельной ловушки, в которую мы угодили, затем спасти Мэгги из её смертельной ловушки. — План такой.

(обратно)

Глава 49

Привести план в действие не заняло много времени.

Костюмы Вязальщика хлынули из всех щелей банка воющей ордой, круша окна и выскакивая из дверей. Они бежали прямо навстречу шквальному огню из двух дюжин патрульных машин, окруживших здание. Костюмы были живучи, но и они умирали, получив по парочке пуль каждый. Они скакали по автомобилям. Они угрожающе махали руками. Они с самыми что ни на есть преступными намерениями потрясали пустыми «Узи».

Но по-настоящему никому не навредили. Если бы они это сделали, Вязальщик лишился бы своей доли. Погибая, они разбрызгивались обратно в эктоплазму, из которой и были созданы — прозрачное желатиновое желе, которое быстро испарялось, не оставляя после себя ничего, кроме пустых «Узи» и недоумения.

Большинство лакеев вышли из западной части здания. Через несколько секунд за ними вышла и наша команда, покрытая моей лучшей завесой, которая, стоит признать, выглядела немного размытой и более прозрачной, чем обычно.

Завеса — это не моё, понятно? Особенно завеса, покрывающая столько людей разом.

При таком освещении и погоде, в шумной неразберихе открытого нападения демонов, придерживающихся корпоративного дресс-кода, моей ничтожной завесы было достаточно. Я шёл впереди, Майкл замыкал шествие, и мы все держались за руки, как группа школьников на прогулке. Нам пришлось — иначе завеса прикрывала бы только меня одного.

За кольцом полицейских машин расположились другие аварийные службы — пожарные машины, машины скорой помощи и остальные им подобные были припаркованы на каждом нескользком углу, который им удалось найти среди льда. Начала прибывать пресса, и остатки полицейских пытались оцепить квартал вокруг Капристи-билдинг. Каждый человек старался высмотреть что-нибудь сквозь туман, чтобы получить представление о том, что происходило во время хаотичного нападения и последовавшего шквального огня. Я удерживал завесу вокруг нас, пока мы ковыляли через весь этот бардак в сторону дома Майкла. Она не мешала людям замечать, что кто-то торопливо проходит мимо, но по крайней мере не давала им нас разглядеть.

Больная нога Майкла дотянула до следующего квартала, а затем он, задыхаясь, выпал из цепочки, доковылял до первого укрытия и прислонился к зданию.

После того как он отпустил руки, завеса дрогнула и распалась, и мы пятеро снова стали полностью видимыми.

— Ладно, — сказал я. — Вы трое продолжайте идти так быстро, как только сможете, пока люди Марконе не допетрили, что здесь происходит. Найдите телефон как можно скорее.

— Нам нужно разделиться как можно быстрее, — сказал Вязальщик. Он был весь бледный, и его трясло. Он родился в ту эпоху, когда о кардиотренажёрах ещё и не слыхивали, и всю ночь вызывал демонов.

Вальмон молча согласилась с Вязальщиком коротким кивком.

— В преступных делах лучше слушаться советов преступного авторитета, — подтвердил я. — Возьмите свои доли, а оставшееся отдайте Майклу.

— Да пребудет с тобой Господь, Гарри, — сказал Майкл.

— Грей, — сказал я, — за мной!

И, повернувшись, призвал Зиму и бросился бежать.

Грею понадобилось несколько секунд, чтобы догнать меня, но далось ему это довольно легко. Он фыркнул и сказал:

— Постарайся не убиться.

— Чего? — выпалил я.

— Паркур, — нетерпеливо сказал он, схватил меня за талию и подбросил в воздух.

Я взмыл вверх, размахивая руками и ногами, а посмотрев вниз, увидел нечто совершенно невероятное.

Грей плавно опустился на четвереньки, его фигура размылась, и внезапно подо мной уже бежала большая длинноногая серая лошадь, а я шлёпнулся ей на спину. Мне удалось изогнуться и минимизировать удар по, гм, критической зоне, перенеся большую часть веса на бёдра, но при этом я едва не свалился, и мне пришлось бешено размахивать руками, чтобы удержаться на месте.

Несмотря ни на что, мне это удалось, и я уселся правильно. Я не ездил на лошади с тех пор, как жил на ферме Эбенизера в Озарке, но тогда я делал это каждый день, и мышечная память осталась. Ехать на бегущей лошади без седла не просто, когда ты слегка ошалел от того, как кто-то на твоих глазах игнорирует все известные тебе законы физики и магии.

Изменение формы я мог понять, но Грей сделал нечто куда большее — он изменил свой долбаный вес. В общих чертах я конечно знал, как перестроить тело с помощью магии. Вы просто двигаете составные части, но вес всегда остаётся тем же. Правда, я также видел, как Урсиэль оборачивается в медведя и неслабо прибавляет в весе, поэтому знал, что может быть иначе, но полагал, что всё дело в падшем ангеле. Это было логично. Я видел, как Слушающий Ветер довольно значительно уменьшился во время боя с нааглоши, но полагал, что ему удалось сделать некоторые ткани плотнее и тяжелее, уместив ту же массу в меньшей площади.

Грей не просто сделал себя больше. Он сделал себя больше в семь или восемь раз, и всего за один миг. Мне было трудно проталкивать мысли сквозь свою пульсирующую голову, но я засунул посох под мышку, чтобы схватиться за гриву коня пальцами здоровой руки, и обнаружил, что бормочу эти мысли вслух.

— О! — услышал я собственный возглас озарения. — Эктоплазма! Ты наращиваешь массу, как лакеи Вязальщика воплощают себя.

Грей фыркнул, словно я констатировал совершенно очевидную вещь.

Затем тряхнул головой и рванул по-настоящему.

Когда я бегу, одевшись в Зиму, я могу двигаться довольно быстро, так быстро, как только может человек, но я могу делать это дольше. Скажем, со скоростью двадцать пять или тридцать миль в час. Чистокровки на скачках развивают тридцать пять. Скакуны на коротких дистанциях показывают пятьдесят пять миль в час или около того.

Грей бежал как настоящий скакун, может, быстрее, и не останавливался. Мне оставалось только держаться крепче.

Ледяной дождь принёс Чикаго относительное затишье, но на улицах всё ещё попадались редкие движущиеся автомобили, а на тротуарах — пешеходы. Грею пришлось вилять между ними, потому что ни те, ни другие не были достаточно шустрыми, чтобы успеть убраться по своей воле. Когда они замечали Грея, приближающегося к ним сквозь туман, было уже слишком поздно, а я мало чем мог помочь, кроме как держаться и стараться не упасть. В том темпе, в котором двигался Грей, падение бы больше походило на автомобильную аварию, чем на что-то ещё, только в случае такой аварии я оказался бы без прикрытия, знаете, автомобиля вокруг меня. Этот опыт заставил меня оценить по достоинству Кэррин и её «харлей» — за исключением того, что её «харлей» не делал безумных прыжков через почтовые ящики, пешеходов и один из тех малюсеньких электромобилей, когда они попадались ему на пути.

Где-то по ходу дела я заметил, что скользкий лёд, покрывавший улицы и тротуары, для Грея представлял собой такое же препятствие, как и для всех остальных. Временами он скорее скользил по нему, чем бежал, но получалось у него это с поразительной грацией.

Я бы закрыл глаза, если бы это не уменьшало мои шансы пережить скачку.

Мы двигались в правильном направлении, и лишь почти у самой цели до меня дошло, что я никогда не говорил Грею, где находится дом Майкла.

Когда мы туда добрались, Грей дышал как паровоз, и шкура подо мной была потной, взмыленной и очень горячей. Из его широко распахнутых ноздрей брызгала кровь. Перемещение такой массы с такой скоростью и так долго было из ряда вон, и даже Грею не удалось избежать расплаты за ускоренный метаболизм. Мы прогремели мимо маленького внедорожника Кэррин — по-прежнему застрявшего там, где она вчера вечером попала в аварию — и попытались повернуть на улицу Майкла, но ловкость Грея встретилась с его усталостью, и он запнулся.

Он поскользнулся на кусочке льда, и нас понесло в сторону дома на углу улицы.

Я почувствовал, как мы отрываемся от земли и начинаем кувыркаться в воздухе. Всё должно было закончиться печально. Больше тонны лошадиного веса и около двухсот пятидесяти фунтов чародея собирались шмякнуться о замерзшую землю и врезаться в здание, и я ни черта не мог с этим поделать.

Но ничего из этого не произошло.

Когда мы начали падать, лошадь стала расплываться, и внезапно вместо неё появился Грей и большая слюнявая куча дымящейся эктоплазмы. Он схватил меня в воздухе, с силой потянув сзади за плечи и прижав к себе, и когда мы стукнулись о землю, смягчил своим телом удар, который пришёлся на его спину, а не мой череп. Мы отскочили (это было больно), непроизвольно перевернулись и врезались в стену дома на четверть секунды позже всей этой эктоплазматической слизи. Грей снова принял удар, щадя меня, и я услышал, как хрустнули его кости. Я совершил жёсткое, но не смертельное приземление между Греем, несколькими густыми кустами у дома и мягкой подстилкой из слизи.

Я заставил себя встать и проверил, как там Грей. Он валялся обессиленной грудой, глаза его были закрыты, а нос и рот все в крови, но по крайней мере он дышал. Его грудь была гротескно деформирована, но раны затягивались прямо у меня на глазах, а пара рёбер возвращалась к более естественной форме. Адские колокола, а этот мужик может перенести реальную трепку. И это говорил я.

— На что я только… не готов пойти… — проскрипел он, — чтобы… заплатить ренту.

Я поднял голову и помутневшим взором увидел, как большие фургоны Никодимуса без опознавательных знаков, которые он использовал для транспортировки в начале операции, завернули за угол на противоположной стороне улицы и неуклюже поползли к дому Майкла.

Грей едва успел, но доставил меня вовремя.

Разумеется, теперь, когда я был здесь, вопрос состоял в том, что я собираюсь по этому поводу предпринять.

Я встал на ноги, снова подняв вокруг себя завесу. Может, она была и не идеальна, но, по крайней мере, не отняла у меня много сил, и я тихо двинулся в сторону врага. Ноги Зимнего рыцаря ступали по льду совершенно беззвучно.

Головная боль меня убивала, накатывая постоянными волнами. Так же дела обстояли и с рукой, несмотря на помощь Зимней мантии. Усталость и многочисленные ушибы скрутили мою спину узлом, и я не знал, сколько ещё заклинаний смогу произнести, прежде чем рухну — и смогу ли вообще.

Так почему, спрашивал я себя, я шёл к фургонам, готовясь к битве?

Я винил в этом Зимнюю мантию, которая постоянно подталкивала моего внутреннего хищника, науськивая меня решать проблемы с помощью схваток, охоты и убийств. Сейчас было подходящее время и место для такого рода вещей, но пока фургоны осторожно тормозили на обледеневшей улице, мое здравомыслие подсказало мне, что не следует начинать боевые действия здесь и сейчас. Может, я и мог обрушить на фургоны огненное заклинание, но взрывы не отличаются аккуратностью и редко достигают того эффекта, на который надеются вызвавшие их чародеи — а от подобного усилия я запросто могу потерять сознание прямо на скованной ледяной коркой земле. И я бы так и лежал без чувств, пока выжившие убивали бы мою дочь.

Слишком рискованно. Зачем устраивать разборки с плохими парнями, когда я мог бы, например, схватить Карпентеров и Мэгги в охапку и выскользнуть из дома до того, как они туда доберутся?

Так что вместо того, чтобы затевать драку, я остался под завесой и бегом обогнул дом, перескочил забор и побежал к жилищу Карпентеров через задний двор. Я подбежал к задней двери и потянул за дверную ручку. Ручка не сдвинулась, и я рискнул легонько постучать по стеклу наружной двери:

— Черити! — тихо, но настойчиво позвал я. — Черити! Это я!

Я проверил углы дома, на случай, если оруженосцы послали людей через задний двор тем же путем, что прошёл я. А когда я снова повернулся к наружной двери, тяжёлая железная дверь за ней открылась, и в лицо мне уставились оба дула ружья.

Я поспешно скинул завесу и поднял руки. Кажется, я при этом сказал что-то умное, типа: «Ух!»

Голубые глаза Черити расширились, и она опустила ружьё. Поверх пижамы на ней был надет один из её самодельных защитных жилетов — титановая кольчуга, укреплённая с двух сторон множеством слоёв пуленепробиваемой ткани. В набедренной кобуре покоился револьвер, с виду напоминавший кольт модели 1911 года.

— Гарри! — воскликнула она и торопливо открыла наружную дверь.

Я столь же торопливо зашёл внутрь и выпалил:

— Они идут.

— Майкл только что звонил, — кивнула она и закрыла за мной железную дверь на несколько задвижек.

— Где дети?

— Наверху, в убежище.

— Нужно увести их отсюда, — сказал я.

— Слишком поздно, — прервал нас голос из передней комнаты. — Они уже здесь.

Стараясь не шуметь, я прошёл вперёд и обнаружил Уолдо Баттерса, скрючившегося под окнами на улицу и временам выглядывающего наружу. На нём был бэтменский жилет с кармашками для всяких магических прибамбасов, а в руках он осторожно сжимал помповое ружьё, словно знал, за какую сторону его держать, но не более того.

В дверях кухни стоял Уриил. В переднике. Его майка была запачкана чем-то вроде муки для блинчиков. Вместо того чтобы выглядеть опасным и совершенным, как и положено архангелу, он выглядел слабым, немного уставшим и уязвимым. У него не было оружия, но в руке он уверенно держал длинный кухонный нож, и, даже если бы я его не знал, его безмятежная неподвижность намекала на то, что он может быть опасен.

Возле Уриила сидел чрезвычайно серьёзный Мыш. При виде меня он дважды ударил хвостом по незащищённым ногам архангела.

— Что за х… — начала было Черити, но увидела Уриила. — Что за ерунда? — продолжила она раздражённо. — Ты должен оставаться наверху с детьми.

— Я участвовал в войнах, когда эта планета ещё представляла из себя облако расширяющегося газа, — ответил он.

— Только ты при этом не кровоточил и не умирал, случись кому тебя проткнуть, — парировала Черити.

Ангел нахмурился:

— Я могу помочь.

— Как помочь? — спросил я, вытаскивая свой монструозный револьвер из кармана плаща. — Порезать бананов для блинчиков? Здесь будет перестрелка.

— Гарри! — настойчиво позвал меня Баттерс.

— Эхммм, — раздражённо протянул я и пошёл к Баттерсу. — Мыш, мальчик, побудь с ним.

— Гав, — серьёзно ответил мне Мыш. Пёс определённо так и планировал сделать, но я где-то читал, что хороший командир никогда не отдаёт приказ, если знает, что его обязательно ослушаются. Поэтому разумно предположить, что он непременно отдаст приказ, если заведомо знает, что тот будет охотно выполнен.

— Погаси свет, — попросил я Черити.

Она кивнула. Почти весь свет уже был выключен, но нас могли выдать несколько переносных ночников, тут и там воткнутых в электрические розетки. Она обошла комнату, выдёргивая их, и внутри дома стало темнее, чем в предрассветной зимней мгле снаружи.

Я пристроился рядом с Баттерсом и начал перезаряжать свой большой револьвер. Снаружи за полупрозрачными шторами смутно виднелись оруженосцы, выходящие из двух фургонов, припарковавшихся перед домом. Они, как и раньше, несли ружья и винтовки.

— Девять, — Баттерс тихо считал каждого вооружённого человека. — Десять. Одиннадцать. Боже.

— Продолжай считать, — сказал я. — Это может пригодиться.

Баттерс кивнул.

— Четырнадцать. Пятнадцать. Шестнадцать? Шестнадцать.

— Сядьте на пол, — приказал я всем. — Держитесь подальше от окон. Не давайте им себя увидеть.

Кто-то зашевелился в темноте и тихо присел рядом со мной.

— Я уже вызвала полицию, — сообщила Черити.

— Вся полиция на другом крупном происшествии, — ответил я. — Они ещё не скоро сюдаявятся.

Я заметил, как пара оруженосцев отделилась от остальных, и каждый из них начал обходить дом со своей стороны:

— Нас окружают.

— Я возьму на себя тыл, — сказала Черити.

— Ты же и стрелять умеешь, да? — спросил я её.

Её зубы блеснули в полутьме.

— Мне больше нравятся молоты и топоры. А умею ли я стрелять, выясним через минуту.

— Удачи! — пожелал я ей, и она растворилась где-то в дальней части дома.

Дом Майкла был укреплён так же, как и моя квартира, тяжёлыми бронированными дверями, которые могли противостоять чему угодно, за исключением пробивного подрывного заряда или прямого воздействия гидравлического тарана. Немного удачи, и они потратят кучу времени, пробуя выбить двери, прежде чем поймут, насколько они прочные.

Но Никодимус не оставил в своих планах места для удачи. Восемь человек осторожно двинулись по газону к входной двери. Двое из них несли небольшие заряды пластиковой взрывчатки. Конечно же, он уже всё разведал про это место. Или, может быть, просто собирался взорвать дверь, даже если бы она была сделана из крашеной бумаги.

Чёрт возьми, я не был солдатом. Меня не учили всем этим тактическим штучкам. Но если бы я хотел попасть внутрь дома и ожидал встретить хотя бы небольшое сопротивление, было бы разумно напасть сразу с нескольких сторон. Наверное, я бы послал большую часть парней спереди, и лишь нескольких с тыла, чтобы уменьшить вероятность того, что они поубивают друг друга по ошибке. Если на то пошло, может, я бы просто поставил несколько парней у задней двери, чтобы поймать всех, кто попытается сбежать.

Конечно, весь смысл вламывания в дверь состоит в том, что это нужно делать, когда этого никто не ждёт. Но мы ждали. Это ведь давало нам хоть небольшое преимущество, правда?

Несомненно.

— Они собираются подорвать дверь, — сказал я Баттерсу. — Может, бросят несколько светошумовых гранат, ввалятся сюда и начнут стрелять. Спрячься за диван и жди их. Как только дверь откроется, начинай стрелять через неё.

Баттерс сглотнул и судорожно кивнул. Его бледное лицо покрывал холодный пот.

— Хорошо, — согласился он и пополз к дивану.

Тем временем я подошёл к стене рядом с лестницей, ведущей наверх. Когда дверь подорвут, она распахнётся внутрь, а если её сорвёт с петель — отлетит назад к лестнице. Если присесть около лестницы, большая часть тела окажется скрыта, за исключением руки с оружием и головы. Я занял позицию и положил револьвер на пол, туда, где его легко будет достать.

И принялся ждать.

Через десять секунд послышалось нечто похожее на стук огромного молота по плоскому камню, и я почувствовал, как мне в грудь ударила волна прибоя, хотя и не реальная. Дверь распахнулась. Я едва мог вздохнуть, но махнул рукой в сторону двери и прошептал:

— Ventas servitas.

В дверной проём полетел мощный порыв ветра, и одновременно с этим на крыльцо с тупым стуком упало несколько маленьких предметов, и на меня хлынул такой поток света и звука, что я бы, наверное, ослеп, если бы не успел прикрыть глаза рукой. Снаружи донеслось несколько бессловесных криков растерянных оруженосцев. От переутомления моё поле зрения сузилось до туннеля. Я увидел, как кто-то зашевелился в дверном проёме, а затем Баттерс открыл огонь из ружья.

Я схватил револьвер, направил его на дверной проём и дважды выстрелил так быстро, как только смог прицелиться. Один человек упал, и хотя мне и хотелось претендовать на звание потрясающего стрелка, но шансов, что ответственность за это несли Баттерс и его ружьё, было намного больше.

Больше ни на что времени не хватило. Может они и были фанатиками, но не идиотами. Им хватило и пары секунд, чтобы убраться с крыльца и линии нашего огня. Даже подстреленный парень уполз куда-то в сторону, оставив за собой кровавый след.

Я прекратил бесполезную стрельбу в связи с отсутствием целей, но Баттерс продолжал выпускать заряд за зарядом в пустой дверной проём. Он не останавливался, пока три или четыре раза не щёлкнул по пустому магазину.

Я бросил взгляд в его сторону и обнаружил, что он пялится на дверь, заметно дрожа и побелев как полотно.

— Чувак, перезаряжайся, — напомнил я.

Он посмотрел на меня выпученными глазами, тряхнул головой и начал шарить в одном из карманов. Я подождал, пока он перезарядит ружьё, и сказал:

— Прикрывай дверь. Я пойду проверю, как там Черити.

— Хорошо, — согласился он.

Я повернулся и зашагал по направлению к задней части дома, пытаясь вспомнить, где должны быть стены, чтобы в них не врезаться — и, завернув за угол, едва не врезался в оруженосца с дробовиком.

Думать было некогда. Я махнул посохом слева направо, отталкивая дробовик в сторону. Слабая хватка левой руки не позволяла использовать рычаг и вложить в удар достаточно силы, но когда ствол взревел огнём и громом, я не умер, а просто пошатнулся от резкой боли в барабанных перепонках. Оруженосец выбил посох из моего слабого захвата, резко ударив по нему стволом дробовика.

Я дважды выстрелил ему в живот из моего большого револьвера.

Он выдохнул и начал оседать, и когда он упал, я ногой отшвырнул дробовик от его рук.

Сзади стоял его партнёр, целясь в меня из штурмовой винтовки, и я оказался захвачен врасплох. Меня охватил острый ужас. Я попытался броситься в сторону, хотя понимал, что от этого не будет никакого толка.

Уриил со своим кухонным ножом выплыл из тени позади второго оруженосца и одним движением вскрыл его артерии и трахею. Тот рухнул, и Уриил последовал за ним на пол. Он несколько секунд прижимал карабин одной рукой, пока оруженосец не перестал биться.

Когда он поднял взгляд на меня, его лицо искажала гримаса отвращения.

Я уставился на двух оруженосцев. Они явились откуда-то сзади.

Черити!

К тому времени, когда я добрался до задней двери, она стояла распахнутая. С одной стороны она покорёжилась и почернела от открывшего её взрыва подрывного заряда. Ружьё Черити лежало на полу, пара пустых светошумовых гранат валялись рядом. На тропе, ведущей к дверям, и на льду виднелись следы крови.

Черити исчезла.

Было не трудно понять, что тут произошло. Плохие парни взорвали и заднюю дверь, только возле неё не было чародея, чтобы остановить светошумовые гранаты. Они проникли внутрь, ошеломили и схватили Черити прежде, чем она успела выстрелить.

Я уловил вспышку движения за дверью и отскочил назад прежде, чем грохнуло ещё одно ружьё. Оруженосец промазал, но ненамного, и со стены позади того места, где я только что стоял, исчез кусок гипсокартона размером с мой кулак.

— Гарри! — взвыл Баттерс.

Я поспешил обратно в переднюю часть дома и обнаружил там Баттерса, пялящегося через занавески на улицу с перекошенным от ужаса лицом.

Никодимус стоял на тротуаре напротив дома Карпентеров, а его тень корчилась на земле.

Рядом стояла Тесса в своей человеческой форме, одетая в чёрные брюки и чёрную блузку. Выражение её лица было отстранённым и измученным. Она выглядела ужасно, худая и высохшая, как в фильмах о людях, спасшихся из концлагерей, но её глаза горели каким-то тёмных чувством, которое выходило за границы слова «ненависть».

На моих глазах два оруженосца наполовину подтащили, наполовину поднесли к нему Черити. И бросили её на тротуар перед Никодимусом. Она выглядела сбитой с толку. Её нога была в крови. Бронежилет был помят и порван над её раненым бедром, в том месте, где застряла и остановилась большая часть дроби.

Никодимус схватил Черити за волосы и поднял её лицо вверх, чтобы она могла видеть свой дом.

Моё сердце ёкнуло, и ярость наполнила меня. Я знал, что он делает. Никодимус собирался оставить для Майкла сообщение. Ему было не достаточно просто убить детей рыцаря, если он мог убить их и оставить труп Черити рядом, чтобы дать понять, что она была вынуждена наблюдать, как они умирают первыми.

— Смотрите, миссис Карпентер! — прошипела Тесса. — Смотрите!

Никодимус повернул голову в сторону трёх оруженосцев, которые стояли с бутылками водки, превращёнными в коктейль Молотова с помощью кусочков ткани. Бутылки уже были подожжены.

Его скрипучий голос прозвучал низко и твёрдо:

— Сожгите его дотла.

(обратно)

Глава 50

Я шагнул к двери с посохом наперевес как раз тогда, когда трое мужчин швырнули бутылки с зажигательной смесью, прицелился и прорычал:

— Infriga!

Из посоха со свистом вырвался морозный воздух. Бутылки взмыли в направлении дома и глухо шмякнулись о крышу, а затем скатились с неё обратно вниз и упали на лужайку осколками стекла и заледеневшего содержимого.

После этого произошло сразу несколько вещей.

Тесса адски завизжала. Она вскинула руку в мою сторону, собирая в ладони силу для атаки, но едва успела выпустить её, как Никодимус схватил её за руку, перенаправив предназначенный мне удар в небо.

Оруженосцы начали палить по мне. Пуля врезалась в плащ над левым лёгким, ударив меня словно кулаком и отбрасывая в сторону.

Мыш рванул вглубь дома.

Я упал, и серьга Мэб взорвалась. Два осколка выстрелили из моего уха в разных направлениях, рикошетом ударяясь о стены прихожей, и вселенская боль обрушилась на меня в тот же миг.

Я смутно слышал, как Баттерс кричит моё имя. Пули лупили в прихожую через дверной проём, проносясь мимо со злобным шипением и щёлкая по лестнице позади меня. Я лежал, оцепенев от боли, и поймал ещё один удар по пыльнику прежде, чем Баттерс с усилием оттащил меня от двери.

Я старался не упускать из виду происходящее вокруг, но в основном был занят тем, что пытался собрать достаточно сил, чтобы свернуться калачиком в позе эмбриона… но у меня ничего не вышло.

— Гарри! — кричал Баттерс, пытаясь поднять меня на ноги. — Гарри, вставай! Они возвращаются!

— Сожгите его! — визжала Тесса. — Сожгите их! Сожгите их всех!

— Гарри! — истошно вопил Баттерс. — Сделай же что-нибудь!

Во мне не оставалось сил даже на гримасу боли.

— О, Боже, — всхлипнул Баттерс. — БожеБожеБоже…

И именно тогда, на моих глазах, Уолдо Баттерс выбрал путь героя.

Он посмотрел вверх на лестницу, туда, где прятались дети. А затем — в сторону мужчин на улице. И стиснул зубы.

Без лишней суеты он вытряхнул меня из кожаного пыльника. Надел его. Рукава были слишком длинны, да и плащ в целом был несуразно велик, но должен признать, он приобрёл гораздо больше защиты, чем это когда-либо удавалось мне.

— Боб, — позвал он.

Светящиеся огни вспыхнули в одном из отделений его бэтменского жилета, нервно вытанцовывая в медленно нарастающем свете утренней зари.

— Да, босс?

— Выступаем.

— Ох…

— Если со мной что-нибудь случится, — продолжил он, — я хочу, чтобы ты вернулся в череп. Расскажи Энди обо всём, что видел. Скажи ей, я просил передать тебя кому-нибудь ответственному. И скажи, что я люблю её. Хорошо?

— Босс, — спросил Боб подавленным голосом. — Ты уверен?

— Больше некому, — тихо сказал Баттерс. — Гарри повержен. Черити захвачена. Мы не можем рисковать жизнью Уриэля. И если мы будем ждать помощи, ломая руки, они сожгут детей заживо.

— Но… это не твоё. Ты не сможешь победить их.

— Обязан попытаться, — возразил Баттерс.

— Эта попытка тебя прикончит, — ответил Боб. — И ничего не изменит.

— Я должен верить, что это не так, — сказал он. — Возможно, я сумею задержать их до тех пор, пока не подоспеет настоящая помощь.

— Ох, — тихо-тихо вздохнул Боб.

— Ты готов? — спросил Баттерс. — Ты можешь перейти в плащ?

— Конечно. Это я научил Гарри этим заклинаниям.

— Держи пули от меня подальше, сколько сможешь, — велел Баттерс.

— Принято, — отозвался Боб. — Зададим им жару, босс.

— Дух, ты просто молоток! — похвалил его Баттерс. Он глубоко вдохнул, положил руку на моё плечо и сказал: — Не волнуйся, Гарри. Ты и так сделал достаточно. У меня всё получится.

Мне хотелось крикнуть Баттерсу, чтобы он не ходил, не приносил себя в жертву понапрасну, а взял бы детей и попытался бы сбежать. Тоже безнадёжный план, но он мог это и не понять. И, по крайней мере, они умерли бы от пуль, а не сгорели бы. Но я не мог ни двигаться, ни думать, ни делать что-либо ещё. Боль была просто слишком велика. Это больше не была головная боль. Это была боль вселенского масштаба. Я больше не чувствовал свою сломанную руку — я вообще не чувствовал своё тело. У меня осталась одна только боль.

Но я начал плакать, когда Уолдо Баттерс встал, закатал рукава моего плаща, чтобы руки высовывались из них, схватил несколько вещей из своего жилета, валявшегося где-то на полу крыльца, и вышел за дверь.

Из первого брошенного им шара внезапно появилось небольшое облако дыма и начало растекаться во всех направлениях, и снаружи загрохотали выстрелы.

Нет, чёрт возьми.

Нет!

Я не мог позволить, чтобы всё закончилось таким образом. Баттерс был моим другом и слишком хорошим человеком, чтобы умереть, пока я лежу на полу, не в силах прийти к нему на помощь.

Я изо всех сил пытался подняться, но мои руки и ноги не слышали меня сквозь боль. Я попытался снова, подняв все ментальные щиты, что могли оградить меня от агонии, и на этот раз мне удалось сдвинуться с места и тяжело перевернуться на бок. Моя щека прижалась к полу, и мой взгляд оказался направлен вдоль коридора, ведущего в заднюю часть дома, мимо столовой, где я боролся с оруженосцами, ворвавшимися в дом… и где на обеденном столе были тщательно разложены остатки Фиделаккиуса.

В пылу борьбы стол тряхнуло. Отломанная рукоять Меча Веры упала и откатилась к дверям. Сейчас она лежала всего в паре футов от меня.

А что если…

Когда рыцари Тёмного Динария собирались сотворить зло, Мечи противостояли им. Меча Веры больше не было. Но это не означало, что сила, которая направляла Мечи, не могла выразить себя другим способом. Я уже видел, как Черити Карпентер полагалась на свою веру, когда Молли была в опасности. Насколько сильней была бы её вера сейчас, когда в опасности был весь её дом и семья?

Может, Майкл был прав насчёт Меча. Тогда у нас ещё есть шанс.

И я должен был верить в это. Люди, которых я любил, могли погибнуть. Я должен был верить, что есть надежда.

Надежда помогает нам совершать такие вещи, которые без неё нам просто не по плечу, надежда придаёт сил, когда всё безнадёжно. Видимо, и мне в этот момент помогла именно она… потому что я вынудил свои нервные окончания откликнуться и подтянул себя к рукояти меча, стиснув зубы в лютой борьбе с агонией, заполнившей всё моё существо. Мне казалось, что прошла вечность, прежде чем мои пальцы коснулись деревянной рукояти Меча, но когда я наконец до него добрался и повернулся к двери, Баттерс едва только дошёл до входных ворот. Полы моего плаща разметались и кружились вокруг него, словно живые, обычно невидимые чёрные руны, которые я вытатуировал на коже, переливались оранжевым светом, а пелерина дико вздыбилась, как капюшон кобры.

Полдюжины оруженосцев стояли ошеломлённые и растерянные в рассеивающихся облаках тумана памяти; среди тех, кто ещё мог двигаться, только один сделал точный выстрел в Баттерса. Но рука маленького парня указала на него, и оранжевый колеблющийся свет спрыгнул с неё, тонкая линия обернулась вокруг ствола винтовки и крепко его ухватила. Баттерс поднатужился и с криком вырвал винтовку из рук стрелка. Шнур освободил оружие от блеска оранжевых огоньков и скользнул обратно в рукав Баттерса.

А затем, прежде чем один из переполошённых стрелков успел его подстрелить, Баттерс перескочил через невысокий заборчик Карпентеров и врезался в Тессу — физической силы этому удару может и не доставало, но энергии в него было вложено до черта.

Толчок оторвал миниатюрную Тессу от Черити, и истощённая динарианка испустила яростный визг и осела под весом Баттерса.

Никодимус выхватил меч и ударил Баттерса в спину, но летающие полы моего плаща отбили лезвие в сторону. Баттерс не был настоящим бойцом, но зато был бойким. Он закричал и ударил Тессу головой.

Тут она подняла руку и что-то выкрикнула. Раздался треск, мелькнула вспышка света.

Баттерс отлетел и приземлился в шести футах от неё, ошалело растянувшись на обледеневшем тротуаре. Я видел, что из одного уха у него течёт кровь. Он рассеянно махнул одной рукой, и оранжевые искры Боба появились из плаща и устремились куда-то в сторону квартиры Баттерса.

— Что это было такое? — возмутилась Тесса с яростью в голосе, поднимаясь на ноги.

— Так, мелкая сошка, — жёстко ответил Никодимус. — Глупый, но храбрый, маленький человечек. Славная попытка.

Он подошёл к Баттерсу и занёс над ним свой меч. Баттерс стиснул зубы и вскинул руку в бесполезном защитном жесте. Он знал, что сейчас произойдёт… что должно произойти. И хотя лицо его побелело как мел, взгляд оставался спокойным и твёрдым.

Он сделал выбор и теперь ответит за свои действия.

И в этот момент все вокруг смотрели на Никодимуса и Баттерса… и никто не смотрел на жену Майкла Карпентера.

Надежда открыла мне второе дыхание.

— Черити! — прохрипел я.

Её голова резко повернулась ко мне, и она удивлённо моргнула.

Я со всей силы бросил отломанную рукоять Фиделаккиуса.

В жизни бывают такие моменты, на которые потом оглядываешься и понимаешь, что они были просто идеальны. И чтобы эти моменты стали возможны, должно было произойти сто миллионов вещей, причём строго в нужное время — что совпало так много всего, что сложно даже представить, что всё это сложилось по чистой случайности.

Это был один из таких.

Отломанная рукоять Меча летела по идеальной дуге. Она поднялась вверх, спустилась вниз и пролетела в дюйме от заборчика вокруг двора перед домом. Вращение её было таким точным, словно бросок жонглёра, направившего рукоять прямо в ладонь Черити.

Но она промахнулась и не смогла её схватить.

Деревянная рукоятка с одиноким безобидным маленьким кусочком лезвия Меча отскочила от обледенелого тротуара и взмыла в воздух. Она подскочила ещё несколько раз, чиркнула по плечу Никодимуса…

…и приземлилась точно в поднятую руку Уолдо Баттерса.

Его пальцы сомкнулись вокруг рукояти Меча Веры, и если бы я не видел это своими собственными глазами, вряд ли поверил бы в то, что произошло.

Вспыхнул свет.

Раздался звук, похожий на рёв священных труб в сопровождении голосов целого хора.

И вдруг из отломанной рукояти Фиделаккиуса вырос столп ослепительного серебристо-белого света в три фута длиной, и в первом золотистом луче рассвета нового дня он запел со всей силой Меча, но только теперь он звучал громче, мелодичнее и ощущался физически.

Меч Никодимуса уже опускался вниз, и когда его лезвие встретилось с лезвием из света, металл протестующе заскрипел, и посыпались искры. Никодимус отшатнулся и сделал три быстрых шага назад, недоумённо уставившись на своё оружие.

Фиделаккиус аккуратно рассёк его, словно он был сделан из бумаги, а не из стали. Обрубленный конец меча раскалился добела.

Рядом со мной кто-то удовлетворённо вздохнул, я метнул туда взгляд и увидел Уриила, притаившегося рядом. Он улыбался, и глаза его блестели.

Баттерс поднялся на ноги, его челюсть отвисла. Он целую секунду смотрел на поющее лезвие в своих руках, и вдруг его зубы оскалились в радостной улыбке, что не мешало ей быть ещё и свирепой.

Его взгляд упёрся в Никодимуса.

Вдруг из-за одного из фургонов раздался бессвязный крик, затем машину тряхнуло, словно в неё врезалось нечто огромное. Секундой позже из-за фургона вышел Мыш, огромная машина прикрывала его от медленно восстанавливающихся оруженосцев. Собака фу пригнула голову и тело к земле и вся напряглась, шерсть на загривке вздыбилась, поблёскивающие, острые, недавно окровавленные зубы скалились. Он остановился всего в нескольких футах позади Никодимуса, и при его появлении тень Андуриила взбесилась, заметалась и закрутилась в десятке направлений разом, как испуганное животное на привязи.

— Хорошая попытка? — сказал Баттерс. — Мистер, там, откуда я, никаких попыток не дают.

И он поднял Меч, готовясь к бою, а его зачарованный плащ нереально драматично развевался позади.

Мыш издал лай, похожий на громкое отрывистое рычание, и бросился вперёд. Серебристо-голубой свет пронизывал его шерсть и сгущался вокруг гривы и челюстей.

Я видел ярость, гнев и недоумение на лице Никодимуса, когда новоиспечённый сэр Баттерс направился к нему, и я увидел ещё кое-что.

Страх.

Яростный свет Меча Веры вновь наполнил его ужасом.

Он испустил бессильный крик и прыгнул в воздух, где тень Андуриила внезапно собралась вокруг него каплей жидкой тьмы, а затем унёсся вверх в туман, пронизанный лучами рассвета, и был таков.

Баттерс тут же развернулся к Тессе, но динарианка уже скрылась в тумане, оставив только разочарованный крик, который по мере её удаления превращался в дикий вой демона.

Баттерс с Мышом повернулись к оставшимся оруженосцам. В самом ближнем я разглядел Джордана, с растерянным выражением на лице сжимающего своё оружие так, что побелели костяшки пальцев.

По правде, оглянувшись по сторонам, я увидел такое же выражения на лицах каждого оруженосца. Полная растерянность, словно они только что увидели нечто по их мнению совершенно определённо невозможное. Они только что увидели своего непобедимого царя и бога униженным и вынужденным бежать от шмакодявки-рыцаря, который носил очки в толстой чёрной оправе и, наверное, весил не больше ста двадцати фунтов, даже промокший насквозь.

— Всё кончено, — сказал Баттерс, и зловещий гул Фиделаккиуса наполнил ужасом паузы между словами. — Мы поставим точку прямо здесь. Всё кончено, парни.

На глаза Джордана навернулись слёзы, руки его безвольно повисли, как у уставшего ребёнка. Он бросил оружие на землю. И в следующие несколько секунд остальные делали то же самое.

Меч Веры, думаю, обоюдоострый аргумент.

Через мгновение я понял, что моя щека вновь прижата к полу, и вяло отметил, что глаза в какой-то момент перестали работать. Они были открыты, но никаких изображений мне не показывали. Может быть, именно это и имелось в виду под фразой «ленивый глаз». Ха. Я умираю, и у меня истерика.

Я услышал звук — далёкое завывание северного ветра — громкость и высота которого стремительно нарастали.

— Передохни, Гарри, — сказал голос Уриила из темноты. — Молли здесь. Передохни.

А затем я потерял сознание.

(обратно)

Глава 51

Я проснулся в постели. С потолка на меня смотрели цветные мультяшные пони.

Тело болело. Точнее, просто адски болело. Даже дышать было больно. Ужасно хотелось пить и есть, и судя по жалобам от моего мочевого пузыря, я был в отключке довольно долго.

Я посмотрел вокруг, не двигая головой. Я был в комнате Мэгги. Судя по янтарному солнечному свету, льющемуся из окна на одну из стен, наступил вечер. Я задумался, был ли это вечер того же дня или следующего. Постель Мэгги возвышалась надо мной, и я понял, что лежу на матрасе на полу комнаты. Что-то тяжёлое прижимало одну из моих ног, и она затекла. Я слегка шевельнул головой, чтобы рассмотреть, что именно, и тут же об этом пожалел. В черепе застучало, словно какой-то маленький человечек начал колотить по нему молотком.

Я поморщился и сфокусировал взгляд на причине моего дискомфорта. Мыш спал на полу рядом с кроватью, и его массивная челюсть покоилась на моей лодыжке. Его уши шевелись, хотя глаза были закрыты, и дышал он ровно.

— Эй! — прохрипел я. — Оставишь меня без ноги, если не сдвинешься. Вали отсюда живо.

Мыш фыркнул и поднял голову. Он сонно заморгал, как любой нормальный человек при пробуждении, а затем распахнул пасть в собачьей улыбке. Его хвост завилял, и он поднялся, чтобы подойти к моей голове и наградить слюнявыми собачьими поцелуями, счастливо сопя.

— Ай! — сказал я и в шутку замахал руками, потом принялся чесать ему под подбородком и за ушами, пока он продолжал меня приветствовать. — Полегче, суперпёс, ты так меня совсем залижешь.

Мыш довольно запыхтел, по-прежнему виляя хвостом. Затем он повернулся и потопал прочь из спальни.

Через мгновение он вернулся и привёл с собой Молли.

Войдя в комнату, она произвела на меня сильное впечатление. Я привык к Молли, одетой в старые джинсы, сандалии и линялую футболку. Теперь она носила широкие брюки и тёмно-синюю блузку, судя по всему, пошитые на заказ. Её волосы, которые я прежде видел во всех невероятных оттенках и причёсках, какие можно вообразить, были теперь длинные и прямые, цвета лунного света на кукурузных рыльцах. Она всё ещё выглядела немного слишком угловатой и худой. Взгляд её глаз, когда я последний раз видел её во плоти, был тревожным и напряжённым. Теперь в уголках глаз у неё, по-моему, добавилось несколько морщинок, а во взгляде появилась серьёзность, какой я не видел в них раньше — но они смотрели спокойно и уверенно.

Не говоря ни слова, она опустилась на колени рядом со мной и крепко обняла меня за шею.

— Ай! — повторил я, но улыбнулся. Снова. Я поднял руку, хотя это вызвало во всех мышцах моего тела приступ боли, и погладил её по волосам. — Привет, кузнечик!

— Мне так жаль, — сказала она и сжала руки ещё сильнее. — Мне жаль, что я не добралась сюда пораньше.

— Эй, всё же удалось, — ответил я. — Я в порядке.

— Конечно, ты в порядке, — возмутилась Молли, и, несмотря на браваду в её голосе, мне показалось, что она всхлипнула. — Я поработала над тобой.

— Послушай, — сказал я, — этот паразит не враждебное существо…

Она закивала, при этом задевая меня своими волосами.

— Знаю, знаю. Парень в чёрном рассказал мне всё, когда я была в твоей голове.

— С духом всё в порядке? — спросил я.

Она выпустила меня из своего обнимающе-удушающего захвата и кивнула мне, улыбаясь, но с подозрительно влажными глазами:

— Ну конечно же, первое что ты хочешь знать, это не пострадал ли кто-нибудь.

Она перегнулась через меня и подняла что-то, лежавшее на полу рядом с моей головой, вне поля моего зрения. Это оказался деревянный череп, который я вырезал для Боба.

— Это были трудные роды, — сказала Молли. — Она очень устала.

Я хмыкнул, поднял руку и взял череп в свои пальцы.

В глазницах немедленно появились крошечные зеленоватые огоньки, и маленький дух тихонько растерянно ойкнул.

— Тссс, — сказал я. — Это я. Отдохни. Мы поговорим позже.

— О, привет. Ладно, — сказал дух, и огоньки исчезли с тихим усталым хлопком.

— Знаешь ли, — сказала Молли, улыбаясь, — обычно, если ты принимаешь кого-то в семью, тебе полагается иметь для этого собственный дом.

Я уложил череп на сгиб локтя и ответил:

— Дом — это место, куда ты можешь прийти и сказать остальным убираться оттуда, и они должны будут уйти.

Она улыбнулась и убрала несколько прядей с моего лба:

— Радостно видеть, что ты уже начинаешь приходить в себя.

Я слабо улыбнулся в ответ.

— Нас таких двое, — заметил я. — Как ты справляешься?

Её глаза блеснули:

— Это… было по-настоящему интересно. И изнутри всё воспринимается совершенно иначе, чем со стороны.

— Обычно так и бывает, — согласился я. — Расскажешь мне о своей работе?

— Я в буквальном смысле не могу, — прямо ответила она и замахала рукой. — Тайны фейри и всё такое.

— Понимаю. Тебе нравится?

— Не всегда, — ответила она без следа раздражения. — Но… это важная работа. Нужная.

— И всё же своим родным ты о ней ничего не сказала.

Впервые спокойствие Молли немного пошатнулось. Её щеки слегка порозовели.

— Я… Ну, у меня просто ещё руки до этого не дошли. — Её глаза вдруг расширились. — О боже, ты же не…

— Нет, — заверил её я. — Удалось вовремя выкрутиться. Хотя я, возможно, создал у твоего отца впечатление, что мы… ну, ты знаешь.

Она придушенно хихикнула, наполовину от смеха, наполовину от ужаса.

— О! О боже! Так вот что означали все эти взгляды, — затрясла она головой.

— Ты должна ему рассказать, — сказал я.

— Я расскажу, — ответила она с немного излишней поспешностью. — Ты же знаешь. Как только найду повод. — Она закусила губу, похоже бессознательно, и сказала: — Ты же, ну… ты же не против, да?

— Это твой выбор, и я его уважаю. Ты ведь больше не моя ученица, Моллз.

После этих слов она какое-то время смотрела на меня, и я видел, как боль и понимание мелькали на её лице. Затем она кивнула и тихо сказала:

— Думаю, нет.

Я сделал очередное грандиозное усилие и похлопал её по руке.

— Всё меняется. Не стоит об этом грустить.

— Да, — согласилась она, коротко сжала мои пальцы и выдавила улыбку. — Конечно, не стоит.

— Мэб где-то поблизости?

Она покачала головой.

— Она знает, что я хочу поговорить с ней о том, как я оказалась занята в самый неподходящий момент. Но она в городе. Я это чувствую. А зачем тебе Мэб?

— Потому что я тоже хочу с ней поговорить.

* * *

Сразу после захода солнца, один час, один душ и один залп обезболивающих спустя, я был одет и в состоянии дотащить себя вниз по лестнице без посторонней помощи. Мыш старательно сопровождал меня. Молли едва только не носилась вокруг как агент секретной службы, готовый броситься под пули в случае необходимости.

— А знаешь, что странно? — сказал я, добравшись до первого этажа.

— Что? — спросила Молли.

— Отсутствие копов, — ответил я. — Копы должны быть повсюду. И везде должна быть жёлтая лента. И наручники. — Я показал ей запястья. — Вот здесь.

— Ага, — сказала Молли. — Я тоже заметила.

Я посмотрел на неё и поднял бровь:

— Это не ты?

Она потрясла головой:

— Я совершенно не знаю, как подкупать власти. И не уверена, что Мэб поняла бы саму эту идею.

Первый этаж дома Карпентеров всегда напоминал место восстания, даже в спокойные времена. Сегодняшний вечер не был исключением.

— Догоняй! — прокричала молодая девушка в школьной форме с кудрявыми светлыми волосами и чуть повыше Молли, которая, вероятно, вызывала у одноклассников травмы шеи, когда они поворачивали головы вслед. Она пролетела лестницу, стреляя себе вслед из одного из этих игрушечных пистолетов с мягкими дротиками. Пробегая мимо, она махнула мне рукой, сверкнула улыбкой и поздоровалась: — Привет, Билл!

— Адские колокола, — сказал я, чувствуя себя сбитым с толку. — Это была Аманда?

— Она ещё одета в форму, — сказала Молли, качая головой. — В смысле, даже после школы. Ненормальная.

— Арргх! — изобразил рычание парнишка, чей голос ломался между высоким тенором и низким баритоном. Он был долговязый, с тёмными волосами и серыми глазами, как у Майкла, и бежал за Амандой, наклонившись вперёд и прижав руки к груди, словно подражал относительно крошечным передним лапам динозавра. Я сразу узнал «маленького» Гарри. Он выглядел великоватым для своего возраста, развившимся раньше времени, уже начал раздаваться в плечах, а его руки и ступни казались почти комично большими в сравнении с остальными частями тела.

Мэгги сидела верхом на его спине, цепляясь ногами и обхватив одной рукой за шею. Она бы удушила его, если бы сама не была такой маленькой. Она хихикала, а в свободной руке держала игрушечный пистолет, из которого выпустила несколько дротиков, бесцельно разлетевшихся по комнате.

— И вновь побеждает Всадница на Динозавре! — гордо провозгласила она, когда Гарри проносился мимо нас.

Через мгновение появилась ещё одна блондинка, спокойно собирающая упавшие дротики. Старше Гарри, но моложе Аманды и ниже любого из Карпентеров. Она улыбнулась мне и произнесла:

— Привет, Гарри.

— Хоуп, — сказал я с улыбкой.

— Хоббит, — поправила она, подмигнув. — Молли, мама просила тебе передать, что нашим гостям пора уходить.

Мэгги, ее скакун и жертва кинулись в обратном направлении, поменявшись ролями, и моя дочь кричала:

— Никто не сможет поймать Ковбойку-на-динозавре! Взять её, Мыш!

Мыш неистово завилял хвостом, подпрыгнул на месте, затем резко обернулся и взглянул на меня.

— Иди играй.

И он увязался за ними.

Наблюдая, как всё это безумие перемещается обратно, я почувствовал на себе взгляд Молли.

— Вот это да, — сказал я тихо. — Это… это всегда вот так?

— Бывают и беспочвенные придирки, и противоречивые требования, — так же тихо ответила Молли предостерегающим тоном. — Но… в основном да. У мамы с папой довольно строгие принципы, но… они умеют создавать семейное тепло.

Я быстро заморгал.

— Когда я был ребёнком… — Я замолчал, чтобы не расплакаться, и улыбнулся им вслед. Когда я был ребенком, я жил в приёмных семьях и отдал бы руку и глаз, чтобы стать частью чего-то вроде этого. Я глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и сказал: — Твоя семья дала моей дочери дом.

— Она просто замечательный ребёнок, — сказала Молли. — То есть по сравнению с остальными спиногрызами она просто потрясающая. Её трудно не любить. Иди, тебя ждут.

Когда мы вошли в кухню, Черити сидела за кухонным столом. Глаза её слегка остекленели от обезболивающих, но она явно была настороже. Раненая нога была уложена на другом стуле, на подушке. Майкл сидел рядом, его собственная недавно раненная нога также покоилась на стуле, зеркально отражая позу Черити, и эта сладкая парочка держалась за руки.

Я отметил, что трость Майкла снова была при нём и лежала на расстоянии вытянутой руки.

Вязальщик и Вальмон сидели напротив, все четверо пили что-то из дымящихся кружек. На столе рядком лежали пять новеньких, словно только что из канцелярского магазина, металлических ящиков для хранения денег.

Вязальщик как раз рассказывал какую-то историю, оживлённо жестикулируя обеими грубоватыми руками:

— Тут я глянул на неё и сказал: «А это вовсе не ручка, любовь моя».

Майкл моргнул и густо покраснел, а Черити откинула голову и расхохоталась. Анна Вальмон улыбнулась и отхлебнула свой чай. Она первой заметила моё появление и просияла, на мгновение одарив меня искренней улыбкой:

— Дрезден.

Вязальщик оглянулся через плечо и произнёс:

— Давно пора, приятель. Паршиво выглядишь.

— Да, и чувствую себя преотвратно, — согласился я и похромал к столу. — А где Грей?

— Он отказался заходить на наш участок, — сообщил Майкл.

Я выгнул бровь, взглянул на него и хмыкнул.

Майкл только развёл руками:

— Он сказал, что будет неподалёку, и что ты ещё должен выплатить ему причитающийся гонорар.

— Сказал, что ему не нужна его доля камней, — с искренним недоверием произнёс Вязальщик. — Что ему должен заплатить ты.

Я вскинул брови:

— Ха!

— Вроде бы и профессионал, и вдруг творит какую-то хрень, — недоумевал Вязальщик.

— Не для всех деньги — главная цель в жизни, — заметила Вальмон, улыбаясь в свою кружку.

— А жаль, ведь так этот мир был бы намного разумнее, — заявил Вязальщик.

— Я поделила камни по весу, — сообщила Вальмон. — Во всех ящиках поровну. Пусть каждый выберет себе свой, а я возьму тот, что останется.

— Разумно, профессионально, — одобрительно сказал Вязальщик. — Дрезден?

— Конечно, — отозвался я, выбрал приглянувшийся ящик и забрал его. Он оказался тяжёлым. Бриллианты — они всё ж таки камни.

Вязальщик тоже взял себе ящик. Майкл же задумчиво нахмурился.

— Майкл? — спросил я.

— Я… не уверен, что могу принять…

Черити твёрдой рукой подхватила один из ящиков и положила себе на колени.

— Нам нужно оплатить ещё по крайней мере двадцать три года обучения в колледже, — заявила она. — А что если потом у нас появятся внуки? Ты думал о том, сколько добра мы сможем сделать с этими деньгами?

Майкл открыл было рот, затем нахмурился и снова закрыл его.

— Но как мы будем их продавать?

— Анна уверяет, что это предельно просто.

— Достаточно просто, — подтвердила Вальмон. — Особенно если делать это по-тихому и маленькими порциями. Я помогу вам с этим.

— О… — только и сказал Майкл.

— Поскольку Грей отказался от доли, у нас остался лишний ящик, — сообщила Вальмон.

— У меня блестящая идея, — заявил Вязальщик. — Отдайте его мне.

— И с какой это стати? — поинтересовалась Вальмон.

— Потому что я отнесу его Марконе и подкуплю его, чтобы он не убивал нас за вторжение в его замечательный банк, — пояснил Вязальщик. — Заработать деньжат — это конечно хорошо, но мне бы хотелось прожить достаточно долго, чтобы потратить их.

— Отдайте его мне. Я об этом позабочусь, — сказал я.

— Гарри? — спросил Майкл.

— Я знаю Марконе, — пояснил я. — Он знает меня. Я использую это, чтобы убедить его держаться от нас подальше. Даю слово.

Майкл громко выдохнул через нос, затем кивнул и произнёс:

— Я согласен. Мисс Вальмон?

Анна поглядела на меня, затем кивнула:

— Согласна.

— Лучше ты, чем я, приятель, — заявил Вязальщик. — Только постарайся хоть как-то предупредить нас, если он убьёт тебя, когда ты придёшь поговорить.

— Буду иметь в виду, — сказал я и взял второй ящик. Вальмон забрала последний.

Мы немного помолчали.

Затем Вязальщик поднялся из-за стола.

— Дамы, господа, счастлив был в последний момент всё же выкарабкаться из этого бардака вместе с вами. Желаю удачи, — произнёс он и направился к выходу.

Вальмон тоже поднялась, слегка улыбаясь. Она подошла ко мне и обняла.

Я посмотрел на неё и устроил небольшое представление, сделав вид, что проверяю, не пропало ли что-нибудь из карманов.

Это заставило её рассмеяться, и она снова обняла меня, на этот раз немного дольше. Затем встала на цыпочки, чтобы поцеловать в щеку, и сказала:

— Я оставила твои вещи в шкафу, в комнате, в которой ты спал.

Я незаметно ей кивнул.

Она отстранилась, улыбнулась Черити и сказала:

— Дайте мне три дня, затем позвоните по номеру, что я вам дала.

— Хорошо, — пообещала Черити. — Спасибо.

Анна ещё раз улыбнулась ей, кивнула Майклу и ушла.

Майкл от нечего делать открыл свой ящик. Бриллианты, кучей лежащие внутри, залили всё вокруг своим сиянием.

— Вот это да! — сказал Майкл.

Черити осторожно взяла один камень и ошеломлённо покачала головой:

— Вот это да!

— Присмотрите за моей добычей? — спросил я. — Мне нужно поговорить с Греем.

* * *

Я обнаружил Грея стоящим на тротуаре возле дома, прислонившись к уличному фонарю, скрестив руки на груди и опустив голову. Он наблюдал, как я вышел из дома и побрёл к калитке у главного входа.

— Дрезден, — поздоровался он.

— Грей. Ты действительно меня поддержал.

— Для этого ты меня и нанял, — ответил Грей, словно считал, что я преувеличиваю.

— Может и так, — сказал я. — Но ты мог слинять. Мог взять деньги Ника.

Он посмотрел на меня так, словно я нёс полный бред.

— Думаю, Ваддерунг был прав насчёт тебя.

Губы Грея тронуло нечто похожее на улыбку.

— Хе, — усмехнулся он. — Он всегда в теме.

— И почему ты не хочешь заходить во двор? — спросил я, проходя через разбитую калитку, чтобы присоединиться к нему.

Грей уставился на меня непроницаемым взглядом. Он повернул голову к дому Карпентеров, посмотрел вверх и оглядел двор, словно отмечая места, где находились невидимые ангелы-хранители. Затем вновь посмотрел на меня.

Черты его лица сместились и стали менее чёткими. Глаза замерцали и изменились от карих со странными золотыми искрами на ярко-золотые, почти жёлтые. Для человеческих глаз радужка стала слишком широкой, зрачки стали вертикальными, как у кота. Я уже видел точно такие же глаза однажды.

Моё сердце ушло в пятки, я дёрнулся и ударился о створку калитки.

— Адские колокола, — пробормотал я. — Нааглоши? Ты долбаный нааглоши?

Грей чуть прикрыл глаза, и они снова стали похожи на карие и человеческие. Он немного помолчал, а затем сказал:

— Ты не выбирал быть сыном Маргарет ЛеФей. Ты не выбирал наследие, которое она оставила тебе вместе с родством. И она была та ещё штучка, парень. Я знал её.

Я нахмурился, но ничего не сказал.

— И я ведь не выбирал себе отца, — продолжил Грей. — И он тоже был тот ещё тип. Но я волен выбирать, как прожить свою жизнь. Так что плати.

Я медленно кивнул и спросил:

— Сколько мне будет это стоить?

Он назвал сумму.

— Сколько? — удивился я. — Так много?

— Только наличными, — заявил он. — И прямо сейчас.

— У меня с собой столько нет.

Он фыркнул и сказал:

— Верю. Но это же не проблема?

— Нет, — согласился я. — Я раздобуду.

— Ладно, — сказал и снова опустил голову, словно собирался ждать до самого Судного дня.

И я поплёлся обратно в дом, подошёл к Майклу и спросил:

— Ты не одолжишь мне доллар?

* * *

Я наблюдал, как Грей идёт сначала по тротуару, потом заворачивает за угол и уходит дальше своей дорогой. За день земля достаточно прогрелась, чтобы растопить лёд, и вечер был туманный, холодный и влажный. Улицы блестели. Было очень тихо. Я немного постоял там в одиночестве.

— Можно тебя на минутку? — произнёс я в воздух.

И рядом со мной внезапно возник Уриил.

— Ты только посмотри! — сказал я. — Получил назад свой самолёт?

— Без всяких повреждений, — ответил он. — Майкл хороший человек.

— Лучший, что я знаю, — согласился я. — Вы правда прибили бы Грея, если бы он вошёл во двор?

Уриил раздумывал над вопросом какое-то время, затем сказал:

— Скажем, я рад, что он не попытался. Было бы неловко.

— Кажется, я начинаю понимать, что тут к чему, — сказал я. — И кто заварил всю эту кашу.

— Я ждал, что ты поймёшь, — признал он.

— Но я не понимаю, в чём тут твоя роль. За что отвечаешь ты?

— За искупление, — сказал он.

— Для Никодимуса? — спросил я его. — Ты стольким рисковал — своей благодатью, Мечом, Майклом, мной — и всё ради этого клоуна?

— Не только ради него, — произнёс Уриил.

Я секунду раздумывал над этим, потом выдал:

— Джордан.

— И другие оруженосцы, да, — согласился Уриил.

— Но почему? — спросил я. — Они же тоже сделали свой выбор, разве не так?

Уриил некоторое время раздумывал над ответом.

— Некоторые люди сбиваются с пути, — наконец медленно изрёк он. — Некоторых подталкивают к этому.

Я фыркнул, затем произнёс:

— Баттерс.

Уриил улыбнулся.

— Помню, когда Кассий, Человек-Змея, пытался выпотрошить меня, я всё думал, что никакой рыцарь Креста не придёт и не спасёт меня.

— Кассий был когда-то рыцарем Тёмного динария, — сказал Уриил. — Справедливо, что против него выступил начинающий рыцарь Креста. Как считаешь?

— А сломанный Меч? — не унимался я. — Он тоже был частью плана?

— Я ничего не планирую, — заявил Уриил. — И ничего не предпринимаю. До тех пор, покаодин из Падших не зайдёт слишком далеко.

— Да? И в чём же тогда заключается твоя работа?

— Я даю смертным возможность сделать выбор, — ответил он. — Мисс Мёрфи выбрала путь, приведший к разрушению меча. Мистер Баттерс выбрал действовать самоотверженно и храбро, тем самым доказав, что достоин быть истинным Рыцарем. А ты выбрал поверить в то, что разрушенный, сломанный меч может переломить ситуацию. В результате всех этих действий был создан Меч, в какой-то степени даже более великий, чем тот, что был сломан.

— Но я ведь выбрал поверить не для того, чтобы сделать это, — сказал я. — Серьёзно. Думаю, это можно истрактовать как нарушение моих авторских прав.

Уриил снова улыбнулся:

— Должен признать, что мне не дано предвидеть, какая именно форма веры возобладает там, где я вмешиваюсь.

— Вера в дурацкий фильм? — спросил я.

— Вера в сказку, где добро побеждает зло, свет разгоняет тьму, любовь преодолевает ненависть. — Он склонил голову на бок. — Разве не оттуда берёт своё начало любая вера?

Я фыркнул и, поразмыслив над этим, изрёк:

— Ха!

Уриил улыбнулся.

— У «Звёздных войн» просто куча фанатов, — заметил я. — Может быть, их даже больше, чем католиков.

— Музыка там неплохая, — ответил он.

* * *

Я взял лишний ящик с бриллиантами и отправился к Марконе.

Молли пошла со мной, но я понял, кого обнаружу там, и без помощи её чутья. Когда мы подошли, она взглянула на здание и произнесла:

— Эта сука.

— Ага, — подтвердил я.

Я постучал в дверь Общества Светлого Будущего. Это был небольшой, но настоящий замок. Марконе заплатил, чтобы его перевезли в Чикаго. От меня не ускользнуло, что он расположил эту штуковину на том самом месте, где когда-то стоял пансион, в котором я много лет подряд снимал себе подвальчик. Вот козёл.

Дверь открылась, и на меня сердито уставился сверху вниз человек, габаритами напоминающий подъёмный мост. У него были длинные волосы, густая борода террориста и достаточно мускулов, чтобы накормить тысячу голодных грифов.

— Тебя зовут Скальди Скьёльдсон, — сказал ему я. — Ты знаешь, кто я. Я здесь, чтобы увидеть Марконе и его гостью.

Скальди нахмурился. Но я провёл последние несколько дней в компании дженосквы, и хмурым Скальди меня было не запугать.

Я вскинул бровь, глядя на него, и сказал:

— Так что?

Хмурый взгляд превратился в сердитый. Но он отошёл в сторону, пропуская меня. Я сказал «спасибо» и направился в комнату для переговоров. Я уже наведывался сюда почти мёртвым призраком и знал, где она располагалась. Скальди поспешил вслед за мной. То, что я уже знал, куда идти, похоже, слегка выбило его из колеи.

Ну я же чародей.

По пути мы миновали ещё нескольких эйнхериев, и наконец я без стука вломился в комнату для переговоров.

За одним концом стола сидела Мэб, с отстранённым и непреклонным выражением лица и идеально прямой спиной. Её волосы и платье были чёрными как смоль, как и её глаза, причём вместе с белками. Значит, она была здесь в качестве Судьи.

Когда Мэб показывается в чёрном, люди гибнут. В последний раз, когда я видел её в этом наряде, земля Предела Демона оросилась кровью двух королев Феерии.

По правую руку от неё сидел одетый в тёмный костюм джентльмен Джонни Марконе, некоронованный король Чикаго, член Соглашения неблагих, ставший им (по крайней мере частично) благодаря моей личной подписи. Похоже, на его висках стало чуть больше серебра, чем в прошлую нашу встречу, но от этого он смотрелся ещё более авторитетно. В остальном, он выглядел так же, как и всегда: спокойный, внимательный, безупречно ухоженный и милосердный, как лезвие газонокосилки.

— Могли бы мне всё рассказать в самом начале, — сказал я Мэб.

Она посмотрела на меня своими неживыми чёрными глазами и склонила голову на бок жестом, до нелепости похожим на птичий.

— Вы с Никодимусом уравновешивали весы, — продолжил я. — Но дело было не в уплате долга. И даже не в срыве его планов. Это была полномасштабная, тщательно рассчитанная месть.

Очень-очень медленно Мэб подняла руки и положила их на стол перед собой. Её ногти были чёрными и выглядели достаточно острыми, чтобы разрезать шёлк.

— Вы с самого начала направляли Никодимуса в ловушку. Вы, Аид и Марконе.

Марконе повёл головой, но ничего не сказал.

— Это единственное, что имеет смысл, — заявил я. — Почему вы отослали Молли подальше — чтобы она не узнала, что вы что-то затеваете. Почему вдруг удалось раздобыть планы хранилища Марконе. Почему кто-то позаботился о телах, и почему копы после этого не заполонили всё вокруг. Чёрт, да они, наверное, списали перестрелку и взрывы на какую-нибудь террористическую атаку. И готов поспорить на что угодно, что оруженосцам очень скоро предложат новую работу, теперь, когда их полубог впал в немилость. Я прав?

Тень улыбки тронула губы Марконе.

— Никодимус нарушил ваше Соглашение, — сказал я Мэб. — Он похитил Марконе. Похитил одного из эмиссаров, подписавших Соглашение. И это была ваша месть. Вы организовали всё так, чтобы ему в руки попала информация о хранилище Аида. — Я повернулся к Марконе: — А вы специально построили своё хранилище так, чтобы из него можно было открыть Путь туда. И всё для того чтобы расквитаться с Никодимусом, через много лет после того, как он перешёл дорогу вам обоим. — Я посмотрел прямо в недрогнувшие глаза Мэб и произнёс: — И вы причинили ему худшие страдания, которые только смогли представить. Вы забрали у него дочь. Нет, даже хуже — вы сделали так, чтобы он сам себя её лишил.

Ни один из них ничего не сказал в ответ.

Но иссиня-чёрные ногти Мэб на самую малость погрузились в дерево стола, а её пустые чёрные глаза сверкнули.

— Теперь он лишился своей главной соратницы, — продолжил я. — Лишился оруженосцев. А когда все узнают о его предательстве, он лишится и своего имени. Никто больше не захочет работать с ним. Никто не захочет иметь с ним дело. Вы не убили его, вы сделали ещё хуже. Ранили его, лишили его власти и оставили жить с этим.

Одно долгое мгновение никто не произносил ни слова.

Я повернулся к Марконе:

— А что же в результате всего этого получили вы? От вас требовалось построить хранилище и привлечь туда клиентов. Готов поспорить, что Аид был вашим первым вкладчиком. И когда он оказал вам такое доверие, остальные последовали его примеру — и теперь у вас на хранении находится больше всевозможных сокровищ, чем у кого бы то ни было в сверхъестественном мире. И если в качестве побочного эффекта вы ещё и сможете поквитаться с Никодимусом, вы ничего не будете иметь против. И теперь у вас есть куча денег, чтобы разыскать и поймать его — сейчас, когда он ослаблен.

Зелёные глаза Марконе, чей оттенок в точности соответствовал цвету потёртых долларовых купюр, весело глядели на меня. Но он всё ещё не произнёс ни слова.

Затем наконец раздался мрачный голос Мэб:

— Тебе есть что сказать по существу, мой рыцарь?

— Я хотел, чтобы вы знали, что я знаю, — ответил я и повернулся к Марконе: — В ограблении участвовали люди, которые, кроме этого, не имеют никакого отношения ко всей этой истории.

— Но эти люди всё рано вторглись на мою территорию, — спокойно произнёс Марконе.

— Тем самым помогая вам осуществить свою месть. Преследуйте Никодимуса, я не против. Но остальных оставьте в покое. Они ничего вам не сделали.

— Они убили одного из моих сотрудников, — возразил Марконе.

— Женщина, которая сделала это, уже мертва, — заявил я, а затем бросил на стол денежный ящик. Он приземлился с впечатляющим стуком.

Мэб нахмурилась.

Марконе слегка вскинул бровь:

— И что это такое?

— Это вергельд. Слышали о таком?

— Салическая правда, — тут же ответил он. — Компенсация родственникам убитого.

— Именно. Это для семьи вашего погибшего сотрудника. Позаботьтесь о них. И оставьте моих людей в покое. И закончим на этом.

Марконе задумчиво поглядел на ящик, затем на меня:

— А если я не соглашусь с вашими условиями?

— Тогда у нас с вами будут серьёзные проблемы, — ответил я, затем повернулся к Мэб и добавил: — Прямо здесь. Прямо сейчас.

Глаза Мэб расширились.

Если я сцеплюсь с Марконе, может случиться куча вещей… но одна из них Мэб уж точно не понравится. В данный момент она была гостьей под крышей Марконе. Если её рыцарь и орудие предаст это доверие, это полностью разрушит её репутацию. И она прекрасно это знала.

— Да будет вам, Марконе, — мягко и успокаивающе сказала Молли. — Подумайте, сколько вы уже получили. Вы на пути к тому, чтобы уничтожить человека, который по-настоящему вам насолил. Что плохого, если его наёмники пойдут своей дорогой? В конце концов, может, когда-нибудь вам самому потребуются их услуги. Предложение стоящее, — и с этими словами она потянулась к ящику и открыла его.

Марконе редко был щедр на эмоции… но стоило ему увидеть камни, и его глаза расширились, пусть только на мгновенье.

Я неотрывно смотрел на Марконе.

Марконе оторвался от созерцания бриллиантов, встретился со мной взглядом, и мы некоторое время смотрели друг другу в глаза.

Оперевшись на стол, я наклонился ближе к его лицу и произнёс:

— Не забывай, кто спас твою задницу, когда эти маньяки схватили тебя. Ты мне должен.

Марконе некоторое время обдумывал это, затем тихо произнёс:

— Вы сделали это в качестве услуги Мэб. Не для меня. — Он протянул руку и плавно закрыл ящик, затем подтянул его поближе и поставил на угол стола. Его голос был почти шёлковым, но в складках этого шёлка притаилось лезвие: — Но долг остаётся долгом… и к тому же я не хочу, чтобы имя Мэб пострадало даже на малость, когда она оказала мне такое огромное доверие. Я принимаю ваше предложение, Дрезден. Мы в расчёте. Понимаете, что это значит?

Я всё прекрасно понимал. Это значило, что в следующий раз, когда я перейду ему дорогу, ничто не помешает ему стереть меня с лица земли.

Это меня устраивало. К тому же это желание у нас было во многом взаимным.

Мэб была слишком сдержанна, чтобы продемонстрировать хоть какую-то реакцию на успешное разрешение данной ситуации, кроме едва заметного кивка в сторону Марконе. Но она одарила меня недовольным взглядом, обещавшим, что она разберётся со мной позже. Такой же взгляд достался и Молли.

Но сомневаюсь, что мою бывшую ученицу он огорчил хоть капельку больше, чем меня.

* * *

— …какой вообще смысл в отряде ангелов вокруг этого дома, если они не делают ровным счётом ничего, чтобы защитить его, — раздражённо говорила Молли.

Мы шли по больнице к палате Кэррин. Приёмные часы уже почти закончились, но я не хотел откладывать визит к ней ещё на один день.

— С любой сверхъестественной угрозой они бы в два счёта разобрались. Но Ник, очевидно, тоже знал это. Поэтому и послал обыкновенных смертных с самым что ни на есть обыкновенным оружием.

Молли хмуро поглядела на меня:

— Да уж, чертовки огромная лазейка. Об этом я и говорю.

— Так сделай что-нибудь с этим, — предложил я.

— Уже сделала, — заявила она. — Теперь за домом будут присматривать. Я покупаю участок на той же улице.

— Ты можешь это себе позволить? — удивился я. — Мэб так хорошо тебе платит?

— На моем счету теперь сумма с восемью нулями, — ответила Молли. — Если захочу, я могу выкупить все дома по соседству. Теперь кто-нибудь будет присматривать за домом моих родителей двадцать четыре часа, семь дней в неделю. На случай, если кто-нибудь снова попытается выкинуть что-то подобное.

— Неблагие телохранители, — фыркнул я. — Не уверен, что им это понравится.

— Не обязательно, чтобы им это нравилось, — заявила в ответ Молли. — На самом деле, им даже не обязательно об этом знать.

— Похоже, это уже вошло у тебя в привычку, Молли.

Она глянула на меня, и на секунду я увидел в её глазах беспокойство.

— Гарри… если бы тебя там сегодня не было… — Она сглотнула. — Они же моя семья. Я должна сделать всё, что в моих силах, чтобы защитить их.

Я обдумывал это пару шагов, затем произнёс:

— Да. Должна.

Она слегка улыбнулась мне. Мы как раз подходили к палате Кэррин, и Молли замедлила шаг.

— Иди пока один. Мне ещё нужно кое за чем проследить. Я вернусь попозже.

— Хорошо, — сказал я и потянул ей кулак.

Она покачала головой:

— Вы не слишком-то почтительны, сэр рыцарь.

Я покачал кулаком, подзадоривая её:

— Ну же, давай. Ты же сама знаешь, что хочешь этого.

Она весело рассмеялась и стукнула по моему кулаку своим, затем развернулась и пошла прочь… на ходу доставая из кармана телефон и включая его.

Я опешил.

Мобильные телефоны — техника, наиболее чувствительная к несбалансированным полям энергии вокруг смертного чародея. Стоит одному из нас приблизиться к включённому телефону, тот скорее всего тут же отдаст концы.

Но с другой стороны, всякие нелюди, практикующие магию, казалось, не испытывали таких проблем.

И внезапно мне стало очень страшно за Молли.

У неё была масса секретов от родителей. И теперь я начал задаваться вопросом, сколько всего она могла скрывать от меня.

Всё больше вещей нужно было не упускать из виду.

Я обменялся приветствиями с Роулинзом и вошел в палату Кэррин, где обнаружил Баттерса, сидящего верхом на стуле возле её кровати и оживлённо размахивающего руками во время рассказа:

— …И я посмотрел на него и сказал: «Мистер, там, откуда я, никаких попыток не дают». И я пошёл прямо на него, а этот злобный сукин сын взял и смылся.

Кэррин выглядела так, словно её поколотили резиновыми дубинками, причём после того, как она дважды преодолела триатлонную дистанцию. Но она сидела, и если и выглядела немного измождённо, самообладания явно не теряла. Одна рука у неё была перевязана и прижата к телу перевязью. Волосы спутались и прилипли к голове, к здоровой руке тянулась капельница.

— Ты вешаешь мне лапшу на уши, Уолдо Баттерс, — заявила она, затем повернулась ко мне и её улыбка расширилась: — Привет, Гарри. Ужасно выглядишь.

— В этом я не одинок, — сказал я и на секунду провёл рукой по её голове, ухмыляясь.

— Скажи ей, — потребовал Баттерс. — Гарри, ты же был там, правильно? Скажи ей. — Он моргнул и добавил: — О боже, ты ведь был немного не в себе. Только не говори мне, что ничего не помнишь.

— Нет, я помню, — возразил я. — Баттерс у нас стал настоящим рыцарем-джедаем. С мечом. — И я начал изображать звуки, издаваемые световым мечом: — Вум! Врум-крсум-казарк-скриу-у!

Кэррин с недоверчиво уставилась на меня, затем её взгляд заметался между мной и Баттерсом.

— Вы ведь не серьёзно?

— Он у тебя с собой? — спросил я Баттерса.

— Шутишь? — ухмыляясь, сказал тот. — Да я теперь никогда с ним не расстанусь.

— Так покажи ей.

— Ты думаешь, это… ну, нормально? Так выставлять его напоказ?

— Ты не выставляешь напоказ, — возразил я. — Ты подкрепляешь её веру.

Баттерс нахмурился, но затем сказал:

— Да, думаю, тогда это нормально.

Он полез в карман пальто и вытащил оттуда рукоять Фиделаккиуса. В ту же секунду лезвие света с шипением вытянулось на полную длину, прогоняя из комнаты все тени и гудя от заключённой в нём силы.

Кэррин распахнула глаза:

— Матерь Божья! И… он просто сбежал?

— Не сразу, — уточнил я. — Сначала он попытался ударить Баттерса. И эта штука просто разрезала меч Ника, словно он был сделан из теста.

— Да, — подтвердил Баттерс. — Это, похоже, застало его врасплох. Но даже если бы у него всё ещё был меч, не думаю, что ему бы это сильно помогло. Ведь это как-никак световой меч. Даже как-то нечестно вышло.

— Ничего, он это заслужил.

— Баттерс, — сказала Кэррин, покачивая головой, — это… это потрясающе. Я так тобой горжусь.

Если бы Баттерс мог растаять и растечься по полу лужицей, он бы сейчас непременно это сделал.

— Да, я… Спасибо, Мёрф.

Мёрф.

Ну ты даёшь, Баттерс! Свой парень!

— Не за что, ты это заслужил, — ответила она, а затем помрачнела: — Но… Ты же знаешь, если не хочешь, ты не обязан оставлять его у себя.

Баттерс нахмурился и начал убирать рукоятку обратно в пальто. Лезвие исчезло словно бы само по себе.

— Почему я не должен этого хотеть?

— Владеть одним из Мечей — это огромная ответственность, — сказала Кэррин.

— Придётся мотаться по всему свету, — так же серьёзно добавил я.

— Иметь дело с плохими парнями, — заметила Кэррин.

— Постоянно выпутываться из безнадёжных ситуаций, — продолжил я.

— И монстры, призраки, вурдалаки, вампиры, — добавила Кэррин.

— И всё рыцари Тёмного динария дружно захотят сделать из тебя чучело и повесить на стенку, — ещё жёстче добавил я. — Баттерс, ты застал Никодимуса врасплох, в один из самых худших его дней за последние пару тысяч лет. Когда из всей команды поддержки у него осталась только женщина, ловкая настолько, чтобы суметь выскочить за него замуж, которая провела последние два дня, пытаясь сорвать его планы. Он ушёл, потому что встретился с новой, неизвестной для себя угрозой, и это был умный ход с его стороны. В следующий раз, когда ты встретишься с ним, он уже не сбежит. Он подготовит твоё убийство заранее.

Баттерс неуверенно взглянул на меня:

— Вы… вы, ребята, думаете, что я не справлюсь?

Я уставился на него с соответствующим моменту серьёзным выражением. Как и Кэррин.

— Майкл и Черити обещали меня обучить, — со всей серьёзностью ответил он. — И Майкл сказал, что покажет, как тренироваться, что нужно есть, и обещал помочь разобраться, на что способен Меч. Я хочу сказать… Я знаю, что я лишь обычный парень, но… — Он глубоко вздохнул. — Я могу что-то сделать. Что-то изменить. Помочь людям. Редко кому выпадает такой шанс. Я хочу это сделать.

Кэррин взглянула на меня и спросила:

— Что ты об этом думаешь?

Я подмигнул ей, и мы оба усмехнулись, затем я сказал:

— Он справится. Ведь он обратил Никодимуса Архлеоне в бегство и всё такое. Думаю, это уже кое-что.

— Ага, — согласилась Кэррин. — Это уже кое-что.

Баттерс облегчённо усмехнулся.

— Но есть одна вещь, с которой у меня… у меня, похоже, проблема, — сказал он.

— Какая проблема? — спросил я.

Он развёл руками и произнёс:

— Рыцарь Креста — еврей?

Кэррин издала нечто подозрительно напоминающее хихиканье. Потом она будет клясться, что это из-за действия лекарств.

* * *

Чуть погодя Баттерс оставил нас с Кэррин наедине. У нас оставалось несколько минут, прежде чем появится какая-нибудь чересчур правильная медсестра и вышвырнет меня вон.

— Тебе нужно позаботиться о себе, — тихо сказала Кэррин. — Хотя бы следующую пару недель. Отдыхать. Выздоравливать. Держать рану на ноге в чистоте. Сходить к врачу и наложить на руку настоящую шину. Я знаю, что ты не чувствуешь боли, но важно, чтобы…

Стоя, я наклонился над кроватью и поцеловал её в губы.

Её слова растворилось в едином мягком звуке, от которого вибрировали мои губы. Потом её здоровая рука обернулась вокруг моей шеи, и звук прекратился. Это был долгий поцелуй. Медленный. Хороший. Пока поцелуй не подошёл к концу, я ничего не замечал вокруг. После я ещё несколько секунд не открывал глаза.

— О-о-о… — протянула она слабым голосом. Её рука скользнула к моей и легла сверху.

— Мы способны на безумные вещи ради любви, — тихо сказал я и, перевернув руку, переплёл наши пальцы.

Кэррин сглотнула, и на её щеках расцвел румянец. Она потупила глаза.

— Я хочу, чтобы ты тоже отдохнула и выздоровела, — сказал я. — Нам с тобой нужно заняться кое-каким вещами.

— Какими, например? — спросила она.

Я почувствовал, что улыбаюсь. Улыбка получилась довольной и немного волчьей.

— Вещами, которые до этого мне только снились.

— О! — выдохнула она, и её голубые глаза засияли. — Этими вещами. — Она опустила голову. — Так это… это я тебе снилась?

— Да, ты. Всё логично. Это же была твоя кровать.

Её рука сжала мою, а лицо расплылось в довольной усмешке. Я поднял её руку и поцеловал каждый палец.

— Я сейчас словила такой кайф, — сказала она.

Я усмехнулся. Она явно говорила не о наркотиках в капельнице.

Медсестра появилась в тот момент, когда мы опять целовались, и многозначительно откашлялась. Два или три раза. Я не обращал внимания. Мы ещё не закончили наш поцелуй. И медсестра вышла в коридор, чтобы пожаловаться Роулинзу, который хотя бы вежливо её выслушает.

После поцелуя Кэррин ещё раз хихикнула.

Она даже не подозревала, что я засунул половину своих бриллиантов ей в пару вязаных носков, пока она не видела.

* * *

Примерно к десяти часам я вернулся в дом Карпентеров. Вечер был не по сезону мягкий, даже немного душный. Я сидел на крыльце с Майклом, в одном из пары кресел-качалок, сделанных им собственноручно. У каждого из нас в руке было по бутылке светлого эля Мака, а ещё по паре уже пустых бутылок стояло у ног.

Мэгги пристроилась у меня на коленях. Она заснула полчаса назад, положив голову мне на грудь, и я бы не нарушил её сон даже ради всего золота мира. Или ради третьей бутылки пива. Мыш дремал у моих ног, обрадованный возможностью быть так близко к обоим людям, которых он хотел обслюнявить больше, чем всех остальных.

— Так операция Кэррин прошла успешно? Она поправится? — спросил Майкл.

— Возможно, она восстановится не до конца, — ответил я. — Но доктора обещали ей девяносто процентов.

— Замечательная новость, — сказал Майкл. Я заметил, что он посмотрел вниз, на свою больную ногу, лежащую на стуле, который Молли принесла из кухни специально для этих целей. Я почти слышал, как он мечтает восстановиться хотя бы на пятьдесят процентов. По крайней мере, Никодимус ударил его в ту ногу, которая и так уже была повреждена.

— На что это было похоже? — спросил я его. — Снова вступить в бой?

— Ужасно, — сказал он с улыбкой. — И словно на некоторое время… словно я снова стал молодым. Полным энергии и ожиданий. Это было потрясающе.

— О чём-нибудь жалеешь?

— Нет, — сказал он, затем нахмурился и добавил: — Разве только об одном.

— Знаю, — сказал я. — Ник смылся вместе с Граалем.

Он кивнул, и его лицо потемнело от беспокойства.

— Эй, мы ведём по очкам: четыре артефакта из пяти, — сказал я. — Не так уж и плохо.

— Не уверен, что подсчёт очков тут уместен.

— Как ты думаешь, что он будет с ним делать?

Майкл пожал плечами и задумчиво отхлебнул пива.

— Грааль — самый мощный символ Божьей любви и скорби на свете, Гарри. Я не представляю, как он сможет использовать его во вред. Но Никодимус пожертвовал так многим ради него, что, подозреваю, он знает, как его использовать.

— Полагаю, Грааль был вторичной целью, — сказал я. — На самом деле ему было нужно что-то другое.

Нож всё ещё лежал в кармане моего плаща, который был накинут на стул в дань тёплому вечеру.

Майкл взглянул на мой плащ и кивнул:

— Что ты будешь делать с оставшимися четырьмя артефактами?

— Изучать их. Постараюсь узнать о них больше, пока не пойму, когда и как их можно использовать.

— А до этого?

— Буду хранить в безопасном месте, — я подумал, что глубокие туннели Предела Демона подойдут.

Он опять кивнул и стал рассматривать свою бутылку:

— Ты не думал о том, чтобы вернуть их назад Церкви?

— Учитывая обстоятельства, нет.

Он поморщился и снова кивнул. И после очень долгого молчания наконец сказал:

— Боюсь, ты прав.

Эти слова заставили меня внимательно на него посмотреть.

— Захваченные нами Монеты не могли просто исчезнуть из своего хранилища так быстро и легко, — медленно произнёс он. — И это значит…

— Что кто-то в Церкви поспособствовал их возвращению в оборот.

— Продажность, — сказал Майкл прямо.

Я подумал о состоянии дел в Белом Совете, телефоне Молли и содрогнулся.

— Да, — сказал я, — вокруг её полно.

— Тогда ты поймёшь, почему я должен это сделать, — Майкл откинул голову назад и крикнул: — Хэнк!

Мгновение спустя маленький Гарри появился в дверях. В руках он нес Амораккиус, ножны, перевязь и всё остальное. Он передал это всё Майклу, который потрепал волосы мальчика и отправил обратно в дом.

— Вот, — просто сказал Майкл, и прислонил Меч к моему креслу. — Когда будешь прятать артефакты, возьми и его. Ты снова его хранитель.

Я нахмурился:

— Это за то, что я так хорошо справился с этой работой в прошлый раз?

— Вообще-то, — ответил Майкл, — ты отлично справился. Ты защищал Мечи от тех, кто пытался ими завладеть, и перепоручал их тем, кто использовал их правильно.

— Мёрфи не смогла, — сказал я. — Хочу сказать, я знаю, что в конце концов всё обошлось, но мой выбор очевидно был ошибкой.

— Но ты не просил её стать истинным Рыцарем, — сказал Майкл. — Ты доверил ей Меч для одной единственной цели — чтобы помочь спасти твою маленькую девочку в Чичен-Ице​​. Она сама назначила себя хранителем Мечей после твоей предполагаемой смерти. А сегодня утром ты отдал Меч Веры нужному человеку в нужное время.

— Это была случайность.

— Я не верю в случайности, — возразил Майкл. — Не тогда, когда речь идёт о Мече Веры.

— Думаю, я не хочу его брать.

— Конечно, выбор за тобой. И это правильно. Но Уриил просил меня передать его тебе. И я тебе доверяю.

Я вздохнул. Мягкое тёплое тельце Мэгги испускало какие-то субатомные частицы, вызывавшие во мне сонливость. Наверное, это были сонливоны. Мыш немного похрапывал, генерируя собственное поле сонливонов. Ласковая ночь тоже мне не помогала. Как и побитое тело.

На мне и так много чего лежало.

— Дело в том, — сказал я тихо, — что хранителю Мечей нужна прежде всего ясность суждений. А я больше не уверен, что на такое способен.

— Почему нет? — спросил Майкл.

— Из-за Зимней мантии. Из-за Мэб. Если я возьму Меч, могут произойти плохие вещи.

— Конечно могут. Но я ни на секунду не поверю, что они могут произойти, потому что ты им позволишь.

— Я хочу сказать, что если… что если Мэб доберётся до меня в конце концов? — Я махнул рукой. — Звезды и камни! Я только что провёл выходные, работая с динарианцами в интересах долбаного Марконе. Я буду заниматься подобным… сколько? Пару лет? Чем я стану через пять таких лет? Или десять? Или сто пятьдесят?

— Я не поверю в это ни на секунду, — повторил Майкл. — Я тебя знаю.

— Я больше не уверен в самом себе, — сказал я, — и это пугает меня до чёртиков. Что, если ей удастся? Что, если она превратит меня в своего личного монстра? Что она сделает со мной тогда?

— Гарри, — сказал Майкл, — ты задал совершенно неправильный вопрос, друг мой.

— Что ты имеешь в виду? — удивился я.

Он посмотрел на меня серьёзно, даже обеспокоенно:

— Что она сделает с тобой, если ей это не удастся?

При этой мысли у меня в животе всё затрепетало от страха. Повисла тишина. Ночь была тёмной, тихой и туманной. Но в это время где-то далеко Мэб не сидела на месте, строила планы. И в этих планах были части — тёмные, кровавые, жестокие части — которые касались и меня.

Мэгги тёплым и мягким клубком прижималась к моему сердцу. Мыш немного пошевелился, положил свою мохнатую голову мне на ногу и снова уснул. Рядом со мной энергия дома Карпентеров стихала до тихого, ровного гула дома, следующего заведённому распорядку. Время ложиться спать.

Иногда кажется, что стоишь на перекрёстке. Две дороги лежат перед тобой, и ты должен выбрать одну из них.

Не говоря ни слова, я взял Амораккиус и положил его так, чтобы легко достать, когда придёт время подниматься.

(обратно) (обратно)

Джим Батчер Архивы Дрездена. Ведьмин час

© А. С. Полошак, перевод, 2023

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023

Издательство Азбука^®

(обратно)

Глава 1

Пробежка была идеальной, пока брат не сказал, что Жюстина беременна.

Эта новость вытряхнула меня из зоны душевного комфорта, и я вдруг почувствовал жжение в ногах и понял, что дышится все труднее. Выбившись из ритма, я понемногу сбавил темп до прогулочной ходьбы. В предрассветной июльской синеве Монтроуз-Бич выглядел заброшенным и одичалым. Дневная жара еще не навалилась на город. Ради этого я и встал ни свет ни заря.

Томас тоже замедлил бег, и вскоре мы шагали бок о бок. Подобно мне, сегодня он надел старую футболку, тренировочные штаны и кеды, а темные волосы собрал в конский хвост. Брат у меня из тех красавчиков, при виде которых люди начинают озираться в поисках скрытой камеры.

А еще он вампир.

– Так, – сказал я. – Позволь-ка прояснить ситуацию. Утром ты заехал за мной, мы примчались к озеру, пробежали шесть миль по песку, и никто не произнес ни слова. Во всем городе царит тишина. По-моему, мы даже машин по дороге не встретили.

– И что?

– Зачем ты взял и все испортил? – хмуро спросил я.

Томас дернул уголком рта:

– Ну прости, старик Хемингуэй, что я вклинился между тобой и морем.

Впечатленный такой поэтикой, я промычал что-то нечленораздельное. В любом случае мы уже закончили последний круг и почти вернулись к парковке. Я встал, повернулся к воде, сделал глубокий вдох и сердито поправил давивший на плечо жилет-утяжелитель.

Темно-синее небо вдали над озером понемногу светлело. Скоро встанет солнце.

– Уверен? – спросил я.

– Абсолютно.

Я покосился на него. Образцово-симметричное лицо Томаса выглядело донельзя напряженным. Его глаза, иной раз голубые, но обычно серые, приобрели задумчиво-серебристый оттенок. Знакомая картина. Это давал о себе знать Голод.

– Как это получилось? – спросил я.

Он взглянул на меня, не поворачивая головы, и приподнял брови.

– Тебе что, не рассказывали, как это получается?

Я поморщился.

– Я имею в виду, разве ты не предохранялся?

– Предохранялся, – ответил Томас. – Кроме того, мы, вампиры, почти бесплодны. Но, как бы то ни было, Жюстина забеременела.

– И что теперь?

– Что и всегда. Вот только следующие семь с половиной месяцев Голод ребенка будет непрерывно высасывать из нее жизненную энергию.

– Это опасно? – Я внимательно посмотрел на Томаса.

Тот нервно сглотнул:

– Если верить семейной статистике, чуть больше половины беременных умирают родами или вскоре после них.

– Адские погремушки… – пробормотал я и уставился на воду.

Синева постепенно сменилась голубизной, а затем первыми проблесками золота. Вокруг пробуждался Чикаго. Гул на автострадах помаленьку усиливался, а птицы в заповеднике за пляжем затянули утреннюю распевку.

– Даже не знаю, что делать, – признался Томас. – Если потеряю ее…

Он умолк, поскольку продолжать не было необходимости. В этой недосказанности заключалась вселенская боль.

– Справишься, – пообещал я. – К тому же я помогу.

– Ты? – На мгновение его профиль озарила легкая улыбка.

– Смею напомнить, что я уже почти два месяца работаю папой на полную ставку. И Мэгги жива-здорова. Отсюда следует, что у меня невероятно развиты родительские навыки.

– Точно. Но… – Улыбка померкла. – Гарри…

– Не загоняйся. – Я положил руку ему на плечо. – Незачем выдумывать себе неприятности. Кругом великое множество реальных проблем, и они сами тебя найдут. Без нашей заботы Жюстине не обойтись. Поэтому сделаем все, что придется.

Пару секунд он молча смотрел на меня, а затем ответил единственным кивком.

– Ты, главное, про себя не забывай, – продолжил я. – На тот случай, если понадобится твоя помощь.

– Я в норме, – отмахнулся он.

– По виду не скажешь.

Он судорожно дернул головой и прожег меня свирепым взглядом. Его лицо изменилось, да и сам он стал похож не на человека, а на памятник, высеченный из мрамора. Мрамора, пропитанного лютой злобой. У меня непроизвольно напряглись плечи – ведь я знал, что рядом стоит весьма опасное существо.

Взгляд у него, повторюсь, был свирепый, но направленный снизу вверх. Томас старше меня, но росту в нем примерно шесть футов, а у меня без дюйма семь. Обычно я, глядя на него, чувствую превосходство, но сегодня оно оказалось не таким доминирующим, поскольку мы находились на песчаном берегу и меня угораздило остановиться в ямке.

– Перестань, Гарри, – сказал он с прохладным спокойствием.

– А если не перестану? По уху мне заедешь?

Он сдвинул брови.

– Только не забудь, что теперь я Зимний Рыцарь, само воплощение капитана Уинтерса[107], - напомнил я, – поэтому, возможно, все закончится не так, как ты планируешь.

– Хватит уже, – презрительно усмехнулся он. – Я могу связать тебя по рукам и ногам. Твоими же кишками.

Я покосился на него и осторожно предупредил:

– Если не придешь в себя и не станешь похож на нормального человека, скоро выясним, кто прав.

Он нахмурился пуще прежнего, вконец помрачнел и хотел было ответить, но я незамедлительно продолжил:

– Нет. Только не начинай. Не вздумай уходить в штопор эмо-вампира с его подростковыми терзаниями. Это эгоистично, а отныне эгоизм тебе не к лицу.

Какое-то время он смотрел на меня – поначалу взбешенно, затем задумчиво и, наконец, с тревогой.

На берег накатывали волны.

– Теперь мне надо думать о семье, – сказал Томас.

– Как и всякому приличному человеку, – подтвердил я.

– И все изменится. – Его серые глаза смотрели куда-то вдаль, за озеро.

– Угу.

– Мне страшно, – признался он.

– Еще бы.

По языку тела я понял, что он расслабился и вдруг снова превратился в моего брата.

– Прости, что я на взводе. Не люблю обсуждать с тобой… вампирские дела.

– Предпочитаешь делать вид, что мы обычные братья, – покивал я. – С обычными проблемами.

– А ты? Не предпочитаешь? – спросил он.

– Может быть. – Какое-то время я рассматривал свои кеды. – Но нельзя игнорировать реальность только потому, что она тебя не устраивает. Если надо, я силой приведу тебя в чувство. Хотя правильнее будет, если ты сам образумишься. Так честнее по отношению к окружающим.

– Пожалуй, – согласился он. – Есть у меня на уме один вариант… Короче, разберусь. Ну что, доволен?

– Я не твой отец, – примирительно заметил я, приняв защитную стойку: руки подняты, ладони повернуты к собеседнику. Затем пришла моя очередь хмуриться. – Кстати, не будет ли проблем с твоими родственниками по отцовской линии?

– А когда с ними не было проблем?

– Хех, – понимающе отозвался я.

Молчание затянулось. Над озером проступил первый темно-оранжевый обод, уже коснувшийся небоскребов у нас за спиной. По стенам из стекла и бетона неуклонно взбирался свет.

– Бывает, я сам себя ненавижу, – сказал Томас. – В смысле ненавижу, что я вампир.

– Может, настало время проработать этот вопрос? – спросил я. – Малыш будет брать с тебя пример, а ненависть – не совсем то, что ему нужно.

Брат сердито взглянул на меня:

– Какого черта? Когда ты успел стать психологом?

– Опыта посредством мудрость обрел я, – проскрипел я голосом Йоды[108], отчего в горле запершило так, что я согнулся пополам и долго кашлял, а когда распрямился, Томас натянуто произнес:

– Гарри.

Я поднял глаза и увидел, что к нам приближается Карлос Рамирес, молодой человек среднего роста, но покрепче, чем средний парень его возраста. Он набрал вес и стал похож на солидного взрослого мужчину, хотя почему-то я, встречаясь с ним, всегда ожидаю увидеть нескладного мальчишку слегка за двадцать. Его темные волосы стали еще длиннее, а смуглая от рождения кожа забронзовела от загара. Одетый в джинсы и майку под легкой ветровкой, он шел с трудом, хромая и опираясь на толстую трость, изрезанную знаками и символами. То был его чародейский посох. Рамирес – проверенный боец и надежный парень, которому не страшно доверить тыл; кроме того, я считаю его своим другом, а в Белом Совете таких людей раз-два и обчелся.

– Гарри, – сказал он, после чего настороженно кивнул Томасу. – Рейт.

– Давненько не виделись, – кивнул брат ему в ответ.

– Со времен Провала, – согласился Рамирес.

– Как спина, Карлос? – осведомился я.

– Теперь могу дождь предсказывать, – коротко усмехнулся он. – Какое-то время мне будет не до танцев. Но по треклятой каталке тосковать не стану.

Он поднял руку, и я стукнул кулаком о его кулак.

– Ты вроде был на побережье. А здесь какими судьбами?

– По делам Совета, – ответил он.

– Пойду, пожалуй, – взглянул на меня Томас.

– Можешь остаться, – разрешил Рамирес. – Поутру эта информация станет общеизвестной. Но Маккой решил, что правильнее будет, если тебя, Гарри, введет в курс дела кто-то из знакомых.

Я хмыкнул и расстегнул этот чертов жилет-утяжелитель. Обычно от дел Белого Совета у меня голова кругом идет.

– Что на этот раз?

– Мирные переговоры, – сказал Рамирес.

Я изогнул бровь:

– Что, серьезно? С фоморами?[109]

С недавних пор в сверхъестественном мире сам черт ногу сломит. Некий псих умудрился стереть с лица земли всю Красную Коллегию вампиров, и образовавшийся вакуум нарушил многовековое равновесие власти. Что важнее всего, фоморы – подводный народ, о котором я за всю жизнь почти ничего не слышал, – решили, что пора мстить за свое давнее поражение и возвыситься, после чего стали отжимать территорию у других наций и сеять несчастья среди обычных людей, по большей части бедняков и мигрантов, до которых мало кому есть дело.

– Грядет собрание подписантов Неписаного договора, – подтвердил Рамирес, – где будут представлены основные силы. Встречи, разумеется, потребовали фоморы. Хотят урегулировать разногласия. Так что все пришлют своих делегатов.

Я присвистнул. Это будет нечто. Собрание влиятельных членов самых могущественных фракций сверхъестественного мира во времена высокой напряженности и вспыльчивых настроений? Жаль тот бедный городок, где состоится сей званый ужин. Вообще-то…

И тут у меня отвисла челюсть.

– Погоди-ка. Встреча пройдет здесь? В Чикаго?

– Ну да, – пожал плечами Рамирес. – Потому-то Маккой и прислал меня.

– В чьей же голове родилась такая дурацкая мысль? – спросил я.

– Это уже вторая причина, по которой меня прислал Маккой, – ухмыльнулся Рамирес. – Ваш местный барон – само гостеприимство.

– Марконе? – осведомился я.

Джентльмен Джонни Марконе, в прошлом барон-разбойник чикагской мафии, теперь именовался бароном Марконе и был единственным подписантом договора, имевшим чисто человеческую родословную. Такого положения он добился несколько лет назад и с тех пор заметно упрочил фундамент своей власти.

– Тот фокус, что он по весне провернул с Мэб… – поморщился я, но Рамирес только руками развел.

– Марконе загнал Никодимуса Архлеона в угол и забрал у него все, что было, не нарушив при этом ни одного из положений Неписаного договора. Кто бы что ни говорил, многие впечатлены его компетентностью.

– Угу, – мрачно сказал я. – Это Джонни умеет. Только не говори, что Совет выбрал меня эмиссаром.

– Что? Погоди, – оторопел Рамирес. – Господи! Конечно нет, Гарри. То есть… Нет. Просто «нет».

Томас прикрыл рот рукой и кашлянул. Я решил проигнорировать морщинки в углах его глаз. Рамирес тоже прочистил горло, а затем продолжил:

– Но ожидается, что при необходимости ты выступишь в роли посредника между Советом и Зимой, а также обеспечишь безопасность представителей Совета Старейшин. Все будут под защитой гостевых прав, но приведут собственных бойцов.

– Доверяй, но проверяй, – подытожил я.

Наконец-то я снял жилет и с отвращением бросил его на песок. При падении утяжелитель издал чрезвычайно гулкий стук.

– Господи Иисусе, Гарри! – поднял брови Рамирес. – Сколько весит эта штуковина?

– Двести двадцать, – ответил я.

Рамирес покачал головой, пристально взглянул на меня и на мгновение задумался. Я научился распознавать это выражение на лицах: «Интересно, Гарри Дрезден – все тот же Гарри Дрезден или Королева Воздуха и Тьмы сделала его своим персональным монстром?»

В последнее время я часто вижу подобные гримасы. Иногда в зеркале.

Я снова уставился на кеды. Потом стал рассматривать песок; теперь, когда солнце подобралось к горизонту, было видно каждую песчинку. Наконец я спросил:

– Ты уверен, что Совет Старейшин планирует включить меня в список охранников?

– Информация из первых уст, – твердо кивнул Рамирес. – Я возглавляю охрану всего мероприятия, и мне разрешили собрать собственную команду. Так вот, я выбираю тебя. Хочу, чтобы ты присутствовал на встрече.

– Где ты сможешь за ним присмотреть, – пробурчал Томас.

Рамирес улыбнулся и склонил голову к плечу:

– Как вариант. Или я просто хочу полюбоваться очередным пожаром. – Он кивнул в мою сторону. – Гарри, будем на связи.

– Рад встрече, Лос, – кивнул я в ответ.

– Рейт, – повернулся к брату Карлос.

– Страж Рамирес, – отозвался тот.

Смуглый чародей, опираясь на трость, ухромал прочь – довольно-таки прытко, хотя и без особой грации.

– Ну-ну. – Томас задумчиво щурился ему вслед. – Похоже, мне и впрямь пора. Пока ситуация не усложнилась. А она непременно усложнится.

– Откуда такая уверенность? – спросил я. – Может, все премило отужинают, а по завершении трапезы обнимутся и споют «Кумбайя»[110].

Он молча посмотрел на меня, и я в очередной раз опустил взгляд на кеды.

– Ну или не споют.

Он хмыкнул, хлопнул меня по плечу и, не сказав больше ни слова, отправился к машине. Я знал, что он меня дождется.

Когда Томас скрылся из вида, я поднял жилет-утяжелитель и выбрался из ямки в песке, после чего стал рассматривать, что это за ямка, а солнце, взошедшее теперь по-настоящему, любезно помогало мне в этом деле.

Я наконец-то понял, что довольно долго простоял в отпечатке ступни, похожей на человеческую.

Разве что след был больше трех футов длиной.

А еще я увидел перед собой целый ряд этих следов. Каждый последующий располагался в нескольких ярдах от предыдущего. Следы вели к воде, и прибрежный бриз уже начал ворошить песок, стирая их очертания.

Может, эти следы появились здесь по случайности.

Или не по случайности.

Я закинул жилет на плечо и побрел к машине, изводясь от предчувствия, что моя жизнь вот-вот пойдет кувырком. Снова.

(обратно)

Глава 2

Вдвоем с братом мы отправились ко мне на квартиру, чтобы позавтракать после пробежки.

Хорошо. Строго говоря, квартира не моя. Она принадлежитМолли. Но Молли тут почти не бывает, и поэтому в квартире живу я.

Посольство Свартальвхейма[111] в Чикаго – миленькое здание в деловом районе, а если взглянуть на размеры прилегающего к нему газона и вспомнить, сколько стоит земля в черте города, то непременно разинешь рот от изумления. Дом выглядит так, словно в нем полно людей в строгих деловых костюмах и все эти люди заняты манипуляциями с деньгами и цифрами, невероятно сложными и не менее скучными, а оттого малопонятными широкой публике.

Что, кстати говоря, недалеко от истины.

В сторожке у подъезда – ее поставили в относительно недалеком прошлом – читал книгу самый обычный мужчина в самом обычном, но дорогом костюме и темных очках. Завидев нас, он оторвался от чтения. Мы остановились у оконца, и я сказал:

– Ночью вылетает пурпурный мустанг.

Охранник продолжал смотреть на меня.

– Э-э… Погоди-ка. – Я порылся в закоулках памяти. – Грустный вторник[112] – не проблема для местных властей?

– Представьтесь, пожалуйста. – Человек в костюме не сводил с меня глаз.

– Ну хватит уже, Аустри! – взмолился я. – Неужели обязательно каждое утро заводить эту шарманку? Ты же знаешь, кто я такой. Черт возьми, вчера вечером мы целый час смотрели, как играют наши дети!

– Вчера вечером я не был на дежурстве. – Тон безучастный, взгляд совершенно пустой. – Представьтесь, пожалуйста.

– Хотя бы разок, – попросил я. – Ты же не умрешь, если мы хотя бы разок забудем о правилах безопасности?

Он еще немного побуравил меня пустым взглядом, а затем медленно опустил и поднял веки:

– Нельзя исключать, что умру. Эти правила написаны кровью.

Я бросил на него один из своих самых гневно-чародейских взглядов. Бесполезно. Поэтому я забурчал себе под нос нечто неопределенное – по большей части а-ля Йоземит Сэм[113] – и стал рыться в спортивной сумке.

– Разрешите представиться: Гарри Дрезден, Рыцарь Зимы, вассал Молли Карпентер, Леди Зимы при дворе сидхе, под чьей защитой нахожусь здесь по праву гостя. А это Томас Рейт, тоже гость Молли и друг леди Эванны.

– Один из ее любовников, – педантично поправил меня Аустри и кивнул Томасу.

– Как житуха, Аустри? – спросил тот.

– Я на дежурстве, – мрачно ответил Аустри, раскрыл папку и стал перелистывать страницы с фотографиями в верхнем углу. На одной задержался, тщательно сверил изображение с моей физиономией, затем долистал до другой, изучил Томаса и кивнул. – Теперь пароль, пожалуйста.

– Угу, секундочку. – Я наконец-то выудил из недр спортивной сумки сложенный листок с паролями на эту неделю. Развернул, стряхнул с него песок и прочитал: – «Все моя база принадлежать мне»[114]. Что это вообще значит?

Какое-то время Аустри разочарованно смотрел на меня, а затем со вздохом перевел взгляд на Томаса:

– А ваш?

– «Наш малютка-паучок вверх ползет на водосток»[115], - мигом отчеканил Томас, не прибегая к помощи листка с подсказками. Потому что ему время некуда девать. Вот и зубрит всякие бессмысленные парольные фразочки.

Аустри одобрительно склонил голову, захлопнул папку и, положив ее на место, сказал «ожидайте, пожалуйста». Затем нажал на кнопку и еле-еле слышно прошептал какое-то слово. Насколько мне известно, это слово обезвреживает что-то около двух тысяч смертоносных магических ловушек между нами и входной дверью. Затем Аустри кивнул мне:

– Проезжайте.

– Благодарю вас, – ответил я.

Свартальв откинулся на спинку стула, слегка расслабился, и личина неприметного человека раскололась, поплыла и сделалась полупрозрачной. У Аустри была серая кожа, обтягивающая мускулы тренированного гимнаста, крупноватая – если сравнивать с телом – голова и невероятно большие черные глаза, как в ролике про вскрытие пришельца. Лицо, совсем недавно спрятанное за поверхностной иллюзией, лучилось спокойным дружелюбием.

– Моей Ингри хотелось бы снова поиграть с Мэгги и сэром Мышем.

– Мэгги тоже этого хотелось бы. Значит, переговорю с миссис Аустри?

– Эта сфера ответственности закреплена за ней, – подтвердил Аустри. – Вечером, как обычно, играем в карты?

– Я бы с радостью, но обещать не могу, – ответил я.

Он слегка помрачнел:

– Я предпочитаю заранее планировать вечерний досуг.

– Мне надо исполнить долг, – объяснил я.

Недовольство как ветром сдуло, и Аустри снова взял книгу:

– Это, разумеется, меняет дело. Прошу, дайте знать, когда у вас появится окно, свободное от исполнения долга.

Я торжественно кивнул и поехал к дому.

Аустри – свартальв до мозга костей. Мелочно-дотошный, неукоснительно соблюдающий всевозможные правила, нечеловечески дисциплинированный и безгранично преданный своим представлениям о долге и чести. Но в целом свартальвы – отличные ребята, если познакомиться с ними поближе. Как говорится, в мире всякому есть место – верно?

Мы прошли еще через два контрольно-пропускных пункта: один в вестибюле здания и другой у лифта, ведущего в обширный подземный комплекс посольства. Очередной свартальв-охранник внимательно изучил мои водительские права, а затем меня, после чего настоял на измерении моего роста и снятии отпечатков пальцев: мало ли, вдруг я – это не я, а самозванец под маской Гарри Дрездена.

Наверное, зря мне все это так не нравилось. Как ни крути, дополнительные КПП и впрямь добавляют безопасности, даже если время от времени ими злоупотребляют парни вроде этого Гедвига. Присущая свартальвам комбинация щепетильности и паранойи означала, что под этой крышей моя дочь будет в целости и сохранности. Но это был один из дней, когда система довела меня до белого каления.

Не привлекая лишнего внимания, мы просочились ко мне в квартиру, где по-прежнему царили темнота и прохлада. Пару секунд я повосхищался чудом под названием «кондиционер в летнюю жару». Технология плохо уживается с магией, и энергетическая аура такого чародея, как я, играет злые шутки с подавляющим большинством устройств, разработанных после Второй мировой войны. Где бы я ни жил, кондиционер отказывал через два-три дня, но эту квартиру сконструировали специально для Молли. Здесь работало все – кондиционер, свет, радио, горячая вода, – и я понятия не имел, каким образом свартальвам это удалось. Неглупый народец и мастеровитый при этом. Говорят, если надо создать что-то заковыристое, свартальвы в лепешку расшибутся, но доведут дело до конца.

Наверное, стоит переговорить с Молли, чтобы она попросила телевизор. Или интернет… штуковину. Приспособление. Одну из этих интернет-вещиц. Раз уж все так любят интернет, в нем обязательно найдется что-нибудь интересное.

Ну да ладно. Когда мы наконец добрались до гостиной, подбежал Мистер – мой громадный серый кот – и, по обыкновению, ткнулся мне в ноги: дескать, добро пожаловать домой. Я нагнулся и почесал ему за ушами – так, как он любит, – и он воспринял эти почесывания с исключительным благородством, после чего позволил мне и дальше жить своей жизнью, а сам переключился на Томаса: прошел мимо него и разок коснулся щекой его лодыжки, обозначив, что этот человек является собственностью Мистера, а затем удалился, напустив на себя царственно-равнодушный вид. Мистер уже немолод, но прекрасно помнит, кто в доме хозяин.

Дочь еще спала на диване, накрытая тяжелым одеялом, а рядом с ней развалилось косматое серое чудище размером с будвайзеровскую лошадь[116] – мой храмовый пес по кличке Мыш. Когда мы вошли, он ни головы не поднял, ни даже глаз не открыл. Только зевнул и поерзал в поисках чуть более удобной позы, а затем шумно выдохнул и опять погрузился в сон. Дыхание Мэгги едва заметно сбилось с ритма; она выпростала руку из-под одеяла и запустила ее в собачью шерсть. Они оба вздохнули во сне и опять перестали шевелиться.

Какое-то время я стоял и любовался этой идиллической картиной.

В такие моменты Томас обычно уходил на кухню варить кофе. Но сегодня встал рядом со мной и тоже уставился на девочку и пса.

– Проклятье, – наконец сказал он.

– Большая ответственность, – подтвердил я.

– Угу.

– Ты справишься.

Я взглянул на брата и прочел у него на лице нечто среднее между беззлобной завистью, вселенской тоской и гримасой, которая бывает при острой боли. В общем, мину он скроил неописуемую.

– Сомневаюсь, Гарри.

– Не дури, – сказал я. – Ты любишь ее. И ребенка полюбишь. Ясное дело, справишься.

К неописуемой мине добавилась легкая печальная улыбка, и наши взгляды снова устремились к спящей девочке.

Бывает покой, о котором я и знать не знал, пока не взял Мэгги под свою опеку. Неведомое мне прежде чувство… полного удовлетворения. Вот она, спит, счастливая, здоровая – и в полной безопасности.

Я глубоко подышал, чтобы унять эмоции, и усталость улетучилась – не из моего тела, а из каких-то неизмеримо более важных глубин моего существа. Брат тоже выдохнул, легонько стукнул меня кулаком по плечу и ушел на кухню, а я направился в душ.

Я варился под горячей водой, пока не надоело, а когда одевался, с кухни донеслись голоса.

– Молоко ничего не чувствует, – говорила Мэгги.

– Почему? – пропищал кто-то еще более юным голосом.

– Потому что оно неодушевленное, – бодро объяснила Мэгги.

– А… – Пауза. – Но оно шевелится!

– Это я его пошевелила, – сказала Мэгги. – А потом оно какое-то время плещется.

– Почему?

– Думаю, из-за силы тяжести, – предположила Мэгги. – Или энирции.

– Ты имеешь в виду инерцию? – спросил тоненький голос.

– Не исключено, – самым серьезным тоном подтвердила Мэгги.

– Откуда ты знаешь?

– Когда тебе исполнится десять лет, ты тоже много чего узнаешь, – сообщила Мэгги.

– Почему?

В этот момент я вошел в нашу кухоньку, где облаченная в пижаму Мэгги наводила беспорядок – в этом ей заботливо помогали Мыш и резная деревянная черепушка, в чьих глазницах тусклыми угольями неземного пожара светились крошечные зеленые огни. На столешнице громоздилась примерно половина наших продуктовых запасов, извлеченных из кладовки.

Я посмотрел на Томаса. Он сидел за столом с кружкой кофе, а вторую кружку налил для меня. Забирая ее, я шепнул:

– Тебе не пришло в голову, что пора бы вмешаться в процесс готовки?

– Не припомню всего, что приходило мне в голову за сто лет, проведенных тобою в ванной, – не задержался он с ответом.

– Как она? – спросил я тише прежнего.

– Вроде бы неплохо, – ответил он таким же тоном. – Мы обменялись пожеланиями доброго утра, пересеклись взглядами, и мне показалось, что она вполне довольна. А еще она спросила, буду ли я оладьи.

– И ты ответил, что будешь?

– Гарри, будь реалистом. Кто откажется от тарелки оладий, если кто-нибудь приготовит их специально для нас? Просто мы уже взрослые, вот и не хотим этого признавать.

С такой логикой не поспоришь, поэтому я отхлебнул кофе. Брат сделал то же самое.

– Планируешь ее остановить?

Прежде чем ответить, я насладился первым глотком кофе. В моем понимании этот напиток – само совершенство.

– Пожалуй, правильнее будет посмотреть, что у нее получится.

С этими словами я забрал кружку, переместился к столешнице и услышал, что Томас следует за мной. Как только я оказался в поле зрения деревянной черепушки, она стрельнула на меня глазами и с гордостью объявила:

– Оладьи неодушевленные!

– Совершенно верно, – подтвердил я.

Она… Скажем так: пусть лучше Бонни обитает в деревянной черепушке, а не в моей. Возникнув у меня в сознании, этот дух интеллекта так разросся, причем в самые кратчайшие сроки, что ему – а точнее, ей – стало тесно. Мы сумели успешно пересадить ее из моей головы в специально подготовленный резной деревянный череп. С тех пор мы учим эту малютку уму-разуму, отвечая на бесконечный поток вопросов.

– Доброе утро, Бонеа, – поздоровался я.

– Утро начинается, когда восходит солнце! – сообщила черепушка. – А заканчивается в полдень!

Наша Бонни – просто кладезь бессвязной информации. Готова рассказать о подробностях любых аспектов мироздания, но понятия не имеет, как они соотносятся с реальным миром. Коли уж связался с ней, будь добр соблюдать осторожность, а поэтому я сказал:

– И снова совершенно верно. – После чего добавил: – Доброе утро, Мэгги.

– Привет, пап. Я тут оладьи на завтрак готовлю.

– И это будет объедение, – подхватил Томас.

Братец ткнул меня в поясницу, а Мэгги бросила на него быстрый взгляд и застенчиво улыбнулась.

Оборачиваться не было нужды: и без того ясно, что Томас подмигнул ей в ответ.

– О да. – Я поднял брови. – Оладьи. Это что-то новенькое.

– Если хочешь повзрослеть, не бойся экспериментировать, – назидательно продолжила Мэгги. – Так Молли говорит. А Томас говорит, что всем нравятся оладьи.

– Всем без исключения, – подтвердил Томас.

Я хмуро глянул за плечо – мол, без тебя разберемся, – и брат ответил невинной улыбкой.

– Ну что ж… Оладьи – не самый плохой вариант, – заключил я. – Тебе помочь?

– Сама справлюсь, – ответила Мэгги. – Плиту я включать умею, а Бонни знает рецепт.

– Мне известны двести двадцать семь совершенно разных способов приготовить оладьи! – провозгласила черепушка. – Для шестнадцати из них сгодится наш кухонный инвентарь!

– Остановимся на седьмом рецепте, – решила Мэгги. – Правильнее готовить с нуля, из простейших ингредиентов.

Тут я понял, что вскоре на кухне устроят страшный кавардак. Мыш бросил в мою сторону самодовольный взгляд и облизнулся. В общем, за готовкой последует нешуточная уборка… но, пожалуй, это пойдет Мэгги на пользу. Поэтому я наклонился и чмокнул ее в макушку:

– Ты поосторожнее с плитой, хозяюшка. Понадобится помощь – зови.

– Видишь, мисс Мэгги? – добавил Томас. – Я же говорил!

Я обмер и уставился на него:

– Так это ты все подстроил? Потому что тебе оладий захотелось?

Томас сделал серьезное лицо и предостерегающе глянул на Мэгги:

– Я мог бы сказать, что это не так. Но не стану.

Я закатил глаза, а дочка хихикнула:

– Не сердись на дядю Томаса, пап. Он хороший!

– А ты еще маленькая. Знаешь что? Я сам с ним разберусь. А ты сосредоточься на оладьях. И давай-ка поаккуратнее.

– Лады, – согласилась она.

Хотя глаза ее оставались припухшими от сна, Мэгги вернулась к готовке с той утренней энергией, что свойственна людям, еще не заработавшим зависимость от кофеина, а я устроился на стоявшем неподалеку диванчике.

Наша квартира, по сути, представляла собой одну большую комнату – кухню, столовую и гостиную без разделительных стен – с двумя дверьми в наши с Молли спальни. Хотя, строго говоря, вторая спальня тоже принадлежала Молли. Насколько я знал, после моего переезда она тут не жила, хотя забегала пару раз, чесала Мыша, обнимала Мэгги, весело щебетала со мной о каких-то пустяках и снова убегала.

Давненько мы с ней не разговаривали по-настоящему.

Эта квартира напоминала мое старое жилище на цокольном этаже пансиона миссис Спанкелкриф. Разве что здесь не пахло старым подвалом с его пылью и плесенью и было попросторнее. И посветлее. И почище. И это казалось неправильным.

Мое прежнее мрачноватое жилище, может, и выглядело убого, но в нем я чувствовал себя как дома. Будь прокляты вампиры, спалившие этот дом дотла, и будь проклят Марконе, выкупивший этот участок под свою штаб-квартиру.

Я скучал по своему подвалу.

Ну да ладно. Какой смысл горевать о прошлом? Жизнь постоянно меняется, и к тебе из раза в раз летит крученая подача. Делать нечего, надо отбивать.

Томас выбрал место, откуда было видно кухню, прислонился к стене и стал потягивать кофе, не отводя напряженно-задумчивых глаз от Мэгги.

– Риск – благородное дело, да?

– Если возникнут проблемы, Мыш даст мне знать, – ответил я.

– Хороший у тебя пес.

– Только попроси, и я напишу брату Вану. Скажу, что ты хочешь взять щенка.

– Одного щенка ты у него уже украл, – усмехнулся Томас.

– Непреднамеренно. К тому же я думаю, что этот пушистик прибился ко мне нарочно. И даже если брату Вану это не по нраву, в собаке он тебе не откажет.

– Что ж, – задумался Томас, – пес у тебя и впрямь замечательный.

– Не то слово, – поддакнул я.

– Надо обмозговать это дело. Слишком круто жизнь меняется. – Он по-прежнему не отводил глаз от Мэгги.

– Эй, братишка, – сказал я. – С тобой все в порядке?

Он бросил на меня косой взгляд и скупо улыбнулся:

– Просто… ушел в мысли о будущем.

– Оно и понятно.

Я закрыл глаза, прислушался к тупой боли, пульсирующей в руках и ногах в такт с ударами сердца, и вдруг оглушительно чихнул.

– Будь здоров! – тут же отозвалась из кухни Мэгги.

– Обязательно! – крикнул я. – Спасибо!

Из-за чиханья боль прихлынула в тело и не унималась несколько секунд. Я открыл один глаз. Что-то было не так.

Энергетическая мантия Зимнего Рыцаря позволяет мне не отставать от брата-вампира во время пробежек по песчаному берегу озера, причем с двухсотфунтовым отягощением. Помимо прочего, мантия приглушает боль, превращая ее в кристальное чувство едва заметного напряжения. Переломы, конечно, время от времени причиняют легкие неудобства, а кровоточащие раны требуют некоторого внимания, но про обычную боль я и думать забыл.

А теперь вспомнил.

Эта идиотская Зимняя мантия беспрерывно накачивает меня первобытными эмоциями и нецивилизованными желаниями – проще сказать, отражениями моих инстинктов, возведенных во вторую степень. По утрам я выхожу на изнурительную пробежку вовсе не потому, что мне это нравится. Дело в том, что дисциплина и распорядок дня помогают держать основные инстинкты в узде. Благодаря ежедневным физическим нагрузкам энергия тратится на поддержку организма в функциональном состоянии – по моему расписанию и в соответствии с моими желаниями, – и в результате мантия уже не так давит на психику. Она помогает забыть о физической боли и выйти далеко за границы нормальной человеческой выносливости, но не перестает причинять мне ощутимые неудобства, и приходится постоянно сдерживать себя, чтобы она оставалась застегнута на все пуговки.

– Вот это чихнул так чихнул, – заметил Томас. – Ты в норме, умник?

– Самочувствие какое-то странное, – признался я.

Мистер запрыгнул на диван, устроился у меня на коленях и сунул голову мне под руку. Я машинально погладил его, и кот завибрировал от мурлыканья, неотличимого от звука, который издает закипающая в кастрюле вода.

Через секунду-другую после того, как у меня мелькнуло в голове это сравнение, я снова чихнул, теперь сильнее, и на сей раз за волной боли последовал прилив изнеможения – такого всепоглощающего, что я едва не свалился с дивана.

Одновременно с чиханьем что-то громыхнуло и расплескалось. Мистер спрыгнул с моего колена и удрал в укрытие. С третьей попытки я сфокусировал взгляд и увидел, что на ковре передо мной лежит металлическая кастрюля с черными пластмассовыми ручками, а вокруг растекается закипевшая вода.

Я оторопело посмотрел на Томаса, он – на меня, и по его лицу я понял, что брат понятия не имеет, что произошло. Мы оба снова уставились на кастрюлю.

Чуть погодя я сдвинул брови, потянулся вперед и провел пальцами по металлу. Кастрюля была горячей, но не настолько, чтобы обжечься до волдырей. Я непонимающе посмотрел на нее и взялся за пластмассовые ручки. Пару секунд они казались на удивление податливыми, а затем вдруг пластмасса, металл и вода одновременно содрогнулись и растаяли, превратившись в прозрачную студенистую жидкость, а та просочилась меж пальцев и шлепнулась на ковер. Эктоплазма. Базовое вещество мира духов.

Что за чертовщина?

Эктоплазма – весьма необычная субстанция. Ей придают форму с помощью магии, а напитывают энергией, и, покуда ее поток не иссякнет, эктоплазма сохраняет нужные очертания. Так духи Небывальщины создают физические тела и разгуливают по материальному миру, словно космонавты в открытом космосе. Но стоит потоку энергии прерваться, и тело конструкта вернется к первозданной форме – слизистой эктоплазме, которая, в свою очередь, испарившись из материального мира, вернется в Небывальщину, и на все про все понадобится несколько секунд.

Итак, черт возьми, откуда взялась эта кастрюля?

Происки местных Стражей? Мелкие фэйри, что слоняются по моей квартире, склонны к озорству. Вернее сказать, эти создания жить без него не могут. Допустим, кто-то из них решил надо мной подшутить?

Допустим. Но если так, откуда шутник узнал, что я думаю о кастрюле с кипящей водой?

Чертовски своеобразная ситуация.

– Гарри? – окликнул меня Томас.

– Чертовски своеобразная, – сказал я вслух и вытер переполненный слизью нос. – Даже для меня.

– Пап? – позвала Мэгги.

– Да-да?

– Бонни говорит, что нельзя переворачивать оладьи, пока не зажарятся до золотисто-коричневой корочки. Но как узнать, появилась корочка или нет? Ее же не видно!

Я заставил себя встать с дивана, вооружился пригоршней бумажных салфеток и подошел к плите.

– Есть один фокус. О корочке судят по виду непропеченного теста. Сейчас покажу.

– Показывай.

Я начал посвящать дочку в тонкости переворачивания оладий, но едва мы стали жарить вторую порцию, где-то в стене затренькал крошечный колокольчик. Сработала тревожная сигнализация.

Мыш тут же повернул морду к источнику звука и тихонько зарычал. Мэгги растерянно взглянула на меня.

Томас уже не стоял спиной к стене. Он превратился в тугой комок концентрированной энергии. Взглянул на меня, переместился на кухню и выхватил из стойки большой поварской нож.

– Сюда кто-то идет, – сказал я. – Давайте сперва выясним, что происходит. Такое мы уже репетировали: ступай ко мне в комнату, спрячь Бонни в коробку, пригнись к полу и веди себя тихо. Договорились?

– Договорились. – Вид у Мэгги был неуверенный, но она кивнула.

– Беги давай.

Я закрыл за ней дверь спальни и схватил стоявший у камина чародейский посох. И вдруг пожалел, что в недавнем прошлом не удосужился потратить несколько лишних часов на совершенствование своего магического арсенала. Впрочем, лишних часов у меня не было, поскольку все свободное время занимала роль отца, оказавшаяся куда более хлопотной, чем я предполагал. Поэтому времени для активной работы над снаряжением – а это очень трудоемкое дело – оставалось всего ничего. Все, что у меня имелось, – это посох, собственноручно вырезанный на затерянном посреди озера Мичиган острове под названием Духоприют, боевой жезл и собранная на скорую руку копия моего старого защитного браслета. Ими и придется обойтись.

Кто бы ни активировал сигнал тревоги, маловероятно, что это существо могло запросто миновать систему безопасности свартальвов. Но если его пропустили через КПП, почему затренькал тревожный колокольчик?

– Что скажешь? – спросил Томас.

– Скажу, что любое создание, проходящее через оборонительный периметр свартальвов, чтобы попасть в эту квартиру, вызывает у меня легкую дрожь.

– Значит, тебя нервирую не только я. Приятно слышать.

Несколькими секундами позже в дверь постучали тяжелой рукой.

Я убедился, что дверь в комнату, где находилась моя дочь, крепко закрыта, после чего перехватил посох так, как принято держать винтовку, и бесшумно приблизился к двери, а брат сделал то же самое.

(обратно)

Глава 3

Я собрал волю в кулак, и посох наполнился энергией. Спираль рун по всей его длине затлела изумрудным огнем, и от резьбы потянулись тонкие струйки дыма. В воздухе повис дымный аромат свежеопаленного дерева. На стенах зажглись зеленые руны и символы.

Чародейский посох – универсальный инструмент. При необходимости он развязывает мне руки, и я получаю доступ к разнообразным силам, а конкретно этот посох я сконструировал так, чтобы сеять разрушение или отражать атаку – смотря что потребуется. Не издавая ни звука, Томас переместился к стене у двери – так, чтобы дотянуться до любого, кто войдет в квартиру. Он опустил нож к бедру и кивнул мне: дескать, готов.

Без лишней суеты я открыл дверь.

За ней стоял старик. Плотный, на пару дюймов ниже среднего роста. В руке посох – примерно как мой, но покороче и потолще, под стать владельцу. Сияющую лысину обрамляли завитки серебристо-белых волос, хотя с нашей последней встречи на коже у старика добавилось печеночных пятен. Несмотря на возраст, темные глаза за стеклами очков лучились ясным огнем. Одетый в белую футболку, синие джинсы и рабочие ботинки с металлическими вставками, на пороге стоял Эбинизер Маккой, старейшина Белого Совета чародеев.

Мой наставник. И к тому же мой дед.

Задумчиво наморщив лоб, старик поизучал меня, а затем перевел взгляд на посох и заметил:

– Новая вещица. Резьба хорошая, убористая. Правда, сработана грубовато.

– У меня не было ничего, кроме перочинного ножа, – стал оправдываться я. – Наждачки, естественно, тоже. Пришлось шлифовать камнями.

– Понятно, – сказал он. – Можно войти?

Я взглянул ему за спину. В коридоре стоял Аустри: одна рука под пиджаком, два пальца другой прижаты к ушной раковине. Его губы шевелились, но слов я не слышал.

– Аустри? Почему сработала тревога?

По всей видимости, свартальв прислушивался к чему-то, вещавшему ему прямо в ухо. Дослушав, он кивнул и ответил, не вынимая руки из-под пиджака:

– Свартальвам известен этот человек. Он из Белого Совета чародеев, силен и чрезвычайно опасен. Кроме того, он отказался соблюдать пропускные правила.

– Как будто у меня есть лишние двое суток на анализ ДНК. Даже если бы я сдал образец, – проворчал Эбинизер. – Говорю же, мы с Этри знакомы. И он готов за меня поручиться.

Тут раздался странный звук, чем-то напоминающий журчание, и в коридоре материализовался десяток свартальвов – таких же, как Аустри. Они просто взяли и выскользнули из пола, как пловцы выныривают из воды. В руках они сжимали разнообразное оружие, как современное, так и древнее, но атаковать не спешили. Импульсивность свартальвам несвойственна. Лица у них были непроницаемые, но определенно недружелюбные.

Аустри долго рассматривал Эбинизера, а затем перевел взгляд на меня:

– Чародей Дрезден. Можно ли считать этого человека гостем мисс Карпентер?

– Пожалуй, так будет проще для всех присутствующих, – ответил я.

– Проще? – переспросил Аустри. – Простота или сложность никоим образом не относятся к делу. Так является ли он гостем мисс Карпентер? Или нет?

– Является, – согласился я. – Позвольте ему войти. Пока он здесь, я отвечаю за его поведение.

Аустри довольно долго хмурился, и на лице у него отражались разнообразные стадии сомнения. Однако он вынул руку из-под пиджака, кивнул мне и подал знак остальным, после чего охранники-свартальвы промаршировали по коридору с глаз долой.

– Зануды, да? – заметил я.

– Это еще очень мягко сказано, – отозвался Эбинизер.

– Вы нарочно заартачились, – предположил я.

– Поначалу нет, но потом один из них стал дерзить.

– И вы перестали обращать на них внимание?

– Время от времени им полезно напоминать, что нельзя контролировать все на свете. И что член Совета Старейшин имеет право ходить там, где ему заблагорассудится. – В углах его глаз появились морщинки, а во взгляде блеснула озорная искорка. – Последний парень меня реально достал.

– Это Гедвиг, – подсказал я. – Ворчун. И конченый параноик.

Я выпустил энергию из посоха. Руны перестали сиять, и свет погас. Свободной рукой я махнул Томасу, и тот отступил от двери. Затем я тоже отошел в сторону, раскрыл дверь нараспашку и сказал деду:

– Милости прошу.

Старик мало что упускал. Вошел с настороженным, но спокойным видом человека, сосредоточенного сразу на всем окружающем, и моментально направил посох на Томаса.

– Что тут забыла эта тварь? – осведомился он.

– Тварь? – приподнял брови Томас. – И это я слышу от штатного головореза Белого Совета? Не слишком ли громко сказано, да еще и с претензией на праведный гнев?

Насколько мне было известно, дед не знал, что мы с Томасом братья по матери – то есть его дочери. И понятия не имел, что у него имеется еще один внук. У Эбинизера есть… пунктик насчет вампиров из Белой Коллегии.

В Паранете их величают инкубами и суккубами, но я склонен игнорировать эти глупейшие названия, покуда они не станут общеупотребительными.

– Вампир, – глухо пророкотал дед, – до сей поры ты был полезным союзником юного Дрездена, но не советую нарываться, привлекая мое внимание.

Глаза Томаса загорелись чуть ярче, и он улыбнулся так, как всегда улыбался, когда был крайне разъярен.

– Смелое заявление из уст человека, рискнувшего приблизиться к кому-то вроде меня, даже не выставив защитный экран.

– Ах ты, скользкий сопляк… – начал дед.

И тут воздух наполнился запахом горелого теста. Я метнулся к плите, перевернул оладью, за время перебранки успевшую хорошенько подгореть, а затем с излишней силой шмякнул лопаткой о столешницу и произнес с едким сарказмом:

– Джентльмены, я уверен, нет нужды напоминать вам, что вы оба – гости в моем доме.

Эти слова подействовали на них как ушат ледяной воды.

Если в нашем мире и существуют неколебимые законы, один из них – древняя традиция соблюдать право гостя и право хозяина. По этим правилам гостя чтут, уважают и относятся к нему как к родственнику. А гость, в свою очередь, должен вести себя прилично – так, будто он и впрямь твой родственник.

Кроме того, всех нас действительно связывали родственные узы. Вот только дед об этом не знал.

Но брат слегка расслабился, приняв чуть менее хищную позу, а дед опустил посох и встал вполоборота к Томасу.

– Прости, Гарри, – сказал брат. – Больше такое не повторится.

Я кивнул ему и бросил взгляд на старика.

– Я должен извиниться. Перед тобой, – произнес дед, делая акцент на местоимении. – Не следовало так себя вести у тебя дома. Прошу прощения.

Одно можно было сказать наверняка: это утро не попадет в семейные фотоальбомы. Но и похоронами не закончится. Как говорится, довольствуйся тем, что имеешь, и лови удачу за хвост.

– Спасибо, – поблагодарил я, обращаясь к обоим, после чего протянул руку, и Томас вложил в нее рукоятку кухонного ножа.

Я убрал нож, посмотрел на деда и многозначительно покашлял.

Какое-то время старик грозно смотрел на Томаса, а затем вдруг расслабился, поставил посох в угол у двери и произнес самым обычным тоном:

– Чем это пахнет? Оладьями?

– Ага. – Мой посох отправился в тот же угол. – Завтрак готовим.

– Гарри, – сказал Томас, – я, наверное, пойду.

– Можешь остаться, – возразил я.

– Нет. – Он посмотрел на Эбинизера, крепко сжав губы. – Не могу.

– Томас… – начал я.

Брат поднял руку – мол, это не обсуждается – и вышел из квартиры. Лицо у него было мрачнее тучи.

Дед дождался, пока закроется дверь, а потом зыркнул на меня из-под кустистых бровей.

– И на том спасибо, – сказал я.

– Благодарность весьма уместна, – беззлобно ответил он. – Не устану повторять, что ты знаешь вампиров хуже, чем тебе кажется.

– В общем и целом Белая Коллегия – тот еще гадюшник, – согласился я, – но Томас – нормальный парень.

– Именно так скажет любой, кого он охмурил, – насупился дед, но тут же поднял руку и продолжил примирительным тоном: – Пойми, Хосс, я в твои дела не лезу. Не подумай, что я сплю и вижу, как бы ворваться в твою жизнь, чтобы рулить ею. И я, конечно, зря ставлю палки в колеса, когда речь заходит о твоих отношениях с этим вампиром. Но ты молод, а у меня побольше опыта. Я знаю о них то, чего не знаешь ты, и не хочу, чтобы ты наступал на те же грабли. Только и всего.

Я сдвинул брови.

Если старик пускается в объяснения вместо того, чтобы предоставить мне самому делать выводы, его что-то тревожит.

– А вот и он! – с улыбкой воскликнул Эбинизер, когда Мыш подошел здороваться, и любовно потрепал собачьи уши. – Времени у меня в обрез, поэтому перейду к делу. Ты в беде.

– Оно и видно. – Я ушел на кухню и плеснул на сковородку жидкого теста. – Первый разговор с глазу на глаз после Чичен-Ицы, и сразу быка за рога – да, сэр?

Он слегка прищурился, обдумал мои слова и произнес:

– С той ночи у нас хватало забот. Гибли люди. Ты понятия не имеешь, каково нам пришлось.

– Я тоже по вам скучал, – отозвался я. – И тоже рад узнать, что вы целы и невредимы.

– Сейчас не время, – сказал он.

– Для оладий? – спросил я. – После утренней зарядки мне всегда есть хочется.

– Я не шучу, внук, – твердо заявил старик. – К старейшинам поступило предложение лишить тебя членства в Белом Совете.

– Ого! – Я вскинул брови. – Сперва требуют, чтобы я носил треклятый серый плащ, не спрашивая, нравится мне это или нет, а теперь собираются меня вышвырнуть? Как вижу, кто-то надумал устроить показательную порку.

– Если предложению дадут ход, поркой дело не закончится, – зловеще произнес дед, после чего не без труда взял себя в руки. – Гарри, мне тоже хочется поговорить. Наверстать упущенное. Разрядить атмосферу. И мы непременно поговорим. Но прямо сейчас нельзя давать волю эмоциям.

Я хмуро уставился на сковородку. Последнее время я много работаю над тем, чтобы держать эмоции под контролем.

– Ну хорошо. Перемирие. На сегодня. Под каким предлогом меня хотят исключить?

– Их несколько, – ответил дед. – К примеру, твое нестандартное повышение до полноправного чародея. Множество случаев, когда ты встревал в громкие дела. Упорство, с которым ты уже больше десяти лет чародействуешь в открытую. И, что немаловажно, конфликт интересов – по их мнению, спровоцированный твоей службой у королевы Мэб, из-за чего под ее влияние попал еще один известный колдун, не считая тебя.

– Все это правда, – подтвердил я. – И я ничего не утаивал. Все эти сведения открыты для публики. Так в чем проблема?

– В том, что Белый Совет становится все более недоверчивым, – объяснил Эбинизер. – А ты благодаря своим поступкам превратился в постороннее лицо. В непростые времена подозрение падает на таких, как ты. И это вполне естественно.

Я перевернул оладью – как раз вовремя, поскольку она поджарилась до золотисто-коричневого цвета, – и задумался вслух:

– Если мне дадут пинка, с официальной точки зрения я перестану быть чародеем и лишусь протекции Совета.

– За долгие годы ты нажил немало врагов, – сказал Эбинизер. – Как и я. Случись тебе покинуть Совет, и недруги – что твои, что мои – не преминут этим воспользоваться. Какую защиту гарантирует тебе Мэб?

– Мэб, – ответил я, – не слишком заморачивается вопросами моей защиты. Скорее наоборот. С ее точки зрения, правильнее раскроить мне горло, а тело заключить в янтарной глыбе. Тогда-то – и только тогда – я окажусь в полной безопасности.

Это была шутка, но старик не улыбнулся. Лишь мрачно смотрел на меня, давая понять, что ему не до веселья.

– Защита Рыцаря не входит в обязанности Мэб, – вздохнул я. – Наоборот, принято считать, что это Рыцарь должен защищать королеву. А если меня прикончат, будет ясно, что я с самого начала не годился на эту должность.

– Ты не понимаешь всей серьезности дела, – сказал дед.

Я переложил готовую оладью к остальным и снова плеснул теста на сковородку.

– Если совсем припрет, всегда можно отступить на Духоприют.

– Господи, кто бы знал всю правду про этот остров… – проворчал Эбинизер. – И что дальше? Сидеть там до самой смерти и ежиться от страха?

– Значит, нельзя допустить, чтобы по этому предложению проголосовали в общем порядке, – сказал я. – Вы же входите в Совет Старейшин. Вот и злоупотребите служебным положением. Возьмите дело в свои руки.

– Не могу, – заявил Эбинизер. – За неимением кворума голосование будет общим и пройдет без четверых старейшин, обязанных присутствовать на мирных переговорах.

– Без четверых? – У меня слегка скрутило живот. – Это которых?

– Без меня, Кристоса, Слушающего Ветер и Марты Либерти.

– Ох ты, – выдохнул я.

Мой дед – стреляный воробей с завидной сетью союзников в Белом Совете, да и врагов у него немногим меньше. Сам Мерлин терпеть его не может, а из троих старейшин, которые будут председательствовать на следующем заседании Совета, только Привратник проявлял ко мне хоть что-то похожее на благосклонность. Даже если голосование состоится в Совете Старейшин, я проиграю со счетом «один к двум».

Более того, я толком не знал, как котируюсь среди общей популяции Белого Совета. Чародеи живут подолгу – и вовсе не потому, что рискуют направо и налево. Если поискать в словаре Белого Совета выражение «неоправданный риск», на соответствующей странице вы найдете только одно имя. Мое. И мой адрес. И всю персональную информацию. И биографию – начиная со средних классов средней школы. И еще на фотоснимок полюбуетесь.

– Надо бы тебе переговорить с кем-то из них в личном порядке, – продолжил Эбинизер. – Руку пожать. Напомнить, кто ты такой. Добавить людям уверенности. У тебя всего-то несколько дней, но если подсуетишься – есть шанс заручиться поддержкой и сделать так, чтобы предложение не прошло.

– Нет, – отказался я. – Не могу. Для этого придется пренебречь обязанностями Стража и Зимнего Рыцаря.

– Что? – спросил он.

Я рассказал об утренней встрече с Рамиресом.

– Мне поручено присматривать за вами на переговорах, а также поддерживать связь с Зимой.

Старик выплюнул проклятие.

– Вот именно, – подтвердил я.

Почти всех моих сторонников в Совете Старейшин отсылают прочь и одновременно мне дают важнейшее задание: обеспечивать безопасность на мирных переговорах. Между тем из всех знакомых со мной чародеев только Рамирес и его компания могли бы выступить в мою поддержку – и их тоже отправили в Чикаго.

– Меня хотят подставить.

– И не говори, – согласился Эбинизер.

– Но кто? Мерлин? Чувствуется его стиль.

– Может быть, – сказал дед. – С другой стороны, в последнее время Кристос тоже раскомандовался. Трудно сказать, откуда ветер дует.

Я перевернул оладью. Не проведи я с этим стариком много лет, не заметил бы в его тоне той специфической интонации, что заставила меня поднять глаза. Он назвал имя Кристоса, но имел в виду…

– Черный Совет, – сказал я.

Старик хмуро посмотрел на меня, а потом окинул взглядом стены.

Черный Совет – секретная организация. Какие-то неведомые личности из чародейского сообщества портят мне кровь уже лет десять, а то и больше. Неведомыми также остаются их цели и задачи, но очевидно, что эти люди чертовски опасны. Чародей Кристос вошел в Совет Старейшин при странных обстоятельствах, намекающих, что могущество Черного Совета распространяется даже на верхний эшелон власти. Привычный мне Белый Совет, то неповоротливый, то суетливый и не интересующийся ничем, кроме внутренних политических игр, – жутковатая, но вполне обыкновенная организация. Но Белый Совет, управляемый людьми, с которыми мне довелось схлестнуться за последние годы, – это кошмар, о котором и подумать страшно.

Поэтому несколько человек, включая меня, собрались вместе и прикинули, нельзя ли помешать этой трансформации. Поскольку образование тайных чародейских обществ расценивается Белым Советом как доказательство заговора по его свержению, нам пришлось соблюдать максимальную осторожность во всем, что касалось нашей скромной группы. Тем более что мы на самом деле вынашивали замыслы против Белого Совета, хоть и делали это исключительно для его пользы.

– Я чищу квартиру трижды в день, а маленький народец обеспечивает защиту от прослушки, – сообщил я. – Так что нас никто не услышит.

– Это хорошо, – кивнул Эбинизер. – Да. Независимо от того, кем является Кристос – явным прислужником Черного Совета или всего лишь его марионеткой, – думаю, напрашивается вывод, что Черные хотят тебя убрать.

– Что еще новенького? – съязвил я.

– Ты хвост-то не распускай, – одернул меня дед. – Бывало, ты вмешивался в их дела, но эти люди никогда еще не атаковали тебя напрямую.

– Похоже, я причинил им слишком много неприятностей.

– В общем, имей в виду: что бы ни происходило, твое устранение стало для них вопросом первостепенной важности.

Я перевернул очередную оладью. Неаккуратно. Тесто размазалось по сковороде. Не то чтобы я испугался… Но временами Черный Совет творил страшные вещи.

– Что думаете? – спросил я у старика.

– Думаю, что эти люди не намерены раскрывать своих планов. Они не попрут против тебя в открытую, не полезут на рожон, но и не отступятся. – Эбинизер искоса глянул на меня. – Это пресловутое голосование – всего лишь отвлекающий маневр. Буря, которую они раздувают.

– Предлагаете не обращать на нее внимания?

– Бурю можно игнорировать, но от этого она не станет менее смертоносной. Так что мы вынуждены с ней разобраться. Потому-то эта буря и является великолепным отвлекающим маневром.

– Тогда что будем делать?

– Не зацикливаться на подставе и помнить, что тебя хотят отвлечь от реальной проблемы.

Я дожарил последнюю оладью, перенес блюдо на стол, разложил завтрак по тарелкам, и мы с дедом молча приступили к еде.

– Вкусно, – наконец похвалил он.

– Спасибо.

Когда тарелки опустели, мой наставник покачал головой:

– Посмотрю, что можно сделать насчет голосования. А ты тем временем прилагай все усилия.

– Чтобы что? – спросил я.

– Чтобы выжить, – ответил он, глядя куда-то в пустоту. – Пока что ты, можно сказать, пороха не нюхал.

– В каком смысле? – оторопел я.

– Проблемы, конечно, были, – объяснил дед, – но обычно ты исполнял Ланселота[117]: на полном скаку врывался в битву и одерживал верх.

– Не всегда.

– Чаще, чем другие. Окажись они на твоем месте, – добавил он. – Когда-то я был таким же. Как ты сейчас.

Наступило молчание, и я не рискнул его нарушить.

– Теперь ты, мальчик, лезешь в самую чащобу. Ставки повышаются.

– Что имеется в виду?

– За последние годы недругам стало ясно, что ты не из тех, кого можно убрать через прямую конфронтацию. Поэтому они начнут прибегать к альтернативным методам.

– Например? – поинтересовался я.

– Будут действовать по старинке, – устало ответил он. – Как всегда. Думаю, Хосс, тебе собираются всадить нож в спину. И это сделает тот, от кого ты совсем не ждешь подобного фокуса.

(href=#r>обратно)

Глава 4

Тут из глубины квартиры донесся тишайший звук, и старик вскочил на ноги с прытью бездомного кота, но перед тем прошипел какое-то слово, и посох выскользнул из угла и прилетел к нему в руку.

– Э, полегче! – Я тоже встал и развел руками. – Может, расслабитесь? Пожалуйста?

– Кто там? – осведомился он, просверлив меня алмазным взглядом. – Кто?!

– Я же только что накормил вас оладьями… – пробурчал я. Если старик стал такой нервный, дела в его мире и впрямь обстоят не лучшим образом. – Звезды и камни!

– Не говори так. – В его тоне появились брюзгливые модуляции. Вот, так-то попривычнее. – Ты даже не знаешь значения этой фразы.

– Тот, у кого я ее подцепил, в подробности не вдавался, – парировал я. – Ну, расслабитесь? На пять секунд? Пожалуйста!

Он сердито взглянул на меня и приопустил посох – совсем чуть-чуть.

– Зачем мне расслабляться?

– Затем, что мне не хочется, чтобы моя дочь до смерти испугалась своего прадедушки. При первой встрече.

Услышав это, старик моргнул. Дважды. И тут же опустил посох – теперь окончательно.

– Что? Она здесь? И была здесь? Все время?

– Общение с незнакомцами дается ей непросто.

Я опустил глаза на Мыша и мотнул подбородком в сторону двери. Пес послушно встал и направился к спальне, чтобы поддержать девочку своим присутствием.

– И ты допустил, чтобы рядом с ней ошивался вампир? – прошептал дед с потрясенным выражением лица.

– Мэгги! – негромко позвал я. – Можешь выходить. У нас гость, и тебе надо бы с ним познакомиться.

Дверь спальни приоткрылась. Я увидел клинышек дочкиного лица и настороженный карий глаз.

– Иди поздоровайся с прадедушкой, – продолжил я, не повышая голоса, и глянул на старика. – Этот момент я представлял себе иначе, но как есть, так есть. Выходи, солнышко.

Дверь приоткрылась чуть шире. Мэгги высунула руку и водила ею в воздухе, пока не нащупала собачью шерсть. Зарылась пальцами в гриву Мыша, а затем медленно-медленно открыла дверь до конца и молча застыла перед Эбинизером.

– Мэгги, – сипло произнес он. – Здравствуй, юная леди.

Она едва заметно кивнула.

Эбинизер кивнул в ответ, после чего повернулся ко мне; в глазах у него тлел гнев, какого я в жизни не видел. Старик хотел что-то сказать, но я предостерегающе зыркнул на него и предложил:

– Как вам идея подняться в сад, чтобы Мыш размял лапы?

– Давайте, – согласилась Мэгги.

Старик пронзил меня кинжально-острым взглядом. Затем приструнил эмоции, повернулся к моей дочери и мягко улыбнулся.

– Звучит заманчиво.

Вскоре мы с Эбинизером стояли и смотрели, как Мэгги и Мыш играют с детворой свартальвов.

Сад во внутреннем дворе посольства был великолепный: в центре несколько деревьев, а вокруг лужайки и клумбы, разбитые с большим вкусом и оставляющие достаточно места для беготни и игр в прятки. Маленькие свартальвы – существа странной наружности со свойственной родителям серой кожей и прямо-таки громадными глазами. Очаровательные пострелята. Тех, что по возрасту годились Мэгги в друзья, в посольстве жило с полдюжины, и все они без исключения были в восторге от Мыша. Мой пес играл с ними в салки, с легкостью прыгая туда-сюда и, несмотря на внушительную мышечную массу, ловко уклоняясь от детских рук.

В саду находились несколько взрослых свартальвов. Они вежливо держали дистанцию – что физическую, что психологическую, – но определенно чувствовали напряжение между мной и стариком.

– Ты что, сдурел? – осведомился Эбинизер.

– Просто сделал выбор, – ответил я.

– С тем же успехом можешь подарить ей футболку с мишенями на спине и груди. – Старик говорил негромко, чтобы не слышали дети. – Рядом с тобой девочка станет первейшим объектом для атаки. Господи! Вампирам уже известно, кто она и где находится!

– Она долго жила вдали от меня, в надежном доме. И не сказал бы, что это пошло ей на пользу.

– А чем тебе не угодил дом Карпентеров? – спросил дед. – Если не считать штаб-квартиры в Эдинбурге, более безопасного места не сыскать. Почему бы не оставить Мэгги у них?

– Потому что ее отец там не живет, – ответил я.

– Дурень ты, вот ты кто! – Старик поднял глаза к небу, словно умоляя Всемогущего даровать ему терпение.

Я скрежетнул зубами:

– Есть предложения получше?

– Ей надо жить в проверенном убежище. Подальше от тебя. По крайней мере, пока у нее не проявятся скрытые таланты и она не научится защищать себя.

– Если такое вообще произойдет.

– В ином случае ей не выжить в нашем мире.

– Вы-то, конечно, предпочли бы поступить иначе. – Я понял, что начинаю сердиться.

– Я и поступил иначе, – отрезал дед. – Сделал так, что твоя мать выросла вдали от рисков, свойственных моему образу жизни.

– И что из этого вышло? Давайте спросим у мамы. Хотя погодите. Спрашивать-то не у кого. Ведь мамы нет в живых.

Вдруг стало очень тихо. Мне показалось – или не показалось, – что на пару секунд солнце потускнело. Но готов ручаться, что свартальвы отступили от нас еще дальше.

Старик заговорил, и его голос рокотал, как далекие раскаты грома:

– Что ты сказал мне, мальчик?

– Что мамы нет в живых, – с расстановкой повторил я. – Ваша дочь, которую вы прятали в безопасном месте, уже не с нами. Так что вам нечего мне предъявить.

Старик молчал. Он походил на статую, вырезанную из старинной слоновой кости.

– Да, чудовища уже пытались убить Мэгги. Но я их остановил. И если это повторится, остановлю снова. Ей не надо где-то отсиживаться. Пусть лучше будет рядом с отцом.

– Как ты смеешь… – прошипел старик.

– Может, я не лучший отец на свете, но вот он я, здесь. Я есть в ее жизни. И этого не заменить. Ничем. Ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем.

– Идиот, – процедил Эбинизер сквозь стиснутые зубы. – Ты хоть знаешь, на что способны твои хозяева?

– У них хотя бы слова не расходятся с делами, – со злостью сказал я.

– Не нарывайся, мальчик, – предупредил он.

– На что? Что вы сделаете? Сдадите меня в систему патронатных семей? Разумеется, для моего же блага.

Голова старика дернулась назад, словно я отвесил ему пощечину.

– Мамы не стало, когда я родился, – ровным голосом произнес я. – Папы – когда я пошел в детский сад. А вы просто взяли и оставили меня в одиночестве.

Эбинизер отвернулся, и плечи его поникли.

– Может, вы думали, что защищаете меня, – продолжал я без интонации, – но на самом деле вы меня бросили. И мне было больно. У меня остались шрамы. Я даже не знал о вашем существовании и до сих пор на вас сержусь.

Я смотрел, как дети гоняются за Мышем. Он мог бегать часами, и это никак не сказывалось на его дыхалке. Все веселились на полную катушку.

– Моей дочери пришлось несладко, – тихо проговорил я. – Хватит. Не хочу, чтобы Мэгги тоже через это прошла.

Загривок и макушка старика налились кровью. Я слышал, как щелкнули суставы пальцев: крепкие грубые руки сжались в кулаки.

– Ты не в себе, мальчик, – грубо проворчал он. – И не понимаешь сути дела.

– Не стану спорить, что это определение подходит одному из нас.

– Твоя мать мертва, – сказал Эбинизер. – Отец мертв. Мертва и женщина, выносившая твоего ребенка. Что связывает всех этих людей? Ты! Разве непонятно? Неужели ты не видишь, что сейчас не время идти на поводу у эмоций?

Гнев и боль вспыхнули с такой силой, что я уже боялся потерять над собой контроль – и вовсе не из-за того, что на мне была Зимняя мантия.

– Я вижу лишь маленькую девочку, и она нуждается в отцовской любви, – сказал я. – А для этого я должен быть рядом.

– Ты заблуждаешься.

– Может быть. Но она моя дочь, а потому мне и карты в руки.

Эбинизер покачал головой.

– А поскольку я заметил, что порой моя жизнь напоминает мексиканскую мыльную оперу, причем с бездарным сценарием, – не унимался я, – пора вам кое-что узнать.

– Что именно?

– По-моему, сейчас вы думаете, как бы схватить ее и спрятать в укромном месте. Но имейте в виду: если так, я за ней приду. Даже через ваш труп… сэр.

Старик повернулся ко мне, словно грозовая туча.

Я, не моргая, выдержал его взгляд.

– Послушай, парень, – начал Эбинизер. В его голосе появилась легкая шотландская картавость. – Ты ступаешь на очень тонкий лед.

– Не в первый раз. И не в последний.

Старик агрессивно выпятил подбородок и с шумом втянул воздух.

– Джентльмены! – раздался еще один голос, густой и низкий. – Прошу меня извинить.

Мы с дедом гневно уставились на того, кто осмелился нам помешать.

Перед нами стоял совершенно невозмутимый свартальв в темно-синем шелковом костюме. Повыше, чем Аустри, да и покрепче.

– Джентльмены, вы гости в моем доме. Но ведете себя по меньшей мере невежливо.

Я оторопело огляделся по сторонам. В саду уже не играли. Дети свартальвов попрятались за родителей, а Мэгги, оказавшись на полпути между ними и нами, балансировала на одной ноге, словно готовилась дать деру. Обеими руками она отчаянно вцепилась в гриву Мыша. Закрыв ее своим телом, пес смотрел на меня, и в его взгляде я не увидел ни капли одобрения.

Пожалуй, мы говорили громче, чем казалось.

– Этри. – Дед приветствовал его кивком. – Мы тут обсуждаем… вопросы личного свойства.

– Обсуждайте их в другом месте. – Глава посольства свартальвов обратил к Эбинизеру взгляд, в котором не было ни сочувствия, ни понимания. – Вы пугаете детей. Пока вы в моем доме, Маккой, извольте вести себя учтиво и благопристойно.

Это заявление, сделанное самым решительным и бескомпромиссным тоном, исключало любые поблажки. Я изумленно смотрел на свартальва. Да, он пользуется уважением в сверхъестественном сообществе – чему, как правило, сопутствует немалая личная власть, – но Эбинизер Маккой?.. Бодаться с ним рискнет только глупец.

Да, я в курсе подтекста. Лично я бодался с дедом уже минут десять.

Старик демонстративно вздохнул и обвел глазами территорию. Его взгляд задержался на Мэгги, и вдруг мне показалось, что он слегка сдулся – словно за последние несколько секунд постарел на десяток-другой лет.

Тут я крепко призадумался обо всем, что наговорил в приступе гнева, и мне стало стыдно.

– Само собой разумеется, – сказал старик. – Приношу официальные извинения и прошу простить, что беседа вышла из-под контроля и я расстроил ваших детей. Этому нет оправданий, и я прошу закрыть глаза на мою грубость.

– Угу, – добавил я. – Подписываюсь под каждым словом.

Пару секунд Этри изучал Эбинизера, затем взглянул на меня, едва заметно закатил глаза и кивнул.

– Полагаю, ваш визит завершен, чародей Маккой. Я велю проводить вас к парадным воротам.

– Нет, погодите, – вмешался я. – Сэр, я не хотел…

– Вне всяких сомнений, вы совершенно правы, Этри, – резко произнес Эбинизер и развернулся, чтобы уйти.

– Сэр… – попытался остановить его я.

– Мне пора, – устало сказал Эбинизер. – Дел невпроворот.

И он ушел.

Я не видел, как в саду появился Аустри. Охранник без лишнего шума последовал за стариком, и я махнул ему рукой – дескать, полегче, – а он состроил непробиваемую физиономию, но секундой позже смягчился и сочувственно кивнул мне в ответ.

Какое-то время Этри смотрел им вслед, а затем бросил на меня непроницаемый взгляд, покачал головой и тоже удалился. Остальные свартальвы последовали его примеру.

Когда все ушли, Мэгги подбежала ко мне и обняла за пояс. Я поднял ее на руки и прижал к груди.

– Это я виновата? – спросила она дрожащим голосом. – Я собиралась… собиралась поговорить с прадедушкой, но слова как будто во рту застряли. Я не хотела, чтобы он рассердился и ушел!

В горле у меня образовался комок, и я закрыл глаза, скрывая подступившие слезы.

– Ты не виновата, солнышко. Вовсе не виновата. Ты прекрасно себя вела.

Она обхватила меня за шею – пожалуй, даже крепче, чем требовалось.

– Но почему он рассердился?

– Бывает, взрослые расходятся во мнениях, – объяснил я. – Иногда злятся, и у них непроизвольно вырываются обидные слова. Но это пройдет. Сама увидишь.

– Понятно, – сказала она.

Мыш подошел ко мне и прильнул к ноге, выражая безмолвную поддержку.

– А прадедушка приедет на Рождество? – спросила Мэгги.

– Возможно.

– Это хорошо, – сказала она. – Сердишься на меня?

– Нет. – Я чмокнул ее в макушку. – Ты же мое солнышко.

– Это тоже хорошо, – проговорила она, – но я бы поела оладий.

– Так пойдем и нажарим, – предложил я.

Мыш с надеждой застучал хвостом по моей ноге.

Но прежде чем уйти, мы какое-то время постояли втроем, находя утешение в близости друг друга.

(обратно)

Глава 5

– Не удивляйся, что встреча прошла скверно, – сказала Кэррин. – Ссора между родственниками… Поверь, семейные конфликты – самые паршивые.

– Семья еще не воссоединилась, а мы уже ругаемся, – пожаловался я.

– Судя по тому, что я видела, вполне себе воссоединилась, – сухим тоном заметила она.

– Как скажешь. Но прежде мне нечасто выдавался случай поссориться с родней.

– А я, бывало, ссорилась. Видишь ли, родственники небезразличны друг другу. Разозлись, скажи какую-нибудь грубость, и твои слова причинят сильную боль. К тому же очень многие вещи остаются недосказанными. По-моему, это хуже всего. Все думают, что прекрасно знают друг друга, хотя на деле это не всегда так, и поэтому паузы заполняются воображаемыми фразами, которых тебе не говорили. И даже не думали говорить.

– Таково ваше профессиональное мнение, доктор Мёрфи? – хмуро спросил я.

Она фыркнула и, не ответив, сжала мою руку. Ее ладонь была маленькой, сильной и теплой. Последнее время мы частенько держались за руки.

Я приехал приготовить ей что-нибудь на обед. Кулинарные навыки у меня скромные, но терпимые, а поэтому мы до отвала наелись запеченной в духовке курицы с картошкой и свежим салатом. Кэррин было непросто передвигаться по кухне – из-за бедра, плеча и тех перевязок, что удерживали руку и ногу в более-менее неподвижном состоянии, – а от покупной еды ее уже тошнило. Еще бы, которую неделю на больничном. Вот я и приезжал раз в пару-тройку дней, чтобы приготовить ей что-нибудь вкусное, когда у детей Карпентеров появлялась возможность посидеть с Мэгги.

– Раз уж речь зашла о докторах, – продолжил я как ни в чем не бывало, – что сегодня сказал врач?

– Первый раунд операций прошел нормально, – ответила Кэррин и со вздохом прижалась щекой к моей руке.

Мы сидели на диване у нее в гостиной, а раненую ногу она положила на подаренную мной оттоманку. Кэррин совсем миниатюрная, пять футов с кепкой, хотя это вполне себе мускулистые пять футов. Волосы светлые, чисто вымытые, но растрепанные: непросто выдерживать стиль в прическе, когда приходится делать все одной рукой. И никакого макияжа.

Вид у нее был усталый. Оздоровительное безделье оказалось для Кэррин Мёрфи довольно-таки утомительным.

Эти раны она получила вместо меня. Не по моей вине – по крайней мере, в этом я себя убеждаю, – но, как ни крути, Кэррин оказалась в опасном месте по моей просьбе. Можете сколько угодно говорить о свободе воли, причинно-следственной связи и личном выборе, но факт остается фактом: не втяни я ее в свои дела, сегодня вечером Кэррин, скорее всего, была бы на тренировке по рукопашному бою.

– Второй раунд начнется на следующей неделе, – продолжила она профессиональным тоном, отстраненным и начисто лишенным любых эмоций. Этим тоном Кэррин говорила, когда была по-настоящему расстроена. – Затем каких-то три месяца в гипсе и с этими дурацкими косынками, после чего полгода физиотерапии, во время которой меня снимут с обезболивающих, а когда все это закончится, причем если пройдет наилучшим образом, врач подозревает, что я смогу ходить без палочки. Но не очень быстро.

– А как же твои тренировки? – насупился я.

– Травмы серьезные, – ответила Кэррин даже не тихо, а как-то безжизненно. – Колено, плечо, локоть. Врачи надеются вернуть пятьдесят процентов функциональности. Базовой. Не спортивной.

Я вспомнил, как она вскрикнула, когда Никодимус лягнул ее в колено. Вспомнил тот неприятный влажный хруст, с которым он, и глазом не моргнув, выдернул ее руку из сустава. Разорвал вращающую мышцу, а одновременно с ней – локтевые связки. Он сделал это преднамеренно, чтобы причинить как можно больше вреда. И боли.

– Я больше не вернусь к нормальной жизни, – прошептала она.

В прошлом Кэррин получала ранения – и всегда восстанавливалась.

Но у всего есть пределы. В конце концов, она всего лишь человек.

Мы посидели в полной тишине, если не считать размеренного тиканья старых часов.

– Скажи, нельзя ли… – начала она, и я покачал головой:

– В целительских делах магия ненамного опережает обычную медицину. Наши люди обучаются у ваших. Разве что захочешь пойти на Фаустову сделку…

– Нет, – твердо ответила она.

Я кивнул. Добавить было нечего.

– Прости, – наконец пробормотал я.

– Не извиняйся. – Она легонько мотнула головой. – Я уже поплакала на эту тему. И еще поплачу. Но сейчас не хочу об этом думать. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

Я задумался, о чем бы поговорить, но ничего не придумал и поэтому поцеловал ее.

– Ты, Дрезден, само красноречие, – пробормотала она мне в губы, но потом закрыла глаза и отдалась поцелую, и все остальное начало терять значение.

Целоваться проходилось с умом. Примерно двадцать секунд дыхание Кэррин смешивалось с моим дыханием, а затем Зимняя мантия как с цепи сорвалась, и во мне проснулась звериная похоть. Эта чертова аура, которую пожаловала мне Мэб, позволяет совершать невероятные поступки, но в голове у меня теперь беспрестанно вьются мысли о сексе и насилии, и от них просто так не отделаться. Поэтому на двадцатой секунде я задышал чаще, на тридцатой не думал ни о чем, кроме «чем можно заняться с Кэррин», а спустя минуту пришлось вспомнить, что я сильнее, чем кажется, и ослабить хватку на ее теле.

Хотя, если честно, Кэррин вела себя примерно так же. И она не имела порочной ауры фэйри, на которую можно списать все грехи.

Так что нельзя исключать, что дело не в мантии. Быть может, дело во мне самом. А это уже страшновато.

А может, дело… в нас с Кэррин.

Кстати говоря, это была очень приятная мысль.

– Хорошо, – прошептала она, глубоко зарывшись пальцами мне в волосы, – ты и впрямь гений коммуникации. Именно это мне и нужно.

– Ты увере… – начал было я.

– Господи! Умолкни уже, Гарри, – почти прорычала Кэррин, а рука ее бесстыдно скользнула мне под рубашку. – Надоело ждать. И тебе, и мне. Нам обоим.

Я согласно промычал, но мычание превратилось в рык, а затем ее губы нашли мой рот, и рык сделался приглушенным, а сердце мое забилось в бешеном ритме, свойственном потерявшим голову подросткам. И ее сердце тоже. Мы синхронно задышали быстрее, а затем я положил ладонь ей на бедро, а Кэррин издала такой призывный стон, что я напрочь лишился способности о чем-либо думать.

– Давай, – прошептала она, а за шепотом последовали разнообразные сочетания гласных и согласных звуков, а также шелест снимаемых – или, по крайней мере, меняющих положение – предметов одежды.

Кэррин могла действовать только одной рукой, поэтому я слегка ей помогал; она поторапливала меня – впрочем, обходясь без слов, – а чуть позже оказалось, что я стою на коленях на полу, а она распростерлась передо мной на диване, и наши бедра соприкоснулись, и я подался вперед в поисках ее губ, и…

…и почувствовал, как она вдруг оцепенела от боли, такой сильной, что у нее перехватило дыхание. То ли плечо, то ли нога – но, черт возьми, предполагалось, что Кэррин будет выздоравливать, а не заниматься… гм… акробатикой.

Ее глаза широко распахнулись. Она пару раз моргнула:

– Что?

– Я… – промямлил я, – не знаю, можно ли…

Сверкнув глазами, здоровой рукой она схватила меня за рубашку и притянула к себе:

– Гарри, я не стеклянная. И знаю, чего хочу. Умоляю, хотя бы раз в жизни закрой рот, перестань думать и порадуй девушку.

– Эм-м… – сказал я, опуская взгляд.

Кэррин сделала то же самое, заглянула мне в лицо, на мгновение закатила глаза к потолку, и, Богом клянусь, на лице у нее отразилось крушение надежд похлеще моего, а затем она сникла – я, как вы уже поняли, сник чуть раньше – и глубоко-глубоко вздохнула:

– Дрезден, это твое рыцарство временами выглядит очень мило, но прямо сейчас мне хочется двинуть тебе по шарам.

– Не могу делать тебе больно, – признался я. – Прости.

Она снова закатила глаза и притянула меня еще ближе – так, чтобы обнять рукой за шею, – в то время как я старался не налечь на нее всем телом. Кэррин поцеловала меня в висок и нежно сказала:

– Знаю, дорогой мой дурачок.

В ответ на это я аккуратно обнял ее. И в этот момент кто-то бесцеремонно постучал в дверь.

Я подскочил – в совершеннейшем дезабилье – и постарался привести в порядок свой наряд. Мёрфи заелозила по дивану, пытаясь сделать то же самое одной рукой, поскольку вторая ее не слушалась, да и от ног не было особого толку. Мы оба остановились, заметив всю нелепость этих поползновений, а затем обменялись взглядами и, нервно посмеиваясь, возобновили попытки вернуть себе благопристойный вид.

– Дверь, – хихикнула Мёрфи, натягивая на голые ноги стеганое покрывало.

Я кое-как доковылял до порога, глянул в глазок и узнал человека за дверью, а затем приоткрыл ее, но слегка, чтобы скрыть тот факт, что штаны мои опять съехали на колени.

На крыльце стояли легавые.

Их было двое, и они ждали, нацепив вежливо-нейтральные полицейские маски. Одного я узнал, несмотря на то что прошло уже много времени с тех пор, как я видел его в последний раз: приятный на вид, чуть выше среднего роста, черноволосый, с уставной военной «площадкой» и выбритыми висками, хотя к его внешности добавились густые усы, на удивление подходившие к его голубым глазам. Костюм был дороговат для его зарплаты, а под мышкой у гостя я увидел толстый желто-коричневый конверт.

– Детектив Рудольф, – поздоровался я, совладав с брюками, и продолжил тоном, обычно приберегаемым для фраз «Чтоб ты сдох!» или «Я тебе глотку вырву!»: – Не представляете, как я рад новой встрече.

– Дрезден. – На его губах мелькнула самодовольная улыбка. – Великолепно. Двух зайцев одним выстрелом. Миз[118] Мёрфи дома?

Он сделал легкое ударение на слове «миз», напоминая, что Мёрфи больше не служит в полиции, и мне захотелось врезать ему. Однако я мужественно сдержался и сообщил:

– Сейчас не самое удобное время. Она восстанавливается после ранений.

– Полученных этой зимой, – добавил Рудольф.

Я изогнул бровь. Раны Мёрфи, оставшиеся от нашей стычки с бандой кровожадных психопатов, недовольных общественными порядками, не были огнестрельными. Врачи не обязаны были сообщать о них в полицию, да и места преступления, по сути, не существовало, а значит, копы самостоятельно разнюхали, что да как. И хорошего в этом мало.

Напомню, что Мёрфи помогала мне с грабительским налетом на ад – или по меньшей мере одно из мест с таким названием. Наша цель не относилась к юрисдикции департамента полиции Чикаго, но в точку назначения мы попали через хранилище банка, и в итоге оно ощутимо пострадало. К тому же там была охрана. И полиция, окружившая банк. И копы, которых мы уронили на выходе. Мы очень старались никого не убить, но один из наших все же прикончил охранника.

В глазах закона это делало нас как минимум соучастниками убийства. Причем небезосновательно.

– Да, вот именно, – сказал ему я. – Так что проваливайте.

– Или что? – ласково спросил Рудольф.

– Или, если у вас нет ордера или резонного основания войти в этот дом, Мёрфи засудит ваш департамент так, что света белого не увидите.

– А если я буду настаивать? – улыбнулся Рудольф.

– С удовольствием бы на это посмотрел, – ответил я.

Я отнюдь не шутил. Мантия вновь заговорила со мной. «Коли не можешь снять напряжение с благоприятно настроенной дамой, – советовала она, – хотя бы выбей дурь из Рудольфа. Это будет терпимой заменой сексу».

– Не-а, – сказал второй коп сухим и даже скучающим тоном. – Вам это не понравится, сэр.

Я смерил его взглядом. Примерно пять футов шесть дюймов – во всех трех измерениях. Даже не помню, когда я последний раз видел такого крепыша. На нем был костюм, сшитый на заказ, – сомневаюсь, что людям подобных габаритов есть что выбрать в магазинах готового платья, – но из нейтрального неброского материала, чтобы сливаться с фоном делового мира. Волосы цвета «соль с перцем» коротко подстрижены, на лице – намек на бороду, и я заподозрил, что эта щетина появляется секунд через десять после бритья. Что-то в его манере держаться и взгляде, устремленном куда-то в пустоту, подсказывало, что парень знает себе цену и эта цена довольно высока.

С копами из отдела внутренних разбирательств я был знаком хуже, чем с ребятами из отдела специальных расследований или патрульными, отвечавшими за мои излюбленные районы города.

– Значит, вас назначили напарником Руди? – спросил я. – Кстати, я Гарри Дрезден.

– Детектив Брэдли, – представился он. – Сэр, миз Мёрфи следует побеседовать с нами. Это в ее непосредственных интересах.

– Или можем забрать ее в участок, – добавил Рудольф. – Меня устраивают оба варианта.

– Рудольф, – сказал я самым приятным тоном, – известно ли вам, как непросто отмыть усы от засохшей крови из разбитого носа?

– Гарри, – с укоризной позвала с дивана Кэррин, – сбавь-ка обороты. – И примирительно помахала рукой, но этот жест остался скрыт от стоявших за дверью. – Давай просто покончим с этим, ладно?

Я сердито посмотрел на полицейских:

– Сохраняю за собой право вышвырнуть…

– Гарри, – вздохнула Мёрфи.

– …попросить вас уйти, если мне покажется, что она устала, – плавно сменил я формулировку и глянул на второго, который был постарше Рудольфа. – Договорились?

– Ах, ты… – начал Рудольф, но человек-танк положил руку ему на плечо и легонько сжал пальцы.

Рудольф мигом захлопнул варежку и бросил тяжелый взгляд на своего напарника.

– Сэр, – сказал Брэдли, – никто не станет причинять раненой даме излишних неудобств. Мы будем кратки.

– Отлично, – проворчал я. – Входите.

Они вошли и попросили разрешения сесть. Ну и черт с ними. Я же садиться не стал. Обогнул диван и встал за спиной у Кэррин, прислонившись к стене и сложив руки на груди.

– Мёрфи, – сказал Рудольф.

Кэррин настороженно кивнула ему. Я неплохо ее знаю, а поэтому увидел в этом кивке уважение, а то и симпатию.

– Брэдли. Выкладывай, Рудольф. Зачем пришли?

Рудольф открыл желто-коричневый конверт и бросил на журнальный столик несколько цветных фотографий. Я поднял их и передал Кэррин, не сводя глаз с полицейских.

Пока она просматривала снимки, я чувствовал, как в ней растет напряжение. Наконец Кэррин протянула фотографии мне.

Первая – распечатка кадра с видеокамеры на чикагской улице. Точного места я не узнал, зато рассмотрел нечеткое лицо Мёрфи в ее маленьком внедорожнике, мчавшемся по усыпанной снегом улице.

На других листках – кадры с банковских камер наружного и внутреннего наблюдения. Из-за скверной погоды и переизбытка магии в воздухе все снимки получились искаженными и размытыми, но на одном я увидел две фигуры, выходящие из банка. Одна среднего роста, другая очень высокая.

Другими словами, я смотрел на себя и наемника по фамилии Грей. На снимке, сделанном со значительного расстояния, был запечатлен момент нашей эвакуации. Наверное, маскировка на секунду исчезла, а может быть, камера поймала момент, когда защитная вуаль еще не настолько загустела, чтобы скрыть нас от любопытных глаз. В любом случае на размытом фото не было видно лиц: только общие очертания. Однако грабителей банков баскетбольного роста не так уж много – ни в Чикаго, ни где-либо еще. Остальные распечатки были такими же мутными, если не хуже, но на каждой я видел узнаваемый силуэт высокого парня. Лица не было нигде, кроме последнего снимка: там я бежал по тротуару, и любой, у кого есть глаза, – а у присяжных они, как правило, имеются, – сказал бы, что человек на фотографии – это я.

– Этот твой снимок, – заявил Рудольф, глядя на Кэррин, – сделан в тот же день, когда тебя угораздило пораниться. Чертовски странное совпадение.

– Почему это? – спокойно спросила она. – Любой, кто живет в Чикаго, каждый божий день попадает на камеру. Причем пару-тройку раз.

– Но не каждый превышает скорость в такую опасную погоду, – возразил Рудольф.

– С каких это пор чикагский ОВР занимается дорожными нарушениями? – осведомилась Кэррин. – С тех самых, как вы побороли коррупцию?

– Превышение скорости на центральном проспекте во время бурана и гололеда, – объяснил Брэдли. – Неподалеку от места, где в это же время происходило ограбление.

– Я торопилась домой к началу сериала, – холодно произнесла Кэррин.

– Так, что разбила машину?

– Юным свойственна неосмотрительность. – Кэррин указала на гипс. – Врач в курсе дела.

– Мы беседовали с ним, – кивнул Брэдли. – Говорит, никогда не видел, чтобы такие травмы появлялись в результате аварии. Слишком чистые. Врач склоняется к выводу, что они причинены насильственным путем.

– Он ошибается, – сказала Кэррин. – И нарушает АМПМС[119].

– Ваш известный сообщник… – продолжил Брэдли, будто не услышав ее реплики. – Он тоже попал на камеры.

– У нас имеется прекрасное ваше фото, Дрезден, – подхватил Рудольф. – На тротуаре у здания, где на следующий день мы обнаружили труп. – Он выудил из кармана блокнотик и зачитал: – Некоего Харви Моррисона, дипломированного бухгалтера.

В ответ на это Кэррин скроила полицейскую гримасу; я же удовольствовался чародейской, но дело было плохо. Желудок перевернулся вверх тормашками. Несмотря на мои попытки спасти Харви Моррисона, он погиб, причем самым скверным образом, а когда речь заходит о трупах мужчин или женщин, принявших насильственную смерть, – особенно если убитый был честным человеком, никак не связанным с преступным миром, – копы непременно делают стойку.

Не суметь спасти человека и убить его своими руками – несколько разные вещи, но, если смотреть со стороны, одно практически неотличимо от другого.

– Моррисон регулярно пользовался услугами трастового банка «Верити», – продолжил Брэдли. – Того, который ограбили днем позже. Во время ограбления было вскрыто персональное хранилище Моррисона. Этому сопутствовали несколько взрывов и множество выстрелов из огнестрельного оружия. – Он кивнул на распечатки. – На снимках мы видим подозреваемого. Предположительно, одного из грабителей. Его рост – от шести футов восьми дюймов до шести футов одиннадцати дюймов. – Он бросил на меня любезный взгляд. – Шесть… и девять? Верно, Дрезден?

– По утрам я прилежно съедал целую тарелку овсянки, чтобы быстрее расти, – скромно сказал я.

– Остряк, – прошипел Рудольф. – Давай хохми себе дальше. Мы тебя крепко держим за задницу.

– «Хохми себе дальше»? – Глядя на Брэдли, я покачал головой и ткнул большим пальцем в сторону Рудольфа. – Да как он смеет!

– Нельзя исключать, что он прав, – спокойно произнес Брэдли и перевел взгляд на Кэррин. – Мы умеем докапываться до истины.

– Да, умеете, – признала Кэррин.

Брэдли кивнул:

– Ваша семья, Мёрфи, неплохо послужила нашему городу. Вам обоим будет полезно поговорить с нами. Пока мы не раскопали что-нибудь еще.

Мы с Кэррин даже не переглянулись. Сверяться по этому вопросу не было нужды. Подобно большинству смертных, копы не особо разбираются в сверхъестественных делах. Заведи мы речь об ограблении под руководством одержимых демонами маньяков, которым по две тысячи лет от роду, с участием меня и Кэррин, оборотня-перевертыша, снежного человека, одного-в-поле-воина и специалиста по магии огня, Брэдли с Рудольфом ответили бы непонимающими взглядами, пришли бы к выводу, что мы хотим сослаться на невменяемость, и взяли бы нас под стражу.

Даже не верится, что люди способны игнорировать самые очевидные вещи. Проклятье! Рудольф своими глазами видел, как луп-гару[120] сровнял с землей полицейский участок, но все равно отказывался это признать.

– Понятия не имею, о чем нам говорить, – произнесла Кэррин. – На этой фотографии я пытаюсь добраться домой во время бурана. И ничего не знаю насчет упомянутого вами бухгалтера.

– А я вообще ничего не знаю, – добавил я. – Разве что в Чикаголенде[121] проживает плюс-минус тысяча человек ростом от шести футов восьми дюймов и выше. И на этих снимках может быть любой из них. Надеюсь, у вас достаточно большая комната для опознания.

– А вот эта фотография? – вежливо спросил Брэдли. – С вашим лицом?

– По-моему, я торопился на поезд, – заявил я, делая ставку на простодушие.

Но Брэдли на это не повелся. Он внимательно посмотрел на меня, на Кэррин, кивнул и выдохнул:

– На поезд? Ну-ну…

– Что ж, мы хотели как лучше, – вскочил на ноги Рудольф.

Брэдли смерил его твердым взглядом, тоже встал и негромко сказал:

– Подождите за дверью. Я скоро выйду.

– Кто я тебе, младший напарник? – злобно возразил Рудольф. – Черта с два! Я вышестоящее должностное лицо!

– Да, сэр, – согласился Брэдли. – И я скоро выйду.

Рудольф с отвращением посмотрел на него, перевел взгляд на меня, а затем ткнул в мою сторону указательным пальцем:

– Жду не дождусь того момента, когда увижу вас за решеткой, Дрезден.

– Угу. Ждите дальше, – отозвался я.

Рудольф ухмыльнулся – сперва мне, затем Кэррин.

Она ответила пристальным взглядом. А взгляд у нее тяжелый. Ухмылка Рудольфа померкла, и он, не сказав больше ни слова, очистил помещение.

– Засранец, – вздохнула Кэррин, как только закрылась дверь. И, взглянув на Брэдли, спросила: – Вы с ним в паре? Серьезно?

– Работа есть работа. – Брэдли повел массивными плечами. Это движение походило на тектонический сдвиг. – Кто-то должен ее делать.

– Ну да, – тихо согласилась Кэррин.

– Псов спустили с цепи, – продолжил Брэдли. – И скоро они возьмут след. Вы с Дрезденом давно уже ходите по краю, но на сей раз заступили за черту.

– Не понимаю, о чем ты, – сказала Кэррин.

– Все ты понимаешь. – Брэдли провел ладонью по коротко стриженной голове. – Ладно. Раз вы так хотите, разыграем все по правилам. До конца.

– Просто делай свою работу, – посоветовала Кэррин. – Как всегда.

– Договорились. – Брэдли покачал головой. – Рудольф перешел на личности. Это неэтично. Извини.

– Я и не ждала, что он будет вести себя прилично. Ты не виноват.

– Кстати, – встрял я, – почему этим делом занимается отдел внутренних разбирательств? Почему не убойный?

– Наверное, потому, что Мёрфи была одной из нас, – пожал плечами он. – Да и вы тоже. В каком-то смысле.

Какое-то время Кэтрин пристально смотрела на него. Затем сказала:

– Спасибо, что заглянул, Брэдли.

– Угу, – вежливо кивнул он. – Благодарю, что уделили время. И желаю вам скорейшего выздоровления, миз Мёрфи.

После чего он тоже вышел и аккуратно прикрыл дверь, словно боялся ненароком расщепить ее надвое. Может, за ним такое водилось.

Я же глубоко вздохнул и подошел к двери, чтобы убедиться, что копы ушли. Затем оглянулся на Кэррин, кивнул и спросил:

– Что ты от него узнала? Я так и не понял.

– «Наверное, потому, что Мёрфи была одной из нас», – повторила она слова Брэдли. – Но слова «наверное» для него не существует. Он и впрямь не знает, почему дело ведет ОВР.

Я почесал переносицу.

– Значит, кто-то за кулисами дергает за ниточки. Дело передали одному из своих. Рудольфу.

– А Рудольф принадлежит Марконе. – Кэррин поджала губы. – По крайней мере, мы пришли к такому выводу.

– А кому еще он может принадлежать? – хмыкнул я. – Кто еще пользуется у нас в городе таким влиянием?

– Вопрос к одному из присутствующих, – покачала головой она, – но точно не ко мне.

– Ха, – произнес я. – Есть еще несколько вещей, которые следует учесть. Итак, чего нам ожидать?

– Брэдли как оголодавший пес, который дорвался до кости, – объяснила Кэррин. – Если взял след, с пути уже не свернет. И он не заметает мусор под ковер. Не играет по общим правилам.

– Неудивительно, что в таком возрасте он до сих пор подчиняется Рудольфу, – согласился я. – К счастью, на нашей стороне имеется одна мелочь под названием «факты». Мы не убивали ни Харви, ни того парня в банке.

– Мы были там, а затем солгали полиции, – фыркнула Кэррин. – Этого уже достаточно, чтобы закрыть нас на какое-то время. Плюс наша ДНК на месте преступления, потенциальные свидетели, видевшие нас на улице, новые фотографии с каких-нибудь камер, или…

– Или кто-то подбросит дополнительные улики, – подсказал я.

Кэррин кивнула:

– У них может получиться крепкое дело. И для нас оно закончится отнюдь не лучшим образом.

– Итак, каковы наши действия?

– Действия? – Она изогнула бровь. – Кто мы вообще такие – негодяи из детективного романа Брэдли? Предлагаешь сбить его со следа? Уничтожить улики? Подставить кого-то вместо себя?

– И все же, – хмыкнул я.

– Мы мало что можем сделать, – тихо сказала Кэррин. – Разве что выяснить, что происходит. У меня остались кое-какие связи. Вот и поспрашиваю.

– А я добавлю к своему списку еще один пункт: «Узнать, кто спонсирует Рудольфа».

Она кивнула:

– Думаешь, это помешает вашему чародейскому съезду?

– Быть может, для этого все и задумано. – Какое-то время я обдумывал свою последнюю фразу, а затем добавил: – Когда уйду, звони Баттерсу.

Кэррин покосилась на меня, приподняв бровь.

– Судя по всем признакам, надвигается акулий торнадо[122], - объяснил я. – Пусть Баттерс оповестит об этом всех. Я имею в виду всех в Паранете.

– «Об этом»? О чем конкретно?

– О том, чтобы смотрели в оба. Немедленно сообщали, если заметят что-нибудь подозрительное. И были готовы. Кто-то стряпает серьезное варево, и я уже чую его запах.

Кэррин кивнула, и ее взгляд скользнул на старинные часы у стены.

– У тебя в запасе еще есть немного времени, – сообщила она.

– Да ну?

Она снова кивнула. Взгляд ее голубых глаз был совершенно однозначным.

– Иди сюда.

– Гм… – Я приподнял бровь. – Вообще-то, в этом плане ничего не изменилось. Даже не знаю, стоит ли…

– Адаптируйся и преодолевай[123], Гарри. – Эти слова сопровождались озорным смешком. – Я неглупый человек. А у тебя как минимум приличное воображение. Если объединить усилия, что-нибудь да придумаем. – Она прищурилась. – Быстро. Иди. Сюда.

Отказывать даме было бы крайне невежливо.

Поэтому я послушался.

(обратно)

Глава 6

По пути к машине я, наверное, лучился самодовольством.

Но приходящая няня сидела с Мэгги с самого утра, и задержаться было бы весьма приятно, но, увы, невозможно, так что в скором времени мне предстояло войти в образ ответственного папаши.

Насвистывая, я уселся в «мюнстер-мобиль»[124], повернул ключ зажигания, и двигатель с ревом ожил. Этот древний катафалк из сороковых годов прошлого века, раскрашенный всеми оттенками темно-синего и фиолетового, с языками пламени на капоте и передних крыльях, выглядит не очень-то скромно. Вернее сказать, он прямо-таки бросается в глаза. Но я тоже парень не из скромных и тоже бросаюсь в глаза, а посему такая машина подходит мне как нельзя лучше.

Вслушиваясь в рокот мотора, я положил руку на спинку переднего сиденья и обернулся, чтобы сдать назад с подъездной дорожки Кэррин, и тут со мной едва не приключился сердечный приступ.

На заднем сиденье расположились два монстра.

Я отдался во власть рефлексов: вздрогнул, изогнулся в поясе, вскинул левую руку – ту, на которой ношу самодельный защитный браслет, – и издал нечленораздельный возглас, когда моя воля соприкоснулась с медным обручем, испустившим облачко желто-зеленых искр. Между мной и опасностью появился защитный барьер. Пальцы правой руки я скрючил в подобие птичьей лапы, и в этой клетке возникла энергетическая сфера того же желто-зеленого цвета. Она шипела и плевалась злобным жаром.

Мерцающий свет дрожал и вспыхивал с маниакальной неравномерностью, но у меня появился шанс оценить угрозу.

Монстры не шевелились. И были прекрасны на вид.

Слева сидела женщина, сияющая девичьей красотой, достигшей умопомрачительного осеннего расцвета. Волосы чернее могилы гробовщика, в серебристо-серых глазах отражаются золотисто-зелеными искрами вспышки подготовленных мною чар; зубы белые и безупречно ровные, а улыбка такая лучезарная, что ослепнуть можно. Облаченная в белый брючный костюм, женщина сидела, царственно скрестив ноги и сложив руки на коленях.

– Новые цвета, – заметила она бархатно-гладким и безмятежным голосом. – Прежде щит был синим. Что изменилось?

– Он заключил союз с могущественным хранителем, – объяснил второй монстр. Женщина, сидевшая рядом с первой, была жилистой, как арматурный прут, только жестче и холоднее, а зеленые с молочным отливом глаза выглядели крупноватыми для чистокровного человека. Серебристо-белые волосы ниспадают на плечи, покрытые сегодня тонким шелковым платком, голос невозмутимый и очень отчетливый, а голубому как лед платью самое место на показе мод. – Это не мешает ему выполнять свои обязанности.

Я смотрел то на одну, то на другую. Сердцебиение возвращалось к привычному размеренному ритму, а до сознания начало доходить, что нападать на меня, по всей видимости, не собираются.

Хотя это не значит, что я в безопасности.

Я молча досчитал до пяти, сделал глубокий вдох и решил, что буду вести себя спокойно и осторожно. А еще вежливо.

– Лара Рейт, – обратился я к первому монстру, сопроводив эти слова легким кивком, после чего повернулся ко второму и кивнул чуть заметнее. – Королева Мэб.

– Как приятно снова видеть тебя, Гарри. – Лара заправила черный локон за ухо, и ее хищная улыбка сделалась еще шире. – Обожаю твою прическу. Ты невероятно похож на волка. С каких это пор?

– С той заварухи на острове, – ответил я. – Как дела у Королевы вампиров?

– Идут в гору. – Она широко раскрыла глаза, и в них промелькнула смешинка. – Иной раз кажется, что я прямо-таки взорвусь отневероятных возможностей, которые открываются изо дня в день.

– Главное, чтобы это не случилось у меня в машине, – заметил я. – Здравствуйте, Мэб.

Второй монстр пару секунд молча смотрел на меня. Мэб – чрезвычайно уважаемая и совершенно безнравственная фэйри, Королева Воздуха и Тьмы, и у ее терпимости к свойственному мне разгильдяйству имеются свои пределы. Такие пределы, что на черепе у меня осталась маленькая шишка – с тех самых пор, как Мэб приложила меня башкой о внутреннюю поверхность лифта. Она посмотрела на меня тем взглядом, которым кошка смотрит на любое существо, в достаточной мере маленькое, чтобы сгодиться в пищу, и сказала:

– Вообще-то, это моя машина.

– Ах да, – согласился я. – Точно. Хотя… Это служебный автомобиль. Он принадлежит компании.

– А миз Рейт имеет полное право взорваться там, где сочтет нужным, – продолжила Мэб, словно не услышав моих слов. – Здесь или где-то еще.

– Гм, – сказал я. – Думаю, она выразилась метафоричес…

– В особенности при столь шокирующей демонстрации дурного тона, которую ты устроил нам в данный момент. – Она пристально взглянула мне на руки, а затем снова уставилась в глаза. – Скажи, мой Рыцарь, ты и впрямь намерен атаковать меня и мою гостью?

Я с дрожью вспомнил, что между нами по-прежнему мерцает и переливается мой щит, а в руке пульсирует сгусток света, готовый для атакующего удара. Я ослабил волю, и заклинания понемногу исчезли, оставив после себя мелкую морось искр неприкаянной энергии, сочившуюся из моего браслета отблесками походного костра.

– О, и правда, – сказал я. – Это… Прошу прощения.

– Как жаль, что у моего Рыцаря такие… неодолимые трудности с самообладанием, – повернулась к Ларе Мэб. – Надеюсь, что его выходка не омрачит нашу встречу.

– Напротив, – ответила Лара, – я нахожу его поведение весьма очаровательным.

– Такие речи ни в коей мере не усиливают благоприятного мнения, что сложилось у меня о вас, миз Рейт. – Лицо Мэб оставалось совершенно непроницаемым. – Мой Рыцарь не нуждается в потворстве.

– Эй! – возразил я.

В уголках глаз Лары появились морщинки.

– Представьте на моем месте кого-то, кто знакомится с совершенно новой едой. – Она взглянула на меня, и ее зрачки посветлели на несколько полутонов. – Невероятно редкой и очень питательной.

На мгновение Мэб задумалась. А затем улыбнулась. Своей страшной улыбкой. Точнее сказать, почти все поступки Мэб так или иначе страшноваты, но ее улыбка лишает меня присутствия духа.

– Главное, не забывайте, что мой Рыцарь – подданный моего дома. Не пытайтесь съесть мою овсянку, миз Рейт. Вы не узнаете, какова она на вкус, холодная она или горячая, поскольку – в отличие от Златовласки – вас сожрут медведи. Я понятно выражаюсь?

– Вполне, – вежливо кивнула ей Лара, но задержалась на мне взглядом. – Вы уверены, что моя просьба не причинит вам непомерных неудобств?

– Подобная служба – неотъемлемая часть его обязанностей, – ответила Мэб. – При условии, что вы считаете его кандидатуру приемлемой.

– Приемлемой? – Лара опять взглянула на меня. – О да!

Мне не слишком нравился ход беседы, поэтому я откашлялся:

– Дамы. Я сижу рядом с вами. И все слышу.

– В таком случае тебе не составит труда понять, что от тебя требуется, – сказала Мэб. – Зимний двор задолжал миз Рейт три желания.

– Три? – выпалил я. – Ради одного-единственного желания мне пришлось биться за свою жизнь в Арктис-Торе и выяснять отношения со старейшиной фобофагов!

Взгляд Мэб устремился на меня.

– И ты обрел соответствующую награду за свои деяния.

– Я получил пончик!

– Вряд ли меня должно заботить, что ты растратил желание самым легкомысленным образом, – отрезала Мэб.

– Какого черта? – нахмурился я. – Чем она заслужила целых три желания?

– Поработала головой, – объяснила Мэб. – В отличие от некоторых.

– Эй! – снова воскликнул я.

– Миз Рейт намерена востребовать то, что ей причитается, – продолжила Мэб. – Одно желание я уже согласилась исполнить, а ответственность за остальные два препоручаю тебе.

Я оторопело прищурился:

– Препоручаете… В каком смысле?

Мэб недовольно опустила и подняла веки. Мне показалось, что еще немного, и она закатит глаза.

– Два желания. Во время грядущих переговоров миз Рейт имеет право на две услуги. И ты сделаешь все, о чем она попросит, со всей душой, всем благоразумием, прилагая все усилия… которые ты способен приложить. В этом ты меня не подведешь.

– Тут такое дело… – начал я. – Я уже вроде как занят. И вам это известно. Я буду охранять делегацию Совета и обеспечивать связь между старейшинами и фэйри.

– Мои время и внимание несравнимо ценнее твоих, – возразила Мэб, – и теперь у тебя добавилось работы. Перестань ныть, воздержись от праздного времяпрепровождения и сделай что должен.

– Два желания, – заключил я.

– Не больше и не меньше, – подтвердила Мэб.

– И вы ожидаете, что я исполню… любую ее просьбу?

– Я ожидаю, что миз Рейт проявит уважение к Зимнему двору и доступным нам средствам, – сказала Мэб. – А еще я ожидаю, что она не станет требовать от тебя того, чего не потребовала бы от меня. В рамках этих ограничений – да, ты исполнишь любую ее просьбу.

Я фыркнул и спросил:

– Что, если она попросит что-нибудь украсть?

– Надеюсь, ты положишь эту вещь к ее ногам.

– Что, если попросит сжечь здание?

– Надеюсь, оно превратится в гору мельчайшего пепла.

– Что, если она велит кого-то убить?

– Надеюсь, что от бездыханного тела ты избавишься самым надлежащим образом. – Мэб подалась вперед и слегка прищурилась. – Оправдай эти надежды, или бросишь позорную тень на мое имя, трон и весь Зимний двор. – Она понизила голос до шепота: – Настоятельно рекомендую задуматься о последствиях.

Я не стал смотреть ей в глаза. Я видел, как Мэб обходится с теми, кто всего лишь прогневил ее, – не говоря уже о том, чтобы выставить королеву в дурном свете. Мой предшественник молил о смерти. Поступая на эту службу, он был монстром, но Мэб низвела его до уровня ничтожной клеточной массы, прежде чем позволила ему умереть.

То же самое будет и со мной. Королеве только повод дай.

Нет.

Со мной она обойдется хуже. Гораздо хуже.

Я покосился на Лару, чье лицо, в отличие от кошачьей физиономии Мэб, было почти человеческим, но оттого не менее непроницаемым. Действующая королева Белой Коллегии вампиров, Лара была записным монстром – хитрая, целеустремленная и опасная как сам черт. Ходили слухи, что она прикарманила американских политиков от одного побережья до другого и теперь ее амбиции простирались дальше прежнего. Она запросто может потребовать от меня чего-нибудь уму непостижимого и напрочь выходящего за пределы понятия «совесть».

Но вдобавок Лара чертовски умна. Она не может не знать, что у меня имеются свои принципы, не изменившиеся после заключения пакта с Мэб, и, если Лара потребует от меня чего-нибудь вопиюще бессовестного, я непременно скажу, куда она может засунуть это свое требование.

И разумеется, погибну. С гарантией. Окончательно и бесповоротно.

Я снова посмотрел на Мэб. Ее неподвижное лицо было высечено из гранита.

По Неписаному договору – своеобразной Женевской конвенции сверхъестественного мира – Лара является царственной особой. Если я отвечу отрицательно, что означало бы бросить вызов Мэб, да еще в присутствии Лары, то, вне всяких сомнений, я повторю участь Прометея. И это в лучшем случае. Но утвердительный ответ может повлечь за собой неприятности еще более серьезного свойства. Если говорить об услугах, оказываемых в рамках сделки с фэйри, одно можно сказать наверняка: простыми они не бывают. Вообще никогда.

Короче говоря, вариантов у меня было два, и оба паршивые. Эка невидаль.

– Ладно, – сказал я. – Как хотите.

– Великолепно, – отозвалась Мэб. – Миз Рейт?

– Приемлемо, – кивнула Лара.

Все это время взгляд ее больших ясных глаз был устремлен на мое лицо.

– Итак, наши дела завершены, – провозгласила Мэб. – До поры до времени.

Вдруг налетел порыв ледяного ветра, такой неуместный летним вечером, что окна машины покрылись мутной пленкой конденсата, а мне пришлось заслонить глаза рукой и проморгаться.

Когда вернулось зрение, Мэб и Лары на заднем сиденье уже не было, и я сидел в «мюнстер-мобиле» один-одинешенек.

– Истеричка, – пробормотал я и стал открывать окна.

Несколькими минутами позже лобовое стекло очистилось, и я отправился домой, по пути бурча проклятия в адрес королев фэйри, по природе своей не имеющих ни стыда ни совести.

В паре кварталов от места назначения я услышал звук сирен и, обуреваемый тревогой, наступил на педаль газа, стремясь как можно быстрее добраться к посольству свартальвов.

Когда я заметил в небе пелену дыма, тревога усилилась необычайно, а затем сменилась полноценной паникой, едва я увидел на территории посольства пожарные машины.

Здание было объято огнем, и языки пламени вырывались из него футов на сорок в вышину.

Посольство горело – и в нем находилась моя дочь.

(обратно)

Глава 7

Я бросил машину в квартале от посольства, а остаток пути проделал бегом. Очень не хотелось, чтобы меня остановил исполненный благих намерений специалист оперативного реагирования, поэтому я мчался под вуалью. А так как я не видел ни малейших причин медлить дольше нужного, то бежал с поистине олимпийской скоростью. Пожалуй, мне удалось бы совсем не привлечь внимания, если бы я не смял по пути капот крайней полицейской машины на подъездной аллее. Стоявший у водительской двери коп вытаращил глаза и схватился за рацию, что вполне объяснимо, когда мимо пробегает некто похожий на низкобюджетную версию Хищника[125].

Какой смысл иметь под рукой источник силы и не прибегнуть к его помощи, когда в опасности находится твоя дочь? Даже если этот источник опасен для твоей души.

Именно такой подход навлек на тебя все эти неприятности – верно, Дрезден?

Заткнись уже, Дрезден.

Должно быть, свартальвы деактивировали защитные обереги по всему наружному периметру. Иначе пожарные Чикаго сюда и близко не подъехали бы. Можно представить, с какой душевной болью Аустри снимал защиту, чтобы пропустить на территорию эту ватагу простых смертных. Пробегая мимо сторожки, я никого в ней не заметил.

Из распахнутой двери здания клубами валил дым, и видимость в тридцати-сорока футах от входа оставляла желать лучшего. Две команды пожарных уже подтащили ко входу шланги и заливали помещение водой, по всей очевидности готовясь проследовать внутрь. Мне же вовсе не хотелось угодить под сокрушительный напор воды или поджариться заживо. Поэтому я миновал входную дверь и обогнул здание. Сбоку имелся пожарный выход, а с тыльной стороны – еще одна дверь для курьерской доставки.

Земля под ногами вдруг превратилась в некое подобие жидкости, и мне пришлось сбавить скорость, чтобы не упасть ничком. Свартальвы управляются с землей примерно так же, как люди с пластиком, – но, ясное дело, с помощью магии. Поэтому я немедленно сбросил вуаль, поднял руки и завопил:

– Э, э, полегче! Это я, Гарри Дрезден!

Из-под земли появилась голова свартальва без какой-либо маскировочной иллюзии. Здоровенные черные глаза дважды моргнули и уставились на меня.

– Ах вот вы кто. – С этими словами глазастое существо приподнялось над поверхностью, и я узнал этот голос. Передо мной была Эванна, сестра Этри и его заместительница. Ее волосы, светлые, шелковистые и чрезвычайно тонкие, облепили кожу. Эванна продолжала восставать из земли. Оказалось, она была одета в простое платье-рубашку того же цвета, что и волосы. – Чародей, мне велели ждать вас. Вы должны пойти со мной.

– Моя дочь, – сказал я. – Мне нужно к ней.

– Вот именно, – лаконично подтвердила Эванна и протянула мне руку.

– Пойдем сквозь землю? – скрежетнул зубами я.

– Если не возражаете, – ответила она.

– Терпеть этого не могу. Только не обижайтесь. – Я сделал глубокий вдох и вцепился ей в руку.

Я умею ходить сквозь землю. С технической точки зрения. Мы, чародеи, способны повторить почти все, на что горазды другие сверхъестественные существа. Если потрудиться, конечно. Точнее сказать, при очень-очень сильном желании я могу исполнить этот фокус.

Но откуда ему взяться, этому желанию?

Рука Эванны утащила меня вниз, и земля вдруг превратилась в густой желатиновый пудинг. Пудинг со вкусом земли. Мы начали двигаться, и земля окутала нас самым пренеприятнейшим образом. Я чувствовал, как она вгрызается в каждый дюйм моей кожи, словно я пробираюсь через мельчайший песок, и одежда нисколько не помогала сгладить это ощущение. Что еще противнее, земля набивалась в ресницы, и я вынужден был заморгать и поднести руку к глазам, но из этого не вышло ничего хорошего.

Но хуже всего – фантомное ощущение земли во рту, в носу и першение в горле. Технически магия Эванны проталкивала наши молекулы сквозь молекулы земли, но с практической точки зрения я будто находился под неумолимым и мучительным напором пескоструйной машины, и эта пытка включала в себя близкое знакомство моих вкусовых рецепторов со всем поразительным многообразием привкусов минерального царства.

А это крайне мерзко. Кроме шуток.

Поднявшись над землей, мы оказались в одном из коридоров под главным зданием, весело горевшим где-то над нами. Предположительно. И ни за что не догадаешься, что наверху пожар. Здесь не было ни характерных для него звуков, ни дыма, ни воды, протекающей с потолка.

Я подавил желание сплюнуть, когда Эванна отпустила мою руку – и едва заметно улыбнулась, глядя на мою перекошенную физиономию.

– Знаю, что смертные находят подобные переходы неприятными. Не желаете ли чашку воды?

Я поднял брови и опустил на нее взгляд. «Опустил» – это еще мягко сказано. Эванна на шесть дюймов ниже Кэррин, хотя такая же мускулистая и крепко сбитая.

– Вы взялись опекать меня?

– Разве вы нуждаетесь в опеке, чародей?

Она зашагала вперед, и я припустил следом, а по пути заметил:

– Здесь я еще не бывал.

– Мы находимся на уровень ниже гостевых апартаментов и комнат служебного персонала. На ярусе семейных покоев, – ответила Эванна, беззвучно шествуя по каменному полу. – Здесь живем мы с Этри, наши супруги, дети, а иногда – кто-то из двоюродных родственников.

– Гм… Разве не следует уходить отсюда? Вы же понимаете, наверху пожар и так далее…

– Мы приняли меры предосторожности. – Эванна повернула голову и подняла лицо, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Предосторожности?

– Когда в помещении гости вроде вас, такие меры вполне разумны. – Она говорила сухо, прозаично, сохраняя каменное лицо. – До нас доходили слухи о других сгоревших зданиях. Поэтому верхние этажи изолированы от нижних. Даже если от административных этажей не останется ничего, кроме горстки пепла, подземным уровням ничто не грозит.

Я выдохнул – резко и с облегчением.

– Ваша дочь в безопасности, – кивнула мне Эванна. – Предположительно.

– То есть как это – предположительно? – разволновался я.

– Когда начался пожар, сотрудники службы безопасности пытались войти к вам в квартиру, – ответила она. – Но Хранитель не позволил забрать вашу дочь.

– Мыш! – Вдруг мне сделалось дурно. – Неужто ваши парни…

Эванна ответила мне жестким взглядом, но тут же смягчилась, хоть и едва заметно.

– Нет. Конечно нет. Особенности характера храмовых Хранителей общеизвестны. Мы не стали бы применять силу к такому существу без самых серьезных оснований. И мы не причиняем вреда детям. Вот почему меня отправили встретить вас.

– Погодите. – Я вопросительно заломил бровь. – Вы же сказали, что не смогли ее забрать?

– Хранитель продемонстрировал непреклонную решимость, – повела узкими плечами Эванна.

Следующие несколько шагов я проделал, погрузившись в глубокие размышления. Насчет Мыша она права. Мыш у нас умница. Или даже Умница, с большой буквы «У». Он с ходу определяет враждебно настроенных существ. И костьми ляжет, но не даст Мэгги в обиду.

Значит, если Мыш защищал ее от свартальвов…

Как видно, с его точки зрения, они затевали что-то недоброе. Свартальвы – чрезвычайно замкнутый народ. К тому же они не люди. И не факт, что их мысли и чувства соответствуют моим ожиданиям. Я уже некоторое время жил среди свартальвов, и хотя общение с ними находил вполне комфортным, но утверждать, что я неплохо узнал этих существ, было бы откровенной глупостью.

В общем, я крепко призадумался, а Эванна тем временем рассматривала мою физиономию, и вдруг я понял, что по моей мимике она читает мои мысли. Ее же лицо оставалось совершенно пустым и лишенным любой эмоциональной окраски.

– Что здесь происходит? – осторожно спросил я.

– Это вы мне скажите, – ответила она.

Я возмутился:

– Адские погремушки, Эванна, мне-то откуда знать?! Я весь вечер провел в гостях у своей девушки и только что приехал!

Она вихрем развернулась и встала передо мной с таким видом, будто я не был двумя футами выше ее и парой сотен фунтов тяжелее.

– Стоп, – твердо произнесла она.

Я остановился.

– Повторите, – прищурилась она.

– Почему всех так поражает тот факт, что у меня есть девушка? – осведомился я.

Она ненадолго закрыла глаза – так, словно считала до трех, – и открыла их снова:

– Меня интересует не девушка, а ваша версия событий.

– Понял, – сказал я и хотел было выложить все подчистую, но в последний момент остановился.

Мне пришло в голову, что я знаком с Эванной не более чем шапочно и по стандартам свартальвов она невероятно напряжена – то есть делает все возможное, чтобы не выдать никакой информации ни лицом, ни жестами. Интересно, что она скрывает?

Я огляделся, после чего навострил чародейские способности, огляделся повнимательнее и почувствовал, что вокруг нас движется энергия, а под ногами подрагивает камень. Причем не в одном месте, а сразу в нескольких.

Эванна была не одна. Рядом находились с полдюжины охранников посольства – следили за нами, пользуясь навыками хождения сквозь землю и оставаясь под защитой каменных глыб.

Свартальвы проявили вежливость. Прислали за мной очаровательную пленительницу – но, несмотря на все их коварство, я наконец-то понял, что меня конвоируют, будто заключенного. А значит, следующие мои слова будут иметь больший вес, чем любые другие высказывания.

В подобные моменты я, как правило, стараюсь говорить правду, поскольку память у меня довольно-таки дырявая и я зачастую путаюсь в собственном вранье, которому свойственно накапливаться.

– Весь вечер я провел в гостях у моей девушки, – повторил я. – Только что приехал. И понятия не имею, что тут творится.

Эванна слушала меня с закрытыми глазами. Когда я умолк, она разомкнула веки и спокойно признала:

– Вы говорите правду.

– Неужели?! – выпалил я. – Эванна, я знаю, что я ваш гость. Но должен признать, что ваше поведение действует мне на нервы. Прошу, проводите меня к дочери!

– Вы находитесь здесь по праву гостя, – невозмутимо подтвердила она, кивнула и продолжила: – Сюда, пожалуйста.

Мы поднялись по лестнице, протопали по коридору, миновали несколько дверей и вдруг оказались на знакомой мне территории – в холле у моей квартиры. Под дверью торчали двое охранников-свартальвов. Когда мы с Эванной приблизились, они негромко разговаривали.

– …Ничего не понимаю, – сказал один. – Замок открыт. Поэтому и дверь должна быть открыта.

– Должно быть, она зафиксирована заклинанием, – предположил другой.

– Узрите. – Первый взялся за дверную ручку и продемонстрировал, что она поворачивается без затруднений, как и положено ручке с незапертым замком.

– Следовательно, дверь надлежит выбить тараном, – сделал вывод второй.

– Вы испортите деревянную панель, – вмешался я. – Но войти все равно не получится.

Второй свартальв обернулся и хмуро посмотрел на меня.

– Вы установили дополнительные средства безопасности, не уведомив охрану?

– Как видите.

– Но это прямое нарушение корпоративных правил!

– Да ладно вам, Гедвиг, – примирительно сказал я. – Не падайте духом. Для парня, который заминировал всю лужайку магическими фугасами, вы невероятно впечатлительны.

– Вы могли поставить под угрозу безопасность всех присутствующих!

Я отрицательно помотал головой:

– Эта преграда в высшей степени пассивна. Она тянется вдоль стен всей квартиры. Вреда никакого, но, чтобы разрушить ее, понадобится пригнать сюда танк.

Кстати говоря, на возведение этого барьера у меня ушли бесконечно долгие выходные.

– Столь вопиющее проявление недоверия, – вконец помрачнел Гедвиг, – трудно не расценить как оскорбление в адрес гостеприимства свартальвов.

– Недоверия?! – вспылил я. – Да вы, черт возьми, шутите!.. – Я наморщил лоб и повернулся к Эванне. – Скажите, нет ли в вашем родном языке слова, обозначающего иронию?

– Мир, Гедвиг, – сказала Эванна. – Мистер Дрезден, не могли бы вы открыть дверь?

– Запросто. Главное, чтобы под рукой был нужный ключ. – С этими словами я выудил из кармана металлический ключ и повертел им перед Эванной, демонстрируя высеченный на поверхности пентакль. – Пожалуй, будет правильнее, если я войду один и побеседую с Мышем. Договорились?

– Да будет так, – кивнула Эванна.

– Миледи… – начал Гедвиг, но она предупреждающе подняла руку, и охранник тут же закрыл рот.

Я тоже кивнул и коснулся ключом дверной ручки. Скрытая в нем энергия проникла сквозь металл и достигла силового барьера, нарушив его целостность и закоротив магическое поле.

– Я мигом, – пообещал я и открыл дверь, не спуская глаз с обоих охранников.

Судя по виду, Гедвиг больше всего на свете хотел оттолкнуть меня и первым ворваться в квартиру, но держался за спиной у Эванны. Я вошел и закрыл за собой дверь.

– Папа! – воскликнула Мэгги. – Ты вернулся! Что происходит?

Моя дочь сидела на обеденном столе, держась поближе к самой его середине, а приходящая няня Хоуп Карпентер расположилась с ней рядом и покровительственно обнимала Мэгги за плечи. Вокруг стола мерно рыскал Мыш: морда к полу, нос ходит ходуном. Он поднял на меня глаза и приветственно повел ушами, после чего вернулся к патрулированию.

– Гарри, – произнесла Хоуп.

Она чрезвычайно серьезная юная дама, и пубертатный период щедро наделил ее приятными округлостями. Теперь, став за последние три-четыре месяца большим специалистом по отцовству, я по-новому осознавал тревоги Майкла насчет ситуаций, в которых может оказаться его очаровательная русоволосая дочь. Тем более что…

Звезды и камни! Тем более что Мэгги-то не намного младше Хоуп! Неужели спустя каких-то несколько лет меня станут изводить родительские тревоги вкупе с горячим желанием защитить мою красавицу от всего плохого? А ведь непременно станут. И эта мысль привела меня в ужас. Или вызвала чувство стыда. Или и то и другое.

Охохонюшки. Неужто скорбей тебе мало, Дрезден, что добавки просишь?

– Привет, Хоббит. – Эти слова я сопроводил самой ободряющей улыбкой. – Гм… А почему вы забрались на стол?

– Потому что они из-под пола лезут и хотят нас утащить! – дрожащим от страха голосом объяснила Мэгги.

В этот момент Мыш развернулся всем корпусом и вздыбил серую гриву. Футах в трех от стола каменный пол вдруг пошел рябью, и на свет начал появляться прошедший сквозь землю свартальв.

Мыш метнулся к незваному гостю, привстал на дыбы и обрушился на прибывающего визитера передними лапами, издав при этом звук такой громкости, что от него задребезжала кухонная посуда; с некоторой натяжкой этот звук можно охарактеризовать как лай, но по факту это был взрывной рык. Когда лапы вошли в контакт с пришельцем, от гривы пса разлетелись во все стороны мерцающие голубые искры, и в тот же миг комнату захлестнула волна сверхъестественной силы, вызвавшая у меня ассоциацию со вспышкой призрачной молнии. Я успел лишь заметить, что свартальв весь как-то съежился, а затем пол вернулся к первозданному состоянию, и Мыш возобновил прогулки вокруг стола.

– Вот так-то, – сказала Мэгги. – Хотя мы вообще ничего плохого не делали. Ату их, Мыш!

– Как долго это продолжается? – осведомился я.

– Минут д-двадцать? – Хоуп потрясла головой. – Полчаса? Мы сидели на диване, и вдруг появились эти существа. Хотели схватить нас. И схватили бы, но Мыш их разогнал.

Я непроизвольно сомкнул зубы так крепко, что они протестующе скрипнули. Затем развернулся, взял посох и скомандовал:

– Оставайтесь на месте. Молодец, мальчик, так держать. А я попробую во всем разобраться.

Мыш утвердительно фыркнул, продолжая курсировать по прежнему маршруту.

Я вернулся в холл. Должно быть, моя физиономия не слишком лучилась любезностью, поскольку Гедвиг с товарищем, едва взглянув на меня, тут же выхватили оружие и, держа пистолет в одной руке и кинжал с тонким волнистым лезвием в другой, расступились так, чтобы подобраться ко мне с флангов. Они не направили на меня пистолетов и не стали резать меня ножами, но по движениям было ясно, что в случае необходимости эти двое сдерживаться не станут.

Эванна же, сделав непроницаемо-нейтральное лицо, стояла на месте и выжидающе смотрела на меня.

– Зачем ваши сотрудники перепугали двух девочек? – Голоса я не повысил, но и гнева тоже не скрывал. – Чем они прогневали вас?

– Ничем, – ответила Эванна. – Мы лишь хотели взять их под защиту и вывести из здания через эвакуационный тоннель.

– Помнится, вы говорили, что пожар на этом уровне исключен.

– Да, говорила, – ответила Эванна.

– Я только что видел, как один из ваших пытался их схватить, – сказал я. – Остановите своих подчиненных. Сейчас же.

Глядя на меня, Эванна моргнула, затем отвернулась и рявкнула что-то в адрес Гедвига. Тот выпятил подбородок, но кивнул, убрал оружие и утонул в каменном полу.

– Ваш гнев неуместен, чародей, – сухо и отрывисто проговорила Эванна. – Вы не тот, кому причинили вред. Пролита кровь, и виновные ответят по всей строгости.

– Какого черта? Я-то тут при чем?

Какое-то время Эванна смотрела на меня своими громадными черными глазами, а затем ответила:

– Если хотите, я все покажу.

– Хочу, – заявил я. – Показывайте.

Эванна жестом велела второму охраннику опустить оружие, затем развернулась и зашагала по коридору. Для такой крохи двигалась она на удивление быстро, и я едва поспевал за ней.

– Сегодня вечером к нам в крепость проник наемный убийца, – сообщила Эванна.

– Что? – не поверил я. – У вас такая охрана, что рехнуться можно. Как такое случилось?

– Так же, как всегда случается, – ответила она. – Было совершено предательство. Убийца подобрался к деловым покоям моего брата. Последовали взрывы, положившие начало пожару. Ранены несколько охранников. Один заслонил Этри своим телом и спас его ценой собственной жизни.

Я запрокинул голову. Гнев испарился, вмиг уступив место острому чувству тревоги. Кто-то пытался прикончить главу другого государства, причем почти успешно. Этри – не последняя фигура в сверхъестественном мире. Пожалуй, он самая влиятельная персона среди известных мне свартальвов, а они, в свою очередь, искуснейшие мастера-ремесленники на всей планете. Проклятье! Я сам покупал материалы и заказывал у них магические штуковины, причем на постоянной основе. Приобретения обходились недешево, но стоили каждого пенни – даже по тем временам, когда у меня не имелось спортивного носка, набитого бриллиантами и припрятанного под матрасом на черный день.

– Не знал, – ответил я значительно тише. – Кого вы потеряли?

– Аустри, – сказала Эванна, – верой и правдой служившего нашей семье уже семьсот лет.

Это поразило меня, как удар под дых. Аустри был с причудами, но достойный парень. И очень любил своих детей.

– Адские погремушки… – выдохнул я. – Соболезную… вашей утрате.

Ответив единственным кивком, Эванна повела меня по коридору, в котором я прежде не был, пока мы не очутились в зале, представлявшем собой не что иное, как военный штаб.

Помещение было огромным, с двадцатифутовыми потолками, разбитое на обособленные секции. В одном углу щетинилась стойка со всевозможным оружием – не только древним или современным, но и таким, которое я даже опознать не мог. Напротив находился медпункт, защищенный от биологических угроз прозрачными пластиковыми занавесками, за которыми деловито сновали свартальвы в самых обычных медицинских костюмах.

Одна каталка, на которую уже не обращали внимания, стояла в стороне. На ней покоилось безмолвное тело, полностью накрытое окровавленной простыней. Аустри.

Я отвернулся, и взгляд мой упал на скромный парк транспортных средств. Среди них – несколько автомобилей, что-то вроде колесницы, драккар викингов, сделанный из материала, похожего на тускло блестящее серебро, и еще несколько штуковин, в поисках названия для которых я снова зашел в тупик. В дальнем конце зала располагался командно-контрольный пункт: множество столов, расставленных вокруг центральной рабочей зоны, а на столах светятся тонкие кристаллические листы – такими свартальвы пользуются вместо компьютерных мониторов.

Пока я изумленно таращил глаза, к нам подошел Этри в обычном костюме мужчины-свартальва, не прикидывающегося человеком, – в короткой набедренной повязке. Выглядел он ужасно: на скуле набухающий синяк, на обнаженном плече ожог – судя по виду, невероятно болезненный. Его громадные черные глаза не были спокойными. О нет, в них пылала такая глубокая ярость, что еще немного, и я бы почувствовал, как содрогается земля у Этри под ногами.

Он поднял правую руку. Эванна подняла левую и коснулась его ладони.

– Милорд брат.

– Сестра, – ответил Этри и перевел взгляд на меня. – Что ты выяснила?

– Как видно, он находится в неведении относительно недавних событий.

Как ни удивительно, Этри пару секунд хмурился, а затем уточнил:

– Ты уверена?

– Вне всяких сомнений, – сказала Эванна.

– Я и впрямь в полном неведении, – подтвердил я. – Во имя всего святого! Неужели вы думаете, что я стал бы покушаться на вашу жизнь – или помогать тем, кто покушается, – пока у вас в твердыне находится моя дочь?

Этри снова взглянул на меня и что-то пробурчал. Затем один из свартальвов выкрикнул какие-то слова на родном языке, и Этри бросил взгляд за плечо – туда, где находился командный центр.

– Я должен идти. Прошу извинить меня, сестра. – Он направился к столам и добавил, не обернувшись: – С союзниками мы придерживаемся политики полной прозрачности. Покажи ему.

– Что вы хотите мне показать? – спросил я.

– Прошу сюда. – Эванна направилась к последней секции штаба. Эта секция представляла собой пятифутовые кубы, сваренные из толстых черных прутьев, чей металл остался для меня загадкой, и находившиеся за сдвоенной решеткой из такого же материала.

Тюремный блок.

Чтобы попасть внутрь, пришлось миновать пару дверей, закрывшихся у нас за спиной с тяжелым и каким-то обреченным лязганьем металла о металл. Все клетки были пусты – кроме одной, окруженной в высшей степени настороженными свартальвами, вооруженными до зубов: все в бронежилетах, каждый держал в руках витое приспособление из чего-то наподобие серебра, напоминавшее не рукотворный предмет, а конечность органического происхождения.

– Убийца, – произнесла Эванна без тени эмоций. – Существо, нередко выступавшее в роли вашего союзника.

И тут мое сердце рухнуло куда-то вниз.

В клетке свернулся калачиком человек с обнаженным торсом. Его сильно избили. Он дрожал от боли и, пожалуй, от шока. Вряд ли на его теле нашелся бы дюйм кожи, не покрытый синяками, порезами и засыхающей кровью. Одна его нога была… даже не знаю, как объяснить. Эта нога выглядела так, словно ее зажевало в промышленном механизме. Вывернутая под самым невероятным углом, она сохраняла форму лишь благодаря обуви, в которой находилась.

И я узнал эту обувь.

Потому что утром видел ее на берегу озера.

Убийца приподнял голову и взглянул на нас. У него недоставало зубов, а губы покрывала запекшаяся кровь. Лицо карикатурно распухшее, один глаз полностью закрыт.

Я смотрел на своего брата.

Передо мной был Томас.

(обратно)

Глава 8

Брат тоже смотрел на меня. Лицо его дернулось в попытке изобразить печальную и беспомощную полуулыбку, но он тут же скривился от боли, уронил голову на пол и остался лежать, содрогаясь и не в силах поднять глаза.

Довольно долго я молча переживал это потрясение, чувствуя, что на мне сосредоточено все внимание Эванны.

– Знаю, что он сюда захаживал, – проговорил я наконец.

Мой брат жил в страхе. Он боялся, что медленно убивает Жюстину, высасывая из нее жизненную силу. Поэтому временами подыскивал других добровольных партнерш. В его ситуации это, пожалуй, было самым высоконравственным поступком.

Что тут скажешь… У инкубов довольно странная жизнь.

– Если точнее, время от времени он посещал меня, – произнесла Эванна, – а также других придворных дам. Превыше всего мой народ ценит красоту.

Она подступила к решетке и продолжила, обращаясь к Томасу:

– Занимаясь любовью, это дивное создание творило произведения искусства. Ослепительно прекрасного искусства страсти. – Ее голос сделался тверже. – И впрямь ослепительного. Какая жалость.

Я понурил голову, закрыл глаза и воссоздал в памяти расположение тюремной клетки, затем весь штаб, а затем наибыстрейший и не затронутый пожаром маршрут за пределы посольства свартальвов. Попытался вспомнить все, что знал о размещении охраны, поскольку не мог исключить, что в самом ближайшем будущем мне придется вступить в неравный бой. Все зависело от ответа на мой следующий вопрос.

В том-то и беда: если живешь под такой защитой, тебя ограждают от опасности, но с той же легкостью удерживают на охраняемой территории.

– Что его ждет? – спросил я.

– Правосудие, – ответила Эванна, сдобрив это слово отчетливой ноткой презрения. – Он напал через семь минут после вступления в силу официального перемирия на время переговоров. Согласно Неписаному договору, такое преступление судят по внутренним законам. Будет назначен нейтральный эмиссар. Он проведет расследование и выступит вершителем судьбы преступника.

Я сфокусировал взгляд на носках ботинок и слегка расслабился. Если вопрос будут решать по правилам договора, у меня есть некоторый запас времени. Сперва выберут эмиссара, устраивающего свартальвов и Белую Коллегию, да и расследование займет не один день. Значит, у меня нет насущной необходимости прорываться к выходу в ореоле славы – или, по крайней мере, в брызгах крови.

Не отходя от решетки, Эванна опустилась на корточки лицом к Томасу:

– Аустри был моим близким другом. Будь моя воля, я заточила бы тебя в камень, оставив ровно столько воздуха, чтобы ты, Томас Рейт, прочувствовал, каково это – умирать от удушья. За то, что сотворил, ты ответишь жизнью. Или начнется война, которой мир не видел уже тысячу лет.

И она плюнула ему в лицо.

Руки мои крепко сомкнулись на тяжелом дубовом посохе, и я сделал полшага вперед.

Четверо охранников тотчас нацелили на меня свое оружие, а поскольку я ни черта не знал про эти хреновины и понятия не имел, как они воздействуют на человеческий организм, то пришел к выводу, что результат стычки может оказаться самым непрогнозируемым.

Кроме того, договор остается в силе. Пока это так, я, по сути дела, представляю собой виртуальное государство, микронацию из одного человека, но мои поступки отразятся на всем Белом Совете – и вдобавок на Зимнем дворе. Ради всего святого! Выходит, я не одна микронация, а целых две, и речь идет вовсе не о могуществе, а исключительно о потенциальной трагедии.

Адские погремушки…

Эванна не отводила глаз от Томаса и уделяла мне так мало внимания, что я волей-неволей сообразил: она уверена, что, как только я надумаю озорничать, ее люди вычеркнут меня из уравнения. С учетом того, кто такие свартальвы – а их боялись прогневать даже скандинавские боги, – я был склонен принимать ее поведение всерьез.

– Итак, Рейт? – тихо спросила она. – Тебе есть что сказать?

Казалось, брат не заметил ни ее гнева, ни презрения, ни последнего вопроса. Он оставался молчалив и недвижим, если не считать непроизвольных мышечных спазмов.

– Я была о тебе более высокого мнения, Томас, – продолжила Эванна. – Если ты имел что-то против свартальвов, мог бы прийти к нам как друг и решить вопрос миром.

Затем она встала, выпрямившись во весь рост, и чинно удалилась. Похоже, ей было все равно, пойду я за ней или нет, и я слегка испугался, что окажусь заперт в тюремном блоке, а потому решил воспользоваться возможностью и тоже направился к выходу, но тут за спиной раздался хрип:

– Га… а… йх…

Мне было больно это слышать, но я собрал волю в кулак, напустил на себя самоуверенный вид и повернулся к брату. По его щеке медленно катилась слеза, оставляя на корке запекшейся крови бледно-алый след.

– Жюшх… Зюшх…

Он не мог выговорить имени Жюстины.

– Тихо, тихо, – мягко произнес я. – Я понял. Я позабочусь о ней.

При этих словах в нем что-то надломилось, и Томас начал содрогаться от мучительных всхлипываний, издавая при этом звуки, свойственные животному, которое умирает чрезвычайно болезненной смертью.

Я зажмурился, глубоко подышал и усилием воли отогнал нахлынувшие слезы, после чего отвернулся от брата и оставил его в руках существ, причинивших ему лютую боль, а также имевших самые серьезные намерения лишить его жизни.

А какой у меня был выбор?

Мой брат – мой единственный брат – только что дал собранию старейших и самых могущественных сверхъестественных созданий на планете безусловную причину уничтожить его раз и навсегда. За какой-то час он умудрился попасть в зону самого пристального внимания крайне опасных существ и навлечь на себя столько бед, что переплюнул достижения всей моей жизни.

Просто поверьте на слово. Я не первый день на этой работе и знаю, о чем говорю.

Звезды и камни, Томас, дурак ты дурак. Что же ты наделал?

(обратно)

Глава 9

– Что случилось, пап? – спросила Мэгги.

Мы снова находились в квартире, и по первой просьбе дочь послушно достала из кладовки тревожный чемоданчик.

Да, я знаю, что, если учишь ребенка иметь под рукой сумку со сменной одеждой, сухим пайком, водой, аптечкой и базовыми припасами для выживания – на тот случай, если вдруг придется пуститься в бега, – можно и параноиком прослыть. С другой стороны, мало кому из детей приходится помнить, что из пола могут вылезти враги, желающие уволочь тебя под землю.

Я воспитываю дочь так, чтобы она умела выживать в обстоятельствах, в которых может оказаться из-за особенностей своего отца. И до поры до времени наилучшей стратегией выживания для нее будет постоянная готовность к бегству.

– Пока не могу объяснить. – Я метнулся к ней в комнату, схватил сумку для боулинга с деревянным черепом Бонни, а затем собрал скудный чародейский инвентарь, не забыв и про собственный тревожный чемоданчик. – Отвезем Хоббита домой, и ты сможешь пару дней пожить у Карпентеров. Как тебе такая идея?

Какое-то время Мэгги – сама серьезность – рассматривала меня ясными глазенками, а затем спросила:

– Ты в беде?

– Я в беду не попадаю, – подмигнул я ей. – Зато делаю так, чтобы в нее попадали плохие дяди и тети.

– Все пройдет отлично, малышка. – Хоуп по-сестрински обняла мою дочь за плечи. – Мне такое не впервой. Спать будешь у меня в комнате. Там есть ноутбук. Можно допоздна смотреть по «Нетфликсу» всякое интересное, пока не надоест.

Мэгги прильнула к Хоуп, но глаз от меня не отводила.

– Пап, почему свартальвы разозлились на нас?

– Они не разозлились, – сказал я. – Но кое-что их испугало, и какое-то время они будут нервничать. Хоббит, будь другом, возьми в холодильнике кусочек тунца и положи к дальней стенке переноски Мистера, чтобы его приманить. Не хочу оставлять его в одиночестве.

– Не вопрос, Гарри, – кивнула Хоуп и ушла выполнять мою просьбу.

– Они нервничают? Ты из-за этого отсылаешь меня обратно? – спросила Мэгги.

Я уже был готов к выходу, быстро и во всеоружии, поскольку мне предстояло сделать сотню дел, а возможность отоспаться в обозримом будущем казалась весьма призрачной, но за всеми этими приготовлениями я позабыл, что в некотором смысле моя дочь остается совсем маленькой девочкой. Поэтому я сделал паузу, выбросил все из головы и, опустившись перед Мэгги на колени, обнял ее. В ответ она крепко обхватила меня за шею тоненькими ручонками, а Мыш перестал разгуливать вокруг стола, подошел к нам и прижался плечом к спине Мэгги.

– Ох, солнышко, – сказал я, – никуда я тебя не отсылаю. Просто хочу, чтобы за тобой присмотрели, пока я не вернусь.

– Потому что рядом монстры?

– Похоже на то, – признал я.

– И ты воюешь с ними? – спросила она.

– Когда это необходимо, – подтвердил я. Хотя зачастую провести эту грань куда труднее, чем кажется.

– А если ты не вернешься? – Мэгги еще отчаяннее стиснула мою шею.

Будь это кино, в такой момент квазигероический папаша пообещал бы маленькой дочке, что непременно вернется, и заверил, что волноваться тут совершенно не о чем. В кино у квазигероев масса дел: ведь им надо развивать сюжет, чтобы публика не заскучала и не уткнулась в телефоны.

В роли папаши я нахожусь не так уж давно, но Мэгги заслуживала большего, нежели краткая шаблонная реплика и четырехсекундные объятия, во время которых камера даст крупный план моего измученного лица.

Поэтому я отстранился от дочери и положил руки ей на плечи. Они казались тонюсенькими и очень хрупкими, хотя я прекрасно знал, что Мэгги не слабее любого ребенка ее возраста. На лице дочери застыла нерешительность, а глаза вдруг сделались огромными и карими-карими.

– Во-первых, тебе следует знать, что твой папа – крутой сукин сын, – негромко сказал я.

– Папа! – Ее глаза раскрылись шире прежнего.

– Я обязан сказать тебе правду, – продолжил я. – Я буду драться как лев, чтобы вернуться к тебе целым и невредимым. Всегда. Я силен, не сказать чтобы глуп, и у меня полно умных и могущественных союзников. А во-вторых, тебе следует знать, что я обо всем договорился и одна ты не останешься. Если со мной что-нибудьслучится, Майкл и Черити уже дали согласие, что присмотрят за тобой. Мы подписали официальные бумаги и все такое. К тому же рядом с тобой будет Мыш. И тебя всегда будут любить. Повторяю, всегда.

– Гав, – негромко, но решительно подтвердил Мыш.

– И даже если я умру, – с нежностью продолжил я, – здесь останется моя частичка. Даже если ты не увидишь и не услышишь меня, я буду рядом. Смерть не разлучит нас, солнышко. Просто я буду приглядывать за тобой из соседней комнаты.

Я не шутил. В прошлом я, помимо прочего, сотрудничал с эктомантом. Если меня все-таки убьют, рядом с Мэгги останется чрезвычайно свирепая тень, охраняющая ее покой, оберегающая ее от хищных духов и стерегущая ее сновидения. А также консультант-архангел, следящий за психоэмоциональным состоянием этой тени.

Более того, если у Мэгги разовьются таланты, ведущие на сверхъестественную дорожку, там ее будут ждать учителя. Люди, которых я знаю и которым доверяю, а не психанутые Зимние фэйри. Я довел свои желания до сведения Мэб, а она считает преданность своим сеньорским обязанностям величиной куда более постоянной, чем сила земного тяготения. Случись мне погибнуть в роли ее верного приспешника, она согласилась устроить все от моего имени, а в том, что касается подобных обещаний, я доверяю Мэб как никому другому.

Всякий отец, обожающий свою доченьку, по возможности обеспечит ей наилучшую страховку.

У меня имеется такая возможность.

Мэгги покивала, а затем произнесла со всей серьезностью:

– Тебе следует знать, что иногда ты меня пугаешь. Совсем немножко. Обычные папы не говорят дочерям таких вещей.

Я хотел улыбнуться ей, но вдруг обнаружил, что в глазах все плывет и туманится.

Она прижалась ко мне и добавила:

– Я бы предпочла, чтобы ты остался здесь в нынешнем виде. И кормил меня оладьями.

– Я тоже, – сказал я и поцеловал ее в макушку.

– Смотри, чтобы тебя не убили, – предупредила Мэгги. – Сделай все, как надо, и надавай им по… по заднице.

– Когда тебе исполнится восемнадцать, – усмехнулся я, – сможешь говорить «по жопе».

Она хихикнула и кивнула, продолжая обнимать меня за шею.

– Говоришь, сделать все, как надо? У кого ты подхватила эту фразу?

– У мистера Карпентера. Он говорит, делать все, как надо, причем изо дня в день, – самое главное в жизни. А ты всегда стараешься поступать именно так.

– Ну, – сказал я, – в подобных вопросах он настоящий эксперт.

– А он говорит, что это ты эксперт. И хороший человек. Один из лучших, кого он знает.

Я ничего не ответил. Не смог. Горло перехватило. Хвост Мыша колотил по моей ноге, словно пушистая бейсбольная бита.

– Гарри! – крикнула Хоуп. – Мистер уже в переноске!

Я покашлял, похлюпал носом, поднялся на ноги и объявил:

– Ладно, девчата. Берите вещи и не отставайте. Начинаем переезд.

– А что потом? – спросила дочь.

Я взял ее за руку и подмигнул:

– А потом папе надо на работу.

(обратно)

Глава 10

Я завез девочек домой к Майклу и Черити. Не прошло и трех секунд, как Майкл вызвался присмотреть за Мэгги, пока я не разберусь с делами. С учетом того, что дом отставного Рыцаря Креста представляет собой крепость, неприступную для сверхъестественных сил, Мэгги будет здесь в большей безопасности, чем где-либо в Чикаго.

Единственный недостаток ангельского агентства безопасности Майкла заключается в том, что оно никоим образом не способно защитить как его самого, так и его семью от смертных. Потому-то Молли втайне купила дом, выставленный на продажу на другой стороне улицы – через три двери по диагонали от жилища Карпентеров, – и разместила там контингент фэйри Зимнего двора. Так что теперь любому обычному агрессору, рискнувшему напасть на дом Майкла и Черити, предстоит встретиться с боевым подразделением взбешенных и нечеловечески выносливых сидхе – в полной броне, со штурмовыми винтовками и с несметным подкреплением на подходе.

Когда речь идет о защите семьи, у нас с Молли примерно одинаковый подход.

Кстати, раз уж речь зашла о защите семьи…

Уже скоро Карлос и весь Совет узнают о том, что случилось. Я нисколько не сомневался, что они захотят встретиться и обсудить далеко идущие последствия попытки убийства Этри, совершенной Белой Коллегией в преддверии мирных переговоров. После этого мне, вне всяких сомнений, выдадут ряд поручений – а поэтому сейчас самое время поискать способ спасти моего брата.

Вот я и отправился к Жюстине.

Я довольно часто наведывался к брату домой, так что консьерж узнал меня, кивнул и открыл дверь. Томас и Жюстина жили в одном из фешенебельных домов в элитном районе Голд-Кост, и вид здания полностью соответствовал размеру арендной платы.

Я поднялся к квартире Томаса, постучал, и меня встретили теплой улыбкой и объятиями. От Жюстины пахло земляникой.

– Привет, Гарри.

– Жюстина, – отозвался я.

Такие сногсшибательные красавицы встречаются разве что на журнальных обложках. Среднего роста, длинные волосы, ставшие серебристо-белыми примерно на сорок лет раньше обычного, огромные темные глаза, бледная кожа, да и все остальное тоже там, где мы любим. Мужская пижама из тонкого хлопка окутывала ее уютными складками, а прическа представляла собой наспех заплетенную косу со множеством выбившихся тут и там локонов.

Пока ничего не было заметно, вот только… Что ж, немало слов сказано о том сиянии, которым лучатся беременные. Ясное дело, в буквальном смысле никакого сияния нет, но женская аура зачастую усиливается благодаря присутствию нерожденного ребенка. Становится более яркой и зримой для тех, кто способен ее видеть. Я не прилагал никаких усилий, чтобы воспринять энергии, о которых идет речь, и не отношу себя к особо чувствительным парням, но даже мне были очевидны мерцающие, призрачные, эфемерные огоньки, неуловимо танцующие близ головы и плеч Жюстины.

Когда консьерж позвонил и сказал, что я поднимаюсь, она была в постели, но заспанность не помешала ей сообразить, что гонец принес дурные вести. Жюстина долгое время выживала в мире монстров, будучи гораздо умнее, чем показывала окружавшим ее опасным существам. Кроме того, ей пришлось стать очень-очень наблюдательной. Бросив на меня единственный взгляд, она оцепенела и заговорила не сразу – я видел, что ей пришлось взять себя в руки, чтобы сохранить нейтральное выражение лица. Когда она все же заговорила, голос прозвучал сдержанно – так, чтобы не выдать эмоций:

– Что случилось?

Жюстина – очень добрая, благовоспитанная и ранимая женщина. Мне совсем не хотелось делать ей больно. Но рассказать о случившемся, не причинив боли, было невозможно.

Поэтому я выложил все, что знал. Короткими предложениями. Жюстина смотрела на меня, ошеломленно раскрыв глаза.

– Я… – Она сглотнула. – Лара знает?

Я выгнул бровь. Неглупый вопрос, но я не ожидал услышать его от Жюстины – вот так, сразу. Узнав, что жизнь любимого человека находится под угрозой, люди зачастую реагируют иррационально: сперва испытывают страх, провоцирующий всплеск эмоций, и лишь затем в свои права вступает логика. Томас попал в беду, и спасти его можно было несколькими способами. Политическое решение ситуации выглядело бы наиболее изящным и действенным – а в политике у Лары такой вес, которого мне никогда не достичь.

Брат частенько ссорился со старшей сестрой по каким-то разногласиям насчет авторитетных персон. Каким именно? Понятия не имею. Хотя в последнее время его отношения с Белой Коллегией – и, соответственно, с Ларой – заметно улучшились. Отчасти ее работа состоит в том, чтобы ограждать своих подданных от неурядиц на политическом уровне, и идея попросить ее о подобной защите выглядит вполне естественной.

Но еще Лара – монстр. Хищник. Пусть она весьма привлекательна, приятна в общении, вежлива и обладает изысканными манерами, но надо быть конченым идиотом, чтобы хоть на секунду забыть, кто она такая. Нельзя демонстрировать слабость хищнику. Нельзя просить его о помощи. И для испуганной девушки этих факторов должно быть достаточно, чтобы в списке возможных помощников имя Лары оказалось никак не выше второго места.

Но… Пожалуй, обратиться к Ларе – и впрямь наиболее разумная мысль. Хотя я ожидал, что Жюстина поймет это спустя несколько минут бесстрастного анализа ситуации. Как видно, ошибся. Бездумно предположил, что красавицам вроде Жюстины не свойственен острый ум и что она настолько любит Томаса, что какое-то время не сможет мыслить рационально.

Но с предположениями надо быть поосторожнее. В моей сфере деятельности они могут оказаться смертельно опасными.

– Если она еще не в курсе, то скоро все узнает, – ответил я. – Первым делом я поехал к тебе.

Жюстина коротко кивнула.

– Как он?

– Жить будет. – Я видел его и в худшем состоянии. Однажды. Но незачем терзать Жюстину подробностями. – И свартальвы строго следуют протоколу. Они не могут просто взять и убить Томаса. Действовать будут в соответствии с Неписаным договором.

– Точно? – спросила Жюстина.

– Знай ты их, такой вопрос тебе и в голову не пришел бы. Да, точно.

– Я… – Жюстина медленно выдохнула. – Совсем забыла о приличиях. Входи, пожалуйста. Садись.

– Спасибо, – сказал я и принял приглашение.

В прошлом квартира Томаса была выдержана в стиле ар-деко, щедро приправленном нержавеющей сталью. С эстетической точки зрения она выглядела великолепно, и я терпеть ее не мог. Однако благодаря длительному присутствию Жюстины в ней многое изменилось: мебель стала мягче и уютнее, а еще здесь стало больше приятного беспорядка, книжек и всяческого рукоделия, включая небольшую зону для шитья в том углу, где раньше не было ничего, кроме громоздкой и дорогущей вазы.

Я устроился на краешке тахты рядом с диванчиком на две персоны, где обычно располагались Томас и Жюстина. Как правило, не поодиночке.

Жюстина села на привычное место, поджала ноги и сразу стала очень маленькой.

– Дело плохо, – сказала она. – Да?

– Дело… – Я вздохнул, тщательно подбирая нужное слово. – Дело щекотливое. Проблема не из тех, что мне по силам решить взрывами или поджогами.

– Как думаешь, она вообще решаемая? Эта проблема?

Адские погремушки. Лично я решения не видел. Недостатки свартальвов брали начало в их достоинствах: тот, кто всеми силами старается не причинять зла другим, не видит особого смысла в прощении. Томас предал их, и свартальвы не угомонятся, пока чаши весов не придут в удовлетворительное равновесие.

– Думаю, – сказал я, – пока Томас жив, нельзя опускать руки. Допускаю, что эмиссар найдет способ выйти из этого положения без новых смертей.

– По-твоему, его убьют? – Взгляд ее темных глаз был прикован к моему лицу.

– Не знаю. Нам было не до разговоров, но Томас хотел, чтобы я приехал сюда и сказал, что он любит тебя. Хотя ты и так это знаешь.

– Любит? – Она раздраженно хмыкнула и скрестила руки на груди. – Если любит, тогда зачем… – Жюстина осеклась, понурила голову и задрожала. Все ее напускное спокойствие как ветром сдуло. Наконец она снова обрела голос, но теперь он был тихий и надтреснутый. – Зачем, Гарри? Почему? Я не понимаю, зачем он это сделал!

Проклятье. Я тоже ни черта не понимал. Все происходило с такой скоростью, что у меня не было времени сесть и задать себе простейшие вопросы. Например, с какого перепугу мой брат попытался убить короля свартальвов? И что там вообще произошло? Может, свартальвам лишь показалось, что Томас покушался на убийство Этри?

Что же совершил мой брат? А главное, зачем?

Сплошные вопросы, и все они требуют ответов, а возникают с такой скоростью, что, похоже, мне понадобится рулон оберточной бумаги, чтобы все записать и ничего не забыть.

Итак, приступим. Ответим на некоторые вопросы. Для начала: почему мой брат проявил агрессию по отношению к свартальвам? И если Томас намеревался убить Этри, почему тот остался жив? Кто бы что ни говорил, Томас – отличный боец. Выдающийся. Даже не счесть, сколько раз я видел, как он орудует клинком и пистолетом.

И он всегда вступал в драку с ясной головой и осознанной целью. Сражаться Томас умеет, но никогда не делает этого ради развлечения. Вот и ответ на первый вопрос.

– Что бы он ни сделал, – сказал я, – у него имелись весомые причины.

– Какие? – Голос Жюстины дрогнул.

– А черт его знает.

– Он рассказал тебе? Обо мне? О нас? – Она положила ладонь на живот.

– Угу, – признал я. – Гм… Мои поздравления.

– Но что, если он… Если он не вернется…

– Эй… – Я почувствовал себя совершенно беспомощным. – Жюстина, ну ладно тебе… Он все еще жив. И я собираюсь сделать так, чтобы он таковым и оставался.

– Да? Правда? – Она взглянула на меня. Пряди волос прилипли к мокрым от слез щекам.

Боже мой…

Когда Жюстина взглянула на меня, я понял, что, пока мозг обрабатывал вводную информацию, подсознательно я уже принял решение. Снова.

Я спасу брата во что бы то ни стало. Не важно, кто встанет у меня на пути. Даже если это будут Этри, Мэб, Лара и весь Белый Совет в придачу.

Батюшки…

Усиливаются циклические ветры. Сбивается в косяк беспрецедентное множество акул. Рыщут по коридорам киностудий продюсеры с контрактами на пронумерованные сиквелы. И всему этому не видно ни конца ни края.

– Ну да, – тихо ответил я. – Правда.

– Обещаешь, Гарри? – Она подалась вперед, умоляюще глядя на меня. – Честно?

– Куда уж честнее, Жюстина, – сказал я. – Слово даю.

Тут она сломалась. Согнулась пополам, прижав руки к пока еще плоскому животику, и всхлипнула.

Я не мог сесть рядом с ней. Ведь там должен был сидеть мой брат. Поэтому опустился на колени у подлокотника и обнял Жюстину за плечи.

– Ну все, все. Я тут, рядом.

Жюстина обмякла и разрыдалась.

(обратно)

Глава 11

Когда она закрыла за мной дверь, я стоял в коридоре и, признаться, чувствовал себя довольно скверно.

Надо что-то предпринимать. Иначе моему брату не жить.

Жюстина совсем расклеилась. Я мало что мог с этим поделать. Разве что сидел рядом, как гигантская деревянная статуя, обнимал ее за плечи и приговаривал: «Ну все, все, я рядом».

Про квартиру в посольстве, ясное дело, пока что можно забыть. Чем бы все ни кончилось, свартальвы либо убьют Томаса, либо затаят на него злобу, и я не собирался оставлять Мэгги в одном здании с этими существами. Поэтому, даже если я переживу следующие несколько дней, придется переезжать на новое место, а это всегда воодушевляет так, что просто слов нет.

Плюс мирные переговоры с фоморами. Мелочь, но тоже приятно. А еще политические неурядицы в Белом Совете и вероятность, что меня исключат из вышеозначенной организации. Хотя лично меня это не особо тревожило. Сколько себя помню, Белый Совет по большей части играл роль занозы в пятке… хотя и прикрывал меня с самых разнообразных сторон. За долгие годы я нажил немало врагов, и одна из причин, по которым я все еще жив, – это стоящий за мной Белый Совет. Хранители вселенских тайн. Мужчины и женщины, способные дотянуться до врага в любой точке мира. Последний раз, когда кто-то из свободно ассоциированных членов Неписаного договора в открытую пытался напасть на меня, один шельмец из Белого Совета пришиб его орбитальным спутником.

Разумеется, у него были на то свои причины, но сообщение всем заинтересованным сторонам транслировалось четко и ясно: если связался с одним из нас, считай, что попер против всего Белого Совета.

Если меня исключат большинством голосов, эта эгида исчезнет. И никто не прикроет мне спину. Даже теоретически.

Никто, кроме Мэб.

При условии, что я доверю ей свой тыл. А я доверю – правда, при определенных обстоятельствах, – и охотнее, чем подавляющему большинству ныне живущих. Пусть она монстр, но Мэб держит слово и своих не бросает. Несмотря на это, я прекрасно понимал, что она ждет от меня большей готовности меняться в соответствии с ее потребностями. Мэб хочет, чтобы я стал более мрачным, холодным, злым и коварным, поскольку эти качества позволяют лучше справляться с работой Зимнего Рыцаря. Но в то же время она не может чересчур активно подталкивать меня в этом направлении, не рассердив при этом некоторых членов Совета, а объединенные Белые – не та сила, от которой можно отмахнуться. Даже Мэб это не по зубам.

Но стоит мне лишиться их покровительства… В общем, сейчас Мэб переманивает меня на темную сторону свежеиспеченными печеньками. Но если исключить вероятность полноценной войны ради защиты порядочного чародея, у Императрицы Зимнего двора будут развязаны руки.

Я постоял некоторое время, размышляя. Томас явился в посольство, чтобы прикончить Этри. По личным причинам? Вряд ли. Томас был, кхе-кхе, в фаворе у свартальвов. Особенно свартальвов женского пола. Не думаю, что он хотя бы однажды разговаривал с Этри.

Может, все дело в ревности? Томас был вынужден защищаться? Или доказывать что-то ревнивому любовнику или брату?

Опять же вряд ли. Свартальвы не понимают, что такое сексуальная моногамия. Они создают пары по принципу общности, биологической или какой-либо иной, и соблюдают нерушимый кодекс чести в делах заботы о потомстве, но человеческий подход к половой жизни сбивает их с толку. Если бы за ужином я сообщил Этри, что покувыркался с его сестрой, он нашел бы эту ремарку умеренно интересной и полюбопытствовал бы, понравилось мне или нет.

А теперь скажу кое-что немного ехидное: у моего брата не самый богатый и сложный внутренний мир. Томасу нравятся – в порядке убывания – Жюстина, секс, спорт, еда и питье, и время от времени он любит подраться с кем-то из тех, кому пора надавать по шее. Сомневаюсь, что в число последних входят Этри и его люди, поскольку свартальвы не более опасны, чем какие-нибудь баптисты в обычной городской жизни. Трудно предположить, что у Томаса имелось множество причин убить Этри.

Поэтому он, быть может, и не хотел его убивать. Допустим, я страдаю манией величия, стремлюсь захватить весь мир и хочу, чтобы Томас кого-то прикончил. Как сподвигнуть его на подобный поступок?

Ответ очевиден. Когда я выходил в коридор, этот зареванный ответ одиноко сидел на диванчике для двоих.

Если кто-то угрожал Жюстине, то она как минимум под наблюдением. Но кто стал бы ей угрожать?

Чтобы ответить на этот вопрос, надо найти того, кто следит за ней, и узнать, на кого он работает.

Я похрустел костяшками пальцев и принялся за работу.

Прежде всего я быстро исследовал коридор за дверью и ничего не обнаружил, чего и следовало ожидать. Лара и ее служба безопасности уже держали эту квартирку под колпаком, а Томас унаследовал кое-какие крупицы матушкиных сил. Нет, чародеем он и близко не был, но имел некоторое представление о принципах магии, так что просочиться в этот коридор и незаметно провести здесь час-другой, накладывая чары наружного наблюдения, чертовски непросто.

Для очистки совести я осмотрел коридор снова, теперь внимательнее, а затем не спеша вышел наружу, открывшись для восприятия любых магических сил. Я даже проверил консьержа с помощью Зрения – небезопасной чародейской практики, когда отворяешь разум и впускаешь в него необузданную энергию вселенной. От Зрения не скрыть никаких чар: ты видишь вещи такими, какие они есть, и запоминаешь все увиденное.

Но это не помогло. С магической точки зрения консьерж был совершенно чист или, по крайней мере, не затронут волшебной атакой, подчиняющей человеческую волю. Пожалуй, его нетрудно было подкупить, но я не сомневался, что Ларины специалисты по безопасности прикрыли эту лазейку. Проклятье! По размышлении я предположил, что консьерж – один из людей Лары. С ее стороны это выглядело бы самым естественным решением.

Поэтому я вышел на улицу и продолжил поиски любой подозрительной активности как обычного, так и магического толка. Я осторожно обошел все здание, трудолюбиво напрягая все органы восприятия, и… Спросите, что мне удалось обнаружить? Абсолютно ничего.

Это, черт возьми, меня совершенно не устраивало. Поэтому я повторил обход, на сей раз медленнее и внимательнее, и закончил осматривать местность уже после полуночи. Похоже, здесь вообще ничего не происходило. И чтобы прийти к этому выводу, мне потребовалось каких-то полтора часа.

Я поворчал себе под нос, развернулся на следующий круг и приготовил Зрение, чтобы окончательно убедиться, что я ничего не пропустил.

– Когда пес слишком увлечен следом, – раздался за спиной мужской голос, – он не чует, что творится за спиной. Чародею такие просчеты не по карману.

Я вовсе не подпрыгнул от неожиданности. Даже ни капельки. Напротив, я спокойно, с безмерным достоинством обернулся и смерил говорившего стоическим взглядом, и никто из читающих эти строки не сумеет доказать обратного.

Из-под вуали выступил Эбинизер с приземистым посохом в руке. Он смотрел на меня дольше, чем того требовала ситуация. Не прочтя на его морщинистом лице никаких эмоций, я сказал:

– Поздновато брать меня в ученики, сэр.

– У меня имеются другие мысли на этот счет, – ответил старик. – Хосс…

– Я занят, – бесцеремонно отрезал я. – Работаю. Как вы меня нашли?

Старик выпятил подбородок и примерно минуту смотрел куда-то в пустоту.

– Гарри, пошла молва насчет Томаса Рейта. Как только стало известно, кого поймали свартальвы, я сразу понял, где тебя искать. Или здесь, или еще в одном месте. Но более вероятно, что здесь.

– Хотите податься в детективы? Советую годик походить у меня в подручных, – сказал я. – Если моя лицензия еще в силе. Честно говоря, я человек занятой, а потому уделял славному городу Чикаго меньше внимания, чем хотелось бы его властям.

– Ты не в ответе за Томаса Рейта, Хосс, – заметил Эбинизер.

Не в ответе? Черта с два.

– Черта с два, сэр, – возразил я. – Он спас мне жизнь, причем не однажды.

– Дело не в этом, мальчик. – Эбинизер очень старался, чтобы голос звучал спокойно. – Дело не в том, что хорошо, а что плохо. Речь о власти и территории.

У меня болели ноги. И я не ребенок, чтобы выслушивать лекции о том, как устроен этот треклятый мир.

– Я до смешного часто слышал эту фразу про «хорошо» и «плохо» от людей, собиравшихся сделать нечто ужасное. Такое чувство, будто они знали, к чему приведут их поступки, и попросту не хотели брать ответственность за негативные последствия принятого решения.

– Не понял? – Желваки старика напряглись так, что стали похожи на каштаны.

– Он мой союзник. И друг. Помнится, однажды вы говорили, что за верность надо платить верностью. В ином случае начнешь смотреть на преданных тебе людей как на средство достижения цели.

– Я сказал «как на разменные монеты», – произнес старик с таким жаром, что я едва не сгорел на месте. И это доказывало, что я прав. Хоть я и без того знал, что прав.

Мы обменялись взглядами. По лицу старика я понял, что он знает, о чем я думаю, и от этого он разозлился пуще прежнего.

– Думаешь, тебе известно, каков этот мир? – спросил старик. – Ты едва ступил в него. И не видел, каким он бывает. Каким скверным. Каким жестоким.

Я вспомнил лицо Сьюзен. В последние мгновения ее жизни. И меня захлестнуло волной ярости, раскаленной и в то же время до странного далекой, словно я лечу в самолете и смотрю, как далеко внизу запускают фейерверки. Я почуял запах тлеющего дерева, и переулок вдруг наполнился золотисто-зеленым свечением, исходящим от рун на моем посохе.

– Может, и видел. Разок-другой, – ответил я без тени волнения в голосе.

В колючем свете рун морщины на лице старика стали еще глубже, и он совсем помрачнел, хотя голос его сделался мягким и даже умоляющим.

– Едва помочив ножки, ты вообразил себя владыкой океанских глубин. Господи, мальчик… Надеюсь, тебе не доведется увидеть того, что видел я. Но если станешь продолжать в том же духе, повидаешь и это, и кое-что похуже. Я пытаюсь предостеречь тебя от ошибок, едва не сгубивших твоего деда. Ошибок, из-за которых погибли многие из тех, кого я любил.

Я вспомнил Кэррин. Вспомнил, как Никодимус калечил ее, неторопливо, результативно и навсегда. Дело происходило тихой зимней ночью с ее камерной и даже интимной атмосферой. Я почти слышал, как разрываются хрящи.

Края вырезанных на посохе рун стали чернеть, и поле зрения сузилось.

В голове звучал голос Кэррин, тихо предупреждавший, что семейные ссоры причиняют самую сильную боль. Но голос гнева звучал несравнимо громче. К тому времени Зимняя мантия насторожилась, заинтересовалась происходящим и принялась наполнять организм впрысками адреналина. Она готовилась к драке.

У меня остался один-единственный подрывной клапан – голос, – и я вложил в него максимум ярости:

– Сьюзен пробовала действовать по-вашему. И не будь вампиры Красной Коллегии так одержимы местью, действуй они поумнее, убили бы Мэгги в тот же день, заодно с ее матерью, мной и вами. Так что скажите еще раз, что ей правильнее жить отдельно от меня.

– Для начала тебе не следовало лезть в вампирские дела, – гневно проговорил Эбинизер. – Господи, мальчик, неужели ты не понимаешь, что натворил?

– Я сделал то, что должен был сделать, – прошипел я. – И поступил правильно.

– Экий ты праведник, – парировал старик. – Не сомневаюсь, что семьи погибших находят глубокое утешение в твоей правоте.

В отчаянии он стукнул рукояткой посоха по тротуару, и бетон пошел трещинами.

– Черт побери, мальчик, в конечном счете твои поступки стоят людям жизни. И в прошлом, и теперь. А если надумаешь вступиться за этого вампира, о поддержке Белого Совета можешь забыть. Раз и навсегда!

– Если поступлю правильно, меня бросят на съедение волкам? Да?

– В зеркало глянь, – проскрежетал старик. – Волк – это ты. В том-то и дело.

Эти слова подействовали на меня как удар под дых.

Вокруг стало тихо.

Ни звука, кроме моего хриплого дыхания.

– Когда Красная Коллегия забрала Сьюзен, – наконец сказал я, – Белый Совет пришел к выводу, что я не должен вмешиваться.

Трудно сказать, как прозвучал мой голос, но старик посмотрел на меня с таким выражением лица, которого я прежде не видел, а затем медленно-медленно опустил взгляд к центру моей груди и встал потверже.

– А когда забрали Мэгги, – продолжил я, чувствуя в горле какой-то странный комок, – вердикт Белого Совета был бы таким же.

– Это не одно и то же. – Голос Эбинизера прозвучал жестко, как четкое и ясное предупреждение. – Вампир виновен. Он пролил первую кровь. И равновесие будет восстановлено. Этого не избежать.

– Его подставили. – Я не помнил, как активировал щит, но из медного браслета посыпались золотисто-зеленые искры.

Старик повел плечами, поднял левую руку и растопырил пальцы. В отличие от меня, он не пользовался никакими игрушками, за исключением посоха. Считал, что это ниже его достоинства. Когда первейшему забияке Белого Совета требовался щит, Эбинизер вызывал его усилием воли. Без погремушек.

– Не в нашей власти повлиять на его судьбу, – с расстановкой выговорил он, словно вбивая эти слова в мою дурную голову. – Вампир не имеет к нам никакого отношения.

– Зато он имеет отношение ко мне! – крикнул я и тоже стукнул посохом о тротуар. Из-под него брызнул огонь и растекся во все стороны, оставив на бетоне дочерна выжженный круг.

– Мальчик. – Старик пробуравил меня свирепым взглядом. – Ты же не настолько глуп, чтобы продолжить в том же духе?

Непокорная Зимняя мантия требовала крови и смертоубийства.

Я начал вбирать энергию.

Почуяв это, старик сделал то же самое.

Едва заметно прогнулась вселенная, слегка исказился свет, сместилось тяготение, и содрогнулась почва: Эбинизер вытягивал энергию из самой земли. Другими словами, магической силы он впитал куда больше, чем я.

Я не слышал ничего, кроме криков Мэгги у меня в голове. Ей часто снились кошмары о том, как вампиры Красной Коллегии явились за ее приемной семьей. И старик хочет, чтобы ради интересов Совета я пренебрег безопасностью своей дочери?

– Ух… Ты не представляешь, насколько я глуп, – процедил я сквозь стиснутые зубы.

И тут на загривке у меня вздыбился каждый волосок, тело с головы до пят покрылось гусиной кожей, а рептильный мозг накрыло волной первобытного ужаса, начисто вымывшей из головы остатки рационального мышления.

Не самый идеальный расклад. Жизнь чародея зависит от полного контроля над мыслями и эмоциями. Иначе с нами могут случиться самые ужасные вещи. Первым делом любой маг учится спокойствию и сосредоточенности. Перед лицом этого животного страха я вспомнил свои первые уроки, стряхнул эмоции и стал искать спокойствие, терпение и равновесие.

Понятно, ничего подобного я не нашел, но хотя бы сумел отодвинуть ужас на задворки сознания и в какой-то мере начал мыслить здраво.

Все это не было результатом случайного энергетического вихря. Такой концентрированный ужас – ни много ни мало паранормальный сбой, психическая атака, ментальный эквивалент пронзительного визга, достаточно длительного, чтобы от него лопнули барабанные перепонки. А тот, кто стал причиной этого ужаса, еще не появился в поле зрения.

Вокруг спал город, и сотни тысяч людей только что оказались в когтях кошмара о преследовании и слепом животном страхе. Те, кто бодрствовал и не понял, с чем имеет дело, сочли все это страшной, но мимолетной галлюцинацией, мигренью или самым обычным приступом дурноты.

Старик пришел в себя первым. К тому времени, как я обрел контроль над сознанием, он уже вглядывался в ночную тьму, стиснув зубы.

– Это то, что я думаю? – спросил я дрожащим голосом.

– Иные, – мрачно подтвердил он. – Кто-то свистнул Иных.

– Супер. Так я и знал, – сказал я. – Но очень хотел ошибиться.

– Итак, – усмехнулся старик, – если бы ты был Иным, что бы ты делал в Чикаго накануне мирных переговоров самого высокого уровня?

Смысла в этом вопросе было немного. Иные обитают на другой стороне реальности, за пределами самой вселенной. В них нет ничего человеческого. Они омерзительны, они опасны, а еще… они настолько чужды, что недоступны нашему пониманию. Некоторые из них спят и видят, как бы обглодать тебе лицо, а остальные куда менее склонны к телячьим нежностям.

Возможно, они демоны – но демоны, призванные кем-то из обитателей этого мира, поскольку для Иных это единственный способ попасть в нашу реальность. Они приходят с какой-нибудь практической целью. Вот только не всегда понятно, с какой именно.

– Думаю, кто-то хочет сорвать мероприятие, – предположил я. – Если одного из старейшин растерзают монстры, Совет, пожалуй, обвинит в этом фоморов.

– Скверный способ начать перемирие, – согласился Эбинизер. – И вряд ли мы…

Вдруг он умолк, окаменел и уставился в дальний конец переулка.

Я проследил за его взглядом.

Под одним из карнизов имелась темная ниша, а в ней, на стыке тротуара и двух стен, проступили полоски синего света.

– Ох, адские погремушки, – выдохнул я и повторил: – Это то, что я думаю?

– Вроде того, – с досадой проворчал старик, стреляя глазами по сторонам. – Ты хорошо знаешь этот квартал?

– Мы же в Чикаго, – кивнул я.

– Хорошо. Нам нужно безлюдное и не особо пожароопасное место.

– Мы же в Чикаго, – повторил я, глядя на него.

Свет в нише как-то странно выгнулся, скрутился и рассыпался на причудливые спирали и завитушки, уместные разве что на рисунках Эшера[126]. Каменная кладка искривилась, вытянулась, а затем поверхность стала волнистой и пузырчатой, словно жидкое тесто на сковородке. Из камня на пересечении световых линий начала появляться какая-то фигура. Моя грудь завибрировала, словно я стоял в бассейне напротив дренажной трубы, а тошнота нахлынула с такой силой, что я едва удержался на ногах.

Выползавшее в наш мир создание было размером с низенькую, длинную и поджарую лошадь. В общем и целом формой оно напоминало собаку – четвероногое, с более или менее прямыми лапами, – но остальные части его тела отличались от собачьих. По бокам тянулся ряд коротких и, как видно, сильных щупалец. Еще одно, подлиннее и потолще, хлыстом изгибалось там, где обычно бывает хвост. Лапы походили на орлиные, с широко расставленными пальцами, предназначенными для хватания жертвы, а на месте головы – вообще ничего, кроме густого пучка усикообразных придатков. Туловище покрывала не шерсть, а что-то вроде хлюпающей слизистой чешуи.

– Углопес, – с отвращением бросил Эбинизер. – Мерзейшая тварь.

Вид у старика был загрубелый и потрепанный, как у камня, сдерживающего натиск океанских волн со времен последнего ледникового периода. На лице отражалось крайнее недовольство.

Но тут я кое-что заметил, и более леденящей картины я не видел за всю свою жизнь.

Эбинизер Маккой смотрел на углопса, и у него дрожали руки.

И кончик его посоха дрожал вместе с ними.

Мой наставник, мой учитель, самый грозный чародей на планете, был напуган.

Он встал между мной и тварью и поднял левую руку, в то время как углопес на мгновение замер, роняя на бетонный тротуар капли кипящей слизи. По бокам у него раскрылись десятки маленьких пастей с рядами зазубренных зубов, и тварь втянула спертый летний воздух так, словно он был лишь отчасти пригоден для дыхания.

Затем углопес припал к земле, и его тело со змеиной грацией развернулось в нашу сторону. Пучок щупальцев, заменявший ему голову, задрожал и заволновался. Каждый отросток двигался в неестественно синхронном такте с остальными. Движения становились все более энергичными, пока тварь наконец не издала потусторонний стон, быстро вышедший за нижний предел слышимого диапазона, а затем все до единого щупальца одновременно содрогнулись, и в тот же миг углопес бросился к нам с рычанием настолько низким, что я не услышал его, а скорее ощутил всем телом.

Старик вскинул руку, выкрикнул единственное слово, и перед нами вспыхнула стена колдовской энергии, сплошь покрытая знаками, рунами и формулами, которых я никогда прежде не видел, стена такой плотности и сложности, что впервые за много лет я почувствовал себя недорослем и недоучкой.

Что-то врезалось в эту стену, и по ней концентрическими кругами света разбежались тяжелые матовые волны, а земля задрожала так, что эта дрожь, минуя подошвы ботинок, отозвалась в моих ступнях невыносимой щекоткой.

– Лучше всего действует концентрированный огонь! – крикнул Эбинизер.

За этими словами последовала вспышка в сопровождении оглушительного грохота, и невидимое цунами подхватило меня и сбило с ног.

Падая, я увидел, как в защитный барьер старика врезалась тысячефунтовая туша Иного и монстр принялся раздирать преграду на части, раскидывая по сторонам осколки света. При этом высвобождалась поистине чудовищная энергия, и одновременно шкуру углопса прожигали огненные руны, но чудище приземлилось, стряхнуло с себя огонь, как собаки стряхивают воду, и невероятно быстрым движением выбросило вперед лапу, намереваясь полоснуть старика когтями.

Я лежал оглушенный, но Эбинизер, как видно, не впервые танцевал этот танец. Он даже не пробовал тягаться проворством с Иным: просто взял и заранее сместился за пределы досягаемости, пускай на каких-то несколько дюймов, и когти углопса рассекли пустоту. К моему деду потянулся дрожащий пучок щупальцев, кустившийся у Иного на месте головы, а за ним последовала вся слизистая туша.

Старик поднял над головой правую руку и резко опустил ее, выкрикнув еще одно звонкое слово, после чего с небес на углопса обрушилась небывалая сила, и мне показалось, что Иного пришибло невидимым свайным молотом. Когда удар пришелся в цель, по чешуе пробежала тошнотворная волна, а щупальца мелко задрожали. Раздался оглушительный то ли грохот, то ли скрежет, и бетон вокруг омерзительного создания раздробился в мелкую щебенку, хотя сам Иной только пошатнулся, но устоял на ногах.

Прежде чем чудище успело опомниться, старик поднес конец посоха дюймов на шесть к пучку отростков на шее Иного и выкрикнул очередное слово, после чего из деревяшки вырвался луч огня не толще нитки, но, черт возьми, ярче полуденного солнца.

Однако проворный углопес откатился в сторону, и дедово заклинание, вместо того чтобы рассечь тварь пополам, отсекло маленькие щупальца, что росли у Иного на боку, и две трети его хвоста в придачу.

Иной развернулся к Эбинизеру. Головные отростки бешено завибрировали, и, хотя я ничего не услышал, воздух заходил ходуном, как перед динамиками на стадионном концерте, и задрожал, как дрожит над асфальтом в летнюю жару.

Край нестабильного звукового конуса, исходившего из щупалец на морде Иного, зацепил моего деда. Старик коротко охнул от изумления, пошатнулся и упал на бетон.

На меня нахлынул страх за жизнь родного человека вкупе с отчаянием и яростью, накопившимися за последние несколько минут, и этот коктейль оказался огнеопаснее, чем смесь бензина с петролатом.

А Зимняя мантия с веселой ухмылкой поднесла к нему спичку.

Я ткнул посохом в пучок щупалец и завопил:

– Forzare!

И снова углопес оборонительно припал к земле, дрожа боковыми отростками, которых осталась всего половина благодаря огненным чарам старика, но мое заклинание врезалось в Иного, как дизельный «фольксваген», чей движок пошел вразнос. При столкновении прозвучал глухой «шмяк», и тысячефунтовый пес нетвердо отступил на несколько шагов, скрипя когтями по бетону в попытке устоять на ногах. Эта тварь была невероятно сильна.

Но… Видите ли, у сверхъестественной силы имеется такая особенность: чтобы эффективно пользоваться ею, надо твердо стоять на земле, или тротуаре, или где бы то ни было. Иначе твой по-чародейски мощный удар, способный опрокинуть тягач, отбросит тебя в противоположную сторону. Другими словами, выбей кого-то сверхсильного из равновесия, и твой противник станет куда менее опасным, чем был секундой раньше.

Поэтому, пока углопес скользил по бетону, я призвал все свои силы, собрал их в остроконечное копье, четко и ясно представил цель, с которой я это делаю, и снова крикнул:

– Forzare!

Зверушку подбросило в воздух. Она ракетой взмыла к небесам, а я, лихорадочно собрав новый и гораздо более мощный сгусток энергии, дождался, пока раненный Эбинизером пес не шлепнется на землю, после чего аккуратно прицелился и выкрикнул очередное заклинание.

На сей раз телекинетический удар врезал по углопсу с силой исполинского бэттера[127], выбивающего мяч за пределы стадиона, и тварь, вылетев из переулка на близлежащую улицу, скрылась из вида. Секундой позже издали донесся звук, который бывает при столкновении более или менее мягкого тела с почти пустым муниципальным контейнером для мусора.

Я едва стоял на ногах. У меня кружилась голова, и я ощущал себя совершенно измотанным из-за сотворения трех энергетически насыщенных заклинаний подряд. Чтобы не упасть, мне пришлось опереться на посох, но я доплелся до Эбинизера, помог ему сесть и спросил:

– Что это было?

– Инфразвуковая атака, – прохрипел он. – Вроде тигриного рыка. Сверхнизкий звук, которого не слышит человеческое ухо. От него вибрируют все внутренние органы. И побочных эффектов немало… – Он несколько раз моргнул, будто филин, и продолжил: – Такую атаку чертовски трудно остановить. Помоги мне встать.

Я кое-как поставил его на ноги.

– Насколько живучи эти твари?

– Очень живучи. – Опираясь на посох, он поморгал еще несколько раз, прищурился, посмотрел по сторонам и кивнул. – Убить их невероятно сложно.

– В таком случае у нас остается не очень много времени, – заметил я.

– Неприметное место подальше от людей, – напомнил он.

– Подземный гараж меньше чем в квартале отсюда, – ответил я, тяжело дыша. – Вон т…

И осекся.

Поскольку углы всех зданий в переулке загорелись тускло-синим светом.

– Звезды и камни, – прошептал старик. – Сюда прислали всю стаю.

– По-моему, нам пора в машину, – заключил я.

– Там есть прямые углы? – спросил Эбинизер. – Если да, эти твари полезут из приборной панели или с заднего сиденья. – Он покачал головой. – Единственный шанс – связать их, а затем изгнать. Шевелись, мальчик. Отведи меня в этот гараж.

Стены вокруг нас вспучились, изогнулись, и отовсюду стали доноситься низкие басовые звуки, быстро опускающиеся в недоступный человеческому слуху диапазон.

– И чем быстрее, тем лучше, – добавил старый чародей.

– Понял. – Я велел изнуренному телу прийти в движение. – За мной.

(обратно)

Глава 12

Мы неслись как угорелые, и по пятам за нами неслись углопсы.

Я не знал, сколько тварей взяли наш след. Больше полудюжины, но меньше двух десятков. С удивительной легкостью они мчались вперед, скрежетали твердыми как сталь когтями по бетону, высекая из него облачки искр, гигантскими пауками цеплялись за стены зданий, и эти же когти впивались в кирпич, без труда выдерживая вес своих обладателей.

Мы выскочили из переулка в направлении, противоположном тому, куда я запульнул первого углопса, перебежали дорогу, чуть свернули и юркнули в новый переулок.

– Они не спешат приближаться, – заметил я.

Кардионагрузки последних недель сослужили мне добрую службу, и я почти не замечал ни одышки, ни сердцебиения.

– Они знают, что мы опасны, – тяжело выдохнул старик. – Вот и не торопятся. Наша реальность им в новинку – равно как и создания, способные причинить вред Иным.

– Сюда. – Я свернул ко въезду в гараж, обогнул деревянный шлагбаум, поднимавшийся, когда к нему приближался автомобиль, и замедлил ход, чтобы старик догнал меня. Вся эта беготня давалась ему непросто.

Следом за нами вприпрыжку мчались углопсы. Вернее, не мчались, а перемещались одиночными прыжками, будто им приходилось обдумывать каждое движение. В прыжке они были текучими, словно ртуть, и стремительными, как сама смерть, а в покое – неподвижными, будто статуи, если не считать подрагивания тонких щупальцев на боках. Взять углопсов поодиночке, и эти внезапные рывки выглядели бы глуповато, но экстраполируйте их на чертову дюжину, а затем попытайтесь сохранить присутствие духа. Получилось? То-то. В этих движениях было что-то глубоко первобытное, как у ящеров или насекомых. Будь углопсы размером с бигля, все это смотрелось бы жутковато. Но они были размером с лошадь, и я, глядя на них, чувствовал не легкий испуг, а запредельный ужас.

– Лучше всего действует огонь, – продолжил старик, мерно топавший у меня за спиной. – После магической атаки они так или иначе приходят в себя, но естественный огонь жаритих как надо.

– Какая разница, естественный огонь или магический? – спросил я.

– Такая, что, если огонь сотворен человеческой волей, эти твари принимают на себя лишь малую толику удара, – объяснил дед. – И вряд ли мне стоит читать для тебя продвинутую лекцию о разнице между силой мысли и естественными законами вселенной, пока ты не вызубрил букварь под названием «Нет ничего глупее, чем доверять вампирам».

Гараж находился под многоквартирным домом, и на первом уровне парковки почти не было свободных мест – а значит, и пространства для драки. Поэтому нам ничего не оставалось, кроме как спускаться еще ниже. Как правило, если убегаешь от кого-то, направляться вверх или вниз неразумно. Чем выше – или ниже – окажешься, тем хуже с пространством для маневра, а если за тобой гонятся, многообразие выбора напрямую связано с вероятностью остаться в живых.

Прежде чем спуститься, я встревоженно взглянул на старика. Он осмотрелся и пришел к такому же выводу:

– Ничего не попишешь, Хосс. Бежим вниз.

– Незачем втягивать Белый Совет, – бросил я на бегу. – Пока что он не имеет никакого отношения к этому делу.

– Вообще-то, мы здесь потому, что тебе захотелось защитить сожительницу вампира, – проворчал старик. – Может, это вампиры натравили на тебя этих тварей. Как знать?

Я оглянулся на первую пару-тройку углопсов. Выскользнув из-за угла в начале пандуса, они заметили нас и испустили призывный вопль, от которого у меня заныло в груди. Впереди – там, где потолок и пол сходились в прямой угол со стенами, – появился тошнотворный синий свет.

– На Лару не похоже. – Отдуваясь, я начал спуск на третий уровень. – Желай она моей смерти, явилась бы ко мне с ножом. Во всем, что касается политики, она сама секретность, но с личными врагами разбирается без обиняков, по старинке. На нее можно положиться.

– Разве что однажды это изменится, – не унимался Эбинизер, – и ты уже не сможешь посетовать, что вампиры не заслуживают доверия. Потому что будешь мертв.

Мы выскочили на нижний ярус подземного гаража, где не было ничего, кроме единственной машины. В этой части Чикаго ниже спуститься невозможно: в бетонном углублении стояла вода, от которой распространялся застойный запах, свойственный застарелым источникам грибка и прочей плесени. Должно быть, мы находились на уровне грунтовых вод или чуть ниже.

– Такие конструкции плохо реагируют на происшествия вроде взрывов, – сообщил я, оглядываясь.

– И здесь недостаточно глубоко, чтобы утопить этих тварей в воде, – добавил дед. – Ну ладно, мальчик. Пора объяснить, что такое «рожденный от звезд».

– Чего-чего? – Я так оторопел, что едва не зацепился одной ногой за другую. – Вы решили поговорить на эту тему… прямо сейчас?!

– Примерно полминуты у нас имеется. – Он больно хлопнул меня по плечу. – Тебе приятно будет окунуться в прошлое.

– Проклятые чародеи, – пробурчал я, потирая ноющее плечо. – Ну ладно, рассказывайте.

– Каждые два-три чародейских поколения, – начал Эбинизер, – звезды выстраиваются специфическим образом – так, что по Земле несколько часов гуляет что-то вроде бликов фонарика. Любой, кто появился на свет в этих бликах…

– Считается рожденным от звезд, или звезднорожденным. Да, знаю, – подтвердил я. – Но к чему вы об этом рассказываете?

– Такие люди способны сражаться с Иными, – раздраженно проговорил старик. – Помимо прочего, их разум устойчив к магической порче, возникающей при контакте с порождениями Запредельного мира. А это значит…

– Адские погремушки… – выдохнул я, широко раскрыв глаза.

Видите ли, что касается сущностей, пришедших из-за границ повседневной реальности, следует учесть, что способы взаимодействия с ними ограниченны. Прежде всего с физической точки зрения эти создания находятся не здесь, а где-то еще. Они попадают в мир смертных из Запределья: созданное из эктоплазмы тело напитывается достаточным объемом энергии и служит чем-то вроде дрона или аватара сверхъестественного существа, находящегося в безопасности родных мест. Углопсы, явившиеся в Чикаго по нашу душу, представляют собой некое подобие беспилотников.

Сражаться с таким противником весьма непросто. Тела подобных созданий лишены привычных нам особенностей. К примеру, у них нет необходимости чувствовать боль, поэтому надо затратить существенное количество энергии, чтобы удар причинил им достаточно вреда. В физическом бою необходимо разобрать тело конструкта на запчасти: разъединить суставы и сломать кости так, чтобы оно перестало функционировать.

Имея дело с существом, обладающим размерами и жизнестойкостью углопсов, гораздо проще связать и изгнать его – противопоставить свой разум воле чудовища и выдавить его из физической оболочки, в которую он вселился по прибытии в этот мир. Но это все равно что тереться обнаженным мозгом об унитаз в вокзальном туалете – в процессе можешь подцепить что угодно, – и чародеи, имеющие дело с Иными, а порой и нестандартными сущностями из нашей реальности, склонны приобретать некоторую чудинку из-за контактов с чуждым нечеловеческим интеллектом. Поэтому выход за пределы Внешних врат описан в отдельном законе магии.

Но если я защищен от подобного влияния…

Может, поэтому Немезида показалась мне, но не нападала в попытке взять под контроль мои мысли и поступки? Просто не смогла? Да, все сходится, если учесть мой прошлый опыт общения с Иными, когда их атаки выводили других из строя, но я сохранял способность действовать, причем не только сопротивляться их влиянию, но и давать ментальный отпор, не опасаясь, что в голове может произойти короткое замыкание.

Старик предлагал мне изгнать Иных с помощью магического круга и усилия воли.

– Как мы заключим их в круг? – спросил я.

– С помощью приманки. – Сунув посох под мышку, дед извлек из кармана брюк перочинный нож. Вонзил его в ладонь, провернул, и из раны на бетон побежал кровавый ручеек.

На пандусе у нас за спиной появился первый углопес. Он издал понижающийся стон, и его щупальца задрожали в такт звукам падающих капель крови. Стремительной кляксой тварь приблизилась к нам на несколько футов и снова замерла, словно какой-то невообразимый глубоководный хищник.

– Начинаем тренировку. – Эбинизер передал мне нож. Если старику и было больно, на голосе это не сказывалось. – Сперва защитный круг. Действуем одновременно. Запах крови сведет их с ума, и они бросятся на меня. В этот момент ты создашь круг, активируешь его, а затем изгонишь углопсов. – Он смерил меня взглядом. – А чтобы я знал, что ты усвоил урок… будь добр проследить, что на всех этапах этого плана мы обойдемся без вампиров.

Углы нижнего яруса загорелись болезненно-синим светом.

– Есть, сэр, – проворчал я, нагнулся и провел кончиком ножа по бетону, начертив более или менее ровный круг. Вошел в него, коснулся царапины, сопроводив прикосновение незначительным усилием воли, и почувствовал, как нас окружил невидимый энергетический экран. – Всему есть время и место. Но не здесь и не сейчас.

Я перехватил нож за лезвие и вернул старику. Тот несколько раз сжал кулак, чтобы кровь не перестала капать на бетон, сложил нож и убрал его в карман, после чего схватил двумя руками посох и выставил его перед собой параллельно позвоночнику, но так, чтобы тот не оказался за пределами круга. Тем временем углопсы, раздирая когтями пространство, прорывались в наш мир. Штук шесть присоединились к тому, что спускался по пандусу. Они то срывались с места, то приникали к полу и чего-то ждали.

– Точно? – спросил старик. – Может, кликнем на подмогу одного из преданных друзей-вампиров, не бросающих тебя в беде?

– Вы прекрасно знаете, что это неуместная шутка, – сердито отозвался я.

– Одиннадцать, двенадцать… – считал старик. – Ага, тринадцать. Вся стая в сборе. Сейчас возьмутся за дело по-настоящему.

– Думаете, они умные? – спросил я.

– Чертовски умные, – подтвердил Эбинизер. – Но настолько прямолинейные и чуждые нашему миру, что по ним этого не заметно.

– В таком случае они не захотят, чтобы я заключил их в круг, – сказал я. – Будут сопротивляться. Нужна дымовая завеса… Хотя у них и глаз-то нет. Или есть? Где-нибудь в глотке, к примеру? Так есть или нет?

– Поверь, тебе лучше этого не знать, – ответил старик.

Вдруг трое углопсов завибрировали щупальцами и скользнули ближе. Один врезался в окружавшую нас преграду. За ударом последовала вспышка, каскад ярких каминных искр и басовая нота боли, пронзившая меня с головы до пят. Иные снова замерли. Один, с обожженным щупальцем, стоял в каких-то двух футах от меня.

Я сглотнул и обвел глазами магический круг. Он был неприступен для созданий, призванных в наш мир, – в том числе Иных, – но, если любой твердый предмет пересечет царапину на бетоне, круг утратит целостность, барьер рухнет и мы окажемся беззащитны.

– Они ориентируются по звуку? – спросил я у деда.

– Как летучие мыши.

Ближайший углопес привстал на задних лапах, и его щупальца задрожали в поисках способа преодолеть магический круг. Их кончики скользнули по силовому барьеру. Раздались резкие щелчки, сопровождаемые фонтанчиками искр и басовитыми болезненными порыкиваниями.

– Зубов нет, – заметил я. В горле у меня пересохло. – Просто из болезненного любопытства: что будет, если они… гм… доберутся до нас?

– Утащат в какой-нибудь угол, – сказал Эбинизер. – И уволокут туда, откуда пришли.

– А дальше? – Я снова сглотнул.

– Не знаю. – Вид у деда был слегка встревоженный.

Еще бы. Для чародея сказать «не знаю» – все равно что выругаться в неподобающей обстановке, причем самым наигрубейшим образом.

– Ого. – Я в очередной раз сглотнул, оторопело уставился на старика и понял, что глаза у меня так широко раскрыты, что я даже моргнуть не в состоянии. – Здоровенные сволочи. Даже не знаю, справимся ли со всеми одновременно.

– Сволочь здесь одна, – поправил меня Эбинизер, – но разгуливает по нашему миру в нескольких телах. Это оптовый товар, Хосс. Нельзя изгнать одного углопса, не изгнав всех остальных.

Я взглянул ему за спину – туда, где стоял единственный старенький пикап, – кивнул на него и сказал:

– В таком случае надо добавить жару.

– Кольцо огня? – уточнил дед.

– Кольцо огня, – подтвердил я. – Проклятье. Вот бы мне вед…

Чиханье застало меня врасплох. Налетело ни с того ни с сего, к тому же получилось непристойно громким, и я не успел договорить. За волной напряжения последовал головокружительный взрыв магической энергии, непроизвольно извергнутой из моего организма, и из носа у меня вылетел невероятно большой комок эктоплазмы.

На бетонный пол брякнулось оцинкованное пятигаллонное ведро. Эбинизер с руганью остановил его посохом в паре дюймов от царапины на полу. Еще чуть-чуть, и магический круг оказался бы нарушен, а мы с дедом мертвы.

– Вед… ро, – договорил я, запнувшись. Нос был полностью забит эктоплазмой. Мерзкое ощущение. – Извините. Через секунду оно исчезнет.

– Адские погремушки… – Старик в изумлении смотрел на ведро. – Призварит? В твоем-то возрасте?

– Призва…что? – не понял я.

Старик поднял правую руку, пробурчал какое-то слово и сложил пальцы в несколько замысловатых фигур подряд. Созданный им волевой поток окутал ведро; вместо того чтобы задрожать и превратиться в эктоплазму, оно сохранило форму. Эбинизер наклонился и поднял его.

– Призварит. Я же рассказывал.

– Нет, сэр, не рассказывали, – возразил я.

– Уверен? – Старик покосился на меня. – Может, просто не слушал? Ворон считал, как и в тот раз, когда речь шла о вампирах?

– Да ну? Серьезно? – Я указал на щупальца подбиравшихся к нам чудовищ. – Вы считаете, что этот разговор уместен?

– Всякий раз, когда связываешься с вампирами, ничем хорошим это не заканчивается. – Он выпятил подбородок и потряс ведром. – Мальчик, когда же ты за ум возьмешься?

Я раздраженно выхватил у него ведро.

Вдруг, не издав ни звука и не руководствуясь никакими сигналами, псы разом приникли к полу. Их позы были идентичны, а щупальца одновременно завибрировали.

– Давай! – скомандовал Эбинизер. – Бегом!

Вот именно. Пришло время включиться в игру. Допустим, углопсы не могли добраться до нас физически, но когда они басовито загудели, мое тело заходило ходуном, и я пришел к выводу, что мы с дедом не выйдем из этого гаража.

В идеальном мире я бы скрылся за вуалью, покинул пределы защитного барьера и незаметно начертил еще один круг, в то время как дед отвлекал бы углопсов.

Но по факту придется обойтись розыгрышем, который я приготовил Баттерсу на день рождения.

Прежде всего выйти из круга.

Как только я переступил царапину на бетоне, углопсы напряглись. Их мускулы и щупальца задрожали пуще прежнего.

В то же время Эбинизер стал пятиться, пока не уперся спиной в ближайшую колонну из тех, что уходили под потолок, после чего создал перед собой еще одну стену невидимой энергии и выкрикнул:

– Ну давайте, вы, зверье поганое!

Щупальцеголовые создания негодующе потянулись к деду своими отростками. От вездесущего урчания, вибрации и инфразвуковых раскатов грома у меня закружилась голова.

Я вытянулся во весь рост, собрался с силами, поднял правую руку с растопыренными пальцами, чтобы увеличить диаметр энергетического луча, и провозгласил:

– Consulere rex!

Не сказать, что это невероятно сложное заклинание. По сути, оно имитирует рупор мегафона. Но довольно большой. И из него льется мелодия.

Ладно, просто примите мои слова на веру: тираннозавр, ревущий во всю глотку «С днем рожденья тебя», – это, черт возьми, вполне подходящий подарок для Уолдо Баттерса.

Но рев, заполнивший подземное пространство, некорректно сравнивать со звучанием мегафона, военного оркестра или паровозного гудка, поскольку в нем было сто шестьдесят децибел. Я пробовал сто шестьдесят пять, но на кухне лопнули стаканы, а на голове у меня загорелись волосы, и я пришел к выводу, что ста шестидесяти будет вполне достаточно.

Про стаканы и волосы я не шучу.

Просто для справки: примерно с такой громкостью взлетает пассажирский самолет. А теперь представьте, каково выслушивать этот рев в относительно маленьком замкнутом пространстве со звукоотражающими стенами.

Нет, даже не пробуйте. Если не оказывались в такой ситуации, представить не получится.

Этот звук даже не походил на звук. Такое чувство, что весь гараж мгновенно наполнился вазелином, и дышать полной грудью стало невозможно. Кожа съежилась под давлением, а в ушах заболело, как при нырянии к самому дну глубокого бассейна. Я выронил посох и зажал уши ладонями, но это не особо помогло: громкость была полновесная, военного образца, и просто чудо, что мне хватило присутствия духа, чтобы не бросить ведро на пол.

Чуть раньше я планировал добежать до грузовика, но не учел, как громко – чертовски громко! – прозвучит это заклинание. Поэтому к пикапу я не бежал, а шел пошатываясь, спотыкаясь и с немалым трудом придерживаясь прямой линии.

Углопсам пришлось еще хуже, чем мне. Под напором моей «динозавровой серенады» они съежились от невыносимой боли. Боковые щупальца замолотили по воздуху, а головные бешено задергались, как дергается капюшон плащеносной ящерицы, которую из раза в раз ударяют электрическим током. Псы уже не выли, а если и выли, этот звук терялся за всепоглощающим ревом моих чар.

Бывает, что лучшая защита – это тираннозавр.

Шел я как пьяный, хотя по пути к машине упал всего лишь пару раз, но теперь мне предстояла задача потруднее.

Пришлось отнять ладони от ушей, и, э-э, музыка хлынула в них так, что я едва не лишился барабанных перепонок. Я поставил ведро, присел рядом с пикапом и воззвал к Зиме.

Быть Зимним Рыцарем не так уж приятно. Я ношу мантию на постоянной основе, а это значит, что каждый день мне требуется драка или другая физическая нагрузка, чтобы хоть в какой-то мере сохранить собственное «я». Эта чертова мантия заставляет меня думать о том, о чем вовсе не хотелось бы думать, и желать того, чего я предпочел бы не желать. Должность Зимнего Рыцаря не помогает быть образцовым отцом или жарить вкусные оладьи, как и постигать философские концепции, копить знания или создавать прекрасные произведения искусства.

Зато, если на тебе мантия, в драке ты будешь не ты, а сущий дьявол.

Я схватился за раму грузовичка, защитив руки подолом зачарованного плаща, напряг мускулы ног и спины, а затем выпрямился.

Это было непросто. И адски больно, когда края рамы впились мне в ладони. Плащ помог, но не слишком. Все мышцы протестующе завопили, но разум и тело наполнились абсолютным холодом Зимнего льда, и эти контрмучения то ли приглушили физическую боль, то ли своей интенсивностью низвели ее до несущественного уровня.

Под моим натиском грузовичок дрогнул и заскрипел. Я напружинил плечи и ноги, сменил хватку и опрокинул пикап на бок.

Пошатываясь под натиском неуемной «динозавровой серенады», я стиснул правую руку в кулак, всмотрелся в поверхность грузовика, нашел пластмассу топливного бака и пробил ее с одного удара, после чего извлек руку, а другой поднес к отверстию вычихнутое мною ведро, в которое брызнула струя горючего, попав отчасти мне на рубашку. Если в топливном баке имеется дыра размером с кулак, наполнить пятигаллонное ведро – дело нехитрое, и вскоре бензин уже переплескивался через край. Я развернулся и, шатаясь, побрел обратно в круг.

Тут «динозавровая серенада» подошла к концу, и наступила внезапная тишина, такая оглушительная, что меня словно дубиной шарахнули. Я охнул, упал на колено и едва не выронил ведро.

В этот момент мне вспомнилось, что в гараже полно углопсов. Почти все они собрались вокруг Эбинизера, защищенного таким количеством слоев энергии, что его очертания были искажены, как в кривом зеркале. Но одно из мерзких созданий стояло слева от меня – в трех футах, если не ближе.

А до того, что стояло справа, было от силы дюймов шесть.

На мгновение мы замерли от неожиданности. Весь мир превратился в отзвук колокола размером с небоскреб. А затем тишину, наступившую в финале заклинания, нарушил мой до прискорбия немузыкальный голос:

– С днем рожденья тебя-а-а-а!

Возбужденно задергались щупальца.

Агрессивно вздыбились головные отростки.

Расплескивая бензин, я сорвался с места и крикнул:

– Сэр!

На меня прыгнула тысячефунтовая махина из мускулов, когтей и щупалец.

Я пригнулся. Рефлекс сработал мгновенно, четко и ясно, как звук выстрела тихой зимней ночью.

Когти оцарапали мне спину, но защитные чары выдержали удар, и я понял, что не зря весь вечер покрывался испариной под гнетом своего плаща.

Тем временем Эбинизер пережил последний инфразвуковой вопль, вырвавшийся у стаи незадолго до того, как стихло мое заклинание, и времени даром старик не тратил. Он промолвил единственное слово, указал вниз, и в воздух идеальным кругом взмыли мелкие и колючие осколки бетона, а на месте царапины образовалась траншея глубиной дюйма два, а шириной все четыре.

Трое псов набросились на него – только что неподвижно стояли на месте и вот уже двигаются по-змеиному, подчиняясь чьей-то ужасной воле, – но от одного старик отмахнулся направленным снизу вверх ударом посоха, и детонация кинетической энергии вмяла Иного в потолок, с которым он разъединился в дружной компании новых бетонных осколков. Растопыренные когти второго пришлись деду в грудь, и я услышал гулкий щелчок высвобождаемой энергии, похожий на треск электрической мухобойки размером с трансформатор Теслы[128]. Иному опалило лапы, и он отскочил от старика. Но третий углопес зацепил ногу Эбинизера, и, хотя щит закрыл старика от когтей, в дело вступил первый закон Ньютона: когда из-под человека неожиданно выбивают одну ногу, ему весьма непросто устоять на второй. Эбинизер охнул и упал, и новая тройка атакующих углопсов метнулась к основанию колонны.

Орудуя щупальцами и когтями, Иные загнали старика в угол. Пространство наполнилось вспышками света, гулом электричества, басистыми стонами и вонью горелого мяса. Старик отбивался как лев, и по сравнению с его броней из чистой энергии, помноженной на силу воли, мои защитные заклинания казались верхом примитивного убожества.

Я бросился на помощь деду, но тут же почувствовал, как в спину шибануло инфразвуковой волной. Ощущение такое, словно сквозь тело с умеренной силой проходит поток жидкости.

Поначалу я двигался без ограничений, но секундой позже зашатался, а очертания гаража стали размытыми. Внутренности превратились в воду, колени – в кисель. Я мог лишь опереться ладонью о бетон и продолжить движение на трех конечностях. В ином случае непременно упал бы и расплескал содержимое ведра по всему гаражу. Я тащился вперед, а пол не переставал вертеться против часовой стрелки. Рассудком я понимал, что такого не может быть, но внутреннее ухо настаивало на обратном.

За спиной у меня маслянистыми мазками скорости передвигались углопсы.

Преследуемый этими чудищами, в позе Голлума я доковылял до границы круга, высеченного дедом в бетонном полу, и увидел, что ко мне направляются еще двое Иных, теперь спереди. Казалось, они застыли в прыжке.

Из-под кучи-малы углопсов донесся возглас старика, и с бетонного пола ударил порыв ветра достаточной силы, чтобы подхватить обоих псов, поднять их футов на семь и швырнуть так, что они врезались в моих преследователей, ненадолго застопорив их продвижение.

И все это старик сотворил, отбиваясь от девяти Иных, пытавшихся обвить его щупальцами и растерзать когтями.

Вот это чародей, ребятки.

Я же проделал остаток пути к дальнему и более высокому полукружию траншейки – вылить бензин в ее ближнюю часть я не мог, поскольку сила тяжести сыграла бы с нами злую шутку, – и торопливо опустошил ведро, одновременно стараясь не расплескать его содержимое по краям борозды в бетоне.

Один из углопсов испустил встревоженный вой, и четверо существ из тех, что донимали Эбинизера, переключились на меня.

Но им следовало хорошенько подумать, прежде чем ослабить натиск на человека вроде моего деда. Раздался новый возглас – единственное слово, – и старика окутало ревущее пламя, которое разошлось во все стороны волной бело-голубого огня, и углопсы отпрянули. Правой ладонью старик хлопнул по бетону, рявкнул какую-то фразу, и под лапами несущихся ко мне монстров вдруг изменилась сила тяжести – она увеличилась настолько, что под весом собственных тел они распластались на полу, дергаясь в безуспешных попытках сопротивления.

Придя в себя после огненной волны, чудища опять бросились к Эбинизеру, вот только теперь он не мог дать им отпор, одновременно сдерживая тех, что направлялись в мою сторону.

Иные налетели на него, и за атакой последовало новое световое шоу: броня старика выдержала натиск, вызывающе отплевываясь искрами. В тот момент только могучая воля и не менее могучий разум моего деда отделяли его от неминуемой смерти.

Тем временем четверо преследовавших меня псов судорожными прыжками обогнули зону увеличенной гравитации, в которой барахтались их сородичи.

Пару секунд я зачарованно смотрел, как эти слизистые кляксы придвигаются все ближе – именно туда, где мне вовсе не хотелось их видеть. Но затем нашел в себе силы броситься к центру круга – ведь мне требовалось, чтобы преследователи оказались именно там. Я краем глаза заметил, что эта четверка несется ко мне тесной сворой, буквально бок о бок, вытянув вперед щупальца и лапы в одном из тех прыжков, что длились целую вечность.

И как только их хвосты оказались в пределах круга, я сосредоточился на выщербине в полу, щелкнул пальцами и заорал:

– Flickum bicus!

Порожденная усилием воли статическая искорка – такая яркая, что от нее защипало в глазах, – воспламенила бензин в бетонной траншее, и пламя разгорелось с таким звуком, будто великан вздохнул полной грудью, а затем пробежало по кругу и вспыхнуло ясным бледно-синим огнем.

Работа с магией в пределах круга – дело напряженное, а если речь идет о замкнутом огненном кольце, это… все равно что стоять в комнате, чьи стены, пол и потолок сплошь покрыты зеркалами, и куда ни глянь, везде увидишь бесконечное количество отражений. Любое магическое действие в круге огня склонно очень-очень быстро набирать силу, поскольку фрагменты энергии, отскакивая от барьера, рекомбинируются в нечто могучее и непредсказуемое – настолько могучее и непредсказуемое, что, хотя эта методика не является чистопородной черной магией, она указана в списке рекомендованных чар и действий, с помощью которых Стражи оценивают колдовской потенциал отдельно взятого чародея. Да, она настолько опасна.

Представьте, что кольцо огня – что-то вроде экспериментального термоядерного реактора. Так или иначе, произойдет нечто крайне серьезное. Если процесс изгнания выйдет из-под контроля, посреди Голд-Кост может прогреметь аналог взрыва небольшой атомной бомбы.

Но есть и хорошие новости. Такая разновидность магии сводится к перемещению больших объемов энергии по прямой линии, а в этом я настоящий мастер. И даже хорошо, что Иные заключены в круге вместе со мной. Теперь мне не понадобятся фрагменты их тел, чтобы создать канал для заклинания.

Разумеется, это также означало, что, пока я буду творить чары, углопсы запросто могут оторвать мне голову.

Господи. Обожаю работать в стрессовой обстановке.

Когда первый пес бросился на меня, я упал на бетон и откатился в сторону, а по пути изо всех сил пнул его каблуком в податливое гнездо щупальцев. Отдача слегка отбросила меня от чудовища и дезориентировала его настолько, что у меня появилось время выкрикнуть:

– Псы углов, я изгоняю вас!

Мой голос был напитан волевой энергией, и невидимый барьер ожил. Мириады крошечных лент желто-зеленого огня взметнулись к потолку, и круг превратился в колонну, но не статичную, а пульсирующую, поскольку он то распухал, то сжимался. Тот участок, где воля Эбинизера удерживала четверых углопсов, замерцал искрами, а другие искры, побольше и поярче, хлынули из брони его защитных заклинаний. Они походили на светлячков, и в их движениях было что-то осмысленное и жутковато-биологическое.

Когда я добавил ко всему этому свой голос, пламя раскалилось до совершенно невыносимой яркости. Тринадцать глоток в едином порыве издали басовитый вой, и все до единого псы изготовились прыгнуть на вашего покорного слугу.

Едва они оставили старика в покое, как он поднял левую руку и шлепнул ладонью по бетону. Тот застонал от вновь возросшей силы тяжести, а псы, несмотря на их сопротивление, оказались накрепко прижаты к полу.

Лицо старика побагровело от натуги, а рот перекосился в мучительной гримасе.

Боже мой! Не исключено, что у меня на глазах Эбинизер совершал самоубийство.

Он не мог долго находиться в таком напряжении.

– Углопсы, прислужники Внешней Ночи, в этом мире вам не место! – крикнул я. – Изыдите!

Ответом мне был новый хор басовитых стонов, но воля Эбинизера Маккоя имела железную хватку, и беспомощные твари не могли шевельнуться.

За исключением одной. Той, что оказалась ко мне ближе остальных.

Обороняясь и одновременно удерживая заклинание магии земли, – чтобы сотворить нечто подобное, у меня ушло бы не меньше минуты, – старик создал еще одни чары, избавив меня от избыточной гравитации, но удерживая всех углопсов под сетью своего разума.

Точнее, не всех. Дюжину из тринадцати. Последний выползал из гравитационного колодца – ясное дело, в мою сторону, – и едва его передние лапы оказались за пределами зоны чар, пес подобрался перед рывком к моему горлу. Наконец он высвободился и прыгнул.

Огненное кольцо издало воющий звук и начало мерцать в нескольких цветах спектра, совершенно несвойственных обычному пламени, а воздух так переполнился энергией, что у меня зачесалось в глазах, а я еще даже не добавил свою волю к дедовой. Если отказаться от изгнания и прикрыться каким-нибудь защитным заклинанием от нападающего монстра, с такой концентрацией чар попросту невозможно предсказать, что произойдет дальше.

Поэтому я не двинулся с места, а когда пес вырвался на волю, прокричал:

– Гончие Тиндала[129], возвращайтесь в породившую вас пустоту! Изыдите!

Затем я поднял посох обеими руками, освободил волю и…

И почувствовал их.

У себя в голове.

Почувствовал Запределье.

Не буду объяснять, каково это. Даже пробовать не стану. Тому, с кем такого не случалось, сравнивать будет не с чем.

Скажу лишь, что это больно. Настолько, что Зимняя мантия ни хрена не спасает от подобной боли. И описать ее проще, чем все остальные ощущения. Соприкасаться с разумом углопсов – все равно что лизать замороженную железку, отчего у тебя все сильнее разыгрывается холодовая мигрень.

Их мысли – или те безумные образы, что считались у них мыслями, – начали с такой интенсивностью пожирать мой разум, будто его бросили в муравейник. А затем, буквально на мгновение, эти чуждые человеку умозрительные модели обрели смысл, и я увидел всю картину глазами Иных. Увидел похожее на колонну существо, сотканное из света, сияющих энергетических центров и чистого ужаса, подобно обелиску стоящее перед углопсами. Вокруг его воздетых кулаков и плеч сгустился миниатюрный грозовой фронт, пронизанный хищными молниями.

Я увидел то, что видели они, когда смотрели на меня.

И почувствовал их страх.

Зимняя мантия взвыла от внезапно нахлынувшего голода, и меня переполнили силы Зимы. Все поверхности в гараже покрылись инеем и стали потрескивать, словно бассейн, наполненный шипучими карамельками «Поп рокс». Объятый уверенностью – вернее, единым чувством целеустремленности, воли, желания и веры в то, что именно такие моменты оправдывают мое существование, – я хряснул посохом по бетону, направил на Иных энергетическую волну и проревел:

– СГИНЬТЕ!

В огненном кольце реальность сменилась бурей призрачной энергии, самых произвольных звуков и стремительных разноцветных вспышек. Я чувствовал, как воля углопсов пытается противостоять моей – и крошится, как вчерашний кукурузный хлеб. Я вырвал Иных из эктоплазменных тел и отправил этих невидимых, нематериальных, но оглушительно вопящих сволочей обратно в пустоту за пределами творения.

Когти тринадцатого пса были, наверное, в восьми дюймах от кончика моего носа, когда углопсов подхватила завывающая воронка заклинания. За этим последовал резкий звук втягиваемого воздуха, ночь вокруг нас застонала, пространство содрогнулось, а Иные попросту исчезли.

Вместо того чтобы расчленить меня когтями, тысячефунтовый монстр превратился в тысячу фунтов омерзительной слизистой эктоплазмы, и она врезалась мне в грудь так, что я шлепнулся на задницу и проехал по полу не меньше пятнадцати футов. Еще двенадцать бывших углопсов выплеснулись за пределы погасшего огненного круга и растеклись по всему гаражу.

Эбинизер обмяк и улегся на бок, а затем перекатился на спину, дыша так тяжело, словно только что бежал вверх по лестнице, и не обращая внимания на ползущий мимо поток грязной эктоплазмы толщиной дюйма три, а то и четыре, будто на вечеринке по поводу окончания съемок фильма «Капля»[130].

Я попробовал отряхнуть руки от этой дряни, но без особого успеха. Эктоплазма походила на сопли, но куда сильнее приставала к коже – и нанесла бы заметный ущерб моему привычному гардеробу, если бы не тот факт, что минут через пятнадцать она сублимируется и исчезнет.

Но пока что меня с головы до ног покрывала прозрачная студенистая слизь.

Какое-то время мы оба молчали, а потом Эбинизер прохрипел:

– Видишь? И без вампиров справились.

Я взглянул на старика, вконец измотанного после таких энергетических затрат:

– Почему вы так ненавидите вампиров, сэр?

Пару секунд он задумчиво рассматривал меня, а затем ответил вопросом на вопрос:

– Почему ты так ненавидел вурдалаков, которых прикончил в Кэмп-Бубум?

Я хмуро отвел взгляд. Нет, я вовсе не гордился тем, что совершил в тот день. Но в следующий раз, скорее всего, поступил бы точно так же. Тут и думать нечего. Достаточно вспомнить, что эти мерзавцы сотворили с парой детишек, которых я обучал. Хотя нет, лучше не вспоминать.

Равно как и о смерти вурдалаков.

Я натравил на них муравьев.

Старик вздохнул. Когда я снова посмотрел на него, глаза Эбинизера были закрыты, щеки ввалились, и я понял, что впервые вижу его таким отчаянно усталым. Не открывая глаз, он заговорил:

– Понятно? Теперь ты знаешь почему. Я ненавижу их, потому что мне известно, кто они такие. Потому что они отняли у меня близкого человека.

– Маму? – спросил я.

– И ее тоже. – У него напряглись желваки. – Ты чертовски жестоко обошелся с Красными, Хосс. Но в глубине души я считаю твой поступок лишь началом, причем неплохим. Господи прости… Иногда я не уверен, что не сделал бы то же самое.

– Каждый в Красной Коллегии стал вампиром, убив человека. Каждый, без исключений. Но Белая Коллегия – другое дело. Они рождаются вампирами. И не все они одинаковые.

– Они уже давно играют в эту игру, – сказал дед. – Сам все увидишь. Если доживешь.

Он выдохнул и уселся. Затем, нашарив посох, поднялся на ноги. Лицо у него было какое-то не такое. Слава богу, не пунцовое, но слишком бледное, губы сероватые, а глаза как у голодающего.

– Лучше всего нам засесть по домам и прикрыться охранными заклинаниями. Тот, кто прислал этих тварей, попробует снова. Если у него хватит сообразительности и ресурсов.

– Нет, – помотал головой я. – Сперва расскажите хоть что-нибудь про «рожденных от звезд».

– Я уже рассказывал. – Он пару раз подвигал челюстью. – Ты родился в нужном месте и в нужное время, поэтому… – Он вздохнул, словно подыскивая объяснение. – Твоя жизненная сила резонирует на частоте, зеркально противоположной частоте Иных, а посему они не в состоянии поработить твою волю. И уязвимы перед твоей силой. Проклятье! Если ты стукнешь Иного, он и в самом деле почувствует боль!

Что ж… Когда я пнул того углопса в морду – вернее, в клубок отростков, что был у него вместо морды, – тварь оторопела почти на целую секунду.

– Значит, теперь у нас имеется запасной план.

– Неплохая мысль, – подтвердил Эбинизер.

– Это рождение от звезд… – Я сдвинул брови. – Насколько часто оно случается?

– Каждые шестьсот шестьдесят шесть лет, – ответил по размышлении старик.

– Почему? Для чего это? Чего ожидать?

– На сегодня урок окончен. – Эбинизер покачал головой. – Я и так сказал больше, чем следовало.

– Минуточку! – возмутился я.

– Хосс. – Его голос был негромким, но гранитно-твердым. – Ты не способен помочь этому вампиру. А попытаешься – тебя спишут со счетов вместе с ним. Брось это дело. – Он закрыл глаза и продолжил сквозь стиснутые зубы: – Или сам, или я тебя заставлю.

Я не особый сторонник авторитаризма, а посему ожидал, что эти слова приведут меня в ярость.

Но злобы не почувствовал.

Мне стало… обидно.

– Вы не доверяете моему мнению, – тихо произнес я.

– Напротив, очень даже доверяю, – проворчал дед. – Но тобой, Хосс, я дорожу сильнее, чем любым твоим мнением. А сейчас ты по уши увяз в болоте с аллигаторами. И не очень-то соображаешь, что к чему. – Он смахнул комок эктоплазмы, норовивший скользнуть ему в глаза. – Ты меня знаешь. Я не хочу объяснять все по-плохому. Поэтому не вынуждай.

Пару секунд я думал, что бы на это ответить.

Эбинизер Маккой всегда представлялся мне грубоватым, раздражительным, несговорчивым, бесстрашным и безусловно добрым человеком, даже когда я понятия не имел, что он мой дед.

Мне хотелось рассказать, что у него есть еще один внук. Но я понимал причину его ненависти, поскольку сам испытывал такие же чувства. Мало кому в нашем мире доводится ощутить такую ненависть, берущую начало в крови и смерти, боли и гибели твоих близких, древнюю и разрушительную в своей первобытности.

Если кто-нибудь когда-нибудь сообщит, что мой отпрыск – вурдалак… Реакцию предсказать не могу, но уверен, что она была бы иррациональной и довольно пылкой.

В общем, рассчитывать на помощь деда не приходится. Брату осталось полагаться только на меня.

– Сэр, – сказал я наконец, – вы меня знаете. Когда в беду попадает один из тех, кто мне дорог, я переступлю через что угодно, но постараюсь помочь. – Я понизил голос до шепота: – Не заставляйте меня переступать через вас, сэр.

Долгое мгновение он смотрел на меня, прищурив глаза.

– Думаешь, это тебе по плечу, Хосс?

– Пока что я вполне уверен в своих силах.

– Сказал выпавший из окна, пролетая мимо тридцатого этажа.

Какое-то время мы стояли без движения, и с обоих капала эктоплазма. Наконец старик вздохнул:

– Звезды и камни… Остынь, Хосс. Обмозгуй все хорошенько. Утро вечера мудренее. – И добавил уже тверже: – Может, передумаешь.

– Может, передумает один из нас.

– Один из них, – он выплюнул последнее слово, словно каплю кислоты, – не стоит того, чтобы твоя дочь осталась сиротой.

– Дело не в том, кто они такие, – все так же тихо возразил я, – а в том, кто такой я. И какой пример подаю своему ребенку.

Какое-то время старик смотрел на меня с непроницаемым лицом.

Затем он развернулся и медленно зашагал прочь, стиснув зубы и понурив плечи. Через несколько шагов он исчез за вуалью, которую я не смог бы сотворить – впрочем, как и большинство его чар, – а я остался один в пустом подземном гараже.

Оглядев поле брани, я закрыл глаза.

Родня способна усложнить любое дело.

Черт побери.

(обратно)

Глава 13

– Значит, псы Тиндала существуют на самом деле? – спросил Баттерс. – Вот это да.

– Ну… «На самом деле» – понятие растяжимое, – сказал я. – Когда Лавкрафт начал валять дурака с исследованиями общества Туле[131], его выперли из Венатори Умброрум. Подробностей не знаю, но могу с уверенностью сказать, что внутренности ему выел вовсе не рак, а нечто… более зубастое.

Я сидел за столиком на кухне у Баттерса. Плащ я снял, а обе руки положил на столешницу ладонями вверх. Напротив расположился Баттерс в растянутом спортивном костюме. На столе рядом с ним покоился чемоданчик фельдшера скорой помощи. Баттерс разглядывал мои руки сквозь толстые спортивные гогглы[132], надежно застегнутые на затылке.

Баттерс – коротышка слегка за сорок. Теперь, когда он в отличной форме, этот парень словно свит из проволоки и выглядит даже миниатюрнее прежнего. Может, пять футов пять дюймов, но, если он весит больше ста сорока фунтов, я съем свой плащ, причем без соли. Волосы у него черные и кудрявые, а той ночью они были еще и растрепанные – не исключено, что из-за моего появления в столь неурочный час.

– Господи, – бормотал Баттерс, протирая влажной салфеткой зияющие порезы у меня на руках. – У тебя в ранах моторное масло.

– Это плохо?

Он сонно и совсем невесело посмотрел на меня.

– С учетом налипшего мусора – да. Плохо. – И со вздохом добавил: – Уж прости, но надо удалить инородные тела.

– Надо – значит надо, – кивнул я.

После этого он, вооружившись водой, жидким бетадином и жесткой кисточкой, взялся обрабатывать внутреннюю и наружную поверхность моих ран. Могло быть и хуже. Баттерс мог бы использовать йод. Да, могло быть и хуже, но пикником этот процесс я тоже не назвал бы. Ладони у меня чувствительные.

Двадцатью минутами позже я уже рассердился и вспотел, а Баттерс недовольно рассматривал мои травмы.

– Сделал все, что мог. Теперь перебинтую, но бинты придется менять раз в день. И внимательнейшим образом высматривать любые признаки заражения. Но лучшая тактика – профилактика, так что, пока раны не затянутся, купи защитные перчатки, Халк[133].

– Дельная мысль, – согласился я. – Насколько все плохо?

Дело в том, что я почти не чувствую боли. Такова специфика Зимнего Рыцаря. Нет, я замечаю, что со мной что-то произошло, но боль растворяется в фоновом шуме, и, если не вспоминать об этой особенности, сам не заметишь, как у тебя появятся довольно серьезные травмы.

– Думаю, что функционировать руки будут, – ответил Баттерс, – но, вообще-то, человеческое тело не предназначено для того, чтобы переворачивать грузовики. Ты… скажем так, раскрыл максимальный потенциал для своего роста и телосложения, но твои суставы и хрящи остаются человеческими, а кости состоят из костной ткани. Да, тело залечит эти раны, но всему есть предел. – Он покачал головой. – Я не шучу. Однажды ты попробуешь поднять что-нибудь непомерно тяжелое. Мышцы-то справятся, а кости и суставы – нет.

– На что это будет похоже? – поинтересовался я.

– На производственную травму. – Он тщательно вытер мои ладони и приступил к перевязке. – Итак, Белый Совет намерен усложнить тебе жизнь. Что в этом нового?

Баттерс не подозревал о существовании Черного Совета. Это тайная организация чародеев, и нельзя однозначно сказать, кто имеет к ней непосредственное отношение, но ее загадочные участники преследуют самые гнусные цели, и это еще мягко сказано. Те, кто посвятил себя противостоянию с Черным Советом, хранят эту информацию в секрете – отчасти потому, что нам остро не хватает веских доказательств против этой организации и мы понятия не имеем, чего хотят состоящие в ней чародеи и кто они такие, а отчасти потому, что плохим парням труднее сражаться с нами, толком не зная, кто им оппонирует.

Баттерсу можно доверять, но Черный Совет – проблема из разряда чародейских.

– Угу, – сказал я. – Встречайте нового шефа. В точности такого же, как старый.

Баттерс ответил каким-то странным взглядом, поскольку у меня не очень развиты шпионские навыки, и обман друзей не входит в число моих врожденных талантов, но пожал плечами: дескать, проехали.

– Ладно. – Он зевнул. – По телефону ты упоминал проблемы со здоровьем. Во множественном числе. Что еще тебя беспокоит?

Я рассказал про чиханье и призварит, и Баттерс прищурился:

– Это розыгрыш для новичков? Я ожидал чего-то в этом роде.

– Что? Глупости какие. – Я изо всех сил старался не вспоминать о серенаде, предназначенной ему на день рождения. – Проблема самая что ни на есть реальная.

– Ну да, конечно. – Баттерс стянул резиновые перчатки и принялся убирать со стола. – Как скажешь.

Да и черт с ним. В моей жизни хватаетбезумных событий, и вряд ли самопроизвольное призвание случайных предметов из пустоты засветится на чьем-то радаре. Хотя… именно теперь, когда вокруг творится столько всякого, Баттерс решил отгородиться от моего призварита кирпичной стеной?

Я снова чихнул. Сильно.

Раздался оглушительный грохот, и на кухонный пол упала секция кирпичной стены – квадратная, примерно четыре на четыре фута, и такая тяжелая, что от удара стол и стулья подпрыгнули к потолку. Баттерс вскрикнул, упал на спину и ловко перекатился к разделочному столу. Прежде чем я успел вскочить, его ладонь лежала на рукоятке ножа.

Мелкий парень. Но шустрый. Рыцари Меча не из тех, кого стоит недооценивать.

– Бод. – Я неуклюже вытер нос рукавом. – Бод. Деберь бидишь?

Баттерс просто стоял и пялился на кусок кирпичной стены, а потом вздрогнул, когда она завибрировала, сделалась прозрачной и наконец исчезла, оставив после себя многие галлоны эктоплазмы. Сверхъестественный желатин медленно расползался по полу, словно мы очутились в пробном эпизоде ремейка вышеупомянутой «Капли».

– Что ж, хорошо, – сказал Баттерс. – Значит, я… только что видел все своими глазами. – Он посмотрел на эктоплазму, потом на меня и покачал головой. – Ну и жизнь у тебя, Гарри. Что за чертовщина?

– Боброс де бо адресу. – Я прошлепал по скользкому полу, взял бумажное полотенце и начал неопрятно высмаркиваться. Несколькими полотенцами позже нос полностью очистился, и я снова мог нормально дышать. – Слушай, такого не может быть, чтобы я призывал эти предметы ниоткуда, причем в самом случайном порядке.

– Я всего лишь судебно-медицинский эксперт! – запричитал Баттерс. – Господи, Гарри! Может, это какой-то вирус и он поразил твою нервную систему? Или мозг? Или долбаное подсознание? С этим надо обращаться в клинику Мейо или университет Джонса Хопкинса[134]. Или в школу профессора Ксавьера![135]

– Они и в подметки тебе не годятся. Это ты у нас спец по сверхъестественным недугам.

– О-хо-хо… – Он положил нож на место и развел руками. – Ну ладно. Этому всегда предшествует чиханье?

– Пока что да, – сказал я.

– В таком случае купи лекарство от простуды. Любое, которое помогает, когда ты простужаешься. Может быть, если перестанешь чихать, этот твой призварит сам пройдет.

Какое-то время я смотрел на него мутными глазами, а затем разочарованно молвил:

– До этого я и сам додумался бы.

– Странно, – заметил он. – Еще немного, и ты заговоришь как взрослый человек, способный принимать разумные решения насчет своего здоровья. При желании, конечно.

Недолго думая, я показал ему средний палец и мимоходом отметил боль в раненой руке.

– Что насчет тошноты? Такое чувство, будто я застрял на вертящейся карусели.

– Инфразвук – весьма своевольная и недостаточно изученная штука, – ответил Баттерс. – Его непросто измерить, и существует масса способов использовать инфразвук в качестве оружия или для военной связи, поэтому незасекреченных исследований совсем немного. Но Паранет есть Паранет, и некоторые из тех, кто интересуется снежным человеком, утверждают, что с помощью инфразвука он отпугивает людей со своей территории. А еще предельно низкие частоты задействованы в рычании тигров и других крупных хищников. Помнишь рассказы о том, как люди теряют способность двигаться, услышав тигриный рык? Таково действие инфразвука на парасимпатическую нервную систему[136].

– Спасибо, что рассказал о реальности инфразвука и последствиях его воздействия на людей, – сказал я, – но об этом я и сам худо-бедно догадывался. Поведай лучше, как избавиться от симптомов.

– По словам изучающих снежного человека, в первую очередь надо хорошенько выспаться. Раз уж ты возомнил меня своим персональным терапевтом, вот рекомендация: прими две таблетки аспирина, а утром позвони.

– Угу, – поморщился я. – Вот только мне сейчас не до сна.

– Ну разумеется, – вздохнул Баттерс, достал из шкафчика пластиковый пузырек и бросил его мне.

– Таблетки от аллергии? – скептически спросил я.

– Значит, теперь ты у нас врач? – Баттерс переместился к раковине и набрал чашку воды.

– Какой там врач… Всего лишь судмедэксперт.

Баттерс окунул палец в воду, щелчком отправил каплю в мою сторону, осторожно подошел к столу, чвякая подошвами по эктоплазме, и поставил чашку передо мной.

– Это дифенгидрамин. Зачастую чиханье – аллергическая реакция, а в руках у тебя антигистаминное средство. Должно помочь. Прими две таблетки.

За неимением внятных контраргументов я сделал как велено, тем самым доказав, что я вовсе не своевольный и заносчивый упрямец, отвергающий приказы авторитетных и компетентных людей. Я имею в виду, теперь это задокументировано. Так что вопрос закрыт.

Что-то зашуршало, и я поднял глаза. В дверях появилась заспанная девушка с волнистыми рыжими волосами и сногсшибательной фигурой. Одной рукой она придерживала изумрудно-зеленый махровый халат, чтобы тот не распахнулся. Энди, пожалуй, самая очаровательная из всех знакомых мне оборотней.

– Уолдо, что это грохнуло? И что случилось с полом? Ой, Гарри… – Она чуть сильнее запахнула халат и прихватила его поясом. – Я тебя не заметила.

– Энди, – кивнул я. – Извини. Не хотел тебя будить.

Она ответила мне усталой улыбкой.

– Говорят, начинаются трудные времена.

– Правильно говорят, – подтвердил я. – Тебе неплохо бы отоспаться. На тот случай, если понадобишься.

– А мне, как погляжу, спать не положено, – протестующе заявил Баттерс.

– Положено. Но вчера. А сейчас мне без тебя никак.

Тут я услышал легкие шаги, и второй женский голос спросил:

– Что случилось?

Появилась еще одна девушка, стройная, но крепкая. Ноги – мускулистые, как у марафонцев, – прикрывала футболка с принтом «Мстителей», достаточно большая, чтобы служить девушке платьем. Картину дополняли тонкие мышино-бурые волосы до плеч, большие карие глаза на узком лице, слегка косящие из-за отсутствия очков, и отметина от подушки на щеке.

– О господи. Привет, Гарри. Я… гм… осталась переночевать. После ЛАН-вечеринки[137]. Что у тебя с руками? Порезался?

– Марси, – кивнул я. Она тоже оборотень, и не будь я знаком с Энди, сказал бы, что Марси уверенно держит пальму первенства по очарованию. – Привет. Ну да. Вот, зашел показаться доку Баттерсу. Проверить, не нарушил ли я условия гарантийного срока.

– Ах вон оно что, – сказала Марси. – Тогда понятно.

Наступила долгая неловкая тишина. Баттерс порозовел настолько, что мог бы служить ходячей рекламой Дня борьбы против рака груди[138], а Марси смотрела куда угодно, только не на меня.

– Ой, бога ради, – не выдержала Энди. – Ребята, он взрослый человек. А я устала. Выводы сделаешь сам, Гарри. Не сильно ошибешься. И даже не надейтесь, что я стану мыть пол.

Она развернулась, взяла Марси за руку и твердым шагом удалилась в спальню. Щеки у Марси зарделись, но она беспрекословно последовала за Энди.

Я взглянул на Баттерса. Его уши были красными, как сигнал светофора. Я поднял бровь. Коротышка глубоко вздохнул:

– Гарри, только попробуй меня подколоть или все испортить, и я выбью тебе зубы.

Это было сказано самым правильным тоном: спокойно и совершенно искренне. Я имею в виду, существуют способы дать собеседнику понять, что ты готов прибегнуть к насилию. Многие считают, что для этого надо побольше кричать и размахивать руками. Это не так. По-настоящему опасным людям не требуется повышать голос. Искренность таких предупреждений основывается на уверенности в себе, а та приходит с опытом, и никак иначе.

Баттерс получил свой меч на исходе зимы и всего лишь месяц трудится Рыцарем на полную ставку. Но я видел, как он схлестнулся, пожалуй, с самым жутким и опасным злодеем из мне известных – и победил.

И вот он стоит напротив, щетинится как еж и убедительно советует мне не лезть не в свое дело.

Проклятье. Этот коротышка повзрослел у меня на глазах.

Я поднял руки, показывая, что мирный исход дела меня вполне устраивает:

– Хорошо. Но я сохраняю за собой право вернуться к этой теме позже.

– Неужели это обязательно? – Баттерс стал беспокойно рыться в холодильнике. Похоже, ему было неловко, как школьнику, которого застукали с журналом для взрослых. – Мы стараемся не афишировать эту тему.

– Не афишировать, значит?

– Пойми, – жалобно сказал он, – я сам толком не знаю, как это получилось. Честное слово. Но никому не позволю взять и все испортить.

– Баттерс. – Я дождался, пока он повернется ко мне, и продолжил: – Это не ты сидишь у меня на кухне и просишь о помощи. Не сомневаюсь, что ты прекрасно знаешь, как устроить личную жизнь. А мне, как человеку, живущему в стеклянном доме, неразумно бросать в кого-то камни.

Секунду-другую он изучал мое лицо, а затем несколько расслабился.

– Ну да. Я не подумал. Извини, дружище.

– Нечего тут извиняться. – Я взглянул в сторону двери, за которой скрылись обе девушки, и открыл рот, собираясь заговорить. Но затем задумчиво провел языком по зубам и снова сомкнул губы.

Даже удивительно: казалось бы, банальное молчание, а скольких проблем оно позволяет избежать! Надо бы мне почаще молчать.

– Ну что ж, – продолжил Баттерс тоном человека, предлагающего вернуться к делам, – в Паранете висит заблаговременное предупреждение. Всем велено смотреть в оба и тут же сообщить, если обнаружится что-нибудь подозрительное. Можешь рассказать подробности?

Я кивнул и поведал о ситуации в сверхъестественных кругах, о мирных переговорах и о том, что случилось с Томасом.

Он слушал, и на лице его все отчетливее проступало беспокойство.

– Судя по всему, дела могут принять, гм, любопытный оборот.

– Правда? – Удивленный его тоном, я поднял глаза.

– В городе Саня, – объяснил Баттерс. – Поселился в гостинице возле аэропорта. Он должен был всего лишь пересесть в О’Харе[139], но рейс задержали. Семь раз.

В данный момент на всем белом свете существуют лишь два действующих Рыцаря. Двое. И Рыцари Меча – или Креста, в зависимости от того, как рассматривать их профессиональные приоритеты, – склонны объявляться там, где они нужнее всего, причем всякий раз по чистой случайности. Вообще-то, совпадение было таким безупречным, что я, черт возьми, сразу понял, что никакое это не совпадение. Взаимоотношения с Богом у меня весьма неоднозначные, но, судя по синхронному появлению Его Рыцарей, в туристическом бизнесе Он добился бы необычайных успехов.

– А, – произнес я. – Хм. Может, Саня переехал бы к тебе на пару дней. Обменялись бы парой-другой рыцарских историй, ну и так далее.

– Точно. – Баттерс натянуто улыбнулся. – Чем я могу помочь?

– Мне уже известно, – покачал головой я, – что вы, ребята, объявляетесь именно там, где угодно Всемогущему. И хочется верить, что мне хватит ума не путаться у вас под ногами. Так что решай сам. Где, по-твоему, ты будешь наиболее полезен?

Какое-то время он смотрел на меня, а затем тихо признался:

– Больше всего меня беспокоят пользователи Паранета.

Магический дар подобен всем остальным талантам: каждому он достается в разном объеме. Люди вроде меня умеют распоряжаться силами вселенной так, словно это детские игрушки, а другие парни на такое не способны, хотя они тоже одаренные. И положению этих «неимущих магического мира» не позавидуешь. Они знают о паранормальной стороне действительности, но не имеют возможности повлиять на нее. Силенок не хватает.

По крайней мере, так обстояло дело, пока не появился Паранет. С распространением Интернета неимущие получили то, чего у них раньше не было: связь друг с другом. Люди начали знакомиться, заводить друзей, координировать совместную деятельность, причем без особых усилий и в относительной безопасности, и в итоге образовали сообщество такое же могучее, как врожденный магический дар. Теперь сверхъестественным хищникам все труднее охотиться на неимущих: ведь те согласуют свои действия, сообщают друг другу о потенциальных угрозах – и объединяют посредственные таланты в нечто куда более серьезное. Проклятье! В каком-то смысле неимущие стали едва ли не могущественнее самих чародеев.

Да, у них достаточно сил, чтобы дать отпор всякому сброду. Но грядущей бури они не переживут.

– Согласен, – тихо сказал я. – И они тебя знают. Доверяют тебе. Поработай с ними. Собери нужную информацию и введи Мёрфи в курс дела.

– А что насчет Томаса? – Баттерс не знал, что Томас приходится мне братом, но у него и в мыслях не было, что мы отвернемся от соратника, с которым не раз сражались бок о бок.

– Я над этим работаю. Возможно, наилучшим вариантом будет дипломатическое решение.

Баттерс поскользнулся на эктоплазме и едва не шлепнулся на пятую точку, но успел ухватиться за разделочный стол и устоял на ногах. Затем уставился на меня и спросил, стараясь не улыбаться:

– Кто ты такой и что ты сделал с Гарри Дрезденом?

Я бросил на него сердитый взгляд и встал, стараясь не потерять равновесие посреди всей этой эктоплазмы. Она уже начала сублимироваться, и от исходного объема осталась примерно половина. Я натянул плащ.

– Не могу сказать, что люблю устраивать взрывы и пожары. Но зачастую у меня попросту нет выбора.

Баттерс понимающе кивнул.

– Каков твой следующий ход?

– Дипломатическая работа, – ответил я. – С королевой вампиров.

– Что, поедешь в замок без сопровождающих?

В наших краях штаб-квартира Белой Коллегии находится в замке семейства Рейт.

– Угу.

– Нет уж. Пойду саквояж возьму, – вздохнул Баттерс.

– Незачем, – сказал я. – Мэб и Лара заключили сделку. И Мэб весьма доходчиво объяснила, что можно, а что нельзя. Так что Лара будет вести себя прилично.

– Точно? – нахмурился Баттерс.

Я кивнул:

– Отдыхайте. Не исключено, что в ближайшем будущем мне и впрямь понадобится твоя помощь.

Он оглянулся в сторону спальни. Заметно было, что он сражается с угрызениями совести.

– Ладно, – наконец согласился он. – Доброй удачи, Гарри.

– Другой удача не бывает. – Я с благодарностью кивнул Баттерсу, забрал посох и отправился в гости к Ларе Рейт.

(обратно)

Глава 14

Поместье Рейт расположено в часе езды к северу от города, в сельской местности, где ближайшие соседи находятся достаточно далеко, чтобы не услышать громких криков. Сам дом стоит посреди чащи громадных вековых деревьев – по большей части дубов, выглядящих так, словно их привезли из Шервудского леса[140].

Черт возьми, с учетом сил и средств, которыми располагает Белая Коллегия, нельзя исключать, что так оно и было.

Подъехав к воротам, я обнаружил, что поместье охраняют полдюжины человек в бронежилетах и полном тактическом снаряжении. Вид у них был нешуточный. Когда я остановил «мюнстер-мобиль», пятеро направили на меня штурмовые винтовки, а шестой приблизился. Прямая спина, квадратные плечи, расслабленная походка. Персональную охрану Лара старалась выбирать из бывших военных. По большей части морских пехотинцев.

Человек, подошедший к моему автомобилю, являл собой внушительный сплав юношеского атлетизма и загрубелого жизненного опыта. Он не стал утруждать себя приветливой улыбкой. Я уже сталкивался с ним. Его звали Райли.

– Чем могу помочь, сэр?

– Похоже на «эй-ары»[141]. – Я покосился в сторону направленных на меня автоматов. – Но диаметр стволов слишком здоровенный. Под «Беовульф»?[142]

Райли пожал плечами.

– Чем могу помочь?

– Мне нужно увидеть миз Рейт, – сказал я.

– До утра территория закрыта.

Я посмотрел на него, положил руку на дверцу и поудобнее устроился на сиденье. Дураки у Лары не задерживались, так что я имел дело с профессионалом. В подобных ситуациях я склонен действовать… гм… импульсивно. Сегодня, однако, я приехал искать дипломатическое решение проблемы. Признаться, мне это было в новинку, но взрывать все подряд и расшвыривать людей, работающих на Лару, в произвольных направлениях… Пожалуй, это не самое благоприятное начало разговора.

Кроме того, я готов был поспорить, что еще человек пять-шесть сидят в засаде и целятся в «мюнстер-мобиль» из чего-нибудь вроде гранатомета. Взлетать на воздух в собственной машине не входило в мои планы. И без того проблем выше крыши.

Поэтому я улыбнулся охраннику и сказал:

– Послушайте. Мы с вами пересекались по делу Лютера. Для вашей хозяйки оно закончилось не самым лучшим образом, но вы уберегли ее от по-настоящему серьезных проблем. И мы оба сдержали данные обещания.

Не отводя глаз, Райли что-то проворчал в знак согласия.

– Я здесь, чтобы помочь, – продолжил я. – Позвоните в дом. Не пожалеете.

Он еще немного посверлил меня взглядом, после чего ушел в сторожку и взялся за телефон, в то время как дула пяти автоматов очень крупного калибра, известных способностью останавливать транспортные средства, продолжали смотреть мне в физиономию. Наконец лицо Райли сделалось чуть более бледным, и он жестом велел своим коллегам опустить оружие и отойти в сторонку. Он указал на меня, затем на ворота, и те с жужжанием начали открываться.

Прежде чем я тронулся с места, из темноты за оградой вынырнул «хамви». Армейский пикап-вездеход был совершенно черным, и на станине у него стоял самый настоящий «ма-дьюс»[143]. «Мюнстер-мобиль» покатил следом за ним, а в кильватере у меня пристроился второй пикап с таким же пулеметом и Райли на подножке – с автоматом на изготовку. Как видно, к дому меня собирались доставить со всеми почестями.

Проехав пару миль по Шервудскому лесу, мы очутились на лужайке у величественного особняка, в котором я уже не раз бывал. По пути я чувствовал тонкие магические паутинки, вплетенные в тропу вдоль дороги. Что это за чары, я так и не понял, поскольку мы ехали слишком быстро. Но вывод был очевиден: Лара оплела свою территорию какой-то магической защитой.

Интересно, где она нашла исполнителя для такой работы?

Внушительный замок семейства Рейт оформлен в стиле сельской Франции восемнадцатого века, но изобилие гаргулий и прочих готических штрихов наводит на мысли о соборе Парижской Богоматери. Ясное дело, до пожара.

Мы припарковались перед входом, после чего Райли подошел к «мюнстер-мобилю» и открыл мне дверцу.

– Мы присмотрим за вашим автомобилем, пока вы будете в доме, сэр. – Он протянул руку: мол, давайте ключи.

Слово «присмотрим» могло означать что угодно. Например, «разберем по винтику в поисках прослушки или бомбы».

– Только после того, как подтвердите, что я нахожусь здесь по праву гостя, – ответил я, твердо глядя ему в глаза.

– Вы гость миз Рейт и находитесь под ее защитой, – признал он.

Я без особой охоты отдал ему ключи, после чего несколько секунд поднимался по ступенькам, а Райли шел следом. Наконец я открыл дверь и по-хозяйски вошел в замок.

Даже в солнечные дни этот старый дом производил мрачное и гнетущее впечатление, а темной ночью он и вовсе походил на декорацию из мультфильма про Скуби-Ду[144]. Внутри было совсем мало света, лишь несколько тусклых пятен тут и там над развешанными по стенам картинами. Я повернулся, чтобы справиться у Райли, где все, но тот остановился на пороге и аккуратно прикрыл дверь, оставив меня одного во всем этом сумраке.

Одиночество мое длилось недолго. По полу, отделанному древесиной твердых пород, звонко защелкали каблуки. Я не стал спешить с выводом, что ко мне приближается женщина. Замок Рейтов – такое место, где на каблуках может ходить кто угодно.

В полоске тусклого света появилась высокая фигура в ладно скроенном черном деловом костюме. Женщина. Короткая стрижка, темно-рыжие волосы, внимательные глаза цвета морской волны – со шрамами в уголках. Походка спортивная, выглядит лет на тридцать, но что-то в ее взгляде насторожило меня, а еще я приметил изрубцованные и распухшие костяшки пальцев.

– Добрый вечер, мистер Дрезден. – Женщина едва заметно улыбнулась. – Не соблаговолите ли проследовать за мной? Я провожу вас к миз Рейт.

– Угу. Ладно, – сказал я, и мы углубились в недра замка.

Мебель здесь выглядела так, словно ее привезли прямиком из Лувра. Мне доводилось жить в квартирах, стоивших меньше, чем пара квадратных футов этого замка.

Чтобы убедиться, что догадка соответствует действительности, мне потребовалось около двадцати секунд.

– Неужели Ваддерунг сдает своих валькирий в аренду? Или распродажу устроил?

– «Монок секьюритис»[145] предоставляет консультантов многим заказчикам. – Эту фразу рыжая сопроводила улыбкой зуба на четыре радушнее, чем уместно в подобных обстоятельствах, и сладко промурлыкала: – Но я не прочь узнать, что вы имели в виду под словом «распродажа».

Валькирии нечеловечески сильны, быстры, прекрасно держат удар и вдобавок обладают опытом, идущим в нагрузку к вечной жизни. К тому же они не просто любят подраться, без драки они жить не могут. Я уже видел их в деле, и мне не очень хотелось получить по шее на ровном месте, забавы ради, а конкретно эта валькирия шагала с такой непоколебимой самоуверенностью, что даже каменным стенам было бы разумнее расступиться и не стоять у нее на пути.

– Прошу, не сочтите за личное оскорбление, – сказал я. – Это я так, острить пытаюсь.

– По-вашему, я туповата? – осведомилась она.

– Напротив. Порезаться можно, – ответил я, и она усмехнулась глубоким грудным смешком:

– Не зря вы наделены глазами, сейдрмадр[146]. – Женщина с любопытством посмотрела на меня. – Мало кому из мужчин известно, что к нам надо относиться с уважением.

– Разве вам трудно их просветить?

– Нет, – спокойно ответила она. – Нетрудно. Сестра говорит, вы не теряетесь в щекотливых ситуациях.

– Сестра? – переспросил я. – А! Сигрун Гард!

– Естественно. – Она протянула мне руку. – Фрейдис Гард.

– Гарри. – Я ответил рукопожатием. Хватка у Фрейдис была как у пневматической струбцины, а моя перебинтованная ладонь оказалась весьма чувствительной. – Ой. Если можно, полегче.

– Кое-что я о вас слышала, – снова усмехнулась она, – но, как вижу, вы и впрямь особенный человек. В это время суток Лара никого не принимает.

– Думаю, впустить меня проще, чем восстанавливать ландшафтный дизайн, – заметил я.

– Должно быть, вы правы. – Фрейдис подошла к двери, остановилась и указала на нее в высшей степени неуместным жестом Ванны Уайт[147]. – Вот мы и пришли.

Я открыл дверь, переступил порог и оказался в додзё[148] замка Рейт.

Я имею в виду, если у тебя несметное количество комнат, среди них найдется и додзё. Непременно.

Комната разительно контрастировала с остальными помещениями замка. Много света, белые стены, а на стенах – белые шелковые флаги с нарисованными от руки черными кандзи[149]. Я знал, что это за иероглифы, но прочесть их не мог. Посреди тренировочной площадки, вымощенной полированным деревом и почти целиком покрытой татами[150], я увидел женщину в белом кимоно. В руках у нее был гладкий округлый посох из тех, что называют «бо». Женщина отрабатывала выпады. Посох вращался перед ней и вокруг нее так, что его очертания сливались в сплошное пятно. Посвист оружия, рассекавшего воздух быстрее, чем в руках у любого чистокровного человека, напоминал мерное шипение.

Не переставая вращать посохом и наносить удары в пустоту, женщина повернулась ко мне лицом. О скулы Лары Рейт можно расщеплять атом, взгляд ярких серо-серебристых глаз способен просверлить дыру в толстолистовой стали, а улыбка бывает более хищной, чем нож с крючковатым острием. Иссиня-черные волосы такие длинные, что доходили бы до поясницы, не будь они собраны в довольно неаккуратный пучок. Лара замерла, не закончив упражнения. Все ее тело застыло, и дервиш превратился в манекен. Демонстрация идеального самоконтроля произвела на меня глубокое впечатление. И весьма заинтриговала.

Лара – она такая. Всякий раз, оказываясь в ее присутствии, я против воли чувствую сильнейшее влечение к ней – и не только потому, что она вампирша Белой Коллегии и ближайший эквивалент суккуба[151] по эту сторону адских врат. Скорее, дело в ней самой. Лара красива и опасна, как голодная тигрица. А еще она очень-очень умная.

Она посмотрела мне в глаза и изогнула губы в улыбке.

– Если хочешь поговорить со мной прямо сейчас, Гарри, разувайся и бери бо.

– О, да ладно, – сказал я.

Она подняла бровь:

– Это время отведено для упражнений, и я не трачу его на другие дела. К тому же ты сам пришел ко мне домой. Принимай условия или проваливай, Дрезден.

Я выдохнул.

Выполнить приказ Лары – все равно что предоставить ей приемлемый способ нарушить гостевые правила и лишить меня своего покровительства. В конце концов, если во время тренировки в додзё со мной случится нечто плохое, это спишут на достойный сожаления несчастный случай. Как ни крути, упражняться в боевых искусствах небезопасно. Или же Лара заявит, что я хотел убить ее – так же, как Томас пытался прикончить Этри. Честно говоря, если Лара станет мутить воду в ситуации с Томасом, создав такую же проблему с моим участием, а затем спишет все на масштабный заговор, в этом будет какая-никакая логика. Мысль, конечно, отчаянная, но вполне может взбрести в буйную голову, если надо прикрыть попавшего в беду родственника.

Я пожевал губу. Нет. Лара так не поступит. Это не в ее стиле.

Лара – самая осторожная и изворотливая вампирша среди всех этих психов и социопатов. На самом деле я не считал ее жизнелюбивым монстром вроде других вампиров Белой Коллегии, с которыми был знаком. Нет, она куда опаснее. Дисциплинированная, чрезвычайно сдержанная, она не желала уступать ни демоническому паразиту, сделавшему из нее чудовище, ни кому-либо еще, кто станет провоцировать ее на нежеланные поступки.

Если бы Лара желала мне смерти, я был бы уже мертв. Это произошло бы внезапно, быстро, чисто, и у меня, по всей вероятности, не было бы ни единого шанса отразить удар. Я даже не понял бы, что случилось. Я видел Лару в бою, а она видела меня, и каждый из нас предпочел бы лишить другого возможности дать сдачи.

Но время поджимало, и пререкания насчет правил дипломатического этикета никак не помогут моему брату. Поэтому я решительно стиснул зубы и сбросил кеды.

– Молодец. – Улыбка Лары стала лукавой и какой-то недоброй.

– А вот это слишком банально. Все и так знают, что я молодец.

Я сел, чтобы стянуть носки. Затем выпрямился, но плащ снимать не стал, а вместо этого подошел к тренировочной площадке и взял с простой деревянной стойки еще один бо, размял раненые руки и поморщился от легкого дискомфорта. Боль уже становилась все более отдаленной: Зимняя мантия делала свое дело, и травмированные нервные окончания не чувствовали ничего, кроме холода.

Я обошел вокруг Лары, остановился перед ней и принял стойку боевой готовности: свободнее перехватил посох и выставил его перед собой почти на всю длину, на уровне пояса – так, как принято держать клок сена на вилах.

– Европеец, – усмехнулась Лара и поклонилась мне в пояс.

– Я учился в Кабаньей лощине[152], что в штате Миссури.

Мёрфи показала мне множество азиатских приемов, но я не хотел, чтобы Лара об этом знала.

– Однако моим первым наставником, – добавил я, – был шотландец.

– Большую часть восемнадцатого века я провела в Японии. – Лара тоже изготовилась к бою: перехватила посох вертикально и направила его нижний конец в мою сторону.

– Я думал, в те времена Япония была закрыта для иностранцев.

– Ты что, плохо меня рассмотрел? – Она снова усмехнулась и шевельнула бедром так, что я едва не пустился в паническое бегство, но сдержался и сказал:

– А. Ну да.

Ее улыбка потеплела.

– Что тебе нужно, Гарри?

Я сделал простенький выпад в ее сторону. Она с легкостью парировала удар, отбив мой посох так стремительно и сильно, что он едва не вылетел у меня из рук. Восстановив хватку и равновесие, я отступил от тычка, который пришелся туда, где мгновением раньше была моя босая ступня. Посох Лары глухо щелкнул по татами, и разнесшийся по комнате звук напомнил мне хлопок, с которым делают хоум-ран[153].

– Адские погремушки, Лара!

– Боль – лучший учитель, – сказала она. – Поддаваться я не намерена. И тебе не советую.

С этими словами она перешла в атаку, целя мне в лодыжку, и я успел парировать выпад кончиком посоха.

– Слышала про Томаса?

– И о том, как ты приходил к нему. А потом был у Жюстины. Да, слышала. Что он тебе сказал?

– Только имя Жюстины, – покачал головой я. – Да и то еле выговорил. Они довольно сильно разбили ему рот.

Теперь, когда я был за пределами досягаемости, пришла моя очередь атаковать, и Лара отступила. Для женщины она довольно рослая, но я рослый для кого угодно, так что у меня имелся почти фут преимущества, и я не преминул им воспользоваться. Посохи снова и снова щелкали друг о друга, и Лара едва не раздробила мне костяшки пальцев. Она двигалась быстрее меня, и техника у нее была получше моей, но техника и скорость – не единственные решающие факторы в реальном бою. Это была схватка между медведем и пумой: если загнать Лару в такое положение, где я мог бы применить силу и выносливость, королеве вампиров придется несладко. Поэтому я теснил ее к выходу с татами, а она из раза в раз ускользала в сторону, опережая меня на один шаг.

Но существуют и другие способы замедлить противника.

– Жюстину прикрывают мои люди, – сказала Лара. – Безопаснее только изолировать ее в этом замке.

– Она беременна, – сообщил я.

Лара оступилась, и мой бо тут же устремился к ее коленной чашечке. Колено Лара спасла, но приняла удар в икроножную мышцу, через ткань кимоно, и зашипела от боли. Она тут же провела контратаку, нацеленную мне в голову, однако я успел пригнуться. Теперь Лара стояла на одной ноге: глаза прищурены, оружие готово и к защите, и к нападению.

Будь все по-настоящему, схватка закончилась бы через считаные секунды. Или началась бы всерьез. Мы перешли бы к использованию сверхъестественных способностей, и одному богу известно, какой хаос воцарился бы в этой комнате и чем он завершился бы. Я отступил, поставил кончик бо на татами и изогнул талию в легком поклоне.

Не сводя с меня подозрительных глаз, Лара отзеркалила мои движения – хоть и на одной ноге, но с изумительной грацией.

– Уверен? – осведомилась она мгновением позже, вращая стопой ушибленной ноги.

– Томас был уверен.

– А мне не ска… – Плотно сжав губы, Лара приняла более агрессивную стойку – под стать моей, – и я тоже насторожился.

Какое-то время мы кружили по татами, атакуя и парируя выпады.

– Ты рассказывал о нем деду?

Я сбился с ритма, и посох Лары угодил мне в пряжку ремня, сбил с ног и отправил задницей на татами. Я сидел и смотрел, как Лара с невозмутимым взглядом опускает бо и кланяется мне – так же, как совсем недавно я кланялся ей.

Она знала про нас с Томасом. Я имею в виду, это не было для меня тайной, но к тому же Лара выяснила, кем нам приходится Эбинизер. Общеизвестно, что Белая Коллегия состоит из коварных созданий, которые спят и видят, как бы устроить какую-нибудь пакость, и если ты связан с ними – так или иначе, – готовься к тому, что почти весь сверхъестественный мир будет относиться к тебе с подозрением, причем вполне оправданным. Если информация о нашей с Эбинизером связи с Белой Коллегией станет общественным достоянием, нынешняя ситуация может принять довольно-таки скверный оборот.

А претензий к вампирам у Эбинизера столько, что, если пустить их под запись, блокнота не хватит. И тетрадки не хватит. Гроссбуха, может, и хватит, но тоже не уверен. И по всей вероятности, дело кончится полнейшей неразберихой.

– Я знала с самого начала, – раздраженно бросила Лара, словно прочитав мои мысли. – Помню, как отец был одержим твоей матерью. Заставлял меня нянчиться с Томасом. Я часто слышала их разговоры – похоже, никто в моей семье не понимает, каким смертоносным оружием может быть умение слушать, – и однажды, когда твоя мать отправилась к Маккою, Томас остался у меня на попечении. А когда ее не стало, я помогла отцу повесить ее портрет. В его эгоистично-психанутой галерейке.

– Но ты никогда не поднимала эту тему, – кивнул я. – Никогда не пользовалась этим рычагом давления.

– Нет, – ответила она. – Ведь после того, как его мать сбежала от нашего отца, именно я меняла Томасу подгузники. Одевала его. Кормила. Учила читать. – Она покачала головой и бросила взгляд на флажок на стене. – Я беспощаднее многих, Дрезден. Но даже у меня имеются границы. И по большей части они связаны с родственниками.

– Вот почему ты не воспользовалась этой информацией против него, – сказал я. – Но почему ты не вооружилась ею против меня?

– Ты никогда не давал мне веской причины к тому, чтобы применять настолько грязные приемы, – ответила она. – И я нанесла бы вред не только тебе, но и Томасу.

– В таком случае ты знаешь, почему я хочу помочь ему.

– Мы оба этого хотим.

– Тогда вытащи его из тюрьмы, – сказал я. – Тебе это под силу. Пообщайся с Этри и его ребятами. Придумай какое-нибудь решение.

Ее лицо едва заметно изменилось. Только что было человеческое, а теперь побледнело и стало похоже на мрамор.

– Это невозможно.

– Не бывает ничего невозможного, – возразил я, но она подняла тонкую белую руку:

– В нынешней ситуации – бывает. Мне показали предварительные улики. Не прошло и десяти минут после начала перемирия, приуроченного к переговорам, как Томас вошел в посольство под надуманным предлогом и попытался убить короля свартальвов. Все это есть на видеозаписи. И если я не дезавуирую действия Томаса, Этри попросту вынужден будет предположить, что брат явился по его душу по моему приказу.

– Подчиненные Этри могут показаться скучными и консервативными, – тихо сказал я, – но на деле они похожи на викингов и реагируют соответствующим образом.

– Вот именно, – согласилась Лара. – Стоит им решить, что я хотела причинить вред Этри, и начнется война, участвовать в которой у меня нет ни малейшего желания. – Она усмехнулась, и я услышал в ее голосе истерическую нотку. – Даже будь у Томаса целый год на размышления, как все запороть, он не придумал бы ничего лучше, чем в открытую напасть на Этри.

– Наверняка ты можешь хоть что-то сделать, – настаивал я. – Как насчет вергельда?[154]

– Погибший свартальв… – поморщилась Лара.

– Аустри, – подсказал я. – Его звали Аустри.

Пару секунд она озадаченно смотрела на меня.

– Ладно, пусть будет Аустри. Он погиб, защищая главу государства. Это нападение не на индивидуума, а на весь народ. Вергельд выплачивается, когда обе царственные особы хотят избежать конфликта. Но Этри это не устроит. – Она снова покачала головой. – Наш брат находится за пределами моего политического влияния.

– В таком случае для чего тебе все эти морпехи? – хмуро осведомился я.

Лара посмотрела на меня как на ребенка с бейсбольной перчаткой, пропускающего простейшие мячи.

– Предлагаешь силой забрать Томаса из посольства? Во-первых, это серьезная военная операция в самом логове дракона. А во-вторых, нарушение границ суверенной территории и пренебрежение Неписаным договором. Мэб не сможет сохранить нейтралитет и будет обязана помочь свартальвам. Не исключено даже, что подошлет ко мне убийц. – Она помолчала. – При отсутствии других вариантов я охотно выступила бы против Этри и его подданных ради спасения моего придурочного брата. Но не могу – и не желаю – выставлять своих людей против свартальвов, Мэб и остальных подписантов договора. Это будет массовое самоубийство.

Она взглянула на другой флажок с черными кандзи, и мне показалось, что ей совестно.

– Моя власть не беспредельна, – продолжила она. – Даже при моем дворе. Стоит решиться на такой иррациональный шаг, и меня свергнут.

Я медленно выдохнул.

Она продолжала молчать.

– Зачем? – спросил я. – Зачем он это сделал?

– Я надеялась, что тебе, чародей, известно больше, чем мне. Нападение спланировала не я, и Томас даже не обмолвился о нем, – наверное, чтобы у меня осталась возможность избежать войны. А это значит, что он, несмотря на весь свой идиотизм, хотел как лучше.

– Стало быть, драка исключена, – сказал я.

– Да.

– И переговоры тоже.

– Похоже на то.

– Но все равно надо что-то предпринимать!

– Разумеется. – Лицо Лары сделалось совершенно непроницаемым. – Готова выслушать твои предложения.

– Придется найти другие варианты, помимо силового и политического, – сказал я.

Она задумчиво кивнула:

– Завтра начинаются переговоры, и я буду присутствовать на открытии. Возможно, найду подходящие средства для достижения цели.

– Возможно? – Я встал и покачал головой. – Если сидеть сложа руки, наш брат умрет, а если тебе до лампочки…

Лара налетела на меня черно-белой среброглазой молнией, преодолевшей двадцать футов быстрее, чем я успел моргнуть, схватила бледными руками за плащ и швырнула на татами с такой силой, что у меня искры из глаз посыпались. К тому времени, как я отчасти смахнул их прочь из поля зрения, Лара сидела на мне верхом, одной рукой держала меня за грудки, а вторую занесла, будто нож, готовая рубануть мне по горлу ребром ладони.

– Не смей, – прошипела она, приблизив свое лицо к моему, – рассказывать мне, как я отношусь к родственникам. Или что я готова для них сделать.

Я подумал и пришел к выводу, что добавить тут нечего. Мы оба тяжело дышали. Я обнаружил, что глазею на ее губы.

Глаза Лары просветлели и засверкали, словно зеркала. Она тоже смотрела на меня и пыталась отдышаться после недавнего рывка.

Я четко и ясно чувствовал на себе вес Лары. И мое тело тоже его чувствовало. А оно склонно воспринимать подобные контакты с чрезмерным восторгом.

Более того, Зимняя мантия совершенно слетела с катушек. Да, она обеспечивает доступ к отличным источникам сил фэйри и наделяет тебя быстротой и недюжинной физической силой, но не следует забывать, что Зима – духовное пристанище всех первобытных и примитивных существ, охотников, грабителей и захватчиков. Если вам приспичило пообниматься, не суйтесь ко двору Зимней династии сидхе: здесь ваши ребра попросту вомнут в позвоночник. Но если вам нужен грубый животный секс… О да. Вы пришли по адресу. Нельзя исключать, что в процессе вас разорвут на части, но так уж оно устроено при Зимнем дворе.

Мантия решила, что Лара – превосходный вариант. Что Ларе срочно необходим кто-то, кто сорвет с нее кимоно и проведет с ней несколько часов, наполненных мудреными гимнастическими упражнениями, и что этим «кем-то» должен быть я. Мое тело горячо поддерживало эту идею – я почувствовал, как мускулы понемногу наполняет чувственное напряжение и я прижимаюсь к ней чуть крепче.

– О, – еле слышно выдохнула Лара, и ее зеркальные глаза засияли пуще прежнего.

Чтобы не усложнять ситуацию, я отвел взгляд и стал смотреть куда-то вниз, но особой пользы это не принесло, поскольку в моем поле зрения оказалась нога Лары, высвобожденная из складок кимоно, и я увидел, как безупречная белая кожа обтягивает не менее безупречную мускулатуру, а что касается стопы, так на нее я вообще наглядеться не мог.

Лара прильнула ко мне и глубоко вдохнула носом. От ее близости у меня, помимо прочего, голова пошла кругом.

Я сосредоточился, невзирая на… ну, не боль, но влечение, грозившее вот-вот перерасти в боль, выкинул из головы всю физиологическую дурь и сказал спокойным ровным голосом:

– Лара.

– Что? – выдохнула она.

– Это непреднамеренно? Или ты нарочно меня соблазняешь?

Я собирался задать эти вопросы в спокойной, непринужденной, разговорной манере, но оказалось, что голос у меня куда более низкий, тихий и сиплый, чем надо, поскольку в тот момент я мог думать лишь о том, как сильно мне хочется бросить Лару на какую-нибудь кровать, а затем приступить к срыванию одежды. Вернее сказать, за этим посылом не стояло ни мыслей, ни даже эмоций: лишь физиологическая потребность тела, отчаянно требующая удовлетворения.

Я задался вопросом, не чувствует ли Лара то же самое.

Взгляд ее серых глаз был устремлен на мое лицо. Судя по виду, Лара думала о чем-то другом. Некоторое время спустя она облизнула губы и ответила:

– Пожалуй, и то и другое. Этой своей особенностью я могу пользоваться по желанию. Но иногда она включается самопроизвольно.

Я сглотнул.

– В таком случае прекращай. – У меня, по крайней мере, не вырвалось «продолжай». – Я приехал по делу. Чтобы найти способ помочь Томасу. А не для того, чтобы кувыркаться с невероятно сексуальной хищницей.

– Как ты меня назвал? – Лара озадаченно уставилась на меня, и глаза ее сделались на несколько оттенков темнее.

– Ты прекрасно слышала.

Она слегка расслабилась, плавным движением вскочила на ноги и отступила от меня на несколько шагов. Мне пришлось силой удерживать руки в горизонтальном положении, чтобы не поймать ее за кимоно и притянуть к себе.

– Что ж, – сказала она, – твои слова недалеки от истины.

Я выдохнул и силком затолкнул Зимнюю мантию – вместе с ее дурацкими первобытными инстинктами – в самую глубь сознания. Трудно сказать, действительно ли я был рад, что Лара прервала физический контакт… Но так, пожалуй, будет проще.

– Избыток силы вреден для гибкости, чародей. – Лара отвернулась и покачала головой. – Белая Коллегия принадлежит мне. Но я не могу допустить, чтобы ее погубили столь безрассудные действия. Даже ради моего придурковатого брата. – Она помолчала. – Если ничто не изменится, я буду вынуждена отречься от него.

– Без твоей поддержки, – очень тихо сказал я, – у него не останется ни единого шанса.

Она закрыла глаза и вздохнула, а затем повернулась ко мне: взгляд напряженный, а глаза такие насыщенно-серые, что почти голубые.

– Нет, Гарри.Шанс у него имеется.

– А… – Я снова сглотнул. – Ну да.

Этот шанс – я.

(обратно)

Глава 15

«Мюнстер-мобиль» создан не для скорости. Гидроусилитель руля или тормозов? И думать забудьте. Хотя мощности у него хоть отбавляй. Потому-то и жрет два галлона на милю.

Я вырулил на подъездную дорожку. Райли и его цирковая труппа хамвистов-пулеметчиков сопроводили меня к воротам, где я свернул на неосвещенный проселок, который должен был привести меня обратно к шоссе. Настала пора ночного колдовства[155], так называемый ведьмин час[156], и летнее небо затянули тучи, беременные зноем и непролившимся дождем. Вампирский Грейсленд[157] остался у меня за спиной, и я не без труда опустил начавшие запотевать окна.

Мой брат по-прежнему находился в беде, и Лара не собиралась ему помогать.

Я лихорадочно думал, как бы вытащить его из посольства. Белый Совет и палец о палец не ударит, если только Лара не обратится к нему с официальной просьбой, а такое надлежит делать в открытую, и люди Этри непременно сочтут это автоматическим признанием вины Томаса. Мэб тоже не станет ему помогать. В Томасе она видит всего лишь запасного кандидата в Рыцари – на тот случай, если со мной что-то случится. Да и то не факт: возможно, она соврала мне. А поступки из добрых побуждений ей несвойственны. Если не сумею объяснить, чем для Зимы выгодно спасение моего брата, Мэб обратит на Томаса не больше внимания, чем на пол у себя под ногами.

В общем, оба источника дипломатической силы, к которым у меня имелся доступ, оказались бесполезны, и вдобавок я был уверен, что не смогу в одиночку вытащить брата из крепости свартальвов, переведенной в режим полной боевой готовности. Это самоубийственная затея – такая же, как выходка Томаса. А если явиться туда с друзьями, я не только сведу счеты с жизнью, но и погублю своих спутников.

Господи. Мне стало тошно. А еще я ощущал сильную усталость – из-за дурацких углопсов и не менее дурацких таблеток от аллергии.

Что же делать?

В животе заурчало. Я подумал, не перехватить ли гамбургер в первой круглосуточной забегаловке, что встретится мне на шоссе. Организму определенно требовалось топливо, но я сомневался, что желудок благосклонно примет пищу. Я уже начал шарить по карманам, чтобы подбросить монетку, но тут на дороге передо мной возникли серые тени. Я вдарил по тормозам, и большой старый автомобиль нехотя остановился, оставив на асфальте жирные черные полосы.

Его развернуло носом к обочине, и резко очерченный конус белого света фар отчасти освещал дорогу, а отчасти – плотный ряд окаймлявших ее деревьев.

Я заглушил двигатель, повернул голову влево и стал разглядывать четверых Стражей, перекрывших мне путь.

В центре и чуть впереди стоял, опираясь на трость, Рамирес. Взгляд его темных глаз был совершенно невозмутимым, хотя, если бы я не успел остановить машину, Карлос первым вошел бы в соприкосновение с бампером. Повседневной гражданской одежды как не бывало: Рамирес переоделся в боевую экипировку Белого Совета, дополненную серым плащом Стража.

Справа от него стоял Дикий Билл Майерс. Ближе к тридцати годам он заметно набрал вес и теперь выглядел мускулистым, зрелым и солидным мужчиной. Он по-прежнему носил бороду, но вовсе не такую жиденькую, как прежде. Глядя на него, я вспомнил Гризли Адамса[158]. С тех пор как мы начали войну с Красной Коллегией, Дикий Билл подрос и плащ стал ему коротковат. Почти все официально признанные Стражи вооружены зачарованными мечами, но Билл предпочитал длинный охотничий нож боуи, с которым планомерно упражнялся не первый год. Нож висел на бедре – напротив кобуры с револьвером «БФР» под патрон.45–70, весившим примерно как моя нога.

В тени слева, не затронутая световым конусом моих фар, стояла Йошимо. В ней пять футов четыре дюйма росту, она с Окинавы и запрещает обращаться к ней по имени. Рамирес, потратив пару лет, выяснил, что ее зовут Юки, и могу сказать наверняка, что Йошимо его не простила. На поясе она носила катану, а на плече – штурмовую винтовку. И тем и другим Йошимо умеет пользоваться не хуже звезды гонконгских боевиков.

Четвертый в группе Рамиреса стоял слева от него и не отводил глаз от моих фар. Стройный щеголь в сшитом на заказ костюме цвета верблюжьей шерсти и безупречно подходящей к нему шляпе-котелке. Чендлер тоже экспериментировал с растительностью на лице и теперь с гордостью носил густые усы в стиле Фредди Меркьюри. Они прямо-таки бросались в глаза. Может показаться, что подобные усы вкупе с таким нарядом выглядят чрезвычайно глупо, но Чендлер есть Чендлер, и на нем эти усы смотрелись как родные. Может, этому способствовала декоративная трость. Единственный из четверых, он был без оружия – но, повторюсь, Чендлер есть Чендлер. У него пунктик на цивилизованном решении любых вопросов. Даже тех, которые проще решить силой.

Впятером мы побывали не в одной переделке, хотя Чендлер избегал работы в полевых условиях, предпочитая функции координатора и связного.

Никто из них не улыбался.

Людей, готовых к драке, я вычисляю с первого взгляда.

«Гарри, – сказал я себе, – не исключено, что эти детишки хотят сделать тебе больно».

Какое-то время я сидел в машине и слушал, как щелкает остывающий двигатель, а затем произнес:

– В будущем советую искать пешеходный переход. Или кого-то из взрослых, чтобы взял вас за ручку и перевел через дорогу.

– Надо поговорить, Гарри, – сказал Рамирес. – Найдется минутка?

– Поисковые чары? – спросил я, задумчиво глядя на него. – Но каким образом?

– Правое запястье, – подсказал он.

Я перевел взгляд на правую руку и, только когда повернул ее большим пальцем от себя, заметил на запястье черное чернильное пятнышко.

Рамирес поднял правую руку и оттопырил мизинец. На нем было пятнышко такой же формы.

– Ого, – ровным тоном произнес я. – Выходит, ты не доверял мне с самого начала?

– Свои намерения я озвучил предельно ясно, – пожал плечами он. – Если не хочешь, чтобы тебя считали сомнительным типом, не стоит заниматься сомнительными делами с сомнительными людьми. Да еще в сомнительное время. – Он кивнул в сторону замка Рейт. – Гарри, это же мы. Давай по-хорошему. Поговори со мной.

– Неужели забыл, что по-хорошему – это не про меня? – Я внимательно посмотрел на него, затем на остальных. – Привет, ребята. Как поживаете?

Йошимо скроила по-самурайски непробиваемую физиономию. Дикий Билл кивнул в ответ – пожалуй, машинально. Чендлер взглянул на них и закатил глаза. Затем шагнул вперед, протянул мне руку и заговорил с подчеркнутым оксфордским акцентом:

– Гарри! Рад видеть тебя, старина.

Рамирес и остальные заметно напряглись, когда Чендлер оказался на линии огня – когда речь идет о чародеях, слово «огонь» следует воспринимать буквально. Я же воспользовался этой возможностью, чтобы выбраться из «мюнстер-мобиля» и взглянуть на протянутую руку Чендлера, скептически приподняв бровь.

Его кобальтово-синие глаза сверкнули. Он поднял ладонь и продемонстрировал мне растопыренные пальцы. Я дотошно обследовал их, после чего обменялся с Чендлером сердечным рукопожатием, но поверх его шляпы пристально глядел на Рамиреса.

– Как продвигается научная работа? – спросил я.

– Тернистыми путями, – улыбнулся он. – Как это ни прискорбно, на континенте[159] история весьма политизирована.

– Понимаю. Мало кто умеет беседовать с теми, кто жил в прошлом, – заметил я.

– Досадно, но факт, – согласился он. – Извини за такую встречу, старина, но нельзя не признать, что сегодня у тебя был чертовски своеобразный день. По крайней мере, так кажется со стороны.

В ответ я нахмурился, старательно изображая непонимание, и кое-как скопировал его манеру речи:

– Неужели? Почему же, если позволишь поинтересоваться?

– Не время лицемерить, Дрезден. – Улыбка осталась на месте, но теперь в ней появилось что-то гранитное. – Зимняя Леди поселила тебя в посольстве свартальвов. Вскоре после этого туда проник личный агент Лары Рейт, зачастую выступающий твоим союзником. Он пытался убить Этри. Несколькими часами позже ты навестил его сожительницу, а затем встретился с миз Рейт.

– Гм, – сказал я. – Теперь, когда ты разложил все по полочкам, не могу не признать, что денек и впрямь слегка подозрительный…

– У меня на родине принято мыслить критически. Это давняя традиция. Допускаю, что из-за нее я стал бессердечным циником, но вынужден отметить, что вышеперечисленные события взаимосвязаны. Меня это смущает. Не могу не предположить, что ты не до конца честен с нами.

– Хочешь прочитать мне лекцию на тему честности? – Я показал ему пятнышко, оставленное Рамиресом. – Чернила? Серьезно? После того раза, как в Совете обнаружился настоящий предатель? О чем вы только думали?

– Уместное замечание. – Чендлер поднял бровь и бросил взгляд за плечо, на Рамиреса, после чего подступил ко мне и понизил голос: – Тем не менее, Дрезден, повторюсь: день у тебя был чертовски своеобразный. Не пора ли, как говорят у вас в Чикаго, выложить все как на духу?

Пару секунд я смотрел на Чендлера, а затем перевел взгляд на остальных стражей.

– Как вы избирали кандидата на роль хорошего копа? Камень, ножницы, бумага?

– Не глупи, – ответил Чендлер. – Очевидно, что эта роль должна была достаться мне. Как ученый, я регулярно имею дело с темпераментными людьми и потенциальными безумцами. И мы тянули соломинки.

– Как ты сказал? С безумцами? – переспросил я.

– Да. Мы не уверены, остаешься ли ты хозяином своему рассудку, – честно ответил Чендлер.

– Остаюсь. Более или менее, – заверил его я.

– Другого мнения у тебя быть не может, – криво улыбнулся Чендлер. – Сам видишь, в каком мы затруднении. События не стоят на месте, и нам не вполне понятно, что происходит. Поэтому будет крайне любопытно узнать как можно больше подробностей.

Это «мы» прозвучало как-то по-новому. Обобщение – вроде все мы тут друзья, – но с оговоркой: все мы дружим против тебя, Гарри Дрезден.

Он говорил со мной как с человеком, не имеющим отношения к Белому Совету, и прямой взгляд ярко-синих глаз упрашивал меня понять, каким смыслом наполнены эти слова. Заметно было, что Чендлер видит, как я мысленно перевожу его фразу с дипломатического языка: «Берегись, Гарри. Отныне Белый Совет расценивает тебя как угрозу».

Как видно, от голосования не приходилось ждать ничего хорошего.

– Понятно. – Я тут же отвел взгляд, поблагодарил Чендлера почти незаметным кивком, и в ответ тот не менее скрытно повел бровями. – Поймите, ребята, вы разволновались на пустом месте. Сами же хотели, чтобы я стал посредником между вами и Зимой. Вот я и посредничаю. Мэб велела мне присматривать за Ларой. – Формально я сказал правду, хоть и с некоторыми оговорками. – Поэтому я приехал к ней на разговор.

– Что ты выяснил? – подал голос Рамирес.

– Лара понятия не имеет, почему Томас сделал то, что сделал. И намерена выразить несогласие с его действиями перед лицом подписантов договора.

– Ты веришь ей? – спросил Рамирес.

– Не вижу причин не верить, – ответил я.

– Вампирам нельзя доверять, – прошипела Йошимо с таким чувством, что я физически ощутил нависшую надо мной опасность.

– Я доверяю не вампиру, а своему здравомыслию. Лара Рейт всецело поддерживает Неписаный договор, и нынешний съезд станет для него серьезным испытанием. Она не рискнет раскачивать лодку перед самым началом мирных переговоров.

– Если только это не входит в ее коварные планы. – Рамирес взглянул на Йошимо и кивнул.

Йошимо посмотрела на меня, сдвинула брови и хотела было что-то сказать, но Дикий Билл положил руку ей на плечо. Она обернулась, и на азиатском лице на миг проступила напряженность, тут же сменившаяся прежней самурайской маской. После этого Йошимо направилась в мою сторону – с пустыми руками – и остановилась в паре футов. Я понял, что начинаю нервничать.

Едва я это осознал, как винтовка Йошимо и револьвер Дикого Билла оказались в руках у хозяев. Дула направлены чуть в сторону, пальцы не лежат на спусковых крючках, но я понимал, что Йошимо и Билл – мастера своего дела. Им достаточно рукой повести, чтобы нацелить оружие мне в грудь, и с такого расстояния пули лягут точно в цель.

– Полегче, – одернул их Чендлер невероятно спокойным и даже вкрадчивым голосом. – Предлагаю всем расслабиться. Давайте не будем переводить ситуацию на нежелательный уровень.

– Что, черт возьми, тут происходит? – осведомился я.

– Мы хотим помочь тебе, Гарри. – Рамирес ронял слова, будто камешки. – Но ты только и делаешь, что все усложняешь.

– Вы поставили маячок мне на руку, – спокойно произнес я, хотя внутри весь кипел. – Остановили мою машину. Направили на меня оружие. У тебя довольно странные представления о помощи, Карлос.

– Мы должны убедиться, что тебе можно доверять, – сказал Чендлер все тем же вкрадчивым тоном. – Дрезден, возьмись за ум. В прошлый раз член Совета, сопоставимый с тобой по уровню влияния, слетел с катушек, наложил проклятие на главу Стражей и предоставил врагам неисчислимое количество разведданных – в результате чего погибли десятки тысяч людей, – и к тому же выпустил мордит, туманную тварь, которая могла бы погубить почти весь Белый Совет.

– Думаешь, я второй Пибоди? – огрызнулся я.

– Думаю, все присутствующие хотят продемонстрировать Совету, что это не так. – Чендлер беспомощно развел руками. – Настали нестабильные времена, Гарри. И ставки очень высоки.

– Но мы по-прежнему друзья, – предположил я.

– В таком случае не противься и прими дружескую помощь! – воскликнул Чендлер едва ли не с мольбой в голосе.

– Йошимо просто собирает доказательства, – добавил Рамирес. – Она не причинит тебе вреда.

Я поскрипел зубами.

Последний раз я сталкивался с таким количеством Стражей, когда они пришли арестовать меня после смерти Джастина Дю Морне. Мне было шестнадцать. Помню, как я испугался тех мрачных аскетов.

А эти ребята, в отличие от них, прошли через настоящую войну. Они отчаянно сражались с беспощадной Красной Коллегией, постоянно оказывались в самом невыгодном положении, выживали как могли – и в итоге сумели нарушить долгое и неприятное равновесие. Возможно, сейчас передо мной стояла четверка самых опытных и опасных Стражей на планете.

Я знал их.

И они знали меня.

Схватка между нами будет стремительной и неприглядной. Никто не станет играть по правилам или бить вполсилы. Я обучил этих детишек на совесть.

– Имейте в виду, – тихо-тихо предупредил я, – что ваши заклинания будут направлены не на скромного Гарри Дрездена, а на левую руку Мэб и ее личного телохранителя. Любой удар исподтишка будет принят Королевой Воздуха и Тьмы близко к сердцу. Подозреваю даже, что она рассердится.

В наступившей тишине было слышно, как вздыхают деревья. Дикий Билл и Чендлер переглянулись.

– Приступайте, – скомандовал Рамирес.

Йошимо опустила автомат, и тот повис на ремешке. Затем она подняла руки, сделала несколько остроугольных пассов и хрипло пробормотала какие-то слова. Как и ожидалось, одновременно с движениями ее ладоней вокруг меня затрепетал ветерок, затем он сменился потоком воздуха, и, наконец, такой же ветерок затрепетал вокруг Йошимо. Она начертила в пустоте пару более замысловатых геометрических фигур, и воздух замерцал красными и янтарными искрами. Изучив их, Йошимо нахмурилась, после чего рубанула по ним ладонью, завершив заклинание, и отвернулась.

– Ну? – спросил Рамирес.

– За последние несколько часов у него был как минимум один половой партнер, – ответила Йошимо, но за спокойствием ее голоса бурлил едкий гнев.

А когда я сообразил, что произошло, мой собственный гнев начал опасно нарастать. Сколько себя помню, Совет всегда совал нос в мои дела, но сегодня – глубже, чем следовало. Мое сердце забилось быстрее.

– Кто это был? – твердо спросил у меня Рамирес.

– Что за наглость?! – прорычал я.

– Это была Лара? – не отставал он. – Признавайся, Гарри, она соблазнила тебя?

– Проклятье! Карлос, не выходи за рамки приличий. – Мои пальцы стиснули посох так, что дерево протестующе скрипнуло.

– Гарри… – начал было увещевать меня Чендлер. Он по-приятельски положил руку мне на плечо.

Я стряхнул ее.

Чендлер охнул, отпрянул и прижал ушибленную руку к груди.

– Мы должны это выяснить, – сказал Рамирес. – С кем ты сегодня спал?

– Не можешь наладить свою личную жизнь, поэтому решил подглядеть в мою, – рявкнул я.

– Думай что хочешь. – Карлос побледнел, но выражение его лица не изменилось. – Так кто это был?

– Внезапно я вспомнил, почему не уживаюсь с начальством, – сказал я. – Иди в жопу, Рамирес. А тем, кто тебя прислал, передай, чтобы песка в нее подсыпали.

– Мы здесь по приказу капитана Люччо, – тихо произнес Рамирес. – Она по-прежнему твой друг. И тоже хочет тебе помочь.

– Не нужна мне такая помощь, – заявил я. – Предполагается, что все мы на одной стороне.

– Так и есть! – с жаром согласился Чендлер, но лицо его тут же вытянулось. – Разве что… это не так.

– Все, что я говорил, – правда! – отрезал я. Или, по крайней мере, не ложь. – На сегодня хватит с меня Белого Совета с его бредом!

– Гарри, давай урегулируем все с капитаном, – сказал Чендлер. – Отправимся вместе в Эдинбург и все обсудим. Хорошо?

Это было рациональное предложение, но совершенно неприемлемое: время Томаса на исходе, а в Эдинбурге меня будут прессовать целый день. Я раз-другой бывал на подобных допросах и могу сказать, что они очень утомляют.

Поэтому выбора у меня не осталось.

– Я все рассказал, но вы отказываетесь меня слушать. Так что сами виноваты. – Я бросил сердитый взгляд на Рамиреса. – У меня масса дел. Убирайтесь с дороги. Или возьмите меня под стражу. – Я заземлил посох и вытряхнул из-под рукава защитный браслет. – Если сможете.

Наступила полная тишина. Никто не сводил с меня глаз, но всеобщее внимание было сосредоточено на Рамиресе. Он медленно выдохнул:

– Господи, Гарри… Ты и впрямь решил все усложнить?

– Из нас двоих кто-то ведет себя нечестно, – сказал я. – Как считаешь, кто? Ты заподозрил, что я в чем-то виноват. Решил выяснить, так ли это, но каким способом? Несправедливым, Рамирес. В общем, ты первый начал.

– Мы с тобой Стражи, – ответил он, – и не раз делали то, что предпочли бы не делать. Такова наша работа. – Он покачал головой и, тяжело опираясь на трость, ухромал на обочину. – Завтра в шесть будь у гостиницы «Четыре сезона». Перед началом мероприятия проведем брифинг службы безопасности. Регистрация под именем «Маккой».

– Значит, я все еще в команде? – Я прищурился и склонил голову к плечу.

– Держи друзей близко… – напомнил Рамирес.

Я ответил наигранной усмешкой и повернулся к «мюнстер-мобилю».

– Гарри, – окликнул меня Рамирес.

Я замер, но оборачиваться не стал.

– Хочу верить, что я не прав, – продолжил он. – И надеюсь, что позже мне надо будет извиниться. Господи, я сделаю это с превеликим удовольствием. Хотя бы в это поверь.

Пару секунд я не чувствовал ничего, кроме усталости.

Секреты – невероятно тяжелый груз. Если долго таскать на плечах множество секретов, они раздавят твою жизнь.

Мне хотелось сказать всем, чтобы пошли прогуляться, поговорить с Рамиресом наедине и все ему рассказать. Карлос – хороший человек, и он поступит так, как надо. Но такой вариант не представлялся возможным из-за профессиональной паранойи, присущей Стражам Белого Совета. Проклятье! Раз они заподозрили во мне изменника, то решат, что я собираюсь охмурить Рамиреса, отделив его от остальных. Другие Стражи мне и слова сказать не дадут! А если и дадут – вдруг Карлос на самом деле думает, что меня сделали чьей-то марионеткой? В таком случае он передаст мои слова Совету, стараясь выяснить, какую дезинформацию я ему скормил. А узнай Карлос, что я намерен освободить Томаса, у него появится великолепный повод взять меня под арест – чтобы положить конец событиям, стремительно выходящим из-под контроля.

Страх – это тюрьма, но добавь к нему горсть секретов, и он превратится в зловонную одиночную камеру. Находясь в ней, мы не слышим других.

– Да, – подтвердил я бесцветным голосом, – так и будет.

Забрался в машину и поехал дальше.

Один.

(обратно)

Глава 16

Я устал, и мне было противно, а такое настроение не способствует филигранной работе, но других вариантов у меня не имелось.

К черту их всех. Раз такое дело, буду действовать в одиночку.

Но для этого нужен план.

Поэтому я наскоро перекусил гамбургером, заехал на стоянку дальнобойщиков и обменял некоторое количество денег на право помыться под душем, где долго и прилежно намыливал тело, пока не убедился, что от маячковых чар Рамиреса не осталось ни следа. Еще я соскреб чернильное пятно вкупе с парой слоев кожи, чтобы Страж больше не мог меня запеленговать. Покончив с мытьем, я сделал кое-какие покупки и вернулся за руль.

Мне требовалось побыть в одиночестве, поэтому я выбрал случайное направление – подальше от оживленных мест, – доверился интуиции и гнал куда глаза глядят, покуда не убедился, что за мной нет физической слежки. Когда после нескольких часов кромешной тьмы небо на востоке стало темно-синим, я подъехал к государственному парку Иллинойс-Бич. Это примерно в семи милях от озера Мичиган. Здесь в основном дюны, галька, заболоченная местность, поросшая густым приземистым кустарником, но и древостой кое-где встречается. Я нашел место на парковке возле близлежащей церкви, забрал свои вещи и отправился в путь. До позднего утра парк был закрыт, поэтому я зорко смотрел по сторонам, чтобы не нарваться на дежурных и других любителей лезть не в свое дело. Сегодня здесь будет работать профессионал.

Что к лучшему, поскольку, призывая существо из-за пределов нашего измерения, ты берешь на себя нешуточную ответственность.

Во-первых, по твоей милости в мире появляется нечто могучее и опасное. Не важно, призовешь ли ты ангела с небес или свистнешь кого-то из Падших; всегда принимай это во внимание. Даже благожелательный гость, будь он достаточно крупным, может ненароком убить человека и лишь потом сообразить, что случилось нечто непоправимое. А зловредное существо захочет прикончить тебя просто потому, что оно зловредное. В общем, нельзя недооценивать правильный выбор места – прежде всего на тот случай, если придется спасаться бегством. К тому же, если выбрать ландшафт, схожий с природой призываемого существа, ты окажешься в выгодном положении и затратишь меньше энергии.

Во-вторых, сдерживание. Из пункта первого естественным образом следует пункт второй: нужно убедиться, что призванное существо не даст деру, поскольку в первую очередь оно захочет уйти по своим неведомым делам и все это путешествие к черту на кулички обернется пустой тратой времени.

Наконец, мотивация. Существа, призванные из-за пределов мира смертных, обычно требуют плату за свои услуги. Как только отговоришь их от бегства или желания прикончить тебя на месте, надо будет как-то подсластить сделку.

В поисках идеальной позиции я прибрел к самому берегу озера. Светлее не стало, но цвет неба изменился, возвещая о приближении рассвета. Наконец я очутился у песчаной проплешины, присыпанной озерными камнями и резко сменявшейся густым перелеском. У самого толстого и высокого дерева я увидел полусгнившие останки домика на ветвях, незаконно построенного здесь лет десять, а то и двадцать тому назад. На стволе еще остались дощечки импровизированной лестницы, ведущей к первой развилке в кроне, что служила основанием для этой конструкции.

Идеально.

Я бросил сумку с вещами и принялся выкладывать их по кругу, начерченному посохом на песке. Компанию первой уличной свече составил журнал с фотографией самой странной поп-певицы из ныне живущих, одетой в довольно откровенный костюм из старых автомобильных покрышек. Рядом со второй свечой я поставил банку холодного «Доктора Пеппера», открыл ее и послушал в предрассветном безмолвии, как с шипением вырывается на волю газ и восторженно булькают пузырьки. Дополнением к третьей свече послужила карамелька «ринг-поп». Пластиковую обертку я открыл, оставив на ней конфету, похожую одновременно и на бриллиант, и на детскую соску, и воздух наполнился терпко-сладким запахом арбузного ароматизатора.

Возле четвертой свечи я положил лист наждачной бумаги – шершавой стороной вверх – и медленно провел по ней ладонью, чувствуя, как абразивное зерно царапает кожу. Пятую свечу я дополнил банкой «Нутеллы».

Проверив и перепроверив расположение ингредиентов, я убедился, что круг замкнут, затем, наклонившись, коснулся его пальцем и сопроводил этот жест усилием воли. Над чертой, оставленной посохом на песке, поднялась энергетическая волна и окутала внутреннее пространство круга невидимым занавесом, спрятав его от мира смертных за непроницаемым экраном.

Я закрыл глаза, выкинул все мысли из головы и стал нашептывать имя.

– Маргарет Кэтрин Аманда Карпентер, – ритмично заклинал я. – Ответь на мой призыв.

Огоньки свечей мигнули и заплясали, хотя ветра не было, а пламя стало окрашиваться во всевозможные цвета радуги – на первый взгляд, в самом произвольном порядке.

– Маргарет Кэтрин Аманда Карпентер, – шептал я. – Ты нужна мне.

За спиной у меня деревья затрепетали от внезапного движения. Я вздрогнул и обернулся. Стая стервятников, растревоженная после ночного сна, взмыла к небесам, хлопая крыльями так, словно над рощей разразилась миниатюрная гроза. Несколькими секундами позже птицы растворились в сумраке, оставив после себя несколько черных перьев да мурашки у меня на коже.

Я глубоко вдохнул, собрал волю в кулак и сказал громче и тверже:

– Маргарет Кэтрин Аманда Карпентер. Нам надо поговорить. Ну же, Молл!

Когда я произнес имя в третий раз, энергия хлынула из меня к центру круга, а свечи взорвались фонтанчиками искр – таких разноцветных и ярких, что я заморгал и отвернулся.

А когда снова посмотрел на круг, в нем стояла самая юная из королев Феерии.

Молли Карпентер – девушка рослая. В последнее время, когда я смотрю на нее, на ум приходят мечи и кинжалы. В прошлом, когда я был по большей части мертв, Молли противостояла нашествиям фоморов, жила на улице и совсем исхудала. Теперь же ее положение изменилось к лучшему, но рацион, как видно, остался прежним. Человека с такими бритвенно-острыми скулами сотрудники УТБ[160] крайне неохотно пустили бы в самолет, и эта худоба распространялась вниз, на шею, где тени становились чрезмерно резкими и глубокими. Голубыми глазами Молли я всегда налюбоваться не мог, но теперь они стали чуть более раскосыми. Или все дело в умелом макияже?

Зимняя Леди предстала передо мной в сером деловом жакете, такой же юбке и на довольно высоких каблуках. Она выставила бедро в сторону и подбоченилась. Серебристо-белые волосы были заплетены в чрезвычайно тугую и опрятную косу. Никаких неприкаянных прядей. Лицо изумленное, в руке – тлеющий мобильный телефон.

Какое-то время Молли смотрела на него, а затем со вздохом бросила испорченный гаджет на землю.

– Привет, Молл.

– Гарри, – сказала она, – для подобных разговоров у меня есть мобильник. Вернее, был.

– Это деловой звонок. – Я понизил голос до шепота. – Рыцарь вызывает Леди.

– Я… Ну да. Понятно, – глубоко вздохнула Молли.

– Ситуация накаляется, – продолжил я. – Стражи пришли к выводу, что я опасен для Совета. За мной следят, а по нынешним временам перехватить телефонный звонок – раз плюнуть. Этот разговор не предназначен для ушей Рамиреса, вот я и не стал рисковать.

При упоминании Стражей на лице у нее промелькнула недобрая гримаса. Молли потрясла головой и схватилась за живот:

– Ох… Странное это ощущение, когда тебя призывают.

– Похоже, тебе и впрямь худо, – растерялся я. – Приношу извинения за такое неудобство.

Пару пугающих секунд Зимняя Леди пристально смотрела на меня, а затем сказала голосом Молли:

– Извинения приняты.

Она осмотрела круг и все предметы, что участвовали в ритуале, и тут же схватила «Нутеллу».

– Ага! Компенсация! Теперь мы квиты. – Молли открыла банку, нацепила на палец конфету «ринг-поп», макнула ее в ореховую пасту, облизнула и даже зажмурилась от удовольствия. – О боже! Я уже полтора дня ничего не ела.

– Адские погремушки, падаван[161], - сказал я. – Вряд ли стоит начинать с «Нутеллы» и кукурузного сиропа.

– Вряд ли, – согласилась она и зачерпнула еще больше ореховой пасты. – Ты собираешься выпустить меня из круга или как?

– Если честно, – ответил я, – мне любопытно узнать, сможешь ли ты выйти самостоятельно. Я имею в виду, человек ли ты. Этот круг не способен удержать Молли.

– Гарри. – Она приподняла брови. – При желании ты мог бы пропустить меня через мясорубку. И я поправлюсь. Я же теперь бессмертная – помнишь? – Она коснулась невидимой стены, и кончик пальца сплющился, словно прижатый к совершенно прозрачному стеклу. – Я человек, но моя мантия отличается от твоей. Она на порядок сложнее. Куда сложнее, чем если просто надеть плащ. Она пропитывает меня насквозь. Мы с ней едины. – Молли грустно качнула головой. – Думаю, я могла бы выйти из этого круга – но только расставшись с большей частью самой себя. А то, что останется, уже не будет… мной. Лучше поэкспериментируй с кем-нибудь другим.

Я почувствовал, как по телу разливается холод, берущий начало под пряжкой моего ремня.

Поскольку этот круг не должен был удержать Молли.

А это значит, что говорившее со мной существо… не было той Молли, которую я помнил. Приняв мантию Зимней Леди, она перестала быть человеком – в общепринятом смысле этого слова. Теперь она имела дело с силами, которых я, возможно, даже осмыслить не мог, и нельзя исключать, что это бремя изменило ее. Превратило знакомую мне Молли в нечто иное. Нечто опасное.

«Примерно так же думает о тебе Рамирес», – напомнил себе я.

В Молли определенно появилось что-то мрачное и жутковатое.

Но она по-прежнему Молли. Девочка, с которой я познакомился много лет назад. Та же девушка, которую я обучал. Женщина, что сражалась бок о бок со мной столько раз, что с ходу и не сосчитаешь. Инстинкт – а он у меня не ошибается – подсказывал, что ее следует опасаться, но зачастую люди бывают сложнее, чем кажется. Да, Молли превратилась в прекрасного и опасного монстра, но осталась моей ученицей и старым другом.

Я наклонился и стер пальцем фрагмент линии на песке, нарушив тем самым целостность круга, и энергия вернулась во вселенную, издав низкий щелчок почти за пределами порога слышимости.

Молли выдохнула и спокойно вышла из круга. Долгое мгновение она рассматривала меня, а затем сказала:

– Господи, ну и устал же ты.

– Ты хотела сказать «постарел». – Я поднял голову и не смог не улыбнуться.

– Заматерел, – возразила она. – Как Арагорн.

Я усмехнулся. Чародеи живут лет по триста с мелочью, а то и больше. У меня же оставалось чуть больше десятилетия, а потом тело начнет принимать тот вид, в котором проведет почти всю оставшуюся жизнь.

– Рассказать секрет?

– Обожаю секреты, – кивнула Молли.

– Слово «старый» не оскорбляет никого, кроме юнцов, – сказал я, по-прежнему улыбаясь. – Я такой, какой есть. И не изменюсь, как бы меня ни называли. А еще это значит, что пока что никому не удалось меня убить.

– Кое-кому удалось, – горько усмехнулась Молли.

– В тот раз я попросил тебя о помощи, – твердо произнес я. – Выбор был не из простых, и ты решила сохранить верность другу. Этого, Молли, я никогда не забуду.

– И я не забуду, – тихо сказала она.

Я поджал губы. Не бывает вины более тяжкой, чем вина чародея, ибо нет на свете существа более надменного, чем чародей. Мы настолько привыкаем к своему могуществу и способности влиять на ход событий, что склонны брать на себя ответственность за все, что происходит. Добавьте сюда щепотку тревоги о том, как твои поступки скажутся на других, – а такая тревога присуща любому приличному человеку, – и вам гарантирован пышный букет сожалений.

Потому что непросто – вернее, чертовски трудно и даже почти невозможно – пользоваться таким могуществом, избегая неожиданных последствий. Не важно, магия ли это, грубая сила, политическая власть, электричество или моральный авторитет: результат может оказаться самым непредсказуемым.

Например, перегорит лампочка. Не беда.

Но бывает так, что от ваших действий страдают люди. Бывает, они гибнут. Иногда невинные. Иногда друзья.

Думаю, Молли не могла простить себя за тот случай, когда помогла мне осуществить один крайне запутанный и практически самоубийственный замысел. Негативных последствий было множество, причем на всех мыслимых уровнях; лишь некоторые из них возникли по вине Молли, прямой или косвенной, но, будучи движущей силой тех событий, она, пожалуй, вспоминала о них с той же дрожью, что и я, очутившийся куда ближе к центру циклона.

Однако в ту передрягу ее втянул именно я, а теперь, как любой совестливый чародей, изводился от чувства вины. Хотя выбора у меня не было. Мне требовалось спасти жизнь дочери. Цена была оправданной, но ее все равно пришлось заплатить, и Молли рассчиталась наличностью – такой холодной и твердой, что в итоге Мэб назначила ее новой Зимней Леди.

Иногда я задаюсь вопросом: не сделал ли я себе поблажку? Я имею в виду… Проклятье! Во всяком случае, я принял мантию Зимнего Рыцаря по собственному выбору. Да, меня приперли к стенке, и варианты у меня были один хуже другого, но, по крайней мере, я нашел способ заключить сделку с Мэб.

Но у Молли никто ничего не спрашивал. А позиция Мэб насчет особых мнений, не совпадающих с генеральной линией, предельно ясна: смирись или прощайся с жизнью.

Понятно, что у закоренелых инакомыслящих вроде меня, коль скоро они устанут от выходок Мэб, имеется простейший контраргумент: смирись или убей меня. У Мэб множество недостатков, но иррациональность не входит в их число, и покуда ей проще уживаться со мной, чем подыскивать замену, мы находимся в состоянии равновесия. Наверное, в случае Молли дела обстоят примерно так же.

– Эй. – Я положил руку ей на плечо, слегка сжал его и снова улыбнулся. – Не спорю, всем пришлось несладко. Но мы справились. А шрамы… они нас чему-то да научили.

– Даже не знаю, уместны ли такие рассуждения, – невесело усмехнулась она.

– Считай, что это дурацкий оптимизм. – Я бросил взгляд на светлеющее небо. – Что тебе известно о текущих событиях?

– Уже две недели я работаю в восточной части России. – Она тоже подняла глаза. – И чертовски занята.

– Понял, – кивнул я и ввел ее в курс последних дел. Рассказал обо всем, кроме Баттерса, Энди и Марси, поскольку Баттерс просил меня молчать, да и я сам не знал, что думать об этой троице.

– Прежде чем продолжить, давай уточним, – попросила она. – Моя квартира – она сгорела?

– Нет.

– Итак, – с облегчением выдохнула Молли, – что мы имеем? – Закрыв глаза, она обдумала услышанное. – О господи. Ты что, хочешь явиться в посольство и забрать Томаса?

– Нет, пока не исчерпаны дипломатические возможности, – ответил я.

Молли с подозрением покосилась на меня.

– Свартальвы мне по душе, – объяснил я. – Хорошие ребята. И у них есть дети. Я не собираюсь врываться к ним с пушками наперевес.

– И ты решил, – подняла брови она, – что я могу чем-то помочь?

– Они тебя любят, – сказал я. – Насколько я понял, ты кто-то вроде почетного свартальва. И все они – до единого – падки на красивых девушек. А это тоже про тебя.

При этих словах Молли подняла было руку к волосам, но опомнилась и не стала прихорашиваться.

– Думаю, ты переоцениваешь мою значимость перед лицом таких событий, – сказала она. – Этри и его подданные живут по старомодным понятиям. Пролита кровь, и с убийцей надо поквитаться. Точка. В милосердии они не заинтересованы.

– Ты недооцениваешь, Молли, мою крепкую веру в твой ум, изобретательность и смекалку.

– Ты же понимаешь, – скроила гримасу она, – что, если до этого дойдет, не в моих силах напрямую помочь тебе вытащить Томаса. Если королева Феерии столь вопиющим образом нарушит договор, он будет аннулирован, и это станет началом всемирного хаоса.

– Так я и думал, – сказал я.

– Скромные у тебя просьбы, да? – Губы Молли изогнулись в асимметричной улыбке.

– Вряд ли это будет сложнее, чем снова въехать в родительский дом со всеми твоими татуировками и пирсингом.

– Да. – Она едва заметно кивнула, признавая, что я прав. – В тот момент мне казалось, что вернуться невозможно.

– Помоги мне. – Я нагнулся, поднял банку «Доктора Пеппера» и услужливо протянул ее Молли. – Я же угостил тебя «Нутеллой». И конфеты не пожалел.

– Только поэтому я и не отвесила тебе оплеуху за то, что ты осмелился вызвать меня, – искренне сказала Молли. – Ты же знаешь, что у меня работа. Причем важная. И я не потерплю, чтобы меня постоянно отвлекали от дел.

Она отхлебнула газировки.

– Это же Томас, – сказал я.

– Да, это Томас, – со вздохом согласилась она. – Ты же понимаешь, что попросил меня о помощи? И знаешь, что это значит.

– Буду должен, – ответил я.

– Да. Будешь у меня в долгу. И чаши весов придется уравновесить. Иначе это… как зудящее пятно на коже, которое никак не почесать.

– Ты все та же, Кузнечик.

Какое-то время она смотрела на меня. Глаза у нее были не вполне человеческие – огромные, ясные, невероятно красивые на исхудавшем лице. Признаться, мне стало не по себе.

– Не всегда, – наконец прошептала она.

Я уже слышал этот шепот в освещенной зеленоватым сиянием пещере на острове, где из-под земли проступали корни деревьев. По телу пробежал холодок.

Молли покачала головой и снова превратилась в прежнего Кузнечика.

– Я готова сделать все, что в моих силах. Но готов ли ты выплатить гонорар за мои услуги?

– Еще бы. Он мой брат, – ответил я.

Она кивнула:

– Чего ты хочешь?

Я объяснил.

После долгого молчания она сказала:

– Хитро придумано. Но реализовать непросто.

– Если бы я мог сделать сам, не просил бы тебя о помощи, Кузнечик. Ну как, справишься?

Молли снова отхлебнула из банки. Глаза ее сверкнули, и она прищурилась:

– Ты сомневаешься в моих феноменальных способностях? В моей власти над материей вселенной?

– Ну, ты теперь человек занятой. Зимние Леди только и делают, что разъезжают по всему свету, – с расстановкой произнес я. – Скажем так: мне любопытно, не растеряла ли ты свое чародейское мастерство.

– Ха! – Молли усмехнулась, но тут же посерьезнела. – В последнее время я занималась подобными делами, так что с мастерством все в порядке. – Она придвинулась и пристально посмотрела на меня. – Гарри, ты уверен? Эту сделку нельзя расторгнуть. И я прослежу, чтобы ты выполнил ее условия. – На миг ее лицо стало каким-то растерянным. – Просто не смогу поступить иначе.

– Он мой брат, – повторил я. – Да, я уверен.

Зимняя Леди кивнула. Ее глаза заблестели и стали вдруг глубокими, словно бездонные омуты. Затем она подошла ко мне, привстала на цыпочки и, обхватив за шею, запечатлела на моих губах мягкий, на девяносто девять процентов сестринский поцелуй. И прошептала:

– Готово.

В глубине моего существа что-то щелкнуло, словно я был сделан из деталек конструктора лего и одна из них разболталась, но Молли твердой рукой вернула ее на место. По телу прошла легкая дрожь, и я понял, что сделка заключена.

«Адские погремушки… Какие у нее сладкие и нежные губы…» – не к месту подумал я.

Она опустила глаза и медленно, очень медленно попятилась. Провела ладонью по губам и задумчиво произнесла:

– Если я не увеличу популяцию леших, Мэб будет в ярости, но… – Она кивнула. – Я сделаю для тебя эту игрушку.

– Ты просто прелесть.

– Да, я потрясающая, – согласилась она. – Но все очень запущено, и нельзя загадывать, насколько я смогу тебе помочь.

– В данный момент, – сказал я, – меня устроят любые варианты.

(обратно)

Глава 17

Я отвез Молли в город и высадил у посольства свартальвов, где охранник, чье лицо мне было совершенно незнакомо, тут же приветствовал ее, проявив при этом безмерное уважение. Я до сих пор толком не знал, за какой такой подвиг свартальвы готовы Кузнечика на руках носить, но понимал, что здесь ее ценят не только за красивые глаза.

Словно подросток, отвезший подругу домой на пять минут раньше назначенного срока, я проводил Молли взглядом и убедился, что она без проблем вошла в здание, после чего тронулся с места.

Самочувствие было ужасное.

Такое ужасное, что ужаснее некуда.

И мне хотелось домой.

«Дом» – одно из простых, но важнейших слов, знакомых нам с самого раннего детства. Часть той материи, из которой скроены люди. И не важно, кто ты – вампир, чародей, секретарь или школьный учитель. У тебя должен быть дом. Или хотя бы его подобие. Человеку нужна точка отсчета, с которой он будет сравнивать все остальное, и этой точкой зачастую становится дом.

Иногда это полезно. Помогает ориентироваться в нашем запутанном мире. Не зная, в какую сторону ты повернулся, нельзя угадать, куда отправишься, начав переставлять ноги.

А иногда – вредно. Например, встретив что-то, совершенно противоположное понятию «дом», ты можешь испугаться или выйти из себя. Людям такое свойственно.

У слова «дом» имеется множество простых и в то же время глубоких значений.

Дом – это место, где ты ешь самую вкусную еду, поскольку другим хищникам придется постараться, чтобы отобрать ее.

Это место, где ты и твоя вторая половинка находитесь в наиболее интимной обстановке.

Это место, где ты растишь потомство, ограждая его от мира, в котором творятся ужасные вещи.

Это место, где ты спишь в безопасности.

Это место, где ты отдыхаешь.

Это место, где ты мечтаешь.

Дом – это место, где ты обдумываешь настоящее и строишь планы на будущее.

Это место, где хранятся твои книги.

И в первую очередь это место, где мир таков, каким ты хочешь его видеть.

Ранним утром я ехал по улицам Чикаго и страшно хотел ничего не чувствовать. Голова раскалывалась от недосыпа и скудного количестванедостаточно питательной пищи. Ныло все тело, в особенности предплечья и кисти рук. За рулем меня укачало, и к головокружению добавились частые жалобы со стороны желудочно-кишечного тракта.

Брат попал в беду, и я до сих пор не знал, смогу ли его выручить.

Мне вспомнились страдания Жюстины, страх и доверие в ее глазах, когда я пообещал помочь Томасу, и вдруг я почувствовал невыносимую усталость.

Страшно хотелось поехать домой.

Вот только дома у меня больше не было.

Уютная старая квартира с ее вечным беспорядком канула в небытие. Ее стер с лица земли джентльмен Джонни Марконе, чтобы расчистить место для своего дурацкого замка и Общества Светлого, многообещающего, перспективного Будущего. Ну да, это произошло уже после того, как вампиры Красной Коллегии сожгли мой дом дотла, но затем я отбил у них охоту безобразничать. С моей точки зрения, мы были квиты.

Но я скучал по своему дивану и удобным креслам у камина. Скучал по тем временам, когда мог читать несколько часов кряду и Мыш мирно дремал в ногах, а Мистер мурлыкал у меня на коленях. Скучал по подвалу с захламленной, но полностью функциональной магической лабораторией и Бобом на полке. Скучал по простым и понятным проблемам – например, по делу предприимчивого колдуна, решившего основать собственный наркокартель.

А еще я скучал по тем временам, когда не боялся за людей, которых любил.

На одном из светофоров я окончательно приуныл. Повесил голову, пустил слезу и поднял взгляд, лишь когда стоявший сзади парень забибикал. В приступе острой неприязни я задумался, не взорвать ли его машину, но решил воздержаться от таких радикальных мер. В конце концов, это не он прозевал зеленый свет.

Я не знал, что делать.

Мне было плохо, я устал и чувствовал, что сбился с пути. Поэтому у меня оставалась только одна дорога.

Когда небо на востоке зазолотилось, я подъехал к жилищу Карпентеров и, выбираясь из машины, обратил внимание на пожилого джентльмена в красной бейсболке и фланелевой рубашке: он вышел из третьего по соседству дома и поплелся к калитке за утренней почтой. По пути он пробуравил меня сердитым взглядом, будто я только что заходил к нему во двор и перемешал газетные листы в произвольном порядке. Он подобрал газету, свернул ее и чопорно удалился в дом.

Черт возьми. Будь я в том возрасте, когда тебя без всякой на то причины раздражает случайный парень на улице, непременно взорвал бы его автомобиль.

Стучать в дверь я не стал. Вместо этого отправился прямиком на задний двор, где рос громадный древний дуб, а детский домик на его ветвях походил на декорацию из диснеевского фильма. Чуть дальше располагалась мастерская, и ее раздвижная дверь была полностью открыта. Из старого радиоприемника лился классический рок, а на скамье тягал железо один из лучших людей, которых я знаю.

На лицо Майклу Карпентеру за пятьдесят. У него серебристые волосы, серые глаза и ухоженная борода с проседью. Но если опустить глаза на туловище, может показаться, что он на два-три десятка лет моложе. В данный момент он развлекался жимом лежа – медленными повторениями, с четвертью тысячи фунтов на грифе.

Начало подхода я не застал, но предположу, что всего повторений было двадцать. Я насчитал четырнадцать, после чего Майкл аккуратно вернул штангу на стойки, скрипнувшие под ее весом.

Затем он взглянул на меня, сел и улыбнулся. Дышал он тяжело, но размеренно.

– Гарри? Встал пораньше или еще не ложился?

– Не ложился. – Я стукнулся с ним кулаками. – Что, с утра работаешь на выносливость?

– И сегодня, и почти всегда. – Он улыбнулся чуть шире. – Плечи уже не те. Не справляются с тяжелым весом.

– Угу. Совсем ты ослаб. – Я бросил взгляд на штангу.

Он рассмеялся:

– Ну что, сделаешь пару подходов?

Напомню, я ужасно себя чувствовал. И очень злился по этому поводу. Мантии было плевать, что я не спал и совсем расклеился. Ей хотелось, чтобы я кого-нибудь убил. Или занялся с кем-нибудь сексом. Но сейчас утолить ее голод я мог только физической нагрузкой. Проклятье.

– А то!

Он с готовностью встал, опираясь на алюминиевую трость. Несколько лет назад Майкл отправился на остров, где получил несколько пуль из какой-то разновидности автомата Калашникова. Шансов остаться в живых у него почти не имелось, но он выжил, хотя теперь у него были проблемное бедро, поврежденная нога, сильная хромота, слепой глаз и звание отставного Рыцаря Креста. На моей памяти все, кроме Майкла, получали это звание посмертно.

Он ухромал к изголовью скамьи, чтобы подстраховать меня. Я снял плащ, улегся и начал выжимать штангу.

– Вид у тебя какой-то… – Майкл задумался, подбирая нужное слово, – отвлеченный.

Он мой друг, поэтому я рассказал, что происходит. Майкл внимательно выслушал меня.

– Гарри, ты идиот. Ступай поспи, – мягко посоветовал он.

Я сердито посмотрел на него и продолжил выжимать штангу. Но Майкл – один из немногих людей, на которых совершенно не действуют мои сердитые взгляды.

– Силой эту проблему не решить, а в нынешнем состоянии ты не сможешь ничего придумать. Хочешь помочь брату? Ступай поспи.

Я размышлял над этим советом, пока не задышал как паровоз, а грудь и руки не наполнились морозной свежестью Зимы. Положив штангу на стойки, я спросил:

– Сколько было повторений?

– Четыре десятка, а потом я сбился со счета. – Майкл положил руку мне на плечо. – Хватит, Гарри. Отдохни.

– Не могу, – ответил я резче, чем хотелось бы, и уселся. – Не знаю как, но кто-то подтолкнул Томаса к этому поступку. И этого «кого-то» надо остановить. Я должен дать ему бой.

– Да, – терпеливо согласился Майкл. – Но в этом бою надо использовать не силу, а смекалку.

Я хмуро оглянулся на него.

– Ты уже не ребенок, Гарри. Но прими совет от человека, который в таких делах собаку съел: поспи, если есть такая возможность. Неизвестно, когда она появится снова.

– А если я что-нибудь просплю? Что, если эти несколько часов будут значить для Томаса разницу между жизнью и…

– Что, если завтра планету уничтожит метеорит? – перебил меня Майкл. – Гарри, в этом мире нам почти ничего не подвластно. Бывает, что достигаешь предела возможностей и уже никак не можешь повлиять на ситуацию.

– Если так, – тихо сказал я, – не пора ли отодвинуть этот предел?

За этими словами последовала долгая тишина.

– Чем это закончилось в прошлый раз? – спросил Майкл, и его голос звучал совершенно искренне.

Я склонил голову, подтверждая, что удар достиг цели.

– Гарри, – продолжил он, – я годами советую тебе заглянуть в церковь.

– Чуть ли не каждый день, – подтвердил я.

Он с готовностью кивнул:

– Приглашение остается в силе. Я хочу лишь, чтобы твоя вера получила развитие.

– Даже не знаю, стоит ли мне совершенствоваться в католицизме, – сказал я.

– Дело не в религии, Гарри, – махнул рукой Майкл. – Дело в вере. Знаешь ли, вера – это не только Бог или один из богов.

Я заглянул ему в глаза.

– По крайней мере, для меня, – добавил он. – В моем случае это верный путь, и он привел меня к самой замечательной жизни. Но допускаю, что этот путь не единственный. В конце концов, многие дети получают знания самыми разными способами. Мне кажется, Бог – весьма одаренный учитель, способный принять это во внимание. – Майкл покачал головой. – Но вера – это нечто большее. К примеру, возьмем Уолдо.

– В каком смысле? – не понял я.

– Он не особенно религиозен, – объяснил Майкл, – но я не встречал человека, более преданного идее светлого будущего. Он уверен, что завтра может быть лучше, чем сегодня. Что люди – я говорю обо всех нас – способны изменить мир к лучшему. И что друзья всегда придут на помощь. Несмотря на все уродство, свойственное его работе и… гм… его увлечениям. Благодаря этой уверенности он держится на плаву.

– И включает у себя в морге веселенькую польку, – добавил я.

– Да, – улыбнулся Майкл. – Вот именно. Но ты, похоже, не понял, к чему я клоню.

Я вопросительно посмотрел на него.

– Он верит в тебя, Гарри Дрезден, – сказал Майкл. – В тот путь, по которому ты прошел. И по которому теперь идет он сам.

Я почувствовал, как от ужаса брови лезут на лоб.

– Он… Чего-чего?

– Ты служишь ему примером, – с усмешкой подтвердил Майкл и тихо добавил: – И ему, и Молли.

– Угу, – вздохнул я.

– Не забывай об этом, когда будешь планировать следующий ход. И тебе тоже не помешает немного веры.

– Во что?

– В себя, дружище, – едва не рассмеялся он. – Неужто думаешь, что ты из раза в раз попадаешь в такие ситуации по случайной прихоти вселенной? Ты заметил, как часто выходишь из них победителем – ну, более или менее?

– Ну да, – согласился я. – Вроде того.

– Может, ты просто оказываешься в нужном месте в нужное время? – спросил Майкл. – Повторяю, поверь в себя. И поспи.

Следующую минуту я сверлил его взглядом, а затем мрачно произнес:

– По-моему, это крайне эгоцентрический взгляд на вселенную.

– С чего бы? Ведь это не твой взгляд, а мой, – парировал Майкл.

В подобных разговорах он куда искуснее меня. Поэтому я еще немного посверлил его взглядом и усмехнулся, признавая поражение.

– Ладно. Попробую уснуть. Но ничего обещать не могу.

– Хорошо.

Он доковылял до приземистого холодильника, достал пару бутылок воды и протянул одну мне. Я принял ее, и мы молча утолили жажду.

Затем Майкл сказал:

– Гарри.

– Что?

– Как часто ты видишься с Молли?

– Изредка, – ответил я.

Какое-то время он молчал, а потом нерешительно произнес:

– Ты не мог бы… попросить, чтобы она проведала нас?

– Неужто не объявляется? – поднял брови я.

– Лично? Нет. Уже какое-то время.

– У нее много дел на новой работе. Постоянные командировки… – начал я.

Майкл пристально посмотрел мне в глаза:

– Гарри. От меня что-то скрывают. Не подумай, что я этого не знаю. Не принимай мое терпение за неведение. Но я доверяю тебе. И доверяю Молли.

– Ага. – Я начал соображать, что к чему. – Но у Черити другое мнение.

– Черити… Как бы помягче сказать… Она волнуется. Что неудивительно, ведь ее юная дочь оказалась в мире, где нехватка опыта влечет за собой болезненные последствия. И Черити очень хочет знать, что у Молли все в порядке. Нельзя сказать, что это неразумное желание.

И тут на меня сошло ужасное озарение. Молли так и не рассказала маме с папой о своей новой работе. Сколько времени уже прошло с тех пор, как она стала Зимней Леди?..

Адские погремушки. У меня слегка скрутило живот. Трудно сказать, как Черити с Майклом воспримут новости о том, что их дочь теперь связана с треклятым Зимним двором фэйри. Это гораздо, гораздо хуже, чем просто попасть в дурную компанию. Приди Молли к родителям с самого начала, они утрясли бы все разногласия, но теперь, спустя год сомнений, тревог, молчания и нежелания общаться… Даже не год, а год с лишним… О-хо-хо.

Семья и впрямь усложняет жизнь.

В конце концов, они были совершенно правы, что волновались за свою дочь.

Проклятье. Я тоже за нее волновался. А поэтому признал:

– Желание вполне разумное.

– Спасибо, – отозвался Майкл. – Да, Молли уже взрослая женщина, но… ты же понимаешь, что она всегда останется нашей малышкой.

– Услышь она такое, представь, как закатила бы глаза, – пошутил я.

– Наверное. – Майкл печально улыбнулся. – Что ж… Будем верить, она не откажется сделать нам такое одолжение.

– Поговорю с ней, – пообещал я.

И зевнул.

Да. Именно так я и поступлю. Разумно. Здраво. Посплю, наберусь сил и ринусь в бой.

При условии, что выясню, кого надо одолеть.

(обратно)

Глава 18

В последнее время у Карпентеров хватало свободных спален, и я решил приземлиться в старой комнате Дэниела. Оправившись от ран и избежав потенциально серьезных трений с законом, он вернулся на военную службу и теперь жил на базе где-то в юго-западных краях, и у них с женой намечался первый внук для Майкла и Черити.

У комнаты был очень одинокий вид. На стенах – постеры рок-групп, о которых мало кто теперь помнил. В шкафу висела давно вышедшая из моды одежда, терпеливо ожидавшая хозяина, которому она, возможно, уже мала. Кровать казалась слишком маленькой для человека, которого я знал и видел в бою с кромешной тьмой, для храбреца, заплатившего немалую цену за свою отвагу, и тем более для мужа, которым он стал, и отца, которым вот-вот станет.

Но готов спорить, что эта комната прекрасно подойдет внучатам, навещающим хлопотливых дедушку Майкла и бабушку Черити, скучных обывателей, в жизни не видавших ничего интересного.

Ха-ха.

А пока что она, эта комната, вполне сгодится для встревоженного и уставшего от жизни чародея.

Спал я недолго, но очень крепко, а проснувшись, увидел в свете предвечернего солнца знакомую мордашку в паре дюймов от моего лица.

– Привет, – сказала Мэгги, когда я не без труда разлепил веки.

– Мм, – промычал я как можно ласковее.

– Проснулся? – спросила она.

– Похоже на то. – Я моргнул. По ощущениям на это ушло минут пять.

– Это хорошо, – произнесла Мэгги самым серьезным тоном. – А то мне запретили тебя будить.

Она спрыгнула с кровати и выбежала из комнаты.

Приняв эти слова к сведению, я окончательно пришел в себя, а затем снова услышал, как Мэгги топочет по лестнице. На сей раз она притащила большую коробку, обернутую белой бумагой и перевязанную серебристым шнурком. Пыхтя, Мэгги сгрузила ее в непосредственной близости от моего бедра с той аккуратностью, что присуща маленьким детям и большинству животных.

Вздрогнув, я подхватил коробку, чтобы с ее содержимым не случилось ничего по-настоящему плохого, уселся и непонимающе произнес:

– Это еще что?

– Сегодня утром оставили на крыльце, – объяснила Мэгги. – Мыш считает, что бомбы в ней нет. И отравы тоже.

Я уставился на посылку. На шнурке имелся бумажный ярлычок. Я сорвал его и всматривался в надпись, пока не различил почерк Молли:

«ЗНАЮ, ЧТО РАНО ИЛИ ПОЗДНО ТЫ ПЛАНИРОВАЛ ОБЗАВЕСТИСЬ ЧЕМ-ТО ПОДОБНЫМ. М.».

– Хм… – Я открыл коробку.

Мэгги с нескрываемым интересом заглянула внутрь. А мгновением позже, когда я извлек из упаковки новый костюм, разочарованно протянула:

– А-а-а… Это всего лишь одежда…

– Одежда – штука хорошая, – заметил я.

– Ну да, но там мог быть нож, или пистолет, или волшебный меч, или что-то в этом роде. – Она вздохнула. – Что-нибудь крутое и чародейское, полезное для тебя в сражениях против монстров. – Она пощупала толстый серебристо-серый шелк пиджака. – Да и материя какая-то странная.

– В каком смысле странная? – Я озадаченно провел рукой по ткани.

– Просто… на ощупь. Да и выглядит странно. Только посмотри на нее. Ты хоть раз видел такую ткань по телевизору?

– Паучий шелк, – задумчиво произнес я. – По-моему, это костюм из паутины.

– Фу! – Мэгги отдернула руку, но тут же снова положила ладонь на пиджак, теперь по-хозяйски. – Гадость-то какая!

– И он зачарованный, – продолжал размышлять я, ладонями чувствуя, как по ткани расходятся тонкие потоки энергии. На секунду закрыл глаза и ощутил знакомые образы тех же защитных заклинаний, что я вплел в кожаный плащ. Неудивительно. Ведь я сам показывал Кузнечику, как зачаровать снаряжение по самым проверенным рецептам. Пожалуй, никто из ныне живущих, кроме Молли, не сможет с такой точностью воспроизвести мою работу. – Ага… Стоит надеть этот костюм, и он начнет накапливать энергию выделяемого телом тепла и моих движений, а при необходимости направит ее на блокировку атаки. Понятно?

– Хорошо… – Мэгги сделала скептическое лицо. – Понятно, что зачарованный бронекостюм из паутины лучше, чем просто костюм.

– Не то слово, – подтвердил я и снова заглянул в коробку.

В ней нашлось все, что полагается к такому наряду: запасные пуговицы, запонки и печатка, инкрустированная столь излюбленными при Зимнем дворе сверкающими темно-синими опалами.

Перстень, напитанный магической силой, пульсировал от распиравшей его энергии. На коже она ощущалась как свет крошечного солнца. Я аккуратно спрятал печатку в карман, но тут же передумал и надел на мизинец: раз она нужна мне, пусть сразу будет на месте.

– Из такого же материала сшиты плащи Стражей. – Я положил костюм на кровать и сдвинул брови. – Значит, Молли хочет, чтобы мой наряд говорил сам за себя.

– Говорил? О чем? Что ты не боишься пауков? – спросила Мэгги. – О чем еще он мог бы сказать?

– Видишь ли… – Я поджал губы. – Сам толком не знаю.

Итак, в движение пришли новые потоки сил. Вот только никто об этом не распространялся. Когда имеешь дело с Мэб, это обычное дело, но в случае с Молли я привык к более открытому общению. Вот только… мантия Зимней Леди наделила мою бывшую ученицу-падавана нешуточным могуществом, а в сверхъестественном мире – да что там, в любом из миров – могущество влечет за собой массу обязательств и ответственности. К тому же нельзя исключать, что в общепринятом смысле Молли уже не обладает свободой воли.

А Мэб обожает свои секреты. И если хочет, чтобы они оставались секретами, Молли наверняка будет держать рот на замке.

Хотя нельзя исключать, что у меня разыгралась паранойя.

Что ж. По части выживания я большой мастак – в первую очередь потому, что привык считать свою паранойю оправданной. К тому же сейчас самое время подстраховаться.

– Что такое, пап? – спросила Мэгги. – Ты уже около трех минут просто смотришь в пустоту.

Я моргнул.

– Сбегай, пожалуйста, к Майклу и скажи, что мне нужно занять его кабинет для приватного телефонного разговора.

– Хорошо. – И она ускакала с той энергией, что характерна для детей во второй половине солнечного дня.

Мыш неуклюже поднялся на ноги, с любовью облизал мне лицо большим слюнявым языком и поплелся следом за Молли.

Пару секунд я беспомощно озирался, затем вытер физиономию ватным одеялом, достал бумажник, обнаружил, что в нем пусто, и стал рыться по карманам в поисках хоть какой-нибудь мелочи.

Затем оделся и заглянул в по-спартански обставленный кабинет Майкла. Стоило закрыть тяжелую деревянную дверь, как звуки телевизора в гостиной и деревянные постукивания, доносившиеся с заднего двора, перестали существовать.

– Это Дрезден, – сказал я, когда на том конце линии сняли трубку.

– Вот это да.

– Нужна твоя помощь, – продолжил я.

– В чем?

– В добром деле.

– А. Снова добрые дела, – скептически ответили мне.

– Есть одна милая девушка…

– Это мне нравится.

– Но губу на нее не раскатывай, – предупредил я.

– А вот это уже хуже.

– Ты в деле или нет?

– За обычную плату, – ответили мне.

– Для этого мне придется банк ограбить.

– Так найми кого-нибудь другого, – фыркнули в трубке.

– Чувак, ты смерти моей хочешь.

– Ладно, раз уж речь о добром деле… Что это за девушка?

Я рассказал, как выглядит Жюстина и где ее искать.

– По всей очевидности, она роковая женщина. Это так? – осведомился мой собеседник.

Я поднял бровь:

– Вообще-то, нет.

– Ну конечно.

– Никакая она не роковая.

– Клиент всегда прав. Какой тебе нужен результат?

Я поежился. Ему все равно, спасти Жюстину или убить. Но с опытом я все яснее понимаю, что монструозность или ее отсутствие менее важны, чем уверенность, что монстр сдержит обещание.

Этот сдержит.

– Скрытое наблюдение. Проследи, чтобы с ней не случилось ничего плохого.

– Так я шпион или телохранитель?

– Да.

– Гм. Ты не заговариваешься?

Я вовсе не заговаривался.

– Я вовсе не заговариваюсь, – сказал я тоном, полным самоуверенности. – Просто… для адекватных действий мне нужно больше информации.

– Ну конечно, – еще язвительнее повторил мой собеседник. – Противник?

– Неизвестен.

– Тебе, – уточнил он после короткого молчания.

– Угу.

– В данный момент.

– Угу.

– Здесь и сейчас.

– Угу.

– Ух ты, – заметил он. – Супер.

– Будь дело простым, я обратился бы в агентство временного найма.

– Политикой не занимаюсь, – предупредил он. – Как правило, добрые дела к ней не относятся.

– Этот аспект оставь мне, – сказал я. – Твоя забота – только девушка. И ребенок, поскольку она беременна. Пусть с ними ничего не случится.

– Вон оно что, – отозвался он так, словно я только что упростил ему жизнь. – При каких условиях вступать в бой?

– Ну… Пожалуй, тебе надо…

– Проверка на вшивость, – обронил он и повесил трубку.

Я уставился на телефон.

Затем пошарил в кармане и выудил долларовую купюру. Побывав в стиральной машинке, она превратилась в нечто похожее на морщинистую и твердую деревяшку. Я положил ее в конверт, заклеил, вооружился розовым маркером, написал на конверте «ГРЕЙ» и сунул его в карман. Вот и вишенка на торте. Плевое дело.

Затем я встал и вышел из дома.

По заднему двору Карпентеров метался Баттерс. Прыгучестью и безумным взглядом он походил на белку.

За ним гонялся человек, похожий на медведя: здоровенный, мощный и невероятно быстрый для своего роста. На гладко выбритой голове, цветом напоминавшей темный шоколад, проступили бусины пота, а ослепительное предвечернее солнце щедро подсвечивало его мускулы. Размером и телосложением Саня напоминал полузащитника Национальной футбольной лиги. Когда он сражался, с его лица не сходила ослепительная улыбка.

На глазах у меня оба остановились лицом друг к другу: каждый с деревянной палкой, отдаленно напоминающей самурайский меч. Свою Баттерс держал обеими руками, подняв высоко над головой. На нем были спортивные гогглы, майка и обтягивающие тренировочные брюки. Тонкий, как клинок, гибкий, поджарый, с мышцами человека, делающего ставку на скорость и рефлексы, он напомнил мне главного героя старых гонконгских боевиков.

Саня – в видавших виды синих джинсах и байкерских ботинках – поигрывал тренировочным мечом. Свободную руку он заложил за спину. Сделав пару пробных выпадов, он встал перед Баттерсом в стойку бывалого фехтовальщика и сказал глубоким рокочущим басом с чудовищным русским акцентом на гласных:

– Ты стал куда увертливей.

– Но не быстрее, – отозвался Баттерс.

Он шагнул вперед, и деревянный меч со свистом рассек воздух.

Саня парировал удар, хотя с его мышечной массой в этом, пожалуй, не было необходимости. Молниеносным ответным выпадом он зацепил рукоятку меча Уолдо, и я услышал, как деревяшка ударила о большой палец патологоанатома. Баттерс вскрикнул и отскочил, встряхнув рукой, но меча не выронил.

– Увертливый почти всегда лучше, чем быстрый. – Саня отступил и поднял руку: мол, перерыв. – Увертливый – это мастерство. Грация. Увертливость позволяет тебе думать во время боя.

– А это так важно? – спросил Баттерс.

– Это важнее всего, – сказал Саня. – Драка – наименее цивилизованное из человеческих занятий. Ты же бывал в драке, da?

– Бывал. Жуткое дело.

– Da, – согласился Саня. – Непросто размышлять, уткнувшись носом в зловонную подмышку зловредной твари.

Он аккуратно прислонил тренировочный меч к стене мастерской Карпентеров и взял потертые кожаные ножны с древней кавалерийской саблей, чья рукоять была обмотана проволокой.

– В драке, как правило, не до размышлений. Мускулы, – он ткнул большим пальцем в свой бицепс, – могут оказаться либо полезным инструментом, либо лишним грузом. Но это, – он постучал большим пальцем по лбу, – самое опасное оружие.

Какое-то время Баттерс смотрел на великана, а потом возразил:

– Ну, такое оружие у каждого имеется.

– Истинная правда, – подтвердил Саня. – Опасное это место, планета Земля. Опасные звери эти люди. – Его улыбка стала похожа на волчий оскал. – Будь человечнее врага. И возьми меч.

– Хм… – Баттерс поднял бровь. – Уверен, что хочешь перейти на сталь? В том смысле, что у нас не будет пространства для ошибки.

– Пространство для ошибки – это фикция. Его никогда не бывает, – спокойно ответил Саня и вынул из ножен старую саблю.

На своем веку это оружие выпило немало крови, но клинок сверкал на солнце как новенький. Эспераккиус, могучий меч Надежды, негромко затянул свою звонкую песню, и она коснулась моего лица, будто ласковое солнце.

– Дружище, – Баттерс отступил в сторону и сунул руку в лежавшую на земле старую курьерскую сумку, – как бы мое оружие не испортило Эспераккиус. Даже не знаю…

– Я тоже не знаю! – Саня издал раскатистый смешок. – Я верю!

– Но что, если он… – нахмурился Баттерс.

Русский покачал головой:

– Если существует меч, против которого не выстоит мой, я должен это знать.

– А как же твоя вера? – спросил Баттерс.

Саня бросил на него озадаченный взгляд, но тут же снова улыбнулся:

– За неимением знаний меня устроит вера. Но знание – сила. Da?

– Da, – без колебаний согласился я.

Оба обернулись в мою сторону, совершенно не удивленные моим присутствием. Просто слишком увлеклись, чтобы раньше обратить на меня внимание.

Баттерс пару раз крутнул Фиделаккиусом и нахмурился:

– Точно?

– Лучше знать наверняка, – заверил я. – В мире полно зачарованных мечей. В течение очень долгого времени они считались наилучшим инструментом смертоубийства. Насколько мне известно, теперь процесс вплетения чар в клинок оптимизирован, причем радикально. Если с мечом Веры что-то произойдет, правила игры изменятся раз и навсегда. Ситуация усложнится, и нам надо об этом знать.

– Как-то не хочется прогневать Бога, испортив Его имущество, – вздохнул Баттерс.

– Это если он существует, твой бог, – сказал Саня, и Баттерс озадаченно посмотрел на него:

– Ты очень странный человек.

– Da, – жизнерадостно согласился Саня и деловито вскинул саблю. – Ан гард![162]

Баттерс поморщился, но расставил ноги в боевой стойке, поднял Фиделаккиус и окинул внимательным взглядом прилегающие дворы, проверяя, не таращатся ли на него соседи.

– Только недолго. Хорошо?

– Да-да, – подтвердил Саня.

Баттерс решительно кивнул. Из потертой рукоятки выскользнул сияющий клинок меча Веры. Загудела энергия, и в мире стало чуть больше света. Каждое движение меча сопровождалось негромким призрачным колеблющимся хоровым аккордом. Баттерс поднял Фиделаккиус над головой – так же, как совсем недавно держал тренировочный меч.

– Всегда высокая позиция, – заметил Саня.

– Потому что я ниже всех, – объяснил Баттерс.

Затем он рубанул мечом Веры, метя в предплечье оппонента.

Недрогнувшей рукой Саня принял удар на Эспераккиус. Призрачный хор взял громкую и напористую ноту, а в точке соприкосновения клинков брызнули искры и блеснул свет, будто в зеркале проезжавшей машины отразилось солнце. Вспышка вышла ослепительно-белой, и мне подумалось, что мир не видел такой белизны уже несколько миллиардов лет – возможно, с тех самых пор, как Некто сказал «Да будет свет».

Бойцы разошлись. Саня принялся осматривать свой меч, но блестящий клинок нисколько не пострадал.

Баттерс нахмурился. Затем повернулся к старому пню с пристегнутой к нему наковальней. Вернее, ее остатками: примерно половину как будто срезали под косым углом. Баттерс примерился, сделал неглубокий вдох и взмахнул мечом Веры. Раздался воющий звук, за которым последовал каскад искр, и раскаленный металлический ломоть толщиной с обеденную тарелку, отделившись от наковальни, упал на подсыхающую летнюю траву, где мгновенно занялся небольшой пожар.

Баттерс ойкнул, схватил бутылку с водой и стал поливать и притаптывать язычки пламени. Этот процесс сопровождался громким шипением, а закончился облачком пара.

Что до Сани, тот улыбался лучезарнее прежнего, и, когда он посмотрел на Баттерса, глаза его ярко сверкнули.

Баттерс встретил его взгляд с подозрением, но затем расплылся в улыбке:

– Ага. Ладно.

И Рыцари без лишних слов бросились друг на друга с занесенными мечами.

Снова с лязгом и гудением сошлись клинки, но теперь инициативу перехватил Баттерс. В воздухе мелькал Эспераккиус, стремительный и текучий, как вода, но, несмотря на быстроту Сани, его сабля не была невесомой.

В отличие от Фиделаккиуса, меча Веры.

Баттерс напирал на оппонента с жестокой беспощадностью, не давая русскому гиганту ни малейшего шанса перейти в атаку. Саня начал отступать всерьез, по возможности отвечая контрвыпадами, но натиск Баттерса был столь свирепым, что такая возможность выдавалась противнику нечасто.

Споткнувшись о пятигаллонное ведро, стоявшее рядом с уличным краном, здоровяк упал, перекатился и вскочил на ноги – как раз вовремя, чтобы принять удар меча Веры на клинок Эспераккиуса. Баттерс продолжал безжалостно теснить соперника, мерцающая шашка отражала удар за ударом, и Саня наконец расхохотался:

– Это против правил! Изумительно!

Уолдо усмехнулся в ответ, и тут громадный Саня сжульничал: подцепил носком ботинка землю с газона Карпентеров, отправив ее Баттерсу в физиономию, и невысокий Рыцарь отпрянул. Пользуясь моментом, Саня набросился на него, словно медведь-шатун, идеально рассчитавший время атаки, вынудил коротышку попятиться и, не подпуская его к себе, шлепнул свободной рукой Баттерсу по макушке.

Но недооценил скорость его реакции. Баттерс инстинктивно отмахнулся световым мечом, и тот прошел через Санино запястье.

Здоровяк вскрикнул, упал на колени и согнулся над изувеченной рукой.

– Саня! – охнул Баттерс.

Какое-то время он в ужасе смотрел на свой меч, а затем выронил его. Когда рукоять коснулась лужайки, клинок вспыхнул и пропал, а Баттерс бросился к раненому великану.

– Аптечку! – крикнул я, повернувшись к дому, после чего присоединился к Баттерсу и Сане.

Высокий Рыцарь раскачивался из стороны в сторону, содрогаясь от боли. На спине и плечах бугрились мускулы.

– Надо же. Нас предупреждали, а мы не слушали, – пробурчал я. – Кстати, не припомнишь, сколько отрубленных рук упало на землю?

– Знаю, знаю, – потрясенно лепетал Баттерс. – Саня, дружище, ну как ты? Дай взгляну.

– Все в порядке, – процедил тот сквозь стиснутые зубы. – Для сабли достаточно одной руки, так что я все еще могу быть Рыцарем.

– Господи, какой же я идиот, – проговорил Баттерс. – Этот меч даже доставать нельзя, пока зло не окажется прямо перед носом. Ну же, Саня, дай посмотрю.

– Не вини себя, Уолдо, – торжественно произнес Саня. – Я не считаю себя христианином, но концепция всепрощения мне по душе. И я прощаю тебя, брат.

Я встал и скрестил руки на груди, выгнув бровь.

– Господи, Саня, я не нарочно, – причитал Баттерс, – слушай, ну извини, ладно? Я… – Вдруг он нахмурился. – Эй!

Басовитый хохот Сани зародился где-то в пятках, поднялся к животу, груди и, наконец, выплеснулся через рот. Не переставая смеяться, он поднял «изувеченную» руку и пошевелил пальцами.

– Ой-ой, – заикаясь, выговорил Баттерс. – Ой-ой-ой. Скотина ты, вот ты кто!

– Так я и знал! – Все еще смеясь, Саня встал, стер ладонью испарину с бритой головы и подошел к лежавшим на траве ножнам. Достав тряпочку из футляра на ремне, он вытер клинок и отточенным движением зачехлил Эспераккиус.

– Знал? О чем? – спросил я.

– Это инстинкт, – пожал плечами он. – Я знал, что этот меч не причинит мне вреда.

– Инстинкт? – осведомился Баттерс и пригладил растрепанную шевелюру. – Ради всего святого, чувак, а если бы ты ошибся?..

– Не ошибся, – с улыбкой возразил Саня.

Сердито бурча себе под нос, Баттерс подхватил с земли рукоятку Фиделаккиуса, но лицо у него оставалось озадаченным.

– Что это было?

– Как видишь, твой меч не причинил ему вреда. Вопрос в том – почему? – Я обвел взглядом задний двор.

Честно говоря, риск попасть на глаза кому-то постороннему был совсем невелик. Вдоль ограды росли розовые кусты, несколько клумб и огромное дерево, да и просветы между досками забора не выглядели широкими. Майкл обустроил территорию так, чтобы защитить ее от случайных взглядов.

А вот и Майкл, легок на помине: выскочил из задней двери и резво захромал к нам с объемистой аптечкой наперевес. Рассмотрел нашу троицу, дешифровал язык тела каждого, замедлил шаг и бросил на меня вопросительный взгляд.

– Саня нас разыграл, – объяснил я.

– Не сдержался, – заявил Саня, давясь от смеха. – А вы-то, пентюхи деревенские!

Я ударил его кулаком в плечо, а Баттерс одновременно лягнул его по голени, но Саня лишь хохотнул.

– Что случилось? – невозмутимо спросил Майкл.

Баттерс рассказал, как все произошло.

– Хм… – Майкл поднял брови. – Ты когда-нибудь трогал клинок своего меча?

– О боже, нет! – ответил Баттерс. – Я имею в виду… Да ну! Конечно, нет!

– Но в прошлом он ранил людей, – заметил я. – Верно?

– Ну да… – начал Баттерс и осекся. – Нет. Людей он не ранил. Только монстров.

На какое-то время мы вчетвером погрузились в размышления.

– Ну что ж, – нарушил молчание я, – включи-ка его. Давай проверим.

– Видать, придется, – вздохнул Баттерс.

Взяв рукоятку, он повернул ее вертикально, и светящийся клинок ожил, издав хоровой гул.

Не медля ни секунды, Саня провел по нему ладонью.

Ничего не случилось. Вообще ничего. Лезвие прошло через плоть так, будто никакой преграды и в помине не было.

– Странно… – выдохнул Баттерс и потрогал световой луч мизинцем, после чего сунул в него всю руку целиком. – Хм… Ничего, кроме легкого тепла.

По примеру остальных Майкл спокойно провел по клинку правой ладонью.

– Любопытно.

– Теперь моя очередь. – Я коснулся луча покрытым шрамами от ожогов указательным пальцем левой руки.

Тепло оказалось не то чтобы приятным, но терпимым, словно моешь посуду под горячей водой. Я осязал живую энергию меча и чувствовал, как в ней бурлит обузданное напряжение, словно звездная мощь обрела вдруг физическую форму.

– Но предметы он режет, – указал я на испорченную наковальню. – Баттерс разрубил ее минут пять назад, а то и меньше.

Майкл поджал губы и задумался. Затем посмотрел на меня и сообщил:

– Сохранение энергии.

Я нахмурился, но тут же понял, что он имеет в виду.

– Ах да. Точно. Ты совершенно прав. Вот и объяснение.

– Какое объяснение? – помотал головой Баттерс.

– Законы вселенной, – пояснил я. – Материю или энергию нельзя ни создать, ни уничтожить. Можно изменить, но не более того.

– Естественно, – согласился Баттерс. – Но как это связано с мечом Веры?

– У всех мечей имеется… – Я насупился в попытке подобрать нужные слова. – Допустим, что-то вроде сверхъестественной массы. Соответствующей их мощности и роли в нашем мире. Согласен?

– Пожалуй, – ответил после паузы Баттерс.

– Когда Фиделаккиус был уязвим, Никодимус сломал его, но не уничтожил, – сказал я. – Может, не смог. Зато сумел изменить его. В идеале ему хотелось бы изменить меч настолько, чтобы тот утратил функциональность. Но мечи – одни из самых мощных артефактов, что я когда-либо видел, а такие предметы склонны противостоять изменениям. Точно так же, как обладающий солидной массой предмет противостоит перемещению в пространстве.

– Ты имеешь в виду, что меч дал сдачи, – предположил Баттерс.

– Он имеет в виду, что ключевое слово в названии «меч Веры» – вовсе не «меч», – твердо сказал Майкл.

Я бросил на него укоризненный взгляд:

– Я имею в виду, что, даже когда меч Веры был сломан, предназначение его сверхъестественной силы осталось прежним: укреплять веру и защищать слабых от зла. Находясь… в переменчивом состоянии, будучи уязвимым к повреждениям, твой меч все равно искал способ исполнить свое предназначение. Думаю, Баттерс, когда ты коснулся его, меч заглянул в твое занудное ботанское сердце, где и нашел все, что ему требовалось.

– Чего? – с благоговением переспросил Баттерс, разглядывая сияющий клинок.

– Фиделаккиус посмотрел на тебя, – задумчиво молвил Саня, – и увидел джедая. Увидел способ продолжить борьбу. Поэтому превратился в световой меч.

– Стал мощнее, чем простой меч из стали, – добавил Майкл. – Но вместе с тем слабее.

– Поскольку чаши весов должны находиться в равновесии, – кивнул я. – Поэтому где-то прибавилось, а где-то убавилось.

– Теперь он в большей мере относится к духовному миру и оказывает меньше влияния на физический, – подсказал Майкл.

– Не на физический, – помотал головой я. – На мир смертных. Сталь он рубит в два счета, но на людей больше не действует.

– Как Фиделаккиус распознает разницу между людьми и монстрами? – спросил Баттерс.

– Может, как-то резонирует с определенными видами энергии. У порождений зла она обычно негативная – черная магия. Возможно, меч реагирует на нее. Сам я понятия не имею, как это устроено, но кто-нибудь поумнее меня запросто сообразит, что к чему. – Я немного поразмыслил и медленно добавил после паузы: – Или Фиделаккиус, чтобы распознать разницу, действует по принципу бритвы Оккама.

– Гарри, ты о чем? – Майкл нахмурился, взглянув на меня.

– Каждый рыцарь Темного Динария имеет при себе серебряную монету Иуды с заключенным в ней падшим ангелом, – сказал я. – А вы – их прямая противоположность. У каждого меч, сработанный с помощью гвоздя из распятия… – Я развел руками: мол, что непонятного?

– А внутри ангел, – еле слышно произнес Баттерс.

На нашу скромную компанию сошла мертвая тишина.

– Равновесие, – наконец сказал я. – Думаю, меч знает просто потому, что знает.

– О господи, – прошептал Баттерс. – А я однажды постирал его вместе с одеждой.

Саня издал утробный смешок.

– Ангелам не позволено вмешиваться в дела смертных или проявление их свободной воли. – Майкл снова прикоснулся к световому клинку, на сей раз с заметным благоговением. – Если ты прав, Гарри… Перед нами прямое выражение ангельской воли. Ангел не может посягать на выбор смертного. Но может бороться с порождениями зла, которые влияют на свободу воли человека в попытках переманить его на свою сторону.

– Люди тоже бывают злыми, – возразил Баттерс. – Как насчет Чака Мэнсона?[163] Разрубил бы его мой меч?

– Люди могут быть злыми, – сказал Майкл. – Или добрыми. Это свобода выбора. Отчасти она и делает нас людьми. – Он покачал головой. – С годами я научился распознавать присутствие зла. Истинная тьма сильно отличается от обычной ярости, ужаса, алчности или жажды мести. В жизни я встречал лишь нескольких по-настоящему злых людей. Никодимуса и ему подобных.

– Ангелы оперируют абсолютными понятиями, – кивнул я. – По их стандартам, чтобы сойти за порождение зла, ты должен быть злым до крайности. И с добром та же история. Вот почему они так любят Майкла.

Майкл пожал плечами, но кивнул.

– Итак, какой из этого следует вывод? – спросил Баттерс.

– Твой меч бесполезен против смертных, – тихо ответил я. – Против монстров – самое то, но если монстр наймет бандита-головореза, тот забьет тебя до смерти.

– Так что пора обзавестись калашниковым, – предложил Саня и хлопнул Баттерса по плечу, отчего тот покачнулся.

– Великолепно. – Баттерс убрал меч и вздохнул. – Возможно… мне стоит, например, поговорить с ним? Такое чувство, что все это время я вел себя чрезвычайно грубо.

– Вежливость никогда не повредит, – поддакнул я.

– Все это ты вычитал в какой-то книге, чародей? – Саня напустил на себя простодушный вид. – Наверное, давно уже вычитал?

– Если в клинках и правда находятся ангелы, они там не первый день, – взялся утешать Баттерса Майкл. – Ясное дело, они понимают, что мы – существа ограниченные.

– Будь это так, нам сказали бы, верно? – спросил Баттерс. – Я имею в виду, информация-то важная. Нас ввели бы в курс дела?

– Уриил лишнего не болтает, – пожал плечами Майкл. – Он ведет войну – с большой буквы «В», – а в таком деле важна операционная безопасность[164].

– Но почему? – спросил Саня. – Что изменится, если мы об этом узнаем?

– Ребята, я просто пытаюсь сообразить, почему у Баттерса меч с предохранителем, – вмешался я.

– И правда, – просветлел Баттерс. – С предохранителем.

– Я выбираю сталь, – сказал Саня. – И разумеется, свинец.

Я взглянул на солнце.

– Адские погремушки… Мне пора. Сегодня вечеринка по поводу начала мирных переговоров.

– А нам что делать, Гарри? – спросил Баттерс.

По секундном размышлении я положил руку ему на плечо:

– Пока что я работаю на ощупь. Но вы Рыцари Креста. Если разберусь, что да как, сообщу подробности, а до тех пор занимайтесь тем, чем занимаетесь. Надеюсь, все решится без вашего участия.

Баттерс с сомнением покосился на меня.

– Da, это хороший план. – Саня хлопнул меня по спине с такой силой, что я задумался, не сходить ли к хиропрактику. – В рыцарских делах Дрезден пока что куда опытнее тебя. План хороший. Чародей знает, что говорит.

– На самом деле не знаю, – признался я. – В том-то и беда.

– Но хотя бы знаешь о своем неведении, – заметил Майкл, – а это признак мудрости.

– Если уверенность в собственном невежестве считается признаком мудрости, – фыркнул я, – то я долбаный царь Соломон, Уолтер Кронкайт[165] и Судья Джуди[166] в одном лице.

Саня поднял руки и сложил из пальцев режиссерский прямоугольник напротив моего лица:

– Всегда считал, что ты больше всего похож на Джуди.

На этой ноте я распрощался с Рыцарями – одним бывшим и двумя нынешними, – потрепал Мыша по голове, обнял Мэгги, сказал, что люблю ее, велел не баловаться и ушел.

Близилось время гулянки.

(обратно)

Глава 19

В шесть вечера мы провели скучнейшую встречу, где не говорили ни о чем, кроме предстоящих дел. Торжество начиналось ровно в семь тридцать, но до восьми не объявился никто, кроме делегации свартальвов, и эти бедняги, наверное, полчаса гадали, не ошиблись ли адресом.

В указаниях я не нуждался. Мероприятие проводилось в штаб-квартире Общества Светлого Будущего. Это замок – маленький, но самый настоящий. Джентльмен Джонни Марконе по кирпичику перевез его откуда-то из Шотландии и поставил на участке, где раньше располагался сгоревший пансион.

Мое старое жилище.

Которого больше нет.

Потому что оно сгинуло в пожаре.

Мне страшно захотелось домой.

«Мюнстер-мобиль» тащился по знакомым улицам к моей старой берлоге, и у меня щемило в груди. Наконец я увидел замок и в который раз объяснил настырному сердцу, что дома больше нет.

В Диснейуорлдеhref="#id20240215152501_167" rel="nofollow noopener noreferrer">[167] вы такого замка не найдете. Строение крайне серьезное, сплошь каменное, а узкие зарешеченные окна начинаются только на втором этаже. Замок походил на упитанную лягушку, чье тело накрывает лист кувшинки целиком. Его фасад находился в шести дюймах от тротуара, из-за чего зловеще нависал над пешеходами, хотя в здании было всего три этажа.

Среди остальных домов на улице он слегка выделялся – примерно как лучадор[168] на викторианском чаепитии.

По наступлении сумерек зажглись уличные прожекторы, и на каменных стенах заиграл ярко-золотистый свет. Когда полностью стемнеет, замок Марконе будет выглядеть так, словно держит под подбородком включенный фонарик. Несколько слуг в красных ливреях занимались парковкой автомобилей. Я же предпочитал знать, где находится «мюнстер-мобиль» и как к нему вернуться, а посему остановился у тротуара неподалеку.

Несколько минут я посидел за рулем, глазея на снующие туда-сюда машины, и наконец дождался двух белых с золотом лимузинов. Они остановились перед замком, и расторопные парковщики тут же принялись открывать дверцы и протягивать пассажирам руку помощи.

Я вышел из машины почти в тот же миг, когда на тротуар ступил мой дед. Он был при полном официальном параде: черный чародейский балахон до пят, а на плечах – пурпурная накидка. В этом наряде старик, обладавший коренастой фигурой и по-прежнему крепким торсом, походил на игрушку-неваляшку. Он сбрил привычную паутину седых волос и без нее выглядел моложе. Посох он держал в правой руке.

Эбинизер, прищурившись, внимательно посмотрел на замок, затем быстро огляделся, заметил меня и кивнул:

– Хосс.

– Сэр.

Он повернулся, чтобы подать руку следующему пассажиру, а я взглянул на вторую машину, откуда высыпали Рамирес и компания. Все четверо заняли позиции вокруг головного лимузина – стремительно, но без суеты. Проходя мимо, Карлос приветствовал меня вежливым нейтральным кивком.

Я снова повернулся к деду и увидел, как от предложенной им руки отмахивается высокая крепкая женщина с темной кожей и густой серебристой шевелюрой. На Эбинизера ее пассы не подействовали, и женщина ткнула его в живот извлеченным из недр лимузина костылем:

– Я тебе не чахлая фиалка, Эбинизер Маккой. Посторонись.

Дед пожал плечами и невозмутимо отступил в сторону. Из машины не без труда выбралась Марта Либерти – в таком же черном балахоне и пурпурной накидке, в довесок к которым шел самый обыкновенный белый гипс на правой ноге, не позволявший согнуть ее в колене. Марту я знал плоховато, но всегда считал ее женщиной трезвомыслящей, склонной к оценочному мышлению и более или менее справедливой. Она уперлась в тротуар костылями и встала на здоровую ногу, держа больную на весу.

Взглянув на меня, она коротко кивнула:

– Страж Дрезден.

– Старейшина Совета, – ответил я вежливым кивком.

– Прошу меня извинить, – донесся из лимузина мужской голос. – Хотелось бы умаслить Этри, пока он не рванул с места в карьер.

Марта Либерти сделала шаг в сторону, пропуская Кристоса, свежеиспеченного старейшину Совета в таком же балахоне и накидке, что и у остальных, и с гривой седеющих волос, зачесанных назад и ниспадавших на воротник. Под официальной мантией я разглядел дорогой костюм. Ростом Кристос был немного выше среднего, телосложением – немного внушительнее и, пожалуй, имел немного больше отношения к Черному Совету, чем другие чародеи. Он обменялся безучастным взглядом с Эбинизером, чопорно кивнул мне и стремительно направился ко входу в замок.

– Вечно куда-то торопится, – донесся из салона еще один голос. – Эй, Хосс Дрезден, помоги-ка старику.

Я усмехнулся, подошел к дверце и протянул руку одному из старейших членов Белого Совета. Слушающий Ветер мало кому не нравился. Шаман из коренных американцев, он видел, как рухнул мир его народа и на том же месте восстал новый мир, которому Индеец Джо так и не покорился. Кожу цвета подкопченной меди покрывала сеть загрубелых морщин, а в серебристых косах оставалось предостаточно волос. Выбравшись из лимузина, Слушающий Ветер слегка ссутулился, но глаза на том печеном яблоке, что было у него вместо лица, сверкали ярче прожекторов. Одет он был под стать остальным, но сменить сандалии на туфли отказался.

– Рад встрече, – искренне сказал я.

– Аналогично. – Слушающий Ветер пожал мне руку и устало улыбнулся. – Выглядишь получше, чем в прошлый раз. Не такой напряженный.

– Возможно, отчасти, – ответил я.

– Здесь сегодня наш общий друг, – продолжил он. – Хотя столпотворений он не любит. В какой-то момент надо будет устроить ему передышку. Поможешь?

– Конечно. А о ком речь? – спросил я.

Он лишь усмехнулся:

– Ну что, Мэтти, пойдем?

Марта Либерти улыбнулась, и они не торопясь побрели к замку.

Стоявший рядом со мной Эбинизер смотрел им вслед.

– Старый добрый Слушающий Ветер. Ни дня без фокусов. – Старик кашлянул. – Стражи, попрошу сюда.

Рамирес приблизился, подав знак «все ко мне», и нас окружили остальные Стражи.

– Итак, ребята, – начал Эбинизер, – не забывайте, что встреча проходит под эгидой Неписаного договора и от вас ожидается неукоснительное соблюдение законов гостеприимства. Понятно?

Ответом ему был одобрительный ропот.

– При этом не надейтесь, – продолжал старик, – что остальные продемонстрируют такую же вежливость. Смотрите в оба до самого утра.

– А если заметим что-нибудь подозрительное? – подал голос Дикий Билл.

– Руководствуйтесь здравым смыслом, – ответил дед, – и помните, что в зале будет находиться Мэб, а она вполне способна принудить кого угодно к соблюдению правил.

– Нарушение договора она принимает близко к сердцу, – поддакнул я.

Молодые Стражи с тревогой переглянулись.

– Поэтому имейте голову на плечах и неукоснительно соблюдайте договор и законы гостеприимства, – строго повторил Эбинизер. – Если не нарушите их первыми, можно будет списать все на обоснованную самозащиту.

– Но если мы будем ждать, пока враг первым нарушит законы, нельзя исключать, что до самозащиты дело не дойдет, – возразил Рамирес.

– Никто не обещал, что будет легко, – заметил я. – Зато подзаработаем.

Послышались робкие смешки: по большей части Стражам платили раздраженными взглядами и желчными ремарками.

– Расслабьтесь, друзья мои, – продолжил я. – Поверьте, все остальные боятся вывести Мэб из себя не меньше, чем мы. Будьте вежливы, сохраняйте бдительность, и к десяти часам все мы будем дома.

– Страж Рамирес! – скомандовал Эбинизер.

– Ребята, вы все слышали, – вздохнул Карлос. – За дело.

Строго говоря, я уже бывал в игрушечной крепости Марконе, но физически вошел в нее впервые. Во время прошлого визита я был мертв, или почти мертв, или находился в состоянии клинической смерти, и здесь побывал не я, а мой дух или что-то в этом роде.

В общем, не люблю об этом вспоминать.

У входной двери меня поразили две вещи. Во-первых, прикрученная к стене скромная бронзовая пластинка с дюймовыми буквами, которые складывались в надпись «ОБЩЕСТВО СВЕТЛОГО БУДУЩЕГО». А во-вторых, мои органы магического восприятия, едва не отказавшие под натиском гулкой мощи оборонительных заклинаний, вплетенных, по-видимому, в каждый камень этого замка. Пришлось на секунду задержаться и поставить легкий ментальный заслон от незнакомых сил. У меня сложилось впечатление, что остальные чародеи сделали то же самое.

Тот, кто воздвиг эту конструкцию, защитил ее не хуже, чем штаб-квартиру Белого Совета под Эдинбургом. Я мог бы атаковать это здание Силой весь день напролет – примерно с тем же результатом, как если бы бросал пригоршни песка в листовую сталь. От сверхъестественного вторжения замок был огражден не хуже: единственными точками доступа оставались надежные двери, и с тех пор, как я побывал здесь в нематериальном виде, их тоже укрепили.

Попасть в твердыню Марконе без приглашения стало невозможно. Замок превратился в неприступную крепость.

Или, как подсказала моя подозрительность, в безупречную ловушку, из которой невозможно сбежать.

– Ого. – Эбинизер окинул замок взглядом. – Древнее сооружение. По-настоящему древнее.

– Думаете, наши строили? – спросил я.

Он промычал что-то нечленораздельное – мол, вряд ли – и добавил:

– Скорее, тилвит-теги[169]. Или даже туата[170].

– Туата?

– Извечные враги фоморов. – Старик поднял уголок рта в кривой ухмылке, и взгляд его сделался задумчиво-одобрительным.

– Ага, – сообразил я. – Значит, замок говорит сам за себя.

– «Общество Светлого Будущего»? – вгляделся в табличку Рамирес.

– Несколько лет назад Мар… барон Марконе, Белая Коллегия и пользователи Паранета создали альянс против фоморов, – объяснил я. – Здесь, в Чикаго. Слишком много детей пропало.

– И родители обратились за помощью к бандитам и Белой Коллегии? – мрачно сдвинул брови Дикий Билл.

Я расправил плечи, степенно развернулся и посмотрел ему в глаза:

– Фоморы похищали детей. А мы, вместо того чтобы их остановить, сидели сложа руки.

Дикий Билл тут же отвел взгляд. Наступила неловкая тишина.

– Смысл переговоров в том, чтобы утрясти множество недоразумений, – утомленно добавил Эбинизер. – Пойдемте, дети. Пора заняться делом.

Я вошел в замок следом за дедом. За дверью обнаружился вестибюль, где нас любезно встретил миловидный молодой человек с такой заковыристой родословной, что я запутался даже с определением континента, поэтому решил, что в общем и целом этому парню подойдет характеристика «средиземноморский». Волосы у него были выкрашены в белый цвет, а глаза, чьи золотисто-металлические отблески каким-то образом соседствовали с окраской листьев старого плюща, изрядно нервировали меня, хотя очертаний оружия под серым пиджаком я не заметил. В бытность свою мертвецом я уже встречал этого юношу. Он решал проблемы для Марконе, и его звали Чайлдз.

К нему подошла воспитанная немецкая овчарка в неброской шлейке из черного нейлона с ручкой для переноски на спине.

– Привет, Чайлдз, – поздоровался я. – Как жизнь молодая?

После чего протянул овчарке раскрытую ладонь. Собака вежливо обнюхала ее, а затем подняла глаза на мое лицо. Пожалуй, спокойствия и профессионализма в ее взгляде было куда больше, чем в моем.

– Добрый вечер, леди и джентльмены, – учтиво ответил Чайлдз. – Мы знакомы, сэр?

– Ты со мной вряд ли, но я с тобой – определенно. А собака зачем?

Судя по лицу, Чайлдзу стало неловко, но тон его остался невозмутимым.

– Главная забота моего нанимателя этим вечером – не допустить проноса в замок взрывчатых веществ.

– Угу. Было бы хреново, если бы все тут взорвалось, а потом сгорело дотла. Сужу по собственному опыту. – Не исключено, что эти слова я сопроводил зубастым оскалом.

– Хосс, – мягко одернул меня Эбинизер.

Чайлдз сглотнул – пожалуй, не сильнее, чем того требовала ситуация, – но ответил с любезной улыбкой:

– Приятного вам вечера, леди и джентльмены.

– Угу, – сказал Эбинизер и, тяжело ступая, проследовал в замок. Я пропустил молодых Стражей вперед, а сам замкнул шествие.

– Молодчина, – похвалил я овчарку, проходя мимо. Затем ткнул в Чайлдза пальцем и добавил: – Она у вас настоящая леди. Проследи, чтобы ей дали печеньку.

Собака склонила голову набок – так, как это принято у собак, – вильнула хвостом, и тот стукнул Чайлдза по ноге. Решатель проблем ответил мне кисловатой улыбкой и демонстративно отвернулся ко входной двери.

Мы проследовали в главный холл. Со времени последнего моего визита замок ничуть не изменился. Все те же зловещие стены из грубо отесанных камней размером с торс крупного мужчины, не покрытые ни краской, ни штукатуркой. Через каждые несколько шагов стояли канделябры с горящими свечами, из-за которых в холле пахло пчелиным воском с примесью легких цветочных ароматов. На стенах не наблюдалось никаких украшений, но защитные чары присутствовали в таком количестве, что я чувствовал, как энергия проникает сквозь подошвы обуви и щекочет пятки.

– Никакой охраны, – оглянулся на меня Рамирес.

– На это не рассчитывай. У Марконе всегда наготове дружина эйнхериев, – напомнил я.

– Угу, – мрачно сказал Рамирес. – Вон оно что.

– Какие такие эйнхерии? – спросил Дикий Билл.

– Павшие в бою викинги. С многовековым опытом во всех известных человечеству способах ведения войны, – пояснил я. – Ребята из Вальхаллы, которые то дерутся, то пируют. Они не прочь умереть. Им это не впервой.

– Советую помнить, что они опаснейшие из смертных воинов на планете, – проворчал шедший впереди Эбинизер. – Потому что так и есть. В контакт с эйнхериями вступайте только при необходимости. Среди них полно берсерков, а с этими лучше не связываться.

Билл понимающе кивнул и вопросов больше не задавал. Тут мы свернули за угол, и коридор наполнила музыка, доносившаяся из широко открытых дверей, за которыми горел яркий свет. Эбинизер сдвинул кустистые брови:

– Хосс, все нормально?

Я взял себя в руки и снова сделал непробиваемое лицо:

– В последний раз, когда я был на подобном мероприятии, дело как-то не заладилось.

– Со мной та же история, – усмехнулся старик. – Просто помни, чему я тебя учил.

– Никогда не начинать драку. Но всегда заканчивать.

– Я не об этом.

– Заправлять постель и помогать по дому?

– И не об этом.

– Так-так… Минуточку… «Пусть никто не увидит, как ты потеешь»?[171]

– Примерно так. – На морщинистом лице старика промелькнула улыбка. Раз – и нет ее.

Затем он крепко стиснул короткий толстый посох и решительно отправился туда, где собрались остальные.

Я набрал полную грудь воздуха и последовал за ним.

(обратно)

Глава 20

Значительную часть первого этажа в замке Марконе занимал громадный зал.

Сегодня его освещали канделябры с крупными сияющими кристаллами. «Похоже, работа брауни»[172], - предположил я, приметив легкие оттенки желтизны и весенней зелени на глыбах белого кварца – мощного оберега против черной магии, если правильно его обработать. Кристаллы сразу привлекли мое внимание. Штуковины, изготовленные при Летнем дворе, видно с первого взгляда.

Похоже, барон Марконе каким-то образом заручился поддержкой Летних фэйри.

Где-то рядом играла живая музыка. Наверное, музыканты расположились в нише за тонкой занавеской. Композитор этой пьески для камерного оркестра был мне неизвестен. По большому счету это значило, что ее сочинил не Вивальди. Похоже, кто-то из немцев, но на этом мои познания заканчивались. Музыканты определенно не были людьми: исполнение абсолютно безошибочное, а созвучия невероятно гармоничные, словно на всех инструментах играют под руководством единого сознания. Дрожащие ноты навевали на меня древние чары музыки, не имеющие ничего общего с магией. Играли сидхе, очевидно, и, судя по убийственной точности исполнения, это были фэйри Ансийли – Зимнего двора.

Причем играли они на вечеринке у Марконе, и явно не ради собственного удовольствия: делая такое одолжение смертному, эти ребята расплачиваются за какую-то услугу.

Мне вспомнились частично разрушенные нами хранилища в подвале банка Марконе, где он держал всевозможные ценности по доверенности по меньшей мере от дюжины сверхъестественных наций. Скольких же он окольцевал? Сколько по-настоящему жутких созданий чем-то обязаны этому человеку?

Я нахмурился. Барон-разбойник Чикаго начинал вызывать у меня нешуточные опасения.

Что хуже всего, я понимал, что он приносит жителям моего города ощутимую пользу. Да, он натворил немало бед, но когда Чикаго атаковали фоморы, отпор им дали люди Марконе.

От разнообразия гостей рябило в глазах, и какое-то время я привыкал к обстановке.

Потолок и стены украшали разноцветные шелковые полотна, закрепленные так, чтобы создавать иллюзию гигантского шатра наподобие тех, где, несомненно, происходили полевые переговоры между главнокомандующими древних армий. Я узнал, пусть и не сразу, цвета и узоры многих наций – участников Неписаного договора, вплетенные в убранство так умело, что и не заметишь, если не присматриваться. Но здесь, конечно же, все ко всему присматривались. Глядя на всю эту геральдику, я начал понимать, что задумала принимающая сторона.

На шелке мы видели что-то вроде схемы, согласно которой рассядутся гости.

Или, возможно…

Аналог боевого построения.

Ниспадавший вихрь серебристых и ониксовых полотен, расшитых правильными геометрическими узорами, образовывал задник небольшого пространства, где расставили мебель, искусно вырезанную из… похоже, из настоящего эбенового дерева и вдобавок инкрустированную серебром. В кресле с высокой спинкой восседал король свартальвов Этри, принявший сегодня свой естественно-миниатюрный вид. Его огромные черные глаза и серая кожа выделялись на фоне шелковых полотен. Одетый в безупречно скроенный костюм из серебристого шелка в черную полоску, Этри держал в правой руке сверкающий серебряный жезл.

Вид у короля свартальвов был решительный, но чрезвычайно усталый. Наморщив широкий лоб, Этри внимал старейшине Кристосу. Чародей примостился рядом с ним, слегка подавшись вперед, и негромко говорил, примирительно раскрыв перед собой ладони.

Рядом с Этри сидела его сестра Эванна в элегантном черном костюме. По плечам ее жидким серебром струились тонкие белые волосы. Голову охватывал обруч из какого-то металла. На нем играли отблески цветов, которых я в зале не приметил. Черные глаза Эванны встретились с моими, и она с подозрением прищурилась.

За этой парой молча стояли пятеро бойцов Этри, и после взгляда Эванны каждый из них стрельнул черными глазами в мою сторону. Недоверие свартальвов было почти осязаемым.

– Чего это они так зыркают? – шепотом осведомился Дикий Билл.

Йошимо коснулась его предплечья:

– Спокойно. Они не сделали ничего плохого.

– Недомерки, – пробурчал Билл.

– Вокруг нас каменные стены, – напомнил Карлос. – Не лучшее место для драки с этой шайкой. К тому же Мэб примет их сторону.

Дикий Билл сердито посмотрел на Рамиреса, но сдался:

– Просто не люблю косые взгляды.

– Взгляды самые что ни на есть прямые, – заметил я и кивнул Эванне так, чтобы кивок сошел за небольшой поклон. Ее лицо смягчилось. Она ответила мне в точности таким же кивком и отвела глаза, но взгляд остался настороженным. – Не пора ли прикрыть стариков, детишки?

– Ага. – Рамирес незамедлительно взял командный тон. – Йошимо, не отходи от старейшины Кристоса. Билл, присматривай за Маккоем. Мы с Чендлером отвечаем за Либерти и Слушающего Ветер.

Ах вот как…

– А мне чем заниматься?

– Поддерживай связь, – сказал Рамирес. – Предотвращай возможные неприятности. И подготовь краткое описание присутствующих. С некоторыми ты уже знаком.

Я поджал губы и спросил после паузы:

– Кого ты сегодня защищаешь, Карлос?

– Надеюсь, что всех. – Он легонько хлопнул меня по руке. – Ну, за работу. Держим ушки на макушке.

Молодые Стражи с важным видом разошлись по местам. Я покривился, схватил бокал с подноса у проходившего мимо официанта, пригубил шампанское – чисто из вежливости – и вернулся к неспешному изучению гостей.

Напротив шелковой стены в цветах свартальвов струилась белая ткань, расшитая замысловатым узором из серебристых синусоид. Она ниспадала к нескольким диванам, обитым в такой же манере, на которых разместились вампирская свита и сама Лара Рейт в облегающем белом платье с разрезом выше колена. Иссиня-черные волосы она убрала в высокую прическу с элегантными завитушками. В свете волшебных кристаллов алые камни в серьгах и на запястье мерцали кроваво-красным огнем. Лара сидела в самой середине одного из диванов – с таким видом, словно это был не диван, а королевский трон.

Фрейдис в облегающем белом боди под мужским пиджаком расположилась на полу у Лариных ног. Она походила на экзотического питомца. Ярко-зеленые глаза контрастировали с коротко подстриженными рыжими волосами. Валькирия казалась рассеянной и даже сонной – но только на вид. За спинкой дивана стоял Райли в компании четверых телохранителей Лары. Все пятеро – воплощение профессионализма, с одинаковыми стрижками под машинку и в пиджаках, скроенных так, чтобы превосходно скрывать оружие, которое они, вне всяких сомнений, имели при себе.

Лара подняла глаза, заметила меня и со значением кивнула, после чего сделала едва заметный жест правой рукой, указывая на свободное место рядом с собой. Я тоже кивнул и подошел к дивану.

– Гарри, – сказала Лара с легкомысленной радостью в голосе. – Как приятно тебя видеть. Не присядешь ли на минутку?

– Ты сама любезность. – Я примостился на краешке сиденья – так, чтобы не коснуться Лары и при необходимости сразу вскочить на ноги. – И что же такая красавица забыла в этом клоповнике?

Лара запрокинула голову и рассмеялась – по-девичьи, насквозь фальшиво, но крайне соблазнительно.

– Ты такой шутник, Гарри. Господи, какой же ты шутник!

Я оторопел. До сего момента Лара не производила на меня впечатления взбалмошной любительницы вечеринок.

В общем, назревало что-то неприятное. Поняв, что я вижу ее насквозь, Лара устремила взгляд на Рамиреса, медленно ковылявшего за спиной у Слушающего Ветер и Марты Либерти с ее костылями, чей цвет изменился со сдержанно-серого на более яркий, с серебряной искрой.

– Ох, бедняжка-хромоножка… Такой симпатичный и с кучей тараканов в голове. Он точно не предназначен кому-то в подарок?

Раздался негромкий треск, будто переломили пару зубочисток. Едва заметно повеяло высвобожденной энергией. Секундой позже Фрейдис спрятала в карман пиджака две половинки сломанной дощечки и объявила:

– Все чисто.

Лара тут же перестала улыбаться и хихикать.

– У нас примерно минута. Потом иллюзия светской болтовни утратит силу. Что скажешь?

– Почти ничего. – Навострив органы чувств, я ощутил, что нас окутала пелена несложных, но эффективных чар приватности. – Приставил к Жюстине человека, которому доверяю.

– Рядом с ней и так полно моих людей.

– Лучше перестраховаться, – объяснил я.

Лара поморщилась.

– Прямо сейчас Кристос заверяет Этри, что Белый Совет на его стороне. Целиком и полностью. Наверное, обещает вырыть могилу для моего брата. Своими руками.

– Этри не из тех, кто отдаст подобную работу на субподряд, – сказал я. – К тому же он в ярости.

Глядя в другой конец зала – туда, где сидел король свартальвов, – Лара прищурила глаза:

– Неужели нет способа его урезонить?

– Как правило, есть, – ответил я. – Но сейчас у него весомые причины сердиться.

– А еще у него мой брат, – яростно произнесла Лара.

– С виду Этри и его подданные похожи на карапузов-вундеркиндов, – заметил я, – но ты как никто другой знаешь, что внешность обманчива. Будь свартальвы слабы, их давно уже стерли бы с лица земли.

– Мне нужен способ повлиять на Этри. Иначе придется отдать Томаса на растерзание. – Она втянула воздух и скрежетнула зубами. – Или изменить подход к ситуации.

Что в переводе с дипломатического языка означало «устроить кровавую баню».

Я бросил на Лару косой взгляд. Да, она сумела убедить меня, что руководствуется холодным политическим расчетом, но… Может, теперь, когда дело касается ее младшего братика, не все так просто и понятно?

Я прекрасно понимал, что в последнее время никоим образом не способствую мирному решению проблемы, поэтому задумался так глубоко, как только мог, а затем кивнул на Кристоса:

– Если у тебя проблема, от нее никуда не денешься. Но если проблем две, одна может оказаться решением для другой. Как говорится, нет худа без добра.

Лара внимательно посмотрела на меня.

– Кристос считает себя видным политиком. Заключает мир, вершит правосудие и так далее. – Я сделал глубокий вдох. – Попроси его о помощи.

– С какой стати он станет мне помогать?

– Если стороны придут к согласию, это сделает ему честь, – объяснил я. – Он явился сюда, чтобы упрочить свою репутацию. Этри хочет справедливости, но он весьма расстроен, а это сказывается на ясности мышления. В общем, сейчас самое время поторговаться. Если не сможешь его уломать, придется сделать вывод, что я тебя переоценивал.

Какое-то время Лара молча смотрела мне в глаза. Я почувствовал, что еще немного – и мы заглянем друг другу в душу, и отвернулся, пока дела не приняли более интимный оборот.

– Познакомь нас, – велела она.

– С радостью что-нибудь посоветую, – сказал я, – но вряд ли тебе стоит подходить к нему в моем общест…

– Ты обязан, – произнесла Лара тверже прежнего. – Должен мне услугу.

В животе у меня что-то съежилось от острого дискомфорта, будто слова Лары пробрались ко мне в нутро и стали там пинаться, а заодно отвесили пару подзатыльников моей совести. Мантия четко и ясно напомнила, что я в долгу перед Ларой и не вернуть этот долг будет вопиющей несправедливостью. Другими словами, я, как Зимний Рыцарь, обязан выполнить ее просьбу, насколько бы неудобной или даже унизительной она ни оказалась.

Ого.

Значит, вот что чувствуют фэйри, оказавшись у кого-то в долгу.

Неудивительно, что многие из них не питают ко мне особо теплых чувств.

– Отлично, – против воли проворчал я, встал и предложил руку Ларе, тем самым развеяв чары иллюзии. – Пойдем.

– Всем оставаться на местах, – приказала Лара и подняла палец, пресекая возражения со стороны Фрейдис и Райли. – Нет. Я пойду одна.

Она встала, грациозно взяла меня под руку и кивнула, и я повел ее к делегации свартальвов.

– Жаль, что пришлось настаивать, – шепнула она несколькими шагами позже, – но Томас – мой брат.

– Мне тоже не очень приятно, – признался я. Меня еще подташнивало, хотя стоило дать согласие, и острый дискомфорт тут же отступил. – Но я все понимаю. Главное, не бери это в привычку.

– Постараюсь. Но если не будет других вариантов… – Она легонько пожала мне руку через рукав из паучьего шелка и твердо взглянула на меня с печальной улыбкой, в которой не было ни капли сожаления.

Мы прошли через зал, и я направился прямиком к королю свартальвов.

Кристос, который в тот момент говорил что-то особенно вкрадчивое, поднял на меня глаза и нахмурился:

– Страж Дрезден.

– Простите за беспокойство, – сказал я еще более вкрадчиво, чем он, – но я заметил для нас хорошую возможность помочь друзьям.

Кристос изогнул бровь и вернулся было к своему монологу, но Этри поднял руку, и старейшина умолк. Йошимо, стоящая чуть сзади и сбоку, в шести футах от Кристоса, бросила на меня вопросительный взгляд.

– Этри, – продолжил я, – позвольте представить вам Лару Рейт, дочь лорда Рейта и канцлера Белой Коллегии.

– Мне известно, кто она. – Взгляд Этри оставался ровным. И не сказать, чтобы враждебным. Он кивнул Ларе, и та ответила в точности таким же кивком. – Боюсь, нам почти не о чем говорить, леди Лара.

– Это зависит от темы разговора, сэр, – ответила Лара. – При встрече двух потенциальных противников присутствие надежного общего союзника поможет унять страх и смягчить подозрения. – Она поклонилась Кристосу. – Сэр, вы искусный посредник в подобных вопросах и, несомненно, знаете, что в эти непростые времена между нашими королевствами возникло некоторое напряжение. Быть может, наша встреча станет отправной точкой для примирения между народом короля Этри и двором моего отца?

– Это смехотворно! – проскрежетала Эванна, но Этри утомленно взглянул на сестру и поднял руку:

– Леди Лара, вряд ли нашу проблему можно решить иначе, кроме как в соответствии с договором. На это я почти не надеюсь.

– Тем не менее, – Кристос задумчиво пошевелил бровями и сложил руки на груди, – «почти» не означает «вовсе». Стало быть, легкая надежда имеется. Для начала этого вполне достаточно. Почему бы не побеседовать, Этри? Тем более что все мы здесь находимся под защитой гостевого права.

Свартальв с очевидным недовольством потер лоб и взглянул на меня:

– Гарри Дрезден, вы были гостем и другом моего народа. Вы дружили с Аустри. Могу ли я доверять вашей спутнице?

Я посмотрел на Лару и снова повернулся к Этри:

– Если она даст слово, то сдержит его.

Что ж… По факту это не было ложью. К своим обещаниям Лара относилась весьма трепетно. И Мэб тоже. И Этри. Но я все равно не очень-то им доверял.

Однако, если сбросить шелуху, что останется, кроме умения держать слово? И чего еще желать?

Пару секунд Этри испытующе смотрел на меня, а затем кивнул, и у меня сложилось впечатление, что он интуитивно понял истинный смысл моей фразы. Губы он сжал в прямую линию, показывая, что все это ему не по душе, но при общении с равными он твердо намерен соблюдать правила вежливости.

– Ну что ж, леди Лара, прошу составить нам компанию. Могу ли я предложить вам бокал вина?

– Спасибо за знакомство, Страж Дрезден. – Лара благодарно улыбнулась мне и устроилась в кресле, принесенном одним из свартальвов и поставленном так, чтобы королева вампиров, Этри и Кристос являли собой три вершины равностороннего треугольника.

– Пожалуйста, – ответил я.

– Прошу… – сказал Кристос спокойным и расслабленным голосом, устремив на меня недовольный взгляд. – Мне очень претит мысль о том, что мы отвлекаем вас от дел, Страж.

– Ага, – ответил я громче и гнусавее, чем требовалось. – Ясное дело. Пока-пока.

Погрозив Йошимо указательным пальцем, я степенно удалился. В углу развернули буфет. Мой нос унюхал что-то вкусное и сообщил об этом желудку, а тот незамедлительно ответил громким урчанием. Я понял, что за дневными заботами забыл поесть, хотя пора бы повзрослеть и серьезнее относиться к приему пищи.

В общем, голодать и дальше я не видел никакого смысла. К тому же подозревал, что чем больше времени проведу с набитым ртом, тем меньше наговорю всяких глупостей, поэтому отправился за едой.

Из-за гостей в зале было не протолкнуться, и они продолжали прибывать. Под тошнотворно-зеленым полотнищем трапезничали представители клана Лашез. Во главе стола расположился красномордый брюхан с внушительными сенаторскими бакенбардами. Судя по виду, Картье Лашез – глава крупного семейства вурдалаков, ведущего сверхъестественные дела в Акадиане[173], - обожал картошку с мясом. Упыри с аппетитом ужинали, хотелось бы надеяться, бифштексом по-татарски, и все это, как ни странно, напомнило мне картину «Тайная вечеря».

Какое-то время я думал, не сжечь ли их на месте, но потом вурдалаки начали поглядывать на меня. Только тогда я осознал, насколько широко улыбаюсь, и пошел дальше.

В тени черной драпировки, украшенной драгоценными камнями того же цвета и ниспадающей в форме беседки, стояло одно-единственное громадное кресло. В нем, молча наблюдая за собравшимися, развалился очень высокий и очень крупный мужчина лет пятидесяти. В руке он небрежно держал курительную трубку – по всей видимости, незажженную, – но из ноздрей у него с каждым выдохом струился дым, а в кошачьих глазах отражался свет расставленных по залу кристаллов. Дракон Ферровакс в человеческом обличье. Последний раз, когда мы встречались на мероприятии вроде этого, он повалял меня по залу как собачью игрушку, поэтому смотреть ему в глаза я не стал, но заметил, что дракон с самодовольной ухмылкой провожает меня взглядом. Несколько месяцев назад кое-какие мои выходки потревожили покой его богатств, хранившихся в банке Марконе, и я подозревал, что Ферровакс из тех, кто принимает подобные неприятности близко к сердцу.

При этой мысли по телу пробежала легкая дрожь. Я прекрасно понимал, что последствия того дельца еще прольются на меня обильным ядовитым дождем.

От многоцветия прочих делегаций голова шла кругом. Дальний угол зала – между свартальвами и Белой Коллегией – оккупировал Летний двор фэйри, а напротив расположились представители Зимнего двора. И те и другие сосредоточились вокруг двух троноподобных кресел, но главы делегаций еще не заняли своих мест. С каждой стороны я насчитал по пять сидхе в броне, окрашенной в цвета их королев: синий, темно-зеленый и пурпурный у Зимы и весенний светло-зеленый с золотом у Лета.

Других существ было не счесть. Я узнал нагу[174], с которой несколько лет назад имел дело во время довольно-таки бурных выходных. Сегодня она, приняв облик женщины с дымчатой кожей и облачившись в миленькое белое платье, переговаривалась с Ивой-Архивом. С последней нашей встречи Ива удивительно повзрослела и оделась тем вечером соответственно: в черное вечернее платье без драгоценностей и прочих аксессуаров.

Откуда у нее такие бедра? Не рановато? Стараясь обойтись без загибания пальцев, я произвел в уме кое-какие подсчеты и понял, что да, мы и впрямь так давно не виделись. Теперь она походила на девицу с выпускного бала – разве что держалась куда увереннее – и, как видно, пришла в замок Марконе одна, без телохранителя, которого я привык ассоциировать с Ивой, как ассоциирую кофе с пончиками. Где же Кинкейд? Проходя мимо, я попробовал перехватить Ивин взгляд, но она то ли увлеклась разговором, то ли решила сделать вид, что меня не существует.

Я чувствовал себя не в своей тарелке. Не люблю вечеринки.

Проходя мимо расположенного напротив уютной беседки Ферровакса небесно-голубого стяга с белыми подобиями облаков и блестящими золотыми стрелами, я обменялся приветственным кивком с Ваддерунгом, генеральным директором «Монок-секьюритис», сидевшим в удобном мягком кресле, которое так и просилось в чью-нибудь персональную библиотеку. Высокий и мускулистый, Ваддерунг походил на человека, только что разменявшего седьмой десяток и, пожалуй, способного выжать не штангу, а целый мотоцикл. На нем был темно-серый костюм, а длинные волосы, цветом похожие на шерсть серого волка, и аккуратно подстриженную бороду дополняла залихватская повязка на глаз: черный круг на кожаном ремешке. Подобно Ферроваксу, Ваддерунг сидел в одиночестве, с довольно большим бокалом вина в одной руке и дымящейся трубкой в другой.

По пути я обменялся с ним кивками, и он одними губами произнес: «Позже».

До буфета я добрался без заметных дипломатических инцидентов, что для меня действительно является большим достижением. Взяв тарелку, я накинулся на блюдо крошечных стейков из вырезки. Понятно, их подавали в качестве несущественной закуски, но, если сложить вместе штук двенадцать, получишь нечто, напоминающее нормальный стейк.

Я начал искать какой-нибудь лакомый гарнир к мясу, но тут на правое плечо мне обрушилась волосатая, иссеченная шрамами и бугристая от мускулов лапа размером со столовский поднос, да так, что я чуть из обуви не вылетел.

Меня захлестнуло панической волной, а сознание перенеслось на несколько месяцев назад – в тот день, когда обладатель примерно такой же лапы преследовал меня в горящих развалинах арсенала, принадлежавшего самому Аиду, королю подземного царства мертвых. С тех пор геносква[175] занимал особое место в моих кошмарах. Внезапный всплеск адреналина заставил Зимнюю мантию взбеситься, мгновенно приготовив мое тело к драке.

Вот только драться было поздно, поскольку пальцы – каждый толщиной с палку сырокопченой колбасы – уже стиснулись у меня на плече. Все, пиши пропало.

– Дрезден! – оглушительно пророкотал геносква. – Это хорошо. Наконец-то я с тобой рассчитаюсь!

(обратно)

Глава 21

Если тебя схватили, самое время вспомнить о практическом правиле – или «правиле большого пальца»[176]. Ему однажды научила меня Мёрфи, и я называю его «Правилом Большого Пальца». Смысл в том, чтобы повернуть ту часть тела, за которую тебя держат, круговым движением в сторону большого пальца твоего оппонента, поскольку гораздо проще преодолеть сопротивление одного пальца, а не остальных четырех. Геносква обладал невероятно сильной хваткой, но в подобные моменты Зимняя мантия наделяет меня такими возможностями, что я тоже, в общем-то, не сошел бы за девяностофунтового слабака.

Его правая рука находилась у меня на правом плече, а поэтому я внезапно присел, развернулся по часовой стрелке и дернулся вниз-назад, противопоставив все свои силы и вес единственному пальцу монстра.

Разыграл все как по нотам, но еле-еле вырвался из захвата, а заодно врезался задницей в буфетную стойку так, что она едва не опрокинулась. Звякнули подносы. Я выронил тарелку и вскинул руки для самозащиты, понимая, что этот жест, скорее всего, окажется бесполезен.

Вот только передо мной стоял не геносква, а самый настоящий сасквоч[177], гуманоид ростом девять футов с небольшим, чьи мускулы покрывала темно-бурая шерсть, одетый – нет-нет, шутить я даже не думаю – во что-то вроде викторианского смокинга, подогнанного по гигантской фигуре. Сидевшие на приплющенном широком носу очки с линзами не меньше чайных блюдец показались мне карикатурно маленькими. Его волосы – те, что не прикрывала одежда, – были вымыты с шампунем и кондиционером, и на миг мне показалось, что я смотрю на вуки[178].

– Ха! – пророкотал сасквоч и расплылся в неловкой ухмылке, демонстрируя широкие зубы, способные перекусить заборный столб с той же легкостью, с которой мы перекусываем стебель сельдерея. – Говорят, ты знаком с моим двоюродным братом!

Я поморгал, а затем сообразил, что на нас с недоумением взирают все, кого угораздило оказаться неподалеку. Посох я выронил вместе с тарелкой, и у официантов за буфетной стойкой был такой вид, словно им хотелось незаметно провалиться сквозь землю. Пыхтя, я совладал с Зимней мантией, требовавшей немедленного вступления в кровопролитную битву, и сказал:

– Ого! Речные Плечи, ты ли это?

Сасквоч утвердительно хмыкнул и, немного стесняясь, указал на свой смокинг:

– Пришлось напялить этот обезьяний костюмчик. Как понимаешь, не для маскировки.

Сила Реки в Его Плечах – шаман Лесного народа, уже сотни лет скрытно живущего у всех под носом, на самом виду. В прошлом он нанимал меня для одной работенки и оказался вполне приличным парнем – несмотря на пугающий рост и страшенную образину.

– Ты-то как здесь оказался? – спросил я.

Он пожал плечами. С учетом их размаха в добрых пять с половиной футов это движение выглядело довольно-таки впечатляюще.

– После той истории в Оклахоме я долго обдумывал твои слова насчет моего ребенка. И пришел к выводу, что ты был прав. – Он на мгновение поджал губы. – Бесцеремонен, заносчив, но прав.

– Чародеям такое свойственно. – Я понял, что ухмыляюсь.

– Да и людям в целом, – согласился он. – Я собрал своих и объявил, что, если моего сына не оставят в покое, я начну крушить черепа. А затем мы решили присоединиться к договору.

– После того как столько лет избегали внимания? – Я с недоумением уставился на него. – Но зачем?

– Ради шанса рассчитаться с тобой. – Речные Плечи обвел глазами зал. Похоже, он слегка нервничал. – То, что ты сделал для меня, для моей семьи… Это нечто большее, чем работа по найму. Ты в это дело всю душу вложил. В отличие от остальных, рискнул разозлить меня, чтобы показать, каким я был глупцом. Хоть я и впрямь разозлился. Это, Дрезден, был поступок настоящего друга. И еще ты вернул мне сына.

– А, ну ладно. – Я отвел глаза и прочистил горло. – Как скажешь.

– Говорят, ты устроил взбучку одному парню из Лесного народа.

– Я его прикончил, – поправил его я.

– Устроил взбучку, – повторил Речные Плечи, твердо глядя мне в глаза.

По моей спине пробежал холодок.

– Что?

– Потому-то я и здесь, – кивнул он. – Хотел тебя предупредить.

– Но как? – осведомился я. – Он же в кетчуп превратился!

– Как? Не знаю, – снова пожал плечами сасквоч. – Но я его видел меньше луны назад. Окровавленная Душа затаил на тебя злобу. Так что держи ухо востро, понял? – Он еще раз обвел помещение нервным взглядом. – Слушай, тебе не кажется, что здесь жарковато?

Тут я вспомнил загадочные слова Слушающего Ветер. Нет, Речные Плечи вовсе не трус, но, если долго прожил затворником, терпеть общество самых опасных сверхъестественных существ планеты весьма непросто.

– Ах да. – Я повернулся к официанту за буфетной стойкой и спросил: – Не найдется ли для нас местечка потише?

– Да-да, конечно, – ответил тот, хотя по большей части смотрел на сасквоча. Он начал было отворачиваться, но Речные Плечи протянул руку и легонько коснулся его спины:

– Послушай, эйнхерий…

Официант замер, снова посмотрел на сасквоча и перевел жесткий взгляд на его руку. Речные Плечи кивнул, убрал ее и продолжил:

– Послушай. Грендель был паршивой овцой. И потомки его по большей части оказались паршивыми овцами. Почти все наши считали его безумцем. Поэтому только от тебя зависит, поссоримся мы или нет.

Официант продолжал рассматривать сасквоча, его смокинг и очки. Наконец кивнул:

– Да… сэр. Пройдемте в спортивный зал.

Я обвел глазами толпу гостей и приметил в ней немало ребят в красных ливреях. Ну да. Бойцов у Марконе хватало.

Следом за эйнхерием мы миновали несколько дверей, короткий коридор, лестничный пролет и очутились в спортзале, где я уже бывал – правда, не во плоти. В небольшом помещении имелось все, что душе угодно, включая миниатюрный боксерский ринг. Если не считать двух зажженных ламп, здесь было темно и тихо. Наш проводник окинул сасквоча еще одним задумчивым взглядом и молча удалился.

Речные Плечи со вздохом сел на каменный пол и прислонился спиной к стене. Очки он снял и сунул в карман.

– Зачем они тебе? – спросил я.

– Чтобы не выглядеть слишком грозным – как и той горилле из видеоигры[179].

– Играешь в видеоигры? – Я поднял бровь.

– Изучаю человеческую культуру, – ответил Речные Плечи. – Хочу узнать, что вы думаете про нас и с какими существами ассоциируете. Ты в курсе, что публика любит эту гориллу куда сильнее, чем Кинг-Конга? – Он покачал головой. – Люди боятся всего на свете. И беда в том, что ваша первая реакция на страх…

– Убить того, кто тебя испугал, – кивнул я. Затем подумал про свой великолепный костюм и, решив, что всеравно не особо люблю костюмы, тоже уселся на пол. – Для меня это не новость.

– Ха-ха, – сказал здоровяк. – Спасибо, что помог уйти. – Он поморщился. – Там очень напряженная атмосфера. Столько ненависти, похоти, жадности, тревоги…

Я взглянул на него и вдруг понял, насколько страшно ему было в том зале. Среди непривычного шума и движения он, наверное, чувствовал себя совершенно беззащитным. Мне было известно, что Речные Плечи по-своему умеет работать с энергиями. И если бедняга обладал склонностью к эмпатии, то вечеринка, вероятно, стала для него настоящей пыткой.

– Да, эти сборища – просто ужас что такое.

Он хмыкнул, глубоко вдохнул, выдохнул и продолжил:

– К тому же где эйнхерии, там всегда неприятности.

– С чего бы?

– Мой народ следует тремя тропами. – Он наморщил нос, сдвинул громадные брови и указал на себя. – Тропой неба, как я. Мы учимся. Читаем. Запоминаем. Смотрим на звезды. Беседуем с твоим народом, в основном на индейских территориях. Много думаем. – Он вздохнул. – Но нас таких немного.

– Вы как чародеи в мире людей, – предположил я, и он повел плечами:

– Достаточно близкое сравнение. Наверное, поэтому мы с тобой неплохо ладим.

– Что ж… Допустим.

– Вторая тропа – лесная. Ее выбирает большинство. Пожалуй, девять из десяти. Они отказываются следовать примеру людей. Для них он не годится. Идущие тропой леса держатся ближе к природе. Избегают посторонних глаз. Не пользуются ни огнем, ни орудиями труда. Это бесшумные невидимки, живущие в гармонии с окружающим миром.

– Временами они попадаются на глаза людям, – сказал я.

Он кивнул:

– Мы с друзьями смотрим передачи о том, как вы их выслеживаете. Чертовски забавно. И слегка печально.

– А геносква, – предположил я, – выбрал третью тропу.

– Тропу войны, – подтвердил Речные Плечи. – Он считает, что наш народ превыше всего. Вас же надо уничтожить, а выжившие станут рабами. Рабочей скотиной. – Он немного подумал и честно признался: – Дураки и засранцы – что он, что ему подобные. Но их не так много, и удачи им не видать. Им только и остается, что слоняться по заповедникам и время от времени похищать людей, если их не останавливают идущие тропой неба.

– А первый Грендель? Он следовал тропой войны?

– И обучил этому сородичей, – кивнул Речные Плечи. – В те времена их было достаточно для успешных войн. Другие отвернулись от этих безумцев, перешли через лед и присоединились к нам. Кое-где племя Гренделя изгнало людей с насиженных мест. Те были привязаны к земле, к урожаю. Но ничего не могли поделать.

– Что было дальше?

– А дальше Грендель затеял драку с опасными людьми, – сказал Речные Плечи. – С викингами. Среди них был великий воин и наставник.

– Беовульф? – спросил я.

– Беовульф. Ваддерунг. Он многолик, и у него множество имен, – кивнул Речные Плечи. – Он жил и сражался как смертный. Учил, как набраться мужества. Помог создать культуру воителей. Бился с великанами. Некоторые его люди даже переплыли океан, встретили нас и не стали тратить время на разговоры. Но нас было слишком много, и они уплыли обратно.

– Парень, который привел нас сюда… Вы едва не повздорили с ним. Почему?

– Многие эйнхерии попали в Вальхаллу, встретившись с нами на тропе войны, – повесил голову сасквоч. – И не забыли этого.

– Значит, геносква…

– Этим словом мы называем тропу войны, – сказал Речные Плечи. – Окровавленная Душа заносчивее остальных. И опаснее. Думает, что он геносква до мозга костей. И образец совершенства. – Он задумчиво поджал губы. – Может, так оно и есть.

– Он гораздо крупнее тебя, – заметил я.

– Угу, – дружелюбно согласился Речные Плечи и зевнул. Этот зевок выглядел невинно и вместе с тем пугающе. В пасти сасквоча запросто поместился бы волейбольный мяч. – Я-то малявка.

– Именно так я и подумал, когда мы познакомились.

– Что, нечасто выпадает случай поговорить с теми, кто выше тебя? – усмехнулся он.

Усмешка тоже выглядела ужасающе, но к ней я немного привык.

– Пожалуй, – согласился я. – Как самочувствие?

– Получше, – ответил он. – Слушающий Ветер – славный парнишка. Помог закрыться от всего этого… – Он постучал пальцем по виску, будто не мог подобрать нужное слово. – Шума. Но сегодня у него и своих дел хватает.

Славный парнишка?

– Слушай, а сколько тебе лет? – спросил я.

Речные Плечи сделал серьезную физиономию и ответил с подчеркнутым индейским акцентом:

– Много лун. – Пожал плечами и продолжил обычным тоном: – Сосчитать непросто. Я родился во время перехода по льду. Поначалу еды было маловато. Наверное, поэтому я вырос таким хилым. Полагаю, я примерно среднего возраста.

Получается, он ровесник сказания о Беовульфе. А значит, ему больше тысячи лет от роду. И это как минимум.

Неудивительно, что с помощью магии он может творить такое, чего я прежде не видел.

– Знаешь что, Хосс Дрезден?

– Что?

– Ты всегда был добр ко мне. Даже когда боялся. А чтобы проявлять доброту в адрес кого-то, кто настолько не похож на тебя, требуется немалое мужество.

– Нетрудно быть вежливым с тем, кто способен зашвырнуть тебя на луну.

– Судя по твоей биографии, дело обстоит иначе, – мягко поддразнил меня Речные Плечи. – Ты умеешь бросить вызов тем, кто на него напрашивается. И все лучше разбираешься, что это за типы. Слушающий Ветер говорит, у тебя было трудное детство.

– Не труднее, чем у многих, – возразил я. – Но мне повезло. У меня появился хороший наставник. А насчет мужества… Даже не знаю, насколько оно мне свойственно.

– В некоторой мере, – подсказал он. – Мужество – еще не все. Но это фундамент, на котором стоит все остальное. – Он посмотрел на меня тревожным и одновременно решительным взглядом, словно только что принял непростое решение. – Найди меня, если захочешь научиться чему-нибудь новому.

– Найти? Как? Вопить во всю глотку и колотить посохом по деревьям? – беспечно спросил я.

Его глубоко посаженные глаза сверкнули.

– Можешь навестить мою женщину. Но не затягивай. И оденься во что-нибудь менее дурацкое.

– Ты серьезно? – нахмурился я.

– Слушающий Ветер говорит, на тебя стоит потратить время. Выровнять кое-какие шероховатости, научить чему-то новому. Особенно теперь, когда Мэб навесила тебе на плечи эту штуку.

– Слушающий Ветер тоже предлагал нечто подобное, – мрачно признался я.

– Знаю, – сказал Речные Плечи. – Но он учился у меня. И его тропа вот-вот закончится. – Судя по виду, ему не хотелось об этом говорить. – Дни великих чародеев на исходе. Твои люди держатся из последних сил.

– Почему? – озадачился я.

– Об этом тебе расскажет кое-кто другой. Не здесь и не сейчас, рожденный от звезд.

– Через шестьсот шестьдесят шесть лет? – важно спросил я в порядке эксперимента.

Мощные брови сасквоча поползли на лоб, что само по себе было наглядной демонстрацией сверхчеловеческой силы.

– Хм… Кое-что ты уже знаешь.

– Только это, – сказал я.

– На самом деле момент истины очень близок, – объяснил Речные Плечи, – но я вроде как обещал ничего тебе не рассказывать. Что хреново. И необходимо. Но на твоем месте я обдумал бы мое предложение. – Он перевел взгляд на дверь и стал аккуратно надевать очки. – Сюда кто-то идет.

Прошло добрых десять секунд, прежде чем я услышал легкую поступь по каменному полу, а затем в спортзал влетела Молли, чье тесное переливчатое платье Зимней Леди ясно давало понять, что передо мной дочь моего лучшего друга и что мне не следует обращать внимания на все эти, черт побери, прелестные изгибы ее фигуры.

– Гарри… – Заметив сасквоча, она осеклась. – Ой. То есть Гарри Дрезден…

Речные Плечи двигался на удивление быстро и плавно: только что сидел – и вот уже стоит.

– В следующий раз, как вздумаете оскорбить меня, мисс Зимняя Леди, – произнес он с вежливым поклоном, – можете не намекать на мое сходство с гориллой. На такое я не обижаюсь. Засим позвольте удалиться. Мисс. – Он повернулся ко мне. – Хосс.

– Спасибо за разговор. – сказал я. – В следующий раз посидим у костра, стейков пожарим.

Речные Плечи кивнул и направился к выходу, шагая степенно, но так размашисто, что мне, чтобы преодолеть такое же расстояние за равный промежуток времени, пришлось бы бежать трусцой.

Подождав, пока он выйдет, Молли спросила:

– Какого черта, Гарри? Что ты тут делаешь?

– Работаю связным, – объяснил я. – По просьбе Слушающего Ветер.

– А теперь побудешь посредником, – сказала Молли. – Один из скрипачей решил, что ему нравится Страж Йошимо. И попытался наложить на нее любовное проклятие.

– Адские погремушки… – Я встал. – И как, сработало?

– Ненадолго. Но с этим казусом надо разобраться в открытую, перед всеми, и это сделаешь ты.

Точно. Поскольку формально я считаюсь силовиком Мэб, в мои обязанности входит, гм, принуждение к соблюдению договора. Если только его нарушил не тот, кому я не смогу надавать по морде.

– Ладно, – сказал я. – Веди.

Молли многозначительно посмотрела на мою руку. Я выставил локоть, она взяла меня под ручку, и мы отправились в главный зал.

– Сегодня я говорил с твоим папой, Молл.

– Да ну? – отозвалась она самым нейтральным тоном.

– Он сказал, ты давненько к ним не заглядывала.

– В последнее время я очень занята. – Она украдкой покосилась на меня. – Некогда было.

Я остановился. Она волей-неволей остановилась рядом. Я хмуро посмотрел на нее и сказал:

– Найди время, детка.

– Ты мне не отец, Гарри, – резко ответила она. – И с недавних пор даже не наставник.

– Верно, – не стал спорить я. – Но я твой друг.

– Обсудим это позже. – Она потянула меня за руку, но я не шевельнулся.

– По-моему, сейчас самое подходящее время. Родители скучают по тебе, Молл. И они не заслужили такого отношения.

– Гарри…

– Просто скажи, что проведаешь их. Мне будет достаточно слова Зимней Леди.

– Гарри, я не могу, – ответила она.

– Почему?

– Все не так просто. – Она закусила нижнюю губу.

– Что сложного в том, чтобы зайти на воскресный ужин? – Я положил руку ей на плечо. – У тебя есть кое-что невероятно ценное. Семья. Любящие родители. Однажды их не станет, а ты будешь жить еще очень-очень долго. Без них. А пока есть возможность побыть рядом с ними, упускать ее попросту глупо.

Она отвела глаза, и в них блеснули слезы.

– Да ладно тебе, принцесса фэйри, – мягко сказал я. – Главное, не зазнавайся и не забывай о людях, с которых началась твоя жизнь. А они пусть гордятся, что в семье появилась настоящая знаменитость.

– Они не знают, – зажмурившись, пискнула Молли, и по ее щекам потекли слезы.

– Что? – демонстративно заморгал я.

– Я… Я им не рассказывала. О том, что стала Зимней Леди.

– Ну да, – вздохнул я. – Знаю. Звезды и камни, Молл, чем ты только думала?

– Они… – Молли помотала головой. – Они сочтут это сделкой с темными силами. Если узнают…

– Не «если», а «когда», – поправил ее я. – Рано или поздно такие секреты перестают быть секретами.

Она молча кивнула, и я продолжил:

– В общем, ты должна это сделать. Обязана рассказать им правду.

– Не могу, – выдавила она, открыла глаза, и ее взгляд встретился с моим. – Папа… Не представляешь, сколько раз я хотела признаться. Но он не поймет. Я просто… только представляю его лицо, и… и мне становится больно, Гарри. – Она снова закрыла глаза и покачала головой. – Я этого не перенесу. Не смогу.

Она умолкла, и я услышал, как ее слезы капают на каменный пол.

Очень тяжело было видеть, как она страдает.

Поэтому я обнял ее.

Она прижалась ко мне. Всем телом.

– Тебе больно. А им… Им тоже больно. Даже если они еще не в курсе.

– Знаю, – проговорила она.

– Ты должна это сделать, – ласково, но твердо повторил я.

– Не могу.

– Можешь, – сказал я. – И я буду рядом.

– Я даже не думала об этом просить… – Она задрожала и еще крепче прильнула ко мне.

– Ты и не просила.

– Значит, ты будешь рядом?

Я почувствовал, что Молли уже не дрожит.

– А зачем же еще нужны друзья?

На мгновение она прижалась ко мне совсем крепко. Наверное, из чувства благодарности.

– Спасибо…

– Всегда пожалуйста.

По возвращении в зал я сразу же направился к нише с музыкантами и с оглушительным треском сорвал прикрывавшую их шелковую ткань.

Музыка мгновенно смолкла, и все собравшиеся устремили на меня изумленные взгляды. Я заметил, что Йошимо, окруженная другими Стражами и старейшинами, тоже подняла глаза, полные боли и ярости.

За шторой обнаружились шестеро сидхе. С умолкшими инструментами в руках они сидели и смотрели на меня большими глазами, похожими на драгоценные камни. Сидхе – представители правящего класса фэйри – стройные, красивые, древние и смертельно опасные. Самый высокий из этих шестерых, обладатель янтарных глаз и серебристо-белых волос, красотой превосходил почти любую женщину с журнальной обложки. В руке он держал скрипку.

Я безмолвно воззвал к Зимней мантии, чтобы та придала мне сил, и ударил сидхе в грудь, пока тот не успел вскочить на ноги. Сидхе пролетел через остальной камерный оркестр, опрокидывая стулья и ломая инструменты, и врезался в каменную стену так, что послышался отчетливый хруст костей, после чего сполз на пол, пытаясь закричать от боли, но не находя для этого достаточно воздуха.

Я повернулся к Молли и ткнул пальцем за плечо:

– Этот? Мне он показался самым говнистым.

Молли опустила и подняла веки, после чего кивнула.

Я кивнул в ответ, снова повернулся к лежавшему на полу сидхе и сказал так, чтобы слышали в каждом уголке зала:

– Эти люди – гости. Они находятся под защитой гостевого права.

– Никто не пострадал, – прошипела женщина-сидхе, вцепившись в свою виолончель. – Это была всего лишь игра.

– Игре конец, – объявил я, поднял правую руку, снова воззвал к Зиме и прогремел: – Infriga!

Тут же воздух протестующе захрустел, когда поток холода, близкого к абсолютному нулю, вырвался из моей ладони и заключил упавшего скрипача в глыбу голубого льда. Другие сидхе, хоть они и принадлежали к Зимнему двору, отпрянули, спасаясь от лютой стужи. Их волосы, уши и кончики пальцев покрылись инеем, и все музыканты смотрели на меня как замороженные – ба-дум, тс-с.

Никто из них не двигался.

За исключением скрипача. Его глаза двигались, полные мучительной боли и отчаяния.

Я увидел, как к нам приближается Молли: твердая поступь, царственная осанка – Зимняя Леди во всей красе. Я склонил перед ней голову и спросил:

– Миледи, какова ваша воля?

– Я не потерплю такого поведения, – произнесла Молли, и ее голос разнесся по всему залу. – Хотя этот сидхе не является моим подданным, я искренне прошу Белый Совет и Стража Йошимо простить нас за неприятный инцидент.

Она оглядела публику.

– Принимающий всех нас барон Марконе дал разрешение разобраться с этим делом. Поместите хулигана на буфетную стойку. Ледяной скульптуре там самое место. Случись ему выжить после оттаивания, он будет изгнан из земель и владений Зимы под страхом смертной казни.

Она подошла к закованному в лед скрипачу, наклонилась и заглянула в его огромные глаза. Пару секунд она буравила его студеным взглядом, а затем сказала спокойно и очень жестко:

– Нехорошо так поступать с девушками. Особенно на вечеринках.

Выпрямившись, Зимняя Леди сделала повелительный жест рукой, и я понял, что Молли умеет убедить окружающих в серьезности своих намерений. Человек шесть эйнхериев в красных официантских ливреях немедленно подбежали к нам, подняли ледяную глыбу и понесли ее к буфетной стойке.

– Превосходно. – Молли повернулась к залу. – Прошу простить за эту заминку, уважаемые леди и джентльмены. Сожалею, но она была необходимой.

Она окинула взглядом остальных музыкантов, улыбнулась и сказала с легким ударением на последнем слове:

– Можете вернуться к вашим обязанностям.

Тотчас возобновилась музыка, хотя теперь она звучала несколько иначе.

Сидхе – хищники. Нельзя демонстрировать хищникам слабость или нерешительность. С этими существами надо общаться с позиции силы, и Молли прекрасно научилась доносить до них значение своих слов.

Не прошло и минуты, как к нам подплыла Лара, и они с Молли обменялись учтивыми кивками.

– Леди Зима, – начала Лара, – мне надо подышать свежим воздухом. Не одолжите ли вашего Рыцаря в провожатые? Через несколько минут верну его вам лично в руки.

Какое-то время Молли смотрела на нее с непроницаемым лицом, а затем опустила подбородок в едва заметном знаке согласия.

– Великолепно! – Лара лучезарно улыбнулась мне. – Пойдем?

Я предложил ей взять меня под руку, и мы ушли, а в зале возобновились разговоры. Хотя предполагалось, что провожатым буду я, Лара направляла меня твердой рукой, пока мы не очутились за пределами замка. Шагая по тротуару мимо соседних домов, я заметил, что моя спутница решительно выпятила подбородок, а глаза у нее горят от возбуждения. В нескольких футах от замка она нарушила молчание:

– У меня получилось.

– Что у тебя получилось? – спросил я.

– Найти вариант. Изначально я допускала, что Этри удерживает Томаса ради выкупа, но это не так. Этри жаждет крови. Я просила, чтобы он снял с Томаса все обвинения. Бесполезно. Но вдвоем с Кристосом мы убедили его, что неразумно держать пленника на своей территории. Дескать, складывается впечатление, что Этри хочет не правосудия, а мести.

– И что это меняет? – поднял брови я.

– Барон Марконе, как принимающая сторона встречи, предложил перевезти Томаса к нему в замок. До той поры, пока эмиссар не уладит дело в соответствии с договором. – Ее глаза вспыхнули. – Мой брат уже в пути.

– Все равно не пойму, что это меняет, – признался я.

– Сами переговоры начинаются завтра вечером, – напомнила она. – И не на территории свартальвов, а здесь.

– О нет, – глубоко вздохнул я. – Только не говори, что я правильно понимаю твой замысел.

– Брата разместят здесь, в здании, которое я знаю. Всем остальным будет не до него, – сообщила она. – И мне не придется нарушать границы свартальвов. А потом как-нибудь утрясу дела с Марконе. Он очень благоразумно относится к бизнесу.

Она остановилась и повернулась ко мне. Взгляд грифельно-серых глаз был твердым как камень.

– Я пыталась урезонить Этри, но он отказался пойти мне навстречу. Пора повернуть ситуацию в более благоприятное русло. Поэтому завтра вечером, пока все будут заняты, я вызволю брата и уничтожу всех, кто встанет на моем пути.

Ох. Адские погремушки. Я уже знал, чем закончится ее тирада.

Вот вам и дипломатическое решение.

Лара заметила, как на меня снизошло озарение, и в ночном сумраке сверкнули ее белые-белые зубы.

– Я воспользуюсь услугой номер два. Вы, сэр Рыцарь, поможете мне.

(обратно)

Глава 22

– Она что, спятила? – осведомилась Кэррин.

Я без особого энтузиазма всплеснул руками.

Секунду-другую она сверлила меня алмазным взглядом голубых глаз, а затем сказала спокойным, деловым тоном:

– О господи. Ты сам этого хочешь.

– Ничего подобного, – возразил я. – Но он мой брат.

Она подняла здоровую руку и прижала кулак к носу.

– Боже мой, Гарри. Иногда так и хочется тебя придушить.

– Угу, – вяло сказал я. – Мне тоже.

Старинные часы бабушки Кэррин размеренно тикали на полке над небольшим газовым камином; в свое время, когда дом только построили, эта отделанная сталью штуковина, наверное, являлась главной достопримечательностью во всем районе. В тот день Кэррин затеяла уборку, а это дурной знак, поскольку уборка – одна из ее типичных реакций на стресс. Что ж, хотя бы за оружие не взялась. Стволы Мёрфи чистит, когда ей совсем худо.

– Ситуация и без того напряженная, – сказала она. – Если это сорвет мирные переговоры, будут серьезные последствия.

– Знаю.

– Насколько понимаю, вся эта конференция – детище Марконе?

Я утвердительно хмыкнул:

– Барон заключает союзы и создает альянсы. В отличие от Кристоса, который только думает об этом.

– Что произойдет, если провалить планы Марконе? – без обиняков спросила Кэррин.

– Пострадает его репутация.

– И он этого так не оставит.

– С понятием «месть» он знаком не понаслышке, – согласился я.

Кэррин бросила на меня сердитый взгляд:

– Я не очень хорошо разбираюсь в существах, с которыми ты имеешь дело, Гарри. Но я знаю Марконе. И он пугает меня.

Я изумленно воззрился на Кэррин, понимая, что таких слов от нее не услышал бы никто на планете. Кроме меня.

Она не отводила глаз. Поэтому я отвернулся первым. Только что Кэррин показала мне свою слабость и сделала это по собственному решению.

– Эй… – Я подошел, сел на диван и обнял ее.

Кэррин идеально вписалась в пространство между мной и подлокотником. Она ненадолго прижалась щекой к моей груди, а затем спросила:

– Что будет, если ты откажешь Ларе?

– Будет… больно, – признался я.

– Ты не раз справлялся с болью. Что они с тобой сделают?

– Мэб еще мстительнее, чем Марконе. Она примет меры. – Я нахмурился. – Черт возьми! Если выяснится, что я, треклятый Зимний Рыцарь, помогаю Ларе нарушить договор, Мэб вынуждена будет принять меры. Причем быстро. И публично.

– Разве Белый Совет не может на нее повлиять? Сказать, чтобы не торопилась с выводами?

– Наверное, может, – пораскинув мозгами, ответил я. – Вопрос в том, захочет ли. Уверен, что ответ отрицательный.

– Не годится, – прошептала она.

– Нельзя сказать, что я образцово-показательное чадо Совета, – напомнил я. – Скорее всего, меня в бараний рог согнут, лишь бы не ссориться с Мэб.

– А твой дед? Он способен поставить точку в этом деле?

– Вряд ли. – Я помотал головой. – В прошлый раз он заручился поддержкой Марты Либерти, но теперь все может выйти иначе. А если так, Совет Старейшин определенно выскажется не в мою пользу, и деду придется вынести дело на всеобщее голосование Белого Совета, а там… ну…

– Не годится, – повторила она уже тверже.

Кэррин отстранилась от меня, поднялась на ноги и, неуклюже опираясь на трость, уковыляла из комнаты. Вскоре она вернулась с синим пластмассовым кейсом для пистолета. Положив его на стол, уселась и решительно щелкнула замками, но из кейса появился не пистолет, а осцилляторный резак-мультитул. Кэррин бросила мне шнур питания:

– Включи-ка.

Я пошарил по полу, нащупал удлинитель между диваном и столиком и вставил вилку в розетку, после чего отсел подальше. Чародеи не очень хорошо ладят с технологическими аспектами бытия, но за последние несколько месяцев я достиг новых высот самообладания. Если сохранять спокойствие и не подходить слишком близко к простейшим устройствам вроде электрического моторчика, вероятность, что я испорчу его, ничтожно мала. Наверное.

– Это еще зачем? – спросил я.

Вместо ответа Кэррин наживила на инструмент режущий диск, щелкнула кнопкой и поднесла жужжащую пилу к гипсу на плече.

– Кэррин! – выпалил я и вскочил.

– Сядь, пока ничего не перегорело, – отрезала она. – А лучше побудь на кухне. Ступай!

– Какого черта? Ты хоть соображаешь, что делаешь?

– Как вижу, ты все решил. – Она бросила на меня раздраженный взгляд. – Не задумываясь о том, насколько это глупо. И я не смогу тебе помочь, если продолжу изображать морскую звезду.

Теперь уже я прижал кулак к носу:

– Иногда так и хочется тебя придушить.

– Попробуй, и я сломаю тебе запястье, – мрачно сказала Кэррин.

Я шагнул к ней.

– Нет, дубина, не надо мне помогать. Сама справлюсь.

– Кэррин… – сказал я не без ужаса в голосе, и она помедлила. – Кэррин, – повторил я уже мягче, – Мёрф, пожалей себя. Ты еще не поправилась. Тебе нужно время. Умоляю.

– Поправилась. Насколько это вообще возможно. Здоровее уже не стану, – как-то жалобно ответила она, глядя в пустоту, и крепко сжала губы.

– Ты и без этого в состоянии помочь, – продолжил я. – Например, координировать связь с нашими сторонниками…

– Нет. – Она несколько раз мотнула головой. – Нет, Гарри. Это моя жизнь, и я не собираюсь ее менять. Таков мой выбор. Соображаю ли я, что делаю? Кто бы говорил! Поэтому или поддержи меня, или прочь с дороги.

На меня нахлынуло отчаяние. Пусть Кэррин без малого суперженщина, но сверхъестественным существом она не является. Она сражалась. Побывала в серьезной переделке и была серьезно ранена. И теперь не настолько выздоровела, чтобы опять связываться с моими проблемами. Велика вероятность, что на сей раз ее попросту убьют. Она уже не находится под защитой полицейского жетона и не полностью контролирует тело – а значит, и навыки, с помощью которых всю жизнь разбиралась с хищниками всевозможных мастей, ей не помогут.

Но врагов у нее осталось предостаточно.

С другой стороны, оружием Кэррин Мёрфи всегда были не руки или ноги, а управляющий ими разум. Но все равно я не мог отделаться от сомнений. Кэррин постоянно доказывала что-то себе и окружающим и терпеть не могла проявления слабости. Может, потому-то она и собралась мне помочь?

Или все гораздо проще?

Может, она просто боится за жизнь мужчины, которого любит?

Я сглотнул.

У меня мелькнула мысль, а не сломать ли мультитул. Для этого хватило бы простейшего заклинания порчи. Но тут же осознал явный идиотизм такой идеи. Во-первых, Кэррин сильно обидится. А во-вторых, стоит отвернуться, и она найдет другой способ снять этот проклятый гипс. Наверное, где-нибудь в гараже у нее хранится коробка с надписью «ДЛЯ ЗАМЕНЫ ВСЕГО, ЧТО ИСПОРТИЛ ГАРРИ», и там лежит в точности такой же резак. Кэррин – девушка запасливая.

Я не мог ее остановить. Это все равно что сказать: «Ты недостаточно сильна, чтобы помочь, поэтому сиди-ка дома». Так она совсем сломается.

И к тому же…

Нельзя принимать решения за другого человека. Особенно если любишь его.

Поэтому я отступил за линию, отделявшую паркет гостиной от кухонного кафеля.

– Спасибо, – невозмутимо сказала Кэррин.

– Мёрф… – произнес я.

Она уже коснулась резаком гипса, но выжидательно подняла глаза.

– В этих событиях, которые сейчас происходят, – продолжал я, – ты совершенно беззащитна. Тебя не прикроет ни договор, ни жетон, которого у тебя больше нет.

Она серьезно смотрела на меня.

– Это натуральные джунгли. И каждый из игроков запросто избавится от досадных недоразумений, лишь бы договор остался в силе.

– Недоразумений вроде меня? – спросила она.

– Вот именно, – подтвердил я.

– Что ж ты тогда пилу не испортишь?

– Не могу, – сказал я. – Не имею такого права.

– Значит, не такой уж ты тупой, – с легкой улыбкой заметила она.

– Это мы еще посмотрим. Я хорошо тебя знаю. И понимаю, что мешать тебе бессмысленно. Но я… должен быть уверен, что ты, Мёрф, понимаешь, во что ввязываешься.

Она надолго опустила глаза, а затем снова посмотрела на меня:

– Я должна это сделать.

Я окинул взглядом ее переломанное, перебинтованное тело, стиснул зубы и кивнул:

– Ладно. Я помогу.

Ее взгляд на мгновение смягчился.

Затем она включила осцилляторную пилу и начала избавляться от гипса.

Надрезы она сделала быстро, хотя пару раз зашипела от боли.

– Не поранься, – предупредил я. – Если истечешь кровью, уборка затянется на неделю.

– Это ожоги, – сердито буркнула она. – До кожи пила не доходит, но нагревает гипс. Просто мне терпения не хватает.

– Что есть, то есть, – легкомысленно поддакнул я.

– Иди сюда, – велела она. – Поможешь снять.

Я послушался.

В общем, если пробыть в гипсе столько, сколько в нем пробыла Кэррин, результаты выглядят неаппетитно. Кожу твердым толстым слоем покрывали белые отмершие чешуйки. Такое не спрячешь под тональным кремом.

– Фу… – Высвободив руку, Кэррин наморщила нос. – На запах еще хуже, чем на вид.

– Примерно так же пахло в раздевалке старшеклассников, – вспомнил я.

– Ох, мальчишки… – Она приподняла раненую руку, легонько пошевелила ей и поморщилась.

– Теперь нога, – напомнил я.

С ногой было хуже. Когда я снял гипс, Кэррин зашипела от боли и схватилась за спину:

– О господи. Сустав уже забыл, как сгибаться под таким углом. – Она подняла ко мне перекошенное лицо. – У меня есть ортезы для бедер. Надо бы их на…

Она осеклась, когда я просто взял ее на руки – так осторожно, как только мог. Чтобы было удобнее, Кэррин обхватила меня здоровой рукой за шею и спросила:

– Ну и куда ты меня понесешь?

– В горячую ванну, – ответил я. – Главное, не двигайся. Давай я сам справлюсь. Договорились?

Ее взгляд на мгновение стал очень мягким, и она опустила глаза:

– Только ненадолго.

Я отнес ее в ванную и аккуратно усадил на стульчак, отодвинув вспомогательные приспособления. Когда набралась ванна, я помог Кэррин раздеться и опустил ее в воду.

Мы не разговаривали. Я потихоньку омывал теплой водой сухую кожу, чтобы та размягчилась. Под рукой оказалось ароматное мыло, и через некоторое время я, намылив руки, протер ими проблемный участок – с большой аккуратностью, чтобы в процессе не содрать чешуйки до молодой кожи.

Поначалу Кэррин наблюдала за мной, но через некоторое время закрыла глаза, откинула голову и расслабилась. Ее волосы разметались по воде. Ее лицо выглядело осунувшимся, изможденным – и умиротворенным.

– Я люблю тебя, – сказал я.

Она открыла глаза и пару раз моргнула, а затем повернула голову так, чтобы ухо оказалось над водой.

– Что ты сказал?

Я улыбнулся ей и снова стал осторожно протирать ее руку. Мертвые чешуйки понемногу отслаивались. Через несколько дней кожа будет как новенькая.

– Хм… – сказала Кэррин, изучая мое лицо.

Затем села, подалась ко мне и обвила руками мою шею. Затем притянула мое лицо к своему с силой, которая меня уже не удивляла.

Но от внезапности, мягкости и сладости этого отчаянного поцелуя я едва не опрокинулся в ванну.

А посреди поцелуя Кэррин выдохнула:

– Я тоже тебя люблю.

(обратно)

Глава 23

– Заметил? – спросила Мёрфи на полпути к замку Рейт.

– Казенный «краун-вик» у нас на хвосте? Угу, – хмуро ответил я.

– И еще две машины, – раздраженно сказала Мёрфи.

Я сидел за рулем «мюнстер-мобиля». Мёрфи терпеть его не могла, потому что сиденье было изготовлено на заказ и ее ноги не доставали до педалей. Не хватало примерно фута. Старый автомобиль проектировали без оглядки на обзор с водительского места, но я все же обвел взглядом утреннюю дорогу.

Чтобы убедиться в правоте Мёрфи, мне потребовалась добрая минута. Через три машины за нами шел темно-синий «краун-вик» – наверное, служебный автомобиль отдела внутренних расследований с Рудольфом и Брэдли в салоне. За ними, еще через три машины – обшарпанный джип, которому, судя по виду, было бы куда уютнее где-нибудь в Скалистых горах. А в значительном отдалении от джипа – серебристый мини-фургон.

– Твоя популярность растет, – заметила Мёрфи.

– Адские погремушки, – проворчал я. – Это что, весь отряд наружного наблюдения?

– Причем худший на свете. На кой ляд к нам приставили сразу три машины? Хватило бы и одной.

– Ха, – сказал я. А через несколько минут добавил: – Они работают по отдельности. Нас преследуют три группы заинтересованных лиц.

– Рудольф и Брэдли явились по мою душу. А другие две машины? Чьи они?

– Хм… – Я задумчиво покусал внутреннюю поверхность щеки. – Пожалуй, я мог бы переключиться в режим психованного водителя. Тогда-то все и выясним.

– На этом твоем ведре? – Она вздрогнула. – Нет, спасибо. Может быть, пусть так и едут за нами?

– Трудно сказать, пока не узнаем, кто они. Рудольф мне до лампочки, но не хотелось бы, чтобы Брэдли совал голову в петлю. Он просто старается работать на совесть.

– Твоя колымага от «краун-вика» не оторвется.

– Истинная правда, – согласился я. – Поэтому поступим иначе.

– Поколдуем? – спросила Кэррин. – Мне как-то не хочется проделать остаток пути пешком.

– Эту колымагу сделали примерно сто лет назад, – покачал головой я, – и езжу я на ней потому, что она держит удар магических сил, при этом оставаясь на ходу. – Я покосился на дорогу. – Ну, какое-то время.

– Какой же у тебя план? – вздохнула Мёрфи.

– На секунду скроемся из вида, и я накину на нас вуаль. – Я подумал секунду-другую и продолжил: – Но шоссе покидать нельзя. Если мы свернем в сторону, машину-то я спрячу, но не смогу скрыть пыль и грязь, которые мы поднимем, проезжая по обочине.

– Тогда нас не увидят другие водители, – возразила Мёрфи.

– Да и для нас видимость ухудшится, – подтвердил я. – Это все равно что вести машину под проливным дождем.

Мои слова явно не вызвали у Кэррин восторга.

– К тому же у тебя не машина, а кирпич, которым невозможно управлять, – поморщилась она.

– Этот кирпич потяжелее многих нынешних грузовиков, – заявил я. – Чистая сталь. Пусть «мюнстер-мобиль» не такой быстрый и маневренный, как современные тачки, зато сделан не из гипсокартона.

– Гарри, – сердито взглянула на меня Мёрфи, – ты ничего не смыслишь в современной технике. Разве не понятно, что легкий автомобиль куда безопаснее твоего?

– Пока не врежется в машину вроде моей, – парировал я.

– Ну да, – проворчала она, – столкновение с динозаврами проектировщики не учитывают.

– Сейчас будет съезд, – предупредил я. – Готовься.

Перестроившись в правый ряд, я набрал скорость – плавно и без заметных проявлений недовольства со стороны пожилого двигателя. Стараниями моего старого механика Майка и ремонтной бригады искусников-эльфов на службе у Мэб «мюнстер-мобиль» мурлыкал, словно полуторатонный котенок.

Наступив на педаль газа, я свернул с шоссе, и преследователям ничего не оставалось, кроме как последовать моему примеру. Маневр я рассчитал с ювелирной точностью, и, когда несколько обычных машин спрятали «мюнстер-мобиль» от погони, мы рванули на самый верх переезда и как раз успели на зеленый свет. Я сосредоточенно пролетел через перекресток, свернул на следующий съезд и по пути к шоссе взмахнул рукой – как будто натягивал капюшон – и пробормотал:

– Obscurata.

Никак не привыкну к этому ощущению. Меня окутало тонким холодным туманом, а в салоне машины потемнело, будто небо закрыли тучи – настолько тяжелые, что при взгляде на солнце не поймешь, который час.

Видимость ухудшилась самым кардинальным образом. Магия – это круто, но за все надо платить: поиграйся со световым потоком, отскакивающим от твоего тела, и непременно зацепишь тот свет, что попадает тебе в глаза и делает другие полезные вещи. Например, согревает твой организм. Стать невидимкой не так уж сложно. Куда труднее сохранить зрение и не замерзнуть под вуалью. Поэтому я долго возился с заклинанием, пока не нашел золотую середину между видимостью и комфортом. Разумеется, я потратил время на это дело по собственной прихоти, а не из-за отсутствия природного таланта в данной сфере. В результате выглянуть из-под моей вуали было лишь немного проще, чем заглянуть под нее. Мир потускнел, а Мёрфи тут же оживилась и спросила с горящими глазами:

– Скажи-ка, эти чары блокируют радар?

– Гм… – Я и без того превысил безопасную скорость, да еще удерживал вуаль, а поэтому ответил не сразу. Два одновременных дела мне по силам, но третье дается с трудом. – Мои – нет. Заклинание Молли заблокирует что угодно, но мое действует только на видимую часть спектра, потому что…

Не дослушав, Мёрфи положила руку мне на правое колено и надавила так, что педаль газа снова прижалась к полу.

– Быстрее!

Я недовольно покосился на нее, а старый двигатель взревел по-звериному, и на шоссе мы вылетели со скоростью, исключающей любую вероятность отделаться устным предупреждением.

Своевременно взглянув в зеркало заднего вида, я увидел, как наша свита на всех парах выкатывается на шоссе, и…

…в этот самый миг более или менее невидимый «мюнстер-мобиль» промчался мимо двух стоявших на обочине машин дорожного патруля, ожидавших, пока из-под моста не выплывут нарушители скоростного режима.

Я успел заметить, с каким изумлением оба полицейских переводят взгляды со своих приборов на пустую дорогу, а затем смотрят на единственный видимый источник показаний на экранчиках радаров – автомобиль наших преследователей, – и незамедлительно включают «люстры».

Мгновением позже вся эта печальная картина скрылась за пеленой моей вуали.

– Ого, – с восхищением выдохнул я. – Вот это была отличная подлянка!

– Правда же? – улыбнулась Мёрфи и похлопала меня по колену. – Хвалю за выполнение приказа.

На ее языке это означает «спасибо за доверие».

Я пожевал нижнюю губу. Если остаться на правой полосе, придется сбросить скорость, чтобы не нарваться на неприятности, уворачиваясь от тех, кто надумает съехать с шоссе. Если перестроиться на крайнюю левую, есть вероятность, что какой-нибудь придурок стукнет нас в зад. Я предпочел бы столкновение на низкой скорости, поэтому остался на правой полосе и пристроился за грузовиком, притиснувшись к нему так, чтобы не отсвечивать в зеркалах.

– Не боишься, что у других водителей крыша потечет, когда мы вдруг появимся из ниоткуда? – спросила Кэррин.

– Не особенно, – ответил я. – В общем и целом люди очень стараются не замечать необычных вещей. Ты уже знаешь, как все устроено. – Я пожал плечами. – Почти любой видел что-нибудь не вписывающееся в привычную картину мира. Таким событиям находят объяснение – и не важно, как глупо оно звучит, – или просто о них не думают. Все мечтают о чудесах, но кто захочет не спать по ночам и до одури бояться темных сил, с которыми ничего нельзя поделать?

– Да, – подтвердила Мёрфи. – Магия – она такая.

– Отчасти, – согласился я. – Но и хорошего в ней много. Это универсальное могущество. Все зависит от того, как ты распорядишься этой властью.

– Власти свойственно развращать тех, кто ею обладает, – заметила Мёрфи.

Ладно…

С этим не поспоришь.

Численность ответственных людей, владеющих магией – или облеченных властью, – вряд ли представляет угрозу для мировых продовольственных ресурсов.

Из непроглядного тумана моей вуали вынырнул приснопамятный джип, пристроился за «мюнстер-мобилем» и трижды мигнул фарами.

– С теми двумя я разобралась, – сказала Мёрфи, – а этот будет твой.

– Ладно, – согласился я, глядя в зеркало заднего вида.

Затем я разом сбросил вуаль, врубил правый поворотник и свернул на следующий съезд. Мёрфи смотрела на меня, удивленно заломив бровь. Я притормозил у обочины, и джип остановился за нами.

– Это тот, о ком я думаю? – спросила Мёрфи.

– Угу, – подтвердил я. – Нанял его на подмогу.

– Похоже, ты и впрямь чему-то научился, – усмехнулась Мёрфи. – Наконец-то.

– Что, не верится? – Я протянул руку назад и открыл пассажирскую дверцу.

Скользнув на сиденье, Гудман Грей устало ссутулился. Пожалуй, он был одним из самых неприметных людей, которых я когда-либо видел. Совершенно ничем не выдающийся, среднего роста и телосложения, не урод, но ничего особенного, а если хорошенько присмотреться, увидишь в чертах его лица что-то индейское. Кроме того, он входил в число опаснейших оборотней-перевертышей на планете, брал по доллару за каждое дело, а однажды в Тартаре спас меня от весьма скверной кончины.

– Черт возьми, ну что за хрень?! – возмутился я. – Ты должен присматривать за Жюстиной!

– Я и все остальные, – кисло ответил он. – Надо было спросить, сколько я беру за работу в команде. Здрасьте, миз Мёрфи.

– Гудман, – кивнула Мёрфи. – Как вижу, все еще работаете на всяких подозрительных личностей?

– Профессиональный риск, мэм, – объяснил Грей.

– Так, стоп, – вмешался я. – Кто еще следит за Жюстиной?

– Кто только не следит, – сказал Грей. – Белая Коллегия, копы, федералы… И еще какой-то придурок – то ли извращенец, то ли псих – взламывает камеры онлайн-наблюдения.

– Наверное, это Параноик Гэри, – предположил я. – Он… немного не в себе.

– Погодите, – нахмурилась Мёрфи. – Откуда, скажите на милость, вам все это известно?

Грей пожал плечами, и она подняла брови.

– Это достоверная информация?

– Миз Мёрфи, я вас умоляю, – фыркнул Грей и смахнул с плеча воображаемую пылинку. – Как и присутствующий здесь Дрезден, какую-то работу я выполняю сам, а какую-то поручаю другим людям.

– Но… федералы? – удивилась она. – С местными-то все понятно, но каким боком тут замешаны федералы?

– Помнишь, как мы дали наводку агенту Тилли? – спросил я.

Грей кивнул:

– Это не сам Тилли, а его ребята из местного отделения.

– Значит, всем обо всех известно? – проворчал я.

– В некоторой степени. И не до конца понятно, – не без самодовольства заявил Грей. – Я же знаю все о каждом.

– Если только не ошибаетесь, – заметила Мёрфи.

– Если не ошибаюсь, – невозмутимо признал Грей. – Но любой, кто сунется к этой девице, будет иметь дело с тремя различными группами опасных людей, и я решил, что вам надо об этом знать.

– Ну да. Может, ты и прав, – пробурчал я, закрыл глаза и задумался.

– Смотри мозги не сломай, – сказал Грей.

Я открыл один глаз и покосился на Гудмана со всем недовольством, которое можно вложить в такой половинчатый взгляд, но Грей никак на него не отреагировал, поэтому я снова закрыл глаз и вернулся к размышлениям.

– Кто-то из следящих за Жюстиной угрожал ей, – уверенно предположила Мёрфи. – Думаю, что Томасу выдвинули ультиматум. А поскольку он такой же идиот, как ты, Гарри, то ничего не рассказал Жюстине.

– Да, что-то в этом роде, – согласился я.

– О черт, – вздохнул Грей. – Вы насчет покушения на убийство?

– Ага, – ответил я. – Похоже, его вынудили напасть на Этри, угрожая Жюстине.

– Вон оно что. – Грей откинулся на спинку сиденья. – Как ни крути, теперь он покойник. Свартальвы – серьезные ребята.

Я открыл глаза и посмотрел на Грея через зеркало. Оборотень повел плечами и ответил мне пустым взглядом без тени враждебности или страха.

– Выходит, это личное? Вроде как брат за брата?

– Когда я попадал в беду, он всегда был рядом, – пояснил я.

– Ах вот как, – отозвался Грей с видом человека, узнавшего сенсационную новость. – Тогда понятно.

Я кивнул, и Мёрфи сделала то же самое.

– Так что прикажешь делать? – спросил Грей.

– То же, что и прежде. Защищать Жюстину.

– Угу… – задумчиво протянул он. – Но в деле многовато игроков. Иногда лучшая защита –это нападение. Согласен?

– Погоди, – поморщился я. – Разве ты мне платишь? Или все-таки я тебе плачу?

Грей пожал плечами и повернулся к Мёрфи:

– Может, хоть вы ему объясните?

– У Грея выдающиеся способности, Гарри, но он не может раздвоиться, – рассудительно произнесла Кэррин. – Допустим, существует несколько угроз, а Грей не находится рядом с Жюстиной. Что он сможет сделать, если кто-то выстрелит в нее через окно?

В груди слегка защемило. Так иногда бывает, когда я представляю, как кто-то из знакомых получает пулю. А если представить, что застрелят меня, в груди защемит обязательно, без вариантов.

– Позволь подойти к ней поближе и что-нибудь узнать, – сказал Грей. – Новая информация может принести большую пользу. А если ничего не прояснится или же я обнаружу того, кто ей угрожает, просто сделаю так, чтобы девушка исчезла. Спрячу ее на конспиративной квартире.

– У вас есть конспиративная квартира? – удивилась Мёрфи.

Гудман подмигнул ей:

– Скажем так: в моих силах ее арендовать.

Я сдвинул брови и кивнул.

– Электронное письмо отправить сможешь?

– А кто не сможет?.. – начал было Грей, но взглянул на меня и осекся. – А. Ну да.

– Мёрф, дашь ему адрес Параноика Гэри?

– Последний адрес Гэри был у меня еще до ранения, – сказала она. – С тех пор он мог поменяться.

Она достала из кармана куртки блокнот и начала листать страницы. Нашла, что искала, открыла чистый лист и начала что-то писать. Мёрфи уже некоторое время не служила в полиции, но привычки у нее остались прежними. Она вырвала листок и передала его Грею. Электронный адрес представлял собой вереницу бессвязных букв и цифр.

– Вот. Обязательно скажите, откуда у вас эта информация. Иначе Гэри подумает, что вы один из Них.

Грей взял записку, взглянул на нее разок и отдал обратно.

– Напомни-ка, Дрезден, почему ты доверяешь этому парню?

– Нельзя исключать, что Лара играет со мной в игры, – сказал я. – И за всем этим стоят ее люди. Местные копы, скорее всего, на зарплате у Марконе, а ему я верю не больше, чем голодному волку. Не знаю, при чем тут федералы и кто ими командует. Тилли мне нравится, он честный парень, и его участие в таких делах кажется чертовски странным. Что касается других федеральных агентов, мне связываться с ними как-то неохота.

– Понял, – кивнул Грей. – А этот интернет-кудесник вопросов у тебя не вызывает?

– Параноик Гэри, конечно, сукин сын, причем со странностями, но это наш сукин сын. Если камеры наблюдения взломал Гэри, он тебе поможет. А если их взломал кто-то другой, Гэри выяснит, кто это сделал.

– Если захочет, – добавила Мёрфи.

– Понял, – сказал Грей с некоторым оживлением в голосе. – Потому что параноик. – Он покачал головой. – Просто прекрасно. С тобой, Дрезден, не соскучишься.

– Такой уж я человек, – согласился я.

– Зато не скупишься на гонорар. – Он кивнул Мёрфи. – Миз.

– Рано или поздно вам придется найти сменщика, – заметила та.

– Только если это продлится дольше двух недель. – Грей еще раз кивнул, выбрался из машины и направился к своему старому джипу.

– Полезный парень, – заметила Мёрфи, когда Грей завел мотор и уехал в сторону Чикаго.

– Даже очень.

– Доверяешь ему?

– Ну я же его нанял. Значит, верю в его исполнительность.

– Как и в случае с Никодимусом, – сказала Мёрфи. – Но его успел нанять кто-то другой. Что, если кто-то нанял Грея раньше тебя?

– Спасибо, что напомнила, – поморщился я.

– Ты хороший человек, Гарри. Но легковерный. – Она поерзала на сиденье и охнула.

– Нога? – спросил я.

– Сустав, – лаконично ответила она. – Не забудь про лекарство от простуды.

Часов семь назад Мёрфи дала мне какие-то таблетки, на восемь часов блокирующие кашель, насморк, чиханье и общее недомогание. Я открыл пузырек, принял новую дозу и спросил:

– Стареем мы, что ли? Значит, вот она какая, старость?

– Какая уж есть. – Кэррин с легкой улыбкой покачала головой и взглянула на меня. – Думаешь, все это затеяла Лара?

– Чутье подсказывает, что нет. Но она та еще фокусница, а смысл предательства в том, что его обычно не ждут. Хотя это нечто из ряда вон выходящее. Как ни крути, Лара очень близка к тому, чтобы ущемить интересы Мэб.

– Посмотрим, как она отреагирует на предложение, и все станет ясно, – сказала Мёрфи.

– С тех пор как мы начали работать вместе, ты хоть раз чувствовала, что утопаешь в океане информации? – спросил я.

– И то верно, – усмехнулась она.

– Что-нибудь да узнаем. Если повезет.

– Мы как слепые котята, – заметила она.

– Не спорю. – Я отъехал от обочины и направился в сторону шоссе. – Но не вижу смысла тратить время на прозрение.

(обратно)

Глава 24

У дверей замка Рейт нас встретила Фрейдис.

– Серьезно? – спросила она. – Просто приехали и остановились у входа? У всех по глазам?

– На виду, – поправил ее я. – Всегда умиляюсь, когда вы, девчата, блещете знанием местного языка. Обязательно сморозите какую-нибудь чушь.

Рыжеволосая валькирия прищурилась:

– Не вынуждайте меня показывать, кто в доме хозяйка.

– А вот это так плохо, что даже хорошо, – похвалил я.

Она хмыкнула:

– Кто эта смертная?

– Хватит уже, – попросила Мёрфи. – Вы знаете, кто я и чем занимаюсь.

– Эйнхериям вы нравитесь, миз Мёрфи. – Фрейдис улыбнулась одними губами. – Но это не дает вам права на вход. У нас частное дело, и вас оно не касается.

– Уже коснулось. Много лет назад. Вряд ли миз Рейт хочет, чтобы я разболтала секрет про ее отца. Хотя это вовсе не секрет.

– Вы угрожаете моей нанимательнице? – бесстрастно уточнила Фрейдис.

– Да. Своим существованием, – спокойно ответила Мёрфи. – Но не вижу причин, по которым этот вопрос нельзя решить цивилизованным способом.

– Я могла бы убить вас на месте, – заметила Фрейдис.

– Вы могли бы попробовать, – ответила Мёрфи. – Но независимо от исхода нашей схватки вашей нанимательнице придется обойтись без помощи Дрездена.

На секунду Фрейдис задумалась, а затем посмотрела на меня:

– Что скажете, Дрезден?

– Доброе утро, – сказал я. – Добавить нечего.

– Эта женщина говорит от вашего имени?

– От своего. Но не вижу смысла повторять ее слова.

– Ее травмы… – начала Фрейдис.

Не то чтобы стремительно – скорее, плавно и безошибочно – Мёрфи шагнула вперед и вбок, и локоть ее больной руки вошел в контакт с животом Фрейдис. Удар был несильным, но валькирия потеряла равновесие, а Мёрфи, выронив трость на крыльцо, сделала еще один шаг, прижала Фрейдис к дверному косяку, сунула ей в подбородок дуло пистолета и сказала с легким недовольством:

– Хватит говорить так, словно меня здесь нет.

Какое-то время Фрейдис смотрела на Мёрфи сверху вниз. Если ее и беспокоил пистолет у подбородка, на выражении лица это не сказывалось. Наконец она подняла руки:

– Входите, воительница.

Мёрфи заглянула ей в глаза, кивнула и медленно опустила оружие, не отводя его от Фрейдис до самой последней секунды, после чего нетвердо попятилась. Я поднял трость и держал ее, пока Мёрфи, глядя на валькирию, убирала пистолет. Трость она приняла с благодарным кивком, а я указал на дверь:

– В таком случае ведите.

Фрейдис потрогала вмятинку на коже, оставленную дулом пистолета, и спросила, обращаясь к Мёрфи:

– Вы с кем-нибудь встречаетесь?

Та оторопела.

– Общеизвестно, что смертные – лучшие любовники, – объяснила Фрейдис, – а на этой работе я извелась от сексуальной неудовлетворенности. Но трудно найти смертного, который вызвал бы у меня уважение.

– Эм-м… – Щеки Мёрфи окрасились в ярко-розовый цвет.

– Но я не против открытых отношений. – Фрейдис хмуро глянула на меня, а затем снова на Кэррин.

– Я это… католичка, – сказала та.

– Религиозные разногласия меня тоже вполне устраивают. – В глазах валькирии сверкнул озорной огонек, и Мёрфи бросила на меня растерянный взгляд.

Гм. Можете задокументировать, что теперь Гарри Дрезден видел все на свете. Мёрфи просила о помощи. Монстры, безумцы… Перед ними она ни разу не спасовала.

Видать, приставания рыжей валькирии стали последней каплей.

– Может, сперва сделаем дело? – предложил я.

– Не исключено, что сегодня ночью мы все умрем, – заметила Фрейдис, – но как скажете.

Мы прошли через весь замок и оказались в саду, которого я прежде не видел. Здесь имелся даже садовый лабиринт – или узор тропинок со стенами из живой изгороди, это как кому нравится, – высотой добрых десять футов, и Фрейдис повела нас прямиком в эту головоломку.

– Простите за долгую прогулку, миз Мёрфи, – сказала валькирия.

– Все нормально, – буркнула Мёрфи, хромавшая у нее за спиной.

Фрейдис кивнула, но взглянула в мою сторону, и предположу, что следующие две-три минуты она незаметно и постепенно сбавляла скорость.

Наконец мы оказались в центре лабиринта, где стояла беседка и росло несколько яблонь, а рядом с ними – искусно оформленный… нет, не пруд, а скорее фонтан, в центре которого возвышалась абстрактная скульптура, изображающая двух безликих любовников, по чьим сплетенным телам струилась вода. Как видно, ночью здесь происходила вечеринка: повсюду валялись пустые бутылки и тарелки с недоеденными яствами, а также предметы гардероба. Многие были разорваны.

В центре беседки стояла… У этого предмета наверняка имеется специфическое садовое название, но, по сути, он представлял собой кровать под белым балдахином – огромную, персон на шесть, а то и больше, если потесниться. В утреннем свете полупрозрачная ткань напоминала туманную дымку и шла рябью от легкого ветра, поднявшегося в пику будущей дневной жаре.

У изголовья с миниатюрной чашкой эспрессо в руках сидела по-турецки Лара Рейт в синей футболке, которая была ей великовата, и старых, заляпанных краской тренировочных брюках с отрезанными штанинами, без какого-либо макияжа и с совершенно растрепанными волосами. Услышав нас, она подняла глаза – сапфирово-голубые, ни дать ни взять драгоценные камни, – и потянулась, как потягивается поутру любой из нас, хотя далеко не каждый делает это столь грациозно, да еще в таком наряде. Она улыбнулась:

– Доброе утро, Гарри. Доброе утро, миз Мёрфи.

– Заработалась? – Я обвел глазами остатки пиршества.

– Твои люди и свартальвы – не единственные, с кем я поддерживаю дипломатические отношения, – сообщила она. – А если ожидаешь трудностей, никогда не вредно наесться до отвала.

– Значит, вы, чтобы приготовиться к бою, занимаетесь сексом? – спросила Мёрфи, опираясь на трость.

– Я вампир, миз Мёрфи, – спокойно ответила Лара. – И у меня есть определенные физиологические потребности. Поэтому да, секс зачастую необходим, чтобы отпраздновать победу. Или восстановиться после поражения.

– Чувствую в этом некоторую закономерность, – сухо и холодно произнесла Мёрфи.

Лара рассмеялась. Это был обычный смех без сверхъестественно-манящих ноток, которые я слышал в нем раньше.

– По нашей информации, вы должны были провести в гипсе еще неделю.

– Четыре дня, – поправила ее Мёрфи. – Но мне стало скучно. К тому же я пришла сюда не просто так, а по делу.

– Как непрофессионально с моей стороны, – заметила Лара.

Я снова огляделся и спросил:

– Кто-то прослушивает твой рабочий кабинет?

– Напрасно тебя считают безмозглым громилой. – Лара с уважением отсалютовала мне кофейной чашкой.

– Значит, его прослушивают. Но кто? – спросил я.

– Даже если бы мне хотелось поделиться… – Лара захлопала ресницами, – интимными подробностями, с чего ты решил, что это было бы разумно?

– Просто спросил, – сказал я. – Как один профессионал у другого.

– Я прекрасно понимаю, что ты мне льстишь, – насмешливо произнесла Лара. – И подумаю, не пойти ли тебе навстречу. – Она и впрямь ненадолго задумалась, после чего продолжила: – Точно не знаю. Но за последние несколько недель произошло слишком много утечек. Хотя я неплохо защищена от строго технических средств наблюдения. И мои люди никогда меня не предавали.

– Даже в Провале Рейтов? – спросил я.

– Это другое, – отмахнулась она. – Обычное вероломство. Такое случается чуть ли не каждый день.

– Другое? Почему?

– Это внутреннее дело, – объяснила она. – Всем членам Белой Коллегии выгодно, чтобы ее возглавлял сильнейший и способнейший лидер, и оспорить этот пост для достижения общих целей бывает весьма полезно.

– Но мы с тобой едва не погибли! – рассердился я.

– Не будь таким нытиком, Гарри, – сказала Лара. – Мы выжили. Случись моим людям восстать против меня, это остается между нами. Но теперь информация уходит к посторонним. Разумеется, для подобных ситуаций у меня есть консультанты, но они тоже не сумели обнаружить магических средств наблюдения. Моя рабочая теория такова: один из ваших сумел наложить чары, которые невозможно засечь.

Я нахмурил брови. В решении проблем, покуда не настанет время сбивать орбитальные спутники или устраивать извержения вулканов, Белый Совет склонен делать ставку на осведомленность, исходя из того, что информация – сильный козырь, позволяющий избежать открытой войны. Эту позицию можно называть самонадеянной и даже предосудительной, но она дает результат.

Как правило.

Однако быть объектом массированной слежки весьма неприятно. По крайней мере, когда на заре карьеры Белый Совет взял меня под наблюдение, мне это не понравилось.

Чародеи иногда могут быть очень назойливы.

– Не желаете ли кофе? – спросила Лара.

Мы не отказались, и Фрейдис выдала нам по чашке. Ее взгляд не задерживался на чем-то одном. Казалось, она держит в поле зрения все и сразу.

– Итак, – продолжила Лара, – зачем вы здесь?

– Поговорить насчет сегодняшнего вечера, – ответил я.

Она резко посмотрела на меня, а затем бросила взгляд на Мёрфи.

– Ты потребовала моей помощи, – сказал я. – И ты ее получишь. Но в том виде, в котором я сочту нужным.

Нечто очень похожее на гнев изменило черты ее лица, сделав его холодным и отстраненным, но лишь на мгновение.

– Понятно. – Она снова посмотрела на Мёрфи. – Мне жаль, что вас втянули в наши дела.

– Тогда зачем вы это сделали? – спросила Мёрфи.

Я слегка переместил вес, чтобы коснуться ее бедра своим. Но из-за разницы в росте коснулся не бедра, а предплечья.

Лара обдумала ее вопрос, затем кивнула:

– Ясно. Насколько я понимаю, вы не намерены выходить за профессиональные рамки?

– Если попробуете ударить нас в спину или покормиться одним из нас, я продырявлю вам череп, – сказала Мёрфи. – Играйте по правилам, и все будет хорошо. Ваш брат мне нравится.

– Вы мне угрожаете? В моем же саду? – изумилась Лара.

– Просто объясняю нашу позицию, – сказала Мёрфи.

Лара взглянула на меня, и я пожал плечами:

– Лучше не держать камень за пазухой, а выложить все сразу.

Она улыбнулась и покачала головой:

– Предположу, что все мы здесь ради Томаса.

– Именно поэтому мы и приехали, – сказал я. – Обычный налет в стиле «было ваше – стало наше» здесь не прокатит.

– Учитывая, как его охраняют, не вижу других вариантов.

– Тебе что, хочется войны со Свартальвхеймом? Куда делось нежелание идти на открытый конфликт?

– Совокупность факторов изменилась, когда Томаса перевезли на новое место. – Она бросила на меня сердитый и в то же время страдальческий взгляд и тут же отвела глаза. – Если брата казнят, у меня появятся серьезные проблемы с Белой Коллегией. В ее рядах предостаточно врагов, и они не упустят случая объединиться против меня. Раз уж я не способна защитить члена семьи, то и остальным надеяться не на что… И так далее. – Она поежилась. – К тому же за ситуацией наблюдают внешние союзники. Короткий конфликт и заключение мира через посредников могут упрочить мое положение.

– Итак, все это ради власти, – подытожила Мёрфи.

– В том числе, – поправила ее Лара. – Нельзя не думать о власти, занимая пост вроде моего. Но Томас – мой единственный брат. Да, зачастую он действует на нервы, однако… – Она пожала плечами. – Он мне нравится, и от родного человека не так-то просто отвернуться.

– Факт, – тихо сказал я, вспомнив деда. – А если я скажу, что мы можем вытащить Томаса по-тихому, без кровопролития?

– Что это даст? – спросила Лара. – Свартальвы выследят его и убьют, а подписанты договора – чисто теоретически – будут вынуждены помочь им, чтобы не потерять лицо.

– Думаю, я могу его спрятать, – сказал я. – От всех.

– Даже от своих?

– От этих засранцев – в первую очередь, – подтвердил я.

Брови Лары полезли на лоб.

– Если все пройдет гладко, – сказала Мёрфи, – обойдемся без насилия и поставим всех перед свершившимся фактом. Томас окажется вне чьей-либо досягаемости. У вас появится время, чтобы решить вопрос дипломатическим путем. Поскольку все будет сделано без нового кровопролития, участники договора надавят на Этри, чтобы тот пошел на мировую, приняв вергельд.

– Очень кругленькую сумму, – заметила Лара.

– Все равно получится дешевле, чем воевать со свартальвами, – сказал я, – или подавлять очередное восстание Белой Коллегии.

Лара сдвинула брови, прищурила глаза и провела в размышлениях не меньше минуты, то и дело едва заметно кивая.

– Насколько я понимаю, Мэб не против?

– Внимание Мэб бывает невероятно избирательным, – сказал я. – Особенно если соблюдены все формальности. Если избежим кровопролития на ее, так сказать, вечеринке, умиротворить Мэб станет значительно проще.

– Но она ничего не знает, – не отставала Лара.

– Мэб одолжила тебе своего Рыцаря именно для того, чтобы ничего не знать.

Лара допила свой эспрессо.

– Получается, что впоследствии у тебя могут быть неприятности.

– Особенно в случае неудачи, – подтвердил я.

– Если попробуем, но не справимся, – заметила Лара, – я окажусь в еще худшем положении, чем если бы вообще ничего не предпринимала.

– Он твой родственник.

На секунду взгляд ее сапфировых глаз пересекся с моим, и меня пробрала дрожь, а затем Лара повернулась к Мёрфи.

– Кто придумал этот план? Вы?

– Мне безразлично, кто припишет себе все заслуги, – ответила Кэррин. – Я не настолько сентиментальна. Главное – результат.

Лара глубоко вздохнула:

– Ладно. Просветите меня.

(обратно)

Глава 25

– Вобщем, ничего сложного, – заключила Мёрфи.

Лара склонила голову к плечу:

– Прошу, не думайте, что я невероятно глупа и не замечаю очевидных недостатков.

– Вы уже бывали в этом здании на встречах Общества Светлого Будущего, – сказала Мёрфи. – А я больше года тренировалась там с охранниками. Ежедневно.

– Мне казалось, вы охраняли тех, кто пересиживал опасные времена, – подняла бровь Лара.

– Так и было, – подтвердила Мёрфи. – А еще старалась как можно лучше изучить замок. – Она презрительно фыркнула. – Ведь он принадлежит Марконе. Как говорится, держи друзей близко…

Лара улыбнулась – одобрительно и в то же время плотоядно.

– Значит, вы располагаете информацией, которой у меня нет.

– Тюремные камеры находятся в подвале, – сказала Мёрфи.

– С единственным входом и выходом, – заметила Лара.

– Но это не главная наша проблема, – продолжила Мёрфи.

Я кивнул:

– Прежде чем входить, надо подготовить пути к отступлению.

* * *

На прием я прибыл вовремя, в серебристом костюме и плаще Стража – не оригинале, который я предпочел бы, а парадной версии, сшитой из какой-то мерцающей разновидности шелка, без пятен, прорех и прожженностей. Я снова вошел в замок в компании других Стражей и членов Совета Старейшин, хотя на сей раз Рамирес, одетый примерно как я, шел чуть позади и опирался на трость тяжелее вчерашнего.

Хищники мигом сочли бы его, отставшего от других, легкой добычей, а этот саммит, по сути, являлся собранием опаснейших хищников на планете. Поэтому я тоже замедлил шаг, чтобы Рамирес не казался одиноким.

Вечер был теплый и влажный. Из-за унылой мороси в прогретом душном воздухе пахло раскаленным асфальтом, моторным маслом и свежескошенной травой. В такой погоде не было ничего удивительного, ведь когда поблизости собираются могущественные представители Лета и Зимы, жди дождя.

– Дружище, ты в норме? – негромко спросил я.

Рамирес взглянул на меня, выпятил подбородок и ответил:

– Сейчас испытываю некоторые неудобства, но буду в норме. По крайней мере, больше не сижу в инвалидном кресле.

– Что случилось?

– Связался не с тем монстром, – сказал он, поиграв желваками.

– По работе?

Он повел плечом:

– Оказалось, что да.

Я нахмурился. Паузы между его словами полнились невыразимым гневом и болью. Я уже видел, как Рамиреса ранили во время войны с Красной Коллегией, но если то ранение и стерло улыбку с его лица, то совсем ненадолго.

В отличие от этого.

– Сочувствую, – сказал я.

– Ага. – Он сжал губы в тонкую линию и мотнул головой, словно стряхивал насекомое. – Слышал о голосовании Совета, чувак. Все это чушь. Не важно, сколько от тебя хлопот. Нравится им это или нет, ты чародей, Гарри.

– Ты чар-р-родей, Гар-р-ри, – прорычал я.

Карлос не улыбнулся, но в глазах у него промелькнула веселая искорка.

– В общем, я уже проголосовал по твоему вопросу. И почти все Стражи тоже.

Пару секунд я молчал из-за комка в горле.

– Вон оно как. Спасибо.

– Да не за что. Мы просто люди, которые сражаются и делают грязную работу, – с горечью проговорил он. – А толстожопые чародеи, днями протирающие штаны… Как знать? Думаю, они боятся тебя.

– В прошлом ты выбирал выражения, – заметил я.

А если он и сквернословил, то не с такой горечью. Черт подери…

Похоже, что-то сильно подействовало на Рамиреса.

Я поставил мысленную зарубку: надо взять бутылку какой-нибудь огненной воды и как следует потолковать с Карлосом. Чем раньше, тем лучше.

– Как дела у Кэррин? – спросил он.

– Как всегда. Разве что ходит помедленнее и ворчит больше обычного.

– Слыхал о ее приключениях. Значит, сошлась врукопашную с Никодимусом Архлеоном и осталась жива?

– Трактовка неточная, но в целом да, – сказал я. – Разница в том, что она по-прежнему живет у себя дома.

– Ну да, – усмехнулся он, сверкнув зубами. – Ты не поверишь, сколько людей приходило в Совет с просьбой найти Архлеона.

– И что, будем искать?

– А как же, – ответил Рамирес. – Этот парень – чертов монстр. Но скользкий, как угорь.

– Это верно.

– Рано или поздно кто-нибудь до него доберется.

– Жду не дождусь, – сказал я. – Так зачем еще один прием? Я полагал, вчера он уже состоялся. Или одного вечера мало?

– О господи… Конечно же мало. Вчера они просто присматривались друг к другу, а сегодня состоится церемония открытия, – объяснил Рамирес.

– Значит, еще одна вечеринка?

– Как видишь. На саммите договор дает пространство для решения множества деловых вопросов. Новые претенденты, разбор взаимных претензий, публичные объявления, недвусмысленное разъяснение целей встречи и так далее, пока не начались сами переговоры. Для этого и существуют церемонии открытия.

– Очаровательно, – хмыкнул я.

– Разве тебе не нравятся вечеринки, Гарри? – В голосе Рамиреса скользнул призрак былого веселья.

– Что ж… Ходят слухи, что здесь хотя бы будут симпатичные девицы.

Бах. Я практически услышал, как его лицо превратилось в закрытую дверь.

– Лос?

– Нога разболелась. – Он дернул головой. – После мероприятия съем что-нибудь болеутоляющее.

Я кивнул. Подобно огню, у боли имеется что-то вроде чрезвычайно большой экзистенциальной массы. С помощью магии можно приглушить боль или даже снять ее целиком, но побочные эффекты окажутся не менее серьезными, чем от паллиативных медикаментов. Сделать это, не навредив пациенту, способен только чародей с многовековым опытом, а мы таковыми не являлись. Я был старше Карлоса на восемь лет, но по чародейским стандартам мы оба во многом оставались новичками – точнее, неофитами самого начального уровня. Вполне логично, что Рамирес не хотел бы, чтобы вместе с обезболивающим эффектом его чувства притупились во время ответственного мероприятия нынешним вечером, когда нужно держать ухо востро.

А значит, то, что мне предстояло сделать, становилось для меня трудным и болезненным.

Но необходимым.

– Держись, друг. – Я хлопнул его по плечу. – Когда все закончится, возьмем Дикого Билла, Йошимо и снова выберемся на природу. Или придумаем что-нибудь еще.

– Конечно, – отозвался он без каких-либо эмоций. – Было бы неплохо.

Он не заметил ни ампулы у меня в руке, ни того, как она разбилась и содержимое разлилось по его плащу и моей коже. Никто не обратит внимания на лишнюю каплю у него на плаще. Я убрал руку, спрятав разбитую ампулу в ладони, и Рамирес даже бровью не повел.

С чего бы?

Мы друзья. Он доверяет мне.

Мне стало тошно.

– Уверен, что сумеешь провернуть такой фокус с другим чародеем, Дрезден? – с напряжением в голосе спросила Лара.

– Не вижу причин, по которым мой план не сработает, – ответил я. – А если поступить так с кем угодно, кроме другого чародея, я определенно выйду за рамки приличий. Примерно как тот придурок-скрипач.

– Но если тебя застукают…

– Если любого из нас застукают, всем хана, – сказал я. – Кто не рискует, тот не пьет шампанское.

– И то правда, – согласилась Лара. – Что потом?

– Потом надо найти правдоподобный предлог, чтобы вы оба ушли с вечеринки, – сказала Мёрфи.

– Что нам в этом поможет? – спросила Лара.

– Ожидания, – мрачно усмехнулась Мёрфи.

Мы миновали Чайлдза с его овчаркой и прошли в главный зал, по-прежнему оформленный в духе военных лагерей, чьи границы отмечались стилем мебели и полотнами шелка над головой, что придавало всему помещению слегка цирковой вид, но с одним отличием: в самом центре сегодня поставили кругляш ораторской трибуны.

Играла музыка. Снова скрипки. Как видно, Марконе нашел замену вчерашнему сидхе-хулигану. Или тот выжил. Так или иначе, меня это вообще не волновало.

Только я подумал о Марконе, как вот он, тут как тут, беседует с Этри, пристроившись на старосветском темно-зеленом диване из потемневшего от времени красного дерева с туго набитыми подушками и золотыми заклепками в качестве обивочных булавок. Барон Марконе, красивый мужчина средних лет, сегодня надел безупречный деловой костюм мышиного цвета. Роста он, пожалуй, чуть выше среднего. С тех пор как мы познакомились, Марконе почти не изменился. Возраст оставил на его лице пару отметин, но они лишь добавляли ему спокойствия. А еще намекали, что с ним лучше не связываться.

С флангов его, как всегда, прикрывали Сигрун Гард и Хендрикс. Гард с ее ростом баскетболистки и бугристыми мускулами пауэрлифтера была одета в такой же безупречный костюм, как у Марконе. Светло-золотистые волосы она зачесала назад и заплела в косу – замысловатую, тугую и такую аккуратную, что захочешь ухватиться, а не ухватишься. Посадку пиджака несколько портил пристегнутый к спине топор, но сомневаюсь, что блюстителям моды хватило бы духу отчитать валькирию за этот аксессуар.

Стоявший по другую сторону дивана Хендрикс походил на грузовик «Мак», только в костюме: неандертальские надбровные дуги, каждая ладонь размером с лопату, недавно отпущенная короткая борода несколькими тонами темнее ярко-рыжих волос. Его костюм был сшит на заказ, но не по фигуре, а так, чтобы скрывать оружие, которого у Хендрикса, вне всяких сомнений, имелось предостаточно.

Когда в зал вошла делегация Белого Совета, барон поднял глаза и какое-то время бесстрастно смотрел на меня. Во время последнего крупного дела я нанес немалый ущерб внешнему виду хранилища – куда более значительный, чем его содержимому, – и один из людей Марконе погиб от рук безумцев, с которыми я работал. За его смерть я уплатил вергельд, но задобрить человека и заключить с ним мир – это две совершенно разные вещи.

В ответный взгляд я вложил все равнодушие, какое только сумел наскрести. Затем мы одновременно отвернулись, как по команде. Я стиснул зубы. Вот же урод. Даже не припомню, когда мне не хотелось вломить ему по крепкой челюсти.

Я ненадолго развлек себя образом беззубого Марконе в кресле дантиста под присмотром Гард и Хендрикса, буравящих бедного доктора стоматологии свирепыми взглядами, и понял, что улыбаюсь. Вот, пожалуйста. Кто там говорил, что я не умею веселиться на вечеринках? Я знал, что в банде Марконе есть врачи. Интересно, стоматологи тоже имеются?

Не удивлюсь, если из боссов преступного мира он единственный, кто гарантирует подчиненным бесплатный уход за полостью рта.

Кстати, надо бы сводить Мэгги на плановый осмотр, потому что осенью она идет в новую школу, и… Нет, стоп. Соберись, Дрезден. Для начала переживи этот вечер, а потом уже думай, когда вести Мэгги к зубному.

Поэтому я нырнул в толпу гостей. Речные Плечи разговаривал с Эванной, и я тоже перекинулся с ним парой слов. Затем направился туда, где напротив голубых и пурпурных шелков Зимы находился золотисто-зеленый лагерь Лета, чтобы обменяться вежливыми кивками с Летней Леди Сариссой и крепким рукопожатием с Хватом, достойным парнем и моим коллегой по рыцарству на стороне Лета, в то время как сидхе-телохранители Летнего двора наблюдали за мной с присущей им бесстрастностью.

Проходя мимо клана Лашез, я поймал несколько мрачных взглядов и вернул их с лихвой. Когда дело касается вурдалаков, я не отличаюсь особой толерантностью, поскольку видел, как они сожрали нескольких детей, которых я обучал во время войны с ныне почившей Красной Коллегией. Конкретно этот клан терроризировал людей, живущих в регионе дельты Миссисипи, и в прошлом я схлестывался с его представителями, распутывая несколько побочных дел. Судя по виду, некоторые упыри были не прочь затеять драку, но несколько взглядов в сторону пока что пустующего черного кресла Мэб охладили их пыл.

Я с радостью принял бы вызов. Не хочу сказать, что хороший вурдалак – это мертвый вурдалак, но до сей поры мне не встречался упырь, способный благоприятно повлиять на мое мнение, а оно сложилось по той причине, что я повидал слишком много убитых ими людей. Пока клан Лашез соблюдал перемирие, его делегаты имели статус гостей и находились под защитой принимающей стороны. Оставалось надеяться, что позже, когда переговоры завершатся и все отправятся по домам, между мной и вурдалаками произойдет какое-нибудь недопонимание.

На площадке перед ораторской кафедрой несколько гостей затеяли танцы. Эванна и Речные Плечи являли собой чрезвычайно странную пару: сасквоч с полной достоинства осторожностью танцевал вальс, одной рукой держа сестру Этри так, что ее ноги не касались пола.

Тут ко мне подкралась Фрейдис. В серебристо-белом платье она выглядела просто изумительно. Конечно, мало кто из дам может похвастаться таким количеством старых шрамов, но в случае Фрейдис эти отметины былых сражений создавали вызывающе сексуальную ауру. Рыжеволосая валькирия ослепительно улыбнулась и провела ладонью по моей руке:

– Добрый вечер, сейдрмадр. Не подскажете, кого тут нужно заколоть, чтобы девушку пригласили на танец?

Я улыбнулся и очень тихо сказал:

– Мэб еще не объявилась.

Игнорируя мою озабоченность, Фрейдис прильнула к моему телу. Ее левая рука скользнула мне на плечо, а правой рукой валькирия взяла меня за левую.

– О нет. Поэтому вам, мелкий негодник, придется танцевать со сногсшибательной женщиной. Ведь других дел у вас не имеется.

Что ж… Возразить было нечего. Я поднял руку, положил ладонь на талию Фрейдис, и мы закружились в простеньком вальсе.

Валькирия впервые танцевала этот танец, но оказалась способной ученицей. Не прошло и минуты, как она уже грациозно плыла по танцполу в точном соответствии с моими движениями. Она сжала мою левую ладонь и спросила:

– Эти шрамы… Ожоги?

– Вампирша из Черной Коллегии подчинила себе полное офисное здание людей, – объяснил я. – У одного из ее ренфилдов[180] был самодельный огнемет.

– Только на кисти? Или по всей руке?

– С тыльной стороны до запястья. С другой – поменьше. Этой рукой я держал щит.

– Насколько я понимаю, вы убили всех противников?

– Почему вы так считаете?

– Судя по опыту, ожоги вызывают у людей желание мстить.

– Это… долгая история, – сказал я. – Вампирша сбежала. Ее зовут Мавра.

– Ах вон о ком речь, – заметила Фрейдис. – За долгие годы она приобрела какую-никакую репутацию.

– Да ну?

– Наверное, мне не следовало бы делиться этой информацией бесплатно, но я обожаю танцевать, а такая возможность выдается нечасто. К тому же вы нравитесь моему шефу.

Я взглянул на сидевшего в кресле Ваддерунга. Его снова разместили напротив Ферровакса, и эти двое не сводили друг с друга внимательных глаз.

– Он похож на человека, велевшего вам сказать что-нибудь подобное, а затем передать от него весточку, – предположил я.

Ее зеленые глаза одобрительно сверкнули.

– Ого. Вы только что выросли в моих глазах, сейдрмадр. С тройки до шестерки. Мне нравятся мужчины, способные заглядывать в суть вещей. А еще вы неплохо танцуете.

– Выходит, мне повезло, – сказал я. – Итак?

– Итак, если вам удастся меня подпоить, а поблизости не окажется никого более интересного, я могла бы показать вам множество занимательных шрамов. А если приведете свою женщину, выпивки мне понадобится гораздо меньше.

– Эм-м… Я имел в виду Мавру, – объяснил я, чувствуя, как к щекам приливает кровь.

– Примерно год назад мы засекли ее активность, – сказала Фрейдис, невозмутимо переходя с одной темы на другую. – Если вы рассчитывали, что она больше не вернется, самое время пересмотреть свои расчеты.

– Прямо-таки неделя встреч со старыми друзьями, – пожаловался я.

Фрейдис насмешливо оттопырила нижнюю губу:

– Ох, бедный мальчик. Поживите с мое, и поймете, что нельзя сбежать от прошлого. Его призраки постоянно возвращаются.

– Мне не хватает опыта, чтобы утверждать обратное, – признал я.

Тут вальс сменился фокстротом, и этот танец Фрейдис тоже разучила почти мгновенно. Во время одного из разворотов я краем глаза уловил какое-то движение, и мне показалось, что температура воздуха упала градуса на три.

– Вот. Это она?

– Холодная, красивая и навевает страх? – спросила Фрейдис. – Да, она. Ну что, приступим?

– Подождем, – ответил я. – Пусть устроится поудобнее.

– Сейчас она разговаривает с отродьем Гренделя. – Зеленые глаза валькирии пристально смотрели мне за спину.

– Он не отродье Гренделя, – проворчал я.

Фрейдис подняла бровь.

– Просто поверьте, – продолжил я. – Лесной народ никак не связан с Гренделем и ему подобными.

– Здоровенный, волосатый, сильный, скверно пахнет… Если он выглядит как Грендель и двигается как…

– Еще немного, и мы с вами серьезно поссоримся, – сказал я, встретившись взглядом с валькирией.

Ее глаза вызывающе вспыхнули, но Фрейдис отвела взгляд первой.

– Его зовут Речные Плечи, – продолжил я. – Он нормальный парень. Так и передайте своему шефу.

– Почему бы вам не сделать это самому?

– Раз он пользуется услугами посредника, я последую его примеру, – объяснил я. – Не знаю, почему он держит дистанцию, но я уважаю его выбор. Допустим, он не хочет показывать, что мы друг другу симпатичны. Главное, передайте ему, что Речные Плечи – не родственник Гренделя.

– Но такой же словоохотливый, – проворчала Фрейдис.

Новый танцевальный поворот, и я увидел, как Речные Плечи убедительно – а как же еще? – втолковывает что-то королеве Мэб, а та сосредоточенно – а как же еще? – выслушивает сасквоча. Наконец она кивнула, бросила какую-то короткую фразу и направилась к своему креслу в соответствующем лагере. Чуть позади и справа за ней следовала Молли. Она остановилась, коснулась массивной руки сасквоча и что-то сказала, отчего Речные Плечи громогласно усмехнулся. Молли обворожительно улыбнулась, снова похлопала его по руке и догнала Мэб.

– Ага, – сказала Фрейдис чуть позже, когда следующий поворот в танце лишил меня возможности вести наблюдение. – Она садится.

– Пожалуй, пора, – шепнул я ей на ухо.

– Без обид, герой, – промурлыкала она в ответ, а затем в гневе отпрянула и влепила мне оплеуху.

Да уж…

Оплеуха – это очень мягко сказано.

Валькирия, потенциально способная поднять целый автомобиль и даже швырнуть его – пусть и недалеко, – врезала мне раскрытой ладонью по скуле, вложив в этот удар всю массу своего тела. Это все равно что получить правый кросс от профессионального боксера. Не отклонись я по линии удара, Фрейдис отправила бы мою недоумевающую задницу в окончательный и бесповоротный нокаут.

По сценарию я должен был ее облапать – ведь именно такого поведения ожидают от Зимнего Рыцаря, – но в голове у меня царил такой кавардак, что я едва сумел изобразить нечто вроде неловких объятий, после чего Фрейдис отправилась прямиком к сектору Белой Коллегии, где сидела Лара. Рыжая валькирия выглядела так потрясающе, что собрала на себя всеобщее внимание. У них с Ларой начался разговор на пониженных тонах, во время которого Фрейдис постоянно указывала на меня пальцем, и лицо ее из гневного стало напряженным и, наконец, страдальческим.

Лара тем временем бросала на меня кинжально-острые взгляды и утешительно обнимала Фрейдис за плечи. Дослушав ее жалобы, Лара проводила валькирию к той же двери, за которой вчера вечером мы с сасквочем нашли местечко для уединенной беседы, перемолвилась с официантом, и обе женщины вышли в коридор.

Если не считать музыки, в зале стало совершенно тихо. Все смотрели на меня.

– Сэр Рыцарь, – очень звонко и очень спокойно позвала меня Мэб.

Ее голос разлетелся по залу, хотя почти все старательно делали вид, что ничего не услышали. Даже Ваддерунг с Ферроваксом отвлеклись от игры в гляделки и заинтересовались происходящим.

Могу поклясться, что совсем недавно, когда Мэб входила в зал, ее платье было темно-фиолетовым, но теперь оно стало полуночно-черным, а в серебристо-белых волосах появились темные пряди.

С тех пор как мы приступили к делу, прошло секунд десять, а Мэб уже была на полпути к образу прокурора, судьи и палача Зимы. Идеально.

Я взглянул в сторону и обнаружил, что смотрю на деда, в чьих глазах поселилась такая тревога, какой я прежде ни разу не видел. Мне хотелось как-то подбодрить его – подмигнуть, к примеру, – но с учетом того, что произойдет дальше, я не мог допустить, чтобы мои подмигивания заметил кто-то другой. Поэтому я легонько пожал плечами, повернулся к Мэб и склонил голову. Затем поспешил к ее креслу.

– Сэр Рыцарь, – произнесла Мэб, понизив голос до интимного шепота, – вы расстроили ценную союзницу. Извольте объясниться.

– Поверьте, вам это не нужно, – ответил я таким же тоном. – Не ожидал, что вынужден буду обратиться с такой просьбой, но теперь прошу…

– О чем же? – изогнула бровь Мэб.

– О вашем доверии. Поверьте, что я действую в ваших интересах.

Мэб чуть шире раскрыла глаза.

– И мне нужна ваша помощь, – продолжил я. – Посмотрите на дверь, за которой скрылась Лара, а затем на меня так, словно хотите меня убить.

– Для этого мне вряд ли понадобится призывать Мельпомену, – проворчала Мэб, но указала подбородком на вышеозначенную дверь, а затем перевела взгляд на меня, и глаза ее были чернее ночи. – Это прилюдный фарс, и ставки в вашей игре весьма высоки. – Она недобро прищурилась. – Не допустите, чтобы ваша неудача поставила меня в неловкое положение.

– Нет, моя королева, – сказал я так, чтобы слышали все в зале. Я отступил, поклонился в пояс, а затем, постаравшись нацепить на физиономию маску гневного огорчения, побежал следом за женщинами.

* * *

– Что толку от этого спортзала? – спросила Лара. – Я видела его. Там нет спуска к тюремным камерам.

– Я же говорила, – самодовольно усмехнулась Мёрфи. – Вы бывали в замке несколько раз. А я там жила. Особенно в спортзале.

Один из людей Марконе выглядел так, словно не собирался выпускать меня в коридор, но я умиротворил его поднятыми руками и заверением, что, если не утрясу это недоразумение, начальница меня убьет, к тому же мне понадобится не больше минуты.

Этот же парень в красной ливрее дежурил здесь днем раньше. Он бросил взгляд на лагерь Марконе. Сам босс не стал отвлекаться от разговора, но стоявший справа от него Хендрикс утвердительно кивнул.

– Осторожнее с Фрейдис, дружище, – поморщился охранник и отступил в сторону. – Моргнуть не успеете, как она вас выпотрошит.

– Мнение на троечку, – сказал я.

Он сделал озадаченное лицо, а я выскочил из зала и побежал вверх по лестнице на звук всхлипываний Фрейдис. По-прежнему обнимая ее за плечи, Лара стояла у ближнего угла боксерского ринга. Я окинул взглядом лестницу, удостоверился, что позади никого нет, и закрыл дверь.

– Все чисто.

– Клянусь кровью Одина, зря я не пошла в актрисы, – сказала довольным голосом Фрейдис и отступила от Лары.

– Ну… Эйнхерии не купились, – возразил я. – Знают, что вы не настолько ранимы.

Лара улыбнулась мне. Даже если забыть про вампирский шарм, улыбка была такая, что за нее и умереть не жалко, а в миниатюрном черном платье Лара выглядела стильно и сногсшибательно. Она хищно скрючила пальцы:

– Вот как я вцепилась в Рыцаря Мэб. Всеми когтями.

– Оно и видно, – согласился я.

Я отправился в дальний угол зала – туда, где на полке лежали выстиранные полотенца, – по пути сбрасывая пиджак и жилет, а затем туфли, брюки и рубашку, пока не остался в носках, майке и коротких трусах-боксерах. Так было необходимо.

– Я все еще думаю, что в нашем плане имеется серьезная прореха по части безопасности, – недовольно сказала Лара.

Она стащила через голову платье, бросила его на скамейку, осторожно поставила рядом туфли и осталась в чем мать родила. Потрясающе. Я отвел глаза.

– Вы не знаете эйнхериев, – твердо заявила Фрейдис. – Если им в голову втемяшится, что все должно быть так, а не иначе, – все, точка, именно так оно и будет.

– И все же, – голос Лары звучал так, словно она наморщила нос, – древняя канализационная шахта?

– Стоило им понять, что там, где раньше был отстойник, теперь находится прачечная, как они взяли гантели, пробили в стене несколько дыр и стали бросать в шахту использованные полотенца, вместо того чтобытаскать их вниз в корзинках. Марконе с честью признал поражение и установил дверцу наподобие тех, что ставят в кухонном лифте.

Я подошел к означенной дверце и отодвинул щеколду. Заслонка мягко откатилась в сторону. За ней обнаружилась шахта, которая начиналась над головой и уходила вниз, в темноту. И я не назвал бы эту шахту неимоверно широкой.

Но запах в ней стоял потрясающий: цветы, корица и что-то еще более сладкое и насыщенное, а затем рядом со мной оказалась Лара, и ее обнаженное плечо коснулось моего локтя. Тот не возражал – более того, мой локоть был в полном восторге, – но Лара вдруг отскочила, охнула от боли и опустила взгляд на плечо, где быстро краснел участок размером, пожалуй, с кончик моего локтя. Да так краснел, будто Лару обожгли раскаленной сковородкой.

Вампиры Белой Коллегии страдают от сильнейшей аллергии на искреннюю любовь – так же, как вампиры Черной Коллегии не переносят солнечных ванн, – и прямой физический контакт с кожей человека, который любит и любим, сопровождается для них невыносимыми мучениями.

А это значит…

Ого.

Что ж. Я не вспоминал о защитной ауре, когда мы с Кэррин переходили к делу. Но хорошо, что она у меня имеется, эта аура.

И еще приятно – очень приятно! – знать, что у нас с ней все действительно по-настоящему.

– Ай, – недовольно сказала Лара, а затем посмотрела на меня и смягчилась. – Так вот оно что? Ты и эта женщина из полиции? Поздравляю, чародей.

– Мои отношения – не твое дело, – сварливо ответил я.

– Скоро мы оба окажемся вон там, – кивнула Лара на шахту старинного туалета, – и мне, признаться, полезно знать, не получу ли я при столкновении с тобой ожоги второй и третьей степени. – Она мрачно взглянула вниз. – Тесно. Поместишься?

– Хватит делать меня объектом грязных шуток! – возмутился я. – Как-нибудь протиснусь. А ты? Уверена, что справишься с охранником?

Не поднимая глаз, Лара чуть склонила голову, закусила губу, а затем посмотрела на меня, и в помещении вдруг стало темно, поскольку весь свет сосредоточился на бледном совершенстве ее кожи.

Меня накрыла такая волна вожделения, что я едва не начал колотить себя кулаками в грудь, завывая при этом, но сделал глубокий долгий вдох, взял себя в руки и не без труда отвел глаза.

– Справлюсь, – заключила Лара, и болезненное напряжение в моем теле тут же схлынуло.

– Я имел в виду детали, – проговорил я сквозь стиснутые зубы. – Он точно не увидит и не услышит никого, кроме тебя?

– Дай мне шестьдесят секунд, – сказала Лара. – Рядом со мной он вообще ничего не заметит. Даже если ты, проходя мимо, будешь дудеть в дудку и барабанить в барабан. А если заметит, то не вспомнит.

– Шестьдесят секунд, – вздохнула Фрейдис, с механической точностью связывая полотенца. – Мужчины…

Лара повернулась к ней, и валькирия ахнула, а ее щеки порозовели.

– Милочка, в нашем случае минуты более чем достаточно, – промурлыкала вампирша. – Жаль, у твоего контракта строгие условия. Иначе я бы все продемонстрировала.

Фрейдис глубоко вздохнула и, опустив глаза, вновь занялась полотенцами.

С шаловливой улыбкой Лара протянула мне руки:

– Помоги забраться в шахту, Гарри.

– Не нужна тебе моя помощь, – хрипловато сказал я, едва ворочая языком.

Глядя на Лару Рейт, я чувствовал себя слегка ослепленным, даже когда она не светила мне в глаза фонариком «иди сюда».

Монархиня Белой Коллегии, пусть и не имеющая должного юридического статуса, ответила веселым смешком, после чего нырнула в шахту, как бывалый дайвер, и беззвучно исчезла во тьме.

– Шестьдесят секунд, – пробормотал я. – Мне понадобится вдвое больше времени, просто чтобы спуститься.

– Я с ума сойду на этой работе, – призналась Фрейдис. – Веревка будет готова через пять минут.

– Прикрытие, – напомнил я.

– Ах да. – Валькирия извлекла из декольте деревянный диск. – Совсем голову потеряла. Впервые работаю на такого умопомрачительного клиента.

Она бросила на ринг платье Лары и мой пиджак, коснулась их своим диском, что-то пробормотала и щелкнула пальцем по деревяшке. За этим последовала ослепительная вспышка, оставившая на моей сетчатке пурпурный послеобраз в виде похожей на молнию скандинавской руны, и вдруг – вот он я, на боксерском ринге, вместе с Ларой, и мы с ней увлечены неистовыми лобзаниями.

Иллюзия была великолепная. С очень высокой… детализацией. Пожалуй, даже чрезмерной. Настолько, что я в смущении отвернулся.

– Вы же знаете, что она к вам неравнодушна? – спросила Фрейдис, с улыбкой рассматривая иллюзию.

– Насколько мне известно, в первую очередь Лара неравнодушна к самой себе, – сказал я.

– Может быть. Но к вам она относится иначе, чем к другим.

– Какая прелесть, – хмыкнул я. – Чего мне в жизни не хватает, так это ее внимания.

Затем просунул голову и плечи в узкую, темную, гладкую каменную шахту и стал протискиваться вниз – в одних трусах.

(обратно)

Глава 26

Спуск вниз головой с высоты в три этажа, причем в полной темноте, трудно назвать перспективной идеей для развлекательного бизнеса. Чтобы удержаться от падения, мне приходилось изо всех сил прижиматься к стенкам, и в этом аспекте теснота играла мне на руку. Чем бо́льшая поверхность тела контактировала с камнем, тем меньше приходилось полагаться на конечности.

Если только эта вручную вырубленная шахта не сузится. В таком случае я застряну, и моя песенка будет спета. Или не расширится, и тогда с моей песенкой произойдет то же самое. Пусть я крепкий парень, но, если упасть с третьего этажа и приземлиться на голову, мои поползновения закончатся весьма плачевно.

Извиваясь, я продвигался вниз. Было непросто, но в последнее время я уделял немало внимания кардиотренировкам.

По всей видимости, Лара оставила нижнюю дверь открытой, поскольку в конце вертикального тоннеля брезжил тусклый свет. Я разглядел внизу комковатую массу белых полотенец и очертания стен. Теперь, оценив дистанцию, я мог двигаться быстрее – чуть расслабиться и понемногу соскальзывать вниз.

За это пришлось заплатить некоторым количеством ссадин и царапин, но все могло быть и хуже. Камни замка были очень-очень старыми, и время – а также другие факторы, о которых я предпочитал не задумываться, – сгладили множество острых углов, и, если стены не станут скользкими от моей крови, я буду в полном порядке.

Лучше не бывает. Я чувствовал себя шариком жеваной бумаги, не желающим вылетать из трубочки для питья, но в остальном все было супер.

Спуск я продолжал с осторожностью, перемещая по одной конечности зараз, словно дружелюбный сосед Человек-паук[181], вот только липнуть к стенам я не умел, и страховочной паутины у меня тоже не имелось, и случись мне провалиться в туалетную шахту, я непременно сломал бы шею.

– Дружелюбный сосед Человек-паук, – пропел я себе под нос и спустился еще на дюйм.

Плечи застряли.

Сердцебиение ускорилось.

Не из-за испуга, конечно, а от физической нагрузки.

И клаустрофобия меня тоже не донимала. Я как-никак чародей Белого Совета, и мы умеем держать эмоции в узде.

Я заставил себя медленно дышать, остановиться и подумать. Я застрял из-за напряженных мускулов, не позволяющих продолжить спуск. Надо расслабиться. Но если расслаблюсь, то упаду и до смерти разобьюсь, а это тоже контрпродуктивно. Поэтому хитрость заключалась в том, чтобы где-то расслабиться, а где-то остаться в напряжении.

Я вытянул руку, пытаясь изменить угол соприкосновения плеч со стенами, но ничего не получилось: я лишь сильнее застрял, и дыхание стало еще более тяжелым. Поднатужившись, я ощутил, как возрастает нагрузка на суставы.

– Может, он над головой? – выдохнул я.

Стоп.

Погоди, Гарри. Подумай. Мозги-то имеются.

– Посмотри-ка над собой… – машинально бормотал я строчки из песни.

Точно. Над собой.

Та же проблема, что и с китайской ловушкой для пальцев: чем сильнее я стараюсь высвободиться, тем меньше у меня шансов.

Поэтому, удвоив усилия, я приподнялся вверх. Было трудно, но в последнее время я много тренировался, и борьба с потребностями Зимней мантии вознаградила меня физическими преимуществами, так что я сумел вернуться на несколько дюймов, где изменил положение плеч и проскользнул через проблемный участок.

– Эй, глянь-ка, – прошептал я, – вот он, Человек-паук…

И продолжил спускаться, стараясь не думать о том, как трудно было отдышаться, и не вспоминать, как я застрял с прижатыми к стенкам руками, а если в шахту начал бы спускаться гигантский хищный паук – а они в замке имеются, я видел их своими глазами, – я ни черта не смог бы поделать.

Спасибо тебе, воображение. А то мало у меня проблем, так что давай, подкидывай еще одну, чтобы Гарри не расслаблялся.

Стараясь пыхтеть как можно тише, я спустился к самому дну шахты, где обнаружил груду влажных от пота полотенец и достаточно тусклого света, чтобы их рассмотреть.

Что ж. Элегантного способа выйти отсюда не существует. Я просунул в дверцу обе руки, а чуть позже и сам последовал за ними, изогнув шею так, чтобы не слишком напрягать плечи.

Наконец худо-бедно я высвободился из шахты и тут же наткнулся на стену безграничной похоти.

Не шучу. Такое чувство, что мне снова исполнилось пятнадцать лет, когда бурлят все гормоны, а ты понятия не имеешь, как их утихомирить. Кожа стала гиперчувствительной, и я вдруг остро почувствовал, что спиной и ногами прижат к камням, а по пути весь измазался в грязи и покрылся пылью. Сразу напомнила о себе физическая боль, прежде приглушенная Зимней мантией: монотонно ныли старые раны и саднили только что ободранные руки, а мускулы пульсировали так, что я не мог шевельнуться.

Очевидно, если могущественный вампир Белой Коллегии хочет, чтобы ты в полной мере прочувствовал свое тело, ты его прочувствуешь. Точка.

Я повернул голову и обнаружил, что мышцы слушаются неохотно и с заметной задержкой.

В коридоре было темновато. Единственный свет исходил от настольной лампы, а сам стол располагался рядом с тяжелой пластиковой рамкой, похожей на какую-то разновидность металлодетектора.

Перед столом стоял эйнхерий – ростом по меньшей мере с меня, но мускулистее фунтов на семьдесят, а то и все восемьдесят, с коротко постриженными черными волосами и щетинистой бородой того же цвета. В руках он держал крупнокалиберную штурмовую винтовку, переделанную под бронебойный патрон, и охранник уже поднял ее к плечу, но это не имело значения.

Значение имела только Лара Рейт.

Футах в трех от эйнхерия она балансировала на кончиках пальцев, и ее прелестная ножка медленно-медленно скользила вперед. От этого движения мышцы Лары напрягались и натягивались, а тени, самым невероятным образом сновавшие по ее телу, выглядели так возбуждающе, что едва не сводили с ума.

Я уже не помнил, с какой целью спустился в подземелье замка.

Это не имело значения.

Значение имела только Лара.

Я осознал, что не дыша глазею на нее, на самую яркую, опасную, великолепную женщину, которую когда-либо видел, стоящую в нескольких футах от меня и лучащуюся эротической энергией. Меня не смущали грязные разводы на ее идеальной бледной коже. Меня не тревожило, что я и сам весь грязный. Я и думать забыл о нашей миссии, о кошмарной паучьей шахте и о вернувшейся ко мне физической боли. Мне хотелось лишь одного – бесконечно рассматривать эту самую потрясающую картину на све…

И тут я чихнул. Ни с того ни с сего, сильно, раз пять или шесть, и с каждым чиханьем из меня непроизвольно выплескивалась магическая энергия.

Лара мгновенно оглянулась на меня. Ее серебристо-голубые глаза были круглыми, как у кошки.

На пол высыпали штук пять или шесть пауков – черных вдов, каждый размером с баскетбольный мяч.

Холодные серые глаза зачарованного эйнхерия ожили. Он взглянул на меня, на пауков, и его палец, лежавший на затворной коробке, переместился на спусковой крючок.

Очертания Лары сделались неясными.

Прежде чем я понял, что она пришла в движение, Лара вплотную приблизилась к охраннику, поднырнула ему под руки и оказалась между ним и винтовкой, спиной к его груди. Эйнхерий и вздрогнуть толком не успел, как Лара ударила его по руке, едва не спустившей курок, затем вцепилась в оружие, и оба сошлись в схватке за автомат. Парой секунд позже эйнхерий отказался от попыток вернуть контроль над оружием, а вместо этого громадной правой ладонью вцепился Ларе в горло и начал душить ее с такой силой, что мускулы и сухожилия на предплечье напружинились, будто стальные тросы.

Тем временем пауки, шипя и посвистывая, стали напрыгивать на ближайшую жертву, и так уж вышло, что этой жертвой оказался Гарри Дрезден.

– Ай, фу, кыш! – по-мужски грозно крикнул я.

Сами знаете, здоровенные пауки – та еще гадость. Я имею в виду, представьте, что вы, пребывая в нижнем белье, опускаете глаза и видите, как по вашему почти обнаженному телу, размахивая клешнями, взбираются гигантские снежные крабы. Вы тоже последовали бы моему примеру и крикнули что-нибудь по-мужски грозное, дабы приготовиться к битве.

Света было немного, а времени и того меньше. Первого паука я свирепо пнул ногой, и тот отлетел в сторону, будто дряблый кикбольный мяч, наполненный арахисовым маслом. Вторую гадину я перехватил в воздухе, когда она прыгнула мне в лицо, и тут же почувствовал острейшую боль: остальные четверо вгрызлись в меня своими хелицерами. Секунду-другую после укуса вы почти ничего не чувствуете – пока тот, кто цапнул вас, не начнет докучливо мотать головой, пытаясь оторвать кусок вашей плоти, – а затем укушенную конечность как будто пронзают острые серебряные молнии. Щелкали хелицеры, сочился яд, и скорость моего сердцебиения взлетела до небывалых высот.

Две черные вдовы, которых я отшвырнул, очухались и примкнули к остальным.

А затем, спустя несколько безумных мгновений, образы пауков задрожали и расплескались полупрозрачной слизью. Буквально секунду назад десятки паучьих лапок протыкали мою кожу везде, куда могли дотянуться, а хелицеры впрыскивали в меня жгучий яд, но теперь я стоял, весь покрытый эктоплазмой и крошечными ранками.

Чертов призварит.

Оставалось лишь надеяться, что попадание эктоплазмы в кровоток не повлечет за собой негативных последствий – поскольку, каким бы смертельным ни был тот яд, теперь он определенно превратился в эктоплазму.

Словно выброшенная на берег рыба, я шлепнулся на пол, заляпанный сверхъестественной слизью и оттого скользкий, как горка в аквапарке, и отчаянно барахтался, пока меня не развернуло лицом к Ларе.

Она по-прежнему стояла спиной к эйнхерию. Во время схватки автомат упал на пол, и теперь охранник душил Лару обеими руками. Ее лицо побагровело, а губы приобрели уродливый сероватый оттенок. Я не понимал, почему она не сопротивляется, пока не увидел, где находятся ее руки – за спиной, у поясницы.

Лара не собиралась вырываться. Она готовилась нанести решающий удар – дергалась, извивалась, а несчастный тупица сдавливал ей горло и думал, что уже победил…

…Пока не расстегнулись его форменные брюки. Лара торжествующе осклабилась и прижалась к эйнхерию, и тот изумленно вздохнул, широко раскрыл глаза и уставился в пустоту расфокусированным взглядом.

Схватка закончилась. Лицо полузадушенной Лары расплылось в довольной улыбке. Она провела ладонями по предплечьям эйнхерия и нежно потянула его пальцы. Он тут же отпустил ее горло, и его руки скользнули Ларе на плечи, а затем на грудь. Она кашлянула, глухо замурлыкала по-кошачьи, и ее бедра задвигались в плавном ритме.

Эйнхерий зашатался и, чтобы не упасть, оперся на стол, но Лара не отпускала его, легко и грациозно компенсируя неловкость его движений, и выглядела при этом как нечто среднее между партнершей по танцу, любовницей и голодной паучихой, что готовится к скорому пиршеству, опутывая свою жертву паутиной.

Она с ухмылкой оглянулась на эйнхерия и снова посмотрела на меня. Глаза у нее были как жидкое серебро, ни дать ни взять два зеркальца. Темно-красные отметины на горле, обещавшие превратиться в синяки, поблекли у меня на глазах, а охранник задышал еще тяжелее и отчаяннее.

– Что это было? – осведомилась Лара так тихо и сипло, будто последние десять лет только и делала, что пила виски. – Гигантские пауки? Черт побери, Дрезден!

Следующую секунду я только и делал, что смотрел на нее. Даже теперь, с несколько иной аурой, Лара являла собой одно из самых ужасающе эротичных зрелищ, что я когда-либо видел. Ее очарование притягивало меня, взывая к человеческим гормонам, – не говоря уже о том, что Зимняя мантия совсем спятила от похоти и ей страшно хотелось бросить вызов эйнхерию, забить его до смерти и овладеть Ларой по праву завоевания.

Но это был не я, а всего лишь мантия и плоть, снедаемые своими желаниями. На самом деле я не такой, думал я и боролся с эмоциями, пытаясь очистить разум и собрать волю в кулак, пока не вспомнил, зачем я здесь.

Томас.

Надо спасти брата.

Мои носки, пропитавшиеся слизью, были невероятно скользкими, но я все же сумел подняться и побрел вперед, хлюпая эктоплазмой, а по пути, стараясь не смотреть на Лару, выразительно прошипел:

– Не убивай его. Если убьешь, считай, что мы зря старались.

– А ты не задерживайся, – парировала она гортанно, чувственно, со стонущим призвуком в каждом слове. Зрачки ее стали крошечными, словно бусинки. Глаза почти целиком побелели и перестали походить на человеческие. Точно такие же глаза я видел у демона Голода – много лет назад, когда обследовал брата чародейским Зрением. – Он сильнее, чем кажется. Я серьезно ранена. Еще не исцелилась.

Эйнхерий оставался на прежнем месте: взгляд пустой, на лице печать невыразимых мучений, движения в такт с движениями Лары. По сравнению с этим мускулистым великаном она казалась совсем крошечной, но в тот момент у великана не было ни единого шанса на спасение. Этот мужчина веками совершенствовался в своей профессии, но оказался бессилен перед способностями Лары. И в этом не было ни капли достоинства.

Неужто во время соития все мы выглядим так по-дурацки нелепо?

Угу. Наверное. Даже если в нем не участвует суккуб.

Глядя на вампиршу и ее жертву, я попытался вспомнить, когда именно перестал сражаться против чудовищ и стал действовать с ними заодно.

Но потом отбросил эти мысли, схватил охапку полотенец и отправился на поиски брата.

(обратно)

Глава 27

В конце коридора я обнаружил в полу тяжелый люк.

И замер.

Мое сердце забилось быстрее.

Этот люк не соответствовал внутренней отделке замка. Камни вокруг него лежали как-то неровно. Он был старый, сделанный из тяжелого дерева.

И еще опаленный.

Потому что этот люк принадлежал мне.

Мой люк из моей старой квартиры, люк, что в прошлом вел в подвал, в мою лабораторию. На нем сохранилось кольцо, за которое я тянул, чтобы поднять этот люк. Но появилась задвижка, которой раньше не было.

Стряхнув с себя оцепенение, дрожащей рукой я отодвинул засов и потянул за кольцо. Люк поднялся с легкостью – в точности так же, как всегда; он, черт побери, даже скрипнул там, где должен был скрипнуть. В груди у меня защемило, в глазах защипало…

Адские погремушки, как же хотелось почувствовать, что я снова дома!

Но вместо этого я стоял в доме Джонни Марконе.

В глубине души что-то шевельнулось. Нет, не гнев. Это чувство было не таким эфемерным и преходящим, как гнев. И вызвала его не эмоциональная боль, а нечто иное, древнее, даже первобытное, как бывает, когда у тебя отбирают нечто принадлежащее тебе.

Так нельзя. Но до этого никому нет дела. Никто и палец о палец не ударит, чтобы все исправить.

Разве что я сам.

Внутри меня что-то щелкнуло и встало на место.

С тех самых пор, как вампиры Красной Коллегии похитили Мэгги, меня швыряло из одной беды в другую, и я только и делал, что пытался выжить. Вся эта ситуация – еще одна буря энтропии, из которой мне надо как-то выбраться. Не исключено, что я погибну. Снова. С формальной точки зрения.

Но теперь все изменилось. Я вошел в жизнь Мэгги. Возможно, однажды дочь попросит отвести ее к алтарю.

Может, пришло время положить конец этим бедам.

Может, пора взяться за дело по-серьезному.

Брат лежал в позе эмбриона, обнаженный и поразительно худой, словно за последние сутки потерял фунтов сорок. Выглядел он лучше, но в то же время хуже. На теле не осталось ни крови, ни синяков, и, хотя вывернутые под неестественным углом руки производили жуткое впечатление, лицо Томаса снова стало узнаваемым – ведь у вампиров имеются свои регенеративные преимущества, – хотя кожа, обтянувшая прежде мускулистый торс, выглядела так, словно ей не помешало бы добавить размер-другой.

Но выражение его лица повергло меня в ужас. Брат смотрел на меня глазами цвета ртути, и в его стеклянном взгляде не было ничего, кроме примитивной звериной боли.

– Томас, – прошептал я. – Это Гарри.

Он не ответил. Лишь заморгал от света.

– Слышишь меня?

Он присмотрелся и издал тихий сдавленный звук.

– Адские погремушки… – сказал я.

Лестницы за люком не оказалось, поэтому я, поморщившись, сел, свесив ноги, и спрыгнул в подвал так тихо, как только мог.

Расстояние было ощутимым, но я все же смог не приземлиться на Томаса и не шлепнуться на задницу.

– Пойдем, – сказал я. – Нам пора.

Довольно долго он не реагировал. Затем пошевелился, и оказалось, что я ждал этого момента затаив дыхание. Мой брат был жив.

Но от него мало что осталось.

Звезды и камни… Свартальвы обработали его на совесть. Заковывать в железо не стали – просто избили до такой степени, чтобы он не мог сбежать. Мне бы прийти в ярость, но я понимал, что у сверхъестественных существ такие действия считаются не садистскими, а эффективными. Черт возьми! Им было бы проще убить Томаса на месте, а затем сообщить о покушении на жизнь Этри и объявить, что убийца был нейтрализован. Но вместо этого они придерживались правил договора.

Томас был жив. Но против Голода не попрешь, и, чтобы не умереть, брат питался собственным телом.

– Томас, у нас мало времени, – сказал я. – Поднимайся, бездельник. Нам пора.

Он смотрел на меня, наморщив лоб. Совсем не факт, что он понял мои слова.

– Ну конечно, – продолжил я. – Придется делать все самому.

Я поднял амулет, оглядел помещение, и у меня заныло сердце. Я находился в своей старой лаборатории, где провел бессчетные часы за работой и учебой, варил зелья и накладывал чары, призывал потусторонних существ и поджигал себе волосы – в общем, занимался всякими чародейскими делами. И Молли тоже. На закопченном полу – там, где стояла старая мебель, – виднелись квадраты и прямоугольники, оставленные ножками столов и основаниями книжных стеллажей, а в стенах сохранились дырки, просверленные мною для каркасных полок. Каким-то образом уцелел даже мой старый медный круг призыва, расположенный у дальней стены. Наверное, на него обвалился пол гостиной, тем самым защитив медь от огня.

Но помощи от этого круга ждать не приходилось.

Сам я без проблем дотянулся бы до потолка, ухватился за край отверстия и выбрался из подвала, но сделать это с братом на руках будет чертовски непросто. Проклятье. Зря я не уделил больше внимания изучению магии земли. Изменил бы на пару секунд силу тяжести и в два счета вытащил бы Томаса – но на моем нынешнем уровне мастерства такой фокус займет время, которого у нас нет.

Придется действовать иначе и надеяться, что мы оба не погибнем в процессе. Вперед, Гарри Дрезден.

Я наклонился, старательно обмотал обнаженные участки Томасова тела полотенцами и взял брата за руки. Он со свистом выдохнул, но не шевельнулся. Тело его было неподатливым, как переваренные макароны. Я поразился его массе, но даже легкого человека непросто привести в движение, если он совсем обмяк, и мне потребовалась целая минута, чтобы поднять Томаса и уложить его себе на плечи, как это делают пожарные, вынося пострадавших из горящего здания. Затем я встал прямо под люком, развернулся так, чтобы по пути наверх Томасу не ободрало кожу, и пробормотал:

– Надо было сшить левитационный плащ. У доктора Стрэнджа[182] такой проблемы не возникло бы.

Мне стало стыдно, что в подобной ситуации я трачу время на сомнительные шутки, но я задвинул этот стыд куда подальше – до той поры, пока брат не будет в безопасности, – а затем пригнулся, прикинул траекторию, собрал волю в кулак, направил правую руку вниз и выкрикнул:

– Forzare!

В пол ударила волна грубой кинетической энергии. В полном соответствии с заветами сэра Исаака Ньютона эта же энергия подбросила меня вверх, и я воспарил над камнями, но, как оказалось, неверно рассчитал силу удара. Магия – в большей степени искусство, а не наука, но выполнять точную работу без некоторых полезных инструментов весьма непросто. Поэтому, вместо того чтобы грациозно всплыть в коридор, я подскочил до уровня своего пупка и тут же начал падать обратно.

Я ухватился за край люка и в отчаянии просунул в отверстие одно колено, чтобы обрести лишнюю точку опоры, но назвать такое положение устойчивым было бы крайне затруднительно. Правой рукой я подтянулся изо всех сил, но она была полностью выпрямлена, а в мышцах плеча и спины недоставало сил. Я попробовал поднять Томаса и положить его на пол, но упереться было не во что, а сомнительное положение тела не позволяло напрячься по полной. В мускулах начало припекать, силы понемногу заканчивались, и я, стиснув зубы, сделал новый рывок, которым выиграл пару десятых дюйма, но почти сразу утратил это преимущество.

Я уже начал группироваться перед падением, надеясь, что не ушибу Томаса, но вдруг понял, что его вес больше не давит мне на плечо.

Лара – голубые глаза ее сияли, а щеки оставались розовыми – ловко подняла брата в коридор, а затем бросила мне рукав тяжелого кожаного пиджака, снятого с поверженного эйнхерия. Я ухватился за него.

– Тебя только за смертью посылать, – заявила Лара и вытащила меня из подвала.

– А ты на работе балду гоняешь, – огрызнулся я. – В буквальном смысле.

– Ты об этом? – Она мотнула головой туда, где недавно сидел охранник, и одарила меня мудрой и озорной улыбкой. – Нет. Это была кормежка. Удовольствие требует куда больше времени. Предпочтительно со свечами и шампанским.

Я едва успел убрать ноги, прежде чем она захлопнула люк – мой люк – и задвинула засов, после чего спросила:

– Как он?

Я поднял амулет, чтобы Лара получше рассмотрела брата.

– Голод мне в глотку! – выругалась она.

Склонившись над Томасом, она приподняла ему веко, а затем верхнюю губу, обнажив распухшие десны, покрытые темными пятнами.

– Что происходит? – спросил я.

– Он получил серьезные травмы и давно не кормился. Его Голоду требуется жизненная энергия, и теперь он забирает силы Томаса. Убивает его.

Существование вампира Белой Коллегии представляет собой странный симбиоз. С самого рождения ребенок привязан к демону по имени Голод и живет с ним в нематериальном тандеме. Этот демон наделяет вампира силой, скоростью, долголетием и способностью быстро восстанавливаться после ранений, но взамен вампиру приходится кормить Голод жизненной энергией других существ. Насколько мне известно, мой брат – довольно сильный представитель своей породы. А это значит, что его Голод тоже весьма силен.

И теперь Томас возвращал ему долг.

– Мы можем что-то сделать?

Лара помотала головой. Ее лицо окаменело.

– Так умирают вампиры Белой Коллегии. Рано или поздно так умрет мой отец.

– Жюстина… – произнес я.

На это имя Томас отреагировал: приподнял голову, уставился на меня невидящими глазами и поднял было слабую руку, но от истощения уронил ее на пол.

– Нет. – Лара внимательно смотрела на его лицо. – К тому времени, как Голод набрасывается на своего вампира, он становится безумным, неуправляемым и ненасытным. Даже если мы сумеем перенаправить демона, он прикончит Жюстину и ребенка, а Томас все равно не выживет. – Она решительно выпятила подбородок. – В этом теле еще сохраняется частица его существа. Возможно, я сумею достучаться до Томаса, но надо вытащить его отсюда. Как можно быстрее.

– Понял, – сказал я и снова закинул брата на плечо.

Лара одобрительно кивнула, выпрямилась вместе со мной, и мы, стараясь не шуметь, отправились к туалетной шахте. Миновали лежавшего на столе амбала-охранника. Он снова был в брюках, но незастегнутых, и от него разило бурбоном. Я задержался рядом с ним, чтобы убедиться, что грудь эйнхерия вздымается и опадает.

– Его ожидает жуткое похмелье, – заметила Лара.

– Так вы еще и выпивали? – удивился я. – Когда только успели? Или у тебя есть суперспособности, о которых я не знаю? Вроде «вампирской вечеринки»?

– Когда он отключился, я нашла в столе бутылку и влила в этого господина ее содержимое, – объяснила Лара так чопорно, будто на ней было платье викторианской школьной учительницы, а не превосходно сидящий костюм Евы. – Будет отличное объяснение, откуда у него головная боль и спутанные воспоминания. – Она открыла дверцу и заглянула в шахту. – Кстати, о пауках. Зачем ты их призвал?

– Оно… само так получилось, – удрученно ответил я.

Лара недоуменно сдвинула брови, но тут же поняла, что к чему, и приложила все усилия, чтобы не улыбнуться.

– Ох, голод мне в глотку. У тебя призварит? Слыхала, как неловко бывает, если его подцепит ребенок-чародей. Но разве ты не… староват для этой болезни?

– Думаешь, нарочно заразился?

– Неплохо было бы рассказать о ней заранее, – сказала Лара. – Вот и все, что я думаю.

– Я принимаю лекарство от простуды, – ощетинился я, и Лара изогнула бровь:

– Серьезно?

– Неужто о призварите знают все, кроме меня? – жалобно осведомился я и потер нос, стараясь не чихнуть.

С глухим стуком в шахту упал канат из аккуратно связанных полотенец.

– Быстрее, – донесся сверху голос Фрейдис. – Ваши двойники на ринге уже близки к финалу. Иллюзия вот-вот развеется.

– Помоги, – сказал я Ларе, и мы вдвоем обвязали Томаса импровизированной веревкой.

* * *

Поднять брата по узкой шахте оказалось непросто, даже несмотря на то, что руки Фрейдис тянули его вверх не хуже мощной лебедки. Томас настолько ослаб, что даже голову держал с трудом. По пути он весь исцарапался и набил шишек – но мы справились.

Не теряя времени, Фрейдис протерла влажными салфетками руки и ноги Лары, пока та натягивала платье и надевала туфли. Что касается меня, костюм закрывал почти все тело, поэтому я вытер салфеткой лицо, шею и руки, провел расческой по волосам и оделся с максимально возможной скоростью.

Все это время я изо всех сил старался не смотреть на ринг, где мы с Ларой, пребывая в посткоитальной истоме, расслабленно целовали друг друга. Мой двойник, тяжело дыша и самодовольно усмехаясь, прижимался губами к шее иллюзорной Лары, чья прическа пришла в совершенный беспорядок, а лицо и горло приобрели легчайший розовый оттенок, и мне, черт побери, совсем нетрудно было представить, каково это – целовать такую роскошную кожу.

– Очень мило, – заметила Лара. – Эти личные нотки в самом конце… Не слишком правдоподобно, но выдумка прелестная.

– Как-нибудь напьюсь и напишу любовный, чтоб его, роман, – согласилась Фрейдис и косо посмотрела в мою сторону. – Обычно мужскую роль трудно недооценить, но этот, как вижу, менее бесполезен, чем другие.

Разглаживая ладонями платье, Лара бросила на меня один из тех взглядов, от которых хочется прыгать по спортзалу, бить себя в грудь и раскачиваться на спортивном оборудовании. Я отвел глаза и почувствовал, что краснею. Проблема в том, что напряженные ситуации способствуют пробуждению основных инстинктов, которые обычно получается держать под контролем.

– Прошу, давайте не будем отвлекаться, – сказал я с легкой хрипотцой в голосе.

Раздался резкий щелчок, как от мощного разряда статического электричества, и образ на ринге рассыпался на разноцветные искры. Те мигом потускнели, не оставив после себя ничего, кроме деревянного диска размером с костяшку домино. Диск почернел и дымился.

– Производство кинокомпании «Фрейдис», – объявила валькирия. – Кстати, сюда заглядывал один из официантов. Увидел представление на ринге, поверил в его реальность и незаметно ушел. Так что имейте в виду: в течение следующего часа вы двое станете на вечеринке любимой темой для разговоров.

– Эм-м… – оторопел я. – Чего-чего?

– Зелье. – Из крошечной сумочки Лара выудила пробирку, встряхнула ее, открыла, понюхала мутную жидкость и наморщила нос. Затем зажмурилась, сделала глоток и передала пробирку Фрейдис.

Та с подозрением взглянула на меня:

– Обычно я не принимаю напитков от таких, как вы, сейдрмадр. Вдруг из-за вашего зелья я забуду, что должна защищать Лару?

– Любой, кто выпьет из этой пробирки, перейдет… скажем так: в теневое пространство, – объяснил я. – Мы будем видеть друг друга так же, как сейчас, но для остальных превратимся в безликий ненавязчивый фон, уже знакомый и не привлекающий внимания.

– Оно и правда действует? – с еще бо́льшим недоверием спросила Фрейдис.

– Даже сильнее, чем надо, – зловеще сказал я. – Пейте.

Она сердито посмотрела на меня, но послушалась. Я забрал пробирку, подошел к Томасу и влил немного зелья ему в рот. Брат поперхнулся, дернулся, но сумел проглотить несколько капель. Теперь настала моя очередь.

Думаю, не стоит вдаваться в подробности насчет ингредиентов, но магические составы редко имеют вкус, привычный среднестатистическому человеку. Нынешний, к примеру, и вкусом и текстурой напоминал лежалый размокший картон, на котором уже развелась плесень, и я не без труда проглотил его, сожалея, что не додумался включить в план нашей «миссии невыполнимой» бутылку с водой для запивки.

Пара ударов сердца, и мир начал видоизменяться – постепенно, почти незаметно, как бывает, когда на солнце наползают облака. Спортзал понемногу обесцветился до трудноразличимых оттенков серого, но брата, Лару и Фрейдис я видел ярко, в полном цвете на фоне монохромного задника. Воздух стал чуть более вязким и прохладным, хотя нельзя исключать, что мне это померещилось. Такое зелье оказывает на психику реципиента довольно странное воздействие, и раньше, давным-давно, я уже познакомился с его побочными эффектами.

– Ладно. – Я пригнулся и закинул руку Томаса себе на плечо. Лара сделала то же самое, и мы подняли брата на ноги. – Двигаемся спокойно, без резких движений. Если бежать, окантовка чар пойдет складками и привлечет ненужное внимание. В таком случае нам конец. Поэтому сохраняйте спокойствие, и все будет хорошо.

Фрейдис обменялась взглядом с Ларой и надменно усмехнулась:

– Детский сад.

– По-моему, Гарри ведет себя очень мило, – возразила Лара.

Ну да. Я был моложе этих двух женщин как минимум на несколько столетий. Они обе, вероятно, побывали в таком количестве опасных переделок, что воспринимали всю мою карьеру как первый год службы многообещающего новобранца. Я вдруг почувствовал себя круглым дураком, а в таких случаях правильнее всего держать рот на замке.

Поэтому я молча зашагал к выходу, предоставив Ларе право догонять меня, что она и сделала – без малейшего труда и с горящими голубыми глазами. Приходилось тащить на себе примерно девять десятых массы Томаса, поэтому мы держались как можно ближе друг к другу, а Фрейдис шагала за нами по пятам. Даже в сверхъестественных сферах имеются свои законы и ограничения, и возможности зелья не безграничны, поэтому чем меньше физического пространства покрывают чары, тем эффективнее их действие, и разделиться с остальными – все равно что крикнуть во все горло: «Не обращайте внимания на человека за занавеской!»[183]

В прошлом эти чары казались мне невероятно сложными, даже выходящими за пределы разумения, и я не сумел бы создать их без помощи черепа по имени Боб. В тот, прошлый раз зелье спрятало меня столь эффективно, что незамеченными остались даже мои предупредительные крики в адрес людей, которым грозила неминуемая смерть.

Но те люди не являлись могущественными владыками сверхъестественного мира, поднаторевшими в его разнообразных искусствах, и не привлечь внимания посреди вечеринки будет куда сложнее. Сегодня я делал ставку на лукавство Боба-Черепа против осторожности и подозрительности самых влиятельных мистических существ, и, если что-то пойдет не так, дело кончится катастрофой. У двери, ведущей в главный зал, я остановился, отдышался и стряхнул мурашки, что пытались заползти мне на спину.

– Ты уверен, – очень тихо спросила Лара, – что нас не увидят за этим… камуфляжем?

– Это лучший вариант, что у меня есть, – сказал я.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Верно. – Я положил ладонь на дверь. – Но это лучший вариант, что у меня есть.

(обратно)

Глава 28

Моего отца – его звали Малькольм – не стало, когда я был еще совсем юн. У меня сохранилось не так уж много воспоминаний о нем, хотя лет с десяти я понял, что утрачу даже эти немногочисленные образы, если не постараюсь их сберечь. Поэтому я смолоду взял в привычку перед сном вспоминать отца: его лицо, слова и поступки.

Однажды, по пути на какое-то выступление, мы взяли две пары автостопщиков и подвезли их на триста миль. Батя накормил всех четверых в кафе, а двоим купил новую обувь, хотя мы едва сводили концы с концами. В другой раз, где-то в Огайо, в переулке за клубом, где проходили отцовские выступления, он подобрал хилого котенка и следующие три недели возил его с собой, пока не подлечил и не нашел ему дом. А еще отец не мог пройти мимо букинистической лавки. Он обожал книги.

Водил меня на «Звездные войны».

Мы ходили в кино вдвоем.

Мы всегда были вдвоем. До тех пор, пока он не умер.

Ярче всего мне запомнилось, как он учил меня магии. Не настоящей, конечно, а фокусам. Батя был иллюзионистом.

– Все, кто приходит на выступление, знают, что я попытаюсь их обмануть, – сказал отец однажды вечером. Тогда мы ехали в Колорадо и остановились поужинать в круглосуточной столовой. Малькольм Дрезден был стройный темноволосый мужчина с серьезным взглядом, у которого улыбка всегда наготове. В тот раз он щеголял в джинсовой куртке и бейсболке «Кабс»[184]. – И я знаю, что они об этом знают. На этом и основаны правила игры.

– Какой игры? – спросил я.

Он положил на ладонь монетку – так, чтобы я ее видел.

– Недоверчивый человек всегда высматривает какой-нибудь подвох. Иной раз лучше направить его внимание на какой-нибудь объект. Так зрителя проще обмануть. Когда он на что-то смотрит, тебе известно, куда устремлен его взгляд.

Раздался грохот, и я подскочил. Стул, стоявший рядом с отцовским, опрокинулся на пол.

Когда я снова посмотрел на ладонь отца, монетки там уже не было.

– Пример довольно грубый, но вполне наглядный. Узнай, куда смотрит человек, и поймешь, куда он не смотрит. Так появляется пространство для фокусов. Этот трюк называется «отвлечение внимания». Если сделать все правильно, фокус будет выглядеть как магия, и все останутся довольны.

– А если сделать неправильно?

Он с улыбкой потянулся к моему уху. Я перехватил его запястье. Пусть я был маленький, но уже знал некоторые его уловки. Четвертак прятался на тыльной стороне ладони, в складке кожи между большим и указательным пальцем.

Я усмехнулся и сунул монетку в карман. Таковы были условия сделки: разгадав фокус, я забирал монетку в качестве награды и мог потратить ее в любом автомате с видеоигрой.

– Если сделать все неправильно, я прослыву неумелым глупцом, считающим, что нет ничего проще, чем перехитрить дураков-зрителей. – Он криво улыбнулся. – А на это люди реагируют не лучшим образом.

Непростая публика, думал я. Даже не знаю, отец, выступал ли ты хоть раз перед аудиторией, способной отреагировать с таким… безудержным энтузиазмом.

Но хватит разговаривать с призраками.

Шоу начинается.

Я распахнул дверь за буфетной стойкой и оглядел огромную комнату. Казалось, все просто. На ораторском подиуме стоял Кристос, и все именитые персоны смотрели только на него.

– …И я очень рад сообщить, что с нами связался правитель фоморов король Корб и скоро он прибудет на встречу. Его внимания потребовали дела государственной важности, но теперь они разрешены, и его величество с минуты на минуту появится в этом зале.

Последовал вежливый всплеск аплодисментов, и Кристос выразил признательность лучезарной улыбкой.

– Пусть недавние события вызвали в сверхъестественном мире немалый переполох, они также повлекли за собой возможность скрепить народы еще более прочными узами. Надеюсь, что по успешному заключению перемирия наши соседи-фоморы зашагают в будущее рука об руку с остальными нациями, присоединившимися к договору…

Дальше, несмотря на превосходные ораторские навыки Кристоса, последовала полная скукотища, усиленная черно-белой картинкой моего восприятия, и, если остальные гости тоже находили его речь крайне занудной, они, черт побери, скрывали эмоции куда лучше, чем это удалось бы мне. Само собой разумеется, трюк с отвлечением внимания никто не подгадывал так, чтобы прервать выступление Кристоса.

Это произошло по счастливому стечению обстоятельств.

Из внутреннего кармана пиджака я достал вторую ампулу, идентичную той, что я разбил о плечо Рамиреса, и раздавил ее той же рукой. Я старался не трогать это место на ладони, и теперь зелье из второй ампулы смешалось с остатками вещества, нанесенного на плащ Рамиреса.

Рука задрожала, конвульсивно сжалась в кулак и вдруг потяжелела, словно на нее набросили большое и отсыревшее пляжное полотенце.

– Готово, – прошептал я. – Начинаем.

Затем растопырил пальцы так, словно управлял марионеткой, зашевелил ими, и мы с Ларой потащили Томаса вперед, а Фрейдис последовала за нами.

Зелье, которым я пометил плащ Рамиреса, составляло лишь половину рецепта. Второй его половиной было вещество, находившееся у меня на ладони, и оба ингредиента объединяла капля моей крови – самое мощное средство магической связи, известное в нашем мире. Посредством этих уз я без малейшего труда передал поток энергии на плащ бедняги Карлоса.

Серая ткань внезапно вспыхнула, дико взметнулась, как на ураганном ветру, и немедленно сшибла молодого Стража с ног, потащив егопо полу – к дальней стене зала, в противоположную сторону от выхода.

Люди и нелюди встревоженно загалдели. Десятки отрядов охраны бросились к своим шефам. Многих сбили на пол собственные телохранители. Я заметил, как Молли окружили и оттеснили к стене несколько сидхе, – и узнал одного из них, треклятого Красную Шапку[185], или Красношапочника, черти бы его драли. Этот кровожадный убийца сменил бейсболку на алую кожаную повязку, и от мысли о происхождении этой кожи меня бросило в дрожь.

Мы пробирались сквозь всеобщий хаос, а Карлос тем временем сражался со своим плащом. Наконец сумел расстегнуть его, и чертова тряпка начала метаться по залу, как огромная летучая мышь.

Пока что все шло по плану. Пространство оставалось черно-белым. В приступе паранойи все так сосредоточились на потенциальной угрозе, что их перепуганным когнитивным функциям было не до нас.

Поскольку основные силы я вложил в создание маскировки, отвлекающее зелье получилось не очень мощным – и, следовательно, не самым долгоиграющим. Плащ слабел, и его метания становились менее лихорадочными. Мы можем не успеть добраться до двери, подумал я, поэтому рискнул чуть ускорить шаг.

На полпути к выходу две фигуры вдруг сделались полноцветными. Эти двое смотрели прямо на нас.

Я замер. Взгляд дракона Ферровакса, по-прежнему сидевшего в кресле и пускавшего дым из ноздрей, был устремлен в мою сторону – а губы медленно разъезжались в зубастой ухмылке.

Ох, адские погремушки…

Если он поднимет тревогу, нам конец.

Ферровакс сделал глубокий вдох и приготовился крикнуть…

Но тут в другом конце зала раздались три резких удара дерева о камень.

Обернувшись на звук, я увидел Ваддерунга, тоже полноцветного и по-прежнему сидящего лицом к Ферроваксу. Повязка на глазу придавала ему особенно зловещий вид. В правой руке Ваддерунг держал стильную трость из твердой серебристой древесины. Благодаря какому-то фокусу освещения тень на стене была втрое длиннее самой трости. Ваддерунг не мигая смотрел на Ферровакса. Уголки его рта изогнулись в легкой улыбке.

Вот же срань. В последний раз, когда в мире смертных убили дракона, это произошло в регионе под названием Тунгуска. Если Ферровакс решит сыграть в ящик здесь, посреди огромного и густонаселенного Чикаго, общее число погибших окажется самым катастрофическим за всю историю человечества.

И отчасти они расстанутся с жизнью по моей вине.

При этой мысли сердце едва не выпрыгнуло из груди. Я выпучил глаза на дракона в человеческом обличье.

Но Ферровакс смотрел не на меня. Наверное, по его стандартам я не стоил драконьего взгляда. Единственной моей чертой, представлявшей для него хоть какой-то интерес, было умение беседовать с драконами, напустив на себя наглый и самонадеянный вид. Какое-то время Ферровакс смотрел на Ваддерунга из-под полуопущенных век. Затем его приоткрытый рот сомкнулся, губы изогнулись в улыбке, а воздух, набранный для окрика, вышел через ноздри в сопровождении двух густых клубов едкого дыма.

Я снова взглянул на Ваддерунга. Не отводя глаз от дракона, тот дернул коленом в сторону выхода.

В ответ я коротко кивнул ему и по-волчьи усмехнулся, и мы двинулись дальше.

Когда мы выбрались в коридор, энергия, оживившая плащ Рамиреса, начала истощаться. Из вестибюля выскочил Чайлдз со своей овчаркой, и оба пробежали мимо нас, оставшись черно-белыми.

Я еще больше ускорил шаг. Мы вышли из замка, и я всем сердцем надеялся, что Мёрфи не забыла принять свою дозу маскировочного зелья.

Оказалось, не забыла. На сегодняшний вечер она взяла напрокат машину, а люди Лары установили поддельные номера. Зажглись фары, и роскошный седан плавно остановился у ворот замка.

Мы поторопились к машине. Мёрфи высунулась из окна, увидела меня, и напряжения в ее взгляде поубавилось.

– Как все прошло?

– Думаю, нормально, – подмигнул ей я. – Если не станем медлить с бегством.

Первой на заднее сиденье забралась Лара. Следом я втолкнул Томаса, и мы в четыре руки сумели разместить его в салоне. Третьей в машину села Фрейдис, а я направился к передней пассажирской дверце.

Едва я открыл ее, как на улице появился здоровенный фургон. С оглушительным ревом он мчался нам навстречу, и я вдруг с ужасом понял, что главная проблема маскировочного зелья заключается в его, черт побери, избыточной мощности. Весьма вероятно, что водитель грузовика попросту не видит нашего седана. Магия моего варева вполне могла повлиять на его подсознание. Например, сообщить, что перед ним большая картонная коробка, которая так и просится, чтобы ее раздавили.

Но в последнюю секунду фургон свернул в сторону, въехал на тротуар и со скрипом остановился возле Общества Светлого Будущего.

Озадаченные таким поворотом событий, слуги и парковщики стояли как вкопанные – все, за исключением одного охранника: одной рукой тот схватился за оружие, другой – за рацию, в которую выкрикнул что-то высоким испуганным голосом.

Он успел произнести пару слов, а затем боковая дверца фургона откатилась. Нечто, по звуку похожее на испорченный пневматический механизм, разорвало торс охранника в клочья, и фонтан алой крови забрызгал стену у него за спиной. То, что упало на землю, уже не было живым человеком.

Из кузова высыпали человек десять в черном тактическом обмундировании. У каждого – полуавтоматическая винтовка с глушителем. Новоприбывшие открыли огонь, и улицу накрыло облаком невнятных звуков: по большей части шипения, щелчков и глухих ударов.

Секунды через три все было кончено. Никто из людей Марконе не выжил. Раненых добили выстрелом в голову.

– Жесть, – выдохнула Мёрфи, и в руке у нее появился пистолет.

– Сиди тихо, – предупредил я. – Не стреляй. Лара?

– Я тут ни при чем, – напряженно отозвалась вампирша.

– Чисто! – крикнул один из черных, и меня захлестнуло волной ярости.

Я узнал этот голос. Его обладателя звали Листен. Среднего роста, безобидного телосложения, с гладкой, как бильярдный биток, головой, этот парень, мягко говоря, руководил тактическими аспектами деятельности фоморов в Чикаго – иначе говоря, он и его сообщники в черном, или «водолазки», годами ловили детей и молодежь с незначительным магическим даром и утаскивали их к своим хозяевам, где похищенных ожидала бог весть какая судьба. Кроме того, Листен убил – или обвел вокруг пальца – всех, кто пытался ему помешать.

Терпеть не могу, когда у плохих парней хороший тыл.

Листен оббежал вокруг грузовика и склонил голову:

– Ваша воля исполнена, господин.

– Отлично, – проскрежетал басовитый голос, после чего я услышал звук шагов, и в дверях фургона показалось без малого восьмифутовое существо, похожее на гигантскую жабу, которая одевается у лучшего портного. На существе было шелковое одеяние, чем-то напоминавшее кимоно периода Эдо, но со слегка измененным кроем. Многослойную ткань цвета морской волны покрывала причудливая и весьма неприятная вышивка, от вида которой меня слегка замутило.

Парень под шелковым одеянием тоже не относился к числу красавцев. Физиономия нечеловеческая, слишком крупная и бугорчатая. Рот такой широкий, что бананы можно есть не вдоль, а поперек, а губы похожи на резиноподобные черные подгнившие фрукты той же разновидности. Кожа в рытвинах и бородавках, местами мертвенно-бледная, а кое-где тошнотворного сине-зеленого оттенка. Глаза огромные, выпученные, водянистые и малосимпатичные на вид. С головы на плечи подсохшими черными водорослями ниспадают неровные и неухоженные колтуны. Двигалось существо с какой-то дерганой энергией, и чутье подсказало, что передо мной нечто опасное и не вполне здравомыслящее.

Король Корб, предположил я.

Монарх фоморов окинул презрительным взглядом трупы у ног, после чего поднял глаза:

– Проводите нас в здание, капитан.

Листен щелкнул каблуками и принялся выкрикивать приказы своим «людям». Номинально водолазочные были людьми, но фоморы изменили их тела под свой вкус, и поэтому отряд Листена состоял из существ более сильных, быстрых и выносливых, чем любой нормальный человек. И еще их чертовски трудно убить. Примерно как вурдалаков. Не успел я глазом моргнуть, как водолазочные уже выстроились в две шеренги у двери.

Корб спустился на тротуар и развернулся, после чего с удивительной грацией преклонил колено и потупил взгляд.

Глаза мои полезли на лоб.

Из фургона снова донеслись шаги, на сей раз более тяжелые, и по ступенькам, преодолевая по одной зараз, спустилась еще одна фигура, в общем и целом человекообразная и, по всей видимости, женская. Это существо, кем бы оно ни являлось, было выше Корба и выходило из фургона, осторожно пригнувшись. Я увидел босые ноги – идеальных пропорций, но попросту огромные. Казалось, давным-давно эти ноги покрыли бронзой, бронзу – патиной, а затем полировали, но крайне редко, и в результате кожа покрылась узлами и наростами, похожими на комки оплывшего воска, и все они сгибались и шевелились, будто жили собственной жизнью. В бронзовую экзоплоть вросли искристые металлические крапинки и разноцветные кристаллы.

Скользя мимо Корба, женщина коснулась его плеча, и я разглядел еще немного металлизированной кожи. Несмотря на рост, двигалась женщина изящно, широкой и целеустремленной поступью. Корб последовал за ней, держась чуть сбоку и на шаг позади. Не оглядываясь, женщина протянула руку за спину. Порывшись в кимоно, Корб извлек фрагмент цепи длиною около десяти футов. Ее последнее звено было пристегнуто к обручу у короля на шее – его я заметил не сразу, поскольку ошейник по большей части прятался под одеждой, – а другой конец Корб протянул титанше.

Та не останавливаясь взяла цепь и вошла в замок. Солдаты подняли оружие и проследовали за хозяевами.

– Звезды и камни… – выдохнул я.

Это был рейд.

В прошлом с таких рейдов начинались войны.

Меня сковало дурное – нет, мерзейшее – предчувствие, пронзившее весь организм до кончиков пальцев ног.

– Гарри! – прошипела Мёрфи. – Садись!

– Не могу, – решительно ответил я. – Надо выяснить, что происходит. – Я пригнулся к дверце автомобиля. – Отвези их на пристань.

– Зачем? – осведомилась Мёрфи. – Если тебя там не будет, это бессмысленно.

– Я приеду, – сказал я. – Вот те крест.

Мёрфи изумленно раскрыла глаза:

– Ты напуган!

– Просто поверь, – попросил я. – Время поджимает.

Сперва мне показалось, что Мёрф намерена возразить, но затем она поморщилась и убрала пистолет.

– Проклятье…

– Дрезден, у нас был другой план, – предостерегающим тоном напомнила Лара.

– Да, – ответил я. – Был. Поезжайте. Я выясню, что тут творится, и догоню вас.

– Если тебя поймают…

– Зелье еще действует, – сказал я. – Влечу и вылечу как ветер, мисс прокурор.

Лара растерянно смотрела то на меня, то на брата, и это промедление решило исход дела. Мёрфи включила передачу и рванула на восток, прочь от замка.

Я же остался один, в непосредственной близости от когорты до смешного могучих сверхъестественных существ и некоторого количества мертвых тел, обещавших, что вечер только начинается.

Судя по вышеозначенным признакам, все складывалось так, что хуже некуда.

Я сглотнул слюну и отправился вслед за кровожадным королем фоморов и, по всей видимости, его серой кардинальшей в замок, где должны были пройти мирные переговоры.

(обратно)

Глава 29

Король Корб и компания вошли в главный зал, как к себе домой.

Там еще царил хаос, спровоцированный нашим недавним отбытием. Отовсюду доносился шум и звон напряженных голосов. Многочисленные гости рефлекторно отступали к лагерям своих группировок.

Я обвел помещение взглядом и направился туда, где перед членами Совета Старейшин стояли Рамирес и остальные Стражи. В нескольких шагах оттуда, ближе к дальней стене зала, находилось похожее на трон кресло Зимы, где в данный момент сидела Мэб, а вокруг собрались Молли, Красная Шапка и еще четыре сидхе.

Корб и его свита, казалось, получили немалое удовольствие, позволив залу погрузиться в неловкое молчание. Затем король фоморов, позвякивая цепью, шагнул вперед и небрежно подбросил в воздух какой-то предмет.

С тяжелым стуком вещица размером с мой кулак отскочила от пола и укатилась к трону Мэб.

Это была голова, очень маленькая и отрубленная довольно давно. Кожа на ней натянулась, а местами начала разлагаться.

Я узнал эту голову.

В прошлом она принадлежала Гвину ап Нудду, королю тилвит-тегов, одной из крупных народностей фэйри. Однажды я схлестнулся с ним по работе, а потом время от времени получал от него сезонный пропуск на игры «Кабс». Именно Гвин наложил на чикагский бейсбольный клуб известное проклятие козла Билли[186].

По залу прокатился вздох.

Добрых три секунды в звенящей тишине Мэб смотрела на отсеченную голову, а затем черные-черные глаза Королевы Воздуха и Тьмы поднялись на короля Корба. Температура воздуха стремительно упала, металлические поверхности заиндевели, а с серебристо-белых волос Мэб на платье заструились ручейки тьмы.

– Объяснитесь, – прошептала она так, чтобы этот шепот услышали все присутствующие.

Фомор с важным видом шагнул вперед.

– Это подношение во имя мира. – Его тон, бархатный и совершенно искренний, вовсе не соответствовал злорадной ухмылке на жабьем лице. В пучеглазом взгляде читалась холодная насмешка. – Подарок старухе, засидевшейся на этом свете.

Корб щелкнул пальцами, и его люди шагнули вперед. Глухо закашляли и защелкали полуавтоматические винтовки, и все до единого слуги и официанты упали замертво.

Марконе собрался вскочить, но Хендрикс положил тяжелую ладонь ему на плечо, а мисс Гард встала перед креслом, спиной к шефу, и взялась за рукоятку топора. Потрясенные гости испустили сдавленный крик ужаса.

Потому что они были гости.

Мэб начала распрямляться, и к тому времени, как она встала, ее глаза, волосы и ногти, похожие на вороньи лапки, стали черными как деготь, а кожа – бледнее, чем у бледного коня Смерти.

– Как ты смеешь? Как ты смеешь?! Ты гость в этом доме!

– Перечитай свои законы, женщина, – прошипел Корб. – Эти наймиты не были ни родственниками хозяина, ни его вассалами или лакеями. В лучшем случае я назвал бы их невольниками.

Корб повернулся к Марконе и презрительным щелчком отправил к нему бархатный мешочек. Тот проплыл по воздуху и с металлическим звоном, который ни с чем не спутаешь, приземлился у ног Гард.

– Твой вергельд, человечек.

В зале похолодало еще сильнее, и перед напряженными лицами с каждым тревожным выдохом клубились облачки пара.

– Старуха, – поддразнил Корб. – Помню тебя крикливой девчонкой. Помню, как ты, прыщавая, ехала рядом с Вильгельмом Завоевателем. Помню, как рыдала, когда тебя изгнал Мерлин.

Лицо Мэб…

…исказилось от неприкрытой, безобразной, абсолютной ярости, а тело так напряглось, что при взгляде на него и не скажешь, что это тело живого существа.

– Скажи-ка, – вкрадчиво продолжил Корб, – будь он среди живых, как ты думаешь, он все еще любил бы тебя? Гордился бы тобой? Той, кем ты стала?

Казалось, что не Мэб сошла с подиума, а сама реальность вежливо отступила в сторону: только что королева находилась в другом конце зала, и вот снег опускается на прямую, будто лазерный луч, полоску инея на полу, а Мэб стоит на расстоянии вытянутой руки от Корба.

– Твои склизкие уста недостойны произносить его имя, – негромко и злобно сказала она.

– Вот она ты, – одобрительно молвил Корб. – Я знал, что ты где-то там, под этой толщей льда. Сколько бы сил ты ни скопила, старуха, сколько бы власти у тебя ни было, ты знаешь, кто ты такая. И я знаю. Ты никто.

Лицо Мэб перекосилось в совершенно человеческой гримасе ярости, и я перепугался так, как давно уже не пугался. Королева оскалилась, начала говорить, но затем ее черные глаза округлились, а взгляд скользнул по цепи и остановился на инкрустированном кристаллами бронзовом кулаке спутницы Корба.

Король фоморов, запрокинув голову, радостно загоготал по-гусиному.

Фигура в плаще двигалась с той же скоростью, что и Мэб. Только что была в десяти футах за спиной у Корба, а потом – бах! – и грянул гром.

Я толком не понял, что случилось. Да и никто не понял бы. Думаю, бронзовая женщина метнулась вперед и нанесла удар. Я чувствовал, что Мэб окружена таким защитным полем, которое я не сумел бы создать, но этот удар вспорол оборону Зимы, словно ее не существовало. За раскатом грома почти мгновенно последовал грохот, с которым раскалывается камень.

Я повернул голову – по ощущениям так медленно, будто меня погрузили в желатин, – и увидел, как по залу разлетаются осколки троноподобного кресла. В каменной стене за ним образовалась неровная дыра размером с полгроба.

Королевы Воздуха и Тьмы как не бывало.

В зале воцарилось потрясенное молчание.

Очень медленно и нарочито театрально фигура в плаще подняла руки и отбросила капюшон.

Открылось лицо – тоже бронзовое, инкрустированное кристаллами, и настолько прекрасное, что ни один смертный не сумел бы осознать такой красоты. Волосы этой женщины – длинные, гладкие и такие тонкие, что складывалось впечатление, будто она только что вышла из воды, – походили на сотканный из серебра шелк.

Но меня встревожили ее глаза. Вернее, глаз. Один был ясный, изумрудно-зеленый, а второй…

На идеальном бронзовом лице изуродованный глаз притягивал внимание, как виселица в общественном парке. Гранитно-розовые края глазницы иссечены белыми шрамами, словно их расцарапала самая громадная и зловредная кошка из тех, что вы когда-либо видели. Верхнее веко опущено, но глаз не ввалился, а, наоборот, слегка выпячивался, словно предназначен для существа значительно крупнее, чем эта женщина.

Вокруг нее пульсировала гудящая энергия, которой я никогда прежде не чувствовал: мощь такая ужасная и древняя, что мир уже не помнил, какова она. Эта мощь требовала моего уважения, подчинения, благоговения и смиренного ужаса, и вдруг я понял, что происходит.

Передо мной стояла богиня.

Грудь сдавило так, что я едва дышал.

Я не смог бы пошевелиться – даже если бы захотел.

По залу прокатился стон, и я с некоторой тревогой понял, что вхожу в число стонущих.

Краем глаза я заметил, что Ваддерунг и Ферровакс уже не сидят, а стоят, стиснув кулаки, и смотрят не друг на друга, а на женщину.

Взглядом единственного глаза богиня обвела присутствующих, задерживаясь на каждом лице. На Зимнюю Леди она посмотрела с нескрываемым презрением – в точности так же, как и на других участников договора, – а ее голос…

О господи.

Ее голос был как секс, шоколад, горячий суп и ванна холодным дождливым вечером; он обещал такое, что к нему нельзя было не прислушаться, и разносился по залу так, словно богиня говорила через мегафон, хотя никакого мегафона у нее, конечно же, не было.

– Ох, дети, дети… – Она неодобрительно покачала головой. – Мир оказался в руках у детей…

Взгляд богини остановился на Ферроваксе, и у нее дернулась щека. Затем она посмотрела на Ваддерунга и обнажила в улыбке идеально-белые зубы.

– Выходит, ты по-прежнему играешь в эту игру, одноглазый? По-прежнему столь заносчив? Посмотри, как низко ты пал. Водишься с насекомыми, будто сам мало чем отличаешься от смертных.

Никто не шевельнулся.

Никто не сказал ни слова.

А затем по каменному полу раздались шаги.

Из-за спины у стоявшей без движения Гард вышел джентльмен Джонни Марконе в безупречно скроенном костюме. Оставив охрану позади, он невозмутимо подступил к богине.

– Добрый вечер, мадам. Я барон Джон Марконе, и это мой дом. Не позволите ли узнать, как я могу к вам обращаться?

Прищурив глаза, бронзовая женщина смотрела на него с тем омерзением, какое обычно приберегают для навозной кучи, в которой развелись опарыши. Наконец она тряхнула головой, отвлеклась от созерцания Марконе и вновь устремила взгляд на Ваддерунга.

– Ты у него в гостях? – осведомилась она. – Вы допустили, чтобы среди вас находился смертный? Где ваше достоинство? – Она покачала головой. – По нашему недосмотру этот мир сбился с пути. Отныне я не намерена опасливо таиться в морях и наблюдать, как люди превращают планету в поганый муравейник.

Богиня подступила к Марконе, смерила его взглядом, обошла вокруг него, осуждающе цокая языком, – и снова никто не двинулся с места. Затем она указала пальцем на Ферровакса и, не поворачиваясь к нему, приказала:

– Представь меня этому мотыльку.

Какое-то время дракон молчал, а затем заговорил – хрипло и так натужно, будто каждое слово вытягивали у него из глотки:

– Это Этне. Дочь Балора. Последняя из титанов.

Этне опустила указующий перст. С тяжелым вздохом Ферровакс вцепился в спинку кресла, чтобы устоять на ногах.

– Как вижу, этот мир не оправдал надежд, – продолжила бронзовая женщина, обращаясь теперь ко всем присутствующим. – Вы решили, что будет разумнее держаться друг друга. Жить тихой жизнью. Вести себя… – ее губы разомкнулись в презрительной усмешке, – благовоспитанно. Со смертными, когда-то дрожавшими от нашей поступи.

Черт побери. К тому времени я и впрямь весь дрожал. И по-прежнему не мог даже пальцем шевельнуть.

– Слишком долго я стояла в стороне и бездействовала, – продолжила Этне, мерно расхаживая по залу. – Смотрела, как смертные оскверняют одно священное место за другим. Лес за лесом. Море за морем. Как осмеливаются выходить за отведенные им границы, в то время как божественное отступает, лишается силы и гибнет.

Она ненадолго умолкла. Взгляд изумрудного глаза, тяжелый, будто вагон свинца, придавил меня к полу и тут же устремился на кого-то еще.

– Их численность растет. Они мельчают, но приносят все больше вреда и оскверняют мир – тот мир, что мы помогли создать, – своими отбросами, своим шумом, своими зданиями и механизмами. – Этне остановилась подле короля Корба и почти нежно положила руку ему на плечо. – Но сегодня все это закончится.

Затем она подошла к Ваддерунгу и опустилась на колено – так, чтобы говорить с ним на равных.

– Помню, кем ты был. И уважаю тебя, а поэтому предположу, что ты разглядел нечто ценное в этой… – она обвела зал рукой, – мелюзге. Из уважения я дам тебе то, чего не было у меня. Право выбора.

Она оглядела присутствующих.

– Я дам его всем, кто имеет божественное происхождение. Сегодня ночью, в ведьмин час, все мы, кого считали павшими, изгнанными, побежденными и усмиренными, пройдем триумфальной поступью по миру смертных – начиная с этого зловонного улья. – После долгой паузы она улыбнулась. – Наконец-то.

– Не делай этого, Этне, – сказал Ваддерунг так, словно его язык приклеили к внутренней поверхности зубов.

С некоторой жалостью богиня посмотрела на него и тихо произнесла:

– Памятуя о твоем былом величии, предлагаю единственный шанс. Не вмешивайся. Это касается только меня и смертных. Отступи в сторону, и мы с тобой не поссоримся. – Она указала на стену за троном. – Это создание не способно защитить тебя. Не способно подкрепить свои законы силой. Пусть каждый из присутствующих здесь богов выберет одно из двух: отринуть смертный мир или сгореть вместе с ним.

Ее опущенное тонкое веко, иссеченное шрамами, задрожало, и вдруг за ним вспыхнул красный пульсирующий свет. Этне запрокинула голову, набрала полную грудь воздуха, открыла второй глаз – нет, Глаз – и закричала.

Одной лишь громкостью этот крик грозил оглушить меня, но дело было не только и не столько в громкости. Я ощущал, как этот крик разлетается по закоулкам моего разума, наполняя их такими яркими и невыносимыми эмоциями, что не сумей я их сдержать – немедленно лишился бы рассудка.

От Этне к потолку устремился яростный луч света. Там, где он коснулся драпировки, ткань мигом распалась, рассыпалась в пыль, обуглилась и вспыхнула огнем. Там, где он прошелся по отделке, потолок содрогнулся, и темно-серые камни замка взорвались холодным голубым сиянием, исходящим от прежде невидимых рун и символов, нанесенных на каждую поверхность. На уши мне надавило так, что будь это давление физическим – лопнули бы барабанные перепонки. Силе богини дала отпор магическая защита замка.

И она не выдержала.

Камни раскрошились в пыль. Пробив потолок, энергия устремилась на следующий этаж, сквозь крышу и во тьму летней ночи. Одновременно по залу раскатилась волна чистой магии, настолько широкая и мощная, что пятью минутами раньше я не поверил бы, что такие волны могут существовать на самом деле.

Если подумать, именно в этот момент все и началось.

В воздухе металась магия. Она с воем проносилась по улицам и переулкам Чикаго, грохотала в тоннелях и гремела на дорожных переездах. Город накрыло цунами первородной силы.

И там, где проходила эта волна, мир смертных погружался во тьму.

Взрывались электростанции. Электронные приборы со скрежетом испускали фонтанчики искр. Перед тем как выйти из строя, экраны телевизоров демонстрировали дьявольские картинки, а динамики визжали демоническими голосами. Машины отказывались ехать дальше, компьютерные системы давали сбой, обесточенные электрички сбавляли ход и останавливались на рельсах. Позже я узнал, что в тот момент случилось почти полторы тысячи автомобильных аварий, многие со смертельным исходом.

Чикаго погрузился в кромешную тьму.

Чуть позже я осознал, что стою на коленях, еле дышу и тяжело постанываю. Остальные издавали примерно такие же звуки. Освещение в зале не изменилось, поскольку магические кристаллы обходились без электропитания.

Я не заметил ни короля Корба, ни Последней из титанов. Обоих и след простыл.

Зато я увидел, как Ваддерунг тяжело опустился в кресло. Судя по лицу, он был ошеломлен до глубины души.

(обратно)

Глава 30

Не меньше пятнадцати секунд все потрясенно молчали. Затем джентльмен Джонни Марконе нетвердо поднялся на ноги, обвел глазами полуразрушенный зал и задумчиво произнес:

– Похоже, теперь нам известно мнение фоморов насчет мирного урегулирования проблемы.

Следующим встал Эбинизер. Он также оглядел помещение и спросил:

– Раненые есть?

– Скорее, убитые. – Марконе подошел к трону Зимы и протянул ладонь Молли.

Та ответила ему раскаленным взглядом, но вежливо кивнула и взяла предложенную руку.

– Зимняя Леди, прошу вас оценить состояние Мэб, – сказал Марконе сосредоточенным, негромким тоном, чтобы не добавлять беспокойства гостям.

Пару секунд Молли недоуменно смотрела на него, а затем подошла к пробоине в каменной стене, изучила ее и спросила:

– Что с другой стороны?

– Кладовая, – ответил Марконе.

– Меня интересует то, что за кладовой, – добавила Молли и скрылась в отверстии.

Этри с сестрой встали одновременно. В зале поднялся встревоженный галдеж. Все начали приходить в себя и, судя по виду, не особенно радовались происходящему.

Дед осмотрелся – так, словно кого-то искал, – после чего склонился к Рамиресу и шепнул что-то ему на ухо. Тот кивнул и тихо заговорил с остальными Стражами.

Картье Лашез тоже встал и в сопровождении своих вурдалаков направился к выходу.

– Лашез, – окликнул его Марконе так, чтобы слышали все в зале.

Упырь оглянулся.

– Куда вы, сэр? – спросил Марконе.

Лашез указал пальцем на дыру в стене. Голос у него был низкий и густой, как луизианский суп гумбо, в который влили полстакана виски.

– Вы же слышали, что сказала титанша. И видели, что она сделала.

– Да, – признал Марконе скучающим тоном. – И еще, если верно помню, я видел вашу подпись под текстом договора.

– И что?

– И в нем есть пункт о взаимопомощи перед лицом агрессора, – ласково напомнил Марконе.

– Договор – это детище Мэб, – брызнул слюной Лашез. – Вы видели, что с ней стало.

– Прекрасно видел, – подтвердил Марконе.

– Если Этне вот так запросто одолела саму Мэб, нам вообще не на что надеяться! – заявил Лашез, оглядывая остальных. – Все мы подписали договор из страха перед Королевой Воздуха и Тьмы. Кто из вас готов выступить против Корба и Этне, если даже Мэб прихлопнули, будто муху? Пусть этот смертный расстанется с мимолетной жизнью, если таково его желание. Мы же занимались своими делами задолго до Неписаного договора. Он заключен совсем недавно, и я не вижу причин не вернуться к прежнему укладу.

С этими словами Лашез направился к двери, и шестеро упырей последовали за своим громадным предводителем.

– Скажите, сэр, вы трус? – спросил Марконе с беспощадным спокойствием в голосе.

С поразительной для его габаритов легкостью и скоростью вурдалак развернулся, и по залу разнесся его рык.

– Это вопрос, сэр, – сказал Марконе. – Не утверждение.

– Следи за языком, смертный, – пророкотал Лашез. – Я с радостью пустил бы твои внутренности на оболочку для колбасы.

– Я задал этот вопрос, – объяснил Марконе, – поскольку ваши последующие действия покажут, кем вы являетесь.

Лашез задрожал, и его искаженное от ярости лицо начало превращаться в звериную морду. Плечи вурдалака округлились, спина сгорбилась, и эти метаморфозы сопровождались неприятными щелчками в суставах.

– Вы у меня в гостях, сэр, – сухо напомнил Марконе.

Глаза Лашеза начинали походить на змеиные, в них было страшно смотреть. Он собирался шагнуть в сторону Марконе, но прозвучавшие слова приковали его к месту не хуже, чем металлические кандалы. Вурдалак оглядел зал и поймал на себе пристальные взгляды глав представленных на съезде наций. Эти взгляды не обещали ему ничего хорошего.

– Барон Марконе прав, – сказал Этри. – Подобно всем нам, вы подписали договор и теперь обязаны встать на защиту Мэб.

– Вы едва совладали с обычным убийцей из Белой Коллегии. – Нижняя челюсть Лашеза слегка удлинилась, отчего его голос стал кулдыкающим, а слова – менее разборчивыми. – Неужто хотите бросить вызов Последней из титанов?

– Не в одиночку, – спокойно ответил Этри, повернулся к Марконе и решительно кивнул. – Свартальвы серьезно относятся к своему долгу. Мы защитим этот город.

Марконе кивнул ему в ответ.

– На что вы надеетесь, глупцы? – спросил Лашез. – У врага были развязаны руки, и он прекрасно подготовился. Чтобы собрать войска, нам остались считаные часы – если предположить, что фоморы еще не развернули полномасштабную атаку. Думаете, Корб намерен сражаться по правилам?

– По всей очевидности, нет, – ответил Марконе, – и это наводит меня на мысль, что он не так уж неуязвим. В ином случае он просто напал бы на город, не устраивая все это… драматическое представление. Он пытается, фигурально выражаясь, уничтожить договор без единого выстрела – разделить нас и расправиться с каждым поодиночке.

– А титанша? – осведомился Лашез. – Вы заметили, что на ней надето?

– Титаническая бронза, – кивнул Этри. – Сплав, который не способны изготовить даже мои подданные. Его секрета не знал никто, кроме Сторуких[187]. – Он взглянул на Марконе и пояснил: – Физическим воздействием Этне не остановить. Чтобы причинить ей хоть какой-то вред, потребуются самые могучие силы. В ином случае она только сильнее разозлится.

– Эту проблему нам еще предстоит решить. – Марконе взглянул на Кристоса. – Быть может, наши мудрые друзья из Белого Совета что-нибудь подскажут?

Кристос, в свою очередь, посмотрел на Эбинизера. Оба обменялись взглядами с Мартой Либерти и Слушающим Ветер. Сдвинув головы, старейшины затеяли небольшое совещание, после чего Слушающий Ветер поднял глаза на Марконе:

– Возможно. В любом случае мы выступим на вашей стороне и призовем на защиту города дополнительный отряд Стражей.

– Возможно, у них что-нибудь получится, – с издевкой усмехнулся Лашез и обвел глазами остальных. – Неужели вам есть дело до этого смертного и его города? По-моему, пусть лучше фоморы растратят силы на людей!

– Болван! – рявкнул Ферровакс, и у него из ноздрей вылетел густой клуб дыма, от которого пахнуло вулканом. – Ты знаешь смертных не хуже моего. Стоит разбудить их, напугать, и они придут в ярость, после чего начнут волками набрасываться на любую сверхъестественную угрозу – и позволь напомнить, Лашез, что ты не из тех, кто живет на дне океана, наслаждаясь безопасностью лишь потому, что люди почти не исследовали водные глубины.

– Змей прав. – Ваддерунг кивнул дракону, и Ферровакс ответил тем же. – Надо остановить Этне здесь и сейчас. Если позволим ей разрушить город такого размера, умиротворить смертных уже не получится. Да, они слепы и глупы, но их очень много, и невежество придает им храбрости. Каждому из нас придется свернуть все дела, а Корб и Этне будут сидеть в подводном дворце и покатываться со смеху, глядя, как мы пытаемся выжить.

– В толк не возьму, как мы изменим ситуацию к лучшему, если поляжем в этой дурацкой битве, – едко заметил Лашез. – Если Этне с такой легкостью одолела саму Мэб, что ей противопоставить? Какое оружие?

– Мужество, сэр, – объяснил чикагский барон-разбойник, глядя на упыря так, словно перед ним стоял деревенский простофиля. – Мужество, умение и силу воли. – Он повернулся к Ваддерунгу. – На сегодняшнюю ночь мне хотелось бы нанять всех свободных эйнхериев.

– Через несколько часов могу привести пять сотен, – сказал Ваддерунг, и Марконе кивнул:

– Этри?

– Мои подданные – ремесленники, а не воины. – Король свартальвов сложил пальцы домиком. – Мы готовы сражаться, но принесем больше пользы, обеспечивая оборону и доступ к необходимому снаряжению. Наш арсенал открыт для вас, барон.

Марконе снова кивнул и обратился к Ферроваксу:

– Сэр?

– Мой вклад в дело должен быть скромным, – ответил тот. – В ином случае есть вероятность, что я уничтожу куда больше людей, чем сумею спасти. – Он задумался. – Заручившись согласием Этри, я могу закрыть доступ в подземный мир, чтобы лишить неприятеля возможности перемещаться сквозь толщу почвы. Одноглазый?

Поняв, к чему клонит дракон, Ваддерунг одобрительно кивнул:

– Я перекрою для них все Пути в городе. С учетом природы наших врагов у них останется только один подступ.

– Вода? – уточнил Марконе.

– Так точно, – ответил Ваддерунг. – Под водой они сильнее. И смогут пробить защиту на дне озера.

– В таком случае выставим силы на берегу, – сказал Марконе. – Я подключу к делу свою организацию.

Раздался вежливое покашливание. Вернее, его можно было бы назвать вежливым, если бы кашлянул человек, но, поскольку этот звук исходил из груди сасквоча, правильнее сказать, что он напоминал выстрел небольшой пушки. Речные Плечи поправил галстук-бабочку, шагнул вперед и вернул на широкую переносицу очки в тонкой оправе, прежде сползшие на кончик носа.

– Мой народ, – пророкотал он, – не является участником договора. Пока еще нет. Но если я правильно понял, происходящее может навредить нашему племени. Поэтому я встану на вашу сторону.

– Ха! – Слушающий Ветер обнажил стертые зубы в довольной улыбке. – Рад снова поработать с тобой, Речные Плечи.

Сасквоч подмигнул ему. Я был впечатлен. Речные Плечи не из тех, кто торопится с решением, и я не мог сразу припомнить, чтобы он выступал против кого-то более опасного, чем отбившийся от рук представитель Лесного народа.

– Что насчет Белой Коллегии? – спросил Эбинизер. – Где мисс Рейт?

Все стали смущенно переговариваться и поглядывать в сторону лагеря Белой Коллегии, где остался один только Райли.

– У миз Рейт появились дела государственной важности, – ровным голосом сообщил он. – Прежде чем вступать в бой, мне понадобится ее разрешение, но я уже отправил гонца с приказом привести местные силы в состояние боевой готовности. Это сотня ружей плюс все члены семьи, находящиеся сейчас в замке.

– Далее, вопросы связи и логистики, – сказал Марконе. – Если чары Этне хоть чем-то похожи на то, что я уже видел, и так же эффективно уничтожают технические средства, будет непросто связаться с остальными и расставить бойцов по местам.

Теперь кашлянули в дальнем конце зала – там, где молча сидела Летняя Леди с охраной, возглавляемой Летним Рыцарем. Каскад ее шелковистых локонов, теперь белых, ниспадал на платье, которое было зеленым, как листва, пока я не выпил свое зелье. Честно говоря, она… страшно походила на Молли. Или это Молли стала похожа на нее.

Сарисса встала. Похоже, она очень стеснялась.

– Я могу помочь со связью. Маленький народец прекрасно справится с такой задачей. Для простоты доступа я бы посоветовала устроить командный центр на крыше этого замка.

Шелестя платьем, Молли выскользнула из дыры в стене.

– Я уже какое-то время занимаюсь транспортировкой войск Зимы. Могу привести их сюда, если буду знать, где именно они понадобятся.

– Замечательно, – сказал Марконе. – Думаю, начнем со связи.

– И централизованной оценки военных активов, – раздался надтреснутый голос.

В отверстии в стене показалась Мэб.

Она была… сломлена. В буквальном смысле. Примерно половину ее тела смяло и сдавило так, словно Королева Воздуха и Тьмы угодила под фабричный пресс. Двигаясь неестественно быстрыми рывками, она наконец выбралась из дыры в стене, и перед нами снова стояла королева в бело-фиолетовом одеянии, хотя ее платье припорошила каменная пыль, а на коже появились десятки углублений, словно это была не кожа, а какой-то искусственный материал, довольно прочный, но побитый градом. У меня на глазах сломанное плечо с отвратительным хрустом встало на место, вмятины разгладились и бледная кожа вновь обрела привычное совершенство.

Мэб неторопливо оглядела зал. Лашез потупился. Похоже, ему хотелось провалиться сквозь землю.

– Королева Мэб, – сказал Марконе, – неплохо бы узнать, какие силы Зимний двор намерен задействовать для обороны города.

Какое-то время Мэб молча смотрела на Марконе, а затем ответила:

– Как сообщил мой заместитель, часом раньше присутствие всех сил Зимы срочно потребовалось в ином месте. Врата подвергаются массированной атаке.

У меня скрутило живот. Внешние врата – это… пограничный бастион реальности на самых окраинах Небывальщины, за которым находится Запределье всего сущего, неконтролируемый хаос, наполненный Иными – тварями, с начала времен жаждущими прорваться за этот барьер и пожрать реальность мира смертных и других миров. Если Внешние врата подверглись атаке в тот самый момент, когда Этне взялась за дело, это никак не могло являться совпадением.

Получается, что Последняя из титанов заключила союз с Иными.

Значит, могучие существа пришли к выводу, что связанные договором нации должны быть уничтожены, и без обиняков доносят эту мысль до окружающих.

Не все в зале сообразили, что происходит, но некоторые были достаточно информированы, чтобы осознать истинный смысл последней фразы Мэб. Их я увидел сразу: Одноглазый, Ферровакс, Старейшины, Речные Плечи, Этри и еще несколько гостей сделались бледными как мел – да и я, наверное, тоже. Они понимали, что будет, если мы проиграем этот бой.

Теперь Мэб смотрела через весь зал, на Летнего Рыцаря Хвата, невысокого жилистого блондина с буйной шевелюрой, узловатыми руками автомеханика и жесткими глазами, которые были бы зелеными, не воспринимай я мир в черно-белых тонах.

– Сэр Рыцарь! Полагаю, королеву Титанию следует немедленно ввести в курс дела.

– Почему бы вам не сделать это самостоятельно, ваше величество? – мягко и очень вежливо спросил Хват.

– Она не желает… общаться со мной, – произнесла Мэб. – Пусть поступит, как сочтет нужным, но она должна обо всем узнать. Это ее право.

Хват нахмурился, но Сарисса подняла указательный палец:

– Согласна. Ступай.

Летний Рыцарь кивнул, поклонился и немедленно удалился. Это меня тоже впечатлило. Его нежелание подвергать опасности прежнюю Летнюю Леди граничило с паранойей, но Сарисса, по всей видимости, задала их отношениям совсем иной тон.

– Королева Мэб. – Голос Эбинизера звучал спокойно, но уважительно. Мэб скверно реагировала на агрессию, и еще хуже – на любое проявление слабости. – Если позволите спросить… Где Зимний Рыцарь?

– Последний раз его застали за… общением с миз Рейт, – бесцеремонно заявила Мэб, взглянула в мою сторону, и ее глаза внезапно стали ярко-зелеными и невероятно холодными. – Можете быть уверены, что по завершении своих дел он непременно примет участие в защите города.

– Со всем уважением, мэм, – Эбинизер решительно выпятил подбородок, – нам необходимо согласовать план действий. Чем раньше, тем лучше.

– Я пришлю его, – равнодушно взглянула на старика Мэб.

Какое-то время Эбинизер смотрел ей в глаза, а затем неохотно кивнул.

Прелестно. Теперь не обойтись без объяснений.

– Итак, дамы и господа, – сказал Марконе, – если все направят ко мне представителей, наделенных правом принимать решения, мы создадим командный центр, откуда будем координировать оборону города…

Все в зале оживились, стали переговариваться, и я решил не игнорировать намек Мэб. Мне и впрямь требовалось закончить начатое. Да, согласен, вечер прошел совсем не так, как планировалось, – однако независимо от исхода битвы, если Этри выживет, он не оставит брата в покое. Прямо сейчас он приложил бы все усилия, чтобы выследить и убить Томаса, если бы не выходка Этне и тот факт, что никто пока не узнал о побеге. В общем, спасение брата стало еще более срочным делом.

Существовало только одно место, где я мог ему помочь, и времени у меня почти не осталось, а распоряжения Мэб были кристально ясны даже мне: заканчивай и возвращайся.

Я пробрался к двери сквозь море взволнованных монохромных лиц и выскочил в ночь.

(обратно)

Глава 31

В общем и целом быть Зимним Рыцарем довольно-таки паршиво, но эта должность не лишена чертовски полезных бонусов.

Во-первых, я сильный. Не настолько, как Человек-паук, но сил у меня максимальное количество для мужчины моего телосложения, а я не самый миниатюрный парень. Одним из условий сделки была почти полная смерть, и к тому времени, как я вернулся в мир живых, мое тело исхудало до невозможности. Восстановление по большей части заключалось в немыслимо интенсивных физических нагрузках, и покуда неизбывный гнет Зимней мантии можно было ослабить ценой относительно безопасных силовых упражнений, я не брезговал пользоваться этой возможностью.

Нет, супергероем я не стал. Ничего подобного. Но,поверьте, вам не захочется получить от меня в нос.

Во-вторых, у меня имеются проблемы с восприятием боли и дискомфорта. В основном это значит, что я часто режусь во время бритья, а когда встаю после долгого чтения, не чувствую затекших ног и падаю на пол. Чтобы заметить боль, мне приходится внимательно следить за сигналами организма, что, пожалуй, неплохо для самоосмысления, но в остальном радости мало.

С другой стороны, если боль серьезно мешает какому-либо занятию – например, пробежке, – ее отсутствие мне только на руку.

Средний молодой человек, находясь в хорошей физической форме, на короткой дистанции способен развить скорость от шестнадцати до восемнадцати миль в час. Мировой рекорд человека-спринтера – что-то около двадцати восьми. Так быстро я бегать не умею, но двадцать две, а то и двадцать четыре мили в час, пожалуй, выдам – а это значительно выше среднего, – к тому же могу бежать с такой скоростью столько, сколько нужно. Более или менее.

Поэтому на улице я сразу рванул во весь опор, понимая, что довольно скоро окажусь на побережье, и опасаясь лишь того, что если сломаю лодыжку, то не замечу этого и буду бежать до тех пор, пока от ноги ничего не останется.

Но улицы Чикаго изменились.

Машины попросту заглохли и стояли ровными рядами. Люди высыпали на тротуар и теперь стояли, сбившись в стайки и нервно переговариваясь. Все держали в руках телефоны, ни один из которых не работал. Не светились ни окна, ни фонари, ни светодиодные вывески, ни светофоры. Единственными источниками искусственного света служили расставленные тут и там сигнальные фальшфейеры. Не будь в небе нарастающей луны, я не смог бы передвигаться с такой скоростью. Просто не разглядел бы дороги.

Было устрашающе тихо. Вообще-то, Чикаго – оживленный город, и в любое время дня и ночи его переполняют звуки, характерные для современного мира: вопли радио, глубокие басы навороченной аудиосистемы в чьем-то автомобиле, гудки сирен, шум строительной техники, общественные объявления, проверка системы экстренного оповещения и так далее.

Ничего этого не было слышно.

Только встревоженные голоса и шлепки моих подошв о бетон.

Ни криков, ни дыма.

Пока что.

Но все только начинается. Боже мой, все только начинается. Если Этне и фоморы ударят по обесточенному городу, начнется такой хаос, что погибнут десятки тысяч человек – независимо от того, выстрелит кто-нибудь или взмахнет мечом. Внезапное отключение электричества, наверное, стоило жизни многим пациентам больниц, водителям машин и пассажирам самолетов. Хотя откуда мне знать? Я не видел ни шоссе, ни разбившихся самолетов – да и не увидел бы, не начнись на месте крушения пожар.

Нации договора готовились к полномасштабной войне. Черт подери! К делу подключился сам Ферровакс!

Так и бежал я в сторону пристани, а по пути осознал нечто ужасающее.

Я понятия не имел, что будет дальше.

Это выходило за рамки моего опыта и знаний об окружающем мире. У сверхъестественных существ имеются разногласия, и в наших конфликтах иной раз не обойтись без сопутствующего ущерба – но мы по большей части решаем свои вопросы в стороне от остальных: в старых развалинах, джунглях, пустынях или подземных пещерах.

Но, черт побери, не в городах.

Не на улицах треклятого Чикаго.

Этне – о господи! – вломила Королеве Воздуха и Тьмы так, что пробила ее телом стену. Даже не одну, а несколько. Повторяю, речь идет о самой Мэб – а титанша отмахнулась от нее, как от таракана.

Столь могущественное существо вряд ли впечатлят какие-то семь-восемь миллиардов смертных. Вполне может быть, что она намерена разыграть эту партию в старомодном ключе, а в понимании протобогини «старомодный», наверное, означает нечто из весовой категории Содома и Гоморры.

Еще до рассвета город начнет драться за свою жизнь, и мой дед, его друзья и союзники из Белого Совета окажутся в эпицентре схватки. О господи. Пока все это не началось, я обязан доставить Томаса в безопасное место. И мне надо кое-кого предупредить. Да, в сверхъестественных кругах подобные слухи распространяются со скоростью лесного пожара, и к ним отнесутся серьезно, поскольку я дам понять, что всем надо смотреть в оба, но к остальному Чикаго это не относится. Когда фоморы пойдут в атаку, девяносто девять с лишним процентов населения не поймут, что происходит.

Я имею в виду, вообще ничего не поймут.

Знакомство со сверхъестественным миром – процесс не из приятных, даже когда он проходит без эксцессов. А если сверхъестественный мир оживает и пытается оторвать тебе голову, хорошего еще меньше.

Примерно восемь миллионов людей придут в ужас. Вспыхнет паника. И насилие.

И посреди всего этого окажется моя дочь.

При этой мысли у меня открылось второе дыхание.

Спросите, почему я не отправился прямиком к Мэгги? По двум причинам. Первая из них – она гостила в доме Майкла Карпентера и находилась под его защитой и покровительством. Это значило, что за ней присматривал, кроме по большей части отошедшего от дел героя, еще и отряд ангелов-хранителей – в самом буквальном смысле. Плевать, насколько ты крут – даже по моим меркам. С ангелом ты связываться не захочешь. Эти создания – неодолимые силы самой вселенной. Они, черт побери, описаны еще в Ветхом Завете.

Повздорить с ангелом – вовсе не то же самое, что ввязаться в уличную драку. Скорее это будет похоже на драку с улицей, когда ты попросту обречен выглядеть круглым дураком, и, как ни старайся, ситуация почти наверняка развернется не в твою пользу. Поэтому вряд ли в городе есть место безопаснее, чем резиденция Карпентеров.

А вторая причина – мой брат. Работая над его спасением, я пытался сохранять спокойствие, но на самом деле страшно за него тревожился. Он был в скверной форме. Я мог… не то чтобы спасти его, но сохранить ему жизнь. На острове. В этом, собственно говоря, и заключался весь смысл. На острове у меня имеется гораздо больше власти над происходящим. Там я способен защитить Томаса от поисковой магии, смертоносных заклинаний и подосланных убийц. Там я могу наложить вето на присутствие свартальвов и обеспечить соблюдение этого запрета. Там у моего брата будет шанс выжить.

Если повезет, я спасу Томаса и вернусь в город раньше Этне и Корба. Нехорошо так говорить, но скорое нападение на город обеспечит нам превосходную дымовую завесу. Надо лишь доставить брата на остров, пока нас не поймали.

Но это еще предстояло сделать.

Громко топоча по бетонному тротуару, я на полной скорости свернул за последний угол, пересек дорогу и пулей промчался сквозь ворота пристани Бёнем-харбор, ориентируясь во тьме по белой краске на лестнице и доскам мостков.

На причале никого не было. Никто не стремился уплыть из города.

Пока что.

По деревянному настилу над водой я топал еще громче, чем по бетону, не затрудняя себя соблюдением тишины. Главное – не сбавлять скорость.

Стремительно приближаясь к катеру, я заметил в трюме и каюте тускло-зеленый свет. «Жучок-плавунец» – видавший виды небольшой океанский траулер, брат-близнец шхуны «Орка» из фильма «Челюсти». Тяжело дыша, я замедлил ход и затопотал еще громче. На палубе появилась стройная фигура с зеленым химическим светильником в руке. Фрейдис. Секундой позже из каюты, прихрамывая, вышла Мёрфи со вторым светильником и бельгийским пистолетом-пулеметом «ФН-П90» на ремне поперек груди.

– Иисус, Мария и Иосиф, Гарри, – выдохнула она. – Почему нет света? Электромагнитный импульс?

– Или злые чары, – сказал я. – Или и то и другое. Где Лара?

– Перенесла Томаса вниз, – с явной тревогой ответила Мёрфи. – Ему совсем худо.

Я кивнул и поставил ногу на трап:

– В таком случае пора…

За спиной раздался низкий пульсирующий гул. Такой звук я слышал впервые в жизни.

Снова вспомнив отца-иллюзиониста, я снял с мизинца полученный от Молли перстень с черным опалом и зажал его в ладони.

А затем обернулся.

Футах в двадцати над причалом завис камень размером с «бьюик». На нем стоял Черный Посох – Эбинизер Маккой собственной персоной. Ноги мой дед расставил для большей устойчивости, руку отвел в сторону для равновесия, пальцы сложил в загадочный знак кинетической стенографии чар, удерживающих этот булыжник в воздухе.

В другой руке он сжимал посох, изрезанный рунами наподобие моего, и эти руны светились зловещим оранжево-красным огнем. Лицо старика застыло в гримасе холодной ярости. На поверхности камня играли искры статического электричества.

– Глупец, – сказал Эбинизер. – Чертов глупец.

Я поставил ногу обратно на пристань. Затем опустился на колено и завязал шнурок.

– Тебя используют, мальчик, – продолжил Эбинизер.

Руку с кольцом я спрятал за пяткой и еле слышно прошептал одно-единственное слово.

Головокружительным мгновением позже я стоял лицом к лицу с дедом. Я сжал волю в кулак, и из защитного браслета на левом запястье легкой моросью посыпались золотисто-зеленые искры, а руны посоха зажглись огнем того же цвета.

– Что вы намерены сделать, сэр? – спросил я.

– Спасти кое-кого из этой передряги, – сухо ответил Эбинизер. – Клешни капкана уже смыкаются, и я хочу открыть тебе глаза. – Он взглянул мне за спину, на «Жучка», и по камню миниатюрной молнией щелкнул электрический разряд. – Вампир на катере?

– Вы его там не видели, – ответил я, – а потому не можете знать, на катере он или нет.

– Не играй со мной в игры, мальчик! – рявкнул дед. – Я тебе не юрист. И не фэйри, с которыми ты так сдружился.

– Он работает на меня, – донесся с катера спокойный голос.

Я оглянулся. На палубе «Жучка-плавунца», подбоченившись, стояла все в том же вечернем наряде Лара Рейт. Я не видел оружия у нее в руках, да и под таким платьем его не спрячешь, но выглядела Лара так, словно была готова открыть огонь, а поскольку береженого Бог бережет, я предпочел бы считать, что этот грозный вид подкреплен готовностью к решительным действиям.

– У подданных Мэб возникли кое-какие проблемы с визами, и я ей помогла, – сказала Лара. – Так что Мэб задолжала мне услугу. И эта услуга – Гарри Дрезден.

Какое-то время старик смотрел на меня, и его взгляд становился тверже, жарче и враждебнее. Я видел, как в его взгляде копится ярость, а затем Эбинизер медленно повернулся к Ларе.

– Я связан договором, вампирша, – произнес он, – и только по этой причине твои руки и ноги остаются на месте, а обезображенное тело не лежит на дне озера. Твоего брата обвиняют в убийстве, и он ответит за свой поступок.

Голос, которым это было сказано… Его я уже слышал.

Мне и самому доводилось говорить таким же тоном.

Мне вспомнилось дикое чувство удовлетворения, когда я смотрел на вурдалаков, закопанных в землю по самую шею, – ведь у меня на глазах они причинили зло. Детям. Верша это справедливое возмездие, я практически становился правой рукой самого Всемогущего, и меня наполняла чистейшая, праведная и, вне всяких сомнений, оправданная ненависть.

Господи. Я понимал, какие эмоции испытывает мой дед. Знал, как ярко пылает этот очистительный огонь. Но в случае с упырями я не почувствовал, как огонь обжигает меня.

Позже мне пришлось свыкнуться со шрамами.

Вампиры Белой Коллегии ранили Эбинизера в самое сердце, и он намеревался сделать так, чтобы этого не повторилось. А заодно заставить их расплатиться за содеянное.

«Это его слабость. Оберни ее в свою пользу», – сказала бы Мэб, будь она рядом.

Дельный совет.

Эбинизер прожигал Лару злобным взглядом, и я с замиранием сердца понял, что есть лишь один способ довести эту партию до конца. Дед был ослеплен. Ненависть застила ему глаза, и он забыл обо всем, кроме вражды с вампирами.

– Отплывайте, – твердо и спокойно сказал я, продолжая смотреть на старика. – Действуйте по плану. Я догоню.

– Ты уверен, Дрезден? – спросила вампирша.

– Черт тебя подери, Лара! – раздраженно бросил я и взглянул за спину.

Как раз в этот момент к Ларе подошла Мёрфи. Я перехватил ее взгляд и решительно кивнул.

– Фрейдис, – скомандовала Лара, и валькирия направилась к швартовым.

– Только попробуй, – предупредил Эбинизер, – и я тут же потоплю катер.

– Нет, – возразил я с прежней твердостью и спокойствием. – Не потопите.

Старик сдвинул брови, и воздух сделался ломким и зазубренным, словно битое стекло.

– Предлагаешь постоять в стороне? – спросил Эбинизер с отчаянием в голосе. – В таком случае тебя вышвырнут из Совета и объявят вне закона. Свартальвам плевать, кто кого нанял. Они узнают, что ты помешал им свершить правосудие. И убьют тебя, поскольку это единственный исход, приемлемый для их мировоззрения. Что непонятного, мальчик? Ты будешь скомпрометирован и уязвим. Мэб и это существо… Они изолируют тебя от остальных. Пользуются тобой в собственных целях.

Мое сердце разбилось вдребезги.

– Пожалуй, – тихо сказал я, – хватит мне принимать решения с оглядкой на ваши ошибки.

Дед недоуменно воззрился на меня.

– На самом деле вы плохо меня знаете, – продолжил я, не повышая голоса. – До недавнего времени мы не общались. А еще вы совсем не знаете Томаса.

Оба каната глухо шлепнули о палубу катера.

– Зато я помню притчу о лягушке и скорпионе, – ответил Эбинизер. – Как давно ты якшаешься с вампирами? Лет десять с мелочью? И решил, что знаешь их повадки? Я же столетиями имею дело с их породой. Они ужалят тебя, лягушонок. Даже себе во вред. Просто не смогут удержаться. Потому что они такие, какие есть.

Лара смотрела на старика разъяренным…

…потусторонним…

…взглядом.

Мёрфи скрылась в рулевой рубке и завела движок «Жучка-плавунца» – древний, дизельный, даже без свечей зажигания. Такому нипочем злые чары и электромагнитные импульсы. Даже под присмотром одноглазой парализованной белки этот движок будет фурычить, пока его молекулы не распадутся на атомы.

Эбинизер посмотрел на катер, и его взгляд ужесточился.

Я сделал глубокий вдох и приготовился высвободить энергию.

Боже мой.

Неужто старик и впрямь надумал драться?

Он и слышать ничего не хочет. Звезды и камни… Я не смогу втолковать ему, что вампир Белой Коллегии может быть человеком, хоть и отчасти. Если скажу, что Томас – его внук, Эбинизер воспримет эти новости… далеко не лучшим образом.

У старика взрывной нрав.

И это не метафора.

А дальше… Признаться, я не знал, что будет дальше.

Оживая, двигатель «Жучка-плавунца» не взревел, а скорее поперхнулся и громко закашлял. По сравнению с почти беззвучным шепотом воды, соприкасавшейся с причалом и бортами других посудин, этот звук был оглушительным – особенно в нависшей над городом неестественной тишине.

Эбинизер Маккой взял посох вертикально и легонько стукнул им по плечу. Приветствие дуэлянта.

Мое сердце лихорадочно забилось.

Я скопировал жест деда собственным посохом.

А затем начался бой.

(обратно)

Глава 32

Вот вам бесплатный совет: никогда не деритесь со стариками.

Они, как говорится, везде плавали и все знают – причем настолько хорошо, что написали об этом книгу, сняли по ней фильм, сыграли в нем главную роль и разработали дизайн мерча. Стало быть, опыта им не занимать. И они будут сражаться без оглядки на правила. Ведь для них главное – одержать победу.

А еще никогда не деритесь с родственниками.

Они знают вас как облупленных.

Эбинизер промолвил какое-то слово, рубанул ладонью воздух, направляя вниз волну невидимой силы, и в тот же миг трехсотфунтовый камень, отколовшись от глыбы у старика под ногами, со скоростью несколько сотен футов в секунду устремился к моему катеру.

Я даже не думал его останавливать. Противодействовать такой чудовищной силе и скорости – все равно что блокировать удар булавы средневековым щитом. Да, в этом нет ничего невозможного, но вы пожалеете, что решились на подобный поступок.

Нет. Самое разумное, что можно сделать, – это нанести по этой булаве резкий боковой удар, как только она начнет набирать скорость. Небольшое усилие в нужном месте и в нужное время зачастую куда эффективнее растраты мощных объемов энергии.

К тому же, если махаться с дедом в открытую, отвечая ударом на удар, он меня растопчет. Не из-за того, что он сильнее, – хотя это так, – а потому, что эффективнее расходует энергию: его заклинания вдвое сильнее моих, а сил на них он тратит вдвое меньше. Схватка старого чародея с молодым напоминает подобную конфронтацию между обычными людьми, но с точностью до наоборот: здесь старый побивает молодого. Это я был слабым, медлительным, ограниченным в движениях, а значит, победить мог только хитростью.

Поэтому, когда старик запустил булыжником в «Жучка-плавунца», я вскинул посох, слегка изменил формулу простейшего силового удара так, чтобы он был направлен не вперед, а вбок, и, когда каменный снаряд только начал набирать скорость, крепко вдарил по нему с фланга.

Булыжина дернулась, отклонилась от курса и врезалась в одну из яхт, пришвартованных чуть дальше. Пробив корпус, она частично разрушила палубу, прошла сквозь трюм и шлепнулась в воду с такой силой, что фонтан взметнулся футов на сто.

Глыба, на которой стоял старик, описала дугу и немного снизилась. Эбинизер поднял на меня прищуренные глаза и с горечью произнес:

– Как вижу, до тебя дошло, что не всегда надо бить в полную силу.

– Угу, – подтвердил я, пристально глядя на него. Скол на глыбе выглядел чуть темнее, чем ее поверхность. Передо мной был камень, недавно извлеченный из земли и все еще пропитанный водой. – Только никому не рассказывайте. Иначе плакала моя репутация безрассудного парня.

– Но за ум ты так и не взялся. – Эбинизер проводил взглядом «Жучка-плавунца», потихоньку удалявшегося от берега, крутнул запястьем, поднялся чуть выше меня и поплыл над гладью озера по направлению к катеру.

Как только он отвел от меня глаза, я выхватил из потайного кармана, подшитого к изнанке пиджака, свой взрывной жезл, прицелился во влажный скол на каменной глыбе и крикнул:

– Fuego!

Жезл исторгнул золотисто-зеленый луч, и я принялся методично поливать этим огнем глыбу у деда под ногами. Камень издал нечто вроде пронзительного свиста и шипения. Старик едва успел воспарить над его поверхностью. Не прошло и секунды, как вода вскипела и глыба разлетелась на десятки кусков. Некоторые плюхнулись в озеро, а другие попортили обшивку чужих катеров.

Я ожидал, что на этом все закончится – старик упадет в озеро, погрузится глубоко в воду, и та на какое-то время смоет львиную долю его сил, – но вместо этого Эбинизер выкрикнул пару слов и направил энергетический удар к водной глади. Мощная отдача швырнула его вбок, в сторону причала. Падая, старик повторил свой маневр – второй удар был уже не таким сильным, но достаточным, чтобы смягчить падение, не расколов при этом доски на пристани. Мой дед приземлился на одну ногу – так тяжело, что я услышал, как треснуло деревянное покрытие, – после чего упал на колено, держа посох в двуручном хвате; макушка его блестела от испарины, глаза сияли от ярости.

Адские погремушки, я ему в подметки не гожусь!

Вот он каков, Эбинизер Маккой, Черный Посох, самый грозный чародей на планете Земля.

Посох старика без промедления ударил по пристани так, что та вздыбилась и пошла волной, будто под настилом в мою сторону неслась исполинская акула, приподнимая доски гигантским спинным плавником.

Я тоже стукнул посохом и взлетел над мчавшейся ко мне волной энергии, а опускаясь, сосредоточил волю, призвал ветер и выкрикнул:

– Ventas arctis!

По моему приказу воздух пришел в движение, и водную гладь взрябил норовистый студеный ураган. Миниатюрный циклон из крошечных льдинок и капель воды окутал Эбинизера, скрыл его за непроглядной пеленой, а из-за перепада температуры в темной ночи сгустился туман, мешавший старику что-либо разглядеть. В этот момент, пользуясь временной слепотой деда, я прибегнул к приему, который нечасто увидишь на чародейской дуэли.

Я бросился прямиком на противника.

Прорвавшись сквозь завесу из мокрого снега и льда так, словно ее и не было, я увидел деда в пяти футах от себя, как следует размахнулся и нанес стремительный удар посохом, целя Эбинизеру в живот.

Но старик обучался искусству рукопашного боя не где-то, а в Британии, причем в те времена, когда посохи были весьма распространенным оружием, а наставники – настоящими мастерами своего дела. Эбинизер парировал мой выпад, а затем перешел в атаку и нанес мощный размашистый удар, рассчитывая выбить оружие у меня из рук, но в последний момент я успел отступить.

Дед набросился на меня так свирепо, что очертания его посоха слились в сплошное пятно, и будь мы на твердой земле, я, неумеха, уже валялся бы без сознания, но мы дрались среди множества слякотных и обледеневших участков, и старик то и дело поскальзывался, а я каким-то образом всегда находил идеальную опору для ног. В итоге Эбинизер ступал вперед чуть медленнее обычного, а я пятился чуть быстрее. Наконец дистанция между нами сыграла мне на руку. Мало того что я сумел остановить продвижение деда, так еще и вынудил его защищаться, проведя серию стремительных ударов, которым научила меня Мёрфи.

Старик перехватил посох обеими руками на ширине плеч, поднял его к лицу и ринулся на меня, словно бык. Других вариантов у него не было. Пожалуй, он мог бы отбивать мои удары до скончания времен, но мой посох был подлиннее, и, пока я твердо стоял на ногах, у меня сохранялась возможность атаковать без риска получить ответ. Отвлекись он на заклинание, я тут же почувствовал бы всплеск энергии и размозжил бы ему голову. Поэтому Эбинизер мог только перейти в наступление, что он и сделал.

Дед слегка поскользнулся, и у меня появилась мимолетная возможность стукнуть его по макушке, но воспользоваться ею я не успел.

Или не захотел.

Приняв удар на поднятый посох, Эбинизер ответил головокружительным вихрем выпадов. Его удары сыпались на меня с обеих сторон и под всевозможными углами.

Я защищался. Еле-еле. Стоило хоть раз оступиться, и я дорого заплатил бы за эту ошибку. Как бы то ни было, пару раз он едва не пристукнул меня, и лишь предательское обледенение, из-за которого дед был вынужден поглядывать под ноги, позволило мне отбить эти удары.

Ну… Или он не особенно хотел покалечить внука.

Тем не менее он продолжал теснить меня прочь из зоны миниатюрной вьюги, и как только под ногами у него окажется сухое дерево, мне несдобровать. Я мельком взглянул на «Жучка-плавунца». Он неспешно выходил из гавани. Теперь у катера было сто ярдов форы.

Ну, что поделаешь… Пора.

Подошва Эбинизера соскользнула с последнего льда, и он тут же попытался лягнуть меня по своду стопы. Увернуться я увернулся, но при этом потерял равновесие, и посох старика врезался мне в плечо с той силой, что крошит бетонные стены.

Молли постаралась на славу. Пиджак из паучьего шелка сверкнул огнем, в воздухе запахло едкой гарью, и вместо сокрушительного удара я почувствовал тычок помягче, будто нанесенный невероятно талантливым игроком детской бейсбольной лиги.

Но все равно было больно. Я вскрикнул и отступил.

– Тебе не обязательно доводить это дело до крайности, Хосс, – жестко сказал дед.

Наверное, он почувствовал, что обувь Молли не заколдовала, и его следующий удар пришелся мне в правую ступню. Он был не особенно сильный, но все равно сломал кости пальцев, и по телу прокатилась вспышка колючего жара, тут же сгинувшая в пульсирующей прохладе Зимней мантии. Я пошатнулся и упал на колено.

Старик пнул меня в центр груди, отчего из легких с тошнотворным всхлипом вылетел весь воздух, а затем навалился на меня, прижав лопатками и затылком к дощатому причалу, сунул комель посоха мне в кадык и прорычал:

– Сдавайся!

– Нет, – квакнул я.

– Проклятье! – Старик в изумлении раскрыл глаза. – Мальчик, ты вот-вот меня рассердишь!

– Тогда вперед, – оскалился я. – Давайте, убейте меня. Иначе вам не победить.

– Ты… самонадеянный… глупец, – процедил дед сквозь стиснутые зубы. – Эгоист, психопат и выпендрежник!

– Это не я прилетел сюда на крошечной горе! – парировал я.

Он надавил на посох, и мой кадык на четверть дюйма утонул в горле.

Я захрипел.

Лицо деда раскраснелось. Даже слишком. На голове и шее проступили вены.

И земля дрожала. Я чувствовал это сквозь доски.

Когда старик заговорил, его голос звучал настолько спокойно и размеренно, что это совершенно повергло меня в ужас. Похоже, для контроля над своей яростью Эбинизер пользовался каким-то приемом ментальной дисциплины.

– Я задам вопрос, – сказал он, – и ты ответишь на него. Ответишь честно и однозначно. Кивни, если понимаешь.

Я снова захрипел и кивнул.

– Как они заарканили тебя, мальчик? – спросил Эбинизер все тем же неестественно спокойным голосом. – У них на тебя компромат? Вряд ли все настолько плохо, что я не сумею тебе помочь. – На секунду его взгляд смягчился. – Рассказывай.

Я многозначительно взглянул на его посох.

– Ах да, – сказал дед и ослабил нажим.

Я пару раз натужно сглотнул. И наконец просипел:

– Нет у них никакого компромата.

В глазах у него снова вспыхнула ярость, а затем…

А затем в них появились слезы.

О господи.

– В таком случае зачем? – настаивал дед. Его деланое спокойствие понемногу улетучивалось. – Зачем ты все это делаешь? Зачем жертвуешь собой ради этой твари?

Я прекрасно знал, как отвечу.

Дед заслуживал правды. Более того, был обязан ее узнать.

– Потому что у меня только один брат. И я не намерен его потерять.

Старик обмер.

– Мама дала нам по амулету, – хмуро и уныло продолжил я. – С воспоминаниями. Чтобы мы могли узнать друг друга.

Эбинизер несколько раз открыл и закрыл рот.

– Строго говоря, мы единоутробные братья, – сказал я. – Но все равно одной крови. Он прикрывает меня, а я – его. Вот, собственно, и все.

Старик закрыл глаза.

– Значит… этот мерзавец… Рейт… с моей дочерью?!

Земля задрожала сильнее. Поверхность озера пустилась в пляс, и меня забрызгало капельками воды.

– Сэр, – объявил я, пытаясь сохранять спокойствие, – у вас есть еще один внук.

Ударь я его, вряд ли Эбинизер пошатнулся бы сильнее. Он отступил на шаг и стал качать головой, а я сел и продолжил:

– Послушайте… Что бы ни случилось, теперь это дело прошлое, и Томас не имел к нему никакого отношения. Но он не раз спасал мне жизнь. Он вам не враг, сэр. – Я пару раз моргнул. – Он ваш внук.

Ночь застыла.

– Внук… – Голос деда походил на рык саблезубого тигра. – Один из этих тварей…

Он развернулся к «Жучку-плавунцу», к тому времени почти скрывшемуся из вида, поднял правую руку – ту, что отвечает за направление энергии, – отвел ее назад, и посох в ней вспыхнул синим пламенем.

– Нет! – крикнул я и бросился к старику.

Он обернулся: глаза выпучены, зубы оскалены, лицо пунцовое, – машинально дернул рукой с посохом, и…

И нечто похожее на комету размером с четвертак, сияющую звездным светом, сорвалось с кончика его посоха, словно небывалая искра статического электричества, и вонзилось мне в грудь, сокрушив ребра и перебив позвоночник.

Я завалился на спину, и небесные звезды вдруг стали необычайно яркими.

Я попробовал сделать вдох.

Получилось так себе.

– Ох ты ж, боже мой, – прошептал старик, тяжело дыша.

Его посох громыхнул о дощатый настил. Мне показалось, что он упал где-то далеко-далеко.

– Гарри! – позвал Эбинизер. – Гарри!

Его лицо маячило в конце небольшого черного тоннеля.

– Ох, парнишка, – сказал дед со слезами на глазах. – Ох, парнишка… Я и подумать не мог, что ты снова на меня кинешься. Что посох среагирует…

Я почувствовал на лице его ладони, но едва-едва.

– Вот почему вы так старались научить меня самоконтролю, – промямлил я. – Потому что сами не умеете себя контролировать.

– Я вспыльчивый болван, – признался он. – Пытался тебе помочь…

– Вы знали, что проиграете, – из последних сил проговорил я. – Но не остановились. Могли бы поддержать… – Из отверстия в моей груди ритмичными фонтанчиками выплескивалась кровь. – А вместо этого все закончилось так, как закончилось.

В глазах у него промелькнул стыд.

Старик отвел взгляд.

Жизнь – боль, и со временем эта боль становится только сильнее. В детстве нас ранит любая мелочь, но с возрастом мы учимся терпеть все более и более сильные муки. И продолжаем жить.

Старики выносят боль лучше других. По этой части они абсолютные чемпионы.

Моему деду несколько сотен лет.

Но эта боль…

Она его пробрала.

И старик сломался.

Он понурил голову, и на доски причала закапали слезы.

Затем он замер.

А затем изменился в лице.

Поднял на меня широко раскрытые глаза, и лицо его перекосилось в гримасе то ли недоверия, то ли ярости.

– Ах ты, пронырливый…

– Вот и поговорили, чародей Маккой, – сказал я.

И сбросил чары Зимы, сплетенные для меня Зимней Леди по имени Молли.

Я почувствовал, как сознание отступает по черному тоннелю – туда, где я положил на дощатый настил Моллину печатку с опалом, прочь от волшебного конструкта-доппельгангера, распадавшегося на эктоплазму, – вливается в камень перстня, нащупывает ниточку, ведущую к моему мозгу, и стрелой переносится обратно в настоящее тело.

Мои глаза распахнулись. Я лежал за рубкой «Жучка-плавунца» – там же, где спрятался от Эбинизера, когда уронил перстень и активировал иллюзию, чья вуаль позволила незаметно проскользнуть на борт катера и направить сознание в эктоплазменного двойника.

Вот так, с помощью дистанционного управления, я испортил отношения с дедом.

Но хотя бы не получил комету в грудь.

По окончательном возвращении в тело меня охватила настолько сокрушительная усталость, что правильнее назвать ее совершенно новой разновидностью боли. Я содрогался в конвульсиях, Фрейдис пыталась удержать меня, а Мёрфи прижимала к моим губам маску с резиновым насосом, качающим воздух в легкие.

С огромным трудом я вновь обрел контроль над телом, после чего без сил распростерся на палубе. Тяжело дыша, Фрейдис упала на меня, а деловитая Мёрфи подняла мне веко и посветила фонариком в глаз.

– Гарри? Ты меня слышишь?

– Слышу, – ответил я и сбросил маску с лица. Ох…

– Господь всемогущий, – выдохнула Фрейдис, кое-как поднимаясь на ноги. – С этим вторым телом вы ходили по лезвию бритвы, сейдрмадр.

– О чем это она? – осведомилась Мёрфи.

– О конструкте для иллюзии, – ответил я. – В общем, Молли создала очень-очень качественное эктоплазменное тело, связала его с моим и сохранила… гм… выкройку в перстне. Всего-то и требовалось, что призвать двойника в качестве обманки, исчезнуть с глаз долой, а затем вроде как вселиться в конструкта. Спроецировать на него свое сознание. Напитать его энергией, а с такого расстояния это чертовски утомительное занятие. Зато мы с Маккоем мило побеседовали.

Мёрфи помогла мне сесть.

– Что случилось?

Она пристально смотрела на меня. Я ответил ей таким же взглядом и безжизненно произнес:

– Я победил.

– О господи. Неужели он?..

– Разозлился как черт, – с расстановкой произнес я.

– Он тебя ранил. – Мёрфи сдвинула брови, погладила меня по виску, и я закрыл глаза.

– Это ты еще двойника не видела.

– Жених и невеста, – хихикнула Фрейдис.

– Фрейдис, а не пойти ли вам в задницу? – беззлобно предложила Мёрфи.

Валькирия посмотрела на нее, затем перевела взгляд на меня, хмуро проворчала «уже иду, мэм» и удалилась. Мы остались наедине – насколько это возможно на катерке вроде «Жучка-плавунца», с пыхтением шедшем к пункту назначения.

– Гарри, – нежно окликнула меня Мёрф.

– Он… Он не… – Я не стал открывать глаза, но слезы просочились сквозь сомкнутые веки.

– Не совсем тот герой, каким ты его считал?

Я крепко сжал губы.

– Ну да. – Она приподняла мою голову и положила к себе на колени. – Он тоже человек. Какая неожиданность.

– Я рассказал ему про Томаса.

– Похоже, он бурно отреагировал на твой рассказ, – заметила Мёрфи.

– Он убил меня, – тихо сказал я. – Я имею в виду, моего двойника. Но будь на его месте я, который настоящий, этот настоящий «я» был бы уже мертв. Дед не собирался меня убивать. Но так уж вышло. И он не тот, кем я его считал. Мне казалось, он всегда держит себя в руках. А оказалось, что это не так.

На последней фразе голос надломился. Грудь болела так, словно ее ножами резали. Я прислонился к переборке рулевой рубки и накрыл мокрые глаза левой ладонью.

– Он не сдержался.

– Боже мой, Гарри… – Голос Мёрфи был полон страдания.

– Больно, – прошептал я. – Господи, как же больно.

Она погладила меня по лбу. Я уронил руку на палубу, прильнул к Мёрфи и разрыдался по-настоящему.

И плакал, пока не выплакал все слезы. А затем Мёрфи сказала:

– Я слышала, с чего начался ваш разговор. Поверь, вы заблуждаетесь. Оба. Ты на самом деле не знаешь, кто он такой. Пока что не знаешь. И он тебя не знает. И вы сделали друг другу очень больно. Потому что вы – одна семья, и ваши слова, ваши поступки гораздо важнее, чем слова и поступки всех остальных. – Она прижалась щекой к моей макушке. – Послушай, я понимаю, как ты страдаешь, но причина этих страданий в том, что вы с дедом очень любите друг друга. И рано или поздно боль пройдет, а любовь останется.

Она была права. Я действительно страдал. Думаете, магическая мантия способна приглушить такую боль? Черта с два. Настоящая боль – та, что гнездится в сердце и может доконать тебя миллионом различных способов, – ей не по зубам.

Старый дуралей. Будь оно проклято, его упрямство.

– Знаю, как это трудно, Гарри. Помню, как впервые поняла, что мой отец – всего лишь человек, – продолжила Мёрфи. – Когда он застрелился.

Пару секунд ее слова висели в воздухе.

Затем она распрямилась, взяла мое лицо в ладони и стала смотреть на темные воды озера. Ее глаза блестели от слез.

– Ты все еще можешь поговорить с ним, Гарри. А мне так и не довелось этого сделать. Пообещай, что поговоришь с дедом, когда страсти улягутся. Ради меня.

– Кэррин…

Она не без раздражения легонько хлопнула меня по щеке:

– По-твоему, это просьба? Пообещай. Прямо сейчас, если мой совет, черт возьми, хоть что-то значит! Ты не представляешь, как это важно.

– Что, если… – Я запнулся. – Что, если однажды я стану таким же? Что, если это в моей природе?

– Между вами существует разница, – сказала Мёрф.

– Правда?

– Ага. – Она поерзала, наклонилась и поцеловала меня в лоб. – У тебя есть я.

И… в сердце у меня зажегся маленький теплый огонек. Хотя боль никуда не делась. О нет, никуда она не делась, эта боль.

Но огонек дал понять, что эта боль пройдет. Она не навсегда.

– Ладно, – сказал я, – поговорю.

И устало изобразил крест над сердцем.

– Вот и молодец. – Мёрфи одобрительно похлопала меня по щеке.

Я коснулся ее руки, закрыл глаза и провел несколько минут в слезах, но уже не таких горьких, как раньше.

(обратно)

Глава 33

Через какое-то время я взял себя в руки. В рубке был шкафчик, где я держал запас продуктов длительного хранения. По большей части орехи и вяленую говядину, а также бутилированную воду. Ничего особенного, но перенос сознания – весьма утомительное занятие, и мой организм так нуждался в калориях, что лежалые орехи и сухое мясо казались чертовски изысканным деликатесом, и я уминал их за обе щеки.

Обычно путь до острова занимает немногим больше часа, но сегодня я полностью открыл дроссельную заслонку и рассчитывал доплыть до места чуть быстрее.

В рубку прихромала Мёрфи. Минут десять она молча стояла рядом, рассматривая мое лицо, и наконец вынесла вердикт:

– Тебе страшно.

Я бросил на нее быстрый взгляд. Повел плечом.

– Все настолько плохо?

Некоторое время я обдумывал ее вопрос, стараясь не вспоминать, что до одури встревожен. Затем сказал:

– Знаешь, я много чего умею. При желании могу сжечь дом, взорвать машину, призвать какое-нибудь существо из Небывальщины.

Она кивнула.

– Прямо сейчас, под этой самой палубой, умирает мой брат. Не исключено, что те, кто хочет его убить, уже отправились в погоню и мы не довезем Томаса до острова. А то, что вот-вот начнется в городе… – У меня не получилось сдержать нервную дрожь. – Чувствую себя каким-то ничтожным.

Пару секунд Мёрфи беспристрастно смотрела на меня, после чего дернула щекой и проглотила сдавленный смешок.

– Ты… Ты… – Она все-таки рассмеялась и легонько толкнула меня плечом.

– Что? – спросил я.

– Добро пожаловать в клуб маленьких людей, кроха.

– Я не шучу, – возразил я. – Дело и правда паршивое.

– Прямо сейчас каждый полицейский участок Чикаго поднимает на ноги личный состав. Эти люди сделают все возможное, чтобы нейтрализовать последствия отключения электроэнергии, пока город не погрузился в хаос. И пожарные подключатся, хотя толку от них немного. – Мёрфи покачала головой. – Они тоже не чувствуют себя всемогущими великанами. И у них даже нет волшебного острова.

Я вспомнил о следах на берегу.

– Возможно, в скором времени полицейские с пожарными почувствуют себя совсем микроскопическими. Да и все мы тоже.

При этих словах Кэррин нахмурилась, посильнее запахнула штормовку и прижалась ко мне. Я обнял ее свободной рукой.

– Так насколько все плохо? – спросила она.

– Фоморы думают – и, похоже, совершенно искренне, – что могут стереть город с лица земли. Независимо от того, знаем мы о нападении или нет.

– Стереть с лица земли, – повторила Мёрфи.

– Как в старые добрые времена Аттилы или Чингисхана.

– Господи Иисусе, – выдохнула она и прижалась ко мне крепче прежнего. – Радио не работает. Городской интернет тоже. Как предупредить других?

– Мы хотя бы дали им знать, чтобы были настороже, – криво усмехнулся я. – Пользователи Паранета уже научились выживать при нашествиях этих гигантов. Соберутся на своих конспиративных квартирах, в пабе у Мака и тому подобных местах.

– А все остальные? – спросила Мёрфи.

– Эй, все остальные! Вас хотят убить сказочные чудовища. Просьба эвакуироваться.

Она недовольно сжала губы, но, как видно, признала мою правоту.

– Так что же нам делать?

– Понятия не имею, – покачал головой я.

– И что теперь будет?

Я смотрел вперед, во тьму, отслеживая местоположение острова так же точно, как отслеживал бы маршрут ползущего по руке муравья. Отринул эмоции и обдумал вопрос Мёрфи так, будто решал математическую задачу.

– Теперь все будет иначе, – наконец сказал я. – Из-за Этне. И ее оружия. Я про глаз Балора.

– Так-так. Что это за глаз?

– В кельтском фольклоре существует множество трактовок. – Я шумно выдохнул. – Трудно сказать, какая из них верна. На землях кельтских племен Балор считался кем-то вроде греческого титана. Его единственный глаз мог испепелить весь мир. Взглядом Балор поджигал все, на что смотрел. Свой глаз он прикрывал несколькими повязками и вуалями, а снимая некоторые из них, добивался различных разрушительных эффектов: предметы сгнивали, загорались или рассыпались в пыль.

– Как при постепенном ослаблении защиты ядерного реактора, – отметила Мёрфи, и я оторопел:

– Ух… Неприятно об этом думать, но да. Трудно сказать, насколько точен фольклор, а с теми, кто обладает достоверными сведениями, я пока не разговаривал. Но можно с уверенностью предположить, что глаз Балора – это оружие массового поражения, так называемый разрушитель городов, и он уже в Чикаго.

– А другие фоморы? – спросила Мёрфи.

– Выйдут из озера. А затем начнется старое доброе побоище.

– Они прикончат всех, кого увидят, – предположила Мёрфи.

– А с помощью глаза Балора уничтожат бастионы сопротивления и причинят максимум разрушений, – подтвердил я. – Трудно сказать, каков он, этот максимум. Пока власти смертных заняты устранением электроаварии, фоморы убьют или возьмут в плен всех, кого смогут, и уйдут прежде, чем сюда явится Национальная гвардия.

– Люди… – тихо сказала Мёрфи. – Сегодня ночью их некому защитить.

– Черта с два. – Я выжал из старого двигателя еще немного скорости. – К тому времени, как фоморы пойдут в атаку, я успею вернуться в город.

– Ну конечно. – Она еле сдержала улыбку. – В одном углу ринга Гарри Дрезден, а в другом – протобогиня с карманной ядерной бомбой и армией монстров.

– Речь не только обо мне, – возразил я. – Но даже если и так… Да, дрался бы в одиночку. Двум смертям не бывать, а одной не миновать, и дать отпор монстру на пороге родного дома – далеко не худший способ расстаться с жизнью.

– Понимаю, – сказала Мёрфи после паузы.

Я прижал ее к себе:

– Я, по обыкновению, нагнал драматизма. Ты-то как? Держишься?

– Все болит, – пожала плечом она, и я услышал в ее голосе тяжкую усталость. – Но кое-как шевелюсь.

– Может, тебе лучше пересидеть в укрытии? – предложил я. – Пользователи Паранета соберутся в пабе у Мака. Им понадобится кто-то с холодной головой и трезвым взглядом на происходящее.

– Думаешь, я не способна себя защитить? – фыркнула Мёрфи.

– Не начинай, – тихо попросил я. – Сама знаешь, я готов был взять тебя в ад – в самом буквальном смысле, – но любого воина могут ранить, у каждого есть предел возможностей, и нет ничего зазорного в том, чтобы признать очевидные факты.

Какое-то время она молчала, а затем спросила:

– Будь ты ранен, тоже пересидел бы в безопасном месте?

Я промолчал.

– Это и мой дом тоже, Гарри.

Я стиснул зубы.

– И если попробуешь, – она прильнула щекой к моему бицепсу, – удержать меня на этом своем треклятом острове – безопасности ради, – Богом клянусь, я прострелю тебе колено.

Я напрягся и бросил на нее виноватый взгляд.

В зеленом свете химического фонаря Мёрфи грустно улыбнулась, широко раскрыла глаза и театрально произнесла, пародируя мой голос:

– «Я успею вернуться…» – Она усмехнулась. – Возьми себя в руки. Ты тот, кто ты есть. И по большей части мне это нравится. Но давай не забывать, что мы оба – взрослые люди, и вести себя соответственно. Дай слово.

Мне поплохело.

Кэррин умная, умелая, упрямая. Она ранена, а еще она права, и в грядущей битве никто не сделает ей никаких поблажек.

Она такая, какая есть. Кэррин Мёрфи не может сидеть и ждать, пока Чикаго сгорит дотла, – так же как не может отрастить крылья и улететь в теплые края. Она будет сражаться за свой дом. Кэррин готова защитить его ценой своей жизни.

В душе у меня что-тозаворочалось и заскулило по-звериному жалобно.

В преддверии беды человек сбрасывает маску и становится самим собой. Отнять у него такое право – все равно что унизить, низвести до уровня ребенка, неспособного решать за себя, и это вернейший способ испортить даже самые близкие отношения.

Я не хотел ее потерять.

Если Кэррин будет драться, она может погибнуть.

Но если я попробую не пустить ее в драку, она забудет о моем существовании.

Поэтому, пока я всем сердцем и почти всей душой содрогался от ужаса, мои губы промолвили:

– Даю слово.

– Спасибо. – Ее рука нежно, но крепко обвила мою поясницу.

– Пообещай, что будешь осторожна, – попросил я.

– А если не буду? – Она боднула меня в плечо. – Как ты узнаешь?

Я ответил наигранным смешком, а после мы молча стояли рядом друг с другом.

(обратно)

Глава 34

Вместе с катером вздрагивала и раскачивалась стрелка дешевого пластмассового компаса, но я не нуждался в его показаниях. Теперь, когда я был знаком с колдовскими секретами острова, у меня имелся собственный компас, эдакий приборчик в голове, всегда подсказывающий, где я найду Духоприют.

Такое умение идет в комплекте со званием Стража острова.

Поэтому я почувствовал, как «Жучок-плавунец» пересекает первую линию обороны примерно в миле от острова. Парой слов и усилием воли я мог пробудить к жизни предательские течения и зябкие водовороты, влекущие незваных гостей на острые камни. Озеро вскипело бы, как штормовое море.

Похоже, Кэррин тоже чувствовала на себе влияние острова – легкое беспокойство, свойственное каждому, кто заплывает в эти воды. Это что-то вроде защиты от нежеланных посетителей. Любой будет испытывать тревогу, пока не сменит курс и не обойдет остров стороной. Да что там говорить – влияние острова так велико, что над ним даже самолеты не летают.

На самом деле этот барьер возник самопроизвольно, из-за присутствия заточенных на острове существ – целого зверинца сверхъестественных ужасов, начиная с едва ли не самых мерзких из встречавшихся мне тварей и заканчивая совсем кошмарными порождениями тьмы. Духоприют – это Алькатрас сверхъествественного мира, и все ключи от его камер находятся в моем единоличном распоряжении.

Я мог бы найти это место с завязанными глазами, причем в полной темноте. Черт возьми, я и так нашел его в полной темноте, почти не трогая штурвал, пока над нами не замаячила скалистая громада острова.

Мы заранее подготовились к ночному прибытию. Очертания плавучего дока, построенного нами с братом и получившего название «Как жизнь, док?», были помечены морской люминесцирующей лентой. Я закрыл дроссельную заслонку и аккуратненько повел катер к причалу. Даже без угрозы нападения со стороны подводных злодеев управление «Жучком-плавунцом» – занятие не для слабонервных, и мне приходилось соблюдать предельную осторожность.

Подходя к доку, я заметил, что Фрейдис, чья кожа сияла в зеленом химическом свете, перебралась на нос катера. Когда ее накрыло тенью острова, валькирия несколько раз потерла руки, словно начала мерзнуть, а стоявшая рядом со мной Кэррин беспокойно переступала с ноги на ногу.

– Все настолько плохо? – спросил я.

– Ты, наверное, совсем ничего не чувствуешь, – пожаловалась она. – Тьфу! Это… знаешь, как бывает, когда спишь и вдруг понимаешь, что оказался в кошмаре. – Она кивнула на остров. – Тут то же самое, только в самом широком формате.

– Угу, – согласился я. – Вообще-то, остров не рассчитан на дружелюбную встречу туристов.

– Когда ты здесь, я волнуюсь за тебя, – призналась Кэррин. – Как этот остров на тебя влияет…

– Никак он на меня не влияет, – ответил я. – Я его Страж.

– Может быть, – сказала она. – Или это влияние настолько непривычное, что ты просто его не чувствуешь.

Неприятная мысль.

Но она и раньше приходила мне в голову.

– Придется тебе просто довериться мне.

– Уже доверилась. Поэтому я здесь.

Я осторожно подвел катер к доку. Фрейдис косулей спрыгнула на причал и занялась швартовкой.

– Хижина еще годится для жилья? – спросила Кэррин. – Припасы там имеются?

– Есть все необходимое. – Я заглушил двигатель и вышел из рубки. – Пойду посмотрю, как там Томас.

Я зажег новый светильник и взял его с собой вниз, в жилую каютку, где застал живописную картину в манере эпохи Возрождения.

Здесь имелись два спальных места – ничего особенного, обычные койки, покрытые белыми простынями и тяжелыми красными клетчатыми пледами. В изголовье одной из них сидела Лара, а Томас полулежал, упираясь плечами в грудь сестре. Оба были обнажены, но эта сцена не содержала ни малейшего намека на эротику. Одной ладонью Лара накрыла его сложенные на животе изувеченные руки, а другую приложила к щеке брата. Голову она понурила словно от крайнего изнеможения, плечи поникли, а волосы рассыпались по лицу, скрыв почти весь ее профиль, и легонько касались Томасова лба.

Глаза брата были открыты, а в серебре расфокусированного взгляда появились легкие намеки на серый цвет.

Томас походил на несчастного израненного рыцаря в ласковых объятиях ангела смерти.

– Какого черта? – осведомился я.

Лара подняла глаза, и они сверкнули осколками зеркального серебра, а затем тут же изменились, когда жутковатые отблески химического светильника заплясали в них и замерцали, словно калейдоскоп всех оттенков потусторонней зелени…

Я поспешно отвел взгляд – от греха подальше.

– Лара, что ты делаешь?

– Делюсь с ним собранной энергией, – не сразу ответила она, и ее голос был прелестным и мягким, как пушистый котенок. – Чтобы… сгладить и замедлить вредоносное влияние Голода. Но дело плохо. И я почти…

Она облизнула губы, и мне захотелось сорвать рубашку и с гордостью рассказать о бесчисленных подвигах.

– …Опустела. – В ее устах у этого слова появился какой-то греховный смысл. – Чтобы продолжить начатое, надо будет восполнить запас энергии.

– Не вариант, – сказал я. В горле так пересохло, что между первым и вторым словом пришлось откашляться. – Мы уже на месте.

– И ты уверен, что сумеешь защитить Томаса? – Она снова посмотрела на меня. Теперь ее серебристый взгляд стал ясным и острым. – Даже от его Голода?

– От чего угодно, – подтвердил я. – Давай его сюда.

– Забирай, – кивнула Лара и передала мне Томаса, завернутого в одеяло.

Воздух рядом с ней был прохладным. Я имею в виду, восхитительно прохладным. Таким, что мне снова захотелось снять рубашку, прилечь и понежиться в этом холодке, а Зимняя мантия глухо порыкивала у меня в сознании, наполняя его множеством леденящих душу образов, которые, пожалуй, были куда интереснее всех мыслей, когда-либо приходивших мне в голову.

– Проклятье, Лара! – раздраженно бросил я. – У нас других дел хватает!

Эти слова вызвали у нее легкую оторопь. Я же тем временем поправил одеяло, держа Томаса на руках, как младенца. Затем Лара сказала:

– Это непроизвольно. Честное слово. Мы умеем пробудить Голод, но усыпить его получается не всегда.

– Достал он меня, твой Голод, – сварливо заметил я.

– Ой. – Она прикрыла губы ладонью, чтобы спрятать улыбку. – Знаешь… Такого мне прежде не говорили. Ни разу.

Я закатил глаза:

– Охотно верю.

Вынести брата по узкому трапу на палубу – целый фокус. Да и хрен с ним. Недовольно ворча, я приступил к транспортировке. Томас, только-только начавший приходить в сознание, оказался невероятно легким.

Безмозглые свартальвы.

Идиотские вампиры.

Кретинские титаны.

Да и Томас тоже дурак. Какого черта он полез в эту заваруху?

Я вытащил его наверх, а там меня поддержала Фрейдис. Рыжеволосая валькирия внимательно посмотрела на меня, а затем кивнула в сторону острова:

– Не особо впечатляет.

– Здесь есть все, что нужно, – сказал я. – Главное, не сходите с пристани. Иначе не ручаюсь за вашу безопасность.

– Хорошо. – Как ни странно, Фрейдис бросило в дрожь.

Протиснувшись мимо нее, я вынес брата на остров. Меня никто не остановил. Все слишком волновались насчет происходящего в Чикаго. И это, пожалуй, к лучшему.

Я сказал им, что на острове Томас будет в безопасности. Но не говорил, где его спрячу.

Видите ли, безопасность – такая штука, что, если надо защитить кого-то по-настоящему, в итоге вам придется посадить этого человека под замок. Любая крепость – это тюрьма.

И наоборот.

C дощатого причала я ступил на неровную землю и зашагал вперед, совершенно не опасаясь споткнуться или упасть – это было невозможно из-за моей теснейшей связи с островом. Я знал каждое дерево и каждый камень на Духоприюте не хуже, чем знаю свое тело.

Не сделав и дюжины шагов по прибрежной гальке, я заметил, как за деревьями шевельнулось нечто огромное. Я остановился, и навстречу мне из тьмы выплыла фигура ростом с титана, но гораздо шире в плечах: зловещий образ в складках призрачного плаща, скрывающего это существо от человеческих глаз. Глубоко под капюшоном горели два зеленых огонька сверхъестественно ярких глаз, в тот момент опасливо прищуренных.

Исполинская фигура застыла передо мной и церемонно поклонилась.

– СТРАЖ. – Голос, похожий на скрежет «камня о камень» и дрожь земли, эхом отозвался у меня в голове и груди. – ТЫ ВЕРНУЛСЯ.

– Привет, Альфред, – сказал я. – Сегодня в Ривер-сити большой переполох[188].

Какое-то время гениус локи – гений места и дух-покровитель острова – безмолвно взирал на меня, а затем произнес:

– РИВЕР-СИТИ? ОСТРОВ ОКРУЖЕН НЕ РЕКОЙ, А ОЗЕРОМ.

Сверхъестественная публика редко улавливает отсылки к культурным событиям, произошедшим после Ренессанса.

– Это так, человеческая шутка, Альфред. Не обращай внимания.

– КАК ПРИКАЖЕШЬ, СТРАЖ. – Качнув безразмерным капюшоном, Альфред нацелил зеленеющий взгляд на неподвижное тело Томаса. – ТВОЙ КРОВНЫЙ РОДСТВЕННИК ПРИ СМЕРТИ.

– Знаю, – сказал я. – Но мы с тобой поможем ему выжить.

– Я НЕ ПРЕДНАЗНАЧЕН ДЛЯ ПОМОЩИ, – бесстрастно и беспощадно объявил Альфред.

По сути дела, он дух самой тюрьмы, сконструированной так, чтобы удерживать магических существ – настолько опасных, что нельзя допустить, чтобы они разгуливали по земле. За несколько тысяч лет в подземных темницах острова собралось больше шести тысяч тварей, обладающих невероятной мощью: целый легион кошмарных созданий, самое безвредное из которых пробудило во мне такой ужас, что до сих пор озноб пробирает.

Альфред же создан для того, чтобы держать этих узников в изоляции, и покладистым я бы его не назвал.

– Я в курсе, – сказал я. – Поэтому мы поместим его в стазис.

Альфред оживился, и глаза его засверкали ярче прежнего.

– НЕМАЛО ВОДЫ УТЕКЛО С ТЕХ ПОР, КАК ПОСЛЕДНЕЕ ОТРОДЬЕ ПОСТУПИЛО КО МНЕ НА ВЕЧНОЕ ХРАНЕНИЕ, – сказал он. – ЭТОМУ ОБРЕМЕНЕННОМУ ПАРАЗИТОМ ХИЩНИКУ С ЛИХВОЙ ХВАТИТ ОБЩЕГО РЕЖИМА.

– Мне требуется строгий, – возразил я, – чтобы Голод тоже стал беспомощным, пока я не вернусь и не освобожу его.

– КАКОЕ ЕМУ НАЗНАЧИТЬ ПОКАЯНИЕ, СТРАЖ?

К заключенным на острове применяют так называемые протоколы покаяния. Некоторых держат во тьме, других пытают, третьим достаточно одиночного заключения. Стражи Духоприюта присматривают за обитателями камер уже очень-очень много столетий. Некоторые протоколы разработаны еще в те времена, когда человеческая цивилизация представляла собой разрозненные хижины и костры в кромешной тьме, и мягкостью они не отличаются.

Одного из заключенных держали в уникальном подобии стазиса, больше всего напоминающем сон. Однако это создание могло ненадолго пробуждаться и даже вести беседу, хоть и с некоторыми ограничениями. Насколько я мог понять, то был единственный протокол, сочетавший погружение в сон с сохранением рассудка.

Эта тюрьма не предназначалась для существ вроде моего брата, хрупких и почти не отличающихся от обычных людей.

Томас издал негромкий и неприятный стон, и я понял, что, если бы не крайняя степень истощения, мой брат кричал бы от боли.

– Покаяние? Пусть будут раздумья о своем поведении, – невозмутимо ответил я. – Его надо оградить от общения с заключенными, отбывающими срок по другим протоколам. Дай мне кристалл.

Громадный дух ответил мне новым поклоном, а когда выпрямился, перед ним лежал обломок кристалла размером с торцевой ключ. Он походил на кварц, но пульсировал мягким зеленым светом.

Я положил брата на землю, и тот застонал. Серые проблески у него в глазах померкли: очевидно, поглотив паллиативную энергию Лары, Голод возобновил натиск на жизненную силу Томаса, и тот уже начинал демонстрировать признаки беспомощной агонии.

– Эй, братишка, – позвал я, – слышишь меня?

На мгновение – или показалось? – он сфокусировал взгляд, но ничего не сказал. Разве что снова застонал от боли.

– В общем, так, – тихо сказал я. Достал складной ножик, который сунул в карман брюк, прежде чем сойти с катера, и кольнул брата в искалеченную ладонь, в подушечку между большим и указательным пальцем. Секундой позже на месте укола проступила капля крови, и я размазал ее ножом, испачкав лезвие по всей длине. Оно окрасилось в алый оттенок, слишком светлый по сравнению с кровью обычного человека. – Я могу сделать так, чтобы демон оставил тебя в покое. Могу сохранить тебе жизнь. Но ощущения будут не из приятных.

Он сжал мне руку. Совсем слабо. Так, что я едва почувствовал это нажатие. Но все же почувствовал. Брат меня услышал.

– Когда тебя закрывают в камере… – Я сделал глубокий вдох. – Ты, помимо прочего, чувствуешь боль, которую причинил другим. Так задумано, чтобы достучаться до наиболее чуждых нам существ. Дать им понять, по какой причине они оказались в тюрьме. Да, здешние камеры не предназначены для людей. Да, ты будешь страдать. Да, это несправедливо. Но в ином случае ты умрешь.

– Ж… – Брат с трудом открыл глаза и попытался найти меня взглядом. – Ж…

– Жюстина, – подхватил я. – Да, о ней я помню.

Томас всхлипнул. Вот и все, на что он был способен.

Я отступил в сторону, оставив его лежать в свете кристалла. Над ним навис Альфред.

– КАМЕРА ГОТОВА. КРОВЬ ТОЖЕ. НАЧЕРТИ КРУГ И ПРОИЗНЕСИ НУЖНЫЕ СЛОВА, СТРАЖ.

Инстинкт подсказал, что нужно оглянуться.

На краю пристани, глядя на меня снизу вверх, стояла Фрейдис. Она перехватила мой взгляд и умчалась обратно на катер: запрыгнула на палубу и скрылась в каюте.

Времени было в обрез. Пожираемый демоном брат угасал на глазах.

Я встал, сосредоточился и с помощью посоха обвел Томаса глубокой окружностью, а когда с рисованием было покончено, я наклонился, тронул канавку пальцами и поднял круг, направив в него совсем немного энергии. Щелк – и вокруг моего павшего брата поднялся невидимый барьер, тут же напитавшийся магической силой.

Затем я поднял над головой складной ножик и прошипел:

– Да будет связан Томас Рейт.

И тут же почувствовал, как мир сопротивляется моей воле, не желая открывать портал в другое измерение.

– Да будет связан мой раненый брат, – прогремел я, вложив в голос столько энергии, что он звенел, отражаясь от воды, камней, деревьев. – Бывший воин, будущий отец, да будет он связан, и делу конец.

За спиной у меня коротко вскрикнули.

Я в третий раз повторил свой речитатив и наполнил его всей энергией, которую сумел впитать.

После чего к делу подключился Духоприют.

Сам я никогда не смог бы провернуть то, что сделал гениус локи. Вложенной мной в заклинание энергии едва хватило, чтобы пробудить могущество духа – я словно повернул ключ в огромном, тугом, неуступчивом замке. Духоприют не отреагирует на приказ слабовольного или нерешительного человека, и усилие, с которым я пробудил его к жизни, не входит в число тех, что я стал бы повторять на повседневной основе, просто ради тренировки.

Кристалл вспыхнул и осветил Томаса так ярко, что сквозь кожу стало видно кости.

И тут мой изувеченный брат стал кричать – вернее, тоненько повизгивать, но в этом звуке было столько эмоций, столько страданий, что вряд ли их могло бы вместить его бедное тело. Он впился в меня, этот звук, и причинил такую боль, с которой Зимняя мантия абсолютно ничего не могла поделать. Я только что обрек брата на участь, которой страшился хуже смерти.

Томас кричал и кричал, а над ним все ниже и ниже склонялась фигура духа-покровителя.

А затем крики стихли.

Свет погас.

Я остался один на холодных камнях.

Там, где только что находился мой израненный брат, не было ничего, кроме тусклого облачка зеленого тумана, которое быстро рассеивалось, погружаясь в каменистую землю Духоприюта.

Я без сил опустился на колено и, чтобы не упасть, уперся руками в землю.

Звезды и камни…

То, что я сделал сейчас… Выбора не было. В особенности теперь.

Но сотворить такое с братом…

Я услышал единственный возглас, негромкий, но душераздирающий и пропитанный болью.

Обернувшись, я увидел, что Лара уже на пристани. Она мчалась ко мне с такой сверхъестественной скоростью, что очертания ее сделались неясными, но я заметил, как сверкает в лунном свете металлический предмет у нее в руке.

(обратно)

Глава 35

Лара Рейт не любила драться – именно это делало ее смертоносным противником, когда ей все-таки приходилось вступить в бой. Стоило достать ножи, и она напрочь забывала о чести и совести. Решив кого-то убить, она добьется результата с максимальной скоростью и постарается избавить врага от любой надежды на выживание.

Я своими глазами видел, как Лара шагала по полю боя, полному древних чудовищ, вооруженная одной лишь парой длинных кинжалов. Она не просто одолела всех врагов, но сделала это с потрясающей легкостью – понятное дело, кажущейся. Лара была старше Томаса и сама учила его драться. Мой брат явился в крепость свартальвов, в одиночку прошел через охрану и, черт побери, едва не прикончил самого короля, а Лара быстрее, сильнее и опытнее, чем Томас.

И теперь она собиралась забрать мою жизнь.

Ничего удивительного. Духоприют – единственное место на планете, где Томас будет в безопасности, но, знай Лара, где я планирую его спрятать, непременно стала бы возражать, а пререкаться было некогда. Мало ли, вдруг я распылил ее брата на атомы? Будь я на ее месте, тоже слетел бы с катушек.

Наверное, она не понимала, что выбрала место схватки еще хуже, чем Томас.

Духоприют создан Мерлином – тем самым Мерлином, современником Камелота и Экскалибура, – и в процессе его сотворения нарушен как минимум один из законов магии. Чтобы твердь острова не просела под сверхъестественным весом темницы, Мерлину пришлось поиграться со шкалой времени, и в результате Духоприют просто сочился силой, а если ты знаком с расположением его защитных конструкций и педантично сотканными узорами готовой к использованию энергии, то можешь чародействовать, почти не растрачивая собственный запас сил.

Следом за Ларой на берег выбежала Фрейдис с дробовиком в руках. В грядущем бою она собиралась встать на сторону хозяйки.

Вот только это был не бой.

Даже близко.

Я повел ладонью, прошипел пару слогов, и мягкая почва под ногами у вампирши вмиг спружинила, энергично подбросив ее в воздух, а когда Лара шлепнулась обратно на землю, островная растительность немедленно оплела ее с головы до ног.

Я резко взмахнул правой рукой, послал мысленный запрос в хранилище энергии острова и зачерпнул сколько нужно, после чего возвышавшееся над причалом дерево гикори склонилось, будто разъяренный великан, и хлопнуло огромной ветвью по земле в нескольких футах перед Фрейдис. Ударной волной валькирию сбило с ног, а вторым шлепком дерево отшвырнуло ее в озерные воды.

Лара тем временем бешено вырывалась из объятий местной флоры. Мне пришлось вскинуть обе руки, добавить к этому жесту легкое волевое усилие, и земля поглотила вампиршу – так, что на поверхности оставалась только ее голова.

Сверкая серебристыми глазами, Лара дернулась – раз, другой, безмолвно и отчаянно, – после чего поняла всю безнадежность своего положения. Окажись я на ее месте, сопротивлялся бы вдвое дольше. Выходит, Лара вдвое сообразительнее меня. Она перестала дергаться и застыла до полной неподвижности. Ее голова походила на обломок статуи – сразу и не понять, что она принадлежит почти человеческому существу. Двигались только глаза. Лара пристально следила за мной. Ее былую игривость как ветром сдуло. Теперь на меня смотрела разъяренная тигрица.

– В этом не было необходимости. – Я взглянул на озеро, проверяя, как там дела у Фрейдис.

Зрение мое слегка затуманилось – так, словно я вглядывался в воду через запотевшее стекло. Наверное, такой была плата за нечеловеческие усилия, ведь мой заурядный мозг пытался разом воспринять все молекулы воды, находившиеся в беспрестанном движении.

Я нашел Фрейдис в тот момент, когда она оттолкнулась от дна, заработала сильными руками, по спирали устремилась к поверхности и вырвалась из воды с такой скоростью, что перелетела через релинг «Жучка-плавунца» – а на палубе столкнулась с Мёрфи.

– Нет! – вскричал я.

Новый жест, подкрепленный усилием воли, и еще два дерева потянулись к катеру. Их ветви угрожающе поскрипывали.

Фрейдис двигалась с дьявольской скоростью, и Мёрфи даже не пробовала дать ей отпор. В мгновение ока валькирия оказалась у нее за спиной – одна рука на талии Мёрфи, другая на ее горле. Я знал, что Фрейдис нечеловечески сильна: чтобы вырвать из горла Кэррин фунт плоти, ей достаточно крутнуть запястьем. Глаза валькирии вспыхнули холодным огнем.

– Довольно! – крикнула она.

Мощь Духоприюта при всей ее ужасающей беспредельности не очень-то годится для хирургических операций. Единственный мой шанс – убить Фрейдис так быстро, чтобы она не успела ничего понять, но у валькирий чертовски хорошая реакция. Я буду целиться ветвями – господи, что ж я раньше не насобачился разбивать деревьями разные предметы?! – в мишень на раскачивающемся катере, и от дюймовой погрешности зависит, выживет Мёрфи или нет.

Поэтому – да, довольно. Я шевельнул рукой, и деревья со скрипом отступили.

– Время обмена, сейдрмадр, – объявила Фрейдис. – Меняю вашу подругу на моего клиента.

– Зачем мне это? – крикнул я в ответ.

Фрейдис усилила хватку, и я видел, как Мёрфи напряглась от боли.

– Судьбой не предначертано, чтобы этот бой стал для нее последним, – сказала валькирия. – Если только вы не заставите меня прикончить ее.

Мёрфи просто взяла и подняла руки. Дважды что-то дзынькнуло, и две металлических детали вылетели у нее из пальцев, описали в воздухе дугу и плюхнулись в воду по обе стороны от «Жучка-плавунца», подняв фонтанчики брызг.

Это были две предохранительные чеки. Солдаты называют их «кольцами».

Мёрфи держала в обеих руках, справа и слева от ее головы – и головы Фрейдис, – по взведенной гранате.

Валькирия округлила глаза.

– Осколочные, – спокойно подтвердила Мёрфи. – Твой ход, сука.

На мгновение весь мир застыл в тишине.

– О боги, я ее обожаю. – С этими словами Фрейдис копьем перелетела через релинг и нырнула в озеро.

Мёрфи развернулась в противоположную сторону и отшвырнула обе гранаты подальше от «Жучка-плавунца». Одну пришлось бросать раненой рукой, снизу вверх. Преодолев семь или восемь ярдов, гранаты соприкоснулись с водной гладью, а парой секунд позже взорвались с оглушительным шумом, характерным для перемещения больших объемов жидкости и их трансформации в двадцатифутовый гейзер.

Я не обратил внимания на взрыв. Под такой толщей воды осколочные гранаты не представляют никакой опасности. Вместо этого я принялся выслеживать неуловимую валькирию – и нашел ее.

Фрейдис бесшумно подплыла к берегу и укрылась в тени взъерошенных древних ив. На выходе из воды она подхватила камень и отправилась было в путешествие по скалам, выбирая кратчайший маршрут к моему затылку, но я повернулся в ее сторону и крикнул во все горло:

– Эй, рыжая! Ваш клиент в норме, и вам совершенно незачем со мною драться, а если придется потратить остатки денег на вергельд для вашего шефа, я буду крайне недоволен!

Фрейдис растерянно остановилась, и не вздумайте обвинять ее в нерешительности: со своего места я никак не мог увидеть ее или услышать звук шагов. Но пока я находился на Духоприюте, этот остров – все равно что мое второе тело. Я мог бы бросить камень, и он, отрикошетив от пары-тройки деревьев, угодил бы валькирии прямо в голову.

Иногда один поступок доносит мысль вернее тысячи слов. Я поднял руку, усилием воли призвал на помощь землю острова, и Фрейдис по пояс погрузилась в почву. На все про все не ушло и удара сердца. Я услышал, как валькирия глухо вскрикнула.

– Вот видите? – крикнул я. – Это… в общем, это очень плохая мысль. Совершенно бесполезная. Я имею в виду, для вас. Может, просто поговорим?

– Лара! – позвала Фрейдис, дыша тяжелее обычного.

Я посмотрел на Лару и раздраженно взмахнул рукой:

– Ну, отвечай же!

– Я жива, – откликнулась Лара, взглянула на меня и с расстановкой добавила: – А ты – предатель.

– Но-но! – Я погрозил ей пальцем. – Это не я бросился на тебя с ножом.

– Что ты с ним сделал? – сухо и размеренно спросила Лара.

Я уже слышал такой тон. Однажды мне потребовалось вселить страх… даже трепет передо мной… в вампиршу по имени Бьянка. До той поры мы оставались довольно-таки дружелюбными оппонентами. Но все изменилось – и усложнилось, – когда я дал Бьянке понять, что она беспомощна.

Теперь же история повторялась.

Вот только Лара настолько сильна, хитра и опасна, что Бьянка ей в подметки не сгодилась бы.

Я снова оказался в одной из тех ситуаций, когда желательно следить за языком.

Поэтому я подошел к Ларе и присел на корточки.

– Что я сделал? Именно то, что обещал. Томас в безопасности. Здесь его не найти никаким поисковым заклинанием. Демон не причинит ему вреда. И свартальвы до него не доберутся. У нас все получилось.

– Я хочу его увидеть, – злобно прошипела Лара. – Хочу с ним поговорить.

– Нельзя. – Я потер глаза, нахмурился, потянулся сознанием к интеллектусу острова и почувствовал то, что чувствовал мой брат. А чувствовал он… почти ничего. Если не считать легкой боли, обессиленный Томас попросту впал в ступор. Его разум сдался под натиском физических раздражителей, и мой брат погрузился в благословенное забвение. – Он… без чувств.

– Без чувств? – Не желая смотреть на меня, Лара устремила взгляд в пустоту.

– Заперт в одной из камер, – объяснил я. – Ему ничто не грозит. Но и выйти он не сможет. Прямо сейчас он истощен. Отдыхает.

– Заперт в камере? Об этом ты ничего не говорил.

– Я сказал, что ему придется побыть здесь.

– Точно, – с горечью усмехнулась Лара. – И сдержал слово. Подумать только! Мне-то казалось, что ты поступил на службу к Мэб по недоразумению. Что у тебя нет соответствующих задатков.

Ой.

При этих словах я поморщился.

– Думаю, ты объяснил все, что хотел, Дрезден, – натянуто произнесла Лара. – Соотношение сил не в мою пользу. Неужели обязательно держать меня в таком… положении?

– С ножиком баловаться не будешь? – спросил я.

– Я готова к рациональным переговорам, – заявила она.

Я бросил на нее взгляд, напитанный профессиональным недоверием.

Делать непроницаемое лицо Лара умела куда лучше, чем я.

– Ладно. – Я попятился и взмахнул рукой.

Земля расступилась, приподнялась, и мгновением позже Лара вновь стояла на ногах, не приложив к этому ни малейших усилий. Едва освободилась правая рука, вампирша показала мне тактический нож, который до этого прятала… А черт знает, где Лара его прятала. Подняла вторую руку – с ножнами, – зачехлила нож и бросила его на землю между нами.

– Спасибо, – натянуто сказала она. – Я была бы признательна, если с этого момента мы станем вести дела по-честному и поговорим откровенно прямо сейчас.

– Разумеется, – кивнул я.

– Чего ты хочешь?

– В каком смысле?

– Не придуривайся, Дрезден, – попросила Лара. – Жизнь моего брата в твоих руках. Назови цену.

– Погоди. – Я приподнял брови. – По-твоему, я… Ого!

Она склонила голову к плечу.

– Послушай, Лара, – продолжил я. – Мне потихоньку становится понятно, что к чему, но… ты переоцениваешь мои достоинства. Вернее, то, что считаешь достоинствами. Я в такие игры не играю.

– Оглядываясь на поверженных тобой врагов, позволю себе не согласиться, чародей.

– Я действую жестко, – признал я, – но честно. По крайней мере, не отправляю брата в каталажку ради выгоды.

– Не такой уж ты идеалист, Дрезден, – с легкой улыбкой заметила Лара. – Рано или поздно ты устроишь геноцид, если тебе взбредет в голову, что это необходимо и правильно.

– Ты чертовски права. Устрою, – согласился я, поскольку трудно оспаривать весомые эмпирические доказательства. – Но если бы я был таким конченым мерзавцем, каким ты меня считаешь, ты не покинула бы остров в своем уме. Может, вообще не покинула бы.

– Что ты хочешь сказать? – прищурилась она.

– Адские погремушки, Лара! – Я всплеснул руками. – Желай я причинить тебе вред, сделал бы это прямо сейчас. Ты находишься на крайне невыгодной территории. Здесь у меня сплошные преимущества. Я способен выкинуть любой фокус, и ты не сумеешь мне помешать.

– Это я прекрасно понимаю, – процедила она.

Я впервые слышал слова, произнесенные с таким жестким апломбом.

– Да нет же! – воскликнул я. – Я не… О-хо-хо! Я говорю это не для того, чтобы давить на тебя. Лишь объясняю, на что способен, но не собираюсь реализовывать преимущество. Ведь это… недостойно! А я по возможности стараюсь сохранять достоинство.

– Что-что? – нахмурилась Лара.

– Пойми, я знаю, что ты по-настоящему безжалостный игрок, – сказал я. – Это в твоей природе. Но ты, помимо прочего, понимаешь, что такое семья.

– Поясни. – Она нахмурилась пуще прежнего.

– Понимаешь, что Томас – и мой родственник тоже. Я не стану вредить ему нарочно… Гм… Снова. И если ему понадобится помощь, я буду рядом.

– И, – задумчиво подхватила Лара, – если с тобой что-то случится, моего брата ожидает кошмарная участь.

– Не кошмарная, – возразил я. – Просто… пустота. Ничто.

Пока другой Страж не решит освободить его. Я еще не закончил каталогизировать заключенных. Дело в том, что картотека острова нематериальна и проверять здешних узников приходится в личном порядке; после первых шести встреч меня пару недель мучали кошмары, и я пришел к выводу, что у всякого мазохизма есть предел, а у моего – тем более.

– Он заперт здесь на веки вечные, – сказала Лара.

– Нет. Здесь он будет в безопасности, а позже мы найдем способ исцелить его.

– У такого положения вещей имеется весьма благоприятный побочный эффект. – Лара смерила меня ровным взглядом. – Чтобы спасти Томаса, отныне я должна вложить ресурсы в защиту твоей жизни.

Такого я не планировал. Честное слово.

И все же… по стандартам Лары, все выглядело именно так.

Намерение – совсем не то же самое, что результат. Да, намерения могут быть прекрасны, но они не останавливают кровотечение и не сводят шрамы.

И не исцеляют покалеченных братьев.

Черт подери. Такого я не планировал.

Или?..

Может, я чересчур много общаюсь с Мэб?

– Лара, – утомленно произнес я, – да, согласен, именно так все выглядит со стороны, и мы можем стоять здесь и пререкаться до самого утра, но, клянусь, я привез сюда Томаса не для того, чтобы получить рычаг воздействия на тебя. Вспомни всех, кто с тобой общается, и скажи: разве я не сильнее прочих стараюсь даже не коснуться твоих… рычагов?

Добрую минуту она смотрела на меня, и ее лицо оставалось непроницаемым, а затем…

– Голод мне в глотку, чародей! Или ты говоришь от чистого сердца, и в таком случае, – она с недоумением покачала головой, – я, похоже, совсем тебя не понимаю. Или ты из тех, кто способен обернуть несчастье и даже вероятность смерти единоутробного брата себе во благо, одновременно заковывая свои действия в такую нравственную броню, что твоя правота выглядит неоспоримой. И в этом случае я, пожалуй… восхищена твоим искусством.

– Думаю, существуют две точки зрения на этот вопрос, – сказал я, и Лара приподняла бровь. – Можешь записать все вышесказанное в маленькую черную книжечку и выучить наизусть, ведь тебе понадобилась помощь, ты ее заслужила, пришла за ней ко мне, а я ударил тебя по больному месту и обзавелся рычагом влияния на главу Белой Коллегии.

– Это первая точка зрения, – подытожила Лара.

– Или, – продолжил я, – можешь считать все произошедшее невероятным совпадением – а совпадения бывают совершенно безумными, тем более на нашей работе, не предназначенной для здравомыслящих людей. Мы решаем проблемы по мере их поступления, насколько это вообще возможно. Постоянно озираемся, ожидая ножа в спину, и стараемся предотвратить подобные удары. Отсюда наша с тобой подозрительность и бессознательное желание подстраховаться.

В глазах у Лары промелькнуло нечто вроде неохотного согласия, и она тихонько фыркнула через нос.

– Значит, ты придерживаешься того же мнения, что и старик. Но решил обезопасить себя от скорпиона, лягушонок.

– Я уважаю твои способности, Лара, – тихо продолжил я. – И ценю тебя выше остальных моих заклятых друзей. Но если мы хотим выжить, придется хоть в какой-то мере сгладить острые углы.

– Значит, – надменно усмехнулась она, – однажды, когда превосходство окажется на моей стороне, я могу ожидать от тебя соответствующей терпимости?

Тон ее голоса – жесткий, неумолимый – заставил меня вздрогнуть.

Более чем уверен, что мог бы выдумать множество жутких вещей, которые можно сотворить с Ларой Рейт, а она и бровью не повела бы. Но сделать так, чтобы она почувствовала себя беспомощной… Это уже из другой оперы.

По множеству причин мне определенно не хотелось думать о том моменте, когда превосходство окажется на Лариной стороне.

– Да, это справедливо, – выдохнул я. – Когда придет моя очередь, гарантирую достойное поведение. Но сама подумай. Ты получила то, что хотела. Наш брат в безопасности. Он спрятан от любых поисковых чар, и, пока гостит на острове, ему определенно не станет хуже. Да, пока мы не заберем его отсюда, тебе придется прикрывать мне спину, но вряд ли это сложно, поскольку Мэб и без того приставила меня к тебе. К тому же сейчас у нас имеются дела поважнее. Давай переживем эту ночь, а завтра разберемся с Томасом. Договорились?

Следующую минуту она смотрела на меня без каких-либо эмоций, а затем кивнула и отбросила с лица прядь волос.

– Ладно. Договорились. Ты умеешь убеждать. У нас и правда есть проблемы посерьезнее, и они в приоритете. Принимаю твои условия. И даю слово, что буду играть по правилам.

– Спасибо, – сказал я.

Лара подняла с земли нож и отвернулась.

– Теперь же, – она сделала шаг в сторону катера, – весы склонились в твою пользу, и в первую очередь надо восстановить равновесие. Начнем с моей телохранительницы. Попрошу ее отпустить.

Я повел рукой, отдавая острову негромкий приказ, и почувствовал, как Фрейдис с облегчением выбирается на поверхность земли. Рыжеволосая валькирия грациозно вышла из сумрака, приблизилась к Ларе, бегло осмотрела ее на предмет ранений и бросила на меня тот ровный, но полный осторожности взгляд, который люди обычно приберегают для опасных животных.

– Не пора ли вернуться в город? – спросила Лара своим обычным голосом, но я чувствовал, что под этим бархатистым очарованием скрываются острые колючки.

Смех, да и только. Чего мне не хватало, так это придумывать мотивацию для людей вроде Лары.

– Ступайте на борт, – сказал я. – Мне нужно захватить с собой пару вещей. Отплываем через пять минут.

Лара чопорно кивнула и направилась к катеру. Она вся перепачкалась и слегка прихрамывала. Я проводил ее взглядом.

– НАДО ЛИ ПРИГОТОВИТЬ ЕЩЕ ОДНУ КАМЕРУ ДЛЯ ЭТОГО СУЩЕСТВА?

Оказалось, за спиной маячит Альфред. Его приближения я не почувствовал.

А это… неприятно. По сути, моя связь с островом безгранична. Стоит поднапрячь внимание, и я могу узнать, сколько здесь муравьев, сколько птиц, сколько рыб в прибрежных водах. Но чтобы лучше познакомиться с каким-нибудь обитателем здешних камер, я должен пропустить через сознание его криминальное досье и в некоторой степени прочувствовать, кто он такой и что совершил. А еще я не способен ощутить присутствие Альфреда. Этот дух всегда являлся по первому зову…

…И до сего момента я считал, что у него нет выбора.

Но у Альфреда, как видно, имелись свои секреты. К примеру, несмотря на мою глубокую связь с островом, тюремщик умел скрывать свое присутствие и компенсировать присущий всему живому страх перед здешними заключенными, дабы тот не нанес непоправимого ущерба моей психике.

Поэтому я не мог не задаваться вопросом: быть может, Духоприют скрывает от меня что-то еще?

– В этом нет необходимости, – шепнул я в ответ. – Альфред, насколько крупное существо можно закрыть в одной из твоих камер?

– ФИЗИЧЕСКИЙ РАЗМЕР НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ, – ответил дух. – В ОТЛИЧИЕ ОТ МЕТАФИЗИЧЕСКОЙ МАССЫ. – Его зеленые глаза вдруг зажглись свирепым огнем. – ПОСЛЕДНЯЯ ИЗ ТИТАНОВ ВЫШЛА НА ТРОПУ ВОЙНЫ.

– Да, – мрачно подтвердил я. – Сможешь ее забрать?

– СМОГУ, ЕСЛИ ТЫ ПРОВЕДЕШЬ СВЯЗУЮЩИЙ РИТУАЛ, – ответил Альфред.

– С какого расстояния? – спросил я.

– Я ОХРАННИК, А НЕ ОХОТНИК ЗА ГОЛОВАМИ, – ответил Альфред. – ПОЖАЛУЙ, ДОСТАТОЧНО БУДЕТ ДОСТАВИТЬ ЕЕ К БЕРЕГУ ОСТРОВА – ЕСЛИ ВОСПОЛЬЗУЕШЬСЯ АТАМОМ ИЗ НАШЕГО АРСЕНАЛА.

Атам – это магическое приспособление. Что-то вроде волшебной палочки, но в форме кинжала. Очень мощная штука, когда речь заходит о ритуальной магии.

В арсенале острова хранился один из таких ножей. Его я украл у Владыки подземного мира – с той же полки, где лежали Плащаница и Терновый венец. Если это действительно тот самый атам – а я не сомневался, что так оно и есть, – то после его применения мне светят долгосрочные неприятности.

Но если Чикаго захлестнет буря, которой я ожидал, не воспользоваться этим ножом будет попросту безрассудно.

– Говоришь, к берегу? – переспросил я. – Ладно. Принеси атам. И связующий кристалл. И еще деревянную табличку.

– ВОЗЬМЕШЬ И НОЖ, И ТАБЛИЧКУ?

Судя по голосу, Альфред слегка испугался.

Что неудивительно, ведь силу этой сдвойки трудно переоценить.

– А то, – ответил я самым развязным тоном. – В конце концов, это всего лишь половина арсенала. И как только мы отчалим, приведи защитный периметр в состояние боевой готовности. Чтобы никто не вошел и не вышел. Понял?

– ПОНЯЛ, СТРАЖ, – с поклоном ответил дух.

– Вот и молодец, – вздохнул я. – А теперь тащи сюда мои игрушки. Впереди долгая ночь.

(обратно)

Глава 36

Когда я вернулся на катер, Кэррин сидела на табурете, который вытащила на крышу рубки, а ствол ее личного «П90» – внебрачного отпрыска штурмовой винтовки и коробки бельгийских шоколадных конфет – покоился на рейлинге и смотрел примерно туда, где совсем недавно проходили переговоры между мной и Ларой.

Я присмотрелся. Да, у Кэррин был неплохой обзор. Она могла застрелить и вампиршу, и вышедшую из воды Фрейдис.

– Одним махом всех побивахом? – спросил я.

– Я знаю, кто мне друг, – пожала плечами она.

– Но ты не выстрелила.

– И кто враг, тоже знаю. – Она обхватила себя руками, будто замерзла, и взглянула вниз, в сторону каюты, где Лара и Фрейдис смывали грязь и переодевались в запасную одежду. Какая-то принадлежала Томасу и должна была подойти по размеру. – Лара устала, напугана и действует по велению инстинктов. В ином случае она не набросилась бы на тебя.

Секунду-другую я смотрел на Кэррин, а затем с удивлением предположил:

– Она тебе нравится.

– Она наводит на меня ужас, – спокойно ответила Кэррин. – Но должна признать, что в каком-то смысле я ее уважаю. Когда мы пересекались по делам ОСБ, она не отлынивала от работы и всегда держала слово. А это уже кое-что.

– Согласен. – Я открыл заслонку, чтобы за ревом двигателя Лара не подслушала наш разговор. У вампиров невероятно чуткий слух. – В общем, теперь у меня одним врагом больше.

– Может быть, – усмехнулась Кэррин. – Но я видела, как все произошло. Ты одолел ее, но сделал это с уважением. Она не такая мелочная, как другие сверхъестественные типы, с которыми мне довелось познакомиться. Не исключено, что она спустит все на тормозах. А если захочет драки… – Она пожала плечами. – Что ж, будет ей драка.

– Сегодня ситуация особенная. Очень стрессовая. Поверь, если в будущем Лара захочет дать нам бой, у нас не будет ни единого шанса на победу.

– И что? – Голубые глаза Кэррин ярко сверкнули. – Хочешь убить ее прямо здесь? И сбросить труп в озеро?

– Разумеется, нет, – сердито ответил я.

– Тогда перестань искать мнимые трудности, – посоветовала она. – Надо или закончить все здесь и сейчас, или смириться с тем фактом, что, не делая этого, ты даешь Ларе фору. Так или иначе, не вижу смысла ныть и прибедняться.

– Если меня выпрут из Совета, – сказал я, – никто не помешает Ларе напасть на меня в любое удобное время.

– Не забывай про Мэб, – хмыкнула Кэррин.

Это точно. Я поджал губы. Честно говоря, я не сомневался, что в долгосрочной перспективе приму смерть во имя Королевы Воздуха и Тьмы, но, пока я не погиб, выполняя ее поручения, у меня оставалось официальное звание Головореза Зимы, а вместе с ним и некоторые преимущества. Гарри Дрезден – важная персона, и любой, кто дерзнет напасть на меня, не вступив в соответствующий теневой заговор, столкнется с раскладом не в свою пользу, и, даже если сумеет провернуть все по высшему разряду, избавиться от тела и избежать моего смертного проклятия, рано или поздно его настигнет судьба в лице Мэб.

Мало кто горит желанием перейти дорогу подданным Зимнего двора, а тем более это относится к сидхе, правящим другими хищниками-фэйри с позиции силы и откровенной безнравственности.

Опираясь на свою репутацию и личную власть, Мэб создала Неписаный договор с чистого листа. Да, она требовательный босс, но никогда меня не предавала.

Если Мэб дает слово, все знают, что она не шутит. Вернее сказать, все, кроме Этне.

Я понял, что верчу в руке связующий кристалл, примерно шесть дюймов в длину и полтора или два в толщину, светящийся той слабейшей люминесценцией, какую можно заметить только периферийным зрением.

– Таким же ты связал Томаса? –спросила Мёрф.

– Угу.

– По-твоему, в него можно заключить титаншу?

– Несомненно, – соврал я.

Кэррин небрежно сплюнула за борт и уставилась на меня.

Я поморщился:

– Это непростая работа. Ты противопоставляешь свою волю тому, кого связываешь. Если твоя воля достаточно сильна, все получится. А если нет…

– Тот, кого ты хотел связать, прикончит тебя?

– Она и без того планирует меня прикончить, – заметил я.

Кэррин склонила голову набок, давая понять, что мой ответ ее вполне устраивает.

– Стало быть, твоя воля покрепче, чем у Томаса?

– Он был не в той форме, чтобы дать отпор, – сказал я. – У него выдался очень долгий день.

Кэррин понимающе кивнула.

– Отправляя Томаса в камеру, ты причинил ему боль. Да?

– Пожалуй, такой боли он еще не испытывал, – подтвердил я. – Но других вариантов у меня не имелось.

– Матерь божья… – Мёрф посмотрела на меня, затем на черную воду озера. – Сочувствую. Жаль, что тебе пришлось так поступить.

– Ну, мне-то больно не было.

– Ага, конечно. Что случится с Томасом, если ты не переживешь эту битву?

– Он останется здесь, – ответил я. – Скорее всего, навсегда.

– Гарри, скажи честно: его можно исцелить? Или ты просто хочешь выиграть время?

Я пожал плечом и покачал головой:

– Не знаю.

– Не знаешь?!

– Пойми, вся эта затея – сплошная импровизация. – Я подумал о брате, запертом в кристальной тюрьме на всю обозримую вечность. И о Жюстине с малышом – без отца. – Но попробовать я обязан.

– Да, обязан, – кивнула она и выдохнула сквозь стиснутые зубы.

Под размеренное тарахтение катера мы оба смотрели в сторону приближавшегося Чикаго, и я чувствовал, как в тишине растет напряжение.

Ладонь Кэррин скользнула в мою.

В городе уже горели огни, хотя мы увидим их, только оказавшись ближе к берегу. Свечи в окнах. Костры в мусорных баках.

Но пока что Чикаго был тихим, темным и неестественно спокойным.

Он ждал.

Где-то там спит моя дочь, а Мыш лежит в ногах и охраняет ее сон.

Я вспомнил, как чудовищный алый луч из Глаза титанши крошил камни маленького замка Марконе.

– Это… – прошептал я, – уже слишком.

– Ты о чем? – не поняла Кэррин.

– О масштабах, – сказал я. – Это не междоусобица, которой можно найти хоть какое-то объяснение. И не частный детектив-оригинал со своими причудами. Это целый город. Этне и король Корб не обременяют себя маскировкой. Прольется столько крови, что Чикаго взвоет благим матом.

– Люди будут в ужасе, – согласилась Мёрфи.

– И первым делом ополчатся на тех, кто вызывает этот ужас, – подхватил я. – Да так, что испанская инквизиция покажется кучкой аниматоров в детском кафе.

– Если у Корба и Этне все получится, – поежилась Мёрфи, – между смертными и сверхъестественным миром начнется война.

– Ага, – угрюмо ответил я, глядя вперед, где во тьме вырисовывались призрачные очертания моего города; я выжал из старенького мотора все, на что он способен. – Если.

(обратно) (обратно)

Джим Батчер Поле битвы

Глава 1

Апокалипсисы всегда случаются в ведьмин час.

Теперь вы знаете это.

Если подумать, в этом есть смысл. Апокалипсис, по сути своей, угрюм и мрачен. Лучшее время для сбора энергии для этой работенки — глубочайшая, темнейшая и холоднейшая часть ночи. Это затишье меж двумя часами ночи и рассветом. Есть много названий для этого времени. Ведьмин час. Час волка. Тьма ночи. Я могу продолжать до бесконечности, потому что есть еще много подходящих названий для этого.

Но все они говорят об одном и том же времени. Час, когда ты сидишь в постели весь в поту от ночных кошмаров. Час, когда ты просыпаешься без какой-либо причины, кроме страха перед будущим. Час, когда ты смотришь на часы, желая заснуть; зная, что этого не произойдет, а усталость и отчаяние долбят свинцовыми дубинками в двери сокровищницы твоего разума.

Вот тогда и начинается апокалипсис — в колдовской час. И я бросился в него, как в омут головой.

Жучок-Плавунец, старая лодка моего брата, потрепанный клон Орки из Челюстей, была слишком унылой, чтобы перепрыгивать через волны озера Мичиган, пока мы возвращались в отключенный от света город Чикаго, но тем не менее она пробиралась сквозь них как бульдозер.

Враг, с большой буквы «В», надвигался на город и лишь небольшая часть сил, которую смогли за это время собрать нации Соглашений, стояла между неизвестной силой народа фоморов, возглавляемой безумной богиней, несущей сверхъестественное супероружие, и примерно восемью миллионами беззащитных людей, у которых было очень мало средств для самозащиты.

Я попытался выжать из старого движка лодки побольше газа, но он начал издавать странный стонущий звук. Я стиснул зубы и расслабился. Я никого не защищу, если двигатель взорвется прямо мне в лицо и мы останемся болтаться в озере, как пластиковый стаканчик.

Мерфи, прихрамывая, поднялась по лестнице с нижней палубы и проскользнула ко мне в рулевую рубку. Во мне около 6,8 или 6,9 футов, в зависимости от ботинок, а Мерф приходилось носить толстые носки, чтобы достичь даже пяти футов, поэтому я занимал немного больше места, чем она.

Но даже так, она скользнула ко мне и прижалась к моему боку.

Я обнял ее и на секунду закрыл глаза, сосредоточившись только на том, как она прижимается ко мне. Конечно, кобура и Р90, которые она носила (незаконно, если это имело значение в данный момент), делали ее немного более неуклюжей и колючей, чем диктуют всякие такие романтические истории, но все же, учитывая все обстоятельства, я не возражал. Она также была теплой и мягкой, напряженной и настороженной рядом со мной.

Я доверял ей. Что бы ни случилось, она прикроет мою спину, и она сильная и умная.

(И ранена, прошептала какая-то сомневающаяся часть меня. И уязвима.)

Заткнись, я.

— Сколько еще? — спросила Мерфи.

— Если бы хоть один из фонарей горел, мы бы уже увидели горизонт, — сказал я. — Как там наши гости?

— Встревожены, — сказала она.

— Хорошо. Так и должно быть, — я посмотрел на нее и сказал, — если что-то случится, это будет недалеко от берега. Для врага наиболее разумно разместить там своих людей или что-то еще. Лучше передай всем, чтобы были готовы.

Мерфи нахмурилась и кивнула.

— Ты ждешь неприятностей? Я думала, эта леди Титан...

— Этниу, — подсказал я.

— Этниу, — продолжила она без раздражения, — сказала, что они не покажутся до ведьминого часа. А сейчас полночь.

— Для практикующих, ведьмин час — это между двумя и тремя часами ночи. И к тому же. Я не думаю, что одержимая местью богиня пользуется какой-нибудь надежной газетой или часами, ‑ сказал я. — Я думаю, что фоморы — водная нация. Я думаю, что если она действительно ведет армию, то у нее уже есть разведчики и нарушители спокойствия. И я думаю, что даже без их охраны, без их армии, в этом городе есть существа, против которых только дурак будет сражаться честно.

— Полагаю, среди полубогов нет места чести, — съязвила она. Я промолчал.

Она обратила на это внимание. Я видел, как она изучает мое лицо и потом спрашивает:

— Насколько же тебе хреново, что ты не отвешиваешь шуточек?

Я покачал головой.

— Дело не только в том, что произойдет сегодня ночью. А в том, что это значит. сверхъестественный легион идет, чтобы убить всех в городе. Устоит ли Чикаго или падет, он не остается прежним. Это будет слишком объемлюще и жестоко. На этот раз мир смертных не сможет проигнорировать это. Не важно, что случится сегодня ночью, весь мир. Изменится. Эпоха.

На мгновение она серьезно задумалась.

— Мир всегда меняется, Гарри. Вопрос только в том, как.

— Возможно, — сказал я. — Но я не представляю, как это может измениться к лучшему. Смертные против сверхъестественного мира — это плохо, Мерфи. Ужасно. Для всех нас, — я покачал головой. — И это вот-вот произойдет. Я не знаю когда. Но что бы ни случилось, оно надвигается. Прямо сейчас надвигается.

Она молча прислонилась ко мне и сказала:

— Что нам делать?

— Черт меня побери, если я знаю. Лучшее, что можем.

Она кивнула. Затем взглянула на меня и серьезно сказала:

— Тогда подними голову. Оставь эту войну на завтра. У нас и на сегодня много всяких дел.

Я глубоко вздохнул, закрыл глаза, выдохнул и отгородился от маленького океана страха, что бурлил в моем сознании. Как я и говорил, это беспокойство приходило, независимо от того, что я делал. И я встречусь с ним лицом к лицу, когда он придет. Разделяй и властвуй.

Потому что сегодня ночью только одна мысль должна занимать все умы.

— Защитить Чикаго, — прорычал я.

— Чертовски верно, — сказала Мерфи. — Так как мы это сделаем?

Я покачал головой.

— Как я понимаю, наша основная забота — это Этниу.

— Почему? — прямо спросила Мерфи. — Она, конечно, сильна, но она всего одна. Она не сможет быть одновременно в нескольких местах.

— Потому что она владеет Оком Балора, — сказал я.

— Кого?

— Короля изначальных фоморианцев, — сказал я. — Архнемезис Туата, которые, я думаю, были что-то типа прото-сидхе. Правил Ирландией в доисторические времена. Было пророчество, что он будет убит своим внуком, поэтому он запер своего единственного ребенка в башне на несколько тысяч лет.

— Этниу, — предположила Мерфи.

— В яблочко.

— Тысячелетия в плену. Должно быть, она постоянна и хорошо приспособлена, — сказала Мерфи. — Так он ей просто одолжил Око или как?

— Типа того. Он помер жуткой смертью после того, как какой-то симпатичный Туата прокрался и обрюхатил Этниу. Родившийся ребенок в результате убил Балора. Может быть, малыш подарил Око своей маме на Рождество. Я не знаю.

Она посмотрела на меня.

— Что ты знаешь об этом?

Я покачал головой.

— По большей части смертный фольклор, что по сути смахивает на попытку выучить историю, играя на телефоне. Но Око... это оружие, которое находится за пределами того, что мир видел в течение тысячелетий. Где бы ни собрались дать бой войскам фоморов, мы просто скучкуемся, чтобы Око уничтожило нас всех вместе. И из того, что я слышал, у нас есть очень мало способов по-настоящему ранить Этниу. Но если мы будем стоять в стороне и ничего не делать, она буквально сравняет город с землей.

— Так как мы победим? — спросила Мерфи.

— Будь я проклят, если знаю, — ответил я. — Совет Старейшин все это время собирал информацию. Может, они уже накидали варианты.

— Вот почему ты отправился на остров, — сказала Мерфи. — Думаешь, что сможешь запереть ее там.

— Я думаю, что если я попробую подойти и связать ее, она разорвет мой мозг на части изнутри, — сказал я. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не положить руку на нож, который я теперь носил на бедре. На самом деле, было бы лучше, если бы я вообще не думал об этом. Слишком много вещей в этом мире слишком хорошо улавливают проблески ваших мыслей. — Может быть, ее можно измотать. Тогда, вероятно, у меня будет шанс.

— Может, — заметила Мерфи. — Вероятно. Я слышу много болтовни.

— Да, ну это потому что я говорю оптимистично, — сердито ответил я.

— Тогда давай назовем это планом Б.

— Планом Зет, — сказал я. — Это не обычная наша заварушка. Там я все еще тяжеловес. А в лиге, в которой орудуют эти люди, я в лучшем случае середнячок. Я... — я покачал головой. — Я надеюсь, что у кого-то есть идея получше, чем у меня. — Я почувствовал, что инстинктивно напрягаюсь, и наполовину сбросил газ. — Окей. Мне кажется, мы уже близко. Если и будут неприятности, то где-то между нами и берегом. Лучше дай им знать.

Она боднула головой мою руку, прильнула на мгновение, а затем оттолкнулась.

— Я им скажу.

Она осторожно прихрамывала, вновь спускаясь под палубу, и я начал еще немного сбавлять скорость, вглядываясь в ночь. Смотреть было особенно не на что. Виднелся какой-то городской отсвет на брюхе облачного покрова, к югу от Ороры, и на дальнем берегу озера, но Чикаголенд был окутан кромешной тьмой.

Только... это было не так.

Я просто не был способен увидеть свет костров с такого расстояния.

Высокие, темные, безмолвные скалы городского горизонта вырисовывались на фоне не-совсем-черных туч. В окнах горели сотни свечей, но они казались маленькими одинокими огоньками во всей этой темноте. Должно быть, на улицах горели костры, потому что они отбрасывали красные конусы света на нижние этажи некоторых зданий.

Я еще больше сбавил газ. Я довольно хорошо представлял себе свое местоположение на озере благодаря моей ментальной связи с островом позади нас, но я был уверен в своем положении только в пределах, быть может, сотни ярдов, а темнота делала многое сложнее. Я не хотел пропустить проход в гавань и разбить лодку о камни.

Электрические фонари, которыми я обычно пользовался, помогая себе рулить, погасли, когда последний Титан использовала Око Балора на крыше почти неразрушимого замка Общества Светлого Будущего. Око проделало в ней дыру и одновременно послало импульс магической энергии, которая полностью уничтожила городскую сеть, включая электронику в автомобилях и самолетах, и электрические системы на лодке. Старый дизельный двигатель все еще пыхтел, но это было, пожалуй, единственное, что уцелело на корабле после выброшенного Оком суперклятия. Химические фонари висели на носу и корме, но это было только для того, чтобы кто-то еще не врезался в нас, если кто-то еще бороздил озере Мичиган в эту ночь.

Я всматривался сквозь грязное стекло рулевой рубки в поисках белых маркеров канала, которые должны были почти светиться в темноте. Огни в гавани, разумеется, не горели, а освещение восемнадцатого века не очень‑то способствовало должной безопасности при управлении лодкой.

Внезапно раздался хруст, протестующий визг корпуса и надстроек, и за несколько секунд лодка из медленно движущейся превратилась в неподвижную. Я пошатнулся и был вынужден ухватиться за консоль управления лодкой, чтобы сохранить равновесие, а штурвал внезапно завертелся у меня в руках, рукоятки ударили меня по пальцам достаточно сильно, чтобы оставить синяки, прежде чем я успел их убрать.

Я выскочил из рулевой рубки, когда лодка начала резко крениться влево и вперед, древесина застонала.

Мерфи появилась с нижней палубы, химический фонарь свисал с ее кобуры, маленькая винтовка висела на плече. Она, пошатываясь, уперлась больным плечом в переборку и зашипела от боли, потом выбралась на палубу и уперлась ногами в поручни, держась одной рукой.

— Гарри? — позвала она.

— Я не знаю! — крикнул я в ответ. Я сунул руку под рубашку и вытащил старый серебряный кулон моей матери с красным камнем в центре пятиконечной звезды. Я поднял его, пробормотал [i]слово[/i] с выдохом воли, и серебро амулета и цочкии начало светиться мягким голубым волшебным светом. Я быстро двинулся вперед, в то время как корабль качнулся в другую сторону, застонал и завизжал, держа свет так, чтобы я мог видеть немного перед собой. — Мы должно быть сели на мель!

Но когда я перешагнул через густые залежи канатов и добрался до носа лодки, то увидел перед собой только темную воду. На самом деле, свет от моего амулета высветил полосы отражающей ленты и пластиковые отражатели на доках, впереди меня и немного левее. Которые были в порту, на корабле, я полагаю.

Мы все еще были в глубокой, чистой воде. Так что за черт?

Корабль застонал и качнулся в другую сторону, и именно тогда я почувствовал запах.

Это была всепоглощающая вонь дохлой рыбы. Вот дерьмо.

Я повернулся и поднял свой амулет над скоплением «канатов», через которые перешагнул.

Это была толстая, резиноподобная, пульсирующая, живая конечность, щупальце темно‑красно‑фиолетового цвета, покрытое кожистыми бородавчатыми узелками и усеянное зубчатыми присосками — и оно было примерно в полтора раза толще телефонного столба.

Я не приказывал своему телу двигаться в кошмарной замедленной съемке, но мне все равно казалось, что так и происходит, когда я следовал за щупальцем к борту корабля, где оно скользнуло вверх по корпусу и схватило надстройку, прикрепившись к ней десятками и десятками липких присосок — и спустилось к огромной, громоздкой фигуре в воде, чему-то почти такое же массивному, как сама лодка.

Это щупальце изогнулось, сменив форму, и лодка снова завизжала, качнувшись в другую сторону.

И огромный, слабо светящийся глаз мерцал на меня сквозь воды озера Мичиган.

Колоссальный кальмар. Кракен.

Фоморы высвободили долбаного кракена.

— Звезды и ка... — начал ругаться я.

А потом воды озера взметнулись вверх, и то, что казалось парой дюжин щупалец, как и первое, вырвалось из глубин прямо мне в долбаное лицо.

(обратно)

Глава 2

Щупальца. Вот что я помню про следующие несколько секунд.

В основном щупальца.

Что-то ударило меня в лицо и в грудь, и мне показалось, что мне врезали водяным матрасом. Меня отбросило назад от поручней и, не успел я упасть, как что-то уже начало сдавливать мои лодыжки, прижимая их вместе. Я глянул вниз и увидел пару извивающихся щупалец, удерживающих мои ноги. Зубастые присоски искали за что зацепиться. Тщетно на данный момент — в укреплённом заклинаниями костюме Молли из паучьего шелка всё ещё хватало заряда, чтоб удержать их, и сжимающиеся зубы не могли пробиться сквозь ткань.

Затем третье щупальце, гораздо более тонкое, обвилось вокруг моего лба. Раздался потрескивающий звук и я почувствовал как множество мелких зубцов, прорвавшись сквозь мою кожу, впиваются в кости моего черепа.

Шум подобного свойства, заставит запаниковать очень быстро.

Моя голова треснулась обо что-то, так что звёзды в глазах заплясали, а затем мою голову и мои ноги внезапно потянуло в противоположные стороны.

Я ухватился за щупальце, которое держало меня за голову, и потянул в обратном направлении с достаточной силой, чтобы не дать ему сломать мою шею — и, в результате, неловко повис, растянутый между непреодолимыми противоборствующими силами, просто пытаясь выжить.

История моей чёртовой жизни.

Гарри Дрезден, профессиональный чародей. Я занят немного, а то пожал бы вам руку.

Я потянул изо всех сил, используя всю верхнюю часть своего тела, и щупальце, хотя и невероятно мощное, растянулось, словно резиновое, и немного расслабилось — достаточно, чтобы я смог выдохнуть быстрое заклинание: «Инфузиарус!»

Шар зелёно‑золотого огня, яркий, как крошечное солнце, зажегся в ладони моей правой руки — которая как раз и сжимала проклятое щупальце кракена.

Само существо, по-видимому, не могло издавать звуков, но оно содрогнулось от боли, извиваясь и дернувшись прочь от внезапно возникшего пламени. Жучок-Плавунец заскрежетал в агонии, когда зверюга забилась.

Я заорал, когда моя голова словно вдруг оказалась в огненном кольце из-за впившихся в неё щупалец, но боль быстро исчезла в странном статическом холоде, которым Зимняя Мантия заменяла большинство болевых ощущений. Шум из-за этого был оглушительным. По крайней мере мне так казалось, поскольку скрежет по моему черепу проводил звук прямиком в мои слуховые косточки. Горячая кровь потекла у меня по лицу, по ушам и сзади по шее — раны на голове кровоточат так, что вы не поверите, и я только что получил дюжины этих ран.

Я вскрикнул, вкладывая в заклинание в своей руке ещё больше энергии, и мой маленький солнечный шарик вспыхнул ацетиленовой горелкой. Резко завоняло паленым мясом и щупальце внезапно сорвалось, прожжённое насквозь, а я тяжело рухнул на палубу, грянувшись о доски предплечьями.

Секундою позже щупальца, обвивавшие мои лодыжки, вздёрнули меня в воздух и швырнули в ледяные воды озера Мичиган.

Удар о поверхность воды был похож на удар о плиту из хрупкого бетона. Мне удалось свернуться в защитную позу и немного рассеять силу удара, но, увы, недостаточно, чтоб из моих легких не выбило воздух как раз в тот момент, когда я погрузился в ледяную тьму.

Нет ничего холоднее, чем холод тёмной воды. Он... почти что как хищник, живое существо, и вы можете чувствовать, как он вырывает из вас тепло, как только вы погружаетесь в него. Опуститесь ниже первой пары футов, и даже летом, эта вода быстро становится очень холодной. А когда тебя тащат на дно и на уши внезапно обрушивается давление воды, а тело в шоке от холода, запаниковать и утонуть будет очень легко. Независимо от планов проклятого кракена.

Я лихорадочно искал варианты. Вода и магия в основном не сочетаются.

Вода во многих отношениях считается абсолютным проявлением природного мира. Вода восстанавливает равновесие — и если у волшебников чего-то и нет, то это как раз равновесия. Мы нарушаем окружающий мир одними своими мыслями и эмоциями, попираем нормальные законы реальности по своей прихоти. Но существует причина, по которой Инквизиция и прочие в своё время практиковали погружение в воду — окружите чародея водой, и ему повезет, если он сможет создать простейший, самый слабенький магический свет или искру статического электричества.

Что... оставляло меня с очень ограниченными возможностями для борьбы с проклятым гигантским кальмаром.

Хотя, даже щупальцу должно быть ясно, что ежели и есть место, где ты не захочешь сражаться с Зимним рыцарем — так это во тьме и холоде.

Я мог видеть эту штуку внизу, в темноте. Мои глаза улавливали тонкие фиолетовые и синие оттенки биолюминесценции, слишком тусклые, чтобы их можно было заметить в любой другой обстановке, что была менее тёмной. Это неприятно напомнило мне, каково это — использовать стандартные антигламурные мази, чтобы видеть сквозь иллюзию, только наоборот. Может быть, на самом деле кракен не излучал света. Может быть, зрение фейри просто переделывало картинку в нечто знакомое для моего человеческого мозга. Но я видел его ясно, как днём, даже здесь — в ледяной темноте. Или, может быть, особенно здесь — в ледяной темноте. Щупальца дергали меня из стороны в сторону и я чувствовал, как ещё больше этих штуковин прилепилось ко мне. Одно на спину, одно поперек бёдер, другое вокруг левой руки — и я почувствовал, когда они потянули меня ближе.

Я увидел один большой стеклянный глаз размером с колпак колеса, а затем на фоне подсвеченной плоти кракена разглядел чёрный контур его клюва — обсидиановую массу твёрдой, режущей брони, которая могла разрезать меня пополам так же легко, как садовые ножницы срезают цветок.

Затем раздался приглушённый булькающий звук от удара и через секунду появился кто-то ещё, рассекая воду с нечеловеческой скоростью и грацией, двигаясь скорее словно тюлень, чем человек.

На ней не было ничего, кроме чёрного спортивного белья. Её нечеловечески бледная кожа почти-что сияла в моем магическом зрении. Серебристые глаза отражали немногий оставшийся свет, словно у кошки, и она держала в руке один из запасных кинжалов-кукри моего брата, без сомнений вытащенный из оружейного шкафчика под палубой. Она пронеслась сквозь толщу воды, схватила меня за шиворот, а потом...

просунув одну холодную руку за мой чёртов ремень, упёрлась ногой мне в бедро, чтоб получить точку опоры, и взмахнула ножом с нечеловеческой силой и скоростью, преодолевая сопротивление воды.

Лезвие рассекло бородавчатую кожу кракена, выпустив облако пурпурной крови. Тварь дёргалась и извивалась, и корпус Жучка-Плавунца стонал в воде, когда она рубанула меня по ногам, как убийца-маньяк с топором, но умудряясь при этом не задевать моё тело.

Через секунду давление на мои лодыжки ослабло, а затем монстр оторвал от меня свои щупальца, прихватив с полдюжины маленьких кусочков плоти из моих лодыжек и икр.

Лара Рейт, королева Белой Коллегии вампиров во всём, кроме имени, секунду смотрела, как монстр отступает, сжав в руке нож. Затем она переместила свою хватку с моего пояса на подмышки, оттолкнулась ногами и потащила меня на поверхность.

Мы вырвались на воздух и я с хрипом втянул в лёгкие как можно больше драгоценного вещества. Рука Лары была как тонкий железный прут под моею рукой, твердо удерживая мою голову над водой.

— Чародей, возвращайся в лодку, — приказала она. Намокнув, её угольно-черные волосы прилипли к её голове. Из-за этого её уши заметно торчали и, каким-то образом, это заставляло её выглядеть лет на десять моложе. Её глаза пылали от гнева.

— Я не хочу, чтобы мой брат застрял на том острове, потому что ты слишком глуп, чтоб воздержаться от плавания с кракеном.

— Я тут при чём!? — возмущённо пробулькал я, отплёвываясь от воды.

С внезапным кашляющим и шипящим звуком яркий свет залил поверхность озера. Мёрфи зажгла сигнальный огонь на носу Жучка-Плавунца, примерно в двадцати ярдах от нас. Она стояла, высоко поднимая горящую шашку в руке, и вглядывалась в воду за бортом.

— Мисс Мёрфи! — резко позвала Лара и Мёрф развернулась в направлении нас. Свет от шашки слепил её, мешая увидеть всё, что находилось вне области света, но она зажгла его, чтобы показать нам, где найти лодку, как только поняла, что я ушел под воду.

Вода вдруг забурлила от движения поблизости.

— Вперед! — крикнула Лара и плавно, как выдра, нырнула под воду, исчезнув с толчком ног, которые были чересчур отвлекающими, даже в такой ситуации. Я развернулся в воде и начал грести в направлении лодки. Я был в хорошей форме, но плавание не было моим коньком. Вода вокруг меня вспенилась, но борт лодки приближался относительно медленно. Мёрфи поспешила в моём направлении с сигнальной шашкой, на ходу призывая:

— Сюда!

Тонкая, опасная на вид валькирия перемахнула через рундук в задней части главной палубы, где мы хранили корабельные тросы, сжимая в руке бухту каната. У Фрейдис были короткие рыжие волосы, яркие зелёные глаза, веснушки и боксерские шрамы. Она переоделась в чёрное тактическое снаряжение. Её руки буквально размылись в движении, когда она развязала крепление и швырнула канат в моём направлении.

Кольцо каната шлёпнулось на воду в футе от моей головы и я вцепился в него. Фрейдис стала тащить меня с такой силой, что из-за сопротивления воды мне было трудно держаться за трос.

— Гарри! — закричала Мёрфи, показывая куда-то сзади меня.

Я резко повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть горб волны, несущийся на меня, пока нечто массивное набирало скорость в воде.

Я начал подтягиваться вперёд по канату, но чем сильнее мы тянули меня, тем сильнее вода отталкивала меня назад.

— Гарри! — снова крикнула Мёрфи, швыряя в меня сигнальной шашкой. Она закувыркалась в полёте, ошеломляя меня своей яркостью. При моем росте я вовсе не акробат или нечто подобное, но моя зрительно-моторная координация не так уж плоха. Я протянул руку, подбросив шашку в воздух вместо того, чтобы поймать, а затем в последнем отчаянном усилии умудрился схватить её — как раз в тот момент, когда щупальца снова впились в меня и потащили под воду. Горение магния вспыхнуло ещё ярче, когда он ударился о воду вместе со мной.

Магний горит примерно при двух тысячах девятистах градусах по Фаренгейту. Поэтому, когда я прижал горящий конец шашки к щупальцу вокруг моего пояса, оно отдёрнулось так же быстро, как лопнувшая резиновая лента — и костюм из паучьего шелка достиг предела своей выносливости, оторвавшись от меня папиросной бумагой и оставляя после себя синяки от щипков по всему моему торсу.

Я посмотрел вниз сквозь тёмную воду и увидел кракена, распростершегося подо мной. Он был... огромен, его глаза блестели вниманием дикого существа, отражая свет сигнальной шашки, как жуткие зеркала. На секунду я завис в неподвижности, встречаясь с ним взглядом....

...ощущение тёмного, ужасного сознания внезапно невыносимо вспухло внутри моей головы.

То, что случилось потом, будет преследовать меня какое-то время. Глаза — это окна души. И чародеи, если они на мгновение встретят ваш взгляд, способны в неё заглянуть. В ледяной темноте озера Мичиган, в ослепительном, ограниченном свете ракетницы, я заглянул в душу кракена.

Взгляд в душу — серьезная штука, потому что всё, что ты там увидишь, выжигается в памяти. Оно никогда не исчезнет. Ни ужас, ни благоговение никогда не станут слабее. Если ты увидишь что-то достаточно плохое, такое как Наагло...

...что-то достаточно плохое, это может сделать ужасные вещи с твоей головой. Я даже не знаю, что именно я увидел той ночью. Размытые образы, чуждые, странные и в какой-то степени тошнотворные. Я почувствовал, как мои конечности распластавшись дрейфуют в воде. Чувствовал, как другие существа, подобные мне, извиваются в непристойных объятиях на дне океана, среди сломанных колонн и древних статуй созданий, которые неким образом, казалось, были способны изгибаться в более чем трёх измерениях. В моих мыслях вспыхнуло ощущение, настолько чуждое человеческому опыту, что с тем же успехом это могло быть чистой агонией.

Я услышал собственный крик, почувствовал, как пузыри воздуха хлынули мне по лицу. Но тут дело в чем...

Когда чародей смотрит в твою душу, ты тоже смотришь в его. Ты видишь его так же, как он видит тебя — с абсолютною ясностью. Этот взгляд пробивает завесы и обманы, позволяя увидеть мир таким, каков он есть на самом деле. Кракен уставился в ответ на меня и его бородавчатая шкура стала пульсировать трепещущими цветными полосками, искажаясь и покрываясь колючками, его щупальца начали беспорядочно сворачиваться и обвиваться друг о друга.

Я оторвал взгляд от этой штуки. Мой мозг кричал, протестуя, но где-то глубоко внутри, та инстинктивная часть меня, которая почти наслаждалась преимуществами Зимней Мантии, поняла кое-что важное. То, что кракен увидел, когда заглянул в меня в это мгновение, повергло его в ужас. И что-то резко изменилось во мне, как будто внутри щелкнуло переключателем.

НЕ‑кальмар, кракен был напуган.

Я был всё ещё ошеломлен зрелищем того, что я увидел в его душе, как и кальмар. У него не было шанса заметить появление Лары.

Она ударила его сзади и снизу, рассекая воду, как будто на ней был реактивный ранец. Она вонзила острие кукри моего брата в бородавчатую плоть его головы, а затем использовала ужасно острое лезвие на его изогнутом внутреннем крае, чтобы вскрыть его плоть.

Адские колокола. Она намеревалась вырезать ему мозг.

Кракен резко дёрнулся и изогнулся, его кожа покрылась рябью цветов и текстур, когда он повернулся к ней, выбросив щупальца. Он схватил её за бедра и стал швырять взад и вперед в воде, отрывая от ножа её руки и стремясь сломать её шею чистой силой этих резких рывков.

Нож все ещё торчал у него из затылка. Или из туловища. Я не уверен, что это было — вся эта штука состояла из сплошных бородавок, щупалец и злобного кусачего клюва. Так что я двинулся вниз, не обращая внимания на жжение в легких. Лара не успела много разрезать, когда тварь её сцапала, может быть, дюймов двенадцать или пятнадцать.

Но этой дыры было более, чем достаточно для магниевой шашки.

Я воткнул её в дряблый череп кракена по самый локоть. Он просто взбесился.

Что-то ударило меня, отбросив на три-четыре фута назад, и если бы во мне всё ещё оставался какой-нибудь воздух, его бы вышибло на фиг. Я смутно видел, как Лара боролась, опутанная щупальцами, пока её кожа не засияла, как мрамор, и она не схватила одно из щупалец обеими руками и просто разорвала его пополам.

Кровь окрасила воду в облако размером с плавательный бассейн.

И сквозь это облако внезапно возникли худые, гибкие фигуры, вселяя страх в основание моего мозга. И никакое взросление никогда не смогло бы стереть его полностью.

Акулы.

Бычьи акулы, тупоносые и с этим стеклянным, полным тихой безнадёжности взглядом. Должно быть около дюжины бычьих акул вынырнуло из мутной воды и самая мелкая была двенадцати футов длиною, не меньше.

Да ладно. Это даже нечестно.

Кое-кто, я напомнил себе, и я не уверен, кто именно, только что говорил Мёрфи, что когда войска Этниу придут, им будет плевать на честную битву.

Кракен в агонии бился в воде.

И акулы бросились на чудовище.

И, чёрт возьми, это быстро стало грязным. Хвосты молотили. Зубы сверкали. Глаза закатывались до белков. Самые древние супер хищники земли сражались с чудовищем из кошмаров безумца. Результат выглядел убийственным и свирепым, и прекрасным.

Глаза Лары расширились, когда прямо на неё из темноты вынырнули ещё две пятнадцатифутовые акулы, а между ними, схватившись за грудной плавник каждой, появилась Зимняя Леди, заместитель Королевы Воздуха и Тьмы ‑ моя подруга Молли Карпентер. Молли весь вечер была занята обязанностями Зимней Леди, но она всё ещё нашла время, чтобы обеспечить меня коварной магией для поддержки в истинных традициях Фейри. Должно быть, она велела маленькому народцу караулить вдоль берега, ожидая моего возвращения с острова.

На Молли был один из тех гидрокостюмов для серфинга, с узорами из полос и колец темно-фиолетового и бледно-зеленого цвета, как у очень ядовитой морской змеи. Её рот растянулся в сумасшедшей улыбке-оскале. Её волосы, сияющие серебром в странном подводном освещении, развевались вокруг её головы, как потусторонняя аура.

Она и акулы атаковали кракена. У неё был нож и она тут же бросилась на помощь Ларе. Но кракен был далёк от поражения. Он разинул челюсти и его клюв сомкнулся вокруг одной из мелких акул, как огромные ножницы. Один укус и рывок, и он аккуратно разрезал её пополам.

Сверху послышался всплеск и появилась Фрейдис. Её худощавое тело рассекало воду почти с той же грацией, что и у Лары. Плавно работая ногами, она нырнула к ножу в затылке у кракена. Щупальца с угрозой повернулись к ней, но Зимняя Леди щелкнула пальцами и полдюжины бычьих акул рванули в атаку, челюсти принялись вгрызаться и разрывать.

Фрейдис дотянулась до ножа, схватила его одной рукой, вырвала чеку из чёртовой гранаты, которую держала в руке, и засунула её в ту же дыру, куда я воткнул сигнальную шашку. Я мог видеть очертания её пальцев и руки сквозь плоть существа благодаря подсветке всё ещё горящего магния.

Я начал грести к поверхности так быстро, как только мог. Я беспокоился не о шрапнели от гранаты, но всё же вода — это жидкость с высокой плотностью.

Взрывная волна распространится через неё великолепно, причинив гораздо больше урона, чем тот же взрыв на открытом воздухе. Если кто-то окажется слишком близко к эпицентру, у него сварятся лёгкие, и у меня не было способа точно узнать, как далеко распространиться сила этого взрыва.

Фрейдис пренебрежительно оттолкнулась ногами от кракена и догнала меня за позорно короткий промежуток времени. Я оглянулся и увидел, как Молли, схватившись за спинной плавник самой большой бычьей акулы, торопится прочь от раненого чудовища. Лара, одетая теперь лишь в обрывки нижнего белья, держалась за лодыжки Молли. Её бледная кожа была покрыта порезами и круглыми следами от присосок, из которых сочились тонкие струйки слишком бледной крови. Все мы улепётывали, как последние бойцы в конце Звёздных войн.

Граната взорвалась позади нас, обёрнутая плотью кракена, и, вероятно, четверть его головы превратилась в облако мелкой наживки. Его кожа внезапно поблекла, а удары щупалец прекратились, сменившись дикими судорогами. Оставляя за собой облако крови и мяса, чудовище стало тонуть, опускаясь на холодное дно озера.

Я вырвался на поверхность, хватая ртом воздух и кашляя. Моя голова чувствовала себя решительно странно после этого заглядывания в души, пьяной в худшем из смыслов. Но, Боже, воздух ощущался так хорошо. Дышать было так здорово, что я просто глотал его какое-то время и только смутно осознал, мгновение спустя, что Молли и её большая акула просто торчали в воде рядом со мной.

— Клянусь, — сказала она. — Я посмотрела в другую сторону минут на пять и ты тут же влип в неприятности.

— Укуси меня, Падаван, — пробормотал я.

Улыбка, которой она меня одарила, стала намного острее.

— Акулы? Серьёзно? — спросил я её.

— Молочные зубы бычьих акул в Великих Озерах находят уже несколько десятилетий, ‑ заявила она. Она нежно провела рукой по спине хищника. — Вокруг полно этих негодников.

— Лара? — позвал я.

— Здесь, — откликнулся голос сзади меня.

Я оглянулся через плечо. Лара выглядела кошмарно. У неё не было никакой защиты от зубастых присосков на щупальцах и это было заметно. Однако её светлые глаза были спокойны и блестели, как острие меча. Фрейдис плыла рядом с ней, помогая ей держать голову над поверхностью.

Я несколько раз ударил ногами под водой и сказал:

— Эмм... Как нам вернуться на лодку?

В ответ за борт снова упал трос, плюхнувшись в воду рядом со мной. Мёрфи появилась в сиянии химических огней и зашипела сердито:

— Господи Иисусе, народ, приглушите свои голоса. Если у кого-то на берегу есть прибор ночного видения и они вас услышат, вас поснимают, как консервные банки с забора.

Она посмотрела на меня сверху вниз и некое напряжение ушло с её лица. Она издала фыркающий звук.

— Ну и? Я не собираюсь тащить вас наверх.

Я начал устало грести в сторону лодки, следя за тем, чтоб остальные двигались следом. Это потребовало чертовских усилий, но я дотащил свою окровавленную задницу до лодки, уперся ногой в её корпус и взобрался наверх, как старая версия Бэтмена Адама Уэста. Только более неуклюжая и гораздо более потрёпанная.

Я добрался до палубы, перевалился через поручень и просто лежал там с минуту, изнемождённый.

— Ты в порядке? — тихо спросила Мёрфи, когда остальные начали взбираться тем же путем.

— Должен сказать тебе, Мёрф, — вздохнул я в ответ. — У меня дурное предчувствие.

— Говори за себя, — ответила Мёрфи. — Я только что отдала свою последнюю гранату валькирии и приказала ей взорвать кракена. Это просто праздник какой-то.

Хм, м-да.

Что тут сказать... учитывая все обстоятельства.

Мёрфи и Молли только что спасли нашу коллективную филейную часть. Я закрыл глаза на секунду.

Я ещё даже не видел, что надвигается на Чикаго, а уже был в крови и измучен.

Это будет очень долгая ночь.

(обратно)

Глава 3

Я вёл Жучка-Плавунца обратно в док, а Молли и её акулий эскадрон сопровождали нас до конца пути. Я зашвартовал кораблик, и к тому времени, когда я привязал последний трос, раздался треск, и конец дока внезапно покрылся льдом. Молли вышла из озера по ледяной лестнице, которую сама же и создала, и в ее мокрых волосах проступили морозные узоры. Она шла и изучала город отстранённым взглядом.

Я спустил дощатый трап и проковылял по нему вниз, чтобы присоединиться к ней на причале.

— Что ты видишь? — Негромко спросил я.

— Духов, — сказала она. — Думаю, гонцов. Их сотни.

— Марта Либерти, — сказал я. — У неё тесная связь с лоа. Она велела им следить за фоморами.

— Более того, — пробормотала она. — Ангелы смерти... Какое-то время Молли кошачьим расфокусированным взглядом тихо смотрела на город. Потом вздрогнула.

— Что там? — Спросил я.

— Нам следует поторопиться, — сказала она. — Нужно вернуться в замок.

Я взглянул на нее. Её лицо было отрешённым и пустым.

Лара Рейт вышла на палубу Жучка-Плавунца. Битва закончилась для нее сменой одежды. Ей пришлось довольствоваться кое-какими вещами Томаса, хранившимися в корабельной каюте — обтягивающими бриджами «под кожу» и большой белой рубашкой в стиле поэта Байрона. Мой брат не чурался классических стереотипов. Благодаря любезности кракена, бледная кожа ее рук, по крайней мере, её видимые участки, была покрыта тёмными, ужасными синяками и круглыми, закрытыми по большей части, ранами.

Лара заметила, что я гляжу на нее. — И никаких намеков на хентай, Дрезден. Она взглянула на Молли и кивнула. — Спасибо за помощь.

— Всё это не больше, чем вам причитается по условиям Соглашений о взаимной обороне, — ответила Молли достаточно прохладно.

Лара внимательно посмотрела на Молли, прежде чем склонить голову.

— Ох. Ну конечно же.

На лице Молли на секунду мелькнуло что-то вроде настоящего гнева, потом исчезло.

Я перевел взгляд с одной женщины на другую.

Терпеть не могу, когда что-то упускаю.

— Нам нужно немедленно связаться с остальными нациями-участниками Соглашений, — сказала Лара Молли

— Согласна.

— Ладно, — сказал я. — Вы, ребята, так и поступите. Но сначала я должен кое-что сделать.

Лара моргнула. — Насколько я понимаю, Дрезден, тебе, возможно, предстоит сыграть значимую роль сегодня вечером. И ты позаботился о том, чтобы у меня был дополнительный корыстный интерес, дабы ты выжил и сделал это. В таком случае я не позволю тебе бродить по городу в одиночку.

Это могло все усложнить. Лара уже истребовала плату за две услуги, оказанные ей зимнему двору, но, по-видимому, ещё за одну, ей осталась должна сама Мэб. Если она обналичит этот долг, я вряд ли смогу удержаться от сотрудничества.

Мне куда больше нравилось, когда я мог быть откровенно дерзким, а не обязанным прибегать к благоразумию.

— Эй, — сказал я, — Ты это слышишь?

Лара склонила голову. — Слышу что?

— Вот именно, — сказал я. — Тут тихо. Едва за полночь. Время ещё есть.

— Время для чего? — требовательно спросила она.

— Чтобы предупредить их, — сказал я. — Сообщество в Чикаго. Кто-то должен сообщить им, что происходит. Дай мне полчаса. Не утруждай себя спорами.

На лице Лары промелькнуло недовольство, а подбородок дрогнул.

— Пустая ночь, Дрезден! Зачем ты всё усложняешь?

— Это моя, своего рода, первостатейная черта, — сказал я.

— Это необходимо сделать, — отстраненно заметила Молли. — Прошу меня извинить, но есть один вопрос, требующий моего безотлагательного внимания.

Она сделала шаг вперед и растворилась в завесе из холодного ветра и тумана, которая обвила ее, а затем рассеялась, оставив после себя лишь пустой причал.

Я моргнул и попытался сделать вид, что ждал этого по меньшей мере минут десять.

Лара тряхнула головой. — Я не стану мешать тебе выполнить свои обязательства перед Зимой, если это то, что от тебя требуется сейчас, — сказала она.

А-а... Уходя, Молли устроила мне прикрытие. — Можно и так сказать, — ответил я.

— Ты нужен мне живым, раз я хочу спасти своего брата. Мне было бы спокойнее, если бы ты не ходил в одиночку.

На сходнях послышались шаги, и Мёрфи сказала:

— Он не один. Я поднял глаза и увидел Мёрфи в её боевом снаряжении. Если не знать, на что смотреть, то почти невозможно было догадаться, что она калека, пока она стояла вот так неподвижно.

Не сомневаюсь в вашей преданности ему, мисс Мёрфи, — сказала Лара. — Только в отпущенных вам лимитах. Время имеетрешающее значение. Ему нужно двигаться быстро.

— Она и не собирается меня задерживать, — сказал я. — Вам с Фрейдис следует отправиться в замок. Райли созывал твоих людей, когда мы уходили. Они нуждаются в тебе.

— Так и быть, — сказала она. — Однако не теряйте времени. Фоморы могут нагрянуть в любую минуту.

— Ой, — сказал я, — ты беспокоишься обо мне.

Ее улыбка была несколько ядовитой. — Да. И мы это обсудим, когда наступит время. — Она громко позвала: — Фрейдис!

Валькирия поднялась из каюты по лестнице и легко перепрыгнула на причал. Лара кивнула, пробормотала: — Удачи. А потом они вдвоём устремились к городу, Лара шла впереди, почти в полной тишине. Через несколько секунд они скрылись из виду.

Мёрфи медленно выдохнула. — Эй, Гарри?

— А?

— У меня все переломано, — честно призналась она. — И как, чёрт возьми, я смогу угнаться за тобой?

— Ага, — сказал я.

— Хм. Работай со мной отсюда. — Она приподняла бровь.

Мёрфи держалась за края тележки для покупок обеими руками, пока я бежал посередине улицы, толкая ее.

— Если ты кому-нибудь расскажешь об этом, Дрезден, — сказала она, — я медленно убью тебя. С помощью стоматологических инструментов.

Я наклонился и поцеловал ее волосы. — Ну-ну. Если будешь хорошо себя вести, мы купим тебе конфетку на кассе.

— Проклятье, Дрезден!

Я ухмыльнулся, а затем колеса тележки попали в выбоину на дороге, и Мёрфи зашипела от боли. Я постарался не вздрогнуть от сочувствия и обходить все видимые неровные места.

Ковылять Мёрфи могла, но она никак не могла передвигаться по городу достаточно быстро, чтобы не отстать. Я мог бы нести ее на руках, но это взвинтило бы её еще сильнее, чем тележка из супермаркета. Так что оставалось только смириться.

Вообще-то двигаться было нетрудно. Машины, заглохшие на улицах, преграждали дорогу, но вокруг было ещё полно места для манёвра пешеходов, велосипедистов и долговязых чародеев, толкающих тележки для покупок.

Департамент Полиции Чикаго вышел в полном составе, бронированным и вооруженным до зубов. На каждом крупном перекрестке дежурили по меньшей мере четыре офицера, которые освещали улицы при помощи сигнальных ракет и горящих бочек с мусором. Это не делало улицы менее тёмными или угрожающими на самом деле, но это было самой важной вещью, которую они могли сделать — показать самих полицейских в правильном свете. Если в ту ночь оглядеться по сторонам, то практически единственное, что можно было разглядеть, — это полицейские в форме и со значками, стоявшие на посту на каждом перекрестке. Они держали знамя цивилизации и закона, убеждая людей, что границы, которые нужно защищать, все еще существуют.

Но кое-где уже начались грабежи. Я увидел несколько выбитых окон, хотя и не так много, как могло бы быть. Офицеры советовали людям разойтись по домам и убраться с улиц, и мы проходя мимо поймали несколько подозревающих взглядов от парней в форме. Мёрфи заставила меня остановиться, чтобы поговорить с парой полицейских, которых она знала, и предупредила людей из правоохранительных органов, с которыми она все еще поддерживала контакт — что эта проблема из тех, которыми занимается ОСР, и что пора собрать все силы в кулак, полностью вооружить все резервные тактические группы, немедленно, чёрт подери, и почему вы всё еще здесь?

Дела шли неплохо, по крайней мере, пока. Но в воздухе было что-то, чего не было раньше — психический смрад широко распространяющегося ужаса, который медленно набирал силу.

Горожане начали понимать, что что-то весьма и весьма неладно.

Свет костров, почти чуждый смертным городам уже более ста лет, отбрасывал длинные, густые тени, из-за которых дома угрожающе вырисовывались в ночи, а переулки превращались в тёмные бездны.

Присутствие полиции должно было обнадеживать, но в то же время предупреждать, что дела плохи и что мэрия обеспокоена. Люди, которые шли по улице, делали это быстро, в настороженной тишине, и обычно перемещались группами по три — четыре человека. На улице я почти не видел женщин.

Я испытывал все большее напряжение. Не может страх нарастать подобным образом, не создавая значительного психологического давления. Рано или поздно эта перегрузка должна была привести к тому, что что-то прорвется.

Говорят, что цивилизация — это тонкая пленка поверх варварства. Чикаго замер в ожидании первого звука разрыва.

Мы прибыли в бар МакЭнелли, и там было. . ну, как обычно, только народу гораздо больше.

Заведение Мака было пабом в подвале под офисным зданием. Чтобы попасть в бар, нужно было спуститься по бетонной лестнице с улицы, и он отличался постоянно раздражающим сочетанием довольно низкого потолка и потолочных вентиляторов. Все помещение было отделано старым, пятнистым деревом, с тринадцатью табуретами у изогнутой барной стойки, тринадцатью столами для посетителей и тринадцатью резными деревянными колоннами, украшенными изображениями, преимущественно созданными по мотивам сказок братьев Гримм. Обычные свечи и фонари горели, освещая помещение. Угольная жаровня Мака была зажжена и усеяна всяческой снедью, которую он предлагал своим клиентам, а эль лился как из ведра.

Когда мы вошли в дверь, в первую секунду ничего не происходило, а затем облако тишины поползло от моих ног, пока не поглотило комнату. Все взгляды были прикованы ко мне. Эти люди знали, кто я такой.

Я слышал шёпот: — Гарри Дрезден. Чародей.

Я поправил ремень на нейлоновом рюкзаке, который взял с Жучка-Плавунца. — Мак, — отчётливо произнес я. — Кладовка. Нам нужно поговорить.

Мак был худощавым мужчиной около шести футов ростом, с крупными ладонями и блестящей лысиной, в своих обычных черных брюках, рубашке на пуговицах и чистом белом фартуке. Он уже давно был моим другом. Посмотрев на меня, он кивнул в сторону своей кладовки и кабинета.

Мы с Кэррин подошли и вошли внутрь. Я молча открыл рюкзак, достал маленькую деревянную табличку и осторожно положил ее на стол.

Мак увидел табличку, и его глаза расширились. Он взглянул на меня, и на его лице было сильное замешательство.

— Ты знаешь, что это такое, — сказал я.

Мак отступил на полшага. Потом перевел взгляд с таблички на меня. Он не то чтобы нервно облизнул губы, но было совершенно ясно, что ему не понравилось, что я догадался о том, что ему известно.

Сегодня вечером здесь собралось много паранетчиков, — сказал я, — потому что вчера мы объявили тревогу, и это одно из назначенных убежищ.

Мак решительно кивнул.

Я выдержал его взгляд так долго, как только смог, и сказал:

— То, что надвигается, может убить каждого из них. Потому мне нужна твоя помощь.

Мак перевел взгляд с меня на табличку и обратно, скривившись.

— Мак, — тихо сказал я. — Не каждый узнает эту табличку. Ведь это всего лишь кусок старой деревянной доски, верно?

Выражение его лица стало страдальческим, и он развёл руками.

— К Чикаго приближается Титан, — сказал я, — с армией, любезно предоставленной фоморами, чтобы выжечь это место дотла. Они будут здесь где-то через час. У нас нет времени, чтобы быть добренькими. Готов ли ты?

— Он нахмурился. Секунду он смотрел на табличку, потом отвернулся.

— Мак сказал я, — на это нет времени. Я нагнул голову, прижал одну руку к виску кончиками пальцев и начал вызывать Взгляд.

Взгляд чародея — это мощный инструмент для восприятия энергий Вселенной. Его называют по-разному, от видения во сне до третьего глаза, но суть его сводится к одному и тому же-настройке ваших мыслей, чтобы они могли воспринимать магические энергии, когда они движутся вокруг и через естественный мир. Взгляд показывает вам вещи в их истинной природе, раскрывает фундаментальные истины о людях, созданиях и вещах, на которые вы смотрите.

Некоторое время назад, несколько Иных заходили в поисках неприятностей к Маку.

Они узнали его.

Я не знал, кем был Мак, но было очевидно, что он был не просто обычным барменом. Мне показалось, что пришло время узнать друг друга получше.

Но прежде чем я смог Взглянуть, Мак мягко прижал мою руку к моему лицу. Открывание глаз перешло в разряд невыполнимых миссий.

— Не надо. — мягко сказал он, изменив обычному немногословию. — навредишь себе.

Он не позволял мне пошевелить рукой до того момента, пока я не отключил свое Зрение. Он в принципе не должен был понять когда я перестал Смотреть. Тем не менее, Мак это узнал, что поместило его в относительно короткий список существ — тех, кто связан с божественным знанием, с интеллектусом. А, учитывая то, как его называли Иные, я теперь был почти уверен, что знаю, что такое Мак. Или, по крайней мере, чем он был когда-то.

Он медленно опустил руку, его лицо стало еще серьезнее. Затем, отступив на шаг и поджав губы, он посмотрел на меня, покачал головой, несколькими быстрыми движениями открыл кладовку, вытащил оттуда небольшой удобный ящик с инструментами, и после небольшого усилия в табличку были вкручены пара соединенных проволокой шурупов.

— И что это? — спросила Мерфи пока он все это делал.

— Табличка с Креста. — ответил я. — Та на которой написано «Вот он — Царь Иудейский»

— Из хранилища?

— Ага.

— Что она делает?

— Это воплощение заступничества. Оно фокусирует энергию на личности. Может это что-то из разряда искупления коллективных грехов человечества Христом. Повесь табличку, и она установит своего рода порог, который будет сдерживать все сверхъестественное, пока жив законный владелец собственности.

Мак достал из кармана перочинный ножик, открыл его и уколол большой палец. Показалась капля крови.

— И так все здесь будут в безопасности. — сказала Каррин.

Мак колебался лишь мгновение. Затем он глубоко вздохнул и прижал большой палец к обратной стороне таблички, размазав там свою кровь.

— Все, что захочет к ним прорваться, должно сначала пройти через Мака — тихо пояснил я.

Мак достал гвоздь и молоток, сунул табличку подмышку и вышел. Мгновение спустя мы услышали, как он ее прибивает.

Я повернулся к Мерфи и сказал

— Здесь мы расстаемся.

— Гарри. — предупреждающе сказала она, сверкнув взглядом.

Я спокойно и сурово продолжил.

— Ты меня замедляешь.

Глаза Каррин засверкали еще сильнее. А затем наполнились слезами.

— Проклятье. — сказала она, отвернувшись.

Ударь я ее изо всех сил — и то бы причинил меньше боли.

Я вздохнул, положил руку ей на плечо и тихо продолжил.

— Я видел там Уилла и Альф. Понимаешь, мне нужно работать с Советом. Участникам Соглашения практически наплевать на простых людей и кто-то должен об этих людях позаботиться. Я хочу поставить тебя во главе Альф и Паранета, для защиты как друг друга, так и всех, кто нуждается в помощи.

— Ты хочешь, чтобы я была в безопасности, — последовал резкий ответ.

— Если бы я этого хотел, ты была бы на острове. Ты ранена. А еще ты чертов взрослый, Кэррин. Это война. Я хочу чтобы ты была там, где принесешь больше всего пользы.

— И где я не смогу тебя отвлечь.

Я вздохнул и вытер лицо рукой.

— Если бы я мог излечить твои раны, то сделал бы это. Но факт в том, что сейчас ты не сможешь держаться в нужном мне темпе. Все просто.

— Пошел ты, — грубо ответила она, отвернулась и, мгновение спустя, устало пробормотала — Проклятие.

Я положил руку ей на плечо.

— Позаботься о наших. Ты одна из немногих, кому бы я это доверил..

Не поворачиваясь, она сурово кивнула.

Затем она повернулась, схватила мой плащ и потянула меня к себе для поцелуя. Он был резким, сладким, неистовым и отчаянно горячим.

Когда она меня отпустила, потребовалась секунда, чтобы открыть глаза и снова выпрямиться.

— Гарри... — сказала она.

— Желаешь чтобы я был осторожен с большим злым Титаном? — спросил я

В уголках ее глаз появились морщинки.

— Ты же все равно не послушаешься. — Она взяла меня за руку, сжала ее, и сказала с пронзительно-свирепым взглядом. — Надери. Ей. Задницу.

(обратно)

Глава 4

Мы вышли из кабинета Мака и обнаружили, что в общей комнате тихо. Все уставились на нас. Я привык к тому, что люди в баре Мака украдкой поглядывали на меня, но там редко бывало так людно, и это приводило в замешательство.

Мы немного постояли, потом Мерфи толкнула меня локтем и прошептала:

— Скажи что-нибудь.

— Что? — спросил я.

— Они напуганы, — тихо сказала Мерфи. — Они знают, что ты обладаешь силой. Они хотят услышать тебя.

Я оглядел комнату, заполненную встревоженными лицами.

Там были Уилл и Джорджия Бордены, вместе с Энди и Марси — четверка вервольфов, самопровозглашенных защитников Чикаго. Уилл и Джорджия реально странная пара. Уилл ростом где-то пять с половиной футов и, весит должно быть фунтов двести (причем все это мускулы). Джорджия ростом около шести футов и выглядит так, будто каждую неделю пробегает марафон. Они оба, как и Марси с Энди были одеты в свободную, легко снимаемую одежду.

Среди присутствующих они были единственными хоть с какими-то шансами выжить на улицах, учитывая то, что должно было произойти.

Здесь был Ордо Лебес, ведьмы-домохозяйки, слишком слабые для того чтобы стать членами Белого Совета, но все же ведущие свою битву, предоставляя по всему городу защищенные почти так же хорошо, как и владения чародеев убежища. Думайте об этом как о магическом эквиваленте постройки амбара общиной — десятки мелких талантов работают в унисон, чтобы достичь гораздо большего, чем они могли бы сделать в одиночку.

Все остальные были эквивалентом мелкой рыбешки: людьми у которых хватало талантов или подходящих обстоятельств, чтобы быть связанными со сверхъестественным сообществом, но которым нечего было предложить в плане силы. Черт, там был даже Артемис Бок, хотя он держал голову опущенной и не смотрел на меня. Думаю, дело было в том, что несколько лет назад он навсегда запретил мне появляться в своем магазине.

Боже, теперь это казалось таким мелким и незначительным.

Я прошел мимо него в центр комнаты и по пути ободряюще хлопнул рукой ему по плечу.

— Всем привет, — сказал я. — Полагаю, вы знаете, кто я. Но если нет, я — Гарри Дрезден, чародей Белого Совета.

Во всяком случае, на данный момент.

Я сделал глубокий вдох.

— У нас не так уж много времени. Так что я буду говорить прямо. Мы на пороге апокалипсиса.

Это вызвало в ответ мертвецкую тишину и пристальные взгляды. Мерфи ткнула меня локтем в ребра.

— С маленькой буквы, — сказал я в знак протеста. — Фоморы, эти ублюдки-похитители детей, грядут с армией. И они собираются убить всех в городе.

В ответ — мертвое молчание. Можно было бы услышать, как падает половина булавки.

— Что нам делать? — спросила в этой тишине Джорджия. — Что мы можем сделать?

Раздались нервные перешептывания.

— Вы не одни, — тут же сказал я. — Есть значительные силы, которые собираются поспорить с ними на эту тему. Персонажи из сборников сказок готовы дать бой фоморам. Но это значит, что там будет плохо по-крупному, — сказал я. Я перевел дыхание и провел пальцами по волосам. — Вот как это бывает, народ. Волк у дверей. Так что если вы собирались пойти на курсы боевых искусств или думали, что вам стоит научиться стрелять из пистолета, то уже слишком поздно. Теперь у вас есть только три варианта.

Я поднял вверх палец.

— Вы можете бежать, и они будут преследовать вас. — Я поднял еще один. — Вы можете спрятаться, и они будут охотиться на вас. — Я сжал руку в кулак. — Или вы можете драться. Потому что они идут, чтобы убить вас.

Я ткнул пальцем в Уилла и Альф.

— Эти ребята готовились, и, вероятно, смогут выжить. Но там не нужны воины-теоретики. Если вы не думаете, что сможете победить, сражаясь с Уиллом и его людьми, основным вашим делом на сегодня будет смерть. Безопасные места, навроде этого, скорее всего падут последними сегодня. Но если враг захватит город, они точно падут.

— Так что делайте свой выбор. Бегите. Прячьтесь. Или боритесь. Любой из них может вас убить.

— Господи, — прошептал кто-то.

Чей-то ребенок начал было шуметь, но его успокоили.

— Что насчет армии? — тихо спросил Бок.

Я покачал головой.

— Они будут повсюду. Этим утром. Причем авангард противника уже здесь.

Новость вызвала массовое перешептывание.

— Мне жаль, ребята, — продолжил я, чувствуя, как окутываюсь приглушенной аурой страха — Но так оно и есть. Выберите сейчас и придерживайтесь своего выбора. Чем больше вы сомневаетесь, тем опаснее будет передумать. — Вы все знаете, кто такая Кэррин Мерфи, — сказал я, указав на Мерф. — Она будет здесь координировать оборону. Уилл, ты и твои ребята с этим согласны?

Уиллу не требовалось узнавать мнение Альф. Он просто кивнул и сказал — Согласны.

— Спасибо. — сказал я ему от всего сердца.

Джорджия внимательно изучала выражение лица Мерфи и они обе обменялись непонятными мне взглядами.

— Конечно, Гарри. Мы сделаем все что можем, чтобы помочь.

— Мак, ты с этим согласен?

Мак не отрывался от кружки, которую протирал чистой белой тканью. Думаю, он позволил своему молчанию быть расцененным как знак согласия.

— Ладно, — сказал я. — Надо бежать. Видел на улице прикованный цепью велосипед. Чей он?

В комнате воцарилось молчание.

— Ой, да ладно вам, ребята, — жалобно сказал я. — Это не нарушение Законов Магии. Мне просто нужны колеса, чтобы спасти город и все такое.

В дальнем углу комнаты поднялась рука, и тощий парень в солнечных очках и поднятом, завязанном худи заговорил с каким-то восточноевропейским акцентом.

— Этто ест мой фелик.

— Гэри? — прищурившись спросил я.

Безумный-Но-Не-Ошибающийся Гэри, парень из Паранета, сгорбился так сильно, что выглядел как мультяшный стервятник, а его узкие плечи чуть не сбили его собственные солнцезащитные очки.

— Господи, Дрезден, — сказал он уже с простым среднезападным акцентом, — давай тогда уж выдай меня всем и каждому.

Секунду я внимательно на него смотрел.

После чего спросил.

— Ребята, кто знал, что это Гэри?

Примерно 80 % присутствующих подняли руки. В том числе Мерфи и Мак.

Гэри угрюмо надулся.

— Ты среди друзей, чувак. — сказал я. — Разумеется они знают кто ты.

Гэри подозрительно пялился на меня поверх оправы темных очков.

— Гэри, — спросил я, — могу я одолжить твой велик?

— Конечно. — пожал он плечами.

Гэри бросил мне ключ. Я поймал его, не уронив, отчего сразу сделался круче в своих же глазах. Затем обратился к народу:

— Сегодня вечером будет жутко, ребятки. Я вам не отец, но если останетесь здесь и хотите дожить до рассвета, то лучше делайте то, что мисс Мёрфи попросит вас сделать.

— Первое что нам нужно — зона сортировки раненых. — обратилась Мерфи к Уиллу. — Люди в любом случае пострадают.

— Джорджия, займись этим, — распорядился Уилл. — Марси, Энди, за мной. Идем в аптеку за припасами.

Альфы немедленно приступили к работе. Хех, какие же они хорошие ребята.

Я гадал, сколько из них доживет до утра.

У Уилла и Джорджии был ребенок.

Пришлось себя одернуть. Я боялся за них, за людей, которые были моими друзьями, но стоя здесь, чувствуя себя напуганным, больным, обеспокоенным и неспособным защитить их... Так я им точно не помогу.

Логичнее всего, скоординировать свои действия с остальными силами Участников Соглашения, чтобы поразить приближающегося врага со всей возможной мощью. Белый Совет может ударить сильнее, чем кто-либо другой на планете. Я лично видел, как Старейшины Совета разбирались с небольшими армиями, боролись с меняющими форму архидемонами и сносили спутники с небес прямо на головы врагов, уничтожая их сотнями.

Адские Колокола, мое место было среди них.

Я был типа туповатого пацана с вытащенной из папашиного инструментария кувалдой, в сравнении со Старейшиной Совета выступающего в роли самурая со святым мечом. Но, в свое время я обнаружил, что каким бы искусным и элегантным ни был враг, удар кувалдой по черепу — это таки удар кувалдой по черепу.

Я подбросил в руке связующий кристалл с острова и сунул его в то, что осталось от кармана пиджака.

Я бы здесь пригодился.

Но я не мог здесь остаться. Не мог проследить за своими друзьями. Не мог их защитить. Остается только верить в то, что то, знания, полученные ими от меня и от Магического Сообщества которое я помогал создавать, помогут им.

Ну... Эти знания, а еще артефакт, который буквально лежал в хранилище Аида на той же полке, что и гребанный Святой Грааль, и был тем, что осталось от бывшего ангела.

Лежал, кстати, рядом с ножом, который теперь висит у меня на левом бедре, издавая тихое, но мощное жужжание.

Хватит думать об этом, Дрезден.

Я обменялся последним взглядом с Кэррин. Затем я взял ключ, вышел и разблокировал красный двенадцатискоростной велосипед Гэри, врубил двенадцатую скорость и, яростно давя на педали, укатился в ночь.

Типа да...

Я бы мог просто побежать, но знаете...

В мире нет людей которые НАСТОЛЬКО любят кардионагрузки.

Я проехал всего пару кварталов на велосипеде, когда услышал, как кто-то сказал

— Вот он.

— Дрезден! Стоять! Полиция Чикаго! — прокричал другой голос.

Где-то мгновение, я думал их проигнорировать, но если предположить, что плохих парней остановят сегодня вечером, город все еще будет здесь завтра, а значит придётся иметь дело с законом. Черт, я пытался устроить Мэгги в хорошую школу. Ее никогда не примут, если ее отец будет, к примеру, осужден.

Так что я нажал на тормоз и позволил велику остановиться в темноте между парой постов охраны. Я сидел и нетерпеливо ждал, когда ко мне подойдет знакомая парочка. Один из них высок и хрупкого сложения, другой низкорослый тяжеловес. Тот что повыше и потоньше дышал гораздо тяжелее того что пониже и потяжелее

— Детектив Рудольф. — сказал я. — Детектив Брэдли. Вышли на пробежку?

— Иди на х... — задыхаясь, начал Рудольф.

Брэдли ткнул его локтем под ребра

— Выдохните, сэр.

— Брэдли, — просипел Рудольф, с трудом дышащий после тычка, — чтоб тебя...

Детектив Брэдли повернулся к Рудольфу и поднял палец. И все. Он ничего не сказал и не двинулся с места. Брэдли был сложен как броневик, с лапищами как у гориллы.

Смазливый (даже со своими порно-усиками) Рудольф сразу затих.

Подержав свой палец поднятым еще немного, Брэдли кивнул и повернулся ко мне.

— Прошу прощения, мистер Дрезден. Лейтенант Столлингз просит вас прийти на консультацию.

— Звиняй, не могу, — ответил я. — Вам бы сейчас стоило искать укрытие на сильных позициях. Вы, ребята, разве не получили предупреждение Мерфи?

— Мы получили послание, — сказал Брэдли. — Но репутация у нее сейчас не слишком хороша, понимаете о чем я?

— Ну да. Из-за вас, придурков, — прорычал я, отнеся примерно 99 % сказанного на счет Рудольфа. — Что ж, скажи Столлингзу, что мой официальный совет как консультанта состоит в том, что ему, блин, лучше слушать каждое ее слово.

— Так я и знал. — заявил Рудольф Брэдли. — Это какой-то теракт, и он замешан.

Я уставился на него, одетый в грязный, промокший, порезанный костюм, который все еще пах мертвой рыбой и озерной водой, стоя на «типа украденном» двенадцатискоростном велике, и сказал:

— Ну да, блин, я прям Усама бен Ладен. Адские колокола, у меня нет времени на это.

— Вам стоит пойти с нами, сэр, — сказал Брэдли.

Тембр его голоса изменился. Похоже, он настроен всерьез. Он еще сменил стойку на боевую, но Брэдли явно был из тех парней, которые сообщают вам о своих намерениях. При этом я все еще стою верхом на велосипеде.

— Брэдли, — сказал я, — понимаю, ты сейчас делаешь свою работу. Но ты не представляешь, как сильно ты можешь сейчас испортить жизнь... ну... Всем. Вообще всем.

— Мистер Дрезден, — продолжил свою линию Брэдли, — вы и раньше приносили нам немало пользы. Вы знаете какова процедура. Просто идемте с нами. Через пару часов все закончится.

— У нас нет пары часов, — ответил я. А поскольку я тоже могу дать понять окружающим что собираюсь сделать, мой взгляд встретился с Брэдли — Ни у кого из нас.

Когда я так смотрю на людей, они отворачиваются.

Брэдли этого не сделал.

Говорят, глаза — это зеркало души. Все верно. Время, необходимое для того чтобы заглянуть кому-то в душу варьируется, но, похоже, у людей это работает тем быстрее чем они ближе к пику эмоций — а мы стояли в окружении миллионов людей чертовски близких к этому пику. Этакая благодатная почва для подобной связи.

Итак, я смог Увидеть Брэдли, и там, где он стоял, был не только человек в скромном костюме, но и ствол чего-то вроде дуба, такого огромного, что несмотря на кажущуюся приземистость, раскидистая крона его ветвей отбрасывала тень на территорию в разы большую чем та, что занимал источник тени.

Не нужно быть гением, чтобы понять, что я смотрю на характер этого человека — как он с флегматичной ответственностью несет бремя своего долга. Это не означало невосприимчивость к испорченности или чему-то еще — но, как это твердое дерево, за вычетом серьезных травм или болезней, его характер мог долго выдерживать немалую нагрузку. Этот образ ударил меня с силой, схожей с той, что можно ждать от сбивающей с ног морской волны. Пришлось сделать шаг назад, чтобы удержать равновесие, и постараться силой разорвать связь.

Я не знаю, как я выгляжу при Взгляде. Единственное зеркало человеческой души — это люди вокруг нас. Все люди, которым «посчастливилось» быть моими зеркалами, обычно не слишком позитивно реагировали на увиденное.

Брэдли издал резкий, задыхающийся крик, отступил назад, споткнулся и упал, неловко приземлившись на локти, вывернув при этом шею. Тяжело дыша, он замер на мгновение в этой позе.

— Какого хрена! — закричал Рудольф. Он распахнул свою куртку и взялся за рукоять пистолета в кобуре. — Какого хрена! Какого хрена ты с ним сделал, Дрезден?!

На всякий случай встряхнув свой браслет с щитами, я сказал

— Ничего! Просто дай ему минуту!

Рудольф вытащил пистолет и в панике прицелился в меня.

— Что ты, блин, сделал?!

Его палец был на спусковом крючке.

Рудольф был одним из тех благословенных идиотов, что считают мир «разумным местом». Несмотря на неоднократные столкновения с реальностью сверхъестественного во время работы в ОСР, он каким-то образом оставался невосприимчивым к этой самой реальности или, по крайней мере, изо всех сил создавал внешнее впечатление невосприимчивости. Думаю, это помогло ему писать реально хорошие отчеты, в которых сотрудники ОСР должны были привести паранормальные явления к наименьшему общему делителю, так, чтобы описанное уложилось во все «нормальные» категории.

Рудольф не был дураком. Вы не можете быть совсем тупым и стать при этом детективом полиции и хитрожопым политиком. Его отрицание было не столько функцией интеллекта, сколько полным отсутствием необходимого морального мужества — парализующей неспособностью смотреть ужасающей его правде в глаза.

Рудольф был трусом.

— Правила обращения с оружием, детектив, — тихо сказал я, не шевелясь. — Я недостаточно близко, чтобы добраться до тебя, а этот проклятый велосипед у меня между ног. Пока нет необходимости держать палец на спусковом крючке.

— Заткнись, нах, — прорычал он, чуть дергая плечами при ругательстве. — Подними руки! Медленно!

Зимнюю мантию не впечатлила агрессия в его голосе — а может, напротив, впечатлила слишком сильно. Моим первым слепым инстинктом было броситься на кричащего болвана, рискнуть и сломать его тощую шею. Но это будет невежливо.

Я сделал то, что он сказал, медленно, закипая от нарастающего нетерпения и гнева. Адские колокола, для возможных боданий с бюрократией нормалфагов, сейчас было совсем не время.

Разве что... Быть может, сейчас творится совсем другое.

Мы были уверены, что Рудольф уже какое-то время брал у кого-то взятки. Предположим, ему приказали остановить и убрать меня из поля зрения на вечер?

Или навсегда.

И этот случайный обмен Взглядами с Брэдли только что дал ему повод.

Рудольф мог быть продавшейся сволочью, но главное — он был напуганной сволочью. Подними я щит или попробуй что-нибудь из своих обычных трюков — он выстрелит даже не думая, причем стоя слишком близко, чтобы промахнуться. Мой костюм, вероятно, остановил бы пулю пока был цел (похоже, фейские портные считают пуленепробиваемую защиту стандартной функцией), но кракен практически порезал одежку на ленточки. К тому же, всегда был шанс, что Рудольф нацелится в голову или шею, или что выстрел попадет в рукав или что-то в этом роде. И пока я буду призывать щит, он сможет выстрелить три или четыре раза.

Я рассматривал такие возможности. Но главная проблема заключалась не в Рудольфе.

Проблема заключалась в том, что произойдет после того, как я окажу открытое сопротивление должным образом уполномоченному сотруднику полицейского управления Чикаго. Как только он начнет стрелять в меня, мне придется как минимум обезоружить его, и после этого все может очень быстро усложниться. Я бы предпочел не превращаться в разыскиваемого беглеца.

Если только я не убью их обоих.

Сейчас темно. Нет ни уличных камер, ни подкрепления. «Мы играем по правилам старой школы», — подсказывала Зимняя Мантия. Рудольф перешел черту. Жаль, конечно, Брэдли, который кажется порядочным человеком, но по логике, вокруг меня около восьми миллионов причин устранить обоих и перейти к защите города. К тому же Рудольф, будучи агент фоморов, пытается уничтожить одного из тяжеловесов Чикаго. Ну ладно. Средневеса.

Не то чтобы эти двое могли меня остановить. Разве только Рудольфу повезло бы с первым выстрелом, но в настоящих перестрелках такое случается гораздо реже, чем вы думаете.

«Убей их», — настойчиво шептал мне внутренний голос.

Я закрыл глаза на секунду. Может, стоило бежать, а не брать велик. Зимняя Мантия явно реагировала на витающий в воздухе страх, чувствовала что в городе полным-полно трепещущей добычи — источника невероятного наслаждения. Она металась по выстроенной мной у себя в голове клетке, как голодная, неугомонная зверюга.

— Нет, — ответил я внутреннему голосу. — Добиваться ответов, убивая направо и налево — это не так просто как кажется. Лучший способ выжить — придерживаться простых решений.

Я не пытался заморачиваться спорами о добре и зле. Эти концепции были за рамками понимания такой магической конструкции как Мантия.

Это если предположить, что я разговаривал с ней, а не, типа... С самим собой... Блин...

Я открыл глаза и поднял руки.

— Рудольф, чувак, сейчас не время...

— Заткнись! — заорал он. — Еще раз откроешь свое хлебало — и я выстрелю.

Я закрыл хлебало и приготовил щит. Дерьмо. Если этот идиот начнет пальбу, то придется рискнуть, поднять щит и убежать. Эти двое не смогут долго за мной гоняться. Блин, мне всего-то нужна секунда-другая, чтобы активировать защиту. Стоит отскочить от Рудольфа через дальнюю сторону велика. В темноте ему может потребоваться секунда или две, чтобы снова прицелиться, а у меня появится возможность поднять щит еще до того как он начнет стрелять.

Я услышал слабый шорох движения в тенях.

Посмотрев что творится за Рудольфом, я увидел в темноте через улицу светящиеся глаза. Одна, две, три, четыре пары глаз приближались сквозь ночь, сверкающие, рядом с землей, исчезающие в особенно темных местах.

Внезапно, со всех сторон в ночи раздался собачий рык.

Глаза Рудольфа стали расмером с блюдца. Он в панике отступил в сторону, мечась взглядом направо и налево.

— Что это было?

Я издал несколько бормочащих звуков, не открывая рта и не шевеля челюстью, немного покачивая руками, не опуская их.

— Масленка, — проскрипел я, изображая заржавевшего Железного Дровосека. — Масленка!

— Чтоб тебя, Дрезден! — заорал Рудольф. — Отвечай!!!

— Это волки, Руди. Лесные волки. Зашли типа на огонек. А еще они мои друзья.

Рычание стало громче. Уилл и Альфы уже давно были на улицах. Ребята знали, как здесь выживать, как сражаться, как побеждать и как стать, при желании, очень и очень страшными.

Слышали когда-нибудь гневный рык волчьей стаи? Звуки в принципе не расслабляющие.

— Видел, что волчья пасть может сделать с костью буйвола? — поинтересовался я. — Впечатляющее зрелище. В сравнении с этим, человеческие кости смахивают на кукурузные палочки.

Как обычно, стены отгораживающие разум Рудольфа от неприятной реальности были крепки.

— В центре Чикаго нет волков! — завопил он. — Это какой-то трюк!

— Технически ты прав, — сказал я. — Они оборотни. Но это никакой не трюк.

Рудольф издал звук, смахивающий на скрип несмазанных дверных петель.

— Иисус, Мария и Иосиф... Рудольф, что за хрень ты, гребанный идиот, творишь? — Простонал все еще лежащий на земле Брэдли.

Гляделки Рудольфа нацелились вниз на Брэдли.

Это было как раз тем, что мне нужно. Вложил волю в браслет с щитами на левом запястье, я поднял его и пробормотал: «Defendarius».

К моменту, когда взгляд Рудольфа снова вернулся ко мне, между нами возник светящийся купол полупрозрачного силового поля. Сквозь линзу поля образ Руди искривился как в Комнате Смеха, делая его чуть шире и ниже. Пистолет в руке детектива дрожал. Хорошо еще, что не выстрелил.

— Проклятие, что тут происходит!? — потребовал объяснений Рудольф.

Выглядевший дезориентированным и раздраженным, Брэдли поднялся на ноги. Первое, что он сделал — напряженно посмотрел на сияющий свет моего щита. Затем, чуть покачав головой, он подошел к Рудольфу, осторожно положил руку ему на предплечье и нажал вниз, заставляя опустить ствол.

Рудольф попытался отмахнуться от него.

— Что, черт возьми, ты делаешь?

— Спасаю твою дурацкую карьеру. — ответил Брэдли, продолжая давить руку со стволом вниз. Парень был реально кубического телосложения и сильнее полдюжины Рудольфов. Меньше чем через секунду сопротивления Рудольф сдался и опустил оружие.

Брэдли взглянул сначала на меня, а затем в темноту, откуда все еще раздавался угрожающий рык.

— Дрезден. Отзови их.

Я посмотрел на Брэдли, а затем крикнул в темноту:

— Хорошо, ребята, спасибо. Думаю, мы тут все прояснили.

Рык прекратился. Не раздавалось ни звука, но я был уверен, что Альфы ушли. Единственная причина, по которой я вообще смог увидеть как они пришли, заключалась в том, что они специально мне показались.

Как я и говорил.

Хорошие люди.

Но волки из них еще лучше.

— Поставь на предохранитель. — продолжил Брэдли. — Живо.

Рудольф впился в него взглядом, но послушался. Я опустил левую руку и расслабился, позволяя силовому полю погаснуть. Это оставило нас во мраке, превратившего нас в темные силуэты, в то время как наши глаза изо всех сил старались приспособиться.

— Это будет в отчете, Брэдли. — заявил Рудольф.

— Валяй. — скучающе ответил Брэдли. Я еще не мог видеть его в темноте, но чувствовал, что он сосредоточен на мне. — У меня тоже есть ручка. Ты только что без причины направил ствол на гражданского.

— Ты на чьей стороне? — прошипел Руди.

— У Дрездена сейчас другие дела. — продолжил Брэдли.

— Чего? — не врубился Рудольф.

Голос Брэдли стал еще ровнее.

— Не будь дураком. При желании, он мог бы просто пройти сквозь нас. Тебе повезло, что ты еще жив. И с оружием ты обращаешься как полный мудак.

Рудольф выругался и пошел прочь.

Я смотрел, как сваливает смазливый сучонок, а затем повернулся к Брэдли и протянул ему руку.

— Спасибо. И извини за случившееся.

Брэдли вздрогнул и отступил от меня на полшага, отвернувшись.

— Не подходи ко мне, — сказал он. Кивнув на мой велик детектив продолжил. — Ступай, делай то, что должен. И держись от меня подальше.

Как я и говорил. Единственные зеркала, что у нас есть — это другие люди.

Не было времени смотреть на терзаемого подавленной душевной болью Брэдли. Близился ведьмин час.

Титан был близко.

Я сел на велик и начал крутить педали.

(обратно)

Глава 5

До замка Марконе я доехал в половине первого ночи. Это был огромный каменный особняк с высокими башнями по углам. Честное слово, в бойницах в старинных канделябрах факелы горели. На стенах стояли стражники в современной и классической броне. Бесполезные автомобили на парковке были перевернуты набок и построены в пару концентрических преград перед входом в замок. Надо быть начать идти с одного конца первого барьера, затем пройти весь путь до другого конца в стиле S-линии, чтобы попасть в замок — и все это под пристальным взглядом вооруженных эйнхерий на стенах.

Десятки посыльных приходили и уходили, передвигаясь по земле, все на велосипедах. Вокруг меня в воздухе пульсировали вспышки магической энергии — призванные к жизни заклинания и обереги, штуки из высшей лиги, которые требовали много времени для развертывания. Между тем, в воздухе над замком повсюду роились стремительные крылатые фигуры.

Это не выглядело устрашающе или навроде того.

По обе стороны дверей замка стояли высокие женщины, затянутые в черную кожу и кольчуги. Волосы по бокам были выстрижены гораздо короче, чем на макушке. Ни одна из них не была вооружена, если не считать особенно твердых на вид черных ногтей, а их глаза были черными, включая склеру, сверкая зловещим умом.

Я замедлил шаг, приближаясь к дверям, и внимание двух пар абсолютно черных глаз устремилось ко мне, словно дула пистолетов.

— Вы гляньте, кто у нас тут, — сказал я. — Эйч и Эм. Как делишки, детишки?

— Seidrmadr, — произнесла та, что слева. Буду звать ее Эйч, потому что, честно, вообще их не различаю.

— Звезднорожденный, — пробормотала Эм. — Я все еще считаю, что нам стоит порвать его на куски.

— Это самый логичный план действий, — согласилась Эйч.

Две пары рук с весьма неприятными на вид когтями напряглись.

Эти двое были личными телохранителями Ваддерунга, и они меня пугали. И я вовсе не хотел забавы ради путаться с теми, кто был достаточно жесток, чтобы быть финальной линией обороны долбаного Одноглазого.

И конечно... я плохо реагирую на хулиганов.

— Полегче, дамы, — сказал я. — Или нам придется выяснить, насколько вы эффективны при абсолютном нуле.

Две головы резко наклонились.

— Зимний рыцарь, — молвила Эм.

— В самый слабый момент сезонного цикла, — заметила Эйч.

— Пятидесятипроцентный шанс, что он сможет нейтрализовать одну из нас до уничтожения.

— Конфликт с seidrmadr приведет примерно к двадцати пяти процентному снижению уровня личной зашиты директора.

— Неприемлемо, — сказала Эм.

— Неприемлемо, — согласилась Эйч.

Парочка вернулась на свои места у главного входа, заложив руки с когтями за спину. Их глаза продолжили сканировать ночь вокруг нас, игнорируя меня.

— Что ж. И вас тоже было приятно повидать, — сказал я. — Вы, дамочки, любите птичий корм или предпочитаете живых мышей в своей рождественской корзинке?

Это вновь привлекло их внимание, и вызвало еще один наклон головы.

— Легкомыслие, — сказала Эйч.

— Безумие, — заявила Эм.

И потом они обе ринулись на меня.

Трудно объяснить, насколько быстрым было это движение. Я взмахнул руками. Я поднял их почти до уровня талии, когда что-то ударило меня и прижало к бетону. Раздался пронзительный каркающий вопль, громче, чем звук гудка на близком расстоянии, а затем рвущиеся звуки, рычание и... брызги.

Из меня вышибло дух, я ошеломленно лежал какое-то мгновение не в состоянии сделать ровный вдох. Эйч, возможно, склонилась надо мной, ее ноги по обе стороны от моих ребер, основания ладоней на моей груди. Она не смотрела на меня. Я проследил за направлением ее взгляда.

Эм сидела на корточках точно в той же позе, что и Эйч, только она нависла над беспорядком. Ее руки промокли до локтей, как и тротуар вокруг футов на пять. То, что лежало в центре круга, было немногим больше пятидесяти фунтов тканей и костей. Там были какие-то чешуйки и конечности со слишком большим количеством суставов, но я понятия не имел, что за существо было там мгновение назад.

Я оглядел свое собственное тело. Там отчетливо не хватало крови. Наконец я смог вздохнуть. Чем бы ни было это существо, оно оказалось в десяти футах позади меня, прежде чем Эйч и Эм успели с ним разделаться.

— Это что еще за чертовщина? — спросил я.

— Разведчик и убийца, — сказала Эйч.

— Быстрый, — сказала Эм, — сложно заметить.

Эйч кивнула и отошла от меня.

— Враг готовится.

Эм поднялась и протянула мне руку. С нее капала черная кровь.

— Легкомыслие, да? — поинтересовался я у нее.

Уголок ее рта дрогнул.

Не важно, насколько суровыми были люди Ваддерунга, они были рады любой возможности устроить тебе неприятности.

— Гарри, — сказал Рамирес, когда я преодолел лестницу, ведущую на крышу замка. — Dios, где ты был? — он замолчал и добавил, — И что, черт возьми, у тебя на руке?

Я вздохнул.

— У тебя есть что-то типа скребка?

Он спустился ко мне по ступеням, опираясь на трость, посмотрел на нож у меня на поясе, потом на меня и поднял бровь.

— Ритуально очищенный, — сказал я. — Не хочу его использовать, пока не придет время.

Рамирес мгновение смотрел на меня, потом хмыкнул, достал из кармана складной нож и щелчком открыл его. Он был красивым мужчиной, смуглым, с темными глазами, испанец из Калифорнии. Он перевернул нож, поймал его за лезвие и протянул мне рукоятку.

— Ты слышал, что случилось?

— Да, — сказал я и взял нож. — Пришлось идти за инструментами.

Я попытался соскрести черные ошметки с руки. Я почти уверен, что на самом деле они не горели, и это было только мое воображение, но когда они остыли, то приобрели консистенцию и клейкие свойства меда и пахли как потроха. Мои успехи были сомнительны.

— Просто оставь нож себе, — сказал Рамирес, с выражением легкой тошноты на лице.

— Спасибо, — сказал я и заставил себя говорить спокойно и естественно. — Где старик?

— На крыше, вместе с остальными, — сказал он. — Все стремятся оказать нам посильную помощь. У меня не так уж много навыков в этой области. Я чувствую себя пятым колесом.

— Да, точно. Мы получим свой шанс, когда начнется сражение.

Рамирес скривился, глядя на свою трость.

— Точно.

— Эй, по крайней мере ты не в инвалидном кресле.

— Верно, — сказал он более бодро. Затем выражение его лица посерьезнело. — Гарри, мне нужно с тобой кое о чем поговорить.

— Лучший способ привести завязать разговор и добиться успеха, — сухо заметил я. Я старался не обращать внимания на то, какдернулся мой желудок.

— Да, наверное, — сказал он. Он остановился на ступеньке надо мной, чтобы посмотреть мне в лицо, если не в глаза. Он уставился на меня на мгновение, прежде чем спросить: — Где ты был сегодня?

Мой живот сжался еще сильнее. Внутри меня все оборвалось, а выражение моего лица стало максимально бесстрастным.

На лицо Карлоса промелькнуло сожаление.

— Ты можешь поговорить со мной.

— О чем?

— Гарри, — медленно произнес он. — Мы с тобой ведь друзья, верно?

— Мы слышали звук наступления полуночи не один раз, — сказал я.

Он кивнул.

— И видели парочку дерьмовых мест.

— Так и есть.

— Хорошо. Может быть, тебе стоит... в каком-то смысле... подумать о том, чтобы считать меня другом.

Я держался совершенно неподвижно.

— Что?

Карлос понизил голос, но, тем не менее, он оставался напряженным.

— Я не возражаю, что ты считаешь меня младшим братом, Дрезден, но не думай, что я чертов идиот. Не думай, что я не вижу, что происходит.

Я смотрел сквозь него и ничего не говорил.

— Если ты в беде, — сказал он, — если тебе нужна помощь, поговори со мной, чувак. Ты должен поговорить со мной.

— С чего бы? — спросил я.

— Потому что происходят большие и чертовски страшные вещи, — сказал Карлос твердым голосом. — Летят ножи, и моя работа — не дать им попасть в спину Белого Совета. Потому что ты находишься в тесном союзе с жуткими существами, которые делают с тобой страшные вещи, а ты едва ли признаешь это. И потому что у тебя есть доступ к слишком большой силе, и ты можешь причинить слишком много вреда, чувак. Я знаю тебя, Дрезден. Ты мне нравишься. Но слишком многое поставлено на карту прямо сейчас, чтобы просто отпустить все.

— Это угроза? — спросил я его. Прозвучало это гораздо мягче, чем могло бы.

— Если я это вижу, — сказал он, — то и другие видят тоже. Поговори со мной. Дай мне помочь тебе, Гарри.

Я остановился на секунду и задумался об этом.

Рамирес был грозным союзником. И, Боже правый, как было бы здорово иметь на своей стороне опытного волшебника. Рамирес был популярен среди молодых стражей. Если бы у меня была его помощь, у меня была бы и их помощь.

Но Рамирес был также популярен в организации. Конечно, я не полностью лишен союзников там, но со временем Карлос стал представлять собой новый идеал для нового поколения стражей — более сострадательный, чем те, кто пришел раньше, более быстрый в расследовании и более медленный в выводах, но каждой клеточкой преданный Законам Магии и охране Белого Совета Чародейства.

Мой друг Карлос мог бы оказать мне огромную помощь, но Страж Рамирес будет обязан сообщить Совету Старейшин о моих взаимоотношениях с Томасом, если я скажу ему правду. Я даже не буду уверен, что он поступит неразумно, учитывая все обстоятельства. Но если это случится, я могу оставить своего брата в стазисе — Белый совет никогда, никогда не оставит мои отношения с Томасом в качестве потенциального рычага, который можно использовать против них. Они либо обратят это давление вспять, либо... уберут рычаг.

Для меня Белый Совет всегда был только источником горя.

Карлос Рамирес был моим другом.

Но Томас был моим братом.

— Я не знаю, что сказать тебе, Лос, — солгал я. — Я обеспечивал Мэб связью.

— Связью, — сказал Карлос. — Слухи называют это немного иначе.

Адские колокола, Фрейдис и ее дурацкая иллюзия.

— Звезды и камни, это смахивает на британскую порнокомедию, — сказал я. — Слушай, между Мэб и Ларой есть кое-какие интрижки. Я... смягчаю ситуацию.

Он неуверенно посмотрел на меня.

— Я бы сказал тебе больше, если б мог, — сказал я. — Но это внутренние Зимние штуки. И, честно, чувак, у нас нет на это времени.

Рамирес отвернулся от меня и вздохнул.

— Черт возьми, Гарри.

— Эй, мне это нравится не больше, чем тебе, — сказал я. — Но мне надо поговорить со стариком. Нам есть, над чем поработать.

— Да, — вздохнул он. Он медленно выдохнул и затем решительно кивнул. — Да, это так. Поднимайся.

Мы вместе поднялись по лестнице. У Рамиреса на щеке красовался синяк. На шее, там, где его тащил плащ, виднелись следы удушения и кровоподтеки.

Раны, которые я решил ему нанести.

Прямо перед тем как солгать ему.

Проклятье.

Я почувствовал себя ужасно.

(обратно)

Глава 6

— Ты слегка позеленел, Хосс, — сказал Эбенизер

Старик держал один из углов крыши замка вместе с Мартой Либерти и Слушающим Ветер. Марта Либерти сидела в меловом круге, общаясь примерно с полудюжиной кукол — фигурок, в которые духи вселялись, чтобы общаться с миром смертных, — а затем кратко пересказывала ответы Стражу Йошимо, притаившейся за пределами круга с блокнотом и ручкой.

Слушающий Ветер сидел на угловой зубчатой стене замка, свесив с нее ноги. Сандалии он снял, и ноги его лениво болтались. Время от времени к нему подбегало какое-нибудь животное, в основном маленькие птички и белки. Они щебетали или стрекотали, и старый шаман, склонив голову, серьёзно слушал, а потом кивал, тихо отвечал и снова отсылал гонцов-зверей. Дикий Билл притаился за его плечом, наклонившись и склонив голову с хмурым видом безуспешно пытающегося овладеть новым языком. Он также записывал сообщения.

Оба Стража отрывали листки со сведениями и передавали их старшему советнику Кристосу, ходящему взад и вперед между ними и Чайлдсом с Райли, которые работали с радиопередатчиками.

— Я гонял свою лодку изо всех сил в течение нескольких часов, — ответил я. — Желудку это не понравилось.

Старик понизил голос. — Не жди, что я пожалею тебя, парень. Ты проклятый болван.

Эбенизер не очень жаловал Белую Коллегию вампиров. Мой дед возражал против того, чтобы я «помогал» брату. Как только я сказал ему, что у него есть ещё один внук, он тоже возразил. Он возражал достаточно сильно, чтобы потопить несколько лодок в гавани, и единственная причина, по которой одна из них не была Водяным Жучком, состояла в том, что я его остановил, выйдя сухим из воды.

Молнии невыпущенного гнева всё ещё окружали его потрескивающим облаком.

Однако старик не был глупцом. И он научил меня, как правильно рассуждать, когда речь заходит о сверхъестественном конфликте. То есть он знал направление моих мыслей и то, какие приоритеты поспособствуют нам пережить эту ночь.

— И насколько глубоко её нужно завести в ловушку, как ты думаешь? — спросил он у меня.

Я заставил себя не дотрагиваться до ножа, висевшего у меня на бедре. — Берег озера. Если мы заманим ее туда, она уже будет в пределах досягаемости.

Эбенизер нахмурился. — Это достаточно близко для того, чтобы ты попытался?

— Судя по тому, что сообщил Остров, это стандартное расстояние для пленения, — кивнул я утвердительно.

— Уфф, — выдохнул Эбенизер. — Это меняет дело.

— Почему это?

— Этниу — Титан, парень, — ответил он. — Ты можешь представить себе попытку связать Мэб?

Я вздрогнул.

— Ну, она на порядок превосходит её по силе и воле, — сказал Эбенизер.

— Ты просто не сможешь выйти против такого разума. Только не тогда, когда она в Титанической бронзе.

— Почему нет?

— Материя... она действует на мироздание на глубочайшем уровне, — сказал он. — Пока за ней стоит достаточно воли, физический мир будет влиять на неё очень незначительно.

Я прищурился на старика. — Значит, пока она верит, что непобедима, так оно и есть?

Старик удивленно поднял брови. — Никогда прежде не слышал, чтобы это так подытоживали. Но да, для наших целей это достаточно точно.

— Доспехи неприятия, — пробормотал я. — Адские колокола. Так как же мы их пробьём?

— Сначала нам надо их размягчить.

— Как?

— Одним бесконечным сражением, я полагаю, — ответил старик. — Измотав её волю. — Он втянул воздух сквозь зубы. — Представь себе, что кучка фермеров сражается с рыцарем в доспехах, — продолжил он. — Рыцарь может выдержать много наших ударов, но она будет бить в ответ так же сильно, если не сильнее, чем мы. И никто из нас не способен пережить её ответный удар.

— Значит надо заманить её туда, где мы сможем атаковать её с разных сторон, — рассудил я. — Использовать тактику стаи. Один отвлекает внимание, другой бьёт, когда она не видит.

— И достаточное количество ударов измотает её, — согласился со мной Эбинизер. — Конечно, рыцарь в доспехах знает об этом. Она будет стремиться избежать этого, если сможет, но у нее есть цель, которую нужно достичь. Поэтому она не может позволить себе оставаться там, где безопасно. Но если слишком много из нас соберется в одном месте, мы станем отличной мишенью для Глаза.

— То есть, то же жульничество, что и всегда, — сказал я. — Мы должны заставить её завязнуть в чём-то достаточно серьёзном, чтобы мы могли избить её достаточно сильно, чтоб измотать её волю. Но она будет ожидать этого — так что это должна быть достаточно лакомая мишень, чтобы она не смогла устоять перед соблазном. — Я покачал головой. — Не самый хороший расклад. Мы ставим на то, что она допустит ошибку.

Мэб внезапно появилась рядом в своем боевом облачении — в кольчужном платье под безупречно белым плащом, расшитым серебром. Её волосы свободно ниспадали вниз, как белые облака и шёлк.

— Я полагаю, мой Рыцарь, — произнесла она, — что ты проконсультировался со своим островом?

Я вынул из кармана связующий кристалл и показал ей.

— Превосходно, — одобрила она. — Я не считаю, что Этниу осознаёт опасность, которую может представлять для неё остров. Ей неведома концепция профессионализма. Мы можем ожидать от неё новых ошибок.

— Почему вы так считаете? — спросил я.

— Она здесь, — сказала Мэб. — Она могла бы выбрать любой город и достичь своей великой цели. Но вместо этого она здесь.

Я склонил немного голову, нахмурившись, прежде чем понял.

— Потому что вы здесь, — сказал я. — Это личное.

Один из уголков губ Мэб дрогнул.

— Это старые счеты между её народом и сидхе. Застарелая ненависть. Устоять против неё трудней всего.

Я покосился на своего деда. Старик никак не отреагировал.

— Она обязана разрушить, созданное мной, — сказала Мэб. — И она пытается отколоть от меня моих соратников и союзников, демонстрируя мою слабость — сейчас, в самую короткую ночь в году, когда моя сила находится в своей низшей точке.

Я посмотрел на другую сторону крыши, где Летняя и Зимняя Леди стояли в центре светящегося роя крылатого маленького народца. Мелкие фейри то появлялись, то исчезали размытыми полосами разноцветного света. И Молли, и Сарисса держали глаза закрытыми, их губы безостановочно что-то бормотали.

— Учитывая силу её воли, — сказал я, — не уверен, что остров представляет такую уж угрозу. Это всё ещё мне придётся запихивать её в бутылку.

Мэб бросила на меня взгляд, немедленно напомнивший, почему она была Королевой Воздуха и Тьмы. Её глаза были холодными и серыми, словно цепи.

— Любую волю можно сломить.

Меня пробила дрожь. Глубоко внутри. Потому что я действительно не хотел, чтобы Мэб это увидела.

— Многое ляжет на его плечи, — хрипло сказал Эбинизер. — Будет крайне важным держать его подальше от битвы, покуда не наступит нужное время.

Мэб послала Эбинизеру быстрый взгляд и то, что в самом техническом смысле, можно было расценить как лёгкое фырканье.

— Если ты желал тщательной точности и сдержанности, — сказала она, — ты выбрал не того чемпиона, Чёрный Посох.

Старик сердито посмотрел на Королеву Воздуха и Тьмы и сказал:

— И тем не менее.

— Когда ужасы начнут рвать на части жителей этого города, — спокойно сказала Мэб, — когда его женщины и дети начнут взывать о помощи, я позабавлюсь, наблюдая, как ты пытаешься сдержать его.

Я поднял руку и обратился к Мэб, со всем возможным уважением:

— Он прав. Если я — ключевой игрок, я должен быть готов, когда настанет время.

Мэб одарила меня взглядом, в котором было нечто похожее на жалость. Или, возможно, презрение.

— Как будто ты способен сдерживать себя лучше, чем он, — она покачала головой. — Утешься тем, мой Рыцарь, что я выбрала тебя именно для таких времен. Когда стихия разрушения — именно то, что нужно больше всего.

— Что? — спросил я.

Мэб сделала нечто более пугающее, чем способно большинство чудовищ.

Она улыбнулась.

И это было искренне.

— Гарри, — сказала она и её голос был почти-что тёплым. — С того самого момента, как я впервые увидела тебя, я увидела в тебе потенциал к истинному величию. — Она положила тонкую прохладную руку мне на предплечье и к улыбке на её лице добавилась гордость.

— Уже почти настало время тебе начинать осознавать это самому. И как только ты это сделаешь, как только поймешь, мы совершим великие дела. Мы вместе.

Мой старик встал между нами, между Королевой Воздуха и Тьмы и мной. Его голос был похож на гранит:

— Он не твое орудие, Мэб.

Улыбка Мэб приобрела голодный, волчий оттенок.

— Он как раз моё орудие, — прошипела она. — По собственному выбору. И это больше, чем когда-либо давали ему твои люди. И они называют сидхе нечестивыми и лживыми.

Я моргнул и покосился на Эбинизера.

Старик не захотел встречаться со мной глазами.

Мэб рассмеялась, тихо и довольно. Она обошла Эбинизера и провела рукой по моему плечу тем же жестом, каким владелец мог бы огладить крыло автомобиля, владением которым он особенно гордится.

— Сделай все возможное, чтобы оставаться в поле моего зрения во время битвы, мой Рыцарь. И будь тем, кто ты есть. Этниу будет той, кто она есть. У неё нет другого выхода. — Она кивнула Эбинизеру и начала говорить что-то ещё...

Послышался резкий жужжащий звук, в начале едва слышный, но быстро нарастающий. Я действовал не раздумывая. Я вытянул правую руку и толкнул Мэб к себе за спину, пока моя левая рука взлетела вверх и моя воля сформировала щит, нацеленный в основном в небо. Я едва успел собрать щит воедино, когда нечто, скрытое завесой, спикировав со скоростью близкой к скорости сапсана, разбрызгалось по его невидимой поверхности на добрых три фута в радиусе.

На моих глазах, шесть или семь фунтов... мяса, в основном, появилось из-за разрушенной завесы и медленно скользнуло вниз по сферической плоскости моего щита. Оно шлёпнулось на землю с влажным звуком. Я уставился на остатки этой штуковины. Оно выглядело смесью летучей мыши, ящерицы и кальмара. Всё резиновое и кожистое, серое и розовое, как говяжий фарш, оставленный без обработки слишком надолго. Воняло совершенно отвратительно, как будто лопнул какой-то ядовитый пузырь. Части какой-то желтоватой слизи активно растворяли плоть существа, пока оно подыхало, и его щупальца метались, размазывая всё больше этой дряни по крыше замка. Слизь искрилась и брызгала на зачарованном камне.

Я осторожно опустил щит и выпрямился.

— Что это, чёрт возьми, было?

Внезапно я очень остро осознал, что Королева Воздуха и Тьмы была прижата к моей спине, и я держал её там одной рукой способом, который можно было бы описать как непристойный. Я поспешно убрал руку и оглянулся на монарха сидхе.

— С вами всё в порядке?

Мэб встретила мой взгляд, её глаза практически сияли. Я поспешил посмотреть в сторону. Её глаза переместились на Эбинизера, в них был триумф. Она негромко ответила:

— Да. Отлично сделано, мой Рыцарь.

— Я имею в виду, вы ведь бессмертны, верно? — сказал я. — Зачем вообще вам нужен телохранитель?

Она кивнула в сторону желтоватой слизи, пузырящейся на камнях.

— Вне сомнений, что-то должно было ослабить или вывести меня из строя перед предстоящей битвой, — сказала она. — Бессмертие даёт значительное преимущество, но оно не заменяет разум. Запомни это, юный чародей.

Эбинизер сердито нахмурился, открывая рот.

— Есть ли какая-то странная причина, по которой это может быть необходимым, — мягко сказала Мэб, прежде чем он успел заговорить.

На секунду я уставился на эту парочку, переводя взгляд с одного на другую.

Ага. Пора некоторым вещам измениться. Как только разберемся с Этниу и фоморами.

— Я нахожу убийц Корба утомительными, — спокойно произнесла Мэб. Она задумчиво прищурилась на несколько секунд, прежде чем решительно кивнуть. — Очень хорошо, рыбак. Будь по-твоему. — Она щёлкнула пальцами и Красная Шапка, рядом с Молли, резко повернул голову, как будто Мэб позвала его по имени. Воин-сидхе — высокий, худощавый и длинноволосый, красивый в этой порочно-юной манере подонок — немедленно подошел, сдёргивая в поклоне бейсболку «Вашингтон Нэшнлз».

— Спускай малков, — велела Мэб.

Срань господня.

Малки были... не столько кошками, сколько кошмарами, случайно принявшими форму кошек. Представьте себе рысь, только немного выше и толще, весом около пятидесяти фунтов, с человеческим интеллектом и жаждой крови, как у серийного убийцы. И что бы вы себе не вообразили, если только вам не приходилось заниматься чертовски странными вещами, реальность была гораздо хуже. У малков были когти, способные прорезать камень и некоторые металлы, они были сверхъестественно скрытны и сильны почти, как шимпанзе, и они не ненавидели подчиняться приказам, даже от самой Королевы Воздуха и Тьмы.

Они возможно выполнят работу. Но они поранят кучу других людей в процессе, просто ради прикола. Это было в самой их природе. Если Мэб спустит стаю этих мелких психов на Чикаго, это будет кровавая баня, им будет плевать, кого изрежут на ленточки.

— Подождите! — воскликнул я.

Глаза Мэб повернулись ко мне, как орудийные башни.

Красная Шапка уставился на меня широко раскрытыми глазами и слегка отодвинулся прочь, словно готовясь нырять в укрытие.

Даже Эбинизер посмотрел на меня так, словно усомнился в моих умственных способностях.

— Эмм... пожалуйста, — добавил я поспешно. — Есть лучший способ.

Глаза Мэб сузились.

— Объяснись.

— Корб вас раздражает и это может влиять на ваши суждения, — сказал я.

Воздух в непосредственной близости стал на несколько градусов холоднее. Мэб не шелохнулась.

— Приберегите малков для чего-нибудь более важного, — сказал я. — Вы хотите, чтобы с этими... порождениями кальмаров разобрались? Позвольте мне заняться этим. До тех пор, пока Этниу скрывается, Корб способен лишь отвлекать ваши ресурсы. Верно?

Мэб сузила глаза, склоняя голову набок. Затем, с поджатыми губами, недовольно произнесла:

— Устами младенца. — Её жест в сторону Красной Шапки был, очевидно, достаточным, чтобы транслировать приказ не вовлекать малков. По крайней мере, пока.

— Как удачно для твоего здоровья и благополучия, мой Рыцарь, что ты необходим для моего замысла. Но подобных атак будет всё больше. Разберись с этим по-своему или это сделаю я. По-моему. — Затем она отступила назад и слегка наклонила голову в сторону Эбинизера.

— Прошу меня извинить. Я должна согласовать свои действия с войсками моей сестры. Будьте любезны, расскажите ему о нашем плане.

Старик стиснул челюсти, но тем не менее почтительно кивнул Мэб в ответ. Королева Зимы отвернулась от нас, словно мы её больше не интересовали, и подошла к столу, за которым Ваддерунг и один из высших вассалов Мэб, охотник-фейри, известный как Эрлкинг, повелитель гоблинов и предводитель Дикой Охоты, склонились над картой Чикаго.

На Эрлкинге был его шлем и лицо было скрыто тенями, но он был более высоким, чем обычный человек, и тощим в своей охотничьей коже и кольчуге. Ваддерунг походил на древнего пирата-моряка, ушедшего в корпоративный бизнес. Его худое, покрытое шрамами лицо и жуликоватая чёрная повязка на глазу странно сочетались с великолепным двубортным костюмом. Оба были здесь, чтобы сражаться.

Я сглотнул и оглядел крышу. Река в Плечах вскарабкался по внешней стороне стены замка и вспрыгнул на крышу. Сасквотч, должно быть, весил тысячу фунтов, но приземлился с едва слышимым шумом. Его викторианский смокинг немного по истрепался во время подъема — напряжение мышц на его икрах заставило швы на штанинах внизу разойтись. Лесной человек выпрямился, поднял руки размером с лопату и осторожно поправил маленькие очки на носу, кивнув Слушающему Ветер. Длинная коса старого индейца выглядела немного более растрёпанной, чем обычно — старик был самым искусным оборотнем в Белом Совете, и ему, вероятно, пришлось помотаться, пока я сбегал на остров и вернулся обратно.

Сасквотч небрежно опустился на корточки рядом с шаманом и они заговорили тихими, серьезными голосами, пока Дикий Билл опасливо отступил от массивной фигуры Реки.

Прямо у меня на глазах отряд свартальвов просто выплыл из каменной крыши замка, нагруженный инструментами, столбами и катушками колючей проволоки. Они начали размещать свою поклажу, поглядывая в небо с мрачным бормотанием. Отмеряя расстояния на крыше, они бесцеремонно теснили высшую аристократию и сверхъестественных королевских особ, не отвлекаясь на извинения во время работы — и все, включая Мэб, без возражений уходили с дороги, когда это было необходимо.

Быстро и эффективно, металлические опорные плиты были ввинчены в камень крыши, столбы установлены и колючая проволока натянута наверху, создавая навес футов десяти высотой. Оу. Свартальвы осознали опасность, исходящую от летающих тварей-убийц Корба, и предприняли шаги, чтобы ограничить им направления подступа.

Сообразительные ребята, эти свартальвы. Неудивительно, что даже Мэб не возмущалась. Не имеет значения, где вы окажетесь в мире — если вы хороши в своём деле, люди, которые достаточно хороши в собственном, чтобы это заметить, будут вас уважать.

Впрочем это также был показатель того, насколько большими были наши проблемы.

— Как справляешься, Хосс? — спросил у меня Эбинизер гораздо мягче, чем раньше.

— Ммм, — промычал я, облизнув губы. — Я не уверен, что когда либо раньше принимал участие в чём-то настолько... эпично-брутальном.

Старик хмыкнул.

— Полагаю, по твоим меркам, Чичен-Ица была тихим маленьким чаепитием.

— Эй, там был только Совет с Красной Коллегией. — Мне пришлось отступить, чтобы пропустить мимо себя вурдалака. Тварь наполовину трансформировалась в свою звериную форму и теперь пыталась втиснуться в кольчугу, которую, должно быть, получила у людей Марконе. Я почувствовал знакомый укол ненависти, пронзивший меня при виде этой штуковины. Я осторожно задвинул этот порыв на задний план.

— Здесь собрались все.

Эбинизер коротко фыркнул, развеселившись.

— Вовсе не все, парень. Даже близко не все. — Он оглядел крышу, кивая. — Но я допускаю, что довольно давненько у нас не было настолько большой заварушки.

Я не мог просто стоять и разговаривать со стариком.

— Сэр, — выпалил я, — когда всё это закончится, нам с вами надо бы кое о чём поговорить.

Эбинизер взглянул на меня. Его глаза были тверды как гранит.

— Время для разговоров прошло, парень. Помнишь?

Я недовольно взглянул на него и мы угрюмо двинулись дальше, наши посохи в унисон стучали о камни.

Мы подошли к столу с картами, Ваддерунг с Эрлкингом посмотрели на нас. Ваддерунг всё ещё был в своём деловом костюме. Эрлкинг был облачён в охотничью кожу, на вид откуда-то ещё до Возрождения, под темной кольчугой. На бедре у него висел охотничий меч, его обычный рогатый шлем был отложен в сторону. Король гоблинов, один из главных вассалов Мэб, обладал асимметричным лицом, покрытым шрамами, и, тем не менее, умудрялся выглядеть плутовато красивым. Последние несколько раз, когда я видел его, он был ну очень большим и очень пугающим. Теперь он был больше похож на обычного человека и мог бы сойти за особенно крупного и грациозного спортсмена-профессионала.

— А, молодой волк, — сказал Эрлкинг звучным басом, когда я приблизился. — Я не догадался, что он твой ученик, Чёрный Посох.

Старик кивнул Эрлкингу.

— О, он был скорее наёмным работником какое-то время. Просто перенял пару вещей, перед тем как ушёл в свободное плавание.

Эрлкинг склонил голову набок, нахмурясь.

— Он носит амулет, принадлежавший Маргарет ЛеФей.

— Она моя мать, — сказал я.

Эбинизер метнул в меня острый взгляд. Старик не верил в безвозмездный обмен информацией, по крайней мере между сверхъестественными народами. Что, вероятно, сделает попытки организовать наш с ним разговор чуть более трудными и печальными. Супер.

Нынешний предводитель Дикой охоты поднял в удивлении брови. Он какое-то время переводил взгляд с меня на Эбинизера и обратно, прежде чем произнести:

— Дитя Маргарет? Это многое объясняет. — Он покачал головой не без некой самоиронии. — Ты даже не представляешь, сколько головной боли твоя мать причинила мне в свое время. Твой... визит в моё королевство теперь приобретает гораздо больший смысл.

Ваддерунг, что за всё это время не поднимал взгляд от карты, прочистил горло, призвав несколько неуверенно:

— Джентльмены, займёмся делом?

Я придвинулся ближе к столу, прищурившись вниз на карту. Она была хорошо освещена химическими световыми палочками, расставленными по краям. Выполнена на толстом пожелтевшем пергаменте сепиевыми чернилами. Всё в стиле старых скандинавских картографов, вплоть до норвежских рунических букв.

И она двигалась. У меня на глазах, несколько крошечных синих блоков, отмеченных крестиком, медленно скользили по отмеченным на карте улицам. Они выделялись на фоне старомодного искусства так резко, как будто были какой-нибудь видеоигрой.

— Тактическая карта, — отметил я, — моего города.

Ваддерунг взглянул на меня одним глазом и снова опустил взгляд.

— Что из того?

— Требуется много усилий, чтобы сделать конструкт вроде этого, — сказал я. — И провести много времени в том месте, карта которого создаётся.

— У меня больше времени, чем у большинства, чтобы бывать в большем количестве мест, чем большинство, — ответил он.

Эбинизер ткнул толстым пальцем в карту.

— Что именно это обозначает?

— Легкую пехоту, — объяснил Ваддерунг. — Основные силы, которыми мы располагаем. Здесь люди Марконе. Там — Белой Коллегии. Местные силы фейри находятся здесь.

Они были рассредоточены на трех оборонительных позициях вдоль Лейк-Шор-драйв, чтобы иметь возможность ответить врагу, где бы тот ни высадился на берег. Два больших синих круга были отмечены в глубине суши — один здесь, поверх замка, второй окружал посольство Свартальвхейма.

— Наши резервные позиции, — указал Ваддерунг. — Тяжелые силы реагирования размещены в каждой из этих точек, обе выполняют роль оборонительных позиций.

Нужно отметить ещё пару оборонительных позиций, — сказал я, указав их на карте. — Здесь. Церковь Святой Марии и Всех Ангелов.

— Обычная церковь? — скептически переспросил Эрлкинг.

— Та самая Церковь, — ответил я. — По крайней мере, для Чикаго. Там есть истинная вера. Поверьте. Если нам придется отступить, они дадут нам убежище.

— А второе? — спросил Ваддерунг.

Я опустил палец на карту.

— Дом Майкла Карпентера. Рыцари Надежды и Веры находятся там. Оба сразу.

— Два отважных врага, — заметил Эрлкинг. — Вооруженные падшими клинками. Но только двое.

— А ещё там на постоянной основе дежурит дюжина ангелов-хранителей, — сказал я. — Как часть пенсионного пакета сэра Майкла.

— Мы не станем включать их в наши планы, — убеждённо сказал Ваддерунг, не допускающим возражения тоном. — Ни ангелов, ни рыцарей. Ни при каких обстоятельствах. Создание, которое ты называешь Мистером Радость, будет весьма раздражено подобным вторжением.

Я выгнул бровь, глядя на Ваддерунга. Я был совершенно уверен, что никогда не упоминал при нем прозвище, которое дал Уриэлю.

Ваддерунг очень ровно взглянул на меня.

— Мы обедаем вместе раз в год.

— А-а, — протянул я. — Что ж. Если бы какие-то нехорошие парни чисто случайно подошли бы слишком близко к этому дому, я чертовски уверен, что их бы испепелили. Конечно, Мистер Радость считает, что многие, кто подписал Соглашения, относятся к нехорошим парням. — И я был с ним согласен. И, вероятно, был одним из этих нехороших парней. Я сердито зыркнул в сторону упырей. — Но если нам понадобится переместить людей в этом направлении, мы можем послать их этим путём и быть уверенными, что лягушки не станут торопиться с преследованием.

Ваддерунг остро взглянул на меня. Лёгкая, недобрая улыбка на мгновение появилась на его лице и исчезла.

— Лягушки?

— Ну, фоморы... неважно, — сказал я. — Я имею в виду, что теперь мы можем перестать разводить дипломатию с этими засранцами, верно?

Остальные мужчины вокруг стола отреагировали низкими нервными смешками.

— Лягушки, — согласился со мной Эбинизер.

— Лягушки, — отозвался эхом Эрлкинг.

Глаз Ваддерунга сверкнул. Он покачал головой, что-то пробормотал, коснувшись края карты, и синие круги расцвели вокруг обеих обозначенных мною позиций.

— Наша главная проблема, — отметил он, — это Этниу. Она не единственная наша проблема, но пока она не повержена, победа недостижима.

— Она одета в Титаническую бронзу, — сказал Эрлкинг таким тоном, что было похоже, что он повторил это уже несколько раз за последние пару часов.

Я поднял руку.

— Вопрос из зала. А что, собственно, это такое?

— Уникальный сплав Олимпийской бронзы с мордитом, — ответил мне Ваддерунг. — Кинетическое оружие здесь мало поможет. Энергия стихий эффективна не намного больше. Чтобы физически пробить эту броню, потребуется существо в божественном статусе.

— Божественный статус, — повторил я. — Что это значит?

— Рыцари Креста, вероятно, — задумчиво произнес Эрлкинг. — Их сила, кажется, имеет правильное происхождение.

— Те ангелы, о которых ты говорил, могли бы помочь, — сказал Эбинизер. — Мордит представляет собой концентрат самого тёмного, самого злого вещества Извне. Как только сплав готов, вместо того, чтобы пожирать жизнь, он пожирает энергию. Жар, сила, молния, твоя магия — за всем стоит сила воли. Чтобы пробить эту броню, нужно больше, чем обычная сила.

— Сила должна исходить из правильного источника, — поддержал его Ваддерунг. — И быть использована по надлежащим причинам.

Мэб скользнула к столу.

— Достаточное количество адской силы способно справиться с этой задачей, — пробормотала она. — Осмелюсь предположить, что Никодимус Архлеоне мог бы пробить Титаническую бронзу.

— Это предполагая, что она просто будет стоять там и позволит любому из этих существ напасть на неё, — указал Эрлкинг. — Во-первых, эти активы не находятся в нашем распоряжении. Во-вторых, она будет сопротивляться и, скорее всего, убьёт их.

Ваддерунг хмуро сверлил взглядом Эрлкинга целых пять секунд, прежде чем произнёс:

— Ты видишь всё в мрачном свете.

— Сугубо реалистично, — не согласился Эрлкинг.

— То есть вы утверждаете, что для того, чтобы прижать её, нам нужен спонсор, — сказал я. — И что, по сути, никто здесь не является достаточно сильным или не находится на нужной волне, чтобы нас проспонсировать.

— Именно, — ответила Мэб.

Я нервно сглотнул.

— Значит у нас нет средства, которое может пробить эту броню, — подвёл я итоги.

— Видимо, нет, — сказал Эбинизер. — Придётся сделать это трудным путём.

Мэб согласно кивнула.

— Мы должны найти её, по-возможности, или ждать, пока она сама не выдаст себя.

— Что означает, что нам придётся подстраиваться под неё, — возразил недовольно Эрлкинг.

— Да, — ответила Мэб. — Прежде всего, мы должны реагировать гибко. Затем — противостоять ей и заставить её тратить нас свою силу.

— Э-э, — сказал я. — Это... будет больно, не так ли?

— Я ожидаю, что умрут многие, — сказала Мэб. — Как только мы свяжем её боем, мы должны выжать из неё все соки. И, когда ослабим её настолько, насколько это возможно, мы должны загнать её в воду. — Её огромные светящиеся серо-зелёные глаза повернулись ко мне. — И нам останется только надеяться, что воля моего Рыцаря будет достаточно сильной, чтобы противостоять её воле.

Я судорожно сглотнул.

— Ну да. Что будет, если я промахнусь?

Мэб пристально уставилась на меня.

— Полагаю, что последний Титан рассмеется и сделает именно то, что обещала. Уничтожит этот город и всех, кто встанет у неё на пути.

Да-а-а, зашибись.

— Итак, всё упирается в меня, — сказал я.

— Мы сделаем всю тяжелую работу вместо тебя, Хосс, — пообещал Эбинизер. — Ты просто закончишь её.

— Да, — произнесла Мэб. — Не подведи.

Я взглянул вниз на карту.

В одном из этих маленьких голубых кружков была маленькая девочка, которая, наверное, уже спала под присмотром рыцарей и ангелов.

И под моим тоже.

В моей груди появилась слабая боль и я тщательно упаковал это чувство, разлив его по бутылкам, чтобы использовать позже. Мой страх за ребёнка не помог бы мне защитить её лучше. Сохранить этот страх и использовать для создания заклинаний, которые уничтожат тех, кто попытается причинить ей боль — очень даже могло.

Чертовски верно, Гарри.

НЕ ПОДВЕДИ.

— Сначала о главном, — сказал я. — Мне понадобится пицца.

(обратно)

Глава 7

Раздобыть пиццу оказалось не так сложно, как я думал. В морозильных камерах кухонь замка Марконе было полно замороженных продуктов, чтобы кормить голодных эйнхерий, и газ все еще работал нормально. Так что менее чем за полчаса я получил несколько пицц, доставленных на крышу.

За это время еще двадцать кальмаров-убийц пронеслись по небу. С колючей проволокой они не могли упасть прямо вниз, поэтому их движения были не такими быстрыми, но они были полны решимости. Один из них атаковал Чайлдса, и кто-то из людей Марконе нырнул в сторону, чтобы перехватить его. Щупальце попало ему поперек горла, и он с криком упал.

Подбежал эйнхерий с аптечкой, но ничего нельзя было поделать. Бандит Марконе бился и размахивал руками так сильно, что я слышал треск ломающихся костей и разрывающихся хрящей. Он испустил однотонный, пронзительный крик, который длился и продолжался, становясь все грубее и грубее — пока яд в мириадах крошечных ран не растворил плоть его горла, и оно не взорвалось маленьким фонтаном крови.

И это была первая смерть этой ночи.

Красная Шляпа лучше всех подходил для этой работенки. Он совершенно расслабленно стоял рядом с наполовину закрытыми девятимиллиметровыми глазами с кошачьими зрачками и ждал. Довольно небрежно он уложил четырнадцать из двадцати или около того зверей-убийц. Последний сквидвард прилетел как раз незадолго до пиццы и врезался в спину Кристосу, отбросив его на крышу, но его наряд был зачарован как минимум так же сильно, как и мой — и меч Йошимо разрубил кальмара пополам еще до того, как он оскочил от Кристоса и упал на пол. На него не попал яд, так что он все еще мог сражаться.

Как только сюда доставили пиццу, я попросил отнести ее к зубчатой стене, подальше от того места, где свою лавочку открыл Белый Совет. Затем я подошел к Молли и похлопал ее по плечу.

Молли не переоделась в кольчугу, она все еще была в том же водолазном костюме, что и во время битвы с кракеном. Она сидела, скрестив ноги, выпрямив спину и положив ладони на колени. Зимние Фейри, размером с пикси, но более свирепые и злобные на вид, чем моя команда, парили облаком вокруг нее, мечясь туда и обратно с сообщениями, пока она координировала движение войск, я полагаю.

Она повернулась, чтобы посмотреть на меня, и я на мгновение застыл на месте. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы сфокусироваться на мне, выражение ее лица застыло жидкой безмятежностью глубокой сосредоточенности. Она заговорила густым и сонно-чувственным голосом:

— В чем дело, мой Рыцарь?

Ее глаза изменились.

Они были глубокого, ледяного сине-зеленого цвета. И ее зрачки изменили форму. Они стали кошачьими, как у большинства сидхе.

Она несколько раз моргнула, постепенно сосредотачиваясь на мне, выходя из состояния сосредоточенности, в котором она была, и когда она эту случтлось, ее глаза вновь изменили цвет до их естественного небесно-голубого цвета, зрачки снова стали круглыми:

— Дай мне секунду, Гарри. Я... отслеживаю около двух десятков разговоров. — Потом она выдохнула, вздохнула, почесала кончик носа и спросила: — Что я могу сделать для тебя?

Я ткнул пальцем в Красную Шляпу.

— Мне нужно одолжить его на несколько минут. Я собираюсь сделать кое-то с этими кальмарами, и я думаю, что они могут возражать.

Молли вздернула бровь.

— Ты ему доверяешь?

— Я доверяю тебе.

Молли взглянула на меня и кивнула.

— Конечно. Иди с ним, Шляпа. Защищай его как меня.

Красная Шляпа низко склонил голову пред Молли и сказал:

— Моя Леди, — затем он повернулся ко мне, недоверчиво улыбаясь. — Сэр Рыцарь, я в вашем распоряжении.

— Если будешь вести себя хорошо, — сказал я. — То и я буду.

— Смелые слова для человека, готового доверить мне свою жизнь, — задумчиво произнес Красная Шляпа.

— Просто хочу прояснить ситуацию, — сказал я.

Красная Шляпа ухмыльнулся. Он... очень напоминал мне Томаса, если вдуматься. Шести футов ростом и немного худощавый, темноволосый и красивый на чуждый манер сидхе, что позволило бы ему смешаться с самой странной толпой. Он был похож на пантеру, стройный, с крепкими мускулами, расслабленный и плавный в движениях, способный к невероятной скорости и непринужденной грации, которую я прежде никогда не видел столь часто, как у сидхе на войне.

Легенда гласила, что его шляпа была красной, потому что он постоянно макал ее в кровь своих жертв, чтобы она оставалась красивой и яркой. Он был одним из самых эффективных убийц Зимнего двора, и его звезда кроваво воссияла с тех пор, как умерла последняя Зимняя Леди.

Я разглядывал его несколько секунд, а потом сказал:

— Учитывая, что в последний раз, когда мы виделись, ты помогал Мейв уничтожить мир, ты неплохо преуспел в своей карьере.

— Это то, что я делал? — бесхитростно спросил Красная Шляпа.

Я остановился и секунду изучал его. Потом сказал:

— Адские колокола.

— Ага, — ухмыльнулся Красная Шляпа. — Обезьяна наконец-то все осознала.

— Ты вообще не работал на Мэйв, так ведь?

— Ты опоздал на вечеринку на много лет, — сказал Красная Шляпа, — но, полагаю, в конце концов добрался. — Он постучал пистолетом по ноге. — Мэб внедрила меня во двор Мейв около тридцати лет назад. Я снабжал ее информацией, пока обслуживал ее дочь.

— И все, что ты делал со мной, было сделано для того, чтобы помочь мне.

— Или сохранить мое прикрытие перед Мэйв, да, — сказал Красная Шляпа. — Или потому, что это было забавно. Я бы извинился за рану, но причинять тебе боль в то время было весело. Честно говоря, мы все думали, что ты поймешь сценарий и подыграешь. Но я полагаю, что ты более или менее неуклюже прошел через это.

Секунду я просто смотрела на него.

— Не думаю, что кому-то бы пришло в голову просто поговорить со мной.

— На сколько футов выше должны быть буквы, чтобы ты смог их разобрать, чародей? — удивленно спросил Красная Шляпа. — Тебе лучше научиться читать подтекст, если ты хочешь продолжать заниматься этим делом. И помимо этого. Ведь Мэб не может просто передать Дикую Охоту смертному, чтобы тот поигрался. — Он покачал головой. — Раздоры между королевами — ужасная вещь для всех нас. Каждая может дать нам приказ, от которого мы не можем отказаться. Если ты хочешь сохранить свою лояльность, потребуется очень много тщательных переговоров, учитывающих обстоятельства.

— Так ты охранял Мэйв, — сказал я. — И это более-менее привело к ее смерти.

— Так было необходимо.

— А теперь ты охраняешь Молли.

— Это моя привилегия.

— А если вновь придется предать Зимнюю леди?

— Я сделаю это без колебаний, — спокойно ответил он.

— Если ты это сделаешь, — сказал я. — сложат истории о том, что с тобой произойдет.

Красная Шляпа склонил голову набок и вопросительно посмотрел на меня.

— Не думаю, что ты понимаешь мою точку зрения, чародей. Леди, которой я сейчас служу, соответствует самым высоким критериям для моего одобрения, которые я мог разумно ожидать от кого-то еще такого... смертного. Она внимательна к своему долгу, эффективна в его исполнении и ведет себя соответственно со своими врагами. Пока она будет продолжать в том же духе, я буду поддерживать ее.

— До момента ее слабости?

Красная Шляпа слегка улыбнулся мне, показывая острые клыки.

— Это Зимний Двор. Страшно подумать, что с ней может случиться, — его улыбка стала чуть резче. — Или с тобой.

Я сердито уставился на него.

— Просто хочу прояснить ситуацию, — сказал он самым раздражающим тоном. — Честно говоря, у меня нет никаких чувств к тебе лично, в любом случае. Извини.

И он поднял пистолет и послал пулю примерно в шести дюймах от моего левого уха.

К тому времени, как я вздрогнул, раздался шлепающий звук, и один из кальмаров шлепнулся и скрючился на полу, умирая застывшим и истекающим сломанным маленьким чудовищем, ихор которого заставлял камни замка искриться и шипеть.

Я яростно потер ухо, которое ужасно зачесалось без всякой причины, и сердито посмотрел на Красную Шляпу.

Он поднял пистолет, улыбнулся и сказал:

— Как приказала моя леди. Продолжай, чародей.

Я скорчил ему гримасу. Затем я поплелся к зубчатой стене, где была расставлена пицца, и присел в углу, где у меня было прикрытие от кальмаров-убийц по крайней мере с двух сторон. Красная Шляпаа последовал туда же, остановившись примерно в десяти футах от меня и просто выжидательно стоя там с пистолетом в руке.

Я перешел к делу. Кусочек мела из кармана и пицца — вот и все, что мне было нужно. С точки зрения магии, призывы были довольно простыми делами. Все усложняли обычно их последствия.

Например, я собирался попытаться вызвать существо, используя его истинное имя, прямо здесь, перед половиной мира. Проклятье. На этот раз мне придется действовать невербально. Это было достаточно маломощное заклинание, так что, если повезет, не сильно навредит, если все сделать бесшумно.

Слова и магия идут рука об руку. Чёрт побери, половина слов для описания практикующих магию восходит к коренным источникам, которые в основном имеют значение «говорящий». На это есть причина. Магия происходит в основном в голове, подпитывается эмоциями и формируется концентрацией, разумом и чистой волей. Ужасно много энергии проходит сквозь мозг всё время при сотворении настоящей магии, чего вполне достаточно, чтобы действительно нанести ему вред.

Частично то, что защищает мозг от повреждений, — это «завертывание» концепции конкретного заклинания в вербализованные фонемы. Иэто следует делать на языке, к которому вы не привычны, чтобы эффективно использовать этот приём. Это обеспечивает своего рода изоляцию для разума и для мыслей. Можно творить магию, не используя слов сколько угодно, но это имеет последствия, которые начинаются с судорог и дезориентации, а, в конечном итоге, приводят к сильным припадкам и смерти. Ни один чародей, обладающий хоть каплей здравого смысла, не практикует магию молча.

Но это не значит, что нельзя смухлевать время от времени.

Круг-ловушка с приманкой из пиццы на данный момент был чистой формальностью. Я работал с этим конкретным созданием слишком долго и слишком близко, чтобы это действительно было необходимо. Так что, как только все было готово, я опустился на колени, закрыл глаза и создал мысленный образ самого себя в голове, в той же позе, как я в реальности, только мягко повторяющего Имя. Я вложил в него каплю энергии и держал изображение, ожидая в молчании.

Это заняло меньше, чем одно долгое мгновение. В воздухе раздался стрёкот и я увидел, как Красная Шапка напрягся и поднял свой пистолет. Я резко вскинул ладонь и решительно покачал головой. Он тяжело уставился на меня на секунду, прежде чем опустить пистолет, а затем появился мой единственный реальный вассал.

Генерал-майор Тук-Тук Минимус больше всего походил на светящуюся фиолетовую комету, когда приближался с низким звоном стрекозиных крыльев. Только когда он подлетел ближе, в окружающем нимбе проявилась атлетическая фигура молодого человека, увенчанного, похожей на одуванчик, копной шелковистых волос лавандового и фиолетового оттенков. Если бы его рост был больше, чем тридцать дюймов, он мог бы выглядеть очень внушительно.

Тук... был одет неправильно. Я привык к его маленьким нарядам, сделанным из выброшенной кукольной одежды и переделанного бытового мусора, которые хорошо служили ему оружием и доспехами на протяжении многих лет. Но теперь Тук-Тук был модернизирован.

На нём был полный комплект готических пластинчатых доспехов, сделанных из какого-то странного сплава глубокого, почти чёрного оттенка фиолетового. Он шёл в комплекте с маленькой чёрной накидкой, украшенной фирменным логотипом Pizza ’Spress, местной сети доставки. Золотую вышивку окружали буквы девиза ВО ИМЯ ЦА-ЛОРДА.

Вместо своего обычного канцелярского ножа или скальпеля X-Acto он держал в руках копьё такой же длины, как он сам. Широкое лезвие подходило как для колющих, так и рубящих ударов, и было сделано из того же металла, что и доспехи. На его спине, между крыльями, на ремне висела пара коротких клинков, из такого же материала.

Тук ловко уклонился от стаи стремительных посланников пикси и устремился прямо ко мне, полностью проигнорировав круг. Он резко остановился в воздухе перед Красной Шапкой, зависнув на уровне глаз.

— Прочь, негодяй! — пропищал он воину-сидхе. По меркам пикси голос Тука рычал внушительным басом. Для всех остальных он звучал как милый персонаж из мультфильма. — Я видел, как ты бросал на моего лорда злобные взгляды!

Красная Шапка прищурился и обнажил зубы в ленивой улыбке.

— Осторожнее, малыш. Я предпочел бы не тратить на тебя пулю, когда впереди намечается гораздо более интересная игра.

— Я погляжу, как ты попытаешься! — фыркнул Тук, со звенящим жужжанием выписывая маленький круг и оставляя за собой след из светящихся пылинок, которые вырывались из него как облачко пыли из-под ног мультяшного персонажа.

Несмотря на то, что я внимательно наблюдал за происходящим, я смог заметить только мелькнувшую тень. И к тому времени, когда звон второй пары крыльев стал заметен, стройная фигура в черных доспехах фейри, почти такого же размера, как Тук, уже парила прямо позади Красной Шапки. Кончик её маленького черного копья касался кожи на его шее с изящной точностью. Пикси с копьём была женского пола, с бледной кожей и тёмными волосами, и переизбытком косметики вокруг её глаз.

— Подумай хорошенько, дылда, — пропищала она. — Пускай однажды я положу конец его жалкой жизни, пока моё заточение продолжается, я протяну руку помощи генерал-майору.

Глаза Красной Шапки скосились ему за спину. К тому времени, как они вернулись к Туку, пикси уже перестал валять дурака, и его копьё находилось на волоске от зрачка Красной Шапки.

— Лакуна обожает меня! — пронзительно выкрикнул Тук.

— Мы товарищи по оружию, — сказала Лакуна. — Я убью тебя позже.

— Это любовь! — настаивал Тук.

— Когда ты умрешь, — сказала Лакуна, — я заполучу твои зубы.

Тук засиял в широчайшей улыбке.

— Видишь? Она любит меня ради меня!

Красная Шапка набрал побольше воздуха в грудь и гаркнул:

— Бу-у!

Оба пикси метнулись прочь на дюжину футов, прежде чем звук затих у него на губах.

— Дрезден, — с лёгкой тоскою произнес Красная Шапка.

— Генерал-майор, — сказал я, — Лакуна, отбой. Сегодня он враг моего врага.

Тук ахнул и крепче вцепился копье.

— Удвоенный враг!

Лакуна сменила позицию, зависнув рядышком с Туком.

— Нет, идиот. Это значит, что сейчас он наш союзник.

Тук сжал копьё в вытянутых руках и, счастливо загудев, описал ещё один круг.

— Моя девушка такая умная!

— Я не твоя девушка, — угрюмо сказала Лакуна. — Я военнопленная.

— Гарри, я обязан сказать, — сменил тон Тук-Тук, понизив голос до театрального шепота, — это замороженная пицца. Что ты делаешь?

— Это символическая пицца, — сказал я в своё оправдание.

— Символическая пицца — отстой! — закричал Тук.

— Никакая пицца не пойдёт тебе на пользу, — настаивала Лакуна.

— Ребята! — вмешался я. — Пицца, вся пицца — в опасности!

Это привлекло их внимание.

Тук-тук в полнейшем ужасе крутанулся лицом в мою сторону.

— Что?!

Лицо Лакуны озарилось искренней радостью.

— Что?!

Я на упрощённом для детского сада уровне, в дешёвом анимированном изложении, разъяснил им кто такая Этниу.

— А теперь, — завершил я, — она идет сюда, чтобы убить всех людей.

— Угу, — кивнул Тук, выслушав меня, в форме поддержки.

— И меня, — уточнил я.

— Угу, — жизнерадостно откликнулся Тук, выжидая.

— И все пиццерии, — добавил я.

— О нет! — горестно завопил Тук, сделав звенящее вертикальное сальто. — О нет, о нет, о нет!

— Это определенно пойдёт на пользу твоим зубам, — рассудительно сказала Лакуна.

— Да звёзды с моими зубами! — заорал Тук.

Лакуна ахнула в шоке.

— Это невыносимо! — взревел Тук. — Это невозможно стерпеть! Мы должны сражаться! — Он стремительно взлетел в открытое небо над улицей, нарезая круги, настолько его крохотная фигура была переполнена яростью, и сияя всё ярче и ярче.

— Мы должны сражаться! — кричал он и его пронзительный голос отразился от камней замка. — МЫ ДОЛЖНЫ СРАЖАТЬСЯ! — грянул его крошечный рёв, разносясь эхом по улицам.

И тут произошло то, чего я никак не ожидал.

Звёзды посыпались на замок Марконе.

В один момент суета в командном центре продолжалась в прежнем ритме. В следующий, светящиеся огни, некоторые крошечные, как маленькие элементы внутри рождественских гирлянд, некоторые большие, как пляжные мячи, начали спускаться сверху, появляясь из углов и щелей домов, поднимаясь из садов и кустов, соскальзывая с деревьев. В мгновение ока освещённая факелами ночь, полная теней и неуверенности, наполнилась рассеянным сиянием, которое заливало целые кварталы вокруг маленького замка многоцветным великолепием. Они прибывали. Не горсткой или десятками, а сотнями и тысячами. И со всех сторон их становилось всё больше.

Непосредственно вокруг Тук-Тука собралось около тридцати самых крупных и свирепых воинов пикси. Каждый из них, как и их лидер, был наряжен в искусно сделанные доспехи фейри и вооружён маленьким и ужасно острым оружием. Гвардия Ца Лорда вышла на бой, однако происходило нечто большее, чем только лишь это.

Я осознал, что вижу нечто такое, чего никогда раньше не видел и о чём даже не слышал.

Маленький народец готовился к войне.

Ради пиццы.

Адские колокола.

Что ж.

Думаю, вы всегда найдёте поддержку своим интересам, сделав их близкими для жизненных нужд остальных.

— Идиоты, — выдохнула Лакуна. — Мы могли бы просто спрятаться, а потом забрать у мертвецов все зубы, что захотим.

— Ты очень жуткое маленькое создание, — поведал я ей.

— Спасибо, — серьёзно поблагодарила Лакуна.

— Где они взяли доспехи? — спросил я.

— Леди Молли оплатила доставку новой брони и оружия вместе с пиццей в день солнцестояния, — сказала она.

Я посмотрел на её доспехи.

— А что случилось со всеми зазубренными рыболовными крючками, которые были приварены к твоим?

Она фыркнула и бросила на меня надменный, полный отвращения взгляд.

— Генерал продолжал резать себя. Потому что он знал, что честь велит мне выхаживать его, пока он не восстановит здоровье. Это было необходимо.

— Тук и Лакуна, сидят на дереве, — пропел я, ухмыляясь. — «Ц-Е-Л-У-Ю...»

Острие её копья прочно вошло в промежуток между двумя моими передними зубами.

— Попытайся завершить это заклинание, чародей, — с угрозой сказала она, — и я воткну это копье в твой язык.

Я не мог перестать улыбаться без того, чтобы не порезать губы о лезвие. Так что я стоял там, тщательно следя за тем, чтоб мои зубы оставались стиснуты вместе, а губы находились как можно дальше от них, и сказал:

— Хорошо.

Без какого-либо очевидного сигнала Лакуна взмыла в воздух, присоединившись к Гвардии Ца Лорда, а затем, слитной полосой света, все тридцать пикси пронеслись вниз к крыше замка и приземлились единым строем. В унисон — в классическом приземлении супергероев, прежде чем выпрямиться и ударить крошечными кулачками по крошечным нагрудникам. Металл фейри зазвенел хором ветряных колокольчиков.

— Милорд! — пропищал Тук. — Ваша Гвардия готова служить и вести наших людей на защиту пиццы!

Я посмотрел вверх и... через всё небо медленно вращалось колесо крошечных огней — десятки, может быть, сотни тысяч маленького народца сформировали в воздухе круг где-то полмили в поперечнике. Центр всего круга, всей этой... пиццы из крошечных фейри располагался с намеренной точностью.

Прямиком надо мной.

Разговоры и болтовня стихли, когда свет озарил мрачный и тёмный маленький замок. На крыше воцарилась тишина. Я посмотрел вниз и увидел, что Мэб и обе Леди глядят на меня с лёгкими понимающими улыбками. Все остальные, от вурдалаков до Белого Совета, от свартальвов до Сасквоча, просто уставились в небо, а затем на центр вращающейся модели вселенной из маленького народца и на коленопреклоненный строй воинов, ожидающих моей команды.

Они все уставились на меня.

Глаза Мэб сверкнули свирепой яркой гордостью.

Я толком не знал, что ещё делать. Так что просто вернулся к работе.

Я опустился на одно колено, чтобы обратиться к своему маленькому воинству, как капитан футбольной команды. Я указал на тело мертвого кальмара-убийцы и сказал:

— Видите эту штуку?

Тук зарычал и Гвардия немедленно последовала его примеру. Что было довольно милым.

— Плохие парни посылают этих тварей убивать больших людей, которые пытаются защитить пиццу, — сказал я. — Они летают и они скрыты завесой. Нам нужна ваша помощь. Только маленький народец может защитить нас от них. Я хочу, чтобы здесь и в посольстве свартальвов было размещено по когорте для перехвата этих существ. Остальные должны охотиться за ними везде, где разыщут. Самые маленькие из вашего народа могут помочь, следя за завесами. Если они увидят, что какие-то плохие парни перемещаются за завесой или подкрадываются, они должны окружить их и убедиться, что большой народ может увидеть их и сражаться с ними.

— Убивать эти штуки, — повторил Тут, указывая на упавшего кальмара-убийцу. — Охранять этот дом и дом свартальвов. И указывать бедным, тупым дылдам на любых скрытых плохих парней.

— Совершенно верно, генерал, — сказал я. — Ты справишься с этим?

Тук подскочил на ноги, взлетая на высоту моих глаз, а с ним и вся Гвардия. Он вскинул копьё на плечо и стукнул себя маленьким кулачком по груди напротив сердца, отчего фей-металл опять зазвенел, и развернулся, раздавая приказы. Он указывал направления, дико жестикулируя и произнося фразы слишком быстрым и слишком высоким голосом, чтобы мои бедные уши биггана могли что-то ясно понять. Отдельные члены гвардии мчались в ночь, к облаку маленького народца над нами, чтобы, собрав вокруг себя созвездие светящихся огней, устремиться в разные стороны.

Уже через пару минут можно было увидеть эффект. Облака решительного маленького народца, слишком крошечного, чтобы сражаться поодиночке, нарезали круги вокруг заходящих на цель кальмаров-убийц мелкими стайками, создавая полосы света на небе. Когда первый из них был замечен, лично Тук понёсся вперёд, крепко сжимая копье, с Лакуной на левом фланге. Через мгновение они вдвоем притащили мёртвого кальмара на крышу и гордо швырнули к моим ногам. Их доспехи и копья были испачканы ихором, а маленькие лица светились удовлетворением и гордостью.

— Вот так? — спросил Тук.

— Хорошая работа, генерал, — твёрдо сказал я. — Продолжайте, пока мы не прогоним их всех или битва не будет проиграна.

— Пиццы мы не лишимся, — мрачно поклялся Тук-Тук.

Лакуна вздохнула.

И парочка умчалась в ночь.

— Впечатляет, — сказал Красная Шапка, когда они исчезли из виду. Он с неким разочарованием взглянул на свой пистолет, засовывая его за пояс за спину. — Как тебе удалось связать их всех?

— Коммерческая тайна, — ответил я, стараясь не думать о том, сколько пиццы потребуется, чтобы расплатиться с таким количеством маленького народца. Может быть, я пошлю счет Марконе. Формально мы защищали его дурацкую территорию. — Я закончил с тобой.

Красная Шапка сузил глаза, но вежливо кивнул мне и пошёл назад к Молли, которая вернулась к обеспечению связи через её собственную команду маленького народца.

Мэб подошла и мгновение просто стояла рядом со мной, глядя в ночь. Было видно, как каждую минуту или около того с неба сбивают кальмара. Было немного похоже на наблюдение за звездопадом в правильное время года.

— У смертных есть вопрос, — заговорила она через мгновение. — Что лучше, чтобы тебя боялись или чтобы любили?

— Я могу угадать ваш ответ, — сказал я.

— А я — твой. И все же они не любят тебя, как такового, — задумчиво сказала она.

— Нет, не совсем, — ответил я. — Но я нашел кое-что, что они действительно любят. То, что их объединило.

Мэб ответила мне непонимающим взглядом.

— Когда группа объединяется вокруг того, что ей дорого, — сказал я, — это меняет многое. Это меняет то, как они воспринимают друг друга. Они становятся сообществом. Чем-то большим, чем сумма отдельных частей.

Мэб не выглядела просветленной.

Я попытался объяснить по-другому.

— Создание сообщества поощряет инвестиции в это сообщество, — сказал я. — Раз вложившись, члены сообщества будут бороться, чтобы его защитить.

Брови Мэб понимающе приподнялись.

— А-а. Ты нашёл слабость в их психологии и манипулировал ею. Ты обеспечил их ресурсом и накопил их долги.

— Мне удалось заставить их увидеть себя с другой стороны.

— Нейромантия? В твоём исполнении? Страшно подумать, к чему это приведёт.

Я вздохнул.

— Смотрите. Можете просто поверить мне. Это штучки смертных.

— А, — пренебрежительно сказала Мэб. — Всё ещё. Впрочем, зрелище впечатляет. Сегодня ты напугал несколько очень самоуверенных существ. Это показалось мне забавным.

— Да это просто... так получилось, — сказал я, и устало прислонился к стене. — Жаль, что с собой нет бутерброда.

Ни с того ни с сего я чихнул так сильно, что чуть не врезался головой в зубец, на который опирался. Впрочем, к такому я уже начал привыкать. Я почувствовал, как усталая волна энергии покидает меня, ощутил, как заклинание притягивает материю из Небывальщины в мир смертных и формирует ее.

Я успел поднять руки над головой, чтобы отразить падающий трёхэтажный сэндвич. Он отскочил от моего предплечья, размазался частично по плечу, частично по земле — и тут же превратился в липкую эктоплазму.

Мэб уставилась на меня так, словно я зарезал молочного поросёнка прямо за обеденным столом. Она медленно покачала головой и сказала:

— Вот только ты начал производить на меня впечатление...

— Ох, буду здоров, — пробормотал я и выудил носовой платок, чтобы высморкаться.

Долбаные призывалки.

Я как раз сморкался, когда в ночном воздухе прогремел первый взрыв.

Все застыли.

К востоку и немного южнее нас, столб пламени поднялся в воздух, вспыхнув в ночи. Ударная волна взрыва была ощутима, даже на крыше, где мы стояли и что-то толкнуло меня в грудь.

— Это что...? — выдохнул я.

Мэб выпрямилась, холодный свет собрался вокруг ее лба в корону сверкающих пылинок, тянувшихся за завесой крошечных снежинок позади неё. Когда Королева Воздуха и Тьмы подняла лицо к ночному небу и заговорила голосом, который не столько гремел в воздухе, сколько пронизывал саму землю и отражался нежной музыкой от всех твёрдых поверхностей в поле зрения, все взоры обратились к ней.

— Участники Соглашений, — ровно произносила Мэб. — Вставайте к оружию. Смертные люди Чикаго, оставайтесь в домах, в них вы можете чувствовать себя в безопасности. В город пришёл враг.

(обратно)

Глава 8

Мой желудок совершил небольшой кульбит.

Где-то в голове у меня всю ночь крутилась мысль, что события такого масштаба не могут пройти незамеченными. То, что разрушения такого уровня просто невозможно замять, что такое количество свидетелей невозможно заставить замолчать. Чем бы ни закончилась битва, кто бы ни одержал верх, один факт был очевиден.

Скоро все изменится.

Мир смертных не сможет спокойно относиться к подобным вещам.

Я подумал, что какое-то время знал это на инстинктивном уровне, но не осознавал до тех пор, пока не услышал, как Мэб обращается к смертному населению Чикаго с помощью исключительно и несомненно магических методов.

Она даже не пыталась удержать всё в тайне.

Боже мой, это может стать величайшим кошмаром, который я только мог вообразить — мир смертных, обратившийся против сверхъестественного мира. Война, которая родится из этого конфликта, отбросит нас снова в варварство — и она может начаться здесь, у меня на глазах.

Ясное дело, если Этниу добьется своего, это произойдёт абсолютно точно. Значит, мы должны остановить ее здесь и сейчас, и как можно быстрее.

Впрочем, что бы ни случилось, после сегодняшней ночи между миром смертных и сверхъестественным миром, рухнут стены стоявшие веками. Звезды и камни, я не думаю, что кто-то понимал, что это может означать.

Соберись, Гарри.

Спасти город.

Остановить Титана.

Не облажаться.

Пока я был занят храбрыми попытками заставить себя поднять задницу, Мэб уже действовала. Она тихо заговорила со Слушающим Ветер, они обменялись короткими фразами, после чего старый шаман склонил к ней голову, что-то прошептал Дикому Биллу, а затем просто упал с края здания и скрылся из виду.

Мгновением позже бесшумно скользящая фигура огромной совы вылетела из-под зубчатых стен и полетела в направлении взрыва.

Вдали мне послышались выстрелы. Не просто то, что можно было услышать время от времени, что, возможно, могло бы быть выхлопом автомобильного глушителя. Этот звук был похож на фильм о войне, трещащий, как смертоносный попкорн.

Мэб на мгновение замерла, прислушиваясь к выстрелам. Затем она остановилась за пределами круга Марты Либерти, тихо разговаривая, и выслушала то, что сказала одна из кукол. Потом она задержалась у Лары Рейт, проведя короткую беседу, в ходе которой каждый из них несколько раз кивнул.

Эбенизер подошел и встал рядом со мной. Наступило долгое напряженное молчание. Потом он прочистил горло и спросил: — Как ты в целом, Хосс?

— Я чувствую, что мне пора двигать, — сказал я. — Взрыв, стрельба. Я кивнул в ту сторону, где исчез Слушающий Ветер.

— Мне нужно бежать туда.

Старик хмыкнул. — Помнишь ли ты самый трудный урок Силы?

— Знать, когда её не использовать?

— Ага, — сказал он хриплым голосом. Он оперся на зубец и уставился в темноту. В его очках отражались отблески костра, горевшего в нескольких кварталах от дороги. Он наблюдал, как маленький народец уничтожил еще одного кальмара-убийцу.

— Хорошо. В этой битве ты должен быть в нужном месте в нужное время. Это означает, что ты будешь держаться в стороне, пока не поймешь, куда направить свой удар.

У меня сжались кулаки. Он был прав. И я это знал. Но это не означало, что мне это нравится.

— Терпеть это не могу, Хосс, — сказал он очень тихо.

Я повернулся к нему и прислушался.

— Видеть тебя таким все время. В самой гуще перекрестного огня. Так было с твоей матерью. Она все больше и больше дистанцировалась от других волшебников. — Он сердито посмотрел на Лару и Маб. — Ее то и дело видели в дурной компании. И я, черт возьми, не знал, ни что делать, ни что ей сказать. — Он закашлялся и моргнул. — Проклятье, Хосс. Тебя постоянно ранят. И я не могу это прекратить.

Возможно, я тоже один или два раза моргнул. Затем, облокотившись на торчащий рядом с ним зубец, я сказал:

— Ладно. Может, иногда я и влипаю во что-то подобное.

У него в уголках глаз появились насмешливые морщинки. — Ты не умеешь отсиживаться, — это факт.

— Возможно, мне следовало найти учителя получше.

Он тяжко вздохнул и сердито посмотрел на меня. — Остряк.

Я вздохнул. — Ты думаешь, что я ошибся с выбором.

— По-моему, я не знаю никого, кто завалился бы с Мэб в постель и не пожалел об этом, — ответил старик без всякого энтузиазма.

— Ты держишься в очень опасной компании, Хосс.

— До сих пор она играла со мной довольно откровенно.

— Ага. И ты из-за этого теряешь бдительность. Что естественно. — Он покачал головой. — Но она же бессмертна. Она может не торопиться. Опутать вас одной нитью паутины за раз. И тебя, и твою ученицу.

Мне вспомнились глаза Молли. А может, и глаза

НЕ-Молли, чужие, с кошачьими зрачками.

Это опасно, — сказал я. — Я это знаю. И смотрю в оба. Если Мэб поставит под угрозу мою свободу воли, она потеряет то, что делает меня эффективным орудием. Это все еще я, сэр.

Старик взглянул на меня из-под своих лохматых серебристых бровей. Его голос слегка смягчился.

— Твоя ставка чертовски высока, — сказал он.

— Разве я ошибаюсь?

Он поиграл желваками. — Это окончательный переход на ту сторону, — сказал он наконец. — И тебя к нему подталкивают. А ты стоишь уже на самом краешке пропасти, Хосс.

— Это мой выбор, — сказал я. — Я вижу, что делаю.

Старик фыркнул: — Да-да. Но это не значит, что мне должно это нравиться.

— Мне тоже, — честно признался я. — Но это все, что у меня есть.

Глаза его ярко блестели за стеклами очков, пока он смотрел на Мэб.

— Ты бы убрался отсюда.

— Только не без Молли, — сказал я.

— Он вздохнул. — А как ты думаешь, парень, зачем Мэб притащила ее сюда?

— Только не без Молли, — ответил я с прежней интонацией.

— Проклятье, — сказал он. Но настаивать перестал. — Её следующий шаг будет заключаться в том, чтобы начать закручивать гайки. Привязать тебя так, как ей хочется.

— Например как?

— Да Бог её знает, парень. Ответственностью, наверное. Видит Бог, у тебя её и так немало. Она бы использовала богатство, чтобы обременить тебя, если бы ты сильно заботился о таких вещах. Властью, или влиянием. Может быть, мазнёт сверху медком. Но что бы это ни было, на первый взгляд это будет выглядеть хорошо, и это заставит тебя крепче сидеть на поводке.

— Сэр. — отметил я, — Вспомните как плачевно заканчивались попытки удержать меня на поводке для любого, кто считал это хорошей идеей.

Он тихонько хмыкнул.

— Мэб не школьная учительница физкультуры, Хосс. Не кучка озабоченных, опасливых старых дураков. — Он закашлялся. — И даже не усталый фермер, который чересчур о тебе заботится.

Я положил руку ему на плечо и сжал.

Он кивнул мне.

— Ты же понимаешь, — сказал он. — Я собираюсь делать то, что считаю правильным для тебя, Хосс. Мне приходится это делать. Разве я могу предпринять что-то меньшее?

— Вы старая упрямая заноза в заднице, сэр, — сказал я мягко и печально. — Уж кому-кому, а мне это лучше знать.

— Что ж. Я никогда не был хорош в усвоении собственных уроков, — сказал он.

Еще один взрыв прогремел с другой стороны, дальше к северу. Почему-то он был послабее и более объемистым. От него скорее не тряхнуло, а раздалось что-то вроде «Ву-у-у-ух». Полыхнула яркая вспышка, и на четверть минуты нам стали видны тени зданий одного из городских кварталов, хотя источника света видно не было.

Мой желудок снова содрогнулся, мной овладела тревога.

Пожар. Продолжалась стрельба.

Мы были недостаточно близко, чтобы слышать крики.

Ещё нет.

Мое сердце забилось быстрее.

— Возможно, взорвался бензобак, — предположил я. У меня сдавило горло, голос прозвучал хрипло.

— Верно, согласился старик. Он глянул на меня. Затем, не говоря ни слова, сунул руку в карман комбинезона и достал оттуда фляжку, предложив её мне.

Я открыл ее, понюхал и сделал глоток. Вода. Я с удовольствием облизнулся. — Это донеслось от посольства свартальвов, — сказал я.

Он хмыкнул. — Этри со своими свартальвами расположился в том районе. Он и Архив руководят оттуда.

— Неужели, Ива? — Спросил я. — Я думал, она — нейтрал.

Так оно и было, пока Этниу не стала ей угрожать, как и остальным, — сказал Эбенизер.

— Архив осознает необходимость самосохранения, и если Титан действительно хочет подчинить себе человечество, то в процессе обязательно уничтожит грамотность.

— Ха. Думаю, не в этом дело, — задумчиво сказал я.

Старик посмотрел на меня.

— Я пожал плечами. — Ива... она на нашей стороне. На стороне людей. Изначально.

— Объясни, как ты это видишь?

Она создана, чтобы записывать и сохранять знания, — сказал я.

— Нет людей — нет знаний. Ничего, что можно было бы записать и сохранить, и нет причин записывать или сохранять это. Цель её жизни требует... нас.

— Я бы не стал слишком на это надеяться, — сказал Эбенизер.

— Но ты можешь на что-то рассчитывать.

Красная Шапка, должно быть, на какое-то время отлучился с крыши, потому что я видел, как он появился, неся большую черной нейлоновую сумку. Он передал ее Молли, которая подняла глаза, отмахнулась от группки представителей Малого Народца, похоже изображающих ее посыльных, и встала на ноги. Взяв сумку, она отнесла ее к нам и бросила к моим ногам.

— Вот, — сказала она, взглянув мне в глаза — Чувствую, твой нынешний костюм явно не для этой работенки. Иди переоденься.

Я приподнял бровь, глядя на нее. Затем наклонился и открыл сумку.

В нем были мои вещи из квартиры. Пара джинс, футболка и мой заколдованный кожаный пыльник. Также там лежали мой оружейный пояс, большой старый «монстробойный» револьвер и обрез, торчащий из кобуры на патронташе, чьи кармашки были заполнены разноцветными патронами.

— Экипируйтесь, Сэр Рыцарь, — сказала Молли и подмигнула мне.

— Адские колокола, — пробормотал я. — Я для вас что, гигантская кукла Кена для игры в переодевания?

— Тебе повезло, что Леанансидхе командует внешней обороной, — сказала Молли. — Тетушка Леа настояла бы, чтобы ты был одет подобающим образом. — Её улыбка погасла. Её глаза выдавали, что какое-то время она подыскивала слова, а когда она заговорила, то подбирала их тщательно. — Гарри. Сегодня меня здесь не будет, чтобы помочь тебе.

Я замолчал и уставился на неё.

— Что? Почему?

— Я не могу сказать тебе. — Она поморщилась, на мгновение в её глазах мелькнуло разочарование. — Но это необходимо. И это должна быть я.

Я сделал глубокий вдох. Я рассчитывал, что кузнечик поддержит меня. Теперь уже бессмертный кузнечик, чёрт побери.

С другой стороны, это была Молли.

Некоторое время я смотрел ей в глаза. Мы с ней уже заглядывали в души друг друга. То, что я увидел в ней, было тёмным и ужасным потенциалом, силой, которую можно было использовать как во благо, так и для зла. По её выбору. Думаю, настоящий вопрос был в том, действительно ли это Молли по-прежнему делала выбор. Была ли она всё ещё той юной девушкой, которую я знал.

Я знал своё мнение на этот счёт.

Если моя Молли говорила, что должна уйти, то у неё была чертовски веская причина для этого.

— Ладно, — сказал я и подмигнул ей. — Я имею в виду, чёрт побери, но ничего не поделаешь.

Она окинула меня удивленным взглядом. Затем сжала мои руки и лучезарно улыбнулась. Кивнув Эбенизеру, она отвернулась, поманив к себе пальцем Красную Шапку как хорошо выдрессерованного пса. Они оба поспешили покинуть командный центр и скрылась внизу, предположительно покидая замок.

А я почувствовал себя немного более одиноким, чем секундой ранее

Не то чтобы у меня крутило живот, но... Напряжение нарастало. Дрожащее беспокойство внутри меня не прекращалось. Мы стояли, ничего не делая, в то время как вокруг нас начиналась война.

Взорвалась еще одна машина, на этот раз дальше к югу. Кальмар-убийца таки добрался до крыши, но Лакуна проткнула его своим копьем, пришпилив к столу к картами, в шести дюймах от руки Ваддерунга. Одноглазый не отрывая взгляда от карты, заворчал, рассеянно вытащил копье, перебросил кальмара через край здания и протянул оружие маленькой фейри.

Подошел чародей Кристос, весь такой «достойный и строгий» в своих костюме и мантии, и что-то прошептал на ухо Эбинизеру. Старик кивнул, хлопнул меня кулаком по плечу и отошел в один из углов крыши, тихо разговаривая с другим Старейшиной.

Я не мог торчать там один, ничего не делая. Я схватил нейлоновую сумку и отнес ее в раздевалку рядом с тренажерным залом. Затем я начал делать то, что обычно делается в раздевалках и переоделся. Место было оживленным; эйнхерии, все еще возвращавшиеся из лишенного света города, окружающего замок, то и дело появлялись, чтобы переодеться и вооружиться.

Я был раздет до труселей, когда человек размером с небольшого белого медведя захлопнул свой шкафчик и ушел, все еще пристегивая свой наруч, внезапно оставив меня в раздевалке наедине с джентльменом Джоном Марконе.

Криминальный барон Чикаго был раздет до майки и брюк и в настоящее время подгонял застежки на бронежилете состоящего из пересекающихся чешуек какого-то сверхсовременного материала. Жилет сидел на нем как влитой, явно скроен по индивидуальному заказу. Без костюма я его видел лишь однажды, причем тогда криминального барона здорово потрепало. Несмотря на свой возраст, Марконе был сложен как боксер в полутяжелом весе, а мышцы, двигавшиеся под кожей его предплечий, казались прочнее стальных тросов. Пока я смотрел, он надел рубашку от костюма и начал ее застегивать.

— Забыли, что следует одеть дальше, Дрезден? — спросил он, не глядя на меня. — Или это какая-то неловкая сексуальная разведка?

С огромным достоинством я натягивал штаны по одной штанине за раз.

— Раздевалочный стеб? Серьезно?

— Кажется именно такой юмор вы способны оценить.

Я фыркнул и продолжал одеваться. Марконе надел оружейный пояс и повесил пистолеты под каждую руку.

— Я видел вас раньше. — сказал я. — Противостоящим Этниу.

Каким-то образом, он смерил меня взглядом, даже не смотря в мою сторону.

От сказанных далее слов во рту остался привкус как от чего-то горького и испорченного:

— Это было мужественно.

Уголок его рта дернулся в легкой усмешке.

— Ой. Чтобы вы сказали мне такое... Должно быть больно.

Я кивнул и сплюнул в мусорное ведро.

— Даже не представляете как.

Марконе взял и одел свой пиджак. Он поправлял его, пока ткань полность не прикрыла пистолеты.

— Вы знаете разницу между мужеством и безрассудством, Дрезден?

— Любой страховой агент ответит, что нет.

Он махнул рукой в ответ на мои подшучивания, как будто это было все, чего они достойны.

— Ретроспектива, — продолжил он. — До тех пор, пока не станут известны далеко идущие последствия любого действия, это одновременно и смело, и глупо. И ни то, ни другое.

— Что ж, — сказал я. — думаю сегодня вы заслужили Медаль Шрёдингера.

Казалось, он задумался на мгновение.

— Да, — ответил он, застегивая пуговицу. — Полагаю, что да. Он остановился и взглянул на меня. — Я заметил, что ты притихли.

— Может, я наконец усвоил урок.

— Не думаю, — склонил голову Марконе, нахмурившись. — Такое случится разве что если вы перестанете существовать.

Ну ладно. Иногда даже плохие парни бывают более или менее правы. Я промолчал и закончил одеваться.

— Дрезден — сказал Марконе, — хотя мне понравилось работать с вашей королевой и я считаю ее деловые качества достойными восхищения, между нами никакого дружеского взаимопонимания нет. И не будет.

— О, это я понимаю.

Отлично, — сказал Марконе. — Тогда мне не нужно объяснять, насколько жестко я буду вынужден отреагировать на вас, если вы примете участие в какой-либо вашей... типичной проделке, нарушающей границы моей территории или попирающей мои права суверена, согласно Соглашению.

— Серьезно? — удивился я. — Вот прямо сейчас вы решили помериться размером причиндал?

— Я не собираюсь умирать сегодня вечером, Дрезден, — ответил Марконе. — Или потерять то, за что боролся. Я выживаю. Как, пожалуй, и вы. — Он вежливо кивнул мне и заговорил очень тихим, разумным тоном, который был тем более пугающим из-за непрекращающегося грохота гранита под поверхностью. — Я лишь хочу, чтобы вы знали, что я намерен продолжать то, что начал. После сегодняшнего вечера я все еще буду здесь — и, ей-богу, вы проявите ко мне уважение.

— Или что? — небрежно спросил я его.

Взгляд Марконе был отнюдь не небрежен.

— Я буду отстаивать свои права в соответствии с Соглашением Мэб. И она не защитит вас.

Я почувствовал, как внутренний холодок пробежался по мне с макушки до пяток. Марконе действительно может засудить меня до смерти. Если судить по пунктам Соглашения, то я не раз и не два вторгался на его территорию. Он просто никогда не предъявлял претензий перед лицом Белого Совета, который явно не собирался выражать уважение мелкому игроку. Навскидку, я не был уверен, какое наказание полагается за такое нарушение закона, но представление Мэб о справедливости не было современным. Более того, ее проклятое чувство справедливости доходило до абсолюта: нарушив ее законы, я заслуживаю кары в соответствии с ними. Мой статус Зимнего Рыцаря не имел бы для нее никакого значения, за исключением того, что она могла бы еще больше разозлиться, прежде чем казнить меня.

Проклятье, Томас. Зачем, черт возьми, ты втравливаешь меня в такую муть?

— Если уж у нас вечер откровений, — сказал я, — вам, вероятно, следует знать, что я все еще считаю вас уродом. Я по-прежнему считаю вас виноватым в том, что многие хорошие люди страдают. И однажды я вас порву.

Марконе мгновение пристально на меня смотрел. Он не боялся моих глаз. Когда-то он тоже послужил моим «зеркалом» и я вспомнил его холодную, не знающую страха сущность идеального хищника в человеческом обличьи. Затем он сделал нечто жуткое.

Он улыбнулся.

Улыбкой, которая заставила бы обзавидоваться волка.

— Отлично. — сказал он.

И ушел.

Я снова вышел на крышу, в лицо ударил влажный и тяжелый жар летней ночи. Мой пыльник тяжело висел на моих плечах, слишком жаркий для такой ночи. Его пропитанная заклинаниями кожа меня успокаивала. В левой руке я сжимал свой посох. На одном бедре висел мой большой револьвер 50-го калибра. С другого бедра свисала кобура с обрезом, заряженным патронами «Дыхание Дракона». Плащ Стража был переброшен через плечо, чтобы еще больше усилить мой дискомфорт от знойного воздуха, но при этом засвидетельствовать свою верность Совету.

На восточном краю крыши Мэб, Лара, Совет Старейшин, Ваддерунг, Эрлкинг и Летняя Леди собрались в безмолвной группе, над которой нависал сзади Река в Плечах. Они смотрели на ночь, освещенную новыми кострами, и ветер, дующий с озера, доносил до нас далекий запах горящей резины и черного дыма.

Я посмотрел на тень, отбрасываемую передо мной. Длинный вздымающийся контур пыльника. Тонкая длина моего посоха. Очертания моей головы с немного торчащими ушами и спутанными волосами.

Я давно этим занимаюсь. Пыльник, посох и настрой. В смысле, вы могли бы подумать, что в какой-то момент я все это перерос. Но во многих смыслах я остаюсь все тем же юным дуралеем, открывшим много лет назад контору частного сыщика.

На этой крыше стояли некоторые из величайших монстров, легенд и даже божеств нашего мира. Они стояли вместе, глядя в ночь.

И они были в ужасе.

Под масками спокойствия, устойчивости действий, безжалостного расчета, сверхчеловеческой силы — они были напуганы. Они.

А я был просто собой.

Я глубоко вздохнул.

Под аккомпонимент скрипа подошв кросовок, я прошел по крыше и присоединился к остальным.

Эрлкинг кивнул мне, когда я остановился у его локтя.

— Теперь они перемещаются, — сообщил он и кивнул в сторону первого взрыва. — Слышишь это?

Стрельба стала бешеной. Время от времени бабахали тяжелые боеприпасы. Может гранаты? Я не так хорошо знаком с практическими аспектами применения боевого оружия.

Эрлкинг обратил мое внимание на север и юг.

— В темном пространстве, расположены мои войска. Они заставляют фоморов обходить их на север и юг. Видишь пожары?

Я посмотрел. Он был прав. Пожары начали прожигать себе путь вокруг боевых позиций.

— Их слишком много. — выдохнул я.

Эрлкинг кивнул.

— На данный момент. Не отвлекайся. Это сражение не с Корбом или его войсками. Оно с Этниу.

Точно, — сказал я, наблюдая, как пожары распространяются по моему городу, сжигая его все больше и больше, разнося с собой клуб дыма. — Точно. Будь спокойным.

У меня заболел живот, и я смутно осознал, что где-то в глубине души я в ярости. Враги пришли навредить моим соседям, моему городу, моему дому. Не могло быть слишком горячего огня, чтобы поглотить их. А я просто стоял и ничего не делал.

Мои суставы заныли, с такой силой я сжимал свой посох.

— Контакт! — закричал один из Эйнхериев.

Без колебаний Ваддерунг указал на другого вечного воина, стоявшего рядом с ним. Мужчина поднес к плечу один из гранатометов с большим барабаном, похожим на гигантский револьвер, и нацелил его вверх. Он выстрелил трижды: пуф, пуф, пуф, и через несколько секунд на небе зажглось несколько ракет, озаряющих светом окрестности вокруг замка.

Там были двуногие фигуры. Или, скорее тени. Они крались по улицам, тротуарам, дворам, перемещались украдкой, застывая там, где на них падал свет. Чем глубже были тени, тем более скрытными и тревожащими казались скрывающиеся во мраке существа.

— Всем постам, — раздался голос Марконе. — Готовьтесь открыть огонь.

Я повернулся и увидел, как барон Чикаго быстро поднимается на крышу в сопровождении Гард и Хендрикса. Он проигнорировал меня, когда прошел мимо и встал рядом с Ваддерунгом.

— Штурмовой отряд?

Думаю, легкая пехота, барон, — сказал Ваддерунг, прищуриваясь всматриваясь в ночь. — Их передовые силы. Скауты. Они еще не показали нам своей силы.

Марконе кивнул.

— Не стрелять, пока враг не столкнется с нами, — сказал он ближайшему Эйнхерию, одному из самых высоких. Мужчина кивнул и передал приказ по цепочке.

— Подождите. — сказал я. — Что за?

Ниже по улице я услышал звук разбивающегося стекла.

Кто-то закричал. Я не мог сказать, мужчина это или женщина. Крик был пронзителен и отчаян. Оказывается, человеческий голос чертовски хорошо слышен в ночной тишине.

Это был человек. В ужасе.

Кто-то, живущий на моей улице.

Я услышал неистовую паническую стрельбу из пистолета, может быть, из револьвера. Раздался крик, кажущийся слишком резким и пронзительным, чтобы быть человеческим. Последовал протяжный вой, затем вспышка света, и я увидел, как что-то красное и мерцающее ударило по машине примерно в ста ярдах вниз по улице. Всего через четверть секунды взорвался бензобак и машина превратилась в огненный шар.

Я мог видеть фигуры, одетые в мех или может покрытые мехом, которые мчались к открытым входным дверям одного из ряда арендных домов. У таких зданий отсутствовали серьезные сверхъестественные пороги, способные защитить жильцов от сил тьмы.

Мой живот скрутило от страха и гневп. Каждый инстинкт в моем теле толкал меня вперед. Территориальность хищника в мантии Зимнего рыцаря полностью согласовывалась с потребностью в насилии, чтобы защитить свою территорию, разорвать врагов, пульсируя в моих венах с каждым ударом сердца.

— Там, — сказал я, указав трясущейся рукой. — Мы должны им помочь.

— Это не наша роль в этой битве, — сказал Ваддерунг.

Еще один крик раздался ниже по улице. На этот раз ошибиться было невозможно.

Это был детский голос, одинокая высокая нота.

— Хосс, — предостерегающе сказал Эбенизар.

Я ничего не видел. Мое видение сузилось до туннеля. Моя грудь вздымалась.

Я посмотрел налево. В туннеле моего зрения Маб казалась тонким бледно-белым силуэтом, с яркими по-кошачьи прищуренными глазами. Она смотрела на меня.

— Мы должны помочь им! — сказал я громче и жесче.

Мэб сверкнула зубами.

Мы не можем, — сказал Эбенизар. — Хосс, их слишком много. Мы не можем вмешиваться пока все не узнаем.

Я оглядел крышу. И сказал:

— К дьяволу вас всех.

После чего сделал то, что подавлял каждый день в течение месяцев.

Я позволил Зимней мантии делать свое дело.

Я прыгнул. Слетел с крыши, размахивая руками и ногами. Ударился о землю. Позволил своему телу прервать падение в точках естественного изгиба. Упал вперед и бросился бежать, двигаясь так же быстро и уверенно, как любое существо в дикой природе.

Раздался тяжелый глухой удар, и тысяча фунтов Реки в Плечах приземлилась рядом со мной. Из его груди вырывалось нетерпеливое, пугающе тектоническое рычание. Впереди меня взорвалась еще одна машина, часть огненного шара зацепила один конец арендованного дома и охватила его пламенем. Неясные нечеловеческие фигуры прыгнули в парадную дверь.

А я, и клянусь-богом-настоящий снежный человек одновременно испустили гневный рев (причем неизвестно чей рев был более впечатляющим), и бросились на захватчиков.

(обратно)

Глава 9

Я учуял их примерно с шестидесяти футов.

Это былдикий, резкий запах, от которого волосы по всему моему хребту встали дыбом. Так участок мозга, отвечающий с начала времен за выживание, «тонко» намекал мне что поблизости источник смертельной опасности. Вы когда-нибудь чувствовали запах логова хищника? Это целая смесь «ароматов» из животного мускуса, мочи, небольшой доли тухлого мяса, слабой сладости костного мозга и резкой сухости треснувшей кости.

Вот такой запах хищника поразил меня, когда мы приблизились к захватчикам — фигурам с массивными, покрытыми мехом телами и узловатыми мускулистыми конечностями. Я хорошо рассмотрел первого из них, когда мы вырвались на тротуар возле осажденного дома.

Существо выглядело почти по-человечески. Кожа цвета мокрого пепла. Рост где-то шесть с половиной футов. Телосложение поджарое как у марафонца или гепарда. В дикую длинноволосую гриву вплетены перья и когти. Рога оленя либо вырастали из его черепа, либо каким-то образом были привязаны к голове. Тяжелая меховая накидка поверх такого же длинного плаща давала тощему телу существа определенную защиту. В руках оно держало длинное копье из какого-то почерневшего металла.

Как только мы приблизились, существо повернулось к нам, подняв вверх кончик копья. Раздался тихий воющий звук, и вокруг рук существа появились искорки красноватого света. Свет перешел на древко копья, пройдясь по направлению к острию по ряду выгравированных на металле пиктограмм. Каждая пиктограмма при попадании красной искры ярко вспыхивала. У меня было достаточно времени, чтобы понять, что готовящийся снаряд нацелен на меня, а затем острие копья засияло алым, и я бросился в сторону.

Раздался высокий, воющий звук, и кусок асфальта размером с половину мусорного бака в десяти ярдах позади меня разлетелся выжженными брызгами пылающего дорожного материала.

Я рухнул на землю, попытался уйти в перекат, но споткнулся о чертов плащ Стража. В результате, я чуть не придушил себя этим плащом и все-таки грохнулся.

К счастью, мою спину прикрывал Река в Плечах. Пока копье было нацелено на меня, Сасквоч широкими пружинящими шагами рванул к существу и протаранил его плечом размером где-то с колесо внедорожника.

Думаю, существо предпочло бы стоять перед мчащимся поездом. Где-то полтонны сверхъестественно мощных мускулов поразило копьеносца взрывом точно направленной сконцентрированной на уровне мастера боевых искусств энергией. Тело твари, под оглушительный треск ломающихся костей, отлетело назад тряпичной куклой, и врезалось в гигантский старый дуб, который уже много лет спокойно стоял перед домом, невзирая на многочисленные попытки его убрать, дабы дать дорогу линиям электропередач.

То, что рухнуло на землю у подножия дерева, было как бы... Бесформенным.

Река в Плечах повернулся к дому и взревел. Мощь первобытного рыка была так велика, что окна первого этажа буквально рассыпались мелкими осколками. А еще, как мне пояснила Зимняя мантия, это был вызов извечным врагам, то, что они никак не могли проигнорировать.

Сбоку послышался слабый звук, и мои глаза устремились туда, чтобы увидеть второе создание, больше и мускулистее первого, незаметно для Реки в Плечах вынырнувшее из-за угла дома и поднимающее копье, целясь в спину Сасквоча.

Не тратя время на раздумья, я, все еще лежа на спине, чуть приподнялся, напрягая мускулы пресса, и прицелился чуть правее моей правой ступни. Линия выстрела была четкой, я совместил прицел и мушку моего большого револьвера 50-го калибра и, ни секунды не колеблясь, нажал на спусковой крючок. Пуля пробила правую скулу существа, вышла где-то позади того места, где положено быть правому уху...

... А подстреленная тварь, повернувшись ко мне, завизжала от ярости, оскалила кошмарные, острые как иглы зубы и прыгнула на меня с черным копьем наперевес.

Адские колокола.

Это должно было напугать меня до чертиков.

Но Зимней мантии на самом деле неведом страх. Вместо этого я почувствовал, что подмечаю, как чертовски глупо со стороны твари было совершить прыжок и оказаться в воздухе. Если бы она бросилась ко мне, петляя по земле, мне было бы сложно подстрелить нечто, способное непредсказуемо менять траекторию. В воздухе же, она была отдана на милость Ньютоновой физике, что делало ее положение донельзя предсказуемым в любой момент.

С расстояния десяти футов я всадил вторую пулю в верхнюю часть шеи монстра и откатился в сторону. Он с размаху врезался туда, где я был мгновение назад и распростерся по траве и тротуару перед домом, корчась в омерзительных судорогах и издавая булькающие звуки предсмертной агонии.

Я поднялся на ноги, подобрал посох и замер, как вкопанный, когда множество глоток внутри дома ответили на крик Реки в Плечах — металлические визги, которые просто не могли издавать люди.

Деревянные оконные рамы и все еще оставшиеся в них осколки стекла были буквально вынесены наружу, когда на нас выскочило от шести до десяти существ. По-видимому, мы до сих пор боролись с слабой малышней, потому что их новоприбывшие казались процентов на двадцать массивнее выше и сильнее первых двух.

— Дрезден! Это Ловчие! Быстро убей их! — крикнул Река.

Он подскочил к фигуре, с воплем выходящей из парадной двери дома. Одна из его огромных рук отбила в сторону наконечник копья Ловчего. Другая рука обхватила его пушистую шею и сжала.

Представьте малыша, балующегося с бананом. Это было так же, только с большим количеством красного.

— Я без понятия, о чем ты! — крикнул я. Едва успев отряхнуть свой браслет, я поднял щит прямо перед тем, как еще трое с воем обрушились на меня, а их черные копья исторгали пламя и грохот. Мой щит окутали огонь и сила, заполнившие раскаленный воздух удушающим дымом. Мне пришлось отпрянуть назад. Зрению ловчих облако дыма ничуть не помешало, даже не замедлив их. А их копья застонали и выплюнули заряды огня сотрясающей мощи, растекшиеся по моему щиту. Некоторые промазали, разнося дома напротив.

В прыжке Река казался плывущим по воздуху. Приземлившись за моим щитом, он присел, чтобы его голова была на одном уровне с моей и выронил из своей правой руки что-то грязное, оказавшееся безголовым серым трупом Ловчего.

— Смотри. — сказал он.

Что я и сделал. Прямо на моих глазах труп высыхал и съеживался, сдуваясь, как будто шкура Ловчего, была наполнена воздухом. Я почувствовал, как из трупа вырывается энергия, нечто движушееся с такой высокой скоростью, что становилось практически неощутимым.

И остальные Ловчие снова завопили в первобытной ярости. Громче.

— Каждый павший отдает свою силу оставшимся членам стаи, — прорычал Река в Плечах, — Скорее!

Он повернулся в сторону и прыгнул, покрыв за одно движение пятьдесят чертовых футов. Оба огромных кулака обрушились на Ловчего ростом выше семи футов и... Второго удара не понадобилось. Все-таки, когда Река в Плечах бьет что-то, это что-то падает и больше не поднимается. Не медля, он бросился вперед в самую гущу дыма, несмотря на то, что стая снова завыла.

Ловчий возник из дыма и перепрыгнул через мой щит, как будто тот был под напряжением. Я удержал щит направленным на скрывающихся в дыму остальных членов стаи, выцелил попрыгунчика своим большим «Смит и Вессоном» и начал жать на спусковой крючок, в тот же момент как он приземлился и развернулся с копьем наготове.

Первый выстрел попал ему в центр тяжести, и большая медленная пуля выбила его из равновесия... Хотя он даже не моргнул. Зарычав, Ловчий метнул в меня копье, но у меня было достаточно времени, чтобы выстрелить снова, и прежде, чем он смог добавить к мощи броска свой вес, вторая пуля попала в него ниже, должно быть, задев позвоночник. Монстр безвольно упал на землю...

... и, вонзив пальцы одной руки в грязь, с криком метнул другой рукой копье мне в лицо.

Я пригнулся и отбил наконечник копья дулом револьвера, вызвав сноп искр. Затем я снова прицелился и выпустил последний пулю в лоб твари с расстояния пяти футов. Его голова откинулась назад, а затем безвольно шлепнулась в пыль. Труп сразу начал иссыхать и истончаться.

А стая закричала. Громче. Ниже. Жестче.

Я сунул пистолет в кобуру и отскочил в сторону, уронив щит, стараясь не задохнуться и не подавиться дымом. Я споткнулся о кучу меха и обвисшей кожи: останки Ловчего, с которым, по-видимому, разобрался Река. Я восстановил равновесие как раз вовремя, чтобы увидеть появляющегося из дыма гребанного Ловчего. Он был почти на фут выше меня, с невероятно раздавшейся мускулатурой, размахивающий своим тяжелым металлическим копьем, как будто оно весило не больше дирижерской палочки. Этим копьем, он кстати, метил мне прямо в голову.

Невозможно блокировать подобную силу. Если бы я попытался, мой посох разлетелся бы вдребезги. Я пригнулся, пятясь назад, и едва успел заметить приближение второго Ловчего с фланга, чтобы во время отскочить в сторону. Его копье пронеслось достаточно близко, чтобы прорезать нижнюю кромку одной из штанин моих джинсов и боковую часть подошвы ботинка.

Из дыма появилось ещё двое Ловчих, огромных и устрашающих. Один вскинул своё чёрное копье и метнул его в меня. Другой лишь сделал выпад, выбросив руки и широко растопырив грязные когтеподобные ногти.

Копьё ударило меня в левое плечо. Когда его наконечник соприкоснулся с заколдованной кожей моего плаща, энергии в оружии и плаще встретились и столкнулись, вызвав внезапный ливень из искр. Удар был жестоким, как будто меня ударили тяжелой битой, и отбросил меня в сторону со взрывом нейтрального белого шума в плече, которым Зимняя Мантия подменяла боль.

Один из Ловчих бросился на меня в атаке копейщика и ударил мне по правому бицепсу. Примерно в то же самое время тот, что с плохим маникюром, налетел на меня почти с противоположной стороны. Только он ударил мне в голень.

Я тяжело рухнул на землю.

Взрыв последовавших ощущений оставил бы меня ошеломленным и задыхающимся, если бы не Зимняя Мантия. Как бы то ни было, я достаточно соображал, чтобы сгруппироваться и не получить переломов — чтобы немедленно после падения перевести дух, сконцентрировать волю и закричать: «Repellere!»

Сырая, невидимая сила полусферой вырвалась из меня. Волна густой и тяжелой энергии оторвала Ловчих от земли, отшвырнув на дюжину футов вверх и назад. Они извернулись, изгибаясь грациозными дугами и приземлившись на четвереньки, словно какие-нибудь здоровенные уродливые кошки.

Я уже был на ногах к этому времени, но вот с плечом дела обстояли не так хорошо. Я был почти-что уверен, что это был вывих.

Один из Ловчих взревел как дикий кабан и остальные сдвинулись в сторону, убираясь с дороги, пока его копьё опускалось, готовясь выпустить новый заряд.

Я выхватил из креплений обрез, поднимая на цель и одновременно взводя большим пальцем курки, и дал ему познакомиться с «Дыханием Дракона» из обоих стволов.

«Дыхание дракона» — это особые патроны для дробовика. Обычно в его состав входят твердые гранулы магния.

Но люди Молли добавили в эти патроны белый фосфор.

Вылетевшие из образа два огненных шара, встретившись с верхней половиной вожака Ловчего, разлетелись облаком раскаленных добела частиц горящего магния и белого фосора.

Горящий металл не перестает гореть лишь потому что его глубоко загнали в чью-то плоть. Ловчий вместе с пятифутовым кругом травы вокруг него оказались покрыты ослепляющим пламенем из которого доносился способный разорвать мои барабанные перепонки визг существа. Жутко израненный монстр некоторое время вертелся по кругу, а затем упал на четвереньки.

Отшвырнув обрез, я повернулся к оставшейся троице врагов, и снова начал поднимать щит — но в этом раунде один из Ловчих удачно бросил кости, и маленький нож с роговой рукоятью пролетел мимо подола моего пыльника и вошёл в моё бедро.

По ощущениям, нож казался раскаленным добела. Из-за Мантии, боль уже давно отсутствовала в моей повседневной жизни и неожиданное ее появление заставило меня задохнуться. Я чувствовал, как проткнувший мою ногу кусок раскаленного металла прожигает меня до мозга костей.

В то же время мое плечо взорвалось серебряными нитями раздирающей нервы муки. Так мои плечевые мышцы громогласным протестующим хором сообщали о повреждениях.

Железо. Проклятие для фей и их магии.

Зимняя мантия кричала.

Я пошатнулся, упал на колено, ухватился за костяную рукоять маленького ножа и вырвал его из ноги — как раз вовремя, чтобы словить в грудь пинок, отправивший меня в короткий болезненный полет с жестким приземлением. Перед моими глазами взорвались звезды, голова казалось наполнилась чем-то горячим и сыпучим. Из легких вышли остатки дыхания. Я снова попытался сконцентрироваться, но они набросились на меня, царапаясь и, черт возьми, кусаясь.

И тут раздался сотрясающий землю топот динозавра, и Река в Плечах сгреб всех троих, обхватил их руками, каждая из которых была толще лошадиной шел, и сжал. Последовала серия влажных хрустящих звуков. Река встал, презрительно встряхнул руками, и отбросил Ловчих.

То, что осталось, было... типа сплющенно. Вы когда-нибудь смотрели «Нечто»? Думайте в этом направлении, только все более склизко.

Без железного ножа, торчащего в моей плоти, Зимняя мантия довольно быстро восстановилась. Я пару раз глубоко вздохнул, затем поднялся на ноги. Боль снова растворилась в плотном тумане. Вот она — величайшая слабость фей, их проклятие. И, походу, моя тоже. Железо. Блин, как же это было больно.

— Сколько? — спросил Река. — Скольких ты убил?

— Троих. — ответил я. — А ты?

— Девятерых.

М-да.

Ну, хорошо.

— Дым, — сплюнул с досадой Река. — Одного пропустили.

— Что?

— Их всегда тринадцать.

Горящие труп и раздавленные трупы резко сдулись.

И внезапно раздался грохот, когда Ловчий выше на полголовы Реки в Плечах просто пробил себе путь через переднюю стену здания, снеся при этом половину фасада. Он поднял копье и издал звериный рев, который запустил бы все автомобильные сигнализации в округе, работай они сейчас.

Он прыгнул к Реке в Плечах, сжимая тяжелое железное копье в одной руке, как ассегай, и ударил им Сасквоча. Река сделал пару быстрых уворотов, похожих на движения, виденные мною раньше в исполнении Мерфи, пропуская одной рукой наконечник копья мимо себя и приближаясь к Ловчему так, чтобы была возможность схватить рукоять оружия и попытаться вырвать его у врага.

Ловчий что-то возмущенно прорычал и продолжил битву.

От напора грубой физической силы тяжелое железо гнулось и трескалось, как дешевый пластик. Наконечник копья отломился и Ловчий быстро вонзил его в шею Реки в Плечах.

Будь Река был человеком, удар убил бы его. Но у Сасквоча шея бугрилась слоями мускулов. Его трапециевидные мышцы доходили до самого низа ушей, и осколок оружия не мог пробить такое количество мяса. Несмотря на это, Ловчий другой рукой обхватил Реку в Плечах за талию, поднял бигфута с земли и рванул вперед, чтобы впечатать его в старое дерево.

Я бросился вперед, схватил тринадцатого Ловчего обеими руками за ногу, призвал свою волю и выкрикнул: — Arctis!

Холод, чистый сверхъестественный холод настоящей Зимы хлынул из моих рук в Ловчего. Раздался ужасный хруст, когда температура плоти, к которой я прикасался, упала до цифр, близких к абсолютному нолю.

Ловчий взвизгнул от боли и брыкнул ногой, пытаясь сбросить мой захват.

Я удержался.

Послышался треск, и нога его отломилась ниже колена и осталась у меня в руках.

Ловчий закричал и упал на землю, взметнув дождь ледяных осколков и кровавых брызг.

Не колеблясь ни секунды, Река в Плечах ухватился за раму седана стоящего на парковке, поднял его своими гороподобными массивными мышцами, взмахнул им над головой, как человек кувалдой, и обрушил блок двигателя на тринадцатого Ловчего.

Несмотря на то, что он был раздавлен, в Ловчем всё ещё чувствовалась ужасающая жизненная сила. Он издал булькающее шипение, которое каким-то образом передавало бессильную ярость не хуже крика.

Затем он содрогнулся и умер. Машина качалась, трещала и стонала от предсмертных судорог Ловчего.

Оттолкнув от себя замороженную ногу, я медленно поднялся. В какой-то момент схватки я обронил свой посох. Поискав, я нашёл его. Пока я это делал, Река вытащил железный прут из своей шеи. Он бросил его рядом с последним Ловчим. Труп начал сдуваться точно так же, как и остальные, и вместе с ним рассыпался осколок железного копья.

— Что, чёрт возьми, — выдохнул я, — это было?

Река указал на копьё.

— Валлийские твари. Ловчие из Страны Мёртвых. Вся стая делает свои копья смешивая кровь на протяжении многих лет. Куёт их вместе. — Он покачал головой.

— Плохая новость. Очень плохая.

— И эти твари только разведчики? — спросил я с возмущением. — Это нечестно.

С востока и юга до нас доносились животные вопли.

— Адские колокола, — пробормотал я, и закашлялся, подавившись дымом. Его было предостаточно. Теперь горело ещё больше домов, из них выбегали люди.

— Ну же. Мы не можем их здесь оставить.

Я подошел к двери дома, держа наготове щит-браслет. В конце концов, кто-то тут стрелял. Мне не хотелось, чтобы меня поджарил какой-нибудь паникующий обыватель.

— Привет всем, кто дома! — Выкрикнул я. — Меня зовут Дрезден! Я жил в соседнем квартале, в старом доме миссис Спанкелькриф.

Последовала пауза. Затем мужской голос с испанским акцентом спросил: — С собакой?

— Ага. С большим серым псом.

— Мыш. — сказал мужчина.

Не помню, чтобы я когда-нибудь делал что-то большее, чем махнуть этому парню мимоходом. Я был совершенно уверен, что никогда не представлял свою собаку. Откуда он знает имя Мыша?

Возможно, мне стоит взять пару уроков по коммуникативности у своего хитрожопого пса.

Раздался грохот, а затем из задней комнаты дома вышел худощавый мужчина среднего роста, лет тридцати с небольшим. Следом шла весьма подходящая ему женщина, и маленькая девочка, державшая в руках какую-то непонятную, но явно любимую мягкую игрушку.

— Это ты, — сказал он.

— Здорово, мужик! - сказал я, вздернув подбородок. — Жесть какая-то творится, ну?

Он взглянул на ночь, на пламя, на дым, на останки на лужайке перед домом. Потом тупо кивнул.

— Хорошо, — сказал я. Идём. Нужна будет твоя помощь. Мы отправим всех этих людей в замок, выстроенный на месте моего старого дома. Люди там сидят на задницах, маясь бездельем, и могут позащищать вас, ребята. Лады?

Мужчина ошеломленно посмотрел на улицу, потом на меня. Он явно был слегка шокирован. Затем он ещё немного потаращился, а потом отрывисто кивнул. — Замок. Собрать всех в замке.

— И поспеши, — сказал я. — О, и не обращай внимания на снежного человека. Он со мной.

— Что?! — Сбился на испанский мой сосед.

— Да просто забей, — сказал я. — Собери их всех. Пошёл!

Спотыкаясь, он направился к мужчине, который вышел из дома на другой стороне улицы и смотрел, как он горит. Они поговорили, а потом прихватили еще одного соседа. Люди начали стягиваться к замку.

— Идём, — сказал я, — покуда Марконе глупостей не наделал.

Я двинулся вперёд, обратно к замку, на несколько ярдов опережая первых отставших, которые ковыляли в ту сторону. Я подошел к основанию стены, где все наблюдали за происходящим, и крикнул: — Марконе!

Наверху шёл какой-то невнятный разговор. Марконе высунулся и посмотрел вниз на меня минуту спустя. — Чего?

— Этим людям нужно где-то укрыться, — сказал я. — Впусти их.

Марконе сердито посмотрел на меня. Его тускло-зелёные глаза скользнули мимо меня к подходящим отставшим.

— Я не благотворительная организация, — ответил он.

— Хочешь стать Повелителем Чикаго? — я презрительно сплюнул. — Слова тут ничего не стоят. Только поступки.

Я увидел, как наверху, Мэб сдержанно взяла Марконе за руку и что-то сказала.

Марконе посмотрел ей в глаза.

В глаза Мэб.

Затем он посмотрел на ее руку и приподнял бровь.

Мэб отдернула руку, прищурив глаза.

Слегка поклонившись ей, Марконе снова развернулся ко мне.

Снова раздались визгливые вопли Ловчих. На этот раз ближе. Ещё больше воющих взрывов от их копий прогремело в ночи. Я слышал, как кто-то ещё закричал. Не более чем в паре кварталов отсюда.

— Черт побери, мужик! — Рявкнул я.

Марконе оперся локтем на зубец и некоторое время рассматривал меня. Затем снова людей. Потом качнул утвердительно подбородком.

— Слова действительно ничего не стоят. — согласился он. — Пусть заходят.

Я моргнул.

Марконе впился взглядом в дымящуюся, наполненную воем, освещённую кострами ночь и стиснул зубы. Гранит замка казался менее массивным. — Хендрикс. Гард. Со мной.

Потом Хозяин Чикаго повернулся на каблуках и отправился к своим людям.

(обратно)

Глава 10

Итак, я, Река в Плечах, эйнхерии и расстрельщики Марконе принялись расчищать людям путь к замку. Случилось несколько коротких ожесточенных столкновений с вражескими Ловчими, и люди Марконе вели себя как профессионалы — то есть бой никогда даже близко не был честным.

Тем не менее, они эвакуировали пару своих людей с ранениями, а враг просто продолжал наступать — пока один из эйнхериев не начал как ни в чем не бывало развешивать хлопающие пустые шкуры поверженных врагов через улицу на жуткой импровизированной бельевой веревке.

Как только эти жуткие предупреждающие знаки появились на улицах вокруг замка, враг начал обходить территорию шире. Марконе поднял снайперов на крыши домов, чтобы они справлялись со всем, что приближалось по улице, и они научили врага держаться подальше. Все это было сделано практически как по учебнику.

Конечно, я заметил, что это и было целью отправки легких войск для нападения на город: пусть они рыщут повсюду, вызывая хаос, пока кто-то не начнет убивать их. Тогда все, что Этниу нужно будет сделать, это пойти туда, где скопились трупы, и вступить в бой с врагом — или она сможет избегать этих областей и сеять хаос, не встречая сопротивления, бросая все больше и больше войск между ней и нами, пока не разнесет это место.

Это была кровавая цена за карту городских баррикад. Очевидно, они решили, что могут себе это позволить.

Эрлкинг лично спустился вниз, чтобы проследить за падением последнего Ловчего. Двое самых крупных эйнхериев сражались с этой тварью шестифутовыми клейморами и превратили улицу в кровавое месиво, все время оглушительно хохоча.

Я не шучу. Хохотали. Чертовы вечные солдаты устроили сегодня бал. Тот несчастный болван, которого Лара оставила без сознания в подвале, пропустил Рождество викингов.

— Так как там называется то место, откуда пришли Ловчие? — спросил я.

— Аннувин, — сказал Река в Плечах. — Валлийская земля Мертвых, которой когда-то правил Аровн. Но Туата в свое время уладил свои дела, точно так же, как Этниу с беднягой Гвин ап Нуддом.

Я подобрал одно из их чёрных металлических копий. Оно было холодным и жирным на ощупь, и от того, что я просто держал одно из них, мои суставы немного ныли.

Оно дрожало от непонятного каменно-чешуйчатого, примитивного колдовства, которое было сформировано в нём часами пульсирующего барабанного боя и первобытных криков. — Какой-то сплав железа. Я думаю, что эта проклятая штука работает на ненависти. Вот так они ими стреляют. Ты просто должен испытывать достаточно сильную ненависть.

— Похоже на то, — прогрохотал Река в Плечах. Одной рукой он нежно обхватил моё предплечье, всё моё грёбаное предплечье. Другая была прижата к моей груди — сразу ко всей моей груди. — Ладно, на счет три. Один, — сказал он и резко вправил мне руку.

Последовал взрыв статических помех в ушах, а затем сгусток белого шума рассеялся. Река в Плечах осторожно отпустил меня и выгнул бровь. Я попробовал плечо. Оно работало теперь значительно лучше, и я кивнул ему в знак благодарности.

— Да, — согласился Эрлкинг, отворачиваясь от последних судорог павшего Ловчего. — Их так легко выманить и невозможно выгнать. Он остановился, чтобы подтолкнуть носком сапога сдувшиеся останки охотника. — Нереально держать долго больше горстки таких существ. Враг явно вывел эту партию недавно.

Я поморщился. — Да уж. Они забирали людей уже после падения Красной Коллегии.

— Теперь мы знаем, зачем, — сказал Река в Плечах.

— Обожди, — сказал я, чувствуя тошноту.

— Они... используют людей в разведении этих тварей? Или прямо из людей их делают?

— Процесс... несколько неприятен, — начал Эрлкинг.

— Подожди, — снова сказал я. — Стоп. Не продолжай. Я не хочу знать.

— Это, — сказал он, — ещё не самое худшее.

— Чудесненько, — сказал я.

Он пожал плечами, скрипнув охотничьей кожей. — У нас компания, — спокойно предупредил он.

Большая серая сова быстро спикировала с ночного воздуха, взмахнула крыльями в вихре перьев и приземлилась кучей. Груда перьев задрожала, а затем приняла форму Слушающего Ветер. Старик слегка пошевелил плечами, затем поморщился и вывернул одну руку, а другой схватился за плечо.

— Нужно больше заниматься йогой, — с гримасой пробормотал старик. — Привет, Река.

— Для человека твоего возраста очень важна подвижность, — сказал Река в Плечах явно обеспокоенно.

Слушающий Ветер расплылся в мальчишеской ухмылке, которая на пару столетий омолодила обветренное лицо старика. — Я уже давно не твой ученик, Великий.

— Да ты и прежде меня не слушал.

— Что насчет врагов? — спросил Эрлкинг.

— Наши ребята сильно пострадали, — сказал Слушающий Ветер. — У них там проблемы с кальмарами-гориллами...

— Осьмиконгами — вклинился я в разговор.

Все уставились на меня.

— Эй, разве не важно говорить на всем понятном языке? — Посетовал я. — Я тут потею над тем, чтоб дать им подходящие названия.

— И, — прогрохотал Река в Плечах, — ты назвал их осьмиконгами, да?

— Подходит же, — сказал я.

— Подходит, — признал Слушающий Ветер.

— Нелепо выглядят, правда? — спросил я.

— Они выглядят нелепо, могут носить винтовки и ползать по стенам зданий, — ответил Слушающий Ветер. — Адское преимущество в городе. Твари не могут много стрелять, но если их достаточно, они не обязательно должны быть хороши в этом. Вдобавок, там находится некоторое количество парней из команды водолазок, обеспечивающих огневую поддержку. Они стреляют во всех, у кого есть рация, пытаясь уничтожить связь.

— Это всё Слухач, — сказал я. — Водолазочный король. Насколько я понял, враг получил недурную поддержку.

— Досадно, когда такое происходит, — заметил Эрлкинг.

— Самое время подумать о том, чтобы помочь нашим людям, если мы вообще собираемся идти, — сказал старик. — Скоро они будут отрезаны.

— Эрлкинг коротко кивнул и зашагал прочь. — Давай скажем Одноглазому, — Слушающий Ветер шёл в ногу с Эрлкингом, который помолчал, а потом добавил вполголоса: — Если мы пойдем без него, ты же знаешь, как он отреагирует.

— У таких парней часто бывают проблемы с самоконтролем, — высказал свое мнение старик. — Это вполне ожидаемо.

— Быть Кринглом ему больше подходит, — пробормотал Эркинг.

— Быть Кринглом подходит любому лучше. В том числе и тебе.

Эрлкинг выглядел потрясённым.

Они вдвоём исчезли в замке.

Огневая команда Эйнхериев прошла мимо, сопровождая ошеломленную группу гражданских внутрь к месту, откуда часовые должны были провести их внутрь замка. В ночи постоянно доносились треск стрельбы, визг и воющие крики тех темных металлических копий, подобных тому, что я держал — по крайней мере, до тех пор, пока оно не начало отслаиваться и превращаться в ржавчину прямо у меня на глазах.

Вокруг стало больше рассеянного света. И больше дыма.

Чикаго горел.

— Как думаешь, скольких мы можем там разместить? — спросил меня Река в Плечах.

Ну... Сейчас нас не особо волнуют правила пожарной безопасности, — ответил я. — Может, триста или четыреста, если сильно потесниться?

— А сколько людей в этом городе?

— Всего восемь миллионов, — тяжело вздохнул я. — Плюс-минус.

— То что мы делаем не имеет большое значение.

Я указал на пару полуодетых родителей с полудюжиной детей в пижамах, торопящихся внутрь приземистого каменного массива замка. — Для них имеет.

Сасквоч внезапно блеснул очень широкой и очень белой улыбкой. С безопасного расстояния это могло бы показаться очаровательным. Отсюда же улыбка чертовски впечатляла.

— Да — сказал он. — Ты прав.

— Звезды и камни, Река. Я рад, что ты на моей стороне.

— Значит у тебя хороший вкус. — ответил бигфут. — К тому же ты был со мной в моменты нужды.

— Ага. Только те ситуации и близко не были настолько масштабными.

— Не получалось раньше быть тебе хорошим другом. Сейчас это сравняет счет.

Я удивленно моргнул.

— Другом?

— Ты помогал мне с моим ребенком, — сказал Река в Плечах. — С семьей. Ты был моим другом. Сейчас моя очередь. — Он снова показал мне ужасающую улыбку. — Кроме того, это ж весело, верно?

Я начал было закипать. Но вместо этого обнаружил, что просто ухмыляюсь ему в ответ.

Убить кучу монстров и спасти кучу людей было чертовски весело. Ужасно, кошмарно, весело — и правильно.

Адские колокола, как же хорошо делать что-то правильное.

Я поднял кулак.

Мгновение он смотрел на меня. Затем сжал кулак и осторожно ударил меня костяшками пальцев. Сила удара от этого грозила мне очередным вывихом плеча, но, будучи мачо, я не издавал никаких высоких звуков или чего-то подобное. И вы не можете доказать обратное.

Битва была ужасной. Я слышал, как это происходит вокруг меня, все еще чувствовал запах крови и смерти. Я знал что битва все еще длится, но здесь, где мы были сильны, враг пока держался на расстоянии. Периодически стрелял один из снайперов, как правило на звук визжащих криков вдалеке.

Я хотел сражаться. Но эта битва с Ловчими убедила меня, что атака вслепую, даже под знаменем праведности приведет, скорее всего к тому, что меня убьют, где-то через полдюжины кварталов. И это в лучшем случае. Даже с учетом Реки в Плечах на моей стороне. А если во время атаки мы нарвемся на вторую стаю? Скорее всего, моя кожа будет вывешена на бельевой веревке, а план «остановить Этниу» будет официально признан провалившимся.

Я проверил обрез. Вернул его, как и револьвер. Перезарядил свой верный шестизарядник и снова пристегнул его. Снаряды «Дыхание Дракона» буквально разрушали оружие из которого выстреливались, но обрез был сделан из простого прочного куска американской стали, а стволы были достаточно короткими, чтобы возможное тепловое деформирование не было проблемой. Так что какое-то время он еще прослужит. Я загнал в патронник еще пару зарядов «Дыхания дракона» и сунул обрез в кобуру.

Из замка послышался топот сапог, затем вышел Марконе в сопровождении Гард и Хендрикса, за которыми последовала колонна хорошо вооруженных и бронированных эйнхерийев, немедленно собравшихся на улице. За ними резво выскочили в ночь дюжина гулей, все в своем полузверином обличье, с броней и вооружением из замковых запасов. Клинки и стволы, кольчуги и кевлар — все на их выбор. Гули немедленно устремились в ночь к озеру, широко раскрыв пасти, высунув языки и пуская слюни.

Наши скауты... Фу.

Следом вышла Лара, одетая в какую-то свободную белую одежду, за ней следовали Райли, полудюжина его профессиональных стрелков и еще полдюжины членов Дома Рейт. Последнее означало головокружительное зрелище состоящее из темноволосых бледноликих женщин, одетых в одинаковые свободные белые одежды двигающихся, как леопарды, и держащие в руках различные орудия смерти. Лара прошла мимо, смерив меня взглядом и усмехнувшись — после чего и она и ее люди растворились в тенях как и наш авангард.

Белый Совет вышел последним, Эбенизар, Слушающий Ветер и Кристос при поддержке Рамиреса и его отряда, теперь все в серых плащах, с посохами в руках, с оружием на ремнях, готовые к бою. Старик направился прямо ко мне, и я встал им навстречу.

— Ладно, Хосс, — сказал он. — Помнишь, у нас есть три позиции между этим местом и озером?

— Да.

— Что ж, мы идем к проходу между двумя самыми северными позициями. Этри и его люди, вместе с Летней Леди и остальной частью ее банды, направляются к проходу на южной стороне. Идея состоит в том, чтобы заставить фоморов остановиться, чтобы им пришлось подтянуть свои тяжелые войска, если они хотят продвинуться вперед.

Я нахмурился.

— Я думал, что идея состоит в том, чтобы подождать, пока не покажется Этниу.

Старик поморщился.

— Если не остановим наступление, то битва не зайдет так далеко, чтобы ей понадобилось показываться. Этниу и без того победит. — Он покачал головой. — Мы должны заставить ее использовать Око, чтобы пройти через нас.

— Если у них так много войск, — сказал я, — То зачем ей это? Она может просто бросать солдат, пока всех нас не перемелют на фарш.

— У нее нет времени. — сверкнув глазами, ответил старик. — Системы экстренного реагирования смертных уже работают. Национальная гвардия уже мобилизовалась и движется сюда. Им потребуется привезти тяжелую технику чтобы расчистить дороги и проехать, но они будут здесь к рассвету. Может, раньше.

— Значит, — уточнил я, поймав себя на том, что невольно ухмыляюсь, — мы собираемся максимально быстро влететь в мясорубку, чтобы заставить её вдарить по нам так сильно, как она сможет, а затем будем надеяться, что у нас получится вырубить её, прежде чем сюда прибудет армия и начнёт убивать всех кого заметит.

— Мы... — вздохнул Эбенизар. — Да, сказано верно.

— Юхххууу! — сказал я. — Звучит очень прикольно.

— Хех!!! — Прогрохотал Река в Плечах. — Хе-хе-хе!

Участники Белого Совета слегка напряглись, когда Сасквоч разразился громовым смехом вблизи них.

— Ну ладно, — сказал я Реке в Плечах — Сделаем?

Брови деда взлетели на середину лба.

— Конечно, — сказал Река в Плечах и легко поднялся на ноги, несмотря на свои чудовищные габариты. — Будет потешно. Снежный человек против осьмиконгов.

— Чего? — спросил Кристос, со смущением на своём красивом лице.

— Ты ж его слышал, — сказал я. — Начинаем.

(обратно)

Глава 11

Итак, мы двинулись вперед — в дым, тьму и хаос, а враг сделал то, что всегда делает враг. Объявился без предупреждения и испортил наш славный план.

Быстрым маршем мы добрались до Монтроуз и свернули к востоку, рысью перемещаясь по улицам. Я обнаружил, что держусь рядом с Рамиресом, который кривился и стискивал зубы, но продолжал держать темп с молчаливой, болезненной решимостью, пока мы не добрались до Уэллс-парка. Тёмные здания и угрожающие тени деревьев могли скрывать сотни врагов. Здесь мы притормозили, дожидаясь пока люди Лары осмотрят округу.

Рамирес нашел скамейку и облегчённо упал на неё, задыхаясь. Я опустился на колени поблизости. Мы наблюдали, как люди, спасаясь от хаоса между парком и озером, молча шли мимо нас, с перепуганными широко распахнутыми глазами. Приближаясь, они переходили на другую сторону улицы едва осознав, что мы представляем собой большую вооруженную группу. Я их не винил. На углу стоял чёртов Йети и, похоже, зачарованно изучал кнопку пешеходного перехода.

Чандлер, Дикий Билл и Йошимо присоединились к нам как под влиянием естественной гравитации. Я обратил внимание, что Рамирес скрыл свою боль и усталость, прежде чем обратиться к ним.

— Итак, — начал Рамирес без паузы, — северные отряды противника вышли на берег в районе Монтроуз-Бич. Наемники Лары в предместьях к северу. Они держали оборону на Лейк-Шор-драйв, но их оттеснили обратно на Шеридан. Люди Марконе к югу от нас и окопались вокруг Ригли. Они держатся. В попытке их обойти, враг стягивается прямо в пространство посередине. Маккой и Старейшины собираются их остановить, а наша задача — прихлопнуть всех мух, что будут их беспокоить, пока они заняты делом.

— Как там нога, босс? — непринуждённо спросил Дикий Билл.

— Я не чувствую ногу, — солгал Рамирес. — Выдержит до конца ночи.

— Ты ранен, — возразила Йошимо. Было уже примечательным то, что она вообще заговорила. Её латынь была безупречной, английский — посредственным, и она была не болтливой.

— Тебе не следует вступать в битву.

— Это не идеально, — согласился Рамирес, всё ещё сражаясь за контроль над дыханием. — Но сейчас нам нужны все доступные силы.

— Если дела пойдут плохо и нам придется смываться, — сказал Дикий Билл, — ты, Панчо, будешь слегка отставать. Это может закончится скверно.

И это ещё мягко сказано. Когда приходит время бежать с поля боя, отстающие и раненые умирают. Именно так это работает.

Рамирес просто взглянул на Дикого Билла и сказал с усталым весельем:

— Я испанец, а не мексиканец. Ты, проклятый техасец.

Дикий Билл хлопнул Рамиреса по плечу с короткой волчьей ухмылкой.

Река в Плечах подошел, опустившись на корточки рядом со мной и оказавшись на одном уровне глаз с Чандлером, который стоял во весь рост. Щеголеватый британец посмотрел на Сасквоча с не читаемым выражением даже не дрогнув. Почти.

— Как поживаете? — пророкотал Река в Плечах.

— Хорошо, благодарю вас, — рефлекторно откликнулся Чандлер с той безупречной вежливостью, которую можно приобрести лишь получив хорошее образование. — Насколько я понял, вы с Гарри уже работали вместе?

— Не-а, — ответил Река в Плечах, — он приходил и выручал меня пару раз, когда мне нужна была помощь. — Он ухмыльнулся. Зубы у него были очень белые. Они здорово выделялись на фоне пятен тёмной крови, оставшихся на его шерсти. — Но сегодня мы хорошо поработали.

Чандлер был слишком воспитан, чтобы испуганно отшатнуться. Но он отклонился.

Я как раз затянул шнуровку ботинка, когда по цепочке пришёл приказ от Эбинизера, который, похоже, фактически командовал группой. Настало время выдвигаться вперед. Я только начал двигаться снова, когда появилась вспышка фиолетового света. Она пронеслась вниз по дороге, высоко проскочив над линией нашего строя, и нырнула ко мне.

— Милорд! — пропищал генерал-майор Тук-Тук. Маленький фейри завис в воздухе передо мной и отсалютовал со свирепой улыбкой.

— Затеваются козни!

— Докладывай, генерал-майор, — сказал я на бегу, чтоб не отстать от своих.

— Мы не видели их, пока они не добрались туда! Враг подло готовит подлый удар в нашем тылу, как подлый проныра!

— Что за подлый удар?

— Из самых подлейших! — завопил Тук. — Они пробрались за линию фронта за завесами и теперь они в парке, и они замышляют какую-то пакость!

Я нахмурился.

— В парке?

— Там впереди! — ответил Тук-Тук. — На этой дороге! Вы пройдете прямо мимо него!

Мой и без того дрожащий желудок похолодел.

— Тук, — сказал я, лихорадочно соображая и растягивая речь. — Это... не парк. Это кладбище Грейсленд.

И, смутно, сквозь топот бегущих ног, я услышал вдали гулкое буханье большого барабана.

Мои глаза распахнулись.

Адские колокола.

Я выскочил из колонны, вырываясь вперед, пока не оказался рядом со стариком.

— Эй, — позвал я его. — Ты это слышишь?

Эбинизер хмуро взглянул на меня, но затем обратил внимание на происходящее в отдалении.

— Боевой барабан?

— Нет, — мрачно ответил я. — Это доносится из самого печально известного чикагского кладбища. Тук говорит, что они проскользнули туда под завесами.

— Некромантия, — выплюнул он. — Звезды и камни. Как много зомби они смогут поднять?

— На почти пятидесяти гектарах, занятых потенциальными зомби? — сказал я слегка раздраженно. — Да уж, немало. Они сметут людей Марконе за считанные минуты.

Старик зарычал. Некромантия — это тот подарок, который не перестаёт радовать. То же самое заклинание, что оживляло трупы, можно было расширить и охватывать мёртвые тела по мере образования. Свежие трупы были не так эффективны, но для горожан и этого было довольно. Что означало бы распространение смерти в геометрической прогрессии.

Старик яростно хмурился, наверное, с полминуты. Я дал ему время подумать. Когда всё сходит с ума, важно подумать, чтобы выбрать самые разумные действия для того, чтоб вернуть всё в нормальное состояние.

— Ладно, Хосс, — сказал он, помрачнев. — Мы не знаем, насколько эти некроманты сильны. Но мы знаем, что случится с нашими союзниками, если мы их не поддержим. Поэтому я беру с собой основные ударные силы, чтобы ослабить давление на наши отряды.

— Понятно, — отозвался я.

Он говорил немного замедленным тоном человека, который всё ещё явно находится в процессе обдумывания проблемы.

— Противостояние некромантам — это дело Совета. Ты уже сражался с некромантами ранее. И ты уже сражался на этом кладбище. Ты здесь лучше всех подходишь для этой работы. — Он поморщился, сплюнув. — Проклятие. Работа твоя.

— Хорошо, — сказал я.

— Возьми Стражей и Сасквоча.

Послышалось громкое хлопанье крыльев, заставив меня слабо вскрикнуть и вздрогнуть. Мне потребовалась секунда, чтобы понять, что совершенно огромный, взъерошенный старый ворон спикировал вниз, чтобы уверенно приземлится мне на плечо.

— Э-э... — сказал я.

— Кар, — сказал ворон.

Эбинизер нахмурился.

— Ты просто дьявольски бесполезен в военных условиях, — обвинил он ворона. — Никакой дисциплины вообще.

— Деревенщина! — прокричал ворон. — Кар!

Эбинизер сердито отмахнулся от ворона.

— Ладно. Индейца тоже бери. Заткните тот барабан. — Он опустил руку мне на предплечье, встречая мой взгляд. — Хосс. Не сдерживай силу ударов сегодня.

— Это всегда было моей самой огромной проблемой, — развёл я руками. — Вся эта сдержанность.

Я высвободился из его руки и бросился назад, туда, где хлопотал Рамирес, пока остальные Стражи прикрывали его с флангов, бросая обеспокоенные взгляды, когда тот не видел.

— О'кей, детишки, — сказал я. — У нас проблемы.

И объяснил ситуацию.

— Да! — воскликнул Билл, — Некроманты!

Я уставился на него.

— Ты серьезно?

— Обожаю стрелять по зомби, — протянул он. — Вот и все. Разделываться с ними и все такое.

— Вообще-то весь смысл в том, чтобы остановить их до того, как на нас навалится орда зомби, — напомнил я.

— Эх, — разочарованно вздохнул он, — это и вполовину не так весело.

— Твою ж налево, Билл!

— Да, да, — пробубнил тот, — будет сделано.

— Река, — позвал я.

Сасквоч наклонил голову.

— Терпеть не могу некромантов. Заставляют землю кричать.

— Нам нужно спешить, — я кивнул Рамиресу и поморщился. — Прости за это, мужик.

Карлос переводил взгляд с меня на Бигфута.Ему было так тяжело продолжать в том же духе, что он только и смог выдавить из себя: «Проклятье. Давайте.»

— Поможешь ему? — попросил я Реку.

Сасквоч резво подхватил Рамиреса на руки. Он мог спокойно нести человека подмышкой, придерживая ладонью, будто фермерша с корзинкой яиц в руках.

Ворон на моем плече пронзительно закричал и взмыл в ночной воздух.

— Отлично, Тук, — пробормотал я, — показывай.

Грейсленд являлся, во многих отношениях, памятью Чикаго. Здешние могилы отмечали последние пристанища промышленных гигантов, праведников, гангстеров, политиков, почти святых, а также безумцев и убийц. Рассказы о трагедиях, о безграничном высокомерии, горькой жадности и непоколебимой любви были запечатлены на памятниках, возвышающихся над тысячами могил. Статуи, мавзолеи, и даже маленькая копия древнегреческого храма стояли в величественном молчании на пышной зеленой траве.

Но стены вокруг кладбища были возведены совсем не просто так. Множество теней ночью бродили по погосту, порождая тысячи страшилок от которых кожа покрывалась мурашками, а волосы вставали дыбом.

Когда-то я был одним из них. У меня даже есть своя собственная могила в Грейсленде. Ее не закапывают, потому что один мой покойный враг договорился придержать ее для меня.

Не было времени обходить ворота. Мы перелезли через грубую каменную стену позади большого мавзолея и укрылись в его тенях. Тук опустился на землю, что мне нечасто приходилось наблюдать, а аура света вокруг него потускнела и погасла.

— Сюда, милорд! — низким драматическим голосом проскрежетал Тук, — они рядом со статуей Инес.

Я хмыкнул. Статуя была местной легендой. Время от времени она пропадала с постамента, а затем так же загадочно возвращалась. Говорят, здесь не раз видели маленькую девочку в платье викторианской эпохи, гуляющую среди надгробий, как раз, когда статуи не было на месте. И я знал, что однажды королева Мэб использовала ее для передачи своей воли, пока сама физически занималась поддержанием жизни в моем теле. А дух Предела Демона поселился в статуе Смерти неподалеку.

Грейсленд хранил в себе величайшие мечты и страшнейшие кошмары Чикаго. Здесь была сила, такая темная и могущественная, что я мог ощутить ее волнение, завихряющееся в воздухе подобно маслу, которое при нагреве становится более жидким и текучим. Бой барабана непрерывно держал ровный темп. Благодаря ему можно отлично скрыть звуки нашего приближения, особенно если нам удастся шагать в такт ритму.

Я пригнулся и последовал за Туком во тьму, окружающую надгробья. Я неплохо знал это место, чтобы двигаться уверенно. Тук привел меня на позицию немного выше по склону от места, где находилась Инес, и мне пришлось залезть на один из памятников, чтобы заползти в мавзолей и разглядеть что было передо мной.

Вокруг могилы Инес стояли семь закутанных в плащи фигур, чьи хриплые голоса слились в тягучем песнопении. Один из них держал барабан, закрепленный на плече ремнем и размеренно стучал по нему толстой барабанной палочкой, которую держал в одной руке. Отсюда я мог ощущать мощь, заключенную в их круге, но они определенно прикладывали усилия, чтобы работать с магическими силами, избегая явных проявлений небрежности в работе с передачей энергии, вроде излучения света. Они не хотели привлечь внимание.

В центре круга на земле кто-то лежал. Я не мог разглядеть кто это, но он был человекоподобным и обвязанным веревками до состояния полной неподвижности. Несомненно, человеческое жертвоприношение для финала церемонии. Это до сих пор считалось единственным наиболее эффективным способом поддать жару черной магии.

Адские колокола. Семеро некромантов могут и сами разрушить Чикаго. Четверо из них однажды чуть было не сделали это. Пять, если вы посчитали меня, с чем я бы не согласился, хотя мое участие в фестивале подъема мертвых в тот вечер было самым ярким. Я чувствовал интенсивность работы, которую они вели. Я не знал, кто они, но они были профи. Если им позволят закончить, они смогут разрушить город без помощи какой-либо армии монстров.

Если бы Тук с ребятами не предупредили меня, мы бы все проморгали. Интересно, что обо мне можно сказать, если одним из лучших моих долгосрочных вложений за всю карьеру оказалась пицца?

Я скользнул прочь, незамеченный плохими парнями. Вернувшись к своим союзникам, я сообщил им быстрым шепотом:

— Семеро. Шесть заклинателей и барабанщик. Все такие темные и в плащах. Не знаю кто такие. Раз они с фоморами, значит какие-то вреднозадые недобитки или вроде того. Стоят в кругу. У них пленник.

Река в Плечах зарычал. Это был звук настолько низкий, что я не мог его услышать, а скорее почувствовал, как он сотрясает кости моего черепа.

— Где ты хочешь чтобы я был?

— Нет времени мудрить, — заявил я, — Обойди их. У тебя две минуты. Потом мы пойдем прямо на них с той стороны, наделаем много шума и отвлечем огонь на себя. Как только мы привлечем внимание, ты утащишь жертву. А затем...

Я сложил руки в беззвучном хлопке.

— Простота это хорошо. — сказал Река в Плечах.

Затем он слегка встряхнулся, подпрыгнул на одной массивной ноге в воздух на высоту где-то четыре фута, замерцал и превратился в гребаную сову с размахом крыльев, как у долбаной машины. Массивная сова скользнула по надгробиям, полетела по дуге в сторону, и исчезла в ночи.

— Иисус Ремингтон Винчестер Христос, — сдавленным голосом выпалил Дикий Билл, — он что, чародей?

— Ага, — ухмыльнулся я, — слышал, это он обучил старину Слушающего Ветер.

— Хах, — выдохнул Билл, — теперь это просто нечестно.

— Не ной. По крайней мере он с нами.

— Заверните сразу двух, — усмехнулся Билл.

Я принялся считать в уме. Дойдя до ста, я объявил:

— Ладно, народ. Как в старый добрые времена. Чендлер, ты знаешь правила?

— Раз или два работал в поле, — ответил Чендлер.

— Зашибенно

Команда молодых Стражей собралась за моей спиной, и мы двинулись в тесном строю во главе со мной, держась в темноте за плечи, чтобы не потерять друг друга.

Боевые группы Стражей работают так же, как и все солдаты. Любой из участников может выстрелить достаточно мощно, чтобы убить каждого из нас, если мы будем беспечны или глупы, а совместная работа означает развитие доверия и уважения к навыкам друг друга. Я пойду первым и сообщу, когда начнется драка. Если понадобится, мой щит накроет всю команду — которая затем сможет развернуться веером, как гидра, и разнести источник любой угрозы.

Конечно, если я вдруг наступлю на мину или что-то подобное, мы все покойники. Однако большинство сверхъестественных созданий до этого бы не додумались.

Я двигался большими шагами в такт барабану, и мы постепенно приближались к местоположению некромантов. Я почувствовал, как завеса Рамиреса окутала нас покровом чуть-менее-видимости. Йошимо сделала что-то с воздухом, добавив нам еще и чуть-менее-слышимости. Они прикроют нас, пока мы не окажемся на месте.

Дикий Билл прошептал что-то винтовке рычажного действия, которую в последнее время носил вместо посоха, затем снял с пояса медную гильзу, испещренную рунами и осторожно зарядил в магазин, прежде чем запереть затвор бережным, точным движением. Кожа моего плаща поскрипывала, и я изнемогал от летнего зноя под его удушающей защитой.

Мой щит, говоря магическим языком, был слишком шумным и мог выдать нас с головой, поэтому его следовало использовать в последнюю очередь. Я дождался момента, когда мы завернули за угол последнего мавзолея, закрывающего нам обзор и только потом встряхнул браслет, приготовив защиту.

Но сперва главное. Нам предстояло решить две большие проблемы.

Во-первых, те плохие парни, что стояли внутри ритуального круга. Мы бы могли метнуть в них столько силы, сколько пожелали — и вся она будет просто разбиваться без вреда для них, до тех пор, пока кто-нибудь не нарушит круг. Именно это следовало сделать в первую очередь, прежде чем мы навалимся на них.

Во-вторых, если вы хотите управлять мертвецами, вы должны отбивать для них ритм. Не будет ритма — и станет невозможно вызывать и контролировать нежить. Я вытащил револьвер с его скучными старыми, совершенно обычными патронами, шагнул из-за угла и поднял пушку, целясь в барабанщика.

Богом клянусь, в обычный день я едва ли стреляю сносно. Но с Зимней мантией, направляющей меня, я одной рукой вскинул ствол и выстрелил. Раздавшийся грохот подтвердил, что я попал в спину барабанщика примерно с 20 ярдов в полной темноте.

В этот миг произошли две вещи.

Во-первых, снаряд, прошедший через плоскость круга, посланный туда моей рукой и волей, разрушил основной магический барьер ритуального круга. Их работа, возможно, и была тайной, но ничто не работает правильно, когда разваливается на куски, и оно разбилось вдребезги в мерцании и осколках алого света.

Во-вторых, пуля вонзилась прямо в то место, где у барабанщика должна была находиться печень.

Голова в капюшоне крутанулась почти на сто восемьдесят градусов, как у совы, с такой неестественной скоростью, что капюшон слетел с нее.

На фоне алого света распадающегося круга я увидел изуродованное, иссохшее лицо. Кожа туго обтягивала кости лица барабанщика, сухая и обветренная, как у трупа, полежавшего под открытым небом. Глаза были молочно белыми; губы казались кожистыми полосками вяленого мяса, частично прикрывавшими пожелтевшие старые зубы. Волосы свисали с головы грязными спутанными прядями, но большая её часть была серовато-белой и лысой.

Вампир Черной Коллегии. Я знал ее.

— Мавра из Черной Коллегии! — прорычал я. — У тебя есть разрешение на поднятие зомби в моем городе?

— Оу... — произнесла Мавра. Ее тело повернулось вслед за головой, каким-то странным одновременно жидким и механическим движением. — Так это ты.

Пятеро из шести других фигур повернулись к нам, снимая капюшоны.

Вампиры Черной Коллегии. Все они. Других я не узнал, но это было и так ясно, раз Мавра сидела у них на ударных. Черная Коллегия была практически истреблена, благодаря поистине коварному ходу людей Лары столетие назад. Те, кто остался в живых, вернее, те, кто продолжили свое существование — были древнейшими, хитрейшими, мерзопакостнейшими и наиболее могущественными представителями своего вида.

Вампиры старой школы, самый настоящий кошмар Старого Света. Черные кровососы стоили более дюжины своих коллег из Красных или Белых.

И здесь их было семеро.

— Мой повелитель, — просипела Мавра, — могу ли я предложить насилие?

Крайний и самый высокий из персонажей в капюшонах расправил плечи, повернулся и движением одной руки опустил капюшон. В другой он держал ритуальный атам, древний нож из плохо обработанного железа. Он стоял над связанной фигурой на земле. Его лицо не было похоже на физиономии других присутствующих вампиров. Он не был гнилым трупом; его лик имел строгую угловатую правильность мраморной статуи, прекрасно — суровой, в стиле замёрзших гор и трескучего льда. Густая чёрная шевелюра рассыпалась по спине, оставляя лицо открытым. Его руки были удлинёнными и белыми, с тонкими, как у художника, пальцами.

Но его глаза.

Темные.

Черные.

Пустые, как душа самого ада.

Я только лишь взглянул в их сторону и они едва не засосали меня. Адские колокола. Я укрепил свою ментальную защиту, сосредоточившись так сильно, как я мог позволить себе в таких обстоятельствах и старался не смотреть на его лицо.

— Итак, — сказал он. Его голос был... Как чистый мягкий виски, с едва заметным гортанным акцентом, — Это и есть тот самый городской чародей?

— Я есть в телефонной книге и все такое, — заявил я. — Именем города Чикаго, а также властью округа Кук и штата Иллинойс!

Я старался говорить громче, в надежде, что мой отвлекающий маневр даст Реке больше времени:

— Я приказываю вам прекратить всю и всяческую сверхъестественную деятельность и немедленно вернуться туда, откуда вы пришли или в следующее удобное параллельное измерение.

Рамирес поперхнулся.

— Ну и ну, — протянул Дикий Билл, — это уж точно сработает. Спасибо, Гарри.

— Кто это? — прошипела Йошимо.

— Это, — ответил Чендлер низким срывающимся голосом, — Дракул.

Ладненько.

Возможно, мои глаза стали чуточку шире.

Также, возможно, мне стало труднее глотать.

— О, боже, — выдохнул я.

А затем Дракул растянул губы в искренней улыбке чистого наслаждения и произнес:

— Вам хватило мудрости, чтобы знать, но не хватило, чтобы бежать. Чародеи. Так самонадеянны. Взять их, дети мои.

(обратно)

Глава 12

Старейшины Чёрной Коллегии не болтают попусту.

Ещё до того, как Дракул закончил фразу, воздух зашипел и забурлил от магической энергии, когда пятеро старейшин Чёрной Коллегии выпустили магическое цунами.

Я поднял свой щит-браслет и шагнул ему навстречу.

Когда-то давно этот поступок оказался бы бессмысленным. Защитные щиты были довольно стандартной магической примочкой, но у них были пределы. Чем от большего количества видов энергии вы хотите защититься, тем больше слоёв экранирования требуется — и тем больше энергии вы должны вложить в него. Раньше мой щит подходил только для остановки быстро двигающихся объектов, и не более.

Но времена изменились. Теперь я стал старше. Я выучил на собственном горьком опыте массу уроков, и заполучил шрамы, доказывающие это.

И пятеро тяжеловесов ударили по мне одновременно: там была парочка снарядов раскаленной добела энергии, шипящий шар какой-то кошмарно пахнущей кислоты, потрескивающий разряд молнии, и нечто, наподобие призрачного щупальца из зеленого полупрозрачного тумана. И всё это врезалось в меня, как пять разогнавшихся автомобилей. Мой шероховатый браслет-щит выплюнул зелено-золотые искры и неприятно нагрелся на пару секунд. Сам щит вспыхнул, явив барьер сырой и упрямой воли в виде четверти купола бело-голубого, почти когерентного, света.

Может быть, в другом месте и в другое время, мне бы нипочем не удалось их остановить. Может быть, будь это только я один, все кончилось бы плохо. Но этой ночью мой город был в осаде. Этой ночью миллионы перепуганных людей погибнут, если им не помогут ребята вроде меня. Этой ночью их страх витал в воздухе, подобно горючему газу, и всего одна магическая искорка могла разорвать реальность.

Этой ночью Чикаго боролся за свою жизнь.

И мой щит выстоял против них всех. Хоть он и обжег мне запястье, хоть мои ноги и проскользили на шесть дюймов назад по зеленой траве, я остановил их.

Всех их.

Тем временем, мои напарники тоже не в носу ковырялись. Руки Йошимо взметнулись и принялись выписывать круги в воздухе, а в следующую секунду тонкая колонна воздушного вихря обогнула мой щит сверху и обрушилась на Черную Коллегию. Как только белый смерч коснулся земли, он с ревом взметнул в воздух огромное количество грязи и травы, тем самым ослепляя врага и мешая ему призвать на помощь магию.

Рука Рамиреса легла на мое плечо и прозвучал его голос:

— Сейчас!

Я опустил щит.

А теперь, не поймите меня неправильно. То, что обрушили на нас старейшины Черной Коллегии, имело вполне достаточно энергии, чтобы положить нас всех в землю и еще бы осталось. Но мы, в Белом Совете, называем ребят с подобным талантом «колдунами». И мы усмехаемся при этом не без причины. Да, может они и могут швыряться вокруг себя сырой магической силой. Но магия — это, черт возьми, далеко не просто сила. И пусть люди позади меня и были еще юнцами, они также были чародеями Белого Совета и каждый из них отрастил клыки на войне.

Я оглянулся через плечо и увидел, что Чендлер спокойно стоит, положив обе руки на рукоять трости. Дюжина камней размером с мою голову маленьким облаком парили вокруг его плеч, и как только я опустил щит, валуны со свистом полетели к своим целям, будто ими стреляли из пушки. Не желая отставать, Дикий Билл забормотал что-то над своей старой рычажной винтовкой и, внезапно, на видавшей виды стали ружья запульсировали нити алого пламени, образовавшие нечто вроде примитивных пиктограмм. Когда мой щит пропал, он приложил винтовку к плечу, прицелился в ближайшего вампира и одним словом выпустил стержень полутвердого огня толщиной с мое запястье прямо сквозь живот вампира, а также сквозь одно из огромных надгробий позади него, расколов воздух грохотом разбитого камня.

Вампир испустил крик, разрывающий и режущий воздух, через который он пролетел, и... Похоже, был оттянут назад и от нас какой-то невидимой, ужасно быстрой силой.

Рамирес пустил луч бледного света в вампира, чья атака грозила устроить нам хентай. Этот тип был крупным мужчиной, или тем, что от него осталось, и он резким взмахом обеих рук послал свои призрачные щупальца прямо навстречу дезинтегрирующему лучу Рамиреса. Столкновение сил было такое, что всё вокруг него превратилось в месиво, извергающее эктоплазму во все стороны.

Еще двое вампиров, которые могли быть близняшками или сестрами-погодками, прежде чем начали разлагаться, потеряли очертания и превратились в пару громадных серых волков с засаленной шерстью. Обе бросились в противоположные стороны огромными скачками.

— С флангов! — гаркнул я, — Йошимо, Билл!

Йошимо легко прыгнула в воздух, и ветер, казалось, сам собрался у ее ног, с безмолвным изяществом подбросив ее на вершину ближайшего мавзолея. Она поскакала двадцатифутовыми шагами, ее пальцы ног едва касались надгробных плит, статуй и мраморных гробниц. Двигаясь, словно в невесомости, она бросилась наперерез одному из гигантских волков.

Билл немедленно отвернулся от своей цели — движение требующее немалой дисциплины — чтобы начать выслеживать второго волка прицелом винтовки, пока тот обходил нас по широкой дуге, мелькая среди дыма и теней. Билл был стрелком старой закалки. Он прижался щекой к прикладу винтовки, тщательно прицеливаясь, и весь практически застыл, пока ствол следил за врагом, а сам Дикий Билл ждал свой шанс.

Я же приглядывал за Дракулом.

Бледная фигура с живым интересом следила за схваткой, глаза его были похожи на две черные дыры, втягивающие все вокруг и ничего не дающие взамен. Задумчиво поджав губы, он наблюдал за первым обменом ударами с интересом генерала, наблюдающего за детьми, играющими в шахматы.

... И вдруг он просто исчез. Я имею ввиду, он не скрылся за завесой, не телепортировался и не открыл проход в Небывальщину. Я и сам могу проделывать такие штуки, если бы потребуется. А этот парень просто сделал шаг и растворился, как будто зашел за телефонный столб и больше никогда не появлялся с другой стороны. Пропал. Попросту испарился.

Вот только сейчас исчезнувший обнаружился в шести дюймах позади меня.

У меня вдруг сильно заложило уши, как при резком изменении давления в самолете, и пустое пространство позади меня уже не было пустым. Я резко обернулся, выхватил револьвер и поднял его...

Слишком медленно. Дракул одной рукой перехватил ствол, и бледные пальцы попросту раздавили его, к чертям собачьим.

Другой рукой он размахнулся и впечатал Рамиреса в надгробный камень, а затем в землю, так легко, словно плоть Дракула была сделана из холодного, тяжелого мрамора. Дракул развернулся к Дикому Биллу, и тот, не сводя глаз с прицела, бросился в полет, стараясь уклониться. Он бы не успел, если бы Чендлер не послал трио булыжников врезаться Дракулу прямо в почки. Бам! Бух! Хрясь! Каждый камень разлетался на мелкие кусочки гравия от силы столкновения.

Дракул повернулся к Чендлеру, что-то пробормотал и раздраженно дернул запястьем.

Воздух позади молодого Стража раскололся от завывания ледяного ветра, и за его спиной возник круг непроглядной тьмы около четырех футов в поперечнике. Камень, казалось, подвернулся под его ногой. Равновесие Чандлера пошатнулось, и он сделал неловкий шаг назад, прямиком в круг.

Воздух как-то странно схлопнулся, и круг черной пустоты пропал.

Вместе с Чендлером.

Бездонные черные глаза Дракула снова обратились на меня, и внезапно я оказался прижат к земле весом целой Вселенной. Сама мысль сопротивляться подобной силе была смехотворной — но я уже сталкивался прежде с подобной всесокрушающей волей в Чичен-Итце. Дракул, кем бы он ни был, обладал гораздо большей силой, чем мне приходилось видеть у палаты Лордов Внешней Ночи.

Но я подорвал тех неудачников из Красной Коллегии на их же собственной бомбе, именно тогда, когда закончились все слова и силы. И будь я проклят, если продую мало кому известному папаше Дракулы.

Я стиснул зубы и дал отпор той силе, что пыталась меня сокрушить. Не силой мускулов, но разума. Я представил волю Дракула, как здоровенную темную руку, прижимавшую меня к земле — и свою руку, такую же, как моя собственная, поднимающуюся чтобы отбросить его прочь. Я влил в этот образ свою волю, пару десятилетий дисциплины, опыта и сосредоточения, вложил свою силу и вдохнул жизнь, сделав настоящим.

Задыхаясь, дюйм за дюймом, я поднял свою руку, пока моя правая ладонь не оказалась напротив Дракула и не перестала дрожать. Стоять я не мог, но я выставил локоть под собой и зарычал на него с тихим вызовом, а моя правая рука поднялась против его силы.

Впервые лицо Дракула изменило свое выражение — легкая улыбка коснулась его губ, показав безжалостно-изогнутые острые клыки.

— Ах, — произнес он, поднимая нож, предназначенный пролить кровь жертвы, — Хотел бы я, чтобы и мой наследник обладал подобной решимостью.

Потребовалась значительная концентрация, чтобы освободить достаточное количество ментальных циклов для произнесения слов ртом, но я не собирался спокойно сидеть и выслушивать все это:

— Похоже, ты теперь сучка Этниу, — прохрипел я.

— Мне ничего не стоит поддержать ее. Мелкие стычки, вроде этой, отлично подходят для сбора урожая.

— Урожая?

— Ох, чародей, — пожурил меня Дракул, — Их Безукоризненные Бородейшества держат тебя в неведении даже сейчас? Как один звезднорожденный другому, должен сказать, что нахожу это в высшей степени неприличным.

Я тупо уставился на него.

— Это еще что значит?

Улыбка Дракула стала шире и загорелась настоящим весельем. Только она не коснулась глаз. Любое выражение лица с этими глазами не могло быть ничем иным, кроме как маской.

— Ты никогда не узнаешь цену информации, которая достается легко.

— Спасибо, пап.

Что-то уродливое мелькнуло в этой улыбке на несколько мгновений. Затем Дракула покачал головой.

— Я бы посоветовал тебе спросить у этого вашего Белого Совета, чего они тебе не говорят, для чего они тебя вырастили и чего им от тебя надо, — он немного задумался, — Что ж. Боюсь, что судя по всему, по эту сторону завесы у тебя вряд ли будет такой шанс.

— Этой ночью ты на разогреве, болван, — выдавил я.

Секунду Дракул изучал меня. Затем он издал легкий раздраженный звук и упер руку в бок.

— Я был откровенен с тобой звезднорожденный. Обычно на этом этапе беседы я предлагаю темный дар бессмертия кому-то в твоем положении. Иногда это способ обрести полезный инструмент, но по большей части я просто хочу посмотреть на реакцию. Лишь перед лицом неизбежной смерти можно увидеть истинное лицо человека... Но, честно говоря, 5 минут твоего присутствия в моей жизни более чем достаточно. Ты лишен... Значимости. Приличий. Стиля, в конце концов, — он наклонился ко мне и поднес нож к моему горлу, — Но, полагаю, твоя кровь способна воззвать к мертвым, не хуже любой другой.

— Тук-тук, — сказал я.

Дракул нахмурился и приподнял бровь.

— Ой, да ладно тебе, — сказал я. — Вот я стою перед лицом смерти и шучу тут про «тук-тук». Зачем мне это делать? — Я одарил его самой лучшей улыбкой, на которую был способен, стиснув зубы. — Вечная жизнь — это достаточно долго, чтобы ты мог подумать над главной завершающей фразой. Тук-тук.

— Кто... — спросил Дракул прищурив глаза, со своим мелодичным акцентом, — ...там?

— Тысячефунтовая горилла, — прохрипел я.

— Какая ещё тысячефунтовая горилла? — спросил Дракул.

И тут Река в Плечах взревел, и ударил его двенадцатифутовым бетонным обелиском.

Только что надо мной нависал Дракул. В следующее мгновение раздался оглушительный удар и треск разбитого бетона, который оставил на моем лице полдюжины маленьких порезов, а Дракула нигде не было видно. Тяжесть исчезла с меня так неожиданно, что на мгновение мне показалось, что я парю над землей. У меня внезапно закружилась голова, и моё поле зрения сузилось до туннельного.

— Вот это, — выдохнул я, — уже комедия.

Река в Плечах зарычал и помчался за Дракулом, скача на всех четырёх конечностях

В свою очередь Дракул, спокойно катился прочь, и хотя его ботинки стоили больше, чем некоторые машины, на которых я ездил, они достаточно хорошо держались, когда он воткнул их в траву, чтобы скомпенсировать инерцию и заставить себя остановиться среди кувыркающихся обломков бетона. Он был одет, кроме шуток, в смокинг под своим длинным чёрным плащом.

И он выглядел раздражённым.

Река в Плечах опустил плечо, чтобы врезаться в Дракула, но здоровяк с таким же успехом мог пытаться таранить воду. Дракул сделал шаг и исчез, выйдя из-под атаки Сасквоча и отступив в сторону. — Где вампир присел на корточки и протянул руку на уровне голени Реки, потом поймал его огромную ногу сгибом локтя и погасил её инерцию, встав на ноги. Снежный человек покатился вперёд, сбившись в комок, и не смог превратить это в контролируемый кувырок, потому что врезался в пару огромных надгробий, стоящих бок о бок.

Река в Плечах начал подниматься, а затем опустился на землю со стоном.

Адские колокола.

Дракул повернулся к Реке в Плечах со своим ножом, и я увидел всё, что происходило в моей голове, так ясно и отчетливо, как будто это воспоминание. Лесные люди вообще-то не чародеи. Они просто живут своей жизнью, настолько погружённой в мир магии, что делают это также, как рыбы плавают или птицы летают. Их аура жизненной энергии отличается особой плотностью и мощью, постоянно поглощая энергию из окружающего их мира природы.

Что могло сделать здоровяка огромной бочкой с закисью азота для некромантского призыва Дракула, если хозяин Чёрной Коллегии пролил бы кровь Реки, для подпитки заклинания.

Я схватил свой посох и поднял его, чувствуя, как бурлящая энергия, хранящаяся в его рунах и символах, ожила с гулкой вибрацией. Посох засветился зелено-золотистым светом, а я продолжал накачивать его рвущейся наружу энергией, заставляя светиться все ярче и ярче. Я хотел, чтобы он увидел что я делаю.

— Эй, — заорал я, — ты, урод!

Знаю, знаю. Не самое лучшее мое оскорбление. Но вы же в курсе, что важен не подарок, а внимание.

Дракула повернулся, чтобы взглянуть на меня, и на секунду замер, будто в удивлении, открывшись на одно мимолетное мгновение.

— Forzare! — взревел я.

Едва я начал произносить слово, Дракул тут же шагнул в сторону и исчез.

Я взмахнул своим все еще светящимся посохом в сторону Реки в Плечах и на этот раз высвободил свою волю вместе со словом: «Forzare!»

Пылающая колонна зеленовато-золотого света, мерцающий и эфемерный, словно северное сияние, хлестнул по земле между мной и Рукой в Плечах...

... И угодил прямиком в живот Дракулу, когда он появился со своим ножом прямо над головой Сасквоча.

Столб силы ударил Дракула мощью двигателя скоростного поезда. С него попросту сдуло и волосы и одежду, последнюю вообще разорвало на лоскуты. Все остальное швырнуло в стену мраморного мавзолея с такой силой, что камень покрылся паутиной трещин.

Затем откуда-то сверху раздался крик орла, вызывающий и насмешливый, а душный летний воздух был прорезан таким громким звуком и таким ярким светом, что у меня перехватило дыхание. Изображение сине-белой молнии, несущейся почти вертикально вниз, выжглось на тыльной стороне моих век. Она поразила Дракула, как гигантская кувалда, опрокинув на землю — и в следующую секунду, медведь гризли, долбаный кадьяк, свалился с неба прямиком на Дракула и обрушил на его бледный череп свои молотоподобные лапы.

Старейшины Белого Совета тоже не болтают попусту. К тому же, Слушающий Ветер знал толк в эффектном появлении.

Я пошатнулся и оперся на свой посох. Молния ослепила меня. От грома звенело в ушах. Я не мог ни видеть, ни слышать никого из своих товарищей, за исключением Реки в Плечах. Я поспешил к нему, и в этот момент Ривер сонно потряс головой и начал подниматься на ноги.

— Это жульничество, — пугающе сердитым голосом пророкотал снежный человек.

Река вскочил на ноги одним плавным движением, подняв за собой небольшую приливную волну магической энергии, которая внезапно затрещала и заискрилась статическим электричеством в воздухе вокруг него. Он с криком ударил обоими кулаками по земле, посылая волну грубой силы, с которой я не смог бы справиться даже в лучшем случае — как раз в тот момент, когда кадьяк заревел от боли и отлетел в сторону.

Дракула поднялся на ноги, похожий на мраморную статую, одетую в опаленные черно-белые лохмотья. Он повернулся к Реке в Плечи, улыбнулся и шагнул в сторону...

... И с отчетливым стуком натолкнулся на пустой воздух.

Дракул моргнул, на этот раз явно удивленный, и отпрянул в другую сторону — только для того, чтобы снова отскочить, словно от стенки зеркального лабиринта в парке развлечений. Он повернулся к Сасквочу, его темные глаза сузились.

— Ладно, мистер Модные Штанишки, — прорычал Река в Плечах, — Давай проверим какой ты крепкий.

Черные глаза Дракула засверкали почти сексуальным блеском, а его внезапная широкая улыбка очень сильно действовала на нервы.

— Такая игра мне больше по душе, — мурлыкнул он.

И со смехом медленно попятился. В этот миг, без малейшего отзвука силы в воздухе, кладбище начало заполняться туманом, так быстро и интенсивно, как будто он опустил на нас облако сверху. Лишь его смех продолжал висеть в воздухе, подобно улыбке Чеширского кота.

Кодьяк вскочил на ноги и направился к нам. Где-то по пути его скрыло туманом, и на месте зверя оказался Слушающий Ветер. Старик подошел к нам и встал своей спиной к нашим, его глаза и чувства внимательно и сосредоточено изучали округу поверх оправы очков. Обычно Слушающий Ветер не выглядел воодушевленным, но сегодня его темные глаза ярко сияли.

— Мистер Модные Штанишки? — спросил я Реку в Плечах.

— Уж лучше, чем «Эй, ты, урод!» — пожал плечами Сасквоч

Слушающий Ветер издал тихий шипящий звук, призывая нас к тишине. Река в Плечах его послушался, так что я решил, что будет мудро последовать их примеру.

Благодаря этому я услышал недалеко глухие удары тяжелых лап по земле, и колоссальный черный ужасный волк, существо из доисторических кошмаров, ростом выше меня в плечах и весом больше кучи автомобилей, кинулся на нашу группу.

Я бросился с дороги гигантского волка, но он все равно задел мои лодыжки. Меня развернуло на сто восемьдесят градусов, прежде, чем я грохнулся на землю и покатился.

Оглянувшись через плечо, я увидел силуэт огромного волка, запрыгнувшего на Реку в Плечах и повалившего его на землю. Сасквоч ревел и молотил кулаками по Дракул-волку, но зверь отмахивался от ударов, ища клыками горло Реки.

Я крутанул и вскинул свой посох, приготовив залп силы, чтобы сбросить волка с Реки в Плечах.

Вдруг рука, похожая на холодный железный прут, быстрой и гибкой змеей обвилась вокруг моего горла.

Я сразу же потерял возможность дышать. Я не мог издать ни звука. Я отбивался, но чувствовал себя ребенком, пытающимся бороться со взрослым. Через несколько секунд я потерял равновесие, и меня бесшумно потащили прочь через надгробья.

Я видел, как Слушающий Ветер превратился в гребаного бизона и помчался на громадного волка сбоку, прежде, чем мгла поглотила их всех, а у меня было время понять, что ни один из них не заметил, как меня похитили.

И никого среди этого тумана не было.

Я остался один.

— Дрезден, — прошипела Мавра. Ее голос почти сочился удовольствием жуков, пожирающих иссушенную плоть. — Я так ждала нашей встречи.

(обратно)

Глава 13

Благодаря Зимней Мантии я сильней большинства, под которым я имею ввиду большинство профессиональных борцов. Но как бы я ни был силен, моя сила всё ещё находится в пределах нормальных возможностей человека. Возможно, я неплохо продвинулся вверх по этой кривой, но я всё ещё был на этом же графике.

Сила вампиров Чёрной Коллегии по этому графику аналогична военной или строительной технике.

Мавра тащила меня также легко, как если бы меня привязали к бульдозеру. А рука вокруг моей шеи с тем же успехом могла бы быть сделана из углеродистой стали. Я брыкался и пинался, но мои усилия были не просто безрезультатны, они даже не привлекли внимания Мавры. Во время борьбы мне удалось сделать несколько драгоценных глотков воздуха, но они едва ли могли компенсировать потери энергии, затраченной мной на эту борьбу.

Мне хотелось удариться в панику. Но паника не помогла бы мне выжить.

Поэтому я крепче вцепился в эту неумолимую руку, пытаясь ослабить давление на шею, а в остальном перестал делать что-либо, кроме как бороться за воздух. Сражение позади было почти что бесшумным. Тишину нарушали только звуки ударов, тяжёлое ворочание тел на траве и резкие выдохи.

Мавра молча тащила меня в тумане по кладбищу, пока под ветвями раскидистого дерева мы не обнаружили другие темные, молчаливые фигуры.

На земле у их ног лежали тела.

Дикий Билл. Йошимо. Рамирес.

Дикий Билл и Йошимо превратились в кровавое месиво, которое в тусклом освещении казалось мокрым и черным.

Рамирес был всё ещё жив. Он стоял на коленях, и один из старейшин Чёрной Коллегии, тот, что использовал заклинание щупалец, удерживал запястья Карлоса скованными за спиной.

— Где барабан? — потребовал Чувак с Щупальцами, когда Мавра приблизилась.

— Добро пожаловать, Мавра, — прохрипела Мавра с лёгкой издёвкой. — Ты оказалась права на счёт того, как они ответят на угрозу, Мавра. Хозяин поступил мудро, доверившись тебе, Мавра.

Йошимо умерла с полуоткрытыми глазами. Они уставились в никуда. Она больше не походила на молодую женщину. Скорее на сломанный, выброшенный механизм.

Чувак с Щупальцами оскалил окровавленные зубы и зашипел.

— Мы должны закончить с подготовкой этих и отправиться на помощь Хозяину.

Мавра издала негромкий шипящий смешок.

— Если хочешь испортить ему развлечение, то безусловно.

Одна из близняшек-вампиров валялась на земле. Было похоже, что у неё в животе отсутствовал кусок мяса, который у живого существа мог потянуть футов на тридцать. Вероятно, причиной были взрывы Рамиреса. Её рот был покрыт свежей кровью, а открытая рана издавала чавкающие, сосущие звуки, когда кровь и мёртвая материя перемещались и медленно восстанавливали недостающую массу. Она с пристальной жадностью пожирала Рамиреса взглядом.

Вторая близняшка указала на меня.

— Отдай это моей сестре. Она должна восстановиться.

— Его кровь не для таких, как ты или я, — спокойно ответила Мавра. — Звездорожденный предназначен Хозяину.

Близнецы зашипели на Мавру. Она не обратила на это внимания.

Дикий Билл умер, сражаясь. Его винтовка и пистолет куда-то пропали. Как и его фирменный нож. Кожа костяшек — ободрана, а в открытом рту виднелось что-то чёрное и слизкое. Он дрался до последней секунды и погиб, впившись во врага зубами. Буквально.

— Барабан! — не унимался Чувак с Щупальцами.

— Идиот. В наши намерения никогда не входило поднятие армии, — зашипела на него Мавра. — Мы здесь, чтобы добыть новую кровь для звёзд и камней. Пускай метания Корба с Этниу навлекут гнев смертных на них. Мы будем готовы к тому, чтобы править руинами. — Она ткнула пальцем в Рамиреса. — Отдай ей этого, чтобы насытится.

Чувак с Щупальцами тяжело уставился на Мавру, но затем потащил Рамиреса к раненой вампирше-близнецу. Борьба Рамиреса против него закончилась так же, как моё сопротивление Мавре. Вторая близняшка вытянула руку Рамиреса, разодрав гнилыми ногтями его запястье и распахав мышцы и вены с точностью и деликатностью плуга с быком.

Рамирес закричал.

Изувеченная вампирша прижала свои гниющие губы к ране на его руке.

Мои друзья были мертвы или в шаге от смерти.

И эти... твари... хотели сделать из их останков вместилище для новых чудовищ.

Тошнота и гнев затопили меня.

Вместе с ними хлынула Сила.

Хватка Мавры на моей шее усилилась, словно пришедший в движение гидравлический пресс. И внезапно вокруг не осталось совсем ничего, кроме ослепляющего, яростного ощущения профильтрованного через Зимнюю Мантию. Ошеломляющая сенсорная перегрузка накрыла меня как цунами, что само по себе стало мучительным аналогом прозаической боли.

— Хозяин не побрезгует выпить тебя и при комнатной температуре, Дрезден, — пожурила Мавра меня. Мир расплылся и внезапно земля выросла мне навстречу, чтобы принять меня в крепкие объятия. Из меня с такой силой вышибло дух, что даже захват Мавры вокруг моей шеи меркнул в сравнении. Я безвольно повис, оглушенный.

— Ублюдки, — прорычал Рамирес. Я мог почувствовать, как сгущается воздух, когда он стал концентрировать силу.

Руки второй близняшки взметнулись вверх, притягивая к ней его лицо. Её молочно-белые глаза расширились, когда они встретились взглядом с Рамиресом. Мой друг испустил яростный, отчаянный крик, когда её психическая атака обрушилась на него. О, да. У Чёрной Коллегии был метод борьбы с потенциальной угрозой посмертного проклятия чародея — трудно создавать заклинание, когда кто-то пытается влезть тебе в мозг и обновить там интерьер.

Вампиры пристально наблюдали за умирающим, впадая в абсолютное, похожее на трупное, оцепенение в процессе.

Карлос опять попытался кричать. Вышло гораздо слабее.

Я ничего не мог сделать.

А потом что-то размытое и фиолетовое выглянуло из-за надгробия на расстоянии в двадцати футах от нас.

Кто-то заметил меня.

Генерал-майор оставался при исполнении.

Тук-тук быстро оглядел происходящее, одарил меня маниакальной улыбкой и, подмигнув, скрылся опять за надгробием. Когда он появился мгновением спустя, в его руке оказался короткий меч размером с небольшой охотничий нож.

А в другой, зажатая на манер отрубленной головы, была открытая пачка нарезанного чеснока из «Пицца экспресс».

Тук пригнулся, всё ещё скалясь в улыбке, а затем вокруг него вырос нимб из голубой и фиолетовой энергий, и он сорвался в полёт словно стрела с тетивы, бросившись Мавре на спину.

Вспышкой света Тук налетел на неё, рубанув ножом по мертвенно-жесткой плоти спины, и острое как скальпель лезвие оставило там глубокий порез.

В который мой кроха-союзник воткнул свой пакет с чесноком.

Вампиры Чёрной Коллегии — очень, очень крутые клиенты. Но как расплата за это, они имеют несколько весьма неудобных слабых мест. Вы можете прочитать о них в книге Стокера. Это фактически руководство к тому, как убивать вампиров Чёрной Коллегии.

Как оказалось, эти вампиры не переносят чеснок по довольно веской причине.

Мёртвая плоть Мавры вспыхнула серебристо-белым пламенем.

Я имею в виду, с моей точки обзора, рассмотреть было весьма затруднительно, но из её раны вырвалась чёртова струя серебряного пламени, и её вопль чистой агонии на пару секунд заслонил собой целый мир. Полагаю, когда тебя поджигают, это слегка отвлекает. Я бросил все свои силы на то, чтобы разбить её хватку, и вырвался из захвата-замка, глубоко и с наслаждением вдохнув.

Но воздух, вместо того чтобы немедленно превратиться в слова заклинания, бесполезно застрял в автономном цикле надвигающегося чиха.

Из всех возможных времён, дурацкие призывалки, сейчас!?

Мавра саданула меня рукой по спине, отбросив меня футов на десять. Только защитные заклинания на моем пыльнике не позволили мне переломать себе кости при этом. Я выставил руки между собственным черепом и надвигающимся надгробием, иначе тут же и отключился бы. Вместо этого я отпружинил и рухнул на землю.

Я сосредоточился, концентрируя волю и мысли на конкретном воображаемом образе, и торопливо собирая энергию перед неизбежным чиханием.

Невредимая близняшка обернулась ко мне и зашипела.

Моя грудь содрогнулась в чихании, мощь которого могла бы и мышцы порвать.

Одновременно я выпустил силу в мысленный образ.

И наковальня, чёрная странной формы и длиной в половину проклятого автомобиля, рухнула с ночного неба, засветив Чуваку с Щупальцами прямиком по башке.

Наковальня в свободном падении весила не менее тонны. Можно день напролёт колотить бейсбольной битой по вампиру Чёрной Коллегии и вызвать лишь раздражение, но такой большой вес, движущийся с эдакой скоростью, — совершенно другой разговор.

Вообразите, что держите на вешалке полный костюм, который потом уронили.

Теперь добавьте узор из мелкой чернильной россыпи разбрызганного повсюду ихора. Плюс огромную наковальню.

Получили картинку?

Мавра исчезла, оглашая воплями ночь, туман странно подсвечивался серебристым огнем на пути её бегства. Здоровая близняшка в шоке уставилась на наковальню, которая внезапно разложилась на студенистую эктоплазму, смешавшись с тем, что осталось от Чувака с Щупальцами. Каким то образом, он всё ещё бился конвульсиях. Было похоже на содержимое включённого блендера.

Я вытер нос трясущейся рукой и пьяно прохрипел: «Я же говорил вам, вы, ублюдки из Черной Коллегии! В следующий раз — наковальни!»

Рамирес, руки которого освободились, резко развернулся к твари, бездумно кормившейся из его раны, прорычал заклинание, крутанул свободным запястьем, и внезапно её голова превратилась в кашицу из воды и порошка. Оставшаяся часть тела принялась беззвучно содрогаться, извергая повсюду ихор. Карлос задохнулся, когда кости его предплечья хрустнули в захвате сверхчеловечески сильных рук.

Вторая близняшка схватила надгробный камень, выдернув его из земли, словно это был какой-нибудь одуванчик, и швырнула мне в голову.

Я вовремя поднял свой щит и надгробие, встретившись с ним, разнесло в щебень.

К тому времени, когда я опустил руку и огляделся, браслет щита всё ещё сыпал зеленовато-золотыми искрами, а вампирша-близнец испарилась. Вместе с телами Йошимо и Дикого Билла.

Я доковылял до Рамиреса и мы вместе долго боролись с до нелепого могучей силой, что всё ещё оставалась в руках мертвой вампирши. Пока я, наконец, не разжал её пальцы поочерёдно, прикладывая всю свою силу к пальцу за раз. Это было не просто. Рамирес, должно быть, находился в агонии, но в итоге мы справились.

Я оттащил его прочь, пока он прижимал к себе раздробленную руку, а труп всё продолжал судорожно дёргаться на земле.

— Они забрали их, — пробормотал Рамирес. — Они собираются...

— Мы ничего не можем сделать для них в эту секунду, — возразил я ему. Я залез в аптечку на поясе. В темноте выходило чёрт знает как, но я наложил давящую повязку на его запястье и плотно перевязал. Сломанная рука при этом должна была ужасно болеть, но нам нужно было остановить кровотечение. Рамирес стискивал челюсти и шипел, но других признаков дискомфорта не подавал. Я закончил и поднялся на ноги.

— Нужно идти. Нужно помочь Реке и Слушающему Ветер.

Он посмотрел на меня. Его лицо было бледным, а глаза слишком блестящими и жесткими. Но он поморщился, кивнул и протянул мне здоровую руку.

Я поднял его на ноги, но едва мы повернули в ту сторону, где я в последний раз видел Старейшину и Реку в Плечах, как эта парочка сама выступила из тумана. Грудь Реки резко вздымалась и опускалась. Он дышал как скаковой конь сразу после забега и двигался так, словно всё его тело было одним большим синяком. На сгибе руки он, словно младенца, нёс потерявшую сознание девочку-подростка — жертву для ритуала, который готовили Дракул с компанией. Слушающий Ветер выглядел невероятно уставшим, но невредимым.

— Что случилось? — спросил я у них.

— Он ушел прежде, чем мы успели пострадать слишком сильно, — ответил Река в Плечах измученным голосом.

Слушающий Ветер поморщился и потянулся далеко-далеко, чтобы похлопать ладонью его по плечу.

— Таких тварей, как эта, не одолеть. Тут побеждаешь, когда выживаешь. Мы победили.

— Только не все, — резко вмешался Рамирес.

— Дракул отправил Чандлера через какой-то портал, — доложил я. — Не похоже на обычный проход в Небывальщину. Слишком всё аккуратно и симметрично. — Что означало, что Чандлера куда угодно могло занести. Или, хуже того, занести в никуда. Я мысленно потянулся к Зиме. Мой голос звучал ровно и рационально. — Понятия не имею о его нынешнем статусе. Мейерс и Йошимо мертвы. Предположительно, обращены.

Боль была всё ещё здесь, но шок и Зимняя Мантия, видимо, приглушили её. У меня было немного друзей. Потерять сразу троих будет дьявольски больно, когда нибудь позже. Даже мысль об этом заставляла мои внутренности содрогаться, а сердце пылать яростью.

Фигура Слушающего Ветер словно бы сдулась немного. Он закрыл глаза. — Думаю... Ох. Это был не военный союз для Дракула. Просто выгодный тактический ход. Если бы мы не появились с достаточными силами, чтобы остановить жертвоприношение, у врага появилась бы армия за нашими спинами, город был бы захвачен, и осмелюсь сказать, у Дракула был бы широкий выбор потенциальных рекрутов в хаосе. Если же мы отправили тех, кто обладает достаточной силой, чтобы ему помешать, Дракулу не нужно охотится за новыми могущественными слугами, ведь они сами раскрыли себя.

— Он ушел потому, что получил то, за чем приходил, — понял я.

Слушающий Ветер открыл глаза и кивнул.

— И потому, что ему безразлично то, что здесь происходит сегодня.

— То, что происходит сегодня, повлияет на всех, — возразил я.

— Кроме него, — уверенно сказал старый чародей. — У него другой набор приоритетов.

— Потому, что он — звездорождённый, — высказал я свою догадку.

Слушающий Ветер остро взглянул на меня.

— Кстати, — продолжил я беззаботно. — Что ещё за звёзды и камни?

Глаза старика сузились. Он обменялся с Рекою в Плечах долгим взглядом.

— Нам следует догнать остальных, — сказал Слушающий Ветер и отвернулся, собираясь вернуться назад той же дорогой, которой пришли.

Сделав один широкий шаг, я встал у него на пути.

— Я задал вам вопрос, Старейшина, — сказал я тихо, но твердо.

Река в Плечах устало покачал головой.

— Хосс Дрезден. Сейчас у нас и без того много дел. Ты ещё многого не знаешь. И, возможно, не мне следует рассказывать эту историю.

— Серьёзно? — переспросил я. — Это твоё оправдание? Ты не хочешь разрушить главную интригу сюжета?

Он внимательно посмотрел на меня.

— Я обещал, что расскажу, Хосс Дрезден. Ещё не время.

Я нетерпеливо покачал головой.

— Я получу свои проклятые ответы. Всю мою жизнь... нет. С тех пор как умерли мои родители, моя жизнь превратилась в череду бесконечных попыток окружающих вытянуть из меня то одно, то другое. Попыток навязать мне какую-то сделку. Попыток заполучить мою преданность. И теперь вся эта звездорождённая муть. — Мой голос упал. — Всю мою жизнь мне приходилось разбираться что к чему самостоятельно. И я получу чёртов ответ. Я снова и снова подвергал себя риску ради Совета. Я потерял друз... — я сглотнул. — Я расплатился за это. Вы мне задолжали.

Старик отвернулся, не желая смотреть мне в глаза.

— Мы задолжали тебе, — подтвердил он. — Но дело не в долге. Существуют секреты, что хуже, чем смерть. Значительно хуже. — Он посмотрел на меня. — Тебе нужно доверится нам.

Я невесело рассмеялся. Жутковато прозвучало на кладбище.

— Попытайся ещё раз.

Старик вздохнул и сказал:

— Предлагаю заключить сделку.

— Что?

— Ты переживёшь эту ночь, — продолжил Слушающий Ветер, — дашь мне немного времени и я буду твоим адвокатом. Поговорю с остальными от твоего имени.

— Либо ты сам мне всё расскажешь.

— Я чародей, Хосс. А это значит, что я самоуверен, — он слегка улыбнулся, — но не настолько. Вот насколько это серьёзно, парень. Я, старейшина Белого Совета, не считаю себя достаточно умным, чтоб в одиночку принять такое решение.

Я моргнул.

Мне даже в голову не могло прийти, что я услышу от старейшины Совета что-то подобное.

— Ох, — сказал я. — Вау.

— Максимум, что я могу, — сказал он.

— Подожду месяцок.

Он только фыркнул.

— Принимая в расчёт с кем мне придётся общаться? Не жди раньше года.

— Да пошло оно всё, — сказал я.

— Вот как? — переспросил он. — Скажешь, у тебя есть предложения лучше?

Старик поднял брови, уставившись на меня с подчёркнуто вежливым ожиданием.

— Хорошо, — согласился я кисло. — Год.

Он кивнул.

— Договорились.

Почти-принесённая-в-жертву девица зашевелилась на плече у Реки в Плечах, рассмотрела Сасквотча, разинула рот, чтобы в ужасе заорать — и почти сразу же опять потеряла сознание.

Река в Плечах казался расстроенным.

— Потерял в драке очки.

— Не твоя вина, здоровяк, — я утешил его. — Некоторые просто не ничего не понимают в хорошей компании. Лучше бы нам передать её ближайшему наряду полиции, который мы встретим.

— Согласен, — поддержал меня Слушающий Ветер.

— Вы просто собираетесь двигаться дальше, — вмешался Рамирес. Его голос сильно дрожал. — Эти твари забрали наших людей. Они их оскверняют.

Меня охватила холодная ярость и я резко развернулся в сторону Карлоса. — И они получат своё. Но не сейчас. Сейчас есть восемь миллионов людей, которых больше некому защитить. Кроме нас. Поэтому, мы займемся делами. А как только мы здесь закончим, мы рассчитаемся с Дракулом и его отродьями. Прямо сейчас есть более важные вещи. Но они в нашем списке, дойдёт черёд и до них. Не сомневайся.

Рамирес секунду пристально смотрел на меня. Затем он вскинул кулак.

Я поднял свой в ответ.

Мы стукнулись костяшками пальцев, да так сильно, что потекла кровь.

(обратно)

Глава 14

Если и есть что-то «хорошее» в драке, так это то, что обычно она не продолжается долго. Особенно драка между таким полнейшим кошмаром, как вампиры Чёрной Коллегии, и людьми, что способны бросаться силой самого Созидания. Если мы поспешим, сможем догнать остальных ещё до того, как они доберутся на передовую.

Чем меньше людей, тем быстрее и легче передвигаться.

Мы оставили кладбище позади, отправившись на Восток, к берегам озера Мичиган. Нам встречалось всё больше бегущих людей, шум от криков, возгласов, приглушённого, напряжённого шёпота всё нарастал. Река в Плечах шёл не скрываясь по улице, с потерявшей сознание девушкой и Рамиресом на руках. Я трусил следом, а Слушающий Ветер, перекинувшись в поджарого старого пса, легко держался рядом со мной.

На перекрестке улиц Монтроуз и Хейзел большой отряд полицейских, направлял потоки прохожих, инструктируя всех двигаться к западу со всей возможной скоростью. Там был небольшой паб с внутренним двориком и единственным подъездом к нему, где посетители могли оставить машины. Несколько автомобилей перегородили проход в импровизированной баррикаде и полицейские со штурмовыми винтовками стояли за ней, нервно вглядываясь в темноту.

Позади них был организован пункт помощи пострадавшим и несколько работников скорой вовсю суетились, занимаясь спасением жизней в условиях боя. Там была где-то дюжина человек. Часть походила на беженцев, что пострадали, упав или угодив под обломки. Но трое были эйнхериями — поверьте, они выделялись, как байкеры в Ватикане — и их положение было значительно хуже.

Свет от большого костра в стальной бочке и дюжины факелов позволял видеть стены, окружавшие двор, до самой крыши. Три офицера, располагавшихся так, чтобы держать в поле зрения верхние части стены, наблюдали за ними.

Там наверху были пятна крови. Судя по всему, что-то пыталось перелезть оттуда, но встретило отпор. В такой ситуации свет действительно создавал много проблем. Находиться там означало, что тебе придется оставаться в пределах освещения, иначе придется работать вслепую в темноте, пока твои глаза медленно привыкают. Конечно, без света врачи «Скорой помощи» не справились бы со своей работой. Это несовершенный мир.

Сейчас выстрелы звучали ближе и громче. Я мог различить отдельные выстрелы. И слышать крики. Крики на поле боя не похожи на те, что вы могли слышать по телевизору. Это пронзительные высокие визги и кашляющие, сдавленные выдохи. Не все из них могли издавать люди, но с того места, где я стоял, они звучали почти одинаково.

Я остановился перед краем освещенного пространства вокруг оборонительной позиции, и сказал:

— Река, возможно, вместо того, чтобы идти ко всем этим милым испуганным офицерам со штурмовыми винтовками наперевес, тебе следует позволить мне отнести девушку туда?

— Хм, — ответил Сасквоч. — Что же. Очки-то я потерял. Пожалуй, так будет проще.

Я забрал у него девушку и понёс на руках. Старый пес легко потрусил рядом со мной, двигаясь с легкостью гораздо более юного существа. Я вышел на свет, с девушкой на руках и позвал:

— Эй! Полиция! Тут со мной девочка, ей нужна помощь!

Стволы винтовок развернулись ко мне, и я взмолился, чтобы никто из полицейских не спустил с перепугу курок. Будет просто отстойно, если меня случайно подстрелят.

— Не двигаться! — рявкнуло несколько копов из-за баррикад.

Я подчинился.

— Двигайтесь к западу, сэр! — одновременно прокричали другие.

— Так как поступить, парни? — закричал я обратно. — Я не могу одновременно не двигаться и двигаться к западу.

За баррикадами послышалась возня. Оттуда выступил один из офицеров, и темное, хмурое лицо под коротко подстриженными седыми волосами пробуравило меня взглядом.

— Дрезден? — окликнул он. — Это ты?

— Роулинз! — обрадовался я.

Старый детектив провел много времени в Специальных Расследованиях. Нам случалось работать вместе раньше. Это был коренастый мужчина с довольно выразительным лицом, а костяшки его пальцев были покрыты старыми шрамами. Дробовик в его руках казался продолжением конечностей, и я ему доверял.

— Какого дьявола, мужик? — удивился я. — Я думал ты в отставке.

Он поморщился и кивнул в сторону выстрелов.

— Еще пару недель.

Я указал на девочку.

— Мне нужно оставить ее с кем-то. И у меня еще куча дел. Я могу войти?

— Не знаю, парень. Как меня звали, когда мы встретились в первый раз?

— Представитель Власти, — ответил я.

— Сойдет, — сказал он. Затем кивнул другим офицерам за баррикадой. — Пропустите его.

Я пронес девушку через улицу и сквозь узкую щель между машинами, где мне пришлось идти боком, чтобы ориентироваться. Роулинз встретил меня внутри и повел к распределительной зоне.

У меня ушла секунда, чтобы понять, что практически каждый коп здесь не сводит с меня глаз. Я слышал, как они переговаривались друг с другом. Должно быть, они выпустили достаточно пуль, чтобы у них звенело в ушах, потому что их бормотание звучало громче обычного.

— Это он? — спросил кто-то.

— Чародей Дрезден, да.

— Он что, настоящий?

— Чертовски на это надеюсь. Ты видел те штуки?

— Брехня. Он просто шарлатан.

— Смотреть в оба! — гаркнул Роулинз им всем. — Вы что, думаете это какой-то долбаный цирк?

Это сработало. Они затихли и вернулись к наблюдению за темнотой.

Роулинз подвел меня к импровизированной кровати, сделанной из лежащего на земле складного стола со слоем мягкого пенопласта поверх него. Я положил девушку на него, и санитар с кожей почти такой же темной, как у Роулинза, наклонился, чтобы осмотреть ее.

— Ламар, — узнал я. — Давно не виделись.

— Это потому что я держусь подальше от тебя и этой твоей странной хрени, Дрезден, — сказал Ламар.

Ламар был одним из самых благоразумных людей, что я знаю.

— Тогда что ты здесь делаешь? — поинтересовался я.

— Свою работу. — пожал плечами Ламар. Он приподнял веко девушки, проверил ее пульс стетоскопом и порылся в аптечке рядом с собой. — Твоих рук дело?

— Не в этот раз, — сказал я. — Честно.

— У-у-гу, — протянул он, вкладывая скептицизм в оба слога.

— Не всегда же мне быть виноватым, — вздохнул я.

— Ну конечно, — отозвался он. С еще большим скептицизмом. Он достал из аптечки маленький бумажный тюбик. Он разломил его пополам и помахал сломанными концами перед носом молодой женщины. Она вздрогнула и резко дернулась, широко раскрыв глаза. И закричала.

— Отойдите, вы оба, — бросил Ламар. — Не мешайте работать.

Мы с Роулинзом обменялись взглядами и так и поступили. Он поманил за собой и направился к пустующему углу двора. Я последовал за ним.

— Что за чертовщина творится? — вполголоса просил меня Роулинз, как только мы оказались за пределами слышимости. — Монстры с пушками на стенах, парни с копьями, стреляющими взрывами, проклятые наемники с военным снаряжением. Что, черт возьми, происходит?

Я сделал глубокий вдох, чтобы попытаться придумать, наиболее сжатый ответ.

— Плохие парни с моей стороны улицы решили уничтожить Чикаго. И все монстры и чудики в городе собрались дать им бой.

Мгновение Роулинз таращился на меня, прежде чем выдавить:

— Дерьмо.

Роулинз оказался даже более лаконичен, чем я.

Я взглянул на Ламара, который помогал девушке сесть. Она безудержно рыдала и тряслась, а он пытался заставить ее выпить воды.

— Мне пора идти, дружище. — сказал я. — Каждая минута здесь стоит мне чьей-то жизни.

— Где Кэрри?

В свое время Роулинз дружил с отцом Мерфи. Он был единственным из всех кого я знал, кто осмеливался называть ее уменьшительным именем.

— В безопасности, насколько это возможно.

Он поджал губы. — Бьюсь об заклад, она просто в восторге от этого. Наклонившись, он ласково потрепал собаку за уши и покосился на моё бедро. — Твой [i]учебный[/i] пистолет с разрешением?

— Нет.

Он кивнул. — А мне кажется — да. Патронов-то хватит?

— Сегодня, похоже, не хватит.

Роулинз хмыкнул. — Боюсь, ты прав. — Он наклонился чуть ближе и очень тихо сказал: — Рудольф и его напарник как раз собирались объявить тебя в общий розыск, когда связь нарушилась. Думаю, что они заставят всю полицию Чикаго искать тебя, как только всё снова встанет на свои места.

— Какая прелесть. — вздохнул я. — Зачем говорить мне об этом?

— Ты нравишься Кэрри. А Рудольф мудак.

— С этим трудно поспорить.

Его зубы сверкнули белоснежной улыбкой.

— Удачной охоты, Дрезден.

Вместо ответа я сжал его плечо, затем развернулся и направился обратно со двора навстречу Реке и Рамиресу.

— Две недели, — пробормотал Роулинз, когда я ушел. — Я умру от отравления клише.

Я ушёл обратно в темноту и тут же ослеп, не видя ничего вокруг. Я спотыкался и оступался, но пёс оставался рядом со мной, прижавшись плечом к моей ноге, направляя меня. Я продолжал идти в том направлении, которое знал и старался не ворчать, бездумно шагая вперед.

— Я лишь говорю, — произнёс рокочущий голос Реки в Плечах, — что ты просто обозначишь на лице улыбку, а потом у нас будет пиар-акция. Людям нравятся чревовещатели.

В ответ Рамирес произнес устало и растерянно: — Для установления отношений между Лесными людьми и человечеством в целом, может потребоваться нечто большее.

— С чего-то надо начинать, — сказал Река в Плечах.

— И ты всерьёз хочешь начать с выступления чревовещателя? — Спросил Рамирес. — Может быть, сначала нам стоит пережить эту ночь. А потом хорошенько это обмозговать.

— М-м-м-м, — Пророкотал Река в Плечах. — Пожалуй, разумно.

Моё зрение достаточно адаптировалось, чтобы различать неясные силуэты, и я сказал: — Ладно ребята. Давайте двигаться дальше.

Псина вырвалась вперёд и подпрыгнула, взмыв в воздух уже ястребом.

Блин. Мне точно стоит научиться проделывать такие штуки.

— Хорошо, — сказал я, — а мы...

Река в Плечах сгрёб меня другой рукой и прыгнул вперёд.

Не знаю, хватал ли тебя когда-нибудь Снежный человек или нет, но это не то, что можно забыть. Я довольно крупный парень. Река поднял меня, как ребёнка. И когда он помчался...

В общем-то, он не бежал в обычном смысле этого слова. Это больше походило на чередующиеся прыжки на каждой из ног, покрывающие тридцать футов за один шаг. Река разогнался с нуля до пятидесяти миль в час за три шага, и, чёрт побери, чуть меня не сломал в процессе.

Когда мы добрались до Монтроуз и Кларендон, пальба стала зачительно интенсивнее.

На левой стороне Монтроуз сверкало стеклом и сталью большое офисное здание в стиле ар-деко. Первые два этажа занимал открытый гараж. Его захватили эйнхерии и с обоих уровней гаража, вспышками света и громовыми раскатами, гремела стрельба в сторону Кларендон-парка. На правой стороне улицы было ещё одно офисное здание, почти того же размера, что и напротив. Я мог разглядеть команды стрелков на его крыше, посылающие особенно мощные одиночные выстрелы в сторону парка из тех огромных снайперских винтовок, что делает Барретт.

Парк бы полон теней и движения. Ловчие и осьмиконги рвались вперёд, передвигаясь стремительными рывками — быстрее, чем смог бы любой человек. Защитники города сосредотачивали огонь на Ловчих, и не без причин — в нижних стенах гаража уже было пробито несколько впечатляющих дыр и там же виднелись уродливые обгоревшие останки. Штурмовые винтовки отлично справлялись с несколькими первыми Ловчими из одной стаи, но к тому времени, когда оставшиеся дорастали до Халка, в дело вступал Ронни Барретт.

Осьмиконги не представляли серьёзной угрозы — пока не подбирались поближе. У обезьяноподобных кальмаров верхняя часть принадлежала гориллам, которым прикрутили шасси от осьминогов. Отсюда и осьмиконги. Хорошо, они не использовали шимпанзе, иначе пришлось бы называть их осьмипанзами. А это бы глупо звучало.

Осьмиконги были способны скользить по земле с огромной скоростью и, когда они взбирались на стены, размахивая щупальцами, они не особенно замедлялись. У каждого было большое, грубое на вид оружие, напоминающее те старые мушкетоны, только многозарядные. Осьмиконги не тянули на снайперов. На самом-то деле они даже не целились. Они просто направляли стволы в нужную сторону и нажимали курок, выстреливая чем-то типа картечи, если побитый бетон вокруг гаража мог служить показателем.

— Дрезден! — позвал резко Река. Сасквоч бесцеремонно сгрузил меня на ноги, куда-то тыкая пальцем.

Я пригляделся. Здание на южной стороне улицы, где засели эйнхерии-снайперы, почти утонуло во мраке, но я видел достаточно, чтоб различить очертания дюжины осьмиконгов, которые как-то смогли обогнуть кирпичное здание и теперь взбирались на крышу, заходя на них с тыла. И, наверняка, изгваздали следами гигантских присосок все окна.

— Думаешь, справишься с ними? — спросил я его.

Река опустил Рамиреса вниз куда осторожнее, свирепо сверкнул тёмным взглядом под густыми бровями и бросился в том направлении, на ходу исчезая за завесой. Через минуту что-то схватило одного из самых нижних осьмиконгов, раскрутило по кругу и разбило о землю, как шарик с водой. Я смог разглядеть, как размытая фигура прыгнула вверх, сразу поднявшись на футов пятнадцать по стене здания, выбивая пыль из кирпичей, когда Река в Плечах вероятно впивался в них пальцами, чтобы получше схватиться. Он начал взбираться на здание, хватая осьмиконгов сзади и либо разбивая им черепа о кирпичи, либо просто швыряя их вниз — навстречу чудовищной смерти.

Было бы трудно пожелать более крутого напарника.

— Хосс! — окликнул меня Эбенизер.

Я обернулся в сторону своего деда, который махнул мне рукой со второго уровня гаража. Он поманил меня вверх и я поднял кулак, показав, что понял его.

— Можешь идти? — спросил я у Карлоса.

Молодой Страж бросил на меня недовольный взгляд и захромал вперёд в своем лучшем темпе, придерживая сломанную руку, чтобы она не болталась. Я последовал за ним.

К тому времени, когда мы добрались до второго уровня гаража, старик находился на его переднем краю, выходящем на парк. Выстрелы грохотали вокруг него, но Чёрный Посох был истинной машиной для убийств в Белом Совете. Среди Стражей ходили слухи, что щит старика как-то выдержал залп из главных орудий немецкого линкора в Первую мировую. Я не знал, правда ли это, но картечь отскакивала от него мелкими брызгами искр, не имея малейшего шанса пробиться.

Старик задумчиво посмотрел вниз на парк, не обращая внимания на приближающийся огонь, а затем кивнул, поднял кулак, промолвил какое-то [i]слово[/i] и собрал в ладони правой руки сферу раскалённого добела света. Он взмахнул запястьем, и огненный шар пронёсся над парком, заставив яростно вспыхнуть ближайшее дерево.

Осьмиконги завизжали и вывалились из него на голую землю, где пламя их прекрасно подсвечивало.

Эйнхерии разразились шумным восторгом и одобрением, их оружие рявкнуло, буквально сметая всех осьмиконгов, упавших на землю.

— Давай ещё разок, seidrmadr!

— Задай им жару, чародей!

Старик сделал им одолжение и ещё одно дерево вспыхнуло с тем же итогом.

Я услышал крик ястреба, а затем разряд молнии ударил с небес, врезавшись в ряд припаркованных вдоль дороги машин, укрывавших врагов. С серией ухающих взрывов машины окутались пламенем.

Из парка доносились крики ярости и боли, но враг подбирался всё ближе и ближе. Один из эйнхериев положил винтовку, взял гранатомет с револьверным магазином и быстро послал полдюжины гранат в парк, каждый выстрел звучал как «фуунт». Он использовал патроны с белым фосфором. Побоище впечатляло, но осьмиконги продолжали бессмысленно рваться вперед —

— и вдруг, воздух расколол внезапный звук.

Это было похоже на горн — если бы горн был размером с «Бьюик». Низкий, хриплый звук духовой бронзы. И это было громко. Гремело, как гром. Настолько громко, что задрожал бетон под моими ногами.

А потом я увидел его.

Он шагал вперед, к берегу озера, и его чёрные волосы, намокшие от озёрной воды, липли к черепу.

Гигант.

Самый настоящий, взаправдашний великан. Йотун.

Чертами лица он был грубоват, борода и волосы заплетены в огромные косы, на нем были доспехи и снаряжение воина-викинга — только намного большего размера. В руках он держал рог, сделанный Бог знает из какого зверя, и пока я смотрел, он поднес его к губам и снова затрубил, сотрясая город.

Мне вспомнились следы на пляже, и я расхохотался.

И затем ...

Появилось больше великанов.

Выходя из озера, они шли по прямой линии, по двое, каждый в доспехах, татуировках, с огромными мечами и топорами грубой работы. Один из великанов запутался в ветвях дерева, с рычанием повернулся, и его двенадцатифутовый меч вспыхнул пламенем и пронёсся сквозь дерево, как будто это был просто сорняк, нуждающийся во взбучке. Но этого ему показалось мало, и он повернулся к машине, припаркованной рядом с ним, расколол её пополам ещё одним ударом меча и отбросил отдельные куски на сорок ярдов.

Первый великан снова дунул в рог.

Остальные ответили рёвом и запели басом боевую песню на каком-то грубом, неразборчивом языке.

Стрельба прекратилась.

Оглянувшись, я увидел, что эйнхерии смотрят на приближающихся бегемотов с открытыми ртами и горящими глазами.

А потом здоровяк с гранатомётом завопил от радости: — ЙОТУНЫ! ЙОТУНЫ ИЗ МУСПЕЛЬХЕЙМА!

И эти чёртовы психопаты взревели от возбуждения и заорали свою собственную военную песню в ответ.

Йотуны сфокусировались на парковке и зарычали от ярости при звуке этой песни.

Затем они помчались прямо на нас.

(обратно)

Глава 15

Стоя на верхнем этаже парковки, мы были на уровне глаз Йотунов. Но легче мне от этого не становилось. Это означало лишь то, что я отчётливо видел выражение гнева на каждом появляющемся лице, когда они либо взбирались и перепрыгивали через мост Лейк-Шор-драйв через Монтроуз, либо пригибались, подныривая под него и поднимаясь вновь.

Самым страшным было то, что они двигались очень быстро. Скорость их ходьбы равнялась моему бегу. Бегая, они двигались со скоростью автомобиля.

Я почувствовал, что мои руки дрожат от чистого, неподдельного страха. Не имеет значения, насколько ты хорош в бою — масса имеет значение, а сейчас злые и плохие ребята, которые на меня надвигались, были [i]гораздо больше[/i], чем когда-либо прежде.

— Ну и ну, — сказал я.

Эбенизер шагнул вперёд и встал рядом со мной, с блестящими глазами. Огонь факела отражался от его лысой, гладко выбритой макушки. — Такое, Хосс, — сказал он, — не каждый день увидишь.

Эйнхерии вокруг меня побросали свои винтовки. Вместо них они вытащили мечи и топоры, смеясь и распевая песни. Группа из нескольких человек подбежала с ящиками, сделанными из тяжелых композитных материалов, и открыла их, показав брикеты, которые, как я предположил, были некими взрывчатыми веществами. Они принялись вытаскивать их вместе с маленькими трубчатыми детонаторами, которые они зажимали в зубах на манер кубинских сигар.

— О'кей, — произнес я. — О чем, черт побери, думают эти ребята?

— Они думают, что эти гиганты вот-вот ворвутся в это здание и обрушат его вокруг нас всех, — просветил меня Эбинезер.

— И что мы будем с этим делать? — спросил я.

Послышались мягкие шаги, а затем Старейшина Совета Кристос встал рядом со мной, пристально глядя на приближающегося Йотуна. Он тяжело дышал, а его лицо выглядело посеревшим и истощенным.

— Все готово, — сказал он Эбинезеру.

— Отлично, — ответил мой дед. Он наклонился вперед, пристально вглядываясь в землю на ближней стороне парка. — Хосс выиграй для меня немного времени.

— Я? — пропищал я.

— М-м-м... Ну, или мы умрем, — спокойно сообщил он. — Это огненные великаны. Если мы не остановим этих тварей здесь, они пройдут прямо сквозь нас и превратят город в печь, пока Титан будет сидеть и хохотать.

Тем временем, я ощущал толчки, когда их ступни, более толстые и широкие, чем у человека, грохотали по земле, словно авангард землетрясения.

— Карлос, защищай меня, — сказал я. — Я собираюсь бить всем, что у меня есть.

Без единого слова Рамирес воздел левую руку и воздух передо мной затрепетал бледно-зеленым диском света, по которому шла рябь, подобно воде. Не прошло и секунды, как вражеский огонь обрушился на него с одной из сторон, видимо выстрелы из оружия октоконгов. Картечь попала в щит Рамиреса и, пройдя сквозь него, разлетелась струей металлического песка.

Йотун приблизился до расстояния в двести ярдов.

Я поднял правую руку с зажатым в ней посохом и собрал свою силу, потянувшись к холодному, беспощадному источнику Зимы, которая теперь жила во мне.

Сто пятьдесят ярдов.

Глубоко внутри себя, я коснулся запаса Огня Души, дарованного мне много лун назад. Огонь Души был чистейшей силой Творения во Вселенной, оставшейся после рождения самого мироздания. Ангелы обладали Огнем Души, и один из них дал мне его достаточно, чтобы хватило до конца жизни. Огонь Души не делает магию мощнее, если быть точным, он делает ее более существенной. Будучи силой самого Созидания, Огонь Души лучше всего подходил для сотворения и защиты, и то что я замыслил потребует его в достатке.

Сто ярдов.

Из меня начал изливаться холодный голубой свет. Его хватало, чтобы высветить каждого октоконга на местности, а щит Рамиреса сиял все ярче и ярче. Я изо всех сил старалась не вздрогнуть, когда усиливающиеся брызги свинца хлестали меня по груди и лицу.

— Гарри, — прохрипел Рамирес. — Гарри.

Пятьдесят ярдов.

Мысленно я смешал силу источника Зимы с Огнем Души.

Моя голова взорвалась чистой агонией, когда энергии встретились — и впились друг в друга, превращаясь в грозовой тайфун в моих мыслях. Иней покрыл мои ногти и растекся по двум футам посоха по обе стороны от моей руки, сжимающей его. От меня исходили небольшие облака пара, когда холод Зимы столкнулся с жаром летней ночи.

— Infriga! — взревел я, указывая посохом на землю сбоку от наступающей линии Йотунов.

Сила потекла из моего сердца в древний дуб моего волшебного посоха, сосредоточиваясь и концентрируясь по всей длине в резных рунах и символах. Инструмент дергался в моей руке, как пожарный шланг под высоким давлением, и мне пришлось сжать его обеими руками и напрячь каждый мускул, чтобы удержаться на месте. Руны светились таким же ярким зелено-золотым светом, как глаза Альфреда с Предела Демона.

Завывающее копье ледниково-голубого, ясного, видимого, абсолютного холода хлынуло в ночь. Сам летний воздух протестующе закричал от внезапного, дикого изменения температуры, с кипящим облаком пара и тумана вокруг меня. Луч ударил в землю перед приближающимся Йотуном — и там, где этот луч прошел, образовалась стена совершенно прозрачного льда, двадцать футов толщиной, тридцать футов высотой, изгибающаяся вперед, подобно прибойной волне.

Воя в унисон стенающему воздуху, я направил луч слева направо поперек пути надвигающегося Йотуна, который столкнулся с моим барьером со всей силой и инерцией грузового поезда. Раздался оглушительный рев, серия ударов, и трещины пробились сквозь прозрачный лед паутиной безумных линий.

Но стена устояла.

Я бессильно обмяк, когда остатки энергии, потраченной на заклинание, покинули меня, и упал бы, если бы Рамирес меня не поддержал. Мое зрение на секунду размылось и я провел рукой по глазам, где на ресницах намерзли ледяные кристаллы, стирая зимнюю пелену, что закрывала обзор.

К тому времени, как я прочистил глаза, Йотуны ревели. Их мечи и секиры загорались огнём, словно их окунули в напалм и подожгли. Пылающие клинки обрушились на Зимний лёд с гулким треском, подобным рёву пушек. Свет, пробиваясь сквозь призму медленно разрушающейся стены, танцевал, лихорадочно меняя оттенки. Взрывы осколков льда разлетались смертоносными ливнями. Визжащие струи пара вырывались с каждым ударом, некоторые свистели, как призрачные адские поезда.

Я перевел взгляд на своего деда. Твёрдо расставив ноги, Эбинизер держал руки по бокам, повернув ладони к земле и широко разведя пальцы. Сам воздух дрожал вокруг него от силы разнообразных энергий.

Моя ледяная стена треснула и обрушилась за считанные секунды, Йотуны долбили и рубили её, не взирая на смертоносные выбросы пара.

Но нескольких секунд было достаточно.

Старик открыл резко глаза, оскалив в напряжении зубы, развернул к верху ладони и поднял их — медленно и дрожа, как будто они несли вес, слишком немыслимый, чтобы его можно было с легкостью оценить, и прорычал:

— Plimmyra.

Йотуны с криком рванулись вперёд, громыхая сапожищами...

... а потом сама земля забурлила и просто проглотила их без церемоний. Йотуны повалились с оглушительными воплями смятения и ярости, утопая в земле, которая ещё мгновение назад была твёрдой, а теперь, насколько я понял, была настолько залита водой, что превратилась в нечто похожее на зыбучий песок.

Гиганты бились и боролись, и я обернулся, посмотреть на своего старика. Дрожа и задыхаясь, пока энергия заклинания покидала его, он оперся рукой о бетонный край гаража, переглянувшись с Кристосом. И затем эта парочка стала хихикать, наполовину из-за усталости, наполовину от удовлетворения.

Предводитель эйнхериев секунду радостно пялился, как Йотуны неуклюже барахтаются и спотыкаются друг о друга, а затем издал ликующий клич, вскинул топор и просто перемахнул через перила на улицу, что была в двадцати футах под нами. Остальные возрожденные воины хлынули следом, волной радостных воплей. Мне показалось, я слышу, как ломаются лодыжки, когда они ударялись о землю.

Им было просто плевать.

То, что последовало за этим... принадлежит к тем событиям, что снятся мне до сих пор время от времени.

Это было как смотреть на что-то из мифологии. Воины с топорами и копьями с криком бросились на Йотунов. Их вес был совершенно ничтожен по сравнению с весом гигантов, и они бежали по затопленной земле с не большим трудом, чем по умеренно грязному полю.

Полыхающие оружие Йотунов взлетело и опустилось. Но если расстояния гиганты покрывали стремительно, они были просто слишком огромными и чересчур ограничены в движениях, чтобы реагировать с достаточной скоростью. Норвежские воины подныривали, отпрыгивали и уклонялись, когда гигантское оружие пыталось скосить них. В основном эйнхерии были успешны. Но я видел как одного раздавило, как насекомое, ударом йотунского топора. Ещё одного насадило словно свинью на вертел, и человек закричал, когда пылающий меч поднял его высоко и превратил его внутренности в облако черного пепла. Ещё одного сгребла мясистая ручища с толстыми пальцами и гигант просто поднял человека к своему широкому рту — и откусил ему голову вместе с плечами с тем же усилием, какое я бы потратил на шоколадного кролика.

Десятки эйнхериев встретили ужасную судьбу.

А затем настал их черёд бить.

Йотуны могли быть огромными, но эйнхерии знали, как с ними сражаться. В то время как часть воинов отвлекала оружие Йотунов на себя, жертвуя жизнями, другая часть использовала возможность проскочить, купленную смертью товарищей. Их большие мечи и топоры начали подниматься и рубить пойманных в ловушку Йотунов. Эйнхерии вонзали клинки между громадными кольчужными звеньями в нужных местах и, при возможности, рубили Йотунов по бедрам и по промежностям. Гиганты были огромны, но они были из плоти и крови.

Жестокость сражения была за гранью всего, что можно увидеть в кинотеатре. Кровь Йотунов текла небольшими реками. Один сгусток крови попал предводителю эйнхериев прямо в лицо и тот вспыхнул, как человеческий факел, — и пока он горел, он не прекращал рубить топором, пока чёрным обугленным манекеном не рухнул на землю. Дюжина эйнхериев разом прыгнула на грудь Йотуна. Двое из них были раздавлены насмерть при этом, но остальные, пересилив гиганта, опрокинули его на спину в зыбучий песок и продолжали с криком рубить ему лицо и шею, до тех пор, пока меч другого Йотуна не пронёсся над землёй на уровне бёдер и не разорвал их всех пополам.

Другой эйнхерий подпрыгнул, чтобы вонзить нож Йотуну в бедро, повиснув на нём, и втыкая другой рукой детонатор в свой брикет из взрывчатки. Он взорвался с громким кашляющим звуком, толкнув меня в грудь — и оторвал Йотуну ногу посередине бедра, отправив его умирать на земле.

Йотуны убивали эйнхериев целыми пачками — но викингам было плевать.

Они гибли под боевые кличи, хохот и песни, встречая участь более страшную, чем я мог бы представить или хотя бы описать.

И, видит бог, они забирали Йотунов с собой.

Предводитель Йотунов, тот что был с рогом, пробился до края зыбучих песков и опустил одну ногу на твёрдую почву. Ястреб пронзительно, с вызовом, закричал и ринулся с неба, проносясь параллельно земле на бешеной скорости. И обернулся чёртовым четырнадцатифутовым африканским слоном, перед самым Йотуном.

Слушающий Ветер ударил предводителя Йотунов со скоростью ястреба и массой слоновьей туши, и рёбра размером с деревья сломались с почти громовым треском. Йотун рухнул обратно в топкую землю, а бивни слона разорвали его лицо и горло, пропахав плоть и вырывая в ней дыры с дикой необузданной силой и мощью.

Затем до места схватки добрались осьмиконги и Ловчие, что следовали по пятам за Йотунами. Из небоскреба через улицу на них обрушился шквал огня, но это не смогло их остановить. Преимущество атакующих обернулось против эйнхериев. Ещё трое исчезли во взрывах, хохоча как безумцы и забирая жизни врагов вместе с собой.

Но фоморов было больше, чем эйнхериев.

Расклад поменялся.

Как только это случилось, мир внезапно затих, как будто реальность сделала глубокий вдох и затаила дыхание. Бетон под моими ногами слегка задрожал, в воздухе повисло чудовищное напряжение, а затем со стороны озера выстрелил столб красно-белой энергии исключительной мощи. Он ударил по небоскребу, где команды стрелков Марконе сеяли хаос среди врагов, и пересёк его, превращая в сплошные руины.

Здание разбилось, словно игрушечное.

Я стоял и в шоке смотрел, как мощь Ока Балора разносила современный небоскреб, как будто он был построен из пробкового дерева. Окна разбились. Сталь расплавилась и потекла, словно вода. Здание застонало в агонии, а затем просто обрушилось само в себя в ревущих потоках огня, дыму и в чудовищной буре поднявшейся пыли.

В считанные секунды целое сооружение, созданное трудом и волей тысяч мужчин и женщин, было низвергнуто в дым и груду булыжников.

Этниу явилась на поле боя.

Последний Титан пришла уничтожить Чикаго.

Я пошатнулся, когда нас проглотило облако пыли, а затем снова отпрянул, когда секундой позже широкая, уродливая фигура Йотуна сгустилась из марева и издала рёв, высоко занеся свой топор, что держала в обеих руках, над гаражом.

— Бежим! — крикнул старик.

А потом громадный пылающий топор обрушился на потолок прямо над нами и расколол мир.

(обратно)

Глава 16

Времени не было.

Я толкнул Эбенизера, убирая его с пути падающего камня. У Рамиреса возникла та же идея, когда он потянул с другой стороны, и он приложил больше усилий, чем я. Они успешно уклонились.

Несколько тонн бетона, плюс один топор йотунского размера рухнули прямо на меня.

Кто-то врезался в мое бедро, в прыжке полузащитника. Удар сбил меня с ног и оттолкнул в сторону, когда крыша с грохотом обрушилась, подняв облако пыли и дыма. Я закрыл голову руками и кубарем покатился в направлении, которое вероятно было в другой стороне от всех этих падающих обломков, смутно осознавая, что кто-то еще рядом со мной делает более-менее то же самое.

К тому времени, когда я сообразил оглядеться, я уже оказался на краю неровной дыры в полу гаража, ведущей на нижний уровень.

Около меня, в покрытом серой пылью белом плаще, стоял Баттерс в своих спортивных очках. Жилистый коротышка был одет в тактическое снаряжение и один из бронежилетов Черити Карпентер, в этот раз сделанный из титановых чешуек, прикрепленных к кевларовой подкладке. Его копна черных волос торчала во все стороны, также почти полностью покрытая пылью.

— Господи, помилуй! — проговорил он. — Это что, был великан с пылающим топором?

— Баттерс! — воскликнул я.

Коротышка подмигнул мне сквозь пыль на своих очках и сверкнул внезапной широкой ухмылкой.

— Эй, — сказал он, — я же только что спас тебе жизнь! Сэр Уолдо к твоим услугам, приятель.

Снаружи гаража взревел Йотун. Тени зашевелились среди пыли и дыма, когда существо отвело топор назад и описало им горизонтальную дугу. Мы оба вжались в пол, как только могли, все еще прикрывая головы руками, когда оружие пронеслось через гараж, словно шар-баба для сноса зданий.

Куски бетона гремели вокруг, как выстрелы из какой-то немыслимо большой пушки. Один осколок попал мне в бедро, пробив заколдованную кожу моего пыльника. Это было все равно, что получить скользящий удар кувалдой, и даже невосприимчивость Зимы к боли не могла блокировать нечто столь сильное. Я испустил крик, который по крайней мере на пятьдесят процентов состоял из чистого удивления.

— Отступаем! — пронесся по полю боя рык Эбинезера. — Перегруппироваться в следующем квартале!

Баттерс вскочил на ноги. Маленький человечек никогда не был в той физической форме, которую можно было назвать устрашающей, однако последние несколько месяцев тренировок с Карпентерами, чтобы стать Рыцарем, сделали его быстрым и крепким, как гвоздь.

— Ну же!

Одна из моих ног вроде как попросту бесполезно волочилась, но я сумел опереться на другую, держась за посох обеими руками, кашляя и задыхаясь от пыли в воздухе.

Мир задохнулся и снова окрасился алым, красный свет затопил всё вокруг, пробиваясь сквозь мглу войны. Воздух завопил с неестественной силой, когда Око Балора обрушило на город мощь необузданного разрушения, и моё сердце испуганно затрепетало. Я лишь однажды сталкивался с разрушительной силой такого порядка. И это произошло по воле самого падшего ангела — но даже тогда эта мощь была тщательно отмерена и целенаправлена.

У Этниу не было подобных ограничений.

Воздух и земля содрогнулись, когда еще одно здание, где-то снаружи во мгле, рухнуло вниз.

Баттерс, пошатываясь, подошел и подхватил меня под руку, чтобы помочь двигаться дальше.

— Что это было?

— Магическое супероружие, — просипел я. Мы поспешили к спуску, ведущему на первый уровень. Я не мог сказать, кто остался в гараже — удушливая пелена была чертовски густой. — Мы пришли сюда, чтобы оказать поддержку людям Марконе. Думаю, мы оказали достаточно сопротивления, чтобы Этниу пришлось достать игрушки посерьезнее.

Я закашлялся, сплюнул и продолжил:

— А ты что здесь забыл? Мистер Радость устроил так, чтобы ты оказался там, где нужен?

— Э-э... — протянул Баттерс. — Ну, только не злись, Гарри.

— Что? — вопросил я, возможно прозвучав немного рассерженно.

— Мы с Саней, типа, свалили от Мака, — ответил он.

— Баттерс... — предостерегающе начал я.

— Мы проголосовали! — поспешно сообщил он.

Мы как раз добрались до конца спуска, когда я услышал звук позади себя и оглянулся, чтобы увидеть троицу осьмиконгов,приближающихся... каким-то причмокивающим ползучим скольжением по земле. Мутанты-гориллы скалили зубы в яростной гримасе, и размахивали странным оружием в руках.

Я вскинул свой браслет-щит, наполнил его своей волей и поднял купол искрящегося зелено-золотого света, легко различимого во мгле и пыли, как раз в тот момент, когда их оружие начало стрелять.

Я усомнился в мудрости врага, снарядившего осьмиконгов этим подобием дробовиков. Но эта мысль была неверной. В хаосе объятого пламенем города, когда темнота и дым ограничивали видимость, никто не был в состоянии иметь приемлемый обзор — уж точно не такой, что подходил бы для мало-мальски прицельной стрельбы. «Палить куда-то туда» из дробовиков, вероятно было наиболее точным вариантом в подобных условиях.

Я бросил свой посох, потянулся за собственным охотничьим ружьем в чехле, и тут же вспомнил, что это посох помогал мне держаться на ногах, а затем тяжело рухнул на Баттерса, который со стоном упал на колено.

Пока я падал, осьмиконги продолжали нещадно палить по моему щиту, и к моему ужасу, еще дюжина тварей роилась вдоль стен и крыши рампы, оставаясь вне линии огня продолжающего стрельбу первоначального трио.

Позади них появилась сфера колеблющегося света цвета морской волны. В дымке в центре сферы я различил высокую, стройную фигуру с лягушачьим лицом. Значит, один из самих фоморов гнал своих подопечных вперёд. Фигура подняла руку и послала потрескивающую зелёную молнию, врезавшуюся в мой щит.

Это было какое-то очень сильное колдунство. Мне удалось сдержать его, но потребовались нешуточные усилия и энергия, чтобы удержать щит на месте.

Нога дёрнулась, когда я попытался заставить ее работать, что было лучше, чем мгновением раньше, но недостаточно хорошо, чтобы вытащить меня из этого.

— Баттерс, убирайся отсюда! — Закричал я.

— Пока рано! — Ответил он. — Держи щит!

Моим ушам послышались бегущие шаги по пандусу — нет, по противоположному пандусу, ведущему на другую сторону гаража.

Заслоненный щитом фомор резко обернулся, и тут же раздался оглушительно дружелюбный голос:

— Привет!

И туман битвы исчез, выжженный серебристо-белым сиянием вокруг изогнутого сверкающего меча. Саня, рыцарь Креста, шесть с половиной футов мускулов, темнокожий и грациозный, описал сияющую дугу Эспераккиусом и казалось, что сам меч раздвигает и очищает воздух перед собой, когда движется. Он пробил магические щиты фоморов, словно их и не существовало, и прежде чем враг успел закричать, его голова слетела с плеч

Зубы верзилы сверкнули белизной на фоне тёмной кожи, когда он спокойно бросил что-то вниз среди осьмиконгов и плавно метнулся в сторону, взмахнув белым плащом.

— Граната! — Завопил я, — и послал ещё больше энергии в щит.

Через секунду раздался настолько плотный звук, что его можно было жевать, волна силы ударила в мой щит, перегрузив то, что мог выдержать браслет и обожгла мне запястье.

Осьмиконги падали со стен, раненые, оглушенные, некоторые издыхали.

Саня взревел и снова появился, атаковав их, с двух сторон окруженный парой здоровенных волков — Билли Борденом и Альфами.

— Только не высовывайся, Гарри, — проворчал Баттерс.

И с громким воплем неистовой ярости Фиделаккиус, клинок из чистого света, ожил в его руках, и Баттерс взбежал по пандусу, а плащ развевался за его спиной.

У оборотней и рыцарей ушло на всё про всё секунд десять.

Затем раздался басовитый рокот позади меня, и появилась Кэррин Мёрфи, одетая в свою мотоциклетную куртку и ехавшая на своем старом Харлее, она остановила рычавший мотоцикл, вытянув здоровую ногу для поддержки.

Я посмотрел на мотоцикл. Потом на неё. — Как это?

— Я так-то и не держу этого престарелого малыша за решёткой, — сказала она. Ордо Лебес много лет делает это для меня. А мотоцикл — то единственное, что может проехать по улицам. Она огляделась вокруг, а затем поднялась по пандусу. — Идём. Их всё больше и больше выползает из озера. Она вытащила из кармана рацию, включила её и сказала в микрофон: — Это Валькирия, Золотой Ускоритель у меня.

— Эй, — возмутился я.

— Принято, Валькирия, — раздался спокойный голос по радио. Марконе. — Имейте в виду, что Зима Один выбрала себе позицию. Все оставшиеся на севере силы собираются в Ригли. Командование противника повернуло на юг. Я рекомендую...

Мир вновь окрасился в красный цвет. Алый свет залил ночь и оставил нас в глубокой тени. Радио Мёрфи взорвалось дождём искр. Дрожащий рёв, последовавший за ударом Ока, на этот раз был менее свирепым. Этниу находилась дальше, чем ранее.

— Сукина дочь, — раздраженно выругалась Мерфи. Она отбросила рацию в сторону и на секунду сунула руку в карман пальто. — Мой мотоцикл достаточно старый, чтобы магия не влияла на него, а наши рации в командном пункте защищены, однако полевые средства связи долго не продержатся.

Она достала батарейку из другого кармана и принялась засовывать ее в прибор.

— А я тебе говорил, — заявил Баттерс. Он снял с плеч рюкзак, который носил под плащом. — В них недостаточно вакуумных трубок.

— Нам нельзя здесь оставаться, — сказал Саня, кивая на трупы осьмиконгов и фомора.

Сразу после этого, я заметил, как раны мертвого осьмиконга начали... пузыриться. Его темная кровь вскипела и потекла из ран с тихим шипящим звуком, заполняя воздух вокруг пандуса ошеломляющей вонью. Труп затрясся, будто вступив в химическую реакцию, а кусочки плоти отваливались от него и растекались в жижу.

Мерфи кивнула, сморщив нос, и поинтересовалась у меня:

— Ты можешь идти?

— Типа того, — ответил я. Мышцы моих ног напряглись, когда я велел им это сделать, но при попытке встать на конечность, она все еще безвольно подгибалась.

Она еще раз кивнула и сказала:

— Залазь на байк. Здесь нельзя оставаться. Полиция выводит всех к центру Чикаго-Луп и пытается эвакуировать.

Я поднялся на ноги и поплелся к Харлею. Я перебросил свою больную ногу через него во взрыве тактильного белого шума, и Мерфи развернула мотоцикл к выходу с задней стороны гаража, что была напротив озера.

— Просто любопытно. Как долго ты оставалась у Мака? — осведомился я.

— Достаточно, чтобы всех организовать, — сообщила она. — Нет смысла обсуждать с тобой подобные вещи, когда ты весь из себя такой рыцарь.

Я раздраженно открыл рот и тут же закрыл его.

— Тебе не нужно быть здесь, — в конце концов сказал я.

— Да, конечно. Обломись.

Я опустил подбородок на ее волосы и закрыл глаза. Я почувствовал, как ее вес переместился, когда она прижалась лопатками к моим ребрам. Это было лишь на мгновение, и в это мгновение я позволил себе чувствовать. Огромное облегчение, видя что с ней все в порядке. Огромный страх, зная что она в опасности. И боль. Утрату. Ужас. Смятение. Растерянность. Лишь миг я боролся с чувством, что все происходящее вокруг меня не может происходить, не может быть реальным.

Но оно было.

Кэррин нащупала мою руку и сильно сжала.

Я приник щекой к ее волосам и прошептал:

— Йошимо и Дикий Билл мертвы. Чендлер, возможно, тоже. Черная Коллегия. И я не знаю смогли ли Рамирес с моим дедом выбраться из гаража.

— Ох, Гарри... — выдохнув, прошептала она в ответ.

Мой желудок подпрыгнул. Глаза горели от слез, которые не смогут сформироваться, если я буду их удерживать. Что мне и следует делать. Сейчас нет времени горевать, нет времени на слезы.

Война оставляет вам очень мало времени на то, чтобы быть человеком. Это одна из самых пугающих ее реалий.

Я наклонил голову, ровно настолько, чтобы она почувствовала движение моего подбородка, и это мгновение прошло.

Четверо волков легко пробежали вперед. Двое заняли позиции по бокам от нас, и еще двое бесшумно заскользили впереди, а Саня и Баттерс трусили сзади, не сбавляя темпа, пока я работал над тем, чтобы моя раненая нога просто не подскакивала на дороге. Она восстанавливалась после удара, оглушенные мышцы медленно возвращали чувствительность, но в данный момент я все еще был практически хромым.

Не было никакой возможности ехать на Харлее с необходимой скоростью, не со всеми этими мертвыми автомобилями в виде препятствий. Я был удивлен, что эта штука вообще продолжала работать. Мерфи медленно и осторожно повезла нас через гараж и не выезжала из здания, пока один из волков не появился из дымки впереди нас, очевидно, сигнализируя, что все чисто.

— Гарри, — позвал Баттерс сзади.

Я повернул голову и взял рюкзак, который он мне протягивал. В рюкзаке что-то светилось.

Он с ухмылкой кивнул на ранец.

Я расстегнул его.

Внутри находился человеческий череп, выбеленный временем, древний и потертый — мой старый друг.

Пустые глазницы черепа внезапно заполнились огнями цвета углей от костра, которые вздрогнули, точно пробуждаясь ото сна. Боб был моим помощником большую часть моей взрослой жизни.

— Ого, здорово, Гарри! Давненько не виделись!

— Боб! — воскликнул я. Несмотря на все происходящее я оскалился в улыбке. — Как ты, черт тебя побери?

— Напуган! — пропищал Боб. — Как насчет того, чтобы мы все дали деру, куда глаза глядят?

— Не вариант, — сказал я. — Я работаю. Что за дьявольщина здесь творится?

Мир снова озарился красным. В этот раз я увидел, как луч разрывает на куски здание дальше к югу от нас, обрушивая его вниз, словно волна, смывающая замок из песка. Свет задержался в пространстве, окрашивая туман уродливым алым оттенком.

Секунду мы просто смотрели туда. Никто не проронил и звука.

— Очень плохое моджо, — взволнованно пролепетал Боб. — Я еще не видал ничего столь масштабного, босс. Количество энергии, летающей вокруг, больше чем она может выдержать.

— Больше, чем может выдержать что? — потребовал я ответа.

— Реальность, — сказал Боб. — Отчасти поэтому Туата с самого начала не поладили с фоморами. Балор и его тупое Око.

— Эй, погоди, — удивился я. — Реальность можно сломать? Такое может случиться?

— Разумеется может, — раздраженно ответил Боб. — Это... структура Вселенной, верно? А всякая структура имеет пределы. В том числе и точку катастрофического сбоя.

— Так значит, когда дракон Ферровакс бахвалился, что может расколоть мир...

— Он не шутил, — закончил Боб, энергично кивая. — И этот процесс подпитывает сам себя. К примеру, у тебя есть около восьми миллионов испуганных людей, бегающих по городу прямо сейчас и высвобождающих все больше и больше энергии для доступного использования.

Мерфи выехала на улицу и повернула на Запад. Я чувствовал себя странно, будто был в сопровождении президентского кортежа, только с Рыцарями и оборотнями составляющими эскорт.

— Так чего же нам ждать? — полюбопытствовал я.

— Хаоса, — сказал Боб.

— А точнее?

— Невозможного! Может быть, широкого распространения безумия среди смертных. А может, заразного сумасшествия. Галлюцинации, тульпы или совершенно непреднамеренное создание вещей прямо из человеческого воображения. Животные и люди поменяют свою форму или природу. Ньютонова физика развалится нахрен. Черт возьми, даже правила квантового уровня могут измениться с последствиями, которые буквально невообразимы. Два плюс два будет равно пяти. Штучки Сумеречной Зоны. Не знаю. Никто не знает. Хаос непредсказуем, потому что это хаос, Гарри.

В ясном ночном небе внезапно пророкотало что-то наподобие совершенно естественного грома.

— Видишь? — спросил Боб. — Это граница между миром смертных и Небывальщиной. Вокруг летает столько энергии, что она разрушается.

Я почувствовал, как мои глаза округляются. Барьер между миром смертных и миром духов был единственным, что отделяло человечество от демонов, дьяволов и кошмарнейших существ, буквально всех, кого когда-либо описывали.

— Достаточно ли она тонкая, чтобы через нее что-нибудь могло пролезть?

— Если еще нет, — зловеще буркнул Боб, — то скоро будет. В настоящий момент, Ферровакс держит дверь закрытой. Делать это со стороны Небывальщины крайне неэффективно. Он не сможет бесконечно продолжать ее удерживать, не перейдя по эту сторону в своем истинном облике, и тогда реальность порвет к чертям собачьим.

— Как долго? — осведомился я. — Он сумеет сдержать их до рассвета?

— Противостояния, подобного этому, никто не видел уже тысячи лет, Гарри. — молвил Боб откровенно взволнованным голосом. Законы магии меняются со временем. Я не знаю ответа на твой вопрос. И не думаю, что кто-либо еще знает.

Мерфи посмотрела назад через плечо сперва на меня, потом на рюкзак, прежде чем перевести взгляд обратно на дорогу. Спустя мгновения она сказала:

— Мои нога и рука больше не болят.

— Ага. Это же Мэб. — хмыкнул Боб.

— Что? — моргнул я.

— Мэб. Она подготовила поле боя. Ты что, думал, они с Титанией устраивали Тир-на-Ног и все это время тренировались друг на друге, просто ради забавы? Мэб ментально увеличивает мощь тех, кто сражается на ее стороне. И в то же время, подавляет своих врагов. — Боб мотнул челюстью в сторону земли, которую мы потеряли. — Все, кто приходит с той стороны, знают, не разумом, но глубоко внутри себя, что они входят в логово хищника и больше никогда не вернутся домой. Знают, что перевес не на их стороне. Знают, что каждый шаг вперед приближает их к смерти.

— Откуда тебе это известно? — спросила Мерфи.

— Оттуда, что я одно из существ, которых Ее Самое Отмороженное Дурнейшество рассматривает, как своего врага, — весело заявил Боб, однако в его голосе слышались резкие, напряженные нотки. — Она делает это со мной, пока мы говорим.

Мерфи оглянулась и нахмурилась.

— И она исцеляет союзников?

— Не неси чушь, — возразил Боб. — Она просто делает тебя нечувствительной к боли. Также она притупляет любой вредоносный испуг, который ты можешь почувствовать. А еще она стимулирует твои агрессивные наклонности. Этого может быть вполне достаточно, чтобы некто, слишком физически искалеченная, могла участвовать в боевых действиях и отправилась на войну, вместо того, чтобы побуждать своих друзей помочь ей.

— Да уж. Иначе я бы ни за что так не поступила. — фыркнула Мерфи.

Я быстро провел мысленную инвентаризацию и обнаружил, что хмурюсь.

— Тогда почему она не делает того же для меня?

Боб одарил меня презрительным взглядом.

— Ты гребаный Зимний Рыцарь. Ты в этом режиме постоянно. Прекрати ныть.

Небо снова сделалось красным. Снова металл с бетоном стонали и грохотали. В воздух поднялось слишком много пыли. Я уже не видел что обрушилось — только лишь рассеянное свечение от силы Ока и небольшое уплотнение пылевого облака.

— Адские колокола, — взмолился я. — Как часто этой штукой можно стрелять?

— Прямо сейчас оно запитывается от страха целого города. — серьезно сказал Боб. — Это закончится, только когда все будут мертвы. В чем и был основной замысел при его создании. Часть того, что пытается сделать Мэб, это также подавить всеобщий страх. Отнять у врага его силу.

— А что будет, если Мэб продолжит ухудшать положение врага? — встрял в разговор Баттерс.

Боб издал легкое истеричное кудахтанье.

— У них поедет крыша. Очевидно же. Это психическая атака.

Мерфи бросила на меня острый взгляд.

— Значит, они должны остановить ее. Если они этого не сделают, то не смогут достичь своей цели.

— Что ж, удачи им в поисках, — пробормотал я.

Красный свет вспыхнул еще раз, окрашивая воздух в кровавый оттенок.

В ответ с юга внезапно выросла колонна голубого света, такого мощного и яркого, что его легко было разглядеть даже сквозь дымку, извергшись в душную ночь непокорным холодом.

— Боже мой! — по-русски выпалил Саня, подняв руку, чтобы уберечь глаза. — Это же...

Я всегда узнаю силу сердца Зимы, если увижу ее. «Мэб. Да», — яростно подумал я. «Дерьмо».

— Что? — спросил Баттерс.

— Мерфи права, — объяснил я. — Им нужно вывести ее из игры. И она только что сообщила, где ее искать.

— Она сделала из себя приманку, — сказала Мерфи. Они сбегутся к ней. Отовсюду.

— Еще как, — протянул я, все еще размышляя. Такой шанс они точно не упустят...

Неожиданно в моей голове раскрылись намерения Мэб.

— Вот дерьмо. Мы должны повернуть на Юг.

Мерфи сделала глубокий вдох.

— Ты уверен?

— Я уверен, что иначе мы будем в жопе. — заметил я. — Следуй за небесным лучом.

(обратно)

Глава 17

Мы проезжали через Пандемониум.

Пандемониум означает «место, где обитают все демоны».

И этой ночью демоны выбрались.

Через пару кварталов кто-то в моей голове нажал кнопку паузы, как на каком-то видеомагнитофоне, записывающем события в моей памяти. Все стало расплывчатым. Остались лишь кусочки. Обрывки воспоминаний.

... здания были охвачены огнем. Из них валил черный дым. На улице стояла старушка в ночной рубашке и истерически кричала.

... группа мужчин собралась вокруг полицейского и выбивала из него кишки. Саня и Баттерс набросились на них и разогнали, как стаю цыплят. Полицейский был уже мертв, но его телу потребовалась минута, чтобы понять это. Нам пришлось бросить его останки там.

... католический священник у дверей переполненной церкви объяснял толпе, что здесь осталось место только для детей.

... мертвый район, в котором Ловчие убили каждого мужчину, женщину, ребенка и животное. Сожгли каждое растение и здание. Уничтожили каждый пожарный гидрант. Вода, в пару дюймов глубиной, покрасневшая от пролитой крови. Свет и жар.

... вороватая группа мужчин, подбирающихся к избитой женщине. Запах пороха из пистолета Мерфи. Окровавленные клыки. Рвота Баттерса. Холодные глаза Сани.

... множество копов, напуганных и пытающихся хоть что-нибудь сделать. Ребята из Пожарной охраны с безнадежным выражением на лицах. Мрачные, тихие санитары ведут отчаянную битву с самой Смертью. Большое число гражданских, с суровыми лицами, вооруженных и решительных, стояли плечом к плечу с офицерами: бойцы, ветераны, байкеры, родители. Теперь на улице было меньше людей — те, кто мог бежать, уже сбежали. Те, кто остались, были либо искалечены, либо полными решимости сражаться — либо мертвы.

Так много мертвецов.

Фоморы никого не щадили. Ни женщин. Ни стариков. Ни даже детей.

... вспышки красного света. А следом грохот разрушения. Каждый раз эти вспышки окрашивали весь дым и все небо в кроваво-алый, кроме того места, где оставался тот единственный столб ледяного неповиновения.

... лежащая на улице опрокинутая колыбель, забрызганная красным внутри.

Боже.

Мне годами будут сниться кошмары об этом единственном образе.

Где-то в глубине моего разума я знал, что разворачивающиеся события имели исторические масштабы. Они были запущены силами и обстоятельствами, выходящими далеко за пределы возможностей или контроля какой-либо одной личности.

Но когда я задался вопросом, чья это вина, я увидел только себя в тусклых отражениях окон разрушенных зданий, взирающих с молчаливым обвинением. Я знал, что это неразумная позиция, но это не имело значения.

Мне была дарована сила. Хороший человек будет использовать силу для защиты тех, кто не может защититься сам.

Слишком много невинных пострадали, когда нуждались в защите больше всего. Я подвел их.

Я видел, как голова Мерфи повернулась набок, когда мы проезжали мимо колыбели. Я видел ее лицо.

Она чувствовала то же самое.

Мы оба ошибались, думая подобным образом. И это не имело ни малейшего долбанного значения.

Я огляделся. Баттерс шел со слезами, избороздившими его покрытое пылью лицо серыми подтеками. Волки крались недалеко, низко опустив головы, настороженные и поникшие. Только Саня, отстраненный и спокойный, казалось, выдерживал ужас со свойственным ему стоицизмом — но даже у русских есть пределы. Его лицо было искажено болью.

И мы все это ощущали.

Что мы не справились.

Зима непрестанно взывала ко мне. Холод заглушит боль, подавит мою тошноту, оставит все спокойным, четким, рациональным и ясным. Я мог бы положится на эту силу. Забыть об этой боли, хотя бы на время.

Но где-то глубоко внутри меня возникло твердое, непоколебимое осознание истины:

Некоторые вещи должны причинять боль.

Некоторые вещи должны оставлять шрамы.

Некоторые вещи должны преследовать тебя в кошмарах.

Некоторые вещи должны быть выжжены в памяти.

Потому что это был единственный способ убедиться, что им можно дать бой. Это был единственный способ встретиться с ними лицом к лицу. Это был единственный способ повергнуть будущих представителей смерти и опустошения прежде, чем они смогут довести дело до конца.

Слова «никогда больше» для некоторых людей будут важнее, чем для других.

Так что я ехал на заднем сидении Мерфи и держал прохладный покой зимы на расстоянии вытянутой руки от себя. Я знал, что то, что я лицезрел, навсегда меня травмирует. Я знал, что останутся шрамы. Я знал, что все эти вещи необратимо будут выжжены в моей голове.

Я позволю им.

Я встречу их.

Я запомню их.

И гнев начал сгущаться вокруг нас.

Я имею ввиду, не в метафорическом смысле. Гнев воплотился в некое реальное, ощутимое в воздухе присутствие, столь же настоящее и заметное, сколь музыка, и такое же резкое, как чистый запах озона. Мужчины и женщины по пути смотрели на нас и понимали, что мы едем воздать по заслугам тем, что явился в наш город.

И те, кто чувствовал это, шли за нами.

Я оглянулся и увидел молчаливую, мрачную, решительную толпу мужчин и женщин. Некоторые из них были копами. Пару раз я даже увидел людей в военной униформе, надеваемой в экстренных случаях. Некоторые из них были явно романтиками с большой дороги. Но большинство все же были просто...людьми. Обычным народом.

Народом, с которого было достаточно.

Народом, решившим взять оружие и драться.

А над нами и вокруг нас, маленький народец маршировал под моим телепатическим знаменем. Всегда скрытые, постоянно мелькающие движения в уголке вашего глаза, порхающие тени и шепот звуков — и еще блеск крошечного оружия.

Кроме них в ночи таились и другие создания. Зимний Двор включал в себя огромное множество кошмаров, страшилищ и хищников, что бродили по изнанке Чикаго по вечерам. Я чувствовал, как они откликаются на знамя моей воли, как скользят словно призраки по крышам и переулкам, собираясь вокруг силы Зимнего Рыцаря, подстраиваясь под мои мысли и под мою цель.

Мои союзники тоже начали замечать. Они видели, как за нами собираются люди. Они видели маленький народец, слышали время от времени маниакальное, жуткое хихиканье, доносящееся из теней. Они чувствовали присутствие ужасных существ, привязанных к моей воле.

Уилл и Альфы избегали смотреть мне в глаза. Баттерс таращился на меня с благоговением и чем-то похожим на страх. Мёрфи взглянула на наши войска, затем на меня, стиснула челюсти и резко кивнула мне, прежде чем снова повернуться вперёд.

Вот что значило быть Зимним Рыцарем. Именно для этой цели и была создана должность.

— Боб, — позвал я мрачным голосом. — Что слышно на радио-частоте?

— Из города не особо много, — смиренно ответил Боб. — Око продолжает портить рации. Разведчики должны наблюдать, а затем докладывать в командные центры любую информацию, которой нужно поделиться, и я не уверен, сколько людей ее получают. Хм. Похоже нам понадобятся новые панорамные снимки для туристических открыток: Этниу, по-видимому, движется вниз по Лейк Шор Драйв и косит здания по пути.

— А Мэб засела в Фасолине «Клауд-Гейт», не так ли?

— Похоже на то, босс.

— В этом есть смысл, — заметил я.

— Почему? — спросила Мерфи.

— Во многих смыслах, это сердце Чикаго. Энергия города там особенно велика. Большая цистерна магического топлива.

— В том числе и для Ока, верно? — поинтересовалась Мерфи.

— Именно, — сказал я. — Есть что-нибудь еще, Боб?

Череп нервно продолжил:

— Гхм, хорошие новости в том, что кавалерия уже в пути. Группа подразделений Национальной гвардии. А плохие новости...

— К моменту их прибытия, здесь уже все будет кончено, — жестко договорил я.

— Только не убивай меня, — быстро выпалил Боб.

Я моргнул, посмотрев на него сверху вниз. Затем вокруг себя.

Мои друзья смотрели на меня так, будто я был... Дартом Вейдером или кем-то подобным.

Мерфи мгновение изучала мое лицо. В ней не было ни капли страха. Только глубокая болезненная обеспокоенность.

Я на секунду прикрыл глаза и мягко приобнял ее одной рукой. Я старался, чтобы мой голос звучал спокойно и рассудительно. Почему у меня так болит горло?

— Ладно. Кто в группе поддержки Мэб? И кто сопровождает врага?

— Ее личная гвардия, — сообщил Боб. — Когорта войнов сидхе. Уверен, будет чертовски неплохо, если она прихватила с собой те элитные войска троллей. Также с ней люди Лары и все нападающие из командного пункта свартальвов, способные играть в тяжелом весе.

— Все сгруппированы так, чтобы их можно было достать единовременно, — сказал я. Все они, ни больше ни меньше, беззащитны под открытым небом в Миллениум парке. Мэб бросает вызов Этниу, предлагая Оку отменную сочную мишень из врагов Титана.

Не поймите меня неправильно: Мэб более чем в состоянии вбить зубы в глотку кому угодно. Если бы она полагала, что поединок с Этниу поможет ей добиться успеха, то не колебалась бы ни секунды. Однако если она решит, что пришло время применить ее навыки дантиста, она не будет сидеть и ждать пока Этниу придет за ней. Только не Мэб. Мэб будет нестись вперед с неудержимой силой Джаггернаута, а не играть в обороне.

Значит, она задумала что-то другое, и я был уверен, что знаю — что именно.

Мои чувства внезапно наполнились резким болотным запахом, о котором мне сообщал не мой собственный нос. Мне потребовалась секунда, чтобы понять, что, чёрт возьми, происходит, но это пришло ко мне так же легко и инстинктивно, словно дыхание.

Заслон из полдюжины Малков, свирепых кошачьих созданий Зимы, которые так же походили на кошек, как серийные убийцы на детишек из детского сада, растянулся в линию перед моим знаменем. Они-то и обнаружили засаду врага. Я чувствовал, как нарастает их нетерпение и жажда крови, уловив лишь легкий намёк на запах порохового дыма и оружейного масла на ветру, что даже не касался моего физического носа. Значит, опять водолазки. Другие создания Зимы тоже почувствовали присутствие врага, отреагировав всплеском инстинктивной жестокости. Среди них было двое косматых, притаившихся огров, семь или восемь Чёрных Псов, дюжина гномов-психопатов с крючковатыми ножами и фобофаг — пожиратель страха, принявший облик проклятого скелета. Его тёмный профиль, мелькнувший на фоне открытой двери, выглядел помесью долговязого Джека Скеллингтона и Росомахи.

И этой ночью, в этой битве, каждый из них был в моём распоряжении. Я знал это так же, как знал, в каком направлении находится низ.

Противник захватил офисное здание в полуквартале отсюда, что позволяло им получить хороший обзор для обстрела на перекрестке, и, очевидно, вытеснить полицию из района. Несколько молчаливых фигур на земле в униформе подтверждали их смертоносность.

Но, говоря честно.

«Народ» Мэб — это те, о ком написаны страшные истории.

— Стоп, — тихо скомандовал я.

Мерфи остановила мотоцикл.

— Это займет всего минуту.

— И с той же естественной легкостью, с какой я двигаю собственными мускулами, я направил монстров к фоморам.

Малки беззвучно, словно привидения, первыми бросились в бреши здания, оставленные взрывами. За ними Черные Псы, размером с пони, пробежали прямо сквозь долбаные стены, и я понятия не имел, что они так могут. Скелетоподобная тварь скользнула вверх по силовому кабелю, как змея, а огры с гномами запрыгнули на крышу. Я видел только смутные очертания, движущиеся в алой дымке. По большей части, я просто знал, где они были.

Здание разразилось криками и оружейным огнем. Прозвучала даже парочка трескучих взрывов.

А затем остались лишь крики.

Создания Зимы наслаждаются убийствами. Они считают, что подобные дела нужно делать как следует, без спешки. А учитывая все те боль и страдания, которые причиняли Слухач и его водолазки, для них не было более подходящей компании.

— Отлично, — проговорил я. — Идем дальше.

— Господи Иисусе, — пробормотала Мерфи и перекрестилась, что за ней наблюдалось крайне редко.

Тем не менее, она сделала глубокий вдох и продолжила идти. Мы прошли мимо офисного здания. Оно, в основном, было стеклянным. Существа Зимы по моей воле превратили его в скотобойню, сочащуюся от их энтузиазма.

— Это ты сделал, Гарри? — мягко спросила она.

— Ага, — признался я.

Она посмотрела на мертвого полицейского, пока мы медленно проходили мимо. Ее лицо ожесточилось.

— Хорошо. — очень тихо произнесла она.

— Когда закончим здесь, — сказал я, — Мне... Нам надо будет убраться отсюда. От всего этого. Вообще. Куда-нибудь, где тихо, и будем только мы вдвоем. И месячный запас выпивки.

— Боже, — с тихой тоской в голосе выдохнула она. — Я в деле.

— Меня бесит, что ты здесь со мной, — сказал я.

— Я знаю.

— И я рад, что ты здесь со мной.

— Я знаю.

Я прижал ее к себе на мгновение и прошептал:

— Я боюсь. Того, что происходит внутри меня. Будь рядом. Прошу.

На краткий миг биения сердца ее рука яростно сжала мое запястье.

— Я здесь.

Я вздрогнул, прижался подбородком к ее волосам и ненадолго закрыл глаза.

Затем я выпрямился и огляделся. Происходящее вокруг могло ужасать, могло соскребать последние остатки здравомыслия, на которые я еще мог законно претендовать, но это не означало, что я не мог позволить себе осмотреться получше.

Я зажмурился и представил себе устройство Миллениум Парка. Там было много ровного, открытого пространства, прекрасно подходящего для старого доброго поля брани. И не так уж много там было мест, где можно было бы окопаться солдатам с винтовками, особенно в застилающей обзор дымке пыли и дыма. Однако Коламбус-драйв представляла собой проселочную дорогу, отделявшую Миллениум Парк от Дейли Парка, естественное препятствие, которое пришлось бы преодолеть любым войскам, прибывшим с озера. При наличии достаточного количества стволов, тела можно будет укладывать штабелями.

Я оглянулся на мужчин и женщин, следовавших за мной. Если я помещу их туда, они нанесут противнику наибольший урон. По крайней мере, на какое-то время. Потом их, вероятно, сметут и уничтожат.

Вопрос заключался в том — а было бы правильным так поступить? Люди, идущие позади меня, не были детьми. Они знали, что смерть витает в воздухе. И если враг одолеет нас, город будет обречён. Весь город.

Но, чёрт побери, я даже не был уверен, что люди, последовавшие за мной, на самом деле поступили так по собственной воле. Сила Зимней Мантии и манипуляции Мэб вполне могли повлиять на их эмоции до такой степени, что было бы нечестно называть их готовность сражаться их выбором.

Я знал, что сказала бы Мэб. Ей нужно было выиграть битву.

В то время как мне нужно было людей защитить.

— Саня, — позвал я.

— Да?

— Когда доберемся до парка, я хочу, чтобы этими людьми командовал ты. Враг будет наступать с востока и северо-востока. Я хочу, чтобы вы нашли место, где сможете ... Как это называется, когда ты можешь стрелять в них без проблем, а они не могут в тебя?

Русский скупо улыбнулся.

— Мне кажется, нужное слово — «окопаться».

— Ага. Точно. Закопаем их к чёрту.

— Нет. Это мы хотим окопаться. А то, что ты хочешь сделать с ними, называется — подставить под продольный огонь.

— Да без разницы, ты знаешь, чего я хочу. Помести их туда, где они смогут нанести наибольший урон и получить наименьший в ответ.

— При такой низкой видимости это может быть невыполнимо.

— Тогда импровизируй, — бросил я раздраженно. — Я как бы рассчитываю, что Большой Парень устроит всё так, чтобы ты оказался в нужном месте в нужное время. Прикинул, что если отправлю этих людей вместе с тобой, они тоже окажутся там. — Я оглянулся на мрачные, испуганные, решительные лица тех, кто присоединился ко мне. — Если Бог сегодня собирается выбрать чью-либо сторону, я хочу, чтобы это была их сторона.

Брови Сани поднялись вверх.

— Вера? У тебя? Боже мой.

— Меньше веры. Больше наблюдений за изменениями оперативной обстановки, — возразил я.

Саня вдруг ухмыльнулся и сказал:

— Да, хорошо. Когда рак на горе свистнет.

— Что?

Он отмахнулся. — Русская присказка.

— Неправда, Чехов, — возмутился Баттерс таким протестующим педантичным тоном, который можно услышать только от уверенного в своих знаниях ботаника. — Что насчет меня, Гарри?

— Нечто в том же духе, — ответил я. — С той разницей, что с тобой буду я, чтобы тоже оказаться в нужном месте в нужное время. Держись поближе ко мне.

— Понял, — кивнул маленький Рыцарь.

— А я? — спросила Мерфи.

— Продолжай ехать, — сказал я. — Мне нужно оставаться мобильным, а парк весь как на ладони. Мотоцикл должен быть способен перемещаться здесь довольно быстро. Я стукнулся локтем о черный ящик из композитного материала, который был привязан к задней части «Харлея». На нем была напечатанная этикетка с надписью: «ПОХОДНЫЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ».

— А тут у тебя что? — поинтересовался я.

— Мои балетные туфельки.

— Точно, — я взглянул на Уилла, уставившегося на меня серьезными волчьими глазищами. — А вам, ребятки, придется отвлекать их от меня. Когда враг догадается, чем я занимаюсь...

Я сглотнул.

— Я стану целью номер один.

Волк пристально посмотрел на меня, а затем резко кивнул. Уилл в точности понимал, о чем я его прошу: принять на себя пули, что предназначены мне, в том или ином виде.

— Боб, — продолжал я, — Если в эфире сообщат о чем-то полезном, я хочу быть в курсе.

— Принято, босс, — ответил Боб. — Эм... Прямо сейчас есть повторяющееся сообщение из командного центра замка, велящее всем выжившим силам встретиться в Ригли.

Секунду он молчал, а затем сказал:

— Я не думаю, что там кто-то остался.

Где-то за дальней дымовой завесой впереди нас нечетко протрубил рог Йотуна, протяжным и скорбным завыванием. Звук, каким-то образом заключавший в себе уныние, ярость, отчаяние и конец всего сущего.

А где-то вдалеке позади нас, ему ответил другой рог.

Я ощутил, как беспокойство рябью пробежало среди моих друзей и толпы позади меня. Даже чудовища Зимы не могли слышать эти звуки, не испытывая чувства тягучего, неизбежного ужаса.

Конечно, я этого не чувствовал. Я же могучий чародей Белого Совета, монарх умственного мастерства и фараон мимолетного страха.

Да я даже не поморщился.

Итак. Враг тоже играл в игры разума.

— Боже мой, — пробормотал Саня. — Нас точно хватит?

— Хватит, чтобы больше не допустить потерь, — сказал я. — Наверняка.

И мы продолжили двигаться вперед, пока город еще раз озарился кровавым светом под взглядом Ока.

(обратно)

Глава 18

Не знаю, приходилось ли вам видеть Фасолину. Может быть по телевизору или в кино. Это такая большая серебристая скульптура, которая напоминает — даже не знаю — пузырь воздуха под водой или вроде того. Она имеет арку посередине, под которой вы можете пройти, и первоначально она была названа Клауд-Гейт (Вратами облаков), потому что с большой высоты вы можете посмотреть вниз и увидеть, как в ней отражаются небо и облака.

Но если вам была недоступна такая величественная точка обзора, и вы посмотрите на сооружение с места обычных людей, оно будет похоже на здоровенную старую фасоль, лежащую на боку. Поэтому горожане окрестили скульптуру Фасолиной, к вящему отвращению скульптора. Она отбрасывает искаженное отражение городского ландшафта с одной стороны, и бетона и деревьев парка с другой.

Этой ночью одна из сторон Фасолины мутно отражала объятый огнем город.

А другая сторона показывала спины, наверное, двух сотен солдат Мэб, которые стояли лицом прямо к озеру на Востоке, в своих бронированных рядах, и ждали.

Прежде чем въехать в туманный парк, мы услышали пару резких, пронзительных, щебечущих посвистываний. Сидхе по желанию могли общаться на манер птичьих свистов и трелей. У них также был сложный музыкальный язык, и по какой-то причине Зимние сидхе очень любили человеческую музыку. Без понятия почему, но эта любовь была совершенно искренней. Я видел мало сборищ Зимних, которые обходились без музыки смертных и смертных же музыкантов, хотя у меня сложилось впечатление, что ни один из них не горел желанием быть избранным для выступления перед сидхе. С ними могли случиться нехорошие вещи.

Вы же помните всех тех блестящих музыкантов, которые умерли намного раньше, чем должны были? Считайте, пятьдесят на пятьдесят, что в деле были замешаны сидхе. Это было частью игры в кошки-мышки, которую моя крестная вела с Мэб.

За войнами находилась Мэб в своей боевой кольчуге, ее светлые волосы блестели сиянием звезд, и она восседала на чертовом единороге.

Только не перепутайте. Единороги на службе у Зимы совсем не похожи на тех, которых вы могли видеть в книжках, фильмах или мультиках. Эти существа вовсе не были ни серебристыми, ни белыми, ни милыми. Они выглядят как единорог, придуманный Х. Р. Гигером. У них есть экзоскелеты в жутких вариациях черного, которые как бы намекали на другие цвета в сияющих бликах. И у них нет глаз. Мне приходилось видеть всего одного единственного из них, и даже тот был всего лишь иллюзией гламура поверх другого существа.

Это создание...

От него исходила мощь. Оно было размером с лошадь «Будвайзер», плюс еще несколько сотен фунтов бронированного хитина, который выглядел черным, но сиял темно-фиолетовым везде, где от него отражался свет. У него была гладкая голова и жуткие пустые места на месте глазниц, и когда оно что-то пережевывало, показывались твердые, зазубренные выступы кости в челюсти, которая могла открыться шире, чем ей полагалось. Его уши настороженно повернулись, двигаясь слишком плавно, как чрезвычайно точная автоматика, и вспышка озарения заставила меня осознать, почему Зимние сидхе так почитают своих единорогов: не имеющих глаз нельзя было одурачить красотой или иллюзиями. И рог у него был не один. Изогнутые бараньи рога, размером со знак «стоп», защищали обе стороны его черепа, а рог, который выгибался из его лба, был больше похож на шипастую саблю, нежели на спиральное копье.

Скакун Мэб нетерпеливо стукнул ногой по бетону, и энергия, исходившая от этого удара, подняла видимое расходящееся кольцо пыли с земли и всколыхнула дым в воздухе. Мэб успокаивающим движением положила руку ему на шею, и единорог замер — однако не обязательно было быть волшебником, чтобы заметить ярость и ненависть, исходящие от существа.

Оно рвалось в бой. Оно жаждало убивать.

Я знал, каково это.

Ах, кажется вот в чем дело. Рог. Как там это назвал тот персонаж Тима Карри, антенна, указывающая в небо? Возможно он был отчасти прав. Сфокусировав свое внимание на силе, окружающей существо, я смог почувствовать едва уловимое влияние Мэб. В воздухе витал дух Зимы, растекающийся из рога единорога энергией, гудящей, подобно высоковольтным линиям, по которым бежал ток. Создание служило живым проводником, фокусирующим силу Мэб так же, как мой посох или взрывной жезл — или нож, висящий на бедре, к которому я старательно не прикасался, даже мысленно, с тех пор как сошел на берег.

Этот артефакт, взятый из хранилища Аида, продолжал вибрировать собственной мощью, которая не ослабевала, вне зависимости от ужасных сил, клубящихся в воздухе вокруг города.

Я продолжил держать свои руки подальше от него — и, после краткого умственного усилия, свои мысли тоже.

Я коснулся рукой плеча Мерфи, и она с остановила рокочущий мотоцикл. Я соскочил с него и преодолел пятьдесят или шестьдесят футов бетона. Группа сидхе, все как один развернулись ко мне, каждый закован в броню из особого металла фэйре, заменяющего им сталь, и сияющего разнообразными оттенками ледниково-зеленого, зимнего синего и глубокого темно-пурпурного, а их сапоги тяжело топнули по бетону, когда взметнулись их мечи и щиты.

Я даже и не думал притормозить. Львы не склоняются перед шакалами. Даже шакалы ведали, что могут убить того, кто их боится.

Зимние сидхе уважали тех, кто понимал закон джунглей, а я с самого начала продемонстрировал им, что не собираюсь терпеть их закидоны. Они могли испытать меня — хищники всегда проверяют потенциальную добычу на предмет слабостей — но до тех пор, пока я заставлял их думать, что давление на меня принесет больше хлопот, чем потехи, они не настаивали.

Воины сидхе, как мужчины, так и женщины, каждый из которых был смертоносен и опытен в практическом искусстве войны, уступили мне, плавно исчезая с моего пути, как будто их там никогда и не было.

По крайней мере сегодня.

Завтра они продолжат искать мои слабости. Если, конечно, кто-либо из нас до этого доживет.

Пока я приближался, Мэб не сводила с меня глаз, а затем перевела взгляд на неуверенную массу людей, идущих под моим знаменем. Ее глаза сузились, а затем вперились в мои, когда между мной и ей оставались считаные ярды. Почему-то я почувствовал себя... абсолютно голым, как если бы моя одежда пропала и холодный озноб пробирался в чертовски неудобные места.

Тут ее выражение изменилось. На какую-то долю секунды мне показалось, что я вижу... что-то в ее глазах, некую смутную тень боли. И... симпатии?

А потом Мэб вновь стала Мэб.

— Мой Рыцарь, — мурлыкнула она. — Полдюжины когорт явились под твое знамя.

«Тысяча сто восемьдесят семь» подумал я. И моргнул. Потому что именно столько людей решили последовать за мной. Не знаю как именно я это понял. Это просто... всплыло в моей голове. Это, должно быть, была одна из разновидностей интеллектуса, формы интеллекта, которая обходила стандартные человеческие процессы мышления, подобная тому, чем я обладал на острове.

Но сейчас было нечто иное.

Это были люди.

Мэб склонила голову набок.

— Ты не принял холод.

— Нет, — подтвердил я. Мой голос звучал грубо.

Она вздернула подбородок, и ее жесткие, холодные глаза сверкнули голой, неприкрытой гордостью.

— Ни разу в жизни, мой Рыцарь, ты не пошел по легкому пути. Я сделала прекрасный выбор.

— Они легко вооружены. Им требуется более тяжелое оружие.

В голосе Мэб прозвучали острые ледяные грани.

— Они идут не под моим знаменем, о Рыцарь.

Я понизил голос до легкого рычания.

— Тогда я отправляю их по домам, — сказал я. — Если ты хочешь, чтобы я бился за тебя, перестань вставлять мне палки вколеса. Вы с Марконе в последнее время прямо неразлучная парочка. Я знаю вас обоих. Где-то здесь точно есть еще оружие. И оно нужно мне.

Осторожнее, осторожнее... единорог заметил меня. Его голова повернулась плавно, как орудийная башня, направляя этот рог на меня, и сила в воздухе вокруг меня создала впечатление, что мои волосы должны стоять дыбом. В его зазубренном лезвии на морде застряли кусочки кости. Его дыхание пахло гнилым мясом.

Моя мошонка попыталась вернуться назад во времени.

Внезапно Мэб запрокинула голову и издала... звук. Представьте себе кудахтанье ведьмы, вырывающееся из ее живота. Теперь представьте, что почти в тот самый момент, когда вышеупомянутая ведьма начала это делать, она туго затянула заплесневелый шарф вокруг своего горла. И, наконец, представьте, что сдавленный выдох того воздуха остался выше точки удушения.

Черт его знает, что это за звук, но это был не смех.

И он заставил проклятого единорога нервно отступить в сторону.

— Да, — произнесла Мэб с диким обреченным блеском в глазах, ее голова покачивалась, когда лошадь нервно переступала с ноги на ногу. — О да. Ты справишься, дитя. Скажи мне, кто в эти дни заключает контракты на тысячу лет?

— О Боже, — сказал я. Я уставился сперва на нее. Потом на Фасолину. — Да ты шутишь.

Потому что таким был контракт, заключенный создателем Фасолины с городом Чикаго. Эта штука должна простоять тысячу лет. И когда она была завершена, ее покрыли полированной сталью и заперли, более-менее, примерно навсегда.

Это была капсула времени на любой случай, прямо у всех на виду, перед лицом Бога и кого-угодно.

Я подобрался к Клауд Гейт. Я тыкал посохом в полированные стальные панели, пока одна из них не зазвенела чуть громче остальных. Я нанес по ней несколько сильных ударов, и она отскочила, с грохотом упав на бетон. Красный свет ночи был слишком тусклым, чтобы показать мне хоть что-нибудь, поэтому я вытащил амулет-пентаграмму моей матери, послал в него отзвук своей воли и заставил его светиться голубым волшебным светом.

Внутри Фасолина была не из металла. Она вся представляла собой деревянный каркас и больше была похожа на трюм старого пиратского корабля. Внутреннее помещение Фасолины было доверху завалено оружейными ящиками и коробками военного образца, и коробками с боеприпасами, надежно закрепленными на прочном внутреннем каркасе. И все прямо в центре Миллениум Парка.

— У тебя чертовски огромные яйца, Мэб, — пробормотал я

И ее голос прошелестел мне на ухо, как будто она стояла вплотную ко мне:

— Благодарю, мой Рыцарь. Это приемлемый комплимент.

Я подскочил, ударился головой о низкий проем и попятился, чтобы одарить ее гневным взглядом.

Мэб отвернулась от меня и распорядилась:

— Сражайся, как пожелаешь, мой рыцарь. Прими командование над своими смертными и теми немногими слугами Зимы, которые были достаточно близко, чтобы присоединиться к нам.

Ее взгляд вернулся на Северо-Восток, туда, где снова вспыхнул пульсирующий свет Ока.

— Заставь фоморов истечь кровью. Ты узнаешь, когда придет мое время.

Это был явный приказ удалиться. Тон Мэб давал ясно понять, что она сыта моими выкрутасами.

Но я не из тех, от кого можно отделаться так легко.

Даже Королеве Воздуха и Тьмы.

Я подошёл, остановившись сбоку от Мэб и отмечая, что даже копыта у единорога были созданы наподобие жестоких шипастых булав, и сказал:

— Это... знамя.

— Немногие рыцари обладали достаточной силой, чтобы вызвать его.

— Вы никогда не говорили об этом со мной.

— А ты бы стал слушать?

Что же. Тушé, я полагаю.

— Я чувствую их, — сказал я. — Людей, которые последовали за мной.

Мэб закрыла глаза и ответила через мгновение:

— Да. Таков закон Зимы.

— И когда они умрут. Это я тоже почувствую.

— Очевидно, — произнесла Мэб практически шепотом. — Всякая власть требует цену.

Я содрогнулся. Моя душа уже перенесла многое за последние несколько дней. Не уверен, что нуждался в добавлении паранормального опыта переживания сотен смертей к моему списку психологических шрамов.

Я стиснул зубы. Я мог выдержать ещё немного, если придётся. И мне придётся. Погибнет гораздо больше людей, если мы не остановим врага.

Я покосился на Мэб и нахмурился.

Чувствовала ли это она? Её власть над её подданными? Надо... мной?

Чувствовала ли она, когда они умирали? Несла ли она бремя их боли, их ярости, их ужаса на задворках её собственной души или что там сейчас могло сойти вместо неё? Была ли у неё душа до сих пор?

Когда-то я была смертной...

Я всё ждал, что Мэб использует против меня магически усиленное искушение, обычные внешние атрибуты и льстивые речи морального разложения. В каждую встречу я ожидал, что она прогонит меня через учебный лагерь для ситхов. Путеводитель по Разрешению Конфликтов от Кургана. Зло 101.

Всё время я задавался вопросом: что произойдёт, когда она это сделает?

Мне никогда не приходил в голову гораздо более ужасный вопрос: что, если она не сделает этого?

Возможно, процесс превращения в нечто ужасное не был связан с греховными искушениями, запретными удовольствиями и паршивым самоконтролем.

Может быть, всё дело в принятом решении швырнуть свою душу в мясорубку, и повторять это снова и снова. До тех пор, пока то, что останется, уже не может считаться душой. Может быть, настоящие монстры, большие ужасные монстры не были созданы.

Они были выкованы. Ударами молота. По удару за раз.

Когда-то я была смертной...

Мэб снова открыла глаза наконец. Взгляд, которым она одарила меня, на секунду стал очень человеческим: один уставший, непреклонный солдат смотрел на другого. В её глазах я прошёл некое испытание, некий обряд, изменивший мой статус.

И это ужаснуло меня.

Настоящая битва за свою душу — это не падение с большой высоты. Это когда выбираешь спускаться тебе или нет. Один выбор за раз.

А иногда, когда выбираешь заплатить эту цену, чтобы её не платил кто-то другой. Я редко колебался, рискуя жизнью ради защиты тех, кто в этом нуждался.

Я оглянулся на город за нами.

Если требовалось рискнуть большим, да будет так.

Я предложил руку Мэб, простому солдату.

Она приняла её.

(обратно)

Глава 19

Я поручил Сане и Мерфи вооружить наших добровольцев. Марконе все спланировал так, как будто собирался вооружить любителей на вечеринке в городском квартале единственным оружием, которое могло нанести наибольший урон в их руках: дробовиками. Дробовиков было навалом. И, учитывая дымовую завесу над городом, в любом случае было не похоже, что кто-то мог хорошо видеть дальше, чем на тридцать или сорок ярдов.

Не все предпочли взять дробовик. Дюжина человек имела свое тяжелое вооружение. Но к тому времени, как мы закончили, у каждого было какое-нибудь огнестрельное оружие, и у каждого были полные карманы патронов.

Я подозвал Тук-Тука и отправил его с сообщением к Этри. Спустя пять минут после отправления крошечного фэйре, прибыл отряд боевых инженеров свартальвов и я объяснил им что нужно сделать. Они без промедления повернулись к открытому полю снаружи павильона и принялись формировать из земли оборонительные укрепления под огромной арочной решеткой, которая поддерживала звуковую систему павильона. Люди глазели на это с благоговением. Не каждый день увидишь, как несколько сотен тысяч тонн земли двигаются сами собой, повинуясь жестам рук команды маленьких серых парней.

— Достаточно окопательно для тебя? — спросил я у Сани

— Да, — ответил русский. — Не знал, что этот парк строили поверх пенопласта.

— Ага, все вокруг технически что-то типа сада на крыше, — сказал я. — Ты удержишь позицию?

— Наверное, но затем они обойдут нас, — заметил Саня. — Одну треть мы оставим здесь. Остальных мы выведем навстречу им. Заманим их сюда, если придется отступать. Ну а когда они побегут по всему этому открытому пространству... Просто пиф-паф, как в видео-игре.

— Если тебе придется отступать, хах, — повторил я.

Здоровяк усмехнулся.

— Да, я же русский. Мы очень позитивный народ, — сказал Саня.

— Нет, неправда! — снова запротестовал Баттерс откуда-то из дыма.

Саня просиял.

— Мне действительно нравится маленький джедай, — признал он. — Вот, смотри.

Он наклонился, и принялся чертить кончиком ножа на рыхлой земле.

— Мэб здесь. Мы здесь. Враг наступает отсюда, отсюда и отсюда. — он отметил места на Севере, Востоке и Юге. — Видишь? Наши люди будут удерживать врага с Севера со стороны земляных баррикад. Другие пройдут дальше. Посмотрим, сможем ли мы ударить по Восточной угрозе с фланга, как только они вступят в бой с Мэб.

Он кивнул на пометку на Юге.

— Этих возьмут на себя люди Архива и Этри.

Я кивнул в ответ.

— Ты просто будешь бродить там вслепую.

— Да, но и они тоже. Так что, все по-честному.

— Какой идиот захочет сражаться честно? — вздохнул я.

— Это ужасная битва, — сказал Саня. — Но другой нам не светит. Довольно много ступеней от «честно» до того места на лестнице, где мы сейчас находимся.

— Дельное замечание, — поморщившись буркнул я. Я нахмурился и огляделся. Мой отряд злобных фэйре, прячущихся от взоров смертных, увеличился примерно втрое, в основном за счет малков. Я знал, что где-то в городе у них было большое гнездо, и благодаря этому сейчас у меня было на шестьдесят штук больше свирепых маленьких убийц, снующих вокруг во мгле и ждущих своего шанса пролить побольше крови. Никого из них не было рядом со смертными, которые следовали за мной, и за это я волновался больше всего.

«Эй», подумал я в сторону Зимних так громко, как мог. «Смертных Чикаго трогать запрещено. Не послушаете меня и я перебью вас всех до единого.»

Ответ, пришедший от Зимних был ощущением... Ладно, это не было согласием. Это было гораздо глубже. Моя воля стала их волей. Я чувствовал, как само их существо перенастроилось, их растущую ярость, вызванную возмущением от... Самым близким объяснением, которое я могу придумать, было то, что они чувствовали тот же гнев, что и фермер, когда что-то преследует его скот.

Должно быть, это было чем-то наиболее близким к защите других, из того, чем располагала Зима. Но оно было жестким, холодным и неподдельным.

Зимний рыцарь не столько возглавляет зимние войска, сколько командует ими, как и любым другим оружием в его руках.

Я отправил малков кружить вокруг нас. Я хотел знать о приближении врага, а маленькие убийцы были бесшумны и быстры, как любой призрак.

Мерфи показывала группе добровольцев, как заряжать дробовик. На самом деле это не особо сложно. Когда дело доходит до огнестрельного оружия, дробовики являются примерно такими же простыми, как и выглядят. Она закончила показывать нескольким вытянутым, решительным лицам, как обращаться с оружием.

— Для этого дела, — объясняла она добровольцам, — у вас самое лучшее оружие, которое только можно достать. Оно будет стрелять дальше, чем вы видите, и из него трудно промазать. Крепко прижмите его к своему плечу и цельтесь ниже ствола. Соблюдайте четыре правила. Никогда не направляйте оружие на того, кого не хотите убить. Выбирайте свою цель так, чтобы не подстрелить соседа. Следите за тем, что позади цели, чтобы случайно не попасть в своего. И Бога ради, держите свой палец подальше от спускового крючка, пока не будут выполнены правила с первого по третье.

Она подняла вверх указательный палец правой руки.

— Как только вы прижимаете его к спусковому крючку, считайте, что вы — смертельное оружие и угроза всему, с чем вы столкнетесь, и точка. Ясно?

Последовала череда утвердительных гулов.

Я подошел к ней сзади и сказал:

— Мне нужен твой совет.

Мерфи передала дробовик нервному добровольцу, совсем еще молодому парню, который спросил: «Это все, что у нас есть?»

— Многие солдаты получили и того меньше, — ответил ему я. — Если хочешь бежать, двигайся на Восток. Враг прибывает со всех направлений, кроме этого.

Паренек сглотнул, кивнул головой и осторожно убрал палец со спускового крючка.

Мерфи похлопала его по плечу, и мы отвернулись, чтобы отойти на некоторое расстояние.

— Что мне делать? — тихо спросил ее я. — Как мне все устроить, чтобы всех этих людей не убили?

— Доверься Сане — прямо сказала она. — У него есть некоторый военный опыт. В отличие от нас. Это самое лучшее, что ты можешь сделать.

Я посмотрел туда, где русский разговаривал с какими-то парнями в форме, смеялся низким голосом, и сам его смех был чистым, звенящим серебром. Воздух вокруг него был не таким задымленным, как везде, и я достаточно хорошо мог видеть лица людей, окружающих его, чтобы заметить, как само присутствие Рыцаря Меча одолевает сверхъестественные бешенство и страх, наполняющие пространство. Они выглядели... больше похожими на людей, находясь рядом с Саней.

— Точно, — произнес я.

Я прошел вперед, чтобы встать рядом с Саней, прочистил горло и заговорил, как я надеялся, ясным и твердым голосом:

— Ладно, народ. Собрались.

Они послушались. Я был достаточно высоким, чтобы все меня видели. Мне никогда не приходило в голову, почему все считают, что военачальники должны быть высокими. Это просто давало им небольшое практическое преимущество на протяжении большей части истории человечества.

— Они могли видеть мое лицо, мои глаза. Они могли видеть меня.

— Город полетел к чертям собачьим, — объявил я. — И туда заявилась куча монстров.

Послышался рокот нервного смеха. Жители Чикаго любят свой город, но у них также мало иллюзий относительно того, насколько он может быть поганым. Они же живут здесь.

— Я знаю, вы напуганы, — продолжал я. — Знаю, что вы все видели... тварей, которых никто не должен был видеть.

Я отогнал образ проклятой колыбели прочь из моей головы.

— Я знаю, что вам неизвестно кто я такой и что за странная хрень происходит. Поэтому позвольте представиться. Мое имя Гарри Дрезден. Я чародей Белого Совета. И я намерен сражаться насмерть, чтобы защитить этот город.

— Чего? — раздался недоверчивый голос из толпы. — Кем ты там себя считаешь?

Я повернулся на голос, опознал говорящего с помощью своей связи со знаменем и направился прямо к нему. Люди убирались с моего пути. Это был тощий парень с охотничьим ружьем, ему еще не было и тридцати. При моем приближении он с опаской отступил на полшага.

— Как тебя зовут, мужик? — задал я вопрос.

— Ох... Рэнди.

— О'кей, Рэнди. Я сделаю это только один раз.

Я бросил свой посох на землю, поднял руки перед собой, ладонями друг к другу, собрал немного воли и прошептал: «Eggus Chennus»

Небольшая золотисто-зеленая молния вырвалась из моих ладоней, образуя поток энергии, который щелкал и потрескивал в знойном летнем воздухе, заключенный в пространстве между моими руками.

Заклинание я придумал давно, но никогда на самом деле его не испытывал. Сработало довольно неплохо — только вместо того, чтобы просто исчезнуть, поток силы замкнулся. Он циркулировал вверх по одной руке, затем по плечам, спускался вниз по другой руке, а затем снова соединялся между ладонями. Это был тот тип цикла, что питался собою. Добавьте к этому насыщенный энергией воздух перепуганного города, и его мощь нарастала намного быстрее, чем мне бы хотелось. Надо было его куда-то девать.

Я выбрал дерево и выпустил разряд зелёной молнии, которая шарахнула в ствол примерно в пяти футах над землей и повалила всё дерево. Оно загорелось зелёным пламенем. Зелёное пламя — ад определённо сорвался с цепи. Я мог приписать это только сбоям в реальности, о которых предупреждал меня Боб.

Мои добровольцы притихли.

Рэнди выглядел так, словно кучу жуков проглотил.

— Чародей, — повторил я. — Вопросы?

— А ты на нашей стороне? — спросил Рэнди.

— Если ты здесь для защиты невинных, то ещё как — на твоей! — заявил я, ободряюще потрепал его по плечу и развернулся лицом к остальным.

— Монстры идут, — сказал я. — И они убьют всех в этом городе, кого только смогут. Если только мы не прикончим их первыми.

Толпа издала звук, очень похожий на голодное рычание.

Я поймал себя на том, что улыбаюсь все шире и шире. Да, мир был полон монстров и демонов. Но это был человеческий мир. Это был наш мир, потому что мы были самыми умными, самыми изобретательными и самыми опасными в нём существами. Может быть, моя маленькая армия и не состояла из самых воинственных представителей человечества, но люди, когда они сражаются за свои дома, как показала история, были способны на невероятные вещи.

Пора истории повториться.

— Саня, подними руку.

Он поднял.

— Это Саня. Он рыцарь. Борьба с монстрами — его хлеб и он знает, о чём говорит. Саня ваш командир. Саня... Эй! Где, чёрт возьми, ты взял чёртов Калашников?

Саня закинул ремень калаша на плечо, улыбаясь от уха до уха.

— Нашёл.

Я только рукой махнул на него.

— Не важно. Принимай командование, мужик.

— Да, — сказал Саня, повышая голос до громогласного рёва. — Привет. Во-первых, да, я русский. Смиритесь. Во-вторых, видите этих мужчин и женщин в униформе? Легко заметить даже в тумане, да? Это ваши офицеры. Я разобью вас на группы человек по тридцать примерно. Каждая группа получит по одному офицеру. Офицер говорит вам, что делать, вы выполняете.

Саня повернулся к мужчинам и женщинам в форме.

— В вашем распоряжении, ребята, один из трёх приказов на выбор. Стоять, отступаем, за мной. Пусть всё будет просто. Обеспечивать сообщение во время боя непросто, даже профессионалам.

Они покивали. Вояки выглядели мрачно. Они то знали, в какую кучу дерьма им предстоит скоро вляпаться. И я знал о том, как трудно передавать даже простые идеи в бою. Нам повезет, если добровольцы смогут правильно выполнить даже эти ограниченные команды.

Саня опять развернулся к толпе.

— Везде, куда бы мы ни пошли этой ночью, считайте — у вас есть приказ: убивать врага, где увидите. Если стоим, а враг наступает, убивайте врага. Отступаем, убивайте врага. Если идёте за офицером и появляется враг, убивайте врага. — Саня задумался. — Ну, сегодня мы в основном постоянно убиваем врага.

Еще один смешок в ответ. Но это было вполне уместно. Напуганные люди нуждаются в смехе, и чем страшнее ситуация, тем он им нужнее.

— Хорошо! — прогремел Саня — Офицеры поделят вас на группы! Всем молчать, чтобы их можно было услышать!

Саня и его офицеры начали наводить порядок в их рядах.

Я слегка вздрогнул и отошел в сторону, где смог на секунду прикрыть глаза и попытаться осмыслить все происходящее.

Я почувствовал, как Мерфи подошла сзади и прислонилась ко мне. Я встретил ее спину своей.

— Это будет совсем паршиво, не так ли? — тихо произнес я.

— Да, — просто ответила Мерфи. — Просто помни, кто в этом виноват.

Послышался невыносимый пронзительный звук и дымовая завеса обагрилась красным. На этот раз я слышал, как очередное здание обрушилось.

Этниу шествовала прямо по Лейк Шор и сносила здания, как ребенок, пинающий муравейники. Она шла за Мэб.

Которая, по сути, сделала из себя приманку, чтобы Титан меня не заметила.

Я нашел руку Мерфи и мягко сжал.

— Как думаешь, что будет после этого?

— Не знаю, — сказала она. — Потому что сперва я позабочусь о сегодня.

Я негромко фыркнул.

Мерфи сжала мою руку в ответ.

— Гарри. Ты не сможешь исправить завтрашний день, пока он не настанет.

— Что довольно странно, ведь его можно испортить за десятки лет заранее.

Я услышал, как она нежно рассмеялась.

— Я привыкла к странностям. Это не так уж и плохо.

— Лесть тебе не к лицу, — заявил я.

— Она определенно не к лицу одному из нас.

Я открыл было рот, чтобы ответить, как того хотел бы Сэр Бенедикт, но вместо этого озаботился неожиданным резким, искаженным кошачьим голосом, вспыхнувшим в моем черепе.

— Сэр Рыцарь — промяукал тревожный голос малка, — это Грималкин.

Верно. Грималкин был для Мэб... личным помощником в некоторых делах. Он был Старейшиной малков, а значит самым большим, сильным и подлыми, а также имел доступ к целому ряду способностей, главной из которых было умение пугать меня своим проклятым странным голосом.

— Враг приближается с Севера, сэр Рыцарь. Кроме того, этот несносный пикси советует мне сообщить вам, что на их пути находится все еще обитаемое детское учреждение с несколькими молодыми смертными внутри.

Я сжал челюсти так сильно, что сломал зуб.

Я огляделся. Саня отдавал приказы добровольцам, но для этого ему требовалось время. Если я крикну «За мной!» и устремлюсь туда, то, скорее всего, просто отправлю их в мясорубку. Сане нужно больше времени, чтобы организовать добровольцев.

— Гарри? — подала голос Мерфи.

— Садись на мотоцикл, — сказал я.

Она развернулась и запрыгнула на него.

— Баттерс, Альфы, за мной, — рявкнул я. — Саня, они идут с Севера. Подготовь ребят, а потом отправь их вслед за мной. Я постараюсь задержать фоморов.

— Да, иди! — крикнул Саня. Он повернулся и принялся орать на солдат голосом, который можно было услышать за четверть мили.

Мерфи с грохотом подъехала на своем байке, и я перекинул ногу через него. Уилл и Джорджия выскочили из темноты и заняли позиции с одной из сторон мотоцикла, а Энди и Марси с другой. Баттерс рысцой подбежал к нам. Вы бы никогда не догадались, что этот коротышка весь вечер скакал галопом по всему проклятому городу — так пружинисты были его шаги. Нужно отдать ему должное, Баттерс никогда не был локомотивом, но маленький человек ни на атом не собирался сдаваться.

С Севера, может в двух или в трех кварталах от нас, мне послышался визг взрыва из копья Ловчего, а затем внезапный бритвенно-острый звук, режущий и рвущий барабанные перепонки, который был одновременным боевым кличем дюжины малков, вступивших в бой.

И потом, заглушая этот звук, раздался сотрясающий кости рев рога Йотунов, такой же, как и раньше.

Мой желудок ухнул вниз. Потому что дробовики не помогут против чего-то столь громадного, и неважно сколько их будет. Они просто разозлят великанов.

«Услышьте меня, Зимние», подумал я. «Сойдитесь с ними в битве. Убейте любого, кто попытается причинить вред этим детям».

Воздух внезапно раскололся от криков и боевых кличей огров и гномов, малков и Черных Псов, дикого улюлюканья войнов-сидхе, сдавленного стона треклятой Ободранной Башки и чирикающего клекота тех проклятых огромных пауков, которые несколько раз оказывались сущей занозой в моей заднице. Все они ринулись вперед на всех парах, чтобы найти и уничтожить врага.

Мерфи посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, бросила взгляд вниз и назад, а затем сжала челюсти.

— Вперед! — крикнул я.

Харлей взревел.

И с монстрами в авангарде, мы отправились мочить Йотунов.

(обратно)

Глава 20

Мы услышали впереди звуки выстрелов, одинокий пистолет размеренно выплевывал пули. Эти звуки сопротивления было едва слышно на фоне визга копейных выстрелов Ловчих.

— Глуши мотор, — скомандовал я.

Мерфи выжала из дроссельной заслонки еще немного лошадиных сил и заглушила двигатель Харлея. Тяжелый мотоцикл почти бесшумно покатился вперед по инерции, и у нас было время посмотреть, что происходит.

Один единственный человек оборонял дверной проем лестницы, ведущей на второй этаж. Табличка рядом с ним гласила «ТРЕТЬЯ СМЕНА ДЕТСКОГО САДА». Он был не слишком высок, почти невероятно толст, и я с удивлением узнал в нем детектива Брэдли из отдела Внутренних Расследований.

Воющий выстрел копья снес дюйм каменной кладки с дверного проема рядом с Брэдли, и хотя осколки камня врезались ему в голову, он не дрогнул, когда прицелился из своего служебного пистолета и выстрелил.

Голова одного из Ловчих дернулась назад и тварь повалилась, присоединяясь к трем другим телам на земле — а оставшиеся закричали и увеличились в размерах.

Затвор пистолета щелкнул, и тут же Ловчие ринулись в проход. Брэдли спокойно перезарядил пушку, потянулся к своей лодыжке, вытаскивая запасной ствол, и всадил три пули из маленького револьвера в грудь ведущего Ловчего, когда тот бросился в атаку.

Тварь пошатнулась и ткнула копьем в Брэдли. Коренастый мужчина отбил оружие в сторону одной рукой, зажав рукоять в толстом кулаке, прижал пистолет к челюсти Ловчего снизу-вверх и разрядил маленький револьвер, отчего существо с грохотом рухнуло на землю.

Половину лица Брэдли залило кровью, он отбросил пустой револьвер, схватил копье с видом того, кто умеет с ним обращаться, а затем повернулся к остальным Ловчим и заорал: «Ну же!»

Они взревели в ответ, их крики походили на вой стаи диких зверей, ни один из которых не принадлежал к одному виду.

Пятеро мертвых Ловчих. Брэдли занял отменную позицию для обороны, окруженный камнем, находясь немного выше от уровня улицы в хорошем укрытии. Но сейчас у него кончился боезапас, он истекал кровью, а выжившие Ловчие будут становится только сильнее и крепче.

И все же он твердо стоял на ногах.

— Сюда, мерзкие ублюдки!

— Этот сукин сын уделывал меня на каждом турнире, где я с ним сталкивалась, Гарри, — заметила Мерфи.

«Зимние», подумал я. «Взять Ловчих».

Первыми были огры, просто спрыгнувшие с соседних крыш здоровенные существа, покрытые белым мехом, и походившие на Реку в Плечах, если бы он с детства курил после героинового марафона. Несмотря на худощавый и потрепанный вид, они все еще были огромными, зловеще сильными и неумолимо дикими. Один из них приземлился на Ловчего своим Трехэтажным Разящим Локтем и сокрушил его с оглушительным треском ломающихся костей. Другой приземлился на воткнутое в землю копье, которое вошло ему в грудь и прорвалось сквозь спину в вихре запекшейся крови и серебристого пламени. Огр визжал подобно демону, в то время, как Ловчий наклонил копье в другую сторону и стряхнул поверженного Зимнего фэйре, бросив того умирать на улице.

Малки взвыли, как стадо бензопил, и набросились со всех сторон. Копья Ловчих застонали и отправили некоторых смертоносных тварей в тот ад, который их ждал, но их было просто недостаточно, чтобы поразить все стремительные фигуры малков. Они навалились на двоих Ловчих и погребли их под кучей густого меха и исступленных когтей, которые остротой превосходили ножи X-Acto. Ловчие погибли с жуткими криками.

Рядом с ними из переулка вынырнул отряд гномов и метнул дюжину топоров в другого охотника, как раз когда тот увеличился в размерах и силе. Свирепые острые лезвия вонзились в цель с дикой силой, заставив Ловчего пошатнуться, и Черные Псы пронеслись мимо, оскалив клыки, и разорвали его подколенные сухожилия. Как только он оказался на уровне земли, гномы, беловолосые маленькие ребята с каштановой кожей, возможно, два с половиной или три фута высотой, без проблем добрались до его жизненно важных органов.

Один из оставшихся Ловчих предпринял попытку сбежать — и нос к носу столкнулся с Ободранной Башкой, выступившим из аллеи. Зверюга-фэйре, сделанная из костей убитых животных и врагов, представляла собой гигантскую фигуру, закутанную в черный плащ. Плащ распахнулся, и громоздкое тело Ободранной Башки, состоящее из тысяч острых костей, принялось корчиться и визжать со звуком, неприятно похожим на работающую мясорубку.

Ободранная Башка схватил Ловчего и затащил под свой плащ. Его кости ломались и перемалывались там, где я не мог этого увидеть, а Ловчий вопил от ярости. А потом из-под плаща Ободранной Башки изверглось много крови и ошметок, заливая ступни и голени, которые остались от Ловчего.

Последний Ловчий взревел, раздаваясь в габаритах — и второй по величине малк, которого я когда-либо видел, размером с горного льва, но гораздо массивнее, подобно стреле влетел в лицо твари. Передние лапы Грималкина вытянулись до размеров снегоступов и выпустили двухдюймовые когти, которые впились в лицо Ловчего. Старейший малк вцепился челюстями в один из глаз охотника, словно тисками зажав глазничную кость под ним — и подтянувшись, этот сверхъестественно сильный и быстрый кот принялся яростно загребать задними когтями.

Меньше, чем за секунду, глотка последнего Ловчего стала похожа на двадцать или тридцать фунтов тушеной свинины, вымоченной в кетчупе.

Старейший малк отшатнулся в сторону, когда Ловчий, еще не доросший до размеров тех, кого нам пришлось убить, безжизненно упал на землю, хлеща кровью, как сломанный водопровод. Грималкин приземлился не дальше, чем в десяти футах от Харлея, брезгливо щелкнул каждой парой когтей и объявил своим действующим на нервы кошачьим голосом:

— Сэр Рыцарь. Старейший Грималкин к вашим услугам.

— Святая Мария матерь Божья, — проронила Мерфи.

Грималкин прижал уши и одарил Мерфи сердитым взглядом, затем повернулся ко мне и сказал:

— На прилегающих улицах есть еще несколько боевых отрядов. Мои сородичи сдерживают их, но только пока. Нас сильно превосходят числом, сэр Рыцарь. В идеале, мы должны отступить до...

Прогудел рог Йотуна. В дыму среди зданий было невозможно понять где он находится, но было ясно, что он...

— Близко, — выдохнула Мерфи.

— ...До этого, — кисло закончил Грималкин.

— Хорошая работа, Старейший, — похвалил я. — Но мы должны вытащить этих детишек.

— Нам не справится с Йотуном, сэр Рыцарь, — проворчал малк.

— Пугливая киска, — сказала Мерфи.

Я, моргнув, выпучил на нее глаза.

— Само на язык просилось, не удержалась, — усмехнулась она.

Шерсть Грималкина встала дыбом, и он слегка перенес свой вес.

Не переставая ухмыляться, Мерфи выхватила пистолет и быстро, не моргнув глазом, навела на малка.

— Сегодня ночью пули в стальной оболочке, дружок, веди себя хорошо, — посоветовала она.

Грималкин зарычал на Мерфи, посмотрел на меня, а затем расслабился, как будто ничего не произошло. Он выпустил когти из правой передней лапы и лениво рассматривал их, полностью игнорируя Мерфи.

Та убрала пушку и ответила тем же. Но она не выпускала малка из поля зрения.

Они прекрасно поладят.

Я спрыгнул с мотоцикла. Мерфи последовала за мной. Я подозвал Баттерса и Альф.

— Сперва вытащим тех детей, — на ходу приказал я. — Грималкин, вы с Зимними будете удерживать для нас открытый коридор назад к нашим укреплениям.

— Долго мы их не удержим, — предупредил меня Грималкин.

— Выполняйте, — бросил я через плечо. — Вперед.

Старейший малк издал гортанный, уродливый звук и исчез прежде, чем успел полностью отвернуться.

Я подошел к лестнице, ведущей в детский сад, и увидел, что Брэдли, сжимая копье, стоит в дверях, широко раскрыв глаза. Копье уже начало осыпаться и распадаться. Оно исчезнет через несколько минут.

— Эй, детектив Брэдли. Гхм, это я. Гарри Дрезден. Помните меня?

Коренастый мужчина уставился на меня. Затем он дернул головой в знак согласия.

— Мерф, — позвал я.

Она выступила из-за моей спины, держа руки на виду.

— Эй, эй, Брайан. Ты со мной, приятель?

Брэдли секунду смотрел на нее, а затем чуть-чуть опустил копье.

— Мы не приятели, сержант. Ты, вроде как, ненавидишь меня до глубины души.

Мерфи перевела взгляд с расплывающихся тел убитых Ловчих на Брэдли.

— Так было раньше. Сейчас все иначе.

Он моргнул.

— О, чем, черт побери, ты говоришь? — он дернулся при виде волков и Баттерса в конце процессии. — Что за бесовщина тут творится?

— Привет, — поздоровался Баттерс и помахал рукой.

— Привет? — отозвался Брэдли. Он моргнул. — Доктор Баттерс?

— Ты помнишь все то, о чем я говорила тебе на закрытом заседании, что ты считала чушью? — спросила Мерфи.

— И то, о чем я говорил тебе на закрытом совещании, что ты посчитал чушью? — бодро добавил Баттерс

Коренастый детектив переводил взгляд с мертвых Ловчих на павших фэйре и снова на Мерфи с Баттерсом.

— Господи Иисусе.

Брэдли переварил все довольно неплохо. На пару секунд вокруг глаз у него слегка побелели веки, а потом он крепко зажмурился, сжал челюсти и, судя по всему, явно приспособился к реальности.

— Нахрен все, сходить с ума буду позже, — заявил он, и когда его глаза открылись, у него было обычное для копа выражение лица. — У меня тут наверху шестеро детишек, милая пожилая леди и Рудольф. Как нам их отсюда вытащить?

— Мы отправим их в Миллениум Парк, — ответил я. — Будем удерживать путь расчищенным. Оттуда пусть направляются на Запад.

Крики и вопли раздались вокруг нас, когда Зима начала атаку на вражеские войска. Ловиче завывали, а их копья стонали. На заднем плане, но уже ближе, прокатился рокот Ока, поразившего очередное здание.

— Уводите детей сейчас же, — поторопила Мефри.

Брэдли напряг челюсть, кивнул, бросил копье и побежал вверх по лестнице. Он остановился у двери, прижался к стене и крикнул: «Это Брэдли», прежде чем открыть ее одной рукой, стараясь держаться подальше.

— Брэдли? — послышался голос Рудольфа. Он был в панике.

Рудольф пару раз сталкивался с чудовищами. Безусловно, оба раза были погаными. Но он был похож на многих людей, которые сталкиваются со сверхъестественным — он просто не мог это принять. Может быть это был его персональный недостаток. А может быть он просто родился без способности смотреть в лицо такой ужасающей реальности. Как бы то ни было, любви к нему это не прибавляло, особенно во времена подобные этим.

— Это я, — отозвался коп.

— Проклятье, Брэдли! — завизжал Рудольф.

— Это я... сэр... — голос Брэдли переполняло терпение.

— Заходи сюда! Прячься в укрытие!

— Мы должны выбираться отсюда пока еще можем, — возразил Брэдли. — Забирай детей и мы сваливаем.

— Ты рехнулся? — взвился Рудольф. — Там снаружи зона боевых действий!

Я наклонился и крикнул в сторону лестничную клетки:

— Если ты не пошевелишься, Рудольф, то зона боевых действий окажется прямо там, у тебя!

— Дрезден?!

— Да, это я, придурок, — ответил я своим самым угрюмым чародейским голосом. — И у нас нет времени тут рассусоливать, болван, так что пошевеливайся!

— Это все ты! — заверещал Рудольф — Все твоя ложь!

На лице Брэдли появилось странное выражение. Я не был уверен, что именно это было, хотя вы, вероятно, могли бы подписать такое фото «Как Я Мог Быть Таким Слепым?»

Он поднял вверх палец и зашел в дверь.

Раздался глухой удар и грохот.

Брэдли вышел из детского сада с Рудольфом, безвольно переброшенным через плечо, и его пистолетом в своей собственной наплечной кобуре. В другой руке он держал малышку лет двух.

Следом за ним показалась женщина в бабушкиной одежде с волосами стального цвета. В одной руке она держала колыбель с младенцем, а другой вела маленькую вереницу детей постарше, которые шли за ней, держась за руки.

Брэдли повел их вниз по лестнице на улицу. Баттерс немедленно подошел, чтобы забрать младенца у пожилой женщины, которая отдала его с признательной гримасой и дернула плечом.

Волки без промедления заняли позиции вокруг детей, не нуждаясь в моих указаниях. Они виляли хвостами, делали маленькие счастливые шажки, словом исполняли некий собачий эквивалент пощипывания за щечки, и суетясь вокруг них. Дети были сразу же очарованы этой группой собачек.

Которые также делали все возможное, чтобы заслонять от глаз детей своими мохнатые телами худшие из ужасов вокруг нас.

Они чувствовали то же, что и я. Что никто не должен видеть такие вещи. И что до тех из нас, кто уже увидел? Мы были рады, когда могли избавить кого-то другого от таких же невидимых ран.

Я пристроился рядом с Брэдли, который, помимо своего собственного, тащил на себе вес еще двух душ без видимых усилий.

— Волки — отличные ребята. Они пойдут с тобой и выведут вас с детьми отсюда. В парк, в двух кварталах к югу. Там добровольцы удерживают павильон. Скажи им, что чародей послал тебя к Сане. Это такой здоровенный черный русский парень. Передай ему, что я велел выделить тебе сопровождение.

— Юг, павильон, Саня, чародей прислал меня вывести детей, — повторил Брэдли. Его глаза остановились на волках — Друзья?

— Угу, — подтвердил я.

Он тяжело вздохнул. Затем стиснул зубы, кивнул, и сказал:

— Понял.

— Молодчина, — похвалил я. — Ты хорошо с этим справляешься.

— Это не так, — отвечал Брэдли не сбавляя шага. — Не так.

— Тогда ты слетаешь с катушек самым полезным способом из всех возможных, — сказал я. — Продолжай в том же духе.

На мгновение Брэдли уставился на меня. Затем он разразился лающим трескучим смехом. Но этот смех был настоящим. Он помог Рудольфу устроиться поудобнее на широком толстом плече — Рудольф издал протестующий стон, на который никто из нас не обратил внимания — и продолжил идти дальше.

— Баттерс, — позвал я, немного замедляя шаги, чтобы идти в ногу с маленьким Рыцарем.

— Это же дети, Гарри, — сказал он. Он показал мне рукоять Фиделаккиуса, которую сжимал в руке, не державшей младенца. — Я позабочусь о них.

Я сжал его плечо.

И земля содрогнулась.

Мы обменялись взглядами расширившихся глаз.

— Уводи их, ну! — поторопил я.

— Гарри! — крикнула Мерфи позади меня.

Земля вздрогнула еще раз.

Брэдли пошатнулся и упал. Он приник к девочке всем своим телом, чтобы защитить ее, и, боюсь, это означало, что, Рудольф принял удар падения на себя. Бедняга. Пушка не была пристегнута к кобуре Брэдли, и с шумом полетела на мостовую.

Я развернулся, широко расставив ноги для равновесия, в то время, как пара комет вылетела вверх из боковой улицы в полуквартале от нас, кружась извивающейся спиралью среди дыма, когда проклятый Йотун, которого я уже видел, избитый, окровавленный и разъяренный, замахнулся на них своим топором.

— Мой повелитель! — возвестил Тук-Тук — Я вступил в схватку с врагом!

Топор почти рассек моего генерал-майора на две половинки, но в последнюю секунду сияющая сфера налетела на него — это Лакуна врезалась своим плечом в его, заставляя их обоих уклониться с пути оружия.

— Будь внимательнее, дурачина! — заорала она.

Йотун заметил нас и начал двигаться с неотвратимостью ледника, его ноги были расставлены широко, как у серфера, а топор был с грохотом опущен вниз и волочился за ним, как какой-то бешеный плуг, разрывая улицу с невероятным шумом ломающегося бетона и асфальта, когда он использовал оружие, чтобы замедлить свой чудовищный импульс.

Так, чтобы он мог повернуться к нам.

Земля тряслась от силы самого присутствия Йотуна.

Я тупо таращился, как Брэдли пытается подняться. Баттерс подгонял старушку с детьми, но их лучшая скорость не была даже быстрым шагом, и все они были у Йотуна, как на ладони, совершенно уязвимые.

Правильно. Это делало мой выбор простым.

Самоубийственным, но простым.

Я приготовился к бою.

Мерфи пробежала мимо меня и за мной, когда Йотун заревел и поднял топор, который тащил по улице. Словно в связанный с его вспыхнувшей яростью, топор окутался пламенем. Гигант еще раз взревел, напряг мускулы размером с европейский автомобиль, двигаясь с совершенной техникой, чтобы использовать всю силу своего немыслимо мощного тела — и бросил топор, полетевший параллельно земле, вращаясь, как лезвие газонокосилки.

То, что, должно быть, было по меньшей мере полутонной твердого, острого, горящего металла, вихрем летело прямо в мое гребаные лицо.

(обратно)

Глава 21

Люди часто удивляются, обнаруживая, насколько сильным может быть человек, если он знает, что делает.

Йотун знал, что он делает. Учитывая необузданную силу этого броска, я никак не мог остановить его. Я мог вложить каждую частичку своей силы в щит, и все равно не смог бы заблокировать лезвие топора.

Но я вполне мог отклонить его.

Я призвал свою волю и наполнил ею свой браслет-щит на левом запястье. Он зашипел и исторг блуждающие искры зелено-золотой силы, когда моя магическая энергия встретилась с неподатливостью материала и заклинаниями, вырезанными на медной поверхности браслета. Эта штука нагрелась почти сразу же, как я вызвал мерцающую плоскость перед собой — а затем я упал на колено и наклонил щит назад, далеко назад, образовав между ним и землей угол около двадцати градусов.

Гигантский топор столкнулся с моим щитом во взрыве кинетической и магической энергии. Буквально. Там, где щит и топор встретились, произошел взрыв, и я с запоздалым потрясением осознал, что Йотун вложил в топор значительное количество собственной силы.

Мир побелел и лишился звуков.

Меня отбросило на добрых пятнадцать футов назад, и я врезался в Брэдли, который только начал предпринимать попытки двигаться снова. Рудольф, к несчастью, в результате снова пострадал, какая жалость. Мгновение я лежал оглушенный и наблюдал, как стекла из сотен разбитых окон падают на землю с практически сонной медлительностью. Мой браслет раскалился достаточно сильно, чтобы обжечь кожу, а Зимняя мантия посылала мне импульсы странных покалывающих ощущений, давая понять, что происходит.

Я потряс головой и обвел округу мутным взглядом. Топор попал в мой щит под странным углом и отскочил вверх и влево. Он застрял всем лезвием в чем-то похожем на офисное здание, как будто огромный лесоруб погрузил его туда, прежде чем поплевать себе на руки и приступить к работе.

А, точно. Йотун.

Я воткнул свой посох в землю и поднялся на ноги, тряся головой в попытке заставить проклятые колокола перестать звенеть в ушах.

Как только я встал, земля вздрогнула.

Я поднял глаза и увидел Йотуна, стоящего примерно в двадцати ярдах от меня и хмуро взирающего на меня сверху вниз. Он наклонил свою огромную голову и несколько секунд изучал меня. Затем он пророкотал голосом, таким низким, что едва можно было различать слова:

— Seidrmadr.

Какого черта? Я не отступил и ответил:

— Йотун.

Его брови сошлись в холодном гневе. У него была румяная кожа, грубые черты лица, а глаза в тени шлема казались почти яростного травянисто-зеленого оттенка. С такого близкого расстояния, я мог видеть огромный уродливый шрам вокруг его рта, поблекший со временем, но все же бугристый и неприятный. Рот снова открылся.

— Кто ты и что ты сделал, чтобы я знал, кого убиваю?

Все верно. Викинг старой закалки. Я был признан человеком, достойным сражения, и теперь пришло время бахвалиться, что меня вполне устраивало. За мной были люди, которым нужно было сбежать.

Я оглянулась через плечо, туда, где Брэдли изо всех сил пытался подняться, бережно и нежно прижимая ребенка в своих израненных и кровоточащих руках, и с ужасом понял, почему он вообще оказался в этом детском саду.

Это была егодочь.

О, Боже.

Если бы Мэгги была сейчас на улицах, я бы с ума сошел, переживая за нее.

Брэдли, шатаясь, как пьяный, поднялся на ноги и повернулся к Рудольфу, который слабо шевелился.

— Забирай отсюда девочку, — велел я низким напряженным голосом. — Она важнее. О Руди я позабочусь.

Брэдли колебался. Естественно. Ни один хороший коп не бросит своего напарника. Но Брэдли видел в ту ночь кошмарные вещи, и он сделал выбор, который сделало бы большинство отцов на его месте.

Он взял свою маленькую девочку и побежал, чтобы вывести ее отсюда.

Я повернулся к Йотуну и выпрямился во весь рост, что означало, что я смотрел прямо на его нижние квадрицепсы.

— Я Гарри, сын Малкольма, — прокричал я в ответ. — Я сражался с темными колдунами и черными рыцарями! Я поразил несметное множество людей и зверей, вторгался в сердце Зимы, противостоял некромантам и живым мертвецам, вампирам и гулям, демонам и всем их бесчисленным ордам! Я состязался в остроте ума с шестью Королевами фэйре и преуспел, я перечил объединенной воле Белого Совета! Я сразил всю Красную Коллегию вампиров — когда они пришли за моим ребенком, я поверг их в пыль на глазах у всего мира. Я Гарри, сын Малкольма, и я вошел в хранилище Тартара и украл оттуда сокровища на глазах у самого Аида! И я собираюсь добавить убийство великана в свое резюме.

Это, казалось, чрезвычайно обрадовало Йотуна. Его улыбка становилась все шире и шире, показывая все больше и больше зубов размером с обеденную тарелку.

— Впечатляющие заявления.

— Ты чертовски прав, — крикнул я. — А кто ты такой и что сделал?

Йотун поднял руку. Раздался стон крошащегося бетона и стали, а затем этот проклятый огромный топор просто влетел обратно в его ладонь, как будто его притянуло мультяшным магнитом.

— Я Свангар, сын Сванги, — прогудел Йотун. Одной рукой он указал на свой покрытый шрамами рот, наполняя усмешку презрением. — Я сразился с сыном Одина и выжил, чтобы об этом рассказать.

Я сглотнул.

Я не очень много знал о Торе, помимо тех историй, что рассказывают в комиксах и фильмах. Но что мне было предельно ясно, так это то, что он был грозой Йотунов. Если этот конкретный Йотун пережил ту битву с боссом, можно было с уверенностью предположить, что он, вероятно, не был слабаком.

Что еще хуже, я надеялся подольше удержать его внимание, пока он будет выкрикивать мне в лицо свои хвастливые слова. Просто с моим везением, я, похоже, наткнулся на единственного Йотуна во Вселенной, обладающего скромностью подобных масштабов. Нельзя не использовать такую возможность похвалиться.

Мой рот пересох и я ничего не ответил. Я просто кивнул.

Свангар кивнул в ответ.

А затем он с ревом бросился на меня, вращая топор.

Забавный факт о существах размером с Йотуна в том, что у них неважное рулевое управление. Просто слишком много массы набирает слишком много инерции, чтобы можно было быстро изменить курс движения — вся их жизнь, должно быть, похожа на хождение по скользкому льду. И не только это. Нервная система есть нервная система. Сигналы, которым нужно пройти максимум шесть футов, будут быстрее, чем те, которые должны покрыть все двадцать.

Мне следовало учесть это преимущество. Если я буду достаточно резво танцевать, возможно я смогу вынудить Свангара споткнуться о здание или что-то в этом роде и убежать, пока он не пришел в себя.

С тем размахом, который придавал ему топор, не было никакой возможности обойти его, не оказавшись в пределах досягаемости — а я не хотел этого делать. Один удар этой штуковиной, и я превращусь в пятно Роршаха на асфальте.

Так что я побежал прямо на него.

Свангар издал боевой клич, а его топор обрушился прямо на меня.

Я указал посохом в сторону, сконцентрировал волю и воскликнул «Forzare!»

Даже магия не может нарушить фундаментальные законы физики. Направьте силу на что-то, и оно оттолкнется с равным противодействием. Я применил много силы против кирпичного здания справа от меня. Здание толкнуло меня в ответ, от импульса удара я отлетел в сторону — и вылетел из-под топора.

Топор рассек асфальт в том месте, где я только что находился. Я кубарем полетел вбок и вперед, падая на землю и кувыркаясь. Великан взревел, его инерция подхватила его собственный топор. Рукоятка врезалась ему в живот со свистом выдыхаемого воздуха, похожим на миниатюрный шторм.

Я снова вскочил на ноги и бросился вверх по улице, сделав десяток шагов, чтобы заставить Йотуна развернуться ко мне лицом и обратиться к беглецам спиной.

Свангар определенно не был дураком. Он знал, что был медленнее.

Поэтому он провернул свой пылающий топор, расплавил кучу асфальта на улице в комок горящей смолы, который мог бы заполнить небольшую горячую ванну, и запустил его в меня, даже не начав оборачиваться.

Я довольно легко увернулся от этого — но Свангар и не собирался превращаться меня в живое визжащее смоляное чучело. Повернувшись, Йотун просто схватил сломанную машину одной рукой и швырнул ее в меня со скоростью подающего бейсболиста высшей лиги.

Я вовремя поднял свой щит, повернув его влево, одновременно метнувшись вправо. Машина врезалась в щит, который вспыхнул почти чистым золотисто-зеленым светом. От удара разлетелись во все стороны осколки стекла, стекловолокна и металла. Разбитая машина бешено завертелась, но даже так Исаак Ньютон получил свои двадцать центов. Меня отбросило вправо, я пошатнулся, и мне пришлось опереться рукой о мостовую, чтобы не упасть.

Я восстановил равновесие, выхватил свой взрывной жезл из-под плаща, резко наполнил его своей волей и рявкнул «Fuego!»

Сырая энергия перепуганного города перегрузило мое заклинание силой. Луч расплавленной золотой энергии хлестнул из навершия, яркий, как огонь дуговой сварки, заставив меня закрыть глаза и отвернуться от его мощи в тлеющем угольном зареве горящего города, и оставил яркое сине-фиолетовое свечение на внутренней стороне моих век.

Я немного проморгался, и обнаружил, что Йотун смотрит на меня, а значительная часть кольчуги над его сердцем светится темно-оранжевым.

— Такой крошечный огонек? — прогрохотал Йотун. — Против сына Муспельхейма?

Проклятье. Огонь был у меня в ходу именно потому, что он обычно был эффективен.

Йотун презрительно фыркнул. Затем он замахнулся топором на здание, которое оказало столько же сопротивления, сколько одуванчики мачете, и послал в меня облако битого стекла, бетона и стали.

Я вскинул руку, чтобы прикрыть лицо и поднять свой щит. Битое стекло звякнуло о заколдованный рукав моего пыльника. Один из осколков пролетел мимо, и мое ухо внезапно стало горячим и покалывающим. Остальные забарабанили по моему щиту и подталкивая меня назад, пока я не стукнулся о капот припаркованной машины, отчего из-под меня выбило ноги, и я свалился на спину на тротуар.

Мое сердце сжалось от ужаса.

Это было все равно, что драться с землетрясением — я просто носился в самой гуще событий, как последний дурак.

Свангар сделал пару громадных шагов, и его топор опустился.

Я уперся концом посоха в плечо, как будто у меня была винтовка, и закричал «Forzare!»

Этой ночью сам воздух стал слишком плотным от наполнявшей его энергии. Я влил в свое заклинание гораздо больше, чем следовало. Посох врезал мне, словно мул копытом. Я услышал, как мое плечо снова вывихнулось со слышимым рвущимся звуком и взрывом покалывания, заменяющего боль, но я выдержал и был яростно отброшен прочь от опускающегося топора.

Я налетел на другую машину, достаточно сильно, чтобы из меня выбило дух..

Йотун повернул топор вбок, как мухобойку, сделал шаг в мою сторону и занес его.

И тогда я увидел, как Брэдли, последним из компании беглецов исчез в дымовой завесе — но Мерфи с ними не было.

Она стояла рядом со своим Харлеем, и коробка с надписью «ПОХОДНЫЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ» была широко открыта.

Я смотрел, как она вытягивает закругленную трубу с парой рукояток и контрольной панелью, окрашенной в оливково-серый цвет. Она разложила трубу, щелкнула по ней какой-то маленькой штуковиной, подняла ее к своему гребаному плечу и легонько положила пальцы на панель управления.

— Ты бьешься, как женщина, seidrmadr, — оскалился Свангар.

— Эй, drittsekk! — крикнула Мерфи.

Свангар развернул к ней голову, его лицо исказилось от ярости.

Уголок ее рта изогнулся в ухмылке, но ее голубые глаза были ледяными.

— Я тоже.

И она выстрелила.

Я не очень разбираюсь в военной технике. Но если вы собираетесь одолеть Йотуна, по-видимому базука будет подходящим калибром.

Я, в общем-то, не видел самого полета ракеты. Эти штуки так не работают. Они движутся со скоростью пули из пистолета. Это был просто взрыв, за которым почти мгновенно последовал еще один взрыв в углублении горла Свангара. Хрясь-БУМ!

Устойчивость к огню была отличным трюком, но в конце концов, сэр Исаак всегда оставит за собой последнее слово. Огонь — это абсолют, собранная в одном месте энергия, и он всегда может стать горячее. В конечном счете, любая защита имеет предел своих возможностей, точку катастрофического отказа — и ракета Мерфи нашла этот предел.

Когда-нибудь видели, как кувалда вдребезги разбивает арбуз?

Здесь было нечто похожее.

Плоть и кровь вырвались из Йотуна в облаке воздушных брызг. Сквозь дыру в шее я мог видеть потрескавшуюся и почерневшую ключицу Свангара и его треклятый позвоночник. Йотун зашатался, врезавшись плечом в здание, его топор поднялся в последний раз — и полетел вниз, выпав из его внезапно ослабевших пальцев.

Тело гиганта раздавило два автомобиля и опрокинуло уличный фонарь, когда упало наземь. Одна вытянутая рука рухнула в трех футах от моих пальцев на ногах.

И, внезапно, вся улица притихла и замерла.

Я поднялся и направился к ней медленными шагами, держась подальше от павшего Йотуна. Было немного трудно сохранять равновесие. Может, я и не чувствовал этого, но боль физически давала о себе знать. Все мое тело неприятно покалывало.

— Бейся как женщина, засранец, — мрачно пробормотал Мерфи, сердито глядя на мертвого великана.

Она стояла с гранатометом на плече и одной рукой на бедре и улыбнулась мне, когда я подошел ближе.

— Серьезно? — осведомился я. — Базука?

— У меня их две. Та другая была для тренировки, — невозмутимо ответила она.

— Ты мне никогда не рассказывала про эту.

Ее ухмылка стала шире.

— Конечно же нет, мой любознательный мальчик. Тебе бы захотелось с ней поиграть.

Я прижал руку к своему сердцу и напустил на себя оскорбленный вид.

— Ох...

— Правда ранит, а?

— Drittsekk? — спросил я.

— По-норвежски это значит, хм... «говнюк», — ответила она. Затем взглянула на мое лицо, — Я же коп, Гарри. Есть традиции, которые нельзя нарушать.

Прежде, чем я успел ответить, раздался исполненный паники крик Рудольфа:

— Вы оба, ни с места! Никому из вас, подонков, и сраным мускулом не дернуть!

Я моргнул и посмотрел в его сторону. У Рудольфа был синяк на подбородке, который уже распух до размера упитанной мыши. Он стоял на своих двоих, его шатало, лицо его было бледным, а глаза широко раскрытыми и растерянными. Его костюм был порван, помят и забрызган кровью из того, что казалось его сломанным носом. Но он стоял в стрелковой позиции Уивера, подняв пистолет с того места, где его выронил Брэдли, и направлял его на Мерфи.

— Террористка! — бормотал он. — Ты проклятая террористка!

— Рудольф, — сказала Мерфи, — ты понятия не имеешь, что происходит.

Белки его глаз стали еще больше.

— Ты только что убила кого-то из гранатомета!

Мерфи оглядела павшего Йотуна.

— Что есть, то есть, да.

— Эй, эй, Рудольф, — вмешался я. — Полегче. Полегче. Слушай, нам нельзя долго здесь оставаться. Больше врагов на подходе. Нам всем нужно уходить.

— Заткнись, завали хлебало! — заверещал Рудольф, переводя ствол на меня. — Закрой свою сраную пасть, кретин!

Я начал поднимать руку, чтобы направить на него волну силы и вырвать пистолет из его руки — но не смог сделать этого.

Я посмотрел на свою руку. Она меня не слушалась. Я не мог сказать наверняка, что происходит за облаком статического покалывания, заполняющего мою нервную систему. Господи, это же было то самое плечо, которое я снова вывихнул. Будучи не в состоянии почувствовать боль от травмы, я даже не заметил этого.

— Рудольф! — с непререкаемой властью в голосе сказала Мерфи. — Мы пытаемся тебе помочь. Иисус, Мария и Иосиф, парень, хотя бы убери палец со спускового крючка.

Рудольф снова навел оружие на Мерфи и начал визжать тонким голосом, тыкая стволом вперед, для выразительности:

— Мне не нужны твои...

Пистолет выстрелил.

Пустой гранатомет упал на улицу с металлическим звоном, забрызганный алым.

Мерфи свалилась, как подкошенная.

(обратно)

Глава 22

Рудольф стоял там, ошарашенный резким звуком. Он посмотрел на пушку. Затем на Мерфи.

— Что? Что?

— Врача! — заорал я, бросаясь вперед. — Врача! Врача!

Мерфи лежала на улице позади своего мотоцикла. Одно колено было подогнуто так, что она лежала на голени. Пустой гранатомет все еще покачивался там, где упал.

Я склонился над ней. Ее глаза были широко открыты, когда она смотрела вверх.

Очередная вспышка Ока на краткий миг окрасила мир алыми тонами.

Мне было плевать.

Я разорвал на ней куртку и рубашку.

Пуля попала ей в шею, на четверть дюйма выше ее кевларового жилета. Она не прошла навылет. Войдя в тело, она начала отскакивать внутри, и вышла из-под ее левого уха, оставляя за собой след изувеченной плоти. Кровь фонтаном хлынула из раны.

— Кэррин, — произнес я. — О Боже.

Я сорвал с себя пыльник, торопливо стащил через голову рубашку, свернул из нее подушку и прижал к зияющей ране. До тех пор, пока я не пытался двигать плечом, моя раненая рука немного функционировала. Я мог использовать обе руки.

— Врача!

Столько крови. Она насквозь пропитала мою рубашку.

Я услышал, как кто-то бежит в нашу сторону.

— Кэррин, я здесь, — умоляюще говорил я. — Помощь на подходе. Держись.

Она закашлялась кровью.

— Гарри, — сказала она.

Ее губы покраснели от крови, когда она произнесла мое имя.

Ее голос был прерывистым.

— Я здесь, — повторял я. На нее было тяжело смотреть. Мир поплыл перед глазами — Я здесь.

Вокруг ее золотых волос образовалось маленькое кровавое озеро.

Бегущие шаги внезапно замерли.

Мерфи издала несколько булькающих, задыхающихся звуков

Я посмотрел наверх и увидел Уолдо Баттерса, остановившегося в десяти шагах от нас и не сводящего глаз с Мерфи.

По его лицу все было понятно.

— Нет, — причитал я. — Нет, нет, нет... Кэррин? Давай же, Кэррин!

Мгновение она смотрела на меня, уголки ее глаз сморщились, и она слабо улыбнулась. Лицо ее стало серым. Губы посинели.

— Только не от тебя. От тебя мне больше нравится «Мерф».

— Хорошо, — всхлипнул я. Мне едва удавалось выдавить из себя эти слова. — Мерф.

Она потянулась своей рукой через грудь и слабо коснулась моей руки.

— Гарри, — прошептала она. — Я люб...

Она смотрела мне прямо в глаза, и я не мог отвести взгляд. Я почувствовал, как начинаю заглядывать ей в душу.

И я увидел, как погасло пламя свечи.

Ее глаза стали пустыми. Просто пустыми, как окна заброшенного дома. Вот ее тело задыхалось, напрягалось, а лицо выражало боль и смятение.

А затем...

Остался лишь пустой дом.

— Нет, — повторял я. — Нет, нет, нет.

Я наклонился над ней. Дыхательные пути, дыхание, кровообращение. Я открыл ее рот и, пытаясь убедиться, что там ничего нет. Но он весь был заполнен кровью.

Я не мог видеть ее такой. Я рыдал. Я все равно приник к ней, делая искусственное дыхание.

— Гарри, — позвал Баттерс надломленным голосом.

Я сделал пять глубоких выдохов со вкусом крови.

— Держи давление!

Баттерс упал на колени, его тело двигалось на автопилоте, а лицо было ошеломленным. Он положил руки на подушку, а я делал массаж сердца.

Опустевшему дому.

Я наклонился, чтобы снова вдохнуть воздух в Мерфи. Потом еще массаж.

— Гарри, — звал Баттерс. — Гарри.

Пять выдохов. Массаж. Было тяжело. Через пару минут у меня чертовски закружилась голова.

— Гарри, не получится, — сказал Баттерс. — Не получится.

— Давай! — кричал я. — Мерф, ну же!

И снова я пытался вдохнуть в нее жизнь.

Я сломал ей ребро, продолжая давить на грудную клетку.

Но все было зря.

Ничего не осталось в пустом доме.

Я ощутил, как Баттерс взял меня за руки. Он мягко отвел их от тела.

— Гарри, — сказал он хриплым голосом. — Гарри, даже если бы она находилась на столе, когда это случилось...

Я не отводил взгляда от ее лица. От ее глаз.

Я слишком боялся заглянуть Мерфи в душу. Каждый, кто смотрел в мою, видел там что-то, что им не нравилось. Я боялся потерять ее и никогда не позволял этому случиться.

А теперь было слишком поздно.

Глаза — это зеркало души.

И глаза Мерфи отныне не отражали ничего.

Некуда было заглядывать.

Я прижался лбом к ее лбу и заплакал. Беспомощно. Я закричал в гневе и отрицании произошедшего. Я знал, что этот уродливый звук едва ли можно было назвать человеческим.

Я почувствовал руку Баттерса на своем плече.

— Гарри, нам нужно идти. Сейчас же.

Я стряхнул его руку, грубо дернув плечом.

Он положил ее снова.

Мерфи больше нет.

И Зимняя мантия ничего не могла с этим поделать, даже меньше, чем ничего, чтобы заглушить эту боль.

Я провел рукой по ее волосам. Ее голова была еще теплой. Я все еще мог ощущать аромат ее шампуня сквозь железный запах ее крови.

Я почувствовал, что снова начинаю кричать. Но я схватил этот крик и хладнокровно задушил его.

Я потянулся вниз и поцеловал ее в лоб, закрыв глаза. Я почувствовал, как во мне поднимается боль. И я принял ее. Приветствовал ее. Я видел, как будущее, которое мы хотели, умирает на моих глазах. Я позволил боли сжечь все несущественное.

А когда я вновь открыл свои глаза, все в мире стало серым.

Кроме Рудольфа.

Рудольф был залит светом цвета крови Мерфи.

Он вздрогнул, когда мой взгляд упал на него.

Баттерс понял, что происходит. Где-то вдалеке я услышал его предупреждающий голос

— Гарри. Гарри, что ты делаешь?

Рудольф в ужасе попятился назад. Он целился в меня пистолетом, но мне было все равно.

— Подожди. Подожди. Я не хотел...

Я встал.

— Гарри, нет! — резко вскрикнул Баттерс.

Рудольф развернулся и бросился наутек.

Это все упрощало.

Я бросился за своей добычей.

(обратно)

Глава 23

Ненависть утешает.

Ненависть чиста.

Никаких вопросов, никаких забот о том, что правильно, а что нет, никаких придирок к мотивации или цели. Никаких сомнений.

Ненависть проста.

Рудольф бежал. Я преследовал. И поймай я его, то прикончил бы максимально мучительным образом.

Больше ничего не имело значения.

Стоило отдать парню должное, он хотя бы умел двигаться. Рудольф всегда заботился о своем внешнем виде, что, очевидно, предполагало не только дорогие костюмы, но и интенсивные кардио тренировки. Он хорошо умел бегать.

Чего у Рудольфа не было, так это моих способностей к концентрации и трезвой оценке ситуации. А еще он не загонял себя до полусмерти пробежками каждое утро на протяжении долгих месяцев. Он был обычным человеком. Он чувствовал боль. В общем Рудольф находился в крайне невыгодном положении.

Я прибавил скорости.

Бегущий Рудольф забавно перемежал короткие вдохи хныканьем. Он был напуган. Должен был быть. В городе, полном монстров, он только что разгневал одного из самых страшных.

Рудольф рванул в поворот направо, ведущий в небольшую погрузочную зону позади здания. Он попытался открыть дверь, но та оказалась заперта. Ожидаемо. Все, кто не сбежал, баррикадировались в домах. В эту ночь в Чикаго было больше монстров, чем открытых дверей. Понятия не имею, о чем он думал.

Он отвернулся от двери, загнанный в угол, поднял на меня ствол своего пистолета и принялся стрелять настолько быстро, насколько быстро успевал нажимать на спусковой крючок.

Я поднял свой щит и перешел на шаг. Какие-то пули летели мимо, какие-то отскакивали от щита. Но ни одна из них не представляла для меня угрозы.

— Ты не можешь! — закричал Рудольф. Он пошарил рукой в области подмышки и достал еще один магазин. — Не можешь!

Не дав ему закончить перезарядку, я просто шагнул вплотную к нему, продолжая держать щит поднятым, заставив его врезаться спиной в стальную дверь позади.

Затем я уперся ногами в землю и начал давить.

Рудольф издал короткий, пронзительный крик боли. Щит зажал ствол его пистолета в одну сторону, в то время как его запястье было зажато в противоположную. Этот идиот до сих пор держал палец на спусковом крючке. Я услышал, как он сломался.

— Дрезден, нет! — снова закричал Рудольф.

Я надавил сильнее. Огонь мог бы быть хорошей альтернативой, но с моей чертовой рукой вызвать его оказалось бы проблематично. Так было лучше. Правильнее. Я подумывал описать ему, как буду перемалывать его кости в муку, чтобы испечь из нее себе хлеб на завтрак, но потом решил, что не в настроении для разговоров. К тому же зачем тратить слова на покойника?

Мы находились посреди гребаного Ада.

Никому не будет дела до еще одного трупа.

Я надавил еще сильнее. Рудольф еще раз попытался закричать. Между моим щитом и металлической дверью было недостаточно места, чтобы его легкие могли набрать достаточно воздуха, поэтому крик получился хриплым и тихим. Я отметил его широко распахнутые в испуге глаза — этого следовало ожидать. Он же умирал, в конце концов.

Воздух наполнил кислый запах мочи.

Я обратил на это внимание и слегка изменил точку опоры, чтобы давить еще сильнее.

Из всех возможных глупостей, он решил схватиться за телефон. Свой чертов телефон. Будто он ему хоть как-то поможет. Будто этот кусок пластика работает и позволит ему позвать на помощь. А даже если у него и вышло бы, будто помощь успеет прибыть вовремя.

Телефон выскользнул из пальцев Рудольфа, пока тот безуспешно пытался сделать вдох.

Я увидел на его лице осознание того, что должно было произойти. Его охватила паника, а из глаз брызнули слезы, когда последняя надежда пошатнулась, затем рассыпавшись в прах.

Это вызвало приятное жаркое ощущение где-то глубоко внутри меня.

Ты убил ее.

Почувствуй то, что чувствую я, ублюдок.

Я оскалился. Меня тошнило, я чувствовал себя опустошенным и сильным одновременно.

Я надавил сильнее.

Послышался хруст сломанной кости. Мне было без разницы какой, просто мне понравился звук, и я хотел услышать его еще раз.

— Bozhe moi, — внезапно раздался испуганный возглас где-то сзади меня. — Дрезден. Что, черт побери, это значит?

— Отвали, Саня, — прорычал я. — Это не займет и минуты.

Рудольф издал булькающий звук.

— Дрезден, — сказал Саня. Его грубоватый голос звучал обеспокоенно, что очевидно. В отличие от меня, ему не хватало ясности мысли. — Он не представляет для тебя угрозы. Остановись.

— Он убил Мерфи, — ответил я спокойно. — Я быстро сведу счеты, а потом мы примемся за работу.

— Нет, — возразил Саня. — Не тебе вершить над ним суд.

В его голосе звучала сталь.

Я медленно повернул голову назад и посмотрел на него.

Рыцарь Надежды обнажил Эспераккиус из набедренных ножен. Сабля осветила полумрак переулка резкой угрожающей вспышкой.

— Отпусти его, — повторил Саня. — Ты убиваешь человека. Если он совершил преступление, то предстанет перед правосудием. Но только не так.

— Просто дай мне секунду. — ответил я будничным тоном, будто делал бутерброд.

Лицо Сани приняло странное выражение. Я не мог понять, что оно значило, но точно не подходило для этой ситуации. Он подкрался ближе, двигаясь ловкими движениями. Очень ловкими. Саня явно был более достойным соперником. — Гарри Дрезден, это последнее предупреждение.

Затем что-то запятнало чистоту моей беспримесной ненависти. Я не мог понять что, но это меня выбесило.

Образ не оскверненного ничем посторонним опыта был разрушен. Эта тварь, этот Рудольф, он не заслуживал даже смерти, которую я собирался ему причинить. Он даже сдохнуть не мог должным образом, заставляя меня прилагать столько усилий чтобы его прикончить. Он даже презрения не заслуживал.

— Отойди, Саня, — отрезал я. — Я все равно сделаю это.

Саня не отошел. Это было бы не в стиле Рыцаря. Он не собирался дать мне закончить дело, если я не смогу его убедить.

Саня на секунду прикрыл глаза, будто от боли.

Что было... Да бога ради, это было просто тупо.

Я убрал щит, подскочил к нему и ударил прямо по яйцам.

У меня была сила и скорость. Но Саня уже какое-то время сражался за свою жизнь с самыми разными плохими парнями и не собирался дать себя уложить запрещенным приемом. Ему удалось в последнюю секунду сдвинуть свои бедра, частично ослабив эффект от удара. Так что вместо того, чтобы повалить его на землю, мой удар его отбросил и лишил устойчивости, но на ногах он устоял.

Я не дал Сане времени прийти в себя. Сократив расстояние до радиуса поражения Эспераккиусом, я встал так, чтобы мое левое предплечье находилось поперек его правого, после чего завел ему руку за спину и задрал вверх, не давая опустить ее обратно. Саня был большим и сильным парнем, но я был больше и сильнее. Я прижал его к стене и дважды заехал коленом в живот, с силой, достаточной чтобы сломать пополам крепкую доску.

Затем голова русского стремительно врезалась мне в лицо. Взрыв статической боли разошелся по всей голове, после чего я оказался прижат спиной к стене переулка. Мои плечи тяжело впечатались в ее поверхность, раздался хруст, в плече сверкнула вспышка жара, и я обнаружил, что снова могу свободно двигать правой рукой.

Саня дважды заехал мне в живот кулаком, что по ощущениям было больше похоже на удары кувалдой. До того, как он смог ударить меня в третий раз, я поймал его удар своим правым предплечьем, после чего изо всех сил наступил ему на ногу со смешанным результатом — русский носил рабочие ботинки со стальными носками. Он чуть пошатнулся, после чего нацелился ударом колена мне в пах. Я заблокировал удар раненным бедром, и мир в моих глазах сузился до туннеля на мгновение, после чего я склонил голову набок, нашел его ухо и вцепился в него зубами, потянув вниз, сжимая челюсти настолько сильно, насколько мог.

Саня вскрикнул и сместил вес своего тела назад.

Я воспользовался этим, создал себе ногами точку опоры и впечатал его в стену, вложив в это всю силу своего тела и силу Зимнего Рыцаря. Удар получился жестоким, я почувствовал, как он выбил весь воздух из легких русского, и я испустил крик триумфа, пока он потерял равновесие, ошеломленный на добрую секунду.

Мне хватило этой секунды, чтобы отвесить ему три сильных удара, нацелив кулак сначала в боковую сторону его шеи, затем в основание челюсти прямо под ухом, и наконец в висок. Бум, бум, бум.

Саня выронил Меч из руки.

Затем русский рухнул на землю, оглушенный и издавая хрипящие звуки.

— Самодовольный болтун, — прорычал я на него сверху. — Это не твое дело.

Ненависть взывала ко мне. У меня не было времени отвлекаться и дальше, какой бы привлекательной ни казалась альтернатива.

Я сплюнул, чтобы отделаться от привкуса крови во рту и повернулся обратно к Рудофольу.

Он лежал на земле, свернувшись в клубок и издавая задыхающиеся звуки боли. Вслед за мочевым пузырем он потерял контроль над кишечником, и сопутствующая этому вонь вызвала у меня желание оторвать ему руки и ноги, по одной за раз.

Но он был не один.

Рядом с ним преклонил колено Уолдо Баттерс.

Маленький Рыцарь бросил мне вызов. Он медленно поднялся, я мог видеть, как он дрожит каждой конечностью. Его лицо было бледным как мел. Белый плащ Баттерса с красным крестом на нем был покрыт пятнами крови и чего похуже, демонстрируя хаос, через который его владелец успел пройти.

Но он ему подходил.

— Гарри, — сказал он. — Я не могу тебе этого позволить.

— Ты видел, что он сделал, — ответил я. Мой голос звучал так, будто вся глотка была забита щебенкой и осколками стекла. — Что он сделал с ней.

— Ты потерял над собой контроль, мужик, — продолжил Баттерс жалобным голосом. — Гарри, я не могу тебе этого позволить.

— Ты собираешься защищать это существо? — прорычал я.

— Он не тот, кого я пытаюсь защитить, — огрызнулся он в ответ. В его взгляде появилась твердость, а затем унялась и дрожь. Он поднялся, держа в руках сломанную рукоять Фиделаккиуса, Меча Веры. — Я пытаюсь защитить моего друга.

Чистота моей ненависти снова оказалась осквернена. И снова это заставило ярость нахлынуть на меня. Для заклинания мне даже не потребовались слова. Пусть горит. Я поднял руку и с помощью одного лишь гнева возвал к витавшей в воздухе необузданной силе, создав из ничего молнию и выстрелив ей в Рудольфа с бессвязным криком ярости.

Все залила резкая ослепляющая вспышка белого света. Границы переулка наполнились голосами более громкими, чем рев грома, сердитый хор предупреждающих голосов. Сломанная рукоять Меча Веры выстрелила встречной световой вспышкой, которая столкнулась с молнией и перенаправила ее, заставив заряд ударить в стену над и за Рудольфом.

Отличный трюк. Но я знал секрет Меча. Мне не придется выводить Баттерса из строя, чтобы убрать его с дороги.

Я двинулся к нему, разминая левую руку круговыми движениями.

— Гарри, — сказал Баттерс со слезами на глазах. — Не надо.

Я бросился на него, нацелив удар слева в лицо Баттерса.

Он поднял полностью нематериальный клинок Меча, чтобы парировать удар.

...

После этого мой мир превратился в сплошное измерение боли.

...

Не было предупреждения, вообще ничего. В то же мгновение, когда моя рука коснулась лезвия клинка из чистого света, все изменилось. Сила Мантии, окутывавшей меня, испарилась как туман перед восходом солнца. Каждая травма, ранение, приступ боли, царапина, синяк, растяжение — все обрушилось на меня разом. Я зашатался, мои конечности ослабли, будто я внезапно набрал несколько сотен футов веса.

Я чувствовал Рудольфа. Его страх. Его агонию. Его смятение. Его унижение. Его раскаяние. Его болезненную ненависть к себе. Все это я прочувствовал как свои собственные эмоции. Я видел себя глазами Рудольфа — огромного, злобного, смертельно опасного, неумолимого как лавина.

И Мерфи.

Ох, Боже. Боже мой, Кэррин.

Моя чистая ненависть иссохла под этим светом, а затем левая рука взорвалась от боли сверхновой. Мне пришлось правой рукой заслонить глаза от света, исходившего от Меча, несмотря на то, что даже такое незначительное движение причинило мне достаточно сильную боль, чтобы создать угрозу расставания с содержимым желудка.

В нос ударила вонь моей же обугленной плоти, почему-то с оттенком серы. Мое левое предплечье покрывал прямой как линейка орнамент почерневшей кожи, начинаясь сразу над щитовым браслетом и протягиваясь до локтя.

Я упал на колени.

Затем я завалился на левый локоть, прижав к себе правую руку обожженной стороной в защитном жесте.

Крик чистой боли, что я издал, не был громким. Да и на человеческий походил едва ли.

Как итог, я сломался.

И зарыдал.

А сэр Уолдо, Рыцарь Веры, встал надо мной с сияющим Мечом, заслонив беспомощного скрючившегося Рудольфа.

— Я здесь, Гарри, — произнес Баттерс хриплым от слез голосом. — Гарри, я здесь.

Свет потускнел, а затем и вовсе угас. Я почувствовал, как он наклонился ко мне и обнял. — Я здесь, мужик. Я здесь.

Ох, адские колокола. Боже.

Что я наделал?

Я же почти...

Если бы не Баттерс с Саней...

Мерфи было бы за меня так стыдно. Она бы за меня так перепугалась.

Боже, Мерфи.

Я прижался к нему, потеряв контроль над собой и рыдая навзрыд. Может Баттерс и был некрупным, зато при этом жилистым и крепким. Он не колыхнулся, даже когда я оперся на него всем своим весом.

— Он забрал ее, — услышал я собственные слова, едва различимые. — Он забрал ее у меня.

Баттерс сжал пальцы, делая объятие крепче. — Он забрал ее у всех нас, — ответил он. — И ответит за это перед законом, Гарри. Но только не так. Ты не можешь позволить всему закончиться так. — Он резко потянул меня вверх, чтобы мы смотрели друг на друга. Его лицо выражало твердость и решимость, несмотря на бегущие по щекам слезы. — Ты нужен нам. Нам нужен хороший человек внутри тебя. Я не могу позволить тебе ранить этого человека. Слишком многие из нас нуждаются в нем. Твоя дочь нуждается в нем.

Последняя фраза добила меня. Слова Баттерса окатили меня ведром ледяной воды.

Мэгги.

Несмотря на всю боль, все слезы, несмотря на мою потерю я видел ее своим мысленным взором. Я мог представить, как она просыпается в кровати в доме Майкла — самом безопасном месте этого города, слишком мудрая, чтобы верить, что все в порядке. Представил, как она держится за Мыша и в тишине ждет, пока сможет понять события, находящиеся далеко за гранью ее способности адаптироваться к переменам.

Боже, что я с ней чуть не сотворил?

Все тело болело.

Но я пока что оставался достаточно собой, чтобы чувствовать стыд.

— Прости, Баттерс, — произнес я. — Прости.

Выражение его лица сменилось на участливое, а слезы брызнули из глаз еще сильнее.

— Саня, — прохрипел я.

— Я в порядке, — ответил мне слабый голос где-то дальше в переулке. — Bozhe moi, ты дерешься грязно. — затем огромная рука легла мне на плечо. — Как настоящий русский.

— Саня тоже здесь. С ним все будет хорошо, — сказал Баттерс.

Я резко закачался, не в силах стоять прямо.

Мои друзья поймали меня.

Они держали меня.

— Я здесь Гарри, — продолжал повторять Баттерс. — Я здесь.

— Ее больше нет, — прошептал я.

— Да, — ответил он. — Я знаю. Я здесь.

И сейчас больше ничего нельзя было поделать.

Я плакал.

А город горел.

(обратно)

Глава 24

Саня и его люди очень быстро сработались. Они во множестве передвигались по трём параллельным улицам — той, по которой шли мы, и по обеим её сторонам. У отрядов была крайне простая тактика — наступать шеренгой и заливать всё непохожее на людей, огромным количеством картечи и пуль.

Самые крупные Ловчие были серьёзной проблемой, а в таком деле лишних рук не бывает. Как рассказывал Саня, первый, который с рёвом выскочил из тумана, был страшен — но он и назначенный им офицер в форме сумели подняться и выстрелить, и с ними было достаточно добровольцев, чтобы свалить тварь, прежде чем она успела завершить атаку. После того, как они своими глазами увидели, что враг может истечь кровью и сдохнуть, всё поменялось. Добровольцы шли вперёд, убивая Ловчих, чьи копья, хотя и были устрашающими и разрушительными, на самом деле не годились для перестрелки с помповыми дробовиками, когда их было по пять-шесть против одного.

Как враги, так и твари Зимы уступили такому натиску, к их обоюдному смятению. Люди, которых эти существа обычно считали за добычу, открыли глаза, вооружились и были готовы к бою. На данный момент добровольцы превосходили противника численностью, и фоморы отступили, оставив территорию Палящей-Во-Всё-Живое Бригаде.

Не знаю, как долго я был вне сражения. Баттерс сказал мне позже, что прошло всего несколько минут. Всё, что я знаю, это то, что через некоторое время физическая боль начала отступать и я почувствовал, как Зимняя мантия прикрывает меня вновь.

Я понял, что Саня сломал мне нос. Нельзя сказать, что я не заслужил значительно худшего расклада. Истерически рыдать со сломанным носом не слишком-то прилично. Или практично, например, для дыхания. Мне потребовалось полминуты кашля и сплёвывания, чтобы всё прочистилось. К тому времени, как я вытер глаза чистым участком рукава пыльника, жжение в сломанном носу и боль снова исчезли под плотным покровом Зимней мантии.

Не считая ожога на руке.

Он болел. Временами.

Раньше мне уже приходилось иметь дело с ожогами. Этот был не самым худшим, что я получал. Тем временем, он трепетал и пульсировал, заставляя меня чувствовать лёгкую дурноту и дрожь.

Это заставляло меня ощущать себя... человеком.

Мне не кажется, что боль — это то, что определяет нас как людей. Но во многом именно она нас объединяет. Нам всем понятно, когда другие люди испытывают боль. Чёрт побери, почти все мы готовы что-то сделать, видя это. Она наш общий враг, хотя на самом деле и не враг. Боль — это учитель, по крайней мере, когда наши тела правильно функционируют. Действительно жёсткий, очень строгий и совершенно справедливый учитель.

Мне не нравилась постоянно пульсирующая боль, исходящая от ожога, нанесённого мне священным Мечом.

Однако меня это очень обнадёживало.

Боль внутри меня была чем-то совсем другим.

Я осторожно отложил её в сторону. Я не стремился похоронить её или заморозить. Я просто поместил это в отдельную комнату в своём разуме и запер дверь.

Позже будет ещё время прочувствовать всё это. Целиком.

Впрочем, я и раньше терял людей. В том-то и дело, что я — сирота. Горе — величина известная. Утрата — это член семьи. Конечно, будет больно. Это может разорвать меня на куски. Пустое место, где была она, на какое-то время сделает меня дрожащей сучкой.

Но всё это потом.

Для начала я собираюсь закончить то, что мы намеревались сделать: защитить город.

Кроме того, пока я делаю это, я обеспечу Мёрф достойным сопровождением к тому, что будет после.

Подоспел Баттерс с моим посохом и передал его мне.

Я кивнул ему. Я не знал, где Рудольф и что с ним сделали Баттерс и Саня. Да и не хотел знать. Рудольф не был моей проблемой. Не мог ей быть. Я нес слишком большую ответственность перед городом, друзьями, моей семьёй.

Ударив концом посоха об асфальт, я поднялся на ноги. Кажется, кто-то пытался по дороге поговорить со мной. Я не слушал. И ни слова не говоря, я вернулся к телу Мёрф.

Она была такой крошечной на самом деле.

Теперь, когда она ушла, тело как будто ещё уменьшилось.

Я взял Мёрф на руки. Она почти ничего не весила.

Прижав её тело к своей груди трепещущей рукой, я быстро пошел через кварталы назад к Миллениум-парку, где Мэб все еще ждала позади своей группы воинов-сидхе — но вместо того, чтобы встречать надвигающуюся угрозу, её ищущий взгляд ожидал когда я выйду из тумана.

Видимого сигнала она не подала, но единорог двинулся, прокладывая себе путь сквозь сидхе, и королева Воздуха и Тьмы выехала ко мне.

Она взглянула на бледное лицо Мёрфи, на мое окровавленное тело и сказала лишь:

— Ты вернулся.

— Да, — сказал я. — Она — истребительница Йотунов. И заслуживает достойного погребения.

— И она получит его, — согласилась Мэб.

Она повернулась и указала пальцем на один из ожидающих отрядов воинов-сидхе. Полдюжины из них, моментально синхронно отделились от строя и направились к нам.

— Проследи, чтобы этого воина уложили там, — сказала она и резким жестом указала головой на Фасолину. — Она разделила с нами наших врагов и заслужила наше уважение, и да будет сие известно каждому моему вассалу, даже в самых отдалённых уголках моего королевства.

Сидхе отсалютовали, прижав кулаки к сердцам, их странные металлические доспехи звякнули, как колокольчики или музыкальные подвески. Один из них подставил длинный узкий щит, а остальные выстроились по обе стороны от него.

Она не была тяжёлой.

Однако я не мог нести её и делать то, что мы планировали.

Я положил её на щит максимально осторожно. И здорово постарался, укладывая её. Блёклые, как-то съежившиеся останки не были Мёрфи. Но они заслуживали большего почтения, большей милости, чем мог предложить я.

Я снова положил руку на её голову. Еще раз коснулся волос.

Затем я сказал:

— Ладно.

Сидхе понесли тело Мёрфи. Я отправился с ними, чтобы убедиться, что они всё сделают правильно.

Они действительно это сделали. Может быть, окровавленный, избитый, злой Зимний Рыцарь, стоящий над ними, вдохновил их. Может быть, это действительно было настоящее уважение. Зимний двор и смерть — дальние родственники. Единственный раз, когда я видел, как Зима добровольно показала что-то похожее на человечность, это когда кто-то погиб.

Возможно, это всё, что они себе оставили.

Моя левая рука пульсировала и горела, когда они положили Мёрфи в гроб, сделанный из ящиков из-под оружия.

Воины сидхе отсалютовали телу и вышли.

И только тогда я заметил, что все они — женщины.

Я смотрел на тело Мёрфи, лежащее на ящиках. Когда б не кровь и не серая кожа, можно было подумать, что она спит.

Только она не спала.

— Мне пора, — тихо произнес я. Я не был уверен, с кем говорю. Полагаю, ее смерть могла оставить какую-то тень, но не в этом дело. Потребуется некоторое время, чтобы тень могла собраться. После того, как я ненадолго принял участие в загробной жизни, она стала для меня еще более запутанной, чем раньше.

— Этниу уже почти здесь. Мэб готова заставить её выступить. Я должен быть там.

Один из ее локонов упал на глаз. Я откинул локон назад. Он тут же снова упал ей на глаз.

Я улыбнулся сквозь слёзы.

Даже мёртвую, я по-прежнему не могу заставить её что-то делать.

Я наклонился и поцеловал её в лоб.

— Я уже сильно скучаю по тебе, — тихо сказал я. — Прощай, Мёрф.

Поднявшись, чтобы уйти, я чуть не налетел на Мэб, стоявшую точно у меня за спиной.

Я качнулся вперёд, но сдержал шаг. Никто не спотыкается о королеву Воздуха и Тьмы. Так просто не делают.

Мэб взирала на тело с нечитаемым выражением лица. Затем она возвела на меня испытывающий взгляд. Она находилась в своем человеческом облике и была ниже меня, едва ли не на фут. Звездный свет, струящийся в ее волосах, был поистине прекрасен.

Без единого слова, она потянулась и взяла меня за левую руку. Невзирая на мой дискомфорт, она закатала рукав моего пыльника и мгновение изучала ожог. А затем она произнесла тихим медленным голосом, в котором послышалась нотка ревности:

— Должно быть больно.

— Именно так, — ответил я.

Она на миг закрыла глаза и глубоко вздохнула.

А когда она вновь открыла их, к ней вернулся ее невозмутимый деловой вид.

— Ты в состоянии сражаться?

— Сама увидишь.

— Увижу, — подтвердила она. — И ты увидишь нечто, что мир не видел уже многие годы.

— И что же это?

— Воюющую Мэб, — буднично сообщила она. Ее взгляд переместился в сторону. — Твои малыши обнаружили короля Корба. Он сошел на берег к Востоку отсюда и присоединился к Этниу. Время пришло.

Онаперевела взгляд обратно на меня.

— Когда настанет подходящий момент, именно ты должен позвать ее по имени.

Я знал, о ком она говорит. Объяснений не требовалось.

— Почему я?

— На твой призыв она отзовется — сказала Мэб. — Как отозвалась ранее.

Я выдохнул.

— Ох. Понял.

— Славно. — Мэб еще раз коснулась моей обожженной руки, а затем отдернула свою руку. — Есть вероятность, что сегодняшней ночью мне суждено пасть.

— Ты бессмертна, — заметил я.

— Бессмертна. Не вечна. Нам противостоит сила истинно древнего мира. Этого достаточно, чтобы подобное случилось. — Ее глаза сузились. — Если я паду, у меня есть один последний приказ, который ты мудро выполнишь.

Я вопросительно склонил голову набок.

— Убей Молли Карпентер, — спокойно произнесла она. — Столь быстро, сколь сможешь.

— Забавно, — ответил я.

Мэб смотрела на меня.

Разумеется. Она и не думала шутить.

В любой нормальный день моя реакция была бы куда более жесткой. Сегодня же я уже испытал целый океан боли, что почти не заметил в нем новой порции огорчения. Мэб хотела, чтобы я кого-то убил. Как обычно. В этом, вроде как, и состояла моя работа..

Я лишь глупо нахмурил брови.

— Почему?

— Как Зимняя Леди, она подает надежды, — объяснила Мэб. — Но она не готова стать Мэб. Последствия будут... тревожными. Для вас обоих. Возможно и для всей Зимы.

Я попытался представить, какого рода ситуации Мэб нашла бы тревожными. Мой разум шарахнулся от этих мыслей.

— Это не станет проблемой, — заявил я. — Потому что этой ночью ты не погибнешь. Когда я похороню Мерф, она будет держать в руках разбитый ключ от камеры этой титанической суки, проводящей остаток вечности на Пределе Демона.

Лицо Мэб расплылось в хищной ухмылке.

— Не Око?

— В жопу Око, — сказал я.

Она и в самом деле подняла руку, чтобы прикрыть свои губы. Но я видел ее глаза... улыбающимися. Это было чертовски жутко.

— Все на поле боя сегодня ночью возжелают это оружие. Включая твой Белый Совет. Эта их главная причина сражаться.

Я моргнул.

Я посмотрел на красноватое марево за окном и выругался.

Ну конечно. Вот почему все они решили драться на стороне Мэб. Не для того, чтобы соблюсти пакт, во всяком случае не все из них. А ради обладания оружием, способным дать им невиданное преимущество над другими Нациями Соглашений. Тот, кто его получит, будет представлять угрозу даже для таких бессмертных, как Мэб. Я мог себе представить, что сказал бы на это Совет Старейшин, если бы я обвинил и их тоже. «Слишком опасно, может вызвать разрушения, мы не можем позволить этим монстрам забрать его, мы сможем запереть его и сохранить в безопасности, хм-м-м, хм-м-м».

— Ты понимаешь, что в случае нашей победы, они вцепятся друг другу в глотки, — продолжала Мэб. Ее пронизывающий взгляд заставил меня поежиться. — Так кому же достанется Око?

Снаружи упомянутое Око снова наполнило ночь светом и разрушением. Теперь я мог слышать, как падает здание, совершенно четко. Проклятье. Всего в паре кварталов к Северу. Возможно то самое, где был детский сад, обороняемый Брэдли.

— Мне хватит сил и самому обрушить здание, — сказал я и постучал себя по лбу. — И третий глаз у меня уже есть. Что, черт возьми, я буду делать с еще одним, да еще таким большим и уродливым?

— Действительно, что? — произнесла Мэб так, как будто я ничего не говорил. Она прикрыла глаза и сказала. — Должна признаться, я уже давно всерьез не принимала участие в бою, мой Рыцарь. — Ее зубы сверкнули. — Я думаю, это будет довольно... весело.

Я хлопнул глазами.

— Весело?

Мэб открыла глаза, и они блеснули. Просто блеснули.

А затем она развернулась в волне шелковистых волос и звездного света и вышла из Фасолины на поле боя.

— Адские колокола, — пробормотал я ей вслед.

Я, на самом деле, ничего не услышал. Но мой разум предоставил мне идеальное воспроизведение смешка Мерф, полного сухого веселья.

Я повернулся к останкам Мерф и коснулся ее щеки тыльной стороной пальцев на левой руке. И замер.

Ее Зиг, ее любимый пистолет все еще находился в наплечной кобуре под пальто.

По традиции героев хоронят вместе с их оружием.

Но эта битва еще продолжалась.

Я очень нежно достал пушку из ее кобуры. Это было небольшое оружие, но оно достаточно неплохо легло в мою руку, чтобы стать моим напарником на сегодня.

— Напарник, — проговорил я. — Не против, если я одолжу это ненадолго?

Мерф ничего не ответила.

Но когда я передвинул ее, чтобы достать пистолет, ее пальто с шорохом распахнулось еще немного, показывая запасные обоймы, которые она приготовила.

— Спасибо, Мерф, — прошептал я.

Я взял обоймы и Напарника.

И вышел наружу, чтобы сразиться за этот город.

(обратно)

Глава 25

Я вышел из Фасолины и мой слух заполнил саундтрек из ужастика категории Б: войска фоморов не использовали барабаны, чтобы посылать сигналы в дыму.

Они пользовались щелчками.

Полагаю, в этом был смысл. Барабаны под водой звучат не очень хорошо. Но стук двух камней друг о друга, есть стук двух камней друг о друга. Я лишь надеялся, что они не настолько похожи на дельфинов, чтобы с помощью щелчков еще и видеть сквозь дымовую завесу. Мои надежды зиждились на том, что дельфины вкладывали в свой природный гидролокатор колоссальные биологические ресурсы, но мне и раньше приходилось сталкиваться с неприятными сюрпризами.

Я прошел сквозь ряды когорты Сидхе, и в этот раз не было никаких игр. Они проложили для меня путь с резвой точностью. Но я чувствовал их нетерпение, когда проходил мимо. Зимний Двор делает крайне мало различий между сексом и насилием. Их конфронтация со мной ранее была лишь прелюдией, сейчас же они приготовились к настоящей вечеринке.

Обычно перед большой дракой я чувствовал себя так же напряженно, как и они, хотя и несколько иначе. Адреналин. Страх. Желание поскорее покончить с этим.

В этот раз все было по-другому.

Не сказал бы, что я ничего не чувствовал. На самом деле, я чувствовал много чего. Просто перед лицом моей потери все это не слишком меня волновало. А это было опасно, как для меня, так и для людей, которых я защищаю. Сражения никогда не оцениваются по кривой на графике. Ты либо выживаешь, либо нет. Как и все непобежденные, с кем ты когда-либо столкнешься в битве насмерть.

Мне нужно было с головой окунуться в эту игру.

Я направился через парк к павильону, где ждали Саня и его добровольцы, и как только я приблизился, алая дымка вокруг заполнилась жуткими щелчками, звучащими отвратительно органично. Они эхом отражались в тяжелом воздухе, раздаваясь со множества направлений, как с Севера, так и с Юга.

Альфы окружили меня, когда я подошел к добровольцам, а из дыма возник Баттерс, чтобы молча занять позицию позади и справа от меня, где он мог прикрывать мне спину. Или заколоть меня, если я окончательно превращусь в чудовище, предположил я.

Хорошо.

— Гарри, — жизнерадостно прогудел Саня. Один из добровольцев, и будь я проклят если это был не Рэнди, хлопотал, накладывая повязку на большую голову русского, чтобы закрепить подушечку на его разорванном и окровавленном ухе. — Ты как раз вовремя, da?

Он указал в сторону незримых источников щелчков.

— Как думаешь, каких чудищ мы будем сейчас убивать?

— Без разницы, — сказал я — Если у чего-то идет кровь, это можно убить. А у них всех есть кровь. Погнали.

— Da, — твердо сказал Саня и повысил голос, когда Рэнди закончил с повязкой. — Отлично, ребята. Наступление, пришло время заставить их пожалеть! Защита, оставайтесь здесь и убивайте все, что придет с Севера!

Офицеры, выбранные Саней, начали созывать свои группы, и те принялись выстраиваться в шеренгу, лицом к Западу. Офицеры с ними не церемонились. Они силой заталкивали людей на их места. В шеренге было множество взволнованных лиц. Я мог ощущать их страх, тот самый, что заставляет вас чувствовать пустоту в своих конечностях, а лоб покрываться холодным потом.

Но с помощью знамени, я также мог ощутить их решимость, и агрессию, исходящую от этого отвратительного единорога, которая просачивалась в них.

Саня подошел и встал рядом со мной.

— Прости меня, — сказал я.

Саня фыркнул.

— Спасибо, — поблагодарил я. Затем понизил голос. — Они любители. Если мы столкнемся с достаточно подготовленными профессионалами, вроде Слухача и его людей, их всех перебьют.

Саня скосил на меня глаза.

— Ты думаешь, они об этом не знают? — он положил руку мне на плечо. — Все мы умрем, Дрезден. Не стыдно погибнуть за правое дело.

— Я бы предпочел, чтобы фоморы умерли за то, что они считали правым делом, если для тебя не будет разницы.

— Хах, — усмехнулся он. — Da. Так и задумано. И время пришло.

— Подожди. — я резко поднял руку.

Через знамя я получил донесения от малков. Они снова призраками растворились в дыме. На моем языке появился привкус застоявшейся морской воды, а воздух заполнился множеством запахов. Малки в целом были не слишком умны — уж слишком много их мозгов было посвящено кровопролитию. Но подсчеты моих разведчиков были не очень оптимистичными, а в некоторых случаях даже пугающими.

«Грималкин», подумал я. «Мне нужна точная оценка положения и численности противника».

Ответ Старейшего малка прожужжал в моей голове его бросающим в дрожь голосом: «Их легион. От пяти до семи тысяч. Они идут с западной стороны парка.»

Срань Господня.

Для восьмисот любителей с дробовиками не было никакой возможности победить в этом бою.

Разве что...

— Проклятье, — выругался я. — Они идут прямо на нас. Мы должны опередить их, пока они не добрались до Коламбуса. Это двойная разделенная дорога, и она находится, может быть, на пятнадцать футов ниже уровня земли парка. Там есть пешеходный мост. Мост выше парка, и это даст им огневую позицию по нашим людям внизу, а также легкий путь через саму улицу — в противном случае им придется карабкаться по отвесным стенам под сильным огнем.

— Разрушить мост? — спросил Саня.

— И удержать позицию столько, сколько сможем, нанося как можно больше урона, — ответил я.

Саня сделал глубокий вздох и посмотрел на добровольцев.

— Da, — тихо сказал он. — Тогда мы должны поспешить.

— Ага, — согласился я. Затем мы побежали перед добровольцами и я бросил клич, — За мной!

И мы рысью помчались через Большую Лужайку, наш северный фланг был защищен оборонительными позициями у павильона, а маленькие скрытные монстры сновали перед нами, служа мне глазами.

Чего я не учел, так это того, что восемьсот человек, бегущие вместе, сами по себе производят грохот. Пока мы бежали, я расслышал, как чужеродные щелкающие звуки прекратились — а потом возобновились в ускоренном яростном темпе.

Хех. Они не ожидали чего-то подобного. И теперь, когда я подумал об этом, мне тоже не хотелось бы столкнуться с восемью сотнями разгневанных людей с дробовиками в обыкновенный Чикагский вечерок.

В поле зрения показалась подпорная стена этой стороны Колумбуса, и я направился к пешеходному мосту. Саня принялся выкрикивать команды своим офицерам, с трудом различимые в шуме топота многих людей.

Из-за дымовой завесы я не видел, что вражеская команда удерживала наш конец моста, пока они не появились из-под плащей, похожих на маскировочные костюмы, и не открыли огонь. В воздухе зашипели разъяренные осы, что-то ударило меня бейсбольной битой в живот и выбило из меня дух.

Какую-то секунду, я не мог сказать, что происходит. Некоторые из моих добровольцев подняли оружие и открыли ответный огонь, но большинство оказались в замешательстве. Мне знакомо это чувство. Когда в тебя стреляют, это часто сбивает с толку, и только тренировки и опыт позволяют тебе отреагировать с мгновенной агрессией, необходимой для противодействия такому внезапному нападению. Я вскинул левую руку, и только практика на протяжении всей жизни и самоотверженность позволили мне сквозь боль поднять свой щит.

Боль?

Я посмотрел на свой живот. Там не было крови.

Я почувствовал удар в плечо. Следующий пришелся мне в скулу, хотя до щита ничего не дотронулось.

А потом я понял.

Мои люди гибли. Я чувствовал это. Чувствовал их боль. Их ужас. Их растерянность.

Воздух кипел от магического напряжения.

Я выхватил свой жезл, собрал мою волю, и, опустив щит, проревел: «FUEGO!»

Потому что ничто так не пробивает всякую дрянь, как настоящий огненный шар.

Копье энергии, вырвавшееся из моего жезла, было на порядок мощнее, чем все, что я бросал раньше, благодаря клубящемуся над городом ужасу. Сам воздух вскипел и протестующе завизжал, и когда взрыв ударил в землю среди вражеской огневой группы, вспыхнувший очаг тепла расцвел в сферу раскаленного добела света. Контузия от этой расширяющейся волны жара ударила меня в грудь так сильно, что я отшатнулась на шаг.

Вражеский огонь прекратился.

Все что осталось спустя несколько секунд после бурлящего пламени было черным кругом на земле около тридцати футов в поперечнике, бугрящимся там, где жар засосал землю в небольшой испепеляющий купол, какими-то неузнаваемыми комками и маленьким грибовидным облачком зловещего красного пламени, исчезающего в черном дыму.

Наступило мгновение ошеломленной тишины, после чего один из добровольцев, и будь я проклят, если это был не Рэнди, воскликнул:

— С нами чертов волшебник! Нахрен этих ребят!

Остальные добровольцы разразились одобрительным ревом. Я побежал вперед и они последовали за мной.

В это время, двое моих людей истекли кровью от ран. Их... просто не стало. Мгновение я чувствовал их панику и боль, как свои собственные. После чего... они утихли.

Тысяча сто восемьдесят пять.

И у меня даже не было времени найти, где они пали, и взглянуть на них.

Пешеходный мост — это не просто обычный, прямой мост через подземный переход. Это огромная сверкающая змеевидная штука, извивающаяся, как река, сделанная из бетона и блестящей полированной стали. Он прочен. По-настоящему прочен. И единственное место, где его можно было обрушить, было над самим Коламбусом, где он истончался до нормальных пропорций моста.

Я остановился у входа на мост и повернулся к Сане.

— Пусть наши люди разделяться на две шеренги. Одна вдоль моста, а другая вдоль стены над Коламбусом.

— А ты?

— Эти деревья загораживают нашу линию огня. Я должен убрать их, а потом выйти на мост, чтобы обрушить его, — сказал я. — Скоро вернусь.

— Не в одиночку, — возразил Саня.

— Он не один, — уверенно заявил Баттерс.

Я уставился на коротышку, но времени спорить не было. Так что вместо этого я хмыкнул, дернул подбородком, указывая направление, и пошел туда.

Я никак не мог поверить, насколько легко было использовать магию в кипящем воздухе. Я уже сотворил несколько заклинаний, которые по всем правилам должны были оставить меня выдохшимся и нуждающимся в перекусе. Вместо этого, магия наполняющая воздух заставляла меня чувствовать возбуждение, желая использовать ее все больше. Что сродни любому другому проявлению власти, я полагаю. С теми же рисками. Поэтому я был осторожен с количеством силы, которое я вложил в выкорчевывание деревьев. Ровно столько, чтобы вырвать каждый ствол и бросить их вниз, на улицу.

Как только дело было сделано, я поднял свой щит и поспешил вперед, следуя за изгибом моста, в то время как некоторые добровольцы забежали на мост, чтобы занять огневые позиции с видом на подземный переход.

Вражеские щелчки зазвучали громче и беспорядочнее, и когда я взошел на мост, я впервые увидел их.

Армия фоморов, казалось, была собрана в боевые отряды. В каждом из них было около трехсот существ, собравшихся отдельной группой вокруг центрального штандарта. Ни одна группа не была похожа на другую. Некоторые из них были просто сборищем водолазок, каждый из которых держал пару больших, безволосых, смутно напоминающих собак животных. Некоторые были стаями бесформенных, обезображенных... существ, голых, не похожих ни на людей ни на животных, их лица и тела были искажены и уродливы, будто самыми жестокими комбинациями ярко-выраженных генов, какие только можно себе представить. Некоторые представляли собой стройные ряды вооруженных войнов, чьи руки были слишком длинными для их тех, а плечи слишком широкими. Некоторые выглядели как отряды более современных военных и были вооружены винтовками. А в центре каждого отряда стояла кучка настоящих фоморов, лягушкоподобных уродцев в плохо сшитой одежде, семи футов ростом.

Их было несколько тысяч. И это только те, кого я мог видеть. Дымовая завеса вполне могла скрывать остальных.

Когда меня заметили, события приобрели слегка безумный оборот.

Раздались выстрелы, и мой щит засветился, как диско-шар. Баттерс взвизгнул и прыгнул мне за спину. Я рванулся вперед. Мне нужно было подняться по мосту достаточно высоко, чтобы его уронить.

Кто-то что-то пронзительно закричал, и одна из групп этих измученных мерзостей с воем устремилась ко мне неровными быстрыми движениями.

Баттерс выглянул из-за меня и сказал:

— Вау, да у нас тут красный код.

Я мигнул и закачал больше энергии в щит. С таким количеством витающей вокруг силы было нетрудно удержать его.

— Чего? Какое, черт возьми, отношение к происходящему имеют коты?

— Это рыцарская шутка.

Я пригнулся и убрался с линии огня. Стены по обе стороны пешеходного моста были высотой около пяти футов, и враги никак не могли нас разглядеть. Я почувствовал себя умным и поспешил вперед.

А потом я услышал шипение вырывающегося воздуха.

Посыпались гранаты.

Некоторые из них пролетели мимо или дальше. Попытка закинуть гранату в защищенное место пешеходного моста была чертовски хитрым ходом. Но враг сделал то, что всегда делает враг, показав себя с большим мастерством, чем имел право обладать.

Я толкнул Баттерса к одной из стен, прижался поясницей к его груди и утопил края щита в стене позади нас.

Полдюжины гранат взорвались в течение примерно пятнадцати секунд, и мир превратился в сплошной оглушительный треск, следующий один за другим.

— Вниз, — прорычал я, когда они перестали падать, и опустил щит. Мы упали на четвереньки ниже уровня стен моста, и я пополз вперед быстрее, чем человек мог себе представить. Баттерс не отставал.

Очевидно, они решили, что дюжины гранат сделали свое дело, потому что в нас больше не стреляли — пока мы не завернули за угол и не оказались лицом к лицу с пятью десятками водолазок, вооруженных до зубов.

— Forzare! — крикнул я и высвободил широкую волну чистой кинетической энергии. Я врезал им сильнее, чем собирался. Первые три шеренги отлетели назад, будто их потянули за ниточки, и столкнулись с людьми позади них. Удар на мгновение привел их в массовое замешательство.

— Баттерс! — заорал я. — Ломай мост!

И я бросился вперед, размахивая правой рукой и крича «Forzare!» с каждым шагом, снося водолазок, как кегли.

— Гарри! — крикнул Баттерс.

— Ломай мост, черт тебя дери! — прокричал я в ответ.

Я услышал, как в его руках загорелся Меч Веры, и, оглянувшись через плечо, увидел, как он рассекает мост у своих ног, словно тот был сделан из множества мыльных пузырей.

Я развернулся к врагам, поднял щит — и выпрямился во весь рост.

— Ты! — воскликнул я, наслаждаясь моментом. — Не! Пройдешь!

Их ответом мне был град пуль из автоматических винтовок. Их удары о мой щит почти ослепили меня.

И тут долбанный заклинатель фоморов выскочил из-за завесы, скрывающей его от меня и швырнул в меня вязкий на вид шар чего-то, похожего на жидкость.

Однажды я уже обжегся, ха-ха, предположив, что мой щит будет готов остановить все, что в меня полетит. Я пригнулся и метнулся вперед и в сторону, а странная капля ударилась в мост там, где я стоял.

Чем бы не была эта дрянь, она дала бы прикурить крови ксеноморфов. Она начала пережевывать бетон и саму сталь, пузырясь и шипя, когда эти вещества растворялись, а воздух наполнила отвратительная вонь.

Фомор одарил меня лягушачьей усмешкой и запустил в меня еще гадкой жижи, целясь в другой бок. Я снова уклонился, но в этот раз она прошла ближе — и я не хотел наступить в одну из этих луж. Чем бы ни была эта кислота, она наверняка растворит мои ступни за секунду.

А потом один из водолазок высоко подбросил гранату, целясь так, чтобы она упала за моим щитом.

Пробормотав Слово, я проблеском воли отбросил гранату назад и она приземлилась среди водолазок.

Когда она взорвалась, посеяв довольно много криков и смятения, я оглянулся через плечо.

Баттерс перерубил мост, но эта штуковина еще не упала. Он отбежал на двадцать футов назад и снова начал рубить, чтобы сбросить вниз целый кусок моста.

Я удерживал свой щит, не сходя с места, пока водолазки неприемлемо быстро восстанавливались, и снова накачивал его своей силой. Фоморский колдун исчез. Эти ублюдки не любят подставляться под удар, когда вместо этого они могли гнать своих приспешников вперед себя.

— Гарри! — закричал Баттерс.

Я стал пятиться назад, а мой браслет-щит начал перегреваться от использования, разбрасывая вокруг зелено-золотистые искры.

Я добрался до Баттерса и он взмахнул Фиделаккиусом один последний раз, прежде чем мы оба бросились назад, за поворот моста, и скрылись из поля зрения с водолазок. Раздался оглушительный стонущий звук, затем грохот и визг ломающегося бетона и скручивающегося металла.

И теперь, когда мы были вне линии огня, добровольцы на мосту принялись стрелять по водолазкам. Да, эти парни были профессионалами, но они не были пуленепробиваемыми. Я видел, как несколько человек упало, прежде чем они открыли ответный огонь и...

Я почувствовал, как призрачные пули попали мне в грудь, в голову.

Тысяча сто семьдесят девять.

Я старался, чтобы меня не вырвало. В любом случае, вышло бы не так уж много.

Щелчки превратились в звук, похожий на рвущийся толстый холст, и армия фоморов ринулась вперед в буре визгов, воплей и криков.

Как только не стало моста, пересечь Коламбус на своих двоих стало единственным вариантом — и они прыгали и бросались вперед, без колебаний спрыгивая с возвышенности в подземный переход.

И ничего не происходило.

— Что за? — потребовал я. — Где Саня?

— Не знаю, — простонал Баттерс, тяжело дыша. Он был весь в бетонной пыли.

Враг сосредоточился на дальней стороне Коламбуса, а затем бросился вперед, прямо на нас. Они пересекли первую полосу движения, не подвергаясь обстрелу. Они добрались до середины разделенной дороги, в то время как все большее их количество скапливалось в подземном переходе волной плоти, стали и оружия.

Они преодолели среднюю полосу движения.

— СЕЙЧАС! — рявкнул Саня

Восемь сотен мужчин и женщин Чикаго выскочили выскочил из-за стены, обращенной на проселочную дорогу, и открыли огонь из дробовиков с расстояния не более тридцати футов.

Бойня была неописуемой.

Дробовики не отличаются точностью стрельбы. Но с расстояния в тридцать футов, в руках любителей, им это и не нужно. Огонь добровольцев разметал передние ряды врага, как метла, убивая и калеча без предубеждения и жалости. Это был такой рев, какого я никогда раньше не слышал, со слишком большим количеством отдельных взрывов, чтобы различить один выстрел, смертоносный боевой шторм.

Добровольцы стреляли до тех пор, пока их оружие не опустело, и если они и убили меньше тысячи врагов, то им не хватило всего нескольких.

Враг взвыл от ужаса и попытался бежать, но бежать было некуда. Некоторые пытались бежать вверх или вниз по улице, но Саня расставил людей по всем возвышенностям, выходящим на проселочную дорогу, и стреляя из укрытия, они окружили армию фоморов кольцом непрерывно палящего ада. Огонь был настолько плотным, что волшебным образом превратил пару заглохших машин, за которыми враг пытался укрыться, в швейцарский сыр.

Кровь текла вниз по улице небольшими реками. Воздух наполнил сильный железный запах.

С врагом было еще не покончено. Они заняли свои позиции по ту сторону проселочной дороги, за такой же стеной, как и мои добровольцы. И началась перестрелка. На таком расстоянии профессиональное оружие водолазок было не многим лучше, чем дробовики добровольцев. Вообще-то, дробовики были лучшим оружием для развернувшегося тира, так как им не нужно было прицеливаться так тщательно или так долго. Но это в каком-то смысле делало бой честным.

Мужчины и женщины, что шли за мной, умирали.

Я чувствовал их смерти. Немногие из них погибли мгновенно. Даже люди, получившие пулю в голову, успевали метаться и кричать за несколько секунд до конца. Некоторые из них были так близко, что я слышал их мольбы о пощаде. Но смерть не оказывает любезностей и не делает исключений.

Тысяча сто четырнадцать.

— Адские колокола, — пробормотала я, изо всех сил отталкивая фантомные сенсорные сигналы. Я потерял семьдесят три добровольца, в то время как убитые враги исчислялись сотнями.

Мы побеждали.

Конечно, более эффективных внезапных атак у нас уже не будет. С этого момента нам придется работать как есть. Но мы делали это.

Мы их сдерживали.

Пока не появилась Титан.

Этниу выступила из дыма, девять футов ужасающей бронзовой красоты. Она шла вперед сквозь ряды, и в то время как враг падал и умирал вокруг нее от огня моих добровольцев, сама она была невредима, как если бы она шла сквозь легкий дождь, а не бурю пуль и картечи. На мгновение или два она остановилась, осматривая наши позиции, и полностью игнорируя все, что мои добровольцы пытались с ней сделать.

— Иисусе, — проговорил я, понял что она собирается сделать. — Баттерс, убери их всех с моста!

Я побежал, крича добровольцам, чтобы они следовали за мной. Я бежал назад, пока мост не встретился с парком на нашей стороне Коламбуса, затем перепрыгнул через боковую стену и соскользнул вниз по сверкающему стальному склону с другой стороны на землю. Потом я побежал к Сане.

Он тоже увидел, что сейчас произойдет. Он кричал, чтобы они отступали, но за грохотом выстрелов никто его не услышал.

И тут Этниу обратила Око на нашу сторону улицы.

Мир взвыл и стал красным. Она просто направила взгляд Ока вверх и вниз по подпорной стене, разнося ее в гору мелко измельченного щебня.

Некоторые из моих людей вовремя это заметили и побежали.

Но большинство нет.

Они погибли. Они умирали страшно, сгорая в огне, созданном из сырой, кипящей ненависти Титана. Какой бы боли они ни боялись больше всего, они чувствовали ее, умирая. Образы отчаяния и обреченности вспыхнули в этом огне, и так много страха, что многие из моих людей сошли с ума в ту долю секунды страданий, которые они испытали, прежде чем их тела были сожжены и обращены в пыль.

И я чувствовал все это вместе с ними.

Семьсот тридцать два.

Было так больно, что я не мог дышать.

За время одного долгий вздоха, Этниу уничтожила больше половины наступательной части моей маленькой армии.

Побеждали. Смехотворно.

Смертным не выстоять против такого.

Титан элегантным жестом подняла руку и указала вперед один пальцем.

И с ревом армия фоморов рванулась вперед, вниз по проселочной дороге. Стена с нашей стороны от Коламбуса превратилась в склон, по которому противнику не составило бы труда взобраться всем скопом. Если мы останемся, нас поглотят в ту же секунду — и враг рвался к нам, почуяв победу, буквально возжаждав нашей крови.

— Назад! — кричал я. — Отступаем!

Большинство добровольцев опередили меня.

Но многие, восемьдесят семь человек, если быть точным, были ранены и не могли бежать.

Они погибли, сражаясь.

Шестьсот сорок пять.

Остальные бежали, спасая свои жизни.

(обратно)

Глава 26

Путь от подножия моста до павильона не очень длинен. Примерно двести ярдов.

Это расстояние кажется чертовски бесконечным, когда за тобой гонится целая армия. Если бы не завеса дыма и пыли, их стрелки давно бы нас прикончили. В любом случае, какое-то время всё было достаточно плохо: вражеские солдаты на дальней стороне Коламбус яростно палили в эту пелену. Они не могли видеть нас, когда мы были в десяти футах от нашей стороны улицы, или около того, но и для пуль не было никаких преград. Я чувствовал, как фантомные раны разрывают меня, поскольку всё больше моих людей попадало в беспощадную статистику.

Я расширил свой щит на максимум и повернулся лицом к врагу, отходя назад.

— Становись за мной! — Крикнул я.

Кое-кто так и сделал, небольшая кучка защитников собралась вокруг Баттерса и Сани. Из тумана выскочили Альфы с окровавленными мордами и тоже присели под прикрытием моего щита. Обе группы столпились позади меня, а я старался идти медленно и ровно, чтобы они не отставали. Добровольцы перезаряжали оружие в безопасности, которую обеспечивал мой щит.

— Сколько ты можешь держать его, Гарри? — Спросил Баттерс.

— Недолго ждать осталось, — крикнул я в ответ. — Они прекратят стрелять, как только...

Неприятельская пальба неожиданно прекратилась.

— ... Их авангард переберётся на другую сторону улицы и окажется на линии огня, — выпалил я во внезапно наступившей тишине. Я опустил щит.

— Адские колокола, вперёд!

Мы побежали. Каждый доброволец, который шёл под моим знаменем, был готов, но не все из них были достаточно способными. Люди, собравшиеся вокруг Баттерса и Сани, были в основном пожилыми гражданами, которые не собирались в ближайшее время выигрывать марафоны. Но надо отдать им должное — они по-прежнему держали оружие с очень серьёзным видом.

— Отдай ствол! - рявкнул я на одного из самых уставших мужиков, и он протянул мне свой дробовик. — Продолжайте идти, направляйтесь к павильону!

Я отступил в тыл группы и обнаружил Саню, Баттерса и Альф уже там, опередивших меня. Я передал дробовик Баттерсу, который снова превратил Меч Веры в деревянную рукоять, убрал его и проверил оружие если не с профессионализмом, то, по крайней мере довольно уверенно. Я молча обменялся взглядами с Саней, а затем мы втроем рассредоточились и повернулись, чтобы поспешить назад, Саня и Баттерс с оружием наизготовку, а я зажёг огонёк на кончике моего разрушающего жезла. Тем временем Альфы рванули прочь по обеим сторонам, их мохнатые фигуры быстро исчезли в тумане.

Первым, кто вынырнул из тумана, были конечно, эти безволосые псовые твари, бежавшие по земле с низкой скоростью.

— Получите-ка! — Крикнул я, поднимая свой жезл.

— Fuego!

Дробовик Баттерса взревел, а Санин «Калашников» застучал как метроном. Твари рычали, кричали и падали. Огонь расцвёл среди них, заставляя десятками убегать и выть от ран. Наши преследователи, хотя и всё ещё отчаянно пытались добраться до нас, носились взад-вперёд, подставляя своих товарищей под огонь и замедляя всю их массу, пока мы не увидели очертания широкоплечих, длинноруких, закованных в броню фигур, надвигающихся сзади.

Нам удалось отбить у них охоту к наступлению, но остановить их не получалось. Мы продолжали отступать. А враг всё приближался. Я взмахнул своим жезлом, не замедляя хода, посылая один взрыв зелёно-золотого огня за другим, заставляя одних из моих врагов кричать от ужаса и боли, в то время как другие занимали их места и сокращали расстояние между нами.

— Вот оно! — гаркнул Саня, где-то чуть позади меня.

— Дрезден, ложись! — Крикнул Баттерс.

Что-то ткнулось мне под колени, и я упал в траву.

— Пли! — Взревел Саня.

Вокруг меня будто разразилась гроза.

Я лежал, задыхаясь, инстинктивно прикрывая голову руками. Я увидел Баттерса, по-дружбе толкнувшего меня под колени, который как и я, вжался в землю. Я понял, что мы отступили к укреплениям, подготовленным свартальвами.

Примерно четверть защитников, оставшихся на укреплениях, пришли нам на помощь. Ураган картечи пронёсся по полю. Он сеял хаос среди атакующих псов и заставлял их убегать. Одна или две фигуры в доспехах упали, но остальные отступили сохраняя порядок и утащили за собой раненых.

— Прекратить огонь! — Завопил Саня. — Прекратить огонь!

Стрельба затихла, когда люди в основном разрядили свои стволы, но выстрелы прекратились, и выжившим таки удалось забраться в укрепления.

— Враги! — выкрикнул кто-то с другой стороны укреплений. — Огонь! Дробовики загудели. Копья Ловчих взвизгнули.

— Саня! — Крикнул я.

— Я туда! — отозвался русский. Он проскочил мимо меня в укрепление и направился к северной стороне, чтобы принять командование обороной.

— Найти позиции для стрельбы! — Крикнул я остальным защитникам. — Перезарядиться!

Мы с Баттерсом встали и поспешили внутрь, где похоже, слишком многие из защитников пытались выяснить, что случилось с мобильными отрядами. Они собрались вокруг Рэнди, который стоял на коленях и рыдал. — Они мертвы. Они все мертвы...

— Баттерс, — сказал я.

— Да, — отозвался Баттерс. Он подошел к Рэнди, приобнял его за плечи и тихо заговорил.

Я поднял глаза и увидел, что все эти люди, которые последовали за мной, смотрят на меня сверху вниз. Судя по их лицам, они не хотели, чтобы это оказалось правдой.

— Это правда, — объявил я твердым, ровным голосом. — Враг нанес нам тяжелый удар. И поплатился за это кровью. Тысячи плохих парней лежат разбросаны сейчас по Коламбусу, а те, что остались карабкаются по телам своих приятелей, чтобы пройти вперед.

Я посмотрел вверх и вниз на людей, глядящих на меня.

— У меня нет права вас заставлять. Если вы хотите бежать, я не буду вас останавливать. Но прямо сейчас враг наступает на нас с трех сторон. Может и с четырех. Возможно вы сможете уйти, если побежите строго на Запад. Если вы этого хотите — бегите. Но если вы взяли оружие и боеприпасы, оставьте их. Они понадобятся людям, что останутся биться. Потому что если мы не остановим их здесь, ничего не останется между ними и оставшимся городом.

В дальнем конце павильона огонь превратился в гром и снова затих, время от времени раздавался лай выстрелов. Похоже первый натиск противника на укрепления провалился.

— Вы пришли сюда сражаться. Как и они. Если где-то за нами находятся ваши любимые, у вас есть причина стоять здесь. Если вы этого не сделаете, оружие, которое только что убило большую часть мобильных сил, будет использовано против них. Решайтесь. Сейчас.

Последовало долгое молчание, пока все смотрели на меня.

Я повернулся и присел на корточки рядом с Рэнди, напротив Баттерса.

— Мы не можем сражаться с этим — всхлипывал Рэнди. — Никто не может.

Я положил руку ему на плечо.

Тощий парень посмотрел на меня сквозь слезы. Он не был трусом. Он просто был не готов к тому, что ему пришлось увидеть.

— Никто с этим не справится — прошептал он.

На опасную долю секунды я встретился с ним взглядом и твердо сказал:

— Я могу, — я поднялся и протянул Рэнди руку. — Но не в одиночку. Мне нужна ваша помощь.

Он уставился на мою руку.

Добровольцы смотрели на нас. Я мог почувствовать важность момента, повисшего в воздухе, кристально хрупкого и напряженного. Они были в ужасе. Те, кто выжил в предыдущей заварушке, были напуганы и защитники были напуганы.

И все они не сводили глаз с Рэнди, ожидая его ответа.

Мужчина на миг закрыл глаза. Затем он прошептал:

— Моя маленькая девочка родилась вчера. Они все еще в госпитале. Они не должны до нее добраться.

— Что ж, — сказал я. — Тогда все предельно просто. Но это совсем не то же самое, что и легко.

Он стиснул зубы.

И когда он снова посмотрел на меня, его взгляд был холодным и твердым.

— Нет. Это уж точно не так.

Звон его ладони, врезавшейся в мою, громко прокатился в туманной тишине.

Мы с Баттерсом подняли Рэнди на ноги.

Что-то похожее на долгий выдох прошло через ряды добровольцев. Они вернулись на свои позиции, наблюдая за красноватой дымкой в поисках приближающегося врага.

«Сэр Рыцарь», прозвучал жуткий голос Грималкина. «У меня донесение.»

— Офицеры! — позвал я. — Поставьте их на огневые позиции и убедитесь, что у всех достаточно патронов. Если не вы, то пусть найдутся те, кто это сделает. Назначьте бегуна, чтобы принести еще.

Затем я повернулась и отошел на несколько шагов, пробормотав: «Давай, Грималкин. Докладывай.»

«Я нахожусь рядом с врагом», сообщил Старейший малк. «Послушайте сами»

И внезапно мои чувства обострились и я очутился в другом месте.

... нелепый бардак, — шипел голос короля Корба. — Ты говорил, что на поле не было сил смертных.

Ему ответил ровный баритон.

— Их там и не было. Они появились из ниоткуда.

— Ниоткуда! — неистово прорычал Корб. Его голос бурлил, подобно кипящему чайнику. — Ты хочешь увидеть, как на самом деле выглядит «ниоткуда», раб?

Я огляделся. Я скрючился в углублении под грудой щебня, мой мех был сжат со всех сторон, и земля была твердой и жестокой под моими лапами. Воздух был полон запаха крови, как человеческой, так и чудовищной, и этот запах заставил меня инстинктивно сжимать и разжимать когти.

Ах. Значит, я получал сенсорную информацию напрямую от Грималкина.

Этниу заговорила, и голос Титана был насыщенным, богатым, приятно вибрирующим через октавы звуков, которые я не мог бы услышать человеческими ушами.

— Корб, — прожурчала она, — умерь свой скулеж. Слухач неоднократно доказывал свои способности.

— И все же он не разглядел маленькую армию смертных, готовых обескровить нас досуха.

Слухач продолжил, его голос был тверд.

— Вряд ли разумно ожидать, что миллионы людей просто лягут умирать ради нашего удобства. Особенно в месте, где так много интересов у сверхъестественного мира. Мы знали, что они будут сражаться. Запланированная битва проходит достаточно гладко.

— Гладко?! — выплюнул Корб. — Пятая часть моего легиона наполняет сточные канавы своей кровью.

— Они не должны были продвигаться вперед, без донесений от моей разведывательной команды.

— Твоя команда мертва! — взвизгнул король фоморов.

— Что и должно было стать отличным показателем того, что пытаться пересечь улицу небезопасно, — без тени неуверенности бесстрастно ответил Слухач.

Воздух внезапно затрещал от магической силы.

— Корб, — произнесла Этниу. — Опусти свои руки или я у тебя их вырву.

Корб пробулькал проклятье на каком-то языке, звучащем совершенно отвратительно.

— Так-то лучше, — одобрила Этниу. — Капитан Слухач?

— Враг находится в укрепленных земляных сооружениях вокруг павильона, — докладывал Слухач. — И даже если бы у нас осталось достаточно кальмаров, мы не смогли бы использовать их там. Свартальвы, по-видимому, приготовили решетки над павильоном, чтобы защититься от них.

Неужели? Адские колокола, а я ведь даже не заметил, хотя стоял прямо там. Разумеется, я был немного отвлечен, но насколько же чертовски умным должен быть Слухач, чтобы это распознать.

— Мэб, судя по всему, заняла позицию здесь, перед Облачными Вратами — продолжил он. — С ней только одна когорта.

— Даже боевая когорта сидхе нам не помеха, — заявил Корб. — Атакуем.

Голос Этниу сочился ядом.

— Действительно. Ведь убить Мэб проще простого. Слухач?

— У нас нет никаких сведений о позиции Одноглазого на поле боя, — спокойно сказал Слухач. — Это наверняка уловка.

Проклятье. То есть, он не ошибается, но...

— Ну конечно же это уловка, — подтвердила Этниу. — Эта женщина настоящая паучиха. Вопрос в том, почему она позволила нам так легко это заметить?

— Неожиданное нападение застало ее врасплох, — предположил Корб.

— Тела более пятисот смертных солдат, о существовании которых мы и не подозревали, говорят об обратном, — отметил Слухач.

— Это были даже не солдаты, — сплюнул Корб. — Просто какой-то вооруженный сброд.

— Вооруженный сброд, убивший пятую часть твоего легиона? — осведомилась Этниу. — Возможно я плохо выбрала себе союзника.

Корб издал шипящий звук, но ничего не сказал. Что свидетельствовало о том, что у него еще были какие-то мозги.

— Засада была прекрасно подготовлена, — заметил Слухач. — Так всегда сражаются партизаны, ударив и убежав. Это необходимо, учитывая их недостаточную подготовку и дисциплину.

— Мы должны их прижать, — бросила Этниу.

— И мы прижмем, — заверил Слухач. — Они в западне внутри своих укреплений. Мои люди и Ловчие теснят их с Севера и окружают с Запада. У них не будет другой возможности нанести такой ущерб. Нам нужно только удержаться на месте и довести дело до конца.

— Твои рекомендации, капитан?

— Уничтожить их оборону с помощью Ока, — немедленно проговорил Слухач. — Назначить когорту, чтобы зачистить то, что останется. Затем бросить все силы против Мэб.

Мгновение Этниу хранила молчание, прежде чем сказать:

— Мэб слишком близко. Если я использую Око против этих укреплений, я дам ей возможность нанести удар.

А-а-га. Супероружие не было чудо-оружием. Ему требовалось некое время на перезарядку. Примем к сведению.

— Поднимите группы тяжелого вооружения и бомбардируйте укрепления, — посоветовал Слухач. — Это будет не так убедительно, но это же всего лишь земляные сооружения.

— Они успеют закончить до того, как прибудут смертные с их механическим оружием?

— Сложно сказать, — ответил Слухач. — Вы видели, кто возглавлял толпу.

— Зимний рыцарь — фыркнул Корб.

— Он хитер, находчив и упрям, — сказал Слухач. — Может быть так, что он обладает достаточным влиянием на них чтобы удержать людей на месте и какое-то время сражаться, несмотря на бомбардировку.

— Глупые Йотуны, — буркнул Корб. — Подохли от рук простых смертных. Будь они здесь, могли бы просто растоптать укрепления в лепешку.

— Они погибли, убивая Эйнхериев, — заметил Слухач. — Честно говоря, учитывая то, на что способны восставшие из мертвых, я считаю, что размен был в нашу пользу. Также у нас есть вторая группа Йотунов на Юге. Можно ли их призвать?

— Нашим посыльным продолжает мешать этот вездесущий трижды проклятый Маленький народец, — поморщился Корб. — Кто же знал, что они кишат здесь в таком количестве?

— Я знал, — заявил Слухач ровным голосом. — И мои отчеты из различных разведывательных миссий упоминали об этом конкретно.

— Следи за языком, ты, прикроватный выскочка, — зарычал фомор.

— Довольно, — оборвала Этниу тоном, который заставил меня немного сжаться. Когда она снова заговорила, это был ее обычный голос. — Капитан Слухач, укрепления на тебе. Подавляй их до тех пор, пока мы с Корбом не уничтожим Мэб. Как только ее не станет, я снесу крепость.

— Мы нападаем! —квакнул Корб чрезвычайно самодовольным голосом.

— Неразумно, — возразил Слухач.

— Время бежит против нас, — отрезала Этниу. — Придется пойти на риск. Мне нужно, чтобы кто-то компетентный взял на себя крепость.

— Что? — переспросил Корб.

— Она сказала, что ей нужен кто-то компетентный — вежливым голосом услужливо подсказал Слухач.

— Готовь свои отряды, король Корб, — произнесла Этниу умиротворяющим тоном. — Мы вместе сокрушим Мэб, а твой народ свершит свое возмездие над сидхе.

Корб издал звук, который больше подошел бы для чайника. Затем он зашагал прочь, сопровождаемый свитой фоморов в качестве его личных телохранителей.

— Однажды он убьет тебя, пока ты спишь, — предрекла Этниу.

— Я буду ждать, — ответил Слухач.

— Для смертного ты необычайно способный — и легкомысленный, — задумчиво изрекла Этниу. — Если бы ты не понадобился мне позже, я могла бы убить тебя собственноручно.

— Но я вам понадоблюсь, — спокойно сказал Слухач. — И у вас нет никого лучше меня.

— Я нахожу приятным иметь в услужении кого-то, кто способен думать, — парировала Титан. — И все же ты смертный. Такой же, как остальные.

— Как много звезднорожденных бродит вокруг, в ожидании фина... — голос Слухача внезапно оборвался. — Сержант, мне нужен свет на эту груду обломков, прямо сейчас.

Мир размылся, когда Грималкин дернулся с места, и выстрелы ревели болезненно громко и близко...

Где-то в дыму захлопали выстрелы, а я пошатнулся и чуть не упал, когда снова оказался в собственном теле.

«Грималкин?» подумал я.

«Не сейчас, Рыцарь», пришел ответ, полный боли и ярости.

«Мэб?» на всякий случай подумал я.

«Я слышала, мой Рыцарь», раздался голос Мэб, пульсирующий в сводах моего разума. «Было бы идеально, если бы ты находился позади Этниу, когда придет время»

Я скрипнул зубами. «Ты ведь многого не просишь, правда?»

«Плаксы не становятся Зимними Рыцарями», ответила Мэб.

«Слухач и его люди сотрут в порошок моих добровольцев, если я оставлю их.»

Мысленное шипение Мэб было болезненным. «Они также умрут, если не победить Этниу, как и твой город. Нет времени спорить. Выбирай.»

Проклятье.

Логика Мэб была холодной и нечеловеческой.

И она была безошибочной.

— Позовите Саню, — прорычал я.

Спустя минуту показался русский.

— Профессионалы на подходе, — поведал я. — Плохие парни.

Сане не очень удалось побледнеть, но я видел, как он сглотнул.

— Bozhe moi.

— Хорошая новость в том, что они довольно стандартные, сказал я. — Плохая новость в том, что с ними будет Слухач. Он умен. Достаточно умен, чтобы руководить различными операциями фоморов в Чикаго в течение последних долбаных лет, в качестве прикрытия для разведки города ради сегодняшней ночи.

Саня понизил голос.

— Я не смогу удержать это место с этими людьми. Не надолго.

— Будем надеяться, что тебе не понадобится, — ответил я. — Вам нужно не столько сражаться, сколько продержаться хоть немно...

Моя голова откинулась назад, когда кувалда, которой замахнулся кто-то на мчащемся поезде, ударила меня прямо в середину лба. Я пошатнулся.

Один из моих добровольцев рухнул со своего места. Почти все, что осталось от его головы — это рот и челюсть.

— Вниз! — заорал Саня. — Головы вниз!

Затем мы услышали несколько глухих ударов. И через секунду раздался хор свистящих звуков.

— Минометы, — рыкнул Саня. — На подходе! Всем вниз!

— Баттерс! — позвал я.

Я рванул со всех ног и почувствовал, что Баттерс наступает мне на пятки. Коротышка действительно умел двигаться. Тренировки, которые он проводил с Карпентерами, сегодня сослужили ему хорошую службу.

Я набросил на нас лучшую завесу, какую только мог создать на бегу. Она не помешает никому увидеть, как что-то движется, но в таком виде подстрелить в нас будет намного сложнее.

Мы выскочили из павильона, когда артиллерийские снаряды начали падать среди укреплений, а мои люди принялись кричать и умирать позади нас.

(обратно)

Глава 27

Свартальвы возвели земляные валы вокруг собственно павильона, зрительного и концертного залов. Большая лужайка была расчищена до голой земли и упакована в пенополистирол. Бежать по разбитой земле было довольно легко, если не считать пуль, и поскольку тротуары были сделаны так, чтобы в итоге быть на одном уровне с газоном, нам приходилось запрыгивать на высоту трёх или около трёх с половиною футов на тротуары, чтобы вернуться на «первый уровень» парка.

С пулями нам повезло, или, по крайней мере, не наоборот. Мерцающее поле моей завесы делало нас похожими на размытые пятна воздуха, возможно, несколько более очевидные, чем у Хищника. Между завесой и пеленой из дыма и пыли пытаться на самом деле прицелиться в какую-то конкретную точку на наших телах было бы безнадежным занятием, и смутно видимый враг был в основном сосредоточен на сбрасывании минометных снарядов на земляные укрепления. Они просто не могли направить на нас достаточно пушек, чтобы заполнить воздух свинцом, не за ту пару секунд, пока мы бежали по открытому месту, хотя плотность вражеского огня росла на каждом шагу.

Я с силой упёрся посохом в землю, запрыгнув на первый уровень парка и проскользив по бетону несколько ярдов, прежде чем снова вскочить и продолжить бежать. Баттерс просто подпрыгнул, ударившись о край тротуара примерно на уровне пояса, и вскарабкался с ловкостью человека с более высоким соотношением мускульной силы на массу, чем предполагало его телосложение.

Мы рванули вперед, сквозь деревья к бетонной площадке вокруг Фасолины.

— Свои! — Закричал я в туман, когда смутные очертания Зимней когорты превратились в ряды бронированных сидхе.

Весь строй разом сместился в боевую стойку, с поднятыми щитами, сгибая колени и поднимая оружие, когда мы появились, и они не изменили позиции при нашем приближении. Я сбросил завесу, замедлив свой бег до быстрой ходьбы. Когда я достиг их рядов и двинулся сквозь них, острия их мечей едва сдвигались с моего пути.

— Держись ближе ко мне и помалкивай, — пробормотал я Баттерсу через плечо. — Особенно с Мэб. Не дай подловить тебя на чём-либо смахивающем на обещание. Не принимай ничего, что может быть истолковано как подарок.

— Советы включительно? — уточнил Баттерс.

Я хмуро взглянул на него. Он ухмыльнулся в ответ, а затем его челюсть внезапно отвисла, когда мы прошли через войска и он оказался лицом к лицу с Королевой Воздуха и Тьмы верхом на её Зимнем единороге.

— Отлично сделано, мой Рыцарь, — без преамбулы произнесла Мэб. — Ты пустил им достаточно крови, чтобы посеять семена сомнения.

Минометные снаряды продолжали падать на павильон. Время от времени сверху сыпались мелкие кусочки грязи и мусора, отскакивая от брони сидхе и прыгая по бетону. Мне казалось, что по моей коже кто-то хлестнул большой сеткой из колючей проволоки, а потом протащил её несколько дюймов. Число защитников земляной крепости сократилась до шестисот двадцати двух человек, более двухсот из них были ранены, и я чувствовал каждую царапину. Я похоронил это ощущение за стеной чистой умственной дисциплины, тяжким трудом заработанной мной за всю мою жизнь.

Но моё настроение это не улучшало. Это уж точно.

— Ох, здорово, семена сомнения, — сказал я. — Если мы будем их поливать, наберёмся терпения и будем есть овощи, может быть, они дорастут до саженцев сомнения.

— Не говори ерунды, — ответила Мэб. Её губы медленно растянулись, обнажив её зубы. — Они вырастут в страх.

— Что лишь обозлит их, — сказал я. — Страх всегда обращается гневом.

— Именно, — сказала Мэб. — Разгневанный враг предсказуем. Им легко манипулировать.

— Что ж, ваши манипуляции Корбом и Этниу, закончились тем, что они явились по вашу душу, — напомнил я.

Хор оживлённых щелчков раздался с дальней стороны парка и стал уверенно нарастать.

Мэб окинула поле тем взглядом, который большинство женщин приберегли бы для своих любовников.

— Да. Корб доведет свои войска до исступления. Они ринутся на нас, возжаждав нашей крови, ослепленные желанием принести нам смерть.

Я воззрился на неё.

— О. Замечательно.

Мэб взглянула на меня и «обнадежила»:

— Не страшись Корба, мой Рыцарь. Он и его народ были обречены быть принесенными в жертву с того момента, как Этниу замыслила этот план.

— Я знаю, что сидхе опасны, — возразил я. — Но их здесь недостаточно. Только не для того, что на нас надвигается.

Щелкающие звуки стали громче.

Королева Воздуха и Тьмы запрокинула голову, ее глаза вспыхнули диким огнем, а ее улыбка растянулась до нечеловеческих пропорций.

— Сколь бы их ни было, даже одну Мэб им не превзойти. Этого преимущества будет достаточно.

Тотчас я осознал, что существа Зимы под моим командованием спешат присоединиться к нам. Температура вокруг нас резко упала. Белая зимняя изморозь с похрустыванием пробежала по Фасолине, а Мэб вздрогнула и выгнула спину, ее глаза сомкнулись, в то время, как само дыхание Зимы собиралось вокруг нас. Белесый туман начал сгущаться в серой дымке города. Воздух внезапно стал тесным и плотным, когда облако холодного пара окутало когорту.

Металл фейри, из которого было сделано оружие сидхе, затрещал и застонал, объятый смертельным морозом.

И я вдруг понял, что вижу не дальше пятнадцати футов, в лучшем случае.

— Мы не сможем увидеть их приближение, — обеспокоился я, понизив голос.

— Несущественно, — отрубила Мэб.

Среди теней Фасолины позади нас собирались вместе малки и Черные псы, фобофаг с ограми, гномы, а также две дюжины жестоких и зловредных представителей Маленького народца Зимы.

Находящиеся перед нами сидхе резко запели и начали творить ворожбу, жестикулируя руками, как умеют только они. Проблески света куполом замерцали над когортой. Фигуры и символы, руны и формулы — все это кратко потрескивало в воздухе, когда две сотни заклинателей собирали свою силу из перенасыщенного энергией воздуха.

Какого дьявола? Я поднял свой посох, открывая каналы к энергетическим накопителям внутри, и втянул в них эту энергию. В обычных условиях, такая задача потребовала бы часа напряженной концентрации и изнуряющих усилий, когда я должен был сам закачивать энергию в посох. Но со всем этим безумным количеством силы прямо в воздухе, посох зарядился за секунды, что не представлялось возможным без перегрузки энергии, перетекающей в избыточное тепло, и сжигающей предмет до хрустящей корочки.

Вместо этого он просто издал низкий гул, вырезанные руны засветились зелено-золотым цветом, и легкий, потрясающий запах паленого дерева окутал ночь.

Мэб рассматривала свои войска, очевидно ожидая, пока различные щиты, обереги, чары и заговоры будут собраны воедино из мистической энергии. Ее взгляд скользнул вбок и она поинтересовалась:

— Это новый Рыцарь Меча?

— Сэр Уолдо, — представил я, предупреждающе поднимая руку перед Баттерсом на уровне пояса. — Он был моим союзником множество раз.

— Возмужал, — заметила Мэб голосом человека, который смотрит на корову и видит только стейки. — Приветствую, сэр Рыцарь.

Уолдо прочистил горло, слегка поклонился в пояс и произнес:

— Приятно познакомиться, мэм.

— Твой новый Меч, — сказала она, — исчерпал свои смертные пределы. Отныне он ранит лишь нечестивых.

У меня снова заныла рука.

Щелканье становилось все громче.

Оружие сидхе застонало от холода и жажды крови.

— Меч защищает беззащитных, мэм, — ответил Баттерс. — Как и было всегда.

Колдовство сидхе достигло быстрой, лихорадочной кульминации. Мерцающие искры заплясали на их оружии и доспехах, ослепительные, как куча фотокамер папарацци, во всех мыслимых оттенках, и я затруднялся припомнить, видел ли я вообще когда-либо раньше некоторые из них. Это была противоположность завесы — чары, приковывающие к себе внимание, назойливое бельмо на глазу, которое просто не перестает досаждать.

Мэб подняла голову в такт возбужденному чародейству сидхе и испустила крик, который каким-то образом идеально слился с их песней.

Этот крик пульсирующим звуком прошел сквозь меня, подобно самой мощной музыке, которую я когда-либо слышал, как самый сильный прилив адреналина, который я когда-либо испытывал.

Я ничего не мог с собой поделать. Я сделал глубокий вдох и ответил на этот крик своим собственным. Как и сидхе. Даже Баттерс повысил свой голос в яростном визге.

А затем, без всякой команды, мы двинулись, отряды сидхе рванулись вперёд с неестественной яростью и ловкостью. Сила, которая несла их вперед, обвилась вокруг меня, увлекая мои ноги с большей уверенностью, проворством и мощью, чем я мог бы выдать самостоятельно и Баттерс не отставал, несмотря на свой небольшой рост.

Мы двинулись вперёд вместе, легко, как труппа танцоров и по мере того, как мы это делали, строй менялся так плавно, как будто мы ставили танцевальную постановку. Мэб на своём тёмном скакуне рванулась вперёд, сквозь ряды закованных в броню сидхе, пока не оказалась во главе отряда, я позади нее и левее, Баттерс симметрично по другую сторону, а сидхе и Зимние твари сбились в стрелообразный строй позади нас. Рука Мэб опустилась на седло и вытащила длинное зазубренное лезвие, напоминающее голубоватый лёд старого ледника. Она воздела меч и ледяной пар заклубился вокруг нас, всё облако вспыхивало и мерцало огнями фейри, как в эпицентре грозы.

Как я и говорил. Когда Мэб решает, что пришла пора заняться делом, она не будет просто сидеть и ждать у моря погоды.

И вот так, примерно двести пятьдесят фейри атаковали пять тысяч фоморов в Битве при Фасолине.

Мы двигались вместе, почти ослепленные туманом и испарениями, следуя за волей Мэб, и внезапно враг возник перед нами, сотнями извращенных омерзительных тварей, вооруженных дубинами, камнями, когтями и зубами.

Мэб издала воющий клич и тёмный единорог, опустив голову, бросился прямо в глотку врагу.

Мэб разила мечом направо и налево, стремительно раздавая удары, быстрые и легкие, как взмахи крыльев колибри. Она целила по рукам, плечам, лицам, не оставляя ничего, кроме небольших порезов — не больше глубины ногтя, чиркнувшего по мягкой плоти — но область вокруг раны, размером с мою растопыренную ладонь, была поражена жестоким, жутко холодным Зимним морозом.

Я едва успевал что-либо заметить, кроме мельтешения конечностей, оружия и разъяренных рож отродий фоморов. Там, где Мэб проезжала на своем единороге, распространялась волна сверхъестественного ужаса. Ближайшие к ней выродки отшатывались, получая жестокие раны и мешая своим же союзникам подобраться достаточно близко, чтобы ударить по Мэб. Это создавало перед ней вакуум для продвижения вперед, который никогда не успевал сомкнуться вокруг неё до конца, что оставляло тем из нас, кто следовал сразу за ней, возможность для действий.

Мы с Баттерсом ворвались в это тесное пространство, созданное замешательством вокруг Мэб. Световой клинок Фиделаккиуса ожил и Баттерс стал наносить им удары, вынуждая жуткие войска фоморов снова отшатываться от него. Со своей стороны, я орудовал посохом, каждый удар сопровождался громовыми раскатами кинетической энергии и отправлял мою цель в полёт добрых футов на десять в направлении замаха. Я просто оставил энергетические каналы в посохе постоянно открытыми, без остановки пропуская через него насыщенный энергией воздух и пробивая созданную Мэб брешь ещё шире.

Сразу за мною шли сидхе. Их оружие визжало и выло, когда невероятно холодный метал фейри погружался в плоть и пробовал горячую кровь. Нанесенные сверхъестественным оружием раны вскипали клубами пара. Окровавленные тела пузырились, когда свежепролитая кровь испарялась с шипением. Сияние доспехов, оружия и глаз сидхе ужасало рабов-солдат фоморов, и мерзкие выродки выли, пытаясь защитить глаза от его ранящих всполохов.

В считанные секунды мы прорвались за линию фронта врагов, полностью застав их врасплох в сгустившейся дымке. И я не сразу заметил, что же происходило на самом-то деле.

Позади меня, я увидел как одно из отродий, что отшатнулось от неожиданной атаки стремительного клина Мэб, схватилось за длинную, неглубокую, покрытую инеем рану на руке — работа Мэб, вероятно, — и вдруг стало кричать.

Тварь сжимала повреждённую руку, держа её прямо и неподвижно, как будто та была частью от манекена.

Я увидел, как кожа по краям раны закорчилась и вдруг почернела.

И затем чернота начала распространяться.

Несколько секунд отродье жалобно кричало от ужаса, пока черный цвет от краев обмороженной раны промчался по всему его телу, принося за собой жуткую неподвижность. Когда чернота полностью окутала туловище этой мерзости, её крик прекратился.

Оно умерло с криком.

Через секунду всё, что осталось, — статуя из темного камня запечатлённой агонии.

Я услышал ещё больше, ещё более болезненных криков позади нас и понял, что оружие сидхе, по-видимому, несло то же проклятие. Мы прорубили просеку прямо через врага, и те, кто был ранен... просто-напросто превратились в темный и грубый песчаник.

В результате, группа отродий превратилась в две меньшие группы отродий, разделенных стеной статуй.

Без промедления Мэб повернулась к ближайшей группе, снова закричала и направила атаку прямо сквозь нее, увлекая вперед своим криком меня, Баттерса и войнов-сидхе через очередной раунд отчаянной кошмарной резни. И как только эта группа была разделена, что бы там не управляло ими, больше не могло удерживать их на поле. Мерзкие твари с криками бросились бежать, исчезая в окружающем нас Зимнем тумане.

Сидхе разили их без пощады. Смертельные удары были милосерднее: они оставляли после себя лишь мертвое страшилище на земле. Простые раны начинали чернеть и покрываться камнем, ведя пораженных к мучительному неизбежному концу.

Умри быстро или умри медленно. Это было все сострадание, которое Зима была готова проявить.

Мэб развернулась на своем скакуне в тот миг, когда враг дрогнул, и воздела руку. Повинуясь ей, ледяной ветер налетел на Чикаго с Севера, порыв сухой и резкий, как в начале настоящей осени. Он с завыванием пронесся по парку, и вздымающиеся клубы морозного тумана расступались перед ним, очищая поле от пыли, дыма и мглы, оставляя парк неожиданно отчетливо видимым.

И я увидел, что Мэб устроила на самом деле.

На моих глазах, примерно в пятидесяти ярдах от меня, Мэб вела когорту сидхе на строй осьмиконгов, их странное оружие, похожее на пищали, рявкало без особого эффекта. В дюжине ярдов позади них, Мэб вела когорту сидхе на строй собакоподобных тварей и их хозяев. За ними, наверное, еще четыре или пять Мэб пробивали себе путь сквозь несколько отрядов тех тяжеловооруженных обезьяноподобных существ.

А позади нас, еще больше Мэб проделывали похожие вещи. Враг кричал и сражался. С одной из сторон поля боя внезапно с громовым звуком ударило заклинание, распространяющееся облаком желчного зеленого дыма, которое... просто растворило пару несчастных осьмиконгов, оказавшихся на пути.

Гламур.

Все эти другие Мэб, все другие когорты сидхе и весь вред, который они причиняли врагу — всё было иллюзией. Плодом воображения Мэб, оживленным всей энергией, витающей в воздухе.

Я уставился на нее в благоговейном трепете. Сотворение иллюзии — это, честно говоря, задача, которая может быть немного сложнее, говоря магическим языком, чем само создание иллюзорного эффекта в реальности. Каждая деталь, каждая складка на ткани, каждый выбившийся волосок, каждая травинка, согнувшаяся под иллюзорным сапогом, каждый выдох, каждый слабый запах — все это должно было удерживаться и управляться сознательными мыслями создателя иллюзии.

Представьте, что одному человеку приходится управлять тысячей марионеток за раз.

Мэб делала это не задумываясь, в то время как кромсала врага своим ледяным мечом. Она оглядела результат сражения и опустила руку, чтобы туман и дымка снова опустились, как занавес, когда холодный ветер утих.

Будучи превзойденной числом — десятки к одному, Мэб противопоставила всю мощь своего разума сверхъестественному легиону — и вышла победительницей.

Пока враг не был способен выявить и нацелиться на саму Мэб среди всех дубликатов, нам не нужно было сражаться с целой армией: мы держались узкого прохода, где только один отряд противника единовременно мог увидеть нас в тумане и вступить в бой. Хаос, недоумение и ужас заполнили разум ее врагов и из них она построила крепость, где численность противника ничего не значила.

Если их не раскроют, Мэб и ее убийцы могут уничтожить весь вражеский легион, по одному подразделению за раз.

Она издала еще один крик и Зимний единорог с легкостью нырнул в дымовую завесу, и мы с остальными последовали за ней, будто хвост кометы. Она напала на вторую группу мерзких гадов и не будь они монстрами, пришедшими убить нас, я бы даже их пожалел. Мы расправились с этой группой, а затем и с третьей, прежде чем враг успел собраться с мыслями, чтобы ответить.

Из тумана, словно молот Божий, вылетела пурпурная молния и ударила прямо в Мэб.

Вспышка света была такой яркой, что я пошатнулся и упал, рухнув на колено и едва успел подняться снова, прежде чем воины-сидхе позади меня затоптали меня насмерть. Есть причина, по которой падение и стало синонимом смерти. Быть сбитым с ног на поле боя — это почти верный смертный приговор.

Моргая глазами от ослепительного остаточного изображения молнии, я увидел, как тонкое тело Мэб согнулось, словно в поклоне, выгибаясь вокруг того места, куда ее ударила молния, ее длинные руки с тонкими пальцами сжимали сферу раскаленного добела света, а краешки ее ногтей почернели и дымились от жара. Затем с воплем банши, в котором слышалось чистое, ужасающее презрение, она выпрямилась и отправила разряд молнии прямо перед единорогом, бушующим всполохом прокладывая еще более широкую и страшную смертоносную тропу через вражеские ряды, оставляя в земле глубокую, как могила, борозду.

Адские колокола.

Я строго напомнил себе не бесить ее.

Мы вынырнули из-под останков третьего отряда отродий и Мэб, с лицом, забрызганным темно-пурпурно-бордовой кровью, испустила презрительное рычание:

— Этот трус Корб уже должен был выложить карты на стол.

— Меня все устраивает — выдохнул я. Позвольте мне сказать вам, что нет более утомительного кардио, чем битва. — Чем дольше он позволяет нам разбираться с маленькими группами за один раз, тем я счастливее.

— Эта часть танца закончена, — постановила Мэб, пытливо вглядываясь во мглу — Те жалкие существа беспомощны перед нами. Но другие его войска несут с собой Бедствие.

Под Бедствием она имела ввиду железо. По причинам, о которых никто из моих знакомых никогда не догадывался, фейри — и сидхе в особенности — были уязвимы к прикосновению железа и многих его сплавов. Оно жгло и ослабляло их, действуя одновременно как клеймо и как радиоактивный уран. Я знал, что броня из металла фейри, которую они носили, обеспечит им некоторую защиту от ран — но простое присутствие слишком большого количества враждебного вещества поблизости негативно скажется на их выносливости и умственной сплоченности. Сидхе могли бы бороться с этим какое-то время — но в долгосрочной перспективе положение было проигрышным.

Не стоит слишком обращать внимание на фразу «холодное железо». Иногда люди настаивают, что речь идет о железе холодной ковки. Это не так. Фраза является поэтической метафорой, а вовсе не инструкцией по построению химической модели. Достаточное содержание железа — вот и все, что требуется.

Сражайся я с сидхе, мне понадобились бы целые самосвалы железа. И еще самосвалы. Плюс любые механизмы и инструменты для загрузки их кузовов. Не удивительно, что Корб снарядил свои войска соответствующе.

Мэб как раз развернулась, готовясь снова броситься в атаку, когда по воздуху прокатилась глубокая нота уродливого гула, почти на границе слышимого. Тот звук, который вы слышите в фильмах-катастрофах, раздающийся во время обрушения большого количества зданий, или, может быть, землетрясений.

В этот момент, мои чародейские чувства были потрясены нешуточным, мощным импульсом магии земли.

Не было времени выкрикивать предупреждение. Я воззвал к силе и скорости Зимней мантии и бросился к Мэб. Единорог в последнюю секунду повернулся, пытаясь удержать ее подальше от меня, но оказался недостаточно быстр, и его движению помешали несколько окаменевших тварей.

Я уже находился в воздухе, когда увидел приближающуюся атаку — зазубренные металлические копья, сделанные из чего-то похожего на арматуру, извлеченную из обломков разрушенных зданий.

Там было не одно копье.

И даже не дюжина.

Сотни.

Если бы Зимний единорог не был натаскан на защиту Мэб, полагаю я бы погиб прямо там. Но вместо этого, тело существа приняло на себя около дюжины копий. Я прыгал таким образом, чтобы моя спина и укрепленный заклятиями пыльник поверх нее оказались между копьями и Королевой Зимы.

Я врезался в Мэб и стащил ее со спины обреченного единорога.

Два копья угодили в меня. Одно из них попало мне в поясницу, а другое прямиком в центр моей правой ягодицы. Проклятые штуковины оказались достаточно тяжелыми, чтобы нестись со значительной силой, и хотя мой пыльник и не позволил их зазубренным наконечникам прошить меня насквозь, он мало что мог поделать с болью от столкновения с ними, и половина моего тело растворилась в пелене осязательного белого шума, которым Зимняя мантия маскировала боль.

Я навалился на Мэб сверху и внезапно, горячая, алая кровь брызнула на меня.

Я отстранился от ее обмякшего, как тряпичная кукла, тела, и в этот миг почувствовал еще одну могучую волну использования магии земли.

Королева Воздуха и Тьмы смотрела на меня широко открытыми, стеклянными глазами, зелеными, словно трава.

Три фута окровавленного холодного железа торчало прямо из середины ее разорванного, брызжущего кровью горла.

— Баттерс! — заорал я.

Я схватил Мэб за ее ближайшую руку и волосы и потащил в укрытие, которым стало тело визжащего единорога, слабо бьющегося на земле, и тут очередное цунами металлических копий полетело в нашу сторону.

Я прикрыл ее собой, как только мог и услышал, как копья вонзились в единорога, который перестал биться и кричать, и в землю вокруг нас.

Кольцо тумана внезапно сгорело вокруг нас, когда ожил меч Веры, его огонь запел гневную ангельскую песнь. Баттерс порвался вперед, размахивая мечом в стиле ронделло, рубя копья в воздухе под вопли протестующего металла.

Он добрался до меня, бросился за мертвого единорога и метнул взгляд на Мэб.

— Иисусе, — выпалил он. — Опять?

— Заткнись и вытащи это из ее шеи, — попросил я.

— Гарри, в этом нет смысла.

Зеленые глаза Мэб, следящие за Баттерсом, сузились.

— Она бессмертна, дурачина, — рявкнул я. — Вытащи из нее арматуру и с ней все будет в порядке.

С востока подул промозглый, зловонный ветер, пахнущий болотами и разложением. Мгла вокруг нас начала проясняться.

— Черт возьми, — прорычал я. — Не миндальничай. Просто вырви эту хрень из ее шеи.

— Мне бы здесь не помешала помощь.

Я повернул голову назад. Перед мои глазами предстал бамбуковый лес из холодной стали, земли, ощетинившейся торчащей из нее острой арматурой. Двадцать или тридцать сидхе были убиты на месте. Остальных нигде не было видно. Я даже не мог ощутить через знамя тех Зимних, что находились под моим командованием. Стальной лес отрезал меня от них.

Со стороны укреплений раздалось еще больше свистов и взрывов. Мы несли тяжелые потери, я чувствовал это по тем смертным, что последовали за мной. Их осталось пятьсот одиннадцать мужчин и женщин, и все они были в ужасе, опустив головы и молясь о спасении.

И я мог видеть длинные, долговязые фигуры, приближающиеся сквозь дым, мерцающие пузыри магии светились вокруг них.

Дюжина фоморских колдунов шла прямо на нас.

— Мне нужно кое с кем потолковать, — сказал я. — Ты сам по себе, мужик. Поторопись.

(обратно)

Глава 28

В магических дуэлях важны две вещи: предвидение и воображение. Когда стоишь против кого-то, кто буквально обладает силами самого Творения, в ходе атаки они могут обрушить на вас почти все, что только могут вообразить. Если вы не успели просчитать их нападение и придумать способ противодействия, вам крышка. Все просто.

Четверть моего обучения с моим благополучно почившим наставником, Джастином Дюморном, прошла в магических дуэлях. Это человек собирался вырастить из меня своего цепного пса и он играл жестко. Когда дело доходило до обмена магическими затрещинами, я знал свое дело. Кто-нибудь на уровне Совета Старейшин вероятно мог бы надрать мне задницу, но даже им пришлось бы попотеть.

В драке один на один, я был зверем.

В драке двенадцать на одного, зверем не мог быть никто.

Я оглянулся на Баттерса. Он снова извлек клинок Фиделаккиуса, на этот раз всего на несколько дюймов, и приподнял голову Мэб. Острие длинной арматуры имело форму крючковатого наконечника, похожего на гарпун, только более притупленного. Если бы он попытался просто вытянуть его, ему пришлось бы вырвать большую часть шеи Мэб вместе с ним, и я даже представить не мог, насколько это повредит ее боевой эффективности, неважно бессмертна она или нет. Вместо этого, он срезал его так же легко, как швея отрезает нитку, прежде чем снова опустить голову Мэб.

Я позволил себе выглядеть обеспокоенным, втянул в себя воздух, вбирая силу, и стал ждать.

Клуб Фоморских Колдунов решил атаковать меня, когда я показался им отвлеченным. Я имею ввиду, любой бы так поступил, но эти придурки в особенности.

Предсказуемо.

Они швырнули в меня эти желчные зеленые шары кислоты.

Я крутанулся к ним, поднял руку, растопырил пальцы и использовал свой старый трюк. Я высвободил свою силу, одновременно с этим вызывая безмолвный вихрь магии в воздухе, с криком: «Ventas servitas!»

В обычную ночь ураган, вызванный моим заклинанием, мог бы раскидать мебель по комнате.

Сегодня ночью я мог бы бросать грузовики с мебелью.

Шторм подхватил сферы в воздухе, швырнув их обратно к их отправителям почти по плоской траектории. Фоморский Клуб были довольно умелыми ребятами. Из дюжины сфер, одиннадцать заклинаний, удерживающих кислоту в шарах, были развеяны своими создателями достаточно быстро, чтобы неистовый ураган распылил и рассеял их по площади, слишком большой, чтобы они представляли опасность.

А вот двенадцатый парень... Может он просто был чьим-то племянником, поскольку он не замечал, что его собственное заклятие летит обратно в него, пока оно не растеклось по его подбородку.

По итогам этой ночи, он не попал бы в первую десятку. Но в любую другую ночь, результат бы меня впечатлил. Кислота воздействовала на плоть гораздо более разрушительно, нежели на сталь и бетон. Она даже превратила его квадратные желтые зубы в кашицу.

Я прекратил заклинание ветра, принял дурацкую позу карате и завопил: «Уа-а-а-а!» в стиле Брюса Ли.

— Кто из вас принес мне мои нунчаки?

Моя шутка не была оценена по достоинству, как и в случае с большинством сверхъестественных сообществ. Я имею ввиду, Господи, им действительно стоит больше выходить в мир. На мгновение Клуб Фоморских Колдунов заколебался, переглядываясь, будто спрашивая понял ли меня кто-то из них. Или, черт возьми, может быть, они настолько не имели понятия о могучем Брюсе Ли, что даже не поняли, что это шутка, и искали среди себя какого-то предателя.

В это время я оглянулся на Баттерса, который теперь дергал за другой конец арматуры, и, казалось, не слишком успешно. Плоть Мэь охватила арматуру достаточно плотно, чтобы образовать вакуумное уплотнение, и Баттерсу было чертовски трудно вытащить ее оттуда.

— Ботинком по голове! — крикнул я Баттерсу.

— Чего, чего? — моргнув уточнил он.

— Ах ты ботаник!

Тем временем, КФК решили не беспокоиться насчет того, что бы там я ни сказал. Они вновь сосредоточились на мне и я почувствовал, как они собирают силу для удара — и во-второй раз они используют для атаки что-нибудь другое.

Я встряхнул свой браслет-щит, посылая в него энергию, выстраивая слои магической защиты в форме полукупола передо мной. Мой браслет-щит раскалился почти мгновенно: даже если у меня и было дополнительное магическое топливо от всей этой энергии в воздухе, инструмент не был предназначен для ее обработки в таком количестве — но это был мой единственный шанс выжить после того, как все они ударят в меня.

— Ботинком по голове! — еще раз крикнул я.

— Чего, чего? — снова неуверенно проблеял Баттерс.

— Да твою же мать! — заорал я. — Ботинком! По голове!

Я поднял ногу и помахал ею.

Глаза Баттерса расширились во внезапном понимании. А затем расширились еще немного, от устрашения.

КФК принялись бить по мне поразительными вспышками черных молний. Электрические разряды сыпались подобно грозовым, неровные и дикие, с интервалом примерно в полсекунды. Я споткнулся, упал на колено и влил все, что мог, в щит, и на несколько секунд мир наполнился ослепительной, оглушительной яростью.

Когда все прошло, мой браслет-щит фактически раскалился докрасна по краям, и я мог учуять запах моих собственных опаленных волос и плоти, даже если я не слишком чувствовал ожоги (кроме того, который оставил мне Баттерс. Этот продолжал болеть). Бетон вокруг, за исключением полукруга передо мной, был выжжен дочерна на десять футов в каждом направлении — выгоревшая граница предельно точно повторяла светящийся край моего щита. Не было слышно ни звука, вообще никакого звука, кроме звона в моем черепе.

Я пьяно оглянулся на Баттерса.

Коротышка встал, уперев ботинок в лоб Мэб, схватил арматуру обеими руками и напрягся, чтобы вырвать ее из шеи.

Тонкое тело Мэб выгнулось в немой агонии.

Арматура начала выскальзывать, сперва медленно, когда Баттерс навалился на нее всем своим весом, а затем внезапно выскочила и горла. Баттерс растянулся на боку.

Губы Мэб двинулись, и ее голос ясно прозвучал в моей голове, даже пока я не мог слышать что-либо еще.

— Наконец-то.

Она поднялась, просто, черт возьми, воспарила в воздух, прямая, словно доска, как в старом кино про вампиров. Ее волосы и боевая кольчуга были покрыты кровью, и в этот момент она подняла левую руку — и резко сжала ее в кулак.

Волна магии, исходившая от нее, была настолько плотной, настолько интенсивной, что несколько кусков пенопласта, случайно оказавшихся поблизости, закрутились в воздухе, словно вокруг нее прошла спиральная синусоидальная волна. Я посмотрел назад на Фоморский Клуб. Крайний слева в шеренге колдун фоморов... просто, типа...

Вы когда-нибудь сжимали горсть красного пластилина?

Там было нечто похожее.

Фоморский колдун завис в воздухе, примерно в футе над внезапно появившимся большим пятном крови на земле.

Мэб повернула голову к следующему заклинателю в строю и тряхнула запястьем.

Останки первого фомора влетели в следующего в линии колдуна на скорости, наверное, пятисот метров в секунду. Удар был... очень, очень неприятным. И сбивающим с толку.

Ледяные глаза Мэб обратились на следующего фоморского чародея.

КФК оказались достаточно умны, чтобы понять, когда их превосходят. А их превосходили. Магия Мэб давила их защиту, как пустые пивные банки. Они бросились бежать, на ходу исчезая под своими завесами.

Мэб смотрела им вслед. Затем перевела свой все еще холодный взгляд на Баттерса.

Маленький человек вскочил на ноги и умоляюще посмотрел на меня.

— Похоже, мы у вас в долгу, сэр Доктор Баттерс, — сказала Мэб. Теперь ее голос доносился до меня смутно. Он был неровным и грубым, хотя с каждым словом звучал все более гладко. От раны на ее шее ни осталось ничего, кроме зловещего шрама, блекнувшего прямо на моих глазах. След ботинка Баттерса кровавым пятном выступал у нее на лбу. — Коль скоро мы оба переживем эту битву, в час нужды призовите нас по имени. И мы ответим.

Ее руки метнулись вперед и схватили Баттерса за белый плащ.

Рыцарь напрягся. Судя по его волосам, он был в двух шагах от паники.

Мэб спокойно подняла плащ до края и оторвала от него два больших квадрата.

Баттерс таращился на меня огромными глазами. Я сделал ему жест «полегче» одной рукой, а другой прижал указательный палец к своим губам.

Небольшой парень сглотнул и кивнул.

Эй, у Баттерса яйца больше, чем может показаться. Но он не был безумцем. Мэб, предлагающая вам услугу, была еще более страшным явлением, чем Мэб сама по себе.

— Находите ли вы это приемлемой платой? — поинтересовалась Мэб.

Баттерс отрывисто кивнул ей, не говоря ни слова.

— Превосходно. Закончили.

Мэб развернулась к павшему Зимнему единорогу и, используя куски ткани из плаща Баттерса, как прихватки, начала вытаскивать арматурные копья из искалеченного тела животного. В ее движениях не было ничего неуверенного: они были отточенными, и она извлекала пронзившую тело сталь с нечеловеческой силой. К моему шоку, создание снова начало биться и визжать, когда несколько кусков стали покинули его тело, а когда вышел последний, он с трудом поднялся на ноги, тряся головой и яростно всхрапывая.

Итак, жуткая лошадь тоже была бессмертной. Ясненько.

Мэб вскочила на спину единорога с таким же усилием, с каким я падал в постель.

— Осторожно, — предупредила она, прежде чем щелкнуть пальцами.

Вся ее кровь, разлитая вокруг, вместе с кровью единорога вдруг нагрелась и вспыхнула, как исчезающая бумага. Я почувствовал, как мое лицо и участок шеи жжет, как от солнечного ожога. Баттерс очень быстро стал напоминать Человека-Факела и в шоке повернулся к Мэб, кожа на его лбу, щеках и руках была такой красной, как будто он вымачивал их в горячей воде.

— Что? Зачем?

— Я предупредила вас, — невозмутимо сказала Мэб.

— Ей нельзя оставлять свою кровь здесь повсюду, — пояснил я. — Корб и его народ пользуются магией. Если они наложат на нее свои лапы, будет плохо.

Баттерс нахмурился. Он знал о том, как работает магия, больше, чем большинство людей. Он сам был чем-то вроде новичка в колдовстве и мог разобраться с некоторыми основами, и я мог видеть, как он перебирает возможности для кого-то получить магическую власть над Мэб через ее кровь.

— Даже ее?

— Для большинства будет глупо пытаться посадить тигрицу на цепь, — заметила Мэб. Ее широко раскрытые глаза обратились на меня. — Но пока цепь может быть выкована — тигрица может быть скована.

— Вроде как твердое правило, чувак, — сказал я. — Не имеет значения, насколько что-то будет большим. Пока ему можно пустить кровь, его можно связать.

Баттерс украдкой осмотрел свои руки, по-видимому, на предмет каких-либо кровоточащих порезов.

Мэб показала свои зубы и произнесла:

— Разумеется.

Чирикающие щелчки в дымке впереди нас повысились до крещендо, а затем внезапно прекратились.

Как и обстрел укреплений.

Ночной воздух изменился.

Он застыл.

Везде воцарилась тяжелая тишина. Звуки вдруг стали непосредственно близкими, как в зимнюю ночь во время снегопада.

Единорог запрокинул голову и тряхнул гривой. Мэб положила руку на шею существа и вздрогнула, наклонившись вперед, ее глаза сияли ярче звезд.

— Ах-х-х, — прошелестела она медленным, чувственным выдохом, немногим громче шепота. — Вот мы и добрались до этого.

Я сглотнул и понизил свой голос.

— Она здесь?

Мэб прищурила глаза, словно вглядываясь в дымовую завесу.

— Титан и ее... — она искоса взглянула на меня. — Лягушачий принц.

— Насколько силен Корб? — спросил я.

— Я слышала, что ему не суждено погибнуть прежде, чем глубочайший океан встретится с Солнцем.

— В жопу судьбу, — заявил я. — Может быть я освобожу от нее его задницу. Насколько он силен?

Блеснули зубы Мэб.

— Он превосходит тебя в силе, в опыте и в предательстве.

— Но готовь поспорить, у него не так много друзей, как у меня, — сказал я.

Я, не глядя, протянул кулак.

Баттерс стукнул своими костяшками пальцев по моим, тоже не глядя.

— Смертные чародеи, — вздохнула Мэб. — Вечно вмешиваетесь в то, чего не понимаете.

Я выудил цитату из той, с кем редко в чем-либо соглашался.

— В чем смысл свободной воли, как не в возможности плюнуть в глаза судьбе?

— Как бы так сформулировать, чтобы ты понял, — спокойно ответила Мэб, обратив лицо к ночи. — Ах. Судьба... хладнокровная сука.

Что, учитывая источник, действительно о чем-то говорило.

— Всегда есть последствия, чародей, — продолжила Мэб. — Всегда есть цена, которую надо заплатить, чтобы создать новое разветвление Вселенной, искривить русло великой реки.

Мгла из пыли и дыма перед нами внезапно озарилась алым.

А потом, она раздвинулась, словно занавес. Просто исчезла прочь со всего Миллениум-парка, оставив воздух чистым и ясным, так что мы могли четко видеть, что происходит.

— Ох, — выдохнул Баттерс. — Вот дерьмо.

Я сглотнул, не сказав ничего.

Я хорошо мог видеть укрепления. Одна из стен довольно сильно провалилась внутрь, так что я мог видеть настоящую сцену амфитеатра. Я осторожно позволил себе прислушаться к знамени, и это заставило все мое тело заныть от сопереживания огромного количества ран, полученных моими людьми. Всего лишь триста девяносто восемь добровольцев остались в живых. Из тысяча ста восьмидесяти семи осталась только треть. Большинство были ранены. Все они были напуганы.

Позади нас лес из арматуры все еще блокировал наше отступление полукругом сорок ярдов в поперечнике. Дальше, казалось, не было ничего, кроме пустого парка. Когорта сидхе покинула поле боя, и я чувствовал посредством знамени, что создания Зимы держатся вне поля зрения, опасаясь показываться в теперь уже очистившемся воздухе.

В поле зрения было несколько раненых с обеих сторон, слабо шевелящихся на поле, там где они упали.

Но на практике выходит, что единственными, кто все еще стоял, были я, Баттерс и Мэб на ее кошмарном единороге.

Нас было четверо.

А на другом краю поля стоял враг.

Даже если считать потери, нанесенные Мэб и ее когортой, мы были в меньшинстве, может быть, тысяча двести к одному, и это если считать единорога. И везде, куда бы я не посмотрел, враг продолжал жульничать. Завесы замерцали, открывая новые отряды, собравшиеся вокруг своих знамен, в основном это были те тяжеловооруженные обезьяноподобные существа. Мы думали, что враг пришел с семью тысячамиплохих парней. Похоже, им удалось спрятать от нас еще три или четыре тысячи своих закаленных солдат.

В данный момент я не знал конкретных цифр. Они стали известны позднее. Сейчас я просто думал, что они добавили пару сотен ярдов уродства к армии плохих парней, стоящих перед нами.

— Вау, — тихо пробормотал Баттерс. Его голос был ровным и помертвевшим. — Уверен, их здесь много.

— Это просто так выглядит, потому что они все собрались в одном месте, — сказал я.

Баттерс взглянул на меня.

— Угу. Наверное так и есть.

Всей этой битвы было недостаточно.

Ее и близко не было достаточно.

В середине вражеского строя возвышалась Титан.

Даже с другого конца поля, само присутствие Этниу приковывало взгляд ужасающим очарованием. Рубиновый свет от тумана, который все еще окружал все, что не находилось в парке, переливался на ее бронированной плоти. Она сбросила все, что не было сделано из титанической бронзы, и ее облик была совершенством красоты, за исключением тлеющего блеска Ока. Ее присутствие было чем-то вроде силы тяжести в моем сознании, гравитации, которая заполняла напряжением пространство вокруг нее, слишком притягательным, чтобы его можно было не замечать. Она была существом скорби, обращенной в такую ярость, что ее красота стала ножом, который вонзался в глаза любому, кто смотрел на нее.

Смотреть на нее было все равно, что взирать на древнюю, более дикую Вселенную, мир где Титаны шагали сквозь бесформенную ночь и давили смертных насекомых под своими ногами — видеть место настолько жестокое и ужасающее, что даже в наших легендах человечество предпочло об этом не вспоминать.

Ее ненависть кипела в тлеющем сиянии Ока, в свете пожаров разрушения, которые она принесла в мой город, силой гораздо более древней, глубокой и смертоносной, чем я когда-либо знал. По сравнению с этой силой, многочисленные ряды фоморов вокруг нее казались такими же хрупкими и недолговечными, как мимолетные тени.

Я оторвал от нее свой взгляд.

Баттерс тоже пялился на Этниу. Он сжимал пустую рукоять Фиделаккиуса обеими руками с побелевшими костяшками.

Я толкнула его локтем, и он дернул подбородком в мою сторону, его лицо было бледным.

— Теперь армия уже не выглядит такой страшной, правда? — осведомился я.

Мгновение он смотрел на меня. Затем его губы раздвинулись в неприятной болезненной улыбке и он сделал несколько неуверенных выдохов, которые в этот момент были ближайшим аналогом смеха.

— Хех. Хе, хе, хе. Хе-хе.

Двигаясь синхронно, Мэб и Этниу выступили вперед.

— Стой позади меня, — прошептала Мэб, когда смертоносное присутствие единорога проскользнуло между Баттерсом и мной и заняло позицию между нами и Этниу. — Будь готов.

Я в точности знал, насколько пугающей была Мэб.

Я хочу сказать, я чувствовала себя довольно таки потрясающе, наблюдая, как этот жуткий единорог расставляет ноги, как будто он намеревался устоять на земле перед надвигающимся поездом, становясь между этой угрозой и нами. Мэб вздернула подбородок перед Этниу и подняла свою тонкую бледную руку.

Ее голос пронесся над землей, резкий и угрожающий, как внезапный треск ледника.

— Стой, карга. Дальше ты не пройдешь.

Этниу встретила это заявление секундным молчанием и неподвижностью.

Затем она просто улыбнулась и шагнула ближе.

Два чудовища смотрели друг на друга в течение бесконечного удара сердца, прежде чем пульсация голоса Этниу прокатилась сквозь воздух, болезненно вибрируя в моих костях, заставляя мои зубы неприятно гудеть.

— Ты начинала хнычущей смертной, — ответила Этниу. Ее голос звучал так же громко внутри моей голове, как и снаружи, наполненный абсолютной неоспоримой силой. Когда этот голос вещал, сама реальность склонялась, чтобы ему соответствовать. — И ты закончишь так же. Как бы ты ни была сильна, ты пришла из более юного мира. Более слабого мира.

— Мира, который оставил тебя позади, — сказала Мэб, насмешка звенела вызовом силе перед ней.

Этниу сделала еще один шаг вперед, ее глаз запылал ярче, теперь венчая ее голову алым светом.

— Вероломная маленькая ведьма. Та, кто не склонился перед моим отцом. Ты склонишься передо мной или встретишь взгляд Ока.

Мэб исполняла роль из моей книги.

Она запрокинула голову и рассмеялась.

Это был серебристый звук, который каким-то образом нарушил тишину и близость ночи. В этом смехе звенело презрение и неподдельное веселье — холодное, чуждое веселье паука. От этого смеха войска фоморов внезапно начали хвататься за головы. Их ряды дрогнули, когда тяжело вооруженные солдаты побросали свое оружие в попытках обхватить длинными руками свои заключенные в шлемы черепа.

— Ты не слишком хорошо меня знаешь, — сказала Мэб, и в ее голосе все еще слышался этот раздирающий уши смех, — не так ли?

Этниу сделала еще один угрожающий шаг вперед.

— Твой жалкий союз бросил тебя или ждет своей смерти. От твоих телохранителей осталась лишь пара зверей. А смертные прибудут тогда, когда им останется лишь оплакать своих усопших.

Баттерс ахнул от силы, прозвучавшей в этом голосе, и сделал шаг в сторону. Из одной его ноздри начала сочиться кровь. Я схватил его за плечо и оттащил еще немного в тень Мэб и единорога.

— Гарри, — отрывисто прошептал он. — Какого черта мы все еще здесь находимся? Нас не должно быть здесь.

Я чувствовал абсолютно то же самое. Это были силы, более древние, чем современный мир Чикаго, существа, которые видели годы, прошедшие за пределами воображения простых смертных, засвидетельствовавшие события из мифов и легенд своими собственными глазами. Для них эта ночь была просто перестрелкой, а не крупным апокалипсисом столичного масштаба. Десятки тысяч людей уже погибли сегодня вечером. За ними могут последовать еще сотни тысяч.

И моя дочь была где-то там, позади меня

Страх и ярость, которые я держал в себе весь вечер, сосредоточенные вокруг этой маленькой фигурки, вероятно, спящей в безопасной комнате в доме Майкла, мерцали совсем крошечными искорками. Эти искры нашли достаточно горючего и начала полыхать во мне, как крошечная звезда.

Мэгги.

Эта сука не посмеет обидеть мою маленькую девочку.

И с этим проблеском знания, пробуждением воли внутри меня, нож у моего бедра затрепетал медленным, ровным, тихим пульсом.

Это заняло один удар сердца.

— Спокойно, — зарычал я. — Мы именно там, где и должны быть.

Этниу продолжала идти вперед, ее огромная фигура делала шаги, по сравнению с которыми мои были бы похожи на семенящие шажки малыша.

— Уступи! — взревела она и от этой силы юбка боевой кольчуги Мэб взметнулась назад вместе с неоправданно шелковистыми гривой и хвостом единорога, а также окровавленными звездными волосами Мэб. — Склонись!

Сила воли, которая сконцентрировалась на Мэб в этом слове, была настолько плотной, что я подумал, будто она собирается что-то сломать. Например, Вселенную. Это была сфера чистого психического давления такой мощи, что я знал, будь подобное направлено на меня, оно бы это сжало мой разум во что-то слишком плотное и инертное, чтобы функционировать, как крошечный алмаз, образованный из сдавленного угля.

Я тот, кого вы могли бы назвать оппозиционным вызовом авторитарным фигурам. Кто-то, кто не всегда делает то, что ему говорят. Может быть, даже немного смутьян.

Эта воля раздавила бы мою, расплющила бы в лепешку.

Время шло.

Дело было не в слабости или силе. Это было просто могущество, на несколько порядков превосходящее мою способность сопротивляться. Сила этой воли даже не была направлена на меня, а я изо всех сил старался не упасть на колени и не молить о прощении перед лицом этой ужасающей ярости.

У Баттерса был прекрасно организованный ум, но он не был обучен ментальной защите, как я. Он всхлипнул от полного отчаяния и рухнул бы, если бы я не держал его за плечо. Я опустился на колено рядом с ним, поддерживая его, когда он покачнулся, все его тело жестоко тряслось.

Кроме одной руки. Той, что непоколебимо держала Меч.

Я понятия не имею, какую силу Мэб получила, какие знания она приобрела, какой опыт она пережила или какие жертвы она принесла, чтобы быть способной бросить вызов абсолютной силе воли Титана.

Но хотя ее плечи сгибались, словно под огромным весом, хотя Зимний единорог шатался под ней, Мэб была Мэб. Она успокоила зверя, и выражение ее лица превратилось в холодную, неподвижную маску. Она сделала глубокий вдох, едва различимый в воздухе, сжатом волей Титана, и просто сказала:

— Нет.

Это слово прозвучало чистой серебристой правдой, ее дыхание пробилось струей Зимнего ключа.

Воля Этниу отступила, разбившись, как шар из нематериального стекла.

Титан заревела от ярости.

И с воплем силы, призванной разрушить мир, Этниу обратила взор Ока на Мэб.

(обратно)

Глава 29

Я ощутил нутром и душой, как Око ударило в Мэб.

Мэб восседала на темном единороге с идеально прямой спиной. Как только Этниу закричала, Мэб подняла свою левую руку, изящную и бледную, растопырив пальцы в защитном жесте. Стужа собралась перед ней и по бокам единорога, покрывая морозной коркой землю вокруг нее, в то время, как чудовищная мощь Ока захлестнула Мэб.

Одного звука от столкновения подобных сил было достаточно, чтобы свести с ума даже крепкого разумом. Я не мог бы сказать вам, на что именно он был похож. Это был слишком уж громкий шум. Но я могу сказать, что я начал кричать от чистой рефлекторной реакции против этого звука, и что мой голос затерялся среди грохота. Зимний единорог взревел, оглашая свое сопротивление, а темная сабля, спиралью выходящая из его лба, казалось, почти впитывала часть этой ярости, в то время как Мэб безупречно балансировала на его спине. Бетон под ней деформировался и рассыпался в песок. Огонь, молнии и ветер кружились в циклоне, бушующем вокруг нее. Клочья ее волос, растрепанные ветром, почернели и рассыпались. Тонкая кольчуга, покрывавшая ее тело, была разорвана потоком энергии, тускнея из яркой в темно-зеленые оттенки патины, а затем обрываясь, когда отдельные кольца металла обращались в нечто вроде почерневшего нагара, оставляя пятна сажи на бледной коже.

Мы с Баттерсом были похожи на двух человек, отчаянно прячущихся за камнем от наводнения.

На чистом инстинкте, я собрал свой щит вокруг нас полукуполом, что окружил нас со всех сторон. Энергия Ока даже не была направлена на меня — я просто пытался остановить случайные брызги, что прорывались мимо Мэб в нашем направлении.

И снова, я действовал вне своей весовой категории. Всего лишь отголоски истинной мощи Ока были едва ли не сильнее того, что я мог бы выдержать. Мой защитный браслет опять раскалился, и я был уверен, что у меня останется полоса новых шрамов в дополнение к старым следам от ожогов на этой руке. Усилия, что я прикладывал, чтоб защитить нас, в любую другую ночь убили бы меня. Этой ночью сила разлитая в воздухе делала это простым, и дюжина слоев моей лучшей защиты приняли на себя основную тяжесть удара дикой энергии, даже не дрогнув.

Я мог чувствовать силу Ока, когда она соприкоснулась с моим щитом, чувствовать чистую, сырую, неразбавленную ненависть, которая двигала той, что владела им. Эта ненависть была не сравнима с обычными чувствами смертных. То была первозданная ненависть, ненависть столь же древняя, как и Вселенная. Ненависть такая же твердая, острая и холодная, как сталь. Ненависть такая же горячая, как адское пламя. Ненависть настолько живая и злобная, настолько ядовитая, что она превосходила само понимание моего смертного разума.

Этниу меня ненавидела. Персонально меня, хотя она меня и не знала. Титан ненавидела меня, ненавидела на таком уровне, который я был не способен понять. Уже того, что я ходил по земле и дышал, было достаточно, чтоб заслужить её неизбывную ярость.

Но это была только лишь тень от того, что она испытывала по отношению к Мэб.

Это было действительно личным.

Мэб, тонкая и прекрасная, и смертоносная на своем чёрном единороге, бросала вызов силе Ока, пока та сжигала клочки её волос, разъедала и уничтожала её доспехи. Воля Мэб окружала её холодным и чистым светом, сферой алмазного сияния, которая рассеивала самые жестокие удары Ока. Сила выплескивалась из неё и бурлила вокруг неё, словно стремительная река, что разбивалась о твёрдое упрямство камня. В этом испепеляющем свете и ярости Мэб была воплощением концентрированного интеллекта и воли, чистой решимости и холодного вызова. В этой ярости она была тенью, лишь очертанием, тёмным, ужасным и неоспоримым, недвижимо стоящим против течения.

В этот момент я своими глазами увидел, почему её называли Королевой Воздуха и Тьмы.

И каким-то образом ей удалось. Она остановила Око. Она встала на пути этой неоспоримой силы и выстояла.

Красное сияние Ока померкло.

Одно долгое мгновение Мэб была неподвижна, одетая лишь в остатки кольчуги и с левой рукой по-прежнему вскинутой в вызове. Её тело было покрыто пятнами сажи, алыми полосами и ожогами, и слабо дымилось.

Затем, словно внезапно лишившись костей, она рухнула со спины единорога, повалившись на земле, как будто была слишком слаба, чтобы сохранять вертикальное положение.

Этниу мгновение смотрела на это, а затем задрала лицо к небу и закричала в жестоком, злорадном триумфе. Она подняла руки, резко выбросив их вперед, и, как марионетки, ведомые её волей, весь легион фоморов застонал и двинулся вперед в унисон, набирая медленно скорость, словно единый неповоротливый зверь.

Тишина сменилась топотом ног по земле. Подобно приливу, фоморы двинулись через поле, жуткие сигнальные щелчки разносились перед ними, как дождь предвещающий поистине ужасную бурю. Они пересекли открытое поле, и ничто больше не могло их остановить.

И я осознал, что им больше негде укрыться.

Они вышли в чистое поле.

И в чертогах моего разума раздался звенящий от ликования голос Мэб: «СЕЙЧАС, ЛЕДИ МОЛЛИ».

С Севера подул свежий, холодный зефир, устремившись во вращающемся танце через город в парк. Где-то недалеко от берега озера Мичиган внезапно взволнованно вскрикнула чайка.

И заиграла музыка.

Сначала это были просто несколько аккордов электрогитары, почти наугад отскакивающих среди зданий и эхом разносящихся над окутанным дымом городом. Затем я узнал песню.

Вступительные рифы хита Guns N 'Roses «Welcome to the Jungle» начали эхом отдаваться от зданий позади нас, гитара Слэша разбрасывала эти звуки, отражающиеся от бетона и высоток, каким-то образом резонируя со сталью и камнем улиц и домов города. Сам Чикаго обрел дар речи, музыка музыка звучала из каждой поверхности, заставляя землю дрожать в резонансе.

Чикаго. Город, который придумал фразу «бетонные джунгли».

Молли выбрала правильную песню.

Враг затушевался, их глаза забегали влево и вправо, сканируя округу сверху донизу. Страх ворвался в их ряды, как медленная неудержимая волна, заставляя ноги спотыкаться, а построения растягиваться и сминаться.

А потом вступили первобытный вокал и партия соло-гитары.

И с ними пришла Зима.

Когорта личных гвардейцев Мэб выпорхнула из ночи, проворные и грациозные, как будто они висели на ниточках. Они приземлились вокруг нас, собравшись в строй, и сомкнули щиты.

Северное небо расколол внезапный порыв ветра, который принес сухую, ледяную ясность Арктики, и вместе с ним налетел порыв... не снежинок, а скорее замерзших осколков арктических облаков, брошенных вперед ослепительной волной. Мне пришлось поднять руку, чтобы прикрыть лицо и глаза, а когда я ее опустил, на улице, на низких крышах, на замерзших трупах автомобилей появились фигуры в доспехах голубых, зеленых и темно-фиолетовых оттенков. Каждый последующий порыв ветра, казалось, задувал в реальность все большее их количество. Сперва по дюжине. Затем десятками. Потом сотнями.

Я обернулся и увидел, как из особенно плотного клубящегося облака ледяных кристаллов на уровне улицы во главе своей армии выступила Зимняя Леди. Ее длинные белые волосы развевались перед ней, подобно знамени, скрывая лицо выше улыбающихся губ. Ее наряд составляли блестки, несколько клочков инея и почти ничего больше. Татуировка змеи, которая тянулась от одной из ее лодыжек до запястья, извивалась и сворачивалась кольцами внутри ее кожи, дико скользя в оживленном возбуждении. В одной бледной руке она сжимала узкий белый меч. Отряд долбанных троллей, кожистые бородавчатые чудовища, количеством мышц превосходящие игроков НФЛ, каждый двенадцати футов ростом, вынырнул из внезапно закружившегося льда вместе с ней. Каждый из них нес меч размером с меня, они вскинули их в бездумном рвением, когда вышли из мокрого снега и заняли позиции вокруг Зимней Леди.

Сила окружала ее, жестокая и молниеносно-быстрая для моих чародейских чувств, сила, заставляющая терять голову и сходить с ума. Смотреть на нее было все равно, что отчаянно желать броситься на ее меч, если только это доставит ей удовольствие, а Зимняя мантия во мне гудела в чистом первобытном резонансе с ее присутствием. Незамутненная эмоциональная потребность либо убить, либо умереть за это присутствие потоком нахлынула на меня.

Зимняя Леди позволила своей голове откинуться назад, и издала вопль банши, слышимый с одного края Чикаго до другого.

Ей вторили тысячи глоток, оглушительный, лающий хор криков.

Ах. Так вот чем Молли была так занята недавно.

Она собирала армию.

Она занесла бледно-белый меч, и тысячи сверкающих клинков поднялись в ответ. Затем она опустила лезвие, и Зимняя армия немедленно замолчала и бросилась вперед по запорошенной мокрым снегом земле.

Этниу несколько секунд молча взирала на происходящее, а затем повернулась к Мэб, подавшись вперед, словно намереваясь прикончить ее — только чтобы быть остановленной зрелищем Мэб, снова окруженной ее телохранителями, а также Грималкином и отрядом местных Зимних фейри, что появились вместе с ними и собрались вокруг, добавив свою массу к группе, защищающей Зимнюю Королеву.

У Мэб хватило сил лишь на то, чтобы поднять голову, когда воины-сидхе, окружавшие ее, подхватили и утянули ее в надежные недра построения.

Но она все же сделала это и одарила Этниу ухмылкой совершенного пренебрежения.

Титан вскричала, а Око на мгновение ярко полыхнуло — прежде чем снова почти тут же угаснуть.

По-видимому, использовать Око до того, как оно будет готово, было нецелесообразно. Гневный крик Этниу перерос в болезненный визг, и она отшатнулась, прижав обе руки к Оку.

Тем временем, я наконец-то заметил Корба позади Этниу, в середине арьергарда фоморского легиона. Он пронзительно выкрикивал приказы, и щелканье вдоль вражеских шеренг стало исступленным, когда они попытались развернуть свои силы, чтобы встретить лицом к лицу армию Зимней Леди.

Но Мэб не собиралась останавливаться на достигнутом.

«ОДНОГЛАЗЫЙ!» прогремел ментальный голос Мэб.

И небо загрохотало.

Молнии обрушилась на землю внезапной завесой копий света, заставив полдюжины деревьев в парке вспыхнуть, а затем снова взметнулись в небо, оставляя горящий воздух чистым и ясным. Там они образовали сверкающее электрическое облако, неожиданно раскатавшееся в линию, которая распахнулась рваным разрывом, когда, на высоте, возможно, четырех тысяч футов небо разверзлось и появился всадник, сидящий на восьминогом коне. Всадник выскочил из дыры в небе.

И Дикая Охота устремилась вслед за ним.

Дико затрубили рога, звуком, полным неотступной красоты и чистого ужаса, когда из разлома в небе появились десятки темных скакунов и гончих, бегущих по воздуху, словно по твердой земле и оседланных самыми зловещими талантами Зимы. Все они следовали за предводителем Охоты, восьминогим конем, вдвое больше остальных, на котором ехала темная, ужасающая тень, несущая в своем кольчужном кулаке живую молнию.

Рядом с громадным всадником, сам Эрлкинг поднес рог к губам, затрубил и, на этой воющей ноте, в такт ударным Guns N’ Roses, Дикая Охота нырнула вниз к наземным силам фоморов, и ужас несся перед ними.

Голоса врагов зашлись в воплях ужаса, а одна из когорт осьмиконгов попросту начала разбегаться, оборачиваясь против своих фоморских хозяев, когда те пытались восстановить порядок. Дела у фоморов шли хуже некуда: вся их армия пыталась оправиться от появления когорт Зимней Леди, и по сравнению с Зимними войсками, они выглядели неуклюжими и неповоротливыми, как...

Как тюлени или морские черепахи, оказавшиеся на суше.

Во вспышке озарения, я осознал, что силы Корбы привыкли упражняться и действовать под водой. Там, в глубине, наткнуться на товарища по оружию во время маневров не было особой проблемой, потому что это не заставило бы никого упасть или споткнуться о следующие за ним войска. Там, под водой, было примерно втрое больше физического пространства для действий и дополнительное измерение возможного движения в придачу.

Твердая земля была менее снисходительным местом для недочетов. И они не могли тренироваться на суше, сохраняя свое многовековое подводное уединение. В результате, армия фоморов не могла реагировать и маневрировать с нужной скоростью. Они слишком привыкли к морю.

Если бы мы сражались с ними там, под толщей воды, я думаю, у нас не было бы ни единого шанса.

Но мы были не под водой.

Это было царство Воздуха и Тьмы.

Дикая Охота обрушилась на наиболее уязвимые и незащищенные части вражеской шеренги — бедных слизняков далеко за пределами кольца — и это было похоже на наблюдение за автоматическим оборудованием на мясокомбинате. Дикая Охота неслась вниз огромным вертикальным колесом, которое вел чудовищный восьминогий конь. Раздался громкий гудящий звук, похожий на жужжание в воздухе вокруг работающих катушек Теслы, но громче и жутче, и непрерывный поток молний, широкий, как автострада, хлестнул из правой руки окутанного тенями предводителя Дикой Охоты, когда он пролетал вдоль вражеского строя, сея среди них резню и хаос.

Хотя остальные члены Охоты и не владели столь впечатляющим оружием, их мечи и копья, выхваченные руками с многовековым опытом, оказывали не менее смертоносный эффект. На скорости их пикирования, легчайшее прикосновение края лезвия несло в себе ужасную, сосредоточенную силу. Полетели головы и конечности. Брызнула кровь.

«Мой Рыцарь», прозвучал мысленный голос Мэб. «Вероятно, у нас есть шестьдесят секунд, прежде чем Око снова обрушится нас. К тому времени, ты должен воззвать к ней».

«Между мной и нужным местом армия», возразил я. «Буквально, армия».

«Ну и дела, спасибо, сэр Очевидность», вмешался веселый, возбужденный, каким-то образом задыхающийся ментальный голос Зимней Леди. Я мельком посмотрел Молли на поле боя, увидев, как тяжелый топор разбился об лед, сверкающий на ее коже, когда она взмахнула своим белым мечом влево и вправо почти нежными движениями. Легчайшее прикосновение лезвия сковало каждого из ее врагов твердым льдом сердца Зимы. Улыбка на ее лице придавала ей дикий, ужасный и восторженный вид, в то время, как группа горных троллей позади нее разбила каждого замерзшего врага на кубики льда широкими взмахами своего грубого оружия.

Раздался громкий вздох, и Зимний единорог вдруг появился передо мной, нетерпеливо топая шипастыми копытами.

Мэб снова перехватила трубку психического телефона, ее мысли были слегка укоризненными. «Я когда-нибудь просила тебя разбираться с пустяками, мой Рыцарь? Не думаю, что этой ночью уместно начинать».

Что ж. Тут она меня подловила.

Баттерс, очевидно, не был посвящен в наш с Мэб разговор. Он уставился на единорога.

— Эм. Гарри?

— Проклятье, — пробормотал я.

Я сглотнул и сделал глубокий вдох. Потом ухватил единорога за гриву, молясь Богу, чтобы он не заметил как сильно трясутся мои руки, и запрыгнул ему на спину. Я повернулся к Баттерсу и протянул ему свою руку.

— Нет времени. Доверься мне.

— Эх, черт, — с откровенным недовольством произнес Баттерс. Но он уже вложил свою ладонь в мою, прежде чем начал говорить, и я затащил его к себе, на спину единорога.

Если наш вес и был тяжким бременем для единорога, то по тому, как двигалось существо, этого было не заметно. Я чувствовал, как существо дрожит от желания пролить кровь. Не успел Баттерс вскочить мне за спину и устроиться поудобнее, как зверь сорвался с места. Если бы я не покатался на сверхъестественно мощной лошади в начале этого года, мы оба грохнулись бы на наши задницы — и все же Баттерсу пришлось крепко вцепиться в меня, чтобы не упасть. Единорог проложил путь сквозь маленькое море союзников в синих и фиолетовых доспехах, которые ускользали с его пути, а затем мы оказались на открытой местности и помчались навстречу врагу.

Я ездил верхом больше, чем большинство, и я считаю себя достаточно компетентным, чтобы сказать, что езда на единороге в бою — это опыт, который я вряд ли забуду.

Во-первых, в том, как бежало существо, не было никакого ощущения подбрасывания вверх-вниз. В каком-то смысле это было больше похоже на езду на мотоцикле, хотя у меня было больше опыта с лошадьми. На мотоцикле мне доводилось сидеть только с...

Мерф.

Боль омыла мое сердце.

Сила хлынула в меня, больше, чем я когда-либо чувствовал, и все это в течение нескольких секунд. Мой пульс взлетел до небес, волосы встали дыбом, а температура тела начала подниматься. Мой мозг принял все это к сведению, в то время как сердце продолжало ныть, и все больше и больше энергии вливалось в меня.

Магия и эмоции переплетены так сильно, что трудно сказать, где начинается одно и заканчивается другое. Эмоции являются самым первоочередным и подходящим топливом для магической силы, хотя они могут оказать кое-какое причудливое воздействие на то, что вы пытаетесь сделать. К примеру, напитайте любовное заклинание гневом, и вы, вероятно, получите некоторые нежелательные побочные эффекты.

Но для того, чтобы причинять боль, не было лучшей подпитки, чем сама боль. Поэтому, хоть жестокая боль и терзала меня, я боролся, чтобы совладать с этой силой, и начал формировать ее своими мыслями, когда единорог бросился вперед.

Адские колокола, что со мной только что произошло?

Проблески зелено-золотого света заструились вдоль среднего рога единорога, и тут до меня дошло.

У меня были различные инструменты, вроде посоха, созданные чтобы помогать мне собирать, фокусировать и направлять энергию.

У Мэб они были тоже.

Все, что я мог сделать, это просто просто держаться, поскольку у единорога было больше лошадиных сил, чем у Мазерати. Мы начали сокращать расстояние до врага с пугающей быстротой.

Я сунул свой посох Баттерсу и прокричал: «Подержи-ка!».

Он повозился, но ухитрился взять его, а я наклонился вперед и положил правую ладонь на шею единорога.

Рог существа вспыхнул чистой силой, озарился раскаленным золотисто-зеленым светом, и я почувствовал, как гудящие каналы силы устремились через тело бессмертного существа, прямо как когда я посылал энергию в свой посох — только это было похоже на сравнение питьевого фонтанчика с оборудованием команды пожарных. Возможно, я удерживал больше энергии, чем когда-либо прежде, но это существо было создано, чтобы фокусировать и увеличивать силу Мэб. Я бы не сумел перегрузить его, как бы ни старался.

Так что, когда до врага оставалось каких-то пятьдесят ярдов, я направил накопленную энергию через правую руку в Зимнего единорога, сосредоточил волю на своей цели, на лету придавая форму заклинанию, и взвыл: «Forzare!»

К тому времени, как я это сделал, мы уже добрались до них.

Волна чистой кинетической энергии, заряженная рогом единорога, выплеснулась перед нами, подобно стремительной реке и неистовым цунами врезалась во врагов. Тела разлетелись с нашего пути, как будто их протаранил самый тяжелый водитель самого Господа. Я имею в виду, они не улетели назад. Я подбросил их вверх футов на тридцать, и, прежде чем они успели снова опуститься, мы проскочили под ними, так что копыта единорога постоянно ступали на незанятую землю. Издали это, должно быть, выглядело так, будто какой-то огромный садовник направил на врагов ураганный воздуходув.

— Святые угодники! — воскликнул Баттерс.

Единорог издал рев, который больше подошел бы медведю, тигру или низко летящему «Конкорду», и на несколько секунд мир превратился в дизориентирующее размытое пятно тел, кружащихся в воздухе, криков и летящих от избытка энергии молний, истекающих в ночь.

Единорог пронесся мимо вражеских позиций, выскочил на поляну с другой стороны — и мы почти мгновенно оказались под огнем. Зверь не замедлился, но начал петлять, извиваясь влево и вправо так, что мне казалось, будто центробежная сила стегает меня хлыстом. Цели, движущиеся таким образом, трудно поразить даже в тренировочном сценарии, а тем более в заряженной адреналином реальной жизни, но я был так занят, цепляясь за свою жизнь, что, возможно, едва ли смог бы провести контратаку. Я даже не мог разглядеть, с какой стороны по нам стреляют.

Я оглянулся через плечо и поймал бешеный взгляд короля Корба, держащего посох из чего-то похожего на коралл, который указывал пальцем на землю перед нами, и пронзительно кричал.

Тут я осознал, что проблема обладания всей этой силой заключалась в том, что враг тоже имел возможность ею распоряжаться.

Земля перед нами внезапно потемнела. Единорог попытался выгнуться и избежать западни, но Корб выбрал момент идеально, а зверь двигался слишком быстро.

Я вложил всю свою волю в защитный браслет, преобразуя щит в плотную сферу вокруг нас с Баттерсом.

Единорог влетел в участок темной почвы и погрузился в нее, будто она была жидкой. Соленая морская вода смешалась с землей, превратив ее в нечто близкое к зыбучим пескам, резко остановив движение единорога, а мы с Баттерсом перелетели через его голову, кубарем покатившись по земле впереди.

Мы неслись прямо на Колумбус, подскакивая, как пушечное ядро. Если мы врежемся в бетонную стену на верхнем уровне парка, нас размажет по внутренней стороне моего щита, поэтому я начал покрывать на его внутреннюю часть кинетическими слоями и позволять внешним слоям быть сорванными нашими ударами о землю, замедляя нас и рассеивая энергию движения в виде тепла. Мы оставили след отскакивающего шара на выжженной земле и бетоне, и к тому времени, когда мы ударились о стену, мы потеряли достаточно инерции, чтобы это оказалось не многим хуже, чем умеренная дорожная авария — то есть было громко, страшно и больно, но мы выжили.

Мы с Баттерсом остались лежать на тротуаре у бетонной стены, одни в тылу врага.

А еще мы смотрели прямо на Слухача и взвод его водолазок, не более чем в пятидесяти футах, управлявших несколькими пехотными минометами и имевших достаточно пушек, чтобы вторгнуться в Техас.

Слухач и я пришли в движение одновременно.

Он вскинул пистолет.

Я выбросил руку в сторону земли и прорычал: «Forzare!»

Я намеревался использовать заклинание, как бульдозер и взрыхлить землю между нами. Но я все еще не привык к этим штучкам с магическим турбонаддувом.

Упс.

Энергия, которую я послал, образовала насыпь — а затем она продолжала толкать и наращивать ее, подобно блуждающей волне на северном берегу Гавайев. Наверное восемнадцать или двадцать тонн земли обрушились на Слухача с его людьми и завалили их.

И в то же время что-то ударило меня в живот с левой стороны, прямо под плавающие ребра, и вышибло из меня дух. Вся левая сторона моего живота внезапно стала влажной.

«Гарри!» закричал мысленный голос Молли, полный тревоги.

Я почувствовал на себе пристальный взгляд Титана, когда ее голова повернулась ко мне, как пулеметная башня, а ее черты, и само ее присутствие наполнились чистой яростью.

Мне удалось не испачкать нижнее белье, и я едва перевел дыхание, когда Этниу пинком смела паникующего осьмиконга со своего пути и начала шагать ко мне.

— Боже правый, — ахнул Баттерс. Он склонился надо мной и разорвал мою рубашку. Его глаза расширились, когда он уставился на меня сверху вниз; затем он бросил взгляд через плечо на Титана, которая быстро приближалась.

Баттерс притянул мои руки к тому месту, где я почувствовал удар, и прижал их.

— Держи их там, Гарри. Не ослабляй нажима. Я скоро вернусь.

Затем коротышка поднялся и, на трясущихся ногах, с пепельным лицом, встал между мной и проклятым Титаном.

Я почувствовал, как мои зубы ощерились в волчьей ухмылке. Черт возьми. Если у Баттерса получится, я смогу выполнить свою часть. Я набрал в легкие достаточно воздуха и сконцентрировал волю, наполяя свой голос Властью.

— Титания, — прохрипел я. — Я призываю тебя.

Быть может, полдюжины пехотинцев в броне вокруг Этниу, растерянные и озирающиеся, почувствовали ее намерение и устремились вперед, как гончие по следу.

Я с трудом перевел дух и удержал руки там, куда их положил Баттерс.

Баттерс поднял Фиделаккиус и зажег клинок с гулом хора ангельской ярости.

— Титания! — проскрежетал я, уже громче. Имя отдалось странным эхом, или мне так показалось. — Я призываю тебя!

Первые из тяжелобронированных обезьяноруких солдат добрались до Баттерса.

И маленький парень напихал им полные задницы джедайских огурцов.

Фиделаккиус срезал половину оружия первого солдата вместе с частью его руки. Второй удар разрубил тяжелый щит солдата надвое вместе с остальным телом, и его части попадали в разные стороны. Остальные пятеро замешкались — и Баттерс ворвался в их группу, как человек-кухонный комбайн, поразив еще троих за меньшее время, чем потребовалось бы, чтобы назвать его имя.

Этниу приближалась, выкрикивая что-то на языке, которого я не понимал. Она схватила за голень труп одного из моих добровольцев, участвовавших в предыдущей схватке, и швырнула его вниз на Баттерса и его оставшихся противников, снеся всех троих со своего пути.

Но коротышка успел купить мне достаточно времени.

Я с хрипом втянул в себя третий вздох, когда пламя в Оке начало разгораться, влил волю в свой голос и выкрикнул:

— ТИТАНИЯ! Я ПРИЗЫВАЮ ТЕБЯ!

(обратно)

Глава 30

В лучшие дни Титания меня не жаловала.

Ее трудно в этом винить, ведь я убил ее дитя.

Поэтому, когда я завершил призыв, без какого-либо контроля над существом, которое я вызывал, я определенно не ждал от нее роз и шоколада.

Не ожидал я и удара молнии.

Но что поделать.

Раздался громкий звук, вспышка света, разряд прошел по моему телу, словно брызги замерзшего огня. И следующее, что я помню, это то, что я лежу на спине, хрипя, а вокруг меня сыплются куски бетона и прочие обломки. Я предпринял попытку встать, и мне даже показалось, что мои ноги и плечи дернулись. Но кроме этого, ничего особенного не произошло.

Некоторое время вся моя жизнь представляла собой статические помехи, ожидая, когда к моему мозгу вновь начнет возвращаться восприятие. Следующим, что я смог понять, был Баттерс, который помог мне сесть и сказал что-то вроде:

— ... к счастью, пуля не пробила брюшную стенку. Молния удачно прижгла рану, иначе ты бы все еще истекал кровью.

— Повезло же мне, — просипел я. Я бросил взгляд на свою оголенную грудь. Я увидел много крови и что-то похожее на ужасный ожог по всей горизонтальной длине плоти под ребрами с левой стороны, смутно напоминающий раскидистые ветви дерева или, может быть, волнообразные узоры на песке. По крайней мере останется клевый шрам. Все мои чувства были заглушены нечетким статическим белым шумом, и я был благодарен за обезболивающее, которым снабжала меня Зимняя мантия.

Я не чувствовал этого, но знал, что мое тело принимает на себя ужасные удары. В то время как я мог продолжать гнать его вперед, такие вещи все равно брали свое. У меня все еще были пределы, даже если я их не чувствовал. Если я не буду иметь это ввиду, я вполне могу загнать себя в могилу.

Некоторое время я лежал тихо, глядя в небо. Это было все равно что оказаться в оке бури. Повсюду вокруг нас были дым и пыль, освещенные только тлеющими кострами. Но с того места, где я сейчас лежал, мне казалось, что я смотрю со дна колодца на длинный столб чистого воздуха, который тянется в ночное небо, где из ниоткуда возникают облака, а раскаты грома угрожающе рокочут.

Когда Королевы Лета и Зимы выходили играть на одно и то же поле, шторма были неминуемы.

А потом мое сознание снова собралось воедино, и я снова погрузился в происходящее, дико озираясь вокруг, чтобы определить, что произошло.

В парке бушевала битва. Приближающаяся атака Зимней Леди и ее войск крученым мячом ударила по шатким рядам фоморов, сосредоточившись вокруг точки серебристо-белого света и массивных троллей.

Я слышал терзающие кличи Зимней Леди и ответные крики ее войск, когда их наступление глубоко врезалось во вражеский строй и превратилось в чистый хаос неистового рукопашного боя.

Кроме того, войска Молли жульничали: у них были пистолеты с автоматами, и они использовали их наряду с мечами и топорами с разрушительным эффектом. Хотя враг все еще превосходил их числом, атака Зимней Леди была потенциально смертельной, угрожая полностью расколоть ряды противника.

Король Корб со своей свитой колдунов и их телохранители отчаянно бросились наперерез этой угрозе, чтобы противопоставить свою колдовскую мощь Зимней Леди — и заманить ее наступление в ловушку с помощью превосходящей численности, если она увязнет и не сможет прорваться через их шеренги.

Огромная вращающаяся машина смерти, которой была Дикая Охота, все это время катилась по легиону фоморов с неистовым самозабвением, слишком безумная в своей жажде крови, чтобы заботиться о том, какие именно цели ей поражать, ужасающая абсолютной случайностью своего гибельного выбора.

А в десяти футах, отвернувшись от меня, стояла Летняя Королева Титания, лицом к лицу и глаза в глаза с Этниу, столь же высокая, как сама Титан. Летняя королева носила кожаные доспехи, все мерцающих оттенков зеленого, как солнечный свет, проходящий сквозь трепещущие листья в теплый весенний день. Ее серебристо-белые волосы были увиты цветами и плющом. Она была одна и без оружия — но легион фоморов, казалось, едва мог заставить себя хотя бы взглянуть на нее, не говоря уже о том, чтобы приблизиться.

Голос Титании звенел в ночи, как серебряный колокольчик.

— Умно с твоей стороны, Этниу, атаковать мою сестру в середине лета, когда она наиболее слаба. — Раскат грома добавил пунктуации в конец ее предложения. — Но было недальновидно предполагать, что она встретит тебя в одиночку.

В воздухе послышалось гудение, дрожащее ощущение тошнотворного ужаса, которое пулей пронзило меня, и неожиданно серебряно-серый восьминогий скакун из легенд, по имени Слейпнир, с грохотом обрушился с ночного неба, копытами вскопав холмики земли, чтобы остановить инерцию. Великий жеребец встал на дыбы, пиная раскаленный воздух всеми четырьмя передними копытами, и страшная тень на его спине подняла руку, в которой резко стиснула молнию.

Когда Эрлкинг ступил на землю, он сделал это в полной тишине, несмотря на тяжелые металлические латы из металла фейри, которые он носил поверх своей обычной охотничьей кожи. Он приземлился, пригнувшись, сбоку от Титана, напротив ужасного всадника, и выхватил свой охотничий меч с оленьей рукоятью, когда оказался лицом к лицу с Этниу.

Я вообще не хотел иметь ничего общего с этим боем и начал пытаться незаметно выползти из радиуса неминуемого взрыва.

— Я даю тебе одну-единственную возможность, — продолжала Титания. — Покинь мир смертных. Возвращайся в свое убежище. На этом все закончится.

— Как будто ты можешь предложить или отказать мне в чем-либо, что я захочу взять, — огрызнулась Этниу. — Незначительный мелкий полубог.

И с этими словами, она высвободила силу Ока.

Титания этого ожидала.

Разрушительный поток огня обрушился на Титанию — но вместо того, чтобы попытаться преодолеть его или выстоять, она сделала наоборот. Она широко раскинула руки, крутанула бедрами и поясницей в странном танцевальном движении, и вместо того, чтобы ударить в нее, поток энергии изогнулся и закрутился, посылая весь этот жар и ненависть по спирали в ночное небо.

В небо, которое всего мгновение назад было наполнено морозным воздухом и мокрым снегом, любезно предоставленным Зимней Леди.

Назвать то, что произошло дальше, «дождем» было бы изрядным преуменьшением.

Невероятно громкий, скрежещущий гром возвысил свой голос в гортанном реве, и воздух обратился в падающую воду.

Вода и магия ужасно привередливы друг к другу. Достаточное количество текущей воды имеет свойство рассеивать и заземлять магические энергии, в такой степени, что существа, чье существование больше всего зависело от магии, не осмеливались пересечь даже бегущий ручей.

Титания не столько вызвала грозу, сколько создала импровизированный водопад.

Дождь хлестал так плотно, что мне пришлось прикрыть рот рукой, чтобы дышать.

И я почувствовал, как произошли изменения в силе.

Ужас города и его витающий в воздухе магический потенциал начали таять, как замок из песка под набегающей волной. Вода стекала по городу, вновь очищая воздух. Магия начала кровью вытекать из воздуха и погружаться обратно в землю, увлекаемая сильным дождем.

Он не очень долго мог лить с такой силой. Прошло около тридцати секунд. Ну, точно не больше шестидесяти. А затем дождь резко прекратился, будто кто-то повернул вентиль, и лишь несколько редких единичных капель дождя продолжали падать. Город из ревущего стал к почти полностью тихим. Дрожащий резервуар концентрированного ужаса, готовый быть собранным и использованным, засох и растаял.

И вместе со всем этим внезапно исчезнувшим запасом энергии, тусклое пламя Ока начало гаснуть и почти пропало.

Этниу испустила короткий, резкий выдох и поднесла левую руку к Оку.

Титания опустила лицо, блестевшее от воды, и сфокусировала на Титане ярко-зеленые кошачьи глаза, выражение ее лица было таким же неподвижным и невозмутимым, как сама земля.

Слейпнир заржал и снова встал на дыбы, огромный зверь натянул поводья, готовый к бою, в то время как бело-голубой огонь живой молнии в руке его огромного всадника отбрасывал колеблющиеся кошмарные тени на землю вокруг них.

Эрлкинг одарил ее волчьей улыбкой.

После этого бессмертные сошлись в бою.

Все происходило быстро. Все стало расплывчатым от движения и энергии. Звуки накладывались один на другой так быстро, невозможно было выделить или идентифицировать какую-либо их часть. Свет вспыхивал так ярко, что уменя вырвался всхлип от его интенсивности.

Никто из них не позаботился о физическом оружии. Все они бросали друг в друга Силу. Все они пользовались ею век за веком. Все они были лучше меня, с умами, способными создавать и формировать несколько видов Силы одновременно. Я не мог бы просто следить за этой дуэлью, даже если бы был на сто процентов уверен в своей безопасности и имел соответствующие гарантии. Участвовать в ней? Смехотворно.

Там было столько силы, что мое Зрение начало улавливать образы, как свет, такой яркий, что было больно даже сквозь закрытые веки. Каждый из бойцов размылся, как будто несколько слоев одного и того же изображения внезапно начали выполнять несколько отдельных действий. Меня поразило внезапное ошеломляющее ощущение, что я смотрю на потенциальные реальности, возможные вероятности, все перекрывающиеся, в то время как бессмертные умы борются, чтобы заглянуть в будущее, и корректируют и контррегулируют свои действия, основываясь на том, что они могут там воспринять. Таким образом, они не только делали несколько вещей одновременно, но и обдумывали каждую имеющуюся возможность. Это было как... одновременно мысленно играть партию в воображаемые трехмерные шахматы, жонглировать работающей бензопилой, зажженным факелом и шаром для боулинга, балансируя на провисшей веревке.

А потом они взяли все эти видения, силу и потенциал и сжали их в одно мгновение. Когда они приступили к делу, бессмертные сражались одна против всех единовременно: они принесли всю полноту своего существа к столу, расходуя всю свою энергию в наименьшей возможной области и временных рамках, концентрируя свою огромную Силу с нечеловеческой точностью.

Так что там был свет, который разрывал мои глаза, и звук, который выскребал мои уши, тошнотворная рябь в воздухе, вызванная таким количеством энергии, высвобождаемой в такой маленькой области, и раскат грома.

А потом в земле образовалась дымящаяся воронка, там где они вчетвером стояли лицом друг к другу.

Там, где был Эрлкинг, остался лишь обгоревший остов. Половина его была скелетом, обугленным до черноты. Другая половина выглядела, как месиво из расплавленного металла и вареного мяса.

Оглушенный Слейпнир лежал на боку в нескольких ярдах от него. Рядом с ним лежал его всадник, его темный плащ с капюшоном тлели.

А Этниу стояла в центре дымящегося кратера, широко и уверенно расставив ноги, держа за горло безвольную, по-видимому, потерявшую сознание Титанию, ноги Летней Королевы болтались в шести дюймах от земли. Бронированная кожа Этниу из титанической брозны была опаленной, но неповрежденной. Она тяжело дышала и выглядела рассеянной, ее глаза были широко раскрыты.

— Убожество, — мурклыкнула Этниу Титании. — Мне даже не нужно Око Балора, чтобы разобраться с гоблином с манией величия, изголодавшимся, истощенным старым божком, и маленькой девчонкой, играющей в королеву.

И небрежным движением она вмяла голову Летней Королевы в землю у своих ног, оставив остальную часть ее безвольного тела неловко торчать оттуда.

Я смотрел. Просто смотрел.

Одноглазый не двигался.

Скелет Эрлкинга начал подергиваться. На почерневших костях начали отрастать нервные волокна и связки. Это было все равно что смотреть ускоренные кадры ползущего плюща. Однако на восстановление ему потребуются часы.

Титания была повержена.

Титания.

Даже Мэб была побеждена.

Этниу оглядела трех поверженных противников и издала девичий смешок, звук, который был пугающим тем, как истерично он прозвучал.

И ее равновесие пошатнулось.

Не намного. Но она поколебалась.

Она показала слабость.

Зимняя мантия во мне внезапно сосредоточилась на Титане и облизала свои щеки.

Бой стоил ей чего-то. Хоть она и могла быть мощной, хорошо снаряженной и чертовски крепкой, у Титана все еще были пределы. А если у нее были пределы, значит ее можно было за них вытолкнуть.

Ее можно одолеть.

Ее нужно одолеть.

На меня Этниу даже не взглянула. Она подошла к упавшей фигуре Одноглазого, издав тихое укоризненное цоканье языком.

— Я предупреждала тебя, дурак. Посмотри, во что превратили тебя смертные. Нам нужен их ужас. А вовсе не любовь. — Она покачала головой и наклонилась, протягивая руку.

Одноглазый сжимал в правой руке копье с пепельным наконечником. Над его головой пробегали вспышки бело-голубого электричества.

— Тебя едва поддерживает вера детей, — проворковала Этниу. — В то время, как я становлюсь сильнее каждый раз, когда они кричат от страха во сне. Каждый раз, когда они гасят свет, их охватывает ужас. Мы никогда не должны были быть их защитниками. Мы должны были стать теми, кто рыщет во тьме.

Она подняла копье и мгновение изучала его сузившимися глазами.

— Смертные стали заносчивыми в своем хорошо освещенном мире. Надменными. Хвастливыми. Самое время напомнить им, сколь они незначительны.

Она подняла копье в воздух, прищурила глаза, и внезапно оно превратилось в сверкающую молнию в ее руках, готовую быть брошенной в любого, кто посмеет противостоять ей.

Поэтому, естественно, конечно, она повернулась ко мне. Над головой потрескивали молнии, казалось, им не терпелось начать. Армии сражались на заднем фоне, и всадники Дикой Охоты кричали и трубили в рога, темные и ужасные тени на фоне молний, вспыхивающих между облаками над головой.

И Мерф исчезла.

Это выглядело, звучало и ощущалось, как конец света.

— Начиная, — проговорила она, ее красивое лицо обрамляли яркие бело-голубые блики и тяжелые тени, — с тебя, маленький чародей. Пустая ночь, ваша порода достаточно раздражает, чтобы заслужить истребление.

Я только что был близок к божественному избиению и покаранию.

Меня только что ударила молния.

Мои детекторы Снарка вышли из строя. Но не было причин не попытаться.

Черт возьми, каждое оскорбление было, по сути, очередным способом сказать одно и то же.

— Да? — прохрипел я. — Зато ты отстой.

Несколько секунд Этниу смотрела на меня.

Потом она запрокинула голову назад и разразилась хохотом. Он был...

Головокружительным. Чистым. Он вырывался прямо из ее живота с какой-то хрупкой радостью.

И в нем все было неправильным. Абсолютно.

— Что смешного? — спросил я.

— Ох, — вздохнула Этниу и покачала головой. — Я. Общаюсь с говорящим тараканом. Полагаю, поздравления уместны, насекомое. Я действительно заметила, что убиваю тебя. Я даже немного этим наслажусь.

И она шагнула вперед и занеся над головой живую молнию.

(обратно)

Глава 31

Мое тело все еще было закорочено настолько, что я почти не мог двигаться. И я видел, какую силу излучает это копье. Без сверхзаряженной атмосферы я не смог бы создать защиту, достаточную для того, чтобы с ним справиться. Может быть, если бы мне удалось заставить ее трепаться еще минуту, я смог бы прийти в себя достаточно, чтобы хотя бы попытаться убежать.

Но я видел по ее лицу и каждой черточке ее бронзовой фигуры: она не собиралась поддаваться на уговоры, возражения или отвлекающие маневры. У нее был свой краткий миг слабости после битвы с несколькими бессмертными, и теперь она вернулась к своей задаче — задаче, которую планировала тысячи лет.

Я мало что мог сделать.

Все это было уже слишком. Все. Травмы. Не столько физические. Я слишком много видел за одну ночь.

Слишком много потерял.

Вот тогда-то я и сломался.

Когда вы находитесь в таком состоянии, ваш мозг вытворяет странные вещи. Я больше не чувствовала ни страха, ни злости, ни огорчения. Я чувствовал себя сторонним наблюдателем, простым зрителем. Как только вы поймете, что ваша карта бита, вы взглянете на вещи по-другому. Я видел все, что происходило вокруг нас. И меня это больше не касалось.

Наступление Зимней Леди было встречено стеной колдовства со стороны Корба и его ближайшего окружения, и они остановили ее, ее атакующих троллей и ее холодный бада-бум. Яростный удар армии Молли застопорился, едва не разрезав легион фоморов надвое, им всего-навсего не хватило массы, чтобы завершить смертельный удар. Пока я продолжал наблюдать, я видел, как Зимние войска оттесняются, сокращаются. Один из троллей пал, на месте его головы остались дымящиеся ошметки, а король Корб опустил свой посох и триумфально взвыл. Зеленая молния ударила в бок Зимней Леди. Я видел, как она опалила плоть до костей, видел, как ее ребра почернели, видел, как она сделала шаг, а затем повернулась, безжалостная и неудержимая, как Джаггернаут, и продолжила сражаться, даже когда другой тролль упал, почти раздавив ее.

Атака Зимних была остановлена в знойную летнюю ночь. И фоморский легион, ужасающий и неистовый, почуял кровь и начал пробивать себе дорогу сквозь силы Зимы, убивая с дикой самозабвенностью.

Последние защитники Чикаго проигрывали.

А с Юга, где наши союзники сдерживали врага, донесся протяжный, низкий рев рога Йотуна, возвещая о нападении.

Сквозь армии, парк и дым я не мог разглядеть, что происходит на Юге. Но рог Йотуна протрубил снова, ближе.

Наши союзники там пали. Вторая часть вражеских сил стремительно приближалась к нам.

И когда они прибудут, они сметут всякое оставшееся сопротивление.

Мой город падет.

И я ничего не мог с этим поделать. Я не мог даже поднять руку, чтобы сделать драматический жест, я не мог и пальцем пошевелить.

Мир попросту стал слишком тяжелым.

Титан повернулась ко мне, с торжеством во взгляде, и подняла копье, которое она забрала у поверженной фигуры Одноглазого.

В свое время я через многое прошел. Но я узнал бы конец, увидев его.

Титан победила. Древний мир, старая тьма в конце концов вернулась. Чикаго будет опустошен и разрушен.

И я погибну вместе с ним.

Я встретилась взглядом с Этниу и в этот момент понял, что, вероятно, даже не буду знать об этом, когда умру: не было ни малейшего шанса, что я смогу заглянуть в душу этому существу и сохранить свой рассудок в целости. Я умру безумцем.

Только этого не произошло.

И я узрел истину еще более отвратительную.

Не нужно быть чародеем, чтобы увидеть душу Титана. Она уже была вокруг нас. Исключительное желание разорения и уничтожения, наполнявшее ее душу и позволившее ей овладеть Оком, явило себя миру. Это был тот мир, о котором так мечтала Этниу. Ужас, смерть, кровь, разрушение, бессмысленный хаос — эти и было тем, что представляла собой она. Это безумие было тем огнем, что наполнял Титана, это оно сделало их истребление первоочередной необходимостью.

Кровь была для них искусством. Крики были для них музыкой. Ужас был для них верой.

Смертным не выстоять против этого.

Я смотрел, как моя смерть идет за мной, и плакал в полном отчаянии.

Я знал, что дело не только в боли. Я знал, что это была та самая темная воля врага, теперь не встречающая сопротивления со стороны подавленной воли Мэб, и что это ужасное психическое давление устраивало кавардак в моих эмоциях. Я знал, что это ложь.

Но она становилась правдой прямо у меня на глазах.

И...

И потом...

И потом вперед вышел Уолдо Баттерс.

Коротышка появился из-за моей спины и встал прямо между мной и Титаном.

Он не был впечатляющей фигурой даже при самых благоприятных обстоятельствах. А стоя напротив возвышающейся Этниу, он производил еще меньше впечатления. Даже если бы они оба были людьми и одного роста, у нее было бы больше мускулов. В сочетании со всем остальным в ее образе: ее аурой, ее силой, ее грацией, ее броней, ее ростом, ее красотой, войной, разрушениями и безумным отблеском умирающего города позади нее... Баттерс даже не походил на человека. Он больше напоминал плохо оживленную марионетку, стоящую рядом с человеком.

Он выглядел крошечным.

Грязным.

Уставшим.

Избитым.

Напуганным.

Маленький парень оглянулся на меня, его лицо было болезненно бледным. Затем он повернулся к Титану.

И он расправил плечи.

И он поднял Меч, и в этот миг белый, чистый свет озарил это место, незримый хор издавал вокруг него приглушенную музыку.

В этом свете броня Этниу выглядела... как-то острее, жестче, неудобнее, более сковывающей ее движения. Ее красота казалась ущербной, грубой, как будто это была игра света, и в ее живом глазе я не видел ничего, кроме отчаянного, пустого голода, пустоты в ее душе, которая никогда не могла быть заполнена.

Перед этим светом колебался даже древний ужас Титана.

— Изыди, Титан, — молвил Баттерс. Его голос был тихим, мягким и звучным. Этот голос вообще не принадлежал человеку. Хотя громкость его не повышалась, он был слышен за битвой, за громом, за треском и ревом пожаров. — Эти души не для тебя. Изыди в глубины своей ярости и ненависти. Здесь для тебя больше нет мира.

Лик Этниу стал мрачнее тучи, ее губы искривились в оскале незамутненной ненависти.

— Ты смеешь мне приказывать, ты, собачонка, предатель, трус?

— Этниу, — прошелестел голос, и глубина сострадания в нем была подобна глубокому, спокойному морю. — Я лишь предлагаю видение, с которым ты можешь избежать страданий.

— Ты сейчас не могущественнее своего инструмента. — Этниу плюнула в сторону Баттерса, и слюна начала буквально разъедать дыру в земле, столько злобы в ней было. — Ты избрал сторону насекомых. Так будь сокрушен вместе с ними.

Она выпрямилась, вращая копьем, как тростинкой, и ударила в Баттерса молнией со звуком какого-то огромного, злобно гудящего водопада.

Баттерс едва слышно вскрикнул своим грязным, усталым, испуганным, нормальным человеческим голосом.

Он поднял меч, и я снова инстинктивно понял, что клинок Меча Веры, хотя и сделан из нематериального света, был для этой цели гораздо более прочным, более нерушимым, более реальным, чем когда-либо, когда он был сделан из стали. Если бы Меч был поднят с этой целью раньше, простая молекулярная структура была бы разрушена силами, направленными на нее — но теперь, незагрязненная материальным миром, истинная сила клинка могла быть пущена в ход, и в этой полоске серебристо-белого света была галактика нежного цвета, непоколебимой силы, чего-то такого чистого, устойчивого и такого неподвижного, что сама Вселенная могла быть построена на ее фундаменте. А на заднем плане мой затуманенный мозг слышал слабое эхо голоса, говорящего: «Да будет свет».

Смертный человек, держащий этот клинок встретил ярость Титана.

И не сдвинулся с места.

Подобный скале в море, он стоял, пока волна силы обрушивалась на него. Свет мог ослепить любого, кто находился слишком близко, из-за его абсолютной мощности. Жар терзал и рвал почву вокруг него, превращая грунт в голую землю яростным потоком энергетического насилия. В течение семи медленных ударов сердца Баттерс стоял перед этим потоком, сжимая Меч, а свет, ярость, тень и летящие обломки образовали в воздухе позади него силуэт высокой, неясной фигуры, которая сложила изящные крылья вокруг него, как орел, защищающий своего детеныша от дождя.

Затем, как страшнейший, голодный прилив, эта сила ушла.

И наступила полная тишина.

В центре круга разрушения стоял нетронутый Рыцарь Веры, сияющий в белом свете Фиделаккиуса, и этот огонь не сделал ничего, кроме того, что оставил его незапятнанным и чистым, грязь, сажа и нечистоты сгорели, пока он оставался нетронутым, его белый плащ шевелился от жара, поднимающегося от земли вокруг него, его темные глаза сверкали решимостью за дурацкими спортивными очками.

Этниу просто уставилась на него.

— А знаешь что? — заявил Баттерс, и в центре того, что выглядело концом света, его обычный человеческий голос звучал не эпически, не могуче, не смело — даже не испуганно или рассерженно. Он звучал просто... нормально. По-человечески.

И если во Вселенной и было что-то более непокорное для того мира, который создавала Титан, я даже представить себе не мог, что это может быть.

Баттерс задумчиво кивнул и продолжил:

— Я считаю, ты далеко не такая крутая, как думаешь.

Губы Этниу растянулись в презрительной улыбке.

— Узри же своих защитников, молодых богов, сильных мира твоего, беспомощно лежащими на земле, смертный.

Баттерс осмотрелся и кивнул. А затем сказал:

— Ты знаешь, кто обскакал каждого из этих ребят в тот или иной момент? — произнес он и дернул подбородком через плечо в мою сторону. — Гарри Дрезден. А ты его до сих пор не убила.

Баттерс снова поднял меч и его голос стал жестче.

— И пока я стою здесь, ты этого не сделаешь.

Глаза Титана сузились в совершеннейшей ненависти.

— Маленький. Человечек. Думаешь сможешь остановить меня в одиночку?

— Дело не во мне, — ответил Баттерс. — И я не один.

— Оглядись вокруг, глупец.

Я услышал, как в его голосе появилась улыбка, хотя он и не сделался от этого менее жестким:

— Я. Не. Один.

Я прослезился от мужества Баттерса.

Но Титан была права.

Рога Йотуна, снова прозвучал рядом неизбежным роком. Это был звук смерти моего города.

Я видел, как огромный силуэт появляется в дымке, окаймляющей южную сторону парка.

Этниу посмотрела в ту сторону, затем снова повернулась к нам, презрение обожгло края ее улыбки.

Но глупец, Рыцарь Веры, стоял на своем.

И оказалось, что это я ошибался, а глупец был прав.

Иногда в этом и заключается вера.

Иногда этого достаточно.

Громадная фигура в дыме уменьшилась с быстротой освещенной тени, и внезапно Река в Плечах, пошатываясь, вышел из пелены разрушения в чистый воздух парка. Его старый смокинг был полностью сорван. Одно его плечо висело, словно вывихнутое, а мех был спутан и покрыт серым падающим пеплом, потемневшим от крови в некоторых местах. Но он, по-видимому, нашел свои очки, и одно из их стекол было сильно треснуто.

На здоровом плече он тащил рог Йотуна.

Взгляд снежного человека скользнул по парку, и выражение его лица внезапно озарилось свирепой яростью. Огромные мускулы его руки вздулись, напряглись, он подтянул рог в нужное положение, и выдул три длинных, воющих звука из инструмента, которые сотрясли воздух ясностью своей тональностью и пустили новые трещины, распространяющиеся по кости рога.

В ответ раздался гортанный рев из-за стены затуманивающей зрение дымовой завесы, и золотисто-белое зарево внезапно прожгло пелену.

С Юга разливался свет, похожий на первые утренние лучи солнца, будто звезда опустилась на уровень улицы. Мелькнуло серебристое движение, а затем на крыше брошенного рефрижератора появилось дыхание рассвета, в виде чего-то напоминающего лошадь. Реки света текли из него, как вода, струясь в форме гривы и хвоста, а сверкающий меч, венчающий его голову, лучился, как видимая музыка. Верхом на его спине восседала Сарисса, Летняя Леди, одетая в ниспадающие пряди вьющихся серебряных волос и случайные цветочные лепестки. Она держала посох из живого дерева, покрытый свежими цветами, с медным наконечником, запятнанным кровью.

Позади нее сидела закованная в доспехи фигура с пылающим мечом. Хват, Летний Рыцарь, мой визави. Когда Летний единорог зашевелился и встал на дыбы, сверкая передними копытами, он с вызовом поднял меч.

Одновременно с этим, Летняя Леди запрокинула голову и испустила крик на одной вибрирующей ноте, и колонна великолепного золотого света внезапно прожгла дыру в дымке и облачном покрове, превратив несколько оставшихся капель дождя в рассеянный спектральный туман и пар.

Из отчаянного грохота битвы донесся ответный вопль — и столб холодного, дерзкого голубого света поднялся в ночь, исходя из стремительной, неутомимой фигуры Зимней Леди.

Возле рефрижератора на уровне земли что-то двинулось.

И барон Чикаго вышел вперед.

Марконе шагнул в яркий свет, исходящий от Летней Леди, и направился вперед, с видом того, кто намеревался пройти сквозь стальную стену. Он сменил пиджак на пару гребаных пиратских патронташей, увешанных, я не шучу, чем-то похожим на семнадцать или восемнадцать кремневых ружей — и он нес по одному в каждой руке.

Справа от него был Хендрикс, одетый в смесь тактического снаряжения и чего-то похожего на самурайские доспехи, с одним из тех автоматических дробовиков в одной руке и палашом в другой. Слева от него шла Гард в серебряных доспехах, которые блестели, даже когда на них не падал свет, надетых поверх кольчуги, которая струилась так, будто была сделана из шелка, а не из стали. В руках она несла свой боевой топор, его лезвие сияло силой пылающих рун, таких ярких, что они оставляли размытые следы остаточного изображения перед моим взором. Оба защитника последовали за Марконе.

И я мог чувствовать, как там за ним развевается знамя его воли.

За ним следовали сотни эйнхериев, включая того несчастного ублюдка на страже, которого приложила Лара, выглядевшего разъяренным и все еще слегка шатающимся от спиртного. Вместе с ними прибыли специалисты Марконе по устранению проблем, хладнокровные профессионалы, чья работа состояла в том, чтобы находить неприятности — и расстреливать их. За ними шли свартальвы, или те, кто предположительно был свартальвами — группа солдат, облаченная для войны в какие-то доспехи, которые имели завесу, встроенную в каждое снаряжение, делавшими их фигуры, по большей части, просто размытыми пятами в воздухе примерно такой высоты, чтобы их можно было принять за свартальвов.

Вместе с ними маршировали Ла Шез и его гули, хихикая, как пьяные, все они почетным караулом собрались вокруг открытого пространства, в котором кружилось множество тяжелых предметов, словно они были лунами, захваченными гравитационным полем какого-то маленького, невероятно плотного планетоида — и в центре этой смертоносно вращающейся атомной модели кружащегося мусора шествовала стройная фигура, которая, как я предположил, была Архивом.

Когда они вышли на открытую местость, Марконе перешел на медленный бег, и, следуя за его знаменем, те, кто шел за ним, в унисон ускорили шаги. Появлялись новые фигуры. И еще. И еще.

Справа от группы Марконе расположился Белый Совет Чародеев. Мой дед, Черный Посох, шел впереди, левая сторона его тела была окутана мертвенной тенью, от которой мне становилось холодно. Справа от него шел мой друг Рамирез, мрачный и потрепанный, как черт, но держащий темп, с серебряным клинком Стражей в руке. Кристос держался слева от него, и земля вокруг него дрожала, будто некая тяжелая машина двигалась за ним по пятам. А над головой послышался крик орла, и небо ответило ему раскатами грома. Слушающий Ветер все еще был там. За ними шла колонна Стражей, суровых мужчин и женщин в серых плащах, с посохами и серебряными мечами в руках.

По другую сторону от Марконе находилась команда призрачно-белых фигур, закутанных в плащи и саваны из какой-то тонкой белой ткани, они двигались с нечеловеческой грацией. Я почувствовал, как Зимняя мантия потянулась к этим фигурам в движении чистого голода, теперь, когда Лара и ее люди тоже вступили в бой.

А за ними шли люди. Простые люди. Сотни их, вооруженных дробовиками точно такой же марки, как те, что хранились в Фасолине, сотни человек следовали за знаменем воли барона Чикаго, испуганные и разгневанные, намеренные уничтожить тех, кто принес смерть в их дома, кто посягнул на территорию, что принадлежит им по праву.

Я выпучил глаза.

Адские колокола.

Марконе сплотил все войска, которые у него остались после битвы с Йотунами. Он собрал своих людей вместе, а затем должно быть спустился, чтобы помочь южным защитникам посольства свартальвов. Похоже, он собрал таких же последователей, как и я — и сумел вооружить их, неожиданно приведя их на помощь Южным оборонительным силам.

Которые теперь освободились, чтобы в свою очередь прийти на помощь нам.

И теперь эти приближающиеся силы были готовы обрушиться прямо на легион фоморов, пока они слепо окружили Зимнюю Леди, в неуемной жажде уничтожить ее.

Марконе, во главе своей армии, поддерживаемый самыми могущественными существами, с которыми я имел удовольствие или несчастье столкнуться, поднял одно из этих проклятых старых ружей, прицелился в Этниу и нажал на курок.

И ему повезло. Внезапно раздалось жужжание, и Титан дернулась, когда из ее брони высеклись искры.

Барон Чикаго бросил ружье, достал другое и вздернул подбородок в откровенном вызове.

А лицо Титана исказилось в полнейшей ярости.

— Что? — она прошипела так яростно, что слюна слетела с ее губ и пролившись между зубами, выжигая землю там, где она упала. Она закрутилась на месте, ее ноги ковыряли землю, как будто она была разъяренным ребенком, только более апокалиптическим, и Баттерс вздрогнул от физической боли, которой отдалась чистая ярость и ненависть в голосе Титана. — Эти смертные звери. Эти черви. Я сотру зубы этого человечишки в пыль под своей пятой.

Это было явление той беспомощной ярости, которая овладела ею, того разочарования и гнева, которые, думаю, она просто не могла сдержать. Мне приходилось чувствовать это раньше. И я справлялся с этим гораздо лучше, чем она. Я видел слабость Титана: изъяны в ее безупречности.

В каком-то смысле это была не ее вина. Этниу была стихийным созданием, первобытной силой Вселенной. Такие существа были созданы для того, чтобы формировать миры из сырой материи, а не для того, чтобы справляться со своими расстроенными чувствами. Ее собственная сила подразумевала, что она могла требовать и добиваться своего почти в любых обстоятельствах.

Но когда она обнаружила обстоятельство, которое не было похоже на другие, она оказалась сбита с толку. Она так долго была способна делать все по-своему хотению, что не привыкла встречать сопротивление, закостенела в своей привычке побеждать. Она никогда не нуждалась в ответных мерах, чтобы справиться с ловким противником, с неприятностями, с непредсказуемостью. Она реагировала на них, как ребенок, впервые столкнувшийся с такими препятствиями.

Она потратила драгоценные секунды на истерику.

И надежда разгорелась и вспыхнула вновь.

Лишь этот маленький свет внутри. Он снова придал всему смысл.

Он напомнил мне, что у меня еще есть работа.

— Хех, — хихикнул я. — Хех. Хе-хе-хе-хе-хе.

Мой голос прозвучал скрипуче и надтреснуто, но с искренним удовлетворением:

— Ну ты и нуб.

Этниу впилась в меня взглядом, и мое сердце слегка подпрыгнуло. Потому что страх тоже имел смысл. Страх, что я все еще могу проиграть этот бой.

Потому что я знал, что все еще могу победить.

Выстрел Марконе, очевидно, послужил сигналом к атаке. Барон Чикаго и его войска бросились вперед, их голоса звенели от ярости, когда они приближались, а земля дрожала. Укутанные в белое вампиры прыгали, как на веревочках, сквозь поток света и решимости, хлынувший из маяка Летней Леди, невидимая битва умов и воли велась так же жестоко, как и физическое противостояние, разворачивающееся передо мной.

Если вновь прибывшие союзные силы ударят по легионам фоморов до того, как на них будет наведен порядок, атака Марконе разобьет их.

— Не дайте ей добраться до фоморов! — заорал я.

Этниу вонзила копье в землю между собой и Баттерсом, и из него ударила еще одна молния — не в Баттерса, а в саму землю, разрывая почву между нами и посылая в нас целый грузовик земляных ошметков. Я закрыл голову руками и порадовался, что надела зачарованный плащ. Это значило, что я только что получил новую порцию синяков вместо сломанных костей. К тому времени, как я опустил руки, Этниу преодолевала последние градусы дуги в прыжке на пятьдесят ярдов, который увлек ее в тыл армии фоморов, где она воткнула древко украденного копья в землю и мгновенно привлекла внимание окружающих фоморских солдат. Ее воля расширилась, чтобы охватить всех тех, кто был вокруг нее, и они одновременно повернулись в ногу, сотни тяжеловооруженных воинов фоморов повернулись лицом к атаке барона.

Придя в себя, я также восстановил связь со своим собственным знаменем. У меня осталось сто восемьдесят семь человек, большинство из которых были ранены.

А из разбитых обломков земляных валов вокруг зрительного зала внезапно хлынул поток света, когда на стенах появился Эспераккиус, вместе с внезапным нестройным вызывающим ревом, и я вздрогнул, осознав, что, когда я завалил Слухача с его отрядом, я также остановил давление на крепость.

Я вскочил на ноги, нашарил свой посох и крикнул:

— Баттерс!

— Здесь, — пришел его голос, с болью и одышкой, но все еще в игре.

Закутанные в белое фигуры порхали в воздухе изящными дугами и внезапно рассредоточились во всех направлениях, когда армия барона приблизилась к врагу, головокружительное зрелище двух массивов сминающих друг друга.

— За мной! — прокричал я.

— Куда?

Я указал на столкнувшиеся армии.

— Чего?!

— Марконе дал нам шанс, — объяснил я. — Но если она его прикончит, его знамя падет, и люди, что шли за ним, разбегутся. После чего их армия выступит против немногих из нас, кто останется. И тогда нам всем кранты.

Я схватил его за плечо и почувствовал, как одариваю его безумной улыбкой, которая, я знаю, иногда у меня получается.

А другой рукой я стиснул рукоять ножа.

Время пришло.

Сердцебиение города, паническое и неистовое, затопило меня.

Глаза Баттерса стали чуть белее.

— Проложи мне путь через них, — велел я, указав на армию.

Баттерс перевел взгляд на меня. Затем на схлестнувшиеся войска. Затем снова на меня.

— Ага, — сказал он. — Почему бы и нет?

Мы не столько бросились в сражение, сколько агрессивно ввалились.

И в битву мы вступили.

(обратно)

Глава 32

То что за этим последовало было...

Послушайте. Мне довелось побывать в нескольких заварушках. Я даже внес свою лепту в войну.

Все это меркло в сравнении с нынешним.

Больше всего мне запомнилось, насколько зыбкой была земля. Почва была разорвана в клочья силами, обрушившимися на нее, а затем омыта таким плотным дождем, что для его описания требовалось новое слово. Затем тысячи существ начали сражаться насмерть прямо на ее поверхности.

Земля была такой скользкой, что на нее нельзя было поставить ногу, такой болотистой, что ногу нельзя было оторвать, кровь и упавшие тела раненых, умирающих и мертвых, обильно перемешивались друг с другом.

Черт побери, самым твердым местом, куда можно было наступить, были павшие.

Это была бы адская разминка — двигаться по такому полю, даже если бы никто не пытался нас убить. Но шла война, и, кроме нескольких плотно собранных групп войск вокруг Марконе, Этниу, Корба и Молли, никому вообще не отдавались приказы. Ни о каких нормальных шеренгах не могло идти и речи, никаких отличительных признаков униформ — просто форменное столпотворение.

В пятидесяти ярдах от нас, я услышал яростный рык Реки в Плечах, звук, который ошеломлял и ослаблял, как друзей, так и врагов вокруг него — но так как он сосредоточился исключительно на разрывании фоморов на куски, в буквальном смысле, для его друзей все было не так уж плохо. Части тел разлетались в воздухе там, где свирепствовал Сасквотч, и его присутствие на поле боя заставляло врага бежать в ужасе или, по крайней мере, в поисках более легких противников.

Из развалин крепости Саня повел моих людей прямиком в битву, подняв свой Меч. Несмотря на то, что они были потрепаны и истекали кровью, Рыцарь понял, что ближайшие несколько мгновений будут решающими, и свет Эспераккиуса направлял клин моих людей прямо к Этниу, хрупкой стрелой, нацеленной в сердце врага — один из немногих узлов координации в рукопашной схватке.

Потом мы оказались в самой гуще боя, и все, что я мог видеть, — это борющиеся, покрытые грязью тела. Часто невозможно было отличить друга от врага.

Но только не Уолдо Баттерсу.

Я не знаю как, но маленький парень прошел через эту борьбу, хаос, ужас и грязь — и ничто не могло его даже задеть. Когда его ноги касались размывшейся земли, благодаря небольшому весу, его поступь не могла увязнуть. На скользких участках его ступни и равновесие смещались, ноги приходили в движение так естественно, словно небрежно развлекался профессиональный скейтбордист. Увидев это, я распознал в происходящем нечто вроде ангельского интеллектуса, хотя сомневался, что Баттерс вообще осознавал, что делает.

Рыцарь Веры решил, где ему нужно быть. Простой физики было недостаточно, чтобы ему воспрепятствовать.

Отряд тяжелобронированных фоморских солдат встал на его пути, шесть или восемь врагов, которые, объединившись, выбивали дерьмо из небольшой группы стройных фейри в доспехах, привлеченных к битве Зимней Леди — или, по крайней мере, я был почти уверен, что так оно и было. Грязь схватки покрыла всех. В ярком свете и абсолютном хаосе было почти невозможно отличить дружеское лицо от враждебного, пока это самое лицо не оказывалось так близко, что оставалось время лишь ударить, защититься или попытаться убежать.

Баттерс обрушился на всю группу как торнадо — абсолютный, смертоносный и необычайно избирательный. Ангельский хор вокруг Фиделаккиуса вознесся до ликующего крещендо, когда оружие закружилось и поразило всех, кто встал на нашем пути — всех и каждого.

Когда Меч Веры разил солдат фоморов, рабов воли Титана, он делал это с ужасным эффектом совершенной справедливости, рассекая броню, оружие и плоть с одинаковой точностью и небрежностью. Но когда он проходил сквозь защитников города, это же самое оружие смывало копоть с глаз, очищало уши от грязи и прижигало часть окружающей местности, мешающей нашим союзникам, оставляя землю под их ногами более устойчивой.

Двигаясь с грацией абсолютной сосредоточенности, Баттерс нанес, как я предположил, дружеский удар Мечом, сбив погнутый и поврежденный шлем с головы того, кто оказался довольно непримечательной молодой женщиной с кожей коричневого оттенка, выпуклыми скулами и раскосыми глазами североамериканской уроженки далекого Северо-Запада, ее лицо было искажено в полном ужасе — и я увидел, как Меч прошел мимо, а его свет выжег из нее этот страх. Она дважды моргнула, словно очнувшись от дремоты, в которую прокрался дурной сон, стиснула зубы и поднялась с оружием в руке.

— Сэр Рыцарь, — с кратким кивком поприветствовала она меня и занесла меч, чтобы вонзить его в горло вражеского солдата, который лежал на земле, схватившись за то место, где была его рука.

Мне пришлось отвернуться и продолжить путь, чтобы не отстать от Баттерса, иначе он оставил бы меня карабкаться за ним по грязи. Но я оглянулся назад и увидел след, который мы оставляли — не только поверженных врагов, но и союзников, чье мужество возродилось после освобождения от темного давления воли Этниу.

Позади нас, Саня и его люди свернули в ту брешь, которую проделал Баттерс, заполнив ее нежданными дружественными нам силами — и другие, сражающиеся в хаосе вокруг нас, увидели эту возможность и сплотились вокруг обоих Рыцарей, пока их союзники ободряюще вопили, а потом бросились на все более неуверенного врага. Саня умудрился встретить Баттерса веселым приветственным возгласом, а затем здоровяк прикрыл шестерку Баттерса, просто следуя за маленьким Рыцарем, вращая клинком и отбивая атаки, которые шли с флангов и тыла.

В этот момент я понял, что имел в виду Майкл, когда сказал, что самая значимая часть Меча Веры не имеет ничего общего со словом «меч». Или вообще с артефактами, которые эти двое держали в руках. Ни один из Мечей не смог бы ничего сделать без умов, сердец и рук людей, несущих их. И сейчас Баттерс сам стал острием клинка, который прокладывал себе путь среди врагов, заполняя пустое пространство позади союзниками, воодушевленными обретением новых сил, и большим черным русским, непрерывно заливающимся сзади веселым дерзким смехом.

Не было ни единого способа, каким я мог бы пройти через этот бардак самостоятельно и не сделать его намного более грязным. Баттерсу это удалось играючи легко.

На этом поле, в этом хаосе, даже грязь не приставала к нему. Там, куда падал свет Мечей, каждый знал кто есть кто — и не было никакой путаницы. Только выбор. И куда бы ни направились Рыцари, враг падал, а наши союзники с ревом возвращались в бой.

Когда эти двое шли передо мной, они не были похожи просто на двух союзников. В этом кошмарном, отчаянном месте казалось, что рядом с тобой стоят сами надежда и вера, и эта сила была глубже и, в конечном счете, значительнее любых чар или магического оружия вокруг.

Короче говоря, Мечи прорезали дыру в хаосе, оставляя неприятелю плохие новости повсюду, куда бы они ни шли. Конечно, многие существа, сражавшиеся на нашей стороне, были далеко не ангелами. Но каковы бы ни были их причины, в эту ночь они стояли на защите жизни, и, очевидно, этого было достаточно для Силы, стоящей за Мечами.

Физические травмы, которые Рыцари на самом деле наносили телам врагов, были ничтожны по сравнению с опустошением, которое они причиняли моральному духу противника. На каждого фоморского воина, который падал перед ними, приходилось еще пятьдесят, которые видели, как их товарищи полегают под клинками пугающего света, видели, как враг бросается в бой с нарастающим ожесточением. Хуже того, под светом Мечей, ужасающая воля Титана слабела — и без этого психического давления, чтобы противостоять им, войска, которые Зимняя Леди привела в бой, наступали на врага с безукоризненной, разумной агрессией.

И где-то по пути я понял, что Зимние войска, которые Молли вела на битву, были детьми. Они представляли собой компанию чертовых молокососов, даже младше, чем Стражи. Дети дрались, как дублеры-каскадеры в фильмах про боевые искусства.

По Паранету ходили слухи, будто фейри снова взялись за похищения детей.

Возможно так и было. Боже, учитывая то, что мелькало у меня перед глазами, я даже не был уверен, что это так уж нехорошо.

Зимняя Леди снова взвизгнула посреди битвы чистым, презрительным и яростным голосом, когда один из ее сокращающихся телохранителей-троллей пробил себе путь через глыбы льда, оставленные на ее пути. Очередная волна вражеской магии обрушилась на поле битвы вокруг нее, и если она шла через нее почти невредимой, тролли вокруг нее кричали от боли и ярости, когда новые массы вражеских войск, движимые боязнью Корба и его тусовки, бросались на Зимнюю Леди.

Мое сердце ушло в пятки, когда я увидел, как ее настиг удар меча, пробивший ее обнаженное плечо, словно она была глыбой льда. Молли презрительно коснулась клинком руки, державшей оружие, и ударила ногой по образовавшемуся льду, раздробив замерзшую конечность. Она небрежно выбила меч из своей плоти. Затем она наклонилась и почти чувственно провела острием своего ледяного клинка под краем шлема врага. Клинок вспорол горло солдата, хлынувший поток крови обратился в пар, коснувшись бледной, холодной плоти Молли, и она разразилась холодным, голодным смехом.

Боже.

Мне уже доводилось слышать этот смех из других уст.

Н-да.

Неудивительно, что она не поехала домой на воскресный ужин с семьей. В любых других обстоятельствах, которые я только мог себе представить, я бы на всех парах помчался к Молли, чтобы поддержать и защитить ее. Но Зимняя Леди в моей помощи не нуждалась.

Она была наковальней.

Пока она и ее маленький легион держались вместе, враг оставался в ловушке, вынужденный пытаться прикончить их.

Пока там находилась Зимняя Леди, чтобы обратиться в бегство фоморам придется пробираться через Зимних фейри, которые тем временем будут безжалостно их резать. Пока там находилась Молли, фоморский легион будет беззащитен, дезорганизован, уязвим для той самой атаки, которая сейчас происходит. Профессиональные военные были профессионалами из-за их способности действовать сообща более эффективно, чем военные с меньшей подготовкой — как, например, вооруженное городское ополчение. Хаос и дезориентация среди противника сильно благоприятствовали нашей команде.

Броситься Молли на выручку означало бы провалить всю ее затею.

Она приняла решение быть наковальней. Остальным из нас была отведена роль молота.

Поэтому, когда Баттерс начал поворачиваться, чтобы двинуться к ней, я крикнул: «Нет!» и указал через его плечо своим посохом на Этниу и ее сплоченный отряд фоморов.

Так я оставил свою бывшую ученицу сражаться не на жизнь, а на смерть с королем фоморов, его элитными колдунами-телохранителями и подавляющим численным превосходством противника, в надежде, что я смогу помочь разобраться с Титаном прежде, чем фоморы сделают то же самое с Молли.

Баттерс прошел еще сорок ярдов. Я знаю, что это звучит не слишком впечатляюще. Просто вас там не было. Слякоть и вода на земле делали каждый шаг подобием очередной ловушки. Освещение было хуже, чем на танцполе: чередующиеся пятна грязи, тени и яркий белый свет от вращающихся мечей. А битва — это самое сложное кардио. Десять ярдов на этом поле заменяли собой тяжелую тренировку.

Он же прошел сорок ярдов, не сбавляя скорости. И в такую ночь для Рыцаря Веры в этом не было ничего особенного.

Дробовики моих добровольцев, шедших следом за нами, теперь грохотали более экономно. Боеприпасов осталось мало, а мы потеряли так много людей, что о поиске патронов среди их останков не могло быть и речи — люди, которые все еще оставались живы, были в основном теми, кто уже находился в подобных местах раньше или учились у тех, кто там был. Когда они стреляли, то делали это слаженно и хладнокровно. Затем они стреляли еще раз и двигались дальше. Это не было похоже на то, что можно увидеть в боевиках. Скорее на то, как хорошо сколоченная рабочая команда двигается под одну и ту же песню. Ровная, ритмичная работа, когда они продвигались под прикрытием своих товарищей, сделав два или три выстрела по любым доступным целям, а затем прикрывали наступление идущих позади них товарищей, перезаряжая оружие.

Самым трудным во время этого наступления было не сдаваться. Воздух больше не переполнял меня магией, а это означало, что я не смогу долго демонстрировать эпичность, прежде чем рухну без сил. Если бы я попробовал использовать еще одно заклинание листовой воздуходувки, оно бы оставило меня без сознания в то время, как нам требовалось продвигаться вперед. У меня была лишь доступная мне магия, и ничего больше — и я должен был сберечь каждую каплю, что у меня была, для Этниу.

А это означало гибель людей, которых я, возможно, мог бы спасти.

Не то, чтобы я ничего не делал. Мой посох все еще был заряженным, налитым силой и потяжелевшим, и я раскидал нескольких плохих парней, которые могли бы ранить или убить моих людей. Но некоторых я пропустил. Не знаю. Может я и мог бы сделать больше. Или поступать умнее. Но если вас там не было, вы понятия не имеете, насколько все было паршиво. Каквсе были испуганы. Каково это — видеть темную мощь, настоящего, неподдельного ужаса, в самом чудовищном виде. Черт, даже когда такие штуки на твоей стороне, они не становятся приятнее. Нелегко видеть, как гнев и смерть обрушиваются на другое существо, какими бы праведными они ни были.

Рыцари Меча, некоторые из сидхе, которых мы вытащили, и мои добровольцы проложили мне путь через армию.

Мы добрались до цели первыми, но оказались дальше всех.

Этниу расположилась на вершине груды трупов. В том числе свежих. Вокруг было полно этого добра, и их кучей свалили в курган высотой футов десять. Что давало ей прекрасный обзор поля брани, для метания разрядов из украденного копья со смертельной эффективностью. А когда Око вновь наберет достаточно энергии, у нее будет хороший выбор целей.

Но это также раскрывало ее саму.

Она выстроила свои войска на куче трупов вокруг себя плотными рядами. Это были ребята-тяжеловесы, могучие и жутко быстрые в своих толстых доспехах, со слишком плотными туловищами и слишком длинными руками. Мне удалось разглядеть только одно лицо, за шлемами, и это было грубое лицо волосатого гуманоида. Было трудно что-то еще разглядеть. Его ударили тяжелой дубиной или молотом, достаточно сильно, чтобы разбить шлем, и от лица осталось совсем немного. Неандерталец? Дьявол, как долго фоморы порабощали людей?

Теперь они стояли перед нами плотными, организованными рядами, и Баттерс замедлил шаг. Даже он не считал, что сумеет легко прошмыгнуть через них.

На дальней стороне оборонительной позиции Этниу, сквозь хаос прорвались силы Марконе.

Первой пробилась Архив. Она выглядела, как ничем особо не примечательная девочка подросткового возраста, одетая в строгую школьную форму. Предметы, вращающиеся вокруг нее в смертельно быстром орбитальном облаке, начинались с разбитых пожарных гидрантов и становились все больше и тяжелее, вплоть до большого полицейского мотоцикла. Они мелькали столь быстро, что было трудно рассмотреть каждый из объектов, пока он не врезался в кого-нибудь. Раздавался страшный шлепок, и предмет замедлялся достаточно, чтобы можно было увидеть, как стодвадцатифунтовая гантель разрывает осьмиконга пополам, или пучок ржавой колючей проволоки толщиной с гриб ложнодождевик пробивает себе путь через целые отряды Ловчих разом. Никто из них не встретил удар лицом — когда они замечали приближающуюся жуткую машину убийства, которой была Архив, они пытались убежать. Земля и хаос на поле боя не всегда это позволяли.

Когда у них не получилось, последствия выглядели, как какая-то авария с участием баллонов разноцветной краски под давлением.

Архив пришла сюда не сражаться.

Она всего лишь косила газон.

В нескольких ярдах от нее отряд вражеских войск в пятьдесят ярдов глубиной и тридцать ярдов шириной внезапно скорчился — и затем они просто умерли, повалившись, как сломанные куклы. Только что там царил хаос. В следующее мгновение внезапно наступила абсолютная тишина и неподвижность.

Черный Посох шагнул в опустевшее пространство, Эбинезер МакКой во всей полноте своей силы, левая сторона его тела была погружена в тень так глубоко, что оставалось только верить, что та половина тела все еще у него была.

Рядом с ним шли Рамирез и Кристос. Кристос что-то делал с землей, которая затвердевала в плотную глину примерно в футе от пальцев Эбинезера, и старик шагал вперед, покрытый пылью, с кровоточащей раной на почти лысой макушке, с задиристо сжатыми челюстями.

Фоморский офицер, вероятно, один из их низших дворян, был прижат к старику неумолимой силой Архива и ему пришлось выбирать между тигром и газонокосилкой. Он выбрал тигра, и с воем набросился на Эбинезера вместе со своей свитой.

Я никогда прежде не видел Рамиреза во всей полноте его мощи.

Быть может, дюжина лягушачьих фоморских воинов кинулась на них. Он провел здоровой рукой вдоль тела, как фермер, вынимающий зерно из мешка, и выпустил его со звенящим Словом и вспышкой темных, опасных глаз. Волна прозрачной бледно-голубой энергии хлынула на их и...

И они просто рассыпались мокрой, кашеобразной пылью. Возможно они распались на составные молекулы, будто энергетические связи, которые держали их вместе, каким-то образом были нарушены. Разорваны. Дезинтегрированы. Где-то в учебных закоулках своей головы я заметил, что подобное волшебство было похоже на то, как если бы проклятый пирог разобрали обратно на его первоначальные составляющие. А вы с чего вообще начали?

Еще более впечатляющим, с академической точки зрения, было то, что разрыв энергии этих связей, должно быть, и обеспечил большую часть подпитки для заклинания, потому что Рамирез даже не думал прерывать хромающую походку. Он мог повторять это снова и снова.

Рамирез был хорош. Он со значительным отрывом превосходил меня на техническом уровне.

Он обратил их в воду и пыль. Это даже и близко не было честным.

Но на войне никто не играет честно. Такова была война.

Группа паникующих, бегущих осьмиконгов промчались мимо, когда Лара и ее люди выскочили из хаоса, их струящиеся, похожие на саваны белые одежды были заляпаны различными оттенками крови. Никто из них не выглядел раненым, и я видел, как один из них получил панический удар от опустевшей пищали осьмиконга. Материал савана извивался и дергался, плотно собираясь под тем местом, куда пришелся удар, и тело под ним, казалось, ненадолго утратило подвижность и застыло, когда пищаль опустилась — и отскочила, саван активно оттолкнул оружие, пока вампир Белой Коллегии, носящий его, нанес пару смертельных ударов и пронесся мимо короткими вращающимися танцевальными па. Когда люди Лары приземлились на открытом пространстве, они сделали это все вместе, скоординированно, напоминая что-то среднее между гонконгским кинематографом и «Ангелами Чарли».

Этниу воздела копье и оно вновь преобразилось в молнию в ее руке. Она обвела недобрым взглядом поле боя, выбирая, какая цель представляла наибольшую опасность.

На секунду ее внимание задержалось на мне. Следом, чуть дольше, на Архиве. Но потом, она сосредоточила взгляд на моем дедушке. На Черном Посохе в его левой руке. Что-то в нем, казалось, разжигало огонь ее ярости.

— Маленькие мальчики не должны играть со взрослыми инструментами — оскалилась Титан.

В ответ старик, с тенью покрывавшей его голову и плечи, поднял Черный Посох и сделал широкое, манящее движение.

Передние ряды строя фоморских солдат умерли на месте, громко рухнув на землю.

Этниу взвыла и обрушила молнию на моего деда. Коренастый старик исчез в длинной тени, подняв Черный Посох, тьма оружия пожирала молнию, пила и бесконечно упивалась ею — пока я не увидел щупальца огня, собирающийся в трещинах кожи старика. Они делали странные вещи с тенью, которую он отбрасывал, выворачивая и искажая ее, пока она не стала похожа на отвратительно скрюченную старуху, в комплекте с классическим ведьминым носом, а также подбородком, торчащим мрачно и насмешливо.

Сразу, как только Этниу обрушила свою мощь на старика, Архив слегка наклонила голову и подняла один палец. В это мгновение вращающийся заслон из больших тяжелых вещей стремительно полетел в Титана, как камни, выпущенные из гигантской пращи. Они замолотили по Этниу, высекая облака искр из титанической бронзы, покрывающей ее, отбрасывая ее назад с вершины холма тел, так, чтобы заряд энергии устремился в небо.

Мой дед пошатнулся и упал на колено, серебристый свет пробивался из-под его кожи, показывая темные тени трупных пятен, и линии костей на его правой руке. Затем он поднял руку, держа что-то похожее на сверкающий драгоценный камень размером с мяч для софтбола, произнес Слово и взмахом запустил почти каждую треклятую крупицу энергии, которую он только что получил, обратно в сторону Титана, сея разгром среди ее войск.

Как раз в тот момент, когда барон Марконе и его люди пробились сквозь растерянных фоморов к импровизированному оплоту Этниу.

Устранители проблем по обе стороны от Марконе шли впереди, с винтовками за плечами, передвигаясь странным, медленным легким шарканьем, которое позволяло их плечам оставаться устойчивыми и ровными, даже на бугристом ландшафте. Они палили в скопление войск. Доспехи фоморов были не в состоянии остановить плотный огонь из армейского оружия с близкой дистанции. Их щиты, тем не менее, были сделаны из более прочного материала, и они в конце концов решили использовать версию древнеримской черепашьей формации, их щиты поднялись и сцепились, образуя защищающую от пуль стену.

Этниу забралась на вершину кургана и снова подняла копье.

Старик закричал и ударил ее летящим клином сырой кинетической энергии, который поразил ее, как лезвие гильотины, посылая огненный дождь вверх по поверхности ее бронзовой плоти, и оставил пылающую, дымящуюся линию поперек верхней части ее туловища — но он не пробил ее броню. Она проигнорировала удар самого смертоносного чародея Белого Совета, как будто он бил ее подушкой, а не основополагающими силами Вселенной, и сосредоточила свое бешенство на непокорном бароне Чикаго.

Этниу испустила в сторону мужчины крик своей первобытной ярости, и в ответ строй солдат завел стонущее песнопение, двигаясь в нашем направлении под прикрытием своих щитов. Устранители проблем Марконе залили огнем высокую, несгибаемую фигуру Этниу, но они принесли пушки на эпическую мифологическую битву. Они нанесли войскам фоморов некоторые потери, но для Титана они были всего лишь назойливыми комарами, которые только и делали, что доказывали необходимость быть раздавленными.

— Гарри! — позвал Баттерс, его голос исказился от учащенного дыхания и нарастающего отчаяния. — Какой у нас план, чувак?

— Ну-у... — протянул я.

Я никогда прежде не был в эпической мифологической битве, с таким уровнем эпичности.

По мановению руки Архива, земля задрожала, и внезапно в ней разверзлась трещина, поглотившая вражеские войска и тела наших павших союзников, а также едва не забравшая с собой Этниу. Титан пошатнулась, и я смог заметить легкий намек на изнеможение в ее ответе, признаки медлительности, которые показывали, сколько энергии она потратила.

Самые большие стволы в округе не могли уложить ее на лопатки.

Но они ее ослабляли. Замедляли.

Это и был наш шанс.

— Бей ее! — крикнул я.

По другую сторону поля Марконе прокричал что-то своим людям, что звучало, вероятно, еще круче и означало: «Бей ее!». Они напористо двинулись вперед, и Марконе шел в авангарде, выхватывая пистолеты и стреляя из них по одному, чередуя руки — и там, где они попадали в цель, они пробивали щиты, доспехи и плоть.

Баттерс и Саня по обе стороны от меня бросились вперед. Саня заливался совершенно безумным хохотом. Баттерс пронзительно выпалил боевой клич, похожий на звуки кожистых черепах — но за ним тянулась длинная полоса земли, которую он отнял у врага. Позади них наши добровольцы издавали измученные, испуганные крики и тоже шли вперед.

Раньше я удивлялся, как люди могут вот так бросаться навстречу опасности. Я думаю, все дело в окружающей обстановке. Слишком много путаницы, слишком много страха, слишком много боли, чтобы мыслить разумно. Это не рациональное место. Когда смерть повсюду, движение вперед может выглядеть довольно неплохим выходом. А люди едва ли могут так долго выносить столько напряжения, страха и волнения. Мы не созданы для того, чтобы спокойно сидеть под таким грузом неприятностей. Наше предназначение в том, чтобы выходить и разбираться с тем, что их вызывает.

Мы не сделаны для того, чтобы сидеть и терпеть. Наше дело — принимать меры.

В конце концов, слишком сильное давление приведет к тому, что кто-то захочет драться. Даже посреди кошмарной преисподней. В конце концов, лучше спуститься в ад и все уладить, чем еще хоть секунду продолжать сжиматься в ужасе.

Я думаю, со всех нас уже было довольно.

Пора было все уладить. Так или иначе.

Поэтому я бросился вперед и почувствовал, что другие следуют за мной, свет Мечей распространял беспощадное, неумолимое сияние перед нами.

У меня была пара секунд, чтобы понять все, абсолютно все о нашей атаке. Время замедлилось, как это иногда бывает в подобных обстоятельствах. Я мог видеть переплетение пластин доспехов, которые носили враги, умение, с которым они были сделаны. Я видел отдельные капли грязи, летящие, почти плывущие, по воздуху. Я чуял запах грязи, крови и внутренностей так же ясно и живо, как свежую дымящуюся пиццу, которую кладут на стол. Я видел мертвые глаза и изломанные тела, шевелящиеся при ходьбе, создавая иллюзию оживления.

А потом мы врезались во врага, и все вокруг заполнилось летящим оружием, криками, попытками удержать равновесие или набрать достаточно воздуха в легкие. Музыки больше не было — только несколько щелчков, несколько кличей. Лишь прерывистое дыхание, кряхтение и крики боли. Скрежет оружия друг о друга. Проклятия. Тела скользили, падали в грязь, видимость не превышала нескольких футов.

Тотальный хаос.

Но у нас были Рыцари Меча, а у врага нет.

Свет Мечей ослеплял врага, притягивая их на себя. Если бы были выпущены ракеты, то они полетели бы только в Рыцарей. Младший лягушачий колдун попытался их атаковать, но безуспешно, его магия была заблокирована светом Меча Веры. Мечи наполнили наших врагов страхом — пока Рыцари шли на них, они мало рассуждали о наиболее разумных ответных мерах и вместо этого реагировали, подчиняясь своему страху.

Шаг за шагом мы прокладывали себе путь к ослабевшему Титану.

Я видел многое. Эбинезер сжег отряд осьмиконгов отрывистым словом и взмахом руки. Кристос начал сжимать кулаки и просто втягивать врагов в землю, прямо за макушки их голов, очень эффективно убивая и погребая их всех разом. Рамирес поспешил к Архиву, расплавляя плохих парней по пути, и прикрывал Иву, в то время как она продолжала разрывать землю под ногами Титана, заставляя ее спотыкаться, не позволяя ей восстановить равновесие

А Марконе пошел прямо в рукопашную, стреляя из кремневых ружей и роняя их, словно у него был неограниченный запас. Гард и Хендрикс сражались по обе стороны от него, а его люди прикрывали ему тыл, когда они все вместе продвигались вперед, приближаясь на расстояние, слишком близкое даже для практичности пистолетов. Множество людей валялось в грязи, сражаясь, кусаясь и царапаясь. Плохая идея — бороться с неандертальцами. Мы не имели успехов в подобных схватках, и как только они поняли это, враг бросился вперед с неистовой самоотверженностью, и если у вас не было друга, чтобы застрелить берсерка-солдата, вас колотили о землю, пока вы не умрете.

Защитники добрались до Титана примерно в одно и то же время.

Гард была первой.

Валькирия описала полный круг топором, чтобы увеличить инерцию замаха, выкрикнула что-то, похожее на музыкальную ноту, и лезвие зажглось рунической силой. Она ударила Этниу по лодыжке. По задней части голеностопного сустава.

Прямо в ахиллесово сухожилие.

И впервые за тысячелетие, смертные услышали, как Титан вопит от боли.

Это было похоже на взрыв психической бомбы. Волна агонии ударила в мою нервную систему с ясностью и интенсивностью зубной боли, чистой и нефильтрованной. Мир накренился в сторону. Я бы упал, если бы Саня не подхватил меня под руку.

Этниу зашаталась, ее нога не кровоточила, но была жестоко сломана и больше не удерживала ее вес — и Хендрикс врезался ей в бедра, как полузащитник, которым он когда-то и был. Титан и профессиональный громила упали вместе — и без малейшего колебания, Марконе выхватил свой последний и самый большой пистолет, ткнул стволом в настоящий глаз Титана, и нажал на спусковой крючок.

Раздался воющий звук, вспышка фиолетового света обожгла сетчатку, и голова Этниу дернулась назад и в сторону.

И снова без промедления, Марконе бросил пистолет, выхватил нож и, упав на колени, вонзил его в тот же глаз.

Этниу взбрыкнула. Послышался треск множества мокрых палочек. Хендрикс задохнулся. Гард снова занесла свой топор, но Титан просто обхватила ее ногу вокруг колена и вывернула. Хрустнули кости и связки. Гард с криком свалилась.

Руки метнулись к Марконе со сверхъестественной быстротой, однако барон Чикаго не собирался ждать, чтобы увидеть их приближение, и уже перекатился через плечо, прежде чем она успела схватить его.

Титан села. Вокруг ее естественного глаза виднелось кольцо порохового ожога, небольшое покраснение, а в остальном на ней не было ни следа. Она выбила ноги Марконе из-под него, когда он начал подниматься, заставив его растянуться на земле.

Этниу подняла копье.

— Нет! — крикнул я. Я вызвал последние два взрыва кинетической энергии из своего посоха, опустошив его, но было слишком тесно, и бронированные солдаты впитали в себя взрывы, прежде чем они смогли достичь Этниу.

Копье опустилось.

Хендрикс принял его на себя.

Этот здоровяк, давний телохранитель гангстера, ринулся наперерез копью.

Удар пришелся точно в цель, сильный и чистый. Копье пронзило Хендрикса по диагонали, вошло выше ключицы и вышло в районе почек. Сопротивление его тела нарушило траекторию наконечника. Он воткнулся в землю рядом с головой Марконе.

Хендрикс грозно посмотрел вверх на Титана. И сплюнул.

Затем он умер.

Его глаза были открыты и продолжали сверлить противника.

Гард закричала в простой, древней, человеческой муке.

А Марконе скользнул за спину своего мертвого товарища, выхватил автоматический дробовик из ремня на груди Хендрикса, направил ствол прямо в лицо Титану и разрядил обойму.

Этниу отшатнулась, защищая лицо руками и крича от ярости. Она показывала все больше слабостей — она не обращала внимания на огонь, который велся по ней ранее, но выстрелы Марконе причиняли ей боль. Она размахнулась копьем в сторону и обратно, ударив Марконе обмякшим телом Хендрикса с отвратительной неизбежностью столкновения. Затем она взмахнула освободившимся копьем, послав столб молний бушевать на том месте, где была Архив. Рамирез схватил девочку и отдернул в сторону, но Этниу успела встать на ноги.

Огненная игла, такая яркая, что резанула по глазам, вонзилась в талию Этниу, там, где ей приходилось поворачиваться и сгибаться, и где броня просто не могла быть совсем уж толстой. Это неудобство вызвало у нее раздраженное шипение, и она взмахнула копьем, ударив в моего деда еще одной молнией. Старик вовремя поднял щит, но Кристос был на половину удара сердца медленнее. Буйством взрыва его отбросило в сторону, он горел, тело обмякло и превратилось в тряпичную куклу.

Затем, когда мой дед пришел в себя, Этниу прыгнула вперед, сверхчеловечески проворная даже будучи на одной ноге, и ударила его тупым концом копья.

Мой дед имел многолетний опыт драк на посохах. И он был в чертовски хорошей форме для человека, который встречал дни рождения в четырех разных веках. Но в нем было пять-шесть футов роста и он был смертным. Она была девятифутовой протобогиней. Ему удалось отклонить два удара, которые он вообще не должен был пережить, не то, что полностью защититься, а затем она пнула его своей раненой ногой.

Она не сломала ему ребра. Ее практически неодолимая голень низким круговым ударом угодила ему в бедра, в бок таза.

Это напоминало ребенка, ломающего палку.

Мой дед тяжело повалился наземь. И не двигался.

Губы Титана скривились в отвращении. Она наклонилась, оторвала голову трупа с той же легкостью, с какой я срывал виноградину с грозди, и швырнула ее в Архив. Ее прицел был идеален. Девочка как раз выбиралась из грязи, когда летящая голова ударила ее в верхнюю часть грудной клетки и отбросила назад.

Адские колокола.

В темноте послышался звук прыжка, и Река в Плечах взвился в воздух, в направлении Этниу. Она поразила его молнией, но очкастый снежный человек, очевидно, смотрел какие-то видео по благоустройству дома или что-то в этом роде. Он все еще был в воздухе, когда ударила молния, и точно рассчитал время. Току негде было замкнуться и заземлиться, и Сасквотч прошел сквозь молнию с последствиями, немногим хуже нескольких опаленных волос.

Горящий снежный человек врезался в Этниу, как разогнавшийся грузовик — в преграду для разогнавшегося грузовика.

Титан просто уперлась пяткой в землю и приняла атаку Реки в Плечах. Она полностью его остановила. Затем она схватила его за здоровую руку и вывихнула ее.

Река в Плечах закричал.

Ударила молния, яростно закричал ястреб, а затем с ночного неба на голову Этниу свалился проклятый медведь гризли.

Неважно насколько титанической она была. Никто бы не ожидал орбитального десанта гризли.

Медвежьи клыки и когти вонзились в Титана, оставляя тлеющие, светящиеся следы на ее броне, но она просто колотила зверя рукояткой копья, пока тот не упал оглушенным. Она размахнулась копьем, как дубиной, крича в безумной ярости, и сломала медведю спину, как будто она была сделана из бальзового дерева.

Медведь закричал от боли и страха — и вдруг там, где только что лежал медведь, появился Слушающий Ветер, распростертый и терзаемый нескрываемой агонией.

В мгновение ока, она убила или искалечила практически каждого второго серьезного нападающего на поле.

Адские колокола.

Битва богов. Сверхмощный магический бой. Физическая схватка.

Мы играли с Титаном в камень, ножницы, бумагу, и каждый из нас мог сделать только одно. Она же всегда могла использовать ножницы против нашей бумаги, бумагу против камня, камень против ножниц. А если ей станет скучно, она всегда сможет достать Самые Лучшие Ножницы, Камень или Бумагу. Господи, судя по тому, что я видел и слышал о ней, она даже не была опытным воином. Она была нубом. Она была просто силой, на порядок превосходящей все, что ей противостояло. И она побеждала нас.

Но теперь она тяжело дышала. Ей пришлось заплатить цену за свою победу.

Как тебе это, Титан?

По кусочку за раз.

Саня и Баттерс и словом друг с другом не обмолвились. Они просто одновременно бросились вперед на Титана, когда мы наконец прорвались через войска, чтобы использовать свои возможности против нее. Баттерс зашел справа. Саня зашел слева. Свет Мечей мог бы осветить целый стадион.

Но есть и у Мечей своя загвоздка. То, о чем мне никто не рассказывал, то, что мне пришлось узнать за годы наблюдений.

Мечи могли творить чудеса, когда дело доходило до противостояния темным силам. Но не их делом было решать исход боя. Мечи и Рыцари не были наделены силой сокрушать своих врагов оптом. Они существовали, чтобы уравнять шансы — предоставить выбор тем, для кого в противном случае он был бы невозможен. Мечи давали Рыцарям абсолютную власть противостоять воле тьмы.

Но Мечи не могли даровать им победу.

Мечи так не работают. Мечи никогда так не работали.

Победу одерживают разумом, сердцем и волей. Побеждают люди.

Что есть меч в сравнении с рукой, что им владеет?

Вокруг нас битва повисла на волоске. Чаша весов могла склониться в ту или иную сторону, и малейшее прикосновение перышка могло изменить ее равновесие.

Я поднял руку. Несколько недель назад я модернизировал навершие своего посоха. Оно было подогнано очень тщательно, так плотно, что в закрытом состоянии шва не было видно. Для того, чтобы выполнить мой заказ, свартальвы использовали лазеры. Я отвинтил четырехдюймовую секцию от верхней части посоха, где были установлены простой болт и гнездо.

После чего я вытащил кинжал из-за пояса.

Мое сердце барабаном гремело в ушах.

Рукоятка кинжала была вставлена в гнездо того же размера, что и наконечник посоха. Я вставил его до конца и повернул, а хорошо смазанный болт зафиксировал конструкцию, запираясь простым крючком на одной стороне рукояти кинжала, чтобы не дать ему отвинтиться.

Затем я собрал силу. Руны на рукояти оружия вспыхнули зеленовато-золотым светом, который интенсивно пульсировал в такт с громом моего сердца.

Нож на верхушке не вспыхнул пламенем или что-то подобное. Просто стал... холоднее. Края стали жестче, острее, более реальными — настолько реальными, что все, на что посмотришь на заднем плане за копьем, казалось... размытым. Символическим. Преходящим.

Это оружие несло в себе реальность, вплетенную в него, темную, твердую и неизменную. Я чувствовал, как моя воля и навершие оружия вибрируют в гармонии с моим сердцебиением.

Я ударил концом Копья Судьбы о землю, и вокруг меня кольцом вспыхнуло зеленое и золотое пламя.

Удар сотряс мою руку, и я почувствовал, как он уходит в землю через подошвы моих кроссовок. Я мог ощущать, как шевелится, формируется, почти пробуждается сущность Копья. Оно черпало часть своей энергии из меня. Мой пульс начал учащаться.

— Эй! Реджина Джордж! — позвал я, и мой голос эхом разнесся по полю, как из громкоговорителя.

«Тум-тум», раздавалась сила Копья. «Тум-тум. Тумтум».

Голова Этниу резко повернулась ко мне, ее глаза сфокусировались на копье, широко раскрытые и встревоженные — в то время, как Баттерс и Саня набросились на нее по бокам.

— Да, — буркнул я, устало двинувшись вперед. — Хватит прелюдий. Время для главного блюда.

(обратно)

Глава 33

Саня, Уолдо и я ринулись на Последнего Титана, и судьба Чикаго повисла на волоске.

Вокруг нас сталкивались опьяненные армии. Ополченцы Марконе изо всех сил бились плечом к плечу со мной. Они сражались не слишком умело, но весьма жестко — и когда они погибали, они забирали кого-то с собой. Люди Этри попросту ужасали — размытые пятна перемещались по полю битвы, нанося удары из почти полной невидимости, и могли погружаться в землю и выныривать из нее там, где они пожелают.

Будь у нас легион свартальвов, никто другой нам бы не понадобился. Но их было не очень много — и они направляли свои усилия на то, чтобы возглавить атаку спасательных сил, для присоединения к когортам Зимней Леди.

Рядом с ними сражались люди Лары.

Наблюдать за тем, как две группы работают вместе, было похоже на какой-то экстравагантный номер цирка Дю Солей. Бойцы Лары плыли по воздуху с умопомрачительной легкостью, совершая тридцатифутовые шаги большими, скачущими прыжками, двигаясь почти невесомо, их доспехи-саваны трепетали и потрескивали. На моих глазах из-под земли вынырнула колеблющаяся фигура свартальва и погрузила в землю лодыжки низшего фомора. В этот момент мимо промелькнула белая фигура, вращая шест с лезвием на конце по плавной дуге, и добила вражеского колдуна так же легко, как животное на бойне. Я заметил безошибочно узнаваемые серебристые глаза Лары Рейт, когда она пробегала рядом. Она вскинула оружие, отсалютовав воину свартальвов, когда пронеслась мимо, а затем вступила в бой с отрядом боевых зверей и их поводырями. Еще полдюжины нечетких фигур возникли из под земли позади ее врагов, когда они окружили ее, и захлопнули ловушку, которая положил конец группе противников.

Глаза Лары встретились с моими на опасную долю секунды — и она незамедлительно изменилась свое направление, порхающим бледным призраком перемахнув через поле боя, и опустилась прямо за спиной у Этниу.

Саня, такой же крепкий, как Баттерс, но более атлетичный, добрался до Этниу первым.

Титан замахнулась наконечником копья, посылая его по дуге, которая перерубила бы Сане шею, если бы он не ушел в скольжение. Он приблизился со старой кавалерийской саблей в обеих руках и ударил Титана по другой ноге.

Этниу знала о силе Мечей при текущих событиях, и она увернулась, перенеся свой вес на раненую ногу и вынужденная припасть на колено.

Баттерс, заходивший с другой стороны, взмахнул Фиделаккиусом по кругу — и Этниу стукнула его прямо в подбородок тупым концом украденного копья простым молниеносным ударом.

Вот почему вам не следует учиться драться по фильмам.

Баттерс отлетел назад в грязь и больше не двигался.

Половина света на поле погасла.

Саня поднялся на ноги позади Титана и напал, когда она начала вставать, направив острие копья на неподвижную фигуру Рыцаря Веры. Прежде, чем ей удалось добить его, Саня врезался ей в спину и повалил в грязь.

Пока они летели вниз, Этниу извернулась и обрушила на Саню неуклюжий удар одной рукой. Рыцарь Надежды принял удар клинком Эспераккиуса.

И вновь раздался крик Титана.

Может быть, две тысячи членов обеих армий просто рухнули на землю, вопя в агонии, когда волна психической боли разошлась от Титана. У меня было такое чувство, будто мою руку охватил огонь.

Но, черт возьми, это было не в первый раз.

В этот раз я был готов, собравшись с духом для противостояния страданиям Титана, и прорвался сквозь них, как пловец, пробивающийся сквозь первую волну на пляже. Я преодолел последние несколько ярдов, с силой опустил ноги, чтобы удержаться на них, и сделал выпад Копьем Титану в лицо.

Этниу махнула своим похищенным копьем слева направо, как дворником по стеклу, и она была быстра, намного быстрее, чем выглядела, когда я был вне пределов досягаемости удара. Я попытался уклониться от удара, но не успел, и она отбила Копье в сторону, схватила Саню за край кольчуги и швырнула его в меня с силой удирающего гольф-кара.

Мы повалились друг на друга с достаточной силой, чтобы вышибить дух и заставить звезды с кометами кружиться перед нами.

Эспераккиус выкатился из рук Сани.

На нем была кровь.

Кровь Титана.

Этниу бросил взгляд на чадящую груду того, что было по большей части трупами, их жировые отложения пылали в огне там, где одна из молний или летящих частиц Силы поразила случайные цели. Наконечником копья она отшвырнула Меч Надежды, измазанный кровью, слишком красной, чтобы быть настоящей, в огонь.

А потом она сунула туда поврежденную руку, и лицо ее исказилось от боли, когда пламя опалило и вскипятило ранение.

Свет Меча угас.

Сотни закричали в унисон с болью Титана.

И мир вдруг стал чертовски более темным.

— Игрушки Искупителя, — прорычала она, ее голос буквально бурлил ненавистью. Она поднялась, выдергивая обожженную руку из огня. Рана была не очень большой, даже нанесенная Эспераккиусом, и она, судя по всему, прижгла ее. Хотя поверхность ее бронзовой кожи была нетронутой, плоть внутри раны обуглилась, как мясо на гриле. — Черви, ползающие по нашему прекрасному миру. Паразитирующие на нем. Люди.

Ненависть клокотала в ней, дрожала вокруг нее, как жар от огня. Титан скривила лицо в гримасе сосредоточенности.

И Око зажглось алой жизнью и начало светиться.

— Проклятье, — пробормотал Саня, когда Титан повернулась к нам. Алый свет готового к бою Ока позволил мне, по крайней мере, увидеть Саню. Здоровяк лежал на спине. Что-то в области ключицы под кожей было... просто не так. Не такой формы, какой обычно бывает у людей. Его голос был слабым, и он тяжело дышал, как будто каждый вдох был чистым огнем. — Был почти уверен, что это сработает.

— Бей ее, — сказал я. — Не очень хороший план.

— Нет. В следующий раз придумай получше.

Я моргнул и уставился на русского, в то время, как красное сияние разгоралось все ярче.

— В следующий раз?

Хотя он не мог пошевелиться, он ухмыльнулся мне, несмотря на сущее безумие этих слов.

Была у меня супер-крутая волшебная палка-тюрьма или нет, у меня не было того, что требовалось, чтобы противостоять силе калибра Ока Балора. Моя самая мощная магическая оплеуха была далека от того, что мог бросить мой дед, а ведь даже он не пробил ее броню. Даже если бы я был намного сильнее, даже если бы я зарядил лучшее заклинание, которое у меня было, как смертное проклятие, оно не превзошло бы то, что мог сделать старик.

И у меня все еще не было ее крови.

Без нее Титана не сковать. И она должна находиться ближе к воде.

Копье дрожало от силы, и я мог чувствовать чистую метафизическую массу этой вещи, ее абсолютную реальность. Во многих отношениях это было просто копье. Но копьем оно являлось для всего. Если бы я мог вонзить его в Титана, у нее бы пошла кровь.

Только она была в двадцати неодолимых футах от меня. И мне придется подойти достаточно близко, чтобы хотя бы попытаться попасть в нее. И она должна быть настолько замедленной, чтобы даже человеческие рефлексы могли справиться с этой задачей.

Ничего из этого не могло произойти прежде, чем она обрушит на нас мощь Ока.

Но я встал на ноги с Копьем в руке, выставил щит и шагнул вперед, прямо перед павшим Рыцарем Надежды. Никаких конкретных причин для этого не было. Надеяться было особо не на что.

Враг напал на нас из ниоткуда, гораздо более сильный, чем мы ожидали, и мы сделали все, что могли.

Этого оказалось недостаточно.

Я столкнулся с ненавистью и яростью Титана и признал, что не могу победить. Но я решил, что могу умереть так же, как и Хендрикс — стоя на ногах, лицом к врагу, между ней и моим другом.

А в двадцати ярдах от меня вскружился вихрь битвы, и я увидел скрытую тенями фигуру Одноглазого на земле, где он упал.

Он поднял голову.

Он открыл свой глаз.

Он сверкал в тени, как тлеющий уголь.

И Один, отец Асов, заговорил, его голос был пронизан глубоким резонансом, который сотрясал воздух с мягкой силой.

— Гунгнир.

Я знал перевод имени оружия, немного бесполезной мелочи, которая застряла у меня в голове.

Повелевающий.

Руна вспыхнула алым светом на лезвии Копья.

И оружие богов, украденное Титаном, как змея повернулось в ее руке, хлестнув со скоростью молнии. В тот же миг, руны вспыхнули светом по всей длине наконечника и рукояти, внезапно загоревшись энергией.

Оружие с жестокой, безусловной точностью вонзилось в Око Балора.

Стена света ударила меня. Не в том смысле, что она была яркой. Я имею ввиду, меня ударили физической силой, подобной которой я редко испытывал. Если бы я не держал щит наготове, меня бы наверное стерло с лица земли.

Несмотря на щит, меня швырнуло на землю, и я с трудом удержал себя между потоком и павшими Рыцарями. Мир окрасился белым. Звуки слились в сплошную высокую, бесконечную ноту. Реальность обратилась в боль.

Когда мир прояснился, Этниу стояла на одном колене. Ее правая рука опиралась на землю. Половина ее головы обгорела до черепных костей. Черных. Око сверкало в глазнице, вокруг него собирались языки пламени и полутвердая плазма. Рука, державшая Гунгнир исчезла. Просто исчезла, прямо у локтя, плоть там представляла собой иссохший обрубок. Слепящий свет сочился из чего-то похожего на трещины на поверхности Ока.

И.

Звезды и камни.

Проклятое существо подняло свою изувеченную голову. Половина ее лица была невредима. И она сфокусировала свой взгляд, в котором в равных частях мешались ошеломляющая красота и кричащий ужас, и приковала ко мне повернувшееся Око.

Лара показалась из-за этой отвратительной головы, прыгнув с добрых пятьдесят футов. Она взвилась в воздух с грациозностью, больше похожей на грацию насекомого, чем птицы, развернулась в полете и нанесла удар, который мог бы вдохновлять поэтов, по затылку Титана. Когда ее нога достигла цели, она вложила всю мощь, высвободила сразу всю накопленную силу вампира Белой Коллегии. Лара могла бы пробить этим ударом корпус линкора.

Она ударила Титана в основание черепа.

Поранить Этниу пинком не представлялось возможным.

Но Око, Око вылетело из глазницы и упало в грязную землю, чуть больше софтбольного мяча, горящего зловещим зарождающимся пламенем.

Пламенем, которое было способно поглотить все сущее.

Включая Этниу.

Титан ухватилась за свое изуродованное лицо, и выражение ее лица внезапно сменилось ужасом.

Она потянулась за Оком.

Как и я.

Как и Лара.

Мы сцепились в беспорядочно запутавшийся клубок тел.

Оно отскочило и покатилось, остановившись напротив ботинка трупа Хендрикса.

Тут Джон Марконе выскочил из теней возле тела Хендрикса, схватил его, бросив на меня яростный взгляд, и помчался в направлении озера Мичиган.

Этниу выбросила в мою сторону свою здоровую руку, но Лара была быстрее. Она пнула Титана по руке, отклоняя часть вложенной в удар силы, отчего я всего лишь кубарем покатился по вязкой грязи.

— Беги! — крикнула Лара, ее глаза блестели, как зеркала. Она хлестала своим оружием — думаю, японцы называют его нагинатой — по Титану, не в силах оставить на титанической бронзе, покрывающей фигуру Этниу, что-то серьезнее тусклых красных линий жара

Этниу отшвырнула Лару прочь, как тряпичную куклу и поднялась — только чтобы споткнуться, когда ларина броня-саван сползла с вампира, как живая, подобная какому-то причудливому беспозвоночному из морских глубин и обернулась вокруг коленей Титана, связывая их вместе. Этниу снова упала и была вынуждена некоторое время бороться с живой тканью.

Лара, голая, как сокол, ее бледная кожа светилась, почти сияла, отползла в сторону и ткнула своим оружием в пальцы Титана, пытаясь не дать им схватиться за связывающую броню.

— Ей нужно Око! — кричала Лара. — Беги же, Гарри!

Копье казалось тяжелым в моих руках. Оно все еще было в силах ранить Титана. Но даже с помощью Зимней мантии, я был слишком избит и медлителен, чтобы задеть ее.

И мне в любом случае требовалось увести ее к воде.

Марконе знал план. И он продумал его лучше, чем я.

Поэтому я бросился за ним, нырнув из чистого воздуха вокруг поля боя в удушливую дымную пелену над городом.

Становилось все труднее определить, где был парк. Земля была разорвана на части высвобожденными там силами. Мы добрались до того места, где стоял пешеходный мост, и обнаружили, что Этниу использовала Око, чтобы облегчить переход улицы внизу для своей армии. Она разнесла мост и подпорные стены, превратив их в груды щебня. А дальше было еще хуже. Улицы, здания, деревья, фонарные столбы — все, что не могло спастись бегством, подверглось разрушению, словно она поднялась из озера и силой Ока превратила в труху все, что находилось в поле ее зрения. Подпорная стена у воды теперь была... просто очень, очень каменистым пляжем.

Я догнал Марконе, когда он карабкался по неровной земле, убегая со всех ног. Когда я наконец поравнялся с ним, он ускорил бег, и мне с трудом удалось за ним поспевать. Разумеется, он не выглядел так, будто испытал такой же физический дискомфорт, как я в эту ночь, но даже так он двигался чертовски хорошо, будто уже бывал в подобных местах раньше.

— Мы можем использовать оружие? — спросил он отрывисто, пока мы бежали.

Этниу испустила гневный вопль позади нас и и раздался звук, как будто рвались металлические тросы.

Затем она еще раз закричала. Уже ближе.

— Может я и смог бы — выдохнула я. — Если бы у меня была целая жизнь, чтобы изучить его. Но, скорее всего, нет. Нечто подобное не предназначено для смертных.

— Тогда у нас нет другого выбора, — постановил Марконе. — Что вам потребуется для заточения?

— Ее кровь, — ответил я.

И я начал рвать сумку, которую носил завязанной на поясе большую часть ночи.

Крик Этниу раздался снова, еще ближе. Она двигалась не намного быстрее нас. У нее тоже выдалась веселая ночка. Адские колокола, насколько мне известно, она использовала эхолокацию. У нее были все остальные треклятые преимущества.

— Я так понимаю, ваше оружие на это способно? — осведомился он.

— Не знаю, — честно признался я. Тем временем, мы достигли пляжа и спускались по склону разбитой скалы к краю воды. — Но его оказалось достаточно для Сына Божьего. Полагаю, оно как раз в нужной лиге.

Глаза Марконе расширились. Одна из его рук вздрогнула.

— А взрослые разрешили его оставить?

Позади нас раздался стук камня о камень.

— В мире не так уж много справедливости, — сказал я. — Эта штука может сработать. А может и нет. Нужна довольно серьезная сила, чтобы причинить ей вред. Например, сила ангельского уровня.

— Мечи, — догадался он.

— Баттерс новичок, — сказал я. — Он сделал что-то не раздумывая. Вот и все, что у нас есть.

В дымке, в которой видимость упала примерно до тридцати футов, я услышал чье-то дыхание, вскипающее легким рыком на каждом выдохе.

Марконе напряженно присел.

— У тебя хотя бы осталась пушка? — поинтересовался я. — Может тебе удастся ее отвлечь.

— У меня есть нож, — заявил Марконе.

— Типишный гангштер, — прошепелявил я. — Принеш нож на апокалиптишную битву.

Марконе одарил меня ровным взглядом, а затем сказал гораздо более разговорным тоном:

— Честно, Дрезден. Если бы вы использовали свой свой ум хотя бы вполовину так же, как свой рот, вы бы уже управляли этим местом. — Он поднял Око и терпеливо заговорил — У меня есть то, что ей нужно. Я отвлеку ее..

Он отошел от меня на несколько ярдов и замолчал, наблюдая за темными тенями.

Я собирался сказать в ответ что-то о языке и помеле, но вместо этого я замолчал, собрал часть своей силы и сформировал из нее самую мягкую, самую слабую завесу, какую только мог, вокруг себя. Если в ней будет слишком много силы, Этниу может заметить движение энергий.

Теперь она была ранена. Рыскающая. Опасная. Яростная. Испуганная.

Как одна из нас.

Она будет сосредоточена на возвращении Ока, сосредоточена на укреплении его мощи, на уничтожении своих врагов, которые были всеми нами, навсегда.

Я не буду иметь значения, если не встану между ней и Оком.

Поэтому я стоял неподвижно и молча, позволяя туману битвы и более тонкому усилию воли сгуститься вокруг меня. И ждал.

Это не заняло много времени.

Этниу спустилась по склону на четвереньках, ползя с совершенной грацией на искалеченных конечностях, как раненый паук, держась на обрубке руки так легко, словно родилась такой. Ее опаленное лицо... своего рода кипело, испуская густой туман или пар, пока ее тело боролось с ранами, нанесенными Одином.

Ее глаз остановился на Марконе и у нее вырвался низкий, хихикающий выдох.

— Смертный, возомнивший себя повелителем, — проурчала Титан.

— Дура, — ответил Марконе вместо приветствия, его голос был вежливым и звучал громко.

— Что? — удивилась Этниу.

— Если бы вы были разумны, — сообщил Марконе, — вы бы проявили сдержанность. Вы бы поднялись из воды без всякого предупреждения. Вы бы обрушили на город волну расходных войск, снесли бы одно-два здания и вернулись в море, чтобы посмотреть, как развернется хаос.

Он покачал головой.

— Я просто никогда не пойму, почему некоторые люди чувствуют потребность доказывать свою правоту перед своими врагами. Это так по-детски.

Я моргнул.

Неужели Марконе... издевался над ней?

— Отдай то, что принадлежит мне, смертный, — прорычала Этниу. — И я убью тебя быстро.

— Ваши навыки ведения переговоров, похоже, тоже оставляют желать лучшего, — добавил Марконе.

Позади нас, состороны парка, раздалась серия ревущих взрывов. Возможно магических.

Я был идиотом. Истощенным, напуганным идиотом. Марконе ничего не делает просто так.

Он обеспечивал мне прикрытие.

Поэтому я начинал двигаться всякий раз, когда они говорили, так мягко и тихо, как только мог. Получалось не так тихо, как обычно. Просто я была слишком избит. Даже сейчас, я не чувствую боли, точно. Большая часть моего тела, по-видимому просто не понимала, что, черт возьми, происходит. В одно мгновение было слишком жарко, в следующее холодно, и казалось, что все движется не совсем правильно, поэтому мое равновесие продолжало шататься. Зимняя мантия была натянута до пределов. Или, вернее, она тянула меня к своим.

Мне казалось, что я подобрался к Концу Игры ближе, чем раньше.

— Ты никто, — сказала Титан. — Ты ничто. Просто животное. Животное, близкое к вершине своего класса в одном маленьком мире.

— И тем не менее, я хожу там, где хочу, — ответил Марконе. — Я сплю где и когда мне заблагорассудится. Я ем, когда голоден. Я выбираю, что делать со своей жизнью. Я свободен.

Я придвинулся ближе.

— А кто же вы? — в свою очередь задал вопрос Марконе, его голос вызывающе звенел. — Дочь, которую не любил ее чудовищный отец? Проданная и выменянная, словно лошадь? Прятавшаяся в темной пещере со своими бесполезными прихлебателями на протяжении тысячелетий? И теперь размахивающая папочкиной пушкой.

Он покачал головой и подбросил Око в руке.

— Похоже, в наши дни лучше быть смертным, чем Титаном.

Она подползла ближе, дрожа от напряжения.

— Отдай мне, — вскипела она, — Око.

Марконе смотрел на Титана и, казалось, подбирал слова, как хирург-свои инструменты.

— Будь хорошей девочкой, — произнес он. — Пойди и возьми его.

С выражением абсолютно безразличного презрения он бросил тусклое Око через плечо в воды озера Мичиган.

Которое немедленно забурлило.

Я был близко.

Титан обнажила зубы в омерзительной гримасе, разъяренная до такой степени, что не могла издать ни звука, она набросилась на него, не пытаясь больше разговаривать.

Под моей лодыжкой покатился камешек.

Ни секунды не колеблясь, Этниу развернулась и здоровой рукой швырнула камень в меня.

Я смотрел, как он летит, и чувствовал себя полным придурком. У Этниу не было причин говорить с Марконе. Она знала, что я был где-то неподалеку, но она не знала где именно. Поэтому она использовала легкий звук моих собственных движений, чтобы определить мое местоположение. Камешка оказалось достаточно, чтобы выдать меня.

Но Марконе ударил ее в самое больное место — в ее чувства. То, что он сказал, было достаточно дерзким, достаточно неуважительным, чтобы привести ее в бешенство. Она могла бы метнуть в меня этот камень осторожно, как дротик, попасть мне по голове, и все. Но она так не сделала. Она бросила его сильно, с размахом, как питчер высшей лиги, ее ярость выдала движение, так что у меня было мгновение, чтобы противостоять ей.

Я повернулся плечом к камню, и он ударил меня, словно кувалда.

Мой плащ остановил большую часть удара, а значит все, что я заработал, была сломанная рука. Левая, посередине предплечья. Камень разлетелся вдребезги, и пусть плащ сохранил мне жизнь, я все еще чувствовал себя так, будто меня лягнула особенно мощная и враждебная лошадь.

Я с криком упал.

Мое тело ощущалось автомобилем, который не желал заводиться, а конечности наполнились сокрушительной усталостью. Плата, которую ночь возложила на меня, становилась физически невыносимой. Я хлопнул рукой по земле, чтобы подняться, или попытался. Фактические движения моего тела казались намного слабее, чем я предполагал. Но я оказался на ногах как раз в тот момент, когда Титан скользнула по камням к Марконе.

В руке барона блеснула сталь. Лезвие около четырех дюймов, черная композитная рукоятка, современный водолазный нож, очень простой. Совсем не эпический и не апокалиптический.

Марконе пырнул ее. Ребенок лучше справился бы с профессиональным борцом.

Здоровая рука Этниу размылась. Она схватила его за горло, приподняла без видимого усилия, слегка дернула рукой, немного повернула и сломала ему шею.

Я видел, как Марконе дернулся и обмяк.

Она встала на колено, опустила здоровую ногу в кипящую воду и отбросила труп, как пустую пивную банку.

Барон Чикаго упал на камни, изломанный и безжизненный.

С поля боя позади нас донесся рев.

Голубой луч света, поднимающийся в ночь, как зыбкий, сияющий лунный свет, над сражающимися силами Зимней Леди, мерцал и тускнел.

Этниу издала булькающий, почти недоверчивый смешок. Затем она, как зверь, бросилась в бурлящую воду и заскользила под ней. Я видел, как она протягивает руку к светочу Ока.

Пошатываясь, я подошел к телу Марконе. Сломанная шея не убьет вас сразу.

Никто не должен умирать в одиночестве.

И когда я подошел, он сел.

Я грохнулся назад с мужественным тонким пронзительным визгом.

Голова Марконе была повернута слишком далеко в одну сторону. Он покрутил шею, словно вытягиваясь. Последовала серия отвратительных маленьких щелчков в его шее, а затем он покачал головой взад и вперед, как будто облегчая судорогу, и его шея просто... выправилась.

Марконе одарил меня вкрадчивым взглядом и поднял нож.

Лезвие было покрыто кровью, слишком красной, чтобы быть настоящей.

Я захлопал глазами и вытаращился на нож. Затем на него.

— Что за хренова дьявольщина? — спросил я.

Я почувствовал, как мои глаза расширяются.

Небесная сила, говорили они, чтобы пробить титаническую бронзу.

Или адская.

В уголках глаз Марконе появились морщинки искреннего веселья.

— Честное слово, Дрезден. Неужели вы думали, что я остановлюсь на титуле?

А в центре его лба кожа вспыхнула и зашевелилась, а затем начала гореть ярким фиолетовым светом в форме ангельской руны.

На его лбу, прямо над бровями, открылась пара сияющих фиолетовых глаз, запечатленных в свете.

И с легкой пульсацией, черные шипы, которые были бы к месту на особенно диких розах, начали выступать из его кожи, в узоре на его лице и шевелиться под его рубашкой.

— Я полагаю, вам это потребуется, — сказал он, протягивая мне рукоять ножа. — И я думаю, время не ждет.

Я взял нож, продолжая пялиться.

Сэр джентльмен Джонни Марконе, барон Чикаго, Рыцарь Черного Динария, носитель Мастера Колдовства, Намшиила Колючего, невозмутимо поднялся и снял с себя пиратские патронташи. Он потянулся, чтобы развязать галстук, и отбросил его в сторону. Затем он расстегнул воротник, чтобы шипы на коже не давили на него, и расстегнул рубашку, очевидно, чтобы и там было удобнее.

Монета Намшиила Колючего, одна из тридцати, покоилась на почти невыносимо тонкой серебряной цепочке на груди Марконе.

— Я думаю, мы с Намшиилом можем сыграть в ничью против нее, — сказал он. — Но не очень долго. Вы должны завершить заточение как можно быстрее.

— Я, — пробубнил я. — Ух.

Марконе развернулся и влепил мне пощечину.

— Адские колокола, — выплюнул я.

— Сосредоточьтесь, — рыкнул он. — Я знаю, что вам больно. Я знаю, что вы потеряли. Я знаю, что вы устали. Но вы и я — это все, что стоит между городом и этим существом.

Я стиснул зубы.

— Если мы проиграем, — продолжал он, — все, кого мы потеряли, будут потеряны напрасно. Ваши люди. И мои.

Воды озера Мичиган озарились красным светом.

Гхм. Этниу вернула себе Око.

— Дрезден, — прошипел Марконе, слегка толкнув меня в грудь. — Вы собираетесь сидеть здесь и смотреть на то, что произойдет?

Я думал о теле Мерфи, безмолвном и маленьком, лежащим в Фасолине.

Я думал о маленькой Мэгги в пижаме, маленькой и беззащитной.

Я зарычал на свой вялый мозг, заставляя шестеренки снова заскрежетать. Затем я встретился взглядом с тигриной душой Джона Марконе и сказал:

— Нет.

Он оскалил зубы. А странные фиолетовые глаза... улыбнулись.

Марконе поднялся, повернулся к воде и принялся творить защитные заклинания. Разные. Каждой рукой. Одновременно. Очевидно, несколько лет частного обучения с ангельским мастером магии в качестве преподавателя действительно дали некоторые результаты.

Может быть, если будет «позже», мне самой нужно будет вернуться в школу. Сама мысль об этом изматывала.

Иисусе, это был действительно очень долгий день.

Титан собиралась отправить мир в новый Темный век, в то время как Рыцари Зимы и Ада пытались встать на ее пути. Несколько Королев фейри были избиты до крови, половина пантеона сверхъестественных кошмаров разрывала друг друга на кусочки в Миллениум-парке, и при этом они ломали здания, как Лего.

А теперь битва с боссом в стиле «Двойного Дракона» вместе с Адским Рыцарем Марконе?

Да.

Конечно.

Почему бы и нет.

(обратно)

Глава 34

Этниу не столько поднялась из под воды озера Мичиган, сколько вырвалась из нее, ее грубая сила и ловкость не сочетались с ее искалеченным конечностям. Звезды и камни, функционально, думаю, она была на полпути к полному паралитику или калеке — и все еще двигалась как чертова гимнастка.

Марконе забормотал что-то на языке, который я не понимал, и указал пальцем на землю в двадцати ярдах слева от себя. Другой рукой он указал направо, в точку, равноудаленную от первой, произнес что-то, и в воздухе раздался потрескивающий звук, похожий на... сломанные ветряные колокольчики, наверное.

Этник вынырнул из воды с Оком, уже изливающим наружу ревущую волну красной энергии, неудержимо обрушившуюся на Марконе.

Марконе просто сделал шаг влево и растворился в хоре сломанных ветряных колокольчиков — появляясь в точке, на которую он указывал левой рукой, подальше от луча.

Этниу завизжала в гневе, бессмысленно вращая взглядом Ока вокруг, хотя движение было медленнее, чем должно было быть, и, казалось, требовало физических усилий от ее напряженных мышц шеи, когда она обвела взглядом местность в поисках Марконе. С новым криком, она заметила его, но он попросту сделал еще шаг, исчезая из одной точке очерченного им треугольника, и появляясь в другой с очередным переливом хрустально-щелкающих звуков.

Срань господня. Направленное перемещение из точки в точку было тем, что Белый Совет держал в секции под названием «Чрезвычайно Теоретическая и Опасная Магия» в библиотеке чародеев подземного комплекса в Эдинбурге. Я был в курсе, потому что много лет назад, когда я спросил об этом, меня включили в перечень «отказано в доступе» ко всей секции.

Что... ну, если быть честным, возможно было не так уж неразумно.

Этниу тратила энергию заряда Ока, в то время, как Марконе играл с ней в «ку-ку», используя магию, к которой я не хотел бы прикасаться, пока у меня не будет еще, по меньшей мере, сорока или пятидесяти лет практики.

И пока Марконе ее развлекал, мне следовало приниматься за работу.

Я положил Копье рядом с собой. Работать одной рукой было больно, но моя левая рука не очень хорошо слушалась и не могла делать ничего, кроме как неопределенно помахать и схватить окровавленный нож Марконе. Я раскрыл сумку, которую держал застегнутой, на секунду положил ладонь на череп внутри и позвал: «Боб!»

Глаза черепа зажглись огоньками, пока я доставал его так, чтобы он мог видеть, что происходит.

— Радио Мэб вышло из эфира? Все закончилось? Мы... О, Господь милосердный!

Позади нас Этниу схватила булыжник размером с баскетбольный мяч и разбила его о Марконе. Гангстер спокойно стоял, пока камень разлетался о тусклую фиолетовую ауру вокруг него, а осколки яростно летели обратно в лицо Этниу.

— О, черт возьми, нет! — провозгласил Боб.

Мне пришлось потянуться, чтобы здоровой рукой пошарить в противоположном кармане и вытащить кристалл, который я для этой цели прихватил у Предела Демона. Глубоко внутри он переливался слабым зеленым светом кристаллов из катакомб под островом.

— Боб, — сказал я. — Мы собираемся заточить Титана.

— В жопу это! — возмутился череп. — Я сваливаю в Юту! В Юте такого дерьма не происходит!

— Приятель, — настаивал я, повернув череп к себе. — Без тебя не обойтись.

Глаза Боба-Черепа сузились до маленьких точек, и он пропищал тоненьким голоском:

— Проклятье. — Он содрогнулся в моей руке, а затем свет снова разгорелся. — Подумай, сколько девчонок мы получим, когда запрем ее!

Такая длинная ночь.

— Вот это настрой, — одобрил я.

— О! Я знаю, что ты тут делал.

— Черт возьми, Баб, сосредоточься! — сердито огрызнулся я. — Ты станешь кругом. И если мы выживем, ты получишь пропуск на двадцать четыре часа. Отпуск на берегу.

— Ву-ху-у! — воскликнул Боб, искры костра вылетели из глазниц черепа, и быстро собрались в движущееся облако среди воздушного пекла.

Этниу отпрянула от отскочивших камней, рыча от досады, и начала колотить Марконе одной рукой, примитивным и жестоким движением. Его щиты были полноценными, если не действительно первоклассными по силе — но он все продолжал создавать новые своими пальцами в защитной вариации македонской стрельбы. Каждый яростный удар Этниу разбивал щит, на который он обрушивался, но Марконе тут же успевал сотворить новый.

Она изменила тактику, послав в него целое облако камней своей сломанной ногой — которая уже выглядела более устойчивой, чем была. Марконе пришлось опустить новый щит как можно ниже, чтобы перехватить камни, которые разлетелись в разные стороны, и тогда заклинание распалось, сбившись с ритма. Ему пришлось нырнуть в сторону, прежде чем Этниу вдавила ему хребет в копчик, и она с рычанием бросилась за ним.

Я взял окровавленный нож и провел им по дымчатому свету кристалла, и он вспыхнул, когда кровь Титана коснулась его. Должно быть, это было действительно ярко. Мне так казалось. Мир превращался в причудливые тени и странные цветные полосы. Моя здоровая рука сильно дрожала.

Я вогнал кристалл в осколки камней так, что он стоял на земле. Затем я размазал еще немного крови Титана по наконечнику копья.

Мое сердце вдруг забилось еще чаще. Тудумтудумтудумтудум.

Марконе сделал что-то такое, отчего жирный черный дым сгустился в плотное удушливое облако и устремился к лицу Титана, где тот завис колеблющимся пузырем непроницаемого тумана. Титан безуспешно пыталась его смахнуть.

— Намшиил! — рявкнула она. — Ты скользкий мелкий змей!

Марконе заговорил другим голосом, пока прятался за кусок упавшего бетона размером с тракторный прицеп. Он звучал почти как раньше, только с очень официальным британским акцентом.

— Ты тоже не слишком изменилась, дорогая.

В ответ Этниу закричала и рванулась прямо вперед, сквозь бетон и арматуру внутри обломков. Они взорвались и лавиной обрушились на Марконе. Марконе сделал отчаянный ход и швырнул телекинетический удар себе под ноги. Магия потрясающая вещь, но физика есть физика. Направьте некоторое усилие на землю, и земля вернет это усилие обратно вам.

Марконе вырвался из-под обвала расколотого бетона, полетел под углом примерно в двадцать градусов и плюхнулся на добрых пятьдесят футов в озеро Мичиган.

Бешеный взгляд Титана немедленно рванулся ко мне.

— Грязный маленький воришка Силы, — прорычала Этниу. Слюна и пена капали с обожженной до черепа стороны ее лица, вместе с какой-то равномерно выделящейся желтоватой слизью, когда она неслась ко мне по камням. — Я скормлю тебя Оку.

— Боб! — крикнул я, и схватил Копье, держа его острием над собой.

Облако угольных искр спиралью закружилось вокруг Копья, касаясь крови на наконечнике, как собака, почуявшая запах. Я описал Копьем круг, собирая вокруг него субстанцию духа вместе со своей волей, и пробормотал: «Ventris cyclis!»

Ветер и дух полетели к Титану, слишком быстро, чтобы быть замеченными как нечто большее, чем однородное пятно света, которое трижды стегнуло против часовой стрелки вокруг Титана, а затем вернулось на место, кружащийся циклон пылинок света и твердый стержень моей воли, который окружал их.

Тудумтудумтудумтудумтудум.

Я послал в Копье свою волю, моя собственная сила хлынула вместе с Бобом, вливаясь в его сущность, точно так же, как моя воля могла бы наполнять круг, очерченный мелом или серебром.

Этниу пошатнулась, заслонив глаза, когда свет окружил ее, а затем она издала сдавленный звук и закричала в неприятии, когда круг сомкнулся вокруг нее.

Чародеи — стоящие на страже защитники мира. Во всяком случае, в лучшем своем состоянии. И если какая-то бессмертная тварь заявится сюда Откуда-то Еще, нам будет что сказать по этому поводу. Мы можем противопоставить им нашу волю. Возможно, мы и не победим, но с помощью правильного канала и круга силы мы сможем заставить их прекратить на нас нападать.

Круг замкнулся на Этниу, и вдруг я обнаружил, что нахожусь в противоборстве с уродливой волей Титана.

Это было ужасающее давление, сокрушительная агония всего тела, как будто я внезапно оказался на дне моря. И когда сила этого разума давила на мой, это было словно пытаться удержать вес приливной волны.

Но море уже пыталось смыть мой разум, и я знал секрет противостояния воле сверхъестественных существ. Я мог быть не больше, чем песчинка на берегу этого океана — но, как бы ни было тяжело, океан не мог уничтожить эту песчинку. Пока она была достаточно упрямой, чтобы держаться за другие. Пусть океан и может омывать песок и здесь и там, может биться и бушевать на нем, но когда ярость океана уйдет, и воды снова станут безмятежными, песок останется.

Поэтому я выдержал давление. Хотя мне казалось, что кто-то пытается выжать мой мозг через нос, я удерживал свою волю на Копье и на круге.

Рычащий гнев разъяренного, испуганного Титана заполнил мою голову. Буквально. Ее голос эхом отражался от стенок моего черепа, оглушительный, неотвратимый и очень, очень неприятный.

— Смертный, — ревела она. — Ты думаешь, твоя воля выстоит против моей?

— Очевидно, — проворчал я. — Именно поэтому ты находишься в круге, гений.

Я сделал медленный вдох и глубоким, гулким голосом возвестил: «Этниу, дочь Балора! Я заточаю тебя!»

Титан взвыла и яростно замотала головой, разбрызгивая повсюду частички слюны, слизи и еще чего похуже. Она затряслась, и внезапно ужасная сила обрушилась на круг.

Боб закричал в муках. Искорки начали разлетаться.

— Нет! — воспротивился я и послал свою волю в Копье, вдоль потока искр, все еще связанных с ним, как какое-то причудливое вращающееся лассо. Я напитал знакомого духа силой и волей, борясь с давлением Титана, связывая воедино его нематериальную субстанцию и не давая ей разорвать ее на части.

— Насекомое! — прошипела Титан, метнувшись к краю круга, и принялась расхаживать по нему взад-вперед, как обезумевшая большая кошка. — Преимущество бессмертия в том, что можно потратить время на тщательную подготовку. Неужели ты думаешь, что мы этого не предполагали?

— Ага, типа того, — согласился я. — иначе ты бы не угодила в мой круг. Этниу, дочь Балора, я заточаю тебя!

В этот раз Этниу не закричала.

Она улабнулась.

А потом ее... мысли потекли в меня.

Озеро и все остальное исчезло.

Я обнаружил себя, стоящим на тихой лужайке в потемневшем районе, который я хорошо знал.

Я был во дворе Майкла Карпентера.

Свет был выключен. И небо начало наполняться пылью, дымом и красным сиянием Ока. Но я все еще мог немного видеть луну. Это было ранним вечером.

Она показывала мне воспоминание.

И я смотрел, как Слухач и около тридцати или сорока его водолазок зашли во двор в полном тактическом снаряжении. Они входили несколькими группами, направляясь к входной двери Майкла, кухонной двери, гаражу и двери на задний двор.

Я видел, как через несколько секунд люди установили заряды на дверь, взорвали ее и вошли.

Майкл Карпентер, массивный в своей рубашке в синюю клетку, ждал их с ружьем в руках.

На самом деле он не был стрелком. И он был на пенсии.

Все быстро закончилось.

Они оставили его тело лежать в прихожей и перешагнули через него. Враги, смертные враги, испорченные люди, но все еще люди, нахлынули в его дом под чирикающие стуки оружия с глушителями. Я знал, что дом Майкла охраняли ангелы. Я знал, что они испепелят любую сверхъестественную угрозу огнем, опустошившим Содом и Гоморру.

Но они были смертными. Людьми.

Ангелам не дозволялось мешать людям.

Слухач и его команда были тщательными. Должно быть, они нашли безопасную комнату, потому что заряды снова сработали. Потом раздались крики.

Несколько очень высоких криков.

Затем выстрелы.

После чего отряды фоморов вышли с тем же молчанием, с каким вошли.

Слухач остановился на лужайке перед домом, рядом с тем местом, где я находился в этом видении, поднес рацию ко рту и сообщил:

— Скажите ей, что цели были опознаны и устранены. Мы возвращаемся на берег, чтобы присоединиться к остальным.

Я рванулся вперед, к дому, ко входной двери, и увидел кровь, бегущую со второго этажа, где была безопасная комната, я взбежал вверх по лестнице к потайному входу и обнаружил, что он искорежен и разорван мощностью разрывных зарядов, а за дверью...

Я увидел их.

Увидел ее.

Черити и дети Карпентеров лежали между Мэгги и дверью. Даже маленький Гарри, который был почти одного возраста с Мэгги, пытался ее защитить.

Это произвело эффект.

И вдруг я снова оказался на берегу озера Мичиган, замерзший и гораздо сильнее уставший, чем когда-либо, борясь против воли Этниу.

«Ты видишь, смертный?», прозвучал в моей голове голос Титана. «Слухач и его люди скрупулезно выслеживали эту цель. У них был план контрмер на каждого из вас здесь. И они приготовили нечто особенное специально для тебя и Зимней Леди. Все цели в одном месте были слишком лакомым куском.» Этниу сделала паузу и ее ментальный голос наполнился ядовитой сладостью. «Твое дитя мертво. Твой союзник и его семья мертвы. Они были уничтожены еще час назад.»

Мой желудок провалился вниз.

«Вот тот мир, который я несу вам, смертный.»

И затем она вновь послала мне свои мысли. Она показала мне мир, который так желала. Мир выжженных городов, дыма, слез и криков. В канавах текла не вода, а кровь. Столбы маслянистого черного дыма поднимались от алтарей, от храмов, от святилищ, украшенных черепами и покрытых жертвенной кровью.

«Вот что грядет. И ты ничего не сможешь сделать, чтобы этому помешать. Думаю, хорошо еще, что твоя дочь этого не увидит. Так же хорошо, что и ты не увидишь.»

И я почувствовал, как ее воля снова собирается, готовясь сокрушить мою.

Все было, как в тумане. Пустым.

Боб испустил бессловесный вой. Я ощущал, как моя власть над кругом слабеет. Я чувствовал, как Титан начинает вырываться из оков.

«Мэгги», думал я. «Мне очень жаль. Я должен был сделать больше. Я должен был быть там.»

— Дрезден! — заорал Марконе из воды. — У нас не будет другого шанса!

Воля Этниу начала разрывать мою на куски. Медленно. Почти чувственно. Я ощущал ее давление на мой разум. Давление изнутри. Она нашла мою боль и мой страх, она просочилась внутрь, пока я, сжав зубы, ухватился за Копье, чтобы не упасть.

... Тудумтудумтудумтудум...

Я не мог выбросить картину маленького изломанного тела моей дочери из своей головы.

Изуродованное лицо Этниу ощерилось в противной улыбке.

Я должен был сделать больше, принять лучшие меры для твоей защиты, а не просто оставить там с Мыш...

Моя голова резко поднялась.

Мгновение я смотрел на нее.

А затем мои зубы стиснулись в волчьей ухмылке.

— Эй, Бабблс, — сказал я. — Ты забыла про собаку.

Улыбку Этниу как ветром сдуло.

— Что?

— Собаку, — повторил я. — С ними был пес. Может быть твои ребята могли забрать его, а может и нет. Но быстро бы они не управились. И они могли добраться до моей дочери только через его труп. Вопрос: где же он? Ответ: с моей дочерью. Это единственное место, где он может находиться. Следовательно, ее там не было. Ее никогда там не было. По факту, никого из них там не было, поскольку отсутствие собаки было для меня сигналом от ответственного лица. Та девчушка, которую я знаю, должна была побывать там сегодня вечером. Боже, она действительно была занята.

Этниу выглядела сбитой с толку.

Я сделал глубокий вдох и объяснил:

— Душечка, вы сражаетесь с фейри. Это было инсценировано специально для вас. Я бы не удивился, если бы мы вернулись туда и нашли кучу вязанок дров там, где лежали эти тела.

Живой глаз Титана расширился.

— Слухач предал меня, — прошипела Этниу, захлебываясь яростью.

Мгновение я смотрел на нее. Лишь на секунду, мне стало ее почти жаль.

Потом я вздохнул.

— Конечно, в этом и была основная мысль, — сказал я. — Приятно было познакомиться.

Я жал челюсти, удержал свою волю на ней и воскликнул голосом, который эхом отразился от сводов апокалипсического неба.

— ЭТНИУ, ДОЧЬ БАЛОРА, Я ЗАТОЧАЮ ТЕБЯ!

Шторм ворвался в мой разум. Даже после того, как Этниу потратила израсходовала столько энергии, после того, как она сразила так много противников, и после того, как она уложила на лопатки целый спортзал средней школы, полный сверхъестественных тяжеловесов, грубая сила оставшейся воли Титана оставалась подавляющей. Она разрывала мое восприятие, наполняя его случайными образами, запахами и ощущениями. Это было, как стоять в песчаной буре, только вместо того, чтобы причинять боль, каждая случайная песчинка заставляла вас переживать опыт, воспоминание, так бессвязно, напряженно и быстро, что не на чем было сосредоточиться, не за что удержаться. Вспышка ощущения теплой летней травы между моих пальцев ног. Погружение в водоем с охлажденной водой за час до рассвета. Образ приятного наблюдения за полем, обработанным людьми с бронзовыми инструментами. Следующий — кого-то задушенного насмерть моими голыми руками. И образы раздваивались, удваивались, умножались на тысячи отдельных впечатлений, и все они приходили через меня одновременно.

Воспоминания. Они были сущностью Этниу, частички ее воли, противостоящей моей. Она собиралась вбить их мне в голову, пока я пытался завершить заточение, пескоструем счесать мою психику по кусочкам с помощью несметного потока впечатлений.

Я должен был добраться до образа, мгновения, которое было моим. Собственным. Которое будет достаточно сильным, чтобы удержать все остальное вместе.

Я нашел один образ.

Мэгги держалась за меня всеми четырьмя конечностями, ее маленькое сердечко билось у моей груди, в то время как Мыш прислонился ко мне, твердое присутствие абсолютной верности и любви.

И этого хватило.

Если Титан сметет все остальное, что у меня есть, этого будет достаточно, чтобы построить заново. Друзья. Семья. Любовь. Я сосредоточился на том воспоминании, как моя девочка вцепилась в меня с отчаянной силой, рядом с нами был мой лохматый друг, пока руки ее отца держали ее в безопасности.

Ураган воли Титана свирепствовала. Но я обнаружил себя, стоящим в оке бури, с самой безмятежной дерзкой улыбкой, которая когда-либо появлялась на моем лице.

Мир вернулся ко мне. Я снова чувствовал Копье в своих руках, размозженные камень и бетон под моими ногами.

Этниу корчилась и извивалась в центре круга оранжевого света, отрываясь от земли, как будто гравитация внезапно перестала действовать.

— Заточаю, заточаю, заточаю! — провозгласил я. — Трижды сказано и сделано! Изыди!

Титан бешено завизжала.

Моя левая барабанная перепонка взорвалась. Или, может быть, схлопнулась. Как бы то ни было, ее в ухе больше не было. Мир превратился в один из тех аттракционов на бочке, где они вращаются так быстро, что вы прилипаете к стене. Только у меня не было стены, на которую можно было бы опереться.

Но у меня было Копье, мать его, Судьбы.

ТУДУМ ТУДУМ ТУДУМ ТУДУМ ТУДУМ.

Как будто я запустил какой-то грандиозный и судьбоносный двигатель.

— Альфред! — крикнул я и пинком отправил кристалл прямо в воды озера.

В миг, когда окровавленный кристалл коснулся воды, раздали звук. Глубокий, низкий звук, словно гул земли в милях под нами. Поверхность озера Мичиган вдруг стала неподвижной — а затем начала скакать и вибрировать, как индикаторные полосы самой большой стерео-системы Бога.

В воде разлился свет. Я не имею в виду прожектор или светящуюся ауру. Эта штука была огромной. Сотни ярдов в поперечнике. И она пробороздила воду на такой скорости, которая была настолько велика, что не могла легко поддаться оценке.

Также она толкала перед собой носовую волну. Большущую.

— Вот дерьмо, — буркнул я.

В воде Марконе повернул голову к волне и что-то тихо пробормотал. Он резко пронесся по воде, словно его тащил дружелюбный дельфин, и оказался на береге.

— Дрезден!

— Иди! — ответил я. — Я удержу ее тут.

Марконе взглянул на меня и произнес:

— Ну разумеется.

Затем он прошептал что-то на незнакомом мне языке, ответил сам себе на том же языке и другим голосом, а затем сказал по-английски:

— Нет, у меня нет никакого дерева гофер. Ни у кого нет дерева гофер. Я даже не уверен, что оно существует.

Он потряс головой, посмотрел на землю и принялся бормотать, черпая силу.

Волна становилась все больше. Этниу снова закричала, но я прижал плечо к правому уху, так что все было в порядке.

В воздухе распространился омерзительный запах. Я оглянулся и увидел, что разбитый бетон начинает плавиться в кашицу, а Марконе напевает на каком-то грубо звучащем языке.

Волна накрывала нас миллионами быстро приближающихся тонн воды.

А потом объем волны сжался. Уплотнился. За последние сто ярдов до берега она поднималась все выше и выше, сосредотачиваясь, складываясь в завиток шириной в целый городской квартал и возвышаясь, как небоскреб.

На мгновение золотисто-зеленая башня застыла в наивысшей точке, грациозная, прекрасная.

А затем на вершине волны открылись глаза. Зеленые, яростные, враждебные и беспощадные глаза.

Волна обрушилась вниз.

И Предел Демона явился вместе с ней, раскинув огромные каменные руки размером с пикап.

Необъятная стена светящейся зеленой воды обрушилась на Титана, которая снова завопила.

И тогда эта огромная фигура, магический слуга моей воли, прорвалась сквозь узы моего круга, удерживаемые Титана внутри, и накрыла ее своей огромной, неумолимой формой. Титан отбивалась, но силы ее были на исходе. Это было все равно что наблюдать, как тюленя тянет вниз что-то большое, темное и незримое — отчаянная борьба с предрешенным исходом. Не потому, что Титан была недостаточно сильна, чтобы сражаться с кем-то вроде Альфреда, а потому, что это то, Альфред делает. В этом была цель его существования. Муравьиные львы не намного больше и сильнее муравьев.

Но муравьиные львы убивают муравьев. Это то, что они делают.

Это то, что Альфред делал.

Я видел, как Предел Демона утаскивает кричащего и мечущегося Титана под безжалостные воды озера Мичиган. Я чувствовал это, когда моя воля взяла верх.

ТУДУМ. ТУДУМ. ТУДУМ. ТУДУМ.

Копье дрожало в такт биению моего сердца. Ровный и грохочущий, тактильный эквивалент двигателя большой буровой установки.

Оставшаяся часть волны, которая забросила Титана обратно в воду, захлестнула нас, ледяная, несмотря на сияющий свет, который наполнял ее. Вонючая серость поднялась вокруг нас, и меня швырнуло во что-то твердое, небо и город закружились над головой, а потом вокруг была лишь тьма и холодная вода.

Я попытался начать искать путь на поверхность. Я был под водой. Здесь были холодные, твердые стены. И потолок. Я находился в замкнутом пространстве. Я был измотан. Мое избитое тело было настолько покрыто синяками и так онемело, что я едва мог сказать, когда на самом деле касался чего-то. Я попыталась собрать часть своей воли, по крайней мере, достаточной, чтобы вдохнуть немного света в мой посох или амулет, и... просто не смог. Там просто ничего не было. Мой бак был совершенно пустым, с большой буквы П.

Я пытался найти выход, на ощупь, в темноте, под водой, делающей меня холоднее и медленнее, мои легкие медленно начинали гореть.

Затем появились три точки фиолетового света, которые сложились в глаза и руну Намшиила Колючего.

Я почувствовал, как Марконе хлопнул меня по плечу. Потом он нащупал мою руку. Я ухватился, и барон Чикаго повел меня сквозь темноту к отверстию в твердом барьере, окружавшем нас. Я содрал немного кожи, но продрался сквозь нее, слабо пнул воду и в конце концов снова поднял над ней голову.

Марконе вынырнул на поверхность в тот же момент. Он потащил меня к берегу.

Я всмотрелся в нечто, похожее на огромную бетонную... чайную чашку, я полагаю, поскольку она была примерно такой же формы, перевернутая, и примерно двенадцать футов в поперечнике.

— Что? — удивился я.

Вода была бурной, волны вздымались туда-сюда, но пляж, каким бы он ни был, остался пустым, если не считать нас.

И массивная фигура из зелено-золотого света сгинула, медленно и неуклонно, обратно в глубины озера Мичиган.

Марконе выскочил на берег и убедился, что я в состоянии выбраться из воды.

— Что? — еще раз спросил я, задыхаясь, — Это. За хрень?

Марконе плюхнулся на камень и ответил:

— Не было никаких причин, по которым бетонная емкость не могла бы справиться с этой волной. Должно быть, я сделал ее слишком тяжелой, и он покатился на нас.

— Да, замечательно. — пропыхтел я, хватал ртом сладкий-сладкий воздух. — Потому что ты отстой. И ты любитель. Отстойный.

— Я не заметил, чтобы вы что-то с этим сделали.

— Ага, потому что я сдерживал долбанного Титана! — выпалил в ответ я. — Я занимался взрослыми делами.

— Вы почти похоронили нас обоих, из-за неучтенного побочного эффекта заточения, — огрызнулся Марконе. — И вы называете меня любителем.

— Я спас твою жизнь от Титана, — изнеможенно пытался продышаться я. Думаю, я получил пару сломанных ребер, несмотря на то, что в последнюю секунду бетонный щит поднялся, чтобы остановить большую часть силы волны. — А ты чуть нас не утопил. Фальшивый чародей.

— Я всего лишь разбил молекулярную структуру бетона, а затем химически преобразовал его в форму чистой воли, спасая наши жизни от этой волны в процессе.

— Фальшивый, — дразнил я. — И унылый.

Марконе издал низкий, усталый смешок.

Мой живот сильно дергался, пока дыхание входило и выходило из моего измученного тела.

Мы не смеялись вместе.

И он не стал меньшим засранцем.

Но мы победили.

(обратно)

Глава 35

— Нам пора выдвигаться, — в конце концов сказал Марконе. — Без Этниу, противостоящей Леди, силы Корба дрогнут. Они побегут к воде, а мы как раз у них на пути.

Он был прав, но не было никакого смысла позволять ему чувствовать себя таковым. А я слишком устал, чтобы двигаться.

— Как насчет того, чтобы ты со своим новым приятелем с ними разобрался? Будешь славно выглядеть перед всеми.

— После вас.

Я была начал говорить что-то ребяческое, но с берега донесся особенно громкий плеск воды, и мы оба вскочили, готовые к бою. Кое-кто из нас шатался сильнее другого.

Шар цвета слоновьей кости, чуть больше мяча для софтбола, горящий тусклым огнем, выкатился из волн на берег.

Око.

Пульсирующее силой.

Дрожащее от нее, я не шучу.

Сила, способная низвергнуть богов и чудовищ.

Я бросил взгляд в сторону.

Марконе таращился на Око.

Оно лежало примерно на равном расстоянии от нас, у самой воды.

Возможно на шесть дюймов ближе ко мне.

Он повернулся и задумчиво посмотрел на меня.

Он смотрел на Копье.

Он не двинулся и не потянулся за оружием. На его лбу не распахнулись глаза чокнутого ангела. Он просто смотрел на меня.

Я смотрел в ответ. Я знал каким был Марконе. Когда-то я выяснил что он собой представляет и с тех пор он не изменился. Он был, помимо всего прочего, опасным хищником. Таковой просто была его природа. А вы не должны давать хищнику понять, что напуганы.

Потому что я был.

Гангстер Марконе был достаточно плох. Марконе, посредник сверхъестественной силы, действовал мне на нервы. Марконе, Рыцарь Черного Динария был кошмаром, который я едва мог осмыслить.

Но не важно, что к нему добавлять. Он был Марконе. И в однажды, нам с ним предстояло разобраться друг с другом.

Может быть сегодня. Прямо сейчас. Для него время было подходящим. Я был истощен заточением, и он об этом знал. Если он возьмется за дело, он сможет устранить меня, заполучить Копье Судьбы вместе с Оком Балора, и все за один вечер. Во всей этой суматохе, кто бы мог сказать, что случилось на самом деле?

Победитель. Вот кто.

Марконе не смог бы прожить так долго, не научившись читать по лицам. И судя по его взгляду, он догадался, что творилось у меня в голове. Я уже видел его маленькую акулью улыбочку. Но сейчас это было еще страшнее.

Потому что сейчас я не стоял снаружи аквариума. Я находился в кровавой жестокой воде вместе с ним. И он был более чем достаточно большим, чтобы растерзать меня на кусочки.

Он улыбался и смотрел на меня, не мигая, пока эти холодные бледно-зеленые глаза делали подсчеты.

Видимо, цифры оказались не в его пользу.

Его улыбка на мгновение почти стала человеческой и он произнес:

— Не сегодня.

Вода плескалась о берег. Выстрелы и крики, а также отчаянные щелчки доносились до нас, казалось, из другого мира.

— Почему? — спросил я.

На секунду его лицо исказилось пренебрежением, но потом он стал задумчивым. Его пальцы легонько коснулись груди, а затем он посмотрел на меня более серьезно.

— Потому что я начал понимать, что значит думать наперед, — ответил он серьезным голосом. — И время мне благоволит. В конце концов мы с вами встретимся лицом к лицу. Но сейчас, я думаю, вам лучше взять Око себе на хранение, чародей.

Я нахмурился.

— Ты вот так просто вручаешь Око Белому Совету?

— Я похож на дебила? Конечно же нет, — сказал Марконе. — Чародею Чикаго. В конце концов, это была ваша добыча. По условиям Соглашений, вы заслуживаете права претендовать на нее.

— Мы сделали это вместе, — осторожно возразил я.

Улыбка Марконе стала еще шире.

— А ты докажи, — мурклыкнул он, — герой.

Он шевельнул двумя пальцами и исчез под завесой.

И я сидел там, в холоде и сырости, измученный, ненадолго в безопасности и уверенный в том, что будущее, перед которым я стоял, внезапно стало в тысячу раз сложнее.

В дымке неподалеку послышались топот и отчаянные щелчки.

Я схватил Око и сунул его в карман пыльника. Затем я протянул руку, отстегнул и отвинтил кинжал с конца моего посоха, поместив его обратно в ножны на бедре. Пришло чувство разочарования от оружия, поскольку я его не использовал, но пульсирующая сила, стоящая за лезвием вскоре ослабла и успокоилась.

Затем я набросил вполне подходящую завесу, и поплелся обратно по каменисто-гравийному пляжу на уровень улицы города. Пошатываясь, я отошел в сторону, сел на скамью и стал наблюдать, как коалиция во главе с бароном Марконе и Зимней Леди погнала легионы фоморов с поля боя — сначала струйкой, а затем волной.

Я слишком выдохся, чтобы делать что-либо, кроме как сидеть там, когда враг был отогнан — и остальная часть моей команды выглядела не намного лучше, чем я. Как только защитники оттеснили врага к берегу, они сами, шатаясь, остановились, бросая усталые возгласы и насмешки вслед убегающему противнику и с изнуренной, нерешительной энергией ударяя по врагам, которые все еще пробегали мимо них.

Было очень странно лицезреть жителей Чикаго, вооруженных бейсбольными битами, дробовиками и всем, что подвернулось под руку, стоящими плечом к плечу с бронированными воителями Зимы, даже с великими и могучими сидхе, под единодушные выкрики вызова и презрения к убегающим противникам.

А затем мы все услышали это.

Вуп-вуп-вуп-вуп-вуп-вуп-вуп.

Всем нам доводилось слышать, как приближаются вертолеты. Но не так. Сейчас было в десять раз громче по сравнению с тем, что я слышал от машин. Это больше походило на погоду.

Наша сторона немедленно начала отходить от береговой линии, и враг в отчаянном рывке бросился к воде. Я видел короля Корба с его сподвижниками во главе бегущих, по большей части за счет того, что они насмерть сжигали любого из своих людей, кто был слишком медлительным, чтобы убраться с их пути, и перепрыгивали через их тела. Они нырнули в воду примерно за десять секунд до прибытия кавалерии.

Была весьма поэтично, когда разорванные пасмурные облака над озером начали светлеть, и первые лучи рассвета превратили восточный горизонт в золотую полосу.

Враг сделал все возможное, чтобы уйти — но сам развал их боевых порядков, который они учинили по пути на берег, открыл их для пушкек атакующих вертолетов «Апачи», которые пролетели над ними. Те большие пушки под их корпусами начали стрелять бац-бац-бац-бац, как грозовая туча, играющая на стальных тарелках. Взрывы разрывали фоморов, пока они пытались скрыться.

То, что последовало дальше, было столь же безобразным, диким и капитальным, как и все, что произошло за этот вечер.

Но уже куда более обезличенно.

Это подразделение кавалерии зачистило «пляж». Что было странным речевым оборотом, учитывая, какой беспорядок они там устроили. К тому времени, как они закончили, все там выглядело так, словно было пропущено через кухонный комбайн.

Я просто смотрел на происходящее, слишком уставший, чтобы обращать внимание на странный грохот шрапнели, которая приближалась. Затем я повернулся к нему спиной и начал пробираться обратно к Фасолине.

Скоро здесь будет много ребят в форме, задающих вопросы. Хотел бы я, чтобы Мерф о них позаботилась.

Пока я шел, начался тихий, ровный дождь. Сначала он казался почти черным — даже с тем, что уже упало, в воздухе витало так много твердых частиц, что дождь состоял буквально из грязи. Но через несколько мгновений это прошло, а затем чистая вода начала литься на истерзанный войной город.

Я остановился на мгновение, и с закрытыми глазами позволил ему омыть меня.

Когда я их открыл, пара здоровенных волков сидели на улице передо мной, и я сообразил, что они меня охраняли. Тот, что покрупнее, посмотрел на меня с явным облегчением. Тот, что повыше и стройнее, подошел и слегка прислонился ко мне.

Уилл и Джорджия были в порядке.

Мы все вместе направились к Фасолине.

То тут, то там виднелись островки порядка, город снова приходил в движение, пока начинало светать. Прибыла группа медиков и санитаров и установила сортировочную станцию для раненых. Они отчаянно засуетились, чтобы спасти жизни раненных защитников города. Я видел, как Ламар присел на корточки рядом с ошеломленно выглядящим Рамирезом и сунул в руки Стражубутылку с водой, пока медики укладывали Эбинезера на носилки. Я видел, как мой дед неопределенно и раздраженно махнул рукой медику, пытавшемуся прижать кислородную маску к его рту, и часть меня вздохнула с облегчением от того, что мой товарищ и этот сварливый старый хрыч выжили.

Было много раненых, которыми нужно было заняться. Они складывали их вокруг основания Фасолины.

— Гарри! — пророкотал Саня, когда я приблизился. Он помахал рукой с того места, где лежал, растянувшись на бетоне, с тем, что, очевидно, было парой сломанных ног в дополнение к другим его травмам. — Вот, видишь? В следующий раз мы будем знать больше! Придумай план получше!

Я поплелась к нему со своим пушистым эскортом. Баттерс лежал рядом с Саней, аккуратно распластавшись на спине, скрестив руки в похоронной позе. По обе стороны от него лежали еще два волка, и оба выглядели так, словно готовы разорвать на куски любого, кто попытается причинить ему вред.

— Сэр Бэттерс, — мрачно сказал я.

— Н-нгх, — промычал Баттерс. — Моя челюсть. Моя спина.

— Будут в порядке, — громогласно и весело заключил Саня. — Если бы все было совсем плохо, ты бы вообще ничего не чувствовал. Хорошо, когда так болит!

Баттерс покосился на меня, не поворачивая головы, и заговорил, не разжимая зубов:

— Значит ты уделал ее?

— Дело сделано, — ответил я.

— Мило, — произнес Баттерс, прикрывая глаза. — Я собираюсь отсыпаться неделю.

— Славно, славно, а пока ты отдыхаешь мы найдем что-нибудь перекусить, — сказал ему Саня. — Я умираю с голоду.

— Слишком жизнерадостно для человека в твоем состоянии, — заметил я, осматривая его.

— Мы слишком живые, чтобы не быть жизнерадостными, да, чародей? — он потянулся и похлопал меня по руке. Той, которую обожгло. Забавно.

Я поморщился. И слегка рассмеялся.

Люди Лары проделали большую часть работы, как я понял. Члены самого клана собрались в стороне, в добрых пятидесяти ярдах от всех, и бледный блеск голодных вампирских глаз сообщил мне почему. Но ее наемные помощники, во главе с Райли, помогали раненым, делили воду и отделяли тех, кто нуждался в немедленной помощи, от тех, кто мог подождать возле Архива — которая щеголяла чем-то вроде сломанного носа и излучала чувство... не повелевания, но осязаемого, непререкаемого руководительства, которым обладали те, кто владел уверенными и точными знаниями для действий в чрезвычайной ситуации.

Чудно. Живое хранилище накопленных человечеством знаний, вероятно, имело очень хорошее представление о наиболее подходящих мерах, которые следует принимать в любом чрезвычайном происшествии. Если бы она сказала мне, что делать в этой ситуации, я бы, вероятно, тоже прислушался и взялся за дело.

После этого я на какое-то время утратил связь с реальностью и обнаружил, что сижу в тени Фасолины с чашкой воды в руках, посохом сбоку и Оком, оттягивающим карман. Молли, теперь одетая во что-то похожее на плащ пожарного, просунула пальцы под мои руки и подняла, подталкивая воду к моим губам. Я выпил.

Я посмотрел на нее, выкашлял немного дыма, а потом прохрипел:

— Куда ты их спрятала? Нашу семью?

Она взглянула на меня и слабо улыбнулась.

— Прямо через дорогу. Где они могли наблюдать за всем происходящим. Как в Братстве.

— Умница, — похвалил я.

Она одарила меня хищной улыбкой.

— Они называют тебя Убийцей Ока, — поведала она. — Поползли слухи о том, как ты победил Титана.

— Она пробилась через несколько спарринг-партнеров, прежде чем добралась до меня, — возразил я. — Я просто забил последний гвоздь.

Я огляделся вокруг и сказал:

— Посмотри, что мы на них навлекли, Моллс.

Она посмотрела. Там было множество раненных людей. Большинство из них стойко переносило свою боль. Некоторые нет. И многие из них никогда больше не издадут ни звука, за исключением тех, которыми сопровождалось разложение.

— Мы должны за это ответить, — тихо произнес я. — Мы должны помочь. Раненным.

Я не смотрел назад в темный проход в основании Фасолины.

— И мертвым. Мы должны им. Ты знаешь, что я прав.

— Это будет задача не из легких, — так же тихо ответила она.

— Я не прошу, — сказал я. Моя верность — это улица с двусторонним движением. Я вышел за пределы своего долга перед Зимой, перед лицом Бога и всех остальных, сделав то, что никто другой не мог. Теперь Зима ответит тем же, помогая, как никто другой. Ты им поможешь. Каждому из них. Сделай это тайно, не задействуя связи. Мы уже достаточно вмешивались в их жизнь. И это должно произойти обязательно.

Зимняя Леди одарила меня очень долгим и очень выразительным взглядом.

А потом она вздрогнула и склонила голову.

— Ты уже сковал Титана. А теперь и Королеву. Временами, — прошептала Молли, — я очень горжусь быть твоим другом, Гарри. А временами, ты меня пугаешь.

Временами я пугаю Зимнюю Леди.

Я потряс головой. Молли вскоре была вызвана к своим королевским делам. У нее было много своих раненых, нуждавшихся в уходе.

Я посмотрел на небольшой холм, где стояли Мэб и Титания, а рядом — их единороги. Зимний единорог был основательно покрыт густой грязью. Дождь медленно отмывал его. Две Королевы просто стояли друг напротив друга, в безмолвии.

Я подпер подбородок рукой и зачарованно наблюдал.

— Вызвать дождь было весьма любезно, — наконец молвила Мэб. — Множество пожаров было предотвращено.

— Ты понимаешь, что произошло, — тихо ответила Титания. — Что это значит.

— Я ожидаю, что ты исполнишь свой долг, — сказала Мэб.

На лице Титании промелькнула боль.

— А когда было иначе?

Мэб кивнула. Титания вернула ей кивок. Затем теплый южный ветер принес завесу легкого дождя вокруг нее и Летнего единорога, и когда он затих, они исчезли.

Мэб подошла ко мне, двигаясь так, словно ее кости были сделаны из хрупкого фарфора. Какое-то мгновение она стояла, глядя на меня сверху вниз.

— Итак. Человек, заточивший Титана. Интересно, что ты с ней сделаешь?

Я покосился на Мэб. Потом фыркнул.

— Оставлю ее погребенной. Закопаю ее еще глубже, если смогу.

Мэб уставилась на меня.

— Существо отныне связано с тобой, Страж. Теперь твоя воля может принудить ее. Сила Титана в твоем полном распоряжении.

Что в некотором роде было правдой. Она была моей пленницей. Я мог бы... получить от нее услугу. Которая была бы чертовски обманчивой и коварной, но чародеи делали это и раньше, с существами неимоверной сверхъестественной силы. Это было возможно.

Просто... крайне, крайне неразумно.

— Моя воля причиняет достаточно хлопот, — устало сказал я. — Пока я не научусь использовать ее с умом, почему бы нам просто не позволить спящим богам отдыхать.

Я поднялся на ноги так ровно, как только смог.

— Полегче, мой Рыцарь, — тихо произнесла Мэб, оглядываясь вокруг. — Ты показываешь слабость.

— Скоро здесь будет Национальная Гвардия, — сказал я. — Я не хочу оставлять им Мерфи.

Мэб подняла руку и физически не дала мне сделать шаг.

— Дань уважения покойной будет отдана, — успокоила она. — Даю тебе свое слово.

Что улаживало дело. Когда Мэб дает слово, это хорошо. Иногда.

— И есть еще один вопрос, который должен быть решен до того, как мы закончим, — постановила она.

Я глянул назад и увидел Лару Рейт, идущую прямо ко мне.

Позади нее, в круге пустого пространства около десяти футов в диаметре, стояли Жюстина и Гудман Грей. Мужчина выглядел так, словно его протащили тридцать миль по плохой дороге. Его одежда была в лохмотьях, и он был покрыт синяками, которые пошли в школу и выпустились полноценными ушибами. Один его глаз был полностью залит кровью, нос был сломан, и когда он рычал на кого-то, кто подходил слишком близко, у него не хватало нескольких зубов.

Но и к Жюстине никто не подходил на расстояние вытянутой руки.

— Дрезден, — заявил Гудман Грей. — Дело сделано. Контракт выполнен. Здесь. Доставлена: одна женщина, миленькая, невредимая.

Он подтолкнул Жюстину тем, что могло бы быть грубым толчком, но не было им, и она пересекла расстояние, чтобы встать рядом со мной, ее лицо было встревожено.

— Гарри, Боже мой, что они с тобой сделали?

— Объясни это, Дрезден, — рявкнула Лара. — Этот сумасшедший отправил в больницу полдюжины охранников, которые следили за ней.

— Чего? — спросил я у Грея. — Я не для этого тебя нанимал.

— Ты нанял меня, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, — выплюнул Грей. — А когда погас свет, кучка головорезов ворвалась в ее квартиру.

— Чтобы доставить ее в безопасное место, — настаивала Лара.

— Я этого не знал! — парировал Грей. — Радуйся, что они вообще у тебя еще есть. Мне пришлось довольствоваться не только сломанными костями, сама знаешь.

— Ты нанял это существо? — потребовала ответа Лара.

Я пошарил в кармане и нашел конверт с мятым, запеченным долларом. Я передал его Грею.

— Похоже на то. Вроде как.

Он выхватил конверт, мрачно бормоча:

— ...бежал через весь проклятый город, дрался с каждой выскакивающей проклятой тварью, и все ради прелестного личика... — он бросил мрачный взгляд на меня, потом на Лару, прихрамывая повернулся, вежливо кивнул Жюстине и побрел прочь.

Лара одарила меня гневным взглядом.

— Как ты посмел вмешиваться в защиту одной из моих людей?

— Эх, ну, Томас тоже меня попросил, — сказал я. — И она также одна из моих. Что еще я должен был сделать?

Лара всплеснула руками и объявила так, как будто это слово имело критичное значение:

— Сообщить?

Я повращал пальцем указывая на все вокруг.

— Был немного занят, ага?

— Ох, — вздохнула Лара, зыркнув на Мэб.

— Я предупреждала тебя, — заявила Мэб. — Он мыслит независимо. Он расплатился с тобой, как я приказывала?

— Похоже на то, вроде как, — сказала Лара, изображая мой голос, но так, чтобы он звучал более глупо.

— Время бежит против нас, — сказала Мэб. Ее взгляд сместился на Юг. — Смертные оруженосцы на подходе.

Лара кивнула и выпрямилась передо мной со злобой во взгляде.

— У меня есть просьба.

— Серьезно? — спросил я.

Глаза Лары ожесточились.

— То, что ты сделал этой ночью, Дрезден. То, что ты забрал у меня на острове. Это должно быть уравновешено.

На меня накатила тошнота, и меня качнуло на фут в сторону.

— Да, — сказал я. — Должно.

Лара на секунду растерялась, и мне показалось, что я сказал что-то такое, что действительно удивило ее. Холод в ее глазах немного померк, когда она указала на Жюстину.

— Она хочет увидеть его. Ты должен взять ее туда.

Я посмотрел на Жюстину. Молодая женщина была в пижаме, которая прошла через адский городской пейзаж, и крепко обхватила руками свою грудь. Она выглядела истощенной и напуганной. И, похоже, недавно плакала.

— Гарри, — всхлипнула она. — Мне страшно. Никто не говорит о нем. Он...

— Нет, — опередил я. — Нет. Но... это сложно.

Я подумал было объяснить ей его состояние и содрогнулся, так как оно было совсем нехорошим. Она заслуживала знать. Я также подумал обо всех свартальвах в их невидимых доспехах и настороженно огляделся.

— И нам нельзя говорить об этом открыто.

Лара глядела на меня. И я увидел на ее лице напряжение и ущерб, нанесенный вечерним ужасом.

— Жюстина очень многое сделала для моего клана, — сказала Лара. — А я забочусь о своих людях. Покажи ей. Сейчас. Ее достаточно держали в неведении. В этом вся моя просьба тебе.

Опять этот мерзкий позыв изнутри. Боже, как я устал. Мне хотелось упасть куда-нибудь и поплакать. Или выпить немного. Или и то и другое.

Я хотел лично убедиться, что с Мэгги все в порядке.

Я приподнял губу, чтобы огрызнуться на Лару.

Но я взглянул вниз на Жюстину, на ее рыдающие глаза.

Я причинил достаточно вреда для одного вечера.

Может я смогу помочь кому-то, хоть немного. Начну отдавать долги карме.

И вдруг здесь стало слишком тесно. Просто оказалось слишком много всего. По сравнению с этим тишина острова казалась чудесной. И я думаю, что знаю, где оставил по крайней мере полбутылки виски, там, в каюте. Я мог бы поместить Око в безопасное хранилище вместе с другими приобретенными артефактами. И это, вероятно, была хорошая идея проверить Альфреда и состояние обороны острова, после того как дух проявил себя в такой эпической манере.

— Ладно, — ответил я. Я перевел взгляд на Мэб. — Но я не собираюсь идти к лодке пешком.

— Это единорог, — сухо ответила Мэб, — а не... сервис поиска попутчиков.

Я уселся и нахмурил брови.

— Что ж. Это было пугающе, — сообщила Жюстина спустя некоторое время. — На самом деле это было даже не похоже на лошадь. Скорее на... поездку на живом поезде. Который может тебя съесть.

Мы находились на Водяном Жучке. Зимний единорог высадил нас, кипя от ярости и нескрываемого голода, и я завел лодку, как раз когда первые проблески зари начали касаться неба. Когда рассвело, я увидел на озере еще несколько судов. Видимо бегство от апокалипсиса с маленькой «а» на одном из них было неплохой идеей, и на них было достаточно двигателей, в должной степени старых и хорошо обслуживаемых, чтобы избежать выведения из строя Оком. Это было хорошо. Мне бы очень не хотелось быть единственной движущейся мишенью и привлекать внимание остальных вертолетов.

Я задал Жучку курс и зафиксировал. Легкий дождь продолжал идти, вымывая ужас и остатки черной магии из воздуха. Наступающий день обещал быть жарким, но при дожде текущая температура была почти идеальной. Поэтому я сбросил свой плащ и на какое-то время просто подставил лицо небу.

Когда я вновь перевел взгляд вниз, я увидел Жюстину, смотрящую на меня с палубы, с аптечкой первой помощи в руках.

— Гарри, — сказала она, — идем в каюту. Надо, по крайней мере, перевязать эти ожоги, пока в них не занесло инфекцию.

Она была права. Я едва мог понимать по-английски из-за усталости, но прозвучало вполне верно. Так что я потопал в каюту. Она некоторое время очищала и накладывала повязку на ожог на моем левом предплечье. Где-то по пути я потерял свой браслет-щит. Проклятье. Надо будет смастерить другой. В этот раз настоящий.

Мне нужна лаборатория.

Я на автомате отвечал на ее вопросы, пока она обрабатывала мои раны.

— Значит он жив. Он в безопасности, — сказала она.

— Пока что, — ответил я. — Он в холодильной камере, пока мы не придумаем, как ему помочь.

— Но... Я смогу поговорить с ним?

Я покачал головой.

— В теории. Но он через многое прошел. Ему потребуется некоторое время на восстановление.

— Но... Я смогу быть рядом с ним? Видеть его?

Нет причин, по которым она не могла бы увидеть кристалл, в который Альфред поместил Томаса, если пожелает спуститься по лестнице.

— Да.

Жюстина обвила своими руками мою шею и ласково обняла. То, что Зимняя мантия не вызвала во мне ни малейшего вожделения, свидетельствовало о том, как я устал. Объятия Жюстины очень отвлекающие.

— Спасибо тебе, Гарри. За то, что спас его. Что забрал его туда. Это был кошмарный риск. Лара могла бы убить тебя. Свартальвы будут очень рассержены на тебя, если узнают.

— Он семья, — устало пробормотал я.

— Ты... — она сделала глубокий вдох. — Ты знаешь почему? Почему он пытался убить Этри?

Я покачал головой.

— Это из-за меня? — спросила она надломленным голосом. — Кто-то использовал меня против него?

Ее рука легла на живот.

— Использовал нас против него?

— Он был не в том состоянии, чтобы объяснять, — ответил я. — Может быть, он сможет поделиться с нами соображениями, когда мы прибудем.

Жюстина закусила губу и опустила голову.

Я неловко похлопал ее по плечу.

— Слушай. Я собираюсь прикрыть глаза ненадолго. Не позволяй мне спать дольше двадцати минут. Хорошо?

— Конечно, — проговорила Жюстина. — Конечно. Отдыхай.

Она сказала что-то еще, но я уже сомкнул веки. Я даже не потрудился сперва лечь. Я сидел на скамейке, которую можно было бы разложить в койку, но это казалось слишком трудной работой. Поэтому я просто прислонился головой к стене, которая на борту является переборкой, и закрыл глаза.

В таких ситуациях, как эта, вы даже не проваливаетесь в сон на самом деле. Вы закрываете глаза, перестаете двигаться, а затем много сложных вещей происходят в вашем мозге.

Мой принялся воспроизводить кадры вечера. Не по-порядку. Даже не самые яркие эпизоды. Просто... случайные образы пары предыдущих дней.

Задыхающаяся Мерфи. Не в плохом смысле.

Умиротворенная Мерфи. В наихудшем смысле.

Мэгги с беспокойством в глазах.

Я думал о Баттерсе, напряженном, страдающем от боли — и победившем.

Я думал о Чендлере, бесследно исчезнувшем. О Йошимо и Диком Билле, которые возможно были хуже, чем мертвы.

Я думал о слегка удивленном взгляде мертвого лица иллюзорного Майкла.

И мой брат.

Томас, рассказывающий мне о своем ребенке.

Томас, избитый до полусмерти.

Томас, пытающийся выдавить хоть слово.

Я думал о лице моего брата, разбитом и распухшем, бесформенно раздувшимся.

Ж... Эт'жнгх

Он не мог выговорить «Жюстина».

Или, возможно, он и не пытался это сказать.

Я думал об острове, встревоженным великими силами, явившимися этой ночью.

Меньше всего мне было нужно, чтобы кто-то выскользнул из тюрьмы во время всей этой суматохи.

«Эт'жнгх», сказал он мне.

Почему мой брат пришел за Этри?

«Эт'жнгх», сказал он мне.

«Это Жюстина».

Адские колокола.

Это была Жюстина.

Он сказал мне.

Мои глаза внезапно открылись, распахнувшись слишком широко.

Каюта была пустой.

Я поднялся, медленно и осторожно. И так же медленно и осторожно и вышел на палубу Жучка. Я не был уверен, сколько времени прошло. У меня было такое ощущение, будто под каждым веком терлось по паре унций песка.

Жюстина стояла на носу корабля, всматриваясь во тьму впереди нас. Прямо на остров.

Она посмотрела на меня через плечо в предрассветной темноте. Она была лишь очерченным контуром.

— Ты уверен, что с ребенком все будет в порядке? — спросила она у меня. — Я кое-что слышала об этом месте.

— Если бы ты просто высадилась на него, он бы не стал с тобой деликатничать, — ответил я. — Но ты со мной. Придя туда, как приглашенный гость, ты будешь в полной безопасности. Именно так и будет. Я сам отведу тебя туда.

Она одарила меня улыбкой, в которой было одновременно волнение и облегчение, и перевела взгляд назад на воду.

На мгновение, я подумывал о том, чтобы подхватить что-нибудь, чем я мог бы ее вырубить, но затем отбросил идею. После той ночи я была слишком измотана, чтобы делать настолько практичные вещи. И что бы вы ни видели в кино, бить людей по голове было опасно. Я мог убить Жюстину. Так что вместо этого я собрал обрывки того, что осталось от моей воли, и приготовился использовать их.

— Но ведь в этом и был план, все это время, — сказал я ей. — Верно?

Фигура на носу лодки стала совершенно неподвижной.

— Видишь ли, было просто слишком много ниточек, за которые тянули, — объяснил я. — Особенно атака на Внешние Врата. И сама Титан... Боже, какое тупое орудие. Какой большой и громкий отвлекающий маневр. Такой, чтобы тебе удалось пробраться внутрь.

Голова Жюстины развернулась прямо ко мне. Светлеющее небо было позади нее. На ее лице не было ничего, кроме черноты.

Я, прихрамывая, сделал пару шагов вперед. Ничего уже не было особо хуже, чем час назад, но даже иммунитет Зимней мантии имел свои пределы. Мои суставы чувствовали себя так, словно их окунули в гипс и они медленно засыхали.

— И каждый живой член моей семьи, лично моей, был поставлен под угрозу. Все они. Чтобы у меня совершенно точно было максимальное количество личных забот, чтобы отвлечь меня.

У Жюстины были невероятные скулы. Они сдвинулись, слегка изменив ее темный профиль, когда она улыбнулась.

— Что-то в Жюстине было... немного неправильным, ранее, еще в квартире, — продолжал я. И я позволил своему голосу звучать тверже. — Как давно ты завладел девушкой?

Мгновение Жюстина молчала. Затем она покачала головой и сказала:

— Я думаю, проблема в том, что ты говоришь не так уж умно, волшебник. Возможно, это искажает мои ожидания.

Она развернулась ко мне, хрупкая и грациозная, твердо стоя на палубе.

Я повернулся к ней лицом и постарался не свалиться через перила, когда Водяной Жучок запрыгал по волнам. Это была долгая ночь. И у меня почти ничего не осталось, ни физически, ни как-то иначе.

— Скажи мне свое имя, — потребовал я, вложив в свой голос немного воли.

— Ты знаешь кто я, — мурлыкнула в ответ Жюстина.

Затем она протянула руку и оторвала четырехфутовую секцию стального поручня корабля от металлических стоек.

Я устало моргнул, и мне показалось, что я слышу, как из моих глаз сыплются на палубу песчинки. Теперь я знал, что Этниу чувствовала в конце.

— Повесели меня, — проговорил я, собрав все больше своей воли. — Скажи мне свое имя.

Жюстина, или то существо, которое двигало телом Жюстины, повернулась ко мне и начала медленно, крадучись идти вперед. Он издал несколько прерывистых, задыхающихся звуков в своем горле, а затем заговорила, слова вырвались из нее неохотно:

— Это не принесет тебе никакой пользы, как только я проломлю тебе череп. Немезидой зовусь я.

Вот оно. Бинго.

Годами закулисные силы управляли событиями в Чикаго и в большом мире. Годами я находил ниточки и обнаруживал, что они связаны друг с другом. Годами я ходил вокруг да около, пытаясь получить представление о силах, которые были направлены против меня.

И этой ночью, один из игроков раскрылся.

Прямо здесь. За глазами Жюстины.

И я собирался получить ответы.

Во мне не осталось ничего, кроме чистого, несгибаемого, ослиного упрямства.

Но даже после той ночи, что у меня была, этого добра у меня было навалом.

— Меня не волнует, как они называют тебя, — фыркнул я. Усилие, направленное на то, чтобы удержать мою волю, лишило меня возможности пошевелить ногами, когда стройная девушка двинулась вперед со своим стальным прутом. — Трижды сказано и сделано. Скажи мне свое имя.

Стройная фигура замерла передо мной, содрогаясь.

Затем она выдохнула медленным, совершенно чувственным голосом:

— Я сомнение, что отгоняет сон. Я изъян, который развращает, зараженная рана, ложная развилка на тропе. Я паразит, червь в книге, личинка, которая прячется в мысленном взоре.

Она затряслась в причудливом экстазе и лихорадочный шепот вырвался из нее:

— Я Тот, Кто Идет Рядом.

Адские колокола.

Идущий.

И если бы я не догадался о его присутствии, я бы впустил его на Предел Демона — тюрьму величайших кошмаров всего мира. Этниу даже не была самым большим среди них — даже близко не самым. А Иной, обладающий силой Идущего, прорвавшийся внутрь защитных систем острова, вполне мог бы уничтожить их и выпустить на волю весь запертый там ужас.

Черт возьми. В каждом городе была бы своя Этниу, если бы это место опустело.

Тяжесть моей воли, как только я закончил выуживать информацию из одержимого создания, хлынула из меня и оставила едва способным стоять. Я отшатнулся назад, подальше от стройной фигуры передо мной.

Жюстина спокойно продолжала:

— Надеюсь, тебе было приятно почесать свое зудящее место, — промурлыкала она. — Это конец твоей истории, звезднорожденный.

— Как давно? — спросил я. — Как давно ты был в Жюстине?

Жюстина помахала стальным прутом в неопределенном жесте.

— Время смертных такая ограниченная концепция. Несколько лет. С тех самых пор, как она сблизилась с Ларой.

Я злобно посмотрел на нее.

— Ты намеренно зачал ребенка моего брата.

— Очевидно, — проурчала Жюстина. — Честное слово, это смехотворный инстинкт. Величайшая слабость вашего вида. Как только он понял, что его пара и его потомство умрут, если он не будет следовать моим указаниям, что ж...

Она задрожала.

— И ты отправил его за Этри. К свартальвам, которых уважает практически каждый. Зачем? Чтобы нарушить Соглашения?

— Апокалипсис — это не событие — пробормотал Немезида. — Это состояние души.

Я бы, наверное, все равно пошатнулся, но фраза ударила жестко.

— Это был не столько план, сколько... я полагаю, вы бы сказали, акт веры, — продолжил говорить Иной губами Жюстины.

— Веры? — повторил я.

— В то, что грядет, — сказал Идущий. — Распад всего сущего во тьму и тишину.

— Пустая Ночь, — выдохнул я.

— Пустая Ночь, — эхом отозвалось существо, приглушенным тоном произнося священную фразу. — Таким образом, мы усилили нападение на Внешние Врата. В то время как я сеял хаос в стенах реальности. Мы наслали часть первобытных сил вашего же собственного драгоценного Творения против вас. Подорвали власть Мэб, ее народ, Соглашения, иллюзию порядка, которую вы навязываете Вселенной своим бесполезным присутствием.

Она улыбнулась, припадая ниже, это движение было кошачьим, чувственным, гипнотическим.

— Возможно, вы пережили этот день. Но дело сделано. Мы прилив. Бесконечный. Неумолимый. Придет день, звезднорожденный, не сомневайся, и мы сотрем все, что ты знаешь. Все, что нам нужно, это одна-единственная лазейка.

— Должно быть хреново, — выдохнул я, — быть вздрюченным каким-то тупым панком из Чикаго. Потому что мне кажется, что я побил тебя.

Что-то уродливое проскользнуло в ее голосе.

— Для тебя никогда не было победы, — прошипел Немезида. — Смертным был явлен ужас, которого они не знали веками. Больше ничего не нужно делать. Они — твой смертный приговор. Теперь мне остается только ждать.

Наконец я добрался до задней части лодки и сказал:

— Забавно, что ты упомянул об ожидании.

Жюстина наклонила голову, слишком далеко и молча.

— Ты знаешь, как ты не хочешь попасть на Предел Демона, Идущий? — задние перила ударили меня по бедрам. — Ты не хочешь оказаться там в одиночестве. Альфред ненавидит ваших. Это равносильно забегу прямиком в мясорубку.

В собирающемся свете я увидел лицо Жюстины, ее глаза расширились, и она резко повернула голову через плечо.

Черная громада Предела Демона, подсвеченная золотым небом, вырисовывалась прямо перед нами, быстро увеличиваясь по мере того, как лодка, пыхтя, приближалась к его берегам.

Жюстина резко развернулась и бросилась ко мне.

— Нет!

Ухмыльнувшись ей, я раскинул руки и упал через борт лодки в ледяные воды озера Мичиган.

Последними остатками моей воли, я призвал Предел Демона.

И последним, что я почувствовал перед тем, как все потемнело, был зелено-золотой свет и огромная каменная рука, сжимающая мое плечо, вырывающая меня из отчаянной хватки Иного.

(обратно)

Глава 36

Следующие несколько дней напоминали ретроспективную пленку в моей голове.

Я проснулся, подпрыгивая на поверхности озера Мичиган в резиновой лодке, которой управляли люди Лары. Я смутно помнил, как добрался до берега и велел Альфреду надежно спрятать Око. Предел Демона позволил Райли и двум его людям подойти и забрать меня с берега, после того как выбросил бедную Фрейдис на двести ярдов в озеро. Они нашли меня без сознания, с ногами в ледяной воде, и лечили Зимнего Рыцаря от переохлаждения. Это немного похоже на примерку белого медведя на меховую шубу — это не помогает медведю и делает его несколько сварливым.

Но они вытащили меня на берег.

Помню, как настоял, чтобы Райли отвез меня туда.

К ней.

К ее телу, точнее.

В Чикаго повсюду царил хаос, но тот, к которому люди уже попривыкли. Везде копы и солдаты. Везде машины скорой помощи. В воздухе постоянно был слышен гул лопастей вертолетов.

Если бы вы знали, что искать, то могли бы увидеть признаки присутствия Маленького Народа. Они были повсюду в обломках, по воле Зимней Леди, оставляя достаточно знаков и подсказок, чтобы привести спасателей к раненым среди обломков — как они позже обеспечат извлечение мертвых. Они не нашли абсолютно всех, но вы бы услышали, как дикторы новостей отмечали необычную самоотверженность и успех поисково-спасательных команд в Чикаго в течение многих лет после этого.

В районе вокруг Фасолины полицейские были полупрозрачными, по крайней мере для меня, членами личной свиты Мэб под чарами гламура, который был скорее эмоциональным, чем физическим. Когда сидхе, притворяющийся полицейским, говорит с вами, вы чувствуете больше власти, чем думаете или видите. В беспорядочных последствиях битвы, это стоило больше, чем проверенные идентификационные коды.

Там, где народ Мэб контролировал ситуацию, они доставили столько медиков, сколько смогли наскрести для раненых добровольцев, как моих, так и Марконе.

Впервые за несколько часов мысли о моих добровольцах не вызвали мгновенного осознания их состояния. Я пошарил в голове своими чародейскими чувствами, ощущение было такое, словно пытаешься пересчитать зубы языком. Я ничего не обнаружил. Знамя пропало.

Я тихо пробирался среди раненых. Они, по большей части, находились при смерти.

Я подошел к Фасолине.

Я остановился перед дверью и сделал вдох.

Битва окончена. Не осталось ничего, что могло бы отвлечь меня от этого. И это будет больно.

Я пригнулся, заполз в строение и повернулся лицом к импровизированным носилкам.

Они были пустыми.

Она исчезла.

Там, где она лежала, на ящиках был выжжен символ, словно раскаленным добела пером. Три сцепленных треугольника. Валькнут. Узел падших воителей. Символ Одина.

Я уставился на пустые ящики. Ее кровь все еще была на них, черная и высохшая.

Что-то темное зашевелилось глубоко внутри. Что-то злое.

— Ничего не изменилось, — мягко произнес кто-то позади меня, слегка заплетающимся языком. — Она ушла. И она не вернется.

Я обернулся и обнаружил мисс Гард, восседающую на горе ящиков. В ее руке была бутылка виски. И еще четыре пустых у ее ног. Она выглядела так, будто пережила почти столько же, сколько и я.

Я на секунду прикрыл глаза. Я смертельно устал. Я почувствовал гнев там, внизу.

Но сейчас было неподходящее время.

Пусть вещи в глубине там и останутся.

— Эй, Сигги, — сказал я ласковым голосом.

— Точно такой же, — невнятно пробормотала Гард. — Там где Нейтан погиб.

Ее покрасневшие глаза наполнились слезами.

— Проклятый узел. Часть нашей инвентарной системы. Отметка. Один эйнхерий, подобранный и находящийся в пути.

— Нейтан... — проговорил я. И тут в голове щелкнуло. — Хендрикс. Хах. Он совсем не походил на Нейтана.

Я плюхнулся на ящик рядом с ней.

Она протянула мне бутылку. Наверное, мне следовало бы выпить воды. Это гораздо более взрослый напиток, нежели виски. Но я сделал солидный глоток и позволил ему гореть внизу.

— Он ненавидел это имя, — сказала она. — Его мать...

Она покачала головой.

— Что ж. Это больше ничего не значит.

— Эйнхерий, — повторил я. — Мерф не умерла славной смертью.

Глаза Гард блеснули.

— Она умерла, убивая Йотуна, — жестко сказала она. — Она сделала это, защищая тебя. И вот результат. Она погибла смертью война. Той, в которой нет личной славы. Той, что произошла, потому что она делала то, что было необходимо.

Я наклонил свою голову к ней.

Она неопределенно махнула рукой у виска.

— Это ограниченный интеллектус, отвечающий за погибших с честью и их деяния. Я знаю, кем она была, Дрезден. Не смей принижать ее смерть, утверждая, что она была менее, чем кульминацией жизни, полной привычной доблести.

Ладно.

На это я мало что мог ответить.

Я откинул голову назад, оперевшись на ящик позади меня и залился ровными слезами, которые почему-то совсем не влияли на мое дыхание.

— Умереть гораздо хреновее, чем не умереть. Ей следовало оставаться в укрытии.

— Если бы она осталась, ты бы сейчас был мертв, — заметила валькирия. — Как и я. Как и множество людей. И мир погряз бы в хаосе.

— Подожди немного, — мрачно сказал я. Я отпил еще и вернул бутылку. И добавил. — Я хочу, чтобы ты передала ему кое-что от меня.

Гард посмотрела на меня, внезапно насторожившись.

— Прежде, чем ты заговоришь, знай: создание с которым ты имеешь дело — это... только грань существа, чьим символом оно является. Его личины созданы для того, чтобы превратить его в то, что смертный разум может с готовностью принять. Но хотя у него, возможно, и нет той силы, что была когда-то, это создание из стихийных. Оно не принимает так легко оскорбления или угрозы.

— Хорошо. Потому что я не раздаю их легко, — ответил я, низкий раскат грома разразился в моих тихих словах — Передай Одину, что Гарри Блэкстоун Копперфильд Дрезден говорит, что если он не будет обращаться с Мерфи лучше, чем я сам, то я вышибу его дверь, ощипаю его сраных воронов, уложу его на лопатки, отобью ему кишки, притащу на остров и запру в одной камере с Этниу.

Гард моргнула.

— Я уже однажды уделал божественную сущность, — заявил я. — Если мне придется сплотить нацию для этого, то я сделаю это снова. Передай ему в точности то, что я сказал.

Мгновение Гард таращилась на меня. Затем медленная, хотя и грустная улыбка коснулась ее губ.

— Я передам ему, — пообещала она. А затем мягко добавила, — Думаю, ему это понравится. В отличие от близнецов. Не бойся за свою деву щита. В наших залах воинам, погибшим за семью, за долг, за любовь, воздается уважение, которого заслуживает такая смерть. Она ни в чем не будет нуждаться.

Я кивнул. Затем чуть погодя, я начал было:

— Если она теперь среди эйнхериев...

Гард покачала головой.

— Не раньше, чем память о ней покинет умы тех, кто знал ее. Это та граница, которую даже Всеотец не может преодолеть.

— Она, э-э... — протянул я. И несколько раз моргнул. — Она была не из тех, кого легко забыть.

— Это так, — согласилась валькирия. — И она заслужила свой покой.

— Она заслужила больше, чем пулю в шею, — сплюнул я.

— Все войны умирают, Дрезден, — ответила Гард. — И если они умрут, будучи верными своему долгу и чести, большинство сочтет это подходящим концом достойной жизни. Как и она.

Я кивнул.

— Нахрен достоинство, — тихо и несчастно проговорил я. — Я скучаю по ней.

Прошли молчаливые секунды, пока я на недолго бы слеп.

— Прости меня, — сказал я. — За... Нейтана. Он был верным другом до конца.

— О, мужайся, Дрезден — отозвалась Гард. — Ты все еще здесь.

Но она кивала, пока говорила это. И она тоже плакала.

Через несколько дней у нас были похороны, а затем поминки у Мака, команда Паранета и я.

Все были ошеломлены, пытаясь приспособиться к реальности, которая стояла перед ними.

Десятки тысяч сгинули. Окончательный подсчет павших в ту ночь людей должен был бы переплюнуть Солдатское поле, которое использовалось для беженцев, которых насчитывалось более ста тысяч.

Этниу обращалась с Чикагской недвижимостью еще грубее, чем я. Вакка-Вакка.

Ловчие, в частности, опустошали каждый район, через который они проходили, убивая около девяноста пяти процентов жителей — пока они не добрались до Саус Сайда. Тогда это стало похоже на ограбление Первого Национального банка Нортфилда, штат Миннесота. Слишком много людей изъявили желание сражаться — и они были вооружены. Уверен, среди них хватало плохих парней — но горожан было гораздо больше, у большинства из них было оружие, и как только они поняли, что происходит, они превратили улицы в тир. Вот тогда-то все и начало разворачиваться на этом фланге сражения, открывая путь для Марконе.

По-видимому, даже легионы эпической нечисти из мифологии должны лучше планировать неприятности на самых крутых улицах в мире.

Электричество было отключено и оставалось таким некоторое время. Слишком многое нужно было заменить. Из-за этого чистую воду было трудно доставлять. Еще больше людей заболело и умерло, и все могло бы стать очень плохо, если бы у нас было более суровое лето. Но погода оставалась не по сезону мягкой и прохладной, с частыми дождями. Может быть, это обеспечили Королевы Феерии. Или, может быть, Вселенная решила, что город заслужил передышку.

Так или иначе, когда мы собрались у моей могилы в Грейсленде, шел дождь.

Мы наполнили гроб фотографиями. Я использовал одну из них, где мы с Мерф спорили, а какой-то шутник из чикагской полиции запечатлел момент, когда у нас обоих были карикатурные выражения на лицах. Каким-то образом, она почему-то казалась самой настоящей из всего, что у нас было.

И не похоже, чтобы у нас были шансы на что-то большее.

Были и другие фотографии. Без рамок. Иначе не хватило бы места. Если они отдали свою жизнь за город, их фотография помещалась в гроб. Мы пользовались копиями водительских удостоверений добровольцев, когда не могли найти о них ничего другого. Там была фотография Хендрикса. И Йошимо, и Дикого Билла, и Чендлера. Каждый член Паранета, черт, да почти все в городе потеряли кого-то, кого знали или с кем были связаны.

Когда люди, которых вы знаете, погибают, это привлекает внимание. Это было началом перемен в Чикаго, где сверхъестественное только что стало угрозой, которая была слишком велика, чтобы ее можно было отрицать или игнорировать.

Баттерс, комично двигаясь в шейном корсете и спинке, стоял со мной на протяжении всей поминальной службы. Из оставшихся в живых пятьдесят или около того моих добровольцев были готовы принять участие. На церемонии, которая была наполовину комедийной, наполовину выворачивающей наизнанку, я провозгласил их Рыцарями Фасолины и Защитниками Чикаго. А потом я приколол к их груди сушеную лимскую фасоль, приклеенную к стальной подложке, и дал каждому из них обещание:

— Если вам или тем, кого вы любите, когда-нибудь будет грозить опасность, идите и найдите меня. Если это будете не вы, скажите им, чтобы они показали мне это. Я помогу. Никаких вопросов.

У обещаний есть их собственная магия, за которой стоит немного воли. И когда я прикреплял каждую из них, я чувствовал, что оно оставляет подпись на булавке. Я бы понял, если бы кто-то попытался передать мне фальшивку.

После чего, я попытался произнести речь о Мерф.

— Кэррин Мерф... — начал было я.

И больше ничего не смог из себя выдавить.

Баттерс взял инициативу на себя, звуча немного напряженно из-за своей челюсти, и сказал несколько вещей собравшимся, которые они приняли очень хорошо. Люди видели Баттерса в действии, и слухи об этом распространились. Они смотрели на него, как на чертовски большого героя.

Коим он и был — но он так не считал, потому что, конечно, не хотел.

Но они не смотрели на меня как на чертовски большого героя.

На самом деле... в основном люди вообще не смотрели на меня.

Наверное, люди тоже видели меня в той битве. К тому же я недавно испепелил кучу парней на глазах у Бога и всех остальных. И слухи об этом расходились.

Вы когда-нибудь видели видеоклип с акулой, плывущей через косяк живцов? Где все рыбы следят за тем, чтобы держаться подальше от нее?

Теперь я был акулой.

Кроме нескольких друзей, никто не приближался ко мне на расстояние вытянутой руки.

И... это меня почему-то устраивало. Я чувствовал себя неприкрытым, как будто с меня содрали кожу, а мир был сделан из соли и лимонного сока. Быть может, некоторое расстояние было хорошей штукой, на какое-то время.

Когда Баттерс закончил, старый отец Фортхилл вышел и произнес тихую молитву за усопших. Потом мы закрыли гроб и засыпали мою открытую могилу. Я велел убрать надгробный камень и заменить его на тот, на котором было написано: ОНИ ЗАЩИЩАЛИ ЧИКАГО, а также месяц и год.

Я был последним, кто остался у могилы.

Кроме Майкла. На моем друге было непромокаемое пальто и фетровая шляпа. Я даже не захватил с собой зонт. Еще до Зимней мантии я бы дрожал. Теперь же дождь приятно ласкал мои синяки.

Майкл стоял рядом со мной в приятной тишине, ожидая.

— Марконе был прав, — тихо сказал я.

Майкл насупился. И ничего не сказал.

— Марконе соорудил опору власти, — говорил я. — Он готовился к этому. Если бы не он, город бы пал. Неминуемо. Без него у меня никогда бы не получилось.

— О чем ты говоришь, Гарри? — мягко спросил Майкл.

— Я могу сделать больше, — тихо ответил я. — Я должен сделать больше.

— Как сделал Марконе? — спросил Майкл.

— Как-то иначе, — тихо продолжал я. — Не думаю, что смогу сделать также, как он. Слишком много костюмов.

— Тебе действительно не пойдет быть корпоративным бандитом, — согласился Майкл. — Что ты придумал?

— Чародей Чикаго? — предложил я.

— Хорошо придерживаться того, что ты знаешь — сказал Майкл. — Но ты говоришь о большем, не так ли?

Я на мгновение замолчал, глядя на дождь, стучащий по гробу.

— Знаешь, почему я хотел, чтобы Мерф держалась подальше от битвы? — поинтересовался я.

— Потому что ты на нее не рассчитывал, — ответил Майкл.

— Нет, потом что я на нее не не рассчи... Ох, да. — я прочистил горло. — На каком-то уровне, я списал ее со счетов. Я знал, что буду там без ее прикрытия.

«Умри одиноким», прошептал голос в моей памяти.

— Она не согласилась с твоей оценкой, — заметил Майкл.

— Нет, — тихо ответил я. — Не согласилась, сам знаешь. Надежда. Вера. Что то, что она делает, правильно, необходимо и стоит того.

Я покосился на него.

— Смерть наступает не тогда, когда тело перестает работать. Она наступает, когда больше нет будущего. Когда ты не можешь видеть прошлое прямо сейчас, потому что ты перестал верить в завтрашний день. — Я пожал плечами. — Должно быть место, где люди могут одолжить немного надежды и веры, когда они на исходе.

Глаза моего друга сморщились в уголках.

— О, я знаю одно или два.

— Ну ладно. Вы, ребята, разговариваете со многими. Но не все говорят на одном языке. Возможно, есть люди, которые просто не поймут, что ты хочешь сказать. Может быть, им нужно услышать это от кого-то вроде меня

Майкл улыбнулся и произнес:

— Всевышний даровал каждому из нас свой полностью уникальный голос. Конечно, из этого можно извлечь урок.

— Ты поможешь мне? — спросил я.

— Всегда, — ответил он.

— Отлично, — сказал я. Думаю, мне бы пригодился плотник.

Его лицо медленно просветлело в течение мгновения, от него исходило глубокое, мощное удовлетворение. Это было все равно что наблюдать восход солнца в своей душе.

— Я люблю оказывать такую помощь. И мои расценки очень разумны...

По мокрой траве сзади нас послышались шаги.

Мы обернулись и обнаружили там Карлоса Рамиреза, взирающего на нас из-под серого зонтика. На нем был плащ Стража. Выражение его лица было усталым и мрачным. Он выглядел так, словно не спал несколько дней.

— Карлос, — негромко приветствовал я. — Рад тебя видеть.

Он кивнул один раз. Когда он заговорил, его голос был сорванным, как будто онмного кричал.

— Гарри Дрезден, — сказал он официальным тоном. — Приветствую от лица Белого Совета.

Не «Страж Дрезден», подметил я. Даже не «чародей Дрезден».

Итак.

Взгляд Майкла пробежался между нами и он сказал:

— Прошу меня простить, джентльмены.

— Благодарю, сэр Майкл, — тихо сказал Рамирез.

Майкл развернулся и поковылял назад к машине.

— Голосование, — вспомнил я. — Совсем забыл о нем. Похоже, все вышло не в мою пользу.

Рамирез покачал головой.

— Ты выбыл, — проговорил он. — Ты больше не должен связывать себя с Белым Советом или преследовать его членов. Ты будешь воздерживаться от публичной практики магии в соответствии со стандартами благоразумия, определенными Советом, или столкнешься с последствиями. Стражи будут периодически проверять тебя и твое жилище на предмет черной магии. Ты знаешь правила.

Он покачал головой и потянулся под плащ.

— Есть кое-какие документы. Они перечисляют все условия.

— Условия, — повторил я. — Довольно смело со стороны Совета выставить меня, а потом диктовать мне условия.

Рамирез секунду смотрел на меня. Затем он сказал, понизив голос:

— Ты должен были знать, что это произойдет. Уже давно должен был. Мы давали тебе шанс за шансом, а ты продолжал... — он замолчал и отвел взгляд. — Тебе не следовало спутываться с Мэб, Гарри. Это все изменило.

— Карлос, — начал я.

— Ты продался монстрам, Дрезден, — выплюнул Рамирез резким голосом. — Ты что, не видишь? Не видишь этого даже сейчас? Ты так избит, что даже не должен стоять. Шестьдесят градусов, ветер, дождь, а ты стоишь насквозь промокший и наслаждаешься этим.

— Что ты сказал? — хрипло и жестко переспросил я.

— Ты слышал меня, — ответил он. Все же он не собирался двигаться с места. — Не знаю, Дрезден, можно ли было избежать того, что здесь произошло. Но я знаю, что ты был замешан в этом деле, и не говоришь всего.

Он умоляюще посмотрел на меня, качая головой.

— Ты должен был доверять мне, чувак. А ты вместо этого накладываешь на меня этот дурацкий сглаз? — что-то в нем сломалось. — Чендлера больше нет. Билла и Юки больше нет. И может быть, если бы ты захотел поговорить, этого бы не случилось. Может быть, это все изменило бы.

— Я должен был, — признал я. — Но у меня не было выбора.

— Ага, — устало сказал он. — Я знаю, что ты так думаешь. И в этом проблема.

Он вынул руку из-под плаща и бросил мне толстый юридический конверт. Я поймал его.

— Прочти это. Поверь в это. Потому что для Белого Совета ты теперь один из монстров, Дрезден. Толкни нас, и мы толкнем в ответ. Сильно.

— И кто же будет толкать, Лос? — поинтересовался я. — Ты?

— Нет, — тихо ответил он. — Маккой.

Он прочистил горло.

— Когда-то мы были друзьями, Дрезден. Так что я поведаю тебе последнюю сплетню. Совет Старейшин проголосовал на экстренном заседании, в то время, как Слушающий Ветер и Маккой были в операционной. Они нашли свидетелей, которые видели, как вы непосредственно убивал людей-слуг фоморов, с помощью пиромантии.

Что было правдой.

— Ты видел, что эти ребята творили, — сказал я ему. — Строго говоря, ты действительно считаешь их людьми?

— Не важно, что я считаю, — сказал Рамирез. — Ты знаешь, как широко они трактуют Первый Закон. И почему так должно быть. Единогласным голосованием они уже отдали приказ Черному Посоху исполнить твой смертный приговор и приостановили его. Если ты пересечешь черту, они пришлют его. А если он откажется, его обвинят в измене. Так что, ради твоего же блага — и его — не вынуждай нас предпринимать действия.

— Ты сукин сын, — негромко произнес я.

— Мы не сражаемся с монстрами честно, — парировал он. — Я научился этому у тебя.

Некоторое время мы стояли молча.

— Не обязательно, чтобы все было так, — сказал я.

— Обязательно, — ответил Рамирез. — Ты сделал этот звонок, когда не поговорил со мной. И шестьдесят тысяч человек погибло.

Я разочарованно выдохнул.

— В один из этих дней, — проговорил я. — ты оглянешься назад, и почувствуешь себя действительно тупым.

— Это угроза? — спросил он.

— Нет, ты, дубина. — я устало вздохнул. — Просто факт.

— Совет вынес решение, — объявил он так же устало и повернулся, чтобы уйти.

— Нет, — сказал я.

Он остановился.

— Что?

— Нет, — повторил я чуть тверже. Белый Совет уже давно запугивает чародеев, и они считают, что имеют на это право. Я говорю, что нет.

Рамирез наклонил голову.

— Не произноси того, что я не смогу игнорировать, Дрезден.

Я скорчил рожу.

— Карлос. Я хочу жить своей жизнью. Вы изгнали меня и думаете, это значит, что я уязвим. Возможно, вам стоит переосмыслить это.

— О чем ты?

— Почему бы тебе не спросить Этниу, насколько я уязвим? — негромко спросил я. — Мы можем. Если ты захочешь.

Я позволил этим словам повиснуть в воздухе, пока он смотрел на меня.

— Не говоря уже о том, как Мэб отреагирует на смерть Зимнего Рыцаря, — продолжил я. — Зимняя Леди тоже может принять это близко к сердцу, а ты видел, на что она способна.

Щека Карлоса дернулась.

— Да. Я видел.

Я сделал паузу и произнес.

— Вот это была угроза, Карлос. Я буду жить здесь и делать то, что делал всегда. Я хочу, чтобы вы оставили меня в покое. И я сделаю то же самое в ответ. При том, как обстоят дела в мире, я не думаю, что Совет может позволить себе зайти так далеко. Не со старым любимым мной.

Рамирес выдохнул.

— Ты чертовски рискуешь, делая это, Гарри.

— Я не люблю, когда мне говорят, что делать, — сказал я. — Позволяя вам помыкать мной, кем же я буду, черт возьми?

— Угу, — сказал Рамирез. — Кто же ты, черт возьми?

Наступила тишина.

— Прощай, — тихо сказал он.

А затем он ушел.

Когда я вернулся к машине, Майкл спросил:

— Выглядело мрачно. Что произошло?

— Остатки Белого Советы были через чур обеспокоены парнем, который в одиночку завалил Титана, я полагаю, — ответил я. — Они проголосовали. Теперь я вне закона. Как в старые добрые деньки.

Мгновение Майкл обдумывал это. А потом он сказал тихо и твердо:

— Эти ублюдки.

Я оступился на скользкой от дождя траве и шлепнулся на задницу.

И на этом дело не кончилось. Майкл ругался. Мой друг костерил их в хвост и в гриву, как дюжина матросов, затеявших дюжину драк. Он ругался так, что даже падший ангел покраснел бы. Он ругался на трех языках, которые я узнал, и еще на дюжине тех, которые нет. Он ругался, как человек с сорокалетним ураганом ругательств в груди, который искал способ вырваться наружу.

Когда он закончил, он обратил взгляд к дождю и проговорил:

— Господь, я буду счастлив покаяться. Но некоторые вещи должны быть сказаны. — Потом он повернулся ко мне, протянул руку и уверенно сказал, — Тебе всегда рады в моем доме, Гарри Дрезден. На самом деле, Черити велела мне пригласить вас с Мэгги к нам на Сочельник и следующее утро. Нам трудно представить себе Рождество без нее. И ты же все еще не против зайти на воскресный обед, правда? То место все еще отделено от части дома, куда нагрянули те психи, но я думаю, что через пару недель работы все будет в порядке.

Я пожал руку своего друга.

Мои глаза заливал дождь.

Прошло всего несколько дней, прежде чем поползли слухи о том, что в городе есть существа, вынюхивающие мой след, плохие парни, которых я когда-то встречал или раздражал. А санкции Белого Совета больше на меня не распространялись. И пусть Мэб будет делать громкие заявления, на случай, если кому-то вздумается выступить против Зимнего Двора, если ее Зимний Рыцарь погибнет из-за своего собственного глупого выбора, она не испытает значительных неудобств, если не считать стресса от поиска замены.

Все это, вместе с моими травмами, продержало меня взаперти несколько дней. Мне вправили руку и наложили гипс. Я был почти уверен, что мои суставы, по меньшей мере, исчерпали свои гарантии, да и те первые несколько дней были полны отчаяния, когда речь шла о медицинском вмешательстве, пока каждая церковь и больница были переполнены ранеными. Потребовались сломанная кость и тот факт, что я знал Ламара, чтобы даже оценить подтверждение приема в сортировку раненых, сразу после битвы.

К счастью, у меня был доступ к Черити Карпентер, которая годами латала своего мужа и его друзей-идиотов. Итак, в дополнение к гипсу я получил швы в нескольких местах, болезненное смещение плеча, о надобности которого я и не подозревал, перевязку плеча, перевязку локтя, перевязку запястья, перевязку колена, перевязку лодыжки, пару двухгаллоновых мешков льда для моих коленей и Тигровый Бальзам.

(Который, оказывается, даже Зимний Рыцарь не может игнорировать, когда он попадает в порез, и который находился в одном ингредиенте и добавлении чуточки воли от того, чтобы стать отличной мазью против гламура фейри, если вы сможете держать глаза открытыми. Серьезно, эта штука на грани волшебства из шкафчика).

К тому времени, когда потребности моего тела получили должное внимание, я выглядел и чувствовал себя как мумия, туго завернутая и очень пахнущая травами, высохшая и слишком окоченевшая, чтобы двигаться, когда я, наконец, рухнул на кровать в комнате для гостей (изначальной) Карпентеров. В ней прибавилось мебели. Думаю, я проспал целый день. Помню, пару раз я жадно ел. А потом я долго лежал с закрытыми глазами и тихо плакал. Я проснулся, обнимая спящую Мэгги, с Мышем, свернувшимся в крошечный клубок на нижней половине кровати, в то время, которое, я думаю, было вторым утром, и чувствовал себя избитым, измученным, но по большей части человеком.

Я приготовил своей дочери завтрак. И я много размышлял.

В те первые дни, когда я только переехал в Чикаго, мои поступки были предусмотрительными. Весьма предусмотрительными. Так, например, довольно предусмотрительно все время иметь четырех взрослых оборотней при себе или неподалеку. Я выбрался из дома, сориентировался и двинулся в путь.

Уилл и Альфы отправились со мной на первое в истории заседание Исполнительного Министерства Неблагих Соглашений. Единодушным решением всех народов Соглашений, фоморам была объявлена война, и Министерство должно было решить, что с этим делать, начиная с ликвидации последствий Битвы при Фасолине.

Никто не приглашал меня на собрание Министерства, в частный клуб в одном из великолепных старинных каменных зданий в Старом городе, поэтому я пригласил себя сам. Это место было скрыто за паутиной завес и чар, настолько густых и запутанных, что у меня слегка закружилась голова, от одного их ощущения. Если бы я в точности не знал, куда иду и что именно ищу, то прошел бы мимо этого места.

Когда я вошел, то увидел зал ожидания, где несколько присутствующих поднялись на ноги — воины-сидхе из обоих Дворов, Мисс Гард, свартальв, которого я не узнал, и Фрейдис, которая была покрыта шишками, синяками и все еще заживающими порезами и впервые с тех пор, как я ее увидел, выглядела расслабленной.

— Полегче, народ, — успокоил их я. — Я пришел поговорить.

Все они смотрели на меня настороженно, другими словами вдоль стволов направленных на меня пушек. За исключением Фрейдис, которая продолжила читать свой журнальчик и выглядела просто позабавленной.

Ладно. Конечно, я выглядел, будто преодолел десять миль плохой дороги в своем испачканном в боях черном кожаном пыльнике. И мои глаза слезились от проклятой антигламурной мази из Тигрового Бальзама, которую я на скорую руку приготовил, чтобы суметь найти это место. А еще со мной было четверо закаленных в боях оборотней.

Полагаю, теперь я все видел.

Я достал тряпку и вытер мазь со скул, смаргивая слезы и издавая неприятные звуки. Трудно быть пугающим, когда ты выглядишь нелепо. К тому времени, как я закончил и снова мог нормально видеть, большинство стволов были наполовину опущены.

— Гард, — прозвал я. Всякий раз, когда вы сталкиваетесь с группой людей, делайте все возможное, чтобы свести все на одного человека. Это отнимает часть психологического преимущества численного перевеса. — Ты знаешь меня. Мне нужно с ними поговорить.

Гард полностью опустила оружие, не убирая его в кобуру.

— Министерство проводит закрытое заседание.

Я повернулся к ней лицом и тихо, уверенно сказал:

— Я заслужил право говорить. Тем, что сделал. В ином случае, никого из нас здесь бы не было.

Долгое мгновение Гард сверлила меня взглядом.

И уголок ее рта дернулся.

Министерство собралось в танцевальном зале, достаточно просторном для баскетбольного матча, с задернутыми шторами, закрывающими вид снаружи. Внутри все было залито таким ярким и всепроникающим светом, что теням было некуда упасть. В комнате не было мебели — только светлый и ничем не занятый пол и круг созданий, обращенных друг к другу.

Я закрыл за собой дверь и, прихрамывая, вышел на свет, щурясь, потому что мои зрачки уже успели отвыкнуть. Я полагаю, что солнечные очки решили бы проблему.

Там стояли и слушали существа, которые жили среди теней.

Я прошел вперед под шокированное молчание.

Марконе стоял в своем костюме, будто бы совсем не задетый недавними событиями. Ваддерунг выглядел как более старая, худая версия прежнего себя, как волкодав в сравнении с мастифом. Мэб приняла свой деловой облик для встречи, также, очевидно, придерживаясь тематики, заданной ими двумя, и сестра Этри, Эванна, поддержала мотив. Рядом с ней, Лара Рейт выглядела так же ошеломительно в белом костюме, как и вообще без всего, в то время, как Сарисса, Летняя Леди, пришла в офисном кэжуале, с лаконичным пренебрежением к тенденции.

И Архив стояла там, чуть в стороне, немного за пределами круга. Должно быть, она получила несколько порезов от летящих обломков, и ее нос был довольно сильно сломан. Черные круги расползлись у основания ее глаз.

Я обошел круг и встал по правую руку от Мэб.

Королева Воздуха и Тьмы бросила на меня раздраженный взгляд.

Я посмотрел на нее в ответ, желая, чтобы она поняла.

И, слава Богу, она просто посмотрела на меня и поняла. Выражение ее лица стало очень серьезным, и она твердо кивнула один раз, дернув одним пальцем и каким-то образом давая понять, что я должен ждать.

— Прошу прощения, что прервали. Госпожа Архив, продолжайте отчет.

Архив кивнула и взмахнула рукой в воздухе. Там что-то замерцало, и появился телевизионный экран, с репортажем, который, я полагаю, был неизбежен, даже если неисправленная потеря электроэнергии означала, что у нас еще не было возможности увидеть его.

Это были кадры с вертолета, снятые вдоль Чикагской набережной. Он показывал разрушения в наглядных деталях. Фасолина теперь отражала практически только берег озера и широкую полосу разбросанных обломков бывшего города. Я мог представить себе обложки журналов. Или миниатюрные изображения. Что угодно.

Бегущая строка внизу экрана гласила: ПОСЛЕДСТВИЯ КРУПНОЙ ТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ АТАКИ В ЧИКАГО. РАСПЫЛЕНО ХИМИЧЕСКОЕ ОРУЖИЕ, ВОЗМОЖНОЕ ПРИМЕНЕНИЕ ОРУЖИЯ МАССОВОГО ПОРАЖЕНИЯ. ОКОЛО 20,000 ЧЕЛОВЕК ПОГИБШИХ. ПРЕЗИДЕНТ ОБЪЯВЛЯЕТ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ.

Адские колокола.

— В совокупности, — сказала Архив, звуча чуть больше, как Сталлоне, чем можно было ожидать от девочки-подростка, — освещение этого события будет убедительно указывать на то, что смертные власти предположительно решили сбить с толку.

— Оптимистично, — проворчал Ваддерунг.

— Запудрить мозги восьми миллионам человек? — усмехнулась Лара. — Они делают это каждое утро за завтраком.

Она взглянула на меня с легким недоумением и вздернула подбородок. — Военные контролируют въезды и выезды из города. Электричество, связь и гуманитарная помощь проходят через них. Официальная версия событий получит крайне широкую огласку и будет гораздо более убедительной, чем любые просочившиеся правдивые источники, а деструктивный эффект Ока делает маловероятным наличие фотографических или видео доказательств. Добавьте вымышленный токсин, который вызывает галлюцинации, возможно, длительные и повторяющиеся, у тех, кто подвергался его воздействию, и ситуацию можно будет целиком и полностью исказить.

— Но только не внутри самого города, — заметил Марконе. — Они огородят его психологической стеной. Это объединит тех, кто находится в ее плену, таким образом, который иначе был бы невозможен.

— Что именно это означает? — поинтересовалась Мэб.

— Это означает, что человеческий фактор будет... чрезвычайно интенсивным в пределах города, — пояснил Марконе. — Неуверенность и небезопасность заставят людей стремиться к безопасности, обеспечиваемой групповой идентичностью и поддержкой. Люди, откровенно говоря, напуганы. Это заставит их цепляться за видимость нормальности. Днем.

Он покачал головой. — Ночью же, они ожидаемо возьмутся за оружие. Скорее всего, они станут более рассудительными и опасными. Скорее всего, некоторые из них заключат сделки с силами, которые они лицезрели. Также ожидаемо, что остальные будут группами охотиться по улицам на все, что они примут за сверхъестественное. И это в лучшем случае.

Мой живот скрутило.

Я имею ввиду, он был прав. Все, что он сказал было в точности верным.

И в то же время... ошибочным.

Да, темнота может сделать вещи гораздо гораздо хуже. Большие группы перепуганных людей редко действуют разумно.

Но иногда эта глупость выливалась в доброту и сострадание, в то время, как все основания велят заботиться только о себе. Иногда это проявлялось как иррациональное мужество перед лицом всепоглощающего ужаса. Иногда наше безумство приводило нас к выборам, которые делают нас лучше, благороднее и добрее, чем мы были раньше.

Люди вроде Марконе заставляли меня думать, что все катится в тар-тарары.

Но люди вроде Майкла, Мерфи, вроде храбрых мужчин и женщин, непокорно сражавшихся и умиравших во время того, что было похоже на конец света, заставляли меня думать, что, быть может, мы катимся куда надо. Словно ребенок, что учится ходить. Иногда мы шатаемся и спотыкаемся. Иногда мы падаем. И с каждым разом мы учимся. Но каждый раз мы должны решиться снова встать, чтобы сделать следующий шаг.

Чтобы однажды мы могли ходить с высоко поднятой головой.

Сражение за Чикаго началось с нападения Этниу. Но оно было далеко от завершения.

— Барон? — спросила Мэб. — Можете ли вы поддерживать функционирующее общество в пределах города?

— Никто не может, — ответил Марконе. — Тем не менее, насколько я могу судить, на данный момент город будет иметь сильную собственную заинтересованность в сохранении нынешней структуры власти. Это дает мне то, что я считаю наиболее практичным и доступным рычагом направления событий внутри него.

— Так у вас все под контролем или нет? — не унималась Мэб.

— Может ли человек в каноэ контролировать пороги? — вопросом на вопрос ответил Марконе.

— Но вы верите, что их можно направлять? — уточнила Мэб.

— В пределах того, что я могу предвидеть, да. Однако это не учитывает интересов федеральных властей. Мои возможности на таком уровне более ограничены.

Мэб обдумала ответ и кивнула. Она обратилась к Ларе.

— Можете ли вы аннулировать их вовлеченность?

Перед тем, как ответить, Лара на мгновение задумалась.

— На политическом уровне от вовлечения можно получить больше выгоды, чем от его аннулирования. Однако, на практическом уровне... нет никакого способа полностью удержать Библиотекарей от вмешательства.

— Осложнение, — прокомментировал Ваддерунг сухим тоном человека, склонного к преуменьшению.

Лара скорчила рожу.

— Кто такие эти Библиотекари? — полюбопытствовала Эванна.

— Библиотека Конгресса, Отдел Специальных Коллекций, — пояснила Лара. — Также известные, как Librum Bellum. Люди в Черном.

— Правительственные агенты, — поняла Эванна. — Какую опасность они представляют?

— Они — глаза и уши, — сказала Лара. — Они умны, умелы, преданны, профессиональны, у них есть несколько столетий коллективного знания, накопленного Масонами, и они обязательно придут, чтобы разузнать все, что только смогут. Они крайне опасны.

— Если не предполагать, что они все это время не были здесь, в городе, — мягко заметил Ваддерунг. — Возможно, они уже идентифицировали каждого из нас.

— Оптимист, — поморщилась Лара.

Уголок рта Ваддерунга дернулся.

Летняя Леди прочистила горло и посмотрела на Мэб, которая ей кивнула. Сарисса обвела взглядом весь круг, пока говорила.

— Делайте любые приготовления, какие пожелаете. Но правда вышла наружу. И распространяется. Все эти хитрости, исходящие от смертных властей или от нас, могут только отсрочить это.

— Милое Летнее дитя, — с кривой усмешкой пробормотала Лара.

Мэб подняла тонкую руку, словно предупреждая ссору.

— Мы должны подготовиться к наибольшему количеству вариантов будущего, а не только лишь к тому, которое мы предпочтем. Если мы можем замедлить удар коллективной руки смертных, пока не разберемся с фоморами, значит стоит попытаться. По крайней мере, это позволяет нам сосредоточиться на одном враге за раз.

Я почувствовал, что на мгновение застыл.

Человечество.

Враг.

Я огляделся вокруг. Точно. Неудивительно, что здесь не было представителя от Белого Совета. Нравится вам это или нет, но они были в значительной степени представителями человечества в целом, в рамках наций Соглашений. Многие чародеи имели семьи в мире смертных, и поддерживали с ними тесные связи. Марта Либерти, например, все еще была близка с членами обширного клана в Новом Орлеане, основателем и матриархом которого она являлась.

И... что ж, даже у меня была Мэгги. Друзья. Для меня это имело значение. Среда, в которой жили эти люди, их общество — все это имело для меня значение.

Сарисса выглядела немного встревоженной. Но помимо нее, насколько я понял, в этой комнате не было никого, для кого это было бы важно.

Звезды и камни.

Рамирез вовсе не ошибался.

Я работал на монстров.

Но я не был одним из них.

Я слегка наклонился вперед, словно готовясь сделать шаг, и Мэб объявила:

— Леди и джентльмены, мой Рыцарь запрашивает аудиенцию. В свете его недавних заслуг перед нациями Соглашений, я полагаю, будет уместно и правильно ее предоставить. Есть возражения?

Марконе вдруг начал выглядеть более взволнованным.

Я одарил его легкой улыбкой. Я даже не послал ему воздушный поцелуй. Но я дал ему понять, что это произойдет.

— Это обещает быть интересным, — буркнул Ваддерунг.

Мэб повернулась ко мне и кивнула, наклонив голову в направлении центра круга.

Я вошел в него на ватных ногах и почувствовал устремленные на меня взгляды очень опасных людей.

И впервые за все это время, меня не поддерживал ни один из членов Белого Совета.

Был только я. Это внушало робость.

Но это также означало, что у меня был я на моей стороне. И мне нравилось это чувство.

Не пытайся победить их всех, Гарри, думал я. Победи одного из них.

И я развернулся к Марконе.

— Летний и Зимний Дворы пекутся о балансе, — начал я. — И то, что нации Соглашений сделали с Чикаго, создало ужасный дисбаланс. Не только политические и военные последствия наших конфликтов, мы нарушили дух законов, столь древних, что они никогда не были записаны. Мы были гостями в Чикаго. И мы принесли наши беды в этот дом.

По некоторым из тех, кто находился в круге, пробежал тревожный ропот: Ваддерунг, Мэб, Эванна и Сарисса беспокойно зашевелились.

Лара и Марконе обратили на это внимание.

— Выборы имеют последствия, которые расходятся во всех направлениях, — тихо продолжал я. — И мы выбрали причинить вред людям этого города. Мы не можем стремиться к тому, чтобы свести к минимуму последствия для наших жизней, не признавая долг, который мы понесли, втягивая их в наш конфликт.

Я посмотрел в глаза Марконе.

— По большей части, наш мир не должен пересекаться с их. Взамен, они, в большинстве, нас игнорируют. Теперь вы говорите, что смертные собираются послать свои глаза и уши. Ну, может быть, с их стороны было бы разумно увидеть некоторые вещи.

— Что вы предлагаете? — спросил Марконе.

— Нации Соглашений обеспечат гуманитарную помощь и поддержку, — сказал я.

Это вызвало реакцию у всех, от поднятой брови Ваддерунга до недоверчивого бормотания Эванны.

— Я не говорю об открытом дипломатическом контакте, — внес ясность я. — Я говорю о том, что мы будем действовать. Помогать. Не напрямую, втайне. Если они посмотрят, то увидят, что вы делаете. Позвольте им увидеть, то, что мы делаем, чтобы восстановить равновесие. Нападение Этниу изменило все. Оно было слишком масштабным, слишком громким. Они нас заметили. И нам лучше показать им с самого начала, что мы не собираемся убивать их всех. Потому что мы произвели плохое первое впечатление. И потому что это разумно. И потому что это правильно.

Я встретился взглядом с Марконе.

— Мужчины и женщины этого города ответили на мой зов. Они пошли за мной. Они сражались. И из-за меня они погибли.

Что-то промелькнуло на лице у Марконе.

Его подбородок чуть заметно дернулся в знак согласия.

Я понизила голос так, чтобы это было только между мной и Марконе.

— Мы задолжали им нечто большее, нежели отмывание своих запачканных рук. И ты все равно заработаешь целое состояние на перестройке.

Глаза Марконе весело блеснули, признавая мою правоту.

— Соглашения, — осторожно сказал он, — не благотворительная организация.

— Неужели мы не нищие, неспособные уплатить наши долги, — возразила Мэб. — Мой Рыцарь верно заметил: наша битва причинила им вред. Они выбрали пролить свою кровь, защищаясь. Невинные были убиты. Собственность утрачена. Конкретика может быть спорной, но наличие долга неоспоримо.

Ее голова повернулась ко мне.

— Какого рода компенсацию ты рекомендуешь?

— Что касается денег, то у них есть страховка и все такое. Повсюду существуют системы экономической безопасности. Мы должны позаботиться о людях. Мы расплатимся с каждым раненным в ходе атаки. Тем, что потребуется, будет ли это исцеление тела или разума. Мы заплатим за погребение усопших. И вы выплатим вергельд за погибших тем, кто выжил. Неважно, найдут ли они клад с золотом, или таинственный выигрышный лотерейный билет, или еще что-нибудь, ведь мы в долгу перед ними за нечто бесценное. И мы обязаны им помочь сделать их будущее более безопасным после того, что мы у них отняли. И в этой комнате есть мужик, который может каждый год спускаться в каждый их чертов дымоход, если ему придется, так что не говорите мне, что нет возможностей, чтобы это произошло.

— Их число велико, — констатировала Мэб.

— Наш долг, — проговорил я, — несравнимо больше. Спроси любого ребенка мужчин и женщин, которые погибли.

Мэб выглядела слегка озадаченной от этой мысли.

— Соглашения, — заявил я, — предусматривают возмещение ущерба потерпевшим сторонам. Это дело с правом гостя очень беспокоит меня и требует внимания и уважения. Исправление урона, нанесенного смертным, кажется мне приемлемым — с пониманием того, что мы взыщем ресурсы, затраченные на такое погашение, из карманов тех, кто в конечном счете несет ответственность, а именно фоморов, как только наш конфликт с ними будет разрешен.

Оказалось, что все участники Соглашений единогласно поддерживают инициативу, потому что все в политике любят отдавать чужие деньги на добрые дела.

Как бы то ни было. Я немного помог людям, сделал маленькое доброе дело.

Но я еще не закончил.

— Есть еще один вопрос, — обратился я к Мэб, — насчет личного долга. Я одолел Этниу, перед всеми нациями Соглашений, защитив владения барона Джона Марконе из Чикаго.

Я повернулся к нему лицом.

— Признание сего деяния является необходимым.

Взгляды переместились на Марконе.

— Око кажется достаточной наградой за такой поступок, — заметил Марконе.

— Для некоторых, — вставила Сарисса весьма сухим голосом.

— Оно у тебя? — невинно поинтересовался я у Марконе.

Он стоял, внезапно напрягшись.

— Я имею ввиду, я не уверен где оно, — сказал я то, что технически являлось правдой — Альфред спрятал его где-то, и я попросил его не сообщать мне, где именно, специально для этого разговора. Формальная правда была, на минуточку, лучшим видом правды. — Но если ты хочешь передать его мне...

— Я предполагал, что вы забрали его у Этниу, — сказал Марконе.

— Я даже не знаю что тебе сказать, — всплеснул руками я.

— И мы должны поверить, что вы оставили такое оружие, как Око, просто лежать на земле? — уточнил Марконе.

— Чувак, там же был апокалипсис, — очень рассудительным тоном ответил я. — Земля тряслась. Вздымались волны. Представляешь, я чуть не утонул в огромной идиотской бетонной чайной чашке, которую сделал какой-то придурок. Все, типа, как в тумане.

Глаза Марконе сузились.

— Смысл в том, что мои люди бились и умирали за твою землю, — подытожил я внезапно посуровевшим голосом. — Я бился и проливал кровь за твою землю. А если бы не стал, у тебя не было бы территории, чтобы ее защищать. И я лишился своего дома, пока занимался этим.

Я указал на Эванну.

Все посмотрели на нее.

— Апартаменты понесли... урон в ходе атаки, — вежливо солгала она. — В настоящее время замена квартир не производится. Поэтому он больше не может быть нашим гостем.

— Видите? — возмутился я. — Долг есть долг. А мы, Зимние, очень серьезно относимся к своим долгам.

Я почувствовал взгляд Мэб через свое плечо, как холодный сквозняк в комнате.

Только направлен он был на Марконе.

Марконе уставился на меня, затем на Мэб, затем на Лару.

— Разумеется, вы ему не верите.

Легкая улыбка заиграла в уголках Лариных губ.

— Последним, что я видела, — сообщила она, — были вы, убегающий с Оком, барон.

— Королева Мэб, — запротестовал Марконе.

— Он не давал мне причин ему не доверять, барон, — отмахнулась Мэб. Она тоже знала все о формальной правде.

Марконе повернулся ко мне и прищурился. Он смерил меня взглядом и сказал:

— Я знаю, что оно у тебя.

Марконе вытолкнул меня на пьедестал, рассказав людям, что я разобрался с Этниу. Один этот поступок, вероятно, напугал достаточно членов Белого Совета, чтобы против меня проголосовали. Но если он собирался взгромоздить меня туда, то не должен сильно удивляться, если я лягну его в лицо.

Я перевел дыхание, наслаждаясь моментом.

— А ты докажи, — ответил я. — Сэр Барон.

Марконе выпучил на меня глаза. Затем перевел их с меня на Королеву Воздуха и Тьмы.

Бровь Мэб поднялась так высоко, что стала угрожать выскочить за пределы ее черепа. Затем она проронила, как бы обращаясь к Марконе:

— Многое проясняется.

Взгляд Марконе скользнул по лицам членов Министерства, взвешивая то, что он там увидел. Он уступил с неохотным соизволением.

— Очень хорошо, сэр Дрезден, — вздохнул Марконе. — Чего вы хотите от меня?

Я наклонился, чтобы заглянуть ему в лицо.

— Я хочу назад мою лабораторию, — потребовал я. — Убери свой хлам.

Отдаю должное Марконе: когда он дает слово, он его держит.

Он опустошил маленький замок, построенный на месте моего старого пансиона, за двадцать четыре часа. Солдаты, персонал, мебель, свет — к тому времени, как мы прибыли на следующий день, все это исчезло. Замок был избавлен от присутствия Марконе, вплоть до камней.

— Что ты думаешь? — спросил я. Я повернулся на каблуках, оглядывая главный зал. В крыше все еще зияла большая дыра, там, где Этниу с ее Оком проявили инициативу в прорубании мансардного люка. Я указал на нее. — Может сделать что-то наподобие окна Доктора Стрейнджа, а?

Молли задумчиво оглядела помещение.

— Выглядит... холодным, немного сырым и мрачным. Как один большой подвал.

— Восхитительно, — одобрил я. — Твой папа зайдет позже, чтобы помочь мне понять, как сделать его немного более дружелюбным к людям. Я имею в виду, что здесь можно было бы разместить баскетбольную площадку. И мне не нужен тронный зал.

— А баскетбольная площадка тебе нужна?

— Это просто идея — вот и все, что я хочу сказать.

Она покачала головой.

— Ты заметил все те чары на этом месте? — скептически спросила Молли. — Здесь есть некоторые действительно старые штуки, которые до сих пор работают.

На самом деле, я уже попросил Боба осмотреть все это для углубленной оценки. Защитные системы, возведенные в замке, был заложены чародеем из особенно дотошной породы сумасшедших. На первый взгляд, Марконе использовал только их поверхностный потенциал — возможно, Намшиил Колючий еще не успел научить его пользоваться ими в полной мере. Черт, да единственная причина, по которой я чувствовал, что знаю, о чем говорю, заключалась в том, что обереги, встроенные в камни замка, имели поразительное структурное сходство с теми, что использовались для создания Предела Демона. Вполне возможно, что магическая защита замка была делом рук самого Мерлина или одного из его наследников.

Чтобы убедиться в этом, потребуется время, но если я прав, то к тому моменту, когда я закончу с этим местом, у меня будет такой же крепкий оплот, как и сам остров, но чертовски более пригодный для жизни.

— Угу. Что-то вроде умного дома, наверное, — подтвердил я. — Мне придется проработать и изучить все местные особенности.

Молли одарила меня несколько бледной улыбкой.

— Звучит весело.

— Может чуть-чуть, — сказал я. — Надо убедиться, что Марконе не оставил мне никаких магических сюрпризов после себя.

— Думаешь, он мог?

— Не сказал бы, — ответил я. — Но дом-это действительно стоящая вещь, чтобы проявить тщательность.

Я огляделся вокруг.

— Он должен был принести ключи. Он опаздывает, — я поймал взгляд Молли и нахмурился. — Погоди-ка. Ты спустилась сюда вместе со мной, чтобы отвлечь меня?

— Не то, чтобы именно отвлечь, — замялась Молли. — Но... возможно будет лучше, если ты не будешь ссориться с Марконе прямо сейчас, Гарри.

— В самом деле, — раздался холодный спокойный голос Мэб.

Королева Воздуха и Тьмы вошла в большой зал через те же двери, под которыми Этниу протиснулась несколько дней назад, и оглядела голые, чистые стены сквозь лучи солнечного света, падающего через отверстие в крыше. На ней был тот же деловой костюм, что и во время собрания Министерства.

— Требуется некоторый ремонт, не так ли, мой Рыцарь?

— Ты забрала ключи у Марконе от моего имени? — надулся я.

— Нет, — ответила Мэб.

— Потому что ты думала, что я затею с ним драку?

— Конечно же нет, — снова опровергла Мэб.

— Ты мне не доверяешь, — сказал я.

Мэб одарила меня вежливым взглядом.

— Не говори ерунды. Я доверяю тебе так же, как и любому другому.

Она оглянулась через плечо на вторую фигуру, входящую в темный зал.

— Лара, — спокойно произнес я.

Сила, стоящая за троном Белой Коллегии прошествовала в помещение с несколько осторожным видом, с любопытством разглядывая голые стены. Одна, две, три опасные женщины были здесь со мной и явное ощущение «заговора-для-моего-блага» витало в воздухе. Я подумал, что было бы уместно начать чувствовать себя немного настороженным.

— По предложению Мэб я взял на себя смелость передать тебе ключи, — сказала Лара. — Я подсказала нашему доброму барону, как устроить все при свидетелях, очень официально и открыто, и избежать любых возможных моментов... негативного эмоционального взаимодействия между вами двумя.

Я хмыкнул и повторил:

— Между нами двумя, а?

— О, Марконе по своему очень зол на тебя, — объяснила Лара. — Я бы сказала, что раунд за тобой.

Что совсем не заставило меня почувствовать небольшой прилив мелочного удовлетворения. Вообще. Гм.

— Но ключи у тебя? — уточнил я у нее.

Она достала их. В придачу к деловому костюму на ней были белые перчатки.

— И вы, ребята, устроили все так, чтобы мы, мальчики, не были такими эмоциональными и не начинали бить друг друга, чтобы произвести впечатление на девочек, — сказал я.

— Или не начали лобызаться друг с другом, — парировала Лара. — Мне показалось, что между вами имеется воинственно-братская дружба.

— Иу-у, — скривился я и протянул руки. — Откуда мне знать, что ты не сделала себе дубликаты?

— Со мной была Мэб, — сказала Лара. Она пересекла комнату, чтобы бросить ключи мне в руку, не прикасаясь ко мне. — И как будто ты в любом случае не собираешься первым делом менять все замки.

Я подбросил в руке ключи — две копии одного главного ключа затем сунул их в карман.

— Я бы не стал бить его по носу. Я был бы очень мил. Пока он отвечал бы мне взаимностью.

— Ну разумеется, — утвердительно кивнула Лара. — Вы оба такие взрослые.

Я заносчиво фыркнул.

Мы оба шутили, вместо того чтобы сразу перейти к тому, что будет дальше. Никому из нас не нравилось думать о том, что мы не только потеряли Томаса, но и подвели его.

— Твоя люди нашли что-нибудь еще? — спросил я.

Лицо Лары посерьезнело.

— Корабль был найден затонувшим на глубине двух футов у побережья в Индиане. Ведутся восстановительные работы.

Я выдохнул и кивнула ей в знак благодарности.

— Значит Жюстина добралась до берега.

Лара кивнула.

— Но куда она отправилась после этого, мне неизвестно. Мои люди ведут поиски, но этот мир очень большой.

— Находить людей — это мое ремесло, — заявил я. — Ты начнешь со своего конца, а я со своего. Где-то между нами, мы ее поймаем.

— Если это случится, — сказала Лара, — ты действительно считаешь, что сможешь изгнать из нее...

Ее голос понизился. Она не произнесла слово «Немезида».

— Я не знаю, — ответил я. — Но ради Томаса мы обязаны попытаться спасти ее. И ребенка.

Глаза Лары стали мрачными, она коротко и твердо кивнула мне и протянула руку.

— По рукам, чародей?

Я кивнул в ответ и обменялись с ней рукопожатием.

— Согласен.

И что-то пробежало между нами. Не думаю, что это были штучки Белой Коллегии. Просто... дрожащая нотка энергии. Гармония.

Это было обещание, которое оба из нас скрепили своей волей. Это было обещание, которое мы оба должны были сдержать.

Мы оба разделяли одни и те же чувства к семье.

— Замечательно, — произнесла Мэб позади нас. — Леди Лара, после должного рассмотрения, ваша третья услуга будет исполнена. Я разрешаю вам ухаживать за моим Рыцарем. Свадьба состоится на закате.

— Эм, — промямлил я, — что?

— Что? — выгнула бровь Лара.

— ЧТО??!! — захлебнулась Молли.

Я моргнул и посмотрел на нее. Затем на Мэб. Затем на Лару и мы более или менее одновременно выдернули наши руки из положения, в котором они находились.

— Третья услуга от Зимы, — пояснила Мэб. — Леди Лара хотела заключить союз с Зимой. Нам это кажется мудрым. Это будет сделано.

— Не в этом дело, — выдавил я. — При чем здесь свадьба?

— Такие вещи обычно происходят посредством смешения родословных, — сказала Мэб убийственно рациональным тоном. — И ты возложил ответственность за подобные решения на меня, когда давал клятву, мой Рыцарь.

— Эй, никто ничего не говорил о свадьбах, — возразил я.

Мэб смотрела на меня половину леденящей секунды, прежде чем сказать:

— Ты знал.

Да, что ж. Не было никакого способа выкрутиться. Когда Мэб застолбила свои права, она сделала это... в безошибочно интимной и тщательной манере. Мэб заявила претензии на мою жизнь. И я согласился. Никаких ошибок.

Я отвел взгляд от Мэб, потому что она, скорее всего, была права. Я заключил сделку и дал клятву. Мэб, как мой сеньор, имела не только право, но и обязанность женить меня, если это означало большую стабильность и безопасность для Зимы.

Но это не имело значения.

Потому что у меня была чертовски долгая неделя.

И Мерф больше нет.

И Зимняя мантия ничего не могла поделать с такой болью.

— Знаешь, что ты можешь сделать со своей свадьбой? — вежливо спросил я у Мэб, и хотя и знал, что собираюсь открыто бросить ей вызов при свидетелях, и что есть только один способ, которым она может отреагировать на такое, я почувствовал, что слова собираются слететь с моих губ.

Взгляд Мэб стал ледяным и замер на мне.

А какая-то часть меня сказала: «Какого черта?» и начала подыскивать самую по-детски обидную вещь, которую я мог бы ей сказать.

Но прежде чем я успел придумать что-то действительно хорошее, открыть рот и обречь себя, Молли и Лара встряли между нами.

— Это неуместно, принуждать его в такое время, — напомнила Молли Мэб прохладным здравомыслящим голосом, положив руку мне на плечо. Ее пальцы сжались в ледяные тиски, достаточно крепкие, чтобы моя рука онемела. Это было не так эффективно, как заткнуть рот кляпом, но близко к тому.

— Сразу же после битвы и его личных потерь, — приводила доводы Молли, — нет никакой пользы в том, чтобы еще больше давить на него.

— Ваши условия приемлемы, — незамедлительно после Молли начала говорить Лара, — Но обычаи как моего народа, так и его собственного требуют более благодатного и подходящего периода времени, прежде чем вступать в официальный брак, а также периода траура после смерти наших павших героев. Проигнорировать любое из этих требований означало бы для нас с вами открыто проявить неуважение друг к другу. Это задаст неверный посыл нашим вассалам с самого основания нашего союза.

Мэб выглядела холодной и разъяренной, но ее взгляд метнулся в сторону Молли и Лары примерно на десятую долю секунды. Она уставилась на меня, а затем выгнула бровь, предлагая мне бросить ей вызов.

— Ты согласен с этим суждением, мой Рыцарь?

Та часть меня, которая скучала по Мерфи и была не в себе от боли, хотела закричать: «Иди молоти песок, ты, фригидная ведьма. Я не твой игрушечный Кен.»

Рука Молли сжала меня так сильно, что в моем плече что-то хрустнуло.

Возможно, они с Ларой появились не только для того, чтобы не дать мне сорваться на Марконе. Возможно, они пришли, чтобы защитить меня от чего-то намного более опасного.

Я не мог перестать дерзко сверлить взглядом Королеву Мэб.

Но та часть меня, которая хотела выжить, проскрежетала:

— Ага. Все, как они и сказали.

Глаза Мэб кинжалами пронзали меня целых тридцать секунд морозной тишины. А потом она сказала:

— В интересах создания прочного основания, леди Лара, и наилучшего использования нашего рыцаря, Леди Молли, я дарую ему год для траура.

— Знаешь, что ты можешь сделать со своим годом для тра... — начал говорить я.

— Принимается, — поспешно сказала Молли и бросила на меня взгляд, говоривший «черт возьми, Гарри».

Мэб бросила на Молли прищуренный взгляд. Затем она подняла палец и добавила:

— С условием, что они будут регулярно появляться вместе на публике.Война не ждет исцеления разбитых сердец. Мы должны немедленно спроецировать образ улучшенной сплоченности.

Мэб перевела взгляд с Молли на Лару и обратно.

У Молли был такой вид, словно она проглотила большую часть того, что хотела сказать. Но она немного склонила голову и кивнула.

Лара поморщилась. Она бросила на Молли взгляд, в котором было что-то вроде извинения. Но также кивнула.

— Превосходно, — заключила Мэб ледяным голосом. — Позаботьтесь о деталях, Леди Молли. Лично.

Лара вздрогнула.

Молли выглядела так, словно Мэб только что ударила ее в живот.

Но она кивнула.

Мэб покачала головой и сказала:

— Мир, который мы строим, находится под угрозой. Сейчас не время для неповиновения. От любого из вас. Не заставляйте меня пожалеть о моих вложениях.

На миг что-то очень напоминающее страх показалось на лице у Лары. Она не подняла глаз, чтобы бросить возразить Мэб. Я знал, что она чувствует.

— Я поговорю с моим Рыцарем наедине, — продолжила Мэб. — Леди Молли. Леди Лара. Спасибо за уделенное время.

Мэб не то чтобы указала им на дверь, не напрямую. Но по ее тону было совершенно ясно, что им, тем не менее, велели удалиться.

Лара повернулась, чтобы уйти. Молли на секунду заколебалась, на ее лице отразилось смущение.

Насколько я понял, у Молли не было выбора, когда Мэб отдавала ей прямой приказ. Власть всегда имеет свою цену.

— Все в порядке, — сказал я ей. — Я вернусь через минуту.

Моя бывшая ученица слабо улыбнулся мне. Затем она обменялась настороженным взглядом с Мэб, склонила голову перед Королевой Зимы и вышла вместе с Ларой из моего подержанного замка. Между Ларой и Молли определенно пробежал холодок: на полу у ног Зимней Леди образовался настоящий иней.

И они оставили меня наедине с Мэб.

Мэб подняла руку, когда я начал говорить, и прервала усталым и бесстрастным голосом:

— Да. Ты бросаешь мне вызов. Очевидно. Как и всегда. В интересах оперативности предположим, что ты сделаешь некую непонятную отсылку к популярной у смертных чепухе, я строго посмотрю на тебя и напомню о власти, которой над тобой обладаю, ты подтвердишь, что продолжаешь понимать обстоятельства, которые требуют от меня терпеть твою беззаботность и мы оба согласимся продолжать этот абсурдный танец в будущем, вероятно, все оставшееся время.

Что заставило меня моргнуть.

Мэб обычно не вступала в мета-дискуссии о природе наших с ней отношений.

Она прошла мимо меня и оглядела голые стены большого зала.

— Барон завоевал львиную долю уважения среди старейших, пережив бурю такой силы, не говоря уже о том, чтобы подготовиться к ней, перехватить инициативу и успешно бороться за свою территорию. И все же ты потребовал от него награды, и он имел милость уступить ее тебе. И многие подозревают, что ты также завладел Оком по праву победителя — обстоятельство гораздо более благоприятное для тебя, нежели если бы они знали наверняка, у тебя оно или нет.

Она поджала губы.

— Ты начал понимать, как облечь себя броней из сомнений своих врагов. Твоя репутация становится все более грозной.

— Достаточно грозной, чтобы Белый Совет не захотел иметь со мной ничего общего, — хмыкнул я.

Она махнула рукой, ее голос звучал совершенно уверенно.

— Овцы боятся волков, мой Рыцарь. И вполне уместно, что они это делают.

— Большая страшная мамочка злых фей просто смотрит на меня из-за проблем с работой и говорит: «Что поделаешь?» — вздохнул я. — Наверное это дурной знак.

Мэб остановилась под дырой в крыше и заглянула на нее, ее лицо было бледным и совершенным в тусклом луче дневного света, просачивающегося сквозь густые, сонные дождевые облака. Дождевые капли отскакивали от нее и падали на пол с резкими щелчками, как крошечные кусочки льда.

— Ты начинаешь видеть очертания моих проблем, мой Рыцарь, — она взглянула на меня — Ты волк. Хищник. Который им нужен.

— Я герой, которого Чикаго заслуживает, — сказал я, подражая голосу Бэтмена. — Но не тот, которого он свайпнет в Тиндере.

Мэб утомленно посмотрела на меня.

— Тебе известно, каково это, — сказала она, — продавать кусочки своей души, чтобы у того, кто никогда не узнает твоего имени, появился еще один шанс на жизнь.

На это у меня не нашлось ответа.

Воцарилась тишина.

Я подошел к Мэб и выглянул из замка на мягкий дневной свет и падающий дождь.

Когда капли начали падать на меня, я сразу промок.

— Я всегда считал, — произнес я, — что, когда продаешь свою душу, ты отдаешь ее всю целиком за раз.

Ее губы тронула легкая улыбка. Шлеп, шлеп, шлеп.

— Ты даже не понял, кто будет ее получать, — обронила она. — Честное слово, я никогда не смогу понять почему вы, дети, продолжаете заключать такие сделки со старыми змеями, вроде меня.

Я нахмурился, глядя на свет.

— Когда большое, страшное, голодное зло постучалось в дверь, — проговорил я. — Я хотел спасти людей Чикаго. Потому я сражался с ним. Всем, что у меня было.

— Да, — подтвердила Мэб.

— И Марконе, — продолжил я. — В конце концов, когда дело дошло до драки, он дал людям, попавшим в беду, убежище за своими стенами. И он сражался, чтобы защитить город.

— Это так, — согласилась Мэб.

— Я этого не забуду.

Я посмотрел на нее.

— И ты, — сказал я.

Она смотрела на свет, не обращая на меня внимания. Шлеп, шлеп, шлеп.

— Спасибо тебе, — поблагодарил я. — Ты билась за мой город. За моих людей. Спасибо тебе.

Она воззрилась на меня в неожиданном замешательстве.

— Спасибо тебе, — в третий раз сказал я.

Три повторения отделяют случайное от намеренного. Повторите что-то три раза, и вы сделаете это более настоящим.

Мэб вздрогнула от моей благодарности.

Она закрыла глаза.

И на секунду дождевые капли упали через дыру в крыше.

Потом они снова продолжили свой шлеп, шлеп, шлеп. А Мэб открыла глаза.

— Дитя, — ответила она. — Всегда пожалуйста.

— У меня есть вопрос, — сказал я.

— Спрашивай.

— Око, — сказал я. — Оно сделано из чистой ненависти. Я это почувствовал.

— Да.

— Оно уничтожает все, чего коснется, — сказал я. — Кроме тебя. Даже Титания не могла коснуться его, когда противостояла ему. А ты смогла. Почему?

Губы Мэб изогнулись в легкой улыбке.

— Все, — сказала она. — считают, что ненависть и любовь это противоположные силы. Но это не так. Это одна и та же сила, обращенная в противоположные стороны.

Она взглянула на меня.

— Любовь — это пламя, мой Рыцарь. Любовь, повернувшая не в ту сторону, убила не меньше, чем ненависть. Разум, юный чародей, противоположен ненависти, а не любви. Этниу не могла уничтожить меня одним выстрелом Ока. Я была в этом совершенно уверена. Я проверила цифры.

Мгновение я смотрел на нее. Потом я кивнул.

— Тебе нужно проверить их получше, — посоветовал я. — Потому что ты просишь от меня слишком многого. Больше, чем я могу тебе отдать.

— Почему? — спросила она — Потому что твоя возлюбленная пала в бою?

Я одарил ее яростным взглядом.

Она оставила его без внимания, а я слишком устал, чтобы продолжать.

— Ты исцелишься. Я похоронила когорту любимых за все эти годы, Дрезден, — беззлобно сказала она. — Мы выиграли эту битву. Наслаждайся победой. Но война продолжается — и ее все еще надо вести.

Не то чтобы я видел здесь тень Мерфи. Это было бы уже слишком. Но я мог себе представить, как это выглядело бы — если бы она стояла там, нетерпеливо глядя на меня, пока Мэб говорит вещи, которые не станут менее правдивыми только потому, что они мне не нравятся.

— Ты просишь от меня слишком многого, — повторил я.

— Ты находишь выбор пары нежелательным?

— Я нахожу это самоубийственным, и не имеет значения, кто она, — сказал я. — Ты принуждаешь меня к тому, к чему нельзя принуждать.

Ее голос стал холоднее и тверже любого камня в Антарктиде.

— Да. Именно так.

Она глянула на меня.

— Потому что я рассудила, что это необходимо. Наш мир только что стал бесконечно более нестабильным и опасным. Нам должно стать сильнее и устойчивее, чтобы противостоять ему, обеспечив как видимость, так и факт надежного союза с компетентным партнером. Это важнее любой конкретной личности или ее мелких желаний. Включая тебя.

— В этом есть смысл, — задумался я. — Но это неважно. Тебе следовало сделать это самой.

— Сделать что?

— Пожениться. Лара была бы не против.

— Невозможно, — отклонила Мэб. — Если бы это было тем делом, которое я могла бы решить сама, я бы так и поступила.

В это... я на самом деле верил.

— Почему нет?

— Определенные аспекты моей силы связаны с выборами, которые я сделала, когда была смертной, — поведала она. — Будут... проблемы с совместимостью. Это часть задачи, для которой был создан Рыцарь.

— Создан? Я не... Это не так работает. Не такой выбор я сделал. Вот так-то.

Шлеп, шлеп, шлеп.

— Есть, — сказала Мэб с очень мягким, очень нежным предупреждением в голосе, — один год, на то, чтобы изменить это.

— Это так не работает, — настаивал я. — Люди — не запчасти от машины. Ты не можешь просто подключать их куда угодно. Они не игровые фигуры. Ты не можешь просто взять их и поставить на доску туда, куда захочешь.

— Тем не менее, машина по-прежнему должна работать. А игра должна продолжаться, — сказала она неумолимым голосом, констатируя факты без всякой злости. — Не испытывай меня. В этом танце у тебя нет права на ошибку. Склонись, чародей. Или я тебя сломаю.

Я сделал глубокий вдох и снова выдохнул.

— Полагаю, мы увидим, — сказал я.

Ее глаза сверкнули. Но она выглядела так, словно услышала то, что ожидала услышать. Она наклонила ко мне голову в знак согласия.

— Увидим.

Машину Молли вел один из сидхе, который был, я не мог точно сказать, то ли мужчиной то ли женщиной, и который, вероятно, мог убить меня дюжину раз, пока я пыталась понять это.

— Ты ничего не слышишь — обратилась Молли к сидхе, и создание слегка вздрогнуло и кивнуло.

— Буквально, — похвасталась Молли. — Это мой голос Закона Зимы. Водитель фактически глух, пока я не скажу иначе.

А потом она задернула шторку между передней и задней дверями.

— Водитель читает по губам? — догадался я.

— Я считаю, что лучше перебздеть, — сказала она. — Зимний Двор как раз то место, где это не помешает.

Она сложила руки на груди и скрестила колени, что выглядело очень мило в ее строгом, довольно консервативном костюме.

— Поверить не могу, что она вот так запросто продала тебя Ларе, как коня.

— Спасибо? — сказал я.

Она махнула рукой в неопределенном извиняющем жесте.

— Ты понял, о чем я. Это бессовестно.

— На протяжении большей части истории человечества, — подметил я, — это было обычным делом. Брак пары, символизирующий действия государства, связан воедино в акте высшей ритуальной магии. И это практиковалось так долго, потому что это работало.

Молли посмотрела на меня.

— Кого, по твоему, ты здесь учишь, Сократ?

Я поднял руку, признавая ее правоту.

— Я... устал, Молли. Прости.

Она поморщилась и уставилась в окно.

— Нет. Мне не нужно было давить, — она покачала головой. — Я просто не могу поверить, что Мэб сделала это с тобой сейчас. Земля еще не успела осесть на могиле Мерфи.

Нет.

Не успела.

Какое-то время я смотрела в окно, своего рода просто позволяя всему происходящему в мире случиться со мной. Кажется, Молли что-то говорила.

— Ты ведь ни слова не услышал из того, что сказала? — спросила она через некоторое время.

Я моргнул и попытался вспомнить, но на самом деле я не слишком внимательно слушал.

— Мне жаль, — сказал я. — Точнее, мне не жаль. Мне хреново и я заслуживаю сочувствия. Но прости, если это сейчас причинило тебе боль.

Молли одарила меня слабой мрачной улыбкой и помотала головой.

— Нет. Все в порядке. Потерять кого-то, кто тебе дорог. Чтобы их забрали. Это на какое-то время меняет тебя.

Я посмотрел на нее и вздрогнул.

Я рассыпался в извинениях.

Она предвидела это, улыбнулась и решительно покачала головой, хотя на глазах у нее выступили слезы.

— С этим мы уже разобрались. Это была больно, и это случилось, и это было по-настоящему и необходимо, но теперь все в прошлом.

Я обхватил ее щеку рукой. Она закрыла глаза и прижалась к моей ладони.

— Гарри, — сказала она. — Она была хорошим человеком. Мне жаль.

Я несколько раз кивнул и был не в состоянии что-либо говорить. Или видеть.

— Но послушай. Я не жду, что ты будешь в порядке. Я ожидаю, что какое-то время ты будешь вести себя как мудак, потому что тебе больно. И хотя мы все были бы благодарны, если бы ты так себя не вел, если иногда все же будешь, то ты... имеешь на это право. Тебя окружают люди, которые понимают чего тебе стоило сделать то, что было сделано. И если ты брюзжишь, пока залечиваешь полученные раны, это неприятно, но вполне понятно, — она подняла на меня глаза. — Так что да. Ничего страшного, если какое-то время ты будешь не в себе. Так ты исцеляешься от подобных вещей. И когда все устаканится, я все еще буду твоим другом.

— Ох, слава Богу, — произнес я, и даже если я и смеялся, то в основном символически. — Эта штука с Ларой, которую устроила мне Мэб. Я не смогу с этим справиться.

— Я не думаю, что Лара рассчитывала, что все будет происходить в таком ключе, — сухо заключила Молли. — Ей был дан такой же год, как и тебе.

— Да пофиг, — сказал я. — Это целый год. Я не обязан выяснять все прямо сейчас, сегодня.

Я откинулся на спинку сиденья и провел рукой по глазам.

— Это хорошо. В данный момент я не готов к этому.

— А я все еще давлю, — заметила Молли еще более ироничным тоном. Она взяла мою руку в свои и крепко сжала. — Ты также и мой Рыцарь, Гарри. И я многим тебе обязана. Я на твоей стороне. Когда ты будете готовы действовать, я буду там. А до тех пор я буду здесь.

— Спасибо, Моллс, — ответил я.

Она мимолетно улыбнулась мне. Потом она прикусила губу и спросила:

— Как я выгляжу?

Ее волосы вернулись назад к золотисто-каштановому цвету, с которым она родилась, и ниспадали длинными естественными прядями. Она нанесла минимум косметики и помаду приглушенного оттенка. Она выглядела так, будто набрала вес, и... не появились ли у нее в уголках глаз морщинки?

— Приблизительно так я бы и выглядела, если бы не была... — запнулась она. Потом она замахала руками и затараторила, — Как, черт возьми, мне подойти к своим родителям и сказать: «Привет, мама, папа, я теперь принцесса фейри. Та, которая злобная секс-бомба?»

Она посмотрела на меня и в ее глазах плескалось отчаяние.

— Гарри это была плохая затея. Ты можешь принести за меня извинения? Мы же истинные католики. Мы можем терпеть неприятности прямо посреди комнаты в течение многих поколений, если нам это нужно.

— Не пойдет, — ласково сказал я и стиснул ее руку в ответ. — Никто из вас такого не заслужил.

— Они не поймут, — паниковала она.

— Особенно если ты не поговоришь с ними об этом, — настаивал я.

— Тот взгляд, — сказала она. — Взгляд, которым мой отец посмотрит меня. Разочарованный.

Она потрясла головой.

— Бой с Корбом и его приятелями не испугал меня. Но это пугает.

— Если ты их любишь, — успокаивал ее я, — ты вроде как должны строить это на чем-то реальном. Это значит говорить им правду. Это не очень хороший способ построить настоящую любовь и доверие. Но другого пути нет.

Она отпустила меня и замахала обеими руками, как будто на нее напал рой насекомых.

— Да. Я знаю, знаю, знаю, — она шмыгнула носом и заморгала ясными глазами. — Мне просто хотелось на мгновение представить, как я в панике убегаю. Это выглядело таким умиротворяющим.

Машина подъехала к дому Карпентеров и остановилась.

— Мгновение прошло, — мягко сказал я. — Ты готова?

Я протянул ей свою руку.

Она приняла ее и немного удивленно улыбнулась.

— Ты никогда не давил на меня насчет этого, Гарри. Но и не уступал. Почему?

— Потому что я на твоей стороне, малышка, — сказал я. — Включая поддержку тебя на всем этом концерте Зимней Леди. Но мне пришло в голову, что то, что сделало тебя успешной Зимней Леди, не имеет ничего общего с тем, что дала тебе Мэб.

Я кивнул в сторону дома.

— По большей части это то, что ты узнала от них. Я знаю, что ты сейчас вся в работе. Но держи себя в руках, Молли. Легко потерять голову, если у тебя нет какого-то надежного места, куда ты могла бы время от времени ставить ноги.

— Ты думаешь это и есть то место? — спросила она.

Я открыл дверцу машины и вышел, увлекая ее за собой. Она что-то пробормотала водителю, а затем последовала за мной в ранний воскресный солнечный день за облаками, которые обещали еще больше дождя в ближайшее время.

Мы поднялись на крыльцо, и я постучал в дверь.

Где-то в доме Мыш издал одинокое басовитое гавканье, а затем послышались тяжелые шаги лап на лестнице.

— Я не знаю места более надежного, — ответил я.

Дверь открылась, и Майкл улыбнулся нам. При виде Молли его улыбка стала лучезарной.

— Ох, ох боже ты мой, ты выглядишь такой... — Он быстро выдохнул смешок и кивнул. — Идеальной.

— Пап, — Молли запнулась. Она на секунду взглянула на меня, а затем упрямо двинулась вперед. — Есть кое-что, что я должна тебе рассказать.

— Молли, — проговорил Майкл.

— Папа, это важно, — сказала она. — Я старалась не обсуждать свою новую работу, потому что знала, что тебе не понравится то, что ты услышишь.

— Молли, мы знаем, что...

— Нет, погоди, — прервала она. — Потому что я хочу быть уверенной, что у нас не будет недопонимания.

— Что ты теперь Зимняя Леди, — закончил Майкл. — Да, разумеется. Ты думала мы с твоей матерью ослепли на старости лет?

Он поцеловал ее в макушку, повернулся ко мне и поприветствовал:

— Привет, Гарри.

Молли моргнула.

— Что ж, мы проверили всю стеклянную посуду и достали столовое серебро твоей бабушки, — сказал Майкл. — Я понятия не имел, насколько традиция столового серебра для гостей связана с идеей приготовления достойного обеда для народа фей, если они придут в гости, но я полагаю, что технически это одно и то же. У тебя же не будет проблем с серебром, правильно?

Молли захлопала глазами, а потом медленно и осторожно улыбнулась своему отцу и сказала:

— Все будет в порядке, пап.

— Хорошо, потому что твоя мама сказала, что ты не освобождаешься от помощи на кухне только лишь потому, что ты теперь принцесса фейри. Она купила тебе те длинные кухонные перчатки, чтобы ты все еще могла мыть посуду.

Молли моргнула еще несколько раз.

Я, типа, просто упивался этим.

Майкл заметил выражение лица дочери. Он положил руку ей на плечо. Затем заключил ее в медленные, нежные объятия.

— Не думай, что ты сможешь избежать разговора, юная леди, — прогудел он ласковым глубоким голосом. — Мы с твоей мамой переживаем и мы собираемся обсудить это вместе с тобой, потому что мы любим тебя и знаем, что случилось с последней молодой женщиной на твоей работе. Но это потом. Сейчас я просто рад, что ты пришла домой навестить нас. И ты все еще ешь мясо, не так ли? Твоя мама нашла эту причудливую ароматизированную соль для жаркого, и она действительно очень хороша.

— Ох, уж кто обожает мясо, так это Зима, — Молли запнулась. Она посмотрела на Майкла с выражением легкого недоумения и глубокой привязанности и сказала, — Я люблю тебя, папа.

Майкл улыбнулся еще снова чмокнул ее волосы.

Потом раздался пронзительный визг, и Мэгги перелетела через порог и бросилась мне в объятия. Я поймал ее без особых проблем. Она была такой крошечной.

Она обняла меня с невероятной силой. Я думаю, что она жульничала, используя не только руки, но и ноги. Я обнял ее в ответ так нежно, как только мог. Она всегда клала голову мне на руку и на мгновение закрывала глаза, когда здоровалась со мной таким образом.

Я прикрыл глаза вместе с ней.

Потому что это было мое надежное место.

Я перенес ужасную утрату.

Но эта потеря у меня не первая, и я ее переживу.

Ведь теперь это не только я.

Я почувствовал легкий толчок и, посмотрев вниз, увидел Мыша, сонно прислонившегося к моей ноге, его огромный хвост робко вилял. Моя маленькая семья.

Майкл и Молли вошли в дом держась за руки. Внутри Чарити и Саня восторженно приветствовали их.

Я еще немного подержал Мэгги.

Майкл высунул голову, посмотрел на меня, улыбнулся и скрылся внутри.

Майкл знает, когда нужно дать время.

Жизнь в сверхъестественном мире обещала стать намного сложнее для всех. Каждый плохой парень, которого я когда-либо выбесил, собирался пересмотреть, сможет ли они убрать меня, теперь, когда я вышел из Белого Совета. Мэб планировала женить меня на милой королеве вампиров по соседству. А мне нужно было обставить целый замок за ограниченный бюджет.

Потому что нам понадобится замок. Для Чикаго существовала более, чем одна угроза, и я собирался быть готовым к следующей.

Гром прокатился за горизонтом.

— Будет еще дождь, — сказала Мэгги.

— Когда он доберется сюда, мы выбежим и станцуем под ним, — сказал я.

— Зачем? — спросила Мэгги.

— Если мы этого не сделаем, в жизни будет столько же дождя, — объяснил я, — но гораздо меньше танцев.

— Папа, ты глупенький.

— Я голодный, — пожаловался я.

— Я стащила для нас обоих булочки! — сообщила Мэгги. — Если поторопимся, они еще теплые!

— Стащила?

— Ну, — замялась она. — Я вроде как помогала их делать. Они, типа, комиссия.

— Хм-м. С этим я могу работать. Давай попросим немного желе для них.

— Хорошо.

В этот момент Марконе, вероятно, готовил свой следующий тайник с оружием для чрезвычайной ситуации. Мои враги в Белом Совете, вероятно, вместе плели следующую интригу. Немезида по-прежнему был где-то там, бегал вокруг с девушкой моего брата и их ребенком, пытаясь буквально покончить с миром. Мэб и Лара строили планы. И целая планета последствий вот-вот должна была обрушиться на всех нас, независимо от того, каким образом разоблачение опасности сверхъестественного мира дошло до смертных.

Надвигались неприятности.

Мерфи больше не было.

А у меня была дыра в груди, которая должна была когда-нибудь затянуться.

Пройдет много времени, будет больно, но она затянется.

И прямо сейчас я собиралась славно пообедать с людьми, которые заботятся обо мне и друг о друге.

Есть много способов подготовиться к неприятностям.

Быть готовым к бою. Это один из них.

Но намного важнее построить что-то, за что стоит бороться.

(обратно) (обратно)

1

Морис Эсхер (Эшер) — нидерландский художник, автор графических работ, реализующих гротескные и парадоксальные геометрические представления.

(обратно)

2

По одному узнай все (лат.)

(обратно)

3

Усердие переходит в привычку (лат.)

(обратно)

4

Гиларии (праздник радости) — весенние празднества в Риме, посвященные Великой Матери.

(обратно)

5

Хепберн Кэтрин — американская комедийная и драматическая киноактриса. Богарт Хэмфри — американский киноактер, снимавшийся в амплуа обаятельных гангстеров и преступников.

(обратно)

6

Ксаверий — святой католической церкви, один из первых миссионеров ордена иезуитов.

(обратно)

7

Спасибо (исп.)

(обратно)

8

Соевый творог.

(обратно)

9

До свидания (фр.)

(обратно)

11

О Господи (исп.).

(обратно)

12

По Фаренгейту. 40 градусов Цельсия.

(обратно)

13

Огонь! (исп.)

(обратно)

14

Не за что (исп.).

(обратно)

15

В США возраст, позволяющий легально приобретать алкоголь – 21 год. – Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

16

Самая популярная в Северной Америке марка консервированных супов.

(обратно)

17

Книга У. Голдмана (1973) в жанре романтического фэнтези, позднее фильм Роба Райнера, еще позднее – ролевая игра. Ни фильм, ни книга не имели громкого успеха, однако обрели массу поклонников из среды любителей фэнтези и ролевых игр, среди которых был, конечно, и Джим Батчер. «Принцессу-невесту» цитирует не только Мэб (сама того не зная): «Отдыхай. Спи. Убью я тебя завтра», но и сам автор: «скорее мертв, чем жив» тоже оттуда.

(обратно)

18

«Просто жиголо» – «Just a gigolo» – одна из самых популярных песен американской эстрады с конца 1920-х годов. В разное время ее исполняли Бинг Кросби, Луис Армстронг, Марлен Дитрих, Луис Прима и даже Дэвид Ли Рот, вокалист рок-группы «Ван Хален».

(обратно)

19

Дрезден – и автор – снова обращаются к известным символам американской поп-культуры. Ситхи – персонажи эпопеи Дж. Лукаса «Звездные войны», джедаи-отступники, сторонники темной силы. Их главным оружием был именно красный световой меч, в отличие от голубого меча джедаев.

(обратно)

20

Это отсылка к «Трансформерам». Оптимус Прайм – главный персонаж практически всех мультсериалов, комиксов и фильмов о трансформерах.

(обратно)

21

Фобофаги – существа, питающиеся страхом. Дрезден впервые столкнулся с ними в романе «Доказательства вины».

(обратно)

22

Намек на Чеширского кота из «Алисы в Стране чудес».

(обратно)

23

«Детские и семейные сказки» – знаменитое собрание братьев Гримм.

(обратно)

24

Ансийли – Unseelie – «Неблагие», в отличие от Seelie – Сийли (Летних фэйри), не таких уж, впрочем, и «благих», но все-таки менее злобных.

(обратно)

25

Американская кинозвезда 1940-х, часто игравшая «фатальных женщин» в фильмах жанра «нуар».

(обратно)

26

«Снежный человек» – персонаж из рождественского ТВ-шоу.

(обратно)

27

В фольклоре германских народов, «лесной царь», виновник гибели охотников и путешественников, заманивающий их в непроходимые чащи. Ему посвящена знаменитая баллада Гёте «Лесной царь».

(обратно)

28

Крис Крингл – одно из имен Санта-Клауса.

(обратно)

29

Персонаж английского фольклора, злобное существо, может быть гномом, гоблином или темным фэйри.

(обратно)

30

Gwyn ap Nudd – король царства фэйри в фольклоре Уэльса. В легендах народов Европы его имя связывается с Дикой Охотой.

(обратно)

31

Цитата из книги Терри Пратчетта «Патриот» (серия «Плоский мир»).

(обратно)

32

Там Лин – персонаж шотландской народной сказки. Рыцарь королевы эльфов, в детстве он был похищен эльфами из замка своего деда, графа Роксбургского, и воспитан среди волшебного народа. Отважная девушка помогла Там Лину справиться с коварными чарами и забрала к людям.

(обратно)

33

Шерпы – малочисленная народность, населяющая высокогорные районы Восточного Непала и соседние с ним районы Индии. У путешественников и альпинистов слово «шерп» буквально означает «проводник, носильщик». Иначе говоря, «человек, который прокладывает кому-либо путь».

(обратно)

34

Прием, используемый для того, чтобы сбить гипервентиляцию и снять приступ паники.

(обратно)

35

Телеграфно-торопливое изложение знаменитой цитаты из Марка Твена, написавшего в ответ на появившийся в New York Journal некролог: «Слухи о моей смерти несколько преувеличены».

(обратно)

36

Техника стрельбы из пистолета, разработанная шерифом из Лос-Анджелеса Джеком Уивером: пистолет в слегка согнутой правой руке, левая поддерживает правую, вес тела переносится на вынесенную вперед ногу.

(обратно)

37

Предводитель 300 спартанцев, символ мужества и верности долгу.

(обратно)

38

Кот домашний (лат.).

(обратно)

39

Свартальвы или нижние (черные) альвы – персонажи скандинавской мифологии («нибелунги» германских мифов) – великие искусники и кузнецы. Иногда отождествляются с гномами.

(обратно)

40

В римской мифологии дух, охраняющий некое место.

(обратно)

41

Мультперсонаж серии Looney Tunes, мрачный сварливый ковбой, заклятый враг кролика Банни.

(обратно)

42

Ироническое обозначение незаменимой помощницы, изначально взятое из «Робинзона Крузо» Д. Дефо, но ставшее именем нарицательным в США после выхода в 1940 г. кинокомедии Г. Хоукса «Его девушка Пятница».

(обратно)

43

Знаменитая дежурная фраза Баггза Банни, кролика из популярной в 1940–1950 годах серии мультфильмов. «Whassup, Doc?» – что означало попросту «как жизнь, приятель?».

(обратно)

44

«Орел пустыни» – мощный пистолет американо-израильской разработки, рассчитанный под стрельбу усиленными патронами «Магнум».

(обратно)

45

Один из лучших прицелов своего времени, выпускавшийся в Элкхорне, штат Небраска.

(обратно)

46

Анимационная версия повести, снятая в 1977 г. А. Рэнкином по сценарию Ж. Бэсса.

(обратно)

47

Призрак, герой мультфильма и мультсериала 1995–1998 гг.

(обратно)

48

В оригинале у автора стоит Dine, но Дине – самоназвание и народа Навахо, и его языка, и его территорий.

(обратно)

49

«Шкуры-перевертыши» – могущественные шаманы-оборотни, воплощение чистого зла, в реальности существуют на Юго-Западе США, вызывая безумный страх обитающих там индейцев. Это подтверждает и ряд известных американских антропологов. «Бродячая шкура» (Skin-walker), те. «меняющий шкуру», оборотень.

(обратно)

50

Дрезден имеет в виду иск за нарушение авторских прав. Вступительные титры и по цвету, и по общему тону напоминают начало фильмов эпопеи Дж. Лукаса «Звездные войны», снятой, кстати, на 20th Century Fox.

(обратно)

51

В сленге любителей кино это ад, куда отправляются те, кто болтает во время сеанса.

(обратно)

52

Алек Гиннесс играл в лукасовской эпопее джедая Оби-Ван Кеноби.

(обратно)

53

Дженна Джеймсон – известнейшая порноактриса. Кэрри Фишер – принцесса Лея в «Звездных войнах».

(обратно)

54

Не за что (исп.).

(обратно)

55

Зиллион, джиллион, газиллион – Гарри обожает козырять подобными словечками, понятия не имея, что они обозначают, кроме «очень-очень много».

(обратно)

56

От фр. ergot – спорынья. Отравления и даже эпидемии, вызванные зерном, зараженным спорыньей, вызывали у больных симптомы одержимости и яркие галлюцинации.

(обратно)

57

Очередная отсылка автора к киноэпопее Лукаса.

(обратно)

58

Намек на английскую пословицу: «Живя в стеклянном доме, не швыряйся камнями».

(обратно)

59

«Ровно в полдень» (1952) – классический вестерн с классической же сценой ковбойской дуэли.

(обратно)

60

Прусский офицер и теоретик военного дела (XVIII–XIX вв.). Произвел переворот в теории и основах военных наук.

(обратно)

61

Жиль де Рэ, маршал Франции, садист и серийный убийца детей, «Синяя борода». Джон Хэйг – английский серийный убийца, казнен в 1949 г. Фриц Хаарманн – немецкий серийный убийца, «мясник из Ганновера», казнен в 1925 г.

(обратно)

62

«Поднять флажок» – реакция программы на какое-то конкретное событие, сигнал о том, что ожидаемое событие произошло.

(обратно)

63

Вампирское ругательство. Те. ночь, в которую не удалось поживиться. Если верить словам автора на пресс-конференции, это будет названием одного из его будущих романов о Дрездене.

(обратно)

64

«Время летит», «время быстротечно» (лат.).

(обратно)

65

Персонажи комиксов Чарльза Шульца, ежедневно появляющихся в 2600 газетах мира. Чарли – обаятельный неудачник, Люси – раздражительная циничная девчонка, склонная всех поучать.

(обратно)

66

Два говорящих ворона, служащие скандинавскому богу Одину и снабжающие его информацией.

(обратно)

67

На уличном жаргоне рохля, которому часто перепадает пониже спины.

(обратно)

68

Фанаты футбольной команды «Чикагские медведи».

(обратно)

69

На англ. языке Outsider означает «тот, кто извне», «не наш».

(обратно)

70

Это американское выражение на самом деле означает «коварный», «хитрый».

(обратно)

71

Американская кинокомедия 2005 года, герои которой самогонщики и мошенники.

(обратно)

72

По Фаренгейту, меньше 3 градусов Цельсия.

(обратно)

73

Сеть ресторанчиков, продающих сандвичи и бургеры, предшественник Макдональдса.

(обратно)

74

Главный герой телесериала сети ABC в 1960–1970 гг.

(обратно)

75

Главный герой телесериала ABC в 1990 гг.

(обратно)

76

Леонард Маккой – персонаж научно-фантастического сериала «Звездный путь», врач.

(обратно)

77

В 1945 году зрители выгнали с трибун владельца козла Билли (из-за вони). Он был уверен, что козел приносит удачу чикагской бейсбольной команде «Кабс». Изгнанный вместе с козлом Билли Сианис якобы проклял команду, сказав, что больше ей не видать побед. Команда действительно больше ни разу не выиграла кубка.

(обратно)

78

Игрушка из гибкого пластика, ставшая популярной в конце 1970-х.

(обратно)

79

Мэджик Хедж (Magic Hedge) можно перевести и как «Волшебная изгородь», и как «Магическая ограда».

(обратно)

80

Обыгрывается фраза «живи и давай жить».

(обратно)

81

Атропос – одна из Мойр, древнегреческих богинь судьбы. Скульд – ее аналог в скандинавской мифологии.

(обратно)

82

Кен – кукла, выпущенная в 1961 г. в качестве бойфренда куклы Барби.

(обратно)

83

Лакуна читает название рок-группы как «Arrowsmith», что значит «изготовитель стрел».

(обратно)

84

Автор обыгрывает сексуальные развлечения Томаса «ménage-à-trois» – секс втроем – магическую силу тройки.

(обратно)

85

Автомобиль из ТВ-сериала о семейке монстров Мунстеров. В сериале «мунстермобиль» был впечатляющим гибридом «Форда Т» и катафалка.

(обратно)

86

Самый известный хит Джорджа Торогуда и его группы «The Destroyers» – символ классической роковой крутизны (видимо, здесь по аналогии с крутизной «мунстермобиля»).

(обратно)

87

Огромная гусеничная машина из «Звездных войн» Лукаса, используемая в рытье шахт.

(обратно)

88

Раса пигмеев (Jawas) с планеты Татуин из «Звездных войн».

(обратно)

89

Выпрашивание сладостей в Хэллоуин («Сладость или пакость?») Т. е. или давай сладость или сделаю пакость. (В этот день детвора набирает целые мешки конфет, печенья и прочего.)

(обратно)

90

Таймшер – вид собственности, имеющий несколько владельцев, которые пользуются им по очереди.

(обратно)

91

Еще одно из псевдоругательств Томаса и Гарри, которое Батчер обещает сделать названием одного из своих следующих романов.

(обратно)

92

Гуфи – один из героев мультфильмов Диснея, долговязый, нескладный и туповатый пес. Длинный плащ ассоциируется с Шерлоком Холмсом, который, хотя и не работал в Ярде, но часто сотрудничал с ним.

(обратно)

93

Эрл – титул, эквивалентный графскому. Кэррин понимает имя Эрлкинга буквально.

(обратно)

94

Имеется в виду Консерватория, основанная У. Л. Бушем (в центре Чикаго).

(обратно)

95

Батчер отсылает читателя к знаменитому герою мультфильмов Багзу Банни (правда, зайцу, а не кролику). Багз Банни имел проблемы с произношением: «Р» он поизносил как «В» – отсюда «кволик». Охотника он неизменно оставлял в дураках.

(обратно)

96

Женщина, бывшая уникальным стрелком и выступавшая в шоу Буффало Билла в конце XIX века.

(обратно)

97

Популярный кулинарный жир для жарки.

(обратно)

98

Фраза из цикла рассказов о Ктулху Лавкрафта, чьи создания и Существа Извне стали целой мифологией современной фэнтези и фантастики вообще. Фраза, которую произносит Дрезден, это среди прочего и название книги Джеймса Тернера «Ia, Ia, Cthulu Fhtagn. Tales of the Cthulu Mythos» (1998).

(обратно)

99

Испанская изогнутая сабля.

(обратно)

100

В оригинале Get rocked, т. е. автор продолжает обыгрывать песню «Queen».

(обратно)

101

Традиционная для США еда для завтрака или снэк, содержащий плющенную овсяную крупу, орехи и мед, иногда рис, которые обычно запечены до хрустящего состояния.

(обратно)

102

По всей видимости, имеется в виду герой популярного американского сериала 1965 года с Роджером Смитом в главной роли.

(обратно)

103

Рыцарь (Knight) в англоязычных шахматах – наш конь. Иными словами: наша фигура бьет вашу. Шах.

(обратно)

104

Психиатрическая лечебница для душевнобольных преступников в мире Бэтмена (как в комиксах, так и в кино).

(обратно)

105

Речь о фильме Ридли Скотта «Тельма и Луиза». Две подруги поневоле становятся убийцами и, уходя от полиции, направляют свою машину в пропасть Гранд-Каньона.

(обратно)

106

Athame (атамей) – церемониальный нож ведьм, используется и в современной Викке.

(обратно)

107

Капитан Уинтерс – один из боссов видеоигры Payday 2. – Здесь и далее примечания переводчика.

(обратно)

108

Йода – персонаж «Звездных Войн».

(обратно)

109

Фоморы – в ирландской мифологии существа, олицетворяющие темные силы хаоса.

(обратно)

110

«Кумбайя» – негритянский госпел. Обрел популярность в начале 60-х годов XX века благодаря певице Джоан Баэз. Традиционно исполняется в походе у костра.

(обратно)

111

Свартальвхейм – буквально: «Дом черных альвов», один из миров в германо-скандинавской мифологии, населен черными альвами (свартальвами), мифологическими полубожественными существами, имеющими много общего с дворфами.

(обратно)

112

Грустный вторник – синдром абстиненции в середине недели, характерный для употребляющих рекреационный наркотик МДМА.

(обратно)

113

Йоземит Сэм – персонаж американских мультфильмов, антагонист Багза Банни.

(обратно)

114

Отсылка к интернет-мему «All your base are belong to us», берущему начало в неверном переводе на английский язык текста японской видеоигры Zero Wing.

(обратно)

115

Первая строчка широко известного в англоязычных странах детского стишка, сопровождаемого жестами.

(обратно)

116

Лошадь породы клейдесдаль (клайдсдейл) из рекламных роликов пивного бренда Budweiser.

(обратно)

117

Ланселот – рыцарь Круглого стола.

(обратно)

118

Миз – нейтральное обращение к женщине, чье семейное положение неизвестно. Подчеркивает ее равноправие с мужчиной.

(обратно)

119

АМПМС – Акт о мобильности и подотчетности медицинского страхования.

(обратно)

120

Луп-гару – разновидность оборотня, персонаж луизианского фольклора.

(обратно)

121

Чикаголенд – городская агломерация на Среднем Западе США.

(обратно)

122

Акулий торнадо – фраза относит к серии комедийных фильмов режиссера Энтони Ферранте «Акулий торнадо».

(обратно)

123

«Импровизируй, адаптируйся, преодолевай» – неофициальный девиз Корпуса морской пехоты США.

(обратно)

124

«Мюнстер-мобиль» – машина из американского ситкома «Мюнстеры» о семье монстров (1964–1966).

(обратно)

125

Хищник – персонаж популярной фантастической медиафраншизы.

(обратно)

126

Мауриц Корнелис Эшер – нидерландский художник-график, автор фигурной гравюры «Спирали».

(обратно)

127

Бэттер – отбивающий в бейсболе.

(обратно)

128

Резонансный трансформатор, изобретенный Николой Теслой.

(обратно)

129

Гончие Тиндала – вымышленные создания из рассказа Фрэнка Б. Лонга «Псы Тиндала».

(обратно)

130

«Капля» – фильм ужасов о желеобразной массе инопланетного происхождения.

(обратно)

131

Туле – немецкое оккультное и политическое общество, образованное в 1918 году.

(обратно)

132

Гогглы – защитные очки, плотно прилегающие к коже.

(обратно)

133

Халк – супергерой комиксов издательства «Марвел комикс».

(обратно)

134

Клиника Мейо, университет Джонса Хопкинса – частные исследовательские организации.

(обратно)

135

Институт Ксавьера (Ксавье) – вымышленный особняк, база Людей Икс.

(обратно)

136

Часть вегетативной нервной системы, отвечающая за накопление энергии.

(обратно)

137

ЛАН-вечеринка – встреча любителей компьютерных игр с целью поиграть во что-нибудь по локальной сети.

(обратно)

138

Розовая лента – международный символ борьбы против рака молочной железы.

(обратно)

139

Международный аэропорт О’Хара в Чикаго.

(обратно)

140

Лес в Англии, связанный с легендами о Робин Гуде.

(обратно)

141

AR-15 – американская полуавтоматическая винтовка, штатное оружие полиции.

(обратно)

142

50 Beowulf – крупнокалиберный боеприпас для использования в модифицированных AR-15.

(обратно)

143

M2 – крупнокалиберный пулемет системы Джона Браунинга.

(обратно)

144

Скуби-Ду – мультипликационный персонаж, говорящий датский дог.

(обратно)

145

«Монок секьюритис» – производное от «моно» + «окулюс», отсылка к Одину, верховному богу германо-скандинавской мифологии, обменявшему один глаз на право испить из источника мудрости.

(обратно)

146

Сейдрмадр (Seiðmaðr) – чародей (исл.).

(обратно)

147

Ванна Уайт – американская актриса и телеведущая. «Жестом Ванны Уайт» указывают на что-то, чтобы привлечь внимание публики.

(обратно)

148

Додзё – место для медитаций и упражнений в боевых искусствах.

(обратно)

149

Кандзи – китайские иероглифы, используемые в современной японской письменности.

(обратно)

150

Татами – традиционные японские маты.

(обратно)

151

Суккуб – демон похоти и разврата в женском обличье.

(обратно)

152

Кабанья лощина – долина в округе Орегон (Миссури, США). Получила свое название из-за обитавшей в ней крупной популяции кабанов.

(обратно)

153

Хоум-ран – удар, после которого бейсболист-бэттер пробегает через все базы и возвращается в дом.

(обратно)

154

Вергельд – денежная компенсация за убийство свободного человека в германских землях.

(обратно)

155

У. Шекспир. Гамлет, принц Датский. Акт 3, сцена 2. Перевод Б. Пастернака.

(обратно)

156

Ведьмин час – время, традиционно ассоциирующееся со сверхъестественными событиями, первый час после полуночи или промежуток между тремя и четырьмя часами ночи.

(обратно)

157

Грейсленд – поместье Элвиса Пресли.

(обратно)

158

Джон (Гризли) Адамс (1812–1860) – герой американского фольклора, калифорнийский дрессировщик медведей гризли и других диких животных.

(обратно)

159

Имеется в виду континентальная Европа (в отличие от Британских островов).

(обратно)

160

УТБ – Управление транспортной безопасности.

(обратно)

161

Падаван – джедай-ученик во вселенной «Звездных Войн».

(обратно)

162

En garde (фр.) – защищайся; к бою.

(обратно)

163

Чарльз Мэнсон – основатель секты «Семья». Признан виновным в семи убийствах, совершенных по его приказу.

(обратно)

164

Операционная безопасность – защита разрозненных данных, которые можно сложить в общую картину.

(обратно)

165

Уолтер Кронкайт – американский журналист и телеведущий. В 1970-1980-х считался человеком, вызывавшим наибольшее доверие у американцев.

(обратно)

166

Джудит Шейндлин – американский адвокат, судья, телеведущая и писатель.

(обратно)

167

Диснейуорлд – крупнейший в мире парк развлечений.

(обратно)

168

Лучадор – борец луча либре; lucha libre – мексиканский аналог рестлинга.

(обратно)

169

Тилвит-теги – мифологический народ, предшественники валлийцев.

(обратно)

170

Туата – мифологический народ, предшественники ирландцев.

(обратно)

171

Слоган из рекламы антиперспирантов компании Gillette.

(обратно)

172

Брауни – в английском фольклоре существа наподобие домовых.

(обратно)

173

Акадиана – регион в штате Луизиана с выраженным французским влиянием, по большей части населенный каджунами.

(обратно)

174

Нага – мифическое змееподобное существо.

(обратно)

175

Геносква – «каменный гигант», разновидность снежного человека в фольклоре североамериканских индейцев.

(обратно)

176

Принято считать, что этимология фразы восходит к семнадцатому веку, когда длина или ширина большого пальца руки была общепринятой мерой в некоторых ремеслах. Существует мнение, что по английским законам бить жен дозволялось палкой не толще большого пальца руки, но документально эта версия не подтверждена.

(обратно)

177

Сасквоч – еще одно название снежного человека, якобы обитающего в Северной Америке и Канаде.

(обратно)

178

Вуки – инопланетная раса из «Звездных Войн», представителем которой является Чубакка.

(обратно)

179

Горилла Уинстон – персонаж игры Overwatch.

(обратно)

180

Ренфилды – здесь: живые зомби, злобные и агрессивные слуги-бойцы вампиров Черной Коллегии.

(обратно)

181

«Дружелюбный сосед Человек-паук» – серия комиксов, опубликованная издательством «Марвел комикс», и песня канадского певца Майкла Бубле.

(обратно)

182

Доктор Стрэндж – персонаж комиксов издательства «Марвел комикс», обладающий артефактом «Плащ левитации».

(обратно)

183

Цитата из художественного фильма «Волшебник страны Оз» (1939).

(обратно)

184

«Кабс» – чикагский бейсбольный клуб.

(обратно)

185

Красная Шапка – персонаж английского фольклора, злобное существо, может быть гномом, гоблином или темным фэйри.

(обратно)

186

«Проклятие козла» или «Проклятие козла Билли» – название череды неудач бейсбольного клуба «Чикаго кабс».

(обратно)

187

Сторукие – в древнегреческой мифологии три великана, отпрыски Урана и Геи.

(обратно)

188

Строка песни «Ya Got Trouble» из бродвейского мюзикла «The Music Man» (1957) и одноименного художественного фильма (1962).

(обратно)

Оглавление

Роберт Асприн Линда Эванс Разведчики времени (Вокзал Времени — 1)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Эпилог

Роберт Асприн Линда Эванс Мошенники времени (Вокзал Времени — 2)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Эпилог

Роберт Асприн Линда Эванс Потрошители времени (Вокзал Времени — 3)(Охота на Потрошителя — 1)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

Роберт Асприн Линда Эванс Дом, который построил Джек (Вокзал Времени — 4)(Охота на Потрошителя — 2)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Эпилог

Джим Батчер Гроза из преисподней

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

Джим Батчер Луна светит безумцам

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

Джим Батчер Могила в подарок

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать пятая

  Глава двадцать шестая

  Глава двадцать седьмая

  Глава двадцать восьмая

  Глава двадцать девятая

  Глава тридцатая

  Глава тридцать первая

  Глава тридцать вторая

  Глава тридцать третья

  Глава тридцать четвертая

  Глава тридцать пятая

  Глава тридцать шестая

  Глава тридцать седьмая

  Глава тридцать восьмая

  Глава тридцать девятая

Джим Батчер Летний Рыцарь

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать пятая

  Глава двадцать шестая

  Глава двадцать седьмая

  Глава двадцать восьмая

  Глава двадцать девятая

  Глава тридцатая

  Глава тридцать первая

  Глава тридцать вторая

  Глава тридцать третья

  Глава тридцать четвертая

Джим Батчер Лики смерти

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать пятая

  Глава двадцать шестая

  Глава двадцать седьмая

  Глава двадцать восьмая

  Глава двадцать девятая

  Глава тридцатая

  Глава тридцать первая

  Глава тридцать вторая

  Глава тридцать третья

Джим Батчер Обряд на крови

  ГЛАВА ПЕРВАЯ

  ГЛАВА ВТОРАЯ

  ГЛАВА ТРЕТЬЯ

  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

  ГЛАВА ПЯТАЯ

  ГЛАВА ШЕСТАЯ

  ГЛАВА СЕДЬМАЯ

  ГЛАВА ВОСЬМАЯ

  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

  ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

  ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

  ГЛАВА СОРОКОВАЯ

  ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

  ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Батчер Джим  Барабаны зомби

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать пятая

  Глава двадцать шестая

  Глава двадцать седьмая

  Глава двадцать восьмая

  Глава двадцать девятая

  Глава тридцатая

  Глава тридцать первая

  Глава тридцать вторая

  Глава тридцать третья

  Глава тридцать четвертая

  Глава тридцать пятая

  Глава тридцать шестая

  Глава тридцать седьмая

  Глава тридцать восьмая

  Глава тридцать девятая

  Глава сороковая

  Глава сорок первая

  Глава сорок вторая

  Глава сорок третья

БАТЧЕР ДЖИМ  ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ВИНЫ

  ГЛАВА ПЕРВАЯ

  ГЛАВА ВТОРАЯ

  ГЛАВА ТРЕТЬЯ

  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

  ГЛАВА ПЯТАЯ

  ГЛАВА ШЕСТАЯ

  ГЛАВА СЕДЬМАЯ

  ГЛАВА ВОСЬМАЯ

  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

  ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

  ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦATЬ ТРЕТЬЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

  ГЛАВА СОРОКОВАЯ

  ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

  ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

  ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

  ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

  ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

  ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

  ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

  Сноски

    1

    2

    3

    4

Джим Батчер «Белая ночь»

  Глава ПЕРВАЯ

  Глава ВТОРАЯ

  Глава ТРЕТЬЯ

  Глава ЧЕТВЕРТАЯ

  Глава ПЯТАЯ

  Глава ШЕСТАЯ

  Глава СЕДЬМАЯ

  Глава ВОСЬМАЯ

  Глава ДЕВЯТАЯ

  Глава ДЕСЯТАЯ

  Глава ОДИННАДЦАТАЯ

  Глава ДВЕНАДЦАТАЯ

  Глава ТРИНАДЦАТАЯ

  Глава ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

  Глава ПЯТНАДЦАТАЯ

  Глава ШЕСТНАДЦАТАЯ

  Глава СЕМНАДЦАТАЯ

  Глава ВОСЕМНАДЦАТАЯ

  Глава ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

  Глава ДВАДЦАТАЯ

  Глава ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

  Глава ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

  Глава ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

  Глава ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  Глава ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

  Глава ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

  Глава ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

  Глава ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

  Глава ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

  Глава ТРИДЦАТАЯ

  Глава ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

  Глава ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

  Глава ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

  Глава ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  Глава ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

  Глава ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

  Глава ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

  Глава ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

  Глава ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

  Глава СОРОКОВАЯ

  Глава СОРОК ПЕРВАЯ

  Глава СОРОК ВТОРАЯ

  Глава СОРОК ТРЕТЬЯ

Джим Батчер «Маленькое одолжение»

  Глава ПЕРВАЯ

  Глава ВТОРАЯ

  Глава ТРЕТЬЯ

  Глава ЧЕТВЕРТАЯ

  Глава ПЯТАЯ

  Глава ШЕСТАЯ

  Глава СЕДЬМАЯ

  Глава ВОСЬМАЯ

  Глава ДЕВЯТАЯ

  Глава ДЕСЯТАЯ

  Глава ОДИННАДЦАТАЯ

  Глава ДВЕНАДЦАТАЯ

  Глава ТРИНАДЦАТАЯ

  Глава ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

  Глава ПЯТНАДЦАТАЯ

  Глава ШЕСТНАДЦАТАЯ

  Глава СЕМНАДЦАТАЯ

  Глава ВОСЕМНАДЦАТАЯ

  Глава ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

  Глава ДВАДЦАТАЯ

  Глава ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

  Глава ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

  Глава ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

  Глава ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  Глава ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

  Глава ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

  Глава ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

  Глава ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

  Глава ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

  Глава ТРИДЦАТАЯ

  Глава ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

  Глава ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

  Глава ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

  Глава ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  Глава ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

  Глава ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

  Глава ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

  Глава ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

  Глава ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

  Глава СОРОКОВАЯ

  Глава СОРОК ПЕРВАЯ

  Глава СОРОК ВТОРАЯ

  Глава СОРОК ТРЕТЬЯ

  Глава СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

  Глава СОРОК ПЯТАЯ

  Глава СОРОК ШЕСТАЯ

Джим Батчер «Продажная шкура»

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать пятая

  Глава двадцать шестая

  Глава двадцать седьмая

  Глава двадцать восьмая

  Глава двадцать девятая

  Глава тридцатая

  Глава тридцать первая

  Глава тридцать вторая

  Глава тридцать третья

  Глава тридцать четвертая

  Глава тридцать пятая

  Глава тридцать шестая

  Глава тридцать седьмая

  Глава тридцать восьмая

  Глава тридцать девятая

  Глава сороковая

  Глава сорок первая

  Глава сорок вторая

  Глава сорок третья

  Глава сорок четвертая

  Глава сорок пятая

  Глава сорок шестая

  Глава сорок седьмая

  Глава сорок восьмая

  Глава сорок девятая

Джим Батчер ПЕРЕМЕНЫ

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать пятая

  Глава двадцать шестая

  Глава двадцать седьмая

  Глава двадцать восьмая

  Глава двадцать девятая

  Глава тридцатая

  Глава тридцать первая

  Глава тридцать вторая

  Глава тридцать третья

  Глава тридцать четвертая

  Глава тридцать пятая

  Глава тридцать шестая

  Глава тридцать седьмая

  Глава тридцать восьмая

  Глава тридцать девятая

  Глава сороковая

  Глава сорок первая

  Глава сорок вторая

  Глава сорок третья

  Глава сорок четвертая

  Глава сорок пятая

  Глава сорок шестая

  Глава сорок седьмая

  Глава сорок восьмая

  Глава сорок девятая

Джим Батчер История призрака

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать пятая

  Глава двадцать шестая

  Глава двадцать седьмая

  Глава двадцать восьмая

  Глава двадцать девятая

  Глава тридцатая

  Глава тридцать первая

  Глава тридцать вторая

  Глава тридцать третья

  Глава тридцать четвертая

  Глава тридцать пятая

  Глава тридцать шестая

  Глава тридцать седьмая

  Глава тридцать восьмая

  Глава тридцать девятая

  Глава сороковая

  Глава сорок первая

  Глава сорок вторая

  Глава сорок третья

  Глава сорок четвертая

  Глава сорок пятая

  Глава сорок шестая

  Глава сорок седьмая

  Глава сорок восьмая

  Глава сорок девятая

  Глава пятидесятая

  Глава пятьдесят первая 

Джим Батчер Холодные дни Рома

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 45

  Глава 46

  Глава 47

  Глава 48

  Глава 49

  Глава 50

  Глава 51

  href=#t689> Глава 52

  Глава 53

Джим Батчер Грязная игра

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 45

  Глава 46

  Глава 47

  Глава 48

  Глава 49

  Глава 50

  Глава 51

Джим Батчер Архивы Дрездена. Ведьмин час

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

Джим Батчер Поле битвы

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

*** Примечания ***